1. ДЕД И ВНУК

До шести лет прожил Павлик в степном хуторе и, кроме степи, ничего не видел. А отец, дед, мать и тётя Наташа говорили, что есть большие шумные города, леса, горы и широкие реки с плывущими по ним пароходами. По радио тоже говорили об этом. И Павлику очень хотелось хоть краешком глаза увидеть их.

Сосед дядя Федя рассказывал, как он летал на самолёте и ему с высоты была видна вся земля: города на ней, реки и, как червяки, поезда на железной дороге.

На самолёте Павлик не летал, а на крышу дома забирался. Держась за печную трубу, всматривался он вдаль, но перед глазами была только степь. Залезал ещё выше — на самую макушку тополя, росшего во дворе, — и оттуда не видел ничего, кроме бескрайней степи. Только один раз, когда поднялся на курган, стоявший за околицей хутора, далеко-далеко показались какие-то дома. Когда же Павлик пригляделся внимательнее, — увидел, что это были просто машины. Грузовики. Они постояли немного, а потом тронулись с места и вскоре скрылись совсем. И перед глазами опять была одна степь.

В степи тишина. Только, перекликаясь друг с другом, посвистывают суслики, поднявшись столбиками у своих нор. Когда Павлик был поменьше, он любил выбегать в степь и, присаживаясь на корточки, тоже посвистывал, изображая суслика. Но нельзя же изо дня в день только сусликом быть!

Хотя Павлик ещё нигде не работал, выходные дни были для него праздниками, потому что тогда с Волги приезжал отец. Он работал за сорок километров от хутора, на строительстве большой гидростанции. Увидев отца, Павлик забывал все игры с хуторскими ребятами и готов был всё время слушать рассказы о стройке. Да, где-то протекала широкая и глубокая Волга, а тут, в хуторе, только пруд, в котором живут лягушки и караси. Там, на стройке, много всяких машин, есть шагающие экскаваторы.

— Возьми меня с собой, — просил Павлик отца. — Я Волгу никогда не видал.

— Возьму, погоди, — обещал отец.

Со слезами провожал Павлик отца, и всё ждал, когда тоже поедет на стройку, увидит Волгу, пароходы и какой-нибудь большой город:

Раньше Павлику было веселее, потому что он дружил с дедом. Они вместе ходили, бывало, на колхозный птичник смотреть цыплят или на конный двор, где дед чинил хомуты и уздечки, а Павлик запрягал скамейку и, сидя на ней верхом, будто бы скакал по степи. Дома наперегонки с дедом орудовали ложками за столом — кто скорее управится с обедом или ужином. Пока дед одну ложку до рта донесёт, — Павлик уже две или три проглотит. Зазевается дед, заговорит о чём-нибудь, — глядишь, у Павлика ложка уже по дну миски скребёт. Дед спохватится, от спешки затрясутся у него руки, но догонять уже поздно.

— Эх, старый, старый, — смеясь говорила мать, — и нынче не пришлось тебе рекорда поставить. Опять не угнался за внуком.

Дед хмурил клочковатые брови и обиженно косился на Павлика.

— Мы с ним не так уговаривались…. — Дед вызывающе стучал ложкой по столу. — Ладно. Пусть… Дождёмся ужина — обязательно обгоню.

Но и за ужином выходил победителем Павлик.

Долго они так соревновались, пока однажды Павлик не услышал, как дед говорил соседке, — какую он придумал хитрость, чтобы внук хорошенько ел. Павлик думал, что это правда у них как соревнование было, а оказалось, дед просто обманывал. Стал с этого дня относиться к нему настороженно, и в их дружбе появилась первая трещина.

А прежде верил деду во всём. Часами готов был просиживать около него и слушать рассказы про старину. Большую жизнь прожил дед. Был бакенщиком на Волге и мог отгадывать по гудкам, какой пароход и откуда идёт. А потом был рыбаком. Много выловил он рыбы из Волги. Но вот уже который год живёт дед в этом хуторе, далеко от реки. Даже в жаркие летние дни кутается в ватник и сидит на солнцепёке, нахлобучив на голову меховую шапку. На ногах — валенки, на шее — свёрнутый жгутом шерстяной платок. Зябко деду, — не греет старая кровь. Но память у него крепкая. Помнит всё, что видел за свою длинную жизнь и что слышал от других стариков. И не различить, где в его словах сказка, где — быль.

Интересно было сидеть рядом с ним, смотреть, как он прокалывает шилом кожу на хомуте и просовывает в дырочки лоснящуюся от воска дратву. Затягивая петлю за петлёй, дед неторопливо рассказывал о том, как брели когда-то по волжскому берегу бурлаки и весь песок был истоптан лаптями.

— Дорогу свою бурлаки называли путиной, — говорил дед. — Были путины у них дальние и короткие. А чтобы дальнюю путину пройти, скажем, от Астрахани до Казани, надо потратить два месяца. Идут, Павлушка, бурлаки, а ветер навстречу им пыль да песок поднимает, глаза сечёт. От натуги кровь к лицу приливает. Лямки грудь и плечи натрут, камни ноги поранят… Волга людям в иную пору, как мать была, а в иную — как злая мачеха.

Рассказывал дед, как пошли потом по Волге первые пароходы, окликая гудками Заволжье, пугая птиц и зверей. Сам, своими глазами дед видел, как с годами всё дальше и дальше уходила Волга от былого левобережья, возвращаясь к нему только в дни весеннего половодья. Намывала река песчаные косы, а на них густо разростался ивняк и поднимались высокие осокори.

Но самыми интересными были рассказы деда о стругах Степана Разина, о Молодецком кургане и о Девьей горе, о скрытых в пещерах кладах. Тогда загорались у Павлика глаза и он думал, что, может, это его дед, занятый теперь починкой конской сбруи, был в давней молодости каким-нибудь атаманом.

— Перед вечером левым берегом по тропке идёшь, — рассказывал дед, — смотришь, а на той стороне дымок вьётся. Это, значит, атаманова трубка курится. При дороге она, в Жигулях, на Молодецком кургане схоронена.

— Какого атамана?

— Известно какого. Разина.

— А ты видел его? — спрашивал Павлик.

— Эка хватил! — усмехался дед. — Разин-то вон когда жил!.. Давным-давно было.

— А ты тоже давно живёшь…

В усмешке деда Павлик подозревал какую-то тайну. Откуда ж он знает всё?

— В книжке прочитал, да? — угадывал Павлик.

Дед щурил глаза и таинственно улыбался.

— В книжке? — переспрашивал он. — Можно и так сказать. Есть такая книга. Большущая. Листов в ней — с утра до ночи станешь листать, а до конца не дойдёшь. И каждый лист картинками изукрашен.

Павлик таращил на деда удивлённые глаза. Сколько времени прожили вместе, но ни разу он этой книги не видел. Где же дед прячет её?

А дед продолжал:

— У каждого человека своя книга есть. Родился ты на белый свет, и сразу эта книга тебе полагается. Сидим мы сейчас с тобой, разговариваем, и каждый при себе свою книгу держит. А картинки в ней разные. Кому что привелось повидать. И называется эта книга жизнью. Понял?

— Какая же это книга? — ещё больше удивлялся Павлик.

— Золотая, — отвечал дед. — В моей, говорю, листов много, не перечесть сколько, а у тебя она ещё тоненькая. Только что началась. На одном листе в твоей книжке хутор наш нарисован, на другом — степь. Вот и всё пока. А проживёшь с моё — и вся твоя книга в картинках будет, нарядная. Ты, парень, годы накапливай да узнавай всё скорей.

— А я теперь хочу знать, — требовательно говорил Павлик.

— Нельзя так. Сразу много будешь знать — скоро состаришься, — смеялся дед.

Павлик уныло вздыхал. Книга… Никакой такой книги с картинками нет. Это дед выдумал. Ему хорошо говорить: стал старым и знает всё.

И решил: не давать деду покоя, обо всём узнавать от него. Увидел — кошка мышонка поймала; Павлик — к деду.

— Почему кошка мышей не любит?

— Как не любит? Любит. Потому их и ест. Ты вон сахар любишь, грызёшь его.

Обстрекал ногу крапивой — к деду.

— Почему крапива кусается?.. Почему тучи гремят? Они ведь мягкие, лёгкие, по небу летят… Почему машина сама работает, если она не живая?.. Отчего цветы пахнут, а полынь горькая?.. А от тракторов могут маленькие тракторята родиться?.. Из чего земля сделана?.. А вода? Почему снятся сны?..

Почему? Отчего?.. На некоторые вопросы дед отвечал сразу. Над иными задумывался. А бывали и такие, что старик не знал, как ответить. Да и некогда ему было. То дома по хозяйству дела, то — на конном дворе.

— Прилип, как репей: «почему, почему…» Недосуг мне балакать с тобой.

— А мне хочется знать, — не отставал Павлик/

— Тётка Наташа вернётся с дойки коров, её и спроси. Она каждой ночью сны видит. Вот, может, и скажет, почему они снятся ей.

— А она не знает.

— Ну, пускай доярок своих попытает. Может, они посмышлёнее.

— А если и доярки не знают?

— Отстань, говорю! — повышал голос дед. — Сказал ведь: много будешь знать — скоро состаришься. — И принимался за свои дела. — В школу пойдёшь, тогда и будешь обо всём дознаваться.

Один раз, когда сели обедать, дед посмотрел на Павлика, усмехнулся и сказал матери:

— Беда, Варвара, с сынком твоим. Говорил я ему, предупреждал. Не послушался деда — пускай пеняет теперь на себя.

— А что случилось? — обеспокоенно спросила мать. Павлик тоже перевёл недоумевающий взгляд на деда.

— Случилось, — притворно вздохнув, осуждающе качнул дед головой. — Знать ему надо всё! Вот и дознался. В шесть лет постарел. Гляди, совсем седой стал. Седее меня.

— Ой, Павлик, да ты, правда, седой!

— Я ему говорил, — насупившись, повторил дед. — А что с таким неслухом делать? Теперь придётся клюку ему подбирать, как самому настоящему старику. Свою-то я ему не отдам.

Павлик выскочил из-за стола и подбежал к зеркалу. Думал, шутит дед, смеётся над ним, но зеркало не обманывало.

Седой. Правда, седой. Торчит на макушке белый вихор, и на висках тоже космы побелевших волос. Щёки и лоб тёмные, загорелые, на носу видна розоватая кожица, проступившая под старой, облупленной и шероховатой по краям кожей. А волосы на бровях и на голове — белые.

Павлик смущённо смотрел на себя. Как это могло произойти? Рядом с зеркалом на стене висела его фотокарточка. Отец весной сам снимал. На этой фотокарточке волосы у него не то чтобы чёрные, а всё-таки темноватые. А теперь…

— Павлик, сыночек мой, — подошла к нему мать, обняла и прижала к себе. — Не слушай ты деда. Это не седина, а просто волосы у тебя на солнышке выгорели. Не ты один, все ребятишки такими бегают. Вон Костик Рожков бежит, — указала она в окно, — он такой же седой. И у Лизы Лукьянчиковой косичка седая. Смотри.

Павлик взглянул на Костика и увидел, что у него тоже белая голова. И у Лизы Лукьянчиковой.

— Утешай, утешай, — ворчал дед. — Так он тебе и поверит.

Но Павлик поверил матери, и с этого дня его дружба с дедом совсем окончилась. Как бы они стали жить дальше, — трудно сказать, если бы на следующий день не приехал отец и не сказал:

— Собирайся, Павлушка. Завтра на Волгу отправимся.

Никогда для Павлика не тянулось так долго время, как в этот день. Он пораньше лёг спать, чтобы во сне скорее прошла длинная ночь, и так крепко жмурил глаза, что у него шумело в ушах. А сон всё равно не шёл. Перед глазами была Волга, а на ней, как большие дома, пароходы.

Взбивая белую пену винтом, повернул один пароход к берегу и пошёл по степи, как комбайн. И не волжские волны накатывались на него, а набегали под ветром золотистые волны пшеницы, разливаясь, как море, по всей степи.

Хуторские ребятишки — и дед вместе с ними — бежали за этим чудным пароходом, что-то весело крича и размахивая руками. На глазах у Павлика дед становился всё меньше и меньше ростом, и на нём тоже были короткие штаны и детская рубашонка. Он вприпрыжку бежал рядом с Костей Рожковым, сверкая босыми пятками, визжа громче всех. И, покинув свой птичник, как чайки, белой крылатой стаей полетели над степью куры, петухи и цыплята. А пароход-комбайн или комбайн-пароход всё шёл и шёл, громко гудя: «Ту-ту-у… Ту-ту-у…»

Павлик прислушался к гудкам, а потом открыл глаза и снова зажмурился от слепящего солнца.

Около дома стоял грузовик. Его гудком отец будил Павлика.

Павлик сразу всё вспомнил: ехать, ехать на Волгу! И мигом выскочил на крыльцо.

Сборы подходили к концу. В кузове грузовика лежали разные домашние вещи. Павлику не терпелось скорее ехать, а надо было завтракать и пить чай. А когда все, наконец, напились, мать долго ещё разговаривала с дедом и с тёткой Наташей, — как им тут жить.

— Опоздаем мы, — торопил её Павлик. — Вон папка мотор уже завёл.

— Не уедет без нас, — невозмутимо отвечала мать и, как нарочно, стала показывать тёте Наташе какую-то недошитую блузку и объяснять, как лучше прошить рукава.

— Ну, Павло, — сказал на прощанье дед, — поехал ты, значит, новые картинки смотреть?

Павлик утвердительно кивнул головой.

Сейчас вот, сию минуту поедет, только бы мама скорее уселась на каком-нибудь узле. Всё время копается и копается, перекладывая вещи с места на место. Наконец грузовик громко заурчал и, фыркнув сизым дымком, рванулся вперёд.

Оставшийся на крыльце дед помахивал вслед ему рукой, а Павлик стоял спиной к кабине и тоже махал рукой, прощаясь с дедом и с хутором. Не скоро вернётся сюда. Мама говорит, целый год пройдёт. Пожалуй, соскучится тут дед. И Павлику стало жаль его. Лучше бы и его тоже взяли на Волгу.

Гулко рокотал мотор, когда машина взбиралась на бугры. Замирало у Павлика сердце, когда спускались в балки, поросшие кустами. Мчалась машина по ровной степной дороге, и встречный ветер захватывал дух.

Степь, степь… Какая большая она, какая широкая!

И кто бы мог подумать, кто бы сказал, что через год, когда Павлик снова вернётся в хутор, старый-престарый дед будет слушать его рассказы о жизни на Волге, как самые диковинные из диковинных сказок!

— Ну, чего ж ты, парень, видал? — легонько дёрнул дед Павлика за вихор, торчавший на самой макушке. — Говори, не таись.

— Я-то видал! — загадочно улыбнулся Павлик.

И ему живо вспомнился прожитый год, полный таких событий, которые, наверное, и во сне не могли присниться деду.

— Ты вот говорил, что своими глазами видел, как Волга целую косу намыла, — напомнил он старику.

— Не отопрусь и теперь, — подтвердил дед.

— Ну и невидаль!.. — засмеялся Павлик. — Да передо мной косы эти почти каждый день… каждый день всё новые намывались. Да я… Я…

От волнения у него сразу пересохло во рту, и он облизнул языком шершавые губы. Потом прищурил глаза и вызывающе спросил:

— А ты мог посреди Волги стоять на двух берегах?

— Чего, чего, как? — не понял дед.

Павлик засмеялся и прищёлкнул языком.

— А вот так и стоять. Одна нога на одном берегу, а другая — на другом. А между ногами Волга течёт.

Дед нахмурил брови, стараясь представить себе, как бы это так могло быть, и, неодобрительно поглядев на внука, строго сказал:

— Пустое не балабонь.

— А я и не балабоню, — ещё горячее отозвался Павлик. — А ты видел хоть раз, чтобы Волга текла-текла и пропала?

— Так куда ж она подевалась? — не вытерпев, крикнул дед.

— Под себя, же, под воду ушла. Вот куда… А ты знаешь, где она потом вынырнула?

Дед сидел, раскрыв от удивления рот. А Павлик не унимался:

— Ты видел, как море делается? По дну моря ходил?.. Ты на огороде рыбу ловил?.. Под тобой город был?.. На пароходе по нему плавал?.. Видел живого Разина? Ну, скажи, — видел, да?.. А я с ним рядом стоял.

