Леди Артемизия Далримпл, герцогиня Саутвик, решилась на выходку, совершенно неприличную для художницы-аристократки. Она собирается… написать обнаженного мужчину! К тому же происходит досадное недоразумение – и леди Артемизия принимает за приглашенного натурщика лорда Тревелина Девериджа, а тот не спешит разубеждать герцогиню… Однако постепенно сеансы позирования превращаются для художницы и натурщика в нечто гораздо большее, и оба понимают: рано или поздно их затянет в омут неистовой страсти…
2008 ruen К.О.Межова067d5b75-08a5-102d-9892-ae7234acc1c1 love_history Emily Bryan Distracting The Duchess en Roland FB Editor v2.0 12 October 2009 OCR: Dinny; SpellCheck: Анн@ 536e43fc-08a5-102d-9892-ae7234acc1c1 1.0 Обольстительная герцогиня АСТ, АСТ Москва Москва 2009 978-5-17-060594-1, 978-5-403-01884-5

Эмили Брайан

Обольстительная герцогиня

Ключ хранит мистер Беддингтон

Последнее связное сообщение, полученное от Ангуса Далримпла, тайного агента, действующего в интересах ее величества в Индии

Глава 1

– Пожалуй, придется сделать его немного короче.

С этими словами художница отступила на несколько шагов от мольберта и критически осмотрела оскорбляющий ее зрение предмет. Девушку звали Артемизия. «Звучит как "амнезия"», – жаловался ее отец, тогда как его жена настаивала на столь необычном имени. Если сказать точнее, полностью имя звучало как Артемизия Далримпл Пелем-Смит. Столь тяжелая ноша могла оказаться по плечу не каждому, однако Артемизия все-таки была герцогиней, и большинство окружающих обращались к ней просто: ваша светлость.

– Несомненно, он полностью соответствует действительности, – произнесла она, зажмурив один глаз и подняв большой палец, чтобы произвести хотя бы приблизительные измерения. – Да, пропорции на бумаге совпадают с пропорциями натурщика, но критики склонны считать хорошо сложенных мужчин похотливыми и распутными. Просто не представляю почему. В конце концов, мужское достоинство – это всего лишь мужское достоинство. Ты не находишь. Катберт?

– В вопросах искусства, ваша светлость, не может существовать единого мнения. – Катберт поставил на стол серебряный поднос и с необычайным величием налил Артемизии в чашку горячий чай. – Но если мне будет дозволено набраться смелости и высказать свое суждение, то, возможно, мадам следует быть более аккуратной в выражениях.

Артемизия взяла в руки поданную ей чашечку и сделала глоток ароматного напитка. Он был почти так же хорош, как и чай, который она пила в детстве в Бомбее.

– А я была предельно тактичной, Катберт. Именно поэтому я и назвала его мужским достоинством, а не пе…

– Просмотрите, пожалуйста, прессу, ваша светлость, – вежливо перебил ее Катберт, протягивая герцогине аккуратно сложенную газету.

Пытаясь скрыть улыбку, Артемизия поставила чашку с чаем на стол. Она прекрасно понимала, что не стоит специально выводить из себя дворецкого, но когда он злился, кончики его ушей так очаровательно краснели.

Артемизия бегло просмотрела заголовки. «Таттлер». Она старалась не читать многочисленные скандальные газетенки, а «Таттлер», наполненная пикантными историями и изощренными оскорблениями, была самой отвратительной из всех.

– Ты же знаешь, у меня нет времени на подобную чушь!

– Понимаю. Тогда, возможно, мадам не стоит впредь предоставлять газетчикам материал для их статей. И полагаю, следует уделить особое внимание статье на развороте. Вам угодно еще что-нибудь, ваша светлость?

– Нет, благодарю. Пожалуй, этого вполне достаточно. – Сухо ответила Артемизия.

Дворецкий поклонился и походкой, полной достоинства, начал выходить из комнаты. Потом, словно вспомнив что-то важное, он остановился и обернулся к Артемизии:

– Какой-то джентльмен хочет видеть вас, мадам.

– А, это, должно быть, натурщик, которого послал мистер Фелпс. Я уже закончила рисовать Нептуна и готова начать серию набросков Эроса. Вернее, почти закончила, – уточнила она, вспомнив, что осталось еще кое-что исправить и укоротить.

– Крайне непохоже, что этот посетитель является одним из ваших юных богов, – величественно покачал головой Катберт. – Он одет как настоящий лондонский джентльмен.

– В Лондоне множество магазинов поношенной одежды, и предприимчивый юноша может нарядиться как настоящий лорд, если только пожелает.

Артемизия прикусила губу. Ей внезапно пришло в голову, что она говорит, как один из журналистов «Таттлера», который буквально на прошлой неделе жаловался: по манере одеваться уже нельзя судить о классовых различиях. Особенно теперь, когда горничных, разгуливающих по Лондону, невозможно отличить от их хозяек. Артемизии совсем не нравилось, что она озвучивает сентенции какой-то скандальной газетенки, и она мысленно дала себе обещание больше никогда не читать «Таттлер», даже если Катберт каждое утро будет совать ей эту газету под нос.

Она взглянула на часы из золоченой бронзы, висящие над камином. Даже летом герцогиня приказывала разжигать огонь для своих натурщиков, ведь олимпийским небожителям не пристало иметь гусиную кожу.

– Проводите гостя ко мне.

Как только Катберт закрыл застекленную дверь в студию, из груди Артемизии вырвался сдерживаемый вздох.

Наверное, следовало бы намекнуть дворецкому о возможности уйти на пенсию, однако старый и нудный Катберт, само воплощение джентльмена, не пожелал бы и слышать об этом. Его семья жила в поместье уже два поколения, и Катберт прислуживал покойному мужу Артемизии, герцогу Саутвику, как его отец служил еще отцу герцога. Несмотря на смерть хозяина и неприкрытое неодобрение Катберта по поводу поведения его нынешней хозяйки, отчаянно не желавшей придерживаться правил приличия и многовековых традиций, дворецкий посвятил жизнь служению Саутвикам и не мог даже помыслить о чем-нибудь другом.

Артемизия повязала испачканный краской фартук на простое будничное платье и начала собирать принадлежности для рисования. Сегодня она закончит несколько пробных набросков и поэкспериментирует с позами, а как только примет решение относительно композиции, то воплотит свои идеи на холсте с помощью кистей и мастихина. Пока Артемизия раскладывала инструменты, один из мелков скатился со стола, и герцогине пришлось нагнуться, чтобы его поднять. Она была так увлечена поиском закатившегося мелка, что даже не услышала звука распахнувшейся двери.

Тревелина Девериджа предупреждали, что у герцогини весьма своеобразная репутация и от нее можно ожидать любых неожиданных поступков, но он абсолютно не ожидал увидеть вместо приветствия ее попку.

«Просто восхитительна, словно наливное яблоко», – чуть не произнес он. На герцогине не было кринолиновых юбок и хитрых приспособлений из конского волоса или проволоки, чтобы придавать пышную форму ее фигуре. Она надела обычное платье-рубашку и короткий фартук, совсем не скрывающий великолепную, почти совершенной формы пятую точку герцогини.

«Думай о деле, – приказал себе мысленно Тревелин, – ты здесь, чтобы найти Беддингтона, а не разглядывать открывающиеся перед тобой виды».

Усилием воли стерев с лица непристойную ухмылку, Тревелин откашлялся.

– О! – Герцогиня выпрямилась и резко обернулась.

Первое, что бросилось Тревелину в глаза, – герцогиня оказалась моложе, чем он ожидал, и намного миловиднее. Несколько прядей иссиня-черных волос выбились из низкого пучка и изящно обрамляли нежную шейку. Он заметил, что волосы ее слегка растрепались. Герцогиня выглядела так, словно только что пришла в себя после поединка страсти на пуховом матрасе.

Артемизия словно прочитала его мысли, и легкий румянец появился на ее щеках, а прекрасно очерченные брови слегка нахмурились.

– Вы опоздали, – произнесла она обвиняющим тоном.

– Прощу прощения, ваша светлость, но…

– Избавьте меня от ваших извинений. Конечно же, мистер Фелпс уже объяснил, что в вашей работе без пунктуальности обойтись просто невозможно. Я не намерена терять из-за вас утреннее освещение.

– Полагаю, произошло некое недоразумение, мэм, – начал он, изо всех сил пытаясь изобразить грубый деревенский акцент и старомодно шаркнув ногой. Он был научен мгновенно перевоплощаться, если ситуация того требовала. Тревелин уже решил, что эта работа подойдет Томасу Доверспайку, его менее аристократичному второму «я». – Позвольте представиться для вашего удобства. Я…

– Пожалуйста, давайте обойдемся без имен, – сказала герцогиня сухо, – по крайней мере, пока картина не будет закончена. Я полагаю, мне лучше называть вас по имени персонажа, ведь это поможет соблюдать необходимую для работы дистанцию.

Герцогиня поманила его тонким пальчиком приглашая подойти поближе.

– Ну же, не стойте там. Подойдите ближе, чтобы я могла хорошо вас рассмотреть.

Тревелина забавляла ее прямая и непосредственная манера общения, и, проглотив слова возражения, он сделал несколько шагов вперед. Первый урок, который вдолбили ему в голову, когда он вступил в тайную службу ее величества, – необходимо больше слушать и меньше говорить. Он сумеет узнать намного больше информации, если позволит собеседнице самой вести беседу. Очевидно, герцогиня ошиблась и приняла его за посетителя, нуждающегося в работе, но как только она осознает свою ошибку, ей станет неловко и она ничего ему не расскажет.

Особенно где найти неуловимого мистера Беддингтона.

Она медленно обошла вокруг Тревелина, внимательно его разглядывая. Затем резко остановилась и буквально пронзила взглядом. Ее глаза были темно-зелеными, словно лесной мох, а рядом с виском виднелась едва заметная полоска от голубого мелка. От нее исходил легкий запах олеандра и масляной краски. Он вдохнул нежный аромат и сам удивился внезапному желанию прикоснуться губами к отметке от мела.

Внезапно герцогиня покачала головой:

– Нет, боюсь, вы мне никак не подходите.

Трев удивленно моргнул. Обычно женщины находили его в высшей степени привлекательным.

– А не будет ли слишком большой наглостью с моей стороны поинтересоваться, чем я разочаровал вас, ваша светлость:

– Это не ваша вина, но мне придется поговорить с мистером Фелпсом. Я несколько раз ему повторила, что у моего Эроса должны быть белокурые вьющиеся волосы и лицо херувима с изящными чертами. Признаю, ваши волосы действительно слегка вьются, но они определенно каштановые, и к тому же у вас слишком резкие черты лица, чтобы принадлежать богу любви. Задумчивые темные глаза и волевой подбородок больше напоминают мне…

Она замолчала и посмотрела куда-то вдаль, мимо него, а затем приподняла бровь.

– Мне не остается ничего другого, – наконец произнесла герцогиня, – как сделать вас Марсом, моим богом войны.

– Меня по-разному величали, ваша светлость, но уж богом не называли никогда. – Он слегка наклонил голову. – Полагаю, я должен чувствовать себя польщенным.

– Да, вы абсолютно правы, – ответила Артемизия с уверенностью в голосе. – Когда я закончу картину, ваше лицо и тело обретут бессмертие. А теперь давайте начнем. Комната, где вы можете переодеться, за этой дверью. Там для вас уже-приготовлена роба. Снимайте одежду, и, пожалуйста, абсолютно всю, и возвращайтесь уже в робе. Прошу вас поторопиться, ведь солнце никого не ждет.

Видимо, эти слова, относились также и к герцогине Саутвик. Значит, хотела видеть его обнаженным, таким, каким сотворил его Господь? Тревелин никогда не думал, что для исполнения долга ему придется стать натурщиком, но во имя королевы Виктории был готов и к более серьезным поручениям. Кроме того, если леди так любезно просит джентльмена скинуть одежды, разве он, будучи в здравом рассудке, может противиться?

Особенно если эта леди – привлекательная герцогиня, да еще и вдова, решил Тревелин. Никаких осложнений для брака не предвидится, даже если сеанс закончится чем-то более интимным, нежели этюды.

Возможно, он бы дольше обдумывал сделанное ему предложение, если бы герцогиня была морщинистой старухой. Однако приятно проведенное утро без одежды, да еще и в компании прелестной женщины, обещало быть намного интереснее краткого разговора, на который он рассчитывал. Если все пройдет хорошо, он сможет использовать удачный предлог, который даст ему возможность провести достаточно времени наедине с герцогиней и выпытать всю необходимую информацию так, что она даже не узнает его истинных намерений.

Тревелин расправил плечи, собираясь сыграть на том, что преподнесла ему судьба, и направился в комнату, насвистывая вполголоса «Правь, Британия!».

Что только не сделаешь для королевы и родины!

Артемизия в нетерпении постукивала ножкой, ожидая, когда ее новый натурщик наконец-то выйдет из комнаты. Она понимала, почему Катберт принял посетителя за истинного джентльмена. Штаны из замши казались дорогими и чистыми, однако от ее пытливого взгляда не ускользнули следы поношенности на камзоле. А как только посетитель заговорил, акцент выдал в нем желание одеться значительно лучше, чем одеваются люди его класса.

Время, проведенное в Лондоне, научило Артемизию находить такого рода отличия. Она воспитывалась в колониальной Индии, а нравы там были намного более свободными. В детстве она могла болтать обо всем на свете со своей няней-индианкой, ходить в гости к дочерям махараджи, пить чай с женой наместника короля и в тот же день перетанцевать со всеми молодыми людьми, значившимися в ее танцевальном списке. В Лондоне же приходилось всегда помнить о своем положении, иначе скандальные газетенки не упустят возможности раскритиковать герцогиню за нарушение правил приличия.

Взгляд Артемизии упал на газету «Таттлер», все еще лежавшую на подносе рядом с чашкой чая. Она прекрасно понимала, что не следует даже раскрывать ее, однако любопытство все-таки одержало верх.

– Ну, посмотрим, что так разволновало старину Катберта, – сказала Артемизия рыжему коту, который лежал на подоконнике и грелся на солнышке. Герцогиня присела на край дивана и разложила скандальную газетенку на коленях. Кот спрыгнул с подоконника и беззвучно прошел по спинке дивана, а затем свернулся в клубочек рядом с плечом Артемизии, чтобы промурлыкать ей прямо в ухо свое одобрение. Серый котенок поменьше вылез из-под дивана и принялся тереться о ноги герцогини, а та наклонилась и начала почесывать его за ушком, читая между тем статью.

«Веселая вдовушка, знаменитая герцогиня С, любимица всего Лондона, устроила переполох в воскресенье Она была замечена в фонтане Сент-Джеймского парка с неизвестными друзьями из низшего общества. По словам самой герцогини, известной своими попытками заниматься живописью, она должна была провести эксперимент для своей последней работы. Ходят слухи, что это будет скандальный цикл картин, изображающих всех богов греческого пантеона. Причем следует упомянуть, что боги будут изображены нагишом.

Честно говоря, высшее общество с радостью отвернется от отважной вдовы, если только та не опередит высший свет и не отвернется от него первой».

* * *

– По крайней мере, Кастор, они не переврали сюжет моей картины, – сказала она рыжему коту, сидящему по-прежнему рядом с ее плечом, – однако почти все остальное ложь. Верно, Поллакс?

Артемизия посадила серого котенка на колени и терпеливо подождала, пока тот не устроится поудобнее, свернувшись в пушистый комочек. Слова скандальной газетенки больно ранили герцогиню, однако она не хотела признаваться в собственной ранимости даже себе самой, поэтому решила спрятаться за маской негодования.

– Попытки заниматься живописью, только подумайте!

Когда она была настолько мала, что едва могла держать в руках перо, айя, няня-индианка, распознала в ней врожденный талант и рассказала о способностях Артемизии отцу, который сразу же нанял учителей рисования для своей не по годам одаренной старшей дочери. К тому времени как Артемизии исполнилось двенадцать, ее работы уже были востребованы среди чрезвычайно эклектичного британского общества, которое связывали с так называемой Ост-Индской компанией в том дальнем уголке империи. Теперь, когда Артемизия выросла, ей больше всего на свете хотелось, чтобы ее работы были признаны, и не просто как работы одаренного ребенка, а как картины талантливого художника в полном расцвете творческих сил.

Но до сих пор лондонское общество делало все, чтобы разочаровать ее. Пристойными темами для живописи среди женщин-художниц считались незабудки или ласточки, а уж точно не полуобнаженные или же, страшно подумать, полностью обнаженные мужчины.

– Обнаженные, а не голые. Это большая разница, – пробормотала Артемизия. – Если честно, Поллакс, неужели у этого «представителя высшего света» не было дел поважнее, кроме как шпионить за другими? Все эти репортеры просто суют нос не в свое дело.

Артемизия бросила газету на пол и, проходя к мольберту, специально со злостью припечатала ее ногой. В конце концов, какая разница, что подумают о ней окружающие?

Но откуда тогда взялось странное ноющее чувство в груди?

Артемизия росла, катаясь почти каждый день на слонах и охотясь на тигров, однако это не подготовило ее к нападкам представителей высшего общества и не научило давать отпор их острым когтям. Когда муж был жив, его знатное положение и безупречные манеры защищали Артемизию от враждебности толпы. Теперь же герцогиня была сама себе судьей и защитником, а те, кто взялся судить, насколько приемлемым является ее поведение, не пропускали ни единого шанса выразить неодобрение. Юная герцогиня Саутвик всеобщим мнением была признана эксцентричной особой. Неудивительно, что она жила весьма уединенно, и когда все-таки осмеливалась выйти в свет, то, как правило, появлялась в обществе людей ниже ее по социальному статусу.

Возможно, затея с фонтаном была не слишком удачной, поскольку герцогиня сама не ожидала, насколько прозрачным станет намокший муслин. Просто она надеялась, что во время прогулки ей удастся придать позе Нептуна больше естественности и запечатлеть его в движении.

– Ах, ну вот и вы. – Артемизия подняла глаза, услышав скрип открывающейся двери. В другой раз она непременно поговорила бы с Катбертом об этом скрипе, но на сей раз даже обрадовалась, услышав своевременное предупреждение. Герцогиня не привыкла встречать своих натурщиков, как сегодня, в пикантной позе, и это происшествие странным образом вывело ее из равновесия.

Новый натурщик спокойно шагнул по направлению к ней. Темные волосы на груди виднелись в вырезе робы, руки он держал в карманах, словно находился у себя дома. В отличие от всех предыдущих моделей он, казалось, чувствует себя у герцогини совершенно легко и свободно.

– Давайте попробуем принять несколько разных поз, прежде чем вы снимете робу, хорошо? – сказала герцогиня, намереваясь мягко и ненавязчиво настроить его на рабочий лад. – Почти всем моим моделям было удобнее сначала вжиться в роль, а только потом…

– У меня полно недостатков, ваша светлость, однако мой старый дед всегда твердил мне, что негоже добавлять к ним еще и излишнюю стеснительность, – сказал он, одним движением плеча сбросив мягкую бархатную робу, которую она для него приготовила. Одеяние упало на паркет, и он наклонил голову: – Итак, в какой позе вы хотите меня видеть?

Глава 2

В какой позе она хотела его видеть?

– Секунду, дайте-ка подумать, – сказала она, запинаясь от смущения и стараясь не смотреть ему в глаза. Одного лишь беглого взгляда на натурщика оказалось достаточно, чтобы ее дыхание участилось. Его дерзость не могла не нервировать ее. – Вам уже приходилось заниматься подобной работой?

– Нет, ваша светлость, но ведь говорят, что все когда-то происходит в первый раз. Вы по-прежнему находите, что я вас разочаровал?

«О Господи, конечно, нет!» – чуть не сорвалось с ее губ. Редко ей приходилось видеть столь красивых мужчин. Как и многие ее бывшие натурщики из низов, он был мускулистым: физический труд сделал его телосложение безупречным. У нового натурщика был восхитительный торс, гладкая кожа, руки и ступни совершенной формы. Ногти его выглядели чистыми и аккуратно подстриженными, а это встречалось нечасто среди людей, которым приходилось каждый день зарабатывать себе на хлеб.

Артемизия никогда не понимала, почему современные представления о мужской красоте требовали, чтобы у мужчины непременно были маленькие ноги и руки, и она обрадовалась, что к новому натурщику это не относилось. Его пальцы были длинными и довольно сильными и вполне могли принадлежать аристократу. Он стоял с гордым видом, распределив вес на обе ноги и спокойно опустив руки вдоль тела.

Новый натурщик не пытался прикрыть наготу, и взгляд Артемизии непроизвольно проследовал по тонкой полоске темных волос от впадинки пупка до самого паха.

«На этой картине я ничего уменьшать не буду, и не важно, что решат критики». Пока она смотрела на его мужское достоинство, оно приподнялось, и гладкая кожа потемнела от притока крови.

– Пожалуйста, не смущайтесь, – сказала она быстро, – такое иногда случается.

– В действительности, ваша светлость, подобное происходит весьма регулярно, – сказал он с озорной улыбкой, обнажив белоснежные зубы.

Артемизия поджала губки. С другими натурщиками первый сеанс всегда протекал немного неловко, но казалось, что этот мужчина чувствует себя вполне естественно. Будто бы ему не раз приходилось представать обнаженным перед едва знакомыми женщинами.

– А из какой вы части Лондона? – спросила она, размышляя, не нанял ли для нее мистер Фелпс альфонса вместо натурщика. Он был немного старше, чем ее обычные модели. По четко очерченным чертам лица можно было предположить, что ему около тридцати, хотя мускулистое тело могло соперничать с телами более молодых рабочих, изображенных на предыдущих полотнах. – Так где, вы сказали, мистер Фелпс нашел вас?

– Я ничего не говорил. – Нахальная улыбка не сходила с его лица. – Итак, каким же вы представляете себе Марса?

– Да, конечно же. – Артемизия обрадовалась, что, наконец, можно приступить к делу. – Марс скорее всего обдумывает предстоящую битву. Слегка поверните голову и посмотрите вдаль. И, пожалуйста, по возможности, постарайтесь не улыбаться. Я сомневаюсь, что у бога войны было чувство юмора.

Когда он последовал указаниям герцогини, она сразу же испытала чувство облегчения, ведь теперь можно было смотреть на натурщика, не встречаясь с пристальным взглядом его темных глаз, жарким и проникающим в самую душу. Его мужское достоинство оставалось напряженным и готовым к действию.

– Вы хотите, чтобы я стоял так? – спросил он, и взгляд его карих глаз снова на мгновение остановился на герцогине.

– Возможно, будет лучше, если вы станете указывать на воображаемую цель. Я имею в виду рукой.

Жаркая волна поднялась по ее шее и обожгла щеки. Господи, этот человек заставил ее покраснеть. А ведь она уже была замужем. К тому же ей не раз приходилось изображать на картине мужчин без одежды. Разве пристало вдове терять дар речи, глядя на восставшее мужское достоинство? С другими моделями Артемизия всегда держалась спокойно и невозмутимо, однако из-за полного отсутствия смущения у нового натурщика она чувствовала некую неловкость.

Он издал странный звук, подозрительно напоминающий сдавленный смех, одновременно подняв руку.

– Возможно, Марсу следовало бы иметь какое-то оружие, – предположил он.

Он уже был обладателем внушительного оружия, но Артемизия решила выбросить подобные мысли из головы и воспользовалась представившейся возможностью скрыться за столом в дальнем конце комнаты. Именно там хранились различные атрибуты, сваленные в беспорядке.

– Да, абсолютно верно. Хорошая идея. Она поспешила к нему с греко-римским шлемом, круглым щитом и коротким мечом, называющимся гладием, и он склонил голову, чтобы она могла украсить его голову шлемом. Ей пришлось подойти вплотную, чтобы завязать ленту под подбородком, и губы его изогнулись в призывную улыбку. Артемизия стояла так близко, что видела его гладко выбритый подбородок, и ей пришлось взять себя в руки, чтобы сдержаться и не прикоснуться к едва заметным колючим волоскам. Артемизии передался исходящий от него жар, а когда она вдохнула аромат его тела, у нее внезапно пересохло во рту.

– Возьмите. – Она протянула ему щит и гладий, а затем отступила на безопасное расстояние. – Примите несколько разных поз, а я скажу, если увижу что-то, что мне понравится.

– А вы до сих пор не увидели ничего, что вам понравилось бы?

Губы Артемизии сжались в тонкую линию. Да он просто наслаждается ее смущением. Значит, следует немедленно выгнать наглеца и навсегда забыть о нем. Но разве у него не прекрасные глаза? На мгновение она представила себе, как замечательно этот мужчина будет смотреться в образе бога войны. Нет, она ни в коем случае не станет отказываться от идеального натурщика только лишь потому, что он заставляет ее трепетать от возбуждения.

Она отвернулась и устроилась на кончике стула с высокой спинкой, пристроив на коленях альбом для зарисовок. Работа, вот что сейчас необходимо. Как только она полностью погрузится в свое искусство, он превратится для нее всего лишь в прекрасное сочетание света и тени, линий и пропорций и перестанет быть безупречно сложенным мужчиной из плоти и крови.

Артемизия была вдовой уже почти два года и не имела ни малейшего намерения снова выходить замуж. Официальный статус замужней женщины был сравним с положением ребенка или умалишенной, а она отказывалась терпеть к себе подобное отношение. Однако два года – достаточный срок для того, чтобы любая другая женщина уступила соблазну завести тайного любовника.

Артемизия пыталась убедить саму себя, что у нее нет времени для подобных вещей. Слишком большую часть ее жизни занимает искусство. А какой мужчина, пусть даже придерживающийся весьма свободного образа мыслей, захочет иметь возлюбленную, которая проводит уйму времени в обществе обнаженных мужчин? Она взяла за правило никогда не заводить никаких отношений с моделями, за исключением профессиональных, поэтому здесь ей не на что было надеяться.

Ни на что, кроме дрожи по всему телу.

Она подняла глаза и увидела, что ее новый Марс решил попробовать меч в действии. Он нанес гладием несколько ударов по воздуху, уверенно держа за рукоятку, потом подбросил его так, что тот несколько раз перевернулся в воздухе, а затем поймал. Движение показалось Артемизии настоящим воплощением грации и силы.

– Я смотрю, вы знакомы с оружием. Вероятно, служили в армии, – отметила она, умело перенося на бумагу его четко очерченные скулы.

– Мне приходилось бывать на поле битвы.

Тень пробежала по его лицу, но исчезла она столь же внезапно, как и появилась. Артемизии оставалось лишь отнести перемену настроения к игре своего воображения.

– Я восхищаюсь людьми, которые служат королеве и родине подобным образом, – сказала она, – не хотели бы вы рассказать о тех временах, когда носили форму?

– Мало что из моего рассказа будет приятным для вашего слуха.

На сей раз она была абсолютно уверена, что на него снова нахлынули мрачные воспоминания и ей это точно не привиделось. Однако внезапно уголок его чувственных губ поднялся вверх.

– Почему бы вам не рассказать о себе? – предложил он. – Рисовать мужчин абсолютно без одежды, нагишом, не совсем привычное занятие, правда ведь? Да многие леди упали бы в обморок при виде обнаженного мужчины. Вы давно этим занимаетесь?

– Я вернулась к занятиям живописью после смерти мужа, – сказала Артемизия, не желая попадаться на его уловку. Она не считала нужным объяснять прямолинейному натурщику, какую необъяснимую притягательность таит в себе тело человека. Изящные и совершенные линии, способность испытывать глубокие чувства, божественная искра… Все это было в существах, которых Бог создал по своему образу и подобию. Ни одна причудливая миска с фруктами не сумела бы бросить вызов этой священной тайне. – Но не могу припомнить время, когда не держала в руках кисть. Я начала рисовать еще ребенком, а потом пробовала себя в скульптуре с определенным успехом.

Герцогиня немного поскромничала, ведь если бы Тревелин разбирался в искусстве, то знал бы, что одна из ее скульптур занимает важное место в личной коллекции королевы. Это была лучшая работа Артемизии, произведение искусства, которое обеспечило ей репутацию одаренного ребенка. Однако теперь герцогиня отчаянно хотела избавиться от этой репутации, полностью посвятив себя абсолютно другому виду искусства.

Абсолютно. Абсолютно без одежды. Нагишом. Странно, что он использовал то же самое слово, которым в «Таттлере» описали ее работу. А вдруг он читал статью в той скандальной газетенке? Она снова принялась внимательно изучать своего собеседника.

Некоторые из ее натурщиков откровенно признавались в неграмотности, однако герцогиня уже поняла, насколько этот мужчина отличается от остальных. В его глазах мелькала искра, говорящая об образовании и эрудиции.

– Акцент не позволяет мне отнести вас к жителям Лондона, – сказала она, слегка затенив сухожилие, проходящее от шеи к плечам. – Вы выросли в сельской местности?

– Да, ваша светлость, житель Уилтшира, к вашим услугам.

– О, именно там расположена меловая скульптура белой лошади.

– Вы знаете о ней?

– Конечно, – отозвалась герцогиня. Примитивные фигурки лошадей высоко на горных хребтах были высечены древними бриттами, проводящими раскопки торфа в поисках белого мела. Многие даже предполагали, будто бы это самое древнее произведение искусства на Британских островах. – Отец рассказывал мне о лошадях Уилтшира, когда я росла в Индии.

– Индия… – Его темные глаза вспыхнули, когда он повторил за ней это слово. – Вот там бы я охотно побывал, точно вам говорю. Но, сдается мне, вам она не могла прийтись по нраву. Говорят, Индия не слишком подходящее место для настоящей английской леди.

– Ерунда! – воскликнула Артемизия. – Я родилась в Индии, и там просто восхитительно. Бескрайняя земля, наполненная яркими красками и потрясающими красотами и населенная привлекательными людьми. Я вовсе не хочу преуменьшать недостатки – и среди них главными являются нищета, болезни и невежество, – однако здесь мы страдаем от тех же бед. На каждого попрошайку с улиц Калькутты приходится один, бродящий по оживленным аллеям Лондона.

Он бросил на нее удивленный взгляд, а затем прищурился, словно оценивая ее:

– Весьма необычный взгляд, мэм, ведь вы настоящая леди, обладаете положением в обществе, и все такое.

Артемизия рассмеялась:

– Полагаю, за мои свободные взгляды следует винить отца. Он всегда поощрял меня высказывать свое мнение. Боюсь, не слишком подобающее поведение для настоящей леди, однако что сделано, того не воротишь. Ничего изменить уже нельзя.

– Кем же был ваш отец, если он воспитывал дочь столь непривычным образом?

– Вряд ли вы можете его знать. Ангус Далримпл, еще недавно возглавлявший Ост-Индскую компанию. Отец не имел титула и, тем не менее, был великим человеком.

– Был? Он ведь не умер?

Казалось, ее Марса действительно взволновала эта мысль, он даже обеспокоено нахмурил смуглый лоб. Артемизия улыбнулась ему, прежде чем снова уткнуться в альбом.

– Нет, отец жив и полон сил.

– Он просто перестал быть столь великим? – спросил натурщик, пронзив мечом воображаемого врага.

Дерзость и фамильярность вопроса заставила Артемизию поднять голову от альбома. В интимной и уединенной атмосфере студии она сама просила натурщиков свободно выражать свое мнение, но, похоже, этот человек перешел все границы.

Игра световых бликов, проникавших через высокие окна почти во всю стену, отбрасывала смягчающую тень на его мускулистые руки. Когда он отвернулся, то широкая спина, очертания позвоночника и две едва заметные впадины на упругих ягодицах заставили Артемизию затаить дыхание при взгляде на его истинно мужскую красоту.

Нельзя было не признать, что при всей своей наглости этот мужчина был великолепен.

Она откашлялась, прежде чем снова заговорить:

– Отец страдает от неизвестной болезни, которая затуманила его разум. Возможно, он уже не тот человек, каким был когда-то, однако это ничуть не уменьшило моего уважения к нему.

Ее собеседник перестал колоть мечом воздух и проверил остроту лезвия, проведя им по подушечке большого пальца.

– Приношу свои извинения, ваша светлость, я не хотел проявить неуважение. – Он издал глубокий вздох. – Ну что ж, это все объясняет, – пробормотал он чуть слышно.

– Вас что-то тревожит?

– Просто вы говорили, что я не могу знать вашего отца, но вообще-то я о нем слышал. Точнее, слышал о его друге.

– Друге Ангуса Далримпла? – Мелок буквально летал над бумагой, пытаясь отразить на ней все, что отражалось на его лице. Она пока не была абсолютно уверена, какое именно из выражений является наиболее подходящим для ее Марса, но лицо натурщика было таким подвижным, оно так быстро менялось от света к тени, от хитроватой чувственности до мрачной задумчивости – настоящий пир для ее глаз. – И кто же этот друг, позвольте узнать?

– Мистер Беддингтон.

Мелок в ее руке разломился пополам. Артемизия сглотнула и нагнулась, чтобы подобрать две упавшие половинки. Вероятно, она просто ослышалась.

– Кто?

– Мистер Беддингтон, – повторил он.

– И что вы о нем знаете? – Она закрыла альбом и сложила руки на коленях. Ей оставалось лишь надеяться, что собеседник не заметит, как они дрожат.

– Говорят, он с умом ведет дела, ваш мистер Беддингтон. Все, к чему этот тип прикасается, превращается в золото рано или поздно. Должно быть, теперь он богат, как Крез. И он сам, и те, на кого он работает.

– И кто же говорит такие вещи?

– Люди, которые следят за тем, что творится вокруг, – сказал он, – люди, занимающиеся той же работой, что и я.

– Я помню, что просила вас обойтись без имен. Но сейчас мне просто необходимо узнать ваше, если позволите.

Он поклонился в учтивой манере, сделав изящный жест рукой. Его движения были естественны и грациозны, будто бы он был одет для аудиенции у королевы, а не стоял обнаженным перед герцогиней.

– Томас Доверспайк, ваш покорный слуга, мэм.

– А на кого вы работаете сейчас, мистер Доверспайк?

– Время от времени тружусь в небольшой бухгалтерской конторе, выполняю различные поручения. Но я не планирую оставаться весь век на этой службе. Нет уж, увольте. Мой старик часто говорил, ни один Доверспайк никогда не упустит свой шанс. Я весьма талантливый парень, и, сдается мне, мистеру. Беддингтону мои умения пригодятся. Я могу неплохо справиться почти с любой работой.

Артемизия ничуть не сомневалась в его заявлении. Выполняя мелкие поручения в бухгалтерской конторе, он, скорее всего, научился работать со счетами. Почувствовав, на себе его строгий взгляд, она уже жалела каждого, кто задолжал деньга хозяину мистера Доверспайка.

– Итак, вы уверены, что мистер Беддингтон – друг моего отца?

– Даже очень близкий друг. Нечасто услышишь об успехе одного, чтобы сразу же не вспомнили и второго. Это полностью объясняет, почему они находятся в таких дружеских отношениях.

– Ничего подобного, – сказала Артемизия сухо, решив, что лучше рассказать немного правды и предотвратить дальнейшие расспросы. – Мистер Беддингтон является лишь доверенным лицом и распорядителем поместья, поскольку отец недееспособен. Не больше и не меньше. – Она не чувствовала желания добавить: «И распорядителем состояния моего покойного мужа». Каким бы образом мистер Доверспайк ни получил эту информацию, он слишком близко подошел к истинному положению дел, чтобы Артемизия могла чувствовать себя спокойно. – А какие именно услуги вы намеревались предложить мистеру Беддингтону?

– Даже такому джентльмену, как мистер Беддингтон, может потребоваться кто-то со связями среди представителей менее благородных слоев общества. Понимаете, что я имею в виду? – Улыбка мистера Доверспайка превратилась в ухмылку. – Не то чтобы быть вашим богом войны для меня не слишком хорошая должность, однако вряд ли с ней может быть связано большое будущее, верно? В один прекрасный день мне бы хотелось стать кем-то значительным, и мистер Беддингтон именно тот человек, который сможет мне помочь.

– На мой взгляд, амбиции делают вам честь. Весьма маловероятно, что я увижу мистера Беддингтона, но если это произойдет, я непременно упомяну вас в разговоре. Пока Марс – это все, что я могу вам предложить. – На какой-то миг воображение Артемизии потеряло над собой контроль при мысли об опасных связях мистера Доверспайка среди людей, обладающих не слишком хорошей репутацией. В нем определенно присутствовало какое-то дикое начало, какая-то первобытная опасность.

– Благодарю вас, ваша светлость.

Лучи света собирались в неглубокие лужицы возле высоких окон студии, выходящих на юг. Значит, солнце находится в зените и утро уже подходит к концу. Пришло время отложить наброски. Обеспокоенность освещением лишь частично объясняла, почему Артемизия настаивала на раннем приходе натурщиков и не одобряла опоздания. Ей вовсе не нужно было, чтобы мама или младшие сестры ненароком столкнулись бы с одним из ее молодых богов. Возможно, Артемизия и была герцогиней, однако это не помешает Констанс Далримпл закатить истерику, если она решит, что дочь пренебрегает правилами хорошего тона и ведет себя непристойно.

Артемизия умела постоять за себя в спорах, но по возможности старалась их избегать, ведь чем меньше ее мать будет знать, тем ей будет спокойнее.

– Ну вот и все на сегодня, – сказала она, махнув ему рукой, – и пожалуйста, будьте завтра более пунктуальным. Зайдите к Катберту по дороге и заберите оплату за сегодняшний сеанс.

– Как пожелаете, ваша светлость.

И вот снова грациозный поклон, говорящий о том, что этот человек скорее привык танцевать при дворе, чем вертеться среди злодеев с самого дна общества. Противоречие между деревенской речью и великолепными манерами обеспокоило ее. Артемизия знала, что другой человек не обратил бы внимания на небольшое несоответствие, однако увлечение искусством отточило навыки наблюдательности почти до совершенства.

Не так-то просто было отмахнуться и от его интереса к Беддингтону. Если бы только мистер Доверспайк не был таким великолепным натурщиком, неуместное любопытство послужило бы достаточной причиной, чтобы прогнать его прочь. Сформулированные с такой четкостью вопросы о Беддингтоне были опасны уже сами по себе, но поскольку они были заданы таким бесцеремонным типом, то тревожили ее еще сильнее.

Артемизия не могла выразить словами, что именно казалось ей подозрительным, однако в этом мистере Доверспайке что-то явно было не так.

Глава 3

– Ну вот и ты, Артемизия, дорогая. Наконец-то. – Констанс Далримпл поднесла чашку с горячим шоколадом к искусно подкрашенным губам. – Мы как раз обсуждали последние детали перед балом. Я должна быть абсолютно уверена, что этот твой мистер Беддингтон справляется с приготовлениями к празднику.

Артемизия нежно улыбнулась младшим сестрам, Делии и Флоринде, зевавшим каждый день за завтраком. Констанс Далримпл желала удостовериться, что на самых модных мероприятиях сезона все увидят молодых сестер Далримпл в наиболее выгодном свете, поэтому девочкам не удавалось присесть до поздней ночи. Светский сезон в Лондоне был в самом разгаре. В поисках мужей для обеих сестер пришлось согласиться Артемизии, пусть даже через силу, играть роль хозяйки на предстоящем бале-маскараде. Для подобного развлечения у нее было слишком мало терпения и еще меньше интереса. Но бал необходимо было вытерпеть ради мира в семье.

– Помощник мистера Беддингтона принесет счета на подпись позднее. – Артемизия села во главе длинного стола из красного дерева. Когда мать была дома, попытка сохранить положение хозяйки оборачивалась постоянным противостоянием. Она благодарно кивнула Катберту, который поставил чайничек с горячим шоколадом рядом с ней и налил густой ароматный напиток в тоненькую, как скорлупка, фарфоровую чашечку.

– Не бойтесь, мама, на счету у шляпника еще остались средства.

– Неужели я думаю о деньгах? – Накрашенные брови Констанс взлетели вверх. – Слава Богу, нет. Твой отец, благослови его Господь, позаботился, чтобы его маленькие овечки не беспокоились о деньгах, хотя теперь им так нужны наставления главы семьи. Нет, меня больше заботит список гостей. Мы получили хотя бы один ответ? – Не дожидаясь ответа Артемизии, она торопливо продолжила – Позволь сказать тебе, что виконтесса Шрусбери оскорбила меня в опере прошлым вечером на глазах у весьма достойных людей. Это было так унизительно.

Констанс достала из-под манжеты носовой платок, украшенный бельгийским кружевом, и промокнула уголки абсолютно сухих глаз. Артемизия могла предположить, что, если бы мать не вышла замуж за Ангуса Далримпла, она могла бы сделать великолепную карьеру на одной из лондонских сцен.

– Мы приглашали леди Шрусбери на чай не один раз. Мы терпели выходки ее дочери, цвет лица которой, кстати, оставляет желать лучшего. А она прошествовала мимо, даже не поприветствовав меня. – Констанс обиженно фыркнула. – Не хочешь ли узнать причину?

– Нет, но полагаю, вы мне все равно расскажете. – Артемизия сделала глоток шоколада, надеясь, что Катберт скоро принесет еще и яйца с маслом. Каждое утро перед работой в студии она довольствовалась скудным завтраком, состоящим из чая и тостов. К тому времени как просыпались остальные домочадцы, Артемизия уже успевала проголодаться. А после утреннего сеанса с мистером Доверспайком ей захотелось чего-то большего, нежели джем и лепешки.

С победоносным блеском в светло-серых глазах Констанс бросила на стол потрепанный экземпляр «Таттлера».

– Представь мой ужас, когда я увидела, что твои грешки выставлены на обозрение всего высшего света. Твое возмутительное и распутное поведение лишает сестер шанса обрести их счастье. В самом деле, Артемизия, это не слишком хорошо с твоей стороны. Что подумают люди?

– Если кто-то хочет плохо думать о человеке, он все равно составит о нем мнение, прочитает ли он сплетню в скандальной газетенке или нет, – ответила Артемизия ровным тоном. – Только одно может быть хуже обвинения в распутном поведении – если оно не имеет под собой никаких оснований.

Делия захихикала, но ее смех мгновенно умолк под ледяным взглядом Констанс.

– Мама, я никогда не вела себя распутно! – Жестокие слова из «Таттлера» все еще причиняли ей боль, но то, что мать в них поверила, было еще больнее. – Каждый, кто меня знает, может засвидетельствовать мою преданность мужу и подтвердить, что я должным образом скорблю о его уходе, что кровать моя пуста и живу я уединенно, как монахиня.

Артемизия не сочла нужным прибавить, что и до смерти мужа супружеское ложе ее было столь же холодным, как после его смерти.

– Право, дорогая моя, ты могла бы выражаться не столь откровенно. – Констанс нахмурилась. – Ты все-таки находишься в присутствии своих невинных сестер.

– Я не хочу, чтобы они легли на брачное ложе такими же несведущими, как я. – Артемизия покачала головой. Если бы не произнесенные лихорадочным шепотом объяснения Рании, ее обожаемой индийской няни – айи, интимный акт, слава Богу, весьма недолгий, мог бы напугать ее. После наставлений Рании он просто показался Артемизии неким болезненным и неловким ритуалом. – Осведомленность об окружающем мире – лучшая защита от него. Делия и Флоринда заслуживают лучшей доли, нежели я.

– Если тебя послушать, – Констанс натянуто рассмеялась, – то от брака необходимо предостерегать, но вы получили от брака неоспоримые преимущества, не так ли, ваша светлость?

Несмотря на разделяющие их четыре десятка лет, Теодор Пелем-Смит, герцог Саутвик, считался выгодной партией для девушки, у которой не было ничего, кроме рано проявившегося таланта к живописи и огромного приданого. В результате этого брака герцог Саутвик смог получить крайне необходимые денежные средства, а старшая дочь Ангуса Далримпла стала герцогиней по милости Божьей. Мало кому удавалось преодолеть пропасть, разделявшую богатых выскочек и благородных аристократов, но хитрый шотландец смог это сделать, подобрав великолепную партию для дочери. Артемизия рассматривала свой брак только лишь как последнюю волю отца и без всяких возражений, хотя и без особой радости, пошла к алтарю.

– Даже если ты совсем не слушаешь мои советы, следи за своим поведением, чтобы хотя бы дать сестрам возможность выйти замуж за обладателя знатного титула.

– В жизни есть много вещей намного важнее титула. – Артемизия содрогнулась, вспомнив о первой брачной ночи.

Ради соблюдения приличий его светлость раз в неделю заходил в ее будуар, и эти часы чаще всего проводились за игрой в шахматы перед камином. Иногда Артемизия читала вслух последние произведения Диккенса, пока Теодор в кресле-качалке погружался в сладостную дремоту, вполне подобающую его преклонному возрасту. После этих спокойных вечеров герцог стал для нее просто Тедди, и она скорбела о его уходе, как могла бы оплакивать смерть дальнего родственника.

– Меня бы вполне устроило обращение «леди» перед моим именем, покорнейше благодарю, – отозвалась Делия, театрально взмахнув рукой, что было естественным подражанием манерности Констанс. – Чего еще можно пожелать?

– А к-как же л-любовь? – пробормотала Флоринда.

– Сдается мне, любви придают чрезмерно большое значение, – отозвалась Артемизия. Она была готова обойтись без любви, однако страсть – совсем другое дело. Артемизия была полна решимости никогда снова не выходить замуж и не терять свободы, которую давало ей положение вдовы. Рания старалась убедить ее, что по неудавшимся отношениям с герцогом не следует судить обо всех мужчинах. Ее слова настолько заинтриговали Артемизию, что она всерьез раздумывала, не завести ли ей опытного любовника. К тому же после утреннего сеанса с мистером Доверспайком ее охватил необъяснимый трепет.

В свои двадцать пять лет, даже обладая титулом и состоянием, Артемизия все еще была незамужней, а ведь ее пасынок Феликс скоро станет совершеннолетним. Как только Феликс женится, Артемизия станет называться вдовствующей герцогиней. Этот мрачный титул вызывал ассоциации со спертым воздухом и слабительным.

Однако пока Делия и Флоринда удачно не выйдут замуж, родители и сестры останутся в ее поместье. А Артемизии хотелось лечь в постель с любовником, не заставляя его тайком красться в спальню мимо комнаты, где спят ее мать и теряющий разум отец.

Поскольку спектакли матери не сделали Артемизию более послушной, Констанс решила перестать разыгрывать вселенскую скорбь и убрала платок.

– Ты сама легко сможешь спрятаться за титулом, а как твоим бедным сестрам найти подходящих мужей, если из-за твоего поведения нас начнут избегать?

– Успокойся, высшее общество от нас не отвернется. Вчера мне сообщили, что сама королева и принц Альберт решили посетить твой бал, – сказала Артемизия. Юная королева Виктория была настолько счастлива в браке со своим молчаливым кузеном из Германии, что поощряла всяческие необычные затеи и была буквально очарована идеей маскарада. – Русский посол также принял приглашение. Как только пройдет слух, что королевские особы почтут бал своим присутствием, все высшее общество будет ломиться к нам в двери, словно стадо взбесившихся слонов.

– Я очень надеюсь, что у них будут другие маскарадные костюмы, – последовало наивное замечание Флоринды.

– Доедай свой завтрак, девочка моя, – сказала Констанс, взволнованно обмахиваясь веером – вспомни, чему я тебя учила, нельзя перебивать других. Даже лучше, если ты вообще не будешь говорить, Флоринда, милая. Мужчины не любят женщин, которые всегда лезут вперед.

Она снова бросила укоризненный взгляд на Артемизию, но затем вспомнила, что скорее всего именно титулу дочери они обязаны предстоящим визитом королевской четы.

– Только представьте себе! Королева и принц будут в моем, я хотела сказать, в твоем доме. Нам столько всего предстоит сделать. – Констанс стремительно встала из-за стола, вытащила листок бумаги из корсета и протянула его Артемизии: – Здесь имена потенциальных мужей для твоих сестер. Оба они кажутся вполне достойными претендентами и происходят из знатных семей, но не могла бы ты поручить твоему мистеру Беддингтону провести небольшое расследование, милая?

Взглянув на лист бумаги Артемизия нахмурилась: – Лорд Шрусбери? Сын этой надменной леди Шрусбери?

– Он великолепно подойдет нашей Делии. По слухам, которые мне удалось собрать, в последнее время за карточным столом от виконта отвернулась удача, и он отчаянно нуждается в средствах. – Улыбка Констанс походила на улыбку довольной кошки. – Посмотрим, как ее светлость позволит себе оскорблять меня на глазах у королевы.

– А как же почтенный Тревелин Деверидж? – спросила Артемизия. – Он же второй сын.

– Второй сын графа Уорра. Он станет замечательной партией для третьей дочери Ангуса Далримпла, – сказала Констанс с оттенком раздражения в голосе. – Думаю, не стоит напоминать, насколько велико влияние лорда Уорра в палате лордов. Даже без титула Тревелин Деверидж когда-нибудь станет весьма важным человеком. А жене его старшего брата пока что удалось произвести на свет только лишь дочерей. Как только старый граф скончается, Тревелин Деверидж окажется в одном шаге от графского титула.

– Мама, вы все-таки говорите о жизни человека, – сказала Артемизия, с раздражением поджав губы. Констанс Далримпл преследовала представителей аристократии с большей кровожадностью, нежели загонщики в Индии тигров.

– Разве что-то из моего рассказа неправда? – парировала Констанс, закатив глаза. – Я всего лишь пытаюсь быть практичной.

Катберт появился с завтраком как раз вовремя, и именно он спас Артемизию от ответа, о котором она в последствии могла бы пожалеть.

– Вас хочет видеть мистер Шипуош, он ждет вашу светлость в кабинете.

– Мистер Шипуош, мистер Шипуош. Вечно этот ужасный человек присылает вместо себя простого служащего. Почему, Бога ради, мы никогда не видим самого мистера Беддингтона? – требовательно осведомилась Констанс. – Мне наплевать, насколько хорошо мистер Беддингтон ведет дела, если ему кажется, что прийти на аудиенцию к герцогине Саутвик ниже его достоинства.

– Вероятно, «Валиант» пришвартовался, – ответила Артемизия, – и мистер Беддингтон готовит склад для партии чая, которую мы уже давно ожидаем.

– И все же, – Констанс нахмурилась, а затем указала на лист бумаги с именами, – будь так добра, не забудь передать ему мою просьбу, хорошо?

Несмотря на то, что в животе у нее начинало урчать от голода, Артемизия извинилась и оставила мать и сестер обсуждать костюмы для предстоящего праздника. Как только она вышла в холл, рядом с ней, словно из-под земли, появился Катберт.

– Мадам, прежде чем вы примете мистера Шипуоша, возможно, вам стоит поговорить с другим джентльменом, который уже давно ожидает вас, – мягко сказал Катберт.

– Другого джентльмена?

– Да, ваша светлость. Он уверяет, что его прислал мистер Фелпс. Сюда, пожалуйста.

Артемизия последовала за дворецким в приемную, где ее ожидал молодой мужчина, нервно вертящий в руках кепку. От него пахло джином, однако он почтительно склонил голову, как только увидел герцогиню:

– Покорнейше простите, ваша светлость. Сожалею, что я опоздал, просто представил, как скину все свои лохмотья, и перепугался до смерти, ей-богу. Я хотел лишь на минутку заглянуть в таверну, чтоб набраться смелости, так сказать. Но после нескольких кружек, честно сказать, совсем потерял счет времени.

Артемизия с каким-то отрешенным недоверием слушала речь пришедшего, внимательно его рассматривая. Светлые кудри, походившие на растрепанный ореол, обрамляли круглое и слегка смазливое лицо херувима. Очевидно, по мнению мистера Фелпса, именно такой молодой человек мог олицетворять бога любви.

Но если это был натурщик, которого она ожидала утром, то кто же такой Томас Доверспайк? И почему он позволил ей думать, что он один из натурщиков? Сердце ее упало. Неужели он на самом деле несносный журналист из «Таттлера», который пришел выпытать все ее потаенные секреты, притворившись другим человеком? Пришедшая в голову мысль была настолько ужасной, что Артемизия просто отказывалась в нее верить.

– Такого больше никогда не повторится, ваша светлость, – обещал ее несостоявшийся Эрос.

– Конечно, не повторится, – сказала она сухо, – ваше место уже занято. – Однако, увидев, насколько мужчина пал духом, она повернулась к Катберту: – Полагаю, молодой человек будет больше полезен Саутвикам в конюшне, чем в моей студии. Сможем ли мы найти для него работу?

– Весьма вероятно, ваша светлость, – сказал Катберт.

Ее натурщик, так и не приступивший к работе, что-то тихо пробормотал, очевидно, благодарил ее за возможность убирать конюшню, вместо того чтобы раздеваться за несколько шиллингов. Артемизия оставила нового слугу в распоряжении Катберта и поспешила на встречу с мистером Шипуошем.

Пока Артемизия шла по длинному коридору к кабинету, она глубоко дышала, пытаясь избавиться от волнения в груди. Если мистер Доверспайк действительно пишет статьи для «Таттлера», это объясняло его странное любопытство. Расспросы о мистере Беддингтоне стали беспокоить ее еще больше.

Что ж, придется позаботиться обо всем самой. Утром Томас Доверспайк снова будет в ее студии. А там уже она сможет придумать парочку способов, как унизить и проучить наглого и излишне любопытного представителя прессы.

– Добрый день, мистер Шипуош, – сказала Артемизия с натянутой любезностью сутулому джентльмену, который томился в ожидании. Кабинет, обставленный в сдержанной и строгой манере, служил укромным убежищем герцога, в котором тот мог скрыться на время от окружающего мира. Однако после кончины мужа Артемизия присвоила его себе. – Будьте добры, прикройте дверь и давайте сразу приступим к делу.

– Очень хорошо, ваша светлость.

Джеймс Шипуош разложил перед Артемизией документы, и пока она просматривала бумаги, он то делал какие-то записи и кивал в знак согласия с внесенными ею изменениями, то подробно отвечал на ее вопросы. Если мистер Шипуош был не согласен с чем-то, Артемизия просила его объяснить его позицию, а затем либо следовала его совету, либо убеждала Шипуоша в своей правоте.

– Полагаю, это все. И, пока я не забыла, мама просила навести справки об этих джентльменах: лорд Шрусбери-младший и мистер Тревелин Деверидж. – Она протянула бумагу мистеру Шипуошу.

– Когда необходим отчет?

– У вас есть время до бала-маскарада. Мама намерена выдать замуж моих сестер за этих джентльменов, и я хотела бы убедиться, что у них есть хоть какие-то достойные качества, прежде чем увижу девочек замужем за ними. – Артемизия еще раз посмотрела на пачку документов, которые клерк положил перед ней. А затем вспомнила еще что-то и прибавила: – Пока вы наводите справки, постарайтесь также узнать все возможное о Томасе Доверспайке. Из всех трех просьб это поручение наиболее важное и срочное.

Джеймс Шипуош записал имена в маленьком блокноте.

– Найти информацию о тех двух джентльменах не составит труда. Но я никогда не слышал о Томасе Доверспайке. С чего мне начать?

– Проверьте списки тех, кто пишет для «Таттлера». Потом поговорите с людьми из полицейского участка. Не сомневаюсь, что на мистера Доверспайка заведено дело по какому-то преступлению, – заявила герцогиня, окунув ручку в чернильницу и поставив на документе размашистую подпись: Джосая X. Беддингтон.

Глава 4

Бледный рассвет уже начинал окрашивать мутное от смога лондонское небо в светло-розовый цвет, а Феликс Пелем-Смит, к которому совсем скоро должен был перейти титул герцога Саутвика, только возвращался домой. Выходя из золоченой кареты, он споткнулся и чуть не упал, однако помощь лакея была отвергнута им с негодованием. К сожалению, сегодня Феликс не мог тратить время на то, чтобы наслаждаться красотой нового дня. Только не после столь кошмарно проведенной ночи. Все внимание молодого человека было направлено на то, чтобы сохранить равновесие и гордую осанку, пока он не дойдет до ворот поместья.

– Моего поместья, – проворчал Феликс. – Хотя никогда нельзя знать наверняка. Это место, судя по всему, просто кишит Далримплами.

Только лишь потому, что он пока еще не достиг совершеннолетия, мачеха, которая была старше всего на несколько лет, распоряжалась его деньгами.

Небольшая поправка, отметил он про себя. Не она, а ее сторожевой пес, мистер Беддингтон, контролировал казну. Словно сговорившись, они оба держали Феликса на коротком поводке.

На чертовски коротком поводке.

Что ж, со временем такое положение дел должно было измениться. Но не так скоро, чтобы это могло устроить Феликса. Проклятие, он даже не мог заставить Беддингтона согласиться на обсуждение его абсолютно неадекватно маленького и жалкого содержания. Все средства передавались ему сверху через помощника этого «великого человека» или же через не столь великую мачеху Феликса.

– Как будто бы этот чертов Беддингтон – Моисей на горе Синай, – заплетающимся языком пробормотал Феликс. Он споткнулся о булыжник на мостовой и чуть не упал лицом в землю.

У будущего герцога в желудке было неспокойно, и он надеялся дойти до своих покоев прежде, чем ему станет плохо на глазах у посторонних. Хотя, если так уж подумать, какая ему разница? Слугам все равно необходимо что-то убирать.

Феликс опустошил желудок от содержимого под кустом герани, после чего ему немного полегчало, однако в голове по-прежнему пульсировало, а во рту был такой привкус, словно там плясал целый табор цыган. Причем босиком.

Правда, не стоило объяснять его плачевное состояние только лишь неумеренным употреблением крепких напитков. В последнее время, когда он садился за карточный стол, госпожа Фортуна отворачивалась от него, а у Феликса не было достаточно гиней для выплаты долга.

Неужели Беддингтон не понимает, что для мужчины вернуть долг – дело чести?

Но если Феликсу не повезло в картах, то ему везло, по крайней мере, с кредиторами. Удивительно, но Любов и Оранский из России, которым он должен был определенную сумму денег, согласились простить ему проигрыш, но только в том случае, если он окажет им небольшую, совсем крошечную услугу.

А именно: познакомит их с мистером Беддингтоном.

Довольно простая просьба, не так ли? В конце концов, обычный торговец просто обязан явиться, если его хочет видеть пэр. Пусть даже будущий пэр.

Однако ничто не было просто, если дело касалось Беддингтона. Феликсу до смерти надоело, что все его желания игнорируют. Ему было наплевать на то, что Беддингтон, используя все более скудеющие ресурсы Саутвиков, превратил поместье в самое процветающее в империи. Стремление во что бы то ни стало избегать других людей представлялось молодому человеку крайне оскорбительным, и, если подумать, Беддингтон вел себя чересчур нагло. Как только Феликс займет свое законное место в качестве герцога Саутвика, первым делом он даст приказ уволить Беддингтона.

Но до дня рождения оставались еще месяцы, а в душу его уже закрадывались смутные подозрения, что Любов и Оранский могут оказаться вовсе не столь приятными людьми, если он не сумеет привести к ним распорядителя поместья.

Феликс не имел ни малейшего представления, зачем им был нужен Беддингтон. Сказать по правде, его это не слишком интересовало.

Он знал одно: необходимо было вытащить таинственного Беддингтона на свет божий.

И как можно скорее.

Выходя в сад, Артемизия чуть не наступила на пасынка. Она брезгливо наморщила носик, почуяв алкогольные пары, исходящие от его распластанного тела. Она почти могла слышать, как Катберт заявляет: «Дурной тон, когда после дебоша вас находят в саду вместо вашей постели».

Артемизия вздохнула и перешагнула через Феликса, искренне радуясь, что ему не пришлось столкнуться с более тяжелыми последствиями ночной пирушки. Кроме, конечно, боли в шее после сна на холодных камнях. Чуть дальше на садовой дорожке она повстречала Нареша, индийского слугу своего отца. Нареш и его жена Рания, няня Артемизии, покинули залитый солнцем дом и последовали за Далримплами на сырые и туманные Британские острова из одной лишь преданности к Ангусу. Если они и раскаивались в своем решении, никаких жалоб Артемизия пока не слышала.

– Доброе утро, Ларла, – сказал Нареш, сложив пальцы в изящном приветствии. Он всегда обращался к Артемизии не по имени, которым ее нарекли, а по детскому прозвищу. Для Нареша и Рании не имело значения, что Артемизия стала герцогиней и к ней следует относиться как к благородной, хотя и весьма своеобразной леди. Для скромной индийской пары она навсегда осталась Ларлой, первенцем, крошечным младенцем с белой кожей, которого они баловали и в котором души не чаяли.

– Отец сейчас в саду?

– О да, ей-богу, в саду. Он так увлечен садоводством, что, кажется, и мертвого поднимет, – заявил Нареш по-английски со своим певучим акцентом, – попросил меня принести вазу для роз.

– Но ведь розы уже давно отцвели! – в отчаянии вскрикнула Артемизия. – Он снова находится в плену своих иллюзий?

– Пусть душа ваша о нем не печалится. Не так плохо видеть розы там, где их нет. Или вы бы предпочли, чтобы он видел шипы? – философски заметил Нареш. – Он назвал меня по имени, думаю, и вас он вспомнит. Кажется, у хозяина сегодня хороший день.

– В отличие от будущего хозяина поместья, – с отвращением промолвила Артемизия. – Феликс снова без сознания лежит на садовой дорожке. Пожалуйста, позови камердинера, и пусть тот попробует перенести его на кровать.

– Как вам будет угодно.

