Лана беззаветно любила мужа, Вадима Мещерского, но он предал ее. Второй раз поверить мужчине она не готова, поэтому за два года молодая женщина так и не решилась на брак с любящим ее Марком. Внезапно Вадим опять появляется в ее жизни и предъявляет права на свою дочь Настю. Но не дочь его главная цель, а огромное наследство дяди Василия, живущего на Сицилии. Марк сразу почувствовал, что двум драгоценным для него женщинам грозит опасность, и решил действовать…
Литагент «Центрполиграф»a8b439f2-3900-11e0-8c7e-ec5afce481d9 Чалова Е. Найти друг друга ЗАО Центрполиграф Москва 2009 978-5-9524-4547-5

Елена Чалова

Найти друг друга

Описываемые в романе события и персонажи вымышлены. Все возможные совпадения случайны.

– Может, нам поехать в Израиль?

Марк буквально подпрыгнул на кровати. Черт, и ведь уже почти заснул… Все-таки женщины – удивительные существа! Вот сколько их было – и каждая удивляла. А уж собственная жена оказалась самой непредсказуемой! Никогда не знаешь, что услышишь в следующий момент. Вот с какой, скажите, стати ей приспичило ехать в Израиль?

Мужчина повернулся, приподнялся на локте и сверху вниз посмотрел в лицо лежащей рядом женщины. Так и есть: вид любимая имела весьма сосредоточенный, а это не сулило ничего хорошего. Впрочем, может, он поторопился с выводом? В спальне темно… только что такое «темно» по городским меркам? Свет выключен – да. Но на улице горели фонари, по потолку скользили лучи автомобильных фар, а в доме напротив светились окна. Комната была наполнена причудливой игрой света и тени, личико Ланы на подушке являло мужу то трагическую маску, то безмятежную улыбку, успешно скрывая свое реальное выражение.

Марк вздохнул: поспать прямо сейчас не удастся, а потому придется заняться тем, что женщины больше всего любят делать в постели перед сном, – разговорами.

– Ты наконец-таки решила по-настоящему выйти за меня замуж и хочешь поехать в Израиль, чтобы познакомиться с моей мамой?

– Боже упаси!

– От замужества?

– От мамы! Ну, то есть не обижайся. Если ты настаиваешь…

– Да я уже почти три года настаиваю! – Марк сел в кровати и возмущенно заявил: – Я настаиваю, чтобы ты со мной расписалась. Почему ты не хочешь, я не понимаю!

– А я не понимаю, что тебя сейчас не устраивает. Мы живем вместе, отдыхать ездим вместе, хозяйство ведем совместное…

– Да? Как звучит: «совместное хозяйство»! Но это годится только для аргументов в суде при разделе имущества! А нам туда не надо! Нам нужно здесь и сейчас жить по-человечески. Я, между прочим, человек солидный и хотел бы должным образом оформить наши отношения. А то как-то… и родственники меня замучили. Никто не верит, что это ты не хочешь замуж. Все до одного думают, что негодяй Марк не женится на милой Лане, потому что из последних сил цепляется за свою холостяцкую свободу!

– Марк, ты старомоден, как патефон. – Женщина засмеялась, и Марк обиженно засопел. – Ну, перестань. – Она протянула тонкую руку, голубоватую в ночном свете, взъерошила его волосы.

Мужчина перехватил ее ладонь и поцеловал. Потом губы его скользнули вниз от запястья. Какая нежная кожа, особенно здесь, на внутренней поверхности предплечья…

«Это не мужик, а секс-агрегат какой-то, – восхищенно думала Лана, чувствуя, как мужчина придвигается поближе и поцелуи его становятся все более горячими и жадными. – Ведь мы занимались сексом только сегодня утром! И это в понедельник!» Вчера днем Настя ушла гулять с подружками, Лана и Марк остались дома убирать квартиру. Кое-что действительно прибрали: ковры пропылесосили, со шкафов пыль вытерли. А потом она погнала Марка мыть люстру. Ворча, он влез на табуретку и принялся снимать многочисленные хрустальные висюльки. Лана протирала безделушки на книжных полках… Ну, собственно, в дальнейшем она была сама виновата. Но удержаться было невозможно: Марк стоял на табуретке, его живот пришелся как раз на уровень ее лица. Благодаря регулярным занятиям спортом и сексом живот у Марка был плоский, мускулистый. Но тогда он выглядел таким беззащитным… как у ежика, который развернулся весной… и, пробегая мимо… Лана его за живот куснула. Само собой, не ожидавший такой засады Марк сверзился с табуретки, после чего они долго носились друг за другом по квартире, пугая соседей криками, а потом ей пришлось просить прощения и целовать укушенное место… в общем, люстру домывали с помощью вернувшейся с прогулки Насти. Лана улыбнулась и откинула одеяло, подставляя себя под поцелуи вполне проснувшегося Марка.

На этот раз повизжать в свое удовольствие не удалось – в соседней комнате спала дочь, вроде было неудобно. Однако и в сексе по-партизански тоже имеются свои плюсы.

Через некоторое время мужчина уполз курить на балкон, а она задремала, теплая и счастливая.

– Так почему мы собираемся ехать в Израиль? – спросил Марк, закрывая балкон.

– Мм? Да это я так, глупости…

– Да?

Вот ведь – не отвяжется теперь!..

– Ну, там море, грязи, врачи… Стена Плача, в конце концов.

– Ты опять?

– Но ведь ты хочешь ребенка!

– И что? Ты же была у врача, ты помнишь, что он сказал? Здорова как лошадь!

– Фу, как грубо. Про лошадь он ничего не говорил.

– Да? Это тебе не говорил. А мне дядя Изя сказал именно так. «Марк, мальчик мой, – сказал он. – Ты отыскал прекрасный экземпляр здоровой как лошадь женщины. Она нарожает тебе кучу детишек». И я ему верю. Дядя Изя хороший врач.

– Судя по его прейскуранту, он не просто хороший – лучший!

– Ой, кто бы говорил о деньгах? Хочешь дешево и сердито – сходи в районную поликлинику.

– Не заедайся. Между прочим, я была в районной поликлинике. Там работает прекрасная женщина, она уже много лет ведет наш участок…

– И что она сказала?

– Сначала спросила, проверяли ли мы твои сперматозоиды.

– Вечно вы норовите все свалить на мужиков! Надеюсь, ты ее порадовала: мои мальчики все как один шустрые?

– Да… Ты на меня сердишься? Это было так ужасно?

– Что ужасно? Сдача спермы на анализ? Ой, не говори глупостей! Подумаешь, вспомнил отрочество… Дел-то! А потом что сказала твоя районная тетенька?

– Ну-у, в общем – то же, что и дядя Изя.

– Вот видишь!

– Тогда почему я все еще не беременна?

– Ты не хочешь, – спокойно ответил Марк.

Теперь пришла очередь Ланы подпрыгнуть на кровати от неожиданности.

– Что?!

– Не ори, Настю разбудишь. Я выразился неточно. Лично я считаю, что твое тело договорилось с твоим подсознанием, и они решили подождать. Видимо, что-то в нынешней ситуации их не устраивает. Порой я думаю: а может, твое подсознание хочет замуж? Может, оно мечтает увидеть штамп в паспорте? И тогда, обретя стабильность и уверенность… Что ты фыркаешь? Области сознательного и бессознательного – одни из интереснейших моментов не только в медицине, но и в философии…

– Ах ты, поросенок! Да что ты понимаешь в сознательном и бессознательном? Ты же стоматолог!

– Я очень эрудированный стоматолог.

– Ты очень болтливый стоматолог!

– Да? Ну раз мы перешли на личности, тема, видимо, на сегодня исчерпана, – давай спать.

Марк ехал на работу. То есть более точно этот процесс можно описать словами: «Он стоял в пробке по дороге на работу». «И почему я не езжу на метро?» – каждое утро задавался он вопросом. Наверное, это было бы быстрее и не так выматывало нервы, как этот дурацкий хвост, неизвестно по какой причине выстроившийся на Садовом. Проехали немножко, потолкались, мерс вынырнул вперед, его подрезал джип, мимо них, вплотную прижавшись к тротуару и сердито гудя на пешеходов, просочилась «тойота»… А на следующем светофоре все опять встретились – и все началось по новой: свет зеленый, стадо машин вздрогнуло, джип вырвался вперед, его подрезал мерс… Марк спокойно наблюдал за попытками людей прорваться вперед. Надо только выйти из дома непоздно, ехать аккуратно, не заводиться на всяких козлов (вот что за идиот висит на крыле справа?) – тогда появляется реальный шанс добраться до работы живым и вовремя. Первый пациент сегодня записан на девять тридцать, так что он все прекрасно успеет.

Несмотря на дурацкий вчерашний разговор, утро началось неплохо. Настя сумела собраться в школу, ничего не разбив и не потеряв. Больше года он потратил, пытаясь приучить дочку Ланы собирать портфель с вечера, но потом решил, что, если за год не удалось выработать условный рефлекс – это дело безнадежное. А потому Марк просто вставал первым, быстро принимал душ, брился, собирался, потом неспешно завтракал на кухне, наблюдая, как его женщины – Лана и Настя – мечутся по квартире, собираясь соответственно на работу и в школу.

– Настя! Где моя помада?

– Не брала.

– Тогда куда она делась?

– Марка спроси, он всегда все знает.

– Марк… тьфу, Настя! Где фен?

– Не знаю… мам, а ты не видела тетрадку по биологии?

Каким-то непостижимым образом двум растеряшам все же удавалось одеться и загрузить почти все необходимые вещи в сумки, потом все трое вываливались на улицу. Настя нога за ногу удалялась в сторону школы, Марк нырял в свой темно-синий «ниссан», Лана садилась в желтенькую «ноту» (маленький «ниссан»), – все торопились начать трудовой день.

Марк продвинулся еще немного по Садовому и решил, что надо бы перестроиться в правый ряд. Он сунул руку в коробку для дисков, нашарил там сперва тюбик помады (Лана), несколько палочек пастели (Настя), пачку сигарет (кто-то из приятелей забыл)… ага, вот и диски. Надо бы прибрать в машине, да все недосуг. Слушая Армстронга – да, старомоден, ну и что? – он улыбался. Нельзя признаваться в том, что счастлив – можно сглазить. Кто-то из классиков сказал, что боги бывают завистливы. Но вообще-то Марк чувствовал себя вполне счастливым. Больше двух лет назад он встретил чудесную женщину… не сразу все сложилось, их отношения начались с некоторых приключений… но потом они поладили, стали жить вместе… Настя – Ланина дочка, сероглазый ангел – относится к Марку вполне неплохо. Тетя Рая – любимая тетушка Марка, фактически заменившая ему мать, – была просто счастлива, баловала Настю, помогала «молодым» по дому, разнообразя традиционную кухню блюдами китайскими и итальянскими.

Вот и нужный поворот с Садового. Мысленно Марк был уже на работе. Надо сказать, работу свою он любил. Хорошие доходы, приятные (в основном) коллеги, быстрая карьера – в прошлом году он защитил докторскую. Чего еще желать стоматологу? Ну, вообще-то для полного счастья надо бы уговорить Лану расписаться, неплохо было бы, чтобы она родила ребенка. А лучше – двух. Сперва, конечно, одного, а там как Бог даст.

Марк припарковал машину, насвистывая, дошел до подъезда, поздоровался с охранниками, с интересом оглядел пробегавшую мимо стайку испуганных практикантов. Какие интересные кадры подрастают, а? Особенно вон та девочка – крепенькая такая, с косой до попы… Добравшись до кабинета, он обнаружил отсутствие медсестры и нахмурился. Что же это такое? Помнится, работала у него Катя… Мозгов Господь ей отмерил как морской свинке, но девушка была добрая, исполнительная, взирала на врача с почтением и даже временами побаивалась. Впрочем, Марк ее не обижал; он вообще никогда не обижал женщин, за что пользовался неизменной любовью и расположением прекрасной половины человечества. Но потом Катя вышла замуж, и ему выдали Свету. Сперва-то он по наивности решил, что это хороший знак – его жену (пусть и без штампа, но Марк искренне считал Лану своей женой) тоже зовут Светлана. Но все оказалось не так гладко. Света решила, что, раз она хорошенькая, шефу нужно строить глазки. В целом Марк понимал, в каком направлении работают мозги девицы. Если доктор распустит хотя бы руки, его потом можно будет в случае чего приструнить, избежать таким образом бесконечных выговоров за неаккуратность, опоздания на работу, долгие перекуры. Однако усилия Светы были тщетны: Марк оставался отстраненно-строгим и в неслужебно-интимные отношения вступать не спешил, несмотря на полупрозрачный халатик, томные взгляды, случайные прикосновения и прочие нехитрые засады медсестры.

– Ну я просто не знаю, что еще сделать, чтобы он обратил на меня внимание, – жаловалась Светочка подруге. – Халат короче некуда, чулки вместо колготок, духи дорогущие. А он смотрит на меня, словно я Ангелина Васильевна.

– А кто такая Ангелина Васильевна? – с удивлением спрашивала подружка, отрываясь от коктейля. Она весьма походила на Светочку: такая же худая: диета – принцип жизни, перекрашенная в блондинку. Все звали ее Муша – за родинку над верхней губой.

– Мымра из бухгалтерии, – отмахивалась Светочка. – Очки и вставные зубы. Знаешь, я тут прочла в одном журнале, что мужчину нужно заинтересовать своими проблемами, чтобы он почувствовал… – Светочка замерла с открытым ртом. Вот черт, там было такое слово… Она полезла в сумку, извлекла глянцевый журнал и принялась торопливо перелистывать яркие странички. – Ага, вот – «причастность».

– Ну, не знаю… – протянула подружка. Она работала в отделе парфюмерии крупного магазина и духи всегда имела халявные, потому духи всегда были у медсестры. Непривычные люди иной раз шарахались в сторону, сраженные волной запаха. – Мой Димон, например, не захочет слушать о моих проблемах. Я ему тут рассказывала, как старший менеджер на нас орала, а он заснул! Прикинь!

– Твой Димон кто? Механик! А я пытаюсь завалить интеллигента с высшим образованием!

– Ну и что, что механик! – обиделась Муша. – Зато он зарабатывает прилично, и вообще с ним весело. Поженимся мы скоро… а твой интеллигент… я вообще не понимаю, на кой черт тебе нужен! Сама же говоришь – не улыбнется и вообще, похоже, нудак…

– Ничего подобного! Если хочешь знать, о нем до сих пор легенды ходят по институту! До того, как он связался с этой своей бабой, он был самым большим котом, представь! Девицы говорят, он как машина – может сколько хочешь и вообще владеет всеми техниками секса, включая… – Светочка скосила глаза на журнал. – Тантрический!

– Подумаешь! Секс – он и есть секс! – не сдавалась Муша. – Вот у нас канал есть по телику кодированный, там круглосуточно порнуху крутят. Так скажу тебе, подруга, ничего особо нового я там не увидела, и надоело довольно быстро.

– Дело не только в сексе… Начальника лучше контролировать… тогда и зарплата побольше будет, и вообще, если бы он со мной спал, не стал бы ко мне так придираться.

– Значит, ты все же надеешься отбить его у жены?

– Да не жена она ему! Я узнавала – по документам он холост. Так что наше дело правое.

– Смотри, а то давай познакомлю тебя с Мишаней, он с Димоном работает, хороший парень.

– Познакомь. Но одно другому не мешает. Я тут кое-что придумала… Ой, пора бежать, а то мой опять ворчать будет.

Она опоздала, но сегодня Марк даже не ворчал. Он просто холодно глянул на нее и сказал:

– Позовите следующего пациента, пожалуйста.

– Простите, Марк Анатольевич, – залепетала Светочка. – Я не нарочно! – Она прижала кулачки к груди и старательно хлопала глазами, чтобы вызвать слезы. – У меня…

– Светлана! Будьте добры, позовите пациента.

Светочка растерялась. Сегодняшний строгий тон был не похож на обычную шутливую манеру разговора. Марк и сам не мог понять, почему взъелся на девушку. Впрочем, она вообще заслуживает того, чтобы ее уволили. Надо будет сходить в администрацию, поговорить, может, дадут кого-то другого. Невозможно работать…

Он бросил невнимательный взгляд на дверь. Вошел пациент – мужчина тридцати приблизительно лет. Поздоровался, улыбнулся медсестре так, что та застыла на месте и захлопала глазами. «О господи, – с раздражением подумал Марк, – ну не дура ли?» Впрочем, мужик эффектный, ничего не скажешь. Смуглый, красивые серые глаза, хорошо одет. Немного нарочито эффектно: голубые джинсы, замшевые туфли, кожанка явно из европейского бутика. И эта трехдневная щетина под Бреда Питта… но ему идет. Сел на стульчик рядом с креслом, произнес сакраментальное: «Ну, давайте посмотрим, что у нас тут», – взглянул на мужчину ближе. Да, бабы небось падают направо и налево, еще до того, как он рот откроет. Но вблизи видно, что ему не тридцать. Может, на пару лет моложе Марка, а то и ровесник. Беглый осмотр убедил врача в том, что ни в какой помощи пациент не нуждается. Зубы находились в идеальном порядке.

– Не вижу проблем, – убрав зеркальце изо рта и вопросительно вздернув брови, сказал Марк.

– Да я, собственно, ни на что не жалуюсь, – улыбаясь, сказал мужчина. – Но скоро нужно ехать за границу, вот и решил заглянуть – не хочется неприятных сюрпризов за рубежами. Все же – отечественная стоматология привычнее.

– Редко встретишь такого разумного человека, – рассыпался в ответных комплиментах Марк. – Но думаю, вы можете быть спокойны. У вас все хорошо, даже отбеливание не стану предлагать. Видимо, недавно делали?

Мужчина кивнул. Встал, поблагодарил и, забрав минимальный счет за консультацию, ушел.

Марк взглянул на медсестру – та смотрела на закрывающуюся за сероглазым красавцем дверь, приоткрыв рот и явно витая в эротических фантазиях, – пожал плечами и пошел сам звать следующего пациента.

Сегодня Лана пришла на работу за полтора часа до официального начала рабочего дня. Уволившись в свое время из крупного охранного агентства, она решительно отвергла предложения Марка поискать работу у кого-нибудь из его многочисленных родственников, – просто разослала резюме по кадровым агентствам. Два собеседования прошли неудачно, но третье место Лану вполне устроило: от дома недалеко, зарплата хорошая, компания крупная и очень перспективная, со значительным участием западного капитала, солидным соцпакетом и офисом в новеньком бизнес-центре класса А. Юридический отдел – пять человек. Одним из условий приема на работу было знание английского языка на разговорном уровне. Лана собеседование прошла, но начальство предложило ей активизировать подзабытые неправильные глаголы и идиоматические обороты и походить на курсы английского. Чтобы не отрывать сотрудников от работы, преподаватели приходили прямо в офис два раза в неделю. Лана вспоминала язык быстро, и общение с топ-менеджерами, среди которых были голландец, швед и англичанин, не вызывало проблем.

В коридоре бизнес-центра она наткнулась на Томаса, одного из руководителей компании. Высокий светловолосый швед здорово походил на известного актера Дольфа Лундгрена и отличался ровным нравом, за что за глаза его прозвали Миротворец. Швед шмыгал носом, но улыбался, как всегда, приветливо:

– Hi! Вы сегодня рано. Аврал в юротделе?

– Good morning! Нет, в нашем отделе все спокойно, но у меня сейчас занятия английским.

– О! Да вы молодец!

Томас чихнул. Сочувственно глядя на его покрасневшие глаза, Лана вежливо поинтересовалась:

– Простудились?

– Нет, это аллергия. – Чих. – Зашел в спортзал, а там что-то красят и такой запах! Я сбежал, но вот теперь… – Чих. Чих.

– Хотите, я дам вам таблетку от аллергии?

– Какую?

– Кларитин.

Швед вздернул брови.

– Ну… – объяснить по-английски принцип действия антигистаминного препарата было трудновато, поэтому Лана просто сказала: – Я дочке даю, когда тополя цветут.

– Давайте, – неуверенно кивнул Томас.

Лана занесла таблетку и стакан воды, улыбнулась бурным изъявлениям благодарности и пошла на занятия, раздумывая о странных людях, которые считают северные народы сдержанными и даже холодными. Томас из всех старших управляющих оказался самым приветливым и улыбчивым. И вообще он был душка.

Сегодня на занятие пришло всего трое: преподавательница Ирина, Лана и ее коллега Тата. Трое мужчин из финансового отдела временно выбыли из рядов учащихся в связи с переходом фирмы на новую систему отчетности. Они тоже пришли на работу пораньше, но сидели в своих кабинетах, приклеившись к компьютерам, и слова из-за дверей доносились все больше исконно русские, характеризующие затруднительную ситуацию, в которой вся отчетность пребывала последнее время.

Пользуясь случаем, девушки решили устроить себе урок живого общения и принялись обсуждать мужиков, само собой – исключительно по-английски. Лана рассказала про болезного Томаса и заметила, что, если судить конкретно по данному представителю шведского народа, это очень приветливая и общительная нация.

– Ха! Да он просто к тебе неровно дышит! – заявила Тата.

– Не выдумывай.

– Со стороны виднее. Так что не хочешь неприятностей на работе – не поощряй улыбчивое начальство и не спасай его от насморка, долгов, мышей… и всего остального. Хотя, с другой стороны, не угодишь – можешь с работы вылететь.

– Еще чего! – в запале Лана перешла на русский. – Пусть попробует! Да я на него в суд подам за сексуальные домогательства. Что мы, блин, хуже Америки?

– Девочки! – Ирина погрозила пальцем. – Говорите по-английски, please!

– А он что, уже домогался? – Тата округлила глаза.

– Нет, но вдруг…

Все дружно захихикали.

– А за просто так? – не отставала Тата. – Неужели он тебе не нравится? Такой большой, симпатичный! Небось покруче твоего дантиста!

– А вот и ошибаешься! Круче не бывает!

После занятия рабочий день потек своим чередом. К обеду пришла рассылка, сообщающая, что через неделю состоится празднование десятилетия фирмы и по этому поводу будет иметь место грандиозная корпоративная вечеринка.

На удивленный вопрос Ланы – при чем тут круглая дата, если по документам компании год, ей ответили, что это к иностранцам фирма перешла в прошлом году. А до того неплохо существовала на российском рынке под другим названием. Некоторые были уверены, что дальше фирма могла бы существовать даже лучше без всяких англоязычных начальников.

Так или иначе, руководство решило использовать круглую дату для модного нынче тимбилдинга. Не путать с бодибилдингом и Джастином Тимберлейком. Team с английского переводится как команда, и, соответственно, термин означает создание дружной и креативной (опять английский!), то бишь творческой атмосферы в коллективе. Как всякое модное поветрие, привнесенное на российскую почву, западная технология по созданию и налаживанию отношений мутировала и в нашей среде принимала самые различные формы, где-то вырождаясь в банальные пьянки, где-то – давая возможность начальству отслеживать инакомыслящих, порой выливаясь в нудную до зубовного скрежета процедуру, которая не приносила ровным счетом никакой пользы. В данной компании, где теперь трудится Лана, руководство еще не потеряло надежды скрестить статую Свободы с Чебурашкой, то есть западные принципы работы с российским менталитетом, а потому с энтузиазмом проводило всякого рода выездные и не очень мероприятия. Вечеринка, посвященная десятилетнему юбилею фирмы, была объявлена балом-маскарадом, всем предписывалось явиться в костюмах. За лучший костюм начальство обещало приз.

Дома за ужином Лана спросила:

– Марк, как ты думаешь, какой костюм мне подошел бы больше всего?

– Евы, – не задумываясь, выпалил тот.

– С ума сошел?

– Ну… некоторым нравится кожа и высокие сапоги… ты будешь очень классно смотреться в кожаном прикиде. – Оживившийся бойфренд заблестел глазами и даже отложил вилку. Лана, подобрав челюсть, покрутила пальцем у виска и указала глазами на Настю, которая с кислой миной ковыряла рис с креветками.

– А я что? – Марк обиженно пожал плечами. – Я ничего. Ты сама начала.

– Она имела в виду бал-маскарад, который у них будет в офисе, – пояснила Настя. – А вот ты про что подумал?

– Я? – Марк захлопал глазами. – Ну… я думал, она про Новый год…

– В апреле? – Настя взглянула на сидящего напротив мужчину и озабоченно покачала головой. – В отпуск пора, – заметила голосом тети Раи. – Заработался.

Решив прекратить недетский разговор, Лана спросила дочь про успехи в школе. Настя как-то сразу заскучала, быстро доела ужин и ретировалась в свою комнату.

Взрослые остались в кухне одни, и Лана принялась рассказывать про бал-маскарад, но Марка понесло: он упорно советовал ей разориться на что-нибудь кожаное, потому что костюм принцессы или Снежной королевы – вещь хорошая, но сезонная. Да и надоедает быстро. А вот кожаный прикид можно использовать многократно, дополняя различными аксессуарами…

Лана хотела рассердиться, но не смогла. Они долго веселились, придумывая ей костюм, Марк даже нарисовал кое-что. Однако на следующий день Лана все же занялась вопросом маскарадной экипировки всерьез, для чего в рабочее время полазила по Интернету. В результате они с Татой нашли агентство, в котором можно было взять напрокат вполне симпатичные и качественно сшитые карнавальные костюмы. Съездили туда после работы, померили, заплатили деньги. Как оказалось, подобные услуги в наше время вполне востребованы, видимо, народ не перестает веселиться. Агентство размещалось в приличном районе. И состояло из склада и пары просторных примерочных комнат, увешанных зеркалами. Посмотрев каталоги, Лана выбрала костюм Красной Шапочки. Ей понравилось платьице с корсажем на шнуровке и весьма недетским вырезом, пышная юбка подчеркнула тонкую талию. На голову консультант Наташа водрузила красный чепчик, а в руки дала премилую корзиночку. Все хором согласились, что ни один Серый Волк не устоит. Лана, вспомнив Марка, заплатила за два дня проката. Один вечер она будет щеголять в костюме на балу, а во второй… можно будет устроить частное шоу для одного знакомого стоматолога…

Тата мучилась с одеждой гораздо дольше. Она перепробовала множество образов: Снегурочку, Русалочку, Микки Мауса. Глюкозу, Верку Сердючку, Кондолиза Райс была отвергнута сразу. В конце концов Наташа, поглядывая на часы – время подходило к девяти, – сказала:

– А давайте вы будете просто знатной дамой. Смотрите, у нас богатейший выбор нарядов восемнадцатого и девятнадцатого веков. Выберите любой, назовитесь… ну, княжной Щербатовой. Или Таракановой.

– Не хочу Таракановой, она плохо кончила, – капризно сказала Тата.

– Тогда Дашковой. Весьма известная женщина.

– Ну, я не знаю… и где эти ваши платья?

Наташа споро притолкала длинную вешалку, на которой разместился тематический гардероб. Роскошные платья заставили бы умереть от зависти любую модницу позапрошлого века. Парик с буклями, мушка на щеке, кружевной веер, платье с кринолином и голыми плечами – Тата осталась довольна.

Апрель – очень загадочный месяц. По крайней мере, в Москве. То есть все знают, что это уже весна, но какой она будет – угадать совершенно невозможно. С мартом все как-то более определенно. Бабушка, кряхтя и неодобрительно поглядывая на кургузенькие внучкины джинсики, повторяла, что пришел марток – надевай двое порток. При этом народная мудрость отнюдь не имела в виду стринги. Есть такой милый и смешной день – Восьмое марта, когда все вокруг тащат цветочки и женщины трогательно улыбаются в букеты. Но особого тепла и всего прочего весеннего как-то никто не ждет. Только самые чувствительные и романтичные натуры – и коты, само собой, – принюхиваются к влажному ветру и утверждают, что небо совершенно другого цвета, не такого, как зимой, и воздух пахнет мокрым деревом, а иной раз даже землей. Снег делается мерзким и грязным, он надоел всем, и дворники, как терминаторы и спасители городов, колют сугробы, раскидывая серо-бурые глыбы, чтобы они скорее таяли и уносили с собой зимнюю тяжесть и холод. И вот приходит долгожданный апрель. А снег метет. Или дождь идет. Иногда они чередуются. Бывает, что кто-то там, наверху, выключает осадки, но забывает включить солнце, и город погружается в сырой тоскливый сумрак, когда ветрено, серо, сопливо. Все ждут тепла, даже лед почти растаял… но и шестнадцатого апреля может начаться снег, завалить улицы и дороги, испортить настроение, заставить шмыгать носом, потому что шубу надевать уже нет сил, дубленка в чистке, а курточка тонкая и ноги, кажется, опять промокли. Часть городского населения пребывает в сезонной спячке, хмуро бурчит по утрам и тащится на работу, как будто на дворе ноябрь и перспектив ровным счетом никаких. Другая же часть развивает бурную деятельность, вдруг осознав, что скоро сессия или отпуск или просто надо срочно худеть, потому что на календаре уже весна, съеденные для борьбы с сезонной депрессией шоколадки прочно обосновались на бедрах, а все говорят, что будет модно мини…

В мае мы все же гарантированно имеем листочки, цветочки, весеннее теплое солнышко, пикники на природе. Но вот апрель! Никогда не знаешь, какого числа увидишь, наконец, на газончике заморенную мать-и-мачеху, а тем более яркий улыбчивый одуванчик. Лана возвращалась с работы, ежилась в тонкой замшевой курточке. Включила печку в машине. Что за погода, а?

Она вдруг вспомнила апрель, когда родилась Настя.

В тот год весна выдалась теплая и удивительно солнечная. Снег растаял как-то очень быстро, или она просто не заметила, потому что все время поднимала лицо к солнышку и прислушивалась к тому, что делается внутри, запретив себе обращать внимание на происходящее вовне. Роддом не оставил у молодой мамы положительных воспоминаний: грязновато, страшно, персонал малокоммуникабелен и почти неуловим, но она, слава богу, родила, девочка получилась здоровенькая, как-то само возникло имя – Анастасия. Лана тогда все стояла у окна в коридоре, глядела на улицу в ожидании Вадима. Она вглядывалась в каждую мужскую фигуру, появляющуюся в поле зрения, и потому точно запомнила, что весна была теплой: мужчины уже ходили в плащах и ветровках, а некоторые подвыпившие отчаянные экземпляры приползали под окошки роддома в рубашках. Вадим под окнами не торчал, но забирать ребенка приехал. Привез цветы и был так хорош собой, что провожать Лану высыпал чуть ли не весь женский персонал роддома… Лана видела, как сестрички и докторши смотрят на ее мужа, как перешептываются, но совершенно не ревновала, не расстраивалась, преисполняясь радужных надежд на будущее. Впрочем, ничего у них не получилось…

Трудовая неделя промчалась совершенно незаметно, не оставив после себя ничего, кроме чувства легкого разочарования и утомления: погода и не думала налаживаться, у Насти в школе случилось родительское собрание, где Лане попеняли, что девочка должна не только рисовать, но и учиться. У тети Раи держалось давление, и Лане приходилось самой готовить… В общем, не успели оглянуться – вот и пятница, объявленная коротким днем, за которым следует грандиозный праздник. Накануне вечером Лана укладывала в чехол маскарадный костюм, который примерила специально для Марка. Марк костюм горячо одобрил, но потом помрачнел и ворчливо спросил:

– А Серый Волк там будет?

– Не знаю, а что?

– Как-то мне боязно тебя отпускать в таком… беззащитном виде. Платьице такое… милое… и чепчик. Слишком большое искушение для волков… А может, я с тобой пойду? Точно! Могу сгонять быстренько в агентство и разжиться шкурой и хвостом! Буду твоим персональным Серым Волком!

– Ты бы хоть первоисточник перечитал! Волк не охранял Красную Шапочку – он ее ел. А защищал охотник.

– Да? Ну, не знаю. Терпеть не могу охоту. Но если ты настаиваешь…

– Марк, не дури. Там будут только сотрудники фирмы. Тимбилдинг, андерстенд?

Корпоративная вечеринка – тяжелое испытание для организма. Достигнув зрелых тридцати двух лет, Лана поняла, что свой организм нужно любить и беречь, то есть не запихивать в него все те сомнительные яства, которыми щедро снабжает нас пусть даже очень неплохой ресторан, снятый руководством с целью сплочения коллектива. Но ограничить себя в питании оказалось намного проще, чем ограничить общение. Маскарад на то и костюмированный бал, чтобы люди могли хоть на время спрятаться под масками. Само собой, человек, желающий продолжить работу в данной фирме, не станет слишком увлекаться, потому что длинный нос или пиратская повязка через глаз – всего лишь иллюзия анонимности. Все равно все знают, кто есть кто, и в понедельник будут сладострастно перемывать кости коллегам и начальству.

Как любая российская мама среднего достатка, перед праздником Лана прибрала в квартире, приготовила ужин, проверила уроки и пригрозила дочери, что, если математика не начнет, наконец, выбираться из троек, она лишит Настю…

– Чего? – с интересом спросила девочка.

– Телевизора!

– Не больно-то и хотелось! Там фигню показывают, особенно по дважды два…

– Настя!

– Да ладно, мам, я поняла. Попрошу Петьку, он мне объяснит.

Лана, не уверенная в Петькиных познаниях в области математики, предложила попробовать в качестве репетитора Марка. Настя скептически приподняла брови, но обещала рискнуть. На этом они помирились, Лана побежала в ванную принимать душ и краситься. Настя примерила на голову чепчик Красной Шапочки и ополовинила корзинку с конфетами. За конфеты попало, но не очень.

Лана поехала на маскарад в костюме. Подумав, она решила не ехать на машине и не толкаться в метро. Вызвала такси, облачилась в прошлогоднее шерстяное пальто и сапожки. В сумку аккуратно положила чепчик, корзиночку с конфетами (замена пирожкам) и туфельки. Итак, вперед, сливаться в экстазе с коллегами и начальством.

Просторный зал ресторана украшали гирлянды разноцветных лампочек: множество огоньков самых разных цветов и конфигураций. Они добавляли пестроты и загадочности маскарадным костюмам, милостиво сглаживали недостатки и огрехи людей. Лана пробиралась за метрдотелем к своему столику, приветливо помахивая рукой знакомым, кокетливо приседая в книксене и не переставая удивляться, с чего это главный финансовый аналитик одет в костюм Буратино, а логистик – мужчина весьма брутальной внешности – щеголяет кроличьими ушками и пушистым хвостиком, не очень ровно нашитым на брюки от серого тренировочного костюма. Лана невольно засмотрелась на хвостик, а потом вдруг увидела прямо перед собой огромную устрашающую фигуру в рогатом шлеме и испуганно взвизгнула.

Томас моментально снял шлем и покаянно опустил коротко стриженную светлую голову:

– I’m so sorry! Я не хотел вас напугать.

Хлопая глазами, Лана разглядывала рогатый шлем, который мужчина неловко держал на сгибе руки, широкие плечи, неплотно задрапированные в чью-то шкуру, кожаные штаны и ремень, тяжелую палицу.

– О! Вы викинг! – осенило ее наконец.

– Yes! – просиял Томас. – Вы не сердитесь, что я вас напугал?

– Напротив, мой испуг может служить лучшим доказательством того, что ваш костюм исключительно удачен, – пролепетала женщина. – Думаю, главный приз будет ваш.

– О нет. – Он чуть наклонился к ней и сказал: – Я бы отдал приз вам. Вы так хороши и неформальны в этом милом платьице.

Лана улыбнулась как можно шире и устремилась к столику, за которым уже изнывала от нетерпения и любопытства Тата. Тата обмахивалась веером, во-первых, потому, что это выглядело изящно, а во-вторых, потому, что в зале действительно было душновато.

– Что он тебе сказал? – принялась она теребить Лану.

Но та не успела ответить: начальство принялось произносить речь, которую полагалось слушать с внимательно-одобрительным выражением лица и не шептаться. Лана с привычной осмотрительностью ограничила ужин салатом и сыром, выпила пару бокалов шампанского и смогла дожить до конца официальной части мероприятия, не умерев от скуки. Сотрудники уже приняли по достойной дозе алкоголя и теперь собирались танцевать. Лана чувствовала приближение неизбежного: весь вечер она просто кожей ощущала взгляд шведа. Даже подумала, не сбежать ли домой… но потом отказалась от этой мысли, понимая, что только оттянет неизбежный момент выяснения отношений. Опасения ее оправдались в полной мере: едва зазвучала медленная музыка, Томас решительно поднялся и тяжелой – благодаря шнурованным ботинкам – поступью подошел к столу. Протянул руку Лане и пригласил на танец. Лана встала. Взглянула в голубые, окруженные светлыми ресницами глаза и спросила:

– Неужели нам обязательно танцевать втроем?

– А?

Швед нахмурился и стал похож на недовольного викинга.

– Мы будем танцевать втроем? Вы, я и ваша палица?

Томас удивлено взглянул на оружие, которое по-прежнему сжимал в руках, расхохотался, пристроил палицу на стуле, попросил кого-то присмотреть, чтобы не сбежала, и увлек Лану на танцплощадку. Времени на хождения вокруг и около он терять не стал и сразу на первом круге спросил, не могли бы они как-нибудь посидеть где-нибудь вдвоем? А вообще-то было бы здорово, если бы она нашла время показать ему Москву, а то обидно – приехал уже полгода назад, а нигде, кроме Красной площади и ресторанов, собственно, не был.

Лана положила руку на косматую шкуру, прикрывавшую мускулистый торс, сказала:

– Мне бы не хотелось портить с вами отношения, Томас, но… У меня есть друг. Фактически муж.

– А кто он по профессии? – с интересом спросил Томас.

– Дантист.

– О! Это хорошая работа… Но вы очень смелая женщина! Связать свою жизнь с дантистом! Я их до сих пор побаиваюсь…

– Ну, он оставляет свои металлические инструменты на работе, а все остальное я вполне в силах контролировать.

Томас расхохотался так, что ему пришлось вытереть выступившие на глазах слезы. Лана раздумывала, как бы поделикатнее распрощаться, когда швед неожиданно спросил:

– А как вы думаете, ваша коллега, Тата, не будет против, если я попытаюсь за ней поухаживать?

– Почему вы решили, что она будет против?

– Э-э, она такая строгая. И улыбается редко…

– Вы меня удивляете! Захватывая российскую компанию, вы были весьма решительны, а сейчас опасаетесь поухаживать за женщиной?

– Не скажите! С компаниями намного проще, чем с женщинами. К тому же мне иной раз кажется, что Тата ко мне не очень хорошо относится. Она так напрягается, если мы разговариваем… Или просто шарахается.

– Открою вам маленький секрет. – Лана мысленно перекрестилась, надеясь, что не выставит подругу профнепригодной: – Тата не очень уверенно говорит по-английски и каждый раз переживает, что не поймет чего-то из ваших слов или не сможет объясниться. Отсюда напряжение.

– О! – Томас радостно заблестел глазами. – Тогда у меня есть совершенно веский повод для сближения! Ей же нужна разговорная практика!

Следующие три танца Тата провела в медвежьих объятиях викинга. Первые два она еще трепыхалась и порывалась вернуться к столику, но потом, к огромному облегчению Ланы, дело пошло на лад, веер снова кокетливо замелькал в воздухе, перышки его щекотали нос отважному шведскому завоевателю.

Через некоторое время, порядком устав от шума и танцев, Лана с Татой отошли в сторонку, а потом и вовсе выбрались во дворик, где обнаружилось пустое летнее кафе. Женщины решили, что им нужно отдохнуть, и собрались было сбегать в гардероб за куртками и пальто, но тут явился официант, принес пледы, газовую лампу и удобно устроил дам за столиком. Они спрятались ото всех в полумраке, дышали свежим вечерним воздухом и поглядывали на освещенные окна ресторана. Оттуда долетали музыка и смех. Само собой, сперва они обсудили Томаса и пришли к мнению, что он очень даже… Потом Тата закурила, а Лана пила шампанское и жаловалась на жизнь. То есть конкретно на Марка, который достал ее своим желанием жениться и недавно так ненавязчиво предложил съездить в круиз, намекнув, что оформление документов будет намного проще, если появится свидетельство о браке.

– Ты его любишь? – спросила Тата, щуря глаза от дыма.

– Наверное. Он такой… милый, спокойный, надежный. Нежадный, трахается, как кролик…

– Ух ты, везет же некоторым, – вздохнула Тата и добавила: – Я знаю, в чем дело. Тебе не хватает в нем червоточинки.

– Чего?

– Судя по твоим словам, он слишком положительный. К тому же я его видела, помнишь, он за тобой заезжал? Такой симпатичный, но ничего особенного. К тому же врач, а они тяготеют к порядку и аккуратности. Он, наверное, зануда?

– Нет, – покачала головой Лана. – То есть упертость в нем есть, но не занудство. И у него имеется прекрасное чувство юмора.

– М-да. – Тата сочувственно покачала головой. – Идеальный стоматолог – это тяжелый случай. Слишком хорошо, да? Так хорошо, что зубы сводит?

– Вроде того… Я знаю, что он лучший, что он меня любит, а я тоже, наверное, его люблю, только не так, как думала, буду любить… ох, что-то я такое сказала?

– Да поняла я все! И хочу тебе сказать, подруга, что ты дура, если ждешь того же огня, что в семнадцать лет.

– Да? Наверное, ты права. И еще я все время нервничаю, потому что он очень хочет ребенка, а я не могу забеременеть.

– А он что?

– Он говорит: «Твоему подсознанию некомфортно, поэтому ребеночек и не получается».

– А знаешь, может, он и прав.

– Это не облегчает мою совесть.

– Слушай, я знаю, что делать. – Тата оживилась. – Тебе нужно найти в нем недостатки.

– Зачем? – растерялась Лана.

– Чтобы полюбить вопреки, понимаешь? Наверное, твой бывший редкий был кадр в смысле дурного характера и всяких проявлений и отклонений?

– Да, можно и так сказать.

– Вот! – торжествующе подытожила Тата и затушила в пепельнице тонкую сигарету.