Что ни слово Павлика, то — небылица из небылиц. Дед безнадёжно махнул рукой. Пустомеля, мол.

— Ты что? Вовсе ополоумел?.. Да он, Разин-то, вон когда…

— Главный инженер стройки он! — выкрикнул Павлик. — Он даже со мной разговаривал. Спросил, как зовут, и сказал, чтоб я тоже этим самым… инженерным техником был.

Дед молчал, а Павлик торжествовал.

— А ты видел, как лоси сиганули через плотину?.. Ты город на новое место переносил? А видел, как за один день вырос сад с большими-пребольшими деревьями?..

— Погоди, Павло, погоди, — останавливал его дед. — Нельзя так… Совсем меня задурил. Я бывалче тебе как рассказывал: жили, мол, дескать, были… Так и ты начинай. Слово к слову лепи, а не криком бери.

Павлик усмехнулся.

— Жили-были… Садись вот сюда, — сказал он, подвинув табуретку и указывая деду место на самом солнцепёке. — А то ты озябнешь… Я тебе такое могу рассказать, что ты… — и запнулся, не представляя себе, что будет с дедом после рассказов обо всём, что он, Павлик, видел за этот год. Конечно, такое не выпадало деду за всю его почти вековую жизнь.

2. НОВЫЕ ВПЕЧАТЛЕНИЯ И НОВЫЕ ДРУЗЬЯ

На Волге Павлик жил в посёлке, который назывался Порт-город. Но хотя его и называли так, а, по правде сказать, никакого порта в нём не было. Не только парохода или катера, даже самой обыкновенной лодки Павлик не мог увидеть. И стояло у них в Порт-городе всего несколько деревянных домов, терявшихся в сосняке.

Какой же это город и какой порт? Узнал бы кто-нибудь из хуторских, — засмеялся бы. Даже лужи нигде не видно!

Павлик в первые дни был очень недоволен. Вот он приехал на стройку, а она, оказывается, где-то за двенадцать километров отсюда. И Волгу только один раз видел, да и то издали. И никаких пароходов на ней не было. Просто одна вода. А город, который был под горой, — ломали.

В нём с каждым днём оставалось всё меньше и меньше домов.

Говорят, целых двести лет простоял он на волжском берегу, а теперь наступила пора переходить ему на новое место, потому что здесь разольётся море. Откуда появится столько воды, как это будет, — Павлик не понимал.

Выбежит он из дома на крутой косогор, посмотрит вниз, а в городе ещё одной улицы нет. Ползают какие-то машины, похожие на тупоносые утюги, и разравнивают пустыри. Где-то громыхнёт сорванное с крыши железо, рухнет печная труба, подняв густое облако пыли, — всё пустеет и пустеет старый город. По шоссейной дороге тянутся из него вереницы машин, нагружённых кирпичами, железом, брёвнами. Сундуки, кровати, столы, горы узлов и тюков возвышаются на грузовиках, а на самом верху сидят переселенцы.

Конечно, интересно было бы сбегать в город и поближе посмотреть, что там делается, но Павлик робел. Всё-таки это не хутор, где он ничего не боялся. Пристанут какие-нибудь мальчишки, обидят, а маме оттуда не крикнешь.

Один раз от нечего делать сидел он недалеко от дома на корточках, ковырял щепкой песок и не заметил, как к нему подошёл и тоже присел на корточки толстощёкий мальчишка в ученической фуражке с лаковым козырьком. Павлик насторожился и стал искоса следить за ним. Мальчишка в фуражке молчал, и Павлик молчал. "Пусть только тронет. Окно у мамы открыто, она сразу услышит». И, сделав вид, что не замечает толстощёкого в форменной фуражке, Павлик поглубже ковырнул щепкой песок. В ямке показалась маленькая ракушка. Незнакомый мальчишка потянулся к ней рукой. Павлик хотел крикнуть: «Не смей, не твоя, не ты нашёл!» — но мальчишка обрадованно сказал:

— Вот… А Минька не верит. Конечно, здесь было море когда-то. Дядя Миша правильно говорил.

— А какой Минька? — спросил Павлик.

— Там вон, — указал мальчишка в фуражке куда-то в сторону. — В третьем корпусе живёт. Иванов.

— А дядя Миша какой? — поинтересовался Павлик.

Мальчишка в фуражке поднял на него недоумевающие глаза.

— Чего какой?.. Дядя Миша, говорю. Дядя. Мой.

— А-а… — понимающе кивнул Павлик. — А когда море тут было?

И они разговорились. Через несколько минут Павлик уже знал, что его собеседника зовут Вовкой и что он почти со всеми пятёрками окончил весной первый класс. А четвёрка у него была только по пению, да и то случайно. Он с утра наелся мороженого и во время урока охрип.

Узнав, что Павлику только шесть лет и он ещё не учится, Вовка не показывал своего превосходства.

— Ничего, — ободряюще сказал он. — Когда будет семь лет, тоже в первый класс поступишь. — И предложил — Давай будем дружить.

Павлик охотно согласился. В первую же минуту дружеской откровенности застенчиво произнёс:

— А я думал, ты подсел ко мне, чтобы драться.

— Чего? — удивился Вовка и фыркнул. — Подумаешь, драться!.. Больно нужно. Это Минька со всеми новенькими сперва дерётся, а я теперь не люблю.

— Боишься, наверно, — высказал Павлик свою догадку.

Вовка сразу покраснел, и его толстые щёки ещё больше надулись.

— Тебя, что ль? — вызывающе спросил он и, чтобы доказать свою храбрость и силу, толкнул Павлика в грудь.

Не ожидая внезапного удара, Павлик упал на песок. Крикнул:

— Мама!..

— У, ябеда!.. Маму зовёт, — презрительно посмотрел на него Вовка и на всякий случай отошёл в сторону.

— Вовсе не ябеда, — оправдывался Павлик, стряхивая песок с колен. — А ты зачем драться лезешь? Сам дружить хотел, а сам…

— А я и не хотел драться, — прервал его Вовка. — Ты первый дразниться стал: «боишься, боишься»… Ничего я не боюсь. Я на ночь с дядей Мишей рыбу хожу ловить и то не боюсь. На меня один раз чужая овчарка бежала, а я даже не пикнул. Она мне ноги понюхала, вильнула хвостом и — в сторону.

Вовка сел на песок рядом с Павликом и, чтобы заинтересовать новичка, стал рассказывать, как строители гидростанции готовятся перегородить высокой плотиной Волгу, как остановится течение реки и она начнёт выходить из берегов, морем разливаясь на месте прежнего города.

Он уже несколько раз был на стройке и видел, сколько там работает людей и машин. Знал название каждой машины и что она может делать.

— Это бульдозер работает, — указывал он Павлику на машину, похожую на утюг. — А это вон прошёл двадцатипятитонный «МАЗ», самосвал… Я, когда вырасту, буду машины выдумывать. А ты?

Павлик ещё не знал, что придётся ему делать.

— Я ещё маленький, — уклончиво отозвался он.

— Подумаешь, маленький! И я тоже раньше маленький был, — сказал Вовка.

Павлик завистливо смотрел на него, потому что Вовка знал всё.

Даже то, что здесь было когда-то море. Ему об этом дядя Миша сказал, а найденная в песке ракушка подтвердила это.

Они долго поочерёдно рассматривали её. И Вовка так убедительно и складно говорил о бывшем здесь море, словно сам его видел своими глазами.

— Знаешь, когда это было? — спрашивал он Павлика и тут же сам отвечал: — Трил-ли-лионы лет назад. Тебе шесть?

— Шесть.

— А это — трил-ли-лионы.

— А сколько это? — не понимал Павлик.

— Ого! Сколько… Это… это целые тыщи… Щука вон двести лет может жить, — дядя Миша сказал, — а тут — трил-ли-лионы. Вон когда эта ракушка жила.

— У нас в хуторе мой дед живёт, — сказал Павлик. — Ему девяносто лет скоро будет.

— Подумаешь, девяносто! — отмахнулся Вовка. — Трил-ли-лион всё равно больше.

Ему очень нравилось это слово, и он с удовольствием повторял его.

— Мы будем втроём водиться; я, Минька и ты. Хочешь так? — предложил Вовка и, чтобы Павлик не раздумывал, сразу же пообещал: — На Волге вместе будем рыбу ловить. В город бегать. Интересно там, весело! Всё ломают. А потом будем смотреть, какое море будет. Ладно?

— Ага, — согласился Павлик. Его беспокоила только мысль о встрече с неизвестным Минькой, который сначала захочет драться. Ведь он, Павлик, новенький. И Вовка знает об этом.

— Подумаешь, драться! — пренебрежительно отвёл это опасение Вовка. — Он так просто. Чтоб боялись его.

— А ты скажи, что я и так буду бояться, — попросил Павлик.

И Вовка пообещал.

— Ладно, скажу. Это Минька потому такой, что физкультурником хочет быть и боксёром. У него даже перчатки боксёрские есть.

Ещё не видя Миньки, Павлик заранее невзлюбил его, хотя Вовка и уверял, что он — ничего, даже хвалил. А водиться только вдвоём, без Миньки, Вовка не хотел, потому что они давно уже были друзьями. Понимал Павлик, что он здесь чужак и должен подчиняться установленным порядкам. А попадись этот Минька в хуторе, — показал бы ему, как знакомятся! Там свои ребята помогли бы, а тут он, Павлик, один, ничего не поделаешь…

После обеда вышел он на крыльцо и увидел сидящего на нижней ступеньке мальчишку. Сразу понял, что это Минька, потому что у него на руках были надеты толстые, как мячики, перчатки. Ух, какие большие кулаки в них! Если ударит такими, то, пожалуй, не встанешь совсем. И у Павлика замерло сердце.

Минька был в трусах и в выцветшей старенькой майке. На ногах у него стоптанные разноцветные тапочки: одна тёмная, а другая светлая. Чёрная голова, коротко остриженная под машинку, тоже похожая на мяч, сидела на тонкой и длинной шее.

Павлик не спускал взгляда с затылка Миньки, с минуты на минуту ожидая, что тот повернётся к нему. Но Минька с воткнутыми в кожаные мячики кулаками продолжал сидеть. Или не слышал, как Павлик вышел из дома или притворялся, что не замечает его.

Долго Павлик думал, как бы с первых слов расположить к себе этого Миньку, но ничего придумать не мог. А могли бы сесть рядом вот здесь, на крыльце, и он, Павлик, рассказал бы ему про хутор, про степь и про сусликов, припомнил бы даже рассказы деда.

И зачем это Миньке обязательно надо драться?

А может, самому первому накинуться на него и свалить? Пусть узнает тогда, как связываться!

Отчаянная, неудержимая решимость охватила вдруг Павлика. Он стиснул зубы, сжал пальцы в крепкие кулаки и вихрем налетел на ничего не подозревавшего Миньку. Тот даже повернуться не успел.

— Вот тебе, вот!.. — приговаривал Павлик, свалив его на землю и тыча кулаками в бока. — Будешь драться, да?..

— Пусти-и… — плаксиво тянул Минька, но Павлик требовал точного, прямого ответа:

— Будешь, говори… будешь?

— Не буду, — пискляво отвечал Минька.

Тогда, погрозив поверженному противнику сразу двумя кулаками, Павлик отпустил его. Строго спросил:

— Хочешь мириться?

— Хочу, — поспешно ответил посрамлённый Минька. Освободив руку из кожаной боксёрской перчатки, он размазывал по щекам слёзы.

Павлик оттопырил мизинец на правой руке, как крючком зацепил им палец бывшего противника и стал трясти его руку.

— Мирись, мирись и больше не дерись. — И для подтверждения этого торжественного условия в последний раз спросил: — Не будешь, Минька? Ага?

— Ага, — не поднимая обиженных глаз, произнёс побеждённый. — Только я не Минька, а Алик.

У Павлика расширились глаза.

— Какой Алик?

— Такой… никакой… — ещё больше обидевшись, проговорил мальчишка.

— А почему… почему ты в этих?.. — указал Павлик на боксёрские перчатки.

— «Почему»!.. — передразнил его Алик. — Потому, что мне их Минька дал подержать. Он червей копает. Мы с ним рыбу пойдём ловить.

Павлик не знал, что сказать и что делать. Упавшим голосом спросил:

— Ты Миньке расскажешь?

— А то не расскажу, что ли?! Сейчас и скажу.

И Алик скрылся за углом дома.

С этой минуты Павлик считал себя совсем пропащим. Минька и без того, по словам Вовки, драчун, а тут ещё, конечно, вступится за своего товарища. «Ага, — скажет, — попался, хуторской! Будешь знать, как наших бить!»

Павлик пошёл домой, а там мать мыла пол и зашумела на него:

— Куда лезешь?! Не видишь, — вода. Иди, иди, гуляй! Нечего тут…

И ему опять пришлось пойти на крыльцо. Выбежать бы вон на тот бугор и посмотреть, что сейчас в городе ломают, а нельзя. Вдруг Минька с Аликом налетят — от двоих ни за что не отбиться.

Но если бы Павлик слышал, о чём в эти минуты говорили Алик и Минька, настроение у него было бы совсем другое.

— Не связывайся, Минька, с ним, — предупреждал Алик своего дружка. — Он вон какой, меня сразу сшиб.

Вовка сказал, что он тихий, а он, наверно, тихоней только прикидывается. Никому теперь покоя не даст. Приехал… ждали его… нужен очень… — всхлипывал Алик. — Без него как хорошо было…

Минька задумался. Если Алик жалуется, если у него слёзы выступили, — значит, действительно дело плохо. Силу Алика Минька знал. Не раз боролись и в боксе состязались, и чаще всего побеждал всё-таки Алик. А этот, новенький, его сразу свалил.

И Минька решил: значит, надо быть с ним по-хорошему. А если он такой сильный и смелый, то прямая выгода им дружить. Тогда они никого не будут бояться.

— Давай на его долю червей накопаем, — сказал Минька. — И позовём с собой рыбу ловить. Дадим ему самую лучшую удочку. Может, он тогда ничего…

— Да, а если опять полезет? — побаивался Алик.

— А мы с ним поговорим.

Вскоре черви были накопаны. Много набрали их, целую банку из-под консервов. И пошли.

— Вон он сидит, высматривает, — выглянув из-за угла дома, с опаской шепнул Алик.

Минька прищурил глаза и из-за плеча товарища с минуту пристально наблюдал за новичком. Вид его не предвещал ничего хорошего. Хмурый, насупленный сидит. Злой, наверно.

Надо было что-то предпринять, делать первые шаги к сближению.

— Мальчик, а мальчик… Хочешь с нами рыбу ловить? — придавая голосу самую искреннюю задушевность, предложил Минька. — Мы с Аликом и для тебя червей накопали. Вон сколько, смотри! — издали показал он банку.

«Вот он, Минька-то!»

К удивлению Павлика, Минька, которого он так опасался, был ростом меньше Алика. Рыжеватые, ёжиком торчащие волосы, рассыпанные по лицу веснушки, остренький, как у воробья, нос с облупленной кожицей и доверчивые голубые глаза совсем не создавали впечатления грозного драчуна. Но ласковому голосу и заманчивому предложению

Павлик довериться не мог. Он за всю свою жизнь ни разу ещё не ловил рыбу и с удовольствием побежал бы на Волгу, но за это можно было дорого поплатиться. Может, они это придумали, чтобы только увести его с собой и где-нибудь там расправиться. Думают, он дурак и пойдёт.

— Пойдёшь, а? — спрашивал Минька.

— Не пойду, — буркнул Павлик.

Удручённые неудачей и неясностью своих будущих отношений с несговорчивым новичком, Алик и Минька пошли посоветоваться с Вовкой.

И Вовка их помирил. Оказалось, что все они — просто хорошие ребята. Павлик очутился в кругу новых товарищей, и дни полетели — ни на каких тормозах не удержишь!

— Павлик!.. Павлик!.. — рано утром кричали ему под окном ребята. — Скорей выходи!

И он выбегал к ним, зная, что весь день до самых потёмок будет заполнен интересными событиями и делами.

3. КАКИМ БУДЕТ МОРЕ?

Однажды случилось так.

— А я что узнал! — тараща и без того большие глаза, загадочно шепнул Вовка.

— Что? — тоже перейдя на шёпот и так же тараща глаза, переспросил Павлик.

