Исчезает молодой ученый Томас Беттертон, а затем загадочно погибает его жена. Хилари Крейвен, пытающейся свести счеты с жизнью, от секретного агента Джессопа поступает предложение, от которого нельзя отказаться, – иначе мультимиллионеру, жаждущему мирового господства, удастся достичь своей цели. Прототипом Томаса Беттертона послужил итальянский ядерный физик Бруно Понтекорво, в 1950 году тайно переправленный советской разведкой в СССР, где он продолжил исследования, начатые на Западе.
ruen В.В.Тирдатовe69539b1-2a80-102a-9ae1-2dfe723fe7c7 det_classic Agatha Christie Destination Unknown en Miledi doc2fb, FB Writer v2.2 2009-07-21 http://www.litres.ru/ Текст предоставлен издательством «Эксмо» 1b163e7d-9c24-47e7-9264-4462f5493248 1.0 Место назначения неизвестно Эксмо М.: 2009 978-5-699-33892-4

Агата Кристи

Место назначения неизвестно

Посвящается Энтони,

который любит зарубежные путешествия

так же, как я

Глава 1

Человек, сидящий за письменным столом, передвинул тяжелое стеклянное пресс-папье на четыре дюйма вправо. Его лицо не было задумчивым или рассеянным – скорее, оно вообще ничего не выражало. Характерная бледность свидетельствовала о том, что большую часть суток ему приходится проводить при искусственном освещении. Короче говоря, при взгляде на этого человека чувствовалось, что арена его деятельности – письменные столы и картотеки. Как ни странно, общему впечатлению казался соответствующим и тот факт, что путь к его кабинету шел через запутанный лабиринт подземных коридоров. Он не выглядел ни старым, ни молодым. Лицо его было гладким, без морщин, а в глазах застыла смертельная усталость.

Второй мужчина, находящийся в той же комнате, выглядел старше первого. Это был брюнет с маленькими, по-военному подстриженными усиками. В нем ощущались энергия и нервное напряжение. Будучи не в силах усидеть на одном месте, он бродил взад-вперед, время от времени делая краткие, отрывистые замечания.

– Рапорты! – в его голосе слышался гнев. – Рапорты, рапорты и снова рапорты – и ни в одном из них ни черта нет!

Человек за столом смотрел на лежащие перед ним бумаги. Сверху находилась карточка с надписью: «Беттертон, Томас Чарлз». Под именем чернел вопросительный знак. Мужчина задумчиво кивнул.

– Вы изучили все рапорты и не обнаружили в них ничего полезного? – спросил он.

Его собеседник пожал плечами.

– Кто может знать наверняка? – отозвался он.

Человек за столом вздохнул.

– В том-то и дело, что никто, – промолвил он.

Мужчина постарше продолжал со скоростью пулеметной очереди:

– Рапорты из Рима, рапорты из Турени, его видели на Ривьере, заметили в Антверпене, точно опознали в Осло и Биаррице, обратили внимание на его подозрительное поведение в Страсбурге, видели на пляже в Остенде с ослепительной блондинкой, заметили на улицах Брюсселя с борзой! Правда, его еще не обнаружили в зоопарке в обнимку с зеброй, но, думаю, это еще впереди!

– И вам ничего не показалось заслуживающим внимания, Уортон? Лично я надеялся на рапорт из Антверпена, но он ни к чему не привел. Конечно, теперь… – Мужчина за столом не окончил фразу – казалось, он впал в кому, однако вскоре вышел из нее и загадочно произнес: – Да, возможно, но все же…

Полковник Уортон присел на подлокотник.

– Но мы должны в этом разобраться, – настаивал он. – Нельзя же каждый месяц терять по известному ученому и не иметь понятия, каким образом, почему и куда они исчезают! Туда, куда мы думаем, или нет? Мы считали это само собой разумеющимся, но теперь я не так уверен… Вы прочли последние сведения о Беттертоне из Америки?

Человек за столом кивнул:

– Обычные «левые» тенденции, которыми в тот период страдали практически все. Насколько можно судить, ничего продолжительного или постоянного. До войны усердно работал, но не совершил ничего выдающегося. Когда Маннхейм бежал от немцев, Беттертон был назначен его ассистентом и в конце концов женился на его дочери. После смерти Маннхейма он продолжал работать самостоятельно и достиг блестящих результатов. Беттертон прославился поистине революционным открытием ZE-расщепления. Это сразу сделало его широко известным и могло послужить началом блистательной карьеры, но жена Беттертона умерла вскоре после свадьбы, и это сломило его. Он приехал в Англию, последние восемнадцать месяцев работал в Харуэлле, а полгода назад женился снова.

– Может, в этом что-то есть? – встрепенулся Уортон.

Второй мужчина покачал головой:

– Пока мы ничего не выяснили. Его жена – дочь местного адвоката. До брака работала в страховой конторе. Склонностей к политическому экстремизму у нее не замечено.

– ZE-расщепление, – мрачно и с явным отвращением произнес полковник Уортон. – Подобные термины меня всегда ставят в тупик. Я слишком старомоден – даже молекулу не могу себе представить, а они теперь готовы расщепить всю Вселенную! Атомные бомбы, ядерное расщепление, ZE-расщепление и еще черт знает что! А Беттертон был одним из главных «расщепителей». Что о нем говорят в Харуэлле?

– Как о человеке – только хорошее. Что касается его работы, то ничего значительного и выдающегося – всего лишь вариации на тему практического использования ZE-расщепления.

Оба мужчины умолкли. Их разговор был бессвязным и почти автоматическим. В лежащих на столе рапортах службы безопасности как будто и впрямь не было ничего значительного.

– Разумеется, по прибытии сюда его тщательно проверили? – заговорил Уортон.

– Да, все выглядело вполне удовлетворительно.

– Восемнадцать месяцев, – задумчиво промолвил Уортон. – Конечно, все эти меры предосторожности действуют им на нервы. Замкнутая жизнь, ощущение постоянного пребывания под микроскопом и тому подобное… Я часто с этим сталкивался. Они начинают мечтать об идеальном мире, о свободе, братстве и труде на благо человечества! Тут-то их и поджидают всякие подонки. – Он почесал нос. – Доверчивее ученых никого нет – так утверждают мошенники, изображающие медиумов. Не могу понять почему.

– Вполне естественно, – устало улыбнулся его собеседник. – Ученые думают, что всё знают, – это всегда чревато опасностью. Мы – другое дело. Мы люди скромные и не стремимся спасти мир – только подбираем осколки и по возможности удаляем препятствия. – Он задумчиво побарабанил по столу пальцами. – Если бы я только побольше знал о Беттертоне – не о его научной деятельности и основных фактах биографии, а о повседневной жизни. Что его веселит, а что – пугает. Какими людьми он восхищается, а каких не выносит.

Уортон с любопытством посмотрел на него:

– Как насчет его жены – вы говорили с ней?

– Несколько раз.

– Она не в состоянии помочь?

Второй мужчина пожал плечами:

– До сих пор от нее не было никакой помощи.

– Думаете, она что-то знает?

– Если и знает, то не признается в этом. Проявляет обычные реакции – горе, тревогу, отчаяние, до исчезновения мужа ни о чем не подозревала, жили они нормально, никаких стрессов и так далее. Ее теория заключается в том, что он был похищен.

– И вы ей не верите?

– У меня большой недостаток, – с горечью отозвался человек за столом, – я никогда никому не верю.

– Пожалуй, так надежнее, – согласился Уортон. – Как она выглядит?

– Обыкновенная женщина, такую можно встретить каждый день за игрой в бридж.

Уортон понимающе кивнул.

– Это еще больше затрудняет дело, – заметил он.

– Сейчас она здесь – ждет, что я ее вызову. Опять начнем все сначала.

– Это единственный способ, – сказал Уортон. – Впрочем, у меня на него не хватает терпения. – Он поднялся. – Ну, не буду вас задерживать. Похоже, мы не слишком продвинулись.

– К сожалению. Советую вам проверить рапорт из Осло. Это место выглядит вероятным.

Уортон кивнул и вышел. Мужчина за столом снял с рычага трубку и распорядился:

– Пришлите ко мне миссис Беттертон.

Он сидел, глядя перед собой, пока в дверь не постучали и не вошла миссис Беттертон. Это была высокая женщина лет двадцати семи. Самой заметной ее чертой были пышные огненно-рыжие волосы. Обрамленное ими лицо с голубыми глазами и светлыми ресницами, часто сочетающимися с рыжими волосами, выглядело почти невзрачным. Приветствуя посетительницу и приглашая ее занять место у стола напротив него, мужчина обратил внимание на полное отсутствие макияжа. Это укрепило его подозрение, что миссис Беттертон знает больше, чем говорит.

Он знал по опыту, что женщины, страдающие от горя и беспокойства, не пренебрегают косметикой. Понимая, как отражаются отрицательные эмоции на их внешности, они делают все возможное, чтобы выглядеть лучше. Его интересовало, не отказалась ли миссис Беттертон от макияжа намеренно, дабы лучше соответствовать роли измученной тревогой жены.

– Надеюсь, мистер Джессоп… есть какие– нибудь новости? – слегка запинаясь, осведомилась она.

Человек по имени Джессоп покачал головой.

– Простите, что снова побеспокоил вас, миссис Беттертон, – мягко отозвался он. – Боюсь, мы не можем сообщить вам ничего определенного.

– Знаю, – быстро сказала Олив Беттертон. – Вы упомянули это в письме. Но я подумала, что с тех пор… Все равно я рада, что пришла. Самое худшее – сидеть дома и чувствовать свою беспомощность.

– Не сердитесь, миссис Беттертон, – успокаивающе произнес Джессоп, – если я снова и снова буду задавать одни и те же вопросы, подчеркивать одни и те же моменты. Понимаете, всегда есть возможность отыскать что-то новое – что-то, о чем вы забыли или сочли недостойным упоминания.

– Да, конечно. Спрашивайте меня обо всем снова – я не возражаю.

– В последний раз вы видели вашего мужа 23 августа?

– Да.

– Это было в день его отъезда в Париж на конференцию?

– Да.

– Мистер Беттертон посещал конференцию первые два дня, – быстро продолжал Джессоп. – На третий он не появился. Вроде бы он говорил одному из его коллег, что собирается проехаться на bateau mouche.

– А что такое bateau mouche?

Джессоп улыбнулся:

– Речной трамвай, курсирующий по Сене. – Он резко взглянул на собеседницу. – Вы думаете, это не похоже на вашего мужа?

– Пожалуй, – с сомнением ответила она. – Мне казалось, его должно интересовать происходящее на конференции.

– Возможно. Но тема дискуссии в тот день не представляла для него особого интереса, поэтому он мог решить взять выходной. Тем не менее, по-вашему, это не в характере мистера Беттертона?

Женщина молча покачала головой.

– Тем вечером он не вернулся в отель, – продолжал Джессоп. – Насколько нам удалось выяснить, ваш муж не пересекал границу – во всяком случае, по своему паспорту. Вам не кажется, что у него мог быть второй паспорт на другое имя?

– Нет. Зачем он ему?

Джессоп внимательно наблюдал за ней.

– Значит, вы никогда не видели у него другого паспорта?

Она снова покачала головой:

– Нет, и я этому не верю. Я не верю, что Том мог уехать куда-нибудь по своей воле, как вы стараетесь представить. С ним что-то случилось, – может быть, он потерял память…

– Со здоровьем у него все было в порядке?

– Да. Он много работал и иногда чувствовал усталость, но ничего серьезного.

– Он не казался обеспокоенным или подавленным?

– У него не было для этого никаких причин! – Дрожащими пальцами женщина открыла сумочку и вынула носовой платок. – Все это так ужасно! – Ее голос дрогнул. – Я не могу в это поверить. Том никогда бы не уехал, не сказав мне ни слова. С ним что-то случилось. Его похитили, ранили или… Я стараюсь об этом не думать, но иногда я чувствую, что Тома нет в живых.

– Пока что нет оснований для такого предположения, миссис Беттертон. Если бы ваш муж был мертв, его тело уже обнаружили бы.

– Кто знает. Всякое могло случиться. Его могли утопить или столкнуть в канализационный люк. Я уверена, что с ним что-то произошло в Париже.

– Могу вас заверить, миссис Беттертон, что в Париже очень хорошая полиция.

Олив Беттертон убрала платок от глаз и сердито посмотрела на него:

– Я знаю, о чем вы думаете, но это не так! Том не стал бы продавать или выдавать государственные тайны. И он не был коммунистом. Его жизнь – открытая книга.

– Каковы были его политические убеждения, миссис Беттертон?

– В Америке Том, кажется, был демократом. Здесь он голосовал за лейбористов. Вообще, политика его не интересовала. Он был ученым с головы до пят. – Она с вызовом добавила: – И блестящим ученым!

– Да, – кивнул Джессоп, – он был блестящим ученым. В том-то все и дело. Ему могли сделать очень выгодное предложение и убедить его покинуть эту страну.

– Неправда! – В глазах женщины снова вспыхнул гнев. – Именно так пытаются представить дело газеты. Да и вы думаете о том же, когда расспрашиваете меня. Но Том никогда бы не уехал, не предупредив меня хотя бы намеком.

– Значит, он ничего вам не сказал?

Джессоп внимательно следил за ее реакцией.

– Абсолютно ничего. Я не знаю, где мой муж. Думаю, что его похитили или убили. Но если он мертв, пусть уж я поскорее об этом узнаю. Я больше не в состоянии ждать и мучиться от беспокойства. Я не могу ни есть, ни спать. Неужели вы совсем не в силах мне помочь?

Джессоп поднялся и обошел вокруг стола.

– Я вам искренне сочувствую, миссис Беттертон, – сказал он. – Уверяю вас, мы делаем все возможное, чтобы узнать, что случилось с вашим мужем. Каждый день мы получаем рапорты из самых разных мест…

– Откуда? – резко осведомилась женщина. – Что в них говорится?

Джессоп покачал головой:

– Их еще нужно рассортировать и проверить. Но боюсь, что большая часть сообщений весьма неопределенна.

– Я должна знать, – надломленным голосом произнесла Олив Беттертон. – Я больше не могу этого выносить.

– Вы очень любите вашего мужа, миссис Беттертон?

– Конечно! Мы женаты всего шесть месяцев.

– Да, знаю. Простите за нескромный вопрос, но между вами не было ссор?

– Никаких.

– И неприятностей из-за другой женщины?

– Конечно, нет! Я же говорила – мы поженились только в апреле.

– Поверьте, я не предполагаю ничего подобного, но приходится принимать в расчет любую возможную причину исчезновения вашего мужа. Вы говорите, он не был в последнее время чем-то расстроен или встревожен?

– Нет, нет, нет!

– На такой работе, как у вашего мужа, миссис Беттертон, люди часто становятся нервными. Это вполне естественно, когда живешь под постоянным присмотром…

Джессоп улыбнулся, но на лице женщины не появилось ответной улыбки.

– Он вел себя как обычно, – упрямо заявила она.

– Ваш муж был доволен своей работой? Он обсуждал ее с вами?

– Нет, для меня это было чересчур сложно.

– Вам не кажется, что он мог испытывать угрызения совести относительно возможных… ну, скажем, разрушительных результатов своей деятельности? С учеными такое бывает.

– Том никогда не говорил ничего подобного.

– Понимаете, миссис Беттертон, – Джессоп склонился вперед над столом, отчасти утратив обычную бесстрастность, – я пытаюсь представить себе вашего мужа. Понять, что он за человек. А вы мне не помогаете.

– Но что еще я могу сделать? Я ответила на все ваши вопросы.

– Да, ответили – большей частью отрицательно. А мне нужно нечто позитивное и конструктивное. Ведь гораздо легче искать человека, зная, что он собой представляет.

Женщина немного подумала.

– Да, я понимаю, что вы имеете в виду. По крайней мере, думаю, что понимаю. Ну, Том был добродушным, веселым и, конечно, очень умным.

Джессоп улыбнулся:

– Это перечень достоинств. Давайте попробуем быть поконкретнее. Он много читал?

– Да, очень много.

– Какие именно книги?

– Ну, биографии, рекомендации книжного общества, а если уставал – детективы.

– То есть был вполне традиционным читателем. А чем он увлекался? Играл в карты или в шахматы?

– Том играл в бридж. Обычно мы играли с доктором Эвансом и его женой один-два раза в неделю.

– У него было много друзей?

– Да, он был очень общительным.

– Я имею в виду не только это. Были ли у него близкие друзья?

– Ну, Том играл в гольф с нашими соседями, но очень близких друзей у него не было. Понимаете, он долго прожил в США, а родился в Канаде. Здесь он мало кого знал.

Джессоп заглянул в лежащий на столе лист бумаги:

– Насколько я понял, у него недавно были трое посетителей из Штатов. У меня записаны их имена. Как нам известно, это были единственные иностранцы, с которыми ваш муж контактировал за последнее время. Вот почему мы уделили им особое внимание. Во-первых, Уолтер Гриффитс. Он приезжал к вам в Харуэлл.

– Да, он был в Англии и приходил повидать Тома.

– И как на это отреагировал ваш муж?

– Том был удивлен, но очень обрадовался. Они хорошо знали друг друга в Штатах.

– А какое впечатление произвел этот Гриффитс на вас? Просто опишите мне его.

– Но вы ведь наверняка все о нем знаете.

– Да, знаем. Но мне хочется услышать, что вы о нем думаете.

Женщина задумалась.

– Ну, Гриффитс показался мне довольно напыщенным и болтливым. Со мной он был очень вежлив, а с Томом держался как близкий друг и все время рассказывал ему о том, что происходило после его отъезда в Англию. Меня эти местные сплетни не слишком интересовали, так как я не знала никого из тех, о ком они говорили. Да и вообще, покуда они предавались воспоминаниям, я готовила обед.

– А о политике они не говорили?

– Вы намекаете, что Гриффитс коммунист? – Олив Беттертон покраснела. – Уверена, что это не так. Он находится на государственной службе – кажется, в окружной прокуратуре. К тому же, когда Том стал высмеивать «охоту на ведьм», Гриффитс сказал, что она необходима, хотя нам здесь этого не понять. Так что он никак не может быть коммунистом!

– Пожалуйста, не волнуйтесь, миссис Беттертон.

– Я все время говорю вам, что Том не был коммунистом, а вы мне не верите!

– Верю, но должен убедиться. Теперь что касается второго зарубежного знакомого – доктора Марка Лукаса. Вы встречались с ним в Лондоне, в «Дорсете».

– Да. Мы с Томом были в театре, а потом пошли ужинать в «Дорсет». Внезапно этот человек – Лук или Лукас – подошел и поздоровался с Томом. Он занимался какими-то химическими исследованиями и виделся с Томом в Штатах. Лукас – беженец из Германии, принявший американское гражданство. Но вы, конечно…

– Но я, конечно, это знаю? Разумеется, миссис Беттертон. Ваш муж удивился, увидев его?

– Да, очень удивился.

– И обрадовался?

– Да… пожалуй…

– Но вы не уверены? – настаивал Джессоп.

– Ну, кажется, Том впоследствии сказал мне, что этот человек ему не слишком нравится.

– Это была случайная встреча? Не было никаких договоренностей о встречах в будущем?

– Нет, мы встретились чисто случайно.

– Понятно. Еще была иностранка, женщина, миссис Кэрол Спидер, также из Штатов. Каким образом она с вами связалась?

– По-моему, миссис Спидер имела какое-то отношение к ООН. Она была знакома с Томом в Америке и позвонила ему из Лондона, чтобы сообщить о своем приезде и предложить нам как-нибудь сходить с ней на ленч.

– И вы пошли?

– Нет.

– Вы – нет, а вот ваш муж – да.

– Что? – Она уставилась на него.

– Он не говорил вам об этом?

– Нет.

Олив Беттертон казалась ошеломленной и расстроенной. Джессоп чувствовал к ней жалость, но не собирался оставлять эту тему. Впервые он ощущал, что набрел на что-то достойное внимания.

– Не понимаю, – промолвила она. – Странно, что Том ничего мне об этом не сказал.

– Они были на ленче в «Дорсете», где останавливалась миссис Спидер, в среду, 12 августа.

– 12 августа?

– Да.

– Действительно, тогда Том ездил в Лондон… Но он ничего не говорил… – Олив Беттертон оборвала фразу и внезапно спросила: – Как она выглядит?

– Не слишком шикарно, миссис Беттертон, – успокоил ее Джессоп. – Молодая деловитая особа лет тридцати с небольшим, не блещущая красотой. Нет никаких указаний на то, что у нее когда-либо была интимная связь с вашим мужем. Поэтому странно, что он не рассказал вам о встрече.

– Да, в самом деле…

– Теперь подумайте как следует, миссис Беттертон. Не заметили ли вы приблизительно в это время каких-нибудь перемен в вашем муже? Скажем, в середине августа, за неделю до конференции?

– Нет. Да и замечать было нечего.

Джессоп вздохнул.

На его столе зазвонил внутренний телефон, и он снял трубку:

– Да?

– Один человек хочет повидать кого-нибудь, работающего над делом Беттертона, сэр, – сообщил голос на другом конце провода.

– Как его имя?

Голос скромно кашлянул:

– Я не вполне уверен, как оно произносится, мистер Джессоп. Возможно, мне лучше назвать его по буквам.

– Валяйте.

Джессоп записал названную последовательность букв.

– Он что, поляк?

– Не знаю, сэр. Он хорошо говорит по-английски, но с легким акцентом.

– Попросите его подождать.

– Хорошо, сэр.

Джессоп положил трубку и посмотрел на Олив Беттертон. На ее лице застыло выражение безнадежности. Он протянул ей бумагу, на которой только что сделал запись.

– Вы знаете этого человека?

Глаза женщины расширились. Джессопу она показалась испуганной.

– Да, – ответила она. – Я получила от него письмо.

– Когда?

– Вчера. Он кузен первой жены Тома, только что прибыл в Англию и очень волнуется из-за исчезновения Тома. В письме он спрашивал, есть ли у меня какие-нибудь новости, и выражал мне сочувствие.

– До этого вы никогда о нем не слышали?

Олив Беттертон покачала головой.

– А ваш муж когда-нибудь упоминал о нем?

– Нет.

– Выходит, он может и не быть родственником вашего мужа?

– Возможно. Я никогда об этом не думала. – Она выглядела удивленной. – Но первая жена Тома была иностранкой – дочерью профессора Маннхейма. Судя по письму, этот человек все знал о ней и Томе. И как бы то ни было, если он не тот, за кого себя выдает, то с какой целью он это делает?

– Этот вопрос всегда приходится задавать самим себе, – улыбнулся Джессоп. – Мы делаем это так часто, что иногда придаем мелочам несоизмеримо большое значение.

– Неудивительно. – Женщина внезапно поежилась. – В такой комнате, как эта, – в центре лабиринта коридоров, – чувствуешь, как будто тебе никогда не удастся отсюда выбраться.

– Да-да, здесь может возникнуть нечто вроде клаустрофобии, – вежливо согласился Джессоп.

Олив Беттертон откинула со лба прядь волос.

– Больше я не могу этого выносить, – сказала она. – Не могу вот так сидеть и ждать. Я хочу переменить обстановку – уехать куда-нибудь за границу, где мне не будут постоянно звонить репортеры, а люди не станут на меня глазеть. Здесь я все время встречаю друзей, которые спрашивают, есть ли у меня новости. – Она сделала паузу. – Мне кажется… я не выдержу. Я пыталась быть мужественной, но это для меня чересчур. Мой врач согласен со мной. Он говорит, что мне нужно уехать прямо сейчас на три или четыре недели. Даже письмо мне написал – сейчас покажу.

Женщина порылась в сумочке, достала конверт и протянула его через стол Джессопу:

– Прочтите.

Джессоп вынул письмо из конверта и прочитал его.

– В самом деле, – промолвил он, пряча письмо в конверт.

– Значит… значит, я могла бы уехать? – Ее глаза настороженно наблюдали за ним.

– Разумеется, миссис Беттертон. – Джессоп удивленно приподнял брови. – Почему бы и нет?

– Я думала, вы будете возражать…

– Возражать? Это ваше личное дело. Только устройте все так, чтобы я мог связаться с вами, если во время вашего отсутствия появятся какие-нибудь новости.

– Да, конечно.

– Куда вы думаете поехать?

– Туда, где много солнца и не очень много англичан, – в Испанию или Марокко.

– Отлично. Уверен, что это пойдет вам на пользу.

– Благодарю вас.

Олив Беттертон поднялась – казалось, будто к ее нервозности прибавилось радостное возбуждение.

Джессоп встал, обменялся рукопожатием с посетительницей и нажал кнопку, велев дежурному проводить ее к выходу. После этого он снова сел. Несколько секунд его лицо оставалось бесстрастным, потом Джессоп улыбнулся и поднял телефонную трубку.

– Пригласите ко мне майора Глидра, – распорядился он.

Глава 2

– Майор Глидр? – Джессоп немного помедлил, прежде чем назвать фамилию.

– Англичанину такое нелегко произнести, – усмехнулся посетитель. – Во время войны ваши соотечественники называли меня Глидер, а в Штатах я сменил фамилию на Глин – это куда легче выговорить.

– Вы прибыли из Штатов?

– Да, неделю назад. Простите, а вы… мистер Джессоп?

– Он самый.

Визитер с интересом посмотрел на него:

– Я слышал о вас.

– Вот как? От кого?

Посетитель улыбнулся:

– Пожалуй, мы слишком торопимся. Прежде чем вы позволите задать вам несколько вопросов, я вручу вам письмо из посольства США.

Он с поклоном протянул его. Джессоп прочитал вежливое представление, состоящее из нескольких строчек, отложил письмо и устремил на визитера оценивающий взгляд. Высокий мужчина лет около тридцати держался несколько скованно. Светлые волосы были коротко острижены по континентальной моде. В неторопливой и аккуратной речи слышался иностранный акцент, хотя грамматически она была безупречна. Джессоп обратил внимание, что посетитель не выглядел обеспокоенным или неуверенным, что само по себе было необычно. Большинство людей, приходивших в этот кабинет, обнаруживали нервозность, а иногда и страх. Некоторые горячились, а некоторые старались увильнуть от ответов.

Однако этот человек полностью владел собой – он твердо знал, что делает, и его было бы нелегко обвести вокруг пальца и заставить сказать больше, чем он намеревался.

– Чем мы могли бы вам помочь? – вежливо осведомился Джессоп.

– Я пришел узнать, нет ли у вас новых сведений о Томасе Беттертоне, чье недавнее исчезновение вызвало сенсацию. Я знаю, что газетам не всегда можно верить, поэтому стал выяснять, у кого бы получить надежную информацию. Мне сказали, что у вас.

– К сожалению, у нас нет никаких определенных сведений о Беттертоне.

– Я думал, что его, возможно, послали за границу с каким-нибудь поручением. – Помолчав, он добавил: – Я имею в виду, с секретным.

– Мой дорогой сэр, – Джессоп выглядел обиженным, – Беттертон был ученым, а не дипломатом или секретным агентом.

– Упрек справедлив. Но этикетка, так сказать, не всегда соответствует товару. Вы наверняка спросите о причине моего интереса. Дело в том, что Томас Беттертон был моим родственником по первому браку.

– Да, знаю. Кажется, вы племянник покойного профессора Маннхейма?

– Вижу, вы здесь неплохо информированы.

– Сюда приходят люди и сообщают нам разные сведения, – промолвил Джессоп. – Здесь побывала жена Беттертона и рассказала мне о вас. Вы писали ей?

– Да, чтобы выразить сочувствие и узнать, есть ли у нее свежие новости.

– Вы правильно поступили.

– Моя мать была единственной сестрой профессора Маннхейма. Они очень любили друг друга. В Варшаве, когда я был ребенком, я много времени проводил в доме дяди, а его дочь Эльза была мне как родная сестра. После смерти родителей я поселился у дяди и кузины. Это были счастливые дни. Потом началась война с ее ужасами и трагедиями… Дядя и Эльза бежали в Америку. Я остался в Польше и участвовал в Сопротивлении, а после войны выполнял кое-какие поручения. Один раз я ездил в Америку повидать дядю и кузину, а когда моя миссия в Европе была завершена, собрался переехать в Штаты насовсем. Я надеялся обосноваться поблизости от дяди, кузины и ее мужа. Но, увы… – он развел руками. – Прибыв в Америку, я узнал, что дядя и Эльза умерли, а муж Эльзы перебрался в Англию и женился снова. В итоге я опять лишился семьи. Прочитав об исчезновении известного ученого Томаса Беттертона, я приехал сюда узнать, что можно сделать. – Он вопрошающе посмотрел на собеседника.

Джессоп ответил ему бесстрастным взглядом.

– Почему он исчез, мистер Джессоп?

– Именно это мы бы хотели узнать, – любезно отозвался Джессоп.

– Возможно, вы уже знаете?

Джессоп с любопытством отметил, как легко они поменялись ролями. В этой комнате он привык задавать вопросы, а сейчас это делал посетитель. С той же вежливой улыбкой Джессоп ответил:

– Могу вас заверить, что нет.

– Но подозреваете?

– Не исключено, – осторожно сказал Джессоп, – что события развиваются по определенному образцу… Подобные случаи происходили и раньше.

– Знаю. – Визитер быстро перечислил полдюжины подобных случаев. – Все эти люди – ученые, – подчеркнул он.

– Действительно.

– Они уехали за «железный занавес»?

– Возможно, но мы не знаем.

– Но они уехали по своей воле?

– Даже это трудно определить.

– Вы имеете в виду, что это не мое дело?

– Ну…

– В сущности, вы правы. Меня это интересует только из-за Беттертона.

– Простите, – сказал Джессоп, – но я не вполне понимаю ваш интерес. В конце концов, Беттертон приходится вам родственником только по первому браку. Вы даже не знаете его.

– Это правда. Но для нас, поляков, семья очень важна. Родство накладывает обязательства. – Он встал и чопорно поклонился. – Сожалею, что отнял у вас время, и благодарю за вашу любезность.

Джессоп тоже поднялся.

– Жаль, что мы не в состоянии вам помочь, – сказал он, – но уверяю вас, что пока мы пребываем в потемках. Если я что-нибудь узнаю, как мне с вами связаться?

– Через посольство США. Еще раз благодарю. – Он снова отвесил формальный поклон.

Джессоп нажал на кнопку. Майор Глидр вышел, и Джессоп поднял телефонную трубку:

– Попросите полковника Уортона зайти ко мне.

Когда Уортон вошел в комнату, Джессоп сообщил:

– Наконец-то лед тронулся.

– Каким образом?

– Миссис Беттертон хочет поехать за границу.

Уортон присвистнул:

– Чтобы присоединиться к супругу?

– Надеюсь. Она заблаговременно обзавелась письмом от своего врача, который предписывает ей отдых и перемену обстановки.

– Неплохо придумано!

– Это может оказаться правдой, – предупредил его Джессоп. – Простой констатацией факта.

– Мы здесь нечасто придерживаемся подобной точки зрения, – заметил Уортон.

– Тоже верно. Хотя должен сказать, она держалась весьма убедительно. Ни единой оплошности.

– И вы больше ничего из нее не вытянули?

– Только одну тоненькую нить. Миссис Спидер, с которой Беттертон был на ленче в «Дорсете»…

– Ну?

– Он не рассказывал жене об этом ленче.

Уортон задумался.

– По-вашему, это важно?

– Может быть. Кэрол Спидер вызывали в комиссию по расследованию антиамериканской деятельности. Она смогла полностью оправдаться, но там считают, что кое-что за ней было… Это единственный сомнительный контакт, который нам пока что удалось обнаружить в связи с Беттертоном.

– А как насчет контактов миссис Беттертон – контактов, которые могли побудить ее отправиться за границу?

– Личных контактов не было. Вчера она получила письмо от одного поляка – кузена первой жены Беттертона. Он только что был здесь и выпытывал у меня подробности.

– Как он выглядит?

– Очень вежливый иностранец, хотя производит несколько искусственное впечатление.

– Думаете, он был связным, который ее предостерег?

– Может быть. Не знаю. Он меня озадачил.

– Собираетесь последить за ним?

Джессоп улыбнулся:

– Да. Я дважды нажал кнопку.

– Старый лис – вечно какие-нибудь трюки! – Уортон снова стал серьезным. – Ну и каков план?

– Думаю, Дженет и все как обычно. Испания или Марокко.

– Не Швейцария?

– На этот раз нет.

– По-моему, Испания и Марокко для них трудноваты.

– Мы не должны недооценивать наших противников.

Уортон с отвращением щелкнул ногтем по папке с документами.

– Это едва ли не единственные две страны, где Беттертон не был замечен, – с досадой произнес он. – Что ж, придется ими заняться. Если мы потерпим неудачу и на этот раз…

Джессоп откинулся на спинку стула.

– У меня уже давно не было отпуска, – сказал он. – Я устал от этого кабинета и с удовольствием съездил бы за границу…

Глава 3

– Рейс сто восемь в Париж. «Эр Франс». Сюда, пожалуйста.

Сидящие в зале ожидания аэропорта Хитроу быстро поднялись. Хилари Крейвен подобрала свой маленький саквояж из крокодиловой кожи и вышла на гудронированное поле следом за остальными. После теплого воздуха зала ветер казался особенно резким и холодным.

Хилари поежилась, плотнее закуталась в шубу и направилась вместе с другими пассажирами к ожидающему их самолету. Наконец-то она оставит позади холод, серость, невзгоды и начнет новую жизнь под ярким солнцем и голубым небом, сбросив тяжкое бремя горестей и разочарований! Хилари поднялась по трапу, наклонив голову, вошла в самолет, и стюард показал ей ее место. Впервые она ощутила облегчение от терзавшей ее острой, почти физической боли. «Я улетаю! – с надеждой говорила она себе. – Улетаю прочь!»

Рев моторов возбуждал ее. В нем ощущалась какая-то стихийная, первобытная свирепость. «Нет ничего хуже цивилизованного горя, – думала Хилари. – Оно серое и безнадежное. Но теперь я избавлюсь от этого!»

Самолет мягко выруливал на взлетную полосу.

– Пристегните ремни, пожалуйста, – сказала стюардесса.

Самолет повернул и остановился в ожидании сигнала к взлету. «Возможно, он разобьется, – говорила себе Хилари. – Это сразу все бы решило». Ожидание казалось бесконечным. «Мне никогда не удастся вырваться на свободу, – мелькнуло в голове у Хилари. – Я останусь здесь пленницей…»

Наконец самолет двинулся вперед, постепенно набирая скорость. «Он не взлетит – не сможет взлететь, – думала Хилари. – Это конец». Тем не менее самолет все-таки оторвался от земли. Правда, Хилари казалось, будто это земля нырнула вниз, забирая свои проблемы и разочарования из-под ревущего крылатого существа, гордо устремившегося в облака. Они описали круг над аэродромом, выглядевшим словно причудливая детская игрушка. Миниатюрные шоссе и железнодорожные пути с крошечными поездами… Странный игрушечный мир, где люди любят и ненавидят, где разбиваются сердца… Теперь это как бы потеряло смысл – таким маленьким и незначительным казалось все находящееся внизу. Вскоре землю заслонила плотная масса серовато-белых облаков. Должно быть, они летят над Ла-Маншем. Хилари откинулась на спинку сиденья и закрыла глаза. Спасение… Она оставила за собой все – Англию, Найджела, печальный холмик, служивший последним пристанищем Бренды… Хилари открыла глаза и со вздохом закрыла их вновь. Она заснула…

Когда Хилари проснулась, самолет снижался. «Париж», – подумала она, выпрямляясь на сиденье и протягивая руку к сумочке. Но это не был Париж. Стюардесса вошла в салон и объявила с бодростью гувернантки в детской комнате:

– Мы приземляемся в Бове, так как в Париже слишком густой туман.

Ее тон как бы подразумевал: «Разве это не великолепно, дети?» Хилари посмотрела в окошко, но почти ничего не увидела. Бове тоже казался окутанным туманом. Самолет приземлялся медленно. Прошло некоторое время, прежде чем пассажиров проводили сквозь сырой и холодный туман в грубое деревянное строение с несколькими стульями и длинной деревянной стойкой.

Хилари овладело уныние, которое она тщетно пыталась стряхнуть. Мужчина рядом с ней пробормотал:

– Это старый военный аэродром. Здесь нет ни отопления, ни других удобств. К счастью, мы во Франции, так что нам дадут чего-нибудь выпить.

Действительно, вскоре появился человек со связкой ключей, и пассажиров обслужили алкогольными напитками, дабы поддержать их дух на период долгого и утомительного ожидания.

Час проходил за часом. Из тумана появлялись другие самолеты, которые также не могли приземлиться в Париже. Маленькая комната наполнялась продрогшими людьми, выражавшими недовольство задержкой.

Хилари все это казалось нереальным. Она как будто продолжала спать, милосердно защищенная от контактов с действительностью. В конце концов, это всего лишь вопрос времени. Она продолжает путешествие к спасению – туда, где сможет начать жизнь заново. К ней вернулась бодрость, которая сохранялась в оставшиеся часы ожидания и в моменты хаоса, когда уже после наступления темноты объявили о прибытии автобусов, которые доставят пассажиров в Париж.

Началась дикая суета – пассажиры, служащие, носильщики тащили багаж, сталкиваясь друг с другом в потемках. В конце концов замерзшая Хилари оказалась в автобусе, медленно движущемся сквозь туман по направлению к Парижу.

Поездка заняла четыре часа. В полночь автобус остановился на площади Инвалидов, и Хилари, взяв свой багаж, поехала в отель, где для нее был заказан номер. Она слишком устала, чтобы есть, поэтому приняла горячую ванну и легла.

Самолет в Касабланку должен был вылететь из аэропорта Орли завтра, в десять тридцать утра, но, когда они прибыли в Орли, там царило смятение. Приземлялись самолеты из многих городов Европы; все прибытия и отправления были задержаны.

Измученный клерк за столом справок пожал плечами:

– Мадам не сможет улететь рейсом, на который заказала место! Все расписание пришлось изменить. Если мадам немного подождет, возможно, все устроится.

В итоге Хилари сообщили, что есть место на самолете, летящем в Дакар, который обычно не садится в Касабланке, но сделает это в силу сложившихся обстоятельств.

– Вы просто прибудете тремя часами позже, мадам.

Хилари тут же согласилась, удивив и обрадовав клерка.

– Мадам не представляет всех трудностей, обрушившихся на меня этим утром, – сказал он. – Пассажиры так неблагоразумны! Ведь это не я устроил туман! Естественно, возникли затруднения. По-моему, мадам, к таким вещам нужно относиться с юмором. Apres tout[1], мадам, какое значение имеет задержка на два-три часа? Какая разница, тем или другим самолетом лететь в Касабланку?

Однако в тот день разница была куда более значительной, чем казалось маленькому французу. Когда Хилари наконец прибыла в Касабланку и шагнула на взлетное поле, носильщик, кативший рядом с ней тележку с багажом, заметил:

– Вам повезло, мадам, что вы не летели предыдущим, регулярным рейсом.

– А что произошло? – спросила Хилари.

Носильщик с беспокойством огляделся вокруг, но, в конце концов, новости было невозможно сохранить в тайне. Он доверительно склонился к Хилари и объяснил, понизив голос:

– Mauvaise affaire![2] Самолет разбился при посадке. Пилот, штурман и большинство пассажиров погибли. Четверо или пятеро доставлены в больницу, но они в тяжелом состоянии.

Первой реакцией Хилари был бешеный гнев. «Почему я не оказалась в этом самолете? – мелькнуло у нее в голове. – Я бы уже была мертва, и все было бы кончено. Больше никаких горестей и страданий! Люди в том самолете хотели жить, а я… я не хочу! Так почему же это не случилось со мной?»

Хилари прошла поверхностный таможенный осмотр и поехала с багажом в отель. Был ясный солнечный день. Чистый воздух и голубое небо – все, как она себе представляла. Туман, холод и сумрак Лондона остались позади вместе с ее несчастьями. Здесь царили яркие краски, и жизнь оживленно пульсировала…

Открыв ставни своей спальни, Хилари выглянула на улицу. Да, все соответствовало ее ожиданиям. Она медленно отвернулась от окна и села на край кровати. Спасена, спасена… Эти слова стучали у нее в голове назойливым рефреном с тех пор, как она покинула Англию. Но теперь Хилари с ужасающей ясностью осознала, что спасения нет.