Тут же рядом возник молодой человек, заменил пепельницу на чистую и негромко поинтересовался, не желают ли дамы еще шампанского?..

Лана попросила шампанского, а Тата мохито. Мальчик удалился к бару, и женщины задумчивыми взглядами проводили узкие бедра и крепкие плечи. Тата вздохнула, Лана пожала плечами. Несколько секунд они молчали, потом Лана не выдержала:

– Я как-то не поняла: что значит – вопреки?

– Вот скажи мне: какие у Марка недостатки?

– Никаких.

– Так не бывает! Давай вспоминать. Вещи разбрасывает?

– Нет.

– Поесть любит?

– Не особо.

– Выпить?

– Вино или коньяк по праздникам рюмку-две.

– На одежду или машину деньги тратит?

– Необходимый минимум, ничего выдающегося.

– М-да, это не просто тяжелый случай, это клиника.

Тата уделила некоторое время своему мохито и разглядыванию официантов, мелькающих за открытыми дверями кухни. Но это не сбило ее с мысли.

– А что он вообще любит?

– Ну… секс.

– Да ты что! Господи, ну что за несправедливость? Где бы такого же раздобыть, а? У твоего Марка, случайно, нет близнеца?

– Нет… – Шампанское – вещь коварная, и Лана принялась выкладывать Тате то, что в другой раз и не подумала бы рассказывать. – Представляешь, мы были в его институте на мероприятии по случаю чьей-то там защиты, так его коллеги – женщины, когда уже здорово поддали, оттерли меня в угол и чуть ли не допрашивать принялись, как мне удалось усмирить Марка. Оказывается, в их клинике он считался первым жеребцом, не пропускал ни одной юбки, включая профессорско-преподавательский состав, во времена ученичества и ординатуры.

– Мама моя! – Тата округлила глаза, обе подруги захихикали. – А теперь?

– Ну, теперь дамы вроде как скучают, потому что у него есть я.

– Ох, смотри, Лана! Я такой тип мужиков знаю! Они привыкают иметь много и разных, и потом им бывает чертовски трудно удовлетвориться одной женщиной. У меня такой первый муж был. Клялся, обещал, подарки покупал. А потом опять на сторону! Не могу, говорит. Люблю только тебя, но без левака не чувствую себя полноценным.

– Нет, мне кажется, Марк не такой.

– Ну-ну. Но я, собственно, к чему это все? Даже если он тебе изменяет, это не страшно, скорее хорошо.

– Как это?

– Может, это и есть тот недостаток, который разрушит слишком идеальный образ, и ты сможешь, наконец, полюбить его по-настоящему.

Лана пила шампанское и думала. И чем больше она думала, тем меньше ей нравилась идея, что Марк может ей изменять и что она, Лана, сможет его полюбить за это.

На следующий день Лана решила еще разок попользовать наряд Красной Шапочки. В обед она позвонила Марку и спросила, будет ли он вовремя. Тот подтвердил, что трудовой день заканчивается конкретно в восемнадцать ноль-ноль. Молодая женщина позвонила доброму ангелу семьи – тете Рае – и попросила ее позвать Настю на ужин. Тетушка понимающе согласилась, добавив, что она всегда рада видеть девочку. Тогда Лана развила бешеную деятельность: она сбежала с работы в полшестого, заехала в супермаркет, купила любимые Марком блюда китайской кухни в местном отделении полуфабрикатов. Готовили их корейцы, а потому блюда получались, может, и не совсем китайские, но зато вкусные, и еще ни разу никто не отравился. Увешанная пакетами, она ворвалась домой, быстренько сгрузила продукты, приняла ванну, набросила шелковый халатик и принялась, напевая, накрывать на стол… Мобильник зазвонил. Улыбаясь, она подхватила трубку. Как хорошо, что он перезвонил, она совершенно забыла, что у них дома нет вина, сейчас Марк быстренько заедет…

– Зайка моя, – раздался в телефоне голос Марка. – У нас тут спонтанно образовалась вечеринка: завотделением стал дедушкой, как всегда, несколько неожиданно… ну, не в том смысле, что он был не в курсе, что станет дедушкой, а в том смысле, что роды начались на несколько дней раньше ожидаемого, но все уже хорошо, так что я сегодня задержусь, ладно? Лана? Алло?

– Да, – сказала Лана, роняя на пол витую позолоченную свечу из роскошного набора, купленного в «Стокмане» с мыслью о сказочном вечере. – Я слышу.

– У нас все нормально?

– Да…

– Ты где?

Он слышит что-то не то в ее голосе и сейчас начнет расспрашивать… Лана взяла себя в руки и будничным голосом сказала:

– Я дома, Настя у тети Раи. Просто я устала. Лягу пораньше, не шуми, когда придешь.

– Хорошо. Пока, зайчик.

Лана схватила плед, сигареты и выскочила на балкон курить. Больше всего на свете ей хотелось перебить посуду, устроить дома показательный разгром и бардак. А когда он вернется – показать ему платье и популярно объяснить, чего он лишился.

Но так могла поступить склонная к излишней драматизации событий героиня телесериала. Современная женщина Лана не могла позволить себе так распоясаться. Часов в десять вернется Настя – и что скажет, увидев разгром? Да и посуду жалко: неплохой фарфор, между прочим, сама выбирала. Впрочем, вон та салатница ей никогда особо не нравилась… Но порыв крушить все на своем пути уже прошел, и Лана решила приберечь салатницу для другого раза. Повод разбить миску-другую всегда найдется, а на публике это делать интереснее, чем в одиночестве. Она вернулась в комнату и принялась убирать со стола. Надо же, как по-дурацки получилось, до чего не вовремя эта вечеринка. Лана всхлипнула пару раз, но решила не быть дурой и не реветь: пусть он жалеет о том, чего лишился, вот! Она тут, понимаешь, ждет, она для него… Минуточку! Женщина застыла перед раскрытым холодильником. Когда это она успела так привязаться к Марку, что один несостоявшийся вечер поверг ее почти в истерику? Лана в задумчивости вытащила лоточек со спаржей и села к столу.

Они вместе уже больше двух лет. Она позволила себе расслабиться, причалить в этой тихой гавани. Позволила Марку заботиться о себе, любить себя. Как-то вдруг и сразу Лана обрела семейный очаг с Марком в роли заботливого мужа, возможность не спеша выбрать приятную работу, Настя получила тетушку Раю в качестве заботливой и любящей бабушки. Два года спокойной и в общем-то счастливой жизни пролетели незаметно, и вот теперь она чуть ли не в истерику впала, узнав, что он не придет вовремя, не увидит ее в дурацком платье Красной Шапочки. А вчерашний разговор с Татой? Да, обе они уже прилично напузырились шампанским, но все же мысль о том, что Марк может ей изменять, неприятно и болезненно поразила Лану. Как-то она всегда была уверена в своей единственности… но теперь… Это что же получается? Она что, влюбилась в Марка?

Зубы лязгнули по вилке, Лана с некоторым удивлением поняла, что спаржа кончилась. Раздался звонок в дверь. Настя сбежала от тети Раи, не дождавшись девяти часов, потому что та пыталась заставить девочку полоскать горло горькой микстурой, да еще хотела напоить молоком. Лана заставила капризное чадо сказать «А», убедилась в который раз, что тетя Рая была права – горло-то красное. Заварила ромашковый чай, напоила им Настю. Купировав очередное «не хочу» грозным материнским рыком, заставила прополоскать горло. Уложила капризулю, посидела с ней, болтая о том о сем. Легла в постель, бездумно щелкая каналами телевизора, решила, что сегодня не станет забивать себе голову размышлениями на тему любит – не любит. Такого, как с Вадимом, у нее больше никогда не будет. А может, оно и к лучшему.

Марк поставил пластиковый стаканчик с шампанским на стол и незаметно заменил его на новую емкость с минералкой. Там тоже подпрыгивали пузырики, а с точки зрения предстоящей поездки домой на машине это было более практично. Да и не нужно ему спиртное, чтобы веселиться. Он с улыбкой оглядывал коллег. Это не диссертационный совет, здесь интриг не предвидится; все счастливы вполне искренне. У человека внук родился – это же здорово! Сам новоиспеченный дед выглядел растроганным и непривычно растерянным. Он принимал поздравления, жал руки, выслушивал рассказы о младенцах и о том, что его ждет. Марк, видя, что Семен порой бывает растроган до слез, думал, что в принципе он неплохой мужик и дай ему бог. Зануда, конечно, но какой успешный завотделением не зануда? Это не самое худшее качество для врача. Кто-то включил музыку, и в уголке образовались стихийные танцульки. «Почему бы не потанцевать?» – спросил себя Марк, отставляя в сторону минералку и решительно направляясь в сторону Полины Андреевны – новенькой докторши, которая недавно прислала ему имейл с просьбой дать почитать одну из его статей. В кармане завибрировал телефон, Марк вытянул трубку и рассеянно произнес:

– Да, я слушаю.

В телефоне что-то хрюкало и хлюпало.

– Не слышно, – сказал он, поймав взгляд Полины.

Та улыбнулась и кокетливо поправила волосы.

– Марк Анатольевич! – донеслось из трубки. – Я упала, так больно…

– Кто это? – Марк замер.

– Это Света, я в кабинете.

– Иду.

Он виновато развел руками и развернулся к выходу. Господи, надо срочно просить у начальства другую сестру. Что там эта дурочка опять учудила?

Он распахнул дверь и сразу увидел Светочку, которая сидела на полу у шкафа, держась за лодыжку. Рядом валялась опрокинутая табуретка.

– Какого черта вы полезли на мой стул? – удивленно спросил Марк, присаживаясь рядом с девушкой на корточки. – Он же крутится.

Светочка опять хлюпнула носом.

– Так ноге больно, ужасно, – жалобно протянула она. – Вдруг перелом? Посмотрите, а?

Марк осторожно ощупал ногу. На его взгляд, перелома не случилось, хотя трещина была не исключена. Возиться на полу было чертовски неудобно, и раз нога сразу не отломилась, можно было устроиться получше. Он встал, подхватил Светочку на руки. Девушка пискнула и обвила его шею, словно он собирался нести ее к алтарю. Однако Марк сделал буквально пару шагов, водрузил медсестру на стол, включил лампу и опять принялся ощупывать ногу.

– Знаете, похоже, это просто ушиб.

– Ой, как хорошо! – Светочка уже улыбалась, с благодарностью взирая на него. – А я так испугалась! Вот ведь медсестра, знаю, что надо быть спокойнее, но все равно…

Марк невольно улыбнулся, глядя на девушку: дурочка, конечно, но это по молодости. И хорошенькая опять же. Голубые глаза, опушенные темными ресницами, все еще влажные, взирают на Марка с неприкрытым восхищением, свежие губы блестят влажно, они приоткрылись, хотя девочка вдруг замолчала. Взгляд доктора невольно скользнул дальше, и он разом увидел все: и полурасстегнутый халатик, и то, что под ним нет ничего, кроме кружевного белья, надетого на молодое, жаждущее ласки тело. Ему стало смешно, но организм среагировал независимо от разума, и Марк подумал, что, случись все раньше – до Ланы, – он не стал бы отказываться. Вдруг какой-то демон шепнул ему: а с какой стати он должен отказываться сейчас, ведь это добровольный, пусть и не совсем безвозмездный подарок. Девочка-то ничего. «Ай-ай-ай, – укорил свое естество Марк. – С ума сошел? Та же надувная кукла, только говорящая. Я до этого никогда не опускался». Светочка облизнула губы розовым язычком и подалась вперед.

Дверь распахнулась, в кабинет заглянул Армен. Сделав вид, что все происходящее его не удивляет – впрочем, так оно и было, потому как с Марком они были знакомы с аспирантуры, – сказал:

– Марк, освободишься – загляни ко мне. Это насчет конференции.

Марк торопливо шарахнулся от стола.

– Подожди, я с тобой. Что там с конференцией? – Уже у двери он обернулся и сказал сидевшей на столе девушке: – Нога цела, так что, думаю, вы справитесь без меня.

Собственно, он был уже почти уверен, что ни с какой табуретки она не падала, потому что на лодыжке не имелось даже покраснения. И зачем вообще было лезть на табуретку в комнате, где нет ни одного шкафа выше ста двадцати сантиметров?

Едва дверь за докторами закрылась, Светочка спрыгнула со стола, с губ ее сорвалось несколько крепких выражений, свидетельствующих о глубоком разочаровании исходом дела. Ну надо же быть такой дурой, а? И черт ее дернул выбрать эту… импровизацию! Она подскочила к сумочке, вытащила оттуда глянцевый журнал, разорвала его, хоть это было непросто – бумага, особенно на рекламных вклейках, оказалась весьма плотной. Черт! Дурь пишут, права была Муша. Или она просто зря поспешила? Там ведь был еще такой план, долгий. Но Светочка не любила оттягивать, что-то готовить и вообще излишне напрягаться. А потому выбрала импровизацию – быстрый натиск с намерением сломить противника. И ведь уже почти! Если бы не этот Армен! …Потом, собирая остатки журнала по полу, Светочка вспомнила взгляд доктора и поняла, что дело не в Армене. В красивых темных глазах Марка Анатольевича была насмешка – а значит, она его не зацепила и перспектив в плане развития отношений не было никаких. Светочка вздохнула и решила пойти танцевать. Ну и черт с ним, с этим доктором. В конце концов, тут в клинике полно народу. Да и приятель Мушиного бойфренда оказался вполне ничего…

Когда Марк вернулся домой, Лана уже спала. Она слышала, как он ходил в душ, но сил проснуться не было, и она просто прижалась к нему, когда он наконец устроился рядом, счастливо улыбнулась, согретая его теплом, и заснула окончательно.

Проснувшись на следующее утро, Лана некоторое время рассматривала Марка. Он такой трогательный, когда спит. Ладно, дадим гуляке еще минут пятнадцать. Лана проскользнула в ванную, увидела брошенные на корзину для белья вещи и укоризненно покачала головой. Вот ведь поросенок, неужели так трудно сунуть внутрь? Впрочем, такое случается не слишком часто, так что простим. Она взяла рубашку… И замерла. Пальцы осторожно повернули ткань к свету. Здорово, а ведь это след помады, подле воротничка… Так, в чем он еще был? Она бегом вернулась в спальню, схватила пуловер, лежащий на стуле, принюхалась. Когда отняла его от лица, увидела, что Марк удивленно таращится на нее с кровати.

– Лана, что с тобой?

– Он… твой свитер… – Она с отвращением отшвырнула ни в чем не повинную вещь.

– Что с ним? Испачкал?

– От него разит женскими духами!

– Да?

– А то ты не знаешь! Как ты мог?

– Ну-ка. – Марк встал и пошел к женщине, которая злобно таращилась на него из двери. Потом вспомнил, что он голый, а в соседней комнате спит девочка, и решил сперва одеться, а потом выяснять отношения. Торопливо натягивал спортивный костюм, поглядывал на Лану, прикидывая, не заболела ли его дражайшая половинка. – Лана, что случилось?

– Ты меня спрашиваешь? – Она даже не подумала, что может разбудить Настю, и почти кричала: – Твоя рубашка перемазана женской помадой, ты приходишь черт знает во сколько, от твоих вещей пахнет отвратительными дешевыми духами. А я-то дура! Я думала… Надо было слушать, когда твои тетки на работе намекали… Права была Тата – кобеля не переделаешь! – Слезы потекли из глаз, хотя она и не думала устраивать сцену. Как-то Лана всегда видела себя в роли леди, которая обливает холодным презрением недостойного. Но слезы брызнули помимо воли, и вот она уже выкрикивает обвинения, позабыв про гордость, достоинство и прочие глупости, не чувствуя ничего, кроме жгучей обиды.

Пока она ревела и ругалась, Марк натянул штаны, обошел бушующую посреди комнаты Лану и выглянул в коридор. Там переминалась с ноги на ногу испуганная Настя, прибежавшая на мамины крики. Он подмигнул ей, прижал палец к губам и махнул в сторону кухни. Девочка послушно побрела прочь, раздумывая, удастся ли использовать разборки взрослых, чтобы откосить от школы? Может, они поверят, что горло болит хуже вчерашнего, и вообще, сегодня две математики и две физры. Ну какой нормальный человек не захочет прогулять такой ужас?

Прикрыв дверь поплотнее, Марк подошел к женщине, остановился перед ней. Лана, обессилев, всхлипывала, закрыв лицо руками. «Вот сейчас он меня обнимет и станет убеждать, что ничего не было», – думала она то ли с надеждой, то ли со злостью. Марк некоторое время молча рассматривал ее, потом отошел к кровати, сел и сказал:

– Помнишь, мы с тобой смотрели какой-то американский фильм, такой, в жанре черного юмора. Смешно было – двое хотели пожениться, и все что-то мешало: то землетрясение, то родственники, то еще что-то. А потом они все же доползли до алтаря и хором повторяли красивые слова, мол, мы вместе и в горе и в радости, и все такое… Наверное, мне надо было тоже тебе это как-то озвучить, но я полагал, что ты и так понимаешь… я, может, не очень крут и сильно сентиментален, но, если я живу с женщиной, которую называю женой, – я живу только с ней. И раз я сказал однажды, что для меня есть только ты, – то так оно и есть. Прошу тебя мне доверять. – Он смотрел на нее без улыбки, и Лана вдруг испугалась, осознав, что мужчина говорит серьезно и подобные слова два раза не повторяются.

– Я вообще считаю, что доверие – это больше, чем любовь, – продолжал Марк.

– Как это? – растерялась Лана.

– А вот так. Любовь может пройти, потому что она складывается из многих причин. Она бывает светлой, а бывает темной и мучительной, думаешь – лучше бы миновала меня чаша сия… А доверие – это ответственность, и, если ты доверяешь, ты понимаешь человека, любишь его. Хочешь жить со мной – научись мне доверять.

Марк ушел завтракать, а Лана все сидела в спальне, пыталась прийти в себя и понять, что с ней происходит. Ведь она никогда не ревновала Вадима, хотя безумно любила его! Почему? Может, была так полна девчоночьей, всепоглощающей любовью, подчинялась обожаемому мужчине и такое собственническое чувство, как ревность, просто не могло возникнуть? Лана впервые с удивлением осознала, что когда-то была поглощена и подчинена другим человеком до такой степени, что практически потеряла себя… мысль эта показалась ей неприятной.

Само собой, тем же вечером они помирились, и довольно легко, потому что… ну, наверное, потому что оба этого хотели. Забравшись в постель и прижимаясь к теплому сонному Марку, Лана улыбалась. Просто удивительно, насколько она к нему привязалась. А ведь сперва этот мужчина казался ей не то чтобы странным… привычки их были весьма несхожи. Он обожал мясо и рыбу, а Лана уже много лет питалась почти исключительно овощами и овсянкой. Не из идейных соображений, исключительно из желания сохранить фигуру. Марк для тех же целей ходил в спортзал, а потом с чистой совестью наворачивал дико калорийные блюда китайской кухни, какую-нибудь свинину с ананасами в кисло-сладком соусе и заедал кольцами кальмара в кляре. Еще он любил джаз, а она была совершенно равнодушна к музыке. А «долгими зимними вечерами», то есть в те редкие часы, когда не надо было никуда бежать и ничего делать, Марк читал Асприна или Желязны. Лана заснула на первом же романе, запутавшись в богах и героях с дурацкими именами. Сама она читала зарубежные детективы и профессиональную литературу. Ну, под настроение – стихи Ахматовой, Цветаевой.

Однако, как выяснилось, не это главное для того, чтобы чувствовать себя рядом с мужчиной спокойной и счастливой.

– Девочка, ты Настя?

Настя обернулась. Ей улыбался шикарный мужик. Девочка сразу поняла, что мужик именно шикарный, потому что он показался ей копией рекламной картинки из глянцевого журнала. Журнал притащила Ленка, они вместе разглядывали его под партой на биологии – не Маргошу же слушать, с ее глупостями про цветочки и листочки.

И вот на тротуаре стоял человек, сошедший со страниц журнала про красивую жизнь: черные джинсы, бежевый пуловер, кожаная куртка цвета кофе. Красивое загорелое лицо, чуть небрит, короткие светлые волосы и невероятно яркие на смуглом лице серые глаза.

Настя таращилась на видение, приоткрыв рот. Девочка была слегка ошалевшей от биологии, шума в классе, двух уроков математики с утра, на которой, вот черт, опять ни фига не поняла. Она смотрела на мужика как завороженная и думала: точно как с картинки. Реклама чего это была? Часов? Духов? Девочка потянула носом – так и есть, сквозь пыль и гарь московской улицы до нее донесся терпкий запах кожи и дорогого парфюма. Настя взглянула на запястье незнакомца – полуприкрытые рукавом, тускло блеснули часы. «Ролекс», наверное, мечтательно решила она.

Мужчина поднял руку и взъерошил короткие светлые волосы. Настя успела заметить оригинальный перстень на безымянном пальце.

– Как тебя зовут? – ослепительно улыбаясь, спросил незнакомец.

– Настя.

– А фамилия?

– Стрельникова.

– А вы кто?

Вопрос прозвучал со стороны. Настя оглянулась. За спиной маячила Лизка. Надо же, опять следом за ней поперлась, липучка несчастная.

– Тебе чего? – нелюбезно спросила одноклассницу Настя.

– А кто это? – упорно допытывалась Лизка, рассматривая мужчину очень внимательно. – Ты его знаешь? Дяденька, вы маньяк?

Мужчина расхохотался и покачал головой:

– Нет. Но ход твоих мыслей мне нравится.

Девочки молча смотрели на него, не зная, как воспринять подобный ответ. Мужчина махнул рукой и пошел прочь. Настя и Лиза по-прежнему стояли на краю тротуара, не замечая толкающихся прохожих, смотрели, как ожившая мечта идет к темно-синему спортивному БМВ. Вот хлопнула дверца, машина фыркнула мотором и легко умчалась прочь, бибикнув на прощание.

Настя, очнувшись, пошла в сторону дома. Лизка шла следом и бубнила:

– Ты что – ненормальная? Разве можно с незнакомыми мужиками разговаривать? А этот – точно маньяк какой-нибудь.

– Никакой он не маньяк. Шикарный мужик.

– Три ха-ха. Зачем нормальному сдалась двенадцатилетняя глиста?

– Сама глиста! Немытая! Ты в зеркало смотрелась? Голову когда последний раз мыла? Или это новое средство для отпугивания комаров и маньяков?

– Дура ты, Настька! Это лак! Чтобы прическа лежала как надо.

Лиза гордо тряхнула головой, но насмерть залаченная стрижка – то ли короткий ирокез, то ли сильно заросший еж, у которого иголки встали дыбом при виде школьной действительности, – даже не дрогнула. Настя с сомнением покачала головой. Саму ее вполне устраивал традиционный хвост, а вот Лизка спокойно жить не могла и легких путей не искала. Большая часть одноклассниц, увидев новую прическу Лизаветы, принималась упражняться в остроумии, спрашивая, кто косил этот лужок и чем болеет ежик? Не иначе тифом. Но Лизка презрительно кривила губы и носила своего крашенного в три цвета ежика с гордостью. Удивительнее всего было то, что Лизина мама ничего против дочкиной стрижки не имела. Весь класс был в курсе, что Лизкину мать вызывала директриса, но тетя Циля совершенно спокойно заявила, что ее дочь обладает глубокой творческой натурой и нестандартная стрижка – лишь один из способов самовыражения. Покажите пункт в административном документе, запрещающий стрижку под ежик. Нет? Ну и прекрасно, тогда не советую вам ущемлять права ребенка и мешать развитию девочки, это может негативно отразиться на имидже школы. Петька, подслушивавший под дверью рядом с Лизкой, прошептал:

– Молоток у тебя мамашка. Прям как адвокат на процессе шпарит.

Настя покосилась на одноклассницу и вздохнула. В принципе Лизка девка неплохая, но, как выражается тетя Рая, маленько малахольная. А вот Марк, всегда осторожный в словах и оценках, охарактеризовал Настину одноклассницу как натуру увлекающуюся.

Увлекалась Лизка действительно сильно – то тем, то другим, сменялись ее интересы довольно быстро. Еще недавно девушка не хотела слышать ни о чем, кроме генеалогии, замучила всех родственников, составила свое родовое древо до какого-то там колена. Работа была высоко оценена близкими и друзьями, и Лизка, возомнив о себе бог весть что, стала приставать к окружающим с предложением помочь в написании родословной.

Лично у Насти сей порыв понимания не встретил. Это Лизке хорошо рисовать корни, веточки и листочки, надписывая имена и даты: у нее имеются папа, мама, противный младший брат, дяди, тети, бабушки, дедушки, причем все это – в количествах, превышающих мыслимые нормы. У самой Насти имелись только она сама и мама. От папы осталась запись в свидетельстве о рождении, а больше ничего. На все вопросы дочки мама ответила один раз, объяснив, что рассталась с ее отцом, когда Насте было три годика. Этот безответственный тип признал, что сделал ребенка по ошибке, и теперь не собирается до конца жизни слушать писк и чувствовать себя связанным по рукам и ногам, потому что позвать гостей нельзя – Настя болеет, поехать куда-то – тоже проблема. Кроме того, мама высказалась в том смысле, что, если бы он не маялся дурью, воображая себя великим фотографом, а действительно зарабатывал деньги, всем было бы легче… Тут Настя поняла, что мама разговаривает уже не с ней, а со своими обидами и воспоминаниями, и сочла за лучшее тему закрыть. Алиментов папа никаких не платил, на что мама опять же сказала: «Слава богу, ничем не обязана».

Правда, последние два с лишним года у Насти был еще Марк. Он вроде как считался маминым мужем, вот только они все никак не могли собраться дойти до ЗАГСа. Настя Марка отцом не считала, хоть и признавала, что он нормальный. Честно сказать, не худший вариант мужика в доме – хозяйственный, не шумный, не противный. Профессия, конечно, подкачала – стоматолог, но в остальном вполне терпимый муж. У Марка родственников оказалось полным-полно, он вечно поминал то братьев, то дядьев, однако Настя близко познакомилась лишь с тетей Раей. Тетя Рая ее любила – Настя знала это точно – и считала своей внучкой, а потому ворчала, пирожки пекла, иногда денежку давала, иногда ругалась за то, что шапку не надела, по головке гладила, трогательно радовалась Настиным успехам в школе.

Честно-то сказать, они хорошие – и Марк, и тетя Рая. Но ведь это не кровные родственники, а значит, их нельзя вписать в генеалогическое древо. Настя вздохнула с облегчением, когда Лизка охладела к изучению и составлению родословных и решила, что она – эмо. Настя опять покосилась на подругу и хихикнула. Марк, когда первый раз услышал о новом увлечении Настиной подружки, глаза вытаращил и начал рассказывать про свою тетю Симу и про то, какой она замечательный невропатолог.

– Да не эму, Марк, не страус, а эмо!

– Не ощущаю разницы, – признался квазипапа, и Насте пришлось долго и нудно – просто как училке на уроке – объяснять, что эмо – это такие молодые люди, очень эмоциональные. В этих эмоциях и в том, чтобы испытывать их во всей полноте, они видят смысл жизни.

Марк покачал головой и высказался в том смысле, что тетя Сима такой подход к смыслу жизни вряд ли одобрит, но лично ему, Марку, все равно – лишь бы не пытались спрятать голову в асфальт и нести яйца.

Настя, будучи ребенком практичным, на все Лизкины закидоны смотрела свысока. Но раз жили они в одном доме, учились в одном классе, а Лизка хорошо въезжала в математику – то почему бы и не дружить с ней в разумных пределах? Настя легко получала пятерки по русскому и английскому, которые категорически не давались Лизе, и потому между девочками существовали прочные дружески-торговые отношения.

Вот и теперь Лизка завела:

– Дашь сочинение списать? Полина Сергеевна байду какую-то задала, я даже дочитать до конца не смогла – скучища.

– Совсем лак мозги залил? Как можно списать сочинение? Если все будет одинаковое – получим как раз четыре на двоих.

– Тогда напиши за меня, – не стала упираться Лиза. – А я алгебру с геометрией сделаю и дам тебе списать.

– Ладно. Только пошли сперва к тете Рае, поедим как люди.

– Да ты что? И суп будет?

– А то! С пирожками!

– Вот повезло тебе, Настька! Моя мать, как только мелкого в садик сдала, так готовить и перестала.

– Лана?

Конечно, она сразу его узнала. Узнала, но еще какой-то бесконечно долгий и томительный момент надеялась, что ошиблась, что это не он. Ладонь, сжимавшая трубку, вспотела, сердце замерло. Мужчина на другом конце провода словно почувствовал ее замешательство. Она услышала, что он улыбается и уже гораздо увереннее говорит:

– Здравствуй, Лана.

Но она уже повесила трубку, выдернула из розетки телефон, опустилась на пол, чувствуя, как бешено колотится сердце.

Это было недавно, это было давно. Это была ошибка, которую можно совершить только в молодости: блаженной, доверчивой юности. Она влюбилась тогда – безоглядно, бездумно. Ушла из дома, жила в его студии, верила в гениальность своего мастера, была ему женой, моделью, служанкой. Вадим считал себя гениальным фотографом и за бытовуху – съемки свадеб или каких-нибудь фоторепортажей для газеты «Труд» – брался только в самом крайнем случае. Да и то – деньги тратил в основном на аппаратуру, объективы, покупку редких в те годы профессиональных журналов. Лана училась на юридическом, хваталась за любую подработку: писала для граждан иски в суд, консультировала соседей в обмен на пару килограммов картошки, прогуливала первые пары, потому что они с Вадимом были оформлены дворниками и, если бы будущие знаменитости стали манкировать подметанием двора и мытьем лестниц, лишились бы квартиры – просторного полуподвала, в котором царил невообразимый хаос, то бишь творческий беспорядок.

Лана словно вновь вошла в тот полуподвал и увидела пляшущую пыль в столбах солнечного света, проникающего в комнату на закате. Один угол просторного помещения был отгорожен, там стояли софиты и лежали отражатели. По полу надо было перемещаться осторожно, чтобы не наступить на штатив или не дернуть провод. Самым ценным в доме был огромный неподъемный сундук, доставшийся молодым людям вместе с дворницкой. В сундуке Вадим хранил аппаратуру, фотоаппараты, объективы. Стены полуподвала молодые оштукатурили и покрасили. Потом Лана кое-где повесила драпировки. Кровать была огромной, с резными столбиками и рамой – делал приятель в качестве платы за съемку. За грубо сколоченным, просторным столом собиралась куча народу. Все как один – гениальные и творческие. Они спорили, обсуждали свои и чужие работы, мировые проблемы, устраивали совместные акции.

Лана никогда не жалела о том времени. Что греха таить, она чувствовала себя Маргаритой и свято верила своему Мастеру, даже если он снимал эротические фото, потому что это тоже искусство и только ханжи и невежды могут с этим спорить. Фото получались красивыми, и она таяла, видя, как нежен поворот ее головы, как трогательно смотрятся груди с торчащими сосками. То, что он умел уловить настроение Ланы, подчеркнуть сексуальность полутонами, куском ткани превратить ее в нимфетку или в женщину-вамп, она принимала за любовь.

Чего только не было в той странной призрачной жизни: моменты получения денег за заказ, когда они чувствовали себя богачами, покупали ящик вина и приглашали гостей. Или шли в ресторан. Покупали что-то необыкновенно красивое – например, люстру чешского хрусталя. Вешать ее в подвале было некуда, но они ее разобрали, и хрусталики служили неиссякаемым источником вдохновения: из них делали и занавеси, и костюм для Ланы, и новогодние гирлянды. Остов люстры забрал кто-то из друзей-декораторов, заявив, что именно эта вещь нужна ему для нового концептуального творения. Бывали дни, когда почти не было денег, тогда Лана и Вадим покупали пакет молока и батон хлеба на двоих. А ведь нужно было мести двор, руки болели, есть хотелось невыносимо, а гордость мешала пойти к родителям. Случались поездки для съемок куда-нибудь в область, когда она забиралась на колокольню заброшенного храма по полуразрушенным ступеням, а Вадим метался внизу, выкрикивая команды, потом она сбрасывала плащ, и ее молочно-белое тело на фоне темного провала незастекленного окна смотрелось неземным видением. Он был талантлив, это признавали практически все. При желании Вадим мог найти нужный ракурс и получить необычный, цепляющий взгляд снимок практически на пустом месте. Далеко в шкафу у Ланы хранилась коробка с фотографиями тех времен: не поднялась рука выкинуть или сжечь. Она помнила их почти все, не было необходимости доставать и пересматривать. Лана очень любила, когда Вадим снимал природу, как-то он подарил ей на Новый год серию снимков, которые делал целый год. Там были деревья, которые стали для молодой женщины особенными. Лиственница подле университета: под ней они целовались, когда он встречал ее после занятий. Клен во дворе их дома, который по осени ронял сказочно красивые листья. Огромный дуб в скверике у Эрмитажа, где Лана маленькой девочкой гуляла с родителями, а потом именно в этом скверике Вадим сказал, что она его Маргарита. Деревья были сняты с одного и того же ракурса, но в разное время года. Это было волшебно, и Лана могла смотреть на фотографии часами.

А потом она забеременела. Как-то глупо это получилось, неожиданно. Лана и не планировала ничего такого.

Что Вадим против ребенка, она поняла сразу.

– Давай подождем, – говорил он, меряя шагами подвал и поглядывая на молодую женщину, сидящую на кровати. – Все это не ко времени. Куда ты принесешь ребенка? В этот подвал? Нам нужно встать на ноги… Вот кстати, я получил хороший заказ на натурные съемки, хотел съездить в Карелию: там природа потрясающая, думал поснимать тебя на фоне озер и местных красот.

Лана сидела на кровати, притянув колени к подбородку, одетая в его большой мягкий свитер с закатанными рукавами и связанные бабушкой шерстяные носочки. «Наверное, он прав, – думала она. – Надо состояться, встать на ноги, институт закончить, получить работу, а уж потом…» В чем проблема – не она первая, не она последняя. Сколько ее знакомых девчонок уже сбегало на аборт… да полкурса, наверное…

Женщину охватило оцепенение, голос Вадима звучал где-то далеко, на границе сознания, она словно увидела происходящее со стороны: вот подвал. Такое артистически-богемное место, где стоит необычная кровать, огромный сундук, куча аппаратуры и вообще – можно кино снимать. Вот главный герой: чертовски красивый молодой мужчина, он конечно же гений, его ждет большое будущее, слава, успех, фотосессии для лучших журналов. Сейчас наш главный герой ходит по комнате, отбрасывая причудливые тени на стены, потому что комната освещена только электрическим канделябром… Канделябр не очень старинный, но зато массивный, что позволило одному из друзей-дизайнеров оплести его проводами и вместо свечей вставить в гнезда электрические лампочки. Потом провода вместе с самим канделябром он покрыл бронзовой краской, и теперь любой неподготовленный человек потрясенно взирал на это сооружение, словно увитое бронзовыми змеями. Канделябр был полтора метра высотой, в нем горело четыре несильные лампочки, а потому по комнате метались большие темные тени, и Лане все время казалось, что Вадим не один. Кто-то темный ходил за ним следом, темный и страшный. А она сама? Себя Лана тоже без проблем увидела со стороны: на кровати, с подтянутыми к подбородку коленями, волосы распущены, глаза испуганные. Потом она увидела подвал и дом, в котором он находился, огромный захламленный двор, где никого нет, потому что время позднее и даже собачники уже улеглись… хотя как это никого? Вот в углу двора, на пересечении труб, спят Мормыш – огромная дворняга, которая сторожит двор, и Черныш – большой кот, тоже местный житель. Мормыша жильцы не боялись, потому что он на их глазах вырос в здорового волкодава из совсем крошечного щенка. Впрочем, в прошлом году въехали в пятый подъезд новые люди и попытались натравить на пса участкового и еще каких-то представителей власти, но соседи не дали. Порезали мужику шины на его дорогущей тачке и пригрозили, что будут резать каждую новую резину, если не оставит пса в покое. Мужик приходил к ним в подвал, обещал деньги, если они последят за машиной, но Вадим разводил руками и отказывался, объясняя, что они много времени проводят в разъездах, дворниками лишь подрабатывают, и вообще… Лана тогда не удержалась, вылезла вперед и принялась объяснять мужику, что Мормыш перестанет на него лаять, как только поймет, что он свой и живет здесь. А соседи пса в обиду не дадут, потому что он два года назад спас ребенка: девчонка шла из школы зимой, и на нее с крыши свалилась сосулька. Ударило-то не сильно, но девочка потеряла сознание и упала в сугроб. Вернее, между сугробом и стеной дома. Мороз был сильный, она замерзла бы, если бы пес не нашел ее и не поднял лай и вой. Он буквально разрывался, пока не выскочили соседи и не пошли смотреть, что же там такое у стены заводит пса. Врачи сказали, что, если бы не он, девочка замерзла бы насмерть, а так – легкое сотрясение мозга и сопли.

Мужик слушал все это молча, Лана чувствовала на себе его липкий взгляд. Был он неприятен, но вроде все понял, от Мормыша отвязался, а Вадим потом чуть ли не подружился с ним. По крайней мере, Лана видела, как они вместе куда-то ездят и после этих встреч у мужа появляются деньги.

Да, как же она забыла, ведь герои нашего фильма, живущие в подвале, муж и жена. Как-то это спонтанно получилось. Вадим сделал ей предложение очень торжественно и, к ее удивлению, долго рассказывал, что она не просто выходит замуж за нищего (но перспективного) фотографа, а вступает в семью, принадлежащую к древнему дворянскому роду. Это была его слабость: он очень гордился своим аристократическим происхождением и с непринужденным изяществом носил фамильный перстень с гербом. У него даже имелись какие-то бумаги с ятями и гербами, хотя хранил он их не дома, но, когда пришел знакомиться с родителями и бабушкой Ланы, рассказывал о своей родословной подробно и с удовольствием. И был очень недоволен и даже зол, когда понял, что на будущих родственников это не произвело никакого впечатления.

Свадьбу играли в два приема. Сперва позвали только родственников и скромно отметили событие у Ланы дома. Со стороны Вадима был только его отец, человек явно пьющий, но со следами былой красоты и прекрасными манерами. По профессии он оказался инженером, трудился в каком-то проектном институте.

А уж потом они в подвале гуляли с друзьями – там было весело и пьяно, и кончилось все конкурсом на лучшее подвенечное платье. Лана так и не поняла, кто это придумал, но почему-то все знакомые дизайнеры и кое-кто из художников принесли свадебные платья и устроили конкурс. Ей пришлось все мерить, впрочем, это было даже забавно, хоть имелись и весьма экзотические экземпляры: одно платье было сплетено из проволочек, другое – сшито из газет, третье – из узких полосок черного кружева, оставлявших довольно большие участки тела обнаженными. Вадим снимал как сумасшедший.

Да, все это было и вот подошло к какому-то рубежу. Теперь Лана сидела на кровати и видела, что подвал и дом, где их двое, – это часть двора, а двор – часть улицы в большом городе, который окружен лесами, и городами, и реками, и деревеньками, и лугами… и так много всего вокруг. Но их-то двое. Она подняла голову, поймала взгляд Вадима и в тот же миг поняла, что она одна. Его глаза были холодны. Впрочем, нет, он смотрел на нее, и она видела, что муж прикидывает, насколько впечатляюще она будет смотреться на фото – вот такая, с огромными глазами, в носочках, трогательно беззащитная.

Лана даже не обиделась – он гений, что с него взять.

На следующий день после института поехала в гости к родителям. Про беременность им ничего не говорила: зачем тревожить и волновать, сама должна решить, не маленькая. Родителей дома не оказалось, зато была бабушка. Она первым делом бросилась кормить внучку, Лана с удовольствием сидела за столом в знакомой с детства кухне и ела борщ. Квартира у них была двухкомнатная, и Лана, сколько себя помнила, жила с бабушкой в одной комнате. Там ничего не изменилось после того, как она, следуя за своим Мастером, покинула родной дом. После обеда пошла в комнату и села к трюмо. В нем отражались ее диванчик, фотографии и ее лучшие рисунки, оправленные в рамочки и любовно развешанные на стене. Лана расчесывала волосы, бездумно разглядывая себя в зеркале. Вошла бабушка, мимоходом погладила по плечу и села на кровать. Глядя на Лану, заулыбалась.

– Что ты, ба?

– Ты сейчас на меня похожа. Мне тоже всегда хорошо думалось, когда я волосы расчесывала. Мать, бывало, все кричала на меня: «Что сидишь, космы дерешь? Иди за младшими смотри!» Зато уж косы у меня были!

Бабушка встала и вытянула из шкафа альбом со старыми фотографиями. Достала снимок, протянула девушке. Лана разглядывала черно-белое фото: молодая женщина, ямочки на щеках, косы венком вокруг головы.

– А что за костюм? – спросила она, с недоумением разглядывая пышную юбку, сапожки и расшитую кофточку.

– Украинский танец я танцевала. Ох, и отплясывали мы! – Бабушка покачала головой, улыбаясь воспоминаниям. Лана смотрела на нее внимательно, боялась, что ба расстроится – все это было давно, время прошло. Но бабуля с той же улыбкой взглянула на внучку. – Теперь твое время плясать, детка. Ты у нас такая красавица. И хоть мать говорит, что ты в отца, а мне все кажется – на меня похожа. Я тоже в молодости двужильная была: и работала, и танцевала, и на всех праздниках была заводилой, и еще платье могла за ночь сшить да утром прийти в обновке да на каблуках – все ахали!