Артемизия прошла дальше, освещаемая лучами бледного утреннего солнца. Сад Саутвиков не соответствовал модному в то время французскому стилю, когда каждую травинку и листик аккуратно подравнивали. Ее сад отличался бурно растущей зеленью, и большинство посетителей считали его неопрятным и запущенным, однако Артемизии это нравилось. Пышная растительность слегка напоминала ей густые джунгли Индии, где никогда нельзя было знать, скрывается ли за следующим поворотом увитый виноградной лозой заброшенный храм или же покажется компания обезьянок, кричащих что-то под куполом лиан.

Артемизия еще не видела отца, но уже услышала его голос:

– Дай-ка мне секатор. Ну быстрее, вот молодец.

Артемизия в отчаянии поднесла руку ко рту. Ангус ведь знает, что Нареш ушел. Теперь он стал разговаривать сам с собой. Пусть даже слова его осмысленны и звучат в саду абсолютно естественно, мир неодобрительно относится к людям, которые начинают разговаривать с пустотой.

Но при звуке другого голоса Артемизия встрепенулась. На самом деле отец вовсе не был один. Но кто же мог составить ему компанию в столь ранний час?

Она выглянула из-за огромного куста пампасной травы, чтобы узнать, кто вторгся в ее сад.

Не кто иной, как самоуверенный и наглый Томас Доверспайк, Он как раз подошел к ее отцу и протянул ему секатор, который Ангус только что у него попросил.

Что же тут делает ее натурщик? Артемизия просила его прийти рано, однако ведь не с первым же солнечным лучом. К тому же ей не хотелось, чтобы незваный гость волновал отца.

– Большое спасибо, – сказал Ангус, – а теперь подержи-ка стебель, и тогда я смогу его подрезать. Нужно подравнять виноград как можно скорее, чтобы он совсем не одичал.

Мистер Доверспайк выполнил просьбу отца, и Артемизия сама невольно удивилась тому, как тепло стало у нее на душе. Возможно, в этом парне все-таки было что-то хорошее, если он смог найти время для ее бедного больного отца. Мужчины заговорщицки опустили головы, одна темноволосая, другая, почти лысеющая, были совсем рядом. Мистер Доверспайк говорил что-то, однако Артемизии не удавалось разобрать слова, и она незаметно пробралась вперед, не покидая укрытия за зарослями декоративной травы.

– А если я расскажу вам, что тигрица охотится при луне? – Мистер Доверспайк повысил голос в конце предложения, превратив утверждение в вопрос.

Отец Артемизии наклонил голову к молодому человеку и расправил скрюченную артритом спину.

– Тогда я отвечу, что медведь добывает себе пропитание при любой возможности. – Ангус Далримпл засмеялся, будто бы сказал нечто крайне остроумное, а затем похлопал собеседника по спине испачканной в земле рукой. – Но ведь от таких людей, как мы, зависит, чтобы медведь оставался ни с чем, верно?

– Абсолютно точно, – согласился Томас Доверспайк, будто бы несвязный разговор о диких животных и правда имел смысл, – но чтобы помешать ему, мне необходим ключ.

«Ключ от чего? – спросила себя Артемизия. – От поместья? От сейфа герцога? Боже милосердный, может быть, он намеревается ограбить дом, пока они мирно спят?»

– Разве ты не расшифровал сообщение? У меня ключа нет. – Ангус почесал веснушчатую макушку. – Тебе нужен мистер Беддингтон. Он хранит ключ.

Беддингтон? Меньше всего Артемизии хотелось, чтобы отец еще больше привлек внимание незнакомца к мистеру Беддингтону. А что это еще за таинственное сообщение? Она сама лишь вчера повстречала Томаса Доверспайка. Отец не мог сообщить ничего важного неизвестному им человеку. Похоже, Ангус Далримпл все больше погружается в безумие, о котором предупреждал доктор и которое со временем лишь усилится. И ему уж точно не нужно, чтобы кто-то вроде Томаса Доверспайка продолжал толкать его в пучину безумия, подыгрывая бесплотным фантазиям.

– Мистер Доверспайк, можно вас на несколько слов? – Артемизия выскочила из травы, словно львица, готовая наброситься на ничего не подозревающую газель.

Отец обратил взгляд бледно-голубых глаз на Артемизию. Он улыбнулся дочери, и лицо его покрылось сетью мелких морщинок. Констанс собиралась отправить мужа в Бедлам, но Артемизия даже слушать об этом не хотела. Условия в больнице для душевнобольных были просто невыносимыми. Пока отец не причиняет ни себе, ни окружающим никакого вреда, она позаботится, чтобы он содержался дома под тщательным присмотром.

– Ларла, душа моя, поцелуй же старика. – Когда отец был в сентиментальном настроении, его шотландский акцент усиливался.

Артемизия послушно чмокнула его в щеку, продолжая буравить взглядом мистера Доверспайка.

– Итак, ты уже знакома с нашим Томми? Ну тогда все замечательно, – добродушно сказал Ангус, а затем снова повернулся к Доверспайку: – Как же ты встретил мою Ларлу?

«Томми» отвесил очередной безупречный и столь раздражающий ее поклон и насмешливо приподнял бровь. Артемизия почувствовала, как пылают ее щеки, и она бы ничуть не удивилась, если бы у нее из ушей сейчас пошел пар.

– Ларла? – озадаченно проговорил мистер Доверспайк. – Это имя для меня настоящая загадка, господин. Я знаю леди лишь как ее светлость, герцогиню Саутвик.

– Ладно, мы можем прояснить этот вопрос прямо сейчас. Доверспайк, перед тобой моя первая дочь и свет очей моих, Ларла Далримпл. Мать нарекла ее именем Артемизия, в честь своего отца, Арти Кэмпбелла, а старик Теодор Пелем-Смит приложил руку к тому, что касается титула… Кстати, что-то я в последнее время его совсем не вижу. – Ангус замолчал и обеспокоено прикусил нижнюю губу на несколько секунд, а затем пожал плечами, не желая больше ломать голову над этой загадкой. – Но для меня она навсегда останется моей Ларлой. Правда ведь, милая?

Отец положил руку на ее талию и прижал к себе, чтобы запечатлеть на виске дочери сухой поцелуй, однако та мягко отодвинулась. Ее семейные отношения не станут лакомым кусочком для таких мерзавцев, как Томас Доверспайк, ведь теперь она окончательно убедилась, что он является одним из этих несносных репортеров. Именно поэтому он и пытался изо всех сил выпытать самые сокровенные семейные тайны. Торговать несчастьем ее отца! Верно говорят, у представителей прессы нет ни стыда, ни совести.

– Отец, Нареш скоро придет и поможет тебе, а нам с мистером Доверспайком нужно обсудить некоторые вопросы, касающиеся важных дел, – сказала Артемизия с многозначительным взглядом, не позволявшим оспаривать ее слова. – К сожалению, для развлечений сейчас времени совсем нет.

– Ну что ж, тем хуже. – Ангус покачал головой. – Если у человека нет времени, у него нет ничего.

– Очень мудрые слова. – Мистер Доверспайк бросил на Артемизию озорной взгляд. Неужели он вот так запросто подмигнул ей? – Думаю, вы в некотором роде философ, мистер Далримпл.

– Ангус, сынок. Я слишком стар для всех этих церемоний. Зови меня Ангус. – Он махнул им рукой. – Ну что ж, тогда поторопитесь. Только помните, на тропинке большой питон, будьте осторожны.

Да уж, питон. Артемизия покачала головой. Единственная змея в саду – лежащий без чувств Феликс.

А возможно, и таинственный Доверспайк.

Артемизия с облегчением увидела, что Нареш убрал ее пасынка и отнес его в постель, прежде чем мистер Доверспайк смог бы насладиться зрелищем будущего пэра, лежащего без сознания.

Доверспайк шел следом за Артемизией, насвистывая незнакомую ей мелодию – скорее всего какую-нибудь модную песенку с весьма двусмысленным содержанием. Ну и пусть, по крайней мере, так она знала, что он следует за ней.

Когда-то давно во время охоты на тигров Нареш рассказал, что дикие животные обладают шестым чувством, позволяющим поймать на себе чужой взгляд. Не обращен ли сейчас к ней напряженный взгляд темных глаз Томаса Доверспайка? Не пытается ли он прощупать ее секреты? Найти самое уязвимое место?

Ну уж нет, этому не бывать.

Артемизия остановилась и, резко обернувшись, столкнулась с Доверспайком. Она оступилась и непременно упала бы, если б Доверспайк ее не подхватил и не прижал крепко к себе.

Будучи в домашнем платье, без нижних юбок и корсета, она чувствовала твердость его тела. Широкую грудь, плоский и жесткий живот, мускулистые ягодицы, а к тому же…

Артемизия судорожно сглотнула, когда поняла, какая еще часть тела мистера Доверспайка внезапно стала каменно твердой.

– А знаете, ведь он прав. – Голос Доверспайка был низким и обволакивающим, как урчание тигра. От него словно исходил запах опасности и первобытной страсти – лесного пожара, побегов растений и свежей зелени. – Он абсолютно прав.

Кто – он? Артемизии захотелось спросить, но слова застряли в горле. Она не доверяла себе и боялась выдать чувства дрожью в голосе, не поддававшейся ее контролю.

– Если у человека нет времени, у него нет ничего. – Он неспешно и внимательно изучал ее лицо, даже не пытаясь выпустить из своих объятий, как того требовали приличия.

Одно дело – прикоснуться к ней, когда она могла потерять равновесие и упасть, но так крепко сжимать ее в своих сильных руках сейчас было просто непристойно. Она чувствовала, как бьется его сердце, и ее сердце тоже начало биться быстрее.

Любая женщина могла бы утонуть в этих глазах и потерять себя навечно. Артемизия почувствовала, как сама начинает погружаться в них. Ей показалось, что, если она слегка наклонит голову, возможно, он ее поцелует.

Уж этому точно не бывать никогда.

Артемизия уперлась кулачками в его грудь, и Тревелин сразу же отпустил ее.

Она снова зашагала к дому, бросив ему через плечо:

– Ошибаетесь, мистер Доверспайк. Для некоторых вещей времени не найдется никогда.

Глава 5

Сначала Трев подумал, что слегка переиграл и теперь герцогиня испугана и смущена. Однако он ведь почувствовал, прежде чем она успела его оттолкнуть, как ее тело буквально слилось с его телом. Ему и правда не следовало прижимать ее к себе так сильно, но, черт возьми, как же приятно держать эту женщину в своих объятиях!

Он опасался, что его не только оттолкнули, но и уволили, однако герцогиня явно ожидала, что он последует за ней. Иначе бы она не смотрела на него так выжидающе.

– Идемте, мистер Доверспайк, не медлите.

– Конечно же, – сказал он, растягивая слова. – Солнце ведь никого не ждет.

– Именно. – Она величественно прошествовала через залы в залитую солнцем студию, и простые смертные смиренно расступались на ее пути.

Не ожидая дальнейших указаний, Трев проскользнул в гардеробную, снял всю одежду и облачился в удобную робу. Он несколько раз глубоко вздохнул, прежде чем присоединиться к ее светлости, надеясь успокоить свое восставшее естество.

Может быть, герцогиня и была когда-то замужней женщиной, и по количеству холстов в студии он сделал вывод, что она нарисовала огромное количество обнаженных мужчин. Однако то, как ее зеленые глаза вспыхнули тревогой, когда он прижимал ее к себе, больше напоминало поведение девственницы.

Когда он появился, наконец, облаченный в робу, Артемизия сидела с рисовальными принадлежностями, готовая в любой момент приняться за работу. Лучи солнца из огромных окон от пола до потолка за спиной Артемизии словно окутали ее сияющим облаком, позолотив темные волосы и придав им оттенок блестящего на свету отполированного агата. Мода благоволила к золотистым кудрям, но они казались Тревелину скучными и лишенными жизни по сравнению с сумеречной и изысканной красотой леди Саутвик. Она склонила головку над альбомом и, казалось, была полностью поглощена своей работой. Артемизия выглядела так прелестно, что его естество поднялось по своей собственной воле и вопреки решимости хозяина предотвратить бурную реакцию своего непокорного тела.

Когда герцогиня подняла глаза, ее надменно поджатые пухлые губки напомнили ему, как мало она думает о нем, и его возбуждение спало.

Он решил, что это даже к лучшему, и пошел за шлемом и гладием.

– Нет, сегодня никакого реквизита, – сказала Артемизия, поправляя мольберт. – Я лишь хочу запечатлеть ваши черты, ни на что не отвлекаясь.

Не отвлекаясь? Да эта женщина сама могла отвлечь кого угодно, настоящий соблазн во плоти. Он готов был заключить пари на сколько угодно гиней, что она и не подозревала, как свет за ее спиной проникал через тонкую ткань утреннего платья, делая его почти прозрачным. Он отчетливо видел очертания ее ног безупречной формы. Как женщина, гордящаяся своей проницательностью, могла даже не подумать об этом?

А что, если она подумала об этом? Что, если она прекрасно знала о том, как сладок запретный плод, и использовала свое знание против натурщиков с холодной безжалостностью? Была ли она уверена, что никто из простолюдинов не осмелится прикоснуться к ней даже пальцем и не решится на большее, кроме как робко поднять на нее глаза, хотя тела их жаждали совсем другого?

– Мистер Доверспайк, как только будете готовы, мы можем начать, – сказала она ровным голосом. – Я, кажется, припоминаю ваше заявление, что вы не отличаетесь застенчивостью, поэтому не будете ли так добры…

Она остановилась в середине фразы, и не произнесенное вслух предложение словно повисло в воздухе. Трев принялся мысленно считать от ста в обратном порядке, пытаясь вернуть контроль над собой. Он сбросил с себя робу, и та упала на пол рядом с ним.

Взгляд зеленых глаз скользнул по нему, подвергая критичному и беспристрастному осмотру. Он заставлял себя дышать ровно. Девяносто два, девяносто один…

Чувствовала ли она хоть что-то, когда смотрела на него? Хотя бы легкий трепет от охватившего ее желания? Или же он просто представлял собой для герцогини интересную дилемму, будто бы внезапно превратился в живую вазу с фруктами? Неужели все ее мысли были лишь о том, как лучше передать игру света и тени?

– Если вам кажется, что в студии слишком холодно, можно позвать Катберта, и он разожжет огонь, – предложила Артемизия.

– Нет-нет, все замечательно, благодарю вас. – Одна лишь мысль о том, что другой человек, пусть даже слуга, станет свидетелем его борьбы с самим собой, казалась невыносимой. На данном этапе его вполне устраивала прохлада, царившая в студии.

Восемьдесят восемь, восемьдесят семь… Взгляд Артемизии опустился еще ниже, и Треву пришлось стиснуть зубы. Восемьдесят три, восемьдесят два…

Наклонившись над работой, Артемизия сдвинула брови и нахмурилась. Глубокий вырез платья открыл его взору впадинку между округлостями грудей. Он крепко сжал кулаки, стараясь прогнать мечты о том, как он дотронется рукой до того, что скрывается под ее одеждой, и будет исследовать соблазнительные холмы и нежную долину между ними.

Семьдесят шесть, семьдесят пять… Несмотря на отчаянные попытки сдержаться, его естество снова потянулось к ней.

– Мне невероятно приятно видеть, что вы уже привыкли к моему присутствию, – сказала Артемизия, не поднимая глаз от переданного ею на бумаге образа, а затем снова обратила на него испытующий взгляд. – О! – Она заметила его возбуждение, и на губах ее появилось некое подобие довольной улыбки. – Как только пройдет еще немного времени, такая работа станет для вас абсолютно естественной.

– Хотите заключить пари? – пробормотал он сквозь стиснутые зубы, когда герцогиня снова обратилась к рисунку.

Казалось, она его не слышала и продолжала накладывать на бумагу штрихи ловкими и уверенными движениями.

– Для человека, которому нечего сказать сейчас, вы были довольно разговорчивы в саду. – Она снова метнула на него взгляд, в котором теперь читалась едва скрытая досада. – С тех пор как отец заболел, мы пытались обращаться с ним как с разумным человеком, пусть даже он не всегда мог ответить тем же. Возможно, вы решили, что с вашей стороны будет лучше подыграть ему. Вы сделали вид, что понимаете бессмысленную игру слов, говоря со стариком, который не способен понять разницу между разумной речью и бессмыслицей…

Итак, она услышала, как они с Ангусом Далримплом обменивались тайным паролем. Что бы ни выпало из памяти ее отца, дать правильный ответ на пароль тайной службы он все еще был способен. Трев не хотел подвергать опасности Артемизию, открыв истинное значение разговора с Ангусом. Лучше позволить ей воображать о нем самом все, что угодно.

Пусть даже наихудшее.

– Разрешите дать вам совет, мистер Доверспайк. Мне не нравится, что вы насмехаетесь над душевнобольным.

– Уверяю вас, я никогда не имел подобных намерений.

– Тогда в чем же заключается ваше намерение? – потребовала ответа Артемизия, и щеки ее вспыхнули. – Задаете ненужные вопросы, болтаете со стариком в саду. Какую игру вы ведете? Может быть, собираете еще какие-нибудь пикантные новости для любителей сплетен, на которых так усердно работаете? Если сделаете отца посмешищем, обещаю, что мой адвокат засудит и вас, и ваших ничтожных работодателей за каждую капельку чернил.

– Что?

– Можете перестать притворяться, мистер Доверспайк. Я знаю, мистер Фелпс не посылал вас ко мне. Вчера настоящий натурщик пришел позже, и он был слишком пьян, чтобы быть хоть чем-то мне полезным. – Она прищурилась, словно бросая Тревелину вызов и заставляя отказаться от своих уловок. – Все эти расспросы относительно моего отца или распорядителя поместьем. Нет, вы вовсе не работаете в бухгалтерской конторе. Вы пишете статьи для газеты «Таттлер», я права?

Тревелин удивленно поморщился. Ему не раз приходилось бывать жертвой нападок «Таттлера», и он испытывал к этой газете не больше нежных чувств, нежели сама Артемизия.

– Я искренне заверяю вас, что не пишу статей ни для «Таттлера», ни для кого-то из их конкурентов. Я презираю их.

– Осторожнее, мистер Доверспайк, – сказала она ядовитым тоном. – Вы теряете ваш уилтширский акцент. А теперь ответьте: кто же вы и почему вы здесь?

Забавно, насколько сложнее прятаться за прикрытием другой личности, если ты полностью обнажен. Разум Трева отчаянно искал любое правдоподобное оправдание.

– О, ладно… будь что будет. Вам придется узнать, что именно я стал причиной плачевного состояния вашего настоящего натурщика. Мне повезло, я повстречал его за кружкой эля, и он рассказал мне о работе в вашей студии. Все, что нужно делать, – это стоять обнаженным, заверил меня он. – Тревелин пожал плечами. – Мне показалось, что наконец-то представился простой способ заработать несколько монет. Не то, что моя работа. И поэтому я сначала помог ему налиться ромом до ушей, а затем занял его место.

– А ваш акцент?

– Я решил, что для работы натурщиком вы обычно приглашаете деревенских простофиль, поэтому мне показалось разумным притвориться таким же. – Он наклонил голову и посмотрел на Артемизию. – Однако, сказать по правде, работа не так проста, как может показаться на первый взгляд.

Искренность в его голосе слегка смягчила ее гнев.

– Верно, скорее всего, вы правы, – признала она. – Но зачем вы говорили с моим отцом?

– Неужели нужна причина для того, чтобы начать разговор с приятным пожилым человеком? – Немного лести никогда не помешает, а Трев знал, что он может быть очаровательным, если ситуация того требует. – Я не видел вреда в том, чтобы повеселить его такой чепухой. Поверьте, больше подобного не повторится.

Она фыркнула, и он понял» что его извинения, судя по всему, были приняты.

– Конечно же, не повторится. Я всегда прошу моих натурщиков говорить откровенно со мной, но я оценю, если вы больше не будете искать встреч с моим отцом. Впредь будьте добры сразу представляться Катберту, вместо того чтобы тайком шарить по саду. Многие сочли бы ваше поведение сегодня утром нарушением закона. – Артемизия бросила на него ледяной взгляд. – И если подобное повторится, именно так восприму его и я.

– Вчера вы отчитали меня за то, что я опоздал. Сегодня я пришел рано, а вы опять недовольны. – Тревелин решил, что лучшая защита – это нападение и подобная тактика даст ему определенное преимущество. К тому же ее светлость сама просила его высказывать свое мнение прямо и откровенно. – Есть хоть кто-то в мире, кто способен вам угодить?

Треву пришла в голову мысль, что ему еще только предстоит увидеть улыбку удовольствия на ее губах. Как бы хотел он стать тем мужчиной, которому удастся вызвать ее!

Однако пока что необходимо помнить свое место. Он был Томасом Доверспайком, простым пареньком, которому удалось путем обмана попасть к ней в студию. А она как-никак герцогиня, и об этом нельзя забывать. Тревелин Деверидж мог попытаться очаровать столь знатную особу, но Томас Доверспайк нуждался в работе. А ведь только что он позволил себе быть резким со своей благодетельницей.

– Прошу прощения, ваша светлость, я наговорил лишнего. – Он почтительно наклонил голову. Некоторое время герцогиня наблюдала за ним, нахмурившись, словно пыталась понять, достойны ли доверия его заверения.

– Вовсе нет, все хорошо. Вы сказали именно то, что думали, – в конце концов, промолвила она, – никто так не вел себя со мной уже довольно давно.

– Простите, если я оскорбил вас.

– Ничего подобного, – ответила она с сухой улыбкой, – и я на вас не сержусь. Иногда очень полезно услышать правду. Да, мне действительно сложно угодить, но лишь потому, что я так сильно люблю свою работу и редко бываю полностью ею удовлетворена. Полагаю, мое стремление к совершенству распространяется и на многое другое.

– Уверен, ваши картины просто великолепны.

– Вы не можете знать, ведь вы никогда их не видели.

Трев покачал головой.

– Никто не видел. Я решила изобразить весь пантеон греческих богов, и пока не закончу весь цикл, показ устраивать не буду. Живопись в этом отношении напоминает музыку. Разве кто-то будет довольствоваться лишь одним фрагментом симфонии? Каждая картина станет частью большого ансамбля.

– Вы собираетесь продать их все вместе?

– Продать? Зачем мне это нужно? – поинтересовалась Артемизия, нахмурившись.

– Наиболее распространенная причина – заработать денег.

Она пожала плечами:

– Честно говоря, у меня нет подобной необходимости.

– Как же вы тогда узнаете, хороши ли ваши картины? Я имею в виду вот что: если кто-то не пожелает расстаться ради ваших картин с полным кошельком гиней, как же вы поймете их истинную стоимость?

– Произведение искусства измеряется тем, насколько сильное впечатление оно оказывает на зрителя.

– И какое же влияние картины с обнаженными богами оказывают на вас? – Его голос прозвучал более резко, чем он намеревался.

Артемизия нарисовала несколько линий в альбоме, размышляя над его вопросом. Судя по всему, его подоплека ускользнула от внимания герцогини. При мысли об этом Трев облегченно вздохнул.

– Боги были идеализированными мужчинами, – наконец ответила она. – Разве все мы не ищем совершенства?

– Итак, ваша светлость, мне кажется, что вы просто ищете совершенного мужчину.

Глава 6

– Ищу совершенного мужчину? – Ее щеки порозовели. – Конечно же, нет. К тому же совершенство – всего лишь недостижимый идеал, который в мужчинах искать бесполезно. Я могу лишь изо всех сил стараться сотворить его своими руками.

– И таким образом превзойти даже Господа нашего? – Он поднял бровь, глядя на герцогиню. Артемизия опустила глаза к альбому, но наблюдавший за ней Трев заметил, как побелели костяшки пальцев, сжимавшие мел. Нет никаких сомнений, он подошел слишком близко к правде. Потом ее губы медленно изогнулись в загадочной улыбке.

– Присаживайтесь, мистер Доверспайк, – приказала она ровным голосом.

– Куда именно, ваша светлость?

– Конечно же, на ваш собственный постамент. Полагаю, Марс вряд ли наслаждался комфортом мягких кресел.

Он выполнил ее приказание, чувствуя себя еще более нелепо, сидя на холодном полу, нежели стоя. Если он подожмет колени, ему будет не слишком удобно, поскольку его мужское достоинство будет неловко свисать. Если же вытянет ноги перед собой, то станет выглядеть неестественно напряженным, словно деревянная марионетка, у которой обрезали нитки. Он скрестил ноги в манере индийских йогов, но даже так чувствовал себя слишком уязвимым.

Герцогиня вздохнула:

– Позвольте, я вам помогу. Я немного поэкспериментировала с позами в альбоме прошлым вечером. Перенесите вес на одно бедро, ноги вытяните в сторону.

Она положила альбом и подошла к нему. Этот маневр был явно рассчитан на то, чтобы Трев ощутил себя в подчиненном положении.

Тревелин пристально смотрел на нее, решив, что ни в коем случае не даст одержать над собой верх.

– Куда вы хотите, чтобы я положил руки?

– Обопритесь на одну ладонь, – предложила она. – Нет, руку немного дальше. Вот так, мистер Доверспайк.

Герцогиня опустилась на колени и отвела его руку подальше от туловища, так, что его торс принял почти горизонтальное положение.

– А знаете, я никогда не был голым в обществе женщины, которая не обращалась бы ко мне по имени, – заявил он, – при данных обстоятельствах не могли бы вы называть меня Томасом?

– Именно из-за этих обстоятельств я и должна называть вас мистером Доверспайком, – возразила она. – К тому же вы не голый. Правильнее сказать, что вы обнажены.

– А у меня такое чувство, что голый.

Артемизия наклонилась и, подняв его вторую руку, озадаченно нахмурилась. Пьянящий цветочный запах ее духов щекотал ему ноздри. Это сирень или олеандр? А может быть, экзотическая смесь из обоих запахов?

– Я пока еще не решила, что вам делать со второй рукой, – задумчиво протянула Артемизия.

Она подалась вперед, и вырез платья снова опустился ниже. У Тревелина была идея, куда бы он мог положить вторую руку, но он решил, что правильнее держать мысли при себе. Кончики его пальцев покалывало от близости ее груди, и Тревелин снова начал мысленно считать обратно от ста, чтобы побороть безудержное влечение к ней.

– Почему отец назвал вас Ларлой? Я ведь знаю, что вас не нарекали этим именем.

Она проницательно посмотрела на него:

– Ларлой звали меня в детстве. Это совсем не важно.

– Должно быть, для вашего отца важно, раз он до сих пор его помнит. Что означает «Ларла»?

Герцогиня положила его свободную руку сначала ему на бедро, а затем прямо перед ним ладонью вниз. На ее губах промелькнула мимолетная улыбка.

– Когда я была маленькая, моя айя всегда говорила, что у каждого из нас есть тайные имена. Имена, которые отражают внутреннюю сущность.

Во время разговора он наблюдал за ее ртом, завороженный игрой острого маленького язычка за белоснежными зубками и мягкими губами.

Тайные имена. А что, если она подозревает, что на самом деле он вовсе не Томас Доверспайк? На какую-то долю секунды он пожалел, что необходимо притворяться перед ней.

– А если же вы раскроете тайное имя и его значение, – продолжила Артемизия, – то будете знать человека так хорошо, словно увидели его изнутри.

Его бы вполне удовлетворило увидеть совсем близко все ее внешние прелести, прижаться к мягкой коже, которая, как он заметил, пока Артемизия суетилась вокруг него, была безупречно гладкой и совсем светлой. И то, что было скрыто от его взгляда под одеждой, не могло не разжигать любопытства.

– Тогда, как мне кажется, я уже почти полностью узнал вас, ваша светлость. Теперь осталось лишь найти ответ, что значит «Ларла».

Тревелин понимал, что он слишком прямолинеен, но неужели герцогиня ожидала, будто бы мужчина рядом с ней, на котором нет ровным счетом ничего, кроме улыбки, не позволит себе некоторую фамильярность?

Особенно когда она наклонилась над ним, непринужденно прикасаясь ко всем частям его тела, чтобы он принял устраивающую ее позу.

– А как вы сами думаете? Что скрывается за этим именем? – спросила она, передвигая его правую руку с одного места на другое.

Ее нежный запах манил его. Когда она повернулась, вознаграждением Тревелину стала возможность мельком взглянуть на виднеющуюся часть ее груди, на белые, безупречно круглые, столь притягательные для него окружности. Интересно, какого цвета ее соски? Розовые и нежные, как щербет, или же малиновые, словно спелые ягоды? Он закрыл глаза и начал снова считать в обратном порядке. На сей раз на французском.

Он ощутил ее теплое прикосновение, и в тех местах, на которых оказывались ее пальчики, словно пробегали искры. На долю секунды он представил, как ее рука опускается все ниже и ниже, ласкает низ его живота. Трев прикусил щеку. Если он позволит себе и дальше думать в том же направлении, то просто опозорится, излив из себя жизненные соки, словно одержимый первой страстью юнец.

– Неужели это на вас никак не влияет? – поинтересовался он, уже не пытаясь побороть возросшее желание. – Тогда, должно быть, «Ларла» означает «ледяная дева».

– Не нужно оскорблять меня, – ответила Артемизия, на мгновение потеряв дар речи, и ее прерывистое дыхание стало для Тревелина доказательством – его близость не оставила герцогиню равнодушной. – Да, я не отдаюсь полностью страсти при взгляде на ваше обнаженное тело, но это вовсе не говорит о моей бесчувственности, Я сдерживаюсь ради моего искусства.

– И вы всегда себя контролируете?

– Я должна сдерживаться.

– Не хотите подвергнуть это заявление небольшой проверке?

Она прикусила губу и отвела взгляд в полном намерении проигнорировать его вопрос.

– Какая досада! Никак не могу придумать, где должна быть ваша вторая рука.

– У меня есть идея.

Он потянулся к ней и положил руку ей на шею. Его пальцы начали нежно ласкать впадинку за ее ухом. Она судорожно вздохнула, но не отодвинулась от него. Медленно наклонял он ее голову, пока не почувствовал теплое дыхание на своем лице. Ее губы были слегка раздвинуты, а глаза широко открыты. Она не делала ни малейшей попытки освободиться из его объятий.

Тревелин наполовину сократил расстояние между их губами, в то же самое время пристально наблюдая за Артемизией. Она на несколько секунд задержала дыхание, а потом с ее губ сорвался тихий стон. Герцогиня закрыла прекрасные зеленые глаза, а ресницы ее затрепетали.

Он мягко прикоснулся к ее губам, пробуя их на вкус, только начиная исследовать их тайны. Поначалу губы ее слегка дрожали, а затем внезапно смягчились. Когда она приоткрыла их, он проник языком в ее рот, пытаясь узнать сладостные секреты. К его удовольствию, она сперва ненадолго втянула его губы внутрь, а затем переплела свой язык с его в теплом и влажном союзе.

Да, герцогиню уж точно нельзя назвать ледяной девой.

Тревелин выпрямился, не прерывая поцелуя, и положил ладонь ей на щеку. Как он и представлял себе, кожа была необыкновенно мягкой. Трев пробежал пальцами по шелковистой и нежной щеке, а затем вниз по шее, чтобы легкими прикосновениями погладить грудь.

Он дотронулся до впадинки между ее грудями и, словно играя с ними, принялся запускать руку в лиф платья и снова вынимать ее. Затем он заключил одну из ее грудей в свою горячую ладонь и почувствовал, как сосок отвердел под легким муслином.

И в этот момент она схватила его за плечи и резко оттолкнула:

– Мистер Доверспайк!

– Ларла! – прошептал Тревелин. Герцогиня вскочила на ноги.

– Прошу вас сию же секунду покинуть мой дом.

Он встал в полный рост и посмотрел на нее, слегка наклонив голову:

– Вы меня увольняете, потому что вам понравилось меня целовать?

– Да… То есть нет, – пробормотала она и поняла, что только что призналась в неравнодушии к его поцелуям. Герцогиня отступила на несколько шагов. – Я имею в виду, подобное не должно повториться. Есть определенные приличия, которые следует соблюдать!

Он опустил глаза на свое обнаженное тело и на выдающееся вперед мужское достоинство.

– Какие могут существовать приличия, если один из нас в костюме Адама?

– Вы ничего не понимаете в искусстве, – разочарованно протянула она. – Вы высмеиваете все, что я хочу создать.

Тревелин посмотрел на нее искоса:

– А вы делаете все возможное, чтобы проводить массу времени наедине с голыми мужчинами при обстоятельствах, которые заставляют их чувствовать себя униженными. Вам следует задать себе вопрос: что вы на самом деле пытаетесь создать?

Ее глаза вспыхнули, потом гневно сузились.

– Убирайтесь!

Он наклонился, чтобы поднять робу, и краем глаза уловил какое-то странное движение. Позади Артемизии в одном из огромных окон он увидел темную фигуру.

Незнакомец поддерживал громоздкую черную коробку на треножнике, которая подозрительно походила на дагерротип. Если мерзавец заснял на одной из медных пластин, как он целует герцогиню…

– Я не шучу, мистер Доверспайк. Я хочу, чтобы вы ушли сию же секунду, слышите? – Она величественно топнула ножкой, словно была, по меньшей мере, императрицей. – По крайней мере, окажите любезность смотреть на меня, когда я с вами разговариваю.

Трев накинул робу и завязал пояс на талии, не отводя взгляда от мужчины за окном. Однако фотограф внезапно понял, что его обнаружили, поднял свою коробку и решил спасаться бегством.

– Простите меня, ваша светлость. – Тревелин прошел мимо герцогини и взобрался на подоконник. Открыв окно, он снова повернулся к ней: – Скоро я вернусь, и вы сможете продолжить речь о том, как я вам противен и как вы с нетерпением ждете моего ухода.

Тревелин выпрыгнул из окна и пропал в дикой зелени заросшего сада герцогини.

Глава 7

Кларенс Уиглсуорт нашел золотую жилу. И в отличие от дураков, отправляющихся каждый год на прииски Калифорнии, у него была стопроцентная гарантия заработка. Снимки герцогини Саутвик и ее натурщика-простолюдина, которые он только что сделал, просто бесценны. На такую удачу он даже не мог надеяться, когда убеждал редактора вложить денежные средства в дорогостоящее оборудование дагерротипа. Слава Богу, новейшие камеры позволили сократить время выдержки с пятнадцати минут до одной. Однако этот поцелуй казался несколько затянувшимся. Теперь прозорливость и чутье Кларенса будут оценены по заслугам. И сумма станет весьма внушительной.

На какой-то момент Кларенс задумался, не заплатит ли герцогиня за снимки больше, нежели «Таттлер». Нет, сказал он сам себе, все-таки он журналист, а не шантажист. Общество заслуживало того, чтобы увидеть представительницу сильных мира сего flagrante delicto,[1] когда она позволяла лишнее при общении с простым бедняком. Хотя, сказать по правде, похоже, парень не возражал против своеволия герцогини. Публика имеет право знать, что ноги всемогущих колоссов сделаны из глины и титулованная аристократия так же слаба в своих пороках, как и простые смертные.

О, слабые духом любят себе подобных.

А у Кларенса теперь было доказательство слабостей ее светлости. Если бы только он смог вспомнить дорогу через запущенный сад герцогини к парадным воротам поместья! Его информант оставил ворота открытыми, и дорога к той части дома, где герцогиня устроила свою развратную студию, была наиболее заметной. Ему захотелось посмотреть, как создаются шедевры.

Да, именно шедевры.

Оказывается, так это называется в высших слоях общества, подумал он, хотя увиденное показалось ему не большим искусством, чем то, что обычно происходит в публичном доме. К большому сожалению, он редко мог позволить себе удовольствие посещать подобные заведения для удовлетворения потребностей.

А происходящее в студии показалось ему даже более отвратительным, поскольку обнаженным на полусидел мужчина.

Такая смена ролей – уже достаточное оскорбление его чувств, однако, когда герцогиня сама опустилась на пол рядом с натурщиком, он был просто… шокирован.

Приятно шокирован.

Теперь, если бы он только мог…

Громкий звук шагов по протоптанной дорожке, раздавшийся за его спиной, прервал приятные размышления. Кларенс оглянулся как раз вовремя, чтобы увидеть натурщика герцогини, следующего за ним по пятам. Роба его преследователя развевалась, словно крылья демона. Паника придала Кларенсу сил, и он ускорил шаг, но парень поравнялся с ним, схватил его и бросил на землю.

Драгоценное оборудование Кларенса рассыпалось, пока он катался по земле со своим полуодетым преследователем, который в итоге одержал над ним верх.

– И что же вы здесь делаете: бродите вокруг дома знатной леди, словно жалкая ищейка? – Мужчина перевернул Кларенса на живот, прижал коленом позвоночник и скрутил руки за спиной.

– Я вовсе не ищейка, а представитель прессы, пишу для «Таттлера», – заныл Кларенс, выкручивая шею, чтобы взглянуть в глаза тому, кто так унизительно поборол его. – Я ведь всего лишь выполняю свою работу… – Он сделал паузу, чтобы рассмотреть атаковавшего его. – Лорд Деверидж?

– Нет, он мой брат, – ответил натурщик. Кларенс вспомнил, будто бы у графа Уорра было два сына – близнецы, если память ему не изменяет. Итак, вероятно, перед ним неудачливый младший брат.

– Как, наверное, обидно лишиться титула из-за каких-то нескольких минут, верно?

– А вот это вас не касается. Если желаете, чтобы вас освободили в ближайшее время и не повредили при этом лицо, поскорее представьтесь.

После своих слов Деверидж улыбнулся, но его холодная улыбка не оставляла сомнений, что Кларенс по-прежнему находится в опасности быть избитым.

– Уиглсуорт, Кларенс Уиглсуорт, – представился он, набравшись мужества. – Возможно, вы и были рождены джентльменом, однако я могу сбить спесь с такого человека, как вы, несколькими росчерками пера. А вы ведь не хотите ссориться с представителями прессы?

– Если бы вы сообщали о работе парламента или ужасающем состоянии канализации в городе, я бы согласился с подобной характеристикой вашей работы, но пока что заметил только, что вы крадетесь, словно вор.

– За свою жизнь я никогда ничего не воровал, – начал протестовать Кларенс. – Яблоки у торговцев фруктами и иногда горячие пирожки, конечно же, не считаются.

– Вы крадете доброе имя у людей, которые не причинили вам никакого вреда, вы губите их ядом, который капает с кончика вашего пера. – Деверидж угрожающе наклонился вперед. – И вы больше не напишете ни строчки ни хорошего ни плохого, вообще ничего про герцогиню Саутвик.

– Но…

– Если хоть самая маленькая скандальная статья в вашей проклятой газетенке запятнает имя ее светлости, поверьте, вам придется ответить за все…

– И что вы сделаете? Подадите в суд? У меня в кармане редко звенит больше двух монет. – Теперь, когда Кларенс узнал в незнакомце аристократа, он почувствовал себя немного смелее. Что знают эти пижоны о том, как люди зарабатывают себе на жизнь в Лондоне? – Какая из ваших угроз может быть хуже, чем пустой желудок?

– Мистер Уиглсуорт, я никогда никому не угрожаю, только предупреждаю – отозвался Деверидж с хищной улыбкой. – Мне нет никакого дела, что вы пишете обо мне, но если вы каким-либо образом опорочите имя герцогини, я убью вас.

Судя по будничному тону, можно было подумать, что Деверидж ведет светскую беседу о погоде, но спокойствие, с которым он заговорил о смертельном исходе, придало обещанию зловещий оттенок. Кларенс судорожно сглотнул.

– Теперь, когда мы, наконец, поняли друг друга, позвольте помочь вам подняться на ноги. – Деверидж встал и протянул Кларенсу руку. – Мне жаль ваше оборудование. Слышал, все эти штуковины жутко дорогие.

Он подошел и вытащил проклятые медные пластины из дагерротипа.

Несколько мгновений Кларенс раздумывал, не стоит ли подраться и отнять полученные с таким трудом пластины, но хладнокровная угроза Девериджа все еще звучала у него в ушах.

– А если вы интересуетесь настоящей журналистской работой, могу я дать вам совет? – учтиво продолжил Деверидж.

Кларенс с тяжелым сердцем собрал остатки оборудования. Из-за этого фиаско он не посмеет предстать перед своим работодателем.

– Нет, благодарю вас. Вы и так уже достаточно для меня сделали сегодня.

Его собеседник царственно пожал плечами:

– Смотрите сами. Я лишь хотел предложить вам завести знакомство с Бэйзилом Филпотом, судебным приставом в палате лордов. Он в курсе всего, что там происходит, знает и обсуждаемые, и закрытые законопроекты, а после нескольких кружек становится весьма разговорчивым. Он станет хорошим источником для статей, достойных настоящего журналиста.

– Я и есть настоящий журналист, – возразил Кларенс, – просто вас не привлекают те темы, на которых я специализируюсь. Неужели вы не понимаете? Нам приходится давать людям то, что им нравится.

– Возможно, пришло время дать им то, в чем они нуждаются, – мягко сказал Деверидж, спрятав руки в складках одежды. – Ну что ж, приятного вам дня, мистер Уиглсуорт. Уверен, вы сможете найти выход. – С этими словами он неторопливо направился к дому, словно выходил лишь подышать воздухом в лишенный искусственной аккуратности сад герцогини. Затем он остановился и, обернувшись к Кларенсу, наградил его ледяным взглядом. – Помните о моем обещании.

Кларенс проглотил слюну и кивнул. Если он напишет еще хотя бы одно оскорбительное слово в адрес ее светлости, у него не оставалось ни малейшего сомнения, что Деверидж выполнит свою угрозу.

Артемизия успела смахнуть последнюю слезинку как раз вовремя. Мистер Доверспайк уже карабкался обратно в окно. Она громко шмыгнула носом, надеясь, что ее носик не покраснел от плача.

– Как можно вести с вами цивилизованную беседу, если вы предпочитаете убегать через окно?! – взорвалась она, пытаясь скрыть еще не высохшие слезы. – Ну что? Что вы скажете в свое оправдание?

– Вы же сами изъявили желание, чтобы я ушел. – Он пожал плечами и смиренно развел руки в сторону. – На самом деле у окна еще недавно торчал репортер из «Таттлера». Мы с ним немного поболтали в вашем саду.

– И тогда… – У Артемизии перехватило дыхание. Похоже, день из плохого превращался в ужасный. – Он был рядом тогда. В тот момент, когда мы…

– Да, но не волнуйтесь, мадам. У меня есть некоторые снимки, которые никогда не выйдут в свет. – Деверидж вытащил пластины с исчезающим изображением из карманов своего одеяния. Картинка была размытая, но герцогиня могла четко различить две фигуры в шокирующее-интимном объятии, и, несмотря на все изъяны изображения, рука Томаса явно тянулась к ее груди.

Мистер Доверспайк был прав. Он не был обнаженным. Он был именно голым. Бесстыдно, откровенно голым, словно Адам, и внезапное чувство тепла, возникшее у нее между ног, напомнило, что она играет с райским огнем.

– Какой кошмар! – Ее мать будет в ужасе. Публикация проклятой статьи в «Таттлере» скорее всего совпадет с балом-маскарадом Констанс Далримпл. – Даже без снимков они все равно напечатают статью, и репутации моей придет конец. Дело не в том, что я слишком пекусь о ней, но ведь от моего опрометчивого поступка пострадают сестры.

– Я сильно сомневаюсь в том, что статья будет напечатана, – самодовольно заявил Деверидж. – Мы заключили, так сказать, не-совсем-джентльменское соглашение. Вышеупомянутый репортер воздержится от написания пасквилей на вас.

– Как вы можете быть настолько в этом уверены?

– Если он не выполнит обещание, я не позволю ему больше ходить по этой земле.

Услышав столь необычное заявление, Артемизия с подозрением взглянула на Девериджа. Она почувствовала кипящий в нем гнев, исходящее от него чувство опасности… Но действительно ли этот мужчина готов пойти ради нее на убийство?

Он наклонил голову:

– Я же говорил вам, ваша светлость, что у меня есть связи в не столь респектабельных слоях общества.

Артемизия глубоко вдохнула, пытаясь побороть внутреннее волнение.

– Очень хорошо. Благодарю вас, мистер Доверспайк, за вашу помощь в сохранении моего честного имени. А теперь, будьте так добры, оденьтесь и уходите… Пожалуйста, оставьте адрес у Катберта, чтобы я могла отправить куда-то оставшуюся часть оплаты за ваши услуги. Впредь можете считать себя свободным.

– Что? Но вы же не завершили картину.

– Верно. И теперь уже никогда не смогу ее закончить. – В глазах ее снова появились слезы, и она часто заморгала, чтобы их прогнать. – Умоляю вас, уходите же.

– Но почему?

– Мне казалось, все абсолютно ясно. Мы перешли черту, которую ни в коем случае нельзя переходить, грань между художницей и натурщиком.

– Только потому, что я поцеловал, вас?

– Потому что я позволила вам поцеловать меня. Вина на мне, и я приношу вам свои глубочайшие извинения. Однако впредь я больше не смогу работать с вами.

– Ерунда, – возразил он. – Вы стараетесь соответствовать каким-то недостижимым стандартам. Неужели вы хотя бы на мгновение поверили, что мастера старой школы имели лишь поверхностное знакомство со своими натурщицами и никогда не переходили никаких границ?

Щеки Артемизии вспыхнули. Она всегда подозревала, что именно в этом дело. Как еще художники смогли бы передать на картинах атмосферу желания, страсти и предвкушения, если между ними и их натурщицами ничего не было?

– Тем не менее, я должна попросить вас уйти.

Рот мистера Доверспайка превратился в тонкую линию.

– Я надеюсь, вы, по крайней мере, дадите мне хорошую рекомендацию.

– Конечно же, я с удовольствием напишу вам самое лучшее рекомендательное письмо, которое пришлю вместе с вашим вознаграждением.

– Это не совсем то, что я имел в виду. Я надеялся, вы представите меня мистеру Беддингтону и порекомендуете ему мои услуги.

Беддингтон. О нет, неужели снова! Она уже думала, что заставила его забыть об одержимости Беддингтоном.

– Боюсь, не в моих силах сделать это.

– Сдается мне, что вы в силах сделать все, что только пожелаете, ваша светлость.

– И что же я могу сказать мистеру Беддингтону о характере ваших услуг? «Это Томас Доверспайк. Он великолепно умеет снимать с себя абсолютно все и приводит в ужас представителей прессы».

– Надеюсь, это происходит не одновременно.

С ее губ слетел смешок.

– Полагаю, что нет. Не одновременно.

– И все же я снял с себя одежду и привел в ужас вас, ведь так? – Он сделал шаг вперед, чтобы сократить расстояние между ними.

«Ужас» не совсем верное слово, ведь внутри у нее все трепетало от его близости, каждой клеточкой тела она ощущала приятное тепло. На ее губах все еще остался вкус его поцелуя. Она отвернулась, чтобы он не увидел, как сложно ей стало делать каждый вдох.

– Пожалуйста, уходите, мистер Доверспайк, прошу вас.

Услышав негромкий звук шагов по деревянным половицам, она испытала чувство облегчения. Он уходит. Но тут вдруг Артемизия уловила шелест бумаги, который заставил ее обернуться.

– Что вы делаете?

– Хочу посмотреть, что нам с вами вместе удалось создать. – Он отложил в сторону бумагу и строго нахмурился: – Я действительно выгляжу так нелепо?

Он указал на один из эскизов, на котором был изображен в шлеме, с мечом и с выпяченной грудью. Воинственная поза странно смотрелась в сочетании с его наготой. Теперь, когда прошло некоторое время и она другими глазами взглянула на рисунок, ей начало казаться, что она слегка перестаралась.

Ее натурщик перевернул страницу.

– О, – протянул он задумчиво, – а вот то, чём вы занимались сегодня утром.

– Да. – Это был черновой вариант его изображения в позе полулежа. Ей удалось передать напряжение в фигуре Марса и показать, как он отчаянно стремится к недосягаемой для него цели. – Марса всегда изображают в блестящих доспехах, победоносным триумфатором. Я решила, что для своего рисунка изберу совсем другой подход. Когда на поле битвы встречаются две стороны, одна из них всегда объявляется проигравшей. Мой бог войны потерпел поражение.

– Довольно часто проигрывают обе стороны, – мягко заметил он. – Конечно, существуют битвы, которых нельзя избежать. Я даже принимал участие в некоторых. Однако большинство войн для тех, кто вынужден в них сражаться, это лишь грязь и кровь. В своем наброске вам удалось найти ответ на то, что на самом деле представляет из себя война – поражение, потери и человеческую глупость. Как бы там ни было, ваша светлость, вам необходимо закончить работу.

– Не могу. – пробормотала она – ведь именно вы вдохновили меня на эту картину.

– Я вдохновил вас на изображение поражений, потерь и человеческой глупости?

Своими словами ему удалось вызвать у нее еще один невольный смешок.

– Ну вот, видите, если мы можем смеяться вместе, то сможем и работать. – Он поднял набросок и показал ей. – Это важно, мадам, даже важнее того, насколько низко я пал в ваших глазах. Ваша картина может сказать о войне то, что не осмелится произнести вслух ни один человек. Если вам не удастся ее завершить, сожаление станет преследовать вас на протяжении всей творческой карьеры.

Он протянул ей альбом.

– Разве это не стоит того, чтобы мириться со мной еще какое-то время?

Проблема заключалась не в том, что он низко пал в ее глазах, а скорее, наоборот. Если она хочет, чтобы у них все получилось, придется научиться контролировать свое влечение к нему. Однако насчет рисунка он прав.

– Очень хорошо, мистер Доверспайк. Тогда будьте добры снять робу и принять нужную позу. Солнце никого не ждет.

Глава 8

Ее Марс застонал и слегка шевельнулся.

– Не двигайтесь. – Приказала Артемизия, – иначе вы измените ракурс, под которым свет падает на поднятую руку.

– Если я не буду двигаться, моя поднятая рука скорее всего отвалится, – пожаловался он.

Артемизия взглянула на часы над камином.

– Верно, мы занимаемся этим наброском уже почти час, – признала она. – Хорошо, давайте передохнем Должно быть, чай еще горячий, к тому же я попросила Катберта принести немного печенья, которое вы найдете под серебряной крышкой.

Томас Доверспайк вскочил на ноги и надел робу, прежде чем приняться за предложенное ему печенье, в то время как Артемизия завесила холст, чтобы пыль не оседала на свежую краску. Лондон, с бесчисленными угольными топками, был намного грязнее Бомбея. Она налила две чашечки чая, добавила в свою чашку немного сливок, а в его лишний кусочек сахара, как ему нравилось.

– Как продвигается картина? – спросил он в перерыве между поглощением печенья.

– Уже приобретает очертания. – Перед тем как сделать глоток, Артемизия подула на чай, чтобы охладить его. Она незаметно спрятала руку за спину и слегка размяла затекшую спину, подумав при этом, что не только натурщики страдают от неприятных последствий монотонной работы.

– Могу ли я посмотреть?

– Нет, до тех пор, пока она не закончена.

Всего за несколько дней Артемизии удалось значительно продвинуться в работе. Ее новая картина станет действительно значимой, и она чувствовала это в каждом новом штрихе.

Кисть ее свободно летала по холсту, но, поскольку Артемизия была сторонницей четкого изображения деталей, результат ее пока что не устраивал. В то время как некоторые части тела выглядели необычайно естественно, другие все еще были плоскими и поверхностными. Копировать стройную и мускулистую фигуру Томаса Доверспайка было сущим удовольствием, а его кожа обладала здоровым сиянием и говорила о жизненной силе своего обладателя, однако Артемизия не стала четко прорисовывать паховую область. Она даже подумывала, не задрапировать ли ее. Небольшой пояс или фиговый листок решит проблему, но ее артистическое чутье воспротивилось этому, и Артемизия начала ругать себя за трусость. Он весь был необычайно прекрасен. Даже потерпев поражение, Марс оставался мужественным. И разве не будет малодушным поступком прикрыть его достоинство лишь потому, что при взгляде на него у нее внутри все трепетало?

У него все еще бывали периоды неконтролируемого возбуждения, но Артемизия старалась не говорить об этом прямо. Она никогда не уставала смотреть на него, хотя кожа на его восставшем фаллосе была плотной и туго натянутой, темной от притока крови. Она не переставала представлять, какой на ощупь его фаллос. Будет ли он гладким в ее руке? Или теплым? При мысли об этом ее щеки пылали, а внизу живота появлялось какое-то первобытное, естественное ощущение.

Ей необходимо как можно скорее подумать о чем-то другом.

– У вас было достаточно времени, чтобы привыкнуть к работе. Теперь она кажется вам более простой?

– Почему вы спрашиваете?

– Некоторое время назад казалось, будто работу в качестве моего натурщика вы считаете унизительной, – заявила она, – надеюсь, вы все-таки передумали.

Он пожал плечами:

– Пока не скинете с себя все ваши юбки и не встанете на мое место, все равно не поймете. На мой взгляд, если хотите знать, что представляет собой работа натурщика, попробуйте сами заняться ею.

– Простите, что вы сказали? – Вероятно, она неправильно его расслышала.

– Вообще-то я подал вам весьма стоящую идею, – заявил он, стряхивая крошки с ладоней, – ведь это будет неплохим отдыхом для каждого из нас. Мы могли бы поменяться местами, и я бы немного вас порисовал.

Артемизия чуть не подавилась глотком чая.

– Очень смешно. На какую-то долю секунды я решила, что вы говорите серьезно.

– Я говорю серьезно.

Артемизия поставила чашку на стол.

– Какая ерунда, вы же не художник.

– Ну да, здесь вы правы, – признал он. – Я не умею так строить композицию, как вы, но зато делаю приличные наброски. Смотрите, сейчас покажу.

Он схватил альбом и мелок и несколькими легкими штрихами изобразил Поллакса, который спал на подоконнике, поджав под себя лапки так, что казался маленьким мохнатым комочком.

– Неплохо, – признала она. Линии были четкими и уверенными, а силуэт котенка имел почти безупречные пропорции.

– На службе мне приходилось рисовать карты – объяснил он. – Так что вы думаете по этому поводу, ваша светлость? Может быть, нам стоит поменяться ролями. Обещаю, что не нарисую вам, скажем, три глаза.

– Мистер Доверспайк, ваше предложение необычно и, я думаю, неприемлемо для человека моего статуса, – начала протестовать она, – ведь это будет…

– Унизительно?

– Вовсе нет. – Артемизию разозлило, что ему удалось поймать ее на слове.

– Что же вас останавливает? Неужели вы боитесь?

– Конечно же, нет. – А потом, поскольку Артемизия твердо верила, что в искусстве самое важное – правдивость, она сглотнула и кивнула.

– Я должен признаться, что сначала и сам немного испугался.

Она фыркнула:

– Вы? Мистер Стеснительность-мне-не-свой-ственна?

– Иногда единственный способ встретиться лицом к лицу со своими страхами – не обращать на них внимания и идти вперед, – заявил он. – Быть голым, то есть, прошу прощения, ваша светлость, быть обнаженным перед тем, кого вы едва знаете, действительно довольно устрашающая перспектива. Но в этом отношении вам все про меня известно.

Артемизия подумала, на самом деле ли мистер Доверспайк ей хорошо известен. Мысли о нем часто не давали ей покоя. Да, этот мужчина действительно нравился ей, но он был слишком сдержанным для обычного рабочего, а от представителя дворянства его отличало исходившее от него едва уловимое чувство опасности. Несмотря на то, что Томас провел в обществе Артемизии уже больше недели, он до сих пор оставался для нее загадкой. Она по праву считала себя наблюдательнее многих, однако ей все-таки не удавалось разгадать секреты чужого сердца.

Она пыталась избавиться от воспоминаний о его поцелуе, но иногда память воскрешала их помимо ее воли. Это было сродни урагану, который сметал все доводы рассудка и оставлял за собой опустошение. Наверное, именно вид его чувственного рта сейчас уничтожил остатки разума, ведь она действительно начала раздумывать над его предложением.

– Я никогда не смогу объяснить вам, на что это похоже, – заверил ее он. – Хотите узнать, что вы просите от своих натурщиков, испытайте это сами. – Он насмешливо поднял бровь и добавил: – Если осмелитесь.

Если она не согласится с его предложением, он не перестанет обвинять ее в том, что она унижает его достоинство. Этот несносный человек загнал ее в угол, и у нее нет ни малейшей возможности отказаться от его предложения.

– Я сейчас вернусь. – Герцогиня направилась к комнате для переодевания. Когда она закрыла за собой дверь, внутри у нее все переворачивалось. Артемизия сделала глубокий вдох. В конце концов, она же ожидает, что натурщики без особых усилий решатся на подобный подвиг, и, справедливости ради, следует иметь представление об их настоящих ощущениях.

Ее руки дрожали, когда она снимала испачканный краской передник. Простое муслиновое платье последовало за ним. Когда она разделась до нижнего белья и осталась в сорочке, панталонах и корсете, то поняла, что дальше ей не справиться. Ей не удастся расшнуровать корсет.

– Все в порядке, ваша светлость?

– Да, у меня все хорошо, – ответила Артемизия, досадуя на дрожащий голос. Проклятые французские модельеры. Она давно считала, что мода заставляет людей выглядеть глупо. Разве правильно, что взрослая женщина не сумеет раздеться без посторонней помощи? Она не подумала об этом, когда согласилась на этот фарс. И теперь придется признать, что дальше ей самой не справиться.

– Не нужна ли вам помощь со шнуровкой?

– Как мило с вашей стороны предложить помочь! – Ей следовало понять, что он непосредственно знаком с процессом раздевания женщин и не позволит ей отказаться от задуманного только лишь из-за технической стороны дела. – Да, мистер Доверспайк. Ваша помощь очень бы мне пригодилась, – сказала герцогиня так спокойно, словно его помощь в снятии корсета была самым привычным делом. Артемизия уже дала свое согласие, и меньше всего ей хотелось показать этому человеку, что она не справилась с задачей. Она повернулась к своему натурщику спиной, уверенная в том, что он знает, что делает.

Когда Тревелин начал развязывать узел, она затаила дыхание. Освободив ее от пояса, пальцы поднялись вверх по позвоночнику, ослабляя шнуровку корсета.

Внезапно ей пришло в голову, что придется снова прибегнуть к помощи мистера Доверспайка и просить его зашнуровать корсет, когда они закончат.

Мистер Доверспайк снял с нее корсет, и ее грудь под тонкой сорочкой больше ничто не стесняло. Теперь она могла глубоко вздохнуть, но ей по-прежнему не хватало смелости повернуться к нему лицом. Кто знает, что она теперь прочитает в его карих глазах?

– Благодарю вас. Теперь я справлюсь сама, – тихо промолвила она, и ее помощник вышел из маленькой комнатки, оставив Артемизию наедине со своими страхами. Она стянула через голову сорочку и спустила панталоны. Что он подумает, когда увидит ее? Герцогиня уже жалела, что не позаботилась поставить в комнате зеркало для натурщиков. Ей не терпелось поскорее узнать свои недостатки.

Артемизия опустила голову и оглядела себя. Ее соски были напряжены, а если бы она провела рукой по нежной округлости живота к темным завиткам волос над стройными ногами, то поняла бы, что они увлажнились.

Сердце ее забилось, и она почувствовала ответную пульсацию в своем лоне. Артемизия уже почти решила, что это и так самый смелый поступок в ее жизни, и вовсе не обязательно доводить его до конца. Необходимо лишь снова облачиться в панталоны и сорочку и позвать мистера Доверспайка, чтобы тот снова зашнуровал корсет.

Но тогда она признается ему в трусости и лицемерии. Как можно ожидать от натурщиков, что во имя искусства они должны сделать то, на что она сама пойти не готова?

Артемизия сняла с крючка вторую робу и просунула руки в широкие рукава. Она плотно запахнула ее и удивилась, как приятно ощущение бархата. Ей и раньше приходилось носить бархатные платья, но под ними скрывалось многослойное нижнее белье – панталоны, сорочка, корсет, нижние юбки, кринолин. Мягкая ткань мало соприкасалась с ее кожей и уж точно не в этаких интимных местах. Это ощущение было, по ее мнению, нездоровым, но она решила, что ей оно даже нравится.

– Требуется помощь, ваша светлость? – раздался из-за закрытой двери голос мистера Доверспайка.

– Нет, спасибо, – сказала она, решив вести себя свободно и непринужденно. Сделав глубокий вдох, Артемизия открыла дверь.

Его удивленный взгляд почти стоил тех кульбитов, которые выделывал ее желудок.

Она прошествовала к центру комнаты.

– Ну же, не стойте без движения и не глазейте на меня. Если вы намерены меня рисовать, то придется что-то делать. Альбом теперь ваш, а новый мелок вы найдете в верхнем ящике столика.

Он быстро взял названные ею предметы и сел на стул с прямой спинкой, забросив ногу на ногу, чтобы положить альбом.

– Когда будете готовы, можем начать. – Уголок его губ приподнялся в тщательно скрываемой усмешке.

Внезапно лицо его потеряло оживленное выражение, а глаза потемнели. Артемизия чувствовала, как его взгляд прожигал толстый бархат. Должно быть, он испепелит ее взглядом, когда роба не будет заслонять ему вид. Она опустила глаза, будто бы ее заинтересовал узор на паркете, поскольку была не в силах встретиться с ним взглядом. Повертев в руках отворот робы, герцогиня спустила ее с одного плеча. Дрожь предвкушения пробежала по телу, но теперь, когда пришло время для решительных действий, Артемизия начинала сомневаться, получится ли у нее.

Она уже готова была признать свое поражение, когда вдруг раздался тихий кашель.

– Вы не спросили, в какой позе я хочу вас видеть, – напомнил мистер Доверспайк, и Артемизия удивилась тому, как хрипло звучал его голос.

