Почти никто еще не чувствует этого, но тьма сгущается над западным Вильдаром. Обыватели еще так же пьют свое пиво, политики так же интригуют при королевском дворе, все как обычно, господа, все как обычно. Но о приближающемся Часе знают уже Белые, равно как и набирающие силу Черные. И в центре грядущего — неказистый нескладный молодой менестрель, обвиненный в убийстве принцессы и спасающий теперь свою жизнь бегством. А делят с ним дорогу и вообще уж странные персонажи — колдун, герцог и мальчишка, смахивающий на лисенка. А может, лисенок, смахивающий на мальчишку. А за ними отправляются в поисках менестреля двое, которые раньше и подумать не могли, чтобы оказаться вместе. Два монаха двух орденов, оба в ранге, который мы назвали бы епископом… Только один из ордена Единого, а другой из Черного… И, конечно, появляющаяся то там, то сям принцесса, которую хотели против ее воли выдать замуж. Нет-нет, не то чтобы она была в кого влюблена, а ее пытались выдать за другого. Это неподходящая принцесса для мифа или баллады. Совсем неподходящая… Поэтому, собственно, она замуж и не хотела. Что может связывать таких разных людей? Но перелистываются прочитанные страницы, и становятся видны общие корни. Корни, растущие с Востока, на ныне покрытые пеплом бескрайние просторы бывшей великой империи, не выдержавшей натиска зла, но и не допустившей его победы над миром, к ее последнему императору, и дальше, во времена когда еще не было ни империи, ни людей, ни даже самого Мира, а только Песня, по которой Мир и был создан… Любители многих жанров смогут получить удовольствие от этой трилогии. Это несомненно фэнтези, в которой есть и бряцанье мечей, и магия, и миф, и история, и интрига, и Великое Предназначение, но начинается оно, как боевик, с поединка, и, как детектив, с преступления, а конец, несомненно, покорит любителей женского романа. И если вы прочитали его, не спешите избавляться от этой книжки. Потому что прочтя еще раз, вы увидите блеск новых граней и новых линий, и новые ассоциации проснутся от казалось бы уже прочитанного текста. Собственно, так и должны писаться книги, разве не так? Роман написан в форме трилогии. Примерно 15.5 авторских листов, 526 Кб чистого текста. Имеет развитую историю и специально встроенные повороты сюжета для потенциального продолжения в виде в серии.

Эл Ибнейзер

Алексей Колпиков

Дар Менестреля

Пролог

В начале…

Над землею властвует ветер,
Волны в море бушуют яро,
Но стоят непоколебимо
Эти горы и старые скалы.
Эти горы стоят надменно
Не страшны им ни ветер, ни бури,
И они полагают, верно,
Что нет сил, чтобы их согнули.
Но на серую твердость камня
Жизнь плеснула зеленой краски,
Чтобы вновь победила правда,
Как и в старой волшебной сказке…

Над невысокой, пологой горой, поросшей от времени растительностью, висело красное, клонящееся к закату солнце. Большие облака клубились в небе над расстилающейся перед горой холмистой запустелой равниной как в первые дни творения. Возле самой вершины на валуне, лежащем среди травы и цветов, сидел путник с посохом. Ветерок трогал его седые волосы, бороду, откинутый капюшон. Он смотрел на расстилающуюся перед ним равнину, и казалось, что его глаза вмещают в себя всю мудрость и боль человечества.

Невдалеке от него стоял статный смуглый красавец в богатой изысканной одежде с дорогими украшениями. Hа первый взгляд это кабальеро поражал изяществом и, вероятно, много девичьих и женских сердец он мог бы покорить не прикладывая к этому никаких усилий. Hо присмотревшись, чувствовалось в нем что-то не то, что-то отталкивающее. То ли чересчур горделивый и пренебрежительный взгляд, не вязавшийся с его почтительной позой, то ли изломанный рот, будто привыкший к язвительной усмешке. Несмотря на это, он стоял перед бедно одетым путником склонившись в легком полупоклоне.

— Откуда ты пришел? — Спросил путник.

— Я ходил по земле, господин, и прошел ее от края до края, — ответил тот.

— Все жаждешь исказить Песню…

Стоящий вздрогнул и тут же ответил:

— Нет, господин. Ты знаешь, я никогда не стремился к этому. Все мои помыслы — лишь остеречь тебя от твоего последнего творения. Я ли нарушил твой запрет? Он! Вот причина искажения мелодии! Hе я, человек порочен по сути своей, и он исказит любую песню, которую ты доверишь ему. Да и не поможет она ему…

— Меня ли хочешь соблазнить, нерадивый раб, — с горечью спросил путник.

— Никогда, господин, — склонился стоящий, скрывая глаза, — Hо дозволь мне и дальше остаться меж людей, и я покажу тебе их истинную природу!

— Мне? — Спросил путник и взглянул на щеголя, от чего тот еще ниже опустил глаза и склонился, — Hо да будет так. Человек сам должен делать выбор, иначе он перестенет быть человеком. Hо не надейся, поскольку придет помнящий Мелодию.

Стоящий вздрогнул и быстро ответил:

— Кто же это будет, господин, опять какой-нибудь могучий с огненным мечом?

— Человек, просто человек. Тот, кого ты так боишься.

— Hо даром ли будет нести он Песню? Если оградишь ты его и все, что будет у него, благословишь и одаришь его здоровьем, богатством, красотой, женщинами, властью… А устоит ли он, если все это предложить ему за то, чтобы он забыл Мелодию?

— У него будет лишь один Дар — чистая душа, помнящая изначальную Мелодию. Остальное он получит потом, не рассчитывая ни на что. Hо и этого единственного Дара хватит, чтоб остановить тебя. А теперь уйди.

И надменный кабальеро, статный красавец с высокомерным взором исчез, растворился, будто его никогда и не было.

— Ты слышал? — Обратился путник неизвестно к кому.

Среди травы и камней зашевелилась дрожащая от страха фигура. Hе поднимаясь с колен человек приподнял лицо и лишь смог пролепетать: «Да, Господин!» Путник с состраданием поглядел на него и сказал:

— И запомни, какие бы беды ни навлекли люди на себя, а они уже заслужили их и немалые, но придет время и придет Певец, и принесет Песню, чтобы спасти мир. Иди и запиши, что услышал.

А затем путник поднялся и пошел по золотистой дорожке лучей заходящего солнца, одному ему ведомо куда и зачем.

Часть I. Бегство

Глава 1

Ветер. Ветер гонит тучи и разрушает старые камни, поднимает землю с огородов и несет ее в бурные речки, дует и днем, и ночью иссушивая старые горы. Редко когда он остановится, будто задумается о чем-то своем, и глянь — уже снова гнутся под ним травы, цепляющиеся за крутые горные склоны. Кажется, что именно ветер господствует над этой суровой горной страной, над одинокими скалами и лесами, облепившими старые горы, над ущельями со звонкими речушками, над горными долинами, отражающими солнце зеркальцами хрустальных озер, над плато на восходе и равниной на закате, над древним монастырем илинитов, укрывшемся в неприступной толще скал.

Никто не знает, сколько сотен лет живут монахи внутри верхней части изъеденной ходами, залами и кельями одинокой скалы. Говорят, что сам легендарный пророк Илин первым поселился здесь, и что хранилища скалы Глен-доор до сих пор хранят рукописи, помнящие прикосновения его рук. Правда ли это? Кто знает? Братство умеет хранить свои тайны.

Странный народ эти монахи. Ходят по всему свету в своих плащах с капюшонами, лечат, учат, проповедуют. Hу, что Бог — один, это здесь и так каждый ребенок знает. Это не варварские королевства на западе, погрязшие в жире, богатстве и разврате. Hо все равно, странные они. Ходят без оружия там, где и нищий-то пройти не решился бы. До сих пор рассказывают, как засевшая на перевале Балаш-сард шайка попыталась напасть на одного из младших монахов. Пятерых он уложил на месте голыми руками, а остальных остановил и обратил в свою веру. Затем они вместе похоронили тех пятерых, помолились за их души и все вместе ушли в монастырь.

Да-а-а. Hо местным крестьянам на них грех жаловаться. Если заболел — иди в монастырь, вылечат. Если враги нагрянут — опять же, хватай семью, манатки, прячься за неприступными стенами. Да и если мор или война сироту оставят, тоже ясно что делать. Бери да веди в послушники — выкормят, вырастят, делу какому научат, а уж потом захочет — пойдет в монахи, нет — силой никого не тянут. Даже радуются, если кто их веру в мир несет.

Впрочем, Йонаш уже три года как надел плащ. Собственно, приняв сан, он получил и новое имя — теперь он брат Эорон бен Гхеверли. Hо это — только для своих, для братства, а в миру по-прежнему Йонаш. То имя не каждому знать положено, а это — почему бы и нет? Вон сколько Йонашей только в этих горах живет! Тут никакая магия не разберет, на кого порчу насылать пытаются.

А опасаться есть чего. Hе зря Йонаш потратил эти три года, не зря. За это время он овладел многими секретаи тайного учения борьбы Шень-Хоа, да и его успехи в богословии недаром обратили внимание самого петрарха. А ведь, кто знает, зачем мог понадобиться младший монах Его Святейшеству? Вдруг уже завтра можно будет сменить черный плац младшего брата на почтенный серый? Впрочем, где уж там! Многие и пять, и десять лет ждут этой чести. И всеже, зачем его могли позвать?

Об этом размышлял Йонаш, торопясь по горной тропе в сторону монастыря. Тропа идущая вдоль обрыва резко сворачивает направо за уступ скалы, и открывается площадка, посреди которой лежит дрожащий холмик. Козочка. Что ты тут делаешь, глупая? Иди к своим! А, ты не можешь, нога повреждена… Цапнул тебя кто, что ли. Надо бы перевязать. Hо приказ, надо торопиться… Да, ладно, простит ли Господь, если ради великого изменишь в малом? Hу, иди сюда, не пугайся, дай я тебя перевяжу и не будет больно. Вот так, уже хорошо. Теперь, иди. Чего боишься? Йонаш поднимает голову и видит в десятке шагов впереди человека. Фигура закутана в плащ с капюшоном, как у монаха, но это не монах. Братья не носят плащи темно-кровавого цвета. Незнакомец сделал жест, и Йонаш так и подпрыгнул. Тайный язык! Вызов на бой! Тело само заняло оборонительную позицию, но руки вытянулись вперед в жесте примирения. Если вновь будет вызов, придется драться.

— Умри, илинит, — произносит незнакомец и делает совсем другой жест, который никогда не использовался в тайном языке Шень-Хоа из-за своей грубости. Э-э, если он так несдержан, то есть шансы… Главное, что он заговорил. Как учил преподобный Асир, мастер боя: «Если человек открыл уста, он открыл и уши. Ищи слово, которое отопрет путь в его душу, и твой противник станет твоим союзником.» Какое же слово подойдет к этому, бордовому?

— Почему, разве я сделал тебе что плохое?

— Ты слишком много чего можешь сделать. Потому я и послан сюда, — отвечаетнезнакомец и снова бросает вызов. Что ж, тело Йонаша давно готово к схватке, а разум может пока поискать и другие выходы.

— Ты ошибся, брат, — интересно, что он на это скажет, — Я лишь скромный монах и плоды моих усилий не так уж велики.

— Ты мне не брат! И ты из тех, по кому в мир вернется Песня! Брось слова и защищайся! — отвечает незнакомец и делает молниеносный удар ногой в то место, где мгновение назад было горло Йонаша. Одновременно туда же бьет бордовый комок энергии. Как он неосторожен, думает Йонаш и подхватывает этот комок, пока его тело, пользуясь уязвимым положением противника во время атаки, наносит ответный удар. Тоже в пустоту. А он силен, этот бордовый мастер. Пока тело выжидает, увертывается, наносит удары, Йонаш гладит мысленным взором пойманный комок энергии, успокаивает его, отчищает от злобы и агрессии, и вот уже голубой шар незримо светится перед ним. Йонаш протягивает незнакомцу этот шар, и тот плывет к бордовому капюшону, который — поразительно! — не видит его. Это ж надо быть столь самонадеянным! Испльзовать энергию и не видеть ее! Hо сейчас это может и к благу. Шар подлетает к капюшону и исчезает. Одновременно незнакомец падает на колени, издает истошный вопль и рушится на тропу. Капюшон откидывается в сторону, сквозь дрожь испуганные глаза смотрят на Йонаша:

— Кто ты? Что со мной?

— Все хорошо, брат. Скоро мы доберемся туда, где тебе помогут.

Он уже не вскипает на слово «брат». Это хорошо. Теперь осталось связать незнакомца, сломать два деревца, соорудить из них волокуши и в путь. А уж в монастыре его вылечат. Конечно, хорошо бы его заставить идти самого, но опасно. В таком состоянии он и в пропасть прыгнуть может. Лучше уж так, тяжело, медленно, зато цел будет. Ох, нескоро удастся выполнить приказ о скорейшем возвращении — до монастыря еще шагать и шагать. Хоть бы кто из братьев встретился, помогли бы. Hу да ладно, причина важная. Интересно будет его послушать, когда на ноги встанет. Если он о той самой Песне говорил…

Йонаш вздохнул и потащил волокуши с бесноватым в сторону обители.

* * *

…Нежная, замысловатая музыка залила все вокруг, заставляя невольно насвистывать или хотя бы постукивать ногой в такт. Музыканты исполняли «Слезы Авени» — одну из самых популярных на Западе Вильдара песен. Придворные и гости Короля танцевали в просторном зале, пытаясь перещеголять друг друга в демонстрации сложнейших танцевальных па и в умении обольстить ту или иную красотку дворянского сословия.

Дворец Короля Леогонии был огромен, но внутри он казался просто невероятно колоссальных масштабов. Особенно этот зал, в котором нынче проводился бал в честь помолвки принцессы Мельсаны и герцога Ильмера из Хорнкара. Поистине, убранство зала вызывало восхищение даже у самых богатых и имеющих тонкий вкус в архитектуре людей: высокие мраморные колонны с тонкой резьбой и витиеватым золотым орнаментом подпирали купол, украшенный великолепными фресками лучших мастеров Леогонии, сверху свешивалась огромных размеров золотая люстра, на которой было столь много свечей, что казалось, будто даже безоблачный день становится пасмурным, если зажечь все эти свечи. Hо наибольшее восхищение вызывал пол: чья-то безумная идея была воплощена и каждый мог лицезреть причудливую игру цветов на самых различных драгоценных камнях, определенным образом ограненных и вплавленных в каком-то удивительном сочетании в гладкую субстанцию наподобие хрусталя. Об этом чудесном творении леогонских мастеров ходили слухи далеко за пределами Западного Вильдара, и Король Леогонии очень гордился этим, постоянно приглашая на балы различных именитостей со всего континента.

Hа этот раз собралось общество, по пестроте своей способное спорить даже со знаменитым орнаментом пола в Тронном Зале. Сегодня помимо Джемпирской знати здесь присутствовал сам Ильмер из Хорнкара, темнокожие теренсийские торговцы, угрюмые гирлинцы — все сплошь мускулистые и высокие, сильгерский наместник с супругой в удивительных легких одеяниях розового цвета, размалеванные напыженные вожди кочевников из Ярграджа, был даже экратский вельможа — настолько грузный, что для него специально приготовили огромное кресло, на котором бы с легкостью поместился бы десяток обычных человек.

Гости неспешно бродили по залу, любуясь камнями под ногами, изысканными танцами и пышнотелыми красавицами, поедали великолепные яства и пили удивительные на вкус теренсийские вина. Изредка они сталкивлись и заводили светские беседы, основным предметом которых были предстоящие и прошедшие войны, достоинства и недостатки нынешнего Короля Акрата III и, разумеется, сегодняшняя помолвка.

Сама принцесса Мельсана сидела на небольшом троне по правую руку от отца — статного чернобородого красавца, едва тронутого сединой. Слева от Короля Акрата сидел высокий блондин с решительным лицом — молодой герцог Ильмер Хорнкарский. Его нельзя было назвать красавцем, и уж тем более его внешность казалась блеклой в сравнении с красотой принцессы. Красивый овал лица, огромные кошачьи глаза, пухлые розовые губки и каскад дивных золотистых волос, стянутых серебряным обручем — все девушки Леогонии завидовали Мельсане, а мыслить о чести быть удостоенным хотя бы мимолетной очаровательной улыбки могли лишь самые достойные люди Западного Вильдара.

Однако сегодня принцесса была не в духе. Странный опустошенный взгляд ее чарующих глаз тревожил Акрата, и настроение Мельсаны каким-то странным образом передавалось всем гостям нынешнего бала. Казалось, что гости ожидают чего-то, чего не знает никто. И обильно накрытые столы и выбивающиеся из сил музыканты и танцоры никак не могли потеснить скуку из Тронного Зала. Лишь только сплетни и интриги — развлечение любого двора — хоть как-то развлекали собравшихся здесь.

— Послушайте, милейший Лорд Айрен, — говорил молодой гирлинский барон своему собеседнику, низкорослому толстяку с маленькими хитрыми глазами и кривым носом. — Вы знаете, что предсказали намедни эти илинские прорицатели? Будто бы грядут жестокие войны и все в таком духе.

— Чушь, мой юный друг! — у толстяка был неприятный голос, похожий на хрюканье насытившейся свиньи. — Эти проходимцы только и знают предсказывать всякие гадости. Шарлатаны они, и весь сказ! Давно их всех пора на костер. Hу посудите сами: с какой стати быть войне между Леогонией и Гирлином, если уже три века мы живем в мире, благополучно и взаимовыгодно торгуя. Вот вы, к примеру, барон, пойдете воевать?

— Да нет же, сударь. Какие могут быть речи. Я с вами полностью согласен. Тем более, — гирлинец поближе придвинулся к свиноподобному толстяку, отчего тот раскрыл полный кривых зубов рот в предвкушении новой сплетни. — Тем более, что наш нынешний правитель, Феманур, да продлятся дни его, давно уж погряз в развратничестве и ничего не ведает, кроме пикантных сцен со своими придворными. Поговаривают даже, что он — молодой барон перешел на тихий шопот. — Совершенно не гнушается общества совсем юных пажей и менестрелей.

Толстяк гнусно захихикал, отчего на лице гирлинского вельможи появилась самодовольная улыбка: мол, как же хорошо я осведомлен. Мимо беседующих прошестовала накрашенная и разодетая дама с весьма привлекательным декольте, открывающим пышную грудь, и взоры сплетников тотчас обратились вслед уходящей вглубь зала.

— А ведь недурна собой эта леди Роэмен. — высказал свое мнение барон из Гирлина. Толстяк лишь цокнул языком, а его маленькие поросячьиглазки так и впились в обворожительно покачивающийся зад высокородной леди…

Нечто подобное происходило повсеместно весь вечер. Король становился все мрачнее и мрачнее. Его не покидало ощущение, будто вся эта помолвка затеяна зря, и никакого толка от этого не будет. Акрат очень любил свою дочь, и очень не хотел, чтобы она была несчастлива всю свою жизнь. Он уже начал подумывать о том, чтобы объявить гостям об окончании бала, как Мельсана обратилась к нему.

— Отец, мне наскучил нынешний бал, вдобавок я себя дурно чувствую. Позволь мне покинуть Тронный Зал и отдохнуть в своих покоях.

— Дочь моя. — Король находился в замешательстве. — Я… А как же быть с гостями, и почтенный герцог Ильмер…

— Hе беспокойтесь, Ваше величество — у владыки Хорнкара был приятный глубокий баритон. — Я провожу Мельсану, нам есть о чем поговорить. А позже мы вернемся сюда, дабы объявить гостям о предстоящей свадьбе.

Мельсана бросила на герцога мимолетный взгляд, полный неприкрытой злобы и отвращения. Однако, похоже, никто не заметил, как злоба на миг исказила красивое лицо принцессы. Мгновение — и вновь холодный, отчужденный взор и плотно сжатые губы.

— О, что вы, Ильмер. Лучше будет, если я пойду одна.

— Как удодно несравненной Мельсане. — Видимо герцог был очарован дочерью Акрата, в его взгляде читалось раболепное восхищение.

Акрат лишь молча пожал плечами.

Принцесса встала и грациозно направилась к выходу из Тронного Зала. Гости недоуменно расступались перед ней, затихли даже музыканты. Когда Мельсана скрылась в стрельчатом проеме резных ворот, Ильмер обратился к Королю:

— Ваше величество, ходят слухи, будто у вас имеется придворный менестрель, обладающий удивительным голосом. Может быть вы порадуете нас, попросив его спеть несколько песен?

— Отчего бы и нет, мой друг? — Король улыбнулся. — Правда предупреждаю, Дастин поет весьма печальные песни, и вам это покажется слишком скучным, однако… — Король наклонился поближе к уху герцога. — Здесь и без того нагнали скуки эти назойливые интриганы и сплетники. — Затем он крикнул кому-то в зале. — Эй! Позовите сюда Дастина. Пускай менестрель споет нам нынче новую балладу.

Через некоторое время в зал вошел, слегка прихрамывая, придворный менестрель. Он был одет в простой коричневый комзол и такие же коричневые штаны. Черные длинные волосы покрывал тонкий серебристый обруч. Дастин был стройным юношей лет 20, с вытянутым скуластым лицом. Левую щеку перечеркивал уродливый шрам, бывший предметом насмешек придворных. Однако его глаза — удивительно ясные — излучали какой-то мягкий свет, мудрый и спокойный взгляд, казалось, дарил умиротворение. Менестрель подошел к трону Короля, медленно поклонился своему владыке и герцогу Ильмеру, после чего снял с плеча украшенную причудливым орнаментом лютню и спросил тихим, спокойным голосом:

— Какую песню хотел бы услышать мой господин сегодня?

— Спой нам «Балладу об Ирнарской битве» — попросил Король.

— Ваше величество — перебил его герцог. — Прошу прощения за мою дерзость, но дозволь менестрелю спеть что-нибудь новое, чего не слышали еще в твоем дворце.

— Вы мой гость, Ильмер. — Акрат учтиво склонил голову. — Я присоединяюсь к просьбе почтенного герцога. Дастин, спой нам что-нибудь совсем новое.

— Воля ваша, государь. — Дастин снова поклонился. Когда он понял голову, его взгляд был направлен куда-то вдаль, казалось, будто менестрель о чем-то глубоко задумался. — Я сыграю вам «Песнь о Элонте».

С первых же аккордов все собравшиеся в Тронном зале разом притихли, и полилась чудесная мелодия. Тонкие пальцы Дастина нежно перебирали струны, и чарующие звуки его лютни заставили доселе не слыхавших его песен прислушаться. Когда же зазвучал голос менестреля — невиданной силы и красоты тенор, многие от раскрыли рты от изумления. Казалось, будто печальные аккорды и завораживающий голос барда сливаются в единый оживщий звук, проникающий в самую глубь сознания каждого из присутствующих и заставляет их на время отрешиться от мира. И слова этой песни были таковы, что каждый чувствовал себя побывавшим вместе с героями и пережившим все лишения. Это была печальная история о молодой девушке, полюбившей властителя птиц, о том, как любовь заставила ее искать пути в небо, как потом она превратилась в прекрасную чайку, но на нее напал зловещий коршун, а ее возлюбленный пришел ей на помощь и погиб, защищая ее. И слезы этой девушки, Элонте, казалось, достигли всякого слушателя, и к концу баллады рыдали почти все в Тронном Зале.

Наконец, Дастин взял последний аккорд и умолк. Некоторое время в зале царило молчание, слышны били лишь всклипы и печальные вздохи.

Первым опомнился помрачневший подобно туче Ильмер:

— Спасибо, менестрель, за прекрасную песню. Hо прошу тебя — не надо сегодня больше петь, дабы не печалить еще больше нас и почтенных гостей.

— Ступай, Дастин — мягко сказал Король, едва заметным движением смахивая предательскую слезу. — Ступай к себе. И мы будем ждать новых твоих песен.

— Как будет угодно Вашему величеству. — Закинув лютню за плечо, бард опять сделал глубоий поклон и, слегка хромая, направился к выходу из Тронного Зала.

Пройдя по широкому коридору, Дастин оказался на огромной каменной лестнице, ведущей в сад. По обе стороны массивных ступеней росли причудливые растения, пели ночные птицы и ласково шумели фонтаны. Ночь была изумительной: в небе горели вечерние звезды, а в воздухе царил постоянно меняющийся аромат трав, цветов, плодов, и свежий ветер доносил мельчайшие брызги многочисленных дворцовых фонтанов, разбросанных по всему колоссальному королевскому саду.

До слуха менестреля донеслись звуки возобновившейся танцевальной музыки и голоса придворных и гостей. Бал продолжался.

Дастин вздохнул и неспешно направился вглубь сада, где находились строения для прислуги, среди которых был небольшой домик для придворных музыкантов, а в нем — маленькая комнатка менестреля, в которой стояла простая кровать, круглый стол и пара стульев. Иного имущества, кроме одежды, лютни да крохотного мешочка с медяками у Дастина не было.

Внезапно послышался странных хруст, затем шуршание и, наконец, глухой шлепок. Затем еще и еще. Как будто кто-то прыгал с высоты на землю. Дастин насторожился, крепко сжав тонкий гриф своей лютни, как будто она могла ему в чем-то помочь. С самого раннего детства Дастин знал, что является более чутким и зорким, нежели все его сверстники. Да что там сверстники. Даже сокольничий Перитим еще в родном Бренсалле поражался удивительному зрению и слуху юного менестреля — мальчик смог разглядеть одного из соколов Перитима, когда даже старый птичник уже еле-еле видел точку в небе.

Дастин нахмурил брови, как всегда это делал, всматриваясь куда-либо, и в кромешной темноте углядел три темных силуэта, крадущихся за кустами подле высокой стены, огораживающей Королевский сад. Воры! Hо как им удалось миновать внешнюю стену, на которой через каждые сто шагов выставлен часовой, а за стеной постоянно дежурит караул? Неужто перебили стражу? Hо опасения Дастина сменились недоумением: до тонкого слуха менестреля не доносилось ни единого звука, выдававших бы крадущихся в тени. Троица двигалась совершенно бесшумно, будто они едва касались земли.

Первой мыслью было позвать стражников и предупредить о странных незнакомцах. Hо что-то заставило Дастина вместо этого неразумно последовать вслед за крадущимися. Менестрель поковылял, прикрываясь кустами и стараясь не шуметь, и, похоже, он остался незамеченным.

Наконец троица добралась до невысокого изящного здания, восхищающего своей дивной архитектурой — женской половины Дворца. Здесь проживала не так давно умершая от неизлечимой болезни Королева и юная Мельсана. Неужели преступники прокрались, чтобы причинить зло принцессе?

И Дастин решил, что ни в коем случае не должен допустить этого.

Три черных тени бесшумно скользнули мимо похрапывающего на ступенях стражника и скрылись в стрельчатом проеме. Дастин выступил из-за кустов и огляделся. Звезды освещали широкие ступени, ведущие ко входу в Палаты пирнцессы. Сзади едва доносился шум продолжающегося бала, вокруг, как ни в чем не бывало, продолжали щебетать ночные птицы. Дастин подошел к стражнику. Казалось, тот мирно дремал. Hо приглядевшись, Дастин отшатнулся — часовой был мертв. Внешне это не было заметно, но тяжелое ощущение смерти давило, словно сама Старуха-с-Косой стояла за спиной. Дастин едва коснулся рукой уже холодеющего лба стражника, голова того медленно опрокинулась назад и скатилась по ступеням. Менестрель судорожно сглотнул. Место среза было идеально ровным и тонким — только сейчас появилась кровь. Никакое металлическое оружие не способно на такое. Менестрель подавил приступ тошноты и расширенными от ужаса глазами посмотрел туда, где скрылись страшные убийцы. И опять какая-то странная сила заставила его пойти вперед. Дастин подошел к двери — та была едва приоткрыта. Из глубины Палат не доносилось ни звука. Менестрель медленно приоткрыл створки и протиснулся в щель. Так же медленно закрыв за собой дверь, юноша закрыл глаза и глубоко вздохнул.

Слабый шорох заставил его вздрогнуть, и менестрель юркнул за странную колонну. Мгновение спустя в дальнем коридоре показалась фигура, освещаемая пламенем свечи — Дастин узнал старого Генриана — слуга Мельсаны вышел проверить, все ли в порядке. Старик прошел по коридору и исчез за поворотом, и сразу же послышался приглушенный вскрик.

Дастин плотнее прижался к колонне, в которой в слабом свете свечи Дастин узнал огромную железную статую воина в доспехах. Hе долго думая, менестрель выхватил из рук металлического стража затупленный, но все еще грозный меч и тихо направился туда, где скрылся Генриан.

Он приближался к повороту, за которым виднелся отсвет какого-то светильника, и уже знал, какую сцену он там увидит.

Осторожно высунув из-за угла голову, Дастин в ярком свете горящего на стене факела увидел массивную фигуру Генриана, лежащего в луже темно-багровой жидкости. Старый камердинер умирал. Однако все же нашел силы, чтобы открыть глаза. Затуманенный взор скользнул по стенам и остановился на фигуре менестреля, выступающей из-за угла.

— А, черная бестия… — еле ворочая одними губами пробормотал старик. — Hу иди… добей меня… что же ты стои… — И глаза Генриана внезапно закрылись, голова откинулась набок. Слуга Мельсаны отошел в иной мир.

А Дастин продложал нелепо стоять за углом, не в силах понять происходящее. Черные бестии! Неведомые убийцы проникают в Королевский Дворец и одного за другим лишают жизни невинных людей! Надо поскорее бежать отсюда, рассказать всем и непременно схватить этих ужасных незнакомцев. Hо ноги отказывались повиноваться, Дастин все продолжал стоять за углом, уставившись невидящим взором на распростертое тело старого камердинера. Ужас сковал все тело менестреля, липкий страх пронизывал мозг. Мысли Дастина понеслись бешеным чередом, отчего закружилась голова. И тут вновь странная воля оторвала юношу от стены, мысли прояснились, взгляд спокойных глаз стал холодным. Дастин хладнокровно переступил через труп Генриана и, крадучись, направился туда, куда, по всей видимости, скрылись убийцы.

Так он и шел впотьмах, придерживаясь стены и сжимая тяжелую рукоять меча, пока не добрался до двери в опочивальню принцессы. Какая неслыханная наглость — придворный менестрель в покоях наследницы престола! Hо Дастин совершенно не думал об этом — все его мысли были поглощены одним: найти убийц и предотвратить казавшуюся неизбежной смерть принцессы.

Когда же Дастин отворил незапертую тяжелую дверь, он понял, что опоздал.

Яркий свет заливал просторную светлицу. Hа широкой кровати среди многочисленных подушек, одеял и кружев лежало обнаженное тело принцессы. Разметавшиеся по подушке волосы были подобны золотой чаше. Меж маленьких твердых грудей Мельсаны торчали три кинжала с темными кривыми рукоятями, а подле кровати, безмолвно скрестив руки на груди, стояли три фигуры в черных балахонах. Широкие капюшоны полностью скрывали лица страшных убийц.

Дастин толчком распахнул дверь и, держа наготове меч, даже будто забыв о хромоте, несколькими огромными прыжками достиг троицы. Hо те словно не замечали дерзнувшего напасть на них. Менестрель остановился в нерешительности. Ярость сменилась недоумением, и снова пришел страх. Они незаметно убили стражника и теперь одно мимолетное движение — Смерть! Дастин опустил меч, уже смирившись с неминуемой участью, как послышался тихий скрипучий голос:

— Ты пришел. Мы ждали. — Невозможно было понять, кто из троих говорит. Казалось, звук шел отовсюду. — Пусть свершится то, что должно было. Прощай, Певец. Мы еще свидимся, но уже по другую сторону… — тут произнесли неизвестное слово, от которого у Дастина побежали почему-то мурашки по спине.

И троица медленно двинулась мимо менестреля, который продолжал стоять скованный, опустив свой нелепый меч.

Зловещие незнакомцы покинули покои принцессы, а Дастин продолжал стоять возле кровати, уставившись на чудесную россыпь золотых волн — даже в смертельной агонии Мельсана была прекрасна.

Спустя некоторое время сзади послышался шум и крики, дверь отворилась и полный ярости голос произнес за спиной:

— Схватить его! У него меч! Это он убил принцессу!

Дастин не успел оглянуться, как ему заломили руки заспину и грубо толкнули в спину. Менестрель со стоном опустился на колени — острая боль пронзила правую, хромую ногу. Мгновения спустя его руки были туго стянуты за спиной прочным ремнем. Затем юношу поставили на ноги, и тот увидел своих пленителей: в покоях принцессы стояло не менее двух десятков вооруженных солдат из дворцовой стражи. А прямо перед менестрелем с обнаженным мечом в руках стоял Ильмер. Ненависть исказила его лицо, в глазах герцога Дастин увидел ярость и еле сдерживаемое желание убить молодого певца.

— Я бы тебя задушил голыми руками сейчас, — сквозь плотно сжатые зубы процедил Ильмер. — Hо благодари судьбу и своего Короля. Тебя уведут в темницу и будут судить. Что же ты наделал, бард? За что? — Взгляд герцога вдруг стал печальным, и будто смертельная усталость навалилась на него.

Дастин хотел было ответить и уже раскрыл рот, как его взор наткнулся на лежащий подле него меч. Это был совсем не тот, с которым он ворвался в покои Мельсаны! Свет многочисленных факелов и свечей играл на остро отточенном лезвии, алый свет, ибо лезвие до рукояти было в крови. Менестрель резко обернулся и увидел, что в груди нетронутого еще никем тела принцессы ничего не торчит, а лишь зияет ужасная багряная рана.

«Ложь! Безумие» — хотелось кричать Дастину, но он опять был не в состоянии управлять собой. Из странного оцепенения его вывел негромкий приказ хорнкарского правителя:

— Увести его! Я сам доложу обо всем Его величеству…

Глава 2

По горной тропе ведущей из самого сердца Белых гор, от скалы с древним монастырем на запад, к зеленой горе Ярокшаки, к истокам могучей реки Бренн, пересекавшей весь Вильдар вплоть до Великого моря на западе, шагали два путника. Они были примерно одинакового роста, сложения, возраста, оба были одеты в плащи с капюшонами, и только цвет этих плащей позволял различать их на расстоянии. Бордовый плащ первого путника бросался в глаза как осенний кленовый лист среди своих желтых и зеленых собратьев. Плащ второго путника был серым, благодаря чему тот был бы почти незаметен, на фоне серых обветренных камней. Да, немало произошло за эти несколько дней… Мог ли Йонаш подумать, что через пару дней цвет его плаща сменится на благородный серый? Нет, только мечтать, а вот ведь, оказалось, что это самое малое, что с ним случилось за эти дни. А что он, на пару со своим недавним противником отправится выполнять такую миссию?

Йонаш вспомнил вечер за два дня до отправления. Он тогда доставил незнакомца в монастырь, и казалось, о нем забыли. Йонаш спокойно отправился в свою келью, а потом присоединился к обычной работе в монастыре. Работы как всегда хватало, к тому же попался сложный случай отравления у одного из окрестных крестьян. К счастью, Йонаш как раз незадолго до этого сам исследовал именно эту группу ядов, и знал от него противоядие. Поэтому его появление было как нельзя кстати, и больной очень быстро миновав кризис пошел на поправку. И когда Йонаша позвали к Его Святейшеству, он даже не догадался, что это связано с его недавним противником. Собственно, он решил, что его зовут как раз затем, зачем он и был вызван из удаленной области гор, где проводил время в тихом уединении, заодно отыскивая целебные травы, которые не росли возле обители.

Но когда он вошел в покои петрарха, начались неожиданности. Прежде всего не было обычной церемониальности, посторонних, его просто провели в кабинет, если можно было так назвать эту келью, немного расширенную и дополненную необходимой для ведения дел монастыря мебелью. Его Святейшество один сидел за столом и о чем-то глубоко задумавшись смотрел на пламя светильника. Увидев Йонаша он указал на узкую жесткую койку, служившую для сна первого человека монастыря и всего ордена, и стал рассматривать младшего монаха, как будто видел его впервые. Йонаш поклонился, послушно присел на край койки и стал ожидать, когда с ним заговорят. Белый плащ, признак верховного духовенства, висел на стене, и только по спокойным и уверенным глазам можно было догадаться положении этого человека в братстве, способном при желании за пару лет сколотить все земли Вильдара в могучую империю, но из высших соображений воздерживающегося от подобного вмешательства в политику и ограничивающего себя проповедью и помощью нуждающимся.

— Ты преуспел, брат Эорон, — нарушил, наконец, молчание петрарх, использовав тайное имя Йонаша, — Когда тебя вызвали, то дело было лишь в том, что в монастыре срочно потребовался специалист по той группе ядов, которую ты изучал самостоятельно в прошлом году. Один из крестьян каким-то образом получил отравление ими — собственно ты об этом знаешь, сам его лечил. Однако по дороге тебе довелось столкнуться с другой своей миссией, которая похоже свыше.

Йонаш молчал, ожидая, когда глава монастыря прольет свет на свои слова. И тот не заставил себя ждать, после небольшой паузы, он продолжил:

— Знаешь ли ты, кого привел в монастырь?

— Не знаю, Ваше Святейшество. Я понял, что он владеет приемами и языком нашей тайной борьбы. Кроме того, он немного умеет использовать живую энергию, но сам ее не видит. Он очевидно, был одержимым. Это была одна из причин, по которым я привел его сюда — моих сил было явно недостаточно, чтобы изгнать из него тьму.

— И правильно сделал. Мы с этим справились, и когда он снова стал самим собой… Он рассказал ужасные вещи, и придется принять их такими, как они есть. Оказывается уже много лет существует и действует некий Черный Орден. Он организован по образу и подобию нашего Ордена, но его цели полносью противоположны. Они служат тому, кто перечил Господу на горе Ярокшаки.

Йонаш вздрогнул, в развращенных королевствах Запада то тут, то там действительно возникали небольшие черные секты, но они были невелики, и усилиями Ордена недолговечны. А если они действительно сумели объединиться, да еще организоваться в столь же эффективную структуру, как и Орден… Неизвестно, как они это сумели сделать, но новость была явно не из лучших. Петрарх тем временем сделал паузу, будто ожидая реакции Йонаша.

— Я весь внимание, Ваше Святейшество!

— Они по-своему узнают о том, что происходит в мире, и сейчас они весьма озабочены. Они ждут возвращения Песни. Ждут и боятся ее. Ты не удивлен?

— Но ведь и мы ждем того же! Только не боимся. Уже сколько времени ждем. Что же в этом удивительного?

— Они ждут ее возвращения сейчас! Теперь понял?

— Прямо сейчас??? — Если бы не уважение к старшему, Йонаш бы улыбнулся. Уже сколько веков все бабки в окрестных горах пугали непослушных внуков легендарным Певцом, который придет с огромной лютней и накажет всех плохих людей. Бабки естественно грозили, что он накажет и непослушных детей, после чего на время малыши притихали. Детвора же постарше уже не поддавалась на такие угрозы и с удовольствием играла «в Певца», когда водящий, размахивая за неимением лютни огромной палкой должен был передать эстафету кому-нибудь другому, «исправив» его на свой лад. Разумеется, все в горах знали это пророчество, но как-то уж так сложилось, что никто теперь не верил в приход легендарного спасителя мира при своей жизни. — Но насколько следует принимать во внимание их мнение?

— Чем серъезнее, тем лучше. Это правда, Эорон. Мы и раньше видели некоторые знамения, а также указания в священных текстах, но после того, что мы узнали от этого человека, смутное стало ясным, а непонятное очевидным. Что ты скажешь о таких словах: «Плоть восстанет на дух, но дух излечит плоть ради спасения души»?

— Нас учили, что этот эпизод говорит о победе духа человека на земным, мирским, что это путь спасения.

— Правильно. А теперь сопоставь это вот с чем. Ты знаешь, что мы умеем находить в наших священных книгах фрагменты, касающиеся любого живущего на свете человека, если только мы знаем о нем достаточно много. Так вот, мы проделали этот поиск для тебя, для твоего нового знакомого и еще для одного человека, о котором он нам рассказал, и которого он должен был убить вслед за тобой. И всем Вам троим выпал этот и некоторые другие фрагменты. Причем для тебя ударение было на слове «дух», для твоего бывшего противника на «плоть», а для этого третьего — на «душу». «Плоть восстанет на дух» — вы ведь встретились далеко не дружелюбно, причем напал он, «но дух излечит плоть» — ты его привел сюда и избавил от одержимости, «ради спасения души» — уже одним этим, ты избавил этого третьего от встречи с убийцей, по крайней мере с одним. Что ты на это скажешь?

— Если там так сказано, значит так и должно быть, хотя мне странно такое объединение с этими двумя, совершенно незнакомыми мне людьми. Кроме того, из Ваших слов я понял, что пророчество уже сбылось, поэтому мне не очень понятна важность этого факта. Разве что еще одно подтверждение Книги?

— Ты спешишь в суждениях, Эорон. Я ведь сказал не весь стих, ты, верно и сам помнишь, но все-таки прочти, что там говорится дальше, хотя бы до точки.

Йонаш взял протянутую ему книгу, сконцентрировался и начал читать:

— «Во дни затмения плоть восстанет на дух, но дух излечит плоть ради спасения души, хранящей Песню, которую они вместе вернут в Мир.» — Йонаш удивленно взглянул на петрарха и спросил, — Вы считаете, что этот третий и есть Певец.

— А кто же еще? — ответил тот, — Более того, пока что он лишь Хранитель ее, а принести ее в Мир можете только Вы втроем. Не случайно против тебя послали именно Йолана — так его зовут. Они рассчитывали на смертную схватку, при этом чем бы ни кончился бой, кто бы ни остался в живых, другого не хватило бы, чтобы Песня вошла в Мир. Они неглупы, эти адепты нечистого, с которыми вам предстоит сразиться. Спрашивай еще.

— Мне бы хотелось услышать все, что Вы сочтете нужным мне сказать. Прежде всего что от меня ожидается.

— Ты с Йоланом должен найти этого третьего, уберечь его от Черного Ордена и уберечься сами, а затем объединиться с ним. Что произойдет после и для меня скрыто тайной, но очевидно, это должно выпустить в Мир ту самую Песню, которая надолго изгонит зло из нашего мира.

— Могу ли я доверять Йолану?

— Сейчас он раскаивается и совершенно искренне. Полагаю, большего ожидать пока нельзя. Дальше все в твоих руках. Кстати, он отправится в своем бордовом одеянии, на случай встречи с людьми отттуда. Это у них означает мастера — примерно то же самое, что у нас серый плащ. А вот твой черный для похода не годится — он у них соответствует нашему белому, а их магистра ты изобразить всяко не сможешь. Так что готовься к серому одеянию, которое заслужил. Заодно, это у них это младший ранг, так что подозрений меньше вызовешь.

* * *

Дастина грубо втолкнули в затхлую темницу, и тяжелая железная дверь с лязгом затворилась. Донесся скрежет закрываемых шагов и шум удаляющихся шагов.

«Это безумие! Я никого не убивал… Спасти принцессу…Черные бестии…Этот меч и кинжалы…Что, во имя Праматери, происходит?» — мысли Дастина снова начали дикую круговерть.

— Повесят. Непременно тебя повесят, узник.

Дастин вздрогнул, будто его укололи острой иглой. В темнице был еще кто-то. Голос, доносившийся из совершенно темного угла был полон того сарказма, которым отличаются безумцы или провидцы. Скорее первое.

Что-то пошевелилось во тьме, и голос вновь продолжил:

— Можешь до утра устроиться на ночлег. Только учти — не приближайся к моим апартаментам — я ужасно брезгливый и боюсь подцепить заразу. И потом — ты же ведь не станешь теснить своего благодетеля?

— Я? Благодетеля? Hе стану… — рассеянно произнес Дастин, все еще не пришедший в себя.

— Hу и славненько. Стульев у меня нет, учти. Садись на пол и рассказывай мне свою историю. Мы с Генриэттой послушаем…

— Генриэтта?

— Hу да, Генриэтта, — удивленно фыркнул незнакомец в углу. — Эти маленькие серые бестии, что вечно голодными рыщут по моим покоям… Я подружился с одной из них. Моя несравненная Генриэтта. Я как-нибудь тебя с ней познакомлю. Если конечно тебя завтра не повесят.

«Бестии!» — снова перед глазами Дастина возникли три жутких фигуры в черных балахонах и в ушах стоял хрип Генриана.

— Эй! Так ты будешь рассказывать историю или нет? Или может ты станцуешь или споешь? — требовательно произнес назойливый голос.

Внезапно мысли Дастина вновь прояснились, отчего-то этот странный узник позабавил менестреля и весь произошедший кошмар как-то разом отступил куда-то далеко.

— Я, пожалуй, спою. Правда у меня отобрали лютню, когда вели сюда…

— Ничего. Спой без лютни. Какая разница. Лишь бы только это была не скучная и занудная баллада, коими трубадуры завлекают шлюх благородных кровей.

Дастин рассмеялся. Этот чудак ему отчего-то пришелся по душе. И неважно, что обвиняют в убийстве и собираются судить. Это завтра. А сегодня — общество веселого безумца и песня…

— Будь по твоему, незнакомец. Я спою тебе веселую песенку про упрямую тучку…

Дастин запел. Ту самую песню, которую ему всегда пела его мать. Юноша вспомнил свой дом в Бренсалле, свое детство… Большой каменный дом на Рыбачьей Улице, где жила огромная семья рыбака Кальхо — приемного отца Дастина. Когда мальчик подрос, ему рассказали, что он — подкидыш и настоящие родители неизвестны. Hо Дастин любил своих приемных родителей — они были единственные в его жизни люди, которые дарили ему семейное тепло… А потом их забрал ужасный мор, а Дастин после скитаний по Леогонии с труппой бродячих артистов попал во дворец Короля, став придворным менестрелем…

Он пел о маленькой капризной тучке, которая отказывалась поливать дождем огороды крестьян, а те вызвали Дядюшку Ветра, чтобы проучить строптивое дитя Природы. И удивительно живые картины дества предстали перед менестрелем. Под звуки собственного голоса он отрешился, дав волю своим мыслям. И они понеслись куда-то вдаль. Одна за другой сменялись картины прошлого, и вскоре Дастин увидел странные неведомые места. Он уже не слышал своего голоса, не видел маленького, залитого звездным светом оконца под потолком сырой темницы.

Широкой лентой протянулась вдаль могучая река. Там, на горизонте высились неприступные горы, подминая под себя зеленую долину. По берегу реки шли двое. Дастин разглядел одеяния путников — один в бордовом, другой — в сером. Идущие приблизились, и менестрель увидел их лица. Они казались ему до боли знакомыми. Словно он где-то их видел. Дастин силился, пытаясь вспомнить где и когда это могло быть? И почему-то это было очень важным — вспомнить тех двоих. От бессилия у юноши заломило в висках, и он вздрогнул.

И увидел узницу, слабо освещенную звездным светом, и проницательные глаза, смотрящие на него в упор. Обладатель этих очей был уже немолодым лысоватым человеком маленького роста, с небольшим брюшком и ужасно изуродованными руками.

Незнакомец долго всматривался в лицо Дастина, пока наконец не произнес серьезным тоном:

— Ты необычный узник. И те двое тоже не просто так…

— А ты…тоже видел тех? — сглотнул Дастин.

— А то как же! — удивился коротышка, снова заговорив с той самой иронией, что так понравилась Дастину. — Еще как видел. И они почему-то кажутся знакомыми. Да и ты тоже мне знаком. Только не пойму, откуда.

— Я тоже не пойму, почему у меня возникло ощущение, будто я знаю тех двоих, — произнес Дастин. — Хотя тебя, почтенный, я не знаю.

— Хо! В этих краях меня кличут Онтеро, сюда меня запихали эти выродки, что мнят себя всемогущими магами…

— Как, вы знаете Волшебников с Архипелага? — удивился Дастин. С раннего детства он любил истории о знаменитых Магах с Островов в Великом Море, но ни разу не встречался с ними, хотя тайком мечтал об этом всю свою жизнь.

— Фи! — фыркнул Онтеро. — Да я сам маг и чародей. О, Эст-Арви. Это прекрасный остров. Hо там живут уму не постижимые тупицы. Занешь, парень, а ведь они меня изгнали много лет назад. За ересь. Я ушел и долго жил в Корранском лесу. Так нет — выследили ищейки этого Акрата и упрятали сюда. И видишь — коротышка показал свои руки. Они были ужасно искалечены, казалось, что по самый локоть не осталось живого места. — Они били меня железными прутами. И теперь я не могу творить заклятие, ибо помимо Слва и Силы мне нужны мои руки. И они боятся меня. Боятся даже убивать. Мертвый колдун страшнее живого — так говорят в народе… Только каждый месяц они присылают палача, чтобы он снова уродовал мои начинающие заживать руки…А кто ты, мой юный друг? И за что ты тут? — внезапно спросил Онтеро.

— Меня обвиняют в убийстве принцессы…

— Ого! — колдун цокнул языком.

— Я — придворный менестрель, зовут же меня Дастин…

Внезапно Онтеро подскочил к юноше и крепко схватил его за плечи, впившись своими пронизывающими до костей глазами:

— Повтори, как ты себя назвал.

— Я сказал, меня зовут Дастин.

— Хм. Тот-с-Именами тогда мне говорил. — Онтеро отпустил менестреля и словно уже разговаривал сам с собой, не замечая присутствия юного барда. — Меретарк давно разрушен, Он исчез, а вот же… Дастин. Я понял, на кого он похож — неужто Корджер снова вернулся? Сколько раз я был с ним, помогал ему. Он не упомнит. А я помню. Меняется мир, меняются имена, все забывается, а кое-что я все же помню… А скажи-ка, Дастин, — Онтеро вновь повернулся к менестрелю, и в глазах его горел странный огонь. — Кто твои родители?

— Мне рассказывали, будто я — подкидыш и…

— Довольно! Если я прав в своих суждениях, то мы не только выберемся отсюда, но и натворим еще много чего интересного.

— Hо как? Как же мы выберемся отсюда? Отсюда невозможно вырваться, и потом, даже если мы бежим, нас непременно схватят. А с твоими руками и моей больной ногой…

— Пустяки, мне бы восстановить Силу Рук, хромоту мы твою вмиг поправим. Слушай меня внимательно. Ты сейчас начнешь петь. Пой что угодно, только постарайся ни о чем не думать, как будто поешь не ты, а слушаешь со стороны. Hу как совсем недавно ты пел. А дальше я помогу тебе сделать то, что нам нужно.

— Hо как же я смогу петь и ни о чем не думать?

— Сможешь, поверь мне. И не только это сможешь. Только если я не ошибаюсь. А теперь начинай.

Дастин пожал плечами и начал петь. Hа этот раз это была «Соната Весенней Любви» — длинная романтическая баллада древности. Сначала у менестреля не получалось то, чего хотел от него Онтеро. Какие-то странные мысли блуждали в его голове, а когда вроде бы начинало получаться отрешение, Дастин сбивался с песни. Приходилось начинать занова. Онтеро терпеливо ждал.

И, наконец, юноша понял, что странное ощущение пришло. Он вновь не видел темницы и уже не слышал своего голоса. Зато услышал монотонный голос колдуна, говорившего странные бессмысленные фразы.

-..Луна плещется в Заводи Времени, и Дождь Излигера ниспадает на Покров. Падай, Звезда. Жги Нетопыря, ибо Узревший Пламя твое не падет в Пучину Эала…Песня слетает с Нетленных Уст, дарована Песня, и первая нота ее ныне ведет свой Луч во Царствие Сна, где дремлет Безрукий Фахак…

И слушая этот бред, Дастин вдруг отчетливо увидел дверь в темницу, куда его затолкнули, а возле двери — стражника. И отчего-то захотелось юноше погладить воина по голове незримой рукой и сказать ему «Спи!». Тотчас часовой мирно задремал, прислонившись к стене. А голос Онтеро все продолжал:

— …И Имеющий Клык водрузил Знамя Кетхе, повелевая всем Сущим и Небывалым, опусташая Чашу. Кипящая Вода Жизни течет из Ренграниса наземь и превращается в Единую Реку. И это — Яд и Элексир. Найти Средину Реки — удел только Избранных… Элексир лечит. А время Яда еще не пришло…

Теперь видение сменилось — Дастин снова был в темнице, а перед ним на коленях стоял Онтеро, вздымая свои покалеченные руки к крошечному окну. И звездные лучи сгустился, заполняя подземелье призрачным синим светом. Откуда-то сверху, словно жидкость, полились струи непонятной субстанции, обтекая изуродованные ладони. И постепенно ужасные раны, язвы и шрамы исчезали с поверхности рук колдуна. Внезапно Онтеро выпрямился и, словно зарепнув пригоршню чего-то, резко вскинул руки навстречу менестрелю. Дастин почувствовал острую боль в правой ноге и услышал собственный приглушенный крик. Видение оборвалось, окончилась и песня.

Юноша встряхнул головой и обвел взглядом темницу. Возле стены, под окном стоял, улыбаясь, лысоватый маг. Его руки были скрещены на груди. Совершенно здоровые руки. Без единой царапины. Значит…

Дастин встал и сделал несколько шагов. Его нога совершенно неболела, хромота напрочь исчезла.

— Это не сон, Онтеро? Как ты…

— Нет, не я, мальчик мой. Ты! Это ты нас исцелил и усыпил стражу, охраняющую нашу темницу. Я лишь помог тебе Словом. И все же я не ошибся. Погоди, друг мой, мы с тобой еще многим покажем, на что способно Слово старого Онтеро и Песня Менестреля Дастина.

— А что же теперь? Как мы выберемся отсюда? Ведь мы же не пролезем в это маленькое окошко… Или быть может, ты превратишь нас в птиц?

Онтеро рассмеялся звонким смехом, совершенно не страшась, что его могут услышать стражники.

— Hу нет, чтобы применять Знания Метаморфозы — нужно иметь очень много сил и времени, чтобы приготовиться. А ни того, ни другого у нас, к сожалению, нет. Hо, Дастин, ты, надеюсь, не забыл мою подругу Генриэтту? Эй, малышка, сослужи-ка нам службу…

Тотчас откуда-то из угла на середину темницы метнулась серая тень. Дастин поежился от омерзения — Генриэтта была крупной крысой, какие обитают на помойках и в таких вот подземельях. Однако колдун как ни в чем не бывало присел на корточки и что-то зашептал своей подруге. И Дастин от изумления раскрыл рот, когда гибкое тело проскользнуло в маленький проход в одной из стен. А через некоторое время Генриэтта вернулась, держа что-то в зубах. Когда менестрель разглядел добычу крысы, его удивления не была предела — подруга Онтеро принесла связку ключей от темниц.

— Hу вот и отлично, малышка. Благодарю тебя. Тот кусочек сыра, который ты пыталась у меня стащить на прошлой неделе, я припрятал. Вот, держи, заслужила, — колдун достал откуда-то из складок своего потрепанного одеяния заплесневелый кусок сыра и отдал крысе. Генриэтта схватила награду и тотчас исчезла в темном углу. Онтеро подобрал с грязного пола сверкающие ключи и улыбнулся:

— Что ж, Дастин, пора выбираться из этого не пристойного для нас заведения.

Колдун подошел к железной двери и, долго поискав нужный ключ, отпер ее. Затем, высунув голову и оглядевшись вокруг, он махнул рукой и выскользнул из темницы.

Дастин кинул последний взгляд на узницу и последовал вслед коротышке.

Длинный коридор с низким потолком тускло освещали коптящие факелы, беспорядочно развешенные по замшелым стенам. Тишину нарушали лишь треск горящей смолы и где-то монотонно капающая вода.

Колдун ступал осторожно, держа в одной руке снятый со стены факел, а в другой зажав что-то в кулаке. Дастин шел вслед за ним, изредка озираясь и стараясь даже не дышать, словно дыхание было грому подобно в этом подземелье.

Внезапно послышался шум: кто-то шел впереди, за поворотом, негромко разговария. Онтеро метнулся к ближайшей двери и вжался в тень. Менестрель последовал его примеру. Стражники вышли из-за поворота и направились прямиком к двум затаившимся беглецам. Шла смена караула.

Когда воины подошли почти вплотную к месту, где затаились колдун и юный бард, Онтеро внезапно выступил из укрытия, вскинул руку навстречу караульным, разжал улак и произнес:

— Негес Алэе!

Стражники на мнгонивение остановились, в упор глядя на переливающийся в неярком свете факелов шарик на раскрытой ладони колдуна, и как ни в чем не бывало последовали мимо Онтеро, словно колдуна не было в этом коридоре. Когда отряд скрылся за одним из поворотов в другом конце коридора, Дастин с удивлением обратился к коротышке:

— Онтеро, что это было? Нас не заметили и…

— Сейчас не время, — серьезно ответил колдун. — Скажу лишь, друг мой, что нам еще прдстоит не раз применить Слово, Силу и Руку, чтобы выйти из этого проклятого подземелья. Опасаюсь, что у меня закончатся силы, прежде чем мы выберемся отсюда. Поэтому будем стараться пробираться как можно тише, тайком…

И они продолжили свой путь. Вскоре они благополучно миновали выход из подземелья. Онтеро вновь применил чары, чтобы стражники, стерегущие огромную дверь, не заметили их. И, наконец, беглецы оказались на свежем воздухе, сокрывшись под сенью старого вяза, дабы перевести дух. Онтеро глубокои хрипло дышал, словно не мог надышаться. Видимо годы, проведенные в затхлой темнице сильно подточили его здоровье.

Отдышавшись, колдун кивнул менестрелю, и они, пригнувшись, последовали к высокой внутренней стене — подземелье находилось на задворках огромного Королевского сада.

Стена была примерно в два роста человека. Каменная кладка порядком потрескалась, трава и лишайник покрывал ее, образуя целые проплешины бархатистого ковра. Тем не менее, взобраться на эту стену не представлялось возможным без веревки или лестницы. Hо Онтеро, побродив около стены, отыскал дерево, ветви которого доходили почти до края ограждения. Пыхтя и изрыгая проклятия, он забрался на дерево и позвал менестреля. Дастин влез на дерево куда как проворнее и без лишних звуков. Затем они осторожно по ветвям перебрались на стену и затаились, прислушиваясь к звукам за стеной. Теперь нужно было спрыгнуть с ограды и преодолеть вторую, внешнюю стену.

Колдун прыгнул первым. Раздался звук, напоминающий падение тяжелого мешка и какой-то непонятный булькающий всхлип. Дастин вгляделся вниз, пытаясь различить тело колдуна на земле.

— Онтеро, как ты? — прошептал менестрель.

— Ох. Да цел вроде. Только больно… Проклятая коряга, я не заметил ее, чтоб ее… — и колдун уже готов был осыпать проклятиями все коряги Западного Вильдара, но Дастин шикнул на него, и коротышка успокоился.

— Давай теперь ты. Прыгай левее, здесь мягкая трава.

Дастин аккуратно спрыгнул и преземлился на ноги, слегка согнув колени. Боли в правой ноге как не бывало. Неужто хромота, с самого детства мучавшая барда, исчезла?!

Беглецы пошли по берегу узкой смердящей канавы, опоясывающей дворец меж двумя стенами, и, наконец, нашли узкое место. Осторожно препрыгнули через ручеек, причем Онтеро чуть было не подскользнулся и вновь не разродился руганью. И остановились в нерешительности: вторая стена была выше внутренней, к тому же здесь не росло деревьев.

— Как нам быть, почтенный Онтеро? — обратился к коротышке Дастин. — Нам здесь не перебраться обычным способом. Может быть ты применишь какое-нибудь заклятие, которое бы нас перенесло по ту сторону стены?

Казалось, и Онтеро пребывал в нерешительности. Он игнорировал вопрос менестреля, продолжая осматривать стену. Потом уселся прямо на мокрую землю и задумался.

Менестрель подошел к стене и попробовал кладку. Она была сработана на славу — лишь маленькие трещины покрывали холодные валуны, и только небольшие комочки мха ютились кое-где. Менестрель попробовал ухватиться кончиками пальцев за трещину и подняться — но не тут то было! Камни были как на зло мокрыми и гладкими. Дастин пробовал еще и еще, но каждый раз срывался, так и не поднявшись даже на локоть от земли. Наконец, измучавшись и перепачковшись грязью и слизью, он, озлобленный неудачей, сел неподалеку от застывшего в странной позе Онтеро.

«И зачем это все нужно? Нам не выбраться отсюда, — устало думал Дастин, кидая комки грязи в вонючую канаву. — А утром нас заметят и схватят. И казнят. Колдун был прав — меня наверняка повесят…»

Внезапно ход мылей Дастина прервал радостный вскрик Онтеро. Коротышка

вскочил, потирая от нетерпения руки.

— Друг мой, мы, похоже, спасены. Есть способ, чтобы выбраться отсюда. Придется снова соединить наши с тобой усилия. Ты снова споешь песню, а я немножко поколдую. Правда после этого у меня уж точно не будет сил, чтобы хотя б зажечь маленькую свечу с помощью магии. Hо не сидеть же нам тут до утра, пока нас не схватят?

Отчего-то Дастину не понравилась эта затея. Вновь петь… Странное тревожное ощущение посетило менестреля. Словно пение такого рода — весьма ужасная вещь и ни в коем случае не стоит этого делать. Hо иначе никак отсюда не выбраться. И менестрель, отогнав от себя назойливые мысли, запел. Hа этот раз он не выбирал — первая попавшаяся соната сорвалась с его уст. И почти сразу же Дастин почувствовал знакомые ощущения. Стена и канава исчезли, менестрель увидел свод колоссальной пещеры, причудливой формы сталактиты создавали удивительной формы арки и купола. А в самом дальнем углу каверны менестрель увидел едва шевелящуюся бурую шкуру неведомого животного. И тотчас донеслись странные слова волшебника:

— Небо залатает Кузнец, но прежде откроются Врата и свободу обретет Хозяин Ветров, неся на крыльях своих Искру Познания. И пробудятся тогда от вековечного Сна Дети Грома. Яд из Чаши будет им пищей, насладятся они и обретут Мощь…Дитя Грома, я призываю тебя восстать и отдать свой Долг…

— Какой смертный дерзнул вторгуться за Пределы Гьяхранна? — огромная шерстистая шкура имела неприятный скприпучий голос. — Убирайся прочь, не то я заберу твою жалкую жизнь.

— …Пепел сгоревшей воды и Прах истлевшего камня составляют пищу Детей Грома, — словно не замечая угроз странного существа продолжал Онтеро. — Восстань, Дитя, и будешь напоен Ядом из Чаши.

Туша пошевелилась, и внезапно вспыхнули четыре маленьких злобных ока, полыхающих огненно-алым светом.

— Ты?! — Существо было удивлено, скорее даже напугано, едва увидев то ли Онтеро, то ли Дастина. А может еще кого-то или что-то. — Чего ты хочешь, Переддин? Я уже однажды расквитался с тобой. У меня нет Долга. Уходи.

Онтеро лишь монотонно продолжал:

— …И крылья Хозяина Ветров затмят Солнце, дабы Ночь опустилась на Великую Гору. И откроются Пещеры Гьяхранна и…

— Замолчи, Переддин! — заскулило Дитя Грома, раскрывая полную кривых. но удивительно острых клыков. — Я выполню то, что ты просишь. Ибо знай — не тебя устрашился Цуффернингеп, а того, кто знает аккорды Изначальной Песни. Иди, Врата открыты. И забудь дорогу сюда. Мы квиты. — словно не желая больше разговаривать, существо закрыло глаза и вновь стало похоже на груду сваленных шкур.

Онтеро тотчас умолк. Hо отчего-то странное видение не прервалось, как в прошлый раз. Дастин почувствовал, что сейчас произойдет нечто ужасное и попытался вырваться из этого кошмара, но не мог даже ощутить собственного тела. Откуда-то сбоку появилась темная фигура и выступила на свет. Это был человек, или нечто весьма похожее на человека. Рослый и сильный, с грубыми чертами лица и могучей мускулатурой, одетый лишь в одну меховую набедренную повязку, незнакомец почесал волосатую спину длинным кинжалом с черным клинком и произнес хриплым и довольным голосом:

— Гы, ну вот мы и встретились, Менестрель. Ты меня не знаешь, но скоро, — незнакомец запустил палец в ноздрю, и чуть подумав, продолжил, — Скоро мы познакомимся поближе. Здесь и сейчас я не властен что-либо сделать. Hо ты обнаружил себя — я рад. Теперь у меня будет меньше забот.

— Зато я знаю тебя, — прохрипел голос Онтеро откуда-то издалека. — Дай нам уйти, не то мне вновь придется прибегнуть к Слову, как тогда, в Меретарке.

Незнакомец усмехнулся во весь рот, открыв желтые заостренные зубы, но глаза, пронзительные нечеловеческие глаза были холодны, как лед:

— И ты здесь, Переддин. Hу что же, приятно встретить старых друзей. С тобой у меня было немало хлопот, только не возносись. Сейчас игра покрупнее будет. В общем, еще свидимся, и я надеюсь, в более приятной обстановке. Прощай, Певец. И помни — кое-кто ждет твою Песню, ведь ты споешь ее для меня, а?

И захохотав, он исчез. В тот же миг своды каверны стали меркнуть, уступая место новому видению: широкая мощеная дорога, ведущая в даль и обычные дома, ночь и звезды на небе. Дастин обернулся — позади него была высокая дворцовая стена. Рядом стоял Онтеро, грызя ноготь.

— Онетро, что это было? Кто тот незнакомец? И почему они называли тебя Переддином? — обрушил град вопросов Дастин.

— Hе сейчас, мой юный друг. Нам нужно двигаться дальше. Мы очень страшной ценой заплатили за переправу за стену. Пойдем, пока не закончилась ночь, нужно миновать городские ворота. И…забудь то, что ты видел. И особенно, я прошу тебя — колдун строго посмотрел в глаза менестрелю. — Забудь имя, которое ты слышал.

И коротышка побрел по улице по направлению Южных Ворот Джемпира.

Город имел шесть ворот, однако ни одни из них не запирались на ночь, ведь уж несколько столетий не было войн и набегов. Лишь несколько часовых охраняло каждые врата, выпуская кого угодно и когда угодно, лишь за вход в город требуя пошлину.

Благополучно миновав высокую арку, спутники быстрым шагом направились по дороге, ведущей на юг Леогонии. Дойдя до небольшой рощицы, тянувшейся вдоль дороги, беглецы свернули с тракта и углубились в чащу, находя во тьме едва приметные тропки. До наступления утра им следовало как можно дальше уйти от Джемпира. А потом скрываться неизвестно где от неминуемой погони.

Онтеро объяснил Дастину, что они будут пробираться на юг, в Теренсию, где среди дебрей Корранского леса находилось тайное жилище колдуна. Онтеро непременно хотел добраться туда и кое-что захватить, после чего намеревался отправиться на острова Архипелага, дабы испросить прощения у старейшин Ордена Магов и попытаться найти ответы на происходящее в многочисленных древних книгах богатой библиотеки Энктора.

Путники шли молча, каждый думал о чем-то своем. И когда начала заниматься заря, беглецы добрались до заброшенной егерьской избушки и остановились на отдых.

Впереди была трудная и опасная дорога. Вернее бегство от преследователей. В том, что их уже начали разыскивать, не было никаких сомнений.

Глава 3

Йонаш сидел у небольшого бивачного костра и рассматривал Йолана. Теперь, когда лицо того не было ни скрыто капюшоном, ни искажено дикой злобой, перед Йонашем сидел еще очень молодой красивый мужчина с гордой осанкой и умными, внимательными и спокойными глазами. Движения его были полны какого-то изящества и абсолютной уверенности в себе, временами даже смахивающей на высокомерие. Заметив на себе изучающий взгляд, Йолан поднял глаза от аппетитного куска кролика, только что им пойманного и зажаренного на костре, и сказал:

— Ты что, вообще мяса не ешь?

— Ем, но стараюсь этого избегать. Тем более мне вполне хватило хлеба, который мы съели раньше. Зачем есть больше чем нужно?

— Для удовольствия.

— Бывают и другие удовольствия.

— Бывают, — улыбнулся Йолан, — правда сейчас их у нас под рукой не так уж много, разве что поесть как следует. А вообще их хватает: красивая женщина, умный разговор, хорошее вино, просто поспать вволю. Только одно другому не мешает.

— Я имел в виду другое, — слегка поморщился Йонаш, — размышления, свобода, здоровье.

— Здоровье — это, конечно, хорошо, — согласился Йолан, насмешливо прищурившись, — но и все остальное тоже не помешает. Думаю, я смогу тебя научить кое-чему в жизни.

— Взаимно. Слушай расскажи-ка лучше еще раз свою историю.

— Всю?

— Нет, как тебя послали.

— Ну, слушай.

* * *

В подземелье заброшенной башни, возвышавшейся почти на самом берегу Иглинга невдалеке от причалов Ирнара, спускалось трое человек в длинных плащах с капюшонами. Первый, в сером плаще, нес коптящий факел, свет которого плясал и отражался в каплях сырости на стенах старой каменно винтовой лестницы. За ним властной походкой шли двое в бордовых плащах и говорили друг с другом.

— Теперь ты понимаешь свою задачу, Йолан? — спросил один старым холодным голосом.

— Да, брат Егард, но чем же так опасны эти двое нашему делу? — второй голос был куда более молодым, хотя и не менее холодным и властным.

— Об этом не нам судить. Если Великой Жрице сам Хозяин сказал, значит так и есть. Ты же знаешь, как редко он что-либо указывает прямо.

— Да, уж, — усмехнулся молодой, — хотя и нельзя ее винить. Она его частенько вопрошает.

— Что ты имеешь в виду? — холодно поинтересовался старик.

— Да, ничего. Когда была моя очередь помогать ей в вопрошании, мне это весьма понравилось. Да и остальные вроде довольны остались. Наша жрица, даром что принцесса, любую портовую девку в этом деле за пояс заткнет, — криво улыбаясь ответил молодой и посмотрел на собеседника.

— Думай, что говоришь, — властно одернул его тот.

— Да, ладно, все в порядке. Вот и пришли, заходим?

Все трое действительно уже спустиись и подошли к крепкой дубовой двери в стене подземелья.

— Да, — ответил старик, — заходим, магистр уже ждет нас.

И оставив факелоносца снаружи они постучались и зашли. Просторная комната за ней была погружена в полумрак и освещалась лишь одним факелом на дальней стене. Прямо под ним сидел за столом в кресле безволосый суховатый мужчина лет пятидесяти в черном плаще и с синюшными кругами вокруг глаз.

— Вот и вы, — задумчиво сказал он, — Садитесь, я дам тебе последние инструкции. Итак, повтори задание.

— Я должен отправиться в Белые горы и подстеречь там молодого монаха по имени Йонаш. После его ликвидации, мне следует отправиться в Джемпир и проследить за успешным выполнением операции по эвакуации Жрицы из города и ликвидации герцога Хорнкара Ильмера и нейтрализации, а по возможности ликвидации, придворного менестреля. Как я понял, герцог мешает лично Жрице, а монах и менестрель указаны ей сниже.

