Классический детектив, вот только не английский, а шотландский. Чем шотландский детектив отличается от английского? Прежде всего атмосферой — таинственной, тревожной, напряжение сгущается с каждой страницей, чтобы в конце обязательно выплеснуться неожиданным финалом. Энн Кливз — последовательница самого успешного шотландского детективщика Йена Рэнкина. Она сплетает детективный сюжет, психологическую историю и помещает все это в загадочный шотландский пейзаж. «Вороново крыло» — это не просто шотландский детектив, а шетландский, ведь история разворачивается на одном из Шетландских островов. Холодное январское утро, заснеженные Шетланды. Монохромный бледный пейзаж нарушает лишь одно яркое пятно, над которым кружат вороны. На промерзшей земле лежит тело юной девушки… На острове никогда не происходило серьезных преступлений, и убийство становится главным событием для всех без исключения жителей. Все указывает на то, что в страшном преступлении виновен Магнус, одинокий старик со странностями. Но вскоре под подозрением оказываются едва ли не все обитатели острова. И впервые здесь начинают запирать двери и окна — ведь по острову все еще бродит таинственный убийца.

Энн Кливз

Вороново крыло

Элле. И ее деду.

Глава первая

Новый год наступил. Магнус узнал об этом, глянув на пузатые материны часы, что примостились на каминной полке, — двадцать минут второго. Из плетеной клетки в углу комнаты доносились хриплый клекот и бормотание сонного ворона. Магнус ждал. К приему гостей все было готово: камин заправлен торфом, на столе бутылка виски и имбирный пирог, купленный во время последней поездки в Леруик. Магнуса клонило в сон, однако он не ложился — ну как пожалует кто. Вдруг да заглянут на огонек смешливые хмельные гости с занятными историями. И хотя за последние восемь лет никто его с Новым годом так и не поздравил, он все равно ждал — на всякий случай.

На улице ни звука. Ни ветерка. Для Шетландов — большая редкость. В такие дни местные вслушивались и никак не могли понять, чего им не хватает. Днем землю припорошило — на закате твердые как алмаз крупинки снега поблескивали, а когда же совсем стемнело, они засверкали в луче маяка. Не ложился Магнус еще и потому, что не хотел идти в стылую спальню, где окно изнутри покрылось толстым слоем инея, а на отсыревшей простыне пробирало до костей.

Видимо, он все же задремал, иначе услышал бы, как они подходят, — гомонили вовсю, не подкрадывались. Услышал бы смех, нетвердые шаги, заметил бы в незанавешенное окно, как мечется свет фонарика.

От громкого стука в дверь он вздрогнул, просыпаясь. Ему снились какие-то страсти, но он ничего не запомнил.

— Входите, входите! — крикнул Магнус. — Открыто!

Ноги затекли и ныли, он еле поднялся. До него долетел приглушенный шепот — должно быть, они уже вошли на террасу.

Дверь распахнулась, струя ледяного воздуха ворвалась в дом, и на пороге возникли две молодые девушки, разодетые и накрашенные, похожие на заморских пташек. Магнус приметил, что они навеселе — стояли, поддерживая друг друга. Одеты были легко, не по погоде, но вид у обеих был цветущий, щеки горели румянцем. Одна — светленькая, другая — темненькая. Полноватая, с округлыми формами блондинка казалась симпатичнее, однако Магнус сразу обратил внимание на брюнетку — волосы у нее отливали сверкающей синевой. Магнусу отчаянно захотелось потрогать их, но он не решился. Спугнет девиц — как пить дать.

— Входите, входите! — повторил Магнус, хотя гостьи уже вошли.

«Как есть выживший из ума старик — заладил одну и ту же бессмыслицу», — подумал он. Над ним вечно потешались. Звали тугодумом. Может, и неспроста. Он заулыбался, но в памяти всплыли слова матери: «Что за глупая ухмылка? Хочешь казаться тупее, чем есть на самом деле?»

Пересмеиваясь, девушки прошли в глубь комнаты.

Магнус запер за ними обе двери: обветшалую, побитую непогодой, которая вела на крыльцо, и входную. А то так недолго и дом выстудить. К тому же он опасался, что девушки могут упорхнуть. Просто не верилось, что к нему в гости пожаловали такие красавицы.

— Да вы садитесь, садитесь, — сказал Магнус.

В комнате было только одно кресло; у стола стояли два простых стула, сколоченных из грубых досок еще дядей Магнуса, — он выдвинул их.

— А давайте-ка выпьем! За встречу в новом году.

Снова захихикав, девушки уселись, позвякивая украшениями. С мишурой в волосах, в меховых шубках, из-под которых выглядывал бархат и шелк. На блондинке были остроносые кожаные ботики на каблуках, с серебристыми пряжками и тонкими цепочками; кожа блестела как свежая смола. Магнус сроду таких не видывал, он глядел на них во все глаза. Брюнетка была в красных ботиночках.

Магнус встал во главе стола.

— Я ж вас не знаю, верно? — спросил он. Хотя, вглядевшись, припомнил, что как-то видел девушек из окна.

Магнус старался говорить медленно, чтобы гостьи его поняли. Водилось за ним такое — иногда увлекался и проглатывал слова. Звуки собственной речи казались ему странными — будто ворон каркает. Своего ворона он выучил нескольким фразам. Порой неделями и поговорить больше было не с кем.

Магнус продолжал расспрашивать девушек:

— Откуда это вы?

— Были в Леруике.

Стулья оказались для девушек слишком низкими, и блондинке, отвечавшей Магнусу, пришлось слегка запрокинуть голову. Когда она говорила, ему виден был язык и розовое горло. Короткая блузка на девушке чуть задралась, между поясом юбки и блузкой Магнус заметил складку шелковистой кожи и пупок.

— Хогманей[1] отмечали. А потом нас подбросили до тупика. Шли домой и заметили, что у вас свет горит.

— Вот мы и выпьем! Давайте? — не унимался он. И бросил взгляд на брюнетку, которая внимательно разглядывала комнату, все примечала.

Но ответила опять блондинка:

— А у нас есть с собой.

Она вынула из лежавшей на коленях тканой сумки бутылку Почти полная бутылка была заткнута пробкой. Магнус почему-то решил, что вино белое. Ему еще не доводилось пробовать вино.

Девушка вытянула пробку острыми белыми зубами. Глядя на девушку Магнус с ужасом представил, как зубы ломаются у самых корней, и хотел было ее остановить. Следовало, как и подобает истинному джентльмену, предложить свою помощь. Но он лишь изумленно смотрел.

Девушка отхлебнула, вытерла губы и передала бутылку подруге. Магнус потянулся за своим виски. Наливая дрожащими руками, он закапал клеенчатую скатерть. Поднял стакан, и брюнетка чокнулась с ним бутылкой. Веки узких глаз накрашены серым и голубым, подведены черным.

— Меня зовут Салли, — представилась блондинка. В отличие от своей подруги молчуньей она не была. Магнус подумал, что из них двоих именно она — заводила. Любительница повеселиться, поболтать, послушать музыку… — Салли Гёнри.

— Гёнри… — повторил Магнус. Где-то он это имя уже слышал. Вот только никак не мог вспомнить где. Память у Магнуса и без того была неважной, сейчас же мозги шевелились со скрипом. Будто сквозь густой морской туман глядел. Кое-какие очертания проступали, но им недоставало четкости. — А где вы живете?

— В самом конце бухты, рядом со школой.

— Так ваша мать — учительница!

Теперь Магнус вспомнил. Мать этой девушки — маленькая женщина. С северных островов. Кажется, с Анста. Или Йелла. Вышла замуж за парня с Брессы, он работает в местном муниципалитете. Магнус видел огромный внедорожник, на котором он разъезжает по острову.

— Угу, — со вздохом кивнула девушка.

— А вы? — спросил он брюнетку, которая интересовала его больше, гораздо больше блондинки — он все посматривал в ее сторону. — Вас как звать?

— Кэтрин Росс, — впервые заговорила брюнетка.

Голос у нее был на диво глубокий для такой юной девицы. Глубокий и мягкий. Как черная патока. На мгновение он забыл, где находится, на него накатили воспоминания из детства: мать черпает патоку ложками, добавляя в тесто для имбирного печенья, выскребает горшок, собирая тягучие нити, и отдает ему облизать. Магнус провел языком по губам и смутился, поймав на себе взгляд Кэтрин. Она смотрела пристально, не моргая.

— Небось не местная? — определил он по ее акценту.

— Год назад приехала.

— Так вы подруги будете? — Мыслей о дружбе у него как-то не возникало. И теперь он задумался: а были ли друзья у него самого? — Вы ведь дружите, да?

— Ясное дело, подруги, — сказала Салли. — Не разлей вода.

Их снова разобрал смех, они передавали бутылку друг другу, отхлебывали, запрокидывая головы, и в слепящем свете лампочки без абажура, висевшей над столом, шеи у них белели, как мел.

Глава вторая

До полуночи — пять минут. Они были в Леруике и высыпали на улицы, к кресту на базарной площади; все перед глазами прыгало. Народ уже успел набраться, но не до пьяных драк, а добродушно, и смешливая напившаяся толпа будто вся породнилась. Салли пожалела, что отца нет рядом. Вот и убедился бы, что беспокоиться не о чем. Ему и самому здесь понравилось бы. Шетландский Хогманей. Не Нью-Йорк же, ну? Или там Лондон. Разве может с ней что случиться? Да она почти всех тут знает.

Глухие удары басов пробежали по ногам, закружили голову, она не соображала толком, откуда музыка, но задвигалась под нее вместе с остальными. Колокольный звон возвестил полночь, раздались первые слова песни «Старое доброе время»[2], которой по традиции отмечали наступление Нового года, и вот уже она обнималась со всеми вокруг. Чмокая какого-то парня, Салли, на мгновение протрезвев, узнала в нем учителя математики старших классов, который надрался хлеще ее самой. Что было дальше, и не вспомнить. Все неточно и не подряд. На глаза ей попался Роберт Избистер, здоровенный, как медведь, — он стоял на каменных ступенях бара «Лаундж» с красной банкой пива в руке, оглядываясь на толпу. А может, это она его выглядывала. Салли помнила, как неторопливо подошла к Роберту, бедра враскачку, почти пританцовывая. Встала перед ним, сама помалкивала, но все одно заигрывала. Заигрывала, точно. Вроде взялась за запястье, а? И погладила тонкие золотистые волоски у него на руке — будто он зверь какой. Не напейся она, ни за что на такое не решилась бы. Даже приблизиться к нему не посмела, хотя в мечтах столько раз представляла, как это произойдет. Парень, несмотря на жуткий холод, закатал рукава рубашки по самые локти, на запястье у него красовались часы с золотым браслетом. Часы ей особенно запомнились. Может, просто позолоченные, но с Робертом Избистером поди знай.

Потом нарисовалась Кэтрин и сказала, что уломала одного парня: их подбросят до дома, на крайний случай — до поворота на Врансуик. Салли не хотелось уходить, но, видимо, Кэтрин ее уговорила, потому что она помнит, как забиралась на заднее сиденье. А дальше сбылась ее мечта — Роберт вдруг оказался рядом, так близко, что его нога в джинсах прижалась к ее бедру, а оголенная рука — к загривку. От него несло пивом. Ее мутило, но блевать никак нельзя. Только не перед Робертом Избистером.

К ним втиснулась еще парочка. Салли вроде узнала обоих. Парень — из южной части их Мейнленда, поступил в колледж в Абердине. Девчонка… Девчонка из Леруика, медсестра в больнице Гилберта Бэйна. Эти двое жрали друг друга.

Парень подмял девчонку под себя и кусал ей губы, шею, мочки ушей и раззявливал рот так, будто собирался слопать ее по частям. Салли снова повернулась к Роберту. И тут он ее поцеловал, медленно, нежно, а не как волк Красную Шапочку. Салли никто не поедал.

Кто был за рулем, Салли не разобрала: она сидела позади и видела лишь затылок и плечи в куртке. Парень вел молча, ни с кем не заговаривал, даже с сидевшей рядом Кэтрин. Может, злился, что ему навязали попутчиков. Салли думала потрепаться с ним из вежливости, но Роберт снова ее поцеловал. И она обо всем забыла. Музыки в машине не было, только двигатель ревел да смачно, со вздохами и стонами, целовалась парочка.

— Вот здесь останови! — вдруг сказала Кэтрин. Вроде негромко, но в тишине просто оглушила. Правильный выговор Кэтрин резал Салли слух. — Мы с Салли выходим. Или подвезешь до самой школы?

— Э, э, вы чего! — подал голос студент, на секунду оторвавшись от своей медсестры. — Так и вечеринка без нас закончится.

— А поехали с нами! — предложил Роберт. — Давай!

Делая такое соблазнительное предложение, Роберт имел в виду Салли. Но ответила Кэтрин:

— Не выйдет. Родители Салли уверены, что она у меня, в город ее не отпускали. Так что нам надо поторапливаться, пока они не нагрянули.

Хоть Салли и не понравилось, что Кэтрин отвечает за нее, подруга была права. Сейчас ну никак нельзя проколоться. Узнает мать, где она была, — с катушек слетит. Отец-то в своем уме, зато мать — бешеная. Рассеялись чары, и опять все буднично. Салли освободилась из Робертовых объятий, перелезла через него и выбралась из машины. На ледяном воздухе у нее перехватило дыхание, голова закружилась, вдруг охватила беспричинная радость — словно еще выпила. Машина тронулась, а они с Кэтрин стояли рядом и смотрели ей вслед, пока габаритные огни совсем не пропали из виду.

— Сволочи! — бросила Кэтрин с такой злобой, что Салли подумала, уж не поцапалась ли подруга с тем парнем за рулем. — Могли бы и до дома довезти. — Порывшись в кармане, она выудила небольшой фонарик и включила, освещая дорогу. В этом вся Кэтрин — всегда и ко всему готова.

— А все-таки классный был вечер! — Лицо Салли расплылось в мечтательной улыбке. — Офигительно классный!

Перебрасывая сумку через плечо, она почувствовала в ней что-то увесистое. Пошарив, наткнулась на початую бутылку вина, заткнутую пробкой. Это еще откуда? Она не помнила, хоть убей. Думая поднять Кэтрин настроение, Салли показала бутылку:

— Глянь-ка! Будет чем подзаправиться.

Посмеявшись, они нетвердой походкой двинулись по скользкой дороге.

Внезапно замаячивший в отдалении прямоугольник света их озадачил.

— Черт, куда это нас занесло? До дома еще топать и топать. — На лице Кэтрин впервые отразилось беспокойство, она уже не выглядела такой уверенной в себе.

— Это Взгорок. Дом на вершине холма.

— Разве в нем кто живет? Я думала, он заброшенный.

— Живет — старик, Магнус Тейт, — сказала Салли. — У него никого нет. Шворят, он того, с приветом. Нам взрослые с детства вдалбливали, чтобы держались от него подальше.

Кэтрин тут же успокоилась. А может, просто храбрилась.

— Ему небось одиноко. Не хочешь поздравить его с Новым годом? — спросила она.

— Говорю тебе — он ку-ку, больной на голову.

— Дрейфишь? — Кэтрин понизила голос до шепота.

«Ага, до усрачки. Сама не знаю почему».

— Вот еще!

— Что, слабо? — Кэтрин полезла в сумку Салли за бутылкой. Отхлебнув, заткнула горлышко пробкой и положила обратно.

Салли затопала ногами, всем своим видом намекая, что глупо стоять в такую холодину.

— Пошли домой. Сама говорила: предки могут хватиться.

— Ерунда! Скажешь, что ходили поздравлять соседей. Ну, как? Слабо?

— Ладно. Только одна я не пойду.

— Пошли вместе.

Салли так и не поняла, предлагала Кэтрин идти вдвоем с самого начала или же согласилась только затем, чтобы она, Салли, не пошла на попятную.

Дом стоял на отшибе, в стороне от дороги. Даже тропы к нему толком не было. Луч фонарика выхватил серую шиферную крышу, скользнул по штабелю торфа возле крыльца. Пахнуло дымом из печной трубы. Дверь на крыльцо обшарпанная, зеленая краска облупилась лохмотьями.

— Ну давай, стучи! — велела Кэтрин.

Салли неуверенно постучала.

— Может, уже спит? А свет просто так оставил.

— Да нет, вон он, я его вижу.

Кэтрин поднялась на крыльцо и кулаком забарабанила по входной двери. «Чумовая! — подумала Салли. — Сама не соображает, во что ввязывается. Дурость сплошная». Ей отчаянно захотелось убраться куда подальше — домой, к родителям, пусть скучным и нудным, зато в своем уме. Но не успела она и шага сделать, как в доме отозвались. Кэтрин распахнула дверь, и они ввалились в комнату, моргая и щурясь на свет.

Старик двинулся им навстречу; Салли так и уставилась на него. Она понимала, что это невежливо, но ничего не могла с собой поделать. Раньше она видела его только издалека. Обычно мать, вся такая милосердная, заботилась о пожилых соседях, вся такая христианнейшая. Могла сходить в магазин, сварить бульон, угостить выпечкой. Но Магнуса Тейта избегала. Увидев его она поторапливала маленькую Салли, спеша пройти мимо. «Никогда не заходи в тот дом, — вдалбливала она дочери. — Там живет плохой дядя. Маленьким девочкам туда нельзя». Поэтому дом на холме невольно притягивал. Проходя мимо, Салли все поглядывала в ту сторону. Порой она видела, как старик, согнувшись, стрижет овец. Или замечала силуэт против солнца, когда он стоял у крыльца, глядя вниз на дорогу. На такого глянуть вблизи — все равно что персонажа из сказки встретить. Он тоже разглядывал ее. Салли подумала, что старик и в самом деле будто сошел со страниц детской книжки. «Тролль!» — вдруг осенило ее. Вот кого он ей напоминает: коренастый, плотный, немного сутулый, с короткими ногами, губы узкие, зубы желтые, кривые. Ей никогда не нравилась сказка про трех козлят на мосту и злобного тролля, который хотел их съесть. Совсем маленькой она боялась ходить по мостику, переброшенному через ручей перед домом, — ей чудилось, что под ним притаился тролль с огненно-красными глазами, что он вот-вот бросится на нее. Салли стало интересно, захватила ли Кэтрин видеокамеру, с которой обычно не расставалась. Потому как старикана этого стоило заснять.

Магнус смотрел на девушек слезящимися глазами — похоже, он плохо видел.

— Входите, входите, красавицы, — сказал он. — Входите. — Его губы разлепились в улыбке, обнажая зубы.

Салли поймала себя на том, что тараторит без умолку. Когда она нервничала, с ней всегда так бывало. Слова вылетали одно за другим, она плохо соображала, о чем говорила, лишь бы говорить. Магнус запер за ними обе двери и встал на пороге, преградив единственный путь к отступлению. Он предложил своим гостьям виски. Но Салли так просто не проведешь. Мало ли что он туда подмешал? Она вытащила из сумки бутылку вина, мило улыбнулась старику и продолжала щебетать.