Она подняла на него глаза и внезапно осознала, что он первый мужчина, который видит ее обнаженной. Жалкие попытки покойного мужа познать ее тело совершались в полной темноте. Забавно, что незнакомец узнал ее так хорошо, как не знал человек, чей титул она носила.

– Так в какой позе вы хотите меня увидеть? – тихо повторила Артемизия.

Его губы шевельнулись, будто бы он хотел сказать что-то, а потом передумал.

– Повернитесь и смотрите в сторону, – мягко сказал он. – Так будет проще.

Она повиновалась, в то время как сердце в груди отбивало барабанную дробь. Ей пришлось заставить себя дышать глубоко.

– Теперь пусть роба спадает с вашего плеча. Вот, хорошо. Немного ниже.

Она обнажила перед ним спину и почувствовала на коже прикосновение бархата, а затем легкое дуновение воздуха. Ткань опустилась по позвоночнику, под изгиб талии, диагональю разделив ее изящную фигурку и достигнув запястья левой руки.

– Опустите робу до правого локтя. Немного согните руку и слегка поднимите ее, – приказал он непривычно напряженным голосом.

Ей пришло в голову, что он драпирует ее столь элегантно, как это сделал бы любой профессиональный художник, и использует складки материи, чтобы создать контраст между линиями и текстурами. Пусть Томас Доверспайк и уверял, что он не художник, но у него явно был художественный вкус.

Она приспустила ткань, открыв его взору все изгибы своего тела. Не послышался ли ей его изумленный вздох? Жаркая волна пробежала по ее коже, и Артемизия ощутила приятное тепло при мысли о том, что его взгляд внимательно скользит по ее фигуре.

– Могли бы вы повернуться вполоборота? – спросил он хриплым шепотом.

– Вот так? – Она слегка изогнулась, понимая, что с этого ракурса он увидит одну из ее грудей, и от этой мысли ее соски напряглись.

– Просто идеально, – сказал Тревелин с восхищением.

Артемизия прекрасно понимала, что он не имел в виду ничего особенного, однако почувствовала странное чувство удовлетворения от того, что он выбрал именно это слово. Идеально. Те, кто не мог понять ее преданности искусству, называли ее бесстыдной и безответственной. Но никто еще не называл ее идеальной. Внутри у нее снова все затрепетало.

Она повернулась и взглянула на него через плечо.

– Вот так! Не двигайтесь, – сказал, он взволнованно. Его темная голова склонилась над альбомом, и мелок заскрипел по странице. – Вы прекрасны, Ларла.

У Артемизии перехватило дыхание. Она даже не возражала против того, что он обратился к ней по ее детскому имени. Это почему-то казалось ей абсолютно естественным. Самое главное, что он; считал ее красивой.

Она купалась в его смелом одобрении, наслаждаясь теплым чувством внутри живота, когда он смотрел на нее. От восхищенного взгляда по ее коже поползли мурашки. Когда же он принялся рассматривать ее попку, Артемизии казалось, что бледные половинки розовеют от пристального внимания. Ее соски так напряглись, что, если бы он не попросил ее не двигаться, она бы сжала юс ладонями, чтобы облегчить боль.

Так вот что значит чувствовать себя желанной, прекрасной и совершенной в чьих-то глазах. Быть произведением искусства.

Дух Артемизии воспарил. Когда она обнажила свое тело, она также открыла свою душу. На секунду она закрыла глаза и почувствовала, будто витала высоко над землей.

Внезапно ей открылась истина: речь шла уже не об искусстве. Возможно, дело всегда было совсем не в искусстве. Как бы она хотела быть настолько смелой, чтобы отбросить перед ним лишнюю одежду! Она хотела, чтобы он увидел ее всю целиком, чтобы взгляд его темных глаз обнаружил ее потаенные секреты и счел их совершенными и прекрасными.

И не только взгляд. Она жаждала его прикосновения. Она почти чувствовала тепло его рук, то, как во время поцелуя они будут скользить от шеи к пышной груди. Представив, как его сильные, умелые пальцы станут поглаживать ее соски, она ощутила возбуждение. А что, если рука будет продвигаться вниз по животу к треугольнику темных волос? Будет ли она для него прекрасна и там?

А его поцелуй… Ее губы мучительно хотели ощутить на себе прикосновение его губ. Как было бы приятно, если бы он начал ласкать ими все ее тело!

Она ощутила, как ее секретные места увлажнились, и она почувствовала запах своего возбуждения: мускусный и сладкий одновременно. А что, если он также его почувствовал? Она собрала все свое мужество и откашлялась.

– Когда мы закончим картину, я хотела бы предложить вам другую должность, – сказала она, удивившись тому, как неровно звучит ее голос. Она открыла глаза и встретилась с ним взглядом.

– Правда? Что же это такое? Вероятно, что-то для мистера Беддингтона?

Как же надоела его одержимость Беддингтоном!

– Нет, это кое-что для меня, – сказала она ровно.

– И что же вам необходимо, ваша светлость?

Она глубоко вздохнула и решила не раздумывая прыгнуть в пропасть.

– Я поняла, что мне необходим любовник.

Глава 9

Мистер Доверспайк отложил мелок и поднялся на ноги.

– Не стоит искушать мужчину, если на вас нет ничего, кроме робы, ваша светлость.

– Я не дразню вас, – сказала Артемизия, все еще слегка отвернувшись и наблюдая за ним через плечо. – Я действительно хочу этого.

Он медленно подошел к ней, словно тигр, выслеживающий антилопу. Она хотела повернуться к нему лицом, однако внезапно какое-то предчувствие словно пригвоздило ее к полу. Артемизия вовсе не имела в виду, что хочет заняться с ним любовью прямо сейчас. Столько всего нужно было закончить в картине, а ведь если их отношения поменяются коренным образом, это может повлиять и на ее восприятие натурщика. И все-таки она не могла заставить себя произнести хотя бы слово, чтобы остановить его. Она знала, что ей следует снова накинуть на себя робу, однако, казалось, она потеряла способность двигаться.

Томас – теперь она мысленно называла его Томасом – остановился за ее спиной, и Артемизия почувствовала теплое дыхание на своей шее. Его ладони легким движением опустились на ее плечи, а затем начали поглаживать ее руки. Он прикоснулся губами к ее шее, сначала нежно, потом все более страстно, сильно втягивая кожу. Она никогда раньше не испытывала такого блаженства. Все ее существо трепетало, пока он наслаждался ее прелестями.

– М-м, как же приятно! – пробормотал он, прижавшись губами к ее ушку и слегка прикусив нежную мочку.

Артемизия прильнула к нему и почувствовала, насколько твердым и сильным было его тело рядом с ее мягкостью. Он принялся покрывать почти невесомыми поцелуями ее затылок, в то время как его руки скользили под ее грудью, дразня и завлекая. Легкие как перышко, его пальцы двигались с безумной медлительностью. Она страстно желала, чтобы он заключил ее грудь в свои ладони, почувствовал ее тяжесть и наконец-то облегчил боль в ее сосках, сильно надавив на них.

Герцогиня Саутвик думала, что имеет представление о том, что значит желание. Она просыпалась время от времени с зияющей пустотой, смутным недовольством, после которого ей оставалось лишь разочарованно поправлять панталоны. Она не могла даже вообразить силу чувственного удовольствия, неистребимой тяги к чему-то темному и запретному. Теперь она просто, испытывала эмоции, которые не могла облечь в слова. Что-то пульсировало между ее ног, угрожая окончательно лишить разума.

Негромкий стон сорвался с ее губ, когда он накрыл ее груди ладонями, как она и мечтала.

– Тише, – заверил он, – все будет хорошо. Я сделаю так, что все будет хорошо.

Он удовлетворил некоторые потребности ее жаждущего тела, однако сразу же возникли новые, требующие внимания. Она дрожала от его прикосновений, волны наслаждения пробегали по ее телу. Когда он кончиком пальцев прошелся по изгибам ее ребер, каждая клеточка начала трепетать от радости.

Он развернул герцогиню лицом к себе, притянул и завладел губами, а она была близка к тому, чтобы забыть обо всем под чарами его поцелуев.

Но Артемизия понимала, что подобное поведение недопустимо, и лишь титаническими усилиями ей удалось освободиться из крепких объятий.

– Нет, прошу вас, – взмолилась она, хотя тело ее восставало против ее решения, – сейчас не время и не место.

– Разве вы забыли мудрые слова вашего отца? «Если у человека нет времени, у него нет ничего». Здесь и сейчас любой подтвердил бы истинность этих слов, – заявил он, положив руки ей на талию и еще ближе притянув к себе.

– Нет, Томас, – она присобрала робу, чтобы скрыть под ней жаждущее его ласк тело, – необходимо подождать окончания работы над картиной.

– Но зачем? – Он снова раздвинул ее одежду, явно не интересуясь ответом, и скользнул рукой внутрь, чтобы продолжить ласкать грудь. У нее не хватило силы воли запахнуть робу снова, даже когда он принялся дразнить ее, мучительно долго выводя большим пальцем круга вокруг розовой вершины. Затем он опустил голову, чтобы завладеть ее соском, на этот раз прикоснувшись к нему губами.

– О! – Волна наслаждения от груди переместилась еще ниже. Она должна была ему что-то объяснить, но ей уже не вспомнить, что именно. Его язык порхал, описывая круги вокруг ее чувствительного соска и лишая возможности мыслить здраво. Когда он переключился к другой груди, ей удалось собрать остатки разума и попросить его остановиться. – Нам необходимо подождать. Как только картина будет закончена, я смогу поселить вас в прекрасном доме где-нибудь в Мейфэре, – пробормотала она, задыхаясь, и запустила пальцы в его темные густые волосы. У нее подгибались ноги, и то, что она еще держалась на ногах, было настоящим чудом. – Настолько близко, чтобы нам было удобно видеться, и настолько далеко, чтобы сохранить наши встречи в тайне.

– Поселить меня? – Он выпрямился в полный рост.

– Ну конечно же! – Артемизия вытянула шею, чтобы посмотреть на него. Ее соски начали требовать прикосновения его губ, однако он не заставит ее просить о ласках. По крайней мере не сейчас. – Разве не так делаются подобные вещи.

– Что значит «подобные вещи»? – Его глаза опасно сузились.

– Как я вам и сказала, я намерена завести любовника. И хочу, чтобы моим любовником стали вы. – Она потуже затянула робу, пытаясь таким образом снова обрести порванное на клочки чувство собственного достоинства. Как мог его пыл за несколько минут превратиться в ледяной холод? – Конечно же, я согласна платить вам щедрое вознаграждение.

– Вознаграждение… – эхом повторил он.

– Таким образом, вам больше не придется работать в бухгалтерской конторе.

– И я смогу быть в вашем распоряжении, когда понадоблюсь вам, – сказал он голосом, лишенным всякого выражения, – чтобы доставлять вам удовольствие, если вы пожелаете.

– Вот именно, а вы сообразительный, паренек. – Ей хотелось бы, чтобы он не испытывал никаких сомнений. Она уже представляла себе, как будет обставлять маленькое любовное гнездышко, место вдали от окружающего мира, где они с Томасом смогут погрузиться в пучину наслаждения, не беспокоясь о том, что им помешают или раскроют их тайну. – Можем даже заключить контракт, если вы настаиваете на этом. Я слышала, некоторые мужчины поступают таким образом, когда заводят возлюбленную.

– Понимаю. – Он провел рукой по волосам, но одна прядь снова упала на лоб. Чтобы откинуть ее назад, Артемизия поднесла руку, но он схватил ее и крепко сжал.

Чересчур крепко.

– Итак, я буду всегда доступен, чтобы по вашему приказу спариваться с вами?

– Нет необходимости говорить такие грубые и вульгарные вещи. – Она попыталась вырвать руку, однако его хватка была слишком сильной.

– А что, если нам сговориться на следующем… Будем кувыркаться три раза в неделю, и, может быть, несколько быстрых прелюдий, если возникнет необходимость, – предложил он, и его лицо стало непроницаемым, как камень. – Мне говорили, что я умело работаю руками. Думаю, нужно сразу же обсудить все подробности относительно секса, а потом включить его в этот ваш чертов контракт.

– Почему вы так рассердились?

– Потому что, мадам, я не имею возможности вступать с вами в договор об услугах подобного рода, – холодно ответил он.

– Вы находите меня недостаточно привлекательной?

– Это не имеет никакого отношения к моему ответу.

– Тогда в чем же дело? Мужчины заключают подобные соглашения с женщинами каждый божий день. – Ей удалось, наконец, освободить руку, костяшки пальцев покраснели и начали болеть. – Зачем вы все усложняете?

– Потому что, ваша светлость, вы не мужчина, а я не женщина. Меня нельзя сделать вашей любовницей.

– Риторика, мистер Доверспайк.

– Нет, реальность, мадам. – Он завязал пояс на талии. Мускулы на его челюсти буквально ходили ходуном. – А теперь, если вы изволите снова одеться, я помогу вам с корсетом. А затем, боюсь, мне придется покинуть этот дом, прежде чем я сделаю то, о чем позднее пожалею.

Его темные глаза вспыхнули опасным блеском. Потом он повернулся и указал на одно из окон, где солнце уже высоко поднялось и скоро должно было исчезнуть за острыми фронтонами дома.

– Как вы сами можете видеть, ваша светлость, скоро мы окончательно лишимся освещения для картины.

Глава 10

– Здесь список товаров «Валианта», описание каждой единицы товара, а также денежная сумма, вырученная за последнюю Экспедицию. Полагающее, как вы и ожидали, ваша светлость. – Джеймс Шипуош подтолкнул лежащую на столе толстую пачку документов по направлению к Артемизии.

Они встречались в принадлежавшем ей небольшом здании рядом с верфью, но не в ее кабинете, а в одной из комнат. Мистеру Беддингтону важно было соблюдать приличия, и рабочий адрес был необходим ему для солидности.

Здание состояло из нескольких уютных помещений: приемная, где выполнял работу мистер Шипуош, расположенный далее рабочий кабинет мистера Беддингтона, где проводились еженедельные конференции, и склад, на котором хранились документы, необходимые для ведения дел. Изо дня в день Джеймс Шипуош помогал разрешать сложные ситуации, если кто-то хотел нанести визит второму «я» Артемизии. Шипуошу было совсем не трудно сказать посетителю, что мистер Беддингтон очень занят или только что ушел.

Мистер Шипуош сдвинул очки на кончик носа.

– Даже несмотря на недельную задержку из-за шторма на Бермудах, «Валиант» принес больше прибыли, чем мы рассчитывали. Если мне будет позволено заметить, мадам, заняться перевозкой кофе – просто гениальная идея.

Артемизия пролистала бухгалтерские книги с аккуратными колонками тщательно подсчитанных цифр. Когда-то мир бизнеса волновал ее почти так же, как и искусство. Возможно, остроту ее затее придавало именно то, что она могла тайно войти в мир мужчин под прикрытием личности мистера Беддингтона. Конечно же, у нее была склонность к ведению дел, необычайный дар точно предсказать, какой груз принесет больше всего денег, когда товар будет благополучно доставлен на рынок. Однако в последнее время цифры и данные о прибытии перестали вызывать у нее энтузиазм.

Возможно, потому, что мистер Доверспайк доказал ей: существуют некоторые исконно мужские области человеческой деятельности, в которые ей вход закрыт вне зависимости от того, насколько она обеспечена или какими бы благородными ни были ее намерения. Мужчины спокойно заводили любовниц, тогда как женщина не имела возможности содержать мужчину.

По крайней мере, не этого мужчину.

Но почему должно иметь значение, кто платит аренду за любовное гнездышко, если и голубке, и голубку приятно ворковать в нем?

Очевидно, что плата за аренду имела значение, и даже очень большое. Томас Доверспайк не пришел позировать ей на следующее утро. Он не вернулся вообще. Холст с изображением Марса был занавешен и отставлен в сторону.

А картина получилась бы хорошей, с горечью подумала Артемизия. Необычная и смелая идея. Ее Марс стал бы той работой, которая смогла бы вознести ее на вершину мира искусства и привлечь к ней внимание.

Но теперь картину никто не увидит.

Ну почему же Томас Доверспайк предпочел быть таким несговорчивым?

Она снова обратила внимание на бухгалтерские книги. По крайней мере, цифру понять проще, нежели мужчин.

– Выглядит превосходно, мистер Шипуош. – Она перевела взгляд на вид, открывающийся из окна: целый лес нагих мачт возвышался на Темзе. – Будьте так добры, составьте к следующему четвергу список товаров на экспорт для обратной экспедиции на Карибы и в Америку, чтобы я смогла принять решение.

– Хорошо. – Он взял доклад и положил его в один из отполированных ящичков из красного дерева. – А теперь относительно другого вашего поручения, когда вы просили навести справки…

– Другого поручения?

– Да, мадам, о джентльменах. Я подготовил досье на каждого. Как вы можете видеть, сын лорда Шрусбери задолжал больше десяти тысяч фунтов владельцам различных игорных домов.

Артемизия отмахнулась от его слов, ведь именно на этой слабости ее мать рассчитывала заключить сделку и сосватать за виконта ее сестру Делию. Звонкая монета была самой короткой дорогой к тому, чтобы после замужества обеспеченная невеста могла получить заветный титул.

– Шрусбери-младший много выпивает, любит охоту на лис и старается избегать заседаний в парламенте при любой возможности.

– Другими словами, он олицетворение будущего британского пэра, – цинично отметила Артемизия.

– Нет никаких препятствий к тому, чтобы он ухаживал за вашей сестрой.

– Совсем наоборот, именно моя сестра преследует его. И, если я хорошо знаю маму, она добьется их свадьбы пусть даже для того, чтобы отплатить виконтессе Шрусбери, которая прилюдно оскорбила ее в театре, – ответила Артемизия: – А что известно о Тревелине Деверидже?

Мистер Шипуош нахмурился:

– Он немного авантюрист. Второй сын, и все такое. Долго служил в армии, за что нужно отдать ему должное, но ушел со службы при невыясненных обстоятельствах. Кажется, у него нет других возможных средств для существования, кроме жалкого пособия, которое его отец, граф, выделяет ему. Однако он ведет достойный образ жизни: никаких особых пороков, кроме тех, которые присущи здоровым молодым мужчинам.

Многозначительное замечание Артемизия растолковала таким образом, что, вероятно, мистер Деверидж любит посещать женщин легкого поведения. Ей было известно, что мать не считает это серьезным прегрешением, если только джентльмен не заразился сифилисом или другой опасной болезнью.

– Он молод?

– Я бы сказал: около тридцати. Ходят слухи, что лорд Уорр не слишком доволен своим младшим отпрыском.

– По какой причине?

– Мне самому тридцать лет, ваша светлость, – ответил мистер Шипуош. – Я нашел свое место в мире, у меня есть жена и ребенок, а также важная работа, которая полностью занимает все мое время. Тревелин Деверидж мог бы быть графом, если бы не старший брат-близнец. И теперь он корабль без паруса.

– Ну если это все, чего ему не хватает, то Констанс Далримпл, как только мистер Деверидж женится на Флоринде, в самом скором времени снабдит его всеми необходимыми инструкциями, – сказала Артемизия с горестным смешком. Она уже почти жалела неизвестного ей мистера Девериджа. – Спасибо, мистер Шипуош. Я передам леди Констанс отчеты, собранные вами.

– Должен извиниться перед вами, ваша светлость, за то, что не мог помочь вам в другом вопросе. – Когда она озадаченно нахмурилась, он продолжил: – Томас Доверспайк. Этот мужчина будто бы испарился. Я обращался в полицию, но его не арестовывали за какие-либо правонарушения. Ни в одной из бухгалтерских контор в Лондоне о нем даже не слышали. Мне не удалось найти ни малейшего следа этого человека. Ничего – ни хорошего, ни плохого.

– Смотрели ли вы приходские записи в Уилтшире, как я вам поручила?

– Да, мадам. Мы нашли лишь одного Доверспайка в графстве. Эзикиел Доверспайк из Эймсбери.

– И он не смог вам ничего рассказать о Томасе Доверспайке?

– Поскольку он мертв уже почти восемьдесят лет, то помощи от него было не слишком много, – заметил Джеймс Шипуош насмешливо.

Артемизия попыталась скрыть разочарование. Мужчина, которого она знала как Томаса Доверспайка, исчез. По какой-то причине он скрыл свое настоящее имя. Кем бы он ни был в действительности, теперь она никогда не сможет его найти, если он сам того не захочет. Но, вспоминая их последнее расставание, она не особенно надеялась.

– Полагаю, мне также следует довести до вашего сведения, что несколько людей интересовались мистером Беддингтоном. И все на прошлой неделе.

Артемизия изогнула бровь. Как правило, до этого находился всего один любопытствующий за месяц, и справиться с ним было несложно.

– И кто же?

– Например, ваш пасынок. Он оказался самым настойчивым и принялся колотить в дверь этого кабинета, когда я не разрешил ему войти.

– Прошу прощения за беспокойство, которое он вам доставил. Феликс действовал под влиянием спиртного?

– Боюсь, что да, мадам. Он хотел потребовать увеличения денежного содержания и настаивал на том, чтобы войти в этот кабинет. К счастью, существует такая вещь, как черный ход, и мне удалось его убедить, что мистер Беддингтон вышел именно таким образом.

– Деньги не помогут решить его проблемы. – Артемизия подперла ладонью щеку. – Феликсу необходимо держаться как можно дальше от игорных домов, или же он разорит поместье, как только станет полноправным наследником. Пожалуйста, встретьтесь с нашим адвокатом и попытайтесь заморозить все активы Феликса, пока ему не исполнится тридцать пять лет. Пока он не научится вести себя как взрослый человек, необходимо защитить его, пусть даже от него самого.

– Не могу утверждать, что его не придется защищать еще и от других. Два русских джентльмена – и боюсь, я использую слово «джентльмен» слишком вольно, – приходили сюда и просили встречи с мистером Беддингтоном, чтобы тот оплатил долга лорда Саутвика. – Мистер Шипуош нервно поправил накрахмаленный воротничок. – Они произвели впечатление людей, которые могут быть довольно неприятными, если только в ближайшее время не получат денежные средства.

– Они угрожали вам? – Грудь Артемизии заныла из-за тревожного предчувствия.

– Джентльмены говорили не слишком много, ваша светлость, но…

– Если они вернутся, мистер Шипуош, заплатите им, сколько они скажут. Мы можем позволить себе лишиться денег, но не можем лишиться вас.

Уголки губ Шипуоша поднялись в робкой улыбке.

– И это все? – спросила Артемизия.

– Еще был парень, который искал работу. Какой-то Терренс Динуидди.

– Если этот паренек показался вам надежным, то вам бы пригодился помощник. Особенно на случай, если вернутся русские джентльмены. Для вашей же безопасности лучше, чтобы здесь был кто-то еще.

– Динуидди – сутулый и близорукий тип в очках с толстыми стеклами. Вряд ли он может испугать даже мышку.

Артемизия попыталась скрыть улыбку. Мистер Шипуош мог бы и сам подойти под свое небогатое деталями описание.

– В случае неприятностей пользы от него мало. К тому же я бы не доверил ему ваш секрет, – заявил ее ассистент. – Есть в нем что-то странное… То, как он настаивал на разговоре с мистером Беддингтоном. Мне не понравился его взгляд. А его акцент за время разговора несколько раз менялся.

– Его акцент?

– Сначала он слегка картавил, словно был родом из Шотландии, однако, когда я убедил его, что мистера Беддингтона здесь нет, акцент на несколько секунд почти исчез. Все произошло так быстро, что вполне могло быть плодом моего воображения; но у меня осталось весьма неприятное впечатление.

Терренс Динуидди. Томас Доверспайк. Оба они изображали акцент и пытались добиться аудиенции с Беддингтоном.

Артемизия слегка прикусила губу. Видимо, у нее просто разыгралась фантазия и она хватается за любую возможность снова вспомнить о Томасе. Она отдавала себе отчет, что дело не только в картине, хотя следовало отметить, что для нее крайне важно завершить начатое. Однако правда заключается в том, что ей не хватает Томаса.

Неужели он по ней не скучает хотя бы немного?

– Мистер Динуидди был молодым человеком? – спросила Артемизия.

– Нет, у него в волосах я заметил прядь седых волос, – сказал мистер Шипуош. – Полагаю, он еще вернется узнать, наняли ли мы его на работу.

– Вы можете сами принять решение, по данному вопросу. Здесь достаточно работы для троих. Вам стоило бы найти себе помощника, даже если не этого мистера Динуидди. Поручите кому-то выполнять мелкие задания и встречаться с торговцами, и мы устроим так, что какое-то время ему просто не удастся увидеться с мистером Беддингтоном. Они ведь могут просто «разминуться».

– Верно. – Шипуош поднес палец к губам и кивнул. – Если помните, мадам, вы и меня держали в неведении около месяца, посылая поручения через курьера и получая от меня отчет тем же способом. Очень благоразумно и хорошо придумано.

– И я счастлива, что нашла вас, мистер Шипуош. – Артемизия не покривила душой. – Вы главная опора моего предприятия. Мистер Беддингтон не смог бы ничего сделать без вашей помощи.

От ее похвалы кончики ушей Шипуоша покраснели.

– Уже так поздно, – Артемизия взглянула на часы на цепочке, – мне пора идти.

– У вас назначена встреча?

– Нет, – ответила герцогиня сердито, – нужно приготовиться к маскарадному балу, который я устраиваю по настоянию матери. Пока я еще даже не придумала, что мне надеть. – Она хихикнула. – Пожалуй, мне стоит пойти под видом мистера Беддингтона. Я могу спрятать волосы под шапку из бобрового меха, забинтовать грудь, чтобы она стала совсем плоской, одеться в один из старых костюмов отца и начать курить сигару при всех. Это преподаст маме урок.

Глаза мистера Шипуоша стали круглыми, как у совы, очевидно, он был в шоке.

– Но, мадам…

– Не волнуйтесь так. Я приобрела репутацию чудачки, однако, как это ни грустно, незаслуженную. Ладно, уверена, Рания подобрала для меня что-то менее скандальное.

Она вышла из здания и вернулась к ждущему ее экипажу, но когда он уже отъезжал от обочины, она заметила пешехода. Он двигался уверенным, твердым шагом, держал спину прямо. Экипаж ехал слишком быстро, и она не могла разглядеть его лицо, однако что-то в его походке напомнило ей Томаса Доверспайка.

Артемизия постучала ручкой зонтика по крыше, подавая вознице знак остановиться. Она пересела, чтобы поглядеть из окна на прохожего. Хотя он шел бодро, волосы в косичке за его спиной были совсем седые. Он уверенно прошествовал к зданию, где работал Беддингтон, и быстро поднялся по ступеням. А потом, прежде чем постучать в дверь, он сгорбился, словно его мучил артрит, и сразу стал выглядеть лет на двадцать старше.

Когда он повернул голову, ей удалось явственно увидеть его профиль. Герцогиня зажмурилась, чтобы в следующее мгновение разглядеть наверняка.

Несмотря на то, что на мужчине были очки с толстыми стеклами, она не могла ошибиться по поводу его губ. Именно эти губы являлись в ее снах, когда она просыпалась с ощущением разочарования, переживая лишь мимолетное удовольствие. Эти губы она нарисовала своему Марсу.

Часть ее хотела вернуться обратно и встретиться с ним лицом к лицу. Но другая ее часть медлила, дрожа от смятения. Очевидно, что встреча с ней больше его не интересовала, иначе бы он по-прежнему приходил ей позировать. Но почему тогда переодетый Томас тайком стремится в дом Беддингтона?

Она не только не знала его настоящего имени, но и сам он оставался для нее загадкой. Возможно, ей следовало приказать мистеру Шипуошу принять его на работу, чтобы присматривать за ним и узнать, что задумал мерзавец. Она постаралась отбросить мысль, что этот план мог бы представить возможность увидеть его. Ведь очевидно, что он не желал больше встреч с герцогиней, а любая женщина должна, в конце концов, сохранять хоть какие-то остатки гордости.

Артемизия откинулась на сиденье, обитом бархатом и два раза стукнула по потолку.

Экипаж рванул с места так резко, что у Артемизии в желудке все перевернулось. Она раздевалась перед этим мужчиной, хотела положить его в свою постель и полностью довериться ему. Какой она была глупой!

Она больше не хотела участвовать в его играх.

Глава 11

– Как же тебе идет этот наряд, Ларла! – Рания захлопала в ладоши. – Я так и думала. Посмотри же на себя, ты великолепнее дочери нашего махараджи. Ты словно луна, воплощение красоты.

Артемизия стояла перед огромным зеркалом, из которого на нее смотрела индийская принцесса в искусно расшитом сари. Блестящая ткань изящно обволакивала фигуру, довольно смело и кокетливо приоткрывая часть талии. Грудь ее поддерживала чоли, короткая облегающая блузка с коротким рукавом, но без тугого корсета очертания груди явно прорисовывались под сари. Если бы сегодня был обычный день, ей было бы стыдно появиться на публике одетой таким образом, но правила, по которым высший свет судил о пристойности или непристойности поступков, были отменены на время маскарада.

Она встала на цыпочки и быстро покрутилась, желая удостовериться, что ярды материи надежно закреплены. С сари нельзя было носить нижнее белье, и прикосновение шелка к обнаженной коже вызывало эротические ощущения.

Рания настояла на том, чтобы Артемизия распустила волосы, и они свободно рассыпались темными волнами по ее плечам, ниспадая на спину и слегка завиваясь у тонкой талии. Это вполне устраивало Артемизию. След на ее шее от поцелуя, оставленного Томасом Доверспайком, или как его там звали на самом деле, еще до конца не исчез. Она всю прошлую неделю закутывалась в шаль, пытаясь скрыть отпечаток, свидетельствующий о ее тайной страсти. Теперь она просто сможет прикрыть его волосами. Если Рания и заметила след на коже Артемизии, то оказалась достаточно деликатной, чтобы удержаться от комментариев.

Под красным шелком сари лодыжки Артемизии были украшены тонкими браслетами, а на большой палец левой ноги она решила надеть кольцо. Небольшой рубин блестел в пупке, в ушах виднелись длинные серьги из разноцветных бусинок. Еще один рубин висел на середине лба, служа продолжением искусно украшенной диадемы.

– А теперь вуаль, – сказала старая кормилица, закрепив прозрачную ткань за ушком Артемизии. Под вуалью нельзя было скрыть, кто она такая, однако гости балов-маскарадов часто делали вид, что не знают других веселящихся гостей. Вероятно, это делалось для того, чтобы каждый на балу мог вести себя свободно, отбросив все условности. – Было бы лучше, если бы мы покрыли твои руки хной, но даже без этого ты будешь сиять словно солнце.

– Сначала я луна, теперь солнце. Думаю, скоро ты сравнишь меня со звездами. – Артемизия улыбнулась, слушая восторженную похвалу Рании.

– Конечно же, душа моя. О, я так рада, что ты отказалась от траурной одежды! – Рания поправила вуаль, быстро перебирая пальцами свободно висящий край материи. – Красный подходит тебе намного больше – цвет радости, цвет невесты.

– Я больше никогда не выйду замуж, – твердо заявила Артемизия. Они с Ранией часто затрагивали эту тему, но ей так и не удалось убедить пожилую женщину, что без мужа намного лучше. – Я принадлежу самой себе, и так мне намного лучше.

– Это ты пока так говоришь, Ларла. – Рания бросила на герцогиню понимающий взгляд. – Но если бы ты нашла подходящего мужчину, я уверена, ты была бы счастлива принадлежать ему.

– Только если мужчина будет столь же счастлив принадлежать мне. Обычно мужчины не отдаются с такой легкостью, как женщины.

Да, какое-то время назад она была бы счастлива принадлежать Томасу Доверспайку, и до сих пор при мысли о нем внизу ее живота все еще появлялось непонятное томление. Они ведь были на волосок от того, чтобы стать любовниками. Теперь, когда Артемизия узнала, что этому человеку нельзя доверять, она поспешила поздравить себя со счастливым спасением, однако тяжесть в груди заставляла ее усомниться в правдивости своих слов.

Внезапно Артемизия услышала, как внизу настраивают скрипки, а значит, ужин подошел к концу и скоро должен начаться бал. Она извинилась за свое отсутствие на ужине, но мать настояла на появлении Артемизии в качестве хозяйки дома на основной части празднества. Герцогиня взяла в руки маску на длинной ручке, украшенную драгоценными камнями и перьями, за которой при необходимости можно будет спрятать лицо.

– «Что ж, снова ринемся друзья, в пролом»,[2] – процитировала она печально.

– Сотри выражение тоски со своего личика, голубка моя. Радуйся, ведь ты молода и красива, – убеждала ее Рания. – Я уверена, скоро от печали не останется и следа.

Сейчас она желала бы этого больше всего на свете.

Когда же, наконец, голос Томаса перестанет звучать в ее голове? Когда она перестанет везде искать его глазами? Пора уже встряхнуться, ведь она всегда считала себя здравомыслящей женщиной, значит, нужно начинать вести себя соответственно.

К тому времени как Артемизия спустилась по извилистой лестнице в бальный зал, великолепный праздник Констанс Далримпл уже начался. Декораторы, которых Артемизия выбрала от имени мистера Беддингтона, превзошли самих себя. Комната кружилась в вихре цвета Фрески Тадж-Махала, круглые купола церквей Санкт-Петербурга, Биг-Бен, пирамиды в Гизе и огромное количество изображений других экзотических мест украшали стены. Сотни метров шелка обвивали колонны у входа, газовые лампы ярко горели.

Сами гости словно служили дополнением к изобилию цвета и ярких красок. Рыцари и леди, шейхи и наложницы, японские самураи и гейши, группа американских индейцев и ковбой – все они нарядились с великолепным роскошеством. Когда высший свет хотел развлечься, то делал это с необычайной фантазией и стилем.

– Артемизия, где ты была? – Констанс уже проталкивалась к ней через толпу представителей прессы. – Королева здесь.

– Где она?

– У чаши с пуншем, в костюме Елизаветы Первой. Принц оделся сэром Уолтером Рэли, а этот толстяк рядом с ними…

– Наряженный Генрихом Восьмым?

– Это русский посол Василий Харитонов, – объяснила Констанс сценическим шепотом.

– Мама, вовсе не обязательно переходить на шепот: то, что он русский посол, для него не новость. Вам не кажется странным, что русские отправили посла к английскому двору, когда всем известны их намерения помешать интересам Британии в Азии?

Констанс нахмурилась:

– Какое это вообще имеет отношение к празднику? Наша единственная задача—проследить, чтобы гости веселились. Все наши гости. – Глаза Констанс сузились, а на лице ее появилось мрачное выражение. – Честно говоря, Артемизия, если ты сейчас опять начнешь говорить о политике, я просто умру со скуки. Я хочу, чтобы ты пошла к ним и очаровала представителей королевской крови. И мне нужно, чтобы ты сделала это прямо сейчас.

Артемизия хотела спросить, почему мама не может пойти сама, но ответ уже был ей известен. Только Артемизия обладала титулом. Хотя, конечно, это не мешало Констанс раздавать приказания направо и налево.

Артемизия уже давно научилась выбирать, когда стоит спорить с матерью, а когда нет. Если желания Констанс Далримпл не слишком противоречили желаниям самой Артемизии, она с легкостью их исполняла.

Артемизия остановилась перед королевой Викторией и изящно поклонилась, держа руки перед грудью ладонью к ладони, в соответствии со своим образом.

– Добро пожаловать, ваше величество. Вы освещаете своим присутствием наш скромный дом на радость всем гостям.

Королева приняла этот комплимент как должное и сразу же представила Артемизию сначала своему дорогому Альберту, а затем русскому послу:

– Леди Саутвик. Мы только что говорили его светлости, послу Харитонову, что вы весьма знамениты своим творчеством.

– Ваше величество мне льстит.

– Вовсе нет. – Королева величественным жестом указала на небольшую статуэтку, стоящую на фортепьяно. – Посол только что выражал восхищение фигуркой лошади. Если не ошибаюсь, это ваша работа.

– Верно, ваше величество. Я бы хотела также сказать, что она дополняет ту статуэтку, которую отец прислал вашему величеству из Индии. Он говорил, что не может устоять и оставит одну из них себе.

Посол взял в руки статуэтку и принялся рассматривать ее через монокль. Маленькая лошадка с развевающейся гривой, вставшая на дыбы, словно застыла во времени.

– Замечательно, просто великолепно, – отметил Харитонов с легким акцентом. – На родине я выводил лошадей для русской кавалерии, и мне нравится собирать фигурки лошадей. Я привез с собой часть коллекции. Может быть, вы когда-нибудь придете на нее взглянуть? – Он взвесил статуэтку на руке. – Вы ее продаете, да?

Артемизия попыталась скрыть удивление.

– Нет, ваша светлость, я никогда не продаю свои работы. – Она надеялась, если отец узнает когда-нибудь, что она сейчас сделает, то сможет ее простить. Ее единственным оправданием было то, что хваткий русский посол просто вынудил ее сделать политически верный ход. – Однако позвольте мне преподнести вам небольшой подарок. Пожалуйста, примите скромную статуэтку с моими наилучшими пожеланиями.

Королева беззвучно хлопнула в ладоши, словно аплодируя Артемизии.

– Браво, леди Саутвик. Однако пусть не говорят о нас, что мы менее щедры, нежели наши подданные. Посол, ожидайте вторую статуэтку из нашей личной коллекции, ее пришлют вам завтра.

Посол пробормотал благодарность обеим женщинам, а Артемизия поспешила извиниться и снова присоединиться к матери. Ей хотелось сбежать до того, как Василий Харитонов захочет спросить, не продается ли что-либо еще в ее роскошно украшенном доме.

– Ты была великолепна, милая, – проворковала Констанс. – Королева буквально просияла от твоих слов. Что бы ты ни говорила, ты поступила правильно. И я уверена, все это заметили.

Артемизия купалась в столь редкой похвале матери и наблюдала за желающими потанцевать, которые уже собирались на гладком паркете. Ее сестра Флоринда была разряжена как павлин в буквальном смысле слова. С обеих сторон ее пышной юбки торчали перья, изображающие павлиний хвост, из-за которого даже простые шаги представляли для девушки сложность.

Но взгляд Артемизии не был прикован к сестре. Словно оцепенев, она наблюдала за ее партнером со все возрастающим ужасом. Он был в костюме мушкетера, на его накидке красовалось изображение лилии, а из-под шляпы с перьями, надетой набекрень, виднелись темные волосы. Темная маска скрывала верхнюю часть его лица. Артемизия не могла с уверенностью сказать, кто он, но что-то в движениях незнакомца заставило каждый ее нерв напрячься.

– Все великолепно проводят время, – продолжала восторгаться Констанс Далримпл, кивнув в ответ пожилой даме, стоящей на другом конце зала. – Можешь сказать мистеру Беддингтону, что я довольна. Я даже послала ему приглашение. Он здесь?

– О да, я уверена, он где-то рядом, – сказала Артемизия. – Вы же сами знаете, отчасти притягательность маскарада заключается в том, что никогда не знаешь, кто скрывается за маской.

– Искренне надеюсь, что Флоринда знает, кто прячется за маской мушкетера, и ей удастся не казаться дебютанткой, заикающейся и бормочущей всякие глупости. Ее партнером назначен молодой человек, которого я ей подобрала.

– Тревелин Деверидж? – Артемизия прищурилась, рассматривая танцующего с ее сестрой мужчину. – Думаю, вам нужно знать одну вещь. В отчете мистера Беддингтона говорится о том, что у него возникли вопросы относительно военной службы Тревелина Девериджа. Вполне вероятно, что он оставил войска при не вполне благоприятных обстоятельствах.

– Меня его служба абсолютно не волнует.

– Зато это может иметь значение для отца.

– О том, чего не знает твой отец, можно написать столько книг, что они заполнят библиотеку в Оксфорде. – Констанс одарила дочь очаровательной улыбкой на случай, если за ними кто-то наблюдает. – Ангусу нечего сказать о партиях его дочерей. К тому же в случае с достопочтенным мистером Девериджем не имеет абсолютно никакого значения то, сколько он прослужил в войсках. Важны только связи его семьи и отец, лорд Уорр, который пользуется уважением в парламенте.

– Не знала, что вы увлекаетесь политикой, – нахмурилась Артемизия.

Констанс засмеялась музыкальным смехом, будто ее дочь только что произнесла какую-то остроумную шутку.

– Дело не в политике, а во власти. Именно власть всегда имеет значение. Род Далримпл объединился с родом Саутвик, но ты должна признать, что овдовевшая герцогиня не самый большой наш козырь. Как только дочери Ангуса Далримпла породнятся со Шрусбери и Уорром, я смогу дать отпор каждому, кто посмеет меня оскорбить.

Артемизия замолчала. Как обычно, когда они обсуждали будущее сестер, матери удавалось повернуть ситуацию таким образом, что речь шла о ней. Артемизия пыталась напомнить себе, что мать выросла босоногой девчонкой в жалкой лачуге в горах. Именно этим можно объяснить ее чрезмерную озабоченность своим положением в обществе.

Однако Констанс все же не повредит хотя бы иногда вспоминать и о дочерях.

Струнный оркестр заиграл торжественный гавот, и Артемизия снова взглянула на Флоринду и ее партнера по танцам. Джентльмен улыбнулся ослепительной улыбкой, а затем отвесил учтивый поклон, завершив его изящным движением руки. Извинившись перед Флориндой, он покинул танцующих.

Артемизия вздохнула и заставила себя успокоиться. Мужчина, танцующий с ее сестрой, мужчина, которого ее мать назвала Тревелином Девериджем, только что поклонился так же безупречно, как и проклятый обманщик Томас Доверспайк.

Глава 12

Тревелин протиснулся через толпу, вежливо приветствуя тех представителей высшего света, которых ему удавалось узнать, несмотря на маскарадные костюмы. Он никогда особенно не увлекался маскарадами, но отец просил его посетить этот бал. Граф мог делать все, что угодно, но он не заставит его танцевать с глупенькой девушкой, наряженной павлином.

Лорд Уорр бесчисленное количество раз пытался найти ему жену с хорошим положением в обществе. Пока что Треву удавалось избегать плена, но за эти годы несколько раз он чуть не потерпел неудачу. Тревелин был достаточно осторожен, чтобы не скомпрометировать какую-нибудь невинную красавицу, и в обозримом будущем планировал наслаждаться жизнью холостяка. В конце концов, ему не было суждено унаследовать титул графа и он не нуждался в сыне, который бы его унаследовал.

Работа в тайной службе ее величества, о которой ни в коем случае не должен был узнать его отец, также требовала от него отсутствия семьи. Особенно когда его перевели в Дели. Мужчина не может затеряться среди племен на долгие месяцы и полностью посвятить себя своему делу, если в Англии у него жена и дюжина детей, зависящих от него.

Кроме того, жеманницы, которых подыскивал ему отец – он даже не мог заставить себя думать об этих глупо улыбающихся существах как о женщинах, – казались еще более пустыми с тех пор, как он встретил такую необычную герцогиню Саутвик. Ее личность была многогранной, в ней было больше слоев, больше удивительных тайн, чем нижних юбок. Как он хотел бы снимать их одну за другой! Но он не желал быть с ней в качестве ее игрушки. Как Тревелин Деверидж, он бы не возражал сделать герцогиню своей любовницей, но, как Томас Доверспайк, он все еще был в бешенстве: она посмела подумать, что он будет принадлежать ей, как один из ее котов, черт возьми!

Разумом он отчасти понимал, что его точка зрения слегка непоследовательна. Однако Тревелин был не готов размышлять об этом более подробно. Если бы не срочность, с которой необходимо выяснить местонахождение Беддингтона, он бы постарался совсем избегать подобных мыслей.

Ангус Далримпл не мог помочь даже себе. Герцогиня отличалась скрытностью и подозрительностью, если речь заходила о ее попечителе.

Мистер Беддингтон же проявил почти невероятную способность буквально растворяться в воздухе. Тревелин чуть не повстречал леди Саутвик, когда та выходила из конторы, но в тот момент он был в образе Терренса Динуидди. Когда он приехал в контору «Дж. X. Беддингтон, эсквайр», единственным человеком в великолепно обставленной комнате был сутулый Джеймс Шипуош в очках. Леди Саутвик, конечно же, не могла провести большую часть дня, закрывшись с ассистентом Беддингтона. Он оказался еще в одном тупике.

Подозрительный тупик.

Беддингтон хранит ключ. Поскольку Ангус Далримпл доверил ему эту тайну, он, конечно же, понимал крайнюю важность сложившейся ситуации. Если ключ вскоре не найдется…

Чтобы избежать толкотни, Тревелин проскользнул в темную студию герцогини. Он закрыл щеколду, чтобы обеспечить себе хотя бы несколько минут спокойствия. С его удачливостью одна из дебютанток непременно последует за ним и заявит, что он позволил себе вольности. А прежде чем он поймет, что произошло, его уже поведут к алтарю.

Напевы струнного оркестра и бормотание ведущих светскую беседу гостей стихли за закрытой дверью. Запах масляной краски и мела, а также сладкий шлейф олеандра, аромат, который всегда сопровождал герцогиню, приветствовали его. Ему казалось, будто бы она была где-то там, в темноте. Он попытался отмахнуться от невольно нахлынувшего чувства тоски и сильного желания, которые вызвала в нем эта мысль.

В свете луны, проникающем через огромные окна, комната была погружена в различные оттенки серого цвета. Все пространство было наполнено занавешенными холстами, которые напоминали лишенные телесной оболочки души. Любопытство съедало его изнутри. Возможно, это его единственный шанс увидеть, наконец, Марса. Он прошел через всю комнату к закрытому материей холсту, стоящему у окна, снял чехол и посмотрел на свой портрет в образе бога войны.

В битвах Тревелину приходилось выполнять свой долг, и его не раз восхваляли за бесстрашие. Среди огня пушек, дыма и крови невозможно размышлять, нужно действовать. Но он так и не смог привыкнуть к страданиям раненых и умирающих, и именно это побудило его оставить службу. Сведения о его успехах были закрыты для доступа, иначе многочисленные награды привлекли бы к нему излишнее внимание, а ведь он решил вступить в тайную службу. Если нужная информация попадет в нужные руки, он сумеет предотвратить кровопролитие в будущем.

Задний план на картине был нечетким и расплывчатым, но казалось, что фигура Марса вот-вот сойдет с холста. Каким-то образом герцогине удалось передать его ощущение бесполезных утрат и отчаяния в нескольких тысячах мазков краски. На лице бога войны было мрачное выражение. Мускулы напряжены, длинные ноги вытянуты, будто бы в агонии. Все казалось тщательно прорисованным ее умелой рукой. Он уже практически собирался объявить незаконченную картину шедевром, когда его взгляд скользнул ниже торса.

Герцогиня изобразила его мужское достоинство меньше окурка сигары. Очень короткого окурка.

– Что-то в моей картине вас смущает?

Она вышла из тени в серебристый островок лунного света. Да, следовало бы довериться своим инстинктам и обонянию, когда он только зашел в эту темную комнату.

Хотя он искренне надеялся избежать встречи с ней в этот вечер, приходилось признать, что она просто ослепительна. Драгоценный камень на лбу словно подмигивал ему. И – о Боже! – неужели еще один сверкнул в ее пупке? Его руки горели от желания притронуться к бледной, коже на обнаженной талии, чтобы почувствовать шелковистую мягкость ее живота.

Она была очаровательна и экзотична, как восточная принцесса в сладострастных письмах из Адена путешественника и писателя Ричарда Ф. Бертона. Вероятнее всего, на ней не было корсета, и ее грудь четко прорисовывалась под легким шелком, но Тревелин решил не позволять себе дальнейших размышлений в этом направлении. Он не мог отвести глаз от герцогини, и во рту у него внезапно пересохло.

– Бон суар. – В соответствии с костюмом Тревелин изобразил сильный французский акцент. Французское произношение «н» может замаскировать обычный тембр его голоса. Он очень быстро узнал ее в маскарадном костюме, впрочем, весьма откровенном. Однако он искренне надеялся, что ей не придет в голову связать мушкетера со своим бывшим натурщиком. – Почему вы полагаете, меня что-то тревожит?

– Возможно, потому, что вы презрительно фыркнули несколько минут назад, – произнесла она с ядовитой любезностью, подойдя к нему и встав рядом, а затем начала рассматривать полотно с таким же интересом, как только что рассматривал он. – Обычно я не разрешаю смотреть на свои работы, пока они не будут готовы. Но мой натурщик для этой картины исчез, и скорее всего она останется в этом состоянии навсегда.

Мысль о том, что его образ будет увековечен с таким крошечным мужским достоинством, беспокоила его больше, чем он мог предположить.

– А вы уверены, что это точное сходство, мадам? Кажется, натурщик слегка… непропорционален.

– Вы думаете? – спросила герцогиня недоверчиво. Она подошла на шаг и, прищурив глаза, поглядела на привлекшую его внимание часть картины. – Именно таким я его и запомнила.

– В самом деле?

– В самом деле, – подтвердила Артемизия. Она выпрямилась в полный рост и откинула полупрозрачную вуаль, закрывавшую нижнюю часть ее прелестного личика, а затем протянула ему руку царственным жестом. – Кажется, вы знаете, кто я такая, мой милый Д'Артаньян. И я могу ответить вам тем же, хотя мы еще не были должным образом представлены. Вы, сдается мне, достопочтенный мистер Тревелин Деверидж, сын графа Уорра, я права?

– Ваша светлость делает мне честь. – Он наклонился над кончиками ее пальцев и запечатлел быстрый поцелуй. Тревелин едва мог скрыть разочарование – слишком быстро герцогиня разгадала его личность. Очевидно, она ужасно злится на его второе «я» за внезапный уход. Если бы между ними все было по-другому, он бы перевернул ее руку и прижался губами к мягкой ладони. – Полагаю, младший сын не стоит вашего внимания.

– О, здесь вы ошибаетесь. Слишком много ваших поступков привлекли мое внимание. Мало того что вы являетесь мистером Девериджем, вы также носите имя Терренса Динуидди, сутулого переписчика, нуждающегося в работе.

Он похолодел.

– Однако не понимаю, зачем вам понадобилось искать работу в конторе моего доверенного лица. Неужели вы получаете недостаточно большое содержание от графа?

– Ваша светлость, я…

– Или, возможно, вас не устраивала оплата ваших услуг в моем доме. Правда, мистер Доверспайк?

Артемизия улыбнулась, открыв ослепительно белые зубы. Эта улыбка напоминала кошку, которая намерена сначала поиграть с мышью, а затем съесть ее.

– Есть еще какие-то воплощения, о которых я до сих пор не знаю, или я все перечислила?

Он выпрямился и повстречал ее гневный взгляд.

– Существуют и другие, ваша светлость. – Некоторые его прикрытия были намного менее приятными, нежели Доверспайк и Динуидди. Несколько шантажистов и один мерзавец, избивающий жену, дрожали от страха при встречах с безжалостным Тобиасом Дансуортом. Он шагнул по направлению к ней. – Однако у вас не было причин с ними встречаться. Во всяком случае, пока.

– А вы не слишком-то хороши в искусстве переодевания, – заявила герцогиня. – Если я с такой легкостью вас узнала, вряд ли можно считать ваши уловки эффективными.

– До того как я увидел злополучные пропорции, которыми вы наградили Марса, я был более высокого мнения о вашей наблюдательности, ваша светлость, – сказал он ровно. – Хотя на самом деле вам первой удалось связать меня с моими разными сущностями.

– Вы преступник, мистер Деверидж? Или же просто пытаетесь больше узнать о семье, в которую вам предстоит войти?

Тревелин сглотнул.

– Что?

– Пожалуйста, к чему такая осмотрительность? Мама заверяла меня, что все приготовления уже почти окончены.

– Приготовления к чему?

– Конечно же, к вашей помолвке с моей сестрой Флориндой. Полагаю, мне следует вас поблагодарить. Должна сказать, теперь я понимаю ваше нежелание стать моим любовником, ведь вам вскоре придется быть моим зятем. Но картина с Марсом кажется мне не вполне пристойной. Я никогда не хотела рисовать члена семьи обнаженным.

– Голым, – поправил он, подходя к герцогине еще на шаг ближе. Ее аромат туманил его мозг и заставлял отбросить всякое благоразумие. – Я был голым. И вы тоже, мадам. Ослепительно и божественно голая.

Ему показалось, что жилка у основания ее шеи начала слегка пульсировать.

– Ну да, при сложившихся обстоятельствах мне остается лишь надеяться на ваше благородное молчание относительно этого щекотливого вопроса. – Уверенная манера держаться постепенно начинала покидать ее. – Прошу вас стереть из памяти происшествие в студии, как это сделала я.

– Лгунишка, – прошептал он. Глаза герцогини сверкнули.

– Вы не смеете оскорблять меня в моем же собственном доме.

– Правда не может стать оскорблением. – Он обнял ее и притянул к себе. Она пыталась бороться, но не могла освободиться из его крепких рук. – А это правда о том, что происходит между нами, ваша светлость.

Он накрыл ее губы своими губами. Сначала они были жесткими и неподатливыми, а Артемизия колотила его в грудь кулачками. Ей почти удалось убедить его в истинности своего протеста. Но когда он был уже почти готов признать поражение и освободить ее, то почувствовал, как напряжение покидает ее тело и она расслабляется в его объятиях.

Ее губы приоткрылись в немом приветствии, и он проник в ее рот языком, сначала нежно исследуя его, а затем дерзко нажимая и толкая. Она разжала кулаки и схватила его за наплечные нашивки на костюме, привлекая ближе к себе.

Его руки нащупали ее талию, и он крепко прижал ее к себе. Пальцы его пробегали по ее позвоночнику, лаская обнаженную полоску тела. Прикасаясь к ней, он чувствовал жар ее кожи.

«Благослови, Господь, индусов за то, что придумали сари», – думал он, вынимая драгоценный камень из пупка. А когда он начал исследовать это тайное место большим пальцем, ее стон раздался у него во рту.

Он стал снимать с Артемизии сари, взявшись за тот конец, которым была задрапирована ее грудь.

– Нет, пожалуйста! – прошептала она.

– За этой дверью собралась сотня людей. – Он продолжил снимать скользящий шелк с ее плеча. – Единственная возможность доказать мне, что не хотите продолжения, – это закричать.

Он сжал ладонями ее груди и снова прильнул к губам. Ее вкус был слаще тростникового сахара.

– Что же вы сделаете, мадам?

Она подняла на него глаза, казавшиеся в лунном свете удивительно огромными.

– Я не закричу.

– Обещаю, вы не пожалеете.

Глава 13

Артемизия не могла заставить себя пошевелиться. Она дрожала, пока Тревелин продолжал стягивать шелковую драпировку с плеч. Ткань ласкала кожу, но это было несравнимо с лаской его взгляда. Он потянул длинный конец сари, вынимая его из пояса тонкой нижней юбки. Шелк поддался, и она почувствовала, как ткань снова заскользила по ее телу. Артемизия стояла без движения, едва осмеливаясь дышать. Огонь бежал по ее жилам. Разум говорил, что это приведет ее к погибели, но даже ценой жизни она не желала останавливать Тревелина.

– Что мы делаем? – пробормотала она с недоверием.

– То, что мне хотелось сделать с первого мига нашей встречи, – сказал он, быстро прикоснувшись губами к ее виску, – когда я вошел и увидел перед глазами вашу прелестную попку.

Жаркая волна окрасила ее щеки. Он лишил ее спокойствия с первого мига их встречи, и даже зная, что они совершают величайшую глупость, она все равно была готова броситься в омут с головой.

Он продолжал разворачивать сари, а она поворачивалась, чтобы ускорить процесс снятия одежды.

– Если вы были готовы сделать меня своим любовником, то хотели испытать и это, – сказал он мягко.

Она остановилась, став к нему спиной.

– С того дня, когда вы первый раз сказали мне, что стеснительность вам несвойственна, – признала она.

Последний слой шелка был снят, и теперь она стояла только лишь в узкой блузке и прямой нижней юбке. Он наклонился и прижался губами к ее шее. Волна удовольствия пробежала по ее телу, когда его пальцы нащупали шнуровку на блузке. Необычайно осторожно он расслабил ее и снял с нее блузку. Она покорно подняла руки, и ее грудь освободилась от плена. Тревелин накрыл ее ладонями, на этот раз больше не дразня. Он теребил соски большими пальцами, пока они не набухли от желания. Артемизия застонала, почувствовав жаркую волну, которая охватила ее от груди до низа живота. Ей до боли хотелось, чтобы он вечно прижимал ее к себе так. Вынести радость от его прикосновения было выше ее сил.

Он разомкнул свои объятия, и его сильные руки начали скользить по ее ребрам. Подушечки длинных аристократических пальцев щекотали ее кожу, оставляя за собой приятное покалывание. Он схватил ее за бедра и притянул к себе так крепко, что она почувствовала его твердость. Артемизия удивила и его, и себя, изогнув спину и прижавшись к нему.

Он застонал.

Волнующее ощущение власти охватило ее и наполнило все ее существо. Она была объектом его желания. У нее была возможность подарить ему наслаждение или разрушить надежды. Она упивалась данной ей силой над ним, но потом он поцеловал ее плечо и покрыл поцелуями шею, чтобы прижаться к впадинке за ухом. И тогда ее контроль улетучился.

Она никогда не чувствовала себя более живой. Каждая клеточка ее тела была наполнена ожиданием. Она жаждала его прикосновения, умелых ласк его пальцев, влажности губ, тепла ладоней, которые пробегали по ее телу.

Он стянул с ее бедер нижнюю юбку, и она упала к ее ногам. Сейчас Артемизия была рада, что под костюм не требовалось надевать панталоны. Тревелин нашел ее попку, дразня извилину между двумя половинками, а затем сжал нежную плоть. Сердце Артемизии забилось, и она почувствовала пульсацию между ног.

Медленно он повернул герцогиню к себе лицом. Его взгляд перемещался от лица, все ниже к залитой лунным светом груди, по ребрам и тонкой талии, к сияющим в темноте бедрам. Ей стало трудно дышать, когда он взглянул на темный треугольник волос внизу ее живота, но лицо Тревелина озарила счастливая улыбка.

– Вы действительно само совершенство! – В голосе его слышалось благоговение. А потом он опустил голову и отдал должное ее прекрасным грудям.

Его дыхание согревало ее соски, дразня близостью губ, а язык описывал круги вокруг светло-розовых ореолов. Когда он, наконец, заключил один из них в плен своего рта, у нее чуть не подкосились колени.

– Так не пойдет! – сказала она, отступив назад. Он взглянул на нее в недоумении.

– Ты больше нравишься мне голым.

– Никто не сможет сказать, что я не исполнил желание леди, – сказал он с усмешкой. С ее помощью, иногда являющейся и препятствием, когда она начинала целовать его вместо того, чтобы снимать одежду, он освободился от костюма.

Ее мистер Доверспайк уже не был просто эстетически приятной совокупностью линий и плоскостей, загадкой тени и света. Теперь он был полностью раздет, обнажив перед ней душу и тело. Артемизия наслаждалась, глядя на него, крепкого, сильного и, без сомнения, мужественного.

– О, Томас, ты прекрасен, а я никогда тебе этого не говорила.

– Твои глаза всегда говорили это, пусть даже без слов. И я Тревелин, ваша светлость, – сказал он, заключив ее в объятия. Теплота и дрожь его обнаженною тела, прикасающегося к ней, сами по себе были раем. – Зови меня Тревелин. Или Трев, если тебе так больше нравится.

– О да, Трев, мне действительно нравится. – Артемизия была удивлена тем, как хрипло прозвучал ее голос. – Мне кажется, что в данной ситуации обращаться ко мне «ваша светлость» смешно. Думаю, тебе стоит звать меня Артемизией.

– Нет, если ты позволишь мне, я бы лучше звал тебя Ларла, – сказал он с нежностью. – Это твое тайное имя, а я надеюсь в ближайшее время открыть все твои секреты.

Он приподнял Артемизию и понес к кушетке в углу комнаты, а затем нежно положил ее. Потом встал рядом е ней, ощупывая горячим взглядом каждую точечку ее тела.

Артемизия томно раскинулась на кушетке, словно приглашая его рассмотреть ее всю. Бархат, к которому прикасалось ее нагое тело, доставлял ей удовольствие. Она чувствовала себя желанной, дикой и безрассудной. Все ее существо трепетало, а напряжение между ног оказалось столь сильным, что она чуть не раскинула их перед ним, словно умоляя взять ее прямо здесь и сейчас.

Ей пришлось прикусить губу, чтобы сдержать свой порыв.

Тревелин опустился перед ней на колени.

– Знаешь, ты моя, – пробормотал он, – сегодня вечером я предъявляю на тебя права.

– Сегодня вечером я твоя, – согласилась Артемизия и сглотнула. Она недоумевала, что же он делает с ней, и в то же время дрожала от предвкушения.

Он снова поцеловал ее, мягко, почти невесомо. А потом оторвался от ее губ и начал покрывать поцелуями все тело – шею, нежный изгиб подмышки, локоток, а затем, словно поддразнивая, принялся ласкать языком пупок.

Артемизия извивалась под его ласками.

Он слегка прикусил ее сосок, не слишком сильно, но так, что она вздрогнула от желания. Ее лоно сжалось одновременно с грудью.

Его рука проскользнула по ее животу и опустилась ниже, и бугорок пульсировал под его ладонью, а лоно ее увлажнилось. Кончики его пальцев нащупали чувствительную точку, и она вскрикнула от неожиданно сильной волны удовольствия, которая прокатилась по ее телу.

Дыхание ее стало прерывистым.