— Да уж, ниже пояса, — пробормотал лысый, — Но, — продолжил он уже громче, — тебе известна причина, по которой эти двое представляют для нас опасность.

— Нет, но я готов выполнить любое задание.

— Знаю, — кивнул головой лысый, — Но на этот раз тебе еще и объяснят, что к чему. Знаешь предсказание о Песне и Певце?

— Да, магистр, но я полагал, это все весьма нескоро.

— Уже. Это менестрель. А монах послужит катализатором, который поможет менестрелю полностью обрести свой дар, и направить его в нежелательную для нас сторону. Теперь понял?

— Да, Ваша Темность.

— Так уж вышло, что одной операцией мы сможем убить несколько зайцев. И от менестреля избавиться, и избавить Жрицу от постоянно висящей над ней угрозой брака.

— Вообще-то, — заметил старик, который до сих пор стоял в стороне и молчал, — она могла бы и потерпеть. Лучшего прикрытия, чем дочь короля, для нашего Ордена и желать нельзя.

— Помолчи, Егард, — оборвал его лысый, — ты же знаешь, законный брак лишит ее силы.

— Ну, без брака это ей не мешало, — ответил тот, — чего ж вдруг теперь помешает? А кроме того, Вейерг, жрицу можно и другую завести, а другой принцессы у нас не будет.

— Ты сам знаешь почему. Король хоть и не верит ни в бога, ни в черта, а формальности все же постарается соблюсти. А герцог, тот вообще к илинитам тяготеет. А церковного обряда ей не перенести. И ее способности заставляют нас пожертвовать ее положением. У нас уже двести лет не было такой жрицы, ты же знаешь, большинство из них были просто развратные суки, которые с удовольствием выполняли все необходимые обряды, но толку от них не было никакого. А эта уже готовясь к своему месту нащупала каких-то демонов за Гранью. И сейчас это она нас предупредила о Певце.

— Хорошо, Вейерг, я готов.

— Прекрасно, пойдешь вперед в Джемпир и подготовишь все к операции к приходу Йолана, ясно? Возьми с собой трех младших и отправляйся сегодня же. А ты, Йолан, прежде чем отправиться в Белые горы должен пройти еще один обряд, — лысый прищурившись, внимательно посмотрел на молодого человека, — Мы вызовем одного духа и привяжем его к тебе на время выполнения миссии. Он поможет тебе справиться с врагами.

— Я думал, что и сам справлюсь…

— Не спорь, это решено. Ты сам не знаешь, что тебе предстоит. Монах уже прошел начальные стадии обучения и может оказаться крепким орешком. А уж менестрель… Только бы он не вспомнил Песню раньше срока. Иди сюда и садись перед зеркалом. Егард, помоги! Вызов Круппернгзупфа.

Лысый встал со своего кресла и развернул его лицом к зеркалу на стене рядом с коптящим факелом. Йолан сел в кресло и уставился в свое изображение, а Вейерг и Егард встали за ним и раскачиваясь стали произносить резкие каркающие заклинания. Постепенно изображение Йолана в зеркале преобразилось, и вместо молодого красивого человека появился когтистый злобный монстр, с кривыми клыками и капающей с них слюной, складчатой бородавчатой мордой, способной быть лишь карикатурой на лицо человека, шипастыми лапами и злобным пронзительным взглядом маленьких свиных глазок. Тон заклинаний все нарастал и вдруг Вейерг резко взмахнул перед зеркалом полой своего плаща и все исчезло. В зеркале опять отражался Йолан. И после мгновенного промедления, он поднялся из кресла и повернулся в лысому магистру:

— Ты звал меня, мастер? Я готов.

* * *

— Марта, да запри же в конце концов дверь! Совсем спятила, что ль? Выгляни на двор, ишь, буря разыгралась…

— Ой, батюшки! Бедняжка Ваннара, умрет ведь, ох, Боги, за что ж напасть такая-то?

— Да замолчи, Марта! Правду говорят: баба — дура. Кому сказано — запри дверь.

— Стерва эта Ваннара, вот нагуляла невесть где бастарда, оттого и мучается. Давно говорил, отец, взашей ее надо было…

— Заткнись, Даргод. Услышу еще раз от тебя худое об Ваннаре, не видать тебе наследства, сам по миру пойдешь.

— Невелико горе, отче. Одно слово нищие мы теперь, что толку наследства? Старый фургон да сарай с навозом. Вон Ротвальду и то больше достанется.

— Ах ты щенок! Да как ты…

— Отец, тут человек какой-то чего-то спрашивает…

— Кто таков? А ну… да уйди с дороги, дура… Кто таков?

Залитая светом ярко горящих факелов в проеме распахнутой двери на фоне серой стены проливного дождя стояла фигура высокого человека, плотно закутанного в мокрый, заляпанный грязью плащ. Путник переступил порог, едва пригнув голову, чтобы не задеть дверной балки, и откинул на спину капюшон. Спокойные карие глаза оглядели просторный холл. Повсюду суетливо бегали, что-то кричали мужчины, причитали женщины и надрывно плакали дети. Рядом стояла веснушчатая девчушка лет двенадцати и с интересом разглядывала гостя. Посреди холла, утирая передником глаза, что-то неразборчиво бормотала статная женщина средних лет. Неподалеку, подбоченясь, стоял прыщавый юнец, едва достигший совершеннолетия. Навстречу вошедшему спешил грузный бородач в богатом шелковом халате, вперив отнюдь не дружелюбный взгляд на незванного гостя.

— Кто таков? Чего надо, почтенный? У нас тут не трактир, на ночлег не принимаем…

— Дозволь перебить тебя, уважаемый хозяин, — путник говорил тихо, медленно выговария слова, с каким-то легким акцентом. Он, похоже, совершенно не придал значения грубому тону, с каким разговаривал бородач. Войди сюда кто-нибудь, имеющий на поясе меч, дорого бы заплатил за свою «гостеприимность» хозяин… Hо у незванного гостя не было меча. Hе было вообще ничего, кроме грязного плаща, кожаной куртки, штанов да сапог. Лишь кривая почерневшая ветка была в руке незнакомца, вероятно служившая тому посохом. — Я вижу, у тебя сотряслось какое-то несчастье, может я смогу чем-нибудь помочь твоему горю?

— Иди своей дорогой, путник. Старому Артану не нужна твоя помощь. Марта, закрой же наконец дверь… Э нет, стой. Проводи этого до двери сначала.

— Погоди, Артан. Негоже так говорить… А ведь бедняжка может и не дожить до утра, сам подумай — кто в такую непогоду пойдет за повитухой в селение? — путник сказал это и пристально посмотрел в глаза хозяину. Отчего-то этот пронзительный глаз мудрых карих глаз заставил Артана замереть на месте с открытым ртом.

— Эй, старый дурень, слыхал чего незнакомец говорит? Пусть посмотрит на Ваннару, а там, глядишь, может и поможет. Он нам не втягость — пусть хоть переночует, дождища вон какой на дворе. Почто гнать человека-то?

Артан недоуменно моргнул и закрыл рот. Красная краска залила скуластое лицо хозяина.

— А ну, брысь отсель, — мрачно буркнул он и отпустил подзатыльник стоявшему рядом кудрявому мальчугану.

— За что, дед? — обиженно всхлипнул мальчуган и, подбежав к хозяйке, уткнулся в ее необъятный бок.

— Да ну вас. Делайте что хотите, — досадливо огрызнулся Артан и побрел к широкой деревянной лестнице, ведущей на верхние этажи старого замка.

Хозяйка, нежно погладив по кудрям обиженного мальчугана, вразвалку подошла к двери и заперла ее на поржавевший от времени и сырости засов.

— Проходи в дом, путник, гостем будешь. Чем богаты, тем и рады. Hе суди строго Артана. Нынче дочь его приемная, умница наша, Ваннара при смерти. Схавтки у ней. Да ты… ты и сам знаешь вроде.

— Hе беспокойся, уважаемая Марта. Поведи меня скорей в покои, где лежит несчастная. Я одно время врачевал, есть у меня кое-какие снадобья, — незнакомец достал откуда-то из складок своего плаща маленький мешочек, распространяющий приятный аромат сухих трав. — Хоть повитуха из меня негожая, но Ваннаре помочь смогу, да и ребенка ее в живых сохранить постараюсь.

— Hе чародей ли ты часом? — подозрительно поглядела на гостя Марта. Было что-то в этом незнакомце весьма странное. Этот нездешний говор. Карие глаза — испокон веков в Хорнкаре жили светлоглазые и русоволосые. Hе иначе чужеземец из дальних земель. Лицо — узкое, нос тонкий, с небольшой горбинкой. Темные, с красивой проседью на висках волосы, зачесанные наверх. Тонкие губы, ямочка на подбородке. По здешним меркам он не прослыл бы красавцем, но было в нем что-то, что, видимо, заставляло вздыхать многих женщин.

— А что, в здешних краях не любят волшбу? — усмехнувшись, поинтересовался чужак.

— Hе то, чтоб очень. Hо коли худое замышляешь, знай — в доме нашем много оружия и найдутся достойные мужчины, дабы злу ходу не дать…

— Будь спокойна, почтенная хозяйка. Я хоть и знаком с кое-каким чародейством, но отнюдь не желаю плохого тебе и семье твоей. А Ваннаре искренне помочь хочу, поверь мне.

— Вижу, правду говоришь, путник. Эльда! Отведи гостя наверх, в крайнюю горницу и принеси ему таз с водой — пусть умоется с дороги… Да поживей.

— Погоди, хозяюшка. Hе время мне мыться, одеваться. Веди к роженице, неровен час, помрет бедняжка.

— Ох, чует мое сердце, неспроста заявился ты… Как зовут-то тебя, скажи?

— Называй меня Корджером. Корджер из Меретарка.

* * *

— Дастин, лови ее! Скорее! Hу же, вот неповоротливый… И за что ты навязался на мою голову. Лови-и-и!!! — пронзительно верещал лысый коротышка, яростно размахивая руками. А по поляне, изредка припадая к земле, бегал юноша. От него во всю прыть удирала зайчиха.

— Hу вот, опять голодными остались, — проворчал Онтеро, когда запыхавшийся бард без сил свалился в мягкую траву. — И все ты… Говорил же — осторжнее надо, не спугнуть, а потом раз! Хватать надо было… А он попер… Бездарная ты личность, друг мой Дастин.

— А ты сам побегай по траве, — зло огрызнулся менестрель, переворачиваясь на спину. Солнце стояло в зените, немилосердно посылая на землю жгучие лучи. Спасительная тень деревьев предательски манила, но урчанье в голодных желудках заставляло беглецов позабыть о жаре. — Что, опять будем искать эти треклятые корни? Онтеро, я не червяк, мне надоело есть всю эту гниль.

— А ты думал, я тебе на блюдечке ужин принесу? Привык, небось, в королевском дворце жаркое вином запивать?

— Да и ди ты… Я ел, как все слуги — хлеб, вода да яблоки.

— Ага, скажи спасибо, хоть не тюремную баланду, — колдун подошел к валяющемуся на травке юноше и плюхнулся на землю. Затем достал из найденной в охотничьей избушке сумки старый, залатанный во многих местах кожанный бурдюк и, развязав горлышко, хлебнул холодной родниковой воды, набранной путниками загодя в лесу.

— Дай попить, — устало произнес бард, протягивая руку к бурдуку.

Внезапно раздался тонкий свист, длинная белооперенная стрела пробила толстую кожу буурдюка. Онтеро вскрикнул и упал в траву. Драгоценная вода бурными толчками полилась на землю, тотчас жадно поглощавшую влагу.

Дастин благоразумно решил последовать примеру своего спутника и тоже залег в траве. Неведомый стрелок не показывался.

Прошло немало времени, прежде чем откуда-то из леса прозвучал голос:

— Эй вы. Хватит валяться. Здесь дюжина метких стрелков, и если вы попытаетесь смыться или хвататься за оружие, вам немедленно прострелят ваши глупые головы.

Судя по хриплому голосу и наглому голосу, неизвестный принадлежал к той группе жителей Западного Вильдара, которых не любят повсюду, преследуют власти и за головы которых дают немалые суммы.

— Тьфу ты, нелегкая — сплюнул Онтеро, нервно дергая траву рядом с собой. — Разбойники, туды их в колоду! Hу, друг мой, Дастин, видать попались. Hе одно, так другое. Чего будем делать? Говорить с ними бесполезно — чуть что заподозрят — нож под горло… Хотя, может статься, глянут на нас — беглые, денег нету, может и отпустят. Hо уж больно я сомневаюсь… Эх, силушки б мне…

— Hу чего вы там? А ну вылазь, кому сказано!

— Эй, погоди, добрый человек, — крикнул Дастин. — Мы люди бедные, денег у нас нету, отпусти нас, мы пойдем своей дорогой.

— Ага, как бы не так. Выходи, там разберемся, какие вы бедные. Живо!

Дастин, игнорируя злобное шиканье коротышки, поднялся и посмотрел вглубь леса. Там, среди деревьев, стояло не менее дюжины человек с длинными луками наизготовку. Еще с полдюжины с огромными секирами стояли на другом краю поляны. Положение отнюдь не радующее — и пяти шагов не пробежишь, как изрешетят стрелами. О меткости лесных стрелков давно ходили легенды.

И тут, как гром среди ясного неба, прозвучал знакомый властный голос:

— Именем Короля Леогонии, вы арестованы, господа разбойники. Немедленно сложите оружие.

Дастин резко обернулся, отчего хрустнули шейные позвонки.

Позади на красивом пегом жеребце гордо восседал герцог Хорнкарский. И полсотни всадников из королевской конницы медленно обнажали мечи.

— Этих двоих взять живыми! — отдал приказ Ильмер и, надвинув на лицо забрало, хлестнул жеребца.

Тотчас завыли стрелы, одна за другой летя в самую грудь предводителя отряда. И как ни в чем не бывало;, отскакивали от искусно сработанных доспехов герцога. Дорогие латы гномьей работы были не по зубам тонким стрелам.

Лучники скрылись в лесу, уступая место меченосцам и воинам с секирами. Чуть ли не сотня бородатых разъяренных разбойников вынырнула откуда-то из чащи и с диким воем понеслась прямо на королевских ратников.

Менестрель и колдун оказались как раз посередине между двух сближающихся неприятелей.

— Бежим! — закричал Онтеро и, очертя голову, ринулся в сторону. И откуда у этого коротышки взялась такая прыть! Молодой бард едва успевал за колдуном, вовсю улепетывающим с поляны. Краем глаза Дастин заметил, как от отряда Ильмера отделилась пара всадников и галопом помчалась вслед за ними.

Когда колдун и бард уже почти добежали до кромки леса, что-то твердое больно ударило Дастина в спину. Юноша упал навзничь, кровь залила глаза.

Последнее, что услышал менестрель, теряя сознание, был яростный голос Онтеро на фоне разыгравшейся битвы:

— Меглери Эт танаар!..

* * *

…Сначала было Ничто. А потом медленно возникло Нечто. Откуда-то из глубин сознания, разрывая плотную ткань первозданной Тьмы, пришло Видение.

Их было двенадцать. Они были красивы, хотя и не принадлежали человеческому роду. Непрвдоподобно правильные черты лица четко выделялись в неизвестно откуда исходящем ярком свете. Белые безжизненные зрачки их глаз смотрели в никуда, а тонкие бескровные губы шептали непонятные слова.

А потом они все разом запели. Монотонно, в один голос…

Это была неземная, чарующая музыка. Казалось, она проникает повсюду, заставляя неживое оживать, а живое трепетать от восхищения.

Это была Великая Песня, и Он знал, что должен дослушать ее до конца. И Он, помимо своей воли, начал вторить их голосам. Откуда он знал мелодию? Откуда-то пришла мысль, что Он слышал ее уже дважды… Нет, то была не та Мелодия, но то были дополняющие аккорды. Он знал, что не только может спеть эту Песню, Он догадывался, что в силах изменить ее, дополнить и спеть занова. Hо сейчас нужно любой ценой запомнить то, что поют эти двенадцать неведомых созданий.

И Он впитывал в себя чарующие звуки Песни, словно иссохшаяся земля пустыни всасывает живительную влагу долгожданного дождя.

И когда Он почувствовал, что готов исполнить свое собственное Соло, режущий слух голос прозвучал в сознании:

— Он дышит, Тич, смотри, он дышит!!!

Видение померкло, и вместе с ярким светом в Ничто растворились последние аккорды Мелодии…

* * *

— Скорее, мальчик, принеси воды! Он пришел в себя. Он ЖИВ!

Дастин с трудом разлепил тяжелые веки.

Когда перестала кружиться голова, и мутная пелена спала с глаз, бард увидил низкий, затянутый паутиной, потолок маленькой хижины и склонившегося над ним пожилого низкорослого мужчину. Hа круглом лице играла добрая улыбка, на лысине играли отблески висящей под потолком зажженной лучины.

— Мальчик мой, слава Алтарям Архипелага, ты жив. Тич, маленький прохвост, неужто твои вонючие снадобья помогли? — коротышка добродушно расхохотался.

— А то как же, почтенный Онтеро. Как говорила мне моя прабабка Эльзуба, из меня вышел бы неплохой врачеватель, не появись этот мерзавец Лесли, — прозвучал задорный мальчишеский голос, и в поле зрения барда возник тощий огненно-рыжий парнек лет пятнадцати, с весьма сотрым подбородком и не менее острым носом. «Чем-то смахивает на лису» — подумал Дастин, делая глубокий вдох.

Менестрель тотчас пожалел об этом. Острая боль в груди заставила его конвульсивно дернуться, и Дастин хрипло застонал.

— Э, погоди, уважаемый, — с участием пробормотал рыжий. — Hе дыши глубоко, эти сволочи, кажись, подломили твои ребрышки.

— Боюсь, копье того битюга задело ему легкое, — задумчиво сказал Онтеро, бархатной тряпочкой вытирая свою лысину.

— Копье?.. — прошептал Дастин и подивился собственному голосу. Ему показалось, будто это сказал жуткий зомби из ужасных сказок.

— Эк тебя. Hу и голосок у тебя, певец! Мда… — Онтеро тупо уставился на тряпочку, словно ожидая там увидеть грязь, стертую с его лысины. — Помнишь, на поляне сошлись разбойники и посланный за нами конный отряд во главе с Ильмером?

— Ильмер…

— Во-во, Ильмер, герцог Хорнкара. Мы побежали, двое — за нами. Один, здоровый такой детина, ткнул копьем тебе в спину. Слышу — ты кричишь. Обернулся, вижу: дело плохо. Этот бугай уж вознамерился перекинуть тебя через луку седла, а второй уж вскинул свое копье, на меня нацелившись. Hу я сгоряча и колдонул немного… И вот что странно: эти двое вмиг обратились в гадюк, их тотчас потоптали собственные кони. Ума не приложу — откуда у меня столько силы взялось? Ведь для заклятия метаморфозы нужно большую мощь иметь, да и готовиться долго надо. И к тому же — слов этого заклятия я не знал раньше. Чудно! — Онтеро снова принялся протирать своб лысину, наморщив морщинистый лоб.

— А я шел мимоход, гляжу: на поляне насмерть бьются стрелки Лесли и вооруженные тяжелыми мечами ратники в латах. Hу думаю, наконец-то королевская гвардия сподобилась на поимку этого мерзавца. Что б ему, супостату, гнить всю жизнь в темницах с крысами…

— Э, ты про крыс того… Помолчи, короче, — нахмурился колдун.

— Да ну их… Hу вот, — продолжал тараторить тощий Тич. — И тут вижу — вы улепетываете к лесу, а за вами — двое на конях. А потом… Ой, что было, что было! — Тич схватился за голову и стал метаться по комнате, изображая схватку на поляне. — Эти, с мечами на конях бьются, а лесливы лучнки в лес поубегали, зато тьма тьмущая ихних меченосцев и топорников выползла. Почитай вся шайка. Рубились славно. Меч — бац! Секира… Фиу! Стрела полетела… а ему хоть бы хны… латы на совесть сработаны… тот, на вороном, упал… шея разрублена… топор застрял… — дальше Тич углубился в детальное описание боя, такое, какое понимают лишь одни мальчишки.

— Короче говоря, — перебил его Онтеро. — полегли почти все. Как эти в гадюк превратились, я поволок тебя, бесчувственного, к лесу. Тут слышу: кто-то зовет тихо. Гляжу: вот этот самый рыжий охламон рукой машет, мол, сюда давай. Укрылись мы в кустах, и все видели. С десяток разбойников все же удрало, а вот королевские воины полегли, похоже, все. Небось уже мородерствуют выжившие стрелки-то…

— А Ильмер? — прохрипел Дастин, слегка приподнимаясь с жесткой лежанки из хвороста и сена.

— А ну его… Вроде ранен он был… Так вот, — Онтеро так увлекся рассказом, что оставил бархатный лоскуток лежать на лысине. — А как все это закончилось, мы срубили тичевым топориком волокуши и притащили тебя сюда. Этот шарлатан наварил какой-то ужасно вонючей бурды и начал тебя поить, уверяя меня, что вся эта мерзость поможет тебе…

— Ах вонючая, да? Да если б не я!.. — не переставая улыбаться до ушей, взвизгнул Тич и, ловко схватив тряпицу с лысины Онтеро, швырнул ее прямо в лицо коротышки.

— Ах ты, противный шалопай. Быть тебе свиньей, — рассерженный Онтеро попытался было ухватить мальчишку за огенный вихор, но не тут-то было: Тич моментально оказался в другом конце хижины, показывая нос колдуну.

— Ильмер… — снова прохрипел Дастин, словно судьба высокородного герцога была ему крайне небезразлично.

— Вот заладил. Ильмер, Ильмер… Да сдался он тебе? — угрюмо осклабился коротышка. — Hу так и быть… Хочешь, Тич сходит на поляну и проверит, как он там?

— Идти? Hа ту поляну? Где мертвые?! — глаза рыжего едва не вылезли из орбит. — Да ни за что на свете! Иди туда сам, Онтеро.

— Да ну вас всех, — отчего-то злобно огрызнулся колдун и, гневно пнув едва дышащую дверь хижины, побрел на поле недавней битвы.

Дастин закрыл глаза и расслабился. Что происходит, в конце концов? Сплошные убийства, загадки, погоня, а теперь вот он печется о герцоге, который чуть было не прирезал его… Ранен — ну и пусть послужит кормом воронам. Так нет же — стукнуло в голову. Отчего такое странное желание, чтобы Ильмер остался жить?

— Эй, менестрель, а правда, что ты пел у самого Короля? — сказал Тич, усаживаясь на край лежанки.

— Да… Я был… придворным… — еле ворочая языком, прохрипел юный бард.

— Ух ты! А я вот всю жизнь прожил в деревеньке возле Ульсора, покуда не заявился этот Лосли и не поджег селение. Сгорел дом… И отец с матерью… Я тогда в лес ходил, за хворостом. Возвращаюсь — деревня в огне, эти бородатые скоты насилуют деревенских девок… Мужиков всех перерезали, скот увели, награбили много… Я тогда сюда подался, а оказалось, Лесли тоже тут, в лесу, обитает. Так мы и жили по соседству. Хотел я было ему логово подпалить, да духу не хватило… А какой он, Дворец Короля? Красивый? — внезапно спросил Тич.

— Очень… И сад…

— Ух ты! Как я мечтал хоть на миг очутиться в Джемпире… Отец как-то ездил на ярмарку в столицу, рассказывал, будто там много каменных домов, люди богато разодетые гуляют… А посреди города стоит Дворец.

— Да, точно…

— Эгей, Тич, а ну помоги! — донесся с улицы голос Онтеро. Рыжий вскочил и побежал к двери. Кряхтя и бранясь, вдвоем они затащили в хижину тело, облаченное в сверкающую кольчугу и тяжелые латы. Тич стянул с воина шлем, светлые, слипшиеся от пота волосы упали на лоб раненого, и взору менестреля предстало волевое лицо герцога Хорнкара.

Ильмер застонал и открыл глаза. Тотчас герцог потянул руку к поясу, где должен был находиться предусмотрительно снятый колдуном меч, но, не найдя надежного оружия, рука Ильмера безвольно опустилась, и герцог мучительно застонал.

Тич в это время развел нелепый очаг посреди хижины и поставил на огонь небольшой закопченный котелок, всыпав в него какие-то подозрительные ингридиенты. Через некоторое время донесся ужасный аромат, напоминающий запах гнилой репы, сточных ям и горелых волос разом. Тич, зажимая нос, процедил варево в грязный стеклянный сосуд и разом влил снадобье в открытый коротышкой с помощью ножа рот Ильмера.

Герцог закашлялся. Его тело содрогнулось в конвульсиях. Ильмера стошнило прямо на пол. И вскоре герцог тихо посапывал, забывшись в глубоком сне.

— Тич, сынок, там на поляне осталось несколько живых лошадей. Давай-ка сообрази, где достать тележку. Я же приведу коня. Мы завтра отправляемся в путь. Ты и герцог останетесь тут. Ильмеру нужно поправляться. А за Дастином я уж сам прослежу…

— Hу уж нет! — вскипел рыжий, грозно уперев кулаки в худые бока. — Я пойду с вами и весь сказ. И этого — он кивнул в сторону спящего на полу герцога. — С собой прихватим. У него ж на морде написано, что он высокородный господин. Ежели повстречается какая стража на пути — с таким вас всяк пропустит.

— А он соображает, этот чертенок, — улыбнулся Онтеро. — Лады. Ищи тележку, а я — за конями.

— А чего ее искать? Я уж давно себе спер у Лесли, чтоб веток навозить для хижины. Вон, в кустах спрятана.

— Хо! Дастин, ты только погляди, каков попался! Возьмем его с собой, менестрель? Что скажешь?

— Тич… Славный малый… — медленно проговрил Дастин, чувствуя, что смертельно устал. — Поедем вчетвером… Завтра…

— Йо-го! — Воскликнул обрадованный Тич и, подскочив до потолка, выдернул оттуда одну из веток. — И куда ж мы двинем?

— Hа юг, мальчик мой, в Теренсию!

Глава 4

Направляясь к Джемпиру, Йонаш и Йолан потратили не так уж и много времени. Удача сопутствовала им, небольшие капризы погоды и нападение неумелой шайки оголодавших крестьян вряд ли стоило считать серъезными помехами на пути. Добравшись до юго-запада Белых Гор, спутники сделали из коры огромного дерева легкую лодку и на ней очень быстро, за каких-то два дня спустились по быстрому Бренну до Эрневала. Пристав к берегу незадолго до города, они вылезли из лодки с собрались пробираться в город, дабы поскорее отправиться юго-западной дорогой в столицу Леогонии. Когда они вылезли на берег, Йолан снял свою котомку, покопался в ней, и к изумлению Йонаша, кинул тому какие-то тряпки.

— Что это? — Спросил Йонаш.

— Передодевайся, — последовал ответ, — В этом тряпье мы сойдем за дворян. Тогда сможем приобрести коней и быстро добраться до Джемпира. А то, сам понимаешь, два монаха верхом — странное зрелище. А двигаться надо быстро.

— Hо это… Впрочем…

— Вот именно, не болтай ерунды! Или ты хочешь в Джемпир пешком топать?

Йонаш кивнул головой и начал одевать предложенное ему платье. Чем дальше, тем больше удивлялся он своему спутнику. Несмотря на весь свой предыдущий опыт, на достигнутое им положение и звание мастера в Черном ордене, на долгое служение злу он поразительно легко сменил точку зрения и вдруг согласился даже помогать Ордену в делах, которым не так давно был готов противодействовать всеми силами. Это было более чем подозрительно, и теоретически Йонаш должен был постоянно ожидать какого-то подвоха от спутника. Однако при этом, вместо постоянной настороженности, он все более и более располагался душой к этому странному человеку. Прежде всего Йолан был умен, причем иногда казалось, что даже слишком умен. Несмотря на свое слегка пренебрежительное отношение к высшим материям он не только легко слышал и замечал малейшее изменение интонации собеседника, но и тут же делал совершенно точные выводы о его причинах. Йонаш редко встречал столь проницательных людей, как его спутник. Перейдя на сторону Ордена, Йолан откровенно отказался изменить своим привычкам и любви к разным излишествам. Как-то они разговорились о воздержании, как основе воспитания в монастыре, и Йолан спросил:

— Хорошо, но ответь мне на несколько вопросов. Во-первых, мир создал Бог?

— Разумеется.

— Отлично, женщину создал Бог?

— Да.

— Прекрасно, человека тоже создал Бог?

— Само собой.

— Еще лучше, и, наконец, Бог желает добра людям и каждому человеку в частности?

— Ты что, сомневаешься?

— Нет, не сомневаюсь. Hо если Бог создал хорошее вино, хорошую еду, и дал мне рот, чтобы все это поглощать, если Бог создал женщину и дал мне все, чтобы Он ее создал не зря, если Бог все это сделал, желая мне, как и любому человеку, добра, то не будет ли тот, кто всем этим пренебрегает, подобен свинье, перед которой мечут бисер? И не кто-то там, а Сам!

— Все это сложнее, чем ты говоришь…

— А я человек простой, так что прости…

Подобное понимание служения Господу настолько не лезло ни в какие привычные для Йонаша рамки, что услышав такое от кого угодно другого, он немедленно обвинил бы того в ереси. Hо в устах Йолана это звучало так естественно, что вызывало даже некоторое уважение к его честности. В вопросах практических он тоже был вне конкуренции. Чего стоил один этот фокус с переодеванием. Собственно, в этом действительно не было ничего особенного, просто очень хорошая идея, но ведь додумался до нее не Йонаш… Они быстро переоделись, спрятали свои плащи в котомки. И теперь выглядели, если не как дворяне, то по крайней мере ничем не походили на монахов.

— А не покажется странным, что дворяне идут без оружия и с каким-то скарбом в руках.

— Сейчас мы будем изображать бюргеров, а в городе купим и лошадей, и шпаги. Я знаю, где это можно сделать.

И два удивительно подтянутых и здоровых бюргера пошли в сторону Эрневала. Йолан привел их в какую-то весьма грязную и подозрительную часть города и остановился у темной ветхой лавки. Когда они вошли внутрь, какой-то грязный и подозрительный тип поднял на них глаза и хотел было что-то сказать, но узнав Йолана низко склонился до земли и почтительно замер.

— Нам нужна пара лошадей, шпоры и шпаги, ну прочее, чтобы сойти за дворян, — бросил Йолан, — И это должно быть у нас к утру. Понял? А пока мы отдохнем у тебя. Принеси что-нибудь поесть и вина, да не такой кислятины как в прошлый раз, понял?

— Понял, господин, сейчас же.

Йолан кивнул, и махнув рукой Йонашу, прошел за занавеску и стал подниматься по шаткой крутой лесенке наверх. Поднявшись, они прошли в дверь, за которой оказалась небольшая и на удивление чистая для такого грязного места комната. Скинув груз, оба не успели развалиться на мягком ковре, как уже хозяин принес кувшин красного вина, поднос с хлебом, мясом и фруктами, пару кубков и ножей для еды. Когда он ушел, Йолан с облегчением вздохнул и сказал:

— Hу а теперь можно и поесть и вздремнуть. Этот человек уже давно тайно служит нашему ордену, а мы за это поддерживаем его торговлю, покровительствуем. Человек паршивый, но шкурой своей дорожит, так что ему можно доверять.

— И это у вас в каждом городе такие люди есть? — Удивился Йонаш.

— И не только такие, — усмехнулся Йолан, — ты даже не представляешь какой силой мы обладаем… Это вы все с проповедями ходите, а у нас четкая организация, мы везде можем найти не просто крышу, а мощнейшую поддержку, хоть при королевском дворе.

— Даже там? — Йонаш отметил про себя это «мы», но решил не заострять пока на этом внимания.

— Особенно там, забыл что ли?

— Ах, да, принцесса… Hо я думал она — исключение.

— Ага, как же! Ее ведь тоже кто-то уговорил в первый раз. И не только в обычном смысле. А теперь подумай, кто мог добраться до принцессы? То-то. Hу, давай-ка, пока мясо не остыло…

* * *

До Джемпира они добрались быстро и без особых приключений. Hа этот раз Йолан привел их в достаточно чистый дом, стоящий в не самой нищей части города. Чистый двор с садом, слуга выскочивший из дома, все говорило о благополучии хозяйки, которая тоже выбежала во двор, как только увидела, кто приехал. Это была молодая красивая девушка с жгуче черными глазами, волевым лицом и великолепной фигурой. Картину дополняли столь же черные как и глаза, длинные волосы, спускавшиеся дивной волной ниже пояса. Длинные тонкие пальцы легли на плечо Йолану, а глаза впились в лицо.

— Здравствуй, Джанет! — сказал Йолан, — Я ненадолго, это — серый брат, он будет молчать, я ему запретил говорить, кроме как со мной. А теперь накорми нас и пошли слугу, меня должны здесь ожидать с новостями.

Красотка повелительно махнула рукой слуге, тот поклонился и ответил:

— Я понял, госпожа.

А затем повел лошадей в конюшню. Мужчины и девушка прошли в дом и уселись в столовой, где пожилая служанка уже быстро накрывала на стол.

— Hо хоть на ночь ты останешься? — спросила она.

— Hе волнуйся, останусь, сможешь всласть повзывать духам сегодня, — рассмеялся Йолан, — Тут я тебе с удовольствием помогу.

— Hе смейся, ты же знаешь, это — серьезно. Может ведь и Хозяин обидеться.

— Да пошел он! — огрызнулся Йолан, уже занятый хорошим куском мяса.

Девушка от неожиданности вздрогнула и внимательно посмотрела на Йонаша. Hо тот сделал вид, что за едой ничего не видел и не заметил.

Вскоре в дверях появилась фигура в сером плаще. Человек вошел в гостинную и поклонился Йолану, ожидая приказа.

— Говори, — бросил тот не отрываясь от ужина, и кивнув головой в сторону Йонаша добавил, — При этом, можно.

— Жрицу вывели из замка в точности по плану. Все убеждены, что она мертва, и никто нам больше не помешает…

— Мне не нравится как ты это сказал. Что с менестрелем?

— С ним не все так гладко, мастер. Он действительно пришел в спальню принцессы и все считают его убийцей.

— Прекрасно, так за чем же дело стало?

— Hо его не убили сразу, а бросили в подземелье замка.

— Ну?

— И он оттуда бежал.

— Да, и как же?

— Там сидел один колдун…

— Отлично, так чего ж этот колдун подкачал?

— Этот колдун не из наших. Похоже, что он вообще из этих, полусветлых. И похоже, что именно он помог менестрелю бежать. Во всяком случае в камере и вокруг остались значительные следы магии. Кроме того, похоже что этот колдун хорошо известен в нашем ордене кому надо. Я ничего об этом не слышал, но мастер Егард приказал передать тебе одно слово: «переддин», я не знаю, что оно значит, но мастер Егард сказал, что Вы поймете.

— Переддин? Хм, вот оно как… — скривился Йолан, — Ладно, нормальные герои не ищут простых путей, это все? Что произошло дальше?

— Они бежали по южной дороге, мастер. Мы смогли направить по их следу королевскую погоню во главе с бывшим женихом жрицы. Кроме того, мастер Егард должен направить на них местную банду невдалеке от Ульсора. Думаю, они не смогут далеко уйти.

— Ладно, но дело надо довести до конца. Где Егард?

— Мастер Егард отправился на юг, в Ульсор, чтобы натравить на них ту банду. Сразу после этого он оставит в Ульсоре еще одного человека, а сам отправится в Ирнар с донесением Магистру.

— Великому Магистру Вейергу?

— Именно ему, мастер.

— Ладно, свободен. Утром на рассвете будь здесь с конем в одежде слуги. Плащ упрячь в мешки. Иди.

Серый поклонился и ушел, а Йолан с еще большим усердием принялся за еду, бросив Йонашу:

— Завтра на рассвете отправляемся за ними, понял?

Йонаш, помня о приказе молчания, кивнул головой, и увидел внимательные глаза Джанет, тщательно рассматривающие его.

* * *

После еды Йолан знаком позвал Йонаша во двор для беседы и сразу приступил к делу:

— Вот что, брат Йо, — так он шутливо стал называть Йонаша вскоре после знакомства, — Егард мужик серъезный, если за что-то берется, то обычно делает. Так что как бы нам не найти кости этого менестреля. Завтра придется поспешить. Тот серый, что приходил, поедет с нами, так ты не забывай, что тебе говорить не следует, понял.

— Понял, хотя и не могу сказать, что я от этого в восторге.

— Это твои проблемы, зато чушь какую не ляпнешь. Кроме того, мы своих по куче тайных слов узнаем, а ты их не знаешь. А так причина есть — говорить нельзя. Так что уж не обессудь….

— Хорошо, но не стоит ли поторопиться и выехать вечером?

— Ты можешь не спать? Я — нет. А спать на скаку — больше времени на привалы убьем. Нет уж, сегодня отдохнем, заодно и лошади тоже, а завтра с рассветом в путь. И вот еще, если в Ульсоре на Егарда наткнемся, постарайся в сторонке быть. Он ведь тебя и узнать может.

— Хорошо, Йолан, но ты помнишь, что мы должны спасти менестреля.

— Доберемся — спасем, а пока молись Изначальному, думаю, от меня от просьбы не примет, — усмехнулся тот, и крикнул, — Эй, слуга! Отведи странника в его спальню.

Тут же появился слуга и все пошли в дом. Поднявшись по лестнице на второй этаж, где размещались спальни, Йонаш ожидал, что его разместят в третьей спальне от хозяйской, поскольку его спутник был выше рангом в этом месте, однако его привели к соседней спальне с хозяйкой. Впрочем удивление скоро прошло, Йолану не нужна была отдельная спальня, поскольку ему не нужна была отдельная кровать. Улегшись спать Йонаш попытался сосредоточиться на молитве перед сном, но это занятие отвлекли голоса, раздающиеся из-за стены. Кое-что терялось, но большинство слов было слышно настолько хорошо, что Йонаш стал невольным свидетелем этого диалога. Сначала женский голос ласково произнес:

— Йо-о!

— Что, Джанет?

— Ты не боишься, что твой молчальник донесет на тебя? Ты сегодня такое за ужином говорил…

— Ай, глупости! Сколько раз тебе говорить, я знаю, что делаю. А твое дело помалкивать.

— Я знаю, почему ты его не боишься.

— Да ну!

— Это тот самый монах, которого ты должен был убить. Ты перешел к белым?

— Отстань, Джанет.

— Hе притворяйся, ты забыл, кто был связной между Жрицей и твоими паршивыми посыльными? Я же знаю его описание слово в слово! Это он. Ты предал Орден.

— Джанет, — голос Йолана изменился и стал жестким и холодным, — любого другого я бы уже придушил, но тебя не хочу и не буду. Да, это так, ну и что? Ты будешь молчать.

— Да, я буду молчать, но за это…

— Ты испытываешь мое терпение. Ты просто будешь молчать, а не то…

— Что, а не то?

— Я не хочу тебя убивать, но управу найду. Например, позову сейчас этого монаха, и он обвенчает нас прямо в постели. Нужно объяснять, что это для тебя значит?

— Ты готов на мне жениться???!!! Йо-о, но тогда ты точно согласишься на мою цену.

— Hу?

— Я прочту заклинание, приворотное, чтоб ты никогда не бросил меня. И тогда я буду молчать.

— Всего-то, — рассмеялся Йолан, и голос его снова стал веселым и ласковым — Hу, это я бы тебе и так разрешил, валяй, читай, а я пока замусь делом…

— А ведь твой монах за стенкой, небось все слышит…

— Ничего, пусть завидует. Может поумнеет…

И под размеренный скрип кровати раздался монотонный шепот, среди которого с трудом удавалось услышать отдельные слова о каких-то хвостах и прочих атрибутах колдовской деятельности. Йонаш, который впервые столь близко столкнулся с колдовством, на всякий случай прочитал краткую молитву, хотя и сомневался в ее действенности в данном случае, если не для себя, то для Йолана. Тем не менее, прощупав вокруг пространство, он не почувствовал ни энергетических аномалий, ни чего-либо странного. «Энергетический кокон» — сообразил он, — «Эти двое сейчас объединены в одну энергетическую оболочку, и все что происходит между ними, остается в ее пределах. А значит, заклинание скорее всего подействует. Как он неосторожен!» Шепот тем временем стих, а еще минут через двадцать снова раздались голоса. И опять начал женский:

— Йо-о!

— Hу?

— А почему ты так быстро согласился?

— Это долго рассказывать, Джанет.

— Все равно, расскажи.

— Понимаешь, эти илиниты мне очень многое рассказали.

— И ты им поверил?

— Я похож на доверчивого дурака? Нет, Джанет, они сказали правду. Hе будь я мастер, если бы не смог распознать правду от лжи в тайном знании.

— И из-за этого ты и перешел к ним?

— Нет, девочка, просто магистр и компания меня здорово подставили. А я этого не люблю. Так что у меня теперь с ними свои счеты. В общем, еще посмотрим, кто магистром будет…

— Как же ты им станешь, если к белым ушел?

— А мне необязательно белым становиться, а ордену необязательно оставаться черным. Будет орден такой, серый… Самый раз по мне.

— Hу, мне нравится ход твоих мыслей, — женский голос стал вкрадчивым и игривым, и тут же в нем прозвучала тревога — Hо береги себя, ты мне нужен.

— Я и сам себе нужен, знаешь ли. Так что не волнуйся.

— Так чем же эти илиниты повлияли на твое согласие быть со мной?

— Так в том-то и штука, что мы с тобой по их данным друг другу предназначены свыше. От Света, между прочим.

— Ты всеръез?

— Вполне. Так что, суди сама, имеет ли значение та ниточка, которой ты нас сейчас связала, если мы и так уже цепями скованы.

— Тебе ж вроде раньше плевать было на все предначертания…

— Только на те, которые мне не нравятся. А это мне очень даже нравится, так что давай-ка…

Опять заскрипела кровать, и продолжения разговора Йонаш уже не услышал, крепко заснув до утра.

* * *

Маленькая тележка медленно тащилась по лесной тропке, подпрыгивая на ухабах и громыхая подобно грому. Маленький лысый человек отчаянно ругался, понукая пегого жеребца, запряженного в утхлую повозку. Конь отнюдь не соответствовал экипажу. Еще больше разнились спутники.

Впереди, размахивая длинной палкой, шел рыжеволосый мальчуган, улыбка до ушей которого не сходила с его лисоподобного лица, усыпанного веснушками. Лысый коротышка в сером балахоне вел коня, чертыхаясь на каждой колдобине. Hа повозке лежали двое: один — щуплый юноша в потертой куртке и штанах, второй — огромный светловолосый богатырь в богато украшенных доспехах рыцаря. Судя по стонам лежащих, оба они были ранены и отнюдь не были рады попадающимся на их пути кочкам.

— Онтеро, скоро за опушкой будет небольшое селение, — провозгласил рыжий и ловко подрубил своим «мечом» куст чертополоха. — Там есть таверна старого Экси, может заскочим? Там славно готовят, сам Лесли там иногда кормил свое отродье… Воьмем денег в кошельке у этого, — паренек кивнул в сторону скрежещущего зубами рыцаря. — Ведь наш почтенный герцог окажет нам услугу, не правда ли, господин Ильмер?

— Заткнись, щенок! — прорычал раненый воин и вскрикнул: повозка налетела на огромный валун, едва не развалившись. Второй раненый застонал.

— Тич, закрой пасть, — осклабился Онтеро и высказал триаду по поводу идиотов, разбрасывающих камни на дорогах. — Никаких таверн и селений. Доберемся до Ульсора, никуда не заходя. Чем меньше нас видят, тем лучше… Тьфу! Сволочная скотина! Чтоб твоей селезнкой пообедали триста тысяч голодных волков!

Конь, словно почуяв неладное, остановился и зафыркал.

Тотчас из-за поворота показалась группа всадников. По нестерпимому блеску доспехов и смотрящим в небо длинным пикам, спутники догадались, что навстречу им движется отряд королевских гвардейцев. Ничего хорошего в этой встрече не предвещалось.

Онтеро крепко выругался сквозь плотно сжатые зубы и, пятясь, подобрался вплотную к приподнимающемуся на локтях Ильмеру.

— Дектен Аэ Энес! — тихо произнес он и положил шершавую ладонь на лоб хорнкарца. Глаза герцога закрылись, он тяжело повалился на повозку и забылся крепким сном. Лысый чародей провел рукой по лбу. Силы Онтеро были на исходе.

Тем временем всадники приблизились и угрожающе направили копья в сторону повозки. Онтеро предусмотрительно закрыл спящего Ильмера рогожей.

— Кто такие, куда направляетесь и что везете? — грубо спросил один из воинов, по всей видимости, предводитель отряда.

— Доброго дня, почтеннейшие! — заискивающе улыбаясь, произнес Онтеро, медленно подходя к отряду и мягко отстраняя копья. И тени не осталось на лице старого мошенника, словно кто-то совершенно другой мгновения назад был мрачен и страшно ругался. — Мы — бедные паломники, сами-то из Тармира, а были мы в Гирлине, в знаменитых Храмах Стейла. Да вот восвояси возвертаемся. Насмотрелись мы много, людей повидали, диковин всяких. Взять хотя бы… Э…

— Ты мне зубы не заговаривай, деревенщина! — рявкнул командир отряда. — Знаешь нынешние законы? Бродяжничать в Леогонии строго запрещено. Есть разрешение на паломничество — проваливай, нет — разберутся в Джемпире.

— Как же, как же. Слыхивали… — хитро улыбнулся Онетро, доставая из бокового кармана сложенный вдвое лист бумаги. — Вот, прими бумагу. Мож поймешь чего — мы тута неграмотные, нам дали документ, а мы и рады.

Чародей подскочил к коню предводителя отряда и протянул ему бумагу. Тот недоверчиво покосился на Онтеро и нехотя развернул лист. Некоторое время он с презрительной ухмылкой рассматривал протянутый колдуном пергамент. А затем его глаза округлились, рот открылся от безмерного удивления. Воин быстро отдал бумагу улыбающемуся Онтеро, кивнул головой, только после чего закрыл рот.

— Прошу прощения, виноват. Э… Риктиц, чего уставился? Отводи отряд в сторону, пусть господа едут куда хотели… Еще раз извините, сударь.

— Да буде, я ж понимаю, — еще больше разулыбался Онтеро. — Служба — она есть служба. Тут уж ничего не поделаешь. Hу ладно, нам пора. Счастливо, служивый!

Конники свернули в сторону, подняв пики. Повозка прогромыхала мимо них и исчезла за поворотом. Когда спутники миновали небольшой пролесок, Дастин и Тич накинулись с вопросами на загадочно ухмыляющегося колдуна.

— Хорошо. Так и быть, отвечу. Дастин, прочти эту бумагу.

Онтеро вложил в руки юноше пергамент, и Дастин начал читать:

«Сей документ предоставляет право на въезд и выезд из Леогонии господину, владеющему данной бумагой, в любое время и с любым количеством провожатых, которое он смеет пожелать. Советник Его величества Короля Леогонии Акрата III Грен Биллеркс»

Внизу стояла замысловатая гербовая печать королевства: алый лев с мечом в одной руке и с кубком в другой, восседающий на золотом троне.

— Откуда у тебя ЭТО, Онтеро? — удивленно спросил Тич.

— Эх, не хотел я вам говорить, ну да ладно. Это ведь еще когда мы в хижине у Тича были, я решил, что герцог наш разлюбезный не за просто так с нами путешествовать будет. Hу вот и позаимствовал у него сию бумагу. Наше счастье, что там не стояло его имени… А теперь, когда я проверил свою идею, мы можем спокойно ехать по обычным дорогам. Лишь бы Ильмер до Ульсора не проснулся… Эгей, Тич, где ты говорил там забегаловка?

* * *

Таверна старого Экси была по всей видимости единственным заведением подобного рода на всю округу. Здесь собирались самые отъявленные негодяи: бродяги, лесные бандиты, беглые каторжники, шлюхи, просто мошенники. И все, же, тем не менее, судя по аппетитным запахам, разосносившимся далеко от заведения, ужин здесь готовили неплохо. Оставалось лишь тщить себя надеждой, что тебя не ограбят или не ввяжут в обычные для сего местечка драки.

Тич принюхался и замурлыкал. Аромат готовящегося жаркого будоражил сознания изголодавшихся спутников, заставляя на время забыть про груз проблем, навалившихся на них. Дастин причмокнул языком, Онтеро облизался. Вкусно пахнущая пища предательски манила, все помыслы об осторожности были напрочь забыты.

Однако повозка въехала в селение без особых приключения. Казалось, никому совершенно нет дела до странных путешественников, лишь только убогий нищий протянул грязную сморщенную руку, прося подаяния, когда друзья остановили коня у порога таверны. Даже не привязав коня и напрочь забыв о спящем под рогожей Ильмере, Тич и Онтеро подхватили еще пока слабого Дастина под руки и стремглав направились к дверям заведения Экси.

Запахи не обманули странников: тут и там в задымленном зале, едва освещаемом подвешенными к самому потолку факелами, сидели разномастные пройдохи, жулики, воры и прочие подозрительные типы и вовсю уплетали сочащаееся жиром жаркое и запивали его пенистым элем.

У всех троих при виде этого зрелища заурчало в животе.

— Онтеро, у нас же нет денег, прошептал Тич, с опаской оглядывая огромные дубовые столы, заваленные яствами.

— Да знаю, — сглотнул Онтеро, потирая лысину. — Делать нечего. У Ильмера денег нет, я проверил. Можно было бы продать коня, но тут нас как пить дать облапошат, да еще и покалечить ненароком могут, мол, чужаки, и весь сказ. Дастин, вот что. Я покажу пару фокусов, а ты спой чего-нибудь. Глядишь и заработаем на кусок хлеба.

— Я попробую, Онтеро, — проговорил юный бард, с сомнением уставившись на огромного бородатого толстяка, с остервенением обгладывающего жирную баранью кость.

Колдун подошел к тощему высокому человеку с жиденькой бороденкой и бельмом на глазу, переговорил с ним на ухо о чем-то и вернулся к друзьям.

— Все в порядке. Этот тип, Экси, довольно сносный малый — обещал накормить, если здешней публике придется по вкусу наше представление. Тич, пойди, проследи пока за конем и спящим герцогом. А как уладим все, позовем.

— Вот еще, — фыркнул рыжеволосый мальчуган. — Я хочу поглядеть на твои фокусы, да и песни послушать. А мож я б и станцевал…

— Кому сказано, марш к повозке! — рассерженно рявкнул Онтеро.

— Да ну, и пожалуйста, — обиженно дуя губы провозгласил Тич и, показав язык чародею, скрылся за дверьми таверны.

— Почтеннейшие господа! — раздался неприятный визгливый голос старого Экси. — Позвольте вам представить бродячих артистов, пришедших к нам из Джемпира. Этот, — Экси протянул костлявую руку в сторону поклонившегося Онтеро, — покажет нам кое-какие забавные фокусы, а юнец споет песни. Давай, начинайте.

Онтеро еще раз поклонился и вышел на середину зала. Кто-то поярче разжег факелы, а Дастину даже предложили табуретку и непонятно откуда появившуюся лютню. Менестрель подстроил инструмент и взял аккорд. Дастину приходилось играть всякие песни, а будучи в труппе бродячих музыкантов, он разучил множество веселых народных песен, которые любили послушать в придорожных тавернах и на улицах. Одним словом, с подобной публикой юный бард был знаком и отнюдь не растерялся.

Другое дело — Онтеро. Он вдруг почему-то раскраснелся, словно первый раз решил показаться на публике. Пытаясь что-то сказать, он вертел руками. Однако даже отдаленно похожего на фокусы ничего не выходило. Дастин понял, что дело плохо, и стал играть громче, выбирая самые веселые и задористые песни. Некоторое время посетители таверны молча наблюдали разыгрывающееся действо, после чего кое-где стали подпевать, и вскоре пел уже весь зал. Вернее, горланил, ибо большая часть присутствующих была лишена какого-либо подобия слуха, к тому же имела прокуренные и пропитые глотки.

В конце концов и Онтеро справился со своим замешательством и показал несколько нехитрых фокусов, тем не менее безмерно поразивших публику. Весь зал дружно заулюлюкал, когда из под стола, куда плюнул Онтеро, на пестром петухе выехал карлик и, сделав несколько шагов, расстаял в воздухе. А когда за спиной Онтеро появилась чудовищная морда гигантского дракона, многие с проклятиями повскакивали с мест, хватаясь за мечи, но были тотчас осмеяны зрителями с более крепкими нервами.

Одним словом, когда Дастин устало отложил в сторону лютню, Онтеро, вытирая пот со лба и с лысины, плюхнулся рядом на скамью, а с улицы примчался довольный раскрасневшийся Тич, сообщивший, что сумел выиграть у местных мальчишек несколько монет, потраченных на то, чтобы привязать коня к стойлу, на столе перед голодной троицей стоял огромный поднос с дымящейся бараниной, покрытой аппетитной корочкой и добрый кувшин великолепного эля.

Hе думая о правилах приличия, все трое накинулись на еду, словно никогда раньше в жизни не ели ничего подобного. Даже Дастин, привыкший к скромной пище и приличных манерах за столом во дворце Его Величества, схватив огромный кусок жаркого, впился зубами в нежную плоть, с наслаждением ощущая текущий по бороде жир.

Когда спутники основательно насытились и, вяло откинувшись на скамье, стали неспешно потягивать эль, Дастин внезапно почувствовал на себе чей-то пристальный взгляд.

Обернувшись, он с ужасом увидел в дверях изящный силуэт, увенчаный водопадом золотых волос. Пара огромных глаз ненавидящим взором устремилась с перекошенного от удивления и безмерной злобы некогда прекрасного лица на юного барда.

Дастин едва не поперхнулся. Ибо на него смотрела живая и невредимая принцесса Леогонии, Мельсана Джемпирская.

* * *

Принцесса резко развернулась на каблуках и поспешно скрылась в проеме дверей. Слабость оставила Дастина, откуда-то взялась сила, менестрель вскочил и побежал вдогонку, заметив краем глаза, что Тич и Онтеро, ничего не понимая, ринулись следом.

Когда Дастин выбежал на улицу, он увидел согнувшуюся над повозкой Мельсану. Ярко блеснул остро отточенный кинжал и донесся удивленный возглас герцога «Мельсана, ты жива?»

Менестрель в несколько огромных прыжков достиг принцессы и крепко схватил ее за руку. Мельсана резко толкнула барда, Дастин упал навзничь, вскрикнув от боли. С ненавистью в глазах принцесса воздела руку с кинжалам, и тут послышался грозный голос Онтеро:

— Остановись, женщина! Мелит па квенас!

— Ублюдки, — гневно прошипела наследница леогонского престола. — Говорила я этому старому придурку — убей колдуна. Hе послушал… Сказал, отобьет охоту к колдовству. И вот результат. — Она опустила руку, яростно сверкая глазами. — Все равно вы сдохнете. Хозяин с магистром довершат начатое. А как все гладко шло. С остальными уже покончено: один наш, а другой пал. Лишь только этот влюбленный придурок, — она брезгливо кивнула в сторону ничего не понимающего Ильмера, привставшего на повозке. — не сделал предначертанного. Hо ничего, Менестрель. Берегись же, ибо в игру вошли опасные силы. А ты, старая лысая вонючка, будешь долго корчиться в муках, кляня свою встречу с этим слюнявым подонком, распевающим песенки…

— Hу это мы еще посмотрим, — спокойно ответил Онтеро, подходя ближе.

— Мельсана, что происходит? — тревожно спросил Ильмер.

— А ты не видишь, герцог? — усмехнулся колдун. — Это милая крошка продала душу темным силам. Как говорят, ведьма твоя принцесса.

— Этот кретин прав, драгоценный мой. И благодари судьбу, иначе я проткнула тебе твое любящее сердечко. Прощайте, ребятки. Мы еще свидимся. И от всего сердца надеюсь, что увижу когда-нибудь ваши телеса в неживом состоянии. — принцесса ловко свистнула и проворно вскочила в седло непонятно откуда взявшейся белой лошади. Тич было хотел подскочить к лошади и остановить ее, но Мельсана жестоко хлестнула кнутом по лицу мальчугана и ударила по бокам скакуна. Лишь только облако серой пыли говорило о том, что мгновение назад здесь была наследная принцесса Леогонии.

Когда белая лошадь с одетой в черное всадницей скрылась вдали, Дастин поднялся и молча подошел к повозке.

Посмотрев в глаза Ильмера, он тихо произнес:

— Теперь-то ты хоть понял? Я не убивал Мельсану.

— Прости, певец. Hо, во имя Всевышнего, происходит?

— Дастин нужен каким-то приспешникам темных сил. И я догадываюсь… Нет! Я уже твердо уверен, зачем, — мрачно произнес Онтеро, отвязывая коня.

— Hу и зачем же? — поинтересовался Тич, пинающий ногой какую-то корзинку с тряпьем.

— Я не стану пока высказывать своих мыслей, поскольку знания эти опасны для всех нас. Лишь одно могу сказать: убийство принцессы спровоцировали, причем именно так, чтобы ты, Ильмер, после возненавидел Дастина и возможно, убил бы его. Hо хвала Небесам, все обошлось. Хотя, я подозреваю, нас ждет немало трудных дней. Возможно, многие из нас погибнут. Тич! Сынок, оставайся здесь, не след тебе таскаться с нами. И ты, почтенный герцог, останься здесь — оклемаешься, а там в Хорнкар отправишься. А нам с Дастином нужно побыстрее взять кое-что из моих вещичек и двинуть на Архипелаг.

— Э, нет, Онтеро, — провозгласил Тич, распотрошивший тряпье. — Я с вами. И не спорь. Сказано — иду и весь сказ.

— Тут что-то не то, — произнес Ильмер, хмуря брови. — Дело нечисто, я тут замешан… Ко всему я почти поправился — на тележке побуду пару дней, а потом встану. И вспомните — без меня вас сразу же поймают королевские стражники. Я отправляюсь с вами, может чего выясню. Эх, Мельсана…

— Лады. Тогда двигаем в Ульсор. Оттуда — в Кельд. Там живет мой старый друг Бальнеро, может чем поможет… Тележку и коня продадим, когда ты, Ильмер, полностью поправишься. К тому ж мои травы тебе помогут… Дастин, а ты, я смотрю, более не нуждаешься в повозке?

— Я в порядке, Онтеро.

— Hу и славно. Тич, дружище, сгоняй в таверну, попроси у хозяина чего-нибудь съестного в дорогу. Я думаю, он не откажет: мы ведь повеселили его публику нынче…

Рыжеволосый паренек умчался за припасами. Дастин задумчево жевал соломинку, Ильмер откинулся на повозку и грустно смотрел в небо. Онтеро, подправляя подпруги, тихо произнес себе под нос «Чему быть, того не миновать. Похоже, начинается серьезная заварушка. Эх, сюда б сейчас Корджера»…

Глава 5

Утром еще до рассвета оба уже сидели за столом и плотно завтракали. Вскоре к ним спустилась Джанет в мужском костюме и плотно убранным волосами.

— Это еще что за новости? — нахмурился Йолан.

— Я еду с вами.

— Никуда ты не едешь, сиди здесь и жди.

— Поеду, куда бы ты ни направлялся.

— Хозяин, ведь рассердится!

— Я отрекаюсь от Хозяина. Теперь ты — мой Хозяин. И прекрати, я последую за тобой, чтобы ни случилось. И ты этому не помешаешь.

— Hу, что скажешь, — повернулся Йолан к своему спутнику.

— Если уж она знает, пусть знает все, — ответил Йонаш.

— Hу, все это многовато будет, — задумчиво возразил Йолан, — Hо…

За пять минут он вчерне описал девушке ситуацию и попытался объяснить, насколько опасно будет ей следовать за ними, но та стояла на своем.

— Если магистр узнает о тебе, знаешь, что он сделает со мной?

Йолан задумался и кивнул головой:

— Да, ты права. Что скажешь? — повернулся он к Йонашу.

— Если она все равно поедет, прикажи ей это сам. По крайней мере, она выполнит твою волю.

— Хорошо, — рассмеялся Йолан, — едь с нами и будь нам в помощь, а не в обузу, если сможешь.

— Слушаю, господин! — ответила Джанет улыбаясь, обняв его руками и завершая фразу долгим поцелуем.

* * *

Примерно на полпути до Ульсора серый спутник указал на рощу невдалеке и сказал:

— Вот здесь была засада, мастер. Hе хотите ли взглянуть?

— Хочу, — ответил Йолан и все вместе направились на указанное место. Hо едва они подъехали к месту, как из кустов вывалилось с десяток человек, и размахивая разношерстным оружием попытались напасть на путников. Учитывая, что в отряде было по крайней мере два мастера тайной борьбы, попытка была предпринята с явно негодными средствами. Едва успев приблизиться к отряду, двое амбалов полетели обратно в кусты, ломая по дороге ветки и сучья. Один из нападавших попытался выбить из седла Джанет, и это оказалось его последней ошибкой, поскольку Йолану явно не понравилось такое обращение с его дамой, и нападавший с переломанной шеей свалился на обочине. Еще двое улетели в кусты, предварительно столкнувшись лбами, и остатки шайки спешно бежали, бросив своих товарищей на поле боя. Амбалы в кустах то ли уже не шевелились, то ли присоединились к своим товарищам, и на дороге стало совсем тихо. Из-за пазухи у трупа вывалилась золотая вещица, серый подобрал ее и стал с удивлением рассматривать.

— Дай сюда, — приказал Йолан, взял вещицу, и осмотрев сунул в карман, — Может сойдет где в оплату, — нарочито громко сказал он, и спешился, — Hу, давайте взглянем, что же тут произошло.

Однако несмотря на достаточное количество следов, ничего особенного обнаружить так и не удалось. И только Йонаш, рассматривая следы двух бежавших человек и скакавших за ними коней все что-то внимательно рассматривал, как будто что-то искал и никак не мог найти. Йолан подошел к тому же месту, присмотрелся к конским следам, хмыкнул и пошел дальше. Вскоре все четверо опять сидели на конях и мчались в сторону Ульсора.

* * *

— Странное имя, — задумчиво произнесла Марта, поигрывая связкой ключей. — И не похож ты на здешних. Где это — Меретарк?

— Неважно, хозяюшка, — улыбнулся пришелец. — Это далеко отсюда, и давай не будем говорить об этом. Пойдем быстрее к Ваннаре.

Женщина повела гостя наверх и открыла одну из дверей. Полные муки стоны раздались из комнаты. Корджер поспешил войти и жестом отстранил сунувшуюся было Марту.

— Нет, хозяюшка. Hе стоит смотреть на роды. Я справлюсь… Да успокойся, — снова улыбнулся странный гость. — Ничего плохого я не сделаю Ваннаре. Поверь, я искренне желаю ей лишь добра.

— Hу смотри, чужеземец. Коли чего — зови, я здесь неподалеку буду, — ответила хозяйка и вышла в коридор.

Корджер аккуратно запер дверь и направился к широкой кровати, на которой в мучительной агонии металась юная девушка. Огромный плод вздымал ее живот, делая ее стройную фигуру непропорциональной и уродливой.

— Потерпи, девочка. Сейчас я помогу тебе, — нежно произнес Корджер, присаживаясь на край постели и доставая какие-то пузырьки и мешочки.

Насыпав чего-то в большой стакан, стоявший на столике, он развел порошок водой из кувшина, и взял его в руки, но потом задумчиво взглянул на Ваннару:

— Нет, пожалуй тут одним лекарством не помочь, — тихо сказал он сам себе, — тут необходима защита от тьмы и смерти, тогда и лекарство можно дать, а так…

Корджер поставил стакан обратно на столик и произнес нараспев несколько слов мелодичных слов. Он вглядывался в напряженное женское тело, но слова произвели очевидно совсем не то действие, которого он ждал. Ребенок забился в чреве, все тело девушки сотрясли судорогои, а сквозь натянутую кожу живота проступили кровавые руны, до ужаса знакомые странствующему доктору.

— Нет… Hе может быть!

Он потер кончиками пальцев виски. В его глазах застыли ужас и удивление. Потом он быстро схватил подготовленный стакан и влил раствор в открытый рот Ваннары. Девушка застонала, несколько раз вскрикнула и расслабилась без сознания. Корджер нагнулся к ней, аккуратно пощупал живот и замер, пораженный внезапной догадкой.

— Бедная крошка… — произнес он, снимая с девушки одежду. — Что же делать?

— Да, Корджерсин-нор-Меретарк, — раздался в голове пришельца странный спокойный голос. — Это действительно так.

— Ты здесь? Скажи, о Мудрейший! Как мне поступить?

— Зло нужно уничтожать в зачатии. Помоги ей — она совершенно не причем. А потом уничтожь выродка. Раз и навсегда покончи с тем, кто не дает тебе покоя.

— Хорошо, Мудрейший. Я сделаю все, как надо. Она останется жива. Hо это мерзкое отродье я уничтожу.

— Удачи, Корджер. И помни — зло нашло себе приют в этом Мире, твоя судьба — вновь бороться с ним.

Корджер провел рукой по волосам девушки и произнес с горечью глядя на руны, рдевшие поперек вздутого живота:

— Бедная девочка, как же тебя угораздило отдаться этому ублюдку… Прости меня, я не могу пустить его в этот мир. Но тебе я помогу. У тебя еще будут дети, настоящие дети, из которых вырастут люди… А теперь, раз уж так вышло, постарайся избавиться от этого выродка внутри тебя, единственным доступным тебе способом. А я постараюсь, чтобы роды не стоили тебе жизни…

Корджер тяжело вздохнул, протер мокрой тряпкой лоб девушки, и увидев, что та пришла в себя и открыла измученные глаза, принялся за работу.

* * *

…Ульсор — сравнительно небольшой городок на юге Леогонии, но тем не менее, весьма известный во всем Западном Вильдаре своими жителями. А точнее — их увлечениями.

Каждый ульсорец уже с малых лет мнит себя непревзойденным игроком. Здесь правит людьми азарт. Сотни различных игорных домов, трактиров и дешевых забегаловок с вечера забиты людьми — ульсорцами и нередко приезжими — до раннего утра. Hе смолкает музыка, не унимаются игорные страсти, не прекращаются постоянные и уже привычные для города драки и грабежи.

Играют все и во все. В карты, в кости, в плевки, в прятки, в перегонки, в лоскутки… Ставят на лошадей, собак, мышей, пауков… Состязаются в борьбе, пении, танцах, насмешках и даже в молчании… Выигрывают и проигрывают деньги, драгоценности, одежду, пищу, женщин и десять кругов голышом вокруг городской стены под улюлюканье победителей…

Редкий гость города уедет из Ульсора, не заразившись этой безумной страстью. И, как правило, уезжают пришельцы ни с чем, а то и вовсе без ничего. Ибо сравниться с жителями этого южного города в каких бы то ни было играх не может никто.

… Повозка влетела в городские ворота, прогромыхав по мощеной мостовой. И сразу же в глаза путникам бросились красочные вывески различных увеселительных заведений. «Играйте в кости у Мегля! Это принесет вам целое состояние!». «Ставьте на Малышку Перни — и золото у вас в кармане!». «Купите у нас паука, и он сколотит вам целое состояние!»… И так далее…

Дважды на пути к Ульсору их останавливал патруль, но один лишь гневный взгляд Ильмера заставлял стражников раскланиваться и просить извинений. Даже бумага, подписанная во дворце Короля Акрата, была без надобности.

Дастин, прихрамывая брел подле повозки, думая о чем-то своем. Совсем недавно избавиться от врожденного недуга и опять хромать — для менестреля это было какой-то необъяснимой обидой, терзавшей его сердце. Hо он шел, про себя скрипя зубами и стараясь не подавать виду.

Ильмер напустил на себя маску высокородного аристократа и, развалившись на повозке, исподлобья посматривал по сторонам.

Тич, как обычно, пинал ногами попадавшиеся на пути кусты, камни, отбросы и шелудивых собак. Его несравненная улыбка, когда они достигли ворот Ульсора, казалось, стала еще шире, и от этого казалось, что лицо паренька вот-вот разорвется от натуги.

Лишь Онтеро вел коня, опасливо озираясь по сторонам. События минувших дней сильно тревожили старого чародея, не давая ему покоя. Всю дорогу до Ульсора он молчал, даже перестав ругаться из-за каждой мелочи, погрузившись в мрачные раздумья и рассеянно грызя грязные ногти…

Повозка миновала длинный ряд трактиров, пестрящими манящими вывесками, и остановилась подле небольшой таверны, увенчанной скромным приглашением отужинать и отдохнуть с дороги. Тич по слогам прочел название: «Белый Волк».

Онтеро привязал неутомимого коня к коновязи, проверил, все ли в порядке и, отдав медяк, предварительно изъятый у Ильмера, мальчишке — смотрителю за лошадьми, направился к дверям таверны.

Войдя в зал, он внимательно осмотрелся.

Четверка возбужденных людей играла в какую-то странную игру, то и дело выкрикивая проклятья или восклицая от радости. Молодая парочка, обнявшись, шепталась в темном углу (видать, какой-то щеголь подобрался к местной кухарке, которая от восторга взвизгивала и похрюкивала). Какая-то толстая старуха с нечесаными седыми космами, в старом оборванном тряпье, сидела, развалившись, за одним из столиков. Судя по мутному взору и иканию, старуха была сильно пьяна. Неподалеку стоял стол, уставленный яствами, за которым сидело трое мрачных крепышей, молча пережевывающих сочащаеся жиром жаркое.

Удостоверившись, что опасного ничего не предвидится, Онтеро твердой походкой направился к стойке, за которой самодовольный трактирщик гладил огромного рыжего кота.

— Милейший. Я и мои друзья прибыли из столицы. С нами высокородный господин из Хорнкара. Будь так любезен — прикажи подать чего получше. И эля лучшего не забудь! — устало проговрил Онтеро и присел на высокий деревянный стул. Хозяин поспешно удалился. Кот лениво выгнул спину и, подняв пушистый хвост трубой, чинно удалился куда-то. Кто-то легонько дотронулся до руки Онтеро.

Чародей невольно вздрогнул. Обернувшись, он увидел блуждающий взор хмельных, но тем не менее весьма хитрых, глаз. Толстая пьяная старуха, шатаясь, держала Онтеро за руку и бормотала заплетающимся языком:

— …бабушке, ик!..немножко мааалень… ик!..ких монеток. А старая… ик! ой! Думла не забудет твоей милочек, ик! ик! милости.

От старухи жутко разило дешевым элем, тухлой рыбой и давно нечищенными, почти сгнившими зубами, что Онтеро поневоле отшатнулся.

— Ты чего эт… ик! Старой Думлы боишь… ик!..ся? Бойся, бойся, милочек! Думла была знаешь какая, ик! страа-а-ашная! ой! — старуха выпучила глаза и пригрозила кулаком кому-то неведомому.

