После автомобильной аварии, унесшей жизнь ее возлюбленного, австралийка Кендалл Йорк нашла прибежище в маленьком городке. Все это время молодая женщина позволяла себе единственное развлечение. Она тайком пробиралась на территорию заброшенной усадьбы и плавала в старинном пруду. Но однажды в усадьбу приезжает законный наследник…

Элли Блейк

РУСАЛКА В СТАРИННОМ ПРУДУ

ГЛАВА ПЕРВАЯ

Хадсон Беннингтон Третий остановился напротив входа в старинный особняк «Клодель», не сводя с него пристального взгляда.

Плющ, увивавший искусную кладку фасада, оживлял унылое строение. Мраморные ступени, истертые временем, с прожилками и мелкими расщелинами по-прежнему выглядели монументально. Окна были грязными, на стеклах отчетливо видны следы былых ураганов и ливней.

Несмотря на унылый внешний вид особняка, Хадсон Беннингтон Третий ясно помнил былые счастливые деньки особняка «Клодель». Каждое лето беззаботного детства Хадсон навещал здесь свою тетушку, в то время как его родители отправлялись на археологические раскопки.

Он помнил себя растянувшимся во дворике на ухоженном газоне, когда утреннее солнце только начинало припекать. Тетя Фэй, восседая в своем любимом плетеном кресле, читала ему «Хроники Нарнии» Клайва Стэйплза Льюиса. И живое детское воображение без труда уносило Хадсона в неведомые края, где он становился то фавном, то бесстрашным львом, и жизнь его наполнялась невероятными приключениями.

Хадсон тяжело вздохнул. В детстве все казалось возможным, но прожитые годы изрядно охладили юношеский пыл. Однако никакие разочарования не омрачали его красочных воспоминаний, связанных с восхитительным садом тетушки. За садом ухаживало сразу несколько садовников, и он в любое время года выглядел по-королевски. Настоящее украшение особняка.

Хадсону незачем было ступать на усыпанные гравием дорожки, чтобы увидеть бархатный газон, белоснежные садовые скульптуры, зеленые галереи, площадку для крикета, кажущийся хаос кустарников, который переставал казаться таковым, если смотреть на него из окон особняка.

И розы…

Всюду заросли роз. От невысоких кустиков, сплошь усыпанных бутонами, до непроходимых зарослей с огромными дурманящими гроздьями соцветий. Розы были всех возможных цветов и оттенков. Тетушкина страсть, тетушкина гордость, тетушкино спасение. Хадсон с улыбкой вспомнил, как часто ранил руки об острые шипы.

Только все это, увы, не более чем идеалистические воспоминания. Дом и сад давно пришли в запустение, и тетушка умерла бы еще раз, увидев, во что превратились ее владения.

Хадсон потянул носом воздух. Он был прохладен и наполнен ароматами растений. Слух улавливал отчетливое жужжание любителей сладкой пыльцы. Кроны деревьев умиротворяюще шелестели.

Сейчас Хадсон был фотографом «Вояжер Интерпрайзис». Он мастерски умел подмечать эффектные панорамы и завораживающие виды. У него также был большой опыт работы в качестве оператора документальных фильмов. Он запечатлел на пленке множество уголков земли — облагороженных рукой человека и нетронутых, прекрасных в своей девственной красоте. Он определенно имел наметанный глаз. Каждый кадр, пойманный его видоискателем, навечно запечатлевался в его цепкой памяти.

Он бывал в непроходимых джунглях, где опасно появляться без огнестрельного оружия, и в королевских садах, предварительно освоив правила придворного этикета. Он остро переживал нещадное истребление лесов — особенно тех, где ему довелось побывать. И никогда не отказывался от командировок в живописные предместья, где ему представлялась возможность поснимать спокойную красоту ухоженных особняков. Хадсон был фанатиком своего дела.

Молодой мужчина откашлялся и проделал оставшиеся шаги к крыльцу особняка «Клодель». Его изрядно удивило собственное волнение. Когда это он стал относиться к усадьбе тетушки Фэй как к святыне, а не родному дому? С легкой улыбкой он вдруг вспомнил сумасбродного ирландского волкодава леди Фэй, который, рассекая воздух, носился по саду, пугая заглядывавших в особняк гостей.

Так и не войдя в дом, Хадсон решил сначала обойти его. Солнце ударило ему в глаза, и мужчина загородился от слепящих лучей, приставив ладонь ко лбу. Помочи рюкзака сильно давили на плечи, и он решил снять его.

Да, конечно. Как он мог забыть? Старый пруд в обрамлении разросшегося кустарника. Хадсон печально улыбнулся — он-то привык считать, что ничто не ускользает от его внимания. А ведь он не один час провел за бестолковым бросанием плоских камушков вдоль водной глади. Он и теперь, невзирая на зрелые годы, с удовольствием проделал бы то же самое.

Он помнил пруд кристально чистым, ведь тот был не только полигоном для метательных упражнений, но и маленьким океаном для исследовательских погружений юного океанолога. А также простором для экспедиций начинающего морского разбойника или заплывов подающего надежды молодого спортсмена. Этот пруд был отдельным миром, хранившим от чужого ока свои тайны, которые поддавались только жадному до открытий юному Хадсону Беннингтону Третьему.

Когда он рос, то был полон амбициозных надежд и планов. Повзрослев же, с легкой грустью осознал, что приключения — это та же работа, порой довольно изнурительная. И потому еще сильнее удивлялся тому постоянству, с которым его родители предпочитали оставлять сына на попечение тетушке Фэй, а сами устремлялись в дикие места, из которых возвращались обветренными, покусанными, а то и серьезно переболевшими, но бесконечно счастливыми. Поездив по миру, Хадсон так и не смог найти объяснение такой странной тяги родителей к приключениям.

Однако исследовательский пыл долго не ослабевал и в нем самом. Свою двадцать первую годовщину Хадсон Беннингтон Третий встретил в Боснии, привлеченный запахом пороха и свистом снарядов. Двадцать шестой день рожденья застал его в беспамятстве в лагере высоко в горах Каракорума, после чего он очнулся в лондонской больнице, где провел два месяца, ослабевший настолько, что с трудом мог попросить медсестру принести воды.

Хадсон встал у самой кромки соснового бора, который с трех сторон окружал особняк «Клодель». В воздухе отчетливо чувствовался запах смолы и хвои.

Освободившись от рюкзака, Хадсон размял поясницу, ноги, плечи, руки, кисти, как тяжеловес перед выходом на ринг, и инстинктивно потянулся к профессиональной фотокамере, которую неизменно носил с собой. С фотоаппаратом за долгие годы у него сложились удивительно трепетные отношения.

— Даже если память меня и подводит, время сделало свою работу. Усадьбу не узнать, — сказал Хадсон самому себе перед тем, как снять крышку с массивного объектива.

Однако этого так и не произошло. Уже несколько дней Хадсон замечал за собой странное безразличие. Увидев приглянувшееся ему явление в окошке видоискателя, он словно перегорал, не ощущая больше непреодолимого желания запечатлеть этот миг на пленку.

Хадсон по-хозяйски огляделся, прошел через кустарник к пруду и застыл. Бог ты мой! Не каждый день ему приходилось видеть русалку, беззаботно плещущуюся в наполовину заросшем пруду. А именно такое зрелище предстало его взору.

Хадсон даже дыхание затаил. Происходящее захватило его целиком, поскольку русалка, явно не ощущая его пристального взгляда, продолжала невозмутимо скользить по темной водной глади. Ее распущенные мокрые пряди были красивого темно-орехового цвета, а сухой пробор отливал на солнце янтарно-коньячными оттенками.

Женщина грациозно плыла к противоположному от Хадсона берегу, ее гибкие руки неспешно поднимались из воды и вновь в нее погружались.

Хадсону стало не по себе от мысли, что он подглядывает за раздетой женщиной. Но тем не менее он не мог двинуться с места. Словно завороженный, он ждал, как будут развиваться события дальше. Ибо незнакомка, почти достигшая противоположного берега, вот-вот должна была либо ступить на сушу, либо повернуть в обратном направлении.

Он замер в ожидании. В любом случае, думал Хадсон, в его возрасте, при его жизненном опыте и искушенности, его ничто не в состоянии смутить. Да и отказать себе в удовольствии понаблюдать за красивой женщиной он не мог. Ведь подобный шанс выпадает нечасто. А обыденная жизнь так скучна.

Из воды показались гладкие плечи бледнокожей нимфы, густые волосы облепили гибкую спину и точеную талию, затем над водной гладью появились округлые бедра. Незнакомка ступила на берег, и взору Хадсона предстали умопомрачительно длинные ноги.

Ее купальник был настолько миниатюрен, насколько позволяли приличия. Будь Хадсон подслеповат, он мог бы поклясться, что видел в своем пруду совершенно нагую русалку.

Русалка тем временем сделала несколько шагов по пологому песчаному берегу. До слуха мужчины донеслось приглушенное похрустывание влажного песка. Она грациозно наклонилась, промокнула тело полотенцем и обернулась мягкой материей с изумительным по красоте и сложности узором. Концами такого импровизированного саронга она вытерла ноги от коленей до щиколоток, делая это неторопливо и основательно. Затем тряхнула намокшими волосами и расчесала их пальцами.

Солнце щедро поливало женщину золотом, отчего ее прозрачная кожа приобрела великолепное сияние.

Хадсону показалось, что он забыл дышать, отчего в горле запершило. Он чуть слышно кашлянул. И понял, что совершил глупость. Словно в замедленной съемке, он увидел, как незнакомка оборачивается на странный звук. Не удивительно, что, стоило ей увидеть рослого мужчину в вытертых джинсах, выцветшей футболке невнятного цвета и с угрожающе большим объективом фотокамеры на груди, она вскрикнула и начала лихорадочно собирать свои вещи.

Очарованию пришел конец.

Хадсон Беннингтон Третий тяжело вздохнул, ибо терпеть не мог проявлений женской истеричности.

Кендалл испуганно поглядывала в сторону незнакомца, который безучастно взирал на ее бессмысленные действия. Видимо, он все же решил познакомиться с ней, раз начал огибать пруд, не сводя с нее пристального взгляда.

Когда ему оставалось несколько шагов, Кендалл замерла, ужас ее состояния во всех подробностях отобразился на ее лице. Хадсон остановился, протянул вперед правую руку в жесте, призванном обозначить его благие намерения, и, нахмурившись, отчеканил на безупречном английском:

— Только кричать не надо… Пожалуйста, мисс.

Из опыта общения с детьми, животными и туземцами он знал, что излишняя слащавость при первом контакте только вредит. Поэтому всегда говорил довольно жестким тоном.

— Уходите немедленно, — взвизгнула незнакомка. — Если вы заблудились, я с радостью расскажу, как пройти к шоссе, — высокомерно прибавила она, гордо вздернув подбородок.

— Благодарю за заботу. Однако я не заблудился.

— Странно слышать, потому что вы незаконно проникли на чужую частную территорию.

Хадсон Беннингтон Третий, племянник почившей владелицы усадьбы «Клодель», наследник и хозяин упомянутой территории, не мог сдержать насмешливой улыбки, тем самым еще больше разозлив вспыльчивую наяду.

— Насколько мне дозволительно судить, это вы заблудились, мисс…

— Мое имя вас не касается, — воинственно заявила женщина.

Хадсон испустил вздох, который ясно давал понять, как она его утомила. Не снимая пеструю ткань, она ловко натянула брючки и топ и лишь затем резким жестом сорвала с себя импровизированный саронг.

Женщина нервно убрала пеструю ткань в пеструю же пляжную сумку, из которой чуть ранее извлекла свою одежду.

Хадсон сделал еще один шаг по направлению к ней.

— Не смейте приближаться! — сурово предупредила женщина.

Но Хадсон не спасовал перед хрупкой рыжеволосой дамочкой. Он продолжал двигаться.

— Прежде чем вы сделаете какую-нибудь глупость — ударите меня или, не приведи бог, вновь завопите, вам бы следовало кое-что узнать из первых уст, уважаемая барышня.

— И что же это? — небрежно поинтересовалась наяда.

— Здесь все мое, — нескромно проинформировал он гостью.

— Ваше? — недоверчиво переспросила она. — Как это понимать?

— Буквально. Эта усадьба принадлежит вашему покорному слуге, — сообщил Хадсон в старомодном стиле.

Неожиданное известие произвело должное впечатление на белокожую незнакомку. Она даже задумалась на одно короткое мгновение, сведя рыжие брови над переносицей — так, что ее фарфоровый лобик прорезали глубокие морщины. Но процедура обдумывания длилась не долго. Она оценивающе посмотрела на своего собеседника, после чего молча продолжила собираться. Сложно было понять, удовлетворил ее или расстроил внешний вид объявившегося владельца усадьбы. Казалось, она быстро вернула себе спокойное расположение духа.

И лишь приглядевшись, Хадсон заметил, каким ярким пламенем разгорелись ее щеки и уши.

— В каком смысле «Клодель» принадлежит вам? — спросила незнакомка чуть погодя.

— В юридическом, — исчерпывающе ответил мужчина. — Меня зовут Хадсон Беннингтон Третий, мисс Инкогнито. Если возникнет желание, зовите меня Хад, так меня называют близкие и друзья. Моя тетушка, леди Фэй Беннингтон, завещала мне эту усадьбу, в которой я проводил каждое лето своего далекого детства. Каждый в округе знает меня и может подтвердить мои слова. Надеюсь, теперь я удовлетворил ваше любопытство, мисс Умопомрачительная Фигурка? — закончил он, надеясь смутить ее еще больше.

Но вместо этого женщина широко ему улыбнулась и бодро воскликнула, словно в обычной светской беседе:

— В таком случае я поспешу вернуться в город! У меня сегодня, знаете ли, еще очень много дел.

Кендалл сгребла в охапку свои вещи и засеменила прочь.

— Я вовсе не хотел вас испугать, мисс Трусиха! — бросил ей вслед Хадсон.

Но она решила не реагировать на его обидное прозвище и очень скоро скрылась из виду.

Хадсон же с печальной улыбкой побрел к дому.

Кендалл, не помня себя от волнения, добралась наконец до кромки соснового бора.

Остановилась, отдышалась, осознала всю нелепость ситуации и направилась в город привычной тропой.

Она вышла из соснового бора, пересекла проезжую часть и оказалась на Персиковой улице, прямо у коттеджа, который делила с Таффи.

— Что с тобой случилось такое? — весело обратилась к ней соседка, поедавшая на кухне оладьи с кленовым сиропом.

— Я не хочу об этом говорить, — буркнула Кендалл.

Она не любила делиться впечатлениями, которые ей самой еще только предстояло всесторонне осмыслить. Так что всему свое время.

— Ну и что, что ты не хочешь говорить! — задиристо воскликнула Таффи. — В этом и нужды-то особой нет. И так все понятно. Попала в ураган? Эх ты, врушка!!! Сказала, что пойдешь на рынок. Это на рынке ты так вымокла и растрепалась? Я-то надеялась, ты принесешь продукты для ужина. Где еда, кулема?

— Отстань, — отмахнулась от соседки Кендалл.

— Или продукты, или правда! — потребовала Таффи.

— Слушай, не лезь не в свое дело.

— Так почем, говоришь, сегодня говядина на рынке? — настаивала Таффи.

Кендалл заткнула уши пальцами, топнула ногой и сказала:

— Достаточно.

Она поспешила в свою комнату. Таффи неотступно следовала за ней. Кендалл резко обернулась и спросила, потянув за завязки купальника под легким топом:

— Ты не возражаешь, если я переоденусь без свидетелей? Не хотелось бы тебя смущать.

— Мне все понятно! — торжественно воскликнула Таффи.

— Потрясающе! Неужели по виду мокрых волос, по пляжной сумке и наличию купальника на моем теле ты самостоятельно догадалась, что я ходила плавать! Какой великий аналитический ум пропадает в такой дыре!

— Вопрос — где? В фонтане? — озадаченно перебила ее речь Таффи.

— В «Клоделе», — неожиданно смущенно проговорила Кендалл.

Таффи недоверчиво уставилась на нее.

— Как ты пробралась в дом?

— Не будь дурой. Позади дома за садом есть огромный пруд. Там я и плаваю.

— Так, значит, это не в первый раз? — недоуменно воскликнула Таффи.

— Плаванье мне на пользу. Я считаю его необходимой физиотерапевтической процедурой. Еще есть вопросы?

— Но ты никогда прежде не возвращалась в таком взвинченном состоянии, — заметила Таффи.

— Ты очень наблюдательна.

— Хватит насмешничать! — обиженно отозвалась соседка. — Отвечай немедленно на мой вопрос!

— А какой был вопрос?

— Я так и не услышала, что такое сегодня с тобой случилось, что ты прилетела как ошпаренная, и отказываешься говорить на эту тему.

— Сегодня я оплошала. Ты довольна таким признанием, подружка? В самый разгар моего последнего заплыва объявился новый владелец усадьбы.

— Ты хочешь сказать, Хадсон вернулся?! — искренне обрадовалась этой новости Таффи.

Кендалл недовольно нахмурилась, глядя на блаженный вид своей соседки.

— Вроде бы именно так он себя и называл. Хадсон Беннингтон Третий, — сквозь зубы процедила она.

— Вот бы мне оказаться на твоем месте! — внезапно воскликнула Таффи.

— Но почему? Ты с ним знакома?

— О, да! — Таффи мечтательно вздохнула. — Мне было тринадцать, ему восемнадцать. Он учился в выпускном классе в школе-интернате и приехал к леди Беннингтон на летние каникулы. Он был мой кумир, Кендалл. Такой… великолепный!

— Помятый, хмурый и небритый, — уточнила та.

— Ты сама забияка. Любого выведешь из себя.

— О, Таффи, прости. Он божественен, умопомрачителен и… как там еще? — съязвила Кендалл. — Он застукал меня на месте преступления, ты можешь это понять? Ощущение, знаешь ли, не из приятных. Я же была почти голой. Этот дурацкий купальник можно даже не принимать в расчет. А тебе известно, что у меня с кожей.

— Хроническая бледность от неприятия солнечных лучей? — спросила соседка.

— Тебе известно, о чем я говорю, Таффи, — укоризненно произнесла рыжая. — Я испугалась, когда увидела его, и заорала как помешанная. В общем, выставила себя круглой дурой. Теперь все в этом городе узнают, с какой идиоткой ты живешь. Надо уносить отсюда ноги.

— Не сходи с ума, Кендалл. Ну случилась небольшая накладочка. С кем не бывает? Забудь, — рассудила Таффи.

— Я ему не представилась. И ты тоже не говори ему, что знаешь меня, — угрожающе прошипела Кендалл.

— Совсем сбрендила, — подытожила Таффи. — По-моему, это просто глупо. Ты можешь случайно встретиться с ним в городе. В таком случае, Кендалл, тебе бы следовало вести себя цивилизованно и предложить ему выпить по чашечке кофе в кафе или пригласить его к нам. Я бы именно так и сделала. Нам есть что вспомнить, — загадочно проговорила Таффи, блаженствуя в предвкушении возможной встречи. — Представляю, какой он меня запомнил. В то лето я смотрела на него влюбленными глазами и ловила буквально каждое слово. Смех, да и только… А если ты права, Кендалл?! Если мы обе выглядим очень глупо в его глазах?! — вдруг воскликнула Таффи испуганно. — Тогда нам обеим следует запереться в доме и не показываться в городе, пока Хадсон не уедет!

— Не забывай, что у нас пустой холодильник. Так или иначе, придется выйти в город за продуктами. И боюсь, именно ты будешь добытчицей, — коварно подытожила Кендалл.

— Что же мне тогда ждать от жизни, если самая близкая подруга столь вероломна?! — патетически воскликнула соседка, театрально заламывая руки.

— Налепи пластырь на разбитое сердце и вон из моей комнаты. Я переодеваюсь, — бодро скомандовала Кендалл. Разговор с подругой окончательно успокоил ее и настроил на оптимистичный лад.

Проведя целый час в особняке «Клодель», Хадсон Беннингтон Третий обнаружил себя в спальне, которую занимал, гостя у тетушки Фэй. Эта комнатка по праву звалась сначала детской и только потом стала спальней молодого человека.

В ней переклеили обои, сменили мебель, поставили на перспективу солидную кровать. Хадсон с удовлетворением оглядел ее и рассудил, что она ему исключительно подходит. После он отправился в ванную комнату и встал под душ, включая попеременно то горячую, то холодную воду, с целью привести в тонус тело, разморенное жарким солнцем. Об этой процедуре он мечтал с тех самых пор, как покинул аэропорт.

После душа Хадсон проследовал на кухню и, раскрыв холодильник, счастлив был обнаружить на его полках несколько бутылок минеральной воды.

Шестилетним ребенком он впервые остался без родительского ока. Тогда его папа с мамой первый раз вверили сына заботам тетушки Фэй. И ей в первый же день пришлось немало понервничать. Она исходила все окрестности, терзаемая страхами за сбежавшего ребенка, и нашла мальчика, сидящего на прохладном мхе под вековой сосной и уткнувшего личико в колени.

Хадсон поднял на нее свои заплаканные глаза и искренне обрадовался, что его нашли. С тех пор они были неразлучны: Хадсон, тетушка Фэй и преданный волкодав, который любил спать у ног обожаемой хозяйки, трогательно укладывая морду на огромные передние лапы.

ГЛАВА ВТОРАЯ

Следующим утром Хадсон проснулся рано. Полусонный, он влез в любимые потертые джинсы, достал из рюкзака своего верного друга по имени «Nikon» и спустился вниз, ежась от холода. Еще раз бессмысленно, как и накануне, побродил по комнатам нижнего этажа, созерцая дремлющую под чехлами мебель. Затем вышел из дома через заднюю дверь и каким-то образом очутился у пруда. Он посмотрел на темную воду, еще не согретую скользящим рассветом, и разочарованно вздохнул, не обнаружив в ней красавицу русалку.

В детстве, с замиранием сердца слушая сказки, что читала ему тетушка Фэй, он несколько иначе представлял себе русалок. Ему казалось, что это полупрозрачные существа с зеленоватым отливом, со спутанными тиной волосами, выныривающие из ряски и бьющие по глади воды мощными серебристыми хвостами.

Видимая же им накануне была не столько Ундиной или Наядой, сколько огненной Саламандрой. Ее небывалого цвета волосы, кожа безжизненного оттенка и полное отсутствие покрытого чешуей хвоста, на месте которого красовались стройные девичьи ножки, разожгли его любопытство.

Со стороны соснового бора донеслось легкое похрустывание.