Салли уже собралась встать и попрощаться, но тут заметила в руках старика нож — длинный, с черной ручкой и заостренным лезвием. Старик разрезал ножом лежавший на столе пирог.

— Вообще-то нам пора, — сказала она. — Не то родители хватятся.

Но ее как будто не слышали. Салли с ужасом наблюдала за Кэтрин — та потянулась, взяла со стола кусок пирога и отправила в рот. На губах и между зубов у нее налипли крошки. Старик высился над ними, по-прежнему с ножом в руках.

Оглядываясь на случай, если придется уносить ноги, Салли заметила клетку с птицей.

— Что это у вас за птица? — тут же выпалила она.

— Ворон. — Старик замер как изваяние и смотрел на Салли, потом аккуратно положил нож на стол.

— Разве не жестоко — держать его в клетке?

— У него крыло было сломано. Он бы не улетел, даже если его выпустить.

Но Салли слушала старика вполуха. Она живо вообразила, будто он запирает их с Кэтрин у себя — совсем как эту черную птицу с крепким клювом и увечным крылом.

Тут Кэтрин встала, отряхивая крошки с рук. Салли тоже вскочила. Кэтрин подошла к старику совсем близко, на расстояние вытянутой руки. Она была выше и смотрела на него сверху вниз. На мгновение Салли с ужасом представила, что вот сейчас Кэтрин наклонится и чмокнет старикана в щеку. Тогда и ей придется сделать то же самое. На слабо. По крайней мере, так Салли казалось. С тех пор как они переступили порог старикова дома, все превратилось в испытание. Салли посмотрела на старика: выбрит небрежно — во впалостях щек пучки жесткой седой щетины, на пожелтевших зубах слюна. Да она скорее умрет, чем дотронется до него.

Однако в следующую минуту они уже хохотали на улице, надрывая животики, — Салли подумала, что еще немного, и она описается. Или обе рухнут в сугроб. Прошло немного времени, и глаза после яркого света снова привыкли к темноте. Они выключили фонарик. Показалась почти полная луна, да и до дома Кэтрин оставалось всего ничего.

Когда они пришли, в доме Кэтрин царила тишина: ее отец Новый год не отмечал и лег спать рано.

— Зайдешь? — спросила Кэтрин.

— Не, пойду домой, — сказала Салли, чувствуя, что именно этого ответа от нее и ждут.

Порой она не знала, что у Кэтрин на уме. Но иногда знала наверняка. И сейчас была уверена, что Кэтрин пригласила ее из вежливости.

— Давай сюда бутылку — спрячем улики.

— Ага.

— Я постою у входа — прослежу, чтобы ты добралась домой.

— Да ладно, не стоит.

Но Кэтрин не ушла, она стояла, облокотившись о садовую ограду. И, когда Салли обернулась, та все еще смотрела ей вслед.

Глава третья

Дай Магнусу волю, уж он порассказал бы девчонкам о воронах. Вороны жили на его земле, всегда жили, еще с тех пор, когда он был мальчишкой и глазел на них. Иногда они вроде как играли. То кувыркаются, носятся друг за другом в небе — совсем как дети играют в салки, — то вдруг складывают крылья и камнем вниз. Магнусу думалось, что наверняка это здорово — встречный поток ветра, огромная скорость… В последний момент вороны расправляли крылья и взмывали, и крики их походили на смех. Однажды Магнус видел, как птицы одна за другой скатывались по заснеженному склону холма на спинках — точь-в-точь мальчишки, сыновья почтальона, съезжавшие на санках, пока мать не прикрикнула на них, велев играть подальше от его дома.

Но и жестокости воронам не занимать. Магнус сам был тому свидетелем — они выклевали глаза хворому, едва народившемуся ягненку. Ярка страдала, она злилась и блеяла, но их не отпугнешь. Магнус птиц не отогнал, даже не попытался. Вороны клевали и потрошили, утопая когтями в крови, а он все смотрел и смотрел, не в силах отвести взгляд.

Миновало уже несколько дней, а Салли и Кэтрин все не шли у Магнуса из головы. Утром он просыпался с мыслью о них, поздно вечером, задремав в кресле у камина, видел их во сне. Когда же они вновь навестят его? Конечно, Магнус не слишком-то обольщался на свой счет. И все-таки ему страсть как хотелось поговорить с ними еще разок. На неделе острова заморозило и завалило снегом. Мело с такой силой, что Магнус глядел в окно и не видел дороги. Мелкие-мелкие снежинки крутило и мотало ветром, как дым. Когда ветер наконец стих, выглянуло солнце и снег в его лучах резал глаза — Магнус даже прищурился, чтобы разглядеть, что творится на улице. И увидел голубой панцирь льда, сковавший ручей, снегоуборочную машину, расчищавшую дорогу от основной трассы, почтовый фургон. Но вот его красавиц не видать.

Однажды он заметил миссис Генри, мать Салли, — она вышла из здания начальной школы, примыкавшего к их дому. Учительница была в толстых, на меху, сапогах и розовой куртке с поднятым капюшоном. «Гораздо моложе меня, — подумал Магнус, — а одевается как старуха. Как женщина, давно махнувшая на себя рукой». Невысокая миссис Генри деловито семенила, будто куда торопилась. Наблюдая за ней, он забеспокоился: а не к нему ли? Вдруг она прознала, что в Новый год Салли была у него? Он представил, как миссис Генри выходит из себя, кричит ему в самое лицо, так, что он чувствует ее дыхание, на него брызжет слюной: «И приближаться не смей к моей дочери!» На мгновение он пришел в замешательство. Это ему привиделось или было на самом деле? Но миссис Генри к нему на холм не забиралась. Шла себе своей дорогой.

На третий день у него кончились хлеб и молоко, он подъел овсяные лепешки и шоколадное печенье, с которым любил пить чай. Пришлось ехать в Леруик. Хотя он и не хотел никуда уезжать — а ну как девчонки нагрянут, а его нет? Он представил, что вот они взбираются по холму, скользя на обледенелой тропинке и смеясь, вот стучат в дверь, а дома никого. Обиднее всего, что он об их приходе даже не узнает. Снег вокруг дома такой плотный, что и следов-то не видать.

Многих пассажиров автобуса он признал. С кем-то он учился в школе. Флоренс до выхода на пенсию работала поварихой в гостинице «Скиллиг». В юности они даже вроде как дружили. Флоренс тогда была симпатичной, а уж танцевала… Как-то в местном клубе Сэндуика устроили танцы. Братья Юнсон играли рил, все ускоряясь и ускоряясь; Флоренс отплясывала и вдруг споткнулась. Подхватив девушку, Магнус на секунду прижал ее к себе, но она вырвалась и со смехом убежала к подругам. Ближе к хвосту автобуса сидел Джорджи Сэндерсон, который повредил себе ногу и больше не рыбачил.

Однако Магнус ни к кому из них не подсел, и с ним никто не поздоровался, даже не кивнул — все делали вид, будто знать его не знают. Так уж повелось. Причем давно. Может статься, они и вовсе перестали его замечать. Водитель включил отопление в салоне на полную мощность. Горячий воздух из-под сидений растопил снег на сапогах, и талая вода моталась по проходу взад-вперед, пока автобус поднимался на холм или спускался. В запотевшие окна ничего не видать, и Магнус догадался, что пора выходить, только когда все остальные засобирались.

В Леруике стало шумно лишь недавно. А ведь раньше, в молодости, Магнус узнавал на его улицах каждого встречного. Последние годы в Леруике было полно приезжих и машин, даже зимой. Летом и того хуже. Уйма туристов. Паром из Абердина шел всю ночь; туристы выгружались из него, и все им было удивительно, они глазели по сторонам, будто попали в зоопарк или на другую планету. Иногда в гавань заходили гигантские круизные лайнеры и становились на якорь, возвышаясь над городскими домами. Туристов целый час водили по городу, показывая достопримечательности. На час город как есть оккупировали. Прямо захватчики, ни дать ни взять. На лицах воодушевление, в голосах оживление, но Магнус чуял, что они разочарованы: городок будто не оправдывал их ожиданий. Они выложили за путешествие кругленькую сумму, а их, выходит, надули. Как знать, может, Леруик не слишком отличался от их родных мест.

В этот раз Магнус сошел не в самом центре города, а на окраине, возле супермаркета. Озеро Кликимин-Лох замерзло; два лебедя кружили над ним в поисках полыньи. На дорожке, ведущей к спортивному центру, показался бегун.

В супермаркете Магнусу нравилось. Его там все восхищало: яркий свет, красочные вывески, широкие проходы, изобилие на полках. В супермаркете никто ему не докучал, никто его не знал. Иногда любезная кассирша, пробивая его покупки, заговаривала с ним. В ответ он улыбался. И вспоминал те времена, когда все с ним здоровались по-доброму. Закончив с покупками, он шел в кафе и позволял себе чашку сильно разбавленного молоком кофе и что-нибудь сладкое — пирожное с абрикосовой начинкой и ванилью или кусок шоколадного пирога, такой сочный, что есть его можно только ложкой.

Но сегодня на кофе времени не было — он торопился домой. И уже стоял на остановке, поставив два пакета с покупками на землю. Несмотря на солнечную погоду, кружил снег, мелкий, как сахарная пудра. Ему припорошило пальто и волосы. Автобус пришел пустым, и Магнус сел подальше, в конец салона.

Минут через двадцать, на полпути, вошла Кэтрин. Магнус заметил ее не сразу: протерев кружок на запотевшем стекле, он смотрел на улицу. Магнус слышал, что автобус остановился, но слишком задумался. Однако вскоре что-то заставило его обернуться. Может, знакомый голос — Кэтрин покупала билет. Правда, он не отдавал себе в этом отчета. Подумал, что это духи — когда девушки заглянули к нему в новогоднюю ночь, на него повеяло точно таким же ароматом, но так же не может быть, верно? Ведь Кэтрин только вошла, а он сидел в самом конце — слишком далеко. Магнус вытянул шею, принюхиваясь, но не почувствовал ничего, кроме вони дизельного топлива и запаха влажной шерсти.

Он не ждал, что девушка поздоровается с ним или хотя бы кивнет. Увидел — и то радость. Они понравились Магнусу обе, но Кэтрин по-настоящему заворожила. В ее волосах он заметил все те же блестящие синие пряди, но теперь она была в широком сером пальто до пола, на материи капельки растаявших снежинок, подол чуть запачкался. Еще на ней был алый, как свежая кровь, шарф ручной вязки. Кэтрин выглядела усталой, и Магнусу стало любопытно: к кому это она ездила? Девушка его не заметила. Она не прошла дальше, а плюхнулась прямо на переднее сиденье — казалось, совсем без сил. Магнусу с его места было плохо видно, но он вообразил, что она закрыла глаза.

Кэтрин сошла на его остановке. У выхода он задержался, пропуская ее вперед, но она как будто его не замечала. Впрочем, неудивительно. Наверняка для нее все старики на одно лицо, как для него — туристы. Однако на нижней ступеньке Кэтрин вдруг обернулась. Узнав его, она чуть улыбнулась и протянула руку, помогая ему сойти. И, хотя рука ее была в шерстяной перчатке, Магнус затрепетал. Отклик собственного тела его удивил. Он понадеялся, что девушка ничего не почувствовала.

— Здравствуйте! — вымолвила она.

Магнусу снова вспомнилась тягучая черная патока.

— Уж вы простите, что тогда к вам ввалились. Мы вас не очень побеспокоили?

— Какое там, совсем нет! — От волнения у Магнуса перехватило дыхание. — Наоборот, я рад, что вы заглянули.

Кэтрин разулыбалась шире — как будто он сказал что-то забавное.

Какое-то время они шли молча. Магнус досадовал, что не знает, о чем бы заговорить. В ушах стучало — так бывало с ним, когда слишком долго прореживал репу, вцепившись в тяпку на огороде на солнцепеке.

— А нам завтра снова в школу, — вдруг сказала Кэтрин. — Каникулы закончились.

— Тебе там нравится?

— Не-а. Скукота!

Магнус не мог придумать, что ответить.

— Мне в школе тоже не нравилось, — наконец нашелся он и, желая поддержать разговор, спросил: — А куда ты ездила этим утром?

— Не утром — вчера вечером. Была не вечеринке и осталась на ночь у друзей. Потом меня подвезли до автобусной остановки.

— А Салли с тобой не поехала?

— Нет, ее не отпускают. У нее родители очень строгие.

— И что вечеринка, удалась? — Ему действительно было интересно, сам он давно уже нигде не бывал.

— Ну, как сказать…

Магнус пожалел, что девушка вдруг замолчала. Ему показалось, ей есть о чем поговорить. Может, она даже поведала бы ему какую-нибудь тайну.

Тем временем они дошли до поворота, где их дороги расходились — дальше ему было вверх по склону холма, — и остановились. Магнус надеялся, что Кэтрин продолжит разговор, но она молчала. Он заметил, что в этот раз ее глаза не были накрашены, только подведены черным, и подводка смазалась, как будто ее оставили на всю ночь. В конце концов Магнусу пришлось заговорить первым.

— Может, зайдешь? — спросил он. — Хлебнем для сугреву. А то, может, чайку?

Он и не надеялся, что девушка согласится — не то воспитание. Наверняка ей с детства внушили, что отправляться одной в гости к чужим людям нельзя.

Кэтрин глянула на него, обдумывая приглашение.

— Вообще-то, для выпивки рановато, — сказала она.

— Тогда чайку? — Магнус почувствовал, как губы растягиваются в глуповатой ухмылке, которая всегда так раздражала мать. — А к чаю — шоколадное печенье.

Он начал взбираться по тропинке к дому, уверенный, что она следует за ним.

Входную дверь он никогда не запирал, а теперь распахнул и придержал, пропуская девушку. Пока Кэтрин, стоя на коврике, отряхивала снег с сапог, он глянул по сторонам. Все тихо. Никто их не видел. Никто не знал, что в гости к нему заглянула такая красавица. Она — его сокровище, воронушка в его клетке.

Глава четвертая

Свою машину Фрэн Хантер использовала только для дальних поездок. Она слышала о глобальном потеплении, и ей было не все равно. Обычно она ездила на велосипеде со вторым сиденьем для Кэсси; велосипед Фрэн погрузила вместе с остальными вещами, когда переправлялась на пароме «Нортлинк». Она гордилась тем, что путешествовала налегке — велосипед в ее багаже был самой громоздкой вещью. Однако в такую погоду на двух колесах далеко не уедешь. Собирая Кэсси в школу, она натянула на нее комбинезон, поверх — куртку, на ноги — высокие резиновые сапоги с зелеными лягушками. И усадила на санки. Настало пятое января — первый учебный день после каникул.

Вышли они еще затемно, свет едва забрезжил. Помня, что миссис Гёнри отчего-то ее недолюбливает, Фрэн постаралась прийти вовремя. Не хотелось ловить на себе многозначительные взгляды, видеть вопросительно поднятые брови других мамаш, судачивших о ней у нее же за спиной. Кэсси в новой школе и без того непросто.

Фрэн снимала небольшой дом у самой дороги на Леруик. Неподалеку стояла строгая кирпичная часовня, на фоне которой домик казался низким и неприметным. В нем было три комнаты; простенькую ванную пристроили к задней части дома позднее. Мать с дочерью почти все время проводили в кухне, неизменной со времен постройки дома. Там стояла печь, которую топили углем — раз в месяц его привозили из города на грузовике. Электрическая плита тоже имелась, но Фрэн предпочитала печь — как-никак романтика. Приусадебный участок к дому не прилагался, хотя когда-то наверняка составлял с домом одно целое. В туристический сезон домик сдавали, так что к Пасхе Фрэн должна была определиться насчет их с Кэсси будущего. Хозяин дал понять, что готов продать дом. Да и она уже начала привыкать к новому месту, подумывала, как обустроит свое рабочее место. В спальне кроме обычных окон с видом на Вран-горку были еще два больших мансардных окна. Подойдет под студию.

Темнота постепенно сменялась серыми предрассветными сумерками; разговорчивая Кэсси сыпала вопросами, и Фрэн отвечала, однако в мыслях была далеко.

Они обогнули насыпь возле Взгорка, и тут взошло солнце, прочертив на снегу длинные тени; Фрэн остановилась полюбоваться видом. Обзор был до самого мыса. «А все-таки хорошо, что вернулась, — подумала Фрэн. — Где же ребенку и расти, как не здесь». Только сейчас она поняла, до чего нелегко далось ей это решение. С ролью лихой матери-одиночки она так свыклась, что сама в свою лихость чуть не поверила.

Дочери исполнилось пять, и девочка росла такой же уверенной в себе, как и ее мать. Фрэн еще до школы научила дочку читать, но, как выяснилось, миссис Генри не одобряет и это. Кэсси порой любила пошуметь и отличалась упрямством; иной раз даже Фрэн начинала сомневаться: а не перестаралась ли, воспитав развитое не по годам чудовище? Хотя тут же корила себя за малодушие.

— Было бы неплохо, — ледяным тоном начала миссис Генри на первом же родительском собрании, — если бы Кэсси хоть изредка слушалась с первого раза. Без объяснений, зачем да почему.

Фрэн, ожидавшая, что дочь будут хвалить, какая, мол, она умная, как с ней легко, жутко обиделась. Но виду не подала, с жаром бросившись отстаивать свои взгляды на воспитание. «Детям нужно прививать уверенность в себе, умение мыслить самостоятельно, ничего не принимая на веру», — сказала она. Меньше всего ей хотелось воспитать послушного приспособленца.

Миссис Генри выслушала ее.

— Нелегко, наверное, воспитывать ребенка одной, — сказала она, дождавшись, пока у Фрэн не выйдет весь запал.

Кэсси, до сих пор восседавшая чинно, словно русская княжна в санях, нетерпеливо заерзала.

— Мам, что там? — требовательно спросила она. — Почему ты остановилась? Поехали!

Фрэн, очарованная контрастом цветов, мысленно уже писала картину. Но послушно потянула за веревку, продолжая путь, — дочь командовала ею точно так же, как и учительницей.

Добравшись до вершины холма, Фрэн села на санки позади Кэсси и, крепко сжимая петлю веревки, оттолкнулась пятками — санки покатились под горку. Кэсси взвизгнула от страха и восторга. Санки подбрасывало на обледенелых кочках, они мчались к подножию все быстрее. Мороз и солнце обжигали лицо. Левой рукой Фрэн натянула веревку, направляя санки к пушистому сугробу возле ограды игровой площадки. И подумала при этом, что вот они, простые радости жизни. Лучше не бывает.

В кои-то веки они явились вовремя. Фрэн даже не забыла положить в портфель Кэсси библиотечную книгу, коробку с обедом и сменку. Она отвела дочь в раздевалку, посадила на скамейку и начала стягивать с нее сапожки.

