Несправедливо осужденный трибуналом Воин Ветра, офицер воздушного флота Российской империи Егор Сморода поставлен перед выбором: сгнить на каторге или присоединиться к членам загадочного Института прикладной Экзофизики, которые при помощи невероятного оружия очищают город от вампиров, демонов, оборотней и другой агрессивной нежити. Однако после того как Сморода вступает в подпольную организацию «охотников за привидениями», выясняется, что ставки в этой игре гораздо более высокие, чем ему казалось вначале. Впрочем, беглому каторжнику уже нечего терять.
Янковский Д. Воины Ветра Эксмо М. 2008 978-5-699-30501-8

Дмитрий Янковский

Воины Ветра

Стану я диким горцем,

По небу рукою шарить.

У меня под крылом солнце,

Пусть оно меня жарит.

М. Башаков

Глава 1

Похищение

Когда в Питер приходят белые ночи, они заново разжигают во мне пламя жизни. Точнее, это ощущение впервые возникает в мае, когда закатные облака приобретают удивительный оттенок разогретого янтаря. Всю зиму я не живу, а кое-как перебиваюсь от утра к вечеру, страдаю, несмотря на недюжинную физическую подготовку, затяжными бронхитами и чисто питерской паранойей, возникающей от нехватки солнечного света. Наверное, как и большинство жителей этого странного города. К тому же, тем, кто тут рожден, возможно, легче, чем мне, приезжему. Но приказы командования не обсуждаются, особенно, когда речь идет о должностном повышении молодого, подающего надежды офицера. Кого волнует, что любой москвич будет чувствовать себя в Питере не очень комфортно? Мне говорили, что на акклиматизацию уйдет года два, да только пошел уже третий, а я, как ждал белых ночей, так и жду.

Поначалу я, грешен, спасался искусственным ультрафиолетом, но потом понял, что всерьез таким образом не избавиться ни от питерской паранойи, ни от зимней депрессии. К тому же посетительницы салонов красоты во время моих визитов взирали на меня с некоторым недоумением. Их наверняка удивляло, зачем здоровенному мужику с обожженной мордой прихорашиваться? Уж понятно, от солярия я краше точно не стал бы. Ну да и пусть. Потом я нашел новый метод – ударные дозы аскорбиновой кислоты. Выручало, но не спасало. Хотя все это больше в плане неприятных воспоминаний – календарное лето уже на носу, а с ним и конец депрессии. Так что настроение в этот вечер было у меня предельно хорошее, впору думать не о витаминах, а о бутылочке чего-нибудь слабоалкогольного для укрепления состояния.

Но даже коктейли категории «Г» я терпеть не мог употреблять в одиночестве. Не из боязни опуститься, а из глубоко внедренных воспитанием принципов. Потому, выбив из торгового автомата кассету «Турбо-Каскада», я направился к офицерскому общежитию на Петроградке в надежде найти желающих приобщиться к внедрению алкоголя в кровь. Вечерело. Точнее, было без малого двадцать три часа, но сумерки лишь начинались, причем именно летние питерские сумерки, а они, надо признать, не без придури. Они то ли активизируют в организме выработку каких-то гормонов, то ли, наоборот, снижают фон чего-то там биохимического, в связи с чем мозги начинают функционировать странновато. Это еще мягко говоря. Если же прибегнуть к определению винд-штурмана Васи Хомяченко, то народ начинает глючить по-черному, а кого и по-разноцветному, причем каждого доброго горожанина на свой лад. Я вот, к примеру, на Елагином острове почти по-трезвому видел бегающее дерево. Ну не то чтобы долго, а так, пару мгновений – сыграла тень со светом, наложилась на возбужденную подступающим летом биохимию мозга, и на тебе. Честно говоря, у меня тогда сердце немного екнуло, несмотря на кое-какой боевой опыт. Если же говорить о галлюцинациях попроще, например о слуховых, то от них летом просто деваться некуда. Бывает, топаешь ночью по тротуару где-нибудь на Васильевском, и создается полное ощущение, что за спиной у тебя кто-то шпарит в том же направлении и с той же примерно скоростью. Оборачиваешься – никого. Неприятное, надо сказать, ощущение. А вот если залить в организм парочку картриджей того же «Турбо-Каскада» или «Авангарда», к примеру, все это переживается не в пример легче. Вот и выходит, что в Питере человеческий организм, независимо от сезона, работает исключительно с химическими присадками, как маневровая турбина какого-нибудь винд-крейсера на хорошем форсаже. Только, если в мотор летом надо присаживать загуститель, а зимой разбавитель, то моя конструкция требует зимой витаминов, а летом горячительного. Причем обе присадки в интенсивных дозах.

Послушать меня, кто-нибудь подумает, что у парня проблемы со здоровьем. Или, как минимум, с головой. Но наш отрядный медмастер Кирилл Филиппенко был кардинально обратного мнения и ставил меня в пример другим офицерам касательно общефизической подготовки, а также в плане соблюдения оптимальных для здоровья режимов. Знал бы он, какие это режимы, так не распалялся бы, наверное. Хотя трудно сказать. Сам имея некоторое покраснение носа от безответной любви к медицинскому спирту, он наверняка воспринял бы мою систему, как минимум, с пониманием, если не с одобрением. Но предавать ее широкой огласке я все равно не собирался, поскольку военное начальство могло не разделить филиппенковского, чисто медицинского оптимизма.

Остановившись на углу офицерского общежития, я достал оранжевый жетон пятнадцатирублевки, взятый на сдачу из автомата с «Турбо-Каскадом», и подбросил его на предмет принятия оптимального решения – направиться в первый корпус или же во второй. Пока жетон вертелся в остывающем воздухе, я успел загадать – если выпадет «фича», иду в первый, к Юрке Бабслею, если «бэк», значит, во второй, к Гаррику Орландине. Жетон шлепнулся на ладонь, причем выпала «фича», и я успел усмехнуться, подумав, что весь вечер придется внимать рассказам Бабслея о его любовных приключениях, но в следующий миг мне по башке прилетело чем-то тяжелым и твердым, сняв с копыт не хуже бутылки «Синьки». Я, понятная песня, шарахнулся лицом о карбон мостовой, да так, что повторно посыпались искры из глаз. Последним мелькнул в сознании факт расстройства из-за испорченного вечера.

Очнулся в темноте. Где – лучше не думать. Башка трещит, хоть стальными хомутами обтягивай. Тошнит. Сильно. Пошарил по карманам – хрен там по колено, а не пластиковое разноцветье остатков денежного довольствия за минувший месяц. Пойло тоже сперли, уроды. Старый леер-трос бы им в задницу за такое преступление против личности и, более того, против человечности… Нет, ну обидно, честное слово! Вырубили, как пацана! И ведь не охранника из сети аптек «Гулькин нос», а офицера винд-трупера обобрали, здоровье наверняка подпортили, временно лишив трудоспособности. Мне лишнее сотрясение мозга совсем ни к чему, оно у меня, турбиной их разнеси, третье. Не хватало только из-за уродов-гопников списаться на сушу! Я бы, случись такое, точно открыл на них бы сезон большой охоты. Я бы их тогда не на землю, а прямиком под землю посписывал, причем, по возможности, с особой жестокостью. Но, окажись тут медмастер Филиппенко, он бы наверняка рекомендовал мне в нынешнем состоянии воздержаться от лишних эмоций, чтобы не усугублять последствия сотрясения. Я этому не данному совету последовал, взял себя в руки и решил тихонечко выбираться в более цивилизованные районы города. В принципе, взять у друзей в долг до выдачи очередного довольствия особой проблемы не составляло, благо не все были столь расточительными, как я. Наверное, у них организмы работали круглый год без присадок, иначе не объяснить феномен остававшихся до получки денег. Обиднее было получить по балде без попытки оборонительных и контрнаступательных действий. Друзья в общаге засмеют, если узнают – спецназовца отоварили гопники! Лучше не говорить никому. Лучше уж сделать вид, что поскользнулся спьяну на прилипшем к карбону собачьем дерьме и впечатался чавкой в осветительную опору.

Темнота оставалась темнотой, тишина тишиной. Ничего не менялось в окружающем пространстве. И это было скорее хорошо, нежели плохо, поскольку давало время осмотреться и принять запоздалые тактические решения. Встав на четвереньки, я сделал попытку поползти хоть в каком-то направлении. Несмотря на неважное состояние, это удалось без всякого труда. Но не очень далеко – я сразу уперся в стену. Пришлось обследовать окружающее пространство в поисках выхода. Вообще-то у меня не было ни малейших сомнений в том, что выход, точнее, открытая дверь, найдется в одной из четырех стен. Потому что я мог подумать о чем угодно – об избиении, об ограблении, но у меня не возникало и намека на мысль о пленении. Одно дело шарахнуть офицера винд-флота тяжелым предметом и обнести его карманы, другое – захватить его с какой-то целью. Это уже преступление такого порядка, что преступник может запросто головы не сносить. Это уже терроризм, это похищение, да еще не какого-нибудь слесаря-оптронщика, а человека, имеющего государственную защиту категории «Е». Короче, я и подумать не мог о пленении, пока не наткнулся на стальную дверь. Наглухо запертую.

Вот тут я струхнул. Тут я, братцы, понял, что нападение могло быть и не случайным. Тут враз вспомнились байки, которыми винд-драйвер Салогуб кормил нас после отбоя. Мы тогда их воспринимали как нечто отдаленно-абстрактное, к нам, в большом городе, не имеющее отношения. Например, россказни о городских партизанах. Это знаете, в каком-нибудь Екатеринбурге полицейские наряды отлавливали их по подвалам, как бомжей. А на юге они порой чинили настоящий беспредел с резней и погромами. Но в Питере! Мысли не было. До сегодняшнего вечера. Подумать немного, так понятно, что грабителям никакого резону нет запирать кого бы то ни было. Если поймают с краденым, то год-два на болотах и свободен, а так могут незатейливо и в расход пустить. Ведь когда подлецы уходили с добром, уже прекрасно знали, кого тряханули. Раз уж обчистили карманы, должны были найти офицерскую «бирку». И нашли, нашли, никаких нет в этом сомнений, поскольку при себе я «бирки» не отыскал.

Вообще, при достаточно развитом инстинкте самосохранения, грабителям, обнаружившим «бирку», надо было все вернуть, откуда взяли, и смыться на полном форсаже не только из района, но и из города. А раз сделано этого не было, то оставалось только два варианта – либо я оказался жертвой выпускников психбольницы, прошедших комиссию по выписке экстерном, либо меня повязали городские партизаны, существование которых в северной столице не без оснований ставилось под сомнение всеми полицейскими чинами. И если первый вариант представлялся мне скорее комичным, несмотря на приличную шишку на темечке, то второй, даже при гипотетическом рассмотрении, заставлял собраться и запустить мозги на полные обороты.

В принципе, партизаны в Питере найтись могли. Конечно, нелегально проникнуть в город мешала не только городская стена, но и пограничные патрули по периметру, и полицейские проверки. Не говоря уже о бдительности самих добрых горожан, которая в Питере, по сравнению с Москвой, казалась мне поразительной. Будь ты сто раз легальным гражданином, но если у тебя смуглая кожа, то беспрепятственно перемещаться по городу будет сложно. Точнее, утомительно. Поэтому уже лет двадцать выходцы из арабского мира сторонились больших городов, даже при возможности осесть в них легально.

Однако партизаны в Питере быть могли. Как минимум, теоретически. Не в том плане, что отряд варваров в одну из промозглых зимних ночей проник в город, за стену. Это, скорее всего, незамеченным не осталось бы. А в том, что отряд мог сформироваться из легальных граждан арабского происхождения. Во всемирной Сети бродит достаточно информационной заразы, способной свинтить мозги многим, у кого не хватает плоти на члене – начиная от древних манифестов ваххабитского толка и заканчивая новомодным веянием последователей стратегии «зеленого шума». Такую нагрузку на уши и на глаза мог выдержать человек взрослый, сформировавшийся, обремененный какой-то ответственностью, но у таких людей есть дети, на которых, в первую очередь, и рассчитывают авторы варварской пропаганды. Молодая зеленая поросль – пятая колонна, легальные дети легальных родителей. И хотя уже больше двадцати лет в пределах городских стен запрещены любые не смешанные браки варваров, но зачастую и половины арабской крови в жилах достаточно для осознания себя правоверным.

Все эти выводы не прибавили мне оптимизма. Более того – я скис. У меня не было ни малейших иллюзий по поводу собственной участи, окажись мои догадки верны. Быть «языком» в руках врага – участь короткая, бесславная и унизительная. Можно было, конечно, помечтать о геройстве, но это пустое – не надо иметь семи пядей во лбу, чтобы понимать, что примитивными варварскими средствами силового допроса можно любому развязать язык. А винд-трупер Имперского флота, коим я по праву именуюсь, является фигурой достаточно информированной, чтобы оказаться лакомым куском для городских партизан, буде таковые отыщутся. Полученную от меня информацию, после моей мученической смерти, можно будет выгодно продать своим же братьям-мусульманам, или, если хватит ума, использовать самостоятельно. Только мне это уже будет без разницы.

Предотвратить подобное развитие событий можно было только одним способом – без затей сделать ноги. Никто за подобный маневр в трусости не упрекнул бы, а высшее начальство, за усилия по сохранению секретности, еще и медальку какую вручило бы. Да вот беда – не умел я просачиваться через запертые стальные двери.

Еще раз, уже с большей тщательностью, проведя ревизию не только карманов, но и всей одежды целиком, я понял, что при мне не оставили ничего, что могло бы стать оружием или инструментом. Насчет оружия беспокойств у меня не было, я сам мог стать не слабым оружием, а вот отсутствие инструмента, с помощью которого можно было бы добиться успеха в открывании двери, встревожило не на шутку. Тут уж сколько ни размышляй, придумать ничего не получится. В подобных случаях, а именно при попадании в безвыходную ситуацию, все инструкции предписывали не тратить силы, а сидеть и ждать, когда переменится ход событий. В этом был резон, я по личному опыту знал, что все трудно решаемые ситуации чаще всего сами собой меняются со временем – на сцену выходят новые лица, меняется время, а иногда и место действия. В таком виде сама ситуация меняется на другую, нередко переставая быть безвыходной без всяких усилий со стороны попавшего в нее.

На самом деле, если перейти от теории к практике, мне следовало ждать, когда дверь откроют хозяева положения. Когда-нибудь это непременно должно произойти, потому что просто заморить офицера винд-флота голодом, не выведав никаких секретов – форменный идиотизм. Однако само по себе отпирание замка не гарантировало мне освобождения, поскольку неизвестно, кто и каким числом вломится в распахнутую дверь. Судя по тому, что офицера-спецназовца не потрудились даже связать, преступники чувствовали себя достаточно бодро. На пустом месте такая самоуверенность зиждиться не могла, ее наличие говорило не только и не столько о численности банды, сколько о характере ее огневой мощи. Потому что и впятером без плазмоганов идти на винд-трупера – храбрость, граничащая с безумием. Мусульманам же храбрость была вообще не очень-то свойственна – поединком они называли стычку, когда их десяток против одного европейца.

Исходя из всего этого, я мог смело готовиться к визиту более чем пятерых противников при поддержке такого же количества малокалиберных ручных плазмоганов. Радость сомнительная. Но как-то вытягивать задницу из возникшей западни все равно необходимо – я хоть и готов умереть в любую секунду, как положено воину, но не спешил приблизить этот момент.

Содержимое карманов, точнее, полное отсутствие в них хоть чего-нибудь, меня не обнадежило, поэтому следовало переходить к изучению возможностей самого помещения. Осмотр в темноте – дело бессмысленное, так что всю информацию пришлось получать посредством осязания и обоняния. Слух нес исключительно сторожевую функцию, на осязание же легла функция информативная. Стены, на ощупь из многокомпонентного строительного композита, не имели и следов штукатурки – проведя по одной из них ладонью, я ощутил шершавую, очень сырую поверхность. Значит, подвал, раз так мокро. Пол, наоборот, оказался по большей части сухим и пыльным, лишь у стыка со стенами труха скаталась от влаги. Слой пыли был настолько толстым, что ее можно зачерпывать горстями. Уже неплохо – в ближнем бою это подходящее средство для ослепления противника.

Подумав о глазах, я взялся искать лампы. Меня держали в темноте, подобный подход вполне логичен, но, скорее всего, для себя противник приготовил более комфортный режим освещения. Я ожидал найти стандартные химические гирлянды, которые давно уже стали привычным источником света для большинства помещений. Их можно было с успехом использовать в качестве оружия, если разомкнуть подводящие нити без активации. Газ выделяющийся при этом в окружающее пространство настолько едок, что с успехом заменяет боевую слезогонку. Но химических светильников я не нашел. Вместо них на невысоком, чуть больше моего роста, потолке обнаружились электрические газообменные лампы, почти как на боевых кораблях. От них по стенам к технологическим отверстиям бежали высоковольтные кабели. Ладно, на худой конец сойдут и они.

Я осторожно снял кабель-трассу, отломил цанговые цоколи ламп и обнажил провода. Теперь, если противник приведет в действие выключатель, то вместо вспыхнувших ламп, которые выбили бы мое неадаптированное после темноты зрение, у меня в руках окажутся две длинных электрических плети. Не ахти как круто против плазмоганов, но все же не голой задницей ежей давить. А включить электричество мои похитители просто обязаны, не поверю я, что хоть одна живая душа решится драться с российским винд-трупером в темноте. Пусть и при наличии оружия у нападающей стороны.

Чтобы обеспечить себе дополнительный шанс на выживание, я решил еще немного поиграть с электричеством. Двумя плетями драться все равно неудобно, того и гляди сам себя током стукнешь, так что от лишнего провода в руке я решил избавиться с пользой для дела. Похитители ведь не бесплотные призраки, через стены просачиваться вряд ли умеют, значит, пойдут через дверь. А я постараюсь приготовить им прием погорячее.

Не откладывая задумку в долгий ящик, я собрался примотать оголенный конец провода к перилам короткой металлической лесенки, ведущей от двери к месту моего заключения, но понял, что это не так просто, как могло показаться на первый взгляд. Дело в том, что жил в проводе было две, а из уроков электротехники винд-кораблей я помнил, что провода эти неравноценны. Один является источником переменного тока и называется «фаза», другой почти полностью заземлен, и его называют «нулем». Примотай я к перилам «ноль», боевая эффективность такого подключения тоже бы равнялась нулю, поскольку разницы потенциалов между проводом и землей не будет почти никакой. Кидать на противника надо «фазу», тогда шарахнет как следует. Но как определить где ноль, а где фаза, если разомкнут рубильник? Тока нет, фазу искрой не проверишь.

Я призадумался. Честно говоря, докой в электротехнике я не был, у меня, в отличие от корабельных стрим-мастеров, специализация была совершенно в другой области. Пришлось как следует напрячь память, чтобы припомнить, что вещала нам в кадетском корпусе Красотка Кира, преподававшая там основы электротехники. Будь на ее месте суровый педагог-мастер мужского пола, я бы, честное слово, запомнил больше. А так мы всем курсом пялились на структурные элементы ее тела, какие можно было различить под мундиром. Различить можно было не так уж много – не очень большая грудь и довольно узкие бедра, но остальное дополняла наша фантазия, на работу которой уходила почти вся энергия двух академчасов целой роты.

В общем, в памяти если что и осталось, то все эти остатки были жестко модулированы эротическими переживаниями. Следовательно, для дешифровки данных следовало в первую очередь вызвать те самые фантазии, а с ними могли вспомниться и слова педагог-мастера Киры Канаа, которые она произносила, пока мы на нее пялились. Наверное, для службы в ее должности требовалась изрядная доля эксгибиционизма, без этого ежедневно работать с кадетами женщине было бы трудно. И у нее эта изрядная доля определенно имелась, она от наших взглядов получала явное удовольствие, а зачастую сама же нас провоцировала. Кира была намного старше нас всех – нам по двадцать, а ей почти сорок, но эта разница в возрасте не являлась препятствием для установления некоего визуально-эротического контакта между нами и ею. Других женщин в кадетском корпусе все равно не было, даже на камбузе. При этом каждому из нас хоть раз приходила в голову недоуменная мысль, мол, почему начальство не пыталось заменить ее мужчиной. Ответ был получен мною от кадетского медик-мастера.

– Думаете это случайно? – усмехнулся он, продавая мне склянку медицинского спирта за несколько дней до выпуска. – Нет, ребята. В каждом кадетском корпусе есть такая базыга, призванная доводить вас до того накала, который помог бы вам потом сбрасывать сексуальное напряжение в одиночестве.

Думаю, он не шутил. Как бы там ни было, но вспомнив, как мы пялились на ее сиськи, я действительно выудил из памяти кое-что электротехническое. Например, то, что полным нулем нулевой провод на практике никогда не бывает. Собственное сопротивление не позволяет ему полностью сбрасывать всю нагрузку с включенных в эту сеть электроприборов, поэтому между ним и истинной землей всегда существует небольшая разница потенциалов – вольт десять. А десять вольт можно запросто проверять на язык, если напряжение есть, щипнет как следует. Выключатель размыкает только один провод, скорее всего, фазу, это безопаснее для монтеров, потому они так и делают. Значит, оба провода надо проверить на язык – тот что щипнет будет нулевым, а другой, соответственно, фазовым.

Но, честно говоря, сам вид силового провода не внушал ни малейшего желания прикасаться к нему языком. Вроде все рассчитал, все понятно, но цифра напряжения в триста вольт сама по себе пугала в достаточной мере. Однако выхода другого не было – не имея иного оружия, я должен был заручиться поддержкой хотя бы электрического тока. Я уже собрался с силами и высунул язык, когда мне в голову пришла альтернативная мысль. Чтобы убедиться в отсутствии на любом из проводов высокого напряжения, можно было коснуться кабелем перил металлической лесенки. От трехсот вольт, в таком случае, неизбежно ударит искра. Если ударит, то другой провод будет «нулем», а если не ударит, то «ноль» можно отыскать «на язык». Довольный возможностью хоть временно воздержаться от «языкового теста», я шлепнул концом провода по стали и чуть не ослеп от шарахнувшего в темноте дугового пламени. Еще несколько секунд после этого у меня перед глазами плыли огненные круги, а сетчатка хранила изображение окружающего пространства. И пульсировала мысль: «Вот бы коснулся язычком».

Попытка проанализировать произошедшее привела к двум возможным выводам. Либо монтеры нетрадиционно сориентировали фазу с нулем, соединив провода так, что выключателем размыкался ноль, а не фаза, либо только что кто-то снаружи включил рубильник. Второе предположение показалось мне более вероятным, поскольку иначе меня бы шарахнуло током, когда я разбирал цоколь лампы. А раз так, значит, времени на подготовку к встрече мне отпущено с десяток секунд, не больше. Тут уж было не до страха перед электричеством. Сунув искрящий фазовый провод в щель сварного шва лесенки, я рухнул на корточки и затаился возле ступеней, зажав в руке второй силовой кабель. Тут же за дверью послышались шаркающие шаги и голоса на арабском. Я напрягся, готовый дорого продать свою жизнь. А хоть за сколько-то продавать ее было просто необходимо, поскольку смерть от попадания плазменного заряда во всех отношениях лучше пыток на допросе с пристрастием.

Щелкнул замок, дверь распахнулась, впустив в помещение тугой поток электрического света. Я ожидал, что первый визитер наступит на лестницу, но он в запале с разбегу перепрыгнул все ступеньки и приземлился на пол, подняв в воздух клубы пыли, скрывшие его по пояс. Эта пелена меня выручила – пока партизан размахивал плазмоганом, не зная, куда целиться, я перекатился, невидимый для него, и нанес удар силовым проводом по бедру. Араб тут же рухнул, а я, для верности, добавил ему фазой по шее. Он затих, только ступня продолжала ритмично подергиваться в конвульсиях перед моим лицом. Пора было завладеть его оружием, но попытавшись рвануть плазмоган из пальцев, я понял, что их так скрючило судорогой, что не разогнуть.

В это время второй араб шагнул на лесенку, к которой было подведено напряжение в триста вольт. Он тут же скорчился и покатился по ступеням, высекая из них электрические искры. Рухнул партизан прямо у моих ног, продолжая содрогаться в конвульсиях, но я не стал ждать, когда он окончательно успокоится, – в правой руке мусульманина был зажат скорострельный малокалиберный плазмоган, а от такой добычи в моей ситуации отказываться было до крайности вредно для здоровья. Выхватив из подрагивающей руки оружие, я, как на тренировке по тактике, перекатился в самый темный угол, в движении пальнув короткой очередью через дверной проем наружу, где маячили еще несколько фигур. Раздались вскрики, пара особо горячих голов снова рванулась на лестницу, но их ждала та же участь, что и первых двух – пораженные током, они скатились на пол. Свет из дверного проема протискивался в пыльное помещение трепещущим белым блоком, как нечто совершенно материальное, обо что можно удариться в темноте. Остальные партизаны, видимо, поняли принцип моей ловушки, а потому решили не рваться в подвал, а подумать, как сделать это безопасным для себя. Но делать что-то без стрельбы арабские террористы почти не умеют, потому свои размышления они густо приправляли выстрелами через дверной проем.

Оставаться на месте в моей ситуации было опасно – помещение почти полностью простреливалось снаружи. К тому же у нападающих вполне могли оказаться термические гранаты, хотя можно было надеяться, что ребята попытаются обезвредить меня живым, а значит, пустят в ход гранаты в последнюю очередь. Оставалось двигаться, чтобы не быть слишком легкой мишенью. Размышляя об этом, а на размышления ушло не больше пары секунд, я заодно прикинул возможную численность противника. По опыту было известно, что меньше, чем впятером, мусульмане на русских и католиков не нападали, это при наличии у нападавших оружия. Если же оружия не было, то счет начинался с десятка. В данном случае партизаны выступали при поддержке карманной плазменной артиллерии, но и противником у них был винд-трупер российского флота, что должно было сподвигнуть их на увеличение численности отряда. Получалось, что арабов должно быть не меньше десятка, но и больше пятнадцати им самим, наверное, пригнать было бы стыдно. Хотя слово «стыд» в отношении городских партизан было нонсенсом, все помнили события пятилетней давности под Ростовом, когда сотенный отряд арабов захватил родильный дом Святой Марии и шнурками от штурмовых ботинок успел передушить до подхода винд-крейсеров всех рожениц вместе с младенцами.

Это воспоминание придало мне решимости, и я рванул вперед, прикрывшись пущенной в дверь плазменной очередью. Как раз в этот момент в проеме возникли два силуэта и вспышка плазменного выстрела. Целились, понятное дело, мне по ногам, ведь даже арабский партизан способен смекнуть, что безного допрашивать проще, чем безголового. Но от подобной атаки, характерной для ряда ситуаций, нас научили ловко уходить на занятиях по тактике огневых контактов. Я кувыркнулся влево через плечо, продолжая держать мусульман на прицеле и прижимать спусковую пластину. Недаром приходилось потеть на уроках – оба партизана, приняв на грудь по нескольку капель разогнанной плазмы, отлетели далеко от двери, оставив в воздухе клубы дыма и запах горелой плоти. Попадание заряда такого калибра не бывает смертельным, если не влупить прямо в голову, поскольку капля плазмы не проникает глубоко в тело. Она лишь перегревает воду в поверхностном слое тканей, на глубине полутора сантиметров, не больше, моментально превращая ее в пар под высоким давлением. Происходит подкожный взрыв, оставляющий в теле неглубокую рану диаметром с двадцатирублевый жетон. Плюс ожог, понятное дело. В результате мощный удар и шок, выводящий противника из строя гарантированно и надолго. О потере крови при таком ранении можно не беспокоиться – плазма прижигает все порванные сосуды, оставляя рану обугленной, но сухой и стерильной. Именно поэтому партизаны вооружились против меня малокалиберными пушками – хотели взять живым.

На самом деле в их планы, я думаю, не входило столько возни, сколько вышло. Ребята собирались зажечь свет, а потом, под прицелом десятка стволов, замкнуть мне руки в молекулярки и отвести в помещение, переделанное за время моего «отдыха», в комнату для допроса. Видно, им не приходилось еще иметь дело с российским спецназом. Я слышал только о похищении партизанами в Европе функционера иезуитского ордена. Тоже спецназ не последний на планете, у них подготовка сравнима с нашей, хоть и без присущей винд-флоту специфики. Но все же к подготовке должен прилагаться соответствующий боевой дух, так мне кажется. И хотя у иезуитов боевого духа тоже хватало, но у русского спецназа попросту больше опыта столкновений с мусульманами, чем у европейских коллег. Такой протяженности границ с варварами, как у нас, нет ни в одной стране мира. И у нас на них накоплена особая злость – все же иезуитам еще ни разу не приходилось выносить из своих роддомов задушенных рожениц и младенцев десятками, а нам приходилось. В том числе и мне лично. Так что я внутренне был готов спустить с любого партизана шкуру живьем.

Однако, пока я еще находился в таком положении, что шкуру запросто могли стянуть с меня самого. Надо было что-то кардинально менять. И тут меня осенило. Я так спешил выхватить у первого же поверженного мусульманина плазмоган, что не удосужился обыскать тело получше. А ведь если термические гранаты могли оказаться у тех, кто пребывал в раздумьях снаружи, то они могли найтись и у тех, кто навек упокоился внутри. Подстегнутый этой идеей, я, сильно пригнувшись, ринулся к лесенке. Пыль все еще стояла столбом. С одной стороны, это помогало мне двигаться почти невидимым для противника, с другой – и мне снижало обзор, так что я с разбегу налетел на тело, споткнулся и растянулся, едва не коснувшись лбом ступеньки под напряжением. Вот это был бы номер. Собаки бездомные на окраине полопались бы от хохота. А на моей могиле начертали бы надпись: «Не рой другому яму». Но раз Господь Вседержитель отвел меня от столь позорной участи, значит, дело мое правое.

Отдышавшись пару секунд, я ощупал поверженного, и у меня сердце забилось чаще, когда пальцы наткнулись на гладкие сферы термических детонаторов. Их было три штуки. А раз так, то рядом, с оставшихся трех жмуриков, можно снять еще девять. Что я и проделал с великим воодушевлением.

Прикинув расстояние и траекторию полета гранаты внутрь дверного проема, я сорвал чеку и запустил снаряд в цель. Там с глухим хлопком шарахнуло фиолетовое пламя перегретой плазмы, и вместе с пылью ноздрей коснулся резкий запах озона. Я сорвал фазовый провод с лестницы, чтобы открыть себе путь, оперся на нее ногой и швырнул в проем вторую гранату, на случай, если кому удалось укрыться от первого взрыва. Снова ширкнуло слепящее пламя, а в лицо пахнуло жаром, будто от углей в камине. Запах озона сделался раздражающим, почти нестерпимым.

В два прыжка преодолев лестницу, я вскинул плазмоган и, оказавшись в дверном проеме, выпустил короткую очередь, чтобы для страховки прикрыться огнем. Но это уже было лишним – в тридцатиметровом коридоре с шершавыми стенами из композита не осталось ничего, кроме десятка обугленных, еще дымящихся тел. Два ярко-белых пятна цинковых окислов на полу отмечали эпицентры взрыва гранат. Но осторожность терять не стоило – в боковых стенах тоже имелись двери, а какие опасности притаились за ними, известно только Богу.

Осторожно, короткими тактическими шагами, ставя ступню за ступню, держа плазмоган на уровне глаз, я наискось пересек коридор и шарахнул в ближайшую стальную дверь подошвой ботинка. Она не поддалась. Возможно, за ней ничего и не было, но одно из главных боевых правил винд-трупера – не оставлять живых противников за спиной. Отшагнув, я прищурился и полоснул плазмой по тому месту, где за металлом прятался язычок замка. Участок двери раскалился добела, после чего одним мощным ударом ноги мне не составило труда выворотить перегретый замок из гнезда. Вскинув плазмоган, я подтолкнул распахивающуюся створку плечом и ввалился внутрь. За порогом обнаружилась комната для допросов. Точнее, судя по оборудованию, пыточная. Причем комната площадью около пятнадцати квадратных метров оказалась далеко не пустой – меня встретили перекрестным огнем двух плазмоганов. Но ожидание такой встречи у бывалого винд-трупера, наверное, уже глубоко в рефлексах. Я ушел в кувырок раньше, чем увидел противников. Говоря точнее, я полностью их так и не увидел – передо мной, когда я рухнул на пол, пропуская над собой поток плазмы, предстали только три пары ног. Две мужских, прикрытых бордовой тканью штанов из спецодежды дворников, и одна женская – в туфлях на высоком каблуке, затянутая в модную молекулярную микросетку с изображением стилизованных Сил Небесных. Мужские я тут же подрезал плазмой, а когда варвары с криками шлепнулись на пол, я добил их двумя выстрелами в голову. Опыт подсказывал мне, что и женщина, особенно вооруженная, может оказаться опасным врагом, но что-то помешало мне выстрелить.

Осторожно, не сводя с незнакомки прицела, я поднялся во весь рост и увидел ее всю. Молодая совсем девчонка, лет двадцать на вид, ни во внешности, ни в одежде нет ничего арабского. Летняя блузка из переливающегося «арго», короткая тонированная юбка, ноги затянуты в микросетку. Красивые, кстати, ноги. Да и вообще фигурка вполне ничего – грудь небольшая, аккуратная, бедра узкие, спортивные, плечи красивые, шея… Но больше всего поразили огромные голубые глазищи и густая грива сияющих каштановых волос.

– Не стреляй, – попросила она по-русски.

Оружия в руках незнакомки не было. Но вообще-то она была мне до лампочки. Если девка оказалась в компании вооруженных мусульман, то цена ей копейка с мелочью.

– С какой радости? – вяло поинтересовался я.

– Я молодая, я жить хочу…

– Веский довод, но вообще-то я тут в гостях. А хозяева оказались столь не радушны, что я, право слово, сильно расстроился. В расстроенных же чувствах я не всегда способен вести себя адекватно. Что ты, сучка, тут делаешь?

– Я медсестра. Из универа на Карповке.

– Замечательно. А я винд-трупер Российского Имперского флота.

– Знаю. Меня притащили сюда, чтобы тебя пытать. Ну, уколы делать, прямое воздействие на нервы, генитальное вторжение без кровопотери…

– Рад познакомиться, – хмуро ответил я. – Тебе куда плазму всадить, сначала в живот, или из уважения к женскому полу сразу в голову?

– Отпусти меня. – На ее глазах заблестели слезы.

Нет, стыдно говорить об этом, но палец у меня заклинило на спусковой пластине. Вот собрался со всей решимостью размозжить ей башку, а тело не подчинилось. Видимо, зверь, который внутри меня, был о медсестре иного мнения, чем сознание. В смысле, тот зверь, который руководствуется гормонами, а не здравым смыслом.

– Какого черта? – решил поинтересоваться я. Мне казалось, что ее ответ добавит мне решимости, и я перестану тратить время попусту.

– Они меня поймали на улице, как и тебя.

– Но пытать-то ты меня не отказалась.

– Я боюсь смерти… И боли.

– Боли еще понятно. Я ее сам боюсь. А смерти чего бояться? Даже вздрогнуть не успеешь, как плазма испарит твои дурные мозги.

– Зачем? – шепотом спросила она. – Хочешь, я лучше сделаю тебе то, что тебе точно понравится? Это много времени не займет, я хорошо умею…

Это и придало мне решимости.

«Вот стерва», – подумал я и прижал спусковую пластину.

Глава 2

Трибунал

Молекулярные наручники, штука, как об этом говорят, очень гуманная. Руки они не давят, а снять их без специальной химии невозможно, значит, задержанный не причинит вреда ни себе, ни другим, и не сбежит, чем избавит общество от угрозы. Но когда сидишь в них очень уж долго, раздражают они не меньше, чем ржавые кандалы. Я же парился на скамье подсудимых в молекулярках уже третий час, и была бы видна хоть какая-то перспектива! Но нет: прокурор зачитывал документы, потом адвокат зачитывал документы, и так по кругу с редкими перерывами. Хорошо охранник попался знакомый, Вася Мидянин из соседней общаги, где базировался городской комендантский полк. Бывало, пивали вместе, портили печень кровью господней. Так теперь по старой памяти в перерывах он не только выводил меня в туалет, но и давал глотнуть «Синьки» из фляжки. Но даже эти радостные моменты, по большому счету, не скрашивали часы долгой бессмысленной болтовни. И надо же было устроить такое из-за какой-то девки! Ну выеденного яйца тот случай не стоил, и выбрался я из ситуации с честью. Если бы не та стерва, точнее, если бы бес меня не попутал…

С бесами оно проще, как говаривал наш полковой батюшка, спирит-мастер второго ранга Давид Володихин: есть на кого переложить груз ответственности за искушение. А иначе душе тяжело. Загнанная же душа, ляпнул он раз спьяну на Святогеоргиевских маневрах, до рая не доскачет. Рухнет в ад, как запаленная лошадь в траву. А так покаялся и хорошо – в казну доход, с души камень. И поскакали дальше.

Если уж говорить о гормонах, так бесов и за уши притягивать нечего – самая бесовская химия и есть, провалилась бы она до тринадцатой преисподней. Ну, отчудил бы я такое с той девкой в здравом уме? Ну, психануть можно было, можно было даже по простецкому из плазмогана башку снести. Все было бы в рамках пристойного. Хотя лучшим делом было выволочь ее из подвала на свет божий да предать народному суду, как пособницу городских партизан. Девку бы разодрали на части, как бывало в других городах с отрекшимися православными, а мне бы уж точно медальку выписали, видит Бог. Но нет же… Погорячился. Теперь расхлебывать.

Стороны защиты и обвинения продолжали мыть мне кости. Я откровенно скучал, зная, что кончится все, как ни крути, парой-тройкой лет каторги на болотах и возможности возвращения в полк с понижением звания. Меньше не светит, но и больше давать за историю с медсестрой тоже не по-божески. Да и вообще, инкриминировать мне состояние опасности для общества, только на основании произошедшего, было, на мой взгляд, перегибом. Если уж судить по совести, то за свою жизнь, не говоря уж о времени службы в винд-десанте, я наделал немало вещей, куда более опасных для общества, чем история с той несчастной девчонкой. А если уж совсем в корень смотреть, то именно ей я точно сделал лучше. Понятно, этот момент вообще никого в трибунале не волновал, но для меня это было некоторым внутренним оправданием совершенного преступления. Ведь не секрет, что какой бы проступок ни совершил человек, он, сам того не желая в открытую, усиленно ищет себе оправдательную мотивацию или, на худой конец, рациональное объяснение. Так, по сути, было и со мной. Я понимал прекрасно, что совершил преступление против общества, но в то же время понимал и другое – что бы я ни сделал с медсестрой, кроме того, что сделал, это привело бы ее к мучительной смерти. А так… Трибунал трибуналом, ничего со мной на болотах не станет, но хотелось получить оправдательный приговор от совести и от Господа Бога. Хотя на последнее, учитывая все обстоятельства, я без осмысленного покаяния рассчитывать вряд ли мог. Хорошо, что на всех каторжных поселениях вопрос спасения души каждого из каторжников поставлен на широкую ногу. Перед собой же, повторюсь, я был в некоторой степени чист, что позволяло мне со спокойствием переносить все тяготы судебного разбирательства.

К тому же оно, похоже, близилось к завершению. Прокурор закончил перелопачивать обойму кристаллотеки в проекторе, суд все документы принял, с защитником тоже постепенно вопросы закрыли, осталось опросить меня и дать мне последнее слово. В общем, формальности. По ходу дела результат заседания был ясен, как собственная смерть при падении с борта винд-крейсера. Но все должно быть чинно, понятное дело. Мы ведь должны чем-то весомо отличаться от варваров с их шариатским судом!

– Подсудимый, встаньте! – поднял меня со скамьи судья.

– Да, ваша честь! – кивнул я, не без удовольствия отрывая зад от скамьи.

– Признаете ли вы себя виновным в совершении преступления, по которому представлено обвинение?

– Да, ваша честь.

– Может ли суд узнать, почему офицер винд-флота, хорошо характеризуемый по службе, добропорядочный православный, мог совершить преступление против веры, общества и собственной совести?

– Мне показалось, что так будет лучше, – честно заявил я.

– То есть вы считаете свой поступок просто ошибкой?

– Если говорить честно, а я под присягой на Библии обещал это, то я произошедшее не считаю ошибкой.

– Но ведь вы безусловно знакомы с законом…

– Совершенно верно, ваша честь. Поэтому я признаю себя виновным в совершении преступления, но ошибкой свой поступок считать не могу. В сложившихся обстоятельствах, мое решение показалось мне наиболее гуманным из всех. А гуманизм, любовь к ближнему и… даже к врагам, которых Богом велено полюбить, как самого себя, лично я считаю добродетелью, а не пороком, хотя, наверное, это странно слышать из уст боевого офицера, убившего много врагов. Но это так, поверьте, ваша честь.

– Допустим, – кивнул судья. – И более того, я приму ваши слова для рассмотрения, они могут стать фактором смягчения приговора. Однако вы должны понимать, что гуманизм в отношении одного человека, тем более ступившего на путь предательства по отношению к обществу и вере, не может стоять выше долга перед обществом. Хотя бы в силу того, что интересы одного человека не могут быть поставлены выше интересов многих.

– Это так, – согласился я. – Поэтому я готов принять любой приговор.

– У вас есть что еще сказать в свое оправдание? – пристально глянул на меня судья.

– Да, – решился я. – Возможно, если бы в трофейном плазмогане не кончились заряды, все было бы проще.

– О чем вы? – не понял он.

– То, что оружие на момент встречи с девушкой утратило боеспособность, зафиксировано внутренним контроллером плазмогана и указано в документах, – подтвердил адвокат.

– Не понимаю, каким образом это вас оправдывает? – насторожился судья. – Если бы речь шла о гражданском, я бы принял этот факт во внимание. Но столь подготовленный боец, как вы, мог голыми руками свернуть девушке шею или же, без всякого оружия, отконвоировать ее на ближайшую площадь, после чего предать праведному народному суду. Почему не было сделано ни того, ни другого?

– Я не смог…

– В чем причина этого?

– Если бы на ее месте оказался мужчина, совершивший предательство против веры и общества, я бы поступил так, как вы говорите. Но я сам мужчина. Признаю это слабостью, не оправдывающей моего преступления, но, если вы хотите понять, что мною двигало, то мотив был именно таким. Скажу проще. Убить молодую женщину голыми руками мне не позволили инстинкты. Обычные, обусловленные гормонами мужские чувства. Суду известно, что я пытался пристрелить преступницу, отдавшую себя в руки врага и готовую стать их орудием. Но у меня кончились заряды. Убить же ее голыми руками я не смог.

– Поэтому вы не нашли ничего лучшего, чем отпустить ее? – усмехнулся прокурор. – Не могли убить, надо было выволочь ее на площадь, предать толпе и не сидеть теперь на скамье подсудимых.

– Сейчас я стою рядом со скамьей, а не сижу на ней. И, повторяю, готов принять любой приговор. Но вы не сможете заставить меня усомниться в собственной правоте. После того, как мое оружие дало сбой, на женщину было жалко смотреть. Она уже пережила собственную смерть. Она слышала, как щелкнула спусковая пластина. Понимаете? Ей этого на всю жизнь хватит. Она уже понесла наказание. Кому стало бы легче, если бы ее растерзала толпа или если бы я свернул ей шею?

– Таков закон, – спокойно ответил судья. – Всякий гражданин города, действующий по указанию варваров, приравнивается к городским партизанам и подлежит уничтожению.

– Я знаю. Просто я не смог.

– Но вы могли хотя бы сообщить ее приметы для задержания. Суд принял бы это во внимание.

– Нет, спасибо, – твердо ответил я. – Мне больше нечего сказать в свое оправдание.

– Хорошо, – кивнул судья. – Тогда суд удаляется на совещание.

Дальше все пошло быстро. Мне впаяли пять лет каторжных работ на болотах, причем без права возвращения на флот, и повезли в каторжный распределитель. Тяжелый полицейский гравиомобиль стремительно двигался вдоль осевой, прикрытый спереди и сзади двумя машинами сопровождения, а я глядел в окно и тупо пялился на голографические щиты с рекламой, висящие вдоль улицы. Одна надпись бросилась в глаза. Это была социальная реклама, какие вывешивает Святая Церковь или Антинаркотический комитет. Но сейчас, совершенно обычная строка, которую я много раз видел на улицах, неприятно царапнула сердце. «Плодитесь и размножайтесь», – было написано на щите. И внизу подпись: «Г. Бог». Ну не насмешка ли, проехать под такой рекламой на каторгу за то, что оставил в живых молодую, готовую к репродукции женщину? Варвары плодятся, как крысы, давят нас не столько силой, сколько генами, а мы ратуем за убийство потенциальной матери, только бы доказать другим, что лучше смерть, чем помощь городским партизанам. А чем лучше? Девчонка и так перепугалась до истерики. И что я, в таком состоянии должен был ее душить или тащить на растерзание? Нет уж, дудки. Пусть живет, плодится и размножается, как завещал Господь Бог. Не думаю, что помощь партизанам входила в ее планы. Просто она не хотела умирать.

Закрыв этот вопрос для себя, я снова успокоился. Ну что такое пять лет на болотах? Хуже было, что приговор вынесен без права возвращения в ряды винд-флота. Это грустно. Я привык быть бойцом. По большому счету я ничего, кроме этого не умел. Ладно, за время каторги чему-нибудь научусь. Силой Бог не обидел, а там разберемся. С голоду не умру. Хотя дело, конечно, не в голоде. Скучно будет и тоскливо ощущать себя не на своем месте. Но об этом пока рано думать. Вот когда каторга кончится, тогда и появится смысл во всем разбираться.

Изолятор-распределитель располагался внутри городской стены, но вдали от основных жилых районов. Проскочив с воем сирен по улицам, гравиомобиль набрал высоту и взял курс на север. И тут произошло нечто странное – заглох двигатель. Нет, такое бывает с любой машиной, хотя полицейский броневик штука очень надежная, да к тому же находящаяся на приличном обслуживании. Но самое смешное в том, что ход потеряли и патрульные спидеры в авангарде и арьергарде. Это уже было бы трудно списать на случайность. У меня екнуло сердце – очень не хотелось из одной неприятной истории прямым курсом вляпаться в следующую. Не хватило бы ума у кого-то из сослуживцев организовать акцию по моему спасению от каторги. Не хотел я становиться беглецом! За каким чертом оно мне надо? Работа везде работа – что на винд-крейсере, что на болотах. Трудно даже сказать, где труднее, но в бою, как минимум, опаснее для жизни. Конечно, денежное довольствие на каторге не выплачивают, но и черт с ним, если предоставят баланду и теплый барак. Привыкнуть можно ко всему. Зэков я, понятное дело, боялся меньше всего. Меня даже, чтобы спящего задушить подушкой, нужна специальная подготовка и сплоченный отряд из семи человек, а уж если кто в открытую попробует всадить мне заточку в почку, так ему придется ее выковыривать из собственной задницы без гарантии успеха этой сложной хирургической операции. Баб вот только не будет. Это проблема. Но, в принципе, как говорится, на безрыбье и сам станешь раком – на пяток лет можно мужиками и перебиться. Живут же как-то монахи в монастырях. По доброй, кстати, воле.

Но, не успев додумать эту новую для себя мысль, я увидел, как головной бронированный спидер разлетелся тысячей раскаленных добела осколков. Мой зэк-транзит не слабо качнуло ударной волной, так что я, не имея возможности схватиться за что-нибудь скованными руками, полетел с сиденья на пол и на некоторое время потерял возможность следить за происходящим через узкое смотровое окно. На то, чтобы снова вскочить на ноги, у меня ушло не больше пары секунд, но усилия пропали даром – новый взрыв снова сбил меня на пол. Это разнесло в клочья второй спидер.

– Черт бы вас всех побрал! – выругался я, не имея возможности потереть ушибленный локоть.

И тут же люк, ведущий в тамбур охраны, распахнулся настежь, впустив в мою бронированную конуру вооруженного легким лазером полицейского. Лазер – это вам не малокалиберный плазмоган. Им резанет, как скальпелем… В два счета кишки на палубу выпадут, если не хуже. Кстати, я сразу смекнул, с чего это дылда в меня прицелился. Наверняка инструкция приписывала ему, в случае подобного нападения, уничтожить меня любым способом, чтобы не дать врагу завладеть «языком». Или, того хуже, чтобы я, со злости за приговор, не переметнулся в стан противника. Ну, не тупость ли? Чтобы я, православный до мозга костей, стал жить в саклях с мусульманами и трахать коз вместо женщин? Спасибо… Уж лучше на каторгу. Там, если и с мужиками придется это дело иметь, так хоть с белыми.

Снова прогнав эту, вернувшуюся по кругу, с позволения сказать, мысль, я прикинул, как можно выкрутиться из по-дурацки сложившейся ситуации. Надо же так влипнуть, чтобы оказаться дважды без вины виноватым за столь короткий, блин, промежуток времени. А что, собственно, выкручиваться? Тут, хочешь не хочешь, придется применять силовое воздействие… Так и пошли у меня нанизываться преступления против общества «одно за другим на нить моего идиотского положения». Может, и прав был судья, что на некоторое время меня следовало изолировать. Возможно, для моей же пользы. Да я, собственно, и против-то не был. Только судьба вот распорядилась иначе. Все же Господь наш, Вседержитель, не без чувства юмора, надо признать. Правда, у него оно какое-то злое. Хотя, учитывая божественный возраст, это тоже можно понять.

Вырубив полицейского ногой в ухо и перехватив не успевший шлепнуться на пол лазерган, я ощутил себя несколько увереннее. Однако, понятное дело, что не удалось одному полицейскому, попытаются доделать оставшиеся. И мне, как ни претило это совершать, пришлось выпотрошить их всех тонким инфракрасным лучом. Включая пилотов. Для гарантии. В принципе, если снова будут судить, у меня появится отмазка. Скажу, что бежать не собирался, а потому посчитал действия конвоя унизительными для офицера винд-флота. Наверняка накинут еще пару лет, но, в принципе, судья ведь тоже не даун, поймет, что трудно обвинить человека в том, что он не сидел и не ждал, когда ему выпустят внутренности наружу. Внутренности – они на то и внутренности, что должны находиться внутри. Но эту цепь размышлений я прервал ввиду явного отсутствия логики – внутренности полицейских были не просто снаружи, а развалились зловонными кучами по всему гравилету. И сделал это я. Поэтому надо было не умничать, а думать, что делать дальше.

Ясен красен, что я кому-то очень сильно понадобился. Причем, не шайке городских воришек, таскающих корюшку с рыбацких экранопланов, а более серьезной преступной организации. Потому что электромагнитная пушка, бьющая останавливающим любую технику лучом, штука не просто дорогая, а слегка запрещенная к применению. Ее через городскую стену протащить не проще, чем сохранить прическу в эпицентре термоядерного взрыва. А у моих незваных спасителей она точно была, иначе чем они дистанционно заглушили бы двигатели двух спидеров и тяжелого броневика? Причем «микроволновкой» их арсенал не исчерпывался – спидеры не просто заглохли, от них вообще ничего не осталось. Городские партизаны так вооружиться не могли ни при каких обстоятельствах, хотя бы в силу того, что ни один православный, будь он трижды негодяем и последним преступником, все равно не продал бы арабам ничего мощнее термической гранаты. Да и то… Боюсь, что гранаты у них были собственного, арабского производства, как и плазменные трещотки. Хотя бывали и исключения. Слыхал я про одного офицера, который в Перми продавал гранаты городским партизанам. Правда, он их немного модернизировал перед продажей – удалял из запалов замедлители, после чего детонаторы взрывались прямо в руках, сразу после срыва чеки. Десяток подобных случаев, и бизнес по нелегальной продаже вооружений варварам изжил себя. Арабы сами боялись покупать у белых что бы то ни было. Так что брали они не навороченностью арсеналов и не умением, а банально численным превосходством.

Но если это не варвары, то кто? Сектанты какие-нибудь? Но за каким, извините, хреном сектантам мог понадобиться офицер винд-флота? Или они понятия не имели, кто находится в броневике, а в их задачу входил обычный террористический акт для подрыва стабильности в обществе добропорядочных православных? Предположить можно было что угодно, но, вне зависимости от характера вмешавшихся в мою судьбу сил, ситуация вышла до крайности идиотская. Я готов был молиться, чтобы полицейский патруль прибыл как можно раньше и меня поскорее отвезли бы в барак на болоте. Потому что иначе, стань я беглецом, мне придется всю оставшуюся жизнь скитаться за пределами городских стен.

Опустив ствол лазергана, я ногой вытолкнул из пилотского кресла труп и занял его место за пультом. Нет, после удара «микроволновки» эта посудина уже точно не полетит, она держалась в воздухе только за счет многомерной геометрии антигравитационного привода Шерстюка который, как известно, не требует для работы никакой энергии ни в каком виде. Вся энергия вкладывалась на этапе производства силового ядра привода. Поэтому у потерявшего ход броневика сохранилась способность маневра в вертикальной плоскости, чем я и намеревался воспользоваться. В принципе, мне достаточно было приземлиться, а там уже посмотрим, что нападающие собираются делать с офицером-спецназовцем.

На ходовых мониторах было хорошо видно окружающее пространство, еще затянутое дымом от рванувших в воздухе спидеров. В этом пространстве, с юго-востока, двигались курсом галфинд четыре гравио-серфа с короткими швертами и серьезной, метров по десять квадратных, парусной оснасткой. Я глянул, с какой скоростью и в каком направлении сносило дым, чтобы прикинуть, каких маневров можно ожидать от противника. В принципе, чтобы взять меня в воздухе на абордаж, им придется сменить галс. Я же за это время, при определенной доле удачи, мог посадить машину и сделать ноги в сторону обжитой части города, где не составит труда сдаться полиции на первом же участке. Это было бы наилучшим из возможных вариантов развития событий, но Господь редко позволяет выкрутиться так легко. Я же говорю, у него очень необычное чувство юмора. Мало того, что он за каким-то чертом создал два разумных пола в среде человечества, так он еще, да святится имя его, придумал закон подлости, по которому события чаще всего развиваются по наихудшему варианту. И если от первой придумки было так весело, что иногда обхохочешься, то от второй было мало кому до смеха. Если же кто-то попробует мне возразить, что закон подлости – дело рук Сатаны, то я только усмехнусь. Ну как может Господь всемогущий позволить случиться чему-нибудь во Вселенной против его божественной воли? Смех на палке! Он и Сатану-то в блин не раскатал только потому, что тот иногда может с юморными делишками самостоятельно справиться, освобождая Господа нашего от лишних хлопот.

Вертикальное движение всех гравилетов обеспечивалось поворотом силового ядра привода Шерстюка на определенный угол. Геометрия конструкции, а следовательно, и вектор противодействия гравитации, изменялись, вследствие чего тяга по вертикальному вектору возрастала или ослабевала. Но я был далек от мысли, что мне доведется сделать это с пульта. Все приборы после удара электромагнитного луча приказали долго жить, и о них можно было смело забыть. Но в боевой машине, какой, безусловно, являлся броневик для перевозки заключенных, наверняка имелась альтернативная система, обеспечивающая приемлемую посадку. Не такую, понятно, как в анекдоте про эскадренного батюшку, свалившегося с борта винд-крейсера.

Я пробежал глазами по надписям на шильдиках рычагов и почти ничего не понял. Извините, не гравилетчик. В основном обозначения органов управления состояли из цифр, ровно ничего мне не говорящих. Хорошая защита от угона арабами, надо признать. У варваров почти поголовно наблюдалась идиосинкразия к любым формам образования, кроме медресе. К тому же средний уровень интеллекта у террористов хоть и выше собачьего, но не намного. Стал бы человек с интеллектом душить рожениц в роддоме или поубивал бы он всех гимназистов в школе Святого Иова на Пасху? Бред. На такие вещи способен либо олигофрен, у которого слюни со рта текут непрерывно, либо арабский партизан с хорошо промытой в медресе черепушкой. По интеллекту оба одинаковы, только у партизана, в отличие от олигофрена, есть плазмоган и граната. Это единственное, на мой взгляд, между ними отличие. У меня с мозгами было чуть получше, но и мне пришлось искать нужную рукоять путем научного тыка, то есть без всяких затей дергая их скованными руками одну за другой. Никакой опасности подобный подход не представлял, поскольку те органы управления, которые не работали без электричества, попросту не откликались, а когда я добрался до нужного рычага, его поворот не только потребовал усилия, но и сразу привел к результату – гравилет начал ощутимо подниматься. Судя по всему, от ручки под палубой к силовому ядру привода шла механическая штанга, меняющая угол наклона. Мудро и надежно.

Спохватившись, я сдвинул рукоять в противоположную сторону и ощутил щекотку под ложечкой – падение пошло быстрее, чем я ожидал. Но пока земля далековато, этой неточностью можно было пренебречь. Наоборот, она давала мне выигрыш по времени.

Парни на гравио-серфах не растерялись, увидев мои маневры, а тоже начали менять эшелон. Причем с большей, чем у меня, скоростью. Ветер был свежий, а на галфинде маневрирование требует минимума усилий. В общем, у них были все преимущества, а у меня только сила духа и злость на свалившиеся на голову негативные обстоятельства.

Когда до земли оставалось метров десять, я снизил скорость падения, чтобы при ударе о грунт позвоночник не высыпался в штаны, но приложило все равно как следует. Хорошо хоть кресло мягкое.

На земле я ощутил себя куда увереннее, чем в чужом, потерявшем ход летательном аппарате. Надо было только пару секунд, чтобы прийти в себя после не слишком мягкой посадки, а потом попытаться выбраться из этого бронированного гроба, уже насквозь провонявшего вывороченными человеческими внутренностями. Если кто-то думает, что потрошеный человек благоухает фиалками, то я вынужден таких разочаровать – дерьмо в кишках именно дерьмом и пахнет. А еще кровищи на полу почти по щиколотку, она же в больших количествах тоже имеет характерное амбре. В общем, несмотря на нежелание пускаться в бега, я поспешил покинуть броневик.

Сдвинув в сторону крышку бокового пилотского люка, я соскочил в невысокую осоку, примятую тяжелой машиной. Воздух был свежий, дул северо-восточный ходовой ветер порядка семи метров в секунду, а через частые облачные разрывы светило яркое солнце. Четыре гравио-доски противника снижались, и приближались они очень бодро – все шли ровно, красиво, расслабленно, одним галсом, сменив курс чуть выше галфинда. Тренированные ребята. При таком, чтобы ветре играючи справляться с десятиметровым парусным вооружением, подготовочка нужна та еще.

Я включил на трофейном лазергане голографический прицел для дальней стрельбы и хотел уже занять оборону, прикрывшись бронированным лобовым обтекателем, но призадумался. Получалось, что стрелять придется в людей, по какой-то причине отбивших меня у конвоя. Понятно, что немаловажна цель, с которой они это сделали, но, с другой стороны, было уже совершенно ясно, что полицейских нахлобучили не арабы. А раз так…

Нет, ну не надо быть семи пядей во лбу, чтобы понять – за убийство пятерых полицейских меня по головке не погладят. Да и пять лет каторги тоже не могут стать самым светлым пятном в моей жизни. И, самое обидное, срок мне впаяли без права возвращения в ряды флота. Фактически, если посмотреть на ситуацию здраво, у меня в жизни не осталось никаких перспектив. А так… Все равно я, как ни крути, превратился из-за той глазастой девчонки в изгоя. В обычного человека, каким быть отвык. Говорят ведь – семь бед, один ответ. Можно рискнуть и попытаться узнать, чего хотят от меня эти тренированные ребята на гравио-серфах.

Посчитав это решение окончательным, я выключил прицел и опустил ствол лазергана. Серферы приблизились настолько, что я разглядел штыри навесного вооружения на их досках под серебристыми парусами из вакуум-поля. На носу ведущего, на турели с массивным маховиком гироскопа, виднелся кургузый ствол «микроволновки». Несмотря на столь тяжелую нагрузку, снижающую баланс доски донельзя, серфер перед посадкой крутанул амплитудный фронт-луп, в перевороте убрал шверт, а потом очень точно закончил сальто, проскользив доской по траве. Едва незнакомец отпустил гик, в его руках тут же возник плазмоган среднего калибра и уставился мне в живот. Скосив глаза, я заметил, что остальные серферы, не опускаясь на грунт, выключили генераторы парусного поля и тоже держат меня на прицеле. Скромненько, но со вкусом, надо признать. Нет, конечно, я мог немного покувыркаться в траве и гарантированно срезать парочку ребят, затянутых в черные аэрокостюмы, но смысла в этом большого не было. Мне или придется убить их всех, после чего моя судьба станет судьбой ободранного, вечно голодного скитальца, не имеющего возможности вернуться к цивилизованным поселениям и не имеющего желания примкнуть к арабам, или же мне разумнее попытаться узнать, чего серферы хотят от меня.

Не сходя с доски и не сводя с меня прицела, их предводитель изрек:

– Насильно мы тебя никуда не потащим. Это раз.

Был он на пару-тройку лет старше меня, но тридцати пяти ему, похоже, не было.

– Уже на этом спасибо, – с кривой усмешкой ответил я. – А могли вы тогда поинтересоваться, мечтал ли я, чтобы меня кто-то освобождал? Ты представить не можешь, в какое идиотское положение я попал. Я не хочу остаток жизни бегать от властей!

– Тебе и не придется этого делать, – возразил серфер. – По сути, пока еще в твоей жизни ничего не изменилось. Ты можешь прямо сейчас принять наше предложение, а можешь его отвергнуть. Во втором случае поедешь обратно на каторгу. Это сделать никогда не поздно.

– А в первом, куда? – мне не удалось скрыть легкий интерес к альтернативному варианту.

– Это в двух словах не объяснишь. Но, если рассматривать основной слой проблемы…

– Ты можешь выражаться попроще? – попросил я. – А то у меня мозг пучит от твоих оборотов.

Мне показалось, он немного смутился.

– Хорошо, извини. Мы хотим предложить тебе работу по специальности, но не в структуре вооруженных сил.

– Тьфу на тебя. А где? На стороне арабов? К черту! Если я захочу полизать кому-то задницу, то предпочту, чтобы она была белой и не очень волосатой.

– Я похож на араба? Или кто-то из них? – Он искоса глянул на спутников.

– Хрен вас знает, – пробурчал я.

– Дело в том, что мы не входим ни в одну государственную структуру. Скажу больше, мы занимаемся вещами, очень далекими от политики.

– Чушь… – с сомнением ответил я. – Какие же могут быть структуры, кроме государственных? А если и были бы, почему о них ничего не известно?

– Я вижу, мне удалось вызвать у тебя долю интереса к нашему предложению, – с улыбкой кивнул серфер.

– С какой стати ты так решил?

– Интуиция. Повторяю, на арабов мы не работаем. В этом ты убедишься, если проявишь свой интерес и дальше.

– Ладно, – кивнул я.

– Как тебя зовут, я знаю, а меня все называют Щеглом. Хотя на самом деле нормальное имя у меня тоже есть. Альберт Дворжек.

– Приятно познакомиться, – пробурчал я.

Ни его имя, ни его прозвище ни о чем мне не говорили.

– Предлагаю продолжить беседу у нас в офисе, – произнес Щегол. – Иначе сюда скоро подтянется полицейское подкрепление, и у нас возникнут лишние, никому не нужные проблемы.

– Хорошо… – Я принял решение. – Валяйте. Послушаю, что вы собираетесь лить мне в уши. Похоже, вам просто нужен бывалый винд-трупер. Так?

– Если не вдаваться в тонкости предложения, то это можно принять за его основу.

– Понятно. Узнали про трибунал и решили, что я предпочту чаепитие в офисе дороге на болота. Ладно, психологи, вы полетите, а мне ножками топать за вами?

– Нет. Мы рассчитывали, что в подготовку десантника винд-флота должно входить управление малыми гравио-парусными судами, вроде виндсерфа.

– Вы не ошиблись. Только лишней доски я не вижу.

– Макс тебе уступит свою.

После его слов самый молодой из парней, не раскрывая паруса, мягко опустил доску в траву. Первое, что он сделал, – снял с матчасти две плазменные пушки и отшвырнул их подальше. Затем молча стянул с себя аэрокостюм, под которым оказались штаны со свитером, и протянул его мне.

– Одевайся, – кивнул Дворжек, освобождая и свою доску от дорогостоящего вооружения.

– Вы всегда так разбрасываетесь пушками? – спросил я, влезая в обтягивающий акриоловый комбинезон.

Хорошо, что он был из безразмерного термоприсадочного акриола, а то объемы тел у нас с мальчиком были очень уж разные.

– У нашей организации нет недостатка в финансовых средствах. Не спеши. Скоро сам все узнаешь, – ответил Щегол.

Последняя фраза прозвучала очень весомо. Честно говоря, я заинтересовался всерьез. Макс между тем, как ни в чем не бывало, одернул свитер и, ни с кем не прощаясь, побрел на запад, в сторону Залива. Побрел без дороги, приминая ногами стебли осоки и желтые цветы чистотела.

– Далеко ему топать? – Я решил проявить сочувствие.

– Дойдет, не волнуйся, – усмехнулся предводитель.

Я пожал плечами и покосился на освободившуюся после Макса доску.

– Надо спешить, – подал голос грузный светловолосый парень, на вид самый старший из всех, не считая Дворжека. – А то цепь событий снова начала входить в зону статистических вероятностей.

– Ненавижу спешку! – недовольно пробурчал Альберт.

Мне давно не приходилось стоять на серфе, но это, как велосипед – раз научился, потом худо-бедно все равно сможешь кататься, быстро восстанавливая навыки. Раньше, кстати, лет пятьдесят назад, винд-доски использовались для десантирования с крейсеров, но потом их посчитали слишком громоздкими. Сейчас для выброса отряда винд-труперов используются либо отстяжные штурм-тросы из кевланировой нити, по которым десантники скользят на микроблоках, как пауки, либо пара-кайты из генерируемого заплечным активатором вакуум-поля. Но мне серф нравился. В нем, кроме всего прочего, есть эстетика стремительности, свободы скольжения… А впрочем, это уже эмоции. Сунув ноги в петли, я нажал на гике клавишу генерации паруса, а пяткой придавил контроллер поворота антигравитационного привода. Доска взмыла вверх, шверт, дающий ей курсовую устойчивость в магнитном поле Земли, вышел автоматически. Подхваченная свежим ветром матчасть чуть накренилась, задрала нос и легко вышла на курс в режиме аэроглиссирования. Чуть увеличив высоту полета, я рассмеялся. Все же эйфория от гравиосерфинга легко смывала с ткани реальности любые проблемы. Даже побег с каторги, сопровожденный убийством охраны. Даже полную неизвестность впереди. В ней тоже был дополнительный кайф, в этой неизвестности. Взяв курс крутой бакштаг, я подождал сопровождающую команду, сменил галс и пошел за ними в кильватере. Ветер звенел в тончайшей пленке паруса яркой радостной нотой. Если прислушаться, можно было услышать, как в этой ноте звучит слово «Свобода».

Но только поднявшись метров на тридцать, я заметил странную вещь – в округе никого, кроме нас, не было. То есть вообще никого из возможных свидетелей произошедшего. Валялся сбитый гравиомобиль, в котором меня везли, топал в сторону древней, заросшей сиренью бетонки Макс… И все. Ни на земле, ни в небе больше не было ни одной живой души. Я посчитал это добрым знаком. Как минимум, некому будет передать наши приметы полиции. А может, при изрядной доле везения, мне дадут чуток пожить на свободе. Поймать-то все равно поймают, но перед каторгой каждый глоток свежего воздуха обретает особую ценность.

Глава 3

Институт Прикладной Экзофизики

Альберт управлял серфом не просто хорошо, а на уровне мастера. Он чувствовал не только ветер, к этому привыкаешь довольно быстро, он чувствовал «волну», то есть флюктуации магнитного поля Земли, которые по ощущениям больше всего похожи на волны в море. Оно ведь, поле, довольно неоднородное, к тому же магнитные бури и прочие геогелиотреволнения вызывают в нем возмущения от ряби до приличного шторма. Чем серферы обычно и пользуются для выполнения самых разных трюков. То, как винд-судно на такие возмущения реагирует, зависит, понятное дело, от мощности киля или шверта, точнее, от мощности килевого генератора, обеспечивающего курсовую устойчивость. Без него любое винд-судно ходить под парусом не смогло бы вообще, его бы сносило ветром, как сносит аэростат. А так магнитный киль, упираясь в линии магнитного поля, словно в воду, позволяет работать парусу точно так же, как это было на древних кораблях, бороздивших океанские волны. Но киль упирался не только в горизонтальном направлении, но и в вертикальном, создавая, пусть и минимальную, но плавучесть в магнитном поле. Это не столько помогало антигравитационному приводу держать судно, сколько добавляло те самые неровности, очень напоминающие волнение в море. Так вот Дворжек их чувствовал виртуозно, разгонялся с них, как с небольших горок, взлетал на них и прыгал, будто с трамплина, или лавировал между ними. Я загляделся. Не то чтобы сам не умел, но всегда приятно полюбоваться работой мастера.

Мы шли над лесом небольшим клином на высоте метров тридцать, ветер дул ровный, без порывов, поэтому управлять парусом, пусть и столь большой площади, не составляло для меня никакого труда.

Вскоре впереди замаячил Залив, и Альберт начал набирать высоту, поскольку мы из необжитой зоны стали приближаться к Городу, где основными постройками являлись полукилометровые небоскребы. Я тоже прижал пяткой контроллер поворотного блока антигравитационного привода и хотел было спокойно, без затей взмыть вверх, но не удержался от выпендрежа. Вообще на серфе удержаться от него трудно – восторг свободного скольжения побуждает к получению еще большего восторга, к борьбе со стихией, к овладению не только ветром, но и упругой плотью магнитного поля. В общем, я разогнался с пологой волны, взлетел на более крутую и прыгнул, закрутив обратное сальто. Получилось вполне амплитудно, хотя я черте-те сколько лет этот трюк не проделывал. Дворжек покосился на меня и показал поднятый вверх большой палец. А что он думал? Я хоть и не спортсмен, а тоже пороху нюхал. В других, правда, условиях. Хотя черт его знает, в каких условиях побывал Дворжек? Сейчас это мне уже не казалось открытой книгой на родном языке.

В этом месте, называемом Маркизовой лужей, залив был очень мелким, можно было километр прошлепать по колено в воде, поэтому еще черте-те когда, в начале двадцать первого века, эту акваторию рассекли несколькими насыпными косами, на которых выстроили дома. Домов тех, правда, не осталось и в помине – все они превратились в руины во время войны с биотехами, тогда ни одно здание вблизи от воды не уцелело. Но теперь, почти через полторы сотни лет, на косах снова выросли небоскребы. Это были не бетонные башни двадцать первого века и не композитные «одуванчики» времен большой охоты на живые торпеды. Архитектура сильно изменилась с тех пор. Теперь дома возникали и перепланировывались так же быстро, как раскрываются паруса винд-эсминцев, поскольку материал их один и тот же – кварковое вакуум-поле. Достаточно было соорудить фундамент из строительного композита, а затем смонтировать на нем генераторы, чуть посложнее генераторов – паруса, и дом возникал от одного поворота рубильника. Завози мебель и селись на здоровье. Ни землетрясение такому небоскребу не страшно, ни пожар. Хотя в старом Питере, например на Петроградке и на Васильевском острове, осталось еще порядком «одуванчиков» столетней давности. Даже офицерское общежитие располагалось в композитной постройке, хотя уже давно ходили слухи о его скорой замене на нормальное современное здание.

В конце самой длинной косы, проложенной по Маркизовой луже на запад, находилась одна из самых престижных в городе серф-станций под названием «Вольный ветер». Я уже понял, что путь мы держим именно туда – больше некуда. Странное это ощущение, надо сказать – из стычки с полицейскими, после которой не осталось ни одного живого свидетеля, как ни в чем не бывало выбраться в одно из самых людных мест Сан-Петербурга. Это в голове не укладывалось – сбежать из-под стражи, а потом спокойно рассекать на серфе по городу. Не скажу, что у меня слабые нервы, но железными их тоже назвать не могу, так что при виде полицейского патрульного антиграва, следующего поперечным курсом, у меня образовалась некоторая слабость в ногах. Альберт же, как ни в чем не бывало, продолжил вести доску прежним курсом. Патруль проплыл мимо на опасно малой скорости. У меня под аэрокостюмом спина вспотела, хотя совсем недавно я готов был сдаться властям без промедления. Но ветер свободы вскружил мне голову – теперь мне уже не очень хотелось в прохудившиеся бараки на болотах. Вот оно непостоянство человеческой натуры.

Наверняка полицейские уже знали о нападении. Даже если мой конвой не успел передать сигнал бедствия, а такое теоретически было возможно, то наверняка после невыхода на контрольный сеанс связи был объявлен план-перехват. Значит, рухнувший в траву броневик, со всем содержимым, уже найден, значит, я объявлен в розыск и, в принципе, моя поимка была делом нескольких часов. Стоило патрулю нас остановить и просканировать подкожные чипы, и мое будущее на ближайшие шесть-семь лет можно было предсказать без вмешательства цыганки. Хотя, с другой стороны, не останавливать же всех добропорядочных граждан подряд!

Я попытался влезть в шкуру блюстителей порядка и понял, что на команду серферов уронил бы подозрение в последнюю очередь. Ну, слишком уж это из ряда вон. Скорее я бы искал один или два гравилета. Нет, ну действительно, кто подумает, что остановить конвой с каторжником можно на четырех досках под парусом? Идиотом надо быть, чтобы предположить подобное. А еще большим придурком надо быть, чтобы такое придумать. Кем бы ни был Дворжек, в бесшабашности ему не откажешь.

Ближе к концу косы, где гряда небоскребов обрывалась в Залив, на плоской набережной располагался домик станции «Вольный ветер». Чуть поодаль, над водой, висели антигравитационные платформы ресторанчиков, уже раздвинувшие створки летних площадок, а на ступенях вдоль воды толпились туристы. Все как обычно, я бывал там не раз и не два, потому что в целом Питере трудно найти лучшее место для распития крови Господней. Но одно дело прикатить к набережной на гравиоскутере, посидеть, поглядеть на закат, а совсем другое свалиться с неба на чужом серфе, только что разделавшись с охранявшими тебя конвойными. Правда, как это часто бывает, наступает некий предел нереальности происходящего, после которого удивлению места уже не остается. Когда накал эмоций выплескивается за край, дальше все чувства значительно притупляются. Со мной начало происходить нечто подобное.

Альберт во главе нашего клина миновал гряду небоскребов, сложил парус, чтобы не зависеть от ветра, и начал снижаться, соскальзывая по широкой дуге над Заливом, как с горы. Я тоже выключил генератор паруса и, подрабатывая только анигравитационным приводом, направил сверкающую на солнце доску к серф-станции. Представляю, как красиво мы выглядели – четыре стремительных силуэта, скользящие по волнам магнитных линий в сторону берега. Не мудрено, что на подходе к ангару, в котором располагался склад матчасти «Вольного ветра», туристы встретили нас дружными аплодисментами. Тут уж мы с Дворжеком не стали отказывать себе в удовольствии и показали класс по полной программе. Сначала он выдал «змейку», переваливая центр тяжести с одного борта на другой, затем вскочил на магнитную волну и продемонстрировал серию сальто под восторженные выкрики снизу. Я не стал от него отставать – тоже разогнал доску в «змейке», затем в прыжке развернул ее кормой вперед, снова обратно, а потом то же самое с двумя переворотами через голову. Только после этого по сужающейся спирали я, убрав магнитный шверт, опустился на засыпанную песком посадочную площадку перед станцией.

– В выходные надо будет с тобой пофристайлить, – рассмеялся Щегол, приземляясь рядом со мной. – Похоже, ты был отличником кадетского корпуса.

– Ты наших отличников не видел, – отмахнулся я.

Но было приятно, чего уж душой кривить.

– Отличники, к сожалению, редко попадают на каторгу, – вздохнул он.

– Иди ты! – беззлобно послал его я. – Далеко ты собираешься топать отсюда? Наверняка наземные патрули на каждом шагу. Не хотелось бы мне нарваться на сканнер подкожных чипов.

– Идти никуда не надо, – спокойно ответил Дворжек. – Это и есть наша база.

– «Вольный ветер»? – поразился я. – Самая дорогая станция в городе?

– Я же предупредил тебя в самом начале знакомства, что организация, которую я представляю, не имеет недостатка в финансовых средствах.

– И все же я удивлен. Ты имеешь отношение к руководству? Чушь! Я бы тебя знал. Кататься тут, ясное дело, не приходилось, не тот доход у винд-трупера, но Вадика-то, директора, знаю и я.

– Если быть точным, то я и есть руководство. А Вадик Пименов просто директор. Он работает на меня.

Я не нашелся, что на это ответить. Еще двое серферов опустились на песок рядом с нами.

– Пойдем! – Альберт подтолкнул меня ко входу в ангар. – А то твои снимки, наверняка, уже разосланы всюду, куда только можно. К тому же лицо у тебя, прямо скажу, довольно запоминающееся. Не стоит ждать, когда кто-то из добропорядочных граждан стукнет на тебя полиции.

Меня не надо было уговаривать. Следом за Щеглом я шагнул через порог ангара и оказался в прохладном полумраке станции. Первое, что бросилось в глаза, – десятки досок, оставленных владельцами на хранение. Глянцевые, лоснящиеся, как бока дельфинов, стремительные конструкции последних моделей. Каждая имела неповторимый рисунок, подобный татуировке, иногда яркий, затейливый узор, иногда спокойную картинку. Трудно было удержаться, чтобы не провести рукой по столь совершенной поверхности. Но Альберт, не останавливаясь, пересек хранилище, в конце которого виднелась металлическая лестница. Она вела наверх, в наблюдательную башенку, и я решил, что именно там расположен офис. Но мой новый знакомый направился мимо нее, прямо к глухой композитовой стене, отделяющей склад матчасти от технических помещений. Причем шел он так, словно останавливаться не собирался. Я замер – мне живо представилось, как Дворжек шарахнется лбом, но этого не произошло. Как ни в чем не бывало, он прошел сквозь стену, будто сквозь воздух. У меня челюсть отвисла, и я так и остался стоять, словно меня к полу приклеили.