Хадсон обернулся на звук. Стволы сосен казались укутанными в сизое облако тумана, поднимавшегося от земли. Но Хадсон разглядел приближающийся силуэт. Предчувствие говорило ему, что это его таинственная незнакомка.

Через несколько мгновений Хадсон убедился, что это женщина и это она — его огненная озерная фея. Она выступала из тумана, прогоняя его каждым шагом своего приближения. Он замер, когда она остановилась на пороге сосновой ночи и озерного утра как видение, которое либо растворится, либо обретет плоть. Улыбнувшись, молодая женщина сделала еще один шаг по направлению к нему.

Хадсон невольно залюбовался ее густыми волосами, рассыпавшимися по плечам, жемчужной белизной гладкой кожи, которая в этом таинственном свечении первых утренних лучей обретала дымчатую воздушность. Он бы с наслаждением запечатлел незнакомку в этот миг, но не мог позволить себе такую дерзость по отношению к таинственной озерной фее.

— Итак… здравствуйте, — только и смог произнести он как можно более непринужденно.

— Здравствуй, — прошептала она и нежно улыбнулась.

Хадсон поспешил разглядеть лицо молодой женщины. Его внимание привлек остренький упрямый подбородок. Эта черта оказалась столь же заманчивой, как и ее таинственная полуулыбка.

На ней был черный топ, из-под которого виднелись лямочки малинового купальника, ясно говорившие о намерениях гостьи.

— Не ожидал увидеть вас здесь снова, — искренне признался хозяин усадьбы.

— А добрососедское общение возбраняется? — дерзко спросила незнакомка, вздернув носик. — Тогда мне не стоит злоупотреблять вашим гостеприимством настолько, чтобы окунаться в ваше озерцо, — насмешливо проговорила она.

Хадсон улыбнулся. Его все больше интриговала эта невозмутимая Сирена.

— И часто вы сюда наведываетесь? — спросил он.

— Намного чаще, чем вы, мистер Беннингтон Третий.

Хадсон кивнул, польщенный тем, что незнакомка запомнила его имя. Он с не меньшим удовлетворением отметил, что на щечках фарфоровой куколки вновь вспыхнул малиновый огонек.

— Однако этим утром я пожаловала лишь для того, чтобы «неожиданно» встретиться с вами вновь, — ошарашила его своей честностью женщина. Теперь уже Хадсону было впору залиться румянцем смущения.

— Вот мы и столкнулись, как верно вы изволили подметить, «неожиданно». Поскольку мне ваше появление именно таковым и представляется. Но вы могли бы просто постучать в парадную дверь, если стремитесь к добрососедскому общению. В нашем городке вроде бы именно так и принято.

— Это не в моем стиле, — игриво возразила незнакомка. — Я предпочитаю оригинальность во всем.

— У вас неплохо получается, — признал Хадсон.

— Благодарю, — небрежно бросила она и прошла мимо. — Слушайте, Беннингтон Третий, я хочу извиниться за вчерашнее. И если я своим идиотским криком повредила ваши барабанные перепонки, то готова оплатить счет от врача. И еще, сделайте милость, простите меня за все мои прежние вторжения, о которых вам не было известно. Я посягала на вашу собственность, злоупотребляла вашим неведением, вела себя нехорошо, используя воду Беннингтонов в собственных целях…

— Вы откровенно ерничаете, и, по вашему мнению, я должен вас простить? — пресек поток ее сарказмов Хадсон.

— Вот и за это последнее я тоже приношу свои извинения, — кротко ответила на его вопрос рыжеволосая фея.

— Должен признать, вы стали настоящим украшением моего старого заброшенного пруда. Поэтому извинения излишни.

— Вашему пруду куда как повезло, — надменно отозвалась русалка.

Хадсон от души рассмеялся.

— Расслабьтесь, милая леди. Дайте передышку своему воинственному остроумию. Я не сочту вас банальной, даже если вы перейдете на добрососедский тон.

От такого откровенного замечания Кендалл смутилась и, отведя глаза, сделала несколько шагов в сторону. Хадсон следил за ней взглядом. Гостья молчала, и он проникновенно заговорил:

— Искренне говорю, мисс. Такую, как вы, мне еще не доводилось встречать. И я имею в виду не только вашу уникальную внешность… Со вчерашнего дня меня не покидает ощущение, что я, как в детские годы, прикоснулся к волшебному и сказочному миру…

— Это на вас возвращение домой так подействовало, — хмуро предположила Кендалл, не глядя на Хадсона. — У меня же, наоборот, такое чувство со вчерашнего дня, что я попала в кошмар.

— Я так напугал вас своим появлением, мисс?

— Да, вчера я очень испугалась.

— Мне искренне жаль, — произнес хозяин усадьбы, тихо подойдя к рыжеволосой гостье.

— Я незаконно пользовалась вашей кабинкой для переодевания, — призналась она.

— Я знаю. Там полный порядок. Чувствуется женская рука. Должно быть, я обязан вам также и тем обстоятельством, что сам пруд не пришел в такое же запустение, что и сад?

— Я покупала реагенты и сорбент для очистки закрытых водоемов… Мне просто нужно было уединенное место для плаванья, — робко повинилась Кендалл. — Никто до вчерашнего дня не знал, что я здесь бываю.

— Из вас вышел бы отличный конспиратор. А чем на самом деле вы занимаетесь? — поинтересовался Хадсон.

— Я занимаюсь проверкой фактов для нескольких местных газет. Работаю на дому, отсылаю работодателям результаты моих изысканий по электронной почте. Я очень дорожу возможностью самостоятельно распоряжаться своим временем.

— Вы независимая особа, — подытожил Хадсон Беннингтон. — Вашу работу хорошо оплачивают?

— Мне хватает.

— Судя по вашему ответу, платят не много. Но свобода, насколько я понимаю, вам всего дороже.

— Совершенно верно, мистер Беннингтон, — сухо подтвердила она, прямо посмотрев в его глаза.

— А веселые вечеринки с друзьями, прогулки по обувным магазинам, салоны красоты и прочие дорогостоящие развлечения, они что-нибудь для вас значат?

— Этот городок привлек меня своим уютом и спокойствием. Я не любительница модных тусовок, хотя от встречи с теми немногими, кого могу назвать своими друзьями, тоже не откажусь. А настоящим друзьям неважно, есть у тебя деньги или нет.

— Мудрая мысль. И я принимаю ее безоговорочно, ибо тоже знаю, что такое настоящие друзья.

— Вам повезло, — сообщила Кендалл.

— Возможно. Но думаю, дело не в везении… Вы печатать умеете? — неожиданно спросил он ее.

— Умею ли я печатать? — удивленно переспросила молодая женщина.

— Так умеете или нет? — настойчиво повторил он.

— Ну, конечно же, умею. А почему вы спрашиваете?

— И скорость у вас хорошая?

— Слепым методом не владею, но в целом печатаю быстро.

— Чего не скажешь обо мне, — сообщил Хадсон.

— Вы писатель?

— Можно и так сказать, — уклончиво ответил хозяин усадьбы. — Мне нужно в сжатый срок изложить на бумаге результаты моих последних поездок. Наброски вступления и заключения у меня уже имеются. Я бы хотел надиктовать содержательную часть.

— Понятно, — кивнула Кендалл.

— И все? — удивился Хадсон Беннингтон Третий.

Кендалл удивленно посмотрела на него и пожала плечами.

— Я вам только что сделал деловое предложение, милая леди. Платить обязуюсь хорошо, перегружать работой не стану.

— Вы хотите сказать…

— Я буду диктовать, а вы — печатать. А в свободное от работы время сможете без ограничений плавать в моем пруду. Хоть поселитесь в нем. По-моему, это чрезвычайно заманчивое предложение.

— С тем, что оно заманчивое, не согласиться нельзя, — задумчиво произнесла она.

— Однако у вас есть сомнения, — предположил Хадсон.

— В чем состоит уловка? — спросила Кендалл.

— Нет никакой уловки, мисс. Я, кстати, все еще не знаю вашего имени, — напомнил Хадсон. — Помимо пруда в вашем распоряжении будет удобное кресло, рабочий стол, компьютер тоже найдем. Если я вас найму, то, как хороший работодатель, обязуюсь взять на себя обеспечение вашего питания в течение рабочего дня. Все как в солидном офисе.

— Вы намереваетесь жить в усадьбе «Клодель», мистер Беннингтон? — уклоняясь от прямого ответа на его предложение, поинтересовалась молодая женщина.

— Да. И в ближайшее же время найму садовника, экономку и приглашу профессионального чистильщика водоемов. Надеюсь, с их помощью мне удастся привести дом и прилегающие территории в подобающий вид.

— А какого рода соглашение вы намерены заключить со мной, как с предполагаемой наемной работницей? — деловито осведомилась Кендалл, возвращаясь к теме разговора.

— О каком соглашении вы говорите, милая леди? Мы заключим устный договор и пожмем друг другу руки.

— Мне это не нравится, мистер Беннингтон, — откровенно сообщила ему собеседница.

— Вы были менее щепетильны, когда в течение долгого времени нарушали границы частных владений и незаконно использовали чужой водоем, — сурово проговорил он.

— И вы предлагаете просто…

— Ударить по рукам!

— Но почему вы убеждены, что я — та, кто вам нужен? Быть может, вы заблуждаетесь на мой счет?

— Отнюдь! Я все решил, — ответил Хадсон Беннингтон.

— Тогда я в деле. — И Кендалл протянула руку.

Хадсон с удовлетворением пожал изящную ладошку девушки.

— Любите Шекспира? — спросил он, хитро прищурившись.

— Конечно же! Как можно его не любить?! — патетически воскликнула она и в этот момент напомнила ему школьницу.

Хадсон не смог удержаться от смеха. Он не ожидал от незнакомки такой восторженной чистосердечности.

— А вы? — взволнованно спросила она.

— Слыхал о нем, когда был мальчишкой. Это ведь он, кажется, сочинил «Волшебника страны Оз»? Там, где злая ведьма в конце концов растаяла и девочка с собачкой смогла попасть домой…

— Вы шутите? — смущенно спросила его Кендалл, не способная поверить в такое невежество.

— Вы хотите сказать, что Дороти так и осталась в стране Оз, а садовое пугало не получило свои мозги? — с притворным испугом спросил ее Хадсон.

— Конечно, шутите. Не могли вы, учась в частной школе, не читать Шекспира, Байрона и Китса. Это исключено.

— Почему вы решили, что я учился в частной школе? Что за несправедливое предубеждение против человека, которому волею судеб приходится таскать на себе имя Беннингтона Третьего?

— Прекратите дурачиться. Я знаю со слов одной местной жительницы, что наследник усадьбы «Клодель» учился в престижной частной школе.

— Как я мог забыть, что вы проверяете факты для местных газет! — разочарованно воскликнул мужчина.

— Итак, когда начнем? — бодро спросила Кендалл.

— Полагаю, завтра же, если вы не заняты.

— С утра пораньше — лучшее для такой работы время. Ноутбук у меня есть. После полудня я смогу вернутся к своим каждодневным обязанностям. В девять утра, это вас устроит, мистер Беннингтон?

— Полностью приветствую такой распорядок. А сейчас вы вполне могли бы воспользоваться моим прудом, что называется, авансом. Как я понимаю, купальный костюм всегда при вас.

— Вот именно, — бойко ответила купальщица…

— Меня одно удивляет, милая леди…

— Что именно, хотелось бы знать? — откликнулась она, сбрасывая топ.

— У вас так и не возникло желания мне представиться. Вы стыдитесь своего имени, мисс?

— Йорк, — ответила купальщица. — Кендалл Йорк.

— Очень приятно познакомиться, мисс Йорк, Кендалл, — проговорил Хадсон еще раз с удовольствием пожав ее мягкую маленькую ладошку. — Наслаждайтесь водными процедурами. Встретимся завтра утром, в девять.

Попрощавшись, он направился к особняку «Клодель», ни разу не оглянувшись.

Кендалл еще некоторое время простояла на берегу пруда, изумленно глядя ему вслед, после чего сбросила с себя брючки, нырнула в воду и блеснула серебристым хвостом.

За пару минут до назначенного времени Кендалл Йорк уже стояла на пороге особняка «Клодель», готовая приступить к своим новым обязанностям. Ей казалось неприемлемым прийти к работодателю с пустыми руками, поэтому она собрала свой обычный деловой портфель, в который умещался не только ее рабочий ноутбук, но также и новенький блокнот, ручки и карандаши. С этим портфелем она и позвонила в дверь помпезного здания.

Под ноутбуком, правда, еще стыдливо притаилась непрозрачная полиэтиленовая сумка, в которую Кендалл сложила свои плавательные принадлежности: купальник, полотенце, резиновые шлепки.

Возможно, ей следовало просто подыскать другое место для плаванья, вместо того чтобы окунаться в эту авантюру с самоуверенным мистером Беннингтоном. Кто может знать наверняка, что у него на уме? Кто может знать, что у нее на уме, если она сама этого не знает? В Мельбурне множество общественных бассейнов. Но до Мельбурна нужно еще доехать, да и общественные бассейны — отнюдь не то, что ей необходимо. Ей нужно уединение.

— Доброе утро, — радушно проговорил хозяин, открывая дверь. — Проходите, Кендалл.

Кендалл нервно кивнула и переступила порог. Она всегда замечала, что, стоит ей ступить на тропу официальных отношений с кем бы то ни было, все ее непринужденное остроумие и искрометность куда-то исчезают и остается скучная, замкнутая, но исполнительная особа.

В отличие от нее хозяин был настроен куда более расслабленно. Он встретил ее все в тех же поношенных джинсах, которые грозили разойтись по швам в любой момент, в майке, открывавшей на плече татуировку со словом «Мирабелла». Из особых примет в глаза бросился шрам, пересекающий бровь. От подруги Кендалл узнала, что Хадсон — «что-то вроде журналиста» и бывает в разных уголках света, в том числе в горячих точках. Но Кендалл озадачил не шрам, а загадочная Мирабелла.

— Я не слишком рано? — спросила Кендалл, не зная, что еще можно спросить.

— Я встаю с восходом солнца, дорогая, — небрежно ответил ей хозяин. — Вы уже освежились в прудике или только собираетесь?

— Рассчитываю поплавать немного после того, как мы закончим работать, — сдержанно ответила она на его вопрос. — Если вы не станете возражать, — робко добавила она в конце.

— Не стану. Если у вас самой после работы не пропадет желание, — усмехнулся Хадсон.

Кендалл испуганно посмотрела на него.

— Я пошутил, — предупредил ее Хадсон, увидев неподдельный страх в глазах Кендалл.

— Мне необходимо регулярно выполнять плавательные упражнения, мистер Беннингтон, — словно оправдываясь, объяснила Кендалл.

— Понимаю, — заговорщически проговорил Хадсон и пригласил Кендалл пройти в его кабинет.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

Кендалл Йорк предполагала, что внутреннее убранство старинного особняка «Клодель» будет впечатляющим. При этом интерьер дома, в котором долгое время никто не жил, поразил молодую женщину еще и своею ухоженностью.

Кремовые стены, мраморные фризы, дубовые полы — вечная добротная классика.

Антикварная мебель в отличном состоянии.

— Кендалл, — окликнул ее хозяин роскошного особняка.

Широким жестом он обвел рабочее место, приведенное к ее появлению в безупречное состояние.

— Не стоило беспокоиться, мистер Беннингтон. Я непритязательна. Привыкла работать в обстановке попроще. Дома я часто ставлю ноутбук на кухонный стол, пока Таффи оккупирует мой стационарный компьютер.

— Это тоже не бог весть что. Стол был изготовлен аж в начале восемнадцатого века, сами понимаете, старье.

— Такое старье, кажется, зовется антиквариатом и стоит немыслимых денег.

— Так как поживает Таффи Хендерсон? Ведь вы, насколько я понял, о ней упомянули? Живете вместе?

— Да, именно так, мистер Беннингтон. Занимаем один коттедж. Таффи подросла, но вас прекрасно помнит, — хитро проговорила Кендалл, к которой внезапно вернулась ее веселая непринужденность.

— И я ее отлично помню. Передавайте привет своей соседке, мисс Йорк. Только я думал, наша малышка Таффи покоряет подмостки Бродвея. Она в юности грезила сценой, увлекалась драматическим искусством и предрекала себе великое будущее.

— Увы… В итоге наша Ирисочка стала бухгалтером. Она действительно талантливая актриса, но сценой ей служит наша общая жилплощадь.

— Ирисочка? Какое милое прозвище. Должен признать, оно чрезвычайно подходит Таффи, — расхохотался Хадсон Беннингтон. — Значит, вы единственная ее счастливая зрительница?

— Да, и поклонница таланта, — насмешливо подтвердила Кендалл.

— И вы с ней… — осторожно проговорил мужчина, вопросительно приподняв обе брови.

— Что за мысли, мистер Беннингтон?! Мы подруги и в целях экономии живем вместе. Точнее, я снимаю одну из комнат в ее доме. Но большую часть расходов мы делим пополам.

— Я ничего такого не имел в виду, мисс Йорк. Но в наше время всякое случается.

— Да мы с Ириской сто лет знакомы. Еще со школы. Хотя она на несколько лет меня старше… А в остальном это давняя и скучная история, мистер Беннингтон, — поспешно заключила Кендалл.

— И история, надо полагать, романтическая, — настойчиво предположил Хадсон.

— В некотором смысле, — согласилась молодая женщина. — В общем, я одно время встречалась с ее кузеном.

— Он местный? — полюбопытствовал Хадсон.

— Нет, конечно. Мы с Таффи учились в Мельбурне. А она какое-то время жила в доме родителей своего кузена. Как раз по соседству со мной. Так мы все втроем и сдружились.

— Действительно, давняя и скучная история, — засвидетельствовал Хадсон, чем немало рассердил свою собеседницу, поскольку для нее их с Джорджем история давней и скучной не станет никогда.

— Я готова приступить к работе, — сменила тему Кендалл, усаживаясь за помпезный рабочий стол.

— Итак, мисс Йорк, если вы удобно устроились, вы не возражаете, если я буду курсировать по кабинету в процессе диктовки? Вас это не будет раздражать и отвлекать от работы? Просто так мне легче придерживаться нужного темпа повествования.

— Полагаю, меня это не собьет, — бойко ответила ему Кендалл.

— Тогда поехали.

Хадсон сверился со своими записями и приступил к диктовке.

Порой его речь лилась непрерывно, и Кендалл еле успевала фиксировать его мысли, затем он внезапно останавливался, заглядывал в бумаги, что-то перепроверяя, или закрывал глаза и откидывал голову, словно желая припомнить что-то чрезвычайно важное. После чего спрашивал ее или заходил со спины, чтобы прочесть, на чем они остановились, и продолжал диктовать, меряя кабинет большими шагами.

Кендалл была полностью захвачена повествованием. Он диктовал ей историю последних двух месяцев своей жизни.

— Вам не скучно? — внезапно спросил ее Хадсон, остановившись.

— Нет, нисколько, — искренне заверила его молодая женщина.

— Может быть, устали? Хотите передохнуть?

— Если вы не устали мерить шагами комнату, почему я должна устать, записывая за вами?

— Ну, смотрите… — предупредительно проговорил он. — Итак, на чем мы остановились?

— Ночь, — напомнила ему Кендалл.

— Так и было… Ночь. Рыночные навесы теснились на грязной базарной площади в окружении темных жилых кварталов торгового центра города. Черные прямоугольники окон не вспыхнули и не распахнулись возмущенной рукой горожанина, когда рынок заполнился шумной толпой молодчиков в подпитии, громящих прилавки, рвущих тенты, громогласно оглашающих спящий город непотребной бранью. Люди предпочитали терпеть столь наглое вторжение в их сны, мысленно кляня негодяев, нежели выразить свое истинное отношение к происходящему. И не удивительно, потому как ни в этот час, ни позже полицейское управление никоим образом не отреагировало на происходящий вандализм… С вами все в порядке? — обеспокоенно обратился к Кендалл Хадсон, заметив, как налились краской ее щеки.

— Возмутительно, — пробормотала она, продолжая допечатывать последнюю фразу.

— Колумбия, наши дни, — проговорил журналист. — А вы уверены, что у нас такого не бывает? — с легкой иронией спросил он.

— Хочется надеяться, — неуверенно ответила Кендалл.

— Не надейтесь, — отрезал он.

— Что за книгу вы пишете? — поинтересовалась она, прервавшись и разминая уставшие пальцы.

— Замысел еще не до конца оформился, мисс Йорк. Но я должен снабдить себя рабочим материалом. Не все впечатления становятся журнальными или газетными публикациями. Многие из них не являются сенсациями. Вот именно такие обстоятельства я бы и хотел изложить в своем дневнике странствий.

— Мемуары! — воскликнула Кендалл.

— Я еще молод для этого жанра, мисс Йорк. Вам так не кажется? — шутливо укорил ее Хадсон. — Мы можем продолжать?

— Печатать ваши мемуары? Конечно, продолжаем, — шутливо поддразнила его Кендалл.

— И мы остановились на…

— На подвыпивших молодцах, — бойко напомнила ему рыжая.

— Благодарю, мисс Йорк… А кстати, у вас нет желания совместить эту работу с кое-какой другой?

— Все зависит от того, что вы предлагаете, мистер Беннингтон, — сухо произнесла молодая женщина, которой такой резкий переход показался несколько подозрительным.

— Я бы попросил вас составить каталог антикварной мебели моей тетушки. Мне показалось, что вас это может заинтересовать. Я знаю, где-то в бумагах леди Фэй лежат соответствующие документы, подтверждающие факт покупки каждого предмета.

— Вы хотите поручить мне описание антиквариата? — с нескрываемым удивлением отозвалась Кендалл.

— Но вы же проверяете факты для местных газет. Почему бы вам не выполнить ту же самую работу для частного заказчика? И потом, вам понравится, вот увидите. Тетушка Фэй завещала мне исключительную коллекцию антиквариата.

— Ой, эта работа, на мой взгляд, требует специальной подготовки. Мы только начали трудиться над вашей книгой, и неизвестно, как это дело пойдет.

— Я в шоке, мисс Йорк! Я полагал, вы загоритесь такой возможностью. Но нет. Вы без ума от моего пруда, но отказываетесь заняться коллекцией антиквариата. И это при вашем-то уме и эрудиции! У меня нет слов! — напыщенно завершил Хадсон Беннингтон Третий свою обличительную речь.

— Плаванье в вашем бассейне не каприз, а необходимость. Это нужно для моего физического восстановления, — в очередной раз отчеканила молодая женщина, не на шутку смутившись.