Лана улыбалась, глядя на бабушку. Если вдуматься, это ужасно странно – вот была жизнь, и она ведь еще не кончилась, но веселье и друзья и муж любимый остались в прошлом. А бабуле не грустно и не страшно. Наверное, потому, что она ни о чем не жалеет… и ведь когда ты в этой жизни находишься – есть только момент. Как там: «Есть только миг между прошлым и будущим. Именно он называется жизнь». Ей, Лане, всегда казалось, что впереди лежит нечто большое и значительное, как планы мужа: слава, признание. Они должны работать и идти к этому будущему, надо потерпеть и не создавать себе дополнительных проблем в виде детей и прочего. Но ведь есть и та жизнь, которая идет сейчас. И этой жизни нет места в будущем: кто знает, доживет ли ба до их славы и богатства. Но она живет сейчас, и родители тоже. Да и для нее самой, Ланы, сейчас не менее прекрасно и важно, чем завтра. Мысли были путаные и странные, потому что не часто мы задумываемся о времени и о своем в нем месте. Непривычно это, пугающе.

Лана механически проводила щеткой по волосам, глядя на себя в зеркале. Впервые она ощутила себя частью чего-то большого, частью жизни. Любой юнец видит только себя: свое будущее, свое настоящее, свое одиночество, свою исключительность. Наверное, это хорошо, потому что только сознание собственной ценности и исключительности приводит человека к гениальным открытиям, важным свершениям и много к чему еще. Но сейчас Лана вдруг поняла, что она – лишь часть. Вот бабуля, есть мама, они похожи и такие разные. Лана вспомнила, что, когда она была маленькая, бабуля с мамой творили на кухне пироги. Месили тесто, разрывали его на маленькие пампушечки, потом эти пампушечки лежали под полотенцем, чтобы «подойти». Лишь потом можно было разминать их в лепешечки, на которые клалась начинка. Лана видела мамины и бабушкины руки, разминавшие эти лепешечки, ловко выкладывавшие равные порции капусты, а потом быстро лепившие пирожок. Она была еще мала. Ручки ее не могли поспеть за взрослыми, и ей просто разрешалось что-нибудь сделать из пампушки. Или помочь раскладывать начинку. Потом, когда Лана подросла, ей стало некогда печь пироги, да и мама с бабушкой заводились с ними все реже – и долго, и калорийно. Но сейчас ей вдруг до слез захотелось бабушкиных пирожков.

– Что ты, детка? – Бабушка заметила, как изменилось личико девушки. – Случилось у тебя что?

– Да нет, устала, наверное. Сделай мне чайку, а?

– Сейчас, сейчас! – Ба убежала на кухню, а Лана застыла перед зеркалом. Она поняла, что все решит сейчас, пока понимает, что происходит, пока чувствует себя частью. И решение снизошло, как успокоение. Бог с ней, со славой, с заработками, с фотосессией в Карелии. Не это главное. По крайней мере, для нее, Ланы, не это. Есть другой, высший смысл в происходящем, и она только что поняла, что, являясь частью чего-то большого, не может отказаться от него, нельзя прервать поток, отказаться продолжить то, что дано. В этом дано ей будет счастье и успокоение.

– Тебе варенье какое? – донесся из кухни голос бабушки.

– Клубничное!

– Ну, тогда иди сама доставай, я на верх шкафа не полезу!

Через две недели она вернулась домой окончательно, понимая, что рядом с Вадимом им с малышом места не будет. Впрочем, они сделали еще одну попытку: муж приехал забирать ее из роддома и перевез в съемную, чистую квартирку, где они прожили год. Как только малышка начала ходить, Вадим стал буквально сходить с ума от злости и беспокойства за приборы, альбомы и прочие ценности. А потом Лана узнала, что подвал он сохранил за собой, там по-прежнему проходят гулянки и живет некая Анжела.

Только тогда она поняла, что все кончилось. И удивилась себе: как слепа была в любви, верила человеку, который никогда и ничего не ценил, кроме себя самого и своего таланта. Она переехала к родителям и зажила совершенно другой жизнью. Мать-одиночка, это такой подвид современной женщины, которая может рассчитывать только на себя. Впрочем, Лане еще повезло: долго ей помогали родители и бабуля. А потом они с Настей остались одни, ей пришлось много работать и крутиться как сумасшедшей. Нельзя сказать, чтобы она не вспоминала мужа. Еще как вспоминала: каждая потеря вызывала волну тоски: почему его нет рядом? Каждый роман, который случался или только мог случиться, поднимал со дня памяти воспоминания об их сумасшедшей любви, она начинала тосковать по Вадиму, гнала от себя поклонников.

Марк оказался первым мужчиной, с которым она смогла жить, не вспоминая Вадима. Наверное, потому, что они были совсем разные. Марк – чудесный человек. Он ее любит. Вспомнить хоть ту историю, после которой она уволилась из охранного агентства: он ведь фактически жизнью из-за нее рисковал[1]. И вообще, такого человека еще поискать!

К вечеру она почти убедила себя, что этот звонок ей привиделся в кошмарном сне. Марк пришел позже обычного, усталый: какая-то у него научная конференция на носу, он писал статью, а потом поехал на работу и в результате до дома дополз в состоянии близком к коматозному, взвинченного настроения Ланы не заметил, лег спать раньше Насти.

Однако на следующий вечер Вадим позвонил снова. Лана, которая весь день была как на иголках, подскочила к телефону, чуть не опрокинув бокал с соком. Марк удивленно поднял брови и подумал, что ПМС – страшная штука. Он сделал вид, что просматривает статью, но краем глаза видел, как Лана снимает трубку и подносит ее к уху.

– Не бросай трубку, – сказал Вадим. – Нам нужно встретиться и поговорить о дочери. Я буду ждать тебя завтра в семь вечера в «Суши» около твоей работы.

Он повесил трубку, не попрощавшись.

Марк сразу понял, что это не просто звонок. Лана побледнела, молча послушала, что сказал невидимый собеседник, и так же, не промолвив ни слова, положила трубку. Какое-то время она бесцельно бродила по квартире, а потом взяла сигареты и пошла на балкон курить, хотя бросила это занятие больше года назад. За ужином попросила коньяку, выпила рюмку залпом, а съесть почти ничего не смогла. Марк наблюдал за ней внимательно, но вопросов не задавал. Не потому, что не встревожился. А потому, что растерялся. Ведь она ничего ему не сказала. Ничего! Звонок явно напугал и расстроил ее, однако Лана промолчала. На другой день, встревоженный и расстроенный, он позвонил ей на работу и предложил поужинать в городе. Лана помолчала, а потом сказала, что у нее много работы и ничего не получится… вернется она поздно.

Вечером она вернулась чужая, думающая о своем. Марк молчал. Так длилось неделю. Утром Лана и Настя собирались, переругиваясь и что-то дожевывая на ходу, потом разбегались по делам. Вечером все встречались дома, и Марк с тревогой ждал: какая она будет сегодня? Если просто нервная – то он не звонил и вечер пройдет терпимо, хоть она и посматривает испуганно на телефон. Если глаза Ланы лихорадочно блестят, а губы искусаны – она говорила с этим типом. Или даже встречалась с ним. Марк чувствовал себя исключенным из жизни женщины, которую искренне считал женой, и потому был зол и раздражителен.

Время недосказанности и неопределенности. Смутное время. Наверное, оно бывает у всех, но каждый переживает его по-своему. Марку было больно. Он не мог ни с кем поделиться. Что-то внутри противилось обсуждению личных дел с близкими. Тем более что все они с Ланой уже познакомились и всем она понравилась. Как-то они пришли к приятелям в гости, и Галка, жена Игоря, отбирая у одного из своих шустрых отпрысков ручной миксер, которым тот пытался улучшить качество каши, быстро сказала Марку, так, чтобы другие не слышали:

– Наконец-то ты нашел свою женщину. Я так за тебя рада, так рада… Федор! Отродье мое любимое! Забери братика, дай родителям пожить!

– И что я за это буду иметь? – Солидный семилетний Федор, которого часто звали дядя Федор – как персонажа из книжки Успенского, подхватил на руки своего годовалого брата и вопросительно уставился на мать.

– А что ты хочешь? – осмотрительно спросила та, одной рукой заталкивая тарелку с остатками каши в посудомоечную машину (чего по инструкции делать нельзя), другой протягивая Марку бутылку холодного белого вина. Смотрела она при этом на духовку, где доходило до готовности мясо, и прислушивалась к голосам гостей из одной комнаты и к голосам детей – из другой. Марк искренне ей завидовал: четверо детей – это счастье. И одновременно слегка сочувствовал: вид у Галки всегда был, мягко говоря, встрепанный.

– Я хочу новый картридж.

– Ломаный, – быстро отозвалась мать.

– Лицензионный. – Федор перехватил извивающегося братика поудобнее – за ноги, – и тот повис вниз головой.

Марк дернулся было спасать ребенка, но малыш заливался счастливым смехом, а мать и сын продолжали разговор как ни в чем не бывало.

– Лицензионный стоит кучу денег. Давай лучше два на Савеловском купим.

– Ладно. – Федор взял братика под мышку и удалился в сторону детской.

Галка пробормотала что-то по поводу малолетних шантажистов и чуть не целиком залезла в духовку. Марк ретировался, полный думами о суровом семейном счастье.

Не надо быть психологом, чтобы догадаться – стремясь создать собственную семью и стать мужем и отцом, Марк норовил избежать повторения, то есть как бы на другом уровне компенсировать то отсутствие нормальной семьи, которое случилось в его собственном детстве. Он и сам это понимал, а потому старался не зацикливаться на подобных мыслях. Но сейчас, обретя Лану и Настю, он оказался, как никогда, близок к исполнению свой мечты: у него, наконец, появилась настоящая семья, любимая женщина, ребенок, он успокоился и расслабился… как выяснилось, слишком рано.

Как некий антракт в затянувшемся спектакле их отношений – полном недомолвок и неловких пауз – случилась конференция.

Марк всегда любил научно-практические конференции. Что в том плохого? Давайте снимем шляпу перед человеком, который придумал такой замечательный способ досуга для замученных рутиной научных и прочих работников: вроде как работа, но поездка оплачивается, и в отрыве от привычного окружения можно позволить себе расслабиться. Не-ет, идея просто замечательная. Недаром люди бизнеса обзавидовались и сделали себе такую же развлекалочку, только называют это партнерским семинаром. Тетя Рая не преминула принять участие в сборах. Она напекла племяннику в дорогу пирожков и теперь сидела в кресле, глядя, как Марк собирает сумку.

– Алказельцер взял?

– Да.

– А почему всего две пары носков?

– Потому что я приеду через два дня.

– А если ты промочишь ноги? Марк, мальчик мой, в твоем возрасте нельзя быть столь беспечным! Мужчины отличаются хрупким здоровьем и должны беречь себя.

– Да? С чего ты взяла? Я уж и не помню, когда болел последний раз!

– И не надо! Теперь, когда у тебя есть семья, ты должен особенно себя беречь.

Марк нахмурился. С языка чуть было не сорвалось, что он уж и не знает, есть ли у него семья. Однако к чему расстраивать тетушку? У нее подскочит давление, да и вообще: взрослые уже, сами разберутся.

– Я недавно получила письмо от твоей мамы, – как ни в чем не бывало продолжала тетя Рая.

– Надеюсь, у нее все хорошо, – буркнул Марк.

– Ой, да просто прекрасно! Она собирается переезжать то ли в Канаду, то ли в Америку. Говорит, климат Израиля стал ей вреден.

Марк фыркнул. Потом, не удержавшись, заметил:

– Готов спорить на свою зарплату, она нашла какой-то способ увильнуть от налогов. Должно быть, несчастные канадские налоговые инспекторы славятся своей рассеянностью…

– Мальчик мой, твоя мать занимается благотворительностью…

Марк пожал плечами. Они немного помолчали, потом тетушка продолжила:

– Так вот, я и подумала, может, попросить ее сходить к Стене Плача, пока она не уехала?

Ее племянник со стуком уронил на пол ботинки и уставился на тетушку, не веря своим ушам.

– Зачем это? – подозрительно спросил он.

– Ну… разве у тебя нет проблем?

– Нет! А если мне и понадобится помощь Бога, я найду время пообщаться с Ним лично. Моя мать – последний человек, которого я попрошу озвучивать мои сокровенные желания и тревоги!

– Ладно, ладно. – Тетушка быстро дала задний ход. – Не хочешь – не надо! Вот я тебе сейчас расскажу, как Валечка, Симина дочка, покупала мебель. Ты будешь так смеяться!

Марк вполуха слушал злоключения скуповатой Валечки, которая пыталась не заплатить фирме за доставку мебели, и думал: какими удивительно схожими путями идут мысли двух совершенно разных женщин! Ведь Лана тоже недавно поминала Стену Плача. Или правда пора ехать в Землю обетованную? Пожалуй, лучше подождать еще немножко: надо сперва убедиться, что Лана вообще собирается остаться с ним.

Итак, Марк ехал на конференцию. Он расположился в купе в приятной компании, из сумок был извлечен запас продуктов и выпивки, необходимый для того, чтобы поездка прошла успешно, за окном мелькали родные осинки, колеса поезда выстукивали что-то веселое. Ночь летела мимо вместе с сонными полустанками, никто не обращал внимания на время. Марку даже удалось подавить то гнетущее чувство, которое грызло его в последнее время. В какой-то момент он вывалился в тамбур покурить. Тут было гораздо свежее, чем в битком набитом купе, мужчина ссутулился и, покачиваясь в такт движению поезда, смотрел в темное окно. «Велика все же земля наша, – думал он отрешенно. – Сколько едем – и темно так: ни города, ни деревни. Впрочем, вот на горизонте огоньки. Интересно, кто там живет? И как им живется? – Марк потер ладонями лицо. – Я порядочно пьян, – признался он себе. – Надо бы поосторожнее, а то завтра никакой буду». Он с удовольствием думал о завтрашнем дне. И, инстинктивно желая чувствовать себя счастливым как можно дольше, принялся размышлять. «Вот, ведь мы приходим в этот мир одни и одни из него уйдем. Удел человека – быть с самим собой. Разве не так? Тот путешествует быстрее, кто путешествует один. Приходят и уходят попутчики и попутчицы, но от этого ничего не меняется: в какой-то момент ты все равно оказываешься один. И так ли это плохо? Вот мне сейчас разве плохо? И так ли уж темно и холодно я жил, пока не появилась в моей жизни Лана? До нее было много женщин и много будет после. Почему нет? В этом есть определенный кайф. Потому что каждая новая женщина – это как новое открытие, как путешествие в неизведанное. Я люблю путешествовать и открывать новые дали и горизонты, – говорил себе Марк. – Зачем же я чувствую себя несчастным от мысли, что семейная кабала может не состояться?

Завтра этот поезд привезет меня в новый город, в город, где я никогда не был. А потом поезд моей жизни привезет меня туда, где я встречу новую женщину».

Поезд тряхнуло, и Марк ударился плечом о стенку. Мимо прошла проводница, подозрительно притормозила, присматриваясь к клиенту.

Марк улыбнулся и сказал:

– Добрый вечер. Вернее, уже ночь.

– Добрый, – пробормотала тетка, инстинктивно поправив сожженные бесконечными окрашиваниями бесцветные волосы. – Шли бы вы спать.

– Спасибо, что-то не спится.

Проводница вновь окинула его цепким взглядом и пошла в соседний вагон, убедившись, что пассажир вменяем и вроде как не собирается ни прыгать с поезда, ни пачкать тамбур.

А Марк стал думать о том, каково это – быть проводником поезда. Наверное, это странно – жить на колесах, когда пол все время покачивается и каждый день мимо мелькают лица многих людей. Впрочем, это ему так кажется, а для привычных людей, наверное, работа как работа. Ну, съездит она в рейс (или надо говорить «сходит»? Кажется, это про моряков так говорят). А потом возвращается домой к мужу и ребятишкам. Он вздохнул. «Кого я пытаюсь обмануть? Мало кто путешествует один по доброй воле. А я уж точно не из таких. Я так давно искал свою женщину, свою семью, что устал и почти отчаялся. Да, пусть человек уходит из этого мира одиноким, но, наверное, не так страшно покидать его, если существует человек, рядом с которым тебе было тепло. Если существует ребенок, которого ты вырастил. Всем нам иногда хочется вырваться из дома, уйти в одиночное плавание, побродить по чужому городу – безумно соскучиться по тому, кого ты оставил дома. И какое счастье бывает вернуться, когда с порога тебя обнимают знакомые запахи и теплые руки и ты понимаешь: я вернулся домой… – Он прислонился лбом к холодному стеклу. – Я не отпущу ее. Или так нельзя? Разве можно удержать женщину против ее воли?»

– Марк?

Он обернулся. Полиночка смотрела на него встревоженно:

– Вам нехорошо?

– Нормально, – пробормотал он. – Вы покурить?

– Нет, я не курю. Просто мы вас потеряли и я пошла…

– Искать заблудшую душу? Спасать меня от серых волков? Ах, какая храбрая у нас доктор! Пойдемте, моя Жанна д’Арк, а то вы замерзнете и превратитесь в Снегурочку. – Он подхватил Полину под ручку, и они вернулись в купе, где играла гитара и негромко пели про то, что «один говорил – нам свобода награда, мы поезд куда надо ведем. Другой отвечал – задаваться не надо, как сядем в него, так и сойдем».

Поезд привез всю компанию на станцию под названием Арзамас-16 ранним утром. Люди толпились на короткой платформе, поглядывали по сторонам и судорожно зевали. Большая часть окружающего мира терялась в тумане, и кто-то пошутил, что туман – наследие советских времен, когда Арзамас был закрытым городом. Мол, туман разработали специально, чтобы он скрывал окрестности и никто ничего не видел.

Не прошло и пяти минут, как из загадочной белизны вынырнул весьма импозантный молодой человек, окинул прибывших внимательным взглядом вполне ясных глаз и громко объявил:

– Уважаемые гости научно-практической конференции, прошу вас следовать за мной, вас ждет автобус, мы отъезжаем буквально через пять минут!

Все вереницей потянулись за ясноглазым молодцем. Марк подумал, что юноше сам бог велел работать в турбизнесе: льняные локоны, свежее лицо, радушная улыбка располагали к нему чрезвычайно. Впрочем, юноша оказался не так прост. Дождавшись, пока все гости расселись в теплом и негромко урчащем автобусе, он объявил, что зовут его Михаил Юрьевич (нет-нет, к сожалению, не Лермонтов), он отвечает за встречу и размещение гостей и потому сейчас они поедут в санаторий, на базе которого и проводится нынешняя замечательная конференция. Гости смогут отдохнуть, а ему, Михаилу Юрьевичу, сегодня встречать еще два поезда, а потому просьба быстренько достать свои командировочные удостоверения. Он их прямо сейчас соберет. Нет, нет, передавать не надо, держите в руках.

Буквально через пять минут удостоверения были собраны в аккуратную папочку, а двое мужичков, которые надеялись на халяву проехать до нужной им деревни, твердой рукой ясноглазого Михаила были выдворены из автобуса, после чего все наконец поехали.

Всю дорогу молодой человек добросовестно исполнял обязанности гида, хотя за туманом окрестностей не было видно категорически. Он все же ознакомил приезжих с основными особенностями края, не забыв упомянуть несколько раз, что цель их сегодняшней поездки – прекрасный санаторий, оснащенный новейшим медицинским оборудованием, – принадлежит Газпрому.

– В рамках работы конференции вам будет предложена интересная культурная программа. Всю информацию вы получите на ресепшене вместе с ключами от номера. Огромная просьба не затягивать с принятием решения и как можно скорее поставить устроителей в известность, что именно вы хотели бы посетить: Серафимо-Дивеевский монастырь, город Арзамас, Болдино или все эти увлекательные места без исключения.

К тому моменту, как гости добрались до санатория, туман почти рассеялся и все смогли увидеть прекрасные сосны, между которыми размещались здания.

Марк получил ключи от номера и папку с материалами конференции, остался комнатой вполне доволен, принял душ и завалился спать: ночь выдалась шумная, а до открытия было еще три часа. К началу пленарного заседания он был уже выбрит, одет в костюм и вращался в обществе, то бишь тусовался среди коллег.

«Если уж ты поехал на конференцию – отрывайся», – всегда говорил себе Марк. И он отрывался по полной: удачно выступил с докладом, послушал выступления тех, чьи научные интересы были близки его собственным, и доклад завотделом, просто потому, что нельзя же не пойти на доклад собственного начальства. Он сходил в сауну, в бассейн, побродил по обширной, благоустроенной и весьма живописной территории. Съездил в Арзамас, обалдел от собора на центральной площади – тот словно парил на краю холма и внутри был покрыт прекрасными неяркими росписями. Сам город оказался провинциально уютен старой частью и промышленно безлик новостройками. Марк сыграл в волейбол в команде докторов наук против кандидатов (они проиграли) и в преферанс (остался при своих). Подвергся вполне профессиональному массажу, после которого проспал два часа как младенец. Подумать только, сколько всего было пережито и переделано за какие-то три дня! Само собой, он звонил домой, скучал, с нетерпением ждал торжественного ужина, после которого тела его и некоторых других участников конференции Михаил Юрьевич клятвенно обещался погрузить в автобус и доставить к поезду.

– Марк, старый греховодник, ты без баб не можешь, – подначил его Армен, глядя на Полину, которая призывно махала Марку с танцпола.

– Да ладно, – хмыкнул Марк. – Это не то, что ты думаешь. Я ведь практически женат. Так что у нас чисто дружеские отношения.

Армен хрюкнул, но навязываться не стал. Марк поставил стакан на бар и пошел танцевать. Самое смешное, что отношения действительно сложились вполне дружеские. Они с Полиной оказались за одним столиком в ресторане, потом играли в волейбол – правда, Полина была в команде кандидатов. Марк не мог не видеть, что статная и миловидная девушка не обделена вниманием присутствующих мужчин. Она, однако, явно старалась держаться к нему поближе, и Марку ничего не оставалось, как отвечать на ее внимание: он не привык бегать от женщин, но твердо пообещал себе, что вечером мягко объяснит девушке, что к чему, и не станет портить себе и ей жизнь. Вечером после ужина тоже были танцы. Полина с удовольствием отрывалась на танцполе, и Марк видел, что мужчины буквально вьются вокруг нее. Однако она все время находила Марка взглядом и после танцев возвращалась к нему, повергая в ярость или отчаяние – в зависимости от темперамента – своих поклонников.

В конце концов случилось то, что назревало с начала конференции. Марк заметил, как к нему решительно направляется высокий блондин, с первого дня уделявший Полине особое внимание. «Кажется, он из Питера», – подумал Марк, взглядом отыскивая охранника и мысленно прокладывая короткий путь к двери. Однако выйти он не успел.

– Эй, мужик, ты ей муж? – На плечо легла тяжелая рука. Блондин пытался то ли произвести впечатление, то ли сохранить равновесие – сразу определить оказалось затруднительно.

Полина спряталась за Марка и злобно смотрела на непрошеного ухажера.

– Мы коллеги, – отозвался Марк, пытаясь пристальным взглядом вывести охранника из комы, в которой тот пребывал.

– Оставьте меня в покое, – подала голос Полина. – Я вам повторила сто раз, что я не одна и не хочу с вами знакомиться! Я тут с друзьями!

Но мужик уже сконцентрировал внимание на цели и теперь просто дозревал до драки. Рядом неожиданно нарисовался еще один персонаж, этот, кажется, был из Новгорода, мельком отметил Марк.

– Полиночка, пойдемте, я вас отсюда уведу, – сказал мелковатый мужичок, цепко прихватывая девушку за локоть. – Пусть молодые люди поговорят, вам тут быть не нужно.

– Еще чего! – Полина с негодованием отняла руку и сверху вниз взглянула на плешь защитника из Новгорода. – Почему вы от меня не отстанете? Что, девушке нельзя просто потанцевать?

– Можно! – рявкнул питерец. – Но со мной!

Он потянулся к ней, и испуганная Полина завизжала, перекрывая оглушительный шум музыки. Марк понял, что избежать драки не получится, и толкнул мужика, понадеявшись, что он завалится и им с девушкой удастся сбежать. Первая часть плана удалась – блондин рухнул на пол, но, когда Марк развернулся к двери, подлый плешивый тип подставил ему ножку, и Марк Анатольевич покатился по полу прямо под ноги очнувшемуся охраннику. Тот перепрыгнул через него и оказался лицом к лицу с поднявшимся вертикально питерцем.

– Бежим, Марк! – Полина тянула его за руку.

– Да, черт, ногу подвернул, кажется.

Прихрамывая, он все же встал. Девушка подставила ему плечо, вдвоем они вывалились за дверь. Вместо того чтобы идти к лестнице, Полина потянула его в темный коридор.

– Э, мы куда? – насторожился Марк.

– Здесь аварийный выход на улицу. Наш корпус прямо напротив.

В дверь за спиной что-то тяжело ударило, и Марк решил, что небольшая порция морозного свежего воздуха не помешает.

Через три минуты они уже сидели в его номере, тяжело дыша и глядя друг на друга круглыми глазами.

Потом на них напал нервный смех, потом Марк налил себе и Полине коньяку, исключительно в профилактических и лечебных целях, потому что ее туфли промокли и через улицу они бежали без верхней одежды, а на дворе все-таки было начало мая. Отсмеявшись, Марк подумал, что, пожалуй, заслужил награду за свои подвиги, да и вообще – грех разочаровывать девушку. А Лана… где она, Лана? И дело даже не в расстоянии между Арзамасом и Москвой – не в километрах дело. Дело в доверии, а его-то в последнее время так не хватало в их отношениях.

Между тем Полина что-то говорила. Марк, занятый своими мыслями, слушал ее краем уха, но последние слова докторши заставили его подпрыгнуть в кресле.

– Что, простите?

– Видите ли, я лесбиянка, – повторила та, милым жестом поправив роскошные темные волосы. – Но не хочу афишировать свои пристрастия, по крайней мере пока, я ведь еще и года в клинике не работаю. Ну, вот и решила держаться к вам поближе: все говорили, что вы девушку не обидите, но и навязываться не станете… Вы ведь меня не выдадите?

Марк покачал головой. «Ну вот за что мне это? Такая красивая, я только собрался согрешить – и вот вам, прошу покорно, подарочек. Лесбиянка она, видите ли…» Он вздохнул. Перебесится, наверное, но вряд ли прямо сейчас.

– Жаль, – искренне сказал он. – Вы уверены, что я не мог бы вас переубедить?

Девушка встала, подошла к его креслу и опустилась на ковер, снизу вверх заглядывая мужчине в глаза:

– Если вы хотите – я смогу… это не так уж ужасно, а я вам действительно очень благодарна!

Он молчал, разглядывая ровную кожу, свежий рот и нежные плечи. В глазах Полины мелькнуло беспокойство, губы чуть плотнее сжались. «Она боится, что я соглашусь», – понял Марк.

– Нет уж, – сказал он. – Из благодарности, да еще, не дай бог, вам не понравится – на такое я не могу решиться.

– Тогда давайте дружить, хорошо? – Молодая женщина с облегчением рассмеялась, поднялась с пола и уже крутилась перед зеркалом.

– Давайте, – без особого энтузиазма согласился Марк. – Только завтра, хорошо? А то сегодня уже поздно, и танцевать я больше не хочу.

Они распрощались, Полина выскользнула из его номера с таким подозрительным и распутным видом, словно они тут черт знает чем занимались. По крайней мере, по лицу горничной, которая неспешно шествовала по коридору, было очевидно, что она именно так и думает.

Потихоньку терпение Марка Анатольевича начало подходить к концу. «Я очень терпеливый, – уговаривал он себя. – В конце концов, сыны Израилевы всегда славились выдержкой. Рабство терпели, исход, по пустыне Моисей водил… человек, защитивший две диссертации, приучен не гнать лошадей. Но всему есть предел». Он вернулся с конференции и застал все то же: бледную, напряженную, как струна, Лану, которая плакала по ночам, но на все вопросы отговаривалась глупостями типа головной боли и тяжестью должностных обязанностей.

Душа Марка все больше покрывалась мраком сомнений и страхов. Что, если так все и кончится? Лана будет молчать, недоговаривать, становиться чужой. А потом скажет, что сердцу не прикажешь, она уходит к другому. «Мне было хорошо с тобой, Марк, но…» И он опять останется один. Ему стало тоскливо – так тоскливо, что челюсти свело: то ли от желания завыть, то ли оттого, что он вцепился зубами в маркер. Выплюнув фломастер, он встал и пошел в комнату к Насте. На ком надо срывать плохое настроение? Правильно – на детях! Кто, собственно, делает чертов проект по биологии? Почему все женщины – включая двенадцатилетнюю малявку – вьют из него, дурака, веревки и совершенно беззастенчиво пользуются его добротой?

– Анастасия!

Ха! Ни одной Насти в квартире не обнаружилось. Хрюшка какая! Смылась, а его бросила делать биологию. Так подлизывалась мастерски: «Марк, миленький, помоги хоть чуть-чуть! Нам с Лизкой задали проект, а мы рисовать не умеем, да и как эта чертова клетка выглядит… да-да, я прочитаю. Но рисовать – это совсем другое! Ну и что, что я хочу стать художницей и занимаюсь с пяти лет… Это же совсем другое, понимаешь? Это тебе не букет нарисовать и не портрет даже. Надо иметь научный склад ума, а я что? А про клетку я все знаю: ядро там, ваки… вули… точно: вакуоли! Ну нарисуй, чтобы аккуратно было, пли-из. А то мы уже два листа испортили, все вкривь и вкось получается. А у тебя рука твердая, ты же у нас врач…»

И в результате последний час Марк, высунув от прилежания кончик языка, чертил разноцветным фломастерами на ватмане интимные подробности из жизни растительных клеток, а две малолетние нахалки улепетнули куда-то. Марк зарычал и пошел к двери. Ну, на улицу они не пойдут – поздно уже; а вот к Лизке вполне могли смыться.

Он спустился на пару этажей и позвонил в дверь, очередной раз подивившись фантазии Лизиных родителей: на этот раз звонок пел соловьем. Неделю назад это был басовитый лай собаки, а до этого – песенка «Бони М.». А до этого, кажется, «Танец с саблями». Самый большой прикол случился зимой, когда из-за двери мужской голос ревел сердито: «Кого черти несут опять?» Настя тогда еще хихикала и говорила, что это они поставили специально к приходу гостей. И не лень ведь каждый раз что-то менять.

Обитая кремовой кожей дверь распахнулась, и Циля, мама Лизы, заулыбалась, демонстрируя безукоризненно сделанные виниры.

– Марк Анатольевич! Здравствуйте, здравствуйте! А я как раз собиралась к вам за Лизонькой. Совсем девочка заучилась, разве так можно. В наше время столько не задавали, так детей не мучили, однако дураками мы не выросли, и я просто не понимаю, зачем столько информации впихивать в бедные детские головки. Занятия, факультативы, теперь еще придумали: мастер-классы! Вы слышали?

Марк кивал, время от времени издавал сочувственные звуки и даже не пытался вклиниться в плавную речь. Лизина мама была известна тем, что даже представителей ЖЭКа смогла уболтать до такого состояния, что они вне очереди сделали ремонт в подъезде и привезли песок на детскую площадку. Однако девчонок здесь, похоже, не было.

Марк не успел встревожиться отсутствием малолетних нахалок: в кармане запел мобильный. Извинившись, он приложил трубку к уху и услышал голос тети Раи:

– Марк, мальчик мой, девочки пошли по домам. Я дала Насте с собой пирожков, съешь сегодня, пока теплые.

– Да, тетя.

Тетушка проживала в этом же подъезде, а потому не успел Марк выключить телефон, сзади загремели шаги, и Лиза прошмыгнула мимо него в квартиру, прижимая к груди кулек с пирожками. Настя нацелилась было нырнуть за подругой, но Марк изловил ее за плечо, попрощался с Лизиной мамой и легким пинком направил девчушку в сторону родной квартиры.

– Ты чего? – Настя обиженно надула губы.

– Того! Почему ты ешь пирожки, когда я делаю проект?

– Так они потом остынут! Но я тебе тоже принесла.

Они вернулись в дом, и Марк со вздохом принял в ладони теплое полотенце с пирожками. Некоторое время он сидел в кухне, слушал, как Настя восхищается проектом и звонит Лизке, чтобы сообщить, что «пять баллов гарантированы, стоматологи веников не вяжут, картинки – зашибись!». Пирожки оказались вкусные. Впрочем, у тети Раи все всегда было вкусно.

Марк всегда был благодарен провидению за тетю Раю и дядю Мишу. Их дом стал для мальчика той тихой гаванью, где всегда можно было покушать, поговорить и просто посидеть на теплой кухне, где пахнет корицей – если тетя печет пирожки, или рыбой – если она готовит обед. Здесь было тепло и уютно, тикали смешные часы; деревянные, громоздкие, они стояли на специальной полке, и на вопрос мальчика, почему нельзя купить современные и красивые, тетя пожимала плечами, а дядя назидательно говорил: «Мой мальчик, не спеши, старые вещи иной раз стоят больших денег». Только через много лет Марк удосужился взглянуть на часы не как на рухлядь, а как на антиквариат и за пыльным стеклом разглядел затейливую надпись с ятями: «Павел Буре». Полная тетушка, неизменно облаченная в яркий шелковый халат с экзотическими птицами или драконами, легко двигалась от плиты к шкафу, что-то солила, пробовала, бормотала себе под нос, иной раз она проходила мимо, и ее теплая ручка касалась волос мальчика. И хотя Марк хмурился и выныривал, но все же ему было приятно, что тетя помнит, что он здесь. Ведь это чертовски важно, чтобы кто-то думал о тебе и помнил, что пришла осень, нужны витамины и теплые носки. Потом приходил с работы дядя Миша, и они втроем ужинали, слушая дядины рассказы о том, как прошел его трудовой день. Дядя Миша трудился стоматологом, и Марк с интересом выслушивал истории о сложных случаях медицинской практики и интригах, неизбежных в любом коллективе, да еще если люди прилично зарабатывали. Дядя был человеком сдержанным, но Марк знал, что он гордится племянником, который твердо решил пойти по его стопам. Вечером Марк возвращался к себе – они с мамой жили недалеко от родственников, буквально на соседней улице. В их квартире никогда не пахло рыбой. И пирожками тоже не пахло. Мама давно приняла вегетарианство и ни мяса, ни рыбы не ела и не покупала, объясняя сыну, что все полезные элементы можно получить из молока, сыра, бобовых, грибов и овощей. Марк ненавидел овощи и бобовые. Если бы не тетушкины обеды и ужины, он нажил бы себе гастрит или язву, а так мальчик просто сосуществовал с мамой в одной квартире – и все. Мать никогда особо не интересовалась им, впрочем, она заботилась о ребенке как положено, и одет-обут он был не хуже других. А когда Марку исполнилось шестнадцать, мать уехала в Израиль, чтобы выйти там замуж, принимать активное участие в политике и вообще зажить новой интересной жизнью, в которой для него совершенно не было места. Марк пережил это спокойно, можно даже сказать, что вскоре пришло чувство огромного облегчения. Действительно, все устроилось как нельзя лучше: у него были тетя с дядей, а также свободная квартира – мечта любого молодого человека, автоматически превратившая Марка в одного из самых популярных людей на курсе. Дядя умер, когда Марк уже окончил ординатуру, и с тех пор он трогательно заботится о тетушке. А тетя Рая продолжала баловать любимого племянника и его семью своими кулинарными шедеврами.

Мысли о еде настроили Марка на мирный лад, и он не стал ругаться с Настей. Потому как, если уж рассуждать объективно, умение заставить кого-то трудиться на себя – это тоже талант, и глубоко нелишний в наше время. Однако, когда он доедал второй пирожок, вернулась Лана, и, взглянув на ее осунувшееся замкнутое личико, он опять расстроился.

Вот где она была? Наверняка ведь с мужиком встречалась. Тогда почему такая безрадостная? И такая невиноватая? Потому что она с ним еще не спит? Мысли эти напугали его, Марк, будучи человеком взрослым и достаточно трезвомыслящим, осознавал, что он любит Лану больше, чем она его. Что ж, пусть пока так. Но он надеялся, что все придет и они станут по-настоящему близкими и родными, просто ей нужно время. Однако теперь она отдалялась, и, не понимая, что происходит, он обнаружил в себе желание рвать и метать. А также нежелание быть обманутым и прощать измену.

Они поужинали: кое-как, потому что Настя наелась у тети Раи и, выудив из холодильника кефир, ушла к себе со словами: «А я больше не могу». Марку кусок в горло не лез. Лана сидела за столом, крошила хлеб и жевала салат.

– Лана…

– Да?

– Лана, я так больше не могу.

– Как?

– Ты ходишь и молчишь. Почти ничего не ешь. Думаешь о чем-то… или о ком-то? Я знаю, ты встречаешься с мужчиной.

– Откуда ты знаешь?

– Не надо держать меня за идиота.

Она молчала. Марк закрыл дверь, чтобы Настя не слышала их разговор, сел напротив, глядя в лицо любимой женщины. Она была бледна, глаза лихорадочно блестели, губы обветрены. Он подавил в себе жалость, потому что больше всего ему хотелось сейчас подхватить ее на руки, прижать к себе, успокоить, убаюкать, пусть она поплачет на его плече, потом ей будет легче.

– Решай сейчас, – сказал он чужим голосом. – Если ты влюбилась – скажи, я уйду. Я не хочу жить с тобой, когда ты думаешь о другом.

– Нет-нет. – Она вцепилась в край стола побелевшими пальцами, по щекам потекли слезы. – Не бросай меня! Я… я пропаду без тебя, слышишь? Я не люблю его, поверь мне! Когда-то – да, но это было давно. А теперь, теперь он пугает меня, я не понимаю, почему он вернулся, что ему нужно. Он требует встречи с Настей… Зачем? Я не верю, что она ему хоть сколько-нибудь дорога, не тот он человек…

– Погоди, погоди. – Марк встал, сунул руки в карманы, чтобы не дать себе обнять ее, вытереть слезы. – При чем тут Настя? О ком ты говоришь?

– Вадим, ее отец, требует, чтобы я познакомила его с дочерью. Он, видишь ли, хочет принимать участие в ее воспитании.

Она закрыла лицо руками и заплакала. Марк стоял, приоткрыв рот.

– Минуточку, как Настин отец? Я думал, он умер.

– Нет…

– Ну ладно. – Осознать это было нелегко, Марк решил обратиться к другому: – Но почему ты его боишься?

– Он такой… отчаянный. – Она встала, подошла к раковине, сполоснула лицо холодной водой. Тушь растеклась в тени под глазами, теперь Лана выглядела еще более измученной. – И раньше мог совершить любую глупость. Но все же я чувствовала, что особенная для него. А теперь… он очень изменился. Это холодный, расчетливый, недобрый человек.

– Прогони его.

– Не могу. Он отец Насти. Сказал, что хочет ее видеть.

– С чего это? После стольких лет – такой ренессанс родительских чувств!

– Он хочет получить деньги.

– Какие деньги? При чем тут деньги? Лана!

Она подняла на него полные слез глаза.

– Прекрати реветь! Будь умницей, расскажи мне как следует: чего хочет от тебя этот человек.

– Ты не поверишь… Такая история дурацкая. В общем, Вадим… он потомок князей Мещерских и еще каких-то аристократов. Он всегда гордился этим: мол, голубая кровь и все такое. Перстень носит с гербом, это фактически все, что осталось от отца. Отец, оказывается, умер в начале этого года. Он был человек небедный, но с тяжелым характером, отношений с сыном фактически не поддерживал. Имелись у них какие-то реликвии, но отец отдал Вадиму только перстень, а остальное, кажется, проиграл. И вот недавно он умер. Перед смертью сказал Вадиму, что просит его разыскать брата Василия, то есть дядю Вадима. Причем он ему даже не родной брат, а двоюродный, кажется. Вадим сказал – кузен. И живет этот самый дядя где-то в Италии. Мол, они сто лет назад рассорились, то ли жену он у брата соблазнил, то ли невесту, я не поняла. И теперь он хотел, чтобы Вадим за него попросил у Василия прощения.

– Черт знает что, мелодрама какая-то, – бормотал Марк, наливая воду в высокий стакан.

Лана жадно выпила, по-детски вытерла ладошкой губы, продолжила:

– Вадим стал искать и нашел дядю довольно быстро.

– Каким образом, интересно?

– Через Интернет. Есть, оказывается, специальные сайты, где прослежены родословные дворянских семей. Ну, по крайней мере аристократических, с титулами. А дядя имеет титул князя и живет в Италии. Он уже совсем старик, одинокий и сказочно богатый. При этом у него имеется сайт, а он активно переписывается с другими потомками знатных родов, живущими во Франции, Швейцарии… Еще Вадим каким-то образом узнал, что у старика прекрасная коллекция живописи. Он говорит, коллекция стоит миллионы.

– Что ж, это звучит заманчиво, и я понимаю стремление этого типа стать наследником. Но при чем тут Настя?

– Как я поняла, Вадим не хочет ехать к дяде один. Они незнакомы, Вадим чертовски похож на отца, старик может и не проникнуться к нему родственными чувствами. А вот Настя… По словам мужа (Марк вздрогнул), она очень похожа на дочку этого князя Василия. Девушка умерла совсем молодой… Вадим говорит, ее портрет кисти какого-то известного художника есть в каталоге картин на сайте князя.

– Короче, он хочет предъявить Настю старику, чтобы тот проникся родственными чувствами?

– Да… он говорит, Василий очень стар. Если он признает родственников и завещает деньги Вадиму, тот клянется обеспечить Настю. А если старик захочет оставить все Насте… Вадим станет распоряжаться состоянием, пока ей не исполнится шестнадцать… или двадцать один? Надо посмотреть, что-то я итальянское наследственное право совершенно не помню.

– Минуточку! Если этот князь Василий завещает деньги Насте – при чем тут Вадим?

– Марк, я не сказала тебе…

Марка охватили дурные предчувствия. Некоторое время он молча смотрел на женщину, которая ломала пальцы и уже даже не плакала. Ну вот что делать с ней, а? Еще какой-то сюрприз ждет его, и, судя по всему, неприятный. Он взял ее ладонь в свои руки, поглаживая пальцы, велел:

– Говори, я готов.