Чародей поспешил отцепить крепко схватившую его старуху, но не тут-то было. Думла уже обеими руками вцепилась в плащ Онтеро, завывая:

— Думле кушать хочется. Милочек, дай денюжки Думле.

— Заткнись, старая, — прошипел Онтеро, гневно посмотрев в глаза Думле, от чего та пришла в неописуемый ужас.

— Чур меня! Ты явился, чтоб погубить старую Думлу! Hе-е-ет! Hе будет тебе Думлы! Демон! Люди! Это Демон…ик! В образе людском! Хватайте его, убейте мерзавца! Он Думлу решил утянуть в Преисподнюю!

Тотчас откуда ни возьмись появились стражники и окружили вопящую во все горло старуху и чародея. Онтеро тщетно пытался отодрать от себя противную пьянчужку, тихо ругаясь и виновато извиняясь перед стражниками.

Однако те решили все же доставить неизвестного «куда надо для опознания» и, все же силой отцепив старуху, повели чародея к выходу.

Вошедшие в это время в таверну Тич, Дастин и оправившийся уже Ильмер непонимающе уставились на Онтеро, сопровождаемым тремя грозными воинами в полном вооружении. Чародей едва заметным кивком дал понять, чтобы его спутники молчали и двигались вслед процессии.

Когда стражники вывели Онтеро на улицу, троица, опасливо озираясь, последовала к выходу, совершенно не приметив лукаво ухмыляющуюся грязную пьяную старуху, примостившуюся за одним из столиков…

* * *

— Кто таков, я спрашиваю? — рявкнул грузный начальник караула, высокомерно поглаживая длинные усы.

— Да, сударь, мы странствующие музыканты… — извиняющимся тоном оправдывался пухленький пожилой коротышка в сером просторном плаще. — А с нами высокородный господин из Ильмера. Да и зовут его Ильмер. Прибился по дороге. Раненый был. Вот мы его и везем на родину.

— Ты мне зубы не заговаривай. Отвечай — чего к тебе Думла полезла?

— А почем мне знать, господин начальник? Она ж ведь под мухой была…

— Молчать! Думла хоть и пьянь, но уважаемая. И за просто так она поклеп возводить не стала бы. Чего она там плела?

— Будто бы он — демон, господин начальник, — бодро высказал молодой стражник, стоящий по левую руку от ссутулившегося Онтеро.

— Демон, говоришь? Гхм! Ладно, разберемся. Отведи этого проходимца в темницу, там видно будет.

Онтеро крепко выругался про себя. Вырваться из застенков столичной темницы ради того, чтобы снова угодить в застенки леогонской тюрьмы.

Стражники крепко подхватили обмякшего чародея и повели к огромной железной двери, скрывающей затхлое подземелье.

* * *

Трое молодых людей печально наблюдали, как стражники завели Онтеро в большой каменный дом.

— Hу все! Пропали, — опущенным голосом проговорил Тич. Даже его улыбка покинула веснушчатое лицо. От этого паренек еще больше становился похожим на лисенка.

— Да уж… — вздохнул Дастин, потирая щеку. — Теперь нас точно отправят на соляные копи…

— Эгей, ребята! Hе унывайте — попытался подбодрить их Ильмер. — Мы эту проблему вмиг решим — вы разве забыли, что я еще пока герцог Хорнкара и вполне смогу вызволить Онтеро из тюрьмы.

— Погоди, Ильмер, — встревоженно произнес Дастин. — Что-то мне это не нравится. Давай подождем до утра — а там видно будет.

— Да ты чего? Боишься что ль? — Рассмеялся герцог. — Hе дрейфь. До утра говоришь подождать? А коли к утру чародея отправят в Джемпир, а еще хуже — казнят?

— Hе говори так, Ильмер, прошу тебя.

— Да ладно… Hо все равно. Сидите здесь, а я сейчас схожу к начальству и вернусь вместе с Онтеро, — бодро проговорил Ильмер и твердой походкой направился к зданию городской тюрьмы.

— Только будь осторожен! — крикнул ему вслед менестрель.

* * *

— Еще раз повторяю: я — наследный герцог Хорнкара, Ильмер Вентергин Ильмерский!

Высокий блондин крепкого телосложения, облаченный в дорогие одежды высокородного воина, тем не менее, весьма потрепанные и запыленные, стоял, гордо скрестив руки на груди посреди широкой неуютной комнаты, взирая на ухмыляющегося начальника ульсорской стражи, поглаживающего пышные усы.

— Расскажи это своей бабушке, — усмехнулся начальник стражи. — Герцог Ильмер погиб в схватке с бандой этого мерзавца Лесли. А ты есть подлый самозванец, ограбивший честного и доброго дворянина, павшего в жестокой битве. А занчит ты — наглый воришка, к тому же и мародер. За это будешь казнен завтрашним утром вместе со своим сообщником. Отведите этого проходимца в камеру к тому лысому и хорошенько заприте двери. И что б все было как сказано, — начальник гневно ударил кулаком по дубовому столу.

Двое стражников тотчас вздрогнули и, опасливо бросая взгляды на могучие кулаки своего начальника (видимо не раз гулявшие по их шеям), повели Ильмера тем же путем, каким некоторое время назад вели пожилого чародея.

* * *

Уже почти стемнело, когда встревоженный не на шутку и грызущий от отчаяния ногти Дастин поднялся с травы, решительно стряхнув с одежды приставшие травинки и пыль.

— Все, Тич. Ильмер попался. Надо идти выручать их обоих.

— Эге, — усмехнулся рыжеволосый паренек, обнажая белые острые зубы. — Как же ты собираешься вызволить двоих пленников из-под носа у целого отряда стражников?

— Hе знаю, — растерянно произнес менестрель, вновь присаживаясь на траву. — Послушай, Тич! Hо ведь должен же быть хоть какой-то выход? Неужто мы зря с Онтеро драпали из Джемпира, чтоб так нелепо угодить вновь в темницу?

Тич плукаво склонил голову набок и хитро посмотрел в глаза Дастину.

— Ты чего? — удивленно произнес юный бард.

— Обещай, что попросишь Онтеро научить меня колдовать, — сказал Тич, улыбнувшись опять до ущей. Белые зубы блеснули в лунном свете.

— О чем ты говоришь, Тич. Онтеро в тюрьме, а ты…

— Нет, ты обещай — потребовал рыжий юнец.

— Hу ладно. Обещаю. Hо…

Обрадованный Тич вскочил и скрылся в густых зарослях можжевельника, росшего неподалеку от лужайки, на которой расположились менестрель и его рыжеволосый спутник.

Дастин удивленно расрыл рот и, выпучив глаза, увидел, как из-за кустов, куда только что скрылся Тич, вышел небольшой тощий лис. Пушистый мех зверя отливал огнем в свете народившейся луны, а острая мордочка была задрана к верху, влажный нос ловил неведомые человеку запахи. Зверек постоял мгновение и проворно юркнул обратно в заросли, оставив менестреля стоять в недоумении посреди лужайки.

* * *

Онтеро мерил шагами маленькую камеру, беспрестанно ругаясь и проклиная все на свете. Ильмер сидел на жестком топчане, уставившись в одну точку.

— Какого ляда ты поперся к страже в лапы? Тысяча гьяхраннских демонов! И откуда берутся мне на голову такие остолопы! Ты пойми, дурень, сам бы я еще выбрался бы — ведь руки мои на сей раз целы. А как я теперь вытащу тебя? Тьфу, пропасть!..

— Да уймись ты… — отрешенно пробормотал герцог, отчаянно треснув кулаком по стене. — И вообще: вали отсюда и оставь меня в покое. Завтра меня казнят. Я уж ничего не докажу. Эх, Мельсана… — герцог взвыл и обрушил на ни в чем не повинный топчан град убийственных ударов.

— Чего ты бесишься? — осклабился Онтеро, наконец остановившись. — Успокойся. Еще до утра далеко. Мож чего и придумаем. Только помолчи. Дай сосредоточиться… Стоп! Что это?

За маленьким, опутанным серебрящейся в свете луны паутиной, окошком послышалась странная возня и пофыркивание.

Онтеро тихо подкрался к окошку и попытался дотянуться до него, однако безуспешно. Приставив палец ко рту, он другой рукой поманил Ильмера. Герцог тихо встал и на цыпочах подошел к чародею. Следуя безмолвным указаниям Онтеро, высокий герцог привстал и вгляделся в мутный просвет оконца.

Что-то огненно-рыжее, весьма похожее на ночного кота, промелькнуло в крохотном отверстии, издавая отнюдь не кошачье пофыркивание. И затем к огромному удивлению пленников на замшелый каменный пол темницы, отчетливо звякнув, свалился небольшой металлический предмет.

Онтеро первый справился с оцепенением и поднял сброшенную вниз вещицу. Это была связка ключей, весьма похожих на те, что некогда принесла двум только что познакомившемся узникам тюремная крыса в джемпирской тюрьме.

— Hу, чего же вы медлите. Онтеро, отваряй скорее двери, пока эти олухи заснули, — послышался из-за окна знакомый голос, и Онтеро, резко обернувшись, увидел в проеме заволоченного пыльной паутиной окна встревоженную физиономию Тича.

— Тич? Как…

— Да потом, чародей. Драпать надо. Отмыкай же дверь!

Ильмер выхватил из рук изумленного Онтеро ключи и в два прыжка достиг двери. Аккуратно поковыряв ключами, он осторожно отпер тяжелую дверь и неосмотрительно выскочил в коридор. Hа его счастье непомерно толстый стражник спал, наполняя воздух громогласным храпом.

Чародей и герцог быстро прошмыгнули мимо него. По пути Ильмер все же умудрился выхватить из рук стражника короткий бойцовый меч-генгил и, приободрившись, воскликнул:

— Свобода, Онтеро?

— Да тише ты, болван! — яростно зашикал колдун. — Сейчас проснется и будет тебе свобода!

— Да пусть хоть целый десяток проснется. У меня в руках меч, а это немало.

— Да замолкни. Лучше унесем поскорее отсюда ноги.

Ильмер нехотя последовал за Онтеро, опасливо озиравшегося по сторонам.

Наконец они вышли на свежий воздух. Ночь была изумительна. Легкий ветерок гонял по дорогам тучки серой пыли, и листва молодых вязов убаюкивающе шелестела, напевая ночную песнь. В небе сверкала молодая луна и яркими точками горели мириады звезд. Hи души не было видно вокруг. Казалось, весь Ульсор погрузился в беспробудный сон, лишь где-то надрывно пела ночная птица да изредка гавкала неугомонная собака.

Из-за угла метнулась тень. Ильмер настороженно поднял меч и тут же опустил его, узнав тощую фигуру Тича.

Рыжий призывно махнул рукой и скрылся в придорожных зарослях можжевельника. Колдун и герцог быстро последовали вслед мальчонке.

Когда чертыхающийся по поводу колючих веткок всех кустов Вильдара Онтеро наконец выбрался на лужайку, его тотчас сгреб в объятья юный менестрель. Дастин был безмерно счастлив видеть живых и невредимых друзей, которых он успел полюбить всем сердцем за время их трудного путешествия.

— Тич, послушай, — широко улыбаясь проговорил было бард, но Онтеро протестующе замахл руками:

— После. Уносим ноги. Живо!

И все четверо, не разбирая дороги, ринулись в ночь навстречу судьбе…

* * *

Ваннара пронзительно вскрикнула, и ее тело обмякло.

Корджер бережно поднес к лицу трепещущий комочек. Крохотный ребенок лежал у него на руках, дрыгая кривыми пухлыми ножками. Hо, в отличие от всех новоржденных, он хранил странное молчание. И даже, как показалось Корджеру в неверном свете единственной свечи, лицо младенца было искажено злой ухмылкой. И особенно поразили ночного гостя глаза новорожденного — маленькие, они были наполнены столь лютой злобой и ненавистью, что Корджер ужаснулся.

Снизу донеслись приглушенные голоса, ругань, странная возня и треск. Затем раздалось звериное рычание и, наконец, все стихло.

Затем из-за двери подул странный ветерок. Корджер опасливо попятился.

Вдруг порыв неизвестно откуда взявшегося чудовищного ветра сорвал дверь с петель. В проеме показались огромные волчьи морды. Оскаленные в лютой ярости пасти истекали слюной, четыре пары черных ненавидящих глаз уставились на пришельца.

Звери медленно вошли в комнату, глухо рыча. Hи один доселе живущий волк не мог сравниться с этими в размерах, злобе и силой мышц. Ибо это были не просто обычные волки.

Медленно приближающийся серый самец вдруг заговорил грубым басом:

— Отдай младенца и убирайся. Мы не тронем тебя, если ребенок останется жив.

— Нет, — сглотнув, сдавленно произнес Корджер.

— Отдай и останешься жив, — повторил самец, ощеривая полную острых клыков пасть.

— Нет, не бывать этому! — воскликнул пришелец, крепко прижимая новорожденного к груди.

Внезапно младенец извернулся и укусил Корджера за палец. Ночной гость вскрикнул от боли и выронил ребенка. Тотчас волки ринулись в атаку.

Корджер выхватил из-под плаща острый серебряный кинжал с таинственными письменами на лезвии и, отсутпив вбок, резко взмахнул рукой.

Бок одного из прыгнувших волков пропорола серебристая вспышка, послышался дикий безумный вой, переходящий в заутробный рык, полный ярости и неистовой ненависти. Волк, покатившись кубарем, ударился об стену и остался лежать бездыханный, с распоротым брюхом, из которого стекала багряная кровь.

Остальные звери, скуля, попятились.

— Что, падаль, смерть почуяли? — усмехнулся Корджер, медленно отходя к стене. — Старое серебро с рунами Гланта — вам оно не по зубам. Уходите, ибо я живого ребенка вам не отдам.

— Ты пожалеешь об этом, человек, — зарычал другой зверь и попытался юркнуть к ногам Корджера, чтобы цапнуть его за голень.

Hо ночной гость был весьма искусным бойцом и по всей видимости охотником.

Клыки зверя лязгнули в пустоте, а через мгновение тело огромного волка, корчась в предсмертных судорогах, свалилось к ногам Корджера, из пререзанной шеи бурными толчками бил фонтан крови. И снова дикий ужасный вой наполнил комнату, от чего у Корджера пробежали мурашки по спине.

— Кто следующий, подходи! — Азартно выкрикнул странник и сам ринулся в атаку. Это было его ошибкой.

Улучив мгновение, пока один из оставшихся зверей увертывался от кинжала Корджера, второй волк запрыгнул ему на спину и сомкнул острые как бритва зубы на шее пришельца.

Корджер сдавленно вскрикнул и, увлекая за собой тяжелое тело волка, повалился навзничь.

Волк крепче стиснул клыки. И, прежде чем кровавый туман заполнил весь мир, Корджер, хрипя, произнес:

— Неглес Аэ Бенгленар…

* * *

Быстрый конь сокращает расстояние. Казалось бы не так уж и близко от столицы Леогонии до Ульсора, стоящего на перепутье всех главных дорог страны, а не так уж и много времени нужно, чтобы его одолеть. Еще не село солнце как в северные ворота Ульсора вьехало трое всадников со слугой. Двое были молодыми мужчинами, крепкими и выносливыми, по виду которых чувствовалась немалая выучка и сильная воля. Третий был совсем еще молодой юноша, которого несложно было бы принять и за девушку. Войдя в город они поспешили в ближайший приличный трактир, заняли там сразу две комнаты. «Сразу видно, благородные,» — подумал трактирщик и покачал головой, — «Со слугой в одной комнате не желают оставаться.», и тут же слуга куда-то вышел, видимо сильно спеша по своим делам. Hе прошло и получаса, как он вернулся с одетым в серый плащ монахом, и они вместе быстро поднялись в комнаты приезжих.

Монах вошел в комнату и склонился в почтительной позе перед одним из мужчин.

— Говори, — приказал Йолан, стоя у окна.

— Могу ли я, мастер?

— Можешь, это — серые братья. Итак, как засада?

— Произошло неприятное недоразумение. Местная банда почти было захватила и менестреля, и того колдуна, но к сожалению именно в этот момент подоспел отряд из столицы. И они столкнулись…

— Опять упустили?

— Каким-то образом им удалось бежать. Банда почти добита, королевский отряд тоже. Возглавлявший его герцог до сих пор не найден.

— Чего-чего? Они что, и герцога с собой утащили?

— Неизвестно, мастер. Ясно только, что его никак не найдут.

— Ладно, не до герцога. Пропал так пропал, жаль только задачу не выполнил. Что еще?

— Hа месте битвы опять видны следы магии, причем какой-то странной. По крайней мере несколько стражников как растворились в воздухе.

— Это как?

— Лежит одежда, все застегнуто, увязано, а внутри — никого.

— Мда, что еще?

— Непосредственно в Ульсоре мы попытались упрятать колдуна обратно за решетку. Собственно, надежда была упрятать всех, но так получилось, что подвернулся колдун.

— Что ж, уже лучше. И что с ним?

— К сожалению, он опять бежал. И еще, к ним присоединился какой-то рыцарь, весьма потрепанный, но сильный. Не исключено, что кто-то из того отряда, что был послан за ними, а может из шайки кто переоделся.

— И они бежали?

— Да, мастер. Наши люди видели как они вчера выехали через ворота, ведущие в Кельд.

— Выехали? У них были лошади?

— У них была повозка, запряженная очень хорошим конем. Но всего лишь повозка.

— Это все?

— Все, мастер.

— Где мастер Егард?

— Отправился в Кельд, чтобы довести дело до конца.

— Хорошо, завтра утром будешь здесь на рассвете, проводишь нас в Кельд. Деньги оставлены?

— Да, мастер, — ответил монах и положил перед Йоланом мешочек с золотом.

— Немного, но хватит.

— Мастер Егард полагал, что Вы будете один, максимум с одним сопровождающим.

— Да, знаю. Иди.

— Слушаю, мастер.

Монах поклонился, вышел и растворился в сгущающемся сумраке позднего вечера.

— А теперь, спать. Завтра мы их догоним. Ты, — Йолан кивнул одетому в одежду слуги серому, — поедешь завтра в Ирнар, доложишь обо всем магистру. А ты с нами в Кельд, — добавил он для порядка Йонашу, — Теперь оба в ту комнату, на рассвете выезжаем.

То ли в этом трактире были стены потолше, то ли взяла свое усталось, но Йонаш тут же заснул сном праведника, так и не услышав на этот раз ничего за стеной. А там происходил негромкий разговор.

— Что ты собираешься делать с этим другим серым? Если он пойдет с нами, он ведь рано или поздно нас вычислит, — спросила Джанет.

— В Кельде отправлю с денесением в Ирнар.

— А если там будет Егард?

— Тогда что-нибудь другое придумаю, оставь это. Кстати, как приедем, ты с нашим монахом засядете в трактире и постараетесь мне не мешать, пока я выясняю насчет Егарда. Понятно?

— Понятно, только… Только я боюсь за тебя.

— Все, уймись и бойся молча. Нам бы этого менестреля спасти, тогда бы нас боялись. Мы бы таких дел наделали…

— Каких?

— Ты же сама знаешь. Мы все трое обладаем кое-чем, но полной силой мы будем обладать только вместе.

— Нет, не знала. Видимо это жрица напрямую магистру сообщила. И ты думаешь они тебе помогут?

— Они? Конечно. Им ведь тоже я нужен, значит договоримся.

Глава 6

Сильный ветер налетел с Востока, извещая о том, что скоро наступят холодные времена. Листва деревьев тревожно шелестела, и свист ветра сливался с этим звуком, создавая причудливую какофонию. По небу проносились пунцовые тучи, едва просвечивающееся сквозь плотную завесу облаков солнце совершенно не грело, а день был мрачным и безрадостным.

Что разыгравшейся стихии до застигнутых врасплох путников? Ветер, играючи, сгибает вековые деревья, разгоняет тучи, колыхает морские просторы… Hо пуще прежнего ветер любит пронизывать до самых костей живое тело, заставляя с ног до головы дрожать, съеживаться и терпеть мурашек, отчаянно покрывающих спину. И не спасет уже никакая одежда, будь то легкая шелковая рубаха, или толстая меховая накидка — все одно: проказник-ветер найдет брешь в одежде и пощекочет нервы.

Онтеро негодовал, обхватив себя руками. Стуча зубами и в диком остервенении пытаясь ругаться, он издавал нечленораздельные звуки, больше похожие на икоту. Тич безуспешно пытался развести огонь с помощью огнива, похищенного мальчуганом у ульсорской стражи. Едва слабый огонек начинал теплиться в ладонях рыжего паренька, зловредный ветер просачивался сквозь пальцы и задувал пламя. Однако, в отличие от Онтеро, Тич не был подвержен приступам ярости и потому спокойно продолжал свои тщетные попытки.

Дастин сидел, прислонившись к огромному стволу старого вяза. Казалось, будто зверский холод ему нипочем. Дастин размышлял.

«Что за странные дела творятся? Ведь Мельсана же была мертва — своими глазами видел! И вдруг на тебе. А этот бедняга, Ильмер, чуть рассудка не лишился, завидев свою ненаглядную. Онтеро тоже странный какой-то… И еще этот парень, Тич…»

— Эй, колдун! — ход мыслей Дастина был прерван зычным окриком герцога Хорнкарского. — Вишь, мальчонке не совладать с ветром. Hе стучи зубами, Онтеро, ты же чародей — зажги ты этот треклятый костер — сам согреешься.

— Нннн-дзее-ммм-мммдзз-ммаггуууу. — Сквозь усиленный перестук зубов выдавил Онтеро. — Ссссловааа.

— Чего слова? Ты понятней можешь сказать? — разозлился Ильмер, кутаясь в легкий плащ. Доспехи свои он снял, аккуратно сложив их в потертый мешок, который они прихватили, когда бежали из Ульсора. — Да не дрожи ты. Остановись. Вот так. А теперь говори.

— НемогусказатьСловочтобысотворитьзаклятие — на одном дыхании скороговоркой выпалил Онтеро и снова задрожал, словно банный лист.

— Hу и пес с ним. Тич, ну чего там?

— Да сейчас… Эй, Онтерище, ну-ка подумай об огненном заклинании.

Тич усмехнулся, на мгновение замер, а потом произнес несколько странных слов и развел руки. Сложенные шалашиком ветки мигом занялись огнем, который горел ровно, словно не было никакого ветра. Ильмер поспешил наломать дров для костра. Онтеро, не долго думая бросился к едва разгоревшемуся костру и остервенело сунул в него скрюченные руки. Судя по довольному лицу коротышки, чародею тепло пришлось по нраву. Однако колдун вскоре понял, что немного переусердствовал — запахло паленым. Онтеро вскрикнул, выдергивая руки и дуя на обожженные пальцы.

Ильмер принес охапку дров и, расстелив свой плащ на траве, уселся поближе к костру. Дастин неспешно подошел и тоже сел прямо на землю.

Солнце клонилось к закату, а четверо усталых, голодных путников сидели возле костра, вытянув руки и молча смотрели на танцы пламенных язычков.

* * *

— Погоди-ка, — встрепенулся Онтеро, нарушив тишинцу, когда наступили сумерки. — Тич, а как ты смог зажечь костер?

— Hу ты сам мне подсказал заклятие, — лукаво подмигнул ему Тич.

— Чушь. Я ничего никому не рассказывал, — крякнул Онтеро, поудобнее усаживаясь на мягкой траве.

— Hу не вслух, конечно, — как бы невзначай проговорил Тич.

— Как же… Что? — чародей аж подскочил, выпучив глаза. — Что ты несешь такое?

— Я говорю, Онтеро, я попросил тебя подумать о заклинании огня, ты и подумал. А я услышал это в твоей голове и запомнил.

— Тич, мальчик мой! Если ты не лжешь, то в тебе есть дар, поистине великий дар, но ежели ты мне тут соврал…

— Да с какой стати ему врать? — вмешался Ильмер. — Вспомни, мальчонка тебе жизнь спас.

— И вот еще это непонятно. — Онтеро, прищурив глаза, посмотрел на Тича в упор. — а ну, выкладывай, все как есть.

Рыжий швырнул в огонь корягу и, посмотрев на Дастина, мигнул ему, мол, обещал — давай.

— Онтеро, хм, — прокашлялся менестрель, заливаясь пунцовой краской. — Тич. В общем я могу рассказать тебе кое-что, но мальчик просил меня, чтобы ты научил его… хм… колдовать немного…

— Вздор! — вспыхнул Онтеро. — Я не обучаю сосунков Искусству.

— Ах я сосунок! — обиженный Тич вскочил с земли и, яростно пнув тлеющую корягу, так, что взметнулся сноп искр, исчез в темноте.

— Hу чего ты наделал, Онтеро, — укоризненно покачал головой Ильмер. — Он же к тебе по-хорошему, а ты…

— Да ну его. — Буркнул нахохлившийся чародей. — С него не сбудется. Перебесится и вернется. Дастин, ну чего там, расскажи. Да ладно, научу я этого сорванца парочке фокусов. Обещаю…

Дастин подозрительно хмыкнул, но, заметив в глазах Ильмера живой интерес, принялся рассказывать историю освобождения пленников из ульсорской тюрьмы. Когда он закончил свое повествование, Онтеро гаркнул:

— Эй, лисенок. А ну-ка иди сюда, где ты там. Да, ладно, не дуйся. Я тебе и впрямь обещаю показать много из магии. Иди, будет уже обижаться. Прости дурака старого…

— Да я и не дуюсь вовсе, — откуда-то совсем рядом послышался голос Тича.

И тотчас, освещаемая пламенем костра, на поляне появилась небольшая фигура зверя.

Рыжий лис, мягко ступая, подобрался к костру, нисколько не чураясь присутствия людей и пламени, и прилег на траву, зевая.

Все трое, как вкопанные, смотрели, пооткрывав рты, на зверя. А тот продолжал спокойно зевать, обнажая пасть, усеянную маленькими, но удивительно острыми зубками. Затем лис махнул пушистым хвостом и исчез. Hа его месте, подперев голову рукой, довольный, развалился Тич. Довольная улыбка до ушей заполняла все его лицо.

Первым опомнился Дастин.

— Как это? — рассеянно произнес он, все еще не веря своим глазам.

— А вот так, — ухмыльнулся Тич. — Что, никогда живого иргени не видели? А я вот уродился таким. Оборотнем.

— Иргени! — подумать только, — воскликнул Онтеро, размахивая руками. — Друзья, ведь эти странные существа уж давно исчезли в Вильдаре! Остались лишь одни воркени — злые волки-оборотни. А некогда целые племена добрых и мудрых иргени: лисиц, котов, лошадей населяли Вильдар. Тич, мальчик мой! Вот это находка! Да ты просто молодчина. — и Онтеро, переполняемый чувствами, подскочил к Тичу и крепко чмокнул его в лоб. — Эх, ну дела!

Тич, довольный тем, что снискал к своей персоне такое внимание, небрежно бросил:

— Онтеро, между прочим, тут обещали кое-чему кое-кого научить.

— Вот хитрый лис, — расхохотался чародей. — И даже будучи в человеческом обличии, он остается хитрющей лисицей! Hу ладно, ладно. Раз обещал — будет тебе урок магии. Hо не сейчас. Hе время нынче. — Лицо коротышки помрачнело, и он серьезно произнес:

— Как бы там ни было, а назавтра готовьтесь в трудный поход. Нынче холодно, а мы лишились коня, повозки и денег. Коня с повозкой мы еще может и добудем, но… Hо самое страшное — теперь всех нас разыскивают стражники Короля, да еще я подозреваю — какие-то силы Тьмы не против нами поживиться. Возможно, что кто-то из нас и попадется, а может статься так, что и жизнь отдаст… Hо так или иначе, вот мое слово: пока мы вместе и на свободе, будем пробираться на юг, в Теренсию, а там — будь что будет!

* * *

В Кельд два Йо и их спутники приехали еще днем, и судя по всему на этот раз должны были догнать тех, кого искали. Во всяком случае, если те до сих пор пользовались телегой, то они должны были быть еще в дороге. Промчавшись через ворота, спутники нашли подходящий трактир, и Йолан, разместив Йонаша и Джанет подальше от себя, послал серого, в одежде слуги, в условленное место и стал ждать. Hе прошло и получаса, как в тратир вместе с посыльным зашел плотный человек, в бордовом плаще с капюшоном, закрывавшим лицо. Он обвел взглядом таверну, на мгновение задержавшись на углу, где сидели Йонаш и Джанет, и тут же прошел к Йолану и сел рядом. Посыльный же тихо пристроился в углу ожидая приказов.

— Здравствуй, Егард, — начал Йолан, — как дела?

— Сначала ты скажи как дела? Что с монахом?

— Все в порядке, я же здесь. Как я понимаю, с менестрелем дела не столь блестящи?

— Говоришь в порядке? Hу, тем лучше, хоть это беда с плеч долой. А то я уж чуть было не решил, что вон тот в углу — это он и есть. Похож здорово.

— Это один из моих людей в Эрневале, я ему немного подправил внешность и использовал при решении проблемы с монахом. Так что же у тебя?

— А второй кто?

— Сам что ли не понял?

— Любишь ты излишества. Мы же не в игрушки играем, чтобы бабу с собой таскать!

— Кто ж их, излишества, не любит? Вон, дорога после тебя, как будто паштетом из людей намазана, а певец жив… Тоже ведь, некоторое излишество… Так что, брат Егард, каждому — свое. Кому поп, а кому и попадья, — улыбнулся Йолан, — Hе смущайся, мне ведь действительно знать надо.

— А чего их в угол загнал?

— Ты хочешь, чтобы они слушали наш разговор?

— Ладно, — ответил Егард и развернул на углу стола пергаментный лист с картой Вильдара, — Последний раз менестреля видели вот здесь, между Ульсором и Кельдом, в трактире в небольшой деревушке.

Мозолистый кривой палец показывал на точку примерно посередине между этими двумя городами.

— Кто видел?

— Жрица.

— Она что, тоже в погоне участвует?

— Нет, она потихоньку направлялась в Ирнар, в распоряжение магистра. А столкнулись они там случайно. Кстати, герцог с ними.

В это момент трактирщик взревел, заглушая разговор:

— Уважаемые господа! Позвольте этим бродячим артистам, пришедших к нам из Джемпира, немного развлечь вас фокусами и музыкой с песнями!

— С ними, говоришь… Ну, может оно и к лучшему. Так, здесь они еще не появились? — продолжил Йолан, слегка постучав ладонью по уху для восстановления слуха.

— Да, но появятся, причем уже сегодня. Вряд ли что могло их задержать настолько, чтобы они заночевали в дороге.

— Это все?

— Более менее. Кельд им не миновать, и тут у меня есть для них пара сюрпризов… Ну, а если нет… Тогда осталось только угадать куда они отсюда отправятся — на юг в Днейру и Теренсию, или по реке в Ирнар.

— Они могут еще попробовать поднятся вверх по реке в Деспил.

— И что им там делать? Кроме того, тогда они бы свернули из Ульсора в Бренсалль — родной город менестреля. Нет, их ведет тот, о котором я уже тебе говорил, а ему только два пути — либо в свою хижину в Корране на западе Теренсии, либо на архипелаг за подмогой.

— Ты говоришь о Переддине?

— Hе упоминай лишний раз его имя, Йолан. Ты его не видал, а я знаю, что этого не следует делать.

— Hу, может помянем лишний раз, так и появится, — усмехнулся тот.

— Да уж. Нам, конечно, хорошо бы чтоб они в Ирнар направились. Там у нас сил поболее, — вдруг Егард уставился на что-то в середине таверны, и после паузы, произнес торжествующим голосом — Йолан, это они.

Йолан тоже обернулся и внимательно посмотрел туда же, куда был направлен взгляд старика. Выступало двое артистов, молодой щуплый неказистый юноша и лысый, полный, чуть неуклюжий старик. Юноша пел веселые песни, который часто можно услышать и в придорожных трактирах, и на деревенских гулянках, а старик пытался показывать магические фокусы. Для публики это были в основном рядовые приемчики, которыми зарабатываются на жизнь бродячие фокусники и мошенники, но тренированный взгляд Йолана поймал и кое-что настоящее за неуклюжими пассами толстяка. Да, это был настоящий колдун, который лишь изображал из себя нечто значительно более безобидное.

— Зови своего серого, — быстро приказал Егард, и Йолан махнул рукой сидящим вдалеке Йонашу и Джанет. Когда те подошли, Егард шепотом приказал:

— Ты пойдешь за этими людьми и посмотришь где они расположились. Затем сообщишь нам. Понял?

Помня о молчании, Йонаш лишь склонил голову.

— Он у тебя что — немой?

— Почти, — ответил усмехнувшись Йолан, — Я приказал ему молчать со всеми, кроме меня. Так, ты говоришь, что лучше бы они в Ирнар свернули?

— Разумеется. Само собой еще и этой ночью надо будет время не терять. Ладно, ты, серый — иди. А ты, мадмуазель, постарайся не соваться под ноги, когда дойдет до дела, — и Егард, жестко прищурившись, опять пристально взглянул на выступавших, — Вот мы и встретились Переддин, такую добычу, пожалуй стоит приберечь для Гардара…

И как будто услышав свое имя, толстяк вздрогнул, внимательно поглядел на четверых посетителей трактира и наткнулся на взгляд Егарда. Он почти никак не отреагировал, но фокусы стали получаться у него еще хуже, и вскоре артисты закончили свое выступление. Получив заслуженную еду они не стали тут же есть, а срочно забрав ее с собой, ретировались. Йонаш вышел вслед за ними. В конце концов, именно за тем он и шел, чтобы найти менестреля, и если ему повезет, то он преуспеет в своем деле. Главное теперь было — не упустить этих двоих. Hо краем глаза он успел заметить как Егард подозвал к себе серого и, ткнув пальцем в сторону двери, что-то тому сказал…

* * *

Выскочив из таверны, Дастин и Онтеро бросились к повозке, возле которой развалился Тич.

— Быстро, убираемся отсюда! — почти крикнул Онтеро.

— А что случилось?

— Здесь охотники за тобой и мной. Видел четверку в углу? Я узнал одного. Тогда, в старые времена, был еще один, куда похуже, а этот всегда у него под рукой был. Бывший бандит и убийца, собственно он убийцей и остался, только магии поднахватался у своего господина. И он меня тоже, вроде бы, узнал. Так что чем быстрее мы отсюда уберемся, тем нам же и лучше.

— Это те двое, что вино пили, а потом к ним еще пара подошла?

— Да, они. А я говорю о том, что в красном плаще был. Да, пошевеливайся, ты! — это уже относилось к Тичу, который вместо того, чтобы срочно запрягать коня, развесив уши внимал разговору. Тич дернулся и стал быстро запрягать. Тем временем герцог, остававшийся все это время в повозке, чтобы не срамиться выступлением за деньги, мрачно наблюдал эту сцену и поинтересовался:

— И что же происходит?

— Мы скрываемся от тех, встреча с которыми убедила кое-кого, что все не так просто.

— Принцесса тоже здесь? — голос Ильмера звучал напряженно и болезненно.

— Нет, ее здесь нет, но все равно надо поторопиться…

Повозка выкатилась за ворота и двинулась скрипя колесами по узким улочкам города. Прошло некоторое время и Онтеро вздохнул свободнее:

— Кажется никого, будем надеяться, что мы от них оторвались.

— Hе совсем так, почтеннейший.

Онтеро аж подскочил от неожиданности и стал оглядываться кругом.

— Hе надо там проявлять беспокойство, его могут заметить, а я вовсе не желаю, чтобы меня в этом заподозрили.

Теперь уже и Дастин с Тичем услышали этот голос и завертели головами.

— Я не могу показать, где я, но поверьте, я знаю кто вы, куда и зачем идете. Я друг, хотя вынужден скрывать это. Поэтому мне нужно быть кратким — за мной следят. Из двух путей предпочтите Теренсию и Корран, там для вас безопаснее. Hе оставайтесь на ночь в городе — Вас попытаются прирезать. Мы еще встретимся, на всякий случай условимся о пароле — «Первая мелодия» — по нему вы узнаете меня.

Онтеро, наконец, увидел источник этого голоса, вслед за ними брел простоватый на вид парень в одежде слуги.

— Повторяю, сейчас за мной следят, и за вами тоже. Будьте осторожнее.

Онтеро пригляделся и увидел идущего невдалеке твердым шагом молодого мужчину в походной одежде дворянина и вскрикнул от удивления. Человек быстро свернул в переулок, и тут же туда скользнул и другой.

— Последуем совету? — поинтересовался вслух Дастин.

— Похоже, что это действительно наш друг, — ответил Онтеро, — Во всяком случае тот, который за ним следил, был один из тех, четверых, что беседовали с тем поганым колдуном. Так что, на юг друзья. По крайней мере сейчас.

— А как отдых? — возмущенно поинтересовался Тич.

— В дороге отдохнешь, — громко обрезал толстяк, возмущенный бестолковостью парнишки — Ты же сам все слышал. Hа юг!

— Ты вроде бы собирался заехать к какому-то своему другу, — тихо, но настойчиво напомнил Дастин.

— Да, — уже спокойнее согласился Онтеро, — его зовут Бальнеро. Он как раз у реки и живет.

И повозка покатила к речным пристаням на южной оконечности города.

* * *

— Мы шли за ними, но в какой-то момент они заметили нас, и нам пришлось скрыться в переулке. И мне, и тому, который пришел с мастером Йоланом. Дальше мы их все-таки не потеряли, они направились к порту, и я слышал как лысый крикнул «Hа юг», — докладывал серый, одетый в одежду слуги Егарду. Старик слушал его и размышлял о своем. Наконец, он пришел к какому-то выводу и резко спросил:

— Это все?

— Да, мастер.

— Как вел себя тот, что пришел с мастером Йоланом?

— Безупречно, мастер. Временами даже я его терял из виду. Именно в такой момент они нас и заметили, видимо я показал себя, когда искал этого. Вы ведь велели за ним присмотреть.

— Велел. Он не пытался заговорить с ними?

— Нет, мастер. Я бы обязательно услышал, так как я был ближе к нему.

— Хорошо. Пока они доберутся до порта, пока наймут лодку для перевоза, у нас еще есть время. Быстро отправляйся на тот берег и предупреди шваль на том берегу, чтоб были готовы.

* * *

Дастин смотрел на Бальнеро и поражался неприятности этого типа. Постоянное мерзкое хихиканье, наклоненная на бок голова, будто тот постоянно к чему-то прислушивался, сгорбленная шаркающая фигура и злобно-издевательский кривой взгляд из-под приспущенных неряшливых седых бровей. Нет, не таким он представлял знакомого Онтеро, хотя и тот, конечно, не выделялся внешностью. «Впрочем,» — подумал Дастин, — «Чья бы корова мычала… Почем я знаю, может за этой внешностью кроется нечто совсем другое?» Онтеро, похоже, был тоже поражен переменами, произошедшими в старом знакомом.

— Что с тобой случилось, Бальнеро? Ты же никогда не был таким.

— Что с мной случилось? — Захихикал старик, — О, со мной много чего случилось, очень много… Hо это бывает, со всеми когда-нибудь что-нибудь да случается, — и его хихиканье превратильсь в бульканье, — Да, со всеми. Вот и с вами, тоже ведь, что-то случилось, что-то случится…

— Ты что, Бальнеро? Что с тобой? Взгляни на меня!

— Зачем Бальнеро будет глядеть на Переддина? Бальнеро уже стар, очень стар. Садитесь, я достану чудесного винца за нашу встречу, да-а, чудесного старого винца. Вы никогда такого не пробовали, его Бальнеро припас специально для вас, — и старик опять мерзко захихикал.

Онтеро насторожился и воспользовавшись случаям предупредительно посмотрел на Дастина, Тича, Ильмера и приложил палец к губам, а затем сказал вслух:

— Что ж, неси свое вино, я всегда рад выпить со старым другом. Hе возражаешь, если мой спутник немного сыграет для улучшения настроения?

— Что ж, пусть играет, — быстро согласился старик, — Бальнеро любит музыку, Бальнеро сейчас вино нальет, мы выпьем, и под музыку и разговор легче, — и похлопал по плечу Тича, — Хороший у вас мальчик, рыженький такой.

Тич осторожно отодвинулся подальше и настороженно наблюдал за происходящим.

— Сыграй, мой друг! — неожиданно торжественно заявил Онтеро, многозначительно поглядев на Дастина, — Только негромко, чтоб не мешать нашей беседе.

Дастин, ничего не понимая, начал машинально наигрывать уже запомнившиеся фрагменты мелодии. Бальнеро, по-прежнему улыбаясь, налил им вина и начал говорить, как будто про себя:

— Пейте, пейте, гости дорогие, Крупцифаг знает много ядов, Крупцифаг знает что делать. А они говорили Крупцифаг ни на что не годен, то-то удивятся, когда Крупцифаг им певца опоит и в руки прямо тепленького…, - и старик опять захихикал и продолжил уже вслух, — Так, пейте же, все готово!

— Дастин, громче! — приказал Онтеро, и менестрель ударил по струнам. И одновременно будто судорога свела старое тело хозяина.

— Так, вы догадались, — пробулькал он, — Как ты меня узнал, Переддин?

— Кто ж меня этим именем зовет, глупый старый Крупцифаг, пожиратель отбросов? Да, ты и сам только что назвал себя, — усмехнулся Онтеро, — А теперь, — продолжил он сощурив глаза, — ты знаешь мою власть над тобой. Отвечай! Что ты тут делаешь?

— Могущественный Переддин! Мудрый Переддин! — Захихикал старик, не переставая мерзко-издевательски улыбаться во весь свой кривой рот — Ты не знаешь, что я делаю? Я хочу доставить Певца тем, кто будет ему очень рад. Того самого Певца. Ты об этом не слыхал? Слыхал ведь…

— Что еще ты знаешь?

— Я много чего знаю, но скажу ли я? Все равно ты меня изгонишь отсюда, так какой мне резон? Впрочем скажу, скажу. Он, — старик кивнул на Дастина, — еще не знает, что трое больше, чем один, но иногда трое и есть один. И не скоро узнает, — счастливо улыбнулся он, проделывая какие-то манипуляции под полой одежды — Конечно, тогда нам будет несладко, но это еще так нескоро… Hо и тогда еще ему придется учиться арифметике. Скажем, как к трем прибавить один, — старик опять ухмыльнулся, и добавил, — и еще один, и где взять для этого знак сложения, — последовала небольшая пауза, — или хотя бы вычитания! — и комната наполнилась громким бульканьем, заменявшим здесь смех, — Да уж, кого-то ему придется прибавить, а кого он не знает. А кого-то и вычесть… Принцесса знает свое дело, принцесса умница…

— Принцесса? — воскликнул Ильмер.

— Та самая, та самая, дружок. Ох, еще будет вам всем от нее неприятностей… Да и тебе тоже, — старик кивнул в сторону Ильмера, — Ты-то думал она померла, хи-хи, а она и не думала. Чего только не сделаешь, чтоб замуж не идти… Чего же ты время терял, а? — продолжал он, смотря на Ильмера, и непереставая рыться в складках одежды — Хотелось ее? Так попросил бы, она бы не отказала… А ты… в церковь ее хотел тащить… Нехорошо… Так что теперь уж в Ирнаре ее ищи, вот он — старик кивнул головой на Онтеро, — он знает. Они с Вейергом старые друзья. Переддин вообще много кого знает, только прикидывается. Правда, Переддин?

Онтеро поморщился и резко спросил:

— Прекрати болтать, а не то сам знаешь, что я могу с тобой сделать. Быстро говори, чего же ему не хватает?

— Чего ему не хватает? — вновь забулькал старик, — Ему много чего не хватает… Например, одной вещи, Переддин, она чем-то похожа вот на… да где же она… — И старик с серъезным и совершенно смирным видом вытащил из складок одежды кинжал и вдруг быстро прицелился, чтобы метнуть его в менестреля.

— Дарм эоло прану, Крупцифаг! — вскрикнул Онтеро, старик издал истошный вопль и упал без сознания.

— Что случилось? — спросил Дастин.

— Демон вселился в Бальнеро, он управлял им и пытался до нас добраться. Я его изгнал. Все-таки, хитрый поганец! Знал ведь, что я рисковать не могу. Вот и пригрозил кинжалом. Вряд ли он тебя убил бы, ты им, похоже, живым нужен, а все-таки…

— А что значат его слова? — спросил тут же высунувшийся Тич.

— Hе знаю… Эх, был бы здесь Аргвинар с Эст-Арви… — рассеянно добавил Онтеро, — Ладно, может еще придется до него добраться, ох, нелегкая дорога нам предстоит. Давай, помоги мне привести старика в чувство, он теперь вряд ли что помнит, зато это снова старый добрый Бальнеро…

И правду, черты лица его изгладились, спина и шея выпрямились, и он уже даже в бессознательном состоянии не походил на того уродливого тролля, который встретил их недавно на пороге этой хижины.

Глава 7

В сердце Белых гор к серой скале, скрывающей монастырь илинитов, приближался израненый рослый путник в старом заляпанном плаще, из-под которого торчали не менее грязные и потертые сапоги… Солнце клонилось к закату и человек кутался в плащ и как мог торопливо шагал по горной тропе, приближаясь отвесной скале, с которой свисали веревочные лестницы. Стоявший возле одной из них монах в черном плаще с капюшоном пошел навстречу путнику и встретив его на тропе сказал:

— Здесь ждут Вас. Меня послали проводником.

Путник странно взглянул изподлобья и спросил:

— Как меня могут здесь ждать, когда не знают, кто я?

— Мы знаем, кто Вы, Корджерсин-из-Меретарка.

— Вот как… И куда же меня приглашают?

— Сначала мы поможем Вам залечить раны и снять последствия неосторожных заклятий, которые видны вокруг Вас. А затем с Вами хотел бы поговорить Его Святейшество.

— Что ж, идем. В конце концов я и шел сюда подлечиться, и может быть…

Оба подошли к веревочной лестнице, по которой Корджер с помощью монаха поднялся на уступ, за которым открывался проход внутрь.

* * *

Пестрый отряд из Дастина, Онтеро, Ильмера и Тича потихоньку добрался до пристаней на южной оконечности города. Там они воспользовались советом старого Бальнеро, который хотя и освободился от злобного духа, захватившего его в плен, отнюдь не забыл, где можно достать лодку, чтобы тайно переправиться на другой берег. Добравшись до кривоватого мостика, под которым был спрятан плот, друзья слезли с повозки и огляделись. Вокруг не было ничего подозрительного, обычный гам пристаней торгового города, имевшего удачу оказаться возле реки, по которой ежедневно сплавлялось множество товаров.

Дастин с Ильмером осторожно полезли под мост, где была спрятана лодка, на которой они собирались переправиться через реку, а Онтеро и Тич остались караулить сверху. В темноте под мостом мало что можно было разглядеть, но Дастин каким-то шестым чувством заметил блестящий клинок и отпрыгнул за минуту до того, как холодная сталь взвилась и ударила в то место, где он должен был только что оказаться. Герцог среагировал мгновенно и нападавший тут же свалился в реку, но навстречу выскочило еще двое. Первый набросился на Ильмера, но нагнулся и швырнул его на землю. Дастину досталось хуже, его противник оказался ловчее, а может сказалось отсутствие боевой выучки, но кинжал чуть задел левое плечо, и если бы не подоспевший герцог, мог бы попасть и пониже… Получив передышку оба бросились наверх, вскочили в повозку, а Онтеро, уже понявший, что внизу творится что-то не то, тут же хлестнул коня, и пыль взметнулась за друзьями, отправившимися по северо-западной дороге. Через минуту на дорогу выскочили несколько человек в мокрых серых плащах с капюшонами, но все что они могли сделать — это в бессильной ярости проводить глазами клубы пыли, оседающие за ближайшим поворотом. Один из них вскочил на привязанную невдалеке лошадь и ускакал в противоположном направлении, а остальные закутались в свои плащи и быстрым шагом отправлись по следам телеги.

Уже выехав из города Дастин спросил:

— Так что делать-то теперь будем?

— Что, что! — Проворчал недовольный Онтеро, — В Ирнар, а оттуда на Эст-Арви, к Аргвинару…

— Ты ж хотел в Теренсию? — Встрял Тич.

— Мало ли что хотел, сами что ль не видите — не пустят нас туда. За нами погоня, пока мы найдем место для переправы, нас догонят. Так что все, что нам остается — это как можно быстрее двигаться в Ирнар.

Ильмер задумчиво покачал головой. Казалось, герцог Хоркнарский, несмотря на свое происхождение, принял это негласное руководство старого волшебника. Но временами он, как и все остальные, затруднялся даже себе объснить, что же им руководило и почему он согласился с авторитетом этого лысоватого старого толстяка.

* * *

В большой комнате в глубоком подземелье заброшенной башни, возвышавшейся почти на самом берегу Иглинга невдалеке от причалов Ирнара, сидело двое далеко немолодых людей в плащах с капюшонами. Рослого и лысого неопытный наблюдатель мог бы принять за монаха илинита, по его черному плащу и аскетическому лицу в окружении благородной седины на висках. Второй не походил на монахов ни бордовым цветом своего плаща, ни жестоким, злобным лицом, ни таким же голосом:

— Говорю же тебе, они если не здесь, то скоро здесь будут. Мы их спугнули в Кельде от южного направления, и они пустились вниз по реке.

— Как ты был, Егард, бестолочью еще в Гланте, так и остался. Ничего тебе поручить нельзя! Столько попыток и никакого результата… — голос лысого также не отличался добротой, и если бы не сквозящее в каждом слове раздражение, был бы жестким и холодным.

— Не я один, между прочим, — огрызнулся Егард, — С Кельда твой любимчик их тоже догнал. И тоже без толку. Только с бабами и умеет обращаться.

— Зато он с монахом справился. А насчет баб… Чего?

— Да он с собой ту шлюху из Джемпира потащил, которая у нас в связных со Жрицей была.

— А-а-а, ну, пусть мальчик развлекается. Ты ему кажется завидуешь?

— Ты же меня знаешь!

— Вот именно, знаю. Ты все это время не бабой, а убийствами развлекался, тебе кто хоть слово сказал?

— Вроде бы наш орден не считает это грехом? — язвительно усмехнулся бордовый.

— Не считает, верно. Ни то, ни другое. Только не думай, что я твои развлечения за дело приму, ты за ними, между прочим, упустил менестреля. А он ведь на тебе был. Так что это ты, а не Йолан, не справился. И если уж о вкусах судить, то у него он куда разумнее.

— Это чем же?

— Тем, что мы не придурки с архипелага, и не развращенные вельможи, и не сдуревшая чернь. Убийство не цель, а средство. Если в каком-нибудь портовом городе под нашим присмотром жертвоприношения устраивают, так для этого быдла большее и недоступно. Пусть и дальше этим занимаются. А нам в игрушки играть нечего, дело делать надо. Убийством мы приобретаем одного человека — убийцу, и теряем другого — убитого. Потеря, конечно, невелика, но толку тоже немного. Мы в одном публичном доме за день соберем больше душ, чем убийством за год. Так что, не чванься трупами. Лучше сделай дело, и играйся сколько влезет, коль охота. Вон у Йолана за это время — один труп, зато тот, который нужно.

— Ну, это еще вопрос, — усмехнулся Егард.

— В смысле?

— Йолан таскает за собой какого-то серого, как две капли воды, похожего на того монаха. Так что… а был ли тот, который нужно, Вейерг?

Лысый задумался, подперев щеку рукой, и казалось перестал замечать все вокруг. После некоторой паузы Егард окликнул его:

— Вейерг! Ты, понял? Предал нас похоже твой любимчик!

— Уймись, дурак! Ты сам не представляешь, как это было бы хорошо для нас! Так говоришь, как две капли?

— Точь в точь. И ни с кем не говорит. Да и я его никогда до этого не видал. А чем это хорошо-то?

Вейерг вздохнул, посмотрел на собеседника, как смотрят только на стариков или детей, задающих глупые вопросы, и ответил:

— В монахе тоже та сила изначальная есть. Но пока он у илинитов был, нам его не заполучить было, поэтому и выход был один — убить. Если не наше, так пусть совсем исчезнет, а то слишком опасно. А теперь он с Йоланом идет и нашего изображает! И если его поставить в положение, когда ему придется убить, или предать, или… Пусть он к нам и не примкнет, но какой-то кусочек изначальной мелодии исказится. А значит и опасности для нас в нем не будет. А там, кто знает… Нет, мальчик оказался выше всяческих похвал! Привести к нам живьем! Да я об этом и не мечтал! Только бы это было так…

— А то что Йолан к белым переметнулся тебя не волнует? — издевательски спросил Егард.

— Дурак ты, он же всеми благами Ордена пользуется. Зря я его что ли учил? Да и какой он белый, коль с этой девкой спит? С ведьмой между прочим.

— А если он на ней по всем правилам женится?

Вновь последовал усталый вздох, как бы говорящий «Что за идиот!», и лысый ответил:

— Тем лучше, Егард, тем лучше. Что ведьму потеряем, так черт с ней. Я любую шлюху в порту за две недели всему тому же научу. А он тогда ради нее и убьет, и предаст, и что угодно сделает. Или ее предаст, что то же самое. Так что, наш он, наш, никуда не денется.

— А если он на твое место метит?

— Конечно, метит. Ты что ли не метишь? Я ж говорю, толковый мальчик.

* * *

— Проклятая пыль! — закашлялся Онтеро, — Даром, что река рядом, а все равно дышать нечем!

— Потерпи, — дружески попытался поддержать его Дастин, — В конце концов, пыль — не самое страшное на свете. Вон из каких передряг уже выпутались, что же от пыли страдать будем?

— И то верно, но все-таки это тяжеловато…

— Ладно, держитесь, — заметил Ильмер, уже вернувший свою горделивую осанку, и восседавший на неизвестно откуда приблудившемся коне, которого путешественники сочли возможным присвоить. В конце концов, совсем рядом догорала деревня, и очевидно, конь был оттуда. Так что своим хозяевам он, видимо, уже был не нужен. Так чего скотине зря пропадать? Горящая деревня была дурным знаком. Уже много лет король Леогонии не допускал такого в своем королевстве, так что либо государство настолько ослабело, что не могло сдержать бандитов, либо вместо короля оказался кто-то другой.

— Веселей! — продолжил Ильмер, — Нам лишь бы до Ирнара добраться, а там уж корабль найдем.

— Да, уж, а как быть со портовой стражей? — Пробурчал себе под нос Дастин, тоже удрученный жарким солнцем и дорожной пылью.

— Со стражей справимся, зря я что-ли родился герцогом?

— Да уж, — хихикнул Тич, — Однажды я это уже слышал!

— Уймись, мальчик, — осадил его Ильмер, — Однажды ты здорово помог мне, но ты еще не понимаешь, что значит быть дворянином. Придет время, и тебе придется понять это. Во всяком случае, если мы успешно выберемся из этой истории. Тогда ты вспомнишь эти свои слова и решишь сам — прав я был или нет. А пока помолчи.

— Да ладно, действительно, — поддержал герцога Онтеро, — Успокойся Тич, не так же они могущественны, чтобы везде своих людей иметь.

— Как знать… — задумчиво пробормотал Дастин.

* * *

Перевязанный тайными травами, уже не хромающий и полный новых сил Корджер вошел в келью, служившую рабочим кабинетом Его Святейшества. Предупрежденный о визите петрарх вышел ему навстречу из-за стола и приветствовал его первым:

— Мы рады видеть Вас у себя.

— Не могу сказать того же о себе, — ответил Корджер, — В свое время я не слишком потворствовал вашему ордену. Как Вы знаете, я всегда старался не стоять ни на стороне света, ни на стороне тьмы…

— Зато Вы всегда стояли на стороне людей. И этого вполне достаточно.

— Ой, ли? Ваш бог как-то не очень ласков с людьми…

— Он требует этого от нас. А значит, кто и не по завету даже, а лишь по зову сердца радеет о людях, тот тоже благ перед Ним.

— Ну, что ж, в любом случае я делал это не ради него. И ваш орден мне всегда казался может и терпимым, но чересчур резким в суждениях. К тому же, когда пришла пора, сражаться пришлось обычным людям, мне, даже волшебникам, а где тогда были вы?

— Мы были с вами, просто вы об этом не знали. У нас до сих пор хранят память о тех, кто не вернулся с полей Гланта, и поют баллады о короле, идущем в тени…

— В тени? — переспросил Корджер, удивленно передернув плечом.

Петрарх подошел к двери в соседнюю келью и попросил:

— Позовите, пожалуйста, Шолто. Я хочу, чтобы он спел для гостя.

Затем он развернулся снова лицом к Корджеру и продолжил:

— Да, в тени. Вы же не хотели быть ни на стороне Света, ни на стороне Тьмы. А там где нет ни того, ни другого, там — тень. Серая тень.

— Что ж, пусть так. Мне не важно ни то, ни другое. Я просто хочу, чтобы людям жилось лучше.

— Потому с Вами те, кто на стороне Света, а против Вас те, кто на стороне Тьмы…

— Но почему я не знал о ваших людях у себя?

— А зачем? Мы помогали Вам не для выгод, и кто знает, доверяли ли бы Вы этим людям, если бы считали их илинитами? Они помогали Вам в правом деле — это было главное. А вот и певец, — в дверь вошел молодой монах в черном плаще с лютней, — Если он покинет нас со временем, его будут рады принять при любом из высоких дворов Запада. Спой нам, Шолто, о Короле-в-Тени.

Монах слегка поклонился и запел мелодичным, хорошо поставленным голосом. Его интонации переливались и отражали то грусть, то гордость, то отчаяние, то сомнение, и слова эти вызвали бурю воспоминаний и чувств в груди бывшего короля…

Король Корджерсин-нор-Меретарк Правил счастливой страной, Глантом звалась она в те времена, И был король молодой…

Он страха не ведал, не ведал лжи, И верил, что это так, И он сторонился, и Света, и Тьмы, И думал что это — пустяк.

И править страною старался так, Прогоняя и ночь, и день, И тогда он сам не заметил как Над страною нависла Тень.

И вот человек, предавший Свет, В ту страну приходит из Тьмы. Ведь открытого солнца здесь больше нет, Ну а тени ему не страшны…

И вот он пришел и делает зло, И тьму на плечах несет, И нужно чтоб кто-то творил добро, И страну только Свет спасет.

Но король Корджерсин-нор-Меретарк, Сторонится и Света, и Тьмы, И люди бы рады, да только никак Не спастись уже от беды…

И в тени творятся злые дела, И пожар освещает погром, И ужасная участь уже решена, И уже не спасти свой дом.

И счастливой страны король-из-тени Понимая, что выбора нет, Что ведут в никуда иные пути, Наконец, выбирает Свет.

Хоть лучше поздно, чем никогда, Только Тень призывает Тьму, И новой силой полна она, И уже не спасти страну.

Король Корджерсин-нор-Меретарк Правил счастливой страной, Король-из-тени, полюбуйся как Отразился в ней выбор твой.

Ты думал, что можешь все сохранить, Удаляя и ночь, и день, Но только как же ты мог забыть, Что без света приходит тень.

И не так уж просты ни тень, ни мгла, И другого выхода нет, Ведь всегда и всюду приходит Тьма, Там, откуда уходит Свет.

Король Корджерсин-нор-Меретарк Правил счастливой страной. Король-из-тени, как случилось так, Что она покрылась золой?

Монах смолк, поклонился, и по знаку петрарха вышел. Корджер сидел бледный, со сжатыми губами и застывшим взором. Наконец, он развернулся к собеседнику и жестким, деревянным голосом сказал:

— И зачем Вы мне об этом напоминаете?

— Вновь приходит время героев, и решение каждого может повлиять на мир. Вам вновь придется выбрать, и мы предлагаем вновь быть вместе. Но только не тогда, когда уже будет поздно, а прямо сейчас.

— Если Вы думаете, что начну выполнять ваши поручения…

— Нет, я думаю, что узнав правду, Вы сами захотите помочь правому делу.

— Я слушаю.

— Может сначала сообщите, что случилось с Вами?

— Почему я должен вам верить?

— Потому что однажды, Вы уже нам не поверили…

— Хорошо, я расскажу, вреда от этого в любом случае не будет. Я был на юго-западе отсюда, и там произошло то, что грозит этому миру многими бедами. Вы только что пели про человека из Тьмы. Так вот, у него недавно родился сын.

— Откуда Вы об этом узнали?

— К сожалению, я принимал роды.

— И были какие-нибудь признаки? Он чем-то отличался от нормального ребенка?

— Много чем. Нормальный ребенок не бьется в судорогах от заклинания защиты от Тьмы. Нормальный ребенок не смотрит понимающими злыми глазами. При рождении нормального ребенка на животе матери не проступает кровавыми рунами имя отца. Наконец, за нормальным ребенком не приходит стая оборотней, чтобы вырвать его из рук семьи живым. Я уж не говорю, что рождение этого нормального ребенка стоило жизни не только матери, но и почти всей ее семье…

— И где он сейчас?

— Не знаю. Оборотни унесли его с собой, а я когда очнулся и снял защитную сферу, оказался в полуразрушенном доме среди трупов. Вероятно, сейчас уже практически невозможно найти его.

— Что ж, братья будут стараться найти его, и если найдут, Вам обязательно скажут. А у меня тоже есть о ком рассказать.

— О чем же?

— О плодах. Было время, Вы прошли по этим землям, преследуя своего врага. Но Вы трижды роняли семя на благодатную почву, и оно трижды дало всходы. Пришло время плодов…

* * *

В дальнем углу трактира сидел Онтеро и пытался сосредоточиться на хитром заклинании, которое он собирался подготовить на всякий случай. Но ничего не получалось. Дастин с Тичем ушли на базар продавать новообретенную недвижимость путешественников — коня, повозку, а Ильмер отправился в порт, чтобы присмотреть подоходящий корабль, а при случае и договориться с капитаном.

Онтеро вхдохнул и попытался вглядеться в паутинку заклинания, висевшую у него на пальцах, как неумело сотканная «кошачья колыбелька». Незримо светящиеся нити перепутались и явно не желали складываться в необоходимый волшебнику узор. Такое ощущение, будто ветер с моря постоянно сдувал их в сторону… Ветер с моря? Онтеро вздрогнул. Энергетические нити не были чувствительны к ветру, но что-то действительно гнало их от моря. Это не могло быть случайностью. Онтеро прислушался и почувствовал, что где-то невдалеке, может через пару кварталов, находится другой волшебник, причем волшебник очень сильный.

Толстяк настороженно прислушивался к своим ощущениям и вдруг понял, что тот, неизвестный, тоже почувствовал его. Прошла минута, другая, третья… Онтеро и неизвестный прислушивались друг к другу, пытаясь прикинуть силу друг друга и, одновременно, не выдать размеры своей собственной силы. Но где уж скрыть ее было незнакомцу, присутствие которого энергетические нити чувствовали на таком расстоянии. Онтеро усмехнулся, эта задачка была решена, вот только кто это и чего от него ждать? И тут на него обрушился такой удар, который мгновенно сделал бы простого человека рабом или убил бы его на месте. Уже много лет не приходилось старому волшебнику принимать участие в подобных поединках, но старый опыт взял свое, и удар, скользнув по покровам сознания, ушел в сторону. Повторный удар не заставил себя ждать, но Онтеро, уже готовый к этому, закрылся от него, оставив лишь маленькую щелочку, через которую не могло пройти достаточно много энергии, чтобы сломить его. Менее опытный волшебник, наверное, закрылся бы полностью, и сидел бы в такой «раковине», пока не поверил бы, что опасность миновала, но толстяк имел давний навык в подобной борьбе. И сейчас это окошко позволяло ему проследить за противником и выбрать момент для ответного удара. И когда этот момент настал, волшебник собрал в кулак все свои силы и ударил ими неизвестного противника. Он не стремился подчинить противника, для этого было слишком смало сил и слишком мало времени для подготовки. Он бил так, чтобы поразить неизвестного врага, и сквозь струю изливающейся энергии почувствовал боль и ярость соперника, который тут же отступил и вдруг неожиданно исчез, оставив Онтеро ломать голову над произошедшим и ожидать новой атаки.

Для смертельного удара, как и для подчинения, у Онтеро было недостаточно сил, да и чревато использовать энергию, чтобы убивать кого-бы то ни было. Значит, враг умел маскироваться не хуже, чем сам Онтеро, а это было искусство, известное немногим, очень и очень немногим… В воздухе остался какой-то неуловимый запах неизвестного врага, который тоже напоминал старому волшебнику что-то до боли знакомое, но что? Перед глазамии вставали старые, давно забытые картины жуткого поля боя, усыпанного мертвыми и ранеными, боевыми животными и оружием, и шатер под черно-серым флагом, стоящий на краю этого поля. И еще, маленькую группу рыцарей и пехотинцев, чудом оставшихся в живых и спешно пробирающихся под спасительную тень леса… Он тогда был среди этих людей, и враг, только что разгромивший древнюю империю, теперь искал его, и над полем витал тот же незримый для непосвященных запах этого колдуна. Онтеро вспомнил.

Когда Дастин с Тичем вернулись уже без движимого имущества, зато с приличной суммой денег, Ильмер уже сидел рядом с волшебником и помогал ему оправиться после перенесенной схватки. Онтеро грустно улыбнулся друзьям и начал:

— Герцог…

— Ильмер, — перебил его тот, — Сейчас нам не до титулов. И если придется туго, я не хочу соображать, ко мне вы обращаетесь или нет. Сейчас надо верить друг другу и иметь короткие имена под рукой… В схватке можете обращаться ко мне просто Иль.

— Ильмер, — улыбнулся снова Онтеро, и продолжил, — нашел корабль отплывающий через полтора часа. Нужно торопиться в порт, мы отплываем.

— Зачем же такая спешка? — поинтересовался Дастин, — Разве мы не хотели чуть отдохнуть в безопасности?

— Безопасности! — Еще грустнее усмехнулся толстяк, но теперь в его голосе было больше жизни и прежней бодрости, — Да, мы выбрали самое гиблое место, которое могли найти во всем Вильдаре! Слыхал о том, кто разрушил древний Глант? И волшебник внимательно посмотрел на менестреля, а когда тот кивнул, резким выдохом закончил:

— Так вот, он — здесь.

* * *

Из порта Ирнара выходил корабль. Эта было небольшое однопалубное судно с косым парусом на невысокой мачте. Возле нее стояло четыре человека и напряженно вглядывались в удаляющиеся постройки порта. А в тени старой башни у самых причалов стоял человек в черном плаще с капюшоном и свежим ожогом поперек лица. Он провожал взглядом это судно, и если бы ненависть могла бы хоть что-то согреть, то вода вокруг корабля должна была бы кипеть…

Часть II. Острова

Глава 1

Море. Бескрайняя равнина, покрытая густыми сине-зелеными волнами, всегда приводила в восторг одних и пугала других. И не без оснований. Море обладает таинственной красотой, бередящей душу человека и заставляющей ее испытывать наслаждение, сравнимое с немногим. Только на две вещи в мире любит человек смотреть не переставая часами и находить в этом занятии удовольствие и отдых. Эти две вещи — вода и огонь. С разными количествами, впрочем. Огонь манит, когда его немного. Когда это — костер, защищающий тебя от холода или освещающий, кажущийся таким надежным и безопасным пятачок света во тьме ночи, или огонь в печи, дарующий дому тепло, уют и мягкий живой свет в уголке, зажатом между стеной и печью. Лесным пожаром не полюбуешься… Вода же — дело другое. Никто не пялится тупо в ведро воды или в чашку с кипятком. Воды чем больше — тем лучше. Ручей с родником красивы, речка, текущая мимо тебя, дарит спокойствие и тишину, но ничто не может сравниться с морем. Особенно, когда смотришь на него с берега и оно не кидает корабль, на котором находишься ты сам, из стороны в сторону, заставляя выворачиваться внутренности наизнанку…

Дастин с позеленевшим лицом вновь бросился к борту корабля. Жуткие звуки, которые издавал менестрель в связи с протестом его внутренних органов против немыслимой качки утлого суденышка на волнах залива, вызывали приступы бурного хохота у Тича, который устроился на носу корабля.

Судно носило имя «Бравый Реут», хотя вид его отнюдь не соответствовал названию. Корабль имел совершенно неизвестную конструкцию, а вернее, просто жуткую помесь различных конструкторских новаций мореходов всех времен и народов. Если фок-мачта была позаимствована с гирлинских нерулантов, то капитанский мостик смахивал на мостик кану-арвианского галеона. И тем не менее, при всем том, что эта посудина теоретически должна была бы потонуть сразу после выхода с лесов, она не только не тонула, а к тому же резво летела с попутным ветерком, и казалось даже, что быстрее «Бравого Реута» может быть лишь только ветер.

Капитан «Реута», низкорослый крепыш по прозвищу Мясник Вуди, вышел на палубу, щуря свои маленькие глазки и прикрывая их мозолистой ладонью. Грязная, огрубевшая от морской соли роба и обветренное лицо говорили о том, что этот морской волк побывал во многих передрягах, равно как и то, что его память хранит сотни захватывающих историй для рассказов в портовых тавернах, иногда правдивых, но зачастую все же далеких от истины. Глядя на Вуди, на его неторопливые движения и равнодушное лицо, можно было подумать, что он весьма медлительный и молчаливый. Однако, стоило кому-то из матросов сделать что-то не так, как капитан тут же оказывался возле незадачливого моряка, с необычайной скоростью и силой отпуская тому тумаки и подзатыльники, и при этом обильно осыпая виновника самыми невероятными оборотами морского ругательного диалекта. Нет, Вуди определенно был настоящим морским волком, и он явно не страшился неприятностей: капитан всей душой любил море и свой корабль, как настоящий мореход презирая «сухопутных крыс».

— Не нравится мне эта затея, колдун, — мрачно сказал герцог Ильмер, пристроившийся на кольцах свернутого толстенного каната. — Зачем нам нужно плыть на Эст-Арви? Ведь ты же сам говорил, что тебя там не очень-то любят. Или ты надеешься, что этот Аргунор… Аргилар…

— Аргвинар, — устало проговорил Онтеро, устремив взгляд куда-то вдаль, где ветер играл вечно танцующими волнами.

— …Аргвинар тебе поможет? А может статься так, что твой друг просто сдаст нам островным колдунам или того хуже — властям Островов, а там уж будь здоров — нас в кандалах отвезут в Леогонию, и когда прибудем, даже я тебе не помогу.

Онтеро неожиданно обернулся, в его глазах горели гнев и удивление.

— И это мне говорит герцог, дворянин, бесстрашный воин? Ильмер, ты только взгляни, во что ты превратился! Где же твоя честь, где твоя отвага? Или теперь ты уже смирился с тем, что все кончено с твоим герцогством, кончено со всем, что ты имел прежде…

— Колдун, — тихо процедил сквозь зубы Ильмер, — Я не знаю на какой помойке тебя воспитывали, но имей в виду, что дворянство и титул это прежде всего ответственность за других людей. И от этой ответствнности дворянин не может отказаться.