— Конечно, простите. Я не должен на вас давить, — отступился хозяин. — Давайте пока оставим наших разгулявшихся молодцев и заглянем в круглосуточное колумбийское кафе вместе с первыми лучами рассвета, — повествовательным тоном предложил ей Хадсон. — Выделите жирным шрифтом название, мисс Йорк: «Маленькое семейное кафе»… В окрестностях города Саленто есть множество маленьких забегаловок, которые держат простые колумбийские семейства среднего достатка. Приглашаю вас в одну такую недурную столовую, где вас накормят как традиционными бургерами, приготовленными на здешний манер, так и местными колумбийскими блюдами. Солнце еще только показалось над горизонтом, а ранние посетители уже потянулись к столикам, еще недавно занимаемым ночными завсегдатаями или водителями-дальнобойщиками.

Хадсон остановился на пару секунд, после чего продолжил вышагивать и надиктовывать:

— Помню узкий грязный тротуар, по которому я приближался ко входу в столовую. И мои походные ботинки, высвечиваемые скользящими лучами рассветного солнца, казались мне фантастически красивыми. Такое солнце, какое бывает в тех краях, способно приукрасить любое несовершенство. И в этот самый миг мне показалось, что я разгадал секрет романтического очарования Южной Америки. Глупо придавать этому чувству значение, сколько-нибудь поразмыслив, но в тот момент я именно так и думал…

— Поэтично… — произнесла себе под нос Кендалл.

— Издеваетесь? — смущенно усмехнулся Хадсон.

— Нисколько, — заверила его молодая женщина.

— Я в первую очередь фотограф, дорогая. Может быть, я не всегда верно истолковываю знаки времени, но их воплощения не ускользают от моего внимания. Я могу забыть, какая песня, передаваемая по радио, разбудила меня поутру, что я ел на завтрак, обед и ужин. Но я навечно сохраню в памяти каждый значимый, тем более поразительный, образ. Такова уж особенность моего мозга. Но самое отвратительное, о чем я должен вас предупредить, я могу разглагольствовать о своем видении мира часами. Какого оттенка Северное море, до или после шторма, какая была зыбь или барашки облаков…

— А по-моему, это замечательное свойство, — отметила Кендалл.

— Оно сделало из меня зануду.

— Не наговаривайте на себя, мистер Беннингтон, — сказала Кендалл, рассмеявшись.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

— Вы кофеманка? — спросил Хадсон после нескольких часов работы, перемежаемой шутками.

— То есть? — уточнила Кендалл.

— Кофе пьете? Предлагаю прерваться.

— Кофе! — воскликнула молодая женщина. — Резкие у вас переходы. Колумбия, Кения — и вдруг кофе!

— Простите, мисс Йорк. Не хотел сбивать вас с толку. Но когда мой организм требует кофеина, ни о чем другом я думать уже не могу, — признался Хадсон Беннингтон Третий. — Надеюсь, вы не обидитесь, если мы ненадолго прервемся.

Кендалл улыбнулась ему в знак согласия и озабоченно посмотрела на часы, стрелки которых неумолимо приближались к полудню.

— Вы когда-нибудь восседали за столом, знававшем четыре, а то и пять поколений владельцев, попивая кофе и делая пометки о провинциальном колумбийском семействе, держащем скромное кафе?

— Никогда, — призналась Кендалл.

— Я так и подумал. Ждите, мисс Йорк, я скоро, — сказал он и вышел из кабинета. — Обещаю!

— Вы сами выбираете места, в которые отправляетесь? — спросила Хадсона Кендалл, когда он вернулся с подносом.

— Я человек подневольный, состою на службе в «Вояжер Интерпрайзис». Куда пошлют, туда и еду. И без разочарований не обходилось. Но порой небеса настолько благосклонны ко мне, что удается за оклад и премию буквально осуществить свою мечту. Но самое интересное в моей работе то, что за неделю до командировки я могу даже не предполагать, куда ляжет путь. И что мне предстоит, я, разумеется, тоже не знаю. Это как лотерея, мисс Йорк.

— Ваша жизнь увлекательна, мистер Беннингтон.

— Только не завидуйте бродяге, дорогая, — предостерег он молодую женщину. — В моем случае судьба — не выбор, а расплата за то, что не умею ужиться на одном месте. «Клодель» — единственная точка на карте, к которой я прикипел душой, однако это вовсе не означает, что я способен жить здесь безвыездно. Увы…

— То, что вас забрасывает в разные уголки планеты, — не ваша воля, а редакционная необходимость. Не означает ли это тот прискорбный факт, что вы не хозяин своей судьбы? — осведомилась Кендалл.

Хадсон усмехнулся, затем постарался придать своему лицу как можно более серьезное выражение и продолжил:

— Да, мисс Йорк, должен признать, что я игрушка в руках случая и хозяев жизни. Я вынужден потакать капризам редакторов издания, чтобы обеспечить себе хлеб насущный. Я гонимое ветрами степное растение, не имеющее корня, чтобы врасти в почву. Но зато у меня нет и опасной иллюзии, что я хозяин своей жизни и якобы свободен от общественного суда и условностей, как некоторые, чьих имен мы не будем называть, — резко довершил Хадсон с намерением смутить Кендалл.

Молодая женщина замолчала, потупилась, еще раз посмотрела на часы.

— Вы правы, мистер Беннингтон. Мне всегда было страшно даже подумать, что однажды придется покинуть родительский дом.

— У меня не было намерения укорять вас, дорогая. Просто то, какими мы видим себя, не всегда соответствует действительности. Я сознательно бегу от всяких предвкушений и устремлений. Мое нутро жаждет неожиданностей, потому что они — испытание моей находчивости, я жажду лишений, потому что это проверка моей выносливости. Я сознательно избегаю употребления таких высоких слов, как воля, вера, истина, поскольку по личному опыту знаю, что человек для того, чтобы выжить в суровых условиях, способен на чудовищные вещи, которые вряд ли совершит, живи он в уютном предместье вроде этого. Также мне доподлинно известно, сколько кровожадных зверей в человеческом обличье обитает в пряничных домиках тихих пригородов. Я не превозношу свой опыт странствий, это всего лишь опыт, как и любой другой. Он лишь часть моей личной человеческой истории. Но я считаю себя обязанным извлечь из него уроки.

Откинув всякую иронию, Хадсон вещал пылко и искренне. Кендалл сосредоточенно выслушала его, допила свой кофе, поставила чашку перед собой, крепко зажав ее обеими руками, и, не поднимая глаз, проговорила:

— И, что бы вы ни говорили, я вам завидую, мистер Беннингтон. Хотела бы я в себе ощутить хоть малую толику вашей отваги. И никогда не оглядываться… Порой кажется, что я всю жизнь прожила, глядя себе под ноги, опасаясь оступиться. Постоянно перемалывала в мучительных воспоминаниях свои ошибки. А моей мечтой всегда было начинать каждый день с нового листа. Вместо этого я словно обречена ходить по заколдованному кругу. В юности я представляла, как стану путешествовать, знакомиться с новыми людьми, познавать неведомые миры. А все, к чему я стремлюсь теперь, так это реже сталкиваться с местным населением, поддерживать из вежливости до смерти надоевшие разговоры, меньше зависеть от эмоций и желаний окружающих.

— Когда вам это окончательно опротивеет, мисс Йорк, вы упакуете свои чемоданы и купите билет туда, куда захотите. Уж поверьте мне. Если душа не приемлет обывательского существования, она обязательно взбунтуется и проявит себя. Дайте этому импульсу созреть и не ломайте себя общепринятыми стандартами.

— Красивые слова, мистер Беннингтон. Но у меня может не хватить воли и смелости, — скептически заметила Кендалл.

— Забудьте вы вообще про волю и смелость. Оставьте их для героев рыцарских романов. Вы боитесь зачахнуть в этом сонном городишке. Так позвольте вашему страху выгнать вас отсюда. Начните с малого, Кендалл. Оформите загранпаспорт или купите машину, если ее у вас нет. И заставьте себя уехать хоть на один уикенд подальше отсюда, потом еще подальше и еще подальше. Как маленькие дети, когда учатся ходить. Каждый день на один шаг больше. Только не сопрягайте с этими попытками никаких надежд, не ждите мгновенного чуда после малейшего своего усилия. Сколько вам лет, мисс Йорк?

— Двадцать три. А вам?

— Я старше, — скромно ответил тридцатидвухлетний журналист. — Но когда я начинал, то был моложе вашего.

— Для таких поступков нужны немалые деньги, — посетовала женщина.

— Да, мисс Йорк, вы совершенно правы. А еще гарантии безопасности. Вы ведь наверняка хотите быть застрахованы на непредвиденный случай?

— Конечно, я бы не хотела, чтобы со мной происходили неприятности, — согласилась разумная женщина.

— Тогда о чем мы говорим? Вы должны быть счастливы, что живете в этом безопаснейшем из миров, каковым является наш городок. Вам почти ничего не угрожает, вы существуете изо дня в день по неизменному расписанию. Единственное, что может нарушить ваше спокойствие, — это непогода и излишне говорливые соседи. Живите и радуйтесь и не забивайте себе голову несбыточными мечтами.

— Я поняла. Вы не любите, когда посторонние люди занимают вас своими проблемами?

— Можно подумать, вы это любите, — ехидно заметил Хадсон Беннингтон Третий.

— Вы в очередной раз правы, — вынуждена была признать Кендалл Йорк. — В таком случае расскажите мне, мистер Беннингтон, о том, что вас более всего поразило. Пробудите во мне жажду странствий мастерством рассказчика, — дерзко потребовала молодая женщина.

— За мастерство рассказчика не ручаюсь. Но знаю точно, что заражу вас своим азартом, если покажу коллекцию слайдов. Фотоснимки, сделанные за годы моей кочевой работы и выдержавшие множество переизданий. Сегодня мы их увидеть уже не успеем, но я вас заинтригую тем, что однажды вы сможете увидеть театр «Глобус» в Лондоне, Нотр-Дам в Париже, руины древнего Мачу-Пикчу в Перу… Однажды, мисс Йорк.

— Мне так кажется или вы действительно относитесь ко мне снисходительно? — без обиняков спросила Хадсона Кендалл.

— Скажите-ка, мисс Йорк, вам действительно доставляет наслаждение подлавливать окружающих на невольных промахах?

— Мне показалось, что вы в некотором смысле кичитесь своими возможностями. У меня нет таких финансовых ресурсов, чтобы порхать из Лондона в Париж, а оттуда к руинам Мачу-Пикчу. Я, как бы это понятнее выразиться, едва свожу концы с концами. И мне не очень приятно сравнивать свою убогую жизнь с кипучими буднями миллионера… Вы сколько угодно можете строить из себя фотографа-скромника, напяливая эти истертые джинсы и выцветшие футболки, но ни для кого не секрет, что вам, помимо этой усадьбы, принадлежит еще и местное отделение банка, — пылко проговорила Кендалл.

— Вы правы, — подтвердил Хадсон Беннингтон Третий.

— Ваше самочувствие не зависит напрямую от размеров вашего кошелька. И если где-то высоко в горах вам и приходится испытывать свою выносливость, то, возвращаясь в цивилизацию, вы просто извлекаете из бумажника свою платиновую карточку и решаете с ее помощью мелкие бытовые проблемы. Я не права?

— Правы, — кивнул мужчина в ответ.

— И не говорите после этого, что единственное, чего мне не хватает, — решимость. Я же считаю, что без денег моя решимость ничего не стоит. И что же мне теперь, перечеркнуть все свои желания? Обвинить себя в бездействии и неспособности на радикальные поступки и замкнуться в своей скорлупе? Вы, конечно, можете привести мне в пример тех безумцев, что без цента в кармане совершали кругосветные путешествия. Я и сама знаю предостаточно таких трогательных историй. Однако можете ли вы мне ответить, каково число отважных и одаренных людей, которым повезло меньше? Полагаю, соотношение было бы не в пользу вашей теории, мистер Беннингтон, — яростно подытожила Кендалл Йорк, полыхая от негодования.

Хадсон сосредоточенно выслушал ее, с беспокойством наблюдая, как разгораются ее дотоле бледные щеки. Он продолжал молча следить за Кендалл после того, как она замолчала и уставилась колким взглядом на давно опустевшую чашку кофе. Лишь когда молодая женщина робко подняла глаза на него, он расплылся в теплой улыбке.

— Рискую предположить, — приглушенным голосом начал он, — что вы ведете дискуссию не со мной. Должно быть, вас давно волнует эта проблема, и потому вы отчаянно ищете ее решение. Могу лишь сказать, что не стану с вами спорить. Все, о чем вы говорите, имеет место. Но чудовищный разрыв между удачей и невезением невозможно устранить пропагандой идеи социальной несправедливости. Я родился в состоятельной семье, но не стыжусь своей социальной принадлежности. И мне неизвестно, кем бы я стал, появись я на свет в иной среде. Никому не дано это знать. Но я верю, что в судьбе любого человека, который не балансирует между жизнью и смертью, имеется тот благодатный момент, когда он может сам для себя решить, что должно стать определяющим в его дальнейшей судьбе. Я думаю, вы, Кендалл, достигли этого момента. И я рад за вас. Потому что в двадцать три все кажется гораздо проще, чем годы и десятилетия спустя… Вы на самом деле считаете меня высокомерным болваном? — спросил ее в довершение Хадсон.

— Да. И ваши джинсы просто ужасны, — откровенно ответила Кендалл. — Они выглядят старше этого дома. Уверена, вы раскопали их на свалке в каком-нибудь Бангалоре. Чем они вам так приглянулись, мне никогда не понять, как и любой другой каприз миллионера. И эта футболка… Не думаю, что тайной для вас является существование дыры в плечевом шве. Возможно, эта дыра — гениальное дизайнерское решение. Но мне опять-таки этого не понять, — сухо отчеканила Кендалл Йорк, нисколько не смущаясь своей хлесткости.

— Я бы с радостью выслушал конструктивные пожелания к моему внешнему виду, мисс Инквизиция.

— В Мельбурне множество отличных магазинов мужской одежды, мистер Самомнение, — невозмутимо ответила она.

— Я никогда не был силен по части формирования гардероба, мисс Ледяная Кровь.

— Наймите имиджмейкера. Вам это по карману, мистер Павлин.

— Он у меня уже есть. А в гараже стоит «бентли» тетушки Фэй. Поехали! — призывно проговорил он, вставая.

— Езжайте, — усмехнулась Кендалл.

— Только вместе с вами, мисс Объективность. Я не хочу, чтобы завтра вы устроили мне разнос из-за неправильно подобранного галстука.

— Почему я?! — недоуменно воскликнула рыжая.

— Вам так сложно помочь человеку, не сведущему в вопросах стиля? — с упреком спросил он.

— Позвольте внести предложение, мистер Беннингтон, — робко проговорила она.

— Попробуйте, — великодушно отозвался хозяин дома.

— Давайте придадим ясность нашим взаимоотношениям. Я бы хотела ограничиться рамками начатой работы. Вы диктуете, я печатаю. Никаких острых дискуссий, задушевных разговоров и, уж тем более, совместных рейдов по магазинам. Надеюсь, вы не станете возражать против моей инициативы.

— Вы воплощенное благоразумие, мисс Йорк. Я рад, что мы поняли друг друга. А посему до завтра. Можете плескаться в моем пруду, сколько сочтете нужным.

После ее ухода Хадсон Беннингтон Третий вывел тетушкин «бентли» из гаража и направил его в Мельбурн. Он любил и умел носить красивую одежду. Если бы Кендалл Йорк дипломатично воздержалась от скоропалительных выводов, то поняла бы это сама. У Хадсона просто не было времени по возвращении обзавестись новым гардеробом, поскольку старые шкафы и кладовки особняка «Клодель» были забиты его подростковыми вещами. А модные костюмы, джемпера, рубашки, туфли и прочие атрибуты элегантного горожанина дожидались его в лондонской квартире.

ГЛАВА ПЯТАЯ

Кендалл Йорк, женщина рассудительная и основательная, не часто отправлялась в страну грез. Но именно сегодня ей в голову лезли романтические мечтания, от которых ее отвлекла соседка.

Таффи, как всегда, громко хлопнула дверью, вернувшись с работы.

В этот момент Кендалл обнаружила еще одно обстоятельство, которое ее сознание долгое время обходило стороной. По несчастному виду Орландо можно было с уверенностью заключить, что бедняга уже давненько трется об ее ногу, стараясь привлечь к себе внимание.

— Дорогая! — воскликнула Таффи. — Я дома! Я так устала. Завтра же скажусь больной, и мы отправимся с тобой восстанавливать силы в Мельбурн. Подумываю о паре новых туфель. Чем не предлог потратить сотню-другую долларов?

— Без меня, леденчик, — тихо проговорила Кендалл.

— Что значит — без тебя? Абсурд, подруга! Ты знаешь, что полагается за дезертирство? Сейчас во всех магазинах распродажа! — увещевала Таффи.

— Прими как факт. Завтра я занята, — как можно более бесцветным голосом сообщила рыжая.

— Занята! — возмущенно повторила Таффи. — И чем это, интересно знать, ты так занята, что не выделишь нескольких часов для магазинов?

— Работой, — спокойно ответила Кендалл.

— Раньше работа не была помехой развлечениям.

— Я взяла на себя новые обязательства. Печатаю под диктовку с девяти до полудня. Так что первая половина дня у меня занята. А после сеанса диктовки я должна буду выполнить свою обычную работу, — подробно растолковала она соседке.

— И кто же этот работодатель, который откажется войти в положение девушки, чахнущей по обновкам? — осведомилась Таффи.

— В отличие от тебя я не чахну по обновкам, и у меня пока нет лишних двухсот долларов, — упрямо проговорила Кендалл.

— Но я задала совершенно другой вопрос, дорогая. У кого ты подрабатываешь?

— У третьего Беннингтона, — раздраженно призналась та.

— У Хадсона?! — недоверчиво воскликнула Таффи.

— Если третий — это Хадсон, значит, у него самого, — пробурчала Кендалл.

— Ого! — воодушевленно произнесла Таффи. — Ты и Хадсон… Быстро… И неожиданно, — одобрительно закивала она.

— Не выдумывай лишнего, конфетка. Мы с ним заключили деловое соглашение. Этот Хадсон — просто супермен: журналист, фотограф, путешественник, мыслитель. Я лишь записываю за ним его гениальные мысли.

— Опять иронизируешь, Кендалл? — спросила Таффи.

— Тебя это задевает? Прости. Если хочешь, можешь пойти завтра со мной. Поностальгируете вместе. Может, что путное выйдет. Ты, главное, карамелька, с ним никогда не спорь, он этого не любит. Увидит твои влюбленные преданные глаза и возьмет в жены. Будете жить с ним долго и счастливо в замке из слоновой кости. Кстати, он его вокруг себя уже воздвиг.

— Он спрашивал обо мне? — робко пролепетала Таффи.

— Он тебя помнит. Помнит, какой ты была… жизнерадостной.

— Он… холост? — с замиранием сердца спросила Таффи.

Кендалл закатила глаза.

— Полагаю, что холост.

— О! — выдохнула ее подруга. — Но ты не уверена? — уточнила она чуть погодя.

— Мы не касались этой темы в разговоре. Я же тебе сказала, я общаюсь с ним только по работе.

— Тогда почему ты думаешь, что Хадсон не женат?

— Он выглядит очень запущенным. Ты даже не представляешь, до какой степени. Я сомневаюсь, что у него есть бритва и второй комплект одежды. Хотя не исключено, что они с супругой живут духовными ценностями.

— Кольцо видела? — допытывалась Таффи.

Кендалл задумалась.

— Нет, кольца не видела, — ответила она, предварительно помучив подругу ожиданием.

Таффи схватила Кендалл за руку и, прижимая ее к своей груди, взволнованно пробормотала:

— Как же я тебе завидую, дорогая. Далеко не каждой девушке выпадает возможность проводить дни с таким мужчиной, как Хадсон. Ты должна понять, что это твой шанс…

— Таффи, я же тебе говорила… — попробовала перебить ее Кендалл, вырывая свою руку из дружеских тисков.

— Заткнись, дура! — неожиданно резко осадила ее та, чего прежде никогда не случалось. — Спрячь свою гордыню и включи мозги! Если будешь продолжать в том же духе, очень скоро пожалеешь. Я бы еще поняла твой скептицизм, если бы он касался кого-нибудь другого. Но не внушай мне, что Хадсон — неинтересный мужчина. И не внушай это себе, если не хочешь умереть старой девой!

— Да что с тобой такое?! — испуганно воскликнула Кендалл, не ожидавшая столь резких слов. — Не думаешь же ты, то я стану предлагать ему себя?

— Между «предлагать себя» и «отталкивать» огромный диапазон возможностей. А я тебя знаю, дорогая. Ты вечно носишься со своей бескомпромиссностью! Отпугиваешь людей своими хлесткими ремарками. Я готова признать, что ты чрезвычайно остроумна. Хотела бы я быть вполовину такой находчивой, как ты. Но как, по-твоему, чувствуют себя люди, на которых ты обрушиваешь свою необузданную критику? Не знаешь? Я знаю. Лично я. Если бы не знала тебя все эти годы и не любила бы как близкого человека, то непременно возненавидела бы. И считаю, что запоздала с этим признанием. Долг подруги давно требовал от меня принять меры! Я все сказала, — с облегчением выдохнув, довершила Таффи.

— Но Хадсон нахальный! — беспомощно парировала Кендалл.

— А ты не нахальная? — ввернула Таффи.

— У него на плече татуировка с женским именем.

— Что с того?

— Совершенно очевидно, что его сердце не свободно.

— Может быть, когда-то так и было. У тебя тоже не всегда оно было свободно. Но пора начинать жить, Кендалл. Для меня не секрет, как ты любила Джорджа. Но ему не суждено было выжить в той аварии. Тебе повезло. Не зарывай себя во прах живьем. Джорджу ты больше ничем не обязана. Даже брачные клятвы блекнут перед лицом смерти, — прошептала Таффи, трепетно обнимая подругу, взор которой затуманился от слез.

— Я…

— Ты молодая и привлекательная, здоровая и умная. Тебе достаточно сделать прическу и маникюр, чтобы ощутить прилив жизненных сил. Ты знаешь, как на тебя реагирует мужская половина нашей конторы, когда ты приезжаешь… Тебе потребовались годы для душевного и физического восстановления. Но не бесконечно же пребывать в изоляции. Теперь ты в полном порядке. Настало время менять стиль жизни, — внушала подруга.

— Но мы не знаем, надолго ли он сюда приехал.