– Я не разведена. Так что Вадим по документам по-прежнему отец Насти.

– Но как же? А вот мы ездили за границу, там надо было разрешение… вспомнил! Ты приносила копию свидетельства о смерти! Но…

– Я потеряла паспорт и потом сделала себе чистый, без штампа. А справку о смерти… черт, да я ее купила давным-давно! Так было проще жить, потому что я даже не знала, где его искать, чтобы развестись!

– Однако, госпожа юрист… ты и учудила!

Некоторое время они оба растерянно молчали. Настя, на четвереньках стоявшая под дверью, не дышала.

– Я его боюсь и не хочу отпускать с ним ребенка, – выпалила наконец Лана. – Но с другой стороны… это состояние. Деньги, которые ни ты, ни я никогда не заработаем. Если князь признает Настю наследницей, она будет очень богата. Имею ли я право лишить ее шанса стать богатой? Сам знаешь, в наше время деньги – это прежде всего комфорт и возможность выбора. Она сможет учиться, где захочет. Жить в любой части мира. Я знаю, что не в деньгах счастье, знаю! Но все же, согласись, такой шанс…

Марк кивнул. Что тут скажешь? Конечно, он готов работать и по мере сил радовать своих женщин. Но разве можно сравнить скромные возможности стоматолога с реальным богатством, которое даст девочке шанс увидеть мир и не раздумывать, хватит ли у нее денег на самолет?

Настя осторожно ползла по коридору к двери своей комнаты. От долгого стояния на коленках девочка замерзла, ноги затекли, но она не чувствовала даже иголочек, которые кололи изнутри. Голова кружилась и словно распухла от невероятных вещей, которые Настя узнала, пусть и не совсем праведным путем. Наконец она забралась в постель, прижала к себе плюшевого зайца и уставилась в темное окно широко раскрытыми глазами. Вот это да! Оказывается, ее отец – потомок князей Мещерских! Тогда кто она, интересно? Княгиня? Нет, кажется. Девочка долго мучилась, извлекая из памяти нужное слово. Княжна! Точно. Ох, Лизка умоется! Все ее генеалогическое древо отдыхает. Даже если этот дед Василий не захочет ее признать, фиг с ним: дерево-то останется! Хотя хорошо бы он ее признал. Она станет богатой! Настя зажмурилась. Несмотря на безбедную жизнь, она прекрасно понимала, что миллионы – это совсем другая история. Впрочем, в миллионы ей верилось слабо. Настя еще немного полежала, прислушалась к тому, что делается в квартире. Марк успокаивал маму. Ну, теперь они помирятся и он перестанет бояться, что она сбежит к другому. Бедный Марк, надо же так влюбиться… Потом Настя опять стала думать о деде и решила, что непременно нужно увидеться с дядей. Мама сказала, он совсем старый. Умрет еще, жалко будет. Она все пыталась представить себе князя Василия, и почему-то уже в полусне он виделся ей в камзоле, с пышными кружевами на рубашке… и в валенках.

Нельзя сказать, что появление на горизонте внезапно воскресшего мужа Ланы и отца девочки, которую он считал фактически дочерью, вызвало у Марка восторг. Он очень переживал, когда Лана ходила сама не своя, буквально носом чуял присутствие чужого мужчины в ее жизни. От злости и отчаяния он чуть было не наделал глупостей, поддавшись на авансы очередной медсестры.

Когда Лана рассказала ему про мужа, Марк испытал облегчение: известный соперник не так страшен, как фантом, которого подсознание невольно наделяет массой достоинств.

Однако потом тревоги его вернулись и даже умножились. И потихоньку трансформировались в злость. Действительно, какого черта? Он что, был плохим мужем и отцом? Одних проектов для Насти сколько нарисовал! А кто ходил на родительское собрание, когда ребенок набедокурил? Между прочим, она матери побоялась рассказать о том, что они учудили, а ему – Марку – не побоялась! Тетя Рая, которой все разболтала словоохотливая мама Лизы, только качала головой и повторяла: маленькие детки – маленькие бедки. А большие дети… Большие двенадцатилетние дети не придумали ничего лучшего, как заняться перевоспитанием педагога. И объявили англичанке бойкот.

– Марк, мы же не просто так, не от вредности или от скуки! – Настя смотрела на него огромными честными глазами. – Но мы хотим учиться, а она… она языка не знает!

Девочка шмыгнула носом, Марк протянул ей салфетку. Они сидели в машине, потому что Настя позвонила ему и попросила встретить ее после школы. Сегодня этот час почти совпадал с окончанием его рабочего дня, потому что у Насти рядом со школой имелось замечательное место под названием «Центр детского досуга и развития творческих способностей», впрочем, все по старой памяти называли заведение Дворцом пионеров. После школы девочка ходила на занятия по бисероплетению, на танцы и английский. Вот и доходилась. Излишек знаний – тоже плохо, решил про себя Марк.

– Мы же не злые, – проникновенно продолжала Настя (мужчина рядом тихонько хмыкнул). – А вот и нет! – взвилась девочка. – У математички изо рта знаешь как пахнет – в обморок упасть можно! Но никто ничего не говорит, потому что она тетка неплохая и объясняет хорошо. А биологичка как заведет про своего кота на пол-урока – и с кем она его вязала, и какой помет получился, да мы уже все почти профессиональные кошководы, блин!

– Настя, не ругайся!

– Прости. Но что нам было делать, если эта… Лилия Магомедовна… не знает самых простых вещей? Вот как «зоопарк» по-английски произносится?

– Зу, – механически ответил Марк, торопливо отгоняя воспоминания о курсах английского, на которые ходил. Вот им повезло с преподавателем… а лично у него была еженощная разговорная практика с милой Ирочкой, которую на занятиях он называл, как и все, по имени-отчеству – Ирина Артуровна.

– А она говорит: «Зо», – прикинь? Марк!

– Да?

– Ты заснул?

– Нет, что ты, я просто задумался. Так что же вы устроили, чтобы выразить свой протест против недостатков данного конкретного педагога?

– Мы устроили бойкот!

– Мм?

– Ну, то есть мы решили ее образовать… чтобы она тоже училась…

Марк внимательно слушал и в конце концов выяснил следующее. Милые детки, которых озабоченные их светлым будущим родители чуть не с пеленок начали учить языкам, быстро уловили в речи Лилии Магомедовны множество ошибок. Признай она свою вину или хоть промолчи – они, может, и дотянули бы до конца четверти в надежде, что тетка уйдет в декрет и им дадут кого-то другого. Но училка, услышав замечания, разоралась, обозвала их негодяями и дураками, понаставила двоек, чем и настроила против себя класс. После школы седьмой «А» отправился «на трубу». За школой проходили по поверхности трубы временного пролегания (так было написано на табличке, которая валялась рядом). Это место не просматривалось из школьных окон, а потому использовалось старшеклассниками как курилка и место для поцелуев, но после шестого урока иной раз оно доставалось и средним классам.

По итогам совещания, на котором председательствовал Петька Ронимский по прозвищу мастер Йода, было решено: на занятия ходить, чтобы не обвинили в прогулах. «Мы не можем дать им формальный повод для репрессий», – но молчать и на вопросы и вызовы к доске не отвечать. Просто молчать. Если начнет орать – гудеть хором. «Уверяю вас, коллеги, мы ничего не потеряем в плане знаний, так как данный конкретный экземпляр преподавателя отличается редкостным для наших широт непрофессионализмом», – вещал Ронимский, понахватавшийся от папы-дипломата навыков манипулирования аудиторией. Кроме того, они договорились записывать уроки, чтобы иметь на руках доказательства ругани училки. «В суде эти материалы не примут, но нам важнее эмоционально воздействовать на родителей, а они не любят, когда нас обижают… если это делают чужие, а не они сами». Петька, сын дипломата и преподавательницы философии, изъяснялся так, что порой одноклассники не сразу понимали, о чем речь. Но уж добавить к его словам и возразить точно было нечего. Настя восхищалась Петькой свыше всякой меры.

– Он с двух лет занимается какими-то единоборствами, потому что они жили в Японии и отец отдал его там в школу. Еще он умеет иероглифы писать. – Девочка завистливо вздохнула. – А однажды он принес на урок рисования несколько акварелей… Они были такие… такие прозрачные.

– Настя! Какие акварели к черту! Давай об английском! И вы все это сделали?

– Ну…

– Так. Молчали?

– Да.

– Гудели?

– Да.

– Записывали, что она говорит?

– Да.

– Я хочу это услышать.

Настя достала мобильник и включила нужный файл. Сквозь шум и треск Марк отчетливо расслышал голос, который на вполне русском языке ругался, обещая маленьким негодяям всяческие неприятности.

– Ясненько. Кого еще вызвали к директору?

– Петькиных родителей, Кости, Лады и Машки.

– Да? А почему, собственно, только вас, то есть нас?

– Потому что она знает, что мы ходим на курсы. Вот и решила, что это мы виноваты. Другие тоже ходят, но у нас она видела учебники и… Слушай, сходи ты завтра в школу, а?

– А маме ты не хочешь рассказать?

– Мама, она, понимаешь, почему-то всегда меня ругает.

– Да? Мне кажется, ты преувеличиваешь. Мама сильно возражает против употребления ненормативной лексики… Ага, ну-ка, ты обругала англичанку?

– Да ничего я ее не ругала! Она сказала, что мы дураки и не имеем права рот открывать. А я сказала, что она сама дура и не имеет права нас обзывать. А что, не так? Вот скажи, она имеет на это право?

– Нет, – ответил Марк.

– Вот! У нас, между прочим, был курс граждановедения, и права детей нам объясняли. Никто не имеет права унижать и оскорблять чужого ребенка, да и своего тоже. И ты не представляешь, как она нас ненавидит! Вот другие тоже, бывает, скажут что-нибудь, обзовут даже… Но видно, что не со зла, а когда человек объясняет, а мы тупим. Ну, бывает. Но никто не обижается! А эта…

– Ладно, я понял. Когда экзекуция?

– Без родителей велено не приходить, так что с утра, наверное.

На следующее утро у школы собрались родители: стоматолог, дипломат, автослесарь, торговый работник и педиатр. Трое пап и две мамы. Детей своих они тоже привели, но те в школу не спешили и маялись в сторонке. Краткое совещание показало, что родители не в восторге от происходящего, в разговоре с директором они выступали единым фронтом. В результате враги в лице директора и англичанки оказались повержены и было достигнуто мировое соглашение: Лилия Магомедовна покидает школу. А до конца четверти ее заменит мама Петьки, которая вообще-то собиралась идти преподавать на философский, но в связи с беременностью решила немного посидеть дома. Мама легкомысленно согласилась, Петька, узнав о таком решении, скривился и больно дернул себя за вихры. Потом оглядел одноклассников и просительно сказал:

– Вы уж это… поаккуратнее. А то она мне сестренку не доносит.

Надо сказать, Петькина мама оказалась кладом: на уроках дети смотрели Гарри Поттера по-английски, потом разучивали кусочки романа по ролям и ставили сценки, потом писали фанфики опять же по-английски, все были буквально счастливы. Марк преисполнился настоящей родительской гордости: еще бы, ведь Настя к нему первому пришла со своими проблемами, и он вполне успешно поучаствовал в их решении. Лане они потом изложили отредактированную версию событий, и все прошло гладко.

А теперь… Если этот человек захочет видеться с Настей? Что будет с их семьей, если Настя действительно станет богатой наследницей? Марк обхватил руками голову и застонал. Ну почему? Он нашел семью, свою семью, это случилось не рано, ему уже почти сорок. Он вдруг вспомнил, как прошлым летом они ездили за город.

Отпуск уже кончился, а школа еще не думала начинаться. Семейство торчало в городе, задыхаясь от пыли и духоты. Настя вредничала; девчонки разъехались, гулять не с кем. Выходные превращались в мероприятия по уборке квартиры и походы по магазинам, которые всем смертельно надоели.

И вот утром в субботу Марк лежал в постели и думал. «Сегодня мы поедем в супермаркет, потом домой, можно в спортзал сходить, девчонки переругаются…»

Спать не хотелось, он выполз в кухню, выпил кофе и раскрыл прихваченную где-то газету «Большой город». Заголовок повторял самый насущный на сегодняшний день вопрос – как не заскучать в городе летом?

Бог мой, сколько же всего интересного, думал Марк через пять минут, сложив пестрые листы. Действительно, и в Москве, и в ближнем Подмосковье полно усадеб и парков, где-то они были, а где-то нет. Куда бы, собственно, податься?

Он опять открыл газету и уставился на карту, испещренную значками. Надо проследить, чтобы Лана, не дай бог, не выбросила бесценное издание. Что тут у нас? Смотрим северное направление, чтобы не тащиться через город. Ленинградка… Дмитровка. А это что? Ах да, славный город Дмитров… Что тут у нас? Кремль, парк со скульптурными группами, историко-краеведческий музей… По дороге – музей танка, церкви… Волен, канал. А обратно? Обратно можно по Рогачевке. Или наоборот – туда по Рогачевке, а обратно по Дмитровке – так сподручнее останавливаться у танка. Потом он подумал, что девушек еще надо будет где-то покормить… понравится ли им в Дмитрове? Кремль кремлем, и пища духовная – это прекрасно, но за еду обычно отвечают другие люди, и тут у нас в России ничего не гарантировано. Поэтому берем сухой паек. Он быстренько распотрошил холодильник, наваял бутерброды, помыл огурчики, помидорчики, сливы, абрикосы, что еще? Попить. Воду и термос с кофе, нет, лучше какао.

Марк упаковал все в сумку, добавил салфетки и плед, потом пошел будить своих женщин.

Через полчаса он выгонял их, сонных, к машине.

– Я чего-то не догнала, – судорожно зевая и ежась, спрашивала Настя. – А мы куда?

– На природу.

– А зачем?

– Смотреть новые места. Приключения!

– Мм? Какие у нас приключения-то могут быть? А сколько времени? Сколько? Марк, ты офигел?

– Настя! – очнулась Лана. – Что за лексикон?

– А чего он! Ты посмотри, еще только девять утра, а мы уже куда-то ползем!

– Не хочешь – оставайся дома, – буркнула Лана.

– Нет уж, – мстительно заявило дитя. – Хотите от меня отделаться? Пикник вдвоем? Фиг вам!

– Настя!

Девочка фыркнула и бережно пристроила на заднем сиденье папку с карандашами и бумагой.

Москва промелькнула быстро, они выскочили на Дмитровку, потолкавшись у кольца, потому что ненормальные дачники опять куда-то ехали. В Москве всегда так – казалось бы, утро, выходной, все должны валяться в кроватях, так нет: поток машин уже ползет в сторону области. Вечером в воскресенье все это поголовье развернется мордами в другую сторону и устремится обратно. Да еще московские власти затеяли ремонт. Осенью нельзя сделать или весной, не-ет, надо дождаться дачного сезона, чтобы всем было в буквальном смысле мало места.

Потом они ушли на Рогачевку, и через несколько минут все разительно изменилось. Здесь оказалось до смешного мало машин, в ландшафте имелись холмы и леса, привлекательные полянки и деревушки, не подступающие к дороге, а расположенные поотдаль, что было гораздо лучше и для автомобилистов и для дачников.

– А есть мы будем сегодня? – капризно поинтересовалась Настя. – Между прочим, час уже куда-то пилим, а я не завтракала.

– А кто виноват? – немедленно среагировала мама. – Тебе предлагали.

– А я как ты – с утра не могу есть. А теперь хочу. И писать хочу.

– Начинается!

– Девочки, не ссорьтесь, – миролюбиво сказал Марк, чье солнечное настроение поддерживалось хорошей погодой, милыми среднерусскими пейзажами и джазом, звучащим из динамиков. – Сейчас найдем себе полянку, устроим пикник. Завтрак на траве.

– Голыми? – вопросила Настя.

Машина дернулась.

– Почему же голыми? – осторожно поинтересовался Марк.

– Ну, «Завтрак на траве» – это же Мане, а там они у него голые. Женщины, по крайней мере.

– Ах да, – с облегчением закивал Марк, вспомнив картину импрессиониста. – Чему вас там учат, в этой художественной школе, я удивляюсь.

– Нам дают воспитание, которое готовит нас к восприятию прекрасного и исключает возможность ханжеского отношения к человеческому телу в искусстве.

Лана и Марк уставились друг на друга, машину повело на встречную полосу. Выровняв дорогу, Марк промолчал, а Лана пробормотала:

– Надо бы поговорить в школе… Это кто там такой умный?

– Тебе не нравится Мане? – вполголоса спросил Марк.

– Нет, мне не нравится, когда мой ребенок повторяет чужие слова. А Мане я люблю. Хотя больше люблю того, который Клод и Моне.

– Хочу туда! – раздался истошный крик с заднего сиденья.

– Настя, что ты так орешь? – ничуть не тише завопила Лана.

– Описалась? – не без ехидства поинтересовался Марк.

– Ну вас! Вон, смотрите, там просто море цветов! Розовые такие метелки!

– Метелки, – передразнил Марк. – Это кипрей. Еще называется иван-чай.

Он свернул на грунтовую дорогу, и машина запрыгала на камнях. Потом они свернули еще раз и оказались на холме, с которого виднелась деревня неподалеку, за спиной стоял лес, а вокруг – луг, полный цветов. Они бросили машину и прошли к лесу. Здесь имелись и сосны, а потому было довольно сухо. Девочки побежали на поиски кустиков, а Марк к их приходу расстелил плед и распотрошил сумку.

Настя с Ланой вернулись, держась за руки, вытаращили глаза при виде столь оперативно организованного завтрака.

– Ух ты, – сказала Настя. – Круто! А вареные яйца есть?

– Нет, – растерялся Марк. – Вот яйца я как-то не сообразил…

– Ну и фиг с ними, – жизнерадостно заявила девочка. – Я их все равно терпеть не могу. А можно мне бутерброд?

– Угощайся.

У Насти и Ланы вдруг проснулся зверский аппетит, потом они просто отвалились на плед и блаженно щурились, глядя то на лужок, то в голубое небо.

Марк отошел за деревья в поисках укромного местечка, а на обратном пути решил нарвать букет для своих девочек. Он повернул на луг и через десять минут вернулся чуть ли не с охапкой цветов.

К его удивлению, больше Ланы цветам обрадовалась Настя.

– Вау, – сказала она. – Какие разные… я думала, тут только ромашки бывают.

– Где тут?

– Ну, в необжитых местах.

– Эх ты, дитя города! Ромашки само собой. Но на лугах и в лесу много других цветов.

– А вот это что? – Тонкие пальчики девочки потянули из кучи пестрых соцветий двуцветное растение. На одном стебле сидели желтые и фиолетовые цветочки.

– Это называется иван-да-марья, – сказал Марк. – Ну, то есть у него есть и научное название, но я его не знаю. Смотри, сейчас здесь два цвета. А потом в низочке может появиться еще розоватый или голубоватый цвет. Тогда говорят, что у Ивана и Марьи народились детки.

– Прикольно как! А это?

– Это ятрышник.

– Почему?

– Что почему?

– Ну вот про иван-да-марью я поняла. А этот почему ятрышник?

– Не знаю, – покачал головой Марк, разглядывая прямой стебель, на верхушке которого собрали в наконечник пики розовые соцветия.

– А ты что-нибудь знаешь? – ревниво спросила Настя у матери.

– Ну, немножко… Это луговая герань. Из нее можно сделать маникюр…

Следующие несколько минут были посвящены обклеиванию ногтей сиреневыми лепесточками.

Марк задремал на солнышке, но Настя была неугомонна.

– Эй, что вот это, пахнет так сладко?

– Таволга.

– А смешные желтые монетки?

– Пижма, – быстро сказала Лана.

– Ой, а вот это колокольчик! – Настя, как родному, обрадовалась цветочку, который смогла узнать.

Марк вспомнил еще льнянку и с досадой признался, что довольно много названий забыл.

Настя привела букет в порядок, потом потребовала емкость с водой. Марк притащил из багажника ведерко, они налили в него воды из канистры. После чего удовлетворенная девочка раскрыла папку и принялась рисовать цветы.

Марк и Лана, взявшись за руки, побрели по краю леса. Далеко от ребенка уйти они не могли, но между сосен было прохладно и тихо, и они просто медленно шли, болтая ни о чем.

– Вот странно, – говорила Лана. – Ведь и правда, столько цветов, а я не знаю, как они называются. Наверное, это потому, что мы живем в городе и не видим всей красоты.

– Да. Я однажды был в лагере – подростком уже… Вот как Настя, нет, постарше. Тогда-то и увидел все эти цветочки и прочее. У нас был вожатый – большой энтузиаст, любитель природы. Такой высокий тощий парень, но очень серьезный, все его звали уважительно – Васильич. Он говорил: «Стыдно не знать, что растет рядом с дорогой, по которой ты едешь, и кто поет под твоим окном». Брал нас в лес и учил, как называются растения, травы. Гербарий собирали – один на весь отряд, чтобы лишнего не рвать. Еще у Васильича был бинокль, и самой большой наградой было разрешение пойти с ним на заре к озеру и наблюдать за птицами.

Лана замерла и прислушалась:

– Слышишь? Кто это так поет? Раз ты такой специалист, скажи.

Марк покачал головой. Он, честно сказать, уже не слушал птиц и насекомых. Лана выглядела чертовски соблазнительно, и он думал, что если прижать ее вон к той березке…

– Марк, с ума сошел, там Настя одна…

– До Насти три дерева и сто метров. Никуда не денется.

– Ай, кто-то ползет!

– Где?

– За шиворот! С дерева переполз.

– Это муравей, трусиха. Давай я сяду, смотри, какой пенек… иди сюда.

– Ты больной.

– Да? Ну, тогда ты будешь моим доктором. Ну же, доктор, вы собираетесь облегчить мои страдания?

– М-да, это у вас опухоль?

– Нет, нарыв! Иди сюда быстро!

Они вернулись к Насте минут через пятнадцать, хихикая и пряча глаза. Но девочка, поглощенная рисованием, даже не заметила их отсутствия. Они уже собирали вещи, когда на дороге, которая шла от виднеющейся за полем деревеньки, показалась бабка. Она остановилась у машины и цепким взглядом окинула семейство.

– Дочка, – позвала Лану. – Вы в Москву?

– Нет, мы в Дмитров собираемся.

– А, ну ладно. А то, может, подвезли бы меня?

– Бабуль, нам не в Москву…

– А и мне не в Москву. Мне к источнику. Хотела помолиться…

– К какому источнику?

– А вы и не знаете? И-и, есть тут в лесочке, неподалеку, святое место. Так-то не вдруг пройдешь, воды там много. А сейчас лето сухое, так я и хотела… я прошлый год обезножела, на руках меня туда зимой несли. А обратно, вот вам крест, своими ногами шла. Там камень такой лежит, а из-под него вода бежит и журчит так хорошо…

– А далеко это? – спросила Лана.

– Да нет, минут пять по шоссе, на машине-то. Я покажу. Ты бы тоже сходила, дочка, – доверительно улыбнулась она Лане. – Девчонку вон умой святой водичкой, а то бледненькая какая.

– Садитесь, мы вас подвезем, – сказала Лана.

Бабка шустро забралась в машину и всю дорогу вещала о чудесах и о том, каким почтением пользуются у местных камень и источник.

Марк послушно порулил в обратную сторону. Он сам все подобные исцеления считал результатом веры человеческой, но если вера лечит – чего же дурного?

Они бросили машину у шоссе, пошли за старушкой. Та бодро семенила вперед. Настя плелась в хвосте и ныла. Ей было жарко, жалко новые кроссовки, мучили комары… Они нырнули в лес. Земля очень быстро стала влажной, послышался звон воды. Вот и гать, перекинутая то ли через болото, то ли через речушку. Бабка ловко перебралась на ту сторону, ступая мимо гати прямо в воду, благо была она в резиновых сапогах чуть не по колено. Лана заколебалась, глядя на воду, перехлестывавшую через нетолстые деревца, настеленные вкривь и вкось. Марк уже понял, что она все равно туда полезет, раз вбила себе в голову. Не надо быть семи пядей во лбу, чтобы понять, чего ее понесло в святое место – это ведь тоже своего рода Стена Плача. Черт их поймет, этих женщин. Вот сейчас полезет в воду и пойдет просить о ребеночке. А что ноги застудит и ничего хорошего не получится, это ей в голову не приходит. Он шагнул в воду и сжал зубы, сдерживая рвущиеся с губ резкие слова: водичка оказалась ледяной. Подхватил Лану, перенес на другую сторону потока. Потом так же – Настю. Девочка держалась крепко, чуть не задушила, и негромко, но отчетливо бормотала что-то о маразматиках и ненормальных взрослых, которых носит черт знает куда, потому что у них кризис среднего возраста, а дети страдают.

– Сейчас уроню задницей в ручей, и твои страдания будут оправданы, – прошипел Марк. – Не дави на горло, удавишь!

Выбравшись, пошли вперед. Бабка уже умелькала меж деревьев, но теперь тропа была недвусмысленно отмечена тряпочками и иконками, повешенными на окрестные деревья. Не прошло и пяти минут, как они вышли на полянку. Здесь тек ручей, над ним лежал большой камень. Выглядел он загадочно. Марк присмотрелся и понял, что чья-то заботливая рука позолотила обычный валун, застрявший посреди леса с какого-нибудь далекого ледникового периода. Остались то ли незакрашенные, то ли потемневшие от множества паломников отпечатки ладоней. Бабка уже с кряхтением поднималась с колен, крестясь и бормоча что-то. Полянка была крохотная, старуха сказала, что пойдет к машине, чтобы не мешаться.

Лана опустилась на колени, подложила ладошки на камень и молча шевелила губами. Марк, чтобы не смущать ее, разглядывал окрестности. Место напоминало языческое капище: многочисленные тряпочки и ленточки покрывали окрестные деревья подобием психоделической листвы, на камне и вокруг поблескивала щедрая россыпь блестящих монеток, в основном почему-то одно-, пяти– и десятикопеечного достоинства. На деревьях были прибиты иконки, опять же украшенные монетками, всего образков насчитали штук десять. Со своего места Марк рассмотрел Богородицу, Георгия Победоносца, Спасителя, остальные были далековато, да и не знал он всех этих седобородых старцев. Лана встала, подозвала Настю. Упрямая девчонка категорически отказалась класть ладони на камень. Лана нахмурилась, но Марк коснулся ее плеча, сказал:

– Не заставляй.

Зато все они с удовольствием умылись в ручье и пошли обратно. Марк, вздохнув, опять ступил в ледяную воду и перенес своих девушек через ручей. Потом, уже у машины, снял мокрые носки и надел кроссовки на босу ногу, рассудив, что в такую теплую погоду вряд ли простудится. Они завезли бабку в ее деревню, выслушали благодарности и благословения и поехали в Дмитров. Там первым делом заглянули на рынок, купили Марку шлепки, потому что в пропитавшихся водой кроссовках он шел по улице, оставляя за собой мокрые следы, словно заблудившийся водяной. Да еще обувь почему-то негромко, но отчетливо чавкала.

Марк помнил Дмитров времен своего студенчества и был приятно удивлен переменами: город обзавелся четко выраженной пешеходной исторической частью, отреставрировал соборы, украсился скульптурами и фонтанами. Домой вернулись вечером – усталые, но довольные. Такой вот получился семейный день. И день этот был счастливым.

Марк сидел на балконе и думал о своем прошлом и будущем. Впрочем, в этом деле всегда трудно планировать, ибо мы предполагаем, а Бог располагает. Балкон всегда казался Марку самым подходящим местом для размышлений такого рода. Здесь человек оказывается буквально над людской суетой. Он лично выкинул весной все старье, которое городские жители обожают хранить на балконах. Теперь по углам остались только запаски на машины, лыжи и Настин велик. А еще он поставил сюда кресло-качалку. Было классно ходить летом или весной на балкон, кутаться в плед и курить, особенно ночью. После того как они с Ланой занимались любовью, он иной раз подолгу сидел здесь, глядел на огни города.

Вот и теперь Марк смотрел в темное небо. Оно еще было холодное, закрытое облаками, и звуки в воздухе звенели зимние – летом все слышится совсем по-другому. Но лето придет – куда оно денется. А за ним будет осень. И если он хочет опять повести Настю в школу, а следующий Новый год встретить с Ланой, за это надо бороться. «Легко сказать. И каким же образом?» – спросил сам себя стоматолог. Вспомнишь Ланину контору, где она раньше работала, и наймешь кого-нибудь, чтобы ее неожиданно воскресшего мужа – что? Убили? Нет, такой грех он на душу не возьмет. Но вот что было бы неплохо – так это разузнать побольше о человеке, который претендует на то, чтобы стать частью их жизни.

– Настя!

Черт, опять Лизка, ну что за наказание!

– Подожди, я с тобой!

Девочки зашагали рядом.

– Ты чего такая никакая? – проницательно спросила Лизка.

– Ничего.

– А помнишь того мужика, который к тебе у школы приставал пару дней назад?

– Ну?

– Вон его машина на той стороне, мы только что прошли… Эй, ты куда?

Настя развернулась и сделала несколько шагов к машине. Она вдруг поняла, кто был этот сероглазый мужчина со светлыми волосами: ее отец. Остановившись перед капотом, девочка всматривалась в салон большими глазами, круглыми от любопытства. Желудок сжимался от какого-то сложносочиненного чувства. Где-то там, внутри, плавали гадливое любопытство и злость, потому что ведь он негодяй, мама говорила. И опасливая гордость – он потомок князей, через этого человека Настя обретет совершенно другой внутренний статус: причастности к роду, к клану, к чему-то загадочному и маняще высокому.

– Насть, пойдем… Насть, ты чего? – Лизка маялась рядом, но не уходила, не желала бросать подружку наедине с человеком, которого она для себя классифицировала как маньяка.

Дверца распахнулась, мужчина встал на тротуаре, внимательно посмотрел на девочку. Несколько секунд они просто молчали, потом он в два шага преодолел разделявшее их расстояние, теперь Настя снизу вверх смотрела в глаза того же оттенка, что и у нее самой. Лизка как-то примолкла, приоткрыла рот, переводила взгляд с подруги на маньяка, вдруг осознав, что они как-то уж слишком похожи для чужих людей.

– Здравствуй, Настя, – сказал Вадим.

– Здравствуйте, – отозвалась Настя, которой даже в голову не пришло сказать «папа». Не до такой степени дура.

Они опять помолчали. Потом Настя, словно очнувшись, протянула руку, сказала:

– Покажите мне, пожалуйста, перстень.

Мужчина заколебался. Брови его удивленно взлетели под светлую челку, потом он потянул за кольцо и с некоторым трудом, но все же снял его. Положил перстень в протянутую лодочкой ладошку. Настя осторожно крутила в пальцах теплое тяжелое кольцо, внимательно разглядывая герб. Вообще-то она хотела сфотографировать его, но почему-то побоялась. Потом протянула кольцо Вадиму, сказала:

– Лучше не сообщайте маме, что вы со мной встречались. Но если уговорите ее, я поеду с вами с Италию. Хочу повидать деда.

Она повернулась и пошла прочь, вцепившись в Лизкин рукав, тащила ее за собой, не замечая, что идет обратно к школе. Почему-то ей вдруг стало не по себе, даже во рту пересохло. Девочки вернулись в школу, выпили водички из стоящего в приемной директора на первом этаже кулера, из окна раздевалки внимательно оглядели улицу. Машины не было, Вадим уехал.

– Чего делать будем? – робко спросила Лизка.

– Идем ко мне домой. Мама на работе, Марк тоже. Поговорим и заодно в компе пошарим.

– А к тете Рае не пойдем? – разочарованно протянула Лиза.

– Пойдем, но позже, – строго отрезала Настя, – сначала дело, а потом удовольствие.

Она спешила домой, чтобы зарисовать герб, увиденный на кольце. Перстень был тяжелый, темного золота, в нем – круглый плоский черный камень. На камне золотом нарисована конструкция типа моста, к которой скакал всадник с поднятым мечом, вверху имелась небольшая корона. В целом схема рисунка оказалась проста, и Настя, у которой глаз был наметан благодаря занятиям рисованием с пяти лет, уверилась, что без труда воспроизведет увиденное.

Начало мая в этом году не радовало, весна заблудилась где-то на подступах к средней полосе России. Дул ветер, тучи висели над головой, навевали неприятные мысли о ноябре. Девочки шли быстро, стремились поскорее оказаться в тепле квартиры. Но у входа во двор Настя затормозила, оглянулась по сторонам и полезла в сумку.

– Ты чего? – спросила Лиза, подпрыгивая на месте и шмыгая носом.

Настя вздохнула, взглянула на подругу и со всей возможной суровостью сказала:

– Проболтаешься в школе – ты мне больше не подруга.

– Насть, да ты чего? А в чем дело-то?

Лизка с удивлением смотрела, как подружка извлекает из сумки нечто розово-белое и пушистое. Это оказался кокетливый розовый беретик с белым помпоном и в тон ему – шарфик. Настя водрузила на голову берет, обернула шарф вокруг шеи и быстро юркнула во двор. Лиза шла рядом, с удивлением поглядывая на подругу, потом все же спросила:

– Насть, а на фига ты это надела?

– Есть хочешь?

– Ну… да.

– Так вот, это расплата за пирожки.

Лиза молчала, но смотрела с удивлением, и Настя, уже вбегая в подъезд, пояснила:

– Мне его связала тетя Рая. Она все пристает, что я одеваюсь не как девочка, а как чучело. Платья, мол, надо носить или хотя бы юбки. Ну, волосы аккуратно причесывать и все такое. Вот, принесла в подарок, носи, говорит, будешь хоть на девочку похожа. Я, само собой, в шкаф сунула и забыла. А она обижается, каждый раз спрашивает: «Почему без шапочки шла? Простудишься. Или тебе не нравится? Давай другую свяжу». И в окошко взяла моду смотреть – как я из школы иду, да что на мне надето. Фейсконтроль, блин. Ну, жалко ее обижать, она старается… и не виновата, что готовить умеет, а в моде ни фига не понимает.

– Это потому, что на пирожки мода не меняется, – хихикнула Лиза. – Не боись, я не проболтаюсь. Мне, если хочешь знать, еще и не такое приходится надевать, когда мы в гости к родственникам ходим. Прикинь, мать мне норовит бант завязать или сеточку на волосы надеть, отпад полный.

Девицы поднимались по лестнице, на площадке пятого этажа Лиза с удивлением увидела, что кабина лифта поехала вниз.

– Э, подруга, а лифт-то работает! Чего ж мы пешком?

– Ой, молчи! Я два дня назад знаешь какую лекцию про маньяков выслушала – мент, приходивший в школу, отдыхает! По мнению тети Раи, они поджидают маленьких девочек в лифтах, при этом останавливают лифты между этажами…

– А дальше чего? – с интересом спросила Лиза.

– Дальше тетя начинает хвататься за сердце и у нее подскакивает давление. Так что я теперь хожу пешком. Полезно, между прочим, не потолстеешь.

В прихожей девицы побросали на пол сумки, куртки и ботинки, промаршировали в Настину комнату, зацепив по дороге пару мандаринов из вазы на столе в гостиной.

Настя села за стол и быстренько принялась зарисовывать герб, Лизка доела мандарин и, подумав, принялась пристраивать шкурки на ни в чем не повинный суккулент, красовавшийся на окошке. Растение имело сочные темно-зеленые листья, с точки зрения девочки, ему катастрофически не хватало цветка. Оранжевые шкурки издалека и правда можно было принять за диковинные яркие цветы. Полюбовавшись делом своих рук, Лизавета заглянула Насте через плечо и критически хрюкнула.

– Ну, и что тебе не нравится? – вскинулась княжна, тщательно вырисовывая корону и мучаясь от того, что не помнила, какие у нее были навершия. Круглые? Острые?

– Поле надо сделать не круглое, а щитом.

– Кольцо было круглое.

– Так то кольцо! А герб всегда рисуется на щите. Цвета не могут быть черным и золотым… и корона – она не должна висеть в воздухе.

– А на чем она должна висеть?

– Ну, если это княжеский род, обычно поверх герба набрасывается такой полог, и на нем уже корона… хотя это, собственно, не корона, а шапка Мономаха.

Настя взглянула на подругу с уважением. Она переделала герб в соответствии с Лизкиными указаниями, потом они залезли в Интернет и нашли там много интересного о роде князей Мещерских, в том числе и герб, но более сложный.

– Это, интересно, почему? – удивилась Настя, разглядывая поделенное на четыре части поле. В каждой части был свой рисунок – полумесяцы, башня, всадник и мост.

– Ну, так бывает, – протянула Лиза, судорожно вспоминая, что бы, черт возьми, это могло значить. – Наверное, неполный герб может принадлежать одной из ветвей рода… как бы не центральной.

Настя пожала плечами. Центральная, не центральная – ей все равно. Слова «род» и «семья» кружили голову. Подумать только, она, Настя, – княжна! Даже если дед ее не признает, если их с Вадимом поездка окажется напрасной, она все равно будет гордиться своим происхождением, своей родней. Потом девочка вдруг подумала, что такое положение, наверное, накладывает какие-то обязательства? В голове смутно мелькали образы, почерпнутые частично из книг, частично из фильмов. Офицерская честь, достоинство, благородство. Кажется, аристократов воспитывали довольно строго? Ну, тут она хоть в королевскую семью годится – у мамы не забалуешь, а уж у тети Раи тем более. Насчет чести, так она и не врет почти никогда… ну, то есть по-крупному. И не подличает – этого Настя терпеть не могла. Собирается стать художницей, тоже вполне благородное занятие.

Некоторое время девочки шарились по Интернету, потом урчание в животах заглушило ровный гул системного блока, и они побежали к тете Рае обедать.

Несколько дней Настя практически не вылезала из Интернета – само собой, пока мамы и Марка не было дома. Впрочем, они там что-то переживали, обсуждали, отпускать ли ее с Вадимом, да как ей сказать, что отец жив. Настя мысленно пожимала плечами, но не вмешивалась: у взрослых свои причуды, пока они ее не трогают, можно и потерпеть. Она узнала много чего про свой славный и древний род, а главное – нашла в Интернете страничку князя Василия. Оказалось, что есть целый веб-сайт, созданный представителями российской аристократии, живущими за рубежом. Там было все честь по чести – выбор языка, новости, гербы, информация о встречах, форум – и масса домашних страниц. Страница князя была весьма содержательной. Во-первых, Настя нашла его портрет. Дед ей понравился – породистое лицо с орлиным носом, серыми глазами и седой шевелюрой. Еще там был герб – поле его оказалось голубым, а мост – серебряным. Имелся и адрес князя. Проживал он на вилле не где-нибудь, а на Сицилии. Настя задумчиво грызла ручку. Ну, Сицилия – это где-то в Италии. То есть рядом. Это остров. Там вроде есть мафия… Но с другой стороны, где ее нет, мафии-то? Вот телик включишь – покруче любого итальянского боевика. Настя здраво рассудила, что если у нас народ как-то выживает, то и там не одни бандиты. Потом она внимательно прочитала информацию о коллекции князя. Имена художников были ей незнакомы, хотя на занятиях в художественной школе им об искусстве рассказывали. Из этого девочка сделала вывод, что в коллекции деда нет работ художников с мировыми именами. Девочка разочарованно покусала губу. Жаль, а она-то надеялась со временем стать хозяйкой пары полотен любимых ею Ренуара или Сезанна. Впрочем, это раздел зарубежной живописи. А вот русская. Ага, наброски А. Иванова, этюды Серова, портрет кисти Кипренского… однако! Это уже вполне достойно музея! Здесь же имелись фотографии полотен, и девочка с удовольствием углубилась в изучение будущего наследства.

Только теперь, увидев в каталоге частной коллекции имена художников, работы которых имелись в Третьяковке, она осознала, о каких деньгах идет речь. Не то чтобы девочка смогла назвать сумму или хотя бы подумала об этом, но в голове ее зазвенел тоненький голосок, повторявший: «Я буду богатой, очень богатой». Настя откинулась на спинку кресла, потерла уставшие глаза и задумалась, что же она станет с этим богатством делать. Ну… даст денег маме и Марку, чтобы купили квартиру побольше. С настоящей мастерской, чтобы свет лился сквозь огромные застекленные панели в потолке и стенах. Девочка обвела глазами комнату. Кровать, заваленная плюшевыми игрушками и разнокалиберными подушечками. Шторы и покрывало в викторианских розах. Стол, покрытый стеклом – под него здорово все засовывать. К тому же на нем можно рисовать, пока делаешь уроки. Главное – тряпку под рукой держать – одно движение – и ничего не видно. Мама зашла – а ты такая вся в алгебре. Шкаф, полки с книгами и игрушками… В принципе все это можно оставить, но вот мастерская – это было бы круто! Еще… ну, можно одеваться только у Киры Пластининой, все девчонки умрут от зависти. А то мама каждый раз поджимает губы и ворчит, что три тысячи за дурацкую майку – это перебор. Лизка, правда, будет издеваться и звать киркой пластинчатой и еще как-то, она Галку из параллельного дразнит, потому что Галка одевается только в вещи Киры. И в школу ее, между прочим, шофер привозит. На «мерседесе». Ну, в этом смысла нет, потому как Настя живет рядом, да и вряд ли шофер разрешит зимой мороженое есть на обратном пути из школы. Вот путешествовать можно будет, это да! Марк тут приносил каталог круизов, Насте очень понравился огромный белый лайнер. Она смутно вспомнила сцену из какого-то старого фильма: там огромный белый корабль отплывал от пристани, и все туристы и провожающие держали в руках тоненькие бумажные ленточки, разноцветные, вроде серпантина. Огромный корабль был, как ручной кит, привязан к суше этими разноцветными полосками бумаги. Потом звучала музыка и между белым боком корабля и пристанью вскипала синяя вода, ленточки рвались, все махали руками и кричали, от этой картинки почему-то ныло сердце. Настя пообещала себе, что непременно поедет в самый лучший круиз, ну и Марка с мамой возьмет, конечно. И вернулась к изучению каталога.