— Вчера вечером дядя Петя к нам приходил. До самой ночи сидел, разговаривал. А я будто сплю, а сам всё до капельки слышал. Знаешь, дядя Петя что говорит?

— А какой дядя Петя?

— «Какой, какой…»! — досадливо шмыгнул носом Вовка. — Зинкин отец. Зинки-ябеды… Ну, какая вчера коленку расшибла, а на меня потом жаловалась. Говорит, я толкнул. А я толкал?.. Вон Минька видел. Толкал я её? Скажи, Минька, толкал? — приставал он к своему дружку.

Стараясь отодрать щепочку от тесовой обшивки крыльца, Минька нехотя отозвался:

— Ничего не толкал. Один раз пихнул только. А она сама и упала… Ты про мел ему расскажи, — напомнил он.

— Ага… — взволнованно подхватил Вовка. — Знаешь, что может быть?.. Перекроют плотиной Волгу, начнёт разливаться море, а вода возьмёт и просочится под землю. Вся до капельки просочится. Видал?

— Почему это? — удивился Павлик.

— Потому, что мел попадётся ей. А мел — он, знаешь… Он всю воду впитает в себя, — пояснял Вовка.

— Выдумал ты, — усомнился Павлик.

— Подумаешь, выдумал! Чего мне выдумывать! Дядя Петя так говорил… Ты на Волге меловые горы видал? А я видел. И под землёй, может, мел лежит. Вот и получится, что никакого моря не будет. Видал?

В разговоре с Вовкиным отцом дядя Петя (отец Зинки-ябеды) говорил не совсем так. Он сказал, что часть волжской воды может просочиться под землю, если в местах затопления окажется мел. Эти слова Вовка истолковал по-своему. А если вся вода уйдёт, что тогда?.. Что тогда, — ни Павлик, ни Минька не знали; и эта опасность путала все их планы. А они собирались заготовить целую флотилию бумажных кораблей, чтобы пускать их плавать по новому морю. Минька с Аликом собрали ворох газет и уже облюбовали место для мастерской у Павлика под крыльцом.

Пыля по дороге босыми ногами, мимо них пробегал Юрка, сын школьной сторожихи. Ребята остановили его и сообщили тревожную новость.

— А давайте проверим, — сказал Юрка. — У нас в кладовой много мела лежит. Айда в школу!

И они, не теряя попусту времени, заторопились в город, захватив с собой ещё и Алика.

У Павлика разбегались глаза. Первый раз он попал в город, да ещё в такой интересный! Вон с большого кирпичного дома снимают длинную вывеску с нарисованными на ней булками, сыром и колбасой. А вон большой грузовик-домовоз. На его открытой платформе стоит деревянный дом в два окошка. Можно жить в таком доме и ехать на новое место. Где ещё увидишь такое! А Вовка торопит, кричит:

— Павлик, чего отстаёшь?!

— Дом сейчас повезут. Целый дом!

— Подумаешь, дом!.. Их всё время возят. Пойдём скорее.

На школьном дворе громоздились составленные одна на другую парты. Рамы из школьных окон были вынуты, двери сняты с петель. Хорошо бы побегать по гулким пустым классам и длинному коридору, да нельзя. Некогда!

Под лестницей в кладовке хранились запасы писчего мела. Он лежал в большом коробе.

— Подымайте, — скомандовал Юрка. — Вынесем вон туда, а оттуда — в окно.

Заодно с коробом прихватил и огромное ведро, чтобы было чем наливать воду.

За дровяным сараем ребята нашли укромный уголок. Павлик и Минька расчистили место, поставили короб на два кирпича, а Юрка и Алик притащили от водопроводной колонки ведро воды.

Приподнимая общими силами ведро, чтобы вылить воду в короб, ребята только мешали друг другу и чуть было не поссорились.

— Чего топчешься? Только ноги давишь, — ворчал Вовка. — Снизу, под самое дно берись.

Павлик стал вместе с Минькой приподнимать ведро снизу, но тут вода плеснулась Алику на живот.

— Ой! — взвизгнул он, а потом засмеялся, потому что стало щекотно: холодные струйки воды текли по ногам.

— Подумаешь, рассмеялся! — хмурился Вовка. — Пустите, я сам.

Но трудно было ему одному справиться с ведром. Он пыжился, громко сопел.

— Ребята, — вот! — крикнул Павлик, сорвав с головы тюбетейку, только вчера подаренную ему матерью.

— Ага. Давай. Верно! — дружно подхватили ребята.

— А я буду фуражкой, — сказал Вовка. — Ничего, она высохнет.

Черпая воду тюбетейкой и фуражкой, Павлик с Вовкой вскоре наполовину опорожнили ведро и потом уже легко вылили из него оставшуюся воду в короб.

Вовка был прав. Павлик замер, наблюдая, как мел действительно впитывал в себя воду. Из щелей старого короба к ногам ребят потекли молочно-белые ручейки. Скоро образовалась целая лужа, словно тут вылили молоко. Ребята были очень взволнованы.

Мало того, что вода впитывается, она, просачиваясь, ста-

ловится вон какой белой! Что это за море будет, если оно окажется таким же забелённым? В нём и рыба не станет жить и нельзя будет купаться.

— Большим кому-нибудь надо сказать, — решил Вовка. — Павлик, пойдём. А вы стойте здесь, — сказал он остальным ребятам и нахлобучил на голову мокрый картуз.

За сараем был раньше забор, но его сломали. Можно было перепрыгнуть через канаву и выбежать сразу на улицу. Павлик обстрекался крапивой, но не обратил на это большого внимания.

По улице навстречу им шёл какой-то бородатый человек, ведя за собой на верёвке козу.

— Дяденька… — подбежал к нему Вовка. — Вы знаете, дяденька…

Испугавшись ребят или решив улучить удобную минуту, коза стремительно рванулась в сторону. Верёвка выскользнула из рук бородатого дяденьки.

— Ах, шут тебя… Держи её!.. — закричал он ребятам.

И Павлик с Вовкой пустились догонять козу.

Она бежала по пустырю, а за ней, извиваясь змеёй, волочилась по земле верёвка. Вовка упал в какую-то яму, и Павлику пришлось помогать ему выкарабкиваться. А коза за это время успела убежать далеко.

Они долго гонялись за ней. Казалось, вот-вот настигнут. То Павлик, то Вовка припадали к земле, чтобы схватить конец верёвки, но коза делала новый скачок. Наконец Павлику всё же удалось ухватить верёвку. К нему вовремя подоспел Вовка, и они вдвоём потащили козу к хозяину.

— Что б вас всех!.. — сердито ворчал он. — Бегаете вы тут, оголтелые! — вместо благодарности напустился он на ребят. — Видите, какая она пугливая.

— Вы знаете, дяденька… — пытался Вовка рассказать ему об опыте с мелом. — Мы налили воду, а она стала белая-белая…

— Значит, и море тоже будет от мела белым? — тревожно спрашивал Павлик.

Бородатый дяденька сдвинул лохматые брови, дёрнул поближе к себе козу.

— Какое такое белое море тут будет? Почему это так? — строго сказал он и отмахнулся от них. — «Мел, мел…» Мелете невесть что. Некогда мне тут с вами…

Он крепче намотал на руку верёвку и потащил за собой упиравшуюся козу. Павлик и Вовка недовольно покосились на него.

Но ведь нельзя стоять, ничего не предпринимая.

— Знаешь, — сказал Вовка. — Тут недалеко Клавдия Петровна, наша учительница живёт. Давай ей расскажем.

— Давай.

И они побежали к учительнице. Но не только Клавдии Петровны, даже дома её не нашли. Вовка, стоя на разровненном пустыре, недоуменно озирался: казалось, что тут никогда никакого дома и не было!

— Тут вот жила она. Рядом с водокачкой, — смущённо говорил Вовка.

Водокачка стояла, а дома около неё нет.

— Ладно, — переменил решение Вовка. — Бежим.

Павлик бежал за ним, не зная куда. Но вот они пробежали ещё немного, и показался школьный двор с сараем, у которого они проводили свои опыты с мелом и где их оставались дожидаться ребята. Павлик только что хотел вслед за Вовкой перепрыгнуть через канаву, как навстречу им из-за сарая выскочили перепуганные Алик и Минька, а за ними, потирая ухо, выбежал раскрасневшийся, как рак, Юрка.

— Безобразники!.. Озорники!.. — доносились со школьного двора чьи-то сердитые выкрики.

— Что, а?.. Что?.. — допытывался Павлик у Миньки. — Что случилось?

Оказывается, пока Павлик с Вовкой гонялись за козой и разыскивали дом учительницы, Юрка привёл свою мать, работавшую сторожихой в школе, чтобы показать, какая лужа молочно-белой воды натекла из-под короба: неужели таким же будет море?

Мать посмотрела, покачала головой и, недолго думая, ухватила цепкими пальцами Юрку за ухо.

— Что ты натворил?! — закричала она. — Кто же это

подбил тебя на такое?.. — А ну — марш отсюда, чтоб глаза мои не видали!.. Ну, чем теперь станут на досках писать?.. Чем?.. — сокрушалась она. — Безобразники!.. Озорники!.. — Последние её слова Павлик и Вовка слышали, когда подбегали к сараю.

Очень беспокоила ребят судьба будущего моря, а теперь к этой тревоге прибавилось ещё опасение, что придётся отвечать за испорченный мел. Могут ведь не поверить, что они совсем не думали баловаться. А узнает учительница или сам директор школы, тогда неприятностей не оберёшься. На тот год, например, Миньке и Павлику надо будет поступать в первый класс. Вдруг учительница скажет, что ей таких мальчишек не надо. Вовка предупредил, что в первом классе учительница самая строгая.

— А ты хотел ей про мел рассказать! — заметил Павлик.

Что делать? Как быть?

Павлик долго и уныло бродил с ребятами по городским пустырям. Видел груды битых кирпичей с окаменевшими наростами когда-то скреплявшей их извести и крошево старой штукатурки со следами мела. Думал о том, что ведь в каждом доме и печи мелом белили, и потолки, даже наружные стены домов. Сколько же этого мела, приставшего к обрушенной штукатурке и к кирпичам, останется здесь, на месте сломанного города? Набежит вода и растечётся мутным потоком. Какое же море будет? Забелённое, как молоком?..

И у него вдруг мелькнула мысль, как избежать этого.

— А давайте сделаем так, — сказал он ребятам, — чтобы море не было белым. Давайте?

— А как?

— Я знаю как, — убеждённо проговорил Павлик. — Все белые куски соберём и в яму их покидаем, а потом сверху землёй засыплем. Давайте!

Ребята некоторое время молчали, обдумывая его предложение, а потом Минька задумчиво произнёс:

— Вот если бы синьки достать… много-много… тогда и вода будет синяя. Я видел, как мама стирала, а потом в корыте подсинивала. Вода синяя-синяя, — тоненьким голоском заключил он и зачем-то прижмурил глаза.

Но где же достать столько синьки, чтобы её хватило на целое море?

Минька сказал, что постарается немножко отсыпать у матери. У неё синька в тряпочке, завязанной узелком, на полке около печки лежит.

— А ты, Вовка, можешь достать?

Вовка был среди ребят самым старшим, уже окончившим первый класс, и ему смешно было слушать такое. Он сказал, что Минька просто дурак. Для моря синьки нужно иметь не щепотку, не горсть, а может быть, целый мешок.

Целый грузовик. Пятитонку целую. А может, даже и больше. Но предложение Павлика он одобрил.

— Давай, Вова… Минька, Алик, давайте! — заторопил Павлик ребят.

Павлик сам назначил себя бригадиром, а Вовка сказал о себе, что он с образованием и поэтому будет главным инженером.

И работа закипела. Павлик строго присматривался, как ребята отбирают мусор. Упрекнул Алика, зачем тот кинул в яму трухлявую доску, если на ней ни извёстки, ни мела не было. Отшвырнул в сторону старое ведро с проржавленным дырявым дном и большой вмятиной на боку и, увидев под ним куски наверно совсем недавно побелённой штукатурки, велел Миньке и Юрке бросить их в бывший погреб.

Сам он старался собирать только такие обломки кирпичей, на которых были белые пятна. Руками перебирал мелкий щебень и крошки, следя, чтобы в яму не попадали безобидные камешки, от которых морю не будет никакого вреда.

— А там, там вон сколько! — выкрикнул Алик, указывая в сторону.

Среди зарослей крапивы и лопухов лежала груда обломков от разрушенного курятника. Он когда-то был обмазан глиной, и заботливая хозяйка каждой весной белила его наружные стенки. А ещё немного поодаль ребята увидели какие-то белые камни. Павлик ударил один из них ногой, и он рассыпался, подняв облачко пыли. Может, тоже какой-нибудь мел?

Работы предстояло много, и Павлика смущало, что им, пожалуй, не справиться. Он с сожалением подумал о том, что не знал других ребят, живших здесь.

А работы хватило бы, конечно, на всех. Не один погреб завалить можно.

— Я пойду лучше рыбу ловить, — неожиданно сказал вдруг заскучавший Юрка.

— Эх, ты!.. Рыбу!.. — метнул на него Павлик укоризненный взгляд.

— Да, вон сколько надо таскать, — оправдывался Юрка. — Разве перетаскаешь всё!

И тогда у Павлика мелькнула ещё одна счастливая мысль. Он спросил:

— Хочешь вербовщиком быть?

Юрка не понимал и ждал разъяснений.

— Ну, который на работу людей набирает. У нас на хуторе был вербовщик. Я сам его видел. А ты всех ребят знаешь тут. Зови их сюда. А потом, если захочешь, тоже бригадиром над ними будешь.

У Юрки загорелись глаза.

— А девчонок позвать?

— И девчонок зови.

Прошло немного времени, и Павлик восторженно встречал большую и шумную гурьбу ребят, которых Юрка привёл с собой.

— У нас есть носилки, — сказала девочка с рыжей косичкой. — Мы с Верой будем самосвалами, ладно?

— А я — экскаватором! — выкрикнул мальчик в длинных и широких, не по росту, штанах.

— Экскаватором будет Федя. Он выше тебя, — возразил было Юрка, но мальчик в больших штанах скривил губы и тяжело засопел. Тогда и ему разрешили быть экскаватором.

Здесь было всё: свои автомашины, гудевшие на разные голоса, и даже целый железнодорожный состав, впереди которого, раздувая щёки, пыхтел паровоз, усердно работая согнутыми в локтях руками. Он часто буксовал, и от него, как настоящие клубы пара, поднималась дорожная пыль. Паровоз неожиданно давал задний ход, и тогда на него наскакивали вагоны.

— Толька, не смей! — кричали они. — Хочешь, чтобы крушение было?!

Ребята стаскивали с пустырей всё, что казалось им подозрительным. Один старый погреб был уже почти завален.

Потом уставшие, разморённые работой и жарким днём, они всей гурьбой присели отдохнуть в тени ещё уцелевшего одинокого тополя.

Перебирая жиденькую косичку, одна девочка пошепталась со своей подружкой и громко сказала:

— Мы с Леной чисто-чисто подметём свою улицу, чтобы на неё легко-легко набежала вода. У меня сестра песню сочинила… не сочинила, а по-своему переделала… — И тоненьким голоском тихо запела:

Прощай, наш старый город,
Здесь скоро будет море,
И ранней порой
Мелькнёт над тобой.
Гребень волны голубой…

Ребята сидели, слушали песню и представляли себе, как набегают сюда эти голубые волны с белыми пенистыми гребешками и с шумом ударяются о берега. А над бывшим городом кружатся чайки и плывёт по этой вот улице большой-большой пароход.

4. ДЛЯ МОРЯ

В этот день Павлик подружился ещё с одним мальчиком, пятилетним Шуриком. Они решили всегда быть вместе. Наверно, так бы оно и случилось, если бы мать не позвала Шурика обедать. Да и Павлику тоже захотелось есть. Пришлось уходить домой, в Порт-город.

Увидев, что Шурик испачкал рубашку, мать прикрикнула на него и не позволила никуда уходить, а сама вскоре после обеда ушла. Шурик уныло смотрел на улицу. Там были пустыри, потому что многие дома уже перевезли. Чтобы хоть немного развлечь себя, Шурик хотел было заплакать, но передумал, вспомнив, что он остался дома один и никто его не услышит.