Миссис Гёнри уже пришла и развешивала на стене учебные пособия, изображавшие цифры. Даже стоя на столе, она дотягивалась до крючков с трудом. На ней были брюки из грубого материала, немного лоснящиеся, растянутые на коленях, и машинной вязки жакет с узорами, напоминавшими норвежские мотивы. Фрэн всегда подмечала, кто как одет. Это у нее профессиональное — после университета она проработала помощником в отделе моды одного женского журнала. Судя по всему, миссис Гёнри давно пора было сменить имидж.

— Давайте я вам помогу?

Смешно, но Фрэн боялась, что ее помощь отвергнут. Она с легкостью находила общий язык с модными фотографами, способными довести до слез взрослых мужиков, но перед миссис Гёнри тушевалась как шестилетка. Обычно она приводила дочь перед самым звонком. К тому времени вокруг учительницы уже толпились родители, и, похоже, она со всеми ними отлично ладила.

Удивленная миссис Гёнри обернулась:

— Правда? Буду вам благодарна. Кэсси, посиди пока. Возьми себе книжку и подожди остальных.

Кэсси против обыкновения послушалась с первого раза.

На обратном пути Фрэн тащила санки и выговаривала себе за то, что радуется как ребенок: «Подумаешь! И вообще, какой толк в зубрежке? Если бы не переезд, отдала бы Кэсси в штайнеровскую школу[3]. Нет, ну надо же! Всего-то и сделала, что повесила таблицу умножения, а уже на седьмом небе от счастья. Как же, как же, ведь Маргарет Гёнри одарила улыбкой, назвала по имени!»

Фрэн глянула по сторонам, высматривая старика, жившего в доме на холме, но никого не увидела. Иногда, когда им случалось идти мимо, старик выходил навстречу. Заговаривал он редко, чаще просто махал рукой в знак приветствия. И лишь однажды подошел и протянул Кэсси конфету. Фрэн старалась не давать дочери конфет — от сахара никакой пользы, только лишний вес да испорченные зубы. Но старик так робел и так хотел их порадовать, что она только «спасибо» пробормотала. Кэсси мигом сунула слегка запыленную мятную карамельку в рот, зная, что при посторонних мама ничего не скажет. Когда же старик ушел, у Фрэн язык не повернулся велеть дочери выплюнуть конфету.

Она остановилась, глядя с холма вниз на воду — в надежде снова увидеть ту картину, что так заворожила ее. Особенно цветом. На островах нет ярких тонов: оливковая зелень, бурая земля, серая, стального цвета, морская вода. К тому же из-за вечных туманов краски кажутся приглушенными. Но сияние раннего утра все вдруг расцветило, оживило. Кипенно-белый снег. Резко очерченные силуэты деревьев. Вороны. Она представила их угловатыми, почти в кубистической манере. Казалось, птицы вытесаны из неподатливой черной древесины. И еще ярко-красное пятно — словно частичка солнца, алеющего над горизонтом.

Фрэн бросила санки у обочины и решила перейти поле, чтобы рассмотреть пятно поближе. С дороги на поле можно было попасть через ворота, однако из-за сугробов отворить ворота она не смогла, так что просто-напросто перелезла через них. Выложенная из камня стена, разделявшая поле на два участка, иногда прерывалась; в одну такую брешь запросто мог проехать трактор.

По мере приближения перспектива отодвигалась, но Фрэн это мало заботило: увиденный пейзаж прочно отпечатался у нее в мозгу. Она ожидала, что с ее появлением вороны взлетят, — ей хотелось увидеть их в полете. Хотелось посмотреть, как они удерживают в воздухе равновесие с помощью хвоста клином, чтобы потом точнее передать позы птиц на бумаге.

Целиком поглощенная волшебным пейзажем в отраженном солнечном свете, Фрэн оказалась на месте прежде, чем успела что-либо толком разглядеть. До сих пор она видела лишь силуэты и цвет. При ближайшем рассмотрении ярко-красное пятно оказалось шарфом. Серое пальто и белеющая плоть были не так заметны, припорошенные грязноватым снегом. Вороны обступили лицо и клевали — одного глаза уже не было.

Когда Фрэн только подошла, птицы взлетели, но теперь она стояла неподвижно, не в силах двинуться, и птицы вернулись. Несмотря на обезображенное лицо девушки, Фрэн узнала ее. И вдруг пронзительно закричала — так громко, что связки в горле болезненно напряглись. Она замахала руками, отгоняя птиц, — вороны взлетели и стали описывать круги.

Лежавшую в снегу девушку звали Кэтрин Росс. Вокруг ее шеи был туго затянут красный шарф, край которого на снегу казался лужей крови.

Глава пятая

Магнус сидел у окна и смотрел. Что-то ему не спалось, и свой наблюдательный пункт он занял затемно. Магнус видел, как мимо прошла та женщина — она везла на санках маленькую девочку, а потом они вместе скатились с горки. Он смотрел на них и даже немного завидовал. Думая, что раньше все было иначе. Во времена его детства матери воспитывали своих чад в строгости, на такие забавы их попросту не хватало.

Он давно уже заметил, что в округе появилась маленькая девочка, и раз даже прошел за ней и ее матерью вверх по дороге — поглядеть, где те живут. Дело было в октябре — он тогда как раз задумался о прошлом, вспомнил Хэллоуин, как они, дети, ходили по соседям ряженые, с выдолбленными из репы фонариками. Магнус надолго погрузился в воспоминания, и его ум затуманился, в голове все перемешалось.

Оказалось, мать с дочерью жили в том самом доме, который на лето сдавали туристам, том самом, где когда-то жил священник со своей семьей. Магнус встал под их окном, наблюдая, но они его не видели, ведь он стоял тихонько, стараясь не выдать себя. Он же не собирался никого пугать. Ни-ни.

Девочка сидела за столом и рисовала толстыми восковыми мелками на больших листах цветной бумаги. Ее мать тоже рисовала, только углем. Она стояла рядом с дочерью и, перегибаясь через ее плечо, энергично заштриховывала дальний край листа. Хотел бы Магнус видеть, что она рисует. Прервавшись, женщина откинула с лица волосы, и на щеке остался след как от сажи.

Магнус залюбовался маленькой девочкой: пунцовые с мороза круглые щечки, золотистые кудряшки. Жаль, мать не надевает на нее юбочку. Розовую шелковую юбочку с кружевами, а еще белые носочки и туфельки с пряжками. И пусть бы она в этой юбочке танцевала. Но даже и в брючках с ботинками девочка прехорошенькая — с мальчиком ни за что не спутать.

Из окна Магнус не видел, что происходит по ту сторону холма, где на снегу лежала Кэтрин Росс. Он отошел заварить чай, вернулся с кружкой к окну и принялся ждать. Особых забот у Магнуса не было — живности осталось не так уж и много. К овцам он выходил еще вчера вечером — бросил им сена. А на участке в такую холодину, когда земля промерзает и повсюду снег, делать нечего.

«Бездельнику черт работу сыщет», — частенько приговаривала мать; Магнус живо представил ее и едва не оглянулся, ожидая увидеть в кресле у камина. Обычно она сидела, обернувшись поясом, набитым конским волосом, — спицы так и мелькают в руках. За день мать шутя вывязывала пару носков, за неделю — простенький, без узоров, свитер. Лучшая вязальщица во всей округе. Хотя за вещицы с модными, традиционными для острова Фэр-Айл узорами бралась редко. «И кой прок в этих цацках? — говаривала она, упирая на „цацки“ — Небось жарчее-то не будет».

Магнуса разбирало любопытство: какую еще черт сыщет для него работу?

Тем временем мать девочки возвращалась из школы, везя за собой порожние санки. Он видел, как она начала взбираться на холм, подавшись вперед и с трудом переставляя ноги — будто под непосильной ношей. Женщина поравнялась с его домом и глянула назад, на большую воду.

Магнус догадался, что ее внимание что-то привлекло. И подумал: а не выйти ли ей навстречу, не пригласить ли в гости? Вдруг она замерзла? Наверняка обрадуется возможности погреться у жарко натопленного камина, хлебнуть чайку с печеньем. Печенье у Магнуса оставалось, а еще — кусок имбирного пирога в жестяной коробке. Ему стало интересно, готовит ли женщина для своей дочки что-нибудь вкусное? И он решил, что вряд ли. Теперь не те времена. К чему затевать возню с выпечкой? Это ж придется взять глубокую миску, взбить в ней сахар с маргарином, влить, помешивая ложкой, патоку… Кому это надо, когда в Леруике продается выпечка с начинкой абрикосовой и миндальной, а имбирный пирог из магазина ничуть не хуже того, что пекла его мать?

Глубоко задумавшись, он упустил подходящий момент — мать девочки уже медленно удалялась. Ну ничего не поделаешь. В последний раз мелькнула ее голова в необычной шапке, вроде вязаного берета, и женщина скрылась с глаз, ступив в одну из ложбинок на неровном поле. Магнус заметил трех воронов, резко взметнувшихся в небо будто от выстрела. Но крика женщины не услышал — слишком далеко. Потеряв женщину из виду, Магнус тут же о ней позабыл. Не настолько она его интересовала, чтобы все время о ней думать.

Вверх по склону проехал на «лендровере» муж учительницы. Магнус знал его в лицо, хотя ни разу с ним не заговаривал. Обычно тот выезжал из дому рано поутру, а возвращался уже затемно. Может, на этот раз его задержал выпавший снег. Магнус, с тех пор как мать умерла, жил совсем один. Ему только и оставалось, что наблюдать, так что он был осведомлен о передвижениях всех соседей.

Из разговоров, слышанных на почте и в автобусе, Магнус знал: Алекс Гёнри работает в местном муниципалитете и его работа как-то связана с охраной природы. Местные были им недовольны. Мол, кому, как не им, лучше знать? Да и кто он такой, этот Гёнри, чтобы устанавливать свои законы? Местные считали, что промысловую рыбу поедают морские котики, и раз так, надо их отстреливать. Говорили, что таким, как Гёнри, зверье дороже людей. Магнусу котики нравились — их торчащие из воды морды казались такими забавными и дружелюбными. Что до него, ему котики не мешали. Но ведь он и рыбачить-то никогда не рыбачил.

Машина затормозила, и Магнус испугался — совсем как тогда, при виде Маргарет Генри. Вдруг Салли проговорилась? Вдруг ее отец явился сделать ему внушение: мол, нечего заманивать девушек к себе домой. Магнус подумал, что у этого Генри могут найтись и другие поводы для недовольства.

Хмурый Алекс Гёнри выбрался из машины. На вид средних лет, высокий, крепко сбитый. Узковатая в плечах куртка, тяжелые кожаные сапоги. Если такой затеет драку, противнику несдобровать.

Магнус отпрянул от окна, чтобы его не заметили, но Алекс в его сторону даже не посмотрел. Он перелез через ворота и пошел по следам той женщины. Магнус не на шутку заинтересовался. Вот бы посмотреть, что происходит у подножия холма. Не будь Алекса Гёнри, он вышел бы глянуть. Ему подумалось, что наверняка молодая женщина заметила машину Алекса и махнула ему, крикнув, чтобы тот остановился.

Пока Магнус ломал голову над тем, что же произошло, на дороге показалась молодая женщина — ее пошатывало, взгляд застывший. Похоже, она пережила сильное потрясение. Магнусу доводилось видеть людей в таком состоянии. Так выглядел Джорджи Сандерсон, когда понял, что выйти в море больше не сможет. И его, Магнуса, мать, когда умерла Агнес. Когда же умер отец, мать как будто вовсе не переживала. Казалось, жизнь и без отца будет идти своим чередом. «Ну что, Магнус, вот мы и остались вдвоем, ты да я. Ты уже большой, настоящая мне подмога». Мать говорила бодро, даже весело. Ни слезинки.

Магнусу показалось, что женщина плачет. Хотя как знать, может, это все холодный, бьющий в лицо ветер. Она забралась на водительское сиденье «лендровера», завела мотор, но машина с места не тронулась. Магнус опять задумался: не выйти ли к ней? Правда, шагов его она из-за шума мотора не услышит, увидеть через запотевшие окна тоже не увидит. Но можно постучать по ветровому стеклу. И спросить, что случилось. А там уже в дом проводить. И потом пригласить в гости еще раз, уже с дочкой. Но чем же он будет угощать девочку? Да вот хотя бы тем маленьким сладким круглым печеньем с розовой сахарной глазурью. И шоколадными палочками. Они втроем отлично проведут время за чаем. Где-то в доме до сих пор лежит кукла Агнес. Светленькая дочка этой молодой женщины наверняка захочет поиграть с ней. Нет, подарить куклу он никак не может. Он до сих пор хранит все игрушки Агнес. Но не случится ничего страшного, если девочка поиграет с куклой, вплетет ей в волосы ленточку.

Мечтания Магнуса прервал звук мотора — прикатил еще один «лендровер», на этот раз темно-синий, с человеком в униформе за рулем. Едва завидев плотную непромокаемую куртку, галстук и фуражку, которую мужчина надел, выходя из машины, Магнус пришел в ужас. На него тут же накатили воспоминания. Он снова оказался в каморке с масляной краской на стенах, ему задавали вопросы, он видел перед собой искаженный яростью рот, толстые губы. Тогда людей в форме было двое. Они явились к нему домой рано утром. Мать не хотела отпускать его одного, бросилась за своим пальто, но те двое сказали, что не нужно. Это произошло не зимой, раньше, было не так холодно, однако день стоял промозглый, задувал порывистый западный ветер, то и дело хлестал дождь.

Те двое… В самом ли деле говорил только один? Он запомнил одного.

Вспоминая, он вновь пережил случившееся, и его затрясло — чашка на блюдце, которое он еще держал в руках, мелко дребезжала. Магнус почувствовал, как губы сами собой растягиваются в ухмылку, выводившую мать из себя, — ухмылка была его единственной защитой против вопросов. И она же довела тогда следователя до белого каления.

— Это смешно?! — кричал следователь. — Маленькая девчушка пропала! По-твоему, это шутки, а?

Магнусу все это шуткой не казалось, но ухмылка словно приклеилась, окаменела. Он ничего не мог с собой поделать. И ответить ему было нечего.

— Ну? — продолжал орать следователь. — Чего веселишься, ты, извращенец?

И медленно поднялся из-за стола. Пока Магнус смотрел в замешательстве, как будто наблюдая со стороны, следователь сжал пальцы в кулак и обрушил его на лицо Магнуса с такой силой, что у того голова мотнулась назад и стул под ним закачался. Магнус почувствовал кровь во рту, осколки выбитого зуба. Следователь ударил бы еще, но напарник его остановил.

Магнусу вспомнилось, что кровь на вкус — металл и лед. Он заметил, что до сих пор держит блюдце на весу, и осторожно поставил его на стол. Магнус прекрасно понимал, что и полицейский тот уже не служит, да и было это давно, столько воды утекло. Тому полицейскому наверняка за пятьдесят, небось уже на пенсии.

Он опасливо выглянул в окно, хотя его первым побуждением было спрятаться в дальней комнате и закрыть глаза. Маленьким мальчиком он представлял: если зажмуриться, его перестанут видеть. Да, права была мать — он глуп как пробка. Если и зажмурится сейчас, полицейский возле его дома никуда не денется, вороны по-прежнему будут, пикируя, с криками кружить в небе, на их когтистых лапах по-прежнему будет кровь. Кэтрин Росс по-прежнему будет лежать в снегу.

Глава шестая

Когда Алекс Генри подошел к молодой женщине, она все еще билась в истерике. Кричала что-то там насчет птиц. Что, мол, не оставит Кэтрин, пока птицы кружат над ней. Он отправил ее к своему «лендроверу».

— Я их и близко не подпущу, — сказал он. — Обещаю.

Фрэн сидела на переднем сиденье «лендровера» прямо, как натянутая струна; ей вспомнился день, когда она видела Кэтрин в последний раз.

Фрэн надо было на общее родительское собрание, и она попросила Кэтрин посидеть с Кэсси. Перед уходом Фрэн угостила девушку бокалом вина, они поговорили о том о сем, и она поспешила в школу. Кэтрин всегда казалась ей старше своих лет — благодаря уверенности в себе, манере держаться.

— Как тебе новая школа? — спросила Фрэн девушку.

Кэтрин ответила не сразу. Чуть сдвинула брови, раздумывая, и лишь потом сказала:

— Нормально.

Фрэн надеялась, что, несмотря на разницу в возрасте, они с Кэтрин все же подружатся. В конце концов, с кем тут, во Врансуике, еще общаться?

Тем временем ей стало душно — обогреватель исправно нагнетал в салон горячий воздух. Пытаясь отделаться от стоявшей перед глазами картины убийства, Фрэн зажмурилась. И неожиданно провалилась в глубокий сон. Потом она подумала, что это реакция организма на пережитое потрясение — словно предохранитель сработал. Ей необходимо было отключиться.

Когда Фрэн проснулась, вокруг все изменилось: хлопали дверцы машин, доносились голоса. Но она не торопилась стряхнуть с себя остатки сонливости. К чему? Приехали профессионалы, а уж они-то знают, что делать.

— Миссис Хантер! — По ветровому стеклу постучали. — Миссис Хантер, как вы?

Сквозь затуманенное, в потеках, окно проступали размытые очертания мужского лица — импрессионистский портрет. Она разглядела взъерошенные черные волосы, большой, с горбинкой, нос, черные брови. «Чужеземец, — подумала Фрэн. — Чуждый этим краям. Гораздо больше, чем я. Из Средиземноморья, может. Или даже из Северной Африки». Однако, вслушавшись, поняла: шетландец, хоть акцент и приструнил, воспитал.

Она медленно открыла дверцу и выбралась из машины. Вдохнув обжигающе морозный после теплого салона воздух, чуть не захлебнулась.

— Миссис Хантер?

Фрэн удивилась: откуда он ее знает? Может, давний знакомец Дункана? Потом догадалась: позвонив в полицию, Алекс Гёнри наверняка сообщил им, кто обнаружил тело Кэтрин. Ну конечно! И нечего воображать бог весть что.

— Да, это я.

Она смотрела прямо на него, и все равно чертам его лица недоставало четкости. Давно не бритая борода нарушала линию подбородка, длинноватые для полицейского волосы торчали в разные стороны, само лицо крайне подвижное. Формы полицейского на незнакомце не было. Фрэн подумала, что одежда под теплой курткой тоже не отличается опрятностью.

— Меня зовут Перес, — представился он. — Инспектор полиции. Ответите на кое-какие вопросы?

«Перес? Разве это не испанская фамилия? Для Шетландских островов уж точно необычная. Впрочем, и видок у него… под стать». Ну вот, мысли снова скачут с одного на другое. Увидев Кэтрин на снегу, она ни на чем не могла сосредоточиться.