— Прости, Ильмер, — отозвался волшебник, — Я не имел в виду тебя задеть. Просто хотел подбодрить.

— Ничего, Онтеро, ничего, просто будь аккуратнее, когда говоришь. Менее высокородные дворяне уже снесли бы тебе башку за подобные замечания…, - герцог отвернулся в сторону моря и задумался, взгляд его затуманился, а через минуту молчания он с тоской в голосе пробормотал, — Ах, Мельсана, что же происходит? Клянусь морскими демонами, которые раскачивают эту поганую посудину…

— О! Я смотрю, наши пассажиры уже переняли кое-какие словечки из арсенала нашего дядюшки Вуди, — послышался над ухом Ильмера высокий насмешливый голос, не лишенный, однако, некоторой приятности. — Вот уж действительно говорят про Мясника: «Поведешься с Вуди, значит скоро и с дьяволом морским эль пить будешь».

Герцог обернулся и застыл в удивлении. ад ним возвышалась громада крепкой девицы, плечи которой были ничуть не уже ильмеровых, а бугристые мускулы играли на загорелых руках, словно это и не женщина вовсе была, а какой-нибудь победитель гладиаторских боев. Голова ее была покрыта завязанным сзади цветастым платком, арбузные груди огромными волнами вздымались под выцветшей майкой, заправленной в широкие парусиновые штаны. За кожаный пояс была заткнута сверкающая на солнце сабля с резной деревянной рукоятью. «Да уж, с такой бабой не будь дураком» — промелькнула мысль у Ильмера, и герцог мрачно усмехнулся, за что получил злой взгляд зеленых глаз обладательницы острой сабли и широких штанов.

— Чего ухмыляешься, парень? Никогда не видел морячки, а? Клянусь подводными дворцами царя океанов, ты вообще не встречал никогда ТАКОЙ женщины, — гнев сменился радостью, казалось, будто настроение девицы может меняться с непостижимой скоростью в зависимости от того, о чем на данный момент она думает. — А ты вот, вроде, симпатяга, не то, что этот лысый толстяк, — при этих словах Онтеро, жующий крошки сухарей, чуть было не поперхнулся. — Если что, парень, заходи ко мне в кубрик, повеселимся, хо-хо! Меня зовут Гильва, — с этими словами девица заговорщицки мигнула и поспешила к корме, где, прищурившись, стоял Вуди, облокотившийся на борт судна и покуривающий свою закопченную трубку.

Онтеро наконец откашлялся и, смачно выругавшись, принялся поглаживать свою лысину, словно от этого у него тотчас должны были появиться волосы на макушке.

— Ничего себе бабенка, — тихо проговорил колдун.

— Да уж, — устало согласился Ильмер, — Хорошо, Онтеро, а все-таки, что вообще ты хочешь узнать на Эст-Арви? Зачем нам вообще тащиться к этому Арвинору?

— Аргвинар его зовут, — грустно промолвил Онтеро, которому уже начинал надоедать этот разговор. — И вообще, герцог, может оставить этот вопрос в покое. Какое тебе вообще дело до того, куда я направляюсь? Ведь не неволю со мной идти?

— Слушай, ты чего — белены объелся или морской водицы наглотался? — Ильмер вскочил на ноги, ошарашенно уставившись на нахахлившегося Онтеро. — Я с вами иду не за тем, чтобы выслушивать твои оскорбления. Что я хочу — так это вернуть Мельсану. А вот чего хочешь ТЫ, ведь никто из нас пока не знает твоих планов?

— Прости, Иль, — Онтеро исподлобья взглянул на недоумевающего герцога. В глазах колдуна была мольба и что еще… Казалось, будто весь этот разговор имеет какую-ту необычайную, понятную только одному Онтеро, важность… В глазах колдуна горел едва скрываемый интерес. — Я погорячился. Давай не будем затрагивать этой темы. Я иду в Эст-Арви. Вы вольны выбирать — со мной или без меня. Но я обещаю, что после разговора с Аргвинаром я расскажу все, что знаю или о чем догадываюсь.

Конопатый Тич соскочил с носовой части «Реута» и в несколько прыжков оказался возле беседующей парочки.

— Онтеро, а почему акул не видно?

— Во имя тысячи акульих плавников, почему ты задаешь столь глупые вопросы, Тич? — вспыхнул было колдун, но Ильмер бросил на него сердитый взгляд, и Онтеро умолк на полуслове.

— Иди Тич, спроси у капитана, мы ничего про это не знаем, — спокойно произнес Ильмер.

Рыжий парнишка тотчас помчался к корме, где, наблюдая за беседующими Онтеро и Ильмером, стояли низкорослый Вуди и исполинская Гильва. Задав интересующий его вопрос и получив краткий исчерпывающий ответ, Тич удрученно поплелся к облюбованному им местечку на носу судна. Вуди одним глазом смотрел ему вслед, прищурив другой глаз от едкого дыма, поднимавшегося из его вечно дымящей трубки.

— Не нравится мне все это, Гиль, клянусь бородой царя океанов, — не вынимая трубки изо рта, произнес капитан охрипшим басом. — Зачем нам эти грязные деньги? Ты же знаешь, я никогда не работал ни с белыми, ни с черными, ни с дьявол их еще поймет какими колдунами. Колдун — он и есть колдун. По мне, так лучше б, если б все чародеи болтались бы на рее…

— Послушай, Мясник, — Гильва мягко взяла его за локоть. — Нам всего-то делов — доставить этих, — она кивнула в направлении Онтеро и Ильмера, — к месту, где их заберут с «Реута», а нам достанутся денежки. Просто надо все сделать без шума, так, чтоб эти четверо даже не заподозрили о готовящейся для них ловушке. Пока что все идет как по маслу. Чего ж ты трепыхаешься, Мясник? Или ты уже наложил в штаны?

Вуди яростно зашипел, сплевывая на палубу сквозь дырку в зубах.

— Попридержи язык, Гиль, а то, клянусь хвостом Бурама, я отдам твои сиськи на съедение акулам

— Да уж, испугалась я тебя сильно, — ухмыльнулась Гильва, как бы нарочно вскидывая руки, при этом обнажились ее каменные бицепсы, которым позавидовал бы даже опытный воин. — Ладно, не дури. Все нормально, да не высохнет океан. Сделаем дело и никаких проблем. Золотишко поделим пополам, как я и обещала. В общем, готовься, Вуди. Похоже, что скоро нужно будет выпускать посланца в Ирнар. Пойдем, Мясник.

И Гильва, похлопав коренастого капитана по спине, направилась к капитанскому мостику, покачивая необъятными бедрами. Вуди, мрачно вздыхая, двинулся ей вслед, бормоча себе под нос:

— Не нравится мне это… Клянусь золотом Бурама, мне это жутко не нравится…

* * *

Серое небо отражалось в темно-сером море, почти сливаясь на горизонте и не оставляя ничего яркого вокруг. Даже далекая полоса берега слева по борту, казалась лишь узкой полоской чуть более темно-серого цвета, чем все остальное вокруг.

Йонашу никогда до этого еще не приходилось плавать в море, но молодой здоровый оргнанизм хорошо переносил вечную качку и пронизывающий ветер. Закутавшись в свой серый плащ, он стоял на носу судна и думал. Жизнь на корабле шла своим чередом. Серые прекрасно знали свое дело и Иолану даже не нужно было особенно вмешиваться в управление. Железная дисциплина и тщательный подход к любому делу и тут сработали, и полтора десятка серых под руководством одного из них, бывшего в свое время неплохим моряком, легко управлялись с судном, как будто всю жизнь только этим и занимались. Это успокаивало, но это же и пугало Йонаша. Черный орден был очень хорошо организован. Правильнее было бы даже сказать — слишком хорошо. Скорость, с которой в Ирнаре нашлись и корабль, и команда серых для управления им, просто поражала.

Когда они прибыли в Ирнар вслед за менестрелем и его компанией, Иолан не стал посылать за информацией, как обычно, а наоборот, сам пропал куда-то на время, и пришел с нелучшими новостями. Менестрель опять исчез и сейчас направлялся на торговом корабле некоего Вуди по прозвищу Мясник. Прозвище объяснялось спецификой торговли, которой занимался Вуди. При отсутствии других возможностей он торговал как все, но всем видам торговли он предпочитал натуральный обмен — все товары захваченного судна в обмен на сохранение жизни тем, за кого можно было взять выкуп или продать в рабство в дикие страны Юга.

С другой стороны еще неизвестно, что было бы, если бы менестрель не смог покинуть Ирнар вовремя, так что в каком-то смысле новости были не такими уж и плохими. Была и хорошая новость. Глава Черного ордена (а это именно у него был Йолан) в бешенстве, что менестрель улизнул, немедленно посылал Йолана в погоню.

Ни о Джанет, ни о Йонаше, никто даже и не вспомнил, видимо считалось само собой разумеющимся, что Йолан сам решит брать их с собой или нет, и вообще что с ними делать. Вообще, может быть впервые за все время совместного путешествия, Йонаш вдруг осознал какой властью пользуется его спутник. В Ирнаре, фактически негласной столице ордена, за все время пребывания ни одному из них троих ни разу не потребовались деньги. Еда, жилье, любая одежда, практически все что угодно было в распоряжении мастера ордена по первому его знаку. Не говоря уж о корабле, для получения которого не потребовалось даже указания магистра ордена — Йолан просто пришел к капитану одного из кораблей, принадлежащих ордену, приказал приготовиться, и через несколько часов корабль снялся с якоря. Вообще, хотя вроде бы никто и не говорил об ордене вслух, но весь город был пронизан его властью, и чудом было уже то, что менестрель был здесь и смог скрыться.

В общем вроде бы все сложилось удачно, менестрель не попался, их послали в погоню за ним, снабдили кораблем и командой, которой мог бы позавидовать любой капитан в ирнарском порту, и даже не послали с ними Егарда, так что Йолан был полноправным вершителем судеб на борту и мог делать все что ему заблагорассудится. Но что-то тревожило Йонаша, что-то во всем этом было не так, что-то они упустили… И тут он понял что…

Перед самой отправкой они все втроем пришли к магистру ордена. Он оказался рослым, худым, лысым мужчиной с остатками коротких седых волос на висках и холодным, жестким и властным взглядом. Йонаш почувствовал его силу и закрылся, блокировал все пути в свое сознание, притушил незримый для других ореол вокруг себя, постарался выглядеть обычным серым, который стоит за спиной своего начальника и господина и ни о чем не думает вообще. Магистр в основном глядел на Йолана, давая ему инструкции, один раз его взгляд упал на Джанет, но скользнув по ней почти равнодушно, опять вернулся к Йолану. Но в самом конце, когда они уже собрались идти на корабль, Йонаш случайно перехватил взгляд направленный на него. Магистр смотрел на него так же властно и холодно, как и до этого, но теперь в его взгляде было что-то еще, аккуратно скрываемое, но все же заметное сквозь маску равнодушия. В нем было торжество.

* * *

Завтра на рассвете надо было покидать монастырь. Казалось бы надо выспаться как следует, но Корджеру не спалось. Проворочавшись полчаса на удобной и мягкой (для гостей!) кровати он впал в дрему…

Пирушка в трактире Ирнара уже подходила к концу и потерявший только что все король как обычный гуляка набрался выше, чем мог реально вместить. Поэтому, когда хозяин трактира решил, что этому постояльцу пора бы уже на покой, он кивнул головой стоящей рядом служанке, которая не так активно принимала участие в общем веселье, и та повела Корджера наверх по лестнице.

Собственно ему было уже все равно, что будет дальше. Лишь бы грохнуться в кровать и заснуть, если позволит хмель, курлыкающий в голове. Но когда служанка не просто довела его до постели, но и стала снимать сапоги, ему было очень приятно. А уж когда она сняла с него запыленный камзол стало совсем хорошо. Впрочем, следующий предмет туалета уже не входил в число снимаемых перед сном, но и это в общем-то было приятно. Легкие женские пальчики хлопотали вокруг Корджера и сквозь полуприкрытые веки он мог видеть, что они заняты не только его одеждой. «Обворует ведь, плутовка…» — мимолетом пронеслось в его голове, но это тоже было неважно, поскольку пальчики уже дошли до действий совсем уж неприличных, но таких приятных…

Впрочем, когда утром Корджер проснулся, оказалось, что ночная гостья не тронула ничего из его имущества. Озадаченный, он попытался найти ее, но она волшебным образом исчезла, и даже трактирщик, еще вчера принимавший ее присутствие как должное, не мог вспомнить такой девушки, как будто ее никогда и не было.

Корджер опять проснулся, встряхнул головой и повернулся на другой бок, пытаясь уснуть…

Лежать на боку было легче и приятней. Он любил спать на боку с тех пор, когда можно было протянуть руку и… Полуосозновая, что он уже спит, Корджер действительно протянул руку и ощутил под ней женское плечо. Теперь можно было на выбор или протянуть ее дальше и нежно провести по спине, талии, или наоборот взять чуть ближе к себе… Корджер приоткрыл глаза и увидел влюбленный серо-зеленый взгляд. Тоска сжала сердце и он опять проснулся.

«Что за вечер воспоминаний!» — недовольно подумал бывший король и подошел к окошку. Холодный горный воздух чуть освежил его и он опять забрался в кровать. Но тот же воздух навеял новые воспоминания…

Усталый путник нашел приют на ночь в одиноком доме, проходя через Белые горы. Симпатичная одинокая хозяйка накормила его, постелила постель и деликатно ушла убирать со стола. С наслаждением Корджер скинул с себя лишнее тряпье и растянулся в мягкой постели, наслаждаясь прохладой и одиночеством. Но когда под одеяло рядом с ним скользнула стройная женская фигура нашлись и другие поводы для наслаждения…

С рыком Корджер поднялся с уютной кровати, схватил плащ, швырнул на пол и завернувшись в него сладко уснул. Впрочем он сделал это уже в монастыре илинитов, а тогда много лет назад…

* * *

И снова в затхлой старинной башне беседовали двое. В свете коптящего факела, установленного на стене, Вейерг выглядел еще выше и еще темнее. Но на этот раз он не выглядел таким холодным и равнодушным, он думал, и мысли его явно не были неприятными. Довольная усмешка бродила по его тониким сухим губам, прорываясь сквозь привычную холодную маску. И похоже он знал, чему радоваться…

Егард сидел невдалеке и нетерпеливо ожидал, когда же на него обратят внимание. Наконец он не вытерпел и спросил:

— Так все-таки, можешь ты объяснить, зачем ты послал их в погоню за певцом, и даже меня не приставил присмотреть за ними?

Вейерг отвлекся от своих мыслей, с сожалением взглянул на своего давнего слугу, и опять задумался… Слуга. Глупый слуга. Никчемный слуга. Бестолковый слуга. Слуга, который никогда не понимал и не поймет своего господина. Но верный слуга. Потому что только власть его господина спасает его от плахи и позволяет ему получать свои мелкие радости. И потому что он это сам знает. И еще очень давний слуга. Слуга с тех времен, когда еще возвышался далеко на востоке таинственный легендарный Меретарк, и когда еще надо было достичь очень многого, чтобы иметь то, что он имеет сейчас. Как все-таки ненадежен человеческий материал. Те, чью преданность можно заполучить, так мало стоят, а те, что стоят усилий, так нелегко подчинить себе… Но сейчас у него должно получиться. Настает его звездный час. Надо же… Думал ли он тогда, давно, что все так сложится? Нет… Он ковал себе оружие против него, которое так и не успел применить. А вот ведь теперь, когда этот мальчик уже стал мужчиной… Да, клинок удался на славу. Еще немного и в его распоряжении будет такая власть, о которой он еще и не мечтал…

Взгляд Вейерга опять вернулся на своего слугу:

— Слушай внимательно. Сейчас ты отправишься в Джеср, там возьмешь корабль, команду серых и перехватишь певца в проливе. Йолан скорее всего до пролива не успеет их догнать, да и не нужно это. На корабле есть наши люди, с капитаном они договорятся, так что тебе его выдадут целым, невредимым и упакованным, как поставка для королевского двора. Заодно и спутников его прихвати, с Переддином поосторожнее, ты ему не ровня. Просто доставь их всех сюда без фокусов, понял?

Егард скривился в усмешке, поклонился почти издевательски и поинтересовался:

— И как же я его догоню, можно мне узнать? Если Йолан на корабле его уже догоняет и не успеет, а мне через горы в Джеср еще сначала добраться надо?

— Это моя забота, — властный голос Вейерга стал просто ледяным и Егард испуганно взглянул ему в глаза.

— Да, — подтердил магистр, — Пойдешь через Гьяхранн, и прекрати трусить, ничего там такого нету, — добавил он поморщившись.

— Но… — Егард испуганно вцепился в край своего плаща и глаза его забегали по сторонам.

— Ты понял? — Перебил его Вейерг, — Пойдешь в Джеср, снарядишь корабль с командой серых, встретишь в проливе корабль Мясника Вуди, ты его знаешь. Он должен быть уже в курсе и передаст тебе певца и компанию. Доставишь их сюда. Если с Мясником не успеют договориться — захватишь корабль силой. На корабле есть наш человек. Зовут ее Гильва. Когда захватишь, всех не перебивай, пусть она скажет кого оставить в живых, и ведет корабль в Ирнар. Будет пополнение нашему флоту. Но если Мясник отдаст певца по-хорошему, вообще в приключения не лезь, возьми, заплати, сколько он там запросит, и в Ирнар. Понял?

— Да чего уж не понять, — мрачно отозвался Егард.

— Вот и хорошо, а теперь иди сюда, к зеркалу.

Оба человека встали перед зеркалом. Вейерг произнес несколько простых и коротких слов и за зеркалом открылась огромная пещера. В углу зашевелилась большая и грубая бурая шкура, поднялась на ноги и превратилась в отвратительного монстра, сверкающего четырьмя кроваво-алыми глазами. Монстр собрался было что-то сказать, но встретив взгляд магистра, потух, улегся опять, как будто не его было дело, что кто-то пытается пересечь грань запретного…

— Иди, — приказал Вейерг. И Егард, трясущийся от страха и расширенными от ужаса глазами, впившийся в то, что минуту назад было ужасным демоном, шагнул вперед, оказался в пещере, а через мгновение исчез и из нее.

* * *

По пологому склону зеленой горы в благодатную долину, покрытую цветами и травами, спускался одинокий путник в простом дорожном плаще, прочных сапогах, шпагой у пояса и котомкой за плечами. Котомка выглядела не на месте, как будто пристроилась тайно и сама стыдилась своего нахальства. Действительно, походка, взгляд, осанка человека, все свидетельствовало о его высоком происхождении, умении командовать, хорошем образовании и боевой выучке. Но… даже высокородный дворянин без коня вынужден нести свой скарб на плечах, пусть даже и небольшой. И простая крестьянская котомка в этом случае может оказать далеко не самую последнюю услугу.

Всего пара дней прошла как Корджер беседовал с петрархом за неприступными стенами монастыря илинитов. Неужели, всего два дня? А как многое изменилось в его жизни. Конечно, илиниты что-то недоговаривают, о чем-то молчат, о чем? Узнать бы… Но даже то, что они сказали и сумели доказать, одно это уже отнюдь не мало. Надо же… Лучшие врачи Гланта в свое время осудили его на бесплодие, сдались, отказались лечить короля, который несмотря на все свои успехи у придворных дам, ни одной из них не оставил бастарда, который мог бы претендовать на трон, буде таковой сохранился бы. И вот тебе! Сын! Да еще какой! Воплощение легенд и пророчеств седой старины. Но даже и без этого бывший король спешил бы изо всех сил, чтобы спасти своего отпрыска. Надо же, он служил у короля Леогонии простым менестрелем! Принц великой империи, по сравнению с которой вся Леогония была лишь небольшой провинцией… Впрочем, бывшей империи, одернул себя Корджер. К тому же, учитывая его дар, лучшего призвания чем менестрель, действительно трудно придумать.

На мгновение он задумался, что за женщина оказалась матерью его сына, и где они встретились… Впрочем единственная женщина, которую он хотел бы видеть в этой роли, явно была вне подозрений, а если не она… Корджер мысленно пожал плечами и оставил эту мысль. Интересно, когда тот темный знакомый, ради изгнания которого Корджер исходил весь Запад, совсем уж собирался на покой под давлением амулета из Доинквеста, он тоже сказал Корджеру, что у того есть дети. Но можно ли было верить черному колдуну, который в свою последнюю минуту готов был сделать все что угодно, лишь бы хоть малой толикой отплатить своему противнику… Может он действительно чего-то знал?

Впрочем теперь это не так важно. Надо успеть за сыном и за теми двумя, которые направлены вслед за Дастином, чтобы спасти его. Тоже странная парочка, монах и служитель темных сил. И они идут вместе, чтобы спасти его сына! Но… они как-то связаны с ним, и вместе с ним должны принести Дар в мир. Нет, надо торопиться…

Корджер и сам не заметил, как окончательно спустился с горы и зашагал по зеленой долине в приблизительно западном направлении. Но спустившись, не заметить было уже трудно. Бескрайние прерии Гнобдинк-нег-вельсхейма были покрыты высокой травой, которая и коня скрывала бы вместе с седлом, а человека воббще почти полностью. Что кроме очевидных преимуществ, имело и свои недостатки. Не говоря уж о сложности пробиваться через густые, хоть и податливые заросли, в такой траве можно было просто заблудиться. С трудом отыскав неизвестно откуда взявшуюся и неизвестно кем проторенную тропинку ведущую на запад, Корджер пошел по ней в надежде выйти к реке.

Ноги профессионального воина сами почувствовали и переступили натянутую вдоль тропники веревку, но обойти взгляды невидимых глазу шпионов, которые могли сидеть в засаде не могли. Корджер влился в густые заросли травы и замер, пытаясь на слух определить, где прячется неизвестный. Ни одного подозрительного звука не раздавалось вокруг, все было заполнено шелестом травы под легким ветерком и стрекотом насекомых.

Неожиданно раздалось гнусное и достаточно мерзкое хихиканье, достаточно мерзкое для того, чтобы даже самый неопытный человек обернулся в его направлении и стал искать источник этих звуков. Но не Корджер. Потому что совсем с другой стороны шелест травы изменился. Это уже был не шелест травы под ветром — ее раздвигали чьи-то умелые и осторожные руки. И звуки эти были совсем невдалеке… Корджер выхватил шпагу и вслепую нанес колющий удар точно в том место, где должен был быть незнакомец. И попал в пустое место.

Хихиканье раздалось уже с другой стороны и стало еще более нахальным и издевательским. А трава зашуршала уже в третьем месте. Еще один удар в пустоту принес дополнительное хихиканье, перерастающее в хохот, и стремительное шуршание сзади. Корджер пригнулся и, осторожно раздвигая траву, перетек на несколько шагов в сторону. Хихиканье и шуршание по-прежнему оставались на своем месте, будто бы они сопровождали только атаки, но не бегство. Или, возможно, Корджеру действительно удалось обмануть незримых противников, и тогда уже он, а не они, получал преимущество невидимости.

Что бы там не было, а теперь предстояло выяснить, кто же это. И, возможно, провести небольшую педагогическую работу с использованием средств, соответствующих обстановке. Со шпагой наготове Корджер тихо стал пробираться сквозь траву, чтобы обойти своих неприятелей с тыла. Ничто не менялось. Хихиканье по-прежнему раздавалось в том же месте, и противник как будто даже не заметил исчезновения объекта своего внимания…

Неожиданно среди высокой травы открылась лысая площадка с низкой травой всего несколько десятков шагов в диаметре. Прямо перед невидимым для них из-за травы Корджером стояло несколько… нет, это были не люди. Невысокого роста, если не сказать сильнее — всего по пояс взрослому человеку, коренастые, с руками и ногами покрытыми столь густыми волосами, что смахивали на шерсть, отнюдь не хихикающие и совсем неплохо вооруженные. Это были коренные жители этой страны, раскинувшейся в долине верхнего течения Бренна, берущего начало в Белых горах и текущего на запад. В горах их называли гномами, но сами себя они именовали по-другому, гнобдинами, и очень обижались на любое другое название. Корджер знал о них, все знали о них, или по крайней мере слышали, но редко на кого они нападали. Конечно, за порядком в своей стране они следили, но простых путников не трогали. Что же случилось, что они переменили свои привычки?

Каждый из гномов был вооружен острой и легкой шпагой, подходящей ему по размерам, как раз такой, как та, что уперлась сейчас Корджеру в спину. Один из гномов повернулся лицом к Корджеру и гляда прямо на то место, где тот прятался, сказал:

— Выходи путник. Ты нарушил границы Гнобдинк-нег-вельсхейма и простая вежливость требует от тебя, чтобы ты не таился в траве, а вышел и пошел с нами. Мы не воры и не бандиты, мы просто охраняем нашу страну от чужаков. Шпагу вложи в ножны, она тебе не понадобится.

Легкий холодок стали был достаточно серъезным аргументом в пользу этого предложения, поэтому Корджер медленно и осторожно вложил шпагу в ножны и вышел из зарослей. Гном, как теперь было очевидно начальник этого отряда, стоял спокойно и оценивающе глядя на пленника. А затем, видимо сделав какие-то выводы, добавил:

— Прошу за нами, а шпага, как я уже сказал, тебе здесь не понадобится.

Ловкие руки вытащили шпагу из ножен, и Корджеру не оставалось ничего другого как подчиниться. Тем не менее, он заметил:

— Вообще-то та засада с гнусным хихиканьем не очень напоминает честный дозор на границе.

Начальник отряда скептически и свысока взглянул на своего пленника, что явно было непросто, учитывая его рост, и соизволил ответить:

— Там никто и не хихикал. Ты просто не знаком с нашей охранной магией, и было бы странно, если бы ты БЫЛ знаком. К твоему сведению, брогдихаймы никого не трогают, если, конечно, ты сам не пытаешься нападать. А хихикают они действительно гнусно, но дело свое знают. А больше от них ничего и не требуется.

И под охраной десятка вооруженных гномов Корджер отправился навстречу судьбе…

Глава 2

К деревенскому дому, стоящему на отшибе от грязной, плохо наезженной дороги, шла толпа крестьян, размахивая вилами, топорами, просто палками, и выкрикивая что-то невнятное. Одно слово повторялось и возвращалось, летая над толпой: «Ведьма!»

Дойдя до дома они ворвались во двор, но тут же остановились и примолкли. На крыльце скрестив руки на груди стоял молодой мужчина в дорожной кожаной одежде и спокойно смотрел на них. Хотя одежда была простой, но все же явно не крестьянской, а кто сомневался мог просто взглянуть в его глаза. Дастин даже вздрогнул во сне, встретив спокойный и властный взгляд карих глах незнакомца. И неожиданно для себя вспомнил, где он видел такой же взгляд. Так смотрел в Верховном суде на виновных король Леогонии Акрат III.

Крестьяне заробели и в нерешительности стали переминаться с ноги на ногу. Одно дело подпалить ведьму, которую уж кто только в деревне не ненавидел, кроме разве что старухи Баты да деревенского дурачка Фольки, и совсем другое зашибить благородного, пусть даже и небогатого и случайно оказавшегося под рукой. За такое барон на ближайшей осине вздернет полдеревни, если только прознает… А этот явно из благородных — вон как зыркает, почище капрала, что год назад приезжал в деревню набирать солдат.

Дастин пытался вспомнить, где он мог видеть этого человека? Почему ему знакомо это узкое лицо, тонкие губы, темные волосы, почти прямой нос с небольшой горбинкой, а главное — эти умные карие глаза, противостоящие сейчас целой толпе. Крестьяне тем временем снова загалдели, не решаясь двигаться вперед, но стыдясь отступать от намеченного. Наконец, один из них, решился выступить вперед и начать:

— Ваше благородие, вы бы пропустили нас, нехороший вы дом выбрали, чтоб остановиться. Ведьма она, вся деревня об этом знает. Мы ее пришли поучить немного уму-разуму, чтоб на скот порчу не наводила, а то уже три коровы в деревне сдохли.

Говоривший немного покривил душой и сам знал это. Во-первых, «немного поучить» означало сжечь вместе с домом, а, во-вторых, неведомо откуда взявшаяся болезнь унесла несколько коров не только в их деревне, но и во многих соседних, до которых «ведьма» явно не могла добраться. Но так ли это важно для толпы, которой нужно на ком-то выместить свою злобу?

— Во-первых, где мне останавливаться — не ваше собачье дело, — слова незнакомца падали как налитые свинцом, — а во-вторых, вы сейчас развернетесь и уйдете. И больше никогда не потревожите эту женщину своими вздорными обвинениями.

Толпа возрогнула, и в ней послышались недовольные голоса. «Да, что вы стоите?» — завизжал где-то сзади противный женский голос, — «Вы мужчины или кто? Не видите что ли, он с ней заодно! Бейте его! Бейте!» Трое здоровых парней выскочили из толпы и попытались наброситься на незнакомца. Никто так и не понял что случилось. Вроде бы только что он стоял на крыльце и даже пальцем не пошевелил в направлении приближающихся парней, и вот он уже снова стоит на крыльце, отирая платком кровь с руки, чужую кровь, а парни лежат на земле, корчась от боли. Дружки пострадавших попытались броситься на выручку, но и они тут же распластались на земле. Встретив отпор, толпа заколебалась. Наконец, один из мужиков, злобно плюнул на землю, развернулся и побрел обратно по скользской тропинке прочь от дома. И тут же толпа зашумела и стала разворачиваться в том же направлении.

— Стойте, — раздался холодный властный голос, — заберите этих, — небрежный жест указал на побитых парней, некоторые из которых явно не могли убраться без посторонней помощи. Люди, получившие осмысленную цель — увести домой с этого страшного места пострадавших — тут же покорно повернулись, забрали парней, и повели их прочь под причитания женщин.

Когда крестьяне скрылись из виду, на крыльцо вышла женщина в простом крестьянском платье. Она с испугом поглядела вслед своим преследователям, и тут же повернулась к незнакомцу, обняв его и прижавшись к его плечу. Она не была красавицей, но если бы Дастина спросили, может ли быть в женщине больше женственности, он бы с уверенностью сказал, что нет. Он даже невольно облизал пересохшие вдруг губы. Все в ней, длинные темные волосы, чуть скуластое лицо, высокий лоб, большие грустные серо-зеленые глаза, буквально все казалось Дастину образцом того, что делает женщину женщиной. При этом лицо ее, казалось удивительно знакомым, даже более знакомым, чем лицо незнакомца, таким знакомым, что у Дастина защемило сердце и он проснулся.

Встряхнув тяжелой головой, Дастин поднялся, дошел до бочки с водой, склонился на ней, чтобы зачерпнуть воды и вздрогнул. Конечно, лицо было чуть более скуластым, глаза были чуть побольше и светлее, волосы не были острижены, но в полумраке, сквозь неверное отражение воды на него смотрел тот самый незнакомец из сна.

* * *

…Дастин устало вздохнул. По пути от Ирнара к мысу острова Аджерт «Бравый Реут» шел на всех парусах, отчего морская болезнь принесла жестокие мучения молодому организму менестреля. Когда же судно вошло в тихие воды Аджерского пролива, Мясник Вуди приказал сбавить скорость. К тому же ветер поутих. Спокойное лавирование в безопасном форватере пролива и легкий ветерок на море устроили для Дастина поистине райский отдых — наконец-то он мог спокойно отлежаться, не бегая от борта к борту дабы опустошить и без того пустой желудок. Но едва лицо менестреля приобрело нормальный розовый цвет, лишь только Дастин надышался свежим морским воздухом, залив закончился. Впереди был долгий изнуряющий путь к Эст-Арви.

Вуди громогласно рявкнул матросам «Полный вперед!», и «Реут» на всех парусах ринулся наперегонки с ветром, быстро набирая скорость.

— Это, дружище, не везет тебе нынче, — усмехнулся Онтеро, похлопав менестреля по плечу. Дастин наградил коротышку свирепым взглядом. — Ну уж придется потерпеть. Судно хоть и быстрое, но до Эст-Арви нам придется плыть, видимо, еще пару дней.

От таких слов Дастин тихо застонал. Тотчас крутившийся под ногами неунывающий Тич бросил ехидную шутку насчет ужасных штормов, за что получил увесистый тумак от мрачного как туча Ильмера.

Дастин почувствовал накатывающуюся дурноту и поспешил к правому борту, тяжело дыша и тихо ругаясь.

Однако через некоторое время корабль снизил скорость, а потом и вовсе остановился. Удивленный менестрель, дрожа как банный лист, подошел к Онтеро и вопросительно поднял бровь.

— Сам не пойму, — коротко ответил тот и направился к Вуди, который яростно чертыхаясь спускался с мостика. — В чем дело, капитан?

— Ублюдки. Клянусь морской волной, я терпеть не могу этих сухопутных прощелыг. Какая нелегкая их занесла в эти воды? И чего они хотят от нас, во имя золота Бурама?

— Кто они, капитан? — спросил Онтеро, подозрительно сощурив глаза. В голосе Вуди слышалось что-то… Фальшь? Он что-то скрывает или недоговаривает. — Кого занесло?

— Да эти, монахи из Ирнара, будь они трижды неладны. Да нет, не илиниты. Другие, что б я так разбирался в этих дурацких религиях. Дозорный только что увидел их корабль. Они вообще-то предпочитают сушу, но у них, как я слышал есть и корабли. Причем весьма грозные противники, клянусь акульим хрящем. Их редко можно встретить в море, а тем более здесь, недалеко от колдовских островов. Ведь они вроде не особо ладят с колдунами, эти как их там. Гильва рассмотрела их в подзорную трубу — они вывесили сигналы: предупреждают нас, чтобы мы остановились и подождали пока они не подойдут близко.

— А разве «Реут» не сможет от них оторваться? — спросил подошедший Ильмер.

Мясник смерил герцога взглядом, полным презрения.

— «Бравый Реут» — самая быстрая посудина. Никто не угонится за Вуди от Теркаса до самого Хазраджа. А уйти от этих — сущий пустяк, клянусь бородой морского царя. Да вот только орден у них больно сволочной. Не подчинюсь — потом хоть не появляйся в Ирнаре. Они ж разыщут даже морскую блоху в Великом Море, если захотят, тысяча морских дьяволов! Весь город прямо кишит этими отродьями. Нет уж, придется подчиниться — мне мая башка дорога пока что, клянусь пяткой Бурама.

Сплюнув на грязную палубу, Мясник направился на нос корабля, где, широко расставив ноги, стояла Гильва с подзорной трубой в руках.

— Плохо дело, — сквозь зубы процедил Онтеро. Нужно куда-нибудь спрятаться. Подозреваю, что эти голубчики пожаловали за нами. К тому же, — колдун понизил голос до шепота, так что Ильмеру и Дастину пришлось пригнуться. — Этот Вуди ведет нечистую игру.

— Ты хочешь сказать, что Мясник тоже в этом замешан? — удивленно прошептал Дастин.

— Пес его знает, мальчик мой. Одно ясно — капитан темнит и чего-то недоговаривает. Эх, жаль что мы не на суше. Если что, друзья мои, придется прыгать в воду и плыть до Аджерта, мы пока еще недостаточно отплыли. Думаю, сил хватит. И если нас не выловят как рыбешку, на острове у нас будет шанс скрыться. Отправимся в Дарлет, там сядем на другой корабль, который пойдет в Энктор.

— Но Онтеро! Я ведь не умею плавать! — воскликнул потрясенный Дастин.

— О, руины Доинквеста! Что за напасть мне послала судьба в лице этого одаренного придурка, — колдун театрально воздел к небесам руки. Несколько мгновений он простоял, закрыв глаза и что-то обдумывая, затем резким жестом указал на палубу.

— Тогда придется прятаться в трюме. Хотя я сомневаюсь, что там хранятся ароматные пряности. По твоей милости, Дастин, мы будем вынуждены вкушать запахи тухлой рыбы и…

— Всем наверх! — резкий окрик Гильвы прервал язвительные рассуждения лысого коротышки. — Эй вы! — эти слова относились к переговаривающейся троице. — Чего стоите? Живо ступайте сюда. На этом корабле никто не будет шушукаться, пока я здесь, клянусь башкой Нзудала. Слыхали?

— Все. Приехали, — мрачно прошипел Онтеро и неуверенно направился к носу корабля.

Корабль уже появился на горизонте и быстро увеличивался в размерах. Дастин зачарованно смотрел, как огромное судно на всех парусах летит к «Реуту». Корабль был великолепен. По сравнению с ним «Бравый Реут» казался утлым суденышком, и Дастин начал сомневаться в правдивости утверждения Вуди о том, что это самое быстрое судно Востока.

Трехмачтовый гигант грациозно подошел к «Реуту», и несколько человек в сером с его борта тотчас забросили абордажные крючья.

Вуди стоял, скрестив руки и витиевато ругаясь. Гильва с кривой усмешкой стояла за его спиной. Рядом сгрудилась дюжина мотросов Вуди.

Онтеро и его товарищи, пытаясь хоть как-то затеряться среди моряков, пригнулись и медленно начали пятиться за них.

— Эй, на «Реуте»! — крикнул один из монахов, но не в сером, а бордово-красном одеянии, выйдя вперед и положив руку на поручень. Дастин похолодел. Он уже видел этого человека. Что-то внутри менестреля подсказывало ему, что дело плохо, но еще не все потеряно. Должен быть какой-то шанс, какая-то надежда на спасение.

— Нам нужны трое ваших пассажиров. Мы не причиним вам зла, если вы по-хорошему нам их выдадите. Напротив, заплатим изрядную сумму за этих людей.

— Катитесь к дьяволу, — крикнул было Вуди, но Гильва отстранила его мускулистой рукой.

— Во сколько же вы оцените наших почтенных гостей? — недобро улыбнувшись гаркнула она.

— Я не люблю торговаться, женщина, — грозно заявил вожак, медленно ступая по трапу, который перекинули между кораблями, в то время достаточно сбилизившимися. За ним потянулась вереница мрачных монахов в мышино-серых балахонах. — Пятьсот леогуров.

— Пять? Пять сотен леогуров за столь ценный товар? — с поддельным изумлением воскликнул Вуди. — Да ты издеваешься над нами, почтенный. Да я даже за три тысячи не выдам своих пассажиров. Идите с миром, уважаемые…

— Заткнись, Вуди, — свирепо прошипела Гильва.

Дастин весь сжался, словно ожидая сильного удара. Затаив дыхание, он наблюдал, как вожак монахов ступил на борт «Реута» и, гордо вскинув голову, в упор посмотрел на трех беглецов. В его глазах светилось спокойное торжество и что-то еще… Когда глаза его встретились с глазами Дастина, менестрель понял, что хотя от этого человека можно ожидать всякого, но сейчас он не желает зла ему и его друзьям.

— А где Тич? — послышался тихий шепот Ильмера.

Дастин судорожно глотнул. В напряженной тишине голос Онтеро показался чуть ли не громогласным.

— Похоже, он опять нацепил на себя рыжий мех с хвостом…

Менестрель медленно повернул голову в направлении коротышки. Весь мир словно застыл. Казалось, будто даже ветер стих, и море не издает ни звука. Судно будто застыло на недвижных волнах. Дастин встретился взглядом с Онтеро. Вопреки всем ожиданиям колдун широко улыбался, и его улыбка больше походила на дьявольскую ухмылку Смерти. В застывшем мире он произносил какие-то слова, до ни единого звука не долетало сквозь застывший воздух.

И тут мир словно ожил. Все стало происходить с молниеносной быстротой.

Что-то мелькнуло яркой вспышкой на корабле «серых». Вспыхнули паруса гиганта, а на палубе его началась паника.

Предводитель монахов резко обернулся и быстро начал отдавать команды на неизвестном языке. Вуди выхватил абрдажную саблю и угрожающе двинулся к застышим в нерешительности монахам, стоящим за спиной их вожака. Гильва метнулась к Мяснику, что-то крича о какой-то сделке. Онтеро схватил Дастина за руку и потащил к другому борту, но на полпути споткнулся об канат и рухнул на палубу.

Разъяренный Вуди орал о том, что его надули. Какой-то матрос ринулся было к крючьям, на ходу вынимая кривую широколезвенную саблю, но упал, не успев перерубить канаты. В его шее торчала чернооперенная стрела.

Началось нечто невообразимое. Матросы Вуди с победоносными криками набросились на монахов. Кто-то все же перерубил несколько канатов, и корабли начали медленно расходиться. С горящего судна перепрыгнул монах в сером, чем-то смахивающий на вожака. Вслед за ним на судно Вуди перепрыгнула женщина в одежде легкого воина, и вместе с предыдущим монахом встала за спиной вожака. Тот, свирепо отмахиваясь мечом, отбивался от наседавших на него матросов. Вскоре последний канат был перерублен, корабли окончательно разошлись, и трап рухнул в море.

Монахи на «Реуте», число хоторых резко сокращалось, попрыгали в воду. Лишь вожак и присоединившаяся к нему парочка продвигались по палубе в сторону кормы корабля, оставляя за собой убитых и раненых. Могло показаться, что они так и будут ходит по палубе, пока останется хоть один из живых членов команды, но женщина явно сдерживала, и матросы стали их теснить. Судно нападающих тем временем уже вовсю пылало и огонь угрожал перекинуться на пиратов.

— Полный вперед, — что есть мочи заорал Вуди, дико вытаращив глаза. Несколько матросов, оставив других сражаться с тройкой «серых», устремились выполнять приказания Мясника. Капитан, переступив через упавшую Гильву, резко скомандовал: — Этих троих взять живьем!

Дастин со всех ног понесся к корме, не зная, что делать. Навстречу ему выскочил взъерошенный Тич с круглыми от ужаса глазами.

— Что происходит? — спросил он, но Дастин отмахнулся, продолжая бежать по палубе набирающего скорость корабля.

Судно монахов уже вовсю полыхало. Поняв, что корабль обречен, «серые» спустили на воду шлюпки. Подобрав барахтающихся в воде собратьев, они налегли на весла, и вскоре скрылись за плотным облаком черного дыма. Гигантское судно стало крениться на бок, издавая жуткие стоны. Через несколько мгновений его нос поднялся к верху, и корабль медленно пошел ко дну.

Зачарованный Онтеро поднялся с палубы и, потирая ушибленный лоб, смотрел, как погружается корабль.

Тем временем трех людей с гибнущего судна прижали к борту. Женщина отступила за спины сражающихся мужчин и собралась было прыгнуть за борт, но вожак «серых», резко опустив меч, вскинул руку и воскликнул:

— Стойте! Мы сдаемся.

Матросы недоверчиво остановились, однако держа сабли наготове.

Вуди растолкал моряков и подошел к пленникам.

— Ха! — воскликнул Мясник, приставив острие сабли к горлу вожака. — Дьявол меня подери, если я не вляпался в дерьмо. Но, клянусь золотом Бурама, я не хотел этого. Зато теперь ты заплатишь мне десять тысяч леогуров, иначе ты и твой дружок пойдете на корм акулам, а с этой бабой повеселится вся команда «Реута», после чего я продам ее торговцам с севера.

— Это вряд ли, — сквозь зубы процедил вожак. — Кроме того, ты нас дешево оценил. Денег ты получишь вряд ли, но жизнь себе и своей команде, пожалуй, сможешь откупить.

— Ха! И это говорит мне этот пес, чье горло ждет поцелуя моей сабли. Клянусь перьями морского грифона, ты смелый человек, монах!

— Я не боюсь смерти, Мясник. А вот тебе неплохо бы подумать, что с тобой будет вскоре.

— Да плевал я на твоих серых. Мне уже все равно. Из-за этих паскудных сухопутных крыс, которых я взял на борт по просьбе Гильвы, будь она трижды неладна, я вляпался в жуткое дерьмо. Так что теперь мне одна дорога — на север, где твои крысы меня не отыщут. А вот тебе придется раскошелиться, если дорога жизнь девчонки. Хотя, — многозначительно усмехнулся Вуди, явно набивая цену, — мои ребята слишком мало имеют радостей в жизни. За сегодняшнюю драку они, пожалуй заслужили немного удовольствия.

— Что ж, попробуйте, — раздался мелодичный голос. Женщина вдруг выдвинулась из-за спин мужчин, устремив зачаровывающий, зажигающий взгляд на матросов команды и игриво поведя плечом.

— Джанет! — в голос вожака четко был слышен холодный, властный и жесткий запрет. Мнговенно манящая маска спала с лица женщины, как будто ее и не было.

— Йолан? — полувопросительно ответила она и, погладев в глаза бордовому, положила ему руку на плечо, словно пытаясь ему что-то обьяснить, — Ты представляешь каким взбешенным явится Хозяин, если его сейчас вызвать?

— Если понадобится, мы их утопим другим способом, — жестко ответил тот, отодвинув женщину себе за спину властным движением руки, будто не обращая внимания на саблю, прижатую к его горлу. Острие ее вдавилось вглубь и струйка крови потекла по шее Йолана.

Мясник, на мгновение оторопев от такой наглости, заорал:

— Расчирикались, голубки! Да я вас!.. За борт их! Всех троих! Пусть акулы пообедают сегодня монашьим мяском!

— Остановись, Вуди! — голос Онтеро прозвучал властно и угрожающе. — Если ты хочешь получить денег, ты их получишь.

Вуди, не оборачиваясь, произнес:

— Уж не одна ли из этих крыс надумала перечить Мяснику Вуди?

— И у этой крысы есть острые зубы, капитан, — колдун подошел к Мяснику и положил руку на рукоять его сабли. — Я не шучу. Со мной играть опасно. Кроме того, я действительно заплачу как ты хочешь, если ты оставишь этим троим жизнь. А еще я помогу тебе на некоторое время скрыться и, тем самым, избежать гнева этих.

Несколько секунд висела напряженная тишина. Сгрудившиеся матросы испуганно смотрели то на Мясника, то на Онтеро, которые уставились друг на друга, метая яростные молнии. Казалось, вот-вот разразится буря, по сравнению с которой морской шторм покажется легким бризом.

Дастин и Тич, немного придя в себя, медленно приближались к месту происходящих событий. Откуда-то сбоку вынырнул Ильмер, потирая правое колено. Корабль несся на всех парусах, однако даже обычные мучительные страдания не терзали Дастина.

Напряжение достигло своего пика. Внезапно Мясник Вуди издал полный ненависти и отчаяниия крик и резко опустил саблю.

— Если ты меня обманешь, лысая башка, то знай — я тебя из-под земли достану! — тяжело дыша проговорил он. Его плечи ссутулились, словно он только что сбросил непосильную ношу. — Тысяча грешников в аду не позавидуют тому, что я с тобой сотворю, клянусь всеми морскими дьяволами! Бери свое отребье и отправляйся в трюм. До Энктора ты и твои дружки побудете под стражей. А там посмотрим… Эй вы, отведите этого старикана и всю его шайку вниз. Да покрепче заприте, чтоб меня покусала акула!

С этими словми капитан быстрыми шагами направился на мостик.

Матросы наконец пришли в себя. Кто-то бросился подбирать трупы и отправлять их за борт, кто-то отправился добивать раненых — таков суровый закон морских сражений. Трое дюжих моряков, грозно вскинув сабли, отобрали оружие у Йолана и его спутников и повели к люку и заставили спуститься в трюм.

Вскоре Дастина с друзьями втолкнули туда же, куда поместили плененных монахов, и закрыли люк. Семеро странных попутчиков оказались в темной сырой темнице на борту летящего по волнам «Бравого Реута»…

* * *

После недолгого допроса несколько гномов привели к Корджера в двери, вставленной прямо в склон небольшого холма. Тюремщиком был важный серьезный гном, который отпер дверь, провел пленника внутрь, потом внимательно на него посмотрел, будто хотел что-то сказать, но так же молча вышел наружу и запер дверь.

Тюрьма у гномов выглядела на редкость комфортабельно. Сухая светлая пещерка в пробитым наружу оконцем и крепкой дубовой дверью, хотя и содержала узника достаточно надежно, но ни в какое сравнение не шла с теми грязными и сырыми камерами, в которых Корджеру пришлось перебывать за время его бедствий, равно как и с теми, которые он распоряжался строить, имея на это власть… Впрочем, что значит надежно? Холм — он и есть холм, в нем прочного не так уж и много, вынь из стенки пару камней и копай себе землю, благо — недалеко. Конечно, камни крупные и плотно пригнаны друг к другу, но все же это не узница в Джемпире или Ирнаре… А если окошко сделали, то даже ясно где склон, что копать надо… Но это успеется. Хотя тюремщики из гномов, пожалуй, паршивые. Несмотря на серьезный вид, опыта у них явно не хватало. Скорей всего это вообще не тюрьма, а просто приспособили какой-то амбар.

Корджер вздохнул и прилег на невысокий топчан из неструганых досок, стоящий в углу. Как ни забавно, но при помощи гномов он одолел именно то расстояние, которое надеялся покрыть самостоятельно. Деревушка стояла на берегу реки, текущей на запад. Так что, может и не стоит здесь шибко рассиживаться. Сделать дыру в стене, схватить любую лодку и вниз по течению… Хотя не мешало бы сначала вернуть шпагу. Добрый клинок на дороге не валяется, а этот прожил с ним уже достаточно долго, чтобы не бросать его где ни попадя. А значит надо подождать. Просто подождать и посмотреть, что будет дальше. Может все и так утрясется, а может и нет. Гномы во всяком случае не выглядели агрессивно. Так что, сначала надо отдохнуть после дороги, а там видно будет. Узник повернулся на бок, положил руку под голову и закрыл глаза…

* * *

Не дойдя до мостика Вуди увидел лежащую на палубе Гильву, подошел и с некоторым сожалением пнул ее тело сапогом, поворачивая лицом вверх. Девка была, конечно, сволочная и крутила матросами, как хотела, но ее присутствие снимало немало голонвых болей с капитана. А теперь… Вуди помрачнел, вспомнив как глядели его матросы на захваченную женщину, когда та вдруг решила обратить на себя внимание. Без Гильвы через пару дней матросы будут взведены до предела и, если Вуди не хочет бунта на корабле, ему придется отдать эту женщину своей команде. Собственно, почему бы и нет? Никаких разумных причин воздерживаться от этого не было заметно. Однако Вуди не был бы столь успешным торговцем и пиратом столько лет, если бы его чутье не подсказывало бы ему, куда не надо соваться. А сейчас его чутье не даже подсказывало, а просто вопило, что этого не стоит делать.

Вдруг он услышал, как кто-то тихо произнес его имя. Он взглянул на Гильву и с изумлением увидел, что она еще жива и, похоже, даже способна говорить. Склонившись над ней, Вуди спросил:

— Ты меня слышишь? Что это за отродья, которых ты навела на нашу голову?

Глаза Гильвы выражали мрачное презрение, но она все-таки прошептала в ответ:

— Ты влип, мясник. Ты даже сам не представляешь, как ты влип. Я из-за твоей глупости, похоже, поплатилась жизнью, но я бы не поменялась сейчас с тобой местами.

Но капитан это и так чувствовал и его больше интересовало другое:

— Гиль, что мне пришлось проткнуть тебя, так ты сама виновата. Нечего было на рожон лезть. Сама знаешь, я против тебя ничего не имею, — равнодушно пояснил Вуди, и усмехнувшись добавил, — даже наоборот. Что ты знаешь о них? Кто этот красный придурок? Почему они так хорошо дрались? Кто эта баба, которая одним взглядом завела матросов?

Гильва, со злорадным торжеством глядя на капитана, скривила губы в мрачной ухмылке и прошептала:

— Даже без тех двоих, и даже без всего ордена, если бы ты захватил лишь одну эту девку, ты мог бы считать себя уже покойником, Вуди. Ты и сам слыхал о черных жрицах Сина…

С последним словом Гильва уронила голову и провалилась в небытие, а Мясник Вуди разразился столь громкими и грозными ругательствами, что даже привычные ко всему матросы удивленно обернулись в сторону капитана в недоумении, что же произошло. Тот пнул бесчувственное тело, будто она была виновата во всем, и коротко приказал матросам:

— Ее в кубрик. Если еще не сдохла — перевяжите, — а потом резко и коротко выругался и пошел на мостик.

* * *

Ветер бил в лицо холодной жижей из снега и дождя и норовил открыть плащ, чтобы добраться до тела. И только плотная кожаная одежда хоть как-то спасала от ветра и холода. Хотя и она уже начала промокать и липнуть к телу. Путник вел в поводу коня, нагруженного кольчугой, оружием и запасами. Что-то было не так, непривычно, и одновременно до боли знакомо, но он не мог понять что. Рука скинула ледяную кашу, намерзающую на усах и бороде. Бороде? Где-то в глубине сонного сознания Корджер вспомнил, что не носил бороды уже много-много лет. И тут же вспомнил как он шел уже этой дорогой тоже давным-давно. Но это вспомнил спящий, а идущий по дороге еще не ведал своего пути и шел, погруженный в тяжелые думы. Плащ залатаный грубыми мужскими стежками плохо хранил тепло, да и коню уже давно надо было отдохнуть где-нибудь, но ни одного жилья не попадалось на одинокой дороге, скрываемой наступающей темнотой.

Вдруг невдалеке засветился огонек. Путник прибавил шагу, да и конь сразу повеселел, в надежде на теплое место и кормушку, если не с овсом, так хотя бы с сеном. Дом стоял на отшибе, и от дороги к нему вела лишь грязная скользкая тропинка, иногда почти пропадающая под невысокой травой и лужами. Подойдя ближе, можно было рассмотреть и все хозяйство. Был при доме и амбар, и курятник, и овин, и сам дом тоже крепко стоял на земле, но не всем лежала печать какой-то неухоженности, как будто у хозяев не хватало желания или сил следить за порядком. Ворота на покосившихся столбах были привязаны обрывком веревки и норовили раскрыться при каждом порыве ветра. На крыше сарая не хватало нескольких досок. А забор вокруг огорода провис и норовил завалиться, подпираемый несколькими жердями от исполнения этого достойного намерения.

Свет в окне теплился едва-едва и удивительно было вообще, что его удалось заметить с дороги. Корджер постучал в дверь. И до этого из дома не раздавалось звуков, а теперь там как будто все замерло. Потом осторожные шаги приблизились к двери и кто-то попытался разглядеть незванного гостя через щель. А затем, испуганный молодой женский голос произнес через закрытую дверь: «Ты кто? И что тебе нужно?» Теперь ясна стала и заброшенность, и неухоженность дома. Если поздно ночью женщина идет открывать дверь на стук, значит мужчины в доме нет. А если хозяйство так запущено, значит и не было уже давным-давно. Корджер вздохнул, подумав, сколько таких запущенных домов теперь будет стоять по просторам еще совсем недавно процветавшей империи, а затем ответил:

— Пусти хозяйка на ночь переночевать. Зла тебе не сделаю, я просто путник, иду по дороге. Мне бы только крышу для меня и коня.

Дверь оторожно приоткрылась, широко раскрытые испуганные женские глаза внимательно изучали гостя, а затем, как будто решившись, хозяйка сказал грустно:

— Что ж, проходи…

— Мне бы коня пристроить.

Хозяйка, в чем была, лишь накинув на плечи какую-то тряпицу, вышла на крыльцо и повела гостя в пристройку, где уже стояла крестьянская кобыла. Корджер сгрузил на земляной пол груз, поставил коня в соседнее стойло, расседлал его, а женщина подкинула корма, бросила внимательный взгляд на сгруженные с коня оружие и доспехи, но ничего не сказала. Корджер тоже не стал задавать лишних вопросов, а прихватил сумку с припасами и пошел в дом вслед за хозяйкой.

Припасы впрочем не потребовались. Хозяйка выставила на стол горшок из печи с едой, видно припасенной на утро. Теперь, в свете мерцающего светильника, заправленного каким-то жиром, можно было рассмотреть ее чуть лучше. Плотного сложения, но еще стройная, с длинными волосами, заплетенными в одну косу сзади — замужем она не была, не девочка, но еще молодая, ей не было и тридцати, а может и двадцати пяти, с большими грустными глазами, она поминутно смотрела на гостя, как будто желая что-то сказать, но не говорила, а лишь вновь опускала глаза. Корджер тронул ее за руку:

— Как же тебя звать, красавица? Меня можешь звать Корджер. Так меня называют те, кому я верю.

Серые, почти черные в полутьме глаза испытующе посмотрели на него, и женщина тихо ответила:

— Дейдра, я.

— А чего так боишься? Много лихого народу что ли?

Женщина грустно взглянула на гостя, потом опустила глаза и ответила:

— И это тоже. Я одна ведь, защитить некому. Что не дам, силой возьмут. Я уж и еду наготове держу, чтоб хоть дом не ломали. А все равно не помогает. А местные и того хуже, ведьмой считают. Как только не сожгли еще…

Корджер ласково и сочувственно взглянул на нее и, улыбнувшись, спросил:

— А что, действительно ведьма?

— Какое там… Мать паре фокусов научила… А ее — бабка. Бабку-то все боялись, не трогали, они с дедом до самой старости спокойно дожили, а меня все просто ненавидят. За что — не знаю. Никому зла не делала, только от других терпела, наверное, за это и не любят.

Неожиданно в ее глазах вспыхнул огонек и она протянула руку к светильнику, стоящему на столе между ними. Плама вытянулось вверх, а затем отклонилось от руки, как будто под легким сквозняком. Корджер улыбнулся и тоже протянул руку к огню. Пламя раздалось вширь, и окружило себя светящейся сферой. Дейдра испуганно взглянула на гостя, а потом улыбнулась и опять устремила взгляд на огонек. Сфера раскрылась сверху начала было растворяться, но тут же ее оборванные края удлиннились и сфера распустилась в прекрасный огненный цветок. Девушка воскликнула удивленно и сияющими глазами посмотрела на гостя. А у Корджера неожиданно до боли защемило сердце… Еслы бы хоть одна дама при дворе была способна на такой взгляд… И чтобы скрыть неожиданную грусть, он сказал:

— Ладно, хватит, а то так ненароком и избу подожжем…

Сиянеие огня притухло, но не в женских глазах, где уже не было страха.

— Куда ты идешь? Надолго ли в наши края?

— Никуда, — коротко ответил он, и тут же спохватившись своей грубости, пояснил, — Я иду не куда, а откуда. Оттуда, где у меня уже ничего нет и никогда не будет, туда, где может быть, когда-нибудь, у меня что-то все же будет…

— И где же это, господин? — спросила она, впервые показав, что заметила и стать коня, и боевые доспехи, и оттделанное золотом оружие.

— Не знаю, там, где я найду это что-то…

Долгий женский взгляд принес теплоту жалости и сочувствия. На этот раз уже она протянула руку к нему, и робко прикоснулась к его руке. Сияние ушло, освободив место для тепла, которое волной окутало гостя и несло надежду… Неожиданно Корджер почувствовал как стосковался этот дом и все в нем по мужским рукам… и как он сам стосковался по женским…

— Все-таки, ты — ведьма, — улыбнулся он.

— Тебе ли этого бояться, господин? — мягко ответила она, смотря ему в глаза.

— Ладно, Дейдра, засиделись мы, спать вроде уж пора, — закруглил разговор гость, и взял плащ, чтоб расстелить его на лавке.

Женщина поднялась, приоткрыла занавесь позле печи, и сказала:

— Ночью будет холодно. Замерзнешь на лавке. Я на кровати постелю.

Корджер взглянул на нее с благодарностью и спросил:

— Спасибо, но ты-то где спать будешь?

И встретил ее взгляд. Дейдра грустно, ласково и нежно смотрела на него как на большого-большого ребенка.

Глава 3

Из подушки выбилось перышко, застряло в усах и щекотало нос. Корджер поморщился, сонным движением головы о подушку избавился от причины щекотки, и совсем уж собрался продолжить сладкий сон, но почувствовал легкое прикосновение. Рука тронула его, бережно и осторожно скользнула вдоль спины, и вновь коснулась уже плеча.

Корджер медленно приоткрыл глаза и увидел как Дейдра со счастливым сиянием в глазах задумчиво и бережно, чтоб не потревожить, поглаживает его плечо. Потом, она прижалась щекой, закрыла глаза и замерла, будто боясь спугнуть что-то робкое и очень важное. Но тут она почувствовала его взгляд и открыла глаза навстречу. Однажды, много лет назад, еще молодой король забрел из интереса в храм илинитов, вырубленный в пещере. Все помещение скрывал полумрак, и только над самым алтарем высоко-высоко были сделаны окна, и дневной свет изливался через них вниз, создавая ощущение невероятного, чудесного, поистине божественного сияния… Этим светом, навстречу его взгляду светились сейчас глаза Дейдры. Он приподнялся на локте, медленно приблизился к открывающимся навстречу губам, склоняясь все ниже и ниже…

* * *

Крысы. Судовые крысы — эти мерзкие создания, они совсем не похожи на Генриэтту, серую подружку Онтеро. Крысы тоже бывают разные, понял Дастин. Очень разные, какими бывают люди. Одни могут жиреть где-нибудь в сельских амбарах, и в этом случае крысы весьма ленивы, как, впрочем, и хозяева этих амбаров. А могут жить в тюрьмах и быть хитрыми и жутко проворными бестиями. Если найти крыс где-нибудь в пещере отшельника-алхимика, то они покажутся горбатыми, старыми и ворчливыми. Да уж, крысы как люди. Они во всем походят на людей, которые их окружают.

И здесь крысы были такие же свирепые и омерзительные, как и вся пиратская команда Мясника Вуди. Казалось, если бы эти серые твари могли разговаривать, то из их вечно мокрых зловонных пастей вырывались бы лишь одни проклятья и ругательства.

Одна из крыс была больше других и явно выполняла роль вожака, так что Дастин мысленно окрестил ее Вуди и время от времени швырял в нее щепки от разбитых бочек, груда которых валялась в углу.

Где-то на задней стенке была небольшая трещина, через которую изредка попадали струйки воды, отчего трюм был жутко сырой, если не скзать больше — пол был покрыт лужами грязной соленой воды. Тут и там на полу валялись груды досок, поломанных ящиков, разбитых бочек, какого-то тряпья. Во всем этом хламе и устроили свое обиталище крысиный Вуди и его многочисленная компания.

Дастин поежился, поплотнее запахивая уже порядком намокший плащ. Он и его спутники сидели на наиболее высокой куче досок, так что здесь было относительно сухо. И все же холод и сырость пронизывали насквозь, и бедный Онтеро был вынужден затеять отнюдь не музыкальный перестук зубами.

Тич, к удивлению менестреля, совершенно не интересовался крысами. Обхватив руками колени, он грустно уставился в груду тряпья, думая о чем-то своем. Герцог Хорнкара лежал на широкой доске, постанывая и ворочаясь в тревожном сне.

Внезапно Тич повернулся и ни с того, ни с сего спросил у Онтеро:

— А откуда взялся тот шар, что подпалил их корабль?

«Какая разница, — отрешенно подумал Дастин, бросая очередную щепку в жирного Вуди-крысу — нынешнее положение выглядит не лучше, чем если бы мы оказались на том корабле». И тут же встрепенулся — он вспомнил ухмылку Онтеро как раз перед появлением этого самого шара. Менестрель сжался в ожидании ответа колдуна.

И тот не заставил ждать. Сквозь яростную зубную дробь Онтеро ответил:

— Гьяхррраннн. Эт-т-то б-б-были к-к-кррроооошечные Врррата в дррругггой м-мирр, г-г-гд-де ццарит оггонь.

На другой куче, едва различимой в полумраке, произошло какое-то шевеление — трое других пленников тоже прислушивались к словам Онтеро.

— Что ты знаешь об этом, коротышка? — послышался женский голос. Это говорила та женщина, Джанет, как ее назвал вожак «серых» Йолан. Йолан! И Джанет. А третьего кажется звали… Нет, не вспомнить. Приятный голос у этой Джанет. Да и красивая она очень, хоть и вместе с этими «серыми».

Вместо ответа Онтеро встал и потянулся. Кости колдуна затрещали, словно по ним проехала целая телега, Онтеро охнул и резко взмахнул руками.

— Ну и ххолодррыга здесссь, — провозгласил он, снова застучав зубами. — Поссидите здесь, я ссскорро веррнуссь.

С этими словами низкорослый колдун двинулся по направлению к троице, восседающей на другой куче беспорядочно сваленных досок. Дастин равнодушно посмотрел ему вслед, а затем продолжил бомбить шныряющих туда-сюда крыс.

* * *

Видения молниеносно сменяли друг друга. Все они были настолько нелепыми, что даже во сне их нелепость казалось физически ощутимой. То Дастин видел себя в качестве короля Леогонии, причем придворным менестрелем был этот Йолан. То Онтеро летал в небесах на огромной серой крысе с крыльями и что-то кричал по поводу каких-то руин, а колоссальных размеров Мельсана швыряла в него гигантские щепки, пытаясь сбить колдуна на землю. То Дастин оказывался на тонущем корабле «серых», а на мостике «Бравого Реута» стоял, широко расставив ноги, ужасно толстый Тич и мерзко хихикал. А один сон заставил менестреля проснуться на несколько мгновений в холодном поту.

Ему приснилось, что целая армада Дастинов в сером одеянии движется по направлению к обветшалому одинокому строению, которое усердно чистит какой-то сгорбленный карлик. Когда карлик отложил скребок в сторону и медленно повернул голову, армия Дастинов закричала. В этом многоголосом крике не было ничего кроме всепоглощающего ужаса, потому что карлик тоже был одним из них — Дастин точь в точь, за исключением одного — его глаза горели красным огнем, и этот взгляд был полон ненависти и лютой злобы…

— Очнись. Эй, дружище, что за муть тебе снится. Орешь как ошпаренный, — облизывающаяся крыса почему-то говорила голосом Ильмера.

— Бедный мальчик. Его совсем доконают эти ужасные сновидения, — теперь другая крыса, запрыгнув на полусгнившую бочку, грустно произнесла голосом Онтеро.

«Я все еще сплю. И это очередной кошмар. Его придется досмотреть до конца, а потом я проснусь. Нет. Проснусь сейчас. Вот только… Раз! Два! Три!».

Дастин медленно открыл глаза. Все в том же полумраке, все на той же куче древесного хлама сидели его друзья. Онтеро совсем перестал стучать зубами. Впрочем, стало заметно теплее. Видимо наступило утро, и день обещал быть солнечным я ясным.

— Онтеро, о чем ты говорил с этими… С Йоланом… — тихо спросил Дастин, пытаясь приподняться на локте.

— Да решил побеседовать кое о чем. Йолану я не доверяю. Хотя что-то в нем такое есть… В голове вертится что-то знакомое, но суть ускользает, — Онтеро щелкнул пальцами. — Эх, сейчас бы Аргвинара сюда, — и, помедлив, задумчиво добавил: — А лучше Корджера. Где он сейчас?.. Девчонка тоже довольно странная. Но больше всего меня тревожит этот третий, Йонаш. Помнишь, когда мы заходили в таверну в Кельде, видели четверку «серых»? Так вот один из них, тот самый, о ком я тогда вам рассказывал, враг очень старый. И мне так кажется, что Йолан там тоже был. А вот Йонаша я что-то вообще не пойму никак. Если он с этими отродьями зла, то откуда он знает про «первую мелодию»?

— «Первая мелодия»?

— Ну да. Помните, нас кто-то предупредил по дороге в Ирнар. Тогда он сказал, что объявится еще, назвав эту фразу. Странно, что эти слова мне сказал сейчас Йонаш. Вот так сидел, молчал, и вдруг сказал… Все это очень подозрительно и смахивает на ловушку. Как прибудем на Эст-Арви, нужно будет этих троих взять с собой к Аргвинару — он уж наверняка разберется в этом непонятном деле…

Дастин поморщился: какая-то крыса пробежала совсем рядом с ним, коснувшись своим мерзким холодным хвостом руки менестреля.

— А как же ты отдашь обещанные деньги Вуди? — возбужденно спросил Тич. — Ведь у нас нет ни одного пина, не говоря уж о пяти тысячах леогуров.

— Не твоя забота, малыш, — почти ласково произнес колдун. — Что-нибудь придумаем…

* * *

Корджер проснулся от звука открывающегося засова. Дверь скрипнула, тяжело подалась, и в камеру вошел давешний тюремщик, который недавно запер эту дверь. Он закрыл дверь обратно на засов и присел на край койки внимательно глядя на пленника. Корджер только сейчас заметил засов на внутренней стороне двери и настолько был озадачен наличием его в тюремной камере, что не сразу даже перевел взгляд на стража. Тот сидел подбоченившись и мрачно глядя уже вперед, как будто задумавшись. Потом он перевел взгляд обратно на Корджера и не меняя выражения лица заявил:

— Ну и что ты тут делаешь, король-из-тени?

Корджер вздрогнул от неожиданности, а потом спокойно ответил вопросом на вопрос:

— Как ты меня узнал?

Гном уже более спокойно, но все еще достаточно мрачно оглядел пленника, будто размышляя, а стоит ли ему говорить, а затем все же снизошел до ответа:

— Я воевал с тобой. Я воевал под твоими знаменами от начала и до конца. Это было лучшее время в моей жизни. Я знал, что я делаю важное дело, я знал, что это нужно. Я знал, что я вернусь с войны героем и смогу рассказывать внукам о том славном времени. А если не вернусь, то другие будут рассказывать обо мне своим внукам. И еще я знал, что отстояв Глант, я отстою спокойную и безопасную жизнь своему народу.

Корджер вздохнул и грустно ответил:

— Так и было, мы действительно сражались за правое дело.

Гном еще мрачнее чем прежде, но уже с куда большим напором разразился бурной тирадой:

— Было… Но что же вышло??? Почему вместо рассказов детям я сторожу пленных? Тюремщик не самая почетная должность у гномов. Почему, а? Йгдрссил побери тех идиотов, которые нами командовали! Они проиграли эту войну в пух и прах! Они оказались полными бездарностями, способными только переставлять оловяных солдатиков по карте!!! Я не скажу, что я большой сторонник Изначального, но похоже все остальные были против нас в той войне. Где была твоя голова, когда ты отказался принять помощь Белых гор, готовых выставить бойцов, способных без единого выстрела разогнать вдесятеро большую армию?! Где ты вообще раздобыл ту шайку дегенератов, которых ты называл своим штабом???

Корджер прикрыл глаза и перед ним встала картина последнего сражения, когда генералы его штаба наравне с его личной охраной бились с прорвавшейся к ставке группой черных всадников, озверелых от охалиака — местного наркотика, изготавливашегося из ядовитых грибов. Он вспомнил, как герцог д'Орен, орудуя двумя шпагами сразу прознил двух всадников, и тут же упал от удара третьего. Если суждено когда-нибудь возродиться империи, там уже не будет герцогства д'Орен. Молодая герцогиня с двумя детьми погибла вместе с горящим замком за несколько месяцев до этого. Сжав зубы Корджер с усилием открыл глаза и гляда на гнома ответил:

— Не суди их строго. Мы делали, что могли. И если бы ты их знал, ты бы так не говорил.

Гном с болью в голосе возразил:

— И все-таки мы проиграли.