В доме было всё непривычно, как у чужих. Одна комната стала совсем пустой, а вынесенные из неё вещи находились в сенях. Шурик знал, что их дом тоже скоро станут ломать, но ещё ни вчера, ни даже сегодня утром он не задумывался над тем, что здесь будет. Говорили, что вода разольётся, — ну, и пусть разливается. Самое интересное будет, когда он сядет на машину и куда-то поедет. Хорошо бы куда-нибудь далеко-далеко!

Нет, далеко не надо. Здесь море будет! Можно наделать из газет много-много корабликов и пускать их плавать по новому морю, по этой вот улице.

Только Павлик и другие ребята говорят, что от мела вода будет белой, и поэтому надо весь мел убрать.

Конечно, убрать! Когда мама, например, чистит зубы, вон какая белая бывает вода, потому что зубной порошок делается из мела. Это сам папа сказал.

К Первому мая, когда белили печку, у них было целое ведро разведённого мела.

Шурик стоял в пустой комнате и смотрел на печку. Она выделялась своей белизной. Лишь около топки было слегка закопчённое пятно.

Скоро этот дом разберут и брёвна увезут на машине, а печку просто сломают. Она так и останется тут, а на ней — мел! Шурик неприязненно посмотрел на неё.

— Сажей надо всю тебя вымазать, тогда ты белой не будешь, — угрожающе сказал он.

Сажи у них в доме не было. Но в кухне, в старом чугунном котле, накрытом треснутой сковородой, хранился запас углей. Шурик побежал в кухню, ухватился рукой за край котла и, гремя им по полу, поволок за собой в опустевшую комнату.

Угли с хрустом крошились под его пальцами. На печке появлялось всё больше жирных чёрных полос. Они соединялись одна с другой, ширились и росли. Шурик притащил из кухни табуретку, залез на неё и стал старательно чертить углём под блестящей медной крышечкой отдушины. Тут на пороге появилась мать.

— Что это? — ахнула она.

Он невольно вздрогнул от внезапного окрика. Увлечённый своей работой, Шурик не слышал её шагов.

— Ты что делаешь?.. Что это значит?.. — повторяла она.

— А ты, что ли, не видишь? — сказал он. — Печку зачирикиваю.

— Зачем?

Но, сколько Шурик ни старался ей объяснить, почему нельзя оставлять печку белой, она так ничего и не поняла. Накричала на него и даже шлёпнула.

Шурику не было больно, но он всё же счёл нужным скорее и как можно громче зареветь.

— Придёт отец, он тебя наставит на ум, — строго говорила мать.

— Ничего не наставит, — всхлипывая, отвечал Шурик. — Я ему сам скажу, что для моря хотел.

Вернулся отец домой, узнал обо всём, засмеялся и, посадив Шурика к себе на колени, спросил:

— Вы, значит, хотите, чтобы море светлое было, с прозрачной чистой водой?

— Ну да, — сказал Шурик. — Мы для этого и работали.

5. РЫБНАЯ ЛОВЛЯ

Хорошо умел читать только Вовка, потому что он научился этому в первом классе. Павлик тоже мог читать, но только короткие слова. Длинные у него почему-то не складывались, и он пропускал их. А Шурик, Алик и Минька были совсем неграмотными. Умели только рассматривать картинки.

Ребята сидели в тени школьного палисадника, и Вовка читал им вслух сказку о том, как вздуется бурливое море, хлынет на берег волна и выйдут из неё тридцать три богатыря.

— А ты знаешь, про кого это написано? — спросил Павлик и сам же ответил: — Про водолазов.

Конечно, про них. Он два дня назад видел, как около пристани водолазы выходили из воды, поблёскивая на солнце медными шлемами. И, представив себе, как они ходили по волжскому дну, Павлик- радостно удивился мелькнувшей у него мысли.

— А ведь мы тоже здесь по дну ходим! По морскому даже! — с гордостью добавил он. И предложил, глядя на всех загоревшимися глазами — Давайте так сделаем… Когда вода начнёт подниматься и выходить из берегов, мы во что-нибудь нарядимся как богатыри. А ты, Вовка, Черномором будешь. Хотите так? — нетерпеливо спрашивал он.

— Хотим, хотим! — восторженно захлопал Шурик в ладоши.

Вовка прищурил глаза: должно быть, и ему показалась заманчивой эта мысль — целый богатырский отряд поведёт он за собой, будто бы выйдя с ним из морской белой пены.

Смущало только — как быть с девчонками? Они тоже ведь захотят.

— Ну и пусть, — сказал Павлик. — А они богатырками будут. Мы же вместе с ними морское дно очищали и город будем переносить. Школу вот.

Чтобы загладить свою вину за испорченный мел, Юрка договорился с матерью и с самим школьным завхозом Николаем Андреевичем о том, что ребята тоже будут принимать участие в переноске школы на новое место.

Отец Павлика, работавший шофёром, должен был завтра с утра перевозить на своей машине парты и другое школьное имущество.

Завтра должен быть особенный день. Пусть тогда, через год, какая-нибудь учительница попробует не принять Павлика с Минькой.

— Как это так? Почему? — скажут они. — А кто школу переносил?!

Испорченный мел Николай Андреевич им простил, — значит, нечего его вспоминать. А больше они ничего плохого не сделали.

Завтра будет некогда, поэтому Юрка предложил сегодня пойти на Волгу и половить рыбу. Рыболовов набралось много, целых шесть человек: сам Юрка, Вовка, Алик, Минька, Шурик и Павлик. А удочка была только у Юрки. Одна. Конечно, Вовка, Алик и Минька могли бы сбегать домой в Порт-город и принести свои удочки, но бежать туда далеко.

Тогда Юрка решил попросить удочки у соседских ребят. Он сунул своим друзьям интересную сказку, чтобы им не скучно было сидеть, и побежал к соседям.

Павлик слушал сказку и всё время прикидывал, кем бы им стать ещё, кроме богатырей? Царями?.. Нет. Над царями теперь все смеются. Коршуном — нехорошо. А лебедем — это больше подходит девчонкам. Пожалуй, лучше богатырей ничего не придумаешь. Наловят они сегодня много рыбы, сдерут с неё всю чешую и сделают себе богатырские наряды. Заставят девчонок чешую на рубашки им пришивать, вот и всё.

— Юрка, мы будем богатырями, — решительно сказал Павлик прибежавшему с удочками Юрке.

— Ладно, — не вдаваясь в суть дела, тут же согласился Юрка. — Как вы, так и я. Пошли червей копать.

За червями дело не стало. Юрка знал одну замечательную помойку. Раз копнёшь — и только успевай собирать. И правда, червей было много. Если на каждого червяка попадётся по рыбе, то ни за что будет не унести. Тогда хоть машину вызывай. Вот было бы здорово!

Ребята вскинули удочки на плечо и пошли на рыбалку.

Утомлённая жарким днём Волга, казалось, дремала и во сне тихонько причмокивала, лениво поплёскивая у берега. Густо дымя, по ней шёл маленький буксирный пароход и тянул за собой целую вереницу больших барж. Трудно, наверно, ему. Пыхтит, задыхается, чумазый весь стал, изо всех сил бьёт колёсами по воде, — баржи за ним едва движутся.

Павлик смотрел на него и жалел: устал, бедный. Взял бы и причалил к берегу отдохнуть.

На одной барже стоял дом; он был совсем как настоящий: с беленькими занавесками на окнах, с настоящей дверью и трубой. У окошка этого дома сидела какая-то девушка и пела песню.

Из-за поворота реки показался идущий навстречу большой, белый, красивый пассажирский пароход. Буксир тоненьким сиплым голоском ещё издали вежливо поздоровался с пароходом, и пароход ответил ему толстым басом. Пассажирскому хорошо: он сильный, один, и к тому же плывет по течению. Его сама Волга несёт. Течёт она и течёт, никогда не переставая. Удивительно даже — откуда в ней столько воды? И такую большую реку хотят перегородить плотиной, остановить. Все говорят об этом, но Павлик стройки ещё не видел, и ему трудно поверить, что так может быть. Ведь люди-то маленькие, по сравнению с Волгой, а чтобы её запрудить, нужны такие богатыри, какие бывают в сказках. Они могли бы, например, взять своими руками гору и переставить её на другое место. Взять целый город и…

Мысли Павлика спутались. Город?.. Да люди же переносят его! Вон скольких домов уже нет. Это он видит своими глазами, а завтра даже сам будет участвовать в переноске большой двухэтажной школы. Вот и он будет богатырём!

От сознания такой необыкновенной силы, таящейся в нём, Павлик даже весело взвизгнул.

— Ты чего? — удивился шедший рядом с ним Шурик.

— Ничего, так… — смутился Павлик. — А куда мы идём? Давайте тут ловить.

— Ничего не тут, — вмешался Юрка. — Я знаю где. Такое место, что только одни сазаны водятся. Дядя Вася Чижов там поймал сазана в целый пуд.

— А пуд — сколько это? — не знал Павлик.

— Пуд тяжёлый, — сказал Шурик.

Вовка снисходительно посмотрел на него и улыбнулся.

— Подумаешь, тяжёлый! В тебе больше пуда, а я захочу, — подниму.

Долго вёл их Юрка. Павлик стал уже уставать, но не показывал вида, бодрился. Когда-нибудь ведь дойдут. Все, наверно, устали.

Одного он только не понимал: неужели сазаны водятся лишь в одном месте? Ведь они могут плавать по всей реке. Может, тут вот плывут, а только не видно их. Но расспрашивать об этом не стал. Он ведь никому не сказал, что идёт ловить рыбу первый раз, и ребята относятся к нему, как к равному. А Юрка, Минька и Алик — самые настоящие рыбаки. Юрка говорит, что свою кошку только одной рыбой и кормит. Значит, правда умеет ловить.

Наконец пришли. Юрка стал говорить шёпотом и осторожно, на цыпочках ходил по берегу. Сердито зыркал глазами, если кто шумел.

«Наверное, сазаны сидят сейчас в воде и ни капельки не думают, что их будут ловить. Только тихо-тихо надо, тихонечко», — думал Павлик.

Юрка расставил ребят по местам и разделил между ними червей. Павлику досталась целая горсть. Хорошо, что у него рубашка была с карманчиком, а то некуда было бы их деть.

Справа от него шагах в десяти стоял Минька, а слева Шурик. Все ребята уже закинули свои удочки, а Павлик долго не мог справиться с червяком. От нетерпения скорее начать ловлю у него дрожали пальцы, а противный червяк ни за что не хотел насаживаться на крючок. Он извивался, повисал с прорванным животом и снова сворачивался колечком. Но кое-как Павлик всё же насадил его.

Увидев, как это делали другие ребята, Павлик тоже поплевал на червяка и размахнулся, чтобы закинуть удочку. Удилище дрогнуло в руках и натянуло леску. Оказалось, что крючок зацепился за прибрежный куст. Длинный червяк несколько раз обмотался вокруг ветки.

— Надо же! — волновался Павлик.

А стоявший справа Минька уже восторженно воскликнул:

— Ага, есть пискарик!. — и снял пойманную рыбку.

— Тихо вы!.. — во всё горло крикнул издали Юрка.

Павлика брала такая досада, что впору было заплакать. И с удочкой дело не ладилось, и червяки расползались из карманчика. Трудно надеяться, что сазаны будут покорно дожидаться, когда он закинет им приманку. Возьмут и уплывут к тому же Миньке, и он их всех выловит.

Вон и Шурик поймал. Серебристая рыбёшка поблёскивала у него в руках.

— Кого, Шурик? — шёпотом спросил Павлик.

— Плотичку, — так же шёпотом отозвался Шурик.

А Юрка, Алик и Вовка, как всамделишные рыбаки, наверно, таскают и таскают рыб!

Едва высвободив запутавшуюся в ивняке леску, Павлик с трудом насадил нового червяка и благополучно закинул удочку. Теперь надо сидеть и ждать, когда рыба клюнет и дёрнется поплавок. Воткнутый в пробку стержень куриного пера торчал над водой. Не отрывая от него глаз, Павлик представлял себе, как сейчас вот, сию минуту какая-то рыба подкрадывается к вкусному червяку, ка-ак сейчас схватит его, и поплавок закачается, пойдёт под воду. Тогда нужно будет тащить.

Прошла минута, другая, десятая, но поплавок так же неподвижно торчал над водой. От этого становилось скучно, и Павлик зевнул. Хорошо бы лечь под кустиком, подремать. Ребята говорили, что есть удочки с колокольчиком. Попадётся рыба, и колокольчик зазвенит. Если бы у Павлика была такая, тогда ему смело можно было бы прилечь. Пускай рыба сама ловится. Он разомкнул слипавшиеся веки, осмотрелся. Минька опять дёрнул удочку из воды. Поймал?.. Нет. Пустой крючок. Рыба или склевала червяка или сорвалась. Насаживает новую приманку. Вот закинул. Воткнул конец удилища в песок и присел на корточки, подперев подбородок руками. Ждёт. А может, тоже подремать хочет?

Павлик тихонько пошевелил свою удочку, приподнял её повыше, ещё повыше и… Что же это такое? На изгибе крючка остался только крошечный кусочек червяка, а острое стальное жало торчит наружу. Когда рыба успела склевать, — не заметил.

Павлик снова забросил и ждал, когда клюнет рыба. Надо было внимательно следить за своим поплавком, но интересно взглянуть, что делается у соседей. У Миньки поплавок неподвижен, а Шурик зачем-то тянется со своей удочкой ближе к воде, даже вошёл в неё по самую щиколотку. Руку всё вытягивает и вытягивает, держа удочку на весу. Повело у него поплавок, дёрнуло! Шурик сильно рванул к себе удочку.

«Эх, разиня… Надо было раньше тащить, тогда бы не сорвалось. Тянул, тянул руку, вот и дотянулся», — мысленно упрекал Павлик Шурика.

Потом перевёл глаза, чтобы взглянуть на свой поплавок, а его нет. Куда же он мог деваться? Неужели рыба утопила и утащила с собой?

Павлик поднял удочку, — опять голый крючок. Была на нём рыбка или нет, — ничего не почувствовал.

Сунул Павлик руку в карманчик, а он почти пустой. Была целая горсть червяков, а осталось несколько штук. Расползлись. Часть их Павлик сумел разыскать: они ползали недалеко по песку, но их было теперь куда меньше прежнего.

По Волге прошёл ещё один пароход. От него к берегу стали накатываться большие волны. Они, шипя, набегали на песок, оставляя белую пену. Павлик отступил подальше от воды, не выпуская удилища из рук, а поплавок приплясывал на волнах у самого берега. И никак не понять, — на волнах его так подкидывает или дёргает какая-нибудь рыба? Павлик поднял удочку, а с крючка сорвалась и снова шлёпнулась в воду серебристая рыбка. Как Павлик удержался и не кинулся за ней в Волгу, он даже сам удивился. Ведь вот она, живая, настоящая, пойманная им, была почти в руках…

— Противный пароход, — рассердился он и погрозил пароходу кулаком. — Из-за тебя…

А пароход громко и торжествующе прогудел, словно был очень доволен, что помешал Павлику в рыбной ловле.

Потом волны утихли. Перед глазами опять лежала широкая и спокойная Волга. Как серебристая чешуя, на солнце искрилась лёгкая водная рябь. Придерживая одной рукой карманчик, чтобы не выползли последние червяки, Павлик другой рукой держал удилище, стоя у самой кромки воды и пристально наблюдая за поплавком. От недавней дремы у него не осталось и следа.

Да, не так-то просто рыбу ловить! Но сдаваться Павлику не хотелось. Хоть одну, хоть маленькую, а поймает. Пусть до самого вечера придётся стоять, — всё равно.

Долго он стоял, переминаясь с ноги на ногу. Рука, державшая удилище, затекла, и по ней побежали мурашки. Поплавок торчал неподвижно, хотя на крючке было насажено целых два червяка. Заснули, что ли, там рыбы? Хоть бы клюнуло один раз.

Нет, не клюнуло, а медленно, будто нехотя потащился поплавок в сторону и так же медленно стал тонуть. Вот над водой остался только самый кончик куриного пера. Он продержался ещё немного, словно прощаясь с Павликом, и скрылся. А Павлик не знал, что делать. Он дёрнул удилище к себе, — оно не подавалось. Наоборот, его тонкий конец, висевший над водой, склонялся всё ниже, сгибаясь дугой. И вдруг Павлик ощутил резкий рывок, чуть было не выхвативший у него из рук удилище. Павлику показалось, что вместе с этим рывком его сердце тоже рванулось и упало куда-то вниз. Леска, натянутая, как струна, всё круче сгибала тонкий конец удилища. Павлик старался изо всех сил удержать его, схватил даже обеими руками и чувствовал, что его стягивает с берега в воду. Ноги ползли по сырому песку, не находя опоры.