Все было точно так же, как в Лондоне. Она сама, Хилари Крейвен, оставалась той же самой. Ей хотелось спастись от самой себя, но в Марокко она была такой же, как в Лондоне.

– Какой же дурой я была, – еле слышно прошептала Хилари. – Почему мне казалось, будто я изменюсь, покинув Англию?

Могила Бренды – маленький, трогательный холмик – находилась в Англии, и там же Найджел вскоре должен вступить в брак с новой женой. Почему же она думала, что здесь, в Марокко, все это станет менее значительным? Она просто принимала желаемое за действительность. Ну, теперь с этим покончено. Хилари понимала, что бежала от реальности, с которой не могла смириться. Можно вынести все, что угодно, пока для этого есть причина. Она вытерпела свою долгую болезнь, измену Найджела и те жестокие обстоятельства, при которых это происходило, – вытерпела, потому что рядом была Бренда. Потом началась медленная, изнурительная борьба за жизнь Бренды – борьба, окончившаяся поражением… Теперь ей незачем жить. Чтобы осознать это, понадобилось путешествие в Марокко. В Лондоне Хилари испытывала странное ощущение, что если она выберется оттуда, то сможет забыть прошлое и начать жизнь заново. Поэтому она отправилась в это место, никак не связанное с ее прошлым и обладающее всеми качествами, которые ее привлекали, – солнечным светом, чистым воздухом, незнакомыми людьми и окружением. Ей казалось, что здесь все будет по-другому. Но она ошибалась – все осталось прежним. Факты были простыми и беспощадными – у нее, Хилари Крейвен, пропало желание жить.

Если бы не вмешался туман и она полетела на самолете, на который заказывала билет, ее проблема, вероятно, была бы уже решена. Ее изувеченное тело лежало бы в каком-нибудь морге при французской колониальной администрации, а ее душа успокоилась бы, навсегда освободившись от страданий. Ну, этого результата можно добиться и сейчас, хотя придется немного потрудиться.

Все было бы куда легче, если бы у нее имелось снотворное. Хилари вспомнила, как она просила рецепт у доктора Грея и какое странное выражение появилось на его лице.

– Не надо, – ответил он. – Куда лучше засыпать естественным образом. Сначала, возможно, будет трудновато, но потом сон нормализуется.

Неужели доктор знал или подозревал, что может дойти до этого? Как бы то ни было, решение принято. Хилари встала с кровати – теперь ей нужно отправиться на поиски аптеки.

Хилари всегда казалось, что в зарубежных городах лекарства продаются свободно. К ее удивлению, она обнаружила, что это не так. Первый аптекарь снабдил ее всего двумя дозами – для бо́льшего количества, объяснил он, требуется рецепт врача. Хилари поблагодарила его и быстро вышла, столкнувшись с высоким, мрачноватым на вид молодым человеком, который извинился по-английски. Потом она услышала, как он просит у аптекаря зубную пасту.

Это позабавило Хилари. Зубная паста казалась такой обычной и повседневной. Потом ее пронзила острая боль – мужчина просил тот сорт пасты, который предпочитал Найджел. Хилари перешла улицу и вошла в другую аптеку. Перед возвращением в отель она побывала в четырех. Как ни странно, в третьей аптеке молодой человек с совиным лицом появился снова, упорно требуя пасту того же сорта, которой, по-видимому, пренебрегали французские аптекари в Касабланке.

Хилари пребывала в почти веселом настроении, переодеваясь и приводя себя в порядок перед тем, как спуститься в ресторан. Она намеренно пошла обедать поздно, потому что не хотела встречаться с кем-либо из своих спутников или из экипажа самолета. Впрочем, это было маловероятным, так как самолет улетел в Дакар, а в Касабланке, кроме нее, вроде бы никто не высаживался.

Ресторан уже был почти пуст, но Хилари снова увидела англичанина с совиным лицом, который только что кончил обедать, сидя за столиком у стены. Он читал французскую газету и казался поглощенным этим занятием.

Хилари заказала сытный обед и полбутылки вина, чувствуя странное возбуждение. «В конце концов, – думала она, – это всего лишь последнее приключение». Попросив принести ей в номер бутылку воды «Виши», Хилари вышла из ресторана и поднялась к себе.

Официант принес «Виши», откупорил бутылку, поставил ее на столик и удалился, пожелав доброй ночи. Хилари облегченно вздохнула. Когда официант закрыл за собой дверь, она подошла к ней и повернула ключ в замке. Вынув из ящика туалетного столика четыре пакетика, приобретенные в аптеках, Хилари высыпала таблетки на столик и налила себе стакан «Виши». Оставалось только проглотить таблетки, запив их водой.

Хилари разделась, запахнулась в халат и села за столик. Ее сердце билось учащенно – она ощущала нечто вроде страха, но это чувство было скорее приятным и не могло заставить ее отказаться от своего плана. Хилари была спокойна и уверена в себе. Теперь ее ожидает подлинное спасение. Она посмотрела на письменный стол, думая, оставлять ли ей записку, и решила этого не делать. У нее не было ни родственников, ни близких друзей – никого, с кем бы ей хотелось проститься. Что до Найджела, то Хилари не хотела обременять его угрызениями совести, даже если бы записка помогла достичь такого результата. Возможно, Найджел прочтет в газете маленький абзац, сообщающий, что миссис Хилари Крейвен умерла в Касабланке, приняв по ошибке смертельную дозу снотворных таблеток. По всей вероятности, он примет это за чистую монету, промолвит: «Бедняжка Хилари – не повезло ей», а в глубине души ощутит облегчение. Хилари догадывалась, что Найджел чувствовал свою вину перед ней и тяготился этим, так как предпочитал быть в мире со своей совестью.

Как бы то ни было, Найджел казался чем-то далеким и незначительным. Теперь нужно проглотить таблетки, лечь в кровать и заснуть сном, от которого не просыпаются. Хилари не была религиозной – по крайней мере, не чувствовала себя такой. Смерть Бренды подвела черту под всем. Она снова, как и в аэропорту Хитроу, отправлялась в путешествие, но на сей раз к неизвестному месту назначения, не отягощенная багажом и не тронутая прощаниями. Впервые в жизни она была полностью свободна и могла поступить так, как считает нужным. Прошлое было отрезано. Щемящее, мучительное чувство горя наконец исчезло. Она готова отправиться в последнее путешествие.

Хилари протянула руку к первой таблетке. В этот момент в дверь негромко постучали. Она нахмурилась – рука задержалась в воздухе. Кто это может быть? Горничная? Нет, постель уже приготовлена. Возможно, кто-то насчет паспорта или других документов? Хилари пожала плечами. Она не станет открывать. К чему зря беспокоиться? Кто бы это ни был, он скоро уйдет, решив зайти в другой раз.

Стук повторился – теперь он звучал громче. Но Хилари не двинулась с места. Она посмотрела на дверь, и внезапно ее глаза расширились от изумления. Ключ медленно поворачивался в замке, потом вылетел из скважины и упал на пол с металлическим звоном. Потом ручка повернулась, дверь открылась, и в комнату вошел мужчина. Хилари узнала в нем молодого человека с совиным лицом, который покупал зубную пасту. Она уставилась на него, слишком удивленная, чтобы что-нибудь говорить или делать. Молодой человек закрыл дверь, подобрал ключ, вставил его в замочную скважину и снова повернул. Потом он подошел к столику, за которым сидела Хилари, и сел напротив нее.

– Моя фамилия Джессоп, – представился он.

Хилари покраснела от гнева.

– Могу я узнать, что вы здесь делаете? – сердито осведомилась она.

Незнакомец серьезно посмотрел на нее.

– Забавно, – промолвил он. – Я пришел задать этот вопрос вам. – Он кивнул в сторону таблеток.

– Не знаю, что вы имеете в виду, – резко сказала Хилари.

– Отлично знаете.

Хилари лихорадочно подыскивала слова. Ей хотелось сказать так много – выразить свое возмущение, велеть ему убираться вон. Но, как ни странно, победило любопытство. Вопрос сам собой слетел с ее губ:

– Ключ повернулся в замке сам по себе?

– Ах это! – На лице молодого человека мелькнула мальчишеская усмешка. Он сунул руку в карман, извлек оттуда металлический инструмент и протянул его Хилари. – Весьма удобное орудие. Если вставить его в замок с противоположной стороны, оно цепляет ключ и поворачивает его. – Он забрал инструмент и вернул его на прежнее место. – Им пользуются грабители.

– Значит, вы грабитель?

– Нет-нет, миссис Крейвен, будьте ко мне справедливы. Я ведь стучал – а грабители не стучат. Но когда я понял, что вы не намерены открывать, мне пришлось этим воспользоваться.

– Но почему?

Глаза посетителя вновь устремились на таблетки.

– На вашем месте я бы этого не делал, – сказал он. – Вы думаете, что просто заснете и не проснетесь. Но это не совсем так. Снотворное вызывает множество неприятных эффектов – судороги, иногда гангрену. Если ваш организм будет сопротивляться, кто-то может вас обнаружить, и тогда последуют всевозможные непривлекательные процедуры – пощечины, искусственное дыхание, горячий кофе, касторка, промывание желудка. Уверяю вас, в этом мало радости.

Хилари откинулась на спинку стула, прищурившись и стиснув руки в кулаки. Она заставила себя улыбнуться:

– Что за чушь! Вы вообразили, будто я пытаюсь покончить с собой?

– Не только вообразил, – ответил молодой человек по имени Джессоп. – Я в этом уверен. Я был в той же аптеке, где побывали вы, – искал зубную пасту. У них не оказалось нужного мне сорта, поэтому я отправился в другую аптеку. Там снова были вы и опять покупали снотворное. Мне это показалось немного странным, и я последовал за вами. Покупать одни и те же снотворные таблетки в нескольких местах можно только с одной целью.

Его голос был дружелюбным, но уверенным. Посмотрев на него, Хилари перестала притворяться.

– А вам не кажется непростительной наглостью пытаться мне помешать?

Подумав, он покачал головой:

– Нет. Есть вещи, которые нельзя не делать, – если вы понимаете, что я имею в виду.

– Вы можете остановить меня сейчас, – горячо продолжала Хилари, – забрать таблетки, выбросить их в окно или еще куда-нибудь, но вы не в силах помешать мне завтра купить их снова, так же как и прыгнуть в окно верхнего этажа или броситься под поезд.

Молодой человек снова задумался.

– Согласен – я не могу вам помешать. Но вопрос в том, захотите ли вы сами сделать это завтра.

– Думаете, завтра я буду чувствовать себя по-другому? – с горечью осведомилась Хилари.

– Такое бывает, – тоном извинения отозвался Джессоп.

– Возможно, если вы так поступаете в минуту отчаяния, но не когда вы принимаете решение хладнокровно. Дело в том, что мне незачем жить.

Джессоп склонил набок совиную голову.

– Интересно, – заметил он.

– Ничего интересного. Я вообще не очень интересная женщина. Муж, которого я любила, бросил меня, мой единственный ребенок мучительно умер от менингита. У меня нет ни родственников, ни близких друзей.

– Ситуация не из легких, – согласился Джессоп и неуверенно добавил: – Но вам не кажется, что нельзя лишать себя жизни?

– Почему нельзя?! – горячо воскликнула Хилари. – Это моя жизнь!

– Да-да, – поспешно сказал Джессоп. – Я не претендую на образец высокой морали, но многие люди считают, что так делать нельзя.

– Я к ним не принадлежу, – отрезала Хилари.

– Разумеется. – Джессоп задумчиво смотрел на нее.

– Тогда, мистер… э-э…

– Джессоп, – подсказал молодой человек.

– Тогда, мистер Джессоп, вы, возможно, оставите меня одну?

Но Джессоп покачал головой:

– Пока что нет. Сначала я просто хотел узнать причину. Теперь я ее знаю – вам больше незачем жить, и мысль о смерти кажется вам привлекательной.

– Да.

– Отлично! – весело произнес Джессоп. – Теперь мы знаем, где находимся. Давайте сделаем следующий шаг. Это обязательно должны быть снотворные таблетки?

– О чем вы?

– Ну, я уже говорил, что их действие не так романтично, как вам кажется. Прыгать в окно тоже не слишком приятно – от этого не всегда умирают мгновенно. То же касается и намерения броситься под поезд. Я имею в виду, что существуют и другие способы.

– Не понимаю.

– Я предлагаю иной метод – спортивный и возбуждающий. Буду с вами откровенен – есть один шанс из ста, что вам не удастся умереть. Но я не верю, что к тому времени вы будете против этого возражать.

– Понятия не имею, о чем вы говорите.

– Конечно, не имеете, – кивнул Джессоп. – Я ведь еще не начал говорить. Боюсь, мне придется поведать вам целую историю. Не возражаете?

– Пожалуй, нет.

Не обращая внимания на явное недовольство в голосе Хилари, Джессоп начал рассказывать:

– Думаю, такая женщина, как вы, должна читать газеты и быть в курсе событий. Должно быть, вы читали о том, что время от времени в разных странах исчезают ученые. В прошлом году это произошло с одним итальянцем, а около двух месяцев назад исчез молодой ученый по имени Томас Беттертон.

Хилари кивнула:

– Да, я читала об этом в газетах.

– Ну, исчезло больше людей, чем сообщали газеты. Среди них те, кто занимался исследованиями в области медицины, физики, химии, и даже один адвокат. Вообще-то у нас свободная страна и каждый вправе ее покинуть. Но при таких странных обстоятельствах нам следует узнать, почему, куда и, самое главное, как уехали эти люди. Сделали ли они это добровольно? Не были ли они похищены? Не вынудили ли их к отъезду шантажом? Какой маршрут они избрали, какая организация этим занимается и каковы ее цели? Множество вопросов, на которые нужно ответить. Вы могли бы нам помочь это сделать.

Хилари уставилась на него:

– Я? Каким образом?

– Томас Беттертон исчез в Париже более двух месяцев тому назад. В Англии у него осталась жена. Она говорила, что очень тревожится за мужа, и клялась, что понятия не имеет, как, куда и почему он исчез. Может быть, это правда, а может быть, и нет. Некоторые – и я в том числе – считают, что нет.

Хилари склонилась вперед. Рассказ невольно заинтересовал ее.

– Мы решили незаметно наблюдать за миссис Беттертон, – продолжал Джессоп. – Около двух недель назад она пришла ко мне и сообщила, что по совету врача отправляется за границу отдохнуть и переменить обстановку. В Англии ей было нечего делать, к тому же ее постоянно беспокоили репортеры, родственники и друзья.

– Могу себе представить, – сухо сказала Хилари.

– Но в нашем департаменте всегда склонны подозревать худшее. Мы продолжали вести наблюдение за миссис Беттертон. Вчера она покинула Англию и отправилась в Касабланку.

– В Касабланку?

– Да, чтобы начать путешествие по Марокко. Все делалось совершенно открыто – планы, заказы билетов и так далее. Но не исключено, что из Марокко миссис Беттертон намеревалась шагнуть в неведомое.

Хилари пожала плечами:

– Не понимаю, при чем тут я.

Джессоп улыбнулся:

– При том, что у вас великолепные рыжие волосы, миссис Крейвен.

– Волосы?

– Да. Наиболее приметная черта миссис Беттертон – ее волосы. Возможно, вы слышали, что самолет, летевший в Касабланку перед вашим рейсом, разбился при посадке?

– Да. Я должна была лететь этим самолетом. Заранее заказала билет.

– Любопытно, – промолвил Джессоп. – Так вот, миссис Беттертон была в этом самолете. Она не погибла – ее извлекли из-под обломков и доставили в больницу. Но врач говорит, что она не доживет до завтрашнего утра.

Хилари начала кое-что понимать. Она вопросительно посмотрела на собеседника.

– Возможно, теперь вам ясно, какую форму самоубийства я вам предлагаю, – продолжал Джессоп. – Вы станете миссис Беттертон и продолжите ее путешествие.

– Но это невозможно, – возразила Хилари. – Они сразу поймут, что это не она.

Джессоп склонил голову набок:

– Это зависит от того, кого вы подразумеваете под словом «они». Термин в высшей степени неопределенный. Кто такие «они»? Существуют ли «они» в действительности? Мы этого не знаем. Если принять за основу наиболее популярную расшифровку термина «они», то эти люди действуют изолированными, замкнутыми группами. Им приходится делать это ради собственной безопасности. Если путешествие миссис Беттертон спланировано ими с какой-то целью, значит, люди, которые отвечают за него здесь, ничего не знают об английской стороне дела. Они просто должны вступить в контакт с определенной женщиной в определенном месте и действовать дальше в соответствии с инструкциями. В паспорте миссис Беттертон описывается как женщина ростом пять футов семь дюймов, с рыжими волосами и голубыми глазами, не имеющая особых примет. Это подходит и к вам.

– Но здешние власти…

Джессоп улыбнулся:

– Насчет этого не беспокойтесь. Французы потеряли несколько весьма перспективных молодых ученых и охотно станут с нами сотрудничать. Факты будут выглядеть следующим образом. Миссис Беттертон доставлена в больницу с сотрясением мозга. Миссис Крейвен, другая пассажирка самолета, потерпевшего катастрофу, также доставлена в больницу. Через день или два миссис Крейвен скончается, а миссис Беттертон выпишут еще ощущающей последствия сотрясения мозга, но способной продолжать путешествие. Катастрофа была подлинной, а сотрясение мозга – отличное прикрытие для вас. Оно может объяснить и провалы в памяти, и странное поведение.

– Это чистое безумие! – заявила Хилари.

– Безусловно, – согласился Джессоп. – Ваша миссия очень опасна, и, если наши подозрения оправданны, вы рискуете попасть в беду. Я с вами вполне откровенен, так как вы сами сказали, что хотите умереть. Думаю, что такой способ покажется вам более интересным, чем прыжки из окна и гибель под колесами поезда.

Хилари неожиданно рассмеялась:

– Пожалуй, вы правы.

– Значит, вы согласны?

– Почему бы и нет?

– В таком случае, – сказал Джессоп, решительно поднимаясь, – вам нельзя терять времени.

Глава 4

Казалось, будто в больнице очень холодно, хотя это не соответствовало действительности. В воздухе ощущался запах антисептиков. Когда мимо палаты провозили тележку, из коридора доносилось звяканье стекла и металлических инструментов. Хилари Крейвен сидела на жестком железном стуле у кровати.

В постели под прикрытой плафоном лампой лежала Олив Беттертон с перевязанной головой. Она была без сознания. По одну сторону кровати стояла сестра, а по другую – врач. Джессоп сидел на стуле в углу палаты. Врач повернулся к нему и заговорил по-французски:

– Осталось недолго. Пульс совсем слабый.

– И она так и не придет в сознание?

Француз пожал плечами:

– Трудно сказать. Возможно, перед самым концом.

– И вы не можете ничего предпринять? Никаких стимулирующих средств?

Доктор покачал головой и вышел. Сестра последовала за ним. Ее сменила монахиня, которая встала у изголовья кровати, перебирая четки. Хилари посмотрела на Джессопа и, повинуясь его взгляду, подошла к нему.

– Вы слышали, что сказал доктор? – тихо спросил он.

– Да. А что вы хотите у нее узнать?

– Если она придет в сознание, мне нужна любая информация, которую вам удастся получить, – пароль, условный знак, сообщение, все, что угодно. Она скорее будет говорить с вами, чем со мной.

– Вы хотите, чтобы я обманом вытянула сведения из умирающей? – сердито осведомилась Хилари.

Джессоп привычным движением по-птичьи склонил голову набок:

– Значит, вот как вы к этому относитесь?

– Именно так.

Он задумчиво посмотрел на нее:

– Хорошо. Тогда говорите и делайте что хотите. Что касается меня, то я не испытываю угрызений совести.

– Разумеется, это ваша обязанность. Спрашивайте что пожелаете, но не заставляйте это делать меня.

– Вы свободны в своем выборе.

– Нужно решить один вопрос. Должны мы говорить ей, что она умирает?

– Не знаю. Мне надо об этом подумать.

Хилари кивнула и вернулась на свое место у кровати. Она испытывала глубокое сочувствие к умирающей. Эта женщина ехала к мужчине, которого она любит. Или они ошибаются? Быть может, она приехала в Марокко искать одиночества и скоротать время, покуда выяснится, жив ее муж или нет?

Прошло почти два часа, когда монахиня перестала щелкать четками.

– Думаю, мадам, конец близок, – бесстрастным тоном произнесла она. – Пойду за доктором.

Монахиня вышла из палаты. Джессоп подошел к противоположной стороне кровати и прислонился к стене, находясь вне поля зрения умирающей. Веки женщины дрогнули. Безразличный взгляд светлых глаз устремился на лицо Хилари. Глаза закрылись и открылись вновь. В них появилось озадаченное выражение.

– Где?..

Слово слетело с почти неподвижных губ в тот момент, когда врач вошел в палату. Остановившись у кровати, он взял женщину за руку и пощупал пульс.

– Вы в больнице, мадам, – сказал доктор. – Самолет потерпел катастрофу.

– Самолет? – еле слышно переспросила женщина.

– Вы хотите повидать кого-нибудь в Касабланке, мадам? Мы могли бы передать сообщение.

В глазах женщины появилось выражение боли.

– Нет, – сказала она и снова посмотрела на Хилари. – Кто…

Хилари склонилась к кровати и заговорила медленно и четко:

– Я тоже прилетела из Англии, и, если я могу чем-нибудь вам помочь, пожалуйста, скажите.

– Нет-нет… Только…

– Да?

– Нет, ничего…

Глаза снова закрылись. Обернувшись, Хилари встретила повелительный взгляд Джессопа и решительно покачала головой.

Джессоп подошел к кровати и остановился рядом с доктором. Глаза умирающей открылись вновь. В них мелькнуло осмысленное выражение.

– Я знаю вас.

– Да, миссис Беттертон, вы меня знаете. Теперь вы сообщите мне что-нибудь о вашем муже?

– Нет.

Веки опустились опять. Джессоп повернулся и вышел из палаты. Доктор посмотрел и тихо произнес:

– C’est la fin.[3]

Но женщина снова открыла глаза. Ее полный муки взгляд задержался на Хилари. Олив Беттертон шевельнула рукой, и Хилари инстинктивно взяла ее холодную белую руку в свою. Врач пожал плечами и вышел. Две женщины остались одни. Олив Беттертон пыталась заговорить:

– Скажите мне… я…

Хилари знала, о чем она спрашивает, и внезапно приняла решение.

– Да, – ответила она. – Вы умираете. Вы это хотите знать, не так ли? Теперь слушайте меня. Я собираюсь попытаться найти вашего мужа. Что мне передать ему, если я добьюсь успеха?

– Скажите… чтобы был осторожен. Борис… Борис… он опасен…

Хилари склонилась ближе к лежащей фигуре:

– Вы не в состоянии помочь мне связаться с вашим мужем?

– Снег…

Слово прозвучало так тихо, что Хилари не поверила своим ушам. Снег? С губ Олив Беттертон сорвался чуть слышный призрачный смешок. Она с трудом произнесла:

Все покрыли снег и лед.
Поскользнулся – и вперед!

Женщина повторила последнее слово.

– Вперед… Найдите его и расскажите ему о Борисе… Я не поверила этому… Но, может быть, это правда… Если так… – Полный муки взгляд встретился со взглядом Хилари. – Если так… берегитесь.

Из ее горла вырвалось странное бульканье. Губы дрогнули и сжались.

Олив Беттертон умерла.

Следующие пять дней были весьма напряженными, хотя и не требовали активной физической нагрузки. Заточенная в одиночную больничную палату, Хилари принялась за работу. Каждый вечер ей приходилось сдавать экзамен по тому, что она изучила за день. Все подробности биографии Олив Беттертон, какие только удалось выяснить, были изложены письменно, и Хилари должна была заучивать их наизусть. Дом, где жила Олив, прислуга, которую она нанимала, ее родственники, клички ее собаки и канарейки, каждую деталь шести месяцев замужней жизни с Томасом Беттертоном… Свадьба, имена подружек невесты, их платья… Повседневная деятельность Олив, ее вкусы в еде и напитках… Хилари поражалась количеству собранной информации, кажущейся абсолютно незначительной.

– Неужели это может оказаться важным? – как-то спросила она у Джессопа.

– Возможно, нет, – спокойно ответил он. – Но вы должны вжиться в образ, Хилари. Допустим, вы писательница и пишете книгу об Олив. Вы описываете сцены из ее детства и юности, ее брак, дом, где она жила. Постепенно она становится для вас все более реальной. Тогда вы переписываете книгу заново – как автобиографию, от первого лица. Понимаете, что я имею в виду?

Хилари медленно кивнула.

– Вы не сможете думать о себе как об Олив Беттертон, покуда не узнаете о ней все. Конечно, лучше, если бы у вас было время заучить информацию как следует, но как раз времени нам и не хватает. Поэтому мне приходится заставлять вас зубрить материал, как студентку перед важным экзаменом. – Помолчав, он добавил: – Слава богу, у вас быстрый ум и хорошая память.

Паспортные описания Олив Беттертон и Хилари Крейвен были почти идентичными, но их лица не походили друг на друга. Лицо Олив Беттертон было довольно хорошеньким, но ничем не примечательным. Она выглядела упрямой, но не слишком умной. Зато лицо Хилари сразу приковывало к себе внимание. Глубоко посаженные голубовато-зеленые глаза под темными ровными бровями светились умом, уголки рта выразительно приподнимались, даже линии челюсти были необычными, – короче говоря, скульптор нашел бы ее черты весьма интересными.

«В этой женщине есть мужество, страстность и еще не вполне истощившаяся бодрость духа, – думал Джессоп. – Такие люди наслаждаются жизнью и стремятся к приключениям».

– Вы справитесь, – сказал он ей. – Вы способная ученица.

Вызов, брошенный ее интеллекту и памяти, стимулировал Хилари. Она стала проявлять интерес, стала стремиться к успеху. Конечно, ей на ум приходили возможные препятствия, и она говорила о них Джессопу:

– Вы утверждаете, что меня не разоблачат – что они лишь в общих чертах знают, как выглядит Олив Беттертон. Но как вы можете быть в этом уверены?

Джессоп пожал плечами:

– Точно мы ни в чем не можем быть уверены. Но нам известен образец, по которому строятся подобные международные организации. Их отделения в разных странах очень мало связаны друг с другом. Для них это создает преимущества. Если мы нащупаем слабое звено в Англии (уверяю вас, слабое звено имеется в каждой организации), это никак не отразится на происходящем во Франции, Италии, Германии или где-нибудь еще, так что мы вскоре опять окажемся в тупике. Каждое звено знает свой собственный маленький круг обязанностей – не более. Готов поклясться, что группе, действующей здесь, известно, что Олив Беттертон прибудет таким-то самолетом и что ей следует дать такие-то инструкции. Понимаете, сама по себе она не представляет интереса. Если они намерены доставить ее к мужу, то потому, что этого требует муж и что им кажется, будто ее присутствие улучшит его работу. Сама Олив всего лишь пешка в игре. Не забывайте, что идея заменить настоящую Олив Беттертон фальшивой была сиюминутной импровизацией, возникшей вследствие крушения самолета и цвета ваших волос. Наш план операции заключался в том, чтобы вести слежку за Олив, узнать, куда она едет, с кем встречается и так далее. Именно этого будет ожидать противник.

– Вы уже пробовали нечто подобное раньше? – спросила Хилари.

– Да, в Швейцарии. Мы наблюдали за Олив очень незаметно и именно потому потерпели неудачу. Если кто-то и вступал там с ней в контакт, то мы этого не знаем. Значит, контакт был очень кратким. Естественно, они ожидают, что за Олив Беттертон будут наблюдать, и готовятся к этому. Нам придется работать тщательнее, чем в прошлый раз, чтобы перехитрить противников.

– Выходит, вы будете наблюдать за мной?

– Разумеется.

– Каким образом?

Джессоп покачал головой:

– Этого я не могу вам сказать. Для вас же лучше пребывать в неведении. Вы не сможете выдать того, чего не знаете сами.

– Думаете, я бы это выдала?

Лицо Джессопа вновь обрело совиное выражение.

– Не знаю, насколько вы хорошая актриса – и хорошая лгунья. Дело ведь не в том, чтобы не сболтнуть лишнее. Иногда достаточно резкого вздоха, паузы в каком-то действии – например, закуривании сигареты, чтобы узнать чье-то лицо или имя. Вы можете быстро скрыть оплошность, но ее будет вполне достаточно.

– Понятно. Это означает, что придется быть настороже каждую долю секунды.

– Вот именно. А пока учите уроки! Считайте, что вы снова поступили в школу. Олив Беттертон вы уже досконально изучили – переходите к следующим заданиям.

Коды, сигнализация, разные приспособления… Экзамены, попытки сбить ее с толку, гипотетические схемы и ее реакция на них… В итоге Джессоп кивнул и заявил, что полностью удовлетворен.

– Я же говорил, что вы способная ученица. – Он похлопал ее по плечу, словно добрый дядюшка. – Запомните: какой бы одинокой вы себя ни чувствовали, возможно, это окажется не соответствующим действительности. Я говорю «возможно», так как не могу сказать больше. Мы имеем дело с умными дьяволами.

– А что произойдет, – спросила Хилари, – если я достигну конца путешествия?

– То есть?

– Когда я наконец окажусь лицом к лицу с Томом Беттертоном.

Джессоп мрачно кивнул:

– Вы правы – это опасный момент. Могу лишь сказать, что, если все пройдет хорошо, у вас должна быть защита. Я имею в виду, если события будут развиваться так, как мы надеемся, но не забывайте, что у этой операции очень мало шансов на успех.

– Кажется, вы говорили, один из ста? – сухо осведомилась Хилари.

– Боюсь, что меньше. Тогда я еще не знал, что вы собой представляете.

– Да, – задумчиво промолвила Хилари. – Для вас я, очевидно, была просто…

Джессоп закончил фразу за нее:

– Женщиной с великолепными рыжими волосами, у которой не осталось стимулов к жизни.

Она покраснела:

– Суровое суждение.

– Но справедливое, не так ли? Я не испытываю жалости к людям. Прежде всего, это оскорбительно. Обычно жалеют тех, кто жалеет самих себя. А жалость к себе – один из самых больших камней преткновения в современном мире.

– Возможно, вы правы, – подумав, согласилась Хилари. – Интересно, вы опуститесь до жалости ко мне, когда меня ликвидируют, или как это называется на вашем профессиональном жаргоне?

– Жалости к вам? Вот еще! Я буду ругаться последними словами, потому что мы потеряем человека, который кое-чего стоит.

– Наконец-то комплимент. – Сама того не желая, Хилари была довольна. – Мне пришло в голову еще кое-что, – деловито продолжила она. – Вы говорите, что они точно не знают, как выглядела Олив Беттертон, но что, если кто-нибудь узнает меня? У меня нет знакомых в Касабланке, но ведь со мной сюда летели другие пассажиры. К тому же я могу случайно встретить знакомого среди туристов.

– О пассажирах самолета можете не беспокоиться. Из Парижа с вами летели бизнесмены, отправлявшиеся в Дакар, – в Касабланке, кроме вас, сошел только один человек, но он уже улетел назад в Париж. Выйдя из больницы, вы пойдете в другой отель – где заказала номер миссис Беттертон. Вы будете носить ее одежду, делать прическу в ее стиле, а пара полосок пластыря на лице изменит вашу внешность. Кстати, с вами будет работать врач. Все сделают под местным наркозом, так что боли вы не почувствуете, но вам придется обзавестись подлинными следами недавней катастрофы.

– Вы подумали обо всем, – заметила Хилари.

– Приходится.

– Вы ни разу не спросили меня, – вспомнила Хилари, – сказала ли мне что-нибудь перед смертью Олив Беттертон.

– Насколько я понял, вас мучили угрызения совести.

– Простите.

– Не за что. Я уважаю вас за эти чувства. Мне бы самому хотелось позволить их себе, но их нет в служебных правилах.

– Она сказала кое-что, о чем, возможно, вам следует знать. «Скажите ему (то есть Беттертону), чтобы он был осторожен. Борис… опасен».

– Борис? – Джессоп с интересом повторил имя. – Ага! Наш вежливый иностранный майор Борис Глидр.

– Вы его знаете? Кто он?

– Поляк. Приходил ко мне в Лондоне. Вроде бы родственник Тома Беттертона по первому браку.

– Вроде бы?

– Ну, если этот человек тот, за кого себя выдает, то он кузен покойной миссис Беттертон. Но мы знаем об этом только с его слов.

– Олив Беттертон явно боялась его, – нахмурилась Хилари. – Вы могли бы описать этого человека, чтобы в случае чего мне удалось его узнать?

– Да. Рост – шесть футов, вес – около ста шестидесяти фунтов, блондин, довольно деревянное, бесстрастное лицо, светлые глаза, подчеркнуто иностранные манеры, грамотный английский, но с акцентом, военная выправка. – После паузы Джессоп добавил: – Я велел проследить за ним, когда он вышел из моего кабинета, но это ничего не дало. Он отправился прямиком в американское посольство, откуда принес мне рекомендательное письмо, – они всегда их посылают, когда хотят соблюсти вежливость и ничего при этом не сообщить. Очевидно, он покинул посольство в чьей-то машине или через черный ход, переодетый слугой или посыльным. Думаю, Олив Беттертон была права, говоря, что Борис Глидр опасен.

Глава 5

В маленьком салоне отеля «Сен-Луи» сидели три леди, каждая из которых была поглощена своим делом. Миссис Келвин Бейкер, низенькая, пухлая, с подсиненными волосами, писала письма с той же неутомимой энергией, какую она вкладывала в любое занятие. В ней безошибочно можно было узнать хорошо обеспеченную путешествующую американку с неиссякаемой жаждой точной информации буквально обо всем.

Сидя на неудобном стуле в стиле ампир, мисс Хезерингтон, в которой столь же безошибочно можно было узнать путешествующую англичанку, вязала один из тех бесформенных на вид предметов одежды, какие всегда вяжут английские леди средних лет. Мисс Хезерингтон была высокой, худощавой, с тощей шеей, скверной прической и лицом, выражающим глубочайшее неодобрение всей Вселенной.

Мадемуазель Жанна Марико грациозно восседала на стуле, глядя в окно и зевая. Мадемуазель Марико была модно одетой брюнеткой, перекрашенной в блондинку, с некрасивым, но искусно загримированным лицом. Она не проявляла никакого интереса к двум другим женщинам, быстро определив, что они являются именно теми, кем кажутся, а подобные личности не вызывали у нее ничего, кроме презрения. Мадемуазель обдумывала важные изменения в своей сексуальной жизни и не собиралась тратить время на столь жалкие особи из племени туристов.

Мисс Хезерингтон и миссис Келвин Бейкер, проведя пару ночей под крышей отеля «Сен-Луи», успели познакомиться. Миссис Келвин Бейкер с чисто американским дружелюбием заговаривала абсолютно со всеми. Мисс Хезерингтон, тоже жаждущая общения, тем не менее вступала в разговоры только с англичанами или американцами, занимавшими, по ее мнению, достойное социальное положение. Французов она избегала, если только не убеждалась, что они ведут респектабельную семейную жизнь, о чем свидетельствовали дети, сидящие в столовой вместе с родителями.

Похожий на преуспевающего бизнесмена француз заглянул в салон, но, обескураженный атмосферой женской солидарности, удалился, бросив полный сожаления взгляд на мадемуазель Жанну Марико.

Мисс Хезерингтон начала вполголоса считать петли:

– Двадцать восемь, двадцать девять…

Высокая женщина с рыжими волосами тоже заглянула в комнату и, поколебавшись, двинулась по коридору к столовой.

Миссис Келвин Бейкер и мисс Хезерингтон тут же встрепенулись. Миссис Бейкер отвернулась от письменного стола и возбужденно прошептала:

– Вы случайно не заметили рыжеволосую женщину, которая только что заглянула, мисс Хезерингтон? Говорят, она единственная пережила эту ужасную авиационную катастрофу на прошлой неделе.

– Я видела, как она прибыла сегодня, – отозвалась мисс Хезерингтон, уронив петлю от волнения. – В машине «Скорой помощи»!

– Прямо из больницы – так сказал администратор. Разумно ли она поступила, выписавшись так скоро? Кажется, у нее было сотрясение мозга.

– У нее пластырь на лице – возможно, порезалась стеклом. Хорошо, что нет ожогов. Кажется, после авиакатастроф остаются ужасные следы от ожогов.

– Об этом и думать страшно. Бедняжка! Интересно, летел ли вместе с ней муж и остался ли он в живых?

– Вряд ли. – Мисс Хезерингтон покачала головой, покрытой желтыми с проседью волосами. – В газетах писали, что выжила одна пассажирка.

– Да, верно. Там указывалась и ее фамилия. Миссис Беверли… нет, Беттертон.

– Беттертон… – задумчиво повторила мисс Хезерингтон. – Напоминает что-то знакомое… Тоже в газетах… Я уверена, что видела там эту фамилию.

«Tant pis pour Pierre, – думала мадемуазель Марико. – Il est vraiment insupportable! Mais le petit Jules, lui il est bien gentil. Et son pure est tres bien place dans les affaires. Enfin, je me decide».[4]

Изящной походкой мадемуазель Марико удалилась из салона и из нашей истории.

Миссис Томас Беттертон вышла из больницы спустя пять дней после катастрофы. Машина «Скорой помощи» доставила ее в отель «Сен– Луи».

Преисполненный сочувствия администратор проводил женщину с полосками пластыря на бледном, измученном лице в зарезервированный для нее номер.

– Что вам только пришлось перенести, мадам! – воскликнул он, осведомившись, подходит ли ей комната, и включив свет, в чем не было никакой необходимости. – Но какое чудесное спасение! Насколько я понял, переживших катастрофу всего трое и один из них все еще в критическом состоянии.

Хилари устало опустилась на стул.

– В самом деле, – промолвила она. – Я сама едва могу в это поверить. Даже теперь я почти ничего не помню. Последние сутки перед катастрофой для меня как в тумане.

Администратор сочувственно кивнул:

– Это результат контузии. Такое однажды случилось с моей сестрой. Во время войны она была в Лондоне и потеряла сознание при взрыве бомбы. Вскоре сестра пришла в себя, встала, отправилась на Юстонский вокзал, села на поезд, прибыла в Ливерпуль и, figurez-vous[5], не могла вспомнить ни бомбежку, ни как она потом шла по Лондону и садилась в поезд! Последнее, что она помнила, – это как вешала юбку в шкаф. Любопытно, не так ли?

Хилари согласилась, что это и впрямь любопытно. Администратор с поклоном удалился. Хилари встала и посмотрела на себя в зеркало. Она настолько вжилась в свой новый образ, что действительно ощущала слабость в ногах, естественную для человека, только что вышедшего из больницы после тяжелой передряги.

Хилари уже осведомлялась в столе справок, но для нее не было ни сообщений, ни писем. Первые шаги в новой роли предстояло делать в полном мраке. Возможно, Олив Беттертон велели позвонить по определенному номеру или связаться с определенным лицом в Касабланке. На это не было никаких указаний. Хилари располагала только паспортом Олив Беттертон, ее аккредитивом, билетами и сделанными ею заказами. Олив должна была провести два дня в Касабланке, шесть дней в Фесе и пять дней в Марракеше. Конечно, все брони устарели со всеми вытекающими последствиями. Над паспортом и аккредитивом уже должным образом поработали. В паспорте теперь была фотография Хилари, а имя Олив Беттертон в аккредитиве также было написано почерком Хилари. Все ее удостоверения были в полном порядке. Теперь задача Хилари заключалась в том, чтобы хорошо играть роль и ждать. Ее оружием были авиакатастрофа и вызванная ею частичная потеря памяти.

Катастрофа была подлинной, и Олив Беттертон действительно находилась на борту самолета. Сотрясение мозга должно объяснить неспособность Олив Беттертон следовать полученным инструкциям. Ей оставалось только ожидать новых распоряжений.

Сейчас самым естественным был бы отдых. Поэтому Хилари легла на кровать и два часа перебирала в уме все, чему ее учили. Багаж Олив был уничтожен во время катастрофы. У Хилари было несколько вещей, которыми ее снабдили в больнице. Она причесала волосы, подкрасила губы и спустилась в столовую.