– Ну, чего ты уставился? – раздался голос Альберта из недр стены.

Он высунулся из монолита по пояс и призывно махнул рукой.

– Иди сюда. Голографической маскировки не видел ни разу в жизни?

– Тьфу на тебя! – покачал я головой. – О таких вещах предупреждать надо.

– Да я как-то привык… – Он пожал плечами. – Ладно, пойдем, не тяни время. Его, как и денег, много не бывает. Или ты все же предпочтешь потратить семь лет на каторге?

– Нет уж, – ответил я после секундной паузы. – Что-то у меня отпала охота на это.

Мы просочились сквозь имитацию стены и оказались в небольшом помещении, оформленном в японском стиле. Большую его часть занимал низкий столик с чайным прибором, на стенах висели копии древних гравюр, а может, учитывая стоимость предоставляемых серферам услуг, даже оригиналы. Честно говоря, в этом я разбирался настолько слабо, что мне было совершенно без разницы. Куда больше меня заинтересовали два меча, расположенные ниже гравюр – один длинный, чуть изогнутый, другой вдвое короче. Оба были в одинаковых ножнах, черных, лакированных, инкрустированных металлическим орнаментом в виде драконов, оба имели длинные, обтянутые рыбьей кожей и шелковым шнуром рукояти, за которые можно было держаться двумя руками. Гравюры гравюрами, но за такой комплект можно было без труда угодить за решетку, попади сюда инспектор из Имперской духовной комиссии. Хотя и за гравюры по головке тоже не погладили бы. Столь яркое нарушение закона «О неприятии православными чуждых духовных ценностей» меня озадачило. Любил рисковать Альберт, ох любил! Причем, как теперь я понял, иногда неоправданно. И мало того – на небольшом алтаре у стены, в обрамлении благовонных палочек, сидел в позе лотоса небольшой нефритовый божок. Это уже пахло тремя годами каторги, как выпить дать.

– Нечего челюсть отвешивать, – усмехнулся Дворжек. – Или ты сам до мозга костей православный?

– Эскадренные батюшки претензий не имели, – серьезно ответил я.

– Ну-ну…

Меня это «ну-ну» задело. Конечно, я не был уверен, что миру семь с половиной тысяч лет, как написано в Библии, но все же определенные рамки в этом плане должен иметь каждый цивилизованный человек. В противном случае чем мы будем отличаться от варваров? Как говаривал наш батюшка – вера дело не личное, а общественное. И хождение в храм Божий необходимо не только для очищения твоей души и пополнения церковной казны, но и для повышения чувства единения с цивилизацией. Что у кого в голове творится, то одному Богу известно. Веришь ты в Господа нашего, или есть на тот счет сомнения, но соблюдение правил, постов и заповедей неслучайно вменено всем в обязанность. При таком демографическом натиске, который устроили европейцам варвары, следование традициям осталось нашим последним бастионом. Одну заповедь, правда, военным разрешено было не соблюдать. Понятно, какую. Для отпущения этого греха и нужен был штат полковых и эскадренных батюшек.

– Вот тебе и «ну-ну», – спокойно ответил я. – Не люблю я этого выпендрежа. Все верят в Господа, а ты в это чучело?

– Дело не в статуэтке. Дело в свободе сознания. Но это я тебе как-нибудь потом объясню. Сейчас же мне необходимо познакомить тебя с моей командой. Точнее, с частью ребят ты уже познакомился, а теперь я представлю тебя костяку. Твое освобождение мы спланировали вместе, да и в самом деле участвовал не только я.

– Чай будем пить?

– Если хочешь.

– В такой обстановке точно не буду. Да и чай у вас, наверняка, басурманский. Вообще рискуете вы все очень сильно. Думаете, голографическая маскировка спасет вас от инспектора? Да она сканируется на раз.

– Конечно. На то и расчет.

– В каком смысле? – озадаченно глянул я на него.

– Да в самом прямом. Настоящей маскировки ты еще не видел. И, я тебя уверяю, сканером ее не пронять. Стена с голографической ширмой и эта комната как раз для отвода глаз. Каждый предмет тут, понятное дело, является нарушением юридического спирит-блока, и если инспекция сюда попадет, то все они будут уверены, что именно эту келью мы и замаскировали. Оштрафуют. Директора, может, даже посадят, за это он столько и получает. Но зато больше ничего искать не станут. Улик и так выше крыши.

– Ты хочешь сказать, – насторожился я, – что вы прячете нечто более серьезное? Да куда уж серьезнее, чем этот идол?

– Вот и инспектора так подумают.

– Да иди ты! Пойду я лучше сдаваться. Так мне лет семь припечатают, а что у вас еще припрятано, я понятия не имею. Может, оно тянет на больший срок? Или вовсе на смертную казнь? Спасибо, я в рай не спешу. К тому же на том свете, сам знаешь, никаких гарантий. С тобой еще пару минут побеседовать, так, может, потом целую вечность придется в котлах вариться и вилами в бок от чертей получать.

Я завелся, но сам понимал несерьезность таких заявлений. Во-первых, сдаваться мне, действительно, расхотелось. Во-вторых… Во-вторых, мной овладело любопытство.

– Я тебя не держу, – усмехнулся Щегол.

– Даже после того, что я увидел?

– Ты и представить не в состоянии, какие это мелочи.

– Вот как?

– Вне всяких сомнений. Можешь идти. И меня нисколько не волнует, что ты расскажешь в полиции об этом месте.

– Ты один тут такой трехнутый или вся команда тебе под стать?

– Если глядеть с твоей точки зрения, то, наверное, все.

– Замечательно. И ты предлагаешь мне работать на вас?

– Нет. – Лицо Альберта расплылось в широкой улыбке. – Я предлагаю тебе стать одним из нас.

– Сколько же раз мне надо удариться головой об стену, чтобы пройти ваш тест на трехнутость?

– Удивишься, но ты его уже прошел. Иначе тебя бы тут не было. Само преступление, в котором ты обвинен, является доказательством твоего несогласия с окружающим обществом.

– Дудки, – помотал я головой. – Это не доказательство, а обстоятельства. Просто так получилось.

– Ну уж нет. У каждого следствия, дорогой мой, есть, как минимум, две причины. Хочешь ты того или нет.

– Например?

– Ну вот, к примеру, ты здесь. Это следствие. Первая его причина в том, что ты отпустил с миром попавшую в беду девушку. Фактически – спас ее. Вторая же причина в том, что ты нам нужен.

– Для меня вопрос несколько в другом, – нахмурился я. – Нужны ли вы мне?

– И это тоже. Но для ответа на него у тебя не хватает данных.

– Пожалуй.

– Вот поэтому я предлагаю тебе дополнительную информацию. Знакомство с нами и с тем, чем мы занимаемся. Повторюсь, что ты ничего при этом не теряешь. На каторгу вернуться всегда успеешь.

– Хорошо. Валяй.

И тут произошло нечто настолько странное, что у меня голова закружилась от нереальности. Дворжек поднял к лицу левую руку с закрепленным на ней обычным коммуникатором, пробежал пальцем по экрану и… В воздухе сама собой прорисовалась огромная, на всю комнату пентаграмма – пятиконечная звезда, заключенная в круг. Конечно, первая моя мысль снова была о голограмме, но она тут же развеялась без следа, поскольку линии пентаграммы вспыхнули самым настоящим огнем. Не нарисованным, а жарким пламенем, от которого затрещал воздух и чуть опалило лицо. Я рефлекторно отшатнулся, но пламя продержалось не больше пары секунд. Само пространство вокруг нас странным образом изменилось – стены и пол сделались зыбкими, полупрозрачными, а воздух, напротив, обрел угрожающую плотность. Тело само собой, помимо воли, затаило дыхание, но уже через миг мир провалился в непроницаемую всеобъемлющую черноту, в которой разум не мог определить ни направлений, ни расстояний. Еще через миг по глазам ударил яркий свет, и мы с Альбертом оказались в шикарном, до нереальности чистом, украшенном картинами коридоре. У меня не осталось ощущения перемещения, пространство как бы просто сменилось одно на другое – то был ангар, а теперь коридор дворца. Воздух тут был намного теплее, чем в ангаре. На полу, где мы стояли, черными линиями была прорисована пентаграмма диаметром метра три.

– Добро пожаловать в офис, – усмехнулся Дворжек.

– Ничего себе… – Я вытер со лба испарину. – Понятно, почему у тебя с головой непорядок. Если каждый день попадать на работу таким вот образом…

– Дело привычки. Пойдем.

Коридор вывел нас в просторный холл, посреди которого располагался фонтан. Струя била из пасти прыгнувшего над водой бассейна и зависшего в воздухе металлического дельфина, а сама круглая чаша тонула в зелени живых тропических растений. Пальмы, лианы, диковинные деревья с цветами орхидей на ветвях. Крошечные птицы яркими точками порхали среди крупных мясистых листьев и ароматных соцветий. Вокруг фонтана располагались низкие круглые столики и шезлонги.

– Только не говори мне, что это рай, – пробормотал я.

– Я же сказал – это офис.

В одном из шезлонгов откинулась на спинку красивая брюнетка в купальнике из перламутрового акриола. В другом, напротив, попивала яркий коктейль миниатюрная рыженькая девушка в легкой сорочке и шортах, а за столиком чуть в стороне беседовали трое мужчин.

– Рад вас видеть! – воскликнул один из них, увидев меня.

Он поднялся из шезлонга и сделал несколько шагов нам навстречу. Он был высоким, тощим и жилистым. Пестрая рубашка из легкого шелкоида сидела на нем, словно с чужого плеча. Как многие люди выше среднего роста, он немного сутулился, но лицо его сияло от удовольствия.

– Здравствуйте, – чуть поклонился я.

– Это Глеб, – представил его Дворжек. – А это наш бравый винд-трупер Егор Сморода.

– Очень приятно.

Мы с Глебом пожали друг другу руки.

– Желаете выпить? – Глеб указал рукой на столик между девушками и мужчинами.

– Не знаю, – честно ответил я. – И без того голова идет кругом.

– Это от впечатлений. Думаю, легкий коктейль не повредит. Кира, будь любезна, поухаживай за гостем.

Брюнетка улыбнулась, поднялась из шезлонга и поступью пантеры направилась к бару, сверкающему стеклом и разноцветьем бутылок.

«Чтоб мне так жить…» – подумал я.

Опустившись в предложенный Глебом шезлонг, я глянул на сидящих рядом мужчин. Дворжек уселся рядом и с блаженным видом вытянул ноги.

– Вам в аэрокостюмах не жарко? – спросила рыженькая.

– Чуть передохнем и переоденемся, – ответил Альберт. – Ну что, Егор, знакомься с остальными. Это наше верховное руководство. Можно сказать, генералитет.

– Включая женщин?

– А у тебя есть возражения? – с легким вызовом глянула на меня рыженькая.

– Не мне тут решать, – безразлично пожал я плечами.

– Это Рита. – Дворжек бросил строгий взгляд в ее сторону. – Коктейль тебе делает Кира. С Глебом ты познакомился, а это Виталий и Николай.

Николай был примерно моей комплекции, да и телом владел неплохо, я сразу заметил это даже по мелким движениям. Взгляд у него был тяжелым, это мне не понравилось. Виталий же, напротив, был лишь немногим ниже Глеба, но пошире его в плечах, да и вообще более собранный, я бы сказал, спортивный. У всех, за исключением Альберта и девушек, волосы были стрижены коротко, под ежик.

– Очень приятно. – Я снова отвесил короткий поклон.

На мой взгляд обстановка была несколько напряженной. И мои новые знакомые не знали, видимо, как общаться с попавшим в их общество винд-трупером, да и я не чувствовал себя, что называется, в своей тарелке. Кира принесла коктейль – ярко-синюю жидкость в узком тонкостенном стакане. Я отхлебнул. Напиток был крепче, чем я ожидал, и, честно говоря, от этого мне стало значительно легче. В памяти промелькнул весь прошедший день, с утра, когда меня вывели из камеры на трибунал, и до сего момента. Бывали у меня в жизни необычные дни, но этот, безусловно, взял бы приз на европейском конкурсе самых безумных.

– Как вам у нас? – спросил Виталий.

– Миленько, – ответил я, еще раз отхлебнув из стакана.

– Наверно, вы понимаете, – продолжил Николай, – что мы затратили некоторые усилия по вашему освобождению.

– Не могу сказать за это спасибо, – честно признался я. – Потому что пока совершенно не знаю, чем мне придется за эту любезность платить.

– И все же вы на свободе.

– Неправильная формулировка. Я не на свободе, а в бегах. Это, знаете ли, очень разные вещи.

Николай усмехнулся.

– Вы просто не понимаете, с чем столкнулись.

– Тут вы совершенно правы. – Трудно было с этим не согласиться. – Не буду скрывать, что ваш офис, а в особенности способ доставки в него, произвел на меня неизгладимое впечатление.

– Понравилась транспортная пентаграмма? – усмехнулся Глеб.

– Понравилась – не очень верное определение. Я в растерянности.

– Ничего, привыкайте, – сухо произнес Николай. – В любом случае, нам придется открыть перед вами карты. Не все, тут не обольщайтесь, но очень и очень многие.

Я снова отхлебнул, стараясь снять нарастающее напряжение. У меня холодок по спине пробежал, я вдруг ощутил себя на пороге чего-то, очень сильно из ряда вон выходящего, хотя, надо признать, ощутил это поздновато. Сказалась закаленная психика десантника. Любому нормальному человеку хватило бы одной пентаграммы, чтобы наглухо слететь с катушек. Но я как-то еще держался, хотя прихватывать начало всерьез.

– В любом случае, придется выслушать ваши предложения, – как можно спокойнее проговорил я. Но ощущение падения в кроличью нору только усилилось. Нет, коктейль определенно не был лишним.

– Глеб, давай-ка лучше ты, – прервал Николая Щегол.

– Не вижу препятствий, – тепло улыбнулся Глеб. – Скажем, так… Мы все представляем некую негосударственную организацию. Очень старую. Очень. Она была организована как государственная структура еще в середине двадцатого века. Потом, по политическим причинам, организацию как бы аннулировали. Издали специальный приказ и распустили. Но… Можно на ты?

– Да пожалуйста, – пожал я плечами.

– Понимаешь ли, Егор, мало кто из сотрудников организации тогда отошел от дел. Многие просто уволились из государственного аппарата, реорганизовали организацию, перевели ее с государственного на собственное, внутреннее финансирование. А работа продолжилась.

– Вы бы начали с того, чем занимаетесь, – посоветовал я.

– Одно вытекает из другого. Ты когда-нибудь сталкивался с проявлениями тонкого мира?

– Какого? – Я невольно поднял брови от удивления.

– Тонкого. Невидимого. С духами, призраками и прочим подобным.

– Вы серьезно? – Я обвел взглядом собравшихся.

– Вполне. – Глеб развел руками.

Я задумался. На этот вопрос трудно было ответить утвердительно, но и отрицательно тоже непросто. Случаются иногда труднообъяснимые вещи, слухи тоже ходят, но вот так, чтобы впрямую…

– Сам я ни с чем подобным не сталкивался.

– Смею утверждать, – усмехнулся Глеб, – что тебе это только кажется.

– Мне-то лучше знать… – попробовал возразить я.

– Ладно, сейчас не время для спора, – прервал его Альберт. – А ты тоже, Егор, прекращай выпускать шипы. Сейчас прими на веру то, что многое из необъяснимого, например, даже ухудшение настроения ни с того ни с его, является проявлением тонкого мира.

– Так можно что угодно к чему угодно за уши притянуть.

– Нет. У нас для таких неверующих неофитов имеется масса доказательств. И вскоре кое с чем мы тебя, безусловно, познакомим. А сейчас просто подумай, как ты здесь оказался. Вот в этом холле.

– Ты имеешь в виду пентаграмму? – осторожно спросил я.

– Да. Объяснение произошедшему ты сам не найдешь. Однако, если ты попытаешься выбраться отсюда самостоятельно, то столкнешься с некоторыми трудностями.

– Какого порядка?

– Ну… Как бы тебе лучше объяснить… – В глазах Дворжека запрыгали веселые чертики. – Этот холл, а также все помещения офиса находятся под землей, на глубине двух километров, и отделены от поверхности слоем глухого, непроницаемого грунта. Нет ни лифтов, ни лестниц. Просто земля.

Я опешил. Не знаю уж, какое чувство мной овладело больше – облегчение или страх. Облегчение в связи с тем, что просканировать такое убежище, если Альберт говорит правду, у полиции нет никакой технической возможности. Но даже если просканируют, то немыслимо в сколь-нибудь короткий срок прокопать шахту на такую безумную глубину. Страх же… Да что тут объяснять! Представьте на моем месте себя!

– Мало того, – добавил Глеб. – Наш офис находится не под Сан-Петербургом, а под африканскими джунглями. Почти точно на экваторе. Довольно безопасное место.

Тут у меня уже окончательно челюсть отвисла. Если это правда хотя бы процентов на семьдесят, то мне надо срочно искать таблетки от сумасшествия. Коктейля тут, как ни крути, будет мало.

– А под океаном, для пущей гарантии, вы не могли офис себе оборудовать? – поинтересовался я шутки ради.

– Нет, – с виноватым видом ответил Глеб. – Дно океана заглублено на четыре километра, а у нас и так при постройке убежища возникали трудности инженерного характера. Зато более безопасное место на Земле очень трудно найти.

– А попадаете вы сюда посредством телепортации… – сказал я.

– В какой-то мере, – кивнул Дворжек. – Хотя более правильным будет назвать этот способ перемещения «перезапись информации о локализации объекта на тонком уровне».

– А… – Я начал включаться в игру. – Да, наверное, этот термин действительно больше подходит.

– Несомненно, – ответил Глеб, словно не замечая моей иронии. – Но в тонкости маготехники я посвящу тебя чуть позже, если ты не против.

– В тонкости чего?

– Маготехники. Так мы называем прикладное использование экзофизических принципов. На самом деле ты вплотную подвел меня к ответу на твой вопрос. Чем мы занимаемся? Тремя вещами. Во-первых, изучением тонкого мира, тонких структур, а также взаимосвязей между ними. Во-вторых, созданием прикладных разработок на основе этих исследований. В-третьих, обеспечением безопасности граждан страны на тонком уровне.

– Сильно… – Я понять не мог, как на все это реагировать. – Какое вам дело до граждан, если вы негосударственная организация?

– Я же сказал, мы были когда-то государственной организацией, – напомнил Глеб. – Более того, мы являлись структурой Комитета Государственной Безопасности, его четырнадцатым отделом. И принципы нашей работы, в какой-то мере, унаследованы с тех стародавних времен. Нас тогда упразднили, но это вовсе не означает, что демонам, чертям и вампирам следовало дать волю и позволить им нападать на добропорядочных граждан. Причем за эти услуги, поверь, мы не берем ни копейки, как не берет с тебя денег полицейский, защитив от хулиганов на улице.

– Мило, конечно, с вашей стороны, – вздохнул я. – Но мне трудно всерьез говорить о чертях и демонах. Честно.

– Ты не веришь в чертей? – с нажимом спросил Николай.

Я невольно осекся. Просто по привычке. В принципе, верить в чертей я был обязан по закону. Вера в Бога предполагает и веру в дьявола.

– Ну… – Я почесал переносицу. – Верю, конечно… Но я воспринимал это, как символ зла. Как аллегорию…

– Может, ты и Господа считаешь аллегорией? – сощурился Николай.

– Да идите вы! – не сдержался я. – Какого черта? Нашлись законопослушные граждане! Как раздолбать конвой, так это им не преступление, а на меня за чертей давай бочку катить!

– Успокойтесь… – Альберт устало поднял руки. – Хватит вам, правда. Смех в том, Егор, что существование Бога нами, если говорить всерьез, не доказано. В системе мироздания места ему пока не нашлось. А вот с чертями полный порядок. Я тебе их покажу. И не один раз.

– С рогами и с копытами? – усмехнулся я.

– Это зависит о твоей системы интерпретации. Знаешь, даже если я сейчас из штанов выпрыгну, у меня не получится объяснить тебе все с ходу. На это потребуется некоторое время. Ты хотел услышать ответ на вопрос, чем мы занимаемся? Мы дали его тебе. И нечего задираться. И черти, и демоны, и духи, и колдуны, и маги – всё это настолько же реально, как стакан, который ты держишь в руке. Даже, если быть до конца точным, они чуть более реальны, чем этот стакан. Прими это пока за точку отсчета, а то мы и за неделю ни о чем не договоримся. Тебе придется принять за данное, что наша организация занимается изучением экзофизики и ее прикладным использованием. В первую очередь, для защиты граждан.

– А само понятие экзофизики можно развернуть?

– Можно. Экзофизика – это наука, изучающая природу вещей за пределами привычной реальности, данной нам в ощущениях обычных органов чувств. Для удобства эту часть реальности мы называем тонким миром. В отличие от плотного мира, который привыкли воспринимать твое тело и разум. Так пойдет?

– Ладно, годится…

На самом деле у меня, действительно, не было выбора. Мне или следовало принять всё, как говорят они, или… Или черт знает что! Или, наверное, попросить отправить меня обратно. Но обратно я уже не хотел. Мысль о полной недоступности для российской полиции вызвала во мне новый приступ свободолюбия. Два километра глухого грунта над головой? Самое место для беглого каторжника! И тут меня осенило. Какого черта я пререкаюсь? Какая мне разница, чем эти ребята занимаются? Даже если вся эта контора – просто шайка конченых психов, хотя на психов они мало похожи, то что я теряю? Как ни крути, денег у них куры не клюют. И если я им нужен, они, по всей видимости, способны обеспечить мою свободу. Что же касается возможной опасности их предложений для жизни, то думать об этом винд-труперу, как минимум, глупо. Я и так занимался самой опасной в мире работой. Получалось, что на кого бы мне ни пришлось работать, если это не противоречит моим внутренним принципам, то все это будет лучше каторги. И не опаснее предыдущей службы. А моим внутренним принципам претило только якшаться с арабами. Арабов же тут не было, тут ими даже не пахло. Таким образом, я фактически принял решение о сотрудничестве, еще не представляя, во что ввязываюсь. Но оглашать это решение я не спешил. Следовало, по возможности, вытянуть из них как можно большее количество информации. Даже если информация являлась полным бредом, мне надо было вникнуть в структуру этого бреда. Даже если она была полной ложью, мне все равно необходимо вникнуть в нее.

– Что значит «годится»? – пристально глянул на меня Дворжек.

– Годится определение, – улыбнулся я. – Не буду лукавить – мне все это кажется бредом.

– Ты тут не оригинален, – пробурчал Николай. – Все неофиты…

– Я не договорил! – пришлось его осадить. – Мне это кажется бредом, но я готов сознательно принять правила вашей игры. Мне не хочется возвращаться в кутузку. Это правда. В меня много раз стреляли, и это тоже правда. Бегать под выстрелами было моей работой. Вы знаете это не хуже меня. И в работе этой я преуспел, несмотря на ее опасность. Не думаю, что ваше предложение будет опаснее. Я согласен работать на вас, если это не станет пособничеством варварам.

– Вот это слова винд-трупера. – Лицо Альберта расплылось в широкой улыбке.

– Вы подловили меня не в лучшей ситуации. Но, надо отдать вам должное, выручили. Из корыстных побуждений, у меня на этот счет нет иллюзий. Но все же, с моей точки зрения, вы вытащили мою задницу из пекла. А долг платежом красен.

– Тогда добро пожаловать в Институт Прикладной Экзофизики. – Альберт встал и пожал мне руку. – Можно теперь всех представить по-новому. Я начальник Института.

– Почему не директор? – спросил я.

– Потому что у нас военизированная организация. Глеб – командир Питерской ячейки. Николай – начальник оперативного отдела. Виталий – начальник отдела внутренней безопасности. Кира – начальник отдела научных изысканий и внедрения разработок. Рита – начальник отдела финансирования.

– А меня ты тоже назначишь начальником?

– Нет, Егор. До начальника тебе, если захочешь, придется дослуживаться. Но и рядовым не будешь.

– Рядовым бы я не пошел. Это унизительно для офицера.

– Понимаю, – в глазах Альберта снова запрыгали веселые чертики. – Дело в том, что рядовых у нас попросту нет. Как понятия. Каждый сотрудник Института является боевой единицей самой по себе. И, в связи с усложнением обстановки, нам нужен профессионал, прошедший школу боевых действий. Мы долго не могли найти такого человека. Так что ты ценный сотрудник, Егор, по этому поводу можешь расслабиться.

– А обязанности?

– Все просто, – с улыбкой пояснил Альберт. – Ты будешь находиться в прямом подчинении у Николая. Приказы тебе сможет отдавать только он или я.

– Никогда еще у меня не было так мало начальства, – не удержался я от улыбки. – Если Николая считать генералом, то я, выходит, буду специалистом третьего ранга?

– Именно так. Но у нас не принята система званий, имеющих место в нынешних вооруженных силах. Мы пользуемся той табелью о рангах, какая существовала в России в конце двадцатого – начале двадцать первого века. Такие вот мы ретрограды. Но это традиция. Исходя из этого, твое звание будет майор.

– В переводе с английского «старший»… – оценил я. – Годится. А подчиненные у меня будут?

– Может, тебе еще и служанку назначить? – усмехнулся Николай.

– Понятно. Боевая единица сама по себе. Ладно, заметано.

– Ну и замечательно, – с облегчением выдохнул Альберт. – Пока за все время существования Института ты поставил рекорд по легкости вербовки.

– Вы бы мне еще генеральское звание предложили и удивлялись потом, что я согласился. Из унтер-мастера в специалисты третьего ранга…

– Кстати, – подала голос Рита, – в моей компетенции озвучить сумму твоего денежного довольствия. Она составит восемь тысяч рублей чистыми. Плюс к тому пятьсот рублей за успешное выполнение каждого текущего задания. В случае надобности выполнения особого задания, сумма премиальных оговаривается отдельно.

«Ни фига себе…» – мысленно присвистнул я.

Это было, как минимум, вчетверо больше моих доходов на прежней службе и вдвое больше того, что получали на флоте специалисты третьего ранга.

– Ладно… – как можно безразличнее ответил я. – Договорились.

– Завтра Николай и его подчиненные введут тебя в курс дела, касательно будущих обязанностей, – добавил Альберт. – Но к их выполнению ты приступишь не сразу. Любая переквалификация требует дополнительных тренировок.

– Да пожалуйста. Жалованье-то будет идти?

– Конечно, – улыбнулась Кира.

– Ну и все. Я бы сейчас отдохнул с дороги, если это возможно.

– Конечно… – Лицо Альберта сделалось настолько серьезным, что я невольно напрягся. – Но по традиции окончанием вербовки является предупреждение, которое с некоторых пор я лично делаю каждому новичку. Твой утвердительный ответ является основанием для выдачи тебе текста Присяги. Отрицательный… Ты уходишь.

– Кхе… – У меня запершило в горле. – Валяй.

– Предупреждение следующего характера. – Тон Альберта сделался до крайности официальным: – Согласен ли ты рисковать при выполнении заданий не только бренным телом, но и бессмертной душой?

– Это серьезно? – удивился я.

– Более чем, – хмуро кивнул Глеб.

Как-то было странно мне отвечать на подобный вопрос. Но раз уж я ввязался в эту круговерть…

– Да, согласен.

– Отлично. Вечером Глеб выдаст тебе текст Присяги. А сейчас отдыхай. Рита покажет тебе комнату для жилья, удобства и прочее.

– А в бассейне купаться можно? – решил я изобразить идиота.

– Не в этом, – поморщился Глеб. – У нас тут развитая инфраструктура. Рита, проведи Егора, хватит лентяйничать.

Глава 4

Новый дом

Инфраструктура офиса, или – как его называли хозяева – Базы, была не просто развитой, а представляла собой небольшой городок с коридорами и ответвлениями улиц, с прекрасным спортивным залом, с бассейном, сауной, зимним садом, лабораториями, тиром, с технической зоной и эллингами для самых разных средств передвижения, включая небольшой винд-шип – яхту примерно двадцати тонн нагрузки на поле.

– Сколько вы это рыли? – спросил я у Риты, которая выступила в качестве гида.

– Не так долго, как ты думаешь.

– А грунт куда дели?

Она улыбнулась и ответила:

– Никуда. Он тут и остался.

– В смысле? – напрягся я.

– В самом прямом. Сразу ты в это не врубишься, голова лопнет, но в общих чертах скажу так. Еще в семидесятые годы двадцатого века была разработана технология, по которой любой физический предмет, в том числе и грунт, может быть переведен в другое состояние. Скажем так… Ты привык к тому, что физические объекты состоят из барионов, то есть из тяжелых частиц – нейтронов, протонов, электронов и их составляющих. На самом деле это не совсем так. Просто реальность, данная нам в ощущениях, фиксируется нами именно в барионном состоянии. Но есть и другое – лептонное. Оно тоже фиксируется, но чуть иначе. Оба эти состояния равноправны. Вселенная одновременно находится в обоих – и в барионном, и в лептонном. Еще точнее… Скажем так, и прими это пока как аксиому, избавив меня тем самым от доказательств, которые скоро посыпятся на тебя потоком: барионное и лептонное состояние окружающего пространства – всего лишь два уровня интерпретации реального физического мира, который напрямую воспринимать очень сложно. Сложность восприятия заставляет наше сознание заниматься интерпретацией, как бы построением иллюзии, оперировать которой нам куда проще, чем истиной. В результате то, что мы привыкли чувствовать вокруг себя – одна иллюзия. А то, что мы можем чувствовать при определенных условиях – другой уровень интерпретации. Тоже иллюзия. Информация же одна, понимаешь?

– Не совсем, – признался я.

– Одна, одна, – улыбнулась Рита. – Это, как изображение на экране. Оно имеет и видимый спектр, и невидимый. Видимый мы воспринимаем естественно, а для восприятия, например, электромагнитного излучения, нужен прибор, который переведет нам этот уровень в нечто зримое, например, в отклонение стрелки.

– Так… – Я помотал головой. – А грунт-то где?

Рита глянула на меня с жалостью.

– Н-да… Офицер… Я же сказала, грунт где был, там и остался. Просто в одних местах, там где стены, ты его воспринимаешь, а в других, где что-то вроде полости, не воспринимаешь. Точнее, не обращаешь на него внимания.

– Хорошенькое дельце, не обращать внимания на грунт. Ладно, допустим… И чем вы это… Ну…

– Изменили состояние?

– Да.

– Лептонным конвертером.

– А… – вздохнул я, сообразив, что попусту трачу время. – Понятно.

– Черта с два тебе что-нибудь понятно. Ничего, скоро все сам увидишь.

Она провела меня через сеть коридоров.

– Тут у нас жилой модуль. Квартиры, если простым языком, плюс кухня, столовая, кают-компания. Постепенно разберешься. Вот здесь ты будешь жить. – Она показала мне на одну из дверей в коридоре и выдала пластину ключа. – Обживайся.

– А с одеждой что? Не могу же я и дальше оставаться в аэрокостюме.

– Не волнуйся, мы подготовились. Кое-что из одежды найдешь в комнате. А на свой выбор возьмешь, когда будешь в городе. Мы неслучайно устроили Базу именно тут. Сан-Петербург отсюда на расстоянии одного «хлопа».

– На расстоянии чего? – поморщился я.

– Всё, забей. – Рита рассмеялась и помотала головой. – Иначе мы так до ночи не расстанемся.

Вообще-то, я был бы не против задержаться с ней до ночи, а еще лучше до утра. Девушка была вполне в моем вкусе, только очень уж бодрая, явно ее толком никто не обламывал. Но в чужой монастырь со своим уставом не ходят. Я помахал Рите рукой и повел ключом перед датчиком замка. Дверь пшикнула и отскочила в сторону, впустив меня в достаточно просторное помещение. Кроме двух комнат там имелся крошечный кухонный блок, чтобы можно было наскоро перекусить или выпить, душевая кабина, санузел, лучевая сушилка и гардероб-кладовка. В общаге я таких удобств, понятное дело, не видывал.

– Хоть девушек сюда приглашай, – усмехнулся я.

Но задержавшуюся в голове мыслишку пришлось прогнать и заняться осмотром подведомственной мне теперь территории. Мебель мне понравилась, особенно кровать, которую одним нажатием кнопки можно было поднять, убрав в стену. В разложенном же состоянии она имела площадь, достаточную для любого мыслимого непотребства. В гардеробе я перебрал несколько вариантов одежды, но в связи с чуть более высокой, чем привычная для меня, температурой воздуха остановился на черной майке и такого же цвета широких коттоновых шортах. К ним вполне подошли модные сандалеты со стержневыми «магнитками» вместо обычных вакуумных застежек. Народ тут не скупился ни в чем, что порадовало.

Медиа-центр в комнате тоже был класса «люкс» – с усилителем такой мощности можно слушать музыку животом, а не ушами. Просмотрев весьма обширную коллекцию кристаллов с и-операми, я уверенно выбрал модный, но еще не виденный мною «Огненный шторм» и повалился на кровать, уставившись в видеопространство между четырьмя генераторными стержнями.

Примерно через час, увлекшись разворачивающимся действом, я с трудом различил сквозь грохот звуковых мембран зуммер дверного звонка. Пришлось снизить громкость и открыть дверь. На пороге стоял Глеб, расслабленный и спокойный, словно у него нет и никогда не было ни малейших проблем. В руках он держал лист тончайшего пластика с прожженным на принтере текстом.

– Развлекаешься? – спросил он и шагнул в комнату, не удосужившись дождаться моего приглашения.

– Другой команды не было, – пожал я плечами.

– Ну и правильно. Некоторые новички нервничают…

– Пока не увидел повода, – парировал я. – К тому же новичок новичку рознь. Тут я, может, и новичок, но вообще…

– Если говорить вообще, как ты выразился, то с улицы мы народ не набираем.

Мне понравилось, что удалось его зацепить. Терпеть не могу, когда люди надувают щеки на ровном месте.

– А чего же они тогда нервничают? – подлил я масла в огонь.

Но Глеб меня раскусил и в дискуссию ввязываться не стал.

– Вот тебе текст Присяги, – сказал он.

– Это перед строем надо читать? – взял я листок.

– Нет. До таких формальностей мы не опускаемся. Все же не в детском интернате в войнушку играем.

– А-а-а… – с пониманием протянул я, вложив в это достаточную долю иронии.

– Просто ознакомься и подпиши. – Он протянул мне световое стило.

Я пробежал глазами текст и усмехнулся. Ничего более забавного видеть мне не приходилось:

«Я, Егор Сморода, вступая в ряды уполномоченных исполнителей Института Прикладной Экзофизики, торжественно клянусь быть честным, дисциплинированным, стойким, беспрекословно выполнять приказы начальства, а также чтить законодательство России, если это не противоречит выполнению текущего задания. Я клянусь, не щадя крови, жизни и бессмертия собственной души, защищать граждан России, быть верным товарищам по службе, отстаивать свою честь и достоинство. Если же я нарушу данную мной Присягу, да постигнет меня суровая кара Института, праведное презрение товарищей и укор собственной совести».

Я почесал переносицу и выжег световым стилом на листе свою подпись.

– Прекрасно. – Глеб взял у меня текст. – Через полчаса ужин. Столовая по коридору направо. Там есть указатели на стенах.

– Хорошо.

Я закрыл за ним дверь и задумался. Но, в принципе, жаловаться на развитие событий повода не было. Все сложилось даже лучше, чем могло. По крайней мере, на ужин подадут не баланду для каторжников.

Я выключил медиа-центр и выбрался в коридор. Вскоре, как и обещал Глеб, нашлись указатели, а по выданному ими направлению – и вход в столовую. Там уже собралось человек двадцать, за столиками сидели по четверо, причем генералитет во главе со Щеглом чуть поодаль от остальных. Меня поразило, что женщин, причем молодых, на ужин собралось немногим меньше, чем мужчин.

«Если хотя бы половина из них живет на Базе, – подумал я, – то это место службы точно имеет серьезное преимущество перед предыдущим».

Николай, увидев меня, махнул, мол, подойди.

– Твое место В-14, вон за тем столиком, – показал он мне.

– Намек на то, что я не в генералитете?

– И это тоже. А то после вербовки некоторые начинают чувствовать себя на очень короткой ноге с начальством.

– Мне это не грозит. Я военный. Хоть и бывший.

– И все же тебе придется войти в ритм обычных для Института порядков. Здесь у нас не винд-флот. Извини.

– Да ладно, это уж я точно переживу.

– Заодно пообщаешься с ребятами за столом.

– Это необходимо? – на всякий случай уточнил я.

– Да. С тобой будут сидеть те, с кем придется работать плечом к плечу. То есть те, кого мы отобрали для выполнения того же задания, что и тебя.

– Понятно.

Я покосился на столик, – за ним пока никого не было, – вразвалочку добрался до своего места, уселся и, не мешкая, принялся за закуски. Само наличие салатов и бутербродов с рыбой говорило о том, что голодать тут не придется. Стоял бы еще графинчик с чем-нибудь крепче предложенного морса, можно было бы и вовсе расслабиться.

Через несколько минут ко мне за столик подсел парень лет двадцати, моего роста, но куда более щуплый, с почти детским лицом. Пух на его верхней губе еще не изведал эпиляционного крема, темные волосы волнами спадали почти до плеч, а в прищуре темно-карих, почти черных глаз проглядывало то романтическое выражение, которое выдает стремление к совершению яркого подвига. Все равно, какого, все равно, под чьим флагом, лишь бы только ветер в лицо и поверженные враги штабелями. У меня когда-то тоже было такое, иначе я не попал бы в винд-флот.

– Привет, – негромко поздоровался парень. – Ты Егор Сморода?

Глаза у него были чуть раскосые, что выдавало наличие азиатской крови – не то корейской, не то японской, а может, и монгольской, черт его разберет.

– Типа того, – кивнул я, дожевывая салат.

– А я Виктор Адеев. Для меня большая честь…

– Аппетит только не надо мне портить, – скривился я. – Что для тебя честь? Увидеть живого винд-трупера? Но я не обезьяна в зоопарке. Доступно?

– Извини.

– Ладно, расслабься. Виктор… Победитель, значит?

– Пока нет.

– Ясно. Больше вопросов у меня пока не имеется. Кушай салатик, в нем витамины.

Он опустил взгляд и налег на закуски. Похоже, я немного подпортил свой имидж в его глазах, но это, как ни крути, пойдет только на пользу. Терпеть не могу, когда такие ребята мне в рот заглядывают. Хотя… А что им еще делать?

Следующей к нам присоединилась девушка. Была она чуть постарше Вити, да и поопытнее, насколько я понял. Хотя с женщинами такое нередко бывает, даже когда дурочками прикидываются – все равно жизненный опыт оставляет у них больше нужных рефлексов, чем у мужчин. Им труднее выживать в нашем мужском мире, вот они и цепляются за него крепче. Причем эта, мне показалось, цену себе знала. Красавицей ее трудно было назвать, но симпатичная, фигурка вполне себе – прятать нечего. Причем на демонстрацию чисто женских завлекушек она силы не тратила – густые каштановые волосы подстригла накоротко, почти по-солдатски, оделась в майку «хаки» и в черные штаны со множеством карманов, ремешков и застежек. Краем глаза я отследил еще изящные спортивные сандалии, как некий штрих психотипа. Забавно. На каждом из ее тонких пальцев блестело серебряное кольцо, даже большие пальцы были опоясаны витыми металлическими обручами.

– Анка, – коротко представилась она.

– Привет, – не поднимая глаз, ответил Витя.

«Девственник», – зафиксировал я для себя.

– Егор, – я широко улыбнулся и протянул руку. Она ответила пожатием с напускным безразличием, но ладонь у нее стала влажной. Уверен, что не только ладонь.

Ну, прямо детский интернат на выезде, честное слово. Похоже, тут должность уполномоченного исполнителя приравнивалась к общепринятой должности воспитателя или няньки. Хорошенькая команда, сказать нечего. Самое то – в войнушку на заливе играть с деревянными плазмоганами.

А вот мужчина, который подсел к нам последним, меня поразил. Это был именно мужчина, лет сорока на вид, худой, жилистый, стриженный так коротко, что мог бы и сбрить все с таким же успехом. Движения его были точны и спокойны, а во взгляде сквозила уверенность, которую обычно порождает безразличие к последствиям собственных действий.

– Дан, – представился он, молча придвинул тарелку с салатом и начал есть.

Я сглотнул. Этот тип не был похож ни на кого, с кем мне приходилось иметь дело. Я, честно говоря, растерялся. Какие условия могли породить столь сбалансированную натуру? Военный? Не похож. Нулевая агрессия. Ученый? Слишком хорошая физическая форма. Спортсмен? Слишком спокоен, у спортсменов такого уровня обычно перманентное эндорфинно-адреналиновое отравление. Загадка. Пожалуй, не считая транспортной пентаграммы, это было самое удивительное, что я увидел на Базе.

– Егор, – представился я, чуть запнувшись.

Дан дожевал, промокнул рот салфеткой, поднял на меня взгляд светло-серых глаз и молча кивнул.

Полненький парнишка в белых штанах и футболке, выполнявший тут обязанности официанта, прикатил на тележке горячее. Отварной картофель со свининой в подливе, с грибами и овощами. Недурно. Я на это дело налег, отодвинув мысли на второй план.

На десерт было подано мороженое с мармеладом.

– Сегодня какой-то праздник? – спросил я, обращаясь к Дану.

– Нет, – ровным голосом ответил тот. – Если ты о рационе питания, то он здесь всегда такой. С учетом высоких физических нагрузок в среде уполномоченных исполнителей. Это оправдано.

– Понятно, – ответил я.

После мороженого подали по бокалу красного вина и две большие кисти столового винограда на всех. Я давно так не заправлялся, так что начал слегка соловеть.

– А вы давно в Институте? – спросил я Дана, осененный догадкой.

– Двенадцать лет, – оправдал он ее. – И лучше на «ты».

Я представил, какие условия нужны для превращения Виктора в Дана за двенадцать лет, и моментально составил себе приблизительную картину того, что меня ждет на новой службе. Похоже, все могло оказаться куда серьезнее, чем я ожидал. А преобладание в столовой необстрелянных юнцов явно говорило о серьезности обстрелов – если они тут такие, что до возраста Дана доживали единицы, то картинка вполне логичная.

После ужина ко мне подошел Николай.

– Егор, есть дело, – сказал он. – Если ты закончил, пойдем.

Я промокнул губы салфеткой и потопал за ним, махнув на прощанье ребятам. Выбравшись из столовой, мы с Николаем направились по коридору.

– Надо перепрограммировать твой подкожный чип, – пояснил он.

– Ни фига себе, – присвистнул я. – У вас есть соответствующее оборудование?

– А Щегол не говорил тебе о наших финансовых возможностях? Неужели сомневаешься в его словах?

– После такого ужина, пожалуй, нет.

Николай усмехнулся. Вскоре мы добрались до медицинского блока, отгороженного от коридора прозрачным тамбуром. На раздвижных дверях были нанесены два красных креста со змеями, обвивающими жезлы. Нас встретила очень симпатичная женщина лет тридцати в светло-зеленом медицинском комбинезоне.

– Ирочка, наш главный врач, – представил ее Николай. – Бывший, кстати, армейский медик-мастер.

– Очень приятно, – кивнул я, стараясь вложить в эту фразу чуть больше, чем просто вежливость.

Ирина задержала на мне взгляд темных глаз, и сердце у меня забилось быстрее положенного.

– Пойдем, Егор. – Она жестом указала вглубь блока, состоящего из куда большего, чем мне думалось, количества помещений.

– Я вас оставлю, – кивнул Николай.

– Не имею возражений, – пожал я плечами, скользнув взглядом по упругим ягодицам медик-мастера.

Мой новый начальник фыркнул, выставил руку, чтобы сработал датчик открывания дверей, и скрылся в коридоре.

– Кроме перепрограммирования чипа я проведу серию тестов, – сообщила Ирина. – Понятно, что ты в хорошей физической форме, но на каждого уполномоченного исполнителя должна быть составлена полная медицинская карта.

– Да пожалуйста.

Мы направились вглубь блока, чуть сбавляя шаг перед очередными герметичными дверями, чтобы они успевали открываться. Я косился по сторонам, фиксируя более или менее знакомое оборудование в каждом из помещений. Тут была великолепная роботизированная операционная, в которой, как мне показалось, можно без опаски делать пересадку сердца, к примеру. Над пятью операционными столами свесились кронштейны с осветительными прожекторами и сверкающие гофрированные щупальца хирургических роботов, в каждом из которых был закреплен режущий инструмент. По стенам располагалось оборудование для анестезии, жизнеобеспечения, регенерации тканей и интенсивной терапии.

«При таком подходе к лечению, – подумал я, – плазму в живот получить не так уж страшно. Тут и новый кишечник, пожалуй, можно запросто вырастить».

Потом мы попали в реанимационный блок, затем в терапевтическую палату на пару десятков мест, затем в травмотологический модуль, затем, видимо, в инфекционный, разбитый на одноместные герметичные боксы. Чуть дальше располагался приличного размера бассейн с затопленной в нем сурдокамерой.

– Это для психологических тренировок, – сказала Ирина, отследив направление моего взгляда.

Мы свернули направо и оказались в нейрологическом блоке, снабженном махиной голографического томографа и уставленном малопонятным для меня оборудованием.

– Сначала сюда. – Ирина указала на массивное кресло с карбоновым каркасом и многочисленными магнитными регулировками.

Перед ним возвышался куб точно такого же программатора, какие стоят в паспортных отделах полиции. Гайка в гайку.

Водрузившись в кресло, я с усмешкой произнес:

– Чувствую себя шестнадцатилетним подростком! – И вытянул левую руку.

Ирина закрепила запястье обручем и активировала кареточный блок сканнера, который медленно пополз от моей кисти к локтю.

– Добро пожаловать в новую жизнь, – через минуту усмехнулась она. – Имя мы тебе менять не стали, это бессмысленно, поскольку полицейские скан-анализаторы производят идентификацию по номеру чипа, а не по имени. К тому же, смена имени несет несколько отрицательных аспектов, от психологических, до вопросов удобства. Итак, теперь ты Егор Сморода, но не винд-трупер Российского Имперского Флота, а менеджер сети аптек «Серафим». Кроме тебя в городе на настоящий момент зарегистрировано семьдесят Егоров с такой же фамилией. Нет… – она глянула на монитор программатора. – Уже семьдесят один. Сегодня еще один твой тезка получил регистрацию, а данные только что упали в информационный банк.

– Вы подключены к полицейскому банку? – оторопело спросил я. – Они что, собственную сеть не контролируют по количеству хостов?

– Мы подключены не как хост. Боюсь, что любой спецалист-кибернетик умом тронется, если узнает, как мы это сделали.

– А… – догадался я. – Штучка вроде транспортной пентаграммы?

– Ты начинаешь погружаться в реалии новой жизни. Молодец. Крепкая психика. Она тебе тут понадобится в полном объеме. Кстати, сейчас мы займемся обрисовкой пределов твоих возможностей, если не возражаешь. Придется пройти несколько тестов.

– Да пожалуйста… – Я чуть сощурился и скользнул взглядом по ее затянутым в комбинезон ногам. – А вы будете проверять пределы всех возможностей?

Она поймала мой взгляд, и на ее губах тоже мелькнула тень улыбки.

– Если ты имеешь в виду проверку сексуальных возможностей, то с нее, наверное, лучше начать, – заявила Ирина, глядя мне прямо в глаза. – В противном случае, все остальные приборы зашкалит. От тебя просто воздух трещит.

Мы не стали больше болтать, а сразу приступили к первому тесту. Чуть утомившись, перешли к другим, время от времени возвращаясь к первому, и часика через три полная медицинская карта уполномоченного исполнителя Егора Смороды была, с грехом пополам, составлена. Мы с Ириной притащили на кромку бассейна с сурдокамерой две кушетки, сдвинули их и еще немного повалялись.

– Начало службы меня вполне устраивает, – заявил я.

– Не обольщайся, – ответила Ирина, глядя на блеск воды в лучах осветителей. – Даже будучи только врачом, я иногда жалею, что ввязалась в эту круговерть с Институтом.

– Доктору-то о чем жалеть? – удивился я.

– Ты бы видел, в каком состоянии иногда привозят агентов и исполнителей… В армейском госпитале мне такое и в кошмарах не снилось.

– Бред… – Я обнял ее за шею и посмотрел прямо в глаза. – Ир, этого быть не может. Ты хочешь сказать, что ваши агенты и исполнители на заданиях в городе получают физические повреждения, которые, с точки зрения медик-мастера, страшнее боевых ранений?

– Да. И нередко.

– Но почему никто ничего не знает? Нет, Ир, я верю, верю, не кривись! Просто хочу понять. Чтобы получить повреждения, надо попасть в заварушку. Но о заварушке, случись она в городе, моментально узнают все.

– Откуда?

– Что значит «откуда»? – поразился я. – А свидетели, а полиция?

– Смешной ты…

– Да обхохочешься…

– Не обижайся. – Она потрепала меня по волосам. – Просто ты еще не влился в наши реалии.

– Ну так помогай.

– Дело в том, что никаких свидетелей нет и быть не может. Ни обывателей, ни полиции.

– Не понял… – с интересом протянул я.

– Ты разве не заметил, сколько свидетелей было при нападении на патруль, когда тебя освобождали сегодня?

– Нисколько, – тихо ответил я.

– Вот именно! – Ирина с торжеством подняла вверх указательный палец. – И так всегда.

– Что значит всегда?

– Мы умеем изменять статистические вероятности событий в нужную нам сторону. То есть любое более или менее вероятное событие мы можем сделать вероятным на сто процентов, если оно нам необходимо, или невероятным вообще, если не хотим такого исхода.

– Ты серьезно? – удивился я.

– Да. Это нечто вроде вероятностного щита. Если нам не нужны свидетели, их не будет. События сложатся так, что всем в это время надо будет находиться в других местах или смотреть в другую сторону.

– И как вы это делаете? Волшебной палочкой? – Я не сдержал усмешки.

– Нет. Специальным прибором. Потом увидишь. Он тут, на Базе. Но, поверь, изменение статистических вероятностей – не самый крутой фокус. Нам подвластны и куда более серьезные возможности воздействия на реальность.

– Колдовство, – заключил я.

– Пару тысяч лет назад нашу деятельность так бы и назвали. Хотя, если уж совсем точно, то мы занимаемся антиколдовством.

– Анти?

– Ну да, – спокойно кивнула Ирина. – Мы боремся с колдунами, вампирами, духами, демонами, оборотнями и прочей нечистью. Однако, чтобы бороться с порождениями тонкого мира, нам приходится самим в нем оперировать. Иначе не выйдет. Вот мы и научились.

– По методике ваших противников?

– Не совсем. Еще в семидесятые годы двадцатого века началось изучение тонкого мира научными методами. Мы продолжаем и развиваем тему.

– За это время до многого можно было докопаться, – проронил я, не сильно скрывая иронию.

Ирина мне показалась поначалу самым нормальным человеком на Базе. Но теперь я сомневался в верности своей оценки.

– Мы и докопались до многого, – заявила она. – Особенно, с учетом того, что в начале двадцать первого века во главе Института стоял Сергей Дворжек – предок нашего Альберта. И с тех пор фамилия руководителя не менялась ни разу.

– Ни фига себе монархия… – не удержавшись, присвистнул я.

– Скорее династия, – поправила меня Ирина. – Хотя очень уж демократичной нашу структуру назвать нельзя. Она создана на военный манер, и в ее основе лежит принцип единоначалия и строгой иерархии.

– Это я заметил за ужином.

– Зря обижаешься, – вздохнула она. – Многие из наших законов на самом деле написаны кровью. Я-то это знаю, можешь поверить.

Во что-то поверить тут было сложно. Но я уже чувствовал, что доказательства реальности самого жуткого бреда не заставят себя долго ждать. Не могли же населять Базу одни сумасшедшие! А транспортная пентаграмма? А сама База, упрятанная на двухкилометровой глубине под землей? Конечно, на самом деле База могла находиться в каком-нибудь подземелье Сан-Петербурга. Но… Слишком уж она огромна, чтобы остаться незамеченной в черте города. Да и слишком спокойны тут все. С учетом того, что меня сейчас по всему городу ищут и уж все подземелья точно прочесывают. А если предположить, что возможна телепортация под землю с помощью огненного знака, то почему бы не предположить и возможность изменения статистических вероятностей? Тем более что свидетелей моего освобождения и впрямь не наблюдалось.

Мы повалялись еще немного, после чего Ирина сказала:

– Надо заканчивать медицинские процедуры. У нас хоть и ненормированный рабочий день, но за разумные пределы никто не выходит. К тому же сегодня я что-то подустала, а надо сделать еще одно важное дело.

– Какое? – спросил я, блаженно вытянувшись на кушетке.

– Лицо тебе необходимо немного подправить. Ну и вообще – тело. Чип чипом, но ты единственный в городе Егор Сморода с обожженным лицом и богатырским телосложением. Вполне возможно, что, не обнаружив тебя нигде, полицейский департамент разошлет в розыск не только параметры твоего чипа, но и внешние приметы, а также биометрические показатели. А когда поймают, будут уже разбираться.

– Тьфу на вас! – без особой тревоги за свое будущее ответил я. – Телосложение только портить не надо.

– Не буду, – рассмеялась Ирина. – У меня рука не поднимется.

Еще часа полтора она возилась с моей внешностью и преуспела в том, перед чем бессильны оказались полковые медик-мастера всех рангов – склератическая ткань ожогов на моей физиономии сменилась нормальной кожей. Хоть в рекламе кремов снимайся. Потом Ирина при помощи лазера и наноскопа минут пятнадцать меняла структуру сетчатки моего глаза и перепаивала микрососуды глазного дна. А когда и с этим успешно справилась, нанесла мне на кожу ладоней толстый слой довольно едкой мази.

– Посиди пять минут, – сказала моя новая знакомая. – Это наномазь на основе ДНК. Пусть впитается.

– Щиплет! – пожаловался я.

– Потерпишь. Зато несколько миллионов нанороботов сейчас внедрятся в структуру кожи и начнут перестраивать клетки так, чтобы они образовали новые папиллярные линии. Тебе не помешает сменить отпечатки пальцев.

– И скоро они сменятся?

– До неузнаваемости через три дня.

– Круто! – оценил я.

Щегол был прав – финансовую мощь этой организации ни с первого, ни со второго взгляда оценить невозможно. Но тогда возникает вопрос – на чем они зарабатывают? Вопрос был интересным, но пока меня больше волновали вопросы, связанные с моим будущим.

Когда мазь полностью впиталась, мы оделись, и Ирина проводила меня до выхода из медицинского блока.

– Заходи, если что, – с улыбкой предложила она.

– Заскочу непременно, – улыбнулся я в ответ. – Не знаешь, сильно меня тут будут напрягать первое время?

– Как раз первое время сильно. Будут вбивать в здешний ритм. И уж парочку бессонных ночей, начиная с этой, я тебе гарантирую.

– Это ничего, – подмигнул я ей. – В камере перед судом удалось отменно выспаться.

Я добрался до своего жилого блока и с наслаждением разлегся на диване. Не представляя, что меня ждет, я начал получать удовольствие не только от эйфории свободы, но и от того, что могло ждать впереди. Да и знакомство с Ириной вспоминалось с теплом. В общем, все шло куда лучше, чем если бы я оказался на каторге.

Глава 5

Тренировка

Ирина не обманула. Подняли меня в первую же ночь. Когда раздался настойчивый вызов дверного сигнала, я глянул на монитор – было два часа ночи с четвертью. Поскольку я не раздевался, то и в одевании не было необходимости, поэтому я поднялся с дивана и открыл дверь. За порогом стоял Николай.

– Пойдем, – сказал он без намека на предисловие. – Дело есть для тебя.

– Вы же говорили, что сначала будут тренировки… – сонно напомнил я.

– Боюсь тебя разочаровать, но имелись в виду тренировки не в спортзале и не в тире. Подобной подготовки у тебя, десантника, должно быть достаточно. Поэтому тренироваться будем на реальных задачах. Тебе в первую очередь надо подтянуть психику.

– Уж с чем, с чем, а с психикой у меня точно полный порядок.

– Посмотрим, – усмехнулся Никлоай. Все, хватит болтать!

– Форма одежды какая?

– Штурмовая, – весело сощурился мой новый начальник. – Шевелись давай, переоденемся перед «хлопом».

Мы спешно направились по коридору в еще незнакомую мне часть Базы. На ходу я вспомнил, что «хлопом» тут называется перемещение с помощью транспортной пентаграммы. Но куда? В город? Возможно.

Место, в которое мы попали минуты через три, больше всего напоминало эллинг винд-шипа – огромный прямоугольный ангар с плоским потолком и створчатыми воротами на входе и на выходе. Через одни ворота мы попали внутрь, другие виднелись впереди, примерно метрах в ста. Но никакого винд-шипа в ангаре не было, зато там находились Виктор, Дан и Анка, с которыми я недавно ужинал за одним столиком.

– Все в сборе, – на ходу проронил Николай. – Живо переодеваться и в оружейку. Дан, покажи новенькому, что надо делать по тревожному расписанию.

– Есть, – без всяких эмоций ответил Дан. – Егор, держись рядом.

Мне было без разницы. К демократическим порядкам я не привык – подчиняться куда проще, чем думать самому. И командовать проще, чем взывать к здравому смыслу и уговаривать. Я одинаково хорошо умел делать и первое, и второе.

Мы трусцой рванули вдоль стены ангара и вскоре оказались среди стеллажей, на которых аккуратными стопками была разложена черная униформа и непонятное мне снаряжение.

– Это твоя ячейка. – Дан показал участок стеллажа с номером восемнадцать. – Переодевайся.

Униформа оказалась странной. Ну, в принципе, ничего особо странного в ней не было, но вот на военную форму она походила мало. Черные штаны с набедренными карманами и ремешками для удобной затяжки и крепления снаряжения были еще ничего. Черная футболка, прилагавшаяся к ним, тоже в рамках привычного, а вот тонкий неокаровый свитер, хоть и был того же цвета, что и все остальное, но носил явный оттенок цивильности. Свитер! Не могли куртку в униформу включить? Но больше всего меня выбил из колеи плащ. Именно плащ! Цивильнее некуда. Тоже черный, длинный, ниже колен, из матового карбодиола. Ну и порядки тут! Увидели бы меня в этом плаще друзья винд-труперы из общаги, на смех бы подняли точно. Но Дан переоделся живо и без тени каких-то эмоций. Это меня остудило. Как ни крути, а мне было чему у него поучиться. Возможно, даже большему, чем я думал вначале.

В плаще я чувствовал себя неловко. Не привык я к такой длинной одежде! Ну как в такой десантироваться, к примеру, или драться, если придется? Ногу не задерешь! А противник может схватить за полу, и тогда даст прочихаться, как следует.

– Как себя чувствуешь? – спросил неожиданно возникший за спиной Николай.

– Отвратительно, – признался я. – Что за маскарадный костюм? Это, по-вашему, штурмовая униформа?

– Ты даже не представляешь, сколько времени мы ее разрабатывали, чтобы она наилучшим образом отвечала нашим задачам, – спокойно ответил он. – То, что ты себя в ней как-то не так ощущаешь, проблема не формы, а твоя собственная. Вот тебе и первая тренировка. Учись ощущать это, как вторую кожу.

– Есть, – ответил я, пытаясь взять пример с Дана.

Но получилось все равно не так внушительно, как у него. Ладно. Я попытался развеять возникшее раздражение и осмотрел прилагавшееся к униформе снаряжение. В ячейке обнаружилась мини-гарнитура для связи и стильные солнцезащитные очки. Немного крупноватые с точки зрения последней моды, но, впрочем, это на любителя. В любом случае девушки будут в восторге.

– Гарнитуру сразу сунь в ухо, – сказал Дан. – Пользовался такой?

– Это гражданская, – скривился я. – У нас не горошины, а цилиндры. Но принцип понятен – микрофон и наушник, изящно выполненные в одном корпусе.

– Верно. Очки тоже надень.

Я сделал, как велено. Стекла тут же стали прозрачнее, чем были, согласно степени внутренней освещенности – сработал термодатчик на дужке, фиксирующий контакт с владельцем.

– Сейчас прозрачность в автоматическом режиме, – пояснил Дан. – Если не устраивает, задействуй сенсор на правой дужке и выставь степень затемненности по вкусу.

Я попробовал. Получилось. В принципе, вещь полезная.

– На левой дужке сенсор инициации эфирного детектора, – продолжил Дан.

– Чего? – я с непониманием глянул на него.

– В очки вмонтировано устройство, позволяющее видеть сущности эфирного, то есть лептонного, происхождения. Духов, призраков, демонов, а также навесные лептонные элементы, отличающие вампира, к примеру, от обычного человека.

У меня по спине пробежал холодок. Не верить было глупо. Верить – жутковато. Очень уж сильно это выходило за рамки привычной реальности.

– Одно касание – активация детектора. – Дан коснулся левой дужки, на примере показывая, что надо делать.

Я повторил движение, и стекла очков в ту же секунду превратились изнутри в полупрозрачные мониторы. Только изображение на них представляло собой глухую зеленоватую пелену, испещренную элементами разной крупности, но более или менее правильной формы.

– Что это? – осторожно спросил я.

– Грунт, – спокойно ответил Дан. – Грунт, переведенный в лептонное состояние при помощи лептонных конверторов. Глазами ты его не видишь, органами чувств не ощущаешь, а в детектор прекрасно видишь и сам грунт, и включенные в него камушки. Понятно, что никаких духов на базе быть не может – попади они сюда, сразу бы оказались замурованными в плотной лептонной массе.

Я решил пока не вдаваться в подробности. Но понимание того, что грунт, как и говорила Рита, никуда не делся, а пребывает тут в чуть измененном состоянии, признаюсь, пощекотало мне нервы.

– Духов ты увидишь наверху, – добавил Дан, еще сильнее выбивая меня из колеи.

Николай все же прав. Психологический тренинг в новых условиях мне не помешает. Потом Дан показал еще несколько встроенных в очки приборов, среди которых был активный лазерный дальномер, матричный бинокль и прибор ночного видения. Что ни говори, а конструкция была компактной и стильной по дизайну. В общем, очки мне понравились, что я и озвучил.

– На плащ ты тоже зря гонишь, – как бы между прочим обронил Дан. – Под внешним карбодиоловым покрытием скрывается тонкая омагниченная сетка, отражающая любой плазменный удар. А внешняя нанопленка, которую ты даже не видишь, держит удар ножа и спасает от укусов.

– От чего? – напрягся я.

– От укусов, – повторил Дан. – Например, от укусов вампира. Только воротник не забывай держать в поднятом состоянии, чтобы прикрыть шею. Эта же пленка, обработанная по лептонной технологии, спасает от плевков материализовавшихся демонов, слюна которых состоит из лептоплазмы, меняющей барионное состояние вещества на лептонное.

Я даже мысленно не стал комментировать это заявление. К подобному моя психика точно не была готова.

– Ну, и последнее… – на закуску выдал Дан. – В ворот плаща вшит сенсор управления генератором вакуум-поля. Это уникальная разработка, недоступная никому за пределами Института. Так же, как лептонные технологии, изучением которых занимаемся только мы. Так вот – это поле искажает видимый свет таким образом, что он огибает твое тело, а потом фотоны выходят на первоначальную траекторию. И со стороны ты становишься полностью невидимым. Абсолютно. Правда, и сам видеть не можешь, потому что свет не достигает твоих глаз. Для ориентации используется ультразвуковой локатор в очках, который по отраженному ультразвуку просчитывает форму окружающих объектов и выдает их на мониторы. Так ты будешь ориентироваться в режиме невидимости.

– Офигеть… – присвистнул я. – А в обычный штурмовой экзоскелет это нельзя было встроить?

– Нет. Генератор вакуум-поля расходует довольно много энергии. Ее хватает примерно на десять минут невидимости. А нам ведь надо порою перемещаться по городу. Мы не правительственная организация, мы не можем прилюдно расхаживать в экзоскелетах. Поэтому приходится маскировать униформу под гражданскую одежду. И поверь, этот плащ куда удобнее твоей винд-труперской униформы.

– Пока не ощущаю, – признался я. – Но начинка впечатляет. Хотя как-то непривычно идти на задания голым, без экзоскелета.

– У нас тебе не однажды придется столкнуться с непривычными для тебя вещами, – заверил меня Дан.

Я настроил прозрачность стекол в очках на нужную величину. К этому времени закончил снаряжаться Виктор. Николай оценил готовность команды и приказал:

– Всё, теперь в оружейку.

Оружейная комната оказалась совсем рядом, чуть дальше от входа, чем стеллажи с униформой и снаряжением. Огромный сейф из вибрирующего вакуум-поля высотой в человеческий рост и шириной метров десять. За этой пеленой виднелись ложементы и шкафы с самым разным вооружением. Я мысленно присвистнул – такой огневой мощью можно было вооружить десантный полк, не то что нашу группу.

Николай набрал код на коммуникаторе, и поле растворилось, открыв доступ к оружию. Дан направился к ложементам и выдал каждому из нас стародревнюю пукалку примерно двухсотлетнего, на мою прикидку, возраста. Это были не плазмоганы, не лучеметы, а самые что ни на есть пулеметы, в прямом смысле этого слова. Такие использовались еще до начала войны с биотехами. Они снаряжались пулями – кусочками тяжелого металла, обычно – свинца, которые разгонялись в стальном стволе энергией воспламененного метательного заряда, после чего летели в цель. Чего угодно я ожидал, любых наворотов, даже магический посох меня не удивил бы так, как подобная допотопщина.

– Может, нам тогда уж взять мушкеты? – не удержавшись, съязвил я.

– Ценю твое чувство юмора, – холодно обрезал меня Николай. – Но для решения вашей сегодняшней задачи это оружие подходит наилучшим образом.

– Неужели оно для чего-то вообще подходит? – Мне трудно было остановиться.

Николай лишь покосился на меня, но вступать в прения не стал. Пришлось повесить пулемет на плечо. У него для этого был предусмотрен ремень из какого-то текстильного материала. Штуковина была тяжелой, килограммов шесть весила, и на редкость неуклюжей с точки зрения эргономики. Я, может, еще поиздевался бы над этим устройством, которое и оружием-то назвать язык не поворачивался, но тут во мне проснулся офицер, знакомый с принципами приказов и единоначалия. Я мысленно выругался и сам себе порекомендовал, опять же мысленно, прикусить язык. Пусть сосунки, вроде Виктора, пререкаются. А винд-трупер обязан идти в бой с тем, чем его снарядили. Пусть это будет хоть булава образца одиннадцатого века от Рождества Христова.

– Хватит попусту время тратить, – сухо бросил нам Николай. – Давайте в «хлопушку». Дан старший группы. И не горите.

Дан кивнул и первым направился в дальний конец эллинга. Там на полу я заметил нарисованную пентаграмму.

– Куда хоть забрасываемся? – спросил я, имитируя бодрость в голосе.

– В Сестрорецк, – коротко ответил Дан. – Бывал там?

– Бывал, – выдохнул я.

Небольшой загородный форт Сестрорецк располагался черте-те где – почти в десяти километрах от городской стены в северо-западном направлении. Когда-то близость к Заливу сыграла с ним злую шутку – город был полностью уничтожен биотехами. Но перед Большим Нашествием варваров он был отстроен, а во время Нашествия оказался важным стратегическим пунктом и превратился в самостоятельный удаленный форт. Там располагался десантный гарнизон, бригада скоростных винд-эсминцев, а также тактическая станция противовоздушной обороны, состоящая из ракетно-лучевого полка и эскадрильи турбо-гравов.

Я там проходил стажировку после перевода в Сан-Петербург. Городок унылый, девушек мало, а те, что есть, как правило, уже при ком-то. Скукота, в общем. Кроме служебных обязанностей заняться нечем.

– Всё, готовимся к перебросу, – сказал Дан и набрал код на наручном коммуникаторе.

В воздухе возникла пылающая пентаграмма – точная копия нарисованной на полу. Николай помахал нам рукой, и тут же сознание у меня на миг выключилось, а когда включилось, мы всей группой оказались в каких-то развалинах в весеннем лесу. Небо было ясным, звезды светили ярко, а на западе, над самыми макушками леса, сиял полный лунный диск. Так сиял, что предметы в округе отбрасывали густые, четко очерченные тени. Вспомнилась гравюра на стене закутка серф-станции. На ней тоже все было контрастное, черно-белое, и такое же стильное, как окружающий пейзаж.

– Всем активировать ночное видение, – приказал Дан.

Я коснулся сенсора на дужке очков, и видно стало еще лучше, чем прежде. В частности я разглядел на треснувшем композитном полу выбитую вручную пентаграмму.

– Сейчас нам предстоит марш-бросок в сторону Сестрорецка, – сказал Дан. – Это километров пять. Теперь попрошу вникнуть в задачу. Всем, кроме Егора, уже приходилось иметь дело с демонами. Для новенького придется провести короткий ликбез.

– Что? – недовольно скривился я.

– Ликвидацию безграмотности.

Я это съел. А что еще оставалось делать?

– Демоном мы называем тонкую сущность, способную к воплощению, то есть к переходу из лептонного состояния в барионное и обратно.

– Если ты думаешь, что я что-то понял… – снова поморщился я.

– Поймешь. Не вдаваясь в подробности, демон способен материализоваться, произвести действия в физическом мире, а затем снова раствориться в лептонном пространстве. К сожалению, миролюбивые демоны экзофизической науке неизвестны. Все они – злобные хищники. Материализуясь, они нападают на жертву и пожирают ее, а потом, вместе с содержимым органов пищеварения переходят в лептонное состояние.

У меня мороз пробежал по коже. До меня постепенно начало доходить, что тут никто не шутит. Что это не способ взять новичка на испуг, а суровая правда жизни. Просто мне еще не приходилось с нею сталкиваться. А теперь придется. И я не был уверен, что всецело готов к такому перевороту в собственной жизни.

Воображение попробовало нарисовать демона со слов Дана, но я понял, что каким его ни представлю, действительность все равно будет иной. Но один вопрос я все же решил задать:

– Если это такое чудовище, то почему нам не выдали нормальное оружие?

– Плазма, в отличие от металлических пуль, не может быть переведена в лептонное состояние, – ответил Дан. – Плазмоган способен поразить демона только в материализованном состоянии. Но ожидать, пока тварь в него перейдет, слишком опасно. Потому что когда демон материализован, он довольно бодро себя чувствует. Настолько бодро, что не всякий стрелок не со всяким плазмоганом его остановит.

– А это остановит? – Я шлепнул ладонью по стволу.

– Из «этого», как ты выражаешься, можно вести огонь, пока демон еще находится в лептонном пространстве и неспособен причинить человеку вред. На стволах пулеметов установлены лептонные конвертеры, которые дематериализуют разогнанную пулю, делая ее безопасной для физических объектов, но разрушительной для нематериальных.

– Вот это ваш хваленый конвертер? – Я щелкнул пальцем по прикрученной к концу ствола насадке из белого пластика.

– Совершенно верно, – кивнул Дан. – Поскольку ты у нас новичок, можешь снять насадку и пальнуть вон в тот камень.

Насадка снялась без усилий – несколько поворотов, и она сошла по резьбе. Я сунул ее в карман плаща, после чего вскинул оружие к плечу и поймал камень в сетку допотопного электронного прицела.

– Лупи, – кивнул Дан.

Я выжал механический спусковой крючок. Раздался грохот, а в плечо мне толкнуло суровой отдачей. Но несмотря на примитивность прицела и оружия в целом, камень мне все же удалось поразить. В темноте пуля, попавшая в цель, выбила сноп искр и фонтан осколков.

– Недурно, – улыбнулся Дан. – Не зря Щегол тебя к нам перетащил. Обкатаешься тут, станешь отменным бойцом.

Это он мне такое сказал! Смех на палке. Я стану бойцом! Я – винд-трупер Российского Имперского флота. Какая честь! Насколько надо быть туповатым, чтобы не понять, что я уже много лет как боец.

– Рад стараться, – процедил я сквозь зубы.

– Насадку надень, – усмехнулся Дан.

Я мысленно сосчитал до десяти, взял себя в руки и навернул насадку на ствол. Причем разозлило меня не то, что со мной нянчатся, как с ребенком, а то, что я действительно забыл вернуть оружие в боеспособное для заявленных условий состояние.

Мы выбрались из развалин.

– Теперь стреляй в стену, – порекомендовал Дан.

Я полоснул короткой очередью с бедра, как нас учили на тренировках. Несмотря на отдачу, которой у плазменного оружия не бывает, получилось вполне неплохо. Из окошка выбрасывателя вылетело штук пять дымящихся гильз. Но на стене не осталось ни одной отметины от пуль.

– Куда они делись? – Я подошел и ощупал стену пальцами.

Все расхохотались. Даже Виктор с девчонкой. Я стиснул зубы, потому что понимал – выгляжу, как идиот. Но мне трудно было понять, как можно ликвидировать на траектории разогнанные до сверхзвуковой скорости куски металла.

– Они дематериализовались, проходя сквозь конвертер, – смахнув слезу, ответил Дан.

– Ну и толку с них тогда? – напрямую спросил я.

– Я ведь тебе уже несколько раз объяснял. Наши цели не находятся в физическом пространстве. Они нематериальны в привычном смысле слова. Поэтому обычными, плотными пулями поразить их невозможно. Приходится конвертировать пули в то же состояние, в котором находятся тела наших потенциальных целей. Пули дематериализуются тут, но приобретают убойность в лептонном пространстве. Включи эфирный детектор.

Я включил. Мир тут же преобразился – деревья превратились в сплетенные из тонких нитей канаты, а стена передо мной стала похожа на мелкоячеистую сетку. Так выглядят объекты трехмерного моделирования на мониторе. Появилось и нечто другое – плотные шевелящиеся сгустки самой разной формы и размеров: мерно пульсирующие мешки в ветвях некоторых деревьев, и тонкие, как листья осоки, медленно бродящие вокруг существа. Именно существа. У них было нечто вроде ног и нечто вроде рук – тоже, как листья осоки. А головы не было. Никакого намека на голову.

Все это выглядело, как в дурном сне или в фильме безумного режиссера, страдающего манией спецэффектов. Признаюсь, мне стало дурно, и я прикрыл глаза.

– С тобой все нормально? – спросил за спиной Дан.

– Нет, – честно ответил я. – Что это бродит вокруг?

– Природные духи. Они совершенно безопасны. Питаются естественными эмоциями людей и энергией стихий. Егор, открой глаза пожалуйста!

Я коротко помотал головой.

– Открой, говорю! К этому надо просто привыкнуть. Тебя же не пугают птицы в небе.

– Птицы настоящие.

– Духи тоже настоящие. Просто глазами их не видно. Но чувствительные люди их все равно ощущают. А некоторые, с повышенной сенсорикой, даже видят их. Эфирный детектор просто облегчает эту задачу.

Я собрался с духом и открыл глаза. Снова накатил ужас. Один из духов остановился, медленно повернулся и побрел в мою сторону. Это было чересчур. Я вскинул пулемет и выжал спуск. Дематериализованные пули, прекрасно видимые в эфирный детектор, как ярко-белые трассы, полоснули жуткое существо и разнесли его на белесые лоскуты.

– Зачем? – спросил Дан. – Я же говорю, они совершенно безвредны. Успокойся.

Я обернулся и оторопел еще больше. Вместо людей я увидел перед собой какие-то кошмарные каркасы, состоящие из мерцающих изогнутых спиц. На центральных спицах, проходящих там, где у человека положено быть туловищу, вибрировали разного размера шары – в паху ярко-красный, не больше ореха, в животе туманный желтый, а в груди совсем большой, неопределенного цвета. На месте головы виднелись три прозрачных шара поменьше. Вокруг спиц полыхало муаровое разноцветное марево, похожее по структуре на сияние вокруг высоковольтного провода.

– Спокойно! – предупредил Дан. – За пулемет не надо хвататься. – Это мы. Так человек выглядит в эфирном пространстве. Спицы – это каналы. А шары – чакры. Вокруг сияет аура. Все нормально.

– Я тоже так выгляжу? – вырвалось у меня.

Не дожидаясь ответа, я взглянул на свою руку и убедился, что прав. Дан шагнул ко мне и выключил мой детектор. Мир вернулся в привычное состояние. Я продышался и уселся в траву.

– Это все постоянно вокруг нас бродит? – спросил я, снимая очки.

– Да. И не только это. Есть по-настоящему опасные твари. Одна из них – демон-люми, предположительно бродит в окрестностях Сестрорецка. Наша задача найти его и уничтожить.

– Откуда они берутся?

– Оттуда же, откуда все живое. Возникли и эволюционируют.

Захотелось выпить. Хотя бы глоток. Но ничего с собой не было. Надо будет восполнить этот пробел по возвращении.

Через несколько минут я окончательно успокоился и взял себя в руки. Дан разделил группу на два крыла – в одно вошли Анка и Виктор, в другое я и он. Виктор с девчонкой получили распоряжения и скрылись за деревьями. А я спросил:

– Ты не погорячился? Сопляков отпускать в свободный полет.

– Зря волнуешься. За тобой пока больший присмотр нужен, чем за ними. Операция несложная, а психологическую обкатку они оба прошли. В отличие от тебя.

– Шкура салаги мне немного жмет. Тебе не кажется?

– Нет, – спокойно ответил Дан.

Кремень, а не человек. Непрошибаемый.

– Черт с тобой… – Я усмехнулся и снова надел очки. – Как искать эту вашу тварь, как выглядит она и что с ней делать в случае обнаружения?

– Стрелять. Это ты умеешь, тут у меня нет вопросов. Искать же демона довольно бессмысленно, он может быть где угодно. Поэтому таких тварей мы попросту ловим на живца.

– На какого живца? – насторожился я.