Увидев картину, на которой молодая девушка стояла, поправляя в вазе пышный букет, Настя остановилась. Полотно называлось «Машенька», оно понравилось ей больше всего. Девушка была молода – лет двадцать, решила Настя. Светлое, серо-голубое платье, длинные, заплетенные в косу светлые волосы. Она поправляла разлапистый букет ярких цветов – можно было разглядеть розы, мелкие хризантемы, что-то еще. Девушку словно кто-то позвал, она повернула головку и с полуулыбкой смотрела на окликнувшего ее человека. Картина, несомненно, была хороша, но что-то еще притягивало Настю. Кого-то девушка ей напоминала… Серые глаза, большой красивый рот. Ксюша Бородина? Нет. Актриса такая, из сериала на СТС? Нет… Только вечером, кривляясь перед зеркалом в ванной (чтобы было не так скучно чистить зубы), Настя вдруг поняла, на кого похожа Машенька. Точно, мама тогда что-то говорила… Вадим хочет взять Настю с собой, потому что она похожа на умершую в молодости дочь князя. Настя еле дожила до утра, наврала, что ей ко второму уроку, и, едва Марк и мама ушли, села к компьютеру. Рядом поставила мамино зеркало – оно вращалось в раме, одна сторона увеличивала лицо, чтобы краситься было удобнее. Вызвав страничку с портретом, Настя удивилась сходству и не знала, радоваться или огорчаться. Почему-то предложение отца – Вадима – использовать ее казалось девочке непорядочным. Словно они хотят… что? Украсть? Нет, без воли князя им не получить ничего. Тогда почему ей так неприятно? Словно замышляется какая-то подлость… Да и не подлость ли это – напоминать старику о его умершей дочери, чтобы он оставил им свои деньги? Девочку передернуло. Нет, на это она не пойдет… но тогда и с дедом не увидится, а ей так хотелось познакомиться со старым князем, поговорить с человеком, который пусть и не совсем родной, но все-таки дедушка.

Настю осенило: она напишет деду и все ему расскажет. По крайней мере, он будет готов к их приезду и к ее сходству с Машенькой.

Письмо она настрочила быстро: нынешние дети не слишком отягощены размышлениями о стиле и не мучаются, исписывая лист за листом. Есть компьютер – ура! Что не так – кнопочка delete исправит. Итак, Настя некоторое время таращилась на чистый вордовский файл, но потом написала следующее:

«Здравствуйте, уважаемый князь Василий!

Меня зовут Анастасия Стрельникова, я дочь Вадима Николаевича Мещерского. Он сын Николая Мещерского, Вашего родственника. Вадим бросил нас с мамой, когда я была маленькая, и объявился только несколько недель назад. Сказал, что его отец умер и просил у Вас за что-то прощения. Вадим знает, что Вы богаты, и мечтает стать Вашим наследником. Он требует у моей мамы, чтобы она отпустила меня с ним в Италию. Вадим считает, что я похожа на Машеньку с портрета, и потому думает, что Вы скорее согласитесь оставить ему деньги.

Я нашла на Вашем сайте портрет Машеньки. Я действительно на нее похожа. Я ведь действительно Ваша внучка, хоть и не родная. Но это все равно здорово, потому что у нас с мамой никого нет, а с Вадимом мы не хотим (тут пришлось помучиться, потому что единственное, что лезло в голову, – совершенно детское словечко «водиться», но в конце концов она написала по-другому) встречаться вообще. Мы живем нормально – мама юрист, а ее приятель, за которого она, наверное, скоро выйдет замуж, – стоматолог. Мы не бедные и без денег обойдемся. Но я хочу поехать с Вадимом, чтобы познакомиться с Вами, ведь тогда у меня тоже будет настоящая семья.

С уважением,

Анастасия».

Подумав, она открыла «Лингву», собрала в кучку все знания, которые учителям английского удалось вложить в ее светловолосую головку, и, как могла, перевела письмо на английский. Где-то она читала, что эмигранты, особенно старые, забывают русский. Уж пусть хоть как-нибудь, но прочтет!

Настя была чертовски горда своим посланием, ей ужасно хотелось кому-нибудь рассказать о нем и о перспективах, которые открывает перед ней это родство, но она решила подождать. Если получит ответ, расскажет Лизке. А если нет – лучше не позориться. Может, она ему не нужна, князю этому?

– Лана, я могу с тобой поговорить?

– Конечно, тетя Рая. Что случилось?

– Пока, я надеюсь, ничего, хотя ручаться никто не может.

Лана, с удовольствием поглощавшая рыбу под сливочным соусом, перестала жевать и в тревоге уставилась на тетушку. Та монументально возвышалась у плиты и что-то помешивала в кастрюле. Обретя благодарную аудиторию, по достоинству оценившую ее кулинарные таланты (в основном в лице Лизы и Насти), тетя Рая буквально расцвела. Даже ее волосы, уложенные рыжей халой, стали как-то ярче. Впрочем, может, она исчерпала старые запасы и купила свежую хну? Так или иначе, она много и с удовольствием готовила, принимала похвалы своему таланту, и вообще, Лана не уставала повторять всем и каждому, что ей повезло с тетушкой Марка.

– Она считает себя моей свекровью, – рассказывала она Тате, – готовит, ворчит, смотрит за Настей.

– М-да, это же надо, – покачала головой подруга. – В кои-то веки подвернулся, можно сказать, сирота, так и у того тетка нашлась.

– Нет, ты не понимаешь! Я просто счастлива, что у нас есть тетя Рая. Она готовит, мне не надо мчаться домой и мучиться, что такого сварить, чтобы Настя поела. У нее даже гастродуоденит прошел, представляешь? То живот болел чуть ли не постоянно, а теперь мы об этом и не вспоминаем. Тетя Рая просто клад, не вмешивается в нашу жизнь, но при этом всегда что-нибудь посоветует. И она такая… мудрая.

Тата, не зная, что сказать в ответ на такую оду тетушке, вздернула брови и торжественно покивала.

И вот теперь оплот семьи и символ мудрости, как всегда задрапированный в шелковый халат с драконами, был чем-то встревожен.

– Что происходит с Настей? – поинтересовалась тетя Рая.

– А что с Настей? – Лана оглянулась, дверь в комнату дочери была закрыта – предполагалось, что ребенок в тишине и покое делает уроки.

– Вот я и хочу узнать… Она стала хуже кушать, я подумала, что она влюбилась. Но на это не похоже. Она все время о чем-то думает, больше рисует, чем делает уроки. Мне кажется, она плохо спит…

– Может, у нее должны месячные начаться? – вслух подумала Лана. – Кажется, у меня это случилось позже, но сейчас девочки созревают рано…

Но тетя Рая покачала головой, потом, кинув внимательный взгляд в сторону Настиной двери, достала что-то из шкафа.

– Смотри, она рисует это часами.

Лана перебирала альбомные листы, и желудок у нее сжимался от недоброго предчувствия. На бумаге была Настя и не Настя. Девушка со светлыми волосами, в невероятном, не подходящем ни к одному периоду, но несомненно бальном платье кружилась среди… зала? Фон был нарочито грубо выполнен то ли под камни, то ли просто под сгустки тьмы. Вот та же девушка на краю пропасти, как Катерина Островского. Вот она в кресле, скорее похожем на трон. Резные подлокотники, витые ножки, высокая спинка. А на спинке, над головой девушки, вырезан герб… Лана моргнула. Да, сомнений быть не могло – это был его герб, уж ей ли не знать, она столько раз видела это кольцо и слушала о славных подвигах предков, когда представитель славного рода Мещерских в одиночку удерживал подходы к мосту, за что и был пожалован государем княжеским титулом.

Увидев, как испугалась Лана, тетя Рая встревожилась по-настоящему. Честно сказать, она думала, что девочка начиталась какой-нибудь чуши или, скорее, насмотрелась. Вон, может, Лизавета опять принесла какое-то увлечение Средневековьем или ролевыми играми… тетя Рая телевизор смотрела регулярно, а потому была вполне в курсе увлечений нынешней молодежи. Но теперь она встревожилась. Села к столу и положила ладонь на руку Ланы, та бездумно сжимала листы, мысленно проклиная Вадима, который явился незваным и внес смятение в их тихую, счастливую жизнь. Лана вздохнула, благодарно погладила тетушку по руке. Мимоходом опять порадовалась тому, что ей повезло с Марком и его родственниками. Что бы они с Настей делали без тети Раи?

– Не представляю, как она узнала… если только он сам ее нашел.

– Детка, давай-ка расскажи мне, что происходит.

И Лана рассказала. Про мужа, который даже и не бывший, но зато потомок князей, про дедушку в Италии и предполагаемое наследство. Про то, что она с ума сходит, не знает, что делать.

– Значит, это фамильный герб? – Тетушка с новым интересом рассматривала рисунки.

– Да. Наверное, Настя представляет себя княжной.

Тетушка покачала головой и отошла к плите. Она молча мешала что-то, и Лана вдруг почувствовала себя маленькой девочкой, которая обидела маму.

– Вы рассердились? – почти робко спросила она.

– А что мне сердиться? Что ты столько времени себя саму обманывала – так это тебе и отлилось.

Лана виновато молчала.

– Марк знает? – через некоторое время спросила тетушка.

– Да.

– И то хорошо.

Они опять помолчали.

– Что нам делать, как вы думаете?

Но тетя Рая покачала головой и советов давать не стала.

– Тут только ты сама можешь решить, потому что вина твоя – и отвечать тебе. Чтобы потом ни на кого не сваливать.

На том разговор закончился, Лана ушла. Вечером тетушка, вернувшись в свою квартиру, которая была тремя этажами выше, долго сидела, глядела в телевизор и не слышала, что рассказывает очередная героиня очередного ток-шоу. Она думала, как помочь Настеньке. Марк, этот негодяй, пока так и не обзавелся собственными детьми, но он привязан к девочке, а уж тетя Рая в ней души не чает. Мать ее дров наломала, ну да что случилось, то уже случилось.

Она нервничала, понимала, что для Марка, который по уши влюбился в эту женщину, появление живого мужа не могло не стать неприятным, мягко говоря, сюрпризом. То-то он ходил таким встрепанным последние несколько недель. Она-то решила, что это из-за конференции. Ай, что же делать? Тетя Рая думала и думала и наконец разнервничалась до того, что у нее подскочило давление. Такое случалось и прежде, но все же лучше, когда рядом кто-то есть. Она позвонила племяннику.

Марк примчался через две минуты. В руках у него был чемоданчик, при виде которого тетушка улыбнулась. Когда-то этот черный докторский чемоданчик принадлежал ее покойному мужу, который тоже был стоматологом, но людям не объяснишь, они знают, что в подъезде есть врач, и все равно идут, если что-то случилось. Дядя Миша всегда держал под рукой набор скорой помощи, который потом перекочевал к Марку.

– Что ты сегодня расклеилась? – Марк, измерил давление, недовольно присвистнул, доставая шприц и лекарства.

– Все из-за вас.

– Да? И чем же это мы тебя так расстроили, позволь узнать?

– Я сегодня разговаривала с Ланой…

– А-а. – Марк встревоженно всмотрелся в лицо тетушки. Она лежала на высоко взбитых подушках, глаза ее были закрыты. Он с нежностью погладил пухлую руку, мимоходом удивившись, какая у тети кожа – тонкая и сухая. Хотя на вид никто не дает ей семидесяти: полнота разглаживает морщины, и она всегда весьма неплохо выглядит. Но сейчас ее вид Марку не нравился, он прикидывал, не кончится ли дело больницей.

– Даже не думай, – сказала тетя Рая, открывая глаза и проницательно глядя на племянника.

– Да я ничего не сказал!

– А и не надо! Я тебя насквозь вижу и хочу сразу предупредить, что в больницу меня упечь не удастся.

– А я и не думал про больницу. Как насчет санатория? Подышишь свежим воздухом, процедурки поделаешь, отдохнешь…

Тетушка возмущенно фыркнула:

– Или мне есть когда отдыхать? В кои-то веки я дождалась того, что стала нужна тебе и твоей семье, а ты предлагаешь мне бросить девочек и сбежать в санаторий?

– Но твое давление…

– Марк! Прекрати рассказывать мне про мое давление, расскажи лучше, что ты собираешься делать?

– А что я должен делать?

Тетя Рая села, спустила с кровати ноги, поправила на груди шелковый халат.

– Марк! Или тебе надоела Лана?

– Не говори глупостей… – Марк устало потер лицо ладонями.

– Тогда ты должен что-то предпринять! Потому что я скажу тебе, как оно будет, если этот человек, Настин отец, получит деньги. Он захочет прибрать к рукам девчонку, а еще больше – ее мать.

– Они давно расстались, я не думаю…

– Что он ее любит? А он и не любит, иначе не бросил бы их. Но он будет иметь деньги, ему захочется власти. Проще всего достать тех, с кем ты связан.

Марк изумленно рассматривал тетушку. Однако… Или это следствие просмотра сериалов?

– Марк, не пялься на меня так, будто я новое зубоврачебное кресло! Скажи мне, вы собираетесь отпустить Настю с ним в Италию?

– На Сицилию, – механически поправил Марк.

– Ох! – Тетушка, в свое время не один раз просмотревшая все серии фильма «Спрут» и обожавшая комиссара Катаньи, помнила, откуда растут ноги у итальянской мафии. – Еще этого не хватало!

– Мы еще не решили, – отозвался Марк, чувствуя, как виски наливаются тупой болью. – Но согласись, это богатство может достаться девочке, мы не вправе лишать ее шанса…

– Деньги, деньги! Даже твой дядя Миша понимал, что деньги – это не все!

– Но это многое, и он научил меня именно этому. Деньги дают уверенность и свободу. Таков наш мир.

– Что ж. – Тетушка помолчала, потом зашла с другой стороны: – И что вы о нем знаете?

– О князе?

– Нет, о Настином отце!

– Ну… он, кажется, художник, хотя нет, фотограф… потомок князей…

– Марк! Ты собираешься отпустить девочку с каким-то неизвестным науке типом? А если он педофил?

– Бог с тобой!

– Потрудись хотя бы выяснить, на что он живет.

– И каким образом?

– Мальчик мой. – Тетя посмотрела на Марка с сочувствием. – Ты хороший врач, но нельзя так замыкаться в своей профессии. Есть специальные люди, которые за деньги собирают информацию. Называются – частные детективы. Позвони своему дяде Алану, он адвокат, наверняка у него есть какая-нибудь прикормленная контора.

– Да? – Марк задумался. Идея тетушки показалась ему не такой уж глупой. Да он и сам думал об этом несколько дней назад, сидя на балконе и глядя в беззвездное весеннее небо. Но утром вечерние мысли показались дурными, закрутили дела. – Пожалуй, ты права, – кивнул он, – я так и сделаю. Выясним, что это за родственничек такой объявился.

Марк довольно легко получил от дяди телефон агентства. Хотя Алан не преминул спросить, что случилось у его беспокойного племянника.

– Помнится, твой покойный дядя Миша всегда утверждал, что у него очень мирная профессия. Ты ведь тоже дантист, так почему ты вечно вляпываешься в какие-то передряги?

– Не вечно, Алан. Один раз, это было два года назад.

– И насколько помню, всему виной была женщина. А сейчас ты тоже попал в неприятности из-за дамы?

– Ну, это в основном касается ее, а не моих неприятностей. В смысле – проблемы у Светланы.

– Понятно. Ты не меняешься, Марк! И когда только остепенишься!

– Алан, не ворчи, мне тети Раи хватает. Лучше скажи, ты разбираешься в наследственном международном праве?

– Международном? А какая страна тебя интересует? Надеюсь, твоя матушка в добром здравии?

– Абсолютно. Кажется, она очередной раз развелась, но речь не о ней. А страна, наследственное право которой меня интересует, – Италия.

– Это интересно… Ты готов начать дело или спрашиваешь теоретически?

– Пока теоретически.

– Тогда не занимай мое время, оно дорого стоит. Приходи, когда будешь готов писать иск. Мы с тобой получим наследство откуда угодно – хоть с Мадагаскара. Понял?

На этой оптимистичной ноте они расстались, и Марк набрал телефон детективного агентства. Ему назначили время, и он приехал во вполне респектабельный офис на Долгоруковской. Никаких людей с непроницаемыми лицами и проницательными глазами не наблюдалось. Обычная контора: кабинеты, бумаги, компьютеры на столах. Приняла его средних лет милая женщина, представилась Ниной Сергеевной.

– Вижу, вы разочарованы? – с улыбкой спросила она.

– Да нет…

– Вижу, вижу! Почему-то многие клиенты уверены, что мы тут все курим трубку, таскаем оружие в наплечной кобуре и смотрим с прищуром. Но дело в том, что самое важное в любом расследовании – информация. И чаще всего мы обходимся даже без оперативников, хотя у нас целый штат сотрудников, которые носят оружие, ведут наблюдение и так далее. Вы пришли по рекомендации нашего постоянного и уважаемого клиента. Я вас слушаю.

Марк вздохнул, а потом сказал, что женщина, которую он считал своей женой, оказалась не разведена. Ее «бывший» объявился недавно и хочет видеться с дочерью. Он, Марк, считает, что ему нужно отказать, но сделать это хотелось бы аргументировано. А для этого надо знать, что из себя представляет этот самый папа.

Нина Сергеевна кивнула, записала все данные и пообещала, что его дело будет вестись самыми быстрыми темпами. Марк подписал договор и ушел из агентства с приятным чувством того, что сделал сегодня что-то полезное.

Увидев во входящих неоткрытый конверт, Настя закусила губу. За последние два дня она буквально извелась от ожидания. Письма приходили вчера и позавчера, и она лихорадочно щелкала мышкой, но все было не то. Либо спам, либо чушь всякая вроде школьной рассылки расписания похода по музеям. И вот – конверт. Что там? Послание от Лизки, которая решила смыться на очередное сборище своих эмоциональных друзей, а Настя должна ее прикрывать и врать тете Циле? Вряд ли, Лизка скинула бы на аську. Наверное, опять из школы… Но адрес незнаком…

Она открыла письмо. Ура, оказалось, что это ответ от деда! Написан ответ был по-русски, значит, язык он не забыл. Глаза девочки быстро побежали по строчкам:

«Здравствуйте, Анастасия.

Я получил Ваше послание и благодарен Вам за откровенность. Скажите, не могли бы Вы организовать видеовстречу, используя веб-камеру? Буду благодарен за положительный ответ.

В. Мещерский».

Насте стало обидно. Кратенько как! Наверное, не поверил. Впрочем, тогда он просто ничего бы не написал. Видеовстреча, значит? Наверняка дед хочет убедиться в том, что она похожа на Машеньку.

Настя задумалась. У них веб-камеры нет и у Лизки нет… идти в интернет-салон? Неизвестно, разрешат ли им, малявкам, пользоваться камерой. Черт… и тут она вспомнила о человеке, который прославился на всю школу благодаря веб-камере. Впрочем, известность эта была скорее негативного характера, но какая разница? Парень, тронутый на всяком компьютерном железе, мнил себя великим хакером, а ей того и надо. Вот только с ней, Настей, он разговаривать, может, и не захочет, помнится, он пару раз подъезжал к Лизке, девчонки хихикали, что у той появился виртуальный поклонник.

– Почему это он виртуальный? – обиделась Лизка.

– Потому что он не отличает, где жизнь, а где компьютерная игра. Смотри, как бы не перешел на следующий уровень раньше времени…

Лизка тогда парня отбрила, но теперь, может, согласится помочь.

Настя схватилась за телефон. Само собой, Лизка была не в восторге, но Настя упрашивала, даже всхлипнула пару раз, и подруга согласилась попросить Диогена помочь.

Диоген и правда не мыслил жизни без компьютера. Он сел за него в три года и научился печатать раньше, чем писать, а доходить до среднего уровня в стрелялках раньше, чем говорить. Комп и виртуальное пространство стали смыслом его жизни, но через него он пострадал и превратился в изгоя в собственной семье. Дело в том, что у Диогена, которого тогда еще звали Пашкой, имелась старшая сестра, Люба. Как все старшие сестры, она периодически вынуждена была нести почетную обязанность няньки и присматривать за братом, ей это не нравилось, а потому Пашке доставалось довольно много подзатыльников и тычков. Еще она постоянно скандалила, что на его железки родители тратят больше, чем на ее тряпки, и вообще не упускала случая пнуть младшего брата. Пашка отвечал ей тем же, иной раз тырил деньги из сумочки, а как-то после особо болезненной разборки подпилил каблук у новых туфель. Но все это были цветочки, нормальные, можно сказать, семейные отношения. А потом Любка завела себе хахаля, да еще француза. Родители об этом не знали, но Пашка, который в целях самосохранения читал всю переписку сестры, был в курсе, что они познакомились, когда француз приехал по обмену учиться на год в Москву, и что он будет специалистом по френчайзингу (Пашка не знал, что это, но решил, что нечто исключительно французское). Они встречались в его квартире, и, судя по переписке, роман давно не был платоническим. А потом француз уехал, и Пашка продолжал следить за развитием отношений в Интернете. Перед отъездом Реми купил Любке веб-камеру, она заплатила братцу, чтобы тот установил ее на компьютер, – сама Любка была юзером абсолютно лоховым. И вот, записывая сеансы их видеосвязи, Пашка наткнулся на подарок, который Любка сделала своему возлюбленному, чтобы он там, в Лионе, скучал без нее сильнее. Она провела перед камерой сеанс стриптиза. Надо сказать, стриптиз был выполнен вполне профессионально, потому что Любка, не желая быть хуже француженок, несколько месяцев отзанималась на специальных курсах, а деньги на них выклянчила у родителей, сообщив, что устроилась на курсы изучения французского языка.

Некоторое время Пашка просто хранил запись, дожидаясь, пока у сестрицы образуется денежная сумма, достаточная для небольшого родственного шантажа. Немаловажно было также придумать план, который помог бы Пашке выжить после того, как он осуществит шантаж.

И тут Сникерс из десятого предложил ему новую видеокарту. А в качестве платы потребовал скачать из Сети что-нибудь этакое. Пашка поморщился – он по порносайтам ходить не любил, да и липкие они ужасно – один заход, и потом эту заразу с рабочего стола не выкинешь. И он предложил Сникерсу свое хоум-видео, взяв с приятеля клятву, что дальше него дело не пойдет. Само собой, через неделю вся школа показывала пальцем на Любку, и та быстро выяснила, в чем дело. После этого она ворвалась в класс, где Пашка мирно дремал на уроке литературы, и только училка спасла пацана от неминуемой расправы. Она смогла продержаться против Любки секунд тридцать и все это время кричала:

– Беги, Паша! Дети, вызывайте милицию!

Пашка сбежал, но домой идти не рискнул. До вечера он сидел в интернет-салоне, тупо глядя на компы, но денег у него не было, а потому прикоснуться к ним он не мог. Следующую неделю он жил в огромных металлических бочках, которые лежали на соседней с домом строительной площадке. Ел то, что приносили приятели. Потом кто-то все же проболтался, и Пашку забрала милиция. Вот за ночевки в этих бочках его и прозвали Диогеном. Домой он идти отказывался, и родители, успевшие много чего выслушать от дочери, сослали его к бабке в деревню на месяц, пока не поулягутся страсти. В деревне Диоген без компа озверел и сбежал. Опять был пойман, на этот раз в поезде, который шел на юг, и сдан родителям. Те взяли с Любки слово, что брата она оставит в живых, а они за это отпустят ее во Францию сразу после того, как она окончит школу.

Так что Диоген был большим спецом по веб-связям. Лизке не составило особого труда уговорить его организовать Насте встречу с загадочным адресатом.

– С тебя сочинение, – сказала Лизка, вваливаясь в прихожую. – А лучше два.

– Чего это?

– Того! Мне придется с этим хмырем идти в кино!

– Ну ладно, напишу. Когда он может?

– Завтра после уроков. Часа в четыре.

– Пошли, я напишу ответ.

Настя решила тоже быть краткой, ее послание получилось весьма сдержанным:

«Видеосеанс завтра, в шестнадцать часов по московскому времени. С уважением,

Анастасия».

И вот на следующий день Настя сидела перед монитором и поглядывала в блестящий глазок камеры, установленной сверху.

– В монитор смотри! – буркнул Диоген, который сидел на полу рядом со столом и стучал по беспроводной клавиатуре.

– Почему?

– Так будет похоже, что ты смотришь в лицо собеседнику. А кому звоним-то?

– Не твое дело!

– Но-но, не хамить мне тут. Это я вам одолжение делаю, а не вы мне.

– Да что ты? – не без ехидства подала голос Лизка, сидящая на кровати Диогена и с интересом разглядывающая постеры, которыми, как обоями, в комнате были оклеены стены. – Слышь, Диоген, а ты не боишься тут шизануться?

– С чего это?

– Да вот… – Она обвела рукой комнату.

Нога Пашкиной мамы ступала сюда в среднем раза три в год. Мама мыла полы и осторожно вытирала пыль, при этом действовала как разведчик – все вещи клала на то же место и старалась не оставлять следов своего присутствия. Диоген не выносил, когда в его комнате что-то трогали. Постеры он распечатал на заказ и оклеил ими стены собственноручно. Это были картинки из его любимых компьютерных игр, то есть полное собрание уродов и монстров, населявших виртуальную вселенную.

– Не, – сказал Пашка, с нежностью покосившись на монстров. – Они нормальные.

Лиза выгнула брови и покачала головой, бросив на Настю укоризненный взгляд: мол, с кем из-за тебя приходится связываться! Но Настя не видела никого и ничего, она смотрела в темный монитор, и ее буквально трясло от волнения. Наконец по экрану побежали полоски, Диоген ввел адрес, на мониторе возникла картинка.

На Настю смотрел князь Василий. Он выглядел старше, чем на той фотографии, которая была размещена на домашней странице, и Настя испугалась – вдруг он не доживет до ее приезда?

Потом она постаралась взять себя в руки и бросила вопросительный взгляд на Диогена.

Тот кивнул и шепнул:

– Говори.

– Здравствуйте, – неуверенно сказала Настя.

– Кто там с тобой? – резко спросил старик.

Настя потянула Диогена за плечо, он встал на колени, чтобы его лицо попало в поле зрения камеры. Лизка, решив, что без нее не обойдется, тоже подошла и встала за Настиной спиной.

– Это мои друзья, – объяснила Настя. – У меня дома нет камеры, они мне помогают.

Князь цепким взглядом рассматривал ребят. Смешные, все они сейчас так чудно одеваются. Он перевел взгляд на Настю. Светловолосая девочка смотрела на него круглыми от страха и любопытства глазами. Правильные черты, большой рот… да, он сразу понял, что она похожа на Машеньку… Так похожа, что у старика заболело сердце и слезы навернулись на глаза.

– Я… напишу тебе, – сказал он, шаря по столу в поисках лекарства, и оборвал сеанс.

– И все? – вопросил Диоген, плюхаясь на пол. – Что это было?

– Много будешь знать – плохо будешь спать, – ответила Лиза.

Настя молчала, глядя в темный экран. Раз сказал – напишу, значит… что это значит? Она думала, они поговорят, но он лишь взглянул на нее и не выглядел при этом очень счастливым. У девочки создалось впечатление, что она безмерно устала. Вяло отмахнувшись от вопросов приятелей, она ушла домой.

Вечером Лана заглянула в комнату дочери.

– Настя, ты спишь?

– Нет.

– Нам надо поговорить. – Мать села на край кровати и погладила дочь по волосам. Настя легла щекой на ладонь матери. – Тебе нездоровится?

– Нормально все, мам.

Лана молчала. Настя некоторое время ждала. С ума сойдешь от этих взрослых! Неужели она тоже такой будет? Это жесть! Вот сидит мама и не может набраться смелости, чтобы сказать, что ее, Настин, отец жив. Зато у нее не заржавело объявить его умершим. А в коридоре – она прекрасно все слышит – отирается Марк, делает вид, что ему приспичило почистить ботинки, и вздыхает едва ли не громче мамы.

– Марк, – позвала она, – иди сюда!

– Что? – Он заглянул в комнату.

– Мама хочет мне рассказать про что-то важное, послушай, а то у тебя уши вырастут, как у зайца.

– Настя! Ты как со взрослым разговариваешь? – Лана никогда не спускала девочке хамства.

– Да? Сдается мне, ушами как у зайца у нас обвесился кто-то другой, – пробормотал Марк.

– Вы хотели со мной поговорить или решили заняться моим воспитанием на ночь глядя? Тогда я буду плохо спать!

– Действительно. – Лана с готовностью вскочила. – Поговорим завтра.

– Лана! – Марк укоризненно покачал головой. – Давай не будем тянуть кота за хвост.

И Насте пришлось выслушать сбивчивую историю о том, что объявился Вадим, ее отец, что он хочет отвезти ее в Италию, где у него обнаружился престарелый родственник, потому что… ну, в общем, этот родственник богат, и хотя деньги не главное в жизни, но все же…

Настя слушала молча. Она сидела в кровати, подтянув коленки к груди и прижав к себе плюшевого зайца. Заяц был хорош: у него трогательно торчали уши, нос розовый, большой, и еще круглый мягкий животик и нелепая маечка до пузика. Словом, самый натуральный спальный заяц. Девочка тискала животное и не проявляла особого интереса к услышанному.

– Ты ведь что-то разузнала, да? – проницательно спросил Марк.

– Он приходил к школе. – Настя решила все свалить на Вадима. – Показал перстень, сказал, что он мой отец, нес что-то про княжеский род…

– А ты что? – с замиранием сердца спросила Лана.

– А что я? Про князей прикольно, конечно… А так он мне не нужен. Вон Марк – и то гораздо лучше.

Марк ухмыльнулся, решил считать это комплиментом.

– Ты права, он нам не нужен, – подхватила Лана, – но все дело в этом наследстве. Мы с Марком считаем, что не вправе лишать тебя такого шанса…

– Ладно, – заявила Настя, когда поняла, что мать пошла по кругу и никакой новой информации она не получит. – Я согласна ехать в Италию.

Марк и Лана молча смотрели на нее.

– Что? – Настя ответила удивленным взглядом.

– Ну, ты не хочешь ничего больше спросить?

– А что я должна спросить?

Взрослые ответа не придумали и удалились из комнаты, оглядываясь на Настю, которая устраивалась в кровати, обняв любимого зайца.

– Как-то она странно отреагировала. – Лана опустилась на стул.

– Я бы даже сказал, никак не отреагировала, – подхватил Марк. – Но может, это и лучше. Должен отметить, что Настя всегда отличалась здоровым прагматизмом.

– Ох, как-то мне все-таки тревожно… Столько лет мы не виделись, я и понятия не имею, чем он живет. Сказал – зарабатывает фотографией. Вроде бы у него салон, художественное фото и все такое… но я вовсе не уверена, что заработками с салона можно оплачивать такую машину и часы… хотя я сейчас далека от того мира, если он снимает моделей или делает портфолио, то, наверное, хорошо зарабатывает.

Не в силах усидеть на месте, молодая женщина вскочила, бесцельно открыла холодильник, заглянула в шкаф. Увидела банку яблочного варенья и решила, что нужно выпить чаю. Успокаивает.

Марк смотрел, как она достает маленький заварочный чайничек – на полтора еврея, как выражалась тетя Рая, насыпает заварку из красивой жестяной банки с птицами. Он любил смотреть, как Лана хлопочет по дому, этакое умиротворяющее зрелище, вселяющее покой в душу мужчины. Атавизм, наверное. Вот моя пещера и моя женщина, которая для меня готовит. Только сегодня женщина нервничала: пролила кипяток, чуть не разбила крышечку от заварного чайника, положила варенье мимо розетки.

Марк некоторое время колебался, но потом решил, что непорядочно утаивать от Ланы, что он решил поинтересоваться ее мужем более подробно.

– Знаешь, скоро мы будем знать больше, – вздохнул он. – Я нанял частного детектива, чтобы выяснить, чем Вадим зарабатывает, занимается, ну… и вообще…

Лана уставилась на него, не замечая, что предательское варенье опять вылилось из розетки.

– Ты?

– А чего ты хотела? Чтобы я дал какому-то типу увезти Настю за границу и не поинтересовался, кто он такой и чем дышит? Может, вся эта история про дедушку – красивая сказка, а на самом деле у него умирает любимая дочь и ей нужна почка?

– Марк, что ты несешь?

– Извини. – Он отобрал у нее варенье, убрал банку. Облизал пальцы, вытер стол. – Если хочешь, можно расторгнуть договор с агентством, но мне кажется, было бы разумно узнать больше о твоем муже.

Лана поморщилась при слове «муж», но вынуждена была согласиться:

– Ты прав… и… спасибо тебе, Марк, что ты заботишься о нас.

– Дурочка ты. – Он обнял Лану. – О ком же мне еще заботиться?

В тот день старый князь не смог заниматься делами, не поехал в город, как собирался. Ничего не радовало его, даже в сад выйти не тянуло. Вообще-то князь был человеком трудолюбивым, он всю жизнь много работал, сколотил приличное состояние, торгуя антиквариатом, хотя нажива не была для него самоцелью. Просеивая через аукционы и коллекции многие предметы искусства и культурные ценности, он натыкался порой на вещи, принадлежавшие его предкам или просто людям того же сословия. Клинок с фамилией дальнего, но именитого родственника был для князя не просто предметом ценой в энное количество долларов или евро. О нет, он старался оставлять такие вещи себе, окружать себя памятью о родных и друзьях, вещами, которые восстанавливали историю России, ее родов и многих поколений, сгинувших в огнях и пожарах войн и революций.

Потом он понял, что устал, здоровье стало сдавать. Большую часть жизни князь прожил в Англии, но затем переселился на Сицилию, мягкий климат позволил ему прожить намного дольше, чем прочили врачи. Он построил дом, разбил сад, полюбил каменистый остров, омываемый тремя морями: Средиземным, Ионическим и Тирренским. Если взглянуть на старую карту, висевшую под стеклом у него на стене, изрисованную морскими чудовищами и маршрутами парусных судов, станет видно, что Сицилия лежит между Африкой и Европой. История острова была долгой, наполненной войнами и торговлей. Здесь побывала масса народа: финикийцы, римляне, греки, варвары, византийцы, арабы, испанцы, французы. Каждый внес что-то свое в архитектуру и традиции, потому культура острова была весьма своеобразна. Пожалуй, хуже всех с этим гостеприимным местом обошлись испанцы. Одержимые желанием властвовать на морях, они безжалостно вырубали деревья для постройки кораблей. Остров надолго превратился в нагромождение булыжников разной величины, его почва выжигалась безжалостным солнцем. Впрочем, последнее время местные жители все активнее разводили сады и сажали оливковые рощи.

Многие люди твердо ассоциируют слова «Сицилия» и «мафия». Действительно, было время, когда разгул преступности и выяснение отношений между семьями нанесли острову значительный урон. Но теперь членов преступных группировок здесь не больше, чем в любом другом месте земного шара.

Князь исколесил остров, был очарован его старыми городками, кривые улочки которых карабкались с горы на гору, горизонт растворялся в мягкой дымке, а закаты были так хороши, что хотелось плакать. Он уже решил, что будет жить здесь, но никак не мог выбрать место, пока его не занесло в Трапани, город на северо-западном побережье. Еще финикийцы поняли выгодность этого места со стратегической точки зрения и построили здесь порт. Город перестраивался бесчисленное количество раз, но сохранил свое лицо, лик его показался князю приветливым и гостеприимным. Словно старик попал в место, где его ждали. Коря себя за мнительность, он рассматривал святилище дель Аннуциата (пресвятой Девы Марии). Храм был построен в XIV веке, перестроен в XVIII. Однако архитекторам хватило вкуса для того, чтобы сохранить первоначальный портал. Над небольшими боковыми порталами стояли статуи Ангела и Девы Марии. Князю показалось, что милое лицо Мадонны напоминает Машеньку, и он счел это знаком. Он выбрал место недалеко от города, в местечке под названием Кастеллуззо. Купил землю, построил виллу, в которой разместил свою коллекцию и со временем осел окончательно. Сперва князь часто выбирался в Палермо, Трапани, Таормину и другие города. Но постепенно поездки его становились все более редкими, он увлекся розами и Интернетом и превратился в настоящего домоседа.

И вот князь Василий застыл в полутемной комнате перед монитором, на котором мерцала картинка – светловолосая девочка смотрела на него с испугом и любопытством. На стене висел портрет его дочери, но князю не надо было включать свет, чтобы увидеть, насколько это дитя похоже на его Машеньку. Удивительная вещь – кровь. Или как теперь говорят – гены. Внучка Николая, кто бы мог подумать. Князь пил травяной чай и раздумывал, может ли он позволить себе поверить девочке. Он был стар и всю жизнь прожил, руководствуясь доводами разума, а не сердцем, но теперь ему захотелось увидеть девочку воочию, чтобы она сидела напротив него, а он рассказывал бы ей о предках. Она будет собирать цветы в саду… ей понравится тот сорт роз, который он вывел.

Ее отец… что ж, это можно уладить. Нужно поговорить с девочкой, потом можно будет переписать завещание, в качестве наследницы указать ее, а сына Николая, Вадима, назначить опекуном. Или если он князю не понравится – надо будет взглянуть на ее мать. Старик улыбнулся, а потом вспомнил о том, что осталось в России. Он давным-давно мечтал получить эту вещь, но не было человека настолько верного, чтобы доверить ему тайну. Пожалуй, девочка достаточно сообразительна, чтобы достать шкатулку, но не настолько образованна, чтобы понять, что в ней запрятано. Кроме того, дети любят тайны…

Он вызвал почту и написал внучке письмо:

«Дорогая моя детка, я рад был увидеть тебя, надеюсь, что вскоре мы встретимся по-настоящему. Ты все сделала правильно, мы с тобой будем переписываться втайне от Вадима. Кстати, о тайнах. Я хочу доверить тебе большой секрет. Но он должен остаться нашей тайной, хорошо?

Когда-то моим родным принадлежала усадьба Вельяминово, что в сорока километрах от Москвы. Там стоял усадебный дом и неподалеку от него – церковь. Когда родители бежали от революции, им пришлось оставить многие реликвии. Одну из них отец спрятал в церкви. Я прошу тебя поехать туда и разыскать дорогую мне вещь…»

Настя не верила своим глазам. Вот это да! Ну дед дает! Само собой, она написала, что все сделает, скопировала письмо князя и сунула листок в карман, чтобы перечитать на досуге.

Потом взглянула на часы: половина восьмого, еще не поздно. Цапнула со стола первую попавшуюся под руку тетрадку и побежала к двери.

– Настя! Ты куда? – Мать высунулась из кухни.

– К Лизе, надо математику доделать, я никак не могу. – Настя помахала в воздухе тетрадкой и торопливо убрала ее за спину – тетрадь оказалась по географии.

– Ну хорошо. – Лана кивнула. – Только недолго, а то Циле младшего укладывать, ты будешь мешать.

– Да ладно, мам, когда она его укладывала? Он носится, носится, а потом ложится в уголке где-нибудь и засыпает. Главное – не наступить на него.

– Настя!

– Ладно, ладно…

Перепрыгивая через ступеньку, она добралась до дверей подружки, выслушала несколько тактов из «Щелкунчика», которые пропел дверной звонок, и увидела на пороге тетю Цилю.

– Здравствуйте!

– Добрый вечер, Настенька, проходи. А мы как раз ужинаем, будешь?

Настя помотала головой отрицательно, но Лизкина мама не обратила на это внимания, провела девочку в столовую, где все сидели за столом, и уже собралась наложить ей порцию бараньего рагу и баклажанов. Насте стало дурно при мысли, что сейчас ее будут кормить. Она всегда-то плохо ела, вечером вообще чаще всего обходилась кефиром, а уж когда нервничала, в рот ничего не лезло.

– Тетя Циля, мне нельзя, – жалобно протянула она. – У меня гастродуоденит, я уже лекарство после еды выпила…

Лизкина мать не могла идти против медицинских назначений, а потому Настя и Лиза были милостиво отпущены и уединились в Лизкиной комнате. Едва закрылась дверь, Настя вцепилась в подружку и зашептала:

– Лизка, мне нужна твоя помощь!

– Больше я с ним в кино не пойду, не проси! Мало того, что пришлось смотреть какую-то чушь, сплошь компьютерная анимация, так он еще и за ручки держался… хорошо хоть целоваться не полез. Я в целях предотвращения поцелуев купила здоровый стакан попкорна и половину съела! Жевала весь сеанс. А как только Диоген рот открывал, я ему тоже забрасывала…

– Нет, я не про Диогена. Мне нужно… попасть в одну усадьбу. Под Москвой.

– Да? Зачем?

Настя умоляюще взглянула на подругу:

– Поверь мне, Лизок, вопрос жизни и смерти!

– Ну, если смерти… Это далеко?

– Между Москвой и Подольском.

– И кто нас туда пустит?

– А может, сами съездим? – неуверенно спросила Настя. – Вдруг там экскурсии есть?

– А что за усадьба?

– Вельяминово.

– Включай комп, сейчас найдем.

Через пять минут они уже знали, что в доме усадьбы находится санаторий, а церковь, которая полвека служила складом, несколько лет назад передали православной церкви и теперь она действующая.

– Да, самим туда ни фига не добраться, – покачала головой Лизка.

– А если на электричке?

– Прикинь – целый день уйдет. Нас хватятся. Да и боязно – одним в такую глушь.

– Что же делать? – Настя кусала губы. – Мне до зарезу надо попасть в эту церковь – и как можно скорее.

– Да с чего это тебя по церквам потянуло? Слышь, подруга, что происходит-то?

Настя поняла, что пришло время рассказать все Лизке. Подружка и так много для нее сделала и особо ни о чем не спрашивала.

И Настя рассказала. Про отца, про деда и про то, что она – княжна Мещерская и в той самой церкви ее дед спрятал какие-то очень важные бумаги и теперь просит привезти их.