Хилари заметила, что на нее смотрят с интересом. Впрочем, бизнесмены едва удостаивали ее взглядом. Зато у столиков, занятых туристами, слышалось оживленное бормотание:

– Вот эта женщина, с рыжими волосами, выжила после авиакатастрофы… Да, я сама видела, как она прибыла из больницы в машине «Скорой помощи»… Она все еще выглядит больной… Не знаю, стоило ли ее выписывать так рано… Какое ужасное испытание! Какое чудесное спасение!

После обеда Хилари немного посидела в маленьком салоне. Ее интересовало, не попытается ли кто-нибудь с ней заговорить. В комнате находились еще две женщины, и вскоре одна из них – низенькая, пухлая леди средних лет с подсиненными седыми волосами – села рядом с Хилари и быстро заговорила приятным, чисто американским голосом:

– Надеюсь, вы меня извините, но я чувствовала, что должна поговорить с вами. Ведь это вы чудесным образом спаслись во время авиакатастрофы?

Хилари отложила журнал.

– Да, – ответила она.

– Ну разве это не ужасно? Я имею в виду катастрофу. Говорят, что выжили только трое. Это правда?

– Двое, – поправила Хилари. – Одна из троих умерла в больнице.

– Господи! Вы не будете возражать, миссис…

– Беттертон.

– Вы не будете возражать, если я спрошу, где вы сидели в самолете – впереди или ближе к хвосту?

Хилари знала ответ.

– Ближе к хвосту.

– Говорят, это самое безопасное место, верно? Теперь всегда буду требовать место поближе к задним дверям. Слышали, мисс Хезерингтон? – Она повернулась к другой леди средних лет – явной англичанке с унылой лошадиной физиономией. – Я как раз недавно говорила: в самолете не позволяйте стюардессам сажать вас впереди.

– Полагаю, кто-то должен сидеть впереди, – заметила Хилари.

– Только не я, – быстро заявила американка. – Между прочим, моя фамилия Бейкер – миссис Келвин Бейкер.

Хилари кивнула, и миссис Бейкер продолжала, без труда завладев разговором:

– Я приехала сюда из Могадора, а мисс Хезерингтон – из Танжера. Мы познакомились здесь. Вы собираетесь посетить Марракеш, миссис Беттертон?

– Собиралась, – ответила Хилари. – Конечно, катастрофа нарушила весь мой график.

– Естественно. Но вы обязательно должны побывать в Марракеше, не так ли, мисс Хезерингтон?

– Марракеш – ужасно дорогое место, – сказала мисс Хезерингтон. – Маленькие суммы, которые разрешают вывозить за границу, все усложняют.

– Там есть чудесный отель – «Мамуния», – продолжала миссис Бейкер.

– Чудовищно дорогой, – покачала головой мисс Хезерингтон. – Мне это не по карману. Конечно, вы – другое дело, миссис Бейкер, я имею в виду доллары. Хотя кто-то сообщил мне название маленького отеля в Марракеше – приятного, чистого и с недурной пищей.

– Куда еще вы планируете поехать, миссис Беттертон? – спросила миссис Келвин Бейкер.

– Я бы хотела посмотреть Фес, – осторожно отозвалась Хилари. – Конечно, придется заново заказывать билеты и номер в гостинице.

– О да, вам обязательно нужно посмотреть Фес и Рабат.

– Вы были там?

– Еще нет. Собираюсь вскоре туда поехать – и мисс Хезерингтон тоже.

– Надеюсь, старый город не успели испортить, – заметила мисс Хезерингтон.

Они продолжали беседовать еще некоторое время, затем Хилари сослалась на усталость в первый день после больницы и поднялась в свой номер.

Вечер не принес никаких новостей. Две женщины, которые разговаривали с Хилари, принадлежали к хорошо ей знакомой категории путешественниц – трудно было предположить, что они не те, кем кажутся. Хилари решила, что если завтра утром не получит никаких сообщений, то отправится в бюро Кука и заново оформит поездки в Фес и Марракеш.

На следующее утро не было ни писем, ни телефонных звонков, ни других сообщений, и около одиннадцати Хилари отправилась в туристическое агентство. Там была очередь, но, когда она наконец заговорила с клерком, их прервали. Старший клерк в очках отодвинул в сторону молодого коллегу и улыбнулся Хилари:

– Мадам Беттертон, не так ли? Все ваши заказы сделаны.

– Боюсь, что они устарели, – сказала Хилари. – Я была в больнице и…

– Mais oui[6], я все знаю. Позвольте поздравить вас с чудесным спасением, мадам. Но я получил телефонное сообщение от вас относительно новых заказов, и мы все подготовили.

Хилари почувствовала, как у нее зачастил пульс. Насколько она знала, никто не звонил в туристическое агентство. Следовательно, за обеспечением поездок Олив Беттертон внимательно наблюдали.

– Я просто не знала, звонили вам или нет, – сказала Хилари.

– Разумеется, звонили, мадам. Сейчас я все вам покажу.

Клерк предъявил железнодорожные билеты и талоны на проживание в отеле. Завтра Хилари должна была ехать в Фес.

Миссис Келвин Бейкер не было в ресторане ни за ленчем, ни за обедом. Мисс Хезерингтон кивнула Хилари, когда та шла к своему столику, но не попыталась завязать разговор. На следующий день, сделав необходимые покупки одежды и нижнего белья, Хилари выехала поездом в Фес.

В день отъезда Хилари миссис Келвин Бейкер, вошедшую в отель обычной быстрой походкой, остановила мисс Хезерингтон, чей тонкий длинный нос подрагивал от возбуждения.

– Я вспомнила, где я слышала фамилию Беттертон, – так звали исчезнувшего ученого. О нем писали газеты месяца два назад.

– Теперь я тоже что-то припоминаю. Британский ученый – он был на какой-то конференции в Париже.

– Да, верно. Интересно, не может ли это быть его жена? Я посмотрела ее адрес в регистрационной книге – она живет в Харуэлле, где атомный центр. По-моему, эти атомные бомбы – сущее варварство. А кобальтовые, о которых говорят, и того хуже. Кобальт такая приятная краска – помню, я рисовала ею в детстве, – а от этой бомбы, кажется, никто не может остаться в живых. Нам не следует заниматься подобными экспериментами. Моя знакомая недавно говорила мне, что ее кузен – очень толковый человек – сказал, будто весь мир может стать радиоактивным!

– Ну и ну, – сочувственно произнесла миссис Келвин Бейкер.

Глава 6

Касабланка разочаровала Хилари, оказавшись обычным французским городом без всяких намеков на восточный колорит, если не считать толп на улицах.

Погода по-прежнему стояла солнечная и ясная, и Хилари с удовольствием рассматривала пейзажи из окна поезда, мчавшегося на север. Напротив нее сидел маленький француз, похожий на коммивояжера; в дальнем углу поместилась монахиня, с недовольным видом перебирающая четки. Помимо них, в вагоне находились две мавританские леди с огромным количеством багажа, весело болтающие друг с другом. Предложив зажигалку Хилари, маленький француз завязал разговор. Он показывал Хилари любопытные места, которые они проезжали, сопровождая это информацией о стране. Француз казался Хилари толковым и интересным собеседником.

– Вы должны поехать в Рабат, мадам. Не побывать там было бы колоссальной ошибкой.

– Постараюсь. Но у меня не так много времени, – Хилари улыбнулась, – и денег. Мы ведь можем брать за границу очень маленькие суммы.

– Но есть простой выход – договориться со здешними друзьями.

– Боюсь, что у меня нет друзей в Марокко.

– Сообщите мне, мадам, когда в следующий раз отправитесь путешествовать. Я дам вам мою карточку и все устрою. Мне часто приходится бывать в Англии по делам, и там вы сможете вернуть мне долг. Как видите, все достаточно просто.

– Очень любезно с вашей стороны. Надеюсь, я смогу еще раз приехать в Марокко.

– Должно быть, мадам, прибыть сюда из Англии для вас приятная перемена обстановки. В Англии холод, туман – так неуютно.

– Да, здесь все иначе.

– Я сам приехал из Парижа три недели назад. Там тоже был туман, дождь и все прочее. А здесь вовсю светит солнце. Хотя воздух тут прохладный, но очень чистый. А какая погода была в Англии, когда вы ее покидали?

– Как вы говорили, – отозвалась Хилари. – Туман.

– Ах да, сейчас сезон тумана. А в этом году у вас шел снег?

– Нет, – ответила Хилари, – снега не было. – Ее позабавила мысль, что маленький француз, очевидно, считает правилом английской беседы разговоры о погоде. Она стала расспрашивать его о политической ситуации в Марокко и Алжире, и он охотно отвечал, демонстрируя хорошую информированность.

Посмотрев в дальний угол, Хилари встретилась с неодобрительным взглядом монахини. Марокканские леди сошли с поезда, и в вагоне появились другие пассажиры. В Фес они прибыли вечером.

– Позвольте помочь вам, мадам.

Хилари стояла на платформе, ошеломленная шумом и суетой. Арабские носильщики выхватывали багаж у нее из рук, крича, переругиваясь друг с другом и рекомендуя ей различные отели. Она с признательностью обернулась к своему новому знакомому-французу.

– Вы собираетесь в «Пале-Джамель», n’est– ce pas[7], мадам?

– Да.

– Правильный выбор. Это в восьми километрах отсюда.

– В восьми километрах? – испуганно переспросила Хилари. – Значит, это не в городе?

– В старом городе, – объяснил француз. – Я останавливаюсь в новом – торговом городе. Но для отдыха куда лучше «Пале-Джамель». Это бывшая резиденция марокканской знати. Там красивые сады, и оттуда сразу можно попасть в старый Фес, который остался нетронутым. Кажется, отель не прислал встречающих к поезду. Если позволите, я найду вам такси.

– Вы очень любезны, но…

Француз затараторил по-арабски, обращаясь к носильщикам, и вскоре Хилари уже сидела в такси вместе с багажом. Француз сказал ей, сколько следует уплатить алчным носильщикам, и угомонил их несколькими арабскими словами, когда они стали выражать недовольство. Вынув из кармана карточку, он протянул ее Хилари:

– Если вам понадобится помощь, мадам, обращайтесь ко мне в любое время. Я остановлюсь на несколько дней в «Гранд-отеле».

Француз приподнял шляпу и отошел. При свете вокзальных огней Хилари прочитала надпись на карточке: «Мсье Анри Лорье».

Такси быстро выехало из города и стало взбираться на холм. Хилари пыталась смотреть в окошко, но было темно, и она могла видеть только освещенные здания. Не здесь ли началось ее путешествие в неизвестное? Не был ли мсье Лорье эмиссаром организации, убедившей Томаса Беттертона оставить работу, дом и жену? Сидя в углу на заднем сиденье, Хилари думала о том, куда ее везут.

Тем не менее такси доставило ее прямиком к «Пале-Джамель». Выйдя из машины, Хилари прошла в ворота под аркой и, к своему удовольствию, оказалась в чисто ориентальной обстановке – среди длинных диванов, кофейных столиков и ковров местного производства. От столика администратора ее проводили через анфиладу комнат на террасу, окруженную апельсиновыми деревьями и клумбами с душистыми цветами, и вверх по винтовой лестнице в спальню, также обставленную в восточном стиле, но снабженную всеми современными удобствами, необходимыми для путешественников XX столетия.

Портье сообщил, что обед начнется в семь тридцать. Хилари распаковала часть вещей, умылась, причесалась и спустилась вниз, пройдя через длинную восточную курительную и террасу в ярко освещенную столовую.

Обед был превосходным. Покуда Хилари с аппетитом ела, разные люди входили в ресторан и выходили из него. Этим вечером Хилари слишком устала, чтобы разглядывать и изучать присутствующих, но один человек привлек ее внимание. Это был пожилой мужчина с желтым лицом и козлиной бородкой. Она заметила, что официанты обслуживают его с необычайной почтительностью. Стоило ему поднять голову, как посуду тут же убирали и приносили новые блюда, а как только он шевелил бровью, официант буквально подбегал к его столику. Большинство прочих обедающих явно путешествовали ради собственного удовольствия. Среди них были немец, сидящий за большим столом в центре зала, мужчина средних лет с очень красивой светловолосой девушкой, похожей на шведку или датчанку, английское семейство с двумя детьми, несколько американских туристов и три французских семьи.

После обеда Хилари выпила кофе на террасе. Было прохладно, но не слишком, и она наслаждалась ароматом цветов. Чувствуя усталость, Хилари рано легла спать.

На следующее утро, сидя на освещенной солнцем террасе под зонтиком в красную полоску, Хилари в полной мере почувствовала, насколько фантастично то, что с ней происходит. Она сидела на террасе отеля в далеком марокканском городе, выдавая себя за умершую женщину и ожидая чего-то мелодраматического и из ряда вон выходящего. В конце концов, разве не могла Олив Беттертон поехать за границу только для того, чтобы отвлечься от печальных мыслей? Возможно, бедная женщина действительно не знала, что произошло с ее мужем.

Слова, сказанные ею перед смертью, могли иметь вполне обычное объяснение. Олив хотела предупредить Томаса Беттертона о ком-то по имени Борис. Ее мысли блуждали – она процитировала странный стишок, потом сказала, что не могла в это поверить. Поверить во что? Возможно, лишь в то, что Томас Беттертон исчез столь загадочным образом.

Нигде не ощущалось ничего зловещего. Хилари посмотрела на сад внизу. Все вокруг выглядело красиво и мирно. Дети весело болтали и бегали туда-сюда, французские мамаши звали их, пытаясь урезонить. Светловолосая шведка подошла к столику, села, зевнула и, вынув помаду, стала подводить уже накрашенные губы. Она рассматривала свое лицо в зеркальце с серьезным видом, слегка нахмурив брови.

Вскоре к ней присоединился ее компаньон – муж, а может, отец, подумала Хилари. Девушка не улыбнулась ему. Склонившись вперед, она заговорила с ним, очевидно споря о чем-то. Мужчина протестовал и извинялся.

Старик с желтым лицом и козлиной бородкой поднялся на террасу из сада. Он сел за столик у дальней стены, и к нему сразу же метнулся официант. Старик сделал заказ, официант поклонился и поспешил прочь. Блондинка возбужденно схватила за руку своего спутника и посмотрела на старика.

Хилари заказала мартини и, когда его принесли, негромко спросила официанта:

– Кто такой этот старик у стены?

– О! – Официант наклонился с видом заговорщика. – Это мсье Аристидис. Он чудовищно богат!

Официант тяжко вздохнул при мысли о столь невероятном богатстве, а Хилари снова посмотрела на сморщенную, согбенную фигуру за дальним столиком. Человек походил на мумию, но из-за его денег официанты ходят перед ним на задних лапках и говорят о нем с благоговением в голосе. Старый мсье Аристидис обернулся, и на момент их взгляды встретились. Потом он снова повернул голову.

«Не так уж он незначителен», – подумала Хилари. Глаза старика даже на расстоянии казались на редкость живыми и смышлеными.

Блондинка и ее спутник встали и направились в столовую. Официант, теперь, очевидно, считавший себя гидом и наставником Хилари, остановился у ее столика, собирая бокалы, и сообщил очередную информацию:

– Се monsieur-lа[8] крупный бизнесмен из Швеции. Он очень богат. А леди с ним – кинозвезда, как говорят, вторая Гарбо. Шикарная женщина, но постоянно устраивает ему сцены. Вечно всем недовольна. Ей скучно в Фесе, где нет ни ювелирных магазинов, ни других роскошных дам, которые восхищались бы ее туалетами и завидовали ей. Она требует, чтобы завтра он повез ее в какое-нибудь более интересное место. Увы, даже богатые не всегда могут наслаждаться миром и покоем.

Сделав это нравоучительное замечание, официант, словно ушибленный током, понесся по террасе к подзывающему его клиенту:

– Что угодно мсье?

Большинство постояльцев отправились на ленч, но Хилари поздно позавтракала и не хотела есть. Она снова заказала мартини. Красивый молодой француз вышел из бара, бросил быстрый взгляд на Хилари и двинулся по террасе к лестнице, напевая отрывок из французской оперы:

Le long des lauriers roses,
Revant de douces choses.[9]

Слова что-то смутно напомнили Хилари. «Le long des lauriers roses». Laurier – Лорье? Фамилия француза в поезде. Было ли это всего лишь совпадением или чем-то бо́льшим? Она открыла сумочку и достала карточку, которую дал ей попутчик. «Мсье Анри Лорье, Касабланка, рю де Круассан, 3». Хилари перевернула карточку – на обороте виднелись следы карандаша, словно что-то было написано и затем стерто. Она попыталась расшифровать следы надписи. Вначале были слова «Oc sont», а в конце – «d’antan»[10]. На момент Хилари подумала, что это какое-то сообщение, но потом покачала головой и спрятала карточку. Должно быть, это цитата, которую француз зачем-то записал и после стер.

На Хилари упала тень – она вздрогнула и подняла взгляд. Солнце заслонил мистер Аристидис, который стоял, устремив взгляд на далекие силуэты холмов. Старик вздохнул, потом резко повернулся к столовой, задев рукавом бокал на столике Хилари, отчего тот упал на пол и разбился. Он тут же вежливо извинился:

– Mille pardons, madame.[11]

Хилари, улыбаясь, заверила его по-французски, что ничего страшного не произошло. Щелкнув пальцами, мистер Аристидис подозвал официанта, приказал подать мадам свежую порцию напитка и, снова извинившись, направился в ресторан.

Молодой француз, все еще напевая, поднялся из сада на террасу и замешкался, проходя мимо Хилари, но, так как она никак не прореагировала, философски пожал плечами и отправился на ленч.

Французская супружеская пара окликнула своих детей:

– Mais viens donc, Bobo. Qu’est-ce que tu fais? Dupeche-toi![12]

– Laisse ta balle, cherie, on va dejeuner.[13]

Счастливое семейство двинулось в ресторан. Хилари внезапно ощутила страх и одиночество.

Официант принес ей напиток, и она спросила, сопровождает ли кто-нибудь мсье Аристидиса.

– Естественно, мадам, такой богатый человек, как мсье Аристидис, никогда не путешествует один. С ним его слуга, двое секретарей и шофер.

Идея, что мсье Аристидис может путешествовать без сопровождения, явно шокировала официанта.

Однако, придя наконец в столовую, Хилари отметила, что старик, как и вчера вечером, сидит в одиночестве. Правда, двое молодых людей за соседним столиком, очевидно, были его секретарями, так как то один, то другой бросал настороженный взгляд на сморщенного, обезьяноподобного мсье Аристидиса, поедавшего ленч и не замечавшего их присутствия. По-видимому, секретари для него не являлись человеческими существами.

Вторая половина дня протекала словно во сне. Хилари прогуливалась по саду. Красота и покой этого места поражали ее. Хилари нравились восточная атмосфера уединения, плеск воды, ароматы цветов, оранжевые плоды на апельсиновых деревьях. Таким и должен быть сад – полным зелени и золота, отгороженным от внешнего мира…

«Если бы я могла остаться здесь навсегда…» – думала Хилари.

В действительности она имела в виду не столько сад «Пале-Джамель», сколько символизируемое им душевное состояние. Хилари нашла покой, когда уже перестала искать его. Он пришел к ней в тот момент, когда она устремилась навстречу приключениям и опасностям.

Но, возможно, не было никаких приключений и опасностей. Если она останется здесь и ничего не произойдет, тогда…

Тогда – что?

Подул прохладный ветерок, и Хилари поежилась. Можно забрести в сад, где царят мир и покой, но все треволнения жизни, все горести и беды так или иначе никуда не денутся.

Дело шло к вечеру – солнце утрачивало свою силу. Хилари вернулась в отель.

В восточном салоне к ней устремилось нечто говорливое и жизнерадостное, и, когда ее глаза привыкли к полумраку, это «нечто» превратилось в миссис Келвин Бейкер с заново подсиненными волосами и, как всегда, безукоризненно опрятную.

– Я прилетела самолетом, – объяснила американка. – Не выношу поезда – они отнимают столько времени! К тому же в них антисанитарные условия – в этих местах понятия не имеют о гигиене. Видели бы вы, дорогая, мясо на прилавках – оно все покрыто мухами. Здесь, кажется, считают вполне естественным, когда мухи садятся куда угодно.

– Полагаю, так оно и есть, – заметила Хилари.

Миссис Келвин Бейкер не собиралась оставлять без внимания столь еретическое заявление.

– Я сторонница движения за чистоту пищи. В Штатах все скоропортящееся заворачивают в целлофан – но даже у вас в Лондоне хлеб и печенье оставляют незавернутыми. Вы, конечно, успели осмотреть старый город?

– Боюсь, я еще ничего не успела, – улыбнулась Хилари. – Просто сидела и грелась на солнце.

– Ну конечно – я забыла, что вы только что из больницы. – Очевидно, миссис Келвин Бейкер могла принять только болезнь в качестве оправдания отсутствия внимания к достопримечательностям. – Как глупо с моей стороны! Разумеется, после сотрясения мозга вам приходится почти весь день лежать и отдыхать в темной комнате. Ну ничего, мы можем вместе отправиться на экскурсию. Я принадлежу к людям, которые предпочитают насыщенные дни, когда каждая минута спланирована заранее.

Для Хилари в ее теперешнем состоянии это выглядело подобием ада, но она поздравила миссис Келвин Бейкер с ее энергией.

– Ну, я бы сказала, что чувствую себя неплохо для женщины моего возраста. Помните мисс Хезерингтон в Касабланке? Англичанку с длинным лицом? Она приезжает сегодня вечером – предпочитает поезда самолетам. Кто сейчас живет в отеле? Полагаю, в основном французы и молодожены, проводящие здесь медовый месяц. Ну, я должна выяснить насчет своего номера. Мне не понравилась комната, и они обещали предоставить мне другую.

И миссис Келвин Бейкер удалилась – воплощенный сгусток энергии.

Придя вечером в столовую, Хилари первым делом увидела мисс Хезерингтон, обедавшую за столиком у стены, на котором лежала книжка издательства «Пингвин».

После обеда три леди вместе пили кофе. Мисс Хезерингтон обнаружила радостное возбуждение при виде шведского магната и светловолосой кинозвезды.

– Они наверняка не женаты, – заявила она, скрывая любопытство под маской неодобрения. – За границей постоянно с этим сталкиваешься. А вот за столиком у окна сидит очень приятная французская семья. Дети так любят своего папу! Конечно, французским детям позволяют засиживаться слишком поздно. Они не ложатся до десяти и пробуют каждое блюдо в меню, вместо того чтобы ограничиться молоком и бисквитами.

– Тем не менее они выглядят вполне здоровыми, – улыбнулась Хилари.

Мисс Хезерингтон покачала головой.

– Это скажется позже, – мрачно предрекла она. – Родители даже позволяют им пить вино!

Очевидно, большего ужаса нельзя было себе представить.

Миссис Келвин Бейкер начала строить планы на завтра.

– Не думаю, что я отправлюсь в старый город, – сказала она. – Я тщательно его осмотрела в прошлый раз. Он очень интересен – как будто попадаешь в лабиринт. Если бы со мной не было гида, не знаю, как бы я нашла дорогу обратно в отель. Там полностью теряешь ориентацию. Но гид оказался очень приятным человеком и рассказал мне много любопытного. У него брат в Штатах – кажется, в Чикаго. После осмотра он повел меня в чайную или закусочную на склоне холма с чудесным видом на старый город. Конечно, пришлось пить этот ужасный мятный чай. И меня заставляли покупать разные вещи – некоторые были довольно симпатичные, но другие – сущее барахло. Пришлось проявить твердость.

– Не каждый может тратиться на сувениры, – тоскливо промолвила мисс Хезерингтон. – С этими ограничениями на вывоз денег просто беда.

Глава 7

Хилари надеялась избежать осмотра старого города в угнетающем обществе мисс Хезерингтон. К счастью, миссис Бейкер пригласила последнюю на экскурсию в автомобиле. Так как миссис Бейкер ясно дала понять, что заплатит за машину, мисс Хезерингтон, чьи ресурсы таяли с угрожающей быстротой, охотно согласилась. Обратившись в администрацию, Хилари обзавелась гидом и отправилась на осмотр.

Они спускались через сад, пока не добрались до массивной двери в стене. Гид извлек ключ огромных размеров, отпер дверь, которая медленно открылась, и подал Хилари знак идти вперед.

Ей показалось, будто она шагнула в иной мир. Узкие извилистые улочки старого Феса, высокие стены, снующие вокруг навьюченные ослы, мужчины, мальчики, женщины в чадре и без нее – все это составляло кипучую жизнь мавританского города. Бродя по нему, Хилари забыла о своей миссии, о своих трагедиях, даже о том, кто она, глядя во все глаза на то, что ее окружало. Единственной неприятностью был гид, который говорил без умолку и пытался затянуть ее в различные лавки, куда ей не слишком хотелось заходить.

– Смотрите, леди, этот человек торгует дешевыми, но хорошими вещами – старинными, истинно мавританскими. У него есть халаты и шелка. Может, хотите красивые бусы?

Вечная коммерция Востока, продающего товары Западу, шла полным ходом, но от этого город не казался Хилари менее очаровательным. Вскоре, как говорила миссис Бейкер, она потеряла ориентацию, не имея понятия, в каком направлении движется и в который раз идет по одной и той же улице. Хилари чувствовала себя совершенно истощенной, когда гид сделал последнее предложение, очевидно входящее в рутинную программу.

– Теперь я отведу вас в один очень приятный дом. Там живут мои друзья. Вы выпьете мятного чая, и они покажут вам разные красивые вещи.

Хилари узнала гамбит, описанный миссис Келвин Бейкер. Тем не менее она была готова согласиться на что угодно. Хилари обещала себе, что завтра осмотрит старый город одна, без гида, трещащего ей в ухо. Поэтому она позволила проводить себя за городскую стену и вверх по извилистой тропинке, которая привела их к саду, окружавшему красивый дом в местном стиле.

В большой комнате с превосходным видом на город Хилари усадили за маленький столик и подали стаканы с мятным чаем. Пить его было тяжким испытанием для Хилари, которая и в обычный чай никогда не клала сахар. Но, представив, будто это лимонад, она умудрилась даже получить от напитка удовольствие. С не меньшим удовольствием Хилари разглядывала предлагаемые ее вниманию ковры, бусы, вышивки и другие вещи. Она даже сделала пару покупок – правда, скорее из вежливости.

– Сейчас приведу машину, мадам, – сказал неутомимый гид, – и мы совершим короткую поездку – на час, не более, – посмотрим прекрасные пейзажи и вернемся в отель. – Приняв скромный вид, он добавил: – Но сначала девушка покажет вам очень приятный дамский туалет.

Девушка, которая подавала чай, заговорила на аккуратном английском:

– Да-да, мадам. Пойдемте со мной. У нас прекрасный туалет – как в отеле «Ритц». Совсем как в Нью-Йорке или Чикаго. Сами увидите!

Улыбнувшись, Хилари последовала за девушкой. Туалет едва ли соответствовал рекламе, но, по крайней мере, был снабжен водопроводом. Над умывальником висело маленькое треснувшее зеркало, настолько искажавшее отражение, что Хилари испуганно отпрянула при виде собственного лица. Вымыв руки и вытерев их носовым платком, так как полотенце не внушало ей особого доверия, она направилась к выходу.

Однако дверь не поддавалась. Хилари стала дергать ручку, но это ни к чему не привело. Она рассердилась, решив, что дверь заперли снаружи. Что за дурацкая выходка! Потом Хилари заметила в углу еще одну дверь. Подойдя к ней, она повернула ручку. Дверь открылась.

Пройдя сквозь нее, Хилари оказалась в маленькой комнате в восточном стиле, куда свет проникал только из щелей под самым потолком. На длинном диване сидел и курил маленький француз, с которым она познакомилась в поезде, – мсье Анри Лорье.

Француз не поднялся приветствовать ее, а всего лишь произнес:

– Доброе утро, миссис Беттертон. – Тембр его голоса слегка изменился.

Несколько секунд Хилари стояла неподвижно, окаменев от изумления. Так вот оно что! С трудом она взяла себя в руки, мысленно говоря себе: «Ты ведь этого и ожидала. Веди себя так, как вела бы она».

Шагнув вперед, Хилари осведомилась:

– У вас есть для меня новости? Вы можете мне помочь?

Француз кивнул.

– В поезде вы вели себя довольно бестолково, мадам, – с упреком сказал он. – Очевидно, вы слишком привыкли к разговорам о погоде.

– О погоде? – Хилари ошеломленно уставилась на него.

Что он говорил в поезде о погоде? Холод? Туман? Снег?

Снег! Это слово прошептала перед смертью Олив Беттертон. И процитировала глупый стишок:

Все покрыли снег и лед.
Поскользнулся – и вперед!

Хилари, запинаясь, повторила его.

– Совершенно верно, но почему вы не отозвались сразу, как было велено?

– Вы не понимаете. Я была больна. Я перенесла авиакатастрофу и попала в больницу с сотрясением мозга. Это подействовало на мою память. Все, что было давно, я хорошо помню, а вот недавние события как в тумане. – Она стиснула голову ладонями и продолжала, стараясь говорить дрожащим голосом: – Вы не понимаете, как это страшно. Я чувствую, что забыла важные вещи, но чем сильнее стараюсь их вспомнить, тем реже мне это удается.

– Да, – кивнул Лорье, – катастрофа произошла весьма некстати. – Он говорил холодно и деловито. – Возникает вопрос, хватит ли у вас сил и смелости продолжать путешествие?

– Конечно, хватит! – воскликнула Хилари. – Мой муж… – Ее голос снова дрогнул.

Француз улыбнулся не слишком приятной кошачьей улыбкой:

– Насколько я понимаю, ваш муж с нетерпением вас ожидает.

– Вы и представить не можете, – сказала Хилари, – какими для меня были эти месяцы после его отъезда.

– Как по-вашему, британские власти пришли к определенному выводу насчет того, что вам известно, а что нет?

Хилари развела руками:

– Откуда мне знать? Они казались удовлетворенными.

– И тем не менее… – Он не договорил.

– Вполне возможно, – медленно произнесла Хилари, – что за мной следят до сих пор. Я ничего не замечала, но с тех пор, как покинула Англию, чувствовала, что нахожусь под наблюдением.

– Естественно, – холодно заметил Лорье. – Иного мы и не ожидали.

– Я подумала, что должна вас предупредить.

– Моя дорогая миссис Беттертон, мы не дети. Мы знаем, что делаем.

– Простите, – робко сказала Хилари. – Боюсь, что я полная невежда.

– Ваше невежество не имеет значения, покуда вы будете повиноваться.

– Я буду повиноваться, – тихо отозвалась Хилари.

– Не сомневаюсь, что со дня отъезда вашего мужа за вами в Англии внимательно следили. Тем не менее сообщение дошло до вас, не так ли?

– Да.

– А теперь я сообщу вам дальнейшие инструкции, мадам.

– Я вас слушаю.

– Послезавтра вы отправитесь в Марракеш, как вы планировали в соответствии с вашими заказами.

– Хорошо.

– На следующий день после прибытия туда вы получите телеграмму из Англии. Не знаю ее содержания, но она заставит вас срочно изменить планы и возвратиться в Англию.

– Я должна вернуться в Англию?

– Пожалуйста, слушайте. Я еще не закончил. Вы закажете билет на самолет, вылетающий на следующий день из Касабланки.

– А если я не смогу его заказать? Если все билеты проданы?

– Они не будут проданы. Все устроено. Вам ясны инструкции?

– Да.

– Тогда, пожалуйста, возвращайтесь к вашему гиду. Вы достаточно долго пробыли в дамском туалете. Между прочим, вы подружились с американкой и англичанкой, которые остановились в «Пале-Джамель»?

– Да. Я совершила ошибку? Но этого было трудно избежать.

– Никакой ошибки – это прекрасно соответствует нашим планам. Если вы убедите одну из этих женщин сопровождать вас в Марракеш, тем лучше. Прощайте, мадам.

– До свидания, мсье.

– Маловероятно, чтобы мы встретились снова, – без особого интереса сообщил мсье Лорье.

Хилари вернулась в женский туалет. На этот раз другая дверь оказалась незапертой. Вскоре она присоединилась к гиду в чайной.

– Я достал очень приятную машину, – сказал ей гид. – Теперь мы совершим прекрасную и познавательную поездку.

Экскурсия продолжалась согласно плану.

– Значит, завтра вы отбываете в Марракеш? – спросила мисс Хезерингтон. – Недолго же вы пробыли в Фесе. Возможно, было бы проще сначала поехать в Марракеш, затем в Фес, а потом вернуться в Касабланку?

– Очевидно, – отозвалась Хилари, – но трудно зарезервировать номер в гостинице. Здесь так много народу.

– Только не англичан, – печально заметила мисс Хезерингтон. – В наши дни за рубежом редко встретишь соотечественника. – Она оглянулась вокруг и добавила: – Всюду одни французы.

Хилари улыбнулась. Казалось, для мисс Хезерингтон не имел значения тот факт, что Марокко является французской колонией. Все зарубежные отели она рассматривала как прерогативу английских путешественников.

– Французы, немцы и греки, – с усмешкой промолвила миссис Келвин Бейкер. – Этот неопрятный старикашка, кажется, грек.

– Мне говорили, что грек, – сказала Хилари.

– Выглядит важной персоной, – заметила миссис Бейкер. – Видите, как официанты пляшут вокруг него?

– Зато англичанам в наши дни не уделяют никакого внимания, – пожаловалась мисс Хезерингтон. – Всегда дают им самые скверные комнаты – раньше такие занимали только горничные и слуги.

– Ну, я не могу пожаловаться на условия проживания с тех пор, как прибыла в Марокко, – сказала миссис Келвин Бейкер. – Каждый раз меня помещают в удобную комнату с ванной.

– Еще бы – ведь вы американка, – с горечью произнесла мисс Хезерингтон и нервно защелкала спицами.

– Мне бы очень хотелось уговорить вас поехать со мной в Марракеш, – сказала Хилари. – Было так приятно встретить здесь вас обеих. Путешествовать одной очень скучно.

– Я уже была в Марракеше, – отрезала мисс Хезерингтон.

Однако миссис Келвин Бейкер предложение, очевидно, показалось привлекательным.

– Это идея, – заметила она. – Прошло уже больше месяца с тех пор, как я побывала в Марракеше. С удовольствием бы съездила туда снова. Я могла бы показать вам город, миссис Беттертон, и уберечь от навязчивых личностей. Когда где-нибудь побываешь и успеешь оглядеться, то начинаешь лучше ориентироваться. Пойду в бюро – узнаю, можно ли это устроить.

Когда она вышла, мисс Хезерингтон ядовито заметила:

– Вот таковы все американки. Носятся с места на место – сегодня Египет, завтра Палестина. Иногда мне кажется, что они сами не знают, в какой стране находятся.

Поднявшись и собрав вязанье, она кивнула Хилари и удалилась. Хилари посмотрела на часы. Этим вечером ей не хотелось переодеваться к обеду. Она сидела одна в темной комнате с восточными занавесями. Вошел официант, включил две лампы и снова вышел. Лампы были тусклые, и в помещении царили приятный полумрак и чисто ориентальная безмятежность. Хилари откинулась на спинку дивана, думая о будущем.

Только вчера она спрашивала себя, не высосано ли из пальца все это дело, которым ей поручили заниматься. А теперь она готовилась отправиться в настоящее путешествие. Нужно соблюдать осторожность – ей нельзя ошибаться. Она должна быть Оливией Беттертон, умеренно образованной, довольно невзрачной, обладающей «левыми» убеждениями и преданной своему мужу.

– Мне нельзя ошибаться, – пробормотала Хилари себе под нос.

Здесь, в Марокко, она ощущала себя как в волшебной стране. Казалось, стоит потереть стоящую рядом медную лампу, как появится джинн! Подумав об этом, Хилари вздрогнула. Из-за лампы неожиданно появились маленькое сморщенное лицо и козлиная борода мистера Аристидиса. Он вежливо поклонился и спросил, прежде чем сесть рядом:

– Вы позволите, мадам?

Хилари ответила утвердительно.

Вынув портсигар, Аристидис предложил ей сигарету. Она взяла ее, и он также закурил.

– Вам нравится эта страна, мадам? – после паузы осведомился старик.

– Я пробыла здесь очень недолго, – ответила Хилари, – но нахожу ее очаровательной.

– А вы побывали в старом городе? Он вам понравился?

– По-моему, он чудесен.

– Да, чудесен. За его стенами и на узких улочках словно оживают древние тайны, интриги и страсти. Знаете, о чем я думаю, мадам, когда хожу по улицам Феса?

– Нет.

– Я думаю о вашей Грейт-Вест-роуд в Лондоне. О промышленных зданиях по обе стороны дороги, о людях внутри, которых вы ясно можете видеть, проезжая мимо в автомобиле, благодаря неоновому освещению. Там нет ничего таинственного – даже окна не имеют занавесок. Весь мир может наблюдать за тем, что происходит в этих зданиях, за работой, которая там ведется. Это похоже на муравейник со срезанной верхушкой.

– Вас привлекает контраст? – с интересом спросила Хилари.

Мистер Аристидис кивнул головой, напоминающей черепаховый панцирь.

– Да, – сказал он. – Там все открыто, а на улицах старого Феса все во мраке… Но… – Он склонился вперед и постучал пальцем по медному кофейному столику. – Но везде творится одно и то же. Те же жестокости, угнетение, жажда власти, мошенничество.

– По-вашему, человеческая натура везде одинакова? – осведомилась Хилари.

– Во всех странах. В прошлом и настоящем всем правят две вещи – жестокость или благодеяние! Иногда и то и другое одновременно. – Он продолжал, почти не делая паузы: – Мне сказали, мадам, что вы недавно пережили авиационную катастрофу в Касабланке?

– Да.

– Я вам завидую, – неожиданно заявил мистер Аристидис.

Хилари изумленно уставилась на него. Старик снова энергично кивнул:

– Да, вам можно позавидовать. Вы приобрели уникальный опыт. Мне бы хотелось пережить нечто подобное. Побывать в двух шагах от смерти и остаться в живых! С тех пор вы не чувствуете себя по-другому, мадам?

– Да, но в этом мало радости, – ответила Хилари. – У меня было сотрясение мозга, которое вызвало головные боли и отразилось на памяти.

– Это мелкие неудобства, – отмахнулся мистер Аристидис. – Зато ваш дух подвергся потрясающему испытанию, не так ли?

– Пожалуй, – медленно согласилась Хилари, думая о бутылке «Виши» и маленькой кучке снотворных таблеток.

– У меня никогда не было подобного опыта, – разочарованно вздохнул мистер Аристидис. – В моей жизни случалось многое, но не это. – Он встал и поклонился. – Mes hommages, madame[14]. – И пожилой грек двинулся прочь.

Глава 8

Как похожи все аэропорты, думала Хилари. В них есть какая-то странная анонимность. Все они расположены на некотором расстоянии от города, который обслуживают, и поэтому здесь испытываешь странное чувство, что находишься вне какой-либо страны. Можно лететь из Лондона в Мадрид, Рим, Стамбул, Каир – куда пожелаешь, но, перелетая из города в город по воздуху, не получишь ни малейшего представления о том, как эти города выглядят! Из окошка самолета они напоминают не то увеличенную географическую карту, не то сооружения из жестких кубиков.

«И почему, – с раздражением подумала Хилари, – в аэропорт нужно приезжать за столько времени до вылета?»

Они провели около получаса в зале ожидания. Миссис Келвин Бейкер, решившая сопровождать Хилари в Марракеш, говорила без умолку с момента прибытия в аэропорт. Хилари отвечала почти автоматически. Но вскоре она почувствовала, что поток слов устремился по иному руслу. Миссис Бейкер переключила внимание на двух высоких светловолосых молодых людей, сидевших рядом с ней. Один из них был американец, с чьего лица не сходила дружелюбная улыбка, другой – серьезный на вид датчанин или норвежец, медленно говоривший на педантичном и аккуратном английском. Американец явно обрадовался, встретив соотечественницу. Миссис Келвин Бейкер повернулась к Хилари:

– Я бы хотела представить вам мою приятельницу миссис Беттертон, мистер…

– Эндрю Питерс. Для друзей Энди.