— И это мешает тебе быть ласковой с ним, или с другими молодыми людьми, которые проявляют к тебе интерес? — материнским тоном спросила ее Таффи.

Кендалл тяжело вздохнула. Она не была готова к такому разговору. Она привыкла к беспечной и компанейской подруге и соседке. Но сегодня Таффи проявила себя совсем с другой стороны.

— Я так давно одна. Я, честно говоря, не знаю, смогу ли снова бегать на свидания, вздыхать в ожидании признаний, переживать размолвки.

— О, бедная моя старушенция двадцати трех лет! — насмешливо проговорила Таффи, вытирая кончиком рукава ее слезы.

— Эти переживания… Не думаю, что готова к ним.

— А я готова, — сообщила Таффи. — Джон наконец отважился и пригласил меня на свидание.

— Правда! — воскликнула Кендалл, вмиг оправившись от своих томлений. — Главбух хочет встречаться с тобой?

— Угу.

— Теперь понятно, почему нашей кокетке понадобились обновки, — глубокомысленно проговорила рыжая и крепко обняла подругу. — Тогда я непременно отправлюсь завтра с тобой по магазинам, — пообещала Кендалл.

— Ни в коем случае, дорогая. Завтра ты выполняешь свои обязательства перед новым работодателем, и веди себя с ним цивилизованно, — напутствовала мудрая Таффи.

Следующим утром Кендалл Йорк существенно опаздывала.

Хадсон постоянно поглядывал то на наручные, то на каминные часы. Четверть часа, затем еще минута, другая, третья… Рабочее расписание грозило быть сорванным. Хадсон Беннингтон Третий не на шутку встревожился.

Он нервно ходил по дому, бесцельно брал мелкие предметы, вертел их в руках, ставил на место, вновь принимался расхаживать. Он терпеть не мог подобную непунктуальность.

Наконец она позвонила в дверь. Хадсон еще раз посмотрел на часы. Кендалл опоздала почти на двадцать минут. За это время он мог надиктовать несколько страниц текста!

Он открыл дверь и молча кивнул, когда она сбивчиво с ним поздоровалась, жестом велел проследовать в свой кабинет, пока она вещала на ходу:

— Прошу меня простить, мистер Беннингтон. Я опоздала.

— Тогда не будем больше терять ни минуты и приступим к работе, — сухо проговорил он.

Кендалл Йорк поспешно заняла место за старинным рабочим столом, раскрыла ноутбук и нашла текстовый документ, который создала накануне.

— Мы остановились на колумбийском семействе, державшем столовую, — пробормотала она, вперив глаза в экран.

Она даже не удосужилась взглянуть на обновленного Хадсона.

Он медлил с началом диктовки. Вместо того чтобы вышагивать по кабинету, чеканя слова, он молча сидел на диване напротив Кендалл.

Молодая женщина была вынуждена посмотреть на него.

Он был все в тех же джинсах и странной футболке, но выглядел совершенно иначе. Его холодный взгляд прожигал Кендалл насквозь, она смутилась и потому не сразу отметила, что Хадсон раздобыл бритву и отполировал до зеркальной гладкости подбородок, щеки и скулы. Шевелюра его также приобрела ухоженный вид. Если бы ей хватило хладнокровия, она заметила бы и то обстоятельство, что он благоухает свежестью, наодеколонившись после утренних процедур.

— Что? — спросила Кендалл, озадаченная его молчанием.

— Успокойтесь и отдышитесь, — сказал он. — А после начнем.

— Я спокойна, — пробормотала Кендалл и заметила, что он смотрит куда-то под стол, возможно на ее ноги.

Она глянула в том же направлении и с неудовольствием заметила, что заплела ноги чуть ли не в косичку, как делала всякий раз, когда нервничала. Понятно, что человеку с классическим образованием и аристократическими корнями такая поза не могла понравиться, что и читалось на его хмуром лице.

Кендалл Йорк поставила ноги рядом, наклонив чуть по диагонали, как видела однажды на пожелтевших страницах иллюстрированного учебника по этикету.

Она с замиранием сердца вновь посмотрела на Хадсона.

Какова же была ее досада, когда она увидела его насмешливое лицо!

Кендалл закусила нижнюю губу, боясь, что вот-вот расплачется. Давно она не чувствовала себя неуклюжей школьницей.

— Давайте не будем так стараться понравиться друг другу, мисс Йорк, — предложил Хадсон, подавив приступ смеха.

— Согласна, — пробубнила молодая женщина.

— Ну, вот и отлично, — подытожил он. — Сегодня очень жарко.

— Да, выше тридцати, — подтвердила она.

— И душно, — добавил Хадсон.

— Очень высокая влажность.

— Учитывая ваше состояние, было бы бесчеловечно заставлять вас работать в такую погоду. Предлагаю прогуляться по сосновому бору. Там всегда прохладно.

— Вы протягиваете мне трубку мира? — осторожно спросила Кендалл.

— Можно и так сказать… Вы ведь не местная жительница?

— Нет, но живу здесь уже три года.

— Сделаем бутерброды и отправимся в лес. Прогулка пойдет вам на пользу, Кендалл, — предложил Хадсон Беннингтон.

— Отличная идея, — тихо отозвалась рыжая, следуя по коридору за ним. — Однако работа над книгой затянется…

— Не волнуйтесь, мисс Йорк, работа идет своим чередом. Я по вечерам сажусь делать заметки… Хлеб, помидоры, бекон… Нарезайте, как вам нравится, — проговорил он, проводив Кендалл на кухню и выложив продукты из холодильника на столешницу.

ГЛАВА ШЕСТАЯ

Как и все прочие помещения в особняке «Клодель», кухня отличалась элегантностью обстановки. Просторная, со старинной плитой и огромным столом для разделки продуктов, кухня сразу понравилась Кендалл.

Она нагнулась, чтобы посмотреть духовку, которая оказалась весьма вместительной. Молодая женщина тотчас в уме прикинула, сколько бисквитов «Амаретто» можно испечь в ней в один заход.

Нарезав бутербродов, Кендалл сложила их в пластиковый контейнер, который с легкой руки хозяина дома отправился в компактный переносной кулер. Туда же он поместил пару бутылочек с минеральной водой. Подготовившись к пикнику, хозяин и гостья покинули стены раскалившегося на солнце особняка и, проделав несколько шагов, ступили в спасительную прохладу соснового бора.

Хадсон пропустил Кендалл вперед, поддерживая ее рукой за спину. В этом жесте молодая женщина ощутила не столько попытку сблизиться с ней, сколько обычное дружеское прикосновение.

— Не пора ли уже сказать, куда вы ведете меня? — придав своему вопросу бодрое звучание, спросила Кендалл.

— Еще пройдем немного вглубь. Не пожалеете, — отозвался Хадсон Беннингтон.

Они пересекли сосновый бор, и на границе его Кендалл увидела увитую разросшимся плющом кованую ажурную калитку. Прежде молодая женщина никогда ее не видела.

— Это мой тайный садик, — доверительно сообщил Хадсон.

Он открыл перед спутницей скрипучую дверь и пропустил перед собой.

— Дорожки немного заросли. Но это поправимо.

Кендалл продвигалась вперед по заросшей садовой дорожке и через некоторое время меж запущенными садовыми деревьями смогла разглядеть сначала крышу, а потом и стены небольшого строения.

Хадсон раскрыл перед ней еще одну скрипучую дверь, и они оказались внутри миниатюрного садового павильона, у одной стены которого сгрудились коробки и ящики со старыми вещами. Зачем Хадсон привел ее сюда?

— Вот он где! — воскликнул, искренне обрадовавшись, Хадсон. — Мой велосипед! — Он подошел к свалке хлама и звякнул хриплым велосипедным звоночком. — Мой старый друг, — протяжно проговорил мужчина.

Старый друг выглядел бесконечно трогательно. Тонкий остов, еще более тонкие спицы, покрытые толщей пыли. Эмаль и никель давно и основательно утонули в ее пуху. Колеса были опутаны паучьими сетями.

— Я уверен, он до сих пор исправен. Он не так стар, каким может показаться. Я ездил на нем в старших классах, — взволнованно проговорил Хадсон, не отрывая взгляда от своего старого друга.

— И что? — непонимающе спросила Кендалл.

— Так… Мисс Йорк, — деловито произнес хозяин велосипеда. — За сиденьем в кожаном боксе лежит тряпка, масленка и разводные ключи.

— Зачем они нам? — продолжала удивляться молодая женщина, с недоумением наблюдая за Хадсоном, который рылся в кожаной сумочке, прикрепленной к сиденью старого велосипеда.

— Мы приведем его в порядок, почистим, промаслим, затянем гайки и покатаемся! — загорелся Хадсон Беннингтон.

— Вы как хотите. Но я на него не сяду, — категорически предупредила молодая женщина.

— Почему? — искренне удивился Хадсон.

— Ну, наверное, потому что я уже не в том возрасте, чтобы кататься на велосипедах, случайно найденных в сараях. Это не мой стиль, мистер Беннингтон. Я не хочу сломать себе ногу, руку или шею из-за ваших мальчишеских капризов.

Хадсон нахмурился, строго глядя на Кендалл. Но потом пожал плечами и подытожил:

— Ну, что же, мисс Йорк. Не стану настаивать. Пожалуй, вы действительно не в том возрасте, чтобы я возил вас на своей раме. Раньше я постоянно катал соседских девчонок. Но они были значительно более худыми, чем вы.

— Как здорово получается! — вспыхнула Кендалл. — Я отказываюсь делать вместе с вами глупости, и вы тут же принимаетесь меня оскорблять. Да, мистер Беннингтон, я не скрываю, что мне двадцать три года, а не тринадцать, как вашим первым поклонницам. И я не претендую на то, чтобы покататься на вашей раме. Понимайте мои слова как хотите, — гневно и отрывисто проговорила Кендалл, намереваясь выйти из садового павильона.

— Ну, простите меня, мисс Йорк. Я действительно неуклюже выразил свою мысль. Но нам обоим следует развеяться, ощутить что-то новое, возможно, вернуться к истокам. Почувствовать себя детьми. Вы устали от монотонности вашей жизни, мне надоели бесконечные перелеты. Я подумал, что велосипедная прогулка пойдет на пользу нам обоим. Мне следовало убеждать вас иначе, а не глупыми мальчишескими доводами. Простите.

— Я рада, что вы понимаете, сколь глупы были ваши доводы, мистер Беннингтон. Вряд ли вы найдете женщину, которой захочется услышать, что она уже давно не девочка.

— Но вы всегда можете вновь ею стать, мисс Йорк, — осторожно произнес Хадсон.

— Усевшись на раму вашего дряхлого велосипеда?

— Хотя бы, — энергично закивал он головой.

— Это просто смешно, мистер Беннингтон. Вести себя незрело и безответственно — вовсе не значит вновь стать девочкой. Я добьюсь только того, что буду выглядеть нелепо.

— Мисс Йорк, не сочтите за лесть, но вы никогда не будете выглядеть нелепо.

— Это невозможно, — упрямо проговорила Кендалл, внимательно наблюдая за тем, как, благодаря усилиям Хадсона, велосипед постепенно обретал свой изначальный вид.

Хадсон методично водил тряпкой по литым бокам и ворсистой щеточкой по местам соединений деталей, любовно осматривая своего «друга».

— Невозможно? — с сомнением спросил он, отполировав до первозданного блеска раму. — Почему невозможно?

— Просто я и в юности никогда не каталась на рамах чужих велосипедов, — смущенно призналась Кендалл.

— Не поверю, что у ваших сверстников не возникало желания вас покатать, — усмехнулся Хадсон.

Кендалл Йорк лишь пожала плечами.

— А что же Мирабелла? — спросила Кендалл.

— Мирабелла? — тоном искреннего удивления переспросил Хадсон.

— Да, Мирабелла, — подтвердила молодая женщина, кивнув в сторону его татуированного плеча. — Ее вы тоже катали на раме своего велосипеда?

— Ах, вот вы о чем! — с чувством облегчения воскликнул Хадсон. — Мирабелла — это имя моей камеры. Я сам его придумал. Ну, знаете, маленький талисман на удачу. Без нее весь мой талант ничего не стоит. Фотограф неотделим от своего главного оружия.

— Вы накололи воображаемое имя фотоаппарата на своем плече? — озадаченно проговорила Кендалл. — На мой взгляд, это более чем эксцентричный поступок.

— Я эксцентричен, — подтвердил Хадсон. — Поэтому и предлагаю вам прокатиться на моем велосипеде.

— Только поэтому? — недоверчиво спросила она.

— Только.

— Тогда я согласна, — поддалась-таки на уговоры Кендалл Йорк.

— Странно. Мне удалось убедить вас только потому, что я люблю давать имена вещам, которые меня окружают.

— Это увлечение не кажется мне таким уж опасным, — объяснилась Кендалл.

— Понятно, — произнес Хадсон, больше занятый своим стареньким велосипедом, чем ходом разговора.

— И куда вы намерены на нем отправиться, мистер Беннингтон?

— Я намерен вас удивить, мисс Йорк. Надеюсь, вы любите сюрпризы?

— Я тоже на это надеюсь, — осторожно отозвалась благоразумная молодая женщина.

— Вы когда-нибудь одевались в обтягивающие джинсы и топики? Пользовались репутацией рисковой девчонки? — осведомился он.

— Я никогда не носила вызывающих нарядов и всегда дорожила своей репутацией благоразумной девушки, — усмехнулась Кендалл.

— Скучно, — тотчас отозвался Хадсон. — Однако еще можно наверстать упущенное… И не курили?

— Никогда, — решительно ответила рыжая.

— Это что-то феноменальное, — подметил он. — Хотя откуда мне знать, что вы говорите правду?

— Я протестую! — воскликнула Кендалл.

— Вопрос снимается, — произнес Хадсон, выставив на ее обозрение, казалось, совершенно новехонький велосипед.

Кендалл Йорк широко улыбнулась. Ей определенно понравилось то, что она увидела.

Хадсон Беннингтон Третий выкатил начищенный до блеска велосипед на поросшую сорняком дорожку сада.

Солнце приближалась к своей наивысшей точке. Травы и цветы благоухали.

Кендалл Йорк откинула волосы с лица и тяжело вздохнула, предвкушая невыносимо душный полдень. Она на мгновение даже пожалела о том, что вместе с Таффи не отправилась по магазинам, в которых всегда исправно работает система кондиционирования. Но пора сожаления длилась недолго, поскольку, выведя велосипед за чугунную ограду сада и поставив его на широкую дорожку, пролегавшую вдоль соснового бора, Хадсон Беннингтон Третий провозгласил:

— Ну что, мисс Йорк, прокатимся с ветерком?

— Если только с ветерком, потому что этот душный воздух меня угнетает. Вы не будете возражать, если я займу место на вашем багажнике?

— Вам не будет жестко? — осведомился он.

— Думаю, что смогу приспособиться, — с улыбкой ответила она.

Но оказалось, что ехать на багажнике неудобно по двум причинам. Как бы крепко Кендалл не держалась за торс Хадсона, она постоянно теряла равновесие и, кроме того, ноги норовили задеть спицы. Пришлось остановиться и пересесть на раму, как и предлагал с самого начала инициатор велосипедной прогулки.

Кендалл с удивлением обнаружила, что сидеть на раме гораздо удобнее, чем на багажнике.

Хадсон Беннингтон неутомимо крутил педали.

— Надо же, я не потерял навык!

— Возить девчонок? — уточнила Кендалл.

— Управлять велосипедом.

— Говорят, что разучиться ездить на велосипеде невозможно по определению.

— И мы в этом убедились, — подытожил он. — Как вы, мисс Йорк?

— Поездку с ветерком я воспринимаю как спасение.

— Рад, что вы не разочарованы.

— Не разочарована, но проголодалась, — сообщила она, удерживая на коленях кулер с приготовленной едой.

— Тогда имеет смысл перекусить… Вернемся к вашему любимому пруду и окунемся. Что скажете?

— Неплохая идея, — отозвалась Кендалл.

— Я знал, что вы ее непременно поддержите, — резюмировал Хадсон, поворачивая велосипед в сторону особняка.

Расположившись для пикника, он продолжил размышлять вслух:

— Странное чувство охватывает в окружении напоминаний о детстве. Кажется, оно было так недавно, а считаешь годы, создается впечатление, что с каждым прожитым днем время несется все быстрее и быстрее.

— Быстрее и быстрее с каждым днем… — повторила вслед за ним Кендалл. — Я согласна с вами, Хадсон. Я разделяю это ощущение, и оно меня пугает. Особенно неприятно это сознавать тогда, когда надежды потерпели крушение.

— В ваши годы не должно предаваться унынию, Кендалл, — упрекнул ее мужчина.

— Но это так. То, к чему я стремилась с юности, стало невозможным по ряду причин.

— Но всегда остается масса возможностей. Человеческая судьба не может исчерпаться одним-единственным несостоявшимся вариантом. Всегда есть резервы и основания не только продолжать жить, но и радоваться жизни.

— Я больше не хочу испытывать судьбу, Хадсон. Я стремлюсь к тому, чтобы каждый день своей жизни чувствовать твердую почву под ногами. Я хочу, чтобы моя жизнь была предсказуемой, без тревог и потрясений, — убежденно проговорила молодая женщина.

— Вы уже готовы рассказать старому доброму Хадсону, что сделало вас такой пугливой? — полюбопытствовал Хадсон.

— Только если вы готовы рассказать, что заставило вас вернуться в родные пенаты, — хитро проговорила рыжая.

— Ммм, — протянул озадаченный мужчина. — А вы проницательнее, чем может показаться. Я-то был уверен, что вы помешаны на своих проблемах и переживаниях и не замечаете ничего вокруг, — откровенно признался он.

— Человеку свойственно ошибаться, — глубокомысленно изрекла Кендалл Йорк.

— Что, если мы сегодня воздержимся от скользких тем, дабы не сорваться в пропасть взаимонепонимания? — предложил ей Хадсон Беннингтон.

— Учитывая, что мы пока недостаточно хорошо знаем друг друга, я полностью поддерживаю ваше предложение, — отозвалась она, и оба сосредоточились на бутербродах.

* * *

— Кендалл, — первым заговорил Хадсон после продолжительного молчания. — У вас было прозвище в школьные годы?

— Было, как и у всех. Но я вам его не назову, — ответила она, смутившись.

— Боитесь, буду дразнить? — рассмеялся он.

— От вас всего можно ожидать, Хадсон.

— Тут вы правы, дорогая. Меня, например, звали третьим: «Эй, ты, третий!», «Как делишки, третий?», «Че пялишься, третий?».

— Интересно, с чего бы они вас так? — рассмеялась вслед за Хадсоном Кендалл. — Меня звали Кен Долл — кукла Кен.

— Милое прозвище, — проговорил Хадсон.

— Достаточно кому-то одному пустить в ход что-нибудь оскорбительное, все тут же подхватывают… Однако ваше прозвище мне кажется куда более отвратительным, — добавила Кендалл.

— Это почему еще? Третий — часть моего имени, — шутливо возмутился Хадсон Беннингтон Третий.

— Но, вырванное из контекста, оно звучит обидно. Приходит на ум «третий — лишний», «третий сорт».

— Тем не менее сверстники меня уважали и не давали повода обижаться, — заверил ее мужчина. — Давайте лучше искупаемся.

— Не сейчас, — возразила Кендалл.

— Странно слышать. Я думал, вы обожаете мой пруд.

— Обожаю, но все же не сейчас, — упрямилась Кендалл. — Я не захватила купальник.

— Тоже мне проблема! Купайтесь в нижнем белье. Я вас не осужу, дорогая, — великодушно предложил молодой мужчина.

— Ну, это не совсем прилично.

— Женщины всегда интересовали меня больше, чем их белье. Так что ничего неприличного не вижу. Я отвернусь, и вы нырнете. А потом я снова отвернусь, когда вы решите вернуться на берег.

— Но тогда мне придется просыхать на солнце в неглиже.

— Ладно, — согласился Хадсон. — Больше не уговариваю. Поступайте, как хотите, а я иду купаться, — сообщил он, расстегнул «молнию» на своих истрепанных джинсах, скинул обувь, футболку и с разбега бросился в водоем.

Кендалл долго с завистью наблюдала за тем, как Хадсон плещется в прохладной воде. Он всем своим видом выказывал наслаждение, словно поддразнивая ее.

В очередной раз вынырнув на поверхность, он прокричал:

— В моей профессии существует особая категория людей, которые умеют проницательно наблюдать жизнь, всесторонне изучать и исключительно талантливо описывать ее. Но сами они не живут. Складывается такое ощущение, что они родились для того, чтобы стать свидетелями чужих судеб. Я четко сознаю, что не способен на такую жертву. Я не стремлюсь быть всеобъемлющим и объективным. Я хочу быть однобоко и субъективно счастливым, мисс Йорк. А вам я позволяю сидеть на берегу и созерцать мое маленькое человеческое счастье.

— Могу я напомнить вам, что какие-нибудь четыре дня назад мы еще ничего не знали друг о друге?

— Я помню это, Кендалл. Но, возможно, в том-то и прелесть.

— Бывает, вы живете полной жизнью и точно знаете, что для вас наиболее значимо. Но случается нечто, обрывающее эту жизнь. И все, что происходило до рокового мгновения, теряет краски, тускнеет и омрачается, превращаясь в череду тягостных воспоминаний. И сложно становится представить, что этот затертый след когда-то был твоей жизнью.

— Неплохо сказано, мисс Йорк. Но непростительно трагично для двадцатитрехлетней красивой и здоровой женщины, — отозвался Хадсон, невольно напомнив ей состоявшийся накануне разговор с Таффи. — Знаете, Кендалл, мои родители были антропологами. Они изучали представителей древних цивилизаций и были настоящими фанатиками своего дела. Они постоянно путешествовали. Забрасывали меня в имение заботливой тетушки Фэй и полностью погружались в свои изыскания… Они обещали взять меня с собой в экспедицию после того, как я закончу школу. Я с нетерпением ждал этого мгновенья. Но они погибли в горах Гватемалы за год до того, как я получил аттестат.

— Моя мама умерла, когда мне было восемь. Тогда я завела себе тетрадку, в которую регулярно записывала все, что вспоминала о своей маме. Папа всегда понимал, как мне не хватает ее. Он был очень… добр ко мне, но друзьями мы так и не стали.

— А сейчас вы часто общаетесь?

— Звонки на дни рожденья, звонки на Рождество, — ответила Кендалл. — Мне иногда кажется, что я выросла сама по себе.