– На себя, – не моргнув глазом, ответил Дан. – В районе Сестрорецка за последнюю неделю пропало без вести семь человек. Поначалу, как водится, во всем обвинили партизан. Но партизаны либо похищают людей, либо попросту убивают. В первом случае, были бы требования о выкупе, во втором – трупы. Но не удалось обнаружить ни того, ни другого. Для аналитического отдела Института это сигнал о возможной экзофизической опасности. Позавчера, до твоего освобождения, мы тут всё прочесали с эфирными детекторами и обнаружили следы лептоплазмы. Это очень характерные для демона следы. По ним мы определили места нападений на людей, исследовали их подробнее и выяснили класс демона. Это люми – очень опасный хищник, наделенный зачатками интеллекта. Это его отличает от других, совершенно безмозглых демонов. Выглядит он так.

Дан повозился с наручным коммуникатором и вывел на мониторы моих очков снятое через эфирный детектор изображение чудовища. Оно было массивным, имело черты гуманоида – пара длинных рук, оснащенных лезвиями когтей, по-обезьяньи короткие столбообразные ноги с загнутыми коническими когтями, и голова, почти целиком состоящая из четырехчелюстной пасти с несколькими рядами мелких зубов. Над пастью располагалось восемь красных бусинок глаз и нечто похожее на уши. В общем, в отличие от природных духов, демон не поразил меня необычностью – типичный персонаж какой-нибудь и-оперы в стиле ужасов.

– Такое ощущение, что вы снабжаете сценаристов и-опер эфирными детекторами, – пошутил я.

– Нет. Я же говорил, что демоны нападают в материализованном состоянии. Иначе они не могут причинить человеку вреда – лептонная ткань никак не взаимодействует с плотными тканями физического пространства. Поэтому они вынуждены воплотиться, напасть, сожрать, а потом снова дематериализоваться.

– И что? – не сразу дошло до меня.

– То, что после некоторых нападений остаются выжившие. Или случайные свидетели. В сильно искаженном виде их описание произошедшего и становится опосредованной дизайн-моделью к созданию очередного ужастика.

Я призадумался. Не верить Дану у меня уже не было никаких оснований, а раз так, то нападение демона на человека – не такая уж редкость. У меня снова холодок пробежал между лопатками.

– В любом случае, – продолжил Дан, – нам придется попросту бродить по лесу, пока демон не попытается на кого-то из нас напасть. Вероятность велика – он нападает каждую ночь. И скрывается в лептонном пространстве вблизи дорог, нападая на тех, кто останавливает глайдер и выходит в лесок, справить нужду. Поэтому я разделил группу на два крыла, и теперь мы параллельными курсами будем двигаться вдоль дороги в сторону Сестрорецка. Группа Анки с западной стороны, мы – с восточной. Вперед.

Это было мне, как минимум, близко. Марш-бросок – это нормально. Это вам не духи, бродящие между деревьев. На бегу Дан приказал активировать эфирный детектор. Мир снова изменился на мониторах очков, и двигаться стало труднее – я еще не мог нормально ориентироваться среди белесых жгутов, в которые превратились деревья. Но, чтобы не сбивать дыхание, я не стал задавать лишних вопросов. Все равно ответы мне были непонятны. Ну, скажет мне Дан, что эти жгуты – энергетические каналы деревьев. Что мне это даст? Бежать-то легче не станет. Вскоре я и к духам привык, перестал огибать каждого и попер напрямик, сквозь них. От столкновения с каждым из них я не ощущал почти ничего. Почти. А то, что ощущал, словами передать невозможно. Но я понял, что всегда ощущал это в лесу. Мне это казалось просто специфическим восприятием леса. Наверняка на побережье духи другие, потому и ощущение иное, чем в лесу. И в степи другое. Но раньше мне бы и в голову не пришло списать эту разницу на отличие друг от друга разных видов и классов эфирных существ. Теперь же это был повод взглянуть на свои ощущения иначе.

Дорога была совсем рядом. Несмотря на поздний час, над ней с клекотом пролетали тяжелые транспортеры, везущие грузы из Сан-Петербурга на Выборг мимо Сестрорецка. Через несколько минут бега по лесу Дан остановился.

– Внимание! – передал он в эфир. – Я обнаружил следы лептоплазмы. Свежие. Анка, Виктор, быстро сюда. Демон с нашей стороны дороги.

Лично я никаких следов не видел – лично я мало что различал на мониторах эфирного детектора. Точнее, объектов было полно, как подвижных, так и неподвижных. Но, кроме природных духов и деревьев, я понятия не имел, какой объект чем считать. Спрашивать не хотелось, и так я неловко чувствовал себя в роли салаги, но Дан сам подозвал меня и показал на мерцающие пятна вблизи одного из деревьев.

– Смотри и запоминай, – произнес он чуть более глухим, чем обычно, голосом. – Вот такие следы говорят о том, что тут какое-то время назад останавливался демон. Останавливался и прислушивался к своим органам чувств, роняя из пасти струи лептоплазмы. По характеру плотности этой псевдо-слюны можно с точностью судить о том, как давно он тут побывал. Вот сейчас засветка класса «гамма». Видишь маркер в левом нижнем углу монитора? Это значит, тварь останавливалась тут меньше получаса назад. Через час слюна «остынет» до класса «бета», затем, еще часа через полтора до «альфы», а еще через час уплотнится еще сильнее и перейдет в физическое пространство, в виде коричневой пыли, которую унесет первым же легким ветром.

Я половины не понимал, но это не мешало мне наматывать новую информацию на ус. Уже ясно было, что она также важна, как важна в любом бою любая тактическая информация.

– Процесс материализации псевдо-объектов всегда сопровождается локальным понижением температуры, – продолжил Дан. – На этом принципе работает детектор материализации, встроенный в мини-гарнитуры всех уполномоченных исполнителей Института. Если у тебя вдруг выключен эфирный детектор, или демон пытается материализоваться у тебя за спиной, этот детектор подаст звуковой сигнал. Чем массивнее материализующийся объект, тем ниже падает температура и тем чаще писк детектора.

– Об этом надо было говорить раньше, – пробурчал я.

– Всю информацию сразу ты все равно не переваришь, – не оборачиваясь, ответил Дан. – Поэтому я как выдавал ее по частям и по мере надобности, так и буду делать это в дальнейшем. Понял?

– Так точно, – решил я ответить совсем по-военному.

Ироничность отношения к занятиям Института в ночном лесу улетучивалась из меня довольно быстро. Куда быстрее, чем я сам ожидал. И уж точно быстрее, чем могла бы улетучиться от любых лекций или показов и-слайдов. Я не просто включился в игру, как было до этого. Я начал понимать, что все происходящее со мной в эти минуты и станет моей новой работой. Точнее, службой.

Транспортеры неслись над дорогой, продавливая темноту ночи тугим светом прожекторов. С эфирным детектором это выглядело довольно забавно, но я уже сообразил, что материальные объекты на его мониторах представляются только в виде энергетических каркасов. И к виду Дана я уже привык. Только неясно было, как же отличать через эфирный детектор одного человека от другого? Но всему свое время, тут я с начальником группы был солидарен. Мне просто было бы спокойнее, если бы мне сразу вывалили все, от чего могло бы зависеть спасение моей жизни.

За сплетениями жгутов-деревьев появились серебристые каркасы Виктора и Анки, окруженные маревом ауры. На самом деле это в первый момент с перепугу все они показались мне одинаковыми через эфирный детектор. На самом деле у Дана, и Анки, и у Виктора чакры, а тем более аура, выглядели по-разному. Надо было только запомнить, кому какая конструкция принадлежит. Я выключил детектор и сопоставил данные при помощи обычного зрения. Но не успел я включить прибор обратно, как один из транспортеров на дороге сбавил ход и опустился на грунт возле обочины, озарив пространство вокруг себя светом габаритных огней.

– Вот это удача! – шепнул в эфир Дан. – Всем внимание! Демон скорее предпочтет привычную для него добычу, чем нас. Виктор, Анка – к дороге. Оружие держать наготове. Егор, за мной!

Мы с ним рванули вдоль дороги, а Виктор с девчонкой прямо к обочине. Я понял замысел Дана – он хотел блокировать подступы к транспортеру с обеих сторон вдоль обочины. Таким образом, с какой бы стороны ни атаковал монстр, он попадал бы в перекрестный обстрел из наших стволов.

Эфирный детектор я включать не стал – успею. Особенно, раз есть звуковой индикатор материализации. Без детектора же мне пока было комфортнее – мир имел привычные очертания, я в нем лучше ориентировался, а уверенность в бою – не последнее дело.

Водитель транспортера, насвистывая гимн «Господь Вседержитель», спустился по трапу и направился в сторону леса. Его неподвижную машину обогнула другая и, не сбавляя скорость, умчалась в сторону форта Сестрорецк. Дан знаком приказал перейти с бега на шаг, а затем мы и вовсе засели среди деревьев в неподвижности и тишине. Метрах в двадцати от нас притаились Виктор с Анной.

Водитель справился с намеченным делом и, продолжая насвистывать, направился в сторону машины. И тут же у меня в ухе раздалось громкое пиканье. Я хоть его ни разу и не слышал до этого, но сразу сообразил, что это индикатор материализации.

Душа у меня мигом опустилась в пятки – я почувствовал это физически. Причем испугался я куда сильнее, чем когда на учениях по нам впервые начали колотить не холодной, а боевой плазмой, чтобы вырабатывался рефлекс не высовываться без надобности. В ту ночь двое из нашей роты этих учений не пережили. Но подобные потери были нормой – в десанте выживает сильнейший. Потому что в настоящем бою, если не умеешь сохранить свою жизнь, чаще всего уносишь и жизни товарищей. Такая вот внутренняя выбраковка. Страшно. Но и к этому привыкаешь.

Пиликанье же индикатора привело меня в панический ужас. Я за долю секунды вспомнил все, что слышал о демонах, включая народную легендаристику, а также тот образ, который Дан передавал на мониторы моих очков. И ни одно из этих воспоминаний меня не приободрило. Я судорожно коснулся сенсора, активирующего эфирный детектор, но ничего нового не увидел. Заметил только, что природные духи шарахнулись в стороны, как стая пескарей от появившейся в заводи щуки.

Секунды не прошло, как я понял – демон материализуется у меня за спиной. Я-то ладно! Но как его проворонили остальные?! Ведь сколько разговоров было о том, что атаковать его надо до материализации, пока он еще находится в лептонном пространстве! Потому что, как с пороховой пукалкой можно эффективно выступить против воплотившегося чудища, я понятия не имел.

Все эти мысли не успели толком проскочить у меня в голове, а справа уже шарахнуло пламенем из стволов Виктора и Анки. У меня же сработал не столько рефлекс атаки, сколько инстинкт самосохранения, как это ни позорно для бывалого винд-трупера. Я рванул вперед, бросился на землю, перекувыркнулся через плечо и, путаясь в полах плаща, снова вскочил на ноги, но уже лицом к демону.

Напрасно Николай уверял меня, что в тире мне тренироваться не имеет смысла. Если бы речь шла о любом нормальном оружии, то можно было бы признать его правоту, но не в данном случае, когда у меня секунда ушла только на то, чтобы снять эту треклятую трещотку с предохранителя. На самом деле я, может бы, справился и быстрее, но то, что я уведел-таки демона на мониторах детектора, ловкости мне не прибавило. Атакующее чудовище выглядело совершенно сокрушительно для психики. Стремительная туша, весом килограммов в двести, двигалась вопреки всем законам физики. А ощерившаяся пасть, клинки зубов и пена лептоплазмы, струями вытекающая из пасти, окончательно вывели меня из равновесия.

Я увидел белые трассы пуль, устремившиеся к туше со стороны Виктора и Анки, но точные попадания, казалось, не возымели на монстра никакого действия. А у Дана, скорее всего, заклинило пулемет, потому что вряд ли такой психологически устойчивый человек мог испугаться настолько, что позабыл, как стрелять.

Еще через секунду до меня дошло, что поскольку я вижу в эфирный детектор всего демона, а не только его энергетический каркас, значит, он все еще находится в лептонном пространстве и только начал материализацию. И, следовательно, в данный момент, несмотря на ужасающий вид, не представлял для нас, плотных существ, ровно никакой опасности.

Водитель транспортера, услышав стрельбу, бросился на землю и пополз к трапу. Демона он, не имея эфирного детектора, видеть пока не мог. Да это, пожалуй, и к лучшему – а то и разрыв сердца схлопотать не мудрено. Скорее всего, он подумал о нападении арабских партизан. Да и о чем еще можно было подумать в такой ситуации?

Вывод о временном отсутствии опасности со стороны чудовища меня немного приободрил. Как минимум, до того состояния, что я смог выжать спусковой крючок пулемета. Меня затрясло от отдачи, сквозь стекла очков шарахнуло пламенем, а в цель устремились трассы разогнанных и дематериализованных пуль.

От моего удара демон вздрогнул, но траекторию не поменял. Я не знал, удерживают ли его наши попадания от полной материализации или нет, но чудовище не спешило материализоваться полностью. Или не могло под обстрелом.

Сначала умолкли пулеметы Анки и Виктора – кончились патроны. А через десять секунд, клацнув затвором, заглохла и моя трещотка. Я начал судорожно менять магазин, но далось это непросто без соответствующей тренировки. Хорошо еще, что система крепления источника зарядов мало отличалась от принятой в современном оружии. Наконец, мне это удалось, но тут возникла другая опасность, которую я менее всего ожидал. Водитель, добравшись-таки до кабины выдал номер. Вместо того, чтобы поднимать машину в воздух и чесать отсюда на полной скорости, он решил проявить гражданскую ответственность и воспользовался штатным малокалиберным плазмоганом, чтобы остановить причудившихся ему партизан. То есть нас. А ближайшей к нему целью оказался именно я, так что мне пришлось попрыгать, уворачиваясь от плазмы, пока у него заряды не кончились. При этом львиная доля моих сил ушла на то, чтобы не открыть ответный огонь. Привычка. Но делать этого было нельзя – только патроны зря тратить. Все равно дематериализованные пули и этот чересчур ответственный водитель не заметил бы даже при прямом в него попадании.

Пока я менял магазин и уворачивался от не в меру профессионального обстрела со стороны водителя, до меня дошло, почему не стрелял Дан. Он выдерживал паузу, чтобы вступить в бой именно тогда, когда для нас наступит время менять боезапас. Вот нервы у человека! Уму непостижимо! Как можно стоять и ждать, когда на тебя несется такой ужас? До такого состояния мне еще тренировать и тренировать нервную систему.

В общем, старший группы открыл огонь именно тогда, когда нам больше всего не хватало поддержки. Когда же водила транспортера перезарядил плазмоган и начал лупить в него, Дан даже не пошевелился. Пять зарядов ударили в непосредственной близости от него, воспламенив прошлогоднюю листву на земле, а два ему в спину, не причинив ни малейшего вреда. Тут-то я и вспомнил об омагниченной сетке вшитой в ткань плаща.

От нескольких коротких очередей Дана, направленных точно в голову, чудище рухнуло и забилось в конвульсиях, брызгая во все стороны лептоплазмой. Теперь главную опасность представлял для нас сам водитель.

– Включить невидимость! – выкрикнул в эфир Дан.

Экстренная ситуация здорово подстегивает все ресурсы организма, в том числе и память, так что я мигом вспомнил, где находится нужный сенсор, тут же его активировал и, бросившись на землю, откатился в сторону.

Всё. С точки зрения водителя, поляна была пуста. Противник растворился в воздухе. Мы лежали неподвижно, чтобы не выдать себя шорохом листьев. Демон тоже не двигался.

– Ничего себе, – раздался голос водителя. – Вроде бы не пил.

Он включил рацию и передал о случившемся в диспетчерскую. На вопрос, куда делись нападавшие, он осторожно ответил, что не понимает. Просто были, а потом поляна оказалась пуста.

– Продолжайте следовать по маршруту, – приказал ему диспетчер. – Мы примем необходимые меры.

– Понял, – ответил водитель.

Он уже готов был скрыться в кабине, когда произошло то, чего никто, наверное, не ожидал – демон вскочил на четыре конечности, почти моментально материализовался и кинулся на Дана. Вместо того чтобы ответить огнем, тот почему-то увернулся и рванул в сторону. В физическом пространстве демон оказался не таким вертким, как в привычном лептонном, – все его двести с хвостиком килограммов работали теперь против него. Поэтому более легкий Дан, используя преимущество в маневренности, несколько раз увернулся от ужасных челюстей, а потом без затей дал деру.

Водитель транспортера, увидев вместо нас на поляне огромную тушу неведомого хищника, немного сдулся, выронил плазмоган, метнулся в кабину и так газанул, что машина, не успев толком подняться в воздух, высекла искры из карбонового покрытия дороги. Но его бегство меня порадовало – хоть одним вредоносным фактором меньше.

– База, база, я седьмой! – вышел в эфир Дан. – Возник объект для дезактивации. Водитель транспортера с бортовым номером фм18567. Движется в сторону форта Сестрорецк!

– Не вижу препятствий, – отозвался голос Глеба. – Сейчас «хлопнем» группу дезактивации на перехват.

Не сильно вдаваясь в суть переговоров с Базой, я полоснул по демону очередью и тоже предпринял попытку отступления.

– Егор, не стрелять! – раздался в эфире голос Дана. – У тебя насадка на стволе, а демон уже материализован! Не трать патроны! Пули пролетают сквозь него! Пусть дематериализовывается, мы добьем его там. Он не сможет долго находиться в физическом пространстве. У него на это уходит слишком много сил.

Однако, вопреки прогнозам Дана, тварь дематериализовываться не спешила. Свалив несколько деревьев взмахами рук, она ринулась в сторону Виктора и Анки. Те бросились врассыпную. Виктор свинтил насадку и принялся лупить по демону короткими очередями, однако результативнось его огня на мой взгляд была до предела низкой.

– Отставить огонь! – снова прозвучал в эфире голос старшего. – Патроны!

Получив намек на отпор, демон изменил траекторию и прыжками рванул в сторону дороги, над которой время от времени проносились груженые транспортеры и легковые глайдеры. И если для первых столкновение с чудовищем могло пройти без особых последствий, то для вторых оно могло закончиться катастрофой.

– Он голоден! – выкрикнул Дан. – Пока не пожрет, не уйдет!

Ситуация развивалась не в нашу пользу. Демон добрался до карбонового покрытия и встал во весь рост, освещенный фарами приближающегося транспортера. Но, по всей видимости, слова Дана о наличии у данного класса демонов зачатков интеллекта не были пустой болтовней. Тварь быстро прикинула вес приближающейся машины и дематериализовалась, пропустив транспортер сквозь себя. Я тут же полоснул очередью наугад, потому что не успел активировать эфирный детектор. Но включать его и не потребовалось, потому что демон не стал задерживаться в лептонном пространстве, а материализовался, едва проскочила машина. Сообразив, что нам по пересеченной местности двигаться куда труднее, чем ему по карбону, он рванул против хода движения прочь от нас.

– За ним! – скомандовал Дан.

И тут из-за закругления дороги вынырнул легкий двухместный глайдер. Эта цель демону была вполне по силам, и он, увернувшись от прямого удара лобовым обтекателем, мощно влепил когтистой лапой в бок машины. Тонкая акриловая обшивка смялась в гармошку и лопнула под когтями чудовища. Водитель от испуга уложил ручку управления набок, глайдер устремился к обочине, потеряв скорость и высоту. Демон в два прыжка снова его настиг и принялся крушить ударами когтистых лап, очищая каркас от акрила, словно капусту от листьев. И тут я увидел пилота. Это была девушка.

И у меня включились инстинкты. Обычные мужские инстинкты, которые недавно чуть не привели меня на каторгу. Не слушая, что кричит по рации Дан, я бросился обратно, туда, где валялся оброненный шофером плазмоган. На мониторах ультразвукового локатора он был виден отлично, я подхватил оружие за рукоять и с дальней дистанции влепил в голову монстра три заряда. Это его отвлекло от добывания пищи, он развернулся и бросился ко мне. Я понятия не имел, какими органами чувств он руководствовался при выборе направления, но они у него были в порядке, турбиной их разнеси. Особенно с учетом того, что плащ все еще продолжал генерировать поле невидимости, а значит, видеть меня демон не мог. По крайней мере, в оптическом диапазоне. Но, тем не менее, рвался он вполне целенаправленно. На меня.

Девчонка-пилот с визгом выскочила из разгромленной машины и умудрилась встать так, что стрелять, без опаски попасть в нее, я уже не имел ни малейшей возможности. У меня палец свело на спусковой пластине – я отчетливо представил, как стреляю в демона, но заряд плазмы летит мимо и точнехонько попадает девушке между глаз. Надо было стрелять. Но я не мог.

И тут истощилась энергия генератора невидимости. Чудище, увидев меня, тут же застопорилось, опустилось на четыре конечности, разверзло все четыре челюсти и рыкнуло, извергнув из пасти потоки материализованной лептоплазмы. Несколько капель с шипением попали на плащ, но не причинили материалу никакого вреда. Я в кувырке ушел в сторону, чтобы изменить сектор обстрела и не рисковать попасть в девчонку, а потом выпустил два заряда прямо в пасть демону. Заряды вышибли с десяток зубов и прожгли затылок твари. Не знаю уж, где у нее располагался мозг, но не скажу, что столь серьезное повреждение как-то отразилось на боеспособности чудища. Наоборот, результативная стрельба только ухудшила ситуацию. Демон, кажется, понял, что мной насытиться будет сложно, резко развернулся и кинулся обратно, на стоявшую посреди дороги девушку.

Понимая, что гадину надо остановить любой ценой, иначе девчонке конец, я прицелился демону в ноги, но он, сволочь, дематериализовался раньше, чем я выжал спусковую пластину. Я сунул плазмоган в набедренный карман и схватился за пулемет, но чудовище тут же материализовалось снова и нависло в боевой стойке над жертвой. Секунда, и все было бы кончено. Не помня себя от отчаяния, я закричал во все горло:

– Стой, тварь!

И демон замер. Просто замер и все. Как изваяние. Только лептоплазма капала с челюстей. Девушка рухнула в обморок у его ног.

Честно говоря, я сам не знаю, что на меня нашло. Это состояние описать почти невозможно, точнее, описать-то можно, да что толку, если его не почувствовать? Как бы бредово это ни прозвучало, но я ощутил нечто среднее между истерикой и совершенно необузданным ощущением власти.

– Повернись ко мне! – выкрикнул я.

Демон не шевельнулся.

– Повернись, тварь!

Он медленно обернулся и встал мордой ко мне, пошатываясь и шевеля челюстями.

В этот момент дорога озарилась светом фар, и я увидел несущийся на нас транспортер. Один миг, и грузовик, взревев турбинами на реверсе, почти на полном ходу протаранил тушу монстра лобовым обтекателем, раскидав куски плоти по сторонам. Однако на дорогу они не упали – на лету дематериализовались и пропали из виду. А транспортер продолжал нестись на меня. Прыгать в сторону было поздно, поэтому я распластался на гладком карбоне и пропустил днище грузовика в нескольких сантиметрах над собой.

Девчонка пришла в себя, снова завизжала и бросилась против хода движения. Я за ней, а то, не ровён час, попадет под следующий грузовик.

Догнав незнакомку, я схватил ее за руку и поволок в лес. Отбивалась она не слабо, да только при моем преимуществе в весе это создавало мало помех. Краем глаза я заметил, что ошалевший водитель затормозил, высунулся из кабины, но выскочившие из полумрака леса Виктор с Анкой взяли его под прицел пулеметов и приказали спуститься. Дан вскарабкался по трапу, поднял транспортер и отогнал на поляну, чтобы его не было видно с дороги.

– Уберите глайдер! – выкрикнул он в эфир.

Я передал свою пленницу на попечение Анки, которая быстро отрезвила ее наличием пулемета и вместе с шофером отконвоировала в лес. Мы же с Виктором поднатужились и спихнули останки легковушки в кювет. Дорога осталась чистой, на ней теперь ничего не говорило о только что произошедших событиях.

Когда мы подскочили к своим, пленники были прикованы «молекулярками» к стволу тонкого дерева спина к спине. Анка держала их под прицелом. Дан вел переговоры в эфире с какой-то группой дезактивации.

– Я выставил пеленг, – сообщил он им. – Живо сюда.

– Через пять минут, – ответил незнакомый голос в эфире.

Выпить хотелось до одури. Я сел в траву и уперся прикладом пулемета в землю.

– Молодец, – глянул на меня Дан. – Отлично сработал. Подобранный плазмоган – просто находка. С пулеметами мы бы задолбались его валить в физическом пространстве.

– А трудно было кроме них взять лучеметы? – зло спросил я.

– Это была тренировка, – напомнил мне он. – С минимумом снаряжения. Тебя же предупредили.

– Издеваешься? Какая к чертям тренировка? – вспылил я.

– Тренировка и тест. На тактическое мышление. Ты справился.

– Спасибо. А если бы он меня подмял?

– Об опасности службы тебя тоже предупреждали. И присягу ты подписал.

– Вы больные все в своем Институте? – Я разозлился не на шутку. – Это не тренировка, это подстава! Голой задницей ежа давить!

– Это не еж, – спокойно ответил Дан. – С таким демоном уполномоченный исполнитель должен справляться в одиночку. А ты был под прикрытием группы, с лептонным оружием и под командой опытного командира, который уберегал тебя от грубых ошибок.

– В одиночку? – я невольно отвесил челюсть.

– А ты думал полком на демонов ходить? У нас нет столько личного состава, чтобы позволить себе подобную роскошь. А если не можешь, то тебе, как уполномоченному исполнителю, грош цена. У нас жалованье получает тот, кто доживает до дня выплаты. У нас тут не десант, где тебе сопли подтирали на каждом задании.

У меня эмоций на обиду уже не хватило, у меня они все ушли на злость. Мне было плевать на соображения Дана по поводу того, что дело вовсе не в плазмогане, а в том, что мне каким-то непостижимым образом удалось остановить демона одной лишь силой убеждения. Мне вообще на многое стало плевать, а захотелось просто врезать Дану по морде.

– Я тебе сейчас самому сопли утру, – прорычал я, вставая.

– Не стоит, Егор. – Дан не напрягся ни одной мышцей. – Ты еще не прошел рукопашную подготовку.

– Ценю твое чувство юмора. – Я отбросил пулемет и встал в боевую стойку. – Верю, что ты крут, но я винд-трупер.

– Знаю, – вздохнул Дан.

И свет погас. Просто погас и все. А когда его снова включили, на поляне, кроме нас, находилось еще пятеро незнакомых парней. Я лежал в траве, рядом валялись очки. В голове гудело. Я надел очки и осмотрелся. Кроме отогнанного грузовика здесь был припаркован низковысотный турбинный антиграв. Наверное, на нем парни и прибыли. Одеты они были не в плащи, как мы, а в темно-зеленые комбинезоны, вроде аэрокостюмов. Парни отстегнули пленников от дерева, вкололи им что-то из инъекторов, а когда девушка с шофером обмякли, уложили их в траву.

Ко мне подошел Дан.

– Нормально? Остыл?

– Иди ты к черту! – Я сплюнул в траву. – Что тут происходит?

– Работает группа дезактивации. Свидетелям вкололи амнезин и сейчас проведут соответствующее внушение.

– Какой еще амнезин?

– Вытяжку из слюны вампира, – ответил Дан так обыденно, словно речь шла о собачьем дерьме.

– А подробнее?

– Подробнее тебе объяснят, когда будешь учиться работать с этим препаратом. Но вкратце… Знаешь, почему жертвы вампиров, которых немало на самом деле, ничего не рассказывают о нападении?

– Откуда мне знать, если я о вампирах еще вчера не слышал ничего правдоподобного?

– Все дело в том, что слюна этих тварей содержит вещество, начисто отшибающее память о событиях, происходивших до нападения и во время него. А затем оно отшибает сознание. В бессознательном состоянии, под действием этого полулептонного вещества, человек приобретает сверхвысокую внушаемость. И ему можно внушить память о совершенно других событиях. Примерно сечешь?

– В общих чертах. И что им внушат?

– Это дело группы дезактивации. Скорее всего, что-то о нападении партизан. Не важно. Нам пора выдвигаться к месту «хлопа». Прогулка окончена. И пулемет не забудь.

Снова захотелось ему врезать. Особенно за пулемет. Но я уже понял, что пока не готов. Надо для начала ознакомиться с их системой рукопашного боя.

Группа дезактивации продолжала работать: выгнали грузовик на дорогу, отволокли туда водителя, а девчонку усадили обратно в глайдер, валяющийся в кювете. Дан собрал Анку, Виктора и меня, бегло осмотрел и скомандовал:

– За мной, к месту «хлопа». Рысью вперед!

И мы рванули. Дан мчался через лес впереди, я замыкал колонну. Вскоре поляна осталась позади, а минут через пять в темном небе просвистел турбинами антиграв группы дезактивации.

Бежать было легко, для меня это вообще не задача. Я включил эфирный детектор и принялся разглядывать бродивших вокруг природных духов. Мысли то и дело возвращались к последним секундам схватки с демоном. Почему он так отреагировал на мой приказ? И если человек так запросто может обездвижить чудовище, к чему был весь фарс со стрельбой? Проверка? Тест? У меня не было на это ответа. Но когда очередной природный дух направился в мою сторону, я шепнул сквозь зубы:

– Прочь, тварь!

Лептонное существо тут же изменило траекторию и затерялось в белесых жгутах деревьев.

Глава 6

Наследник

По возвращении на Базу мы разоружились, переоделись, и Николай приказал всем отдыхать до обеда. Я вернулся в жилой блок, но сон не шел. Меня не отпускала мысль о том, что поведение демона не было случайным – он действительно выполнил мой приказ. Причем выполнил, как под гипнозом, как и-управляемая модель. Все это отдавало серьезным надувательством. И сейчас меня больше всего волновало, заметил ли Дан, что произошло. Или проморгал в пылу схватки? Я бы предпочел, чтобы моя тайна осталась тайной. Если меня дурачат, то пусть будут уверены в моей святой простоте. Ум-то винд-труперу не нужен. Только мешает. Разве что тактический. Поэтому надо соответствовать имиджу.

С час поворочавшись на диване, я подумал, что неплохо было бы поболтать на этот счет с Ириной. Осторожно, без фанатизма. Но я не знал, где она живет, да и поздно очень. Точнее рано – монитор показывал половину шестого утра. Джентльмену не пристало беспокоить леди в такое время.

Однако беспокойство не отпускало. Признаться, я сам не совсем понимал, чем оно вызвано. Ну, остановил я демона словом… Что с того? В чем надувательство? В первую очередь, в том, что меня не предупредили о подобной возможности. Во вторую – непонятно, к чему тогда был весь этот спектакль со стрельбой. Если я мог это сделать, значит, мог сделать любой.

Тренировка… Допустим. Допустим, они, чтобы меня натаскать, нарочно выбрали безопасную цель, которую можно остановить одним словом. Ну, мол, потренируйся, попрыгай, а если что, мы его остановим. Возможно… Но интуиция подсказывала мне – дело в другом. Ведь мои приказы выполнял не только демон, но и природные духи.

И тут мне в голову пришла совершенно бредовая мысль. Настолько бредовая, что в ней вполне могло оказаться рациональное зерно. И мысль эта заключалась в следующем: а на кой черт этим ребятам вообще понадобился винд-трупер? Кажущаяся очевидность ответа не позволила мне задаться этим вопросом сразу. Ведь понятно – у десантника отличная подготовка, его не надо натаскивать. Все просто должны гореть желанием заполучить десантника в свою команду. Это логично. Что мне и озвучили при вербовке, едва я попал в офис. Да и текст Щегла сразу после освобождения примерно соответствовал по смыслу.

Но, пораскинув мозгами, я понял, что эта логика безупречна только на первый взгляд. Настолько безупречна, что я просто обязан был на нее купиться, поэтому ее и применили. Но ночная тренировка внесла некоторые коррективы. Я усомнился в этой, на первый взгляд безупречной, логике. Потому что в бою с демоном я был не лучше других, а, напротив, хуже Виктора и девчонки, которых в десанте за боевую единицу не посчитали бы.

Похоже, интуиция, как обычно, вела меня в верную сторону, и я начал прикидывать факты один к другому.

Первое – штурмовая подготовка винд-трупера для уполномоченного исполнителя Института мало что значила. Разве что в плане общефизической. Потому что тут пришлось столкнуться с совершено непривычным для меня снаряжением и оружием, да к тому же применять его в совершенно непривычных для меня ситуациях. То есть наработанные за время службы рефлексы мало мне помогали, а кое в чем и вредили. Факт. А вывод следующий: уполномоченного исполнителя лучше готовить с нуля. Начинать с теории лептонного пространства, с изучения живущих в нем тварей и их свойств. С овладения применяемым оружием и снаряжением. А если им так нужна штурмовая десантная подготовка, то ее можно дать любому физически годному человеку. Уж с их финансами нетрудно раздобыть руководство по подготовке винд-трупера. Тут налицо было первое нарушение логики.

Второе – я им дорого обошелся. Даже с учетом кажущейся легкости, с которой меня отбили у конвоя, операция была связана с риском. Да и просто требовала затрат определенных ресурсов, пусть даже только финансовых. Если бы им понадобился инструктор штурмовой подготовки, проще было бы завербовать легального пенсионера, чем отбивать каторжника. Если им нужен был десантник, проще было бы его подготовить. Да и к чертям вообще подготовку! Любой из ветеранов Института вроде Дана в качестве уполномоченного исполнителя стоил во много раз больше, чем я.

Вот это уже была реальная логика, а не кажущаяся. Отсюда следовал вывод, точнее, предположение. У них не было времени на подготовку десантника, он нужен им был срочно, и уже понятно, для чего. И уже понятно, почему именно десантник. Им понятно. Не мне. Для меня же загадкой оставалась не только суть задания, но и почему мне о нем не сообщили. В этом и состояло то надувательство, за которое уцепилась моя интуиция. И теперь я считал своим долгом размотать возникший клубок.

Проблема заключалась в том, что я уже слишком углубился в дела Института, чтобы давать задний ход. Да и куда его давать? На каторгу? Нет, речь шла не об этом. У меня не было желания посылать тут всех к черту. Но и дурачка из себя строить я тоже не дам.

С этой мыслью я и уснул. Снились мне природные духи. Они обступили меня и медленно, с маниакальным упорством смыкали кольцо.

Утром я проснулся от зуммера. Глянул на монитор – там красовалось напоминание о времени завтрака и номер моего столика. Тот же, что и вчера. Мило. Я оделся, умылся, и бодрым шагом направился в столовую. Там все было так же, как вчера за ужином – руководство за одним столом, остальные по четверо занимали остальные. Дан, Виктор и Анка сидели втроем. Я уселся на свое место.

– Как спалось? – спросил Дан.

– Сносно, – соврал я.

– Чего тогда хмурый такой?

– Непривычно тут все, – ответил я и взялся за вилку.

Ели молча. Ни Анка, ни Виктор не проронили ни слова. Создавалось ощущение, что я распространяю вокруг себя напряжение, которое улавливают другие.

И тут я не выдержал. Уж не знаю, какая муха меня укусила, но я медленно встал из-за столика и направился к месту завтрака высшего состава. Дворжек мой маневр заметил первым, опустил стакан с чаем и в упор уставился на меня. Это меня лишь подбодрило. Остановившись напротив него за спиной Николая, я сказал:

– Разрешите обратиться?

– Разрешаю, – сглотнув, ответил Щегол.

– Мне бы хотелось поговорить с вами после завтрака. Это возможно?

– Да. У меня в кабинете. Дождись, пойдем вместе.

– Спасибо, – кивнул я.

Вернувшись за столик, я уже в более спокойном расположении духа закончил трапезу. Щегол поговорил о чем-то со своими, затем жестом показал мне, что можно двигаться. Столовую мы покинули вместе. Оказалось, что уровень, на котором был расположен мой жилой блок, не единственный на Базе – в одном из закутков коридора располагались лифты. Забравшись в кабину, мы секунд двадцать опускались вниз, затем полог защитного поля растаял, и я обомлел. Никакого коридора на выходе из лифта не было. Мы сразу оказались в огромном, метров двести квадратных, помещении. Это и был кабинет Щегла. С вычислителями, большим баром, аквариумом, террариумом с ящерицами, несколькими акриловыми столами, удобными креслами, интерактивным пространством и прочей дорогущей и до визга шикарной обстановкой. Она подавляла, эта обстановка. Невольно.

– Присаживайся. – Дворжек указал на одно из кресел. Насколько я понял, у тебя возникли вопросы.

– Один, – уточнил я. – Какого черта вы мне морочите голову?

Щегол вздернул брови.

– Что тебя не устраивает? – спросил он, не повышая голоса.

– Такое ощущение, что все тут принимают меня за дурачка. – Тренировка эта дурацкая…

– Это был скорее тест, чем тренировка.

– Да я сообразил. Но я не лабораторная крыса, чтобы меня тестировать. У меня создалось впечатление…

Дворжек глянул на меня более пристально.

– Что вчерашний цирк, – продолжил я, – был устроен только для того, чтобы создать иллюзию моей причастности к делу. Чтобы я ощутил себя уполномоченным исполнителем.

Щегол улыбнулся и кашлянул.

– Ты избыточно умен для винд-трупера.

– Но вам ведь и не нужен винд-трупер, – высказал я озарением пришедшую мысль. Вам нужен… Именно я?

Похоже, такого заезда с моей стороны Альберт не ожидал. У него лицо чуть изменило выражение, чуть напряглось, хотя он привык скрывать эмоции за маской безразличности или иронии.

– Так-так… – Он откинулся в кресле. – И чего ты хочешь?

– Узнать, что происходит на самом деле и за каким чертом вам понадобилась моя задница.

– Вот как…

Щегол улыбнулся и развел руками. Затем пробежал пальцами по и-пэду, высветившемуся над столом, и на стене ожил экран двухмерного монитора, на каких транслируют древние фильмы. Изображение я узнал сразу. И звук тоже. Это была запись с видеокамеры, установленной у меня в очках. Запись того, что я видел на всем протяжении тренировки.

– Узнаешь? – уточнил Щегол.

– Да, – кивнул я.

– Самое интересное под конец.

Он переместил курсор времени вперед, и я увидел демона, рвущегося к девушке на дороге.

– Стой, тварь! – Это мой голос.

Демон застыл, как чудовищное изваяние. Дворжек остановил изображение на паузе.

– Забавно, правда? – спросил он. – Могу предложить выпить, несмотря на столь ранний для этого час.

– Не помешало бы, – согласился я.

Он встал, размеренно подошел к бару, размеренно плеснул в два стакана, кинул лед, сел обратно и протянул один стакан мне.

– Что тебя побудило это крикнуть? – в лоб спросил Щегол.

– Бессилие что-либо сделать.

– Понятно. – Он перемотал запись вперед, туда, где я отпугнул природного духа. – А это?

– Любопытство. Я проверил свою догадку.

– Твоя догадка верна. Любая тонкая сущность беспрекословно выполняет твою команду. Будем надеяться, что любая.

– Только мою… – окончательно сделал я вывод.

– Надеюсь, что только твою. Хотя это маловероятно. И ты совершенно прав. Нам плевать на твою подготовку и твой опыт десантника. Для нас важна именно эта твоя особенность.

– Как же вы ее вычислили? – поразился я.

– Никак. Нам бы очень хотелось обладать умением ее вычислять, но мы не можем этого. К сожалению. Нас навели на тебя другие люди. Те, кто обладает умением, или, как я предполагаю, устройством, способным отследить подобных тебе. Но принцип работы устройства остается для Института загадкой.

– Ничего себе… – Я отхлебнул из стакана. – Кто же тогда может, если не вы?

– Арабские террористы, – коротко ответил Альберт. – Точнее, один из них. Сильнейший маг по прозвищу Аль Рух.

И в голове у меня все встало на свои места. Сразу. Резко. И я сразу записал неведомого мне до этой минуты Аль Руха в личные враги. Навсегда. Независимо от того, встретимся мы или нет. Потому что именно по его милости я угодил под трибунал и навсегда распрощался со службой в винд-флоте. Теперь это было для меня яснее ясного.

– Он и есть главарь моих похитителей? – уточнил я. – Это он приказал врезать мне по башке и упрятать в подвал?

– Да.

– Тогда он тупой.

– Почему? – удивился Дворжек.

– Потому что он рассчитывал пытками склонить меня на свою сторону.

– Ты ошибаешься! – Щегол усмехнулся и тоже отпил из стакана.

– В чем?

– Не предполагалось никаких пыток.

– Как не предполагалось? – удивился я. – Что за чушь? Я был в пыточной. И эта чертова медсестра… И оборудование для инъекций, и медицинские инструменты…

– Скорее всего, она сама не знала, для чего ее притащили. Наверняка ей ляпнули первое, что пришло на язык, и самое понятное. Пытка… Пытать тебя мог любой, закончивший медресе лекарь. Но им нужна была именно медсестра. Знаешь, почему?

Несмотря на выпитое, у меня похолодели пальцы.

– Ну?

– Им нужна была твоя кровь. Точнее Аль Руху. Именно в ней весь секрет. Как в прямом, так и в переносном смысле слова.

– Они собирались сделать переливание? – Я сглотнул и снова промочил горло.

– Скорее вливание. От тебя к нему. Не всю и не сразу, я думаю.

– Выходит, я им нужен был только в качестве холодильника? Чтобы кровь не портилась?

– Примерно так.

– Что же в ней такого, в моей крови? За каким чертом она арабам?

Дворжек с хитрым видом указал на экран.

– В ней содержится передающаяся по наследству генетическая метка, имеющая в своей структуре лептонную составляющую. Нечто вроде печати. И эта печать устроена так, что заставляет любых лептонных тварей подчиняться тебе. Не со всеми так легко, как с демоном, для управления многими нужны специальные заклинания…

– А без печати заклинания не действуют?

– Все зависит от того, что за лептонная сущность. На некоторых действуют, на некоторых нет.

– Эта печать искусственного происхождения или какое-то природное свойство? – спросил я.

– Искусственного. Ее создал очень сильный маг. Один из сильнейших в мире. Может быть, даже сильнейший. И намеренно создал ее так, чтобы ею мог пользоваться не только он сам, но и его потомки. У него было много потомков. От разных жен. И ты – один из них.

Хорошо, что я сидел. А то бы шлепнулся на задницу, честное слово.

– Я потомок самого сильного мага? – прошептал я.

– Да. Причем имя этого мага известно не только тебе, но и всем людям, умеющим читать. За тысячу лет до Рождества Христова он создал печать, позволяющую повелевать любым чудовищем лептонного мира. Поначалу считалось, что печать эта была выгравирована на перстне. Потом предполагали, что это лишь некий символ. Потом, когда экзофизика шагнула вперед, уже понимали, что это скорее пространственный образ. Теперь же мы знаем точно – это участок генома, имеющий стереометрию, читающуюся на лептонном уровне.

– Это то, о чем я думаю? – Я ощутил, что у меня губы дрожат.

– Я не умею читать мысли, – пробурчал Дворжек.

– Это и есть пресловутая Печать Соломона? Я – потомок древнего царя?

– Да. Не только царя, но и мага. Великого ученого-экзофизика.

– Ладно… – Я с грехом пополам справился с нахлынувшими эмоциями. – Зачем вам носитель Печати – понятно. У вас работа такая, гонять демонов по лесам. А останавливать их словом куда эффективнее, чем молотить из доисторических пулеметов. Но зачем я понадобился арабам?

– Нам ты тоже нужен не для того, чтобы гонять демонов по лесам. Надо мыслить глобальнее.

У меня екнуло сердце.

– Точнее можно?

– Можно. Заодно это будет ответ на вопрос, зачем ты понадобился арабам. Царь Соломон написал много книг. Лишь малая их часть известна более или менее широкой публике, другая более или менее узким специалистам. Но есть и третья. Которая известна только очень узким специалистам, вроде нас. Хотя мы не единственные, кто на протяжении столетий всерьез занимался экзофизическими исследованиями. На заре Новой истории в Европе существовала правительственная организация «Ананербе». Во время Десятилетней эпидемии активно работала международная группа «Униум». В арабском мире существовали свои исследователи. Так вот. В одном из трактатов Соломон повествует об архимощном демоне, способном черпать энергию из самого пространства. Якобы этот демон был порожден очень давно, еще в Шумере, сильным заклинателем по имени Амшамхиур. Причем создано чудовище было в военных целях – для отпора агрессии со стороны южных варваров. Управлять демоном было практически невозможно, он был настолько высокоэнергетичен, что приказов не выполнял, а понимал только указание на цель, которую следовало уничтожить. Но Амшамхиур был весьма неплохим заклинателем и умудрился загнать чудище в глиняный сосуд, а затем опечатать его сложным заклинанием в виде клинописной печати. Так демон был надолго исключен из истории человечества.

– А что дальше? – заинтересованно спросил я.

– Почти за тысячу лет до Рождества Христова, во время царствования Соломона, рыбак по имени Масиш выловил сетью из реки закупоренный глиняный сосуд. Ну и распечатал его сдуру.

– Понятно, – поморщился я.

– Демон вырвался на свободу, причем не в лучшем расположении духа, – продолжил Дворжек. – Отсидка в пару тысяч лет не сделала его ни более сытым, ни более добрым. Так что он походя сожрал сначала бедолагу-рыбака, а затем как следует прошелся по трем прибрежным деревням, оставив на их месте пятна раскаленной почвы. Не насытившись таким образом, он двинулся в сторону столицы. На попытки заклинателей остановить чудище, оно никак не отреагировало. И только великий гонитель демонов – царь Соломон, благодаря изобретенной им Печати, загнал тварь в другой сосуд, на этот раз бронзовый. Это был предмет культовой ритуалистики – бронзовая масляная лампа. Обладая силой Соломона, закупоривать ее не было необходимости. Хватило одного заклятия. Причем прозорливый царь не ограничился одним лишь заточением твари. Понимая, что сосуд прочертит головокружительную траекторию в истории человечества, он наложил заклинание таким образом, что если какой-нибудь из заклинателей и умудрится высвободить демона, то зла причинить тот не сможет. Соломон ограничил использование энергии твари выполнением всего трех желаний. Причем, если желание будет связано с разрушением, демону было велено сожрать заклинателя и тут же самозакупориться обратно в лампу. Если же заклинатель был благоразумен, то демон самозакупоривался после выполнения третьего желания.

– Владел человек вопросом, – усмехнулся я. – Достойный предок.

– Более чем, – кивнул Щегол.

– Но почему, обладая такой силой, Соломон не уничтожил тварь?

– Потому что на это и у великого Соломона не хватило энергии. Не хватило ее и на то, чтобы просто замуровать демона навсегда, поэтому пришлось ограничиться лишь усечением его оперативных возможностей.

Я вспомнил сказку об Аладдине и высказался на этот счет.

– Да, ты прав, – кивнул Дворжек. – Уже в арабском мире лампу активировал один бедняк. На его счастье, агрессивных устремлений у него не было, поэтому он остался жив, получил желаемое и забыл про лампу после ее дезактивации. Один человек по воле Соломона лишь единожды мог воспользоваться энергией чудища. Но до этого бедняка были и другие попытки. Обе они закончились тем, что горе-заклинатели пошли на корм демону.

– Их помыслы были нечисты, – усмехнулся я.

– Именно так, – кивнул Альберт. – Но после счастливчика-бедняка, ставшего героем сказки, никто больше не тревожил кошмарного демона. Он голоден. Очень. И только заклинание, Соломона по сию пору удерживает его заточенным в лампе.

– Вы не знаете, как долго это продлится? – догадался я. – Хотите, использовать мою Печать, чтобы усилить действие заклинания?

– Заклинание Соломона бессрочно, – покачал головой Щегол. – Все куда хуже, чем тебе кажется. Насколько нам стало известно, демона хотят снова активировать. И точно не ради исполнения трех безобидных желаний.

– Да и черт с ними, – усмехнулся я. – Насколько я понял, мой великий предок позаботился о будущем таких умников. Или…

Мне стало неловко, за собственную тупость, за то, что очевидное так долго до меня доходило. Ведь у меня были все данные! Но я попросту развесил уши, слушая увлекательную историю о древнем чудовище и заклинателях. Потому и не смог сразу соединить все концы.

– Или, – кивнул Дворжек. – Лампа в руках арабов. И им нужна Печать Соломона, чтобы отменить защиту, поставленную древним царем. Зная, что ты скорее умрешь, чем согласишься пособничать врагу, Аль Рух решил взять твою кровь.

– Хочешь сказать, что моего присутствия достаточно, чтобы изменить древнее заклинание?

– Нет. Для этого мало одной Печати, – вздохнул Альберт. – Необходимо знать нужное заклинание. Но если его произнесет любой человек, кроме потомка царя Соломона, результат будет для безумца плачевным. А вот носитель Печати может вернуть демона в первоначальное состояние и снова превратить его в страшное оружие разрушения, в сравнении с которым водородная бомба покажется праздничной петардой.

– Но если лампа в руках арабов… – с непониманием я взглянул я на Дворжека.

– То они рано или поздно получат твою кровь, если мы не будем за тобою присматривать.

– Что?! – Чего угодно я ожидал, но только не этого. – Вам не нужны мои качества? Вы просто взяли на себя роль моей няньки? Уму непостижимо! Но к чему тогда весь этот маскарад с тренировками?

– Чтобы создать у тебя иллюзию нужности, – ответил Щегол. – Чтобы ты выполнял посильную работу, получал деньги и не отсвечивал. Тут тебя арабы точно не достанут. В общем, ты самостоятельно пришел к верным выводам, что определенно делает тебе честь.

– Обалдеть! – Я залпом осушил стакан.

– Поскольку ты путем анализа докопался до истины, я рассказал тебе правду. Скорее всего, так лучше. Понимая все, ты сможешь без всяких заданий сидеть на Базе и получать удовольствие от жизни. В любом случае, тут лучше, чем на болотах. На свободе же ты представляешь большую опасность. Если к арабам попадет твоя кровь, они могут активировать демона, и тогда…

– А нельзя меня было просто убить? Во время освобождения?

– Николай предлагал такой вариант, – спокойно ответил Дворжек. – Но это неприемлемо. Я слишком хорошо знаю устройство мира, чтобы опускаться до этого.

– Не убий?

– Дело не в заповедях Господних. У Вселенной нет разума. Это скорее механизм. Как и-схема. Но устройство его таково, что тот, кто творит несправедливость, теряет энергию. И с ним происходит то, что субъективно интерпретируется как наказание. Просто в силу устройства мира. Собственно, идея о наказании Господнем возникла на основе этого закона. А твое убийство было бы явной несправедливостью.

– Замечательно… – Во мне начала закипать злость. – Ты заменил мне заключение на болотах более комфортным? И все?

– Да.

– А если я пошлю вас к черту?

– Тогда мы тебя убьем, – вздохнул Альберт. – Тогда это не будет несправедливостью. Потому что таким образом мы хотя бы частично ликвидируем страшную опасность для всей европейской цивилизации. Всё. Можешь отдыхать. Если что-то будет нужно, дай знать.

– Но ты же сам после освобождения сказал, что я могу уйти в любой момент, пока не дам присягу! Несколько раз повторял!

– А что я должен был сказать вооруженному лазерганом винд-труперу? Что шлепну его, если откажется? Всё, инцидент считаю исчерпанным.

– А ты, оказывается, сволочь, – негромко произнес я.

– Должность обязывает, – усмехнулся на прощание Щегол.

Остаток дня я провел на диване в жилом блоке. Спать я не мог, наслаждаться и-операми тоже. Поэтому я просто лежал на спине и пялился в потолок. Мне было хреново. Очень.

Я прекрасно понимал, что в данной ситуации от меня ничего не зависит, что в любом случае всё будет так, как решит Дворжек, но мозги помимо воли искали выход из создавшейся ситуации. Может, кому-то и понравилось бы провести остаток жизни под опекой, в тепле и сытости, да только не мне. Винд-труперы не бывают бывшими. Это уже в крови – действовать. И бездействие меня тяготило всегда больше всего. Мне пришло в голову, что на каторге у меня хотя бы оставалась цель – отсидеть срок и выйти. А потом как-то устраиваться дальше. Действовать, действовать, действовать… А тут… Как овощ на грядке.

Наверное, в эти минуты и произошел главный перелом в моей жизни. Ни в момент, когда судья вынес приговор, а именно сейчас, когда мне вынесли другой приговор, куда более строгий. Но этот жизненный перелом произвел перелом и во мне. И в этом не было ничего удивительного. Потому что я был против. Против, и всё.

Удивительным было другое – во мне вскипала не только злость уволенного винд-трупера, но и нечто другое, новое, незнакомое. И когда я покопался в себе, то понял, что это – гнев потомка древнего царя. Какой-то ничтожно малый участок гена, соединившись с информацией Дворжека, вызвал в крови такую бурю, что я с трудом заставил себя остаться лежать на диване. Но понимание невозможности применения силы в создавшейся ситуации не столько остудило меня, сколько перенаправило мысли в другое русло. Я вдруг понял, что Институт – не лучшая мишень для моего гнева. Они сделали что могли и как умели. Причем их действия впрямую были направлены в противодействие арабским террористам. Какой же тогда Дворжек враг? Не тянет он на врага. Скорее на странного союзника тянет. На вынужденного партнера, какими становятся сбежавшие каторжники, скованные рука к руке. Забавность ситуации заключалась в том, что Щегол, как раз, мог запросто отстегнуться в любой момент. А я вот – нет. Мне придется учитывать этого партнера. Придется.

И то, что Дворжек приговорил меня к заточению на Базе в полном бездействии, еще не означало, что так и будет. У меня начал рождаться свой план. Они сделали как умели… Достойно. Но я собирался предложить им другой сценарий, в котором сам должен сыграть далеко не последнюю роль.

Еще не имея в уме четкого плана, я сорвался с дивана и спешным шагом направился по коридору к тому месту, где был укрыт лифтовый блок. Конечно, самостоятельно дезактивировать защитное поле, закрывающее вход в кабину, мне не удалось, но на стене обнаружилось простенькое переговорное устройство. Я улыбнулся и прижал пальцем сенсор вызова.

– Да? – отозвался виброкристалл переговорника голосом Дворжека.

– Это Егор. Дело есть. Серьезное.

Мерцающий полог защитного поля тут же растворился, я шагнул в кабину, и она бодро унесла меня в знакомый кабинет. Щегол сидел за столом и колдовал над и-пэдом.

– Если можно, покороче, – сказал он.

– Вам известно, где находится лампа с демоном в настоящий момент? – без предисловий спросил я.

– В общих чертах. – Альберт пристально глянул на меня. – Судя по последним данным, основная база группировки, к которой принадлежит Аль Рух, находится в Хам-Шахе. По всей видимости, лампа сейчас там. И Аль Рух судорожно ищет других доступных потомков великого Соломона.

– Думаешь, кроме меня они есть? – напрягся я.

– Несомненно. Соломон имел множество жен и еще больше детей от них. Конечно, Аль Руху нужен как можно более чистый геном, похожий на твой. Но и таких людей в настоящий момент в мире может насчитываться примерно пять человек вместе с тобой.

– Как он их находит?

– Что ты задумал? – Дворжек напрягся не меньше меня.

– Ты можешь просто выдать мне информацию? – Я выдержал его взгляд.

– У него есть маготехническое устройство под названием Компас Соломона. Принцип его действия нам неизвестен, но, судя по некоторым данным, его создал сам Соломон, чтобы была возможность находить своих потомков. Именно так нашли тебя перед похищением.

– Понятно. Значит, Аль Рух сейчас в поиске. О нем самом что-то известно?

– Очень мало и всё из сторонних источников. Долгое время мы в руководстве спорили по поводу самого факта его существования. Сейчас же доподлинно известна его цель активировать демона, а также принадлежность к одной малоизвестной террористической бригаде. Она тоже называется «Аль Рух». О Компасе Соломона мы узнали недавно. Кроме того, уже путем анализа разрозненной информации, мы пришли к выводу, что Аль Рух владеет всеми необходимыми заклинаниями для активации демона. Ему не хватает только крови с геномом царя. Однако мы предполагаем, что вариант с кровью – просто первый попавшийся Аль Руху. Очень велика вероятность того, что хотя бы один из потомков Соломона является выходцем из арабского мира. И тогда Аль Рух может не только отыскать его, но и взять в союзники, открыть ему заклинание и сделать своим орудием по управлению тварью. Для арабов это и безопаснее, кроме всех других преимуществ. Мы стараемся не паниковать, но обстановка критическая, скрывать нечего. Поэтому мы со всей возможной скоростью придумываем способы дезактивации демона нашими силами. Пока удается лишь сдерживать Аль Руха путем корректировки случайностей.

– Ничего себе! – удивился я.

– У нас есть маготехническое устройство, спроектированное еще в начале двадцать первого века Сергеем Дворжеком. Оно способно сдвигать бинарные случайности в нужную нам сторону.

– Не совсем понимаю.

– Ну, допустим, в ближайшем будущем должно произойти некое событие. Например, в результате проведенной тобой операции тебя могут наградить или, напротив, уволить. Это так называемый бинарный узел событий. Мы можем сдвинуть ход событий в нужную сторону. В простейшем случае так, чтобы все сложилось в пользу того, чтобы тебя наградили, а не наказали.

– Внушительно! – Я уже слышал нечто подобное от Ирины.

– Таким образом, мы в течение последних двух недель корректируем происходящие с Аль Рухом события не в его пользу. Чтобы у него все время что-то не ладилось с поиском потомков царя Соломона, несмотря на наличие Компаса.

– Ты хочешь сказать, что его неудача с переливанием моей крови – ваша заслуга?

– В какой-то мере, – кивнул Дворжек. – Благодаря сдвигу вероятностей пособники Аль Руха поймали именно тебя, а не другого, более беззащитного потомка. Ты мог вырваться из их рук с большей вероятностью, чем тот, другой. Таким образом, мы обусловили неудачу Аль Руха. Но если бы ты сплоховал, наши усилия пошли бы прахом.

– Вот как? – я понял, что у чудо-устройства имеются серьезные ограничения в действии.

– Конечно. Чем ближе тот или иной исход события к естественному ходу вещей, тем меньше энергии требуется на сдвиг случайностей. В случае с твоим награждением или наказанием энергии потребовалось бы немного. А вот сдвинуть случайности так, чтобы подброшенный платежный жетон встал не «фичей» или «бэком», а на ребро, энергии нужно так много, что у нас ее попросту не хватит.

– Понятно, – кивнул я. – Вы не можете наколдовать, что захотите.

– Верно. Мы можем лишь подправлять мелкие узлы событий. Например, чтобы человека в нужное террористам время не оказалось на месте, или чтобы он оказался в таком месте, где его невозможно похитить. Таким образом, мы создаем себе довольно значительную отсрочку по времени, в течение которой надеемся решить проблему кардинальным образом.

– Каким, интересно? – спросил я.

– Наши люди работают над тем, чтобы воссоздать заклинание Соломона по управлению демоном. И тогда человек вроде тебя, а точнее, именно ты в нашем случае, после простой подготовки сам сможешь загнать демона в ловушку, когда Аль Рух все же активирует тварь.

– Значит, вы не окончательно списали меня со счетов? – улыбнулся я.

– Не окончательно. Проблема лишь в том, что пока мы далеки от вменяемого результата. У нас может попросту не хватить времени.

– А вы не думали о решении проблемы с другой стороны? – Я понял, что настало наилучшее время для озвучивания возникшей у меня идеи.

– С какой? – иронично глянул на меня Альберт.

– С силовой, – коротко ответил я.

– Не совсем понимаю…

– Да что тут понимать? Если вам известно, где лампа, не проще ли самим ее похитить и доставить на Базу? На вечное, что называется, хранение.

– Забавное у тебя чувство юмора. Я же сказал, что лампа, скорее всего, в Шам-Шахе. Это весьма укрепленный город, возможно, даже с генераторами силового поля на стенах…

– И что? – усмехнулся я. – Небольшая винд-эскадра от него камня на камне не оставит.

– У нас нет винд-эскадры.

– Зато у вас есть опытный винд-трупер, – хитро улыбнулся я.

– Да чего ты стоишь без кораблей и десанта? – уже всерьез разозлился Щегол.

– Тебе любопытно? – Я решил не ослаблять напора. – Я могу показать, чего стоит винд-трупер Российской Империи.

– Без кораблей и без десанта?

– Почему же? – пожал я плечами. – Просто я сформирую вам эскадру и готовый к высадке десант. После чего возглавлю ее. Так годится?

– Может, и годится. Но с базы я тебя не отпущу. Слишком велика вероятность вновь попасть в руки арабов. Судя по анализу разрозненных данных, Аль Рух сейчас инкогнито находится в Сан-Петербурге и, скорее всего, лично руководит поисками потомков Соломона. Кроме тебя тут был еще один, но операция по его эвакуации на Базу закончилась для него трагично. Так что ты теперь единственный в Северо-Западном регионе. И Базу покидать я тебе запрещаю.

– А тренировка? В лес-то вы меня отпустили!

– Под присмотром Дана.

– Ну и прекрасно, – кивнул я. – Мне все равно понадобится напарник, а Дан вполне вписывается в мои требования.

– Я не собираюсь отрывать от оперативной работы одного из лучших уполномоченных исполнителей! – снова вспылил Альберт. – Неизвестно ради чего!

– Ради кардинального решения вашей проблемы, – осадил я его. – Или на данный момент у вас есть более важные задачи?

Глава 7

Спецзадание

Более важные задачи Дворжек мне озвучить не смог. И я его к концу часа додавил. Додавил и получил официальное спецзадание, которое без затей назвали «Операция штурм Шам-Шаха». И, понятное дело, меня назначили руководителем этой операции. А кого еще? Я же ее придумал. Первым и пока единственным моим напарником определили Дана. Но я не жаловался. Лучше один хороший напарник, чем дюжина бестолковых. К тому же у меня имелась более серьезная проблема, чем недостаток личного состава. Проблема состояла в том, что у меня не было ни единой вменяемой идеи по поводу штурма Шам-Шаха. У меня, действительно, Дворжек был прав, не было ни кораблей, ни десанта. И, хуже того, я не знал ни где их взять, ни как без них справиться. Слова о формировании эскадры с моей стороны были чистым блефом, чего уж греха таить. Просто возможностью обратить на себя внимание и получить хоть какую-то поддержку со стороны руководства. Однако сидеть на Базе, словно овощ на грядке, я не намеревался, а потому включил мозги на форсаж и принялся из ничего рождать план одной из самых грандиозных операций в истории Института.

Чтобы обеспечить дополнительный приток крови к голове, я улегся на диван. Но размышлений не получилось – я банально уснул. Хотя, надо признать, после всей произошедшей нервотрепки несколько часов здорового сна мне никак повредить не могли. И не повредили. Когда меня разбудил дверной сигнал, я вскочил бодрый и готовый на подвиги.

Оказалось, что разбудил меня Дан. Он притащил и-кристалл с самыми новыми навигационными спэйс-схемами территорий, прилегающих к Объединенной Евромонархии и к Российской Теократической Империи.

– Где ты их взял? – поразился я.

– Если у Института есть возможность перепрограммировать твой подкожный и-чип, то чему удивляться? Есть и другие возможности. Мы и не такое можем достать.

– Винд-крейсер достаньте, – пробурчал я.

– Винд-крейсер – это уже переборчик. А вот схемы, как видишь, пожалуйста.

– Хочешь сказать, что любой араб при достаточных финансовых средствах может сделать то же самое?

– Дело не в средствах, – покачал головой Дан. – Дело в том, что Институт существует с середины двадцатого века, и руководство всегда заботилось о том, чтобы связи нашей организации простирались в нужные стороны. Арабы тоже стремятся к получению разведданных из России, но когда дело касается тонких технологий и космоса, они проседают.

– Тупые, – фыркнул я.

– Не тупее нас, – покачал головой Дан. – Просто у них другие цивилизационные нормы, куда более консервативные, чем европейские или даже наши. Вот и получается, что европейская католическая теократия владеет самыми передовыми технологиями, мы плетемся в хвосте у них, а арабы у нас. Покажи кому-нибудь из рядовых арабов и-оперу, он умом тронется. Они не тупые, они темные. И выбираться из темноты не собираются – она их устраивает. Именно в силу цивилизационных норм.

– Межцивилизационный конфликт, – усмехнулся я. Это вполне сообразовывалось с моим мнением по этому поводу.

– Вот именно, – серьезно кивнул Дан. – Наша с ними война – это самый настоящий межцивилизационный конфликт в чистом виде. Как если бы к нам пожаловали воинственные инопланетяне. Или как это было у Кортесса с индейцами. И пока мы этого не понимали, все время проигрывали арабам. Только после войны с биотехами до социологов начало доходить, что конфликт с арабским миром имеет межцивилизационные корни. Что мы, по сути, принадлежим к разным биологическим видам, несмотря на одинаковое количество хромосом. Настолько разная у нас культура, а главное – морально-этические нормы. Поэтому мы никогда, ни при каких обстоятельствах не сможем договориться о сотрудничестве без подставы с их стороны. Единственное, о чем мы можем договориться – это о взаимном ненарушении границ. Да и то лишь в том случае, если у арабов не будет физической возможности наши границы нарушить.

– Сейчас следует думать о том, как нарушить их границы, – со вздохом заметил я.

– Проникнуть на их территорию несложно, – спокойно ответил Дан. – Сложнее на ней удержаться. Вряд ли мы с тобой сойдем за арабов. Даже если мы загорим как следует и прически сделаем соответствующие.

– Вопрос сомнительный, – уклончиво ответил я. – Арабским я владею в совершенстве, и специальная подготовка по диверсионной деятельности в глубоком тылу противника тоже имеется. Внешность подкорректировать – и вперед. С вашими-то возможностями.

– Мой арабский далек от совершенства, подготовки соответствующей нет, а крайнюю плоть на члене я тем более ликвидировать не намерен, – возразил Дан. – А без меня за пределы Базы тебя никто не выпустит. Поэтому мне кажется очень удачным название предстоящей операции. «Штурм Шам-Шаха». Никакого другого подхода, кроме штурма, я не вижу. Скрытая диверсия, мне кажется, задача не вполне выполнимая. Поэтому, раз уж взялся, откинь свои винд-труперские замашки, забудь о существовании винд-судов и попробуй подумать сухопутными мерками.

– Надо ли? – почесал я макушку. – У вас яхта есть, я видел. Тонн двадцать нагрузки на поле.

– Двадцать пять, – кивнул Дан.

– Тем лучше. Судя по обводам, модель круизная, не спортивная.

– Да. Если хочешь, можем глянуть.

– Я такие вещи запоминаю сразу и надолго с первого взгляда, – усмехнулся я. – Если с круизной яхты снять все оборудование, создающее комфорт, то мы получим процентов на пятнадцать большую, чем по паспорту, грузоподъемность и скорость.

– Логично, – согласился Дан. – И что с того? Десант собираешься взять?

– Почему бы и нет? – взбодрился я. – Чем не легкий эсминец?

– По вооружению и бронезащите не тянет наше суденышко на эсминец.

– Это факт, с этим глупо спорить. Но вопрос в другом. Нужен ли нам полноценный эсминец для штурма арабского городка?

– Для этого я и притащил схемы. Но прежде сам взглянул. Утешительного в них ничего не найдешь.

Я сунул кристалл в и-порт и вывел изображение на монитор.

– Во-первых, – сказал Дан, – в приграничной зоне выросло число мелких населенных пунктов. Они не слишком укреплены – арабы традиционно доверяют больше количеству, чем качеству боевых единиц, но эту полосу сложно пройти незамеченными. Там наверняка напихано немало ракетно-лучевых противовоздушных средств.

– Ночью на большой высоте… – прикинул я.

– Что значит «на большой»? – напрягся Дан. – А радары?

– На пяти километрах допотопные радары нас не возьмут. Винд-судно тем и отличается от антиграва, сам должен знать. Если двигаться при минимуме парусности, если днище выкрасить в черный цвет, да еще при наличии облачности… Не заметят.

– Двадцатипятитонная яхта на пять километров не поднимется. У нее штатная мощность киля с потолком в четыре тысячи двести метров.

– Если снять всю «комфортную» экипировку, то можно поднять потолок до четырех с половиной тысяч. – прикинул я. – А то и до пяти. К тому же я чуть доведу до ума килевой генератор, так она и до семи пойдет. У гражданских судов большой запас прочности, они хорошо тюнингуются. Теряем в надежности, выигрываем в мощности. В разумных пределах это чаще всего имеет смысл.

– Я вот только не уверен, что в подобных разговорах есть смысл, – вздохнул Дан. – Все эти прикидки хороши в теории. А на практике может возникнуть масса неучтенных факторов. Например, нам негде набрать в команду людей, имеющих высотную подготовку. Ты-то, не сомневаюсь, способен работать на высоте более трех километров. А вот для уполномоченных исполнителей Института такие тренировки не предусмотрены.

– Странно, что ты об этом вообще подумал, – удивился я.

– Пришлось побывать в горах. На Кавказе.

– С заданием? – поразился я. – Но ты же сам только что говорил, что не владеешь арабским и не имеешь подготовки…

– У меня была другая легенда, – все же решил поведать Дан. – Арабам нужен был специалист по турбоприводам. Своего не было. Задумали похитить европейца. Ну, Институт меня и подготовил на эту роль. Подставили под похищение. Уже на Кавказе мне удалось бежать из-под стражи и выполнить поставленную задачу. Пока я бегал, Институт предложил за меня солидный выкуп – таков был замысел Дворжека. Через сутки меня поймали и благополучно обменяли на деньги.

– Рискованный план, – оценил я размах Щегла и бесстрашие Дана. – А ты молодец.

– Да. Отрицать не буду, отработал отлично. Но пока бегал, до меня быстро дошло, что даже на двухкилометровой высоте организм ведет себя не совсем штатно.

– Можно снабдить десант дыхательными аппаратами, – уже без прежнего оптимизма прикинул я.

– Сам ведь понимаешь, что это бред, – отмахнулся Дан. – На сколько хватит запасов воздуха? Картриджи – лишний груз. А хватает их на двадцать минут. Это при том, что высотная часть маршрута по времени займет суток трое.

– Ничего с людьми не станет, – насупился я. – В пути им ни бегать, ни прыгать будет негде. А главное – незачем. И стрелять не понадобится. Отлежатся на палубе, проблюются, а к концу второго дня уже адаптируются к высотным условиям. Танцевать смогут. Пусть и не очень бодро. Зато внизу потом им жизнь раем покажется, когда дело дойдет до штурма.

– Проблема не в пути, – вздохнул Дан. – Сам Шам-Шах расположен в высокогорном районе, на высоте почти три километра над уровнем моря. Вот тут. – Он ткнул пальцем в участок Памира на схеме, неподалеку от Аллайского перевала. – А подступы к нему еще выше.

– Хорошо придумали, гады… – зло проронил я. – Захапали все высокие горы, приспособились на них жить, а у нас и европейцев высотную подготовку имеют только спецвойска.

– Да уж, – согласился Дан. – Горы для них всегда были одним из рубежей обороны. Как для русских зима. Она их к нам не пускает толком, а нас к ним не пускают горы. Вот и образовалось нечто вроде естественной границы. И преодолеть эту границу можно только демографически, а если точнее, то генетически. Проникая на чужую территорию, ассимилируясь на ней, а затем концентрируя генетический фонд. При определенном генетическом пороге не совсем араб все же вспомнит, что он араб. Так же, как не совсем русский вспомнит, что он русский. Особенно при должном идеологическом вливании. Но пока у арабов в этом плане серьезное преимущество – плодятся они куда быстрее нас, гораздо бездумнее и без всякой оглядки на будущее этого многочисленного потомства. Последнее обстоятельство, кстати, относится уже к морально-этическим нормам их цивилизации, а следовательно, наша война не только межцивилизационная, но и генетическая.

– Думаешь, запрета на чистые браки между варварами не хватает для генетического баланса? – спросил я.

– Судя по наличию городских партизан даже в Сан-Петербурге – не хватает.

– Верно мыслишь, – согласился я. – А у имперского руководства не хватает мозгов, чтобы это понять. Меня, знаешь ведь, на каторгу упекли за то, что пощадил молодую бабенку, готовую к репродукции в любой момент и не имеющую никаких признаков варварского генома. А раз нет понимания этого, то мощь винд-эскадр и крепость городских стен приобретают особое значение.

– Они ничего не решают кардинально, – покачал головой Дан. – Мы же не можем, как крысы, прятаться до следующего потопа за городскими стенами! Арабы на нас наступают, наступают в первую очередь генетически. А нам попросту нечего им противопоставить. И твоя история – яркая иллюстрация этому.

– Ты сказал «наступают в первую очередь генетически», – заинтересовался я. – А что во вторую?

– Во вторую, они побеждают нас цивилизационными, точнее, морально-этическими нормами.

– Ни фига себе! – Я невольно присвистнул от такого откровения. – Ты хочешь сказать, что их цивилизационные нормы лучше? Какой-нибудь Зураб написал музыку глубже баховской? Или у них свой Ван Гог выискался? Или Толстой с Достоевским? Или, может быть, в морально-этическом плане нам с них пример брать? Или просто нам всем тоже надо задницу камушками подтирать, чтобы одержать победу в глобальном противостоянии с ними?

– Ну, ты завелся… – чуть опешил Дан. – Успокойся. Я не говорю, что чьи-то цивилизационные нормы лучше, а чьи-то хуже. Просто по факту их система ценностей эффективнее с военной точки зрения. Неверный для них не человек. Это раз. Что избавляет их от моральных угрызений совести при убийстве неверного. Как только в России установилась православная теократия и мусульман официально стали считать нелюдями и существами, лишенными души, мы их сразу потеснили. Исторический факт. А против фактов не попрешь. Ладно, в этом мы уравнялись. Не скажу, что стали от этого лучше, но уж точно стали эффективнее в противостоянии.

– Согласен, – кивнул я.

– У них любая война с неверными является священной, а потому любой, погибший в ней, сразу попадает в рай. У нас же прямиком в рай попадают только великомученики. Пока попы не подкорректируют этот вопрос, наша пропаганда будет оставаться в глубокой заднице.

– Хорошо, хотя бы, что с военных официально сняли обязанность соблюдать заповедь «не убий», – поддакнул я. – А ты что, ярый православный?

– Я? – в голосе Дана послышалась обида. – Похож?

Мне не удалось быстро найтись с ответом.

– Никакой я не православный! – слишком, на мой взгляд, эмоционально ответил Дан. – Но я прекрасно понимаю, что теократия в России была необходима. Хотя бы в качестве системы, использующей православие как идеологический инструмент. А если точнее, то как идеологическое оружие обороны от мусульман.

– Наши эскадренные батюшки примерно то же самое вбивали нам в головы, – усмехнулся я.

– Правильно делали. И все же это оружие проигрывает арабскому. Хотя бы в том, что у них око за око – официальная идеология. А у нас, официально, следует подставить другую щеку.

– Да уж, – вздохнул я. – Пацифиста-мусульманина мне трудно представить.

– Значит, ты понял, о чем я. Дело не в камушках, которыми арабы задницы себе подтирают. Вот если бы при установлении российской теократии за основу было взято не православие, а славянское язычество, у арабов бы пуп надорвался отхватить столько нашей территории. Но почему-то далекая еврейская вера в обожествление рядового гражданина Израиля родом из Назарета оказалась русским роднее собственной, возросшей в наших лесах. Меня невольно одолевает смех, когда православие называют исконно русской верой. Как может она быть исконно русской? Когда ее придумывали, России, да и Руси, еще не существовало, а значит, она чуждая, созданная черт-те как давно и черт-те как далеко от наших мест. Да еще и евреями – чуждым народом. В чем же ее исконность?

– Но все же это значительный противовес исламу, – не согласился я.

– Только в том плане, что лучше такое цивилизационное сплочение, чем никакого, – отмахнулся Дан. – Поэтому я и за теократию. Без нее нас вообще бы смели.

– По-твоему выходит, что военно-силовыми методами бороться с арабами вообще бессмысленно? – напрямую поинтересовался я.

– Тактически можно, иначе я бы тут не сидел и не обсуждал с тобой план штурма Шам-Шаха. Но стратегически надо решать проблему иначе. Межцивилизационно и генетически.

– Не думаю, что белого человека можно побудить размножаться бездумно, как это делают мусульмане. У них ценность человеческой жизни приближается к абсолютному нулю, а потому плевать им на то, что будет с детьми. Дадут им кинжал и коня, а те сами уже пусть о себе заботятся. Ты вот готов на это? Я – нет. Выходит, чтобы победить генетически, у нас один выход – их прореживать.

– Резвый ты больно, – вздохнул Дан. – Прореживать… У нас с тобой сейчас другая задача…

В первую очередь он попытался промерить расстояние от Сан-Петербурга до Шам-Шаха, но делал это довольно неуклюже – панель инструментов оказалась ему малознакомой и не относилась к классу интуитивно понимаемых. Я усмехнулся, взял и-манимулятор и быстро навел порядок на мониторе.

– К чему такие сложности? – поразился Дан.

– Это военные карты, – пояснил я. – Для затруднения чтения посторонними.

– Вот одна из причин, почему я не люблю военных, – признался мой новый напарник. – За лишние сложности.

– Так ты военных не любишь? – усмехнулся я.

– Недолюбливаю, – так же с улыбкой уточнил он. – Но готов потерпеть ради общего дела.

– Спасибо, – елейным тоном огрызнулся я. – Расстояние сам будешь мерить?

– Нет уж, будь любезен, – остудился Дан. – А то я заставлю тебя колдовать, когда возникнет надобность в этом.

– Хочешь сказать, что сам умеешь? – Я словно наткнулся на невидимое препятствие.

– Малость. Думаешь, как я тебя в лесу вырубил?

Я счел за благо засохнуть до времени. Не то чтобы тема ночной рукопашной схватки меня не интересовала, скорее наоборот. Но, во-первых, в лоб выяснять подробности было не к месту, во-вторых, чувствовал, что просто так не удастся вытянуть нужную информацию. Чем больше я общался с Даном, тем более темной лошадкой он для меня становился. Тут бы вспомнить Аристотеля с его окружностью, отделяющей известное от неизвестного. Но я не стал заморачиваться – всему свое время. К тому же правду гласит древняя поговорка: меньше знаешь, лучше спишь.