Полиция тем временем огораживала место преступления сине-белой лентой, закрывая проем, через который Фрэн пробралась на поле. Интересно, девушка по-прежнему там, на снегу? У Фрэн вдруг возникла нелепая мысль: Кэтрин ведь холодно. Она понадеялась, что кто-нибудь все же догадается ее накрыть.

Кажется, Перес снова о чем-то ее спросил — она поняла это по его вопросительному взгляду.

— Простите, — сказала она. — Простите, сама не знаю, что со мной.

— Это шок. Но ничего, пройдет. — Он смотрел на нее так, как она наверняка смотрела на модель во время съемок, — отстраненно, взглядом человека, привычно делающего свое дело. — Давайте отвезу вас домой.

Дорогу Перес не спрашивал — знал, где она живет. Они поднялись на крыльцо; он взял у нее ключи и отпер дверь.

— Выпьете чаю? Или, может, кофе? — предложила Фрэн.

— Кофе было бы неплохо.

— А вам не надо возвращаться? Ну, там… осмотреть тело?

Он улыбнулся:

— Мы ждем криминалиста. Пока он не приехал, мне там делать нечего.

— А Юэн знает? — спросила она.

— Это отец девушки?

— Да, Юэн Росс, преподаватель.

— К нему уже выехали.

Фрэн включила конфорку, поставила чайник, сыпанула в кофеварку несколько ложек кофе.

— Вы ее знали? — спросил он.

— Кэтрин? Она приходила посидеть с Кэсси. Правда, нечасто. Раз я ездила в город — один писатель выступал с лекцией. И как-то в школе было родительское собрание. И еще Юэн однажды пригласил меня к себе поужинать.

— Вы были дружны? С мистером Россом?

— Просто хорошие соседи. Родители, в одиночку растящие детей, часто держатся вместе. У него жена два года болела раком и умерла. После ее смерти он захотел перемен. Они ведь жили где-то в Йоркшире, в большом городе, он был директором школы. А тут вдруг увидел объявление о вакансии в нашем городке и решился на переезд.

— А как к этому отнеслась Кэтрин? Наверняка для нее жизнь в глухомани стала чем-то вроде культурного шока.

— Не знаю. Дети в ее возрасте… их сложно понять.

— А сколько ей было?

— Шестнадцать. Почти семнадцать.

— А вы? — спросил он. — Почему вернулись?

Его вопрос вызвал досаду. И откуда он знает, что она жила здесь раньше?

— Разве это имеет отношение к делу? — спросила она. — К вашему расследованию?

— Вы обнаружили тело. Тело человека, которого убили. И вам придется ответить на кое-какие вопросы. Даже личного характера, пусть вам и кажется, что они совершенно неуместны. — Он пожал плечами, давая понять, что ничего не попишешь — таков порядок. — К тому же ваш муж, он ведь в здешних местах фигура заметная. Вот и болтают всякое. А вы что же, думали, ваше возвращение останется незамеченным?

— Он мне не муж, — отрезала она. — Мы развелись.

— И все-таки, почему вы вернулись? — настаивал Перес.

Он сидел у окна на стуле, скрестив вытянутые ноги. В носках из толстой белой шерсти, свалявшейся после многих стирок, — ботинки снял еще при входе. Куртка висела там же — на крючке, рядом с курточкой Кэсси; он остался в мятой красной рубашке в клетку. Откинувшись на спинку стула, Перес держал в руке кружку и смотрел вдаль. И казался при этом совершенно расслабленным. У Фрэн прямо руки зачесались схватить бумагу, уголек и сделать набросок.

— Мне здесь нравится, — сказала она. — Да, я больше не люблю Дункана, но это не повод лишать себя удовольствия жить там, где хочется. К тому же Кэсси может общаться с отцом. Ничего не имею против Лондона, но мегаполис — не самое подходящее место для ребенка. Я продала свою квартиру, так что на первое время вырученного хватит.

Фрэн не хотелось раскрывать перед чужим человеком душу, говорить о том, что она рисует, что ее мечта — зарабатывать на жизнь рисованием, что на переезд ее толкнул неудачный роман. Что сама она выросла без отца и не желает того же своей дочери.

— Останетесь?

— Наверное.

— А Юэн Росс? Как по-вашему, он здесь надолго?

— Думаю, ему до сих пор тяжко без жены.

— В каком смысле?

Она замолчала, подбирая слова.

— Мне трудно судить — я его плохо знаю.

— И все-таки?

— Похоже, он до сих пор не вышел из депрессии. Я не о плохом настроении — о болезни. Наверняка он надеялся, что с переездом все изменится, само собой решится. Но так не бывает же, правда? Женщины, с которой он прожил двадцать лет, по-прежнему нет рядом.

Она замолчала.

Перес посмотрел на нее, ожидая продолжения.

— В день, когда я въехала в этот дом, он заглянул к нам познакомиться. Такой обаятельный, любезный… Принес кофе, молоко, подарил букет цветов из собственного сада. Сказал, что, несмотря на разделяющий нас холм, мы почти что соседи — он живет у самого подножия, между нами и школой. При первом знакомстве с ним я и не подумала, что у него горе, что в его жизни что-то не так, — он хорошо держался. Увидев Кэсси, сказал, что у него тоже дочь, Кэтрин. И, если мне надо будет отлучиться из дому, Кэтрин с радостью посидит с девочкой — ей вечно не хватает на карманные расходы. Только и всего. О жене — ни слова. О ней я узнала уже от Кэтрин.

Когда Юэн пригласил меня к себе на ужин, я не знала, чего ожидать. В смысле, одинокая, но еще молодая женщина… Бывает, мужчины не прочь за такой приударить: мол, обделенная мужским вниманием, долго ломаться не будет. Ну, вы понимаете, о чем я. Ничего подобного в поведении Юэна я не заметила, хотя порой такие вещи и неочевидны.

— И вы пошли, хотя не были в нем уверены?

— Ну да. Знаете, наверное, все дело в недостатке общения. Иной раз так не хватает компании сверстников. И потом, я решила: «Да ладно, подумаешь! В конце концов, он привлекательный мужчина, с приятными манерами, свободный. Таких в округе немного».

— И как, вечер прошел удачно? — Он улыбнулся дружелюбно, лишь слегка поддразнивая. Улыбка вышла скорее отеческая, хотя они с Фрэн наверняка были ровесниками.

— Для первого раза неплохо. Обустраивая новое место, он в самом деле постарался. Видели его дом? С новой пристройкой, сплошь стекло и дерево, и вид на побережье восхитительный. И по всему дому фотографии жены. В самом деле, даже не по себе становится. Я тут же подумала о Кэтрин: ей-то каково? Не возникает ли у нее мыслей, что она у отца на втором месте, что он был бы рад, если бы вместо матери умерла она? Но потом решила, что каждый справляется со своим горем как может. Да и мне ли судить?

Мы тут же сели за стол. Все было очень вкусно — не хуже, чем у других. Мы говорили о том о сем. Я поведала ему историю своего развода. Без драм, весело. Выучилась. Гордая. Ведь непросто признаться в том, что муж по уши влюбился в женщину, которая тебе в матери годится. Только и остается, что шутить. А вообще мы оба немного нервничали. Он выпил немало, да и я тоже.

Фрэн хорошо помнила тот вечер. Уже стемнело, но Юэн не задернул шторы, и получалось, будто они сидели на природе, за накрытым среди скальных камней столом. Комнату заливал мягкий свет свечей. Направленная на большую фотографию лампа освещала портрет умершей женщины, и Фрэн никак не могла отделаться от ощущения, что они ужинают втроем. Сервировка стола отличалась излишней помпезностью: солидные столовые приборы, бокалы с гравировкой, накрахмаленные салфетки, дорогое вино. И тут вдруг Юэн беззвучно заплакал — слезы покатились по щекам. Она не знала, как реагировать, и продолжала есть — в конце концов, еда великолепная, — думая, что сейчас он справится с собой. Но плач перешел в рыдания — давясь всхлипами, он вытирал сопли и слезы белоснежной салфеткой, — и неловкость момента только усугубилась.

Она не могла больше делать вид, будто ничего не происходит, — встала и, подойдя к нему, обняла, как обняла бы свою Кэсси, если бы та испугалась во сне.

— Понимаете, он никак не мог справиться, — сказала она Пересу. — Его раздавило горем, он не готов был к развлечениям. Вот и не выдержал. — Вспомнив о смерти Кэтрин, Фрэн вдруг осознала весь ужас трагедии. — Господи, а теперь еще и дочь!

«Для него это будет уж слишком, через край, — подумала она. — Ради кого теперь жить?»

— А дочь с отцом, они ладили? — спросил Перес. — Не было между ними споров, натянутости в отношениях? Наверняка ведь отцу непросто одному воспитывать дочь-подростка. Трудный возраст. В таком возрасте любой подросток бунтует. И достучаться до него невозможно.

— Вряд ли они ругались, — покачала головой Фрэн. — Даже представить трудно. Скорее всего, он настолько ушел в себя, что не слишком за ней приглядывал. Нет-нет, я не хочу сказать, что махнул рукой. Уверена, у них были теплые отношения. Но вряд ли он интересовался тем, сделала ли она уроки, во что одевается, когда ложится спать. Его на все это попросту не хватало.

— Кэтрин говорила с вами об отце?

— Никогда. Серьезных тем мы вообще не касались. Возможно, для нее я была слишком стара. Мне она всегда казалась замкнутой, но, думаю, вся молодежь такая. Подростки с людьми взрослыми не откровенничают.

— Когда вы видели Кэтрин в последний раз?

— В смысле, говорила? Накануне Нового года, днем. Позвонила ей на мобильный и оставила сообщение, что недели через две собираюсь на концерт и не посидит ли она с Кэсси. Кэтрин перезвонила и согласилась.

— Какой она вам в тот раз показалась?

— Какой? Да какой всегда. Она даже рассказала, что вечером они с подругой собираются в Леруик — встречать Новый год.

— С какой подругой?

— Кэтрин не сказала, но, думаю, это была Салли Генри. Она живет в доме при начальной школе. Я частенько видела их вдвоем.

— Значит, в тот день вы видели Кэтрин в последний раз?

— Говорила. А видела буквально вчера, в середине дня, — она сходила с автобуса из Леруика. И дальше пошла с тем странным стариком, что живет на Взгорке.

Глава седьмая

Полиция нагрянула к Магнусу, когда он ждал ее меньше всего. Стук в дверь застал его в ванной комнате. Она была в дальней части дома, в пристройке, — в свое время мать наняла Джорджи Сандерсона сделать ее. Джорджи к тому времени уже повредил себе ногу и не мог выходить в море. Бывший рыбак тогда охотно согласился: он маялся без дела, да и обещали заплатить. Но парень хоть и рукастый, а плотник оказался не самый лучший: между пристройкой и стеной дома остались щели. Вскоре после смерти матери в ванной перегорела лампочка, но Магнус даже не подумал заменить ее. Брился он в кухне над раковиной, а чтобы разглядеть в ванной унитаз, хватало света из спальни, дверь которой он оставлял открытой.

Магнус давно уже испытывал надобность облегчиться, но не хотел покидать наблюдательный пост у окна. Народ все прибывал и прибывал: констебли в униформе, высокий мужчина в костюме… Растрепанного вида парень подошел к «лендроверу» Гёнри, в котором сидела та молодая женщина, и она пересела к нему в машину. Магнус очень надеялся, что ее увезли не в полицейский участок, не в ту каморку со стенами, выкрашенными масляной краской. Но терпеть дольше уже не было мочи. И надо же было случиться, что в тот самый момент, когда он стоял перед унитазом как какой-нибудь малолетний пацан — с упавшими на пол штанами и трусами, потому как уж очень торопился, чтобы возиться сначала с молнией, потом с пуговицами на гульфике, — раздался стук в дверь. Магнус запаниковал.

— Погодите, — крикнул он, не в состоянии прерваться. — Погодите минутку. Уже иду.

Закончив, он разом натянул трусы и штаны с эластичными вставками в поясе. И только теперь, снова обретя приличный вид, немного успокоился.

Магнус вернулся в кухню и подошел к окну — стучавший все еще стоял под дверью, терпеливо дожидаясь. Даже на крыльцо не поднялся. Это был тот самый растрепанный малый, который увез молодую женщину. Значит, она сейчас не в полицейском участке Леруика, а в собственном доме, который возле часовни. Магнус подумал, что с женщинами полиция обращается иначе.

Он открыл дверь и уставился на гостя, незнакомого и явно нездешнего. Вглядевшись в его лицо, Магнус не заметил сходства ни с кем из местных. Стало быть, родни у парня здесь нет.

— Небось с Фэр-Айла буите? — буркнул Магнус себе под нос, не слишком-то заботясь, чтобы его поняли. Не то что тогда, когда к нему пожаловали девушки. Ну да если незнакомец в самом деле местный, поймет. И тот, видно, понял.

— С Фэр-Айла буим, — ответил незнакомец. И чуть помолчав, прибавил: — Родился там. А учился в Абердине. Теперь вот работаю здесь, в Леруике. — Потом протянул руку: — Перес.

— Экое чудше для Фэр-Айла имя!

Перес улыбнулся, но пускаться в объяснения не стал.

Магнус по-прежнему не замечал протянутой в знак приветствия руки. Старик подумал, что вот ведь, сам-то он на Фэр-Айле никогда и не был. Грузовой паром как не ходил туда, так и не ходит. Добраться до острова можно на почтовом судне из Гратнесса, гавани, поблизости от которой аэропорт; три часа пути. Магнусу доводилось видеть снимки острова — в местном клубе как-то показывали слайды, и они с матерью ходили смотреть. Восточная часть острова — длинная гряда высоких скал. Однако больше он ничего не запомнил. Да вот еще священник, тот самый, который жил в доме возле часовни, раньше читал проповеди на Фэр-Айле.

— И как оно там? — спросил он.

— Мне нравится.

— Чего ж уехали?

— Известное дело — работать негде.

Тут Магнус наконец заметил протянутую руку Переса и пожал ее.

— Может, зайдете? — предложил он. Увидев поодаль, на склоне холма, констебля в униформе, пристально смотревшего на него, поторопил: — Давайте-давайте, заходите.

Входя, Перес пригнулся; оказавшись в небольшой комнате, он будто заполнил собою все пространство.

— Садитесь, — пригласил Магнус, чувствуя себя неуютно: Перес возвышался над ним словно башня. Он выдвинул стул из-за стола и подождал, пока Перес усядется. Все утро Магнус ждал: вот-вот к нему нагрянут. А теперь не знал, что и говорить, что думать.

«Садитесь», — донеслось из клетки. Птица просунула клюв между железными прутьями и повторяла, не делая пауз: — «Садитесь-садитесь-садитесь».

Магнус взял старый свитер и набросил на клетку. Он испугался, что встрявший в разговор ворон разозлит полицейского. Но Переса выходка ворона только позабавила.

— Это вы его научили? Не знал, что вороны говорят.

— Они смышленые птицы. — Магнус чувствовал, как губы снова растягиваются в дурацкой ухмылке, но ничего не мог поделать.

— А сегодня утром воронов не замечали? У подножия холма?

— Они всегда рядом, — сказал Магнус.

— Обнаружено тело. Тело молодой девушки.

— Это Кэтрин, — вырвалось у него. Само собой, помимо его воли — как ухмылка. «Ничего им не говори», — вспомнил он слова матери. Перед тем как двое полицейских увезли его в Леруик, она сказала: «Ты ничего не сделал, вот ничего им и не говори».

— А откуда, Магнус, вам известно, что она мертва? — Перес говорил медленно, отчетливо произнося каждое слово. — Откуда вы знаете, что там, на холме, лежит Кэтрин?

Магнус затряс головой. «Ничего им не говори».

— Вы видели, что произошло? Видели, как она погибла?

Магнус озирался с затравленным видом.

— Может, вы заметили в небе воронов и решили полюбопытствовать, что это их так встревожило?

— Да, точно! — Он был благодарен за подсказку.

— И вышли посмотреть?

— Да-да! — энергично закивал Магнус.

— Почему же не сообщили в полицию, а, Магнус?

— Она умерла. Я ничем не мог ей помочь.

— Но ведь о таком необходимо сообщать полиции.

— Да как бы я сказал? У меня и телефона нет.

— У кого-нибудь из соседей наверняка есть. Могли бы их попросить.

— Соседи со мной не разговаривают.

Повисла тишина. Накрытый ворон чесал себя лапой, что-то бормоча.

— Когда вы ее видели? — спросил Перес. — В котором часу спустились посмотреть?

— Да вот аккурат ребятня в школу прошла. Как выходил из дому, звонок в школе и прозвенел, — сказал Магнус, довольный, что так ловко ответил. Мать точно одобрила бы.

Снова установилось молчание.

Перес делал у себя пометки. Закончив, поднял голову:

— А давно вы живете один?

— С той поры, как мать померла.

— Это когда?

Магнус задумался. И сколько же лет прошло? Но на этот счет у него не было никаких догадок.

— Агнес тоже умерла, — сказал он, не желая производить вычисления в уме.

— Кто такая Агнес?

— Моя сестра. Десяти лет заболела коклюшем. Нам и невдомек было, что это серьезно, — сказал Магнус и плотно сжал губы. Не годится полиции совать свой нос еще и в это.

— Наверное, с тех пор как мать умерла, вам тут одиноко?

Магнус ничего не ответил.

— И вы рады были компании, а?

Он по-прежнему молчал.

— Кэтрин ведь была вашим другом, так?

— Да, — сказал Магнус. — Другом.

— Вы виделись вчера? На автобусной остановке? Она как раз из города ехала.

— Она была на вечеринке.

— На вечеринке? — переспросил Перес. — Всю ночь? Вы точно знаете?

«А и правда, была ли?» Магнус задумался. Но он плохо помнил. Да и в тот раз Кэтрин вообще мало говорила.

— Она выглядела усталой, — сказал он. — Понятное дело: всю ночь веселилась. Вроде так и сказала: мол, была на вечеринке.

— Во что она была одета?

— Ничего нарядного, — заметил Магнус. — Правда, нынче молодежь и на вечеринки-то не слишком наряжается.

— Вы ведь были там, в поле, подходили близко? Наверняка видели, что на ней? Она была в той же одежде?

— Да вроде нет, — сказал Магнус. И задумался: так ли ответил? Ну как вопрос с подвохом? — Помню только красный шарф.

— Она рассказывала, у кого была?

— Нет, не говорила. Она не сразу меня заметила — потом уже, когда вместе с автобуса сходили.

— И как она выглядела?

— Так я уже говорил: усталой.

— А все-таки? Была она при этом усталой, но довольной? Или усталой и печальной?

— Она зашла ко мне, — вдруг сказал Магнус. — На чай.

Тишина.

Магнус понял, что оплошал. И торопливо прибавил:

— Она хотела снять меня — для школьного задания. Она правда хотела зайти.

— И как, сняла?

— Да, сделала пару-тройку снимков.