Второй молодой человек встал, чопорно поклонился и представился:

– Торквил Эрикссон.

– Вот мы все и познакомились! – радостно воскликнула миссис Бейкер. – Вы тоже летите в Марракеш? Моя приятельница впервые посещает этот город.

– Я тоже, – сказал Эрикссон.

– Это относится и ко мне, – кивнул Питерс.

Громкоговоритель внезапно начал хрипло вещать по-французски. Слова были едва различимы, но вроде бы объявляли о посадке на самолет.

Помимо миссис Бейкер и Хилари, было еще четыре пассажира: Питерс, Эрикссон, высокий худощавый француз и суровая на вид монахиня.

Был ясный, солнечный день – погода благоприятствовала полету. Откинувшись на спинку сиденья с полузакрытыми глазами, Хилари изучала своих попутчиков, стараясь отвлечься от беспокойных мыслей.

Сиденье впереди нее, но с другой стороны прохода занимала миссис Келвин Бейкер, в своем сером дорожном костюме и маленькой шляпке с перьями на подсиненных волосах походившая на сытую утку. Она перелистывала глянцевые страницы журнала, иногда наклоняясь вперед и барабаня по плечу сидящего перед ней веселого молодого американца Питерса, который оборачивался со своей добродушной усмешкой и быстро отвечал на вопросы. «Как же дружелюбны американцы, – думала Хилари, – и как они не похожи на чопорных английских туристов!» Она не могла себе представить, к примеру, мисс Хезерингтон сидящей в самолете и легко вступающей в разговор с молодым соотечественником и сомневалась, чтобы последний отвечал ей так же охотно, как Эндрю Питерс.

По другую сторону прохода находился норвежец Эрикссон. Когда Хилари встретилась с ним взглядом, он слегка кивнул и предложил ей журнал, который только что закрыл. Поблагодарив, она взяла журнал.

Позади Эрикссона сидел худощавый темноволосый француз. Он вытянул ноги и, казалось, спал.

Хилари обернулась назад. Монахиня с суровым лицом неподвижно сидела позади нее – в ее глазах отсутствовало какое-либо выражение. Хилари казалось странной причудой времени, что женщина в средневековом одеянии путешествует самолетом в XX веке.

Шесть человек несколько часов летели вместе, направляясь в различные места и с различными целями, чтобы потом разойтись и больше никогда не встретиться. Хилари как-то читала роман, сюжет которого был построен на похожей ситуации, и стала строить предположения относительно своих попутчиков. Француз, должно быть, в отпуске – он выглядит таким утомленным. Молодой американец, возможно, ученый. Эрикссон, наверное, направляется на работу, а монахиня – в свой монастырь.

Хилари закрыла глаза, забыв о других пассажирах. Она снова задумалась о полученных инструкциях. Возвратиться в Англию? Это выглядело безумием! Быть может, она не предъявила то, что должно было иметься у настоящей Олив, и не смогла внушить к себе доверие? Хилари вздохнула. «В конце концов, – подумала она, – я не могу сделать больше, чем уже сделала. Если я потерпела неудачу, ничего не попишешь».

Ей в голову пришла еще одна мысль. Анри Лорье считал естественным и неизбежным, что в Марокко за ней велась слежка. Быть может, ее возвращение в Англию было средством усыпить подозрения? Возвращение миссис Беттертон свидетельствовало бы о том, что она посещала Марроко как обычная туристка, а не для того, чтобы «исчезнуть», подобно своему мужу.

Она полетит в Англию самолетом «Эр Франс» через Париж, и, возможно, в Париже…

Ну конечно! В Париже ведь исчез Томас Беттертон – там куда легче организовать «исчезновение». Быть может, Том Беттертон никогда не покидал Париж. Быть может… Устав от бесплодных размышлений, Хилари задремала. Время от времени она просыпалась, без всякого интереса заглядывала в журнал и засыпала снова. Проснувшись окончательно, Хилари заметила, что самолет быстро снижается и делает круг. Она посмотрела на часы, но время прибытия по расписанию еще не наступило. Более того, выглянув в окно, Хилари не обнаружила внизу никаких признаков аэродрома.

На момент ее охватил страх. Худощавый француз поднялся, зевнул, посмотрел в окошко и произнес что-то по-французски. Эрикссон наклонился над проходом и сказал Хилари:

– Кажется, мы снижаемся – но почему?

Миссис Келвин Бейкер повернулась на сиденье и весело кивнула:

– Похоже, мы идем на посадку.

Самолет снижался кругами. Земля внизу казалась пустынной. Не было видно ни домов, ни деревень. Шасси со стуком коснулись земли – покатились вперед, замедляя скорость, и наконец остановились. Приземление было грубым, но это казалось неизбежным, учитывая характер местности.

Что-то случилось с мотором, думала Хилари, или кончилось горючее? Пилот – смуглый красивый молодой человек – вошел в салон.

– Пожалуйста, выходите, – сказал он.

Открыв заднюю дверь, пилот спустил трап и встал рядом, пропуская пассажиров. Они столпились на площадке, ежась от холода. Сильный ветер дул с видневшихся на расстоянии гор, покрытых снегом и поражавших своей красотой. Пилот также спустился и обратился к пассажирам по-французски:

– Все здесь? Прошу прощения, но придется немного подождать. Хотя нет – он уже едет.

Молодой человек указал на маленькую точку на горизонте, которая постепенно приближалась.

– Но почему мы приземлились здесь? – ошеломленно спросила Хилари. – Что произошло? Как долго мы здесь пробудем?

– Кажется, к нам едет автофургон, – сказал пассажир-француз. – Мы продолжим путешествие в нем.

– Отказал мотор? – допытывалась Хилари.

Энди Питерс весело улыбнулся.

– Судя по звуку, с мотором все в порядке, – отозвался он. – Хотя они, безусловно, устроят что-нибудь в таком роде.

Хилари изумленно уставилась на него.

– Стоять здесь холодновато, – заметила миссис Келвин Бейкер. – Самая скверная черта здешнего климата – солнце светит вовсю, а перед закатом начинается жуткий холод.

– Toujours des retards insupportables[15], – пробормотал пилот себе под нос.

Фургон приближался с огромной скоростью. Водитель-бербер со скрипом затормозил и спрыгнул на землю. Пилот сердито заговорил с ним. К удивлению Хилари, миссис Бейкер вмешалась в спор, говоря по-французски.

– Не тратьте время, – властно сказала она. – Что толку спорить? Нам нужно выбираться отсюда.

Шофер пожал плечами, подошел к фургону и открыл заднюю дверцу. Внутри находился большой ящик. Водитель и пилот с помощью Эрикссона и Питерса опустили его на землю. Судя по их усилиям, ящик был очень тяжелым. Когда они стали поднимать крышку, миссис Келвин Бейкер положила руку на плечо Хилари и сказала:

– Лучше не смотрите, дорогая. Это неприятное зрелище.

Она отвела Хилари к другой стороне фургона. Француз и Питерс отошли вместе с ними.

– Чем они там занимаются? – спросил француз.

– Вы доктор Баррон? – осведомилась миссис Бейкер.

Француз поклонился.

– Рада с вами познакомиться. – Миссис Бейкер протянула руку, словно хозяйка, приветствующая гостя.

– Но я не понимаю, – заговорила Хилари. – Что в этом ящике? Почему на это лучше не смотреть?

Энди Питерс задумчиво поглядел на нее. «У него приятное лицо, – подумала Хилари, – прямое и располагающее».

– Я знаю, что там, – ответил он. – Пилот сказал мне. Зрелище в самом деле малоприятное, но, полагаю, это необходимо. – Он спокойно добавил: – Там трупы.

– Трупы?! – Хилари уставилась на него.

– Не бойтесь, их никто не убивал, – ободряюще усмехнулся Питерс. – Они приобретены законным путем для медицинских исследований.

– И все-таки я не понимаю, – настаивала Хилари.

– Здесь кончается путешествие, миссис Беттертон. Одно путешествие.

– Кончается?

– Да. Они положат трупы в самолет, потом пилот все организует, и вскоре, отъехав отсюда, мы увидим, как в воздух взметнется пламя. Разбился еще один самолет, причем на сей раз никто не выжил.

– Но зачем все это?

– Ведь вам известно, куда мы направляемся? – осведомился доктор Баррон.

– Конечно, ей известно, – весело отозвалась миссис Бейкер. – Но она, очевидно, не ожидала, что это произойдет так скоро.

– Вы имеете в виду, – после паузы заговорила Хилари, – что мы все… – Она огляделась вокруг.

– Мы попутчики, – подтвердил Питерс.

Молодой норвежец энергично кивнул и промолвил с почти фанатичным энтузиазмом:

– Да, мы все – попутчики.

Глава 9

Пилот подошел к ним.

– Садитесь в фургон, – сказал он. – И поторапливайтесь. Еще многое нужно сделать, а мы и так выбились из графика.

Вздрогнув, Хилари нервно поднесла руку к горлу. Нитка жемчуга порвалась под ее напрягшимися пальцами. Она собрала рассыпавшиеся жемчужины и сунула их в карман.

Все сели в фургон. Хилари оказалась на длинной скамье между Питерсом и миссис Бейкер.

– Значит, вы, – спросила она, обернувшись к американке, – так сказать, офицер связи, миссис Бейкер?

– Вы попали в точку. Могу добавить, не хвастаясь, что я весьма квалифицированный офицер связи. Путешествующая американка ни у кого не вызывает подозрений.

Она по-прежнему улыбалась, но Хилари почувствовала перемену. Внешнее дружелюбие и глуповатость исчезли – перед ней была деловитая и, очевидно, безжалостная женщина.

– В газетах появятся сенсационные заголовки, – довольно усмехнулась миссис Бейкер. – Я имею в виду вас, моя дорогая. Вас постоянно преследуют несчастья. Сначала вы чудом спаслись во время катастрофы в Касабланке, потом погибли в очередной авиакатастрофе.

Хилари осознала всю дьявольскую продуманность плана.

– А другие пассажиры? – пробормотала она. – Они те, за кого себя выдают?

– Конечно. Доктор Баррон, по-моему, бактериолог. Мистер Эрикссон – блестящий молодой физик, мистер Питерс – химик, мисс Неедхайм, разумеется, не монахиня, а эндокринолог. Ну а я всего лишь офицер связи. Я не принадлежу к миру науки. – Она снова усмехнулась. – У мисс Хезерингтон не было ни единого шанса.

– Мисс Хезерингтон… она…

Миссис Бейкер кивнула:

– Уверена, что она следила за нами, начиная с Касабланки.

– Но сегодня она не поехала с нами, хотя я ей предлагала.

– Возвращаться в Марракеш, когда она уже недавно там побывала, было бы не в характере ее роли, – объяснила миссис Бейкер. – Нет, она пошлет телеграмму или сообщит по телефону, и кто-нибудь будет поджидать вас в Марракеше, чтобы начать слежку. Только ему вас не дождаться! Забавно, не так ли? Смотрите скорее!

Они быстро ехали по пустыне. Высунувшись в окошко, Хилари увидела позади яркую вспышку. Ее ушей достиг слабый звук взрыва.

Питерс обернулся и рассмеялся:

– Шесть человек погибли во время катастрофы самолета, следующего в Марракеш!

– Это… довольно жутко, – пробормотала Хилари.

– Отправляться в неизвестное? – Теперь Питерс говорил серьезно. – Но это единственный путь. Мы расстаемся с прошлым и шагаем в будущее. – Его лицо осветил внезапный энтузиазм. – Мы должны отринуть все безумие старого мира с его коррумпированными правительствами и поджигателями войны и стремиться к новому миру – миру науки, свободному от грязи и отбросов.

Хилари глубоко вздохнула.

– Это похоже на то, что говорил мой муж, – сказала она.

– Ваш муж? – Он бросил на нее быстрый взгляд. – Это, часом, не Том Беттертон?

Хилари кивнула.

– Вот это здорово! Я не был знаком с ним в Штатах, хотя несколько раз мы едва не встретились. ZE-расщепление – одно из самых блестящих открытий века. Я снимаю перед ним шляпу. Он работал со стариком Маннхеймом, верно?

– Да, – ответила Хилари.

– Кажется, говорили, что он женился на дочери Маннхейма. Но ведь вы не…

– Я его вторая жена, – слегка покраснев, объяснила Хилари. – Эльза умерла в Америке.

– Да, припоминаю. Беттертон поехал работать в Британию, но разочаровал англичан своим исчезновением. – Питерс внезапно рассмеялся. – Прямо с парижской конференции шагнул в никуда! Вы не сможете отрицать, что у них все отлично организовано.

Хилари согласилась с ним. Однако именно безупречность организации вызывала у нее дурные предчувствия. Все тщательно разработанные планы, коды, сигналы становились бесполезными. Все летевшие на самолете отправлялись к неизвестному месту назначения, куда ранее отправился Томас Беттертон, не оставив за собой никаких следов, кроме сгоревшего самолета. Могли ли Джессоп и его учреждение догадаться, что ее, Хилари, нет среди обгоревших трупов? Она в этом сомневалась. Уж слишком ловко была создана видимость катастрофы – даже о трупах позаботились.

Питерс снова заговорил. В его голосе слышался мальчишеский восторг. Еще бы, ведь его не мучили никакие сомнения и сожаления – он стремился только в будущее.

– Интересно, – заметил Питерс, – куда мы направляемся теперь?

Хилари задавала себе тот же вопрос, так как от этого зависело многое. Рано или поздно им придется контактировать с людьми, и если будет расследование, то сведения об автофургоне с шестью пассажирами, соответствующими по описанию вылетевшим утром на самолете, который потерпел катастрофу, могут привлечь внимание. Она повернулась к миссис Бейкер и спросила, стараясь говорить таким же по-детски восторженным голосом, как молодой американец:

– Куда мы едем? Что произойдет потом?

– Увидите, – ответила миссис Бейкер. Несмотря на любезный тон, слово прозвучало зловеще.

Пламя от горящего самолета все еще виднелось позади, становясь все отчетливее, так как солнце уже находилось над самым горизонтом. Наступила темнота, но они продолжали ехать. Фургон трясло, так как они, очевидно, держались подальше от больших дорог, а иногда и вовсе катили по бездорожью.

Хилари долго не могла уснуть – ей мешали тревожные мысли. Но наконец тряска и усталость сделали свое дело, и она погрузилась в беспокойный сон, то и дело прерываемый очередной рытвиной. Хилари просыпалась, не сразу понимая, где находится, потом начинала клевать носом и засыпала вновь.

Машина резко затормозила, и Питерс осторожно прикоснулся к руке Хилари.

– Просыпайтесь, – сказал он. – Кажется, мы куда-то прибыли.

Все вышли из фургона, усталые и в измятой одежде. Было еще темно. Машина остановилась у дома, окруженного пальмами. Вдалеке виднелись тусклые огни – возможно, там находилась деревня. Шофер с фонарем проводил их к дому. Пара берберских женщин с любопытством уставилась на Хилари и миссис Келвин Бейкер, не обращая внимания на монахиню.

Трех пассажирок отвели в маленькую комнатку наверху. На полу лежали три матраца и груда одеял. Мебель отсутствовала.

– У меня все тело затекло, – пожаловалась миссис Келвин Бейкер. – От такой долгой езды начинаются судороги.

– Неудобства не имеют значения, – хриплым, гортанным голосом сказала монахиня. Она говорила по-английски бегло и грамотно, но с сильным акцентом.

– Вы здорово вошли в роль, мисс Неедхайм, – усмехнулась американка. – Могу хорошо представить вас в монастыре, стоящей на коленях на каменном полу в четыре часа утра.

Мисс Неедхайм презрительно улыбнулась.

– Христианство лишает женщин разума, – сказала она. – Это унизительное преклонение перед слабостью! Языческие женщины были сильными. Они торжествовали победу! А ради победы можно перенести любые неудобства.

Миссис Бейкер зевнула.

– Я предпочла бы находиться в моей кровати в отеле «Пале-Джамель». Как насчет вас, миссис Беттертон? Уверена, что тряска не пошла вам на пользу при вашем сотрясении мозга.

– Определенно не пошла, – согласилась Хилари.

– Скоро нам принесут чего-нибудь поесть, а потом я дам вам аспирин. Постарайтесь поспать как следует.

На лестнице послышались шаги и женский смех. В комнату вошли две берберские женщины с подносом, на котором стояло большое блюдо с манной кашей и жаркое. Они поставили поднос на пол, вышли и вернулись с металлическим кувшином с водой и полотенцем. Одна из женщин пощупала ткань костюма Хилари и что-то сказала своей подруге, которая кивнула и проделала то же самое с миссис Бейкер. К монахине они не проявляли никакого интереса.

– Кыш! – зашипела миссис Бейкер, махая руками. – Кыш! Кыш!

Казалось, она гоняет кур. Женщины, смеясь, вышли из комнаты.

– Глупые существа, – заметила миссис Бейкер. – С ними нужно терпение. По-моему, их ничего не интересует, кроме детей и одежды.

– Для большего они и не пригодны, – промолвила фрейлейн Неедхайм. – Они ведь принадлежат к расе рабов и могут только обслуживать тех, кто стоит на более высокой ступени.

– Не слишком ли вы суровы? – сказала Хилари, которую разозлили эти слова.

– Я не трачу время на сантименты. Есть те, кто правит, – их немного, – и те, кто им служит, – их большинство.

– Ну знаете…

– Полагаю, у каждой из нас свои идеи на этот счет, – властно вмешалась миссис Бейкер. – Возможно, они очень интересны, но сейчас едва ли подходящее время их обсуждать. Нам лучше отдохнуть и набраться сил.

Подали мятный чай. Хилари охотно приняла аспирин, так как голова у нее болела по-настоящему. Потом три женщины улеглись на матрацы и быстро заснули.

Следующим утром они спали долго, так как миссис Бейкер сообщила, что путешествие возобновится только вечером. Из их комнаты винтовая лестница вела на плоскую крышу, откуда открывался вид на окружающую местность. Невдалеке находилась деревня, а дом окружала пальмовая роща. Проснувшись, миссис Бейкер указала на кучу материи, лежащую у двери.

– Мы переоденемся в местное платье, – объяснила она, – а свою одежду оставим здесь.

В результате аккуратный дорожный костюм американки, твидовая юбка и кофта Хилари и монашеское облачение были отложены в сторону, и на крышу поднялись три марокканские женщины. Все происходящее выглядело нереальным.

Хилари внимательно изучала мисс Неедхайм, лишившуюся безликого монашеского одеяния. Женщина была моложе, чем казалось Хилари, – ей было не больше тридцати четырех лет. В ней ощущалась определенная элегантность, но бледная кожа, короткие пальцы и холодные глаза, в которых время от времени появлялся фанатичный блеск, выглядели скорее отталкивающе. Она разговаривала резким и бескомпромиссным тоном, проявляя в отношении миссис Бейкер и Хилари презрение, словно они были недостойны ее внимания. Это высокомерие очень раздражало Хилари. В то же время миссис Бейкер, казалось, его едва замечала. Странным образом Хилари ощущала куда большую близость и симпатию к двум веселым берберским женщинам, которые приносили им пищу, нежели к двум компаньонкам из западного мира. Молодая немка, очевидно, была равнодушна к производимому ею впечатлению. В ее манерах чувствовалось скрытое нетерпение – она явно стремилась продолжить путешествие и абсолютно не интересовалась своими спутницами.

Оценить поведение миссис Бейкер Хилари было потруднее. Сначала американка выглядела вполне нормальным человеческим существом на фоне черствой бесчеловечности Хельги Неедхайм. Но когда солнце стало клониться к закату, миссис Бейкер начала озадачивать и отталкивать Хилари куда больше, чем немка. Манеры миссис Келвин Бейкер были безупречными, как у робота. Все ее замечания были вполне естественными, но все время чувствовалось, будто видишь актрису, играющую свою роль, возможно, в семисотый раз. Кем же на самом деле была миссис Келвин Бейкер? Почему она играла свою роль с таким чисто механическим совершенством? Не была ли и она фанатичкой, ненавидящей капиталистическую систему и мечтающей о новом мире? Не бросила ли она нормальную жизнь из-за своих политических убеждений? Ответить на это было невозможно.

Вечером они возобновили путешествие, но уже не в фургоне, а в открытом туристском автомобиле. Все были одеты по-местному – мужчины в белых джеллабах, женщины с закрытыми лицами. Тесно прижатые друг к другу, они ехали всю ночь напролет.

– Как вы себя чувствуете, миссис Беттертон?

Хилари улыбнулась Энди Питерсу. Солнце уже взошло, и они остановились, чтобы позавтракать местным хлебом, яйцами и чаем, приготовленным на примусе.

– Я чувствую себя как во сне, – ответила Хилари.

– Это и впрямь похоже на сон.

– Где мы находимся?

Он пожал плечами:

– Кто знает? Разве только наша миссис Келвин Бейкер.

– Какая пустынная местность.

– Фактически это и есть пустыня. Но ведь так и должно быть, верно?

– Вы имеете в виду, чтобы не оставлять следов?

– Да. Ведь все продумано в высшей степени тщательно. Каждая стадия нашего путешествия независима от других. Самолет сгорает. Старый автофургон едет ночью. Если кто-нибудь его заметил, то на нем написано, что он принадлежит археологической экспедиции, работающей в этих местах. На следующий день фургон сменяет туристская машина, полная берберов, – обычное зрелище на здешних дорогах. Что касается дальнейших стадий… – Он снова пожал плечами. – Кто знает?

– Но куда мы направляемся?

Энди Питерс покачал головой:

– Спрашивать бесполезно. Скоро мы это узнаем.

Француз, доктор Баррон, подошел к ним.

– Да, – подтвердил он, – скоро мы это узнаем. Но нам не терпится. Это все наша западная кровь. Нам никогда не хватает сегодняшнего дня – мы стремимся в завтрашний.

– Вам бы хотелось поторопить весь мир, не так ли, доктор? – спросил Питерс.

– Жизнь коротка, а сделать нужно так много, – ответил доктор Баррон. – Нам всегда не хватает времени.

Питерс обернулся к Хилари:

– О каких четырех свободах говорят в вашей стране? Свобода от бедности, свобода от страха…

Француз прервал его.

– Свобода от дураков, – с горечью произнес он. – Вот в чем нуждаемся я и моя работа! Свобода от назойливой, мелочной экономии! Свобода от всех ограничений, тормозящих деятельность!

– Вы ведь бактериолог, доктор Баррон?

– Да, я бактериолог. Вы не представляете, друг мой, какое это увлекательное занятие! Но оно нуждается в терпении, многочисленных повторениях экспериментов и деньгах – больших деньгах! На сырье, оборудование, ассистентов. Если у вас есть все необходимое, можно достичь чего угодно!

– В том числе счастья? – осведомилась Хилари.

Он неожиданно улыбнулся человечной улыбкой:

– Вы женщина, мадам. А женщины постоянно требуют счастья.

– И редко его получают, – закончила Хилари.

Француз пожал плечами:

– Возможно.

– Личное счастье не имеет значения, – серьезно сказал Питерс. – Счастье должно быть всеобщим духовным братством! Объединенные трудящиеся, владеющие средствами производства, свободные от поджигателей войны, от алчных, ненасытных людей, которые владеют всем! Наука, служащая всему миру, а не отдельным государствам!

– Вы правы, – одобрительно кивнул Эрикссон. – Власть должна принадлежать ученым. Они должны всем управлять и все контролировать. Только ученые являются сверхчеловеками, и только сверхчеловеки что-то значат. С рабами нужно хорошо обращаться, но они всего лишь рабы.

Хилари отошла от остальных. Через пару минут Питерс присоединился к ней.

– Вы выглядите немного напуганной, – добродушно заметил он.

– Думаю, я в самом деле напугана. – Хилари коротко усмехнулась. – Конечно, доктор Баррон говорил правильно. Я только женщина. Я не ученый, не занимаюсь исследованиями в области хирургии или бактериологии. Полагаю, я не блещу умственными способностями. Как сказал доктор, я ищу счастья, подобно любой глупой женщине.

– И что же в этом плохого? – осведомился Питерс.

– Ну, я чувствую себя немного не в своей тарелке в этой компании. Понимаете, я всего лишь женщина, которая едет к своему мужу.

– Ну и отлично, – сказал Питерс. – Вы представляете фундаментальные ценности.

– Приятно, что вы так к этому относитесь.

– Но ведь так оно и есть. – Он добавил, понизив голос: – Вы очень любите вашего мужа?

– Разве я была бы здесь в противном случае?

– Полагаю, нет. Вы разделяете его взгляды? Насколько я понимаю, он коммунист?

Хилари избежала прямого ответа.

– Кстати, о коммунистах, – сказала она. – В нашей маленькой группе вам ничто не кажется странным?

– О чем вы?

– Ну, хотя мы все направляемся к одному месту назначения, взгляды наших спутников не выглядят особенно схожими.

– Пожалуй, – задумчиво произнес Питерс. – Я об этом не думал, но вы, по-видимому, правы.

– У доктора Баррона едва ли есть какие-нибудь политические убеждения, – продолжала Хилари. – Ему нужны только деньги для его экспериментов. Хельга Неедхайм рассуждает как фашист, а не как коммунист. А Эрикссон…

– Ну?

– Эрикссон пугает меня своей одержимостью. Он похож на маньяка-ученого из фильма.

– Плюс ко всему я, верящий в братство людей, вы, любящая жена, и наша миссис Келвин Бейкер – как вы ее классифицируете?

– Не знаю. С ней это проделать труднее, чем с другими.

– Ну, я бы не сказал. По-моему, это достаточно просто.

– Что вы имеете в виду?

– Для нее важны только деньги. Она всего лишь хорошо оплачиваемый зубчик в колесе.

– Она тоже пугает меня, – поежилась Хилари.

– Чем? В ней нет ничего от маньяка-ученого.

– Миссис Бейкер пугает меня своей обыденностью. Она ничем не отличается от обыкновенных людей и все же замешана в этом.

– Партия ко всему относится реалистично, – мрачно промолвил Питерс. – Она использует наиболее подходящих членов для работы.

– Но разве для работы подходит тот, кто хочет только денег? Ведь он легко может перебежать к противнику.

– Это было бы очень рискованно, – возразил Питерс. – Миссис Келвин Бейкер – толковая женщина. Не думаю, что она пойдет на такой риск.

Хилари снова поежилась.

– Замерзли?

– Да. Здесь довольно прохладно.

– Давайте немного походим.

Они прошлись взад-вперед. Внезапно Питерс наклонился и что-то подобрал.

– Вы уронили это.

Хилари протянула руку:

– Да, жемчужина от моего ожерелья. Я порвала его позавчера… нет, вчера. Кажется, это было давным-давно.

– Надеюсь, жемчуг не настоящий?

Хилари улыбнулась:

– Конечно, нет.

Питерс вынул из кармана портсигар и предложил Хилари сигарету. Она взяла ее.

– Какой странный портсигар. Очень тяжелый!

– Он из свинца. Это военный сувенир – сделан из осколка бомбы, который едва меня не прикончил.

– Значит, вы были на войне?

– Я был одним из парней, занимавшихся секретной работой, – готовил разные хлопушки. Не будем говорить о войне – лучше подумаем о завтрашнем дне.

– Куда все-таки мы направляемся? – спросила Хилари. – Никто мне ничего не сообщил. Может быть…

– Размышления не поощряются, – прервал ее Питерс. – Вы направитесь, куда вам скажут, и будете делать то, что вам велят.

– И вам нравится, чтобы вами помыкали, не спрашивая вашего мнения?! – с внезапной страстью воскликнула Хилари.

– Я готов с этим примириться в случае необходимости. Мы должны добиться всеобщего мира, дисциплины и порядка.

– Разве это возможно?

– Все лучше того беспорядка, в котором мы живем. Вы со мной не согласны?

Охваченная усталостью и очарованная своеобразной красотой утра в пустыне, Хилари едва не разразилась бурными отрицаниями. «Почему вы осуждаете мир, в котором мы живем? – хотелось ей сказать. – Разве беспорядок – не лучшая почва для доброты и человечности, чем навязанный извне мировой порядок, который сегодня выглядит правильным, а завтра – нет? Я предпочитаю жить среди несовершенных человеческих существ, нежели среди роботов, которым неведомы жалость, понимание и сочувствие!»

Но Хилари вовремя сдержалась. Вместо этого она сказала, пытаясь проявить хотя бы умеренный энтузиазм:

– Конечно, вы правы. Я просто устала. Мы должны повиноваться и идти вперед.

– Так-то лучше, – усмехнулся Питерс.

Глава 10

Путешествие во сне. Таким оно казалось Хилари – причем все сильнее с каждым днем. Она чувствовала, как будто всю жизнь странствует со своими пятью спутниками, сошедшими с проторенных путей в неведомое. Как бы то ни было, их путешествие нельзя было охарактеризовать как бегство. Они все отправились в него по своей воле. Насколько знала Хилари, никто из этих людей не совершил преступления, никого из них не разыскивала полиция. Тем не менее предпринимались великие усилия, чтобы замести следы, – как будто все они находились в процессе превращения в кого-то еще.

В ее случае это соответствовало действительности. Покинув Англию как Хилари Крейвен, она превратилась в Олив Беттертон, – возможно, именно с этим было связано ощущение нереальности происходящего. С каждым днем с ее языка все легче срывались бойкие политические лозунги. Она чувствовала, что становится серьезной и усердной, и приписывала это влиянию спутников.

Теперь Хилари понимала, что боится их. Раньше ей не приходилось пребывать среди высокоодаренных личностей, а теперь она, можно сказать, находилась в окружении гениев, причем их гениальность выходила за пределы нормы, и это создавало огромное напряжение для ординарного ума. Все пятеро отличались друг от друга, но каждый производил странное и пугающее впечатление невероятной сосредоточенности и целеустремленности, каждый был законченным идеалистом. Доктор Баррон страстно желал снова очутиться в своей лаборатории и продолжить эксперименты, обладая неограниченными деньгами и ресурсами. С какой целью? Хилари сомневалась, чтобы он когда-нибудь задавал себе этот вопрос. Доктор однажды сказал ей, что в состоянии обрушить на целый континент смертоносную силу, содержащуюся в одном флаконе.

– И вы могли бы сделать такое? – спросила Хилари.

Он с удивлением посмотрел на нее и ответил:

– Разумеется, если это окажется необходимым. Было бы так интересно увидеть плоды своей работы в действии. – И доктор добавил с глубоким вздохом: – Понимаете, нужно еще так много узнать!

Хилари понимала. Доктор был одержим жаждой знания, которая превращала жизнь и смерть миллионов человеческих существ в нечто абсолютно незначительное. Еще большую антипатию вызывала у нее Хельга Неедхайм. Холодное высокомерие молодой женщины возмущало Хилари. Питерс ей нравился, но время от времени пугал ее фанатичным блеском в глазах.

– Вы не хотите создать новый мир, – как-то сказала она ему. – Вам бы доставило удовольствие разрушить старый.

– Вы не правы, Олив.

– Нет, права. В вас сидит ненависть и жажда разрушения. Я чувствую это.

Больше всех ее озадачивал Эрикссон. Он казался Хилари мечтателем, менее практичным, чем француз, и не обладавшим разрушительной страстью американца. В нем ощущался причудливый, но фанатичный идеализм норвежца.

– Мы должны победить, – говорил Эрикссон. – Должны завоевать мир. Тогда мы сможем управлять.

– Мы? – переспросила Хилари.

Он кивнул – в его лице и взгляде была обманчивая кротость.

– Мы, ученые, – те, у кого есть мозги. Только это имеет значение.

«Куда мы катимся? – думала Хилари. – К чему все это приведет?» Все эти люди безумны, но безумны по-разному. Кажется, будто все они стремятся к разным целям, к разным миражам. Миражи – вот слово, которое все объясняет! Она подумала о миссис Келвин Бейкер. В ней не чувствовалось ни фанатизма, ни ненависти, ни высокомерия – вообще ничего. Хилари она казалась женщиной без сердца и совести, эффективным орудием в руках мощной неведомой силы.

Был конец третьего дня пути. Они прибыли в маленький город, где остановились в небольшом отеле. Хилари узнала, что здесь им снова предстоит одеться по-европейски. Ночь она провела в чисто выбеленной комнатушке, похожей на келью. На рассвете ее разбудила миссис Бейкер.

– Мы отправляемся дальше, – сообщила она. – Самолет ждет.

– Самолет?

– Да, дорогая. Слава богу, мы возвращаемся к цивилизованному способу путешествий.

Через час езды на машине они прибыли на взлетное поле, похожее на заброшенный военный аэродром. Пилот оказался французом. Несколько часов они летели над горами. Глядя вниз, Хилари думала, что мир с самолета всегда выглядит почти одинаковым. Те же горы, долины, дороги, дома. Просто одни места населены более плотно, чем другие. Половину времени они летели над облаками, так что ничего вообще не было видно.

Вскоре после полудня самолет начал снижаться. Они все еще находились в гористой местности, но описывали круги над равнинным участком, где находился аэродром и белое здание. Посадка была мягкой.

Миссис Бейкер направилась к зданию, где ждали два автомобиля, рядом с которыми стояли водители. Очевидно, это был частный аэродром, так как служащих нигде не было заметно.

– Конец путешествия! – бодро сообщила миссис Бейкер. – Мы можем умыться и привести себя в порядок. К тому времени машины будут готовы.

– Конец путешествия? – Хилари уставилась на нее. – Но мы… мы не пересекали море!

– А вы этого ожидали? – усмехнулась миссис Бейкер.

– Ну… да. Я думала… – Хилари не договорила.

– Так думают многие, – кивнула миссис Бейкер. – Болтают чепуху о «железном занавесе», но не понимают, что «железный занавес» можно опустить где угодно.

Их встретили двое слуг-берберов. Умывшись, путешественники закусили кофе, сандвичами и бисквитами. Потом миссис Бейкер взглянула на часы.

– Ну, друзья, пока, – сказала она. – Здесь я вас покидаю.

– Вы возвращаетесь в Марокко? – удивленно спросила Хилари.

– Это едва ли возможно, так как я считаюсь погибшей в авиакатастрофе, – ответила миссис Келвин Бейкер. – Нет, на сей раз у меня другой маршрут.

– Все равно кто-то может вас узнать, – сказала Хилари. – Я имею в виду людей, которые встречали вас в отелях Касабланки или Феса.

– Значит, они ошибутся, – невозмутимо отозвалась американка. – У меня будет другой паспорт, и я объясню, что в катастрофе погибла моя сестра, миссис Келвин Бейкер, с которой мы были очень похожи. К тому же для постояльцев отелей все американские туристки на одно лицо.

Да, подумала Хилари, это правда. Внешние – характерные, но не особо значительные – черты миссис Бейкер были заметны всем. Подчеркнутая опрятность, тщательно причесанные голубоватые волосы, монотонно тарахтящий голос. Но ее внутренние свойства были отлично замаскированы, а может, отсутствовали вовсе. Миссис Келвин Бейкер выставляла на обозрение своим спутникам и всему миру фасад, но что кроется за этим фасадом, было нелегко вообразить. Казалось, она намеренно уничтожила в себе все признаки индивидуальности, по которым одного человека можно отличить от другого.

Хилари и миссис Бейкер стояли немного в стороне от остальных.

– Какая вы на самом деле? – не удержалась Хилари.

– А вам зачем знать?

– Тоже верно. И все же мне бы хотелось это знать. Мы долго путешествовали практически бок о бок, и кажется странным, что мне ничего о вас не известно. Я имею в виду, ничего существенного – что вы думаете и что чувствуете, что вам нравится и что нет.

– У вас слишком пытливый ум, дорогая, – заметила миссис Бейкер. – На вашем месте я бы умерила это качество.

– Я даже не знаю, из какой части Соединенных Штатов вы родом.

– Это не имеет значения. Я покончила со своей страной. По ряду причин я никогда не смогу туда вернуться. Если бы я могла отплатить Америке той же монетой, то с радостью бы это сделала. – На момент в ее голосе послышалась злоба, но она тут же вновь превратилась в энергичную и бодрую путешественницу. – Ну, пока, миссис Беттертон. Надеюсь, у вас будет приятная встреча с вашим мужем.

– Я даже не знаю, в какой части света нахожусь, – уныло произнесла Хилари.

– Теперь это незачем скрывать. Вы находитесь в Атласских горах – в весьма уединенном месте.

Миссис Бейкер отошла проститься с остальными, потом, весело помахав рукой, двинулась по площадке. Самолет был заправлен горючим, и пилот стоял рядом, поджидая пассажирку. Хилари ощутила озноб. Исчезала ее последняя связь с внешним миром. Стоящий возле нее Питерс, казалось, почувствовал ее реакцию.

– Место, откуда не возвращаются, – промолвил он. – Думаю, мы находимся именно там.

– Вы по-прежнему полны мужества, мадам, – мягко заговорил доктор Баррон, – или же вам хочется побежать за вашей американской приятельницей, сесть вместе с ней в самолет и вернуться в тот мир, который вы покинули?

– Разве я смогла бы это сделать, даже если бы хотела? – спросила Хилари.

Француз пожал плечами:

– Кто знает.

– Позвать ее? – осведомился Энди Питерс.

– Конечно, нет, – резко ответила Хилари.

– Для слабых женщин здесь нет места, – презрительно заметила Хельга Неедхайм.

– Мадам вовсе не слабая, – вежливо поправил ее доктор Баррон. – Она просто задает себе вопросы, как сделала бы на ее месте любая умная женщина. – Он подчеркнул слово «умная», словно давая понять, что к немке это определение не относится. Однако ее это не задело. Она презирала всех французов и не сомневалась в своих исключительных достоинствах.

– Неужели, получив свободу, можно думать о возвращении назад? – нервно осведомился Эрикссон.

– Но если невозможно ни вернуться, ни даже думать об этом, какая же это свобода? – возразила Хилари.

К ним подошел один из слуг.

– Машины готовы к отъезду, – сообщил он.

Они вышли через противоположную дверь. Там находились два «Кадиллака» с шоферами в униформе. Хилари выразила желание сидеть впереди, рядом с водителем, сославшись на то, что ее укачивает на поворотах. Объяснение вроде бы всех удовлетворило. Когда машины тронулись, Хилари попыталась завязать разговор с шофером, спрашивая его о погоде и расхваливая автомобиль. Она хорошо говорила по-французски, и шофер охотно отвечал. Поведение его казалось естественным и обыденным.

– Сколько времени займет поездка? – спросила Хилари вскоре.

– От аэродрома до больницы? Около двух часов, мадам.

Эти слова явились для Хилари неприятным сюрпризом. Она вспомнила, что Хельга Неедхайм переоделась в комнате отдыха в наряд медсестры.

– Расскажите мне о больнице, – попросила Хилари шофера.

– Она просто великолепна, мадам! – с энтузиазмом откликнулся он. – Там самое современное оборудование. Больницу посещают многие врачи, и все дают ей высочайшую оценку. Все это служит гуманным целям.

– Разумеется, – промолвила Хилари.

– Раньше этих несчастных посылали умирать на необитаемые острова, – продолжал шофер. – Но новый метод лечения, применяемый доктором Колини, дает высокий процент выздоровления даже в запущенных случаях.

– Для больницы это место кажется уж очень пустынным, – заметила Хилари.

– Но так и должно быть, мадам. На этом настаивали власти. Зато здесь чудесный воздух. Теперь, мадам, уже видно, куда мы едем. – Он указал вперед.

Они приближались к склону горного хребта, на котором виднелось длинное белое здание.

– Удивительно, что его смогли построить здесь, – сказал шофер. – Должно быть, на это ушли фантастические деньги. Мы многим обязаны богатым филантропам, мадам. Они не похожи на правительства, которые стараются на всем сэкономить. Здесь деньги текли как вода. Наш патрон, говорят, один из богатейших людей в мире. Потому он и смог воздвигнуть все это великолепие для облегчения человеческих страданий.

Автомобиль поехал вверх по извилистой дороге и остановился у больших железных ворот, закрытых на засов.

– Вам придется выйти здесь, мадам, – предупредил шофер. – Мне не разрешают проезжать за ворота. Гаражи в километре отсюда.