Понимая, что, действительно, справлюсь лучше, я произвел все необходимые манипуляции с картой, после чего ситуация кое в чем прояснилась. При хорошем ходовом ветре, а на нужных высотах он редко бывает вялым, добраться до Шам-Шаха на судне с парусностью яхты можно суток за пять. Это если без остановок, то есть, если команда будет работать вахтенным методом. Сам городок оказался на схеме покрупнее, чем я предполагал. Раза в два, если не в три. Кроме того мне столько раз приходилось смотреть на укрепления сверху, что я без труда понял – Шам-Шах обнесен пусть и не очень мощными, но все же стенами из защитного вакуум-поля. Это осложняло нашу задачу многократно – с обычными вооружениями можно затею штурма сразу выкинуть из головы. Для атаки на Шам-Шах потребуется винд-крейсер с полным набором штурмовых квант-орудий. Хотя бы один.

– Кажется, городок укреплен стенами, – негромко проговорил Дан.

– Не кажется. Укреплен. И у нас, выходит, остаются только два варианта. Первый – попросить у Имперского Адмиралтейства парочку винд-крейсеров с командой взаймы. Ненадолго, на пару недель. С возвратом. Но ведь не дадут, турбиной их разнеси!

– А второй вариант?

– Второй проще. Сделать себе обрезание, потом внешность под арабов, войти в Шам-Шах под видом честных работорговцев или покупателей опия, найти логово Аль Руха, спереть лампу, а потом быстро-быстро с горы… Какая там, говоришь, высота?

– Понятно. – Дан снова стал серьезным, как тогда в ночном лесу. – Закрываем операцию?

Признаюсь, я готов был дать утвердительный ответ. Сам бы я, может, и попытался поработать в тылу противника, но Дан тут мне помог бы, как двухпудовая гиря на ноге. Несмотря на его кавказские подвиги. А без него не выпустят. Ну, переоценил я свои силы. Стыдно. Вспомнил, как выкобенивался перед Щеглом, колотя себя пяткой в грудь. Стало еще постыднее. Захотелось провалиться на парочку километров в недра родной планеты. Еще на парочку, раз уж База так значительно заглублена. Желательно с треском и грохотом и под презрительное «Фу!» окружающей общественности. Это было бы честно. Но вместо этого я зацепился взглядом за одно географическое название на карте. И это название моментально размотало в памяти нить еще более позорных воспоминаний. Но в данном случае позорных не для меня, а для всего Российского Имперского Адмиралтейства.

– Минги-Тау, – произнес я вслух.

– Что? – Дан поразился не тому, что я прочел, а с каким лицом я это проделал.

– Селение Минги-Тау.

– Кавказ, – кивнул напарник. – Бывал я неподалеку. И что?

– Вот именно неподалеку оттуда Российский винд-флот потерял эсминец «Святой Николай». Да ладно бы потерял! Бросил. Два года назад. Об этом не трубили, естественно, так, слухи ходили. Но достоверные, думаю. В жизни бы не вспомнил название городка, если бы не прочитал на карте! Ну и случайности! Или это ваш прибор работает, подтягивает удачные стечения обстоятельств?

– Не в моей компетенции знать, на что направлена сейчас мощность прибора, – нахмурился Дан.

– Это я шучу. От радости.

– Чему радоваться-то? – не понял он. – Бросить корабль в глубине вражеской территории…

– Это ты верно заметил – корабль, – довольно кивнул я. – Не судно какое-нибудь. Боевой быстроходный эсминец. Мы его вернем.

– Что за бред? – Дан вытаращился на меня, словно из моей шевелюры рога вылезли. – Арабы его уже распотрошили сто раз.

– Это вряд ли.

Я чуть более напряженно, чем следовало, сжал манипулятор компьютера, постепенно увеличивая выбранный участок схемы. К сожалению, это была именно схема – обработанный компьютером снимок со спутника. Так что разглядеть на ней корабль было невозможно в принципе. Да и масштабирование было предусмотрено не в таких уж больших пределах. Карта так себе, обзорная, с одним нулем в индексе. Секретная, конечно, но не ахти насколько. Вот на схеме с двумя нулями можно было бы сосчитать ишаков возле сакли, а «трехнулевка» по рангу секретности позволяла и вовсе подключаться к камерам спутника в режиме реального времени и с любым приближением наблюдать за тем, что творится на Земле в данный конкретный момент. Причем почти во всех мыслимых диапазонах излучений.

Но даже если бы у меня была карта с тремя нулями, я бы «Святого Николая» так запросто не отыскал. Перво-наперво потому, что не знал его точного местонахождения. По слухам, его потеряли где-то в нескольких километрах от какой-то горы в районе селения Минги-Тау. Но гор там было, как семечек в подсолнухе. И все немаленькие. Кавказ есть Кавказ. Насколько я помнил, именно там злобные боги приковали к скале доблестного Прометея.

Когда винд-трупер говорит «поблизости», он имеет в виду километров сто. Значит, примерно в таком радиусе от Минги-Тау был брошен эсминец. Потому что услышал я об этом именно от винд-трупера. В сообщениях официальных медиа об этом не было ни слова, да и внутри винд-флота о данном инциденте, похоже, знал только высший адмиральский состав.

Мне же сболтнул Серега Чеботарев по кличке Жесткий, который волей случая оказался прямым участником того отнюдь не доблестного события. Мы с ним встретились при весьма щекотливых обстоятельствах – я отбывал наряд в карауле на гауптвахте, а Жесткий, как и остальная команда «Святого Николая», пребывал под стражей. Не все ребята, конечно, на той же трибунальной «губе», которую я бдил по долгу службы неусыпным оком, но вот Серега как раз под мой надзор и попал.

Я же к заключенным относился по всем Божьим заповедям и даже чуть получше, ибо на флоте никогда не знаешь, по какую сторону двери на «губе» окажешься. А так, может, через недельку Жесткий меня стеречь будет, пусть вспомнит мое доброе отношение и отдаст должки, если не сволочь последняя. Но Серега не был сволочью. А вот досталось ему всерьез – с гауптвахты он прямиком пошел под трибунал, а оттуда, я слышал, на каторгу. Было это полных четыре года назад, так что мог и выйти уже с болот.

– Почему ты решил, что корабль не тронули, не сожгли, не взорвали? – спросил Дан.

– Слишком большая ценность, – ответил я и решил рассказать то, что услышал от Жесткого. – Эскадра из пяти эсминцев и двух крейсеров проводила карательную операцию на территории кавказского халифата. Во время боя воцарился полный штиль – в горах погода меняется часто и без всякого предупреждения. Пришлось отходить на маневровых турбинах, свернув паруса. С земли колотили изо всех стволов, но эффективность, как обычно, была крайне низкой – защитные экраны сдерживали даже атаку «микроволновок». И все бы штатно ушли, если бы арабы не применили новую тактику – десантировали абордажную группу на пара-кайтах с господствующей вершины. Причем, не на нормальных полевых кайтах, а на древнейших, из шелка.

– Ничего себе! – присвистнул Дан, прикинув, какой развернулся бой.

– Да. Молодцы. Поймали наших на факторе неожиданности. Высадились на палубу. И вместо того, чтобы ввязываться в абордажную драку, вывели из строя обе маневровых турбины. Винд-труперы их перебили уже через пару минут, но оказалось поздно – «Святой Николай» полностью потерял ход и лег в дрейф. Брать корабль на буксир было слишком опасно – почти семьсот километров до Ростова. Могли и не дотянуть, тем более под интенсивным зенитным обстрелом. Эсминец «Святой Павел» и крейсер «Ярость Господня» взяли на борт команду со «Святого Николая». Хотели на отходе бортовым огнем уничтожить брошенный эсминец, да не вышло – капитан, зараза такая, перед тем, как сойти на «Ярость Господню», не отключил защитный экран. Можно было и через него продолбить, но слишком много времени это бы заняло. А тут еще антигравы противника подоспели, началась кутерьма, а «Святой Николай» по инерции хода достиг ближайшей горы и уперся в нее носом.

– Я бы капитана заподозрил в предательстве, – признался Дан.

– А никто особо не задумывался, – вздохнул я. – Пустили капитана в расход. Незатейливо так, без шумных разбирательств. Какая разница при таких последствиях – был злой умысел или нет?

– Это уж точно. Значит, у арабов имеется винд-эсминец?

– Да. Неизвестно только, отремонтировали ему турбины или он так и болтается на прежнем месте.

– Погоди! – осенило Дана. – Это не около четырех лет назад произошло?

– Именно так, – кивнул я.

– Кажется, я знаю, за каким чертом арабы похитили специалиста по турбо-приводам. А?

– Черт! – воскликнул я. – А ведь вполне может быть! Но до ремонта, как я понимаю, дело не дошло?

– Не дошло. В первый же день я сбежал, чтобы выполнить задание Института, а на третий меня выкупили, – напомнил Дан.

– Тогда можно предположить, что «Святой Николай» стоит на прежнем месте, – улыбнулся я. – А террористы четвертый год мозгуют над тем, где взять ремонтников и толковых винд-драйверов для управления парусным вооружением.

– Вряд ли на прежнем, – покачал головой напарник. – Арабы наверняка отбуксировали вашу посудину в более укромное место. Ведь не ровен час, эскадра могла вернуться.

– Могла, – согласился я. – Может, и возвращалась. Но о результатах рейда у меня нет информации.

– Ладно. – Дан поудобней устроился в кресле. – Предположим, что арабы с помощью турбо-гравов отбуксировали эсминец. На какое расстояние это возможно сделать?

– За четыре года? – прикинул я. – Километров на двести максимум. Но вряд ли они тащили корабль так далеко. За такое время им проще было выкопать в горе укрепленный ангар и загнать корабль туда.

– Ты все время держишь арабов за дураков, – попенял мне Дан. – И ошибаешься. Они не тупые, они темные, я тебе уже говорил. И если они управляют турбо-гравами, то с приводом Шерстюка тоже знакомы и могли посадить эсминец вручную своими силами.

– Ладно, – кивнул я. – Допустим. Все равно нет смысла буксировать его на двести километров. «Святой Николай», в любом случае, где-то в районе Минги-Тау.

– Где-то в районе… – вздохнул Дан. – При такой точности координат Щегол никогда не даст разрешения на поисковую операцию.

– Даст, – покачал я головой. – Во-первых, куш слишком велик. Не только Шам-Шах штурмануть по всем правилам современного боевого искусства, но и оснастить Институт полноценным боевым кораблем. Во-вторых, я попробую уточнить координаты.

– Как? – напрягся Дан.

– Можно поискать человека, который был в команде «Святого Николая». Возможно, парень на каторге. Возможно, вышел. Попробуем уточнить?

– Это к Щеглу, – уклончиво ответил Дан. – Вне моей компетенции планировать операции за пределами Базы. Да и внутри тоже, если честно признаться.

Доклад для Дворжека пришлось подготовить в письменной форме. Оказывается, любил он поформалюжничать, когда дело касалось великих дел. Но, может, оно и верно – больше материалов останется для истории. Правда, с докладом вдвоем справились быстро – я излагал историю «Святого Николая», а Дан помогал упаковать ее в принятые Институтом фразы. Заодно я учился – уже понял, что писать подобные бумажки придется не раз.

– Ну что же, – перечитав послание, сказал Дан. – Можно было бы отправить по месседж-системе, но лучше лично.

– Почему? – удивился я. – Секретность?

– Прослужишь тут больше, поймешь, что все без исключения уполномоченные исполнители не упустят случая подсунуть Щеглу что-нибудь такое, что выведет его из равновесия. Причем, все равно, в какую сторону.

Цели своей мы точно достигли – узрев нашу грамоту, Щегол прямо-таки в лице переменился. Он даже в кресле привстал. И тут же стала ясна правота Дана – я хоть и не послужил еще порядком под крылышком Института, а моральное удовлетворение испытал немалое.

– Эсминец? – Щегол через несколько секунд чуть пришел в себя. – Кхе… Недурно. Я редко ошибаюсь, но бывает… Быстро же ты, Егор, доказал мне, что я рано списал тебя со счетов и определил на вечную стоянку в пределах Базы. Винд-трупер, нечего и говорить. Честно скажу, что операция по твоему освобождению уже окупилась. Одной лишь информацией о потерянном эсминце. Можешь представить, сколько она стоит?

– Примерно, – кивнул я, не пытаясь скрыть моральное удовлетворение. – Потому адмиралтейство ее и засекретило сразу. Но на самом деле эта информация стоила мне доброго отношения к одному человеку с трудной судьбой.

– Ладно, – окончательно взяв себя в руки, сказал Альберт. – Точнее эсминец можно локализовать? Питерская ячейка недурно окрепла бы с таким… вооружением.

– В этом я и хотел просить помощи, – осмелел я. – Тот человек… С трудной судьбой. Сергей Чеботарев. От него я обо всем и узнал. Он был в составе команды «Святого Николая» во время описанных событий. А сейчас, скорее всего, на каторге. Или недавно вышел. Я у него не выспрашивал тонкостей этой истории, не знал, что они могут пригодиться.

– Понятно… – Щегол удовлетворенно потер руки. – Доставим мы тебе этого Чеботарева. Не сомневайся.

– А я вам добуду эсминец, – спокойно добавил я.

– Ну и прекрасно. Автоматически прыгнешь из десантника в капитаны корабля. А, Егор? Неплохая карьера за пару дней?

– Мне бы хотелось самому завербовать Сергея, – высказал я крутившуюся в голове мыслишку. – Даже после каторги специалист винд-флота остается верен некоторым идеалам. И винд-труперу с винд-трупером говорить не в пример легче, чем с уполномоченным исполнителем.

– Пожалуй. – Щегол ответил медленно, почти по слогам, словно взвешивая каждую букву. – Да. Когда мы его локализуем, я тебя вызову. Но без Дана с Базы я тебя не выпущу.

– Как договаривались, – пожал я плечами.

– К тому же, если Чеботарев на каторге, его сначала надо будет оттуда забрать, – прикинул Дан.

– Да, – кивнул Дворжек. – В этом случае ты не сможешь стать первым, с кем он встретится на свободе. У него как вообще, натура революционная?

– Из нас революционность выбивают еще в кадетском корпусе, – спокойно ответил я.

– Да, заметно, – усмехнулся Альберт. – Ты тоже не спешил освободиться из-под стражи.

– Это называется честью, – произнес я.

– Это называется глупостью, – не согласился Дворжек.

Я не стал спорить, у меня на этот счет было свое, сугубо личное мнение.

– Сейчас аналитический отдел возьмется за дело, – усмехнулся Дан, когда мы спускались на лифте. – Профессионалы редкие, и материально-техническая база у них тоже на высоте.

– Раз уж сумели переписать мне чип… – с пониманием согласился я.

– Не только тебе. У всех сотрудников Института новые личности.

– Неужели? – искренне удивился я. – А смысл? У вас что, нет ни одного добровольца?

– Почему же, – в глазах Дана запрыгали веселые чертики. – Все добровольцы. Вот только добровольное вступление в ряды Института для каждого стало альтернативой еще худшему повороту судьбы.

– И у тебя так было? – поразился я еще больше.

– Верно мыслишь. Но я за двенадцать лес врос в эту контору всеми нервами, жилами и кровеносными сосудами. А вот ты врастешь или нет – поглядим.

– Я врос в винд-флот, – сквозь зубы процедил я, выходя из лифта.

– У всех у нас было какое-то прошлое, в которое мы, казалось, вросли. Но это только казалось.

– Выходит, сатрап ваш Щегол.

– Не сатрап, – усмехнулся Дан. – Спаситель. Всех нас вытащил из дерьма, в которое мы сами умудрились вляпаться. Знаешь, ошибки ошибкам рознь. Одни судьба тебе милостиво прощает, а за другие ставит тебя раком. И когда ты наклоняешься в эту до крайности неудобную позу, у тебя перед глазами вдруг обнаруживается надпись: «Добро пожаловать в Институт Прикладной Экзофизики».

– Но не все же, кто встал раком, видят эту надпись, – на ходу пожал я плечами.

– Не все, конечно, – подтвердил напарник. – Чтобы ее увидеть, надо к моменту попадания в данную позу что-то из себя представлять.

Мы устроились у меня в комнате и принялись подробнее изучать район Минги-Тау. Не только визуально, а повыуживали из Европейского Информационного Банка все тексты и медиа-материалы, касающиеся Кавказа вообще и Минги-Тау в частности.

– Вспоминать жутко, – признался Дан, глядя на объемные снимки кавказских гор пятидесятилетней давности. – Европейцу там нечего делать. Поверхностным взглядом – райское место, если убрать оттуда боевиков Халифата. Но вскоре понимаешь, что и без арабов там есть от чего сгореть. Правильно тут написали. Зона повышенной природной опасности.

Я тоже просматривал снимки в несколько подавленном состоянии. Мне приходилось видеть и Карпаты, и Урал, и Крымскую гряду, и Альпы. Но Кавказ выглядел совершенно иначе. Трудно в точности сказать, чем он отличался. Дикостью? Жутковатым относительным перепадом высот? Или тем, что с равнины хребет выглядел, как исполинская, подобная миражу стена, закрывающая половину неба изрезанными снежными пиками? Наверное, все вместе.

Не скажу, что полученная информация меня испугала. Скорее, наоборот – подзадорила. Впервые после освобождения из-под стражи я подумал о своем новом положении с радостью. Тут, в Институте, мне не скоро дадут ощутить себя списанным на землю пенсионером. А это было для меня важнее всего – ощущение нужности. Я как-то привык к нему за время службы в винд-флоте. И не хотелось от этого ощущения избавляться. Быть нужным и в чем-то незаменимым – это желание вколотили в нас еще в кадетском корпусе. Да и слава Богу! Поневоле начнешь соответствовать имиджу и не позволишь себе опускаться даже тогда, когда бывает совсем худо.

Мы с Даном прокорпели над картами и снимками около полутора часов, пока от работы нас не оторвал зуммер внутреннего вызова. На мониторе появилось лицо Альберта.

– Извелись, ребята? – без предисловий спросил он. И не дожидаясь ответа выдал: – Нашелся ваш Сережа Чеботарев. И пребывает он не в цепях каторжных, а на воле, в славном граде святого Петра. Недавно освободили его, буквально месяц назад. Судя по косвенным данным, в себя он пока после каторги не пришел окончательно. Вроде бы имеет психологические проблемы. Но, как бы там ни было, времени у нас в обрез. Так что оба получаете официальное задание – либо выведать точное место потери эсминца, либо, если не выйдет, доставить Чеботарева на Базу. И живенько! К вечеру надо закончить. Операция городская, так что в генералитете ее будет курировать Глеб, а не Коля. Я его сейчас введу в курс дела, а вы давайте подтягивайтесь в холл. Обсудите детали операции и получите необходимое снаряжение. Вопросы есть?

– Нет, – в один голос ответили мы с Даном.

– Ну и прекрасно, – широко улыбнулся Щегол. – Старшим в городе будет Дан. Но новичка не тирань почем зря, прислушивайся. Не забывай, что винд-трупер будет беседовать с винд-трупером. Понял?

– Понял, – серьезно ответил Дан.

– Тогда выполняйте.

Физиономия Дворжека пропала с монитора, а Дан поднялся из кресла, выпрямился, как струна, и чуть слышно заявил:

– Всё, Егор. Детские игры для тебя кончились.

Глава 8

Изгой

– Не вижу препятствий, – широко осклабился Глеб, когда мы встретили его в холле и сообщили о полученном от Дворжека приказе. – Экипирую вас в лучшем виде! Ну как, Егор, вживаешься в доблестные ряды сотрудников Института?

– Вживается, – ответил за меня Дан. – Скоро от его светлых идей у нас у всех задница будет в мыле.

– Зато голова в цветах, словно у свадебной лошади в старину! – Глеб радостно подхватил шутку.

Понятно было, что оба говорят о моей идее возвращения корабля. Но вот текст о свадебной лошади…

– Что за лошадь-то? – с явным непониманием спросил Дан.

Я тоже не понял, издевается он над Глебом или на самом деле ничего не знает о лошадях. Книги не читает, что ли? Уму непостижимо.

– В незапамятные времена вместо скутеров и глайдеров использовали специально обученных верховых животных – лошадей, – охотно пояснил Глеб без тени иронии. – В частности, их брали в качестве тягловой силы для экипажей в свадебной процессии. Наряжали лентами, цветами, но гоняли целый день. Отсюда древняя поговорка для таких случаев – голова в цветах, задница в мыле. То есть мы будем овеяны славой, но попотеть ради этого придется нешуточно.

– У вас только от кресла задница может вспотеть, – беззлобно отмахнулся Дан. – Это нам по кустам скакать.

– Ну, дорогой мой, так было не всегда, – развел руками Глеб. – Все наследуется. Когда-то я прыгал с лазером по болотам, теперь ваша очередь.

Как Дан ловко замял тему с лошадью! Видно, самому было стыдно от таких суровых пробелов в образовании. Хотя, не такой уж и суровый этот пробел. Это мы, служаки винд-флота, вынуждены напрямую соприкасаться с варварами, а потому знаем много такого, чего сухопутный офицер не знает, не хочет знать и имеет полное право не знать. А Дан и вовсе гражданский. Что с него взять?

Так, за непринужденной беседой, состоявшей из колкостей, которыми то и дело обменивались Дан и Глеб, мы постепенно переместились из холла в епархию штаба питерской ячейки. Я еще плохо разбирался во всех тонкостях ведомственной иерархии Института, но уже понимал, что База, на которой меня так гостеприимно приютили, являлась чем-то вроде Генерального штаба. А питерская ячейка располагалась здесь же, видимо, из экономии – дабы не делать на один город два штаба. Вот только почему Генеральный штаб Института располагался в Сан-Петербурге, а не в Москове, я никак не мог уразуметь. Хотя, по большому счету мне было без разницы. Так, любопытство. Хотя, чему удивляться? Армейский Генштаб – в Москове, а Адмиралтейство – в Питере. Специфика. Наверняка и здесь что-то в подобном роде.

Штаб питерской ячейки оказался своеобразным автономным модулем – в нескольких коридорах разместилась своя оружейка, своя каптерка, свой кабинет командира, не в пример меньше принадлежащего Щеглу. Но тоже вполне ничего. Даже свой буфет, несмотря на наличие общей для всего штаба столовой.

Глеб усадил нас с Даном за стол в своем кабинете и, мигом став серьезным, сказал:

– Главное, дров не наломайте. Особенно это касается новичка, при всем моем уважении к флотским. Доступно?

– Вполне, – сдержанно ответил Дан.

– Хрен тебе что понятно, – грустно вздохнул Глеб. – Ты, Данила, оперативник каких мало, конечно, но не городского типа. Болотник. Лесник.

– Я что, отрицаю? – Дан пожал плечами. – Ну, болотник, ну лесник. Однако, как Леньку Буравчика в центре города брать надо было, так ты ко мне побежал. Да и редко ли случалось подобное?

– Ты, Данила, в должники меня только не записывай, ладно? – скривился Глеб. – С Буравчиком была совсем другая песня. Буравчик был мясником, и там плюс-минус две жертвы – никакого значения не имели. Сам же Буравчик славился хладнокровием и решимостью в действии, как ты помнишь. Потому я и настаивал на твоем участии в операции. Решимость, как говорится, против решимости. Тут же ситуация, насколько мне ее Щегол обрисовал, кардинально другая. Работать вам предстоит с человеком, только что вышедшим с каторги, а следовательно, морально подавленным. Не ровен час, он что-то отчебучит сгоряча, а ты, Данила, сгоряча отреагируешь. Новичок же и вовсе привык трупы штабелями укладывать, он флотский, он на территории противника работал или в чрезвычайных ситуациях. Ловишь мысль, Данила?

– Ловлю, – нахмурился Дан. – Только у меня твоя цыганская привычка наказывать до проступка уже в печенках сидит. Честно.

– Перетерпишь, Данила, – улыбнулся Глеб. – Тут тебе город, а не болото. Тут перебдеть лучше, чем недобдеть. Я как прикину, что может оставить от городского квартала парочка из винд-трупера и уполномоченного исполнителя с двенадцатилетним стажем, так волосы по всему телу дыбом становятся.

– А ты не прикидывай, – пробурчал Дан.

– Придется мне прикидывать. Работа у меня, Данила, такая. Так что без обид. Ничего стреляющего я вам в город не дам.

– Вся тирада ради этого? – у Дана в глазах запрыгали веселые чертики. – Это ты называешь экипировать по высшему разряду? Ладно. Перебьемся.

– Перебьетесь, конечно, раз мне Щегол поручил курировать операцию. Можете взять «струнки». Хотя нет, новичок «струнку» в руках еще не держал ни разу, так что дам только одну, под твою, Данила, ответственность.

– Маскировочку бы еще… – с надеждой протянул Дан.

– Не вижу препятствий, – улыбнулся Глеб. – Стандартные плащи. Только поддевочку под них цивильную требую.

– В чем сидим, в том и пойдем, – уверил его Дан. – Только плащики сверху накинем.

– Ну вот и договорились. – Глеб распрямил сутулые плечи и положил ладони на стол. – Приятно, Данила, с тобой работать.

Он встал, достал из встроенного шкафа два плаща и бросил поперек стола.

– Очки и гарнитуры в карманах, – закончил он. – Всё, давайте живенько выметайтесь, Щегол велел вас к вечеру обратно принять.

Оказалось, что все телепортационные каналы, ведущие в пределы городских стен Сан-Петербурга, находятся на подвластной Глебу территории.

– Кроме одного, – шепотом уточнил Дан, когда мы бодро шагали за Глебом по коридору к месту «хлопа». – Это канал, связывающий офис Базы и закуток на станции «Вольный ветер». Личный канал Щегла.

– Как все у вас запутано, – высказал я мысль, давно бродившую в голове. – Такое ощущение, что никто никому не доверяет.

– Ошибаешься, – спокойно возразил Дан. – Без доверия в нашей службе никак нельзя. Но, с другой стороны, бывало разное. Так что каждый из высших руководителей имеет ограниченную необходимостью власть и ограниченную необходимостью возможность эту власть применить. Даже Щегол.

– На случай предательства? – догадался я.

– Нет, Егор, – глухим голосом ответил напарник. – На случай захвата сознания.

Не похоже было на шутку. Так что я предпочел заткнуться. К тому же Глеб очень быстро провел нас в комнату, на полу которой было начертано двадцать пять пентаграмм.

– Ваша вот эта, – Глеб указал на нужную. – Выбросит на Васильевском, на крыше торгового центра. Оттуда до места десять минут пешком. Адрес, снимки и всю необходимую информацию я сбросил Даниле на коммуникатор.

– «Струнку» забыл, – с улыбкой напомнил Дан.

Глеб усмехнулся и ответил:

– Обижаешь, Данила. Все прицеплено. Давайте, ребята, и не горите!

Командир махнул нам рукой, воздух вокруг вспыхнул пламенем, и через миг мы действительно, оказались на крыше торгового центра Лазаревых.

Недавно прошел дождь. Серый пористый композит крыши был мокрым и тихонько чавкал под подошвами. Я осторожно осмотрелся и сказал:

– То вы помешаны на конспирации, то закидываете группу среди бела дня на крышу. Поукромнее места не нашлось?

– Ты поменьше умничай, – посоветовал Дан. – Не в моей компетенции тебе рассказывать то, что по каким-то причинам не выдало начальство. Но успокоить могу. Все места «хлопов» являются безопасными. То есть не было такого, чтобы сразу после «хлопа» кто-то из уполномоченных исполнителей схлопотал по голове тяжелым предметом или подвергся бы нападению полиции. А уж чем обеспечивается безопасность каждого портала, тебе знать вовсе не обязательно. О некоторых деталях я знаю, о большинстве нет. Но тоже сам догадался, мне никто не рассказывал. Все, вперед. Спокойно, через генератор лифтового поля проникаем в служебные помещения, а оттуда в торговые залы.

– Заметят ведь! – поразился я. – Ремонтники, персонал…

– Заметят, конечно. – Дан расплылся в довольной улыбке. – Но это штатный выход для данного порта. Я им пользовался раз десять за время службы. Спокойно проходим и ни на кого не обращаем внимания.

– Невидимость включаем? – спросил я, надевая плащ вслед за напарником.

– Нет! – уже с раздражением ответил Дан. – Я же сказал – просто выходим, без выкрутасов. И не строй из себя винд-трупера после высадки. Походочку попроще, поцивильнее. Глеб прав, мы в родном городе, а не в стане врага.

Спустились, и правда, без проблем. В технических помещениях народу было достаточно, человек двадцать, не меньше. Нас определенно видели, в этом не было ни малейших сомнений, но никто не обращал внимания. Словно пришельцы с крыши, одетые в одинаковые плащи, были тут наскучившей обыденностью. В голове промелькнуло, что владелец торгового центра или менеджер верхнего звена может запросто оказаться пособником Института, а потому территорию никак нельзя назвать враждебной. Кстати, это могло объяснять крепко стоящую на ногах финансовую независимость Института. Что если какой-то процент с прибыли под каким-то соусом переводится на какие-то особые счета? А если таких торговых центров сотни по стране? Что ни говори, а контора, прибравшая меня к рукам, нравилась мне все больше. Несмотря на откровенные, ничем не прикрытые проявления неприязни между сотрудниками. Хотя, с другой стороны, можно ли это назвать неприязнью? Так, задирки со скуки. И впрямь можно озвереть слегка, находясь с одними и теми же людьми годами под одной крышей. Не под крышей даже, а в логовище, упрятанном на двухкилометровую глубину.

Проскользнув мимо фасовочного робота мы оказались в торговом зале. Посетителей было много, а прикид наш вполне соответствовал погоде – по случаю хмурого утра многие были одеты в куртки, плащи и легкие вибропеновые дождевики. Так что затеряться в толпе не составило никакого труда.

– Двигай, двигай, – шепнул мне Дан, чуть потянув за локоть.

Через пару минут, спустившись по мерцающей фиолетовой ленте трансполя, мы пересекли вестибюль и очутились на улице. Местами через рваные тучи уже пробивалось солнце, да и вообще вид у города был весенний, праздничный. Надо отдать Сан-Петербургу должное – весной и летом я чувствовал себя тут получше, чем в Москове. Хотя это на любителя, надо полагать.

Дан активировал коммуникатор и сверился с адресом.

– Трущобы, понятное дело, – сказал он. – Знаешь композитки на Малом проспекте?

– Ну. На перекрестке с шестнадцатой линией, что ли? – удивился я. – К ним же подходить страшно, того и гляди рухнут.

– Тебе по возвращении с каторги светило бы жилье не лучше, – не приминул поддеть меня напарник. – А сейчас, как барин, в отдельных покоях.

– Рад служить Институту Прикладной Экзофизики! – отчеканил я.

Дан оценил отпор, и мы зашагали по улице в сторону Малого проспекта. Район был старым. И хотя большинство зданий возвели из серебристого или дымчатого вакуум-поля, попадались и композитки. Некоторые, совсем новые здания намеренно спроектировали в стиле «ретро» – на восемьдесят процентов они состояли из вакуум-поля, но имели элементы – крыши, портики или другие детали из пористого композита. Таким был и торговый центр, который мы недавно покинули – новый, но старательно вписанный в живописную старину закоулков Васильевского острова. И совсем уж мило смотрелись столетней давности эстакады магнитного монорельса над головой, по которым время от времени проносились, гудя изношенными турбинами, легендарные питерские двухвагонки.

– Почему бы тут все не снести на хрен? – вздохнул Дан. – И не выстроить все заново, с современными коммуникациями?

– А мне нравится, – честно ответил я. – Москов так осовременился, что смотреть противно. А тут… Ощущается дыхание старины. Разве плохо? И влияние стихий. Ветер с Залива. Когда-то он раздувал паруса петровских шхун, между прочим.

– Романтики вы, флотские… Неисправимые.

Для меня это прозвучало скорее комплиментом. Хотя иногда доходило до неприятного. Например, улицы далеко не везде были мощены карбоновыми плитами с молекулярными швами – даже Малый проспект начался с древнего, порядком раздолбанного пресслитового покрытия. По разрыхлевшим обочинам текла вода, заставляя Дана морщиться и время от времени подтягивать штанины, переходя через улицу. На перекрестке с Шестнадцатой линией начался нормальный карбон, но нам это жизнь не облегчило – все равно пришлось свернуть в еще большее запустение квартала просевших от времени композитовых «одуванчиков».

Тут покрытие местами было и вовсе пенотоновое, растрескавшееся, местами с дырами до самого грунта. Грунта, правда, видно не было – ямы заливала вода недавно прошедшего ливня. В этих зеркальцах отражались плывущие по небу тучи и кубышки «одуванчиков» со спрятанными внутри антигравитационными противовесами.

– Район Малый Засранный, – прокомментировал Дан с нескрываемой брезгливостью. – Основан в…

– Что ты, как маленький? – остановил я его. – Куда дальше?

В этом квартале не обнаружилось ни одного голографического схем-указателя, что нетрудно было предположить. И полевые стрит-маркеры тоже сохранились далеко не на каждом здании. Нужный, двенадцатый дом мы нашли скорее интуитивно, поскольку он должен был находиться где-то между обозначенным десятым и обозначенным четырнадцатым. Машины под домом стояли, как с выставки ретро-глайдеров, только выглядели не так красиво. Я даже заметил «Гепард-М12» выпуска тридцатилетней давности. Умеют же русские поддерживать технику в работоспособном состоянии! Старье, конечно, но дизайн тех лет мне определенно нравился.

Народу на улице почти не было, только шаркала ногами по тротуару старушка с пакетами из торгового центра и мужик лет сорока пяти ковырялся в кормовом отсеке видавшего виды «БМВ-Хром-А2».

– В лицо узнаешь этого Чеботарева? – спросил Дан.

– Не так много времени прошло, – ответил я без особой уверенности. – Но хрен знает, как может попортить внешность пребывание на каторге. Есть свежий снимок?

– Из комиссии по освобождению, – кивнул напарник и показал на мониторе коммуникатора изображение.

Да уж… Встретил бы я Жесткого в таком виде, вряд ли узнал бы – щеки ввалились, от былого богатырского телосложения мало что осталось. Даже если бы его не посадили без права возвращения в Имперский винд-флот, он бы все равно не смог вернуться. Ни одну медкомиссию не прошел бы. Это уж как выпить дать.

Я вспомнил, как рвался на каторгу и пререкался с Дворжеком… По крайней мере в Институте мне не дадут так опуститься. Жаль парня… По глазам видно – сломали. И так мне тоскливо на душе стало – спасу нет.

– Чего скис? – глянул на меня Дан. – Увидел один из вариантов своего будущего?

– Типа того, – признался я.

Мы направились к арке, ведущей в лифтовую зону. Домовой вычислитель у входа не подавал признаков жизни – то ли от старости ушел в небытие, то ли с тяжелой руки хулиганов. А то и с ноги, судя по трещинам на мониторе. Возникшее хреновое чувство меня не покидало. И это было странно – не над чем мне так долго было грузиться.

– Постой-ка! – придержал я Дана за локоть.

– Что такое? – удивился он. – Черная кошка дорогу перебежала?

– Погоди, – сказал я, украдкой озираясь по сторонам.

– Интуиция? – уже серьезнее поинтересовался напарник.

Я не менее серьезно кивнул. Хотя сам до конца еще не был уверен, что это чутье винд-трупера подает сигнал, а не остаточные дурные мысли после взгляда на снимок опустившегося Жесткого.

В округе никакой опасности я не заметил. Так же копался в моторе глайдера незнакомый мужичок, так же шаркала, порядком уже удалившись, старушка по тротуару. И тут же понял, от чего напряглись мои нервы – в арку, куда лежал наш путь, уходили мокрые следы семи человек. Свежие. Обширную лужу было не обойти, вот они через нее и поперлись.

Казалось бы, что с того? Живут в доме люди, ходят… Но я уже понял, какая деталь насторожила меня больше всего – отпечатавшиеся протекторы не могли принадлежать ни местному бичу, ни старушке, ни обладателю старенького «Рено». На растрескавшемся пенотоне отпечатались следы модных протекторов, какими снабжена современная, совсем не дешевая спортивная обувь. Причем такая обувь была у всех семерых.

Подумав секунду, я решил озвучить возникшие опасения.

– Стоп! – немедленно приказал Дан. – Отходим.

– Какого черта? – глянул я на него.

– Такого, что мне велено охранять тебя.

– От арабов, – напомнил я. – Точнее, от пособников Аль Руха.

– Думаешь, его пособники ходят в драных лаптях? Все, отходим! Не хватало на вооруженную засаду нарваться!

– А как же Жесткий, как же эсминец?

– На Базе разберемся, – непререкаемо ответил Дан. – Могу, кстати поделиться дополнительной информацией. В случае, если защитить тебя будет невозможно, у меня есть однозначный приказ отстрелить тебе голову.

– Это не партизаны, – уверенно заявил я.

– С чего взял? – заинтересовался Дан.

– Я их вижу, – усмехнулся я.

Усмешка получилась волчьей. Ненавижу я, когда ко мне подкрадываются сзади.

– Скоси взгляд, – посоветовал я. – В отражении монитора увидишь кое-что интересное.

Дан чуть повернул голову и сразу все понял. Со спины к нам подбирались трое – подростки, лет по шестнадцать-семнадцать.

– Э, деды, не дергайтесь, – сказал один из них, подойдя ближе. – Спокойненько пошли в арку. Попробуете кричать или дергаться – пристрелю.

Правую руку он держал под полой куртки. Выразительно так держал – ни у кого бы сомнений не осталось, что там легкий плазмоган или что-нибудь в этом роде. Однако я сразу, еще в отражении оценил, что эти трое – любители. Натасканные в уличных драках, опытные, бесшабашные, но все же любители. Не было профессиональной холодности в их глазах, вот что. Им нравилось круто выглядеть, а это первый признак непрофессионализма.

Если бы нам не надо было пройти через арку в лифтовую зону, я бы этих троих на тротуаре мигом оставил. Но нам необходимо встретиться с Жестким. А к нему только на лифте, крыльями мы с Даном еще не обзавелись, аки серафимы небесные. Если срезать этих, из арки выскочат остальные семеро, завяжется драка, а тут и полиция подкатит, не ровён час. И окажемся мы с напарником тогда сразу в неловкой позе – и задание провалим, и полицейских обижать придется. Возможно, до слез.

– Спокойно! – предупредил я Дана. – На улице будем паиньками.

– Это ты мне говоришь? – задорно усмехнулся напарник.

Вообще-то подраться мне хотелось. Очень. Накопилось нервное напряжение за последние дни, чего уж тут говорить. Никто пока еще не придумал успокаивающего лучше, чем добрый мордобой. К тому же противников было достаточно, чтобы нам с Даном хоть немного размяться.

– Ты, браток, не пали, – с деланным испугом бросил я через плечо. – Сделаем все, как скажешь.

Нет, определенно, это были не профессионалы. Шпана. Успешная, боевитая, но все же шпана. Гопники, промышляющие мелким разбоем в трущобах. И, что характерно, с серьезными бойцами еще не встречались. Весь их вид говорил, что себя они считают самыми крутыми в районе. Такое мнение вырабатывается только от постоянных легких побед и тоже говорит о непрофессионализме. Привыкли брать на испуг, подавляя жертву раньше, чем завяжется рукопашная. Для шпаны, кстати, неплохой психологический прием. Выигрышный. А вот для нас, винд-труперов, прием совершенно бесполезный. Сотню до зубов вооруженных террористов, засевших в укрытиях, на испуг не возьмешь. Так что нам другие умения ставили. И не надо быть Ильей Пророком, чтобы предсказать, какое из умений окажется эффективнее. За Дана я тоже не волновался, раз уж он меня в лесу умудрился вырубить.

– Ну, деды, шевелите ножками! – ехидно донеслось сзади. – Или ревматизм уже по возрасту мучает?

– На болотах не мудрено ревматизм подхватить, – пробурчал я.

– Под зэка косишь? – еще более ехидно поинтересовался другой голос.

– Не, грибники мы, – ответил за меня Дан.

Сзади прыснули смехом, а едва зашли в тень арки, я ощутил сзади сильный толчок вперед. Мог бы удержаться, да не посчитал нужным – хотелось всех срисовать как следует, а для этого обзор нужен. Так что, я, неловко переступив пару раз, шлепнулся на растрескавшийся пенотон, прокатился и сел на задницу.

Первое и главное – арабов среди них не было. Остальное – мелочи. Дан, как брошенная с пирса селедка, шлепнулся рядом со мной, угодив коленом в приличную лужу.

– Из карманов все выложили по-быстренькому! – приказал предводитель.

Он был одним из трех, загнавших нас в арку. Самый грузный из всех, с игравшей на губах улыбочкой. Волосы выкрашены в ярко-желтый цвет – не по моде, скорее в качестве мало кому понятного знака.

– Да у нас и нет ничего, – промямлил Дан.

– Плащики у них клевые, – заметил другой, по всем статям выполняющий роль «шестерки» главаря.

Всего десять человек. Трое прикрывают арку, остальные семеро за углом. Тоже скалятся, словно кадеты в очереди за денежным довольствием.

– Нашей девочке плащик понравился! – Предводитель отечески похлопал «шестерку» по плечу. – Слышали? Быстро скидывайте плащи! Живее, говорю, а то спины на земле застудите окончательно.

Видимо, для придания веса словам, он достал из кармана совершенно допотопный пистолет. Судя по утолщению на стволе – с интегрированным глушителем. Пороховая пукалка, подревнее пулеметов, с которыми мы ходили на демона. Точно древнее, но, судя по виду, оружие вполне рабочее. Лучше бы у шпаненка плазмоган был, потому что пулю наши плащи не остановят – не приспособлены. Вот так иногда древнее оружие получает преимущество – когда все про него забыли и защиту стали производить от другого рода воздействия.

– Заснули? – уже с долей злости переспросил предводитель, покачивая стволом. – Помочь? А ну, Кисель, вытряхни их из одежки!

Клюнули. Я как раз и ждал, когда кто-то приблизится. Можно было и без того обойтись, но так мороки меньше. «Шестерка» по кличке Кисель приближался. Дан ткнул мне пальцем в грудь, затем на «шестерку» и предводителя, что в штурмовом бою обозначало четкий приказ: «Ты этих двоих в первую очередь, там разберемся».

– Чо ты пальцами тычешь! – вскипел Кисель, вперившись в Дана.

И прозевал, разумеется, мою атаку. А я сжался на пенотоновом покрытии и прыгнул с корточек головой вперед. Удар из такой позиции всегда получается добрый, весом всего тела. Надо только не бояться прыгнуть головой вперед. Секрет же в том, что надо либо уметь приземляться на ноги из столь замысловатого положения в воздухе, либо твердо помнить, что упадешь на поверженного противника, а это не так больно, как на мостовую. Я одинаково хорошо владел обоими способами выхода из приема.

В стремительном полете я достал Киселя кулаком в нижнюю челюсть, через миг сгруппировался и добавил левым плечом в грудь. Беднягу швырнуло назад с такой силой, словно в него пальнули из бортового орудия, ребра хрумкнули, а от челюсти вообще мало осталось – минимум в трех местах треснула, словно ореховая скорлупа.

Угол атаки я высчитал верно, точнее, не высчитывал, разумеется, – просто рефлекторно бил по нужному вектору. В результате Киселя в полностью бессознательном состоянии швырнул точно на предводителя. Тот от неожиданности, похоже пальнул. Иначе с чего бы на груди Киселя рубашка вздыбилась кровавой розочкой?

С начала боя прошло не больше секунды – Кисель еще оседал на землю к ногам ошеломленного главаря, а я вторым прыжком сократил дистанцию и приемом, именуемым «ножницами», сломал руку с пистолетом. Перелом получился открытый, с торчащими обломками лучевой кости и брызгами крови, что непрофессионального противника обычно подавляет психологически. Одновременно несколько душераздирающих криков разорвали тишину арки, раздался оглушительный пороховой выстрел – у кого-то оказался еще один пистолет, без глушителя. Но тут же все стихло.

Передо мной остался тот парень, который с Киселем и предводителем загнал нас в арку. Глаза у него были с жерло главного калибра, честное слово. Опешил паренек от нашей атаки, сказать нечего. Остолбенел, побледнел, ручонки опустил.

– Тебе тоже плащик приглянулся? – зло оскалившись, спросил я.

Он хотел что-то ответить, но не мог. У моих ног жалобно скулил предводитель, сжимая здоровой рукой переломанную.

– На землю! – приказал я здоровому. – Руки за голову!

Паренек выполнил все, как под гипнозом. Только после этого я позволил себе скосить взгляд и посмотреть, как с остальными разбирается Дан. Оказалось, что разборка закончена, а двор выглядел, словно позиция террористов после атаки винд-труперов. Пенотон забрызган кровью, а все семеро гопников валялись вдоль стены, причем у каждого из них не хватало какой-нибудь конечности – у кого руки, у кого ноги. Больше всех пострадал тот, что стрелял без глушителя – пистолет валялся в луже, а у шпаненка выше колена были оттяпаны обе ноги. Он бесцельно, закусив губы, полз по двору на руках, оставляя позади две алых полосы.

– Ты сдурел? – всерьез спросил я у Дана. – Это же дети!

– Не волнуйся, это «струнка», – беззаботно отмахнулся напарник, словно мне яснее стало от этого. – Пойдем, сейчас полиция нагрянет. Ну и реанимиловка, разумеется. Вперед, говорю!

Он подобрал пистолет без глушителя, а мне велел взять другой, и мы шмыгнули в широкий подъезд, скрывавший за облезлыми дверями лифтовую зону.

– Теперь понятно, чего остерегался Глеб, – проворчал я, прижимая сенсор вызова кабины. – За каким хреном ты устроил кровавую баню? Просто отдубасить не мог?

– Не посчитал нужным, – спокойно ответил напарник. – У каждого из них было оружие. У кого энергокастет, у кого термошокер.

– Это гражданское оружие, – пожал я плечами, – каждый имеет право носить. – Вот пистолеты да, перебор.

– Верно, перебор. Да и гражданское оружие продается для самообороны, а не для грабежа. Тебя шокером вырубали?

– Чем меня только ни вырубали, – вяло отмахнулся я.

– Тогда знаешь, что ощущение не из приятных. А оказались бы на нашем месте обычные граждане?

Лифт пришел. Конечно, двери были не из вакуум-поля, а обычные, акриловые. Слишком старая постройка, точно довоенная.

– Все равно ты погорячился, – твердо заявил я, занимая место в кабине. – Можно было надавать по ушам и позабирать дорогостоящие игрушки. Хватило бы.

– Вот досада… – невпопад проронил Дан.

Я покосился на него и понял, что реплика относится к контрольной панели лифта. Сенсоры верхних этажей были выкорчеваны с мясом, так что на лифте можно было доехать только до девяносто второго этажа.

– Двенадцать этажей пешком будем топать, – со вздохом добавил напарник. – Твой добрый друг обосновался повыше.

– Не выбили, значит, из него винд-трупера полностью, – усмехнулся я.

– А за пацанов не волнуйся, пришьют им руки ноги в реанималке, – успокоил меня Дан. – Я же их «стрункой» обработал, а она режет без лишних повреждений. Зато психологически им хватит надолго.

– Ну, у тебя и методика воспитания…

– Я с ними пообщался в системе тех законов, какие они сами для себя и других признают, – охотно объяснил он. – Окажись мы послабее, с нами бы не церемонились. Потому что их закон – право сильного. Кто сильнее, тот и прав. Они придерживались этого закона, потому что молодые, сильные, и в этих рамках всегда правы. А я им сегодня показал обратную сторону этого закона, которую они не видели или видели не так ярко. Теперь они засомневаются в правомочности самого принципа «прав сильнейший». Потому что сами оказались на месте жертв, неспособных хоть к какому-то противостоянию. Сегодня я был сильнейшим, а им теперь полгода придется в регенерационных камерах провести. А параллельно разбираться с полицией.

– По мне все же лучше просто по чавке надавать. – Ему не удалось убедить меня окончательно. – Не арабы все же.

– Да какая разница? – удивился Дан. – Чем эти лучше арабов? К тому же мне приходилось видеть очень мирных арабов. И то, что большинство из них террористы, не дает права устраивать идеологический геноцид. Мы – разные цивилизации. Надо поделить мир и жить, не нарушая границ. На мой взгляд, это единственный выход. А не переживать, как ты говоришь.

– Варвары никогда не смогут жить, не нарушая границ, – убежденно возразил я. – Им обязательно надо занять кем-то благоустроенную территорию и загадить ее, а потом искать другую, чтобы загадить впоследствии и ее.

– Тогда эти гопники тоже варвары, – спокойно заявил Дан. – Варвар – это не происхождение, это образ жизни. Простота мышления, я бы сказал. Не тупость, а именно ход мышления по пути наименьшего сопротивления. Грабить легче, чем возделывать землю.

– И пока есть возделанная земля, – добавил я, – всегда найдется варвар, чтобы ограбить ее и выжечь.

– Так что среди европейцев и русских своих варваров тоже хватает.

Спорить с этим трудно, и я хотел было заткнуться, но вспомнил о таинственной «струнке», с помощью которой Дан навел такой хаос в рядах противника. Пришлось полюбопытствовать.

– «Струнка» – штатное оружие уполномоченных исполнителей для рукопашного боя, – пояснил Дан. – Полезнейшая штука.

– Что-то я не заметил, как Глеб тебе что-то передавал, – признался я.

– И не заметил бы. «Струнка», как и большинство запрещенных законом штучек, которые приходится использовать в городе, до боевого применения находится в лептонном состоянии. Ее нельзя ни увидеть, ни ощутить.

– Да ну! – поразился я.

– Привыкай, привыкай, – усмехнулся он. – Это далеко не самое удивительное, с чем тебе придется столкнуться. Лифт остановился, акриловая дверь рывком ушла вверх.

– Прибыли. – Дан вышел первым и осмотрелся. – Дальше пешочком.

Я тоже покинул кабину. Из просторного полукруглого холла во все стороны вели двери, общим числом шестнадцать. Понятно было, что пятнадцать ведут в квартиры, а шестнадцатая на аварийную лестницу, по которой нам и придется топать. Ничего похожего на окна тут не наблюдалось. Далеко в старину было до нынешнего комфорта. Пол из пористого композита покрывал толстый слой пыли, всюду валялись пустые картриджи от слабоалкогольных коктейлей и другой мусор. В пыли виднелась протоптанная тропинка к аварийной лестнице.

– Покажи «струнку», – попросил я.

– Кто из нас, как ребенок? – усмехнулся Дан.

– Согласен, один-один, – развел я руками. – Но любопытство мучает.

– Отойди шага на три, – попросил напарник. – И не шевелись, а то поранишься, не дай бог.

Как можно пораниться «стрункой», я уже видел, так что предпочел отшагнуть подальше и замереть возле одной из дверей.

– Оружие активируется намерением, как многое из нашей техники, – начал Дан. – Просто думаешь, что хочешь использовать «струнку». Происходит изменение твоей ауры, детектор реагирует и приводит оружие в боеспособное состояние. Смотри.

Совершенно бесшумно у него в руке появился черный цилиндр длиной сантиметров двадцать и диаметром около четырех. Приглядевшись, я отметил, что поверхность цилиндра рубчатая, какой делают рукояти плазмоганов, чтобы крепче лежали в руке. Кроме того, с одного бока по цилиндру протянулась цепочка выступов, чтобы пальцы удобнее устроились. Рукоять. Вне всяких сомнений. Больше всего цилиндр напоминал рукоять японского меча, того, что висел в закутке станции «Вольный ветер». Однако ничего похожего на клинок видно не было.

– Меч, – удивился я.

– Весьма необычный, – кивнул Дан. – Клинка не видно, потому что он создан из тончайшего вакуум-поля.

– Вроде того, из чего паруса на винд-шипах? – сообразил я.

– На парусах поле намного толще, поэтому выглядит, как серебристая пленка. А поле, из которого делают дома, еще толще.

– Понятно. Генератор в рукояти?

– Конечно. Питания хватает часов на сто непрерывной работы. Потом элемент надо подзаряжать. Толщина клинка всего три атома железа, поэтому режет он – будь здоров. Все подряд и почти без усилий.

Дан наотмашь полоснул невидимым лезвием по одной из бронированных дверей. На первый взгляд ничего не произошло – ни разреза, ни особо громкого звука. Но я понимал – разрез слишком тонкий, чтобы его можно было увидеть. Дан полоснул еще дважды, и ему под ноги из раскромсанной двери вывалился увесистый бронированный треугольник.

Я лишь кашлянул. Что тут скажешь? Штуковина и впрямь высшего класса.

– Ширина лезвия три сантиметра, длина пятьдесят, – добавил Дан. – Для обучения фехтованию «стрункой» есть возможность сделать лезвие видимым.

Он прижал какой-то сенсор на рукояти, и над ней затрепетало полуметровое фиолетовое марево.

– Ни плазмой, ни пулей, его не пробить, так что иногда и выстрелы отбивать можно, – добавил напарник. – А вот для лазера это не препятствие, сам понимаешь.

Через миг рукоять просто пропала. Вместе с клинком. Для наглядности Дан хлопнул в ладоши и улыбнулся.

– Фокус-покус, – сказал он. – Все, пойдем. А то черт знает, сколько придется возиться с этим Чеботаревым.

– Хорошая у вас экипировочка, – оценил я, ступая следом за напарником.

Аварийная лестница была узкой, я бы сказал, тесной, а освещалась довольно современными химическими светильниками, поставленными, конечно, куда позже, чем был построен сам дом. Мусора на ступенях было больше, чем в холле у лифта. Кроме опустошенных картриджей валялись пластиковые контейнеры из-под продуктов, разнообразное тряпье, на котором, похоже, кто-то спал время от времени. Пованивало аммиаком. Иногда сильно.

Я отметил, что тревога, возникшая перед нападением гопников, не собиралась рассасываться, а напротив, усилилась и сгустилась. Уже не было сомнений, что это подает сигналы выработанная на тренировках интуиция.

– Не спеши, – вырвалось у меня.

– Что такое? – обернулся Дан.

– Не знаю. Тревожно что-то. А это, как правило, означает наличие какой-то опасности.

– Чутье? – ухмыльнулся напарник.

– Скорее интуиция. Способность из разрозненных малозначащих деталей собрать в подсознании единую картинку. Нам это умение ставили специально.

– Понятно, – гораздо серьезнее произнес Дан. – Идеи есть?

– Думаю, тут могут быть ловушки для чужаков, – прикинул я. – Точнее, должны быть, учитывая наличие банды гопников. К тому же банда наверняка не одна.

– Логично. Чеботарев постарался?

– Возможно, он тут вообще один живет. – Дом не выглядит очень уж обитаемым.

– Возможно. Но это официальный адрес Чеботарева по документам комиссии. А ребята из комиссии по освобождению шутить не любят, значит, Чеботарев вынужден обитать именно тут. Не ровен час, с проверкой нагрянут.

– В эти трущобы? – с сомнением скривился я. – Наверняка в помещении просто установлены детекторы подкожного чипа, так что дистанционно можно узнать, находится освобожденный на месте или нет.

– Скорее всего, – согласился напарник. – Тогда ловушки действительно могут быть. Чтобы посторонние не докучали.

– Вот и я о том. Если ловушки ставил Жесткий, то есть Чеботарев, то проще всего предположить растяжки с термическими гранатами. На инфракрасных фотоэлементах, думаю. Я бы такие поставил. А школа у нас с ним одна.

– Это упрощает задачу. В очках тепловизор встроен, сразу засечем.

У меня отлегло от сердца. Мы оба надели очки, перевели их в режим ночного видения и начали карабкаться по лестнице дальше. За три этажа до нужного я заметил тонкий зеленый шнур от стены к перилам.

– Кажется, есть! – Я показал пальцем на едва видимую преграду.

– Вот жук… – прошептал Дан. – Обезвредишь?

– Не знаю. Осмотреться надо.

Фотоэлемент размером с четверть горошины был приклеен прямо к стене и выкрашен в тот же цвет. Хрена с два разглядишь без прибора. Граната же скорее всего спрятана в ворохе мусора у перил.

– Не перелезть, да и ползти под шнуром страшновато, – прикинул напарник.

– Да уж, мастер, – согласился я, продолжая осматривать ловушку.

Это была «неизвлекашка» в чистом виде. Луч от элемента светил на место зачековки детонатора, так что граната рванет и если перекрыть его, и если попробовать вставить чеку или вывинтить детонатор. Ежу понятно.

Я выразительно покачал головой.

– Вот черт! – сквозь зубы процедил напарник. – По лифтовой шахте лезть, что ли? Или с гравиосерфа на крышу высаживаться?

– Думаешь, там ловушек нет? – вздохнул я. – Плохого ты мнения о винд-труперах. Но есть одна идея.

– Поделись.

– Граната приклеена молекулярным агдезивом к пруту перил. Чтобы ни случайно, ни специально ее не столкнули вниз. Луч светит на детонатор, так что любые манипуляции с ним лучше выкинуть из головы.

– Погоди! – включился в решение задачи Дан. – А если взять «струнку», рассечь прут сначала под гранатой, а затем над ней. Она свалится вниз, запал сработает, но у него замедлитель на четыре секунды, так что рванет тремя пролетами ниже.

– А если он удалил замедлитель? – усмехнулся я. – Плохо винд-труперов знаешь.

Дан умолк. А мне в голову пришла гениальная мысль.

– Дай «струнку», – сказал я.

– Порежешься, – уверенно покачал головой напарник. – Скажи лучше, где резать.

– Надо гранату располосовать точно пополам. Точнее, запал. Не зацепив луч. Усекаешь? Разрезанный пополам, запал не сработает.

– Ну ты и псих, – Дана аж передернуло. – Это какая точность нужна?!

– Мочевой пузырь нужен крепкий, – усмехнулся я. – Чтобы штаны не обмочить во время операции. Ну и не помешает знание устройство запала.

– Будешь схему сейчас чертить?

– Нет, еще раз попрошу твою «струнку». Если сильно дрейфишь, спустись на пролет ниже. Там не достанет.

Дан решился, материализовал в руке чудесное оружие и передал мне.

– А она не исчезнет в самый ответственный момент? – на всякий случай спросил я.

– Нет. Мыслекоманда нужна для дезактивации.

– Ну и ладно. Все, дуй вниз.

Его не пришлось упрашивать. С заметным облегчением он спустился на пролет ниже и прижался к стене.

На самом деле я, конечно, лукавил. Не собирался я резать гранату напополам сверху донизу. Больной я что ли? На самом деле я собирался просто отсечь виброэлемент детонатора от активного капсюля, и все дела. Это мог сделать и Дан, но мне очень уж хотелось опробовать «струнку».

Прежде чем рассекать детонатор, я опробовал клинок на прутьях перил. Резались они легко, с едва заметным шуршанием и почти без усилий. Куда проще и быстрее, надо признать, чем лазером. Лазер плоть хорошо сечет, а вот металл приходится прогревать, так что быстро резать не удастся при всем желании. Кстати, резать лазером детонатор я бы не взялся – тот рванул бы от перегрева, турбиной его разнеси.

Примерившись и расставив поудобнее ноги, я одним ударом отсек виброэлемент. Он упал вниз и звонко покатился по ступеням. Теперь граната была не опаснее куска кирпича.

– Что там у тебя? – осторожно спросил Дан.

– Можешь подниматься.

Я попробовал сформировать намерение дезактивации «струнки», но, видимо, не знал, как это правильно сделать. Она не исчезла.

– Давай сюда! – напарник осторожно взял у меня опасную игрушку и дематериализовал у себя в руке.

Я ожидал его бурчания по поводу обмана, но он не стал вдаваться в подробности. Мы осторожно двинулись дальше, всматриваясь в окружающую обстановку через мониторы инфракрасного видения. Мало ли – Жесткий мог и не одну ловушку оставить. Хотя не думаю, что в его нынешнем положении можно достать термический детонатор за здорово живешь. Нет, если и взял несколько гранат, будет расходовать их экономно.

И действительно, до последнего этажа мы добрались без приключений. Понятно, почему Сергей выбрал для проживания самый верх – дом ветхий, того и гляди рухнет. А поскольку композитные «одуванчики» имели антигравитационные противовесы на крыше, то рухнуть мог низ, середина, но никак не самый верх – он останется висеть и дрейфовать по ветру, даже в случае полного обрушения здания.

Выбравшись из замусоренного лестничного прохода в полукруглый холл, мы осмотрелись. Дан включил эфирный детектор и сказал:

– Вот тут хожено. И следы ауры на дверном косяке.

Я тоже перевел очки в режим лептонного видения. Ага, правда, вокруг каркаса, обозначающего дверь с нужным номером, мерцало едва заметное сияние, да и пол перед входом светился чуть ярче. Хорошая штука. С такой можно по следу идти не хуже собаки. Если научиться отличать свечения энергий, принадлежащих разным людям.

– Штатно лучше заходить или штурмом? – спросил моего совета Дан.

– Штатно, – уверенно ответил я. – В квартире может быть понатыкано куда больше, чем на лестнице. Того и гляди – самострел установлен.

Это был довод, напарник не стал возражать. Я заметил, что он все серьезнее относится к моим словам. Я не мнил себя специалистом по демонам, в отличие от Дана, но воевать с людьми я умел. Меня этому специально учили. Правда, у меня не было никакого желания воевать с винд-трупером, скорее напротив, я хотел всеми силами избежать любой стычки.

В двери виднелся объектив камеры, правее располагалась контрольная панель квартирофона.

– В сторону отойди, – посоветовал я Дану. – Пусть он меня сначала увидит, а там разберемся.

Придавив пальцем пластину вызова, я прислушался к происходящему внутри. Ничего. И вдруг мембрана переговорника крякнула так неожиданно, что у меня чуть сердце не выскочило.

– Кого черт принес? – раздался хорошо различимый голос Жесткого.

– На мониторчик взгляни, – посоветовал я.

– Да я гляжу. Голос-то знакомый, а вот морда… Не припомню такого.

– А ты лучше всмотрись.

– Тихоня, что ли? – в голосе послышалось удивление. – У тебя же морда была опаленная.

– Зарабатываю теперь хорошо, – усмехнулся я. – Потратился на косметолога.

– Жениться собрался, что ли?

– Да так… В стратегических планах.

– Один? – осторожно спросил Жесткий.

– Нет, не один, – честно признался я.

– По делу, значит, – фыркнул Чеботарев. – Хотя сразу понятно. Иначе как бы меня нашел? Раз нашел, значит, интересовался. Хотя одного интереса тут мало. Откуда у винд-трупера друзья в прокуратуре? Или в комиссии по освобождению? Кто нанял-то?

– Честно? – Я посмотрел прямо в объектив камеры. – По собственной инициативе. Хотя не без поддержки сильной конторы.

– А… Это уже интереснее. Вербовать пришел? Куда мир катится? Неужели винд-трупер может работать на кого-то, кроме Имперского флота?

– Меня радует твоя догадливость, но я такой же винд-трупер, как ты.

– Со мной не равняйся. Я с каторги.

– Я тоже. Только и дня там не прожил.

– Да ну! – Интерес Жесткого нарастал лавинообразно. – За что?

– Долго рассказывать.

– Неужели сбежал?

– Сбежал, – спокойно ответил я. – Помогли, конечно. Пригодился кое-кому бывалый винд-трупер.

Жесткий выдержал длинную паузу. Я сам был винд-трупером и прекрасно знал, чем его зацепить. Потому что не менее прекрасно понимал, какая заноза у самого сидела бы в душе после каторги. Ощущение ненужности – вот что страшнее всего. Ощущение списанности.

– Так я прав? Вербовать пришли?

– Прав. Сегодня день повышенного спроса на бывших десантников.

– Только сегодня?

– Конъюнктура, – развел я руками.

– Надеюсь, не к арабам?

– За такие слова и по чавке схлопотать можно, – нахмурился я.

– Ладно, Тихоня. Не суетись. Покажи второго.

Я жестом подозвал Дана, и тот мигом оказался в зоне зрения объектива.

– Определенно не араб, – констатировал Жесткий. – И без оружия оба?

– Как видишь, – уклончиво ответил я.

– Глазам доверия нет, – усмехнулся недавний заключенный. – Я детектором обзавелся.

Щелкнул замок двери, и я увидел на пороге исхудавшего Жесткого. Нелегко далась ему каторга. Увидев старого знакомого воочию, я еще раз порадовался, что не попал на болота. Ладно, будем считать, что должок у меня перед Дворжеком.

– Не бедно живешь, – сказал я. – Гранату установил, детектором обзавелся, да и квартирка отдельная.

– Грех жаловаться, – невесело усмехнулся Жесткий. – Район хороший. Вольный. Люди всякие попадаются, кое-кто готов последним делиться.

«Ага, – сообразил я. – Гопников труханул на деньги, не иначе. Молодец».

– Это пока ты тут новенький, с тобой делятся, – предостерег я. – На это не проживешь.

– Прожить не проживешь, а для начала неплохие подъемные. Да вы заходите, не стесняйтесь. Насилу небось нашли? Да и подъем без лифта легким не был.

«Вот зараза», – подумал я.

Мы прошли через прихожую в гостиную. Мебели почти не было – только стол, пара стульев и сильно потрепанный диван. Не удивлюсь, если сохранился от прежних, законных владельцев этой квартирки. Дальше виднелась кухонька, дверь в душевой блок и еще одна, скорее всего, в спальню. Окно в гостиной было огромное, во всю стену, из толстого наборного акрилового пакета с герметичными стыками. Оно и понятно – километр с хвостиком над землей, уже и ультрафиолет шпарит избыточно, и давление чуть ниже нормы.

– Хоромы барские, – поддел я Жесткого.

– Чем богаты, тем и рады, – пожал он плечами. – А вы что, ждали моего освобождения? Месяца не прошло, как пожаловали.

– Да нет, Жесткий, случайность, – уверил я его. – Просто я тут осел в одной конторе, а недавно вспомнил об одном нашем разговорчике. Ну и попросил ребят тебя отыскать. Это честно.

Жесткий напрягся.

– Значит, не я тебе нужен, – хмуро прикинул он. – Кажется, смекаю, о каком разговорчике идет речь. Информация понадобилась? Зачем, интересно?

– Да вот, жаль мне стало, что российская техника в басурманской земле пропадает. Появилась идейка отбить.

– Дудки, – помотал головой Жесткий. – Я изгой. Все. Позабавилась надо мной Теократическая Империя, так теперь я класть на нее хотел с лазерным дальномером и поперек всех шпангоутов.

– При чем тут Империя? – Я поднял брови. – Ты думаешь, я кораблик в Адмиралтейство хочу пригнать?

Жесткий умолк и пристально уставился на меня.

– А есть другие варианты? – после паузы спросил он.

– В случае успеха, имеются.

– Продолжай, продолжай, не мнись! – поторопил меня Жесткий.

– Есть идея попиратствовать на территории противника, – усмехнулся я, довольный придуманным определением.

Дан прав, мы, флотские, неисправимые романтики. И если нас цеплять, то чем-то таким.

– Пиратствовать, говоришь? В бусурманских землях? Одним кораблем?

– Ну пиратствовали же в древности поодиночке! Тогда труднее было, тогда пиратов ловили эскадрами. А против нас корабли выставить будет некому. У арабов их нет, а наши так глубоко в тыл противника и эскадрой не сунутся.

– Ну ты даешь, Тихоня. Мало я тебя знал, не оценил размаха. Хотя, надо отдать должное твоим человеческим качествам. Редко о ком из стражников можно было доброе слово сказать.

– Так они же из комендантского полка. А я флотский. Наряд отрабатывал.

– Не прибедняйся. Флотских я тоже разных видал. Пиратствовать, говоришь?

Он задумался. Я примерно представлял, что он прикидывает в голове. Примерно. Но ведь у каждого свои скелеты в шкафу.

– А за кого? – спросил он, хотя мне показалось, что ответ не очень его интересует.

– Воевать? За европейскую цивилизацию, – ляпнул я. – За сам факт ее выживания. Но я тебе другое скажу. Знаешь, в чем основная суть моего предложения? Я тебе предлагаю вернуться в ряды винд-флота. И не рядовым десантником, а первым помощником капитана. На собственном корабле, в свободном полете.

– Ну ты искуситель… В такой позиции, какую ты обрисовал, и умирать не страшно. На корабле, под парусами, на капитанском мостике… Вот черт! Да катись оно все! Я согласен. Если от полиции прикроете. Меня ведь хватятся уже к вечеру. А корабль где?

– Там, где вы его бросили, судя по всему. Или неподалеку. В более спокойной обстановке я тебе очень подробно обо всем расскажу. А сейчас, если хочешь в команду «Святого Николая» в новом качестве, надо рвать когти отсюда. Собирайся!

– Да что мне собираться? – пожал он плечами. – Не нажил еще пожитков. А что есть, все равно не на свои куплено.

– Гопники? – озвучил я свое предположение.

– А ты откуда знаешь?

– Встретились в арке. Они с нами пистолетами древнющими поделились.

– Я же говорю, – довольно осклабился Жесткий. – Классные они ребята, и меня выручили, чем смогли, когда подъемные от комиссии по освобождению кончились.

Пока мы непринужденно болтали с Чеботаревым, Дан отошел чуть в сторонку, прижал палец к уху и шепотом беседовал с кем-то в эфире. Или с Дворжеком, или с Глебом. С кем еще? До меня долетали словечки: «полиция», «место стычки», «альтернативные пути отхода». Работает. Ну пусть, пусть. Похоже, через парадный выход убираться не хочет. Бережет полицейские силы Империи. Внизу ведь наряд. И если мы с Даном могли бы включить генераторы невидимости на плащах и проскочить тихонько, то с Жестким это не выйдет. Учитывая его нынешний статус, придется прорываться с помощью «струнки», двух пистолетов и, возможно, гранат. А о таком прорыве, точнее, о его последствиях, пресса будет месяц потом писать. В особенности – бульварная.

– Так, ребята, – сказал Дан, закончив переговоры. – Подождать немного придется. Ты, Сергей, извини… Мы пошалили в арке немного.

– Да я уже знаю, гопники, – кивнул Жесткий.

– Там полиция образовалась…

– Убили кого? – заинтересовался Чеботарев.

– Да один из парней своего в горячке пристрелил, – скривился я. – А другие живехоньки. Но вот самостоятельно передвигаться могут с большим трудом.

– Тогда долго ждать не получится, – прикинул Жесткий. – По опыту знаю – если что серьезное, легавые начинают прочесывать трущобы. Ну, с меня начнут, я думаю, в первую очередь. Хоть я и не покидал помещения, о чем они знают прекрасно. Но все же… Формальности ради…

– Тогда стычки не избежать, – нахмурился я.

Гопники гопниками, а к полицейским нас приучили относиться с уважением. Не к их силе, понятное дело, не штурмовики они, чего уж тут говорить, а к статусу. Мол, охраняют люди порядок, как могут, а потому обижать их не надо, даже если задержат тебя по пьяному делу и приложат шокером. Не сахарные, мол, господа винд-труперы, не развалитесь. В этом был резон. Да, кстати, полицейские, увидев жетон десантника, не особо и цеплялись. Понимали, что глупо будить спящую собаку. А в День Воинов Ветра они и вовсе старались не отсвечивать. Винд-труперы отмечали праздник вовсю – прыгали с мостов в Неву, валялись пьяными на карбоне улиц, разъезжали вдесятером на двухместных глайдерах с пьяным пилотом в кабине и творили прочие непотребства, которые один раз в году полностью сходили нам с рук. Народ понимал, что служба у нас нервная, им, добропорядочным гражданам, необходимая, так что мы имели возможность как следует расслабиться в День Воинов Ветра. Мы же в ответ старались не задирать полицейских, обеспечивая тем самым психологический паритет.

Но дело в том, что теперь я не был верноподданным Его Патриаршего Святейшества. И, более того, по факту являлся беглым каторжником. Попадись я полицейским при своем новом статусе, они бы приложили, как пишется в раппортах, все силы и средства. Ну-ну… Пусть прикладывают.

– Только не усердствуйте! – предупредил Дан. – А то Дворжек нам задницы раздерет.

– Может, на крышу? – прикинул Жесткий. – У меня туда на всякий случай дорожка протоптана. И пара-кайт имеется для аварийного спуска.

– А мы как спустимся? – усмехнулся Дан. – Или у тебя три пара-кайта?

– Один, – вздохнул Жесткий. – Мало гопников мне попалось. Да и не носят они при себе миллионы.

– А в Штабе что говорят? – спросил я напрямую у Дана.

– Там думают. Просили подождать.

– А варианты? На гравиосерфах подскочат?

– Хрена с два, – покачал головой Дан. – На серфе вдвоем никак. А ведь их пригнать кто-то должен. Так что нас будет избыточное количество. Глеб предложил яхту поднять, но объект такой массы через любой «хлоп» не протащишь. В городе выход для нее только один, у Розы Ветров на Юге. Оттуда ходу сюда минут пятьдесят при таком ветре, а еще яхту готовить. Могут и не успеть.

– Погодите! – остановил его Жесткий. – Если у вас есть гравиосерфы, то, может, и парочка пара-кайтов отыщется?

– Ну, найдется… – ответил Дан. И сразу понял что делать. Он прижал палец к уху и сказал: – Это Дан. Давайте сюда двух серферов. На крышу. И пусть прихватит каждый по пара-кайту. Один у нас есть. Устроим десантирование с крыши в лучших традициях флота.

– Хорошая идея, – улыбнулся я.

– Не очень, – скривился Дан. – В отличие от вас, я пара-кайтом управлять не умею. Я не десантник.

– Ничего, – отмахнулся Жесткий. – После трехминутного инструктажа…

– С полутора километров? – усомнился я в талантах Дана. – Угробится к чертям!

Но полицейские отреагировали быстрее. От окна на пол упала тень, мы оглянулись и увидели за толстым акрилом зависший на уровне этажа патрульный турбо-грав.

– Внимание, полицейский патруль! – проревели громкоговорители так, что окно завибрировало. – Никому не двигаться! Полицейская проверка!

Я скосил глаза и не увидел Дана. До меня сразу дошло, и я быстренько активировал генератор невидимости. Жесткий, потеряв нас обоих из виду, удивился несказанно. Опешил, естественно. Но психологическая подготовка винд-трупера дорогого стоит. Он не стал раздумывать, привиделось ему все с бодуна или имеет некое рациональное объяснение. Он поднял руки и улыбнулся пилоту за окном.

– Не двигайтесь! – донеслось из громкоговорителей. – Ожидайте прибытия наземного патруля. Сколько людей в квартире?

Жесткий показал на поднятой руке один палец. Ох, не дурак, совсем не дурак!

Мы с Даном метнулись к двери, а когда ушли из зоны обзора воздушного патруля, дезактивировали невидимость, чтобы энергию напрасно не тратить.

– Эй, Жесткий! – позвал я. – Только не оборачивайся! Как на крышу попасть?

– Крайняя дверь в холле ведет не в квартиру, а на крышу, – ответил он, стараясь поменьше шевелить губами. – Осторожно, там растяжка стоит. Детонатор выключается от двух хлопков в ладоши с интервалом в секунду.

Я открыл замок, и мы с Даном выскользнули из квартиры. Окон в холле не было, так что источники энергии в плащах пока можно было не тратить.

– Интересно, патруль снизу ломанется, или высадится на крышу, а потом вниз? – прикинул Дан.

– Возможен любой вариант, – бесстрастно ответил я. – Да и оба параллельно тоже.

– Тогда ты на крышу, а я тут разберусь. Гарнитуру в ухо вставь!

Я нащупал горошину в кармане, сунул ее в ухо и щелкнул по ушной раковине пальцем.

– Слышу, норма, – отозвался Дан.

Я дважды хлопнул в ладоши, вдруг растяжка прямо у входа, после чего толкнул ногой дверь. Замок был не заперт. Я протиснулся на лестницу и активировал инфракрасное видение на очках. Ага, растяжка чуть дальше, лучик виден, значит, не отключилась. Я прикрыл за собой дверь и снова дважды хлопнул в ладоши. Луч погас. Ну и славненько.

До крыши было три пролета. Это пространство занимали лифтовые механизмы и блок антигравитационных противовесов «одуванчика». Когда выходной люк уже был у меня перед самым носом, я благоразумно включил невидимость. Мало ли что там могут быть за сюрпризы!

В качестве сюрприза на крыше оказались припаркованными два десантных турбо-грава. Сели недавно, группа захвата в количестве двадцати человек как раз выгружалась и строилась. Я сунулся обратно на лестницу и произнес, прижав пальцем ухо.

– Это Егор, Дан, слышишь?

– Да, – завибрировало у меня под черепом.

– Группа захвата из двадцати человек. Высадились на крыше двумя антигравами. Не сдюжим вдвоем, это не гопники. В легких экзоскелетах все. Может, вниз?

– Наверняка там тоже блокировано, – ответил напарник.

Влипли. Ну, не то, чтобы по уши, но как следует влипли. Пистолет против экзоскелета – все равно, что зубочистка против снежного барса. А «струнка» только одна.

– Слушай приказ! – вышел в эфир Дан. – В бой не вступать. Выбирайся на крышу и жди, когда они уберутся вниз. И активируй растяжку. Это три хлопка, Сергей говорит, с тем же интервалом.

Я прикрыл люк и трижды хлопнул в ладоши. Затем активировал невидимость и перекатом ушел на крышу.

– Всё, я наверху, – произнес я едва слышным шепотом.

Но гарнитура специально была приспособлена к таким ситуациям, так что Дан меня прекрасно услышал.

– Принял, – ответил он. – Как только десант начнет спускаться по лестнице, попробуй захватить антиграв.

– Есть.

Приказ мне польстил, особенно с учетом того, каким тоном Дан его отдал. Спокойненько так приказал, словно у него никаких сомнений не было в том, что я, в одиночку и совершенно без оружия, смогу захватить полицейский гравилет. Не считать же довоенный пистолет сколько-нибудь серьезным оружием против экзоскелетов!

Группа захвата медлить не стала – едва полицейские штурмовики выстроились в колонну по два, сержанты погнали их на лестницу. Работа у них пошла вполне профессионально – четверо стрелков с тяжелыми плазмоганами заняли оборонительную позицию по сторонам люка, остальные по одному протискивались в люк и скрывались в полумраке лестничного пространства. Меня никто не видел, естественно, хотя я стоял всего в нескольких метрах от ближайшего антиграва.

Пока никто не нарвался на растяжку, мне надо было оценить оставшиеся силы противника. Пилоты сидели в кабинах, держа турбины включенными на малом ходу, а из портов в бортах таращились турельные лазерганы, управляемые скрывшимися в кормовой части стрелками.