— Минька… Шурик… — испуганно выдавил он из себя.

Но Миньке как раз в это время попался ёрш, и он старался освободить крючок, застрявший в колючих жабрах, а Шурик таращил на Павлика изумлённые глаза, будто остолбенел, и не мог двинуться с места. Павлик хотел уже бросить удилище, когда к нему подоспели Вовка и Алик. Вовка обхватил поперёк туловища самого Павлика и, напыжившись, старался оттащить его от воды, а Алик перехватил в свои руки удочку. Пятясь назад, Павлик наступил Вовке на ногу, и, споткнувшись, они оба упали.

Алик, хотя и имел рыболовный опыт (червяка, например, не глядя на крючок насаживал), но один тоже ничего бы, пожалуй, не сделал. Быстро поднявшись с земли, Вовка поспешил к нему на помощь. Теперь они вдвоём, четырьмя руками держали конец удилища. Сильная рыба пыталась уйти в глубину, но они удерживали её.

— Оборвётся, уйдёт… — с отчаянием прошептал Алик.

Повинуясь требовательным рывкам рыбы, он вошёл по колени в воду и стал осторожно отводить удилище в сторону, медленно отступая к берегу. Вовка шаг в шаг следовал за ним.

Вот уже и береговой песок под ногами. Ещё шаг, ещё…

Павлик бестолково метался около них, и его трясло, как в лихорадке. Дрожали руки и ноги. Вдруг он услышал, как что-то громко плеснуло и рыба показала над водой свою голову. Теперь Алик и Вовка всё быстрее отходили от воды, а большая очумелая рыба, широко раскрыв круглый рот и извиваясь всем телом, безуспешно пыталась сопротивляться. Вот она уже на отмели и видна вся — яркосеребристая, с розоватыми плавниками и тёмным хвостом.

— Скорей, скорей!.. — торопил Павлик ребят, приседая на корточки и тут же выпрямляясь, опять приседая и опять выпрямляясь, словно делая физкультурную зарядку.

Но Алик знал, как надо вываживать крупную рыбу. Побледневший, с крепко закушенной губой, он не давал возможности рыбе опустить голову в воду, и она словно пьянела от воздуха.

И вот она уже на песке. Не дав ей очнуться, Алик мгновенно подскочил к ней, вцепился пальцами в жабры и поволок её по береговому песку подальше от воды.

Только теперь можно было глубоко и облегчённо вздохнуть. Победа была одержана. Алик облизнул языком пересохшие губы и в изнеможении опустился на песок рядом с рыбой. А Вовка стоял и, сам как рыба, тяжело дышал открытым ртом, раздувая свои толстые щёки.

Павлик не верил собственным глазам. Неужели это на его удочку попалась такая большая рыба? Сколько в ней? Пуд?..

Рыба лежала неподвижно, только пошевеливала жабрами и ловила круглым ртом воздух. Под одним глазом у неё было красноватое пятнышко, и оттуда торчало наружу остриё крючка. Но вот, опомнившись, она сильно ударила хвостом по песку и подпрыгнула в воздухе.

Что она только не делала! Кувыркалась, переворачивалась с боку на бок, вывалялась вся в песке, как котлета в толчёных сухарях, снова подпрыгивала и ударяла хвостом. И тогда сразу зашумели все ребята.

— Теперь не уйдешь, теперь наша! — торжествовал Алик.

— Вот это — да! — отдувался Вовка.

А Павлик взвизгивал от восторга.

— Ух, какая рыбина! — изумлялся подбежавший Шурик.

Минька и Юрка забыли про свои удочки.

— Язь!.. Смотри, какой язь!..

— Это ты поймал? Ты? — оглядывали они Павлика с головы до ног, словно видели его в первый раз.

Павлик утвердительно кивнул.

— Здорово мы его… Верно, Алик? — хвалился Вовка. — Хорошо, что жилка крепкая. А то сразу бы оборвал. Вон он здоровый какой!.. А ты ни за что бы не вытащил. Он бы сам тебя утащил. Это мы поймали его, а вовсе не ты, — сказал Вовка сразу погрустневшему Павлику. — Попасться-то может всякому, а вот вытащить!..

Павлик уныло вздохнул. Оказывается, не его эта рыба.

— Да… а я, может, и сам бы… — обиженно посмотрел он на Вовку.

— Подумаешь, сам! — фыркнул Вовка. — Пошёл бы на дно раков кормить. Вот и был бы сам. Верно, Алик?

Но Алик сказал:

— Пускай будет язь его. Что мы, — рыбы, что ль, никогда не видали?

— Конечно его, — вступился за Павлика и Минька. — На его удочку попался, а не на Вовкину. Жилить нечего.

Павлик был так благодарен Миньке и Алику, что решил с этой минуты дружить только с ними, а с Вовкой больше никогда не водиться. Но в глубине души всё же готов был признать правоту Вовкиных слов. Не вытащил бы язя он один. Да и дружбу с Вовкой, пожалуй, не надо бросать. Может, пожертвовать рыбой? И нехотя сказал, с грустью посмотрев на язя:

— Давайте будем считать, что мы все поймали. Хотите так?

Но Вовка не соглашался.

— Так не бывает. На одну удочку всё не ловят. Это если бы сеткой ловили, тогда другое дело.

Алик сломал гибкий ивовый прут, просунул его язю в рот и вывел под жабрами. В последний раз дал возможность окунуться язю в волжскую воду, смыл с него налипший песок и безоговорочно протянул Павлику.

— На, держи.

Стараясь не встречаться ни с кем взглядом, Павлик взял язя, тяжело повисшего на согнутом пруте.

— Подумаешь, язь! — сказал Вовка. — Мы сейчас не таких наловим.

И побежал к своей удочке.

Рыболовный азарт снова захватил всех. Юрка, Шурик, Минька и Алик тоже побежали к своим местам. Только Павлик больше не ловил. Во-первых, у него не оказалось ни одного червяка, — все куда-то расползлись из карманчика, а во-вторых, он не мог оставить язя.

«Алик… какой он хороший, — думал Павлик. — И зачем побил его тогда?. За Миньку принял… А Минька тоже хороший. Не в пример Вовке… Вот уж не знал, что он такой жадюга».

Язь оттягивал руку, и держать его становилось всё труднее. Вон какой он тяжёлый! Как пуд. А домой нести далеко.

Ребята всё ещё продолжали ловить и совсем не собирались уходить. Они перебегали с одного места на другое, по колено входили в воду, — каждый ждал своего язя.

— Ты тут не будешь ловить? — спросил Павлика подошедший к нему Вовка. — Тогда я попробую… На твою удочку. Ладно, а?.

— Ага, Вова, ладно, — охотно согласился Павлики услужливо посоветовал: — Ты вот тут становись, где я стоял.

— Подумаешь, тут!.. Я и отсюда поймаю.

Но поймать крупную рыбу никому больше не удалось. Ещё одна плотичка попалась Шурику и один ёршик — Миньке.

— Не клюёт, — заключил Юрка. — Теперь только к вечеру будет брать.

Не хотелось ребятам нести домой маленьких невзрачных рыбёшек, когда у Павлика был такой красавец-язь. Минька побросал ершей снова в воду, а Шурик отдал своих плотичек Юрке для кошки. Вместе со своим уловом Юрка засунул их в пустую банку из-под червей.

— Подумаешь, не поймали! — не очень-то огорчался Вовка. — Вот когда море разольётся, тогда будем ловить! Не таких ещё, — скользнул он глазами по язю и всё же завистливо вздохнул.

И ребята пошли домой.

Чем дальше шли, тем язь становился всё тяжелее. Павлик перехватывал его то одной, то другой рукой, пробовал закинуть за спину, но так было идти ещё неудобнее.

— Шурик, хочешь язя подержать? — предложил он шагавшему рядом Шурику.

Шурик радостно согласился. Понес язя в одной руке вместе с удочкой.

— Это такой карапуз и такую рыбину поймал?! — удивлённо воскликнула какая-то тётка, повстречавшаяся на окраине города. — Ну молодец!.. Из молодцов молодец! — похвалила она.

Тогда Павлик протянул руку за своим язем.

— Давай. А то ты, наверно, устал.

И снова понёс его сам, чтобы не вводить в заблуждение встречных, — кто именно из ребят поймал такую большую рыбу.

— Вот это рыбак!.. Гляньте-ка, какого язя мальчонка поймал! — с разных сторон слышал Павлик похвальные отзывы, и они придавали ему силу.

А дома-то как удивятся! «Вот так Павлик!» — скажут.

Дома мать действительно удивилась, но не столько язю, сколько тому, что Павлик ходил на Волгу.

— Это ещё что за новости? Кто тебе разрешил?.. Ещё купаться там вздумаете, перетонете все… Я вот привяжу тебя за ногу, и будешь дома сидеть. Ну, погоди, погоди, отец придёт, он тебе покажет язя!

До самого прихода отца язь пролежал в кухне на табуретке. Мать не хотела даже смотреть на него. А отец пришёл и разделил восторг Павлика.

— Молодец, сынок! Теперь тебе, Павлушка, не миновать рыбаком быть.

Он пошёл к соседям и принёс от них безмен, чтобы взвесить язя.

— Пуд? — нетерпеливо спрашивал Павлик.

— Пуд не пуд, а хорош!

В язе оказалось почти полтора килограмма.

Павлик пожалел, что не было здесь сейчас деда. Интересно, ловил ли он таких больших рыб?

За ужином, когда по тарелкам разложили куски жареного язя, мать подобрела и, засмеявшись, погладила Павлика по голове.

— Вот какого сынка себе вырастили. Кормить уже стал нас.

— Такой улов и большим не каждый раз выпадает, — заметил отец.

— Подумаешь, большим! — подражая Вовке, проговорил Павлик. — Думаешь, только большие умеют всё? Мы вон тоже завтра школу будем переносить.

— Ишь ты!

— Да, — подтвердил Павлик. — Сам Николай Андреич, завхоз, будет ждать нас.

— А сколько же это вас? — поинтересовался отец.

— Все. И Минька, и Алик, и Вовка. И девчонки из города. Шурик, Юрка. Все.

— Ну и богатыри! — удивлялся отец. — Ты смотри, мать!

— Смотрю, смотрю, — смеялась она.

— Конечно, богатыри, — невозмутимо сказал Павлик и вдруг вспомнил: — Чешуя…

— Где чешуя?

— Какая чешуя?

— С язя с этого.

— Выбросила я её, — ответила мать.

— У, какая, — надул губы Павлик.

— А зачем она тебе?

— Зачем… значит, надо зачем, — недовольно проворчал Павлик.

И как он об этом забыл! Ведь хотел собрать чешую, чтобы сделать из неё богатырский наряд. А мама выкинула на помойку.

6. БОГАТЫРИ

В тот же вечер Павлик договорился с ребятами из Порт-города, чтобы они завтра утром долго не спали.

— Папа в старый город поедет и нас на грузовике подвезёт.

Так бы оно и случилось, если бы сам Павлик не проспал. Утром отец подошёл к его кровати и легонько дёрнул одеяло.

— Эй, богатырь! Вставать будешь?

А богатырь промычал что-то невнятное, перевернулся на другой бок и, раскинув руки, ещё крепче заснул.

— Оставь его, — сказала отцу мать. — Он вчера вон как набегался.

И отец уехал на работу один.

Таким же крепким сном, как и Павлик, спали в это утро Минька, Алик и Вовка. А когда проснулись и прибежали к Павлику, солнце было уже высоко.

— Эх ты, соня!.. Сам говорил, а сам… — упрекал Минька Павлика.

— Это он рыбы вчера много съел, — язвительно заметил Вовка. — Вот и стал тяжёл на подъём. А теперь будет чаем ещё надуваться.

Обжигаясь, не дуя на блюдечко, Павлик старался скорее допить чай. Без этого мама не отпускала его. А ведь каждая минута была дорога! Вдруг они опоздают. Прибегут в старый город, а там школу уже погрузили на какой-нибудь большой-пребольшой домовоз, и они найдут на её месте только пустырь.

Наконец всё было съедено, выпито. Павлик выскочил на крыльцо и побежал под гору вместе со своими дружками. Только пятки засверкали у них.

Нет, не увезли ещё школу. Только крышу снимали с неё.

На школьном дворе стояло несколько автомашин. Около одной из них Павлик увидел отца. Хотел было выговорить ему, почему не разбудил, как обещал, но подумал, что тогда все узнают, что он, Павлик, проспал и ему же будет неудобно. Лучше промолчать. А отец увидел Павлика с ребятами и засмеялся.

— Николай Андреевич, — обратился он к завхозу школы. — Вот они, явились твои богатыри.

Николай Андреевич улыбнулся и, подняв руку, приветствовал ребят.

— Здорово, чудо-богатыри! — громко крикнул он.

Взрослые, которые были тут, засмеялись. Но Павлика и остальных ребят это не смутило. Что смешного в том, что они пришли помогать?

Потом Николай Андреевич поправил пальцем свои усы и уже серьёзно сказал:

— Ну, богатыри, осилим мы с вами такое дело? Перенесём школу?

И ребята дружно ответили:

— Осилим. Перенесём.

— Отлично, — сказал Николай Андреевич. — В таком случае идите сюда, — позвал он их за собой и повёл в бывшую учительскую комнату. — Вам, как самым настоящим богатырям, придётся вот какой груз нести, — указал он на груды свёрнутых географических карт и на глобусы. — Можно сказать, моря и горы переносить будете. На, герой, держи земной шар! — и передал Павлику глобус.

Учителя и старшие школьники помогали рабочим грузить на автомашины парты, снятое с крыши железо, двери и оконные рамы. Во дворе было шумно, весело. Но Павлика с каждой минутой всё больше брало уныние. Он думал, что школу сразу погрузят на какой-нибудь домовоз, а её собирались разбирать чуть ли не по кирпичику. Так можно до вечера стоять и ждать, когда разберут такой большой двухэтажный дом. А может, и до вечера не разберут. Да когда это ещё перевезут все кирпичи, да когда-то из них начнут складывать такой же большой новый дом… У-у, какая это длинная канитель! И всё время придётся тут торчать, чтобы тоже быть участником переноски?.. Это не входило в его планы. Он думал: раз-раз — и готово. Хорошо, что Николай Андреевич сказал, обращаясь к старшеклассникам:

— Ребята, кто сопровождающим будет? — И отобрал пятерых, по человеку на машину.

Павлик догадался, что старшеклассники будут сопровождать груз на новое место, и крикнул:

— Я тоже буду сопровождающим.

— Очень хорошо, — отозвался Николай Андреевич. — Полезай в кабину к отцу.

Но Павлику хотелось ехать в кузове, на самом верху. Оттуда лучше будет всё видно. Можно даже сидеть за партой, будто в классе.

— А мы? — растерянно спросил Минька.

— А вы — на другие машины, — по-своему распорядился Павлик, не дожидаясь разрешения Николая Андреевича.

Грузовик, на котором поехал Павлик, вёз парты, классные доски, какие-то упакованные ящики и те самые моря и горы, которые Павлик со своими ребятами переносил из учительской комнаты. Вместе с Павликом груз сопровождал ученик девятого класса. Его звали Костя.

Павлик сидел на ящике, придерживаясь за парту рукой, и перед ним открывались широкие дали, освещённые ярким солнечным светом. Машина поднялась на гору, и весь город с поблёскивающей за ним Волгой был перед глазами. Мало в городе оставалось домов, меньше половины. А скоро и эти снесут, и будет видно с горы, как внизу плещется море. Самое молодое из всех морей на земле!

— Костя, — обратился Павлик к своему спутнику. — А моря бывают очень большие? Много больше этого города?

Костя улыбнулся.

— Морей на земном шаре больше, чем земли, — сказал он.

— На этом вот шаре? — указал Павлик, на торчавший между ящиками глобус.

Костя приподнял глобус и зажал его между коленками.

— Вот смотри, — водил он пальцем по краям неровных голубых пятен. — Это всё вода. Моря и океаны. А вот это — земля, — указывал он на коричневатые и зелёные очертания. Потом крутнул глобус, нашёл какое-то место и ткнул в него пальцем. — А вот тут мы живём.