— Такого не бывает, — возразил Хадсон. — Хотел бы я обходиться без человеческого влияния извне, но, к сожалению, это невозможно. Нас формирует все, что нас окружает. Другой вопрос, как мы это преломляем в себе…

— И от чего зависит ответ на ваш вопрос?

— Я думаю, от идеалов, от надежд и стремлений, от понимания ценностей.

— Но они тоже должны откуда-то взяться.

— Верно… Полагаю, между всеми людьми на планете существует своеобразный круговорот идей.

— Глобально мыслите! — отметила Кендалл Йорк и рассмеялась, а Хадсон с охотой присоединился к ней. — Скажите, Хадсон, а что для вас фотография? Мгновение, которое никогда больше не повторится, но навсегда останется с тобой?

— Нет, Кендалл, я отношусь к этому несколько иначе. Когда я стремлюсь запечатлеть визуальный образ, самой важной для меня задачей является возможность передать зрителям мои собственные эмоции в тот момент. Как видите, все очень эгоцентрично. Именно из таких фотографий я формирую свое портфолио.

— Портфолио? Вы собираетесь сменить работу? — удивленно воскликнула Кендалл, но Хадсон вновь ушел с головой под воду.

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

Утомленная прогулкой и болтовней, Кендалл после полудня была очень задумчива и тиха.

— Кендалл, вы хорошо себя чувствуете? Мне показалось, вы прихрамываете. Вам было неудобно сидеть на раме?

— Не беспокойтесь, — тихо ответила молодая женщина, рухнув в кресло в холле.

— Когда я плавал, предоставив вам сидеть под деревом, то видел, как вы несколько раз засыпали. Вы не высыпаетесь, Кендалл? У вас много работы или какие-то проблемы? — чутко поинтересовался мужчина, внимательно всматриваясь в ее разгоряченное на солнце лицо.

— Да не тревожитесь вы так обо мне, Хадсон, — улыбнувшись, протянула она. — Я нормально себя чувствую. Просто немного утомилась. А что касается моей хромоты, то я действительно передавила мышцу. Скоро пройдет… Я сейчас отсижусь немного, заберу свой портфель из вашего кабинета и отправлюсь домой, — медленно огласила свои планы молодая женщина.

— Вы уже обдумали мое предложение заняться составлением каталога антиквариата леди Беннингтон? — спросил Хадсон.

— Тогда мне придется поселиться в этом мавзолее и начать вести себя подобно приведению. А мне бы этого не хотелось, мистер Беннингтон. И вам не советую. Вычистите-ка это место и обустройте его под себя, если вы, конечно, намерены и впредь здесь жить.

— Может быть, вы и правы. Не исключено, что я здесь останусь, — нехотя отозвался он, нахмурившись.

— Вам необходим каталог мебели, чтобы ее продать? — уточнила Кендалл Йорк.

— Я бы хотел иметь его для порядка, — сдержанно ответил Хадсон Беннингтон.

Заметив его внезапную грусть, Кендалл встала с кресла, намереваясь покинуть особняк «Клодель».

— Побудьте еще немного! — правильно расценив ее намерения, властно распорядился хозяин дома. — Я принесу ваши вещи, — сообщил он и удалился в свой кабинет.

Кендалл Йорк проводила его удивленным взглядом и осталась ждать.

Буквально через минуту он вернулся с ее портфелем в руках и аккуратно передал его своей гостье, которая уже стояла у выхода.

Хадсон распахнул перед нею дверь и натянуто улыбнулся.

Кендалл охватила неловкость. Она уже представила, как после такого насыщенного впечатлениями дня вернется домой и будет изводить себя в паническом ожидании завтрашнего визита. Поэтому Кендалл рискнула предложить:

— Я понимаю, что сегодня мы не работали, но я все же хотела бы попросить вас о выходном. Завтра в первой половине дня мне необходимо сделать кое-какие важные личные дела, — расплывчато объяснила она.

— Если первая половина дня у вас занята, мы бы могли поработать после полудня или даже вечером, — деловито предложил Хадсон.

Кендалл Йорк постаралась скрыть свое разочарование таким неуступчивым ответом и пробормотала:

— Я думаю, что управлюсь со всеми своими делами до полудня, мистер Беннингтон.

— Хорошо, буду вас ждать в двенадцать, мисс Йорк… И постарайтесь не опаздывать, — чуть раздраженно добавил он.

Кендалл кивнула в знак согласия и собралась уже переступить порог, когда он внезапно обхватил ее за талию и поцеловал в щеку. Она почувствовала глубокий цитрусовый аромат и еле уловимые нотки сандала.

После поцелуя, который длился не дольше вздоха, Хадсон отнял от нее руку, словно позволяя наконец покинуть его дом. Но Кендалл застыла в недоумении на пороге, вопросительно глядя на него. В качестве объяснения она тотчас же получила еще один поцелуй, на сей раз в губы, вернее, в уголок рта.

— Я приду завтра, мистер Беннингтон, — прошептала Кендалл, чувствуя, как румянец заливает ее лицо. — В четыре, — добавила она.

— В четыре так в четыре. Я буду ждать вас, мисс Йорк, — буркнул он.

Кендалл удалялась, чувствуя, что Хадсон Беннингтон продолжает стоять на пороге и следит за каждым ее шагом. И все же она не поддалась искушению и не оглянулась.

Хадсон Беннингтон Третий наблюдал, как уменьшается хрупкая фигурка Кендалл Йорк. В его голове не было мыслей — он просто созерцал уход своей новой знакомой. Когда она исчезла из виду, она закрыл дверь. Настроение у него было хорошим, хотя по лицу этого сказать было нельзя. Он даже не почувствовал никакого волнения в связи со своим поступком, а только провел рукой по губам, довольный тем, что поцелуй состоялся.

Неожиданно зазвонил мобильный телефон. Он извещал хозяина о том, что получено новое текстовое сообщение. Хадсон начал читать послание, которое гласило:

Улетаем из Лондона в следующий четверг. Новое задание в Северной Африке. История об усыновлении местного ребенка некой знаменитостью. Требуется сделать шикарные фото благодетелей и сиротки. Чушь, но хорошо платят. Немедленно оповести о своем согласии, если готов взяться за это. Куда пропал? Звони. Чего ждешь? Звони!!!

Хадсон Беннингтон Третий без энтузиазма прочитал сообщение, усмехнулся последним репликам коллеги и занес было палец над кнопкой «Удалить». Однако в последнюю секунду передумал.

Его команда — его друзья. Последние десять лет они неизменно были вместе. Ближе этих парней у него не осталось никого. Они заменили ему семью, они доказали свою преданность друг другу и общему делу. Его решение, каким бы оно ни было, так или иначе отразится на его верных товарищах. Если он ответит согласием теперь, поедет в эту коммерческую экспедицию, потратит свои силы и время на то, чтобы запечатлеть поп-идолов и их будущего приемного ребенка, на радость глянцевым изданиям и их читателям, то как он сумеет изменить свою жизнь, порвать этот замкнутый круг, найти для себя что-то действительно стоящее?

Достаточно ему только услышать голос любого из своих коллег, и он уже не сможет сопротивляться их призыву. И тогда все его попытки потерпят крах.

Это были две разные жизни, которые не представлялось возможным сочетать…

— Итак, Кендалл, дорогая! — с порога подступила к ней Таффи. — Рассказывай, как поживает мистер Великолепный? Сколько восхитительных романтических сюжетов вы сочинили сегодня.

— Ты же знаешь, что я не сочиняю сюжеты, Таффи. — Я лишь печатаю под диктовку. Да и сам автор заимствует сюжеты из жизни.

— Вы пишите о стрельбе, фугасах, гориллах в армейском снаряжении… — предположила соседка.

— Об этом не было упомянуто еще ни слова, — удивленно ответила Кендалл.

— Но не поваренную же книгу он тебе диктует?

— Нет. Он повествует о своих командировках по заданию редакции «Вояжер Интерпрайзис». В частности, впечатления последних двух месяцев, которые он в качестве фотожурналиста провел в разных уголках света. Это такие небольшие зарисовки о местах и явлениях, которые его поразили. Я даже не уверена, что он был свидетелем какого-либо крупного вооруженного конфликта. Он ведь, насколько я понимаю, не военный журналист.

— Странно. Я всегда думала, что он именно за такой романтикой и гоняется. Полагала, он кто-то вроде бесстрашного крестоносца или Индианы Джонса… — задумчиво проговорила Таффи. — В любом случае, как ваши успехи? Я это хотела узнать, — пояснила подруга, приготовившись внимательно слушать.

— Не уверена, что успехи имеются, потому как сегодня мы решили не работать по причине невыносимой духоты, — выверяя каждое слово, сообщила Кендалл.

— Вот оно что! И тем не менее ты возвращаешься только сейчас! Вы чем-то занимались все это время! — принялась допытываться Таффи.

Как ни странно, Кендалл не возражала против ее любопытства, поскольку сама бы хотела разобраться, чем же на самом деле она и Хадсон занимались с утра до полудня.

Как Хадсон одевается, как выглядит, как разговаривает, о чем разговаривает, в чем признается, в чем не признается, как ведет себя, как говорит, как ходит, как молчит, как смотрит??? Этими и многими другими вопросами засыпала Таффи свою подругу, которая, хоть и смущалась, но старалась исчерпывающе отвечать на каждый вопрос.

Она отвечала вдумчиво и обстоятельно, тихо и неторопливо, без небрежности, но и без благоговения. Однако многое Кендалл оставила для себя.

Еле уловимый аромат сандала, прикосновение его руки к ее коже, взгляд, которым он ее провожал, голос, каким обещал, что будет ждать. А также собственный страх, который вынудил ее попросить выходной, тайная радость, с какой она приняла его предложение прийти после обеда. Эти обстоятельства она скрыла от своей подруги и наперсницы.

— Вас с ним уже что-то связывает? — загадочно спросила Таффи.

— О чем ты? — уточнила Кендалл.

— Ну, ты меня понимаешь. Это ведь начало чего-то большого, не так ли? — настойчиво перефразировала подруга. — Ты ведь увлеклась этим парнем, Кен?

— Увлеклась чем? Его надменностью, позерством, демагогией? Что такого я о нем узнала, чтобы почувствовать хотя бы симпатию? Нет, Таффи, нет, нет и еще раз нет. До чувства далеко.

— Никто не говорит о безумной влюбленности, дорогая. Но он ведь тебе хоть чуть-чуть нравится? — настаивала соседка.

— Признаться, он интересный собеседник, далеко не глуп, многосторонне образован, внешне весьма привлекателен…

— Неотразим, — поспешно внесла уточнение Таффи.

— Будь по-твоему, неотразим. Он в меру экстравагантен, иногда непредсказуем… Да ты и без меня все это знаешь.

— Еще он богат, — не преминула добавить бухгалтер Таффи.

— Это аргумент «за» или «против»? — с сомнением спросила у нее Кендалл.

— Разумеется, «за»! — воскликнула та.

— Не уверена. Лично меня его капитал отпугивает. Будь он просто состоятелен, я бы не придавала этому обстоятельству такого значения. Но в сложившейся ситуации я заведомо не могу чувствовать себя ему ровней.

— Не говори ерунду, Кендалл! Если ты с ним приятно проводишь время, содержательно общаешься, то какое значение может иметь состояние его банковского счета? Ты бы отказала менее обеспеченному человеку в общении, если бы он был тебе чем-то интересен? Нет… Кендалл, не будь ханжой.

— Мне действительно нравится Хадсон Беннингтон. Меня смущает иное обстоятельство. Что он нашел во мне? С одной стороны, его внимание мне льстит, но, если подумать, оно и подозрительно. Одну минуту я чувствую себя особенной, достойной восхищения, а в следующее мгновение — я уже самая несчастная дуреха на свете, особенно если вспомнить, какая пропасть нас разделяет, — саморазоблачительно пролепетала Кендалл.

— Определенно ты в него втрескалась! Нет, бедняжка, и не смей убеждать меня в обратном, — торжественно подытожила Таффи.

Кендалл Йорк тягостно вздохнула.

— И это неправильно, это моя ошибка. Я не должна позволить Хадсону увлечь себя. Потому что для него это не более чем приятный эпизод в провинциальном городишке, из которого он рано или поздно унесет ноги — с его-то страстью к путешествиям. А я останусь здесь. С разбитым сердцем. Ты понимаешь мое беспокойство, Таффи, милая? — проникновенно поделилась своими тревогами рыжая.

— Почему ты не можешь просто наслаждаться жизнью? У тебя появился классный поклонник, тебе с ним хорошо… Вы можете просто весело провести отпущенное вам время: гулять, болтать, заниматься сексом. Если это не перерастет во что-то большее, вы расстанетесь. Может быть, через пару недель ты сама захочешь его бросить. Зачем все драматизировать, усложнять, анализировать с позиции хронического неудачника?

— Мне не дано относиться к интимным взаимоотношениям столь легкомысленно, — сухо парировала Кендалл. — Я не стану вступать в связь с мужчиной, зная, что это лишь эпизод.

— Замечательно! Ты прожила двадцать три года, но так и не поняла, что все начинается с малого. Взгляд, сомнение; прикосновение, сомнение; поцелуй, сомнение; секс, сомнение; тем более брак не может обойтись без сомнений и риска. Лучше потерпеть фиаско на начальной стадии отношений, чем связать судьбу с абсолютно не подходящим тебе человеком. Современность дала женщине шанс, которого у нее никогда не было прежде. Пробовать, учиться на своих ошибках в любви, выбирать подобно мужчинам. И ты хочешь добровольно от всего этого отказаться?

— Я такая, какая есть, — обреченно пробормотала рыжая, — старомодная и трусливая.

Таффи тяжело вздохнула. Она уже начала терять терпение, но все же учительским тоном заговорила:

— Когда Джон впервые предложил мне билет на родео, которое состоится лишь в следующем месяце, я подумала: Боже, что за старомодная чушь? Неужели нужно придумывать поводы для того, чтобы побыть с приглянувшейся тебе девушкой, ждать пресловутого родео, киносеанса или же спектакля? Но я вцепилась в этот билет, невзирая на чувство глубокого разочарования, потому что таковы правила. Нельзя пренебрегать началом, даже если оно возмутительно банально… Я хочу сказать, Кендалл, что у тебя все иначе. Вы сразу поддались влечению, над вами не довлеют принятые условности, никто не судит ваши отношения, они закрыты ото всех, вы оба свободны. Ты обязана воспользоваться своим шансом.

— Как?

— Дай ему понять, что разделяешь его желание. Не держи его в неведении, не испытывай сверх меры, не притворяйся тем, кем не являешься, и не стыдись своих желаний! — азартно напутствовала Таффи.

— Этой ночью я точно не смогу заснуть, — озадаченно нахмурившись, проговорила Кендалл. — Я готова подписаться под каждым твоим советом, если бы они не были адресованы мне. Но я знаю себя слишком хорошо. И знаю, что на такую смелость не способна.

— Может быть, проблема как раз в том, что ты себя совершенно не знаешь. Возможно, до встречи с Хадсоном ты и не была способна на отважные поступки. А теперь все может круто измениться.

— Ладно, Таффи, милая. Достаточно на сегодня болтовни. Мне еще нужно поработать, если я не хочу остаться на этой неделе без зарплаты.

— Погоди, Кен. Ты говорила про какое-то женское имя, вытатуированное у него на плече.

— Мирабелла, — бодро отозвалась Кендалл. — Так, оказывается, зовут его фотокамеру.

— Чудесно! — воскликнула Таффи, рассмеявшись.

— Я бы сказала, чудачество. Теперь понимаешь, что для него важнее всего? Линзы, фильтры и прочая фотоерундистика! — обвинительно проговорила Кендалл.

— И это тебя злит, милая?

— Удивляет.

— Хотела бы я, чтобы мой милый Джон был в состоянии меня удивить. Но он бухгалтер…

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

Хадсон Беннингтон был решительно настроен не далее как наступившим вечером разобраться с залежами старых вещей в сарае. Но он не приступил к этому даже и следующим утром, которое было у него свободным в связи с отсутствием Кендалл Йорк. Он, конечно, мог, как и советовала ему гостья, сгрести все в кучу и выбросить на помойку, однако он еще не чувствовал себя готовым к такому радикальному поступку. Хадсон не был склонен отрекаться от чего бы то ни было, тем более от своего прошлого и прошлого своей семьи. Он еще надеялся раскопать в пыли и паутине ключики к разгадке своей жизни.

Хадсон Беннингтон Третий отказывался верить, что ведет эту кочевую жизнь, следуя примеру родителей, от неприкаянности или по инерции. Он хотел выяснить, случилось ли в его детстве, протекавшем в стенах этого дома, что-то, что прямо предопределило его нынешнюю судьбу. И если это так, то ему не следует с собой бороться, а счесть это своим призванием и больше не разрываться между тем, что могло случиться, и тем, что действительно предначертано ему.

В рабочем столе тетушки Фэй Хадсон он обнаружил черную папку и весьма удивился, прочтя на ней свое имя. Он некоторое время просидел, разглядывая узнаваемый почерк любимой родственницы, и лишь затем открыл папку.

Там он обнаружил распоряжения, адресованные ему, касающиеся ухода за домом, за садом, за прудом, за автомобилем, нашел листок с указанием кода ее личного сейфа в банке и номера счетов, еще множество деловых бумаг, которые ему следовало тщательно изучить на досуге.

Хадсона позабавило внезапное впечатление, что леди Фэй не спускала с него своего бдительного ока и после смерти.

— Ты следишь за мной, тетя Фэй?! — шутливо спросил он уютную тишину вокруг.

Он стал вчитываться в одну из рукописных бумаг, легко разбирая почерк писавшей. Она страстно обожала свой восхитительный «бентли» и составила исчерпывающий перечень рекомендаций по эксплуатации легендарного авто. Она указала все: от времени последнего профилактического осмотра до имени, адреса и краткой характеристики автомеханика, которому безоговорочно доверяла.

Хадсон Беннингтон всегда восхищался обстоятельностью этой женщины, которая тем не менее никогда не впадала в занудство.

Что из ее посланий представлялось совершенно очевидным, так это вера в то, что однажды ее любимый племянник и настоящий друг оставит свою беспокойную мальчишескую жизнь и остепенится в чертогах усадьбы «Клодель». Хотя при жизни тетушка Фэй ни полусловом не выказала этого своего мнения, принимая любое решение племянника как должное.

Кендалл привычно ступала по мощеной дороге Персиковой улицы, собираясь через пару кварталов перейти улицу и углубиться в прохладу и звенящую сушь соснового бора, приближавшего ее к усадьбе «Клодель».

Кендалл Йорк была полна предвкушений, однако она не нервничала, не терзалась, она просто шла на встречу с приятным человеком, каковым, вне всякого сомнения, являлся Хадсон Беннингтон.

Все было как обычно, но иначе. В чем именно состояла необычность, Кендалл не знала наверняка, но, будучи толковой женщиной, догадывалась. Ее взгляд изменился, ее походка и, что самое важное, ее настроение отличались от того, какими они были последние три года.

В это самое время Хадсон Беннингтон выходил из здания местного почтового отделения, спеша домой к приходу Кендалл Йорк.

На другой стороне улицы он увидел женщину, которая показалась ему знакомой. Она широко улыбалась, глядя прямо на него, и радостно махала ему рукой. Он перешел улицу, напряженно вспоминая, кто бы это мог быть.

— Привет, незнакомец! — обратилась к нему улыбающаяся женщина.

— Таффи? — произнес Хадсон с некоторым сомнением.

Та обрадовано рассмеялась, заключила его в горячие объятья, дотянулась до его щеки и звучно поцеловала.

— Ты выросла, — нашелся Хадсон Беннингтон.

— Раньше я до твоей щеки не дотягивалась, — подтвердила она. — Десять лет, нет, много больше. Стоит посчитать на досуге. Но уверена, это огромный срок, за который можно не только вырасти, но и состариться.

— Если кто-то и состарился за это время, то только не ты, дорогая! — мастерски ввернул комплимент Хадсон.

— Тогда почему ты меня узнал с таким трудом?

— Изменилась, — ответил Хадсон.

— Как именно? — полюбопытствовала женщина с кокетливой улыбкой.

— Похорошела, — лаконично ответил галантный мужчина.

— Будем считать, что я тебе верю, — озорно откликнулась та. — А что ты-то тут делаешь, Хад?

— Видишь почту за моей спиной? — шутливо спросил он.

— Она уже сто лет тут стоит, — ответила Таффи.

— Это тебе о чем-то говорит?

— Только о том, что ты был на почте. Но не о том, что ты делаешь в городе.

— Ну, Таффи, дорогая, это слишком длинная история, — предпочел уклониться Хадсон.

— Надеюсь, у тебя есть время для длинной истории за чашечкой кофе? — Решительно взяв Хадсона под руку, Таффи потянула его в сторону кафе.

Хадсону не понравилась такая инициатива. Он хмуро посмотрел на циферблат наручных часов. Сочтя, что на чашечку кофе время у него имеется, он уступил настойчивой Таффи.

— Мистер Беннингтон! — окликнули его со спины.

Хадсон резко обернулся. Со стороны почты через дорогу перепархивала девушка в розовой кофточке, лицо которой ему по странному совпадению тоже показалось знакомым.

— Марго, — недовольно прошипела Таффи, однако улыбка радушной горожанки нисколько не померкла.

— Мистер Беннингтон, — повторила запыхавшаяся девушка в розовой кофточке, неумолимо приближаясь к нему. — Я подумала… пока вы тут, пока вы не успели уйти… возможно, вы пожелаете забрать свою почту… мы ее только что рассортировали… Вот! — взволнованно объяснилась она и протянула ему стопку маленьких и больших конвертов.

Хадсон Беннингтон поблагодарил расторопную сотрудницу местного почтового отделения. Когда та отошла, Таффи едко заметила:

— Могу поручиться, что она готова была гнаться за тобой до самого дома… Завоевываешь женские сердца, Хад?

— Не было такого намерения, Таффи, — чистосердечно ответил он.

— Ну конечно, — скептически отозвалась она. — Теперь, когда ты в очередной разубедился в своей неотразимости, мы можем идти?

Заняв место за столиком кафе у окна, Таффи склонилась к Хадсону и доверительно прошептала:

— Подростком я была в тебя влюблена. Ты это знал?

— Благо, ты выросла и теперь можешь с полным основанием посмеяться над юношеским идеализмом, — шутливо ответил он на ее признание.

— Без паники, Хад. Я не стану докучать тебе своими чувствами. Теперь я не глупенькая девчушка, а умудренная опытом женщина. Любовь к соседскому парнишке осталась ярким эпизодом поры моего детства.