Не будь у меня в плащ вшит генератор невидимости, мне, без оружия, пришлось бы хорошенько попотеть, выполняя приказ Дана. А так за пару секунд я просчитал несколько возможных исходов атаки. И выбрал тот, который устраивал меня по всем пунктам.

На лестнице рванула граната. Не успевшие сунуться в люк штурмовики дрогнули, но тут же взревели голоса сержантов:

– Вперед! Живо!

Наступил самый подходящий момент для нападения, поскольку штурмовики уверились, что противник внизу и переключили все внимание на прорыв по лестнице.

Я подскочил к пилотской кабине, рывком сдвинул дверцу и так приложил кулаком пилота по шлему, что он шарахнулся о противоположную стенку и безвольно повис на ремнях. Конечно, не видя меня и мало что слыша за воем турбин и выкриками сержантов, никто ничего не понял. Даже стрелок в кормовом отсеке, склонившийся над пультом контроля огня.

Я взгромоздился на колени пилота, поскольку кабина была тесноватой для двоих тел, и доложил в эфир:

– Есть захват!

Одновременно с этим я резко оторвал гравилет от крыши и, дав полный реверс турбинам, задом нырнул вниз. Это произошло так быстро, что никто не смог адекватно отреагировать. Хотя оно и понятно – для того, чтобы открыть огонь по своей машине, нужен недвусмысленный приказ. А кто его может отдать? Кто уверен, что пилот, к примеру, не получил приказ с базы на взлет? Любой сержант, прежде чем атаковать собственную машину, попробует узнать о причинах произошедшего у самого пилота. Тем более никто не видел атаки и понятия не имел, что она уже не только началась, но и фактически закончилась.

Я сорвал с головы пилота шлем и надел на себя. В наушниках кто-то встревоженно кричал:

– Альфа-семь! Альфа-семь! Ответьте девятому! Что случилось?

– Приказ Базы! – ответил я, ничуть не смутившись.

– Витька, сдурел? – это уже стрелок по внутренней связи.

Стрелок меня не беспокоил – пока он доберется до кабины и сообразит в чем дело, все уже будет кончено. Да и не сообразит. Он ведь увидит друга-Витька откинувшимся в бессознательном состоянии, а ручки управления будут двигаться сами по себе. Это его должно озадачить как следует.

Единственную опасность для меня представлял патрульный турбо-грав, висящий на уровне этажа и державший Жесткого под прицелом. Поэтому я сразу задал своей машине такую траекторию, чтобы оказаться точно над ним, в мертвой зоне всех орудийных расчетов. Сгруппировавшись, я не стал притормаживать падение, а со всего разгона ударил противника шасси по крыше. Шасси – самый устойчивый к механическим усилиям узел гравилета, потому что он несет основные посадочные нагрузки. Да и броня снизу самая мощная, чтобы выдерживать огонь наземных средств. А крыша, наоборот, самое уязвимое место, поскольку сверху редко кто стреляет. Вот конструкторы и стараются за счет верхней части сэкономить на общей массе летательных аппаратов.

Зная об этом дисбалансе в бронезащите, я его использовал самым эффективным образом – крыша патрульного антиграва промялась, разрывая проходящие под обшивкой коммуникации охлаждения и смазки турбин. От удара машина противника устремилась вниз, а я занял ее место у окна, продолжая находиться в мертвой зоне вражеских пушек. Однако долго так продолжаться не могло – хоть турбины противника и выйдут из строя в течение ближайших секунд, но опытный пилот сможет маневрировать на одних лишь антигравитационных приводах. Например, он может заложить мощный тангаж на корму, поднять кверху носовые орудия и взять меня в нешуточный оборот. У меня было не больше трех секунд на развитие ситуации – дольше экипаж полицейского турбо-грава не будет находиться в шоке от полученного удара. Очухаются и начнут действовать.

Дожидаться этого радостного момента я не стал, а рванул машину вперед, дал небольшой тангаж на корму и протаранил днищем многослойный акрил окна. Шасси уже было в никудышном состоянии, так что машина сильно накренилась, когда я усадил ее на стол в гостиной. Стол, естественно, под ней провалился, что еще усилило крен.

– Привет! – сказал я ребятам, высунувшись из кабины и выключив невидимость. – Жесткий, быстро дай мне две гранаты и поменяйся местами со стрелком! Дан, вытащи пилота.

Сам я выскочил из кабины, перехватил у Чеботарева гранаты и метнулся к окну. Надо было спешить – не ровен час, штурмовики дверь вынесут.

Сорвав чеку с гранаты, я продержал ее в руке две секунды, ожидая, когда замедлитель отработает наполовину, и швырнул ее в пролом окна. Она рванула двумя этажами ниже, по моим расчетам прямо над патрульным гравилетом противника. Высунувшись на секунду через пробитый акрил, я оценил результат – правая турбина горела. Пилоту ничего не оставалось, как срочно пойти на посадку, спасая экипаж.

Когда я обернулся, пилот и стрелок лежали на полу, Жесткий сидел за пультом управления огнем, а Дан ждал моих указаний.

– В десантный отсек! – крикнул я и бросил ему оставшуюся гранату.

Он ее ловко поймал, шмыгнул в люк, а я подскочил к кабине и, заняв пилотское кресло, пристегнулся ремнями. Тут же мощный взрыв высадил входную дверь – сработала группа захвата.

– Жесткий, ответь! – приказал я, отрывая машину от пола.

Ширкнула лазером бортовая пушка, подпалив стеновую панель. Я развернул гравилет и на полном ходу вылетел через окно из квартиры.

– Жесткий, противник сверху! – сказал я в эфир. – Бей плазмой, шухеру будет больше!

Чтобы ему было легче работать, я заложил крутой тангаж на нос. Чеботарев начал молотить из кормового турельного плазмогана по кромке крыши, не давая противнику ни малейшей возможности высунуться. Только когда мы снизились метров на пятьсот и на километр отдалились от дома, с крыши сорвался оставшиеся десантный турбо-грав противника.

– Куда править? – деловито спросил я.

– К торговому центру! – ответил Дан.

Тут и править было нечего, он в двух шагах. Продолжая снижаться, я описал крутую дугу и ветром пронесся по улице в тридцати метрах над раздолбанной мостовой Малого проспекта. Дальше под эстакадой «магнитки», налево…

– Садиться на крышу нельзя! – сказал Дан. – Будем прыгать на самом малом ходу.

После этих слов у меня не осталось сомнений в том, что владелец торгового центра добровольно сотрудничает с Институтом. Дан не хотел его подставлять, а посадка на крышу была бы в создавшейся ситуации несомненной подставой.

– Жесткий, прыгаешь первым! – сказал я. – Приготовился!

Чеботарев выбрался из-за пульта, перелез в десантный отсек и занял позицию рядом с Даном у люка. Когда я на малом ходу оказался в двух метрах над крышей, Дан чуть подтолкнул Жесткого и крикнул:

– Пошел!

И тут же прыгнул сам. Облегчившийся гавилет потянуло вверх, но я не стал ему препятствовать, поддал газу и прыгнул сам. На куда большей скорости и метров с трех. Прыгнул спиной назад против вектора хода, как нас учили, чтобы погасить скорость. Ноги вместе, колени согнуты… Удар! До хруста в голеностопах. Разворот, падение на спину, перекат через плечо… И вот я уже стою на ногах метрах в пяти от Дана и Жесткого. Вырезанная на композите пентаграмма точно между нами. Точность, как на тренировке.

Рванув Жесткого за локоть, Дан бросился к центру пентаграммы. Я тоже. С улицы донесся вой турбин антиграва погони, но вокруг нас уже полыхало пламя активированного «хлопа». Миг небытия, и вот мы втроем стоим в «хлоповой» комнате питерской ячейки.

– Прибыли? – довольно спросил Глеб.

– Так точно! – ответил Дан.

Жесткий говорить не мог. Он выпучил глаза, отвесил челюсть и опасливо озирался.

– Чисто ушли? – Глеб глянул в упор.

– Чисто! – Я позволил себе ответить за Дана. – Прыгнули с гравилета на крышу. Наша опустевшая машина ушла вверх, а скорости я добавил. Так что когда погоня его засечет, он будет уже далеко от торгового центра. А возможно, и врежется в препятствие, там эстакада «магнитки» неподалеку проходит. В любом случае точное место высадки полицейским определить не удастся.

– Орел! – одобрительно кивнул Глеб.

– Рад стараться, – не без язвительности ответил я. Затем покосился на Жесткого и еще более иронично добавил: – В обморок только падать не надо. Все в порядке. Мы на Базе.

– Ни фига себе вы работаете! – не удержавшись присвистнул он. – Натурально, как сквозь землю провалились.

– Эх, если бы знал ты, насколько прав! – Я хлопнул старого знакомого по плечу. – Ты главное не напрягайся. Это я тебе как винд-трупер винд-труперу говорю.

Глава 9

Вербовка

Генералитет Института в полном составе собрался в холле у фонтана с дельфином. Туда же пригласили нас с Жестким и Дана. Вообще-то меня приглашать было не положено, я не в генералитете, но Дворжек разумно решил не следовать строго уставу и протоколу. Решил для собственной безопасности, я понимал. Потому что, пойди разговор не так, Жесткий мог тут все разгромить к чертям собачьим. Не заржавело бы. Это я к моменту вербовки находился в достаточно безвыходной ситуации, а вот Жесткий, напротив, имел сильную позицию в переговорах. Мы вторглись на его территорию, устроили переполох, создали проблемы с комиссией по освобождению. Нерешаемые, надо сказать, проблемы. Жесткий это все понимал прекрасно и держал козыри в рукаве. В общем, вербовка шла из рук вон плохо. Дан тут присутствовал, как я понял, в виде поддержки на случай непредвиденных ситуаций. Может, и вооружен был, черт его знает. Не видел я, чтобы он «струнку» сдавал.

– Ты даже не хочешь узнать, чем мы занимаемся? – уныло поинтересовался Дворжек у Жесткого.

– Не имею ни малейшего желания, спокойно ответил тот, развалившись в шезлонге и попивая коктейль. – Мне это неинтересно. Вы лучше колитесь, чего от меня ждете. Зачем выдернули добропорядочного гражданина из привычного круга жизни?

– Не перегибай палку, – вклинился я, наконец, в разговор. – Видел я твой круг жизни. И сам чуть в такой не угодил.

Жесткий осекся, взвесил мои слова.

– И что? – чуть более спокойно спросил он. – Чего этот… Щегол, крутого из себя строит? Да и тебя, Тихоня, я слишком мало знаю, чтобы доверять полностью. Разве что как винд-трупер винд-труперу.

– А этого мало? Насколько тут крутые ребята, ты мог обратить внимание. Дворжек их командир, так что в его реальной крутости можешь не сомневаться.

– Слушай, Тихоня! – снова напрягся он. – Может, хватить сопли по полу размазывать? Если эти не могут внятно объяснить, зачем меня сдернули и что я с этого буду иметь, ты скажи. Класть я хотел с дальномером сейчас на вашу субординацию!

– Ты будешь нужен, – ответил я, сделав акцент на последнем слове. – В винд-флот тебя не возьмут, это ты знаешь. А тут твои умения пригодятся. И будут оценены соответствующим денежным и другим довольствием.

– В детские игры играть не охота. Не доверяю я неправительственным конторам.

– В детские игры тут никто не играет, – окрысился Дворжек.

На это Жесткий только пренебрежительно махнул рукой. Отчасти я его понимал. После винд-флота воспринимать серьезно любую другую контору как-то не получается. И тут меня осенило, как дальше вести разговор.

– Те игры, в которые играют они, нас с тобой не коснутся, – сказал я. – Все, что я тебе говорил в твоей квартире, – правда.

– Пиратство? – усмехнулся Жесткий. Глаза его потеплели. – А я уж думал, ты пургу гнал, раз не заходит о том разговор. А то духи, призраки… Даже если эти… – он повел пальцем в сторону генералитета, – их успешно ловят и убивают, я рад. Но такие игры не по мне. Скучно. Я человек реальный и привык работать реально. А что там какие-то духи?

Я вспомнил, как пришлось драться с демоном и мысленно усмехнулся. Но разубеждать Жесткого не стал – придет время, он сам оценит ситуацию под нужным углом.

Генералитет умолк и поглядывал на меня с надеждой. Даже Дворжек. Все поняли, что в переговорах наступил переломный момент. И что это целиком моя заслуга, никак не их.

– Духов мы оставим этим ребятам, – кивнул я. – А сами захватим «Святого Николая» и дернем пиратствовать в небесных просторах арабского мира.

Его снова зацепило, я видел. Но пока еще не все концы у него сходились с концами. Поэтому он уточнил:

– А эти тут при чем?

Я ожидал такого вопроса, поэтому заранее подготовил ответ:

– Они меня отбили от конвоя, когда меня везли на каторгу. Узнали, что везут винд-трупера и позарились. И, кстати, о детских играх, переписали мне подкожный и-чип. И морду подправили нанороботами.

– Это я вижу.

Я заметил, что самоуверенность Жесткого от моих слов начала улетучиваться, как турбо-топливо на ветру. Дворжек дышать боялся, чтобы не помешать моему победному наступлению.

– К тому же эта База укреплена так, что сам черт из преисподней упарится ее отыскивать и уничтожать, не говоря уж о правительстве Теократии, – добавил я. – Я посчитал это удобным для себя. И согласился сотрудничать. Но заниматься духами и призраками, как ты выражаешься, мне тоже как-то не с руки. Я привык к более реальному противнику. Вот я и стал подумывать, чем бы таким заняться в рамках новой службы.

– А эти ребята, что, тоже против арабов? – Жесткий окинул взглядом присутствующих.

– Они не против чего-то, – осторожно попробовал я изречь скользкую мысль, – а за спокойную жизнь всех добропорядочных граждан. Арабы делают жизнь неспокойной и автоматически становятся врагами Института.

– Ах вот оно как! – Жесткий начал ловить брошенные мною спасательные концы. – Получается, пиратский корабль на вражеской территории им даже выгоднее, чем Теократической Империи?

– Безусловно. Потому что у Теократии всегда остается соблазн договориться с арабами. У Института такого соблазна нет.

Жесткий задумался. В его голове, казалось, работает система квантовых вычислителей, пытаясь проанализировать нахлынувшую информацию.

– Чтобы не возиться с призраками, ты решил найти себе достойную работенку? – догадался он.

– Конечно, – слукавил я. – И вспомнил о корабле. И о тебе до кучи.

– Забавно…

– Что забавно? – не понял я.

– Забавно Господь Бог нас с тобой сталкивает. Дважды ты меня выручал. Один раз по-мелкому, теперь по-крупному.

– Я же не из комендантской роты, – усмехнулся я.

– Значит, пираты? – Жесткий наконец расслабился и позволил себе улыбнуться.

– Да, – кивнул я. – В свободном полете.

– Двоих маловато, – прикинул Жесткий.

– Тут тоже не все жаждут гонять призраков. Наберем часть команды из местных.

– Гражданские… – презрительно процедил он.

– Тут тоже наших хватает, – соврал я.

Ну, может, и не соврал, может, оседали в Институте военные, но я об этом в точности не знал, никто меня в известность не ставил.

– Вот, Дан, например, – продолжил я. – Ракетчик из форта Сестрорецк.

– Сухопутный… – снова скривился Жесткий, но уже не так кисло. – Хотя пойдет. Дрался с легавыми он неплохо. Офицер?

– А то ты не видишь! – осадил я его.

Покосившись на Дана, я заметил на его лице малоприкрытое удивление. Не ожидал он от меня такого выбрыка. Ничего, перетерпит. Иначе трудно ему будет в нашей команде, Жесткий бы его, как гражданского, сгноил втихую.

– Ладно, пойдет, – согласился Жесткий. – А еще кто?

Этим вопросом он застал меня врасплох. Я тут мало кого знал.

– Сколько вам нужно людей? – спросил Дворжек.

Жесткий его проигнорировал, а я ответил:

– Пятеро рулевых, чтобы организовать вахту. Три вахтенных стрим-мастера. Полный орудийный расчет. Сколько их полагается на «Святом Николае»?

– Двадцать человек, – машинально ответил Жесткий.

– Плюс шестеро винд-драйверов для обслуживания парусной оснастки и маневровых турбин, – продолжил я. – Десант, тоже человек двадцать. Обязательно медик-мастер с персоналом для медицинского блока. Ну и три кока, как минимум, чтобы эту ораву кормить.

– Действительно, орава, – прикинул Дворжек. – У меня нет столько личного состава.

– А тебя никто и не просит, – усмехнулся Жесткий. – Своих наберем.

– Кого «своих», – не понял я.

– Бывших, – коротко ответил он.

В этом был немалый резон. Списанных по разным причинам винд-специалистов должно быть с избытком. Надо только хорошо поискать.

– Прекрасная мысль, – сказал я. И спросил, в качестве подведения итога: – Ну что, попиратствуем?

– Можно попробовать, – ответил Жесткий. – Все равно под парусами умирать лучше, чем на каторге или в ночлежке для бездомных.

– А чем нам поможет Институт, ты скоро увидишь, – пообещал я.

– Уже догадываюсь, не дурак, – усмехнулся он.

Дворжек украдкой показал мне поднятый вверх большой палец. Кажется, мой статус здорово вырос после этой вербовки. А когда покидали холл, меня за локоть придержал Дан.

– Откуда ты узнал? – спросил он напрямую. – Дворжек ляпнул?

– Ты о чем?

– Хватит придуриваться! – разозлился напарник. – Откуда ты узнал, что я из военных.

– Придумал! – удивленно ответил я. – Жесткий гражданского в жизни не примет.

– Да уж прямо. Всё так в точности и придумал. Про Сестрорецк, про ракетчика, про офицера…

– Так ты… Правда? – еще больше поразился я.

– Ой, Егор… – Дан махнул рукой. – Скажи хоть, правда, откуда узнал.

– Черт. Наверно сработала интуиция, – попробовал разобраться я. – Сделал вывод на основе анализа разрозненных данных. Я же тебе говорил, нас тренировали.

– Отличником был?

– Старался, – уклончиво ответил я.

Глава 10

Непристойное предложение

Дворжек вызвал меня к себе ближе к вечеру, когда Жесткого взяла в оборот Ирина – переписывала ему чип и проводила тесты. Я очень надеялся, что начала она со второго, а не с первого. Несмотря на то что она была совершенно свободна и мы не давали друг другу никаких обещаний, во мне родилось что-то похожее на ревность. В общем, когда я прибыл в кабинет Альберта, мое настроение трудно было назвать радужным.

– Садись, – указал он мне на кресло перед столом.

Сам он сидел напротив. Терминал вычислителя был отключен, в помещении стояла почти полная тишина. Только где-то наверху шипел воздух в трубе вентиляции.

– Дан доложил, что ты прекрасно показал себя в операции по эвакуации Чеботарева.

Глупо было как-то реагировать на подобные замечания. Я и не отреагировал.

– И Глеб доволен, – продолжил Щегол. – Он боялся, что вы с Даном полгорода разрушите.

– Были прецеденты? – без особого интереса спросил я.

– С Даном? Бывало всякое. Он хороший оперативник, но не городской. Ему самое место в диких лесах работать.

Я не понимал, к чему он льет этот мед мне на уши. Видать, готовит к чему-то на редкость хреновому.

– А уж как ты вербовку провел… Так и до генералитета доскачешь. Годика через три.

– Дан что-то не доскакал, – с сомнением произнес я.

– Дан – оперативник от Бога. Жесткий бесстрашный. Без воображения. Потому что воображение и бесстрашие – качества практически несочетаемые. Его место в лесу, на точках. Иногда в городе, когда приходится нейтрализовать совсем уж зарвавшегося вампира или если доморощенный колдун в комнатке докерского общежития умудрится вызвать воина Тьмы третьего круга.

– Бывало? – осторожно спросил я.

– Бывало. Мне нет надобности высасывать истории из пальца, у меня их за плечами, что у дурака стекляшек.

– Я имею в виду, у Дана бывало? Ну, с воинами Тьмы?

– С Даном бывало такое, – хмуро ответил Дворжек, – что и у меня бы волосы на заднице поседели, окажись я на его месте. А у тебя бы вовсе выпали с перепугу.

То, как он это сказал, произвело на меня неизгладимое впечатление. Я сразу поверил в то, что Институт – очень серьезная контора. И в то, что демон-люми, с которым мы столкнулись в лесу под Сестрорецком, – тренировочная мишень для начинающих, с которой нормальный уполномоченный исполнитель просто обязан справляться в одиночку. Не справляться даже, а прихлопывать таких тварей, как мух. А еще мне стало страшно. Страшно до холода в пальцах и до пота, струйкой пробежавшего между лопаток. Вот оно – воображение. Сработало. Прав Щегол – воображение и бесстрашие несовместимы. Я прикинул, каким кошмарным должен быть демон из лампы, если из-за него на уши встал весь Институт. Те люди, которые к напугавшему меня до судорог демону-люми относятся с меньшей опаской, чем обычные граждане к встретившейся на улице бездомной собачонке.

– Но вот вербовку Дан бы так никогда не провел. – Дворжек резко перевел стрелки в нужном ему направлении. – У тебя другой тип мышления. Более гибкий.

«К чему же он клонит, леер-трос ему в задницу?» – снова подумал я.

– Но нельзя сказать, какой из типов мышления лучше, – задумчивым тоном продолжал Альберт. – В одной ситуации выиграл бы Дан, в другой – ты. Хороший руководитель просто обязан использовать такой тандем. А я хороший руководитель.

– Не сомневаюсь, – пожал я плечами. – К тому же сам себя не похвалишь…

Дворжек пропустил мимо ушей мою заключительную фразочку и задал такой вопрос, от которого я бы сел непременно, если бы уже не сидел.

– Каким образом ты собираешься протащить на Минги-Тау всю новую команду «Святого Николая»? Марш-броском до Кавказских гор? Представляю картину, как с тобой во главе орава в сотню винд-флотских рыл прет по пересеченной местности.

Я даже обидеться не смог. Мне показалось, что следующей фразой Щегол попросту отменит операцию ввиду невозможности ее выполнения. А меня спишет в трюм, как придурка. Или, того почище, пинком выпрет с Базы. Но он не спешил.

– Во-первых, дорогой, сотня рыл – многовато. – Он положил ладони на стол и глянул на меня в упор. – Вам не найти столько в Сан-Петербурге. Даже при попытке найти такую команду, вы с Чеботаревым несомненно нарушите режим секретности, что приведет к непредсказуемым последствиям. Например, к тому, что Адмиралтейство поднатужится и решит выслать свою поисковую партию к месту потери «Святого Николая». Не думаю, что данная экспедиция окончится успехом, но шуму будет много, и такая конкуренция нам не к чему. Во-вторых, даже половину от такого числа людей тебе нечем транспортировать к Минги-Тау. Самое грузоподъемное судно, имеющееся в моем распоряжении – это двадцатипятитонная яхта. Для нее тридцать человек – уже перегруз. Сухопутными же методами такой переброс сил вообще организовать невозможно.

Он был прав на все сто. И попросту возил меня мордой по столу. Но зачем тогда было хвалить перед этим? Глянув на Дворжека, я почти сразу догадался, зачем. Затем, чтобы очевидные заслуги, им озвученные, я не вешал себе, как медаль, на грудь. Возя меня мордой по столу, он хотел показать, что в Институте это и не заслуги вовсе, а так – норма работы уполномоченного исполнителя. Ох, недооценил я контору с первого взгляда. А уж Щегла и вовсе недооценил. Старею? Или зубок на Институт короток? Скорее второе.

Это было похоже на контрастный душ, который нас заставляли принимать в кадетском корпусе. Сначала медом, потом кнутом. Но Альберт по всем статям был не из тех, кто может попросту бесцельно издеваться. Он преследовал какую-то цель. То ли просто потренировать мою психику, то ли в жесткой форме донести какие-то важные вещи.

– Хотя, наверное, я слишком много требую от новичка, – Дворжек резко сменил тон и снова начал мазать медом. – Просто вижу, сидит передо мной бывалый винд-трупер, а значит, думаю, и требовать можно сполна. И ведь справляешься с требованиями. Даже с избытком. Тут жаловаться грех. А все твои недостатки сводятся к одному – не впитал ты еще в себя реалии Института.

– Некогда было, – попробовал оправдаться я.

– Ну и не усердствуй. Хватит нам Дана с впитанными до костного мозга реалиями. Так ведь? А ты десантник. Зачем убивать в тебе ценные качества, а потом насаждать новые? Нет, ценные качества надо беречь. Погорячился я, Егор, решив упрятать тебя на Базу, как ребенка в манеж. Погорячился. А ты мне ярко показал, что представляет собой человек флотский…

При этих словах я скривился слишком заметно, и Дворжек умолк.

– Вот только умен ты для винд-трупера очень, – сказал он после паузы с нескрываемой досадой. – Это противоречит твоим ценным качествам. Я все время теряюсь, как с тобой разговаривать. Вот Чеботарев – типичный флотский. А ты нет. Он, кстати, называл тебя Тихоней. Почему?

– Кличку мне дали заключенные, когда я при комендантском полку отрабатывал штрафные наряды.

– Тихоня… Забавно. Ладно, вернемся к нашим реалиям. Ты ими голову себе особо не забивай, но учитывай. Вот, к примеру, про транспортную пентаграмму ты уже знаешь. А в расчет не взял.

– Я понятия не имею, как пентаграмма устроена и как работает, – попробовал оправдаться я.

– Мог бы спросить. У Дана, у Глеба, у меня, наконец.

– Я думал, что это секретная информация.

– Секретную тебе не выдадут, не волнуйся. Ладно, проехали. Так вот я вызвал тебя для того, чтобы напомнить о существовании транспортной пентаграммы. С помощью «хлопа» можно хоть армию переправить из точки А в точку Б. Ловишь мысль?

– Да. Но, насколько я заметил, «хлопнуть» можно не из любой точки и не в любую.

– Наблюдательность – ценное качество, – усмехнулся Щегол. – И она тебя не подвела. Да, создать транспортный канал из нужного места в нужное – непростая задача. Но что такое телепортация? Любой объект во Вселенной имеет местоположение, которое можно описать некими координатами. Согласен?

– Да. – Трудно было не согласиться с очевидным.

– Эти координаты, Егор, записаны на самой структуре Пространства. Энергия, которую мы затрачиваем на движение, по сути, затрачивается на переписывание этих параметров локализации. Последовательное «пошаговое» переписывание требует меньших энергетических затрат, чем переписывание «рывком», с одной удаленной координаты на другую. Поэтому большинство объектов во Вселенной движутся плавно, последовательно меняя свое положение по некой траектории. Но можно и скачком. Только энергии надо больше. Когда-нибудь физики воплотят идею телепортации в машинном варианте. Но пока до этого далеко. Мы нащупали несколько иной способ.

– Думаете, я пойму?

– Просто уверен, – кивнул Альберт. – Все не так сложно, как может показаться. Возьмем простой пример. Есть числа четные, а есть нечетные. Конечно, записи на Пространстве о локализации объекта не записаны обычным числовым кодом, там мать-природа непомерно все усложнила. Но в качестве аналогии допустим, что координаты объекта выражены обычными числами.

– И что? – начал я терять мысль.

– А то, что для переписывания координаты с четной на четную или с нечетной на нечетную нужно во много раз меньше энергии, чем с нечетной на четную. То есть самой природой заложено некое подобие или неподобие координат. Подобные переписываются больше, чем неподобные. В обычных числах подобие весьма скудное. Чет-нечет. Натуральные числа или ненатуральные. Ну и еще ряд параметров. А вот в реальной системе записи координат на Пространстве таких подобий-неподобий на много порядков больше.

– Подарок природы? – с пониманием кивнул я.

– Именно! В результате мы получаем ситуацию, когда для переписывания очень подобных координат нужно очень мало энергии. Столько, что для активации транспортного канала достаточно лишь намерения его активировать и какого-нибудь высокоэнергетичного знака, например пентаграммы. Можно было использовать свастику с не меньшим успехом. Использование именно пентаграммы просто исторически сложилось.

– Что значит «намерение для активации канала»? – спросил я.

– А то и значит, – охотно пояснил Дворжек. – Если у двух точек очень подобные координаты, то чертишь две пентаграммы – на входе и на выходе. А потом формируешь намерение попасть из одной точки в другую. И все. Ты там. Так же можно сформировать намерение перебросить из точки в точку любой предмет. Но чем больше масса и объем, тем больше надо энергии. Поэтому для переброски яхты, к примеру, возможных каналов намного меньше, чем для переброски человека. На самом деле очень подобных точек огромное количество. Например, твоему положению в кресле на данный момент только в черте города соответствует не меньше пятидесяти точек, в которые ты можешь переместиться усилием воли. Если там начерчена пентаграмма, естественно.

– А как вы находите эти «очень похожие точки»? – заинтересовался я.

– У нас есть для этого специальный маготехнический прибор. Он активируется в желаемой точке входа, а потом индикатор указывает возможную точку выхода. Прибор весьма компактен, в кармане умещается.

– Остается только найти парную точку в районе Минги-Тау и начертить там пентаграмму. – Мне сразу стало ясно, для чего затеян весь разговор. – Проще некуда.

Дворжек отличался беспредельной бесшабашностью, это я сразу заметил. Но это даже для него было, на мой взгляд, слишком.

– Ну, не то чтобы очень просто, – смутился он. – Но я уверен, что вы в паре с Даном справитесь. К тому же он бывал на Кавказе, совсем рядом с интересующим нас районом.

– И как вы себе это представляете? Нас же там вмиг раскусят и заживо сварят в котле.

– Разве винд-труперу не положено в совершенстве знать арабский язык?

– Да при чем тут язык? – вскипел я. – Тут морду нужно иметь необходимой формы и цвета. И член, извиняюсь, обрезанный.

– Ну, в нашем медицинском блоке эту несложную операцию…

– Мне?! – Я не удержался и привстал в кресле.

– К чему так нервничать? – Дворжек легко выдержал мой взгляд. – Никто никому ничего не будет обрезать. Это глупо и непрактично. И восстанавливаться после операции долго. И видно будет, что она проведена не в детстве. В наших силах сделать все проще и эффективнее. Мы просто переведем часть крайней плоти в лептонное состояние. А потом вернем все обратно. Энергетический каркас… тело не пострадает. А значит, операция обратима. Что же касается, как ты выразился, формы и цвета морды, то для этого у нас имеются молекулярные нанороботы. Ирина обращается с ними очень умело. Сохранит матрицы ваших лиц, переделает вам физиономии и кожу под арабские, а потом с помощью нанороботов, запомнивших исходное состояние, вернет все обратно.

– Значит, мы временно превратимся в арабов? – Меня передернуло от этой мысли.

– В общем-то, да. Ты же давал Присягу.

Я это слопал. Правда, давал. И телом жертвовал, и бессмертной душой.

– А Дан тоже в совершенстве владеет арабским? – спросил я с тайной надеждой.

– Нет конечно, – абсолютно не обескуражившись, ответил Альберт. – Знает пару десятков слов. Но ничего, немого сыграет. Он и не на такой артистизм способен.

Я снова сел в кресло. И через секунду спросил:

– Выпить чего-нибудь можно?

– Запросто! – с задором ответил Дворжек.

– А Дан уже в курсе? – Мне показалось, что это важно.

– Пока нет, но его это из колеи точно не выбьет. К тому же это будет не первое его задание на вражеской территории.

– Но первое в качестве араба.

– Ой, ты плохо его знаешь, – откровенно рассмеялся Щегол, доставая стаканы из бара. – Он будет рад возможности окунуться в их культуру и глянуть на нее изнутри. Исследователь. С большой буквы «И».

Мы выпили, и Дворжек взялся подробнее обрисовывать предстоящую нам задачу:

– Запомни, Егор, нанесенным на тело нанороботам на полное выполнение программы по изменению внешности требуется два дня. Тут мы этого делать не будем, а то свои проходу не дадут. Намажетесь с Даном в пути.

– Путь-то какой? На ишаках и верблюдах от форта Ростов?

– Нравятся мне веселые люди, – усмехнулся Щегол. – Нет, конечно, никаких верблюдов и никакого Ростова. Я выделю вам яхту. Большую часть маршрута сможете пройти легально, поскольку посудина зарегистрирована по всем правилам. В районе Ростова вам, конечно, на гражданском судне запросто ходить никто не даст. Там и на патрульный эсминец можно нарваться.

– Я в курсе. Со своими драться не буду.

– А никто о драке не говорит, – спокойно ответил Альберт. – Схватку с эсминцем яхта все равно не выдержит.

– Пожалуй, – уклончиво ответил я.

На самом деле все зависело от экипажа. Но если по факту, то команда эсминца будет в любом случае не хуже нашей, а в этом случае ввязываться в драку для нас – форменное самоубийство.

– Так что границу будете пересекать скрытым порядком.

– Немыслимо, – покачал я головой.

– Но ведь ты винд-трупер! – хитро сощурившись, произнес Щегол. – А как же боевая смекалка?

– Легче уж пешком… – всерьез прикинул я.

– Возможно, – не менее серьезно кивнул Дворжек. – Тогда в районе Ростова отправите яхту назад, а сами – по обстоятельствам. Но поскольку команды будет минимум, я могу установить на яхте генераторы невидимости.

– Насколько хватит энергии? – оживился я.

– С управлением управятся двое. С вами четверо. Большая высота вам не нужна, пойдете легально. Значит, можно загрузить элементов питания часов на шесть непрерывной работы генераторов. Пойдет?

– Пойдет! – уверенно заявил я. – Хотя… Есть ведь еще радары! Увидеть не увидят, а засветка на мониторе появится. Ребята для верности могут и долбануть из всех орудий по азимуту.

– За это не волнуйся, – отмахнулся он. – Если уж все равно устанавливать генераторы ваккум-поля, то можно его структурировать так, чтобы и радары не засекли. Это даже не сильно скажется на расходе энергии. Вот только вы тоже радарами пользоваться не сможете.

– Нам ультразвукового спектра хватит. На винд-шипах ультразвуком прощупывается только пространство под днищем. Так что, если не ходить точно под кораблями, можно ощущать себя в относительной безопасности.

– Хорошо, дам распоряжения инженерам, – кивнул Дворжек. – Давай теперь о главном. Когда вы с Даном попадете в интересующий нас район, вам первым делом надо будет разведать нынешнее местоположение «Святого Николая».

– А Чеботарева с нами не будет? – поинтересовался я.

– Не будет. Во-первых, он мало чем сможет вам помочь, поскольку знает только место потери корабля, а не его нынешнее местоположению. Тут у Дана может оказаться больше информации. Есть у меня такое подозрение. Во-вторых, Чеботарев нужен мне тут. Будет набирать новую команду на эсминец.

– Понятно.

– После того, как обнаружите корабль, – продолжил Дворжек, – надо будет создать транспортный канал для переброски экипажа. По прибору найдете ближайшую ответную точку, нарисуете пентаграмму и сможете через нее спокойно вернуться на Базу. Как тебе план?

– На словах все просто, – усмехнулся я.

– Ну, воплощать его в жизнь я поручил людям, которые по всем параметрам должны справиться.

Подобное лестно слышать, но все равно мне было как-то не по себе. Никогда бы Адмиралтейство не отправило в тыл противника двух шпионов-диверсантов. Но Дворжек – не Адмиралтейство. Ладно… Благо Институт обладает некоторыми возможностями, которых у Адмиралтейства нет.

– Согласен, – твердо ответил я.

Даже превращение в араба перестало меня смущать. Наоборот, появился некий задор – не просто надавать врагу по ушам, но и в извращенной форме облапошить его.

– А никто твоего согласия, дорогой, не спрашивал, – сухо осадил меня Дворжек. – Это приказ. И ты подписал Присягу.

«Надрать бы тебе задницу», – мечтательно подумал я.

Но если уж всерьез об этом думать, надо сначала потренироваться на Дане. Крутые тут все больно – спасу нет.

– А что с Компасом Соломона? – решил я все же поддеть начальника. – Что если Аль Рух засечет меня на своей территории и возьмет в плен?

– Не возьмет. – Щегол отмахнулся с таким видом, словно я говорил не о серьезной проблеме, а о детских бреднях. – Я же отправляю с тобой Дана.

– И он сможет меня защитить от кавказских орд! – Это, правда, звучало смешно.

– Не сможет защитить, убьет, – ледяным тоном вновь осадил меня Дворжек. – И не думай, что в твоих силах ему помешать.

Я и не думал. Хватило короткой стычки в лесу. Мы допили, закончили разговор, и я отправился в свою комнату. Состояние было странным – не подавленным, не радостным, а до предела противоречивым.

С одной стороны, я влип. Влип в ситуацию, которой постарался бы избежать, выдайся такая возможность. С другой стороны, сожалеть не о чем – ни за одно действие из цепи, создавшей данную ситуацию, мне не было стыдно. И вернись время вспять, я поступил бы так же. Не убил бы я ту девчонку, и уж тем более не отволок бы ее на площадь.

Если судить здраво, меня попросту взяли в оборот, когда у меня не было возможности для маневра. Физической возможности не было, вот в чем засада. А поскольку ситуация явилась следствием не постыдного действия, то принять ее следовало с честью, как полагается винд-труперу Имперского флота.

Да, ситуация была безвыходной. Я не мог отказаться от задания или внести в него более подходящие для меня коррективы. Меня бы попросту убили. Дворжек выразился по этому поводу недвусмысленно. Пытаться дорого продать свою жизнь и разгромить Институт до основания мне бы тоже не дали. Нетрудно предположить, что они запросто могли бы материализовать грунт в том месте Базы, где я проявил бы неуместную активность.

Но при этом никто не пытался унизить мое достоинство, что важно. Но главное – я преодолел куда более мерзкую ситуацию, когда мне пришлось бы остаток жизни просидеть овощем на Базе. То, что я умудрился обойти этот страшный приговор Дворжека, стоило многого. Теперь, по крайней мере, у меня появилась возможность действовать, действовать очень активно. И действовать против террористов, что само по себе замечательно. А если глубже смотреть, то в интересах Российской Теократической Империи или даже в интересах всей средиземноморской цивилизации.

Но больше всего порадовало меня то, что перемена ситуации в эту сторону произошла не по воле слепого случая, а по моей собственной инициативе.

Глава 11

Захват

Дан был знаком с ребятами, которые будут управлять яхтой, а мне их представили только в день отбытия. Парни оказались неразговорчивыми, едва кивнули, когда Дворжек назвал мне их имена, и тут же забрались на борт готовить судно к «хлопу». У одного было редкое имя Игорь, другого звали Антон.

– Давай-ка тоже на борт, – приказал мне Дворжек. – Ознакомишься с судном.

По невысокому трапу мы забрались наверх, а Дан остался внизу. Он то ли нервничал, то ли скучал – по нему не поймешь.

– Дан старший группы? – спросил я, уверенный в положительном ответе.

– Нет, дорогой. Не будет у вас старшего. Пойдете полноценным тандемом, иначе толку от вашего сотрудничества будет мало. На месте сами станете разбираться, как поступить и кого выбрать старшим на данный момент.

– Не по-флотски, – скривился я.

– А ты и не на флоте, – усмехнувшись, обрезал меня Дворжек.

Яхта, несмотря на эксцентричную внешность, оказалась, по сути, самым обычным круизером. Двадцать метров в длину, пять в ширину, четыре в высоту, если не считать полуметровой высоты шасси, выполненного в виде трубчатых полозьев. Корпус по последней «военной» моде имел вид параллелепипеда, а киль с соленоидом курсовой устойчивости крепился на кронштейне между посадочными полозьями. В результате яхта чем-то напоминала имперский винд-шип в миниатюре. Это впечатление усиливал поперечный навесочный блок в середине корпуса, выглядевший как «дубль» в линейке домино. Только надстройки все портили. Кокпит возвышался сантиметров на шестьдесят и имел лобовой обтекатель, что сразу нарушало «военный» стиль. А над кокпитом был установлен полноценный мостик со штурвалом для пилотирования при хорошей погоде. В плохую погоду управление осуществлялось из крохотной рубки, являвшейся, попросту, передней частью каюты, но отделенной переборкой с люком. В рубке с комфортом могло поместиться четыре человека, не больше. Остальное место занимали ходовые приборы и мониторы локаторов. Каюта была большой – в задней части имелся гальюн и две душевых кабины.

– Миленько, – оценил я.

– Рад, что тебе понравилось, – не без иронии кивнул Щегол. – Кстати, все время, пока ты на борту, экипаж будет выполнять именно твои команды и распоряжения.

– Отдавая дань моему флотскому опыту? – теперь я не посчитал нужным скрывать иронию.

– Именно, дорогой. Так что, случись буря или какая другая нештатная ситуация, в каюте не отлеживайся, помогай ребятам. Они неплохо умеют управляться с этим суденышком, но опыта хождения под парусами у них маловато. Но, как говорится, чем богаты…

– А мне грех жаловаться, – пожал я плечами.

– Вот и замечательно.

Игорь протиснулся мимо нас и юркнул в рубку.

– Пойдем, Егор, ознакомимся с навигацией, – проводил его взглядом Альберт.

В рубке он чуть потеснил Игоря, активировал ходовой навигационный планшет и ткнул пальцем в точку, расположенную в восьмидесяти километрах от форта Ростов.

– Транспортный канал выбросит вас тут, – сообщил Дворжек. – Почти до самого Ростова можете смело идти легальным образом. Легенда следующая: ты, Егор, с другом Данилой зафрахтовал яхту и движешься в приграничный порт Ейск для курортного времяпрепровождения на берегу Азова. Весь запрещенный груз, включая аккумуляторы к генераторам невидимости и сам генератор дематериализованы. Это даст вам возможность большую часть пути пройти налегке, материализовав груз только при необходимости. Но учтите, весит он немало, так что на большой высоте материализовывать его не следует – рухнете. К тому же дематериализованный груз никак не найдут при гипотетическом досмотре.

– Это уже дело. – Чем дальше, тем больше мне нравились технические достижения Института.

– Так что весь ваш вид и весь ваш груз будут говорить о том, что вы решили сбежать из шумного города к морю, – подвел итог Дворжек. – Скорее всего, вас обяжут зарегистрироваться в порту прибытия, то есть в Ейске. Зарегистрируйтесь, у вас с документами полный порядок. А затем перемещайтесь к побережью, ставьте яхту на грунт и ночуйте.

– Это правильно, – улыбнулся я. – Ночью выходить нельзя, у всех ушки на макушке.

– Да, владеем мы, Егор, кое-какой информацией, – довольно сощурился он. – Как наступит день, а еще лучше рано утром, врубаете генераторы и уходите в сторону границы. В бой со своими не вступайте ни при каких обстоятельствах. Если засекут – сдавайтесь. Вытащим.

– А тут есть чем вступать в бой? – удивился я. И сразу понял, что есть.

– Да, – ответил Щегол. – Как-никак отправляетесь на вражескую территорию. Оружие дематериализовано. На марше разрешаю его осмотреть. Дан в курсе. Лептонный конвертер только в его распоряжении, так что материализацией и дематериализацией груза и вооружения будет ведать он.

– Хорошо вы распасовали… Я знаю навигацию, у него лептонный конвертер. А если с кем что случится?

– Не бойся, дорогой, я это предусмотрел. Но объяснять все до тонкостей пока не считаю нужным.

Я это слопал. Ладно, переживем.

– Теперь главное. – Дворжек сменил карту на планшете. Вот район Минги-Тау. Вот сама гора. Пять тысяч триста метров. Эсминец «Святой Николай» был потерян во время боя здесь, над большим высокогорным кишлаком Минги-Тау, расположенным на высоте две тысячи метров у подошвы горы. Поскольку маневровые турбины вышли из строя, корабль продолжил дрейф и по всем законам парусной навигации должен был врезаться в гору вот тут, на высоте четыре тысячи двести метров.

– Почти у вершины, – присвистнул я.

– Да. Но вряд ли это помешало горцам до него добраться. Они к высотам и горам привычны. Другое дело, что они никак не могли починить турбины, а следовательно, не могли поставить корабль на ход. Поднять паруса у них тоже не выйдет. Так что единственное, чем они могли управлять – это антигравитационные приводы. Ну и дрейфовать по ветру, естественно.

– Скорее всего, первое, что они сделали, добравшись до эсминца – ошвартовали его, – предположил я.

– Мне тоже так кажется. Слишком рискованно шутить с ветром в горах. Унесет кораблик, и не догонишь.

– Верно, – кивнул я. – Так что предположительно корабль может находиться либо в гипотетической точке столкновения с Минги-Тау на высоте чуть более четырех тысяч метров…

– Либо? – удивленно покосился на меня Дворжек. – Мне казалось, других вариантов нет.

– Есть, – довольно продолжил я. – Корабль мог на косом ударе обойти Минги-Тау и продолжить путь дальше. Тогда он упрется в эту вершину.

– Недалеко, – прикинул Щегол.

– Недалеко, но учитывать это надо. В горах «недалеко» – понятие весьма относительное.

– Большой опыт ведения боевых действий в горах? – чуть напрягся Альберт.

– Просто опыт, – развел я руками. – Приходилось работать на высотах свыше трех тысяч метров. Правда, не на Кавказе.

– Ну, тогда мне еще спокойнее, – улыбнулся Дворжек. – Найдите корабль и установите транспортный коридор. Это главное.

– Есть! – по-военному отчеканил я.

На этот раз получилось не хуже, чем у Дана.

– Все. «Хлоп» через двадцать минут, – закончил Альберт. – Игорь, позови Дана. Хватит ему попирать ногами грешную землю.

Сборы были недолгими. На платформе нас отбуксировали к транспортной пентаграмме, затем Антон чуть поднял яхту, платформу выкатили из-под днища, и через миг небытия мы вынырнули на другом конце бинарного транспортного коридора.

Я сразу же выскочил на палубу – осмотреться. Мы зависли метрах в шести над бескрайней и совершенно безлюдной степью, местами прорезанной высокими лесополосами, состоящими преимущественно из тополей. Ветер гнал волны через полынь и начавший серебриться ковыль, от чего казалось, что мы повисли не над землей, а над бескрайним серебристо-зеленым океаном. Под днищем на очищенной от полыни земле была выложена из булыжников пентаграмма.

– Вроде засечь нас никто не мог, – выбравшись на палубу, осмотрелся Дан.

– Некому, – согласился я. – Кто тут, интересно, выложил пентаграмму?

– Такой же вопрос когда-нибудь зададут на склоне Минги-Тау, на высоте четыре тысячи метров.

– Это если повезет, – вздохнул я. – А если не отыщется вблизи парная точка? Топай потом километра два в гору.

– Вижу, Щегол ознакомил тебя с теорией, – усмехнулся Дан.

– В той мере, в которой посчитал нужным, – пожал я плечами.

– Не может не отыскаться, – уверенно заявил напарник. – Вселенная имеет фрактальную природу, в ней все распределено более или менее равномерно.

Я лишь усмехнулся. Дан не уставал меня удивлять. Про лошадей не знает, а иногда выдает фразочки из лексикона какого-нибудь кабинетного профессора. Все же странные личности выращивает Институт.

– А как называется яхта? – запоздало спросил я.

– «Борей», – ответил выбравшийся на палубу Игорь. – Так греки называли северный ветер. Какие будут команды?

– Поднять паруса! – уверенно ответил я. – Курс зюйд-ост. Пока ветер дует чуть выше галфинда, отмахаем порядочное расстояние. О любом измененнии ветра больше, чем на двадцать румбов, докладывайте.

– Есть! – кивнул Игорь и скрылся в люке.

Через минуту от мачт с характерным хлопком распространилась серебристая пленка парусного вакуум-поля. Мачты чуть повернулись, ловя дующий почти точно в левый борт ветер, яхта накренилась и начала стремительно набирать ход. Ветер засвистел в парусах, не менее стремительно поднимая мое настроение.

– Уже не надеялся, что удастся отдавать такие команды, – сказал я, подставив лицо ветру.

– Надеяться надо всегда на лучшее, – ответил Дан. – А вот готовиться – к худшему.

– Это ты верно сказал.

– Не я, китайцы.

– Без разницы. Но если следовать их логике, я бы осмотрел имеющееся на судне вооружение.

Глупость сморозил, конечно. Если есть вооружение, то это уже корабль, а не судно. Но мне трудно было воспринимать кораблем обычный на вид круизер.

– Без проблем, – пожал Дан плечами.

Мне уже приходилось видеть разные типы лептонных конвертеров. Один стоял на стволе пулемета, когда мы охотились в лесу на демона. Тот дематериализовывал обычную материю. Другой оказался в ведении Ирины. Он выполнял медицинские функции, а именно – позволял производить обратимую ампутацию. Например, в случае заражения крови. Пораженная конечность дематериализовывалась, полностью исключаясь из жизненных функций организма, причем без образования характерных хирургических осложнений, вроде отеков и болей. Затем болезнетворная микрофлора атаковывалась специальными лептонными препаратами, а когда она радостно и окончательно загибалась, конечность снова материализовывалась на прежнем месте. Однако нам с Даном ампутировали совершенно здоровую плоть. Крайнюю. Вряд ли я согласился бы на подобную операцию, не будь она обратима.

Дан же притащил из каюты более портативное, чем у Ирины, устройство, больше всего похожее на монтажный плазменный резак. Я догадался, что медицинский конвертер был крупнее именно потому, что преобразовывал живую ткань, с которой надо обращаться нежно и осторожно.

– Конвертер? – спросил я для уверенности.

– Да. Специально замаскирован под монтажный резак, на случай досмотра, – кивнул Дан и включил устройство.

Затем он подошел к краю борта и начал водить им прямо по воздуху из стороны в сторону. И, как по волшебству, деталь за деталью, проявился в реальности сначала кронштейн, а затем и сама электромагнитная пушка.

– Неплохая модель, оценил я.

Я уже привыкал к институтским штучкам. Меня куда более заинтересовало само оружие, чем чудесный способ его появления. Это было легкое бортовое орудие «ЭМ-27», какие устанавливаются на канонерских лодках для поражения турбо-гравов.

– Таких у нас два по левому борту и два по правому, – сообщил Дан.

– Это годится против гравилетов, – кивнул я. – Но против винд-шипов не пойдет.

Собственно говоря, изначально, винд-флот возник как раз в плане противодействия электромагнитным орудиям, легко выводившим из строя любые летательные аппараты. В этом было разительное преимущество любого винд-шипа перед другими летающими машинами. Разница заключалась, в первую очередь, в том, что винд-шип приводился в движение ветром и не требовал для ведения боя электрической энергии. Конечно, у него имелись маневровые турбины, но использовались они только для отшвартовки, маневров в штиль и перемещений в спокойной обстановке. В бою же турбины находились в запаркованном, полностью обесточенном состоянии, что делало их неуязвимыми для электромагнитных «микроволновок». Генераторы же неструктурного парусного вакуум-поля, в отличие от генераторов структурированного поля невидимости, приводились в действие не бегущими позитронами, а непосредственно от протекающих в мачтах ядерных реакций. То есть тоже без участия электронных схем. Система управления парусами была соленоидной, электрической, а не электронно-позитронной. Это также делало ее неуязвимой для электромагнитных орудий, поскольку их импульс был опасен для тонких электронно-позитронных схем, но никак не для силовых проводов толщиной с палец и не для управляющих реле величиной с кулак. Кроме того, на военных кораблях было предусмотрено и полностью ручное управление поворотом мачт, а атомные реакции парусных генераторов контролировались простым выдвижением берилловых стержней.

Конечно, на гражданских судах всех этих наворотов не было за ненадобностью. И на гравиосерфах, и на яхтах, вроде «Борея», электронно-позитронные схемы управляли всем – и генераторами поля, и поворотом мачт.

Когда же были построены первые винд-шипы, сразу стало ясно, что кроме неуязвимости от электромагнитных орудий они имеют ряд серьезных преимуществ. Например, титаническую грузоподъемность, позволяющую нести огромные экипажи и целые орудийные батареи, а также ничем не ограниченную дальность хода. Именно это сделало винд-флот основной ударной силой против исламского террора.

– С винд-шипами вступать в бой нам запрещено, – спокойно напомнил Дан. – Поэтому, только на всякий непредвиденный случай, у нас установлено по одному тяжелому плазмогану на носу и на корме.

– Показывай кормовой, – распорядился я.

Открывшаяся после материализации пушка была крутовата для «на всякий случай». Тяжелый крупнокалиберный плазмоган системы Синявиной с эффективной дальностью боя до двадцати четырех километров подходил скорее для легкой батареи линкора, чем для рейдового суденышка.

– Ни фига себе! – вырвалось у меня. – Вы бы еще линейное башенное орудие тут установили.

– Щегол сказал, что это на всякий случай, – повторил Дан.

– На носу такое же?

– Да, идентичное.

– С такой пушкой мы можем дать отпор не только канонерской лодке, но и среднему арабскому городку.

– Вряд ли возникнет такая необходимость, – пожал плечами Дан. – Наша задача просто найти «Святой Николай» и установить до него транспортный коридор.

– Перестраховщик ваш Дворжек, – покачал я головой. – Это орудие враз высосет энергию всего яхтенного силового агрегата.

– Ну, силовой агрегат тоже немного усилили, – усмехнулся напарник. – Два выстрела в минуту эта дура сделает с гарантией. Может, и три, если подойти с умом.

То ли я не знал всего, что задумал Дворжек, то ли он действительно был склонен к перестраховке. Но начальник-перестраховщик обычно высасывает все силы учреждения, а Институт походил на процветающую контору. Ушки на макушке с ними надо держать. Ладно, будем думать, что мне известна лишь часть задания. А то, для чего нужны эти монструозные орудия, созданные гением хрупкой оружейницы Галины Синявиной, готовится для меня в качестве сюрприза. Или вообще не имеет ко мне отношения. Скажем так: наличие такого оружия на борту будем считать поводом для задумчивости, не для серьезного беспокойства. Пока меня никто особо не подставлял, значит, и в дальнейшем можно на это рассчитывать.

Мы двигались отличным ходом, узлов двенадцать, а то и больше. Свежий ветер устойчиво, без порывов, дул в паруса, чуть накренивая «Борей» на правый борт. Дан дематериализовал орудия и пригласил меня в каюту.

– Там у нас легкое вооружение, – сказал он.

После материализации двух ящиков оказалось, что в распоряжении команды имеется четыре длинноствольных штурмовых плазмогана системы Ильина, четыре малокалиберных плазмогана «МП-9» для рукопашного боя, четыре «струнки», четыре легких армейских лазергана, а также две портативные ракетные установки с изрядным запасом боеприпасов. Весьма недурной арсенал для наземного боя. Я остался доволен.

– Часа через два приблизимся к Ростову. Оттуда еще часа четыре до Ейска, – прикинул я, прокачав карту по памяти. – К вечеру доберемся. Хорошо бы до темноты, так будет лучше. Засветимся, установим лагерь, чтобы пограничников не тревожить. А там поглядим. И еще… Не думаю, что стоит идти прямиком к форту Ростов, как велел Дворжек.

– Это был приказ или рекомендация? – напрягся Дан.

– Обмен мнениями. Приказа не было, – честно ответил я.

– Тогда на твое усмотрение. Не хочешь нарываться на патруль?

– Именно. Лучше сейчас сменить курс и на бакштаге двигаться к Ейску. Пройдем километрах в сорока от Ростова. Засекут, но вряд ли будут высылать патруль – от границы далековато. А вот на подходе к Ейску проверки, как минимум, полицейской, не миновать все равно.

– Логично. Одна проверка лучше, чем две, – кивнул Дан.

Я приказал команде сменить курс. «Борей» по широкой дуге повернул почти точно на юг, так чтобы идти к ветру курсом бакштаг.

– Предлагаю сейчас устроить перекусон, а затем принудительный отдых, – заявил я Дану после завершения кораблем всех эволюций.

– Не имею возражений, – улыбнулся напарник.

Перекусон, конечно, вышел не таким, как на Базе. Перебились консервами и разведенными водой концентратами. Не знаю, как желудок Дана, а мой относился к такому рациону вполне лояльно – еда эта мало отличалась от положенного на винд-шипах пайка. Отдых же вышел и вовсе сказочным. Я улегся на койку, закрыл глаза и с замиранием сердца долго прислушивался к свистящему в парусах над палубой ветру. Люди склонны бояться неизвестного, а вот знакомое умиротворяет психику. Хорошо, спокойно. Орудия на борту, ветер в парусах, а впереди ясная и понятная, в общем-то, цель. Что еще нужно винд-труперу, чудом вернувшемуся в строй? Еще нужна возможность совершить подвиг. Мало кто об этом думает всерьез, но в подсознании-то сидит, никуда не денешься. В том, что такая возможность предоставится лично мне, не было никаких сомнений. Тогда какая разница под чьим флагом рисковать жизнью? Да никакой, по большому счету. Главное – не под арабским. Хотя… Причастность к флотским традициям, начатым еще Петром Великим, тоже дорогого стоит. Но из числа винд-флота я себя вычеркивать не спешил. Мало одного приказа об увольнении, чтобы списать флотского офицера на землю. Мало. А если уж говорить совсем всерьез, то на землю его не списать. Можно только под землю. Но для этого тоже сноровка кое-какая нужна.

Проснулся я отдохнувшим, довольным, словно подзарядился от сетевого источника. И походочка, когда выбрался на палубу, стала не той, что у сухопутных крыс. Сказать честно – меня попросту распирало от плывущей в километре под килем земли и от серебристого парусного вакуум-поля над головой. Забытое чувство, надо признать. Оно притупляется, когда ходишь на винд-крейсерах часто, по долгу службы. Можно сказать, пропадает совсем. Но сейчас оно было острым, до щемящего ощущения в сердце. Острым от того, что я уже не надеялся его когда-нибудь испытать. Верно говорят: чтобы оценить что-то, надо его утратить. Вот я утратил, оценил и теперь смаковал каждую минуту, проведенную на стремительном «Борее», взявшем курс на Кавказ.

Игорь и Антон перебрались на открытый мостик над палубой. Я поднялся к ним и спросил:

– Как обстановочка?

– Ветер крепчает, – доложил Игорь. – Сейчас делаем двадцать два узла. Находимся в этой точке.

Он ткнул пальцем в изображение на планшете. До Ейска было рукой подать – километров сто пятьдесят, не больше.

– Странно, что пограничники не беспокоили, – сказал я. – И Ростов прошли чисто?

– По радио запросили, – ответил Игорь. – Передали регистрационный сигнал яхты, сообщили, что идем в Ейск с туристической целью.

– Понятно. Но Ейские должны уже вести нас на радарах. Хотя далековато на самом деле. Подождем.

Примерно через час мы приблизились к Ейску еще на сорок километров.

– А вот и патруль, – усмехнулся Антон, показав метку на мониторе.

Я заинтересованно придвинулся ближе. Почти встречным курсом на нас двигались три цели – низколетящие, скоростные. Не винд-шипы, понятно сразу, скорее тяжелые турбо-гравы. Засекли, значит, странную одиночную цель. Ну, это пусть. Это нашим планам не противоречит никак.

– Из Ейска, скорее всего, – добавил Игорь. – Я их засек минуту назад над кромкой берега. По нашу душу наверняка. – Легенду знаете? – решил уточнить я.

– Идем в Ейск. Туристы, станем лагерем, – кивнул Антон. – Яхта наша, вы с Даном фрахтовщики. Кстати, в сам Ейск нам тоже нет смысла заходить. Только лишняя морока будет.

– А где лучше?

– Тут. – Антон щелкнул ногтем по экрану планшета в том месте, где далеко в Азовское море выдавалась коса. – Это коса Долгая. Курортное место. Местные по выходным выбираются за стены и устраивают там пикники. Флотские подразделения базируются только в самом Ейске, а косу патрулирует специальная гравилетная эскадрилья, принадлежащая полиции. И сухопутный мотострелковый казацкий полк, базирующийся у выхода на косу. В двух милях от Долгой к западу стационарно установлен гравио-пантон с лазерно-ракетной батареей. И всё.

– Неплохо, – оценил я полученную информацию. – Оборона обустроена без расчета на атаку винд-шипами.

– А откуда они у арабов? – пожал плечами Игорь. – Ночью сможем улизнуть без всяких проблем.

– Это радует, – кивнул я. – Но на самой границе будет сложнее.

– Там и разберемся, – хмуро ответил Артем.

Примерно через полтора часа меня из каюты выгнал зуммер общей тревоги. Я растолкал Дана, и мы, растирая лица спросонья, поднялись на мостик. Впереди на дистанции визуального контакта на чуть более низком эшелоне двигались три тяжелых гравилета с полицейской, а не пограничной, окраской.

– Мы в прицеле, – сообщил Игорь, – показав индикатор оружейного наведения, мерцавший тревожным рубиновым цветом.

Тут же дрогнули мембраны радиосканера, и в эфире раздался бесстрастный голос:

– Команде «Борея» от начальника полицейского патруля. На связь.

– На связи, – так же холодно ответил Игорь.

– Убрать паруса, лечь в дрейф, – приказал полицейский. – Устно задекларируйте имеющееся на борту вооружение.

– Вооружения на борту нет, – ответил Игорь.

Антон с пульта контроля убрал все паруса, яхта перестала крениться, потеряла ход и легла в дрейф. Полицейские бодро взяли нас в боевой «треугольник» – одна машина поднялась в верхний эшелон, другая перешла на наш, а третья осталась ниже. При этом, если смотреть сверху или с земли, полицейские гравилеты образовали правильный равносторонний треугольник с «Бореем» в центре.

– Всем членам экипажа и пассажирам выйти на палубу, – снова отозвался в эфире голос полицейского. – Встать по левому борту.

Голос был холодным, бесстрастным, словно полицейский не командовал, а без выражения читал вслух совершенно не интересный ему текст. И это отсутствие интонации внезапно меня напрягло. Сильно. Я бы при всем желании не смог объяснить, что меня встревожило, но тревога была острой, сильной. До ледяных мурашек по спине.

– В каюту!!! – выкрикнул я таким голосом, чтобы никому не пришло на ум переспрашивать или требовать объяснений.

Дан ничего не понял, остальные тоже, но он все же среагировал первым. Недаром Дворжек отзывался о нем, как о прекрасном оперативнике. Мощным толчком Дан сбил Игоря с мостика к люку, ведущему в каюту, скатился кубарем, соскользнул туда сам, затащил Игоря, а я уже сбил вниз Артема. Ну и прикрикнул, чтобы шевелился быстрее.

Вопреки моим худшим ожиданиям, с гравилетов не ответили шквалом огня. Точнее, само то, что не стали стрелять, вызвало во мне уже куда более оформившиеся опасения. Это не полицейские. Полицейские долбанули бы по всякому, кто осмелился не выполнить команду. Пограничники – тем более. А эти не стреляли. И говорить это могло лишь об одном – они боялись повредить яхту.

– Дан, расчехляй тяжелые плазмоганы! – выкрикнул я изо всех сил, а сам ползком направился к пульту управления парусами.

Над головой неприятно швыркнул плазменный заряд крупного калибра. Одиночный. Так низко, что затылок обдало жаром. Снайпер бьет с гравилета, турбиной его разнеси. Это плохо. Очень. Голову не поднимешь. Пока вжимаешься в палубу, можно не сильно бояться, поскольку снайпер не лупанет из своей бандуры так, чтобы подвергнуть опасности хоть какое-то оборудование на мостике. Но если привстать, такую кулю в бок получишь, что пополам разнесет к чертям.

Чтобы не рисковать понапрасну, я выбил ногой стальной прут из ограждения мостика и выдрал его рукой. Тут же снайпер напомнил о себе, да так прицельно, что у меня волосы от пролетевшей плазмы затрещали. Запахло паленой шерстью.

Распластавшись спиной на площадке мостика, я осторожно поднял прут и попытался им, как палкой, прижать сенсор поднятия стакселя. Сенсоры, управляющие остальными парусами, были из этого положения недоступны за верньерами настройки геометрии поля. Палкой их не достать. Но хватило бы и одного стакселя, чтобы набрать ход. А там поглядим.

Снайпер не давал мне расслабиться ни на секунду. Заряды плазмы пролетали в опасной близости от прута, грозя превратить его в металлический пар. Но, повозившись с полминуты, я все же умудрился активировать нужный сенсор. Тут же на передней мачте распустилось серебристое полотнище стакселя. Яхта медленно, почти не кренясь и сильно приводясь на ветер, начала набирать ход.

Следующим подвигом для меня было чуть подкрутить с помощью спасительного прута верньер так, чтобы ослабить стаксель. Когда яхта перейдет в положение бакштаг, это позволит большей площадью паруса поймать почти строго попутный ветер и набрать приличный ход. Получилось. Больше я пока ничем себе и другим помочь не мог, а потому счел за благо вжаться спиной в площадку мостика и замереть.

Яхта медленно приводилась на ветер, поворачиваясь к нему кормой. И чем сильнее это происходило, тем полнее надувался парус и тем быстрее разгонялась яхта.

Но и нападавшие не дремали. Тот гравилет, что завис выше «Борея», сорвался с места и стремительно пошел на сближение. Это не сулило мне ничего хорошего – оттуда снайпер мог пристрелить меня без труда, прицелившись в распластанную фигуру и не боясь особо повредить яхту. Поэтому я, резким перекатом, переместился под прикрытие контрольного пульта и притаился за ним. Кем бы ни были агрессоры, попытавшиеся сойти за полицию, они намеревались захватить яхту, а не уничтожить ее. Это было понятно по всем их действиям. И ничего пока не менялось.

Угнездившись под пультом, я свернулся калачиком и стал ждать действий Дана и ответных действий противника. А что мне еще оставалось делать без оружия?

Верхний гравилет завис над мостиком так низко, что меня обдало запахом озона из турбин. Стрелять они не могли, но что им мешало высадить небольшой десант на палубу и в упор расстрелять меня из малокалиберных плазмоганов?

Словно в ответ на эту тревожную мысль, произошли сразу два события. Во-первых, сверху на палубу спрыгнули трое одетых во все черное боевиков с закрытыми на арабский манер лицами. У каждого в руках был длинноствольный плазмоган среднего калибра. Во-вторых, яхту начало ощутимо раскачивать, и я понял, что другой антиграв, снизу, тоже высадил несколько десантников, которые уцепились за посадочные полозья и готовы вскарабкаться на палубу.

Для меня это была неловкая ситуация. Если не сказать больше. На самом деле и троих вооруженных десантников мне бы хватило, если обучены хорошо, а уж с теми, что снизу могут забраться, так и подавно.

– Стой, не двигайся! – выкрикнул с сильным арабским акцентом один из вновьприбывших.

Тут уже для догадок места не осталось – все ясно. Прорвавшиеся с Кавказа через море арабы решили захватить яхту. Для них и такой винд-шип – благодать, ниспосланная Аллахом. Даже с учетом того, что о вооружении им ничего не было известно. Однако одной яхты для счастья им мало. Им, детям гор и пустынь, нужен человек, способный обучить обращению с парусами и прочим непростым оборудованием. А значит, весь экипаж под корень они выбивать не станут. Поумнели за последние пятьдесят лет. Скорее всего, попробуют взять в плен всех, а пристрелят только тех, кто будет излишне дергаться. Им ведь пока совершенно неясно, кто на борту пассажир, а кто член команды, кто умеет управлять судном, а кто нет.

Под прицелом направленного на меня плазмогана, я медленно, стараясь потянуть время, выбрался из под пульта, поднял руки и встал во весь рост. Не знаю, удалось ли выглядеть до предела напуганным, но уж чему меня не учили в кадетском корпусе, так это актерскому мастерству.

Каково же было мое изумление, когда прямо у моих ног совершенно бесшумно разверзлась дыра в палубе, через которую я увидел в полутьме Дана с лептонным конвертером в одной руке и со штурмовым плазмоганом в другой.

– Сколько их там? – спросил он.

Стараясь поменьше шевелить губами, я произнес:

– Трое.

– Справишься, – беспечно сказал он и швырнул мне плазмоган.

Фактор неожиданности бывает разным. Иногда противник умеет передвигаться настолько бесшумно, что неожиданно оказывается у тебя за спиной и накидывает удавку на шею. Неприятно. Или по башке таким же образом получить. Тоже не лучшие впечатления. Надо признать, что арабы – мастера бесшумного передвижения. Опасны они в рукопашном бою, особенно при численном превосходстве. А без такого превосходства в рукопашную они не ходят. Но в данном случае фактор неожиданности оказался на моей стороне. Всецело. Ближайший ко мне десантник чуть пушку из рук не выронил, когда со мной приключилась такая удивительная метаморфоза – только что стоял с поднятыми руками, а через миг уже лечу в прыжке со штурмовым плазмоганом в руках.

Хотя через секунду он оружие все же выронил, потому что я без затей ушел с линии атаки и врезал ему прикладом по чавке. Араб рухнул, как подкошенный. Другой у меня на глазах провалился сквозь палубу – Дан снизу прорезал дыру лептонным конвертером. Третьего я срезал короткой очередью.

Кстати, дыра, проделанная Даном, мне очень пригодилась. Прежде, чем он ее обратно заделал, я прыгнул в проем солдатиком, уходя из-под прицела снайпера.

Получилась временная передышка. Араб с перерезанным горлом еще дергался на полу, я еще переводил дух, а Дан уже скомандовал:

– Надо перевести управление парусами с мостика в рубку!

– Кому? – спросил я на всякий случай.

– Тебе! – не очень любезным тоном уточнил напарник. – Из Антона и Игоря бойцы никакие.

– Смотри! – крикнул из рубки Антон. – Вот этот сенсор отключает пульт верху. Нажмешь, тогда я смогу тут включиться.

– А если мостик просто гранатой взорвать? – с надеждой поинтересовался я.

– Нельзя, – обрезал меня Дан. – Разворотим палубу, как потом с пограничниками объясняться? Да и понадобиться может мостик.

– А если меня грохнут, вам с пограничниками объясняться не придется, – пробурчал я. – Назад придется вернуться.

– Времени нет на твои идиотские аргументы! – вспылил Дан. – У тебя самый большой боевой опыт! Вперед!

– Дыру сделай! – остудил его я.

Он проделал у меня над головой лептонным конвертером дыру, через которую можно было самым коротким путем попасть на мостик. Тут же раздался грохот – кто-то снова спрыгнул на палубу. Я чуть высунулся из проема, сбил выстрелом сначала высадившегося араба, а затем полоснул по обтекателю турбо-грава. В прозрачной лобовой броне аппарата, слишком слабо омагниченной для подобного натиска, образовалось пять обожженных отверстий с кулак величиной. Все же армейское штурмовое оружие – это армейское штурмовое оружие. Антиграв сильно стангажировал на корму и начал рушиться вниз, быстро пропав из виду. Я же вдавил пальцем сенсор на пульте и снова прыгнул в дыру, которую Дан тут же заделал.

– Все! Есть контроль управления! – Антон показал поднятый вверх большой палец, как это любил делать Дворжек.

– Аплодисментов не надо, – пробурчал я. – Кстати, один гравилет удалось завалить.

– Отлично, – кивнул Дан. – Это сделает их более осторожными. Но не думаю, что отступятся.

Я тоже так не думал. Если уж арабам удалось прорваться через границу, да еще забраться так далеко от Ейска, то вряд ли они упустят случай завладеть круизером. Скорее передохнут все. Шахиды, леер-трос им всем в задницу.

– Мне показалось, – вспомнил я, – что иx десант высадился не только на палубу.

– Есть небольшой крен на правый борт, – сверившись с приборами, подтвердил Игорь. – Перевес килограммов на двести.

– Понятно, – недобро усмехнулся Дан. – Закрепились на правом полозе шасси. Xитрость на уровне детского интерната.

– Стандартный прием, – решил поделиться я своим опытом. – Это у ниx самый распространенный способ заxвата летательныx аппаратов. На взлете. Сидят в засаде, затем, выбрав удобный момент, закрепляются при помощи альпснаряжения. Ну и далее по всем правилам воздушного абордажа.

– Надо было полозья делать раскаляющимся, – хмуро сказал Антон.

– Они же не руками за ниx хватаются! – усмехнулся я.

– Егор, приготовься иx снять. – Дан включил лептонный конвертер. – Как только образуется дыра, сразу давай. Ты у нас самый шустрый. А вы поднимайте все паруса и давайте ходу.

Игорь кивнул:

– У них все равно кардинальное преимущество в скорости, – заметил я.

– Ты еще численное превосходство упомяни, – отмахнулся Дан. – Мы-то по ним стрелять можем, а вот они по нам – нет.

– Со злости могут, – поспешил остудить его я. – Со злости они многое могут. Со злости и от безвыходности.

– Возьму на заметку, – серьезно кивнул Дан. – Приготовься стрелять. Только шасси не повреди, будь любезен.

Умеет он задеть за живое. Меня вообще из себя вывести трудно, мало кому это удавалось, а вот Дан словно нарочно нарывался. Хотя на что нарывался? В морду я ему дать пробовал – не вышло. Не душить же его за эти подколки сонным в постели!

Он махнул конвертером, проделав в днище внушительную дыру – я бы пролез без труда. Но пролезать я не собирался. Наоборот, как бы ненароком не вывалиться. Но в былые времена да по молодости и не такие трюки приходилось выделывать. Я зацепился сгибом ноги за стойку, на которой крепились койки, вывалился наружу всем корпусом и, вскинув штурмовой плазмоган, открыл огонь короткими очередями. Первого сшиб без проблем, а второй, повиснув на тросике, сумел ответить. Старался бить точно, чтобы не задеть днище, но ветром его качало немилосердно, так что две плазменных плюхи он успел всадить в корпус прежде, чем я его продырявил. Каюта тут же заполнилась едким дымом.

– Яхта что, вообще не бронирована? – прошипел я, забираясь обратно.

– А ты будешь отвечать на вопросы пограничников, когда они магнитометр включат? – огрызнулся Дан.

По большому счету он был прав, но я как-то не привык ходить в бой совсем без брони. Все же другая закалка у институтских, ох, другая…

Игорь первым схватил огнетушитель и сбил пламя струей негорючего газа.

– Что на локаторе? – спросил Дан у Антона.

– Гравилеты отстали и идут позади, метрах в трехстах нашим курсом.

– Орудия материализуй! – сказал я.

– Перетопчешься, они не для этого, – ответил Дан на этот раз совершенно беззлобно. – Давай на палубу, винд-трупер. С такой мелочью сам справишься, иначе какой прок от тебя?

Снова поддел, леер-трос ему в задницу! Ох, напросится все же! Однако ударять лицом в грязь тоже не хотелось. На самом деле идиотизм – на борту винд-трупер, но он, вместо того, чтобы молотить по противнику, требует введения в бой тяжелой артиллерии. Стиснув зубы, я сжал в руках плазмоган и ринулся по трапу через люк.

На палубе круизера укрываться особо негде. Только пилоты противника меня срисовали, как тут же набрали высоту и вполне приличной боевой «двоечкой» зашли в пике. На параде за такой маневр они бы положительной оценки не дождались, но мне хватило и того. Вздумай кто из них пальнуть, не жалея яхты, мне бы пришлось хватить лиха. Но вместо того, чтобы струхнуть, я, наоборот, привычным усилием воли вогнал себя в боевой кураж. В тот самый, когда становится совершенно до чертиков, умрешь ты или останешься жив. Ты как бы смещаешь собственную систему координат, где смерть перестает быть конечной точкой сознательного существования и становится просто некой вешкой, до которой надо успеть нанести как можно больше урона противнику. Конечно, удар по нервам тот еще, но без этого эффективно действовать под шквальным огнем вообще очень сложно. Организм так и норовит поджать хвост и шмыгнуть в ближайшее укрытие. А так нас научили некоторым психологическим фокусам, позволяющим закрыть этому самому потенциально дезертирному организму глаза и уши, после чего он начинает вести себя более или менее адекватно.

Поскольку прятаться к тому же было еще и негде, я решил выбрать единственную подобающую ситуации тактику – вскочить во весь рост, вскинуть оружие и начать палить, как можно прицельнее, по всему, что движется.

Вот никогда не знаешь, что тебе сыграет на руку, а что нет. Это касается и собственной подготовки, и тактики, да и вообще всего. Казалось бы, моя выходка обязана была морально подавить противника и заставить сменить курс, развалить «двоечку» и обогнуть яхту, позволив мне открыть еще более эффективный огонь сверху. Напугать-то я их напугал, несомненно, да только результат этого испуга оказался не совсем ожидаемым. Противник не стал маневрировать, а попросту открыл плотный огонь из бортовых плазмометов. Я настолько уже был уверен, что портить яхту они не собираются, что сам едва не опешил, но чудом все же сохранил самообладание и прицел у меня не дрогнул.

Когда один из вражеских гравилетов вспыхнул, вокруг меня по палубе тоже забушевало нехорошее дымное пламя. Но куда страшнее был сам подбитый турбо-грав, продолжавший мчаться, уже не повинуясь воле пилота, по выбранной секунду назад траектории. Как бомба. Наметившись точно в палубу.

– Право руля! – взревел я не своим голосом.

Отреагировали наши ребята. Вовремя, надо признать, да и весьма мастерски. Яхта дала внушительный крен, я не удержался и покатился по пылающей палубе к правому борту. Цивильная одежда, выданная мне, как и остальным, на базе в целях маскировки, задымилась от жара. Стараясь не обращать внимания на боль и не выпуская из рук оружие, я ударился о фальшборт и, прежде чем перевалиться через него, успел заметить, что наш маневр достиг цели. Чуть сменив курс, яхта пропустила подбитый гравилет мимо себя, и он, подобно пылающему болиду, пронесся всего в нескольких метрах от левого борта. Пилот второй машины, боясь столкновения с погибшим товарищем, отжался еще дальше в сторону и вышел из пике далеко под яхтой.

Все это было бы вполне себе ничего, но вот я оказался в незавидном положении – почти всем телом перевалившись через фальшборт накренившейся яхты и не имея никакой возможности удержаться.

– Лево руля! – выдавил я из себя как можно громче, когда перевел дух от удара.