— Где, где мы? — щурился Павлик.

— Это вот Волга течёт, — показывал Костя на тоненькую извилистую ниточку, — а вот тут, около этого изгиба, мы и живём.

Удивительно! Все моря и все земли видны на глобусе. А он такой маленький. Как футбольный мяч.

Хорошо было ехать с Костей. Он рассказывал о морях и океанах, о том, какие они большие, глубокие и какие рыбы водятся в них.

— А язи есть? — поинтересовался Павлик.

Нет, язи там не водятся. Жалко.

Уже давно скрылся старый город, дорога шла по окраине соснового бора, и вскоре вдали показались первые

строения тоже большого нового города. Он начинался у опушки бора, и в нём сразу строились целые улицы. Вот почему в старом городе осталось мало людей. Все — здесь. И все строят, строят. Одни складывают стены, другие поднимают стропила, третьи уже красят крыши яркой, поблёскивающей на солнце зелёной или красной краской. И всюду пахнет сосновыми стружками. Здесь было куда веселее, чем в старом городе.

Машина остановилась на большой площади, от которой лучами расходились новые улицы.

Павлик думал, что школу перенесут из старого города и поставят на новом месте точь-в-точь такой, какой она была раньше. А оказывается, школа здесь строилась совсем новая. Она подведена уже под самую крышу и была больше, красивее прежней. А около школы — пустырь. На нём осенью школьники будут сажать деревья фруктового сада. Так сам Костя сказал.

С машины разгрузили парты, перенесли в большой сарай ящики, карты и глобусы, и в это время подъехала ещё одна машина, на которой сопровождающим был Вовка. Павлик очень обрадовался, увидев его. Захотелось похвастаться новыми знаниями. Вовка уже проучился в первом классе, а интересно, — знает ли он, где, например, Тихий океан?

— Какой? — наморщил Вовка переносицу.

— Тихий.

Вовка подумал, поправил на голове свою форменную фуражку.

— Подумаешь, Тихий, — пренебрежительно скривил он губы. — Тихий и знать-то не очень интересно. Я зато знаю где бурный. А ты знаешь где?

Где бурный океан, — Павлик не знал. Не сказал ему Костя об этом.

Вот и не пришлось похвалиться. Трудно состязаться с Вовкой. И ничего удивительного в этом нет, потому что он учится в школе. А Павлик даже читать как следует не умеет. Только понаслышке что-нибудь приходится ему узнавать.

7. ПРОПАВШАЯ ВОЛГА

Теперь Павлик уже многое видел: и Волгу, и старый город, и новый, но не видел только самого главного — стройки.

— Её за целый день не обойдёшь, — предупреждал Вовка, уже не раз побывавший там. — Гидростанция с плотинами— это тебе раз; верхние шлюзы — два; нижние — три, — отсчитывал он. — А сколько всяких заводов! Камнедробильные, бетонные, арматурные… Сварщики начнут арматуру сваривать, — так искры кругом и летят.

— Интересно, Вовка?

— Ага.

— А как туда попасть?

— Очень просто, — говорил Вовка. — Сесть на автобус и доехать до Шлюзового посёлка. А оттуда всё строительство видно.

Если бы было просто, Павлик тогда бы и не задумывался. А как же просто, когда мама не пускает, говорит, что там маленьким нечего делать?

Павлик и не собирался что-нибудь делать там. Но по-смотреть-то ведь надо!

— Я с Вовкой поеду, — говорил он. — Вовка — большой, в школе учится.

Но и с Вовкой не отпускали его.

Счастливый случай выпал самым неожиданным образом. Павлик встретил у себя в Порт-городе девятиклассника Костю, который рассказывал ему про моря и океаны.

— Здравствуй, Костя, — поздоровался с ним Павлик. — Ты куда идёшь?

Костя сначала его не узнал; прошло уже много времени с того дня, когда они вместе ехали на машине. А потом вспомнил и улыбнулся.

— А, это ты, — сказал он и подал Павлику руку. — Здравствуй. Где же ты со своей командой пропадаешь? Школу-то без вас переносят.

— Оттуда только кирпичи возят. А кирпичи — не интересно, — откровенно сказал Павлик.

— Так, — с добродушной снисходительностью похлопал его Костя по плечу. — Ну, а чем же теперь занимаешься?

— Ничем, — передёрнул Павлик плечами. — А ты чем?

— На гидроузел сейчас поеду, посмотрю. Давно уже не был там.

— Ой, Костя… — вцепился Павлик обеими руками в его руку. — Возьми меня. Я совсем никогда не был там. Возьмёшь, а?.. Возьми!

— А тебя отпустят? — спросил Костя.

— Отпустят. С тобой отпустят. Пойдём, вон наш дом. Вон, с зелёным крыльцом.

И Павлик привёл Костю домой.

— Мама, а вот Костя, — сообщил он.

Мать готовила обед, чистила картошку. Она приветливо кивнула Косте головой.

— Здравствуйте, — и остановила на нём вопросительный взгляд.

С минуту все трое молчали. Павлик думал, что Костя станет просить отпустить его, Павлика, с ним. А Костя ждал, когда об этом заговорит сам Павлик.

— Ну, что ж?.. Так и будем стоять молча? — улыбнулась мать.

Костя смутился, а Павлик подтолкнул его рукой, чтобы он начал скорее просить.

— Вот он… — забыл Костя, как зовут Павлика. — Мальчик ваш…

— Пусти, мама, с ним, — заныл Павлик, не дав досказать Косте. — Он вон какой большой, с ним можно. Пусти, а?..

— Куда пустить?

Вскоре всё разъяснилось. Мать подумала-подумала, расспросила Костю — кто он, где живёт — и пустила Павлика, дав даже целый рубль на автобус.

Костя… Костя — это не Вовка! Вовке надо ещё в восьми классах учиться, чтобы стать таким. Много чего Вовка знал, но Костя… Даже сравнить нельзя! Костя сам бы, наверно, мог учителем быть.

Павлик, например, ещё не видел, какие бывают шлюзы, а Костя так понятно все рассказал, что можно даже с закрытыми глазами представить себе, что такое шлюз.

От Волги идёт канал, как переулок от улицы. А в самом конце такого переулка — ворота. Ну — как во двор. А за воротами двор, похожий на большой-большой ящик с высокими стенками. И на дне этого ящика налита вода. Когда пароход приближается к шлюзу, ворота раскрываются и пароход входит в него. Вошёл — и ворота снова закрылись наглухо. Как в клетке, сидит пароход в таком ящике и даже не чувствует, что его поднимает всё выше и выше, потому что шлюз ещё больше наполняют водой. Это делают потому, что с одной стороны, за плотиной, вода держится высоко, а перед плотиной — низко. Вот в шлюзе её и уравнивают, чтобы пароход не прыгал бы вниз, как в яму, или не взбирался бы, как на гору. А потом, когда пароход поднимется до нужного уровня, раскрываются другие ворота, и пароход по другому переулку-каналу, как на улицу выходит снова на Волгу. А без шлюза ему не пройти, потому что река, как стеной, перегорожена высокой плотиной.

— Ясно? — спрашивал Костя.

— Ясно, — отвечал Павлик.

Автобус быстро привёз их на стройку. Павлик вышел, осмотрелся — везде какие-то чудеса. Высоко-высоко над Волгой, под самым небом, натянута сетка, а над ней по канатам движутся вагонетки. Одни — туда, а другие — сюда. Много их. Так и снуют всё время.

На высоченной насыпи у самого края крутого обрыва стоит паровоз и пыхтит, вот-вот собираясь тронуться. А ехать ему некуда. Если сделает хоть один шаг, — полетит вниз и разобьётся.

— Костя, зачем паровоз забрался туда? Куда же он ехать хочет?

— Никуда не поедет, — успокаивает Павлика Костя. — Он просто стоит, как котельная. Для работы на стройке пар подаёт.

На большом мосту, поднявшемся над Волгой, стоят какие-то машины, издали похожие на птиц-великанов. Наклонит такая птица длинную шею, клюнет, поднимет пучок тонких прутьев и перенесёт их в другую сторону, словно собираясь вить себе из этих прутьев гнездо. Потом высмотрит что-то ещё, снова клюнет и поднимет, например, бадью, доверху наполненную жидким бетоном. Множество прутьев уже торчит из гнёзд этих птиц, а они приносят всё новые и новые пучки и опять заливают их бетонным раствором.

Этих птиц называют портальными кранами, а прутья, которые они подбирают своими клювами, — стальной арматурой.

Как громадные утки, сидят на воде или медленно кружатся по затону неуклюжие земснаряды. От них тянутся длинные трубы, по которым вода гонит песок, поднятый с речного дна, и посреди Волги намываются длинные песчаные косы.

А на берегу стоит экскаватор. Он разинет зубастую пасть, наберёт земли, камней, — всего, что ему попадется, — и выплюнет в кузов грузовика-самосвала. Всё время экскаваторы землю грызут, а самосвалы всё возят и возят.

Костя сказал, что вон на том берегу стоял в высокой шапке Царёв курган, а его грызли-грызли экскаваторы и оставили без шапки и без головы.

Много чего насмотрелся в этот день Павлик, но и это ещё было не главное.

— Подожди, — сказал вечером отец, когда Павлик восторженно рассказывал обо всём, что видел на стройке. — Вот подойдёт день, когда станут Волгу перекрывать, тогда действительно чудо из чудес будет.

— А когда станут перекрывать? — нетерпеливо спрашивал Павлик.

— Теперь недолго осталось ждать.

И этот день подошёл.

Накануне отец сказал матери:

— На завтра, Варюша, от всех домашних дел освобождай себя. Идите с Павлушкой перекрытие Волги смотреть.

Отец был весёлый, довольный. Ему, вместе с другими самыми лучшими шофёрами стройки, поручалось начинать перекрытие русла Волги. Мать любовным взглядом посматривала на него, и Павлик тоже был очень рад. Вон какой его отец! В числе самых лучших!

Ко дню перекрытия все готовились как к большому празднику. Только и разговоров было об этом. Всю жизнь текла могучая Волга по своему произволу, иногда, в половодье, творя много бед, а теперь навсегда преграждался её былой путь. И каждому хотелось увидеть, как это произойдет.

Людей на берегу набралось столько, что никому, наверно, не сосчитать. И все были взволнованы. Костя, Вовка, Алик, Минька и другие знакомые Павлику ребята тоже были где-то здесь, но где?.. Разве найдёшь их среди стольких людей?

Теперь Волга прорывалась вперёд только узким, пенистым и шумящим потоком. Река злилась, что её теснили с боков несокрушимые валы плотины. Только попадись ей что-нибудь на пути, так мигом и унесёт. Ни за что не догонишь.

Строители навели на этот проток деревянный мост, зажгли множество ярких прожекторов, и в ранних осенних сумерках Волга и её берега осветились, как в солнечный день.

Павлик стоял на берегу рядом с матерью и, стараясь реже моргать, смотрел, что будет делаться.

— Смотри, смотри, Павлушка, да запоминай всё, — говорила ему мать. — Можно век прожить, а такого не увидеть.

— Я давно всё видеть хотел, а ты сама не пускала, — сказал ей Павлик.

Где-то установленные радиорупоры громко и торжественно извещали, что строители гидроузла начинают решительную схватку с Волгой. Они призывали их упорно сражаться с рекой и скорее захватить её в свой плен. Этот день они называли днём штурма Волги.

И штурм начался.

С берега на мост осторожно спустилась первая машина. На ней возвышалась большая остроконечная каменная глыба — такая большая и тяжёлая, что только одна помещалась на грузовике.

Машина выехала на середину моста, развернулась, попятилась задним ходом к самому краю, наклонила платформу, и тяжеленная глыба плюхнулась в реку, высоко взметнув брызги воды. Прошло несколько минут, и уже десятки машин, одна за другой, сбрасывали в проток такие же большие и тяжёлые глыбы.

— Мама, там и наш папа работает, — восторженно сказал Павлик.

— Да, сынок, и он тоже там.

Долго смотрел Павлик, как сражались гидростроевцы с Волгой, но до конца видеть эту битву ему не пришлось, потому что она длилась всю ночь, захватила утро и часть нового дня. Отец потом рассказывал, как Волга ревела и пенилась в своей ярости и, под конец обессилев, подчинилась покорившим её людям.

На другой день Павлик чуть свет побежал к Вовке, потом к Миньке и Алику, и они вчетвером отправились смотреть, что теперь стало с Волгой.

На месте перекрытия виднелась гряда выпиравших из воды камней. Если бы позволили, то по ним можно было бы перебежать на ту сторону. Кое-где Волга ещё могла просачиваться между ними, но таких мест становилось всё меньше. Земснаряды намывали на камни песок, и он, оседая, создавал здесь толщу земляной плотины.

И вот наступила такая минута, когда Волга могла протекать по своему недавнему протоку лишь одним, совсем узеньким ручейком. Через него можно было просто перешагнуть. Какой-то человек нарочно встал на этих двух смыкавшихся берегах ручейка, и получилось, что Волга протекала между его ног, а потом…

Как это произошло, Павлик не заметил: всего несколько минут назад, хотя и узеньким ручейком, но Волга всё же текла, а тут вдруг словно исчезла. Не стало реки, некуда было ей течь, потому что берега ручейка плотно сомкнулись. Земляная плотина выросла на глазах. Словно это сам берег сдвинулся с места и лёг поперёк реки.

— Волга… А где же Волга?.. — удивлённо затеребил Минька Павлика за рукав. — Где она?

А Павлик и сам не знал. Раскинулась перед ними успокоившаяся водная гладь, похожая на большое озеро, а реки не видать. Долго они стояли на берегу и смотрели, — что же дальше-то будет?

Мимо них проходил в высоких сапогах и в меховой куртке какой-то большой дядя. Он улыбнулся, глядя на их удивлённые лица, и спросил.

— Что, нет Волги-то, а?.. Куда же она пропала?

Павлик смущённо повёл плечами.

— Не знаю.

— Ну, ничего, ничего, — успокаивающе проговорил дядя в куртке и в сапогах. — Где-нибудь мы её обнаружим. Тебя как зовут? — наклонился он к Павлику и заглянул ему в лицо.

— Павлик Лобанов. А вас как?

— А меня зовут Разиным, — ответил большой дядя. Он тоже посмотрел на пропавшую Волгу и сказал: — Вырастешь, учись на гидротехника. Будешь реки останавливать и моря создавать.

— Нет, я, как Вовка, на инженера буду учиться, а не на техника, — сказал ему Павлик.

Разин ещё раз улыбнулся и похлопал его рукой по плечу.

— Ну, если на инженера, так ещё лучше.

Дома от отца Павлик узнал, что запруженная Волга, не находя нигде выхода, нырнула под здание ГЭС и выскочила в специально сделанные для неё так называемые донные отверстия гидростанции.

— Сама под себя нырнула? — спрашивал Павлик.

— Почти что так, — смеясь, отвечал отец.

И ещё Павлик узнал, что разговаривавший с ним Разин был главным инженером стройки.

«А дед говорил, что Разин был атаманом и по Волге на стругах плавал, — вспомнил Павлик. — Наверно, спутал дед всё».

8. МОЛОДОЕ МОРЕ

Новый город потому так и назывался, что в нём с каждым днём обязательно появлялось что-нибудь новое.

Около большой новой школы, например, был совсем недавно пустырь, а потом как-то прибежал туда Павлик и увидел — растёт сад с большими деревьями и на многих из них даже не облетела листва, хотя была уже осень.

Юрка и Шурик жили теперь в новом городе, и им всё тут нравилось. А про старый город все позабыли. Да там и смотреть было не на что, потому что в нём ничего не осталось.

Однажды утром Павлик проснулся, и мать сказала ему:

— Ты вот спал и не видел, что в старом городе делается.

— А что там?

— Посмотри, так увидишь.

Павлик выбежал на косогор, глянул вниз и увидел: до самой дороги, что вела к прежней окраине старого города, разлилась вода. Это было море. Оно даже слегка плескалось у своего нового берега, и вода в нём была такая же, как в Волге, а не белая, как молоко. Наверно, хорошо они тогда сделали, что убрали извёстку и мел. Жаль только, что не вышли из моря богатырями!

Совсем недавно бегали ребята по городским улицам, и Волга была далеко, а теперь улиц и следа нет. И Порт-город сразу изменился. Целое море подступило к нему. Здесь действительно будет порт. Появились уже первые лодки, и скоро приплывут пароходы.