Путешественники вышли из автомобиля. На воротах висел большой колокол, но, прежде чем они успели к нему прикоснуться, ворота медленно открылись. Фигура в белом халате и с черной улыбающейся физиономией поклонилась приезжим и предложила войти. За воротами с одной стороны находилась высокая ограда из колючей проволоки, за которой по большому двору ходили взад-вперед люди. Когда они повернулись, чтобы посмотреть на прибывших, Хилари в ужасе воскликнула:

– Но ведь это прокаженные!

Ее охватил страх.

Глава 11

Ворота лепрозория с металлическим лязгом закрылись за путешественниками. Этот звук показался Хилари символом безнадежности. Казалось, он говорил: «Оставь надежду всяк сюда входящий»[16]. «На сей раз это действительно конец», – подумала она. Теперь все пути к отступлению были отрезаны.

Она осталась одна среди врагов, которые разоблачат ее через несколько минут. Хилари казалось, что подсознательно она ожидала этого весь день, но свойственный человеческой натуре оптимизм скрывал от нее этот факт. Еще в Касабланке Хилари спрашивала у Джессопа, что произойдет, когда она окажется лицом к лицу с Томом Беттертоном, и он серьезно ответил, что это один из самых опасных моментов. Джессоп добавил, что надеется к тому времени обеспечить ей защиту, но Хилари понимала, что этой надежде не суждено было материализоваться.

Если «мисс Хезерингтон» была агентом, на которого полагался Джессоп, то ее перехитрили, вынудив признать свое поражение в Марракеше. Да и вообще, чем могла бы ей помочь мисс Хезерингтон?

Путешественники прибыли туда, откуда нет возврата. Хилари вступила в игру со смертью и проиграла. Теперь она знала, что диагноз Джессопа был верным. Ей больше не хотелось умирать. Теперь она хотела жить. Жажда жизни вернулась к ней в полной мере. Она могла думать о Найджеле и о печальном холмике, служившем могилой Бренде, с тоской и печалью, но уже без холодного безнадежного отчаяния, вынуждавшего ее искать забвения в смерти. «Теперь я снова жива, – думала Хилари, – но загнана в ловушку, как крыса. Если бы только был хоть какой-нибудь выход…»

Хилари ломала голову над этой проблемой, но была вынуждена признать, что после встречи с Беттертоном ни о каком выходе не может быть и речи.

«Но это вовсе не моя жена!» – скажет Беттертон. Все взгляды устремятся на нее, все поймут, что в их ряды проник шпион…

А если ей опередить Беттертона и первой крикнуть, изображая страх и возмущение: «Кто вы? Вы не мой муж!» Может это внушить подозрение, что под видом Беттертона сюда пробрался шпион? Конечно, тогда Беттертону придется худо. Но с другой стороны, если он предатель, торгующий секретами своей страны, то поделом ему. Как трудно решать, кто предатель, а кто нет, – да и вообще выносить суждение о людях и вещах… Мысли Хилари устало вращались. В любом случае стоит попробовать заронить сомнение…

Почувствовав головокружение, Хилари вернулась к действительности. Ее мысли метались, как мыши в мышеловке, но внешне она продолжала играть отведенную ей роль.

Маленькую группу приветствовал высокий красивый мужчина – очевидно, полиглот, так как он обратился к каждому на его собственном языке.

– Enchante de faire votre connaissance, mon cher docteur[17], – сказал он доктору Баррону и повернулся к Хилари: – Рад приветствовать вас здесь, миссис Беттертон. Боюсь, путешествие было долгим и запутанным. Ваш муж жив-здоров и, естественно, ждет вас с нетерпением. – Мужчина улыбнулся, но его светлые глаза оставались холодными. – Должно быть, – добавил он, – вам также не терпится увидеть его.

Головокружение усиливалось – Хилари казалось, будто люди вокруг нее приближаются и откатываются назад, словно морские волны. Стоящий рядом Энди Питерс протянул руку и поддержал ее.

– Вы, очевидно, не слышали, – обратился он к гостеприимному хозяину, – что миссис Беттертон попала в катастрофу в Касабланке и получила сотрясение мозга. Путешествие и волнение перед встречей с мужем не пошли ей на пользу. Думаю, ей следует передохнуть в темной комнате.

От его голоса и руки исходило ощущение теплоты. Хилари покачнулась. Спасением казалось рухнуть на пол и изобразить обморок, чтобы потом ее уложили на кровать в темной комнате, отсрочив момент разоблачения… Но Беттертон пришел бы к ней туда – любой муж поступил бы так. Он придет, наклонится к ней и при первом же звуке ее голоса или взгляде на ее лицо, когда его глаза привыкнут к темноте, поймет, что перед ним не Олив Беттертон.

Мужество вернулось к Хилари. На ее щеках появился румянец. Она выпрямилась и вскинула голову.

Если это конец, то нужно храбро встретить его! Она пойдет к Беттертону и, когда он не признает ее, попытается солгать в последний раз. «Конечно, я не ваша жена. Мне очень жаль, но она умерла. Я была рядом с ней в больнице, когда это произошло, и обещала, что разыщу вас и передам ее последние слова. Понимаете, я разделяю ваши политические убеждения, сочувствую вашей деятельности и хочу помочь…»

Неубедительно – даже весьма неубедительно… К тому же придется объяснять разные неудобные мелочи вроде фальшивого паспорта или поддельного аккредитива. Но иногда люди выходили сухими из воды с помощью еще более дерзкой лжи, если они лгали уверенно и умели расположить к себе собеседников. Так или иначе, лучше погибнуть сражаясь.

Хилари мягко отодвинула руку Питерса.

– Нет, я должна увидеть Тома, – сказала она. – Должна сразу же пойти к нему.

Высокий мужчина выразил сочувствие, хотя его взгляд оставался холодным и настороженным.

– Ну конечно, миссис Беттертон. Я понимаю ваши чувства. А вот и мисс Дженсен.

К ним присоединилась худощавая девушка в очках.

– Мисс Дженсен, познакомьтесь с миссис Беттертон, фрейлейн Неедхайм, доктором Барроном, мистером Питерсом и доктором Эрикссоном. Проводите их в регистратуру и дайте чего-нибудь выпить. Я приду через несколько минут – только отведу миссис Беттертон к ее мужу. – Он снова повернулся к Хилари: – Следуйте за мной, миссис Беттертон.

Они пошли по коридору. У поворота Хилари оглянулась. Энди Питерс все еще наблюдал за ней. Вид у него был озадаченный – Хилари показалось, что он собирается последовать за ними. Должно быть, Питерс чувствовал, что с ней что-то не так, но не понимал, что именно.

«Возможно, я вижу его в последний раз», – вздрогнув, подумала Хилари.

Поворачивая за угол следом за провожатым, она махнула рукой на прощанье.

– Сюда, миссис Беттертон, – весело сказал высокий мужчина. – Боюсь, первое время вам будет нелегко ориентироваться – в здании слишком много коридоров, и все похожи друг на друга.

Хилари, словно во сне, увидела лабиринт ослепительно-белых коридоров, в котором можно блуждать вечно, не находя выхода…

– Я не знала, что это окажется больницей, – сказала она.

– Ну разумеется, вы ничего не знали, не так ли? – В его голосе слышались нотки какого-то садистского веселья. – У вас был, так сказать, «полет вслепую». Между прочим, меня зовут ван Хейдем – Паул ван Хейдем.

– Все это странно… и довольно страшно, – продолжала Хилари. – Прокаженные…

– Да-да, конечно. Колоритно и весьма неожиданно. Обычно это расстраивает вновь прибывших. Но со временем вы привыкнете к ним… Теперь вверх по лестнице… Не торопитесь – уже недалеко.

Так много ступенек к смерти – высоких ступенек, куда выше, чем в Европе… Еще один белый коридор – и ван Хейдем наконец остановился, постучал в дверь и открыл ее.

– Беттертон! Я привел вашу жену.

Он шагнул в сторону.

Хилари вошла в комнату. Смелее! Выше голову! Вперед, к своей судьбе!

Вполоборота к окну стоял мужчина. Хилари с удивлением заметила, что он необычайно красив, – это не соответствовало ее представлениям о Томе Беттертоне. Во всяком случае, фотография, которую ей показывали, словно изображала другого человека…

Чувство удивления сразу все решило. Она должна предпринять отчаянную попытку…

Хилари рванулась вперед, потом отпрянула. В ее голосе звучал испуг:

– Но… это не Том! Это не мой муж!

«Хорошо сыграно!» – подумала она. Драматично, но не чересчур. Ее взгляд встретился со взглядом ван Хейдема.

И тут Том Беттертон рассмеялся – негромким, веселым, почти торжественным смехом.

– Здорово проделано – не так ли, ван Хейдем? – заговорил он. – Если даже жена меня не узнает…

Четырьмя быстрыми шагами Беттертон подошел к Хилари и сжал ее в объятиях:

– Олив, дорогая, конечно, я Том, даже если у меня не совсем такое же лицо, как раньше.

Его губы коснулись ее уха, и она услышала тихий шепот:

– Ради бога, продолжайте игру! Кругом опасность!

Беттертон отпустил ее и снова прижал к себе:

– Дорогая! Кажется, будто я не видел тебя несколько лет. Наконец ты здесь!

Хилари ощутила под лопатками предупреждающее нажатие пальцев.

Через минуту Беттертон отодвинул ее от себя, вглядываясь ей в лицо.

– Просто не могу поверить! – воскликнул он. – Ну, теперь ты меня узнаёшь?

Его глаза все еще посылали сигнал предупреждения.

Хилари не понимала этого сигнала. Так или иначе, случилось чудо – теперь она могла продолжать играть свою роль.

– Том! – воскликнула Хилари. – Но что произошло…

– С моим лицом? Пластическая операция. Здесь Херц из Вены – он проделывает настоящие чудеса. Только не говори, что жалеешь о моем сломанном носе.

Он снова поцеловал ее, потом с виноватой улыбкой обернулся к наблюдающему за ними ван Хейдему:

– Прошу прощения за несдержанность, Паул.

– Но это вполне естественно, – благожелательно улыбнулся голландец.

– Мы так долго не виделись, – сказала Хилари, – и я… – Она слегка покачнулась. – Можно я сяду?

Том Беттертон поспешно усадил ее на стул:

– Конечно, дорогая. Ты устала после этого ужасного путешествия. Не говоря уже об авиакатастрофе. Господи, какое чудесное спасение!

Итак, у них была связь с внешним миром. Они все знали о катастрофе.

– После сотрясения мозга у меня голова как в тумане, – пожаловалась Хилари. – Я все путаю, забываю, и у меня жуткая мигрень. А увидев тебя с незнакомым лицом, я окончательно запуталась. Надеюсь, я тебе не помешаю?

– Помешаешь? Никогда. Тебе просто нужно немного отдохнуть. Времени здесь предостаточно.

Ван Хейдем направился к двери.

– Ну, я вас покину, – сказал он. – Потом приведите вашу жену в регистратуру, Беттертон. А пока побудьте вдвоем.

Голландец вышел, закрыв за собой дверь.

Беттертон тотчас же опустился на колени рядом с Хилари и прижал лицо к ее плечу:

– Дорогая…

Она снова ощутила предупреждающее давление пальцев. Ее ушей коснулся едва слышный шепот:

– Осторожно! Здесь может быть микрофон. Кто знает…

Разумеется, никто… Страх, неопределенность, опасность физически чувствовались в атмосфере.

Том Беттертон слегка отодвинулся, не поднимаясь с коленей.

– Как чудесно видеть тебя снова, – сказал он. – Это как сон. Тебе тоже так кажется?

– Да, быть здесь, с тобой, похоже на сон. Это выглядит нереальным.

Хилари положила руки ему на плечи, с улыбкой глядя на него. Ведь здесь мог быть не только микрофон, но и глазок.

Она холодно и спокойно анализировала то, что видела перед собой. Красивый, нервный молодой человек, чем-то смертельно напуганный – возможно, прибывший сюда полным радужных надежд, которые рассыпались в прах.

Преодолев первое препятствие, Хилари играла роль со странным чувством радостного возбуждения. Она должна быть Олив Беттертон – вести себя так, как вела бы жена Беттертона. Все происходящее казалось настолько далеким от реальности, что ее намерение выглядело вполне естественным. Женщина по имени Хилари Крейвен погибла в авиационной катастрофе. Теперь она не должна даже вспоминать о ней.

Хилари сосредоточила память на уроках, которые так усердно зубрила.

– После Фербэнка прошло столько времени, – промолвила она. – Помнишь нашу кошку? У нее родились котята – сразу после твоего отъезда. Так много глупых мелочей, о которых ты ничего не знаешь. Это кажется таким странным!

– Еще бы! Разрыв со старой жизнью и начало новой.

– И ты… счастлив здесь?

Такой вопрос задала бы любая жена.

– Здесь просто великолепно! – Том Беттертон расправил плечи и вскинул голову. Глаза на улыбающемся лице смотрели жалко и испуганно. – Прекрасные условия для работы – все оборудование, расходов не жалеют. А сама организация! Это невероятно!

– Так я и думала. Ты совершил такое же путешествие, как и я?

– О таких вещах не распространяются. Я не собираюсь пугать тебя, дорогая, но… тебе предстоит многому научиться.

– А прокаженные? Тут действительно лепрозорий?

– Самый настоящий. Целая группа медиков ведет серьезную исследовательскую работу в этой области. Но они существуют сами по себе. Тебе незачем беспокоиться – это всего лишь ловкий камуфляж.

– Понятно. – Хилари огляделась вокруг. – Это наши апартаменты?

– Да. Это гостиная, там ванная, а там спальня. Пойдем, я покажу тебе.

Хилари поднялась и последовала за ним через ванную в просторную спальню с двумя стоящими рядом кроватями, большими стенными шкафами, туалетным столиком и книжной полкой. Она заглянула в шкаф и рассмеялась:

– Не знаю, что туда класть. Вся моя одежда на мне.

– Здесь ты можешь получить все необходимое. Тут есть ателье мод, косметический салон – все, что угодно, и по высшему разряду. Причем все на территории секции – тебе не придется даже выходить.

Беттертон произнес это беспечным тоном, но чуткое ухо Хилари ощутило отчаяние, скрывающееся за его словами.

Не придется даже выходить… Очевидно, выйти отсюда невозможно. «Оставь надежду всяк сюда входящий»… Хорошо оборудованная клетка! Неужели ради этого ее спутники расстались с родиной, домом, повседневной жизнью? Доктор Баррон, Энди Питерс, молодой Эрикссон с его мечтательным лицом, высокомерная Хельга Неедхайм… Знали ли они, что их здесь ожидает? Будут ли они этим довольны?

«Лучше не задавать слишком много вопросов, – подумала Хилари. – Вдруг кто-нибудь подслушивает…»

Неужели за ними шпионят? Том Беттертон явно это предполагал. Но был ли он прав? Или это всего лишь нервы? Ведь он на грани истерики…

«Очень может быть, дорогая моя, что за шесть месяцев с тобой произойдет то же самое», – сказала себе Хилари.

– Тебе бы не хотелось прилечь отдохнуть? – спросил Том Беттертон.

– Пожалуй, нет… – неуверенно ответила она.

– Тогда, может, пойдем в регистратуру?

– А что это такое?

– Каждый прибывающий сюда проходит через регистратуру. Там записывают все твои данные – здоровье, зубы, кровяное давление, группу крови, психологические реакции, вкусы, антипатии, аллергии, склонности.

– Звучит по-военному – или по-медицински?

– И то и другое верно, – ответил Беттертон. – Это солидная организация.

– Так и думала, – сказала Хилари. – Я имею в виду, что за железным занавесом все тщательно планируется.

Она постаралась вложить в голос побольше энтузиазма. В конце концов, Олив Беттертон, вероятно, сочувствовала коммунизму, хотя формально не являлась членом партии.

– Тебе многое предстоит понять, – уклончиво отозвался Беттертон. Он быстро добавил: – Лучше не пытайся разобраться во всем сразу.

Беттертон снова поцеловал ее внешне страстным, но в действительности холодным как лед поцелуем.

– Продолжайте игру, – шепнул он ей на ухо и добавил громко: – А теперь пошли в регистратуру.

Глава 12

В регистратуре восседала женщина, похожая на строгую воспитательницу. Ее волосы были собраны в уродливый пучок, а пенсне придавало ей подчеркнуто деловой вид. При виде Беттертонов женщина одобрительно кивнула:

– Вы привели миссис Беттертон. Отлично.

Ее английский был вполне грамотен, но стерильная правильность речи заставила Хилари заподозрить в ней иностранку. И в самом деле, женщина оказалась швейцаркой. Предложив Хилари сесть, она вынула из ящика несколько бланков и начала быстро их заполнять.

– Ну, Олив, я, пожалуй, пойду, – не без смущения сказал Том Беттертон.

– Да, доктор Беттертон, – кивнула женщина. – Лучше поскорее покончить с формальностями.

Беттертон вышел, закрыв за собой дверь. Похожая на робота женщина продолжала писать.

– Итак, – деловито заговорила она, – ваше полное имя. Возраст. Место рождения. Имена отца и матери. Серьезные заболевания. Вкусы. Увлечения. Университетские степени. Места работы. Предпочтения в еде и напитках.

Каталог казался бесконечным. Хилари отвечала рассеянно, почти машинально. Она чувствовала благодарность к Джессопу за его инструкции, которые так хорошо затвердила, что могла отвечать не раздумывая и не делая пауз.

– Ну, вроде бы это все, что требуется для нашего отдела, – сказала наконец женщина-робот. – Теперь доктор Шварц проведет медицинское обследование.

– Неужели все это необходимо? – спросила Хилари. – Это выглядит абсурдным.

– Мы верим в тщательность, миссис Беттертон, и предпочитаем записывать все данные. Вам понравится доктор Шварц. А потом вы пойдете к доктору Рюбеку.

Доктор Шварц оказалась симпатичной блондинкой.

– Ну вот, – удовлетворенно промолвила она, тщательно осмотрев Хилари. – Теперь идите к доктору Рюбеку.

– А кто такой доктор Рюбек? – осведомилась Хилари. – Еще один врач?

– Доктор Рюбек – психолог.

– Но мне не нужен психолог. Я их не люблю.

– Пожалуйста, не волнуйтесь, миссис Беттертон. Вас не собираются подвергать никакому лечению. Речь идет всего лишь о тесте на интеллект и классификации вашей личности.

Доктор Рюбек был высоким меланхоличным швейцарцем лет сорока. Поздоровавшись с Хилари, он бросил взгляд на карту, которую передала ему доктор Шварц, и одобрительно кивнул:

– Рад видеть, что у вас отличное здоровье. Насколько я понял, вы недавно перенесли авиационную катастрофу?

– Да, – ответила Хилари. – Я пробыла четыре или пять дней в больнице в Касабланке.

– Четырех-пяти дней недостаточно, – упрекнул ее доктор Рюбек. – Вам следовало пробыть там дольше.

– Я хотела поскорее продолжить путешествие.

– Вполне понятно, но после сотрясения мозга необходим длительный покой и отдых. Перенеся его, можно выглядеть вполне нормально и тем не менее получить серьезные осложнения. Вижу, с вашими нервными рефлексами не все в порядке. Отчасти это результат утомительного путешествия, но в целом, несомненно, последствие сотрясения мозга. У вас бывают головные боли?

– Да, очень сильные. И я часто путаю и забываю разные вещи.

Хилари считала нужным постоянно подчеркивать этот момент.

– Да-да, – успокаивающе кивнул доктор Рюбек. – Но не тревожьтесь – это пройдет. Теперь мы проведем несколько ассоциативных тестов, дабы определить тип вашего менталитета.

Хилари слегка нервничала, но все прошло хорошо. Тесты оказались рутинной процедурой. Доктор Рюбек делал записи на большом бланке.

– Как приятно, – заметил он наконец, – иметь дело с человеком (надеюсь, мадам, вы меня извините и не поймете мои слова превратно), который ни в коей мере не является гением!

Хилари рассмеялась:

– Да уж, меня никак нельзя причислить к гениям.

– К счастью для вас, – сказал доктор Рюбек. – Могу вас заверить, что это обеспечит вам куда более спокойное существование. – Он вздохнул. – Как вы, возможно, понимаете, здесь мне приходится иметь дело в основном с носителями очень высокого интеллекта, которые легко становятся неуравновешенными и подвержены эмоциональным стрессам. Люди науки, мадам, не те спокойные и хладнокровные личности, о которых читаешь в романах. Фактически, – задумчиво добавил он, – между первоклассным игроком в теннис, оперной примадонной и ядерным физиком очень мало разницы в смысле эмоциональной нестабильности.

– Возможно, вы правы, – промолвила Хилари, помня, что ее считают прожившей несколько лет в непосредственной близости к ученым. – Да, они бывают весьма темпераментны.

Доктор Рюбек развел руками:

– Вы не поверите, с какими эмоциями здесь приходится сталкиваться! Ссоры, ревность, обидчивость! Со всем этим мы вынуждены справляться. Но вы, мадам, – улыбнулся он, – принадлежите к категории, которая тут составляет меньшинство. Должен сказать, это весьма счастливая категория.

– Не понимаю. О каком меньшинстве вы говорите?

– О женах, – ответил доктор Рюбек. – Их здесь не так много. Сюда допускают далеко не каждую. Иметь с ними дело – одно удовольствие после их мужей и коллег мужей.

– А что здесь делают жены? – спросила Хилари и виновато добавила: – Понимаете, все это внове для меня. Многое мне еще не ясно.

– Естественно. Ну, жены выбирают себе занятие по своему вкусу – находят какие-нибудь развлечения, посещают курсы. Думаю, здешняя жизнь покажется вам приятной.

– Как и вам?

Вопрос был довольно дерзким, и Хилари усомнилась, разумно ли она поступила, задав его. Но доктора Рюбека он, казалось, только развеселил.

– Вы правы, мадам, – отозвался он. – Я нахожу здешнее существование в высшей степени приятным и интересным.

– И вы никогда не тоскуете по Швейцарии?

– Я не страдаю тоской по родине. Отчасти потому, что моя домашняя жизнь оставляла желать лучшего. У меня были жена и дети, а я не создан для семейной жизни. Здешние условия куда более удовлетворительны. У меня есть возможность изучать определенные аспекты человеческой психологии, о которых я пишу книгу. Меня не отвлекают домашние заботы, мне никто не мешает. Все это мне вполне подходит.

– А куда я должна идти теперь? – спросила Хилари, когда доктор поднялся и вежливо пожал ей руку.

– Мадемуазель Ларош проводит вас в отдел одежды. – Он поклонился. – Уверен, что результат будет восхитительным.

После суровых, роботообразных женщин, с которыми ей до сих пор приходилось иметь дело, Хилари была приятно удивлена мадемуазель Ларош. Мадемуазель ранее работала продавщицей в одном из парижских магазинов haute couture[18], и ее манеры были в высшей степени женственными.

– Очень рада познакомиться с вами, мадам. Надеюсь, я смогу быть вам полезной. Так как вы только что прибыли и, несомненно, устали, я предлагаю, чтобы сейчас вы выбрали самое основное. Завтра и на будущей неделе вы сможете сколько угодно изучать наш ассортимент. По-моему, быстро выбирать вещи довольно утомительно. Это сводит на нет все удовольствие от 1а toilette[19]. Так что, если не возражаете, подберите себе комплект нижнего белья, платье к обеду и, возможно, tailleur.[20]

– Как чудесно это звучит! – улыбнулась Хилари. – Не могу описать вам, как странно себя чувствуешь, не имея ничего, кроме зубной щетки и губки.

Мадемуазель Ларош весело рассмеялась. Она быстро сняла мерку и проводила Хилари в большое помещение со стенными шкафами, полными одежды всех фасонов и размеров, отличного покроя и из хорошего материала. Когда Хилари выбрала то, что ей было нужно, они перешли в косметический отдел, где Хилари подобрала себе пудру, кремы и другие туалетные аксессуары. Приобретения передали одной из помощниц – местной девушке со смуглым лицом, одетой во все белое, – велев ей проследить, чтобы их доставили в апартаменты Хилари.

Все эти процедуры все сильнее напоминали Хилари сон.

– Надеюсь, вскоре мы увидим вас снова, – любезно сказала мадемуазель Ларош. – Будет огромным удовольствием, мадам, помочь вам сделать выбор из наших моделей. Entre nous[21], моя работа иногда меня разочаровывает. Ученые леди зачастую мало интересуются 1а toilette. He прошло и получаса с тех пор, как у меня побывала ваша спутница.

– Хельга Неедхайм?

– Да, ее так зовут. Но она, конечно, boche[22], a boches вообще нам несимпатичны. Она бы не так плохо выглядела, если бы носила то, что подходит к ее фигуре, но одежда ее не интересует. Насколько я поняла, она врач. Будем надеяться, что к пациентам она будет более внимательна, чем к toilette… Или вот эта – какой мужчина взглянет на нее дважды?

В ателье вошла мисс Дженсен – худая темноволосая девушка в очках, которая встречала прибывшую группу.

– Вы здесь все закончили, миссис Беттертон? – спросила она.

– Да, благодарю вас, – ответила Хилари.

– Тогда, может, вы пройдете к заместителю директора?

Хилари попрощалась с мадемуазель Ларош и последовала за серьезной мисс Дженсен.

– А кто такой заместитель директора? – поинтересовалась она.

– Доктор Нильсон.

«Здесь каждый – доктор каких-нибудь наук», – подумала Хилари.

– Он доктор медицины? – допытывалась она.

– Нет, миссис Беттертон, он не медик. Доктор Нильсон руководит административным отделом. Все жалобы поступают к нему. Он всегда беседует с вновь прибывшими. После этого вы едва ли увидите его снова, если не возникнут какие-нибудь очень важные обстоятельства.

– Понятно, – протянула Хилари. Она чувствовала, что ее поставили на место.

Чтобы попасть к доктору Нильсону, нужно было пройти через две приемные, где работали стенографистки. Наконец Хилари и ее провожатую впустили в кабинет. Доктор Нильсон поднялся из-за большого письменного стола. Это был высокий румяный мужчина с вежливыми манерами, судя по легкому американскому акценту – заокеанского происхождения.

– Счастлив приветствовать вас, миссис Беттертон, – сказал он, пожимая Хилари руку. – Надеемся, что и вы будете счастливы в нашей компании. Сожалею, что вам пришлось пережить катастрофу во время вашего путешествия, но рад, что не случилось худшего. Вам здорово повезло. Ваш муж ждал вас с нетерпением, – надеюсь, вы здесь отлично устроитесь.

– Благодарю вас, доктор Нильсон.

Хилари опустилась на стул, который он придвинул ей.

– У вас есть ко мне какие-нибудь вопросы? – Доктор Нильсон ободряюще склонился вперед над столом.

– Трудно сказать, – улыбнулась Хилари. – У меня столько вопросов, что я не знаю, с чего начать.

– Вполне понятно. Если хотите знать мое мнение – это всего лишь совет, – то на вашем месте я бы ни о чем не спрашивал. Постарайтесь адаптироваться, и посмотрим, что будет дальше. Поверьте, это наилучший метод.

– Да, но я чувствую себя такой неосведомленной, – сказала Хилари. – Все это так… так неожиданно.

– Большинство так думает. Почему-то все предполагают, что их собираются доставить в Москву. – Он весело рассмеялся. – Наш дом в пустыне их удивляет.

– Меня тоже.

– Ну, мы многого не сообщаем заранее. Люди могут оказаться нескромными, а для нас это нежелательно. Но вам будет здесь удобно, не сомневайтесь. Если вам что-то понадобится или не понравится, просто заявите об этом, и мы посмотрим, что можно сделать. Например, если вы хотите заниматься искусством – живописью, скульптурой, музыкой, – у нас есть соответствующий отдел.

– Боюсь, что у меня нет талантов в этой области.

– Ну, у нас имеются и другие развлечения. Всякие игры, теннис, сквош. Обычно людям требуется недели две, чтобы приспособиться, – особенно женам. Работа отнимает у вашего мужа много времени, поэтому вы будете общаться с другими женами наших сотрудников, которые близки вам по духу.

– И мы должны все время… оставаться здесь?

– Оставаться здесь? Не вполне вас понимаю, миссис Беттертон.

– Я имею в виду, нам придется все время находиться здесь или отправиться куда-нибудь еще?

– Это во многом зависит от вашего мужа, – уклончиво ответил доктор Нильсон. – Есть разные возможности… Но сейчас не стоит в это вдаваться. Приходите ко мне через три недели – расскажете, как вы устроились.

– Значит, отсюда… вообще нельзя выйти?

– Выйти куда, миссис Беттертон?

– За стены. За ворота.

– Вполне естественный вопрос, – промолвил доктор Нильсон с несколько деланым благодушием. – Да-да, вполне. Это спрашивают большинство прибывающих сюда. Если можно так выразиться, миссис Беттертон, отсюда некуда идти. Вокруг нас только пустыня. Я не порицаю вас – здесь все поначалу испытывают нечто вроде клаустрофобии. Так это объясняет доктор Рюбек. Но уверяю вас, что это проходит. Это как похмелье после мира, который вы покинули. Вы когда-нибудь наблюдали за муравейником, миссис Беттертон? Весьма интересное и поучительное зрелище. Сотни маленьких насекомых носятся туда-сюда, упорно и целеустремленно, и тем не менее возникает впечатление беспорядка. Вот таков старый мир, оставленный вами. Здесь все по-другому – у нас есть цель, время, досуг. Могу вас заверить, – улыбнулся он, – что это земной рай.

Глава 13

– Это похоже на школу, – сказала Хилари.

Она вернулась в свои апартаменты. Приобретенные ею одежда и косметика поджидали ее в спальне. Хилари повесила одежду в шкаф и распределила по местам другие вещи.

– Знаю, – кивнул Беттертон. – Я сам так чувствовал вначале.

Они беседовали, не забывая об осторожности. Тень возможного микрофона все еще нависала над ними.

– Думаю, все в порядке, – продолжал Беттертон. – Возможно, у меня разыгралось воображение. Но тем не менее…

Фраза осталась неоконченной, но Хилари поняла, что он имел в виду: «Но тем не менее мы должны быть осмотрительны».

Все происходящее напоминало Хилари фантастический ночной кошмар. Ей предстояло делить спальню с незнакомым мужчиной, но чувство неуверенности и опасности было настолько сильным, что неловкая ситуация не смущала никого из них. Это все равно что, занимаясь альпинизмом в Швейцарских Альпах, делить хижину с проводниками и другими альпинистами.

– Конечно, понадобится время, чтобы привыкнуть, – снова заговорил Беттертон. – Будем вести себя естественно – словно мы по-прежнему дома.

Хилари поняла смысл его слов. Ощущение нереальности будет сохраняться некоторое время, но в данный момент им не следует обсуждать причины, по которым Беттертон оставил Англию, его надежды и разочарования, связанные с пребыванием здесь. Они играют каждый свою роль, и им грозит неведомая опасность.

– Мне пришлось пройти через множество формальностей, – сказала Хилари. – Медицинских, психологических и так далее.

– Да, так всегда происходит. Полагаю, это естественно.

– То же происходило и с тобой?

– Более или менее.

– Потом меня отвели к… кажется, его называют заместителем директора?

– Да. Он руководит администрацией. Аккуратный и способный человек.

– Но не он возглавляет организацию?

– Нет. Над ним есть еще директор.

– А кто-нибудь… а я увижу директора?

– Очевидно – рано или поздно. Но он редко появляется на людях. Правда, директор иногда выступает перед нами – это здорово вдохновляет.

Беттертон слегка нахмурился, и Хилари сочла разумным оставить эту тему.

– Обед с восьми до половины девятого, – сказал Беттертон, посмотрев на часы. – Если ты готова, нам лучше спуститься.

Он говорил так, будто они находились в отеле.

Хилари переоделась в новое платье. Мягкий серо-зеленый цвет хорошо оттенял ее рыжие волосы. Надев ожерелье из фальшивого жемчуга, она сказала, что готова. Они спустились по лестнице и прошли по коридору в большую столовую. Навстречу им шагнула мисс Дженсен.

– Я приготовила для вас стол побольше, Том, – обратилась она к Беттертону. – С вами будут сидеть двое попутчиков вашей жены и, конечно, Мерчисоны.

Они направились к указанному столу. В комнате находились столы, рассчитанные на две, четыре, восемь или десять персон. За их столом уже сидели Питерс и Эрикссон, которые поднялись при виде Хилари и Тома. Хилари представила им своего «мужа». Все сели, и вскоре к ним присоединилась еще одна пара, которую Беттертон представил как доктора и миссис Мерчисон.

– Саймон и я работаем в одной лаборатории, – добавил он тоном объяснения.

Саймон Мерчисон был худым, анемичным молодым человеком лет двадцати шести. Его жена – приземистая брюнетка – говорила с сильным иностранным акцентом, и Хилари решила, что она итальянка, тем более что ее звали Бьянка. Она поздоровалась с Хилари вежливо, но, как ей показалось, довольно сдержанно.

– Завтра, – сказала Бьянка, – я повожу вас по территории. Вы ведь не ученая, верно?

– Боюсь, что я не имею отношения к науке, – ответила Хилари. – До замужества я работала секретарем.

– У Бьянки юридическое образование, – объяснил ее муж. – Она изучала экономику и коммерческое право. Иногда она читает здесь лекции, но вообще в этом месте ей трудно найти себе занятие.

Бьянка пожала плечами:

– Ничего, я привыкла. В конце концов, Саймон, я приехала сюда, чтобы быть с тобой, и думаю, что здесь многое можно организовать куда лучше. Я изучаю условия. Возможно, миссис Беттертон мне поможет, так как она не занята научной работой.

Хилари поспешила согласиться с предложением. Энди Питерс рассмешил остальных, печально промолвив:

– Я чувствую себя как тоскующий по дому мальчик, которого отправили в школу-интернат. Хорошо бы поскорее начать работать.

– Для работы лучшего места не придумаешь, – с энтузиазмом откликнулся Саймон Мерчисон. – Никто не мешает, и к вашим услугам любое оборудование.

– А чем вы занимаетесь? – полюбопытствовал Энди Питерс.

Вскоре трое мужчин заговорили на непонятном Хилари жаргоне. Она обернулась к Эрикссону, рассеянно откинувшемуся на спинку стула.

– Вы тоже чувствуете себя тоскующим по дому мальчиком?

Он посмотрел на нее словно издалека:

– Я не нуждаюсь в доме. Все эти вещи – дом, родители, дети, привязанности – только препятствия. Чтобы работать, нужно быть абсолютно свободным.

– И вам кажется, что здесь вы будете свободным?

– Кто знает? Надеюсь, что да.

– После обеда тут есть чем заняться, – сказала Бьянка Хилари. – Есть комната, где можно поиграть в бридж, кинозал, три вечера в неделю бывают театральные представления, а иногда устраивают танцы.

Эрикссон недовольно нахмурился.

– Все это – пустая трата энергии, – заявил он.

– Только не для женщин, – возразила Бьянка. – Такие вещи нам необходимы.

Эрикссон посмотрел на нее с холодным бесстрастным неодобрением.

«Женщины ему тоже не нужны», – подумала Хилари.

– Хочу лечь спать пораньше, – зевнув, сказала она. – Не думаю, что сегодня я в состоянии смотреть кино или играть в бридж.

– Конечно, дорогая, – поспешно согласился Том Беттертон. – Лучше пораньше лечь и как следует отдохнуть за ночь. Ведь у тебя было очень утомительное путешествие.

Когда все поднялись из-за стола, Беттертон сказал:

– По вечерам здесь чудесный воздух. Обычно после обеда мы прогуливаемся в саду на крыше, прежде чем разойтись по своим делам. Поднимемся туда ненадолго, а потом ты пойдешь спать.

Они поднялись на лифте, управляемом величавым туземцем в белом одеянии. Прислуга состояла из местных жителей, более смуглокожих и ширококостных, чем худощавые берберы. «Очевидно, какое-то пустынное племя», – подумала Хилари. Ее поразила неожиданная красота сада на крыше, на который, очевидно, не пожалели денег, – ведь сюда нужно было доставить несколько тонн земли. Результат походил на сказку из «Тысячи и одной ночи». Пальмы, бананы, другие тропические деревья, персидские цветы росли среди водоемов и дорожек, выложенных цветными плитками.

– Просто невероятно! – воскликнула Хилари. – Здесь, среди пустыни… Это как волшебная сказка!

– Согласен с вами, миссис Беттертон, – кивнул Мерчисон. – Выглядит так, словно все это создано джинном. Очевидно, с помощью воды и денег можно оживить даже пустыню.

– А откуда берется вода?

– Из какого-то горного источника. Этим занимается целый отдел.

На крыше было еще несколько человек, но постепенно они начали расходиться. Мерчисоны извинились и отправились смотреть балет.

Беттертон отвел Хилари к парапету. Поблизости никого не было. Над ними уже мерцали звезды, воздух был холодным и бодрящим. Хилари села на бетонный парапет, а Беттертон встал рядом с ней.

– Теперь скажите, кто вы, черт возьми, – нервно произнес он.

Хилари помедлила, глядя на него, потом ответила вопросом на вопрос:

– Почему вы признали меня как вашу жену?

Они молча смотрели друг на друга. Никто не хотел отвечать первым. Это была своеобразная дуэль, но Хилари знала, что, каким бы ни был Том Беттертон, когда покидал Англию, теперь его воля слабее ее. Она прибыла сюда с твердым намерением начать жизнь заново, а существование Беттертона планировали другие. Она была сильнее.

Наконец Беттертон отвернулся и сердито пробормотал:

– Это было… ну, просто импульсом. Возможно, я свалял дурака. Я вообразил, будто вас прислали, чтобы вытащить меня отсюда.

– Значит, вы хотите отсюда выбраться?

– Вы еще спрашиваете?

– Как вы попали сюда из Парижа?

Том Беттертон невесело усмехнулся:

– Я не был похищен, если вы это имеете в виду. Я приехал сюда по своей воле и полный энтузиазма.

– Вы знали, что попадете сюда?

– Я понятия не имел, что направляюсь в Африку. Меня поймали с помощью обычной приманки – мир во всем мире, свободное распространение научных секретов среди ученых всех стран, отстранение от власти капиталистов и поджигателей войны. Этот парень, Питерс, который приехал с вами, проглотил такую же наживку.

– А когда вы прибыли сюда, все оказалось не так?

Он снова коротко усмехнулся:

– Сами увидите. Возможно, в какой-то мере так. Но это не то, чего я хотел. Здесь нет… свободы. – Беттертон сел рядом с ней и нахмурился. – Это угнетало меня и дома. Чувство, что за тобой следят и шпионят. Все эти меры безопасности и секретности. Необходимость отчитываться в своих поступках, в своих знакомствах… Конечно, все это необходимо, но в конце концов начинает действовать на нервы… Поэтому, когда к тебе являются с предложением, начинаешь прислушиваться… Это звучало великолепно. – Он усмехнулся в третий раз. – А окончилось здесь!

– Вы имеете в виду, – медленно произнесла Хилари, – что оказались в тех же обстоятельствах, от которых пытались спастись? За вами наблюдают и шпионят точно так же – или еще хуже?

Беттертон нервным жестом откинул волосы со лба.

– Не знаю, – ответил он. – Честное слово, не знаю. Я не уверен. Возможно, я все себе вообразил и никто за мной не следит. Да и зачем им это делать? Ведь они и так держат меня в тюрьме.

– Вы ожидали совсем не того?

– Как сказать. Условия для работы здесь великолепные. К моим услугам любое оборудование, я могу работать столько времени, сколько пожелаю, мне предоставлены все удобства – еда, жилье, одежда, – и тем не менее я все время чувствую, что нахожусь в тюрьме.

– Я вас понимаю. Когда сегодня за нами закрылись ворота, мне стало не по себе. – Хилари поежилась.

Беттертон, казалось, взял себя в руки:

– Ну, я ответил на ваш вопрос. Теперь вы ответьте на мой. Что вы здесь делаете, выдавая себя за Олив?

– Олив… – Она умолкла, не находя слов.

– Что с ней случилось? Что вы пытаетесь мне сообщить?

Хилари с жалостью смотрела на его усталое, нервное лицо.

– Я не могла решиться вам рассказать… Ваша жена умерла. Она направлялась к вам, но самолет разбился. Ее доставили в больницу, где она скончалась два дня спустя.