– Тише, Ларла, – прошептал он. – Все будет хорошо, вот увидишь.

Она успокоилась, как ребенок, которого утешили после дурного сна. Хотя она и не желала это признавать, ее уединенная жизнь была кошмаром. Артемизия отдалилась, и не столько от других людей, сколько от самой себя. Она даже не подозревала, что ее можно увлечь в стремительное, полное опасностей приключение по холмам и долинам ее тела.

Трев играл на ее чувственности, как виртуозный виолончелист мог бы играть на Страдивари. Он был ее умелым проводником в странствиях по стране наслаждений. Глядя в глаза, потемневшие от желания, Артемизия наконец-то доверилась ему. Доверилась полностью.

Когда рука его начала двигаться, она закрыла глаза и позволила ему вести ее в темноте к неизведанному. Она чувствовала приближение опасности, как слепец чувствует пропасть впереди, но не стала сдерживаться. Возможно, ей суждено упасть, но она инстинктивно понимала, что Тревелин поймает ее.

Возможно, в падении как раз и был весь смысл.

Она услышала вскрик и не сразу поняла, что этот звук доносился из ее рта. Умелые пальцы начали дарить ей обещанное облегчение, но внезапно он быстро убрал руку.

Она была готова умолять его о продолжении, чтобы он снова ласкал ее пальцами, отправляя ли на погибель или же вознося на небеса, она сама не могла решить. Это страстное желание ощущалось ею столь остро, что ей было почти все равно, что находится в конце долгого пути. Главное, чтобы ее жажда была утолена.

Но потом она почувствовала на себе его губы, и все связные мысли унеслись прочь.

– Ларла, – услышала она голос откуда-то издалека. – Ларла, где ты, девочка моя?

«Я здесь», – хотела сказать Артемизия, но ей не удавалось произнести ни слова. Мир вокруг кружился в благословенном танце.

– Артемизия, мама тебя ищет, – произнес голос уже ближе, возможно даже, из-за закрытой двери студии.

«Господи! Мама!» А этот бесплотный голос принадлежит ее отцу.

– Остановись! Пожалуйста, остановись! – взмолилась Артемизия, сделав над собой гигантское усилие. Она схватила Тревелина за волосы и отодвинула его голову от тайного местечка между ее ног. – Кто-то идет!

Тревелин непонимающе посмотрел на нее, а затем мигнул, будто бы очнулся от гипноза.

Ее физические желания отошли на второй план перед приближающейся паникой. Она оттолкнула. Тревелина и поднялась на ноги.

– Как же я была глупа! За этой дверью вечер в самом разгаре, кто угодно мог заглянуть в студию, – сказала она, натянув нижнюю юбку и надев через голову узкую блузку. Так и не удовлетворенное желание вызывало пульсацию между ног, совпадающую с ударами сердца. Руки ее дрожали.

– Я запер дверь, когда вошел, – произнес Трев.

– Но что, если кто-то все равно услышал бы, чем мы здесь занимаемся? – Лицо ее пылало при мысли о звуках, которые она издавала в порыве страсти. – И о чем я только думала?

– Ты не думала. – Трев провел рукой по своему лицу и растрепавшимся волосам. – И я, впрочем, тоже. Прошу прощения, Ларла. Позволь мне помочь тебе.

Он повернул ее от себя и туго зашнуровал блузку, а затем нагнулся и помог обернуть сари вокруг тела, чтобы оно снова спадало чувственными складками.

Каждое быстрое прикосновение его пальцев вызывало дрожь, потому что больше всего на свете ей хотелось, чтобы он снова раздел ее.

Смущение окрасило ее щеки, она не могла заставить себя посмотреть на него.

– Ларла! Медведь уже уходит, – позвал ее отец. – Давай запрем за ним дверь. Где ты, милая моя?

Ее сердце упало. Ангус Далримпл опять говорит ерунду в обществе, а если он продолжит так поступать, Констанс снова будет настаивать на его изоляции.

Только несколько минут назад Артемизия была в эйфории, ныряя в пучину новых ощущений, а теперь она чувствовала лишь растерянность.

– Ларла? – Ручка двери повернулась, но отец не смог открыть ее. – Ты там, дитя мое?

Тревелин приподнял ее подбородок и, глядя в глаза, легко прикоснулся губами к кончику носа.

– В следующий раз мы доведем дело до конца. Могу я заглянуть к вам завтра, ваша светлость?

«В следующий раз…» Эта благословенная мысль нашла место в ее сознании.

– Да, пожалуйста. Если же вы не придете, я буду вынуждена сама заглянуть к вам.

– Мне прийти в образе Томаса Доверспайка или самому?

Она одарила его озорной улыбкой, думая о крошечном мужском достоинстве нарисованного ею Марса.

– Пошлите Томаса. Теперь я начинаю вспоминать, что в картине есть небольшая проблема, кажется, пропорции не совсем соответствуют модели.

– Ух! – Трев шутливо провел рукой по лбу, словно испытав чувство облегчения. – Мне так приятно слышать это от вас.

Было слышно, как отец пытается открыть дверь, но, к счастью, Тревелин закрыл за собой щеколду. Однако дверь грозила долго не продержаться, если отец продолжит целенаправленно колотить по ней.

– Пора, – сказал Трев.

Артемизия немного помучилась с вуалью, потом ей удалось наконец закрепить ее за ушами.

– А как же ты?

– Я оденусь и присоединюсь к остальным через несколько минут. Если ваше отсутствие заметили, будет лучше для вашей репутации, если мы не станем возвращаться в зал вместе. – Он поднес ее руку к губам. – Приберегите для меня вальс.

– Они все ваши, – пообещала герцогиня.

Глава 14

– Не знаю, почему твоя мама устроила такой переполох, но сегодня дом вверх дном, – бормотал Ангус, держа Артемизию под руку, пока они шли к залу. Залитый светом газовых ламп коридор был наполнен веселящимися гостями. Ангус переводил взгляд близоруких глаз с одной маски на другую. – В доме слишком много голодных людей. Кто их сюда пустил? Где этот Нареш? Ему не следовало впускать столько попрошаек, мы же не можем прокормить всю Англию.

– Тише, папа, – прошептала Артемизия. – Мы устроили праздник для Делии и Флоринды, а все эти люди – наши гости.

– Праздник? Хорошо, тогда другое дело. Для девочек, говоришь? Я готов на все ради моих крошек. Но эти гости кажутся немного странными. – Сделав еще один шаг, ее отец превратился в радушного хозяина и хлопнул по спине средневекового рыцаря: – Вы хорошо проводите время, сэр?

Артемизия нашла Нареша, который разливал пунш гостям, и помахала ему рукой, чтобы он подошел. Стройный, элегантный индиец был одет во все белое, а голову его украшал высокий тюрбан с пурпурным пером.

– Пожалуйста, позаботься об отце, – тихо сказала она Нарешу.

– Я намеревался посвятить этому весь вечер, но леди Констанс послала меня разносить напитки. – Нареш кивком указал на хихикающих взволнованных дам, в центре же круга занимала почетное место Констанс Далримпл. – Она хочет сделать объявление, полагаю, у нее просто ужасная новость. У всех гостей в руке должен быть бокал с напитком, видимо, чтобы стойко вынести печальное известие.

– Нет, Нареш, она хочет отпраздновать эту новость, – объяснила Артемизия, – и произнести важный тост.

Должно быть, все детали помолвки Делии с лордом Шрусбери уже обговорены. Констанс Далримпл не могла дождаться оглашения бракосочетания, ей хотелось поскорее самой объявить о предстоящем торжестве сливкам общества. Да, мама, судя по всему, была вне себя от радости.

Артемизия не могла испортить ей этот момент, поскольку Констанс пока не подозревала, что ее надеждам относительно Флоринды и Тревелина Девериджа не суждено сбыться. Конечно же, в мире много достойных холостяков, ограниченных в денежных средствах и со связями в аристократических кругах, которые будут счастливы жениться на дочери разбогатевшего в Индии англичанина. Для многих это лучше, нежели усердно трудиться в потрепанной одежде, обладая титулом аристократа. В понедельник утром первым делом Артемизия непременно отправит Джеймса Шипуоша на поиски.

На другом конце зала Констанс проплыла к музыкантам, словно величественная ладья, и толпа расступилась перед ней в предвкушении важной новости. Она наклонилась и прошептала что-то первому скрипачу, который приветствовал ее, согнувшись в чопорном поклоне. Музыкант ускорил последние такты рондо и закончил произведение эффектным аккордом.

Толпа наградила его вежливыми аплодисментами.

– Спасибо вам, друзья мои, – сказала Констанс Далримпл, будто бы овации предназначались ей. Щеки ее порозовели, даже несмотря на обильный слой пудры, а глаза блестели слишком ярко. – Моя дочь, герцогиня Саутвик, благодарит вас за то, что почтили ее дом своим присутствием. Если бы мне удалось найти ее в толпе, не сомневайтесь, именно она бы сообщала вам сейчас эту новость, но, к сожалению, во время маскарада очень легко ошибиться.

Раздались сдержанные смешки. Одним из негласных правил маскарада было то, что можно было потерять на время не только свое имя, но и лишние комплексы. Разве Артемизия сама не доказала это, столь Пылко проведя время с Тревом? Интересно, сколько гостей использовали для своих целей укромные уголки в саду? А сколько забрели в одну из многих свободных комнат огромного дома в поисках пикантных удовольствий? Она смущенно поежилась. Пульсация внизу живота еще не была утолена, и ей показалось, что она уловила в исходящем от нее аромате олеандра запах мускуса.

– Как бы там ни было, – продолжила Констанс, – у меня есть замечательная новость, которой я бы хотела поделиться. Моя дочь Делия только что приняла предложение барона Малькольма Чомли, сына виконта Шрусбери.

«Нет, виконт только что принял предложение, что все посещения его сыном игорных домов Лондона будут оплачены деньгами ее отца. Но у Делии будет титул, пусть даже и купленный», – мрачно признала Артемизия. Она сомневалась, что есть смысл пытаться убедить будущего родственника вести себя благоразумнее, особенно когда будет заключен брак.

По залу прокатился ропот сдержанного одобрения, смешанный с плохо скрываемым раздражением. Собравшиеся пытались переварить новость Констанс. Некоторые почтенные матроны давно решили, что одна из дочерей Далримплов уже и так получила титул герцогини и этого уже более чем достаточно. А теперь Констанс сможет добавить к списку сезонных трофеев и барона. – Но это еще не все! Граф Уорр также хотел бы к вам обратиться. – Констанс присела в глубоком реверансе, когда высокий джентльмен с прямой осанкой направился к ней.

Лорд Уорр был одет как молдаванский принц и выглядел величественно в красном плаще, обшитом атласом. Он снял домино и одарил собравшихся белозубой улыбкой, С седыми волосами цвета стали и живыми темными глазами, лорд Уорр все еще выглядел эффектно, несмотря на возраст. В хорошо вылепленных чертах лица Артемизия узнала суровую привлекательность, которую унаследовал Тревелин, и у нее защемило в груди.

Что мог сказать его сиятельство этой толпе веселящихся гуляк?

– Как большинству из вас известно, мой сын и наследник Теобальд Деверидж счастливо женат уже несколько лет, – начал говорить его сиятельство: Все внутри Артемизии перевернулось от плохого предчувствия. – Однако мне все еще предстояло увидеть, как мой младший сын свяжет себя узами брака с подходящей девушкой.

Слушатели встретили это ироническое замечание вежливым смешком.

– Однако сегодня мне представилась возможность официально объявить о помолвке моего сына Тревелина и мисс Флоринды Далримпл. Я уверен, что вы присоединитесь к моему тосту и пожелаете молодым счастья.

Величественный джентльмен поднял рифленый бокал для вина, и остальные последовали его примеру.

Артемизия чувствовала, что начинает терять сознание. Она знала, что Флоринда всегда выполняет любые распоряжения матери, но как можно было объявить о помолвке Тревелина, не поставив в известность его?

Оставалось лишь одно объяснение.

Он все знал.

Это единственное разумное объяснение. Молодых женщин использовали, словно пешки на шахматной доске, но мужчину нельзя было женить без его согласия. Мысленно она воспроизвела их недолгий разговор в студии, прежде чем его нежные слова и сладкие греховные поцелуи превратили ее тело в его добровольного союзника. Когда она обвинила Тревелина в том, что он шпионил за семьей будущей жены, он только удивился. Но теперь она поняла, что он никак не объяснил свои поступки. А она и не настаивала.

Пусть даже Трев был вынужден жениться на ее сестре, но ему почти удалось соблазнить ее, Артемизию, и, если бы не вмешался отец, ее бы ждало полное падение. Ну как она могла быть такой бестолковой?

Артемизия увидела того, о ком думала, в дальнем конце переполненного зала. Его силуэт четко виднелся в темном дверном проеме, словно падший ангел явился из бездны, чтобы утащить ее за собой. Он повернул лицо в маске к ней.

Когда Артемизия спешно покидала бальный зал, во рту у нее появилась горечь.

Глава 15

Рано утром Тревелин ворвался в кабинет отца, обставленный мебелью из ореха, даже не потрудившись постучать. Поверенный семьи, мистер Уэдерби, был удивлен таким вторжением и вжался в красное кожаное кресло.

– Доброе утро, сынок, – сказал отец в своей обычной невозмутимой манере. – Ты встал рано для человека, который пришел домой лишь под утро.

Тревелин не решился прийти раньше, боясь потерять контроль и задушить собственного родителя.

– Отец, мне необходимо поговорить с тобой. – Он изо всех сил пытался говорить цивилизованно. – Немедленно.

Мистер Уэдерби начал собирать документы.

– Мы можем обговорить дела в более подходящее время, милорд.

– Ерунда, – заявил граф. – Все, что собирался поведать мне мой сын, может быть сказано в вашем присутствии. Что на тебя нашло, Тревелин? Похоже, ты окончательно забыл остатки хороших манер. Твое поведение в доме герцогини Саутвик прошлым вечером было неприемлемо. Ты мог хотя бы остаться, чтобы принять поздравления гостей относительно приближающейся свадьбы.

Тревелин стиснул зубы и сжал за спиной кулаки. Желание ударить что-то или кого-то было столь сильно, что он просто не рискнул держать руки свободными. Глаза Трева пылали гневом.

Мистер Уэдерби стал почти зеленым.

– В самом деле, милорд, лучше мне покинуть вас на несколько минут…

– Мистер Уэдерби прав. Когда вы услышите, о чем пойдет речь, полагаю, вы предпочтете поговорить наедине, – сказал Тревелин.

Поверенный вскочил на ноги, готовый спешно их покинуть.

– Садитесь, Уэдерби, мы с вами еще не закончили заниматься делами, и у меня нет намерения откладывать важные занятия из-за капризов моего сына.

Мистер Уэдерби плюхнулся в кресло и сжался в комок, словно кролик, преследуемый двумя терьерами.

– Поверьте мне, отец, я абсолютно не в настроении для капризов.

– Хорошо, тогда давай быстрее закончим с разговором. Мы не можем потратить на него весь день. В отличие от лентяев без средств к существованию у меня есть важные дела, – заявил лорд Уорр с неприкрытым презрением.

– Очень хорошо, отец, я вас предупредил. – Тревелин сделал глубокий вдох. – Хочу сказать, что вы, сэр, настоящий мерзавец.

Мистер Уэдерби выглядел так, словно он проглотил целиком селедку. Кроме того, что уголок рта лорда Уорра едва заметно приподнялся, другой реакции не последовало.

– Полагаю, это имеет отношение к твоей помолвке?

– Нет никакой помолвки, и ты сам прекрасно это знаешь. – Тревелин сжал кулаки. Желание стереть самодовольное выражение с лица родителя стало непреодолимым. – Я едва успел во время единственного танца сказать несколько слов этой девочке. Ты не можешь заставить меня жениться.

– В этом ты ошибаешься. Достойные доверия источники сообщили мне, что тебе удалось сказать девушке больше трех слов. Тебя видели, когда ты входил в ту же самую комнату, куда проскользнула дочь Ангуса Далримпла. Вы оставались наедине достаточное количество времени, чтобы она была полностью скомпрометирована, иначе ты не мой сын.

– Но это же была… – Тревелин прикусил язык. Очевидно, информатор отца не уточнил, какая именно дочь Далримпла была с ним наедине. Тревелин не желал бросать тень на репутацию Артемизии, назвав ее имя.

– Ты сам навлек на себя проблемы из-за своей беспечности. – Голос лорда Уорра зазвучал умиротворяюще. Трев узнал этот тон, ведь именно его отец использовал, если хотел привести представителя враждующей партии в благодушное настроение и заставить согласиться со своей точкой зрения. Обычно это предшествовало полному одурачиванию ничего не подозревающего оппонента. – Если бы она была танцовщицей или же одной из особ легкого поведения, я бы не принял такого решения. Но целомудренная девушка со связями в аристократических кругах…

– Ты хочешь сказать: с отцом, у которого карманы набиты деньгами, – сказал с горечью Трев.

– Вовсе не обязательно быть вульгарным. – Граф одернул камзол. – Когда мать девушки сказала мне, что ее дочь куда-то пропала, как и ты, мне пришлось позаботиться, чтобы ты поступил с ней благородно.

– Отец, ты бы ничего не понял, даже если бы это произошло перед твоим носом.

Граф трагическим жестом воздел руки к небесам и взглянул на своего поверенного, словно говоря: «Посмотрите, что мне приходится выносить», – а затем снова обратил взгляд на Тревелина.

– Тебе уже почти тридцать лет. – Граф начал загибать изящные пальцы, перечисляя недостатки Тревелина. – Ты ушел с военной службы. Политика тебя не привлекает. Мир торговли не подходит Девериджам. Очевидно, ты не рожден для церковного сана. У тебя нет цели, ты еще не нашел себя, сынок. Жена помогает мужчине остепениться, понять свое место в мире. Я бы не был таким, каким стал, если бы не твоя мать.

– Возможно, это правда, если выбираешь себе жену сам, – согласился Трев, первый раз задумавшись, что сказала бы герцогиня, если бы он предложил ей стать не любовницей, а женой. Герцогиня не походила на женщин, которые послушно дают свое согласие. Скорее всего она бы пристально на него посмотрела и объявила, как в первую их встречу, что «он ей не подходит».

Трев также задумался, стал бы его строгий отец другим человеком, если бы жена его прожила дольше. Мать Тревелина умерла при родах, когда ему и его брату было всего шесть лет. Его сестра появилась на свет мертворожденной. Он был уверен, что мать могла бы смягчить суровый нрав лорда Уорра, действуя как буфер между ним и сыновьями. Но она оставила их всех слишком рано. Боль потери привела к конфликтам, которые повторялись в бесконечном замкнутом круге.

– Я не скомпрометировал мисс Далримпл, – настаивал Тревелин, – и я не буду на ней жениться.

– Тогда ты не оставляешь мне выбора. – Лорд Уорр величественно выпрямился в полный рост, однако он был вынужден поднимать глаза, чтобы встретиться взглядом с Тревелином. – Если ты очернишь имя нашей семьи, я лишу тебя денежных средств. Не дам тебе ни пенса. Откажу в крыше над головой. Тебе не достанется ничего, кроме тарелки бульона, ни от меня, ни от тех, кто служит мне. Я откажусь от тебя и стану считать, что у меня нет сына. Твой брат Теобальд станет моим единственным наследником.

Трев выдержал немигающий взгляд отца несколько секунд, а потом сказал:

– Да будет так.

Он направился к двери и, обернувшись, посмотрел на графа. Ни один мускул не дрогнул на лице отца, но Тревелину показалось, что он за эти несколько секунд стал выглядеть дряхлым стариком. Если бы он только мог рассказать все отцу, если бы граф знал истинный характер работы, которой занимался Тревелин, возможно, он придерживался бы более высокого мнения о младшем сыне.

В жизни Трева была цель. Он посвятил себя сбору тайных сведений, которые помогут предотвратить ненужную войну и спасти жизни бесчисленного количества британских солдат. Но для этого ему был необходим надежный способ проверять истинность информации, а это означало, что нужно непременно найти проклятый ключ Беддингтона.

Но Тревелин не мог сказать отцу, чем он в действительности занимается дни и ночи напролет. Он не мог никому рассказать об этом. С тяжестью в груди, словно на сердце у него лежал камень, Тревелин повернулся и вышел из своего лондонского дома, в котором жил с рождения.

Он заслужил с полдюжины благодарностей за различные подвиги от высших должностных лиц, но отец был единственным человеком, одобрения которого он так жаждал.

Человеком, одобрение которого он не заслужит никогда.

– О, ваша светлость, это ужасно, просто ужасно! – запричитал мистер Уэдерби. – Вы же не можете дать ему уйти просто так.

– Не могу поверить, что он оказался настолько упрямым. – Граф на несколько секунд поднес ладонь ко лбу и закрыл глаза. – У меня устали руки. Не могу бороться с ревматизмом. Надеюсь, он передумает насчет своего поведения.

– А что, если нет?

Граф искоса посмотрел на поверенного суровым взглядом.

– Тогда придется поступить, как я и обещал, и лишить его наследства.

– Но, милорд, он же не знает. Вы никогда ему не рассказывали. Тревелин даже не представляет, чего лишается.

– Не знает, – согласился граф. – И боюсь, не узнает уже никогда.

Феликс Пелем-Смит шагнул из прокуренной темноты игорного дома в ослепляюще яркий свет раннего утра.

Холодный пот выступил на лбу. Да, нужно было остаться на маскараде проклятой мачехи. Ничего хорошего не вышло из затеи незаметно улизнуть из дома прошлым вечером и пойти в игорный дом. Он надеялся, что если сменит вист на игральные кости, то и фортуна сменит гнев на милость. Однако, очевидно, это был не тот случай.

Теперь он задолжал чертовым русским сумму, равную его содержанию за три года, а герцогиня постоянно игнорирует его просьбы увеличить его содержание. Он пытался объяснить Любову и Оранскому, что скоро получит деньга. Им просто необходимо подождать несколько месяцев, пока он не станет совершеннолетним. Проклятие, он готов был даже выплатить им любые грабительские проценты, которые они только потребуют.

Но русские не хотели ждать, и необходимо было придумать план, как достать деньги. Как можно быстрее. Или же нужно представить им Беддингтона. Вообще-то ему даже иногда казалось, что они больше интересуются Беддингтоном, нежели гинеями, которые он должен. Это Феликса абсолютно устраивало.

Самое неприятное было в том, что он никогда не мог застать этого человека, уж не говоря о том, чтобы представить его русским. Каждый раз, когда Феликс брал на себя труд доехать да верфи, чтобы выследить вечно ускользающего льва в его логове, Беддингтон, как ни странно, «только что вышел». Феликса вечно встречал помощник важного человека, мистер Шипуош, который пространно заверял его, что мистер Беддингтон вернется немного позже.

Видимо, будущему герцогу больше нечем было заняться, кроме как прохлаждаться в мрачном маленьком кабинете и ждать, когда какая-то мелкая сошка соблаговолит появиться. В самом деле, разве это не оскорбительно?

И все-таки унижение лучше физических увечий. Русские были способны буквально на все.

– Я хотел бы показать вам небольшой сувенир от последнего, кто задолжал мне большую сумму денег, – сказал Оранский.

Любов вынул из кармана банку с формальдегидом, в которой лежал отрезанный палец. Феликс испугался, что он прямо там облегчит мочевой пузырь.

– Когда-нибудь, если нам придется ждать слишком долго, Любов отрежет что-нибудь больше, чем просто палец, – обещал Оранский с жестокой улыбкой. – Но мы разумные люди, поэтому просто представьте нам мистера Беддингтона… Только чтобы нам не пришлось ждать слишком долго.

Нездоровое сочетание дыма от сигар, огромного количества алкоголя, достаточного, чтобы свалить лошадь, а также абсолютно объяснимый страх заставили Феликса согнуться напополам и излить содержимое желудка прямо в канаву. Если русские хотят порезать кого-то на куски, пусть лучше это будет Беддингтон, а не он.

Залезая в ждущее его ландо, Феликс решил, что пришло время для решительных и срочных мер.

Глава 16

Тревелин зашел в квартиру, которую снимал под именем Доверспайка, и переоделся в поношенную одежду Томаса. После бессонной ночи он выглядел еще более оборванным и потрепанным, чем обычно, когда переодевался в одежды Доверспайка. Было еще слишком рано для того, чтобы герцогиня работала в студии. Тревелин планировал сдержать обещание и прийти к Артемизии, словно ничего необычного и предосудительного не случилось. Но после проклятого объявления отца и ее поспешного ухода из бального зала он чувствовал, что необходимо кое-что объяснить.

Оставалось лишь надеяться, что она позволит ему сделать это.

Дважды постучав дверным кольцом, он не получил ответа и начал барабанить кулаками по весьма впечатляющей двери дома. Через несколько секунд его уже приветствовал дворецкий.

– Здравствуйте, Катберт, хорошее утро, верно? – сказал он со своим лучшим деревенским акцентом. Он добродушно улыбнулся, надеясь обмануть орлиный взор дворецкого и продолжить притворяться Томасом Доверспайком до тех пор, пока это не поможет, ему пробраться в студию герцогини.

– Весьма, сэр. – Истинный джентльмен слегка наклонил голову. – Пожалуйста, следуйте за мной.

Дворецкий развернулся и пошел в противоположном направлении от студии.

– Мне в другую сторону, сэр, – заявил Тревелин. – Я пришел к ее светлости.

– Все верно, мистер Деверидж. – Катберт, по-прежнему шагавший величественной походкой, даже не замедлил шаг. – Мадам дала четкие указания относительно вас, сэр. Пройдите сюда, пожалуйста.

Значит, она открыла дворецкому его истинное имя. Теперь очевидно, что все пропало. Тревелин плелся за Катбертом по пустому залу, где не осталось и следа от продолжавшегося до поздней ночи праздника. Они миновали холл, на стенах которого висели коллекция оружия и портреты всех прежних герцогов Саутвик. Когда Тревелин проходил мимо портретов, ему казалось, будто герцоги из далекого прошлого укоризненно смотрят на него.

Катберт на секунду остановился перед застекленными дверьми, ведущими в ярко освещенную комнату, и бросил на Тревелина уничтожающий взгляд. Дворецкий был слишком хорошо воспитан, чтобы озвучить свое мнение о Тревелине, но его ледяное презрение явно говорило, что тот не оправдал возложенных на него надежд. Трев задумался, что именно Артемизия открыла своему дворецкому, а что он вывел из собственных наблюдений.

Неудивительно, что слуги всегда являлись лучшим источником информации в любом доме.

Дворецкий легонько постучал в дверь, и Тревелин услышал, как нежный голосок Артемизии произнес: «Заходите».

Эта комната оказалась точной копией студии на другом конце огромного дома. Окна от пола до потолка заполняли все пространство утренними солнечными лучами. Но без запахов красок и мелков, которые были неотъемлемой частью рабочего процесса, комната казалась непривычно пустой. Вместо запаха масляной краски и холстов в комнате витали аромат лаванды, слегка затхлый запах бельгийского кружева, и, конечно, он ощущал ее собственный, ни на что не похожий запах.

Герцогиня сидела на одной из парных кушеток со своими котами. Кастор выглядывал из-под ее юбок, а Поллакс терся о ее бедро. На коленях лежала открытая книга, а к сочным губам герцогиня поднесла фарфоровую чашку.

Трев привык видеть герцогиню в испачканном краской фартуке, всю в работе. Костюм индийской принцессы прошлым вечером выставил Артемизию в экзотическом и необыкновенно притягательном свете, а полностью обнаженная, она была самым прекрасным из того, что он когда-либо лицезрел. Однако Тревелин абсолютно не был готов к тому, что Артемизия предстанет перед ним в образе «английской розы».

Она была одета по последней парижской моде, скромно, но элегантно. Линии платья подчеркивали все изгибы ее тела, на грудь был скромно наброшен полупрозрачный платок. Изящная нитка жемчуга обвивала шею, брошь с драгоценными камнями была приколота слева на лифе платья. Она выглядела герцогиней до кончиков ногтей, и он понимал, что он выглядит попрошайкой со Флит-стрит.

– Доброе утро, мистер Деверидж. Прошу вас, садитесь. Может быть, хотите чаю? Катберт может принести свежее печенье, если хотите.

– Нет, благодарю вас, это лишнее. Я бы просто выпил чаю. – Он ожидал бурных упреков и обвинений, но только не такую холодную учтивость. Он неловко уселся на вторую софу и заметил едва заметные следы усталости под зелеными глазами. У него появилась надежда, что не один он потерял сон прошлой ночью.

– Это все, Катберт, – сказала герцогиня твердо.

– Очень хорошо, мадам. – Дворецкий быстро поклонился, а потом добавил фразу, которая явно предназначалась для Тревелина: – Я буду рядом, и вы сможете позвать меня, если вам что-то понадобится.

Он закрыл за собой двойные двери. Тревелин не сомневался, что Катберт остался стоять у замочной скважины, готовый защитить госпожу от малейшей угрозы.

– Ларла… – начал он.

– Мистер Деверидж, я не помню, какой чай вы предпочитаете, – перебила его Артемизия, дав ему резкий отпор. Значит, во время этой беседы не будет никаких, тайных имен. – Один кусочек сахара или два?

Взгляд, который она на него бросила, наливая горячий чай в чашку, показывал, что она с большим удовольствием распилила бы его на кусочки.

– Два, пожалуйста, – ответил Тревелин и мысленно воззвал к небесам. Как он сможет преодолеть эту пропасть, созданную ее нарочито безупречными манерами?

Артемизия бросила два кусочка сахара в темную жидкость и начала помешивать с едва скрываемой злобой.

– Большое спасибо. – Трев принял чашку и блюдечко из ее бледной руки. У него даже мелькнула мысль, не решила ли она вместо сахара положить стрихнин.

Он поднес чашку к губам и сделал глоток. «Пока что все в порядке».

– Хотел поговорить о произошедшем прошлым вечером, – сказал он, не зная, как начать разговор.

– Балы-маскарады часто наполнены всевозможными причудами, – сказала Артемизия холодно, будто бы вела светскую беседу о погоде. – Прошлый вечер был полон всевозможных сюрпризов, разве не так?

– Никто не был вчера удивлен больше меня.

– Позвольте усомниться в ваших словах, – ответила Артемизия, в голосе которой прозвучали ядовитые нотки.

– Мадам, я не представлял себе, что отец планировал сделать такое заявление.

– В это я могу поверить, – сказала герцогиня, – слишком дурной тон соблазнить старшую сестру в тот же вечер, когда собираетесь присягнуть в верности младшей. В конце концов, необходимо сдерживать себя.

– Я не давал никаких обещаний вашей сестре. – Трев с раздражением провел рукой по волосам. – Этот план придумали ваша матушка и мой отец, Бог знает зачем. Клянусь небесами, одним-единственным танцем исчерпывается все мое общение с девушкой. Поверьте, я едва знаком с этой крошкой.

Герцогиня с неодобрением подняла одну бровь.

– Осторожнее, мистер Деверидж. Вы говорите о моей горячо любимой сестре.

– Я понимаю это и не хочу высказать неуважение к ней, но, пожалуйста, поверьте мне, я ничего не подозревал о предполагаемой помолвке. – Он поставил фарфоровую чашку и блюдце на низкий, инкрустированный слоновой костью столик между ними. – У меня нет намерения жениться. Никогда. Ни на вашей сестре, ни на ком другом.

По ее лицу проскользнула тень, и на какую-то долю секунды ему показалось, будто бы она ожидала от него другого ответа, какого-то признания. Учитывая ту близость, которая возникла между ними – он до сих пор ощущал ее в своих объятиях, – было бы неудивительно, если бы она ожидала от него предложения руки и сердца. Какая-то его часть хотела бы сделать это, осознал он с удивлением, если бы не его секретная работа Несправедливо ожидать от женщины, что она станет понимать и мириться с риском, который он решил на себя взять.

Она сделала глоток чаю, бросив на него быстрый взгляд из-под полуопущенных век.

– Возможно, для такого человека, как вы, подобное решение даже к лучшему, мистер Деверидж. Сильно сомневаюсь, что вы станете верным мужем для любой женщины. – Артемизия посмотрела в сторону. – Однако, что сделано, того не воротить. Ваш отец уже объявил о ваших намерениях перед всем высшим светом. Я не позволю вам насмехаться над моей сестрой, пытаясь увильнуть от своих обязательств, и сделаю все от меня зависящее, чтобы свадьба состоялась.

– Если мой отец сделал объявление, возможно, ему и следовало бы играть роль жениха. В конце концов, он же холостяк, – заявил Тревелин.

Артемизия пронзила его недовольным взглядом.

– И к тому же в три раза старше невесты.

– Как и ваш покойный муж, – напомнил ей Деверидж.

– Я была бы благодарна, если бы вы воздержались от комментариев о герцоге. Очевидно, что вы мало осведомлены о благородных мужчинах и еще меньше о благородных женщинах. – Нижняя губа герцогини задрожала, и ей пришлось сделать глубокий вдох. – Кто мог играть привязанностями других людей, а потом не оправдать своих обещаний… – Она не смогла закончить мысль из-за слез, которые ей не удалось сдержать.

Трев мгновенно оказался рядом с ней и заключил в объятия.

– Ларла, мне так жаль.

– Не называйте меня так. – Она ударила его кулачком в грудь, однако не отодвинулась. – Вы не вправе этого делать. Все, что вы делали, – это лгали мне с того самого дня, когда я впервые увидела вас.

– Клянусь, я никогда не хотел причинить тебе боль. Если ты больше не веришь моим словам, прошу, поверь хотя бы в это, – прошептал он, уткнувшись в ее шею. Она пахла соблазнительно, словно свежая утренняя роса. – Я не знаю, как называется то, что между нами происходит, но я не могу оставаться вдали от тебя.

Он прикоснулся своими губами к ее губам, и тяга к ней вспыхнула в нем снова. Больше всего на свете он хотел эту женщину. Если ему вскоре не удастся зарыться в ее нежное тело, то он уверен, что буквально сойдет с ума.

Воспоминания о том, как он целовал ее грудь, как от его прикосновений у нее перехватывало дыхание, как увлажнилось ее лоно, заставляли его плоть восставать от желания. Он не мог насытиться ею.

Сначала она отвечала на его поцелуи с отчаянием, сплетая свой язык с его. Он почувствовал, как надежда оживает в его сердце, однако, когда он просунул руку ей под юбку, она освободилась от его объятий. Ее лицо пылало от желания, но она вскочила на ноги и отпрыгнула от него на безопасное расстояние.

С широко открытыми глазами она смотрела на Тревелина с выражением, которое напоминало ужас.

– Убирайтесь из моего дома!

– Ларла… – Он пододвинулся, чтобы обнять ее.

– Нет, я действительно хочу этого. – Она вытянула руку вперед, чтобы остановить его. – Если вы подойдете ближе, я закричу, и Катберт вызовет констебля. Тогда, обещаю, вас обвинят в попытке изнасилования, и вам придется предстать перед судом.

Его остановила вовсе не угроза, а ужас в ее глазах. Неужели он стал для нее таким жестоким чудовищем. Нет, он внезапно осознал правду: она боялась саму себя и того, как ее тело отвечало на его ласки.

– Это не будет изнасилованием, ты сама прекрасно знаешь, – сказал он.

Она посмотрела на него, прищурившись:

– Оскорбляя меня, вы не спасетесь от тюрьмы.

– Обманывая саму себя, ты не изменишь правды. – Он постарался сказать это как можно нежнее, учитывая то, насколько он был разочарован. – Могу сказать тебе только одно наверняка, что бы ни случилось, я не помолвлен с Флориндой. Продолжать весь этот фарс – значит навлечь на себя несчастье. Думаешь, возможно, что мы будем видеть друг друга в кругу семьи и, в конце концов, не окажемся в одной постели?

– Я просила вас уйти.

– Я сделаю, как ты просишь, но знай, что я не женюсь на твоей сестре.

– Надеюсь, в вас еще сохранилась хоть капля порядочности и вы позволите Флоринде сказать, что именно она отвергла вас.

Тревелин кивнул:

– Какую бы историю вы ни придумали для высшего света, я буду счастлив ее подтвердить.

Трев повернулся и пошел по направлению к двери.

– Что бы между нами ни происходило, ваша светлость, это не пройдет само собой только лишь по нашему желанию, – сказал он, обернувшись. – Почему-то я стал, особенным для вас, а вы для меня. И я в вашем распоряжении, мадам. Если вам когда-либо понадобятся мои услуги, абсолютно любые, вы можете спросить меня в «Золотом петухе» на Тидберн-стрит.

– Этого никогда не произойдет, – сказала она в ярости, – к тому же я просто не буду знать, какое имя называть.

Глава 17

Как только Тревелин ушел, Артемизия, прежде чем позвать Катберта, целых пять минут пыталась прийти в себя. Одним только поцелуем этот несносный человек превратил ее в настоящую распутницу. Ее семья, положение в обществе, искусство – все становилось незначительным перед лицом безудержной вспышки страсти, вызванной одним лишь присутствием Тревелина Девериджа.

Нареш когда-то рассказал ей, что все души на земле ищут своего короля. Будет ли это друг, или выпивка, или же страсть к опиуму – все, чему человек позволяет взять над собой власть.

Артемизия отказывалась быть рабыней страсти. После всех нарисованных ею обнаженных мужчин разве она не доказала, что может смотреть на мужское тело бесстрастным, профессиональным взглядом? Никто из ее моделей никогда раньше не провоцировал ее на такие необдуманные поступки.

Лишь один мужчина сводил ее с ума.

Ну что ж, она постарается все изменить и предпримет необходимые меры, чтобы изгнать Тревелина Девериджа, или же. Томаса Доверспайка, или Терренса Динуидди, или как еще он там себя называет, не только из своей жизни, но и из своей семьи. Она не сможет вынести испытания всю жизнь смотреть на Трева и Флоринду за рождественским пудингом. Получит ли она благословение матери или нет, первым делом необходимо найти подходящую замену жениху Флоринды. Она яростно позвонила в колокольчик.

– Вы звонили, мадам? – Невозмутимый Катберт немедленно возник в дверном проеме.

– Пусть подготовят ландо, мне необходимо съездить к мистеру Беддингтону по срочному делу.

Катберт нахмурил лоб, всем своим видом выражая неодобрение.

– Вынужден сообщить, что мастер Феликс уехал с бала на ландо поздно ночью и все еще не вернулся.

– Очень хорошо, – ответила Артемизия, сжав губы с осуждением. Феликс оставался еще одной проблемой, которую нужно решить, но это после. Прежде всего, она должна выполнить обязательство перед сестрой. Необходимо как можно скорее заключить брачный договор, который можно было бы объявить в то же самое время, что и разрыв помолвки Флоринды и Тревелина. Артемизия была не готова искать объяснение, почему при мысли о женитьбе Тревелина на ком-то еще у нее внутри все переворачивается. Особенно если кто-то – это ее сестра.

– Не могли бы вы тогда нанять мне экипаж? – поручила она Катберту. – У меня есть дела, которые не терпят отлагательств.

В скором времени Артемизия уже тряслась по вымощенной булыжником мостовой в экипаже, направляясь к зданиям у верфи. Пока экипаж проезжал по узким улочкам, Артемизия наблюдала за лондонскими пешеходами. Торговки рыбой сплетничали о чем-то крикливыми голосами, раскладывая товар на прилавках. Аромат свежеиспеченного хлеба смешивался с менее приятным запахом повозок с нечистотами, которые все еще встречались в неразвитом районе верфи.

Когда экипаж остановился перед конторой мистера Беддингтона, Артемизия попросила возницу подождать.

– Как долго вас не будет, мадам?

Новый жених для Флоринды. Новый смысл жизни для Феликса. Другой континент для Тревелина Девериджа… Нет, даже такое расстояние не гарантирует ей спокойствия.

«Сколько времени уйдет, чтобы все наладить», – думала Артемизия.

– Можете считать себя свободным на весь день, – сказала она вознице, а затем вбежала в контору. По крайней мере, она хотя бы постарается изменить ситуацию к лучшему.

– Доброе утро, мистер Шипуош! – крикнула она, повесив плащ на вешалку, торчащую из толстой дубовой двери, однако в ответ не услышала приветствия.

Артемизия обернулась и быстро осмотрела приемную, где Джеймс Шипуош выполнял свою работу. Обычно он был аккуратен до одержимости, однако сегодня комната была в диком беспорядке. Пачки бумаг были разбросаны по полу, как кленовые листья осенью. Чернильница мистера Шипуоша была опрокинута, и черная лужица растекалась по поверхности стола.

Из кабинета раздался шум, будто бы кто-то с силой опрокинул стул. Затем последовал глухой удар, словно кто-то упал навзничь на гладкий паркет.

– Мистер Шипуош? – неуверенно позвала Артемизия. Она никогда раньше не называла помощника по имени, но начала беспокоиться и подумала, что сейчас не время придерживаться каких-то церемоний. – Джеймс? Вы там?

Из соседней комнаты послышался стон.

Артемизия поторопилась в кабинет мистера Беддингтона и обнаружила там еще больший хаос. Ящики были выдвинуты из стола, и документы раскиданы, словно а пьяном беспорядке. Висящая над столом картина, изображающая индийского бога Шиву, была изрезана на кусочки и теперь свисала клочьями. Дрожь дурного предчувствия пробежала по спине Артемизии.

Она заметила ботинки, торчащие из-за массивного стола орехового дерева. Недвижимая фигура лежала рядом с перевернутым стулом, и дыхание Артемизии перехватило.

– Феликс! – воскликнула Артемизия, узнав ботинки с загнутыми носами, которые были частью его: костюма Арлекина для маскарада. Она опустилась на колени и положила руку ему на грудь, чтобы проверить, дышит ли он. Его грудь неровно вздымалась. – Господи! Ты не ранен?

Ее пасынок перевернулся и постарался принять сидячее положение. Один из лацканов был оторван, а под правым глазом красовался огромный сиреневый синяк.

Артемизия попыталась помочь ему подняться, но он сердито махнул ей рукой.

– Дай мне минутку, – угрюмо сказал он. От него исходил запах разных спиртных напитков, и кроме того, Артемизия заметила несколько пятен на его клетчатом сюртуке, очевидно, от остатков его вчерашнего ужина.

– Феликс, что здесь произошло? Где мистер Шипуош?

– Сейчас важнее, где мистер Беддингтон. Им нужен именно он, а вовсе не Шипуош.

– Что ты хочешь этим сказать? Кому нужен Беддингтон? – У нее внутри все перевернулось от приступа паники. – Что ты здесь делаешь так рано? Расскажи мне, что случилось.

– Я пришел сюда, потому что мистер Наглец Беддингтон упорно не желал снизойти до того, чтобы почтить вниманием мои просьбы. В самом деле, мадам, просто невыносимо, что этот человек игнорирует все мои желания. – Феликс оскорблено фыркнул, и Артемизия заметила засохшую кровь у его ноздрей. Кто-то нанес, по крайней мере, один удар в лицо ее пасынка, но у нее не было времени поить его чаем и выражать сочувствие.

– Феликс, пожалуйста, продолжай. Кто так поступил с тобой?

– Откуда я могу знать, кто они такие? – заявил он. – Беддингтон не посвящает меня в подробности своих дел. Он даже не желает обсудить мои требования относительно финансов.

Артемизия сжала губы, отказываясь быть вовлеченной в очередной спор с Феликсом относительно размера его содержания.

– Шипуош снова принялся пичкать меня своими обычными небылицами о том, что с Беддингтоном сейчас никак нельзя связаться, когда вошли эти здоровые типы. Они тоже хотели видеть мистера Беддингтона, но старика нигде не нашли. Позволь сказать, что их это очень расстроило. – Феликс вытер нос рукавом. – Уж не знаю, какими там делишками занимается Беддингтон, но эти типы приходили не распивать чай с печеньем.

Артемизия принялась прокручивать в уме различные варианты, кто мог бы преследовать ее вторую ипостась. Верно, мистер Беддингтон всегда добивался своих интересов при заключении сделок. Ловкость и деловая хватка мистера Беддингтона могли вызвать недовольство, особенно если стало бы известно, что мистер Беддингтон – женщина. Однако Артемизия никого не обманула. Это неспровоцированное нападение казалось ей бессмысленным:

– И что же сделал мистер Шипуош? – спросила она.

– Попросил оставить визитные карточки, чтобы Беддингтон с ними связался, что буквально привело их в ярость. Поначалу я их даже не винил, ведь этот Беддингтон просто несносен. Он контролирует каждый фартинг моего дохода, а ведь ты знаешь, что я никогда даже не видел его лицом к лицу.

– Пожалуйста, Феликс, ты отклоняешься от темы. – Из носа Феликса снова пошла кровь, и Артемизии пришлось протянуть ему вышитый носовой платок. – А где же мистер Шипуош?

– Я как раз подхожу к этому. Пока один из мерзавцев принялся крушить все в приемной, где был Шипуош, второй обыскал каждый уголок. Буквально пронесся по конторе ураганом. Я пытался их остановить, и вот что получилось. – Он указал на подбитый глаз.

– Что же они искали?

– Все время твердили что-то про ключ, – сказал Феликс, подперев голову рукой.

Артемизия в изумлении покачала головой. В сейфе была довольно большая сумма денег для каждодневных нужд, однако львиная доля состояния Саутвиков хранилась в банке Лондона. Она ведь разрешила помощнику заплатить угрожающего вида мужчинам, если те придут требовать оплаты долгов Феликса, Неужели сюда приходили те же самые люди? Если и так, ее пасынок не хотел признаваться в этом.

– Ты сказал – ключ? Они решили, что здесь где-то спрятан тайник с ценностями?

– Нет, просто искали какой-то проклятый ключ. Беддингтон поймет, что они имели в виду. – Феликс промокнул нос ее надушенным носовым платком, а затем засунул испачканный клочок материи в карман. – Им был нужен только он.

Ключ. Что-то в этой странной просьбе не давало ей покоя. Кто-то ее уже спрашивал о ключе. Тревелин, еще под именем Томаса Доверспайка, упоминал ключ во время загадочного разговора, который она подслушала в саду. Точно! Когда Томас, или Тревелин, или как там еще звали этого проклятого обманщика, спросил о ключе, ее отец сказал, что ему нужен Беддингтон. Она приняла это заявление за болтовню не вполне вменяемого человека. Теперь она уже не была столь уверена. Но о каком ключе они могли вести разговор?

– Ты не ответил на мой вопрос. – Она снова обратила внимание на пасынка, который сидел на полу, раскинув ноги. – Где мистер Шипуош?

Феликс откашлялся и с трудом поднялся на ноги. Он был не в силах встретиться взглядом с Артемизией.

– Они его забрали.

– Боже мой! Ты хочешь сказать, его взяли в плен?

Феликс кивнул:

– Я бы скорее сказал: его похитили. Меня оставили лишь для того, чтобы передать их сообщение. Видимо, они и не подозревали, кто я такой, иначе бы забрали более важного заложника. Эти люди сказали, что Шипуош будет в безопасности, как только удовлетворят их требования.

– Что они хотят? – Артемизия сжала руки, чтобы унять невольную дрожь.

– Видеть Беддингтона, – сказал Феликс. – Или, точнее, хотят заполучить ключ, который, судя по всему, у него. Беддингтон должен явиться в склеп Святого Павла завтра в полночь. И учти, непременно с ключом. – Феликс поднял указательный палец, чтобы подчеркнуть важность своих слов. – Они сказали, нет смысла приходить с пустыми руками. И еще они предупредили, что ни в коем случае нельзя привлекать власти. Если похитители увидят хотя бы тень полицейского, договор будет расторгнут.

– А… что, если мистер Беддингтон не сможет прийти или же у него не будет ключа?

– В таком случае, я надеюсь, Джеймс Шипуош позаботился о своей душе, – заявил Феликс мрачно. – При обычных обстоятельствах я бы назвал этих типов в высшей степени ненадежными, но в данном случае не сомневаюсь, что они сдержат свое слово. Если Беддингтон не явится или не принесет ключ… – Феликс замолчал, и тишина повисла над ними дамокловым мечом. – Они обещали скормить мистера Шипуоша рыбам.

Феликс стоял в дверях кабинета Беддингтона и наблюдал, как мачеха садится в ждущее его ландо. Она была под впечатлением, ошибки быть не могло, и синяк почти стоил того, чтобы увидеть, как ее лицо стало белее рыбьего брюшка.

Почти стоил.

Кто бы подумал, что даже без очков Шипуош нанесет ему такой сильный хук левой! Клерк удивил Феликса и его сопровождающих своим боевым духом, который проснулся, стоило только русским начать обыскивать помещение.

Феликс пощупал синяк и вздрогнул – прикосновение вызвало новый приступ боли. Кулак Шипуоша испортил его внешний вид, по меньшей мере, на две недели. Как может молодой человек вращаться в высших кругах, если он выглядит так, будто бы участвовал в пьяной драке? Придется меньше бывать на людях, пока синяк не пройдет настолько, чтобы его можно было скрыть под слоем рисовой пудры.

Чертовски жаль, что Шипуошу пришлось его ударить. Феликс не чувствовал никакой враждебности к помощнику Беддингтона. Когда он согласился помочь русским с их планом, они предупредили его: опасно оставлять пленника живым, даже если требования удовлетворены. Однако он вовсе не планировал принимать участие в убийстве. Феликс был намерен каким-то образом в целости и сохранности переправить Шипуоша в Австралию, Индию или другой забытый Богом уголок обширной империи, как только это злосчастное дело будет улажено. Он хотел позаботиться о том, чтобы Шипуош остался в живых.

Но пока что не мог этого сделать.

Глава 18

Артемизия обнаружила отца в саду, обдуваемом сильными порывами ветра. Он скромно подметал первые упавшие листья на выложенной камнем дорожке, словно был простым садовником, а не отцом герцогини, и эта картина заставила Артемизию остановиться.

Раньше Ангус Далримпл был здоровым мужчиной, полным жизни и обладавшим прозорливым умом, и у Артемизии разрывалось сердце; когда теперь ей приходилось видеть его в таком состоянии, изменившимся после болезни. Ей казалось, что это преступление против самой природы.

Иногда Артемизия чувствовала соблазн винить в состоянии отца всемогущего Бога. Когда Ангус слег с дикой лихорадкой, все могли лишь мечтать о том, чтобы он пережил болезнь. Семья вздохнула с облегчением, когда жар внезапно отступил. А потом стало известно, что Ангус лишился рассудка и уже не оправится. Вскоре они узнали, что состояние его начнет со временем ухудшаться, и Констанс совсем пала духом. Даже местный викарий не смог помочь. Он лишь предостерег Артемизию, что нельзя подвергать сомнению волю Господа.

Будто бы Господь специально навлек болезнь на ее отца. Образ Бога, который рисовал викарий, не понравился герцогине. Получается, что он слишком злой и капризный и не может считаться верховным существом. Как ни удивительно, именно Нареш помог Артемизии примириться с состоянием отца.

– Любая жизнь ценна в глазах Бога, – уверял Нареш, – а ваш отец теперь является счастливейшим из смертных. Уверен, полное радости сердце будет угодно вашему Богу. Все время, проведенное в моей стране, мистер Далримпл трудился, словно демон, не останавливаясь даже на минуту, чтобы насладиться плодами своего труда. Теперь же ваш отец может спокойно отдохнуть от трудов. Так кто возьмется утверждать, что эта жизнь не стоит той, которую он вел раньше?

В этот самый миг Ангус, вероятно, почувствовал ее присутствие, поскольку поднял голову и улыбнулся ей. Его улыбка была по-детски простой, и сердце Артемизии защемило при взгляде на отца.

– Здравствуй, милая, – сказал он. – Что привело такую очаровательную леди в мой сад?

Она улыбнулась в ответ, не будучи уверенной, узнал ли он ее сегодня или нет, поскольку отец не назвал ее по имени, а использовал ласковое обращение.

– Доброе утро, папа, – сказала Артемизия. – Мне нужно поговорить с тобой по срочному делу. Пожалуйста, присаживайся рядом.

Ангус повиновался и со вздохом облегчения пристроился рядом с ней на скамеечку с железной спинкой. Как заметил Нареш, он явно был доволен собой.

– Несколько недель назад молодой человек навещал тебя в саду, – сказала Артемизия, – высокий джентльмен с темными волосами и карими глазами. Ты помнишь?

– Молодой человек, говоришь. Хм… – Ангус задумчиво потер висок. – У нас в последнее время слишком мало посетителей, в основном воробьи. Полагаю, я бы запомнил среди них молодого человека. Прежде всего потому, что у него нет перьев.

Отчаяние холодной хваткой сжало ее горло, но она подавила всхлип.

– Он помогал тебе подрезать куст роз.

Ангус прищурился, будто бы пытался мысленно представить молодого человека.

– И он разговаривал с тобой. – Артемизия пыталась вспомнить точные слова, которые Тревелин Деверидж сказал ее отцу. – Что-то о тигрице, которая охотится при луне.

– Зато медведь добывает себе пропитание при любой возможности, – задумчиво отозвался отец. Искорка понимания промелькнула в блеклых глазах Ангуса, а затем исчезла так же быстро, как и появилась. Ангус посмотрел на Артемизию с озадаченным выражением лица: – Да, мне кажется, я припоминаю его. Что хочет этот молодой человек?

– Он ищет ключ, – сказала Артемизия, хватаясь за надежду, что отец может сказать что-то полезное. – Пожалуйста, папа, попробуй вспомнить. Это крайне важно!

Ангус на несколько секунд нахмурился, а затем его морщинистое лицо расплылось в улыбке.

– Ключ Беддингтона!

– Да, именно! – Облегчение теплой волной разлилось в ее груди. – Где ключ Беддингтона?

Ангус потрепал дочь по щеке и засмеялся:

– Ну конечно же, ключ хранит мистер Беддингтон. Девочка моя, ты порой не понимаешь очевидных вещей.

С того момента, когда отца поразила неведомая болезнь, на Артемизию лег груз ответственности за благосостояние семьи. Но она любила принимать решения самостоятельно, и ей нравились власть и контроль, которые давало положение хозяйки дома. Однако внезапное похищение Шипуоша заставило Артемизию почувствовать всю тяжесть ответственности. Теперь лишь от нее зависело, будет ли ее помощник жить или умрет. Впервые Артемизия не представляла, что делать, и ее лицо скривилось от душевной боли.

– Ну-ну, – Постарался успокоить дочь Ангус, заметив ее печаль. – Я не хотел тебя обидеть, Ларла. Не нужно обращать внимание на болтовню старика. Конечно же, ты очень умная девушка, и я хочу посмотреть на того, кто осмелится утверждать обратное.

Он положил жилистую руку ей на плечо и притянул к себе. Прильнув к его груди, она ощущала знакомый и успокаивающий запах бренди и табака с едва уловимым запахом свежей зелени от работы в саду.

– О, отец, что же мне делать?

– Просто положи голову мне на плечо, девочка моя, – тихо проговорил он, поглаживая ее волосы мозолистой ладонью. – Подожди немного, уверен, тебе не нужно торопиться и предпринимать что-то сию секунду.

Артемизия позволила себе опустить голову на его плечо. На несколько минут она решила повиноваться его воле, ведь спокойствие даст возможность поразмыслить. Сухие листья шуршали на дорожке, шепча секреты умирающих сухой траве. Казалось, они говорят: «Скоро наступит зима».

«Скоро наступит зима для всех нас», – подумала она безрадостно.

В жизни Ангуса Далримпла уже наступила зима, и он не сможет больше никогда дать ей совет. Но он уже дал ей многое, когда был способен делиться знаниями и опытом. Пришло время использовать его уроки.

Логика, вот что нужно, чтобы развязать, наконец, этот узел. Кто-то думал, что мистер Беддингтон обладает неким ключом и, учитывая очевидную важность предмета, возможно, знает, что собой представляет этот ключ. Поскольку она являлась Беддингтоном, а у нее не было никаких идей на сей счет, явно произошло какое-то недоразумение.

Необходимо получить больше информации.

Беда в том, что единственный человек, который упоминал ключ, кроме отца, – это Тревелин.

Она резко выпрямилась.

Так вот почему он задавал столько вопросов о мистере Беддингтоне, вот почему он так настаивал на встрече с ним. Тревелин Деверидж также искал таинственный ключ.

На какой-то страшный миг ей представилось, что он вполне может быть причастен к похищению мистера Шипуоша.

Нет, не может быть.

Тревелин пытался соблазнить ее в поместье, когда Джеймс Шипуош был похищен. К тому же он предложил помочь ей любым возможным способом, когда его помощь понадобится. Даже в пылу страсти его предложение казалось искренним, и она отказывалась верить, что вызванное его ласками желание настолько затуманило ей разум, что она приняла желаемое за действительное. Как бы там ни было, отец ей не поможет, и Томас Доверспайк остается ее единственным шансом.

– Мне нужно идти, папа. – Она потрепала отца по руке и поднялась.

– И куда же ты так спешишь?

– Мне необходимо навестить Тре… Томаса Доверспайка. Того молодого человека, который помогал тебе с розами.

– О да, хороший парень, – кивнул Ангус глубокомысленно. – Теперь я припоминаю. Томми. Мне понравился этот мальчишка. – Он щелкнул пальцами, будто бы его озарила гениальная идея. – А ведь он толковый молодой человек, может, и сумеет найти ключ, который ты ищешь.

– Твои слова да Богу в уши, отец, – сказала Артемизия, запечатлев поцелуй на высоком лбу Ангуса. – Дай-то Бог.

Глава 19

«Золотой петух» на Тидберн-стрйт оказался чистым и опрятным трактиром. Артемизия распахнула обитые бронзой двери и вошла в заполненную людьми комнату. В ноздри ей сразу же ударил запах свежеиспеченного хлеба, мясного рагу и пенистого эля, варившегося в подсобном помещении. Лица, покрытые угольной пылью после рабочей, смены в расположенных неподалеку шахтах, повернулись, чтобы оценить посетительницу. Но поскольку на обеденный перерыв времени было мало, рабочие почти, сразу же вернулись к еде, смакуя каждый кусочек.

– Здравствуйте, мэм. – Круглолицая пожилая женщина за сверкающей стойкой неуклюжим поклоном приветствовала Артемизию. Испачканные мукой щеки и необъятная талия выдавали в ней замечательную кухарку. – Обычно мы не обслуживаем, высокопоставленных господ, но если вам нужна вкусная еда и пинта эля, ручаюсь, лучше, чем у нас, в Лондоне не найти.

Соблазнительный аромат напомнил Артемизии, что за сегодняшний день она не съела ни кусочка, если не считать скудного завтрака рано утром. Но как можно думать о еде, если Джеймс Шипуош в опасности из-за нее?

– Нет, спасибо, я пришла повидаться с… – Артемизия замолчала. Непохоже, чтобы Трев упоминал о своем отце, графе Уорре, живя среди этих простых обывателей. Был ли он Томасом Доверспайком, или же Терренсом Динуидди, или же выступал в каком-то другом обличье? Тревелин не сказал, какое имя ей называть, если она решит обратиться за помощью. – Хочу сказать, вроде бы здесь живет один джентльмен.

– Джентльмены не живут на Тидберн-стрит, милочка. – Женщина задумчиво рассматривала ее, явно обратив внимание на изящный вырез облегающего фигуру лифа платья и украшенную оборками юбку. – По крайней мере, такие, с кем леди могла бы быть знакомой. Как выглядит ваш джентльмен?

– Он похож на меня, – раздался голос Тревелина с темной лестницы в углу, и под его шагами старые ступеньки заскрипели. Тревелин прошел к Артемизии через всю комнату. – И в этом случае вы абсолютно правы, миссис Фартингейл, она ищет не джентльмена.

Женщина от души расхохоталась, и тело ее затряслось, будто желе.

Артемизия постаралась скрыть нахлынувшее на нее чувство облегчения, когда она увидела Тревелина. Следует все-таки вести себя осторожно, напомнила она себе, пока его мотивы окончательно не прояснятся.

– Привет, сестренка, – сказал он громко для миссис Фартингейл, запечатлев на щеке Артемизии быстрый поцелуй. – Я увидел тебя из окна и подумал, что лучше спущусь и сам тебя встречу. Твой приход для меня большой сюрприз. Надеюсь, все в порядке. Как поживает тетя Флоринда?

Столько всего произошло после их утреннего разговора, что Артемизия уже успела забыть о его помолвке с сестрой. Запутанные семейные отношения уже перестали казаться ей столь важными по сравнению с похищенным мистером Шипуошем и загадочным ключом, который хранил мистер Беддингтон.

– С ней все в порядке, – ответила Артемизия, понимая, что он пытается защитить ее от досужих сплетен. Женщина, которая встречается с мужчиной наедине без надлежащего сопровождения, будет скомпрометирована, однако родственница – это совсем другое дело. – Но вот дяде Джеймсу стало немного хуже.

– Неужели? – Тревелин обеспокоено сдвинул брови, как ей показалось, в искреннем недоумении, а затем обратился к владелице «Золотого петуха»: – Миссис Фартингейл, пожалуйста, принесите наверх немного вашей великолепной похлебки и кувшин лучшего эля. И учтите, мне не нужна та жиденькая водица, которую вы наливаете шахтерам. Это моя кузина Гортензия Доверспайк. Она будет обедать со мной в моих комнатах.

Он взял Артемизию за локоть и аккуратно повел к длинной лестнице.

– Гортензия? – прошипела она. – А вы ничего получше не могли придумать?

– Ш-ш, – прошептал Тревелин. – Единственное, что у миссис Фартингейл больше талии, так это ее нос. Она обожает совать его в чужие дела, а я не думаю, что вам это нужно.