В один тихий погожий день, когда солнце, словно вспомнив о лете, было ярким и тёплым и с самого утра ни разу не пряталось, к Павлику прибежал Шурик.

— Хочешь с нами рыбу ловить? Папка к лодке пошёл, а я за тобой побежал. Хочешь?.. У нас удочки есть, и я целую банку червяков накопал.

Мать легко отпустила Павлика, узнав, что Шурик собрался на рыбную ловлю вместе со своим отцом. Они поплыли и были, наверно, первыми рыбаками, вышедшими в молодое море. Уплыли далеко. Когда Павлик оглянулся назад, домики Порт-города показались ему маленькими, словно игрушечными.

Отец Шурика бросил якорь — камень на длинной верёвке, — лодка остановилась, и они закинули удочки. Поплавки спокойно лежали на воде, и тогда, чтобы поддразнивать рыбу, отец Шурика стал изредка подёргивать свою удочку. Павлик стал тоже поддразнивать и почувствовал что-то тяжёлое, будто кто-то схватил под водой конец лески и не отпускал от себя.

— Опять язь! — обрадовался Павлик.

— Подсекай, подсекай, — торопливо зашептал Шурик.

И Павлик подсёк. Чтобы ему помочь, отец Шурика перехватил у него из рук удочку и стал вываживать попавшуюся рыбу. Она хотя и не сопротивлялась, но шла тяжело. Шурик держал сачок, готовясь подцепить им рыбу, как только она покажется около лодки. Павлик затаив дыхание ждал. И — что же это такое?.. У него удивлённо расширились глаза. На крючке его удочки висело старое ведро с дырявым проржавленным дном и большой вмятиной на боку.

— Вот так улов! — засмеялся отец Шурика.

Смеялся и Шурик, а Павлик ещё раз посмотрел на вытащенное ведро и узнал его.

— Шурик! — крикнул он. — Мы тут дно очищали, чтобы море не было белым, помнишь? Я тогда ведро это видел.

Отец Шурика осмотрелся и сказал:

— Мы, похоже, на Ракитинском огороде находимся. Или на Рыбацкой улице.

— На огороде, — решил Павлик. — Ведро там валялось.

— А наш дом был примерно вон в том месте, — указал отец Шурика в сторону, где так же ровно разлилась вода.

«Чудно, — подумал Павлик, — на огороде рыбу ловим».

И поймали. Сначала клюнуло у самого старшего рыбака. Он вытащил подлещика. Потом ка-ак рвануло поплавок у Павлика, и он приподнял окунька. Шурик завистливо смотрел на них и не заметил, что у него на крючке уже давно сидит маленький ёрш.

Рыба словно знала, к кому идти: к большому рыбаку — покрупнее, к Павлику — поменьше, а самая маленькая — к самому молодому из рыбаков.

А ещё через день Павлик вместе с гурьбой ребят плавал по морю уже не на лодке, а на настоящем буксирном пароходе. Капитаном на нём был Вовкин дядя. Ему нужно было привезти от горного берега баржу с кирпичом. Они плыли, а под ними был старый город. Ребята стояли на носу буксира и всё время всматривались в воду, стараясь увидеть хоть какие-нибудь признаки города, но так ничего и не увидели.

9. ЗОЛОТАЯ КНИГА

Вовка сказал, что в гидростроевском клубе есть золотая книга. Она большая, очень красивая и сделана, наверно, из чистого золота. Потому так и называется — золотой.

В ней — золотой вставочкой и золотыми чернилами — написаны имена самых лучших людей гидроузла, и ключ от шкафа, в котором хранится эта книга, находится у самого директора клуба.

— А мы там есть? — спросил Павлик.

— Кто мы? — не понял Вовка.

Павлик хотел спросить, — записаны ли в такую книгу они, ребята, но почему-то смутился.

— Не знаю, кто там есть, а мой папа записан, — с гордостью сказал Вовка.

— А мой? — ревниво спросил Павлик.

Этого Вовка не знал. Сам он такой книги не видел. Это учительница в классе говорила, что в золотой книге гидростроевцев записан его отец и что поэтому ему, Вовке, стыдно получать двойку за кляксы.

Павлик нетерпеливо ждал возвращения отца с работы, чтобы узнать, записан ли он в золотой книге.

— Не интересовался я этим, сынок, — улыбнулся отец.

Тогда Павлик решил: наверно, потому он так уклончиво ответил, что не записали его. Как же так? А Вовкиного отца записали. И стало обидно.

С этого дня мысль о золотой книге не давала Павлику покоя. Он два раза подходил к гидростроевскому клубу и заглядывал в дверь. Даже самого директора видел, но спросить не решался. Если бы пойти вдвоём с кем-нибудь, тогда можно быть посмелее. Хорошо бы с Вовкой пойти, но он в школе. И Павлик решил поговорить с Минькой.

Минька прыгал около большой сосны, росшей недалеко от дома. Он был в боксёрских перчатках и бил сам себя. Увидев Павлика, он обрадовался.

— Давай — кто кого? Мы с тобой так ни разу и не дрались. Давай, а?..

— Ещё чего выдумаешь?! Очень мне нужно драться! — отказался Павлик. — Лучше пойдём со мной.

И сказал ему о золотой книге.

— Пойдём, Минька, спросим. Книга большая, в ней много листов. Может, и твой папа тоже записан. Пойдём!

Минька согласился, но только боялся, как бы директор не прогнал их.

— Ничего, — обнадёживал его Павлик. — Мы ведь только спросим про книгу.

Директор клуба сидел в своём кабинете за большим столом и читал газету. Он недоуменно посмотрел поверх очков на протиснувшихся в дверь ребят и показался таким строгим, что Минька попятился назад. Павлик удержал его шёпотом упрекнув:

— Эх ты, забоялся!

— В чём дело? — спросил директор, отложив газету.

Минька вздрогнул, а Павлику сразу стало жарко и у него пересохло во рту.

— Нам… мне… Вовка Курганов говорил… — начал он и запнулся.

— Какой Курганов? Что говорил? — наморщил директор переносицу и от этого стал ещё строже.

— Уйдём, Павлик, — шепнул Минька.

Директор услышал их шёпот и немножко подобрел.

— Ну, ну, смелей. В чём дело? — поднялся он из-за стола, и Павлику показалось, что директор даже улыбнулся. — Вы кто такие? Откуда?

Не прошло и минуты, как директор, узнав, зачем они пришли, усадил их в большие кресла, засмеялся, а вовсе не стал ругаться или прогонять.

— А читать-то вы умеете? — спросил он.

Павлик переглянулся с Минькой и ответил:

— Короткие слова я умею. А Минька — нет. Мы ещё не учимся в школе. Вы покажете нам книгу? Она правда, что золотая?

— Правда, — сказал директор, — потому что в ней — имена золотых людей.

— А сама книга?

— А сама книга обыкновенная, бумажная, но в хорошем переплёте, — сказал директор и направился к большому шкафу, стоявшему в простенке между окон.

— Бумажная, — разочарованно протянул Павлик.

А чего ж Вовка врал?

Минька подавал ему знаки, — сидеть тихо, помалкивать, и Павлик засопел носом, сразу наполовину потеряв интерес к какой-то обыкновенной бумажной книге.

— Ну, давайте посмотрим, — сказал директор, держа в руке большую, похожую на альбом книгу в коричневом переплёте с какими-то золотыми буквами. — Как фамилия твоего папы и кем он работает? — обратился он к Павлику.

— Шофёром работает. А фамилия — Лобанов.

— Говори точнее, — сказал директор. — Шофёров на стройке много. Он в какой автоколонне?

Этого Павлик не знал.

— Так как же мы будем искать? — недоумевал директор. — Тут фамилии по строительным участкам указаны.

Павлик и Минька встали на свои кресла коленками и подались ближе к столу, чтобы лучше рассмотреть книгу.

— А вы моего папу найдите, — сказал Минька, видя, что с отцом Павлика происходит заминка. — Его фамилия Иванов.

— Так, — кивнул головой директор. — А он кем работает?

— Сварщиком.

Но строительного участка Минька тоже не знал, и директор с явным сомнением покачал головой.

— У-у, брат, а Ивановых на стройке, наверно, ещё больше, чем шофёров.

Но он всё же раскрыл книгу и пробежал глазами по первым листам.

— Вот есть Иванов, — сказал он, и Минька обрадовался, а Павлик завистливо посмотрел на него. — Иванов, — ещё раз прочитал директор. — Яков Савельевич, крановщик.

Нет, не он. Минькиного отца звали Фёдором Ильичом и крановщиком он никогда не работал.

— Это у Шурика отец крановщик, — вспомнил Павлик.

— А фамилия его Иванов? — поинтересовался директор.

Но ребята не знали фамилию Шурика. Зачем она им?

Шурик — и всё. А может, он — Иванов, и это его отец записан хотя и не в золотой, но всё равно почётной книге.

— А тут самые лучшие записаны? — спросил Павлик.,

— Самые лучшие, — ответил директор. — Эти люди небывалую гидростанцию строили, судоходные шлюзы сделали, создали целое море. Вот они какие богатыри, — верно ведь?

Павлик и Минька в один голос ответили:

— Верно.

Конечно, самые настоящие богатыри — это люди. Это они управляют всеми машинами, которых так много на стройке. В кабине портального крана сидит крановщик, на земснаряде находится машинист, на экскаваторе — экскаваторщик… Если шофёр не сядет за руль, машина ведь сама не двинется с места. Хорошо быть богатырём, да ещё таким, которого записывают в почётную книгу!

Павлик вздохнул, а директор, прищурив глаза, внимательно посмотрел на него.

— А тебе очень хочется свою фамилию прочитать? — спросил он.

Павлик утвердительно кивнул головой.

— Лобанов… Лобанов… — припоминал вслух директор. — В одной книге, я знаю, Лобанов есть. — И он взял лежавшую на этом же столе ещё одну книгу. Правда, она была поменьше и не такая красивая. Даже немножко потрёпана. Директор полистал её и указал пальцем Павлику. — Ну-ка, читай вот тут.

Павлик пристально вглядывался в буквы и шевелил губами.

— Л-об… Лоб… — прочитал он.

— Дальше, дальше давай. Молодец! — подбадривал его директор. — Лоб… а потом ещё — а. Что получится?

Павлик подумал и сложил буквы сначала про себя, а потом вслух.

— Лоба… — а дальше было совсем просто, потому что оставался коротенький хвостик слова. И Павлик прочитал: — нов…

Он даже сам удивился, как это у него получилось: Лобанов.

Он повернул книжку, чтобы посмотреть на переплёт, и спросил:

— А она тоже почётная?

— Тоже.

— А почему на ней телефон нарисован?

Директор немного смутился и отвёл глаза в сторону.

— Ну… так… чтобы было красиво.

— Это телефонная книжка, — сказал Минька. — Я видел, мой папа держал такую, когда мы с ним на почту ходили, чтобы на пристань звонить.

Павлик смутился, не зная, радоваться ли ему, что он прочитал свою фамилию в какой-то телефонной книжке. Конечно, она хуже, чем почётная. А потом подумал-подумал и решил: ну и пусть телефонная! Всё равно хорошо. И ещё был доволен Павлик тем, что он сумел прочитать хотя и не такое уж длинное, но всё же и не короткое слово — «Лобанов». Оно было таким близким и понятным ему.

— А вы посмотрите теперь тут Лобанова, — сказал он директору, указывая на большую книгу. И — как тут случилось, никто не мог понять: должно быть, он зацепил чернильницу локтем, и она опрокинулась. Хорошо, что золотая книга лежала в стороне и чернильная лужа не подтекла под неё. А то была бы беда!

— Да, с вами наберёшься хлопот, — сказал директор. Он снова стал строгим и спрятал книгу в шкаф.

— Он не нарочно, — сказал Минька, защищая Павлика.

Директор молча вытирал газетой чернила, и Павлик подтолкнул Миньку к выходу.

Что же им оставалось делать? Только уйти поскорее.

В тот же день Павлик увидел Шурика и сказал ему:

— Шурик, если твой папа Иванов, то он в золотой книге записан. Мы видели. Нам эту книгу показывали.

— Ничего он не Иванов, — сказал Шурик, — а Васильев.

10. ЗВЕРИНЕЦ

Когда были холодные дождливые дни, Павлику приходилось сидеть дома. Он рассматривал картинки в отрывном календаре и дожидался прихода зимы. Несколько раз собиралась она лечь на землю пухлым белым снегом, но снег таял и на улице опять была сырость и грязь.

А как-то вечером пришёл с работы отец и принёс с собой бумажный кулёчек. Павлик думал, что в нём мятные пряники, которые он любил, но ошибся. В кулёчке сверху лежали два плотно сбитых холодных снежка, а под ними — тоже очень похожие на настоящие — снежки из зефира.

— Ну, какие лучше? — смеясь, спрашивал отец.

В этот вечер сразу нападало много снега и пришла зима. А ночью, когда Павлик спал, мороз разрисовал окна красивыми искристыми цветами.

Зима… Хорошо было лететь на санках с заснеженного косогора прямо к новому морю, покрытому крепким льдом. Зимой дни были короткие, и пролетали они незаметно, а когда стали прибывать, то полетели ещё быстрее, потому что у Павлика, кроме катанья с горы, прибавилось много других интересных дел.

Один раз вечером отец взял карандаш и подсчитал, какой путь сделал Павлик на своих санках. Вышло, что он за зиму больше ста километров проехал, если считать, что только по двадцать раз в день спускался с косогора. В тот же вечер отец рассказал, что строители гидроузла хотят на пришлюзовых участках посадить весной деревья, создать на побережье нового моря парк, сделать цветочные клумбы. А в столярной мастерской левобережного строительного участка комсомольцы скворечники делают. Пусть птицы приживаются к новым местам.

На следующий день Павлик с нетерпением ждал, когда Вовка вернётся из школы. Под крыльцом, где они собирались открыть мастерскую по изготовлению газетных кораблей, лежали раздобытые Павликом обломки досок и фанеры.

— Видал? — показал он Вовке свои запасы строительного материала. — Мы тоже скворечницу сделаем. Знаешь, как скворцы будут петь!

Вовка небрежно ковырнул ногой обломок доски и пренебрежительно оттопырил нижнюю губу.

— Подумаешь, — скворцы! Мы, если захотим, мы, знаешь, что сделаем?..

— Что? — не терпелось Павлику.

Но Вовка ещё и сам не знал, что бы такое придумать. Не хотелось ему сразу выразить свою восторженность перед замыслом Павлика. Что это в самом деле — всё Павлик и Павлик!. То одно придумает, то другое. Будто умнее всех.

Вовка посмотрел на большую сосну, стоявшую около дома, и сказал:

— У нас белка будет тут жить.

— Где?

— Вот тут, на сосне. Мы для неё дупло, дырку сделаем. Нам учительница рассказывала, что можно всяких зверей приручить. Даже тигров. Слонов даже и львов. А уж волков или медведей — сколько хочешь. У нас при школе будет звериный уголок. Кролики станут жить и ежи, — торопливо добавил Вовка.

Павлик смотрел на него не отрывая глаз, боясь пропустить хоть одно слово.

— А где мы её достанем, белку-то?

— Где?! — вызывающе переспросил Вовка, как будто этот вопрос не стоил никакого внимания. — Возьмём где-нибудь и поймаем. Подумаешь!

— И у нас свой зверинец будет. Ага? — заключил Павлик.

— Ага, — подтвердил Вовка, довольный, что первенство в новой интересной затее осталось за ним.

Юрка, Минька и Алик согласились с Вовкой: что толку сделать скворечник? Ну, прилетят скворцы, поживут, а потом снова ведь улетят. Лучше сделать клетки для зверей, устроить настоящий зверинец. И на первых порах Минька подобрал где-то щенка.

Была зима — морозная, ослепительно-яркая от белого снега, и вдруг снег постарел, стал жёстким и серым, а из-под него один за другим побежали весёлые ручейки. Если присесть над таким ручейком, то будет слышно, как он звенит, а отойдёшь немного в сторону, — умолкает. Но всё равно так же быстро бежит и бежит.

У Павлика в руках были щепки. Одну за другой он пускал их в ручей и наблюдал, как, подхваченные водой, они стремительно уносились к самому морю.

— А я сейчас поеду оспу прививать, — хвастливо сказал подошедший к нему Минька.