– Значит, тот старик на экране – твой дед? – Глаза у Лизки стали круглыми от удивления.

Настя кивнула.

– Офигеть! Ну, Стрельникова, ты даешь!

– Только ты никому, ладно? Лизка, поклянись, что никому не расскажешь!

– Клянусь здоровьем Йоськи! Он, конечно, поганец, но все-таки мой братик.

Девочки замолчали. Они думали о секретных документах, скрытых где-то в старой церкви. И о том, как, черт возьми, двум малявкам, не достигшим даже презренных четырнадцати лет, добраться до этой самой церкви? В тот вечер они так ничего и не придумали.

– Настя!

– А? – Настя оглянулась. Лизка таращилась на нее с задней парты. – Чего?

– У тебя есть расписание музеев?

– Нет.

– Райсман! Почему ты болтаешь на уроке и отвлекаешь Стрельникову?

– Я не болтаю, Марта Генриховна. – Лизка уставилась на учительницу, которая вела бестолковый предмет, называемый в школе «Основы мировой художественной культуры». – Просто у меня комп сдох…

– Лиза, я же просила! – Марта Генриховна поморщилась.

– Простите, – послушно пролепетала Лиза, чем вызвала здоровое удивление одноклассников. – У меня компьютер сломался. Почта кирдык, то есть упала. И я не получила расписание посещения музеев. А ведь так интересно, куда мы пойдем в этой четверти.

Марта Генриховна легко попалась на удочку. Она улыбнулась ребенку, проявившему живой интерес к культуре, и выдала листок с расписанием.

Лизка некоторое время шевелила губами, делая вид, что читает, потом подняла руку.

– Да, Лиза?

– Марта Генриховна, а почему мы опять пять раз пойдем в Пушкинский музей?

Класс зароптал. Все знали, что в Пушкинском музее работает подружка Марты Генриховны, дети уже видеть не могли этот музей. Не потому что он плох, – упаси бог такое подумать! Но… согласитесь, пять раз за полгода – это перебор. А за прошлые полгода они были там целых три раза.

– Дети, тишина в классе! Пушкинский музей – это сокровищница поистине неисчерпаемой глубины. Вы посмотрите на темы экскурсий – они охватывают целый пласт культуры, которому будут посвящены наши занятия…

– А вот моя подружка говорит, что они с классом ездят по Подмосковью и посещают усадьбы и церкви, – заявила Лиза.

– Какая подружка?

– Она в другой школе учится. Она говорит, что самое главное – знать свой город и то, что его окружает. Вот они недавно были в такой роскошной церкви – Дубровицы называется. Она мне фотки показывала. Красота необыкновенная. Может, мы тоже съездим?

– Да, Марта Генриховна, пожалуйста, – подхватила Настя. – А вы нам расскажете про церковь. Мы обещаем хорошо себя вести.

Класс согласно загудел. Не то чтобы им хотелось любоваться на какую-то там церковь, но поездка за город – это всегда прикольно. Так почему бы и нет?

– Марта Генриховна, мы должны приобщаться!

– Отвезите нас!

– Хотите, мы заранее проект сделаем, чтобы это мы вам рассказывали, а не наоборот? – выкрикнула Лизка.

Ребята посматривали на нее косо, недовольные таким энтузиазмом.

– Слышь, Райсман, – прошипел Петька. – Ты про проект не очень. Обалдела, что ли? Когда этим заниматься? У меня тренировки каждый день, английский, японский…

– Мы с Настей сделаем, – быстро сказала Лиза. – Да, Насть?

– Да!

Марта Генриховна растерялась.

– Ну хорошо, – неуверенно сказала она. – Я узнаю насчет автобуса, но это не быстро, его надо заказывать.

– Вы все же узнайте, пожалуйста!

– Мы к пятнице принесем проект! – заявила Настя. – Чтобы все были готовы и в курсе того, куда мы едем. А в субботу можно отправляться.

Суббота была департаментом образования объявлена учебным днем. (И школьники и родители считали, что это не иначе как результат какого-то гнусного заговора. Изверги они там все, в этом департаменте!) Администрация школы, жалея детей, старалась именно на этот день планировать культурные мероприятия. Таким образом суббота получалась не то чтобы учебной, но и не совсем выходной.

Марта Генриховна, сраженная энтузиазмом молодежи, пообещала узнать насчет автобуса.

– Лизка, при чем тут Дубровницы какие-то? – спрашивала Настя подружку на перемене.

– Дубровицы, балда! А кто поедет в Вельяминово, если там туберкулезный санаторий? А Дубровицы – место известное и совсем недалеко, километров десять от твоей усадьбы. Уговорим заехать к церкви. Я в компе полночи просидела, пока нашла этот ход. Но проект сама делать будешь!

– Я Марка попрошу помочь, он не откажет.

– Расскажешь ему?

– Нет! Дед запретил, это наша с ним тайна.

Слава людям, придумавшим компьютеры, принтеры и Интернет! Спасибо тем, кто запихал в виртуальное пространство массу информации о самых разных вещах, в том числе и о памятниках архитектуры. Марк был зол и по горло занят, а потому делать очередной проект отказался категорически. Девочки немного поканючили, но Настя, преисполненная решимости выполнить поручение деда, сказала, что видали они всяких стоматологов… Не хочет помогать – не надо. Сами справимся. Девочки разыскали и выбрали нужную информацию, Настя залезла в копилку, и они отнесли дискету в фотосалон, где им распечатали цветные фотографии. На компе же были набраны красочные заголовки. Дальше – лист ватмана, ножницы и клей – и вот роскошный проект про церковь в Дубровицах готов.

Девицы терпеть не могли даты, а потому, не особо заморачиваясь, надергали из длинных статей основные факты и попросили распечатать короткие тексты покрупнее. Итак, теперь все могли узнать, что храм в Дубровицах был построен в имении Бориса Алексеевича Голицына, воспитателя и сподвижника Петра I. Храм выполнен в стиле барокко иностранными мастерами, про которых ничего толком не известно, но искусствоведы предполагают, что это были итальянцы. Церковь у них получилась совершенно нехарактерной для православия, ибо венчает ее не обычная маковка, а царская корона. Внешнее и внутреннее убранство храма изобилует барельефами и скульптурой. Служители церкви отказывались освящать храм, потребовалось вмешательство царя, чтобы преодолеть их сопротивление. В советские времена храм понес много утрат и во время Великой Отечественной его даже приказали взорвать, так как блестевшая золотом корона и крест служили отличным ориентиром для вражеских бомбардировщиков. Тогда местные жители за ночь сшили чехол и водрузили на венчающую церковь корону, что было делом отнюдь не простым, учитывая немалую высоту храма. Церковь названа в честь иконы Знамения Пресвятой Богородицы.

– Слушай, а может, он эту церковь и имел в виду? – спросила Лизка, с восторгом разглядывая картинки.

У этих мест оказалась богатейшая событиями и легендами история. Присутствовали и дочь князя, погибшая от несчастной любви, и зарытый на территории имения клад, и много всего другого.

– Нет, это было имение князей Голицыных. А наше – Вельяминово. Вот смотри. – Настя достала второй лист ватмана, над которым трудилась весь вчерашний вечер. Честно сказать, устала она смертельно, потому что информацию про Дубровицы искала в основном Лизка, но потом подружке пришлось идти домой, и Настя осталась один на один с поисковой системой компьютера. Она не сделала математику и английский, не подготовилась к контрольной по русскому, обзавелась жестокой головной болью – но проект сделала. Само собой, он получился не такой шикарный, как про Дубровицы, но она к этому и не стремилась. Главным рисунком была для Насти схема храма. Она уже наизусть выучила дедово письмо: «Войди в алтарь и в правой апсиде…» И где этот алтарь, интересно? И что такое апсида? Шкаф?

Настя в церкви была всего пару раз: Лана периодически ходила ставить свечки, но дочка обычно оставалась у двери, щурилась на огоньки и дышала неглубоко, чтобы голова не разболелась от странного запаха, который витал в перегруженном золотом помещении. Еще они с классом были на экскурсии в соборах Кремля, но кто там слушает, что бормочет экскурсовод? Помнится, Настю тогда в основном интересовал Петька… Она потерла глаза и опять уставилась на монитор. Так, если храм классический, должен подходить под общую схему. Итак, алтарь… ага, вот. «На cлавянском Востоке алтарем называют восточную часть храма, находящуюся на возвышении, предназначенную для священнослужителей и обычно отделенную от средней части храма иконостасом». Минуточку… Вход в алтарь разрешен только священнослужителям? И как, интересно, она туда пролезет, чтобы найти эту самую апсиду? Будем надеяться, это что-то большое. Так и оказалось. Девочка выяснила, что апсида – это «полукруглый выступ со сферическим верхом в восточной стене храма». Попутно она узнала, что такое амвон, закомара и царские врата. Ей удалось не утонуть в массе незнакомых слов и неблизких понятий, вычленить главное. И теперь Настя с законной гордостью демонстрировала подружке плоды своих трудов:

– Это усадьба, фотка и схема… Тут был парк. Тут – пруды. За парком, на холме, между господским домом и деревней – церковь. Восемнадцатый век, классические формы. Храм крестово… черт, где же это? Ага, вот: крестово-купольный, рядом колокольня. Расписывали ее, говорят, ученики тех мастеров, которые работали в Дубровицах. Многое, правда, испортилось – погода, революции… Но кое-где росписи сохранились. Я предлагаю сделать так: если Марта сможет раздобыть автобус, мы постараемся уговорить ее начать с Вельяминова. Оно по дороге в Дубровицы, я по карте смотрела. Скажу, что нужно увидеть классическую церковь, чтобы сполна оценить оригинальность дубровицкого храма. Тогда все будет наглядно. А ты поддакивай.

– Идет.

Презентация прошла на ура. Учительница выставила Насте с Лизой по крутобокой пятерке и взахлеб рассказывала в учительской, что это просто удивительно, насколько могут оказаться притягательными вечные ценности и каноны красоты для современной молодежи. Судьба, видимо, была благосклонна к малолетним авантюристкам, Марте Генриховне удалось на субботу раздобыть автобус. Учительница обещала, что если дорога позволит и они все будут успевать, то и в Вельяминово заедут.

– Тетечка Ланочка, давайте побыстрее, а то мы опоздаем! – канючила Лизка.

Настя, сжав зубы, молча смотрела, как мать наливает в термос горячий чай.

– Сейчас-сейчас, – пробормотала Лана, надеясь, что в этот раз ей удастся благополучно завершить несложный процесс. Вообще-то она хотела заварить дочке полезный во всех отношениях шиповник, но сегодня с утра у нее все валилось из рук, она опрокинула термос, разлила настой, и пришлось спешно заваривать банальный чай.

– Мама, скорее! – не выдержала Настя.

Она торопливо запихала термос и бутерброды в сумку, украдкой вытерла ладонью нос, чтобы мама не видела, а то с нее станется – и на экскурсию не пустит. Вообще Настя ни о чем не могла думать, кроме предстоящего мероприятия. Она подготовилась к нему тщательно: взяла с собой фонарик, картинку с гербом, которую тушью аккуратно нарисовала на гипсовой пластинке и везде таскала с собой, как амулет. Подумав, сунула в торбочку отвертку и, конечно, ничего не сказала маме о том, что у нее насморк и горло побаливает.

И вот они с Лизкой уже сидят в автобусе и через пробки вырываются из Москвы. Класс вовсю радуется субботе, солнышку и дороге. Кто-то ест, кто-то поет хором, у кого-то под пальцами пищит электронная стрелялка, но Настя отрешенно смотрит в окно и даже говорить ни о чем не может. Вот и поворот на Вельяминово. Девочки затаили дыхание. Марта Генриховна посовещалась с водителем, и тот твердо сказал, что полчаса у них есть. Вскоре показалась церковь: классические формы XVIII века. Голубой с белым цвета. Храм, отреставрированный несколько лет назад, выглядел аккуратно и приветливо. Служба только что закончилась, и молодой батюшка не отказал Марте Генриховне в просьбе – быстренько ознакомить ребят с интерьером… Отец Герасим попросил девочек надеть платки или капюшоны, а мальчиков – не забыть обнажить головы при входе в храм.

Как только класс вошел внутрь, Настя кивнула Лизке и скользнула в сторону. Переходя от иконы к иконе, пробиралась к алтарю. Вот она уже совсем рядом. Девочка судорожно вздохнула и оглянулась. Отец Герасим показывал росписи в правом приделе. Все стояли задрав головы. Справа от алтаря бабка в черном очищала поставец от свечек. Еще две женщины возились за прилавком. Подле иконы Богоматери стояла тетка средних лет и что-то шептала. За руку она крепко держала девчонку лет трех, та таращилась по сторонам и ковыряла в носу. Рядом никого не было. Настя присела на корточки и скользнула к иконостасу, стараясь двигаться бесшумно. Вход в алтарь был закрыт тяжелым занавесом, девочка постаралась, чтобы он шевелился как можно меньше, когда она проникала в алтарное помещение. Оглядевшись, Настя никого не увидела и торопливо заозиралась. Ее не интересовали ни интерьер, ни церковная утварь, ни красивый, украшенный камнями крест, лежавший на специальном столике, ни свечи, горящие в высоком семирожковом подсвечнике перед горним местом. Она опустила взгляд вниз, отыскивая приметы, упомянутые в письме деда. Пол здесь был каменный, вместо плинтусов лежали каменные же блоки, покрытые крупной резьбой. Настя отсчитала пятый блок от двери – он находился вроде как в нише, это и есть та таинственная апсида. Подползла к нему, зашарила руками по резьбе, которая шла вдоль всей стены. Точно, как и сказано в записке князя, это декоративная лоза. На пятом блоке вместо одного из листьев должен быть гербовый щит, вот он! Настя надавила на щит, но ничего не произошло. Она встала на колени и, пыхтя, принялась давить на непослушный кусок камня двумя руками. И вдруг каменный блок ушел вглубь, девочка по инерции дернулась вперед, впечаталась лбом в стену. Из глаз брызнули слезы, но Настя не могла позволить себе ныть. Она увидела темное углубление, сунула туда руку, нащупала коробку. Вытащила шкатулку, запихнула ее в торбу и поползла было к выходу, но вдруг поняла, что в стене зияет провал, который будет обнаружен первым, кто сюда войдет. Она сунула руки в нишу, попробовала потянуть блок, поддев его снизу. Ногти заболели, но камень не сдвинулся. Тогда Настя опять надавила на герб. Блок нехотя пополз ей навстречу.

– Настя!

Она вздрогнула. Крик долетел с улицы – ее уже ищут. Ну же, давай! Дыра закрылась, но все же один блок теперь стоял не в ряд, – чуть глубже. «Черт с ним», – подумала девочка, поднялась с колен и шагнула к выходу. Занавес дрогнул, перед Настей появился священник. Глаза его округлились.

– Что ты здесь делаешь? – испуганно спросил он.

– Я… простите, – забормотала Настя. – Я нечаянно. – Она увидела, что отец Герасим разглядывает ее лоб, и принялась жалобно лепетать: – У меня голова закружилась, я упала… Ударилась. Потом встала, думала – тут попить где-нибудь можно…

– Нельзя женщинам в алтарь входить, скверна сие, – недовольно буркнул священник, по-прежнему загораживая ей дорогу.

Девочка подняла на него полные слез глаза. Отец Герасим подумал, что она, пожалуй, вряд ли женщина, мала еще. Дитя неразумное. Голова, наверное, от ладана закружилась. Вон какая шишка на лбу, и коленки в пыли.

– Настя! – В голосе Марты Генриховны, долетевшем с улицы, явно послышалась паника.

– Это меня, – прошептала девочка.

– Идем. – Священник осторожно взял ее за локоть и повел на улицу.

Марта Генриховна перепугалась, увидев шишку и бледное личико девочки, даже хотела немедленно возвращаться в Москву. Настя была бы и не против, но ларец ларцом, а ей еще с ребятами учиться, потому было бы глупо портить им выходной. Настя поклялась, что не отойдет от учительницы ни на шаг и что ей уже лучше, а на свежем воздухе в Дубровицах станет совсем хорошо. Они все же поехали в Дубровицы. Настя кивнула Лизке, сделала круглые глаза и ни разу за всю поездку не выпустила из рук торбочку.

Она лежала в постели и ждала, пока затихнет дом. Вот мама и Марк все бубнят на кухне, господи, ну о чем можно столько разговаривать? Никакой возможности взглянуть на свой трофей у Насти не было, потому что, когда они вернулись, Лана уже была дома, к тому же Марта Генриховна сочла своим долгом позвонить ей и объяснить, что девочке в церкви стало нехорошо, отсюда и синяк на лбу. Настя была ощупана, осмотрена, температуру мать измерила ей три раза, напоила ромашкой и кто знает, что еще успела бы с ней сделать, но тут пришел Марк, выслушал всю историю, внимательно посмотрел на Настю, которая под шумок доедала второй кусок пиццы, и дальнейшие попытки Ланы лечить ребенка пресек. Насте было предписано пораньше лечь спать и выложить из кармана наворованные конфеты. И когда он успел увидеть, удивилась девочка, без особых сожалений расставаясь с трюфелями, так как в письменном столе имелся резервный сникерс.

Так, вот забубнил телевизор – Марк смотрит новости. А мама пошла в душ. Пора! Настя скатилась с кровати, вытащила из шкафа торбу. Достала из нее шкатулку. Темное и тяжелое дерево, на крышке перламутром выложен герб князей Мещерских. Она вдруг испугалась, что шкатулка окажется заперта, но нет – крышка поднялась, и Настя увидела темно-бордовый бархатный переплет тетради или книги.

Вадим допил «Перье» и откинулся на спинку стула. Рядом, как из-под земли, возник официант.

– Кофе сейчас или чуть позже?

– Сейчас. – Пожалуй, он выкурит под кофе сигарилу. Сладковатый табак, не так крепко, как в сигарах, и не так противно, как в сигаретах.

– Как обычно?

Клиент кивнул, официант исчез.

Вадим с удовольствием обвел глазами зал. Тихо, спокойно, изящно, чертовски вкусно и потому очень дорого. Но он может себе это позволить. Питаться в дорогих ресторанах, посещать элитный фитнес-клуб, одеваться в вещи с именами знаменитых дизайнеров. На улице у ресторана стоит спорткар – милая мужскому сердцу игрушка. Все идет неплохо. Но если выгорит дело с наследством, то станет не в пример лучше. Тогда он сможет позволить себе яхту и виллу на одном из лазурных берегов.

Вадим пригубил крепкий ароматный кофе и улыбнулся. Наконец-то он станет вести жизнь, которая ему предназначалась с рождения, жизнь, достойную потомка древнего славного рода, прирожденного аристократа, который умудрился родиться не в то время и не в том месте, а потому вынужден был трудами и талантом прокладывать себе путь к деньгам и славе. Вадим поморщился. Насчет славы его занесло, конечно. Еще тогда, живя в дворницкой, он понял, что славы можно и не дождаться. Чтобы пробить выставку, нужны были деньги и связи. Чтобы опубликовать работы в журнале – связи и деньги. А время шло. Потом на горизонте возник человек, которого все звали Макар. Это – кличка, имя у него было какое-то незапоминающееся. Макар переехал в их дом и приходил ругаться из-за дворового пса, который невзлюбил новых жильцов и регулярно облаивал, а то и задирал лапу на колеса Макаровой тачки. Помнится, он просил тогда отравить собаку, но Вадим отказался, заявил, что люди ему не простят, да и не за что – Мормыш никого еще не покусал, хоть и был страхолюден до невозможности. Во время одного из визитов в дворницкую Макар увидел снимки Ланы, разложенные на столе. Это была очередная серия весьма эротичных фото – белое нагое тело между белых же берез, изгиб нежных бедер на зеленом мху, разметавшиеся среди темных корней дерева русые волосы. Помнится, Лана здорово простудилась во время той съемки.

Глазки Макара заблестели, он попросил продать «картинки». Вадим отказался, объяснил, что это снимки его жены.

– Тогда наделай мне таких же, но с другой бабой, – попросил гость. – И не надо ее в лесу особо прятать. Чем больше видно, тем лучше, понял?

Вадим понял, что ему предлагают, и собирался отказаться, гордо заявив, что порнухой не занимается. Но Макар назвал сумму, и молодой человек прикусил язык. Обещал подумать.

Так все и началось. Первой его моделью стала Анжела. Бледная, сидевшая на каких-то таблетках, она была совершенно равнодушна ко всему и выполняла любые указания фотографа, лишь бы платили. Потом Макар свел Вадима со Стасиком.

Тот подыскивал девиц и мужчин, расплачивался с ними, организовывал выезды на натуру – словом, принял на себя административные обязанности. Вадим снимал и имел дело с Макаром. Иной раз они ссорились – клиент требовал побольше голых баб в откровенных позах, но Вадим морщился и объяснял, что такого рода продукция приедается слишком быстро, а вот если есть изюминка, загадка… Деньги шли, Макар пыхтел, но соглашался с фотографом.

Потом он наладил продажу снимков за границу, но тут случилась какая-то неприятность, и в хронике криминальных событий Вадим увидел покореженный «мерседес» со знакомыми номерами, взорвавшийся в тот момент, когда его владелец сел за руль.

К этому времени Вадим уже жил один: с Ланой они расстались после рождения ребенка, и он не испытал по этому поводу ничего, кроме облегчения.

Вадим сумел восстановить каналы сбыта за границу, открыл в Москве фотосалон, чтобы ни у кого не возникало вопросов, на что он живет, и был вполне доволен жизнью. Да, коллеги все равно узнали про порнографию (хотя Вадим даже мысленно не произносил никогда этого слова, считал себя мастером эротического жанра), кое-кто перестал здороваться, не подавал руки, но разве это повод для того, чтобы расстраиваться? Большая часть бывших друзей так и жили в нищете, кое-кто спился, кто-то продолжал грезить о гениальности и славе, но реально печатались единицы, а в журналах все больше мелькали фамилии молодых художников, учившихся за границей.

Стасик своего партнера терпеть не мог. Его бесило в Вадиме все – его аристократизм, неуловимое презрение, которое иной раз проглядывало во взгляде фотографа, его роскошная машина и богемный образ жизни. Не раз Стасик заводил разговоры о том, что деньги делятся не по-честному, что Вадим обирает его. Тот только приподнимал брови и говорил насмешливо:

– Я человек порядочный, друг мой. А потому не надо подобных намеков. Бухгалтерию, как ты понимаешь, я не веду и платежки тебе показать не могу, но уж поверь – я тебя не обманываю.

– И на какие шиши ты опять купил новую тачку? – злобно спрашивал Стасик.

– Продал старую, добавил немного – и купил. Если бы ты не просаживал деньги в казино…

Тут Стасик принимался ругаться, и разговор заканчивался. Что греха таить, в казино он оставлял довольно много, но поделать с собой ничего не мог. Стасика возбуждали только две вещи – малолетки и рулетка. Он старался держать себя в руках и удовлетворять свои уголовно наказуемые наклонности ездил в Юго-Восточную Азию, но и там с этим делом становилось все строже. Правда, пару лет назад ему крупно повезло. Поступил заказ на фото в «традиционно русском интерьере». Стасик быстренько обзвонил несколько юношей и девушек, работающих моделями. Встал вопрос, где проводить съемку, и кто-то из молодых людей предложил дом отца в деревне. Мол, и баня, и хлев, и двор – все как по заказу, исконнее не бывает. Вся группа погрузилась в машины и отправилась за сто километров в какую-то деревню, на натурные съемки. На улице стоял сухой сентябрь, дороги не успело развезти до стадии непролазности. Окруженная лесами деревня находилась в стороне от шоссе, а потому заправлял здесь председатель невесть как сохранившегося колхоза. Впрочем, при ближайшем рассмотрении выяснилось, что земли, стадо и коровники были приватизированы местными руководящими товарищами, а остальные трудились, как и прежде, только не на государство, а на Петра Семеновича и Николая Ивановича. Все это Стас выяснил у Илюши – того самого молодого человека, который предложил дом отца для съемок. Илюша оказался сыном Николая Ивановича и заверил Стаса, что «отец это дело любит и денег не возьмет. Если только натурой». Стас пожал плечами: фотки он потом бывшему председателю парткома подарит, не вопрос. А что до остальной натуры, то бишь натурщиц, – пусть сам договаривается.

Приехав на место, Стас остановил джип у магазинчика и пошел за сигаретами. У ступенек торчало несколько подростков, которые при виде его машины принялись ахать и завистливо вздыхать. Среди них Стас углядел девочку, внешность ее поразила настолько, что он чуть с крыльца не сверзился. Кожа цвета кофе с молоком, пухлые негритянские губы, копна черных войлочных волос, большая грудь – странно было встретить такой экземпляр в глубинке. Девчонки захихикали, и он поспешил убраться, но вечером, выпив предложенного гостеприимным хозяином самогона, спросил, откуда в селе мулатка.

– Белка-то? – хмыкнул хозяин. – Здешняя она, Семеновны внучка.

Понукаемый Стасом, Николай Иванович рассказал, что девчонку, конечно, зовут Изабелла, да кто ж это станет такое выговаривать? Ишь, принцесса! Вот и стала Белкой, опять же смешно – при ее-то роже. Дочка Семеновны давным-давно уехала в город, все в институт поступать собиралась. Неизвестно, поступила ли, но только привезла матери младенца, да и опять смылась. Деньги иной раз шлет, но не больно много. Живут на пенсию, девка на почте подрабатывает, а Семеновна в школе, ну и огород, конечно. Да и девка-то доброго слова не стоит – глупа, как пробка. Если б старый директор жив был – точно из школы бы выгнали или в специнтернат отдали. Заторможенная она потому что. Лет-то ей? Когда же это было? То ли тринадцать, то ли четырнадцать.

В тот же вечер Стасик выбрался из дома, оставив компанию гудеть за щедро накрытыми столами, и темной улицей пошел на поиски дома, в котором жила Белка. Нашел нужную избу довольно быстро, скрипнул калиткой, замешкался, прислушиваясь. У соседей заливалась собака, но у бабки и внучки сторожа, похоже, не имелось. Стас постучал в окно Семеновны. Старуха открыла дверь и уставилась на незнакомца.

– Я по поводу Изабеллы, – улыбнулся Стасик.

Некоторое время женщина молча смотрела на него, потом посторонилась и пропустила в дом. Они обо всем договорились удивительно быстро: Стасик открывает счет на имя бабки и кладет туда деньги для девочки. Документы он несколько подправил, и там, где было тринадцать лет, стало шестнадцать. Семеновна написала доверенность на право вести дела девочки – и уже через неделю счастливая Белка уехала в Москву. Она действительно была счастлива, потому что шутки и домогательства местных парней надоели ей хуже горькой редьки. Сперва-то было ничего, Семеновны побаивались, а потом старший сын местного хозяина – главы поселкового совета – завалил ее после какой-то дискотеки в клубе… С тех пор от парней отбою не стало. К Стасику она испытывала искреннюю благодарность за хорошую еду, мягкую постель и необременительную работу. Теперь не надо было ходить в школу и терпеть насмешки учителей и товарищей. Не надо было копаться в огороде, ломая ногти и с трудом разгибая спину. Пришлось, правда, похудеть, сходить к зубному… но все равно – Изабелла искренне полагала, что живет в раю. Два года Стасик был счастлив. Но в последнее время начал понимать: его девочка выросла. Он даже подыскал ей нового хозяина – тот любил экзотику и давно выторговывал живописную мулатку. Но Стасик медлил, надеялся подобрать замену своей живой игрушке. Однако найти малолетку, которую можно было бы использовать в собственных целях, не так-то просто…

Стас сделался беспокойным, нервным. Раздражение его выплескивалось на привычный объект – на партнера. Что этот князь себе позволяет? Прибрал к рукам все контакты с клиентами и пудрит своему компаньону мозги! Ведь как пить дать обманывает, думал Стасик, наливаясь бессильной злобой. Он ни секунды не сомневался в том, что Вадим с ним нечестен, потому что в подобной ситуации сам Стасик не преминул бы обсчитать компаньона.

И вот звонок. Стасик слушал высокомерный голос в трубке и привычно злился. Его высочество едет в Италию и не знает, когда вернется.

– Что так срочно? – удивился Стасик.

– По личному делу.

– И какие такие у тебя личные дела в Италии?

– Не твое дело. Улетаю завтра утром, вернусь – позвоню.

Стасик долго смотрел на телефон. А потом позвонил в аэропорт и забронировал билет на один из ближайших рейсов в Италию. Сразу не придумать, кому поручить проследить за компаньоном, так что придется самому. Вдруг этот аристократ хренов решил студию организовать, а его кинуть?

– Настя, смотри, я положила тебе белье, носки, свитер… Настя!

– Да, мам, я смотрю.

– Здесь лекарства. Повтори мне, от чего парацетамол?

– От температуры, одна таблетка.

– Фуралгин?

– Если писать больно.

– Фурозалидон?

– Если понос… ма, я все помню.

– Еще здесь капли в нос и пастилки от горла. Будь добра, не забудь, потому что Вадим – человек безответственный. Он никогда не заботился о ребенке и не станет с тобой носиться, ты поняла?

– Да, мама.

Лана беспомощно опустила руки, потом ушла, оставив девочку одну. Та тотчас же кинулась к компьютеру, набрала сообщение деду. Отправив номер рейса и время прилета, Настя задумалась. Ларец лежал под кроватью, она уже много раз перебирала его содержимое. Но ей хотелось добавить туда что-то свое. Может, деду понравятся ее работы? Вот тетя Рая так трогательно радуется, когда Настя дарит ей что-то, сделанное своими руками. Когда у Лизки был приступ хендмейда, подружки наплели кучу всяких фенечек. Больше всего Насте нравилось плести из бисера. Но она все свои поделки давно растеряла, а у тети Раи ее жучки и цветочки в буфете под стеклом стоят, рядом с такими красивыми фарфоровыми чашками.

И картины Настины она всегда с интересом смотрит. Да, картины – это то, что нужно. Бисер – всего лишь баловство, а вот живопись – Настина страсть и мечта. Она начала заниматься рисованием в пять лет. Мама отвела ее в ближайшую к дому студию, педагог девочку очень хвалила. Надо сказать, что сама Настя находила в красках и карандашах и развлечение, и успокоение. Если она заболевала и не ходила в школу, могла рисовать целыми днями. Лучшим подарком для девочки всегда был новый набор пастели или красок. Она пыталась копировать художников и дико злилась, не умея добиться нужного эффекта. Когда семилетняя Настя устроила очередную истерику: не получается, Лана отвела ее в студию при МАРХИ. Теперь Анастасия ездила туда вполне самостоятельно и мечтала стать художницей.

Девочка метнулась к шкафу, там в папках лежали ее работы. Достала самые любимые. Вот море, чайки, скалы. А это просто цветы. Они ездили за город на пикник.

Марк нарвал для Ланы большой букет полевых цветов. Букет был растопыренный и неопрятный. Колокольчики торчали паутинками во все стороны, ромашки перемешались с розовыми ежиками клевера, торжествующе желтела пижма, пиками вырывались из зеленой массы стрелки кипрея… и еще траву он туда приплел – папоротник, кажется. Настя рисовала тот букет весь день, пока мама и Марк отдыхали на расстеленном под деревьями пледе. Потом взрослые на минуточку куда-то смылись, но девочка этого не заметила. Ей было безумно жаль, что цветы скоро завянут, Настя рисовала и рисовала, торопясь передать их цвет, хрупкую уязвимость, эфемерную красоту. Она отложила рисунок, но потом сообразила, что бумага в ларец не влезет. Складывать ее нельзя. Настя свернула картину трубкой и завернула в плотную бумагу. А в ларец положила тщательно и высокохудожественно выполненное генеалогическое древо, на котором были обозначены и князья Мещерские, и дед, и Вадим, и мама, и она сама, Настя – зеленый листочек. Разглядывая свое произведение, девочка подумала, что у нее могут оказаться какие-нибудь кузены – это было бы прикольно. Еще в шкатулку влез рисунок чайки. Глядя на нее, Настя невольно улыбнулась. Чайка жила в Болгарии на Черноморском побережье, звали птицу Оскар. Этим голливудским именем Марк окрестил нахальное существо, совершавшее налеты на открытую террасу ресторана. Имя чайке подошло, и, усаживаясь за стол, они каждый раз поглядывали по сторонам, спрашивая друг друга: «Что-то Оскара не видать. Объелся, наверное, за завтраком». Оскар был существом бесцеремонным и избалованным. Он, во-первых, нагло таскал еду с тарелок, стоило человеку отойти или хотя бы отвернуться от стола. А во-вторых, не любил моря и по вечерам прилетал к бассейну. Долго ходил по бортику, потом плюхался в воду и качался на ней сонным корабликом.

Настя смотрела на портрет Оскара и растроганно улыбалась. Потом положила в шкатулку и его, а шкатулку убрала в свою сумку. Сумка у нее была настоящая – кожаная торба, конфискованная в начале года у мамы в связи с общей потертостью. Как в каждую уважающую себя дамскую сумку, туда влезала чертова уйма всякого барахла.

Марк собирался на работу, поглядывал на Настю. Та паинькой сидела на диване и пялилась в телевизор, а его мучили нехорошие предчувствия. Он пошел к Лане. Та стояла у окна, глядя на улицу.

– Слушай, не нервничай ты так. Раз уж решила ее отпустить…

– Да-а. – Она не повернулась, и Марк по голосу понял, что его любимая женщина кусает губы, чтобы сдержать слезы.

– Слушай, ну давай я возьму билеты, и мы тоже поедем. Тебе будет спокойнее?

– А можно? – Она обернулась. – Как же я сразу не подумала! Так и надо было сделать.

– Не психуй. – Марк подошел, взял ее за плечи, встряхнул. Заодно встряхнулся сам. – Так, давай сообразим. Звони на свою работу, говори, что тебя не будет три дня. Я звоню к себе… Черт, у меня народу полно… Ну, может, уговорю Равиля их принять. Потом звоню девочке в турфирму, она мне всегда визу делала без очереди. Потом звоню девочке в авиакассы… Нет, сначала в авиакассы, а то неизвестно, когда лететь, вдруг только завтра, девочки, конечно, постараются, но они тоже не волшебницы. Скорее, феи…

Тут он заметил, что брови Ланы ползут вверх, а губы как-то весьма недовольно поджимаются.

– Ну, давай по плану, – быстро сказал Марк, подхватил телефон и пошел в ванную – там спокойнее. Тем более что если хочешь быстро получить билет в Италию, придется если не встретиться, то хотя бы по телефону поворковать. Помнится, Томочка это любила…

В прихожей раздался звонок, Марк высунулся из ванны. Строгим взглядом призвал Лану к порядку – и опять скрылся за дверью.

Вадим был так красив, что консьержка внизу не спросила, к кому он идет. Однако Лана, преодолевшая прежнее чувство и перегоревшая, видела то, что скрывалось за внешней безупречностью: тонковатые губы, холодные глаза, несколько безвольный подбородок. Вадим подхватил Настину сумку, стоящую на полу, с улыбкой взглянул на девочку:

– Готова, красавица?

Настя кивнула, подставила матери щеку для поцелуя, шепнула: «Не волнуйся!» Поправила сумку на плече и вышла на лестничную клетку. Вадим наклонился, чтобы поцеловать Лану, но она отшатнулась, он был неприятно удивлен, увидев страх и отвращение на ее лице.

– Ну-ну, – хмыкнул и шагнул следом за девочкой в кабину лифта.

Закрыв дверь, Лана бросилась к окну. Смотрела, как отъезжает машина. Машинально отметила, что это был не автомобиль Вадима, другая машина: черный джип «ауди» совершенно бандитского вида. Когда машина скрылась за углом, пошла в ванную, распахнула дверь. Марк сидел на стиральной машине, держал в руке трубку и мурлыкал в телефон:

– Да, зайка… да, ну как я могу забыть.

Увидев Лану, он сделал круглые глаза и губами сказал:

– Принеси загранпаспорта.

Лана метнулась в комнату. Вернулась с двумя бордовыми книжечками. Фыркнула, услышав очередное: «Это было незабываемо, зайчик», – и ушла. Она металась по квартире, мучилась, что отпустила дочку, злилась на Марка, который нахально предавался в ванной воспоминаниям о своих бывших шашнях с неизвестной ей девушкой. Правильно Тата говорила: горбатого могила исправит.

Тем временем Марку удалось обаять девиц, и он получил клятвенное заверение от своих девочек, что, если прямо сейчас привезет паспорта, получит визы к вечеру. А билеты – либо на сегодняшний ночной рейс, либо на завтрашний утренний. Мысленно поставив галочку в графе «купить два флакона духов в дьюти-фри», он выбрался из ванной, переодел рубашку – прежняя промокла от пота, и ушел на работу, приказав Лане держать себя в руках.

Он работал с таким рвением, что коллеги посматривали на него с опасением. В обед Марк пошел договариваться о подмене. В результате переговоров количество галочек в списке товаров дьюти-фри, подлежащих закупке в знак благодарности, существенно увеличилось.

Заскочив в ординаторскую и обнаружив, что в ней никого нет, – о, чудо! – Марк решил позвонить детективу.

– Вы, наконец, выяснили, чем занимается Вадим? – голосом своего дядюшки Фимы спросил он.

Дядя Фима по профессии был бухгалтер. А после почетного выхода на пенсию переквалифицировался в сутягу-любителя. Он штурмовал юридическую литературу и судился: с ЖЭКом по поводу сосулек и непосыпания песком дорожек во дворе. С Мосводоканалом за внеплановое отключение горячей воды, с директором местного торгового центра за то, что грузовики с товарами паркуются у детской площадки. Надо сказать, что большинство дел дядя Фима выигрывал. Другая сторона не воспринимала всерьез старика – а напрасно. Например, директору торгового комплекса пришлось на свои деньги отстраивать на соседнем пустыре скверик с детской площадкой и лавочками, потому что иначе ему грозило разбирательство с экологической милицией, пикеты местных жителей у входа в магазин, обличительные статьи в прессе (внучка дяди Фимы работала в газете) и много других интересных моментов в жизни.

Марк голос дяди Фимы всегда приберегал для самых неприятных разговоров. Дама из детективного агентства была ему неприятна своей неоперативностью, и потому он разговаривал с ней именно так. Даже покашливал, как дядя Фима.

– Полной картины пока нет…

– Да? Тогда я предлагаю переоформить наш договор, эту работу вы будете делать на сдельной основе. Я, знаете, не Рокфеллер.

– У меня есть отчетность…

– А у меня все больше проблем. Так что я подъеду сегодня к шести, попросите, чтобы подготовили договор.

– Минутку, есть некие предварительные результаты… но мне бы не хотелось без достаточных доказательств говорить…

– Слушайте, он что, наркодилер?

– Нет. Он торгует порнографией.

Марк сел. Он молчал так долго, что Нина Сергеевна заволновалась и спросила:

– Вы меня слышите? Вадим Стрельников, по предварительным данным, вместе со Стасом Буриным организовал бизнес по производству и продаже порнографической продукции. Это так называемые тематические и высокохудожественные открытки и фотографии, которые поставляются за границу и продаются в нашей стране. В частности…

– Ой, вот «в частности» пока не надо, – своим голосом взмолился Марк. – Я понял, перезвоню попозже, хорошо?

Он повесил трубку и тупо уставился на линолеум на полу. Ч-черт, как же так? Отпустили девчонку с таким уродом. Остается все же надеяться, что на Настю он не позарится… в профессиональном плане. К тому же она его дочь. Все же внутри жило нехорошее чувство, что он недосмотрел за девочкой, не справился с ответственностью. И еще возник вопрос: Лане звонить или нет? Марк вспомнил ее бледное личико, искусанные губы, то, что она не спала всю ночь, и решил ничего не говорить. Самолет она не догонит, только изведется еще больше. Вместо этого он позвонил девочке в авиакассу и прямо спросил:

– Зайчик мой, скажи, что я должен тебе привезти из Италии? Фаллос Давида? Фонтан Треви? Копию Коллизея в натуральную величину? Проси, что хочешь, но я должен улететь сегодня вечером.

Летать Настя любила. Поэтому теперь, хоть она и была рядом с человеком, который вызывал в ней смешанные, в основном отрицательные чувства, она пребывала в приподнятом настроении. До аэропорта добрались довольно быстро, а девочка решила, что пора начинать веселиться. Для начала заскочила в магазинчик и набрала кучу всякого жевательно-сосательного мусора: жвачки, чупа-чупсы, «тик-так», карамельки, что-то еще. Также в корзинку для покупок легли: темные очки, три журнала, кепка, диск Тимоти и книга «Секс в большом городе». Книгу Настя взяла из чистого озорства и была глубоко поражена, когда Вадим молча заплатил за все, даже не поинтересовавшись, что, собственно, она нахватала. Настя выпала из магазина в состоянии глубокой задумчивости. Однако… Мама устроила бы скандал, начала бы воспитывать, потом купила бы, наверное, какую-нибудь детско-просветительскую книгу с картинками. Настя фыркнула. Марк… тот поднял бы брови, сказал бы что-нибудь язвительное… ну, вроде: «Видишь ли, полное название этого опуса: «Секс в большом городе для больших девочек», просто оно целиком не влезло на обложку». И книгу однозначно конфисковал бы. А этот… папа… даже не взглянул. Он вообще периодически забывал о Насте, и та вдруг поняла, что имела в виду мама, когда говорила, что он не будет за ней смотреть. Он не умеет находиться с детьми. Это точно: не умеет. Он ни разу не спросил, не холодно ли ей, не хочет ли она писать, не устала ли, и вообще практически не разговаривал, словно им было не о чем говорить. Настя надулась. Когда таможенники пропускали сумки через такой черный ящик с рентгеном, один спросил, показывая пальцем на Настину торбу:

– Что там? В коробке?

– Это подарки дедушке. Я сама сделала. Ну, то есть не шкатулку, а рисунки.

– Открой, – велел таможенник.