Больше он не сказал ни слова, пока не привел в свои апартаменты и не запер за ними дверь.

– Итак, именно здесь уединяется сын графа, когда хочет примерить на себя чужую личину, – заметила она колко, осмотревшись вокруг.

Мебели в комнате совсем не было, кроме кушетки и стула с прямой спинкой, между которыми располагался сундук, служащий чем-то вроде небольшого столика. Комната казалась безупречно чистой, но лишенной какого-то шарма.

«К ней явно не прикасалась женская рука», – подумала Артемизия, внезапно почувствовав необъяснимую радость.

Через открытую дверь ей удалось разглядеть соседнюю комнату, очевидно, служившую спальней. Простая проволочная кровать была прикрыта вытертым пледом. Артемизия быстро отвела взгляд.

Меньше всего в жилище этого мужчины ей хотелось думать о его кровати.

Тревелин молчал, ожидая услышать причину ее прихода. Артемизии не нужно было смотреть на свои часы в виде брошки, она и так знала, прошло лишь несколько часов с того разговора, когда она приказала Тревелину убираться и не показываться ей на глаза. Наверное, он считает ее переменчивой, словно флюгер.

Тревелин предложил ей присесть на кушетку, однако сам остался стоять. Он прислонился к стене и выглядывал из-за плотных занавесок на улицу. Неужели он думает, что за ней могли следить?

– Полагаю, мадам, вы пришли ко мне с определенной целью, – промолвил он, наконец, запустив руку в густые волосы.

– Вы говорили, что я могу обращаться к вам, как только в этом возникнет необходимость, – сказала она.

Темная прядь упала Тревелину на лоб, и Артемизия почувствовала непреодолимое желание откинуть ее назад. Она смотрела на Тревелина, стоящего со скрещенными на груди руками, и ей показалось, будто бы что-то шевельнулось внизу ее живота. Нужда в его помощи действительно возникла, однако ей казалось, что он не совсем то имел в виду, когда предложил ей свои услуги. Герцогиня ценой неимоверных усилий сдержала желание прижаться к нему.

– Да, мне необходимо, чтобы вы прояснили несколько моментов. – Артемизия откашлялась и сняла бархатную шляпку, показывая, что готова оставаться до тех пор, пока его ответы не удовлетворят ее любопытство. – Однажды утром вы помогали отцу в саду…

– Полагаю, помогал – это слишком смело сказано, ваша светлость. – Тревелин сел на стул и забросил одну ногу на другую. – Мы с мистером Далримплом просто вели приятный разговор.

– Именно об этом мне и хотелось с вами поговорить, – сказала Артемизия, поправляя юбку так, чтобы она распределилась одинаково с обеих сторон, – все, что угодно, лишь бы только избежать его прямого взгляда. – Мне кажется, вы упомянули какой-то ключ.

– Возможно, – сказал он. – Мы также говорили о розах, и, прежде чем вы выпрыгнули из-за куста, вроде бы ваш отец прочел мне небольшую лекцию о тле, а затем рассказал о различных видах удобрений.

– О нет. Вы обсуждали привычки тигрицы и медведя. Немного странная тема для разговора в саду, вам так не кажется?

Он пожал плечами.

– А потом отец послал вас на поиски мистера Беддингтона, хотя, как мне кажется, это было вашей целью с самого начала, – сказала она, не желая раскрывать больше информации, чем следует. – Мистер Деверидж, вы знаете что-то об этом ключе. Почему вы его ищете? – Она подалась вперед. – Пожалуйста, расскажите, что вам известно. Поверьте, это крайне важно.

Он слегка прищурил глаза:

– Зачем вам знать?

Тихий стук в дверь прервал их разговор.

– Вероятно, наша похлебка, – сказал он и подошел к двери, чтобы впустить хозяйку.

Пожилая женщина принесла больше, нежели просто похлебку. Свежая буханка черного хлеба, теплая, словно только что из печи, а также мисочка с густыми сливками и горшочек с вареньем из крыжовника, кувшин эля, темного и ароматного, как и было заказано, и, наконец, «немного, чаю для леди».

Один только запах кушаний был просто божественным. Миссис Фартингейл поставила полный яств поднос перед Артемизией, и та решила, что вряд ли мистеру Шипуошу поможет, если она умрет от голода. Она поблагодарила добрую женщину и, последовав примеру Тревелина, приступила к еде.

– Видимо, вы приехали из Уилтшира, как и ваш братец. Знаете, моя тетка, старая дева, живет в Эймсбери, – сказала миссис Фартингейл. – Так вы из какой части графства, мисс Доверспайк?

– Уверен, Гортензия с удовольствием пообщается с вами, как только немного отдохнет с дороги. – Тревелин встал и хитрым маневром оттеснил женщину к двери. – Она зайдет к вам позже, миссис Фартингейл. Большое вам спасибо.

Закрыв за ней дверь, Тревелин приложил ухо к двери, прислушиваясь к тяжелой походке своей хозяйки.

– Что касается ключа…

– Ш-ш! – остановил ее Тревелин, подняв руку. Артемизия подождала, когда Тревелин к ней присоединится.

– Вы рассказывали мне о ключе.

– Вовсе нет. – Он снова сел и отправил в рот полную ложку горячей похлебки. Артемизия сдержала смешок, когда ему пришлось быстро запить ее огромным глотком эля. – Я спрашивал: почему вы хотите знать?

– Очень хорошо. Вот вам ответ: мистера Шипуоша, помощника мистера Беддингтона, похитили и согласились обменять лишь на какой-то загадочный ключ.

– Что вы говорите! – Тревелин отставил миску и начал расхаживать по комнате. – Вы представляете, кто мог это сделать?

– Нет, я надеялась, что, возможно, вы знаете.

– Я? Откуда? – удивился Тревелин.

– Поскольку вы, очевидно, ищете ту же самую вещь, то можете знать, кто еще ею интересуется. – Она вопросительно подняла бровь, но он отмахнулся от ее вопроса.

– Почему вы не спросите Беддингтона? У него может быть ответ к вашей загадке.

– Он не знает.

Несколько секунд Тревелин потирал подбородок, явно размышляя над сложившейся ситуацией.

– Что бы он вам ни рассказал, у меня есть причины полагать, что ключ у мистера Беддингтона. Позвольте предложить вам мою помощь. Я буду счастлив доставить от вашего лица этот предмет похитителям и освободить мистера Шипуоша. Где должен состояться обмен? Артемизия ответила коротким смешком.

– Вы считаете меня столь наивной? Почему я должна верить вам и отдавать то, что, как я знаю, вы уже давно ищете сами?

– Безупречная логика. – Он признал ее правоту с едва заметной улыбкой. – Однако раз вы пришли ко мне за помощью, то, видимо, понимаете, что все-таки придется мне довериться.

Она посмотрела в его карие глаза. Все ее существо хотело лишь одного – довериться ему.

– Как мне вам доверять? – прошептала она. – Для вас лгать столь же просто, как дышать.

Он резко отпрянул, словно от удара, а затем некоторое время молча смотрел на нее. Наконец Тревелин опустил взгляд в пол и нахмурил брови.

– Очень хорошо, мадам, – сказал он, – кажется, я должен вам довериться.

Глава 20

– Уверен, вы понимаете: то, что люди читают в газетах, не всегда можно назвать правдой, – начал он.

– Без сомнения.

– Так же и с людьми. Иногда они не совсем такие, какими кажутся. Например, ваш отец.

– Не понимаю, при чем тут мой отец…

Он протянул руку через сундук между ними и приложил палец к ее губам. Она ощутила легкое покалывание от его прикосновения.

– Позвольте мне договорить, прежде чем вы будете делать выводы. Мир знает Ангуса Далримпла как удачливого и ловкого коммерсанта, который заработал состояние в Индии. – Тревелин медленно убрал руку, словно не хотел прерывать мимолетную связь между ними. – Однако этим его личность не исчерпывается.

– Здесь я не буду спорить с вами. – Она поставила чашку и отвела глаза, чтобы прийти в себя. Ей меньше всего хотелось усложнять и так уже непростую ситуацию, а это могло произойти, если она поддастся пробегающим между ними искрам. – Ангус Далримпл был, то есть, я хочу сказать, является также замечательным отцом.

– Не сомневаюсь в этом. Но о чем вы не подозревали, так это о его тайной деятельности.

– Что вы хотите этим сказать?

– Разведка. Сбор информации. Шпионаж, если угодно. Далримпл был одним из лучших. Он управлял тайными агентами от Бомбея до Пенджаба, – объяснил Тревелин. – Правительство ее величества в немалой степени зависит от тайных докладов таких людей, как ваш отец, чтобы вести правильную политику в Индии.

– Какую именно политику?

Он вытянул руки перед собой.

– Мы подозреваем, что Россия хотела бы разделить сферы влияния на обширной подчиненной Великобритании территории. А, учитывая суровость царя в отношении своих собственных подданных, можно только воображать, как он будет править индийцами.

– Я бы поспорила с вами, что и британцы нещадно эксплуатируют народ Индии, – заявила Артемизия. – Несмотря на блага, которые принесли с собой торговля и образование, среди коренных жителей по-прежнему зреет недовольство, которого даже я, будучи еще ребенком, не могла не видеть. Стоит задать себе вопрос, как бы сами англичане восприняли, если бы группа вооруженных мусульман или индусов захватила власть на наших же островах, заверяя при этом, что все делается для нашего блага.

– Не могу не признать вашу правоту, но политику можно обсудить как-нибудь в другой раз. – Тревелин улыбнулся, и на его левой щеке обозначилась ямочка. – Факт в том, что работа вашего отца помогла выявить и положить конец незаконным действиям некоторых из наших соотечественников. Контактные лица ставили его в известность о том, какие настроения царят среди местных жителей и что за тайные соглашения заключались с вождями племен.

Мы занимаемся крайне важным делом. Если удастся помешать авантюрным затеям русских или же подавить восстание в Индии иными методами, нежели применение оружия, мы обязаны сделать это. Верная информация в правильных руках может спасти бесчисленное количество жизней.

Артемизия слушала его с изумлением. Она действительно искренне уважала отца, но теперь ей казалось, что она его недооценила. Герцогиня медленно подняла глаза и по-новому взглянула и на Трева.

Она ведь и о нем судила неверно. Оказывается, он вовсе не пресыщенный благами жизни младший сын, который развлекается нелепым маскарадом и соблазнением знатных вдов.

– А вы также принимаете в этом участие?

Он скромно пожал плечами.

– Но какую роль во всем этом играет мистер Беддингтон и ключ?

– Это и является центральным вопросом, – сказал Тревелин. – Когда агент подозревает, что его раскрыли, или же, как в случае с вашим отцом, он серьезно заболевает, он посылает кому-то ключ. В ключе содержатся зашифрованные имена всех контактных лиц. Полагаю, вы понимаете, почему для меня так важно найти его. Если список попадет во вражеские руки, жизни агентов вашего отца окажутся в опасности.

Артемизия мрачно кивнула.

– И именно поэтому вы пытались с ним поговорить?

– Да. Во многом потому, что я не мог найти человека, которому он послал ключ. В последнем сообщении ваш отец передал, что ключ хранит мистер Беддингтон. У нас нет агента под этим именем, поэтому годами мы пытались раскрыть имена коллег вашего отца, но безуспешно. Пока я не обнаружил, что распорядителя поместья вашего отца зовут Джосая Беддингтон. И тогда я решил, что, наконец, нашел этого человека.

Артемизия нахмурилась. Отец даже не подозревал, что она использовала это имя как прикрытие для важных сделок в деловом мире. Мистер Далримпл был уже слишком болен к тому времени, когда она взяла на себя управление семейным состоянием от лица мужчины. Как бы там ни было, отец никогда не давал ей ничего, что хотя бы отдаленно напоминало ключ.

– Я изо всех сил пытался найти этого человека и потратил уйму времени на поиски. Ходил во все клубы, которые может посещать человек его положения, звонил в его контору, искал работу под чужим именем, – он криво улыбнулся, – и даже позировал обнаженным в качестве вашего натурщика. Надеялся, что вы представите меня Беддингтону. Признайте, не самый достойный способ служить королеве и родине. Когда я, наконец, встречу Беддингтона, мне придется узнать, как ему удалось оставаться невидимкой. Этот фокус мне бы самому пригодился. Беддингтон – самый неуловимый тип из тех, кого мне когда-либо поручали найти.

– А когда вы получите ключ, что тогда?

– Слухи о вторжении России в Индию уже некоторое время витают в воздухе, однако нельзя быть полностью уверенными. Если царь планирует какое-то предприятие на Хайберском перевале, контактные лица Ангуса Далримпла прекрасно об этом осведомлены, – сказал Тревелин, в голосе которого сквозило едва скрываемое волнение. – Я планирую восстановить контакты вашего отца и продолжить его дело. Если ключ найдется, я на следующем же корабле отплыву в Бомбей.

Артемизия удивилась странному щемящему чувству в груди, возникшему, когда она услышала эту новость. Разве лишь сегодня утром она не хотела отправить Тревелина на другой континент? Трев сидел напротив, подавшись вперед и опираясь локтями о колени.

– Теперь, когда вы знаете правду, то поможете мне? Как только я получу ключ, я постараюсь сделать все возможное, чтобы спасти мистера Шипуоша. Даю вам слово. – Он потянулся к ней и взял ее руку в свою. Его рука была теплая, и от прикосновения к его пальцам у нее по телу поползли мурашки. – Вы отведете меня к мистеру Беддингтону?

– Это не поможет, – сказала она с отчаянием.

– Откуда вы знаете, если мы даже не пытались допросить Беддингтона?

– Потому что… – Артемизия остановилась. Она понимала, что вот-вот выдаст ему информацию, способную погубить все семейство Далримпл и Саутвик и спровоцировать скандал, который потрясет весь Лондон. Но выбора уже не оставалось. Она выпрямила спину. – Мне не нужно отводить вас к нему. Вы и так уже были представлены, потому что мистер Беддингтон – это я.

Он выпустил ее руку и удивленно откинулся назад.

– Вы?

– Я использовала имя Джосаи X. Беддингтона, чтобы вести дела своей семьи. Никто не хотел иметь дело с женщиной. Поверьте, я много раз пробовала. – Артемизия сплела пальцы. – И тогда я придумала себе персонажа, а затем нашла мистера Шипуоша, который должен был действовать в качестве моего помощника. А у меня нет никакого ключа, – ее лицо вытянулось, – и я не знаю, что теперь делать. Если что-то случится с Джеймсом, никогда себе не прощу.

Тревелин несколько минут сидел неподвижно. Артемизия видела напряженную работу мысли, пока он пытался осознать новый поворот в ситуации.

– Возможно, он у вас есть, но вы просто не подозреваете об этом, – сказал он, наконец.

– Исключено. Я придумала личность Беддингтона, только когда мы вернулись домой и мне пришлось самой вести дела семьи. Если ваша информация верна, отец должен был прислать ключ из Индии задолго до того, как я стала Беддингтоном.

– Может быть, мистер Далримпл отдал вам что-то уже после начала своей болезни? Хоть что-нибудь? – В его голосе слышалось едва заметное разочарование. – Он мог спрятать ключ в маленький ящичек или коробочку с драгоценностями. Вы не находили ничего необычного, когда распаковывали вещи?

Артемизия закрыла глаза, пытаясь вспомнить что-нибудь из ряда вон выходящее.

– Нет, он ничего мне не отдавал, и, можете быть уверены, если бы мама нашла в шкатулке что-то, кроме украшений, то ни за что не стала бы молчать. Вы постоянно называете его ключом, но мне кажется, это должно быть что-то другое. На что именно он похож?

– Это очень хитрое изобретение, служащее и для того, чтобы послать сообщение, и для того, чтобы расшифровать его. Он сделан из нескольких деревянных цилиндров, которые складываются определенным образом, и тогда вы можете декодировать список имен, спрятанный в полости внутри, – объяснил он. – Ключ совсем маленький, и он может спокойно поместиться у меня в ладони.

Артемизия прокрутила в уме все необычное, но не смогла припомнить, чтобы когда-нибудь видела хоть что-то отдаленно напоминающее предмет, описанный Тревелином.

– Кто-нибудь еще сможет им воспользоваться?

– Точная последовательность действий, с помощью которых можно привести цилиндры в нужное соответствие, довольно хитроумна, но если у талантливого шифровальщика будет достаточно времени, он сможет найти нужный код, – признал Тревелин, – вот почему так важно, чтобы ключ не попал в руки врага. Намного хуже другое. Раз кто-то также ищет мистера Беддингтона, значит, последнее сообщение вашего отца было перехвачено. Я думаю, именно тот, кто перехватил сообщение, и держит в заложниках мистера Шипуоша. – Тревелин провел рукой по лицу и, подойдя к окну, посмотрел на улицу. – Еще один тупик, – пробормотал он.

Эти слова пронзили сердце Артемизии острым мечом. Уж если Тревелин не может ей помочь, значит, она действительно оказалась в тяжелом положении.

Если бы только это помогло, она сама бы пошла и попыталась провести переговоры с похитителями. Ей просто необходимо найти способ убедить их, что у Беддингтона нет ключа.

Но если они и поверят Артемизии, у них не останется никаких причин для освобождения Джеймса Шипуоша. Они могут даже попытаться избавиться от них обоих. Можно, конечно, обратиться к властям. Однако у нее не было ни малейшей уверенности, что констебль сможет что-то предпринять. А если он устроит осаду склепа и спугнет похитителей, не решив судьбу мистера Шипуоша?

Перед ее мысленным взором появилось прелестное лицо молодой жены Джеймса. Что она скажет миссис Шипуош, если та станет вдовой? А все потому, что работодатель ее мужа решила поиграть в мире мужчин? Мысли Артемизии пошли по кругу, напомнив ее кота Поллакса, пытающегося поймать собственный хвост. Она, всегда гордившаяся своей сообразительностью, не могла найти способ развязать этот ужасный узел.

Внезапно Артемизия поняла, что груз ответственности оказался для нее непосильным. Сама того не замечая, она заплакала, и слезы бежали по ее щекам маленькими ручейками. Она не издала ни звука, но все ее тело сотрясалось от сдерживаемых рыданий.

– Нет, Ларла, не плачь. – Тревелин одним молниеносным движением оказался рядом с ней. Он обнял ее, и она прижалась к его теплому плечу, не сдерживая слез. Когда она подавила очередной всхлип, он начал поглаживать ее волосы и целовать в лоб, и это оказывало на Артемизию необыкновенно успокаивающее воздействие.

– Пожалуйста, не плачь, – повторил он. – Мы что-нибудь придумаем.

Он приподнял пальцем ее подбородок так, чтобы она могла заглянуть в его глаза. Артемизия увидела свое отражение в их темных глубинах, где начал медленно разгораться огонь страсти и заплясали золотые искры.

– Я тебя не подведу, – произнес он нежно, – доверься мне.

Она внезапно поняла, что действительно доверяет ему. Это было настоящим сумасшествием. Перед ней был мужчина, который явился к ней под чужим именем, врал с такой легкостью, характер которого оставался для нее загадкой, И все-таки она была готова доверить ему свою жизнь. А также жизнь мистера Шипуоша.

Артемизия потянулась к нему и, наклонив его голову к себе, поцеловала. Это был нежный и невинный поцелуй ребенка.

И, снова заглянув в его глаза, она действительно почувствовала себя маленькой девочкой, в жизни которой еще не появилось проблем.

Глава 21

Артемизия понимала разумом, что это бесполезно, однако никак не могла остановиться и целовала его снова и снова, слегка приоткрыв губы, словно приглашая к поцелую. Тревелин принял вызов, мягко и нежно завладев ее губами. А потом поцелуй изменился, стал глубже, и искра, которая всегда пробегала между ними, вспыхнула пламенем.

Он целовал ее губы, ямочку на щеке, изящный изгиб шеи. По всему ее телу пробегала дрожь наслаждения, словно фейерверк.

Она положила обе ладони на его щеки и приблизила его лицо к своему.

Наконец ей все-таки пришлось остановиться, чтобы перевести дыхание.

– О Боже! – Она поняла, какую неконтролируемую и всепоглощающую страсть пробудила.

– Согласен с вами! – Он приподнял бровь. – И этому никогда не будет конца.

Он дотронулся до ее платья из синей саржи и расстегнул первую пуговицу на лифе, почувствовав в тот же момент, как безудержно бьется сердце у нее в груди.

– То, что происходит между нами, – продолжил он пока его пальцы пытались справиться со следующей пуговицей, – можешь ты мне объяснить, что это такое?

Она покачала головой, не доверяя своему голосу.

– Проклятие, – сказал он нежно, – а я-то надеялся, что ты мне все объяснишь.

Он пробежал рукой по ее волосам, вытащив шпильки и освободив от плена прекрасные кудри.

– Я знал людей, которые пристрастились к опиуму. Они были одержимы им. Теперь я понимаю их страсть. Ты мой цветок лотоса. С того момента, как я вошел в студию, несмотря на мою цель найти Беддингтона, я мог думать лишь о тебе. А когда ты рядом, я не могу удержаться и не прикоснуться к тебе.

Он скользнул пальцем в вырез на лифе и начал ласкать ее грудь дразнящими прикосновениями.

– Не знаю, обрадовало ли вас, что своей цели вы достигли, – сказала она, когда он наклонил голову и начал покрывать ее кожу от подбородка до впадинки на шее легкими поцелуями. Ее пульс забился еще быстрее. – Но вы нашли мистера Беддингтона.

Его смех был похож на тихие раскаты грома.

– Верно, полагаю, что нашел. Я просто не ожидал, что захочу затащить этого парня в постель.

– Вот к чему все ведет, да? – Следующую пуговицу она расстегнула сама, открыв его восхищенному взору краешек обнаженной груди. – К твоей кровати.

Он прижался губами к ее уху, слегка прикусив нежную мочку.

– Если Бог есть на небесах…

– Конечно, есть, – заверила она его.

Он снова поцеловал ее, и тогда ей показалось, что все прежние поцелуи были просто детской игрой. Их души объединились в одно дыхание, переплелись, и уже нельзя было сказать, в каком теле какая обитала раньше.

Он продолжал расшнуровывать тугой корсет, пока его губы творили с ней настоящие чудеса. Ее грудь жаждала его прикосновения, томясь в узкой тюрьме корсета. Он поставил ее на ноги, чтобы помочь снять корсет, а она одновременно помогала ему освободиться от одежды. Одна из пуговиц, на его накрахмаленной рубашке, никак не желающая поддаваться, оторвалась и покатилась по полу.

– Извини, – пробормотала она в перерыве между поцелуями. – Я снова тебе ее пришью.

Он усмехнулся:

– Готов смириться с одной потерянной пуговицей как с неизбежной жертвой в жестокой схватке.

– Говоришь, в схватке? – У нее перехватило дыхание, когда он провел губами по ее шее и вдоль кружев, которыми был обшит ворот сорочки. – Ты говоришь так, будто бы мы с тобой на войне.

– Конечно, на войне. – Он выпрямился и окинул ее взглядом. – И не нужно удивляться. Разве ты не нарекла меня своим богом войны? Эта битва столь же вечная, как и рай, однако в этой войне обе стороны непременно должны проиграть, даже если обе выиграют.

– Я не понимаю.

– Не понимаешь? Я думал, что, как вдова, ты… – Он бросил на нее вопросительный взгляд. – Не имеет значения. Мне очень приятно быть твоим наставником в любви. Понимаешь, Ларла, если я не смогу доставить тебе удовольствие в этой игре, то не смогу получить удовольствие сам. Вот почему я говорю, что мы оба должны проиграть, если хотим выиграть.

Она подняла руки, и он через голову снял с нее кружевную юбку. Она прокляла моду, которая требовала от нее носить несколько нижних юбок, кринолин, корсет, сорочку и панталоны. Стоит снять что-то одно, и обнаруживаешь другое.

– Тогда я желаю вам успеха в вашей кампании, сэр. – Она стянула рубашку с его плеч. – Я люблю выигрывать.

– И я тоже. – Он со смехом избавился от следующего предмета ее одежды. – Но ты должна признать, с сари было намного проще.

– Мой отец говорил: «Если хочешь что-то иметь, придется потрудиться».

– Твой отец действительно очень мудрый человек, – согласился Тревелин. Последняя из нижних юбок упала к ее ногам.

Улыбка исчезла с его лица, и он серьезно продолжил освобождать ее от оставшейся одежды. Артемизия повернулась к нему спиной, чтобы он мог расслабить шнуровку, потом снова встала к нему лицом. Он расшнуровал корсет, высвободив грудь под тонкой рубашкой.

Теперь, когда наконец-то ее грудь не была сдавлена корсетом, Артемизия смогла глубоко вздохнуть, и избыток кислорода повлек за собой головокружение. Артемизия наблюдала за лицом Трева, пока он развязывал ленту на присобранном вороте рубашки. Он ослабил ее и стянул с плеч, обнажая ее упругую грудь. Нерв на его щеке начал подергиваться.

– Что-то не так? – спросила Артемизия.

– Почему ты спрашиваешь? – Напряжение не покидало его.

Она поднесла руку к его щеке и погладила ее.

– Кажется… что тебе больно.

Он накрыл ее руку своей.

– Мне сложно себя контролировать, и я боюсь, что могу тебя напугать.

– Что в тебе может меня испугать?

– То, что я хочу сделать, находясь рядом с тобой. Никогда такого не чувствовал. Я так сильно хочу тебя, что не знаю, смогу ли сдержаться и обуздать себя. – На миг ей показалось, что рука, накрывшая ее руку, задрожала.

– Не волнуйся, – сказала она язвительно. – Если ты только напугаешь меня, я сама помогу тебе сделать это.

Он откинул голову назад и расхохотался:

– Маленькая дерзкая девчонка. Охотно верю, что ты так и поступишь. – Его глаза потемнели от желания, когда он потянулся к ее груди, чтобы заключить ее в свои ладони. Его пальцы ласкали ее грудь, обводя круги вокруг сосков. – Ты такая нежная, Ларла, я не могу насытиться тобой. – Он наклонил голову, чтобы продолжать целовать ее.

Артемизия начала расстегивать пуговицы на его брюках, но ощущения, которые вызывали в ней его поцелуи, заставили ее затаить дыхание. Как это было прекрасно! Он слегка прикусил ее грудь, и она ощутила волну наслаждения, которая буквально граничила с болью.

А когда его рука залезла в ее панталоны и умелые пальцы принялись играть серенаду любви, Артемизия застонала от удовольствия и слегка раздвинула ноги. Тупая боль начала пульсировать в ее тайной плоти. Еще несколько быстрых движений его пальцев, и она ощутила мучительное блаженство.

– Прошу тебя, – взмолилась она.

– Я намерен довести дело до конца. – Он поднял голову, и она увидела на его лице самодовольную улыбку. – Я не успокоюсь, пока не доставлю вам удовольствие, мадам.

– Тогда помоги мне раздеть тебя, или я окончательно потеряю рассудок.

– Похоже, вы испытываете слабость к обнаженным натурам, верно? – поддразнил он, расстегивая пуговицы на брюках. – Как оказалось, и я тоже.

Он приспустил ее панталоны, и она скинула их, оставшись в одних чулках и изящных туфельках. Он отступил на несколько шагов и взглянул на нее, уже избавившись и от своих брюк. Артемизия поборола желание прикрыть себя руками. Тревелин стоял – руки в боки, фаллос в полной боевой готовности, мышцы груди напряжены, живот каменно твердый. Создавалось впечатление, что бог войны планировал свою кампанию.

– Мой старый преподаватель по ораторскому искусству всегда советовал мне представлять слушателей голыми, в одних носках, чтобы я не нервничал, когда выступаю перед большой аудиторией, – сказал он. – Но заверяю тебя, я бы никогда не мог сосредоточиться на выступлении, если бы ты была моей слушательницей.

Артемизия засмеялась, но ее хихиканье превратилось в «ой!», когда он поднял ее и перекинул через плечо, словно мешок с картошкой.

– Никогда не смейся над преподавателями из Оксфорда. – Он отвесил ей шлепок, по голой попке и понес в спальню. Она покачивалась в такт его шагу, словно тряпичная кукла, ее руки свободно свисали. Но вдруг она заметила, что его ягодицы в пределах ее досягаемости, и прежде чем Тревелин опустил ее на кровать, она сильно шлепнула его.

– Никогда не смейте плохо обращаться с герцогиней, – предостерегла она.

– Верно замечено, – ответил он, – Я изо всех сил постараюсь обращаться с вами как можно лучше. Но сейчас намерен показать все, на что я способен, Ларла. – Задорное выражение исчезло с его лица, уступив место серьезности.

Он начал с ее ног и, высоко поднимая каждую, снял с нее туфельки и стянул чулки. Затем Тревелин начал гладить каждый пальчик, пробегая по всей стопе до пяток. Она вздрагивала, но стойко сдерживала смех. Артемизии казалось, что Тревелин не слишком любит щекотку, и она изо всех сил вознамерилась не подавать виду, как действуют на нее его прикосновения.

Затем он забросил ее ноги себе на плечи, а его взгляд скользнул от щиколотки к колену, а затем к внутренней стороне бедра. Она была полностью обнажена перед ним; и ответом на пламя в его глазах стала ее увлажнившаяся плоть. Когда они чуть не занялись любовью во время маскарада, студия была залита мягким лунным светом, сглаживающим все несовершенства. Теперь же она осталась перед ним без малейшего прикрытия в резком свете дня. Он провел рукой по ее ножке, и от прикосновения ее кожа покрылась мурашками.

– Нет, не надо, – возразил он, когда она попыталась соединить колени. – Я обещал завладеть тобой целиком и полностью, а я всегда держу свое слово.

– Но… – Как она могла облечь в слова то, что чувствует? Всю жизнь ее учили, что какая-то часть ее нечиста и нельзя прикасаться к ней, кроме как в случае крайней необходимости и только после использования мыла. Она боялась, что ему не понравится то, что он обнаружит, когда полностью познает ее.

– Все в тебе прекрасно, Ларла, – заверил ее Тревелин, словно бы разгадав все ее тайные страхи. Она расслабилась, почувствовав тепло его одобрения, и закрыла глаза. Он ласкал темный треугольник большим пальцем, исследуя все ее самые потаенные секреты. Он прикасался. Он дразнил. Он осыпал ее нежными и настойчивыми ласками, и напряжение внутри ее все возрастало, пока она не смогла лишь простонать его имя.

Все внутри ее пульсировало, когда он убрал руку.

– Нет, пожалуйста. – Она боялась, что он остановится, однако все слова улетучились, когда он накрыл ее тело своим, его ягодицы разместились между ее раскинутыми ногами. – О да!

А потом он поцеловал ее. Его язык проскользнул в ее рот, в то время как его мужская плоть медленно наполнила ее. Она оплела его ноги своими, умоляя его войти глубже, однако он делал это со сводящей с ума медлительностью.

А потом внезапно он погрузился в нее, прижавшись к ее плоти, а затем поднялся на локтях и взглянул на нее сверху.

Никто из них не мог говорить еще некоторое время, однако их взгляды соединились, и Артемизия не смогла бы отвести глаз, даже если бы от этого зависело обещание рая. Было так прекрасно ощущать его внутри, это невозможно было передать словами.

Затем он начал двигаться, и она отвечала на его ласки, приподнимая бедра в такт его толчкам. Мир Артемизии распался на отдельные составляющие. Жар. Трение. Ноющая боль.

Она почувствовала аромат его теплого мужественного тела и тесно прижалась к нему, готовая насладиться им. Желая отдаться ему полностью и без остатка, Артемизия ощущала пульсацию между ног.

– Сильнее, – просила она.

Отрывистый вскрик вырвался из его груди, и он глубоко в нее ввел свое мужское достоинство. Изнутри она ощутила все нарастающее волнение, конвульсию, которая заставила ее потерять контроль над своим телом. Радость наполнила все ее существо.

Его освобождение наступило следом, и после резких толчков его семя оказалось внутри ее. На мгновение в ее голове мелькнула мысль, что они не принимали никаких мер предосторожности, а затем ее охватила приятная апатия. Ей уже не хотелось больше ни о чем думать, только бы ощущать прикосновение его виска к своей щеке.

Их сердца бились в унисон, когда она поглаживала его спину.

Затем он приподнялся на локтях, чтобы посмотреть на нее, не нарушая их единства.

– Мадам, вы просто волшебны.

– Спасибо, мой Марс, – прошептала она. – Мне кажется, вы только что завершили свою первую успешную кампанию. И оба мы выиграли.

Глава 22

Артемизия лениво рисовала круги вокруг его сосков кончиком пальца, с удовольствием наблюдая, как они наливаются от ее ласк. Когда они оба вернулись на землю, угольки любви помогли разгореться новому пламени. Они снова взяли друг друга, на сей раз с намеренной неспешностью. Пиком стало утонченное наслаждение, тем более приятное, что оно тщательно оттягивалось. Сердце Артемизии начало биться в нормальном ритме только некоторое время спустя.

Она не могла заставить себя вспомнить о чем-то другом, кроме как об очередном поцелуе Тревелина, однако ее сознание не давало полностью выкинуть из головы мысли о мистере Шипуоше и его похищении. Никакая на свете любовь не изменит того факта, что ее помощник до сих пор в опасности и она абсолютно не представляла, что ей делать.

– Ты говорил, отец посылал тебе сообщение о мистере Беддингтоне и ключе. – Она прижалась к нему ближе и положила голову ему на плечо. – О чем именно в нем говорилось?

– Как ты понимаешь, сообщение было послано не лично мне. – Тревелин погладил ее по голове и пробежал рукой по волосам, поглаживая ее спину. – Оно пришло в центральный пункт, как обычно. Все, что сообщил твой отец: «Ключ хранит мистер Беддингтон». Последующие сообщения были, честно говоря… весьма несвязными. Прости, Ларла.

Она вздохнула:

– К тому времени болезнь уже завладела его разумом.

– Почему ты выбрала имя Беддингтон? – поинтересовался Тревелин.

Она фыркнула:

– Ты будешь надо мной смеяться.

– Возможно, но все-таки расскажи мне.

– Мистером Беддингтоном я звала своего первого пони, – призналась она. – Шетлендский пони, необычайно породистый. Он был кругленьким и очень упрямым, но я его на самом деле любила.

Тревелин фыркнул от смеха, и она ударила его кулачком в грудь.

– Я не обещал не смеяться над тобой. – Он схватил Артемизию за руку и нежно поцеловал ее ладонь. – Круглое и упрямое существо, да? Кажется, ты хорошо подобрала себе псевдоним. Ты более упрямая, нежели многие известные мне мужчины, что же касается круглого… – Он протянул руку, чтобы погладить ее грудь. – Круглые части вашего тела вне конкуренции, мадам. – Трев снова поцеловал ее.

И вдруг словно молния в ее мозгу промелькнула неожиданная мысль.

– О, какой же я была глупой! Беддингтон! Ну конечно! – Артемизия, резко выпрямившись, села на кровати. – Почему я не подумала об этом раньше?

– Что такое?

– Ты сказал: «ключ хранит мистер Беддингтон», а не «ключ у мистера Беддингтона». Дело в том, что мистер Беддингтон стал моей первой скульптурой. Я вылепила его фигурку, когда мне было еще двенадцать. Он получил огромное количество призов и пристальное внимание ценителей искусства, но я ни при каких условиях не хотела бы с ним расстаться.

Мысли проносились у нее в голове, пока она пыталась найти слабые стороны в своей теории.

– Думаешь, возможно, что твой отец спрятал ключ внутри статуэтки?

– Нет, такого быть не может. У фигурки внутри нет никакого тайника, – объяснила она. – Но за месяц до болезни отец заказал новые подставки для мистера Беддингтона и мисс Боглсуорт. Очевидно, тайник может быть внутри подставок.

– Могу ли я узнать, кто такая мисс Боглсуорт?

– Это пони Делии. Флоринда всегда боялась ездить верхом. Но ближе к делу. Мисс Боглсуорт стала парной фигуркой к статуэтке мистера Беддингтона. Мне всегда казалось, что ему одиноко. – Уголок ее рта слегка приподнялся. – Однажды отец сказал мне, что получил заказ от ее величества. До нее дошли разговоры о моем таланте, и ей хотелось бы иметь одну из моих работ в личной коллекции. Отец разрешил мне оставить себе мисс Боглсуорт, но у королевы должно быть самое лучшее произведение искусства, получившее так много наград. Когда он представил мне историю в таком свете, я разрешила отослать мистера Беддингтона. Ой! – Артемизия замолчала на полуслове.

Если ее предположение окажется верным, просьба королевы была лишь предлогом, который придумал Ангус Далримпл для того, чтобы вывезти ценный ключ из Индии. А значит, работы Артемизии никогда не были важны для королевы. Ключ – вот единственное, что оказалось достойным ее внимания. Артемизия подумала, что мистер Беддингтон оказался лишь тарой для перевозки, и внутри у нее что-то перевернулось.

– Возможно, королева никогда не заказывала мою статуэтку?

– Это мне неизвестно. – Тревелин пожал плечами и свесил ноги с кровати. А затем поднялся, чтобы собрать одежду, и начал одеваться.. – Но если твой отец послал ключ еще до болезни, он скорее всего подозревал, что его раскрыли. Поскольку кто-то еще разыскивает мистера Беддингтона, полагаю, он оказался прав.

– Но мы вернулись домой уже почти три года назад, – возразила она. – Уверена, враги Британии за это время уже бросили бы свои поиски.

– Эта большая тайная игра никогда не заканчивается, – сказал Трев, – меняются только игроки. Поскольку в последнее время дела мистера Беддингтона пошли в гору, это могло побудить их возобновить поиски. Если бы ты не обладала таким необыкновенным даром превращать все в звонкую монету, то могла бы вечно притворяться мистером Беддингтоном. – Вероятно, на лице ее отразился страх, потому что он быстро продолжил: – Не волнуйся, что касается меня, твой секрет в полной безопасности. Кстати, на твоем месте я бы заказал следующую партию товара себе в убыток, чтобы уменьшить интерес окружающих к твоему второму «я».

«Он слишком плохо меня знает, если допустил мысль о том, что я буду торговать себе в убыток даже с определенной целью», – подумала Артемизия.

Тревелин надел ботинки.

– По крайней мере, мы можем попытаться узнать, действительно ли ключ содержится в статуэтке пони. Если она в личной коллекции королевы, я могу договориться провести нас мимо охраны, чтобы проверить твою теорию. Пожалуй, стоит как можно быстрее взглянуть на твою работу.

Артемизия неохотно вылезла из постели. Теперь решительное выражение на лице Трева говорило только лишь о деле. Их близость испарилась без следа, словно утренняя роса, оставив внутри странное чувство пустоты.

«Идиотка! – ругала она себя, натягивая через голову рубашку, чтобы прикрыть наготу от его ничего не выражающего взгляда. – Он абсолютно прав, что не хочет все усложнять. Обычные, ник чему не обязывающие отношения. Никаких обещаний, никаких упреков ни от одной из сторон. Разве не этого ты хотела?»

Она внутренне встряхнулась.

– О, но у королевы может не быть мистера Беддингтона!

– Но мне показалось, ты говорила…

– Раньше он был в коллекции королевы, но во время маскарада русский посол выразил восхищение статуэткой мисс Боглсуорт, и я решила сделать ему подарок. Ее величество не хотела казаться менее щедрой, нежели ее подданные, и предложила прислать ему вторую статуэтку. – Артемизия закрыла рот рукой. – В данный момент и мистер Беддингтон вполне может оказаться в коллекции Василия Харитонова.

Тревелин побледнел, услышав это известие.

– Тогда нельзя терять времени. Сегодня ночью я постараюсь пробраться в покои посла и выкрасть мистера Беддингтона.

– Нет никакого смысла рисковать, если статуэтки там нет. – Артемизия поправила корсет и попросила Тревелина помочь ей. – Кажется, у мистера Харитонова есть несколько интересных предметов. Я получила официальное приглашение посмотреть на коллекцию посла в любое удобное мне время. И если мы поторопимся, то вполне сможем успеть навестить его до наступления ночи.

Менее чем через пятнадцать минут Артемизия и Тревелин спустились по скрипучим ступенькам на первый этаж «Золотого петуха» в комнату для отдыха.

– Не хотели бы вы с кузиной составить нам сегодня компанию за ужином? – спросила миссис Фартингейл.

– К сожалению, вряд ли у нас получится. Моя сестра Гортензия так редко выезжает в Лондон, и я обещал провести с ней вечер в городе – кофейня, театр и все такое.

– Тогда будьте осторожны, – добродушно пожелала пожилая дама. Как только они скрылись за тяжелой дубовой дверью, миссис Фартингейл насмешливо проворчала: – Если эта малышка его сестра, то я Дева Мария, черт меня побери. Готова хоть сейчас биться с любым из вас об заклад.

– Думаю, желающих поспорить не найдется, миссис, – сказал один из мужчин, сидящий на высоком стуле. Он внимательно наблюдал за парой, прошедшей мимо него, в длинное зеркало над баром. Этот странный посетитель сгорбился и опустил голову, пытаясь остаться неузнанным, поскольку для него это было самым безопасным в данной ситуации.

Кларенс Уиглсуорт, когда-то писавший для «Таттлера», положил на стол два пенса за напиток, который он потягивал уже добрых два часа. Затем репортер поднялся и подтянул сваливавшиеся с него штаны.

Слишком хорошая возможность, чтобы ее упускать. Несмотря на все угрозы достопочтенного мистера Девериджа.

«Кто-то должен предупредить Девериджа, что кровать сильно скрипит и этот звук слышно даже на первом этаже, – подумал Кларенс, приготовившись следовать за герцогиней и ее сопровождающим. – Кто-то должен был это сделать».

Но уж точно не он.

Глава 23

– Как любезно с вашей стороны почтить своим присутствием мое скромное жилище, ваша светлость! – Василий Харитонов наклонился и прижался губами к кончикам ее пальцев в перчатках. – Хотя я сначала не признал вас в одежде англичанки. Вашу красоту – как это говорится? – лучше оттеняет наряд индийской принцессы.

Артемизия не могла быть до конца уверена, но ей показалось, что она услышала утробное рычание Тревелина.

– Благодарю вас, ваша светлость. Позвольте представить моего спутника. Это мистер Томас Доверспайк, один из моих натурщиков, – сказала она мило. Они с Тревом заранее сговорились, что лучше ей не ходить по Лондону с мужчиной, которого высший свет по-прежнему считал женихом ее сестры. – В серии картин, посвященных олимпийским богам, мистер Доверспайк должен стать моим богом войны.

– Да? Ну если картины столь же великолепны, как и скульптуры, я бы очень хотел их увидеть. – Посол поднес монокль к глазу и окинул взглядом фигуру Трева, По его внимательному виду Артемизия не могла точно сказать, не приходятся ли русскому послу более по вкусу обнаженные молодые люди, нежели индийские принцессы. – Чему обязан удовольствием видеть вас со столь неожиданным сопровождением?

– Дело в том, ваша светлость, что мы надеялись воспользоваться приглашением и взглянуть на вашу коллекцию статуэток.

– Ну конечно же, – отозвался он. – На них мы сейчас с вами посмотрим, но для начала позвольте предложить вам освежиться с дороги. У вас в Англии сейчас время для чая, у нас же в России время для водки. – Он произнес это с легким акцентом. – Проходите сюда. Может быть, тоже попробуете, ваша светлость?

– О нет, спасибо. Если можно, мне только немного чая, – сказала Артемизия, когда он повел их к широкой лестнице, ведущей в маленькую гостиную. – Я слышала, если не быть осторожным, от водки можно окосеть.

Живот посла затрясся от смеха.

– Да, от водки также хорошо растут – как это сказать? – волосы на груди. Как вы смотрите, мистер Доверспайк, если я предложу вам выпить?

– С удовольствием приму ваше предложение, сэр. Думаю, ее светлости может прийтись по вкусу задача дорисовать волосы на моей груди.

Смех Харитонова эхом прокатился по лестнице, пока они поднимались на другой этаж. Артемизия была слегка разочарована, что коллекция посла не располагалась на первом этаже в холле. Тогда к ней было бы намного проще подобраться.

Отношения между Англией и Россией были не настолько сердечными, чтобы в городе построили настоящее посольство, но внушительный дом посла восхитительно подходил для этой цели.

Это было узкое здание с высокими потолками и разветвлением комнат от центральной лестницы.

Изысканно украшенный, но без всяких излишеств, второй этаж, вероятно, являлся личными покоями посла. Книжные шкафы занимали одну из стен, ив комнате царил приятный запах томов в кожаных переплетах с добавлением слабого запаха трубочного табака от Фрибура и Трейера.

Артемизия присела на один из диванчиков, стоящих напротив друг друга, перед нерастопленным камином, в то время как посол приказал принести им чай. Герцогиня бы не возражала против несильного огня, но она напомнила себе, что русские привыкли к намного более холодному климату. Вероятно, влажный климат Англии по сравнению с Россией казался послу теплым и приятным.

Словно из ниоткуда в комнате бесшумно возник слуга с подносом, на котором стоял фарфоровый чайный сервиз и лежали сандвичи с солеными огурцами и ржаной хлеб. Хотя посол уверял, что не ожидал сегодня гостей, его прислуга явно находилась в состоянии постоянной готовности. Харитонов налил в две рюмки прозрачную жидкость для себя и Тревелина.

Размер рюмок слегка успокоил Артемизию, однако хитрые искорки в глазах посла настораживали.

– На здоровье! – сказал по-русски Василий Харитонов, а затем перевел тост для своих гостей.

– Ваше здоровье! – ответил Тревелин по-русски.

– Вы говорите на нашем языке, – восхитился посол, приподняв бровь. – Ваша светлость, где вы нашли такого образованного натурщика? Нам приходится привозить слуг с собой, если хочется услышать родную русскую речь.

Тревелин подмигнул ей и пожал плечами:

– Отец мой был Доверспайком из Уилтшира, но бабушка по материнской линии родилась в Одессе.

Артемизия слабо улыбнулась. Его слова послужили очередным напоминанием, что мужчина, с которым она охотно ложилась бы в постель был прирожденным лжецом. Слава Богу, у нее хватило ума не впускать его в свое сердце.

А правда ли, что это так? В груди у нее заныло при одной только мысли.

– Ну, вперед. – Посол глубоко вздохнул, а потом одним глотком опрокинул содержимое рюмки.

Он кивнул Тревелину, приглашая последовать его примеру, а сам громко прочистил горло и затем отправил в рот кусок ржаного хлеба и соленый огурец.

– Не пейте маленькими глотками. Глотками нужно пить чай, – предупредил посол. – Водка же напиток для мужчин. Ее нужно пить залпом, да?

Тревелин храбро поднес к губам рюмку и одним долгим глотком осушил всю порцию напитка. Все его тело содрогнулось от подавляемого приступа кашля, а глаза увлажнились, но ему удалось не опозорить британскую нацию своей стойкой реакцией. Посол казался довольным и быстро наполнил рюмку Трева до краев.

– Ваша бабушка из Одессы гордилась бы вами. Еще раз, да? – Харитонов сделал жест Треву, предлагая опрокинуть по новой.

Тревелин так и сделал, и после нескольких глотков он расплылся в улыбке. К ужасу Артемизии, он протянул рюмку за следующей порцией.

Артемизия поднялась с дивана и подошла к стоящей ближе всего статуэтке лошади, выставленной на огромном фортепьяно в углу комнаты. Придется напомнить Тревелину, зачем они сюда пришли. Мистеру Шипуошу не поможет, если Трев напьется до потери сознания, прежде чем они обнаружат фигурку Беддингтона и придумают, как ее забрать.

– Очень интересный экземпляр, – сказала она. Фигурка лошади была вырезана из старой слоновой кости, ставшей от времени совсем гладкой. – Судя по всему, сделана в Азии. Четкие линии и малое количество деталей. Где вы ее приобрели, ваша светлость?

– На Японских островах. – Отвлекшись от роли гостеприимного хозяина, посол подошел к Артемизии и принялся рассказывать о коллекции. Он показал статуэтки лошадей из Персии и Египта, Украины и Пруссии, из далекой Бразилии и Америки. Одни были вырезаны из нефрита и экзотических пород деревьев. Другие – керамические, некоторые из мрамора или гранита, а одна фигурка была изготовлена из серебра.

– А где же ваши статуэтки, ваша светлость? – наконец спросил Тревелин. Он протянул руку к одной из редких примитивных статуэток с Южных островов, но Артемизия быстро покачала головой. – Я так много слышал о статуэтке, которая раньше принадлежала ее величеству, но никогда ее не видел.

Артемизия не обнаружила ни мистера Беддингтона, ни мисс Боглсуорт среди многочисленных предметов коллекции. Она уже даже начала беспокоиться, что послу удалось обнаружить и тайник, и ключ.

– В спальне, – сказал Харитонов. – Это последнее, что я вижу вечером, и первое, что я вижу утром. Они приносят мне радость.

Посол наполнил пустую рюмку Тревелина и сам выпил вместе, с ним.

– Мне бы очень хотелось воспользоваться случаем и посмотреть на работу ее светлости, – сказал Трев, прежде чем мужественно осушить емкость.

– Конечно. Подождите, я их принесу, да?

Здоровяк, покачиваясь, вышел из комнаты и поднялся по лестнице. Тревелин проследовал за ним до двери и выглянул в коридор, чтобы увидеть, на какой этаж поднимется Харитонов и в какую сторону свернет, чтобы зайти в спальню. Затем Тревелин слегка неровной походкой вернулся к Артемизии.

– Сколько рюмок этого ужасного напитка ты выпил? – прошипела Артемизия. – Если продолжишь с той же скоростью, как же сможешь помочь мне выкрасть мистера Беддингтона?

Тревелин проигнорировал ее слова и подошел к большому папоротнику в углу, а затем вылил водку в керамический горшок.

– Вдвое меньше, чем его сиятельство, уж поверьте мне. Пока вы отвлекали посла японской статуэткой, я первый раз полил водкой это несчастное растение.

– О! – сказала Артемизия слабым голосом. Она уже была готова наброситься на Тревелина с упреками по поводу его мнимой глупости, но теперь пришла ее очередь чувствовать себя глупо.

– Надеюсь, водка поможет послу спать крепким сном сегодня ночью. Особенно если он держит Беддингтона в своей спальне.

Она угрюмо кивнула.

– Но тебе не следует продолжать дальше в том же темпе. Если станешь выпивать каждую рюмку, от тебя не будет никакого проку. Ты же не можешь каждый раз травить несчастное растение.

– Нет, но если ты будешь изо всех сил помогать мне и отвлекать внимание посла, я постараюсь. – Уголок его рта приподнялся в кривой улыбке. – Не волнуйся, я унаследовал от бабушки крепкую голову. Спиртные напитки не помутят мой разум.

– У тебя действительно бабушка из Одессы?

– Ну конечно. – Он слегка наклонил голову. – А что?

– Просто решила, что это очередная ложь. – Артемизия ощутила покалывание по всему телу и не понимала, в чем причина. – Некоторые люди постоянно лгут, и это входит у них в привычку. На мой взгляд, у тебя это весьма неплохо получается.

Тревелин вопросительно взглянул на нее:

– Я-то думал, ты последний человек, который станет бросать в меня камни. Как еще можно назвать деловую активность от имени мистера Беддингтона, если не колоссальной ложью?

– Сейчас не время обсуждать этого мистера Беддингтона, – напомнила она, – но раз уж ты затронул эту тему, мне пришлось так поступить, иначе со мной никто не стал бы вести дела.

Тревелин покачал головой:

– Нет, Ларла. Так же как и я, ты на самом деле наслаждаешься игрой. Пытаешься убедить саму себя, что твои мотивы благородны, но различные ухищрения нравятся тебе столь же сильно, как и ведение дел семьи. А возможно, даже больше.

Трев подвинулся к ней настолько близко, что герцогиня ощущала тепло его тела. Она ожидала, что Тревелин заключит ее в объятия, однако ее ожидания были напрасны, ведь это было бы слишком просто. Тревелин лишь посмотрел на нее сверху вниз, и взгляд его темных глаз обшарил каждый уголок ее тела.

Она сглотнула. Трев видел ее обнаженной, у него было время рассмотреть ее всю целиком, каждый дюйм ее тела. Теперь он делал то же самое с ее душой, снимая слой за слоем скрывающие ее истинную сущность оболочки.

– Мы похожи, ты и я, – сказал он наконец. – Твой помощник в опасности, и ты винишь себя, но в какой-то степени ты наслаждаешься риском.

– Твое предположение просто нелепо.

– Думаешь? – Кончиком пальца он дотронулся до ее горла. – Сердце твое колотится, словно молоток, а щеки раскраснелись от волнения. Должен сказать, тебе очень идет.

– Мы планируем ограбление, и это как-никак вполне достаточная причина для моего состояния, – возразила она. – И я не хочу, чтобы меня оскорбляли.

– Я вовсе не хотел тебя оскорбить. – Он погладил ее щеку костяшками пальцев. – Вовсе не грех наслаждаться игрой, Ларла. Предвкушение опасности, волнующее предчувствие – только так мы можем почувствовать радость жизни. Таким людям, как мы, нужны приключения. Мы не можем жить без них, как рыба не может жить без воды. Мы не стали бы обычными, даже если бы от этого зависела наша жизнь.

От ответа Артемизию спасли тяжелые шаги посла на лестнице. Трев прикоснулся губами к ее лбу.

– Я планирую напоить нашего русского друга, пока он не упадет под столик из красного дерева. Не забывай отвлекать его время от времени. – Трев прошел на другой конец комнаты и встал у папоротника. – Мне необходима твоя помощь, если я хочу полить водкой это растение.

Глава 24

Час спустя три лакея Харитонова несли Тревелина к ожидавшему их экипажу.

– Ваш мистер Доверспайк пьет неплохо для англичанина, – заявил Василий Харитонов слегка заплетающимся языком. – Но водка может подкосить даже более стойких мужчин, да.

Посол сам некрепко стоял на ногах, однако долгожданный конец визита не принес ей никакого удовлетворения, поскольку Тревелин находился почти в бессознательном состоянии. Она поблагодарила людей Харитонова, поправила юбку и постучала в потолок экипажа, подавая знак, что нужно отправляться.

Артемизия с трудом сдерживала желание задушить Тревелина, ведь план реализовался с точностью до наоборот. Тревелина швырнули в экипаж, и теперь он развалился рядом с ней, откинув голову и накрыв лицо шляпой. Он тихо похрапывал, и, если бы это помогло, она могла бы надавать ему пощечин.

– Что же нам делать теперь? – спросила она у полулежащего тела.

Экипаж резко завернул за угол.

– Не знаю, как ты, – раздался из-под шляпы приглушенный голос, – а я намерен немного поужинать и отдохнуть. Ночь обещает быть долгой.

К ее большому удивлению, Тревелин выпрямился и подмигнул.

– Да, все оказалось сложнее, чем я ожидал, но, похоже, сработало. Уважаемый посол теперь рано начнет искать встречи с подушкой и быстро упадет в объятия Морфея, как мы и планировали.

Потребность ударить его еще больше возросла…

– Значит, ты не…

– Пьяный? Конечно, нет. Ну да, у меня слегка звенит в ушах, и я совсем не чувствую губ, Ларла. – Его глаза блестели от выпитого немного больше, чем ему хотелось признаваться. – Мы с тобой хорошая команда, ты и я. Каждый раз, когда я брал рюмку, ты отвлекала Харитонова своим интересом к какой-нибудь очередной маленькой лошадке. Боюсь, что папоротник я все-таки угробил. – Он пощекотал ее подбородок. – А у вас, мадам, все получалось так естественно.

– Да, я действительно была напугана и взволнованна, планируя ограбление. – Проклятие, казалось, что он, необычайно доволен собой. – Как ты думаешь, посол заберет статуэтку в свою комнату или оставит на пианино?

– Я не узнаю этого, пока не вломлюсь сегодня к нему в дом, – бодро заявил Тревелин.

– Ты хочешь сказать: мы вломимся в его дом, – поправила она.

Оживленное выражение внезапно исчезло с его лица.

– Когда я говорил, что мы замечательная команда, я лишь имел в виду, что ты очень помогла мне с послом. Я вовсе не хотел вмешивать тебя в настоящую кражу мистера Беддингтона. Это слишком опасно.

– Но не для тебя?

– Ларла, меня готовили к подобной деятельности, а вот тебя нет.

– Значит, офицерам тайной службы ее величества приходилось часто опускаться до взломов?

– Чаще, чем можно подумать, – признал он. Его суровое выражение лица наводило ее на мысль, что, пока Тревелин был на службе ее величества, от него могли требоваться еще более серьезные действия. На какой-то момент ей пришло в голову, не был ли он вынужден пойти даже на убийство, защищая интересы Короны.

Она решила, что лучше не спрашивать.

– Но я же нужна тебе там, – настаивала Артемизия, – хотя бы для того, чтобы помочь найти нужную статуэтку.

– Мне удалось весьма неплохо ее рассмотреть.

– Правда? Ну опиши мне ее. – Экипаж потряхивало на булыжной мостовой, и постепенно ее придвигало все ближе к нему.

– Шетлендский пони, вставший на дыбы, с выступающим круглым животом. Немного странная поза для такой породы, но сделано искусно. Я понимаю, почему эта работа привлекла внимание королевы.

– А ты понимаешь, что это описание подходит и для мистера Беддингтона, и для мисс Боглсуорт. – Она пыталась не обращать внимания на то, что его твердое бедро прижалось к ней. – Статуэтки похожи как две капли воды. Ты не сможешь сказать, какую именно держишь в руках. А я смогу.

– Я выкраду обе, – сказал он.

– Брать дополнительную ношу, когда может понадобиться свободная рука? Сами статуэтки не слишком тяжелые, а вот новые подставки – весьма.

– Тогда я положу обе статуэтки в сумку, чтобы одна рука оставалась свободной, – возразил Тревелин.

Артемизия задохнулась от негодования и отодвинулась от него, прижавшись к другому краю экипажа.

– И подвергнуть их риску? А что, если ты их сломаешь?

– Приношу свои извинения. Но я думал, мы в первую очередь хотим спасти мистера Шипуоша, а не сохранить глиняные фигурки, – мрачно заявил Трев. – К тому же ты сама их вылепила. Разве нельзя будет сделать такие же?

Артемизия покачала головой:

– Двенадцатилетней девочки, которая создала статуэтки для своего удовольствия, больше нет. Как только мои работы начали получать призы в различных конкурсах, я начала ощущать постоянное давление чужих ожиданий. Я никогда не была столь свободна в своем творчестве, как в детстве. Тогда мне еще не нужно было соответствовать своей репутации.

Внезапно на Артемизию снизошло озарение, почему она была так безжалостно строга к своему искусству, так одержима совершенством. Желание соответствовать чужим ожиданиям лишило радости не только ее работы, но и ее жизнь. И только она сама могла освободиться от стремления приблизиться к идеалу.

– Конечно же, ты прав. Делай со статуэтками все, что потребуется. Найти ключ и освободить мистера Шипуоша сейчас самое главное. Но я настаиваю на том, чтобы сопровождать тебя, хочешь ты того или нет. Если откажешься взять меня с собой, я просто пойду следом. И кто знает, к каким неприятностям это может привести?

– Даже страшно подумать. – Он наклонился к ней и взял обе ее руки в свои. – Зачем, Ларла? Зачем ты так хочешь пойти со мной?

«Потому что ты подвергаешь себя опасности, а я не могу вынести даже мысли о том, что ты будешь рисковать жизнью ради меня, а я буду далеко и не смогу ничем помочь».

Однако Артемизия понимала, что не может признаться в этом. Ее слова будут означать, что она слишком сильно за него волнуется, хотя пока не услышала ни одного признания в любви. Их отношения были чересчур сложными, и путаница в липкой паутине привязанности была ни к чему.

– Потому что мистер Шипуош мой работник. Я отвечаю за него, – сказала Артемизия правду. – Я в любом случае должна дойти до конца.

– Ты несгибаема как скала. – Тревелин посмотрел на нее с невольной улыбкой, а затем положил теплую руку на ее щеку. – И мягкая словно шелк. – Он наклонился и поцеловал ее. Артемизия почувствовала едва ощутимый запах спиртного напитка, исходящий от его губ. – И к тому же слаще бренди.

– Осторожно, – предупредила она, когда Тревелин, наконец, отодвинулся назад. – Напитки нельзя смешивать.

– А я все-таки рискну. – Он задернул занавески на окнах экипажа, так что они погрузились в полумрак, а затем притянул ее и посадил себе на колени.

Она сама удивилась, насколько охотно подчинилась его воле. Его поцелуй с привкусом водки зажег внутри ее настоящий огонь. Огонь, который мог погасить только лишь он сам.

– Тревелин Деверидж, из-за тебя я становлюсь настоящей распутницей. Это ты делаешь меня такой.

Он прикоснулся губами к ее шее, и по всему ее телу прокатилась волна удовольствия. Когда он начал снимать с нее платье, она даже не пыталась его остановить. Артемизия зачарованно наблюдала, как он расстегивает одну пуговицу за другой.

– Ты уже доказала, что я не могу изменить тебя и сделать такой, какой ты не являешься. Но ты вовсе не распутница, – сказал он, – ты желанная женщина с потребностями, которые не боишься признать. Когда ты впервые сказала мне, что тебе нужен любовник, я подумал: «Она удивительная». Большинство известных мне женщин не имеют понятия, что они действительно хотят или каким образом это заполучить.

– А вот тут ты ошибаешься. Большинство женщин хотят замуж, – сказала она, в то время как его пальцы проскользнули внутрь корсета к ложбинке между ее грудей. – И у них есть четкое представление, как добиться своей цели.