Среагировали. Золото, а не команда. Крен перевалился на левый борт, мне полегчало, и я вскочил на ноги. Помня, естественно, об оставшемся невредимым турбо-граве, представлявшем весьма серьезную опасность в изменившихся условиях. Раз арабы уже начали стрелять, значит, или получили приказ на то, или на все наплевали, поняли, что захватить яхту в целости не выйдет. Мне, в общем-то, без разницы были причины, по которым они так резко изменили тактику. Надо было попросту столь же стремительно менять свою.

Через пелену черного дыма я увидел Дана – он, без всякого намека на панику, орудовал в эпицентре пожара лептонным конвертером, дематериализуя горящие конструкции и внушительные фрагменты палубы. Дыры от этого оставались чудовищные, хотя, после некоторых боев, мне приходилось видывать винд-крейсера в куда более худшем состоянии.

На меня Дан не обратил никакого внимания, мол, занимаешься своим делом и занимайся, а у меня своих хлопот невпроворот. Времени восхищаться его хладнокровием у меня не было, поскольку противник сейчас находился в весьма неудобной для него и в весьма выгодной для меня позиции. Снизу. Гравилет только что вышел из пике и тут же, задрав нос, принялся подниматься, используя всю мощность турбин. Пилот не хуже меня понимал, что стрелять из такой позиции вверх, да еще точно, невозможно в принципе. Если же я перевалюсь через борт и поймаю его в прицел, то шансов у нападающих не будет практически никаких.

Когда стараешься ставить себя на место противника, это дает серьезные преимущества перед ним. Конечно, умение непростое – я не видал еще ни одного человека, умеющего читать мысли. Но, в принципе, приобретая некоторый боевой опыт ты понимаешь, что большинство вариантов развития событий, теоретически пусть и бесконечное, на самом деле можно разделить на конечное количество тактических блоков. Это как в шахматах. Фигур ограниченное количество, ходов тоже, а вот вариантов развития игры – хоть отбавляй. К тому же в каждой конкретной ситуации можно прикинуть, что ты сам делал бы на месте противника. И быть готовым. Хотя далеко не факт, что он именно так и поступит.

Я бы на их месте, пока гравилет не займет эшелон выше яхты, высунулся бы из бокового десантного люка и открыл огонь из легкого стрелкового оружия. Если не для того, чтобы поразить яхту, то хотя бы для того, чтобы не дать мне вести эффективную стрельбу. Впрочем, при отсутствии всякой бронирующей омагниченности корпуса, судно нам тоже можно было попортить изрядно. В общем, я бы попробовал. Поэтому, когда из люка высунулись двое стрелков, я не удивился ничуть. Наоборот, приятно, когда ожидания оправдываются. Даже в таком виде. По крайней мере, еще до того, как стрелки появились, я взял люк на прицел. Это дало мне весомое преимущество – очередью я сбил вниз одного араба и загнал обратно в люк другого. Тут же ответила носовая пушка гравилета, но все заряды прошли мимо – положение для стрельбы у противника было далеко не из лучших.

Бой был выигран, не надо быть гениальным стратегом, чтобы это понять. Мне оставалось лишь поставить последнюю точку, а ребятам на палубе погасить пожар. Что будет дальше и как мы объясним полученные повреждения, я пока старался не думать. Вскинув плазмоган к плечу, я поймал приближающуюся машину в сетчатую область прицела и прижал пальцем спусковую пластину. Но выстрела не последовало.

Плох десантник, который способен прозевать момент, когда кончаются заряды. Случись такое, я бы себе этого не простил. Но на самом деле у меня, как и у всех, кого натаскивали по той же системе тренировок, в голове фиксировалось приблизительное количество оставшихся зарядов. Должно было остаться чуть меньше половины боеприпасов. Но плазмоган никак не отреагировал на нажатие спусковой пластины. С этого мига время начало работать не в мою пользу. Стоит гравилету подняться выше яхты и снова зайти в пике, он расстреляет нас из носового орудия.

– Дайте мне пушку! – выкрикнул я, что было сил.

Дан обернулся, а я отбросил никчемный плазмоган, чтобы ни у кого не было сомнений в неработоспособности оружия. Напарник живо сообразил, что делать, и скрылся под палубой в одной из дыр. Хотя лично мне было понятно – ему попросту не хватит времени, чтобы притащить мне новую пушку. Просто не хватит времени.

И тогда я решился на прием, который проделывал только на тренировках. Но в данный момент это было единственным решением. Все равно, если не получится, всем нам конец. Разница между сложившейся ситуацией и тренировкой заключалась еще в том, что на тренировке у меня за спиной находился генератор вакуум-поля, создающий при необходимости полотно пара-кайта, на котором без проблем можно спуститься на землю. Тут же у меня пара-кайта не было. Вот только сокрушаться по этому поводу некогда.

Не видя антиграв противника, я почти точно знал, где он находится по звуку турбин. Так что мне не надо было останавливаться и примериваться для прыжка. Я вскочил на фальшборт и оттолкнулся от него, лишь немного подкорректировав усилие для большей точности попадания. «Борей» шел примерно в километре над землей, так что по ощущениям мой прыжок был прыжком в бездну. Не впервой, конечно, напрыгался. Но то – с пара-кайтом. А так не без замирания сердца это прошло – крыльев-то у меня за спиной нет, как у серафима небесного.

Конечно, арабский пилот такого фокуса от меня не ждал. Он попытался уйти, но машина успела отклониться лишь на полметра, а я все равно успел ухватиться руками за лобовой обтекатель. Это уже хорошо. Дальше успех можно развивать.

Поняв, что ситуация изменилась, пилот прекратил подъем и снова бросил машину в пике. Он прекрасно понимал, что на яхте остались другие, кто мог сверху его тоже приложить из плазмогана, но все равно решился снова потерять высоту. И я понимал его логику – свои не будут сбивать гравилет, пока на нем я.

Но пике продолжалось недолго, не больше секунды. Пилоту показалось, что перегрузки на выходе из него хватит, и я сорвусь. Не вышло. Все же с общефизической подготовкой у меня был полный порядок. Напрягшись до треска жил и удержавшись на обтекателе, я перекинул тело вперед, оперся ногами о шасси, а руками перехватился за штангу у бокового десантного люка. В цирке с такими номерами выступать, честное слово.

Это был самый опасный момент – меня запросто можно было снять даже из малокалиберного плазмогана через люк. Поэтому я не стал переводить дух после усилия и затягивать развязку. Сразу рванулся вперед, откатил вбок крышку десантного люка и штормом ворвался в десантный отсек. Там оказалось трое стрелков, все, в общем-то, наготове. Чтобы разрядить обстановку, я бросился на пол, пропустив над собой очередь, в падении мощным ударом выбил колено одному из противников, затем сжался и выпрыгнул, как пружина, всем телом сбив второго. Этот бросок получился удачным – мне не только удалось как следует шарахнуть араба спиной и затылком о переборку, но и выхватить нож у него с пояса. С плазмоганом в тесноте отсека мне не хотелось возиться.

Уйдя с линии атаки и пропустив в паре сантиметров от ребер плазменную очередь, я полоснул последнего стрелка ножом по горлу, а затем метнул уже ненужное оружие в затылок пилоту. Получилось изящно. Гравилет тут же стангажировал на нос, потеряв управление, но я не мог сразу схватиться за ручку управления, мне еще надо было «подправить» двух выживших арабов. Добив их, угостив каждого ребром ботинка по сонной артерии, я убедился в победе и только после этого перепрыгнул через перегородку в кабину. Выровнял пике и начал поднимать машину, чтобы усадить на уцелевший при пожаре кусок палубы «Борея». Дым еще местами курился. Дан глядел на мои маневры, держа плазмоган за приклад. Когда шасси коснулись палубы, я с довольным, словно у сытого кота, видом выбрался из кабины.

– Извини, не дождался, пока ты снабдишь меня вооружением, – с удовольствием поддела я напарника.

Видно было, что мой метод атаки гравилета его впечатлил. Ничего, пусть утрется. Нечего подкалывать винд-трупера почем зря. Каким бы крутым Дан ни был, у меня найдутся способы его удивить.

– Н-да… – выдавил из себя он.

Больше слов не нашлось.

– Туши, давай, – отмахнулся я и устало присел на палубу возле обгоревшей дыры.

Тело болело от ударов и ожогов, но, по большому счету, настроение было бодрым. А с чего ему не быть бодрым после такой победы? К тому же когда над головой в парусах свистит ветер.

Глава 12

Свои

Лезть в каюту не хотелось ни под каким видом. Стоило сунуть голову в люк, как дыхание перехватывало от смеси самых разнообразных паленых запахов – начиная с амбре сгоревшего лака до вони перегретой металлической окалины. Хорошо еще не пострадал открытый ходовой мостик, на нем устроились Игорь с Антоном. Оба с голыми торсами, вымазанные сажей, злые. Дан тоже сидел невесел. Я присел рядом, свесив ноги через край обгорелой дыры в палубе и почувствовал, что мне легче, чем остальным. Меня, по крайней мере, успокаивал свист ветра и ощущение победы. И хотя победа была общей, чего уж тут говорить, но что касается Дана, то над ним нависла такая послепобедная проблема, которую лично я бы ни за что не решил. Ясно было, что наша замечательная легенда о туристском походе в Ейск полетела ко всем чертям. Если нас сейчас тормознут пограничники, нам придется искать ответы на трудные вопросы. Например, на вопрос, кто обстрелял яхту. Сказать правду? Тогда возникают еще более тяжелые вопросы – откуда у нас штурмовое вооружение, позволившее завалить три гравилета, как нам удалось погасить пожар на яхте, а главное, за каким чертом мы премся с таким арсеналом в Ейск. Уж явно не пеленгаса ловить.

– Как ты догадался, что это не полицейские? – внезапно спросил Дан. – Они ведь отдавали вполне адекватные команды.

– По интонации, – ответил я. – Она сразу резанула слух. А потом я вдруг понял, где слышал именно этот голос. Только на другом языке. И сразу все встало на свои места. Ну, почти сразу. Просто в тот момент я уже понял, что лучше поубивать настоящих полицейских, чем выстроиться, словно мишени, вдоль борта.

– На каком же языке ты слышал этот голос? – заинтересовался напарник.

– На арабском. Это голос программы переводчика с арабского на русский и обратно. Вообще-то голос можно менять, разумеется, но это стандартная настройка.

– Хорошо, что Дворжек не стал тебя убивать, а придержал на Базе, – искренне произнес Дан. – У тебя опыт совершенно иной, чем у нас. Совсем иначе башка работает. Вне наших шаблонов.

– А ты бы всю команду выстроил вдоль борта под прицелами?

– Несомненно, – кивнул он. – У меня и мысли не было о подвохе. Но теперь меня гложет другая мысль. Случайность ли то, что они напали на нас.

– Компас Соломона? – догадался я.

– Может быть. Хотя это могло быть случайным нападением. В приграничных районах, сам знаешь, такие прорывы бывают.

– Бывают, – задумчиво ответил я. – Меня вот другое цепляет.

– Что?

– Они шли со стороны Ейска. Хотя для прорыва сам город – место из рук вон плохое. И гравилеты они там не захватывали. Скорее на них и прорвались.

– Это вряд ли… – засомневался Дан. – Пешим порядком проще. А захват, если его правильно провести, вызовет тревогу не сразу.

– Может, в твоих словах и есть логика, – поспешил я его разочаровать, но я осмотрел пилотскую кабину. Там все переписано по-арабски, а модуль с программой-переводчиком установлен стационарно. За час такие изменения в конструкцию не внести.

– Годится, – кивнул напарник. – Тебе бы в полиции работать с такими навыками дедукции и наблюдательности.

– Нам эти навыки давали для другого.

– Для чего? – Дан покосился на меня.

– Чтобы действовать, в случае надобности, против полиции.

– Да уж… Флот. Воины ветра. Орлы.

Мы помолчали. Игорь с Антоном свернули паруса и положили яхту в дрейф. Никто из нас не знал, какой курс держать дальше. Но всем казалось – на Ейск не надо. Мне тоже.

– И все же не верю я, что можно было прорваться через границу на гравилетах, – сказал Дан после паузы. Нет, прорваться можно. Теоретически. Но только без шума, ты же понимаешь, Егор.

Я понимал. И прав он был на все сто. Потому что с боем, действительно, не прорваться через заслон, охраняемый винд-крейсерами, эсминцами и парой линкоров. Ни с моря не прорваться, ни со стороны гор. Было бы это возможно, не пришлось бы нам самим разрабатывать туристическую легенду, а потом пытаться ночью проползти под прикрытием институтских штучек. Пешком, конечно же, можно пробиться. Но протащить с собой гравилеты – немыслимо. А захватить их тут без шума, тревоги и погони – тоже задача невыполнимая. И это противоречие накрепко засело у меня в голове, не давая покоя. Что-то в нем было важное, в этом противоречии, нечто такое, от чего мог зависеть исход всей операции. И тут до меня дошло.

– Не было никакого прорыва, – твердо заявил я.

– Что значит не было? – удивился Дан.

– А вот так. Это не горцы. Это местные. Партизаны. Прорвались черт-те когда, засели и прятались. И гравилеты захватывали по одному в течение какого-то времени.

– Что же, звучит вполне правдоподобно, – кивнул он. – И многое объясняет. Правда, твоя гипотеза, при всем изяществе, не дает ответа на главный вопрос – как нам теперь поступить. А решать надо быстро. Если нас засекли радарами из Ейска, то вскоре…

– Скорее всего, уже, – вздохнул я. – Игорь, что на радарах?

– Пока ничего, – крикнул тот с мостика.

Это было странным. Бой наш просто обязаны были заметить и выслать патрульную группу. Но то ли у них там бардак в частях, то ли, действительно, не заметили. А может, потому и не заметили, что бардак. Пограничники все же – не флотские. И корабли, охраняющие кордон, не у них в подчинении. У пограничников бардак может быть, за сухопутными не заржавеет.

– Ладно, – решил я. – Будем применять поле невидимости.

– Думаешь? – неуверенно спросил Дан.

– Да. Идти дальше открытым порядком значит – рисковать попасть на радары. За этим последуют неприятные для нас объяснения. Уж очень недвусмысленно повреждена яхта. Уверен, что с возможностями Института это не будет полным концом операции, но осложнится все непомерно.

Дан не стал спорить.

– Ну а дальше что? – спросил он. – Генераторов хватит на несколько часов. Мы в лучшем случае успеем дотянуть до границы.

– Попрем напрямик. А там разберемся. При таком ветре двигаться будем быстро, а поле невидимости включать пунктиром. Это позволит не спалить всю энергию генераторов до границы.

– Пунктиром? – Дан сразу схватил мою мысль, но весь вид его говорил, что восторга она не вызвала.

– Да. Включать невидимость будем только при опасности визуального контакта с противником. Точнее, в сложившейся ситуации со своими.

– А ракетчики? – вспомнил он бывших коллег.

– Ракетно-лазерные средства противовоздушной обороны расположены вблизи населенных пунктов. Не степь же оборонять.

– Это верно. Но дальность у них!

– А время подлета? – парировал я.

– Ну ты и псих! – довольно заключил Дан. – Любо-дорого поглядеть. Ставить паруса?

– Ставь! – с улыбкой ответил я.

И мы поперли. Ветер ослабевать не спешил, мы поставили все основные паруса и все дополнительные, способные работать на курсе галфинд. На самом деле это только кажется, что самый быстрый ветер – попутный. При попутном ветре паруса экранируют друг друга и не работают в полную силу. На галфинд же, то есть при ходе перпендикулярно ветру, со всей эффективностью используется полная парусная площадь, а потому скорость набирается максимальная. «Борей» быстро набрал двадцать пять узлов и шел таким курсом, что мы должны были пройти километров на тридцать южнее Ейска, над морем. В этом имелись дополнительные преимущества, но кардинальным образом это ничего не решало. Нам надо было просто спешить к границе. Такая вот задача. Без затей.

Через полчаса объявились, наконец, пограничники. Судя по показаниям радара, это было ракетоносное звено степных охотников – кораблей-экранопланов, мало уступающих винд-шипам по возможности нести боевую нагрузку. Кроме антигравитационных приводов, их держала над землей подъемная сила огромных крыловидных корпусов, а орудийные батареи и ракетные комплексы, установленные на них, были специально приспособлены для поражения целей снизу вверх. Высоко они подниматься не могли, их эффективность во многом зависела от того, что между ними и грунтом возникала тонкая, но упругая, экранированная крылом прослойка воздуха. Кроме всего прочего, они были очень тяжело бронированы – лазером не прошибешь.

– Включать невидимость? – крикнул с мостика Антон.

– Не спешить! – ответил я. – Пока не покажутся в зоне видимости, поле не включать!

Мне не хотелось зря палить энергию генераторов невидимости. От того, что пограничники нас засекли, нам ничего еще ровным счетом не угрожало. По неопознанной цели, идущей над российской территорией курсом из тыла, они стрелять не будут. По крайней мере, не сразу. Им придется разобраться, с кем они имеют дело. А потому капитаны экранопланов и командир звена думают сейчас взять нас под прицел, проверить ходовые документы и все такое. Не более. А потому пусть пока рвутся вперед.

Я перебрался на мостик, Дан устроился рядом. Все мы, кроме Антона, стоявшего за штурвалом, неотрывно наблюдали за приближением семи ярких точек на мониторе.

– Хорошо идут, – с уважением произнес Игорь.

Никто не ответил.

– Генераторы проверяли? – на всякий случай спросил я.

Институтские – тоже сухопутные. Так что могли отчебучить номер.

– Проверяли, – ответил Дан с легкой обидой в голосе.

Ага, вот и мне удалось поддеть его. Не ахти какая победа, но, может, он сам теперь поумерит пыл по отношению ко мне.

На самом деле ожидать можно было чего угодно. Существует множество типов локаторов, и совершенно не факт, что вакуум-поле невидимости искривляет излучение на всех используемых частотах. Не говоря уж о том, что для ультразвуковых сонаров такое поле вообще не преграда. Никто из нас не был уверен в успехе избранной нами тактики. И напряжение нарастало по мере того, как звено экранопланов приближалось.

– Они войдут в зону видимости через минуту, – прикинул Игорь.

– Включай поле, – кивнул я. – Выключать только по моей команде.

Игорь совершил над пультом несколько магических пассов, задействовав, как я понял, бесконтактный сенсор управления. И тут же мир пропал – мы погрузились в непроницаемую тьму. Ощущение не из приятных. В лесу, на земле, ночью, когда на глазах очки с мониторами ультразвукового локатора, впечатление не было таким сильным. А тут вдруг раз – и всё. Словно провалились в космос, были только воздух и ветер, а вот звезд никаких не было. Хоть глаз выколи. Но через секунду палуба осветилась несколькими прожекторами. Мы увидели друг друга, и яхту, и серебристые паруса, но психологически все равно было сложно – невозможно отделаться от ощущения, что «Борей» завис в черной бездне без конца, края и каких-либо ориентиров. Ни один из квантов света не достигал яхты – поле невидимости искривляло их траектории, заставляя огибать защищенное пространство. За пределами яхты свет прожекторов тоже полностью поглощался, не оставляя ни единого отсвета.

Я невольно вперился взглядом в монитор локатора, но и на нем не было ни единой отметки – радиоволны также не достигали цели под действием поля невидимости. При этом, совершенно ослепленные собственной маскировкой, мы двигались прежним курсом на скорости более чем в двадцать узлов. Поневоле волосы на голове дыбом встанут.

– У нас остались какие-нибудь средства навигации? – чуть севшим голосом спросил я и невольно закашлялся.

– Мы постарались защититься на всех электромагнитных частотах, – ответил Игорь, продолжая водить руками над пультом. – Поэтому остается только ультразвуковой сонар. Всем хорош, но дальность действия у него всего около трех километров. К тому же, из-за относительной медлительности звука, в сравнении с радиоволнами, мы будем получать картинку с запаздыванием секунд на шесть. Пока туда фронт волны долетит, пока отразится…

Я начинал успокаиваться, но это стоило мне некоторых усилий.

– Почему не включаете? – таким же приглушенным, как мой, голосом, спросил Дан.

Ага, тоже нервы не железные.

– Опасно, – ответил Антон. – Если на экранопланах задействованы хоть какие-то ультразвуковые детекторы, они сразу нас засекут.

– Весело, – хмуро произнес я. – Неужели нельзя было предусмотреть какое-нибудь пассивное средство? Так и будем шпарить вслепую?

– Какое может быть пассивное средство, когда нас огибает все, кроме звука? – пожал плечами Антон.

Конечно, на высоте километра нам в данный момент ничего не грозило. Столкнуться с экранопланами мы не могли, им так не подняться, до гор еще далеко, до винд-шипов, стерегущих кордон, тоже. Но все же лететь вслепую мне претило. И не только по психологическим, но и по тактическим соображениям – мне нужно было как-то узнать, когда экранопланы уйдут обратно в Ейск, не обнаружив над степью ровным счетом ничего. Иначе выключать поле невидимости было в высшей степени рискованно.

И тут меня осенило.

– У нас есть стандартные институтские очки? – спросил я у Дана.

– Конечно, – ответил он с явным непониманием, зачем они мне могут понадобиться в сложившейся ситуации.

– Насколько я понимаю, – с улыбкой продолжил я, существует протокол, с помощью которого изображение со встроенной в очки камеры можно передать на любой монитор. Иначе как бы вы записали то, что я видел ночью в лесу?

– Ну да… – Дан начал постепенно улавливать мою мысль. – Ты хочешь передать изображение с видеокамеры на ходовой монитор?

– Есть сложности?

– Никаких.

– Тогда живо тащи очки. А ты, Антон, снабди меня, будь любезен, металлическим шестом примерно сорокасантиметровой длины и куском веревки.

Антона сдуло с мостика, а через минуту он вернулся с леерным прутом и карбоэластовым шнуром. Всем было любопытно, что выйдет из моей идеи.

Дан принес очки и настроил камеру в них таким образом, чтобы изображение с нее транслировалось на монитор ходового планшета. Я привязал очки к концу прута и сказал:

– Дан, проделай конвертером дыру в днище. Мне нужен доступ к швертовому соленоиду.

Это не заняло много времени. Спустившись через прорезанную Даном пробоину, я закрепил шест с очками на соленоиде так, что получился антипод перископа – конец прута уходил за пределы кокона, образованного вакуум-полем, и очки оказались снаружи. Меня это полностью удовлетворило. Когда я поднялся на мостик, все уже пялились на планшет. Получилось действительно эффектно – изображение с камеры было четким, видно далеко по ходу движения. При этом, если глянуть со стороны, в воздухе, на высоте километра над землей, сами собой, ни на что не опираясь, висели стильные солнцезащитные очки. Эта цель была слишком мелкой и малозаметной, чтобы привлечь чье-то визуальное внимание. А уж локатором ее и вовсе не взять.

Моя идея, особенно ее исполнение, показались мне гениальными, но аплодисментов, как и в прошлый раз, я так и не дождался. Зато видно было отлично.

Звено экранопланов, значительно снизив скорость, приближалось к нам прежним курсом. Но спешить им было уже некуда – они потеряли нас и визуально, и на экранах радаров. Фактически, с их точки зрения, цель просто исчезла. А раз исчезнуть она не могла, то единственным здравым решением, от которого рассудок не тронется, было бы посчитать, что ее никогда не было. Нас то есть.

– Дай звук с радиосканера на мониторы планшета, – попросил я Игоря.

Какое-то время виброкристаллы шипели, выискивая самый близкий источник радиосигнала, потом несколько раз проскользнули неясные голоса, затем музыка с ейской радиостанции, но наконец раздался молодой, но по-капитански жесткий голос:

– Правый ведущий первому! Визуального контакта с целью нет. Радарный контакт восстановить не удается.

Затем другой голос, постарше.

– База командиру шестого звена.

– Здесь база.

– Это уже Ейск.

– Контакт с целью утерян шесть минут назад.

– Что значит, утерян? – удивленно спросили с базы. – Вы достигли квадрата двадцать четыре-девяносто семь?

– Так точно, прочесываем пространство.

– Ну и что видите?

– Ничего, – ответил командир звена. – Ровным счетом.

– Понятно. У нас диспетчеры тоже доложили о потере контакта. Объявляю вариант «Гусиная стая», возвращайтесь на базу.

Я прекрасно знал, что такое «Гусиная стая». Это протокол действий всех частей и соединений воздушных сил и винд-флота в случае столкновения с неопознанными летающими объектами. Протокол был длинным и достаточно бестолковым, но одно в нем радовало – при утере контакта с НЛО, он предписывал вернуться на базу и составить подробный рапорт о случившемся.

На экране ходового планшета мы увидели, как звено экранопланов разделилось, совершило синхронный поворот, вновь слилось и, набрав скорость, двинулось курсом на Ейск.

– Выключай маскировку через две минуты после того, как машины выйдут из зоны видимости, – с улыбкой сказал я.

Я зафиксировал радиосканер на рабочей частоте шестого звена и стал ждать, когда мир вокруг нас снова займет привычное место в зрительном поле моего мозга.

– Расчехляй главное носовое орудие, – попросил я Дана.

– Для чего? – напрягся он. – Я же говорил…

– В боевой обстановке я клал с дальномером на все твои ограничения. – Пришлось напустить в голос пару килограммов отточенной стали. – Живо! Мне скоро понадобится носовое орудие!

– Зачем?

– Моя тирада ничуть не сбила с него спесь.

– Чтобы выжить! – прошипел я сквозь зубы.

Подействовало. Пусть и с неохотой, но Дан подхватил лептонный конвертер и направился на бак, материализовывать носовое орудие. Причем он обиделся, и это меня особо порадовало. Ничего, на обиженных воду возят. Нечего было меня задирать, как пацана-новобранца.

Игорь отключил вакумм-поле, и по глазам ударил такой тугой поток солнечного света, что я не только зажмурился, но и невольно присел.

– База командиру шестого! – почти сразу отозвался эфир. – Примите радарную метку. Контакт с целью восстановлен. Возвращайтесь в квадрат двадцать четыре-девяносто семь возьмите судно под конвой и этапируйте в Ейск.

– Даже если все документы в норме?

– Да. Странная что-то цель.

– Есть, принял, – ответил командир звена.

Экранопланы на мониторе ходового планшета снова совершили боевой разворот и двинулись в нашу сторону. Грех так издеваться над своими, но другого выхода не было – я приказал включить вакуум-поле.

– База командиру шестого звена, – тут же отозвался эфир.

– Здесь база. Вижу, контакт утерян. Визуального контакта нет?

– Небо чистое, в степи никаких объектов.

– Принял. Доберетесь до места, сядьте на грунт и прочешите небо с использованием всей имеющейся оптики. Цель была потеряна на высоте около тысячи метров.

– Есть, принял, – отрапортовал командир звена.

Не теряя времени, я кубарем скатился в каюту и отвязал свой перевернутый перископ от килевого соленоида. Я за них волновался, за командиров, ведь у некоторых, наверное, уже и дети есть. А начнут всерьез изучать небо, увидят парящие на высоте километра солнечные очки… Недолго умом тронуться. И начнется – кто в психлечебницу, кто в монастырь, а кто в президенты общественных организаций, в зависимости от формы протекания болезни. Результат же один – дети-сироты.

– Может, турбины включить? – спросил Антон, когда я снова поднялся на мостик. – Они у нас мощные. Быстрее оторвемся.

– И на парусах оторвемся, – покачал я головой. – От турбин инверсионные следы могут остаться. И начнут ребята с перепугу палить по невидимой цели.

– Да, не надо, – поддержал меня Дан. – Препятствий впереди никаких не ожидается, оторвемся потихоньку.

Примерно через полчаса в эфире прозвучал доклад командира звена об отсутствии каких бы то ни было визуальных проявлений вероятного противника. База позволила им вернуться.

Еще через десять минут я осторожно приладил свой перископ, и мы убедились, что доблестное шестое погранзвено экранопланов благополучно возвращается в Ейск. Мы к тому времени порядком отклонились от их курса в сторону моря.

– Отключай поле, – приказал я.

Когда, как в акте великого творения, проявилось небо и твердь земная, сразу стало полегче. Угнетала меня черная бездна, да и не меня одного, судя по заметному облегчению на лицах соратников.

Вскоре ожили виброкристаллы радиосканера.

– База командиру шестого звена, – раздался напряженный голос в эфире.

– На связи шестое звено.

– У нас та же цель на радаре.

Молчание в ответ. Долгая пауза. Потом снова:

– База вызывает командира шестого звена.

– На связи.

– Снова проявилась цель по «Гусиной стае».

– Информацию принял, – спокойным голосом отозвался командир.

Снова пауза.

Я понимал, что главный диспетчер базы находится в крайне неловком состоянии, совершенно не представляя, как поступить. Снова отдать приказ на возвращение в злополучный квадрат? Глупо. Да и командир звена может сослаться на нехватку топлива и послать всех к чертям. Я бы на его месте именно так и поступил. И замучаются инкриминировать невыполнение приказа.

Думал диспетчер почти минуту.

– Следуйте прежним курсом, – произнес он. – Постарайтесь как можно быстрее освободить сектор «дельта».

– Вот и начинается, – вздохнул я.

– Что начинается? – настороженно спросил Игорь.

Дан вопросов не задавал. Как бывший ракетчик он прекрасно знал, для чего диспетчер приказал шестому звену убираться из нашего сектора.

– Орудие готово?

– Да, – ответил Дан.

– Тогда всем слушать боевое расписание! Дан остается на мостике. Будешь неусыпно следить за радаром. Как только появятся характерные метки, корректируй мой огонь, используя полярные направления по часам и удаление в километрах. Игорь остается за пультом и ведет яхту, выполняя все курсовые эволюции с докладом по каждой. Антон спускается в трюм и контролирует работу основного силового агрегата и конденсаторов. Радиосвязью для внутренних переговоров не пользоваться, а то засекут частоты и будет совсем худо. Всё понятно?

– Да, – ответили все бойцы моей бравой команды.

– Антону особо, – добавил я. – По возможности обесточь всё, что только можно, что не влияет на парусный ход и простейшую навигацию. Режим конденсатора задай на полное наполнение, потому что энергии мне надо будет много для каждого выстрела, но стрелять я буду редко. Пусть генератор спокойно работает между выстрелами в режиме наполнения. Если есть возможность запитываться от ходовых турбин, врубай их сразу после моего выстрела. Ты будешь внизу, команды я тебе подавать не смогу, поэтому сразу мотай на ус и задавай вопросы, если что не понятно.

– Ракеты? – спросил он.

– Да, ожидаются, – кивнул я. – Дан, свистни мне, как только звено выйдет из сектора между нами и Ейском. И обязательно зафиксируй все места пусков, мне это может понадобиться.

– Понял, – ответил напарник.

Сказать по чести, при всей мощности главного носового орудия, оно не было специально предназначено для противоракетной обороны. Поэтому вся надежда была именно на мощность. Сам я тоже не был канониром по специальности. Дело знал, но на уровне специалиста третьего класса. Тоже не ахти. Однако другого способа отразить ракетный натиск у нас не было. А он будет, я его давно ожидал, почему и велел Дану материализовать носовую пушку.

– Всем занять места согласно боевому расписанию! – распорядился я.

А сам спустился с мостика и перешел на бак. Орудие было новеньким. Одному богу известно, наверное, каким образом Дворжеку удалось заполучить это чудо инженерной мысли. Ну и самому Дворжеку, разумеется. Понятно было одно – свинтили его не со списанного винд-крейсера.

Усевшись в кресло, я запустил систему контроля и прицел дальнего огня. Вблизи с ракетами точно не справиться, так что придется использовать всю дальнобойность орудия. Опробовав педали горизонтального и вертикального наведения, я убедился, что орудие весьма резво и точно реагирует на мои команды.

Ждать пришлось недолго – с мостика раздался голос Дана:

– Есть ракетный пуск. Удаление тридцать, направление одиннадцать.

Я тут же развернул стволы орудия на одиннадцать часов по воображаемому циферблату, где двенадцать часов приходились строго по нашему курсу. Эта система корректировки огня сохранилась с древнейших времен, когда часы еще были механическими, но оказалась настолько удобной, что с успехом сохранилась до наших времен. Прицел ловил цели, начиная с двадцатичетырехкилометрового удаления. Если пуск произошел в тридцати километрах от нас, значит, ракеты должны вот-вот появиться в голографической сетке. Они и появились – десять янтарных точек. Неплохой залп, но и не массированный обстрел. Пока. Если начнут бить малым калибром, а по логике вещей так и будет, можно ожидать до пятидесяти целей в воздухе одновременно. Но с моими навыками и десятка хватит, чтобы вспотеть.

Прикинув скорость подлета, я поспешил прицелиться, выбрать упреждение и шарахнуть из всех стволов. Потекли секунды. Раскаленная плазма – не лазерный луч, она со скоростью света перемещаться не может. Зато ракеты двигаются ей навстречу, что сокращает время от выстрела до попадания. Разогнанные до трех тысяч метров в секунду заряды в прицеле выглядели несущимися вперед рубиновыми стрелами. Примерно две секунды осталось. Одна…

Голографический экран подернуло рябью – фиксация попадания. Я присмотрелся и мысленно охнул от неожиданности. Четыре заряда выкосили целых три ракеты из стаи, я на такой успех точно не рассчитывал. А ведь это в самом начале огневого контакта! На пятнадцатой секунде, при подлетном времени в полторы минуты.

Тут же взвыли турбины, сильно запахло озоном – это Антон врубил дополнительный силовой агрегат для восстановления потраченной на мощный залп энергии.

– Дан! – выкрикнул я, что есть сил. – Сколько процентов осталось?

Он кубарем скатился с мостика и рухнул в люк машинного отделения. По идее, можно было стрелять хоть сейчас, но я боялся, что если выберу остаток энергии из конденсатора, и ее не хватит, то вся нагрузка ляжет на оси силовых агрегатов. Видал я, как гнутся они в дулю при подобных раскладах. Даже на канонерских лодках, куда более приспособленных к экстремальным нагрузкам тяжелого боя.

– После выстрела оставалось тридцать процентов! – выкрикнул Дан, высунувшись из люка машинного отделения. Я его еле услышал за воем турбин, но примерно такого ответа и ожидал, так что мог и по губам прочитать. Получалось, что залп отнимал чуть меньше энергии, чем я рассчитывал. Не зря Дан говорил об усиленных силовых агрегатах. Тоже великий плюс.

– А сейчас? – спросил я.

Мне надо было понять, с какой скоростью заполняется конденсатор. Дан скрылся под дырявой палубой, через пару секунд высунулся и на пальцах показал шесть, а потом ноль. Ясно, за тридцать секунд восстанавливаемся на шестьдесят, для выстрела нужно семьдесят, значит, следующий залп полностью опустошит генератор, а оставшиеся десять лягут на генераторы. Нормально, по осям не ударит, особенно с учетом того, что турбины работают.

Оставалось чуть меньше минуты подлетного времени. Переключившись на прицел ближнего боя, позволявший бить куда более точно, я выкрикнул:

– Курс строго на юг! Дан, расчехляй бортовое орудие! Игорь на радаре!

Яхта сильно накренилась.

– Есть курс на юг! – доложил рулевой.

Мы вышли на крутой бакштаг, я резко развернул стволы и прицелился в самый центр смертоносной стаи, чтобы окончательно разделить ее на два фланга. Игорь, умница, поднял два косых паруса, очень эффективных при попутном ветре. Ракеты, понятное дело, были с радарным наведением, так что подправляли курс вслед за нами, но теперь, при нашей скорости, им пришлось тратить время на довольно крутую дугу. Выждав еще десять секунд для гарантии, я ударил сначала из двух стволов, чтобы не опустошать генератор, а потом, оценив попадание, сразу из двух оставшихся.

Первый залп, благодаря точности прицела ближнего боя, выжег двумя зарядами три ракеты, зацепив одну плазменными брызгами. Второй выстрел тоже был эффективным – два попадания, две ракеты. Уцелели всего две цели, причем одна по краю правого фланга, другая по краю левого. Оставалось двадцать секунд подлетного времени, когда Дан привел в боевую готовность электромагнитную пушку. На нее не требовалось много энергии, она и без конденсатора, на одних генераторах, могла эффективно работать.

– Широким лучом! – успел выкрикнуть я.

Взвизгнули преобразователи напряжения, отправив в пространство поток высокочастотного излучения большой энергии. Он ударил по ракетам, спалив систему наведения. Теперь надо было давать ходу, чтобы выйти из зоны поражения.

– Турбины на ход, убрать паруса! – скомандовал я.

Яхту немилосердно рвануло – турбины действительно были мощными. Я увидел инверсионные следы от двигателей двух уцелевших ракет и приказал:

– Включить поле!

Чернота навалилась моментально, как потеря сознания при ударе. Мы продолжали нестись вперед, набирая скорость. Ослепшие ракеты уже не могли изменить направление следом за нами, а главное – не могли принять команду на взрыв при подлете. С радаров же мы исчезли, что могло быть воспринято, как уничтожение цели. Хоть и жалко энергии генераторов невидимости, но в этой иллюзии канониров надо подержать подольше. И уйти как можно дальше за это время.

– Турбины на холостой ход! – крикнул я. – Заряжаем конденсатор. Поднять все паруса, курс – крутой бакштаг!

Долго на турбинах идти все равно не получится, они топливо жрут немилосердно. А так пусть восполняют энергию, которая может пригодиться для отражения следующей атаки. Я выждал с минуту, затем велел полностью турбины остановить. Остались работать только главные силовые машины. Снова наступила тишина, только ветер свистел в туго наполненных парусах.

– Ну, ты даешь! – сказал Дан, не вылезая из орудийного кресла. – Я уж думал – капец.

– Ты не видал наших канониров, – отмахнулся я. – Вот они бы дали как следует.

На самом деле такой пушкой, как наша, можно подавить и саму ракетную батарею. Но там свои. И это полностью меняло расклад.

Через пятнадцать минут я дал команду отключить поле. Надо было осмотреться и подкорректировать навигацию. С бака открывалось блестевшее впереди Азовское море. Мы вышли на траверс Ейска примерно в пятидесяти километрах от него. Если присмотреться, можно было различить песчаную косу, далеко убегавшую в море. Скорее всего, это и есть Долгая – несостоявшаяся цель нашего сегодняшнего путешествия. Мы добрались до нее даже раньше, чем я ожидал – солнце только готовилось к закату, выкрасив небо в янтарный цвет. Теперь до границы рукой подать. Пара часов ходу, не больше. Если предположить, что генераторов невидимости хватит на три часа, хотя Дворжек обещал больше, то можно уже не бояться ракет, врубать поле и идти по визуальной навигации с использованием моего самодельного перископа. Но я решил сэкономить. Незачем использовать невидимость раньше, чем радар зафиксирует ракетный пуск или заслон из винд-шипов. Хотя, понятное дело, тревога по протоколу «Гусиная стая» объявлена по всему побережью. Не часто НЛО начинают палить из сверхмощных плазменных пушек вместо того, чтобы висеть себе в небе спокойно светящимся облачком. Но я надеялся на присущие вооруженным силам трения между родами войск. С точки зрения ракетчиков мы уходили от Ейска, причем в сторону границы. Понятное дело, что арабы. Какие-то особые арабы, не пальцем деланные, но кому еще придет в голову рваться из Империи с таким рвением? А поскольку непосредственной угрозы городу мы не представляли, то канониры могли махнуть рукой и не тратить ракеты. Просто сплавить нас на попечение флотских, чьи винд-шипы стоят в каких-то восьмидесяти километрах к югу. А вместе с нами свалить на них и ответственность за прорыв границы. С сухопутных станется.

С флотскими же надо держать ухо востро, с ними даже невидимость дает мало гарантий на успех прорыва. Поэтому я считал необходимым использовать все средства для того, чтобы обезопасить себя при проходе самой границы, не надеясь только на маскировочное поле. Перво-наперво я велел начать снижение. Пусть диспетчеры на радарах поломают голову над поведением странной цели. Затем приказал сменить галс и двинуться почти противоположным курсом на северо-восток. Потому что если двигаться прежним, не меняя его, можно дать лишний шанс флотским банально высчитать нашу траекторию и подтянуть дополнительные корабли к предполагаемой точке прорыва. А так они даже не знают, собираемся мы прорываться или просто исследуем приграничную зону, или же, напротив, ждем прорыва с арабской стороны, чтобы поддержать его огнем своих пушек. Я представил, как кипят сейчас у капитанов мозги в попытке предсказать наши действия. Ничего, не выкипят. От мыслительной деятельности ум только развивается. Заодно смена курса взбодрит ракетчиков, а флотским даст возможность свалить всю ответственность на сухопутных.

Пройдя километров пять, я принял решение включить поле, на этот раз надолго, потом поменять галс и лечь на прежний курс. При нашей скорости заряда в генераторах невидимости должно хватить на прорыв. Даже с учетом неучтенных заранее включений.

Выполнив поворот фордевинд, мы поймали в паруса попутный северный ветер и полным ходом пошли на юг. Нас окружала полная темнота искривленных полем световых лучей, так что закатом мы могли любоваться только на мониторе ходового планшета, куда попадало изображение с моего импровизированного перископа. Пусть теперь диспетчеры, канониры и капитаны винд-шипов ломают голову: куда мы делись и каким курсом идем. Ну и пусть ломают – с их точки зрения, мы могли взять курс на любой из трехсот шестидесяти румбов. Чувство пусть и временной безопасности охватило меня, несмотря на окружавшую «Борей» черную бездну. К ней, как и ко всему, можно привыкнуть, а вот ракетная атака из Ейска вымотала меня изрядно. Наверняка появится пара седых волос, хотя я к ним не очень-то расположен. К ракетным атакам тоже можно привыкнуть, привыкают ведь к ним канониры, да и не к таким, а к гораздо более жестким. Но я-то не канонир. Пусть канониры хоть раз сходят в рукопашную с арабами или десантируются с корабля под массированным обстрелом. Для меня это привычно, а вот как вымотаются они, я бы посмотрел. Хотя на них-то мне глупо затаивать зло. Ну, долбанули ракетами. Имели право. Откуда им знать, что мы собираемся спасти всю средиземноморскую цивилизацию? Они и об опасности не знали, не ведали. А если бы и узнали о злобном демоне из старинной лампы, повертели бы пальцем у виска. Я бы тоже повертел недельку назад. Но все меняется. Изменилось в башке и у меня.

На самом деле, к лирике я был склонен еще меньше, чем к седым волосам, поэтому долго в этих размышлениях вариться не стал, а принялся строить в уме планы дальнейших действий. Как и положено винд-труперу.

Только с наступлением сумерек я заметил на мониторе ходовые огни винд-крейсера. Он висел в двух километрах над морем в дрейфе, почти без парусов. А те, что имелись, помогали ему находиться в намеченной точке пространства, медленно перемещаясь галсами из стороны в сторону. Уж насколько я привычен к этому зрелищу, а все равно оно впечатляло. Особенно с учетом того, что в данный момент корабль представлял не силы поддержки, а находился, как говорится, по другую сторону баррикады. Ничего удивительного, что тяжелые винд-крейсера и скоростные парусные эсминцы вызывали у арабов совершенно животный ужас пополам со звериной завистью. Но эта техника была слишком сложна для представителей народа, стремящегося, причем вполне успешно, вернуться к средневековью. Теоретически они могли бы найти бывшего винд-мастера, и даже двух-трех, заставить их под пытками выдать необходимую информацию… Но только теоретически. Не могу себе представить винд-мастера, дающего арабам уроки парусного мастерства и учащего обращаться с высокотемпературными крупнокалиберными орудийными батареями. Не говоря уж о системах навигации. Именно поэтому военно-воздушные силы Объединенного Халифата по сей день ограничены всевозможными турбо-гравами. Воин Объединенного Халифата, подобно вымершим пару сотен лет назад индейцам, хорош лишь в одном физиологическом состоянии. А меня всю жизнь только и учили вводить их в это замечательное для них состояние. Так что я с арабами был настоящим симбиотиком – мы были необходимы друг другу. И хотя они, из-за жуткой антисанитарии в городах Халифата, сами по себе дохли десятками тысяч, но я, как человек честный, просто обязан им помочь кратчайшим путем добраться до их халифатского рая.

Но какие же все-таки лихие повороты выделывает порою судьба! Вот и я теперь думал не о том, как подать сигнал на винд-крейсер, чтобы получить огневую поддержку, а усиленно рассуждал, как пробраться мимо него незамеченным.

Через несколько минут впереди, чуть ниже крейсера, вспыхнули огни лидера эсминцев. Судя по обводам, это был «Бравый» – не самый новый проект, но нам бы хватило его одного за глаза и за уши, окажись мы обнаружены. По флангам от лидера я разглядел еще неподсвеченные эсминцы. В случае огневого контакта с этой группой тягаться было бы бессмысленно. Я и не собирался. Но имелось одно обстоятельство, не дававшее мне покоя. Я боялся ультразвуковых сонаров. Именно боялся, тут комплексовать нечего. У меня, признаться, ладони повлажнели от холодного пота, когда я думал о том, что звук, в отличие от электромагнитного излучения, нашим замечательным вакуум-полем не искривлялся. И стоило нам попасть в зону действия сонара и проявиться на мониторе одного из кораблей, как всем на нашу невидимость станет плевать. Не уверен насчет сухопутных, но за флотских ручался – они не то что с невидимкой, они с самим дьяволом готовы сразиться, поступи прямой приказ на его уничтожение. Да и за примером далеко ходить не надо. Не я ли сам без всякой психологической подготовки вступил в схватку с лесным демоном? Ну, неприятно было, но не до такой степени, чтобы наложить в штаны.

Слева по курсу, милях в шести, виднелась еще одна группа кораблей во главе с крейсером, и справа по курсу тоже, только чуть ближе. Фактически этот сектор границы был перекрыт наглухо, причем перекрыт не только в военном плане, что само собой разумеется, но и в плане психологическом – любому воину Халифата было понятно с детства, что соваться сюда – один из самых простых и безболезненных способов самоубийства.

– Надо подняться как можно выше, – глянул я на Игоря. – Ультразвуковые сонары на винд-шипах используются для локации рельефа под днищем и очень редко ультразвуком прощупывают пространство вокруг. Незачем, обычные локаторы в этом плане куда эффективнее.

– Километра на четыре поднимемся без труда. Дальше сложнее – объем антигравитационных приводов, сам понимаешь.

Я понимал. Кому придет в голову устанавливать на круизере крупнообъемный привод Шерстюка? Туристы предпочитают любоваться видами суши сверху, а не облаками, проплывающими под днищем. С высоты четырех тысяч метров и без облаков мало что разглядишь.

Скорость сбавлять нельзя – мы ограничены по времени утекающей энергией генераторов невидимости, поэтому подъем получился крутым. Я еще давно заметил, что быстрый взлет на пятьдесят метров вызывает в ушах неприятные ощущения от падения давления. Приходится сглатывать, иначе перепонки болят. А тут надавило куда серьезнее – только успевай сглатывать через каждые пятьдесят метров подъема.

Винд-шипы неумолимо надвигались. Благо мы уже выровняли эшелон с крейсером, когда приблизились к нему на опасное расстояние. Вся команда «Борея», включая меня, прильнула к монитору ходового планшета. Это был крейсер «Гнев Патриарха» с шестью высокотемпературными батареями и двумя башнями главного калибра, способными с одного выстрела залить огнем пару десятков городских кварталов на расстоянии пятидесяти километров. Он чинно висел в сгущающихся сумерках в сиянии бортовых огней. Уж ему точно не было никакой необходимости в маскировке. На центральной решетчатой мачте вертелся, переливаясь, блок кристаллов основного локатора. Я физически ощущал, как зорко прочесывает пространство его луч. Мы двигались в каких-то двухстах метрах от правого борта зависшей в небе громады, продолжая подниматься. Остальные корабли группы разместились эшелонами ниже, так что нарваться на ультразвуковые сонары мы не могли. Умом мы все это понимали, иначе и не сунулись бы, но вот тело все равно чуть знобило от страха.

Лидер эсминцев совершал под нами эволюции на неполной парусности, и вдруг начал подниматься почти с такой же скоростью, как и мы. У меня сердце замерло – я прекрасно понимал, что объема его антигравитационных приводов с лихвой хватит, чтобы удержать корабль на десятикилометровой высоте. Нам же и четыре тысячи метров – много. Стоит ему подняться выше нас, и мы неминуемо попадем на экраны его сонаров, что означало бы неминуемую необходимость сдачи в плен. Моментально. В противном случае остатки яхты и до земли долететь не успеют.

– Мы можем подниматься быстрее? – спросил я.

– Нет, – покачал головой Антон. – И так привод трещит.

Помимо воли, мысль у меня заработала в поисках вариантов спасения. Что делать, если эсминец нас обгонит на подъеме? Ничего. Под таким огнем, какой может обеспечить эсминец, не говоря о всей группе, не спасешься, даже десантировавшись на пара-кайте.

Стараясь подавить охватившую меня тревогу, я подумал и еще в одном направлении. В случае прорыва, впереди нас ждал ничейный, по большому счету, корабль, не уступающий по техническим характеристикам угрожавшему нам эсминцу. Это была цель. Большая цель для беглого каторжника. Потому что, независимо от миссии Института, мечта о пиратстве на вражеской территории зажгла не только Жесткого, но и меня.

Несмотря на активный подъем эсминца, я был уверен, что нас никто пока не заметил. Иначе события развивались бы по другому сценарию. В ушах продолжало потрескивать. Мы поднялись уже на полных три километра и выдвинулись более чем на полкилометра за пределы Империи. Эсминец продолжал совершать эволюции, вышел на крутой бакштаг, сменил галс на левый и начал потихоньку удаляться от нас. У всех отлегло от сердца, но напряжение не спало, пока мы не удалились километра на три вглубь нейтральной территории. Благо, на высоте три тысячи пятьсот метров нас подхватил более сильный ветер. Мы распустили косые паруса и набрали очень приличный ход. Но даже когда группа винд-шипов с зависшим на пятикилометровой высоте эсминцем скрылась из виду, я остерегался выключать поле невидимости, боясь попасть под луч радара. Могут ведь долбануть и вслед.

– Заряда в генераторах вакуум-поля осталось чуть больше, чем на час, – напряженно произнес Дан, забравшись на мостик. – А ведь могут и впереди возникнуть непредвиденные ситуации.

Я постарался взглянуть на положение вещей здраво. Ни один заряд, кроме лазера, не сможет поразить нас моментально. Значит, маскировку выключить можно, но за радаром придется следить неусыпно. И если зафиксируем залп, включим поле и рухнем вниз. Шансы есть.

– Выключай, – кивнул я Игорю.

На этот раз мир, проявившись вокруг, не ударил по глазам – царила ночь. И только большие, мохнатые, почти не мигающие на такой высоте звезды рассыпались по бархатно-черному небу.

– Дан, отвечаешь за радар. Видел, как выглядит на мониторе плазменный залп?

– Запомнил, – невесело усмехнулся он в ответ.

– Если что-то такое приметишь, врубайте поле без моей команды. Я устал. Честно.

На самом деле я прекрасно понимал, что, несмотря на нагрузку, которая лежала на мне на протяжении всего перехода, остальным тяжелее, чем мне. Во-первых, они тоже не спали ни во время обстрела, ни во время прорыва через границу. Во-вторых, в отличие от меня, у них уже стали заметны первые проявления горной болезни. Парни пока сами не осознали этого по неопытности, но я заметил у всех, включая Дана, начинающуюся одышку. И не мудрено – выше трех тысяч метров у любого неподготовленного человека накапливается сначала легкое, а затем все более серьезное кислородное голодание. Особенно при физических нагрузках, даже незначительных. Вот Антон, взобравшись на мостик, остановился и продышался, хотя раньше птицей взлетал. Дан стал чаще менять позу, стоя возле радарного монитора. Игорь присел на банку возле штурвала и широко зевнул. Вот это на высоте самое коварное – постепенно наваливающаяся сонливость. И не заметишь, как скосит.

– Все нормально себя чувствуют? – напрямую спросил я.

Дан сразу сообразил, к чему вопрос.

– Как-то не очень, – признался он. – И холодно. Может, снизимся?

– Пока нельзя, к сожалению, – ответил я. – Необходимо иметь пространство для маневра, чтобы уйти от возможного залпа со стороны кораблей. Вверх уходить долго, да и некуда. Придется, если что, рушиться вниз, почти до самой воды.

– Понятно.

– Антон, принеси всем теплые куртки, – попросил я. – В это время года на таких высотах температура может запросто падать ниже нуля. Что касается горной болезни, постарайтесь поменьше двигаться. С течением времени лучше не станет, наоборот. Если у кого начнет темнеть в глазах, сразу докладывайте. Я подменю.

Антон скрылся в каюте. Потом вернулся, притащив куртки. Мы оделись. Я поглядывал на монитор, подстраховывая Дана. Напряжение постепенно отступало. Похоже было, что проскочили. Но до Минги-Тау было еще далеко. Да и там нас вряд ли ждали с распростертыми объятиями.

Не было сомнений в том, что, как только минуем кавказскую гряду, яхту придется бросить. На это тоже уйдет время – потребуется найти ответную точку бинарного транспортного коридора, способного перенести «Борей» на Базу. Другого способа вернуться попросту не было – генераторы маскировочного поля опустошены, прорваться через границу не удастся ни при каких обстоятельствах. А дальше… Дальше мы с Даном вынуждены будем уйти в свободный марш и под видом арабов затеряться на чужой территории. Придется выдумывать легенды, жить с местными и пробираться к брошенному кораблю.

Все это теоретически возможно. Институт – не детский интернат. И нас снабдили всем необходимым для такого глубокого рейда. Но все же… Бутерброд чаще падает маслом вниз. Никуда от этого не денешься. Придется поднапрячься, чтобы выжить, иначе никак.

Имелось и еще одно неутешительное обстоятельство. У меня из головы не выходила попытка арабов захватить «Борей» на подходе к Ейску. Ну, не верил я в случайность этого нападения, хоть палкой бей. Тень таинственного мага Аль Руха лежала на нем, довольно явственно, на мой взгляд. Нет, я был далек от мысли об утечке информации из Института, но ведь у Аль Руха в распоряжении есть Компас Соломона. И это никак нельзя сбрасывать со счетов. Я понятия не имел о том, как он работает и что показывает, но в Сан-Петербурге на меня с его помощью вышли так точно, что не составило большого труда зарядить мне по башке тяжелым предметом. И понятно, что пленял меня не сам Аль Рух, а его люди. Значит, Компас выдает некую информацию о местонахождении потомков древнего царя. Ну, допустим, некие координаты, которые можно передать сообщникам и выйти на меня чуть ли не в любое время. На территории Российской Империи сделать это можно, лишь преодолевая многочисленные трудности. А вот на арабской ситуация изменится на прямо противоположную.

Второй вопрос заключался в том, способен ли Компас Соломона выдавать информацию о личности того или иного потомка? То есть, попросту говоря, мог ли Аль Рух с его помощью понять, что в Халифат прибыл именно я, а не кто-то другой? Ведь арабский маг наверняка знал о существовании Института. И, наблюдая за мной, мог сообразить, что я попал под влияние этой организации. Точнее, нахожусь под ее защитой и могу выполнять задания от ее имени. Для этого не надо быть семи пядей во лбу, а магом, на мой взгляд, дебил не станет. В таком случае при помощи Компаса меня могли взять под более пристальное, чем остальных потомков, наблюдение. И тогда, в нападении арабов не было почти ничего необычного. Почти, потому что в данном случае меня проще было бы уничтожить вместе с яхтой, а не пытаться захватить живьем. Хотя… Может, я себя попросту переоцениваю? С какой, действительно, радости Аль Руху меня убивать? Один раз он уже пытался взять меня в плен и использовать в качестве надежного резервуара для крови. Почему бы не попробовать второй раз? Это, с моей точки зрения, я – бывалый винд-трупер, да еще под прикрытием Института, представлял для Аль Руха чудовищную угрозу. А с его точки зрения, ему на мои навыки и экипировку, скорее всего, плевать с минарета. В этот раз, как и в прошлый, я от нападения отбился. И что с того? Арабы никогда не жалели людского ресурса для достижения поставленных целей. Даже если я отобьюсь еще от трех нападений, это не изменит ситуацию кардинальным образом. Если подумать в этом направлении, получалось, что мой поход очень даже на руку Аль Руху. В Сан-Петербурге ему приходилось действовать на чужой территории и самому рисковать, а тут я сам, с шестью литрами превосходной крови внутри, направляюсь к его логову. Бери, не хочу. И может ведь взять. Странно, что Дворжек так легко меня отпустил. Не дурак ведь явно. Значит, есть у него какой-то козырь в рукаве? Но какой? И почему я о нем ничего не знаю?

Как бы там ни было, нам с Даном, после того, как отправим яхту обратно, следовало всерьез позаботиться о своей безопасности. Не будь у Аль Руха чудесного Компаса, можно было бы всерьез положиться на маскировку под арабов. А так не очень. Тут многое, на мой взгляд, зависело от влиятельности Аль Руха и от его возможности просить содействия у вождей кавказских племен, входящих в состав Объединенного Халифата. Если влияния достаточно, то никакая маскировка под арабов нам не поможет – противник будет знать о нашем местонахождении с большой точностью и сможет устраивать одну облаву за другой, сильно осложняя нам продвижение к цели. Но не отказываться же из-за этого от акции! Просто надо держать ухо востро. Отобьемся. Все же не с пустыми руками идем, а при кое-каком арсенале. Правда, и он, слишком хорошо я знал арабов, мог создать нам некоторые хлопоты. Там найдется немало желающих завладеть штурмовым плазмоганом. Но мы тоже не пальцем деланы.

Команда усиленно зевала.

– Так, – решил я. – Антон и Игорь спать. Мы с Даном останемся на вахте. Снижаться пока не стоит. Во-первых, пройдете кое-какую адаптацию к высоте. Нам с Даном она понадобится, да и вам не повредит. Во-вторых, у арабов нет особовысотной техники, так что на трех с половиной тысячах будем в некоторой безопасности. Вопросы есть?

Вопросов ни у кого не оказалось, и я отправил половину команды на отдых в каюту. Яхта шла очень хорошим ходом, но я, сверившись с картой, решил убрать косые паруса и перейти с бакштага на галфинд, взяв курс на восток. Граница с Империей осталась слева, нейтральная полоса скоро закончится, и мы углубимся во вражескую территорию. А впереди горы. Чтобы не переваливать сам хребет, стоит пройти севернее от него. Где оставить яхту, я еще не решил, надо будет завтра озаботиться поиском ответной точки для транспортного коридора. Я поделился этой идеей с Даном. Несмотря на вялость из-за усиливающейся горной болезни, он воспринял ее с энтузиазмом. Держался, надо сказать, молодцом, хотя видно было, что иногда забывает дышать, потом спохватывается и переходит на усиленный режим вентиляции легких. Ничего, адаптируется.

Глава 13

Посланник

На пятый день пешего путешествия по вражеской территории мы с Даном приблизились к Баксанской долине. Выглядели отменно – местные жители, ни дать ни взять. Нанороботы, в виде мази, выданные Ириной, сделали свое дело на славу – кожа у нас стала смуглой, даже грязноватой на вид, где надо она подтянулась, где надо отвисла, даже форма носов изменилась хоть и не сильно, но вполне в нужную сторону. С одеждой тоже проблем не возникло – в трюмах «Борея», перед тем как его отправить по установленному в укромном месте транспортному коридору, мы нашли все необходимое. Дворжек всерьез подошел к вопросу, основательно изучив последнюю арабскую моду. В общем, ни у кого мы подозрений своим внешним видом пока не вызвали, хотя еще у горы Беш-Тау пришлось переночевать в небольшом городке с одноименным названием. Благо и в местной валюте, разменянной очень мелко, недостатка у нас не было.

Все, что не предназначалось для посторонних глаз, мы прятали чисто по-институтски – дематериализовывая с помощью конвертера. Хуже дело обстояло с самим конвертером, из-за чего нам пришлось несанкционированно с Дворжеком изобрести легенду о двух бродячих плотниках. В Беш-Тау купили нехитрый инструмент, среди которого конвертер, замаскированный под резак, выглядел вполне естественно. Им и резать можно было, в случае чего. О лептонном пространстве арабы в большинстве своем не имели ни малейшего представления, да и вообще в современной технике разбирались только по мере профессиональной надобности. В общем, за плотников мы сошли. Благо, пока никто не пытался нас нанять, но я был уверен, что выкрутимся и в этом случае.

Но все же, ощущал я себя не в своей тарелке. Неуютность моего самочувствия объяснялась прежде всего собственным внешним видом и тем, что Дан ни слова не знал по-арабски.

Понятное дело, что я пошел самым простым путем и выдавая его всюду за глухонемого. Но с таким напарником я должен был бы в совершенстве владеть языком жестов. Но, увы, не владел. Поэтому при посторонних донести что-то до Дана не было почти никакой возможности. Иногда приходилось имитировать оживленную беседу на немом языке друг с другом, однако проблему общения это никак не снимало – ни я, ни Дан языка жестов не знали. На этом можно было проколоться всерьез. Но пока везло.

Обремененный немотой и глухотой, напарник несколько раз убеждал меня уйти в подполье и пробираться к Баксану окольными тропами, минуя городки и аулы. Я не поддавался, мотивируя это необходимостью хоть что-то выспросить о недавних событиях, о названии аулов и о прочих мелочах, необходимых в случае обнаружения. Дан же не соглашался, мол, можно прикинуться совсем дикими горцами, живущими охотой и ничего ни о чем не знающими. В этом был кое-какой резон, но эту легенду я придерживал на крайний случай. В ней имелся серьезный недостаток, поскольку пока мы на легальном положении, можно было останавливаться на постоялых дворах, прикупить пару верблюдов и питаться в предназначенных для этого местных заведениях.

Кстати, никакого особого любопытства по поводу вживания в местную культуру я за Даном не заметил, вопреки уверениям Дворжека. Нет, пока не отправили яхту назад, напарник несколько раз высказывался по поводу своего желания узнать арабов поближе, но как дошло до дела, он как-то просел в этом вопросе. Ну, понятно, что для глухонемого не так просто влиться в чужую культуру, однако причина таилась не только в этом. Я-то и до нашего рейда арабов знал прекрасно, в отличие от Дана. И для меня не было секретом, что в их современной культуре ничего интересного нет. Дремучие религиозные нормы составляли в ней восемьдесят процентов, минимум. Так что любопытство Дана было в полной мере удовлетворено уже в первые часы автономного пребывания на территории Халифата. Дальше ему стало не до этнографических изысканий. О собственной шкуре надо было заботиться, а это куда более занимательно.

С верблюдами, кстати, тоже оказалось не все просто. Я-то думал, что если Дан бывший офицер, то его должны были учить верховой езде. На случай работы в тылу врага. Но это оказалось моим глубоким заблуждением. Сухопутный военный никак не мог оказаться в тылу врага, в отличие от флотского. Ему не на чем так далеко забраться. В общем, подобного курса в их подготовке не было, и Дана ни на верблюдах, ни на лошадях, ни на ослах ездить не учили. Хотя я мог догадаться, что раз Дан не знает самого слова «лошадь», то и в седле сидеть не большой молодец. Не скажу, что я сам превосходный наездник – не было никогда к этому тяги при наличии более удобного транспорта, но стремя с уздечкой не путал.

По здравому размышлению, неумение Дана держаться в седле и нежелание в него сесть, особого удивления у меня не вызвало. Поразило другое – напарник нисколько не удивился, когда в Беш-Тау мы увидели лошадь. Сразу стало понятно, что он уже встречал это животное, да и странно было бы, ведь он выполнял задание Института на Кавказе. Тогда у меня мелькнула мысль, что Дан придуривался насчет непонимания шутки о свадебной лошади, но, подумав, я сообразил, в чем забавность ситуации. Он просто не знал, как называется лошадь по-русски. Видеть-то видел, а толку? В Сан-Петербурге они по улицам не разгуливают. Как и верблюды. Тут же, на Кавказе, гравиотранспортом обладали только главари бандитских кланов. Оно и понятно – своего производства подобной техники арабы наладить не могли по причине отсутствия четырехмерных технологий. Все антигравы были тут трофейными, похищенными в набегах на имперскую территорию. Поэтому лошади, верблюды и ишаки оставались тут преобладающей тягловой силой, как в дремучем Средневековье, из которого арабы сознательно не хотели выкарабкиваться.

Уже на второй день путешествия мне удалось по дешевке приобрести двух верблюдов. Лошади стоили не в пример дороже. Покупка животных оказалась очень простой задачей в сравнении с другой – усадить Дана в седло. Потратить пришлось целый день и массу самых крепких выражений, которым я научился за время службы в винд-флоте. Но прогресс налицо – напарник, пусть косо и криво, научился сидеть на верблюде и управлять им. Это сэкономило нам массу сил, но, с другой стороны, было еще одним фактором, по которому нас могли вычислить. Техника выездки у Дана сложилась весьма далекой от совершенства и не походила на ту, которой владели местные. Когда мы проезжали селения, над Даном смеялись не только игравшие у дороги мальчишки, но и мужи куда более взрослые. Пришлось слегка изменить нашу легенду и поднагрузить напарника в плане актерских способностей. Продолжая выдавать себя за бродячего плотника, его я представлял своим полоумным братом. В сочетании с глухотой и немотой, это проходило. Арабы издавна недолюбливали ущербных, а потому не особенно вдавались в подробности. Тут уж скорее я попадал под подозрение, возясь с придурком, пусть и родственным мне по крови. Но ничего – помогла наскоро выдуманная история о завещании отца, велевшего мне научить брата плотницкому мастерству. А воля старших в Халифате закон, так что прокатывало.

Вообще, еще до высадки, мне пришлось натаскивать Дана по многим вопросам, особо касавшимся отправления исламского религиозного культа. Я его часами заставлял усердно показывать небу задницу, распластавшись ниц башкой в сторону Мекки. А когда он сопротивлялся, я напоминал ему о его этнографическом любопытстве и о прекрасной возможности на собственной шкуре почувствовать мусульманские обычаи. Скорее всего это была одна из причин, почему это любопытство так быстро иссякло.

К полудню пятого дня мы въехали в большой аул в самом начале Баксанской долины. Дальше путь предстоял достаточно дикий, чтобы можно было позволить себе, как следует, отдохнуть. К тому же я не забывал о возможных происках Аль Руха. Фактически на всем протяжении марша, что до высадки, что после, мы двигались достаточно бодрым темпом, за исключением исторического дня с обучением езде на верблюде. Поэтому лазутчики, если они были посланы, скорее всего, плелись в хвосте. Тут же я сознательно решил дать им возможность нас догнать. Известное зло лучше неизвестного.

Расположившись с Даном на придорожном постоялом дворе, я снова, как и много раз за свою бурную жизнь, попробовал размышлять, уподобившись противнику. В одном я был убежден совершенно точно – Аль Рух ничего не знает о потерянном русскими «Святом Николае». Почему? Причин было несколько. Первая и главная – он не попытался им завладеть. Хотя если кто из арабов мог это сделать, так это он. Хотя тоже не факт. Другая причина состояла в том, что если на территории какого из местных князьков случилось чудо, вроде появления бесхозного винд-эсминца, обрадованный феодал вряд ли поспешит сообщить об этом соседям. Скорее сам попытается как-то обустроить находку. Слишком хорошо я знал арабов, чтобы допустить нечто иное. Если следовать этой логике, Аль Руху про корабль узнать было попросту неоткуда. Тогда, с его точки зрения, совершенно непонятно, за каким шайтаном один из потомков Соломона поперся из весеннего Сан-Петербурга в долину реки Баксан. Смотрит он на свой Компас и диву дается, наверное. Это в том случае, если он отследил весь мой путь от Питера.

Я стоял у окна занятой нами комнаты и смотрел, как во дворе пятеро арабов меланхолично курят кальян. Дан, вымотанный верховой ездой, улегся на тахту и сразу отключился. Свежий ветер дул вдоль долины, неподалеку журчал бурный Баксан. Сладковатый дым гашиша распространялся по двору от кальяна. И тут меня осенило. Уж чего точно не мог сделать Аль Рух, так это отследить мое перемещение из Сан-Петербурга, поскольку мы телепортировались сразу в таганрогские степи, почти к самому Ейску. И если Компас просто показывал местонахождение потомков Соломона, не идентифицируя каждого из них, то мы могли оказаться в презабавнейшей ситуации. Аль Рух мог попросту не знать, с кем на данный момент имеет дело. А это давало немалые преимущества. Вплоть до того, что при благоприятных раскладах можно будет вовсе избежать штурма Шам-Шаха. Надеяться на это не имело смысла, а вот придержать в уме стоило. Для того хотя бы, чтоб не попасть впросак, в случае неординарного развития ситуации.

В принципе, для меня очень важным становился вопрос, способен ли Компас Соломона отличить одного потомка от другого. Интуиция мне подсказывала, что не может, но вербализовать это ощущение я пока не мог. Ладно, может, сложится позже. Но я и невербализованным ощущениям давно научился доверять. Надо только прикинуть, как в эту картину вписывается попытка захвата яхты замаскированными под полицию боевиками.

И тут у меня словно лампочка в голове зажглась, высветив все с поразительной ясностью. Ну конечно! Не знал Аль-Рух, с кем имеет дело! И попытка захвата отнюдь не была случайной. Где бы ни находился Аль Рух, он по Компасу мог видеть всех потомков Соломона. А мог ли он видеть того, кто прятался на базе Института? Ответ был до крайности важен, поэтому я, ничуть не мучаясь угрызениями совести, растолкал Дана и спросил у него, защищена ли База какими-нибудь магическими щитами.

– Ты сдурел? Дай отдохнуть! – взмолился напарник.

– Дам. Ты только скажи, чего стоит База в плане магической защиты?

– Что тебе взбрело в голову? – скривился он.

– Потом объясню. Просто ответь.

– Фиг пробьешься, – пожал плечами Дан. – Там Дворжек лично все прорабатывал. Причем учитывал любую теоретически возможную опасность. И не забывай, что, с точки зрения любой тонкой сущности, Базы вовсе не существует, там сплошной грунт.

– Выходит, что Компас Соломона не мог меня там засечь?

– Мог? Плохо ты знаешь Дворжека. Уверен, что когда наши тебя забрали и телепортировали под землю, Аль Рух потерял тебя наглухо. Скорее всего, Компас сработал так, словно один из потомков древнего мага просто отбросил коньки. Исчез из наблюдаемого пространства.

– Все, можешь спать.

Дан ничего не ответил, перевернулся набок и почти сразу захрапел. А у меня настроение поднялось многократно. Следовательно, при выходе яхты из транспортного коридора Компас засек наше местоположение. Но чье это именно местоположение, Аль Рух понятия не имел. Это значит, что у него была связь с партизанами под Ейском. И они получили задание перехватить нас. Очень даже логично. У них полицейские гравилеты, сопротивления не предполагалось. А предполагалось захватить пассажиров и экипаж яхты, доставить в партизанский лагерь, а дальше прибыл бы или сам Аль Рух, или, еще скорее, его помощник. Сама яхта стала бы превосходной платой партизанам за проведенную операцию.

Допустим, во время боя лже-полицейские успели выйти на связь с лагерем и сообщить о возникших проблемах. Как эту информацию мог воспринять Аль Рух? Да как угодно! Забавность ситуации заключалась в том, что, находись на яхте арабы, они бы тоже стали отстреливаться. Причем как раз арабы точно стали бы отстреливаться от полицейских, а вот русские наверняка нет. С чего русским отстреливаться от полицейских?

Получается, что сам факт боя мог натолкнуть Аль Руха на мысль, будто один из потомков Соломона арабского происхождения умудрился захватить туристический круизер и гонит его к границе. Тут к нему подкатывают лже-полицейские, и отпрыск древнего царя дает им достойный отпор. А через несколько часов мы прорываемся через границу! Зачем это понадобилось бы русским? Да на месте Аль Руха я был бы на девяносто процентов уверен, что к нему в руки идет бесценная находка – араб, в жилах которого течет кровь Соломона.

Скорее всего, его лазутчики встретили нас в Беш-Тау или по пути оттуда к баксанской долине. Не важно. Важно, что они сразу донесли до Аль Руха информацию, что потомок мага действительно араб – безупречно владеет языком и к внешнему виду не придраться. Ай да Дворжек! Ай да голова! Гений, леер-трос бы ему в задницу по самое некуда. Неужели трудно было поделиться своим планом в полной мере? Интересно, а Дан знает? Тоже, наверное, нет. Хотя в скрытности Щегла мог быть определенный резон – это обеспечивало естественный ход событий. Знай я столь хитрый план наперед, я бы начал его форсировать и мог завалить все на корню.

Но каков же хитрец! Я вызвался поднять в воздух брошенный эсминец, а Дворжек на этом играет свою игру. Варит башка у мужика, нечего сказать.

Итак, со слов лазутчиков Аль Рух наверняка убедился в том, что имеет дело с потомком Соломона арабского происхождения. А ведь это его мечта! Этим, пожалуй, проще всего объяснить то, что на нас до сих пор не напали. Ведь Аль Рух, скорее всего, банально ищет подход к незнакомцу. Думает, как его лучше завербовать. Замечательно. Все сложилось в такую стройную картину, что я изрядно повеселел. К тому же подобная ситуация давала мне волю сыграть и собственную игру. Но это мы пока до поры отложим. Это мы применим как козырь, которых до сей поры у меня не было. А пока надо расслабиться и подождать, когда агенты Аль Руха проявят себя более явно. Тогда и пораскинем мозгами насчет дальнейших планов. А пока необходимо придумать очень хорошую легенду на случай гипотетического контакта.

Усевшись на тахту рядом со спящим Даном, я погрузился в тактические размышления. В первую очередь, это ясно, необходимо увеличить круг контактов. Если будем сиднем сидеть в комнате, агенту Аль Руха выйти на меня будет сложно. Хорошо было бы прогуляться без Дана, но я остерегался оставлять его в комнатке одного. Среди арабов найдется немало любителей поддеть дурачка, и неизвестно, чем такая подначка кончится. В принципе, раз Дан меня в лесу свалил без особых затей, то с двумя десятками местных он справится. Без оружия. Может, на том конфликт и угаснет. Это если напарник за время драки не выдаст в себе европейца. Исключительную рукопашную подготовку Дана можно будет потом объяснить недюжинной физической силой. Она нередко присуща умственно неполноценным.

Взвесив все за и против, я все же решил прогуляться. Дан спал. Проснется не скоро. А если кто в мое отсутствие его потревожит, ну так на то воля Аллаха. Разберемся. Тем более что вероятность неожиданного визита была очень мала.

Последние несколько дней я старался внимательно наблюдать за Даном, когда он пользовался лептонным конвертером. Если устройство не снабжено какими-то очень уж хитрыми предохранителями, то я справлюсь с ним без труда. Не хотелось выходить на улицу совсем безоружным. Особенно с учетом всеобщей гражданской вооруженности. Легким плазмоганом тут никого не удивишь. Скорее подозрение вызовет его отсутствие у путешественника. Правда, втолковать эту истину Дану так и не удалось – он считал, что оружие должно быть дематериализовано, пока не припечет. Сказал откровенно, что остерегается моих боевых рефлексов. Пожалуй, по большому счету, он был прав. Но то мы были вдвоем, а тут я собирался ловить противника на живца в одиночку. С собой в качестве живца.

Вытащив конвертер из ящика с инструментом, я сдвинул пластину питания, дождался характерного тихого свиста, после чего выставил переключатель на реверс и осторожно повел устройством в воздухе. Материализовался сначала угол большого транспортного контейнера. Я продолжил работу и меньше чем за минуту вытащил из лептонного пространства весь спрятанный груз. Физически он был прикреплен к ящику с инструментом, а физические связи сохраняются, как выяснилось, независимо от состояния объекта. То есть, если материализована только часть предмета, то вторая часть, хоть и лептонная, нигде от него не отвалится. Забавно будет попытаться сдвинуть наполовину дематериализованный предмет в помещениях Базы. Застрянет ведь в воздухе наверняка.

Отогнав несвойственные мне исследовательские мысли, я открыл контейнер и достал ручной скорострельный малокалиберный плазмоган системы Никонорова. Машинка полицейская, никак не армейская, но мне большего и не требовалось. Двести зарядов сверхмалого калибра. Убить таким невозможно даже при попадании в голову, но останавливающее действие достойное из-за подкожного взрыва плазмы. Повреждения минимальные, боль чудовищная. И скорострельность на высоте – плазму при необходимости можно лить, как из шланга.

Сунув плазмоган под халат, я решительно выбрался на улицу. Время близилось к полудню, погода все еще была хмурой, сохраняясь такой с первого дня нашей высадки. С одной стороны, это было удобно – не жарило солнце, а с другой, мне очень хотелось увидеть горы, но сколько я ни всматривался в южном направлении, кроме подернутых дымкой холмов узреть ничего не удавалось. Испытав разочарование в очередной раз, я пересек двор, где уныло стояли наши верблюды, и вырвался на оперативный простор.

Аул был совсем небольшим – с сотню домов примерно. В центре высилась мечеть, сложенная из распиленного на блоки вулканического туфа, а через дорогу от постоялого двора приютилась чайхана. Все стандартно – арабы консервативно подходили к обустройству своего быта. Лучший способ засветиться пришлому в таком селении – посетить мечеть или чайхану. Я выбрал чайхану. Во-первых, проголодался, во-вторых, ближе к сердцу. Даже выполняя задание под прикрытием, добрый православный должен, по моему мнению, сторониться чуждых ему культовых сооружений. Совсем устраниться от религиозных отправлений в нашей с Даном ситуации не представлялось возможным, но я старался свести их к минимуму. По крайней мере, посещение мечети. Поэтому в пятницу, когда салят, кое-где именуемый намазом, рекомендовалось проводить в мечети, я намеревался находиться вдали от селений, чтобы не вызывать подозрений. А сегодня среда, так что полуденный салят аз-зухр можно будет провести рядом с чайханой.

При общей антисанитарии, свирепствующей в Халифате, заведения общепита все же поддерживали элементарную чистоту. По крайней мере, нас с Даном острая кишечная инфекция пока миновала, но даже если она грянет, в запасе имелись необходимые на такой случай антибиотики и абсорбенты. Так что питались мы без особой опаски. Местная же чайхана, когда я вошел в ее полутемное помещение, была и вовсе на высоте. Перегорелым жиром, правда, воняло изрядно, но не было духоты и мух оказалось не так уж много. В принципе, еще не самый сезон для них, но все равно приятно. В Беш-Тау было не в пример хуже.