— Мне очень льстит быть обитателем твоих детских воспоминаний, подружка, — ласково проговорил Хадсон Беннингтон, пригубив кофе. — Но на умудренную опытом женщину ты все же еще не тянешь, Таф.

— У меня были бурные романы, дорогуша, — глубоким голосом проговорила она. — Имеются доказательства. Заходи как-нибудь ко мне, предъявлю, если сомневаешься, — томно добавила она.

Хадсон Беннингтон ошарашено посмотрел на Таффи, отказываясь верить своим ушам.

— Предпочитаю поверить на слово, — смущенно проговорил он.

— Правильный ответ! — оценила женщина, моментально сменив повадки на менее провокационные. — Тебе уже известно, что я живу с той самой Кендалл Йорк, с которой ты в последнее время регулярно видишься.

— Так ты меня проверяешь? — догадался Хадсон.

— А не должна? — невозмутимо спросила Таффи. — Кендалл для меня очень дорогой человек. Мы почти как сестры друг другу.

— Ей повезло.

— Нам обеим, — уточнила Таффи. — Она не рассказывала тебе о том, как мы встретились и подружились?

— Кендалл упоминала о том, что училась с тобой в одной школе и встречалась с твоим кузеном, который жил по соседству с ними… Если я ничего не напутал, — смутился Хадсон.

— Ничего не напутал, — подтвердила Таффи. — А она упоминала о том, что была помолвлена с Джорджем?

— Ну… Должно быть, мы все же не настолько близки, чтобы она делилась со мной такими подробностями, — неуверенно отозвался Хадсон.

— Тогда она не сказала и то, по какой причине свадьба не состоялась, — резонно предположила Таффи.

— Ты уверена, что мне нужно об этом знать? — предусмотрительно поинтересовался мужчина.

— Более чем, дорогуша, — уверила его собеседница.

— Тогда я весь — внимание, — твердо заявил он.

— Они были вместе несколько лет, хоть и дети, но по уши влюбленные. Я утверждаю это со всей ответственностью, поскольку история их любви разворачивалась на моих глазах. Я тогда долгое время жила в семье моего кузена. Когда Кендалл окончила университет и получила диплом по английской литературе, Джордж уже два года работал инженером. Они строили планы, готовились к свадьбе, которой не суждено было состояться потому, что Джордж погиб в автомобильной аварии… Кендалл в тот момент находилась за рулем. Она всегда была очень осторожным водителем. Но в тот злополучный день одной осмотрительности оказалось мало. Кендалл очнулась в госпитале, после чего несколько месяцев провела, прикованная к кровати. Восстановление шло медленно. Она во всем случившемся винила себя, отказывалась воспринимать разумные объяснения. А выйдя из больницы, она приехала ко мне и осталась. Я была счастлива принять ее, надеялась помочь вернуться к активной жизни, но вместо этого Кендалл регулярно пресекает все мои попытки подвигнуть ее к переменам. Она и работу такую себе выбрала, чтобы поменьше общаться с людьми. Я очень беспокоилась за нее — до твоего появления.

— А теперь ты не беспокоишься? — удивленно спросил ее Хадсон.

— Я лишь смею надеяться, что знакомство с тобой станет для Кендалл началом чего-то нового. Она заслуживает еще одного шанса, Хад.

— А ты не переоцениваешь мои возможности, Таффи? — озадаченно спросил ее мужчина. — Наши с Кендалл отношения не назовешь доверительными. Скорее уж наоборот.

— То, что она общается с тобой, — уже прогресс, — заверила его женщина.

— По работе, — уточнил Хадсон.

— Кендалл рассказывала, что вы гуляли.

— Ну, да… — вынужденно согласился он. — Погода располагала…

— Не оправдывайся, Хад, — бесцеремонно оборвала его Таффи. — То, что мужчина гуляет с женщиной, — это нормально, поверь мне.

— Если так говорит умудренная опытом женщина… — протянул он, шутливо капитулируя перед Таффи.

— Таффи? Хадсон? — раздался над головами непринужденно беседующей парочки недоуменно-вопросительный голос Кендалл Йорк.

— О! Кендалл! — чуть растерявшись, воскликнула ее подруга.

Хадсон Беннингтон Третий привстал и коротко произнес:

— Привет.

— Я собиралась перейти дорогу, когда увидела вас в окне, — поспешила объяснить Кендалл Йорк.

— Чего стоишь? Садись. Закажи кофе. Именно с этой целью я и заманила сюда твоего доброго знакомого, с которым случайно повстречалась на улице, — дипломатично произнесла Таффи.

— Да, мисс Йорк, я встретил вашу соседку, выходя с почты.

— Понятно, — пробормотала Кендалл, присев за столик.

Наступила долгая и потому томительная пауза, от которой Таффи раньше прочих нашла возможность избавиться.

— Кендалл, дорогая, закажи к кофе что-нибудь вкусненькое. Хад составит тебе компанию, потому что мне нужно еще ненадолго заскочить в офис. Встретимся дома, милая. Собачий корм я куплю по дороге. Рада была тебя встретить, Хад, — поспешно распрощалась с обоими Таффи, поднялась и стремительно удалилась.

Проходя мимо огромного окна кафе, напротив которого сидели ошеломленные таким поворотом Хадсон и Кендалл, она широко им улыбнулась и помахала ручкой.

— Я, пожалуй, закажу еще кофе, — сообщил Хадсон Беннингтон.

— Ммм? — непонимающе промычала Кендалл.

— Я сказал, что закажу еще кофе, — отчеканил мужчина.

— А, понятно, — растерянно отозвалась рыжая, уткнувшись взглядом в стол.

— Кендалл, вы очень напряжены… — осторожно сказал Хадсон.

— Что, простите?

— Не заставляйте меня чувствовать себя идиотом. При взгляде на вас меня судорогой сводит.

— В таком случае, вторая чашка кофе вам только повредит, — воинственно сообщила Кендалл.

— А я все же рискну.

Кофепитие протекало в абсолютной тишине.

Отставив опустевшую чашку, Кендалл наконец осмелилась поднять глаза на Хадсона, который давно уже разделался со своей порцией. Он молча смотрел на нее, словно ожидая какого-то знака.

— Хадсон… — тихо начала она.

Хадсон Беннингтон устремил на нее сосредоточенный взгляд.

— Если тебе есть что сказать, Кендалл, то не молчи. Потому что я ведь могу и не угадать, — вкрадчиво проговорил он.

— Ты должен позволить мне… уйти… сейчас, — прошептала она, опуская глаза.

— Не должен, — твердо возразил он. — И не позволю, — добавил мягко.

Кендалл виновато моргнула и попыталась встать. Хадсон расплатился и встал вслед за ней. Он нагнал ее у дверей, и они вместе вышли из кафе. На улице он взял ее под руку.

— У вас с Таффи есть собака? — добродушно поинтересовался Хадсон.

— Да, его зовут Орландо, — ответила Кендалл. — Он сам к нам пришел и остался… Так же, как я, — взволнованно добавила молодая женщина.

— Толковый пес? — поинтересовался Хадсон.

— Возможно… Он глухой. И постоянно шмыгает носом, сколько его ни лечи. Но без него нам было бы не так уютно жить. Таффи со мной согласна.

— Итак?! — сказал Хадсон, неожиданно остановившись посреди тротуара и встав напротив Кендалл. — Что теперь? Можно, конечно, продолжать этот меланхолический разговор ни о чем…

— Или? — спросила Кендалл.

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

Кендалл Йорк сидела на мостике, медленно погружая одну, затем другую ногу в воду пруда. Она вновь не захватила купальник, поэтому придерживала длинный подол платья.

Молодая женщина пребывала в задумчивости.

Она не обдумывала что-то конкретное, но сосредоточенно, неторопливо и в то же самое время несколько отстраненно вглядывалась в свое отражение в воде. Ее лицо оставалось спокойным, хотя сердце переполняли самые разные мысли.

Она не думала в этот миг, как смотрится со стороны. Легкая полуулыбка осеняла алые губы и голова мечтательно склонена набок, взгляд устремлен в никуда, распущенные волосы разбросаны кольцами по плечам и спине, пальцы безотчетно перебирают ткань платья.

Она уже не задавала себе вопрос, влюбляться или нет, желать или крепиться, мечтать или отказаться… Она не сомневалась, что ее детская, незамутненная любовь к милому и нежному Джорджу навсегда останется вместе с ней. И что он, трепетное, застенчивое и прелестное дитя, никогда уже не станет жестким, опытным, самоуверенным мужчиной, каким был Хадсон Беннингтон.

— Я тут недавно перечитывал твоего друга Уильяма Шекспира, — осторожно вторгся в ее тишину Хадсон, словно чувствуя, что она думает именно о нем.

Кендалл поспешно накрыла ноги подолом платья, которое местами коснулось воды, но, казалось, ее это совершенно не волновало.

— И что он? — спросила Кендалл, посмотрев на Хадсона.

— Я мало что понимаю в высоких материях, но, когда дело касается девичьих прелестей, признательнее меня читателя не найти.

— Что же именно тебя так тронуло? — искренне заинтересовалась Кендалл.

— Не помню дословно, но смысл пассажа был в том, что:

Стройная нога высохнет, прямая спина сгорбится, черная борода поседеет, кудрявая голова облысеет, красивое тело покроется морщинами, блестящие глаза потускнеют; но верное сердце, Кэт, оно — как солнце и луна; нет, скорее солнце, чем луна; оно всегда светит одинаково и не меняется, — оно твердо держит свой путь[1].

— Сцена предложения из «Генриха V», — бойко, как на экзамене, ответила Кендалл. — По-твоему, речь в монологе короля Генриха шла о девичьих прелестях? — шутливо усомнилась она.

— Читая, я только о них и думал, — признался Хадсон.

— Своеобразный подход к классической литературе, — весело заметила рыжая и звучно бултыхнула стопой по воде.

Со стороны соснового бора повеяло прохладным ветерком, принесшим бодрящий смолянистый аромат.

— И чем же тебе понравился именно этот фрагмент, Хадсон? Заставил задуматься о том, что лучшие дни проходят и оставляют только воспоминания и сожаления о несвершившемся? О том, что лик уже не так прекрасен, как в юности, и силы не те, о том, что путь земной не принес ничего, кроме разочарования? — намеренно патетически спросила его Кендалл.

— А ты думаешь, что лик мой все еще прекрасен? — кокетливо спросил Хадсон, подойдя поближе к мостку, на котором сидела его гостья.

Губы Кендалл растянулись в улыбке.

— Мы говорим о творении великого Шекспира и о его влиянии на умы читающей публики, а не о твоем великолепии, Хадсон Беннингтон Третий. Но уверена, у тебя огромное и чистое сердце. Хотя голова, как мне показалось, в смятении.

— Так и есть, — охотно согласился Хадсон. — Голова, как и сердце, не стану исключать и прочие органы. Я весь в смятении. Но сильнее всего меня повергает в отчаяние холодность одной особы, — шутливо добавил он, ступив на деревянный мосток.

— Отчаяние — весьма нежелательное и опасное чувство, — с приветливой улыбкой заметила Кендалл, — однако для чувствительной натуры не редкое. Я думаю, хотя бы раз в жизни его необходимо пережить каждому. Без этого счастье или простое благополучие могут оказаться не оцененными в полной мере, — сказала она, откинув с лица блестящие локоны.

Кендалл Йорк выглядела обворожительно. И была естественна и безмятежна, как никогда. Это обнадежило Хадсона, но и озадачило. Любая дерзость с его стороны могла стать роковой, равно как и бездействие.

Он рассудил, что Кендалл вряд ли доверяет ему безоговорочно. По сути, она ничего не знает о нем, кроме того, что он проводил школьные каникулы в усадьбе «Клодель», обожал свою тетушку Фэй и рано потерял родителей.

Эта молодая женщина пережила столько испытаний за свои двадцать три года, что никто, даже она сама, не знает, насколько она готова к переменам в судьбе.

— Сегодня я впервые за несколько дней воспользовался своей фотокамерой, — доверительно сообщил ей Хадсон Беннингтон.

— Ты имеешь в виду Мирабеллу? — шутливо уточнила Кендалл.

— Кого же еще? Я ей ни с какой другой фотокамерой не изменяю, — расставил все точки над «i» Хадсон.

— А как давно ты не фотографировал? — серьезным тоном спросила его Кендалл.

— С Колумбии, — ответил он.

— Действительно, давно, — задумчиво кивнула она.

— Я взял ее, прогулялся по саду, прошелся вдоль пруда… Но ничего достойного внимания не приметил, пока не увидел тебя, с ножками, опущенными в воду. Ты выглядела так, словно твоя душа отлетела от тела и где-то бродит. Ты была такой спокойной, такой просветленной, пока не появился я. О чем ты думала, Кендалл?

— Ты присочиняешь, Хадсон. Я действительно чувствую себя очень спокойно и хорошо. Но моя душа никуда не отлетала, уж поверь мне. Я за ней пристально слежу. Просто сегодня я немного рассеянна. Я позволила себе помечтать несколько минут.

— Позволь не согласиться. На мечтательницу ты не походила. Как раз наоборот. Не хочешь признаться, о чем размышляла?

— Ты видел шрамы на моих ногах? — сухо спросила его Кендалл, отвернувшись.

— Тебе нечего стыдиться, — вкрадчиво заверил ее мужчина.

— Они уродливы. И мне неуютно знать, что кто-то разглядывает их.

— Поэтому ты не ходишь в общественный бассейн?

— Поэтому ты приходишь сюда и говоришь словами Шекспира о душевной красоте в противовес физической? — стараясь сдержать слезы, резко проговорила Кендалл Йорк, порываясь встать и уйти.

— Ты знаешь, что ты красива, Кендалл! — уверенно воскликнул Хадсон, удерживая ее от бегства. — Ты красива и телом, и душой. И это заставляет меня желать тебя. Я мечтаю к тебе прикоснуться. И меньше всего я бы хотел, чтобы, будучи со мной, ты вспоминала о своих шрамах.

Кендалл недоверчиво посмотрела на него, но остановилась.

— Да, милая, это правда. Но если тебе нужно время, я не стану тебя торопить. Надеюсь, ты справишься с собой, как я справился с нежеланием вновь брать в руки камеру.

— Разве можно сравнивать столь разные вещи?

Кендалл разочарованно покачала головой и пустилась бежать. Она нырнула в лес и почти сразу исчезла из виду, пока Хадсон раздумывал над своими словами, ища в них повод для ее внезапного побега. Должно быть, его слова она поняла лишь как его готовность вернуться в профессию с творческими командировками по всему свету.

Поразмыслив, Хадсон пустился вслед за ней.

— Кендалл! — окликнул он, а спустя считанные секунды поймал беглянку в свои объятья. — Давай не будем сгоряча совершать непоправимое. Пусть я глупец, но ты же не такая. Останься. Поговори со мной… Не молчи, милая. Только начни, увидишь, я умею слушать.

— Чего ты хочешь от меня, Хадсон? Чтобы я разделила с тобой свои безумные страхи или снабдила занимательным сюжетом для твоих мемуаров? Ты хочешь, чтобы я заговорила с незнакомым человеком о том, о чем страшусь подумать наедине с собой? Нет, я не готова к подобным излияниям. И вряд ли когда-нибудь буду к ним готова! — резко отклонила его предложение Кендалл.

— Подумать только, всего несколько минут назад ты была весела и беззаботна! Что случилось? Отчего ты так внезапно переменилась? Не поверю, что виной тому незначительные шрамы, оставленные аварией. Ты не так легкомысленна, чтобы позволять таким вещам влиять на твою судьбу. Дело во мне? Я не заслуживаю твоего доверия? Прости, Кендалл. Не стану навязываться. И прости еще и за то, что подверг тебя такому стрессу. Я готов заплатить за это всем, что имею, вплоть до последнего цента, если это сможет сделать тебя уверенной в своей привлекательности. Тебе нужен пруд? Пользуйся им, я тут больше не появлюсь, могу отдать тебе и сад, и всю усадьбу целиком, вместе со всем старинным хламом. Все в твоем пользовании. Меня ты больше здесь не увидишь. Это сделает тебя счастливее?!

Кендалл Йорк недоуменно смотрела на него.

— Почему ты весь в крови?! — испуганно воскликнула она.

— В крови? — не меньше удивился Хадсон Беннингтон.

— И джинсы порваны.

— Ах, верно. Наверное, я бежал за тобой сквозь разросшийся розарий, — предположил Хадсон, с удивлением рассматривая обильные кровоподтеки на голых руках и раны под джинсовыми лохмотьями.

— Неужели ты не чувствуешь боли?

— Теперь чувствую. Саднит немного. Но это все ерунда, — по-мальчишески заверил он Кендалл.

— Ты сумасшедший, Хадсон! Пойдем в дом, я спасу тебя от неминуемой смерти, — шутливо проговорила она и, схватив его за руку, потянула в сторону особняка, который он был готов подарить ей мгновение назад.

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

Хадсон с улыбкой сидел на дубовой скамье в кухне особняка «Клодель», тогда как Кендалл суетилась вокруг него, вооруженная щипцами, ватой, марлей и антисептическими средствами. Она обладала серьезными познаниями в области оказания первой медицинской помощи.

Время от времени ему лишь приходилось вздрагивать от соприкосновения обеззараживающего раствора с раной и усмирять пыл своей спасительницы, которая, кажется, была готова облепить его с ног до головы бактерицидными пластырями и запеленать стерильной марлей.

Однако сама Кендалл, словно не слыша иронии в его голосе, искренне сетовала на то, что срок годности многих препаратов в его аптечке давно истек и что подобное безрассудство ей представляется непозволительным, что только удача спасет его от смертельно опасного заражения крови, а потому следует надеяться на чудо и молиться.

Самым забавным было то обстоятельство, что в своем преувеличенном беспокойстве за жизнь и здоровье Хадсона она нисколько не притворялась. И это показалось ему не столько странным, сколько необычайно милым. Именно такое поведение женщины в его представлении ассоциировалось с нормальным материнским отношением к своему ребенку, чего он был лишен в детстве. Со школьного возраста он был всецело предоставлен опеке настоятелей частной школы. Общение с родителями было урывочным, а житье-бытье под крылом тетушки Фэй больше напоминало сказочное путешествие по воображаемым мирам, нежели обычный семейный быт с его неотъемлемыми проблемами. Хадсон и не предполагал, что именно такого трепетного отношения ему так сильно недоставало в детстве.

И теперь, когда эта забавная рыжеволосая женщина вилась вокруг него с ватой, бинтами и склянками, он чувствовал себя на вершине блаженства.

Он с робостью и радостью наблюдал за тем, как Кендалл хлопочет, он видел ее смятение и сострадал той боли, с которой она восприняла его многочисленные ссадины и царапины. Кендалл чувствовала себя виноватой — ведь это из-за ее внезапного побега Хадсон так сильно поранился. Казалось, она вот-вот заплачет.

Хадсон хотел запечатлеть это все если не на фотоснимках, то хотя бы в своей памяти. Он знал, что самые ценные воспоминания всегда хранятся в душе, а не на цифровых и бумажных носителях.

Поэтому он послушно сидел на дубовой скамье и, затаив растроганную улыбку, внимал всему тому, чем жила в сей миг эта забавная и несговорчивая девушка с фарфоровой кожей и курчавыми золотисто-рыжими волосами.

Она уже не печалилась оттого, что он узнал ее тщательно скрываемую тайну. Казалось, она совершенно забыла о том, что произошло до того, как Хадсон бросился за ней в погоню сквозь заросли диких роз, не разбирая дороги.

Да, он видел неровные следы от шрамов на ее израненных ногах. Но это не отпугнуло человека, который объездил полмира, знавал экранных красавцев и цирковых уродов, самолично наблюдал человеческие трагедии, потери и спасительные обретения себя. Он, как никто другой, понимал, что такой условный изъян может исковеркать человеческую судьбу только в мире обывательски узких представлений, и он отказывался верить в то, что Кендалл их разделяет.

Хадсон знал, что как бы ни сложились их дальнейшие отношения, он ей докажет, что не принадлежит к числу тех снобов, что превыше всего ценят внешний лоск и мнимые достижения. Он докажет ей, что, сколь бы ни было глубоко ее разочарование в себе, всегда есть шанс к возрождению.

Он уже сделал одну непростительную ошибку, процитировав строки из «Генриха V». Он позволил ей сделать неверные выводы, что ни в коем случае не должно повториться.

Будучи мужчиной проницательным и умным, Хадсон Беннингтон никогда не делал ставку на свою привлекательную внешность или высокое социальное положение. И тем не менее он позволил Кендалл ложно истолковать свои слова, невольно задев самые чувствительные струны этой скрытной женщины. Он не учел, что раны Кендалл Йорк не на поверхности, что белесые рубцы на коже — лишь видимая часть того айсберга проблем, с которыми Кендалл пришлось столкнуться за свою недолгую жизнь.

Девочка, которая в восемь лет осталась без матери и, по сути, без семьи, потому что ее растерявшийся из-за трагедии отец так и не сумел дать ей то семейное тепло, которое ушло вместе с матерью. Девушка, которая на заре молодости потеряла совою первую и единственную любовь и винила во всем себя, а шрамы служили постоянным напоминанием о случившемся. Они олицетворяли собой ее безысходность. Омывая их в водах заповедного пруда, она заставляла себя смириться со своей участью, со своим одиночеством, принимая на себя вину за случившееся. Но сколь бы ни была сильна ее потребность в самобичевании, чувство собственного достоинства не позволяло ей выставлять свое отчаяние на суд окружающих ее людей. Для них она была просто нелюдимой и язвительной молодой женщиной с копной восхитительных рыжих волос.

Что же, Хадсону приходилось признать, что психолог из него никудышный. Но один-единственный просчет не заставит его опустить руки. Он знал, что будет пытаться помочь Кендалл вернуться к нормальной жизни, сколько бы сил и времени на это ни ушло. И дело было даже не в его личной заинтересованности в расположении этой женщины. Он обязан был помочь ей преодолеть кризис, как один человек всегда обязан помогать другому человеку, попавшему в беду, даже если его труд окажется неоцененным. Таково было убеждение Хадсона Беннингтона, и никто не мог поколебать его на этом пути…

— Держи свои руки ладонями вверх, — деловито распорядилась Кендалл и, смочив ватный тампон в растворе перекиси, принялась промокать окровавленные царапины на нежной коже запястий Хадсона.

Он не смог сдержать улыбку, наблюдая, как озабоченно хмурились ее золотистые брови.

— Потерпи еще немного, Хадсон. Я знаю, тебе больно, но ты ведь понимаешь, что необходимо все тщательнейшим образом обработать, — виновато проговорила она.