— А раньше она у вас бывала?

Похоже, гость не насторожился: не стал подступаться с расспросами, не угрожал, не сыпал проклятиями.

— В Новый год. Вместе с Салли. Они шли домой, увидели у меня в окне свет и зашли поздравить с Новым годом.

— Салли?

— Салли Генри, дочка учительницы.

— А вчера Кэтрин была одна?

— Одна, да.

— И долго она у вас пробыла?

— Так, выпила чаю с пирогом.

— Значит, она не сидела у вас в гостях весь день?

— Нет. Она недолго пробыла.

— А в котором часу ушла?

— Да я уж и не припомню.

Перес оглядел комнату:

— Симпатичные у вас часики.

— Это материны.

— Точные?

— Каждый день по радио сверяю.

— Наверняка вы заметили, в котором часу девушка ушла. Часы-то на каминной полке. Когда провожали девушку, наверняка бросили взгляд на часы. А? Машинально.

Магнус открыл рот, но не мог выдавить из себя ни слова. Казалось, мысли заледенели, мозги еле шевелились.

— Нет, не припомню, — наконец повторил он.

— Она ушла засветло?

— Да-да, было еще светло.

— Сейчас ведь вечереет рано… — Перес замолчал и посмотрел на Магнуса, ожидая, что тот вспомнит. Но, не дождавшись, продолжил: — И куда она отправилась?

— Домой.

— Кэтрин сама так сказала?

— Нет, но она пошла в том направлении — к дому, который на полпути от насыпи, он еще с пристройкой. Ну, где фасад весь стеклянный. В нем она и живет.

— Вы видели, как девушка зашла в дом?

«Не здесь ли подвох?» Магнус глянул на полицейского. Почувствовав, что его собственный рот раскрыт, тут же его захлопнул.

— Ну что вы, ведь ничего такого в этом нет, — сказал Перес. — Наверняка вы проводили ее взглядом, пока она спускалась с холма, правда? Нет ничего предосудительного в том, чтобы любоваться красивой молодой девушкой. Вы же частенько сидите у окна и смотрите на улицу, а? В такую погоду ничего иного и не остается.

— Да, — сказал Магнус. — Я видел, как она вошла в дом.

Они сидели молча, и молчание это слишком уж затянулось. Магнус даже решил, что вот и все, сейчас полицейский встанет и уйдет, оставит его наконец в покое. И вдруг понял, что совсем этого не хочет.

— Может, чайку? — спросил Магнус. Он с грустью представил свой дом без этого непрошеного гостя — тишина, только крики воронов с холма и слышны.

— Не откажусь, — сказал Перес. — С удовольствием!

Оба молча дождались, пока вода закипит. Потом вернулись за стол.

— Восемь лет назад, — снова заговорил Перес, — пропала девочка. Моложе Кэтрин. По имени Катриона. Вы ведь знали ту девочку, Магнус?

Магнусу нестерпимо захотелось зажмуриться — спрятаться от вопроса. Но тогда в памяти снова всплывет та каморка в полицейском участке, кулак, ударивший в лицо, привкус крови во рту.

Он смотрел перед собой отсутствующим взглядом.

— Вы ведь знали ее, так, Магнус? Она тоже приходила к вам на чай. Как и Кэтрин. Говорят, была хорошенькая.

— Но ее не нашли, — сказал Магнус. Он стиснул зубы, сопротивляясь жуткой ухмылке. И плотно сжал губы, вспомнив слова матери: «Ничего им не говори».

Глава восьмая

После беседы со стариком Перес поехал обратно в Леруик. Он знал, что отец Кэтрин еще не ушел из школы, и хотел поговорить с ним. Конечно, вряд ли удастся разузнать что-то у человека, убитого горем. Но все равно познакомиться надо. Да и рассказать, что полиция собирается предпринять.

Перес не представлял, что это такое — потерять ребенка. В самом деле не представлял. У Сары, его жены, в свое время случился выкидыш. Тогда для него словно мир рухнул. Он пытался скрывать свою боль, не хотел, чтобы Сара думала, будто теперь он любит ее меньше. Или винит за потерю ребенка. Разумеется, он никого не винил. Кроме себя и своих родных с их ожиданиями, легшими на Сару тяжким бременем. Он чувствовал это бремя физически, ощущал его сокрушительный гнет, не оставивший ребенку шансов выжить. Сара носила уже довольно долго, и они точно знали — будет мальчик. Еще один Перес, продолжатель рода.

Может, он перестарался, скрывая свои истинные чувства. Может, Сара и впрямь решила, будто ему все равно. Хотя знала его достаточно, чтобы понять: он поступает так ради нее.

С той поры их брак и дал трещину. Сара поседела и замкнулась в себе. А он все дольше задерживался на работе. Когда Сара объявила, что уходит, он испытал облегчение. Ему невыносимо было видеть, как она страдает. Сейчас Сара вышла замуж за врача-терапевта — они живут на юге Шотландии. В новом браке с рождением детей трудностей, похоже, не возникло — у них уже трое. А в поздравительной открытке на Рождество — Сара и Джимми развелись как цивилизованные люди и до сих пор поддерживали связь — он прочитал, что они ждут четвертого. Иногда он представлял себе добротный загородный дом, вроде тех, мимо которых проезжал в поезде. Представлял, как она стоит в кухне с окнами на лужайку, а за лужайкой — лес. Смеется, одной рукой наливая троим детям чай, другой удерживая младенца. Сознавая, что он этому миру не принадлежит, Перес горевал. Сильно. Каково же отцу Кэтрин, потерявшему дочь?

Юэн Росс сидел в кабинете завуча в кресле-качалке возле журнального столика. Именно в кресло и пересел бы завуч, желая успокоить пришедших к нему взволнованных родителей или неуверенного в себе старшеклассника. Рядом сидела женщина-полицейский в униформе; судя по всему, она явно чувствовала себя не в своей тарелке. И предпочла бы оказаться в любом другом месте, только не здесь.

При виде Переса Росс полез в карман за очками. Худощавый, с проседью, в темном костюме с галстуком. На вид — лет сорок пять. По мнению Переса, выглядел Росс щеголевато, для школьного учителя так даже слишком. Не знай он, кто перед ним, принял бы мужчину за адвоката или банковского служащего. На столике стоял поднос с чайными чашками. К чаю так никто и не прикоснулся, и он, похоже, стоял тут давно.

Перес представился.

— Послушайте, я хотел бы увидеть свою дочь, — сказал Росс. — Только что я пытался объяснить, как это для меня важно.

— Разумеется. Но не сейчас. Сейчас тело нельзя трогать. На месте преступления ни к чему нельзя прикасаться.

Росс, сидевший до этого прямо, обмяк, закрыл лицо руками.

— Этого не может быть. Не поверю, пока ее не увижу.

Он отнял руки от лица, поднял голову.

— Я был с женой до последнего. Она долго болела, мы понимали, к чему все идет. Но даже когда она перестала дышать, я не верил. Все ждал, что она повернет ко мне голову, улыбнется.

Перес не нашелся что ответить.

— Как Кэтрин умерла? — спросил Росс. — Никто мне ничего не говорит.

И перевел взгляд на женщину. Та сделала вид, что не слышала.

— Мы предполагаем, что ее задушили, — сказал Перес. — Узнаем наверняка, когда прибудут люди из Инвернесса. У них больше опыта в расследовании подобных преступлений.

— Но кому вообще она могла помешать?

Казалось, Росс и не ждал ответа, но Перес решил воспользоваться моментом.

— Мы надеемся, вы поможете нам это выяснить. У вас есть какие-либо предположения? Парень, которому она дала отставку? Может, ее ревновал кто? Или зло держал?

— Нет. Может, что и было, но не меня об этом спрашивать. Вы, наверное, думаете, что мы были близки. Мы же вдвоем остались. Но, видите ли, инспектор, Кэтрин со мной не откровенничала. Я плохо знаю, чем она жила. Мы жили под одной крышей, но мне порой казалось, мы друг другу чужие.

— Пожалуй, с подростками всегда так, — сказал Перес. — Они не любят, когда взрослые лезут в их дела. («Хотя мне-то откуда знать? Своих детей нет, а когда был подростком, вообще жил в интернате. Я бы счастлив был проводить с родителями хоть каждый вечер».) Но вы можете назвать хотя бы ее друзей? Вдруг они что скажут.

Росс помолчал.

— Думаю, Кэтрин ни с кем и не дружила. Была сама по себе. Вот Лиз, моя жена, совсем другая — у нее было много друзей. На похоронах в церкви было не протолкнуться, люди толпились у самого выхода. Многих пришедших я даже не знал, а они считали ее своим другом, тепло к ней относились. А кто придет к Кэтрин на похороны? Немногие.

Слова Росса ошеломили Переса. До чего жутко слышать такое — аж мороз по коже. Интересно, всегда ли он так? Часто ли сравнивал дочь с женой и находил, что сравнение не в пользу первой?

— Ее вроде бы видели с Салли Генри, нет? — наконец поинтересовался он.

— Дочь учительницы? Да, верно. Они вместе ездили на автобусе в школу. Я Кэтрин подвозил редко. Слишком рано выхожу, да и возвращаюсь поздновато. — Он чуть заметно улыбнулся, и Перес впервые испытал к нему сочувствие. — К тому же это ведь, как говорится, не круто, да? Когда в школу подвозят родители. Салли часто у нас бывала. Я радовался, что Кэтрин не одна. Но не знаю, насколько они были близки.

— А как насчет молодых людей?

— Не уверен, что у нее вообще кто-то был. Даже раньше, до переезда, — сказал Росс. — А если и был, вряд ли Кэтрин посвятила бы меня.

Перес ушел, а Юэн остался — сидел, уставившись в пустое пространство. Перес так и не понял, кого Росс оплакивает, дочь или жену.

Выйдя из здания школы, он посмотрел с холма на раскинувшийся внизу знакомый городской пейзаж. После разрыва с Сарой он вернулся обратно на Шетланды. Свой поступок Перес воспринял как поражение, побег. Да, его вроде как повысили в должности, но можно ли назвать то, чем он занимается сейчас, реальным делом? На это намекали и его коллеги в Абердине: «Не рановато ли на пенсию собрался, а, Джимми?» Однако Пересу было все равно. Он больше не стремился раскрыть преступление века — слава его уже не прельщала. Теперь же наклевывалось что-то действительно серьезное, и к нему вернулся прежний азарт. Конечно, рано радоваться, ничего еще толком не известно. Но он нутром чуял — дело непростое. И несколько воспрянул духом. Вот она, возможность сделать хоть что-то как надо.

Глава девятая

Когда Фрэн пошла забирать Кэсси после занятий, возле школы уже толпились другие родители. Раньше такого не бывало. Обычно никого из детей, даже самых маленьких, не встречали — они возвращались домой сами. Фрэн встала в стороне, оглядела толпу. Родители сбились в кружок, и в этом чудилось нечто угрожающее. В сумерках трудно было различить, кто есть кто. Они притопывали на морозе и вполголоса напряженно переговаривались. Фрэн, не успев привыкнуть к местному говору, не все понимала. В конце концов она решила, что у нее такое же право быть там, как и у них. И, когда подошла, они приняли ее в свой круг, посочувствовали: ужас какой — вот так наткнуться на труп. Фрэн сделалась центром всеобщего внимания.

А в школе все окна ярко светились. Свет падал на игровую площадку, отражаясь от раскатанной мальчишками ледяной горки и слепленного наполовину снеговика.

Поначалу любопытство других родителей показалось Фрэн оскорбительным. Но потом она подумала: а ведь никто из них толком Кэтрин не знал. Она переехала совсем недавно и для них была совершенно чужой, они знали о ней ровно столько, сколько о человеке, которого впервые увидели по телевизору. Фрэн обступили со всех сторон, интересуясь подробностями. Правда ли, что вороны выклевали оба глаза? И что Кэтрин лежала на снегу в чем мать родила? Была ли кровь?

Фрэн отвечала через силу.

— А я видела, как детектив с Фэр-Айла заходил к Магнусу Тейту.

Это сказала сухонькая востролицая женщина. Ей было хорошо за сорок, и она вполне могла оказаться матерью, а то и молодой бабушкой. Пронзительным голосом, перекрывавшим остальные, женщина продолжала:

— Хоть бы на этот раз его упрятали туда, где ему самое место.

— О чем вы?

— Разве не знаете? Это не первый случай. Одну девочку уже убили.

— Зачем ты, Дженнифер? Мы же не знаем, что с ней случилось.

— Так не в воздухе же она растворилась, а? Как сейчас помню: дело было летом, всю неделю задувало. Ни самолетов, ни паромов — все отменили. Выходит, Катриона никак не могла далеко сбежать — маленькие девочки в одиночку не разгуливают.

— Кто такая Катриона? — Фрэн убеждала саму себя, что это все досужие сплетни, не стоит им поддаваться. Но спросить-то можно.

— Ее звали Катриона Брюс. Девочка одиннадцати лет. Семья жила в том самом доме, где сейчас Юэн Росс. Вот ведь совпадение, а! Семья после того случая уехала. Да и как им остаться, когда все вокруг напоминало о дочери? К тому же они так ничего и не узнали. А неизвестность хуже смерти. Страшно представить, что он сделал с телом.

— Но если Магнусу не предъявили обвинений, — во Фрэн с новой силой заговорили либеральные взгляды, — как можно с такой уверенностью заявлять, что это он?

— Он, он, кто же еще. Мы всегда знали, что Магнус больной на голову, все равно как ребенок. И были уверены, что он и мухи не обидит. Дети к нему бегали, а мы и не запрещали. Наивные! Ну да теперь-то знаем.

«А ведь и я не запрещала Кэсси разговаривать с ним, — подумала Фрэн. — Меня же никто не предупреждал». Она вспомнила, как Магнус выходил из дома поприветствовать их — догоняя, шел торопливо, чуть не спотыкался.

В школе прозвенел звонок, дети выбежали на улицу.

Пока Фрэн с дочерью добрались до дома, совсем стемнело. В такое время года стоит солнцу скрыться за горизонтом, как мгновенно опускается темнота.

Зайдя к себе, Фрэн сначала задернула шторы и только потом включила свет. Когда они проходили мимо дома Магнуса, она поторапливала Кэсси, тянула за ручку в варежке, обещая вкусненькое. Как бы она повела себя, если бы Магнус в это время вышел на крыльцо? Но, к счастью, такого не случилось. Она всего раз глянула в сторону Взгорка. В окне ей привиделось бледное лицо, будто вперившее в них взгляд, и она тут же отвернулась. Может, ей показалось. Может, его уже арестовали.

Фрэн подумала о Юэне: каково ему сейчас? Полиция уже, без сомнения, побывала в школе Леруика — ему рассказали о смерти Кэтрин. Наверняка отца к ней даже не пустили. Во всяком случае, пока она в поле. Перес сказал, Кэтрин пролежит там всю ночь. Но, может, Юэн все же захочет ее увидеть. Перес говорил, что ожидаются следователи и криминалист из Инвернесса. Потому на месте преступления ничего и не трогают. По его прикидкам, едва ли те поспеют на трехчасовой рейс из Абердина. Вероятно, прибудут в половине седьмого.

Фрэн подумала, что с Юэном обязательно будут говорить, задавать вопросы. Может, это его хоть как-то отвлечет. Наверняка сейчас ему тяжелее всего возвращаться в большой пустой дом. И засыпать, видя во сне двух мертвых женщин.

Может, позвонить ему, узнать, вернулся ли? Фрэн не боялась, что придется снова говорить о Кэтрин, о том, какой она ее увидела. Но что, если Юэн сочтет ее любопытной и назойливой, как те родители у школы. Что, если ею в самом деле движет скорее любопытство, нежели желание поддержать в трудную минуту?

В дверь постучали. Кэсси увлеченно смотрела телевизор и даже головы не повернула. Ей, похоже, не было дела до всеобщего возбуждения на школьном дворе.

В другое время Фрэн просто-напросто крикнула бы: «Не заперто! Входите!» Но сегодня помедлила — сначала приоткрыла дверь. Открывая, она подумала: «А вдруг это старик? Прогнать его?»

За дверью стоял Юэн. Его колотило, хоть и было на нем теплое черное пальто.

— Я тут возвращался домой… — начал он. — Коллеги предлагали меня проводить, но я сказал, что хочу побыть один. А теперь вот понимаю, что не войти мне в дом. Не знаю, что и делать.

Она и рада бы его утешить, обнять, как тогда, за ужином, когда он рассказывал о жене и не сдержал слез. Но сейчас Юэн выглядел слишком холодным, отстраненным. Фрэн поняла, что перед ней все еще строгий завуч в своем кабинете. И объятия будут неуместны.

— Заходите, — пригласила она.

Усадив Юэна возле камина, налила ему виски.

— Я был с десятым классом — мы проходим «Сон в летнюю ночь». И тут вошла Мэгги, которая за религиоведение отвечает. Вероятно, полиция решила, что она лучше всех справится. Мэгги попросила меня выйти к ней. Я сразу понял, что все серьезно. Но подумал, что кто-то из моего класса… — Юэн помолчал. — Не знаю я, что думал. Но только не это!

— Я позвоню Дункану, — сказала Фрэн. — Пусть заберет Кэсси — он ей всегда рад. А потом вас провожу. Побуду с вами, сколько захотите.

Не понять, услышал ли ее Юэн. Но в конце концов он кивнул. Пока Фрэн собиралась, он так и сидел в пальто, не двигаясь. Потом аккуратно поставил стакан с виски на стол и принялся сосредоточенно стягивать перчатки.

Дункан лихо подкатил к дому Фрэн, беспрерывно сигналя. Она вывела Кэсси к нему, хотя в другой раз и не подумала бы. В другой раз заставила бы его выбраться из уютного салона внедорожника и постучать в дверь.

— Пойдемте? — предложила она Юэну.

Он чуть отпил из стакана и молча встал.

Фрэн вспомнила, как в Лондоне навещала в психиатрической клинике подругу — ту лечили от анорексии. У Юэна были такие же скованные движения, лицо словно застыло — совсем как у некоторых пациентов в общей комнате, которых, видимо, напичкали таблетками, чтобы вели себя тихо и не буянили.

И в горе не забывая о вежливости, Юэн сначала распахнул дверцу для нее, а потом медленно повел машину вниз по склону. Подъехав к дому, он затормозил слишком резко — не думал о снеге, — и машину немного занесло.

Фрэн переступила порог первая и везде по-включала свет. Юэн последовал за ней, но не сразу. В прихожей он остановился с озадаченным видом. Будто в чужом доме.

— Как будет лучше? — спросила Фрэн. — Хотите побыть один?

— Нет! — отрывисто произнес он. — Давайте поговорим о Кэтрин. Если вы в силах. — Он повернулся к ней: — Полиция сказала, это вы ее нашли.

— Да.