Его рука застыла у основания ее шеи, когда он невозмутимо встретился взглядом с герцогиней.

– Так вы решили таким образом заполучить мужа? Потому что, если это так…

– О Господи, конечно, нет! Меньше всего мне нужен муж. – Артемизия выдавила смешок. Зачем она только затронула тему замужества? Он может подумать, что она пытается заманить его в ловушку и женить на себе, – Я наслаждаюсь свободой. Но мне все еще предстоит многое узнать о том, что происходит между мужчиной и женщиной. Ситуация, в которой мы сейчас находимся, крайне серьезна, и перспективы довольно мрачные, и все-таки ваше присутствие буквально сводит меня с ума, сэр. Почему?

– Опасность очень сильный афродизиак, – объяснил он, – словно специи для соуса. Когда мы играем со смертью, сердце наше начинает биться быстрее.

Несмотря на множество нижних юбок, Артемизия почувствовала его возбуждение. Ответное тепло между ногами пробудило в ней пульсирующее желание.

– Я понимаю.

– Мужчина не может контролировать свое тело.

– О Боже! – Она поцеловала его ухо, слегка прикусив мочку. Он тихо застонал и, запустив руку в корсет спереди, начал поглаживать ее грудь. – Что мы можем с этим сделать?

– Такая изобретательная пара, как мы, непременно что-то придумает, – заверил ее он.

Когда он наклонился к ее обнаженной груди, она выгнула спину, подставляя к его губам свои пылающие от страсти соски.

– Твои губы по-прежнему ничего не ощущают, да?

– Похоже, чувствительность потихоньку начинает возвращаться, – сказал он с озорной улыбкой. Его рука залезла под ее пышные юбки и нашла щель в панталонах. Он нащупал, ее нежную плоть и пробежал пальцем по влажной расщелине. Спазм наслаждения заставил кровь в жилах бежать быстрее. – Слава Богу, до Тидберн-стрит путь неблизкий.

Она закрыла глаза и позволила ему вести ее через темный горячий тоннель к вспышке яркого света.

– Аминь, – шептала она словно в горячке, – аминь.

– Остановите печать! – закричал Кларенс Уиглсуорт, громко захлопнув за собой дверь «Таттлера». – У меня есть материал для первой страницы.

Мистер Аптон, редактор, взглянул из-за лязгающих печатных машин на Кларенса и поправил очки на переносице.

– Пожалуйста, не надо шуметь, Уиглсуорт, у меня нет времени слушать твой бред.

– Это вовсе не бред, и если вы не купите у меня историю, я продам ее вашему конкуренту. Старик Фарсингласс из «Высшего света» заплатит мне вдвое больше, не задавая никаких вопросов. – Кларенс помахал исписанным чернилами листочком перед носом шефа. – Вообще-то я уже почти решил пойти к нему.

Аптон выхватил листок и пробежал по нему взглядом, в то же время беззвучно шевеля губами.

– На этот раз ты прав, – признал редактор, – только помоги мне переделать первый лист. Новость станет настоящей сенсацией, по-другому и быть не может.

Через несколько часов Кларенс сидел среди печатающихся экземпляров и читал статью, которая должна была стать новым этапом в его карьере. Несомненно, история станет пиком его карьеры в качестве журналиста.

«Забытые обещания.

Лишь недавно было объявлено о помолвке достопочтенного мистера Тревелина Девериджа с мисс Флориндой Далримпл, но похоже, что клятвы были забыты в тот же вечер.

Младший сын лорда Уорра и мнимый «кузен» многих особ женского пола наслаждался тайной встречей в заведении, обладающем определенной репутацией, в весьма нефешенебельном районе Лондона. Репортер может засвидетельствовать тот факт, что во время встречи, продлившейся несколько часов, они отнюдь не развлекались светской беседой. От достопочтенного ваш покорный слуга не услышал ничего, если не принимать во внимание жалобный скрип его кровати.

Вслед за тем мистер Деверидж повез «кузину» в поездку по Лондону в нанятом им экипаже. По возвращении в вышеупомянутое заведение определенной репутации экипаж остановился, однако продолжал ритмично раскачиваться еще около минуты, прежде чем пара вышла. Надо признать, что оба выглядели растрепанными и раскрасневшимися.

Возница, некто мистер Уинтроп Хорнби из Челси, находился под впечатлением от действий мистера Девериджа. По его словам, он не понимал, как джентльмен мог вступить в половые сношения с женщиной, находясь в сильном алкогольном опьянении. Судя по рассказу возницы, второго сына графа Уорра пришлось нести до экипажа трем мужчинам. А потом в сопровождении «кузины», имени которой никто не знал, его недавно недвижимое тело переместилось в их тайное любовное гнездышко. Мы не можем не отдать должное способности Девериджа восстанавливать силы, даже если не одобряем его моральные качества.

Остается лишь надеяться, что у несчастной мисс Флоринды Далримпл найдутся хорошие друзья, которые смогут предостеречь ее относительно опасных наклонностей будущего мужа, прежде чем станет слишком поздно».

– «Наклонности» – повторил Кларенс. – вполне подходящее слово.

Еще несколько минут он наслаждался чувством заслуженного самоудовлетворения, а затем забрал вознаграждение и сунул его в карман. Количество монет все еще было довольно ничтожным, но все-таки больше чем он зарабатывал в последнее время.

«Деверидж вряд ли на меня разозлится, – размышлял он, выходя на темную пустынную улицу. – «Пишите обо мне что хотите», – сказал он. Я именно так и сделал. И даже ни разу не упомянул герцогиню по имени. Нет, черт возьми, ни разу».

Глава 25

– Ну, Ларла, мне кажется, мы с тобой побили рекорд. – Тревелин откинулся на подушку, обессилевший и задыхающийся от напряжения. Каждый раз он думал, что сил в нем больше не осталось, но при малейшей провокации – затаенная страсть во взгляде, волнующий голос, мягкая и белая кожа – его плоть восставала, и он уже был готов к новым свершениям. Эта женщина могла стать его погибелью, но он умрет с улыбкой на устах. Он закинул руки за голову, переплетя пальцы. – Нам не удалось отдохнуть ни минуты.

Ларла приподнялась на локте и посмотрела на Трева сверху вниз. Ее длинные темные волосы волнами ниспадали на плечи. Теперь уже он никогда не думал о ней как о ее светлости или даже как об Артемизии. Нет, она всегда останется его Ларлой, пусть даже он пока не имел ни малейшего представления, что значит ее тайное имя. Ее розовый сосок находился в опасной близости, он набух и напрягся под его взглядом, но в данный момент ему было достаточно просто смотреть.

– Никакого отдыха? Это жалоба? – спросила она.

– Ни в коем случае.

Наконец он решил, что смотреть не так приятно, как пробовать на вкус, и снова взял в рот восхитительную ягодку. Он покусывал и ласкал ее языком до тех пор, пока снова не услышал от Артемизии тихий стон удовольствия и желания. Только после этого он отпустил ее сосок, а затем притянул, к себе и крепко прижал.

«Мы близки, как Адам и женщина, созданная из его ребра», – подумал он сонно. Ее голова уютно покоилась на его груди, и он взглянул сверху на ее растрепавшиеся волосы. Ему казалось, что даже Ева не могла быть прекраснее. Хотя он готов был держать пари, что Ларла наверняка более упряма.

– О чем ты думаешь? – До него донесся ее голос, тихий и удивительно робкий после окончания любовной игры.

Он провел рукой по ее позвоночнику и начал поглаживать ямку над ее круглой попкой.

– Честно говоря, учитывая то, чем мы недавно занимались, и то, что происходит сейчас, мои мысли на удивление ясны.

– Что ты имеешь в виду?

– Это в самом деле глупо.

– Глупо или нет, можешь мне рассказать.

– Когда я лежу рядом с тобой обнаженный, то начинаю задумываться о чувствах между Адамом и Евой. Только подумай, сначала был Адам, и он не знал никого, кроме животных, один в целом мире, а потом внезапно рядом с ним появилась женщина, которая сразу стала ему близким человеком без всяких церемонных представлений.

– Полагаю, Господь Бог все-таки представил их друг другу, – возразила Артемизия с практичностью, которой он так восхищался.

– Нет, я склонен думать, что Адам увидел Еву и сразу понял, кто она такая. «Кровь от моей крови, плоть от моей плоти» и все такое. Что-то в нем воззвало к ней, и она ответила. – Трев нежно поцеловал Артемизию в макушку. – А потом внезапно в этом пустом мире он уже не был одинок. Просто я подумал, что чувствую… нечто похожее.

Она несколько секунд не шевелилась, а затем обняла его и крепко прижала к себе.

– Полагаю, все именно так.

Тревелин сделал глубокий вдох и понял: несмотря ни на что, он счастлив, пусть даже это чувство не объяснимо логикой. Отец, которому он так и не смог угодить, теперь лишит его наследства. Он планировал ограбление, в котором единственным его помощником должна была стать герцогиня. А затем спасательная операция, которая даже при наличии огромной доли удачи имела слишком мало шансов на успех. Однако на его губах по-прежнему появлялась идиотская улыбка, и он никак не мог ее сдержать, Тревелин чувствовал себя счастливее, чем когда-либо за всю свою жизнь.

– А знаешь, – сказала она, играя с волосами на его груди, – даже принимая в расчет, как ты сам выразился, то, чем мы недавно занимались, и то, что происходит сейчас, я не считаю эти твои мысли странными. Я хочу сказать, рядом друг с другом мы выходим за пределы своих сущностей, даря и получая удовольствие. И это немало. Когда мы соединяемся в одно, наша близость кажется невероятной. Я думаю, то, что происходит между нами, содержит божественную искру.

Его улыбка стала шире и более насмешливой.

– Может быть, именно поэтому ты все время повторяла «О Боже!»?

Артемизия схватила подушку и легонько стукнула его, а он лишь поднял руки, словно защищаясь. Давно Тревелин так сильно не смеялся. Но потом он нашел свою подушку и использовал ее по назначению, опустив на ее прелестную попку. В конце концов, одна из подушек или же сразу обе распоролись и вихрь белых перьев закружился вокруг них, оставаясь на их обнаженных телах, щекоча кожу и застревая в волосах.

Тревелин отбросил пустую наволочку и схватил Ларлу за талию. Сплетясь вместе, они упали на кровать, весело смеясь.

Ему нравился ее смех. Он совсем не походил на глупое девичье хихиканье. Это был смех женщины, живущей в гармонии с окружающим миром. Тревелин понимал с чувством глубокого удовлетворения, что именно он вызвал ее смех. Когда они с Артемизией впервые встретились, он мог бы довольствоваться лишь ее улыбкой. А теперь она смеялась как сумасшедшая, и ему нравился ее смех.

Они катались по кровати, и благодаря удаче и физическому превосходству Тревелину удалось занять позицию сверху. Его бедра оказались между ее раскинутых ног. Он слегка приподнялся на локтях и посмотрел на Артемизию сверху вниз.

Она раскраснелась от удовольствия, а в глубине ее зеленых глаз сверкали искры. Она облизнула маленьким острым язычком верхнюю губу, а затем сдула маленькое перышко.

Тревелин перестал смеяться. А ведь он мог бы смотреть на эту женщину всю оставшуюся жизнь. Эта мысль поразила его.

– Что случилось? – спросила она, почувствовав перемену в его настроении.

Он потянулся к ее губам и медленно начал целовать. Пока его язык нежно исследовал ее рот, в голове беспрерывно вертелись разные мысли.

«Это добром не кончится, – твердил он самому себе упрямо. – Твое присутствие в ближайшем времени потребуется в Индии. Целая цепь агентов бездействует, ожидая указаний из Лондона. Сейчас в твоей жизни нет места для постоянных отношений с одной женщиной. Флирт еще можно себе позволить, а вот романтику однозначно "нет"». И все-таки поцелуй продолжался. Глубокий и заставляющий забыть обо всем на свете. Он чувствовал, как его душа плавно перетекает в ее тело, исследуя все ее секреты и впитывая ее любовь.

«Любовь? Проклятие, откуда только взялось это слово?»

Он резко отодвинулся от нее.

– Ларла, я… – Трев остановился, прежде чем слова ненароком не вылетели из его рта. Внезапно он понял, что для него значила Ларла. Она была его возлюбленной. Тревелин положил голову ей на грудь, не имея смелости встретиться с ней взглядом.

Он любил ее, но она не могла ему принадлежать. Жизнь, которая ждала его в Индии, была полна неизвестности и различных опасностей, поэтому в ней не найдется места для жены. Это было бы нечестно. А возможно, она не могла бы принадлежать ему, даже если бы он предложил ей выйти за него замуж. Разве она не заявила вполне определенно, что не собирается снова связывать себя узами брака?

– О Боже! – прошептал он.

В этот раз, решил Трев, его слова звучали как молитва.

Прошло уже полночи, когда Артемизия и Тревелин неохотно покинули столь великолепно используемое ложе. Они оделись практически беззвучно в освещенной лунным светом комнате. Тревелин помог зашнуровать корсет без всяких просьб с ее стороны, а она завязала ему галстук модным узлом.

«Прямо как давно женатая пара, – подумала она отрешенно. – Но большинство женатых пар не собираются совершить кражу со взломом».

– Я насчитала, по меньшей мере, шесть слуг в доме посла. Будет не так-то просто проскользнуть мимо них незамеченными. – Она надела шляпку на причесанные наспех волосы. – Ты уже думал, как нам удастся это сделать?

– Не волнуйтесь, мадам. – Тревелин галантно предложил ей руку. – У любого из рода Деверидж всегда есть план. Ты все еще катаешься на лошади?

– Не так часто, как раньше, но да. – Артемизия перешла на шепот, когда они вышли в коридор. Комната для отдыха внизу была пуста, однако она решила, что уже пора начать готовиться к их опасной авантюре. Скрытность была теперь их паролем. – Помнишь, мистер Беддингтон изначально был моим пони.

– Да, верно. – Тревелин негромко рассмеялся, пока они спускались по лестнице. Он предупредил ее, что нельзя наступать на третью ступеньку снизу. – Ужасно скрипит, – прошептал он. – У меня в конюшне есть лошадь. Нам придется с тобой прокатиться верхом вдвоем. Скакать на этой кляче не слишком приятно, но, честно говоря, для меня нет ничего лучше, чем сжимать тебя в объятиях и ощущать между коленями твою прелестную попку.

Его слова вызвали у нее дрожь удовольствия, но, вздохнув, она решила отогнать от себя мысль о любви. Время для любовных игр подошло к концу, и теперь они играли всерьез.

Тревелин оседлал крепкую на вид лошадь, молниеносным движением запрыгнул в седло и протянул руку Артемизии. Она оперлась на его ногу в шпорах и села по-женски боком в седло перед ним. Он положил руку ей на талию и крепко сжал ее, а затем негромко причмокнул, посылая кобылу в быстрый галоп.

Артемизия откинулась назад и прижалась к груди Трева. Он слегка поцеловал ее в шею, когда они повернули за освещенный газовыми лампами угол. Артемизия мало спала предыдущей ночью, а этой ночью из-за постоянных занятий любовью ее сон также был прерывистым, но она слишком волновалась, чтобы чувствовать усталость.

Каждая клеточка ее тела пела от счастья, и на нее нахлынули приятные воспоминания об их страстной ночи. Теперь, находясь в его сильных руках и ощущая его мужественный запах, Артемизия желала, чтобы поездка к дому посла длилась намного дольше.

Ведь если сегодня все пройдет успешно, если они получат мистера Беддингтона и используют его для освобождения мистера Шипуоша, то Тревелин уедет в Индию при первой же возможности. У нее заныло в груди. Она не могла не задумываться, будет ли он по ней скучать хоть немножко, но спросить не смела.

– Ты же понимаешь, что мы не можем на самом деле отдать ключ головорезам, которые держат у себя мистера Шипуоша, – сказал Тревелин, когда вдали наконец начал виднеться их пункт назначения. – Тем самым мы подпишем смертный приговор всем коллегам твоего отца.

– Тогда каков твой план?

– Давай завладеем ключом и подменим его подделкой. Существует большая вероятность, что похитители не имеют понятия, как на самом деле выглядит ключ, и считают его важным лишь потому, что мистер Далримпл старался надежно его спрятать.

Артемизия кивнула. Она была уверена, что ее отец посоветовал бы то же самое. Как бы ей хотелось не чувствовать ответственности за похищение ее помощника! Если бы она не назвалась Веллингтоном, этого бы не случилось.

– Но мы же все равно освободим Джеймса, – пылко произнесла она.

– Конечно же, – отозвался Трев. – У нас будет целый день, чтобы приготовить замену, а завтра вечером я обменяю для тебя ключ на Шипуоша в назначенном месте.

– Но Феликс ведь сказал, что должна прийти я, и – одна. Я ни в коем случае не должна обращаться к властям, они специально меня предупредили.

– Нет, Беддингтон должен прийти один. А поскольку никто, кроме нас, не знает тайну мистера Беддингтона, нет абсолютно никаких причин, по которым я не могу стать им на время для разнообразия. В конце концов, они ожидают увидеть мужчину.

Трев пришпорил лошадь и направил ее в узкую аллею, которая шла за рядом домов, соседних с домом посла.

– Но спасти его мой долг.

– Мы обсудим все позже. – Тревелин соскользнул с седла и легко, словно пушинку, спустил на землю Артемизию. – Сейчас у нас есть более насущные дела. Пошли.

Вместо того чтобы зайти с парадного входа, Тревелин повел ее к соседнему дому. Сначала он попробовал открыть дверь, но она оказалась заперта, и тогда Трев отмычкой вскрыл замок на окне.

– Ты понимаешь, что это не тот дом, – прошептала Артемизия.

– Конечно, но нам их схожесть только на руку. Соседние дома этого ряда построены в точности по тому же проекту, который отличает и второй дом моего отца. В нем есть мало кому известный недостаток.

На лице Тревелина появилось суровое выражение, которое не было связано с происходящим вокруг. Артемизии пришло в голову, что при ней Трев никогда не упоминал ни мать, ни отца. Она не знала ничего о его жизни дома, кроме того, что он младший сын и у него есть брат-близнец. Вероятно, именно из-за этого он долгое время считал себя незначительным, как и она, старшая дочь человека, который всегда мечтал о сыне. Нет, ее отец никогда не говорил ей прямо, но он воспитывал ее как сына, и одно это уже могло поведать многое о его тайных надеждах.

И разочарованиях.

– Оба дома соединены общим чердаком. – Тревелин поморщился, когда оконная рама лишь слегка поддалась его нажиму. – Мы можем залезть в дом здесь и пробраться на чердак. А потом в покои посла спуститься уже с чердака.

– А если кто-нибудь из живущих в доме нас обнаружит? – поинтересовалась Артемизия.

– Загляни-ка в окно.

В бледном свете луны Артемизия увидела лишь призрачные очертания предметов, находящихся в комнате. Вся мебель была накрыта белым муслином, который был призван защитить ее от грязного лондонского смога. Верный знак того, что хозяев в доме нет.

– Я заметил, что в этом доме никто не живет, еще когда мы пришли сюда в первый раз. – Трев провел лезвием перочинного ножа по краю рамы, пытаясь освободить ее от слоя краски, из-за которого окно не открывалось. – Но необходимо вести себя тихо на всякий случай.

Он сделал глубокий вдох и снова толкнул неподдающуюся раму. На сей раз все у него получилось, и старое дерево издало скрипучий звук. Тревелин исчез в открывшемся проеме и оттуда протянул руку Артемизии, чтобы она последовала за ним.

«Его ведь тренировали для подобных заданий», – подбодрила себя Артемизия, а затем приподняла юбку и полезла за Тревом в темное окно.

Глава 26

– Осторожно, – прошептал он, когда ее ноги коснулись пола, – нам по-прежнему нужно вести себя тихо. Если в доме остались слуги, они скорее всего живут в комнатах рядом с кухней.

– Но не на чердаке?

– Слуги отца, живущие на верхнем этаже его дома, мерзнут от холода или страдают от жары в зависимости от времени года. Но слуги, комнаты которых находятся рядом с кухней, чувствуют себя комфортно весь год, – объяснил Трев. – Мы с графом спорили об этом много раз, но он отказывается что-либо предпринимать. – Тревелин покачал головой, словно пытаясь отогнать мысли, об отце. – Если бы ты могла выбирать между холодным чердаком и теплом плиты на кухне, что ты бы предпочла?

– Понимаю, к чему ты клонишь. – Планировка дома в ее поместье отличалась от городского дома графа. В ее доме было множество каминов и окон, даже на самом верхнем этаже. К тому же Катберт сказал бы ей, если бы существовали какие-то неудобства для слуг, ведь чопорный дворецкий никогда не скрывал своего мнения, когда хотел выразить недовольство ее поведением. Однако на всякий случай она мысленно решила, что необходимо проверить состояние комнат для слуг как можно скорее.

Тревелин наклонился и бесшумно снял обувь, а затем приподнял Артемизию и посадил на плоскую крышку огромного рояля. Струны внутри рояля тихо завибрировали, издав мелодичные аккорды, когда их затронули потоки воздуха.

– О! – Тревелин начал снимать ее туфельку, и Артемизия ощутила его сильную руку на своей щиколотке. По ее ноге пробежали мурашки, и она почувствовала необычайное волнение, бурлящее где-то глубоко внутри ее. Отчасти оно объяснялось непринужденностью, с которой его пальцы так нежно и аккуратно справлялись с завязками. Но приятное покалывание возникло еще и из-за притягательности запретного плода. Катберт слишком часто бранил ее за неподобающее поведение. И вот в первый раз она даст повод действительно обвинить ее в чем-то противозаконном.

Тревелин был прав. Опасность действительно возбуждает. Если бы Артемизия начала раздумывать над тем, почему преступление заставляет ее трепетать от восторга, она могла бы всерьез обеспокоиться этим фактом, поэтому герцогиня решила просто выбросить тревожившие ее мысли из головы.

– Пошли. – Тревелин приподнял ее с рояля и снова поставил на пол. Он быстро запечатлел поцелуй на ее лбу, а потом взял за руку и повел среди серых теней и белого муслина, выделяющихся в темноте.

Они, словно призраки, проскользнули между занавешенными предметами мебели и оказались рядом с большой лестницей, Так же как и в резиденции посла, все здесь было спланировано вокруг центральной лестницы. Артемизия положила руку на гладкие перила и последовала наверх.

Лунный свет, проникающий из окон на каждом, пролете, освещал им путь. Они прокрались мимо покоев, которые словно являлись зеркальным отражением комнат в резиденции посла, и мимо этажа, на котором располагались спальни слуг. Их путешествие по ночному дому оборвалось перед тупиком закрытой двери.

– О Боже! Нам придется ее взломать?

– Нет, поскольку у нас есть необходимые инструменты.

Трев вынул небольшую отмычку и вставил ее в замочную скважину. Замок оказал лишь слабое сопротивление. Тревелин Деверидж действительно, обладал навыками, которые не подобало иметь джентльмену. Но когда он открыл перед ней дверь и учтиво поклонился, его манеры могли бы сделать честь самому принцу.

– Обычно я пропускаю леди вперед, но сейчас, может быть, вы позволите мне пойти первым, – сказал Тревелин беззаботным тоном, шутливо проявляя свою галантность.

Артемизия оценила его попытку разрядить обстановку. Она напряженно вгляделась в зияющую темноту и едва различила многочисленные ступеньки, исчезающие в стропилах. Ей пришло в голову, что там внизу могут быть летучие мыши. Она вздрогнула и помахала рукой, словно отпугивая их.

– Нет, пожалуйста, веди меня за собой. Тревелин зажег свечу в жестяной банке, которая была оставлена кем-то у начала лестницы, а затем смело шагнул в бездну. Крошечный огонек свечи отбрасывал танцующие тени на стены из грубой древесины. На какой-то момент Тревелин исчез из поля ее зрения, а потом огонек перестал колебаться, очевидно, Тревелин поставил банку на пол. Когда его лицо снова появилось в сумерках, освещаемое сзади дрожащим огоньком свечи, Тревелин протянул ей руку:

– Ты идешь? Или уже передумала?

Артемизия была прирожденной художницей, созданием света. Она даже предпочитала засыпать с разожженным в камине огнем или же горящей лампой на случай, если ночью она проснется. Незнакомые темные комнаты всегда вызывали у нее тревогу. А темные комнаты, которые вполне могли кишеть летающими грызунами, были еще хуже.

– Нет, не передумала, – сказала она более резко, чем намеревалась. Ей было проще замаскировать тревожное чувство в груди за раздражением, нежели показать свой страх. – Я нужна тебе.

– Да, ты нужна мне. – Ей показалось, что она услышала эти слова, произнесенные тихим шепотом прежде, чем Тревелин повысил голос до театрального шепота. – Дай мне руку и не обращай внимания на паутину.

Он схватил ее за запястья и аккуратно приподнял одним рывком так, что ее ножки лишь слегка коснулись крутых ступенек. Что-то липкое задело ее щеку. Наверное, паутина… По крайней мере, ничего похожего на крылья она не почувствовала. На всем протяжении пространства, которое освещалось скудным огоньком свечи, она видела лишь всякий хлам и предметы домашнего обихода – манекен из ателье мод, прислоненный к балкам, перевернутая старая прялка и бесчисленные пыльные ящики.

– А теперь будь осторожна. – Трев снова поднял банку со свечой и взял ее за руку. – Смотри себе под ноги. Здесь нет сплошного покрытия, лишь отдельные балки. Постарайся не наступать между ними, иначе нет никакой гарантии, что ты не провалишься через потолочную лепнину.

Его рука была для нее опорой в окружающей темноте. Нащупывая кончиками пальцев дорогу под ногами, она продвигалась от одной деревянной дощечки к другой вслед за Тревом, пока он вел ее вниз по длинному темному коридору к резиденции посла. Внезапно Тревелин остановился и поставил свечку позади себя, кивком показывая Артемизии, что нужно смотреть вниз. Тонкие лучи света были явственно видны в щелях между деревянными балками.

Внизу горела газовая лампа. В доме Харитонова кто-то еще не спал.

Трев поднес палец к губам, сел на корточки и, наклонив голову, прислушался. Артемизия присела на сундук, балансирующий на двух балках, и приготовилась воспринимать каждый звук.

Сначала она слышала лишь стонущий скрип дерева и гипса, характерный для всех домов. А потом раздались скребущиеся звуки маленьких когтей, отдаляющихся от источника света. С обычными мышами она еще сможет смириться, хотя подобных сюрпризов ей не очень хотелось бы. Облако пыли от старого сундука щекотало ей ноздри. Она поднесла надушенный платок к носу, и огромным усилием ей удалось сдержать чих.

Потом она услышала приглушенные голоса. Сначала присутствующие говорили тихо, но затем один из собеседников разволновался и значительно повысил голос. Артемизия следила за разговором, происходящим под ее ногами, со смесью беспокойства и ужаса.

– Говорю вам, в пытках нет абсолютно никакого смысла. Шипуош либо не знает, либо его не расколоть. – Артемизии показалось, что она узнает этот голос. – Думаю, есть такие люди. Если вам нужен мой совет…

Сильный удар заставил говорящего замолчать, и Артемизия поморщилась от этого звука.

– Если нам будет нужен совет предателя, мы непременно вам сообщим, – раздался голос Харитонова, который уже не пытался играть роль обаятельного дипломата. – Когда Любов и Оранский смогут вытянуть информацию из помощника Беддингтона, меня не будет особенно волновать, как они этого добьются.

– Но герцогиня может передумать и не заключит сделку, если вы будете с ним плохо обращаться. – Говорящий громко фыркнул. – Она в очень хороших отношениях с королевой, которая высокого мнения о ее творчестве. Если она узнает, что за всем этим стоите вы, то у вас возникнут серьезные проблемы.

– И как же она узнает? Вы ей расскажете? – потребовал ответа посол. Его тон разительно отличался от тона радушного хозяина, который поил Трева водкой лишь несколькими часами ранее, Да, теперь Артемизия уже никогда не сможет принимать что-либо за чистую монету.

– Нет-нет, конечно же, нет, – из-за страха голос Феликса поднялся почти на октаву, – но Беддингтон узнает, и он не будет молчать, уж в этом можно быть уверенным. Если узнает он, узнает и герцогиня.

– Тогда Беддингтона мы убьем, как и Шипуоша, когда придет время, – ледяным голосом произнес Харитонов. – А что, если нам оказать вам услугу и отдать мачеху, принесшую вам столько неприятностей, вместе с ними на корм рыбам, а?

Артемизия невольно прижала одну руку к груди, а вторую Трев сильно сжал. Она надеялась, что слух сыграл с ней злую шутку, но надежда умерла с ужасным предложением посла. Значит, второй говорящий все-таки был Феликсом.

– Что? Нет, я уверен, вовсе не нужно прибегать к столь серьезным мерам, – пробормотал Феликс. – Я улажу все, что касается герцогини. Забудьте о том, что я сказал.

Артемизия буквально ощущала страх пасынка. Ей было ясно, что он связался с весьма дурной компанией и теперь не имеет понятия, как выпутаться из опасной ситуации. Во всяком случае, он все-таки не бросил ее львам, то есть рыбам, но зато поставил в крайне щекотливое положение. Понимал ли Феликс или нет, но, меняя мистера Шипуоша на ключ, он завяз по уши в государственных тайнах.

Многих даже за меньшие проступки судили, обвиняли в измене родине и вешали.

Артемизии стало так страшно за него, что ей отчаянно захотелось хорошенько его встряхнуть. Отец Феликса, старый герцог, был бы в ужасе от его поступков.

Пока герцогиня размышляла о поведении пасынка, пыль, которую они с Тревом подняли на чердаке, снова попала ей в нос. Она постаралась подавить чих, но если отчаянно хочется чихнуть, то сдержаться невозможно. Артемизия прикрыла нос рукой, но в тишине все равно отчетливо прозвучал громкий взрыв.

Голоса этажом ниже затихли, и раздался отчетливый звук шагов. Кто-то остановился прямо под ней. Артемизия не осмеливалась даже дышать. Тревелин сжал ее руку, умоляя вести себя тихо. Ее сердце колотилось так сильно, что она была уверена: находящиеся внизу непременно это услышат.

– Летучая мышь или, может быть, крыса, – наконец сказал другой голос. – Весь город наводнен крысами. Завтра я непременно разбросаю яд.

– Нет, – сказал Харитонов, – как только мы получим ключ, то сразу вернемся в Санкт-Петербург. Я уже уволил всех английских слуг. Они все равно не умеют готовить. Первым делом, оказавшись в России, я поем нормальной еды. Дайте мне бефстроганов и борщ и можете спокойно есть вареных угрей и пирог из почек.

Артемизия услышала звук, напоминающий хлопок, и представила, как посол хлопает Феликса по спине с шуточным дружелюбием.

– Эти бледные англичане. Кладут все, что угодно, между двумя кусочками хлеба и называют это сандвичем. Верно, Любов?

Феликс лишь нервно хихикнул над такой характеристикой своей национальной кухни и распрощался.

Как только он ушел, на несколько минут воцарилась тишина. Потом разговор возобновился. Голос был новый.

– Прежде чем мы уедем в Санкт-Петербург, не хотите ли, чтобы я избавился от свидетеля?

– Убивать Феликса – пустая трата времени, – сказал посол презрительно. – Кто-нибудь другой сделает это за нас. Мальчишка жульничает в картах. К тому же он у нас в руках. Мы купили герцога, словно кабана. Теперь мы будем откармливать его, чтобы он выполнял наши поручения. А позже сможем сделать из него ветчину.

Посол засмеялся над собственной шуткой, а затем застонал. Артемизия услышала, как скрипнуло кресло.

– Вы больны?

– Нет, слишком много водки. Сегодня вечером англичанин чуть не взял надо мной верх, но он все-таки первым свалился с ног. – По голосу было слышно, что он улыбается, а затем послышался еще один стон. – Надеюсь, у него голова болит больше, чем моя. Я чувствую себя так, будто в моей голове крестьяне орудуют мотыгой.

Тревелин злорадно улыбнулся, услышав о плачевном состоянии посла.

– Вам необходимо поспать, ваша светлость. Вот возьмите, настойка опиума. Для Шипуоша, чтобы он молчал, когда поблизости рабочие, – сказал Любов, – хорошо, да?

Тревелин кивнул, и Артемизия прекрасно понимала его волнение от того, как все удачно складывается. Им было необходимо, чтобы в доме было тихо, а хозяева спокойно заснули, прежде чем они попытаются совершить ограбление. Артемизия надеялась узнать, что мистера Шипуоша держат где-то здесь, в здании, но последние слова Любова заставили ее потерять надежду. Присутствие рабочих вызывало ассоциации с какой-нибудь фабрикой.

Русские несколько минут говорили о мистере Шипуоше, а затем Любов наконец ушел, так и не предоставив больше никакой информации о местонахождении пленника. Затем свет, проникающий между балок, потух.

Тревелин задул свечу, и они погрузились в полную темноту.

– Трев…

Его рука нашла ее руку и, пробежав по телу, зажала ей рот. Внезапно она почувствовала, что его губы оказались у ее уха.

– Если мы увидели их свет, то, оказавшись в темноте, посол может увидеть огонек нашей свечи, – прошептал он, и его дыхание шевелило ее волосы на шее, выбившиеся из низкого пучка. Должно быть, Тревелин почувствовал ее дрожь, потому что он пододвинулся к ней ближе и крепко обнял. – Ну же, успокойся, моя смелая девочка.

Темнота обволакивала ее, словно удушающий саван. Она больше не видела ничего – ни балок над головой ни руку, которой она махала перед своим лицом, ни мужчину, который прижимал ее к себе, чтобы она не закричала. Паника поднималась внутри ее, однако неимоверными усилиями ей удалось побороть свой ужас.

Артемизия услышала тяжелую поступь посла и его слуги, когда они выходили из комнаты под ними, но Трев не зажег свечу снова. Она понимала, необходимо дать послу время, чтобы он уснул, но это служило слабым утешением в темноте.

– Прости меня, – сказал он мягко, – я не знал, что ты боишься темноты. Ведь мы же встретились в темной студии, когда был маскарад.

– Но через окна проникал лунный свет. С тех пор как я была ребенком, темнота превратилась для меня в ночной кошмар, – призналась она, уткнувшись в его плечо. Ее успокаивало чувство надежности, которое дарило присутствие Трева рядом с ней в этой черной бездне. – Думаю, мне было пять или шесть лет.

– Что произошло?

– Было восстание, которое устроила группа сипаев. Они бродили вокруг, убивая и занимаясь мародерством. Мы спрятались в темном подвале, а Рания и Нареш сказали налетчикам, что мы убежали в горы. Сипаи разгромили нашу усадьбу и пошли дальше. Но мы не осмеливались покинуть убежище из страха, что они вернутся. В конце концов, их поймали военные.

– И сколько времени ты провела в подвале?

– Даже не знаю. Много дней. Я была ребенком, и мне казалось, будто прошла целая вечность. Но больше всего мне запомнилось, что, когда мы прятались в темноте, отец сильно боялся. И это напугало меня сильнее всего.

– Он тревожился за тебя, – сказал Трев, – вот почему для тайного агента лучше быть холостяком.

«Как ты», – чуть не вырвалось у Артемизии. Она поднесла руку ко лбу, не в силах даже думать о том, что он уедет в Индию.

– И теперь в темноте ко мне каждый раз возвращаются страхи, – прошептала Артемизия. – Прости меня, я чувствую себя такой глупой.

– Перестань, лишь глупцы ничего не боятся.

– А что можно отнести к твоим страхам?

– Потерять те… – Тревелин оборвал себя на полуслове.

Как ей хотелось увидеть его лицо, чтобы прочитать по выражению на нем то, что Тревелин не осмелился озвучить!

– Я знаю, что ты не глуп. – Артемизия погладила рукой его щеку, – значит, судя по твоим собственным словам, у тебя должны быть какие-то страхи.

– Раньше я боялся, что никогда не смогу угодить отцу, – признался Тревелин, – теперь я знаю, что эта задача невыполнима, поэтому уже давно бросил свои бесполезные попытки.

– Видимо, ты сильно любишь отца, если добиться его одобрения так важно для тебя.

Он негромко фыркнул:

– Слово «любовь» в моей семье употребляют не слишком часто. Но, правда в том, что мой отец – несчастный человек. Мой брат Теобальд ходит за ним по пятам, как собачонка, которая надеется, что хозяин ее погладит. Но даже лизать ботинки все равно недостаточно. Понимаешь, никто не достоин любви отца. Мне приходится жить с сознанием того, что я даже никогда не…

– Никогда не?..

Артемизия почувствовала, что он изо всех сил старается найти нужные слова. Когда его мышцы расслабились, Артемизия подумала, что он решил не заканчивать свою мысль.

– Никогда не давал ему повода гордиться мной, – сказал он наконец.

Сердце Артемизии болезненно сжалось.

– Когда-нибудь он умрет, – равнодушная монотонность его голоса придавала высказыванию какой-то пророческий оттенок, – и между нами так и останется много недосказанного, много нерешенных вопросов. Но, боюсь, к тому времени мне будет все равно.

Она почувствовала, как по его телу пробежала дрожь.

– Боюсь, я стану таким, как он.

Глава 27

Трев тряхнул головой и взял себя в руки.

– Первый раз в жизни я веду себя так сентиментально, – Он поднялся на ноги и взял в руки банку со свечой. – Видимо, влияние огромного количества спиртного, хотя, к счастью, я еще пока не страдаю от головной боли, как Харитонов. Полагаю, прошло уже достаточно времени и опиум помог нашему дорогому послу уснуть.

Он зажег спичку. Янтарный свет озарил его лицо, и настроение Артемизии поднялось, но не только потому, что тени вокруг них, наконец, отступили. Трев открыл ей больше своих тайн сейчас в темноте, чем когда-либо раньше. Он позволил ей увидеть часть его души.

Какие бы у него ни были недостатки, а она подозревала, что их великое множество, Артемизия была убеждена в его Доброте. Что бы с ними ни случилось в дальнейшем, она была рада их знакомству.

– И что теперь? – спросила Артемизия.

– Давай поищем черный ход. Где-то должна существовать лестница, ведущая к резиденции посла.

Они на цыпочках продвигались от одной балки к другой, тщательно обыскивая каждый уголок, как вдруг Артемизия обнаружила что-то необычное. Это оказался тайный ход, спрятанный под старым сундуком с проездными билетами, собранными со всех четырех сторон света. Когда Тревелин открыл дверь под сундуком, лестницы за ней не оказалось. Вместо этого пламя свечи осветило «колодец» платяного шкафа площадью около четырех футов, наполненный покрывалами из муслина, наволочками и драпировками из бархата. Очевидно, их уже давно не использовали, однако вещи были еще слишком хороши, чтобы отдавать их тряпичникам. Спертый воздух, пропахший старым льном и пыльным бархатом, смешивался с резким запахом грызунов.

– Джентльмены, вперед, – с надеждой сказала Артемизия.

– Боюсь, другого выхода у нас нет. – Он раскинул руки по обеим сторонам прохода и опустился вниз. Нащупав ногой поверхность одного из ящиков, он беззвучно наступил на него. – Вот так, отлично. Можешь спустить мне банку.

Артемизия колебалась, ведь без свечи она снова останется в темноте.

– Если она тебе нужна, оставь себе, внизу мы что-нибудь придумаем, – прошептал Трев.

– Нет, она нам понадобится там, – возразила Артемизия, решившая помогать, а не быть Тревелину помехой. Она опустилась на колени и протянула руку к зияющей дыре.

– Все, свеча у меня.

Артемизия выпрямилась, радуясь, что свет все еще виднелся в проеме, но затем Тревелин отодвинул белье, поставил свечу на полку, и огонек стал совсем тусклым.

– Теперь твоя очередь, Ларла. Сначала опускай ноги. Артемизия просунула ноги в отверстие и подобрала юбки, чтобы ни за что не зацепиться. Если она не будет держать колени вместе, то, даже несмотря на огромное количество нижних юбок, он сможет увидеть лишнее. Внезапное чувство тепла разлилось внизу живота.

– Боюсь, вам снизу открывается весьма непристойный вид, сэр, – прошептала она.

– А почему, ты думаешь, я настаивал пойти первым? – Тревелин хищно усмехнулся и поднял руки в пригласительном жесте.

– Джентльмен бы закрыл глаза.

– А мои пусть остаются широко открытыми.

– Негодник!

– Как хорошо ты меня знаешь, милая, – прошептал он и, прикоснувшись к ее щиколотке, нежно сжал ее. – Осторожнее. Нет, не наступи мне на голову, положи ногу мне на плечо. Вот, хорошо. А теперь попробуй… ой!

Артемизия разжала руки и потеряла равновесие. Ее юбки накрыли Тревелина, и она приземлилась ему на плечи. Его лицо было спрятано под множеством слоев нижних юбок. Тревелин слегка покачнулся, и она схватилась за него, чтобы снова обрести устойчивость, еще ближе пододвигая его лицо к своим панталонам.

– Не урони меня, – прошептала она, когда они опасно пошатнулись.

– Меньше всего я хочу тебя уронить, – последовал приглушенный ответ.

Он расставил ноги и прижал Артемизию крепче, чтобы ей было удобнее сидеть. Чрево Артемизии заныло.

Она чувствовала его горячее-дыхание в своих самых интимных местах. Ощущение было просто божественным.

– Ларла, – донесся до нее голос Тревелина из-под огромного количества одежды, – любой мужчина покривит душой, если не признается, что в душе мечтает оказаться в подобной ситуации. Однако нам следует выбрать более подходящее время и место.

Она приподняла юбки и посмотрела на его лицо. Они вломились в чужой дом и планируют ограбление, но при взгляде на Тревелина у нее по-прежнему внутри все трепещет.

– Возможно, ты прав, – согласилась она. Подавив смешок, она разжала бедра и соскользнула с него. Ее ноги дотронулись до пола, и ощущение надежности под ногами ей определенно нравилось. Тревелин приподнял пальцем подбородок Артемизии и заглянул в ее глаза. Она увидела, что он стал серьезным.

– Скорее всего в покоях посла будет довольно темно, – пробормотал Тревелин шепотом. – Ты говорила, что статуэтки необычайно похожи.

– Верно. Позы практически идентичны, но я смогу их различить на ощупь.

– Каким же образом?

– Возможно, ты сегодня вечером и не заметил, но у мистера Беддингтона есть… ну… я хотела, чтобы он выглядел реалистично, понимаешь?

– Одного короткого взгляда, который мне удалось бросить на статуэтку между распиванием водки и поливкой папоротника, было достаточно, чтобы сказать – обе твои работы крайне реалистичны.

– Да, но мистер Беддингтон, он… ну… я старалась изобразить его как можно скромнее, но… мне всегда хотелось, чтобы мои работы выглядели правдоподобно, даже в детстве, – она закатила глаза, – в общем, мистер Беддингтон определенно мужского пола.

Она почувствовала, как его тело сотрясается от едва сдерживаемого смеха.

– Хочешь сказать, у него есть пенис.

– Очень маленький пенис. Вообще-то его довольно сложно заметить, если не знать о нем.

– Похоже, тебе очень нравится преуменьшать эту часть тела. Так сколько тебе было лет, когда ты вылепила статуэтку?

– Двенадцать, – ответила Артемизия важно, – может быть, именно поэтому меня считали развитой не по годам.

– Несомненно. – Его губы изогнулись в кривой улыбке. – Поцелуй на удачу, мой талантливый мастер. – Он на долю секунды прикоснулся к ее губам, затем сразу же отпустил ее, и улыбка исчезла с его лица. – Если что-то пойдет не так…

– Такого не может быть.

– Но если все-таки так случится, я попытаюсь задержать любого, кто попробует нам помешать, а ты хватай статуэтку и беги. Ни на что не оглядывайся. Бери лошадь, скачи и не останавливайся, пока не окажешься в безопасности у себя дома. – Он поднял свечу с полки и положил ладонь на ручку из слоновой кости. – Обещай мне, Ларла.

Она напряженно сглотнула.

– Да, я обещаю.

– Если возникнет необходимость, ты должна уничтожить ключ. Главное для нас, чтобы он не попал в плохие руки.

А если он попадет в руки Трева, напомнила себе Артемизия, и дыхание у нее перехватило, то он уедет на следующем же корабле. С огромным усилием она прогнала из головы эти мысли. Опасность, грозящая мистеру Шипуошу, и судьба агентов ее отца, находящихся в Индии, уж точно намного важнее, нежели ее личная потеря.

Хотя в тот момент Артемизия просто не могла в это поверить.

Артемизия кивнула, и Тревелин повернул ручку. Дверные петли тихо скрипнули, дверь приоткрылась, и они бесшумно вышли в холл с тремя дверьми.

– Какая из них наша? – спросила Артемизия почти беззвучным шепотом, который для нее самой звучал как крик. На самом деле то, что посол отпустил лишних слуг, оказалось несомненной удачей. Интересно, по-прежнему ли этот Любов, человек с грубым голосом, находится в здании? Может быть, он даже спит за одной из закрытых дверей.

Тревелин указал на темный проход на другом конце, холла. Там и была спальня посла. Артемизия последовала за Тревом по узкому коридору. Они старались двигаться медленно, с осторожностью делая каждый шаг, чтобы не наступить на скрипучую доску.

Когда они, наконец, добрались до двери, Тревелин остановился и подмигнул ей. Его поддержка помогла Артемизии немного успокоиться. Да, возможно, они находятся в весьма опасном положении, но его беззаботная манера поведения не давала Артемизии впасть в панику.

Она улыбнулась в ответ, искренне жалея, что у них так мало времени. Нет, нельзя было позволять мыслям уклоняться от главного. Необходимо сосредоточиться на стоящей перед ними задаче и найти мистера Беддингтона, а не думать, станет ли это их последним совместным приключением.

Тревелин задул свечу и поставил ее перед порогом в комнату посла Харитонова. Запах старого воска и сгоревшего фитиля окружил их. Когда Тревелин слегка приоткрыл дверь, Артемизия взмолилась, чтобы кто-то догадался смазать дверные петли.

Одно из окон в комнате посла было открыто, темные занавески колыхались на ветру. Комната по английским меркам казалась слишком холодной для сна, однако мощный храп, доносившийся из-за полога кровати, служил доказательством, что Харитонову ничуть не мешает легкий ветерок. К счастью, из открытого окна в комнату проникал не только прохладный воздух, но и лунный свет, заполнявший комнату оттенками серебристого и серого цвета. Света было достаточно, чтобы Артемизия могла прокрасться к полкам в углу, на которых располагалась коллекция посла.

Артемизия вовсе не изображала интерес к статуэткам, они действительно были великолепны. После одного взгляда на фигурки в спальне посла Артемизия могла утверждать, что виденные ею ранее статуэтки в гостиной не были самыми ценными в коллекции. А здесь был арабский жеребец из золота с карбункулами вместо глаз, зебра из оникса и слоновой кости, небольшая фигурка из мрамора, очевидно, древнегреческое произведение искусства. Артемизии чудом удалось сдержать себя, не забыть обо всем и не начать рассматривать прекрасные экземпляры.

Но где же мистер Беддингтон?

Наконец она углядела его на самой верхней полке, вне досягаемости.

– Он там, – одними губами сказала она Тревелину.

Трев потянулся, но даже его длинные руки не могли справиться с задачей.

Она указала на мягкий стул перед нерастопленным камином и вопросительно пожала плечами.

Это был массивный предмет мебели с огромными ручками по обе стороны. Казалось, они с Тревелином могли бы спокойно разместиться вдвоем на его огромном сиденье. Посол был довольно крупным мужчиной и, вероятно, выбирал мебель с расчетом на свою фигуру.

Тревелин попытался приподнять неповоротливый стул, но, как Артемизия и боялась, похоже, потребуется не меньше двух мужчин, чтобы его перенести. Трев решил передвинуть стул, но сразу же бросил эту затею из-за раздавшегося в комнате скрипа.

Внезапно мерный храп за балдахином затих, и посол громко фыркнул. Артемизия и Трев застыли как вкопанные. Харитонов два раза причмокнул губами, глубоко вздохнул и снова погрузился в глубокий сон, продолжая сопеть.

Артемизия, от ужаса задержавшая дыхание, наконец-то смогла выдохнуть.

Тревелин почти неслышно, с грацией большой кошки, приблизился к ней и беззвучно показал, что хочет ее приподнять.

Она кивнула и положила руки ему на плечи. Он нагнулся и обхватил ее за бедра, а потом ловко оторвал от земли. Тревелин крепко держал ее. Артемизия распрямила спину, помогая ему сохранить равновесие.

«Он намного устойчивее держится на ногах, когда мы находимся не в такой пикантной позе». Трепет от сознания своей власти над ним пробежал по телу Артемизии. Ей было приятно думать, что от близости к ней у Тревелина подкашивались колени.

Тревелин постепенно приближался к намеченной цели, и, когда они оказались совсем рядом с нижними полками, Артемизия крепко сжала его плечи, подавая знак остановиться.

Она потрепала Тревелина по щеке, выражая восхищение тем, как он замечательно справился с задачей, и потянулась к верхней полке. Лиф платья плотно прилегал к телу, а узкие рукава затрудняли свободу движений. Она сумела лишь прикоснуться кончиками пальцев к подставке мистера Беддингтона.

Черт бы побрал этих французских кутюрье!

Артемизия предприняла еще одну попытку достать статуэтку и почувствовала, как распарываются стежки на ее платье. Она ткнула двумя пальцами в статуэтку, но ей удалось лишь загнать ее дальше в угол полки.

Артемизия разочарованно посмотрела на Тревелина и знаками показала, что нужно поднять ее еще выше. Он состроил ответную гримасу и обхватил ее ногу, чтобы подсадить ее. Она распределила вес и прислонилась коленом к его плечу. Наверное, Тревелин задыхается под ее многочисленными нижними юбками. Если только ей удастся дотянуться до верхней полки, не успеет она и глазом моргнуть, как скоро снова окажется на полу. Повторив попытку, Артемизия услышала тихий звук распарывавшихся стежков на ее рукаве. Она еще немного наклонилась. Еще несколько дюймов, и она достанет мистера Беддингтона.

Есть!

Одной рукой она прижала к груди статуэтку, а другой дотронулась до лица Тревелина, надеясь, что он поймет ее и опустит. Тревелин догадался, что нужно сделать. Артемизия медленно соскользнула на пол, не обращая внимания на то, что ее юбки задрались.

В тот момент Артемизия внезапно поняла, почему Тревелина так притягивала его тайная деятельность. Все ее чувства были задействованы, слух обострился до предела. Казалось, она бы услышала, как в комнате пролетит муха.

Каждый предмет отбрасывал тень в лунном свете, приобретая призрачную пару в пустынной комнате. Ее дурманил запах сандала, исходящий от Трева. Она слышала глухие удары его сердца, пока он опускал ее на пол. Даже через одежду Артемизия ощутила, как его напряженная плоть прижалась к ее животу.

Она чувствовала себя по-настоящему живой. Эротические фантазии мелькали у нее перед глазами, тепло разливалось по телу. Внезапно ей захотелось, чтобы Тревелин прижал ее к стене и овладел ею.

Нет, конечно, сейчас не время даже для кратких любовных игр, как бы ей того ни хотелось. Сделав над собой усилие, Артемизия покинула спасительный круг его объятий и повернулась к двери. Тревелин последовал за ней и приоткрыл дверь, которая издала чуть слышный скрип.

Артемизия шла по холлу, все еще прижимая статуэтку к груди.

От радости, что им удалось пробраться в покои посла и выйти оттуда незамеченными, у нее начала кружиться голова. Она провела пальцами по гладкой глиняной поверхности и остановилась как вкопанная.

– Нет, не может быть, – прошептала она.

– Что такое?

Она снова провела рукой по животу фигурки. У маленькой лошадки не было отличительного признака. – Это не мистер Беддингтон.

Глава 28.

– Ты уверена?

– Абсолютно точно, – прошептала она со вздохом. – Статуэтка находилась в труднодоступном месте, и поэтому я решила – это именно то, что мы ищем. Нужно было заподозрить неладное, когда мы не обнаружили мистера Беддингтона и мисс Боглсуорт рядом. Как ты думаешь, мог ли посол уже обнаружить тайник в статуэтке Беддингтона?

Тревелин покачал головой:

– Если бы он знал, что ключ у него, то был бы уже на полпути из страны, увозя его с собой. Полагаю, Беддингтон все еще находится в комнате, и мне необходимо вернуться за ним.

– Трев, мы пойдем вместе.

– Нет никакой необходимости. Поскольку ты так любезно убрала похожую статуэтку, на сей раз ошибки быть не может. – Мимолетная, улыбка на его лице снова пробудила угрызения совести из-за ее провала.

– Но две пары глаз лучше, чем одна, – настаивала Артемизия. – Кроме кровати и стула перед камином, ох да, и громадного шкафа напротив, я не могу вспомнить, чтобы в комнате была еще какая-нибудь мебель. Если мистера Беддингтона нет на открытом стеллаже, как ты думаешь, мог Харитонов спрятать его в шкафу?

– В обладании произведением искусства нет смысла, если не собираешься выставлять его на всеобщее обозрение. – Тревелин поднес руку к лицу. В его глазах зажглась внезапная догадка. – Постой, мне кажется, я вспоминаю наш разговор. Вроде бы он говорил, что твоя статуэтка последнее, на что он смотрит пред сном, и первое, что видит утром.

Артемизия кивнула.

– Должно быть, на прикроватной тумбочке есть специальная полочка, – размышлял Трев, – мне приходилось видеть подобное.

На какой-то краткий миг Артемизия задумалась, в скольких спальнях успел побывать. Тревелин, раз он так умело обращался с женским телом, понимал все его тайны. Однако она тут же прогнала мучительную мысль. У нее не было никаких прав на Тревелина Девериджа. Она не могла претендовать ни на его прошлое, ни на будущее. Он принадлежал ей только в настоящем.

– Именно поэтому я настаиваю на том, чтобы пойти с тобой, – сказала Артемизия словно в продолжение своих мыслей, – ведь тебе может понадобиться моя помощь, если возникнут ситуации, которых ты сейчас не можешь предвидеть.

Какое-то время Тревелин колебался, а потом взял ее за руку и повел к двери в комнату посла. Прежде чем повернуть дверную ручку, он прикоснулся к ее виску:

– Помни о своем обещании, Ларла.

– Я всегда держу слово, – ответила она раздраженно. А потом, чтобы избавиться от тяжести в груди, вытянула шею и высунула язык. – Я трусишка и поэтому при первых же признаках опасности убегу, оставив тебя на волю судьбы.

– Я говорю серьезно. Улыбка исчезла с ее лица.

– Я тоже.

– Молодец, хорошая девочка.

Он толкнул дверь, и они на цыпочках вернулись в покои посла, храп которого продолжал наполнять ночную тишину звуками, напоминающими огромную пилу. Двигаясь с осторожностью, Артемизия последовала за Тревелином, подходя к кровати со стороны открытого окна.

Хорошая мысль. В лунном свете легче увидеть, что находится по другую сторону балдахина. Артемизия с приятным удивлением осознала, что, помимо ума и необыкновенно привлекательной внешности, Трев обладал также практичностью.

Он дотронулся до тяжелых бархатных драпировок и нащупал щель, затем слегка раздвинул их, и Артемизия заглянула внутрь балдахина. Тяжелый запах водки, перемешанный со сладковатым ароматом опиума и резким запахом немытого тела, ударил ей в нос. Артемизия поднесла к лицу надушенный платок.

Трев еще больше раздвинул полог кровати, догадавшись собственной тенью заслонить лицо посла от проникавшего за балдахин лунного света. Артемизия нырнула под его поднятую руку и посмотрела на другую сторону кровати. И увидела пять фигурок, выставленных в ряд, словно игрушечные солдатики. Они стояли на полочке в изголовье большой кровати. Среди них был мистер Беддингтон, находившийся лишь в нескольких дюймах от пухлых губ посла.

Артемизия внезапно поняла, что Тревелин не сможет дотянуться до статуэтки, не перегнувшись через кровать. И тогда ему придется выпустить из рук балдахин, после чего он окажется в полной темноте и ему будет сложно выбрать нужную статуэтку или не столкнуть одну из фигурок с узкой полочки. Наверное, ей самой надо держать балдахин. Но тогда лунный свет может разбудить посла, поскольку она не такая высокая, как Тревелин, и не сможет заслонить собой открывшийся проем.

Нет, она сейчас пройдет на цыпочках, обойдет спящего посла и схватит статуэтку.

Прижимая мисс Боглсуорт к груди, она уже наполовину преодолела расстояние до фигурок, как вдруг ее руки начали трястись.

«Это просто смешно, – ругала она себя. – У тебя слишком большая сила воли, чтобы позволить такой ерунде, как присвоение чужого имущества, превратить тебя в трясущийся пудинг».

Артемизия обнаружила щель в балдахине и раздвинула его. С другой стороны кровати посла стоял Тревелин. Он усмехнулся и кивнул ей, чтобы подбодрить. Храп не прекращался. Артемизия отпустила балдахин, сомкнувшийся за ее спиной, и наклонилась к изголовью кровати, не сводя взгляда с подрагивающих щек Харитонова.

Внезапно посол издал хрюкающий звук, и ритм его дыхания изменился. Артемизия застыла как вкопанная и не пошевельнулась, пока посол снова не захрапел. Ее рука была удивительно уверенной, когда она поставила мисс Боглсуорт на полочку рядом со второй фигуркой. Сосредоточив все внимание на своей цели, она медленно приподняла нужную статуэтку.

Посол перевернулся на другой бок, и его мясистая рука схватила ее за грудь. Негромкий возглас слетел с ее губ, прежде чем она успела понять, что посол все еще спит. Артемизия заставила себя дышать ровно и ничего не предпринимать. Но он продолжал мять ее грудь, и внутри у нее все переворачивалось.

Тревелин, казалось, готов был убить посла на месте, однако продолжал стоять на посту, заслоняя лицо посла от лунного света. Он кивком показал на дверь, давая понять, что необходимо избавиться от похотливых домогательств спящего посла.

«Как будто я сама не понимаю», – мысленно ответила Артемизия, приподняв брови.

Но как сделать это, не разбудив спящего? Она явно находилась в затруднительном положении.

Артемизия начала потихоньку отодвигаться назад, так что пальцы Харитонова сжали воздух. Когда рука посла снова упала на кровать, Артемизия наконец с облегчением вздохнула.

Харитонов пробормотал что-то неразборчивое.

А затем вдруг выбросил обе руки и, схватив ее за талию, притянул к себе. Она упала рядом с ним на кровать, уткнувшись лицом в его мерно вздымающуюся грудь.

Артемизия слышала о лунатиках. Они бродят по дому, а потом забывают об этом, говорят веши, лишенные всякого смысла, и делают еще много того, что обычно люди делают в состоянии бодрствования.

Однако она никогда раньше не слышала, чтобы над кем-то надругались во сне.

Ей лишь необходимо освободиться из его цепких рук, и тогда посол снова вернется к своим снам, очевидно, весьма приятным. Ей удалось высвободить одну руку, и она протянула Беддингтона Тревелину. Однако тот даже не смотрел на фигурку. Взгляд его был прикован к шарящей по ее телу руке посла. Харитонов обнаружил ее юбку и слегка задрал подол, обнажив ногу герцогини до колена. Затем русский снова пробормотал что-то невнятное низким от удовольствия голосом, одновременно гладя герцогиню по ягодицам.

– Ну уж нет, черт возьми, – вырвалось у Тревелина. Посол широко распахнул глаза.

Трев прыгнул на кровать и вырвал Артемизию из рук Харитонова, который сразу же схватил Тревелина своими медвежьими ручищами.

– Любов! – рявкнул Харитонов.

– Трев! – рассерженно закричала Артемизия. – Ситуация была под полным контролем, я держала статуэтку в руках…

– Нет, это посол держал кое-что другое в руках, – огрызнулся Тревелин, пытаясь вырваться из мертвой хватки Харитонова.

– Любов!: – прогремел русский, и с его лица, охваченного яростью, разом исчезли все следы избытка алкоголя и опиума.

Артемизия подумывала о том, не ударить ли посла по голове статуэткой мистера Беддингтона. Однако если подставка повредится и оттуда выпадет ключ, ситуация станет еще более плачевной, поэтому Артемизия решила помочь Тревелину в меру своих возможностей и принялась разжимать пальцы его светлости. Харитонов вскрикнул и пробормотал, в ее адрес какое-то ругательство на русском, но не ослабил хватку.

– Если бы ты только подождал, – сказала она Тревелину, – то я бы…

– Если ты считаешь, что я стал бы стоять рядом и смотреть, как он насилует тебя, ты плохо меня знаешь. А теперь беги! – закричал Тревелин, продолжая бороться с послом. – Беги, черт побери!

Иона выполнила его приказ.

Артемизия выбежала из комнаты и пронеслась по длинному коридору, не останавливаясь перед шкафом с потайным ходом. Она просто не могла набраться мужества и лезть на чердак, к тому же у нее все равно не хватило бы времени зажечь свечу. Как загнанный зверек, Артемизия бросилась к началу лестницы.

Тяжелый топот, раздавшийся за ее спиной, заставил герцогиню остановиться. Она по-прежнему слышала звуки борьбы из спальни. До нее доносились низкие голоса и грохот тяжелых предметов, разбивавшихся о деревянный пол. Коллекция статуэток – поняла она внезапно. Время от времени можно было различить глухие удары кулаков. Артемизия знала, что Трев способен в любой драке постоять за себя, однако посол был очень крупным мужчиной. Артемизии оставалось лишь надеяться, что удары доставались не Треву. Судя по всему, он старался выиграть время, чтобы Артемизия успела сбежать.