Настя достала шкатулку, подняла крышку. Сверху лежал рисунок чайки.

– А это что? – Таможенник ткнул пальцем в желтоватый лист, свернутый трубочкой. – Разворачиваем.

– О, это тоже я рисовала. – Настя оживилась и, развязав ленточку, развернула лист. – Смотрите, это наше генеалогическое древо, а бумага состарена, здорово, правда? А вот здесь герб…

– Ясно. А в свертке что?

– Пастельный рисунок «Луговые цветы». Картина не влезла в шкатулку.

– Разворачиваем.

Вадим, с удивлением поглядывавший на Настю, взял сверток, развернул бумагу. Таможенник взглянул на рисунок, на подпись внизу: «Анастасия», – кивнул без улыбки:

– Красиво. Проходите.

– Ты хорошо рисуешь, – по-прежнему удивленно заметил Вадим.

Настя не ответила, надулась еще больше и злобно смотрела из угла, как Вадим битых сорок минут перебирал флаконы с духами в дьюти-фри. Она заметила, что он купил два, оба дорогущие и оба мужские. Эгоист чертов. Однако потом они сели в самолет, и Настя опять повеселела. Она никогда прежде не летала бизнес-классом, ей понравились большие уютные кресла, преувеличенное внимание стюардесс и смешные тапочки. Сейчас можно будет разгадать кроссворд, а потом принесут поесть, и они наверняка поболтают. Но Вадим сказал:

– Если не возражаешь, я посплю. У меня в Риме важная встреча, нужно иметь свежую голову.

Он приказал стюардессе не будить его для обеда, откинулся в кресле, надел на глаза повязку и задремал. Настя злилась, но делать было нечего. Девочка открыла альбом, который всегда таскала с собой, и принялась рисовать спящего Вадима. Однако ужасно мешала эта дурацкая повязка; из-за нее она никак не могла уловить линию носа, и в конце концов бросила попытки нарисовать человека, который являлся ее биологическим отцом. Так сказала мама. Мама ужасно расстроилась из-за всего случившегося, от того, что Вадим объявился. Настя ее жалела. Вот и вчера, накануне отъезда, мама опять принялась психовать, раскричалась, что никуда ее не пустит и вообще – не нужны им деньги.

– А мне нужны, – твердо сказала Настя.

Она заметила, что Марк взглянул на нее внимательно, но Лана конечно же раскричалась еще больше: мол, она маленькая и ничего не понимает, всего у них в достатке, а вот украдет ее этот Вадим, потом будет с них выкуп требовать.

– Мам, ты книжек начиталась или кино пересмотрела, – засмеялась Настя. – Ну подумай – что с вас взять?

Тогда мама расплакалась, а Марк посмотрел осуждающе и покачал головой. «Тоже мне, блин, рефери, – подумала Настя. – Вот рехнуться можно с этими взрослыми, вечно у них психоз какой-нибудь». Она решила поменять тактику. Села на диван, где, уткнувшись головой в подушку, рыдала Лана, прижалась к маминому боку и принялась гладить ее по плечу и уговаривать:

– Мамочка, ну что ты завелась из-за каких-то глупых страхов? Я уже взрослая, мобильник у меня с собой, да и дед меня ждет, он не позволит, чтобы со мной что-то случилось. И дело не в деньгах… – Она подумала и честно поправилась: – Не только в деньгах. Я хочу его увидеть, понимаешь?

– Кого? – Лана с недоумением смотрела на дочь.

– Да деда же!

Лана хлопала мокрыми от слез ресницами и никак не могла взять в толк, почему дочка рвется познакомиться с каким-то незнакомым стариком, живущим неизвестно где…

– Ты что-то о нем знаешь, – протянул Марк, внимательно глядя на девочку.

Настя торопливо прикинула, сколько можно рассказать, чтобы не выдать тайну шкатулки и вообще чтобы мама не испугалась еще больше.

– Я нашла его сайт в Интернете, – осторожно сказала она. – Там все написано, какого он рода, и герб есть, тот же, что у Вадима на перстне.

– Я видел этот сайт, – подал голос Марк. – И что?

– Я ему написала. Сообщила, что Вадим хочет привезти меня познакомиться.

– Да? – хором воскликнули мама и Марк.

– Ну… он ответил в том смысле, что будет очень рад увидеть меня, то есть независимо от того, что там задумал Вадим, он будет рад видеть меня у себя в гостях. Вот. Я считаю, что это вроде как приглашение.

– Ты написала, чтобы предупредить его? – Марк смотрел на девочку с уважением.

– Ну да, – кивнула Настя, изо всех сил хлопая глазами и изображая из себя паиньку. – Подумала, что старику не понравится, если к нему без приглашения свалятся двое из России и начнут навязываться в родственники.

– Что ж, – облегченно вздохнул Марк. – Раз князь ее ждет, это несколько меняет дело.

Настя улыбнулась с облегчением и потихоньку испарилась из комнаты, оставив Марка завершать утешение мамы. У него это всегда хорошо получалось.

Стас сидел в аэропорту и пил кофе. Вчера с помощью знакомых ребят из милиции – в его бизнесе без таких знакомств никуда – удалось выяснить, каким рейсом вылетает Вадим. Заплатив тому же знакомому менту кругленькую сумму, Стасик смог улететь раньше и теперь сидел в аэропорту Рима, ожидая прилета компаньона. Он купил бейсболку и темные очки, взял в аренду машину, и теперь ему оставалось только ждать, исходя злостью из-за безумного желания выпить.

А потом он увидел Вадима. Рядом с ним шла худенькая девочка, при виде которой Стасик сделал стойку. Именно такой он всегда представлял себе Лолиту. Книжку он, честно сказать, не одолел – больно зауми много. Но кино в свое время смотрел. Девочка была хороша эфемерной красотой маленькой феи: длинные светлые волосы, серые глаза, большой рот, худое, еще детское тело. Шла она нога за ногу, на хорошеньком личике застыла гримаска недовольства.

У Стасика вспотели ладони. Он лихорадочно пытался сообразить, зачем Вадим приволок девчонку в Италию. Он же всегда отказывался работать с малолетками, даже Изабеллу снимать не стал. А тут – такую нимфетку где-то отрыл! Ах он гад, точно кинуть Стаса решил! Ну, погоди у меня, бормотал Стасик, нахлобучивая кепку. Он терпеливо дождался, пока Вадим взял машину в прокате и выехал с территории аэропорта. Стасик поехал следом, потея от злости, стараясь не потерять свою цель и не укатать какую-нибудь бабульку на скутере. Вся дорога буквально кишела этими несерьезными транспортными средствами, мужчина ругался в голос, когда кто-нибудь особенно нахальный лез под колеса.

Италия Насте понравилась. Здесь было тепло, пахло югом, то есть водой, цветами и кофе. Из аэропорта они поехали в гостиницу, которая называлась очень красиво: Angeli. Фронтон старинного здания украшали барельефы с ангелочками, поддерживающими витые гирлянды цветов и фруктов. Получив ключи, Вадим и Настя поднялись в номер, мужчина поставил в угол сумки и сразу же ушел, заявив, что у него назначена деловая встреча.

Настя включила телевизор, но там не было ничего интересного, к тому же все на итальянском. Позвонила маме, назвала гостиницу, описала номер, отчиталась, что они поели в самолете и все у нее нормально. Потом села к окну.

Окна отеля выходили на небольшую площадь: несколько уличных кафе, пара магазинчиков на первых этажах зданий. С другой стороны площади начиналась довольно крупная улица, ведущая к центру. Девочка с интересом рассматривала людей, праздно сидящих в кафе, туристов, крутящих головами во все стороны и громко переговаривающихся на многих языках, кошку, которая грелась на карнизе напротив. Кошка ей понравилась, и Настя взялась за рисование. Она притащила к окну альбом и пастель. Черный мягкий карандаш передавал фактуру шерсти животного. Настя, позабыв про все остальное, рисовала крутую спину, плавно переходящую в хвост. Несмотря на неподвижность кошки, хвост продолжал жить своей жизнью, и Настя никак не могла решить, как именно он должен выглядеть на рисунке. Официант в кафе напротив заметил девочку. Некоторое время разглядывал серьезное личико, рассыпанные по плечам белокурые локоны, тонкую руку, старательно выводившую что-то грифелем на бумаге. Потом сбегал в подсобку, принес фотоаппарат и, поднявшись на второй этаж кафе – комната девочки находилась на третьем, – сделал несколько снимков.

Стасик поставил на столик кружку пива и облизал губы. Он решился все же выпить, потому что кофе больше видеть не мог, а всякую сладкую воду типа пепси и прочего отродясь не терпел.

Он без труда проследил за машиной Вадима до гостиницы, видел, как тот через полчаса уехал на той же арендованной тачке. Девчонка осталась в номере. Первым порывом Стасика было последовать за партнером, но он почему-то остался. Его мозг наполнился темной злостью – чертов князь, все дорогу прикидывался чистоплюем, смотрел на него, Стаса, словно он слизняк какой-то, а на деле сам не лучше. И ведь какую девчонку нашел – ангел, настоящий сероглазый ангел! Стасик вытер влажные ладони о штаны и поднялся. Он видел, как Настя рисовала кошку, сидя на подоконнике. Зная этаж, легко отыскать нужный номер. Пройти в гостиницу оказалось и того легче – итальянцы не умеют просто сидеть и присматривать за постояльцами – они сразу же находят себе какое-нибудь приятное и необременительное занятие.

Портье из гостиницы Angeli тоже не скучал. Он как раз просматривал в Интернете ставки на сегодняшних фаворитов на бегах, а потому не обратил ни малейшего внимания на господина, который уверенной походкой поднялся по лестнице.

В коридоре Стасик заколебался. Перед ним оказалось две двери, оба номера выходили на одну сторону, но вот в котором остановились Вадим и девчонка? Он негромко постучал в правую дверь – никто не отозвался. Сделал два шага в сторону и постучал во вторую дверь. Через несколько секунд звонкий голосок спросил:

– Кто там?

На короткий момент мужчина растерялся. Что сказать? Доставка в номер? Нет, она удивится: почему ей ответили по-русски? И он произнес, стараясь, чтобы голос звучал спокойно и уверенно:

– Я от Вадима. Он забыл кое-какие бумаги и поручил мне за ними заехать.

К его удивлению, дверь распахнулась. Девочка стояла на пороге, рассматривала его большими серыми глазами. У Стасика перехватило дыхание. Она была один в один как Лолита, какой та представлялась ему: короткие потертые джинсики, красный джемпер с капюшоном и карманами на животе. Светлые волосы разметались по плечам и блестят, должно быть, недавно причесывала. Она улыбнулась, сказала: «Здравствуйте», – посторонилась, чтобы он смог войти. Встала у окна, спросила:

– А когда он сам вернется?

– Не знаю… – Стасик провел языком по губам. У него дрожали руки, звенело в ушах. – Работы много. Тебе скучно одной?

– Да нет. Только есть хочется. Он уехал давно, а я ела последний раз в самолете.

– Ах ты, бедный ребенок! – воскликнул Стасик. – Нет ничего проще, сейчас я закажу пиццу в номер…

Звонок мобильного заставил его подпрыгнуть на месте. Девочка достала из кармашка джинсов трубку и капризно сказала:

– Да? В номере я, все нормально. Пришел друг Вадима, так может, хоть поем… Что? Зачем? – Она удивленно взглянула на Стасика и протянула ему трубку: – Марк просит вас.

– Кто такой Марк? – Мужчина медлил брать телефон.

– Мой отчим, – пояснила девочка.

Стас неохотно взял трубку:

– Да?

– Слушай сюда, друг Вадима. – Голос Марка звучал сдавленно, потому что он не хотел, чтобы его услышала Лана. Но по телефону это выглядело угрожающе. – Ты, наверное, Стас Бурин, да? Я в курсе того, чем занимается Вадим и в каком бизнесе вы коллеги. Я уже вылетаю в Рим, и, если с девчонкой что-нибудь случится – я до тебя доберусь, ты понял? Я по профессии врач и больно сделать сумею, ты не сомневайся.

– Вадим девчонку украл? – спросил Стасик, пытаясь сообразить, что к чему. Может, сдать приятеля полиции, да и дело с концом?

– Он ее отец. Но я все равно за ним присматриваю. И за тобой буду присматривать, понял?

Стас молча отключил телефон и вернул его девочке. Машинально бросил взгляд в окно. Под пологом кафе на тротуаре напротив стояли молодой парень с фотоаппаратом и здоровенный бородатый дядька. Они о чем-то спорили, дядька то и дело поглядывал на окна номера. Стас замер. Нет, если его заметут и обвинят в растлении малолетних, это конец. О том, что его в таком случае ждет в тюрьме, он старался не думать. А потому быстро попятился к двери, выскочил в коридор и побежал вниз по лестнице. Настя проводила странного дядю удивленным взглядом. Сперва она разозлилась на Марка, который, видимо, сказал дядьке какую-то гадость, тот ушел, а Настя осталась без пиццы. Но потом девочка подумала, что мужик был весьма подозрительный, и вообще… Зазвонил телефон. Опять Марк.

– Настя! Он ушел?

– Да, я…

– Анастасия! Или тебя мама не учила не открывать дверь кому попало?

– Но он сказал…

– Девочка моя! Он мог говорить все, что угодно, ты не должна никому открывать! Запрись в номере и никого, кроме Вадима, не впускай. Мы с мамой скоро приедем, хорошо?

– Правда? – обрадовалась Настя.

– Да, мама волнуется, я тоже… Вадиму не говори, но мы скоро вылетаем. Я позвоню.

После этой выволочки Настя поняла, что обеда ей не видать. Она обследовала маленький встроенный бар, но там из еды было только два шоколадных батончика и пачка орешков. Девочка уселась на подоконник и принялась питаться чем бог послал, поглядывая на улицу.

А внизу мэтр отчитывал официанта:

– Спиро! Какого черта ты бегаешь и не работаешь? Что ты там делал? За постояльцами подглядывал?

– Клянусь, нет! Это просто снимки.

– Показывай, знаю я твои снимки! У вас одно на уме!

Увидев на фото ребенка, мэтр разозлился еще больше:

– Спиро, ты совсем совесть потерял? Это же девочка!

– Синьор Антос, я не… это для дяди.

– Какого дяди?

– Да вы же знаете моего дядю, синьор Антос! Он почти не ходит, но по-прежнему хорошо рисует, особенно всякие сентиментальные открытки, ангелочков, зайчиков. К Пасхе и Рождеству особенно хорошо разбирают, да и вообще, многие туристы любят такие картинки. Вот я и подумал: дядя сделает из нее ангела.

Синьор Антос еще некоторое время хмурился, потом нехотя сказал:

– Ну, если ангела… Но смотри у меня! Иди работай!

Спиро убежал, а мэтр вышел на улицу, поднял голову и нашел взглядом девочку. Настя грызла орешки и глазела в окно. Она заметила внизу большого дядьку с черной бородой и густыми бровями, как две капли воды похожего на Карабаса-Барабаса из ее детской книжки. Не задумываясь, девочка показала ему язык и, спрыгнув с подоконника, скрылась в номере.

– Ангел, – бормотал сеньор Антос, возвращаясь к работе. – Где они, ангелы? Кругом одни бесенята.

Вадим вернулся поздно вечером, когда Настя заснула, голодная и злая. Все, что они съели в самолете, давно рассосалось, а обеда и ужина она так и не дождалась. Папаше просто не пришло в голову, что девочка двенадцати лет не рискнет одна спуститься в кафе, хотя деньги у нее были: мама дала на всякий случай.

Вадим пришел довольный: он удачно продал очередную партию снимков и получил заказ еще на несколько альбомов. Бросил взгляд на кровать, на которой спала девочка – даже мысленно он не называл ее дочкой. Конечно, ему было приятно сознавать, что из орущего младенца, который, помнится, здорово мешал ему жить, выросла такая красивая девчушка, и в отеле, когда их селили, администратор разулыбалась и что-то ворковала про то, как это мило: папа привез девочку в Италию, чтобы она посмотрела Рим, такая красивая девочка, так похожа на отца…

И само собой, он не обманывал Лану, когда обещал обеспечить девочку. Если старый князь признает их наследниками, денег хватит на всех. Впрочем, когда он будет богат, то решит, как средствами распорядиться и позволить ли Лане по-прежнему встречаться с этим дантистом. Что она в нем нашла?

Вадим поставил будильник, принял душ и лег в кровать. Заснул он быстро. Будильник зазвонил в пять утра. Настя и не подумала просыпаться. Ведь это понятно, что будильник звонит для мамы, которая встанет, приготовит завтрак и будет несколько раз заглядывать в комнату и говорить:

– Вставай, зайчик. Ну, просыпайся, мое солнышко! Настя, подъем, а то Марк сейчас ванную займет!

Потом она подойдет, поцелует, пощекочет пяточки, и от нее будет вкусно пахнуть кофе и духами. Однако в этот раз пробуждение было гораздо менее приятным. Громкий голос вторгся в утреннюю дремоту:

– Вставай, нам выезжать через полчаса! Настя! – Кто-то грубо тряс ее за плечо.

Девочка села в постели, поморгав, наконец разглядела Вадима. Он был уже одет, лицо его выражало недовольство.

– Вставай, сколько можно! Нам надо успеть на самолет!

– Какой самолет? Мы только вчера прилетели!

– До Палермо. Князь живет на Сицилии, мы полетим местным рейсом. Вставай же!

– А завтрак? – Девочка сползла с кровати и направилась в ванную.

– Нет времени.

– Что? Я хочу есть!

– Потерпишь!

Настя остановилась, развернулась лицом к мужчине и выпалила:

– Да ты… Я вчера не ужинала! Ты небось поел? По лицу вижу, не голодаешь! А я есть хочу! Ты что, решил меня голодом заморить? Отец называется! – Ей вдруг стало ужасно себя жалко: она не выспалась, голодная, мама дома плачет – слышно было вчера по телефону. – Вот я расскажу старому князю, какой ты отец, он тебя вообще из завещания вычеркнет. Тогда ты от меня ни копейки не получишь! Понял? Ни цента!

– Ах ты! – Вадим опешил.

Но прежде, чем он успел сказать или сделать что-нибудь, девчонка юркнула в ванную и заперлась там.

Он походил по комнате, злясь на нее и на себя, потом пожал плечами и подошел к двери.

– Если не будешь возиться, успеем поесть в кафе в аэропорту. Так что торопись! Все зависит от тебя.

– Во сколько у нас рейс? – донесся из-за двери недовольный голос.

– В семь пятнадцать.

Настя сидела на краю ванной и дописывала сообщение по аське деду: «Рейс 7.15 до Палермо. Жди, целую, Настя». Она уже нажала кнопку «отправить» и только тогда сообразила, что «Целую» надо было оставить для мамы, князь может не одобрить такой фамильярности. Но – что сделано, то сделано, из компьютерного послания слова не вычеркнешь. Глядя на телефон, Настя обнаружила еще одну неприятную вещь – зарядки батареи осталось катастрофически мало, а зарядить его было негде. Черт, вчера она забыла зарядить телефон! Ну что за невезуха! Кусая губы, она писала маме эсэмэску:

«Летим в Палермо 7.15. Телефон забыла зарядить. Не волнуйся, позвоню, как доберемся».

– Настя!

– Иду! – И шепотом добавила: – Черт бы тебя побрал!

Князь Василий читал Библию. Он проснулся на рассвете, но медлил вставать. В его спальне были довольно низкие потолки, так здесь строят, но он настоял на большом окне. И теперь, лежа в кровати, мог смотреть на горы. Это завораживающее зрелище всегда доставляло ему удовольствие. Чтение сегодня шло медленно. Вот он очередной раз заложил книгу пальцем и уставился в окно. Потом перевел взгляд на портрет, висящий на белой стене. Машенька смотрела на него с легкой полуулыбкой, у князя вдруг кольнуло сердце. Он покосился на тумбочку, там лежало сердечное лекарство. Годы идут, скоро уже они все будут вместе – и он, и Машенька, и ее мама, красавица Зоенька. Они недолго были счастливы, но воспоминания о тех далеких годах все еще согревают его старое сердце. Потом князь Василий стал думать о Николае… Тот приходился ему двоюродным братом, разница в возрасте у них была солидная. Они даже не встречались никогда. Просто однажды, году в 1987-м, в руки князя попал медальон с миниатюрой – портретом одного из князей Мещерских. Середина XIX века, изящная серебряная оправа, писанный с большим мастерством портрет. Василий наткнулся на медальон в одном из антикварных магазинчиков Лондона. Тот лежал между палехской шкатулкой самого свежего вида и кинжалом, изготовленным умельцами из славного города Златоуст. Расспросив хозяина, князь узнал, что вещи принес дипломат, работавший в Советском Союзе. Знакомству предшествовали необходимые церемонии: обмен визитными карточками, телефонными звонками, улыбками, ссылками на общих знакомых, затем князю все же удалось встретиться с этим человеком. Англичанин сказал, что миниатюру ему отдал некий Николай, погасив таким образом карточный долг. Дипломат добавил, что играли они на квартире, потому что в СССР нет казино, но это лишь добавляет азарта и заставляет людей играть по-крупному. Николай известен как завзятый картежник и не первый раз расплачивается фамильными вещами… да, он не скрывает, что является потомком князей, носит перстень с гербом. Василий попросил дипломата через свои каналы передать письмо тому, кто, рассуждая логически, должен был быть его двоюродным братом. Дипломат согласился и лично отдал послание князя Василия, но из этого ничего не вышло. Николай письмо порвал не читая и сказал, что здесь, в СССР, очень опасно обнаруживать родственников за границей, а потому он не желает иметь с ними ничего общего. Василий рассердился тогда: играть он, стало быть, не боится, а родню признать опасается! Ну да Бог ему судья. Теперь вот только Бог…

Когда в начале года ему написал молодой человек, представившийся сыном Николая, князь первым делом подумал о мошенничестве. Однако, с другой стороны, почему бы брату не иметь сына? А уж что он раскаялся… так теперь князь и сам готов был просить прощения за многое. Не у Николая, но и Василий грешен, жизнь была долгой и не всегда прямой. Хотя, видит Бог, подлецом он не был, тут стыдиться нечего. Вадим ссылался на документы, оставшиеся от Николая, писал, что к нему перешел перстень отца с гербом. Князь медлил с ответом, но не тянул с проверкой. Он связался со своим другом, на старости лет вернувшимся на историческую родину (судя по письмам, порой он отчаянно жалел об этом). Перевел другу определенную сумму на расходы (аккуратности в денежных расчетах они научились на Западе, тут не было места исконно российскому разгильдяйству) и попросил проверить, есть ли такой человек и что он из себя представляет. Полученная информация расстроила князя Василия. Поджав губы, он читал о брате Николае, который проигрывал в карты фамильные драгоценности, и о его сыне, так и не ставшем известным фотографом. Он бросил жену и дочь и теперь зарабатывает на жизнь изготовлением печатной продукции «эротического, а иной раз и порнографического характера», – писал источник. Князь решил, что не хочет иметь с этим человеком ничего общего, но тут пришло письмо от девочки. Письмо было трогательным, продублировано на смешном английском, который она, видимо, учила в школе. Старик не устоял. Он и сейчас смотрел на монитор выключенного компьютера и видел детское личико с огромными от испуга глазами. Светлые волосы, серые глаза, большой рот… Она так походила на Машеньку, что он чуть не потерял сознание. И старик поверил. Более того, он рискнул доверить этой девочке тайну, которую не смог доверить даже старому другу, жившему теперь в усадьбе своих предков под Москвой.

В старой церкви, построенной рядом с имением, мать Василия, княгиня Екатерина, спрятал шкатулку, хранившую автограф Пушкина. Его стихотворение, написанное для бабушкиного альбома. Рисунок, несколько набросков, ехидная эпиграмма на бабушкиного мужа, которого Александр Сергеевич терпеть не мог. Молодой князь Александр Мещерский оставил в России жену и семейные реликвии, потому что надеялся вернуться. Ему было двадцать лет, когда он покинул страну. Воевал в Белой армии, ушел через Харбин во Францию. Его молодая жена осталась в России, она была беременна и не могла бежать. Ее спрятали в деревне, а потом, после родов, отправили на хутор подальше от любопытных и недобрых глаз. Княгиня ходила за коровами, косила сено, растила сына, стараясь не думать о том, что в этой стране у них нет будущего. Она боялась отправить мальчика в школу, потому что к семи годам он говорил по-английски и по-французски, и, хоть руки его огрубели от сельской работы, для нее аристократическая кровь была очевидна, и она обмирала от ужаса, что кто-то знающий увидит эти правильные черты, ясные глаза, услышит интеллигентную, хоть и несколько старомодную речь. И только в двадцать шестом году до них добрался Семен – он был дядькой князя Александра, прошел с ним войну и давно превратился из слуги в товарища. По фальшивым документам князь устроил его в состав французского торгового представительства. Москва велика и многолюдна, Семен смог оторваться от слежки, которую ВЧК вела за иностранцами. Уехал в имение князя, нашел людей, которые помнили его и указали, где прячется княгиня с сыном. Про то, как их вывозили из страны, можно было бы написать отдельный роман. На это ушло все состояние князя, и он работал шофером, потом пилотом и военным инструктором, старался прокормить семью, но никогда не думал продать немногие оставшиеся семейные реликвии – в основном нательные кресты и иконы. Княгиня не смогла сохранить на хуторе ничего из вещей, кроме шкатулки. Но Семен, качая головой, велел и ее не брать. Вещи – обуза. Если человек держится за вещи, это вызывает интерес, а им нужно раствориться, слиться с толпой. Ночью, накануне отъезда, они отправились в усадьбу. Дом стоял пустой, с выбитыми окнами. Княгиня смотрела на красивое здание, которое должно было принадлежать ей и ее детям. Она встала на колени, поцеловала землю, понимая, что уезжает навсегда. Потом залезла через окно в церковь – ее тоже разорили, в куполе гнездились голуби, шумно хлопающие крыльями. Стараясь не смотреть на испоганенные образа и фрески, на которых кто-то выколол святым глаза, она нашла за алтарем нишу, про которую рассказывал муж. Ниша была тайником, раньше батюшка хранил там церковную утварь, а до этого там хранилась переписка декабристов, потому что один из представителей рода Мещерских был связным. Княгиня нажала на герб, открыла нишу, сунула туда шкатулку… И навсегда покинула свою землю…

Князь смотрел в окно. Его старший брат, родившийся в России, сражался во французском Сопротивлении и погиб во Вторую мировую. Князь Василий долгое время жил в Англии, там женился – правда, на русской, Машенька родилась, когда они путешествовали по Европе. И все же всю жизнь князь точно знал, что он русский и что корни его там, в этой мучимой всеми мыслимыми раздорами земле. Он протянул руку и взял флакон с таблетками. Сунул пилюлю под язык. Компьютер мигнул, «дремлющий» экран осветился – пришло письмо. Князь Василий встал, он двигался нарочито медленно, стараясь не убыстрять пульс, не позволять своему старому сердцу дать сбой теперь, когда ему нужны силы. Он сел к столу, открыл почту. Письмо было от Настеньки, вернее, сообщение. «Вылетаем в Палермо, 7.15». Молодец, девочка. Какая молодец!

Он вышел в кухню и, как всегда, нашел там Лину. Бог ее знает, когда она спала, когда бы он ни искал ее, она всегда оказывалась на кухне или, в крайнем случае, в саду. Они прожили с Линой много лет, сперва она была служанкой, потом постепенно стала любовницей хозяина. Но другом стать не смогла или не захотела. Раньше она спала с ним, теперь просто готовила и вела дом. Они прижили сына, князь признал мальчика, но жениться на его матери не захотел. Когда-то давно он написал завещание в их пользу, оставив распоряжение отослать кое-что его старым друзьям и взяв с Николо клятву, что он выполнит волю отца.

Князь сел за стол, подождал, пока Лина поставит перед ним хлеб, сыр и кофе, сказал:

– Сегодня я жду к обеду гостей. Двоих.

Женщина кивнула. Она продолжала двигаться по кухне – все еще прямая, теперь скорее костлявая, чем стройная. Позавтракав, князь поднялся из-за стола, уже на пороге обернулся и велел женщине:

– И позвони нотариусу. Пусть приедет и привезет завещание.

Лина опять кивнула. Князь вышел. Она прислушалась. Вот он идет по дому, выходит в сад… Там, в тени деревьев рядом с маленьким фонтаном, ему легче дышится. Оттуда видны его любимые горы. Она дождалась, пока стихнут шаги хозяина, потом взяла телефон, набрала номер и сказала:

– Николо?

Единственное открытое в этот ранний час кафе в аэропорту не произвело на Настю большого впечатления. Она взяла бутылку воды и сандвич с сыром. Прежде чем она успела возразить, молодой продавец щедро полил его майонезом. Не то чтобы она не любила майонез… Настя размышляла, жуя свой завтрак и злобно поглядывая на Вадима, тот пил эспрессо и рассматривал поверх газетного листа сидящую напротив итальянку. Итальянка улыбалась. Просто мама всегда говорит, что майонез вреден… как и мороженое… И молочный шоколад… И что он в ней нашел? Настя недружелюбно скосилась на итальянку, та не спеша пила кофе и улыбалась симпатичному мужчине. У нее ноги плохо выбриты. И нос великоват. Как у римского легионера. Настя представила себе женщину в форме римских легионеров (как на картинке в учебнике истории) и хихикнула. Потом перевела взгляд на Вадима и задумалась, во что бы такое мысленно обрядить этого типа? Но тут объявили посадку на их рейс, и Настя решила, что подумает об этом в самолете.

Аэропорт в Палермо оказался не в пример меньше невероятных размеров римского международного аэропорта Леонардо да Винчи. Там, к Настиному изумлению, им пришлось ехать к терминалу на шаттле – смешной маленькой электричке.

Еще на Сицилии оказалось теплее, кругом виднелись горы. Они миражами вставали над горизонтом, обманчиво мягкие из-за странной дымки, висевшей в воздухе. Настя, которую в художественной школе бесконечно пичкали работами итальянских мастеров, впервые поняла, что странно нечеткие линии перспективы, вещественная плотность воздуха, рассеянный свет, так удивлявшие ее в работах итальянцев, – не просто художественный прием. Здесь действительно все было именно таким – тонущие в бархатной дымке горы, спокойное море, чудесный воздух. Насте ужасно хотелось проехать по городу, чтобы потом здания остались позади и дорога вилась все выше и выше, подступила к самым подножиям, чтобы как следует рассмотреть горы и то, как солнце освещает склоны, потому что ей всегда хотелось нарисовать освещенные солнцем предгорья. Вадим проявлял все более явное нетерпение, они подбирались к цели.

Настя поглядывала на его сжатые губы, нахмуренные брови и тоже потихоньку закипала.

– Мы посмотрим город? – спросила она.

– Нет! Сейчас нужно добраться до цели и все выяснить… А там будет видно.

«Ну подожди, – злобно думала девочка, – я уж постараюсь, чтобы тебе это отлилось». Прямо в аэропорту Вадим арендовал машину, сверился с картой, которую купил здесь же, нашел городок, рядом с которым располагалась вилла князя Василия, сказал, что они выезжают. Настя, которую мутило то ли после бутерброда, то ли после перелета, с отвращением посмотрела на машину.

– Меня стошнит, – мрачно предрекла она.

– Что? – Он уставился на нее в недоумении.

– Меня укачало, и, если мы сейчас поедем, меня стошнит.

– И что я должен сделать?

Настя видела, как ноздри его раздуваются, и понимала: мужчина злится. Она даже немного испугалась и вдруг отчаянно захотела к маме.

– Мне надо выпить чаю с лимоном, – заявила она. – И еще купить воды в дорогу.

Десять минут они провели в кафешке, Настя пила чай и сосала лимон. Потом он купил ей воду, жвачку, мятные леденцы, и девочка неохотно забралась в машину. Она решила, что, если поспит, дорога будет легче, и легла на заднее сиденье, подложив под голову сумку со шкатулкой. Само собой, это оказалась не самая удобная подушка, но она пристроила поверх шкатулки своего зайца, которого притащила из Москвы, и в результате устроилась более-менее сносно.

Вадим вел машину, поглядывая на указатели и сверяясь с лежащей рядом картой. Скоро выехали на шоссе. Движение трудно было назвать оживленным, но все же шоссе не было пустынным, это позволяло Стасику держаться несколько позади и не терять машину Вадима из вида. Он отказался от мысли получить девчонку, но все же, раз забрался в такую даль, надо было хоть выяснить, что задумал этот голубых кровей тип. Информация иной раз стоит денег.

– Николо? – Старый князь выпрямился, отпустил колючий стебель розы и удивленно посмотрел на крупного мужчину, который заслонил ему солнце и горы. – Я не ждал тебя сегодня.

– Я привез продукты. Ты ведь ждешь гостей?

– Да, приедут мой племянник и его дочь.

– Племянник? Откуда вдруг у тебя взялся племянник?

– Из России. Мы списались по Интернету. Он сын моего брата. Двоюродного. Но это не меняет дела. Все же родная кровь.

На лице Николо не дрогнул ни один мускул. Он был похож на мать – типичный итальянец: темноволосый, с классическим носом и яркими полными губами. Только фигурой напоминал князя – такой же высокий, широкоплечий. Впрочем, любовь к пасте не прошла даром; Николо был тяжеловат, ремень его оттягивал солидный животик. Он молча смотрел на старика, потом спросил:

– Ты хочешь, чтобы я остался?

– Нет. Я хочу встретить их сам, – покачал головой князь.

Сын кивнул и вернулся на кухню, к матери. Она молча взглянула на него. Несколько минут Николо стоял, смотрел в окно на старого князя, который возился в саду. Потом достал из кармана телефон и сказал в трубку:

– Джипо, это я. Вы нашли их? Они не должны доехать до виллы. Ты понял меня?

Лина вздрогнула, прикрыла рот рукой. Он сердито глянул на нее, захлопнул мобильник. Потом сел за стол, сказал:

– Я не завтракал. Накорми меня.

Николо ел сандвич с пастрами и думал о том, какую шутку решил сыграть с ним старый князь. Мать сказала, что старик велел вызвать нотариуса. Теперь выяснилось, что он ждет родственников из России. Не надо быть семи пядей во лбу, чтобы сложить два и два – он перепишет завещание. Николо знал, князь не забудет его, даже если решит завещать свое немалое состояние другим людям. Но он не желал быть просто упомянутым в волеизъявлении отца. Он хотел получить все. Князь Василий никогда не жалел на сына денег. Тот учился в хорошей школе, потом князь предложил оплатить учебу в любом университете. Но Василий никогда не был близок с сыном, не дал ему свою фамилию и вообще – не слишком замечал его существование. Николо не очень хорошо давалась учеба, ему пришлось немало поработать кулаками, чтобы одноклассники перестали называть его бастардом. Он попросил мать замолвить за него словечко перед дядей – и тот взял его в семейный бизнес. У дяди были только дочери, потому он внимательно присматривался к племяннику: тот оправдал его надежды. Теперь Николо фактически руководил бизнесом – дядя владел сетью пиццерий, несколькими заправками и собирал дань с торговцев целого района Сицилии.

Еще немного – и Николо станет главой семьи. Тогда он будет дон Николо. А если останется единственным наследником старого князя, это добавит ему не только денег, но и авторитета. Николо иной раз просматривал антикварные сайты или каталоги и представлял себе, как выросла в цене коллекция князя Василия.

А кроме того… кроме того, он не желал опять оказаться в положении бастарда, отдать принадлежащее ему по праву добро непонятно откуда объявившимся наследникам.

Настя прислушивалась к себе. То, что происходило внутри, нравилось девочке все меньше и меньше. Наконец она резко села и сказала:

– Останови машину!

– С ума сошла? Нам осталось ехать от силы полчаса…

– Останови! Меня сейчас… Мне в туалет надо… этот майонез из сандвича…

Вадим посмотрел в зеркальце заднего вида. Девчонка была бледна до синевы, над губой блестел пот, она часто дышала. Черт, еще уделает машину…

– За поворотом деревня, там наверняка есть…

– Останови! – Настя завизжала так, что он вздрогнул и вильнул к обочине. Недовольно сказал:

– Я съеду чуть ниже, там площадочка.

Девочка ничего не сказала, выбралась из машины, зачем-то прихватила с собой сумку и нырнула в придорожные кусты.

Вадим тронул машину. Надо было спуститься чуть ниже, тут довольно неприятный крутой поворот, но на самом краю дороги он приметил небольшое местечко, там он и остановится… Но он не остановился…

Сзади, из-за поворота, вынырнула машина. Вадим успел увидеть, как блеснуло на солнце ветровое стекло. Мощный джип заскрипел тормозами, и он вздохнул облегченно, потому что на короткое мгновение испугался неизбежного столкновения, но раз джип тормозит… однако машина не остановилась… Бампер, снабженный металлической накладкой, которую в России называют «кенгурятником», уперся в багажник его машины, и та пошла вперед. Вадим был пристегнут, а потому ничего не успел – ни открыть дверь, ни выскочить, ни даже удивиться. Его «форд» вылетел с дороги и, описав плавную дугу, пошел вниз. Сидящий на переднем сиденье человек судорожно цеплялся за руль и ни о чем не думал. Он просто умер, когда машина упала, взорвался бензин, а потом горящие обломки покатились ниже, на следующий виток шоссе.

Джип даже не остановился, впрочем, зачем? Джипо и так все было видно. Он набрал на телефоне номер Николо и сказал:

– Все сделано.

Тот что-то благодарно проворчал и повесил трубку. Джипо улыбался. Наверняка в этом году он получит на Рождество дополнительный бонус. Пожалуй, можно будет и жениться, а то Анита дуется и намекает, что не он один обивает пороги.

Настя выбралась из машины, держась за живот и согнувшись от боли. Сумку она потащила с собой, потому что там были салфетки, вода и еще потому, что мама сто раз повторяла, что у женщины всегда должна быть с собой сумка с деньгами, документами и… другими необходимыми вещами. Настя подозревала, что набор необходимых вещей, кроме денег и документов, может меняться в зависимости от возраста. Но в целом она была с мамой согласна. Пока необходимые вещи – это альбом, карандаши и заяц, который пахнет мамиными духами.

Она забралась на некрутую каменную стеночку и нырнула в путаницу кустов и высоких трав, росших по склону. Девочка села под кустик, испуганно оглядываясь, потому что было стыдно. Все-таки не подмосковные леса, а Европа, но до кафе, где наверняка имелся приемлемый туалет, она просто не доехала бы. Ох, говорила ей мама, не ешь майонез… Настя мучилась спазмами и потому не сразу среагировала на звук удара. Ну, бамкнуло что-то на дороге. Когда она подняла голову и отвела ветки, «форда» на дороге не было, а за поворот уходил темно-синий джип. Потом внизу что-то взорвалось, она увидела облако черного дыма и взметнувшееся пламя. Буквально через минуту из-за поворота вынырнула еще одна машина – юркий красный «фиат». Настя дернулась было вылезти, чтобы не оставаться одной, позвать на помощь… но тут увидела, что из машины вылезает тот самый дядька, который приходил к ней в отель и из-за которого Марк ужасно ругался. Стасик подошел к краю дороги, посмотрел вниз – оттуда поднимался дым, он попятился, сел в машину, развернулся и уехал обратно, в направлении аэропорта. Надо сказать, происшедшее не добавило Настиному самочувствию плюсов, из кустов она выбралась минут через десять, на дрожащих ногах, бледная и плохо соображающая.

Она вышла на дорогу, подошла к краю. Внизу догорали обломки машины. Какую-то секунду Настя надеялась, что это другая машина, а Вадим, этот придурок, просто решил проучить ее и отъехал за ближайший поворот, решил попугать девчонку. Но это была детская надежда, а разумом двенадцатилетней девочки, просмотревшей немало боевиков и выпусков криминальных новостей, Настя понимала: это машина Вадима, и он теперь там, внизу. Вернее, то, что от него осталось… Она села на землю и некоторое время просто сидела, глядя вниз, на горящую машину. Потом достала бутылку воды, выпила ее. Еще раз посмотрела на разряженный, а потому бесполезный телефон и пошла вниз по дороге, туда, где, как она знала, находится дом деда.

Лана с Марком смогли попасть только на самолет, вылетающий в четыре утра. Была туманная вероятность того, что их посадят на полуночный, потому они приехали в аэропорт к десяти вечера. Однако полуночный самолет, заполненный сонными школьниками, бодрыми бизнесменами и сплоченной группой американцев пенсионного возраста, обвешанных рюкзаками и почему-то вооруженных альпенштоками, улетел без них. Лана кусала губы, но не плакала.

Места на рейс в четыре пятнадцать им пообещали твердо, и они сидели в кафе, потом Марк заставил Лану пересесть на диванчик в зале ожидания, прижал ее голову к своему плечу и отказался отвечать на вопросы и обсуждать что бы то ни было. Она заснула, а он сидел неподвижно часа полтора, думая, восстановится ли кровообращение в затекшей руке, но не смел шевелиться, чтобы не разбудить ее. Перед самым отлетом он вдруг решил позвонить девочке, словно что-то внутри сжалось от нехорошего предчувствия. Слова Насти о том, что в номере с ней находится коллега Вадима по бизнесу, привели Марка в ужас. Ему удалось спугнуть мужика, но он все равно нервничал и мысленно умолял самолет шевелить крыльями и доставить их в Италию как можно скорее.

Потом они летели, и, когда уже приземлились в аэропорту, от Насти пришла эсэмэска, сообщающая, что они выезжают в Палермо.

– Нам нужно в Палермо!

– Нужно так нужно, поехали на другой терминал, откуда отправляются местные рейсы.

Билетов на Палермо не было. То есть на ближайшие два рейса все было раскуплено. Лана опять разрыдалась. Девушка в кассе, взглянув на нее встревоженно, спросила Марка, не устроит ли их другой аэропорт.

– Какой другой? – Итальянка говорила с сильным акцентом, он с трудом понимал ее английский.