Беттертон смотрел прямо перед собой, словно решив не проявлять никаких эмоций.

– Значит, Олив умерла, – тихо произнес он. – Понятно…

Последовала долгая пауза. Потом Беттертон обернулся к Хилари:

– Хорошо. Что произошло потом? Вы заняли ее место и приехали сюда. Почему?

На сей раз у Хилари был готов ответ. Том Беттертон считал, что ее прислали вызволить его отсюда. Это не соответствовало действительности. Хилари была шпионкой. Ее прислали добывать информацию, а не планировать спасение человека, по собственной воле оказавшегося в теперешнем положении. Более того, она не располагала никакими средствами спасения, будучи такой же заключенной, как и он.

Довериться ему полностью было рискованно. Беттертон находился на грани нервного срыва, который мог произойти в любой момент. В таких обстоятельствах было безумием рассчитывать, что он способен хранить тайну.

– Я была в больнице с вашей женой, когда она умирала, и предложила ей занять ее место и отправиться к вам. Она очень хотела передать вам сообщение.

Беттертон нахмурился:

– Но…

Хилари быстро продолжила, не давая ему осознать, насколько сомнительна ее история:

– Это не так невероятно, как кажется. Понимаете, я сочувствую идеям, о которых вы только что говорили, – насчет нового мирового порядка, когда научные секреты становятся достоянием всех наций. А учитывая мои волосы – здесь ведь ожидали рыжеволосую женщину моих лет, – я решила, что смогу с этим справиться. Мне казалось, что стоит попытаться…

– Да, – промолвил Беттертон, скользнув взглядом по голове Хилари. – Волосы у вас точно как у Олив.

– К тому же ваша жена так просила передать вам сообщение…

– Да-да. Что за сообщение?

– Чтобы вы были очень осторожны, так как вам грозит опасность со стороны человека по имени Борис.

– Борис? Вы имеете в виду Бориса Глидра?

– Да. Вы его знаете?

Беттертон покачал головой:

– Я никогда его не встречал, но слышал его имя. Он родственник моей первой жены.

– А почему он опасен?

– Что? – рассеянно переспросил Беттертон.

Хилари повторила вопрос.

– Ах это! – Казалось, он вернулся издалека. – Не знаю, почему Борис Глидр может быть опасен для меня, но, по отзывам, он в самом деле опасный тип.

– В каком смысле?

– Ну, он один из этих полоумных идеалистов, которые с радостью прикончат половину человечества, если им по какой-то причине это покажется полезным мероприятием.

– Да, я знаю эту категорию.

Хилари и вправду так чувствовала, хотя не понимала почему.

– Олив видела его? Что он ей сказал?

– Не знаю. Это все, что она мне сообщила. Да, она еще добавила, что не могла этому поверить.

– Поверить – чему?

– Откуда мне знать? – Поколебавшись, Хилари сказала: – Поймите – она ведь умирала…

Лицо Беттертона исказила судорога боли.

– Да, конечно… Со временем я привыкну, а сейчас не в состоянии это осознать. Но меня озадачивает история с Борисом. Какую опасность он может здесь представлять для меня? Если Борис видел Олив, значит, он был в Лондоне?

– Очевидно.

– Тогда я ничего не понимаю… А впрочем, какое это имеет значение, если мы заперты в этой чертовой организации в окружении бесчеловечных роботов!

– Мне здешние служащие тоже показались такими.

– А выбраться отсюда мы не можем! – Он ударил кулаком по бетону.

– Вовсе нет, – возразила Хилари.

Беттертон изумленно уставился на нее:

– Что вы имеете в виду?

– Мы найдем какой-нибудь выход.

– Девочка моя, – презрительно усмехнулся Беттертон, – вы понятия не имеете, с чем вам придется иметь дело.

– Во время войны люди бежали и из худших мест, – настаивала Хилари. Она не собиралась впадать в отчаяние. – Рыли туннели или придумывали что-нибудь еще.

– Как вы сможете прорыть туннель в скале? И куда? Кругом пустыня.

– Значит, это будет «что-нибудь еще».

Беттертон посмотрел на нее. Хилари улыбалась с напускной уверенностью.

– Вы необыкновенная девушка! Похоже, вы уверены в себе.

– Всегда существует выход. Конечно, понадобится время и тщательное планирование.

– Время! – Беттертон снова помрачнел. – Именно этого я не могу себе позволить.

– Почему?

– Не знаю, сможете ли вы понять… Дело в том, что я не в состоянии выполнять здесь свою работу.

Хилари нахмурилась:

– О чем вы?

– Не знаю, как вам объяснить… Я не могу работать. Не могу думать. Для моей деятельности необходима высочайшая степень сосредоточенности, ведь она в значительной мере… ну, творческая. А прибыв сюда, я утратил стимулы. Все, что я в состоянии делать, – это рутинная работа, которую может выполнять любой начинающий ученый с грошовым жалованьем. А ведь меня привезли сюда не для этого. Им нужно что-то новое, а я на это не способен. И чем больше я нервничаю, тем меньше я годен для чего-нибудь стоящего. Это сводит меня с ума, понимаете?

Хилари понимала. Она припомнила замечание доктора Рюбека о примадоннах и ученых.

– Если я непродуктивен, то какой толк от меня подобной организации? Они меня попросту ликвидируют.

– Не может быть!

– Еще как может. Эти люди не сентиментальны. До сих пор меня выручала пластическая хирургия. Они делают это постепенно. Естественно, человек, постоянно подвергающийся небольшим операциям, не может как следует сосредоточиться. Но теперь с этим покончено.

– А зачем вам вообще делали эти операции?

– Ради безопасности – моей безопасности. Их делают людям, которые находятся в розыске.

– Значит, вы тоже в розыске?

– А вы не знали? Полагаю, об этом не сообщалось в газетах. Возможно, этого не знала даже Олив. Но я в розыске – можете не сомневаться.

– За государственную измену? Вы хотите сказать, что продали им атомные секреты?

Беттертон отвел взгляд:

– Я ничего не продавал. Я просто сообщил им все, что знаю, – по своей воле. Ведь одно из условий организации – раскрытие всех научных тайн. Неужели вы не можете понять?

Хилари могла. Она могла понять, почему это делает Энди Питерс, почему Эрикссон с его глазами фанатичного мечтателя предает свою родину с охотой и энтузиазмом.

Но ей трудно было представить в этой роли Тома Беттертона. Хилари сознавала, что это свидетельствует об огромной разнице между Беттертоном, прибывшим сюда несколько месяцев назад полным энтузиазма, и теперешним Беттертоном – нервным, опустошенным и смертельно испуганным человеком.

Словно подтверждая ее выводы, Беттертон с тревогой огляделся и сказал:

– Все уже спустились. Нам лучше…

Хилари поднялась:

– Хорошо. Но вам незачем беспокоиться. Они сочтут это вполне естественным – при сложившихся обстоятельствах.

– Нам придется продолжать все это, – смущенно вымолвил Беттертон. – Я имею в виду… изображать мужа и жену.

– Разумеется.

– Мы должны делить одну спальню и тому подобное. Но все будет в порядке. Я имею в виду, вам незачем волноваться… – Он умолк, смутившись окончательно.

«Как он красив, – думала Хилари, глядя на его профиль, – и как мало это меня трогает».

– Едва ли нам следует беспокоиться по этому поводу, – весело сказала она. – Главное – выбраться отсюда живыми.

Глава 14

В номере отеля «Мамуния» в Марракеше Джессоп разговаривал с мисс Хезерингтон. Эта мисс Хезерингтон совсем не походила на ту женщину, с которой Хилари встречалась в Касабланке и Фесе. Внешность, костюм и ужасная прическа оставались теми же, но поведение резко изменилось. Теперь это была толковая и деловитая женщина, выглядевшая моложе своих лет.

Третьим в комнате был коренастый темноволосый мужчина со смышлеными глазами. Он негромко барабанил по столу пальцами и напевал себе под нос французскую песенку.

– Насколько вам известно, – осведомился Джессоп, – это единственные люди, с которыми она говорила в Фесе?

Дженет Хезерингтон кивнула:

– Там была эта женщина, Келвин Бейкер, с которой мы уже встречались в Касабланке. Откровенно говоря, я все еще не составила о ней определенного мнения. Она лезла из кожи вон, чтобы подружиться с Олив Беттертон, да и со мной тоже. Но американцы всегда дружелюбны – они тут же заговаривают с людьми в отелях и любят ездить с ними на экскурсии.

– Да, – промолвил Джессоп, – это чересчур очевидно для того, что мы ищем.

– Кроме того, – продолжала Дженет Хезерингтон, – она тоже была в том самолете.

– Не исключено, что катастрофа была запланирована заранее, – сказал Джессоп. Он посмотрел на коренастого брюнета: – Как вы считаете, Леблан?

Француз перестал напевать и барабанить по столу.

– Cа se peut[23], – отозвался он. – Возможно, имела место диверсия, вызвавшая катастрофу. Но этого мы никогда не узнаем. Самолет разбился и сгорел, а пассажиры и экипаж погибли.

– Что вам известно о пилоте?

– Алькади? Молодой, достаточно опытный. – Помолчав, он добавил: – Платили ему маловато.

– Следовательно, – осведомился Джессоп, – он мог переметнуться к другим нанимателям, но никак не походил на кандидата в самоубийцы?

– На месте катастрофы найдено семь трупов, – напомнил Леблан. – Обгорелых, неузнаваемых, но именно семь – с этим ничего не поделаешь.

Джессоп обернулся к Дженет Хезерингтон:

– На чем мы остановились?

– В Фесе были французская семья, с которой миссис Беттертон перекинулась несколькими словами, богатый шведский бизнесмен с красивой девушкой и престарелый греческий магнат, мистер Аристидис.

– Знаменитая личность, – заметил Леблан. – Я часто задавал себе вопрос: как чувствует себя человек, имеющий все деньги, какие только существуют в мире? Лично я, – откровенно добавил он, – все тратил бы на женщин, лошадей и прочие развлечения. А вот старый Аристидис замуровал себя в своем замке в Испании и, как говорят, коллекционирует китайскую керамику эпохи Сун[24]. Правда, ему по меньшей мере семьдесят. Очевидно, в этом возрасте интересуешься только китайской керамикой.

– Согласно самим китайцам, – усмехнулся Джессоп, – самый насыщенный период человеческой жизни как раз между шестьюдесятью и семьюдесятью годами – именно тогда постигаешь всю красоту и радость существования.

– Pas moi![25] – воскликнул Леблан.

– В Фесе было несколько немцев, – продолжала Дженет Хезерингтон, – но, насколько я знаю, они не разговаривали с Олив Беттертон.

– Может, с ней контактировал официант или слуга, – предположил Джессоп.

– Вполне возможно.

– Вы говорите, она осматривала старый город одна?

– С одним из постоянных гидов. Кто-то мог вступить с ней в контакт во время этой экскурсии.

– Во всяком случае, она внезапно решила лететь в Марракеш.

– Не внезапно, – поправила мисс Хезерингтон. – Она уже заказала билет и номер в отеле.

– Да, я ошибся, – согласился Джессоп. – Я хотел сказать, что миссис Келвин Бейкер внезапно решила сопровождать ее.

Он встал и прошелся по комнате.

– Она полетела в Марракеш, а самолет разбился и сгорел. Создается впечатление, будто злой рок преследует каждую пассажирку самолета, именующую себя Олив Беттертон. Сначала катастрофа в Касабланке, потом еще одна. Были они случайными или подстроенными? Если кому-то хотелось избавиться от Олив Беттертон, то это можно было сделать куда более легким способом, чем устраивать авиакатастрофы.

– Кто знает, – промолвил Леблан. – Поймите, mon cher[26], если вы уже дошли до такого состояния, что человеческие жизни для вас ничего не значат, то, пожалуй, проще положить взрывпакет под сиденье в самолете, чем поджидать жертву ночью в темном углу с ножом, а гибель еще шестерых человек никакого значения не имеет.

– Я знаю, что окажусь в меньшинстве, – заметил Джессоп, – но думаю, что существует третья возможность: катастрофу могли фальсифицировать.

Леблан с интересом посмотрел на него:

– Конечно, такое могло произойти. Допустим, самолет посадили, а потом подожгли. Но вы не можете игнорировать факт, mon cher Джессоп, что там обнаружены обгорелые трупы.

– Знаю, – кивнул Джессоп. – В этом и состоит камень преткновения. Понимаю, что мои идеи фантастичны, но наша охота прервалась уж слишком аккуратно. Мы напишем на полях рапорта «R.I.P.»[27], и делу конец. Никаких следов не осталось. – Он снова обернулся к Леблану: – Вы произвели поиски вблизи места катастрофы?

– Уже два дня этим занимаемся, – ответил Леблан. – Конечно, самолет разбился в пустынной местности. Между прочим, он сбился с курса.

– Что наводит на размышления, – вставил Джессоп.

– Близлежащие деревни, их жители, следы машин – все подвергается тщательному расследованию. Во Франции этому делу придают не менее важное значение, чем в Англии. Мы тоже потеряли нескольких наших лучших молодых ученых. По-моему, mon cher, легче контролировать темпераментных оперных певцов, нежели представителей науки. Эти блестящие молодые люди рассеянны, недисциплинированны и, что хуже всего, невероятно доверчивы. Им сулят золотой век, и бедняги попадаются на эту удочку.

– Давайте-ка еще раз взглянем на список пассажиров, – предложил Джессоп.

Француз вынул из проволочной корзины лист бумаги и положил его перед коллегой. Двое мужчин склонились над ним.

– Миссис Келвин Бейкер, американка. Миссис Беттертон, англичанка. Торквил Эрикссон, норвежец… Кстати, что вы о нем знаете?

– Ничего существенного, – ответил Леблан. – Он был молод – не старше двадцати восьми лет.

– Мне знакомо его имя, – нахмурился Джессоп. – Почти уверен, что он делал доклад в Королевском обществе.

– Далее religieuse[28], сестра Мария, – продолжал Леблан, возвращаясь к списку. – Эндрю Питерс, тоже американец. Доктор Баррон – известная личность, специалист по вирусным заболеваниям.

– Биологическое оружие, – кивнул Джессоп. – Подходящая фигура.

– Недоволен низкой оплатой, – добавил Леблан.

Зазвонил телефон, и француз снял трубку:

– Алло. Qu’est-ce qu’il y а?[29] Да, пришлите их сюда. – Он оживленно повернулся к Джессопу: – Мои люди кое-что обнаружили. Возможно, mon cher collegue[30], ваш оптимизм оправдан.

Вскоре в комнату вошли двое мужчин. Первый походил на Леблана – коренастый, темноволосый, смышленый. Он держался почтительно, но не скрывая радостного возбуждения. Грязная и пыльная одежда свидетельствовала о недавнем возвращении из путешествия. Его сопровождал бербер в белом одеянии с полной достоинства осанкой жителя пустыни. Поведение его было вежливым, но не раболепным. Он с интересом осматривался вокруг, пока его спутник быстро докладывал по-французски:

– Было предложено вознаграждение, и этот парень с родственниками и друзьями произвели тщательный поиск. Я позволил ему самому принести вам его находку, так как вы, возможно, захотите расспросить его.

Леблан повернулся к берберу.

– Ты хорошо поработал, отец, – обратился он к нему на местном наречии. – У тебя соколиный глаз. Покажи нам, что ты обнаружил.

Бербер извлек из складок белой ткани маленький предмет, шагнул вперед и положил его на стол перед французом. Это была серовато– розовая искусственная жемчужина.

– Похоже на ту, какую нам показывали, – сказал он. – Это ценная вещь, и я ее нашел.

Джессоп протянул руку и взял жемчужину. Вынув из кармана точно такую же, он обследовал обе, потом подошел к окну и стал рассматривать их в лупу.

– Да, – кивнул Джессоп, – отметина присутствует. – В его голосе слышалось торжество. Он вернулся к столу. – Славная девушка! Ей удалось это сделать!

Леблан быстро расспрашивал бербера по-арабски. Наконец он повернулся к Джессопу:

– Прошу прощения, mon cher collegue, но эту жемчужину нашли почти в полумиле от сгоревшего самолета.

– Это доказывает, – откликнулся Джессоп, – что Олив Беттертон осталась в живых и что, хотя из Феса в самолете вылетели семь человек и было найдено семь обгорелых трупов, ее среди них не было.

– Теперь мы расширим зону поисков, – сказал Леблан. Он снова заговорил с бербером, который радостно улыбнулся и вышел вместе со своим спутником. – Его щедро наградят, как было обещано, – продолжал француз, – а за жемчужинами теперь будут охотиться все местные жители. У этих людей необычайно острое зрение, а слух о награде быстро распространится. Думаю, mon cher collegue, мы достигнем результатов! Если только девушке не помешали.

Джессоп покачал головой:

– Это должно выглядеть абсолютно естественно. У женщины порвалось ожерелье, она собрала часть жемчужин, которые смогла найти, и положила в карман, а там оказалась дырка. Кроме того, почему они стали бы ее подозревать? Она – Олив Беттертон, стремящаяся присоединиться к своему мужу.

– Теперь мы должны рассмотреть это дело в ином свете, – заметил Леблан, придвигая к себе список пассажиров. – Олив Беттертон, доктор Баррон… – Он отметил галочками эти два имени. – Будем считать, что эти двое направляются… куда бы они ни направлялись. Миссис Келвин Бейкер, американка, – пока ставим знак вопроса. Вы говорили, что Торквил Эрикссон делал доклад в Королевском обществе. Американец Питерс, судя по паспорту, химик. Монахиня – ну, это хорошая маскировка. Похоже, эту группу вывезли из разных мест, собрав в одном самолете. Потом самолет обнаружили сгоревшим вместе с семью людьми. Интересно, как им удалось это проделать? Enfin, с’est colossal![31]

– Да, – промолвил Джессоп. – Финальный штрих выглядел весьма убедительно. Но теперь мы знаем, что шесть или семь человек отправились в новое путешествие, и знаем, откуда они отправились. Что нам делать дальше – посетить это место?

– Разумеется, – ответил Леблан. – Перенесем нашу штаб-квартиру туда. Если я не ошибаюсь, теперь, когда мы напали на след, обнаружатся и другие улики.

Пришлось произвести сложные и тщательные расчеты. Скорость автомобиля, расстояние, на котором он должен был заправиться, деревни, где путешественники могли останавливаться на ночь. Следы были многочисленными и путаными, многие ни к чему не привели, но то и дело появлялись положительные результаты.

– Voilа, mon capitaine[32]. По вашему приказу мы обыскали уборные. В темном углу одной из них, в доме Абдулы Мохаммеда, найдена жемчужина в кусочке жевательной резинки. Мохаммед и его сыновья были допрошены. Сначала они все отрицали, но потом признались, что шесть человек проезжали в машине, якобы принадлежащей германской археологической экспедиции, и останавливались на ночь. Хозяевам много заплатили, чтобы они об этом не рассказывали, так как экспедиция будто бы собиралась производить нелегальные раскопки. Дети из деревни Эль-Кайф принесли еще две жемчужины. Теперь мы знаем направление. Более того, monsieur le capitaine[33], как вы и предвидели, была замечена «рука Фатимы». Этот тип вам все расскажет.

«Этим типом» оказался испуганный на вид бербер.

– Я был ночью с моим стадом, – сказал он, – и услышал звук машины. Она проехала мимо меня, и я увидел на ней «руку Фатимы». Она светилась в темноте!

– Фосфор на перчатке бывает весьма эффективен, – заметил Леблан. – Поздравляю вас с этой идеей, mon cher.

– Эффективен, но опасен, – сказал Джессоп. – Его легко могут заметить другие пассажиры.

Леблан пожал плечами:

– При дневном свете фосфор не виден.

– Да, но если они остановятся и выйдут из машины в темноте…

– Это сочтут обычным арабским суеверием. Такой знак часто рисуют на телегах и фургонах. Подумают, что какой-то благочестивый мусульманин намалевал его светящейся краской на своем автомобиле.

– Тоже верно. Но мы должны быть настороже. Если наши враги заметили знак, они, возможно, пустят нас по ложному следу, нарисовав фосфоресцирующей краской «руку Фатимы» на других машинах.

– Тут я с вами согласен – всегда следует оставаться начеку.

На следующее утро Леблан предъявил еще три жемчужины, расположенные треугольником в кусочке жевательной резинки.

– Это означает, – сказал Джессоп, – что следующий этап пути проделали по воздуху. – Он вопрошающе посмотрел на Леблана.

– Вы совершенно правы, – кивнул француз. – В пустынном месте обнаружен заброшенный военный аэродром с признаками того, что там недавно садился и взлетал самолет. – Он пожал плечами. – Неизвестный самолет – и снова наши путешественники отправились в неизвестное место назначения. Выходит, мы опять в тупике и не знаем, как взять след.

Глава 15

«Просто невероятно, – думала Хилари, – что я провела здесь десять дней! Как легко можно ко всему приспособиться!» Она припомнила, как ей показывали во Франции средневековое орудие пытки – железную клетку, в которой заключенный не мог ни лежать, ни стоять, ни сидеть. Гид рассказал, что последний заключенный пробыл в этой клетке восемнадцать лет, был освобожден, прожил еще двадцать лет и умер глубоким стариком. Умение приспосабливаться, думала Хилари, отличало человека от диких животных. Человек может жить в любом климате, в любых условиях и есть любую пищу. Он может существовать в рабстве и на свободе.

Попав сюда, Хилари сначала испытывала слепящее чувство паники, ощущение пожизненно заключенной, а то, что тюрьма была замаскирована роскошью и комфортом, только усиливало ее страх. Однако спустя всего лишь неделю она стала воспринимать теперешние условия жизни как естественные. Это было странное, похожее на сон существование. Все выглядело нереальным, но Хилари начинало казаться, что этот сон будет длиться вечно, что за территорией организации вообще ничего нет…

Такое опасное смирение, думала Хилари, отчасти происходит из того, что она женщина. Женщины по своей природе легче приспосабливаются к обстоятельствам. В этом их сила и их слабость. Они изучали свое окружение, принимали его и, будучи реалистками, старались извлечь из него самое лучшее. Больше всего Хилари интересовала реакция ее спутников. Хельгу Неедхайм она почти не видела – разве только в столовой. При встречах немка ограничивалась кратким кивком. Насколько Хилари могла судить, фрейлейн Неедхайм была довольна и счастлива. Очевидно, организация вполне соответствовала ее ожиданиям. Она принадлежала к типу женщин, полностью поглощенных своей работой, и по-прежнему держалась высокомерно. В основе ее кредо лежало собственное превосходство и превосходство ее ученых собратьев над всеми остальными. Хельга не питала иллюзий насчет братства людей, эры всеобщего мира и духовной свободы. Будущее она мыслила как господство высшей расы, к которой причисляла и себя, – всем прочим уготована участь рабов, но если они будут вести себя как подобает, то заслужат милостивое отношение. То, что многие ее коллеги выражали иные взгляды, а их убеждения были скорее коммунистическими, чем фашистскими, Хельгу не заботило. Лишь бы они хорошо работали – а их идеи со временем изменятся.

Доктор Баррон был куда умнее Хельги Неедхайм. Иногда Хилари беседовала с ним. Он был погружен в свое дело, удовлетворен условиями работы, но пытливый галльский интеллект приводил его к размышлениям о той среде, в которой он оказался.

– Это не совсем то, чего я ожидал, – как-то сказал доктор Баррон. – Entre nous, миссис Беттертон, мне не слишком нравятся тюремные условия. А они именно таковы, хотя клетка сильно позолочена.

– Это не та свобода, которую вы искали? – осведомилась Хилари.

Доктор печально улыбнулся:

– Вы не правы – я не искал свободы. Я – цивилизованный человек, а цивилизованные люди знают, что никакой свободы не существует. Только примитивные нации пишут слово «свобода» на своих знаменах. Сущность цивилизации – умеренный образ жизни в строгих рамках обеспечения безопасности. Буду с вами откровенен: я приехал сюда ради денег.

Хилари тоже улыбнулась и приподняла брови:

– Какая польза от денег здесь?

– Их платят за очень дорогое лабораторное оборудование, – объяснил доктор Баррон. – Мне не приходится платить из своего кармана, поэтому я могу служить делу науки и удовлетворять свою любознательность. Я люблю мою работу, но мне не нравится заниматься ею ради человечества. Те, кто так поступает, обычно глупы и некомпетентны. Нет, от своих исследований я получаю сугубо интеллектуальное наслаждение. Что до остального, то перед отъездом из Франции мне выплатили крупную сумму. Она помещена в надежном банке под чужим именем, и, когда это предприятие подойдет к концу, я получу ее и буду тратить по своему усмотрению.

– Когда это предприятие подойдет к концу? – повторила Хилари. – А почему вы думаете, что такое произойдет?

– Здравый смысл подсказывает, что ничто не длится вечно, – ответил француз. – Я пришел к выводу, что эту организацию содержит какой-то безумец. Но безумцы могут мыслить вполне логично. Если вы безумны, богаты и умеете логически мыслить, то можете долгое время преуспевать, живя иллюзиями. Но в конце концов, – он пожал плечами, – это потерпит крах. Потому что происходящее здесь неразумно, а за отсутствие разума рано или поздно приходится платить. Но пока что это меня вполне устраивает.

Торквил Эрикссон, кого, по мнению Хилари, должно было постигнуть горькое разочарование, казался вполне довольным атмосферой организации. Менее практичный, чем француз, он существовал в своем узком мире, который был настолько незнаком Хилари, что она не могла его понять. В этом мире царили аскетическая радость, математические расчеты и бесконечное количество возможностей. Странная безжалостность, ощущаемая в характере норвежца, пугала Хилари. Ей казалось, что этот молодой идеалист способен обречь на гибель три четверти мира ради того, чтобы оставшаяся четверть делила с ним существование в Утопии, созданной его воображением.

С Энди Питерсом Хилари было куда легче найти общий язык – возможно, потому, что он был всего лишь талантливым человеком, но никак не гением. Со слов других она поняла, что Питерс – первоклассный специалист в области химии, хотя отнюдь не первооткрыватель. Как и ей самой, ему внушала страх и отвращение царящая в организации атмосфера.

– Все дело в том, что я не знал, куда еду, – говорил Питерс. – Мне казалось, что знаю, но я ошибался. Моя партия не имеет к этому отношения. И Москва тут ни при чем. Здесь разыгрывают какое-то самостоятельное представление – возможно, попахивающее фашизмом.

– Вам не кажется, что вы чересчур увлекаетесь ярлыками? – спросила Хилари.

Питерс задумался.

– Может, вы и правы, – признал он. – Если подумать, то слова, которыми мы бросаемся, не так уж много значат. Но я знаю одно: я хочу выбраться отсюда и намерен это сделать.

– Это будет нелегко, – тихо заметила Хилари.

Они прогуливались после обеда возле садовых фонтанов на крыше, под звездным небом. Темнота скрывала бетонные подсобные сооружения, так что можно было представить, что они находятся в саду султанского дворца.

– Да, – подтвердил Питерс, – это будет нелегко, но нет ничего невозможного.

– Как же я рада это слышать! – вырвалось у Хилари.

Он с сочувствием посмотрел на нее:

– Вам настолько здесь тошно?

– Еще как. Но я опасаюсь не этого.

– А чего же?

– Я боюсь привыкнуть, – сказала Хилари.

– Да, – задумчиво промолвил Питерс, – я понимаю, что вы имеете в виду. Здесь происходит нечто вроде массового внушения.

– Мне казалось бы более естественным, если бы люди протестовали, – заметила Хилари.

– Я тоже так думаю. Фактически я даже спрашивал себя: нет ли здесь какого-нибудь фокуса?

– То есть?

– Ну, не добавляют ли в еду или питье какой-то наркотик, делающий людей послушными.

– Разве такой наркотик существует?

– Это не совсем по моей части. Ведь дают же людям разные средства, успокаивающие их перед операциями. Может, есть нечто подобное, что можно вводить в течение долгого времени, не причиняя вреда умственной деятельности и даже, напротив, стимулируя ее. Думаю, здешние организаторы и администраторы знают толк в гипнозе и психологии и нам исподволь внушают, как здорово мы тут живем, как мы стремимся к высшей цели и тому подобную чушь. Таким способом можно многого добиться, если знаешь свое дело.

– Но мы не должны подчиняться! – горячо воскликнула Хилари. – Не должны ни на секунду чувствовать, будто нам здесь хорошо!

– А что чувствует ваш муж?

– Том? Не знаю. Это так сложно. Я… – Она замолчала.

Хилари едва ли могла объяснить собеседнику ту фантасмагорию, какой стала ее жизнь. Уже десять дней она жила в одной квартире и делила спальню с посторонним мужчиной. Просыпаясь ночью, Хилари слышала его дыхание на соседней кровати. Они оба принимали это условие как неизбежное. Она была самозванкой, шпионкой, готовой играть любую роль и выдавать себя за кого угодно. Но Тома Беттертона Хилари не могла понять. Он казался ей ужасным примером того, что может произойти с одаренным молодым человеком, прожившим несколько месяцев в изнуряющей атмосфере организации. Во всяком случае, в нем не ощущалось спокойного примирения с судьбой. Не находя удовлетворения в работе, Беттертон все сильнее тревожился из-за неспособности сосредоточиться на ней. Один или два раза он повторил то, что сказал в первый вечер:

– Я не могу думать. Как будто все во мне высохло.

Да, подумала Хилари, Том Беттертон, будучи гением, нуждался в свободе сильнее, чем большинство людей. Внушение не смогло компенсировать ему неволю. Только при полной свободе он мог заниматься творческой деятельностью.

Беттертон явно пребывал на грани серьезного нервного срыва. На Хилари он не обращал никакого внимания. Она не являлась для него ни женщиной, ни даже другом. Хилари сомневалась, что Беттертон горевал по умершей жене. Его постоянно занимала лишь одна мысль – о том, что он находится в тюрьме.

– Я должен выбраться отсюда, – снова и снова говорил Том Беттертон. – Не знаю как, но должен.

В сущности, это походило на слова Питерса, но звучало совсем по-другому. Питерс рассуждал как молодой, рассерженный и уверенный в себе человек, решивший противопоставить свой ум организации, в которой оказался. А протестующие возгласы Тома Беттертона были словами человека, дошедшего до ручки и почти обезумевшего от жажды свободы. Но возможно, внезапно подумала Хилари, через шесть месяцев она и Питерс станут такими же. Возможно, здоровый протест и разумная вера в собственную изобретательность превратятся в безумное отчаяние крысы, попавшей в ловушку.

Хилари очень хотелось быть откровенной с Энди Питерсом. Если бы только она могла сказать ему: «Том Беттертон не мой муж. Я ничего о нем не знаю. Не знаю, каким он был до приезда сюда, и поэтому нахожусь в тупике. Я не в силах ему помочь, так как не знаю, что говорить и что делать».

– Сейчас Том кажется мне чужим, – сказала Хилари, тщательно подбирая слова. – Он… ничего мне не рассказывает. Иногда мне кажется, что ощущение пребывания в тюрьме сводит его с ума.

– Возможно, так оно и есть, – сухо произнес Питерс.

– Но вы так уверенно говорили о том, что выберетесь отсюда. Как мы можем это сделать? Есть у нас хоть один шанс?

– Я не имел в виду, что мы сможем выбраться послезавтра, Олив. Все нужно как следует обдумать и спланировать. Вы знаете, что людям удавалось бежать при самых безнадежных обстоятельствах. Многие англичане и американцы написали книги о бегстве из германских концлагерей.

– Это другое дело.

– Вовсе нет. Там, где есть вход, должен быть и выход. Конечно, рытье туннеля отпадает, как и многие другие способы. Но повторяю: должен быть выход. С помощью изобретательности, маскировки, притворства, обмана, подкупа. Вам следует об этом подумать. Что касается меня, то можете не сомневаться – я отсюда выберусь.

– Охотно верю, – сказала Хилари. – Но как насчет меня?

– Ну, это другое дело.

В его голосе звучало смущение. На момент Хилари задумалась о причине, потом поняла, что ведь Питерс считает ее цель достигнутой. Она приехала сюда к мужчине, которого любила, поэтому с ее стороны выглядело не слишком порядочным навязываться Питерсу с намерениями бежать отсюда. Хилари ощутила жгучее желание сказать ему правду, но инстинкт осторожности удержал ее от этого.

Пожелав Питерсу доброй ночи, она спустилась с крыши.

Глава 16

– Добрый вечер, миссис Беттертон.

– Добрый вечер, мисс Дженсен.

Худая девушка в очках казалась возбужденной. Ее глаза поблескивали под толстыми стеклами очков.

– Сегодня состоится общее собрание, – сообщила она. – Сам директор собирается обратиться к нам!

– Вот и отлично, – заметил стоящий рядом Энди Питерс. – Я давно хотел поглазеть на этого директора.

Шокированная мисс Дженсен с укором посмотрела на него.

– Директор – замечательный человек, – строго сказала она.

Когда мисс Дженсен двинулась по одному из бесчисленных белых коридоров, Энди Питерс тихо свистнул.

– Здесь в самом деле прозвучал намек на «хайль Гитлер» или мне почудилось?

– Пожалуй, вы правы.

– Вся беда в том, что ты никогда не знаешь, где можешь очутиться. Если бы я мог предвидеть, что покидаю Штаты, полный мальчишеского восторга по поводу доброго старого братства людей, чтобы оказаться в лапах очередного ниспосланного небесами диктатора… – Он махнул рукой.

– Но ведь вы этого еще не знаете, – напомнила ему Хилари.

– Я чую, это носится в воздухе, – заявил Питерс.

– Как же я рада, что вы здесь! – не удержалась Хилари.

Питерс насмешливо взглянул на нее, и она покраснела.

– Вы такой… обычный. – Хилари смутилась окончательно.

– Там, откуда я прибыл, – усмехнулся Питерс, – слово «обычный» не является комплиментом. Чаще всего оно означает «посредственный».

– Вы отлично знаете, что я имела в виду не это. Я просто хотела сказать, что вы такой, как все… О господи, это тоже звучит грубо!

– Иными словами, вам нужен обыкновенный человек. Вы устали от гениев?

– Да. К тому же, приехав сюда, вы изменились к лучшему. В вас больше нет горечи и ненависти.

Лицо Питерса тут же приняло мрачное выражение.

– Не рассчитывайте на это, – посоветовал он. – Внутри у меня вполне достаточно ненависти. Поверьте, есть вещи, которые нужно ненавидеть.

Общее собрание, как назвала его мисс Дженсен, состоялось после обеда в большом лектории.

Публика не включала, так сказать, «технический персонал»: лаборантов, балетную труппу, прислугу и небольшую группу весьма эффектных проституток, которые удовлетворяли сексуальные потребности неженатых сотрудников и не поддерживали никаких отношений с другими женщинами.

Сидя рядом с Беттертоном, Хилари с любопытством ожидала появления на трибуне полумифической фигуры директора. На ее вопросы о личности руководителя организации Том Беттертон давал уклончивые, весьма неопределенные ответы.

– Смотреть там особенно не на что, – сказал он. – Но у него дар воздействия на слушателей. Вообще-то я видел его всего дважды. Директор редко показывается на людях. Конечно, чувствуется, что это замечательный человек, но понятия не имею почему.

Судя по почтительному тону, которым говорили о директоре мисс Дженсен и некоторые другие женщины, Хилари воображала себе богоподобного мужчину с золотистой бородой и в белой мантии.

Она была удивлена, когда публика поднялась с мест при виде довольно грузного темноволосого человека средних лет, неторопливо взошедшего на трибуну. У него была внешность заурядного бизнесмена из Мидленда, хотя определить его национальность было трудно. Он обращался к слушателям на трех языках, переходя с одного на другой и никогда не повторяясь в точности. Директор одинаково бегло говорил по-французски, по-английски и по-немецки.

– Позвольте мне прежде всего, – начал он, – приветствовать наших новых коллег, присоединившихся к нам.

И директор в нескольких словах воздал уважение каждому из вновь прибывших.

После этого он заговорил о целях и задачах организации.

Позднее Хилари обнаружила, что не может более-менее точно припомнить его слова. Возможно, потому, что сами по себе они были пустыми и банальными, хотя в его устах звучали совсем по-другому.

Хилари вспомнила рассказ подруги, которая перед войной жила в Германии, о том, как она из любопытства пошла на митинг послушать «этого нелепого Гитлера» и обнаружила, что истерически рыдает, охваченная водоворотом эмоций. Каждое слово казалось мудрым и вдохновляющим, но потом она припоминала только банальные фразы.

Нечто в этом роде произошло и теперь. Сама того не желая, Хилари ощущала волнение и душевную приподнятость. Директор говорил очень просто. В основном его речь касалась молодежи, в которой заключалось будущее человечества.

– В прошлом ведущими силами были капитал, престиж, влиятельные семейства. Но сегодня сила в руках молодых – в мозгах химиков, физиков, врачей… Из лабораторий выходит мощная разрушительная сила, располагая которой вы можете сказать: «Подчинитесь или погибнете!» Эта сила не должна принадлежать какой-то одной нации – она должна находиться в руках ее создателей. Собрать их – задача нашей организации. Вы прибыли сюда из разных частей света, принеся с собой ваши знания и таланты и вашу молодость! Здесь нет никого старше сорока пяти лет. Настанет день – и мы создадим мозговой трест науки. Тогда мы сможем управлять мировыми процессами. Мы будем отдавать распоряжения капиталистам и монархам, армиям и промышленным предприятиям. Мы подарим человечеству Pax scientifica.[34]

Все дальнейшее было выдержано в том же духе. Однако не речь, а оратор сумел зажечь аудиторию, которая осталась бы холодной и критически настроенной, не будь она охвачена волной неведомых эмоций.

– Мужество и победа! – решительно закончил директор. – Доброй ночи!

Хилари вышла из зала спотыкаясь, словно пребывала в каком-то воодушевляющем сне, и видела те же чувства на окружающих ее лицах. Эрикссон восторженно вскинул голову, его бесцветные глаза сверкали.

Потом она почувствовала на своей руке руку Энди Питерса и услышала его шепот:

– Поднимемся на крышу. Нам нужен свежий воздух.

Они молча поднялись на лифте и вышли на пальмовую аллею под звездным небом. Питерс глубоко вздохнул.

– Это как раз то, что нам нужно, – сказал он. – Воздух, чтобы развеять облака восторга.

Хилари тоже вздохнула. Ей все еще казалось, будто она видит сон.

Питерсон взял ее за руку:

– Стряхните этот дурман, Олив.

– Облака восторга, – повторила Хилари. – То, что мы слышали, и в самом деле походило на это.

– Говорю вам, очнитесь! Будьте женщиной! Вернитесь на землю – к реальной жизни. Когда отравляющий эффект «газа восторга» пройдет, вы осознаете, что слышали все тот же вздор.

– Но такие прекрасные идеалы…

– К черту идеалы! Обратитесь к фактам. Молодость и мозги – аллилуйя! Ну и что собой представляют эти самые молодость и мозги? Хельга Неедхайм – черствая эгоистка. Торквил Эрикссон – непрактичный мечтатель. Доктор Баррон продаст на живодерню родную бабушку, чтобы получить оборудование для своей работы. А я – обычный парень, как вы сами сказали, умеющий возиться с пробирками и микроскопом, но не имеющий никаких талантов к руководству паршивым офисом, не говоря уже о целом мире! Или ваш муж – человек, чьи нервы напряжены до предела и который не может думать ни о чем, кроме грозящего ему возмездия. Я привел в пример людей, которых знаем мы оба, но здесь все такие – во всяком случае, те, с которыми мне приходилось сталкиваться. Некоторые из них гении в своей области, но никак не в качестве руководителей мироздания! То, что мы с вами слышали, – зловредная чушь!

Хилари села на бетонный парапет и провела рукой по лбу.

– Пожалуй, вы правы, – сказала она. – Но облака восторга все еще плывут. Как это удается директору? Должно быть, он сам верит в то, что говорит.

– Такие вещи всегда кончаются одинаково, – мрачно произнес Питерс. – Появляется безумец, который считает себя Богом. В истории такое случалось множество раз, причем достигало успеха. Сегодняшняя лекция едва не подействовала даже на меня, а о вас и говорить не приходится. Если бы я не вытащил вас сюда… – Внезапно его поведение изменилось. – Наверное, мне не следовало так поступать. Беттертон сочтет это странным.