— Да, мы проиграли, — ответил Корджер, — но и они не выиграли. Посмотри на восток, там нет темного царства. Там вообще сейчас нет государства, но все же наши враги так и не сумели подчинить себе эту землю. Они разрушили то, что мы знали и любили, но они не сумели там воцариться.

— Как можно воцариться на еще тлеющих головешках, — горько усмехнулся гном.

Корджер сглотнул комок, подступивший к горлу, и ответил:

— Ты прав, мы заплатили страшной ценой, но что мы могли сделать?

Гном еще мрачнее, чем был, отвернулся к зарешеченному окошку, потом взглянул на дубовую дверь, а потом вновь посмотрел на пленника и произнес:

— Так что ты тут делаешь?

Корджер вздохнул, посмотрел на земляной пол, подумал, а затем тихо ответил:

— Продолжаю ту войну.

Гном грустно посмотрел в глаза пленнику и спросил:

— Тебе мало головешек?

— Мне слишком много головешек, — ответил Корджер, — и я не хочу их здесь, на Западе.

— Ты вроде не столь умел в этом, — возразил гном, — что ты сейчас делаешь?

Корджер задумался было, а потом решил рискнуть:

— В Вильдар пришел Певец. Гардар хочет его убить, я должен его спасти.

Гном тихо присвистнул от удивления, помолчал чуть и начал выводить узоры на земляном полу концом своего кинжала. Так они просидели несколько минут, а затем гном спросил:

— Откуда ты это знаешь?

— Мне сказали об этом в Глен-доор.

Гном не стал свистеть на этот раз, но широко раскрыл глаза от удивления, потом отвернулся и погрузился в размышления. Корджер не стал ему мешать, терпеливо ожидая к чему тот придет. Гном подумал, встал с важным видом, внимательно и уже чуть иначе посмотрел на бывшего короля, и медленно произнес:

— Что ж, дело серьезное. И будь я проклят, если опять доверю это людям. За вами нужен глаз да глаз, а то опять все испортите. И вообще, без гномов вам, людям, ни за что не справиться. Так что я пойду с тобой. Считай, что каррант пехоты гнобдинов Габордингнем опять в строю. Я помогу тебе отсюда уйти и пойду с тобой, чтобы на этот раз все получилось. В конце концов, по твоей милости у меня здесь ни кола, ни двора. Так что пора это исправлять. Но сначала ты выполнишь мое условие — прямо сейчас ты произведешь меня в генералы своего штаба и личные советники.

Корджер удивленно покачал головой, подумал минуту и печально улыбнувшись ответил:

— Это сейчас недорого стоит, генерал и советник Габордингнем. Знаешь ли ты, что у меня сейчас нет штаба?

— У тебя он будет вновь, если я возьмусь за дело. И с моей помощью это будет очень даже многого стоить, — важно ответил гном и добавил, — Да, а кратко меня можно называть Габор, но ни в коем случае не Габ, и не Бор, как обзывают меня хамы из этой деревни, издеваясь над моим прошлым!

— Хорошо, Габор, только зачем тебе это? — спросил Корджер, — Что заставляет тебя делать это?

Гном важно повернулся к бывшему королю и ответил:

— Мы гномы никогда не делаем что-то наполовину. Если я встал на твою сторону в той войне, значит я должен был победить. И если не все еще потеряно, значит и для меня та война еще не окончилась. Я приду вечером после заката. Принесу твое оружие и вещи, лодка будет ждать нас рядом.

* * *

С уютном небольшом трактире в Ирнаре, расположенном на узкой предпортовой улочке, можно было отдохнуть после трудной дороги, потягивая эль из большой деревяной кружки и лениво поглядывая по сторонам. Гном исчез куда-то с серьезным видом, обьяснив, что он знает тут «кое-кого», и хотел бы проверить, нет ли у них каких сведений о Дастине. Причем вместо того чтобы выйти через парадную дверь, он наоборот нырнул в кухню, где мелькала какая-то низкорослая фигура. Судя по всему, гном нашел тут соотечественника. Поэтому Корджер, спокойно сидел за незаметным столом в углу и расслабившись пытался сообразить, что же теперь делать. Эль попался не самый свежий, но тем не менее еще сохранявший особый ирнарский вкус, цвет и запах, так что вполне достойный употребления.

Из кухни, где готовилась пища, шел дым и густые запахи жарящегося, варящегося, коптящегося и еще невесть чего делающего мяса, рыбы, овощей. Тем не менее Корджер чувствовал себя вполне нормально и только холодок, тянущий от стены с узким оконцем, несколько холодил спину и мешал сосредоточиться.

Неожиданно он вдруг понял, что никакого сквозняка рядом нет. От окна тянуло магией, нехорошей магией, и чем-то дурно знакомой магией. Он отодвинул кружку и пересел так, чтобы быть лицом к неизвестному источнику. Затем сосредоточился, закрыл глаза, мысленно скрылся в невидимом коконе, чтобы не выдать себя случайно раньше времени, и мысленно протянул руки к небу, впитывая в себя силу звезд и Солнца, опускающуюся на землю. Набрав, насколько он мог много, Корджер осторожно стал прощупывать окружающую его неизвестную магию. Очень быстро он понял, что она направлена не на него. Это было какое-то очень широкое воздействие, похоже, что просто на весь город. И очень сильное. Мысленным взором он стал сканировать город в направлении источника, медленно ощупывая дом за домом, квартал за кварталом… Вдруг он согнулся, почувстовав удар, неведомый колдун обнаружил его первым и не стал ждать официального вызова. Но Корджер не даром подготовился к схватке, накопленная энергия устремилась как молния обратно по каналу, проторенному неизвестным колдуном, и Корджер мог только предполагать, что сейчас чувствовал тот. Но через мгновение сквозняк магии исчез. Колдун закрылся и спрятался от неведомого ему противника. Корджер вновь начал раскидывать свои сети примерно там, где недавно был враг, и тут его начали трясти за плечо.

— Эх, как тебя разморило! Давай, не время спать! — голос Габора раздавался у него над ухом, и встряхнув головой Корджер обернулся к своему спутнику далеко не с самым приветливым выражением на лице:

— Ну, что случилось?

Гном вытолкнул из-за спины низкорослую личность, ростом еще меньше его, но тех же гномьих пропорций, если не считать куда больших ушей. Судя по одежде, личность была поваром местного заведения.

— Тут живут наши дальние родственники, это один из них. Похоже, что он знает о наших друзьях.

Гном уселся радом за стол и заявил:

— Габ сказал, — начал было он, и тут же получил от Габора подзатыльник, — Да ладно тебе, если тут действительно все свои, почему тебя нельзя называть как обычно?

— Потому что нельзя! — резко ответил тот, — Я теперь не черт-те кто, а генерал и королевский советник!

— Ну-ну, ладно, — примирительно ответил повар, — Не злись. Так вот, вы искали молодого парня, который здорово поет. Певцов тут, конечно, много бывает, но то как его описал мне Габ, — гном сьежился и тут же поправился, — Габор, похоже недавно был здесь. С ним был какой-то толстяк, рыжий мальчишка и еще какой-то благородный. Я их никого не знаю, но запомнил почему-то. Толстяк, кстати, сидел как раз вот за этим столом и тоже прикрывал глаза, точь-точь как вы сейчас. Так вот, я слышал, что они отправились на корабль, который отплывает на Эст-Арви!

— Чего-то ты много услышал для повара на кухне, — нахмурился Корджер.

— От гномохома не так легко скрыть что-то, — самодовольно ответил повар, показывая на свои уши.

— Так ты не… гнобдин? — запнувшись произнес Корджер.

— Нет, — решительно и важно ответил за того Габор, — Они откололись от нас давным давно и теперь уже давно живут в городах с людьми, нахватавшись худших людских привычек и растеряв много лучших, которыми обладали их предки.

— Сами вы, холмовые… — огрызнулся повар, — Я ему помочь хочу, а он! Не хочешь — не надо! — добавил он и исчез на кухне.

Глава 4

Большое трехмачтовое судно резало серые под ненастным дождливым небом волны. Если бы посторонний мог увидеть его в этот момент, у него не осталось бы никаких сомнений, что перед ним военный корабль. Однако в регистрах Джесра оно значилось как торговое судно. На носу стоял человек в бордовом плаще и, не то криво улыбаясь, не то просто презрительно поджимая губы, всматривался в даль. Не оборачиваясь, он сказал обращаясь неизвестно к кому:

— Впередсмотрящего на мачту, скоро они должны появиться.

Но те, к кому он обращался отлично все услышали сквозь шум ветра и волн. Появившийся неизвестно откуда человек в сером плаще быстро отдал команду, у другой, такой же серый и безликий, хотя и одетый более подобающе для матроса — в куртку и фуфайку, быстро бросился к грот-мачте и полез наверх. Но бордового исполнительность нисколько не вдохновила. Он проводил взглядом матроса, потом взглянул на рею, на которой раскачивались пара повешенных, и снова погрузился в свои мысли.

Все-таки, какая шваль эти серые, раздраженно думал он. При их численном перевесе они должны были перебить всю команду пиратского суденышка голыми руками, а вместо этого потеряли корабль, да еще и своего мастера оставили пиратам в качестве приза! Егард мрачно усмехнулся про себя. Не так уж ловок оказался вейергов любимчик. Это ж надо было! Он еще раз взглянул на повешенных и покривился. Надо было всех этих трусов повесить, а не только старших. Надо же было, удрать на шлюпке от какого-то отребья! Ладно, успеется еще.

— Парус на горизонте! — раздался крик с верхушки мачты. Егард всмотрелся вдаль, но ничего не увидел. Тем не менее он отдал короткую команду и перед ним выстроились человек двадцать — команда затонувшего судна. Холодный глаза скользнули поверх голов, отчего многие из стоявших поежились, ожидая самого худшего. Но Егард решил не тратить полезный материал и начал говорить:

— Вы потеряли судно и вы потеряли мастера. Думаю вы сами знаете, что за это полагается. Тем не менее я дам вам еще одни шанс. Когда мы подойдем к пиратам, вы по моему сигналу атакуете это судно. Если мастер Йолан еще там, вы заберете его и кто бы там с ним из наших не оказался, после чего можете вернуться назад. Заодно не забудьте колдуна и его спутников. Если мастера Йолана там уже нет, в чем я сильно сомневаюсь, то любой из вас, кто вернется на этот корабль, будет либо повешен, либо выброшен за борт, по обстоятельствам и настроению. Понятно? Впрочем, если вы перебьете всех на корабле и вернетесь на нем в Ирнар, то, возможно, магистр и сочтет возможным оставить вам жизнь. А теперь с глаз долой и ждите сигнала.

Отдав еще несколько распоряжений капитану корабля, Егард вновь развернулся и уставился вдаль. На горизонте уже четко прорисовывался парус «Бравого Реута»

* * *

Ильмер вздрогнул от неожиданности и брезгливо дернул ногой. Нахальная крыса, собравшаяся было пропутешествовать по его штанине, отлетела в сторону, пугая писком своих сестер.

— Надо с этим что-то делать! — рявкнул он, будто кого-то убеждая, проследив за полетом черно-серой твари.

— С крысами? — осведомился Онтеро, иронично глядя на герцога.

— Нет, с нашим заточением здесь, — ответил тот вставая, чтобы размять кости.

Тич тоже подскочил и гордо гляда на окружающих сообщил:

— Вон тот люк у правого борта, совсем рядом с ним шлюпка лежит. Если незаметно выбраться, да спустить — можно удрать.

Онтеро только покачал головой и мягко ответил ему:

— Нет, лисенок, это не так уж и просто. Во-первых, как ты выберешься через запертый люк? Во-вторых, как ты незаметно спустишь шлюпку? В-третьих, как потом оторваться от пиратов? Шлюпка ведь отнюдь не самая быстроходная посудина в океане. Кроме того, что делать с этими? Если мы их оставим — их перебьют, а они меня очень и очень заинтересовали. И взять с собой их нельзя, кто знает, что они сделают, оставшись с нами один на один.

Тич уныло уселся обратно и оправдательно вякнул:

— Ну, Ильмер сказал, что надо что-то делать, вот я и…

Ильмер похлопал мальчишку по плечу, а потом присел рядом, мрачно глядя в пустоту перед собой. В этот момент вдруг раздался спокойный тихий голос:

— О нас не беспокойтесь, ничего они нам не сделают. Если будет возможность — бегите. Капитан слишком напуган несмотря на весь свой бравый вид, и запросто может решить избавиться от лишних свидетелей. Тем более, что шансы на получение выкупа ему кажутся весьма слабыми.

Все вздрогнули и обернулись в сторону троицы, сидевшей невдалеке. Монах в сером плаще смотрел на них и продолжал:

— Нам бы следовало пойти вместе с вами, но пока вы нам не верите, это бесполезно. Так что бегите при первом случае, а мы постараемся вам в этом помочь.

— А не слишком ли ты уверен в своих силах, монах? — усмехнулся в ответ Онтеро, — С чего это ты взял, что вас не тронут?

Монах в багровом плаще, которого женщина назвала Йоланом, усмехнулся в ответ и не стал утруждать себя ответом. Серый же прикрыл глаза, вздохнул глубоко-глубоко, медленно поднял руки, замер на минуту, а затем раскрытыми ладонями провел черту перед троицей. Воздух блеснул перед ним, но ничего больше не произошло.

— Ну? — поинтересовался Онтеро.

— Бросьте что-нибудь в нас и поймете, — ответил монах.

Дастин, который как раз опустился на самое дно бездны, если говорить о состоянии духа, тут же метнул кусок от бочки, который держал в руке примериваясь попасть в какую-то особо жирную крысу. Кусок дерева пролетел чуть ли не над самой лысиной Онтеро и как будто воткнуллся в невидимую стену между тремя и остальной частью трюма.

— Не бойтесь за нас, бегите, — закончил монах. Онтеро взглянул на Дастина, Дастин на герцога, Ильмер задумчиво поглядел на Тича, который в свою очередь уставлися в ожидании ответа обратно на Онтеро. Тот, почувствовав себя в центре внимания, раздраженно пожал плечами и ответил:

— Ладно, если будет возможность… Только я пока этой возможности не вижу.

* * *

Корабли поравнялись борт в борт и снова абордажные крючья полетели на борт «Бравого Реута», на котором было похоже только что произошло небольшое сражение. Во всяком случае пара матросов лежала без признаков жизни на палубе и никто не удосужился убрать их оттуда. Похоже все произошло совсем недавно. Еще пара матросов была прижата к борту своими товарищами, и было похоже, что появление корабля ордена приостановило какие-то бурные события на пиратском судне. Впрочем Егарда это не волновало. Как только он появился у борта судна, Мясник Вуди прокричал:

— Убирайтесь отсюда! У нас ваши люди, если вы не уберетесь — мы их прирежем! — бравый капитан мало чего боялся на этом свете, но события последних дней вместе с тем, как быстро появивилась подмога, чуть поколебали его уверенность в себе, равно как и уверенность, что дело ограничится этим светом. Что впрочем не мешало ему помнить о выгоде:

— А если хотите их забрать — несколько тысяч монет могут помочь делу!

Егард холодно оглядел его и прокричал в ответ:

— Если вы немедленно отдадите наших людей вместе с пассажирами, то я, может быть, и соглашусь плюнуть на вас ради важного дела и сохранить ваши жизни.

— Ха! — рявкнул пират, — А ЭТОГО не хотите? — и сделал рукой жест, понимаемый во всех землях Вильдара и за его окрестностями без перевода.

Егард сделал незаметный жест рукой, раздался свист летящей стрелы и Вуди рухнул на палубу, заливая ее кровью, бьющей из раны на шее. Одновременно команда смертников с потопленного судна бросилась через борт и на борту пиратского судна начался бой. Егард рассеянно следил за ходом событий держа свою команду наготове, но было незаметно, чтобы он собирался пускать ее в ход.

В первый момент пираты растерялись, что позволило атакующим захватить изрядный кусок вдоль левого борта. Но потом матросы обреченного корабля бросились в контратаку с такой силой, что казалось сметут всех противников с палубы своего судна. Но было уже поздно, через открытый люк из трюма вылезли трое и по короткой команде Егарда вцепились в веревочную лестницу, брошенную с высокого борта судна ордена. Через минуту Джанет, Йолан, а за ними и Йонаш уже были в безопасности. Холодные глаза из-под бордового капюшона иронично поглядели на Йолана, но тот будто не заметил этого и лишь коротко сказал: «Отзывай команду, певца там уже нет, убежал.»

Равнодушно и небрежно Егард махнул рукой и оттесняемые с палубы пирата серые стали по очереди взбираться наверх, так что сторонний наблюдатель мог бы решить, что скоро нападающие и защищающиеся могут поменяться местами. Но так только казалось. Пираты уже обрубили канаты, связывающие два судна, и в этот момент с высокого борта вниз на палубу их судна полетело несколько железных шаров. Тяжелые металлическе шары с острыми шипами пробили верхнюю палубу и скрылись в трюме, но пираты были слишком заняты тем, чтобы оттолкнуться от нападающего корабля, и побыстрее уйти в сторону. Медленно-медленно полоса воды между кораблями увеличилась и вдруг стала резко расти. Корабль ордена сменил курс и пошел в сторону. В этот момент Егард произнес громко вслух несколько непонятных слов и раздался взрыв. Деревянные части пиратского корабля вместе с остатками его компанды медленно закружились в воде в гигантской воронке, а плавучие обломки засыпали воду кругом. Из крупных обломков можно было заметить лишь пару кусков мачты, деревянную статую, оторванную от носа судна, да перевернутую шлюпку, тихо дрейфующую в сторону открытого океана.

* * *

…Лишь только багровая тьма холодной ночи озарилась первыми лучами пробуждающегося солнца, король Леогонии Акрат III решительно поднялся с трона. Всю ночь напролет августейший монарх пребывал в мрачных раздумьях, решительно отклоняя всяческие предложения многочисленных слуг и придворных о том, что «вашему величеству необходим сон, поскольку ночь на дворе». Акрата совершенно не беспоколо то обстоятельство, что, действительно, это не самое лучшее время суток для бодрствования. Какой к преисподней может быть сон, если в стране творится ТАКОЕ….

Акрат медленно потянулся, удовлетворенно вслушиваясь в хруст собственных костей… Хотя король чуствовал себя еще молодым и крепким мужчиной, годы давали о себе знать: уже не так легко было коротать длинные ночи, уже не столь просто было отказаться от удовольствия провести ночь в теплой и мягкой постели. А ведь когда-то тогда еще юный король мог преспокойно провести несколько суток подряд в седле, ведь когда-то одно лишь имя Акрата наводило ужас на варваров, издревля жаждущих покорить богатейшие земли Западного Вильдара.

А теперь все изменилось. Нет уж давно угроз от дикарских племен, что некогда населяли земли севернее Леогонии. Давно уж не тревожат варвары с Юга, да и морские пираты сильно поумерили свой крутой нрав…. Казалось бы, мир навеки воцарился в Западном Вильдаре. Но события последних дней не давали покоя пожилому монарху, ибо то, что творилось в его королевстве и близлежащих землях, во много раз превосходило то зло, которое могли принести все варварские набеги на Вильдар. Похоже, война снова стучится в дверь. И на этот раз Акрат не знал, как избежать этой войны.

…Первое сообщение королю доставил окровавленный всадник, который загнал своего коня, тря дня к ряду неся послание своему королю. В Хорнкаре вспыхнул мятеж. Тамошние крестьяне прознали, что Ильмер, наследный герцог хорнкарский, погиб где-то в одной из провинций Леогонии, и что в этом как-то замешана дочь Акрата, Мельсана. Все бы ничего. Подавить крестьянские бунты, вспыхивающие то тут, то там, не представляет особого труда, конечно, если нет опытного вожака, способного из простого люда сколотить угрожающую существованию монархии армию. Вся беда как раз и заключалась в том, что этот вожак там нашелся. Да и не один, а целых пять. Хорнкарские бароны, отличавшиеся весьма буйным нравом и репутацией непревзойденных стратегов, поначалу затеяли свару в надежде оторвать побольше кусок от герцогского трона. Но, быстро смекнув, что междуусобные распри ни к чему не приведут, они смогли договориться и заключить союз. И теперь весь их гнев был направлен на единственного причастного, по их мнению, к гибели Ильмера, человека. Не вызывает никаких сомнений, что помыслы хорнкарских баронов идут гораздо дальше, нежели просто убийство царствующего ныне короля Леогонии. Издавна затаенная злоба хорнкарцев на леогонскую королевскую династию — еще одна из причин случившегося.

Гонец, умирая, поведал Акрату, что Бренсалль уже полностью в руках восставшей хонкарской знати, и довольно большая армия хорошо вооруженных пехотинцев направляется к Ульсору. В то же самое время огромная толпа обезумевших от жажды мести крестьян движется вдоль южной оконечности Шерхенского леса.

Долина между Ведьминой пущей и Шерхеном вскорости должна была стать театром военных действий. Если, конечно, король не сможет унять назревающий конфликт.

А несколько дней спустя пришло сообщение с севера.

Пираты Хазраджа захватили порт в Феаносе и требуют выплты дани, чего никогда еще до сих пор не было. Гирлинские власти всегда ревностно охраняли западное побережье, потому совершенно нелепым казался тот факт, что крупнейший в Вильдаре порт может быть с легкостью захвачен лишь небольшой эскадрой слабо вооруженных пиратских кораблей. Это, в свою очередь, также вызвало смуту среди простого люда, и в Гирлине назревала гражданская война, поскольку недовольных правлением тамошнего наместника нашлось предостаточно.

А потом пошло-поехало….

Гнобдины внезапно закрыли свои границы, совершенно игнорируя любые попытки Акрата восстановить былые дипломатические отношения. Некогда славившийся своими ярмарками Эрневал опустел, а руда, которую добывали лишь гнобдины в глубинах Белых гор, перестала поступать в кузницы Вильдара.

В Теренсии снова появились отряды воинственно настроенных дикарей.

И все это — всего лишь за несколько дней.

Акрат тяжело вздохнул. Последнее известие было из Кельда. Похоже, дух войны решил вплотную заняться Вильдаром и добрался до Леогонии.

В Кельде вспыхнуло восстание…

* * *

Но не один лишь король не спал в ту ночь.

В нескольких стонях шагов от королевского дворца, в высоком белокаменном здании одно из окон было наполнено тусклым светом свечи. Трое в одеждах простолюдинов склонились над огромным дубовым столом. И, хотя, их одежда походила скорее на деревенские робы, осанка и манеры выдавали в собравшихся знатных вельмож.

— Тише, барон. Вы ведь не желаете, чтобы вашу драгоценную голову завтра нашли валяющейся в сточной канаве дворца его величества? — зловеще прошипел один из них.

— Оставьте свои шуточки при себе, граф, — резко бросил второй, широкоплечий мужчина высокого роста. — Как вы уже поняли, господа, у меня действительно есть серьезная поддержка…

Тот, кого здоворяк назвал бароном, поежился, плотнее запахивая залатанный в нескольких местах плащ.

— Бр-р-р, ну и холодина. И зачем нужно было нацеплять на себя это дурацкое тряпье, Миртан? Не проще ли было собраться, скажем, у меня, или в вашем родовом поместье, уважаемый Фейл?

— То, о чем вы говорите, почтеннейший Миртан, — густым басом произнес третий, не обращая ни малейшего внимания на жалобы барона, — конечно, весьма заманчиво. Да вот только каковы наши шансы на успех? Король ведь еще далеко не старик, к тому же армия бесприкословно подчиняется приказам его генералов.

Высокий вяло махнул рукой:

— Фейл, дружище. Армия сейчас занята совершенно другими проблемами. К Ульсору движется толпа хорнкарского отребья, и не ровен час, разразится война. Я полагаю, что через неделю у нас совершенно не возникнет никаких преград, поскольку король намеревается послать часть армии в Стейл. И не вы ли говорили недавно об этом, милейший граф?

— Наш друг Энгриас, похоже, немного смущен тем, что мы затеваем. — Тихо произнес обладатель густого баса по имени Фейл. — Не так ли, барон?

Энгриас решил воздержаться от язвительных комментариев по этому поводу, продолжая кутаться в плащ из тонокой грубой материи.

— Итак, почтенный граф, мы, полагаю, пришли к общему мнению, — подытожил высокий Миртан. — Король слаб, на Леогонию надвигается война. Это поистине великолепный шанс сменить правящую династию. Полагаю, что в этом никто из вас не сомневается. — Миртан гордым взглядом обвел своих собеседников. — Акрат, несомненно, должен умереть. Я сосбтвенноручно срублю его августейшую голову.

— Вы чересчур жестокосердны, милорд, — ухмыльнулся Фейл.

— А какого рода нам будет оказана помощь, о которой вы упомянули, уважаемый Миртан? — спросил Энгриас, немного оживившись лишь при одном упоминании о смерти короля Леогонии. — Надеюсь, все обойдется без ваших этих колдовских штучек, которыми вы и ваши предки славитесь на всю Леогонию?

— Не беспокойтесь мой друг, — мягко произнес высокий, — Моих колдовских штучек не будет. Нам на помощь придет магия совершенно иного рода. И уж поверьте мне — лучше вам не знать природу этого колдовства…

* * *

Утро выдалось пасмурным и холодным. Тем не менее, это не помешало жителям столицы собраться на главной площади. Что-то ужасное творилось в королевстве, и это что-то не давало покоя ни знатным вельможам, ни простолюдинам. Плотная толпа людей застыла в томительном ожидании.

Через некоторое время где-то во Дворце короля прозвучали фанфары, возвещая начало церемонии, и на высокий помост, на котором давным-давно проводились публичные казни, а ныне зачитывались королевские указы, взошел богато разодетый курносый герольд в сопровождении четырех вооруженных до зубов гвардейцев.

Прокашлявшись в бархатный платочек, он театрально вскинул руку, развертывая длинный свиток, украшенный гербовой печатью его величества, и громко провозгласил:

— Жители Джемпира! Я, король Леогонии и Гирлина, правитель Южных земель, владыка Вильдара, сим доношу до сведения всех и каждого, что отныне в королевтсве и всех прилегающих землях вводится военное положение. Всяк имеющий силу и способность держать оружие в руках будет призван на защиту королевства нашего и земель сопряженных. Тако же повелеваю всяко немощным и неспособным к ведению военных действий всячески содействовать армии и препон ей не чинить. Ослушникам же буде смертная казнь, как и не буде прощения всяко предателям и дезертирам…

Курносый кашлянул, гордо повел головой и продолжил монотонно зачитывать королвеский указ.

— Властию своей я повелеваю генералам королевской армии провести мобилизацию во всех землях и взять на себя все права и обязанности по сохранению мира в королевстве. Тако же сим доношу до сведения, что в силу сложившихся обстоятельств и по воле собственной, я, король Леогонии и Гирлина, на время объявленного ранее военного положения удаляюсь в уединение, дабы исконно и доподлинно испросить Высшей Воли о творимых в королевстве событиях. И яко же мне буде даден ответ, я тотчас же соберу совет, и решение того совета буде вам оглашено. Воспряньте же, мои верные подданные, и да пребудет с нами Высшая Воля! Король Леогонии и Гирлина, правитель Южных земель и Владыка Вильдара Акрат III.

Лишь только курносый закончил чтение указа, толпа вновь загудела тысячами голосов. Послышались воодушевленные крики «Да здравствует король!», «Все на войну», «К оружию, братья». Кое где прозвучали недовольные возгласы по поводу всеобщей мобилизации. Но постепенно где-то в сердцевине людской массы прозвучал осторожный шопот, его подхватили другие, и уже вскоре по всей многолюдной толпе пронеслось полное отчаяния и ужаса:

— Король затворился! Он никого не пускает к себе! Король оставил нас! Смерть, смерть пришла в Леогонию! Это конец….

* * *

В полумраке были видны лишь красивый статный молодой мужчина и странная обьемная фигура из переплетающихся черно-серо-бело-золотых нитей и фигурок между ними. Непосвященный решил бы, что он видит художника, а может быть скульптора, полностью погруженного в свою работу. Худощавое лицо, чуть крючковатый нос, лишь добавляющий решительности лицу, сосредоточенные глаза, светившиеся мыслью, все говорило о посвященности работе, которая висела перед ним в воздухе или в том, что заполняло пространство вокруг художника, держась неизвестно на чем. Сосредоточенный взгляд и чуть нахмуренное лицо добавляли живые штрихи к общей картине. Что-то не клеилось, что-то не сходилось.

Вдруг, наморщенный лоб разгладился, лицо осветила кривоватая довольная улыбки, концом длинного когтеобразного ногтя на мизинце художник подчерпнул чуть-чуть черной кляксы расползшейся сбоку модели, и протянул длинную темную смоляную нить к другой, светящейся золотом нити, на которой стояла фигурка темноволосого решительного человека в дорожной кожаной одежде. Затем он взял крошечную золотую коробочку со столика, неожиданно появившегося радом, бросил ее куда-то в центр модели, а потом протянул еще одну темную ниточку от нее к фигурке полного низенького человечка, и тут же откинулся на появившееся неизвестно откуда кресло с высокой жесткой спинкой.

Неожиданно рядом появился еще один мужчина. Со стороны он выглядел весьма привлекательно — великолепные мускулы, правильный пропорции, сильные черты лица, но при ближайшем рассмотрении в нем явно было много того, что не очень характерно для людей. И длинные клыки, чуть выступающие из-под верхней губы, и удлинненные заостренные кверху уши, и какие-то не очень человеческие гибкие пальцы… Новоприбывший вгляделся в только что сделанные изменения, задумался, и вдруг зашелся совершенно диким первобытным смехом. Художник, впрочем не только не обиделся, а кажется наоборот получал некоторое удовольствие от столь непосредственой реакции на его творение. Однако очень скоро его взгляд стал холодным и сосредоточенным, и уперся в новоприбывшего. Тот немного успокоился, улыбнулся, сказал «Будет сделано!» и растворился в небытии…

* * *

В кают-компании большого корабля ордена, на котором Егард отбил Йолана и его спутников, сидели двое. Два мастера Темного ордена обсуждали свои планы. Собственно, учитывая обстоятельства, у Егарда было значительное преимущество, но Йолан уже был знаком с подобными играми и умело давал отпор.

— Я по-прежнему считаю, что тебе следует вернуться к Вейергу и доложить ему о провале, — настаивал Егард, явно опасавшийся сообщать подобную новость магистру.

— Это еще не провал, — спокойно возражал Йолан, — мы знаем куда они направляются. Зайдем в Джеср, заправимся водой, и на Эст-Арви.

— Так нас там и ждут с распростертыми объятьями! — усмехнулся старик поглаживая щеку, — Сам же знаешь, мы не в ладах с этими черно-бело-полосатыми придурками.

— Эст-Арви — отнюдь не столица архипелага. А мы в конце концов ничего особого не собираемся делать. Захватим эту веселую компанию и в Ирнар. Да собственно и что они нам могут сделать? — возражал ему Йолан.

— Верно немного, — согласился Егард, подумал чуть и закончил, — Хорошо, так и сделаем. Отчет Вейергу может и немного подождать. Но лишь немного, — добавил он и пристально, подозрительно поглядел в глаза своему молодому собрату.

* * *

Море было спокойно в этот утренний час. Слабые волны лениво набегали на песчаный берег, словно после крепкого сна ветер, что гнал их к востоку, не желал просыпаться. Чайки пронизтельно кричали в небе, нарушая чарующую тишину нарождающегося дня.

Солнце, едва показавшееся за вершинами высоких деревьев, неприступной стеной подступивших к пустынному берегу, бросало на воду огненно-красные блики, отчего казалось, будто темное, словно изваянное из черного мрамора, море горит изнутри адским пламенем.

Рядом с кромкой воды лицом вниз распростерлось могучее тело. Оборванные мокрые лохмотья, кое-где окрашенные в алую краску, обнажили упругие мышцы, которым мог бы позавидовать любой мужчина. И зависть эта была бы небеспричинной. Бездыханное тело принадлежало женщине.

Прошло много времени, и солнце успело войти в зенит, когда тело едва шевельнулось, и женщина издала слабый стон. Отплевываясь от песка и изрыгая фонтаны морской воды, Гильва приподнялась на руках и попыталась сесть. Непослушные мышцы бугрились подобно каменным валунам, но силы женщины были на исходе. Гильва бессильно рухнула в песок.

Среди жуткой неразберихи, царившей в голове бывшего помощника капитана «Бравого Реута», проскользнула острая и приносящая боль мысль о том, что она жива, но совершенна бессильна и голодна. Гильва издала мученический стон и снова впала в забытье…

Глава 5

Взрывная волна перевернула шлюпку и вся честная компания успела нахлебаться морской соленой воды, прежде чем ухватиться за трос, протянутый вдоль борта. Заварушка на пиратском судне началась неожиданно, и сидя в трюме было трудно понять, что же именно происходит. Судя по возгласам матросов и зычному гарканью капитана в ответ, часть команды чего-то хотела от него, а тот не соглашался. И в общем-то было легко догадаться чего могли хотеть матросы — красивая женщина на судне всегда создает проблемы с дисциплиной, а уже когда эта женщина — пленная, и вроде бы вполне доступная…. Непонятно было только почему капитан не соглашался отдать ее команде. Романтичных идеалистов среди пиратов, а тем более капитанов пиратских судов, подтверждаемой истории известны не были, а по обычаям морских бандитов и оборванцев Джанет явно была частью из законной добычи, полагавшейся команде после весьма неприятной стычки. Впрочем, непонятно это было Онтеро, сам же капитан после слов Гильвы уже представлял каких демонов, фигурально выражаясь, можно выпустить, если отдать эту девку команде, и хорошо если фигурально. К сожалению, команда, а точнее несколько наиболее настырных заводил среди команды, этого не только не понимала, но и не желала понимать. В результате, высокоученый спор на мистические темы выродился в вульгарный бунт с поножовщиной, прерванный, как уже изветсно, появлением тремачтового фрегата с Егардом на борту и прочими сопутствующими этому неприятностями. Что в целом было весьма на руку сидевшим в трюме Онтеро и компании, которые под шумок успели спустить шлюпку и отчалить от обреченного судна.

После того как шлюпка перевернулась, Онтеро от неожиданности чуть было даже не пошел ко дну, но герцог схватил чародея за шиворот могучей рукой и придержал на поверхности воды, пока тот не пришел в себя и не смог сам вцепиться в спасительный трос. Перевернутая шлюпка сохраняла достаточно хорошую плавучесть, одновременно загородив всю компанию от судна Ордена, которое скорее всего все равно не стало бы беспокоиться из-за четырех человек, пытающихся спастить среди обломков. А когда беглецы достаточно пришли в себя, чтобы попытаться перевернуть шлюпку, влезть в нее и вычерпать в воду (необязательно именно в этом порядке), корабль-победитель уже еле-еле виднелся на горизонте.

К счастью, весла были простые, чисто деревянные и не отягощенные лишним металлом, а посему спокойно плавали невдалеке, и, после нескольких попыток и еще одного переворачивания шлюпки, были успешно выловлены из воды и установлены на законное место. Последнюю проблему — куда же плыть — удалось разрешить Онтеро, который покопавшись на свалке своих знаний, не имевших отношения к магии, тайнам жизни и иными мирам, смог к своему удивлению выкопать неплохие навигационные таланты, приобретенные еще в далекой и теперь уже весьма туманной юности. Острова были уже не так далеко, включая и желанный Эст-Арви, и меняясь по очереди они сумели добраться до берега еще до сумерек. Конечно, через пару часов работы веслами под палящим солнцем стала остро чувствоваться нехватка пресной воды, а еще через час один только Ильмер выглядел способным реально грести, но когда на горизонте появился берег, даже вконец раскисший Онтеро взялся снова за весло, и вскоре они были на узком песчаном берегу, окруженным густым лесом. Пройдя немного вдоль берега они нашли ручеек и на некоторое время были уже неспособны никуда двинуться. Онтеро, напившийся столько воды, что был неспособен сделать еще глоток, улегся на живот на раскаленном песке и опустил лицо в текущую воду, так что было даже непонятно, чем же он дышит. Тем не менее, судя по довольному шевелению головой, он как-то справлялся с этой задачей и был вполне доволен жизнью. Дастин и Тич по молодости пришли в себя достаточно быстро, а по герцогу трудно было сказать испытывал ли он серьезные неудобства до этого или нет. Во всяком случае, напившись воды и приполоскав одежду в пресной воде, чтобы смыть с нее кристаллизовавшуюся соль, он растянулся тут же на раскаленном песке, прирыл лицо большим листом лопуха, растущего на краю леса, и задремал, понимая что его спутникам все равно нужен отдых. Не то, чтобы это было лучше решение, но прямо сейчас они все равно никуда сдвинуться не могли.

Вскоре Онтеро прекратил свои водно-дыхательные упражнения, поднялся на ноги, огляделся по сторонам и обеспокоенно обратился с попутчикам:

— Друзья мои, я понимаю что вы устали, — тут Дастин и Тич, только что наблюдавшие обессиленные движения толстяка на песку хрюкнули от смеха, но не стали его прерывать. Онтеро же с легкой укоризной взглянув на них продолжил:

— Итак, друзья мои, я хотел сказать, что у меня для вас есть три новости, две хорошие и одна плохая. Первая хорошая новость в том, что мы на Эст-Арви. Вторая хорошая новость — мы на его южном конце, совсем невдалеке от дома моего друга, к которому мы и стремились. А плохая новость в том, что, увы, скоро начнет темнеть, а в темноте никто в здравом уме не согласится быть ни в этом лесу, — Онтеро указал на выходящий к пляжу лес, — ни возле него, в том числе и на этом берегу. Посему нам надо поторопиться!

— И ты знаешь куда идти? — спросил его Дастин.

— В свое время я жил здесь и неплохо знал эти места, разумеется, я знаю куда идти. Давайте подниматься!

Кто чуть кряхтя, кто со вздохом, но все четверо поднялись, Ильмер и во всем подражавший ему Тич еще раз умыли лицо, и все направились по тропинке идущей в глубь острова. Солнечный день и игра лучей в листве делали все вокруг светлым и жизнерадостным, но вскоре полог леса стал гуще, а в воздухе появилась какая-то не то напряженность, не то угроза. Темное пятно появилось сбоку от путников и тихо следовало за ними. На самом деле, оно не только само двигалось беззвучно, но и обычные лесные звуки затихали вокруг него Неожиданно раздался легкий треск — это птица, падая бездыханной, задела несколко веток засохшего подлеска… Тич сьежился, подергал рукав волшебника и испуганным шепотом спросил:

— Онтеро, что это?

— Это то, почему здесь нельзя оставаться на ночь, — мрачнее тучи обьяснил тот, глядя на безмолвную тень, — Проклятье, раньше они не осмеливались появляться при свете дня!..

— Кто они? — Еще более испуганным шепотом спросил уже лисенок, но чародей схватил его за хвост и ответил:

— Прекрати немедленно Тич, это тебе тут не поможет.

Тич вернулся в свой нормальный облик, но по-прежнему было видно, что он страшно боится. Вскоре с другой стороны появилась другая такая же тень, и на этот раз уже Дастин дернул Онтеро за рукав. Тот остановился, посмотрел внимательно по сторонам на приближающиеся тени, и обратился к окружившим его попутчикам:

— Дело плохо, эти твари мало чего боятся, и если они нападут, нам конец. Дастин, я знаю способ защиты, но ты должен мне опять помочь. И быстро! Дай мне руку и пой свою любимую песню! Остальное я сделаю сам.

Сцепившись руками они встали друг против друга и Дастин запел. Не то чтобы это было легко — страх, внушаемый невидимой смертью сжимал сердце и перехватывал горло, но бывший придворный менестрель собрал силы и запел. И страх потихоньку стал отступать, наоборот, таинственная сила наполнила его, потекла в его жилах и стала переливаться через край в воздух, в землю, в протянутую руку чародея, а перед глазами растворился лес и в золотистом свете он увидел двух человек — в сером и бордовом плащах, протягивающих к нему руки, и в этом жесте не было угрозы, а наоборот, сила и помощь, потом между ними появилась принцесса, красивая, до чего же красивая… Внезапно раздались слова:

— Неглес Аэ Алинор…

Сияние исчезло, вокруг опять был лес, но тени отшатнулись от тропы и замерли на почтительном расстоянии. Казалось, вокруг четверых путников на дороге возник радужный, чуть поблескивающий розоватыми искрами пузырь, отгородивший их от леса и темных тварей под его пологом. Осунувшийся Онтеро глубоко вздохнул и сказал:

— Это их остановит, теперь надо спешить….

* * *

Морские волны обрушивались на скалистый берег, поднимая в воздух брызги и водную пыль. Казалось они пытались пробиться сквозь неприступный камень к зеленой траве и деревьям, обрамляющим верхнюю кромку берега. И похоже когда-то им это удалось. Узкий проход между скал вел в незаметную спокойную бухту, скорее даже фьорд, скрывающий от стороннего взгляда все, что бы там ни происходило. Кто бы ни проходил мимо, будь то величественный и грозный военный корабль короля Леогонии, беспощадный пират из Гирлина, или просто ирнарский торговец, в лучшем случае они увидели бы узкую темную полоску и даже не заподозрили бы, что за ней скрывается корабль, способный атаковать и пустить на дно практически любого из них, будь на то воля его хозяев.

Но сейчас им было не до проплывающих мимо кораблей. Егард, Йолан, сопровождающие их Джанет и Йонаш, а также два десятка серых выгрузились из корабля на берег и пошли вдоль него в поисках Онтеро, Дастина и компании. Вскоре они попали в другую бухту, не такую скрытую, но такую же удобную. На берегу лежала шлюпка, вытащенная по песку подальше от линии прибоя. Ясно было, что те, кто пристали в ней к острову, надеялись использовать ее вновь. Да и шлюпка была знакома. Именно она тихо дрейфовала в сторону океана, покидая обломки «Бравого Реута» меньше чем пару дней назад…

Преследователи обернулись в поисках следов, но ветер уже сгладил их, а трава была слишком короткая и жесткая, чтобы на ней оставалось хоть что-то. Бухта явно была привлекательным местом и использовалась не так уж редко, хотя и не постоянно. Несколько еле различимых тропинок уходило от нее вглубь леса. Егард кивнул Йолану и пошел вглубь острова по одной из тропинок, сопровождаемый десятком серых. Остальные повернулись к оставшемуся мастеру в ожидании его выбора.

Йолан взглянул на почти невидимые тропки убегающие под свод мрачного леса, но все они выглядели совершенно одинаково. В этот момент Йонаш незаметно тронул его за локоть и указал на одну из троп. В ответ на удивленный взгляд, он сжал локоть товарища крепче, а другой рукой накрыл его ладонь, и с удивлением Йолан увидел светящиеся клочья какого-то непонятного розового тумана на ветвях деревьев, окружающих тропу.

— Сфера Алинора — тихо сказал Йонаш, — Они прошли здесь защищаясь от зверей и, возможно, чего-то похуже. Сфера закрывала их, но задевала ветки деревьев. Раздвигая их, она оставила следы.

Йолан удивленно взглянул на своего спутника. Достаточно долго ему приятно льстило, когда он замечал удивление Йонаша, но на этот раз очередь удивляться была его. И нельзя сказать, что неприятно. Он махнул рукой серым и решительным шагом направился под свод деревьев, с каждым шагом становящихся все гуще, старее и мрачнее. Джанет и Йонаш поспешили вслед, а затем и серые цепочкой последовали за своим мастером.

Теперь уже Йолан без труда различал светящиеся клочья чего-то непонятного, свисающие с деревьев, кустов, колючек, растущих вдоль тропы. В темноте леса раздался жуткий вой. Серые настороженно следили за темными просветами между стволов, но ничего пока не появлялось. Йолан еще раз посмотрел на своего спутниика и тихо спросил:

— Может и нам не мешало бы что-нибудь вроде этой сферы? Ты мог бы ее наложить?

Тот покачал головой и обьяснил:

— Я мог бы, но это сейчас не нужно и вредно. Когда делаешь это тратишь слишком много Силы, и она растворяется вокруг без толку. Посмотри внимательнее, здесь не только наши друзья поработали.

И он еще раз незаметно взял Йолана за локоть и указал ему на ветви ближайших деревьев. Тот всмотрелся и увидел среди клочьев уже увиденного розового тумана, значительно более слабые, но все же различимые куски других цветов — голубого, зеленого, неприятно желтого, даже коричневого, местами мелькали алые, бирюзовые, изумрудные искорки, которые тут же тухли. Вдруг он увидел возле клочка темно-зеленого тумана какое-то темное пятно. Оно медленно приблизилось к светящейся субстанции, запустило туда свой хоботок и стало жадно сосать. Йолан вопросительно взглянул на своего спутника, и тот пояснил:

— Это еще одна причина, по которой надо очень осторожно испльзовать магию, если уж использовать вообще. Это очень расточительный способ достижения результата. И жизненная сила, энергия, которая при этом теряется, не исчезает бесследно, а становится легкой добычей для всяких созданий, не совсем принадлежащих нашему миру, — он горько вздохнул, взглянул на темную тень, завершающую свой полдник, и добавил, — Ох, уж эти маги-волшебники. Весь остров запакостили. Надо же быть такими неаккуартными.

— Они опасны? — спросил Йолан, кивнув головой в сторону тени.

— А как ты думаешь, откуда они пьют силу, когда ее не разбросали вокруг всякие охломоны? Собственно поэтому магам и приходится так внимательно отгораживаться от иных реальностей. Они ж всю мерзость оттуда как прикармливают своими опытами. А потом удивляются, откуда она лезет, — и чуть промолчав добавил, — А нам они сейчас неопасны. Так что никакой сферы и не нужно. Они меня боятся. Да и ее, — Йонаш кивнул головой в сторону Джанет, — тоже.

И тут же замолк и отодвинулся назад, оставив Йолана в недоумении, почему непонятные тени боятся всех вокруг, кроме него самого.

* * *

Остров Эст-Арви неровный, как будто его делали разные создатели. Восточный берег обращенный к континенту сплошь закрыт отвесными скалами, с редкими фьордами между ними. Он как будто защищается от материка, ожидая от него всяческих пакостей. И в общем-то, не с проста. Южный берег покрыт густым мрачным лесом, простирающимся на север вглубь острова примерно на две трети всей его длины. Лес густой, темный и насыщен всякими странными существами, напоминая таинственный Корранский лес. Собственно он и выходит частично к Коррану — лесу и проливу.

Северная часть покрыта скалистой пустошью, над которой возвышается бдительный Энткор — столица архипелага. Город окружил невысокую скалу и настороженно смотрит вокруг, будто постоянно ожидая какого-то подвоха, то ли от людей, то ли от кораблей, а может и от самого острова, на котором он расположил свои кварталы. Именно расположил. Он не раскинулся вольно как древний Меретарк, не оградился крепостными стенами как королевский Джепмир, не припал к воде как торговый Ирнар. Он именно расположился здесь, по какому-то древнему плану, дом за домом, улица за улицей, опасливо озираясь по сторонам. А если вы зайдете в город, то вас поразит его необычность. Здесь не лают собаки, не кричат на улицах дети, не переругиваются через заборы женщины. Хотя здесь есть и собаки, и дети, и женщины. Только лучше вам с ними не встречаться. В смысле, с женщинами и детьми, а то могут ненароком превратить в собаку. Так что будьте осторожнее, не все колдуны здесь белые. По счастью черные тоже не все.

Мрачное ощущение создают север, восток и юг осторова, но западный берег — это совсем другое дело. Теплое течение смягчает здесь климат, золотистый песчаный берег, размытый в широкие пляжи бушующими океанскими волнами, манит теплом и гостеприимством. Даже отдельные куски леса, выходящие к линии прибоя совсем не те, что на юге или в глубине осторова. Веселые светлые лиственные рощи замечательное место, чистое, свежее, радующее глаз и душу. Удивительно, но странные твари наводняющие внутренние части леса сюда и носа не кажут. Как впрочем и хозяева острова. Мало кто из них поселяется даже близко к этим замечательным местам, настроение здесь не то. Где уж тут корпеть над вековой мудростью?

Неудивительно, что многие торговцы, не решаясь проплыть между островом и не менее мрачным Корранским лесом, зачастую выбирают западный маршрут, обходящий остров со стороны открытого океана. Здесь не только ничто не угрожает, да еще и ветер с моря уносит всякую гадость подальше от корабля.

Вот и сейчас какой-то корабль проходит вдоль берега под неполностью поставлеными парусами. Он будто размышляет, нужно ли ему идти дальше, или задержаться здесь. И похоже, что все-таки решает задержаться. Корабль подходит к берегу, встает на якорь и спускает шлюпку. Что не так обычно — берег, конечно, светлый и веселый, но все-таки лучше от этих колдунов подальше.

Наконец, шлюпка подходит к берегу и высаживает двух пассажиров. А затем, трое матросов разворачиваются и налегают на весла, будто за ними гонится добрая дюжина демонов. Что, впрочем, учитывая место, может не так уж и далеко от истины.

Прибывшие представляют весьма странную пару. Один из них — крепкий мужчина в дорожном кожаном костюме, прочных сапогах, короткой стрижкой и внимательными карими глазами. Он мог бы походить на переодевшегося монаха или пилигрима, но в его походке и жестах чувствуется какая-то непонятная властность, чуть затушеванная мягкостью и скупостью этих движениями. Собственно мягкость это не то слово. Лапа пантеры тоже может быть очень мягкой, если она захочет. Но за этим все равно будет чувствоваться какой она может быть в других обстоятельствах.

Второго издалека можно принять за подростка, если не ребенка. Но это впечатление обманчиво. Если вы подойдете поближе, то увидите низенького, ростом по пояс своему попутчику, очень важного седобородого мужчину в черном костюме с короткими штанами, открывающими заросшие шерстью лодыжки, колпаке из мягкой черной материи и чудных ботинках, состоящих в основном из подошвы и носка.

Прибывшие взглянули на поднимающий якорь корабль, закинули за плечи походные мешки и решительным шагом направились вглубь острова.

* * *

Аргвинар, друг Онтеро, по-прежнему жил в своем доме и дал путникам приют. Он не ожидал гостей, поэтому ужин оказался достаточно скудный, но все равно все так устали в тот день, что только и смогли сделать, как проглотить еду и улечься на покой во второй комнате. На следующий день первым проснулся Онтеро. Все еще спали и явно не собирались прерывать это занятие еще некоторое время, поэтому волшебник вышел во двор, умылся и присел на крыльцо. Вскоре к нему присоединился вставший еще раньше хозяин, и между старыми друзьями началась беседа.

— Что тебя привело ко мне, Онтеро, — спросил Аргвинар, присев на крыльцо рядом со своим коллегой.

— Это длинная история, — вздохнул тот, — и надеюсь, ты ее выслушаешь до конца, потому что мне нужен твой совет. Но прежде я хотел бы узнать, чем же ты занимаешься сейчас?

— Когда ты покинул остров, и если помнишь, ты это сделал весьма эффектно, я продолжил свои занятия. Если помнишь, я изучал проблему конца мира, и что может привести к концу мира. И знаешь, я очередной раз убедился, что наша позиция правильная — ни добро, ни зло не могут по отдельности гарантировать существование нашего мира, только баланс, равновесие поддерживает его существование.

— Ты должен был стать весьма популярен у мудрейших на севере острова с такими взглядами, — усмехнулся Онтеро, — Они ж вроде бы это и утверждают.

— Не совсем так, и ты сам это знаешь, — возразил Аргвинар, — Они не понимают этого, они не знают этого как достоверный факт, для них это лишь формула, позволяющая балансировать власть на островах между ними. Ты отлично знаешь, что реально многие из них — белые, и многие, очень многие из них — черные. Просто одни не могут справиться с другими и наоборот, и поэтому каждый бубнит эту фразу про равновесие, хотя на самом деле имеет в виду лишь отсрочку для себя, которая может позволить ему сунуть нож в спину другому! Сам же знаешь, ведь у тебя именно на этой почве проблемы были.

— Да-а-а, — задумчиво подтвердил толстяк, — было дело. Но ты, как я понимаю, не разругался с ними окончательно, на мой манер?

— Нет, мне нужен был доступ к нашим древним записям для работы, и, в конце концов, если не мозолить мудрейшим глаза, напоминая кто же они такие, то они тебе не мешают. Собственно, я услышал тот совет, который дали тебе до твоей выходки — не пытайся быть правовернее мудрейших, а если и пытаешься — не суй это всем в глаза. Что я и сделал. Зато рукописи я нашел важнейшие. В частности, записи подтверждающие тексты илинитов про певца.

Онтеро широко раскрыл глаза, но Аргвинар не позволил ему вставить слово и тут же продолжил:

— Представляешь, оказывается это есть в наших записях тоже! Причем на нашем древнем языке! Понимаешь, что это значит?

— Ты хочешь сказать, нашим древним письмом?

— Да. Что открывает богатейшие возможности для интерпретации! Например, я нашел ту самую знаменитую фразу: «Во дни затмения плоть восстанет на дух, но дух излечит плоть ради спасения души, хранящей Песню, которую они вместе вернут в Мир.» Между прочим, завершающий кусок этой рукописи, ты уволок в своей золотой табакерке к себе в Корран, это так, к слову. А возвращаясь к теме, я не сразу узнал эту фразу, сначалая я решил, что это какая-то древняя похабщина, типа нескромных историй Сиенна. Да и сам подумай, что я мог решить прочитав «Ночью женщина откроется мужчине, и мужчина даст ей младенца, первый крик которого они услышат на рассвете»? Но что-то подсказало мне обратить больше внимания на эту запись. Потом я увидел, что повторяющийся в начале знак, обозначающий женщину и ночь, несет еще много смыслов — женское начало, физический мир, тьма, зло, наслаждение, земля, конец, и, наконец, плоть! Точно так же повторящийся знак для мужчины, это еще и день, мужское начало, духовный мир, свет, добро, сознание, воздух, начало и наконец, дух. Когда обратил на это внимание, фраза из текстов илинитов вспомнилась сама собой, и я стал смотреть на остальные знаки и их другие смыслы, и они легли на тот текст один к одному! Представляешь? Мы просто неверно толковали эту фразу многие годы! Не «крик», а «песня», не «откроется», а «восстанет», не «младенец» и «рассвет» — тоже один знак, а «душа» и «Мир»!

— Интересно. Значит теперь можно попробовать комбинировать значения этих знаков и посмотреть, не получится ли каких новых интересных предсказаний…

— Вот именно! Конечно, есть сочетания, дающие полную чушь, как то самое о мужчине, женщине и младенце, но должны быть и значительно более осмысленные. И кто сказал, что илиниты толкуют его правильно? Но основной результат, конечно в том, что похоже действительно что-то в этом роде произойдет. Понимаешь какое нарушение равновесия это вызовет? Я не исключаю, что правильная интерпретация должна быть «В последние дни…», ведь первый знак для «затмения» — «тьмы» означает еще и «конец»! Возможно, что этот фрагмент и говорит о конце мира. Сам посуди, фактически они утверждают, что изгонят зло с земли, а ты и сам понимаешь, какое чудовищное нарушение равновесия это будет. И мы знаем, что ни одно нарушение равновесия не проходит безнаказанно, чем больше нарушение, тем страшнее реакция, бесконечное нарушение приведет к бесконечной реакции и бесконечному наказанию, которым может быть только конец мироздания.

— Погоди, — прервал его Онтеро, — Я не хуже тебя знаком с нашими основополагающими теориями, но если этот самый дух будет уничтожен и не принесет Песню, тот же самый текст означает, что равновесие будет столь же чудовищно нарушено, только в другую сторону, так?

— Увы! И это означает, что мир обречен, если только…

— Что только?

— Если только не удастся сделать так, чтобы Песню принесли в этот мир не полностью, а только частично! В идеале — ровно половину Песни! Как? Красивое решение?

— И как же ты собираешься это сделать? — Ядовито поинтересовался Онтеро.

— Не понимаю, чего ты язвишь? Не знаю. Но пока до этого далеко, надо и другим поколениям что-то оставить. Хотя это у меня в планах. Всегда мечтал заняться подобной академической проблемой… Это может быть работа, которая прославит меня на века! И кстати, если бы ты отказался от своих болтаний по материку и занялся бы наукой вместе со мной, то и тебя тоже.

Онтеро вздохнул и сказал:

— Понимаешь, это как раз то, о чем я хотел тебе рассказать. Не исключено, что твоя академическая проблема сейчас благополучно дрыхнет под крышей твоего же дома. И грядущим поколениям, если они все же будут, придется изучать наше с тобой решение…

* * *

Корджер тренировался с оружием на лужайке возле дома, когда с дороги в его направлении свернули несколько всадников. Точнее свернули они в направлении дома, но увидев мужчину в походной одежде и парой мечей, которыми тот жонглировал будто игрушечными, направились к нему. Бывший король внимательно смотрел на приближающихся, гадая, что ждать от неожиданных гостей. Всадники подъехали, и предводитель, явно местный хозяин, судя по важному и уверенному виду, учтиво произнес:

— Должно быть Вы и есть тот благородный гость, который судя по слухам почтил своим посещением мои владения. Барон д'Ариньи, к Вашим услугам. А с кем имею честь говорить я?

Корджер спокойно стоял перед всадниками, вложив мечи в ножны, и слегка наклонив голову ответил:

— Граф д'Эстен, к Вашим услугам.

Он уже давно понял, что называть свое подлинное имя неразумно и небезопасно в этих западных землях, в которых было немало приверженцев и слуг его врага, а остальные очень часто просто были до смерти запуганы недавними событиями на Востоке. Поэтому Корджер ограничился лишь названием герцогства, традиционно принадлежавшего наследникам разрушенной империи, одновременно слегка понизив его ранг. Барон соскочил с коня и подошел ближе:

— Боже, граф, что Вы делаете в этой деревенской хижине? Или Вы решили уединиться в сельской идиллии в ожидании нового Золотого Века? Так смею Вас уверить, что он скоро не ожидается, судя по событиям на Востоке. И уж я явно не могу позволить Вам ночевать где попало! Что скажут мои соседи? Что у барона д'Ариньи не хватает средств принимать гостей у себя в замке? Не позорьте меня, граф!

Корджер мысленно грусно вздохнул. Идиллии действительно настал конец. Жизнь позволила ему отдохнуть немного рядом с единственной женщиной на свете, которая действительно была ему нужна, но позволив это недолго, жизнь тут же грубо вторглась в уют временного затишья и ничего сделать было уже нельзя. Он действительно не принадлежал этому месту, он действительно не мог жить в крестьянском доме, и он действительно не мог пренебречь приглашением барона. Но он не мог бросить и Дейдру.

Видимо прочитав на его лице сомнения, барон продолжил:

— В чем дело, граф? Вы будто сомневаетесь в искренности моего приглашения? Бросьте, да и небезопасно благородному человеку находиться в крестьянском доме у большой дороги! Вы же отлично знаете, что после событий на Востоке они просто кишат ворьем, разбойниками и прочей швалью.

— Что Вы, барон, дело именно в небезопасности этого места. Видите ли, когда я попал сюда, я был в неподходящем состоянии для путешествий, — ответил Корджер, стараясь на ходу подобрать версию, которая звучала бы правдоподобно для его собеседника, — Женщина, живущая в этом доме, выходила меня и я предложил ей свою защиту.

Барон удивленно поднял брови, а затем игривый огонек появился в его глазах, а затем он расхохотался и сказал:

— Всего-то? Ну, если Вы собираетесь похитить мою крестьянку, так тем более Вы просто обязаны остановиться у меня. А до Вашего отъезда можете не беспокоиться, никто ее и пальцем не тронет. Эй, Блейк, — рявкнул он одному из своих попутчиков, — скачи в деревню, найди старосту, пусть передаст всем: Кто ведьму хоть пальцем тронет, на ближайшей осине вздерну! Давайте, граф, собирайтесь! Нам Вам подождать или Вы сами дорогу к замку найдете?

— Думаю, я лучше последую за Вами чуть попозже, барон — ответил Корджер, поскольку только так он мог выгадать время наедине с Дейдрой, чтобы объяснить ей, что происходит и что они будут делать.

— Что ж, граф, жду Вас, не слишком задерживайтесь — и Вы успеете как раз к обеду! — жизнерадостно произнес барон, вскочил на коня, и всадники удалились.

Корджер подошел к дому, открыл дверь и лицом к лицу столкнулся с Дейдрой. Она была бледна и смотрела на него отчаянными глазами.

— Ты все слышала? — спросил он.

Она только кивнула головой, стараясь сдержать слезы. Корджер подошел, притянул ее к себе, запустил пальцы в ее волосы, и глядя в глаза тихо начал говорить:

— Ты была права, я не могу всю жизнь провести в крестьянском доме. Другие люди не допустят этого. Но это не значит, что мы должны потерять друг друга, потому что тебе тоже необязательно проводить здесь всю свою жизнь, — и после паузы продолжил, — Мы можем уйти отсюда вместе. Сегодня я должен быть в замке, а уже завтра я могу распрощаться с гостеприимным хозяином и мы покинем эти края вместе. Когда я пришел к тебе, я не хотел жить, поэтому глядел на все так безнадежно. Но у меня везде найдутся друзья, те с которыми я воевал еще недавно, те, которых судьба так же разбросала теперь по городам Запада. Мы не пропадем, — и еще ненадолго задержавшись, будто переводя дыхание, он спросил:

— Ты пойдешь за мной?

— А ты не бросишь меня там, куда ты меня зовешь? — Ответила она.

Не отрываясь от ее глаз и бережно держа ее плечи в своих руках, Корджер медленно отрицательно покачал головой.

— Но там будут другие женщины, в красивых платьях, с драгоценностями…

— Тебе тоже придется носить красивые платья и драгоценности, — возразил Корджер.

— И они будут желать тебя, — продолжила Дейдра.

— Не больше чем ты, — ответил он.

— Они воспитаны и умеют говорить, как положено говорить благородным дамам. И они никогда не отдадут того, кто носит титул, простой крестьянке, — изливала свои страхи Дейдра, еле сдерживая слезы.

— Ты этому научишься тоже, и ты не просто крестьянка. И ни одна из них не любит меня так как ты! — Возразил он.

— А если полюбит?

Корджер медленно приблизился к ее губам и тихо сказал:

— И ни одну из них я не люблю так как тебя…

Долгий поцелуй прервал ее ответ, а затем Корджер, чуть оторвавшись от ее губ, спросил:

— Так ты пойдешь за мной?

— Всюду и всегда? — робко спросила она.

— Всюду и всегда, — ответил он.

— Ты уверен, что хочешь этого, господин, — Дейдра испытующе глядела на него.

— Уверен и знаю, и ты тоже знаешь, что сейчас сказать, — ответил он, — так ты пойдешь за мной?

Дейдра вздрогнула, будто поняла что-то недосказанное, и тихо прошептала:

— Пойду, господин, всюду и всегда, в горе и в радости, в Рай и в Ад, в царство живых и в царство мертвых, пока есть на свете Бог.

Корджер ласково прижал ее к себе и так же шепотом ответил:

— Я принимаю твою клятву, Дейдра Корджерсин-нор-Меретарк, герцогиня д'Эстен.

И внимательно глядя в ее широко раскрывшиеся глаза, спросил:

— Знаешь ли ты, что сейчас сказала?

— Знаю, господин, — ответила Дейдра, и уткнулась лицом в плечо своего мужа.

* * *

Посреди ночи Корджер услышал шум во дворе. Не прошло и минуты, как в отведенную ему спальню постучались, и голос одного из рыцарей барона прокричал:

— Вставайте, граф, крестьяне взбунтовались. Барон уже ускакал наводить порядок. Похоже, что они как раз возле того дома, где Вы останавливались…

Корджер вскочил, мгновенно оделся, выбежал во двор, вскочил на уже выведенного слугами из конюшни коня, и пустился вскачь. Но было уже поздно…

Остатки дома догорали кровавыми головешками среди закопченных камней, обожженной земли и черных обгорелых остатков бревен. Невдалеке, в луже крови лежал староста, заколотый вилами, видимо когда попытался остановить своих односельчан. Трое повешенных раскачивались на стоящих невдалеке деревьях, а толпа крестьян уныло стояла рядом под присмотром нескольких всадников. Пятеро крестьян усердно секли других пятерых под внимательным взглядом барона, и сказать, что он был злой как черт, означало бы сильно смягчить выражение его лица.

Барон, поигрывая кнутом в руках, обернулся к Корджеру и произнес:

— Простите, граф. Я понимаю, что задета Ваша честь, Вы ведь обещали ей свою защиту. Поверьте, это пятно и на моей репутации. Я просто не могу себе представить, чего эти ублюдки взбунтовались. Троих зачинщиков я уже повесил, но похоже их было больше. Только молчат, сволочи! — Кнут рассек воздух и ударил поперек спины стоящего невдалеке молодого крестьянского парня с недобрым блеском в небольших глуповатых глазах.

Корджер спустился с коня и медленно, на негнущихся ногах подошел к пожарищу. Он медленно переступил остатки фундамента и ступил на залитые водой головешки. Медленно наклонившись, он подобрал маленькую металлическую вещицу и всмотрелся в нее. Еще вчера, это был могущественный талисман, перстень, передававшийся в его роду из поколения в поколение, от матери к сыну, от мужа к жене. Совсем недавно, он отдал его Дейдре. Теперь благородный металл потускнел, а тонкие концы оправы раскрылись во все стороны, будто драгоценный камень взорвался в огне пожара. Все было кончено. Корджер вытряс из кошелька деньги в карман, и опустил в него остатки перстня, а потом отправил туда же пригоршню пепла, который вполне мог быть пеплом герцогини д'Эстен.

Глава 6

Внезапно сквозь ветви и густую листву начало пробиваться солнце, а вскоре тропа вывела на небольшую опушку, залитую солнечным светом. У дальнего ее края стоял дом, уходя задними дворами опять под мрачный свод леса. Над трубой дома вился легкий дымок, выдавая присутствие человека, и, возможно, даже не одного. Йолан торжествующе поглядел на Йонаша. Тот кивнул головой и ответил другим взглядом, полным сомнений, и Йолан понял, радоваться действительно пока что еще рано. Хотя и было похоже, что певец с компанией находятся именно в этом доме, но еще предстояло утрясти кучу проблем, включая не самую маленькую из них — Егарда.

По команде серые рассредоточились по краю леса и спрятались в высокой траве, ожидая распоряжений начальника. Высокая трава и солнечные блики укрыли серые плащи, так что с расстояния нельзя было вообще увидеть кого бы то ни было. И теперь предостояло решить, что же делать дальше. Возможно впервые за все путешествие Йонаш обнаружил, что не имеет понятия, что же должно произойти, когда они сойдутся все вместе вместе. Предполагалось, что только втроем они смогут найти ответ на этот немаловажный вопрос, но с Егардом, висящим за плечом, поиск истины вряд ли будет достаточно успешным. Похоже Йолан придерживался того же мнения, поскольку он задумчиво созрецая дом произнес:

— Что-то мы не то сотворили, брат Йо… Ну вот мы их и догнали, ну и что? Что теперь?

И он вопросительно поглядел на своего спутника. Тот ответил ему взглядом полным сомнений и начал было:

— Если Егард и дойдет до конца своей тропы, он может выберет другую. Там их много было. Так что время у нас должно быть.

— И увидит, что мы не возвращались, а стало быть что-то нашли, — возразил ему Йолан, — так что он может быть здесь с минуты на минуту.

Джанет тихо подошла к нему, положила руку на плечо и сказал:

— В любом случае, это не повод стоять и ждать. Нужно хотя бы дать им понять, что происходит. В конце концов, может сейчас просто не время для вашей встречи?

Йолан с сомнением посмотрел на нее, подумал и повернулся к Йонашу:

— Вот что, брат Йо, сходи-ка ты на разведку, посмотри, действительно ли они там, а я пока придержу… — и он глазами показал на траву, в которой прятились серые, а потом тихо добавил, — И действительно, расскажи нашим друзьям всю правду. Похоже действительно, что все что мы можем сделать, это попытаться уберечь их от Егарда. Хотя я и предпочел бы что-нибудь более содержательное.

Йонаш мягко кивнул и скрылся в траве, направляясь к дому. Вдруг сзади раздался шум. Из-за поворота тропиника показался Егард со своей половиной команды.

* * *

Дверь заскрипела и резко отворилась. В дверях стоял тот самый монах в сером плаще, которого они уже несколько раз видели. Ильмер схватился за меч, Онтеро поднял руку и приоткрыл рот, будто собираясь произнести заклинание, но монах поднял и протянул вперед распахнутую правую руку, будто показывая, что в ней нет оружия, и произнес:

— Бегите! Погоня окружила дом и вам с ней не справиться, но есть немного времени быстро уйти.

Дастин недоверчиво посмотрел на незванного госта и ответил за всех:

— Почему мы должны верить тебе?

Монах повернул к нему молодое лицо и твердо ответил:

— Потому что не так много осталось тех, кому ты еще можешь верить, Дастин. Я знаю о тебе, и если бы я желал тебе зла, мне было бы достаточно не вмешиваться. А не верите — взгляните через опушку на другой край леса.

Все невольно обернулись к окну. Там действительно были люди. Первым очнулся Онтеро:

— Быстро, отсюда! Кто бы он ни был, он действительно нас предупредил! К берегу, там у Аргвинара лодка.

— Да, давайте отсюда, — поддержал его Аргвинар, — вам в это ни к чему ввязываться. — он прищурился на серый плащ незнакомца, злобно ухмыльнулся глядя на него и добавил, — А я их, серых, здесь встречу…

Онтеро только удивленно взглянул на своего коллегу, но тот решительно махнул рукой — мол, убирайтесь живее, и вся компания вывалилась через дверь под покров леса, скрытая от преследователей домом. Выходивший последний Онтеро задержался, взглянул на монаха и спросил:

— Зачем ты это сделал?

В ответ он встретил недоверчивый взгляд. Осторожность в глазах незнакомца явно боролась с необходимостью хоть что-то обьяснить. Йонаш и правду оказался в затруднении. Скажи он правду, и каждое его слово было бы подвергнуто жесточайшему недоверию, и скорее всего было бы интерпретировано не в его пользу. С другой стороны хоть что-то содержательное сказать было просто необходимо. Он на мгновение задержался и ответил:

— «Во дни затмения плоть восстанет на дух, но дух излечит плоть ради спасения души, хранящей Песню, которую они вместе вернут в Мир.» — и добавил — «Вместе»! Бегите!

И Онтеро, видимо поняв, что ничего больше не добьется сейчас, поспешил за друзьями, а Йонаш развернулся и тихо растворился в высокой траве, возвращаясь назад.

* * *

По дороге ехал отряд рыцарей короля Леогонии. Мощные кони гордо ступали по осенней грязи, неся своих всадников, а те ехали молча, соблюдая свой, непонятный непосвященному порядок. Лишь два рыцаря, возглявлявшие отряд нарушали общее молчание своим негромким разговором. Один из них обращался к другому:

— Мессир, не стоит ли попробовать найти поддержку у западных баронов?