Посетителей оказалось человек десять, четверо беседовали за одним столиком, развалившись на коврах перед ним, трое за другим, остальные поодиночке. Я тоже занял обособленную позицию в углу. Из освещения под потолком висел только засиженный мухами химический элемент, но его хватало, чтобы не пронести еду мимо рта. Подоспевшему чайханщику я заказал вареное мясо с сыром, пасту из пшена и пиалу кумыса. Кумыс принесли сразу. Вполне сносный, кстати.

Не успели подать мясо, как в чайхану, вошел высокий араб лет тридцати на вид. В черном халате и богато расшитой тюбетейке. Пройдя от Беш-Тау, я никогда не видел никого в черных одеждах, так что этот тип сильно выделялся из местной людской массы. На плече у него висел короткий штурмовой плазмоган европейского производства, а на руке был хорошо заметен мощный импульсный коммуникатор, каких я и у институтских не видел. Ему пришлось пригнуться на входе, чтобы не задеть головой притолоку – росту в нем было поболее моего, метр девяносто пять с гарантией. С порога он властно щелкнул пальцами. Чайханщик на этот жест отреагировал с молниеносностью цирковой собаки – тут же подскочил и принял заказ. Говорил незнакомец тихо, на городском диалекте, почти на литературном арабском, какой в этих местах не часто услышишь. Закончив с чайханщиком, он прямиком направился к моему столику и без разрешения сел напротив, подоткнув под себя полы халата и положив оружие на ковер рядом с собой.

– Расул, – представился он без всяких предисловий.

Я сглотнул. Имя было говорящим донельзя. Обозначало оно «посланник» – один из синонимов пророка Мухаммеда. А без положенной приставки «абд», то есть раб, положенной в случае присутствия в имени синонимов Аллаха или Мухаммеда, звучало еще и дерзко.

– Сулейман, – представился я.

Это имя сопровождало меня с Беш-Тау, менять его уже нельзя, но сейчас я пожалел о том озорном настроении, которое толкнуло меня обозваться именем своего великого предка в арабской транскрипции.

Расул усмехнулся. Вряд ли он заподозрил подвох, но забавность такого совпадения от него не ускользнула.

– Кем был твой отец? – напрямую спросил он.

– Плотником. Он умер в Фергане десять лет назад.

Фергану я упомянул неслучайно, поскольку из более чем тридцати арабских диалектов хорошо меня натаскали именно в современном памирском.

– Путешествуешь?

– Да, – кивнул я. – Зарабатываю на жизнь. Брожу с братом. Он полоумный.

– Знаю, – снова усмехнулся Расул. – А сейчас издалека?

Вопрос был в лоб. А времени на выбор дальнейшей тактики не было. Если Расул – посланник Аль Руха, то о моих перемещениях ему известно не хуже меня. Вопрос-тест. Проверка. Интересно, на что? Но выкрутился я достойно:

– Из Беш-Тау.

Он это съел. Точнее, не по пафосу ему было задавать один вопрос дважды, когда был получен вполне честный ответ.

– А куда? – быстро реабилитировался он.

Вот это был ход. Очень достойный. Собственно, по Баксанской долине добраться можно было только до одного места. Нет, понятно, что не один аул лежал на пути, но проблема в том, что Минги-Тау являлась преградой, за которую перейти в это время года хоть и можно, но с трудом. Минги-Тау запирала собой долину, а ее ледники, в основном, и питали Баксан. Дальше путь лежал только через перевалы или по боковым ущельям в полную и беспросветную дичь. Получалось, что путешествовать бродячему плотнику по Баксанской долине не очень умно – все равно придется возвращаться обратно. Да и глупо уже было корчить из себя плотника. Все во внешнем виде Расула говорило о том, что он прекрасно знает о моем пересечении границы.

Мне принесли мясо и кашу, моему новому знакомому плов. Перед едой нужно было ответить, а пауза и так затянулась. Тогда я решил немного подерзить. Кто он, в конце концов, такой? Я его знать не знаю, докладывать не обязан.

– Какая разница? – пожал я плечами. – Брожу.

Расул ничего не сказал, взялся за плов. Я – за мясо. Только закончили трапезу, прозвучал азан – призыв муэдзина к саляту. Мы омыли руки и вышли во двор вместе со всеми. Там стоял скоростной четырехместный глайдер с двумя плазмометами по бортам. На такой машине можно без всякой опаски путешествовать по местным дорогам. Я сразу понял, кому принадлежит глайдер. Других вариантов просто не было.

Мы совершили салят и вернулись в чайхану.

– Где живешь? – поинтересовался Расул.

– Через дорогу, на постоялом дворе.

– Не уезжай пока никуда. Это просьба.

Он расплатился за трапезу крупной монетой и вышел, оставив меня в не лучшем расположении духа. Как-то иначе я этот контакт представлял. Слишком уж нахраписто ко мне подкатили.

Чайханщик принес кофейник. Видимо, кофе заказал Расул. Ладно. Прочистка мозгов мне не повредит. Скверно и то, что обо всем придется рассказать Дану. А он мне выволочку непременно устроит за то, что предпринимаю без него важные действия.

Все же интересно, за кого меня принял Расул? Понятно, что не за плотника. Хотя легенда с ферганским отцом могла прокатить. Выговор у меня характерный. Но вот чего я никак не могу утаить, так это перехода через границу. Что бы я подумал на месте противника? Ну, в любом случае, с такой внешностью, какую мне обеспечили нанороботы, на легальном положении в Империи жить я точно не мог. Этот вариант отпадает. Выходит, что в России я мог входить в какой-нибудь южный партизанский отряд. Это ладно, этот вариант я еще прокачаю. Но вот за каким шайтаном мне через границу понадобилось? С заданием? С каким, от кого? Расул ведь непременно поинтересуется.

Успокаивало лишь то, что на силовые меры противник без необходимости не пойдет. Зачем устраивать впрыск крови, если я араб? Со мной можно поговорить, рассказать о важности джихада, о демоне, который уничтожит неверных, о моем царском происхождении. Будь я арабом почти любого ранга, это сработало бы на сто процентов. И противнику стоило бы наименьших усилий. Да и безопаснее было бы дать мне активировать лампу…

Я продумал эту мысль, и только через секунду до меня дошла ее значимость. А ведь это логично до одури – дать мне активировать лампу, перед тем накачав в нужном идеологическом направлении и снабдив необходимыми заклинаниями. Варианта три – либо мне отчаянно повезло, либо я очень умный, что так грамотно все просчитал, либо Дворжек умнее меня в три раза и в десять раз хитрее. Последнее больше всего походило на правду. Лампа сама шла мне в руки. Без усилий, без штурмов. Если Дворжек с самого начала предусмотрел такой ход событий, то он редкой одаренности человек. Гений.

Фактически, для получения лампы мне оставалось только втереться в доверие к Аль Руху. А для этого придется придумать цель пересечения границы. Очень правдоподобную цель. Желательно с доказательствами. Сам же я доказательства на коленке сфабриковать не смогу. Нет ни времени, ни средств. Было ясно, что потребуется помощь Института, а я не имел представления, есть у нас связь с Базой или нет.

Как бы там ни было, теперь не оставалось ни малейших сомнений, что мы с Даном под пристальным наблюдением противника. И противник не пытается скрыть своей мощи – Расул прибыл на гравио-глайдере, что по здешним меркам уже само по себе является немалой роскошью. Да и остальная экипировка у него была та еще. И уж точно я не таким нахрапистым представлял первый визит. Уверен был, что посланник Аль Руха будет выглядеть попроще, замаскируется под крестьянина или пастуха, попробует нанять в плотники, поселит у себя, а потом, за вечерними беседами, попробует завербовать. Такой вариант дал бы мне куда больше свободы для маневра и времени для обдумывания ходов. Но Аль Рух поступил жестче. Намного жестче, чем я рассчитывал. Прислал Расула, а тот без лишних обиняков с ходу взял меня в оборот, не оставив возможности каких-либо вариаций. Это меня напрягало. Как-то привык быть самостоятельной боевой единицей, а тут, понятно, – не выйдет. Ни без помощи Дана не обойдусь, ни без помощи Института, скорее всего. Старею, что ли? Или, как для любого бойца, наступил некий предел возможностям? Может, взвалил на себя задание не по силам? Дан вон, несмотря на институтскую закалку, тоже ломается периодически. То в подполье хочет уходить, то не хочет садиться на верблюда, то еще какой-нибудь взбрык устроит. А что, собственно, странного? У многих ли выдержит психика, когда приходится бродить под чужой личиной в стане врагов? Недолго можно. И при поддержке. А тут – один в поле воин. Хотя почему же один? Нас с Даном двое.

Допив ароматный, густой, как смола, кофе, я покинул чайхану и вернулся на постоялый двор. Ощущение чужого взгляда было сильным, но в данном случае я не мог понять – это плод моего воображения или реальная слежка. Дан по-прежнему спал в комнате. Я плотно прикрыл за собой дверь и задвинул засов. За окном взревел один из наших верблюдов – других на постоялом дворе не было. Была мысль дематериализовать обратно плазмоган, чтобы избежать дополнительной словесной порки, но я ее отогнал. Ничего, перетопчется Дан. Обстановка становится боевой, так что я запросто могу взять командование в свои руки и выпотрошить весь арсенал. Или послать напарника к черту, если начнет артачиться. Хитер все же Дворжек. Лучший способ скрепить команду – это сделать невозможным ее развал. А мы с Даном друг без друга не могли. Ни разойтись не могли, ни послать друг друга, куда подальше, ни поубивать. Психолог Щегол, сказать нечего.

Я не стал сразу будить Дана, а подтащил к окну табурет и, усевшись на него, решил прикинуть план ближайших действий. Как ни крути, а мне придется отвечать Расулу о цели пересечения границы. Не выйдет иначе. Послать-то его можно. И убить не составит большого труда, даже если их с десяток идет у нас по пятам. Но толку-то? Это ничего ровным счетом не даст. Только взбесит Аль Руха, и он, наплевав на мое псевдоарабское происхождение, найдет способ завернуть мне ласты и использовать в качестве резервуара для донорской крови. Этот вариант устраивал меня меньше всего. Точнее, не устраивал вовсе. Если же все провернуть красиво и тихо, в результате можно получить лампу. Скорее всего, так и будет, поскольку для самого Аль Руха имеется определенный риск при активации демона даже с Печатью Соломона. Куда безопаснее поручить это оболваненному дурачку на безопасном от себя лично расстоянии. Логика эта была безупречной, и я цеплялся за нее, как цепляется утопающий муравей за соломинку.

Растолкав Дана, я с ходу выложил ему суть последних событий, не забыв поделиться и собственной оценкой. Удивительно, но пинать он меня не стал. Вздохнул, молча умылся из прибитого к стене рукомойника, сел на тахту и сказал:

– Неплохо все складывается.

– Это я и сам чувствую, – пробурчал я. – Но действовать дальше самим у нас не выйдет. Нужна связь с Базой.

– Связи нет, – спокойно ответил напарник.

В принципе, это меня не особенно удивило. На этот случай у меня имелся собственный план.

– Доставай прибор для поиска ответной точки транспортного коридора, – велел я.

– За каким чертом?

– Сходим на Базу, переговорим со Щеглом. Момент слишком ответственный.

– Не выйдет, – покачал головой Дан. – Если мы под наблюдением, а это скорее всего, то незаметно ускользнуть не выйдет. Нас повяжут, пока будем чертить на земле пентаграмму.

В этом был резон. План это не отменяло, но приводить его в исполнение среди бела дня точно не стоит.

– Ладно, пока отложим, – кивнул я.

– К тому же в этом нет необходимости, – огорошил меня напарник.

– В смысле? А что я отвечу Расулу? Как объясню факт пересечения границы?

– Куда уж проще! – Он хитро улыбнулся. – Надо сдать Расулу «Святой Николай».

Я чуть с табурета не свалился, честное слово.

– Может, тебе еще немного поспать? – с издевкой спросил я. – Может, мозги в порядок придут?

– Они у меня в порядке. Линкор – это такое доказательство лояльности, которое уложит Аль Руха на обе лопатки. Прикинемся партизанами, соврем, что узнали от «языка» о потерянном русскими корабле. Захватили туристический круизер, прорвались на нем через границу…

– Как прорвались? Бред собачий. За милю несет грубо сколоченной дезинформацией.

– Ничего подобного. Покажем «трофейные» плащи, включим невидимость, объясним, что такая же хреновина стояла на яхте.

– Дворжек тебя убьет, – уверенно заявил я. – И за плащи, и за линкор. К тому же Аль Рух несомненно знает об Институте. И может догадаться.

– С чего ты взял, что знает? Мы особо не сталкивались. Следов не оставляем. Может, он и догадывается о некой противодействующей организации, но о наших возможностях не знает ничего ровным счетом. А плащи могли придумать военные. Секретная разработка, похищенная нашим доблестным партизанским отрядом.

– Ох, недоброе у меня предчувствие по этому поводу, – вздохнул я. – Достаточно небольшого подозрения Аль Руха, чтобы пустить весь наш план псу под хвост. А сдача противнику «Святого Николая» – вообще ни в какие ворота не лезет.

– Есть другой план? – пристально глянул на меня Дан.

– Надо посоветоваться с Щеглом.

– Согласен. Резон в этом есть. Как только появится возможность…

– Насколько велик прибор для поиска ответных точек? – спросил я.

Вместо ответа Дан взял лептонный конвертер, материализовал ящик и достал оттуда приборчик, свободно умещавшийся на ладони. При включении на мониторе показалась стрелка и цифры.

– Направление на ближайшую ответную точку и расстояние до нее, – пояснил Дан. – А тут задается масса перемещаемого объекта. Сейчас выставлено на сто килограммов. Ты сколько весишь?

– Сто пять, – ответил я.

– Разница несущественная.

На всякий случай он подправил значение, но цифра расстояния не изменилась. Как показывала триста метров, так и осталась.

– Недалеко, – произнес я. – И приборчик невелик. С таким можно и прогуляться.

– А смысл? – напрягся Дан. – Наши соглядатаи будут очень удивлены, если мы исчезнем у них на глазах.

– Мы не будем перемещаться. Просто отметим для себя место, чтобы потом не искать, а сразу начертить пентаграмму и прыгнуть. Это называется тактической разведкой, если помнишь.

– Нас с тобой учили разным вещам, – отмахнулся он. – Я ракетчик, нам преподавали другую тактику. У тебя от нашей математики мозги бы свернулись.

На этот раз его подначка не удалась. Выработался у меня иммунитет. Я попросту пропустил колкость мимо ушей и сказал:

– Пойдем, математик.

А вот его, похоже, задело. Но я не стал даже мысленно ёрничать по этому поводу. Нервы у Дана сдавали, я это чувствовал. Их следовало бы поберечь, а не портить дурацким ребячеством. Ох, как бы не скис мой бравый напарник. Как бы не скис…

Выйдя во двор, мы прикинули, как лучше пробраться в указанном стрелкой направлении. Там виднелись дома с глухими, на мусульманский манер, фасадами без окон. Все окна у них выходили только во двор, никак не на улицу. Жен боялись миру показывать, что ли? С этой стороны дороги строения аула простирались не более чем метров на двести, а дальше темнел смешанный лес. Судя по показаниям прибора, ответная точка находилась там.

– Теперь понимаешь смысл разведки? – уже без иронии и подначки спросил я. – А то бы искали сгоряча проход между домами, упарились бы. А так спокойно найдем поперечную улицу и пройдем аул насквозь.

Во время разговора мне приходилось непрерывно размахивать руками, чтобы создать у соглядатаев впечатление, будто мы общаемся на языке немых.

– Ты не злись, – примирительно сказал Дан, тоже усиленно жестикулируя. – Это я по привычке. Ну, насчет математики. Ты-то как раз совсем не дурак.

– А ты совсем не похож на гражданского недотрогу, – отпустил я ответный комплимент.

– Да уж. Попрыгать пришлось. Короче, не грузись. У нас у обоих нервы на взводе.

На самом деле у меня с нервами был полный порядок. Ситуация непростая, но за время службы бывало всякое, и с арабами приходилось сталкиваться во всех видах, как на нашей территории, так и на их. В том числе и врукопашную. Так что меня окружающая обстановка не особенно напрягала. А вот Дана напрягала, я видел. Сильно. И я понимал, почему. Одно дело за одну ночь выследить и уничтожить кошмарного демона, а совсем другое – пять дней подряд ходить под чужой личиной, изображая глухонемого. Причем наградой за великолепное исполнение роли становятся не аплодисменты и премии, а просто жизнь. Для того чтобы такое выдерживать, моя подготовка годилась лучше, чем институтская. Они все же авральщики. Аварийщики. Случилось – исправили. А для меня война стала одной из граней повседневной жизни. Это разное. И тысячу раз прав был Дворжек, послав нас во вражеское логово тандемом.

Немного пройдя вдоль дороги, мы отыскали узкую улочку, ведущую к лесу между домами. Посреди нее понуро стоял ишак – пришлось обходить. Я оглянулся украдкой, но соглядатая не увидел. Хотя без толку высматривать хвост. В таком маленьком селении достаточно засесть на чердаке любого дома с позитронным биноклем и будешь видеть все и всех от окраины до окраины. Наружное наблюдение наверняка тоже было, но при наличии дозорного с биноклем, хвост необязательно должен наступать нам на пятки. Просто я имел в виду, что он был. Как говорил Дан, точнее китайцы, надеяться надо на лучшее, а готовиться к худшему.

По дороге пронесся глайдер, но это была не машина Расула. Какой-то местный главарь проскочил, которому дела нет до бродячих плотников. Мы углубились в селение и вскоре вышли к лесу. Перед деревьями паслись козы, хвоста за нами по-прежнему не было. Но строения по другую сторону дороги были довольно высокими – в три, а то и в четыре этажа. Мечеть же возвышалась еще больше, а там ведь тоже мог укрыться наблюдатель с хорошей оптикой. На самом деле мы были, как на ладони. И наш поход в лес мог быть воспринят неоднозначно. Не случилось бы чего.

– Семьдесят метров по прямой до ответной точки, – сказал Дан, глянув на прибор.

– Все, стоп, – ответил я. – Дальше идти не стоит. Как бы наши новые друзья не всполошились и не наделали глупостей. Кто знает, какие у них нервы? Если ответная точка в лесу, ничего не помешает нам ею воспользоваться при удобном случае.

– Хвоста вроде нет, – осторожно оглянулся напарник.

– Зато в одном из домов может оказаться наблюдатель с биноклем. Конечно, он не сумеет разглядеть наши манипуляции в лесу, но как только потеряет нас из виду, может забить тревогу. А нам и без того еще придется давать массу неприятных объяснений. Точнее, не нам, а мне. Ты же у нас немой.

– Никогда не думал, что это обернется чем-то положительным, – усмехнулся он. – Ладно, рисковать не будем. Может, ночью?

– Не знаю, – честно ответил я. – Судя по тому, как Расул был упакован, у них может отыскаться и оптика ночного видения, и сонар. И губами, кстати, шевели осторожнее. Пока они думают, что мы говорим по-арабски, но если привлекут чтеца по губам, будем иметь бледный вид. В общем, с этой минуты усиливаем конспирацию. Мне было бы куда спокойнее, если бы хвост ошивался поблизости от нас. А так черт-те чего понадумать можно.

– А может, на испуг берут? – задумался Дан. – Нет никакого наблюдателя. И хвоста нет. Сами себе выдумали и трясемся.

– Может, и так, – согласился я.

На самом деле вариант вполне вероятный. Расул мог даже не подумать о необходимости оставлять слежку, поскольку для плотника, за которого я себя выдавал, его приказ не покидать селение был равнозначен непререкаемому закону.

– Думаю, надо рискнуть, – предложил Дан. – В конце концов, что будет, если они всполошатся?

– Лишние объяснения… – вздохнул я.

– Их все равно придется давать. Семь бед, один ответ.

Этим он меня окончательно убедил.

– Ладно, пойдем. – Я направился к лесу. – Незамеченными они к нам не подкрадутся, это уж точно.

Лес трудно было назвать густым – сосны, березы, клены, кое-где кустарник. Лишь пройдя метров тридцать, мы, наконец, потеряли аул из виду в сгустившейся зелени. Еще немного, и Дан шепотом произнес:

– Тут. Рванем домой на минутку?

– Раз уж добрались, можно и рвануть. Но меня тревожит возвращение. Как бы не нарваться на всполошившихся соглядатаев.

– Вообще-то это была твоя идея посоветоваться со Щеглом.

– Черти пентаграмму, – хмуро велел я.

Дан достал нож и быстро расчертил жирный дерн знакомым мне знаком.

– А как ты ее активируешь? – Меня взяло любопытство. – Дворжек проходил транспортный коридор при помощи коммуникатора. Цифры набирал.

– Это для удобства, – отмахнулся напарник. – На самом деле важны две ответных точки, высокоэнергетичный знак, вроде пентаграммы или свастики, а главное – намерение переместиться по коридору. Именно для акцентировки намерения проще всего набрать код нужного места цифрами. Ну, внутри себя ты как бы с помощью этого формируешь намерение попасть из одной точки в другую.

– А без коммуникатора как? Произнести, что-то типа «Хочу попасть в портал с номером таким-то»?

– В принципе, можно. Но люди настолько привыкли использовать слова для лжи, что словесная формула плохо акцентирует намерение. Проще нарисовать цифровую клавиатуру на земле и ткнуть в нужные кнопки.

– Издеваешься? – сощурился я.

– Нисколько.

Он начертил на земле несколько горизонтальных линий, затем несколько вертикальных. Получилось, действительно, некое подобие клавиатуры. Цифры он вырисовывать не стал, и так было понятно. И тут мне в голову пришла очень здравая мысль – не было никакого соглядатая с биноклем! Не было в нем ни малейшей необходимости! Я все время забывал про Компас Соломона. С его помощью меня можно отследить куда более точно, чем с помощью позитронной оптики. А Дан никого не интересовал. Этот вывод породил следующий – мне ни в коем случае нельзя отправляться на Базу. Тут-то точно переполох начнется. Ведь на Базе для Компаса я стал бы невидим. И объясняться с Расулом придется на гораздо большее количество тем.

– Вот черт! – прошептал я. – Мне нельзя на Базу. Компас.

– Логично, – нахмурился Дан. – Ладно, пойду один, расскажу все Щеглу, а там разберемся. На всякий случай, код транспортного порта Базы для нас «один-два-три». Простой, не забудешь.

Он ткнул пальцем в нарисованные кнопки и тут же пропал, а на его месте громко схлопнулся воздух. Мне оставалось только ждать, а это одно из самых неприятных занятий.

По моим прикидкам прошло минут сорок, когда в центре нарисованной пентаграммы появился Дворжек.

– Отлично выглядишь, – усмехнулся он, оглядев меня с головы до ног. – Не ожидал, что ситуация будет так развиваться?

«Хоть бы поздоровался», – подумал я.

– Не ожидал. Дан предложил сдать «Святой Николай».

– И правильно предложил. Если они его вдруг и запустят, то очень не скоро, сам понимаешь.

– В общем-то, да.

– Отбуксируют наверняка, если договорятся с местным князьком. А может, и не сочтут нужным договариваться. В любом случае, отбуксируют в известное тебе место, поскольку без тебя эта операция вообще невыполнима. Ловишь мысль?

– Да. При надобности мы его отобьем.

– Верно, – кивнул Щегол. – Чеботарев, кстати, постепенно набирает команду. У него дела идут быстрее и лучше, чем я ожидал. Прирожденный пират.

– Винд-трупер, – поправил я.

– Винд-трупер – это такой винд-мастер, который находится на службе Его Святейшества патриарха, – с ехидной улыбочкой выдал мне Дворжек. – А если не у него, да еще и на брошенном корабле, то это уже пират.

Я не стал вдаваться в дискуссию.

– Ладно, – после затянувшейся паузы сказал он. – Дана я снимаю с операции. Он слабое звено, несмотря на всю его подготовку. Арабским не владеет. В качестве кавказского пленника он очень хорошо себя показал, а вот в качестве боевой единицы не годится. Если этот новоявленный Расул захочет его допросить и пригласит специалиста по языку глухонемых, то, сам понимаешь, выйдет ситуация неприятная. А это более чем возможно.

Я и сам этого боялся, так что возражать было глупо.

– В общем, дальше будешь действовать один, по обстановке, – добавил Дворжек. – Не сдрейфишь?

– Да уж как-нибудь…

– Ну и прекрасно. Сейчас устроишь панику, мол, брат убежал в лес. Искать его долго не будут, не тот арабы народ. Ящик с оружием материализовать запрещаю, это вызовет у Расула нездоровые подозрения. А нам сейчас они ох как не нужны. Если получишь в руки лампу, сразу ищи ответную точку и прыгай на базу. Справишься?

– Да, – уверенно кивнул я.

– Даже не верится… – Щегол вздохнул. – Если добудешь лампу без шума, я тебя лично поцелую в задницу.

– Спасибо, не надо, – скривился я.

– Тогда ограничусь внушительной премией. Имею возможность. Все, герой. Давай, дуй. Устраивай поиски брата-придурка, сбежавшего в лес. А там… Был бы Бог, я бы ему помолился. А так… Остается врубить корректор случайностей на полную мощность и надеяться, что пронесет. Хотя он не всесилен. Если событие лежит слишком далеко от естественного хода вещей, энергии у нашей чудесной машинки не хватит. Так что на корректор надейся, а сам не плошай. Ловишь мысль?

Я кивнул.

– Ну все.

Он пробежал пальцами по кнопкам коммуникатора и с хлопком исчез. Я остался один. Тучи сгущались, собирался дождь.

Глава 14

Чужой среди чужих

В экспедиции по поиску моего пропавшего брата участвовало два десятка человек. Провозились до вечера. Один следопыт даже указал направление, в котором надо было искать, но кругом предгорья, заросшие лесом. И день на исходе. В общем, мне по-доброму посоветовали просить о помощи Аллаха. Муэдзин призвал на салят аль-магриб, все помолились и разошлись. Я вернулся на постоялый двор и заперся в осиротевшей комнате. Настроение было скверным. Это если мягко сказать. Не то чтобы я испугался, мол, не справлюсь один, но вот так резко потерять отличного напарника – тоже надо уметь пережить. Я хоть и держался, но нервы-то не железные. Но с другой стороны, я прекрасно понимал правоту Дворжека – оставлять Дана в тылу врага было бы неоправданным риском. Больше того – жестокостью. Расул не производил впечатление человека, склонного к дешевым шуткам. Если бы он взял нас в оборот, Дану пришлось бы туго. И драться бы тоже, скорее всего, пришлось, а тогда ни о каком мирном решении проблемы уже не могло быть речи.

Через час одиночества я почувствовал первые приступы надвигающейся паранойи. Я физически ощущал насколько далеко Империя, физически ощущал, сколько чужаков вокруг. Стоило мне проколоться – и уже не отбиться. Численное превосходство противника просто чудовищное. Я, как загнанный зверь, мерил шагами комнату от окна до двери, а уши, помимо воли, прислушивались к каждому звуку. Потолок давил, стены тоже. Я понял, что сорвусь, если прямо сейчас не выйду под открытое небо. Меня колотило нехорошим ознобом, к тому же на улице отнюдь не было жарко – градусов семь по шкале старика Цельсия. Лишь одно порадовало – нависшие над предгорьями тучи потихоньку рассасывались, позволяя увидеть почти немигающие звезды.

Я продышался, стараясь успокоить разошедшийся пульс, но преуспел в этом мало – сердце все равно колотилось тревожно и часто. Ожидание… Для десантника, привыкшего брать города штурмом, оно особенно тягостно. А другого выхода не было – только ждать, когда объявится Расул. Или послать его к шайтану? Захочет, найдет. Но срываться в ночь по дикой, наверняка полной разбойников дороге тоже было безумием. Окончательно замерзнув, я вернулся в комнату, с ногами уселся на тахту и укутался в шкуру тура. Было предчувствие, что ночью никто не явится, что Расула вообще нет в ауле, что прибудет он только завтра, да и то в лучшем случае.

Нет уж, к чертям… Не буду я его ждать. С утра надо садиться на верблюда и двигаться вдоль Баксана к Минги-Тау. Если уж в любом случае «Святой Николай» придется сдать, то надо хотя бы соответствовать легенде.

Вспомнив про легенду, я материализовал плащ из нашего багажа. Его неминуемо придется предъявить Расулу, иначе невозможно будет объяснить переход границы. Плащ я затолкал под тахту, а остальное снаряжение снова дематериализовал.

Я с полудня крошки во рту не держал, но на аппетит не было и намека. Наоборот, немного подташнивало. Пришлось лечь и всерьез заняться восстановлением дыхания. Странно, но я не заметил, как заснул. Просто навалилась черная пелена, а потом вдруг раздались мощные удары в дверь. Я распахнул веки и понял, что близится рассвет – небо за окном посерело, как волчий хвост. В дверь снова ударили, на этот раз гораздо настойчивее.

– Кто? – спросил я по-арабски.

– Расул, – ответил знакомый голос.

Я нехотя поднялся и отворил засов. Расул вошел, привычно пригнувшись перед притолокой. В отличие от многих рослых людей, у него не было и намека на сутулость – голову держал высоко, а подбородок чуть выдвигал вперед. Не спрашивая разрешения, он уселся на табурет и посмотрел на меня, как через голографическую сетку прицела.

– У меня брат пропал, – сказал я.

Намеренно заговорил первым, чтобы хоть немного сбить предстоящий напор. Конечно, инициативу таким образом перехватить не получится, но хотя бы немного осажу его превосходство.

– Знаю, – ответил Расул. – Но это и к лучшему. У меня нет ни времени, ни желания возиться с придурком. Если найдется, приютят в ауле. А не найдется, так на все воля Аллаха. Ладно, с предисловиями закончили. Теперь я хочу услышать, кто ты такой на самом деле и за каким шайтаном пересек границу. А главное – как?

Я изобразил самое крайнее удивление, на которое был способен.

– Откуда вы…

– Боюсь тебя напугать, – спокойно ответил Расул, – но я представляю очень сильное братство. Если захочу, любой из местных вождей будет, как пес, вылизывать мне ноги. Нам известно многое. Я в любой момент могу узнать где ты находишься, рассказать весь твой путь от Беш-Тау. И до Беш-Тау тоже. Если захочу, мне будет известно, какой консистенции вчера было дерьмо у вашего патриарха. Надеюсь, тебе не нужны доказательства?

Я покачал головой, но осмелился задать ответный вопрос:

– Стоит ли в таком случае отнимать ваше время долгим рассказом о моем путешествии?

Это его взбесило. Вскочив с табурета, он ощутимо врезал мне ногой в челюсть. Не иначе владел какой-то системой рукопашного боя. Я сделал вид, что на несколько секунд потерял сознание и вполне естественно растянулся на тахте. Разлепив веки, я увидел Расула, склонившегося надо мной с перекошенным от злости лицом.

– Тут я задаю вопросы! Понял, собака? Будешь дерзить, забью до смерти.

Хотелось бы мне посмотреть, как это получилось бы у него. Ну ладно. Придется играть роль дальше. Надо сказать, что его злоба и достаточно профессиональный удар мигом привели меня в чувство. От паранойи и дурного самочувствия следа не осталось. Передо мной был враг, а это настолько привычно и понятно, что организм тут же пришел в норму.

– Быстро отвечай, откуда ты взялся! – прорычал Расул и влепил мне звучную пощечину.

У меня едва не сработали рефлексы самозащиты, но я их утихомирил. Просто отметил про себя, что если выпадет такая возможность, я этому типу натяну глаз на задницу самым извращенным способом. Но это только если не во вред делу.

– Я плотник…

Снова пощечина. На этот раз, похоже, он ударил в полную силу. У меня даже в одном ухе зазвенело. Тренированный гад.

– То, что ты пересек границу в районе Ейска, я знаю прекрасно, – прошипел Расул. – Можешь, собака, брехать дальше, если нравится получать по башке.

– Кто вы такой? – простонал я, делая вид, что дико страдаю от боли.

– Когда надо будет, узнаешь. Сейчас начну ломать ребра!

– Не надо! – прошептал я. – Не бейте меня, пожалуйста. Пожалуйста…

– Говори, пес!

– Я партизан. Из отряда «Свет Аллаха». Да вы ведь знаете…

– Говори!

– Да. Мы языка взяли. Напали на полицейский конвой, чтобы захватить гравилеты, побили охрану, а когда начали проверять пленника, не наш ли, нашли в арестантском отсеке контуженного. Повязали, притащили в лагерь. Оказался десантником. В чем-то проштрафился, вот его и везли куда-то. Наш главарь приказал из его шкуры заживо ремней нарезать. Не любит он десантников, они все его селение сожгли вместе с отцом и братьями.

– Где, когда?

Я подробненько описал операцию на Памире, в которой принимал непосредственное участие.

– Ясно, – кивнул Расул. – Дальше?

Когда начали резать пленника, он стал просить пощады, чтобы голову не отрезали. Пообещал рассказать такое, от чего у нас у всех челюсти отвиснут. Ну, я как старший группы отправился к главарю, доложил. Тот лично пришел в камеру и пообещал подарить пленнику жизнь, если его рассказ будет достоин этого. Тогда этот десантник рассказал о том, что в районе Минги-Тау русские потеряли корабль. Винд-шип. Эсминец. Турбины вышли из строя, и он застрял в штиль. Экипаж эвакуировали, а корабль взорвать не успели или не сумели.

Я видел, как вспыхнул взгляд у Расула.

– Врешь, собака! – прорычал он.

– Да вы же знаете, что не вру! – взмолился я, очень натурально прикрывшись руками от ожидаемого удара.

– Где именно этот корабль? – с напором спросил Расул.

– На высоте четыреста двести метров должен быть. По словам десантника, уперся носом в гору.

– В Минги-Тау?

– Да. Вот меня и послали проверить.

– А брат?

– Брата я забрал в Беш-Тау, вы же знаете! Отец оставил завещание…

– Заткнись! – зло оборвал меня Расул. – Допустим, ты не лжешь. Но как вам удалось перебраться через границу?

Тут пришло мое время его удивлять. Я показал институтский плащ, продемонстрировал его в действии, объяснил, что плащ был на нашем пленнике, когда мы его чудом взяли. Такое же устройство, только гораздо мощнее, было смонтировано на захваченном нами броне-глайдере. Для маскировки. Ну, мы и приспособили его для сокрытия яхты при переходе границы.

Доказательства были нетривиальные, так что уличить меня во лжи было не то что не просто, а как-то, на мой взгляд, бессовестно. Расул и не стал уличать. Ему плащ понравился. Он задумался на полминуты, потом активировал коммуникатор и произнес в него какую-то тарабарщину, ничего общего не имеющую ни с одним из арабских диалектов. Ему ответили, завязался разговор. Я сидел и пялился, изображая полное непонимание. Закончив разговор, Расул сильно подобрел лицом и обратился ко мне:

– Ладно, Сулейман. Говоришь ты правду. Прости, что был жестким. Предводитель наш очень милостив и велел больше не обижать тебя. Скажи, Сулейман, а что вы собирались делать с кораблем?

– Десантник очень подробно рассказал нам, как нужно управлять кораблем.

В глазах Расула промелькнуло недоверие. Оно и понятно – никому и никогда еще не удавалось вытянуть из пленного винд-трупера подобную информацию. Даже в урезанном виде.

– Что значит, подробно? – осторожно спросил он.

– Он написал нам перевод всех зашифрованных надписей на пульте управления в рубке. Рассказал, как разблокировать автозащиту и антиугонные схемы.

– Этого мало… – покачал головой Расул. – Чтобы воспользоваться винд-шипом, надо знать гораздо больше. А главное – пройти соответствующие тренировки.

– Поэтому мы, в конце концов, и отрезали десантнику голову. Но главарь наш решил, что всю эту информацию можно продать тому князю, который сейчас владеет кораблем. Потом, возможно, удастся узнать еще что-то, а корабль уже есть.

– Но не у вас же! Ты ведь не думаешь, что можно угнать его в одиночку!

– Да какая разница? – пожал я плечами. – Я ведь не за себя воюю, а за Аллаха. Кто бы ни направил корабль против неверных, я сочту за честь умереть ради того, чтобы поднять его в воздух.

Расул наживку сглотнул. С аппетитом. Ну и крючок заодно с ней.

– Значит, мечтаешь устроить неверным огненную бурю? – улыбнулся он. – Верный воин Аллаха. А знаешь ли ты, что наше братство обладает силой, во много раз превышающей весь винд-флот неверных.

– Такой силы не существует, – уверенно заявил я.

– Ошибаешься. Неужели ты думаешь, что величия Аллаха недостаточно для создания противовеса их чудовищным кораблям? Но если европейцы помешаны на технике, которая убивает их изнутри, то Аллах для своих воинов сотворил подлинное чудо. Карающий огненный меч, в сравнении с которым линейный корабль не страшнее отощавшего за зиму воробья.

– И что это за меч? – осторожно поинтересовался я.

– Наше братство хранит сокровенную тайну, – Расул перешел на шепот, – о чуде, ниспосланном самим Аллахом. Тебе приходилось слышать о джиннах?

– Которые исполняют желания? – Я продемонстрировал некоторую заинтересованность.

– О тех, которые исполняют приказы, – жестко уточнил Расул. – О тех, которые могут смести неверных с лика земного. Сосуд с таким джинном находится в распоряжении нашего братства.

– Почему же вы до сих пор… – поразился я.

И Расул мне выдал. Конечно, в его интерпретации история с печатью царя Соломона отличалась от истории Дворжека, но общий корень проглядывал очень явно. Правда, тут я оказался единственным потомком, избранным Аллахом. И за мной следили с самого рождения, незримо направляя меня к главному в моей жизни поступку. Я, конечно, расправил плечи, и взгляд мой засиял праведным гневом к неверным. Зря я, наверное, отказывался от участия в кадетском Православном театре, зарыл талант в землю. Хотя с моим телосложением роль Христа мне не светила, но уж Понтия Пилата я мог выдать такого, что зал бы рыдал от ненависти и отвращения. Вот так живешь, живешь, и сам не знаешь, к чему имеешь способности.

– И вот я, посланник нашего братства, – продолжал вещать Расул, – прибыл к тебе и рассказал о великой тайне. Готов ли ты влиться в наши ряды? Готов ли стать орудием огненного джихада?

– Готов! – горячо прошептал я, продолжая вживаться в роль.

– Тогда так тому и быть! – Расул встал. – Сейчас я вызову своих людей, и мы посмотрим, насколько ты был честен. Пусть твоим даром при вступлении в братство станет корабль неверных и сведения об управлении им, а мы возложим на тебя миссию, которая приведет тебя прямиком в рай.

Он активировал коммуникатор и снова начал говорить на своей тарабарщине.

– Дни неверных сочтены! – произнес он, закончив беседу. – Через три дня лампа будет в нашем распоряжении, ее доставят с гонцом. А вскоре прибудут мои храбрые воины, и мы выясним судьбу потерянного неверными корабля.

Храбрые воины прибыли часа через четыре. Надо сказать, что в ауле они устроили изрядный переполох, примчавшись на десяти гравио-глайдерах и одном тяжелом турбо-граве, еще хранившем следы полицейской раскраски. Вооружены все были до зубов. С таким отрядом можно без труда превратить в руины любой местный аул. И обе стороны понимали это прекрасно, из-за чего вели себя соответственно. Прибывшие сразу оприходовали четырех баранов, а местный чайханщик, не снимая с лица накрепко приклеенную улыбку, принялся разделывать туши и готовить мясо. Чайхану заняли полностью, чужих не пускали, а меня Расул пригласил туда как дорогого и важного гостя. Контраст с первым знакомством был разительным, но я-то не дехканин какой-нибудь, посему держал ухо востро.

Настало утро, воздух еще не прогрелся, небо было ясным, и я наконец-то увидел горы. Из долины они выглядели сокрушительно – похожая на мираж стена высотой в четыре-пять километров, покрытая снегом и льдом. Даже при удалении в сто километров, откуда я на нее смотрел, она занимала угол зрения в добрых четверть неба. А вокруг, в ауле, при этом зеленели деревья, создавая совершенно безумный контраст. Расул на красоты внимания не обращал. Он перевел меня через дорогу и учтиво пропустил в чайхану первым. Я оказался в полумраке, среди запахов пищи, но изрезанная, похожая на исполинский ледяной кристалл стена гор накрепко засела у меня в памяти. Трудно описать почему, но она теперь непредолимо манила меня. Одна мысль о том, что я скоро там окажусь, придавала новые силы.

Пока готовили мясо и утоляли голод, прибыла вторая часть отряда, состоявшая из шести средневысотных транспортников. Не надо быть очень умным, чтобы догадаться, с какой целью. Ребята собирались использовать эти мощные турболеты для буксировки корабля в более удобное место. Демон демоном, а от такого куша, как линкор, никто из пособников Аль Руха отказываться не собирался. Я подозревал, что они сами не уверены полностью, что я управлюсь с чудовищем. Вариантов, действительно, была масса. Благо, что я ни в одном из них не собирался участвовать. Мне бы только лампу получить в руки, а там я уж разберусь. Пусть до ближайшей ответной точки будет хоть километр, хоть три, я все равно доберусь до нее, даже если эти ребята изо всех сил постараются мне помешать.

Отмолившись по полудню в салят аз-зухр, тронулись в путь. В авангарде колоны, заняв всю ширину дороги, двигались три тяжеловооруженных глайдера со стрелками, за ними глайдер Расула. За управлением сидел хмурый араб с безумным блеском в глазах, а мы с хозяином машины удобно расположились сзади. Верх был опущен, как и на других легких машинах, так что можно было вовсю наслаждаться видом гор впереди и свежим, быстро теплеющим воздухом, каким в городе не подышишь.

Замыкал боевую колонну тяжелый турбо-грав, а за ним, растянувшись на полтора километра, плелись транспортники. Вскоре прижарило солнце, воздух потерял утреннюю прозрачность, и горы стали почти неразличимы, окончательно превратившись в подобие зыбкого миража.

Расул разговорчивостью не страдал, пилот тем более, поэтому двигались в тишине, разбавленной лишь мерным гулом турбин. Стараясь делать вид, что окружающее меня тоже мало волнует, я, тем не менее, посматривал по сторонам. Красота вокруг была суровой, но щемяще-пронзительной, словно к организму подключили крупнокалиберный шланг и гонят по нему чистую, ничем не разбавленную радость. Иногда я поглядывал на высотомер, встроенный в приборную доску – мы медленно поднимались, к середине дороги достигнув почти двух километров над уровнем моря. Белые облака низко парили над смешанным лесом, цепляясь за верхушки сосен, горы по краям долины вздымались все выше и выше, на вершинах начал появляться снег. Иногда по краям дороги попадались вывалы леса – следы весеннего схода лавин. Тонкие березы не были выкорчеваны, их просто прижало, как прессом, и они напоминали волосы гладко расчесанного блондинистого пижона.

Дорога, над которой мы двигались, была проезжей и, можно сказать, ухоженной. Оно и понятно – гравио-транспорт в особом ходу тут не был, а потому передвигаться приходилось верхом и в телегах. Бурный, голубой, словно подкрашенный купоросом, Баксан протекал то справа, то слева – дорога никак не могла поделить с ним ущелье, а потому часто переползала через реку каменными и висячими мостиками. Иногда встречались аулы, но все маленькие, домов по десять-пятнадцать. Они теснились между стенами гор, рекой и дорогой – не разгуляешься.

Пейзаж быстро менялся. Смешанный лес на глазах сменился хвойным, воздух стал кристальным и прохладным. Казалось, что его пьешь, а не дышишь им. Но я знал, что это ощущение эйфории ложное – пройдет немного времени, и высота даст о себе знать. Кислородное голодание не наваливается лавиной, оно накапливается исподволь, вызывая одышку, зевоту и избыточную усталость в мышцах. Не будь я уверен в своей высотной подготовке, забеспокоился бы.

Примерно к часу дня горы чуть расступились, ничуть не потеряв в высоте, и на их склонах раскинулся город. Не большой аул, а именно город. Без стен, конечно, но с композитными высотками в двадцать-тридцать этажей. На въезде мы еще издалека заметили мощно укрепленный блокпост – скорее крепость. Расул остановил колонну и долго глядел в позитронный бинокль.

– Тырны-Ауз, – сказал он. – Крепость в преддверии Азау. Тут уже начинается недружественная нам территория.

– Кому «нам»? – спросил я. – Братству?

– Нет. Местный князь не вошел в состав Халифата.

«Ого!» – подумал я.

Мне, конечно, приходилось слышать о разногласиях между арабами, но это уже чересчур.

– Можно глянуть? – попросил я бинокль с любопытством дехканина.

На самом деле мне хотелось прикинуть шансы. Можно ли нашими силами штурмовать крепость или поискать другие пути? При наличии средневысотной техники ввязываться в опасную драку не имело смысла. Можно через горы и напрямик попереть. Похоже, Расул думал о том же.

Я прильнул к окулярам бинокля. Крепость была выстроена толково – с противотранспортными препятствиями, композитными лабиринтами для отсечения пехоты и несколькими стрелковыми вышками. Это не говоря о трех орудийных батареях, прикрывавших блокпост с горных склонов. Их с дороги при нашем вооружении не достать точно, а вот они, при своей мощи и дальнобойности, всю труху из нас вышибут.

Я вернул бинокль Расулу, но с советами не лез. Подозрительно будет. Пусть я и воевал в партизанском отряде, но это не тот опыт, чтобы с присущей мне сноровкой оценивать мощь батарей и продвинутость системы крепостных укреплений. Если у Расула не хватит ума отступить, тогда уже найду способ словечко замолвить. А так нарываться не стоит.

– Свиньи балкарские! – сплюнул наконец Расул после долгой паузы. – Мало их податями облагали, жалели. А они на сэкономленное вон как укрепились, собаки.

– Балкарцы? – удивился я.

– Да. Местные дикие горцы. Жили тут испокон веку. Горы знают отлично. И воевать научились, хотя по крови дехкане. Лет сто пятьдесят назад, когда Халифат расширял границы, дали арабам отпор, устроили партизанщину. Мы заключили с ними перемирие, они согласились платить подати. Но четыре года назад этого поста в помине тут не было.

– Они что, не мусульмане? – Я решил выяснить подробности.

– В том-то и дело, что называют себя мусульманами! Но салят называют намазом, вино пьют, а некоторые и свининой не брезгуют. И с неверными якшаются, собаки. И говорят не по-арабски, а на собачьем своем языке.

– Они и Минги-Тау контролируют?

– Конечно. Само название Минги-Тау – балкарское.

Я как-то и не задумывался об этом. Но информация важная. Хотя и спорная. В каком, например, виде эти дикие горцы «якшаются с неверными»? Рвутся в состав Империи? Непонятно. А если так, то в каком бою был потерян «Святой Николай»? Что здесь делала эскадра винд-шипов? Уж не местных ли защищала? Туманно все. Надо было у Жесткого сразу спросить. Профукал.

Я решил непременно выяснить, что тут происходило и на чьей стороне местный князь. Потому что, если к русским тут настроены благосклонно, это дает некоторые возможности. К сожалению, в данный момент не для меня, потому что с моей нынешней внешностью доказать свое русское происхождение у меня не получится точно.

– Давайте назад! – приказал Расул.

Колонна перегруппировалась и откатилась километра на три от Тырны-Ауза.

Надо отдать должное балкарцам – огонь они по нам открывать не стали. Хотя колонна наша на мирную не была похожа вовсе. А вот Расул меня удивил. Можно было попробовать выслать машину с парламентером к посту. Поговорили бы, обменялись намерениями. Может, и пропустили бы. Хотя ход мысли нашего предводителя отчасти был мне понятен. Совсем рядом Азау – подножие Минги-Тау. Как объяснить, зачем нам туда? Вот если бы дорога была транзитной, то дело другое. А так… Слишком подозрителен для местных интерес к Минги-Тау. Ведь там русский корабль.

И тут меня осенило. При такой неисправности на вражеской территории «Святой Николай» проще и безопаснее было бы взорвать. Но не взорвали. Значит, командование верило, что с ним ничего не случится и, когда подвернется возможность, можно будет его отремонтировать и забрать. Но возможность не подвернулась. Слишком хлопотно – надо снова эскадру гнать через обширные, занятые арабами, территории. Тогда выходит, что ответственность за сохранность эсминца наши, теоретически, могли возложить на местного князя. Подкрепив это некоторой финансовой поддержкой и установкой крепости с батареями на дороге. Не удивлюсь, если заслон оборудован и генераторами защитного вакуум-поля, вроде наших городских стен. Интересненько получается.

А раз так, то за эсминец в любом случае придется драться. И Расулу придется, и институтским. Не отдадут его без соответствующих документов. Но хуже другое. Драться-то можно по-разному. Можно с горцами драться, имея штурмовые плазмоганы, а можно оказаться с теми же плазмоганами против установленных на горных склонах орудийных батарей. Вот этого не хотелось бы. Однако такое развитие событий было более чем вероятным. Если пушки стоят у дороги, то уж место швартовки эсминца вряд ли пожадничали пристрелять.

Расул об этом, скорее всего, не думал. Неоткуда ему почерпнуть точную информацию. Раз они о «Святом Николае» не знали или слышали краем уха, то откуда узнать остальное? Договор-то между нашими и балкарцами наверняка секретнее некуда. Я вот ничего слыхом не слыхивал. И подсказать что-нибудь Расулу я не мог. Ну откуда у бывшего степного партизана такая осведомленность? Хотя… Мы ведь пытали десантника! Он мог и проколоться. Правда, может оказаться, что все мои измышления по данному поводу лишены рационального зерна. Нет никакого договора, и эсминец просто захвачен местным князем, а не принят на временную стоянку. Тогда все будет проще. Не окажется там, на склонах, никаких батарей. Но если не окажется, так для нас же лучше. Спишу на проклятого десантника, который натравил баек, чтобы ему не отрезали голову.

Расул выбрался из машины и минут пять горячо разговаривал с командиром отряда. Они спорили, махали руками, поминая то, шайтана, то Аллаха, то самых разнообразных животных. Суть разговора сводилась к тому, что командир остерегался двигаться даже в обход, а Расул обещал лишить его разнообразных частей тела, если он удумает струсить. Когда у одного кончились аргументы, а другой перечислил все части тела, я решился подать голос. Мне было позволено говорить, после чего я поделился своими соображениями. В глазах командира мелькнула такая благодарность, что было ясно – в случае чего на него в мелочах можно будет рассчитывать. Расул же, наоборот, скис немного. Чисто арабское понимание доблести и довольно развитый ум боролись в нем между собой. С одной стороны, он рвался в драку, с другой, после моих разъяснений, понимал, что положит людей, а до эсминца не доберется.

Я же знал и еще одно – Расул сообщил о корабле более важной персоне, чем он сам. Возможно, даже самому Аль Руху. Очень уж похож был посланник на правую руку арабского мага. В данном случае отступить ни с чем означало для Расула позор.

– Это меняет дело, – сказал он наконец. – Загоняйте транспортники в лес, нечего им на дороге делать. Остальные машины к обочине. Становимся лагерем.

Насчет лагеря он не шутил. В машинах оказались большие шатры, которые разбили на поляне метрах в ста от дороги. Начали разгружать провизию. Расул подозвал меня и спросил напрямую:

– Ты долго был в партизанском отряде?

Для меня это было спасательным кругом – правильно ответив на подобный вопрос, я мог потом не сильно прятать свой боевой опыт. А прятать его было трудно. Он просто выпирал из меня. И уж если на чем я и мог проколоться, то именно на несоответствии своих навыков и легенды. А так Расул сам дал мне возможность эту легенду значительно подкорректировать. И прекрасно.

– Больше десяти лет, – с удовольствием соврал я.

– Какие выполнял функции?

– Был разведчиком, вел скрытое наблюдение за объектами перед нападением штурмовой группы. Потом командовал десятком разведчиков, проводил разведку боем.

– Ого! – уважительно глянул на меня он. – А я-то считал тебя сыном дехканина.

– Я и есть сын дехканина, – с допустимой жесткостью ответил я. – Но пока по земле ходит хоть один неверный…

– Скоро в твоих силах будет навсегда решить этот вопрос, – сощурившись, напомнил Расул. – А сейчас ты можешь помочь еще кое в чем. Раз уж ты разведчик. Понимаешь, Сулейман, обстоятельства сложились довольно неожиданно для меня. Честно скажу, я не ожидал нарваться в Тырны-Аузе на столь укрепленную крепость. И напролом мы не попрем. Не в наших интересах.

– Понятно, – кивнул я.

– Есть идея оставить тут лагерь, приковав к нему внимание разведки противника, а в Азау отправить небольшую группу.

– Осмотреться?

– Нет. Подавить батареи, о которых ты говорил, если таковые имеются.

– Понятно, – я прикинул, насколько это возможно.

Шансы были неплохие, если не переть на стволы, а подойти с тыла скрытым порядком.

– Я тоже пойду с группой, – добавил Расул. – Но у меня недостаточно опыта в разведке. Зато хватает в штурмовых операциях.

На самом деле, как штурмовик, я тоже значительно лучше, чем разведчик, но говорить об этом не стоило. Мы с Расулом залезли в его глайдер, вывели на планшет карту местности и принялись обсуждать детали предстоящей операции. Конечно, подходить к назначенной точке на высоте четыре тысячи метров имело смысл только ночью. Несмотря на повышенную бдительность в это время и несмотря на позитронную оптику инфракрасного видения. Оптика оптикой, а ночь – лучшая подруга разведчика. Кроме того, ночью мы не подвергнемся жесткому ультрафиолетовому излучению солнца, весьма опасному для глаз и кожи на высотах свыше трех километров. И последний аргумент за ночную операцию – твердый наст, по которому можно передвигаться куда эффективнее, чем по рыхлому снегу глубиной больше метра. Особенно если надеть на обувь стальные кошки.

Другой аспект – каким путем выдвигаться. Оба мы сошлись на мысли, что топать пешком до Азау, а тем более совершать рекордное восхождение почти до вершины Минги-Тау, не очень умно. Куда продуктивнее будет выдвинуться какой-нибудь подходящей техникой, а потом уже добираться до места пешком и как можно более скрытно. Я предлагал высадиться на высоте около трех с половиной тысяч метров, чтобы обследовать склоны на предмет установки батарей. Расул, наоборот, предлагал высадиться выше, на седловине, потому что спускаться на таких высотах, по его мнению, проще, чем подниматься. Я в этом сомневался – усилия на то и другое примерно одинаковые, особенно заметные в условиях кислородного голодания, а вот скрытно добраться транспортом выше противника весьма проблематично. Тогда Расул принялся рассказывать мне о лыжах – специальных скользящих досках, прикрепляемых к ногам для быстрого спуска с гор. Но я ими никогда не пользовался, а потому сильно сомневался, что смогу проделать такой акробатический трюк. Если потренироваться немного, то, пожалуй, удастся, да вот только времени на тренировку не было. А любая ошибка в условиях разведки могла стоить жизни.

В конце концов, мы решили следовать моему плану – добираться до высоты в три с половиной километра, а дальше действовать по обстоятельствам. Для передвижения мы выбрали средневысотный транспортник. Во-первых, в него группа из десяти человек загрузится с комфортом. Во-вторых, в отличие от форсированных турбин боевых машин, транспортники мало шумят, что в наших условиях даст весомое преимущество. В-третьих, не будет проблем с набором высоты, если такое понадобится. Глайдеры могут двигаться только вблизи земной поверхности, а турбо-грав рассчитан на применение в городских условиях, где здания редко превышают в высоту два километра. Так что потолок у него чуть больше трех тысяч метров, а на пределе работать не хотелось бы.

В группу Расул назначил восьмерых бойцов, у которых имелся хоть какой-нибудь разведывательный опыт. С нами получился полный десяток. До вечера всем нам было велено отдыхать. Наедаться до отвала Расул запретил, так же как курить сухую траву конопли и опиум. Во всем остальном ограничений не было, поэтому я покинул лагерь и решил немного побродить по лесу, особенно не удаляясь от поляны. Этого и не требовалось – я хотел лишь поискать точки для установки транспортного коридора. Кто знает, где и когда они могут понадобиться? Да и установить порт возле Тырны-Ауза не помешает. Вдруг местный князь, действительно, благосклонен к русским? Неплохо было бы для Института заручиться поддержкой в глубине занятой арабами территории.

Точек вблизи оказалось целых две – одна совсем близко от лагеря, метрах в пятидесяти от крайнего шатра, а другая почти в полукилометре. Я выбрал дальнюю, чтобы не оказаться застигнутым при начертании пентаграммы. Очень уж хотелось заранее поупражняться в установке транспортного коридора. А то не получится что-нибудь в самый ответственный момент – вот это будет номер.

Я проделал все в точности так, как Дан, – вырезал на дерне ножом пентаграмму, рядом сетку, имитирующую кнопки клавиатуры. Задумался. Конечно, вряд ли Расул смотрит на Компас Соломона непрерывно. Особенно теперь, когда я настолько втерся в доверие, что он меня поставил чуть ли ни во главе разведывательного отряда. Риск был, но важнее опробовать пентаграмму в действии, прыгнуть на Базу хотя бы на минутку. Да на несколько секунд! Просто понять, что коридор, установленный мною, работает не хуже сделанного Даном. Единственное, чего я боялся – можно ли будет вернуться в точности сюда. Порту на Базе соответствует номер «123», как сказал Дан. А какой номер тут? Смогу ли я вернуться? И как вообще назначаются номера портам? И Дворжек, и Дан, неоднократно упоминали о силе намерения. Может, самому присвоить этому порту номер? Но откуда мне знать, что придуманная мною последовательность цифр не совпадет с другим портом? И что тогда произойдет? Ответа я не знал. Однако на всякий случай придумал для созданного мною порта комбинацию цифр из двенадцати двоек. Вряд ли кто так извратился, кроме меня. Хотя… Кто знает. Или, может, номер назначать надо было вообще не так. В общем, страшновато было. Но еще страшнее оказаться перед неработающим транспортным коридором с лампой в руках, когда тебя догоняют разъяренные воины Расула. Поэтому я рискнул и ткнул пальцем в три нарисованные кнопки.

Тут же мир померк, а через секунду я уже стоял в холле Базы, там, куда в день освобождения меня впервые доставил Дворжек.

– Эй! – выкрикнул я. – Люди! Дворжек! Кто-нибудь!

Навстречу мне выскочила Рита. Как я потом узнал, она случайно решила отдохнуть у фонтана со стаканом коктейля. Повезло. А так бы мне пришлось минут пятнадцать добираться до кабинета Щегла, а потом еще тратить время на объяснения. Перепугалась она, правда, увидев араба, но я ее быстро убедил, что я именно Егор Сморода, а не кто-то другой. Она связалась с Дворжеком по коммуникатору, доложила, передала связь мне.

– Что у тебя? – спросил Щегол.

– Все по плану. Идем отбивать эсминец у местного князя.

– Тебе не показалось, что Расул и есть Аль Рух?

– Нет, – ответил я, секунду подумав. – Ведет себя не как полный хозяин. Зато мне кажется, что местный князь симпатизирует русским. Узнай у Чеботарева, в какой операции участвовал «Святой Николай». Не балкарцев ли защищала наша винд-эскадра? Есть у меня такое предположение.

– Хорошо. Это важно. Что с лампой?

– Обещали доставить через три дня.

– Понял. Еще что-нибудь имеется?

– Нет, – ответил я. – Только мне надо срочно вернуться обратно. Боюсь, что Расул может глянуть на Компас и очень удивиться.

– Стань в пентаграмму, вспомни картинку местности и пожелай там оказаться. Попробуй. Это не так просто, как кажется, но при определенном усилии получится.

– Вообще-то я номер порту назначил.

– Как?

– Ну… Просто назначил, и все.

– Ну, ты жук! – довольно произнес Щегол. – Кто научил?

– Сам догадался.

– Тогда набери номер на коммуникаторе Риты и сразу окажешься там.

– В таком случае – до встречи.

Я взял Риту за запястье, двенадцать раз ткнул в двойку на ее коммуникаторе и действительно оказался в знакомом месте. В лесу. Никакого переполоха в лагере слышно не было. Тогда я спокойно вернулся, забрался в кабину глайдера, разлегся на сиденье и закрыл глаза. Спать не очень хотелось, но перед ночным заданием необходимо было вздремнуть.

Глава 15

Разведка боем

Сначала Расул отправил назад один из транспортников, чтобы он не попался на глаза разведчикам из Тырны-Ауза. А в лагере, наоборот, была устроена имитация кипучей деятельности. Весьма, кстати, профессионально. В импровизированном штабе шла усиленная работа над планшетами с картами, к блок-посту выдвинулись несколько разведывательных групп по два человека в каждой. Часа через три откуда-то прибыло пополнение, чтобы сбить у балкарцев представление о нашей численности. Похоже, у Расула не было проблем с привлечением живой силы. Затем наш десяток, вооружившись, погрузился на глайдер и убыл в сторону выхода из Баксанской долины. Кто прибыл и кто убыл не разобрал бы и сам шайтан – одеты все примерно одинаково, а запоминать народ по лицам было непросто с такой дистанции.

Отъехали мы не очень – сильно удаляться от лагеря не было необходимости. Вернувшись километров на десять по дороге, мы углубились в лес, где нас ждал транспортник. Места в нем было достаточно, так что глайдер бросать Расул не велел, а приказал загнать его в отсек. Сильно повлиять на ходовые качества мощной средневысотной машины такой груз не мог, а там глайдер мог пригодиться. К тому же оставлять пустую машину в лесу – лишняя улика. Мы, во главе с Расулом, разместились в отсеке прямо на полу. Сиденья не были предусмотрены.

До сумерек оставался час с небольшим, они в горах наступают рано, но мы не стали ждать темноты вблизи дороги, лучше было сразу переместиться в безлюдное ущелье. Транспортник почти бесшумно взмыл в небо, быстро набрал высоту километров в пять и спикировал в протянувшееся перпендикулярно долине ущелье. Перепад высот в герметичной кабине переносился без всяких проблем. Хуже будет потом, когда ножками топать придется.

Темноты все ждали молча. Минуты тянулись медленно, неохотно, словно время сползало по намазанной медом наклонной плоскости. Солнце село за нависшие над нами горы, и в ущелье сразу стало стремительно темнеть. Когда в небе засияли первые звезды, Расул дал команду на взлет, пилоту он приказал обходить Тырны-Ауз по широкой дуге, чтобы гарантированно не засветиться.

– На каком склоне Минги-Тау должен находиться корабль? – спросил у меня Расул.

– На южном.

Он кивнул и отдал пилоту необходимые распоряжения. Бойцы сидели сосредоточенные, упершись прикладами плазмоганов в пол, никто не отпускал шуток, не балагурил, как бывает с новичками перед боем. Видно было, что ребята воюют с теми же эмоциями, с какими люди в городах ходят на тяжелую, но хорошо оплачиваемую работу. Без особого задора, но с должным рвением. Профессионалы.

Пилот вел машину на приличной высоте, не меньше семи километров над уровнем моря. В темноте для наблюдателя снизу мы совершенно невидимы, в этом сомнений не было. Радары в горах тоже не великие помощники – их действие ограниченно расстоянием видимости. А потому я сильно сомневался, что кто-то потратился на установку комплекса противовоздушного обнаружения. Но на всякий случай Расул приказал снизиться и двигаться таким образом, чтобы между нами и Тырны-Аузом тянулась гряда гор. На конечный курс мы легли только совсем близко к Азау. И сразу начали набирать высоту.

Я недооценил Расула. Он не собирался садиться на горный склон. Оказалось, что он, кроме того, не собирается приближаться к Минги-Тау ближе, чем на три километра. Приказав пилоту зависнуть в одной точке на высоте около пяти километров, то есть чуть ниже вершины Минги-Тау, он выдал всем, включая меня, трофейные пара-кайты с генераторами полевого крыла. Штука в руках арабов редкая. Фактически наличие одного пара-кайта системы Володина обозначало одного убитого арабами винд-трупера. Потому что эту удобную машину взять можно было только таким способом – снять с погибшего десантника. В гражданском обороте их не было. Спортивные были, а вот таких не найти. Небольшой ранец, крепившийся за спиной, разворачивал над головой на коротких стропах крыло из вакуум-поля. Оно было чуть меньшей площади, чем необходимо для плавного спуска, вроде парашютного, зато обладало высокой скоростью и маневренностью, очень важной для боя в воздухе. Десантник под пара-кайтом за счет этого оказывался намного менее уязвим, чем парашютист, а заодно и сам представлял немалую угрозу для наземных целей. С этой матчастью надо только уметь обращаться, а то при посадке не мудрено и голову расшибить, не говоря уж о сломанных бедрах и вывихнутых голеностопах. Однако по тому, как бойцы облачились в выданное снаряжение, я понял – у всех десантирование не первое. И не десятое. Я тоже постарался не ударить в грязь лицом.

– Прыгал? – спросил Расул.

Я кивнул. А интересно, если бы не прыгал? Стал бы он менять тактику и высаживать группу на снег прямо с транспортника или оставил бы меня на борту?

Кроме пара-кайтов он выдал всем стандартные армейские гарнитуры для связи, приказав пользоваться ими лишь в крайнем случае. Мы надели на обувь стальные кошки – без них ходить по твердому насту почти невозможно. Мучение получится, а не ходьба. А с учетом высоты, на которой придется работать, тем более. Для себя и для меня Расул приготовил двое очков инфракрасного видения. Тоже, безусловно, трофейных.

Почему-то только в эту минуту я осознал, что снова придется убивать. Идти в бой для меня было настолько привычным занятием, что я не был склонен сильно философствовать по этому поводу. А тут проняло. Я не сразу врубился почему, но через секунду понял – резать-то придется своих. Ну, в какой-то мере своих. Мусульман, понятное дело, но они, выходит, тоже бывают разными. Об этом я никогда не думал. Ходил в бой, штурмовал города, сметал укрепленные пункты. Видел не людей, а цели. Это приходит к каждому профессионалу с течением времени. Всюду я был с одной стороны баррикады, мусульмане – с другой. Для меня слова «враг» и «мусульманин» давно стали синонимами. Точно так же, как для моих далеких предков синонимами были слова «враг» и «немец». А тут вот вышло, что такое отождествление не вполне правомочно. По какой-то причине балкарцы решили устроить противостояние Халифату. И автоматически превратились в союзников. А этой ночью мне придется их убивать. Стало тошно. Как-то очень непривычно тошно, но зато сразу до спазмов в желудке.

– Укачало? – с усмешкой спросил Расул.

Я снова кивнул.

«А может, перебить их всех во главе с Расулом?» – подумал я.

Но мысль была совсем уж непродуктивной. Тогда лампу запросто получить не получится. Тогда за ней придется переться черт-те куда, перебить черт-те сколько народу и потерять черт-те сколько соратников. Пришлось внутренне принять страшненькое решение – пожертвовать балкарцами. Ни в чем не повинными, с моей точки зрения, и даже героическими. От этого неизбежного приговора мне стало еще более дурно.

– Пора! – сказал Расул и распахнул бортовой люк.

Не видно за бортом было ни черта – только звезды наверху и туманный силуэт покрытой снегом горы внизу.

– Вперед! – прозвучала команда.

Я выпрыгнул первым, нажав гашетку, запускающую генератор крыла. Хотелось хоть ненадолго оторваться от Расула и его ублюдков. А пара-кайт для меня – штука привычная, не требующая полного сосредоточения для управления. Я парил стремительно, как хищная ночная птица, повесив плазмоган на ремне так, чтобы в любой момент можно было перейти на управление одной рукой, а другой сжать рукоять оружия. Нас этому учили так плотно, что наука давно перешла в рефлексы и не требовала участия головного мозга.

Две гашетки управления крылом – под правую руку и под левую. Обе дают возможность поворачивать в любую сторону, а также менять угол атаки крыла и в некоторых пределах изменять его площадь. При должной сноровке можно управлять и одной рукой, но двумя намного удобнее. Я, например, привык левой изменять направление движения, а правой регулировать высоту и скорость. При необходимости, например при жестком противодействии с земли, приходилось отвечать интенсивным огнем в полете, переложив все тонкости управления на левую руку. Правда, в данном случае особых тонкостей уже не получить.

Заложив крутой вираж, я подкорректировал курс и начал полого снижаться в направлении Минги-Тау. Даже ночью, в условиях не очень хорошей видимости, гора поражала воображение масштабом. Суровая двугорбая заснеженная громада источала безграничную по человеческим меркам мощь. И эта неимоверная силища передавалась на расстояние, растекалась по жилам, будоража мысли и заставляя сердце бешено колотиться в груди. Одно слово – стихия. Ни дать ни взять.

Я постепенно снижался, а гора, наоборот, нависала надо мной. Я провернул низ гашетки, чтобы вывести перед лицом голограмму приборной панели. Мерцающие голубым светом линии и цифры были тонкими, с земли не увидишь, зато можно сориентироваться и по курсу, и по скорости, и по высоте. Оказывается, я спустился уже на полных пятьсот метров – вот почему так придавило барабанные перепонки. Отметка четыре пятьсот, значит, цель, если верить Жесткому, ниже. Пока все нормально, по плану. Я описал еще два крутых виража, чтобы погасить начальную скорость прыжка. Это лучше сделать сразу, а не когда земля уже близко, и несется на тебя со скоростью баллистического лайнера. Как выкручиваются остальные, меня не очень волновало. Живым мне нужен был только Расул. Его поганую шкуру я сам спасу, если потребуется. Но почему-то у меня не было ни малейших сомнений в его умении управлять пара-кайтом.

Вскоре посадочная поверхность стала проглядывать более четко. Я включил очки и дал трехкратное приближение. Поверхность была не простой – обширное снежное поле с торчащими из него черными пальцами застывшей лавы. Когда-то Минги-Тау была вулканом, а двугорбая вершина, судя по всему, представляла собой разрушенный кратер. Чуть дальше проглядывала обнажившаяся из-под снега платформа ледника толщиной метра три, не меньше. С уступа, на котором она обрывалась, свисал ледопад, похожий то ли на зубы чудовища, то ли на органные трубы. Сразу за ним, на очень удобной позиции я заметил первую цель – два четырехствольных орудия, не очень мощных, но скорострельных. Стволы были направлены вниз и господствовали над окружающим пространством. Рядом с батареей приткнулось серебристое обтекаемое здание, скорее всего, герметичное, судя по виду. Это для гарнизона, понятное дело. На крыше был заметен легкий турельный противодесантный плазмоган с черным раструбом сонара между стволами. Это серьезно.

– Батарея на два часа, – передал я в эфир. – В обороне противодесантная пушка с сонаром.

– Принял, – ответил Расул. – Уходим правее, прикроемся обрывом.

– Как на него взбираться потом? – пробурчал я.

– Разберемся.

Я заложил вправо и спикировал вниз. Решение было спорным, но высадка – не время для дискуссий. В любом случае, ближе чем на километр к системе ультразвукового обнаружения приближаться рискованно. Вскоре гребень обрыва скрыл от меня батарею, а снег оказался совсем близко, метрах в пятнадцати подо мной. Я отключил приближение на очках и принял меры к погашению скорости. Но приземление все равно вышло жестким – пробив ногами наст, я зарылся в глубокий снег почти по грудь, мгновенно погасив скорость. Удар был таким сильным, что затрещали ребра, а в глазах на мгновение помутилось. Но вроде пронесло. Боль постепенно отступала и не возникала при вдохе, значит, обошлось без переломов.

Погасив крыло пара-кайта, я вытащил из снега плазмоган и уложил его на снег поперек себя. Это дало точку опоры, я отжался от нее и не без труда выбрался на наст. Отдышался. Через очки было видно, как приближаются остальные.

Расул не жалел людей. Все же я переоценил их опыт управления пара-кайтом – на приземлении мы потеряли четверых. Двое насмерть разбились о лавовые выступы, а двое сильно переломались в снегу. Расул их сам пристрелил. Я знал о таком обычае арабов, доводилось видеть добитых своими раненых, но все же стало не по себе. Не знаю уж от чего больше, от жуткого варварства или от того, как пострадавшие кричали, моля не убивать их. Всю округу наверняка подняли на ноги, в горах каждый звук раздается далеко, если не воет ветер. Но сейчас был почти полный штиль. Хорошенькое начало разведки.

Оставшиеся, сбившись в кучу, ждали дальнейших указаний предводителя. Похоже, высадка их немного деморализовала. Все же не та у них выучка, ох, не та! Потому и идут в бой только при весомом численном превосходстве.

– Судя по дислокации батареи и по направлению стволов, корабль ниже и не очень далеко, – сказал Расул, ставя плазмоган на предохранитель. – Мы на высоте четыре пятьсот. Значит, если верить Сулейману, нам надо спуститься на триста метров. А это километра три пути при таком уклоне. Однако спешить нам некуда. Главная задача – подавить батарею. Скорее всего, она не одна. Сейчас осмотрим доступный для наблюдения сектор, а там решим, как действовать дальше.

Осмотр ничего утешительного не дал. Наоборот. Еще одна батарея расположилась примерно в километре у нас за спиной. Мы перелетели ее, не заметив. Сонар не засек нас чудом, а то до приземления дожил бы я один. Ну, может, еще Расул, он с пара-кайтом управлялся терпимо. Третья батарея – тяжелая, из трех мощных орудий с низкой скорострельностью, установлена не на Минги-Тау, а на горе с другой стороны Баксанского ущелья. Ее отлично видно в позитронный бинокль, но, чтобы добраться туда, потребуются сутки пути, не меньше. А кажется – рукой подать. Горы.

Мы оказались в гораздо более неловком положении, чем ожидали. Фактически ошиблись с местом высадки. Расул явно погорячился, приказав приземляться между двумя батареями. Я за себя не очень волновался – выкручусь, но был бы один, предпочел бы уйти выше по склону и дальше, чтобы перелететь обе батареи, а не одну. Третья же батарея, установленная на противоположной горе, в принципе, была недоступна для нашего отряда. Но надо отдать Расулу должное – он сориентировался довольно быстро и приказал:

– Все под обрыв!

Упрашивать никого не надо было. Я понимал верность такого тактического хода, поскольку на фоне черного выхода лавы мы будем куда менее заметны, чем на белом снегу. И батарея, которая спереди, не сможет вести по нам огонь. Мы окажемся в ее мертвой зоне, почти под ней. Другая останется вдвое дальше, а потому меньше шансов оказаться заранее обнаруженными.

Вообще удивительно, что балкарцы всем гарнизоном еще не стоят на ушах. Нашумели-то мы достаточно, и приземлились тоже хорошо – бей не хочу. Это можно было объяснить только одной причиной – горячность в арабах преобладала над дисциплиной. Хотя балкарцы не арабы, но все же мусульмане. Ладно, нам это пока на руку. А мне не так противно будет их резать, поскольку разгильдяев резать не в пример менее совестно, чем героев. К тому же героев опаснее. Можно пойти за шерстью, а вернуться стриженым. Или не вернуться совсем.

По твердому насту в кошках ходить терпимо. Не скользишь, не проваливаешься. Я ожидал худшего. Арабы же в горных перемещениях могли дать мне большую фору. И если на пара-кайте я выдал класс, то тут отстал и приплелся под прикрытие лавовой стены последним. К тому же изрядно запыхавшимся. Что-то, вопреки моим ожиданиям, моя высокогорная подготовка меня подвела. Все-таки давно я не поднимался на такие высоты. Четыре пятьсот – не шутка. А тут еще по снегу идти, да в крутую горку.

Сердце билось в горле, в висках шумело, перед глазами мерно плавали темные круги. И подташнивало. Все признаки быстро начавшейся горной болезни. Вот только поддаваться ей никак нельзя. Я привалился спиной к лавовому выступу и сделал несколько глубоких вдохов. Постарался успокоиться, расслабиться. Помогало мало. Перед глазами все равно плыло. А тут еще ночь эта проклятая! Несмотря на дневной отдых, сонливость навалилась достаточно жестко. До зевоты.

– Не спать! – тихо прорычал на меня Расул. – Первый раз в горах, что ли?

Я помотал головой. Понятно, что пристрелить не пристрелит, меня ожидает миссия куда более важная, но все же как-то не по себе мне становилось от его взглядов. Я был бы невероятно счастлив, если бы после всех этих арабских приключений, мне бы довелось повстречаться с Расулом один на один. Это доставило бы мне глубочайшее моральное удовлетворение. Но вероятность подобного события была слишком низкой, чтобы думать о ней всерьез. Хотя на уровне фантазий…

Убедившись, что я по крайней мере сохранил способность стоять на ногах, Расул активировал коммуникатор и вызвал командира оставшейся в лесу группы. Коротко обрисовав ему ситуацию, наш предводитель приказал всей команде вместе с техникой грузиться на транспортники и мчать сюда. Я понимал, что он хочет дать кому-то задание высадиться на противоположной горе и подавить самую дальнюю и самую опасную для нас батарею. Хотя ее опасность не надо было переоценивать – вряд ли столь мощные пушки пустят в ход, пока мы в зоне действия малых батарей. Скорее всего, она предназначалась либо для обстрела тех, кто решится перевалить через седловину Минги-Тау с северного склона, либо для предотвращения попытки штурма с подножия. Похоже, вторжения снизу тут ожидали больше, чем сверху, поскольку стволы малых батарей были направлены вниз.

Но если к операции подключится остальная группа, то это уже будет не разведка боем, а полноценный ночной штурм. В том, что у нас хватит на него сил, у меня не было ни малейшей уверенности. В данной обстановке лично для себя надо было предусмотреть запасной вариант. И я решил заняться этим немедленно.

Сделав вид, что отлучился по малой нужде, я спустился метров на десять ниже вдоль обрыва и сверился с индикатором ответных точек. Ближайшая оказалась совсем рядом – в пятидесяти метрах левее, а повторный поиск выявил еще одну, в полутора километрах ниже. Если станет совсем жарко, можно будет эвакуироваться. Дворжек за это даст мне чертей, тут уж не надо быть пророком, но там разберемся. Спрятав приборчик, я вернулся к группе Расула.