– Не думаю. Сомневаюсь, что он вообще обратит на это внимание.

– Я вам сочувствую, Олив. Для вас, должно быть, сущий ад видеть, как он опускается все ниже.

– Мы должны выбраться отсюда! – воскликнула Хилари.

– И выберемся.

– Вы говорили это раньше, но я не вижу никакого прогресса.

– И напрасно. Я не сидел без дела.

Хилари удивленно посмотрела на него.

– У меня нет конкретного плана, но я приступил к подрывной деятельности. Здесь немало недовольных – куда больше, чем известно нашему богоподобному герру директору. Я имею в виду скромных и незаметных сотрудников организации. Еда, деньги, роскошь и женщины – это еще не все. Я вытащу вас отсюда, Олив.

– И Тома?

Лицо Питерса омрачилось.

– Выслушайте меня, Олив, и постарайтесь мне поверить. Том сделает все, что от него зависит, чтобы остаться здесь. В этом месте он… в большей безопасности, чем во внешнем мире.

– Безопасности? Странное слово.

– Я использовал его намеренно.

Хилари нахмурилась:

– Не понимаю, что вы имеете в виду. Том не… Вы не думаете, что он психически болен?

– Ни в малейшей степени. Он боится и нервничает, но в таком же здравом уме, как мы с вами.

– Тогда почему вы говорите, что здесь он в большей безопасности?

– Клетка вообще очень безопасное место, – медленно отозвался Питерс.

– О нет! – воскликнула Хилари. – Не убеждайте меня, что вы тоже в это верите, что массовое внушение или гипноз подействовали и на вас. Безопасность, покорность… Мы должны протестовать! Должны хотеть быть свободными!

– Знаю, – кивнул Питерс. – Но…

– Во всяком случае, Том отчаянно стремится вырваться отсюда.

– Возможно, он не знает, что для него лучше.

Внезапно Хилари вспомнила намеки Тома. Если он выдал секретную информацию, то ему грозит судебное преследование за разглашение государственной тайны. Несомненно, Питерс подразумевал именно это, но Хилари была тверда в своем решении. Даже приговор к тюремному заключению лучше пребывания здесь.

– Том тоже должен выйти отсюда, – упрямо заявила она.

– Будь по-вашему, – с горечью сказал Питерс. – Я вас предупредил. Хотел бы я знать, за что вы так любите этого парня?

Хилари испуганно посмотрела на него. С ее губ уже были готовы слететь слова, но она вовремя сдержалась. «Я не люблю его, – хотела сказать Хилари. – Том ничего для меня не значит. Он был мужем другой женщины, и я чувствую себя ответственной перед ней… – После этого она бы добавила: – Если я о ком-то и беспокоюсь, так это о вас!»

– Наслаждались обществом этого скучного американца? – осведомился Том Беттертон, когда Хилари вошла в их спальню. Он лежал на кровати и курил.

Хилари слегка покраснела:

– Мы прибыли сюда вместе и ко многому относимся одинаково.

Беттертон рассмеялся:

– Я вас не виню. – Он посмотрел на нее новым, оценивающим взглядом. – Вы красивая женщина, Олив.

Хилари с самого начала убедила Тома обращаться к ней по имени его жены.

– Да, – продолжал он, окидывая ее взглядом с головы до ног. – Вы чертовски красивая женщина. Я сразу это заметил, хотя сейчас мне не до того.

– Возможно, это к лучшему, – сухо промолвила Хилари.

– Я абсолютно нормальный мужчина, моя дорогая, – во всяком случае, был таковым. Один бог знает, что я представляю собой теперь.

Хилари села рядом с ним.

– Что с вами происходит, Том? – спросила она.

– Я же говорил вам – не могу сосредоточиться. Как ученый я кончен. Это место…

– Но ведь другие – по крайней мере большинство – не чувствуют себя так, как вы?

– Очевидно, они слишком толстокожи.

– Некоторые из них достаточно темпераментны, – заметила Хилари. – Если бы у вас был здесь хоть один настоящий друг…

– Ну, у меня есть Мерчисон, хотя он порядочный зануда. А в последнее время я часто вижусь с Торквилом Эрикссоном.

– Вот как? – почему-то это удивило Хилари.

– Да. У него потрясающая голова. Хотел бы я иметь такую же.

– Он странный тип, – сказала Хилари. – Меня он всегда немного пугал.

– Пугал? Торквил? Да он тихий как ягненок! В некоторых отношениях он словно младенец – совсем не знает жизни.

– Тем не менее он меня пугает, – настаивала Хилари.

– Очевидно, у вас тоже шалят нервы.

– Пока нет, но, думаю, вскоре начнут шалить. Том, держитесь подальше от Торквила Эрикссона.

Он уставился на нее:

– Почему?

– Не знаю. Но чувствую, что так будет лучше.

Глава 17

Леблан пожал плечами:

– Они наверняка покинули Африку.

– Это еще неизвестно, – возразил Джессоп.

– Все указывает на это. – Француз покачал головой. – В конце концов, мы ведь знаем, куда они направляются, не так ли?

– Если они направляются туда, куда мы предполагаем, то зачем начинать путешествие в Африке? Где-нибудь в Европе это было бы гораздо проще.

– Верно. Но тут есть и другой аспект. Никто не ожидал, что они соберутся и начнут путешествие здесь.

– И все же, по-моему, причина не только в этом, – настаивал Джессоп. – К тому же только маленький самолет мог воспользоваться тем аэродромом. Перед тем как пересечь Средиземное море, им пришлось бы где-нибудь сесть и заправиться. Тогда они, безусловно, оставили бы какие-нибудь следы.

– Mon cher, мы провели расследование во всех возможных местах…

– Люди со счетчиками Гейгера в конце концов должны что-то обнаружить. Ведь число самолетов, подлежащих обследованию, ограничено. Малейший след радиоактивности – и мы будем знать, что нашли нужный самолет.

– Если ваш агент смог воспользоваться пульверизатором. Увы! Как всегда, слишком много «если».

– Мы добьемся успеха, – уверенно заявил Джессоп. – Интересно…

– Да?

– Мы считали, что они направились к северу – к Средиземному морю. Предположим, они полетели на юг.

– Назад по собственным следам? Но в таком случае куда они могли лететь? Там Атласские горы, а за ними пустыня.

– Сиди́, ты клянешься, что все будет так, как ты обещал? Заправочная станция в Чикаго?

– Ты ее получишь, Мохаммед, если мы выберемся отсюда.

– Успех зависит от воли Аллаха.

– Будем надеяться, что Аллах хочет сделать тебя владельцем заправочной станции в Чикаго. А почему именно в Чикаго?

– Сиди, брат моей жены уехал в Америку и приобрел там заправочную станцию. Ты хочешь, чтобы я всю жизнь провел на краю света? Здесь есть деньги, хорошая пища, ковры и женщины, но это не современно – не по-американски.

Питерс задумчиво вглядывался в полное достоинства смуглое лицо. Мохаммед в белом одеянии являл собой величественное зрелище. Какие странные желания таятся в человеческом сердце!

– Не уверен, что ты поступаешь разумно, – вздохнул Питерс, – но будь по-твоему. Конечно, если нас раскроют…

Улыбка на смуглом лице продемонстрировала сверкающие белизной зубы.

– Это означает смерть – во всяком случае, для меня. Возможно, не для тебя, Сиди, так как ты им нужен.

– Они тут на короткой ноге со смертью, верно?

Мохаммед презрительно пожал плечами:

– Что такое смерть? Это также воля Аллаха.

– Ты помнишь, что должен сделать?

– Да, Сиди. Я должен отвести тебя на крышу после наступления темноты и положить в твою комнату одежду, какую ношу я и другие слуги. Все остальное – потом.

– Правильно. А сейчас лучше выпусти меня из лифта. Кто-нибудь может заметить, что мы катаемся вверх-вниз, и что-то заподозрить.

Вечером были танцы. Энди Питерс танцевал с мисс Дженсен, прижимая ее к себе и что-то шепча ей на ухо. Когда они медленно проплыли мимо того места, где стояла Хилари, он поймал ее взгляд и дерзко подмигнул.

Хилари закусила губу, чтобы сдержать улыбку, и быстро отвела глаза.

Она посмотрела на Беттертона, стоящего у противоположной стены и разговаривающего с Торквилом Эрикссоном, и слегка нахмурилась.

– Потанцуете со мной, Олив? – послышался рядом голос Мерчисона.

– Конечно, Саймон.

– Только я не слишком хороший танцор, – предупредил он.

Хилари старалась ставить ноги туда, где партнер не мог на них наступить.

– Неплохое упражнение, – пыхтя, заметил Мерчисон. – На вас ужасно красивое платье, Олив.

Беседа казалась сошедшей со страниц старомодного романа.

– Рада, что оно вам нравится, – сказала Хилари.

– Выбрали в отделе мод?

– Да, – ответила Хилари, не поддаваясь искушению сказать: «А где же еще?»

– Должен заметить, – продолжал Мерчисон, – что у них все отлично организовано. Недавно говорил об этом Бьянке. Здесь прямо «государство всеобщего благосостояния». Никаких забот – ни о деньгах, ни о налогах, ни о хозяйстве, ни о ремонте. Все делают за вас. Для женщины это просто чудесная жизнь.

– Бьянка тоже так считает?

– Сначала ей было немного не по себе, но потом она вступила в несколько комитетов, стала организовывать дискуссии и лекции. Бьянка жалуется, что вы в этом не участвуете.

– Боюсь, что я не из той категории, Саймон. Меня никогда не вдохновляла общественная деятельность.

– Да, но вам, женщинам, нужно как-то развлекаться. Вернее, не развлекаться, а…

– Чем-то заниматься? – подсказала Хилари.

– Вот именно. Современной женщине это просто необходимо. Я понимаю, что женщины вроде вас и Бьянки в какой-то мере проявили самопожертвование, прибыв сюда. Ни вы, ни она, к счастью, не принадлежите к миру науки – боже избавь от ученых женщин! Большинство из них просто невыносимы! Я сказал Бьянке: «Дай Олив время освоиться». К этому месту нужно привыкнуть. Сначала возникает эффект клаустрофобии, но это проходит…

– Вы имеете в виду, что можно привыкнуть ко всему?

– Ну, это зависит от человека. Например, Тому приходится нелегко. Кстати, где он? А, вижу, разговаривает с Торквилом. Они прямо неразлучны.

– Мне это не слишком нравится. Не думаю, что у них много общего.

– Молодой Торквил кажется очарованным вашим мужем. Следует за ним повсюду.

– Я заметила. Интересно, почему?

– Ну, у него всегда имеется в запасе какая-нибудь замысловатая теория. Я не в состоянии уследить за ним, так как он скверно говорит по-английски, а Том слушает и вроде бы понимает.

Танец кончился. Подошел Энди Питерс и пригласил Хилари на следующий танец.

– Я заметил, как вы страдали за правое дело, – усмехнулся он. – Вам здорово отдавили ноги?

– Я была достаточно проворна.

– А мою работу вы заметили?

– С мисс Дженсен?

– Да. Могу сказать без ложной скромности, что имел ощутимый успех. Эти угловатые близорукие девицы необычайно податливы.

– Вы производили впечатление всерьез увлеченного ею.

– Этого я и добивался. При соответствующем обращении девушка может оказаться полезной. Она знает многое, что здесь творится. Например, завтра сюда прибудут важные персоны – врачи, правительственные чиновники, парочка богатых попечителей.

– Думаете, нам может представиться шанс…

– Нет, не думаю. Держу пари, на этот счет позаботятся как следует, так что не питайте ложных надежд. Но это важно, потому что мы узнаем, как происходят такие процедуры, и в следующий раз, возможно, нам кое-что удастся. А пока что, кормя с руки Дженсен, я могу выкачивать из нее разнообразную информацию.

– И кто-то из посетителей знает…

– Об организации? Уверен, что нет. Они просто инспектируют лепрозорий и медицинские исследовательские лаборатории. Это место недаром построено как лабиринт – постороннему не догадаться о его размерах. Думаю, несколько перегородок будут закрыты и нас полностью изолируют.

– Это выглядит невероятным.

– Знаю. Здесь почти все время чувствуешь себя как во сне. Слава богу, тут нет детей! Вы должны радоваться, что бездетны.

Питерс почувствовал, как внезапно напряглось ее тело.

– Простите, я ляпнул что-то невпопад. – Он подвел Хилари к стульям. – Я вас обидел?

– Нет, это не ваша вина. У меня был ребенок, и он умер – вот и все.

– У вас был ребенок? – Он изумленно уставился на нее. – Я думал, вы замужем за Беттертоном всего полгода.

Хилари покраснела.

– Да, конечно, – быстро сказала она. – Но я была замужем раньше. С первым мужем я развелась.

– Понятно. Самое скверное в этом месте то, что ничего не знаешь о прошлом соседей, поэтому рискуешь сказать что-то не то. Мне трудно представить, что я ничего о вас не знаю.

– Как и я о вас. Ни где вы росли, ни какая у вас семья.

– Я рос в строго научной атмосфере – среди колб и пробирок. Никто вокруг ни о чем другом не думал и не говорил. Но я не был вундеркиндом. Гением была моя сестра. Она могла стать второй мадам Кюри, открыть новые горизонты…

– И что с ней случилось?

– Ее убили, – коротко ответил Энди.

Хилари поняла, что речь идет о трагедии времен войны.

– Вы любили ее? – мягко спросила она.

– Больше, чем кого бы то ни было. – Питерс внезапно поднялся. – Что болтать о прошлом – у нас достаточно теперешних неприятностей. Посмотрите на нашего норвежского друга. Если бы не глаза, можно подумать, будто он сделан из дерева. А этот его чопорный поклон – как будто голову дергают за веревочку.

– Это потому, что он высокий и худой.

– Не такой уж он высокий. Примерно моего роста – не более шести футов.

– Рост бывает обманчив.

– Да, как паспортные данные. Взять того же Эрикссона. Рост шесть футов, светлые волосы, голубые глаза, продолговатое лицо, деревянные манеры, нос средний, рот обычный. Даже если добавить то, что не указывают в паспорте, – говорит правильно, но чересчур аккуратно, – вы все равно не получите полного представления о том, как в действительности выглядит Торквил… Что случилось?

– Ничего.

Хилари смотрела на Эрикссона. Ведь это описание Бориса Глидра! Почти слово в слово совпадающее с тем, которое она слышала от Джессопа. Возможно, именно поэтому Торквил Эрикссон внушал ей страх? Неужели… Она резко обернулась к Питерсу и осведомилась:

– Полагаю, он в самом деле Эрикссон? Он не может быть кем-то еще?

Питерс с удивлением посмотрел на нее:

– Кем-то еще? Кем же?

– Я имею в виду… не мог он приехать сюда, выдавая себя за Эрикссона?

Питерс задумался:

– Едва ли это осуществимо. Ведь он должен быть ученым… И к тому же Эрикссон хорошо известен.

– Но ведь никто из живущих здесь, кажется, не встречал его раньше. Возможно, он действительно Эрикссон и одновременно кто-то другой.

– Вы хотите сказать, что Эрикссон мог вести двойную жизнь? Это в самом деле возможно, но маловероятно.

– Пожалуй, – согласилась Хилари.

Конечно, Эрикссон не был Борисом Глидром. Но почему Олив Беттертон так стремилась предупредить мужа насчет Бориса? Может, она знала, что Борис на пути в организацию? Предположим, что человек, который приезжал в Лондон и называл себя Борисом Глидром, в действительности им не являлся. Предположим, это был Торквил Эрикссон. Описание подходило к нему. С тех пор как Эрикссон прибыл в организацию, он не отставал от Тома. Хилари не сомневалась, что Эрикссон опасен, – кто знает, что скрывается за мечтательным взглядом его светлых глаз…

Она поежилась.

– Что с вами, Олив?

– Ничего. Смотрите, заместитель директора собирается сделать объявление.

Доктор Нильсон, стоявший на трибуне, поднял руку, призывая к тишине, и заговорил в микрофон:

– Друзья и коллеги! Завтра вас просят оставаться в запасном крыле. Пожалуйста, соберитесь к одиннадцати утра, когда будет произведена перекличка. Чрезвычайное положение продлится всего двадцать четыре часа. Сожалею о причиняемых неудобствах. Объявление вывешено на доске.

Он удалился, улыбаясь, и музыка заиграла снова.

– Нужно опять приударить за Дженсен, – сказал Питерс. – Вон она стоит с серьезным видом у колонны. Хочу выяснить, что собой представляет это запасное крыло.

Он отошел. Хилари села и задумалась. Не слишком ли у нее разыгралось воображение? Торквил Эрикссон?.. Борис Глидр?..

Перекличка состоялась в большом лектории. Все оказались на месте. Потом их построили в длинную колонну и повели по лабиринту коридоров. Хилари, шагая рядом с Питерсом, знала, что он прячет в руке маленький компас, незаметно для окружающих определяя направление, по которому их ведут.

– Сейчас это едва ли нам поможет, – тихо заметил он. – Но потом – кто знает.

В конце коридора находилась дверь, возле которой им пришлось задержаться, пока ее открывали.

Питерс вынул портсигар, но тут же послышался властный голос ван Хейдема:

– Пожалуйста, не курите. Ведь вас уже предупреждали.

– Простите, сэр.

Питерс оставил портсигар в руке. Потом они снова двинулись вперед.

– Как овцы, – с отвращением сказала Хилари.

– Не унывайте, – пробормотал Питерс. – В стаде всегда найдется паршивая овца.

Хилари с признательностью посмотрела на него и улыбнулась.

– Женская спальня направо, – сказала мисс Дженсен и повела женщин в указанном направлении.

Мужчин повели налево.

Спальня представляла собой большую комнату, похожую на больничную палату. Вдоль стен стояли кровати с пластиковыми занавесками. У каждой кровати находился шкафчик.

– Здесь все просто, но не так уж примитивно, – сказала мисс Дженсен. – Ванная расположена справа, а общая гостиная – за дверью в конце комнаты.

«Общая гостиная», где все встретились вновь, походила на зал ожидания аэропорта. С одной стороны помещались бар и стойка, с другой – ряд книжных полок.

День протекал довольно приятно. На маленьком портативном экране показали два кинофильма.

Искусственное неоновое освещение компенсировало отсутствие окон. К вечеру зажглись дополнительные лампы, от которых исходил мягкий свет.

– Умно, – одобрил Питерс. – Это сводит на нет ощущение, что нас замуровали заживо.

«Как же мы все беспомощны!» – думала Хилари. Где-то совсем рядом находятся люди из внешнего мира. И нет никакой возможности связаться с ними и попросить о помощи. Как всегда, все было спланировано с безжалостной эффективностью.

Питерс сидел возле мисс Дженсен. Хилари предложила Мерчисонам сыграть в бридж. Том Беттертон отказался, заявив, что не может сосредоточиться, поэтому четвертым стал доктор Баррон.

Как ни странно, Хилари получила удовольствие от игры. Было половина двенадцатого, когда третий роббер подошел к концу, – она и доктор Баррон оказались в выигрыше.

Хилари посмотрела на часы:

– Уже поздно. Полагаю, важные персоны скоро уедут – или они намерены здесь заночевать?

– Право, не знаю, – ответил Саймон Мерчисон. – Думаю, пара особенно пытливых медиков останется на ночь, но завтра к полудню все так или иначе должны уехать.

– И тогда нас вернут назад?

– Очевидно. Такие истории нарушают весь график.

– Но все отлично организовано, – с одобрением заметила Бьянка.

Она и Хилари поднялись и пожелали двум мужчинам доброй ночи.

Хилари шагнула в сторону, пропуская Бьянку первой в тускло освещенную спальню. В этот момент она ощутила чье-то легкое прикосновение.

Резко обернувшись, Хилари увидела темнокожего слугу.

– S’il vous plat, madame[35], – заговорил он по-французски. – Вам нужно идти.

– Идти? Куда?

– Будьте любезны следовать за мной.

Хилари колебалась.

Бьянка уже вошла в спальню. В общей гостиной несколько человек были заняты разговором.

Снова Хилари почувствовала осторожное прикосновение.

– Пожалуйста, мадам, следуйте за мной.

Слуга слегка отошел и обернулся, поманив ее пальцем. Хилари нерешительно двинулась следом.

Она заметила, что этот человек одет более богато, чем другие туземные слуги. Его платье было расшито золотом.

Он подвел ее к маленькой двери в углу общей гостиной, потом они направились куда-то по нескончаемым белым коридорам. Хилари казалось, что это не та дорога, по которой они утром шли в запасное крыло, но она не могла быть уверена, так как все коридоры походили друг на друга. Один раз она повернулась, чтобы задать вопрос, но ее провожатый покачал головой и быстро зашагал дальше.

В конце коридора он остановился и нажал кнопку в стене. Панель скользнула в сторону, обнаружив маленький лифт. Слуга пропустил вперед Хилари, последовал за ней, и кабина начала подниматься.

– Куда вы меня ведете? – резко осведомилась Хилари.

Темные глаза с укором посмотрели на нее.

– К хозяину, мадам. Для вас это великая честь.

– Вы имеете в виду – к директору?

– К хозяину.

Лифт остановился. Они вышли и двинулись по очередному коридору к двери. Слуга постучал, и дверь открыл еще один туземец в расшитой золотом белой одежде и с бесстрастным смуглым лицом.

Слуга повел Хилари через маленькую приемную и отодвинул в сторону занавес. Войдя в соседнее помещение, Хилари неожиданно оказалась в почти ориентальной обстановке – среди низких кушеток, кофейных столиков и красивых ковров на стенах. Она с изумлением уставилась на сидящую на диване высохшую, желтолицую фигуру. Ее глаза встретились с насмешливым взглядом мистера Аристидиса.

Глава 18

– Asseyez-vous, cheire madame[36], – приветствовал ее мистер Аристидис.

Он поманил ее рукой, похожей на когтистую лапу, и Хилари, словно во сне, опустилась на низкий диван напротив него. Старик разразился похожим на кашель смехом.

– Вы удивлены, – сказал он. – Это не то, чего вы ожидали, а?

– Совсем не то, – ответила Хилари. – Я и представить себе не могла…

Но удивление быстро прошло.

С появлением мистера Аристидиса нереальный мир, в котором она жила последнюю неделю, рассыпался вдребезги. Теперь Хилари понимала, что организация выглядела нереальной, потому что она не являлась такой, какой стремилась казаться. Герр директор с его завораживающим голосом был всего лишь подставным лицом, скрывающим правду, которая находилась в потайной, обставленной по-восточному комнате. С маленьким, усмехающимся старичком в центре картины все становилось на свои места, обретая жестокий и вполне реальный смысл.

– Теперь мне ясно, – сказала Хилари. – Все это принадлежит вам?

– Да, мадам.

– А так называемый директор?

– Он отлично справляется, – одобрительно произнес мистер Аристидис. – Я плачу ему очень высокое жалованье. Раньше он выступал на собраниях движения за возрождение церкви.

Несколько минут он молча курил. Хилари тоже хранила молчание.

– Рядом с вами рахат-лукум, мадам. И другие сладости, если вы предпочитаете их. – Старик снова сделал паузу. – Я филантроп, мадам. Как вам известно, я богат. Один из богатейших людей в мире – возможно, самый богатый. Учитывая это, я чувствую себя обязанным служить человечеству. Я создал в этом уединенном месте лепрозорий и научно-исследовательское учреждение по изучению проказы. Некоторые ее разновидности излечиваются, другие, к сожалению, оказались неизлечимыми. Но мы неустанно работаем и достигаем хороших результатов. Проказа – слабозаразное заболевание. Она куда менее заразна, нежели оспа, тиф или чума. И все же слово «лепрозорий» внушает людям такой страх, что они стараются держаться от него подальше. Свидетельство этого страха вы можете обнаружить еще в Библии, и он сохранился до сих пор, оказав мне большую пользу в создании этого учреждения.

– Значит, вы создали его для лечения проказы?

– Да. У нас также имеется отдел исследования рака, ведется большая работа в области туберкулеза. Проводятся и исследования вирусов – с сугубо медицинскими целями, bien entendu[37], – не может быть и речи о биологическом оружии. Все в высшей степени гуманно, пристойно и укрепляет мою репутацию. Известные терапевты, хирурги и микробиологи время от времени приезжают сюда знакомиться с нашими достижениями, как сегодня. Здание построено таким образом, что часть его полностью изолирована и незаметна даже с воздуха. Некоторые секретные лаборатории расположены прямо внутри скалы. В любом случае я вне подозрений. – Он улыбнулся и просто добавил: – Понимаете, я очень богат.

– Но почему?! – воскликнула Хилари. – Откуда эта жажда разрушения?

– У меня нет жажды разрушения, мадам. Вы несправедливы ко мне.

– Тогда я не понимаю…

– Я – бизнесмен, – объяснил мистер Аристидис. – И к тому же коллекционер. Когда богатство начинает угнетать, только этим и остается заниматься. За свою жизнь я собрал очень многое. У меня прекраснейшая коллекция картин в Европе, отличное собрание керамики. Моя коллекция марок – одна из самых знаменитых. По завершении одной коллекции нужно переходить к следующей. Я старый человек, мадам, и мне уже мало что осталось собирать. Поэтому я начал коллекционировать мозги.

– Мозги? – удивленно переспросила Хилари.

Аристидис кивнул:

– Да, это самый интересный объект для коллекции. Мало-помалу, мадам, я собираю здесь лучшие мозги со всего мира. Сюда доставляют самых одаренных и многообещающих молодых людей. Когда-нибудь усталые нации проснутся и обнаружат, что их ученые состарились и выдохлись, а все молодые мозги – медики, физики, химики – находятся в моем распоряжении. Так что, если им понадобится, скажем, биолог или специалист по пластической хирургии, придется покупать их у меня!

– Вы имеете в виду… – Хилари с недоверием уставилась на него, – что это всего лишь гигантская финансовая операция?

Мистер Аристидис кивнул во второй раз:

– Естественно. Иначе это бы не имело смысла, не так ли?

Хилари глубоко вздохнула:

– Пожалуй.

– В конце концов, – словно извиняясь, промолвил мистер Аристидис, – это моя профессия. Я финансист.

– Вы имеете в виду, что политика тут ни при чем? Вам не нужно мировое господство?

Он протестующе взмахнул руками:

– Я не хочу быть богом. Я религиозный человек. Желание стать богом – профессиональная болезнь диктаторов, но я пока что ею не поражен. – Подумав, он добавил: – Со временем это может произойти, но пока, к счастью, этого не случилось.

– Но как вам удается доставлять сюда всех этих людей?

– Я покупаю их – как покупают любой товар. Иногда я плачу им деньгами, но чаще – идеями. Молодые люди – мечтатели. У них есть идеалы. Ну а тем, кто преступил закон, я плачу безопасностью.

– Это объясняет многое, – сказала Хилари. – То, что озадачивало меня во время путешествия сюда.

– Что именно, мадам?

– Различные цели моих спутников. Энди Питерс, американец, вроде бы придерживается крайне левых убеждений. Эрикссон фанатично верит в идею сверхчеловека. Хельга Неедхайм принадлежит к оголтелым фашистам языческого толка. Доктор Баррон… – Она заколебалась.

– Да, он приехал сюда ради денег, – кивнул Аристидис. – Доктор Баррон цивилизован и циничен. У него нет иллюзий, но есть искренняя любовь к своей работе. Он жаждет неограниченных ресурсов для продолжения исследований. – Старик немного помолчал. – Вы умны, мадам. Я сразу понял это в Фесе. – Снова послышался кашляющий смех. – Вы не знали, мадам, что я приезжал в Фес специально понаблюдать за вами – вернее, я сделал так, чтобы вас с этой целью доставили в Фес.

– Понимаю. – Хилари отметила чисто восточную манеру перефразирования.

– Я рад вашему прибытию сюда. Ведь здесь не так уж много умных людей, с которыми можно поговорить. Эти ученые – химики, биологи и прочие, – в общем, неинтересные личности. В своей области они, возможно, гении, но беседовать с ними не о чем. Их жены, как правило, также очень скучны. Мы вообще не слишком поощряем присутствие жен. Я позволяю им приезжать только по одной причине.

– По какой?

– Бывают случаи, – сухо ответил мистер Аристидис, – когда мужчина не может работать только потому, что слишком часто думает о своей жене. Кажется, это происходило с вашим мужем. Томас Беттертон считался гением, но здесь его работа не выходит за рамки посредственной. Да, Беттертон разочаровал меня.

– Но разве такое не случается постоянно? В конце концов, эти люди находятся здесь на положении заключенных. Неужели они не пытаются протестовать? Хотя бы в первое время?

– Да, – согласился мистер Аристидис. – Это вполне естественно и неизбежно, когда птичка впервые попадает в клетку. Но если клетка достаточно велика и в ней есть все необходимое – подстилка, семена, вода, ветки, – птица в конце концов забывает, что когда-то была свободной.

Хилари содрогнулась:

– Вы пугаете меня.

– Здесь вам предстоит многое понять, мадам. Позвольте вас заверить, что, хотя прибывающие сюда люди имеют различные убеждения и поначалу бывают разочарованы и недовольны, со временем они все будут подчиняться установленным правилам.

– Вы не можете быть в этом уверены, – возразила Хилари.

– В этом мире ни в чем нельзя быть абсолютно уверенным. Но на девяносто пять процентов я ручаюсь за свои слова.

Хилари смотрела на него с чем-то весьма похожим на ужас.

– Какой-то кошмар, – сказала она. – Прямо машинописное бюро. Только у вас здесь бюро мозгов.

– Вот именно. Вы попали в самую точку, мадам.

– И в один прекрасный день вы намереваетесь продавать ученых из вашего бюро тем, кто больше заплатит?

– В общем, это основополагающий принцип, мадам.

– Но вы не можете присылать клиентам ученых, как машинисток!

– Почему бы и нет?

– Потому что, как только ваш ученый снова окажется в свободном мире, он откажется работать на нового нанимателя.

– Это верно, но до определенной степени. Ведь можно принять кое-какие меры.

– Что вы имеете в виду?

– Вы слыхали о лоботомии, мадам?

Хилари нахмурилась:

– Это операция на мозге, не так ли?

– Так. Вначале ее применяли для лечения меланхолии. Постараюсь не употреблять медицинских терминов, чтобы вам было понятно. После операции пациент больше не пытается покончить с собой, избавляется от чувства вины, угрызений совести. Он становится беспечным и, как правило, послушным.

– Но ведь успех бывает далеко не стопроцентным?

– В прошлом – да. Но мы достигли здесь огромного прогресса в этой области. У меня тут три хирурга – русский, француз и австриец. Путем различных манипуляций с мозгом они уже приближаются к состоянию, когда послушание будет можно гарантировать, а волю – контролировать без всякого ущерба для умственных способностей. Полностью сохраняя интеллект, человек будет выполнять любое приказание.

– Но ведь это ужасно! – воскликнула Хилари.

– Полезно, – мягко поправил Аристидис. – Ибо пациент будет счастлив, всем доволен и не станет испытывать тревог и страхов.

– Я не верю, что это когда-нибудь случится, – с вызовом сказала Хилари.

– Простите, chere madame, но вы едва ли достаточно компетентны, чтобы рассуждать на эту тему.

– Я имею в виду, – пояснила Хилари, – что не верю, будто покорное, всем довольное животное окажется способным к творческой деятельности.

Аристидис пожал плечами:

– Возможно, вы правы. Я уже говорил, что вы умны. Время покажет. Эксперименты постоянно продолжаются.

– Эксперименты! На живых людях?

– Разумеется. Это единственный практический метод.

– Но… что это за люди?

– Неудачники, – отозвался Аристидис. – Те, которые не могут приспособиться к здешней жизни, отказываются сотрудничать. Это хороший материал для экспериментов.

Хилари вонзила пальцы в диванные подушки. Этот желтолицый улыбающийся человечек внушал ей непреодолимый ужас. Все, что он говорил, звучало разумно, логично и деловито, становясь от этого еще страшнее. Перед ней был не маньяк-убийца, а всего лишь человек, для которого его ближние были просто сырьем.

– Вы не верите в Бога? – спросила Хилари.

– Конечно, верю! – Мистер Аристидис поднял брови. Судя по тону, вопрос его шокировал. – Я уже говорил вам, что я религиозный человек. Господь благословил меня, даровав деньги и власть.

– И вы читаете Библию? – допытывалась Хилари.

– Естественно, мадам.

– Помните, что Моисей и Аарон сказали фараону? «Отпусти народ мой».

Он улыбнулся:

– Итак, я – фараон? А вы – Моисей и Аарон в одном лице? Вы это имели в виду, мадам? Позволить этим людям уйти – всем или… только одному?

– Всем, – заявила Хилари.

– Но вы отлично понимаете, chere madame, что просить об этом – пустая трата времени. Быть может, речь идет о вашем муже?

– Он бесполезен для вас – уверена, что вы это поняли.

– Возможно, мадам, вы говорите правду. Да, я сильно разочарован в Томасе Беттертоне. Я надеялся, что ваше присутствие воскресит его гений, которым он, несомненно, обладал. Его репутация в Америке не позволяет в этом сомневаться. Но ваше прибытие, кажется, не произвело никакого эффекта. Разумеется, я основываюсь не на собственных знаниях, а на докладах специалистов – его коллег-ученых, которые работают с ним. – Аристидис пожал плечами. – Он работает добросовестно, но весьма посредственно.

– Некоторые птицы не могут петь в неволе, – сказала Хилари. – Возможно, некоторые ученые в аналогичных обстоятельствах не способны творчески мыслить. Вы должны это признать.

– Я этого не отрицаю.

– Тогда зачислите Томаса Беттертона в список ваших неудач и позвольте ему вернуться назад.

– Это едва ли осуществимо, мадам. Я еще не готов поведать миру об этом месте.

– Вы можете взять с него слово хранить тайну. Он поклянется…

– Разумеется, поклянется. Но не сдержит слова.

– Сдержит! Я ручаюсь!

– Вы его жена. Поручительство жены немногого стоит. Конечно, – Аристидис откинулся на спинку дивана, соединив кончики желтых пальцев, – он может оставить вместо себя заложника, и это заставит его держать язык за зубами.

– Вы имеете в виду…

– Я имею в виду вас, мадам. Как вы смотрите на то, чтобы Томас Беттертон покинул это место, а вы остались заложницей?

Хилари смотрела мимо собеседника. Мистер Аристидис не мог знать, какие картины встают перед ее глазами. Она снова находилась в больничной палате, сидя возле умирающей женщины. Она слушала Джессопа и запоминала его инструкции. Если Томас Беттертон получит свободу, а она останется здесь, не будет ли это лучшим способом выполнить свою миссию? Мистер Аристидис не догадывался, что ей не стать заложницей в обычном смысле слова, так как она ничего не значит для Томаса Беттертона. Жена, которую он любил, уже умерла.

Хилари подняла голову и посмотрела на старика, сидящего на диване.

– Я бы согласилась, – сказала она.

– У вас есть мужество, верность и преданность, мадам. Это хорошие качества. Что до остального… – Он улыбнулся. – Мы поговорим об этом снова в другой раз.

– О нет! – Хилари закрыла лицо руками, ее плечи задрожали. – Я не могу этого вынести! Это бесчеловечно!

– Не стоит так волноваться, мадам. – Голос старика звучал мягко и успокаивающе. – Мне доставило удовольствие рассказать вам о моих целях и надеждах. Было интересно понаблюдать, какой эффект это произведет на абсолютно неподготовленный ум – здравый и уравновешенный, как у вас. Вы испытываете ужас и отвращение. Все же мне кажется разумным шокировать вас подобным образом. Сначала мои идеи вас возмутили, потом вы подумаете над ними и в конце концов сочтете их вполне естественными, как будто они существовали всегда.

– Никогда! – крикнула Хилари. – Никогда! Никогда!

– В вас говорят страсть и дух противоречия, свойственный рыжеволосым, – заметил мистер Аристидис. – У моей второй жены были рыжие волосы. Она была красивой женщиной и любила меня. Странно, не так ли? Я всегда восхищался рыжими женщинами. Ваши волосы очень красивы. Но мне в вас нравится и многое другое – смелость, мужество, решимость отстаивать собственное мнение. – Он вздохнул. – Увы! Женщины сами по себе теперь мало меня интересуют. У меня есть пара молоденьких девушек, которые иногда меня развлекают, но сейчас я предпочитаю духовное общество. Поверьте, мадам, ваше общество подействовало на меня освежающе.

– Предположим, я повторю все, что вы мне сообщили, моему мужу?

Аристидис снисходительно улыбнулся:

– Предполагать можно что угодно. Но вы в самом деле так поступите?

– Я… не знаю.

– Вы благоразумны, – заметил мистер Аристидис. – Некоторые знания женщине лучше держать при себе. Но вы устали и расстроены. Время от времени, когда я буду наносить сюда визиты, вас станут приводить ко мне, и мы обсудим много интересных вещей.

– Позвольте мне уехать отсюда! – Хилари умоляюще протянула руки. – Позвольте уехать вместе с вами! Пожалуйста!

Старик покачал головой. Выражение его лица было снисходительным, но в нем ощущался легкий оттенок презрения.

– Теперь вы говорите как ребенок, – укоризненно сказал он. – Как я могу вас отпустить? Как я могу позволить вам поведать всему миру о том, что вы здесь видели?

– И вы не поверите мне, если я поклянусь никому ничего не рассказывать?

– Нет, не поверю, – покачал головой Аристидис. – Я был бы глуп, если бы верил подобным вещам.

– Но я не хочу оставаться в этой тюрьме! Я хочу уйти отсюда!

– Ведь здесь ваш муж. Вы добровольно прибыли сюда, чтобы присоединиться к нему.

– Но я понятия не имела, что здесь происходит!

– Это верно, – кивнул Аристидис. – Однако могу вас заверить, что здесь куда лучше, чем за «железным занавесом». Тут есть все, что вам нужно! Комфорт, прекрасный климат, развлечения… – Старик поднялся и покровительственно похлопал ее по плечу. – Все утрясется, – уверенно сказал он. – Рыжеголовая птичка привыкнет к своей клетке. Через год – быть может, через два – вы будете очень счастливы. Хотя, возможно, – задумчиво добавил Аристидис, – куда менее интересны.

Глава 19

Среди ночи Хилари внезапно проснулась. Она приподнялась на локте и прислушалась.

– Том, вы слышите?

– Да. Самолет – летит низко. Ну и что? Время от времени они здесь пролетают.

– Любопытно… – Хилари не окончила фразу.

Она молча лежала, вспоминая странную беседу с Аристидисом.

По какому-то капризу старик явно симпатизировал ей.

Не может ли она сыграть на этом?

Не может ли она уговорить его взять ее с собой?

Когда Аристидис приедет в следующий раз, если он пошлет за ней, она постарается завести разговор о его покойной рыжеволосой жене. Конечно, не приходится рассчитывать на зов плоти: для этого его кровь слишком холодна. Кроме того, у него имеются «молоденькие девушки». Но стариков можно заставить вспомнить давно ушедшие времена…

Взять хотя бы ее дядю Джорджа, который жил в Челтенхеме…

Хилари улыбнулась в темноте, вспоминая дядю Джорджа.

Так ли уж отличались друг от друга ее дядя и мультимиллиардер Аристидис? У дяди Джорджа была экономка – «такая славная женщина, моя дорогая, – ничего сексуального, просто приятная и спокойная». Тем не менее дядя Джордж привел семью в отчаяние, женившись на этой «приятной и спокойной женщине». Она оказалась хорошей слушательницей.

Что Хилари говорила Тому? «Я найду способ выбраться отсюда». Странно, если этим способом окажется Аристидис…

– Сообщение! – воскликнул Леблан. – Наконец-то!

Его помощник только что вошел и, отдав честь, положил перед ним сложенный лист бумаги. Леблан развернул его и возбужденно заговорил:

– Это рапорт одного из наших пилотов-разведчиков. Пролетая над горным районом, он заметил световой сигнал по азбуке Морзе, повторенный дважды. Вот расшифровка.

Он протянул Джессопу бумагу с буквами:

П.Р.О.К.А.З.А.