– На Сицилии не один аэропорт, сеньор. Скажите, куда вам нужно, и мы посмотрим, какой ближайший.

Марк достал листок с адресом.

– О! Кастеллузо! У меня тетя живет в Кастоначчи, это недалеко оттуда. Зачем вам Палермо? Вам нужно лететь в Трапани! Потом по шоссе до Кастоначчи, свернете к заливу Кофано, а там будет поворот на Кастеллузо!

Марк виновато улыбнулся и развел руками: она так тараторила, что он ничего не понял. Тогда девушка написала ему маршрут на бумажке, продала два билета до Трапани и пальцем показала, в какую сторону идти на посадку. Заглянув в билет и убедившись, что до самолета еще полтора часа, Марк потащил Лану в кафе и принялся пичкать всякими вкусностями, потому что последние несколько дней она почти ничего не ела.

Вскоре они летели в Трапани. В Интернете они заранее нашли адрес виллы, на которой жил князь. Взяли в аренду машину, купили карту и долго шарили по ней в поисках нужного городка. Наконец нашли, проложили маршрут в соответствии с указаниями девушки из аэропорта – и тронулись в путь.

Настя пришла в маленький городок, а может, это была большая деревня: двух-трехэтажные белые и серые дома под черепичными крышами, ставни на окнах, солнечный свет, заливавший город, – и темные провалы узеньких улочек. На указателе она прочла название – Кастеллузо. Слово показалось смешным, и девочка хихикнула, а потом застыла, удивленная развевающимся над одним из зданий флагом. Флаг был красно-желтым, в центре его Настя разглядела изображение, странное до невероятности. Голова женщины с пышными волосами и колосьями пшеницы, а из головы вырастали три ноги. Девочка перевела взгляд на дом, над которым развевался флаг. Старое здание серого камня с тяжелой, огромной парадной дверью. Скорее, даже не дверью, а воротами – массивными, с металлическими накладками, а в них прорезана дверь в рост человека. На каменном портике над воротами скульптор вырезал то же изображение женщины. Настя вгляделась внимательнее и моргнула. То же, да не то: выражение лица женщины, приветливое на флаге, сменилось на жестокое, когда ее изваяли в камне. А волосы… Это были змеи! Начитанная девочка сообразила, что перед ней – горгона Медуза. Три ноги окружали голову, образуя, должно быть, символ колеса. Настя взглянула в незрячие глаза каменной маски, и ей стало страшно. Она попятилась и нырнула в одну из темных улочек, потому Джипо, подъехавший к зданию местной мэрии, чтобы оговорить день предстоящей свадьбы, не заметил девчонку.

Настя двинулась дальше, но силы ее были на исходе. Она увидела столики на улице у входа в кафе – простенькие, пластиковые, и рядом – стулья. Зонтиков здесь не было, но имелся полосатый козырек-маркиза, который давал тень. Девочка рухнула на стул. Из магазинчика показалась крупная женщина в черном платке и черном же платье. От нее крепко пахло потом. Она что-то спросила, но Настя покачала головой и, мобилизовав свой английский, сказала:

– Hello. Water, please.

Женщина изумленно всплеснула руками и опять разразилась длинной тирадой на итальянском. Настя, которая давно допила воду и буквально умирала от жажды, почувствовала, как глаза наполняются слезами. Женщина замолчала, ушла в магазинчик и скоро вернулась с бутылкой воды. Настя жадно присосалась к горлышку и не увидела, как женщина взяла телефон и принялась куда-то звонить.

Девочка напилась, умылась в туалете и снова стала соображать. Она понимала, что мама и Марк скоро будут здесь, ну, самое позднее – к вечеру. Однако хорошо было бы зарядить мобильник, потому что иначе они ее просто не найдут. Она достала из сумки телефон, долго шарила в недрах торбочки и в результате поняла, что зарядка осталась в чемодане. А чемодан, соответственно, улетел с обрыва вместе с Вадимом.

Только тут девочка поняла, что человек, сидевший за рулем машины, человек, который был ее фактическим отцом, умер. Плечи ее затряслись, Настя горько зарыдала, уронив голову на стол.

Старый князь нервничал. По его подсчетам, гости уже должны были прибыть, но дорога, ведущая к вилле, по-прежнему была пуста, к тому же ему никто не звонил. Он набрал номер Настиного мобильника, но тот был отключен. Старик волновался, хотя и понимал, что позволить себе этого не может. Восемьдесят лет – не шутки.

И вот, наконец, послышался шум мотора. Он вышел из кабинета, даже не взглянув в окно, прошел ко входу. Но Лина уже открывала дверь и пропускала в прохладный холл двух карабинеров. Увидев князя, они смутились, переглянулись, и наконец тот, который был постарше, толстый Марко, сказал:

– Синьор эччеленца, к вам ехали гости…

– Да, – произнес князь. На самом деле губы его шевельнулись, но слово не получилось. В ноздри старику ударил запах гари, которым пропиталась форма полицейских.

– Синьор, нам жаль…

Мужчина смотрел на старика, который ждал продолжения, видел, что тот бледен, но кто-то должен был сказать… Толстый Марко еще раз вздохнул и, опустив глаза, выговорил-таки:

– Их машина сорвалась с обрыва. Водитель не вписался в поворот у деревни. Эччеленца знает, какая там крутая дорога…

Толстый Марко был добрым человеком, он не любил сообщать плохие вести и никак не мог взглянуть на старика, а потому не видел, как рухнул старый князь. Его напарник, таращившийся на эччеленца во все глаза, успел подхватить старика, и тот не разбил голову о каменные плитки пола.

Лина, темной тенью маячившая в дверях, позвала Николо, который сидел в кухне, прислушиваясь к происходящему. Тот прибежал и с помощью карабинеров отнес князя в спальню. Вызвали врача. Доктор приехал быстро, сделал укол и, покачивая головой, сказал, что надо бы в больницу, но синьор не хочет…

Николо пожал плечами:

– Он взрослый человек. Не хочет, значит, будем ухаживать за ним дома. Мы позаботимся об отце.

Врач решил все же побыть рядом с больным еще некоторое время, опасаясь оставлять старика в таком состоянии. Николо не возражал, и они прошли в кухню, чтобы выпить стаканчик холодного белого вина. Там уже сидели карабинеры, в красках расписывали испуганной Лине, как сгорела машина, от удара мотор старой рухляди вывалился и взорвался отдельно, а потому удалось по бумагам опознать погибшего. Иначе они еще долго разбирались бы, кто он, а так, если русский, точно к князю, его здесь все знают, а больше не к кому, туристы в эти места не заезжают.

Настя клялась себе, что если когда-нибудь увидит папу с мамой, то есть маму с Марком, то будет хорошей девочкой и начнет изучать иностранные языки вплотную. Она даже плакать перестала, пытаясь объяснить молодому полицейскому, кто она и куда ей надо попасть. Полицейский, весьма вероятно, тоже клялся в душе засесть за английский, потому что его скудного словарного запаса никак не хватало, чтобы понять, откуда в их деревеньке, удаленной от туристических путей и дорог, взялась русская девочка.

Первая попытка переговоров закончилась полной неудачей, и Настя с полицейским замолчали, утомленные и совершенно неудовлетворенные друг другом. Тут дверь открылась и появилась хозяйка кафе, которая принесла две тарелки с пастой. Настя хотела было отказаться, потому что она не заказывала, но от спагетти поднимался такой ароматный пар, а соус был такого богато охристого цвета, что она вдруг поняла – зверски хочется есть. Полицейскому и в голову не пришло отказываться от раннего обеда или позднего завтрака, потому что, с точки зрения настоящего итальянца – равно как и сицилийца, – паста хороша в любое время дня. Они с Настей смущенно улыбнулись друг другу и одинаково жадно накинулись на угощение. Хозяйка стояла в дверях, сложив руки под передником, и улыбалась, глядя, как они едят. После еды дело пошло не в пример лучше, собрав весь запас слов и по мере возможности дублируя его жестами, Настя объяснила, что она ехала на машине…

– Авто, car, ok?

Полицейский закивал.

– Car бум…

Он вытаращил глаза. Настя вздохнула, потом достала из сумки альбом и карандаши и начала рисовать картинки, как маленькому. Вот гора, дорога и едет машинка. Вот машинка, из нее выходит человечек. Настя ткнула в себя пальцем и, подумав, решила быть честной и нарисовала кустик, под который человечек сел. Полицейский хмыкнул и кивнул. Дальше было сложнее, руки вдруг начали дрожать, но она собралась с силами и нарисовала все же край горы и машину, которая уже не ехала, а летела в воздухе. Потом схватила красный карандаш и быстро зачеркала ее, изображая огонь. И ткнула пальцем в ту сторону, откуда пришла.

Полицейский и хозяйка кафе, подошедшая посмотреть на Настины художества, молчали несколько секунд, а потом взорвались речью, жестами, девочка опешила от этих быстрых гортанных звуков и даже перестала плакать. Женщина погладила ее по голове, а полицейский побежал в кафе звонить куда-то.

Минут через двадцать приехала полицейская машина, туда погрузили Настю и куда-то повезли. Девочка молчала, потому что спрашивать, куда везут, было бесполезно.

Ее привезли на виллу, полицейский взял ее за руку и повел к двери. Он вошел без стука. В холле никого не было, но откуда-то доносились громкие голоса. Потом вдруг в холл вышел человек – на шее его болтался стетоскоп, а в руке он нес тарелку со шприцем и ампулой.

Вопрос, ответ – и вот уже они говорят чуть не хором, полицейский жестикулирует, врач тоже, а Настя, приоткрыв рот, следит за блюдечком с ампулой – уронит, не уронит доктор шприц? На голоса прибежали люди. Теперь все разговаривали хором, их громкие, экспрессивные голоса отдавались от стен небольшого помещения. Настя стояла, чувствуя, что еще немного – и она просто оглохнет. Потом взгляд ее выделил единственную здесь женщину. Женщина молча смотрела на нее, и в глазах ее было такое странное выражение – словно она увидела призрак. Настя подошла к ней, двигаясь вдоль стены, чтобы не проходить между большими и шумными мужчинами, и спросила:

– Где мой дед?

Та молчала.

– Я могу увидеть князя Василия? – чуть громче спросила девочка, и вдруг все замолчали и уставились на нее. Настя, удивленная тишиной, обернулась. Они смотрели на нее с разным выражением лиц, но девочка не стала разбираться. Она поняла, что добиться чего-то сможет только от женщины. Анастасия повернулась к мужчинам спиной и повторила уже требовательно: – Отведите меня к князю Василию.

Женщина бросила испуганный взгляд в сторону мужчин, потом взяла ее за руку.

Сзади раздался сердитый голос – Николо считал, что девчонке ни к чему тревожить больного старика, но Лина, испуганная сходством девочки с портретом, всю жизнь висевшим в спальне князя, а может, под впечатлением того, что дитя чудесным образом спаслось, ослушавшись сына, уже вела девочку по нешироким коридорам в спальню князя.

Старик лежал на кровати, тяжело дышал, и глаза его были закрыты. Настя подошла и тронула его за руку. Ей стало страшно: она видела, что старик плох, и хоть двенадцатилетние девочки не понимают в медицине, но не надо быть врачом, чтобы догадаться, что человек близок к могиле.

– Дед, а дед, – позвала она.

Старик открыл глаза и несколько секунд смотрел на нее. Потом губы его шевельнулись.

– Маша?

– Нет, я Настя… Вадим погиб, а я… я приехала.

Князь Василий медленно возвращался из небытия. Он еще раз взглянул на девочку, потом нашел глазами портрет, понял, что это не Машенька, но как похожа… Взгляд его остановился на замершей в дверях Лине.

– Нотариуса… – прохрипел князь, и женщина испуганно растворилась в темном коридоре. Оттуда, как из-за кулис, на сцену явился доктор, но старик сердито отмахнулся и уставился на Настю.

– Я привезла то, что ты просил… – Девочка попыталась расстегнуть сумку, но руки дрожали, а дед вдруг сказал:

– Не доставай. Это тебе. Пусть останется на память от меня… Маме отдай, она сообразит, что с этим делать. И все остальное я отпишу тебе… надо только дождаться.

– Дед, ты не спеши. – Настя села на край кровати. – Я могу у тебя пожить… Или в гостинице рядом. Мама сегодня приедет, и мы будем каждый день к тебе приходить. Ты, главное, выздоравливай.

Старик поднял руку, провел по светлым волосам девочки.

– Машенька…

– Дед, я Настя.

– Да. – Он нетерпеливо глянул на дверь и увидел Николо.

Несколько секунд старик и его сын смотрели друг другу в глаза, потом князь вдруг тяжело задышал. Доктор, маявшийся в сторонке, мигом оказался у кровати. Настя встала, но князь поманил ее к себе.

– Настя… – Он, преодолевая слабость, снимал с пальца перстень. Руки не слушались, но старик взглянул на Николо, злость придала ему сил. Князь уже понял, что не дождется нотариуса, и сын, этот чужой ему человек, с которым у него никогда не было ничего общего, не выпустит из рук состояние, которое считает своим. Он снял кольцо и протянул его девочке: – Это тебе… и шкатулка твоя.

Настя кивнула, кусая губы, чтобы не зареветь. Доктор уже наполнял шприц из очередной ампулы, тревожно поглядывал на старика и предлагал ему все же отправиться в больницу, но тот упрямо мотал головой.

Вошла Лина, взяла девочку за плечо, вывела из комнаты. Отвела Настю в одну из соседних комнат, там было сумрачно из-за закрытых ставен и прохладно. Девочка села на диван, прижала к себе сумку и замерла. Это были самые ужасные часы в жизни Насти. Там, в комнате наверху, умирал дед, с которым она так и не успела подружиться, эти люди не понимали ни слова и смотрели на нее так странно… Комната была полна теней и старых вещей. На беленых стенах висели картины, горка в углу тускло поблескивала фарфоровыми фигурками, но у девочки не было ни сил, ни желания вставать и рассматривать их. Она просто сидела, покачиваясь взад-вперед и погружаясь в какой-то мутный омут то ли дремы, то ли транса. Из этого состояния ее вывел знакомый голос:

– Где моя дочь? Она должна быть здесь! Настя!

– Мама!

Настя рванулась к двери и чуть не упала, потому что ноги страшно затекли, но все же, преодолев слабость, выскочила в коридор и побежала на звук голосов. Вот и холл – вот и мама. Настя уткнулась ей в грудь и зарыдала так, что тело ее ходило ходуном. Лана покрывала ее макушку поцелуями. Женщины были заняты собой, а потому не видели, как Марк, необычайно бледный, вдруг мелко перекрестился и отвернулся, скрывая заблестевшие глаза.

Лана, почти обезумевшая от беспокойства, рвалась на виллу, ничего не видя и не слыша вокруг себя, но он, остановившись уточнить дорогу в ближайшем комиссариате, перехватил сочувствующий взгляд полицейского и, спросив, в чем дело (они оба вполне прилично говорили по-французски), услышал, что несколько часов назад погибли люди, кажется, русские, которые тоже ехали на виллу князя.

– Вы ведь к эччеленца?

Марк кивнул и понял, что никогда не сможет сказать этого Лане. Он молча вел машину и молился, чтобы это оказались какие-то другие люди, чтобы свершилось чудо, чтобы… все, что угодно, только не это, Господи! Две полицейские машины во дворе виллы подтвердили его худшие подозрения, он попытался удержать Лану в машине, хотел как-то ее подготовить, но она выпрыгнула чуть ли не на ходу и бросилась к двери, позвала дочь, и теперь вот они обе – Настя и Лана, живые и здоровые, а он готов молиться с благодарностью кому угодно.

Немного придя в себя, Марк вывел своих женщин на солнце, на улицу, потому что ему не понравилась атмосфера дома и то, как смотрел на них мрачный тип, державшийся по-хозяйски. Усадив их в машину и строго-настрого приказав никуда не уходить, вернулся в дом и с помощью того же французского выяснил у врача, что князь очень плох, потому что с ним, видимо, случился обширный инфаркт, когда он узнал о гибели того русского… который сгорел в машине. Врач почему-то понизил голос и бросил взгляд через плечо на остальных. Марк кивнул, спросил, имеется ли где-нибудь неподалеку гостиница? Доктор покачал головой, но потом вспомнил, что в соседней деревушке можно снять комнаты. Нужно найти кафе и спросить синьору Чиарелли, она все устроит. Марк постарался объяснить, что они остановятся там, отдохнут – и вечером вернутся проведать князя. Врач закивал с видимым облегчением.

Они вернулись в то кафе, где хозяйка кормила Настю пастой. Женщина кивнула девочке, как знакомой, и, видимо, предупрежденная врачом, отвела их на соседнюю улицу, там ужасно похожая на нее женщина назвалась сеньорой Леони и показала им две комнаты на втором этаже каменного дома, просто обставленные, но им все было безразлично, лишь бы сесть и хоть немного отдохнуть. Здесь не было кондиционеров, но старые толстые стены давали прохладу, да и лето еще не раскалило улицы, а потому в комнатах с закрытыми ставнями царил прохладный полумрак. Марк пошел в магазинчик за водой и шоколадками, а когда вернулся, обнаружил, что Лана и Настя крепко спят на большой кровати, прижавшись друг к другу. Он вернулся в кафе, съел тарелку обалденно вкусной пасты и, на цыпочках прокравшись обратно в комнаты, прикорнул на диване.

Вечером они втроем поехали на виллу, но на звонок дверь открыл тот же врач, сообщил, что князь без сознания, и они вернулись в гостиницу тихие и расстроенные.

Князь умер на следующий день, пребывание на Сицилии потеряло смысл. Марк и Настя стояли во дворе виллы, пышно цвели розы, журчал фонтан, вечные горы поднимались вокруг, укрывая остров от невзгод; в божественно красивом окружении чужими и неуместными казались люди, облаченные в черное, с деловым и серьезным видом сновавшие туда-сюда. Марк разговаривал с врачом и между прочим поинтересовался, кто наследует князю. Врач кивнул на высокого мужчину, окружающие называли его Николо. Тот подошел к ним, о чем-то заговорил с врачом. Доктор выслушал, кивнул, спросил Марка, будет ли девочка претендовать на наследство. Марк задумался, пытаясь оценить шансы. Есть ли у Вадима в Москве бумаги? Если да, можно нанять адвоката, Алан кого-нибудь посоветует, наверное, стоит побороться, состояние-то немаленькое. Но тут рядом раздался Настин голос:

– Чего он хочет?

– Он спрашивает, будем ли мы судиться за наследство, а я не знаю…

– Нет!

Марк удивился, уж больно быстро прозвучал ответ.

– Настя, это огромные деньги, можно попробовать…

– Жить хочешь? – спросила девочка.

– Что?

– Марк, ты должен сейчас же решительно сказать, что все бумаги сгорели и мы не будем требовать наследства. Я тебе потом все объясню.

Марк посмотрел на девочку внимательно, но решил не спорить. В конце концов, слова мало что значат.

– Настя сказала, что все бумаги были в машине, которая сгорела, – перевел он. – У нас нет документов, подтверждающих ее родство с князем. А потому мы не будем претендовать на наследство.

Доктор перевел его слова на итальянский. Николо, внимательно смотревший на девочку, кивнул, что-то пробормотал и ушел.

– Что он сказал? – спросил Марк.

Доктор замялся, тогда Марк повторил вопрос более настойчиво.

– Он… посоветовал вам не менять решения, – пробормотал доктор, извинился и быстро ушел.

Марк стоял с отвисшей челюстью, потом повернулся к Насте:

– Что тут, черт возьми, происходит?

– Поехали отсюда, – вздохнула девочка, увидев, что Лана выбирается из машины. – Я тебе потом объясню, не при маме, ладно? А то она совсем никакая.

Марк кивнул. Лана тяжело перенесла стресс. Она все время норовила прижать к себе Настю и время от времени начинала всхлипывать. Когда они вернулись в дом сеньоры Леони, Лана легла в кровать. Она взяла с Насти клятвенное обещание, что та никуда не пойдет, и только тогда успокоилась и задремала. Настя и Марк сидели в гостиной.

– Рассказывай, – тихо сказал Марк, поглядывая на дверь. – Как получилось, что он свалился с обрыва? Честно сказать, мне сообщили, что погибших двое, я чуть концы не отдал от страха за тебя.

– Да… – протянула Настя, – так по-дурацки получилось… я что-то жирное съела и поняла, что до деревни просто не доживу, он высадил меня на повороте, испугался, что я машину уделаю. Я побежала в кустики, а он сказал, что съедет на площадку… там, на краю, было такое местечко – без асфальта…

– Наверное, тормоза не сработали, – вздохнул Марк. – Бывает.

– Не бывает! – Настя испуганно оглянулась на дверь и, подавшись вперед, зашептала: – Он медленно ехал, понимаешь? Ему надо было только спуститься на несколько метров… и потом… я слышала звук удара. Вернее, сначала шум мотора, потому что еще машина пошла по дороге, я пониже пригнулась, черт их знает, может, у них штрафуют за хождение в кустики. Был рев мотора, а потом удар… Я выглянула – за поворот уходил темно-синий джип. Только потом прозвучал взрыв.

Марк, вытаращив глаза, смотрел на девочку. Он видел, что она напугана, кусает губы, пытаясь не расплакаться. Может, это последствия шока? Вот Лана все время спит, а эта сочиняет. Хотя… надо признать, сочиняет довольно связно…

– И я думаю, что виноват этот мужик… Николо. Он так злобно на меня смотрел. А когда я пришла в дом, ну, меня привез полицейский… карабинер, они все пялились на меня, как на привидение. Были уверены, что я тоже умерла. И я подумала… черт с ними, с деньгами… вдруг они и нас достанут? Лучше быть бедными, но живыми… и маму жалко…

Марк подошел, сел рядом. Настя прижалась к его плечу и тихо заплакала.

– Не бойся… – говорил он тихо. – Все позади. Ты цела, и это самое главное. Ты правильно рассудила: лучше быть живыми и бедными, чем мертвыми и богатыми. Я и мама прилично зарабатываем, так что совсем уж безысходная бедность нам не грозит… Хочешь, поедем этим летом в круиз? Я рекламу видел: белый-белый пароход, заходит в разные порты, ты увидишь и Неаполь, и Барселону, и побережье Франции… Хочешь?

– Да. – Настя села прямо, вытерла лапкой нос и спросила: – А бассейн там есть?

– Два.

– А дискотека?

– А то!

– Класс! Лизка умрет от зависти! Ну, я ей привезу что-нибудь.

Некоторое время они сидели молча, мечтая о белом пароходе и спокойной жизни. Потом Настя вздохнула и голосом тети Раи сказала:

– Лучший отдых – это труд. Поэтому не стоит сидеть сложа руки. Не знаешь, тут можно купить приличную бумагу и сепию? Или, может, акварель?

Марк возразил: какой смысл покупать здесь неизвестно что – вот приедем хотя бы в Рим, а лучше домой… Еще никогда в жизни его так сильно не тянуло на родину. Да, Москва чертовски криминогенный город, отморозков там хватает, но на этом райском, залитом солнцем острове тоже, как выяснилось, не ангелы живут. Он вспомнил тяжелый взгляд Николо, испуганные глаза женщины, стоявшей на крыльце, напряженное лицо врача… да, тут явно было нечто большее, чем смерть старика, вполне ожидаемая для человека его возраста. «Надо сматываться отсюда!» – вопил инстинкт самосохранения, а Марк всегда прислушивался к своим инстинктам, путая их иной раз с голосом разума. И в этом нет ничего зазорного, уверяю вас. Вы сами часто отличаете одно от другого?

Честно сказать, Марк испытал огромное облегчение, когда понял, что Насте не стать богатой наследницей. То есть, с одной стороны, он, конечно, жалел об упущенных возможностях, но… теперь у них были все шансы стать нормальной семьей – без лишних денег, которые могли бы встать между ним и Ланой, без сумасшедших планов. Пожалуй, так оно лучше. Вернутся домой, летом поедут в отпуск, как все люди… На жизнь и образование Насти они всегда заработают, а богатство… как говорится, не в деньгах счастье. «В Москву, домой», – думал Марк, едва не подпрыгивая от нетерпения.

Они все же задержались. Настя твердо сказала, что хочет проводить деда в последний путь. Она так и выразилась – «в последний путь». Марк вздернул брови, но не нашелся что возразить. Кроме того, с разрешения полиции на местном же кладбище похоронили Вадима.. Они сочли своим долгом проследить, чтобы все было сделано должным образом, пришли на могилу, бросили по горсти земли… Но, испытывая естественную жалость, горя они не почувствовали. Другое дело – похороны князя. И Лана и Марк были поражены тем, как глубоко переживает Настя. Девочка вела себя так, словно потеряла человека, которого давно и хорошо знала. Утром она устроила матери форменный скандал, выяснив, что в их совместном гардеробе нет ни единой черной вещи. Марк попытался вмешаться, но позорно бежал, провожаемый фразами типа:

– Не лезь! Не твое дело! Иди лучше магазин поищи! Вечно эти мужики навязываются!

На шум прибежала хозяйка и, каким-то неведомым способом выяснив, в чем проблема, притащила Лане черную кружевную шаль, очень красивую. Насте она выдала черный крепдешиновый платок. Девочка, очарованная кружевом, пыталась совершить обмен, но тут уже упрямство проявила сеньора Леони. Она вернула шаль на плечи Ланы и погрозила Насте пальцем. Та кивнула, и ссора была забыта. Надо сказать, сеньора Леони, хозяйка комнат, в которых они жили, и сеньора Чиарелли – владелица кафе и магазинчика – всячески опекали Настю. Они явно пытались ее откормить, время от времени щупали тонкие руки девочки и неодобрительно качали головами.

– Я чувствую себя поросенком, которого собираются забить к Рождеству, – жаловалась Настя, уплетая порцию спагетти, на которую Лана взирала с ужасом.

Готовила сеньора Чиарелли божественно, тут спорить было невозможно. Все время, не занятое едой, Настя занималась рисованием. Она рисовала деревушку, любимый фикус сеньоры Леони, виллу князя, которую хорошо было видно с дороги, горы, закат и восход солнца. Ну, с закатом было просто, а вот ради восхода девочка поставила будильник на мобильном телефоне, который разбудил всех, кроме самой Насти. Маме пришлось расталкивать соню, чтобы она успела добежать с альбомом до старой конюшни на краю деревни, с крыши которой открывался прекрасный вид. А поскольку Марк по-прежнему не чувствовал себя в безопасности в этом мирном селении и его буквально преследовало воспоминание о запахе гари и мрачном взгляде Николо, он по большей части везде ходил за Настей, боялся отпустить девочку одну. Так что ему тоже пришлось встречать восход на крыше старой конюшни.

Они возвращались в Москву долго, потому что пришлось заезжать в посольство в Риме и оформлять должным образом свидетельство о смерти Вадима.

Всю обратную дорогу Лана была бледной, почти ничего не ела, периодически начинала всхлипывать. Марк встревоженно смотрел на любимую женщину. «Пожалуй, надо отвести ее к тете Симе, – думал он. – Это весьма похоже на нервный срыв, что, конечно, немудрено, я сам чуть не поседел, но все же как-то надо бороться». Они уже взлетели, обласканные родным «Аэрофлотом», и взяли курс на Москву, когда Марк заметил, что жена опять кусает губы, чтобы не расплакаться. В голову закралось нехорошее подозрение, что она оплакивает Вадима, потому что все еще любит его, и Лана, перехватив его взгляд, поняла, о чем он думает.

– Ты дурак! – процедила она сквозь зубы. – Я плачу не потому…

– Да? А почему?

– Потому что я ведь оформила тогда свидетельство о смерти… вдруг это я накаркала? – Она опять начала всхлипывать. А потом вдруг глаза ее округлились, и она рванула в туалет, зажав рот ладонью.

– Я же говорила, не надо было есть эту пиццу перед вылетом, – откомментировала Настя, которая после усиленной кормежки сеньоры Чиарелли отказывалась от всего, кроме фруктов и воды.

«К тете Симе, – решительно подумал Марк. – Сразу после того, как приедем. Это же надо выдумать – накаркала. Да еще накрутить себя до такой степени, что стало дурно!»

Настя, к его удивлению, держалась довольно спокойно. Только на таможне, когда ее попросили открыть сумку и спросили, что в шкатулке, она прошептала:

– Рисунки. Возила дедушке показать, но не успела… он умер… – Из глаз ее потекли слезы.

Таможенник, оценив красные глаза Ланы и мрачный вид Марка, кивнул сочувственно и не стал вязаться.

Они вернулись домой, все как-то стихло, стало спокойнее и лучше. Марк и Лана пропадали на работе, разгребали завалы дел и отдавали долги. Настя рисовала как заведенная, зная, что память недолго удерживает оттенки и краски, нужно спешить, пока она помнит, какого цвета были горы, тень от дома сеньоры Леони, черепица на ее крыше.

А потом Марк и Лана вернулись с работы и обнаружили дома накрытый стол, тетю Раю и торжественную Настю, которая, поджав губы, мешала салат.

– А какой сегодня праздник? – с интересом спросил Марк.

– Девять дней, – отозвалась девочка.

Марк вопросительно взглянул на тетушку, та молчала, слившись с креслом.

– Девять дней с тех пор, как мы вернулись? Ты путаешь, мы приехали во вторник, а…

– Девять дней со дня смерти деда! – сурово сказала Настя. – Ты, понятное дело, канона не знаешь, хотя мог бы и просветиться. – Марк растерялся. – Положено по христианскому обычаю поминать покойного на девятый и сороковой день.

– Настя, что ты несешь?

– А что, нельзя? Почему мы как нехристи живем?

– Наверное, потому, что твой отчим еврей, – сердито отозвался Марк.

– Не говорите глупостей! – вспыхнула Лана. – Настя, мы же отмечаем праздники – все, какие есть в календаре, по-моему. Но отмечать девятый день… – Она заколебалась.

– А потом будут сороковины, – сухо сказала Настя. – Вот тетя Рая, в отличие от вас, человек понимающий. Мы с ней вместе все приготовили и в церковь сходили, свечку за упокой поставили.

Лана и Марк обалдело уставились на тетю Раю, которая как ни в чем не бывало кивнула и сказала:

– Не спорьте, ничего плохого нет в том, чтобы вспомнить человека как положено. Мойте руки и садитесь за стол. Настенька, неси горячее.

Девочка кивнула и ушла в кухню. Лана пошла мыть руки, а Марк вполголоса спросил тетушку:

– В церковь, значит, ходила? И что бы сказал на это покойный дядя Миша? Или рабби?

– Он сказал бы, что нет ничего плохого в том, что поддерживаешь ребенка и присматриваешь за ним, – совершенно спокойно отозвалась тетушка. – Марк, Бог не так глуп, чтобы не узнать меня. Но таки он узнает и мои намерения: я не хочу, чтобы девочка ходила туда одна и слушала всяких кликуш. Если она не найдет понимания дома, будет делать назло, так все дети поступают, и ты был таким же. Тут ты в маму. Помню, она как-то…

– Я понял, понял! – Марк метнул опасливый взгляд в сторону кухни. – Не пойму только, откуда она вообще это знает: сороковины там…

– У Лизочки новое увлечение. Она держит пост и собирается в паломничество по святым местам.

– Ах, Лизочка! Минуточку, но ее мама… я ее видел, она носит несомненные признаки принадлежности к нашей нации. Да и зовут ее, если не ошибаюсь, Циля.

Тетушка пожала плечами, и Марку пришлось принять новое поветрие как данность. «Хорошо бы они научились чему-то кроме терминологии и ритуалов, – думал он, глядя на торжественно-серьезную Настю. – В христианстве проповедуется масса замечательных вещей: трудолюбие, смирение… не убий, не укради… и так далее. Немного смирения и честности Анастасии явно не помешало бы».

Когда ужин подходил к концу, князя должным образом помянули, а Настя несколько расслабилась и согрелась от комплиментов, расточаемых ее кулинарным талантам, тетя Рая, пытаясь, видимо, подвести черту под воспоминаниями, сказала:

– Ну и хорошо, что память у тебя о нем осталась.

Девочка бросила взгляд на шкаф, там в маминой шкатулке (но в отдельном бархатном мешочке) лежал перстень, подаренный ей дедом. Она некоторое время колебалась, но все же решилась.

– Вообще-то он мне еще кое-что оставил. Сейчас принесу…

Пока ее не было, Лана шепотом спросила:

– О чем она?

– Не знаю, – покачал головой Марк.

– Лана, почему ты не ешь? – Тетя Рая с упреком смотрела на молодую женщину. – Ты похудела. Смотри, Марк любит женщин в теле (у упомянутого Марка отвисла челюсть, он удивленно вякнул: «Да?»), так что надо кушать… Ну-ка. – Она встала и лично положила на тарелку Лане запеченную с картошкой рыбу. – Все диетическое. Это парной судачок, я ходила за ним на рынок. Рыбу с картошкой можно есть по канонам любой религии, а я добавила травки и…

– Вот, смотрите!

Настя грохнула шкатулку на край стола.

– Это дедушкино наследство.

– Помнится, ты сказала, что ларец тебе подарила Лиза, – удивилась Лана.

– Я соврала, – не моргнув глазом заявила девочка. – Иначе вы все узнали бы раньше времени, а князь только мне доверил тайну.

Она сбивчиво рассказала про поход за шкатулкой в церковь, рядом с усадьбой Вельяминово, и как князь сказал, что оставляет шкатулку ей.

– Он велел показать маме. Типа она сообразит, что с этим делать.

Марк и Лана переглянулись. История была невероятная, каждый из них испытал желание пощупать девочке лоб, настолько бредово все звучало.

Настя, не замечая скептически настроенных взрослых, расчистила на столе место, открыла шкатулку, вытащила небольшой альбом, а скорее книжку в потертом бархатном переплете. Лана и Марк встали и подошли поближе. Они осторожно листали страницы. Бумага пожелтела, но она изначально была плотной и потому очень неплохо сохранилась. Альбом был сшит ленточками, завязанными в два трогательных полинялых бантика.

Они всматривались в строки, написанные кем-то давным-давно. Почерк с трудом поддавались расшифровке, да еще присутствие ятей не облегчало чтения.

– Князь Василий сказал, что альбом принадлежал его бабушке, – с благоговением произнесла Настя.

Марк с интересом разглядывал страницы. Девочка была так рада, что обрела семейные корни, просто удивительно, насколько для нее это оказалось важным. Ну что ж, теперь у нее даже есть семейные реликвии: альбом прабабки, которая, наверное, просила своих друзей и подружек что-нибудь написать или нарисовать. Вот карикатура на какого-то носатого господина. Вот всадник на коне… Стихи, еще рисунок. А это поздравление.

– Стой, – прошептала Лана. – Ну-ка, верни ту страницу.

Марк послушно перелистнул назад.

Они уставились на разворот. На одной стороне имел место рисунок: господин в цилиндре, с тростью. Чуть выше – монограмма из букв ММ, оплетенная розочками и стрелками. Ниже – голова носатого и кучерявого господина. Глаза Марка расширились… Этого не может быть… Он взял альбом в руки и, с трудом разбирая кошмарный почерк, прочел:

Заметят мне, что есть же разность
Между Державиным и мной,
Что красота и безобразность
Разделены чертой одной,
Что князь Мещерский был сенатор,
А не коллежский регистратор —
Что лучше, ежели поэт
Возьмет возвышенный предмет…[2]

На этой странице был рисунок господина в цилиндре.

На соседнем листе, под вензелями и цветочками, тем же бисерным летящим почерком чья-то рука записала совсем другие стихи:

Во цвете невозвратных дней
Минутной бурною порою
Утраченной весны моей
Плененный жизнию младою,
Не зная света, ни людей,
Я верил счастью; в упоенье
Летели дни мои толпой
И сердце, полное мечтой,
Дремало в милом заблужденье.
Я наслаждался; блеск и шум
Пленяли мой беспечный ум,
Веселье чувство увлекало,
Но сердце втайне тосковало
И, чуждое младых пиров,
К иному счастью призывало.
Услышал я неверный зов,
Я полюбил – и сны младые
Слетели с изумленных вежд,
С тех пор исчезли дни златые,
С тех пор не ведаю надежд…[3]

Замолчав, он воззрился на Лану. Та опустилась на стул и покачала головой:

– Я такого стихотворения не помню… но рисунок очень похож…

– Эй, вы о чем? – Настя переводила сердитый взгляд с одного на другого.

Марк вскочил и рванулся к двери, крикнув:

– Я к Лизе, у них точно есть собрание сочинений, я видел!

Но Лана обогнала его и нырнула в туалет. Марк замер, прислушиваясь. Ее опять тошнило. Он нахмурился. Так, записываемся к тете Симе. Это что же такое – стоит понервничать, и ее начинает выворачивать! Или надо к гастроэнтерологу? Он решил, что позвонит тете Симе сегодня же вечером, и побежал к соседям.

Лиза была дома. Она открыла дверь, сказала:

– Здравствуйте, Марк.

Марк тупо молчал. Не потому, что забыл, зачем пришел, просто в первый момент он не узнал девочку. Когда он видел Лизу в последний раз, у той стоял на голове намертво залаченный ирокез из волос глубоко бордового цвета, глаза окружала подводка черным карандашом, одежда была однообразно угольного цвета, а на ногах имели место ботинки, похожие на утюги. Сейчас перед ним стояла девочка, темно-каштановые волосы заплетены в косичку, ненакрашенное личико дышит детской свежестью, угловатое тело облачено в милое платьице неброской сине-серой расцветки. На ногах тапки с помпонами. Марк так и стоял, открыв рот и взирая на это чудо, пока в прихожую не выплыла Циля.

– О! Марк, как приятно, что вы заглянули! Проходите!

Гость издал полузадушенный звук, потом прокашлялся и сказал:

– Добрый день. Я… э-э, по делу. У вас ведь есть собрание сочинений Пушкина?

Циля вопросительно взглянула на дочь. Лиза кивнула и поманила Марка за собой. Кабинет был от пола до потолка уставлен книжными шкафами: наследство дедушки-профессора. Марк залез на лесенку и нашел нужный ему том: с иллюстрациями и факсимильным воспроизведением страницы из рукописи. Пообещав вернуть книгу на днях, сбежал от любопытной Цили, которая жаждала узнать, где это они отдыхали последнюю неделю и как дела у Ланы, что-то ее не видно, а Настя повзрослела просто удивительно. Даже как-то изменилась. При этих словах Марк вздрогнул и опять покосился на Лизу. Ответный взгляд девочки лучился безмятежным спокойствием. Чувствуя, что поход к тете Симе грозит стать массовым, Марк побежал домой. Лана уже сидела за столом и пила воду. Настя подпрыгивала от нетерпения.

– Слушай, неужели это правда Пушкин? Вау! Круто! У меня есть стихи Пушкина! Не какой-нибудь ксерокс, а оригинал!

– Подожди, это еще неточно. – Марк раскрыл книгу, и они принялись сравнивать почерк, немного переругались и сошлись на том, что тут нужен эксперт.

– Тетя Рая, кто у нас антиквар?

– Дядя Ося, – невозмутимо ответила тетушка, извлекая из кармана халата старую записную книжку в дерматиновой обложке с изображением вечернего Кремля. – Ося? – Голос ее звучал так, словно дядя прятался в соседней квартире и надо было до него докричаться. – Ося, это я, Рая! Да, я тоже! А как твой радикулит?.. А утюгом?.. Ой, эти новомодные средства! Ты еще в спа сходи!.. Да, и мне это помогает! И тридцать грамм конька от давления – это… – Она перехватила яростный взгляд Марка и вернулась к насущному: – Ося! Ты на работе? Ах, ты не смог даже доехать? Ну, сейчас к тебе приедет Марк, и я гарантирую – ты побежишь! Ты будешь прыгать, как мальчик! Нет, я не могу тебе сказать, но это срочно и важно. Хорошо… Езжайте, – сказала она, повесив трубку. – Он вас ждет.

Марк посмотрел на Лану. Та сидела, явно прислушиваясь к себе. Потом подняла глаза и сказала:

– Я, пожалуй, останусь дома. Что-то съела… или никак не отойду от стресса.

– Мутит опять?

Она кивнула и схватилась за стакан с водой.

– Тетя Рая, позвони тете Симе, – попросил Марк, возвращаясь и опускаясь перед Ланой на колени. – Что-то мы расклеились совсем…

Она уткнулась лбом ему в плечо и тихонько заплакала. Настя смотрела на мать испуганно, но взгляд тети Раи напоминал взор орла. Она некоторое время разглядывала Марка и Лану, потом спросила:

– И давно это?

– С Италии.

– Не ест?

Марк покачал головой.

– Тошнит?

– Да.

– Спит много? И плачет?

– Сказал же, звони тете Симе! Может, сначала к ней, потом к дяде Осе?

Тетушка потянула к себе телефон и принялась листать записную книжку, приговаривая негромко, но так, чтобы слышали все присутствующие:

– Ну почему мой мальчик, мой умный мальчик, прекрасный врач – и такой дурак? Впрочем, он ничем не лучше других. Помнится, дядя Миша тоже был слаб по этой части, и, когда моя сестра сказала, что через два месяца ей рожать, это для него было таким сюрпризом!.. Изя! Да, это я! Ну, поздравь, мы наконец-таки беременны! Ой, они ничего не поняли, но приедут к тебе когда? Что ты говоришь? Мое старое сердце не доживет до завтра! Ты должен посмотреть девочку сегодня и всех нас порадовать… Изя! Что значит – уже вечер? Позови Маечку к телефону… Ах, ну вот и молодец. Конечно, они уже едут.

Она положила трубку, перевела взгляд на Марка и Лану, которые так и сидели обнявшись, глядели на нее во все глаза, и сказала:

– Ну! Чего вы застыли? Ося подождет, а Изя прямо сейчас примет вас дома, и не забудьте позвонить мне оттуда, а то я сейчас тоже заплачу!

body
section id="n_2"
section id="n_3"
Там же. С. 437.