Она затаила дыхание от ужаса — сейчас он спросит, как Кэтрин выглядела. Но Юэн посмотрел на нее пристально и отвел взгляд. Только теперь Фрэн заметила, что ее трясет.

Он провел ее дальше, в глубь дома — они оказались в небольшой комнате, куда в прошлый раз Фрэн не заглядывала. Темно-красные стены, два рекламных плаката артхаусных фильмов. Напротив входа — стол с телевизором, DVD-проигрывателем и стойкой с дисками. У стены — небольшой диван, похоже, раскладной. На диване — раскрытая книжка в мягкой обложке, страницами вниз. Сборник поэзии Роберта Фроста. Фрэн подумала, что это из школьной программы.

— Вот сюда Кэтрин и приводила друзей, — сказал Юэн. — Она свое личное пространство берегла, спальня — только ее комната. Полиция здесь уже побывала — они брали у меня ключ. Да уж, Кэтрин не понравилось бы, что в ее вещах рылись. — Он огляделся. — Обычно в комнате не так чисто. Но как раз вчера миссис Джеймисон приходила убраться.

— Полиция уже что-то выяснила?

— Мне они ничего не сказали, только что кто-нибудь постоянно будет меня информировать. Но похоже, пока не прибудет команда из Инвернесса, говорить не о чем.

— Кто к вам приходил?

— Перес, из местных. Он за главного, пока не приедет эта команда. — Юэн помолчал. — Он-то вполне тактичный, но стал задавать такие вопросы, что я вдруг понял, как мало внимания уделял Кэтрин. Весь в себе был. Жалел себя. Какое разрушительное чувство. А теперь ничего уже не исправить. Наверняка инспектор подумал, что я никудышный отец, что мне было все равно.

Фрэн и хотела бы возразить, мол, это не так — он отличный отец. Но Юэн почувствовал бы неискренность.

— Уверена, Кэтрин все понимала, — сказала она.

— Он интересовался ее друзьями. Был ли у нее парень? Про Салли я, конечно, в курсе. Они познакомились сразу, как только мы приехали. Но Кэтрин общалась и с другими, а я даже имен назвать не могу. Разве что это мои ученики. Иногда Кэтрин приводила домой молодых людей, но я никогда не спрашивал, нравится ли ей кто из них. Даже не знаю, где она была ночью перед гибелью. Мне и в голову не приходило беспокоиться за нее. Это ведь Шетланды. Здесь тихо, спокойно. Все друг друга знают. Самая страшная уголовщина — пьяный дебош в Леруике в какую-нибудь пятницу. Думал, что все еще успею. Вот только научусь жить без Лиз и тогда узнаю дочь поближе.

Голос Юэна был по-прежнему ровным, спокойным. Фрэн подумала, что он все никак не поверит. Пытается убедить себя. Ему нутром нужно понять, что Кэтрин умерла.

— У вас есть что-нибудь выпить? — Фрэн не могла выносить напряжение дольше.

— Да, в кухне. Вино, пиво в холодильнике. Виски в буфете.

— Что вы будете?

Он сосредоточенно обдумывал выбор.

— Наверно, вино. Красное. Да, пожалуй. Оно тоже в буфете.

Но за бутылкой не пошел. Видимо, был не в состоянии и пошевелиться.

В кухне Фрэн собрала поднос. Два бокала. Открытая бутылка вина. Тарелка с оркнейским чеддером, найденным в холодильнике, жестяная коробка с овсяным печеньем, два голубых блюдца. Она вдруг поняла, что весь день не ела и проголодалась.

Вернувшись, Фрэн застала Юэна в прежней позе. Не желая пристраиваться на тесный диванчик рядом с ним, она села возле низенького столика прямо на пол. Налила ему вино. Предложила сыр, но от сыра он отказался.

Чтобы прервать молчание, Фрэн, вспомнив, что он хотел поговорить о Кэтрин, спросила:

— Что полиция думает о времени убийства?

— Я уже сказал вам — ничего не знаю.

Сообразив, что, кажется, нагрубил, он спохватился:

— Извините. Вы тут ни при чем. Непростительно это. Кругом я виноват.

Он повертел бокал за ножку.

— Вчера вечером я Кэтрин не видел. Я два дня ее не видел. Хотя в этом не было ничего такого. Сами знаете, как здесь с общественным транспортом — туго. Вчера я вернулся домой поздно, весь день проторчал в школе. И это при том, что учеба началась только сегодня.

Он поднял голову и посмотрел на Фрэн:

— У нас было учительское собрание. А после все решили посидеть в ресторане. Я впервые куда-то выбрался. Конечно, меня приглашали и раньше, но я находил способ отвертеться. В этот раз я не мог отказаться. Получилось, что ужин — вроде как продолжение собрания. Командный дух. Ну вы знаете, как это, да?

Фрэн коротко кивнула. Юэн разговорился, и она не хотела его прерывать.

— Мы пили кофе, общая беседа — приятный вечер. Правда, осознал я это уже потом, когда вернулся домой. Кэтрин оставила утром сообщение на автоответчике: «Не волнуйся, если не застанешь дома — заночую у друзей. Люблю, целую, Кэтрин». — Он помолчал, казнясь. — Прошлой ночью она тоже была на вечеринке. Я вернулся из Леруика, ее не было, и я решил, что она снова осталась у друзей, а утром прямо от них пойдет в школу.

— А у кого она оставалась?

— Не знаю. Я никогда не спрашивал. — Юэн уставился в бокал с вином. — Впрочем, теперь это не имеет значения — известно, что Кэтрин вернулась домой к обеду. Полицейский сказал. Ее видели в автобусе, видел тот старик, что живет на Взгорке.

«А еще я, — подумала Фрэн. — Я видела их вместе».

Юэн тем временем продолжал:

— Полиция считает, убийство произошло недалеко от того места. Но посмотреть на нее до сих пор не позволяют. И это невыносимо.

— Полиция что-нибудь говорила о старике?

— Ничего. А что?

Фрэн недолго колебалась. Так или иначе, слухи все равно дойдут. Уж лучше он узнает от нее.

— Сегодня я забирала Кэсси из школы и слышала, что болтают родители. Несколько лет назад пропала девочка. Ее звали Катриона Брюс, она жила в вашем доме. В ее исчезновении подозревали старика, Магнуса Тейта. Так вот, ходят слухи, что это он убил Кэтрин.

Юэн не шелохнулся, он будто застыл.

— Неважно, кто ее убил, — наконец сказал он. — Пока неважно. По крайней мере, для меня. Потом — да, но не сейчас. Она мертва, и ничего уже не поправить.

Он потянулся за бутылкой, налил себе. Фрэн вспомнила, как Юэн разрыдался, когда говорил о жене, и поразилась его выдержке. Она подумала, что наверняка он убит горем. И то, что дочь для него якобы ничего не значит, неправда. Интересно, был ли он так же спокоен, когда с ним говорила полиция? И что обо всем этом думает следователь?

Немного погодя Фрэн сказала, что возвращается домой. Юэн не уговаривал ее остаться. Но, когда она встала, поднял голову:

— Вы дойдете одна? Может, я вас провожу?

— Да ну, что вы, — не согласилась она. — Что может случиться? Повсюду полиция.

Так оно и оказалось. Как только Фрэн вышла на дорогу, услышала отдаленное тарахтение работающего генератора, а когда подошла к Взгорку, увидела, что место преступления освещает большая дуговая лампа. Фрэн поравнялась со стоявшим у ворот констеблем, и тот кивнул ей.

Глава десятая

Вернувшись из школы, Салли услышала от матери ужасную новость о Кэтрин. Слухи уже успели распространиться в школе, да и в автобусе только об этом и судачили. Но Салли притворилась, будто ничего не знала. С матерью она притворялась всегда. Привычка. Говоря, мать присела за стол, и Салли тут же заподозрила неладное. Мать никогда не сидела просто так, она обязательно находила себе дело: штопала, или вязала, или гладила белье. Или готовилась к урокам на следующий день: раскладывала на столе белые, глянцевые карточки и писала толстым черным фломастером списки слов в столбцы: «Существительные», «Глаголы», «Прилагательные». Праздности Маргарет не выносила.

Мать к драмам склонности не имела, но Салли видела, что та озабочена. Почти взволнована.

— Когда мать Кэсси Хантер обнаружила тело, твой отец как раз проезжал мимо. Похоже, с ней случился приступ истерики — она отказывалась уйти. Отец тем временем вызвал полицию.

Маргарет налила чаю, ожидая услышать что-нибудь в ответ.

«Чего она от меня ждет? — думала Салли. — Что я разревусь?»

— Отец говорит — ее задушили. Слышал, как двое полицейских переговаривались между собой. — Маргарет поставила чайник на стол и пристально посмотрела на дочь. — Они захотят допросить тебя, ведь ты — ее подруга. Будут интересоваться, с кем из парней она гуляла… Но если тебе слишком тяжело говорить, так и скажи. Тебя никто не станет принуждать.

— Зачем им все это?

— Ее убили. А в таком деле без вопросов не обойдется. Все думают на Магнуса Тейта, но одно дело думать, а другое — доказать.

Слова матери в одно ухо Салли влетали, в другое вылетали: она думала о Роберте Избистере. Нет, так не годится. Нужно сосредоточиться.

— Когда полиция станет задавать вопросы, ты будешь со мной?

— Конечно, если ты захочешь.

Салли, понятное дело, не могла сказать матери, что чего-чего, а этого хочет меньше всего.

— Эта Кэтрин… не нравилась она мне. — Если Маргарет считала, что должна высказаться, она не молчала. Таковы были ее принципы, и она ими гордилась.

Мать встала. Нарезала хлеб, принялась намазывать ломти маслом, проводила ножом плавно, легко.

— В смысле? — Салли почувствовала, как кровь бросилась в лицо. Хорошо, что мать ее сейчас не видит, стоит спиной.

— Она на тебя дурно влияла. Ты вот стала с ней водиться и изменилась. Может, Магнус ее и не убивал, что бы там ни болтали. Может, она из тех девиц, какие сами на себя беду накликивают.

— Мама, как ты можешь! Еще скажи, что некоторых насилуют, потому что они напрашиваются!

Маргарет сделала вид, что не слышала.

— Отец звонил, сказал, будет поздно. Встреча в городе. Сядем ужинать без него.

Салли чувствовала, что встреч в городе будет еще немало. Иногда она недоумевала: что отец затевает? Нет, она его ни в чем не винила. Просто терпеть не могла есть дома и всеми силами старалась этого избежать. Все было бы иначе, если б сестры-братья были, если б мама не лезла так в ее дела. Но у той вечно вопросы, одни и те же: «Как дела в школе, Салли?»; «Какую отметку тебе поставили за ту работу по английскому?» Мать ни на минуту не оставляла ее в покое, хотела знать о ней все. Салли подумала, что таким, как ее мать, самое место в полиции. Наловчившись за столько лет увиливать от ответов на вопросы матери, беседы со следователем она не боялась.

Они сели ужинать как обычно — в кухне. Телевизор не включали. И никакого спиртного за столом — исключений не делалось ни для отца, ни по большим праздникам. Строгая мать, поджав губы, твердила, что родители должны показывать детям пример. Как можно винить подростков, которые накачиваются до потери пульса в Леруике, когда сами родители и дня не проживут без спиртного? Умение держать себя в руках издавна считалось добродетелью, и следовало бы чаще о ней вспоминать. До недавнего времени Салли была уверена, что отец думает так же. Он никогда матери не возражал. Правда, порой Салли казалось, что отец вовсе не такой суровый. Интересно, каким бы он стал, женись на другой женщине?

Ужин закончился. Салли вызвалась помыть посуду, но мать лишь махнула рукой:

— Не трогай. Я потом сама разберусь.

Сначала мать сидела сложа руки, пока чай заваривался, теперь вот посуду не стала мыть… Верные признаки: что-то там двигается, подспудно, у мамы в сознании. Для Маргарет вид немытой посуды невыносим. Ей от грязных тарелок прямо дурно становится. Так у некоторых прыщи от аллергии.

— Тогда я пошла делать уроки.

— Погоди, — остановила ее мать. — Отец вот-вот будет. Мы хотим с тобой поговорить.

А это уже серьезно. Может, матери кто про Новый год настучал? Тут пернешь — весь остров сразу узнает. Салли соображала, что же такое удерживало мать за столом, в то время как в раковине кисла немытая посуда. Она вся подобралась и изготовилась к допросу, спешно придумывая, что именно врать.

Раздался стук в дверь, и мать бросилась открывать, как будто давно ждала. Пахнуло студеным воздухом, и вошли двое — мужчина и молодая женщина в униформе. Женщину Салли узнала — Мораг, родственница по отцовской линии. Значит, их мать и ждала, ведь Мораг наверняка ее предупредила. По-родственному. Салли постаралась припомнить, что знает о Мораг. Та сначала работала в банке, потом ушла в полицию. У матери и на этот счет имелось свое мнение. «Она всегда была такая — у мадамы ветер в голове». Теперь же мать поздоровалась с Мораг как с давней подругой.

— Скорей, Мораг, проходи к огню. Там стужа лютая.

Окинув Мораг критическим взглядом, Салли решила, что та поправилась. Салли всегда замечала, как выглядят другие. Она считала, что внешность имеет большое значение. Чтобы работать в полиции, надо держаться подтянуто, верно? А полицейская форма совсем не красит. Пришедший с Мораг мужчина оказался здоровенным. Но не вширь, а в высоту. Он остановился прямо у порога и ждал, пока Мораг заговорит. Салли видела, как он кивнул ей, предлагая взять инициативу на себя.

— Маргарет, это инспектор Перес. Он хотел бы поговорить с Салли.

— Это о той девице, которая погибла? — В словах матери чувствовалось пренебрежение.

— Которую убили, миссис Гёнри, — поправил ее следователь. — Ее убили. Ей было столько же, сколько вашей дочери. Уверен, вы хотите, чтобы убийцу поймали.

— Конечно. Но Салли с этой Кэтрин дружила. И еще не оправилась от потрясения. Не надо ее беспокоить.

— Потому-то со мной и пришла Мораг, миссис Гёнри. Салли ее хорошо знает. Может, мы с вашей дочерью пройдем в другую комнату? Чтобы вам не мешать.

Салли думала, мать возразит. Но тон следователя не допускал возражений. И мать это, похоже, поняла.

— Проходите сюда, — сухо сказала она. — Вот только зажгу огонь. И можете приступать.

В комнате, конечно же, был полный порядок. Мать не допускала бардака. Однако нотный пюпитр и скрипку Салли разрешали не убирать — может, чтоб дочь репетировала внеурочно, а может, мать хотела произвести на гостей впечатление, пусть видят, что в культурный дом пришли. Все остальные вещи лежали на своих местах. В этой комнате мать никогда не проверяла тетради, не надписывала карточки.

Садясь в кресло спиной к окну, долговязый Перес сложился пополам, вытянув длинные ноги. Мать уже задернула шторы — так у них было заведено. Одно из многочисленных правил. Зимой, как только мать приходила из школы, первым делом во всех комнатах задергивала шторы. Мораг села на диван рядом с Салли. Наверняка это их тактика. Или Мораг здесь для того, чтобы ее утешать? «О господи! — подумала Салли. — Только бы не вздумала меня трогать своими жирными руками. Я не переживу».

Перес дождался, пока мать Салли выйдет, и только тогда начал.

— Жуткое потрясение, — сказал он. — То, что случилось с Кэтрин.

— В автобусе все только об этом и шептались. Но я до последнего не верила. Пока не пришла домой и не услышала от мамы.

— Расскажи мне о Кэтрин, — попросил Перес. — Какой она была?

Салли растерялась. Она-то думала, ее спросят: «Когда ты в последний раз видела Кэтрин?» «Она рассказывала тебе о ссоре с кем-либо?» «Как она при этом себя вела?» Что-нибудь такое.

А какой была?.. Ответ на этот вопрос Салли не заготовила.

От Переса ее замешательство не укрылось.

— Понимаю, понимаю. Может, вопрос странный. Но для меня это важно. Пока что я о Кэтрин ничего не знаю, она для меня просто жертва преступления.

Но Салли никак не могла взять в толк, чего именно он добивается.

— Кэтрин переехала с юга, — наконец сказала она. — У нее мать умерла. И поэтому она… в общем, она была не такая, как все.

— Еще бы. Понимаю, — кивнул Перес.

— Она столько всего знала! Разбиралась в фильмах, в пьесах. Во всяких группах. И про всяких людей, о каких я в жизни не слышала. Много читала.

Перес молчал, внимательно слушая.

— Она была ужасно умной. Никто из класса не мог с ней сравниться.

— Таких одноклассники не жалуют. Учителя — да, но только не ровесники.

— Ну, ей-то было все равно, как к ней относятся. По крайней мере, так казалось.

— Конечно, не все равно, — возразил Перес. — Все хотят, чтобы их заметили, кто больше, кто меньше. Всем нам хочется нравиться.

— Ну, может, и так… — Салли осталась при своем мнении.

— Но вы-то дружили. Я беседовал сегодня с учителями, с отцом Кэтрин… Все как один утверждали: с тобой она ладила лучше, чем с кем бы то ни было.

— Так никого больше поблизости нет, — пожала плечами Салли. — Их дом как раз над насыпью. Хочешь не хочешь, а мы каждый день вместе ездили в школу.

Повисла тишина, нарушаемая лишь звяканьем тарелок на кухне. Похоже, инспектор напряженно обдумывал слова Салли, которым сама она не придавала особого значения. Мораг заерзала. Она как будто тяготилась вынужденным молчанием, ей словно не терпелось задать свои вопросы.

— Когда-то и я учился в вашей школе, — наконец сказал Перес. — Наверняка многое с тех пор изменилось. У нас в классе все разбивались на компании. Кое-кто из ребят не мог каждый день приезжать в школу и возвращаться домой — слишком далеко жил. Мой родной дом на Фэр-Айле, так что я и парни с Фулы оставались в интернате даже на выходные. Были и такие, кто каждую неделю катался на пароме — с Уолсы и Аут-Скерриз. Парни из поселка Скаллоуа вечно поколачивали городских. Нет, конечно, с ребятами из других компаний мы тоже дружили, но при этом никогда не забывали, кто откуда. — Он помолчал. — Впрочем, сейчас наверняка все по-другому.

— Да не особо, — хмыкнула Салли. — Мало что поменялось.

— Ты говоришь, вас с Кэтрин просто обстоятельства свели вместе. У вас, то есть, общего было мало.

— Вряд ли она с кем-то сближалась. Ни со мной, ни с ее отцом. Разве что с матерью… Из ее рассказов я поняла, что они скорее подруги были… И, может, после такого…

— Угу, — кивнул Перес. — После такого трудно доверять кому-то еще.

Огонь затрещал и плюнул искрами.

— У нее был парень?

— Не знаю.

— Да ладно! Неважно, общие у вас интересы или нет. Она бы тебе сказала. Ей надо было кому-то выложить.