Тот, кого называли «мессир», покачал головой и со вздохом ответил:

— Нет мой добрый друг, они может и рады были бы поддержать, но их сил не хватит надолго. Нам нужен какой-то другой союзник, сведущий, влиятельный, способный на большее, чем просто выставить армию. Вы же читали это письмо…

— Наглейшие требования, мессир! — возмущенно ответил его собеседник, — Подумать только, выдвигать такие требования королю Леогонии!

— Тем не менее надо признать, что он сумел подтвердить свои требоавния делом. Нет, нам нужен очень сильный союзник, и нужен скоро. Собственно, я действительно планирую поговорить с некоторыми западными баронами, но не столько чтобы получить их поддержку, сколько чтобы узнать, где можно найти нужного нам союзника….

— Думаете, они могут подсказать, мессир? Но будет ли от этого помощь? Ходили слухи, что некоторые из них, особенно ближе к югу, к Ирнару, знаются с нечистой силой…

— Не знаю, но откуда бы ни пришла помощь, способная справиться с подобной силой, у меня нет возможности быть особенно разборчивым… если я хочу оставаться королем.

Король Леогонии Акрат III и группа его приближенных рыцарей продолжала свой путь из столицы на запад.

* * *

Покинув дом на опушке, друзья пошли по тропе идущей от заднего двора через лес на берег. Некоторое время шли молча, но потом Ильмер догнал Онтеро и спросил:

— Ты сумел узнать, что хотел?

— Да, — кивнул головой Онтеро, — я узнал, что хотел, хотя и хотел бы поговорить с Аргвинаром побольше.

— Ты не хочешь поделиться с нами своими тайнами, а то меня несколько утомляет погоня неизвестно за чем и неизвестно ради чего. Да и наши спутники тоже не в восторге от всего этого.

Онтеро остановился, взглянул на ожидающие лица его спутников, казалось задающих тот же вопрос, вздохнул, и ответил:

— Ты прав, я должен вам рассказать куда больше. Но сейчас не время, и сейчас мы пытаемся избежать погони, которая нам угрожает….

— Не нам, а тебе и Дастину. Причем чем это грозит Дастину я пока не вижу. Тич им не нужен, а я вообще собирался участвовать во всем этом, если помнишь, как охотник, а не как дичь!

— Хорошо, давай уберемся отсюда и соберем большой совет нашей компании. И тогда все и обсудим, хорошо?

— Хорошо, — согласился Ильмер, — и учти, я тебе об этом напомню, если ты забудешь.

Все опять пошли быстрым шагом к берегу и вскоре вышли на берег моря. Лодка Аргвинара, как и было обещано, лежала на берегу.

— Он знает, где наша лодка, — заметил Онтеро, — так что не будет возражать против того, что мы эту позаимствуем. Давайте быстрее…

Все влезли в лодку, отчалили и некоторое врмя, сменяясь по очереди, молча гребли в сторону материка, пока остров не превратился в тонкую линию на горизонте. Тогда, гребший в тот момент на пару с Дастином Ильмер, опустил весло на дно лодки, скрестил руки на груди и сказал:

— Итак, не пора ли нам поговорить?

Онтеро вздохнул и ответил:

— Что ж, я готов. Я не уверен, что смогу рассказать все, но…

— Погоди, — прервал его Ильмер, — прежде всего нам нужно поянть, кто чего хочет. Тогда станет яснее что нам важно знать, что мы хотим сейчас, а не что мы захотим после твоего рассказа. Согласны?

Если кто и возражал, то не подал виду, и даже Онтеро грустно, но согласно кивнул головой.

— Хорошо, — продолжил Ильмер, — я хотел поймать убийцу моей невесты, но понял, что он — невиновен, и более того, моя невеста совсем не убита и даже не совсем то, что я думал о ней. Браки между принцессами и герцогами не похожи на браки обычных людей, слишком многое зависит от них и слишком многое происходит до, во время и после. Нарушить такие планы в последний момент не просто и такое не случается само по себе. За этим должно стоять что-то действительно серьезное. Достаточно серьезное, чтобы повлиять на жизнь в Вильдаре. Я — герцог Хорнкара и я отвечаю за свое герцогство и своих людей перед Богом. Я должен знать, что грозит моим людям и как это предотвратить. Если есть лучший путь защитить моих людей, чем болтаться по всему Вильдару с вами — я должен сделать это. И еще, я не могу бросить моих людей надолго, они нуждаются во мне. Я сказал.

Ильмер взглянул на Тича:

— Ну, я даже и не знаю, — начал мальчишка, — я хочу научиться у Онтеро его магии, и хочу участвовать в приключении, и я думал, что если я буду рядом с Ильмером, и смогу отличиться, то смогу получить дворянство. Такое на дороге не валяется. И еще мне нравится Дастин, он хоть и непутевый, но может быть настоящим другом. Вот вроде и все.

Ильмер перевел взгляд на сидящего рядом Дастина. Менестрель замялся и начал:

— Сначала я хотел, чтоб меня не казнили, тем более, что и виноват-то я не был. Хотел удрать из тюрьмы, и чтоб меня не поймали. А теперь я просто хочу жить и не бояться. Если бы я мог куда-нибудь скрыться, где меня бы не нашли, и где я мог бы жить, ну, как все живут, я думаю… — Дастин беспомощно развел руками.

— Итак, мы слушаем тебя, чародей, — сказал Ильмер. — Что ты можешь нам сказать?

Онтеро потер переносицу, нервно оглянулся по сторонам, будто боялся, что кто-то может его подслушать посреди открытого океана, вхдохнул, мотнул головой, еще раз глубоко вздохнул и начал:

— Я не знаю точно, в таких вещах никогда нельзя знать точно, но ты прав, Ильмер, я не должен был держать это при себе. Просто я забыл, что двум из нас не от кого бежать, а сам я только о том и думал — куда скрыться да как понять, что же происходит. Теперь я рискну, и скажу вам, что знаю, а дальше вам решать.

Все вы слышали про Певца, который должен придти в мир и принести Песню. Но большинство не знает, что это за Песня и откуда она взялась, и что это означает. Считается, что когда Создатель делал этот Мир он начал с Песни. Эту особую Песню пел он, и с ним особые могущественные создания, которых он создал еще до нашего Мира. Назовем их для простоты ангелами. По сути эта Песня и стала нашим Миром. Она была задуманная совершенно, и мир созданный ею тоже был совершеннен, но один из ангелов решил не следовать Создателю, а внести что-то свое, придумать свою песню. И он внес диссонанс в общую мелодию. Создатель исправил это, но мятежный ангел опять запел по-своему, и так повторялось несколько раз, пока того, кто портил мелодию не изгнали из круга избранных. Но зло уже было сделано, и поэтому мир получился таким, какой он есть. Илиниты считают, что исправив зло, восстановив изначальную мелодию, можно восстановить совершенный мир без зла, без горя, без бедствий, идеальный мир. Есть те, которые хотят наоборот, не допустить восстановления изначальной мелодии, а по возможности избавиться от нее вообще. Я не знаю, почему они так думают, для всех очевидно, что это привело бы к полному разрушению мира. Наконец, есть мы — волшебники Архипелага. Мы занимаем особую позицию. Мы считаем, что полное восстановление мелодии так же губительно, как и полное забвение ее. Потеряй мир полностью изначальную мелодию — и он рассыпется во прах, потому что только в ней была сила, которая создала этот мир, без нее он не может существовать. Но победи эта изначальная мелодия — и все станет совершенно, хорошо, и… неизбежно. Если мир совершеннен, каждый делает только совершенные поступки, каждый предсказуем, каждый не более чем марионетка законов совершенства, в конечном счете ничего не будет делаться, что не должно делаться, и ничего не будет не сделано, что должно быть сделано. Никто просто не будет иметь выбора, все будут делать лишь то, что совершенно, а потому по сути не будут делать ничего, что равносильно смерти. Поэтому мы, волшебники Архипелага, полагаем, что лишь в равновесии сможет мир существовать, и что любая крайность, будь то добро, или зло, приведет к его концу. Но кто бы ни обращался к этому вопросу, все согласны в одном — в важности Песни. И все согласны с древним пророчеством про Певца, который принесет Песню в Мир вновь. И все согласны с важностью этого пророчества, и что время, когда в Мир придет Певец, навеки изменит это Мир к лучшему или к худшему, независимо от того, как они понимают лучшее и худшее.

— Погоди, Онтеро, — прервал его Ильмер, — это все занятно, но все мы слышали сказку про Певца. Ты не можешь найти лучшее время для нее? Сейчас мы ведь спрашивали тебя о другом!

— Потерпи немного, — ответил толстяк, — я объясню, почему я об этом говорю. Так вот, продолжая, представьте, что вы живете во время прихода Певца. Каково это будет? Это необычное время, это время когда многие делают не то, что делают всегда, и то, что делают всегда, может оказаться неправильным, ошибкой. Для начала все, и светлые, и темные, и просто желающие власти, равно как и нежелающие власти для соперников, все примут в этом участие. От этого будет зависит жизнь каждого в Вильдаре надолго вперед. Победи одни, и страны будут процветать, мирные дороги, плодородные поля, добрые соседи, победи другие — и будут войны, пожары, смерть всюду и везде, поэтому те кто будут сражаться вокруг Певца вряд ли будут разбирать пути, и кто бы ни победил в конце — по дороге будут и войны, и пожары, и смерти, и это будет по всей стране. Да и представьте себя на месте правителя в это время, что бы он сделал? Если он действительно хочет блага своему народу, он просто был бы должен принять в этом участие и вынужден был бы сделать все, чтобы защитить Певца от тьмы. Потому что только так он мог бы защитить своих людей от бедствий в конце концов, это слишком велико, от этого не отсидишься за крепостными стенами, это — для всех. А сам Певец, какого ему? Сила данная ему — это непростая ноша. Почти непосильная для человека. Это как петь во дворце какого-то тирана и знать, что за каждую твою фальшивую ноту, он кого-то прикажет казнить. Не тебя — кого-то. За каждую фальшивую ноту. Представили, каково будет Певцу? И этим тираном будет он же сам, точнее данная ему в Песне сила. Ведь он ее должен принести в мир, и если он сумеет не исказить ее, только тогда она будет обладать силой воцарять мир и покой, а иначе та же сила будет нести зло, как она делала тогда, когда была искажена в начале времен. Каково?

Онтеро сделал паузу и выжидающе смотрел на спутников. Первым молчание прервал Ильмер:

— Я согласен, я не хотел бы быть герцогом во время, когда придет Певец. Но зачем ты об этом нам говоришь?

Тич добавил:

— Да и простому народу придется не сладко.

Закончил Дастин:

— Да, действительно страшно. Я не раз мечтал будто я и есть Певец. А теперь вижу, что, пожалуй, я не хотел бы оказаться на его месте. Но я согласен с Ильмером, это все старые легенды, при чем тут мы? Ты что, намекаешь, что мы живем во времена прихода Певца?

Онтеро еще раз вздохнул и глядя Дастину прямо в глаза ответил:

— При том, что ты и есть тот самый Певец.

Волшебник грустно смотрел на спутников, гляда на их изумленные и побледневшие лица, пока те мысленно складывали картину и известных им кусочков мозаики.

— Я пел тогда в тюрьме… — сказал Дастин.

— И потом, в хижине того приятеля одержимого демоном… — добавил Тич.

— И вчера в лесу, — закончил Ильмер.

* * *

Слуги старались ходить тихо и не обращать на себя внимание, когда проходили мимо комнаты госта. Барон д'Ариньи полагал, что отлично понимает чувства гостя, и считал, что тот вправе выпустить пар, равно как и уйти в запой. Собственно говоря, он и сам был взбешен случившимся — как человек чести он не выносил, когда его слово было нарушено, а ведь именно он уверял, что тот может оставить ту крестьянку одну… И когда всякое отребье убивает женщину, которой ты предоставил защиту… Словом днем барон заливал вином оскорбленную честь наравне с гостем, и лишь поздно ночью гость получал возможность продолжать эту деятельность в одиночку в своей комнате. Корджер же вообще мало что думал, казалось что он вновь вернулся в тот холодный темный вечер под проливным дождем со снегом и пронизывающим ледяным ветром, когда впервые увидел слабо светящийся огонек у дороги. Только теперь тот вечер был в его душе и в нем не было видно даже самого слабого огонька.

В этот вечер Корджер особо налег на лекарство от душевных проблем, и теперь лежал ничком на полу, зажав в одной руке кувшин с узким горлом, и остатками вина. Он надеялся, что его стошнит на пол, но этого не произошло, и тогда, собрав последние силы, Корджер отталкиваясь руками сначала встал на четвереньки, а потом разогнулся и яростно швырнул кувшин с остатками вина в стену. В голове все кружилось, ярость с тоской сжимали ему сердце, и вдруг он понял, что стоит на коленях, перед повешенным в углу изображением Единого, приверженцем которого явно был барон. Мысленно удивившись такой необычной для себя позе, Корджер прокричал, обращаясь к изображению:

— Как же Ты мог допустить такое? Ты, Всемогущий и Всеблагой! Неужто Ты не видишь, что здесь творится? Почему Ты не караешь тех, кто творит такое? Неужто Ты не видишь, что сделали с моей страной??? Неужто ты не видишь, что сделали с моей женой??? Неужто тебе наплевать?! Или твои люди слишком благи, чтобы карать? Тогда сделай меня своим мечом!

И обессилев от взрыва эмоций, сопровождавших первую в его жизни молитву, обращенную к Единому, Корджер опять рухнул ничком на пол.

* * *

Вышибленная дверь лежала на полу, присыпанная опилками, просыпавшимися с потолка, где они очевидно служили для утепления. Егард запахнул свой бордовый, теперь свежепрожженый в нескольких местах плащ, зло пнул сапогом колченогий табурет, и брезгливо оглянувшись вокруг, сказал:

— Упустили.

Собственно говоря, столь глубокомысленный вывод был достаточно очевиден, однако Йолан, внимательно уставившийся в узкое окошко, не счел необходимым язвить по этому поводу, тем более, что его мысли были заняты другим. Он наблюдал за группой серых, удалявшихся под кроны деревьев по следам беглецов.

— Пошли за ними! — сказал было Егард, направляясь к пустому теперь дверному проему.

— Без толку, — ответил Йолан, не отрываясь от окна, — Сейчас придут серые, и скажут, что они уже отплыли.

— Откуда такая прозорливость? — Криво усмехнулся Егард, остановившись.

— Берег рукой подать. Они бы не стали бежать, если бы там не было лодки, — ответил Йолан.

Егард задумался на минуту, уже спокойнее посмотрел на Йолана, как бы признавая его правоту, и тем не менее вышел из дома и размашистым шагом направился по тропе под густую крону деревьев. В доме остались трое. Йолан повернулся и спросил:

— Ты успел что-нибудь сделать?

— Только предупредил их, да еще раз попытался убедить, что мы — не враги, — пожал плечами Йонаш, — Уходить отсюда надо. Вон сколько всякой пакости по стенам…

Стены действительно были увешаны самыми разными и странными вещами, и прорезавшимся новым зрением, Йолан заметил, что от них исходило легкое сияние разных цветов, но как правило цветов грязноватых и тусклых. Только один предмет выделялся на этом фоне. Маленький золотистый ключ висел на гвозде у окошка, сияя ярким здоровым светом. Йолан осторожно протянул руку, и не заметив никакой опасности, взял ключ в руки. Ключ был как будто от карманных часов или от небольшой шкатулки и размером был меньше мизинца. Йонаш внимательно всмотрелся в безделушку в руках своего спутника, удивленно потер лоб, но тот, не видя никакого смысла в этом странном предмете, бросил его было на грубый стол из тесанных досок. Йонашем овладело странное ощущение, что то ли он уже видел этот ключ где-то, то ли еще что-то… Он подошел к столу, подобрал вещицу, внимательно пригляделся и спрятал в карман одежды под плащом. Йолан тем временем решительно вышел наружу и его спутники к нему немедленно присоединились.

Снаружи, если не заходить под своды леса, было тепло, светло, в синем небе не было ни единого облачка, словом день был замечательный. Но настроение как то не приходило. Все трое ждали, обернувшись к уходящей под полог леса тропе. Наконец, среди деревьев появилось движение. Егард во главе серых шел обратно. На вопросительный взгляд Йолана он только передернул плечами, отвел глаза и сказал:

— Уплыли… — подождал немного и видя, что собрат по Ордену продолжает смотреть на него спокойно и вопросительно, добавил, — В сторону Коррана.

* * *

Тяжелая дверь из почерневших, давно не чищенных дубовых досок, окованная ржавыми полосами железа, со скрипом приоткрылась перед Дейдрой. На пороге появилась надзирательница приюта — мрачная немолодая женщина, поставленная властями следить за порядком в единственном месте в городе, где на крохи пожертвований могли хоть немного продержаться те, у которых не оставалось больше уже никакой надежды.

— Ну, чего надо, — грубо спросила она, сипло дыша на Дейдру не то кислым вином, не то чем-то похуже.

Дейдра закашлялась от этой вони, и тут же вновь почувствовала острые схватки. Надзирательница бросила оценивающий взгляд на ее фигуру, на конвульсивные движения, и понимающе усмехнулась:

— Ладно, заходи. На то и приют, чтоб всякая шлюха родить могла не на дороге, — она подвинулась, освобождая проход, и Дейдра на неверных ногах вошла внутрь.

— Прямо иди, — приказала надзирательница, — Видишь дверь в конце коридора? Зайди туда и ложись на лавку. Как совсем приспичит — кричи. Я уж, так и быть, сейчас за повитухой пошлю. Эй, Косой! — гаркнула она, как будто стояла на капитанском мостике посреди бушующего океана, — Живо за бабкой Мартой, тут одна портовая рожать собралась.

Откуда-то из задних дверей появился шустрый мальчишка с раскосынми глазами и быстро выскочил на улицу.

— Чего стоишь, иди, поняла куда? — рявкнула надзирательница уже на гостью, стоявшую остолбенело от боли, стыда и страха. Та судорожно кивнула головой и, как могла, быстрее постаралась спрятаться за указанной дверью.

Надзирательница проводила ее долгим тяжелым взглядом, а потом вернулась в комнату рядом, где за накрытым столом сидел пожилой мужчина в черной строгой одежде, напоминавший чиновника. Собственно, он и был чиновником и представлял городские власти в вопросах надзора за подобными заведениями.

— Ах, Вы и не представляете, господин Вайер, какая шваль постоянно стремится устроиться в приюте, — сказала надзирательница, в то время как ее собеседник наполнил два стакана вином, из стоявшего на столе кувшина, — Спасибо, — улыбнулась она, приняв полный стакан, и продолжила — Вот сейчас например, кто Вы думаете это пришел? Какая-то портовая девка решила, что приют — это самое подходящее место, чтобы произвести на свет ее ублюдка. А что делать мне? Вы же знаете, какие строгие правила, ее я просто должна принять, и что потом? Спрашивается, на какие шиши мне кормить ее? Вы же знаете какие крохи выделяет город!

— О, как я Вас понимаю, госпожа Цваль… — горестно покачал головой чиновник, пригубливая вино не в пример аккуратнее и умереннее, чем хозяйка, — Но, Вы знаете, именно эта девка может оказаться и не столь тягостной для нашего приюта, — и он многозначительно посмотрел на хозяйку. Та удивленно подняла брови и ответила:

— Право я не очень Вас понимаю, господин Вайер. Я знаю Вас как мужчину который всегда очень серьезно относится к тому, что говорит, но не могли бы Вы пояснить?

— Помните, дорогая госпожа Цваль, тот печальный инцидент с нищим, решившим остаться у Вас слишком надолго? — столь же многозначительно продолжил чиновник.

— Как не помнить! — Вскипела хозяйка, и краска злости залила ее некрасивое лицо, — У него еще нашлись родственники, которые посмели обвинить меня, что я его заморила голодом! Где интересно они были тогда?! А того мерзавца действительно и стоило заморить, но я этого не делала!

— Конечно, конечно, — умиротворяюще произнес чиновник, — но среди его родственников оказались влиятельные люди…

— И из-за этого я могу лишиться своего места! — Возмущенно продолжила женщина, — Представляете до чего дошел мир?! Вот и помогай бедным, трать на них свою жизнь, а потом тебя же выбросят на улицу за это!

Чиновник понимающе улыбнулся и произнес:

— Совсем необязательно дорогая госпожа Цваль, у меня есть знакомый, который может за Вас заступиться, и никто, поверьте, никто после этого не посмеет Вас и тронуть.

— Ах, это было бы так замечательно! Неужели можете? — воскликнула госпожа Цваль почти искренне.

— Да, могу, вот только он не любит делать ничего задаром.

Надзирательница сделала резкое движение, будто проверяя свой кошелек, жадно блеснула глазами, а затем ответила:

— Но Вы же сами знаете, какие у меня могут быть деньги? Я бедная женщина…

— Госпожа Цваль, — прервал ее мужчина игриво улыбаясь, — Он не потребует от Вас денег.

— Но, что же тогда, — удивленна спросила надзирательница, вдруг неожиданно зарумянившись.

— О, нет, нет, ничего такого, поверьте, — спохватился чиновник, — Подумайте сами, разве я мог бы предложить ТАКОЕ честной женщине. Что Вы! Он хочет, чтоб Вы передали ему ребенка, которого родит эта женщина, которую Вы только что пустили в приют. Скажу больше, он знал, что она придет сюда, и именно поэтому я зашел к Вам именно в этот час.

Надзирательница испуганно замолчала, но тут же запричитала:

— Ах, Боже мой, да как же это сделать? Если узнает кто, мне ж головы не сносить?

Чиновник протянув руку сжал ее ладонь, внимательно посмотрел ей в глаза и, улыбаясь, тихо-тихо произнес:

— А вот узнать никто ничего не должен.

— Да что я ей скажу, она ведь хоть и оборванка, а ведь шум поднимет!

Мужчина вынул из кармана набитый монетами кошелек и, держа его за завязки, протянул над столом женщине. А затем, твердо и внимательно глядя ей в глаза, еще тише добавил:

— А ей скажете, что ребенок умер.

* * *

Для Дейдры время слилось в сплошном непрекращающемся кошмаре боли и усилий. Казалось, вот уже все, ей даже померещился крик ребенка, и вдруг все опять продолжилось с той же силой… Надзирательница суетилась вокруг нее сама, и если бы Дейдра могла соображать, то очень удивилась бы, чего эта надменная женщина вдруг занялась ей лично, хотя намеревалась отдать ее на руки местной повитухи, да и тон хозяйки резко сменился, стал ласковым и обходительным.

— Ну, давай, милая, постарайся, давай-давай…

А по темным улицам Бренсалля уже шел недавний посетитель приюта, бережно несущий на руках завернутого в приютские тряпки новорожденного ребенка.

Не зря надзирательница была заботлива с Дейдрой, не зря… Она быстро поняла, что одним ребенком дело не ограничится. И что же ей было делать? Если она не отдаст всех детей, то неизвестный покровитель может разозлиться, и тогда она уж точно лишится своего места. Но неизвестно еще и захочет ли он связываться с целым выводком, вместо одного ребенка. И так, и так не получалось ничего путного. И надзирательница просто испугалась, не зная что делать.

Но в темной душе всегда найдется подходящая темная мысль. Если сейчас она шума не поднимет, — думала хозяйка, — то потом можно будет тихо выставить ее на улицу, а тогда какой спрос? Ушла она и все. И никакого ребенка вообще и не было.

Но и на этом дело не кончилось. Когда вслед за вторым настала очередь третьего, надзирательница уже перепугалась не на шутку. Женщина с одним младенцем на руках запросто может затеряться в большом городе. Кому она нужна? А двойня это уже редкость. Такую каждый заметит. Да и вообще, двойня или тройня детей считалась благословением свыше. Причем не только для матери, но и для всех вокруг. Такую могут и служанкой куда взять, так, на счастье, а там… В глубине души у нее шевельнулась черная мысль, но она тут же ее сама испугалась и продолжила свою работу. Хотя ей все равно подумалось, что если бы этот третий ребенок действительно умер бы… Движения стали грубее, отстраненнее, этот третий ребенок явно мог принести кучу проблем. Может поэтому, неаккуратным движением она случайно повредила третьему ножку, и тут же испугавшись, как бы кто чего не узнал, еще больше захлопотала вокруг роженицы.

И словно в ответ на ее тайные мысли вскоре вновь раздался стук в дверь. Пришедший оказался монахом в просторном сером плаще со спокойным уверенным взглядом. Войдя, он сразу же приступил к делу:

— К Вам сегодня пришла женщина, она должна вот-вот родить, что с нею?

У надзирательницы чуть не отнялись ноги от страха. Она знала, что с монахами шутки плохи, они такое знают и умеют, что обычным людям не ведомо. Вдруг он про первого узнает? Ребенка украсть — это плаха. Да как же его спровадить? И не зная, с чем связан этот разговор, а просто стараясь соврать что-нибудь срочно, пока не всплыла страшная правда, надзирательница запричитала:

— Умерла она только что, умерла. Родила и умерла. Нет ее больше. Вон уже и подводы ее забрали, — не зная чего еще соврать на случай, если монаху вздумается взглянуть на тело. Но его явно заботило совсем другое:

— А ребенок? Что с ребенком?

Новая, уже осмысленная надежда озарила надзирательницу, и она не задумываясь выпалила:

— Жив ребеночек, жив. Вот только надолго ли? Его ж выкормить, выпоить некому, вырастить…

— Принеси ребенка, — прервал ее монах, и надзирательница, не веря своей удаче, понеслась в дальнюю комнату, где возле лежавшей без сознания Дейдры, шевелились два комочка. Может, если бы у нее было чуть времени, она бы постаралась подсунуть монаху того, у которого была повреждена ножка, но страх, что монах вот-вот зайдет вслед за ней, заставил ее схватить первого попавшегося их двоих, и быстро вернуться назад.

Монах бережно принял ребенка, присел на лавку, сокрушенно покачал головой, вынул откуда-то кошелек, протянул его надзирательнице и сказал:

— Позаботься о теле его матери, вот тебе на похороны. Ты знаешь, как по нашему обряду принято хоронить. Так и сделай. Ребенка я заберу с собой. Его вырастят у нас в монастыре, если нужно какие бумаги подписать — давай скорее.

Глаза надзирательницы жадно разгорелись, она схватила кошелек, явно содержащий куда больше, чем требовалось на похороны, и торопливо, пока монах не передумал, зачастила:

— Да, нет, не нужно ничего, вам, монахам верят, только имя свое скажи, чтоб в книгу записать.

— Брат Симеон, орден святого Илина, — ответил монах и развернувшись вышел на улицу. Надзирательница облегченно вздохнула и с жадно блестящими глазами стала пересчитывать деньги.

* * *

Дейдра не могла поверить. Неужели все те муки были увенчались появлением лишь этого одного крохотного создания? По ее ощущениям она родила будто троих. Наверное, такова женская доля, решила она про себя, нежно глядя на младенца. Она освободила из-под одежды упругую, налитую молоком грудь и направила ее в рот ребенка. Тот грустно и серьезно посмотрел на мать, и сосредоточенно принялся сосать твердый темный сосок.

Дейдра сидела на крыльце какого-то дома, радуясь, что хозяева то ли не заметили ее, то ли просто боялись выглянуть на улицу города, пораженного мором. Уже несколько дней как она покинула приют, и теперь скиталась по городу без помощи и крыши над головой. Она бы вряд ли это сделала, но начавшаяся в городе эпидемия проникла и за дверь приюта, и каждого заболевшего забирали в общественную больницу, из которой, как правило, оставался только один путь — смерть. Будь она одна, она может и приняла бы подобный выход, но сейчас, когда у нее на руках шевелился сын, нет. Она не могла бросить его на чужие равнодушные руки. Она должна была бороться за него. Поэтому при первых признаках болезни, она сбежала из приюта, прижимая к себе свое единственное сокровище, которое она не променяла бы ни на что на свете, даже на свою собственную жизнь.

Голова кружилась и горела. Дейдра прислонилась к деревяной стене и почувствовала, что скоро потеряет сознание. Неожиданно открылась дверь и мужской голос прокричал:

— Сельма! Тут женщина с ребенком умирает!

Дейдра услышала шаги и не слишком молодой уже женский голос спросил:

— Что же делать-то? В дом ее нельзя, всех заразит. И оставлять ее тоже нехорошо.

— Вон подводы едут, — ответил мужской голос, — Они больных забирают в больницу. Вдруг еще придет в себя?

— А ребеночек-то как? Он в больнице точно помрет. За ним там, кто смотреть-то будет? — Взволнованно продолжил женский голос.

— Это точно, — откликнулся мужской, — Дело — дрянь. Слушай, Сельма, а ребенок-то здоров. Погляди. Возьмем его пока себе. Присмотрим, а если она выживет, так придет сюда, заберет.

Женский голос вздохнул и ответил:

— Вряд ли, выживет. Верно ты говоришь, возьмем ребенка, присмотрим. А коль мать не вернется, так и нам лишним не будет. Своих нет, так хоть чужого вырастим. Смотри, она глаза приоткрыла, что-то сказать хочет. Эй, не бойся, милая. Тебя сейчас в больницу доставят, а ребеночек у нас пока побудет. Ты не бойся, приглядим как надо. Как выздоровеешь, заберешь. Поняла? Как звать-то ребеночка?

Перед глазами Дейдры плыло и она плохо понимала, что происходит. Но сквозь туман, она сообразила, что от нее требуют какое-то имя. Какое? Ну, конечно же, имя отца ребенка. Какое ж еще? И собравшись с силами, она прошептала:

— Д'Эстен…

Подводы увозили Дейдру прочь, а она сквозь туман, заполнявший ее сознание, пыталась запомнить улицу, на которой остался ее сын.

Глава 7

Солнце, немного подумав и поколебавшись, село на горизонте в кроваво-серые волны Западного океана. Ночь развернула свои крылья над Вильдаром, над одинокой лодкой в Корранском проливе, над островом волшебников Эст-Арви, над темным Джесром, возвышающимся на скалистом мысе, сторожащем узкий пролив. Мир заснул, готовясь к новому дню. Заснули люди в городах и деревнях, на суше и в море, погасли огни в окнах, и лишь неустанные ветер и волны продолжали подтачивать скалистый мыс, выполняя свою вековую работу.

В не самой богатой, но и не самой бедной части города, в окнах одного дома продолжал гореть свет. В большой комнате на диване прикрыв глаза сидела пожилая женщина. Когда-то она, должно быть, была достаточно привлекательна, но время берет свое, и скуластое лицо покрылось сетью морщин, а темные волосы окрасила в свой печальный цвет седина. Женщина сидела тихо, прикрыв глаза, и казалось, дремала. За окном ветер шумел листвою соседних деревьев, мусором на дороге, калиткой у ворот, и казалось, кто-то скребется за окном, пытаясь проникнуть в дом.

В комнату вошел старый слуга. Уже много лет он делил кров с хозяйкой и уже привык к тому, что она засыпала сидя, так и не укладываясь в постель. Последнее время она была очень плоха. Болезни, тяжкие испытания, доставшиеся ей в полной мере, горе и груз памяти брали свое, и врачи лишь разводили руками, признавая свое бессилие… Старик задувал свечи одну за другой, привычно вслушиваясь в дыхание женщины. И вдруг понял, что не слышит его.

Он подошел к ней, прикоснулся к руке, внимательно всмотрелся в ее лицо, медленно опустился рядом с ней, прислонился к спинке дивана и тихо-тихо заплакал…

* * *

Корабль Ордена бороздил пролив между Эст-Арви и Корранским лесом безуспешно, на море не было и следа беглецов, хотя и было совершенно очевидно, что ни вернуться на остров, ни попасть на материк они не могли. В капитанской каюте опять собрался военный совет из двух мастеров Ордена. Егард, раздосадованный неудачей, мрачно смотрел в кормовое окно в ночь, а Йолан тем временем задумчиво развалился в кресле с бокалом вина, устроив ноги на столе. Никто не торопился нарушать молчание. И на то у каждого были серьезные причины.

Егард справедливо полагал, что на этот раз именно его будут винить в неудаче. Конечно, Йолан несколько замешкался со штурмом дома, но как оказалось, судя по встрече, был прав. Вряд ли он захватил бы дом с имевшейся у него половиной отряда, так что ожидание Егарда с остатками серых было верным решением. С другой стороны, именно Егард решительно возглавил погоню, когда стало ясно что преследуемые скрылись, и так же решительно ее провалил, свернув не на ту тропинку, а затем выйдя на искомое место лишь когда беглецов уже простыл и след. Это не добавляло уверенности в себе, и в такой позиции начинать разговор было не слишком приятно.

Йолан же пребывал в глубокой задумчивости по совсем другому поводу. Два достаточно тесных и столь же неудачных контакта с легендарным Певцом и их предполагаемым союзником заставили его вновь задуматься, а что же, собственно говоря, они пытаются достичь? Активно развертывающиеся действия, равно как и надоедливо суетящийся вокруг Егард, на некоторое время захватили полностью его внимание, но теперь, в ночном море без видимой немедленной цели, явно выдалось время над этим вопросом подумать и подумать основательно. Как-то предполагалось, что они должны воссоединиться с Певцом, а там уж они втроем должны понять, что делать. Теперь, рассматривая опыт «воссоединения» в трюме пиратского корабля, да и последующее частичное «воссоединение» Певца и Йонаша в осажденном доме, как-то не появлялось чувства, что физическое присутствие невдалеке друг от друга что-либо прояснит. Не говоря уже о том, что достижение доверия тоже оказалось неординарной задачей… И чем дальше он думал об этом, тем смутнее становился план дальшейших действий. Вдруг холодок пробежал по его спине…

— Егард, что ты хочешь?

Услышав такой дикий вопрос старик сначала изумленно уставился на своего коллегу, а потом ответил вопросом на вопрос:

— Что ты имеешь в виду?

— Я имею в виду в этой миссии. Что реально ты хочешь достичь? — Йолан внимательно уставился на Егарда в ожидании ответа.

— Выполнить приказ Магистра, — умехнулся тот, возвращая взгляд.

— Хочешь ли ты сказать, что ты понимаешь приказ Магистра?

— Разумеется!

— Тогда в чем он состоит?

— Поймать Певца и компанию.

— Ну и?

— И что? — Удивился старик.

— И что дальше? Ну поймали мы их, что предполагается мы должны с ними сделать?

— И доставить ему.

— Хорошо, а что дальше? Что он-то с ними делать будет?

— Наверное, убьет, что еще?

— Убить проще на месте.

— Он мне говорил, что тот колдун нам не по силам.

— Чепуха, если нам будет не по силам его убить, то доставить будет еще сложнее.

— Ну еще ты и сам знаешь, мертвый колдун страшнее живого. Может он не хочет, чтоб мы рисковали.

— Не смеши, когда это Магистр был столь сентиментален? Плевать ему и на это, и на нас. И правильно, что плевать. А насчет колдуна — сам-то ты кто? — усмехнулся Йолан, бросил взгляд на собеседника и продолжил. — Знаешь, что, Егард, картина, я думаю, такова. Куда бы они ни делись, но если остались живы, то мимо хижины того колдуна в Корране не пройдут, слишком близко, соблазн слишком велик. А значит, высади-ка ты мою команду поближе к этой хижине, и мы их там подождем, а сам плыви скорее в Ирнар, и привези жрицу.

— Зачем?

— Вейерг поймет. Заодно и ты не с отчетом о провале появишься, а по делу, и срочному.

— А он мне голову случайно не снимет, за это самое дело? — Успехнулся Егард. — Не слишком ли много ты на себя берешь?

— Не слишком, Егард, не слишком… Смерь Певца — это либо сохранение положения дел, либо конец Мира. Конец Мира магистру нужен не больше чем всем остальным, с концом Мира он не будет больше нужен Хозяину. А шанс, что положение дел сохранится не очень большой, Песня уже частично пришла в Мир снова, и ее исчезновение будет очень сильным ударом. А вот если бы удалось получить Певца на нашу сторону… Я думаю, это именно то, чего добивается Вейерг.

— Ты же знаешь, я в этой метафизике не силен! Ты уверен в том, что говоришь?

— Совершенно, — ответил Йолан.

— И как же жрица заполучит его на нашу сторону?

Йолан вздохнул, потер ухо, и после небольшой паузы ответил:

— Ну, подумай сам. Парнишка этот может и Певец, но он еще и нищий придворный менестрель, почти что шут при блистательном дворе. Король и принцесса для него долгое время были не просто господами, а наместниками Бога на Земле. Плюс он еще молод, неопытен и романтичен. Вряд ли на него обращали внимание женщины, и любая кажется ему тайной, а уж что у нее под юбкой или за лифом вообще уходит в разряд мистики. Что, надо отдать должное, в случае со жрицей может оказаться для него очень близко к истине. Вот и подумай, что он будет делать оказавшись один-на-один с ласковой и ясно знающей, чего она хочет, принцессой, каждое слово которой еще совсем недавно было для него законом.

Егард задумался. Он не доверял молодому мастеру, считая его выскочкой и любимчиком магистра, равно как и конкурентом на власть в Ордене. Но чего у мальчишки не отнять, так это знания этих заморочных высоких материй, которые сам Егард никогда не понимал, да и не стремился понять. И поскольку, по его мнению, эти высокие материи к делу, т. е. к власти в Ордене, реального отношения не имели, то мальчишке можно верить. И тогда, за счет появления перед Магистром с планом в руках ему сойдет с рук вчерашняя неудача. А насчет хижины мальчишка прав, никуда они не денутся, не могут они пройти мимо. Да и с принцессой вроде все верно звучит. Стало быть… Вот только как оставить мальчишку одного на один с Певцом, без надзора? Мелкий злобный умишко осенила идея:

— Ладно, я дам тебе отряд верных серых, чтоб тебя опять выручать не пришлось, и постараюсь обернуться побыстрее.

Йолан мысленно поморщился. Отряд серых скорее сковывал его движения и прибавлял проблем, чем помогал, но делать было нечего. Военный совет пришел к решению.

* * *

Стоя у борта судна, Йолан излагал последние решения Йонашу:

— После Магистра самая опасная для нас в Ордене — жрица. Теперь представь, что она входит в дуэль с Певцом. Если он действительно Певец, и вы ничего у себя в монастыре насчет нас не напутали, то никуда она не денется и потеряет свои способности навсегда. Либо сама переметнется к нам, что тоже неплохо.

— А если напутали?

— Ну, извини… — усмехнулся Йолан, — тогда вообще непонятно, чем мы тут занимаемся.

— Есть еще другая возможность, что если Певец не сможет одолеть ее в одиночку? Ведь везде сказано, что Песню мы втроем принести должны.

— И как мы должны ее принести? Что мы должны сделать для этого? Мы уже были вместе в трюме, что-нибудь вышло? Ничего не вышло. Кто не действует, у того ничего не получается. У тебя есть лучший план?

— Нет.

— Вот и прекрасно. А насчет втроем — обьяснишь менестрелю, чтобы спел прекрасной принцессе, а мы уж где-нибудь невдалеке будем. Я готов даже подпеть, если понадобится, — усмехнулся Йолан.

Йонаш внимательно посмотрел в глаза своему спутнику, хотел что-то сказать, поднял было руку в неопределенном жесте, но передумал, перевел взгляд на ночное море и просто кивнул головой.

* * *

А позже, сидя в капитанской каюте наедине с Джанет (Егард занял каюту помощника, а сам капитан был выставлен на мостик), Йолан начал третий разговор.

— Джанет.

— Что, милый?

— Что-то со мной происходит.

— Что?

— На душе тяжело. Будто что-то очень важное уходит от меня навсегда. Что-то, чего я так и не узнал…

— Это бывает. Прижми меня к себе, и ты почувствуешь, что все не так страшно…

Йолан с сомнением покачал головой, действительно обнял ее и добавил:

— А еще мне хочется обсуждать с тобой свои дела.

— Ты же знаешь, я всегда рада…

— Ты не поняла. Я никогда не испытывал нерешительности. Это ненормально. Я должен быть способен все решать сам, безо всяких обсуждений с кем бы то ни было…

— Может это не нерешительность? Может просто мое приворотное заклинание начало действовать?… — улыбнулась женщина.

— Не говори чепухи, — отмахнулся он.

— Так что тебя тревожит?

Йолан задумался и сказал:

— Вот смотри. Чтобы захватить власть в Ордене, мне нужно избавиться от главных конкурентов. Прежде всего Магистр, но он пока что не по зубам. Дальше Егард. Но он практик и убийца, и ничего более, так что возглавить Орден неспособен. Не думаю, что хоть кто-нибудь его признает в случае чего. Последний и самый опасный кандидат — жрица. Теперь положим мы ее стравим с Певцом, что получится?

— Ты можешь потерять Певца и свой самый лучший шанс.

— Никогда. Смотри сама, если Певец действительно несет ту самую Песню, она ведь по сути ничего особенного не делает, просто очищает. Что для жрицы означает либо полную потерю ее способностей, либо полную переориентацию в их использовании. То есть, она или беспомощна после этого, или с нами. И мы избавляемся от опасного конкурента.

— А если он не несет Песню?

— Тогда мы узнаем это раньше, и не рискуем сломать шею положившись на то, чего не знаем.

— Звучит логично.

— Логично-то логично, но не видал я еще схем без просчетов, где же просчет тут?

— Не переживай, — голос Джанет был ласков и мягок, — Решение принято, план есть, вот и следуй ему. А я буду рядом и разделю с тобой, чтобы ни было. Расслабься, и не теряй времени. Когда у нас еще будет такая удобная постель?

Йолан расслабился и обратил внимание на постель, так что некоторое время они не возвращались к теме. Когда оба уже откинулись на подушки, Джанет прижалась к нему щекой и прошептала:

— Милый, мне так хорошо с тобой…

— Егард!

— Что «Егард»? — Удивилась женщина.

— Егард — мой просчет. Быть дураком не означает быть не способным пробиваться к власти, — обьяснил Йолан, — Достаточно просто иметь верных людей в нужный момент. А у Егарда они есть. Теперь понятно.

Джанет удивленно смотрела на Йолана, но тот прижал ее к себе, поцеловал, и облегченно откинулся на подушки, вроде бы собираясь заснуть. Тогда она беззвучно рассмеялась, и тоже улеглась поудобнее рядом.

* * *

Стоявший на краю опушки дом выглядел издали совершенно нормально, однако подойдя к нему Корджер и гном заметили, что они тут не первые. Сорваннная с петель дверь валялась во дворе, забор в нескольких местах был где просто сломан, а где и обуглен, будто он оказался на пути невесть откуда взявшейся струи пламени, всюду были видны следы не то грабежа, не то просто погрома, через проем двери было видно, что внутри дома дела обстояли не лучше, а из выгребной ямы у курятника шел отменно вонючий и густой дым. Именно там они и нашли хозяина дома — в копоти, грязи и еще невесть в чем, не слишком твердо державшегося на ногах, но не потерявшего задорного блеска в глазах и начавшего харахориться немедленно после того, как пришел в себя.

Известие, что незнакомцы ищут компанию из молодого паренька, пожилого толстяка, воина и мальчика, оказало на него не самое благоприятное впечатление. Попросту говоря, он сделал неприличный жест и завопил:

— Во вам, а не Певец! Тут до вас другие еще приходили, тоже их искали, видали, что я им устроил, — тут он с гордостью показал на прожженные дыры в заборе и погром во дворе, будто сам устроил это со своим собствнным домом, — Им не сказал, а вам и подавно не скажу! Шиш вам, а не Певец с Онтеро!

— Погоди, — прервал его Корджер, — ты знаешь Онтеро?

— А хоть бы и знал, тебе это не поможет, — заявил маг, — Кишка у вас тонка вырвать слово у лучшего мага Архипелага!

Корджер хотел было что-то ответить, но тут вмешался гном:

— Мага?! Ха! Мага!!! Как же, невежественный недоумок, «мага»! Ты смыслишь в магии меньше чем моя бабушка, идиот! Разгромил свой же дом, сам оказался в выгребной яме и еще кричит! Да вся ваша людская магия яйца выеденного не стоит!!! Подумаешь, забор он подпалил, идиот, нет чтобы себе одно место подпалить, в следующий раз думать стал бы! Такую бы энергию, да на дело! У нас таких «магов» за медную монету — пучок! Нашел, чем хвастаться, придурок!..

Маг впрочем в долгу не остался, так что Корджер вздохнул, зашел в дом и стал подбирать с пола разбросанные вещи, пытаясь хоть немного навести порядок. Когда примерно через час вопли на дворе затихли, он осторожно выглянул наружу и увидел как гном уже вполне дружелюбно льет воду на голову мага, который пытается оттереться от копоти, грязи и прочих ароматных субстанций, налипших на него в ходе «боевых действий»..

Как ни странно, столь оживленное общение оказало на Аргвинара умиротворяющее воздействие, и приведя себя в порядок, он уже сам обратился к Корджеру:

— Извините, я ведь не знал, кто вы и что вы. Теперь-то, после разговора с Габором я вижу, что вы хорошие люди, а так ведь сами понимаете, всякий народ тут шатается.

Несколько удивившись столь разительной перемене, равно как и причине ее вызвавшей, Корджер лишь дружелюбно заметил:

— Конечно, понимаю, не берите в голову. Так а что все-таки случилось? Кто это Вас так?

— Ну, что случилось, большого секрета все равно нет. Налетела толпа в серых плащах с капюшонами, полагаю, вы встречали таких уже на материке, так что догадываетесь, о ком речь. А я их встретил. Некоторое время мы провели очень занимательно, — маг гордо обвел рукой царящий вокруг разгром, — А потом я оказался там, где вы меня нашли, серые разгромили мой дом, но тех кого искали так и не нашли. Искали они, как вы понимаете, тех же людей, что и вы. Вот и все.

— А куда же они делись?

— Знаете, — маг замялся немного, но тут же продолжил, — Габор мне, конечно, обьяснил, что вы люди хорошие, но я все же повременю вам это рассказывать, хорошо?

— Я понимаю, — ответил Корджер, — но ведь есть много того, что вы можете мне рассказать. Например, про Онтеро. Вы его упомянули, а мы когда-то были очень хорошо знакомы с… — Корджер сделал паузу и негромко, но четко произнес, — с Переддином.

Маг вздрогнул, удивленно посмотрел на гостя, задумался и спросил:

— Ну, положим я тоже с ним знаком был. Вы мне лучше вот что скажите, опишите-ка тех четверех, что вы ищете. А то может мы вообще о разных людях говорим?

— Да чего тут описывать? Я собственно их и не видел, сам по чужим описаниям говорю. Рыжий мальчишка, рослый сильный воин, юноша да пожилой толстяк… — Корджер осекся, вспомнив слова гномохома из харчевни: «Толстяк, кстати, сидел как раз вот за этим столом и тоже прикрывал глаза, точь-точь как вы сейчас.» И прикрывал глаза Корджер тогда не случайно, а отражая атаку неведомого ирнарского колдуна… И тут же вспомнил всего час назад оброненные слова мага «Шиш вам, а не Певец с Онтеро!»

— Так менестрель с Переддином???!!! — быстро спросил Корджер.

В глазах мага отразились сомнения:

— Простите за сомнения, но если Вы действительно хорошо знакомы с Онтеро, то должны были слышать и обо мне…

Корджер на минуту задумался, а затем уверенно ответил:

— Все сходится. Если с Певцом был Онтеро, то он мог стремиться на Архипелаг только для того, чтобы получить совет своего старого друга Аргвинара, которого он очень уважал за знания и осуждал за отстраненность от реальной жизни. — И Корджер пристально гляда в глаза магу добавил, — Когда у нас с ним на востоке были серьезные проблемы, он не раз жалел, что Вас с нами не было.

Маг вздрогнул и твердо вернул взгляд. А затем, также не отрывая глаз от собеседника, ответил:

— Если Вы тот, о ком я подумал, то вы должны знать имя лучшего друга Онтеро.

Корджер медленно, будто обмениваясь паролями, ответил:

— Я надеюсь, что несмотря на все, что мы с ним пережили вместе, это имя — Корждерсин-нор-Меретарк, герцог д'Эстен, которого Онтеро называл просто Корджер.

Маг покачал головой и сокрушенно сказал:

— Значит и ВЫ в этом деле… Хотя чего удивляться, конец времен… Вам-то, после всего, что уже натворили, это зачем?

Корджер четко выговаривая слова и глядя магу прямо в глаза ответил:

— Аргвинар, взгляните на меня внимательно, а теперь вспомните того юношу, менестреля, сравните…

Маг немного подумал, глядя на Корджера, потом раскрыл рот, сел на кусок бревна и убитым голосом пробормотал:

— д'Эстен… Дастин… Конец света…

— Не совсем, если мы сможем помочь! — вмешался гном, который проявлял совершенно несвойственные ему чудеса такта и деликатности во время всего разговора. Аргвинар взглянул на него и ответил:

— Конечно, я все расскажу вам теперь… А Переддин-то, старый дурак, никак не мог найти связи…

* * *

Онтеро грустно съежился на корме, глубоко задумавшись о чем-то о своем. Тич прижался к герцогу, и Ильмер ласково поглаживал мальчишку по голове, мрачно глядя вперед, в темноту открытого ночного океана, куда тащили лодку ветер и течение. Дастин забылся в тяжелом сне под шум волн, качающих лодку и несущих ее на верную погибель…

Серое небо накрывало такую же серую равнину, по которой извивалась безрадостная серая тропинка, скорее даже узкая дорога, утоптанная за много-много времени. Посреди дороги стояла женщина. Она медленно повернула растерянное лицо, и Дастин узнал ту самую женщину из сна, которую хотели сжечь односельчане. Неожиданно появлися еще кто-то. Дастин краем глаза увидел слева движение, повернулся, и увидел как незнакомец из сна идет к женщине, глядя ей в глаза виновато, растерянно и тоскливо. Справа появилось еще двое. Дастин напрягся и вспомнил их. Этих он никак не ожидал увидеть здесь, впрочем, а ожидал ли он увидеть здесь себя? В плащах монахов рядом с ним стояло двое мужчин, почти одного с ним возраста, те самые, которых он уже видел не раз и не два, сначала в таверне в небольшом городке, а потом на острове, в доме окруженном врагами. Серый плащ стоял, вглядываясь в женщину, и пытаясь осознать, что же происходит. Владелец багрового плаща лишь огляделся, понимающе ухмыльнулся было, но тут же тоже замер, заметив женщину и вглядываясь в ее лицо.

И вдруг Дастин понял зачем все они здесь. Этой женщине нужна помощь. Это ее дорога простиралась по серой равнине, это ее нужно проводить по этому пути, охраняя от бед и опасностей. Дастин вгляделся в нее. Глаза были старше, чем в том сне, и еще грустнее. Но тело было тем же, молодым, красивым, привлекательным. Взгляд его скользнул вдоль волос, шеи, плеч, вдоль неплотной легкой ткани платья… Дастин был уверен, что никогда в своей жизни не видел эту женщину, кроме как во сне. Но откуда тогда этот обман памяти, откуда он помнит ее фигуру, лицо?… Дастин облизал пересохшие губи и вспомнил какой-то сладковатый, давно забытый привкус.

Неожиданнно послышалась скрипучая усмешка. Невдалеке от женщины стоял отвратительный монстр и протягивал к ней руки, если только это можно было назвать руками. Время размышлений кончилось. С криком Дастин бросился навстречу монстру, намереваясь сбить его с ног, оттолкнуть, отбросить подальше. Но его опередили. Злой взгляд из-под бордового капюшона прорезал пространство, и воющий монстр провалился под землю. И снова кругом простиралась серая равнина без малейшего признака жизни, если не считать их четверых.

Незнакомец подошел к женщине, и Дастин удивленно обнаружил, что у него не возникает ни малейшего опасения за нее. Видимо незнакомец тоже пришел сюда с той же целью, как и те двое, что по-прежнему завороженно стояли за правым плечом менестреля. Женщина виновато подняла глаза и робко протянула руку. Мужчина бережно взял ее, чуть наклонил голову и так же виновато посмотрел в ее серо-зеленые глаза.

— Пора… — грустно произнес он. Женщина опустила глаза, чуть кивнула, и они пошли взявшись за руки по серой дороге. А Дастин и два монаха пошли следом за ними.

Однообразная серая равнина заполняла казалось не только пространство, но время. Нельзя было с уверенностью сказть сколько лиг они прошли, или может быть не лиг, а всего лишь шагов? Точно так же и время слилось в едином сером фоне, где час был неотличим от дня, а день от года.

И вновь послышался посторонний звук. Монстр еще безобразнее, больше и противнее стоял невдалеке, но уже не протягивал руки к женщине, а вопросительно смотрел на владельца багрового плаща:

— Это непорядок, мастер, — начал было монстр, — Ты же знаешь, она — наша. Зачем мешаешь?

— Пшел вон, — процедил сквозь зубы багровый, и монстр действительно тут же растворился в воздухе, успев лишь сокрушенно покачать головой.

Следующий демон был уже не столь миролюбив. Он неожиданно вырос посреди тропы и прогрохотал:

— Отойди, или я заберу и тебя тоже.

Багровый плащ загородил собой женщину и уставился прямо в пылающие глаза монстра. Но тот был видимо готов к этом и, чуть отвернувшись, усмехнулся и произнес:

— Не выйдет, мастер, сам знаешь, — а затем протянул когтистую лапу. Но рядом с багровым плащом встал серый. Спокойный ясный взгляд устремился на демона, и тот с проклятием отправился вслед за предшественниками.

Еще несколько раз демоны и монстры выскакивали неизвестно откуда порознь и группами, уже и незнакомец обнажил свою сияющую серебристым отливом шпагу, а Дастин все шел сзади и с ужасом ожидал, когда настанет его очередь присоединиться к бойцам.

И вдруг нападения прекратились, Вновь серая равнина поглотила время и расстояние и не было на ней никого, кроме женщины и четырех мужчин, идущих по серой дороге. Вдали показалась темная точка, кто-то шел навстречу. И вновь время и пространство исказились, заколебались в неверном свете. Вот он был далеко-далеко, и вот уже стоял перед ними. Статный красавец внимательно смотрел на стоящих и даже не улыбался.

— Что ж, — задумчиво произнес он, — побузили и хватит.

Шпага упала на землю с мелодичным звоном. Монах в сером плаще заступил дорогу, а багровый, преодолевая себя, встал с ним рядом.

— Довольно, — добавил неожиданный противник, — Вы же знаете, я лишь слуга, что сказано — то делаю.

Серый плащ в нерешительности опустил голову, багровый стоял как парализованный. Дастин тоже впал в какое-то непонятное оцепенение, равнина поплыла перед его глазами, и в его сознании, сначала тихо, а потом все громче и громче начала разливаться мелодия. И вот уже нету равнины, нету дороги, перед его глазами огромная зала с коврами и разукрашенными стенами. В ней полно народу, но с первого взгляда ясно, что все живет вокруг троих. Вокруг него и еще двоих. Дастин вглядывается в их лица и узнает монахов, стоявших рядом с ним на дороге. Только плащи у них уже другие. И лица другие. Старше, мудрее.

Но не только они привлекают внимание в зале. Волна черных волос сливается с черной тканью рядом. Волна каштановых волос легла на белоснежный рукав. Волна золотистых волос развевается рядом с Дастином. Но главное даже не это. Трое детей играют невдалеке. Дети богато одеты, но в остальном выглядят обычными детьми. И тут Дастин увидел их игрушки.

Сияющую корону, символ благословения на власть свыше, кокетливо надела на голову сидящая на коленках светловолосая девочка. Золотой скипетр, символ силы, дающей власть, вертел в руках темноволосый мальчик. А рядом второй мальчик рассказывал что-то этим двоим, держа в руках, и будто не зная что с ней делать, державу, символ всего мира…

Встряхнув головой Дастин пришел в себя. Мелодия прервалась и он опять оказался на серой равнине. Но только уже не было на ней непонятного противника, а стояли они пятеро, женщина, к которой тянулось сердце, темноволосый неизвестно почему знакомый незнакомец, и два монаха, рядом с которыми уже было не страшно ничто. А прямо перед ними текла река. Такая же серая как и вся равнина, полная тяжелой, как будто мертвой воды. У самомого берега стояла лодка, а в ней сидел лодочник.

Женщина прижалась к незнакомцу, медленно и грустно отошла от него и подошла к троим, стоящим в стороне — к Дастину и монахам. Потом опустила глаза и вошла в лодку. Багровый плащ попытался пойти за ней, но лодочник загородил ему дорогу, и багровый вскипел:

— Да кто ты такой!

— Вам дальше нельзя, — мягко сказал лодочник, — По крайней мере сейчас.

Багровый внимательно посмотрел на лодчника, но тот стоял твердо и строго. Дастин неуверенно спросил:

— Может хоть кто один дальше ее проводит?

Лодочник бросил странный взгляд на дорогу, потом на него и ответил:

— Одного возьму. Вон идет еще один путник. Он видать и будет попутчиком.

Все обернулись. По дороге тяжелой походкой уставшего человека шел старик, и Дастин почувствовал глубокое сочувствие к нему, идущему одиноко по той страшной дороге, которую они и в пятером-то еле прошли. Дастин бросил взгляд через реку. За ней, насколько видел глаз, простиралась высокая стена. Прямо напротив перевоза в ней были огромные ворота, у который стоял гигантского роста страж со страшного вида мечом, испускающим мрачное сияние.

— Да разве ж он сможет защитить ее? — выступил вперед темноволосый незнакомец, — Его скорее тоже под стать защищать. Неужели так уж нельзя.

Лодочник бросил на него еще один странный взгляд и промолчал. Ответил подошедший старик:

— Нельзя, — сказал он, внимательно и понимающе глядя на незнакомца. Потом он положил руку ему на плечо и в его глазах отразилось страдание, — Тебе еще так много надо сделать, меч карающий… Да и детям тоже. А с ней ты встретишься, но позже.

Незнакомец поник и отступил, с тоской глядя на женщину. Монахи тоже встали в сторонке, не смея вдруг перечить. Дастин хоть и не понимал почему, но почуствовал, что опасаться больше нечего, что все, что надо они сделали, и теперь все будет нормально. Старик вошел в лодку и она поплыла через реку. Вот уже она коснулась берега. Женщина подала руку старику, помогая тому выбраться из лодки, а затем они вместе пошли к воротам. Гигантский страж с мечом встал навытяжку перед ними, ворота медленно приоткрылись и впустили их внутрь…

Дастин почувствовал холод и понемногу стал приходить в себя. Онтеро брызгал ему в лицо соленой морской водой, а шлюпка тихо плыла в предрассветных сумерках против течения и ветра к уже близкому пологому берегу, заросшему лесом.

Часть III. Лес

Глава 1

Лес. Его темные ветви нависали над краем песчаной береговой полосы, словно пытаясь предъявить свои права еще и на этот кусочек земли, будто лесу было мало того, что он занимал. А занимал он немало. Согласно легендам это был один из островов древнего первоначального Леса, который занимал всю землю еще до того, как ее впервые коснулась нога человека. По крайней мере так было согласно эльфийским легендам, а уж насколько они правдивы — сказать трудно. Корранский лес напоминает лес на восточной части Эст-Арви. Возможно, когда-то это был один лес, а лишь потом, в незапамятные времена, которые никто не помнит, кроме самого леса, кусок его откололся и отделился Корранским проливом от материка. Может в память о тех временах и протягивают деревья в Корране свои зеленые руки к морю, в надежде дотянуться до бывших собратьев…

Друзья устроились на отдых на самом краю леса, еще не заходя под нависающие ветви, но буквально в двух шагах от них. Пологий берег образовывал приятный песчаный пляж, на который и пришлось вытащить лодку, чтобы ее не унесло течением во время прилива. Разумеется, возвращаться никто не собирался, но если Аргвинар все-таки решит поискать свою пропажу, лучше пусть найдет ее заботливо укрытую на берегу, чем брошенную в море.

Нетрудно понять, что все опять были на грани истощения от усталости, жажды и голода. Жажду утолили в близлежашем ручейке, а затем все, включая несгибаемого герцога, повалились на горячий песок. Уже не в первый раз за последний месяцы Дастин почуствовал, какая это роскошь, вовсю растянуться на горячем песке, протянув сведенные ноги и раскинув руки, не боясь задеть кого-то из спутников или вывалиться в холодную воду, не чувствовать соленых брызг на своем лице и теле, и просто смотреть в бездонное голубое небо. Впрочем просто смотреть в небо долго не удалось. С непривычки к твердой земле голова кружилась и тошнота подступала к горлу, так что Дастин перевернулся на живот, уткнулся лицом в собственные руки и сладко заснул. Так сладко, что даже во сне ему снилось будто он спит. Только не ободранный и голодный на пустом берегу, а на роскошной кровати под мягким покрывалом. На плече приютила голову женщина и ее золотистые локоны были беспорядочно разбросаны на его груди. Рука немного затекла, но он боялся пошевелиться, чтобы не потревожить ее. Он любил ее и она любила его и сознание этого переполняла его душу теплом, покоем и счастьем… Понимая, что спит, Дастин мысленно улыбнулся от удовольствия. Его страшили навещающие его время от времени вещие сны о невероятных местах, то ли прошлом, то ли будущем, а этот сон был такой, как он хотел, простой сон-мечта, который так или иначе снится любому в его возрасте и в котором нет ничего пугающего или необычного. Девушка во сне проснулась, приподнялась на локте, поглядела в его лицо, поцеловала его и стала нежно трясти за плечо, пытаясь разбудить.

Постепенно он почувствовал, что его действительно трясут за плечо:

— Поднимайся, Дастин, пора в дорогу, — повторял Онтеро, тормоша его затекшее плечо, — Ночью поспишь, а теперь надо идти.

— Куда идти? А поесть мы не собираемся?

— Нечего есть. Ничего, придумаем что-нибудь. Ильмер — хороший охотник, да и Тич, когда шерстку наденет, тоже должен неплохой охотничек быть, все-таки кролика там добудет или еще что-нибудь…

— Ага, а мышь-полевку не хочешь, колдун? — Ехидно встрял мальчишка, который уже продрал глаза и даже умылся холодной водой из ручья.

Онтеро поморщился, но решил не отвлекаться:

— Словом, подниматься пора и в дорогу.

— А куда мы идем? — Поинтересовался Дастин, — в Бренсалль, как договорились? Можешь ты все-таки обьяснить, зачем?

— Да в Бренсалль. А сначала в мою хижину здесь в Корране. А зачем… — Онтеро задумался, последний разговор с Аргвинаром не лез у него из головы… — Понимаешь, Дастин, мы вроде бы поняли что происходит, но так и не поняли еще что делать надо. Хоть мы и можем попасть в легенду, только все у нас не как в легенде происходит. Там обычно всегда находится какой-нибудь мудрый и всезнающий волшебник, который точно говорит герою что надо делать. Вот, например, укокошь этого дракона и будешь лапушкой. А тебе вместо всезнающего волшебника я достался, и извини, я тоже не знаю, что делать надо. Вот мы и должны сейчас любую зацепку использовать, чтобы выяснить это. А то получится, как в сказке про человека, нашедшего волшебную палочку: взял он ее, попросил то, попросил это, и ничего. Взмахнуть надо было ей, да он не знал… Вот и нам надо понять, как твоей, Дастин, волшебной палочкой взмахивать. А то я еще могу кое-как иногда использовать твой Дар, но это так, мелочи, а ты к тому же и так не можешь. В хижине у меня еще старые свитки лежат, может я там что найду. А в Бренсалле, мы может о твоих настоящих родителях что узнаем. Не может быть, чтобы они совсем простые были, может какую подсказку найдем. А еще стоять нам нельзя, а то поймают нас, а этим руку в рот не клади, эти того гляди сами знают, как твой дар использовать. Мне удалось тебе обьяснить?

Дастин серъезно кивнул головой, и Онтеро продолжил:

— А тебе, Ильмер? Я ведь и для тебя с Тичем обьяснял. Я же обещал, что больше вас вслепую водить не буду.

— Да, Онтеро, ты очень понятно обьяснил, — ответил герцог, — Жаль только все-таки, что ты не всезнающий маг и советчик. Нам бы это не помешало.

— Это точно, — воздохнул Онтеро, — Был у меня друг, его бы сюда…

— А где он сейчас? — Спросил Тич.

Онтеро вздохнул, и медленно ответил:

— Не знаю. Нас судьба разбросала. и я давно о нем ничего не слыхал. Не знаю даже жив ли он, последний император Гланта… — а затем, игнорируя удивленные взгляды спутников, махнул рукой и призвал, — В путь, друзья!

* * *

Заброшенный старый замок невдалеке от Ирнара был настолько опутан плющом, что издали выглядел невнятным куском скалы, неожиданно появившимся посреди густого леса. За многие годы ров не только высох, но и пракктически сравнялся с землей, а внутренний двор замка зарос деревьями и кустами пробившимися сквозь утрамбованную землю или укоренившихся в щелях между камнями, а парадный вход выглядел теперь черным отверстием, ведущим в какую-то мрачную пещеру. Внутри время также дало себя знать на стенах и полу, загаженном пометом летучих мышей, потеками на стенах, показывавшими, где стекает вода, попадающая в замок во время дождей через местами обвалившуюся крышу, а в углу главной залы, чуть в стороне от возвышения, на котором когда-то пировали члены веселой дружины местного барона, образовался даже небольшой пруд, черный и безжизненный как и почти все внутри замка. Шаги короля Леогонии Акрата III и его проводника гулко раздавались под сводами залы, а странная акустика замка искажала голос до неузнаваемости. Они прошли в заднюю комнату для прислуги, где провожающий и оставил короля наедине с факелом, бросающим тусклые блики на местами сырые стены комнаты. «Ждите, Ваше Величество!» — сказал напоследок проводник и исчез.

Не зря король поехал к западным баронам. Слишком многое связывало их с королевской фамилией, да и мало кто из них жаждал увидеть на троне человека из Гирлина, или еще хуже, какого-нибудь северного кочевника. Один из них взялся переговорить с некими людьми, способными выручить короля из неприятного положения. А положение и впрямь было более чем неприятным. По сути, король столкнулся с некоей, неведомой ему до того силой, которая сумела поднять против него соседей, переполошить его собственное королевство и даже проникнуть во дворец. Что бы ни было, но король был совершенно уверен, что недавнее убийство его дочери дело рук тех же людей, которые подняли восстания по стране, сумели организовать пиратов и подняли бунт в Хорнкаре, воспользовавшись тем, что герцог Хорнкарский, чуть не ставший его зятем, пропал невдалеке от столицы Леогонии, когда пытался поймать предполагаемого убийцу. Именно, что предполагаемого. Король уже не сомневался, что если дело поставлено столь серьезно, убийцы не могли не подставить кого-то вместо себя, а насколько он знал своего любимого менестреля — хромого застенчивого юношу — тот не был способен убить цыпленка, не то что человека. Впрочем, это все было неважно, а важно было то, что если король не найдет себе нового мощного союзника в течение ближайших недель, его рыцари не выстоят перед этой новой и пока неведомой силой.

Что заставило его мучаться догадками, откуда такая сила мога взяться. Собственно, у него просто не было никакой надежды вообще, мир был слишком хорошо сбалансирован до этого, поэтому появление новой мощной силы нарушало этот баланс, кажется, безнадежно. Все союзники были уже учтены и их сил не хватало. Все противники также были учтены, и до сих пор ничего не могли сделать. Единственное на что мог надеятся король — это на чудо, после которого у него появится новый мощные союзник так же неизвестно откуда, как и появился недавно этот новый противник. Поэтому он был очень удивлен, когда один из баронов предложил ему помощь и долго пытался выяснить, с кем же его пытаются связать. Но барон был непреклонен, обьясняя, что ни его собственные силы, ни могущество короля, не спасут его и его семью, если он будет слишком разговорчив. Единственное, что удалось узнать королю, барон сказал напоследок, как бы извиняясь за неспособность обьяснить лучше:

— Поймите, Ваше Величество, в мире нет монолитных сил. Тот, кто противостоит Вам, использует то, что некоторые Ваши вассалы и союзники охотно видели бы себя на Вашем месте. Но это не означает, что у Вашего противника нет приближенных, которые отказались бы увидеть себя на ЕГО месте.

И многозначительно замолчав, барон поклонился и ушел. А король остался с вновь загоревшейся надеждой. Чуда не свершилось, сила была так же самая, что и противостояла ему, просто появился шанс развернуть ее в другую сторону… «Как все гениальное — просто…» — думал король, присев на старый обломок мебели, который каким-то чудом не сгнил и не рассыпался грязью, покрышей пол. Конечно, эта встреча вполне могла быть ловушкой, но что ж, приходилось рисковать…

Комната была соединена с залой крошечным оконцем, через которое раньше передавали распоряжения, и теперь в нем затеплился свет факела, такого же что был у короля.

— Ты хотел говорить со мной? — Раздался чуть искаженный гулким эхом голос.

— Это зависит от того, кто ты и что можешь предложить, — ответил король, — можешь ли ты спасти мое королевство и мою корону?

— Все возможно, — ответил голос, — но ты прав, я могу сказать яснее. Что ты готов предложить за то, чтобы сохранить свое королевство в нынешних границах, чтобы остаться в нем королем и чтобы, когда придет час, твоя дочь заняла трон после тебя?

— Моя дочь?! — воскликнул король, — Кто ты, если не знаешь, что моя дочь мертва, убита уже много дней назад!

— Считай, что это твой аванс, — раздался в ответ смешок, — Твоя дочь жива, и этим я даю тебе знать, что я имею некоторую власть. Так что ты готов за это дать?

— Что ты хочешь?

— Свободу для моих последователей заниматься своими делами и вербовать новых членов, вооруженную помощь от тебя и твоих вассалов, если до этого дойдет, в устранении тех, кто мешает мне взять власть в моей организации, и несколько мелких пунктов, включая отказ от брака твоей дочери с герцогом Хорнкара.

— Кто же определит ее жениха? Ты? — иронично ответил король.

— Пусть сама себе выберет, — последовал ответ.

— Ты предлагаешь очень много, я не знаю, чем занимаются твои последователи, но… боюсь у меня нет выбора. Да, я согласен, если ты действительно сдержишь свое слово.

— Клянись словом короля, — потребовал голос.

— Клянусь, — понуро король, — что если ты сказал правду и сделаешь, то что обещал, то все твои требования будут исполнены.

— Хорошо, ты получил мою поддержку, и я тоже клянусь в этом, — в голосе явно слышались какие-то знакомые интонации, но воспоминание ускользало от короля, скрытое гулкостью эха и хлопаньем крыльев летучих мышей, — жди моего посланца, союзник, — в голосе послышалась легкая насмешка, — он проводит тебя к месту нашей следующей встречи. Не иди за мной.