— Кендалл, дорогая, ты все уже несколько раз обработала тщательнейшим образом. Пора остановиться, ты так не считаешь? — ласково спросил ее Хадсон.

Но Кендалл словно его не слышала, продолжая маниакально дезинфицировать все его отметины, вплоть до микроцарапин.

Это было больше, чем Хадсон мог вынести. Он затаил дыхание, чтобы сдержать нахлынувшие чувства. Он опасался обнаружить их, потому что не терпел горячности. Но Кендалл так старательно обрабатывала его раны, что, казалось, вот-вот проникнет ему под кожу, срастется с ним…

— Предупреждаю тебя, Хадсон, прекрати ерзать, — строго сказала Кендалл.

— Слушаюсь, — взволнованно отозвался он.

Кендалл подняла глаза на Хадсона и внимательно посмотрела в его лицо. Она растерянно улыбнулась. Похоже, молодая женщина только теперь поняла, насколько приблизилась к этому человеку, и не столько физически, сколько душой. Ведь лишь за истинно близкого волнуешься так безотчетно, не судишь и не сдерживаешь собственных душевных порывов, стремясь облегчить его боль. Только с по-настоящему близким человеком не знаешь смущения и неуверенности.

— Как пострадавшая пострадавшему расскажи, что с тобой случилось? — рискнул спросить Хадсон.

Кендалл проигнорировала его вопрос.

— Авария, гибель Джорджа, месяцы на больничной койке, хромота, годы восстановления, — медленно проговорил Хадсон, отвечая за нее. — Как это случилось?

— Откуда тебе известно? — срывающимся голосом пробормотала Кендалл и осталась сидеть напротив Хадсона только потому, что он предусмотрительно крепко держал ее за руку.

— Таффи рассказала.

Кендалл хмуро покачала головой.

— Таффи не следовало болтать лишнее. Она выставила меня в глупом, мелодраматическом свете. Ты можешь ошибочно подумать, что я зациклена на том, что однажды произошло со мной. Но это не так. Я лишь не позволяю себе обольщаться. Я успела узнать, каково это, когда твои стремления разбиваются в прах. Но я не превозношу свои страдания и не смакую их. И знаю, что есть люди куда более несчастные, чем я, люди, у которых в жизни не было даже малой толики света. В моей жизни он был. У меня была семья, был любимый, теперь у меня есть подруга. Желание большего может сыграть злую шутку. Я простой человек с простыми потребностями, я не делаю из своей жизни загадку, но и всесторонне анализировать ее желания не имею, — вздохнув, рассудительно проговорила она.

— Как же хорошо и понятно ты все объяснила, дорогая. Жаль только, что желаемое и действительность слишком часто не совпадают. Кто я такой, чтобы судить, зациклилась ли ты на своей беде, или переживаешь ее, как это сделал бы любой нормальный человек на твоем месте? Я вижу свою роль в другом. Я хочу быть другом, и если тебе не требуется мое участие, что я готов допустить, то мне жизненно необходимо твое доверие.

— Если ты так нуждаешься в человеческом доверии, если ты чувствуешь в себе силы проявить чуткость, то почему сам упорно хранишь молчание, когда тебя спрашивают о причинах твоего собственного кризиса. Почему часами повествуешь о чем угодно, только не о том, что же именно произошло в Колумбии, что заставило тебя сюда приехать и не дает вернуться в профессию? Почему ты сам не стремишься проникнуть в суть своей проблемы? Слишком болезненная тема? Такая же болезненная, как и гибель любимого человека по твоей вине? — сухо отчеканила Кендалл, цепко всматриваясь в его лицо.

— Кендалл…

— Да, мы были обручены, — перебила его молодая женщина. — Да, я безумно любила его, до сих пор люблю. Да, он погиб. И мне некого винить, кроме себя. Я понимаю, что своим унынием я Джорджа не верну, но не умею притворяться. И если я не верю в то, что такое счастье может повториться, что мне с собой делать? Я живу тем, что имею. И благодарю судьбу за то, что выжила в той аварии. Хотя если бы этого не случилось, было бы справедливее.

— Ты ведь так не думаешь? — обеспокоенно спросил ее Хадсон.

— Именно так я и думаю, — подтвердила Кендалл. — Я была импульсивная, нетерпеливая, хотела иметь все и сразу. Мне необходимо было каждую минуту своей жизни пребывать в состоянии возбуждения, я окуналась во всяческие авантюры, хотела все успеть как можно скорее, все совместить. Никогда ни о чем не думала дважды. Одно словно — непоседа. Все изменилось, когда я встретила Джорджа. Он был полной моей противоположностью. Вдумчивый, спокойный, осмотрительный, сосредоточенный. До него единственным мужчиной в моей жизни был отец, но с ним меня мало что связывало. У Джорджа — огромная хлебосольная семья, в которой каждый, даже придя в их дом с улицы, мог найти родственную душу, такую, как Таффи, приятного собеседника или любовь, как случилось со мной. Джордж, как и я, любил классическую поэзию. А потом он полюбил и меня… Конечно же, я ответила взаимностью, — тотчас уточнила Кендалл, начиная невольно всхлипывать. — А три года назад, когда мы с Джорджем решили заехать к Таффи, вернее, захватить ее по дороге в Сидней, где мы намеревались втроем отпраздновать мое окончание университета, я была за рулем. Я пребывала в привычном для себя возбужденном состоянии, была фантастически воодушевлена всем происходящим, в моем воображении рисовались сказочные перспективы. Я врубила радио на всю катушку. Джордж, в отличие от меня, не любил бурного выражения чувств, и громкая музыка его нервировала. Он попросил меня убавить громкость. Я взбрыкнула, мы повздорили. Все произошло внезапно. Лисица выбежала на проезжую часть, и я взяла в сторону, но не сумела сманеврировать. Машина врезалась в дерево на обочине. Основная тяжесть удара пришлась на Джорджа. Медики сказали, что он погиб моментально. Я получила множественные травмы и потеряла сознание. Но за считанные мгновенья до обморока я видела Джорджа. Он казался спящим. Его лицо было бледным и спокойным, только по лбу струилась кровь… Что было после, я плохо помню.

— Милая… — прошептала Хадсон, сжимая ее ледяную трясущуюся руку в своих ладонях.

— Знаю только, что моя нога оказалась раздробленной, а бедро проткнул металлический обломок. Должно быть, из-за этой невыносимой боли я и отключилась. Я помнила, что мой мобильный в сумке на заднем сиденье, и пыталась до нее дотянуться, надеясь вызвать помощь. Но каждое движение стоило неимоверных усилий и причиняло невыносимую боль. Я кричала в умопомрачении, звала на помощь, но вокруг никого не было. Я все не могла понять, почему Джордж бездействует. Мое сознание не допускало мысли, что он уже мертв… А потом долгие месяцы в больнице. Череда хирургических операций, месяцы физиотерапевтических процедур, инвалидное кресло, костыли, трость. Теперь я могу передвигаться даже без трости, стараюсь не хромать, и со стороны может показаться, что нога функционирует нормально, но она жутко болит от усталости. А иногда и без всякой причины, просто болит.

— И врач прописал тебе плаванье.

— Да, — ответила Кендалл.

— И во всем виновата ты? — спросил Хадсон.

— Да, — кротко повторила она.

— Но если бы этого не должно было случиться, то не случилось бы. Ты понимаешь?

— Да, — вновь согласилась Кендалл. — Я много раз слышала подобные доводы. Я принимаю их, но не безоговорочно.

— Помнишь, как ты в свое время не позволила своей маме бесследно уйти из твоей жизни, записывая свои воспоминания о ней. Ты делаешь сейчас то же самое для Джорджа, нося в своем сердце память о нем. Но ведь был же такой момент, когда ты закончила свою книгу о маме. Однажды ты точно так же исчерпаешь свои воспоминания и о Джордже, — проникновенно проговорил Хадсон.

— Разница слишком велика. Я не убивала свою маму.

— И Джорджа ты не убивала, — заверил ее собеседник.

— С юридической точки зрения, возможно, ты и прав. Но фактически моя оплошность за рулем лишила его жизни.

— Я не готов с тобой спорить на сей счет, да и нужды особой не вижу. Но я отказываюсь верить, что ты намерена своей жизнью расплачиваться за его жизнь. В этом нет смысла и нет любви.

— Я не стану обсуждать это, — вновь замкнувшись, холодно проговорила Кендалл.

— Ты просто не хочешь признаваться в том, что запуталась, — так же холодно отозвался Хадсон.

Женщина смятенно посмотрела на него.

Приходилось признать, что Хадсон прав. Она именно что запуталась, и запуталась основательно. Но самое странное — она не понимала очевидного, пока не встретила Беннингтона. И теперь впервые за годы, прошедшие с момента аварии, усомнилась в правильности того образа жизни, который выбрала для себя.

И она коснулась губ Хадсона своими губами. Бархатные, горячие, терпко-сладкие их губы сомкнулись в неторопливом нежном поцелуе.

Хадсон нежно обнимал ее за талию одной рукой. Другой отвел назад локоны с разгоревшихся щек.

Горячее дыханье Хадсона обдало Кендалл жаром, и она вздрогнула в его объятьях словно от озноба.

— Тебе не может быть холодно, — проговорил он, прерывая поцелуй.

— Мне не холодно, — пролепетала женщина, обнимая его за шею. — Просто это все так волнительно… и непривычно.

— Приму за комплимент, — отозвался Хадсон, возобновляя поцелуй.

С каждым мгновением его объятья становились все интимнее, все смелее. Когда его ладонь легла на ее колено, Кендалл вновь вздрогнула, но уже не от восторга. Ее обуял безотчетный ужас. Он приподнимал подол ее платья, а она думала только о том, чтобы он не коснулся ее шрамов, не перевел на них свой взгляд. Она зажала его лицо между ладонями и страстно поцеловала. Хадсон был вне себя от счастья, пока не осознал истинную причину ее пылкости.

Он прервал поцелуй и отстранился, прочтя в ее глазах отчаяние и испуг.

Только теперь Хадсон отчетливо разглядел эту чудовищную деформацию, оставшуюся после аварии, и множество мелких белесых рубцов.

Кендалл в панике следила за его взглядом и строгим выражением лица, когда он взирал на ее уродство. Она могла видеть красивое лицо, ореховые глаза, темные волосы, но не могла понять, о чем он думает в эту минуту. Она бы хотела, чтобы поцелуй никогда не прерывался.

Кендалл не вынесла пытки ожиданием, она закрыла ладонями изуродованное бедро. Он отдернул ее руки и прикрыл повреждение своей широкой ладонью.

Их губы встретились вновь.

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ

— Болит? — спросил Хадсон, заботливо поглаживая рубцы.

— Сейчас нет. Бывает, что болит, и сильно, но не всегда. От переутомления, когда долго сижу в одной позе, долго стою, долго хожу, или из-за погоды. Но плаванье помогает. Оно снимает напряжение.

— Я счастлив, что тебе пригодился наш пруд. Хорошо, что он не пустовал все это время.

— Теперь ты расскажи мне историю своего шрама, — попросила она, проведя подушечкой пальца по рассеченной брови Хадсона.

— Порезался о стекло, когда мне было лет восемь, — ответил он и махнул рукой, как если бы это был пустяк.

— Здесь? В усадьбе? — спросила Кендалл.

— Нет. Здесь я мало бедокурил, был всегда чем-то занят, да и желания расстраивать тетушку Фэй тоже не имел. Это трофей из школы-интерната, я был непоседа, как и ты… — самодовольно заверил он. — Но, погоди, это еще не все. У меня еще найдутся отметины. Тебе должно понравиться, — сказал Хадсон, приподнимая штанину.

На его левой лодыжке красовался маленький очаровательный шрамик.

— Попал в аварию на мотоцикле, когда был в таком возрасте, как ты сейчас, — известил Хадсон.

— Не впечатляет, — разочарованно покачала головой Кендалл и состроила презрительную мину. — По части шрамов тебе меня не переплюнуть, — гордо заключила она. Ты обыкновенный недотепа, Хадсон Беннингтон, по прозвищу Третий. А я трагическая личность. Так что смирись.

— Я всего-то надеялся показать тебе, что у нас много общего, — охотно отозвался он на ее смелую шутку.

— Не думала, что родство душ устанавливается по количеству шрамов на коже, — философски заметила женщина.

— Но и это еще не все, — вновь привлек к себе ее внимание Хадсон. — Видишь, Кендалл, я еще не оставляю надежды поразить тебя.

Он встал прямо перед ней, снял с себя выцветшую серую футболку и повернулся к Кендалл боком.

— И что? — удивленно спросила она, внимательно окидывая взглядом его обнаженный внушительный торс.

— Не туда смотришь, — сказал он. — Вот, между ребрами.

Поиски не были напрасными. В конце концов Кендалл действительно удалось разглядеть аккуратный красный шрам.

— Что это? Следы школьных разборок? — спросила она, проведя рукой по отметине.

— Нет. Недотепа, как ты недавно выразилась, заработал это в Кении два года назад. Налетел на покосившуюся ограду одной заброшенной фермы. Жизненно важные органы задеты не были, но крови потерял немало, вполне мог и погибнуть, чего, к счастью, не произошло.

Внимание Кендалл привлек крошечный шрамик на его губе. Она видела, что повреждение свежее, только успело зарубцеваться, но опасалась спросить, интуитивно чувствуя, что это может относиться к той части его недавнего прошлого, о котором он старательно избегает говорить.

— В тебя когда-нибудь стреляли? — полюбопытствовала Кендалл.

— Много раз. Но мне повезло, ранен не был. А вот Мирабелле повезло куда меньше. В Гватемале, в Сальвадоре, даже в Техасе. Мирабелла всегда у меня на сердце. Только она меня и спасала до последнего времени.

— Итак, Хадсон Беннигтон Третий, когда же ты намерен вновь отправиться в странствия? — наконец задала Кендалл Йорк животрепещущий для нее вопрос.

— В какие такие странствия? — спросил ее Хадсон.

— Может быть, в кругосветку или в какую-нибудь глушь. Туда, где опасность, где стреляют или где солнечный свет преображает до неузнаваемости несовершенства жизни. Куда-нибудь подальше от провинциальных городков с их скукой и ограниченностью.

— По правде сказать, на днях поступило одно предложение от коллег и партнеров по экспедициям. Они прислали мне сообщение и ждут ответа, — признался Хадсон.

— Но ты медлишь, — предположила Кендалл.

— Именно так, — кивнул он.

— Почему?

— Трудно сказать… Сам не знаю… Не уверен.

— И куда зовут? — спросила женщина.

— В Северную Африку.

— Когда нужно отправляться?

— На следующей неделе, — ответил Хадсон.

— Когда ты должен ответить?

— «Вояжер Интерпрайзис» ждет моего ответа завтра.

— Но у тебя, насколько я могу судить, другие планы. Ты ведь поэтому решил засесть за книгу.

— Редакция заинтересована в моих снимках, а не в моих историях, — пожал плечами Хадсон.

— Но ты мог бы делать и то и другое с одинаковым успехом, — убежденно проговорила Кендалл Йорк. — У тебя нет нужды всю жизнь идти на поводу у редакции. Ты можешь быть независимым публицистом и одновременно признанным фотохудожником.

Хадсон Беннингтон воодушевленно посмотрел на Кендалл.

— Что нам мешает поступать так, как нам хотелось бы? — спросила Кендалл.

— Твой вопрос звучит как готовый ответ, милая! — объявил мужчина.

— Я предлагаю вернуться к твоей книге, Хадсон. Негоже, чтобы важные дела оставались недоделанными, — проговорила Кендалл и направилась в сторону рабочего кабинета. Хадсону ничего другого не оставалось, кроме как последовать за ней.

Кендалл была решительно настроена стать Хадсону Беннингтону Третьему сподвижницей на его новом творческом поприще. Она относилась к числу людей, которые готовы сделать все, чтобы дать раскрыться настоящему таланту. Поэтому она безоговорочно поддерживала стремление Хадсона расширить диапазон его творчества, хоть и была фактически лишь его машинисткой. Кендалл полагала, что и эта скромная миссия накладывает на нее огромную ответственность, и она не позволит минутным сомнениям поколебать уверенность Хадсона в своих силах. Да и работать вдвоем у них получалось отлично.

Кендалл Йорк расположилась за массивным старинным рабочим столом, который не переставал производить на нее сильное впечатление. Извлекла из портфеля свой лэптоп, открыла его, включила, расправила плечи, все это время старательно избегая удивленного взгляда Хадсона. Когда раздался сигнал готовности ноутбука к работе, Кендалл тряхнула копной рыжих волос и выжидающе посмотрела на Хадсона, демонстрируя, что всецело готова к выполнению своих обязанностей.

— Я готова. Диктуйте, мистер Беннингтон, — официально объявила она.

Хадсон растерянно улыбнулся. Он чувствовал себя так, словно его застали врасплох. В этой ситуации сложно было определить, кто руководит, а кто исполняет приказы. Машинистка требовала от него диктовки. Ему следовало сильно поднапрячься, чтобы выдать на-гора теснившие его мысли. Его публицистское вдохновение несколько уступило под напором недавних происшествий, задушевных разговоров, взаимного разглядывания нательных шрамов и прочих отметин, оставленных суровой реальностью. Такое вот давление испытал на себе начинающий публицист Хадсон Беннингтон.

Но обнаружить свое смятение он не мог. Поэтому придал лицу крайне сосредоточенное выражение, неторопливо занял место напротив рабочего места Кендалл Йорк, опустил локти на выставленные вперед колени, сомкнул руки замком, пытаясь набросать в уме план повествования. В результате же уставился на ноги Кендалл, которые она по своей смешной привычке заплела под столом тугим жгутом.

Красивые лодыжки, красивые колени — всё, что мог вынести из своего продолжительно приготовления Хадсон Беннингтон. Иные мысли как-то не шли на ум.

Он хмуро посмотрел на Кендалл и пробормотал:

— Так вы готовы, мисс Йорк?

— Всегда готова! — бодро отозвалась она.

Хадсон тяжело вздохнул и откинулся на спинку дивана, посмотрел в окно и глубокомысленно заметил:

— Отменный сегодня вечерок, Кендалл! Вы не находите?

— Угу, — обеспокоенно ответила она, начиная подозревать, что Хадсон Беннингтон пребывает не в лучшей своей писательской форме.

Однако Хадсон Беннингтон Третий нашел в себе силы победить внезапное смятение. Он в аварийном режиме проинспектировал свои недавние воспоминания и остановился на одном из наиболее отчетливых.

— Я не помню, на чем мы остановились, мисс Йорк, поэтому начнем новый эпизод, а к незавершенному всегда вернуться успеем. Итак… — объявил он, поднявшись с дивана и принявшись по своему обыкновению мерить кабинет широкими шагами, диктуя на ходу, — в ту ночь, в ночь фиесты, Фил, Грант и Вини, ребята моей команды, оставались в пабе. Основная часть редакционного задания была выполнена, но мы вынуждены были задержаться, потому что местный владелец грузовичка, который согласился подбросить нас до Боготы, намеревался выехать только через пару дней. Я оставил своих парней и вернулся к себе в гостиницу. Там сразу открыл холодильник, чтобы проверить температурный режим, потому что до того настройки несколько раз сбивались. В холодильниках я храню пленку и старую камеру, которую неизменно вожу с собой…

Хадсон увлеченно повествовал о своем пребывании в дальних краях, не обращая внимания на то, что Кендалл Йорк еле поспевает за ним, отчаянно молотя подушечками пальцев по клавиатуре ноутбука.

— …помню душок куриного помета, прокисшего пива, гнилых овощей и фруктов, сырой древесины… Но все прелые и мерзкие запахи перекрывал выдержанный, плотный, ядреный аромат, источаемый ливневыми потоками, с силой врезавшимися в землю, размывавшими ее в хлябь, оглушительно ударяющими по мощной, напоенной соками листве…

Кендалл Йорк особенно любила эти фрагменты его диктовки, когда создавалось впечатление, что Хадсон Беннингтон, находясь в кабинете, незримо присутствует в эпицентре описываемых событий — настолько ярко и образно ему удавалось передавать свои ощущения.

Он рассказывал не только о себе, с не меньшей доскональностью он извлекал из памяти приключения своих друзей, коллег, соратников.

— …Наши ноги увязали в месиве, но мы продолжали идти. Ничего другого нам не оставалось. Я обернулся. Сизое пространство вокруг нас прорезала вспышка молнии. Каждая клеточка нашего существа содрогнулась, как если бы разряд пришелся по нам самим. До того момента не приходилось бывать в эпицентре стихии. Я явственно ощутил металлический привкус во рту. И вкус соли. И как если бы я глотнул этой вязкой грязной хляби. Что на поверку оказалось вкусом моей собственной крови…

— Ах, — еле слышно выдохнула Кендалл Йорк, ни на миг не останавливая стремительный бег своих ловких пальчиков по клавиатуре лэптопа.

Она поняла, откуда у Хадсона свежий шрам на губе.

— Я захлебнулся. И пустота. Абсолютное беспамятство… Когда я очнулся, меня волокли. Было бы странным, если бы я не очнулся в такой ситуации. Грунт подо мной был каменистый, а обращение — небрежным. В ушах отдавался лязг наподобие битого стекла, да и прикосновение каменистой почвы к коже мало чем отличалось от соприкосновения с осколками. Моя первая мысль, — продолжал Хадсон, — внушила мне, что мы попали под обвал породы. Но это было бы куда более желательно, нежели постигшая нас реальность. Мы угодили под обстрел. Опомнившись, я поспешил сориентироваться. Однако к тому моменту, когда я мог размышлять относительно здраво, предпринять что-либо уже не имел возможности. В меня уткнули дуло автомата и доходчиво объяснили, что я заложник.

— Боже! — воскликнула Кендалл.

— Я поспешил показать им свою журналисткою аккредитацию и все юридические документы, позволявшие мне проводить съемки в этом регионе. Но без всякой надежды на успех. Сделал это исключительно для самоуспокоения. Мои нелепые попытки они восприняли весьма равнодушно, после чего для пущей ясности ударили меня прикладом по хребту.

— Почему именно ты? — риторически спросила Кендалл Йорк, не отрываясь от дела.

Хадсон Беннингтон снисходительно посмотрел на нее.