Наше положение осложнялось еще и тем, что обе малые батареи располагались выше нас. Одна над пятнадцатиметровым обрывом, до другой вел более пологий путь, но более дальний. Правда, наверху обрыв пропадал, так что к ближней батарее можно подобраться, описав обходную дугу. Расул пораскинул мозгами и решился именно на этот ход. Резон в этом был – если удастся захватить одну батарею, то другую можно будет подавить из орудия. Быстро и эффективно. А потом драпать со всех ног, потому что нас тут же накроет мощная батарея с другой горы.

Прокачав в уме карту, я сообразил, что «другая гора» не что иное, как Чегет высотой четыре тысячи метров. А значит, мощная батарея в любом случае ниже нас. Причем на километр, не меньше. Это давало кое-какие преимущества, пусть и небольшие. А еще это говорило о том, что чегетская батарея предназначена для отсечения противника, поднимающегося от подножия. Значит, и средства обнаружения, в основном, сконцентрированы внизу – о высотном десанте никто тут, похоже, всерьез не думал. Хоть это радовало. Радовало и частично объясняло отсутствие активности противника. Мы попросту появились с той стороны, с которой никто нас не ждал.

Мы выстроились в колонну, обвязались веревкой, чтобы если кто упадет, не скатился по насту на километр вниз, и начали восхождение. Честно говоря, состояние у меня было совершенно не боевое – высота прихватила всерьез. Я держался, но мысль о трехсотметровом подъеме вызывала во мне неконтролируемый внутренний ужас. Пришлось судорожно вспоминать все, что умел. В горах главное не делать лишних усилий. Двигаться надо размеренно, ритмично, и в четыре раза медленнее, чем хочется. Топ, топ, топ – шаг за шагом, глядеть только под ноги, чтобы оставшееся расстояние не выбивало из колеи.

Температура воздуха была минусовой. Мороз не сильный, но давал о себе знать стынущими руками. Примерно минус два. Нам бы сейчас очень помог снегопад, но небо, как назло, было ясным. Близкие звезды полыхали в небе, не мигая, подобно алмазам, вплавленным в черный обсидиан. Пока мы поднимались, над Баксанским ущельем начала восходить луна. Стоило ей появиться, как снег вокруг вспыхнул искрами, проявились угольно-черные, невероятно контрастные тени, а ледники засияли изнутри изумрудным сиянием. Красота была такой суровой и мощной, что у меня сразу сил прибавилось. Но за колонной я все равно поспевал с трудом. В горле стоял ком, дышать приходилось себя заставлять, а при каждом ударе пульса в глазах вспыхивал фейерверк бордовых пятен.

Надо было Дворжеку не спешить, а дать мне возможность адаптироваться к высоте пару дней. Этого бы хватило – организм сам подстроится, как это было со мной после адаптации на Памире. Через несколько дней четырех– и даже пятикилометровую высоту перестаешь воспринимать, как нечто мучительное – ощущаешь, контролируешь состояние, стараешься не бегать попусту, но в общем-то сохраняешь способность нести обычные физические нагрузки. Можно было дать мне поболтаться на яхте, подняв ее на нужную высоту. Хватило бы. Но все делалось в спешке. Может, кстати, я сам виноват, что наехал на Дворжека. Хотя, какой смысл вспоминать то, что уже не изменить? Глупо. Надо собраться в кулак и топать. Но легче не становилось. И не должно было становиться без адаптации.

Поднявшись на двести метров, сделали привал. Отдышались. Я понимал, что тяжело не только мне, но арабы все же переносили высокогорные условия лучше. Это говорило о том, что для них горы привычнее. Оставалось еще двести метров до конца обрыва, а потом двести метров спуска обратно, до батареи.

– Вперед! – скомандовал Расул.

Он не хотел терять время, старался использовать удивительный факт нашего необнаружения противником. И мы снова потопали вверх, выстроившись колонной. Стальные кошки прорубали наст и глубоко вонзались в снег зубьями. Хрум, хрум, хрум. От этой мерной ритмичности сонливость наваливалась еще больше.

Наконец мы добрались до места, где гребень обрыва сходил на нет. Снова устроились на привал. Я обтер лицо снегом, чтобы разогнать кровь и вернуть себе хоть какое-то подобие бодрости.

– Ну что, разведчик, отдышался? – спросил Расул, подойдя ко мне.

– Нормально, – ответил я. – Какие дальше планы?

– Простые, ответил он. Захватим здание, где размещен расчет батареи, активируем пушки и ударим по соседней.

– А чегетская?

Расул усмехнулся и глянул на меня очень пристально.

– Чегетская накроет нас. Но если не будем мешкать, успеем отойти.

– План дрянной, – честно сказал я. – Хуже некуда. Ты взял меня консультантом? Тогда изволь выслушать мое мнение.

– Говори, – кивнул Расул.

– Здание захватывать не имеет смысла. Только лишняя потеря сил и времени. Куда продуктивнее блокировать расчет в здании, а самим, тем временем, активировать пушку и подавить соседнюю батарею. И тут же отходить. Потому, что по нам неминуемо ударят с Чегета и разнесут все к шайтану. Включая и здание вместе с расчетом.

Расул несколько секунд молчал, потом произнес очень серьезно:

– Не зря я тебя взял. Все же у вас, у разведчиков, мышление иначе устроено. Мне как-то в голову не приходило, что можно обойтись без штурма здания. Но ты прав. По твоему выйдет быстрее и лучше. А главное, расчет противника будет уничтожен самим противником.

– Есть еще дополнение к этому плану, – продолжил я. – Если ты готов пожертвовать одним человеком.

– Среди моих воинов каждый готов на жертву.

– Ну и прекрасно. Тогда, подавив соседнюю батарею, уходить следует не всем, а одного оставить с орудием. Пусть лупит по Чегету, пока хватит боеприпасов или пока его не сомнут огнем. Даже если он не уничтожит ни одной пушки, все равно не даст противнику возможности стрелять по отходящей группе.

– Недооценил я тебя, Сулейман, – признался Расул. – Если все сложится, генералом тебя назначу при своем штабе. У тебя явные способности к тактическому мышлению.

– А вы думали, что партизанские отряды в Империи плохо сражаются за торжество веры?

– Да нет. Сражаются хорошо. Но непрофессионально. А ваш предводитель, если воспитывает таких, как ты, достоин почестей. Ты и какому-нибудь имперскому десантнику в тактике фору дашь. А на вид – дехканин дехканином.

– Внешность бывает обманчива, – развел я руками.

И лишь через секунду понял скрытый смысл своих слов. Ведь действительно, под внешностью араба в данный момент скрывался настоящий имперский десантник по имени Егор Сморода.

– Это точно, – серьезно кивнул Расул.

Спускаться с горы по насту ничуть не проще, чем подниматься. Это факт. Казалось бы, не надо переться наверх, а следовательно, энергии уйдет меньше. Но дудки. Что поднимайся, что спускайся, на преодоление земной гравитации, норовящей сбить тебя с ног, сил уходит одинаково. Так что на спуск у нас ушло времени не многим меньше, чем на подъем.

Не доходя до серебристого здания, за которым стояла пушка, мы отцепились от связывающей нас веревки и рассредоточились, спрятавшись за лавовыми выступами, торчащими из снега, как пальцы. Луна поднялась выше, тени стали короче и четче. В окнах здания, похожих на иллюминаторы винд-шипа, виднелся свет. Оно и понятно, для сна время раннее, а вот перекусить и поиграть в кости – самое то. В любом случае, из освещенного здания видно нас точно не было. По крайней мере глазами. А в наличии охранных систем и ловушек вокруг батареи я сильно сомневался. Исходя из моих умозаключений, все они должны быть внизу, у подножия Минги-Тау, в Терсколе и Азау. Там и патрули наверняка шастали, и засады имелись, и минные поля на склонах. А тут вряд ли.

Расул показал пальцем на меня, потом на здание. Я кивнул и шагнул из скрывавшей меня тени. Стараясь не сбивать дыхание, перебрался к расположенному ниже скальному выступу и залег за ним. До здания оставалось метров тридцать. Я включил приближение на очках и внимательно осмотрел вход в здание. Его роль выполнял тамбур с герметичной дверью, чтобы расчет попусту не страдал от кислородного голодания хотя бы внутри. Вообще-то наверняка они все внутри. Кому охота торчать на высоте более четырех километров под открытым небом, ночью и на морозе? Дураков нет.

Отдышавшись и собравшись с силами, я сделал финальный рывок, почти бегом преодолел оставшееся расстояние и прижался к серебристой обшивке здания у самой двери. Ага, замок обычный, магнитный. Дверь открывается внутрь, на случай, если подсыплет снегом. Материал напоминал легкий металлический сплав, которым обшивают турбо-гравы. Мягкий. Это давало дополнительные возможности, о которых я не подумал раньше. Не хватало информации. Зато теперь можно все сделать изящно, как и положено имперскому десантнику.

Достав нож, я без труда проткнул в двух местах обшивку тамбура, просунул в отверстия конец веревки и накрепко привязал его к дверной ручке. Теперь дверь изнутри не открыть, придется выстрелами вышибать. А это шумно и хлопотно.

Закончив возиться с блокировкой, я гусиным шагом, на корточках, вдоль стены перебрался к орудию. Как я и ожидал, в кресле управления никого не было. Но стволы не зачехлены – значит, пушка в боеспособном состоянии.

Можно было подать сигнал группе, чтобы подтягивались, но я не спешил. Мне пришло в голову, что если начну стрелять я, то пострадает только орудие противника, а если кто-то из арабов усядется в кресло, то молотить начнет и по зданию расчета. А у меня была цель убить в эту ночь как можно меньше балкарцев.

Активировать пушку удалось без труда – свист преобразователя говорил о том, что стоит мне нажать на пусковую гашетку, как из стволов вырвутся потоки раскаленной плазмы. Я чуть приподнял стволы, развернул их в сторону соседней батареи и включил прицел. Перед лицом прорисовалось голографическое изображение сетки и необходимых приборов. Можно управиться и без него, но мне нужна была точность.

Погода в горах меняется быстро. Только что был полный штиль, а тут начало поддувать, причем вполне ощутимо. Взяв поправку на ветер, способный изменить траекторию не слишком разогнанной плазмы, я поймал в сетку вражеское орудие и сжал гашетку.

Полыхнуло ярко, с непривычки после темноты ослепило на пару мгновений, но я все же успел отследить, что моя короткая очередь достигла цели – соседнее орудие свернуло набок, выворотило из станка и уложило на снег стволами в зенит. От попадания оно раскалилось и было отлично видно в инфракрасном спектре через очки. Все, для стрельбы не пригодно.

– Цель уничтожена, – доложил я в гарнитуру. – Надо стрелка мне на смену, а самим выдвигаться вниз.

– Принял. Идем, – ответил Расул.

Похоже, на Чегете пока не сообразили, что произошло, и теперь судорожно вызывали соседей в эфире. У меня за спиной раздался грохот – пытались открыть заблокированную мною дверь. Шарахнула очередь из плазмогана – кто-то из наших полоснул по двери, чтобы остудить особо отчаянные головы. Изнутри ответили.

Вскоре из-за здания появился наш скромный отряд во главе с Расулом.

– Ахмет, к орудию! – приказал предводитель. – Вести огонь по батарее Чегета до полного расхода боеприпасов. Затем вниз, за нами.

Видимо, в банде Расула отвечать на приказы было не принято, а принято было их выполнять – парень молча бросился в освобожденное мною кресло и тут же открыл огонь короткими очередями. Плазма до Чегета летела долго, секунды четыре, не меньше. Попадания обозначились яркими вспышками, озарившими искристый снег.

– Вниз! – приказал Расул, перекрывая криком шипение плазмы. – К кораблю!

Мы впятером рванули вниз со всей возможной скоростью. Времени, действительно, было мало. Тут уже и арабы выдохлись в момент, а я, поскольку помнил о необходимости экономии сил, обогнал их и принялся спускаться дальше. Впервые меня не волновала судьба соратников, идущих вместе со мною в бой. Непривычное чувство.

Луна медленно, но неуклонно, поднималась по небу, играя тенями и бликами, создавая многочисленные помехи для зрительного восприятия. Только в инфракрасном диапазоне можно было видеть мир более или менее адекватно. А как справлялись без очков арабы – уму непостижимо. Тут шайтан ногу сломает, не то что человек.

Батарея с Чегета ответила только минуты через две, когда мы уже изрядно спустились. Боеготовность не на высшем уровне, долго чухались. Зато ответили так, что вверху полыхнуло, затем еще. Упруго толкнула в спину волна взрывов. Какое-то время над нашими головами в обе стороны проносились ослепительно-белые клочья плазмы, потом все утихло. Похоже, с Чегета без труда подавили Ахмета вместе с орудием. Понимая, что сами можем оказаться под прицелом дальней батареи, мы рассредоточились и старались передвигаться короткими перебежками от одного лавового столба до другого. Добежал, продышался, добежал, продышался.

– Осторожно! – предупредил я, прижав пальцем гарнитуру в ухе. – Наверняка корабль охраняется! Мы еще не все препятствия преодолели.

– Не расслабляться! – поддержал меня Расул. – Вперед, вперед!

По мере спуска силы меня покидали, на каждой остановке приходилось все больше времени отдавать восстановлению дыхания. И вдруг, в свете высоко взошедшей луны я увидел корабль. У меня сердце замерло от этого зрелища. «Святой Николай» оказался ошвартованным у вполне приличного композитного пирса на склоне горы. Возвести такое сооружение нетрудно, но почему-то я все равно был уверен в участии имперских советников. Да и не мудрено. Местные сами не справились бы. Да и ни к чему им такое строительство. А так все понятно – наши воспользовались случаем устроить временную стоянку эсминца в тылу врага. По крайней мере, такой вариант казался мне вполне вероятным. Не вписывался в него только тот факт, что кто-то похитил Дана как специалиста по ремонту турбин. Если это дело рук балкарцев, то непонятно, зачем. Они, если такие друзья, могли получить штатного имперского спеца по маневровым силовым агрегатам. Хотя, нет. Вряд ли бы у кого-то в Адмиралтействе возникла идея отдать мусульманам, пусть и дружественным, полностью боеспособный корабль. А вот местный князь на свой страх и риск мог вести двойную игру.

Как бы там ни было, «Святой Николай» на месте и, судя по причалу, в приличном состоянии. На турбины я не рассчитывал. Если починили – удача, если нет – значит, нет. Дело было в другом. Я вдруг понял, что сам хочу угнать эсминец. Не для Института, не для арабов тем более. Для себя. На какой-то миг мне, как вспышка, передалось состояние Жесткого. Пиратский корабль на чужой территории. Это не значит, что я сам вознамерился уйти в пиратство. Нет. Но безумными летними ночами в Сан-Петербурге мне было бы приятно осознавать, что небеса над Халифатом бороздит корабль без флага под командованием хмурого шкипера по прозвищу Жесткий. Для достижения этой цели проще было бы не сдавать корабль арабам, а перебить их всех прямо сейчас. Я это мог. Но миссия, возложенная на меня, простиралась намного дальше моих личностных интересов. Иногда подвиг состоит в отказе от легких путей. И я не мог все решить просто, потому что мне надо было получить лампу. А для этого Расул мне нужен живым. И корабль пришлось сдать ради установления контакта с ним. Отсюда, от балкарцев, корабль угнать не в пример проще, чем от стен Шам-Шаха. И, в общем-то, сейчас я подкладывал Жесткому большую свинью. Но на кону было выживание всей европейской цивилизации. Ни больше ни меньше.

Охрана корабля засекла нас на дистанции в триста метров. Дальше продвигаться стало тяжело. Так плазмой прижали, что не высунуться из-за скальных выступов. По моим прикидкам, у пирса находилось не меньше двадцати охранников – вдвое больше, чем нас.

Первые восемь минут огневого контакта были еще ничего – перестрелка из плазмоганов. Нашего срезали одного, мы же, продвинувшись больше, чем на двести метров, поразили минимум троих балкарцев. Остальные очухались от первого шока и принялись корректировать огонь батареи с Чегета. Вот тут уже стало жарко по-настоящему. Попадания из мощных орудий в снег так рвали воздух сверхзвуковой ударной волной, что меня оглушило и немного контузило.

– Надо сокращать дистанцию! – выкрикнул я в гарнитуру. – Тогда батарея не сможет нас так давить!

До корабля оставалось меньше сотни метров, перестрелка велась почти в упор, учитывая класс оружия, которым обладали обе стороны. Балкарцы чуть отступили, метров на тридцать за причал, тоже залегли за скалами и в результате получили позицию немногим хуже нашей.

Батарея продолжала долбить, правда, уже не прицельно – канониры боялись зацепить ошвартованный корабль. Взрывы ухали позади, чуть выше по склону, но ударной волной прилетало все равно весьма ощутимо. Звуки уже не воспринимались, перед глазами плыло. И все эти прелести ложились поверх жестокой высотной одышки. Когда же плазма била в скалы, во все стороны разлетались крупные брызги расплавленного камня и крупные осколки, визжащие, как свора чертей.

Я видел, что Расул что-то кричал в коммуникатор, потом у меня за спиной взмыл в воздух высоченный фонтан снега, меня сбило с ног, и я на пару секунд отключился. А очнувшись, я не ушами, а всем телом услышал гул. Этот звук был куда страшнее, чем канонада орудий и взрывы плазмы. Потому что обстрелу можно противостоять тактическими мероприятиями, а вот этому… Этому противостоять ничего не могло. Однажды, на Памире, я уже слышал этот гул, от которого дрожал не только воздух и горы, но и, казалось, само пространство. Сверху, со стороны седловины Минги-Тау, задул ускоряющийся ледяной ветер. Это была лавина. Быстрая и чаще всего неотвратимая смерть.

Огонь по нам прекратился тут же. Даже раньше, я думаю, как только лавина сорвалась со склона, охрана корабля бросилась кто куда. Хотя куда тут кидаться? Но я тоже кинулся. Вниз по склону, к кораблю, плюнув на одышку и красные круги перед глазами, бросив плазмоган, чего не делал никогда в жизни.

– Все на корабль! Расул! – еле дыша, прохрипел я в эфир, но темп не сбавил.

Потом сорвался, покатился кубарем, заскользил на спине и понял, что так лучше, быстрее. Разогнался я действительно круто – не мудрено по твердому насту. С одной стороны, хорошо – экономия времени, но когда меня вышвырнуло на пирс перед «Святым Николаем», я сразу и навсегда осознал мощь земной гравитации. Приложило очень жестко, но на этот раз я не позволил себе потерять сознание. Неподалеку шлепнулось еще одно тело, но осталось лежать неподвижно. Мне в данный момент плевать было, кто это. Я вскочил и, превозмогая боль во всем теле, рванул на борт.

Горы дрожали от грохота, в воздухе заметалась мелкая снежная пыль. Лавина приближалась с огромной скоростью, чудовищным поршнем сметая все на своем пути.

Все-таки в человеке заложены некие сверхвозможности на случай настоящих экстренных ситуаций. Наверное, и пяти секунд не прошло, как я влетел в рубку, рванул главный рубильник и тут же вдавил кнопку поднятия грота. На приборных панелях кораблей не ставят сенсоров и сложных позитронных схем в контурах главного управления. Позитроника – вещь капризная, вылетающая от ударов электромагнитных орудий. Поэтому на боевых винд-шипах все было устроено очень грубо и просто, все состояло из кнопок, рубильников, тумблеров, электромоторов и мощных реле, которые «микроволновкой» не пережечь. А эта машинерия, в свою очередь, управляла берилловыми элементами в реакторах, формирующих парусное вакуум-поле.

За секунду перескочив с места винд-драйвера в кресло винд-навигатора, я перещелкнул тумблер отдачи швартовых и разомкнул магнитные захваты, державшие эсминец у причала. Палуба под ногами резко ушла вниз, мягко утормозилась и так же мягко качнулась – корабль прилег на линии земного магнитного поля. Я потянул рычаг антигравитационного привода и компенсировал многотонную нагрузку на поле, чуть приподняв корабль над уровнем пирса. Судя по отклонению курсовой стрелки, корму сносило ветром чуть сильнее, чем нос, что и понятно при поднятом гроте без носовых парусов. Но сейчас это не имело никакого значения – главное отойти подальше от пирса. Я еще потянул рычаг антиграва, чтобы как можно быстрее набрать высоту.

Прильнув к ходовому иллюминатору, я увидел на борту еще три фигуры. Одна была высокой – точно Расул. Уже хорошо. Остальные меня волновали мало. Видно было, как несется лавина – она ударила в стену обрыва, за которым мы только что прятались, заполонила собой проем между подавленными батареями, но толчка воздуха мы уже не почувствовали – все происходило метрах в пятистах у нас под килем.

– Расул! – позвал я в гарнитуру. – Как вы?

– Хвала Аллаху, – ответил он.

Немногословно, но понятно.

– Давайте вниз! – приказал я. – К орудиям левого борта. А то сейчас на Чегете очухаются и дадут нам жизни.

На самом деле время канониров уже ушло. Ветер, гулявший в Баксанской долине, набирал силу в узком месте у подножия Минги-Тау и теперь бодро сносил нас на юго-восток. Мы попали в мертвую зону основной батареи, так что можно особо не беспокоиться. Так, народ погонять, чтобы не дремали.

– Тут орудия… Непонятные… – услышал я в эфире через пару минут.

Это было приятно слышать. Я улыбнулся и перебрался к штурвалу. Пора было заканчивать неуправляемый полет и выводить «Святой Николай» на устойчивый курс. И высоту набрать не мешает, а то мало ли кто еще из местных обзавелся в этих горах артиллерией.

Глава 16

Мастер Игры

Турбины никто так и не починил. Но они были без надобности – второй день дул устойчивый свежий ветер, и мы шли на юго-восток курсом бакштаг, распустив почти все паруса. Ход был великолепный, душа радовалась. Слева высились горы, но мы шли выше них, на полных восьми тысячах метров над уровнем моря, ловя «верхний» ветер, упруго давивший на паруса и дававший нам полных сорок узлов. Пассажиров пришлось загнать в герметичные помещения и задраить люки – на восьми тысячах по палубе уже не попрыгаешь.

Расул меня замучил вопросами – где что и как включается, да для чего приспособлено. Иногда отвечать приходилось, иначе начались бы нездоровые подозрения, но чаще я ссылался на занятость и необходимость самому вспоминать премудрости управления. Честно говоря, я сам удивлялся, как это Расул меня не раскусил до сих пор. Ну не дурак ведь совсем. Неужели не понятно, что невозможно научиться управлению боевым кораблем в какие-то сжатые сроки, да еще не на тренажере, а со слов пленного десантника. Бред собачий. Вся легенда была шита белыми нитками и писана по воде вилами, но Расул, видимо, так хотел вникнуть в премудрости винд-навигации, что проглатывал любые из самых безумных моих объяснений. В течение двух дней я стал для него из человека неким символом, доказывающим, что и араб способен управлять винд-шипом. Я же управлял! А насчет моего арабского происхождения не могло быть ни малейших сомнений.

Улучив момент, когда Расул отдавал распоряжения своим уцелевшим людям в кают-компании, я вывел на планшет карту и сверился с курсом. Мы шли почти точно на Шам-Шах, и я был уверен, что это входит в планы Расула. Ну, кто доверит гонцу переть слишком уж далеко драгоценную лампу? Мало ли какими могут оказаться превратности путешествия? Нет, акт активации демона должен пройти не слишком близко к городу и не слишком далеко от него. И сам Аль Рух, вполне может статься, будет при этом присутствовать.

В мои планы это также входило полностью. Чем ближе от Шам-Шаха я организую транспортный коридор, тем проще ребятам Жесткого будет добраться сюда и захватить эсминец. Так что я время от времени переставлял паруса, стараясь выжать из «Святого Николая» всю возможную при данном ветре скорость. Кроме того, у меня возникла шальная мыслишка захватить арабского мага в качестве «языка». Того и гляди, Щегол премию выпишет. А она мне не помешает, потому что напиться после этого задания я решил до поросячьего визга. Имею право.

Ближе к вечеру Расул велел сбавить ход. Оно и понятно – до Шам-Шаха оставалось что-то около трехсот километров – вполне преодолимое для турбо-грава расстояние. Я заметил, что Расул нервничает. Значит, прав я, на борту возможен очень высокий гость.

Проблема была в том, что с корабля в транспортный коридор не прыгнешь, разве что выставить его точно в ответной точке и нарисовать на палубе пентаграмму. Тоже идея, кстати. Но вряд ли очень уж выполнимая. Скорее напротив – меня высадят, а сами возьмут «Святой Николай» на буксир и утащат к Шам-Шаху. Идти на парусах Расул не сможет, поскольку курсы по ветру и тактику перестановки парусов на смене галсов я преподал ему с наибольшей невнятностью, на какую был способен. И уверен, что запутал его сильно, а он стеснялся переспрашивать и уточнять, чтобы не выглядеть дураком.

Я убрал почти все паруса, оставив грот для эволюций на смене галсов, если потребуется висеть почти в одной точке. Расул не отрывался от иллюминатора, всматриваясь в гряду гор. Видно было – ищет знакомые очертания, чтобы сориентироваться.

– Надо оставаться тут, – приказал он наконец.

У меня чаще забилось сердце. Вот и конец игры. План Дворжека, мое упрямство и большая доля везения сделали свое дело. Да, перед Щеглом, пожалуй, следует публично снять шляпу. Вот настоящий Мастер Игры. Все рассчитал задолго до того, как я это понял. И в точности! Особенно меня поражало, что он адекватно вплетал в игру не только свои действия, но и действия противника, и возможные случайности. Это поражало мое воображение – квантовый вычислитель у него вместо мозгов, иначе не скажешь.

Я не стал убирать грот и ложиться в дрейф, чтобы корабль не снесло по ветру, а встал к штурвалу и начал серию галсовых эволюций, целью которых было хождение внутри воображаемой трапеции, где длинная и короткая стороны выполняли роль траекторий на галфинде, а косые стороны обозначали курсы бакштаг и бейдевинд соответственно.

Расул приказал включить главный ходовой локатор и остался возле монитора, наблюдая, как со стороны Шам-Шаха к нам двигаются три яркие точки. Судя по ходу, две из них были буксировочными транспортниками, а одна, быстрая и маневренная, тяжелым турбо-гравом.

Пока Расул пялился в монитор, я украдкой сверился с индикатором ответных точек. Ближайшая была в километре, так что я незаметно подкорректировал эволюции эсминца так, чтобы нужная точка оказалась в центре воображаемой трапеции.

– Снижайся! – приказал Расул.

Я пересел в штурманское кресло и, толкнув рычаг, начал плавное снижение. Идеальным вариантом было усадить корабль на грунт. Если позволят, конечно. Хотя могут и позволить, это им корабль угнать не помешает никак – уж что-что, а приводами антигравитации арабы управлять умели, о рычаге Расул знал, и ему не составит труда поднять эсминец в воздух. Просто мне намного удобнее было бы работать, когда «Святой Николай» встанет на опоры посадочного шасси. Хотя бы в том плане, что можно будет попробовать захватить Аль Руха в качестве языка.

Когда ответная точка транспортного коридора оказалась в центре описываемой эсминцем трапеции, я снизился до пятнадцати метров над грунтом. Ветер тут был, но далеко не такой хороший, как на средних высотах, так что на описывание трапеции теперь уходило намного больше времени.

– Высота пятнадцать, – доложил я Расулу.

– Сможешь аккуратно сесть на грунт? – спросил он.

– Откуда я знаю? – соврал я. – Впервые же за штурвалом! Но попробовать можно.

– Только осторожно, – произнес Расул без особых эмоций.

Через минуту я убрал все паруса, лег в дрейф по ветру и осторожно усадил многотонный корабль на песок. Получилось не очень ровно, но вполне терпимо. Правая опора легла между двумя невысокими барханами, а левая на одном из них. Получился заметный, но ни на что не влияющий перекос. Я с удовольствием покинул гермокабину и выбрался на палубу. Солнце жарило беспощадно, от песка исходил жар, но после искусственного воздуха и эта духота показалась райской. К тому же влажность была не очень большой, в таких условиях пекло переносится легче.

Я глянул в сторону гор и разглядел три приближающиеся низковысотные скоростные цели. Шли они полным ходом, близко к звуковой скорости, совершенно не пытаясь экономить на топливе. У меня же был свой интерес – я достал из-под вентиляционного тубуса тонкую металлическую пластину со сторонами в тридцать сантиметров, на которой прошлой ночью мне тайком от Расула удалось вычертить пентаграмму. Кроме того, у меня имелась маленькая полоска металла на которой было изображено подобие десятикнопочной клавиатуры. На песке-то это не особо начертишь, так что я подготовился. Обе пластины я спрятал под халатом. Приятного мало – большая и в тени под тубусом нагрелась так, что жгла кожу. Но уж лучше ошпарить брюхо, чем в критический момент оказаться без возможности экстренного отхода. А так, стоит мне с этой штукой оказаться в ответной точке, и я смогу прыгнуть на Базу сразу. Никто ничего даже не поймет. Единственное, чего мне хотелось бы – оставить большую пластину тут, чтобы группа Жесткого могла прибыть поближе к Шам-Шаху без затруднений. А вот «клавиатуру» лучше забрать с собой, чтобы не дать противнику понять, как это устройство работает. А еще лучше заранее закопать в песок и пластину с пентаграммой.

Спустившись с палубы на грунт по шторм-трапу, я сверился с индикатором, прямо у кормы выкопал ногой небольшую ямку, кинул туда пластину и забросал песком. Все, точка отхода есть. Дальше дело актерской игры и сноровки.

Через несколько минут по левому борту от «Святого Николая» уселись в песок три антиграва. Из транспортников никто не выбрался, а из турбо-грава чинно сошел на грунт очень толстый араб в чалме, халате и в очень длинном черном плаще, волочившемся за ним по песку. Расул, завидев старика, кубарем скатился по трапу и распластался, как перед Аллахом в салят – задницей кверху. Толстяк приблизился и жестом позволил Расулу встать.

– О, наимудрейший, именуемый Аль Рухом, – продолжая кланяться, затараторил наш бравый предводитель, – неимоверным трудом нам удалось доставить сюда этот корабль и потомка великого мага Сулеймана! Но не ради щедрот ваших, проделал я…

Толстяк жестом остановил его и спросил:

– Он знает, в чем его миссия?

– Да, о мудрейший! Я все рассказал. И он счел за честь…

Снова толстяк жестом прервал Расула. Я смотрел на это, слушал и чувствовал себя, как в дурном театре. В совершенно бездарном провинциальном театре, какие иногда дают гастроли в военных подразделениях. Если бы я сам тщательно не состроил все, у меня была бы полная уверенность, что это какое-то наглое мошенничество. Ну не так я себе представлял Аль Руха, хоть что со мной делай. Но никем, кроме Аль Руха, этот старец быть не мог, потому что данная встреча являлась кульминацией плана Дворжека в моем исполнении. Противная сторона не имела никакой возможности предпринять хоть что-то. Дворжек, безукоризненный Мастер Игры, обошел их всех с самого начала, не на первом ходу, а задолго до него, когда игра еще и не начиналась.

Аль Рух вперил в меня немигающий взгляд и пафосно произнес:

– Тогда, потомок мага, именуемый Сулейманом, прими от меня наставления.

– Слушаю, мой господин! – с тем же пафосом выразил я готовность к принятию информации.

– Дам я тебе лампу, в которой заточен джинн. А ты, с помощью заклинания своего великого предка, освободишь его и прикажешь уничтожить неверных. Всех до единого. Твоя кровь станет залогом послушания демона.

– Каково же заклинание? – не забыл спросить я.

Аль Рух произнес несколько ничего не значащих для меня слогов, а я сделал вид, что запомнил их. Ощущение дурного театра нарастало, во мне зародилось совершенно необъяснимое беспокойство, но оно тут же рассеялось, когда в руках жирного старика я увидел лампу. Действительно, древнюю медную лампу. Тут уже точно никакого подвоха быть не могло. Я глубоко поклонился и принял из рук мага бесценный дар.

– Отдашь повеление джинну, когда наши машины скроются за горизонтом, – добавил Аль Рух. – Потому что лишь ты, потомок царя Сулеймана, можешь чувствовать себя перед его ликом в безопасности. Мы же – нет. До того, как джинн получит приказ, он способен уничтожить все живое на большом расстоянии. Все. Жди нашего ухода и повелевай.

Аль Рух, Расул и остатки его команды загрузились в турбо-грав, взмыли в небо и дали деру на форсаже. Корабль они оставили. Похоже, демон уничтожал только живые объекты. Но проверять это у меня не было никакого желания. Я попросту встал на место, где закопал пластину, и нажал нужные кнопки на нарисованной клавиатуре. В ушах хлопнуло, сознание чуть помутилось, и я оказался в холле Базы.

Знакомая обстановка и навалившееся чувство безопасности вызвало кратковременную бурю восторга. Но я взял себя в руки и вольготной походкой отправился к бассейну. Шезлонги там оказались пустыми. Я поставил драгоценную лампу на стойку бара и смешал себе коктейль из того, что первое подвернулось под руку. Получилось вполне ничего. Организм ощущал явную алкогольную недостаточность, поэтому я для начала сделал два добрых глотка, а когда тепло и расслабленность приятно разлились по телу, я подхватил стакан в одну руку, лампу в другую и направился к лифту, ведущему в кабинет Дворжека. Видок у меня был тот еще – с арабской физиономией, в халате… Красавец, нечего сказать. Мелькнула мысль – сначала заявиться к Ирине, чтобы вернуть прежнюю внешность, но желание увидеть лицо Щегла, когда я вручу ему лампу, пересилило.

По дороге, в одном из коридоров, я встретил Глеба. Тот взвился сначала, потом сообразил, кто перед ним, и кинулся обниматься, дылда этакая. Я перенес это стоически. Глеб активировал коммуникатор и принялся сообщать всем о моем благополучном возвращении. Дворжек велел всем подниматься к нему.

Собрались молниеносно. Когда мы с Глебом вышли из лифта в кабинете Щегла, там уже сидели и Николай, и Рита, и Кира, и еще человек пять, которых я не знал. Следом за нами прибыла Ирина. С ней мы обменялись многозначительными улыбками. Последним в кабинет ввалился Жесткий. По его виду было заметно, что он преодолел по коридорам Базы значительное расстояние, и большую его часть бегом. Щегол надел очки с эфирным детектором. Я театральным жестом поставил лампу на стол.

Но лицо Дворжека при этом выразило совсем не то, что я ожидал. Оно вытянулось, а уголки губ опустились.

– Что это за туфта? – спросил он. – Кто тебе это всучил?

– Лично Аль Рух! – ответил я, чувствуя, как холодеет сердце.

– Лампа не содержит никаких следов магического воздействия, – подтвердил Глеб, тоже глянув на жестянку через детектор.

– Тревога! – спокойно процедил сквозь зубы Дворжек. – Быстро сформировать боевую группу и блокировать транспортные порты. Особенно «один-два-три». Николай старший. Сморода и Чеботарев по обе руки от него. Живо!

Я, честно говоря, не сразу сообразил, какой ход мысли привел нашего бессменного командира к такому решению. Однако на флоте приказы не обсуждают. В Институте, кажется, тоже. Но не успели мы с Николаем и Жестким загрузиться в кабину лифта, как кабинет заполнился звуком тревожной сирены.

– Пипец… – громко произнес Глеб. – Доигрались.

Когда мы выскочили из лифта в коридор, там уже все было затянуто едким дымом. Со стороны фонтана ширкнула плазменная очередь. Кто-то истошно закричал. Рвануло. По коридору плотно пробежала ослабленная стенами ударная волна.

– В ангар, к оружейке! – приказал Николай.

Теперь я уже сообразил, что на Базу напали арабы. И воспользовались именно тем портом, который я сам устроил. Но как это возможно и с какой целью сделано, находилось за пределами моего понимания.

Хорошо, я не выложил ручной плазмоган, который сунул за пояс на постоялом дворе – противник успел просочиться вглубь Базы, и теперь можно было ждать атаки из-за любого угла. Ни у Жесткого, ни у Николая оружия не оказалось, так что мне пришлось пробираться первым. Обстановка осложнялась тем, что из-за стелющегося дыма видимость была никакая, отличить мечущиеся тени своих от мечущихся теней чужих представлялось маловозможным.

На Базе шла бойня. Никто из наших не привык носить оружие в помещениях, да и не принято это было. Никто не ждал нападения, считая Базу самым защищенным местом на Земле. Но и на старуху бывает проруха. Вот и вышло. Поэтому, когда я видел вспышки плазменных выстрелов, сразу бил в стрелка. Вероятность того, что это араб, была сто процентов. И ни разу в этом я не ошибся. Заодно и сам завладел трофейным штурмовым плазмоганом, и соратников вооружил. Стало чуть полегче.

В одном из коридоров мы застряли. Арабы успели устроить баррикаду из мебели, залегли за ней втроем и уничтожали из штурмовых плазмоганов все, что появлялось в пределе их видимости. А нам надо было дальше, нам надо было в ангар. Пришлось повозиться. Конечно, у нас с Жестким подготовка получше арабской, поэтому в два ствола мы их одолели, но упарились при этом изрядно.

– Может, ну его, ангар? – спросил я, когда от баррикады осталась груда дымящихся досок. – Уже вооружены.

– Дело не в оружии, – ответил Николай. – Нам надо активировать закрытый «хлоп» в ангаре, чтобы перетащить сюда всех, способных держать оружие и сформировать боевой отряд.

– А на кой черт вы закрыли порт в ангаре? – поразился я.

– В целях безопасности, – нахмурился он. – Там же оружейка. Приказ Дворжека.

– Очень умно. Он что, своих же боится?

– Он никого не боится. Но люди у нас разные и вербовка разная. Были прецеденты.

А вообще-то он прав. Были бы у меня нервы похуже, я бы, может, тоже выкинул какой-нибудь фокус, когда узнал, что меня решили попросту тут законсервировать. Просто я имел другой выход. А кто-то, может, воспользовался бы более простым решением. Да уж, Щегол… Мастер Игры. Но где-то он ошибся, иначе на Базе сейчас не шел бы бой. Или на него нашелся более умелый Мастер Игры. Аль Рух, каким я его увидел в пустыне, на эту роль никак не годился. Расул? Может быть. Но он производил впечатление хорошего инструмента в чужих руках, как и я сам. А вот кто движет им? Скорее всего, настоящий Аль Рух. А мне показали дешевого опереточного актера со старой жестянкой вместо настоящей лампы. Но для чего? Может, как раз для того, чтобы увидеть, как я прыгну на Базу, а потом перебросить следом штурмовой отряд, привезенный на двух транспортниках? Все это вполне возможно было бы, если бы Расул с первого дня знал, кто я, и мог бы читать все мои мысли. А так… Ну откуда ему знать о самом существовании транспортных пентаграмм? И откуда ему знать номер порта, в который надо прыгать? И откуда ему знать, что вообще надо нажимать на нарисованные кнопки?

До ангара мы добрались без особых приключений, только прибили еще двух арабов и обзавелись двумя лишними стволами. Первым делом Николай отворил дверь в небольшую пустую комнатку. Сверившись со своим индикатором, я понял, что тут находится ответная точка, но пентаграммы на полу нарисовано не было. Я уже привычным жестом нацарапал ее ножом на полу. Николай активировал коммуникатор, но не успел ничего сказать.

– Молчать!!! – еле слышным шепотом приказал Дворжек, едва оказался на связи. – Ни слова!!! Номер порта передашь потом. – Потом уже нормальным голосом добавил: – Пентаграмму начертили?

– Да, – ответил Николай с ничего не понимающим видом.

– Отлично. Перебрось мне Егора в порт питерской ячейки. – Мы сюда перебазировались, поскольку отсюда хоть прыгнуть куда-нибудь можно.

– Принял, – ответил Николай и кивком головы приказал мне стать на пентаграмму. У меня и мысли не было сопротивляться. Хлопок, и я уже оказался в знакомом помещении при штабе питерской ячейки во владениях Глеба. Ждал меня Дан. Он сразу прижал палец к губам, велев держать рот на замке, а потом провел в штабной кабинет, где собрался весь генералитет и свободные командиры ячеек. Щегол придвинул мне лист тонкого пластика, на котором световым стилом было выведено: «У тебя „жучок“ в одежде. Снимать не надо. Но говорить будем только то, что предназначено для ушей противника. Остальное писать. Понял?»

Я дочитал и кивнул.

– Каким-то образом противнику удалось нас переиграть, – произнес Щегол. – Боевики вторглись на Базу и заняли обширную ее часть. Сейчас Николай и Жесткий занимаются формированием отряда, но, несмотря на это, я решил эвакуировать генералитет. Всем приказываю покинуть Базу и рассредоточиться по городским «хлоповым» пентаграммам. До получения дальнейших инструкций. Мне же необходимо блокировать или уничтожить здесь то оборудование, которое может представлять опасность в руках врага. Со мной, в качестве охраны, останутся Дан и Егор. Все. Выполняйте.

Собравшиеся, за исключением нас троих, переместились в транспортную комнату, откуда донеслись характерные хлопки. Дворжек взял лист и написал:

«Арабы заняли Базу, чтобы блокировать любую нашу активность на тонком уровне. Особенно им важно не дать нам возможность воспользоваться машиной корректировки случайностей».

«С чего такой вывод?» – ниже дописал я.

«Видно по их действиям. Знают они обо всем из ваших разговоров с Даном. Скорее всего, Расул при первой встрече умудрился вживить тебе в одежду подслушивающее устройство с большим радиусом действия. Они знали все наши ходы наперед, поэтому и смогли обыграть, подсунув тебе фальшивую лампу. Они знали, что ты сразу прыгнешь. А как это сделать, вы с Даном обсуждали в лесу».

«А конечная цель?» – написал Дан на другом листе.

«Скорее всего, именно сейчас они собираются активировать демона. Нашли другого потомка Соломона, иначе всё происходящее не объяснить. Решили выключить нас из игры, чтобы не помешали в ответственный момент. Единственный способ расстроить их планы – вывести из строя Расула, который наверняка командует операцией. Будем ловить на живца. На меня. Потому что если ликвидировать начальника Института, дальнейший штурм Базы не будет иметь смысла. Мы же попробуем ликвидировать Расула, когда он попытается ликвидировать меня».

«А как он тебя найдет?» – написал я.

«По Компасу Соломона. Он ведь слышал только что, как ты был назначен в мою охрану».

В этом был резон. Веселая игра, нечего сказать.

– Так, – произнес Дворжек. – Я все отключил. Пришло время сматываться и нам, а то скоро по всей Базе станет жарко. Николаю я тоже дал приказ отступить и сдать позиции. Нет смысла рисковать людьми. Всё, уходим. Егор, не забудь переодеться в оперативку. В халате на улицах Сан-Петербурга ты будешь выглядеть вызывающе. И держи мазь от Ирины. Рожицу подправь.

Он выдал мне флакон с наномазью. Я разделся, натерся и переоделся во взятую из штабного шкафа одежду. Брюки, тонкий свитер, плащ. В кармане обнаружилась «струнка», что меня очень порадовало. Халат вместе с подслушивающим устройством Дворжек пинком отправил в дальний угол, где стояла корзина для мусора. В нее он не попал, да и ладно.

– Оружие не брать, – предупредил Щегол. – Нежелательно сейчас иметь конфликты с полицией. В городе боевики не смогут нам угрожать.

Все это, понятно, он вещал еще для ушей Расула.

– Уходим в порт «двадцать четыре». Там разберемся.

– Что это за место? – решил я дать Расулу дополнительные координаты.

– Разрушенный композитник на Васильевском, – с улыбкой ответил Дворжек. – Трущобы.

Мы перешли в транспортную комнату и «хлопнули» на Васильевский, оказавшись, действительно, в развалинах старинного дома. Когда-то он был высотой в километр, не меньше, но сейчас осталось всего шестнадцать этажей. Остальное рухнуло при дезактивации антигравитационного привода и валялось теперь в округе изломанными композитными плитами. Внутри было пусто, свежо и прохладно. Пахло сыростью. Я глянул наверх и увидел, как в квадратном проеме руин плывут белые пушистые облака.

– Твоя одежда осталась в штабе, – с облегчением произнес Дворжек. – Можно по-человечески поговорить. Хотя времени мало, лучше сразу принять меры по ликвидации Расула.

– Тогда нечего его и тратить, – сказал я, осматривая предполагаемое место финальной битвы. – Мне понадобится лептонный конвертер, пачка листов для письма, стило, проволока и монтажная клейкая лента. В штабе у Глеба найдется?

– Насчет проволоки не знаю. – Дворжек удивленно пожал плечами. – Все остальное есть.

– Дан, принеси, пожалуйста, – попросил я таким тоном, что возражать никому бы и в голову не пришло.

Дан «хлопнул» обратно и через несколько минут появился с армейским ранцем. Открыв его, я убедился в наличии всего необходимого, за исключением проволоки. Ну и черт с ней, обойдусь.

– Что ты задумал? – с интересом спросил Щегол.

– Ловушку буду делать, – ответил я. – У меня нет ни времени, ни сил, ни желания драться с Расулом, как положено героям и-опер – долго, с разговорами и спецэффектами. Я его просто убью. А вам, ребята, я советую переместиться в более безопасное место.

– Резонно, – усмехнулся Дворжек. – Интересно было бы посмотреть, какую ловушку можно сделать из листов для письма.

– Потом расскажу, – пообещал я.

– Держи коммуникатор.

Я взял устройство и прицепил его на руку. Они с Даном ушли не прощаясь. Мне, действительно, не нужны были помощники, только помешали бы. Момент крайне опасный, так что я хотел избавиться от лишней ответственности за других людей.

Первым делом я «стрункой» срезал вплавленные в композит куски арматуры и заточил их под колья. Затем, при помощи конвертера, откопал на месте пентаграммы яму глубиной метра в три. Забил в дно колья остриями вверх. Это дало мне некоторую отсрочку по времени, поскольку пока пентаграммы нет, противник этим портом не сможет воспользоваться. Но мешкать все равно нельзя. У меня не было намерения помешать Расулу попасть сюда. Наоборот, мне бы очень хотелось с ним встретиться в спокойной и душевной обстановке. Поэтому я начертил на листе бумаги пентаграмму и подвесил ее над ямой на высоте своего роста. Теперь, если кто сюда сунется, то материализуется над листом и тут же ухнет вниз, на колья. А дальше я добью его «стрункой». Если это будет не Расул, то придется все повторить, я для этого и взял побольше бумаги.

Отойдя на несколько метров от ловушки, я сел на композитную глыбу и принялся ждать.

Больше всего меня интересовало, в каком месте будет активирован демон и кто его активирует. Грешным делом у меня мелькнула мысль, что Аль Рух сам может оказаться потомком Соломона, но я тут же ее отогнал, как бредовую. В этом случае Аль Руху незачем было бы охотиться за потомками древнего царя, он давно бы активировал демона. Значит не он. На Расула тоже мало похоже, он всегда в доступе у Аль Руха, и поиск других потомков тоже становится бессмысленным. Выходит, что в игре есть кто-то сторонний, кого я не знаю. Некий гипотетический потомок Соломона. Он либо арабского происхождения, либо активировать демона будет сам Аль Рух, сделав себе инъекцию крови. Второе почему-то представлялось мне более вероятным. Не было у них времени сговориться с арабом, а то и найти его. Значит, речь идет о похищенном европейце, используемом как хранилище драгоценной крови. Ладно, примем пока эту гипотезу.

Второй вопрос – где. Раз уж арабам удалось вторгнуться на Базу и завладеть «хлоповыми» портами, ведущими в Сан-Петербург, то с их стороны было бы глупо этим не воспользоваться и не начать разрушение европейской цивилизации с такого крупного ее центра, как Питер.

Тогда, если мы проиграем, всем нам крышка в течение очень короткого промежутка времени. При этом Расул вполне мог оказаться для нас таким же отвлекающим маневром, каким мы попытались сделать Дворжека для арабов. Запутанная игра получилась. И мне было совершенно небезразлично, кто в конечном итоге получит звание Мастера Игры – Щегол или арабский колдун. Потому что в первом случае меня ждало светлое будущее, а во втором смерть.

Я вспомнил слова Присяги о возможной потере души. Если это касалось случаев пожирания демонами, то это все только усугубляло. Одно дело умереть и попасть в рай, а другое – вместе с душой пойти на корм чудищу. Не весело ни черта. Другим вариантом была активация демона у восточных границ Империи, но, с учетом захвата арабами Базы, она представлялась мне менее вероятной.

От мыслей меня оторвал хлопок сработавшей пентаграммы. Над листом материализовался незнакомый араб с плазмоганом в руках и тут же рухнул в яму. Оттуда раздался крик, но я не дал арабу мучиться долго. Лезть в яму, чтобы прирезать его «стрункой» мне было лень, поэтому я попросту до половины материализовал в яме грунт при помощи конвертера. Тут же пришлось копать еще одну и забивать оставшиеся колья. Подвесив листок на монтажной ленте, я отошел в сторонку. Снова хлопнуло. Но то, что произошло дальше, никак не входило в мои планы. Над листом материализовался Расул – весь в черном, с пушкой в руках. Вот только в яму он не рухнул, потому что над ним было развернуто крыло пара-кайта. Это меня ошарашило, я отскочил в сторону, а мой противник стремительно пронесся мимо меня, как падший с небес черный ангел, и приземлился у противоположной стены. Схлопнув крыло, он сбросил ранец и хищно взглянул на меня.

– Лицо у тебя меняется, – рассмеялся он. – Становится все более европейским.

У него был плазмоган, а у меня нет, поэтому лучшее, что я мог сделать в этот момент, – включить невидимость на плаще и броситься в сторону. Расул тут же шарахнул очередью, но нащупать меня не смог. У меня же был весьма простой выбор. Надо было либо драпать, пользуясь маскировкой, либо кидаться в бой, рискуя разрядить элементы питания и оказаться в полной заднице.

Потеряв меня из виду, Расул прижался спиной к стене и чутко прислушался. У него в данном случае были все преимущества, поскольку бесшумно ходить по композитной крошке не смог бы даже Чингачгук из книг Фенимора Купера. Я этого делать не умел тоже, а потому замер, не в силах сделать ни единого шага. А время шло и генераторы невидимости истощались. Ситуация была патовой – я не мог стрелять, он не мог меня видеть. Но долго такой оставаться она не могла. Пришлось пораскинуть мозгами. Хорошо еще, что противник не обладал слухом нетопыря и не мог слышать ультразвук, излучаемый моими очками. Кроме них у меня не было другого способа видеть окружающее.

Я понял, что в таком состоянии Расул среагирует на любой звук, поэтому, не раздумывая больше, я швырнул в сторону лептонный конвертер. Только он коснулся обломков на полу, как раздалась длинная очередь. Я рванул вперед, к Расулу и тут же сел на корточки. Вовремя, кстати – поняв, что его облапошили, противник принялся поливать из плазмогана веером на уровне живота. Вся плазма прошла выше цели. Мой выигрыш был не только в сокращении дистанции, но и в том, что я успел схватить несколько обломков композита.

Расул не стал попусту тратить заряды, а снова начал чутко прислушиваться и приглядываться. Я знал, что он ищет – хотел разглядеть следы осыпей, чтобы по ним вычислить мое нынешнее местоположение. Но меня тоже не пальцем делали, я это предусмотрел и проделал путь только по крупным, не осыпающимся обломкам.

Можно было дурить его и дальше, кидая камни по сторонам, но это могло плохо кончиться. Переоценивать противника, значит, тратить лишние силы. Недооценивать тоже нельзя – можно сдуру и головы лишиться. Но я достаточно пообщался с Расулом, чтобы оценивать его более или менее адекватно. Рефлексы у него развиты превосходно, не хуже моих, а потому, попавшись один раз на какой-нибудь фокус, он мог выиграть на второй попытке выкинуть то же самое. Поэтому я не стал играть с огнем. И хотя дистанция до противника была еще велика, я размахнулся и изо всех сил метнул камень ему в голову.

Расул среагировал на секунду позже, чем мог увернуться. Но, я думаю, при такой силе, какую я вложил в этот бросок, не увернулся бы и сам черт. Камень ударил его вскользь в районе виска – такое попадание хоть на миг, но лишает сознания. Но я не стал экспериментировать, а швырнул еще один обломок, на этот раз уже точно в лоб. Расул рухнул на спину, как подкошенный, плазмоган отлетел далеко в сторону. Выключив невидимость на плаще и переведя очки в обычный режим, я преодолел разделявшее нас расстояние, достал и активировал «струнку». Похоже, противник не притворялся – на лбу и у виска виднелись кровоподтеки, веки не дрожали, а губы стали синими. Если окочурится, не велика беда. Все равно ничего не расскажет, в этом я был совершенно уверен. Но, как бы там ни было, живым он стоил больше, поэтому я взял монтажную ленту и накрепко связал Расула по рукам и ногам, после чего вызвал Дворжека по коммуникатору.

Пока они с Даном добирались до развалин, я обыскал пленника. Ничего интересного при нем не оказалось, кроме массивного бронзового диска, испещренного непонятными мне символами. Диск был сантиметров десяти в диаметре и около сантиметра в толщину. Ребро имело насечки через равные промежутки, а между ними тоже какие-то значки. Лишь пару секунд я взвешивал эту штуковину с непониманием, но до меня быстро дошло, что это и есть Компас Соломона. Где же ему быть, если не у Расула? Ведь именно он все время наступал мне на пятки!

Интересно было бы попробовать магический прибор в действии, но я понятия не имел, как им пользоваться. Металл и металл. Никаких тебе кнопок, никаких тебе сенсоров или верньеров. И индикаторов тоже никаких не было – сплошная бронза. Только чуть более тяжелая по моим ощущениям, чем должна быть при таком объеме. Хотя, может, там свинцовая вкладка внутри. А то и вовсе ртутная или урановая. Хотя с ураном за пазухой Расул долго не протянул бы.

Подумав, я сунул Компас за пояс. И почти сразу явились Дворжек с Даном. Щегол склонился над пленником и тщательно его обыскал. На лице мелькнуло плохо скрываемое разочарование.

– Вот гад предусмотрительный… – шепнул Дворжек. – Ладно.

– Не это ищешь? – спросил я, протянув у него за спиной на ладони Компас.

– Тьфу, напугал! – выдохнул он. Потом улыбнулся и добавил: – Давай сюда. Это наш большой шанс выбраться из полной задницы.

– Да ну… – проронил я не без иронии и отдал Щеглу компас.

– Идея в том, – объяснил Дворжек, – что демона может активировать только потомок царя Соломона. – А значит, по Компасу мы сможем его вычислить до того, как это произойдет. Ну, и попробуем повлиять на ход событий. В силу наших теперешних скромных возможностей.

– А если активировать будет сам Аль Рух? – спросил я. – Если он уже впрыснул себе чью-то кровь, как собирался сделать со мной?

– Возможно, на короткое время Компас станет реагировать и на него… – ответил Щегол, но в его голосе я не заметил уверенности.

И тут все перевернулось самым неожиданным образом. Заговорил Расул. Он распахнул веки, уставился на нас глазами, полными ужаса и произнес по-арабски:

– Надо бежать!

От неожиданности мы все на несколько секунд онемели. У Расула же, наоборот, начался словесный понос.

– Развяжите меня! – взмолился пленник. – Я ничего дурного не сделаю. Если поможете мне спасти свою душу, я помогу вам сохранить ваши. Но времени нет! Надо срочно бежать.

– Что он лопочет? – спросил Дан.

Я перевел. Дворжек же и так, я заметил, понял.

– Душу, говоришь, спасти вознамерился? – произнес он на египетском диалекте. – Что тебе об этом известно? Где будет активирован демон? Кому это поручено? Живо говори!

– Времени нет! – залепетал Расул. – Я потом все расскажу! Сейчас уже ничего нельзя сделать. Надо спасаться!

Если это была актерская игра, то Расул мог рассчитывать на миллионные гонорары в качестве главного героя и-опер. Безупречно. Ужас в глазах, пот на лбу, озноб. А голос! Так и хотелось воскликнуть: «Верю!» И разразиться громкими продолжительными аплодисментами. Но я на самом деле поверил. Потому что так играть невозможно.

– Заткнись! – рявкнул на араба Дворжек. – Как ты собираешься спасаться?

– Сулейман… – Расул глянул на меня, – сделал транспортный портал недалеко от Шам-Шаха. Мы можем переместиться туда прямо отсюда. Но я не знаю номера. Без номера туда не попасть. Из всех номеров я знаю только код этого места и код вашей базы, потому что подслушал.

– Жучок в одежде?

– Да. Я воткнул его Сулейману при первой встрече в чайхане. Теперь же мы все можем спастись. Жизнь меня не волнует. Я убил столько неверных, что гарантировано попаду в рай. Но если меня сожрет демон, то он сожрет и душу. И никакого рая не будет. А я всю жизнь потратил на то, чтобы обеспечить себе место под сенью света Аллаха.

– Грамотно рассуждаешь, – усмехнулся Дворжек. – Рая нам всем тогда не видать. Хотя Егор-Сулейман убил столько мусульман, что тоже мог бы рассчитывать.

– Идите вы! – огрызнулся я. – Быстро говори, собака, где будет активирован демон? А то сами уйдем, тебя оставим.

Расул заерзал. Вот уж, хвала небесам, дали мне возможность отомстить за все унижения, которые пришлось стерпеть от него. Сейчас я получал большее удовольствие от власти над ним, чем если бы отметелил его до потери сознания. Хотя от того, что камнем ему по башке зарядил, у меня тоже настроение не испортилось.

– Джинна Аль Рух разбудит прямо тут, в Сан-Петербурге. С вашей помощью это легко теперь сделать. Аль Рух из Шам-Шаха переместился по вашему транспортному коридору на Базу, потом на порт «семнадцать двадцать два». Этот код мы узнали у одного из захваченных у вас пленных. Это в Сан-Петербурге.

– Это порт на крыше торгового центра, где мы высаживались, – пояснил Дан. – На западе Васильевского.

– Можно отсюда прыгнуть, – прикинул я.

– Черти пентаграмму! – велел Щегол. И обратился к Расулу: – Как пользоваться Компасом?

– Надо его покормить, – ответил пленник. – В центр капнуть каплю живой крови. Любой. Еще лучше каплю мужского семени, тогда радиус действия больше.

– А какой радиус с кровью? – напрягся Щегол.

– Около двухсот километров.

– Достаточно, – с облегчением выдохнул Дан. – Отсюда весь Сан-Петербург накроет.

– Хорошо. Капнули кровь. Что дальше? – глянул на Расула Щегол.

– Дальше надо попросить. Формула на Иврите. – Расул произнес несколько заученных наизусть слов, не понимая их значения.

– О, Стоглазый, покажи мне тех, кого знает этот металл, – перевел Дворжек. – Все понятно. К Компасу прирощен дух, науськанный на носителей Печати Соломона. – Он включил детектор в очках и убедился в правоте своих слов. – Да. Проще некуда.

– А для тебя, тварь, – добавил я, обернувшись к связанному Расулу. – Единственный способ выжить, это посодействовать поимке Аль Руха. Если мы его не остановим, сдохнем все. Понял?

Расул испуганно закивал. От его надменности не осталось и следа. Надо же, как перепугался за бессмертную душу. А я подмахнул Присягу, не думая. Вот она – разность в менталитете.

– Компас показывает внешний вид носителей Печати? – спросил Дворжек. Или только дистанцию и направление?

– Внешний вид, – сквозь зубы процедил Расул.

«Оп-па… – подумал я. – Так он с самого начала знал, с кем имеет дело! Знал что я – это я. Вот хитрый лис!»

– Тогда будь любезен описать Аль Руха, – с ехидной улыбкой попросил Дан.

– Внешний вид Великого – самая страшная тайна братства! – не без трепета ответил пленник. – Я говорю правду. Его вживую видели только двое Исполнителей Его Воли и с десяток преданных боевиков-гвардейцев. Причем гвардейцами становятся после какой-то чудовищной психо-магической обработки.

– Влипли, – нахмурился Дан.

– Разберемся, – со вздохом ответил Дворжек. – Всё, вперед. Авось повезет, как говорили далекие предки.

Я нарисовал на листе пентаграмму, и мы по очереди перепрыгнули на крышу торгового центра. Того самого, с которого началась операция по эвакуации Жесткого.

Первое, что бросилось в глаза – лежащая на крыше женщина. Я присел рядом с ней и определил, что она жива, но находится во второй стадии шока от потери крови. На сгибе локтя у нее виднелся прокол среднеобъемным инъектором.

– Скорее всего гад засел в трущобах, где мы брали Чеботарева. – Дан оглядел окрестности с высоты. – Там безлюдно. Удобное место.

Дан перочинным ножом рассек себе палец и сказал:

– Запускай духа.

– Сам смотри, – скривился Щегол. – Ненавижу ритуалистику. Самая поганая магия.

Дан пожал плечами, взял бронзовый диск, капнул на него крови и произнес нужную фразу на иврите. Внешне при этом не произошло ничего. Я догадался, что дух тем и отличается от демона, что неспособен к материализации. Все происходило на тонком лептонном уровне. А вот Дан в лице изменился, чуть побледнел и прикрыл веки.

– Точно. В трущобах. Высокий мужик. Но он европеец…

– Еще кто-то есть?

– Баба на берегу Залива. Молодая. Тоже европейка. Красивая. Недалеко. Почти у «Вольного ветра».

– Это отпадает. Во-первых, девушка, во-вторых, там слишком людно для проведения магических операций. Еще кто?

– Есть указание на близкий объект за пределами зоны действия Компаса, – ровным голосом произнес Дан. – На юге, за городскими стенами.

– Вот это похоже! – У Дворжека вспыхнули глаза. – Надо взять точный пеленг.

– Радиуса действия не хватает, – ответил Дан.

– Значит, надо покормить духа не кровью, – серьезно предложил Щегол. – Егор.

– Вы больные все… – окрысился я.

Нет, ради спасения человечества я был готов на многое, в том числе и пожертвовать несколько капель семени, но какое-то нараставшее ощущение заклинило мне мозги. Это было на уровне интуиции, которой я привык доверять.

– Егор! – повторил Дворжек.

– Отвянь, – беззлобно огрызнулся я. – Аль Рух совсем рядом.

– С чего ты взял? – удивился он.

– Потому что вы тупите. Аль Рух не мог оказаться на юге, потому что Расул назвал номер порта тут, на крыше торгового центра.

– Ладно, резонно, – кивнул Щегол. – У меня от бессонных ночей ум за разум заскакивает. – Тогда все понятно. В трущобы.

– Но он европеец! – с удивлением возразил Дан, выходя из транса. – Морда совершенно русская!

– Есть много способов магической маскировки, – возразил Дворжек. – К тому же это может быть не сам Аль Рух. Я могу предположить, что вливание крови не дает Компасу наводку на потомка Соломона. С другой стороны, Аль Рух мог прихватить с собой еще одно вместилище крови в виде высокого европейского парня.

– Резонно, – кивнул Дан. – Тогда надо двигать. Все может начаться в любую минуту.

Но меня тревожное ощущение не покидало. Наоборот, оно нарастало. Моя интуиция не всегда била тревогу, когда следовало бы, но вот если била, то всегда безошибочно. Однако объяснить это соратникам я не мог. Не смог бы, наверное. И не было времени убеждать.

– Слушайте, а какой номер порта на «Вольном ветре»? – спросил я, как бы между прочим, года Дворжек с Даном направились к выходу с крыши.

– Нулевой, – автоматически ответил Щегол.

Без дальнейших размышлений я встал в центр пентаграммы и нажал нулевую кнопку на клавиатуре коммуникатора. Конечно, я не знал, как выглядит «молодая красивая баба» на пляже у Залива. Конечно, невероятно предположить, что женщина, тем более европейка, могла стать предводителем магического мусульманского братства. И все же… Я слишком привык доверять интуиции. Дан с Дворжеком, если что, без меня справятся. Но если окажется, что высокий парень не имеет к Аль Руху никакого отношения, то я останусь единственным, кто сможет спасти европейскую цивилизацию. А ради такого дела вполне стоило рискнуть быть оплеванным.

Мир померк, и через миг я оказался в знакомом помещении, откуда в первый день знакомства меня перенес на Базу Дворжек. Отсюда до пляжа минуты три ходу. Я очень надеялся, что, не зная подозрительную девушку в лицо, смогу найти хотя бы лампу при помощи вмонтированного в очки эфирного детектора. Ведь именно при помощи детектора Дворжек убедился, что мне подсунули подделку. Значит, настоящая лампа должна выглядеть как-то по-особенному. Может, в ней будет видно самого демона? Меня передернуло, но отступать было поздно.

Чтобы не показаться на пляже белой вороной, я скинул плащ и свитер, освободился от обуви и носков, оставшись только в штанах и очках. Вполне нормально для прогулки по берегу Залива. Доведя свой внешний вид до совершенства, я нащупал скрытый голограммой проем в стене и выбрался в хранилку гравио-серфов. Там было безлюдно. Более того, ворота хранилища были запертыми снаружи на магнитный замок. Пришлось срезать его «стрункой».

Народу на пляже оказалось великое множество. Громко играла музыка, повсюду натыканы патрульные полицейские глайдеры. И только тут до меня дошло, что сегодня день основания Сан-Петербурга. Праздник дня рождения города. Не повезло. В такой обстановке до крайности трудно будет проводить оперативные мероприятия. Особенно меня напрягал избыток полиции. Но, с другой стороны, я понял идею Аль Руха. В такой толпе можно затеряться, а полиция не даст возможности провести широкомасштабную операцию сотрудникам Института. Эта мысль подсказала мне, что я на верном пути.

Включив эфирный детектор, я вольготной походочкой отправился через площадку, за которой висели над водой многочисленные ресторанчики. Еще дальше, метрах в ста, далеко на север простирался пляж. Вода была еще холодной, так что купающихся видно не было, а вот загорающих – не протолкнуться. Эфирный детектор пока ничего не показывал. Значит, дальше.

Протиснувшись через толпу отдыхающих, я выбрался на берег и принялся обходить лежащие тела загорающих. Переступать ни через кого не хотелось, поэтому путь занимал непозволительно много времени. Пришлось поднажать. И вдруг я с ходу налетел на здоровенного верзилу лет двадцати пяти. Я поднял взгляд. Дылда был лысым, а усмешка не предвещала ничего хорошего.

– Ты че тут носишься, полукровка, – процедил он сквозь зубы. – Че, не видишь, нормальный народ отдыхает.

Я сразу понял причину его неуравновешенного состояния – моя внешность находилась в той стадии, когда была уже не похожа на арабскую, но и от европейской еще далека. Так выглядели дети от смешанных браков легальных городских арабов, принявших православие. Ну и отношение к ним не всегда было добрым. Особенно у экстремистки настроенной молодежи.

Конечно, я мог вырубить дылду с одного удара, но к нему подошли еще двое с такими же недобрыми ухмылочками. Свалить троих у меня займет секунды три, не меньше, а это уже драка. Стоит кому-то поднять визг, вмешается полиция, тогда драка перерастет в боевое столкновение, возможно, с многочисленными жертвами, если полицейские вздумают в меня стрелять. Лучше было попробовать решить назревающий конфликт миром.

– Че уставился, тварь черножопая, – спросил один из вновь подошедших. – Нормально ходить не можешь?

– Извините, – как можно спокойнее произнес я. – Буду внимательнее. – Прошу прощения, если кого-то обидел.

– Разговаривать умеет, – заржал верзила. – Прикиньте, пацаны. Дрессированная черножопая обезьяна. А че зенки прячешь?

Дылда протянул руку, снял с меня очки и переломил их надвое.

– Смотреть, не щуриться, – поддержал его третий. – Давай вали.

Они расступились и пропустили меня дальше. Обстановка накалилась до критической – я двигался вперед, уже не имея эфирного детектора, а значит, лишенный возможности отследить лампу. Хоть зови Дана по коммуникатору. Он ведь видел даму в лицо!

Подумав, я решился на этот шаг, еще не представляя, к каким методам убеждения придется прибегнуть.

– Да! – ответил Дан. – Какого черта ты свалил? Мы уже в трущобах. Может понадобиться твоя помощь.

– Ты мне лучше скажи, как хоть примерно выглядела та барышня. Ну, потомок Соломона.

– Так ты из-за нее ломанулся? Вот дурень. Никогда баба среди мусульман не займет важного положения. Ты что, вчера родился?

– Ты мне можешь сказать?

– Пошли его к черту! – раздался раздраженный голос Дворжека. – Сам свалил с поля боя, пусть сам ковыряется. Пойдем брать Аль Руха, времени нет на болтовню.

Мне показалось, что Дворжек протянул руку и сам отключил коммуникатор Дана. Вот же урод… Вроде нормальный, нормальный, а потом как выкинет фокус…

Отчаяние навалилось на меня с такой силой, что хоть вой. Я хотел было развернуться и побрести обратно, но неожиданно наткнулся взглядом на знакомое лицо. В пятнадцати метрах от меня на небольшом коврике сидела, загорая, та голубоглазая красавица-медсестра, из-за которой я попал в гущу всех этих головокружительных приключений. Та самая девчонка, которую я пожалел и отпустил после стычки с похитителями. Она сидела и спешно листала толстую книгу в кожаном переплете. Бумажную. Но никто не обращал на это ни малейшего внимания. Толпа. Место для проведения операции Аль Рух выбрала верно. У ее ног стоял непрозрачный пластиковый контейнер, в каких носят еду на пикники, но я сразу понял, что в нем.

Девушка провела пальцем по строчке, и губы ее шевельнулись. Похоже, она нашла необходимое заклинание и теперь готова его произнести. Но я не дал ей такой возможности. Кинувшись вперед, я за секунды преодолел разделяющее нас расстояние, вырубил красотку одним добрым ударом в ухо, подхватил контейнер и дал деру. А что еще оставалось делать? Ну, тут-то уж народ Сан-Петербурга показал свою гражданскую бдительность во всей красе. Они кидались на меня кто с чем, кричали, звали полицию, тыкали в кнопки коммуникаторов… А я рвался в сторону от воды, к дороге, чтобы по дуге обойти пляж и добраться до «Вольного ветра». Иногда мужики пытались остановить меня силой, и тогда мне, с великим сожалением, приходилось пробивать себе дорогу кулаками и ногами. Один раз мне чуть не досталось вакуум-шокером, но я увернулся и надолго вывел противника из игры.

Думать особенно было некогда. Но все же в голове билось удивление, что голубоглазая «медсестра» оказалась Аль Рухом. Как – уму не постижимо. Но теперь стало понятно, что именно ей должны были впрыснуть мою кровь после похищения. А ведь как мастерски сыграла! Вот гадюка! Сколько пришлось из-за нее пережить! Я дико жалел, что обстановка не позволяла взять ее в плен. Лампу удалось забрать – и то большая победа. Теперь бы еще уйти живым, было бы вообще хорошо.

Главной помехой, конечно, являлась полиция. Сквозь безоружную толпу я мог бы долго пробираться при всей ее агрессивности, а вот плазмоганам противостоять уже труднее. Единственным моим оружием была «струнка». Всем хороша, но годится только в ближнем бою. Полицейские же наверняка предпочтут взять меня на прицел с приличной дистанции.

Я преодолел половину расстояния до «Вольного ветра», когда крики возбужденной толпы долетели до дежуривших на площадке перед рестораном блюстителей порядка. А сбоку наперерез мне бодро выдвинулась тройка парней, сломавших мне очки. Пришлось чуть сбавить ход. Тут меня уже ничего не удерживало от доброй драки, поэтому с молодыми я повозился чуть дольше, чем требовала обстановка, но зато оставил у них о себе надежную память. Когда все трое растянулись в траве у дороги, с площадки поднялись два патрульных глайдера и направились в мою сторону. Я заранее достал «струнку», чтобы потом не делать резких движений.

Остановились они от меня ближе, чем я рассчитывал – уже хорошо. Я сжал «струнку» в одной руке, контейнер с лампой – в другой и сделал вид, что пьян в дым.

– Ты чего буянишь, тварь чернозадая? – поинтересовался один из патрульных в легком экзоскелете. – Кровь Господня на арабский желудок дурно действует? Что в руках?

Я решил не тратить время на объяснения. Все равно при таком начальном настрое договориться не удастся. Пришлось резко рвануть вперед и рассечь «стрункой» лобовой обтекатель ближайшего глайдера вместе со скрытым под ним мотором. Машина тут же со скрежетом рухнула на асфальт. Все произошло столь неожиданно, что полицейские впали в кратковременный ступор. Да и грохнулось прилично, надо сказать. Вторая машина начала резко набирать высоту, но в прыжке я исхитрился достать ее по днищу и перерубить главную тягу антигравитационного привода. Теперь подниматься они будут до высоты километра полтора. Эвакуировать ребят придется средневысотной техникой.

Резать никого не хотелось, поэтому я пустил тело в «маятник» – подобной аритмичной раскачкой нас натаскивали уходить от плазменных очередей. Дело для меня облегчалось тем, что, несмотря на яркое солнце, плазменные трассы были отлично видны и уворачиваться от них получалось неплохо.

Но все равно было понятно – оставшиеся пятнадцать метров мне не преодолеть. Накроют. Тогда я, сбивая обнаженные локти, рухнул и распластался на карбоновых плитах площадки у ресторана. Народ в панике разбегался кто куда, рядом зависли две полицейских машины. Я собрал нервы в кулак и лежал. На самом деле по полукровке со злости могли и пальнуть. Но я надеялся, что полицейские захотят надо мной покуражиться и возьмут в плен. Надежды оправдались – я услышал, как кто-то спрыгнул на мостовую в тяжелых ботинках. Шаги. Тень перед лицом.

Я изогнулся и ударил нависшего надо мной полицейского «стрункой» по руке – его запястье вместе с плазмоганом и куском обшивки экзоскелета шлепнулось на асфальт. Я перекатился, оставив в стороне вздыбившийся от попаданий плазмы карбон, левой рукой схватил плазмоган и шарахнул веером по машинам. Лампу пришлось бросить – у меня не три руки. Патрульные невольно пригнулись, дав мне возможность дезактивировать «струнку», той же рукой схватить контейнер и одолеть расстояние до хранилки «Вольного ветра». Я ужом проскользнул между створками ворот, но отдыхать было некогда. Надо теперь сматываться по-настоящему.

Когда я проносился через голографическую имитацию стены, ворота вылетели от удара обтекателем одной из патрульных машин. Но я уже был почти дома. Подхватив драгоценный плащ, я отшвырнул плазмоган и набрал на коммуникаторе номер порта на крыше торгового центра. Соваться на Базу пока было страшновато – черт знает, насколько крепко там устроились боевики.

Уже на крыше я принял вызов коммуникатора.

– Да? – ответил я, активировав устройство.

– Это Дворжек. Мы вышли не на того.

– Знаю, – спокойно откликнулся я, потирая ушибленный локоть.

– Откуда?

– Лампа у меня, – удержавшись от подначки, ответил я.

– Ты… Серьезно?

– Да. Давайте быстрее, пора вышибить уродов с Базы и перекусить. Чеботарев далеко?

– Он и его отряд под командованием Николая ведут эффективный бой при больших потерях в рядах противника.

– Не удивлен, – фыркнул я. – Скоро перейдут к зачистке. Рядом с ними есть порт?

– Да, на отбитой территории. Шестьдесят процентов Базы уже наши.

– Ну и славно. Подтягивайтесь. Мне нужен Дан.

– А где Аль Рух? – напряженно поинтересовался Дворжек.

– На пляже. К сожалению, взять в плен не удалось. И так еле ноги унес. Зато с лампой. Так что временно отбой тревоги.

Он отключился. Я уселся на прогретую солнцем крышу, задрал голову и стал глядеть на плывущие в вышине облака. Затем лег на спину и закинул руки за голову. Переоценил я Дворжека. Надо же. Вот вам и Мастер Игры. До меня вдруг с поразительной ясностью дошло, что поразительный план нашего бессменного командира существовал только в моем воображении. А на самом деле это была цепь сплошных случайностей. Фактически я действовал, как слепой котенок, на свой страх и риск. Но ведь победил! И в огромной степени победил потому, что верил в головокружительный по хитрости план Щегла.

И тут меня посетило озарение. Я широко улыбнулся и сощурился. А ведь правда. Способен ли человек просчитать заранее все ходы? Вряд ли. Слишком много неучтенных данных возникает между началом и концом любой операции. Но одни выигрывают, другие нет. И кто-то выигрывает чаще других. А кто-то не имеет за спиной проигрышей. Вот Дворжек, к примеру. Никто на него, как на командира, не жаловался. А секрет в том, что настоящий Мастер Игры не пытается все просчитать. Во-первых, он действует по наитию. Это главное. Это ведь большое искусство – доверять ощущениям и принимать решения молниеносно, в зависимости от кардинально изменившихся обстоятельств. А во-вторых, настоящий Мастер Игры умеет поставить на нужную лошадь. Тоже, наверное, интуитивно. Как бы там ни было, эту партию Щегол выиграл. Выиграл в тот момент, когда дал приказ освободить меня из-под стражи.

Минут через десять на крышу поднялись Дворжек и Дан. Я решил не вставать – имел право. Осмотрев лампу через детектор, Дан кивнул.

– На этот раз то, что надо. – Дворжек сел рядом со мной. – Неужели Аль Рухом действительно оказалась девчонка?

Дан начал возиться с Компасом.

– Да, – лениво ответил я. – Та самая, из-за которой я попал к вам.

– Поразительно. Но как такое возможно?

– Думаю, эту тайну нам еще предстоит разгадать, – вздохнул Дан.

– Что такое? – глянул на него Щегол.

– Компас больше ее не показывает. Донорская кровь перестала действовать.

– Плохо, – стиснул губы Дворжек. – Эта красавица может еще наделать дел. Но хоть первый раунд за нами, и то хорошо. О чем думаешь? – это относилось ко мне.

Я открыл глаза и спокойно ответил:

– Прикидываю, что могут подать сегодня в столовой после такого разгрома.

– Там большие запасы, – успокоил меня Дан. – И хорошо спрятанные. Идемте.

Я поднялся и побрел к пентаграмме. Эта история уверенно оставалась позади. Пришло время думать о будущем. Например, о том, что после ужина целесообразно будет помочь Ирине восстанавливать медицинский блок, пострадавший от набега варваров.