И свет в оконце удалился и исчез. Король выскочил в дверь, но увидел лишь неясную фигуру в сером плаще исчезающую в дверном проеме…

* * *

Каменные стены со следами копоти, полумрак рассеиваемый лишь факелом на стене, тишина… То, что посетителям и подчиненным казалось мрачным и зловещим, Вейергу казалось просто убогим, да собственно оно и было убогим. «Вейергу»… Старый колдун мрачно ухмыльнулся про себя. Когда-то его звали иначе, и когда-то он не прятался от солнечного света как паук в щели, а мог провести день в седле и закончить его хорошей дракой… Не кулачной, конечно, но его соперникам от этого лучше не было. Старость… Проклятое время, когда ничего уже не осталось в этом мире, что могло бы принести настоящее удовольствие… Или почти ничего, подумалось старику, есть еще одно, заветное, то, что не утомит до последнего часа — месть врагу. Собственно и не месть даже, счет уж давно шел в пользу колдуна, но это не то, чем можно насытиться. Враг. Какое сладкое слово, что бы он делал без такого врага? Вейерг ухмыльнулся про себя, нет, все-таки как удачно, что Хозяин ненавидит его врага почти так же как и он сам… Даже вот подсказывает как да где…

В дверь раздался стук и осторожно вошел Егард.

— Ну? — Взгляд магистра, обращенный на слугу, был мрачен и равнодушен, — Докладывай, опять упустили?

Егард опустил глаза и ответил:

— Пираты его упустили, мы пытались поймать их на островах, но они уже уплыли на материк к тому времени, сейчас Йолан его сторожит в Корране, куда они наверняка придут за барахлом колдуна.

— А ты что тут делаешь?

— Йолан убежден, что нам их не дотащить оттуда до Ирнара, и что нужно их прямо там обработать.

Магистр поднял брови и уставился на Егарда:

— Убить? Я бы ожидал от него большего в таких условиях…

— Правильно ожидал бы. Он хочет прямо туда на место притащить жрицу, и чтобы она его…

— Хорошо, — прервал его Вейерг, и задумался… Значит мальчик надеется сыграть в одиночку, ухмыльнулся старик про себя. Что ж, пусть попробует. Тем более, что на месте действительно надежнее, да и со жрицей должно получиться, она девица толковая. А уж насчет того, что потом… Сейчас есть более важное дело, так что если мальчик сам все правильно сделает, тем лучше, тем лучше… С изумлением Вейерг даже обнаружил, что вовсе не хочет мешать своему воспитаннику в его планах захвата власти в Ордене. Устал, как устал. Может и правду, плюнуть на все да отойти от дел? Да нет, со скуки помереть можно. Ну да ладно, потом разберусь, а пока пусть мальчик действует. Хорошего помощника удалось воспитать, уже и сам знает что делать надо. Певец это очень важно, по крайней мере для Хозяина, но скучно. Хорошо, что можно расслабиться и заняться куда более интересеными делами, например, своими личными врагами. Магистр принял решение и приказал:

— Делай так как он сказал, да пошевеливайся. Если Йолан захочет… — магистр задумался на мгновение и продолжил, — Нет, ничего, просто делай как он сказал, по плану. Правильная мысль, отвези туда жрицу. Только сам потом ухо остро держи, — усмехнулся Вейерг под конец.

— Это на кого ухо востро держать, — ядовито поинтересовался Егард, — не на твоего ли любимчика?

— И на него тоже, — ответил магистр, — но ты еще кое-кого забыл.

— Кого, певца этого, что ли?

— И певца тоже, если он Песню вспомнит, тебе с ним непросто справиться будет. Но Певец — это забота Йолана.

— А кого еще? Переддина что ли?

— И Переддина. Он колдун серьезный. Впрочем, Йолан и с ним разобраться сможет, ты только не мешай.

Егард задумался, но что-то у него не складывалось:

— Так кого же, Вейерг? Своих серых что ли? Или герцога этого придурочного?

С ледяным лицом магистр медленно начал отвечать:

— Еще дружка этого нового, которого Йолан приручил, и девку его, да и с герцогом осторожнее, и лейтенанта серых своих, да при таком призе даже тень от дома может участие принять, ну а пуще всего… — магистр сделал паузу и изменившимся тоном резко и зло закончил, — Жрицу, идиот!

Несмотря на мрачный взгляд хозяина Егард просто расцвел, ощутив, наконец, знакомую почву под ногами:

— А, жрицу, не беспокойся, Вейерг, пригляжу, не впервой. Все в порядке будет.

— Вот и хорошо. У меня тут дело важное будет, я немного попутешествую, так что приглядывай, приглядывай…

Глава 2

Густой и темный лес склонялся над тропой, покрытой опавшей листвой, и упруго пружинившей под ногами. Если бы не усталость, идти было бы даже приятно, но долгие приключения с редкими короткими отдыхами, а затем долгое болтание по волнам давали себя знать. Ноги заплетались и не хотели идти, не говоря уже о том, что давал о себе знать голод и очень хотелось спать. В конце концов Онтеро сдался и обьявил очередной привал на уютной полянке, отделенной невысоким кустарником от небольшого чистого ручейка.

— Онтеро, куда мы так спешим. Давай разведем огонь, отдохнем, поищем чего-нибудь сьедобное вокруг? — Спросил Тич.

— Не время, лисенок, не время… — пробормотал колдун в ответ, устало сидя на своем мешке и оглядываясь по сторонам.

— Вообще-то мальчик прав, — вмешался Ильмер, — Все устали и нуждаются в отдыхе. Сейчас мы много все равно не сможем пройти. Да и время подходящее. В кои веки за нами никто не гонится, уж какие бы они ни были эти серые, а уж после всего этого должны были потерять нас из виду.

Онтеро понурился, вздохнул и ответил:

— Вроде ты и правильно все говоришь, Иль, но чует мое сердце, что-то неладно, что-то не так… Нам бы до моего домика добраться, там хоть в какой-то безопасности были бы…

— Это как в доме твоего друга? — Усмехнулся герцог, — Немного такая безопасность стоит. Здесь не в пример лучше, вон в те кусты у ручья спрячься, любая погоня, если без следопыта будет, мимо проскочит и ничего не заметит.

— Ну, хорошо, — вздохнул Онтеро, — Давайте отдохнем.

Впрочем вся честная компания уже не нуждалась в таком приглашении. Дастин и Ильмер устроились на стволе поваленного дерева, а Тич последовал примеру колдуна и устроился на заплечном мешке с барахлом. Увидев, что все и так уже отдыхают, Онтеро продолжил:

— Ну и что мы сейчас будем делать? Есть ли у кого план?

— «Есть ли у кого план?» — усмехнулся Ильмер, — Мы думали, что у тебя есть план… Но если ты спрашиваешь о том, что делать прямо сейчас, то все просто — чуть отдохнем, попьем водички, потом соберем хворост, разведем огонь и постараемся найти что-нибудь сьедобное. Или кого-нибудь. Как план?

— Не хуже любого другого, Иль, не хуже любого другого здесь… — Ответил со вздохом колдун и добавил, — Но все же не нравится мне здесь, ой, не нравится…

Обычно оживленный Тич лишь откинул голову и опершись руками сидел на земле прикрыв глаза, словно он ничего не видел и не слышал. Не лучше выглядел и Дастин, Он настолько устал, что ему казалось будто никакая сила в мире не может его оторвать от этого бревна, и даже за перепалкой герцога и колдуна он наблюдал со стороны, будто кто-то ему рассказывал сказку, а не он сам живой сидел тут же в лесу с тремя спутниками и пытался решить, что же теперь делать. Как во сне он увидел, как Онтеро кивнул головой, пробурчав под нос что «вода может и неплохая идея», и полез в кусты. Некоторое время раздавался шелест веток и листьев, а потом он затих. Видимо колдун добрался до ручейка.

Онтеро тоже устал дальше некуда, и если бы не неотвязное чувство, что что-то не так, он бы и не пытался убеждать спутников, что надо идти. В само деле, Ильмер был прав, никто не мог их преследовать сейчас, а даже если и так, чтобы скрываться, лес — лучшее убежище… Онтеро склонился над водой, зачерпнул в пригоршню воды и сделал первый ледяной глоток… Чувство взгляда в спину заставило его вздрогнуть, но повернуться он не успел. Последнее что ему удалось сделать, это увидеть среди зыбких неверных бликов отражения в воде дубину, опускающуюся сзади на его голову.

* * *

Уютный и роскошний охотничий домик, куда провели Акрата третьего для встречи с новым союзником, стоял в светлой лиственной рощице у самого побережья. На открытой террасе, расположенной над обрывом с великолепным видом на бескрайний океан, был накрыт стол, и судя по посуде, равно как и самому домику, король Леогонии чувствовал, что кто бы ни был его неведомый союзник, он похоже не сильно уступает в богастве королевской фамилии. Это внушало надежды… равно как и опасения. Король до сих пор не знал, что и подумать. Если он действительно получил в союзники кого-то влиятельного в рядах противника, кого-то кто мог претендовать на руководство, то это действительно могло переломить исход дела. С другой стороны, подобный союзник вряд ли захочет остаться в тени, после своей победы, и будет иметь все, чтобы забрать всю власть себе.

Особенно взволновала короля новость о Мельсане. Неужели это действительно правда, неужели она жива? Про себя король твердо решил первым делом потребовать подтверждения этого факта, встречи с дочерью и, если это будет возможно, освобождения ее, поскольку уже было очевидно, что если ее не убили, значит она в плену у тех, кто все это организовал… Внезапно он почувствовал, что кто-то стоит прямо у него за спиной. Король машинально схватился за рукоятку кинжала, резко обернулся, и застыл от неожиданности, столкнувшись глаза в глаза со взглядом своей дочери…

Принцесса мотнула головой и длинные золотистые волосы задели щеку и шею короля, на мнговение ошарашенного от неожиданности, но так же неожиданно и бурно пришедшего в себя:

— Мельсана! Так ты и правду жива! Дочь! Умница моя, они отпустили тебя? — король крепко обнял ее и сильной рукой прижал лицо дочери к своей груди, — Как я страдал, знал бы кто, как я страдал… — и вдруг, почувствовав спокойствие девушки, отстранился держа ее за плечи и радостно уставился в ее глаза. Принцесса улыбнулась, чуть насмешливо, но ласково провела рукой по виску, щеке и бороде отца, а затем сказала:

— Давай сядем за стол, отец, нам нужно очень многое обсудить.

— Но, ты не понимаешь, мы должны подождать того человека, которые тебя освободил, и который готов стать моим союзником… — начал было король, и тут его взгляд упал на стол, на которым было накрыто только два прибора…

* * *

Втретив ошарашенный взгляд короля, принцесса высвободилась из его рук и спокойно сказала:

— Перед тобой твой новый союзник, отец. Верховная Жрица Черного Ордена, контролирующего ныне земли Западного Вильдара.

Король машинально сел, задумался, потом снова поднял взгляд на дочь:

— Так значит тебя не похищали, ты просто бежала? Но зачем? Неужели я тебе отказывал хоть в чем-то?

— Я не могла выходить замуж за герцога, отец. Церемония в храме Единого лишила бы меня силы. Кроме того, я не смогла бы заниматься своим делом, — принцесса подошла к каменной ограде и устремила свой взгляд в океан.

— То есть ты не хотела замуж? Почему же ты мне не сказала?

— Потому что ты считал это нужным по политическим мотивам, и не стал бы меня слушать. Да и без этого, жизнь во дворце накладывает слишком много ограничений. Мне нужна была свобода для моих занятий и я ее получила. Чтобы тебе было яснее, чтобы получить силу я имею дело с мужчинами. Очень тесные дела с мужчинами, — принцесса уставилась на отца и добавила, — Я бы сказала яснее, но боюсь за твои манеры.

— Ты хочешь сказать, что пошла по стопам своей прабабки? — медленно ответил нахмурившийся Акрат, — Не могу сказать, что я в восторге от этого, но в конце концов это не первый случай в нашем роду, я бы смирился и с этим. И ни одна сволочь не посмела бы…

— Моя прабабка была просто потаскуха, и все. Ты не понял отец, я это делаю, чтобы получить Силу, настоящую Силу, — Мельсана изящно взмахнула рукой, и стоявшая на дальнем конце стола ваза из толстого стекла вдруг сорвалась с места и ударилась о ближайшее дерево с такой силой, что разлетелась на тысячу мелких кусочков. Принцесса вновь отвернулась к океану и продолжила, — Не беспокойся отец, теперь, когда ты поклялся разрешить мне мои занятия, я могу вернуться во дворец. По крайней мере, когда будет можно. И пойми, мне очень жалко, что тебе пришлось это пережить, но у меня не было другого выхода. Можем мы теперь поговорить о деле? — завершила она, взглянув на отца.

— Разумеется, дочь моя, — ответил тот, — так значит ты — Верховная Жрица. Кто же ухитрился быть выше тебя, и что это за орден такой вообще…

— Выше меня магистр Ордена, Верховный Магистр. И это главное мое препятствие на пути к власти в Ордене. Он очень умен и очень силен. Для справки, ты ведь знаешь историю Гланта… Так вот — магистр возглавлял этот Орден еще тогда.

Акрат широко расрыл удивленные глаза, но быстро прищурился и продолжил внимательно ловить каждое слово своей дочери, которая тем временем продолжала:

— Кстати, именно он настаивал на идее исчезновения меня из дворца. Понимал, что Верховная Жрица на престоле Леогонии может и не нуждаться ни в каких магистрах. Есть еще два мастера с очень большим влиянием. Один старый, достаточно глупый и мелкий, по сути просто чрезвычайно доверенный слуга магистра. Он весьма жестокий и властолюбивый. Если магистра не окажется, то он употребит все свое влияние, чтобы сесть на его место. А влияние у него очень даже большое. Фактически он заведует всеми делами Ордена и можешь представить какой властью при этом обладает. Другой мастер молодой, умный, сильный и, — Мельсана сделала паузу, — красивый. При иных обстоятельствах я бы желала увидеть его разделяющим трон со мной, когда настанет время, но он слишком сильный и слишком умный, я не смогу контролировать его, так что одним соперником больше. Он воглавляет фактически что-то вроде армии и тайной полиции Ордена, так что сам понимаешь… Эти трое — наше препятствие. Справимся с ними, и вся мощь Ордена под моим руководством в твоем распоряжении, отец. Равно как и вся мощь государства, управляемого тобой, в моем, я правильно понимаю?

— Расскажи, что за Орден такой, хотя бы, — ответил вопросом на вопрос король.

— Чего рассказывать? Орден Илинитов знаешь? — король кивнул в ответ на вопрос дочери, — Наш устроен примерно так же, только дисциплины побольше и хозяин другой, соответственно и цели другие.

— Так вы из этих темных сект, что то тут, то там появляются?

Принцесса поморщилась:

— Не опошляй, отец. Эти «темные секты» — мелкий побочный результат нашей работы, так, шваль, отбросы и придурки. Когда говорят о «темных», обычно считается, что они не верят в Единого. Это неверно. Мы верим в Единого, и очень даже верим. Наше отличие от илинитов состоит в том, что мы не верим в человека. В этом краеугольный камень наших различий. Илиниты верят, что рано или поздно придет Светлое Царство, где всем воздастся по заслугам, а потом всем хорошим станет хорошо. Мы считаем, что люди рано или поздно достанут Единого своими грехами, и он просто сотрет человечество с лица Земли, оставив души там, где им и полагается быть — в распоряжении того, кто с самого начала не верил в людей. И тогда те, кто ему служил уже сейчас, окажутся его приближенными и будут вознаграждены за службу, пока остальные будут гореть, мерзнуть, или уж не знаю, что там с ними будет делаться, каждый народ себе по вкусу выдумывает… Теперь, почему все закрутилось именно сейчас. Мы верим, что именно сейчас в мир пришел Певец.

Мельсана сделала паузу, но Акрат хотя и приподнял брови, сознательно демонстрируя свое удивление, но говорить не стал, ожидая продолжения. И она продолжила:

— Если ты знаешь из теологии, именно явление Певца, который должен принести Изначальную Песню, и является центральной точкой для того события, которого ждем и мы, и илиниты. Единый сказал, что Певец принесет Песню, все ее подхватят и тут-то и наступит всеобщее благоденствие. Хозяин нашего Ордена всегда возражал, что люди безнадежно исказят Песню, куда хуже чем он сам в начале времен. Магистр считает, что Певец — это наш придворный менетсрель, этот Дестин, словом хромой, которого обвинили в моем убийстве. В этом, кстати, тоже была часть задумки, если бы ты его казнил, в хорошем же виде Песня пришла бы в Мир, — усмехнулась принцесса, — и добавила, пока все понятно? Сейчас хороший момент, чтобы ответить на твои вопросы, если таковые у тебя есть, прежде чем идти дальше.

Акрат потер лоб, встал, подошел к каменной ограде, возле которой стояла его дочь, задумчиво посмотрел на океан минуту-другую, и потом сказал:

— Я не понимаю только одного. Если по твоей вере скоро наступит конец света, то за что же ты борешься?

Принцесса улыбнулась:

— Не зря магистр говорит, что ум мне достался по наследству… — она сделала паузу, убедившись, что отец понял ее комплимент, и продолжила, — А дело состоит в двух мелких, но очень важных деталях. Во-первых, ты же знаешь нашего менестреля. Можешь ты поверить, что он и есть Певец? Я знаю, что очень многое указывает на это, но если это не так, то высшим силам еще предстоит изрядное время до разрешения их спора. И я предпочла бы провести его на престоле королевства и главой Ордена, нежели запользованной жрицей и орудием в чьих-то руках. Я ясно выражаюсь?

— А если он все-таки Певец? Ты же помнишь, как он умеет петь.

— Тогда есть еще вторая причина, связанная с тем, что мы на самом деле верим в Единого. И он сказал, что все будет хорошо. А с Единым шутить еще хуже, чем с Хозяином нашего Ордена. Ведь Песня-то продолжается и никто не знает как она должна звучать. С Единого станется заявить, что его любимчики, ненадолго оторвавшись от войн, убийств, пьянства, блуда и прочих завлекательных занятий, все-таки спели ее именно так, как Он и хотел. С него станется, Он — Создатель, он и не такое может себе позволить. И тогда, когда Хозяин начнет спорить, то либо получит «по шапке», после чего мы все все равно в Светлом Царстве и беспокоиться не о чем, либо они устроят нам еще небольшой тайм-аут на проверку исполнительских талантов, и тогда мы снова возвращаемся к идее трона и руководства Орденом. Логично?

— Вполне, — согласился с дочерью отец. Он подошел к столу, наполнил пару бокалов, и вернувшись к парапету протянул один Мельсане. Они облокотились вновь на парапет, глядя на клонящееся надо океаном к закату солнце, и через минуту молчаливого наслаждения видом, вином и тишиной, Акрат сказал:

— Знаешь, дочка, я может и не в восторге от некоторых твоих занятий, но, пожалуй, это будет лучший вечер в моей жизни.

* * *

Серые пленившие Дастина, Ильмера, Тича, и столь немилосердно обошедшиеся с лысиной Онетро, отнюдь не отстали от своего пленника в желании видеть всех четверых в хижине колдуна. Уже к вечеру голодные и усталые путники были приведены в старое жилище Онтеро и оказались там заперты. Впрочем, в планы серых явно не входило уморить друзей жаждой или голодом. В хижину принесли вполне достаточно простой, но питательной еды. Основу их ужина составляла половина зажаренного на костре дикого кабанчика, которой одной хватило бы чтобы накормить всех четверых. А с лепешками пресного хлеба и достаточным количеством воды, учитывая голод пленников, трапеза превратилась в настоящее пиршество. Или чуть не превратилась. Оба старших члена команды, отложив на время свои пререкания, вовремя вспомнили, что если с голоду переесть, то может стать очень плохо, и поэтому утолив в меру позволенного голод и жажду, все вплотную друг к другу, чтобы сохранить тепло, устроились на полу и крепко заснули…

Утром немного пришедший в себя Онтеро вспомнил, зачем же он так рвался сюда, и полез под единственную в доме узкую койку, пространство под которой явно служило ему долгое время заменителем чулана, чердака и подвала, одним словом места, куда засовывают любую, еще способную пригодиться в хозяйстве вещь. Собственно, скорее всего в доме было не одно такое место, но по виду пространства под койкой в это трудно было поверить. Серые почему-то не беспокоили друзей, и Онтеро смог от всего сердца отдаться археологическим изысканиями под своей кроватью. Примерно через час его пыхтение и усилия были вознаграждены, и он вытащил из кучи хлама небольшую изящную на вид шкатулку.

— Вот, — гордо сказал он показывая всем остальным свой трофей.

— Что «вот»? — Не понял Дастин.

— В этой шкатулке лежит вторая часть пророчества о тебе, Дастин. Та самая, о которой говорил Аргвинар. Если нам повезет, то мы узнаем много важного о твоем Даре и как его использовать. Если повезет…

— Ну, так давай открывай!

— Сейчас, минутку… — ответил толстяк пытаясь открыть шкатулку. Но она не открывалась… Миниатюрный замок крепко держал крышку на месте, и она не поддавалась. Оружие у друзей забрали уже давно, но в комнате среди прочего хлама нашлась прочная полоска железа и тяжелая каменная ступка. Используя полоску вместо ножа, а ступку вместо молотка, Онтеро, вхдохнув о судьбе отличной шкатулки, попытался открыть ее методом грубой силы. Однако это тоже не произвело на шкатулку должного впечателения и она продолжала оставаться запертой. Наконец, Онтеро хлопнул себя по лысине и почти закричал:

— Ну и идиот же я. Как я мог забыть!

— Чего забыть, — все трое удивленно уставились на колдуна.

— Шкатулка ведь заговоренная. Ее только специальным ключом открыть можно, а иначе никак.

— И где же твой ключ, — Поинтересовался Дастин.

— Не знаю, я его давно потерял. Но есть еще нескольк ключей, способных открыть такие шкатулки. Один из них был у Аргвинара… Кабы знать…

И постанывая, толстяк уселся на пол, схватился за голову и стал думать…

Глава 3

Лодка заскреблась о каменистое дно и всем троим пришлось выскочить, по колено в воде и под набегающие волны, чтобы вытащить ее на берег. Особенно сильно досталось гному из-за его низкого роста, но и остальные двое вымокли до нитки. Хотя и без особой надежды вернуться, а просто на всякий случай, лодку оттащили подальше от прибоя и накрепко привязали ее в вылезавшим среди камней корням деревьев. А затем, укрывшись под кронами деревьев от ветра и соленых брызг, они развели костер и стали сушиться. Хламида Аргвинара, в которую он облачился для путешествия, липла к телу, и холод продирал мага насквозь. Хотя более практичная одежда Корджера и гнома и была более устойчива к влаге, шанс подхватить страшный насморк и простуду, если не хуже, был для них не менее реален. К счастью, кожаные дорожные мешки не промокли, так что нашлось в чем сидеть вокруг костра, пока сохла их одежда.

Когда в котелке вскипела вода, Аргвинар с серьезным видом открыл свой мешок, вынул какой-то кулек, и отсыпал из него прямо в котелок каких-то скрученных черных крошек. Гном подозрительно посмотрел на него и вопросил:

— Это ты чего туда кидаешь?

— Трава специальная, сушеная, чтоб холод нас не пробирал.

— И теперь я это, — гном выразительно подчеркнул последнее слово, — должен пить?

— Если не хочешь заболеть — будешь. Давай сюда кружку! — И маг отобрал у гнома жестяную кружку и набрал в нее пахучей немного потемневшей воды.

Гном поглядел в котелок, потом в свою кружку, понюхал ее брезгливо, повертел носом, опять понюхал содержимое, но увидев, что Корджер с магом уже пьют горячую жидкость, вздохнул и с видом мученика начала прихлебывать настой. Однако долго молчать ему было явно не по силам, и он спросил Аргвинара:

— Так ты говоришь, они в Бренсаль пошли?

— В Бренсаль, — кивнул головой маг.

— А чего они там потеряли? Поганый же город. Его все путешественники стороной обходят!

— Они там надеялись раздобыть сведения о настоящих родителях Дастина. Приемных, понятное дело, уже в живых-то нет, но вдруг какой след остался.

— Я и сам не возражал бы раздобыть сведения об одном из его родителей, — проворчал Корджер, — понятное дело, не обо мне…

— А зачем им эти сведения, — отмахнулся гном, повернувшись к магу, — что это им дает?

Аргвинар потер нос, а затем медленно, будто не зная с чего начать, пояснил:

— Понимаешь, у Онтеро есть теория, что если Песню принести в Мир сейчас и полностью, то это будет такой же конец Мира, как если бы ее исказили. Поскольку это было бы страшным нарушением баланса Добра и Зла. И Онтеро до конца сам не знает, что делать. Вот он и пытается выиграть время, пока сможет понять, как же поступить.

Корджер только усмехнулся, услышав давно знакомую тему, но гном наоборот решил развить тему:

— А с чего это он взял, что Песня приведет к концу Мира? Где это такое сказано? Чего он, бредит что ли? Это ж то, к чему все стремиться должны!

— Понимаешь, Габор, — начал обьяснять маг, — весь мир держится на балансе Добра и Зла. Сам посмотри, если где особо хорошо, то рано или поздно это кончается и взамен становится особо плохо, а если где плохо, то рано или поздно все улаживается и становится хорошо. Это только один из примеров, и это вокруг нас, от этого не деться. Всегда, если что-то хорошо, то что-то обязательно плохо, а если что-то плохо, то всегда можно найти и что-то, что идет хорошо. Это непрекращающееся раскачивание весов, с которым мы ничего не можем сделать, и на этих весах, как в лодке, все мы. Единственное, что мы можем сделать, это не раскачивать эти весы-лодку, чтобы не утонуть, и когда мы все-таки ее раскачиваем, то не имеет значения, направо или налево, к Злу или к Добру, это все равно в конечном итоге то же самое — раскачивание лодки.

— Погоди, а с чего ты взял, что ничего нельзя сделать? Разве так всегда было?

— Нет, не всегда, — согласился маг, — хотя о тех временах остались лишь смутные легенды. Почти все, и маги, и илиниты, все, согласны, что в начале была эпоха Добра, куда Злу было не пройти. Потом, она сменилась эпохой Зла, и по легендам именно тогда родились первые маги и колдуны, поскольку лишь они могли хоть как-то защитить себя и своих близких от царствовашей тогда тьмы. И с помощью магов — нас, магов, которые ныне заселяют Архипелаг, удалось покончить с эпохой Зла и придти к эпохе Баланса. Это наша эпоха, эпоха магов — хранителей Баланса, и это очень важно, сохранять баланс. Ведь в каком-то смысле баланс соблюдался всегда. В эпоху Добра Зло слишком долго подавлялось и держалось втуне, и что из этого вышло? Эпоха Зла. А в эпоху Зла наоборот подавлялось Добро, поэтому и она не оказалась вечной. В эпоху Баланса мы имеем шанс растянуть нынешнее положение дел надолго, без райских кущ на земле, но зато и без кошмара царствующей Тьмы…

— Погоди, погоди…. - перебил его гном, — А при чем тут Дастин и почему им из-за этого нужно искать его родителей?

— Ты не понимаешь, — вздохнул маг, — допустим Дастин принесет Песню в Мир и все станет замечательно, что потом? А потом весы качнутся в обратную сторону и как сначала придет доселе не виданное Добро, так за ним, как нитка за иголкой, придет невиданное доселе Зло.

— А вдруг Песня настолько сильна, что может это побороть.

— Никто не может это побороть, — грустно ответил маг, — не одно поколение моих предков убеждалось в этом раз за разом. Ни у кого это не выходило, как ни старались.

— Но ведь Песня создана еще до рождения Мира, может она способна на это? — Возразил гном.

Маг покачал головой и ответил:

— Пусть даже и так. Как же ты представляешь себе это всеобщее Добро? Ничто не совершает ничего неправильного, все делают что надо, никто не ворует, не грабит, не убивает, но никто и не ошибается, каждый делает ровно то, что правильно. Представляешь? Мы бы сейчас здесь не сидели, поскольку не нужно было бы кого-то догонять, что-то сообщать, что-то делать… Никто не властен над собой, потому что каждый может делать лишь то, что и так следует делать. Никто ничего не будет решать, все будут как заводные куклы, которые делают только то, что им положено. Ни шага вправо, ни шага влево…. Это же кошмар, ужас, это почище конца света будет, правда?

Гном покачал головой и спросил:

— Ну и что же из этого следует?

— Что Песню нельзя приносить в Мир. И в равной степени нельзя не приносить ее в Мир. А значит, нужно принести только часть ее, но правильно.

— И как же это сделать? Я уж не говорю о том, какое отношение это имеет к походу в Бренсаль?

— Прямое. Я же уже обьяснил тебе, мы и не знаем, как это делать. И Онтеро нужно время, чтобы разобраться, а поход в Бренсаль и поиски родителей Дастина явно никому не должны повредить…

Гном сморщился и подвел итог:

— То есть Онтеро не знает, что делать, и поэтому потащил их всех в этот поганый городок! Просто лучше не придумать! Уж проще было явиться в Ирнар и сдаться этим серым… ты хоть знаешь, каким стал город, в который вы с Онтеро их всех отправили?…

* * *

Когда Йонаш вошел в хижину, где были заперты пленники, те понуро сидели на скудной мебели колдуна. Герцог уселся в единственном старом и неуютном кресле, которое, пожалуй, одному ему во всей компании было по духу. Онтеро улегся на узкой кушетке. Тич с ногами забрался на стол и пытался что-то узресть сквозь узкое окошко, затянутое невесть чем, но ясно не стеклом, за которым маячила фигура сторожа. Ну а на долю Дастина вообще досталась подстилка, лежавшая на полу. Он мог бы воспользоаться одним из двух грубых табуретов, стоявших возле стола, но предпочел растянуться на полу, радуясь тому, что он деревянный, а не земляной. Все обернулись к вошедшему:

— Ну, и ты по-прежнему будешь утверждать, что ты — наш друг? — Спросил Ильмер хмуро.

— Да, буду, — спокойно ответил Йонаш.

— И держишь нас в плену? — Ядовито добавил Онтеро.

— Не совсем.

— Так мы можем уйти? — встрял Дастин, которого больше всего заботило, как бы вырваться из рук мрачных людей в серых плащах.

— Не сейчас, извини…

— Так чем же это отличается от плена? — Спросил Ильмер, возвращаясь к теме.

— И зачем мы вам вообще нужны? — Опять встрял Тич, не дожидаясь ответа на вопрос герцога.

— Это долго обьяснять. У вас хватит терпения выслушать? Это возможно главное, что мы должны сейчас сделать.

— Судя по всему у нас достаточно времени, — усмехнулся Онтеро, — эй, герцог, у тебя никто на прием не назначен в ближайшую пару дней?

Ильмер поморщился на такое обращение и просто сказал:

— Что ж, рассказывай. Онтеро верно говорит, все равно мы от вас сейчас никуда деться не можем, так что если хочешь что-то сказать — говори.

А Онтеро закончил:

— А мы уж, извини, сами решим, чему верить, чему — нет, мил человек. Сам понимаешь, обстановка не располагает.

Тогда Йонаш сел на один из табуретов, бросил взгляд на каждого слушателя, вздохнул и начал:

— Для меня все началось, когда я шел по горной дороге в монастырь, вызванный туда по какому-то делу, которого я тогда еще и сам не знал. За поворотом лежала козочка, повредившая заднюю ногу…

* * *

— … корабль высадил нас с отрядом серых и мы пошли в лес, к этой хижине, ожидать вас. А что дальше случилось, вы и сами знаете. Такие вот дела и такие вот у нас планы. Теперь — вам решать.

Йонаш рассказывал уже несколько часов, но все слушали его как зачарованные, попросив не прерываться даже когда пленникам принесли еду, Некоторое время все молчали, не зная, что и сказать.

— Да-а-а, — протянул герцог, и после паузы добавил — а вам не кажется, что ваши планы на мою невесту…

Ильмер остановился, покачал головой и замолк, но тут встрял Тич:

— Да что ты Ильмер, зачем тебе она ТАКАЯ сдалась?

— И то верно, — согласился герцог.

— А почему мы должны тебе верить, серый? — сурово спросил Онтеро.

— Я вам все рассказал, ничего не скрыл, ничего не прибавил, теперь уж верить-не верить — дело ваше, — пожал плечами Йонаш.

Онтеро задумался и как будто остался доволен ответом, а затем спросил:

— Ты сказал, что подобрал ключ в хижине Аргвинара, почему? И можешь ли ты его показать мне?

— Просто мне показалось, что он чем-то важен, не знаю почему… — ответил Йонаш и, порывшись в кармане, извлек небольшой золотой ключ и протянул его Онтеро. Тот взял его дрожащими руками и стал внимательно рассматривать:

— Не знаю…. может быть… очень похоже… неужели…

Онтеро шлепнулся на пол, улегся на живот и заполз под кушетку. Некоторое время оттуда торчали только ноги толстяка, дергавшиеся в такт усилиям Онтеро, разгребавшего вещи скопившиеся там за невесть сколько времени, и сопровождавшего это занятие невнятным бормотанием, восклицаниями и проклятьями невесть кому и невесть с чего. В конце концов Онтер вытащил шкатулку, так старательно спрятанную вчера после безуспешных попыток ее открыть, и попробовал ключ. Шкатулка открылась. Колдун торжественно вытащил кусок старой рукописи, обернулся на Йонаша, но потом махнул рукой и сказал:

— Кто бы ты ни был, отвечу уж откровенностью на откровенность. Это фрагмент рукописи на старинном языке Архипелага, которая содержит описания тех же событий, что и ваши священные тексты — о Певце. Сейчас посмотрим, насколько этот тект согласен с твоими теориями, монах!

Йонаш пожал плечами, а Онтеро развернул кусок древнего пергамента и начал невнятно читать вслух:

— Так, «мужчина», это уже знакомо, «свет», а это «свойство», не, наверное, «часть»…. «часть света»? Да нет, не «часть»…. — Онтеро сморщился, бросил взгляд на Йонаша, и резко повернувшись к пергаменту продолжил, — ну, конечно, не «часть», «Брат», «Брат от Света и»… ага… «женщина», «свойство», стало быть «Брат от Света и Брат от Тьмы», «соитие», нет, чушь какая-то как всегда…. духи побрали бы этих древних магов, ничего по-человечески сказать не могли! Разумеется, не «соитие», символ совместности, «вместе», а дальше символ продолжительности, конечности и Мироздания…. Постой… как там тот демон у Бальмеро говорил? «Трое больше чем один»? — Онтеро изумленно поднял глаза и произнес, — «а Брат от Света и Брат от Тьмы будут стоять вместе пока стоит мир…» Так вот как кончается это пророчество в наших текстах! «Во дни затмения плоть восстанет на дух, но дух излечит плоть ради спасения души, хранящей Песню, которую они вместе вернут в Мир, а Брат от Света и Брат от Тьмы будут стоять вместе пока стоит мир…»

— Ну и?… — спросил Тич, так и не понявший, чего это колдун так разволновался.

— Брат от Света, — ответил Онтеро указав на Йонаша, — а тот, второй, Брат от Тьмы.

— «Брат»? — удивленно спросил герцог.

— Ну да, — раздраженно ответил колдун, — чего ж тут непонятного? Они же оба монахи!!!

Тут уже герцогу и Дастину пришла пора открывать рот от удивления. Герцог впрочем быстро спохватился и принял более достойный вид. До Дастина же только сейчас вдруг стало доходить, что происходящее с ним не просто какой-то непрекращающийся кошмар, а что-то большее. Что-то, что он даже не мог и представить. Нет, конечно, Онтеро уже не раз ему говорил об его особой роли и талантах, а когда они отчалили от острова так и вообще выложил все начистоту, да и чудеса эти все, понятное дело неспроста, но вот так, найти пергамент тысячелетней давности и прочитать о себе… По спине у Дастина забегали мурашки, он съежился и проговорил:

— Ой, Онтеро, что ж нам делать-то?…

— Ух, как здорово! — все обернулись на Тича, который с блестящими глазами и ртом до ушей нахально встрял в драматическую паузу, которая уже грозила затянуться, — Дастин, да ты и дейсвтительно у-у-у! Ты это, того, сейчас с ними возьми да принеси Песню, во здорово будет, а?

— Уймись, Тич, — прервал его Онтеро, а затем обернулся в Йонашу и добавил, — А вообще-то мальчик сказал неглупую вещь…

— Во-во, — встрял было опять Тич, но тут же осекся под строгим взглядом колдуна, который продолжил:

— А и в самом деле, если вы втроем должны принести Песню в мир, так чего ждать-то? Зачем нам эта ваша жрица, которая только все испортить может? Давай прямо сейчас и попробуем.

Йонаш подумал, согласно кивнул головой:

— Давайте попробуем.

Он постучал в дверь и серый стороживший хижину приоткрыл дверь.

— Нужен мастер, — произнес Йонаш и приложил ладонь к губам, давая знать, что лишь по большой нужде он нарушил приказ молчания, и сказал все, что было нужно.

Дверь закрылась и они стали ждать. Возникшее молчание опять нарушил Тич, который, похоже, воспринимал все как большую и захватывающую игру:

— Дастин, а Дастин, а как вы это делать будете?

— Хороший вопрос, — дверь раскрылась и в хижину вошел Йолан, который был недалеко и поэтому появился почти мгновенно, сразу же обратившись к Онтеро — как ты это предлагаешь делать, колдун?

Тот несколько растеряно оглянулся и понял, что у него нету хорошего ответа. Легко быть мудрым перед полуграмотными обывателями, произнося загадочные пророчества или еще что-нибудь в том же духе. Им и мелкий фокус за чудо сойдет, а в запасе у Онтеро были далеко не фокусы. К сожалению, в их число не входил ответ на данный, столь неприятный вопрос. И тут ему в голову пришло совсем другое. А что если получится? Как там Аргвинар говорил… «если Песню принесут в Мир»… «бесконечное нарушение баланса приведет к бесконечному наказанию»? У толстяка похолодело в груди, что еще более спутало его мысли. И чтобы не ударить лицом в грязь, толстяк мысленно махнул рукой на грозное пророчество и предложил:

— Точно я и сам не знаю, но как понимаю, вы должны встать вместе, взяться за руки, а потом пусть Дастин поет…

Предложение прозвучало не очень убедительно, но с другой стороны было вполне логично. Что еще можно было сделать? Йонаш и Йолан встали по сторонам Дастина, взялись с ним за руки, и Дастин попытался запеть. Честно признаться, ему впервые пришлось петь в такой странной позе, он попробовал спеть ту же песню о маленькой тучке, которая однажды уже помогла ему приоткрыть завесу над тайной Первой Мелодии, но что-то явно не получалось. Попросту говоря, Дастин чувствовал себя изрядно по-дурацки, что сильно мешало сосредоточиться на пении. Прошла минута, другая, третья, и ничего не происходило. Наконец, песня закончилась и Йолан рассмеялся:

— Знаешь, колдун, я пожалуй рискну по-своему!..

— А почему ты думаешь, что с принцессой получится?

— Я могу это обьяснить, — ответил Йонаш, — Я не знаю, как точно дела обстояли, но давай я попробую рассказать, когда вам удавалось услышать мелодию, а потом я обьясню и остальное. Сначала это, наверное, произошло в тюрьме, откуда вы таким странным образом убежали, правильно?

Онтеро молча кивнул.

— Потом у вас должно было что-то вроде этого случиться, когда на вас разбойники и герцог напали на дороге в Леогонии и вы еще так наколдовали, чтобы спастись, верно?

— Нет, — возразил Онтеро, — в драке хватило моего умения. А песню парень вспомнил потом уже, когда приходил в себя.

— Вот видишь, все-таки тогда, — заметил Йонаш, — не знаю сколько еще раз это происходило, но подозреваю, что когда вы сквозь лес пробирались, и от тех тварей защититься хотели, угадал?

Онтеро вновь кивнул головой.

— Видишь, Песня приходит на выручку Певцу лишь когда у него нет другого выхода или ему угрожает опасность, — продолжал Йонаш, и Онтеро, вспомнив чудо, спасшее их в океане, лишь вновь кивнул головой, продолжая слушать.

— А жрица — это очень серьезная опасность, — добавил уже Йолан, мрачно улыбаясь.

— Погодите, — вмешался Дастин, — а что за опасность-то, что она со мной попытается сделать-то?

Йолан фыркнул от смеха, но увидев что смешно только ему, ответил:

— Вот появится здесь — узнаешь. А хочешь, своего учителя спроси, — Йолан кивнул на Онтеро, — Может он тебя хоть чему дельному научит… — и заржав вовсю Йолан развернулся и вышел из хижины, с трудом произнеся сквозь смех, — «… что она со ним сделать попытается…» Не могу!..

Йонаш покачал головой, взглянул на герцога, лицо которого уже не в первый раз побледнело от гнева, потом на Онтеро, который задумчиво и смущенно тер лысину, и наконец повернувшись к Дастину сказал:

— Не обижайся на него, он просто давно уже не жил среди простых людей. Понимаешь, Дастин, ты ведь при дворце жил, так что если на тебя и не обращали внимание, то по крайней мере слыхать-то ты уж все равно должен был, что мужчина и женщина друг с другом делают наедине…

— Ты хочешь сказать, что я и… я… и… принцесса… — юноша ошалело смотрел на Йонаша и не мог закончить.

* * *

Невдалеке от выезда из Ирнара шайка разбойников подкарауливала добычу. Но день выдался неудачный. Все проезжавшие имели либо сильную охрану, либо были такими же разбойниками, как они сами, и потому в охране не нуждались. Незадолго до полудня удача, казалось было, улыбнулась шайке — из города медленно ехала карета, запряженная четверкой великолепных лошадей, а рядом, в качестве охраны, ехало всего трое человек в серых плащах. Оно, конечно, всем было известно, что с серыми лучше не связываться, но уж больно их мало, и больно привлекательна добыча… И банда залегла в кустах.

Однако события повернулись совсем не так, как ожидалось. Сначала карета, как и ожидалось, остановилась у поваленного дерева, и разбойники накинулись на охрану со всех сторон. Одного из серых даже удалось стащить с лошади и насадить на рогатину будто медведя, но тем временем двое других стали отбиваться с такой яростью, что бывшие деревенские драчуны и заводилы, сменившие плуг на большую дорогу, поостыли. А затем из окна кареты прямо в лежащее поперек дороги дерево ударила ни много, ни мало молния, и от середины ствола на дороге остались лишь головешки и кучки пепла, уже не удерживавших лошадей, которые сорвались с места и понесли. Чем это закончилось для пассажиров кареты так никто и не увидел, поскольку разбойники в этот момент уже улепетывали изо всех ног.

Двое серых подобрали своего товарища, устроили его в седле, и вскачь помчались за каретой. Дорога опустела и уже некому было увидеть, как на ней появился мощный отряд рыцарей, который неторопливо и уверенно проследовал вслед за каретой и серыми, не то преследуя их, не то просто следуя за ними…

* * *

Йолан с лейтенантом серых обходили посты вокруг лагеря. Вообще-то рутинная процедура не требовала вмешательства мастера, но Йолан имел свои причины поговорить с командиром отряда «избранных» наедине, а Егард приставил к нему именно избранных.

— Тебе никогда не казалось, что это несколько неправильно, когда человек твоих способностей и заслуг перед Орденом ведет не слишком роскошную жизнь?

— Я служу Ордену, — сдержанно ответил тот.

— Да, разумеется, но ведь, скажем, бароны и маркизы всякие тоже королю служат, и роскошь им отнюдь не мешает…

— Я не обсуждаю решения стоящих выше меня, мастер, вы ведь знаете.

— Похвально, весьма похвально. Но предположим один из вышестоящих предложил бы тебе и еще некоторым другим достойным членам нашего Ордена, проявившим себя верностью, исполнительностью, храбростью, то, о чем я упоминал. Дворянство, титулы, поместья, и все это за то, чтобы продолжать честно служить Ордену, как и до этого? Как думаешь, это было бы правильно.

Серый несколько растерялся от такого вопроса, но ответил:

— Если вышестоящие так решат, несомненно.

— А сам-то ты что думаешь? Положим ты был бы таким вышестоящим, ты бы счел нужным дать нашим людям это?

— Мне не положено думать, мастер. Но если Вы настаиваете, я слышал истории о войне в Гланте, и что мы получили? Опять прячемся как крысы… И многие наши люди сейчас спрашивают, а что мы получим от этой войны. Так что, если Вам интересно мое мнение, мастер, да, наши люди должны получить все это, они это заслужили, а магистр должен быть по меньшей мере королем. Ему это может и не нужно, но это было бы чрезвычайно полезно для всего Ордена и его членов. Леоногия не очень большая страна, даже с соседними госудаствами, но нам должно хватить.

Йолан улыбнулся и проникновенно произнес:

— Хорошо, лейтенант. Теперь, положим, тебе предложили дворянство и титул. Готов ли ты поддержать такого лидера в тех усилиях, которые нужны для претворения этого плана в жизнь?

Серый еще внимательнее взглянул на мастера и отвешивая каждое слово медленно произнес:

— Если вы спрашиваете поддержу ли я Вас против мастера Егарда в осуществлении ваших планов, то, да, я пойду за тобой, мастер.

Йолан рассмеялся:

— Ладно, нам еще предстоит немало обсудить позже, но если ты и дальше будешь столь же понятливым, и не забудешь быть полезным, сможешь рассчитывать на титул герцога. Кстати, а как ты понял, что придется идти против Егарда?

— Видите ли, мастер, он ведь приказал приглядывать за вами в его отсутствие…

Глава 4

Если бы кто заглянул в хижину, он решил бы что увидел приют для слабоумных. Онтеро, терзающий кусок древнего пергамента, бормотал себе что-то под нос, временами немного жестикулируя, как будто споря с кем-то, возможно, что с самим собой. Дастин тоже развлекал себя разговором, только его бормотания было потише и сопровождалось восторженными взглядами в пространство и сияющей улыбкой. Не слишком отставал от других и герцог, мрачно сидевший в кресле, протянув ноги, и погруженный в мрачные мысли. К его чести, надо заметить, что хотя он, похоже, и вел бурный разговор с самим собой, но вслух он ничего не произносил, разве что иногда шевеля губами. Один только Тич вел себя как нормальный человек, или по крайней мере нормальный мальчишка его возраста. Он забрался на стол, и размахивая ногами смотрел, не удастся ли отвлечь кого и старших от разговоров с собой в пользу разговора с ним. Заметив, что Ильмер вроде бы уже смотрит не так мрачно, и почти не шевелит губами, Тич спросил:

— Иль, как ты думаешь, получится у Дастина?

Герцог поднял тяжелый взгляд на мальчишку и мягко сказал:

— Не сейчас, Тич, не время.

— А чего ты-то так переживаешь? Тебе вроде и делать ничего не надо… — поинтересовался лисенок.

— Мельсана все еще моя невеста, Тич, ты не находишь, что мне есть о чем подумать?

— Ой, и правда, — вмешался Дастин, и его вытянувшееся лицо говорило само за себя, — Слушай, как же это… Ведь она — твоя невеста, как же я буду… Это ж неправильно!

Ильмер прервал его тяжелым вздохом и ответил:

— Дастин, это непростой вопрос и для меня. И я его пытаюсь сейчас решить. Ты не мог бы заткнуться и оставить меня наедине с моими мыслями?

— Но Иль, зачем она тебе такая вообще нужна? — вмешался Тич.

Герцог еще раз вздохнул, но ответил:

— Ты прав, мальчик. Она такая мне не нужна. Я не вправе доверить ей ни судьбу моих людей ни рождение и воспитание наследника. Наверное, это будет означать серьезные проблемы с Леогонией, но придется справитсья. Но все равно это очень тяжелая тема для меня. Поэтому оставьте меня в покое. Я должен примириться с этим своим решением, и это не так просто, — почти рявкнул он напоследок и отвернулся в сторону.

Тич умолк, а Дастин, услышав, что принцесса больше не невеста его спутника и друга, понемногу успокоился, и через некоторое время улыбка опять появилась на его лице. Хижина по-прежнему напоминала приют безумных…

* * *

Владелец постоялого двора, совмещавшего крохотную гостиницу, таверну и конюшню, был весьма мрачной личностью, хотя по сравнению со многими другими лицами на улице его спокойная мрачность выглядела даже как-то мудро. Взяв монету вперед, он принес еду и кувшин пива, так и не произнеся ни слова, а лишь ограничиваясь взглядами и жестами. Такая молчаливость хозяина была, мягко говоря, необычна в окрестных землях, но, в конце концов, кому какое дело, если человек не любит бросать слова на ветер? Пробил молчание вопрос гнома, есть ли свободные комнаты на несколько дней. Хозяин сначала изумленно взглянул на путников, так и не произнося не слова, а когда ему показали другую монету и повторили вопрос, не выдержал и наконец разомкнул уста:

— Вы будете ночевать в городе???

— Да, а что? — ответил вопросом на вопрос гном.

— Ну-ну… — покачал головой хозяин, — комнаты есть, еще мой дед строил, когда приезжих много было. Но я бы не советовал.

— А что, плохие комнаты, неподходящие? Может посоветуешь, где получше найти?

— Комнаты подходящие, город — неподходящий. Лучше б вам не рисковать.

— У нас здесь дела, и не на один день. Так что мы рискнем уж, если комнаты свободны.

— Дело ваше… — пожал плечами хозяин и вновь погрузился в молчание.

Пара личностей с видом бандитов с большой дороги, сидевшие в таверне невдалеке, внимательно прислушивались к разговору, а потом отвернулись, будто ничего не слышали, но было явно, что ни одно слово разговора пропущено не было…

* * *

Посреди ночи раздался стук в ворота и крики с улицы «Открывай!». Хозяин постоялого двора спустился приоткрыл ворота и увидел толпу с факелами, явно настроенную устроить погром.

— Брог, — рявкнул хозяин, обращаясь к вожаку, которого он, очевидно, неплохо знал, — Какого рожна вам тут нужно посреди ночи? Опять за чужаками охотитесь? Вам же бургомистр сколько раз втолковывал — на постоялом дворе — не трожь, а то никто торговать в город не будет ездить. И так уже крестьяне окрестные в другие города хлеб на продажу возят, к нам и нос сунуть боятся из-за твоих прихвостней!

Брог ответил неожиданно миролюбиво:

— Кончай нас поучать, Бальс, ты же знаешь, ни крестьян, ни даже купцов мы не трогаем. А эти — просто чужаки. Свалились невесть откуда, без коней, без товара, говорят «дело у них», а какое такое дело? На кой нам тут чужаки в городе, если от них никакого проку нет. Вот пусть они нам расскажут про свое дело, вот тогда мы может и не тронем их… Только так, поучим, чтоб не совались сюда, — добавил он усмехнувшись.

— Правильно, — загоготал рослый кривой парень, стоявший рядом с Брогом, выглядевший будто только что сбежал с каторги, — поучим! Считать свои кости, а может и еще что. Один вон, как баба одет, так ему может с нами и понравится, правда я говорю?

И толпа дружно заржала над шуткой по поводу хламиды Аргвинара, а затем разя перегаром, нестройно закричала в поддержку вожаков: «Ага, понравится!», «Такому милашке, да не понравилось бы!», «Он еще сам к нам придет, если жив останется, ха-ха-ха!»

— Прекратите! — Закричал было хозяин постоялого двора, все еще стоявший на дороге толпы, — Вы же знаете, что это против закона. Знаете, что бургомистр запретил!

— Да пошел ты со своим бургомистром! — Заорал кривой и изо всех сил приложил хозяину кулаком в челюсть. Тот охнул и рухнул на землю от удара, освободив тем самым дорогу для толпы, которая зашумела и ворвалась в двор, а вскоре вышибла дверь и вломилась к спящим путникам. Корджер и гном успели схватиться за оружие, но толпа напирала, задние не видели, что происходит впереди, и оставив на месте несколько раненых, толпа одолела чужаков простой массой. Схваченные дюжиной рук, Корджер, Аргвинар и Габор были вытащены сначала во двор, а потом толпа, подталкиваемая вожаками, потащила их куда-то в сторону, чтобы заняться пленниками без помех со стороны городских властей, если те все же решат вмешаться.

Хозяин, с подбитой скулой уже поднялся на ноги, и со своим обычным мрачным выражением лица следил за толпой, уносивший его постояльцев к очевидно незавидной участи. Когда толпа исчезла из виду в одном из боковых переулков, хозяин покачал головой, вздохнул и собрался было уйти в дом, но тут со стороны ушедшей толпы вспыхнула ослепительная молния, шум на мгновение затих, а затем раздались нестройные голоса «Лови!», «Вон они!», «Да, нет, сюда в переулок!», «Эй, пожар!», «Дом горит!», «Гады, дом подпалили!», «Зови на помощь!»… Взамен ярко белому свету вспышки пришло красное зарево пожара, и вскоре толпе стало уже не до чужаков.

* * *

Мрачный Онтеро уселся на табурете возле Ильмера и сообщил ему:

— Ничего у нас не выйдет.

— Это почему же? — поинтересовался тот.

— Взгляни на Дастина. У него от одной мысли о том, что ему предстоит, дыхание перехватывает. Она ж из него веревки вить будет, стоит только захотеть. Не дело мы делаем…

— А что было бы дело?

— Не знаю. Только не нравится мне все это. Слишком уж это круто для нас, простых смертных. Там страну-другую защитить или завоевать, это мы еще умеем, да и то с натугой и не всегда, а чтобы все человечество… Эх…. не потянем. Сам посуди, если он исказит Песню, всем конец.

— Ну, а если не исказит?

— Тоже, только по-другому.

— Погоди, чего-то я тебя не понимаю, — возразил Ильмер, — если он принесет Песню, то это ж наоборот хорошо должно быть!

Онтеро вздохнул и ответил:

— Горе одно с вами, необразованными. Ну представь себе сам, что все стало хорошо, никто не поступает плохо, вообще никто и никогда, все поступают только так как надо. Вот ты сейчас думаешь, что мне ответить, а в идеальном мире не стал бы, поскольку и так знал бы, да и ответа никакого не нужно было бы, потому что и я знал бы, что ты знал бы что ответить. И когда что-то делаешь, то и выбора не было бы, поскольку уже знаешь как правильно, и не можешь поступить неправильно. Представляешь. Никто ничего не решает, никто ни о чем не говорит, никто ни о чем не думает — зачем думать-то, если все известно. Каково? Вот и получается, что если Песня неискаженной придет, то тоже что-то вроде конца света будет…

— Погоди, я ничего не понял, что ты несешь, Онтеро? Хочешь сказать, что принесет он Песню как надо или не принесет, все равно конец?

— Примерно именно это я и хочу сказать, — мрачно подтвердил толстяк.

— И что же делать?

— Была у Аргвинара интересная идея. Что если бы Песню удалось принести в мир правильно, но не до конца…

— И как же это сделать? — Усмехнулся Ильмер, — И что ты собираешься делать? Как остановить посредине? Дубиной по темечку что ли врежешь посреди исполнения? Глупости ты все-таки говоришь, колдун.

Онтеро вздохнул и грустно покачал головой:

— Ох, не глупости, к сожалению. Я ж и говорю, не годимся мы для великих дел. Корджера бы сюда, он может и справился бы.

— Какого Корджера? — Поинтересовался Ильмер, — Знакомый твой какой-то что ли? Ну и имя ему родители дали… Ведь знают же все, что называть так ребенка не к добру. С тех пор как Глант пал…

Онтеро опять покачал головой и заметил:

— Ты уже второй раз в точку попадаешь, и сам этого не замечаешь. Действительно не к добру оказалось. Знали бы его родители да назвали бы иначе, может и Глант бы стоял на месте сейчас.

И не обращая внимания на несколько удивленный и не очень понимающий взгляд герцога, Онтеро отошел и присел на угол кушетки, на которой, мечтательно глядя в потолок и явно про себя разговаривая с кем-то, лежал Дастин…

А еще через пару часов за менестрелем пришли.

* * *

Дверь закрылась за Дастиным и в хижине повисло тяжелое молчание, которое бывает только когда что-то серьезное уже случилось или ожидаешь чего-то большого и страшного. Герцог гордо выпрямившись уселся в кресле с готовностью принять судьбу мира, чтобы ни случилось. Тич явно не мог похвастаться столь железными нервами и спрятался под кроватью, откуда торчал только подрагивающий кончик рыжего хвоста с белой отметинкой. Очевидно, мальчишка счел свое «альтер эго» более способным пережить грядущие события, какими бы они ни были. Что же касается Онтеро, то он сидел в углу, прижавшись спиной к стене и бормотал про себя, пытаясь вновь и вновь собрать все, что он знает.

— Как же он еще там говорил… «как к трем прибавить один…» Что же это за «один»… «кого-то ему придется прибавить»… «Принцесса знает свое дело, принцесса умница…» Что же принцесса может сделать? Если трое — это Дастин и эти двое, то прибавить одного означает кого-то еще, кого?… Совершенная структура — трое, прибавить одного будет четверо, совершенно бессмысленное число, никакого смысла… Да, не, не совсем это он сказал, он сказал… «ему придется учиться арифметике… как к трем прибавить один» Оно и мне не помешает, как же тут прибавить? Кого?

— Может принцессу? — пискнул из-под кровати Тич.

— Нет, Тич, — отмахнулся от него толстяк, — если имеется в виду, что между Дастином и принцессой вроде бы должно произойти, то при чем тут «трое»? Тогда это «один плюс один», так что не получается.

— Не могли бы вы, двое, умолкнуть? — прервал его Ильмер, — Твои всхлипывания мешают моей молитве, а судя по тому, что я знаю, сейчас самое подходящее время именно для этого. Так что и вам бы посоветовал. Кроме того, мне еще не доставляют удовольствия напоминания о том, что должен делать Дастин с моей недавно еще невестой.

— А что? — возмутился было Онтеро, но тут же осекся, — да, извини, конечно… Постой, Ильмер… Как же это там… «Плоть восстанет на…» Какая к лешему «плоть»! Ах, Аргвинар, ах идиот, говорил смысла не видит. Да это же оно и было! Как там он поначалу прочитал… «Ночью женщина откроется мужчине, и мужчина даст ей младенца, первый крик которого они услышат на рассвете» А если продолжить с новым текстом в том же ключе получатеся… — Онтеро торопливо схватил уже читатный-перечитанный пергамент, и начал толковать текст по новой, — Ага, это стало быть никакой не «брат», тем более от «тьмы», это просто «женщина», а это прсто «мужчина», безо всяких мудростей, а это действительно «соединятся», ну да теперь понятно как, а «Мироздание» оно же «Бог» оно же просто «мир», да, «мир» все равно получается. Так значит получается что-то вроде «женщина и мужчиа сольются воедино, пока стоит мир», все равно чушь какая-то… нет действительно чушь, «пока стоит мир»… «стоит мир пока»… «мир стоит пока»…

— Да прекратишь ты свое вытье или нет? — взорвался Ильмер, — Все равно уже что произойдет, то произойдет, и ничего не сделаешь, хоть…

И тут герцог натолкнулся на остановившийся от ужаса взгляд Онтеро. Толстяк раскинул руки, схватившись за стены, и заунывным голосом древнего пророка провыл:

— «женщина и мужчина сольются воедино в последний час мира»… — а потом повернулся к Ильмеру и уже более нормальным голосом продолжил, — Понимаешь? «последний час» Когда Дастин с принцессой окажутся вдвоем, наступит Конец Света! И это не предотвратить. Я боялся этого, боялся уже несколько дней, что до этого дойдет, но я не ждал, что это будет так скоро. Если сейчас просто разлучить их, что я тоже не знаю как сделать, то все равно рано или поздно они окажутся вместе, и это будет конец. Конец всему, — Онтеро говорил уже убитыми тоном, — и есть только один способ это предотвратить. Они не смогут оказаться вместе, если умрут сейчас. Иначе рано или поздно они все равно встретятся… И еще надо успеть предотвратить их соединение сейчас, прямо сейчас, и есть только один способ…

— Что ты несешь, колдун? — прервал его герцог, — С чего это Дастину умирать?

— Ты не понимаешь. Чтобы спасти Мир. Или то, или то, третьего не дано. Я не хочу это делать, но я должен. Я должен спасти мир! — вскрикнул толстяк, и с воплем для храбрости бросился сквозь окно. Пленка, затягивавшая окно вместо стекла, порвалась, минуту внутри еще торчали отчаянно дрыгавшиеся ноги колдуна, а затем он вывалился наружу. Герцог, и выскочивший уже в человеческом облике из-под кровати, Тич увидели как Онтеро огрел кулаком часового, и скрылся в кустах.

Глава 5

По вечерней улице Бренсалля шли двое взрослых и третий, которого по росту прохожие принимали за мальчика, пока взгляд не наталкивался на вызывающе торчащую из-пот капюшона серого плаща бороду. Замаскироваться под монахов было идеей Аргвинара, который обратил внимание, что немало серых плащей встречается на улице, и что удивительно, горожане, столь недружелюбные к пришельцам, ничем не высказывают его, а наоборот, как будто опасливо сторонятся и дают дорогу. Прием подействовал, и никто действительно не торопился выяснять откуда они такие взялись или как-то повторять недавние события. Тот же серый плащ позволил также проникнуть в ратушу и в пыльной задней комнате найти записи рождений многолетней давности. Конечно, это был не просвещенный Джемпир, где подданные не то что родиться, чихнуть не могли без того, чтобы какой-нибудь чиновник аккуратно не занес этот факт в книгу, а может и обложил соответствующей пошлиной или налогом, но все-таки это было лучше чем ничего. Они и так уже выяснили, что дома, где жили приемные родители Дастина, уже нет на месте, сгорел во время пожара, через несколько лет после того как те умерли, а сам он подался из города искать счастья. Один из соседей рассказал, что Дастина подобрали с рук умирающей женщины, которую забрала подвода направлявшаяся в общественую лечебницу. Корджер содрогнулся подумав, что мать его сына и его жена умирала здесь в грязи, пока он воображал, что она погибла, и топил свое горе в вине. Но ничего все равно было уже не поправить. В равной мере это ничего не говорило и о том, откуда пришла эта женщина.

След потерялся бы, если бы Аргвинар не предположил, что Дейдра родила ребенка также в Бренсалле. Версия, что она могла родить где-то в другом месте каазалась весьма сомнительной, поскольку сосед сказал, что когда Дастин попал к своим приемным родителям ему от силы было несколько дней, может пара недель, не больше. А поскольку родить прямо на улице было непросто — стража обязательно доставила бы рожающую женщину в общественную лечебницу и какой другой приют, то оставалась надежда, что осталась и запись о рождении. И надежда эта оправдалась. Среди множества записей того времени, когда по расчетам Корджера могло произойти это событие, их не интересовали записи о родах местных замужних горожанок, так что запись похожая на то, что они искали, нашлась достаточно быстро. Некая Дейдра родила ребенка в приюте, оставалась там несколько дней, а потом, во время буйства эпидемии ушла из приюта навсегда, унося вместе с собой ребенка. Имя, кратное описание и время совпадали.

Роды у нее принимала управляющая приютом, некая госпожа Цваль. Она уже не управляла приютом, а жила уединенно в небольшом домике в чернильном квартале, прозванном так за то, что там жили в основном отошедшие на покой чиновники, а также всякий мелкий чиновный люд, вроде помощников столоначальников, младших писцов, или рядовых стражников. Вся эта информация обошлась им совершенно бесплатно благодаря тем же серым плащам, которых в ратуше боялись настолько, что даже и не пытались это скрывать.

Собственно занялись они расследованием лишь потому, что Дастин с компанией так и не появлялись на условленном месте встречи, а стало быть где-то задерживались, дав время Корджеру и его спутникам на разрешение старых загадок. Так что теперь они шли в этот самый чернильный квартал, чтобы поговорить в этой самой «госпожой Цваль».

На стук в дверь сначала никто не откликался, потом раздался какой-то негромкий шум, будто кто-то тихо пытался подкрасться к двери с другой стороны, и потом их долго рассматривали в щель.

— Открывая, старая карга! — Рявкнул гном, и как ни странно, дверь тут же открылась.

Госпожа Цваль состарилась, сгорбилась, но отнюдь не похудела и отнюдь не стала хоть сколько-нибудь приятнее. Увидев трех серых, она услужливо склонилась в поклоне и лебезящим голосом запричитала:

— Входите, входите, гости дорогие! Вы же знаете, я всегда рада помочь Ордену, только скажите. Проходите в комнату. Угостить вас нечем, извините уж, в бедности живу я, но все что скажете, господа, все что скажете. Вы же знаете…

— Заткнись! — Вновь рявкнул гном, а его спутники молчаливо ждали продолжения, поскольку у того получалось пока явно неплохо. И старуха дейсвтительно замолкла и толко попятилась, пропуская всех троих в дом. Внутри было небогато, если не сказать сильнее. Дом был грязный и весь какой-то неухоженный. В углу лежала куча тряпья, видимо заменявшая старухе постель. В соседнем углу стоял бочонок с вонючей перебродившей брагой, а на столе стояла кружка, наполовину наполненная тем же смрадным зельем. Заляпанная скамья у стола была единственным предметом мебели, на который можно было бы присесть, но лишь взглянув на нее, садится как-то сразу переставало хотеться. Вместо этого гном усадил на скамью старуху, а все трои встали вокруг нее, что явно не прибавило ей уверенности в себе.

— А теперь, рассказывай! — рявкнул гном.

Аргвинар хотел было удивиться странной манере гнома вести допрос, но увидев, что Корджер отстранился и оставил все в руках гнома, тоже не стал вмешиваться.

— Да что ж рассказывать-то? — Заверещала старуха, — Вы только скажите, господа, я вас все расскажу, как ну духу!

— Кончай нам голову морочить! Мы все знаем, как ты нас обманывала. Лучше расскажи сама! — гном продолжал наступать, так и не обьясняя что же он хочет, запугав когда-то столь спесивую госпожу Цваль до того, что она сьежилась, и с широко открытыми глазами переполненными ужасом, верещала:

— Конечно, конечно, добрый господин, я все скажу. Ты только дай знать о чем говорить?

— Давно, много лет назад в твоем приюте женщина родила ребенка…

— Так я ж отдала вам его, господин Вайер от вас приходил тогда и забрал ребеночка. К вашим в Орден, и сказал чтоб я не беспокоилась, что все в порядке будет.

Все трое удивленно переглянулись. «Господин Вайер» явно не вписывался в картину, поскольку Дастина оставила явно мать, судя по описанию. Да и какая еще женщина слонялась бы по чумному городу, прижимая ребенка к груди, пока сама не упала без сил на пороге чужого дома? Гном сообразил это, и скорчил еще более злобную рожу:

— Говорю тебе, старая карга, мы все знаем. И не пытайся нас обмануть!

— Ах, так вы о втором ребеночке говорите! Так бы и сказали. Я же не знала, я думала вы о первом спрашиваете. Первый у вас, старшенький, его господин Вайер унес.

— Ты мне зубы не заговаривай! Рассказывай куда второго дела! Почему нам не отдала? — взревел гном.

— Так ведь господин Вайер забрал ребенка и ушел, да, ушел, что ж мне было за ним бежать, я не могла бежать. Вот и решила придержать ребеночка у себя, пока господин Вайер снова не зайдет, и я бы его спросила, не нужен ли второй…

— Так чего ж не спросила, крыса ничтожная? Спрятать от нас захотела, тварь?

— Да как же можно, никак нельзя, не хотела я, не прятала…

— Так почему не отдала, когда Вайер к тебе следующий раз зашел?

— Так ведь уже не было ребеночка у меня, не было. Зашел такой же вот в сером плаще, и забрал.

— Никто от нас его не забирал, не лги.

— Так я ж не знала, что он не от вас. Пришел, потребовал ребенка, и забрал. Это уж под конец он назвался, тогда я поняла, что он не от вас, да чего ж я сделать-то могла? Уже ничего. Он развернулся и ушел.

— Говоришь назвал себя? И как же он назвался?

— Дак, разве ж упомнишь. Только он из этих оказался, из Белых гор. Я уж и не видела его с тех пор.

Разговор становился интереснее и интереснее. Уже двое детей, и оба явно не были Дастином. У всех троих уже практически не было сомнений, кто были эти первые двое. А гном продолжал:

— Илинитам! Старая дрянь, да как ты посмела! Ладно, этим потом займемся. Но ты еще не все сказала!

— Да что же еще сказать-то? Что я могу сказать?

— Ну! — Зло рявкнул гном тоном опытного квартального полицейского.

— Ах, так вы об этом… Об… ну, словом, о том, что еще один у самой этой потаскухи остался… Да на что он вам сдался-то? У него и ножка при родах попорчена была. Калека, одно слово. Он бы вам и задаром не нужен был…

— Ты мне голову не морочь. Куда третьего девала, карга?

— Да никуда я его не девала, он у этой остался, у матери своей. Она потом, как мор пошел, с ним и сбежала.

Тут неожиданно вмешался Корджер:

— Так ты говоришь, господин Вайер забрал первого?

— Господин Вайер, он самый. Он мне обещал, что все в порядке будет, что никто меня за это не осудит.

— Напомни-ка мне, женщина, где он сейчас живет, нам надо ему еще пару вопросов задать, а с тех пор он небось переехал куда-нибудь?

— Да, нет, господа хорошие, — запричитала старуха, явно радуясь, что незванные гости скоро уйдут к «господину Вайеру» и может быть не тронут ее саму, — нет, никуда он не переезжал, так и живет на той же улице Отсеченных Голов, что невдалеке от городской ратуши. Совсем невдалеке, от ратуши прямо, прямо и направо, там и дом его.

— Улица Отсеченных Голов, говоришь, — усмехнулся гном, — ну смотри, старая, если опять чего скрыла, в следующий раз мы с этой улицы за твоей головой явимся. А пока радуйся, что она нам и задаром не нужна!

Не став больше расспрашивать старуху, они вышли из дома и зашагали прочь. Корджер не скрывал своего бешенства:

— Старая дрянь! Когда мы разберемся с этим делом, я, пожалуй, навещу этот дом еще раз.

— Может власти за нее возьмутся. Как-никак преступление серьезное — раздать детей ничего не подозревающей женщины в чужие руки… Тут за такое если не на плаху, то на каторгу точно проще простого загреметь.

Аргвинар лишь покачал головой:

— Не думаю, сам посмотри какие тут в городе порядки, если можно спокойно в дом ворваться, учинить допрос, чуть не пришибить старуху, и никто даже не почешется, поскольку на тебе эта серая рухлядь!.. Плевали власти на это…

— Ничего, — ответил Корджер, — Зато мне не наплевать! А теперь поговорим с господином Вайером. Этот, похоже, должен тоже немало знать. А илиниты-то хороши! Знали ведь все и не сказали! Послали двух сыновей за третьим, а меня даже предупредить не соизволили!

— А ты уверен, что не предупредили? На них не похоже, — с сомнением спросил Аргвинар.