— Местные власти, — продолжил он, — очень медлительны. Выжидание — обычная для них тактика. Они искренне верили в то, что мы вот-вот объявимся, сняв с них тем самым груз ответственности за безопасность иностранных журналистов. Конечно, им было известно, что некоторые из их подданных практикуют не самый законный способ извлечения прибыли, захватывая людей, предпочтительно иностранцев, в заложники и требуя за их жизни крупные суммы денег. Так уж повелось, что в стране, где всем заправляют наркокартели, официальные власти инициативностью не отличаются, — подытожил Хадсон Беннингтон и, обессилевший, рухнул на диван, сообщая этим, что на сегодня диктовка окончена.

— Они издевались над тобой? — взволнованно спросила его Кендалл.

— Меня удерживали восемь дней. Без еды, минимум питья, которое водой-то можно назвать лишь с натяжкой. В сырой, грязной, продуваемой ветрами лачуге. Кто знает, каким образом через неделю я оказался найденным без сознания на одной из улиц маленького городка? Что этому предшествовало, мне не известно. Меня доставили в местную больницу, затем переправили через океан. В лондонской больнице я окончательно восстановился. Однако моя память так и не дала мне ни одной подсказки, ни одной убедительной версии, способной объяснить такое внезапное и счастливое освобождение. Это все, — объявил он Кендалл, которая, закрыв ноутбук, внимательно слушала Хадсона, не сводя с него затуманенного слезами взгляда.

Закончив свое недолгое повествование, призванное ознакомить Кендалл с общим ходом событий последних месяцев, он устыдился того, что невольно выдавил слезу из девичьих глаз. Это, признаться, совершенно не входило в планы начинающего публициста.

Он поднялся с дивана и сделал один шаг к рабочему столу, но так и застыл в нерешительности, не представляя, что скажет, что предпримет, в то время как слезы не только застлали взгляд рыжеволосой женщины, но и обильно увлажнили ее фарфоровые щечки.

— Хадсон, — жалобно протянула она, — как ужасно все то, что с тобой произошло. А что было дальше?

— Это все, Кендалл.

— В каком смысле «все»?

— Всего остального в моей книге не будет. Я решил ограничить повествование тем, что происходило во время моей командировки в Колумбию, — пояснил Хадсон.

— Простите, мистер Беннингтон, я сую нос не в свое дело, — сухо отчеканила она, по-своему поняв его нежелание рассказывать о своей жизни.

— Что ты, Кендалл. Я вовсе не то хотел сказать. Я ничего не собираюсь от тебя скрывать. Но читатели — совсем другое дело.

— Чем же я такая особенная? — недоверчиво спросила его женщина.

— Ты — Кендалл Йорк, и этим все сказано. То, что со мной произошло в Колумбии, — чудовищно. И мне не стыдно признать, что, оказавшись в лондонской больнице, я чувствовал себя эмоционально раздавленным. Меня, физически сильного и выносливого мужчину, как тряпичную куклу волокли по земле, мне угрожали оружием, изолировали, держали в сарае, подобно скоту. Я все еще не могу отделаться от унизительного чувства собственной никчемности, бессилия перед вероломством преступников. Я взялся писать эту книгу, потому что надеюсь в процессе работы над ней разобраться в проблеме. Как человек, оказавшийся в подобной ситуации, должен сохранить в себе чувство собственного достоинства?

— Поэтому ты взял тайм-аут и приехал сюда? Поэтому усомнился в своей способности продолжать начатую работу? И как же ты видишь свое будущее теперь, Хадсон?

— В первую очередь, я счастлив, что оказался здесь и встретил тебя. Благодаря нашей встрече я знаю, что произошедшее в Колумбии было послано свыше, ибо именно вследствие него знакомство с тобой стало возможным.

— И до какой степени ты готов изменить свою жизнь? Ты поедешь в командировку в Северную Африку или останешься здесь? Ты испытываешь потребность написать только эту единственную книгу, чтобы осмыслить произошедшее с тобой, или же ты созрел для основательных перемен? То, с какой теплотой ты рассказываешь о своих парнях, о своей спаянной команде, говорит о том, что ты не сможешь расстаться с прежней жизнью. Но с не меньшей любовью ты отзываешься о своих родителях и тете Фэй…

— Да, Кендалл, замечательно, что ты все так быстро поняла. Ты читаешь меня как книгу. Вместо того чтобы мучиться сомнениями, я должен был спросить у тебя, как мне следует поступить, — саркастически объявил Хадсон, успевший благополучно позабыть, какими проницательными бывают порой молодые образованные женщины.

— Ты можешь потешаться над моими мыслями сколько хочешь. Но, возможно, ты из тех людей, которые не представляют себе иной жизни, кроме бесконечной череды приключений и потрясений, сколь бы опасными они ни были, — взволнованно пробормотала Кендалл.

— Или же я из тех, кто ищет свою судьбу, а когда находит, то боится потерять. Поэтому я намерен сначала страстно поцеловать тебя, что незамедлительно исполню, а потом подниму тебя на руки и положу вот на тот диван, — посвятил ее в свои планы Хадсон и приступил к выполнению задуманного.

— То есть ты хочешь сказать, что речь идет обо мне? — недоверчиво спросила женщина, ускользнув от его поцелуя.

— Вообще-то, о нас, — уточнил он и поцеловал-таки ее.

— Но… это все очень странно, очень поспешно… — сыпала она своими сомнениями, увиливая от его объятий.

— Стоп, глупышка Кендалл, — улыбнулся Хадсон. — Ты не хочешь, чтобы я уезжал. Я не хочу этого не меньше тебя. Тогда к чему все наши словесные препирательства? — подытожил Хадсон.

ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ

Хадсон вплотную приблизился к Кендалл. Его зрачки были темными и притягательными.

— Я мечтал о тебе, Кендалл. Ненамеренно, неосознанно. Но с тех пор, как я впервые увидел тебя плавающей в моем пруду, ты запала мне в душу.

— Хадсон… Подожди, — попыталась остановить поток его пылких признаний женщина.

— Я говорю не о плотском желании, малыш. Ты показалась мне необычной, интересной, забавной. Мне нравилось узнавать тебя. Но помимо этого, ты еще и очень соблазнительная женщина, — сообщил Хадсон, заключая ее в свои объятия.

— Остановись, — смущенно прошептала Кендалл.

— Могу поклясться, я знаю, что тебя сейчас тревожит, — заверил ее мужчина.

— Нет, не знаешь, — возразила она, вырываясь из его объятий.

— Ты упрямишься из-за своих пресловутых увечий? — смело предположил Хадсон. — Я обожаю их, как и твои дымчато-голубые глаза, сочные губы, огненные пряди волос, фарфоровую кожу. И я мечтаю, что однажды все эти сокровища станут моими.

— Ты не угадал, Хадсон. Дело не в моих физических недостатках. Хотя и в них, разумеется, тоже. Ты совсем не знаешь меня. Я… параноик, я невыносима. Спроси у Таффи. Я по нескольку раз проверяю, плотно ли закрыла фломастер, до конца ли завернула крышечку тюбика зубной пасты, я не могу спокойно переходить дорогу даже по пешеходному переходу, постоянно бегаю проверять, нет ли утечки газа, не оставила ли открытой воду. Такое соседство может свести с ума кого угодно.

— Но Таффи почему-то терпит и любит тебя, несмотря ни на что, — напомнил ей Хадсон Беннингтон.

— Но ты — совсем другое дело. Ты не бухгалтер, как она, ты привык к вольной жизни, насыщенной приключениями.

— Но я тоже никогда не полезу в горящее здание, у меня нет желания попасть под машину или пострадать от взрыва газа. Я, как и ты, предпочитаю перестраховаться, нежели потом жалеть. И тебя потерять я тоже не хочу. Поэтому я бы хотел, чтобы мы с тобой научились общаться друг с другом без обиняков. Должен признать, что до сего момента нам это очень плохо удается.

— Согласна с тобой, мне бы тоже очень этого хотелось, — прошептала Кендалл, прижавшись к его груди.

— Вот и славненько, Кендалл. Ты вдвойне соблазнительнее, когда покладистая, — шутливо проговорил Хадсон, поцеловав ее в лоб.

Кендалл счастливо улыбнулась ему в ответ.

— Скажи-ка вот еще что, рыжая, — обратился к ней Хадсон. — Где бы ты предпочла обосноваться? Здесь, в особняке «Клодель», или в Европе? У меня есть квартира в Лондоне.

Кендалл с искренним изумлением посмотрела на него.

— Как? Ты хочешь сказать, это зависит от меня?

— Что тебя смущает?

— Но как же твои планы?

— Я бы не хотел отделять свои планы от твоих. Так что скажешь, родная? Учти, мы могли бы жить и там и тут. Хотя как ты можешь решать, если еще не видела моей квартиры в Лондоне. Обещаю свозить тебя туда в скором же времени. Заодно предпримем тур по Европе…

Кендалл млела от захватывающих перспектив. Она затихла, слушая эмоциональную речь возлюбленного, опасаясь вспугнуть волшебный миг. Она все еще не могла уверовать в реальность происходящего. Она не позволяла себе верить, а лишь слушала его и мечтала, загадывая желание, чтобы однажды на ее веку это оказалось правдой.

Хадсон в красках описывал, как видит их совместное путешествие, где они побывают, что увидят, с чем соприкоснутся, и, чем дальше он углублялся в свои фантазии, тем явственней ей представлялось, что он просто изобрел повод для того, чтобы упаковать свой бывалый рюкзак, набросить его на плечи и отправиться в новую экспедицию. Оставалось непонятным одно-единственное обстоятельство. Зачем ему Кендалл, если так не терпится вернуться к прежней кочевой жизни?

Обеспокоившись тем, что Кендалл напряженно затихла, он вопросительно посмотрел на нее.

— Как тебе нравится мой план, милая?

— План чудесен. Ты непременно его реализуешь, Хадсон. Боюсь, только не со мной, — печально произнесла она.

— Что это значит, дорогая?

— Я не нужна тебе для того, чтобы купить билет на самолет. Ты отлично можешь сделать это и без меня.

— Но без тебя все мои планы теряют смысл. После того, что со мной приключилось в Колумбии, странствия ради странствий больше меня не привлекают. Я хочу поделиться с тобой своей жизнью.

— Возможно, тебе просто нужен кто-то, кто разделит с тобой страсть к путешествиям, чтобы вы вместе могли быть одной командой, как твои родители, как ты с твоими парнями, по которым, я уверена, ты сейчас очень скучаешь. Я же другая. Наш городок — весь мой мир, как бы грустно это ни звучало. А скоро моим миром станет дом, в котором со мной будут только Таффи и Орландо. Приходится признать, что мои страхи сильнее меня. Только твой пруд заставлял меня покидать жилище все это время. Тебе же нужна совершенно другая девушка, та, которая способна радоваться жизни, а не мрачная калека с неослабевающим чувством вины. Однажды ты сам это поймешь. И тогда мое сердце точно не выдержит… Я знаю, о чем говорю, однажды я уже потеряла своего возлюбленного.

— Более восхитительное признание в любви я и не мечтал услышать, сокровище мое, — проникновенно проговорил Хадсон, сжав женщину в своих объятьях.

— Похоже, ты слышишь только то, что тебе хочется, — уныло улыбнувшись, проговорила Кендалл. — Прости, — виновато прошептала она, поднялась с дивана и вышла из комнаты, а затем и из дома Хадсона.

Следующие два дня Хадсон Беннингтон механически выполнял то, что давно следовало сделать. Он тщательно вычистил весь дом, составил каталог антиквариата тетушки Фэй, разобрал старье в сарае и в садовом павильоне. Распахнул окна, чтобы проветрить особняк.

В окна беспрепятственно вливался жаркий летний воздух. Дурманящим ароматом благоухали розы в заброшенном саду. Щедро политые солнцем, цвели и источали медвяный запах россыпи цветов, названий которых Хадсон не знал. В воздухе также чувствовался смолянистый запах исполинских сосен, охранявших покой усадьбы «Клодель».

Сад звенел, стрекотал и жужжал на разные голоса, как в день возвращения Хадсона Беннингтона Третьего туда, где он так счастливо проводил все свои летние каникулы… В день, когда он встретил рыжеволосую русалку, с сердцем, исполненным безысходности.

Он невольно вспомнил, как она появилась из соснового бора наутро после их встречи, как таинственна и желанна она была. Он вспомнил, как дрогнуло и потянулось к ней его сердце…

Хадсон вспомнил первые дни диктовки, когда она, такая официальная, приходила и занимала место за рабочим столом. Вспомнил неожиданную встречу с Таффи, после рассказа которой он уже не мог не думать о странной женщине со странным именем Кендалл. Хотя за день до этого он впервые поцеловал ее и нашел, что это приятно и что целоваться им следует как можно чаще.

Он вспомнил, как дрожала от волнения его рука, когда он касался ее изувеченного бедра. Она была так трогательна в своей убежденности, что не может быть желанной. Она была так безжалостна к себе в своем самобичевании.

Он скучал без Кендалл, но знал, что она не придет. Хадсон понимал, что теперь ничто не удержит его от возвращения к привычной жизни.

Он не был зол. Нет, скорее, обескуражен тем, что не смог настоять на своем, не смог увлечь понравившуюся ему женщину настолько, чтобы она позволила ему позаботиться о ней, не дал ей почувствовать себя уверенной, спокойной, защищенной…

Он был крайне разочарован тем, что молодая женщина предпочла одиночество будущему с ним.

Хадсон Беннингтон Третий огляделся по сторонам. Он еще не знал, как именно поступит с принадлежавшей ему усадьбой «Клодель». Знал одно — он точно уедет в скором же времени, но постарается не забывать то прекрасное, что произошло с ним здесь благодаря таким чудесным женщинам, как тетушка Фэй и рыжеволосая русалка Кендалл…

Хадсон вошел в рабочий кабинет. Сел за стол. Ему оставалось разобрать архив леди Фэй Беннингтон. За что он и взялся незамедлительно.

В деревянной шкатулке стола он обнаружил стопку карточек, перехваченную алой ленточкой. Это оказались открытки с искренними словами любви, которые его родители высылали ему многие годы из разных частей света.

Хадсон пробежался глазами по текстам, что-то истерлось из памяти, но многое, казалось, было совсем недавно. Он стал разглядывать фотографии на открытках. И понял, что нашел то, зачем приехал сюда.

Да, действительно, именно эти многочисленные открытки, которые он с таким нетерпением ждал все детство во время летних каникул, открытки, которые перестали приходить, когда его родители не вернулись из очередной экспедиции, определили его страсть к фотографии.

Кочуя по свету с Мирабеллой, он запечатлевал свои хроники, а когда щелкал затвор его фотоаппарата, он сам себе символически отсылал открытки, которые никто другой послать ему не мог.

Хадсон не задумывался над этим, выбирая профессию, не задумывался, сменяя за сутки десятки часовых поясов, не задумывался в холод и зной, мучимый жаждой и голодом, рискуя сорваться, утонуть, быть подстреленным, съеденным заживо… Не задумывался до тех самых пор, пока не побывал в плену у колумбийских разбойников.

Но тетушка Фэй не знать этого не могла.

— Будь я проклят! — воскликнул он с очевидным облегчением.

В его памяти отчетливо вспыхнул эпизод, когда леди Фэй, сидя в своем любимом кресле, внимательно рассматривала его первые фотографии. Отец тогда подарил маленькому Хадсону фотоаппарат и обустроил в подвале особняка настоящую фотолабораторию. Она долго и пристально вглядывалась в них, после чего передала всю стопку Хадсону и молча несколько раз кивнула головой. Этот ее жест, основательный, как и все, что она в своей жизни делала, запал в душу юноши. Другой оценки начинающий фотограф и не желал.

Чудно, что такие мелочи, как один ободряющий взгляд, могут определить судьбу человека. Хадсон за свою жизнь получил множество подобных авансов от благосклонной к нему судьбы. Настало время отдавать долги…

— Почта для тебя! — воскликнула жизнерадостная Таффи, приближаясь к комнате Кендалл.

— О, огромное спасибо! — ответила та, принимая из рук подруги увесистый конверт. — Это определенно не счета… Послушай, ириска, конверт без адреса, марок и штемпелей! Ты уверена, что это мне? — озадаченно пробормотала Кендалл, повертев его в руках.

— Видишь, тут написано твое имя. О чем это говорит?

— Ты достала его из почтового ящика?

— Нет, хромоножка. Он лежал под нашей дверью.

Кендалл, заметно насупившись, села на кровать и открыла конверт. Там оказались фотоснимки. На первом она увидела свои серо-голубые глаза, отложила его в сторону, посмотрела на другой. Это был снимок ее кисти. Третий — снимок ее ног, перекрещенных в лодыжках, что придавало им сходство с рыбьим хвостом.

Она пересмотрела все фотографии: ее лицо и взгляд, отведенный в сторону, ее профиль и взгляд, устремленный вдаль, ее спина, она смеется, прикрыв глаза.

Она и представить не могла, когда Хадсон успел сделать все эти снимки.

— Шикарно, подруга! — одобрительно воскликнула Таффи. — Да ты красотка… Хотя в этом никто, кроме тебя, и не сомневался.

— Он вновь фотографирует. Это замечательно! — растерянно произнесла Кендалл.

— Он не просто фотографирует. Он фотографирует тебя, дорогуша, — глубокомысленно уточнила Таффи. — А, гляди-ка. Тут кое-что написано, — сказала она, протянув Кендалл одну из фотокарточек, на которой та радостно улыбалась.

На обороте размашистым почерком Хадсона Беннингтона было начертано:

И прекраснее этой женщины я не встречал.

Кендалл Йорк уставилась на эту надпись, и крупные жгучие слезы брызнули из глаз растроганной женщины.

— Кендалл, дорогая, что с тобой?

— Ничего… Все нормально… Прости… Я сейчас возьму себя в руки, — пробормотала она, но против желания разрыдалась еще горше. — Как ты думаешь, может быть такое, что я ему действительно необходима?

— А почему нет?! — воскликнула Таффи. — Уверена, что так оно и есть.

— Но как могу я быть счастлива после того, что сделала с Джорджем? — недоумевала Кендалл.

— Золотце, если бы ты действительно была виновницей смерти моего кузена, то сидела бы сейчас в тюрьме, — шутливо разъяснила ей Таффи. — Так что собирай все свои фотокарточки, старушка, пока не залила их слезами, и отправляйся к своему обожателю с большим объективом.

Хадсон Беннингтон Третий сидел в глубоком кресле в гостиной и клевал носом над заключительной сценой шекспировского «Генриха V».

Сквозь сон ему послышался настойчивый стук. Он встрепенулся, разобрался, что к чему, и пошел открывать дверь.

— Кендалл?! — с удивлением, но не без радости воскликнул он.

— Я получила твое послание, — проговорила женщина и протянула стопку фотокарточек через порог.

— Заходи, — пригласил ее в дом хозяин старинного особняка.

— Я не знаю, что сказать, Хадсон, — озадаченно сообщила она.

— Насчет того, что ты прекраснейшая из женщин? — спросил Хадсон. — Ничего не говори, потому что у меня данный факт не вызывает сомнений, — с улыбкой объявил мужчина. — Скажи лучше, понравились ли тебе снимки?

— Я не разбираюсь в нюансах фотографирования, Хадсон. Но снимки получились отличными… характерными. Как если бы ты очень долго за мной следил и терпеливо выжидал, чтобы сделать каждый из них. А главное, для меня загадка, как ты успел поймать нужный момент.

— Все дни я неизменно видел твою красоту перед глазами. Плохой бы я был фотограф, если бы не постарался ее запечатлеть.

— Хадсон…

— Мне тоже есть что тебе сказать, Кендалл.

— Тогда ты говори первый, — попросила женщина.

— Если бы ты не появилась, я бы никогда снова не взял в руки фотоаппарат, — сказал он.

— Ты не можешь знать наверняка, — скромно потупившись, произнесла Кендалл.

— И все-таки я это утверждаю, милая. И дело не в тщеславии фотографа. Я просто хотел, чтобы ты увидела себя моими глазами и полюбила себя так же сильно, как я полюбил тебя. Я хочу, чтобы это лето стало для тебя таким же переломным, каким оно стало для меня. Я заставил себя вернуться к истокам и посмотреть в глаза своим страхам, стремлениям, своей судьбе. Я надеюсь, что с моей дружеской помощью ты сможешь сделать то же самое по отношению к себе. Даже если ты отвергнешь меня, если нам не суждено быть вместе, я хочу, чтобы ты твердо усвоила главное. У тебя все будет хорошо, если ты сама поверишь в это.

— И что теперь, Хадсон? — робко спросила его Кендалл.

— Я жду твоего решения, рыжик, — ответил он. — Но прежде, чем ты его объявишь, хочу сказать, что обожаю свою профессию, обожаю путешествия, обожаю приключения и всяческие неожиданности. Но вряд ли я буду по-настоящему счастлив, если продолжу путешествовать в одиночку. И я обожаю этот дом, где был счастлив всегда, а в последние дни, — благодаря тебе, любимая.

— Так ты не летишь в Северную Африку? — с надеждой спросила его Кендалл.

— Только если ты согласишься полететь со мной.

Кендалл растерянно смотрела на Хадсона.

— Так мы летим в Северную Африку? — спросил он.

— Это могло бы оказаться интересным… — неуверенно прошептала она, боясь поднять глаза.

— Летим или не летим? — требовательно повторил мужчина.

— Одного тебя я никуда не отпущу. Это я знаю точно, — решительно объявила Кендалл, и Хадсон громко рассмеялся.

ЭПИЛОГ

Кендалл наклонилась, энергично массируя напряженные бедра и лодыжки. Несмотря на неторопливость их прогулки, все же настал момент, когда необходимо было восстановить силы перед следующим переходом.

Они путешествовали по холмам Таскании. Мест более умиротворяющих Кендалл видеть еще не приходилось, хотя с Хадсоном Беннингтоном она побывала уже во многих уголках земного шара.

— Хадсон, прекрати меня фотографировать. — Поморщившись, Кендалл отвернулась от объектива. — Посмотри кругом. Сколько предметов куда более достойных твоего внимания.

— Назови хотя бы один! — потребовал Хадсон, небрежно оглянувшись.

— Да вот хотя бы те холмы, — объявила она.

— Холмы как холмы, — парировал мужчина и сделал еще один снимок своей возлюбленной.

— Лимонная роща, — предложила ему Кендалл.

— Чепуха, — бросил он и вновь щелкнул затвором, не сводя с нее взгляда.

— Хадсон, что я такого сделала, чтобы заслужить тебя? — со счастливой улыбкой спросила Кендалл.

— Ты меня любишь. А я люблю тебя, моя прекрасная русалка…

КОНЕЦ

У. Шекспир. Генрих V. Акт 5, сцена II. Перевод Е. Бируковой.