Ей так хотелось вернуться и помочь, чем она только сможет. Но она обещала Треву, что убежит по его приказу, и она точно знала – Тревелин не обрадуется, если она нарушит слово.

– Так-так, что у нас здесь? – раздался голос Любова этажом ниже. Его бледные глаза бесцеремонно разглядывали ее фигуру. Он провел мясистым языком по нижней губе. – Маленькая мисс хочет поразвлечься с Любовым, да?

Артемизия вздрогнула от отвращения. Совсем недавно она обвиняла Трева в неспособности сдержать свои эмоции, а теперь бы все отдала, чтобы он был рядом и защитил еe.

Артемизия не могла пройти мимо Любова, стоявшего на лестнице, а на самом чердаке выхода из дома не было. В крайнем случае, она могла бы попытаться выпрыгнуть из окна особняка, но, поскольку дом был трехэтажным, а под окном не росло кустов, способных смягчить падение, эта попытка могла оказаться слишком опасной.

Любов сверкнул зловещей улыбкой и начал неторопливо приближаться к ступенькам.

Ничего другого не оставалось. Она перекинула ногу через медные перила и скатилась вниз на глазах у изумленного преследователя. Таким образом она оказалась впереди Любова, который бросился за ней.

Попав, наконец, на первый этаж, Артемизия поборола желание сразу побежать к парадному входу в дом и вместо этого свернула в заднюю часть дома, надеясь найти черный ход. Из него можно было выйти на аллею, где ожидала лошадь Тревелина. Артемизия несколько раз ушибла ноги о мебель, пока, спотыкаясь, бежала из одной комнаты в другую и лихорадочно искала выход.

Когда Артемизия нашла нужную дверь и изо всех сил толкнула ее, Любов уже практически настигал ее. Лошадь Тревелина, опустив голову, щипала хризантемы, которые росли у дома. Артемизия схватилась за седло и, запрыгнув на спину лошади, мысленно поблагодарила отца, который научил ее ездить в седле по-мужски.

– Не так быстро, английская мисс. – Любов схватил уздечку, но Артемизия выбросила вперед правую ногу и попала пяткой ему в глаз. Любов разжал руку и, закрыв лицо, дико закричал. Испуганная лошадь помчалась по мощенной камнями аллее, словно за ней гнались гончие из ада.

Артемизии оставалось лишь держаться изо всех сил, пока кобыла неслась, чтобы скорее оказаться в безопасности своей конюшни. Артемизия не позволяла себе сейчас поддаваться эмоциям, ведь мысль о том, что она бросила Тревелина, когда он больше всего в ней нуждался, причиняла невообразимую боль.

Глава 29

– Мадам, мы вас не ждали. – Катберт завязывал пояс на халате со свойственной ему суетливостью. – Мастер Феликс сказал, вы решили нанести визит друзьям из Бата, которые пригласили вас на вечеринку… – Он зажег газовую лампу и резко оборвал фразу. – О Господи, ваша светлость, что с вами приключилось? Вы ранены?

– Нет, я не пострадала, – сказала Артемизия, стянув с рук вконец испорченные перчатки. По крайней мере, после неумелой лжи Феликса родные не волновались из-за ее длительного отсутствия. Артемизия знала, что выглядит ужасно – вся в грязи, волосы растрепаны, рукав порван по шву на плече. Именно поэтому она и хотела проскользнуть в дом через черный ход, не привлекая внимания. Ей следовало предвидеть, что Катберт был настоящей ищейкой.

– Вот, ваша светлость, пожалуйста, присаживайтесь. – Катберт подвинул ей один из кухонных стульев, а затем разжег огонь и поставил подогревать воду. – Уверен, вы почувствуете себя намного лучше после чашки вкусного чая.

– Благодарю, Катберт. – сказала Артемизия дрожащим голосом, положив статуэтку Беддингтона на колени. – Конечно, чай сейчас будет кстати. Отец всегда говорил, что эго королевское лекарство от всех болезней.

Но в фарфоровом чайнике не было магического зелья, которое могло бы вылечить ее недуг. Она оперлась руками на огромный стол и положила на них голову. Как бы ей хотелось, чтобы все это было кошмарным сном, от которого можно в любой момент проснуться!

Нужно отдать Катберту должное: он молчал, пока Артемизия не подняла голову.

– Может быть, мадам желает, чтобы я позвал врача? Вероятно, она выглядит хуже, чем думала.

В глазах старика безошибочно читалось беспокойство, и Артемизии показалось, что при таком освещении он действительно напоминает старую гончую.

– Мы можем прямо сейчас послать за врачом.

– Нет-нет, со мной все в порядке, – Она вытащила платок из ридикюля и шумно высморкалась. Чердак был наполнен многолетней пылью. – Когда чай будет готов, я с удовольствием его выпью.

В тот же миг перед Артемизией появилась чашка дымящегося напитка.

– Катберт, ты просто чудо, – заявила Артемизия.

– Делаем все, что только в наших силах, – ответил Катберт с чопорной скромностью. – Если вам больше ничего не нужно, я разбужу горничную и она поможет вам принять ванну.

Артемизия вздохнула:

– Вообще-то есть еще кое-что, Катберт. Пожалуйста, присаживайся.

– Мадам, но это же не принято…

– Пожалуйста, Катберт, не хочу больше слушать лекций о том, что положено или не положено. Сейчас я не выдержу твоих проповедей. Просто присядь рядом. – Она подняла на него глаза. – Пожалуйста.

На лице камердинера появилась слабая улыбка, и он неловко устроился на краешке стула.

– Мне нужна помощь, – начала она, – а также человек, которому я смогу полностью доверять.

– Можете на меня положиться, мадам, в любом вопросе, – сказал он машинально.

– Большое спасибо, но подожди немного. Я хочу, чтобы сначала ты услышал мой рассказ, а уже потом брал на себя какие-либо обязательства. – Артемизия задумчиво смотрела на пар, поднимающийся из ее чашки. – Хотя, сказать по правде, если ты мне не поможешь, не знаю, что мне останется делать.

Катберт обиженно фыркнул:

– Мадам, как вы можете во мне сомневаться? Отец бы перевернулся в могиле, если бы я отвернулся от кого-нибудь из рода Саутвик.

– Хорошо, – сказала герцогиня и стала рассказывать ему обо всем, начиная от тайной деятельности отца в Индии, ее работы под псевдонимом мистера Беддингтона, тайных попыток Тревелина обнаружить местоположение ключа и заканчивая похищением мистера Шипуоша и неудавшимся набегом на дом посла. Она выпустила лишь безумную страсть, вспыхнувшую между ней и Тревом. Сказать по правде, она с трудом могла даже произносить его имя, в том числе из-за страха, что Катберт заподозрит что-то неладное в ее волнении. – Теперь понимаешь, почему мне нужна твоя помощь?

– Нужно как можно быстрее сообщить обо всем властям. – Катберт проворно поднялся на ноги.

– Нет, вот этого мы делать ни в коем случае не можем, – сказала Артемизия со спокойной уверенностью. – Так мы лишимся единственного нашего преимущества. Если мы свяжемся с полицией, агенты ее королевского величества точно конфискуют вот это.

Она поставила перед собой на стол мистера Беддингтона.

– Статуэтку? – В обеспокоенном взгляде Катберта можно было прочитать, что он начинает беспокоиться за состояние ее рассудка.

– Нет, Катберт, не статуэтку. А то, что внутри ее. Мистер Беддингтон хранит ключ. Ключ, который поможет узнать имена агентов отца в Индии и спасти их от опасности. И еще сохранит жизнь двум людям здесь, в Англии. Это наше единственное преимущество при переговорах. – Она провела пальцем по фигурке пони, от мордочки мистера Беддингтона до подставки. – Нужно вычислить, какой замок этим ключом открывается.

Дверь в покои Артемизии резко распахнулась, и в комнату вошла Констанс Далримпл. Артемизия, окончательно проснувшись, наблюдала, как мать носится по комнате и отдергивает шторы, чтобы впустить в спальню яркий солнечный свет.

– Артемизия, не могу поверить, что ты можешь спокойно спать после всего, что произошло, – начала Констанс. – И в довершение ко всему мистер Беддингтон пропал.

Пропал? Артемизия резко села на кровати и в панике перевела взгляд на шкаф в углу комнаты. Статуэтка по-прежнему стояла на самом верху, и Артемизия с облегчением вздохнула. Видимо, мама имела в виду другого мистера Беддингтона.

А именно саму Артемизию.

Артемизия потерла глаза. Пока что ей не удавалось мыслить связно, и неудивительно. Катберт все-таки настоял на своем – разбудил горничную, и та помогла Артемизии принять ванну, хотя ей казалось, что она может заснуть даже стоя. Однако когда после ванны герцогиня оказалась в мягкой кровати, сон ее как рукой сняло. Будто бы огонек свечи разогнал окружающий ее мрак.

Где же Тревелин? Что, если он пострадал? Как ей теперь освободить его и мистера Шипуоша и не нарушить обещание, что ключ не должен попасть в плохие руки? Мысли ее блуждали по замкнутому кругу, а решение так и не находилось. Перед самым рассветом Артемизия наконец-то задремала.

– Мистер Беддингтон пропал? – повторила она.

– Просто испарился в никуда и забрал с собой помощника, Шипуоша. И именно сейчас, когда я хотела сказать ему все, что о нем думаю. – Констанс опустилась на кровать. – Как он только мог нас так подвести?

– Мама, о чем ты говоришь?

– В-вот о чем. – В дверном проеме стояла Флоринда, двумя пальцами державшая газету как можно дальше от себя, будто бы от этого мерзкого листка можно было заразиться чумой. – Вот, сестренка. Почитай:

Артемизия просмотрела первую страницу «Таттлера». Здесь во всевозможными непристойными подробностями была описана ее встреча с Тревелином в «Золотом петухе». Теперь высший свет мог посмеяться вволю. Репортер, какой-то Кларенс Уиглсуорт, изобразил их любовное свидание банальным и пошлым.

Но ведь все было совсем не так.

Ее роман с Тревелином Девериджем стал самым прекрасным, чистым событием за всю ее жизнь. Хотя ее имя и не фигурировало в статье, что скорее объяснялось угрозами Тревелина, нежели деликатностью со стороны репортера, ей было больно видеть, как Тревелина изображали в столь неприглядном виде. Он вовсе не был тем повесой, каким выглядел в «Таттлере». Артемизия считала Трева благородным и очень смелым человеком. Но, вполне возможно, она была единственной в Лондоне, кто знал правду о Тревелине Деверидже.

– Просто кошмар, – пробормотала Артемизия. Скорее всего отец Трева тоже прочитал, статью. Даже если он ее пока не увидел, какой-нибудь надоедливый сплетник непременно проследит, чтобы газета попалась ему на глаза. – И как несправедливо!

– Вот именно, – заявила Констанс. – Из-за этой истории бедняжка Флоринда теперь попала в неприглядное положение. Я уж не говорю, как переживают все в нашей семье.

Артемизия бросила на мать взгляд из-под полуопущенных век:

– Скорее, переживаешь ты одна.

– А во всем виноват мистер Беддингтон, – пожаловалась Констанс. – Он не выполнил как следует свою работу. Почему он не рассказал нам о недостатках мистера Девериджа., прежде чем мы связали имя Флоринды с его именем?

– Насколько я помню, в досье, предоставленном Беддингтоном, содержалось указание на недостатки мистера Девериджа, присущие здоровым молодым мужчинам, – сказала Артемизия, – и если вы не потрудились внимательнее прочитать доклад и не нашли в нем подтекста, вряд ли тут можно говорить о вине мистера Беддингтона. К тому же несколько безрассудно устраивать помолвку Флоринды с мужчиной, каким бы знатным он ни был, если они едва обменялись парой слов. – Она повернулась к сестре и протянула ей руку. – Поверь мне, все эти сплетни на тебе не отразятся. Главное, чтобы твое сердце не было разбито.

– Разбить мое сердце было бы сложно, п-поскольку оно никогда не было занято кем-то, – сказала Флоринда, слегка пожимая руку сестры.

– Но я так мечтала, что она соединит наш дом с домом Уорров. А теперь все ожидают, что Флоринда разорвет помолвку, – пробормотала Констанс Далримпл.

– А что ты сама хочешь? – спросила Артемизия сестру.

Она в любом случае планировала освободить Тревелина от обещания, данного его отцом Флоринде. И произошедшее казалось просто идеальным решением.

– Мистер Деверидж показался мне очень п-п-при-ятным человеком, – сказала Флоринда, – но мама всегда говорила, чтобы я следила за своими словами, поэтому я боялась даже рот раскрыть. А теперь, очевидно, мне необходимо расторгнуть помолвку?

– Нет, если мы найдем какой-нибудь способ все уладить, – возразила Констанс. – Наплевать на мистера Беддингтона. Зачем нам нужен этот человек, если он исчезает, когда мы так в нем нуждаемся? Я рассчитывала породниться с лордом Уорром и ни за что не смирюсь с тем, что брак не состоится.

– Мама, мы не можем выдать замуж Флоринду лишь потому, что так хочешь ты, – твердо сказала Артемизия.

Констанс резко встала и начала мерить шагами комнату, как никогда, напоминая тигрицу в клетке. Флоринда, наморщив прелестный вздернутый носик, прошептала сестре:

– Мне необходимо поговорить с тобой.

Услышав это, Артемизия обратилась к Констанс:

– Мама, не могла бы ты, если тебя не затруднит, поговорить с кухаркой? Боюсь, у меня нет сил сегодня обсуждать меню, а ты так любишь этим заниматься…

– Но что же делать с…

– Подобные вещи имеют свойство улаживаться сами по себе. Слухи похожи на костер, пылающий лишь недолгое время, а потом догорающий без следа. – Артемизия бросила на мать многозначительный взгляд. – Я улажу историю с Флориндой и мистером Девериджем.

Констанс с обиженным выражением лица выплыла из комнаты, захлопнув за собой дверь.

– Спасибо. – Флоринда выдохнула с облегчением и присела на кровать. – Т-теперь она будет читать проповеди и злиться.

– Не важно, немного злости время от времени ей даже полезно. Невозможно всегда все делать по-своему это какое-то нездоровое желание.

Флоринда хихикнула:

– Но зато, если мама все делает по-своему, за мое здоровье можно не беспокоиться.

Артемизия подалась вперед и потрепала сестру по плечу:

– Пришло время показать свою независимость. Она не может распоряжаться твоей жизнью, если ты не позволишь ей.

– Ты права. Но я не похожа на тебя. Если мама сердится, ты не обращаешь на нее никакого внимания. Но стоит ей разозлиться на меня, как я дрожу от страха. К тому же у меня нет особого выбора.

– Конечно же, есть, – заявила Артемизия. – Ты можешь жить со мной столько, сколько сама пожелаешь. Если ты не захочешь выходить замуж, тебе вовсе не обязательно это делать.

– Но ты же вышла замуж.

– Верно, – Артемизия прикусила губу, – но только ради отца. Со временем я поняла, что нельзя принимать столь важные решения, лишь чтобы угодить кому-то. Замужество подходит не всем.

– Мама бы расстроилась еще больше, услышав твои слова.

– И от этого они не стали бы менее правдивыми, – возразила Артемизия, – Когда женщина выходит замуж, Флоринда, она передает все права мужу. Герцог был хорошим человеком, но даже с ним моя свобода была ограничена. Ты думаешь, я могла бы продолжать заниматься искусством, если бы была замужней женщиной?

– Я украдкой пробралась в студию и взглянула на твои работы. – Глаза Флоринды хитро заблестели. – Должна признаться, ты права. Картины просто чудесны, но, полагаю, муж вряд ли был бы в восторге от твоих картин.

«Если бы он только сам не являлся моим натурщиком», – подумала Артемизия и тут же мысленно оборвала себя. Нельзя было позволять себе думать о Треве. Особенно сейчас, когда перед ней стоят более насущные проблемы.

– Н-но тебе не кажется, что, если бы твоим мужем был подходящий тебе мужчина, ты бы с удовольствием позволяла ему принимать за тебя решение? – Флоринда теребила уголок одной из подушек.

– Почему ты спрашиваешь? – Артемизия изо всех сил пыталась не обращать внимания на внутренний трепет. Она никогда особенно не любила молиться, но если бы вдруг решила начать разговор с Богом, то охотно попросила бы поменять свою свободу на возвращение Тревелина живым и здоровым. – Тебе кто-то приглянулся?

– Да. – На щеках Флоринды появились очаровательные ямочки, однако затем ее лицо снова сморщилось. – Но мама никогда не даст разрешения на наш брак.

– Почему нет?

– Потому что… это Гектор.

– Гектор? – Артемизия не могла припомнить, чтобы она встречала джентльмена с таким именем, на светских приемах.

– Гектор Лонгботем.

Артемизия все еще не понимала, о ком идет речь.

– Наш лакей.

– Ах этот Гектор.

Это был долговязый молодой человек из Стаффордшира с морковно-рыжими волосами, торчащими во все стороны. Артемизии всегда казалось, что Гектор напоминает перепуганного ежика. Но раз он нравится ее сестре…

– А симпатия взаимна?

Лицо Флоринды вспыхнуло, словно солнце на рассвете.

– Тебя это не шокирует?

Артемизия грустно усмехнулась:

– Я рисую обнаженных молодых мужчин. Разве я похожа на человека, которого легко шокировать?

Флоринда бросилась сестре на шею от избытка чувств, а затем выложила ей всю историю. Гектор сопровождал их с Делией во время ежедневных конных прогулок по Гайд-парку, и именно тогда этот паренек из Стаффордшира и стал вести беседы с Флориндой, которая робко начала отвечать на его ухаживания.

– Дядя Гектора нашел для него должность в маленьком поместье в Стаффордшире. Конечно, много денег он не заработает, но зато предоставляется коттедж, – сказала Флоринда. Слова вылетали из ее рта с такой скоростью, что она даже забыла о заикании. – Я буду намного счастливее с Гектором за городом, нежели в Лондоне среди людей, которые хихикают, когда я запинаюсь на каждом слове.

– Ты уверена?

– Я не настолько красива, как Делия, и не настолько талантлива, как ты, – сказала Флоринда. – Я никогда не б-была создана для того, чтобы играть роль знатной леди, но с Гектором я чувствую себя настоящей королевой. Я люблю его всем сердцем.

Тоска пронзила грудь Артемизии. Она всю жизнь жалела робкую, заикающуюся Флоринду и пыталась защитить ее от жестоких нападок. Но теперь она завидовала сестре, ведь та точно знает, что хочет. А вот о себе Артемизия сказать этого не могла. Даже если она сможет добиться освобождения Трева, он должен уехать в Индию, а она сама не готова добровольно отказаться от свободы, которую дает ей положение вдовы.

Даже если им удастся преодолеть все опасности, у них нет будущего, и из-за понимания этого факта ей стало сложно дышать.

– Как ты думаешь, что мне теперь делать? – Голос Флоринды вернул ее от мрачных размышлений к реальности.

– Думаю, ты должна уже паковать чемодан. Возьми что-нибудь из моей шкатулки с драгоценностями. Тебе могут понадобиться хотя бы какие-то средства. Напиши короткую записку маме или отцу, если хочешь, и возьми ландо, – сказала Артемизия с непоколебимой уверенностью. По крайней мере, в ее жизни существовала хотя бы одна проблема, которую ей удастся уладить самостоятельно. – Вы с Гектором уедете в Гретна-Грин, где сможете пожениться без всяких официальных церемоний.

Глава 30

Артемизия мерила шагами студию, пытаясь решить, что же ей теперь делать. Она редко была в таком замешательстве. Обычно она понимала, как лучше поступить – не важно, шла ли речь о делах, или о ее творчестве, или даже о том, чтобы помочь Флоринде принять важное решение и сбежать с лакеем.

Но теперь она находилась в подвешенном состоянии.

Артемизия поставила статуэтку на стол, где лежали бутафорские принадлежности, и среди них ей попался на глаза греко-римский шлем. Она дотронулась до гребня шлема. Она вспомнила, как первый раз надела его на голову Тревелина, и на ее лице появилась улыбка.

Тогда он еще был Томасом Доверспайком. И даже в то время этот человек уже вызывал в ее душе волнение.

Артемизия бродила между занавешенными холстами и, снимая чехлы, внимательно рассматривала каждую картину. Они хороши, решила она. Но не особенно значительны.

Когда она, наконец остановилась перед изображением Марса, то внезапно заколебалась. Но затем все-таки вытянула руку и сдернула закрывающую картину материю, которая упала на пол. Даже если ей будет очень трудно, необходимо посмотреть на него. Взгляд Артемизии бродил по холсту, отмечая все достоинства и несовершенства работы. Конечно же, придется переделать все, что находится у Тревелина ниже пояса. Ей было стыдно, что злость и обида заставили ее наградить Тревелина таким крошечным мужским достоинством. Кроме того, после умопомрачительного свидания с Тревелином у нее было более благоприятное представление об этой части его тела.

Теперь она, как никогда, понимала, что любит в нем абсолютно все.

Артемизия взглянула на лицо на холсте, искаженное от страдания. Как она только могла подумать, что он бог войны, когда абсолютно очевидно, что он создан для любви?

И она любила его.

О Господи, она действительно любит его! Осознание этой простой истины поразило ее словно удар молнии, и внезапно Артемизия поняла, что ей нужно предпринять, как бы тяжело это ни было.

Артемизия снова подошла к статуэтке Беддингтона и взяла ее в руки. Это было ее первое произведение искусства. Именно оно принесло ей славу. Возможно, оно станет и последним ее творением, вызвавшим такой отклик у королевской семьи и критиков. Одним быстрым движением, чтобы не было времени передумать, Артемизия подняла фигурку над головой и с силой бросила ее об пол. Статуэтка разбилась на тысячи глиняных черепков, а подставка раскололась надвое.

– Ваша светлость, что-то случилось? Я услышал… О Боже! – Катберт ворвался в студию, по пятам за ним следовал Нареш. Они остановились перед тем, что осталось от мистера Беддингтона.

Вероятно, они оба стояли за дверью и ждали приказаний хозяйки. Артемизия благодарила Бога, что у нее есть такие преданные друзья. Их помощь ей еще понадобится.

– Все в порядке, – заверила она Катберта и опустилась на колени. Перебирая осколки своего первого шедевра, Артемизия почти сразу нашла цилиндр, о котором упоминал Тревелин. Он действительно был спрятан в тайнике подставки. Артемизия осторожно подняла с пола цилиндр. «Ключ хранит мистер Беддингтон», – прошептала она.

– Ода, конечно, – отозвался Нареш, озадаченно нахмурившись, – разве вы не знали, что он там?

Артемизия быстро повернулась к Нарешу и посмотрела на него другими глазами:

– А ты, похоже, знал, Нареш?

Индиец серьезно кивнул:

– Старый хозяин, ваш отец, попросил меня спрятать ключ в подставку и послать его нашей королеве по морю. На всякий случай, сказал он. А потом им завладела болезнь, и я послал сообщение, как он и просил. – Выражение страдания исказило черты его смуглого лица. – Я не знал, что вы его искали, Ларла, иначе не стал бы скрывать это от вас.

– Получается, что, когда отец жил в Индии, ты не просто крахмалил рубашки и заваривал чай, – сказала Артемизия, поднимаясь, – а делал намного больше. Ты был одним из участников тайной игры.

Нареш расправил спину.

– О да, разъезжая по Индии, мы с мистером Далримплом собирали информацию, которую не напечатают ни в одной газете и которая мало кому известна. Стоило вашему отцу услышать, как англичане творят произвол, и он заботился, чтобы были приняты определенные меры, а когда я почувствовал, что дух восстания витает в воздухе, то сразу же предупредил его. Честно говоря, мы надеялись сделать Индию подходящей страной как для его народа, так и для моего.

– Тогда ты должен знать имена, которые зашифрованы в ключе.

– Не все, – признался Нареш, – но если вы потянете за одну нитку, разве мы не сумеем распустить все полотно?

Артемизия вертела цилиндр в руках. Она понимала, что в ключе содержатся имена многих людей, которые пытались продолжить дело, начатое ее отцом. Дело, которое Трев поклялся довести до конца. У нее в голове начал рождаться план, как защитить неизвестных ей агентов, план, сходный с тем, как Нареш и Рания оберегали ее собственную семью во время мрачных дней восстания сипаев. Возможно, ей удастся освободить Трева и мистера Шипуоша.

– Я знаю человека, который хочет найти нитку и продолжить дело, которое начал отец, – сказала она, – но он в ужасной беде, и мне нужна ваша помощь. Вас обоих.

И тогда Артемизия начала раскрывать им примерный план действий, который пришел ей в голову только что. Катберт и Нареш слушали внимательно и не перебивали, пока она не закончила свой рассказ.

– Так вы мне поможете?

Нареш улыбнулся Артемизии:

– Хотя вы и не мой ребенок, не плоть от моей плоти, но я полюбил вас, еще когда впервые качал на своем колене. Вы дитя моего сердца и своим вопросом только обижаете меня. Как можно подумать, что я откажу вам в помощи?

Артемизия поднялась на цыпочки, чтобы дотронуться губами до его впалой щеки. Затем, она повернулась к Катберту, но тот по-прежнему хранил молчание.

– Катберт? – Артемизия была удивлена, заметив колебания дворецкого.

– Мадам, я сильно опасаюсь, что после признания в проступках, совершенных мной в последнее время, вы не захотите принять мою помощь. Я даже сомневаюсь, что вам, потребуются мои дальнейшие услуги в качестве вашего дворецкого. – Катберт стоял, вытянувшись по струнке и не моргая, но мышца на его челюсти слегка подергивалась. Это было единственным внешним проявлением охватившего его волнения. – Мои мотивы были в высшей степени благородны, как вы сами сможете понять, но теперь я ясно вижу, что своими действиями оказал вам плохую услугу.

Ощущая тяжесть в груди, Артемизия буквально упала на стул с высокой спинкой.

– Что ты натворил?

– Я служил Саутвикам с тех пор, как научился ходить, и моей целью всегда было… нет, правильнее сказать: моей миссией было позаботиться о сохранении репутации этого дома, – признался Катберт, не находя в себе смелости встретиться с герцогиней взглядом. – И когда вы стали нарушать все условности, выбирая такие сюжеты для картин, я решил, что, может быть, значимость общественного мнения поможет вам обратить внимание на что-нибудь другое, более подобающее вашему положению.

– А тебе не казалось, что судить о правильности моего поведения человек твоего положения не уполномочен?

Дворецкий с несчастным видом кивнул:

– В самом деле, ваша светлость, такая мысль действительно приходила мне в голову, и не один раз, но я считал, что мои действия пойдут вам на благо.

– Ну ладно, мы уже выяснили, что твои намерения были чисты и благородны, – допустила Артемизия, не в состоянии сердиться на Катберта, когда он выглядел таким несчастным, – и что же ты сделал ради моего блага?

Он посмотрел ей прямо в глаза и не отвел взгляд, хотя обычно не выдерживал зрительного контакта больше доли секунды.

– Мадам, я считал вас взбалмошной и упрямой, и мне казалось, что вы заслужили общественное порицание, которое я, конечно, вынести вам не мог.

– Конечно же, особенно потому, что тебе замечательно удается отчитывать меня с глазу на глаз. – В ее голосе послышался сарказм.

– Ну так вот, ко мне подошел представитель прессы и заверил меня, что он готов сделать все, что в его силах, чтобы изменить неблагоприятное мнение высшего общества о вашем поведении. Он заставил меня поверить, что хвалебная статья заткнет горло досужим сплетникам… Поэтому я и предоставил ему информацию, которую, к моему великому сожалению, он использовал совсем для другой цели, – сказал Катберт, не желая отступать, хотя его лицо исказилось от переживаний. – Но прошлой ночью вы рисковали жизнью в интересах Англии, а несколько минут назад вы уничтожили работу, которая была так дорога вашему сердцу. И все для того, чтобы спасти других. – Его бледные глаза вспыхнули. – Я недостоин служить у столь благородной и смелой хозяйки, но перед уходом мне бы хотелось вымолить ваше прощение.

– Ты хочешь сказать, что сговорился с представителем «Таттлера»?

Он кивнул, и на его лице появилось печальное выражение, делающее его похожим на несчастную таксу.

– Я вовсе не хотел вас опозорить.

Артемизия, не сдержавшись, хихикнула, а вскоре уже тряслась от смеха, граничившего с истерикой.

– Мадам, я преисполнен искреннего раскаяния. Умоляю вас, не сходите с ума, – попросил Катберт. – Я не вынесу этого:

Его заявление лишь усилило ее веселье.

– Я немедленно пойду и вызову врача. – Катберт повернулся и направился к двери студии.

– Нет-нет! – Артемизии в конце концов удалось взять себя в руки и обрести способность выражаться членораздельно. – Меня еще рано отправлять в Бедлам, Катберт, хотя, держу пари, найдутся люди, которые оспорят эту точку зрения.

– Тогда почему вы смеетесь, если у нас так мало поводов для веселья?

– Потому что вещи, представлявшиеся мне раньше столь важными, сейчас кажутся сущей ерундой, – сказала она, отсмеявшись до конца и став серьезной. – Высший свет может высмеивать меня и издеваться надо мной, как они только пожелают. Меня не волнуют их насмешки, если только мне будет суждено увидеть мистера Шипуоша и Трева…

Ее голос оборвался от скрываемых чувств. Она не решалась представить себе, что с ним сталось. Все с Тревелином должно быть в порядке. А если нет…

– Ты прав. В глазах общественности я взбалмошная и упрямая и нуждаюсь в порицании. Я действительно была такой. И такая я сейчас. Поскольку твое мнение обо мне было истиной, как ты сам это видишь, мне нечего прощать, Катберт, – сказала Артемизия, – если только ты сам не желаешь уйти со службы, но в этом случае я никогда тебя не прощу.

Мимолетная улыбка проскользнула по его губам.

– Я вам очень признателен. – К Катберту снова вернулась его чопорная манера. – Как ваш покорный слуга может вам сегодня вечером помочь?

Ей в голову внезапно пришла новая идея. Ее план был хрупким, словно лист газетной бумаги, но все-таки лучше, чем ничего.

– Для начала снова свяжись с мистером Уиглсуортом, – сказала она. – Хотя он и не заслуживает этого, но скоро мы предоставим ему возможность написать репортаж всей его жизни.

Тревелин не был уверен, какой именно звук вернул его к действительности – ритмичный звук падающих капель или скрежет когтей о каменный пол, издаваемый крысами. Он лишь, отчасти понимал, что лежит лицом на неровной поверхности, прижавшись щекой к зернистому камню. Тревелин попытался оглядеться вокруг, но ему удалось приоткрыть лишь один глаз, поскольку второй был подбит. Огромные грызуны с гладкой шерстью шумно копошились вокруг него, пытаясь набраться смелости и укусить Тревелина за протянутые пальцы.

– Кыш! Вон отсюда! – Трев с трудом приподнялся и принял вертикальное положение. Крысы исчезли в водостоке, находившемся в центре небольшой каморки. Порывистое движение причинило Треву сильную боль, отдававшуюся во всем теле.

Он поднес руку к затылку и нащупал шишку размером с гусиное яйцо. В волосах запеклась кровь. Последнее, что Тревелин помнил, – это то, как он душил Харитонова, крепко сжав пальцы на его шее. Но он никак не мог вспомнить, что было причиной… Внезапный приступ боли, вспышка света, обрывочные воспоминания, а потом полная темнота. Видимо, кто-то ударил его сзади рукояткой пистолета.

Конечно, он должен был быть благодарным, что в него не выстрелили свинцовой пулей. Но резиденция посла находилась в престижном районе Лондона, а значит, соседи могли услышать звук выстрела и позвать констебля для выяснения происходящего.

Трев поднялся на ноги, покачиваясь от сильной головной боли – последствия удара по голове. Теперь он точно был далеко от фешенебельной улицы. В полумраке ему удалось разглядеть, как в общих чертах выглядит его камера, – грубые стены, окрашенные охрой, царапины, оставленные на песчанике предыдущими обитателями. Запах древних страданий, казалось, просачивался из стен вокруг него. Узкий коридор за решеткой его камеры, исчезавший в обоих направлениях, вел налево, к началу каменной лестницы, которая уходила вниз, и в темноту – справа.

Резкий порыв ветра, налетевший из темноты, вызвал у него дрожь и принес с собой сильный запах рыбы и смолы, который мог означать лишь одно: его держали где-то рядом с Темзой. Тревелину казалось, что стоит лишь прислушаться, и можно услышать плеск надвигающегося прилива.

Он решил попробовать на прочность железную решетку в стене, тряс каждый прут, надеясь обнаружить хоть какую-то слабинку, однако в конце концов сдался и застонал от отчаяния.

– Бесполезно, – раздался рядом голос. – Я пытался и стер пальцы в кровь, но решетка не поддается.

Трев взглянул одним открытым глазом в соседнюю камеру, отделенную узким коридором. Там на каменном полу лежал мужчина, подложивший под голову руку вместо подушки. Он вел себя так тихо, что Трев даже не заметил его присутствия.

– Шипуош. Джеймс Шипуош? – спросил он не понимая, почему это имя всплыло у него в голове.

Мужчина резко сел.

– Да. Откуда вы знаете?

– Просто я работаю с герцогиней. – Память Трева начала возвращаться обрывочными воспоминаниями, будто бы витраж, складываемый на ощупь слепым ремесленником. Треву оставалось лишь молиться, чтобы Артемизии удалось сбежать из дома посла в создавшейся спешке. Зачем он только позволил ей пойти с ним? Он поднес палец к подбитому глазу и поморщился. – Полагаю, мы пытались освободить именно вас.

Джеймс взглянул на него с грустной улыбкой:

– Похоже, миссия вам не особенно удалась.

– Где мы находимся?

– Насколько мне удалось вычислить, мы сейчас, в той части Тауэра, которая не использовалась уже несколько сотен лет, – ответил Шипуош. – До меня доходили слухи, что в Тауэре существуют тайные камеры, в которые можно попасть от Темзы через Ворота предателей, пройдя по длинному коридору под остальной частью. Тауэра. Думаю, мы находимся именно там. Меня дурманили опиумом каждый день, но иногда я кое-что слышу. Или, может быть, мне это только кажется, – признал, он, грустно опустив голову. – Хотя могу поручиться, что на днях главный хранитель Тауэра и часовой проводили Церемонию ключей.

Ключ, подумал Тревелин вяло. Возможно, его тоже опоили наркотиками. Он был уверен, что-то важное связано с ключом. И вдруг в его голове все части головоломки сложились в одно целое. Он все вспомнил. Скорее всего ключ сейчас в целости и сохранности у Артемизии.

Если только она сама в безопасности.

Он никогда этого не узнает, если останется здесь. Трев посмотрел на тяжелый замок, висевший на двери камеры. Он представлял собой намного более серьезную проблему, чем обычные замки, которые ему когда-либо приходилось взламывать. Но ведь попытка не пытка. Трев пошарил в ботинке, ища отмычку. Если бы он нашел ее…

Однако отмычки не было.

Тревелин оглядел камеру в поисках какого-нибудь металлического предмета, ведь те, кто сидел здесь до него, не могли расцарапать стены голыми руками.

– Что вы ищете? – спросил Шипуош.

– Что-нибудь, чем можно было бы воспользоваться для взлома замка. Какой-нибудь длинный металлический предмет – нож, пилка…

– У меня есть только ложка, – сказал Шипуош.

– А у меня нет вообще ничего, – сделал вывод Трев, тщательно обыскав все пространство вокруг себя.

– Полагаю, это означает, что наши похитители не намерены вас кормить. Не повезло, сынок, – мрачно сострил Шипуош, – но на самом деле лучше умереть от голода, чем есть их стряпню.

– Или мы не останемся здесь так надолго, чтобы меня кормить, – предположил Трев. – Дайте-ка мне вашу ложку.

– Зачем?

– Возможно, я смогу воспользоваться ее ручкой. Во всяком случае, стоит попытаться. – Он прислонился к решетке и протянул руку в пустоту. – Ну же, если не сработает, я отдам ее обратно.

Шипуош с усилием встал на ноги и протянул Треву ложку. Он улыбнулся Треву, и тот заметил, что у Шипуоша не хватает нескольких передних зубов. Очевидно, похитители не упустили возможности поиздеваться над пленником. Тревелина порадовало, что над ним похитители поиздевались в то время, пока он был без сознания.

Трев благодарно кивнул и принялся трудиться над замком. Замок был довольно древний, покрытый ржавчиной. На лбу Тревелина от усталости выступил пот, но он изо всех сил старался сделать так, чтобы хрупкий механизм повернулся в нужном направлении. Сосредоточенно прикусив кончик языка, Трев наконец почувствовал, как поддался последний зубец и замок упал на пол.

– А теперь очередь лишь за вами, – сказал он, распахнув тяжелую дверь.

Только он успел вставить ручку ложки в замок мистера Шипуоша, как вдруг услышал тяжелые шаги.

– Кто-то идет, – пробормотал Джеймс.

– Если мы рядом с Тауэром, возможно, это охранник, которого вы вроде бы слышали недавно. – Трев прикусил нижнюю губу, ковыряя ложкой взад и вперед в замке.

– Нет, звук слишком близко. Это они, русские. Они вернулись. – Голос Джеймса дрожал. – Вам нужно идти.

– Без вас я никуда не уйду.

– Кому будет лучше, если они снова схватят вас?

Шипуош просунул руку между прутьев и схватил запястье Трева.

– Вода где-то там. – Он кивнул в направлении темного коридора. – Они будут здесь в любую минуту. У вас не хватит времени меня освободить.

Трев встряхнул руку Шипуоша.

– Разумеется, не хватит, если вы будете мне мешать.

– Возможно, герцогиня нуждается в вашей помощи.

Эти слова заставили Трева остановиться.

– Идите же, – взмолился Джеймс.

Трев посмотрел на щуплого клерка и увидел, что перед ним человек с львиным сердцем. Смелость не зависит от внешности, решил он.

Шаги слышались все ближе и ближе. Огонек факела уже освещал лестничный колодец.

– Я непременно освобожу вас, – пообещал Трев и, неохотно оставив попытки взломать замок, повернулся и пошел по коридору на запах Темзы.

Глава 31

Ночной воздух был наполнен миазмами, которые каждый год поднимались от Темзы, когда опадали листья. Пробираясь от одного освещенного пространства под фонарем к другому, Артемизия и Нареш направлялись к собору Святого Павла.

Когда они дошли до самой верхней ступеньки у западного входа в собор, Артемизия повернулась к своему спутнику и, взяв за локоть, остановила его.

– Жди здесь, Нареш. Если я не вернусь в течение пятнадцати минут, ты знаешь, что делать.

Высокий индиец недовольно нахмурился:

– Мне не нравится ваш план, Ларла. Он слишком опасен. Почему вы не позволяете мне пойти в склеп вместо вас?

– Потому что они ожидают мистера Беддингтона, – объяснила она, стараясь не показывать свой страх. – И не важно, понравится им или нет, что он – это я. Пора спешить, наше время уже почти истекло. Если я не приду, мистер Шипуош может пострадать. – Она слегка сжала его руку. – Пожалуйста, Нареш, не создавай мне еще больше сложностей.

Он недовольно кивнул и остался стоять, на его обычно невозмутимом челе читалась суровая решимость.

Самый большой колокол в Западной башне наполнил полночную тишину глубоким мелодичным звоном.

С двенадцатым ударом Артемизия проскользнула в собор через высокую дверь.

Длинный неф был освещен лишь несколькими свечами и серебристыми отблесками лунного света, просачивавшимися через готическое окно с витражами. В соборе не было поздних прихожан, но кто-то же тянул за тяжелую веревку, чтобы колокол звенел. Артемизия чувствовала себя спокойнее от того, что пономарь где-то недалеко под куполом. Но когда она шла по центральному проходу, то единственным звуком, который она слышала в пустом помещении, был звук ее собственных шагов.

Гигантский купол, венчавший крестообразную конструкцию, взмывал ввысь затененными концентрическими кругами. Не дойдя до капеллы, Артемизия свернула и спустилась по извилистой лестнице в склеп, расположенный под собором.

Воздух внизу оказался плотным и затхлым. По телу герцогини пробежала дрожь. Ей казалось, она чувствует запах разлагающихся тел самых известных людей, похороненных под собором Святого Павла. Что, если призрак Кристофера Рена, маленького гения, по проекту которого и был построен собор, до сих пор бродит по его пустынным залам? Или же дух Горацио Нельсона, героя Трафальгарской битвы, порой поднимается из пропитанного бренди гроба, в котором везли его тело, и плутает по лабиринтам склепа?

«Не пугайся, Ларла, – внезапно словно услышала она голос отца, его шотландский акцент был мягким и теплым, словно густая каша. – Не мертвых нужно бояться, а живых».

В уголках ее рта заиграла улыбка, и она гордо распрямила плечи. У дочери Ангуса Далримпла приготовлены сюрпризы для живых, которые ждут ее ночью в склепе. Она надеялась, что задуманного окажется достаточно.

По другую сторону черного саркофага Нельсона на побеленной стене показался свет от фонарика. Она услышала слабый отголосок ведущегося шепотом разговора. Значит, похитители все-таки здесь. Артемизия мысленно воззвала к небесам и вышла на свет из-за могилы Нельсона. Русский посол повернулся к ней. Да, он все-таки пострадал от ударов Тревелина, который пытался ее прикрыть. На его челюсти багровел синяк, а переносица была разбита и слегка искривлена. Артемизия удовлетворенно улыбнулась.

– Ваша светлость, – Харитонов нахмурился, – что вы здесь делаете?

– Я пришла вести переговоры об освобождении помощника мистера Беддингтона, – проговорила она на удивление ровным голосом. Пока что ее молитва была действенной. Главное, мистер Шипуош был с ними. Она боялась, что похитители могут оставить его в надежно охраняемом месте. Но за медвежьей фигурой посла стоял ее клерк. Его поддерживал один человек, в котором Артемизия узнала грубияна Любова. Однако Тревелина с ними не было, и сердце Артемизии заныло. Она с трудом перевела дыхание и вежливо кивнула: – Как у вас дела, мистер Шипуош?

– Вполне сносно, мадам, – сказал он весело, несмотря на выбитые зубы и опухшую щеку. Ей было больно видеть, как с ним обращались, однако она прекрасно понимала, что истериками ничего не добиться.

Артемизия подняла бровь и обратилась к послу величественным тоном:

– Я считаю вас полностью ответственным за плачевное состояние этого человека, сэр.

Харитонов почесал густые седеющие волосы, все еще ощущая неловкость из-за ее присутствия.

– А где Беддингтон? Вы должны были прислать сюда его.

– Вам сказал об этом мой пасынок? – поинтересовалась в ответ Артемизия, надеясь, что такая осведомленность о сделке выбьет у посла почву из-под ног. – Если так, то, как это ни прискорбно, вас дезинформировали. Мистер Беддингтон временно… временно не может присутствовать здесь. По данному вопросу я уполномочена действовать от его лица.

– Неужели в Англии не осталось ни одного мужчины, раз они прислали сюда женщину? – пробормотал Харитонов. – Вернитесь домой к своим картинам, ваши светлость. Я не буду иметь дело с женщиной.

Она надеялась вывести его из равновесия, и ей это удалось.

– Однако вам придется довольствоваться мною. Поэтому давайте приступим к делу. Вы находитесь на британской земле, и с вашей стороны незаконно удерживать взаперти англичанина против его воли. Я требую, чтобы вы освободили мистера Шипуоша и… – она на секунду запнулась, – и еще одного джентльмена, которого, как у меня есть причины полагать, вы тоже держите в плену.

Посол прижал мясистые руки к груди.

– Дайте мне ключ мистера Беддингтона, и он свободен. – Харитонов большим пальцем указал на мистера Шипуоша. – Больше никого у нас нет.

В глазах у Артемизии потемнело, но она заставила себя сделать медленный вдох.

– Прошлой ночью в вашей резиденции был человек…

– В моем доме был вор, да. А с ним приходила женщина, но она убежала. Было темно. Ее мы не узнали. – Он задумчиво прищурил глаза, а потом досадливо пожал плечами: – Вор оказался не таким уж быстрым. У нас в России мы отлично знаем, как нужно обращаться с преступниками. С ним мы уже разобрались.

– Нет, мадам, он… – начал мистер Шипуош, но тяжелый удар по голове, которым наградил его Любов, заставил Шипуоша замолчать.

Артемизия поморщилась от применения грубой силы, но в ее груди зажглась маленькая искорка надежды, вызванная словами ее помощника. Неужели Треву каким-то образом удалось освободиться? Но если так, почему он не связался с ней? Крошечный огонек потух.

– Но раз вы действуете от лица Беддингтона, у вас должен быть ключ, да? – Посол хитро прищурился. – Позвольте помочь вам, и я освобожу вашего друга.

– Ключ не у меня, но, можете быть уверены, я знаю, где он. – Артемизия посмотрела на свои часы, чтобы проверить время. – И если мы с мистером Шипуошем не уйдем отсюда вместе через несколько минут, мой друг прикажет уничтожить ключ. Выбор остается за вами.

Она скрестила руки на груди и посмотрела на посла, стараясь выдержать его взгляд и не моргнуть.

Тяжелая поступь эхом разнеслась по склепу. Еще один русский, даже больше Любова, вышел из-за угла и направился к ним. Он нес что-то, перекинув через плечо, но в темноте Артемизия не могла разобрать, что именно. Оказавшись под светом фонаря, он положил ношу на каменный пол. Недвижимое тело плюхнулось на пол между ней и Харитоновым.

Нареш.

Желудок Артемизии сжался от нехорошего предчувствия. Но она сразу же вздохнула с облегчением, увидев, что его грудь вздымалась. Значит, Нареш просто без сознания.

– Отличная работа, Оранский, – сказал Харитонов вновь пришедшему, а затем посмотрел со злорадной улыбкой на Артемизию: – Так это ваш друг, который должен был послать приказ уничтожить ключ, да? Вам следует выбирать более надежных друзей в будущем, ваша светлость.

– Нет, мне следует выбирать менее гнусных врагов.

Харитонов фыркнул:

– Я высоко ценю вашу смелость, мадам, но вы – как там у вас говорится? – зашли слишком далеко. Пойдемте. Нам нужно получить ключ.

– Нет, ваша светлость, не отдавайте им ничего! – крикнул мистер Шипуош.

Похититель встряхнул его как тряпичную куклу.

– Прекратите немедленно, – приказала она Любову. – Ваша светлость, я вынуждена протестовать. Я была о вас более высокого мнения. Как дипломат, вы должны осознавать, что репутация вашей страны подвергается серьезной опасности из-за ваших действий. Не слишком много чести в том, чтобы обижать беззащитного.

Артемизия, решив воззвать к совести посла, сильно сомневалась, что это подействует. Однако, к ее удивлению, он поднял руку и остановил своего слугу:

– Достаточно, Любов. Будет время повеселиться позднее, если ее светлость не отдаст ключ. – А затем снова повернулся к Артемизии, сдвинув брови: – Честь не слишком много значит для дипломата. Я всего лишь подчиняюсь приказам и не осмелюсь их нарушать. Мы делаем лишь то, что должны делать.

Артемизия услышала оттенок сожаления во вздохе, который последовал за этими словами, но затем лицо посла снова стало непроницаемым. Он сделал шаг по направлению к ней.

– Вы должны отдать ключ. Или вы вынудите меня причинить вред вашим друзьям.

Она прикусила губу. Ключ не должен попасть в плохие руки. Артемизия обещала Треву. Но Харитонов, несомненно, прав: она зашла слишком далеко. Как же сложно взять на себя ответственность и сделать правильный выбор! Ей не следовало даже пытаться брать все на себя. Разве она может допустить, чтобы мистер Шипуош и ее дорогой Нареш заплатили за ее неудачу?

– Ну что ж, – сказала она наконец, – тогда помогите мне и мистеру Шипуошу отнести Нареша в экипаж, и даю вам слово, как только мы отъедем, я крикну вам, где находится ключ.

Посол откинул голову назад и зашелся неприятным смехом.

– Нет, я хочу получить ключ сейчас.

Артемизия в отчаянии сплела пальцы. Харитонов тихо заворчал, похоже, рассердившись из-за ее нерешительности.

– Убейте индуса.

– Нет! – Артемизия упала на колени, пытаясь заслонить Нареша своим телом. – Я отведу вас к ключу, но Нарешу не должны причинить никакого вреда.

– Очень хорошо, ваша светлость. – Посол протянул к ней руку. – Мудрый выбор. Мы идем, да? Веди пленника, – рявкнул он Любову.

– А что делать с ним? – Оранский указал, на распластанную фигуру Нареша.

– Свяжи его и оставь здесь, – сказал Харитонов. – Никто до утра его не найдет. К тому времени мы уже уедем из Англии и вернемся в страну, где едят борщ и бефстроганов. – Он грустно засмеялся и схватил Артемизию за руку: – Идемте, мадам.

Он не дождался ответа, а потащил ее по ступенькам к безмолвному нефу. Она услышала, как Любов и Оранский волокут вверх мистера Шипуоша. В какой-то момент Артемизии показалось, что одна из статуй в открытой галерее справа шевельнулась. Но, скорее всего это просто была игра лунного света, решила Артемизия, когда Харитонов решительно повел ее по темному центральному проходу между рядов.

Они еще не дошли до высокого входа в западную часть собора, когда Харитонов наконец нарушил молчание.

– Куда поедем, ваша светлость? – спросил он, будто бы предлагал ей поехать с ним в экипаже на прогулку.

– Вестминстерский мост. – Она сглотнула, чтобы избавиться от комка в горле и говорить громко, с достоинством. Когда она придумала свой план, он казался ей почти идеальным. Катберт, стоявший в самом центре древнего сооружения, видел каждого, кто приближался к мосту, как на ладони. По ее команде он был готов бросить ключ прямо в Темзу, а там ищите как знаете. – Но вынуждена предупредить вас, посол, если мы с мистером Шипуошем не появимся там живыми и невредимыми к определенному часу, ключ будет уничтожен, несмотря ни на что.

– Тогда нам нужно поторопиться, да?

Если бы только они не захватили Нареша, она могла бы продолжать блефовать до конца и освободить мистера Шипуоша прямо там, в склепе. Как же она ошибалась, считая Харитонова тем неуклюжим дипломатом, которого она повстречала на маскараде! Теперь от ее впечатления не осталось и следа.

Но, по крайней мере, часть ее, плана все еще оставалась неизменной. Катберт ждет их на мосту, готовый действовать по ее команде.

Однако она сама не знала, сможет ли отдать это приказание.

Как только дверь собора за герцогиней и ее спутниками закрылась, статуя сошла с пьедестала и бегом направилась к склепу. Тревелин возблагодарил небеса за то, что ему представилась возможность работать натурщиком у Ларлы. Он сомневался, что смог бы простоять так долго без движения, если бы у него не было практики.

Он спешил в собор Святого Павла, чтобы успеть остановить Артемизию и помешать ей зайти в склеп. Но лошадь в конюшне отца он отвязывал дольше, чем ожидал, во двор собора проскользнул поздно и увидел только, как Нареш пытался дать отпор русскому. Трев секунду раздумывал, не стоит ли вступить в драку с нападающим, но его больше беспокоило положение Артемизии, поэтому Трев последовал за нападающим и его неподвижной жертвой в собор. Благодаря замечательной акустике ему удалось подслушать разговор из склепа, стоя наверху лестницы.

Тревелину пришлось призвать на помощь всю свою волю, чтобы не сбежать по каменным ступенькам и не прийти на помощь Артемизии. Он ругал ее на чем свет стоит за то, что она решила спуститься вниз одна, но его шансы были один против трех, и он не мог быть уверенным, что сумеет спасти ее, не подвергая еще большей опасности.

Такое поведение противоречило бы всему, что он узнал за годы в тайной службе. Если он последует инстинкту и попробует спасти ее из затруднительного положения, то подвергнет риску свою миссию вернуть ключ.

Получается какой-то замкнутый круг.

Все внутри его переворачивалось. Так вот почему мужчинам, находящимся на тайной службе, рекомендовали оставаться холостяками. Было слишком сложно выбирать между личными и государственными интересами.

– Вестминстерский мост, – повторил шепотом Тревелин.

На лошади он смог бы опередить посла и его пленников, если несколько раз свернуть в нужном месте. Однако ему было необходимо подкрепление.

Тревелину понадобилось не много времени, чтобы найти Нареша, пытающегося избавиться от своих пут. Несколькими движениями перочинного ножа он перерезал веревку и освободил индийца.

– Вы достаточно хорошо чувствуете себя, чтобы бежать за помощью?

Нареш кивнул.

– И откуда нам ждать ее?

– Возьмите это, – Трев снял с пальца кольцо-печатку, – покажите его Эзикиелу Ракестро в «Слепой собаке» на Бикон-стрит. Скажите, что мистеру Доверспайку необходимо прислать подкрепление на Вестминстерский мост. Скажите ему, что речь идет о ключе. Он знает, что делать.

Нареш поднялся на ноги.

– Существует ли какой-то пароль? Обычно, когда я работал с Ангусом…

– Кольца вполне достаточно. У нас нет времени, – сказал Трев, начиная чувствовать раздражение из-за всякой шпионской ерунды, сопровождающей его тайную деятельность. Когда-то ему все это казалось весьма романтичным и захватывающим, однако теперь Ларла оказалась в опасности. – Попросите его не мешкать. Пусть пошлет столько людей, сколько сможет. Попросите их прийти незаметно и ждать моего сигнала.

Взбежав по ступенькам и быстро миновав неф, они с Нарешем исчезли в ночном мраке.

Глава 32

Тревелин ждал в темной аллее, прислушиваясь, не раздастся ли стук колес экипажа посла. Лошадь была взмылена от быстрой езды, бока ее тяжело вздымались. Он жалел, что приходилось так гнать бедное животное, но было необходимо отрезать Харитонова от Вестминстерского моста на полпути. Похитители наверняка поедут от собора Святого Павла именно этой улицей, и Треву оставалось лишь надеяться, что ему удалось опередить их.

Лошадь, которую он взял из конюшни отца, развивала именно ту скорость, которая была необходима Тревелину. Однако ему придется потребовать от лошади еще больших усилий, прежде чем ночь подойдет к концу.

– Еще один рывок, старушка – прошептал он, наклонившись и потрепав лошадь по дрожащей холке, – а потом, помоги мне Бог, я пошлю тебя в загородное поместье, где ты будешь есть сочную траву, растущую под ногами, до конца жизни.

Кобыла издала негромкое ржание, словно подобные заверения слышала и раньше.

И тут Трев увидел, как мимо проехал экипаж посла с покачивающимися фонариками.

Один из слуг Харитонова погонял пару лошадей одной масти, второй же стоял сзади на запятках.

Трев улыбнулся. Наконец-то представилась благоприятная возможность уравнять шансы.

Он пришпорил лошадь, и она сразу же перешла в галоп. Опустив голову, отведя уши назад, она пустилась в погоню. Экипаж посла двигался с лязгом и грохотом, и это давало Треву надежду, что русский не услышит сзади ритмичный звук копыт, пока не станет слишком поздно.

Трев наклонился к шее лошади, вполголоса подбадривая ее. С каждой минутой они были все ближе к экипажу. Трев уже почти настиг похитителей и был так близко, что мог бы схватить лакея за развевающиеся фалды, но вдруг карета внезапно резко повернула. Должно быть, Трева краем глаза увидел русский, потому что он что-то удивленно крикнул своему спутнику. Возница бросил взгляд через плечо и хлестнул лошадей, которые сразу же помчались галопом.

Карета слегка оторвалась от погони, поскольку лошадь Тревелина уже успела устать.

– Давай, родная! – воскликнул Трев и ударил лошадь по крупу. Испуганное животное рвануло вперед с новыми силами, и они буквально сравнялись, с задними колесами экипажа.

Трев схватился за бронзовые перекладины, находящиеся наверху экипажа, и вылез из седла. Пока он висел в воздухе, ища ногами точку опоры, его лошадь сильно отстала, напоминая маленькую лодочку позади огромной баржи.

Русский попытался ударить Тревелина кулаком по голове, но тому удалось уклониться от удара. Тогда Любав попытался разжать своими огромными руками пальцы Трева, однако тот вцепился в бронзовые перекладины еще сильнее, крепко держась обеими руками.

Трев знал, что не сможет противостоять русскому в рукопашной борьбе, поэтому он пнул его. Тот потерял равновесие, а сила притяжения сделала остальное. Верзила не смог удержаться и упал на дорогу.

Трев наконец нащупал ногами опору и обернулся, чтобы посмотреть через плечо. Любов лежал без движения, вывернув руки и ноги под странным углом. Видимо, огромный русский больше никого не потревожит сегодня ночью.

«Одного убрали, осталось двое. Интересно, припрятан ли у возницы под сиденьем мушкетон?»

Как это обычно бывало у Тревелина, опьяняющее чувство риска заставило кровь бежать быстрее по жилам. Но дело приняло крайне опасный оборот, и Ларла все еще была вовлечена в него. Он отбросил тревожившую его мысль в сторону. Если позволить себе размышлять над грозящей ей опасностью, это парализует его волю. А чтобы ее спасти, нужно действовать. Немедленно.

Находясь внутри мерно покачивающегося экипажа, Артемизия слышала крики, но не понимала русских слов. Посол вертелся на своем сиденье и высовывал голову из окна, пытаясь понять, что потревожило его слуг.

– Что случилось? – спросила Артемизия.

– Ничего, – злобно рявкнул посол.

Над головой раздалось несколько громких ударов, словно кто-то находился на крыше экипажа. Прежде чем Артемизия успела понять, что это могло значить, экипаж резко вильнул, и ее отбросило на другую сторону прямо на бедного мистера Шипуоша, который и так уже сильно пострадал. А потом раздался еще один крик, и экипаж, накренившись, стал падать. Сначала передние, а потом и задние колеса ударились о какой-то большой ухаб на дороге. Артемизия знала, что состояние многих улиц в Лондоне довольно плачевное, но не настолько же.

Она со свистом выдохнула. Неужели кто-то упал под их карету? Если какой-то человек пытался помешать их поездке, это мог быть только Тревелин. Мысль о том, что он сейчас лежит бездыханный на каменной мостовой, заставила ее похолодеть от ужаса.

Экипаж продолжил, громыхая, двигаться в ночи, и вскоре Артемизия услышала низкий бархатистый звон колоколов Биг-Бена. Посол снова поудобнее устроился на сиденье, довольный тем, что его спутникам удалось справиться с проблемой. Если бы Тревелин умудрился им помешать, они бы сейчас не направлялись к Вестминстеру.

На ее глазах выступили слезы, но она не хотела доставлять послу удовольствие наблюдать, как она плачет.

– Мы уже рядом с мостом. – Харитонов опустил руку в карман сюртука и вытащил небольшой пистолет. – Не испытывайте мое терпение, ваша светлость.

Экипаж остановился у западной части моста.

– Выходите, – сказал посол мистеру Шипуошу, – и не бегите, иначе мне придется вас застрелить. А это причинит мне боль.

– Избавьте нас, небеса, от того, чтобы причинить вам боль, – язвительно промолвила Артемизия. Она выбралась из экипажа вслед за своим помощником, с облегчением увидев, что Шипуош может стоять без посторонней помощи. В блуждающем лунном свете на темном мосту стояла одинокая фигура. Верный Катберт уже был там, держа ключ в руке. На дальнем конце моста ждало ландо, на котором они все должны были уехать.

– Позовите сюда вашего помощника. – Харитонов извлек свое грузное тело из экипажа.

– Ему приказано оставаться на своем месте, что бы ни случилось. Единственное, что он может сейчас сделать, – это бросить ключ в Темзу по моей команде, – объяснила Артемизия. – Катберт дал мне слово чести, что не будет отвечать, если я отменю прежнее указание под давлением. Поверьте мне, у джентльмена железная воля. Если вам нужен ключ, вы должны нас освободить. Как только мы будем сидеть в ландо в полной безопасности, я прикажу Катберту оставить ключ на каменных перилах.

– Умно, ваша светлость, но я еще умнее. – Харитонов приподнял кустистую бровь. Он направил пистолет в ее направлении. – Идемте. Идемте к нему. – Не отводя от нее глаз, он отрывисто отдал приказ вознице: – Оранский, оставайся в карете, Любов, пошли со мной.

– Очень жаль вас разочаровывать, господин посол, но мистер Оранский вышел из кареты несколько кварталов назад, – раздался спокойный голос с места возницы, – впрочем, как и мистер Любов.

Артемизия подняла глаза и увидела лицо, которое хотела увидеть больше всего на свете. Трев сидел на козлах и ухмылялся им сверху, несмотря на то что один его глаз был подбит и опух. Пистолет Трев удобно держал на колене, он взвел курок и был готов в любой момент выстрелить в посла. Все ее существо наполнила радость от того, что с Тревелином ничего не случилось, не считая синяка, конечно. Не меньше ее обрадовало и то, что он вооружен.

– Вы, сэр, извольте отпустить леди и ее друга, чтобы они могли спокойно уйти отсюда невредимыми, – сказал Трев ровным голосом, который казался даже сердечным, однако, когда он взглянул на посла, в его глазах появился стальной отблеск.

– Нет. Шипуош может идти, но герцогиня останется. – Харитонов схватил Артемизию и спрятался за ней. Она почувствовала ледяное прикосновение дула пистолета к виску. Кровь пульсировала в ее жилах. – Не двигайтесь, ваша светлость. Спусковой крючок очень, как это сказать, чувствителен к прикосновениям. А умереть в результате простой случайности, на мой взгляд, не слишком приятно.