— Мне — нет.

— И все же?

Салли замялась.

— Все строго между нами, — заверил Перес. — Уж за себя-то я ручаюсь. А если вдруг твои родители что узнают, Мораг тут же будет уволена.

Все трое засмеялись, но тон Переса Мораг явно восприняла всерьез. Салли заметила.

— В Новый год… — сказала она.

— Так-так…

— Мне не разрешили поехать в город — родители против всяких там баров с выпивкой. Но все мои друзья и знакомые собирались в Леруике. Я была в гостях у Кэтрин, и мы решили прямо от нее поехать в Леруик на городскую площадь. Отец Кэтрин никогда ее не спрашивал, где она да с кем. А обратно нас подвезли на машине. И мне показалось, что Кэтрин и тот парень за рулем… ну, что они знакомы.

— Кто он?

— Я со спины не разглядела. На заднем сиденье нас было четверо, мы едва втиснулись. Так что лица его я не видела. Все, кроме нас с Кэтрин, ехали на какую-то вечеринку. Кэтрин сидела впереди, рядом с тем парнем. Оба и словом не перекинулись, но, казалось, были знакомы. Может, потому и казалось, что молчали. Никакой болтовни о всяких там пустяках, как бывает между незнакомыми людьми. Хотя… может, это все ерунда.

— Нет, — сказал Перес. — Я тебя понял. А кто еще был в машине?

Салли назвала студента и медсестру.

— А четвертый?

— Роберт Избистер.

Тут пояснений не требовалось — на Шетландах все знали, кто такой Роберт Избистер. Когда на острове разведали нефть, Избистеры отлично на этом заработали. Отец был строителем и смог заполучить большинство подрядов, его строительная фирма до сих пор была крупнейшей на островах. У самого Роберта было океаническое рыболовное судно, «Неприкаянный дух», приписанное к порту острова Уолса. О судне в местных барах слагали легенды. Когда Роберт только купил его, то пригнал в порт Леруика, и любой мог подняться на борт. В каютах были обтянутые кожей сиденья, цифровое телевидение. Летом Роберт брал друзей, и компания отправлялась в плавание. По дороге к норвежским фьордам гудели на борту по-черному.

— А Роберт — не парень Кэтрин? — спросил Перес.

— Нет, — ответила Салли — пожалуй, слишком поспешно.

— Ходят разговоры, он увлекается молоденькими девицами.

На этот раз Салли не стала выдавать себя, благоразумно промолчав.

— Может, это тебе он по нраву?

Вопрос прозвучал шутливо, и Салли поняла, что никакого подвоха тут нет. Но все равно покраснела.

— Вот еще, глупости какие! Вы мою мать не знаете. Да она меня убила бы.

— Так что там с водителем и его машиной? Ты правда ничего больше не помнишь?

Она мотнула головой.

— Вроде бы, за день до произошедшего Кэтрин была на вечеринке. Не с тобой ли?

— Я ж говорю, меня вообще никуда не пускают.

— А что за вечеринка? Ты что-нибудь знаешь?

— Меня туда не приглашали. Меня давно уже никуда не приглашают — знают, что я все равно не пойду.

— А в школе никто о ней не распространялся?

— Лично я не слышала.

Перес сидел, уставившись на огонь.

— Может, у тебя есть что еще добавить?

Салли молчала, но он терпеливо ждал.

— В ту ночь, когда мы возвращались из Леруика, — начала она. — В новогоднюю ночь…

— Так…

— Мы тогда завернули к старику. К Магнусу. Обе напились и плохо соображали. А у него свет в окне горел. Кэтрин предложила постучаться к нему и поздравить с Новым годом. На спор.

Если Перес и удивился — а Салли, вполне возможно, думала его удивить, — он ничем себя не выдал.

— Вы зашли к нему?

— Да, посидели немного. — Чуть помолчав, Салли прибавила: — Кэтрин его вроде как с ума свела. Так и пялился на нее — будто она привидение.

Глава одиннадцатая

Прямо из врансуикской школы Перес двинул обратно в Леруик. Службы аэропорта объявляли о задержках, в авиакомпании «Логанэр» ничего вразумительного о том, когда ждать рейс из Абердина, не говорили. И Перес надеялся успеть побеседовать с Робертом Избистером. Казалось, весь день он только тем и занимался, что сновал туда-сюда. Но хотелось предъявить команде из Инвернесса хоть что-то. Пусть знают: дожидаясь их, он не сидел сиднем.

До сих пор Перес толком не знал, что и думать о Роберте Избистере. Избалованный парень, ясное дело. Отец Роберта — хороший человек, и внезапно привалившее богатство застало его врасплох. Он был щедр с друзьями и близкими, но тайком, будто стеснялся. Роберт от души вкалывал рыбаком, но все понимали, что такое шикарное здоровенное судно было ему не по карману. Майкл Избистер дал ему денег, точно. А еще ни для кого не было секретом, что родители Роберта между собой не ладили, хоть и жили в достатке. Мало приятного, когда все судачат с эдакой улыбочкой — наполовину насмехаются, наполовину сочувствуют.

Роберта вечно сравнивали с отцом. И оправдать ожидания было куда как непросто. Перес понимал, каково парню. Потому что его собственный отец ходил капитаном на почтовом судне Фэр-Айла, и во всем, что касалось жизни острова, местные прежде всего советовались с ним. Только вот положение Роберта было еще тяжелее. Несмотря на тихий нрав и скромность, Майкла Избистера знали на всех Шетландских островах. Он был музыкантом, разбирался в местных диалектах и любил народные песни. Уже с юных лет состоял в комитете по празднованию Апхеллио[4]. В этом году его удостоили особой чести — избрали Стариной Ярлом[5]. Выше награды быть не могло, пусть даже Майкла отметила бы сама королева. Он возглавит процессию на фестивале огня, его будет снимать телевидение, у него возьмут интервью радиостанции. Весь год он будет представлять Шетланды. Роберт войдет в его свиту и, как отец, нарядится викингом. И тем самым как бы подтвердит свое намерение идти по стопам отца. Все до единого жители Шетландов будут пристально следить за каждым его шагом.

Вечер только начинался, а значит, дома Роберта не застать. Иногда парень выходил в море, но недавно Перес встречался с друзьями на Уолсе и видел «Неприкаянный дух» — судно стояло у причала, заметно выделяясь среди более скромных рыболовецких посудин.

Перес проехал через весь город и направился к докам. Свернув в переулок, заглушил мотор и вышел на ледяной воздух, от которого дыхание перехватило; в лицо пахнуло рыбой и мазутом.

Перес очень надеялся застать Роберта одного. Разговаривать в присутствии Робертовых дружков совсем не хотелось.

Он толкнул дверь бара, и его обдало жаром — огонь в заправленном углем камине гудел. Сам камин маленький, но и бар небольшй, с побуревшими от табачного и угольного дыма стенами. Повсюду висели фотографии разных лет с фестиваля огня, снятые очень давно и уже закоптившиеся, — викинги на них смотрели серьезно и в то же время чуть смущенно. Умникам ученым, может, традиция древней-то не мнится, но эти мужи праздник свято чтили. Они верили в то, что олицетворяют собой культуру островов, местный уклад.

В углу сумрачного бара сидел Роберт Избистер. Его взъерошенная шевелюра выделялась светлым пятном, оживляя мрачную обстановку. Он выливал пиво из бутылки «Северного сияния» в стакан и имел такой сосредоточенный вид, будто эта бутылка — далеко не первая. Вошедшего Переса Роберт не заметил. За барной стойкой на высоком стуле примостилась миниатюрная худенькая женщина; она читала книгу в мягкой обложке, согнув ее пополам и держа одной рукой — как журнал. Женщина нехотя оторвалась от книжки.

— Рановато ты, Джимми… Что будешь?

Очевидно, она не особо ему обрадовалась — этот клиент большой прибыли не сулил.

— Кока-колу, пожалуйста, Мэй. — Перес помолчал, глядя на Роберта. — Я за рулем.

Ни она, ни Роберт ничего на это не сказали.

Перес взял свой стакан, подсел к Роберту. Мэй вернулась к книжке, тут же погрузившись в чтение.

«Вот и Сара читала так же. Хоть извержение вулкана под домом — она ничего не заметит».

Роберт поднял голову, кивнул.

— Слышал уже, что произошло в Врансуике? — Перес решил отбросить церемонии. Во всяком случае, с Робертом.

— Кое-что слышал — Мэй сказала.

Он говорил медленно, тщательно подбирая слова. Перебрал пива? Роберт любил выпить с парнями, однако так рано, да еще по будням, не напивался.

— Твоя знакомая, как я понимаю?

Роберт поставил стакан на стол.

— Это кто же?

— Молодая девушка. Кэтрин Росс. Ты ведь был с ней знаком?

Роберт молчал слишком долго.

— Ну, видел иногда.

— Ей было всего шестнадцать. Не слишком ли даже для тебя, а, Роберт?

Дежурная шутка — все знали, что Роберт увлекается юными девушками. Пересу казалось, это из-за того, что парень сам так и не повзрослел. Навороченная посудина нужна была Роберту для того, чтобы всем заявить: он — настоящий мужик.

Перес продолжил:

— В Новый год…

— А что в Новый год?

— После гуляний на городской площади ты отправился на вечеринку.

— Ну, было дело. В Данросснесс.

— Вы подвезли тогда Кэтрин Росс. До поворота на Врансуик. Так?

Роберт повернул голову. На Переса смотрели водянисто-голубые, с полопавшимися сосудами глаза. Парень был явно чем-то обеспокоен.

— За рулем сидел не я, — сказал Роберт. — Не настолько я глуп.

— А кто вел?

— Какой-то парень из старших классов. Как зовут, не знаю.

— Друг Кэтрин?

— Может, и друг. Понятия не имею.

— Знаешь, где он живет?

— Где-то на юге. В Куэндейле или Скэтнессе… Его семья переехала на Шетланды недавно.

— Говоришь, видел Кэтрин? Где?

— Ну, на вечеринках, в барах Леруика… В общем, обычное дело.

— Девушка она была заметная. Такие выделяются из толпы.

— Это точно, — согласился Роберт, — заметная. И хотя не болтала как другие, больше молчала — взгляд у нее был оценивающий такой, — а все равно выделялась.

Он взял стакан, отхлебнул. И напряжение отпустило.

— Как она умерла? — спросил он. — Переохлаждение? Выпила и отрубилась на морозе?

— А она много пила?

Роберт пожал плечами:

— Девчонки сейчас вообще пьют немало, разве нет? Да и какие здесь еще развлечения зимой-то?

— Нет, не переохлаждение, — сказал Перес. — Ее убили.

Глава двенадцатая

Магнус все боялся, что полиция вернется. Весь вечер он просидел в кресле, прямой как палка. Пять раз мимо проехали машины, но ни одна у его дома не остановилась. Сине-белая лента поперек прохода в стене по-прежнему трепетала на ветру. Ее выхватывали из темноты фары спускавшихся с горки машин. А Кэтрин так и лежала там, накрытая брезентом. У Магнуса при мысли о ней сердце сжималось. Как она? Хорошо хоть земля мерзлая — тело дольше сохранится, плоть не объедят ни звери, ни насекомые. В прошлый раз было лето. Магнус вспомнил, как быстро испортился мертвый ягненок, когда солнце палило. Земля тогда враз прогрелась.

Следующая машина все же остановилась. Вот-вот постучат в дверь. Но приехавшие стояли на обочине и, сунув руки в карманы, переговаривались — чего-то ждали. Затем показался фургон. Поравнявшись с ними, свернул прямо на обочину, чтобы не перегораживать дорогу. Из фургона вытащили небольшой генератор, поставили на тележку и повезли через поле. Туда уже протянули кабель, поставили две большие лампы на штативах. Поднявшись на вершину холма, группа скрылась по ту сторону. Магнус представил Кэтрин в белом свете мощных ламп, бледной и замерзшей. Он глянул на материны часы: восемь. Самолет из Абердина наверняка уже приземлился в аэропорту Самборо. Люди из Инвернесса уже едут на север. В прошлый раз тоже приезжали, но оказались не лучше местных. Перед глазами Магнуса мелькнуло детское личико, четкое, как на фотографии. «Катриона». Он произнес имя вслух, потому что оно пришло ему в голову. У девочки были длинные, спутанные от ветра волосы, темные глаза делались узкими от смеха, когда она взбегала на холм. Примчалась к ним и вошла без стука, держа в руке букетик садовых цветов. В тот день Магнус видел ее в последний раз.

Он вдруг забеспокоился: вскочил и глянул в окно. Полицейских не было — наверное, они там, возле тела. Облако отползло в сторону, и стало видно полную луну. Мать всегда говорила, что в полнолуние он глупеет больше обычного. На неподвижную воду легла дорожка света. Магнус вдруг вспомнил, что за весь день ничего не съел; он подумал, что, может, потому и мысли путаются. А может, то и впрямь луна. Он снова увидел Катриону: она пританцовывала на дороге перед его домом. Странная джига — девочка отплясывала, подняв руки над головой и согнув на манер балерины. Ему почудилось, что она слегка наклонила голову в его сторону, будто приглашая за собой.

Магнус понимал, что это у него воображение разыгралось. Будь Катриона жива, она стала бы уже молодой женщиной, старше Кэтрин. Но оставаться дома дольше не было никаких сил. Все из-за лунного света на воде, из-за того, что весь день ждал возвращения полиции. Да еще материн голос: «Ничего им не говори». И маленькая девочка перед глазами.

Спеша выйти из дому, Магнус торопливо натягивал ботинки, путаясь в шнурках. У него была шерстяная шапка, связанная матерью, и большая куртка, которую она купила ему в Леруике незадолго до смерти — как будто чувствовала, что недолго ей осталось, и покупку одежды ему не доверяла. Тогда же привезла и стопку трусов и носков; он до сих пор их носил.

Выйдя из дома, Магнус полез выше, в сторону от тропинки, пока не добрался до дороги на Леруик. В доме возле часовни свет не горел. Между задернутыми в спальне шторами был просвет, однако Магнус ничего не увидел, только призрачное отражение собственного лица. Он неохотно повернул назад и стал взбираться на холм.

Ступив в тень от насыпи, он остановился и оглянулся. Полицейские не заметили, что он вышел из дома. Луна освещала поле, на котором лежала Кэтрин, и Магнус на удивление четко видел каждого. Наблюдая сверху, он узнавал полицейских по их характерным позам и походке. Те его не видели из-за слепящего белого света; к тому же они целиком сосредоточились на маленькой фигурке, накрытой куском брезента. А когда закончили осматривать место преступления, разом обернулись на дорогу, высматривая огни машин, — команда из Инвернесса ожидалась с минуты на минуту.

Магнус продолжал карабкаться вверх. Он шел медленно — торопиться-то некуда. И вообще впереди долгая зима — время, которое надо как-то скоротать. Взбираясь, Магнус чувствовал, что колено подводит, дышал с присвистом. Дневное солнце местами растопило снег, обнажив торф и увядший вереск. Магнус добрел до вершины насыпи.

Впереди не было ничего, лишь холмистые пустоши. В школе им рассказывали, что когда-то на Шетландах росли леса. И не представить. Если деревья где и остались, так только у местных в садах. Магнусу подумалось, что, попади он на Луну, увидел бы то же самое — равнину без деревьев.

Он остановился перевести дух и снова оглянулся. Отсюда люди на поле казались менее значительными. Позади них простирался скованный серебристым льдом залив, дома Врансуика… Будь у Магнуса хоть капля здравого смысла, вернулся бы домой и лег спать, но что-то гнало его вперед. Может, вот так Катриона тоже не могла остановиться и все плясала и плясала?

Магнус не сразу сориентировался. Но, подойдя ближе, узнал место — его не сбил с толку даже лунный свет, в котором все выглядело незнакомым. В юности Магнус часто бывал здесь — работал вместе с дядей, старшим братом отца, на котором все хозяйство и держалось, а Магнус помогал: считал овец, сбивал их перед стрижкой в стадо, гнал к подножию холма на забой. В начале лета именно сюда они с дядей приходили за торфом. Работа была тяжкая — вгрызться в тугую темную землю, отодрать торф. После у него здорово ломило спину. Но еще тяжелее было везти добычу на тележке до дороги. Теперь-то если кто и копал себе торф, так с трактором да прицепом. Дядя племянником гордился. Говаривал, что Магнус сильнее его собственных сыновей, да и трудолюбивей. Тогда еще были живы и родители, и дядя с двоюродными братьями. И сестра. Теперь не осталось никого.

Магнус подошел к озерцу, у которого братья зимой стреляли гусей. Птицы, перекликаясь, летели с севера вереницей, друг за дружкой, — можно подумать, нанизаны на бечевку, как ленты на хвосте воздушного змея. Тогда-то братья и выходили с ружьями. Магнусу ружье никогда не доверяли. Потом мать готовила подстреленного гуся и большое семейство садилось за стол. Стоя на морозе, Магнус так ярко представил себе эту трапезу за кухонным столом, что в нос ему ударил аромат растопленного гусиного жира, лицо обдало печным жаром. Он даже забеспокоился: не занедужил ли? Видения походили на те, что плавали у него в голове, когда он лежал с температурой.

Подходя к кромке озера, Магнус замедлил шаг, соображая, куда идти дальше. Озеро сковало толстым слоем льда. Местами лед был настолько прозрачным, что просвечивала стального цвета вода. А где-то был белым, комковатым — точь-в-точь конфеты, которые мать делала из кокосовой стружки, сахара и сгущенки. Магнус задумался над тем, почему вода замерзла так по-разному, неодинаково. Крепко задумался, даже рот раскрыл от усердия. Однако объяснения так и не нашел. Между тем неведомая сила толкнула его дальше — он начал взбираться на холм.

Маршрут отпечатался в голове крепко-накрепко. Он будто шел по карте, вроде той, про которую им читали в школе, — там дорога вела к спрятанным сокровищам. Хотя на самом деле никакую карту Магнус не рисовал и ничего на ней не отмечал. Что же это был за маршрут? «От озера на запад — до ручейка Джилли; дальше — вдоль, вверх по холму к оврагу, у которого края после каждого ливня оползают».

И «карта», которую он держал в уме, не подвела. Русло ручейка было засыпано мягким снегом, лишь в оттепель он напитается водой с примесью торфа. Магнус подошел к торфяной перемычке и остановился у глыбы земли — похоже, оползень. На склоне такое часто случалось, особенно после засушливого лета, за которым следовала осень с проливными дождями. Вода просачивалась в трещины пересохшей земли, вымывая ее, и почва вместе с камнями и торфом ползла вниз по склону. Даже сейчас, под снежным покровом, Магнус узнал место. Он пришел туда, куда безотчетно стремился. И теперь стоял, запрокинув голову к небу, а по щекам текли слезы.