– Проказа, – с сомнением произнес Джессоп.

– Что это может означать?

– Есть в этом районе лепрозорий?

Леблан разложил на столе большую карту и ткнул в нее коротким пальцем, желтым от табака.

– Вот район, который обследовал пилот. Посмотрим. Кажется, я что-то припоминаю…

Он вышел из комнаты и вскоре вернулся.

– Нашел! Там находится знаменитая медицинская научно-исследовательская организация, основанная и субсидируемая известными филантропами. Район абсолютно пустынный. Там ведутся важные работы по изучению проказы. Имеется и лепрозорий примерно на двести человек, а также отдел по изучению рака и туберкулезный санаторий. Но репутация у этого учреждения безупречная. Его патронирует сам президент республики.

– Да, – одобрительно промолвил Джессоп. – Ловко сработано.

– Но организация в любое время открыта для инспекции. Ее посещают светила медицины.

– И не видят там ничего, что не должны видеть! Атмосфера высочайшей респектабельности – лучшая маскировка для сомнительных дел.

– Возможно, – неуверенно согласился Леблан. – Полагаю, это перевалочный пункт для путешественников. Пара среднеевропейских врачей могла организовать нечто подобное. Маленькая группа людей, вроде той, которую мы ищем, может незаметно переждать там несколько недель, прежде чем продолжать путь.

– Думаю, там кроется нечто большее, – возразил Джессоп. – Не исключено, что это конец путешествия.

– Вот как?

– Лепрозорий наводит на размышления… По-моему, при современных методах лечения прокаженных уже не изолируют.

– В цивилизованном обществе – может быть. Но не в этой стране.

– Да, но слово «проказа» все еще ассоциируется со Средневековьем, когда прокаженные ходили с колокольчиком, чтобы предупреждать о своем приближении. Праздное любопытство не приведет людей в колонию прокаженных, а медицинских светил, которых вы упоминали, интересуют только научно-исследовательский аспект и, возможно, условия, в которых живут прокаженные, – они, несомненно, великолепны. Однако за этим фасадом филантропии и милосердия может твориться все, что угодно. Между прочим, кому принадлежит это место? Какие именно филантропы его основали и субсидируют?

– Это легко уточнить. Одну минуту.

Леблан перелистал справочник.

– Это частное предприятие, основанное группой филантропов во главе с Аристидисом. Как вам известно, он сказочно богат и щедро жертвует на благотворительные цели. Аристидис основал больницы в Париже и Севилье. По сути дела, это его организация – другие филантропы ему содействуют.

– Итак, это предприятие Аристидиса. А Аристидис был в Фесе, когда там находилась «Олив Беттертон».

– Аристидис! – смачно воскликнул Леблан. – Mais… c’est colossal![38]

– Согласен.

– C’est fantastique![39]

– Безусловно.

– Enfin… c’est formidable![40]

– Несомненно.

– Но вы понимаете, насколько это страшно? – Возбужденный Леблан едва не ткнул указательным пальцем в лицо собеседнику. – Этот Аристидис стоит практически за всем: банками, правительствами, промышленными предприятиями, вооружением, транспортом! Его никогда не видят и о нем очень редко слышат! Он сидит и покуривает в своем испанском замке, иногда черкнет несколько слов на клочке бумаги и бросит его на пол. Секретарь подползает на четвереньках и подбирает этот клочок, а через несколько дней крупный парижский банкир пускает себе пулю в лоб!

– С каким драматизмом вы все это обрисовали, Леблан! Но удивляться нечему. Президенты и министры делают важные заявления, банкиры что-то напыщенно вещают, сидя за роскошными столами, а потом выясняется, что за всем этим пышным великолепием скрывается маленький незаметный человечек, обладающий реальной властью. Неудивительно, что за всеми исчезновениями стоит Аристидис, – фактически нам раньше следовало это предположить. Вся история – грандиозная коммерческая афера. Никакой политики. Вопрос в том, что нам с этим делать.

Лицо Леблана помрачнело.

– Это будет нелегко. Если мы ошибаемся… о таком варианте я и думать боюсь! А если мы правы, нам придется это доказать. Вы понимаете, что стоит нам начать расследование, как его могут отменить на самом высоком уровне? Да, нам будет трудновато… Но… – он выразительно поднял короткий указательный палец, – это будет сделано.

Глава 20

Автомобили поднялись по горной дороге и остановились у больших ворот в скале. Машин было четыре. В первой находились французский министр и американский посол, во второй – британский консул, член парламента и шеф полиции, в третьей – два участника бывшей королевской комиссии и два известных журналиста. В каждой из трех машин присутствовали сопровождающие лица. В четвертом автомобиле находились люди, неизвестные широкой публике, но пользующиеся авторитетом в своей среде. Среди них были капитан Леблан и мистер Джессоп. Шоферы в униформах открывали дверцы и помогали выйти высоким гостям.

– Надо надеяться, – пробормотал министр, – что нам не придется контактировать с пациентами.

– Du tout, monsieur le ministre[41], – тут же успокоил его один из сопровождающих. – Приняты все меры предосторожности. Инспекция будет производиться только на расстоянии.

На лице пожилого министра отразилось явное облегчение. Посол что-то заметил насчет прогресса в лечении проказы.

Большие ворота распахнулись. Несколько человек – коренастый темноволосый директор, высокий и светловолосый заместитель директора, двое известных врачей и знаменитый химик – приветствовали визитеров цветистыми французскими фразами.

– A cher[42] Аристидис? – осведомился министр. – Я искренне надеюсь, что недомогание не помешало ему выполнить обещание и встретиться с нами здесь.

– Мсье Аристидис вчера прилетел из Испании, – ответил заместитель директора. – Он ожидает вас внутри. Позвольте, ваше превосходительство, показать вам дорогу.

Посетители двинулись следом за ним. Министр с беспокойством посмотрел направо. Прокаженные выстроились вдалеке от решетчатой ограды. Его превосходительство облегченно вздохнул – отношение министра к проказе оставалось на уровне Средневековья.

Мистер Аристидис ожидал гостей в прекрасно меблированном современном салоне. Последовали поклоны, комплименты и представления. Смуглолицые слуги в белых одеяниях и тюрбанах подали аперитивы.

– У вас здесь чудесно, сэр, – сказал Аристидису один из молодых журналистов.

Старик по-восточному прижал руки к груди:

– Я горжусь этим местом. Можно сказать, это моя лебединая песнь, мой последний дар человечеству. На него не жалели расходов.

– В самом деле, – подтвердил один из местных врачей. – Здесь просто мечта профессионала. Мы и в Штатах были неплохо устроены, но здесь… Это помогает нам достигать отличных результатов.

Его энтузиазм оказался заразительным.

– Ваше предприятие заслуживает всяческих похвал, – промолвил посол, вежливо кланяясь Аристидису.

– Бог был милостив ко мне, – скромно отозвался старик.

Сгорбившись на стуле, он походил на маленькую желтую жабу. Член парламента пробормотал на ухо старому и глуховатому сотруднику королевской комиссии, что Аристидис являет собой весьма любопытный парадокс.

– Вероятно, старый мошенник разорил миллионы людей и заграбастал столько денег, что не знает, куда их девать, – вот и передает их в другие руки.

Пожилой судья, к которому он обращался, пробормотал в ответ:

– Интересно, какие результаты могут оправдать столь чудовищные расходы? Большинство великих открытий, облагодетельствовавших человечество, были осуществлены при помощи куда более простого оборудования.

– А теперь, – сказал Аристидис, когда с любезностями и аперитивами было покончено, – вы, надеюсь, окажете мне честь, разделив со мной простую трапезу. Доктор ван Хейдем будет выполнять обязанности хозяина. Я на диете и ем очень мало. После еды вы начнете осмотр здания.

Провожаемые радушным доктором ван Хейдемом, гости с энтузиазмом направились в столовую. За два часа полета и час езды в автомобиле они успели проголодаться. Изысканная пища заслужила особое одобрение министра.

– Мы наслаждаемся нашим скромным комфортом, – сказал ван Хейдем. – Свежие фрукты и овощи доставляют самолетом дважды в неделю; мясом и цыплятами мы тоже обеспечены. Конечно, у нас мощные холодильные устройства. Тело должно пользоваться всеми ресурсами науки.

Еда сопровождалась отборными винами. Затем подали кофе по-турецки. После трапезы гостям предложили приступить к инспекции. Экскурсия заняла два часа и была весьма подробной. Министр был рад, когда она подошла к концу. Его чересчур ошеломили сверкающие лаборатории, бесконечные белые коридоры и особенно обилие научной информации.

Хотя интерес министра был поверхностным, остальные оказались более пытливыми в своих расспросах. Особое любопытство вызывали жилищные условия персонала и некоторые другие детали. Доктор ван Хейдем охотно демонстрировал гостям все, что они хотели видеть. Леблан и Джессоп (первый сопровождал министра, а второй – британского консула) немного отстали от прочих, возвращаясь в салон.

– Вроде бы здесь никаких следов, – возбужденно шепнул Леблан.

– Пожалуй.

– Mon cher, если мы, как гласит ваша пословица, лаяли не на то дерево, разразится катастрофа. Столько недель потрачено, чтобы все это организовать! Что касается меня – моей карьере придет конец.

– Мы еще не побеждены, – заметил Джессоп. – Я уверен, что наши друзья здесь.

– Но нет ни малейших признаков…

– Конечно, нет. Они бы никогда такого не допустили. К этим официальным визитам здесь готовятся заранее.

– Тогда как же мы добудем доказательства? Говорю вам, без улик нам не позволят и шагу ступить. Они настроены весьма скептически. Министр, американский посол, британский консул – все считают, что такой человек, как Аристидис, вне подозрений.

– Успокойтесь, Леблан. Повторяю: мы еще не побеждены.

Леблан пожал плечами:

– Вы оптимист, друг мой. – Он повернулся, чтобы переброситься несколькими словами с одним из безупречно одетых луноликих молодых людей, составляющих элемент антуража, потом посмотрел на Джессопа и с подозрением осведомился: – Чему вы улыбаетесь?

– Вы слышали о счетчике Гейгера?

– Естественно. Но ведь я не ученый.

– Как и я. Это очень чувствительный детектор радиоактивности.

– Ну и что?

– Наши друзья здесь – это сообщает мне счетчик Гейгера. Здание намеренно построено так путано. Все коридоры и комнаты походят друг на друга, поэтому трудно разобраться в планировке. Часть этого сооружения мы не видели – нам ее не показали.

– Вы догадались об этом благодаря показаниям радиоактивности?

– Вот именно.

– Фактически это то же самое, что жемчужины мадам?

– Да. Мы все еще играем в Гензеля и Гретель. Но знаки, оставленные здесь, не так очевидны, как жемчужины или рука, нарисованная фосфоресцирующей краской. Их нельзя увидеть, но можно почувствовать нашим счетчиком.

– Но, бог мой, Джессоп, неужели этого достаточно?

– Для нас – да, – ответил Джессоп. – Но я боюсь… – Он не договорил.

Леблан окончил фразу за него:

– Вы боитесь, что эти люди нам не поверят. Они с самого начала отнеслись к этому предприятию скептически. Даже ваш британский консул чересчур осторожен. Ведь ваше правительство многим обязано Аристидису. Что касается нашего… – Он пожал плечами. – Уверен, что мсье министра будет трудно убедить.

– Мы не должны полагаться на правительства, – сказал Джессоп. – У правительственных чиновников и дипломатов связаны руки. Но они нужны нам здесь, так как у них есть власть. А полагаться я предпочту на других.

– На кого именно, друг мой?

Джессоп внезапно усмехнулся.

– На прессу, – ответил он. – У журналистов отличное чутье на сенсации. Не в их интересах замять дело. Они всегда готовы поверить всему мало-мальски вероятному. Помимо прессы, я полагаюсь на того тугоухого старика.

– Ага, я знаю, кого вы имеете в виду. Старого джентльмена, который выглядит так, будто он одной ногой в могиле.

– Да, он немощен, глух и полуслеп, зато его интересует правда. Этот человек – бывший верховный судья, и, несмотря на возраст и инвалидность, его ум так же остер, как прежде. Старик чувствует, когда происходит нечто сомнительное и кое-кто пытается не допустить огласки. Он выслушает нас и захочет во всем разобраться.

Они вернулись в салон. Чай и аперитивы уже подали. Министр поздравил Аристидиса цветистыми фразами. Американский посол внес свою лепту. После этого министр огляделся вокруг и слегка нервно произнес:

– А теперь, джентльмены, думаю, настало время проститься с нашим любезным хозяином. Мы видели все, что можно было увидеть… – он многозначительно подчеркнул последние слова, – и убедились, что все великолепно. Это первоклассное учреждение! Мы очень признательны нашему хозяину за его гостеприимство и поздравляем его с замечательными достижениями. Нам остается попрощаться и удалиться. Я прав, не так ли?

Слова и поведение министра вполне укладывались в традиционные рамки. Взгляд, которым он окинул других визитеров, казался не более чем вежливым. Но в действительности в его словах содержалась просьба. Фактически министр произнес: «Вы убедились, джентльмены, что здесь нет ничего, что вы подозревали. Это огромное облегчение, и теперь мы можем уехать с чистой совестью».

Но в наступившем молчании послышался спокойный голос Джессопа. Он обратился к министру по-французски, но его речь, хотя и грамотная, выдавала англичанина.

– С вашего позволения, сэр, я бы хотел попросить нашего любезного хозяина об одолжении.

– Разумеется, мистер… э-э… Джессоп.

Джессоп обернулся к ван Хейдему, упорно не глядя на мистера Аристидиса.

– Мы встретились с многими вашими сотрудниками, – сказал он. – Но здесь находится мой старый друг, с которым я хотел бы побеседовать. Нельзя ли это устроить до моего отъезда?

– Ваш друг? – с вежливым удивлением осведомился доктор ван Хейдем.

– Точнее, двое друзей, – отозвался Джессоп. – Во-первых, миссис Беттертон – Олив Беттертон. Кажется, здесь работает ее муж, Том Беттертон. Раньше он работал в Харуэлле, а до того – в Америке. Я бы очень хотел поговорить с ними обоими.

Реакция доктора ван Хейдема была безупречной. Он широко открыл глаза и озадаченно нахмурился:

– Беттертон? Боюсь, что у нас нет никого с такой фамилией.

– Здесь также находится еще один американец – Эндрю Питерс, – настаивал Джессоп. – Кажется, он химик. Я прав, не так ли, сэр? – Он почтительно повернулся к американскому послу.

Посол был мужчиной средних лет с проницательными голубыми глазами. Наряду с дипломатическими способностями он обладал твердым характером. Встретившись взглядом с Джессопом, он немного подумал и кивнул:

– Да-да, Энди Питерс. Я бы тоже хотел повидать его.

Вежливое удивление ван Хейдема росло на глазах. Джессоп исподтишка бросил взгляд на Аристидиса. Маленькое желтое лицо не выражало ни беспокойства, ни изумления – оно оставалось равнодушным.

– Эндрю Питерс? Боюсь, вы ошиблись, ваше превосходительство. У нас нет человека с таким именем. Оно вообще мне неизвестно.

– Но имя Томаса Беттертона вам известно, не так ли? – спросил Джессоп.

На секунду ван Хейдем заколебался. Он слегка повернул голову в сторону старика в кресле, но вовремя спохватился:

– Томас Беттертон? Кажется, да…

– Ну как же! – вмешался один из журналистов. – С ним была связана целая сенсация. Полгода назад он исчез, и его имя фигурировало в заголовках всех европейских газет. Полиция искала его повсюду. Вы хотите сказать, что все это время он находился здесь?

– Нет, – резко ответил ван Хейдем. – Боюсь, кто-то ввел вас в заблуждение. Возможно, это неудачная шутка. Сегодня вы видели всех наших сотрудников. Вы видели абсолютно все.

– Думаю, не совсем, – спокойно возразил Джессоп. – Здесь находятся молодой человек по фамилии Эрикссон, доктор Луи Баррон и, возможно, миссис Келвин Бейкер.

– А! – Казалось, на доктора ван Хейдема снизошло просветление. – Но ведь эти люди погибли в авиакатастрофе в Марокко. Теперь я вспомнил – по крайней мере, об Эрикссоне и докторе Барроне. Да, Франция в тот день понесла тяжелую потерю. Такого человека, как Луи Баррон, трудно заменить. – Он покачал головой. – Я ничего не знаю о миссис Келвин Бейкер, но припоминаю, что в том самолете была англичанка или американка. Возможно, это миссис Беттертон, о которой вы говорили. Да, все это очень печально. – Ван Хейдем вопрошающе посмотрел на Джессопа: – Не знаю, мсье, что заставило вас предположить, будто эти люди прибыли сюда. Возможно, доктор Баррон упоминал, что надеется посетить нас, будучи в Северной Африке. Вероятно, это и явилось причиной недоразумения.

– Значит, вы утверждаете, что я ошибся? – осведомился Джессоп. – Что никого из этих людей здесь нет?

– Но как же они могут здесь быть, мой дорогой сэр, если они погибли в авиакатастрофе? По-моему, их тела обнаружили.

– Тела были настолько обожжены, что не подлежали идентификации, – многозначительно произнес Джессоп.

Сзади послышался тонкий и слабый, но четкий голос:

– Насколько я вас понял, трупы не были опознаны? – Лорд Элверстоук наклонился вперед, поднеся ладонь к уху. Его маленькие пронзительные глазки смотрели на Джессопа из-под косматых нависших бровей.

– Официальной идентификации не было, милорд, – ответил Джессоп, – и у меня есть основания предполагать, что эти люди пережили катастрофу.

– Предполагать? – недовольно переспросил лорд Элверстоук.

– Мне следовало сказать, что у меня есть доказательства.

– Доказательства? Какого свойства, мистер… э-э… Джессоп?

– На миссис Беттертон было ожерелье из искусственного жемчуга в тот день, когда она вылетела из Феса в Марракеш, – объяснил Джессоп. – Одна из этих жемчужин была найдена на расстоянии полумили от сгоревшего самолета.

– Как вы можете утверждать, что эта жемчужина из ожерелья миссис Беттертон?

– Потому что все жемчужины в ожерелье имели отметины, невидимые невооруженным глазом, но различимые под увеличительным стеклом.

– Кто нанес на них эти отметины?

– Я, лорд Элверстоук, в присутствии моего коллеги, мсье Леблана.

– У вас была для этого причина?

– Да, милорд. У меня была причина полагать, что миссис Беттертон приведет нас к своему мужу, Томасу Беттертону, который объявлен в розыск. Потом были найдены еще две жемчужины – каждая на пути от сгоревшего самолета к учреждению, где мы находимся. В результате расследования в местах находок мы получили описания шести человек, приблизительно соответствующие людям, считавшимся погибшими в катастрофе. Один из пассажиров был снабжен перчаткой, покрытой фосфоресцирующей краской. Светящийся знак видели на машине, которая везла тех шестерых.

– Весьма примечательно, – сухим судейским голосом заметил лорд Элверстоук.

Мистер Аристидис шевельнулся в кресле. Быстро моргнув, он задал вопрос:

– Где были обнаружены последние следы этой группы людей?

– На заброшенном аэродроме, сэр. – Джессоп указал его местонахождение.

– Это за многие сотни миль отсюда, – промолвил мистер Аристидис. – Если допустить, что ваши интересные предположения верны, что по какой-то причине катастрофа была сфальсифицирована, то пассажиров, очевидно, увезли с заброшенного аэродрома в неизвестном направлении. Так как аэродром расположен очень далеко, не понимаю, на каком основании вы считаете, будто эти люди здесь.

– Основания имеются, сэр, и достаточно веские. Один из наших разведывательных самолетов принял кодированный сигнал, сообщающий, что люди, о которых идет речь, находятся в лепрозории.

– Я нахожу это весьма интересным, – заметил мистер Аристидис. – Но мне кажется несомненным, что имела место попытка ввести вас в заблуждение. Этих людей здесь нет. – Он говорил спокойно и уверенно. – Можете обыскать все поселение, если хотите.

– Сомневаюсь, чтобы поверхностный обыск что-нибудь дал, сэр, – покачал головой Джессоп. – Но я знаю участок, где нужно начинать поиски.

– В самом деле? Где же?

– В конце четвертого коридора налево от второй лаборатории.

Доктор ван Хейдем резко дернулся. Два бокала упали со столика на пол. Джессоп, улыбаясь, посмотрел на него.

– Как видите, доктор, – сказал он, – мы хорошо информированы.

– Это нелепо! – резко заявил ван Хейдем. – Абсолютно нелепо! Вы полагаете, что мы насильно удерживаем здесь людей? Я категорически это отрицаю!

– Мы, кажется, зашли в тупик, – промолвил министр. Ему явно было не по себе.

– Это интересная теория, – мягко произнес мистер Аристидис, – но всего лишь теория. – Он посмотрел на часы. – Надеюсь, вы извините меня, джентльмены, если я скажу, что вам пора ехать. Вам предстоит длительная поездка до аэропорта, а если ваш самолет опоздает, то поднимется тревога.

Леблан и Джессоп понимали, что дело близится к прямому столкновению. Аристидис намеренно пустил в ход силу своего авторитета. Он вынуждал посетителей противостоять его воле. Если они будут настаивать, значит, им придется выступить против него в открытую. Министр, по-видимому, склонен капитулировать. Шеф полиции будет стараться ему угодить. Американский посол не был удовлетворен, но по дипломатическим причинам едва ли решится настаивать, а британский консул согласится с остальными.

Аристидис подумал о журналистах – ими придется заняться. Он не сомневался, что прессу можно купить, хотя допускал, что цена будет высокой. А если они окажутся неподкупными… ну, существуют другие способы.

Что касается Джессопа и Леблана, то им наверняка все известно, но они не смогут действовать без санкции. Его взгляд встретился с глазами человека такого же старого, как он сам. Аристидис знал, что лорда Элверстоука купить невозможно. Но в конце концов… Его мысли прервал холодный и четкий голос старого судьи:

– По-моему, нам не следует торопиться с отъездом. Мне кажется, это дело стоит расследовать. Были сделаны серьезные заявления, которые нельзя оставить без внимания. Нужно использовать все возможности, чтобы опровергнуть их.

– Бремя доказательств лежит на вас, – промолвил мистер Аристидис. – Но, на мой взгляд, эти нелепейшие обвинения не подкреплены никакими доказательствами.

– Вы ошибаетесь!

Доктор ван Хейдем удивленно обернулся. Один из марокканских слуг шагнул вперед. Он выглядел весьма внушительно в белом расшитом одеянии и белом тюрбане, колоритно подчеркивающем маслянистую черноту лица.

Всю компанию поверг в изумление тот факт, что с его полных, почти негроидных губ слетали слова, произносимые чисто американским голосом.

– Мои показания могут подтвердить обвинения, – продолжал голос. – Эти джентльмены отрицают, что Эндрю Питерс, Торквил Эрикссон, мистер и миссис Беттертон и доктор Луи Баррон находятся здесь. Но это ложь. Они все здесь – и я говорю от их имени. – Он шагнул к американскому послу. – Очевидно, сейчас вам нелегко узнать меня, сэр, но я Эндрю Питерс.

Аристидис издал негромкое шипение и откинулся в кресле; его лицо вновь стало бесстрастным.

– Здесь прячут многих людей, – продолжал Питерс. – Доктора Шварц из Мюнхена, Хельгу Неедхайм, английских ученых Джеффриса и Дейвидсона, Пола Уэйда из США, итальянцев Рикочетти и Бьянко, Мерчисонов. Все они находятся в этом здании. Сложную систему переборок невозможно обнаружить невооруженным глазом. Прямо в скале расположена целая сеть секретных лабораторий.

– Господи! – воскликнул американский посол. Он внимательно посмотрел на исполненную достоинства фигуру марокканца и внезапно расхохотался: – Не сказал бы, что узнаю вас даже сейчас.

– Инъекция парафина в губы, не говоря уже о черном пигменте, сэр.

– Если вы Питерс, то под каким номером вы значитесь в ФБР?

– 813471, сэр.

– Верно, – кивнул посол. – А инициалы вашего настоящего имени?

– Б.А.П.Г., сэр.

– Этот человек – Питерс, – заявил посол.

Он посмотрел на министра, который неуверенно откашлялся.

– Вы утверждаете, – осведомился он у Питерса, – что этих людей удерживают здесь против их воли?

– Некоторые находятся здесь по собственному желанию, ваше превосходительство, а некоторые – нет.

– В таком случае необходимо принять меры, – пришлось признать министру.

Он посмотрел на префекта полиции. Последний сделал шаг вперед.

– Минутку, пожалуйста, – мистер Аристидис поднял руку. – Кажется, мое доверие было обмануто. – Он устремил властный холодный взгляд на ван Хейдема и директора. – Мне еще не вполне ясно, джентльмены, насколько далеко вы позволили себе зайти в вашем научном энтузиазме. Я основал это учреждение исключительно в интересах науки, но не принимал никакого участия в его практической деятельности. Если эти обвинения основаны на фактах, советую вам, мсье директор, немедленно предъявить людей, которые, как подозревают, удерживаются здесь незаконно.

– Но, мсье, это невозможно. Я… Это было бы…

– Любым экспериментам подобного рода, – прервал мистер Аристидис, – должен быть положен конец. – Он окинул визитеров холодным взглядом финансиста. – Едва ли необходимо заверять вас, господа, что, если здесь происходит нечто незаконное, ко мне это не имеет никакого отношения.

Благодаря богатству, влиянию и могуществу мистера Аристидиса эти слова справедливо расценили как приказ. Всемирно известный предприниматель не должен быть замешанным в это дело. Но даже если ему удастся выбраться из него невредимым, для него это поражение. С «бюро мозгов», с помощью которого он надеялся на колоссальные прибыли, покончено раз и навсегда. Тем не менее мистер Аристидис не был обескуражен. В его карьере и раньше иногда случались неудачи. Он всегда воспринимал их философски и начинал готовиться к следующему удару.

Аристидис сделал чисто восточный жест:

– Я умываю руки.

Префект полиции двинулся вперед. Это был его выход – он знал свои обязанности и был готов в полной мере использовать свое официальное положение.

– Прошу мне не мешать, – заявил он. – Я должен исполнить свой долг.

Побледневший ван Хейдем шагнул к нему.

– Если вы последуете за мной, – сказал он, – я провожу вас в наше запасное крыло.

Глава 21

– Я чувствую себя пробудившейся после ночного кошмара, – вздохнула Хилари.

Она довольно потянулась. Они сидели на террасе отеля в Танжере, куда утром прибыли самолетом.

– Неужели это произошло на самом деле? – продолжала Хилари. – Не может быть!

– Еще как может, – отозвался Том Беттертон. – Но я согласен с вами: это был настоящий кошмар. К счастью, я из него выбрался.

Джессоп вышел на террасу и сел рядом с ними.

– А где Энди Питерс? – спросила Хилари.

– Скоро будет здесь, – ответил Джессоп. – У него есть кое-какие дела.

– Значит, Питерс был одним из ваших людей, – сказала Хилари, – и проделывал трюки с фосфором и свинцовым портсигаром, разбрызгивающим радиоактивное вещество. А я ничего об этом не знала.

– Да, – кивнул Джессоп, – вы оба ничего не знали друг о друге. Строго говоря, Питерс не мой человек – он представлял США.

– Так вот что вы имели в виду, надеясь, что если я доберусь до Тома, то у меня будет защита? Вы подразумевали Энди Питерса?

Джессоп снова кивнул.

– Вы не в обиде на меня, – осведомился он, – что я не обеспечил желаемый конец ваших приключений?

Хилари выглядела озадаченной.

– Какой конец?

– Спортивную форму самоубийства, – объяснил Джессоп.

– Ах это! – Она недоверчиво покачала головой. – Теперь это кажется мне таким же нереальным, как все остальное. Я так долго пробыла Олив Беттертон, что мне трудно снова стать Хилари Крейвен.

– А вот и мой друг Леблан, – сказал Джессоп. – Я должен с ним поговорить.

Он поднялся и зашагал по террасе.

– Вы не сделаете для меня еще кое-что, Олив? – быстро спросил Том Беттертон. – Простите, я привык называть вас так.

– Да, разумеется. Что вы имеете в виду?

– Пройдитесь со мной по террасе, потом возвращайтесь сюда и скажите, что я поднялся к себе в комнату отдохнуть.

Она вопрошающе посмотрела на него:

– Зачем? Что вы задумали?

– Смыться, дорогая моя, пока есть возможность.

– Куда?

– Куда угодно.

– Но почему?

– Подумайте, девочка моя. Я не знаю здешних законов. Танжер – странное место, не находящееся под юрисдикцией какой-либо одной страны. Но я знаю, что произойдет, если я отправлюсь вместе со всеми вами в Гибралтар. Первым делом меня там арестуют.

Хилари с тревогой посмотрела на него. Обрадованная спасением из организации, она забыла о неприятностях Тома Беттертона.

– Вы имеете в виду разглашение государственной тайны? Но вам от этого не убежать. Куда вы можете отправиться?

– Я уже сказал – куда угодно.

– Разве в наши дни это возможно? У вас будет множество трудностей – в том числе с деньгами.

Он коротко усмехнулся:

– С деньгами все в порядке. Они хранятся там, где я смогу их получить под другим именем.

– Значит, вы взяли с собой деньги?

– Конечно, взял.

– Но вас выследят.

– Это будет нелегко. Поймите, Олив, мое описание, которым они располагают, не соответствует моей теперешней внешности. Поэтому я так настаивал на пластической операции. С самого начала я планировал убраться из Англии, положить деньги в надежное место и изменить внешность, обеспечив себе безопасность до конца дней.

– Вы не правы, – сказала Хилари. – Куда лучше вернуться и понести наказание. В конце концов, сейчас не военное время. Вас приговорят к короткому сроку заключения. Что хорошего, если за вами будут охотиться всю вашу жизнь?

Беттертон покачал головой:

– Вы не понимаете самого главного… Ладно, пошли. Нельзя терять время.

– Но как вы собираетесь выбраться из Танжера?

– Как-нибудь. Не беспокойтесь.

Хилари поднялась и медленно зашагала по террасе рядом с Беттертоном. Она испытывала странное ощущение. Ее обязательства по отношению к Джессопу и покойной Олив Беттертон были выполнены. Больше ей нечего было делать. Она и Том Беттертон прожили несколько недель в непосредственной близости, но остались чужими – между ними не возникло даже дружеских отношений.

Они дошли до конца террасы. Маленькая боковая дверь в стене выходила на узкую извилистую дорогу, ведущую вниз с холма к порту.

– Выскользну через эту дверь, – сказал Беттертон. – За нами никто не наблюдает. Пока.

– Желаю удачи, – медленно произнесла Хилари.

Она следила за тем, как Беттертон подошел к двери и повернул ручку. Когда дверь открылась, он внезапно шагнул назад. В проеме стояли трое мужчин. Двое вошли на террасу и направились к Беттертону.

– Томас Беттертон, – заговорил один из них, – у меня имеется ордер на ваш арест. Вы будете находиться в заключении здесь, пока не закончится оформление вашей выдачи.

Беттертон резко повернулся, но второй мужчина преградил ему дорогу. Тогда он повернулся назад и рассмеялся.

– Все в порядке, если не считать того, что я не Томас Беттертон.

Третий мужчина – Энди Питерс – шагнул на террасу и присоединился к двум другим.

– Не выйдет, – сказал он. – Томас Беттертон – вы.

– Вы так считаете, потому что последний месяц прожили там же, где я, и слышали, как все именовали меня Томасом Беттертоном. Но дело в том, что я не Беттертон. Я познакомился с ним в Париже и занял его место. Спросите эту леди, если вы не верите мне. Она приехала ко мне, притворяясь моей женой, и я принял ее за таковую, верно?

Хилари кивнула.

– Не будучи Томасом Беттертоном, я, естественно, не знал, как выглядит его жена, и поверил этой женщине. Впоследствии я придумал объяснение, которое ее удовлетворило. Но это правда.

– Так вот почему вы притворились, будто узнали меня! – воскликнула Хилари. – Но ведь потом вы велели мне продолжать игру!

Беттертон снова рассмеялся.

– Я не Беттертон, – уверенно заявил он. – Посмотрите на любую фотографию Беттертона, и вы убедитесь, что я говорю правду.

Энди Питерс шагнул вперед. Голос его совсем не походил на голос Питерса, который так хорошо знала Хилари. Теперь он звучал спокойно и неумолимо:

– Я видел фотографии Беттертона и согласен, что вы на них не похожи. Но тем не менее вы Томас Беттертон, и я это докажу.

Питерс внезапно схватил Беттертона и сорвал с него пиджак.

– Если вы Томас Беттертон, у вас должен быть шрам в форме буквы Z на сгибе правой руки.

Он разорвал рукав рубашки Беттертона и потянул его за руку.

– Вот! – торжествующе воскликнул Питерс, указывая на шрам. – В США есть два лаборанта, которые это подтвердят. Я знаю о шраме, потому что Эльза рассказала мне в письме, как вы поранили руку.

– Эльза? – Беттертон уставился на него. Его сотрясала нервная дрожь. – При чем тут Эльза?

– Спросите лучше, в чем вас обвиняют!

– Вам предъявлено обвинение в убийстве первой степени, – снова заговорил полицейский чиновник. – В убийстве вашей жены, Эльзы Беттертон.

Глава 22

– Поверьте, Олив, я очень сожалею. Ради вас я дал ему шанс – предупредил вас, что для него безопаснее оставаться в организации. Но я объехал полсвета, чтобы добраться до него и заставить его заплатить за то, что он сделал с Эльзой.

– Я ничего не понимаю! Кто вы такой?

– Мне казалось, вы знаете. Я Борис Андрей Павлов-Глидр, кузен Эльзы. Меня послали из Польши в Америку завершить образование в университете. В Европе складывалась такая ситуация, что мой дядя счел для меня лучшим принять американское гражданство. Я взял имя Эндрю Питерс. Когда началась война, я вернулся в Европу и стал участником Сопротивления. Мне удалось переправить дядю и Эльзу из Польши в Америку. Эльза… я уже рассказывал вам о ней. Она была одним из самых блестящих ученых нашего времени. Это Эльза открыла ZE-расщепление. Беттертон был молодым канадцем, который помогал Маннхейму в его экспериментах. Он знал свое дело – но не более того. Беттертон стал ухаживать за Эльзой и женился на ней, чтобы быть в курсе ее научной деятельности. Когда ее эксперименты близились к завершению и Беттертон понял всю важность ZE-pacщепления, он отравил свою жену.

– О нет!

– Да. Правда, в то время не возникло никаких подозрений. Беттертон выглядел убитым горем, с головой погрузился в работу и вскоре объявил, что открыл ZE-расщепление. Это принесло ему то, чего он жаждал, – признание и славу великого ученого. После этого он счел благоразумным покинуть Америку и перебраться в Англию. Он обосновался в Харуэлле и стал там работать.

После окончания войны мне пришлось задержаться в Европе. Так как я хорошо знал немецкий, русский и польский языки, я смог выполнять там важную работу. Письмо, которое Эльза прислала мне незадолго до смерти, встревожило меня. Болезнь, которой она страдала и от которой умерла, казалась мне таинственной и необъяснимой. Вернувшись в США, я начал расследование. Не буду вдаваться в подробности, но того, что я обнаружил, было достаточно для выдачи ордера на эксгумацию тела. В окружной прокуратуре работал молодой парень, который был близким другом Беттертона. В то время он отправился в путешествие по Европе, очевидно, навестил Беттертона и упомянул ему об эксгумации. Беттертон почуял опасность. Полагаю, к нему уже подбирались агенты нашего друга мистера Аристидиса. Беттертон решил, что это его лучший шанс избежать ареста и суда за убийство. Он принял предложение, поставив условием полное изменение его внешности. Но в результате Беттертон оказался в другой тюрьме. Более того, ему грозила опасность, так как он был не в состоянии поставлять заказчикам требуемый научный «товар». Ведь Беттертон отнюдь не являлся гением.

– И вы последовали за ним?

– Да. Когда газеты поведали сенсационную новость об исчезновении Томаса Беттертона, я отправился в Англию. Моему другу, блестящему ученому, делала определенные авансы некая миссис Спидер, работавшая в ООН. Прибыв в Англию, я узнал, что она встречалась и с Беттертоном. Я побеседовал с ней, выражая левые симпатии и сильно преувеличив мое значение в науке. Понимаете, тогда я думал, что Беттертон сбежал за «железный занавес», где до него было невозможно добраться. Ну, я все же решил попробовать. – В его голосе послышалась горечь. – Эльза была великолепным ученым, красивой и доброй женщиной. Ее убил и ограбил человек, которого она любила и которому доверяла. В случае необходимости я намеревался собственноручно разделаться с Беттертоном.

– Теперь я все понимаю, – промолвила Хилари.

– Прибыв в Англию, – продолжал Питерс, – я написал вам, сообщив все факты и подписавшись своим польским именем. – Он посмотрел на нее. – Полагаю, вы мне не поверили. Я так и не получил ответа. – Питерс пожал плечами. – Тогда я обратился в Интеллидженс сервис. Сначала я пришел туда, играя роль чопорного и корректного польского офицера. В то время я подозревал всех и вся. Но в конце концов мы с Джессопом поладили. – Он сделал паузу. – Сегодня утром моя миссия закончилась. Будет выдвинуто требование об экстрадиции, и Беттертона отправят в США, где он предстанет перед судом. На оправдание ему нечего рассчитывать, – мрачно добавил Питерс. – Улики против него неопровержимы.

Он помолчал, глядя на освещенные солнцем сады, тянущиеся к морю.

– Вся беда в том, что вы приехали к мужу, и я влюбился в вас. Это был сущий ад, Олив. Ведь я человек, который обеспечил вашему мужу электрический стул. От этого нам не уйти. Вы никогда не забудете этого, даже если сможете простить. – Питерс поднялся. – Я хотел, чтобы вы услышали обо всем от меня. А теперь прощайте. – Он резко повернулся, но Хилари удержала его.

– Подождите, – сказала она. – Есть кое-что, чего вы не знаете. Я не жена Беттертона. Олив Беттертон умерла в Касабланке. Джессоп убедил меня занять ее место.

Питерс уставился на нее:

– Вы не Олив Беттертон?

– Нет.

– Господи! – Питерс тяжело опустился на стул. – Олив, дорогая…

– Не называйте меня Олив. Меня зовут Хилари – Хилари Крейвен.

– Хилари? – повторил Питерс. – Придется привыкнуть к этому имени. – Он взял ее руки в свои.

На другом конце террасы Джессоп, обсуждавший с Лебланом технические трудности нынешней ситуации, рассеянно переспросил:

– О чем вы говорили?

– Я говорил, mon cher, что мы едва ли сможем предъявить обвинение этой скотине Аристидису.

– Разумеется. Аристидис всегда останется в выигрыше. Ему и на сей раз удастся выйти сухим из воды. Но он потеряет много денег, и это ему не понравится. К тому же даже Аристидис не вечен. Судя по его виду, ему вскоре придется предстать перед Высшим Судией.

– Что привлекло ваше внимание, друг мой?

– Эти двое, – ответил Джессоп. – Я отправил Хилари Крейвен в путешествие к неизвестному месту назначения, но мне кажется, что конец ее путешествия будет обычным.

Леблан выглядел озадаченным, потом воскликнул:

– Ага! Как у вашего Шекспира!

– Вы, французы, так начитанны, – промолвил Джессоп.

body
section id="n_2"
section id="n_3"
section id="n_4"
section id="n_5"
section id="n_6"
section id="n_7"
section id="n_8"
section id="n_9"
section id="n_10"
section id="n_11"
section id="n_12"
section id="n_13"
section id="n_14"
section id="n_15"
section id="n_16"
section id="n_17"
section id="n_18"
section id="n_19"
section id="n_20"
section id="n_21"
section id="n_22"
section id="n_23"
section id="n_24"
section id="n_25"
section id="n_26"
section id="n_27"
section id="n_28"
section id="n_29"
section id="n_30"
section id="n_31"
section id="n_32"
section id="n_33"
section id="n_34"
section id="n_35"
section id="n_36"
section id="n_37"
section id="n_38"
section id="n_39"
section id="n_40"
section id="n_41"
section id="n_42"
Дорогой (