– Я уверена, никто из нас не хочет такого исхода. Пожалуйста, ваша светлость. Я недостаточно крупная, чтобы заслонить вас. Мы все разумные люди и, конечно, сможем прийти к устраивающему всех нас соглашению. Давайте договоримся и будем дальше жить спокойно, – быстро проговорила Артемизия. Она понимала, что, скорее всего ее болтовня не поможет, но ничего не могла с собой поделать.

– Вот мои условия, которые устроят нас всех: если вы хотите, чтобы герцогиня жила спокойно, – с угрозой сказал Харитонов Тревелину, – то положите пистолет, а я не отправлю пулю ей в висок.

– Если вы причините вред герцогине, то не покинете этот мост живым. – Тревелин оставался невозмутимым.

– В игре случая выигрывает тот, кто меньше заинтересован. Хотелось бы знать, кто же больше заинтересован в том, чтобы эта очаровательная молодая женщина дожила до завтра? – сказал посол. – Я считаю до трех. Один… Два…

– Остановитесь. – Трев поднял руку. – Я согласен на ваши условия. Теперь я буду двигаться очень медленно и положу оружие под сиденье.

– Вот так-то оно лучше.

Не отводя глаз от Харитонова, Тревелин положил пистолет в нишу под сиденьем. Потом его взгляд обратился к Артемизии.

За долю секунды ей удалось прочитать в его глазах разочарование, страх и любовь к ней. Она также заметила, что каждый мускул его тела напряжен, словно часовая пружина.

– Так-то лучше, – сказан посол.

Артемизия почувствовала, как дуло пистолета слегка отодвинулось от ее кожи, оно по-прежнему находилось в опасной близости, однако уже не прикасалось к ней.

– И что теперь? – спросил Тревелин.

– А теперь, мистер Вор, – посол направил пистолет на Тревелина, и серое дуло блеснуло в лунном свете, – пришел ваш черед умереть.

– Только если я не найду, что на это сказать. – Артемизия приложила к губам руки, словно рупор, и крикнула: – Катберт! Бросай ключ!

Пока время растягивалось и сужалось вокруг Артемизии, она четко видела все, что происходит вокруг нее. Она повернулась и увидела, как дворецкий кинул небольшой, но увесистый сверток в грязную воду, словно игрок в крикет.

– Нет! – яростно закричал Харитонов.

Трев прыгнул на него, и они начали кататься по земле. Кулаки так и летали в воздухе. Затем последовал выстрел из пистолета, за ним протяжный стон. А потом из темноты, с дальней стороны моста, появилась вспышка света, в воздухе запахло серой и показался дым.

Еще одна вспышка совсем рядом с ними. Затем другая. Из-за яркого света Артемизия несколько секунд ничего не видела. Вестминстерский мост ожил от вспышек, сопровождаемых восклицаниями об обожженных пальцах. Артемизия отчетливо услышала, как кто-то спросил: «Вам удалось сделать снимок?»

Это был мистер Уиглсуорт и его собратья по перу, которые наконец-то вышли из укрытия, чтобы заснять развернувшиеся события. Артемизия надеялась, что журналисты явятся в достаточном количестве, чтобы напугать Харитонова и нарушить его планы, но они слишком долго прятались в темноте и пропустили нужный момент.

Артемизия отмахнулась от удушающего дыма. Тревелин и посол, сцепившись, лежали на земле. Ни один из них даже не шевельнулся. Когда Артемизия подбежала к ним, то обнаружила, что огромная туша посла накрыла Тревелина.

– Трев, ты ранен?

Ответа не последовало.

Артемизия попыталась спихнуть посла, но ей никак не удавалось сдвинуть его с места. Рука ее наткнулась на что-то мокрое, теплое и липкое. Кров.

И она не могла сказать, кому она принадлежала.

Глава 33

Негромкий стук в дверь гостевой комнаты разбудил Артемизию, которой, наконец, удалось слегка задремать. Она потерла глаза и поднялась со стула, стоявшего рядом с кроватью.

– Зайдите, – сказала она негромко, потирая шею обеими руками.

В двери показалась голова Катберта.

– Мистер Деверидж еще не проснулся?

Артемизия оглянулась на Тревелина, лежавшего неподвижно под льняным бельем, и покачала головой. Она жестом пригласила Катберта войти в комнату. Дворецкий нес серебряный поднос, на котором громоздились печенье и чайник с только что приготовленным горячим шоколадом. Он поставил поднос на стол у занавешенного окна, а затем раздвинул шторы, и дневной свет залил темную комнату.

– Доктор говорил, что, по его мнению, мистер Деверидж должен проснуться сам, верно? – сказал Катберт оживленным голосом, будто бы пытался делать хорошую мину при плохой игре.

– Да, но он не говорил когда. – Артемизия взяла протянутую ей чашку шоколада и сделала небольшой глоток.

Прошлой ночью (неужели это было только прошлой ночью?) она стояла на коленях, пытаясь стащить Харитонова с недвижимого тела Тревелина, когда их окружило с полдюжины вооруженных людей, которых привел не кто иной, как Нареш.

– Друзья мистера Доверспайка, – объяснил индиец.

Подкрепление Трева из «Слепой собаки» появилось как раз вовремя, чтобы приподнять тело посла. К ее большому облегчению, оказалось, что кровь на каменном мосту принадлежала именно ему, а не Тревелину. Харитонова срочно отвезли в госпиталь, но никто не ожидал, что он, оправится после выстрела из собственного пистолета.

К сожалению, нельзя было утверждать, что Тревелин в безопасности. Во время драки с русским гигантом он ударился головой о камни Вестминстерского моста. Катберт послал за врачом; тот оттянул его веки, и проверил зрачки.

– Похоже, ему достался не один удар по голове. Если ваша светлость позволит мне произвести кровопускание, его состояние может значительно улучшиться, – предложил доктор.

Артемизия посмотрела на ланцет, весь в пятнах, и еще менее презентабельную миску, а затем попросила Катберта проводить любезного доктора до двери. Она надеялась, что он все-таки был лучшим диагностиком, нежели можно сказать по его инструментам.

– Не желает ли мадам известить о произошедшем графа Уорра? – Катберт вложил тарелку с печеньем в ее руку.

Артемизия кивнула, только сейчас поняв, что слишком устала, чтобы говорить. Она ничуть не сомневалась: при подобных обстоятельствах граф уж точно забудет о разногласиях с Тревелином.

– Я бы также предложил послать графу это. – Катберт протянул Артемизии аккуратно сложенный экземпляр «Таттлера».

Артемизия пробежала взглядом текст, над которым была напечатана расплывчатая фотография женщины, стоявшей на коленях рядом с распластанным телом мужчины.

Она прекрасно знала, что на фото они с Тревелином, но больше никто не мог бы установить их личности, запечатленные мутным дагерротипом. Текст показался ей ужасным, однако, к чести мистера Уиглсуорта, факты в основным были близки к истине. Статья посвящалась подвигу аристократки, личность которой осталась неизвестной, и бесстрашного сына очень уважаемого члена палаты лордов, которые отважно пытались защитить национальные секреты от иноземных шпионов. Опасность, которую представляют собой русские в Индии, и любимая журналистами тема о подстрекателях войны в империи обсуждались в патриотичном стиле, хотя и без точных фактов.

Потом репортер начал хвалить свое собственное изобретение – метод использования пороха, чтобы осветить объекты обеспечить ночную съемку. Да, процесс еще необходимо усовершенствовать, признавал мистер Уиглсуорт, однако только с определенной финансовой поддержкой можно…

Артемизия выронила газету из рук.

– Возможно, графу стоит знать, что его сын – доблестный и смелый человек, – с одобрением заметил Катберт.

– Да, будь так добр, сообщи ему. – Она снова опустилась на стул. Тревелин был героем. Она надеялась, что граф все-таки обратит внимание на своего младшего сына прежде, чем станет слишком поздно.

– Но тогда, может быть, мадам хочет, чтобы я сменил вас на дежурстве? Простите мою дерзость, но на вас просто лица нет. – Под глазами Катберта также чернели круги, однако его предложение шло от чистого сердца.

– Нет, Катберт, я останусь. Я хочу быть рядом, когда он проснется.

– Очень хорошо, мадам. – Он почтительно наклонил голову. – Позвоните мне, если вам что-нибудь понадобится. Все, что угодно.

– Большое спасибо. – Она сделала последний глоток горячего шоколада и снова устремила взгляд на Тревелина. Увидев, что одна прядь упала на лоб, она пригладила его волосы.

Катберт остановился у двери и откашлялся.

– Что-то еще? – спросила Артемизия.

– Только одно, мадам, – сказал старик и выпрямил спину. – Я служил Саутвикам всю свою жизнь и, могу вас заверить, испытывал при этом весьма объяснимую гордость. Однако никогда еще я не был более горд, что служу в этом доме, чем сейчас, ваша светлость. В последнее время вы совершили много благородных и отважных поступков, в лучших традициях англичанок.

– Большое спасибо, Катберт, – сказала Артемизия, от всей души тронутая его похвалой. Она редко ее получала и потому особенно ценила.

Дворецкий снова поклонился и бесшумно закрыл за собой дверь.

Артемизия взглянула на лицо спящего Тревелина, на его хорошо вылепленные скулы и подбородок с пробивающейся щетиной. Грудь его ритмично вздымалась и опускалась. Она подвинула стул ближе и положила руку на его лицо, чтобы почувствовать тепло кожи. Подбитый глаз все еще оставался опухшим, однако ей показалось, что под вторым веком она заметила едва уловимое движение.

Трев открыл один глаз и посмотрел на нее. Улыбка заиграла на его губах.

– Мне очень нравится Катберт, – сказал Трев, – но скажи мне, старый болтун всегда говорит так напыщенно?

– Нет, иногда он ведет себя еще хуже. О, Тревелин, ты проснулся! – Она обняла его и внезапно почувствовала, что он привлек ее к себе. Артемизия упала на постель рядом с ним. – Осторожно, ты получил удар по голове.

– Я получу еще больший удар, если отпущу тебя, Ларла.

Его губы прижались к ее губам, а затем, словно внутри его разгорелся огонь, он проник в ее рот страстным обжигающим языком. Ее губы стали мягкими и податливыми, и она покорилась его требовательному языку.

Когда она сама ответила на его поцелуй, он застонал и крепче прижал ее к себе. Несмотря на утомление, его ласки вливали новые силы в ее уставшее тело. Его рука скользила по ее спине, нежно поглаживая.

Каждая клеточка ее тела отчаянно жаждала его прикосновений, и Артемизии хотелось большего, но она приказала себе довольствоваться тем, что Трев уже проснулся и выздоравливает. Она уютно устроилась рядом, крепко прижавшись своим телом к его и положив голову ему на плечо. Меньше всего ему сейчас нужны утренние любовные игры с женщиной, которая рядом с ним теряет контроль над собой.

– Как ты себя чувствуешь? – спросила Артемизия, рисуя круги вокруг его сосков. Как предусмотрительно со стороны Катберта было раздеть Трева, прежде чем положить в постель. – Ты получил довольно сильный удар по голове.

Поморщившись, Тревелин сел и начал ощупывать громадную шишку на затылке.

– Что ж, это объясняет дикую пульсирующую боль.

– Тебе просто необходимо отдохнуть. – Герцогиня оттолкнула его обратно на пуховую подушку.

– Я отдохну, если ты отдохнешь со мной, – обещал Трев.

– Согласна, – отозвалась Артемизия.

Он приподнял пальцем ее подбородок и посмотрел в глаза.

– Один из нас не слишком подобающе одет для отдыха в кровати, ваша светлость. Вы понимаете, кто из нас?

Она резко поднялась и села.

– Вы предлагаете, сэр, чтобы я при свете дня полностью разделась и залезла с вами под одеяло обнаженной?

– Не могу придумать ничего, что так эффективно ускорило бы мое выздоровление, – заверил Трев, начиная расстегивать пуговицы на лифе ее платья.

– Если у тебя сейчас такая сильная головная боль, как ты можешь думать о том, чтобы заняться любовью?

– Сейчас я просто не могу думать головой, Ларла, я думаю совсем другим местом. Мы с тобой пережили удивительное приключение и теперь, наконец, в безопасности. Будет только правильно, если мы отпразднуем наше спасение, отказавшись от обета безбрачия.

Он посмотрел на Артемизию, прищурившись. Только сейчас Трев заметил следы усталости под ее глазами.

– Ты ведь не спала всю ночь, верно?

Она кивнула, прикрыв рукой зевок.

– А где мы сейчас? – поинтересовался Трев.

– В гостевой комнате в моем доме.

Он нахмурился:

– Тогда ты бы не хотела, чтобы кто-то обнаружил тебя в постели вместе со мной, верно?

Больше всего на свете ей хотелось находиться именно здесь. Но после того как Катберт совсем недавно похвалил ее безупречное поведение, ей бы очень не хотелось столь быстро потерять заслуженное с таким трудом одобрение дворецкого.

– Полагаю, это может шокировать окружающих.

– Все в порядке, Ларла. – Он снова начал дразнить ее, расстегивая пуговички на лифе платья. – Если Катберт вернется, можешь сказать ему, что я во сне схватил тебя и уже не отпускал.

– А интересно, как ты умудрился раздеть меня, находясь без сознания?

– Ну что тут скажешь, вероятно, у меня много скрытых талантов. – Он поднял бровь. – Хочешь, продемонстрирую некоторые?

Она засмеялась:

– Похоже, тебя действительно сильно ударили по голове. Иначе просто нельзя объяснить, почему вдруг ты забыл все правила приличия. Неужели ты не понимаешь, что если нас найдут обнаженными в постели…

– Голыми, – поправил он ее, притянув ближе и покрывая легкими поцелуями шею.

– Если мы…

Она закрыла глаза, когда он слегка прикусил мочку ее уха. Перед ее глазами засверкали звезды.

– Так что ты говорила? – Он переключил внимание на ее волосы и, вынув шпильки, принялся пробегать пальцами по ее прядям.

– Если нас обнаружат…

Каким-то образом ему удалось расстегнуть лиф ее платья, и его умелые руки принялись ласкать ее нежную грудь и напряженные соски. Одно прикосновение кончиками пальцев, и она трепетала от восторга. Артемизия не могла вымолвить ни слова.

– Да? – Он хотел, чтобы она продолжила свое высказывание, однако его помощь была бесполезной.

– Если нас с тобой найдут вдвоем голыми в постели, нам придется…

Поцелуй спас ее. Артемизия обычно не испытывала сложностей с членораздельным объяснением. Одна рука энергично присобрала материал на ее юбке. Затем он развязал подвязки и стянул чулки. А потом его рука поднялась чуть выше, лаская ямочку под коленом.

– Так что нам придется сделать?

– Правила приличия диктуют, что…

Панталоны оставались последним препятствием, но, несмотря на это, она чувствовала его теплую руку через тонкую хлопковую материю.

– Если нас обнаружат flagrante!..

Его рука нащупала щель в панталонах и принялась бесстыдно ласкать ее плоть.

– Delicto, – закончил он за нее.

– Delicto, – повторила она, и все ее тело задрожало от удовольствия. Мир ее теперь заключался в самых примитивных ощущениях.

Жар. Страсть. Желание.

Ей казалось, что она в любой момент может умереть от наслаждения, когда он вдруг убрал руку.

Она застонала, ведь все ее тело жаждало возобновления этих прекрасных ощущений и каждая частичка ее не желала, чтобы он останавливался.

– Тише, Ларла. – Его руки скользили по ее напряженным бедрам. – Я не собираюсь оставлять все как есть. Но ты права. Нас не должны найти голыми вместе. Не так давно ты предложила мне стать твоим любовником, – на его лице появилась коварная улыбка, – и я решил принять твое предложение прямо сейчас. Прежде всего я покажу тебе, как изобретательны бывают любовники, если дело касается незначительных деталей вроде одежды.

Глава 34

Она хотела объяснить ему: если их обнаружат, со всех сторон на них будут оказывать давление, требовать, чтобы они поженились. Артемизия пыталась прояснить ему ситуацию, но его рука снова начала играть с ней в греховную игру, сводившую ее с ума.

В голову Артемизии не приходило ничего, что помогло бы ей спасти ее бессмертную душу.

– Я хочу тебя, Ларла, – пробормотал Тревелин хриплым шепотом, – расслабься, я хочу, чтобы тебе было хорошо.

Она откинула голову и покорилась волнам чувственного наслаждения, пробегающим по ее телу. Пока он одной рукой доводил ее до неистового блаженства, другая покоилась на ее бедре. Он действовал столь умело, что Артемизия не понимала, что происходит, пока он не убрал руку и не начал входить в нее долго и медленно, не снимая ее панталон.

– Ну вот, – пробормотал он, – как ты и просила, мы не оба обнажены. Наоборот, ты одета, словно для чаепития в саду.

– Я чувствую себя совсем не как на чаепитии, – с большим трудом произнесла Артемизия.

– И я тоже.

Он сжал ее бедра, а она начала сжимать его изнутри интимными мышцами. До этого она даже не догадывалась об их существовании. Глаза Трева затуманились, и он застонал. Ее охватило осознание власти, ведь она могла так нежно покорять его. А затем он притянул ее к себе для поцелуя, и они снова перешли к безумному единению.

Она была совсем близка к тому, что являлось целью и конечным пунктом ее назначения, как она сама понимала. Уже через несколько сильных толчков она дошла до пика ощущений. Те же самые маленькие мышцы, которыми она дразнила его лишь несколько минут назад, теперь сократились, и она потеряла контроль над своим телом. Потом тут же наступило облегчение, и Артемизия почувствовала, как Трев застыл под ней и начал двигаться внутри глубокими толчками.

Она посмотрела на него сверху, в его затуманенных глазах все еще сохранялось выражение чувственного удовольствия. Но затем он пришел в себя, подняв руку и погладив ее щеку.

– Я никогда не мог даже подумать об этом – сказал он мягко.

– Подумать о чем?

– Что я мог полностью потерять себя и даже не хотеть, чтобы меня снова нашли.

– Слишком поздно прятаться, сэр, ведь мне уже удалось найти вас.

– Действительно, мадам, – согласился он с ленивой ухмылкой, – и что же вы намерены со мной делать? Теперь, когда ключ безвозвратно потерян, нет необходимости для меня ехать в Индию. Я поговорю со своим начальством и попробую попросить задание в Лондоне. Так я смогу остаться здесь. И если у меня получится, я намереваюсь проводить все свои дни и ночи с вами. И я хочу вас предупредить, что люблю всегда поступать по-своему.

Проклятый ключ. Ей пока не представилась возможность сказать ему.

– Но если бы у тебя был ключ, ты бы все равно уехал?

– Мне непременно пришлось бы сделать это. – Он погладил ее руку кончиками пальцев. – Но к счастью для меня, старик Катберт выбросил его в Темзу. – Его лоб омрачила глубокая морщина. – Но не столь удачно для Англии.

Артемизия закусила губу. Ей ничего другого не оставалось, ведь Тревелин имел право все знать. Она начала подниматься.

– И куда же это вы собираетесь идти? – Он привлек ее к себе и прижал еще крепче.

– Я должна кое-что тебе показать.

– Мне неинтересно. Мне нравится то, что я вижу, – заявил, он с многозначительной улыбкой.

– Пожалуйста, Трев. Мне тоже не хочется уходить от тебя, так что не усложняй мою задачу.

– Хорошо, любовь моя. – Он убрал от нее руки. – Но только поторопись.

Артемизия отстранилась от него, подоткнула одеяло вокруг его груди и откинула волосы со лба.

– Спасибо большое, мамочка, – сказал он.

– А вы наглец. – Она шутливо потрепала его по плечу, а потом подошла к туалетному столику и взяла богато украшенную шкатулку. Открыв ее, она вытащила хитрый маленький механизм. – Удача от Англии все еще не отвернулась. Неужели ты мог подумать, что я позволю Катберту выкинуть столь важный предмет, как ключ Беддингтона, в Темзу?

Трев буквально подскочил на месте.

– Ты шутишь?

– Вовсе нет, – призналась она. – Ты просил меня проследить, чтобы ключ не попал в плохие руки. Мне удалось придумать лишь одно – сделать копию, как ты и предлагал. Если бы мне пришлось выбирать между тобой и настоящим ключом… в общем, я знала, что не смогу поставить интересы Короны выше личных. – Со все возрастающей тяжестью в груди она протянула ему цилиндр: – Вот он.

Слезы навернулись ей на глаза, и она отвернулась, чтобы Тревелин их не увидел.

– А значит, ты уедешь, – прошептала она.

– Значит, мы уедем.

Она удивленно воззрилась на него.

– Я знаю, что обычно такие вещи делаются по-другому. Мне следовало поговорить с твоим отцом, потом встать перед тобой на одно колено в твоем диком саду с кольцом в руке, но дело в том, что я просто не могу ждать. – Тревелин поднялся с кровати и встал перед ней, не обращая внимания на свою наготу так же, как и Адам до грехопадения. – У меня нет титула или земель, чтобы предложить тебе, Ларла. Есть только я, тайный агент. Возможно, этого и недостаточно. Но я действительно люблю тебя, как никогда не любил никого в своей жизни. Надеюсь, ты тоже любишь меня. – Он поднес ее ладонь к губам и запечатлел на ней нежный поцелуй. – Будь моей женой и поезжай со мной.

Радость переполняла Артемизию. В первый раз много лет назад она совсем не хотела становиться невестой. Однако теперь ей представился шанс связать свою жизнь с человеком, которого она любила больше всего на свете.

Артемизия бросилась ему на шею и горячо обняла его.

– Да-да, я выйду за тебя замуж.

Трев пылко поцеловал ее, подхватил на руки и закружил по комнате, и ее длинная юбка заворачивалась вокруг них, словно флаг, развевающийся на ветру. Она смеялась от радости, наслаждаясь своим счастьем и не заботясь о том, слышит ли их кто-то через закрытую дверь.

– Есть только одна, нет, даже две вещи, о которых я хотела бы тебя попросить. – Голова Артемизии слегка кружилась от вращения.

– Назови их, любовь моя.

– Мистер Шипуош уже многому научился, но его пока необходимо направлять. Ты не станешь возражать, если я время от времени буду вновь становиться Беддингтоном?

– А ты намерена отрастить бороду и бакенбарды?

– Конечно же, нет, – ответила она.

– Тогда я не возражаю ложиться в постель с мистером Беддингтоном, пока ты пожелаешь играть в него.

Она погладила его подбородок, на котором пробивалась темная щетина.

– Я пришлю Катберта, чтобы он тебя побрил. Из нас двоих скорее ты подвергаешься опасности отрастить бакенбарды.

– Намек понят – усмехнулся он. – Так на что еще я должен согласиться, чтобы стать самым счастливым мужчиной во всей Британской империи?

– С моей стороны глупо беспокоиться об этом. Наверное, ты будешь смеяться, когда услышишь. – Сердце билось в ее груди пойманной птицей. – Ты ведь не станешь возражать, если я продолжу занятия живописью?

– Я считаю тебя великолепной художницей, Ларла. Конечно же, ты должна продолжать рисовать.

– Как же я рада! – Она снова обняла его за шею. – Я боялась, что ты не поймешь, как дня меня важно закончить работу.

– До сих пор мне было крайне приятно позировать для тебя. Полагаю, я смогу заниматься этим в течение еще какого-то времени.

– Хорошо. У тебя просто дар от природы. А когда мы закончим с Марсом, возможно, ты поможешь мне найти подходящего натурщика для Эроса.

Его улыбка поблекла.

– Хочешь сказать, ты намерена и в будущем рисовать других голых мужчин?

– Не голых, а обнаженных. Это большая разница.

– Черт меня подери, если я буду молча смотреть. – Он опустил ее на пол и скрестил руки на груди. Злой взгляд и мрачное, выражение лица испугали немало мужчин, но они заставили Артемизию лишь гордо выпрямиться.

– Тревёлин, многие известные художники использовали человеческое тело как главный мотив своих самых известных шедевров. Даже стены в будуаре нашей королевы расписаны мотивами вакханалий. Держу пари, Пан и его нимфы изображены полураздетыми. Господи, да и в Ватикане множество обнаженных тел, – сказала она в запале, – поэтому не стоит употреблять такие грубые выражения.

– Позволь, я кое-что проясню. После того как мы поженимся, ты намерена по-прежнему проводить долгие часы с незнакомыми мужчинами. С голыми мужчинами. И ты думаешь, это не повод ругаться. Мадам, грубые выражения – это последнее, о чем вам сейчас стоит волноваться. Тебе очень повезет, если я не перекину тебя через колено и…

Она отошла на шаг назад.

– Ты не посмеешь.

– Хочешь убедиться? – Его темные глаза опасно сверкнули. – Ни один мужчина в здравом уме не позволит своей жене так себя вести.

Артемизия гордо вздернула подбородок:

– Тогда мне очень повезло, что я не являюсь ничьей женой. – Она повернулась и пошла к двери, высоко подняв голову. Ее сердце упало. – Я пришлю к тебе Катберта. А потом, если ты уже выздоровел, я бы попросила тебя покинуть этот дом.

Ее голос оборвался, и она не могла поднять на него глаза, иначе ее решительность могла раствориться без следа.

– Ларла, подожди…

– До свидания, Тревёлин, – прошептала она и выскользнула из комнаты. Замок тихо щелкнул за ее спиной. Дверь, которая закрылась в ее сердце, буквально оглушила ее громким грохотом.

Как он мог признаваться ей в любви и в то же время так мало о ней знать? Ей необходимо рисовать, необходимо творить, так же как другим женщинам необходимы дети. Если она была вынуждена бросить рисование всего на несколько дней, то отсутствие этой важной составляющей ее жизни уже оставляло зияющую пустоту.

Идя по длинному коридору к лестнице, Артемизия поняла, что в ее груди образовалась еще большая бездна. Какая-то часть ее сердца по-прежнему принадлежала Тревелину, и ей уже никогда не собрать свое сердце воедино.

Глава 35

Тревелин ураганом проносился по мощеной мостовой, измеряя длинными шагами извилистые улицы. У него в голове стучало, но он не хотел садиться в экипаж, который отвез бы его обратно в «Золотого петуха». Ему необходимо двигаться. Необходимо дать выход своей ярости.

Возможно, следовало удариться головой о кирпичную стену.

Злые слова вылетели из его рта, прежде чем он успел хорошенько подумать. Его злость и ярость стоили ему самой несносной, самой тревожащей, самой великолепной женщины, которую он когда-либо встречал. Она оказалась единственной, с кем он мог бы провести всю свою жизнь.

А теперь она не хотела иметь с ним ничего общего.

Если бы только он проявил выдержку, вспомнил то, чему его учили, поговорил бы с ней в примирительной манере, возможно, ему удалось бы со временем убедить ее вести себя более разумно. Если того требовали обстоятельства, он мог быть убедительным. Его приняли в секретную службу отчасти за умение очаровывать и переубеждать, а Артемизия была умной женщиной. И она непременно поняла бы его позицию. Как бы она отнеслась, если бы он проводил время в компании голых женщин?

«Обнаженных», – услышал он в голове ее голос.

А есть ли на самом деле какое-нибудь различие? Могла ли она забыть об этой части своей природы и смотреть на мужское тело как на совокупность линий и углов? Бог свидетель, один вид ее вызывал в нем желание, даже когда она полностью одета. Может ли у женщин все быть по-другому?

Даже если и нет, он теперь понимал, как мало это имеет значения. Ничто не имело значения, кроме того мига, когда она попрощалась с ним.

И винить он может только себя. Боже, он даже угрожал ее отшлепать, словно она непослушный ребенок. Он мог представить себе эту картину: Артемизия лежит на его коленях с задранной юбкой, ее прелестная попка выставлена на его обозрение. Ему было стыдно признать, что при мысли о ней он ощутил волнение в крови. Что же с ним не так?

Очевидно, многое.

Теперь разные мысли яростно вертелись у него в голове, он пытался найти способ обойти им же самим созданное препятствие. Он так напряженно размышлял над этим, что даже не заметил золоченое ландо с гербом Уорров, выгравированным на двери. Экипаж замедлил ход, чтобы с ним поравняться.

– Тревелин, мне нужно сказать тебе пару слов.

Граф открыл дверцу и властным жестом пригласил Трева присоединиться к нему. Верх экипажа был откинут, чтобы сидящие внутри могли видеть все вокруг и сами находились на виду. Очевидно, отец решил публично его унизить.

Его горе теперь стало полным. Его отвергла женщина, которую он любил, и с полным на то основанием отвергла, прибавил он сердито. Но теперь еще и отец решил доставить ему еще больше мучений.

«Не меньше, чем я заслуживаю», – безжалостно заключил он.

Тревелин залез в ландо и устроился напротив графа.

– Сэр, – сказал он.

– Ну, так что ты можешь сказать в свое оправдание?

– О чем вы? – «На этот раз», – мысленно добавил Трев. Каждый раз, когда отец решал его отчитать, Тревелин начинал с одной и той же преамбулы. Иногда Трев не мог даже представить себе, чем он оскорбил графа, но намного чаще он просто не был уверен, на какое из его прегрешений намекает граф, поэтому самым безопасным курсом действий было изобразить полное непонимание.

– О том, что ты вел двойную жизнь, что участвовал в опасных заданиях, не ставя меня в известность, – сказал граф, протянув ему копию «Таттлера», – что защищал интересы Короны, рискуя собственной жизнью.

– Сэр, мое участие в этом деле было безмерно преувеличено.

– Чушь собачья, – заявил его отец с нехарактерной для него грубостью. – Как представитель палаты лордов я имею доступ к информации, которая превосходит информацию желтой прессы. Однако лишь сегодня утром мне сообщили, что мой сын вовсе не тот бесполезный драчун, за которого я его принимал.

– Извини, что разочаровал тебя.

– Не надо вести себя так дерзко, это не пристало Девериджу.

– Никакой дерзости. Очень хорошо, – сказал Трев без всякого выражения. Он не чувствовал боли, которую своими словами мог бы причинить ему отец. – Я добавлю это к длинному списку поступков, которые не должен совершать настоящий Деверидж.

– Меня информировали, что ты пострадал – кажется, удар головой.

– Я выкарабкаюсь.

– Мне очень приятно слышать это, – сказал граф. И сразу же обратил взгляд на прохожих из высшего света.

Ландо проезжало через фешенебельный район, и граф время от времени кивал тем, кого считал стоящими его внимания. Когда они приблизились к Вестминстерскому мосту, отец снова обратил внимание на сына.

– Тревелин, в прошлом ты давал мне достаточно оснований для огорчений, Бог свидетель, – сказал граф, плотно сжав губы, подавляя свои чувства, – но в данный момент я могу лишь сказать, что я… полностью одобряю твои действия и… – он сделал паузу, чтобы выдавить слова, так трудно ему дающиеся, – и горжусь твоими героическими поступками.

Вот оно. Наконец. Всю свою жизнь Трев мечтал получить хоть какой-то намек на признание от самого скупого на эмоции человека на свете. И вот момент настал, а похвала лежит у него в желудке грузом, как кусок недожаренной баранины.

– Спасибо, – сказал Трев, больше чтобы нарушить тишину, которая воцарилась между ними, нежели из чувства благодарности. Все, что он чувствовал в данный момент, – это отвращение к самому себе.

Он потерял любовь всей своей жизни. И ничто на свете уже не заполнит пустоту.

– Конечно, никто не знает о том, что неизвестный герой из статьи и ты одно лицо, но я прослежу, чтобы те, кому нужно знать – ты понимаешь, влиятельные люди – граф приложил палеи к носу, – были осведомлены обо всех деталях.

– Я бы предпочел, чтобы ты не делал этого.

– Ерунда, сынок, – сказал граф, – ложная скромность не…

– Подобает Девериджу, – закончил за него Трев. В голове у него пульсировало, однако на сердце стало легко. Только тяжесть ключа Беддингтона в кармане камзола привязывала его к земле. Он положил на него руку, проверяя сохранность. – Сэр, мне не присуща ложная скромность. – Он смог доказать это, когда совершил непоправимую ошибку и стал позировать Артемизии. – Но если я хочу продолжить эту работу, анонимность просто необходима.

– Возможно, твое призвание – какая-то другая работа.

– Я так не думаю.

– Иногда мы не можем сами делать выбор. Некоторые вещи навязывают нам другие. – Граф поднес монокль к левому глазу и оценивающе осмотрел Трева. – Например, твое рождение налагает на тебя определенные обязательства.

Трев никогда не завидовал брату, унаследовавшему титул. Едва научившись ходить, он уже понимал, что ему придется добиваться всего в этом мире самому. Теобальд будет стоять в тени отца и ждать, когда сможет занять его место, как только оно освободится.

Теобальд все еще ждал, а Тревелин должен был двигаться дальше.

– Именно поэтому я в ближайшее время уеду в Индию, чтобы продолжить работать в тайной службе ее величества. У меня не будет возможности посылать личные письма. – «Особенно потому, что скорее всего буду жить там под другим именем». – Однако в случае моей смерти, полагаю, вас известят.

Граф громко прокашлялся.

– Об этом не может быть и речи. Мы не можем допустить твоей преждевременной гибели.

В его груди появилась теплота к отцу. Хотя так не скажешь, но, может быть, его судьба все-таки волнует отца.

– Как бы там ни было, мое будущее предрешено, – сказал Трев. – Я куплю билет на следующий же корабль, идущий в Бомбей.

– Я не могу тебе позволить.

– Ты не можешь изменить мое решение.

– Черт подери, неужели я не имею права защищать своего наследника?

Тревелин нахмурился. Неужели отец сошел с ума. Теобальд – старший сын. Речи об очередности наследия никогда не шло.

– Пришло время, наконец, тебе узнать правду, – сказал граф. – Все надлежащие факты документально зафиксированы, присутствовавшие дали заявления под присягой, а документ хранится в запечатанном пакете в кабинете нашего юриста. Ты первенец, Тревелин, а вовсе не Теобальд.

– Все мое детство было наполнено ложью?

Губы отца изогнулись в самодовольной улыбке.

– Редко у кого есть возможность выбирать наследника, тут важную роль играет право первородства. И как часто можно стать свидетелем того, что первенец не оправдывает ожиданий, а у второго сына, который достоин титула, нет никакой надежды на наследство, кроме, конечно, смерти брата. Когда Господь благословил нас рождением близнецов, я увидел хорошую возможность изменить это.

– И что вы сделали, отец? – Все внутри у Трева перевернулось.

– Я отдал твое место брату. Мне хотелось обеспечить себе возможность назвать наиболее стоящего из вас, кто будет наследовать мой титул. Учитывая твое прошлое поведение, мне казалось, я сделал правильный выбор. Но потом ты удивил меня столь неожиданным проявлением героизма. Это показалось мне великолепной возможностью открыть твое истинное предназначение. – Граф распахнул руки в жесте, показывающем, что дело можно считать решенным. – Тревелин Деверидж, ты станешь девятым графом Уорром.

Трев на какое-то время не мог воспринять эту потрясающую новость. В качестве пэра у него будет больше власти, чем он когда-либо мог надеяться. Он сможет повлиять на политику в палате лордов. Ему представится большая возможность предотвратить бессмысленные для империи войны в качестве члена парламента, нежели в качестве сборщика информации в Индии.

А что, если ему даже удастся снова завоевать любовь Артемизии, если…

В памяти его всплыло лицо брата.

– Всю свою жизнь я пытался примириться с судьбой второго сына, – сказал Тревелин, – а что станет с Тео?

– А что с ним? – Граф соединил кончики пальцев. – Единственным его достижением пока что можно считать дюжину дочерей. Вот если бы ему удалось дать жизнь сыну, на которого я мог бы возложить надежды…

– Вы имеете в виду, которого можно было бы воспитать по вашему вкусу?

– Именно, – заявил отец, подняв брови, – как быстро ты понял тонкости моей позиции. А это только доказывает, что я правильно выбрал тебя своим наследником.

– А я отказываюсь быть им, выбранным. Остановите ландо, – приказал Тревелин вознице. Грохочущие колеса сразу же остановились. – Вы не можете манипулировать людьми, и особенно своими собственными сыновьями, в такой солдафонской манере.

– Ты должен бы лучше всех понимать иронию своих слов. Работа в тайной службе ее величества заставляет тебя манипулировать людьми и – да, я скажу это, – лгать всякому, кто рядом с тобой. Однако я, как твой отец, имею право воспитать тебя и брата так, как я считаю нужным. Моя «манипуляция», как ты ее называешь, привила тебе стойкость и характер в большей степени, чем твоему брату Теобальду. – Граф опустил темные брови. – А теперь я желаю объявить тебя своим наследником, я так и поступлю.

Тревелин вылез из ландо.

– Тогда вы будете разочарованы. Отец, ведь я не намерен соответствовать вашим ожиданиям, какими бы они ни были. Вам придется довольствоваться Тео. Он живет, чтобы угодить вам, на что я просто не способен. – Хлопнув дверцей, он добавил: – Вы не можете переделать людей, чтобы они соответствовали вашим ожиданиям. Нельзя разобрать их на кусочки, а затем собрать заново по своему желанию.

– Я не потерплю такой наглости. – Лицо графа побагровело.

– Вам придется это сделать, но, обещаю, в последний раз. Вы больше меня не увидите, отец.

– Ты неблагодарный щенок.

– Приговорен виновным, но не раскаялся, – согласился Тревелин, – и на прощание дам вам совет. Если вы продолжите пытаться изменять людей, которых нужно любить безоговорочно, безо всяких условий, то в последний день останетесь таким же, каким и прожили жизнь, одиноким.

Тревелин повернулся и зашагал прочь. Почему он осознал это слишком поздно? Он пытался изменить женщину, которую так любил.

И только что он озвучил приговор самому себе.

Глава 36

– Мадам, умоляю вас, сделайте перерыв. Вам нужно немного подкрепиться, или вы упадете в обморок. – Лицо Катберта выражало беспокойство. Он налил горячий чай, щедро сдобрив его густыми сливками и двумя кусочками сахара.

– Я почти закончила. – Артемизия смешивала на палитре большое количество темно-коричневой краски и светло-коричневой. Студия была даже в большем беспорядке, нежели обычно. Везде были разбросаны эскизы и предварительные наброски ее картины, и Катберту было запрещено что-либо здесь трогать. Казалось, что вокруг царит хаос и нет никакой системы, однако Артемизия знала, где лежит каждый мелок. – Нужно еще немного подбавить здесь.

Великолепный аромат чая невозможно было проигнорировать. Артемизия отложила мастихин и сделала большой глоток. Сладкий и горячий напиток с добавлением специй наполнял ее тело теплом. Возможно, ей действительно стоит немного отдохнуть.

– Спасибо, Катберт, похоже, ты прав. – Она подняла чашку снова. – Впрочем, как обычно.

– Стараемся изо всех сил, – ответил он скромно.

Артемизия опустилась на кушетку, держа чашку в обеих испачканных краской руках. Поллакс прыгнул ей на колени, словно, выполняя желание Катберта, он хотел своим весом удержать Артемизию на кушетке хотя бы на пару минут. От его тепла и умиротворяющего мурлыканья Артемизии расхотелось суетиться и снова что-то делать, и она смогла расслабиться первый раз за несколько дней.

Когда Тревелин ушел из ее дома, у нее совсем не было времени оплакивать его отсутствие, хотя она остро ощущала его. Ее внимания требовала другая часть ее жизни.

Феликс предстал пред ней, трезвый и искренне раскаявшийся в том, какую роль он сыграл в неприглядной истории. Он даже хотел признаться властям и понести любое наказание, которое ему назначат. Однако Артемизия решила, что будет достаточно, если он позволит ей заморозить все его денежные средства до тридцатого дня его рождения. Феликс с благодарностью согласился, и с тех пор Артемизия ни на минуту не пожалела о своем решении.

Ее мать была вне себя из-за того, что Артемизия принимала участие в таком скандальном деле, как шпионаж. Даже если ее драгоценный высший свет пока оставался в неведении, со стороны Артемизии было просто ужасно подвергать всех такому риску. А что, если бы ее позорные поступки раскрыли? Нельзя ставить под удар брак Делии из-за еще одной сомнительной истории. Констанс и так целыми днями жаловалась на Флоринду, которая сбежала в Гретна-Грин с одним из лакеев и опозорила их всех своим поступком. Ей стало легче, лишь когда Артемизия пообещала, что даст матери возможность самостоятельно устроить самую роскошную свадьбу для Делии.

Ангус был просто счастлив, услышав о намерении Флоринды поселиться за городом с Гектором Лонгботеном, однако в последнее время Ангус был доволен всем вокруг.

Отец по-прежнему редко приходил в себя, но на сердце у него всегда было легко и весело. Артемизия решила, что именно это на самом деле главное. Если человек сохраняет способность хотя бы наслаждаться жизнью и жить счастливо, то, может быть, не так плохо, что он лишен всех остальных способностей.

Артемизия пыталась сделать все, только бы ничего не ощущать. Она работала без отдыха, на пределе своих возможностей, пытаясь закончить картину с Марсом. Артемизия использовала каждую минуту днем, чтобы во всех деталях изобразить центральную фигуру на переднем плане холста, а вечером трудилась при лампе над затененным задним фоном. Теперь же она отступила на несколько шагов и, внимательно посмотрев на нее, поняла – Марс наконец-то закончен. Ни один мазок не улучшит картину, а, наоборот, испортит весь эффект.

Артемизия не могла решить, насколько хорошо она удалась. Она вложила всю свою душу в эту картину, еще никогда в жизни она не чувствовала подобного ни с одной своей работой. Теперь Артемизия была как выжатый лимон, как пустая чашка. Чтобы снова вернуть ее к жизни, понадобится намного больше усилий и гораздо более действенные средства, нежели великолепный чай Катберта.

Словно услышав ее мысли, дворецкий вложил тарелку с печеньем ей в руку, а затем подошел посмотреть на холст. Он сделал два шага вперед и остановился.

– Ну, что ты думаешь? – спросила Артемизия, равнодушно откусив кусочек от хрустящего печенья.

– Как правило, не бывает единою мнения…

– В вопросах искусства. Да, я знаю, – закончила она сухо, – но что ты чувствуешь, когда смотришь на картину?

Катберт молча уставился на холст.

– Честно, мадам?

– Я не ожидала от тебя ничего иного.

– Вашу картину можно описать одним словом – безнадежность – сказал он наконец.

– Замечательно. А то я уже начала бояться, что переношу собственные чувства на картину. Очень хорошо. – Она снова поднесла чашку к губам. Вот в чем на самом деле смысл произведений искусства, они пробуждают в нас эмоции. Кажется, на сей раз ей все удалось.

Катберт одернул камзол спереди и начал вертеть рукой карманные часы, проверяя время с нехарактерной для него озабоченностью.

– Ты нервничаешь, в чем дело? – поинтересовалась Артемизия.

– Мадам, он снова вернулся.

– Правда? – В груди у нее защемило.

– Он не хочет принимать никакого отказа. Мистер Деверидж угрожал выломать дверь в студию, если через две минуты я не впущу его. – Катберт вытянул шею. – Если мне позволено будет сказать свое мнение, я думаю… нет, я чувствую, что вашей светлости необходимо увидеться с ним.

– Иногда мне кажется, что я вижу лишь его, – пробормотала Артемизия. Ничего не изменилось. Она надеялась, что, направив все силы на то, чтобы закончить картину, выкладывая свою душу на холст, она освободится от желания продолжать заниматься живописью. Но даже теперь, несмотря на дикую усталость, она понимала – это не сработает. После краткого периода отдыха она будет готова творить снова. Ей необходимо творить.

Она любила Тревелина, но он совсем ее не любил, если планировал изменить самую сокровенную часть ее личности. Она боялась, что если увидит его, то может сдаться и согласиться на его требование перестать рисовать. Сейчас, когда он был ей нужен больше солнечного света, условие казалось абсолютно приемлемым. Но что, если в будущем ее любовь омрачится обидой из-за принесенной ею жертвы? А ведь она же не требовала, чтобы он бросил свою работу, хотя она определенно более опасна нежели рисование обнаженных мужчин.

Артемизия поставила чашку на подоконник.

– Если мистер Деверидж собирается войти, хочу я его видеть или нет, у нас не слишком много времени на подготовку.

– Артемизия, я знаю, ты там. – Трев изо всех сил колотил в дубовую дверь, которая подвергалась опасности не выдержать его ударов. – Прошу, мне необходимо увидеть тебя. Я не могу извиняться перед тобой через закрытую дверь.

Он уже занес руку, чтобы опять постучать, но, прежде чем успел это сделать, дверь открылась. Катберт помахал рукой, приглашая Тревелина в ее студию.

Здесь все говорило о ее присутствии, начиная от испачканных в краске кистей, лежащих на палитре, и заканчивая слабым ароматом олеандра, который все еще витал в воздухе. Однако Артемизии нигде не было видно.

– Где она?

Катберт воровато пожал плечами и жестом указал на открытое окно.

Трев явственно представлял, как все произошло. Маленькая колдунья поднялась на подоконник и вылезла в окно, а затем исчезла в бурно растущей зелени сада, чтобы избежать встречи с ним.

– Итак, она предпочла убежать, только бы меня не видеть. – Тревелин облокотился на подоконник и выглянул в сад, поникнув головой и опустив плечи от разочарования. Если Артемизия была настолько преисполнена намерения с ним не встречаться, дело его действительно плохо.

Рыжий кот, гревшийся на спинке дивана, прижал уши и фыркнул на него.

– Спасибо большое, – обратился он к коту. – Твоя хозяйка выразила свое желание достаточно ясно и без твоей помощи. Я больше не потревожу ее.

Тревелин повернулся и приготовился уходить, но затем взгляд его упал на холст, над которым работала Артемизия, и он остановился. «Марс, потерпевший поражение». Позолоченная надпись была нанесена внизу ее работы.

Изображение его самого полностью обнаженным вызывало у Тревелина странное чувство отстраненности. Его двойник застыл, всей своей позой выражая отчаяние. Все внутри его перевернулось, когда он вспомнил те муки, которые ему пришлось претерпеть, чтобы стать ее натурщиком.

Картина буквально дышала. На ней отразились все чувства, которые они с Артемизией обсуждали, – тоска, бессмысленная смерть и разрушение – все это отражалось на лице Трева. На том самом лице, которое теперь он видел в зеркале каждое утро.

Трев заметил, что она внесла некоторые изменения в картину с тех пор, как он в последний раз ее видел. Его мужское достоинство было тщательно прорисовано, и, слава Богу, на этот раз пропорции были верны.

– По крайней мере, я вижу, что она простила мне некоторые мои прегрешения, – пробормотал он.

– Я не имею права давать советы, – произнес Катберт и, противореча собственному заявлению, продолжал говорить: – Но мне кажется, что герцогиня о вас самого высокого мнения.

Трев искоса посмотрел на дворецкого:

– Поскольку она отказывается меня видеть, это весьма сомнительно.

– Нет, я говорю правду, – сказал Катберт. – Она очень серьезно относится к своему творчеству, как вы и сами знаете, однако же… – Он резко остановился.

– Что?

– Возможно, я не имею права говорить такие веши, – сказал Катберт.

– Умоляю вас, продолжайте. Я намерен совершить путешествие в Индию на «Тибериусе». Мы отправимся в путь с приливом, поэтому не стоит волноваться, что о ваших словах кто-то узнает. Так что вы начали говорить?

– Только ради вас ее светлость без всяких колебаний разбила статуэтку Беддингтона. Она могла думать только о вашей целости и безопасности, несмотря на то, что ее любимая работа была уничтожена.

Итак, фигурки Беддингтона, с которой и началась вся эта запутанная история, больше нет. Артемизия пожертвовала ею ради него. А он даже не догадался спросить, как она вынула ключ из своей статуэтки, получившей такое признание критиков и самой королевы.

– Каким же я был дураком! – Он внимательно изучал следы краски на паркете под ногами.

Катберт удержался от комментариев.

– По крайней мере, теперь мир не будет лишен удовольствия видеть работы, которые продолжит создавать ваша хозяйка. – Тревелин снова взглянул на холст с изображением Марса. – Она просто великолепна, правда, Катберт?

– Верно, сэр, вы абсолютно правы.

– Я так много хотел сказать ей, – пробормотал Тревелин тихо, – а на самом деле все мои слова свелись к одному. – Он засунул руки в карманы и побрел к двери.

– Может быть, я могу передать ей что-то, сэр? – спросил Катберт, в долю секунды оказавшись перед Тревелином и приоткрыв перед ним дверь.

– Скажите ей…

С чего начать? Что он сожалеет? Что до смерти хочет прижать ее к груди? Что, размышляя о череде долгих дней, которые ему предстоит провести без нее, он чувствует лишь пустоту внутри?

Что он будет любить ее до самого последнего дня? Ни одно из этих сообщений он не мог передать Катберту.

– Скажите ей, что мне понравилась картина.

Глава 37

– Ему нравится картина, – повторила Артемизия. – Ты уточнил, не хочет ли Тревелин мне что-то передать, а он лишь сказал, что ему нравится картина?

– Я дословно передал вам его сообщение.

– Вы с ним говорили какое-то время. Я наблюдала через щель в двери комнаты для переодевания, но было очень плохо слышно и я не могла разобрать слов. Он же должен был сказать что-то еще.

Катберт закатил глаза вверх, а затем вправо, очевидно, пытаясь вспомнить что-нибудь еще.

– Мне кажется, он говорил, что вы великолепны.

– Великолепна, – с неудовольствием проговорила Артемизия. – Ради Бога, Катберт, мужчины говорят об игроках в крикет, что они просто великолепны.

– Если вашу светлость утешат мои слова, мистер Деверидж явно испытал чувство облегчения, взглянув на картину. Его слова позволяли предположить, что вы даровали ему прощение за какой-то проступок.

– Он заметил, что я увеличила его мужское достоинство, уверена в этом, – раздраженно отметила Артемизия. Она пробежала рукой по волосам. – И почему только мужчины считают, что это самое важное на свете?

Катберт моргнул, словно огромная сова.

– Не обращай внимания, Катберт. Вопрос был чисто риторическим, – сказала она, – честно говоря, должно же быть еще какое-то сообщение.

Губы Катберта сжались в одну линию, прорезавшую его лицо, словно след от лезвия ножа на старой картофелине.

– Вообще-то мистер Деверидж также упомянул, что должен отплыть в Индию с приливом.

– Сегодня? – Сердце Артемизии упало. Одно дело – упрямо отказываться встретиться с ним, в то время как в глубине сердца теплилась надежда, что он предпримет попытку снова. А совсем другое – осознавать, что он окончательно от нее отказался и уезжает на другой конец света. Больше никогда в своей жизни она не увидит Тревелина.

Колени ее подогнулись, и она буквально упала на диван.

– Мадам, все ли с вами в порядке? – Катберт обеспокоено склонился над ней, напоминая суетливую пчелу над увядающим цветком.

Артемизия почувствовала, что перестала дышать, и ей пришлось заставить себя сделать еще один вдох.

– Нет, со мной уже никогда не будет все в порядке.

«Это не должно так закончиться», – сказала Артемизия самой себе. Дочь Ангуса Далримпла не может позволить небольшому препятствию, такому, как отплытие в Индию, встать на пути ее будущего счастья. Она поднялась и сдернула с себя испачканный краской фартук. Если бы у нее было больше времени, она могла бы переодеться во что-то более нарядное, нежели будничное платье, но необходимо было спешить.

– На каком корабле он отплывает?

Катберт постучал костяшками пальцев по лбу.

– «Тибериус».

Артемизия удивила сдержанного джентльмена, заключив его на несколько секунд в объятия.

– Ты настоящее сокровище, Катберт. Пожалуйста, попроси приготовить ландо, и побыстрее. Зря мистер Деверидж думает, что ему удалось так легко убежать. Мы с ним пока что не уладили все наши разногласия.

Уголки рта дворецкого поднялись в едва заметной понимающей улыбке.

– И в самом деле, мадам, можно найти достаточно причин для конфликтов, чтобы вашей паре нашлось чем заняться еще, по меньшей мере, лет пятьдесят.

– Будем надеяться, Катберт. Но сейчас самое главное не терять времени.

– Очень хорошо, ваша светлость. – Дворецкий привычно поклонился, и уже через мгновение его не было в студии.

Ее благородное намерение пожертвовать личным счастьем, положив его на алтарь искусства, растворилось, словно утренний туман. Да, она любила работу, но теперь она поняла, что всю жизнь провела в ожидании Трева. Те плоские образы мужчин, которые она изображала на холсте, были лишь жалкой заменой, настоящего, и Артемизия намеревалась не отпускать его без боя. Она последний раз взглянула на своего Марса.

– А если в итоге мне придется отказаться от занятий живописью, да будет так.

Лондонская верфь походила на громадный муравейник. Вспотевшие мужчины толкали перед собой тележки по направлению к докам, сопровождая свои действия отрывочными приказами и руганью. Это шумное место было сердцем делового мира империи. Товары из тысячи портов передавались от одного хозяина к другому, часто еще даже не будучи выгруженными. Все здесь было наполнено беспорядочным движением.

И слишком трудным оказалось в такой суматохе найти один-единственный корабль.

В конце концов, Артемизия отказалась от попыток прочитать потертые надписи на кораблях, пока ландо медленно продвигалось по переполненной пристани, и приказала вознице остановиться.

Она окликнула неопрятного чумазого паренька.

Мальчик повернул к ней худое лицо.

– Я дам тебе гинею, если скажешь, где пришвартован «Тибериус», – обещала она.

Паренек передернул плечами:

– Сначала деньги, миледи.

– Катберт, заплати ему, только побыстрее.

Дворецкий нашел подходящую монетку и кинул ее мальчишке.

Хитрая улыбка расплылась по лицу паренька.

– «Тибериус» уже отплыл. И если вы поторопитесь, то сможете увидеть корабль, пока он еще не успел скрыться за поворотом реки.

С этими словами мальчишка пустился наутек, чтобы добычу его не сумели отнять.

Однако сейчас Артемизия думала о деньгах в последнюю очередь. Она не стала ждать помощи Катберта, сама вылезла из ландо и побежала к ближайшему пирсу.

Вдалеке развевались паруса. Огромное торговое судно направлялось вниз по Темзе. За ним плыло около дюжины небольших шлюпок. Первой мыслью Артемизии было нанять одно из суденышек и перехватить «Тибериус», но огромный корабль двигался на такой большой скорости и так быстро оставил шлюпки позади, что надежда затонула, словно якорь, в ее груди.

Дыхание перехватило у нее в горле. Возможно, ей удастся купить билет на следующий корабль на Бомбей и встретить Тревелина в одном из портов назначения.

«Возьми себя в руки, – приказала Артемизия самой себе. – Не стоит преследовать мужчину, если тот явно не хочет, чтобы его нашли».

Слезы выступили у нее на глазах, но она постаралась сдержать их. Если он решил оставить ее навсегда, она должна принять его выбор. Со временем она, возможно, даже поблагодарит Тревелина за это решение. Преданный агент на тайной службе ее величества отнюдь не нуждался в жене, которая бы его лишь связывала. А разве она сама не приняла решение снова оказаться под властью мужа с долей неохоты?

Конечно же, все к лучшему.

Но только почему тогда ей кажется, будто вместо сердца у нее в груди тяжелый камень?

Она закрыла лицо обеими руками и заплакала. Какой же она была глупой! Она требовала от Тревелина больше, чем он был способен ей дать. В отличие от богов на холстах Тревелина нельзя было переделать под тот образ, который подошел бы ей. Если он не мог смириться с тем, что она будет рисовать обнаженных мужчин, следовало принять его таким, как он есть. Ее проклятая тяга к созданию совершенства оттолкнула от нее единственного мужчину, больше всего отвечавшего ее представлениям об идеале.

Артемизия почувствовала, как теплая рука легла на ее подрагивающее плечо. «Милый Катберт». Она хорошо представляла, что значит для столь сдержанного мужчины выразить сочувствие этим простым жестом.

– О, Катберт, он ушел! – всхлипнула она. – И кроме себя, мне винить некого.

Слезы снова хлынули по ее щекам. Перед ней появился платок, и она схватила его как утопающий хватается за соломинку.

– Мне нужно было… – Артемизия не могла больше произнести ни слова. Перед ее глазами пронеслась целая жизнь, полная тихого отчаяния, и она снова дала волю слезам. Из ее груди начали доноситься неразборчивые всхлипывания. Наконец ей удалось выговорить: – А что же мне делать теперь?

Длинные руки обняли ее и заключили в объятия. От испуга и удивления она даже перестала плакать.

– В самом деле, Катберт, я ценю твою искреннюю поддержку, но такое проявление чувств крайне непристойно.

– Мадам, если бы я был Катбертом, то полностью бы с вами согласился.

– Тревелин, но что ты…

Он остановил ее поцелуем, который согрел ее с головы до ног. Наконец Тревелин оторвался от ее губ, но все еще крепко прижимал к себе, а она не смогла бы покинуть его объятия даже за все сокровища мира.

– Я понял, что не могу уехать и жить без тебя, – сказал он просто. – Слишком поздно я это осознал. Я не имел права требовать, чтобы ты отказалась от чего-то важного для тебя. Любовь, которая требует и ставит условия, – это не любовь. А я люблю тебя, Ларла. Находись в студии с любым количеством обнаженных мужчин и рисуй их на своих картинах, если тебе это приносит удовольствие. Мне наплевать, пока в постели ты будешь находиться только со мной.

Она похлопала кончиками пальцев по его щеке.

– Осторожно, сэр, или же вы окажетесь в моей постели в самое ближайшее время.

– Обещания, обещания, – проговорил он с многозначительной улыбкой. Затем на его лице появилось торжественное выражение. – А теперь серьезно. В прошлом я вел себя как дурак. Но я надеюсь, у меня будет возможность искупить свою вину.

– И как ты думаешь, сколько времени это займет? – спросила она.

– Полагаю, всю оставшуюся жизнь, – сказал он со смехом. – Я хочу быть твоим мужем, но не знаю, хватит ли у тебя терпения.

– Боюсь, что терпение скорее понадобится тебе, – возразила она. – Ну конечно, Трев, я стану твоей женой. Я люблю тебя больше всего на свете. Одна только мысль о том, что мне придется жить без тебя, причиняла мне невообразимую боль.

– Ну, если это все, что нужно для счастья…

Она шутливо потрепала его по плечу, а он начал покрывать ее лицо поцелуями.

– Эй, друзья, поосторожнее там! – крикнул им один из проходивших матросов. – Это все равно, что выливать воду перед умирающим от жажды. Не стоит занижаться с леди любовью прямо на пристани. В «Пьяном датчанине» можно снять комнату на несколько часов.

Хихиканье Артемизии остановило поцелуи Тревелина, и он выпустил ее из своих рук, чтобы она вдохнула немного воздуха. А затем поднял и закружил ее как сумасшедший.

– Не могу поверить, что ты согласилась, – произнес он еле слышно. – Ты сделала меня самым счастливым человеком в Британии.

– Только лишь в Британии? Думаю, мы станем самыми счастливыми людьми во всем мире, – сказала она с многозначительной улыбкой. – Давай-ка пойдем и узнаем, можно ли снять комнату в «Пьяном датчанине».

Эпилог

Из «Таттлера»

Бракосочетания среди представителей бомонда

Все сливки лондонского общества присутствовали на грандиозной свадьбе мисс Делии Далримпл и лорда Шрусбери-младшего в прошлую субботу. Своей пышностью и помпезностью это событие затмило все остальные наиболее роскошно организованные торжества сезона и практически заслонило собой скандальный побег сестры невесты в Гретна-Грин с одним из лакеев.

Но лишь несколько избранных присутствовали на закрытой церемонии бракосочетания герцогини Саутвик и достопочтенного мистера Тревелина Девериджа, которая проходила в небольшой церкви Уилтшира и представляла образец простоты и элегантности. Сестра невесты Флоринда (да, именно она сбежала в Гретна-Грин) была подружкой невесты, тогда как брат жениха Теобальд Деверидж, будущий граф Уорр, был свидетелем со стороны жениха. Родители герцогини, ее пасынок Феликс Пелем-Смит, герцог Саутвик (следует заметить, абсолютно трезвый и вряд ли в ближайшее время собиравшийся почтить своим присутствием какой-либо игорный дом) и весьма неординарно выглядевшие слуги (а именно дворецкий ее светлости и индийская пара в национальных костюмах) были единственными гостями.

Внимание привлекло отсутствие отца жениха, лорда Уорра. Однако когда счастливая чета вышла из церкви, граф все-таки появился. Он подошел к молодоженам и после минутного разговора поцеловал герцогиню в щеку и пожал сыну руку. От столь очевидного выражения одобрения мать невесты потеряла сознание. Граф и отец невесты попытались перенести обратно в церковь несчастную леди, но она внезапно пришла в себя и начала требовать, чтобы ее опустили на землю. Началась суматоха, и чета новобрачных покинула собравшихся.

Говоря по правде, такие происшествия заставляют репортера пожалеть, что у Констанс и Ангуса Далримпл больше нет дочерей, которых можно было бы выдать замуж. К тому же бывшая герцогиня Саутвик, а теперь миссис Тревелин Деверидж уезжает в далекий Бомбей, и трудно представить себе, чтобы в Лондоне разгорелся хотя бы еще один скандал.

Однако мистер Деверидж заверил репортера, что жена его продолжит рисовать, а значит, Лондон еще увидит герцогиню и ее шедевры.

Ну что ж, хочется в это верить.

Кларенс Уиглсуорт