Он был одет по-праздничному. На ногах — новые, ярко поблёскивающие галоши, на шее — голубой шарфик.

— А с кем поедешь? — спросил Павлик.

— С кем… Известно с кем. С бабушкой. А мама будет мне сама прививать.

Павлику тоже захотелось прививать оспу. Он бросил оставшиеся щепки и побежал домой. Минькина бабушка как раз была у них: зашла, чтобы оставить ключи. Павлик прямо с разбегу кинулся к матери, обхватил её ноги руками и заныл:

— И я… И я хочу оспу…

Всё произошло так быстро и хорошо, что он даже удивился. Не надо было выжимать из глаз слёзы и добиваться согласия матери плачем. Минькина бабушка засмеялась и потормошила шапку на его голове.

— Миленький, оспу захотел… Пусти его, мать… Им с Минькой веселей вдвоём будет.

И мать отпустила Павлика, только заставила чистую рубашку надеть.

Прививать оспу они поехали на автобусе. Ехать надо было в Шлюзовой посёлок. Там, в поликлинике, Минькина мама работала медицинской сестрой.

Павлик сидел у окна и смотрел, как мимо него проносились новые дома, уже успевшие занять всё побережье. Автобус огибал море, и вдали, как высокий мост, показалась водосливная плотина гидростанции.

На Волге был ледоход. По одну сторону плотины, там, откуда начиналось море, вода стояла высоко. Изломанные льдины подплывали к пролётам плотины и с огромной высоты рушились вниз вместе с вздувшимся валом воды. А внизу, за плотиной, Волга теснилась в своих прежних берегах.

— Смотрите, смотрите! — крикнул кто-то из пассажиров. — Что это?!

По набережной бежали люди, что-то крича и размахивая руками. Шофёр затормозил, и автобус остановился. Все пассажиры смотрели в окна. Павлик тоже приплюснулся носом к стеклу. Перед ним был широкий волжский разлив, по которому плыли большие и малые льдины. Павлик беспокойно оглядывал берег, воду, не понимая, в чём дело, и вдруг увидел, как на одной большой льдине, прижавшись друг к другу, стояли то ли лошади, то ли коровы.

— Лоси! — крикнул шофёр и отчаянно замахал руками. — Куда вы?.. Куда?!.

Но лоси, конечно, не могли услышать его, и шофёр безнадёжно опустил словно сразу уставшие руки.

— Эх, пропадут ни за что, — с горечью вздохнул он. — Что же делать-то, а?.. Что делать?..

Он выскочил из кабины, а кондуктор и все пассажиры тоже заволновались и кинулись к открывшимся дверям. Павлик и Минька мигом очутились на набережной.

— Шуметь надо… Спугнуть… Чтобы они в сторону кинулись! — больше всех беспокоился шофёр. — Сигналь! — крикнул он, пробегая мимо остановившегося грузовика.

И грузовик загудел, засигналил. Его тревожные, громкие гудки подхватили другие машины, послышался чей-то зычный посвист, кто-то неистово заколотил палкой по железу. Павлик и Минька изо всех сил визжали и махали руками, стараясь спугнуть лосей со льдины. А льдина всё так же плыла и плыла, и только ещё плотнее сбились на ней перепуганные лоси. Но вот один из них подошёл к краю льдины, нагнул голову, а потом, стремительно закинув за спину большие ветвистые рога, кинулся в воду. За ним бросились в воду и остальные лоси.

Это всех очень обрадовало. Люди стали ещё громче кричать, свистеть и хлопать в ладоши. Многие побежали, чтобы встретить приближавшихся к берегу лосей. Павлику с Минькой тоже не терпелось стоять на месте.

— Лоси!.. Лоси!.. — кричали они.

— Минька, к нам бы их, к нам в зверинец, — задыхался от волнения Павлик.

Страшна была лосям ненадёжная льдина, пугала поднявшаяся вдали громада плотины, и они, словно поняв, какой путь спасения указывали им люди, поплыли к берегу. Плыть им было недалеко. Куда ближе, чем к противоположному берегу. Может быть, они так бы и вышли прямо сюда, на дорогу, если бы очень уж громкий шум не смутил вожака. Он вдруг круто повернул в сторону, устремляясь к середине Волги, и за ним послушно повернуло всё стадо.

— Раз, два, три… — считал кто-то. — Шесть, семь, восемь…

Лосей было двенадцать. Они уплывали, стараясь перс сечь Волгу, но быстрое течение сносило их к плотине, и преодолеть его они не могли. Уже минопала пролёт и рухнула вниз та льдина, на которой они недавно стояли; всё упорнее сопротивлялся вожак, стараясь выше задрать приподнятую над водой голову с кустом запрокинутых рогов, но его то крутило на месте, то снова неудержимо влекло к плотине.

У Павлика защемило дыхание. Минька стоял с широко раскрытыми испуганными глазами, боясь шевельнуться. И такая вдруг удивительная тишина сковала всё. Павлик хотел зажмурить глаза, чтобы не видеть ничего, и в то же время боялся упустить эту страшную минуту, когда свершится неотвратимое. Одного за другим лосей будто засасывали пролёты плотины, чтобы с высокого гребня швырнуть вниз вместе с непрерывающимся обвалом грозно шумящей воды.

— Ой!.. — громко вырвалось у Миньки.

И налетевший вдруг с Заволжья ветер зароптал, зашумел в чёрных сучьях прибрежных деревьев.

— Внучок, Минька… Оспа-то… — крикнула стоявшая у автобуса бабушка.

— Не нужна твоя оспа. Оспу каждый-день прививать можно, а лоси… — не досказал Минька в ответ и, не чуя ног под собой, побежал, чтобы увидеть, не покажутся ли лоси в кипящем пенистом потоке, падавшем с высокой плотины. Павлик побежал вместе с ним.

Их обгоняли другие люди, а они в свою очередь тоже обгоняли кого-то из менее расторопных. Заглушая все голоса, внизу за плотиной ревела вода, захлёбываясь в своей ярости. Пронизанные солнцем, пенистые потоки её стремительно уносились вперёд. А вода с плотины всё падала и падала почти отвесной стеной.

Автобусный шофёр, оказавшийся впереди ребят, что-то выкрикивал, указывая на волжскую даль, но его слов нельзя было разобрать за шумом воды. Ухватившись за его руку и поднявшись на носки ботинок, Павлик увидел, как далеко-далеко, уже на успокоенной глади реки показалась чёрная точка. Потом другая, третья, четвёртая… Уменьшенные расстоянием, маленькие, как козлята, лоси через две— три минуты поднялись на крутые уступы правобережья и сразу же скрылись в лесу.

— Девять, — насчитал их шофёр.

А может, он ошибся. Может, все лоси вышли на берег.

— Вот это пловцы! — восхищённо говорил он, возвращаясь к автобусу. — С такой кручи слететь и снова на берег выбраться!

— А как они на льдину попали? — спросил Павлик.

— Попали, — вздохнул шофёр. — Понадеялись, наверно, что по земле ходили, ан под ними замёрзшее море было. Вот льдина-то и оторвалась, понесла их… Эх, жалко, что мы их шумом испугали, может вышли бы к нам.

— Мы бы их взяли к себе, — сказал Павлик. — Верно, Минька?

Минька грустно и протяжно вздохнул.

— Ну ладно, поехали, — сказал шофёр. — Товарищи пассажиры, извиненья прошу за задержку… Сами видите, дело такое… — не договорил он и полез в кабину.

— Душевный, видать, человек, — заметила Минькина бабушка. — Дикого зверя жалеет.

— А лось вовсе не зверь, — сказал Павлик. — Лось — он… — и смолк, не зная, что сказать дальше.

— Лось — лось и есть, — досказал за него Минька и украдкой смахнул выкатившуюся из глаза слезинку.

Автобус дал короткий гудок, и ребята поехали в поликлинику прививать оспу.

11. ВНУК И ДЕД

Из хутора от деда пришло письмо. Мама сначала прочитала его про себя, а потом стала читать Павлику вслух. В письме дед рассказывал о хуторских новостях: построили новый телятник, в колхоз приехала молоденькая агрономша, c инкубаторной станции получили много утят, потому что с водой теперь в хуторе стало вольно.

— Ну и вольно! — усмехнулся Павлик. — Только пруд.

Мать улыбнулась и сказала, что дед пишет ещё про одну интересную новость, но просит, чтобы о ней Павлушке не говорили. Приедет на майские праздники — своими глазами увидит. Пускай тогда удивляется.

— А что, мама, там? — не терпелось узнать Павлику.

— Как же я могу сказать, если дедушка не велит. Я его должна слушаться.

Как Павлик ни приставал, она всё равно не сказала.

— Подумаешь, какая послушная! — хотел обидеться Павлик.

— А как же? — сказала она. — Дети во всём должны родителей слушаться.

— Наверно, дед лодку сделал, чтобы по пруду плавать, — пытался угадать Павлик. Так и решил. — Лодку, лодку! — захлопал он в ладоши. — Не говоришь, а я всё равно догадался. Он хотел давно сделать её.

— Может, и лодку, — уклонялась от прямого ответа мать.

В конце письма дед обращался к Павлику: «Что же это ты, внучок? Наверно, совсем забыл старика? И сусликов своих в степи позабыл? А они скучают по тебе, посвистывают, зовут».

Павлик понимал, что не суслики там скучают о нём, а скучает сам дед.

— Мама, а пускай он к нам приезжает, — сказал Павлик. — Я ему тут всё покажу.

— Приедет, — ответила мать. — Мы вот с тобой скоро поедем в хутор и деда привезём.

— Ага, — согласился Павлик.

Интересно всё-таки, что он там сделал? Какая такая новость?

Яркая солнечная весна растопила все снега, ещё прятавшиеся в лощинах. По Волге, по новому морю пошли пароходы. Приближались майские праздники.

— Я завтра в хутор поеду, — сказал Павлик Вовке и Миньке. — Сусликов для зверинца там наловлю.

— Ага. Налови, — загорелись у Миньки глаза. — А мы тут будем кротов и ежей ловить. Мама мне кролика купить обещала. Вот и будут звери у нас.

— Ты только скорей назад приезжай, — сказал Вовка. — Сразу чтоб На чём поедешь туда?

— На папином грузовике. Как сюда приехал, так и туда поедем.

Но оказалось совсем не так.

Пока мать собирала в дорогу вещи, отец пошёл в магазин, чтобы купить гостинцев деду и тёте Наташе. Павлик думал, что он вернётся оттуда уже на машине, а отец вернулся пешком с туго набитой сумкой.

— На чём же мы поедем? — спросил Павлик.

— Поедем на чём-нибудь, — уклончиво ответил отец.

Они отдали ключи от квартиры Минькиной бабушке и пошли. Павлик думал, что пойдут к гаражу, а пошли зачем-то к пристани.

Большой белый дом пристани, похожий на пассажирский пароход, поставили в Порт-городе совсем недавно, но здесь уже останавливались пароходы.

— Что ли мы на пароходе поедем? — удивился Павлик.

Отец переглянулся с матерью, и они засмеялись.

— Какие-то!.. — рассердился Павлик. — Смеются, а сами не знают чему.

— Не томи ты его, — сказала отцу мать.

А отец ответил:

— Ничего, стерпит. Так ему интересней и памятней будет. — И обратился к Павлику. — Мы, сынок, сначала немножко на пароходе прокатимся, хочешь?

— А на каком пароходе?

— На настоящем, пассажирском, — ответил отец.

На настоящем пароходе Павлик ещё не плавал, и ему, конечно, это было интересно.

— А в хутор когда?

— А потом и в хутор доберёмся. Сойдём на первой пристани и найдём попутную машину. Согласен так?

Ну что ж. Павлик был согласен. Ещё лучше даже: и на пароходе прокатится и на машине потом.

Парохода ждали недолго. Он вскоре показался, дымя своей низкой трубой. Шёл он против течения, и разворачиваться перед пристанью ему было не нужно. Сбавил ход и почти бесшумно пристал.

И вот Павлик на палубе, где всё блестело удивительной чистотой. Даже дотронуться до чего-нибудь было боязно, — вдруг испачкаешь! Павлик посмотрел на руки — чистые, ничего, можно погладить хотя бы вот этот поручень, горящий на солнце жаркой медью. Всё было интересно здесь, куда ни глянь. В маленьких комнатках-каютах сидели пассажиры. Одни закусывали, другие читали или так разговаривали. Многие вышли на палубу, чтобы посмотреть на Порт-город.

— Это мы тут живём, — с гордостью сказал Павлик толстому дяде — пассажиру в широкополой соломенной шляпе.

— Гм… — промычал дядя и спросил — А куда же ты едешь?

— Просто так, прокатиться.

Павлик загадочно посмотрел на дядю и потом сказал:

— А вы, наверно, не знаете, по чему мы сейчас поплывём.

— То есть, как по чему? — ухмыльнулся дядя. — Разумеется, по воде.

— По воде — это что! — сказал Павлик. — По воде — это всякий знает. А вы знаете, что под водой?

Дядя недоуменно посмотрел на него и пожал плечами.

— Странно… Что же может быть под водой?.. Дно, конечно.

— А вот и не дно. Город раньше там был. Мы бегали по нему. Вот тут бегали, — указал Павлик на воду.

— Так, — сказал дядя. — Значит, ты — свидетель двух геологических эпох. Видел то, что происходит в природе миллионами лет, когда моря наступают на сушу. Понимаешь, какой ты счастливый?

— Я много чего видел, — сказал Павлик, — и ещё больше увижу.

— Безусловно, — подтвердил дядя.

Пароход дал последние гудки, и пристань стала отделяться от него. Словно отодвинулся берег с видневшимися наверху домами Порт-города, — пароход всё дальше и дальше уходил в море.

И ушёл совсем далеко. Теперь куда ни глянешь — только вода. Над ней кружились чайки, а пароход всё шёл и шёл, оставляя за собой бурун пенистых волн, расходившихся на две стороны.

Свежий ветерок приятно обдувал лицо. Павлик стоял на носу верхней палубы, и ему казалось, что он сам, как эти вот чайки, стремительно летит в голубую даль. Пароход шёл уже целый час, а никакой пристани пока не было. Потом справа стал виден берег — поросший свежей весенней травой. большой холм. Пароход обогнул его и, сбавляя ход, стал приближаться к деревянному сарайчику, стоявшему у самой воды.

— Ну и пристань! — пренебрежительно сказал Павлик. — С нашей ни за что не сравнить.

На берегу около этой невзрачной пристани стояли какие-то люди. Наверно, тоже пассажиры. А может быть, пришли просто посмотреть на пароход. Это ведь всякому интересно.

— Вот и приехали, — сказал отец, беря Павлика за руку. — Интересно, куда мы попали. Как ты думаешь?

Но долго раздумывать над этим Павлику не пришлось. Он увидел стоявшего около сарайчика деда, а рядом с ним была тётя Наташа. Дед был в валенках, в ватнике и в меховом треухе. В одной руке держал палку, а другую приложил ко лбу козырьком, защищая глаза от солнца. Стоял и смотрел на пароход.

А вот и хутор! Он совсем недалеко от этого холма, омываемого теперь морской водой. Неужто это тот самый курган, который стоял за околицей? В прошлом году на него Павлик не раз забирался и осматривал степь.

И степи в этой стороне теперь нет. Вместо неё в неоглядную даль раскинулось широкое море.

— Вот как оно случилось, Павло, — рассказывал дед. — Вечером мы спать легли степняками, а проснулись поморами. Чудеса, а?

Чудеса. Такого и Павлик не ожидал, хотя и успел повидать за минувший год немало удивительного.

— Вот, парень, какие картинки в нашей жизни рисуются, — прищёлкнул дед языком. — А ты говоришь…

Ничего Павлик не говорил, обдумывая, как бы не показаться деду чересчур удивлённым.

Подумаешь, море к хутору подошло! Дед только это и видел тут. Всё равно ему с Павликом не сравниться. Павлик видел такое, что…

И в тот же день, сидя с дедом на крыльце, удивил его своими рассказами.

— Да, — сдался дед, когда Павлик рассказал ему обо всём, что видел на Волге. — Почти до ста лет я дожил, а на поверку выходит — совсем, как дитё. Твои, парень, картинки поприглядней моих. Это значит, Павлушка, что за один твой год весь мой век отдать можно, да и то мало будет. Вот они какие дела!