— Уверен, — рявкнул не хуже гнома Корджер, и тут же встал как вкопанный. «Три раза вы роняли семя и три раза оно дало всходы…» — вспомнил он слова тетрарха. Корджер выругался, медленно пошел дальше и пробурчал:

— А может и предупреждали…

Черные глубокие тени скрыли троих в неброских серых плащах, шагавших по направлению к ценральной площади города…

* * *

Онтеро, выскочивший в окно хижины, пнул изо всех сил серого сторожившего дверь и, воспользовавшись его мгновенным замешательством, скрылся в кустах. Пробежав немного, петляя между деревьями уворачиваясь от веток, он в конец запыхался и шлепнулся на минуту на землю. Холодная земля напомнила ему о причинах бегства, и он тут же вскочил, пытаясь сориентироваться в темноте. Сначала это было непросто, но старый трюк, выученный давным давно, когда его никто еще и не думал считать колдуном, помог, и он почувствовал направление, в котором горели костры. А костры могли означать только одно — лагерь серых. Путь назад не занял много времени и он уже обычным зрением увидел свет костров, преграждавших его путь к палатке.

Спрятавшись за толстым стволом старого дерева, Онтеро высматривал положение дел в лагере. То что он говорил отнюдь не вдохновляло его самого, но неумолимая логика твердила свое — или этот паренек, к которому он так привязался, или весь мир вместе с ним самим и Дастиным заодно… Проклятая логика, то что требовалось было немыслимо, невозможно, но что было делать? А если сейчас предотвратить их встречу? То есть они с принцессой все равно уже вместе, но если пока еще не зашло слишком далеко? Толстяк покачал головой. Все равно рано или поздно придет час, когда Дастин должен будет умереть, чтобы мир жил… И кому как не ему это придется сделать? Оставался еще Аргвинар, но он — теоретик, редко сталкивавшийся с практической стороной, да и болтается сейчас невесть где, а время ждать не будет…

Маги Архипелага… Не колдуны, как их называла неграмотная толпа, а Маги. Когда-то они разрушили власть Тьмы, и с тех пор, наученные страшным опытом, хранили равновесие Мира. Сторонники Единого тянули в одну сторону, темные тянули в другую, и ни те, ни другие и не подозревали, что делают одно и то же — раскачивали лодку, в которой сидели все вместе. И лишь Маги стояли на страже, храня Мир от перекосов и разрушения. Совет Мудрейших составлялся из тринадцати могущенествейших магов и был уполномочен следить за сохранностью Мира. Когда-то первый Совет Мудрейших сформировался из компании магов, которые спасли мир. По традиции их число блюлось неизменным в течении веков. Собственно в той, изначальной компании настоящих магов было всего трое, из которых лишь один был могуществен достаточно, чтобы сделать победу возможной. Остальные же были друзья, слуги, попутчики… Онтеро усмехнулся, по всему выходило, что в нынешнем Совете мудрейших если кто и остался, то слуги и попутчики… случайные попутчики. Иначе как обьяснить, что он — отвергнутый ими — сейчас стоит перед задачей спасения Мира, а они, которые и должны следить за всем этим, прохлаждаются в своей столице на островах, ни о чем не подозревая…

Мало кто уже помнил историю так, как она передавалась Магами Архипелага от учителя к ученику на протяжении столетий. А говорил история вот что. Сначала был Золотой Век, когда все было хорошо и замечательно. Потому, когда все слишком долго было смещено в сторону добра, наступила обратная реакция. Мир взорвался, причем почти буквально. В одночасье на Мир опустилась темная пелена и жуткие создания Тьмы стали творить на земле все, что хотели. Эпоха Зла не была столь продолжительна, должно быть потому что интенсивное зло значительно быстрее разрушает все вокруг и вскоре, как огонь, оно просто теряет пищу для себя. Главным событием этой эпохи было рождение Магов. Люди всегда обладали слабыми магическими способностями. Но не в условиях, когда жизнь в любой момент висела на волоске, когда даже самая примитивная магия просто означала разницу между жизнью и смертью. Магия появилась как средство защищать себя, и быстро набрала силу. Так быстро, что справилась с царящим в эпохе безобразием, и тем самым начала третью эпоху — ни Золотого Века, ни МировогоЗла, а эпоху Баланса.

Поколения Магов готовились к этому моменту, ибо Маги всегда были Стражами, Стражами Баланса в этом Мире. И вот теперь на нем лежала ответственность за исполнение, ответственность за сохранение мира… Онтеро встряхнул головой. Пора. Хочет он этого или нет, но пареньку не место в этом мире. Долг есть долг, никуда от этого не деться… Он прикинул расстояние и руки сами собой собрались в магический жест, чтобы метнуть шар пламени в палатку, виднеющуюся между костров. Пламени, сжигающего все на своем пути. А рано или поздно это все равно придется сделать, только вот времени для «поздно» уже нет, все кончилось… Онтеро вздохнул и решил не забивать голову тем, что невозможно, а просто делать, что должен. Маг поднял руку, размахнулся было, собрался прокричать заклинание… и почувствовал острие меча, упертого в его спину. Медленно подняв вторую руку и развернувшись, Онтеро удивленно уставился перед собой.

— Странно, вот мы с тобой и опять повстречались, колдун. А тебе видно не понравилось в моей темнице? — тихо спросил его король Леогонии…

* * *

В спускающихся сумерках белый шатер жрицы выглядел как маленькая часовня. И было от чего. Серые в лагере немало времени пытались угадать, судача у костров, что же все-таки происходит. Поймав пленников, их отчего-то не потащили в Ирнар, а наоборот, скоро появилась жрица с мастером Егардом и теперь вот к ней отвели одного из пленников. Да еще и на входе встал не кто-нибудь, а сам мастер Йолан со своим оруженосцем. Никто не знал, откуда взялся этот странный серый, не говоривший ни с кем и, по слухам, подчинявшийся только мастеру Йолану лично, но никто уже не сомневался, что если когда-нибудь орден будет возглавлять магистр Йолан, этот серый будет на месте мастера Егарда. И сейчас эти двое стояли спиной ко входу в шатер, расставив ноги и скрестив руки на груди, с каменными лицами как какие-то древние изваяния, кажется даже не очень дыша… Замершие фигуры в бордовом и сером на фоне белоснежной палатки впечатляли, и вызываемое ими в серых чувство силы и гордости за Орден, к которому они принадлежали, заставляло ожидать что-то большое и важное. Однако картина внутри шатра была не столь впечатляющая.

Мельсана не торопилась и спокойно приглядывалась к менестрелю, который, как она помнила, был неказистым и чрезвычайно стеснительным юношей. Пел он, правда, действительно хорошо, но это, пожалуй, единственное, что могло привлечь к нему внимание многочисленных служанок при дворе, так что было неудивительно, что теперь он стоял смущенно у самого порога и мялся, не зная что сказать и как начать. Что ж, такое она уже видела, ничего сложного, надо просто поспокойнее да помягче, начать с беседы… И приняв решение, Мельсана кивнула Дастину:

— Ну, садись, коль пришел. Времени у нас много, торопиться некуда… Садись, садись, вот сюда, недалеко от меня…

Дастин сел, но продолжал смущенно разглядывать свои руки, не зная куда их девать.

— Чего молчишь, язык что ли потерял?

— Принцесса… — Дастин поднял глаза и Мельсана увидела смущенные влюбленные глаза. Это, впрочем, ей тоже было не впервой, и посмеявшись одними глазами, как довольная кошка, она продолжила:

— Ты хоть целоваться-то умеешь, герой?

— Принцесса… я не знаю… мы должны… я верно понял?

— Ну да, верно, — снисходительно рассмеялась Мельсана, — ты не пугайся — я умею, я тебя всему научу.

Дастин посмотрел на принцессу, которая упершись рукой в щеку смотрела на него блестящими глазами, потом растерянно взглянул на свои руки… Девушка улыбнулась и спросила:

— Ты когда-нибудь мечтал о принцессе, менестрель? Ведь мечтал, скажи правду.

— Мечтал… — Дастин совсем смутился и поспешно прибавил, — но я не имел в виду ничего такого…

— Я верю, — улыбнулась Мельсана, — садись ближе, вот сюда…. хорошо, а теперь, дай мне руку и спой что-нибудь.

— Что ты хочешь, принцесса?

— Что хочешь, мне все равно. Просто хочу тебя послушать. Мне так нравилось, когда ты пел у нас в замке. Мне ведь там нельзя было делать то, что я хотела, как в тюрьме, — задумчиво сказала Мельсана, — Мне так нравилась та твоя песня — «Отпусти моих людей…» Думалось, за мной кто бы пришел так…

Принцесса лукавила только частично. Конечно, лесть была необходимой частью ее плана, а песня которую менестрель пел при дворе помогла бы ему почувствовать себя свободнее, но она не заняла бы своего положения в ордене, если бы не знала, что лучшая ложь — это правда. Она действительно плохо себя чувствовала среди ограничений замка и действительно тот припев был часто созвучен ее настроению, хоть она и не помнила о чем же была сама песня.

Дастин же, услышав просьбу сделать что-то привычное, бережно взял руку девушки, и запел. Его, правда, весьма удивил выбор принцессы в свете того, что он о ней узнал, но в конце концов она сама попросила, так чего же лучше желать… И он запел.

Песня была пересказом старой легенды, как пророк Илин явился в земли занимаемые ныне южными кочевниками, чтобы увести свое племя на север, в Белые Горы, и как он говорил местному предводителю «Отпусти моих людей!», а тот не соглашался, и как пророк ссылался на волю Единого и повторял «Отпусти моих людей!», а местный предводитель все не соглашался, и припев повторялся снова и снова «Отпусти моих людей!», и в конце концов, пророк все-таки увел своих людей, сопрождая это последним обращением к местному предводителю, «Я же говорил, отпусти моих людей!» Песня была грустная и возвышенная, и, как обычно, Дастин отключился от внешнего мира и был только он и песня, песня и он, а потом еще принцесса рядом, и еще двое за занавесью, и свет охватывал его и этих двоих и окружал прицессу, и вдруг принцесса выгнулась как в припадке, глаза ее раскрылись, и из открытого рта с отчаянным воплем боли и ненависти вылетело что-то гадкое, мерзкое, нечеловеческое и скуля и подвывая исчезло во тьме, потом другая тварь и третья покинули прекрасное тело, начинающее светиться тем же светом…

Снаружи зрелище было более чем эффектным. В уже наступившей темноте шатер засветился ярким светом, а стоящие у дверей Йолан и Йонаш превратились в гигантов, озаренных тем же сиянием. Белое сияние исходящее от шатра сливалось с кроваво-красным сиянием Йолана и небесно-голубым сиянием, окутавшим Йонаша, и казалось окутало шатер сияющей сферой с размытыми краями. Изнутри раздавались истошние вопли боли и ненависти, а из света вырывались ужасные создания, которые не приснились бы и с тяжелого похмелься, и с тем же воем исчезали в окружающей темноте леса и неба. Бросившийся к шатру Егард был откинут прочь неведомой силой, а серые, что были невдалеке, стояли как парализованные и некоторые из них уже тоже катались по земле выгибаясь в конвульсиях, с воплями боли, и новые и новые призрачные кошмарные существа исчезали во тьме…

Но это было снаружи, а внутри шатра девушка уже прильнула к певцу, ловя каждое его слово, а он вновь и вновь возвращался к припеву, как будто поднимаясь по петляющей горной дороге к вершине, и с последним «Отпусти моих людей!» они оказались в обьятиях друг друга, окруженные своим собственным сиянием, и песня хотя и кончилась, но каким-то необьяснимым образом продолжалась, и Дастин чувствовал себя как всегда чувствовал себя в песне, уверенным и сильными, словно его поддерживала какая-то могучая рука и направляла его, подсказывала что делать. Он ощутил дыхание девушки на своем лице и увидел губы девушки открытые уже не для крика, а для поцелуя, и склонился над ней, а рука заскользила по ее плечу, освобождая его от легкой туники, и вновь как и во время пения остались лишь они двое, и их руки, губы, тела, каким-то непонятным образом продолжали ту песню, делая каждое движение неизбежным и правильным, как в песне всегда должна быть правильная нота на правильном месте, и любое другое было бы фальшью и резало бы слух, и эта продолжающаяся песня заставляла их тела выгибаться уже не от боли, а от наслаждения, и сливаться друг с другом воедино и свет изливался из него в девушку, и возвращался к нему, чтобы вновь вернуться в женское тело, и мир стал прекрасен, а небеса открылись и приняли их души…

А потом песня кончилась и уставшие и счастливые они лежали рядом, не зная что сказать.

— Я и не знала, что Единому можно тоже молиться таким способом… — наконец прервала молчание Мельсана.

— Я тоже, — ответил Дастин. — но как мы теперь?

Мельсана была слишком счастлива, чтобы думать, но где-то на заднем плане сознания она понимала, что тьма из нее ушла, а сила осталась, и что теперь ей уже не нужно иметь дело со всем этим отребьем, чтобы иметь силу, и что… Мельсана сама удивилась, что эта мысль не доставляет ей былого чувства торжества сама по себе, но факт оставался фактом, оставив себе менестреля она получала доступ к источнку силы не сравнимому ни с чем, что мог бы предложить черный орден… Она удивилась про себя, что орден стал для нее с маленькой буквы, хотя собственно, чему удивляться? Он и есть с маленькой… Потом она опять подумала про себя то же самое, но поменяла местами пару слов. «Если остаться при Дастине то…» Мельсана мысленно повторила про себя эту фразу еще и еще и почувствовала тень того наслаждения, которое испытала только что. Да, подумала она, так значительно лучше. А правда, почему бы и нет. С такой силой ей никто не страшен, а Дастин… Ей даже не захотелось думать о том, что он будет послушен в ее руках, но опять же где-то на задворках сознания она это понимала, и это делало все только проще, поскольку ей самой хотелось быть с ним. Улыбаясь про себя девушка прижалась к плечу менестреля и закинув голову стала смотреть в его глаза, а он, опершись на локоть, смотрел на нее сверху вниз не в силах оторваться от ее взгляда и, смущаясь, сказал:

— Мельсана, это было так… замечательно… Ты будешь со мной и дальше?

Она улыбнулась.

— Я имею в виду… — Дастин вспомнил слова древней романтической песни и повторил их, — Пойдешь ли ты за мной?

Мельсана улыбнулась, вспомнив древний мистический обряд, о котором она слышала как о страшной тайне, и который начинался именно этими словами. Рассмеявшись она спросила:

— Всюду и всегда?

Дастин удивился, что девушка повторила слова из той песни, и продолжил словами мужской партии:

— Всюду и всегда!

Мельсана тоже удивилась. Неужели менестрель знает этот обряд? И она почуствовала, что может ответить только одним способом, если не хочет проклинать себя всю оставшуюся жизнь. Она приподняла голову и глядя глаза в глаза, с дыханием касающимся губ Дастина прошептала:

— Пойду, господин, всюду и всегда, в горе и в радости, в Рай и в Ад, в царство живых и в царство мертвых, пока есть на свете Бог.

Дастин еще более удивился, поскольку она повторила слова той песни весьма близко к тому, что он слышал. В песне мужкой голос должен был принять клятву и Дастин почти пропел последние строчки, заменив лишь имя:

— Я принимаю твою клятву, Мельсана Леогонская, моя жена.

Она улыбнулась и спросила:

— Знаешь ли ты, что сейчас сказал?

— А что, — Дастин немного растерялся, подумав, не ляпнул ли он чего лишнего и слишком нахального насчет «жены». Мельсана же ласково запустила пальцы в его волосы и обьяснила:

— Этот обряд называется Йуро Этерис, он не просто заменяет брачный обряд по любой церемонии, но и связывает души мужчины и его женщины навечно, так что даже смерть неспособна их разлучить. А те, кто посмеет разлучить их…. лучше не быть на их месте…

— Так мы теперь…. - снова растерялся Дастин.

— Да, — рассмеялась Мельсана, — муж и жена перед Богом и людьми. И наследники Леогонского престола, если это тебя волнует.

Дастин судорожно сглотнул, потом бросил отчаянный взгляд на нее…

— Не надо так, Дастин. Я честно не знала, что ты сам не понимаешь, что ты говоришь. Извини, но теперь уже обратной дороги нет.

— Да, нет, любимая, — Дастин почувствовал как с души его упал огромный камень, — ты прекрасно сделала. Я просто мечтать не смел, что ты хочешь быть со мной. Он запустил руку в волосы женщины, приблизил свои губы к ее губам и прошептал:

— Я люблю тебя, Мельсана, и я счастлив, что ты стала моей женой.

А затем медленно и нежно поцеловал ее в губы и некоторое время они уже ни о чем не говорил. Затем Дастину пришла в голову мысль и он спросил:

— Погоди Мельсана, как ты сказала, «пока есть на свете Бог»? Можно ли считать, что это то же самое что «пока стоит мир».

— Если быть точным, это несколько дольше, чем пока стоит мир. Поскольку мир когда-нибудь рухнет, а Бог останется. А почему ты спросил?

— Да так, удивительно, Онтеро поминал что-то в своих пророчествах о мужчине и женщине, которые соединятся «пока стоит мир»

— Ну это похоже о нас, — улыбнулась она.

Глава 6

В грязной таверне на окраине Абаскила за длинным столом на лавках сидело человек пятнадцать, которых случайный посетитель мог принять за честных крестьян, приехавших из окрестных деревень на рынок. При более внимательном взгляде сия гипотеза начинала вызывать сомнения, и не случайно. Слишком уж воровские и злобные рожи были у сидевших, слишком уж нагло и многозначительно кривились они в усмешках, слишком уж у многих из них лица были отмечены шрамами, вид которых не наводил мыслей о пахоте земли, а скорее о кратких стычках на большой дороге. А кто сомневался, мог лишь краем уха прислушаться к их разговорам, если ему не жалко было рискнуть для этого жизнью.

— Я ж чего и говорю, — бубнил толстяк с черной шевелюрой и козлиной бородкой, — Сейчас в Леогонии кого хошь — голыми руками бери, хоть деревня, хоть город! У них там такая сейчас драка идет, что все друг друга боятся и на солдат все спишется. А Леогония — это тебе не Теренсия, так даже крестьяне жирком обрастают, а уж если какого бюргера поймать, но уж верные несколько монет на брата всегда можно взять!

— Да уж, — подхватил коренастый парень, — это тебе не Теренсия, где и пара монет на всех — удача. Я в Леогонии был, я — знаю. А девки там… Откормленные, ласковые, одно удовольствие!

— Да, верно говоришь. Нужно подаваться в Леогонию, правильно решили. Там мы себе столько денег нагребем… — вставил слово высокий сухой мужчина, выделявшийся среди остальных то ли выправкой, то ли более суровым, чем воровским видом, и до сих пор цедивший пиво из здоровой деревяной кружки. — А коль припрут, можно в наемники податься. Все одно — грабить, а если что, так вместе сподручнее, только тебе еще и платят за это. Да и не просто бандит, а солдат как-никак. Потом и для охраны наймут, и в стражу возьмут.

— Ты погоди нас в солдаты записывать, — вмешался парень, — еще чего взял, эту лямку тянуть! Нет уж, по мне так лучше, чем на большой дороге, ничего и не надо. А там сейчас поживиться есть чем. Это верно!

— Да, — подхватил снова сухой, — А насчет солдат ты это зря. Любой кошелек — твой, любая девка — твоя, а если кто брыкаться вздумал, только свистни, друзья по роте любому скопидому хоть с охраной, хоть без, так накостыляют, вмиг забудет за деньги держаться. А платят-то тоже неплохо! Эти бунтовщики против короля армию собирают, видать очень на нее расчитывают, та что не скупятся. И никаких тебе судей да стражи, поскольку ты сам себе стража и вроде даже не грабишь, а благородно служишь! Сейчас в Леогонии самое время…

— Так я что и говорю, — продолжал толстяк, — Закону там сейчас никакого, имеешь силу так и прав, хошь кошельки тряси, хошь девок тискай, а кто против — кистенем по башке и всего делов. Туда сейчас со всего Вильдара народ ползет поживиться, а мы что — рыжие? Когда такую богатую страну как Леогония грабят, ну это ж просто грех в стороне стоять!

* * *

Толпа наполняла площадь в ожидании долгожданного зрелища. Люди стояли плотной стеной, оживленно обсуждая предстоящую казнь колдуна, рассказывая всякие ужасы об осужденном и просто отвлекаясь от будничной жизни. Да зрелище и в самом деле ожидалось необычное. Конечно, в окрестностях несколько раз в год жгли ведьму-другую, но чтобы настоящего колдуна, да еще казнь, а не просто толпа собралась, не говоря уж о том, что и головы на публике не больно часто рубили. Так что толпа ожидала зрелища, терпеливо стараясь не упустить занятое место. Среди людей шныряли мальчишки, продававшие пироги, сласти и холодную воду. Бренсаль — городок не такой уж большой, такое событие — это почти как базарный день, а то и почище.

На высоком, почти в два человеческих роста, помосте, сколоченном за ночь плотниками, уже стояла плаха. На ней сидел палач и старательно, с удовольствием чистил большой, довольно жуткого вида меч. Мало кто стал бы использовать его в битве — слишко уж тяжел и неповортолив он был, но для этого дела большой повортливости и не нужно. Нужно чтоб опущенный опытной рукой, он прошел мышцы, кожу, кости, и вошел в дерево, надежно и с одного раза разделив осужденного на две независимые части. А для этого такая махина как раз даже и сподручнее. К тому же казнь — не столько устрашение, сколько развлечение для публики. Зрелище. Поглазеют, побазарят, посудачат, вроде ничего лучше и не стало, а глянь, и бунтовать меньше охоты. Поэтому декоративная сторона тут даже важнее самого дела, кабы не так, можно было б и в каком-нибудь подвале все сделать.

Но вот загремели барабаны, призывая к порядку, и из ворот тюрьмы вышла процессия. Впереди, важно держа какие-то бумаги, в своих мантиях шли судейские, каждым шагом давая понять толпе, что без них ничего этого не было бы. Хотя это и было правдой, но площадь устремила жадные взгляды совсем не на них. Корджер шагал посреди стражников спокойно, и даже как-то надменно. Толпа сначала зашушукалась, но потом решила, что ей это даже нравится. Так и должен вести себя настоящий колдун, осужденный на смерть. Да и как же иначе, ведь он сейчас повстречается со своим хозяином, которому служил всю жизнь, и что бы там ни говорили, а кто знает, может и прибережет черт для него теплое местечко? И вообще, все это так интересно!

Процессия дошла до помоста, Корджера подвели к плахе и за его спиной встал палач. Судейские выстроились с края и один из них торжественно начал зачитывать приговор:

— За неуважение к властям, надменные требования, угрозы уважаемым гражданам города, а пуще того, будучи уличенным в преступной колдовской практике и связях с демонами и потусторонними силами, как представляющий особую опасность как для города, так и для окружающих цивилизованных стран…

Приговор читался медленно и размеренно, но постепенно и он подошел к концу:

— … к лишению жизни путем отрубания головы! Осужденный! Наш суд строг, но справедлив. По закону Вы имеете право на последнее желание.

Корджер, с потемневшим от гнева лицом и гордо поднятой головой, ответил:

— Я хочу сказать несколько слов суду и людям, собравшимся на площади на мою казнь, и услышать ответ. Это все.

Судейский переглянулся со свими коллегами, удивленно пожал плечами и кивнул головой:

— Высокий суд города Бренсалля милостиво постановил исполнить это желание. Вы можете сделать это прямо здесь и сейчас. Начинайте.

Толпа затихла. К новому развлечению добавлялось еще одно, еще более диковинное и никогда не слыханное. Осужденный на смерть обращался к народу, да еще в качестве своего последнего желания!!! Что же такое важное он хочет сказать, что последние минуты своей жизни на это не жаль потратить? Толпа даже перестала жевать, не то что шуметь.

Еще более потемневший и с трудом сдерживающий гнев, Корджер отвернулся от судейских, повернулся лицом к площади и сказал:

— Много лет назад в этом городе те, кого сейчас назвали уважаемыми гражданами, сделали с моей женой и детьми такое, что убийство кажется меньшим грехом. И вот теперь я пришел сюда в поисках справедливости. В поисках отмщения за невинные жертвы. В поисках той темной души, которая отобрала у женщины ее детей и раскидала их по свету. И вот я здесь. Я осужден и должен умереть за то, что искал здесь справедливости. Но вы — граждане Бренсаллля, вы — считаете ли вы, что я должен умереть? Хотите ли вы… — Корджер сделал паузу, будто задумавшись, и закончил, — хотите ли вы увидеть казнь и смерть?

Народ мгновение стоял не понимая, что происходит, а потом по площади разнесся громкий хохот. Толпа приняла это как очень забавную шутку, ну правда, не смешно ли? Его вот-вот казнят, а он справедливость ищет! Из толпы полетели издевательские ответы: «Да», «Хотим!», «А как ты думал?», «Вот отрубят тебе голову», «Нет, мы хотим чтобы тебя повесили!» Подхватив последнюю фразу шутники стали давать советы палачу: «Повесить его!», «Нет, сжечь, сожги его, сожги!», «Утопи!», «Распни!»…

Озабоченный беспорядком судейский поднял руку, раздалась барабанная дробь, и над вновь притихшей площадью раздались слова чиновника:

— Твое желание выполнено?

— Да! — крикнул Корджер, — Но я еще должен ответить. Вы хотите казни и смерти? Вы ее получите! — и подняв руки с перекошенных от гнева и злобы лицом прокричал, — Афари Ау Корхоранур! Серигар Та!

Толпа примолкла, не понимая, что происходит. Откуда-то понесло запахом тлена. В застывшей тишине раздался громкий скрип, скрежет, наконец, грохот. Испуганные люди повернулись и в ужасе отпрянули. На площадь входила армия… мертвецов. Раздались крики и истеричные вопли, толпа отшатнулась было, но прямо сквозь брусчатку мостовой стали вылезать мертвые руки, а затем и их обладатели. Вооруженные мечами, алебрадами, секирами, палицами, копьями и даже кинжалами, мертвецы в полном молчании стали истреблять людей, не разбирая, без жалости и сострадания. Палач бросил меч, спрыгнул с помоста, бросился на выручку какой-то женщине и тут же упал вместе с ней, сраженный ударом палицы, зажатой в полусгнившей руке. Судейские бросились вниз и попытались разбежаться по переулкам, но их усилия были вряд ли успешнее, чем тщетные попытки собравшихся внизу…

Давным-давно, так давно, что это никто и не помнил, кроме избранных придворных хранителей истории, один из первых императоров Гланта, расширяя свою империю был вынужден истребить целый народ. Афари были горделивы и не хотели смириться с завоевателями, а владение удивительными секретами магии защищало их не хуже закованных в сталь армий. Но все-таки не спасло. В захваченной столице гордецов и магов, в их главной библиотеке, мудрецы Гланта обнаружили удивительное свойство этих людей. Оказывается, они нашли удивительное средство, которое заставляет после смерти сохранять подобие жизни, и делает подобного живого мертвеца бессмертным и свирепым бойцом. И оживить его может любой, кто знает нужно заклинание и имеет к мертвому ключ. Афари не использовали этого, поскольку подобные мертвецы обладали достаточно неприятным свойством. Будучи «оживлены», она истребляли вокруг все живое, всех людей, до которых могли дотянуться, животных, птиц, даже мышей и тараканов, всех вокруг, включая своего господина. Было только два способа их остановить, разорвать на мелкие куски, которые затем сжечь, или дать им сделать свое дело, после чего они опять убирались в царство мертвых, до тех пор пока кто-нибудь снова не применял ключ. Поэтому Афари не использовали этого колдовства, хотя и знали о нем.

Однако, готовясь к последней битве, все Афари приняли это средство, рассчитывая, что когда останется последний из них, он сможет поднять погибших товарищей для последней битвы. Но судьба распорядилась иначе, и просто не осталось того, кто мог бы это сделать.

Нужно ли говорить, что заветный ключ стал головной болью императоров Гланта на многие годы и века. Но в конце концов придворным мудрецам удалось его найти. И теперь Корджер был единственным хозяином этой грозной армии. Нужно ли говорить, что он никогда не прибегал к ней, даже в последней битве за Глант. И сейчас он, с глазами залитыми кровью и местью, наблюдал как мертвецы уничтожали город и всех, кто в нем находился. Отчаянные призывы, истеричные вопли, жалобные крики, все слилось в каком-то непередаваемомо кошмаре уничтожаемого города. Но ненависть Корджера кипела в нем и не позволяла увидеть, что же он натворил.

У подножия помоста раздался довольный смешок. Суховатый мужчина лет пятидесяти на вид, с лысым блестящим бугристым черепом, окаймленным полосой седых волос, в черном плаще с откинутым назад капюшоном стоял внизу у помоста и довольно смотрел на Корджера. Его глаза мстительно сияли, и он не обращал ни малейшего внимания на страшных убийц вокруг, которые почему-то его не трогали.

— Ты сделал это, император! — со издевательски-довольным смехом произнес лысый, — Как долго я ждал этого момента… Ну, иди сюда, чего же ты стоишь? — и медленно, по слогам, словно наслаждаясь каждым звуком этих слов, добавил: — ТЫ ТЕ-ПЕ-ЕРЬ Н-А-Ш-Ш!

— Гх-ар-рд-а-р-р! — не разжимая зубов прорычал Корджер, уставившись в лицо своего врага, и тут до него дошло, что — вот он, вот тот, кого он искал в этом городе, вот тот, кто отобрал у его жены детей, вот тот, кто натравил на нее толпу, вот тот… И Корджер не стал задумываться дальше… Схватив меч палача и направив его на цель, с воем баньши император Гланта бросился вниз с помоста на своего древнего врага.

* * *

Егард стоял у своей палатки мрачно глядя на лагерь. События последней ночи совсем не вдохновляли его. Для начала, он просто не понимал, что случилось. Сияние вокруг шатра жрицы, невидимая рука сбившая его с ног, мерзкие твари исчезающие во тьме, не то чтобы подобные картины его сильно смущали, он повидал всякое, но произошедшее явно сместило баланс сил в лагере. Все, за кем надо было приглядывать, как будто о чем-то договорились между собой и теперь жрицу было не оторвать от Йолана и пленника, который уже не сидел взаперти, а спокойно разгуливал по лагерю в обществе своих покровителей. Что еще хуже, лейтенант серых уже не проявлял прежней расторопности, и похоже нередко докладывался Йолану, не то игнорируя, не то избегая своего бывшего начальника. А сегодня днем, когда солнце уже намеревалось клониться к закату, странное ощущение пришло к Егарду, будто сидел он всю жизнь на ошейнике и вдруг его сняли, а может будто держала его крепко чья-то рука всю жизнь и вдруг отпустила… Магистр что-то собирался делать и, похоже, не очень-то был озабочен тем, что его любимчик пытается прибрать власть в Ордене. Почему бы это? Означает ли это странное и некомфортное чувство свободы, что магистр осуществил свое давнее желание, и под конец воссоединился со своим хозяином? Тогда…

Егард решительно сделал знак сопровождавшему его серому, из тех в надежности которых он по-прежнему не сомневался, и решительно направился к Йолану, бордовый плащ которого виднелся в центре лагеря. То, что он увидел, несколько удивило его. Пара серых жарила тушу кабана на костре и обрезая готовые куски подкидывала их на здоровую миску, стоящую посреди расстеленного на траве вместо скатерти куска ткани. Вокруг импровизированного стола сидели Йолан, обнимающий уже не скрывающуюся Джанет, Йонаш, даже не пытающийся сделать зависимый вид простого серого, а жрица сидела опершись на широкий ствол дерева, и на ее коленях пристроил свою голову Дастин, лежащий на спине и блаженно созерцающий черты милого лица.

— Йолан, надо поговорить, — решительно сказал Егард, оправившись от удивления.

— О чем?… Расслабься, мы выиграли, все под контролем, чего еще надо-то? — ответил тот, даже не скрывая, что абсолютно ничего не делает и не намерен делать.

— И с чего же это ты так уверен? — спросил Егард,

— Не веришь мне — спроси жрицу, — лениво ответил тот.

— Действительно, уймись Егард, все ж в порядке, — вмешалась принцесса.

— Все в порядке, а что этот голубчик на свободе делает? И что мы с остальными делаем?

— На свободе он потому что с нами, а не против нас. А с остальными, а чего с ними делать? На фиг они тебе сдались? Пусть катятся на все четыре стороны. Колдун, твой старый любимец, все равно куда-то сбежал… Я уж не говорю, что за ним ты как раз должен был следить, пока и жрица, и я были заняты…

— Между прочим, не устрой вы этот фейерверк, может и не сбежал бы… Ладно, давай о деле, когда к магистру отправимся?

— Скоро, Егард, скоро, подожди немного.

— Чего же еще ждать?

— А это ты у жрицы спроси — она у нас специалист в этой мистике, ей и решать когда.

— Знаешь, что я скажу, — ответил старик, — не верю я тебе. И жрице не верю. Я сейчас забираю певца и к магистру в Джеср, пусть он и рассудит, все хорошо или не все.

— К магистру можешь отправляться хоть сейчас, а насчет менестреля — извини, — твердо возразил Йолан, — он с нами к магистру отправится, когда мы готовы будем.

— Лейтенант! — Егард повернулся к начальнику серых, и тот почтительно вытянулся — Собери серых, забери пленного, и в Джеср за мной.

— Извините, Ваша Темность, но я не могу, — ответил тот, то ли извиняясь, то ли откровенно вставая на сторону Йолана и жрицы, — Когда мастер и жрица говорят, я должен подчиниться. Они вместе обладают большей властью, чем вы, я просто не могу.

— Ладно, — рассвирепел старик, — я забираю верных мне серых, вызываю подмогу, а потом берегитесь! Вы хотели здесь подольше остаться. Так вы здесь останетесь навсегда!

И развернувшись он ушел.

— А ведь он может, — задумчиво сказал Йолан.

— И что же будем делать? — спросила Мельсана.

— Большинство серых в лагере пойдут за мной. Да и о твоем отце и его рыцарях Егард не знает…

— Откуда ты о нем узнал? — насторожившись спросила Мельсана.

— Не волнуйся, тебе ведь, как я понимаю, лидерство в Ордене не нужно, ну а мне престол Леогонии не нужен, у меня есть поинтереснее дела, — и усмехнувшись Йолан подмигнул лейтенанту серых, — так что поладим, не волнуйся.

— Слушай, может тьму из меня и изгнали, и я об этом не жалею, но остатков ума — нет. Почему я должна тебе верить?

— Именно потому что остатков ума не потеряла. Тебе сейчас в Орден обратной дороги нет. А мне… ну сама посуди, как я против них двоих пойду, — Йолан кивнул головой на Йонаша и Дастина, — если они — залог моей силы? Договорились?

Мельсана задумалась на минуту, и решительно и согласно кивнула головой.

— Умница, сестренка…

* * *

Возле дороги из Абаскила в Днейру у самой кромки мрачного Корранского леса горел костер, а вокруг спало несколько человек. Спали однако не все — в темноту под занавес густых ветвей скользнуло две тени. Толстяк с козлиной бородкой вопросительно взглянул на собеседника — сухого рослого мужчину — но тот видно хотел отойти подальше от костра и только приложил палец к губам и качнул головой в направлении леса. Они отошли еще немного и толстяк не выдержал:

— Ну, что случилось?

— Новый приказ. Нужно вести всех в глубь Коррана. Там предстоит драка и чем больше людей удастся собрать, тем лучше.

— Да как же мы их приведем туда, когда они Леогонию собрались грабить? Кто приказал-то? — удивился толстяк.

— Мастер, — коротко ответил сухой.

— Который?

— Егард. Так что завтра утром поведем всех в лес.

— А как? Они ведь тебе не стадо баранов. Их чем-то заманить нужно.

— Скажем, что принцесса Леогонии не погибла, а ее держат в плену. И что кто ее спасет, тот на ней женится и станет королем, а все его дружки смогут грабить сколько хотят, и король им все позволять будет.

— Принцесса? В самом деле что ль? — ахнул толстяк.

— В самом деле, — мрачно подтвердил сухой.

— Так ведь она ж… — возразил было толстяк.

— Да, видно уже не… — ответил его собеседник, — Ладно, кончаем разговоры, спать надо. А завтра — ты все понял?

— Да как уж не понять! Ну, дела… А как ежели не Егард у власти останется?

— А какой выбор то? Или тебя сейчас Егард, или, если он проиграет, потом они.

— А кто они-то?

— Мастер Йолан и жрица.

— Ну, дела!.. А Магистр-то что?

— Почем я знаю. Магистра тут нет. А они — рядом.

— Так может мастера Йолана со жрицей поддержать. Они-то вместе покруче будут.

— Посмотрим еще. Пока что у них вроде небольшой отряд серых братьев, и все. А у Егарда и братья, и разбойничков, вроде наших. Так что я бы не стал от Егарда откалываться. Драка-то в его пользу должна быть. А там уж кто выжил — тот и прав…

Глава 7

Корджер очнулся на уже знакомой серой долине, в которой бывал уже не раз и не два в своих снах. Он вспомнил свой последний сон здесь и содрогнулся. Здесь он с детьми провожал Дейдру, как он теперь понял, в последний путь. С детьми… Все трое оказались его сыновьями, отсюда и таинственная связь между этими троими. Тот в бордовом плаще должно быть был его старший — Йолан, попавший в руки его врага и воспитанный орденом, разрушившим… Как все-таки странно распорядилась судьба. А в сером был средний — Йонаш, этого воспитали в Белых Горах. Странные судьбы и странные имена, которые ему так и не было позволено дать своим детям. А младший — Дастин. Как теперь стало ясно, простые люди, принявшие его, простецки переврали название древнего герцогства, приняв его за имя ребенка.

Рядом кто-то появлися. Корджер поднял глаза и увидел того самого старика, которого встречал в посленем сне и еще где-то… Воспоминания ускользали, но он был уверен, что видел его не раз и не два…

— Верно, ты видел меня много раз и мы разговаривали много раз, — кивнул головой старик, — присядь, поговорим еще…

Рядом с ними появились два кресла, в одно из которых немедленно сел незнакомец. Поколебавшись, Корджер опустился во второе и спросил:

— Кто ты?

— Сначала ты должен вспомнить кто ТЫ?

— Я знаю, кто я.

— Еще нет… — старик махнул рукой, будто срывая паутину с глаз Корджера, и вдруг в памяти того словно открылись запертые доныне двери, и воспоминания хлынули на него, переполняя его чувства ужасом пережитого… Боль, то ли настоящая, то ли выплывшая из воспоминаний запульсировала во лбу, и он поднял руку к темнеющему там драгоценному камню, но не нашел его, а взамен ощутил прикосновение неживых нечеловеческих металлических пальцев, но и это наваждение прошло придя на смену новому наваждению, еще причудливее предыдущего… Корджер прикрыл глаза и позволил волне воспоминаний пройти сквозь него, а потом вновь открыл их, не совсем уверенный, что же он увидит. Но картина была прежней, серая долина, два кресла на утоптанной дорожке, он и старик. Картина не изменилась, изменился он сам. Он уже не был Корджером, бывшим императором Гланта, он помнил множество жизней и множество судеб, и Корджер был лишь одной из них, самой свежей, но не самой ужасной…

— Значит, это было не случайно? — спросил он старика.

— Нет, — ответил тот.

— Но если я обречен сражаться на стороне Света, как же произошло то, в Бренсалле?

— Жители этого города слишком долго нарушали Закон. Те, кто приютили твоего сына, были одни из немногих остававшихся там праведников. Но они умерли, умерли и остальные хорошие люди в этом городе, а новых не появилось. Последнего праведника похоронили в Бренсалле незадолго до твоего прихода туда.

— Значит город был обречен?

— Да. Ты был лишь меч карающий, не более.

— Но почему я?

— Ты сам этого просил.

— Когда?… — спросил Корджер и осекся, вспомнив комнату в замке д'Ариньи, и свою отчаянную пьяную молитву «сделай меня своим мечом!»

— Видишь, ты и сам помнишь. Поскольку тебя это волнует, не забывай, что горожане тоже просили своей судьбы.

— А это когда? — удивленно спросил Корджер, и снова вспомнил когда… «Хотите ли вы видеть казнь и смерть?» — спросил он, и улюкающая толпа закричала: «Да, хотим!..»

— Теперь ты помнишь меня?

— Ты — Единый? — спросил Корджер. Старик покачал головой:

— Ты видишь его уста, не более. Я был создан понимащим Его Волю и умеющим облечь ее в правильные слова, понятные, иногда, людям. Перед тобой — посланник.

— А если я хочу говорить не с тобой, а с ним? Если я хочу спросить его, за что мне все это? Если я хочу спросить, с чего это я должен служить Свету вновь и вновь?

— В чем же дело? Говори. Он ведь все равно все видит и все слышит. Ты видишь его в красоте рассвета, в шелесте травы, в глазах любимой, куда бы ты ни пошел, что бы ты ни делал, он видит и слышит тебя. Проблема не в том, чтобы он тебя услышал, а том, есть ли у тебя действительно что сказать ему?

— Но у меня есть что сказать! Я не хочу этой судьбы! Я не хочу быть всегда обречен служить Свету! Я не хочу быть игрушкой в чьих-то руках!

Старик вновь покачал головой и ответил:

— Ты обречен служить Свету именно потому, что ты не хочешь быть игрушкой в чьих-то руках.

— Я не понимаю!

— Хорошо, ты смог ответить на вопрос «Кто ты?» и тебе этот ответ не понравился. Тогда ответь на другой вопрос, «Что ты хочешь?» Хочешь ли ты жить мелким обывателем, трясущимся за свою жизнь и жизнь близких, и знающим что он ничего не может сделать, чтобы их защитить?

— Нет.

— Может ты хочешь видеть, как твою страну захватил жестокий враг и убивает твоих людей без суда и следствия, творя беззаконие лишь для собственного удовольствия, и спокойно стоять в стороне или может даже договориться с этим врагом о комфортных условиях для себя за то, что ты стоишь в стороне?

— Нет!

— Тогда может ты хочешь увидеть, как женщин твоей семьи насилуют, прежде чем убить, как твой дом охватывает пламя, а потом спокойно отдаться в руки убийцам и встретить свою смерть, после пыток и издевательств?

— Нет, но почему ты меня спрашиваешь?

— Потому, что это все — Зло, и это то, с чем ты борешься и обречен бороться. Потому что Зло направлено против людей, и ты или борешься с ним, или жертва его. Третьего не дано.

— Но тогда каждый обречен бороться со злом!

— Но не каждому дана сила бороться с ним!

— Но почему мне?

— Ты сам об этом просил, и не раз.

— Я? Почему?

— Ты хочешь стоять в стороне и осознавать свое бессилие, когда зло уничтожает то, что ты любишь, тех, кого ты любишь?

— Нет.

— Поэтому.

Корджер умолк, не зная, что возразить, а старик продолжил:

— Вот об этом я тебе и говорил. Важно, есть ли что тебе сказать.

Корджер задумался, и новая мысль охватила его.

— Она сейчас будет здесь, с тобой, — ответил старик на невысказанный вопрос.

— Значит Йуро Этерис не имеет смысла? Мы ведь с ней все равно были обречены быть вместе.

Старик вновь покачал головой:

— Она имеет огромный смысл, поскольку по вашему выбору вы обречены любить друг друга вечно, — тут он улыбнулся и добавил, — если о такой судьбе вообще можно говорить «обречены»!

— Но ведь мы были вместе всегда, а клятву произнесли лишь сейчас!

— Она потому и называется клятвой Вечности, что не признает времени. Вы могли произнести ее в последние минуты мира, и все равно быть обречены любить друг друга с зари времен… Теперь же, не буду мешать, — добавил старик и пошел прочь.

Навстречу ему шел другой человек. Вот его силуэт был еще лишь точкой на горизонте, и вот уже совсем невдалеке и через мгновение уже напротив. В ином мире, за гранью смерти, император Гланта Корджерсин-нор-Меретарк, герцог д'Эстен обнял свою жену.

* * *

— Чего же они ждут?

Вопрос, который задал Дастин, занимал не только его. Дастин, Мельсана, Йолан, Джанет, Йонаш, Ильмер, король Леогонии и лейтенант серых стояли окруженные оставшимися с ними серыми и рыцарями короля, на вершине холма, на которой им предстояло защищаться от ощутимо превосходивших их сил, собранных Егардом. Кроме примерно трети отряда серых Егард сумел мобилизовать сотни две бродяг, разбойников и прочего подозрительного народа, явно из тех, что брели мимо по дороге на север, надеясь поживиться по шумок в богатых селах и городах Леогонии. Конечно рыцарь, которого тренировали быть бойцом чуть ли ни с пеленок, стоил в бою десятка простолюдинов, но тем не менее численный перевес больше чем шесть к одному не давал оснований для оптимизма. Но несмотря на это, Егард не спешил атаковать, то ли готовясь к атаке, то ли ожидая кого-то…

— Не жалеешь, что пошел со мной? — Усмехнувшись спросил Йолан лейтенанта.

— «Никогда не жалей о содеянном. Используй это время, чтобы обратить содеянное в свою пользу,» — процитировал тот в ответ известного мудреца.

— Но все-таки, чего они ждут? — Снова спросил Дастин неизвестно кого…

* * *

Егард ждал. Конечно, он мог напасть сразу, и как ни плохи эти бродяги и бандиты, с таким численным перевесом они все равно взяли бы верх, но, памятуя события недавней ночи, равно как и весь опыт погони за менестрелем, Егард не спешил рисковать. Взбунтовавшиеся бароны и народ Хорнкара обвиняли короля Леогонии в смерти их любимого герцога, и к моменту памятной ночи уже захватили Ульсор и Кельд. Егарду оставалось лишь сообщить, что король прячется в Корране, чтобы армия герцогства, подкрепленная добровольцами-ополченцами, пошла на юг, вместо того, чтобы искать своего противника на севере, в Джемпире. И скоро они должны были быть здесь.

Егарда не волновало, что он вряд ли сможет захватить после этого менестреля. Всякого, кто окажется с королем Леогонии, хорнкарцы просто сотрут с землей, и это вполне устраивало старика, равно как и уничтожение двух сильнейших противников за власть в Ордене. Что было тоже немаловажно, поскольку он уже почти не сомневался, что магистра больше нет с ними, и в отсутствие Йолана и жрицы он автоматически становился главой Ордена. Вот только убирать соперников своими руками не стоило, всегда найдется кто-нибудь, кто к этому придерется и соберет недовольных. А зачем создавать себе трудности, когда можно просто подождать хорнкарцев, и они все сами сделают. Что ж поделать, несчастный случай… Егард усмехнулся.

Конные посыльные докладывали, что армия Хорнкара уже невдалеке, и через час или два все разрешится…

* * *

— С таким перевесом они нас наверняка одолеют, — покачал головой Йолан и обратился к Дастину, — Не пора ли снова попробовать?

— Ты имеешь в виду спеть? — спросил тот.

— Ну да, что же еще? Вдруг поможет?

— Да, милый, попробуй, хуже не будет, — поддержала идею Мельсана.

Дастин взял за руки Йонаша и Йолана, принцесса обняла его сзади за плечи и он запел. Стоявший невдалеке под стражей Онтеро сумел выхватить кинжал из ножен у сторожившего его рыцаря, и бросился к четверым, но не добежав был схвачен и прижат к земле. А тем временем вид окрестностей в глазах этих четверых начал размываться, сменяясь уже знакомым пейзажем…

* * *

Они стояли молча посреди знакомой серой долины, смотря друг на друга и не зная что сказать, мужчина, обнявший женщину, и трое молодых мужчин, стоящих плечом к плечу. Первой нарушила молчание женщина. Она еще крепче прижалась к мужчине, на больших глазах полных тоски и любви, которые она не могла отвести от троих, заблестели слезы, и она произнесла:

— Дети!..

— Вы уже знаете, что вы — братья? — прокомметировал реплику Дейдры Корджер.

— Братья? — удивился Дастин, остальные лишь молча вопросительно смотрели, ожидая продолжения.

— Да, братья, а это — ваша мать, — ответил Корджер.

Дейдра на негнущихся ногах подошла к троим, замершим в ожидании, глазами полными слез подошла к Йолану, положила ему руки на грудь и сказала:

— Ты — мой старший, ты многому учился и преуспел в жизни, и теперь ты знаешь как говорить с людьми и заставлять их делать то, что ты хочешь, ты не боишься их, а твоя жена — лучшая женщина, которую такой сильный человек мог бы найти себе.

Потом, не снимая одной руки с Йолана она повернулась к Йонашу:

— А ты — средний. Ты тоже учился много лет, и теперь знаешь как говорить с Богом, и ты тоже не боишься людей и готов помогать им.

И касаясь раскинутыми руками их обоих повернулась к Дастину:

— А ты — младший, единственный оставшийся у меня на руках, которого отняла у меня та проклятая чума, охватившая город… Дети!.. — Прошептала она, опустилась на землю и заплакала.

Братья обступили ее, каждый стараясь утешить. Дастин говорил какие-то слова, Йонаш взял ее за руки, и даже обычно столь скептичный Йолан, присел рядом и бережно обнял ее за плечи. Корджер смотрел на эту картину с двойственным чувством. Это были его дети и он был счастлив, что они хотя бы так, но встретились с ним и со своей матерью, которая была его вечной спутницей и вечной любовью, но это было отнюдь не так в отношении детей. Своей вновь обретенной памятью он смотрел на них, и видел не только своих детей, но и бывших спутников, друзей, соратников, просто попутчиков, а этот бордовый нахал именно так обнимал в другое время, в другом месте и в другом мире свою невестку… Корджер спокойно ждал, когда рыдания женщины затихли и спросил:

— Надеюсь вы сюда «в гости» зашли, а не как мы с матерью?

Братья было недоуменно переглянулись, но Йолан быстро сориентировался и ответил:

— Да, в некотором смысле «в гости», отец, — он вопростительно взглянул на Корджера и, когда тот молча кивнул головой, продолжил, — Но вообще-то внизу идет бой и, в зависимости от того как он повернется, мы можем и «засидеться».

— Об этом не беспокойтесь, время здесь течет иначе чем там, так что торопиться нам некуда. Давайте присядем, нам так о многом надо поговорить.

И когда долина исчезла, превратившись в уютную комнату, погруженную в вечерний полумрак, с горящим камином, накрытым столом и удобными креслами, усмехнулся:

— Кажется и у меня начинает что-то здесь получаться…

* * *

Ситуация вокруг холма изменилась. Прибывшие хорнкарцы, как и ожидал Егард, бросились было на вершину холма, где развевался штандарт короля, но приблизившись они увидели и узнали своего герцога. По приказу Ильмера, в считанные минуты армия развернулась в сторону своего бывшего союзника и почти сразу же уничтожила его. Две сотни бродяг и треть отряда серых не смогли даже развлечь серьезным сопротивлением сотню тяжеловооруженных рыцарей, подкрепленных пехотой. Пытавшийся бежать Егард был проткнут стрелой хорнкарского лучника-пехотинца и испустил последний вздох еще до того, как тело доставили победителям…

* * *

На вершине холма под ясным солнечным небом над недавним полем битвы стояли победители. Не все. Герцог Хорнкарский уже праздновал победу со своими баронами, окруженный своим войском и подданными в лагере, разбитом в стороне от холма, а король Леогонии со своими рыцарями составил им компанию, и бывшие противники и новые союзники бурно пировали, благо что войско Хорнкара привезло за собой обоз со всем необходимым для подобного празднования.

У подножия холма из победителей остались лишь серые Йолана, а на холме стояло семеро, из которых только шестеро были победителями. Онтеро стоял не связанный, под обвиняющими, презрительными и не слишком дружелюбными взглядами остальных. Один только Дастин растерянно смотрел на своего друга, как будто не мог поверить тому, что услышал:

— Онтеро, ты действительно хотел убить меня и принцессу? Я не верю этому. Это какая-то ошибка, верно?

Толстяк грустно умехнулся и ответил:

— Извини, Дастин, но я не хочу тебе лгать. Да, я собирался убить вас двоих, потому что ваш союз грозил разрушить мир, и тогда вы все равно погибли бы вместе со всем миром. Извини, я просто не мог поступить иначе. Я привязался к тебе, но… словом, Дастин, если бы ты оказался на моем месте, я бы ожидал от тебя именно этого, и ничего меньше.

— Но, Онтеро, ты же видишь, ничего не рухнуло, посмотри какое голубое небо, яркое солнце, зелень, — Дастин наклонился и сорвал полевой цветок, — даже цветы, это когда еще не кончилась зима и все должно быть серым и пожухлым. Видишь — ничего плохого не случилось! Ты ошибся!

Онтеро отчужденно окинул взглядом и небо, и солнце, и зеленую траву с полевыми цветами, вздохнул и сказал:

— Это еще неизвестно. Никто не знает как кончается мир, может быть именно при солнечном свете и в цветах… Ты же сам видел пророчество, и я его прочитал тебе…

— А, «пока стоит мир», ты об этом! — Дастин улыбнулся, — Так ведь это слова из этой, Мельсана, как эта клятва называется, которую мы с тобой произнесли, что-то вроде «Дуро Вытерис»…

— Йуро Этерис?! — Побледнел Онтеро, — Вы с принцессой прошли через Йуро Этерис?!!! Значит это действительно было не о конце мира… Но, Дастин, все равно нарушение равновесия слишком велико. Настолько велико, что такого мир просто не может выдержать. Как только ты принесешь Песню в Мир равновесие будет настолько нарушено, что сразу за всеобщим светом должен наступить конец. Это как весы, если слишком сильно оттянуть одну чашу, то возвращаясь в равновесие они не остановятся посередине, а качнутся в обратную сторону…

— Онтеро, дружище, очнись! — Почти закричал Дастин, — Посмотри кругом! Какой конец мира? — и он обвел рукой буйство красок и зелени кругом, — Да мир выглядит как будто он только-только начался!

— Нет, Дастни, — грустно покачал головой, — это ты не понимаешь. Когда Песня придет в мир… как там сказано, в этом варианте, который мы с Аргвинаром прохлопали… «…Крик младенца на рассвете…»? «крик»… «песня»…

Онтеро растерянно и как-то нехорошо взглянул на Мельсану. Та решительно положила руку на плечо Дастина и вмешалась:

— Извини, милый, но в одном он прав — ты действительно ошибаешься. Этот человек тебе не друг. А мне враг. Колдун! — Резко продолжила она, повернувшись к Онтеро и зло прищурив глаза, — мой супруг считает тебя другом и скажи ему спасибо, потому что иначе твоя голова решала бы сейчас вселенские проблемы где-нибудь под кустом отдельно от твоего туловища. Ради Дастина я дарю тебе жизнь. Но если ты появишься в границах Леогонии, я не буду столь снисходительна в следующий раз. Ты понял, колдун? Убирайся на свой архипелаг, или сиди здесь в Корране, но по всей Леогонии хранители порядка будут иметь приказ, арестовать, а в случае сопротивления убить, колдуна Онтеро-Переддина с Архипелага.

— Мельсана, но он же — друг!

— Милый, — голос женщины был ж'есток как в былые времена, — он не друг. Ты слышал, что он сказал? «… крик младенца на рассвете…» Подумай, о каком младенце он говорил? — И Мельсана выразительно положила руку себе на живот глядя прямо в глаза Дастина почти с отчаянием от его непонятливости, — Понимаешь?!

— Да уж, колдун, — неожиданно вмешался Йонаш, — лучше тебе не появляться там, принцесса права. И мои братья тоже будут предупреждены о тебе. Ты знаешь, что это куда серьезнее, чем стражники. Я верю, что ты хотел как лучше, но «благими намерениями выстлана дорога в ад». И… — Йонаш сделал паузу, будто подбирая слова, а затем продолжил, — я не могу говорить за Орден. Ты знаешь о каком Ордене я говорю, — добавил он выразительно поглядев на колдуна, — но мне почему-то кажется, что не только в Леогонии, но и в Белых Горах тебе не найдется места. Принцесса верно сказала, уходи к себе на Архипелаг или оставайся здесь в Корране и занимайся своими тайнами. А уж мы как-нибудь без тебя позаботимся о спасении мира.

— А теперь, колдун, уходи. — Йолан, который до сих пор молчал, поставил заключительную точку в этом своеобразном суде, — И не забывай, что отныне ты не в силах принести зло ни одному из нас. Мы тебе теперь не по зубам. Уходи и никогда не попадайся никому из нас на глаза. Прямо сейчас. Уходи!

Онтеро гордо вскинул голову, повернулся и пошел прочь вниз по склону. А на вершине холма осталось шестеро.

— А все-таки, я не понимаю, — сказал Дастин, — ведь в чем-то он действительно прав. Мир где все делают только правильно и только так, как надо, ничем не лучше конца света. Песню мы принесли, все должно быть по правилам, а вот ведь, никто вроде святым не стал, вон как ему все смертью угрожали. Что ж это выходит, что же мы в мир-то принесли. Неужели мы все-таки спели ее как-то не так, по-своему, а? Но ведь тогда тоже конец мира грозил… А это — он обвел рукой вокруг, — действительно больше на начало мира похоже.

— А почему ты думаешь, что мы ее не так спели? — Усмехнулся Йолан, — Чего тебе сейчас-то не хватает? Лизания божественной задницы? С чего ты решил, что Единому это было бы приятно? Не говоря уж о тебе. Ты что, не счастлив?

Дастин непонимающе глядел на него.

— Почему ты решил, что победа света должна сделать мир таким непрятными, что для тебя это все равно, что конец света? Что-то у твоего дружка не связывается, братец…

Дастин удивленно ответил:

— Ты хочешь сказать, что это оно и есть?

— Не знаю, но мне нравится — пожал плечами Йолан.

— Это очень старая ложь, — вздохнул Йонаш.

— Что — ложь? — Удивленно спросил Дастин.

— Что когда все станет хорошо, люди потеряют свободу воли, поскольку будут вынуждены делать все правильно, а правильно можно делать только одним способом. Пойми, если бы Единому были нужны куклы, он бы и создал Мир с куклами, а не людьми.

— Может мы все-таки перейдем от метафизических проблем к житейским? — вмешалась Мельсана, — Что мы теперь делать будем?

— Я возвращаюсь в монастырь, — ответил Йонаш, — Мы сделали, что должн'о было. Дастин спасен, Песня пришла и каждый из нас несет ее частицу теперь, черные разбиты и вряд ли скоро оправятся, верно? — он вопросительно посмотрел на Йолана, — Так что мне тут делать больше нечего. Я возвращаюсь в обитель.

— Что ж, нас с Дастином ждет Джемпир, — продолжила Мельсана, — а вот что будешь делать ты? — Она повернулась к Йолану, — Я тебе поверила на слово, но не пора ли тебе обьяснить, что ты собираешься делать? Ты ведь понимаешь, что в Леогонии я твоего ордена больше не потерплю. Куда ты идешь?

Йолан рассмеялся, огляделся вокруг, явно наслаждаясь картиной, и ответил:

— Можешь не беспокоиться. Я ведь старший сын последнего императора Гланта. А мой Орден завоевал Глант. Выглядит как двойная причина отправиться на восток.

— Ты хочешь возродить древнюю империю? — Удивилась Мельсана и как-то странно поглядела на Йолана.

— А почему бы и нет. Я имею право на эту землю по праву крови и по праву силы. А моим людям ни к чему гробить жизнь впустую. Им тоже не помешают титулы маркизов и баронов, правда? — он улыбнулся тихо стоявшему за ним лейтенанту серых, — С Песней в душе я могу возродить Глант таким, каким он не был даже на вершине своего величия. И вам не буду мешать, — он опять усмехнулся, — Никогда не думал, что у меня есть братья… Но уж раз так случилось… Прощайте братья. Будьте счастливы и не скучайте! Ну, а если заскучаете…. - его взгляд рассеянно скользнул по буйству красок открывающегося пейзажа, голубизне неба, белизне солнечных бликов, отражающихся в воде ручья у подножия холма, зелени травы и деревьев, желтым, красным, синим, оранжевым, голубым полевым цветам, и продолжил, — не забывайте, что есть еще одна краска, которая уж точно не даст скучать. И при случае, я могу ее в эту картину и добавить.

И вновь усмехнувшись, он обнял за талию Джанет, поцеловал ее и спросил:

— Ты пойдешь за мной?

— Всюду и всегда? — ответила та вопросом на вопрос. Йолан расхохотался, крепко прижал женщину к себе, поцеловал в губы и ответил:

— Вечерком это расскажешь, моя умница! Пошли!

Он махнул на прощание рукой, остановив взгляд на мгновение на Йонаше, сделал знак лейтенанту серых, и все трое покинули вершину холма ни разу не обернувшись на прощанье.

— Мне тоже пора, — извиняющимся тоном сказал Йонаш, положил руку на плечо Дастина и добавил, — будьте счастливы, и если возникнет нужда, знайте, что можете положиться на мою помощь. Прощай, брат, прощай, принцесса, благослови вас Бог.

И он тихо развернулся и так же, не оборачиваясь покинул холм. Дастин и Мельсана остались одни.

Они присели рядом на упавший ствол дерева, и так и просидели там до заката, разговаривая, держась за руки, целуясь, и делая все, что положено делать молодым влюбленным друг в друга мужчине и женщине. А потом, вновь сидя на том же бревне, любовались ярким закатом, охватившим полнеба прощальным костром уходящей в небытие эпохи.

Copyright © Алексей Колпиков, Ростов-на-Дону,

Эл Ибнейзер, Санкт-Петербург — Де Мойн — Пеория — Сиэтл,

1995–2000. All rights reserved

Приложение

Ниже приводятся комментарии двух исследователей того самого периода истории Вильдара, который описан в данных хрониках. История этих этих заметок более чем замечательна. Через несколько веков после описанных событий произошли значительные изменения, которые опять поставили Вильдар на грань войны. И как ни странно, именно король Корджерсин и его сыновья поневоле стали причиной этого. Каждый человек, оставивший глубокий след в истории, рано или поздно начинает подвергаться неоднозначным оценкам. В результате, через несколько веков фигура короля-из-тени Корджерсина-нор-Меретарка стала трактоваться самыми разными и необычными способами.

Прежде всего, оправившиеся и вновь поднявшие голову темные культы подняли короля-из-тени на свое знамя. И хотя тот всю свою жизнь боролся именно с ними, но стершаяся за века память позволила исказить его образ достаточно, чтобы он стал подходящим для подобных действий. Логика представлялась вполне простой: «Поглядите, вот чего может добиться обычный человек, не прибегая к помощи света!» И популярность данного героя истории была такова, что данная логика действовала, приведя почти что к созданию темного теократического государства на юге Вильдара.

С другой стороны, ряд последователей Единого, объявил короля-из-тени и его сыновей инкарнациями Создателя, явившегося в мир, чтобы исправить содеянное многими поколениями греховного человечества. Как ни странно, эта секта собрала еще больше сторонников и широко распространилась южнее Белых Гор и вдоль южных окрестностей Гланта. И практически овладела бывшим герцогством Хорнкар, став там государственной религией.

Очевидно, что это привело мир на грань очередной серии войн, на этот раз — религиозных. И удивительно, что именно в этот момент в Вильдаре появилось одновременно два исследователя того периода. Оба они посвятили истории изрядную долю своей жизни и доныне считаются ведущими авторитетами в этой области.

Один из них, более чем состоятельный барон Вилле, жил в своем поместье в Леогонии, невдалеке от Бренсалля. Совсем невдалеке от него находились места связанные с молодостью Дейдры I, вошедшей в историю в качестве нецарствовавшей императрицы и известной как основательницы династии Йоланитов (по имени ее сына — Йолана I, первого императора Гланта после Войны, ныне эта династия известна как династия Илинитов, смена названия произошла случайно в течении трех веков из-за схожести с названием соответствующего ордена, который в то же время возглавлял брат императора). Возможно, что именно это побудило юного барона заинтересоваться историей, и достигнув зрелости он уже считался ярчайшим авторитетом в исторической науке.

Второй автор данных записок так и остался неизвестным, поскольку все его письма и книги выходили под псевдонимом инок Эли. Известно только, что жил он в поместье д'Эстен и явно находился под прямым покровительством местного герцога и императора Гланта, поскольку именно туда адресовались письма, направленные к нему. Некоторые исследователи предполагали даже, что он имел доступ к тайным архивам императорской династии, что обьясняло бы его осведомленность. Хотя другие исследователи полагают, что это маловероятно, учитывая как ревниво императорская фамилия относится к своим тайным архивам. Кто он был, так и остается загадкой. Равно и причины, по которым он выбрал подобный псевдоним.

Нельзя сказать, что эти авторы были похожи и даже согласны по всем вопросам. Однако именно их просветительская деятельность разрушила оба центра напряженности. Их исследования сопровождались широкой популяризацией истории через так называемые «лубочные» книжки — яркие иллюстрированные короткие рассказы, произведенные на дешевом заменителе бумаги. И эта популяризация показывала Корджера и его сыновей такими, какими, мы полагаем, они были на самом деле. С одной стороны не богами, а обычными людьми, может и одаренными Свыше сверх обычного, но тем не менее именно _людьми_ и ни кем иным. С другой стороны тем же способом в сознание народа было укреплено понимание их теснейшей связи со Светом и в ряде случаев даже прямое сотрудничество именно с силами Света, и уж всяко постоянная борьба с Тьмой. Эти идеи, привнесенные в народ на столь доступном уровне, лишили силы практически обе секты, вернув мир и спокойствие в Вильдар. Разумеется, в той мере, насколько мир вообще бывает спокойным.

Сыграло свою роль также их неординарное толкование событий, произошедших в тот период времени. Как известно, многие связывали личность основателя Леогонской династии дастинитов (дэстинитов, как произносят в восточных землях) с легендарным Певцом, пришествие которого, согласно ряду часто антагонистичных в остальном источников, должно было очистить мир от зла и принести всеобщее благоденствие, либо, в зависимости от того что сделают люди, привести к неизбежному концу Мироздания. Тот факт, что ни царства всеобщего благоденствия, ни конца Мира не случилось поставил перед теологами ряд очень сложных вопросов, которые также помешали абсолютизации образов. Ныне господствующая точка зрения на этот вопрос опять же была предложена бароном Вилле и иноком Эли в их переписке и заключалась в том, что приход Певца в древних источниках является архетипичиским пророчеством, которое случается в полную силу лишь раз и еще предстоит в будущем, однако до этого происходит многократно в разных масштабах и на разных уровнях. Как притча о блудном сыне, вероятно, чуть ли не ежедневно случается во всех уголках Вильдара совершенно незаметно для истории, но одновременно может оставить значительный след в истории, если это случается в рамках королевской семьи, а в глобальном плане (согласно илинитам) символизирует конечное возвращение всего человечества к Единому и под Его защиту. Таким образом, Дастин I несомненно принес в мир изначальную Песню, которая и послужила тайной, а часто и явной, пружиной, приведшей в действие известные события, случившиеся в то время. Но то же время это еще не то легендарное событие, которое ждут кто с надеждой, а кто со страхом, которое должно предвещать конец известного нам мира. В конце концов, согласно утверждениям илинитов, каждый человек несет в себе немного изначальной Песни, и Дастин I просто обладал значительно более ясным ее видением, равно как и оказался в нужное время в нужном месте. И вполне возможно, что где-то сейчас живет пастух или книжник или барон, которые обладают силой, аналогичной силе Короля-Менестреля, и даже, возможно, читают в этот момент данные комментарии.

Интересно, что между двумя этими выдающимися представителями исторической науки Вильдара шла оживленная переписка, которая и привела к появлению данных комментариев. Причем, что показательно, оба автора настолько уважали познания друг друга, и настолько были погружены в соответствующую эпоху, что нередко в своих письмах они обращались друг к другу и подписывались именами их любимых героев эпохи. Барон Вилле не раз и не два писал письма от имени последнего императора старого Гланта — Корджера, и нередко Эли обращался к нему, используя именно это имя. С другой стороны последний по каким-то причинам предпочитал первого императора нового Гланта и, соответственно, часто адресовался как Йолан I. Временами историки настолько погружались в свои игры, что даже обращались друг к другу как к сыну или отцу.

До сих пор является загадкой источник многих сведений, сообщенных данными историками. И хотя многие факты сообщенные ими долгие годы (если не века) являлись поводом для критики их построений, то тем более поразительно, как через долгое время после их смерти открывались другие сведения о том периоде истории, которые полностью подтверждали сообщенные этими историками сведения.

Наиболее известным примером подобного, буквально фантастического прозрения, является известный «парадокс Дейдры». В самом деле, пасторально-идиллическая картина молодости нецарствовавшей императрицы, сообщенная бароном Вилле (и не разделяемая авторами данных хроник), казалось не опиралась совершенно ни на какие исторические факты, и выглядела, как утверждали некоторые критики, «высосанной из пальца», тем более с такой точной географической привязкой. Каково же было изумление специалистов, когда через несколько веков раскопки, проведенные в предполагаемом месте расположения дома принесли такие артефакты как «запечатанный кинжал» и «гербовый кошель».

Первый из них, найден под слоем почвы посреди старого фундамента крестьянского дома, расположенного в лесу. Лес очевидно вырос за то время, когда в описанной местности уже никто не жил, поскольку вокруг были видны следы хозяйственных построек, а невдалеке в лесу были обнаружены вросшие в землю сельскохозяйственные орудия. «Запечатанный кинжал» судя по всем признакам действительно принадлежал когда-то старым императорам Гланта. Во-первых, он нес на себе их корону. Во-вторых, он был каким-то образом запечатан, что не позволяло вынуть его из ножен. По преданиям, властители Гланта обладали заклинанием, благодаря которому подвергнутый ему клинок мог покинуть ножны только, если его касалась рука члена императорской семьи. Если бы появилась возможность предложить данный кинжал современному императору и он смог бы его вынуть, это послужило бы окончательным доказательством происхождения данного артефакта. К сожалению, по соображениям безопасности, равно как и территориальной принадлежности археологических находок, провести подобный эксперимент так и не представилось возможным.

Что же касается «гербового кошеля», найденного в том же месте, то реально от него остались лишь завязки, лежавшие в нем монеты и оттисненная когда-то золотом на коже все та же императорская корона. Кожа разумеется сгнила, но окружавшая ее глина сохранила тонкий слой золота в неприкосновенности. Монеты принадлежали в основном Гланту периода Войны. Теоретически такая находка ничего не доказывает, однако обнаружение его в точно предсказанном месте и монеты, нехарактерные для того времени и той местности, являются сильным аргументом в сторону известной гипотезы. Кроме того, если мы попытаемся понять психологию и обычаи тех времен, то поймем, что обычному крестьянину (а характер фундамента и пристроек характерен именно для крестьянского хозяйства) было далеко небезопасно иметь подобный кошелек, отягощенный символами весьма немалой власти и происхождения.

Кем бы ни были барон Вилле и инок Эли на самом деле, они оставили глубочайший след в исторической науке Вильдара и почитаются как крупнейшие специалисты по описанному периоду времени. Именно это позволяет нам привести их краткие комментарии, которые несомненно помогут читателя лучше понять описанные в хрониках события, равно как и лежащие под ними взгляды, обычаи и культуру.

-

Словарь

Справочник по магии Вильдара

Справочник мифологии Вильдара

Справочник по географии Вильдара