Он мог простоять до самого утра, но отголоски пущенной со спасательной шлюпки сигнальной ракеты, неожиданно громкие в ночной тишине, вернули его к действительности. Что бы сказала мать? «Ты как ребенок, Магнус». Пришлось возвращаться домой. Спускаясь по крутым откосам торфяной перемычки, он ступал боком, по-крабьи, но уверенно, хоть и по наледи.

Констебли все еще несли стражу возле тела Кэтрин, однако один полицейский сел в машину и ждал, закрыв глаза. Наверняка рейс из Абердина задерживался. Фургон, на котором привезли лампы и генератор, уехал. Магнус видел, как один из констеблей открутил крышку термоса, налил в нее дымящуюся жидкость и передал напарнику. «Небось приятели, — подумал Магнус. — Работают вместе — всю ночь на дежурстве, вот и сдружились». От смутных воспоминаний у него защемило сердце. А что, если подойти к ним с бутылкой «Грауза» и угостить глотком? Может, они и не откажутся. В такую-то холодину. Может, пока будут пить, перекинутся с ним словцом-другим — хоть бы из вежливости.

Как знать, если бы не разговор со следователем с Фэр-Айла, может, он и решился бы. Но разве выпивка при исполнении не запрещена? Магнус подумал, что, пока начальство рядом, констебли его угощение не примут. Он вспомнил о полицейском участке, о каморке со стенами в масляной краске… Нет, лучше уж хлебнуть в одиночку. Не то спьяну все им разболтает.

Магнус уже сидел дома со стаканчиком виски, когда мимо проехал кортеж из нескольких машин. Но Магнусу совсем не хотелось думать, что они будут делать с телом девушки. У которой волосы цвета воронова крыла. Стакан он взял с собой в постель.

Глава тринадцатая

Перес сидел в машине, закрыв глаза, и слушал тишину, слушал, как подъезжают с юга машины, хотя о задержке рейса из Абердина уже знал. Впрочем, ожидание не было ему в тягость. Наоборот, он обрадовался возможности подумать, обмозговать события дня. Обычно все сводилось к возне с документами. Даже здесь, на Шетландах, где ровным счетом ничего не происходит, бумажной работы хватало. Однако сейчас только и оставалось, что думать и ждать. И он отдался потоку мыслей.

Интересно, каково было Кэтрин Росс — чужой на Шетландах, приезжей. Где-то он ее понимал, ведь у него была испанская фамилия и средиземноморская внешность. Однако его предки жили на Фэр-Айле вот уже несколько поколений, даже веков. Если верить легенде. Он верил. По крайней мере, после пары стаканчиков. Так что его история не имела ничего общего с историей Кэтрин Росс.

Ему непросто было учиться вдали от дома. Леруик казался большим и шумным, с нескончаемым потоком машин на дорогах. Ночью улицы освещались, было светло как днем, словно город никогда не спит. А вот в глазах Кэтрин, переехавшей из Йоркшира, городок наверняка выглядел слишком тихим.

Мысли снова скакнули — от расследования обратно к Фэр-Айлу и семейной легенде. Легенда была такова. Во время англо-испанской войны один из кораблей «Непобедимой Армады», «Эль Гран Грифон», шедший вместе со всей флотилией к берегам Англии, сильно отклонился от курса. По крайней мере, эта часть легенды была совершеннейшей правдой — не так давно дайверы обнаружили корабль. И потом, имелись записи. Археологи тоже располагали вещественными доказательствами. Кое-кто утверждал, что именно благодаря этому кораблю и возникла знаменитая вязка Фэр-Айла, узоры, не имеющие ничего общего со скандинавскими. Конечно, норвежцы тоже вязали, но их узоры были повторяющимися и предсказуемыми — маленькие квадраты, такие неинтересные, скучные. Традиционные узоры Фэр-Айла — затейливые, яркие. Некоторые напоминали по форме кресты — подобная вышивка вполне могла украшать одежды католических священников.

Поговаривали, что узоры эти появились вместе с испанским мореходом, выжившим после кораблекрушения. Лишь чудом Мигель Перес добрался до берега вплавь. Его нашли на галечном берегу Южной гавани, у самой кромки воды — приливная волна все еще лизала ему щиколотки. Он едва дышал. Островитяне взяли его к себе. Потому как назад — в знойную Испанию, к соплеменникам, — ему дороги не было. Да и как он мог вернуться на родину? В те времена одно только путешествие с острова Фэр-Айл на Мейнленд уже представляло собой целое приключение. Так испанец тут и застрял. Иногда Перес задумывался: чего предку не хватало больше всего? Испанского вина? Любимых блюд? Духа цветущих апельсиновых деревьев, олив, прокаленной солнцем пыли? Ослепительного солнечного света, плескавшего по древним камням?

Легенда гласила, что испанец полюбил местную девушку; имя ее история не сохранила. Перес подумал, что наверняка все было гораздо прозаичнее — моряк просто устраивался как мог. Он не один месяц провел в море, давно не был с женщиной. Прикинулся влюбленным, если так можно было добиться своего. Хотя вряд ли любовь вообще принималась островитянами в расчет. В те времена женщины выбирали мужчин сильных, способных управлять лодкой. Мужчинам нужны были хорошие хозяйки, умевшие варить пиво и печь хлеб. Но что бы там ни свело эту пару, у них родился мальчик. Один-то уж точно. Потому что с той поры Пересы на Фэр-Айле не переводились — они обрабатывали землю, управляли почтовым судном, женились, снова и снова производя на свет продолжателей рода.

Джимми Перес зябко поежился. Холод отрезвлял, возвращая к делам насущным. Итак, Кэтрин росла вовсе не в деревне с населением в сотню человек, многие из которых переженились, где все друг с другом знакомы. И ей, должно быть, непривычно было ощущать себя как в аквариуме — все про нее все знают или думают, что знают. Ее мать умерла после долгой болезни. Сломленный несчастьем отец отдалился от дочери, почти не интересовался ее делами. Перес вдруг подумал, что Кэтрин жилось очень одиноко. Даже Салли Гёнри, чей дом в двух шагах, даже некий парень, которого еще предстоит вычислить, не спасали ее от жуткого одиночества.

Мысли Переса плавно переключились на Магнуса Тейта. Старику-то наверняка тоже одиноко? Все вокруг твердили, что это он убил девушку. И сейчас старика не задержали только лишь потому, что в полицейском участке он провел бы всего шесть часов, ведь здесь, на островах, действовали другие законы. А команда из Инвернесса неизвестно когда еще прибудет. Что, если самолет приземлится только утром? Пришлось бы отпустить Магнуса Тейта посреди ночи.

С наступлением сумерек Сэнди Уилсон, один из констеблей, спросил, не стоит ли отрядить человека для слежки за домом старика.

— Это еще зачем? — недовольно бросил Перес. Сэнди вечно испытывал его терпение.

Сэнди, не ожидавший резкого тона, покраснел, и Перес воспользовался моментом, чтобы окончательно вразумить подчиненного:

— Как он ночью сбежит с острова? Вплавь переберется? Его дом хорошо просматривается. Как по-твоему, где старик спрячется?

Перес еще не решил для себя, убийца Магнус или нет. Рано было судить. Однако его раздражало то, с какой легкостью коллеги ухватились за предположение. Это дело он рассматривал как испытание на профессионализм. В других его больше всего раздражала небрежность, леность ума. Да, много лет назад исчезла девочка, и Тейт тогда был главным подозреваемым. Ну и что? По мнению Переса, оба случая никак не были связаны. Если Катриону Брюс убили, ее тело спрятали. Тело Кэтрин оставили на виду, как будто намеренно. Катриона была еще ребенком, выглядела даже младше своих лет — Перес видел фотографии в деле. Кэтрин же была молодой женщиной, привлекательной и дерзкой. Ожидая прибытия команды, Перес надеялся на непредвзятость их суждений. Он рассчитывал переговорить с ними прежде, чем они наслушаются местных сплетен и проникнутся предубеждением против старика-изгоя.

Тишину нарушило гудение генератора, привезенного, чтобы освещать место преступления. Наверное, Сэнди завел мотор — что-то там проверить. Однако минуты через две у Переса ожил мобильный. Звонил констебль, отправленный в аэропорт встречать прибывающих.

— Самолет приземлился. Еще немного — и выезжаем.

Перес про себя усмехнулся. Однако тому, что Сэнди узнал новость раньше, чем он, босс, не удивился: Брайан и Сэнди вместе выросли на Уолсе. Земляки, что тут скажешь.

Из отдела криминальных расследований Инвернесса прилетели шестеро. Один криминалист, двое констеблей, два сержанта и инспектор, которому поручили возглавить расследование. Вообще-то ранг у него тот же, что и у Переса, старший следователь, только опыта побольше, вот его и назначили. Все шестеро поместились в двух машинах. Пересу вдруг стало досадно — своим вторжением они оборвали ход его мыслей. А еще на него навалилась сонливость — даже простые движения давались с трудом.

Открыв дверцу машины, Перес вышел; в теплом салоне он и забыл, какой на дворе мороз. Навстречу ему шагнул энергичный инспектор, громко представился и крепко пожал руку.

Прежде всех место преступления полагалось осмотреть криминалисту. Джейн Мелтем оказалась женщиной бодрой, толковой; она говорила с заметным ланкаширским акцентом и ценила суровый черный юмор. Все смотрели, как она открывает багажник и вытаскивает свой чемоданчик.

— А тело потом куда? — спросила она.

— В морг Энни Гуди, — ответил Перес. — У нее похоронное бюро в Леруике. Полежит там, пока не переправим в Абердин.

— И когда управитесь?

— Ну, сегодня уже поздно — паром ушел. А самолетом — никак. Выходит, завтра вечером.

— Понятно. Значит, время есть.

Она стала облачаться в одноразовый защитный комбинезон.

— Только бы поверх налез. Не то без куртки враз окочурюсь. И на пароме нас будет двое.

Джейн набросила на голову капюшон, подоткнула выбившиеся пряди.

— А что, пассажиры не против такого попутчика?

— Они не узнают, — объяснил Перес. — Тело будет в стареньком фургоне без опознавательных знаков.

— Кто делает вскрытие?

— Билли Мортон, университетский патологоанатом.

— Отлично! Мортон — профессионал, — сказала Джейн.

Перес решил, что рассуждает она здраво. Сам он о Билли Мортоне тоже был высокого мнения.

Джейн глянула на Переса:

— Думаю, вы и сами понимаете — сегодня едва ли закончу. Придется вернуться, как только рассветет.

— Я надеялся, что до завтрашнего утра тело не останется, — сказал Перес. — Тут поблизости школа — дети мимо бегают. К тому же оно и без того целый день пролежало.

— Понимаю.

Перес видел, что она тщательно обдумывает сказанное. Видимо, не из тех, кто портит другим жизнь, лишь бы самоутвердиться.

— Постараюсь успеть.

Джейн пролезла через брешь в ограде. Все смотрели, как она обходит поле вкруговую, приближаясь к телу с той стороны, где снег не был затоптан. Подойдя, она крикнула:

— Как там с прогнозом погоды на завтра?

— Никаких изменений. А что?

— Если обещают оттепель, осмотрю все сейчас. Похоже, здесь порядком натоптали — мало что видно. Может, что и обнаружим, но все же оставлю осмотр до утра. А пока займусь телом.

В ослепительном свете ламп она выглядела странно. Все белое. Пересу вспомнился фильм ужасов: мир после радиоактивных осадков, сплошь чудища и мутанты. Он вдруг заметил, что за Джейн наблюдают все: и местные, и приезжие. Им не терпелось узнать, к каким выводам она придет, и никто не нарушал тишины — она целиком завладела их вниманием. Не выносили оценок, ничего не обсуждали. Время для этого придет позже.

И оно пришло — когда все набились в спальню гостиничного номера в Леруике. В номере разместили двоих констеблей; именно у них инспектор из Инвернесса и назначил совещание. В спальне стояли две узкие кровати, но вообще комната была не такой уж и просторной. Пыльные занавески на окнах, вытертый ковер. Пересу даже неловко стало. Неужели ничего лучше этой берлоги не нашлось? Что теперь о них подумают?

Рой Тейлор, инспектор, откупорил бутылку виски «Беллз». Все пили из того, что оказалось под рукой, — из кружек, пластиковых стаканов, найденных в ванной, одноразовой чашки из-под аэропортовского кофе. Перес устроился на полу, наблюдал. Тейлор принялся вещать, умостившись на кровати. Перес еще не составил о нем окончательного мнения. Для инспектора Тейлор был слишком молод — лет тридцать пять. Скрывая преждевременное облысение, он стригся очень коротко и светил голым черепом. Вполне возможно, это первое дело, которое ему поручили как старшему следователю. И он горел энтузиазмом, Перес сразу это заметил. Что это, служебное рвение? Может, и так, но Пересу показалось, что тут нечто большее. С того самого момента, как Тейлор вытащил из своей дорожной сумки бутылку виски, он задавал вопросы один за другим. Правда, разобрать, о чем он спрашивал, удавалось не сразу. Может, Тейлор и работает в Инвернессе, но родился уж точно не там.

— Из Ливерпуля, — сказал он, когда Перес поинтересовался. — Лучший город на земле.

Тейлор так и сыпал вопросами, впитывая ответы как губка. Ничего не записывал, но Перес решил, что у него все отпечатывается в мозгу.

Прилетев позже, когда расследование уже началось, Тейлор стремился наверстать упущенное. Перес легко представил, как тот мерил шагами зал ожидания в аэропорту Дайс, считая минуты до объявления посадки. Как ругнулся вполголоса, когда объявили о задержке рейса.

Тейлор поднялся с кровати, размяться. Встал на носки и потянулся к потолку. Перес тут же вспомнил обезьяну в эдинбургском зоопарке, куда их школьниками возили на экскурсию. Обезьяна схватилась за прутья клетки, пытаясь их раздвинуть, — ей явно было тесно. Пересу подумалось, что Тейлор из той породы людей, которым везде будет тесно, даже посреди африканской саванны. Похоже, границы у него не вовне, а в голове. А впрочем, что за глупости. Надо поменьше налегать на виски.

Перес вслушался — вокруг заговорили о Магнусе Тейте: как к нему подступиться, кто будет его допрашивать. Решили выделить для этого одного местного и одного из приехавших. Но давить на старика не следует. Просматривая дело об исчезновении Катрионы Брюс, Тейлор из протокола допроса заключил, что с Тейтом тогда не церемонились. Однако на этот раз подобной мерзости произойти не должно. Он не потерпит провала из-за того, что кто-то не умеет держать себя в руках. С этого момента все они — одна команда. Тейлор сделал жест, обводя рукой всех присутствовавших. И Перес ему верил. У кого другого вышло бы до тошноты фальшиво, а у Тейлора — нет. Все тут были готовы у него с рук есть.

— По-моему, не стоит спешить с выводами насчет Магнуса Тейта.

Джимми Перес сидел в углу и вертел стакан с маслянистым виски. Вообще-то он не думал встревать. Однако решительный настрой Тейлора передался и ему.

— Почему вдруг? — Тейлор перестал потягиваться, замер. Присел, уперев руки в пол, и опять напомнил Пересу обезьяну. Его лицо оказалось вровень с лицом сидевшего на полу Переса.

Перес изложил свои доводы, поделившись соображениями, которые обдумывал еще в машине. Что между жертвами не было ничего общего. Что если Тейт и преступник, почему он ждал столько лет, прежде чем совершить очередное убийство? К тому же Кэтрин Росс — девушка ушлая, из большого города. Да и физически развитая. Она бы не дала себя убить за здорово живешь.

— Если не Тейт, то кто? — потребовал от него ответа Тейлор.

Перес пожал плечами. Все косвенные улики указывали на Магнуса, однако Перес не хотел никого арестовывать вслепую, не обдумав все варианты.

— Ничего конкретного у меня нет, — сказал он. — Просто я за непредвзятый подход.

— У нее был парень?

— Может, и был. В ночь перед убийством она оставалась у кого-то.

— А кто это, мы не знаем. Так?

— Пока не знаем. Я навожу справки. Думаю, вычислить парня не составит труда.

— Надо разыскать его в первую очередь. Согласны?

Никто не ответил.

— Все, пора на боковую, — сказал Тейлор, поднимаясь на ноги. — Завтра нам предстоит много дел. Так что выспаться не помешает. Вам всем тоже советую.

Перес подумал, что вряд ли Тейлор тут же провалится в сон. Наверняка всю ночь глаз не сомкнет, будет ходить по комнате взад-вперед — как дикий зверь в клетке.

Глава четырнадцатая

Джимми Перес вышел на улицу. От гостиницы до дома было рукой подать. По пути он остановился и глянул на плавбазу, что стояла на той стороне залива. Судно было освещено, но никто, похоже, не работал. Перес шел узкими пустынными улицами. Холодный воздух бодрил, в голове прояснилось.

Перес жил у самой воды, в крошечном домике, втиснутом меж двух других, побольше. На каменной стене со стороны залива виднелась отметина — уровень приливной волны; в непогоду соленые брызги долетали до окна второго этажа. В доме было сыро, тесно и неудобно. И парковаться негде. Когда в гости приезжали с ночевкой родители, Перес перебирался на диван. После того как Сара ушла, он вернулся на Шетланды и купил домик — в порыве романтического настроения. Впрочем, о покупке Перес не особенно сожалел — он представлял, будто живет в лодке на воде. Внутри дом и в самом деле напоминал каюту корабля: ничего лишнего, все на своих местах. Перес мало внимания обращал на собственную внешность, но о доме заботился. Стены гостиной были обиты поперечными деревянными панелями, подогнанными одна к другой, — так обшивали каравеллы — и выкрашены в серый цвет. Как теперь понял Перес, то была попытка скрыть следы сырости. Обои в таком доме быстро испортились бы. Единственное небольшое окно смотрело на воду. Стоя же посреди кухни-камбуза, Перес дотягивался до стен.

Он переступил порог своего дома ровно в полночь. Тейлор назначил сбор на завтра за час до рассвета, но у Переса сна не было ни в одном глазу. Он включил конфорку — вскипятить воду для чая, и тут вспомнил, что за весь день так и не перекусил. Бросил уже нарезанный хлеб на решетку гриля, отыскал в холодильнике маргарин и джем. Если прямо сейчас позавтракать, утром будет больше времени.

Он ел и просматривал почту, лежавшую еще с утра, — короткое письмо, пришедшее авиапочтой. Писала давняя знакомая — они дружили еще со времен юности на Фэр-Айле; когда знакомой стукнуло тридцать, она решила не ограничиваться поездками на соседние острова, а повидать мир. И теперь работала учительницей в Танзании — по линии благотворительной организации. Читая ее письмо, Перес представлял себе пыльные дороги, экзотические фрукты, улыбчивых детей. «Слушай, приезжай, а? Поживешь здесь». В пятнадцать Перес был в нее влюблен; казалось, чувство до сих пор не угасло. Но потом он полюбил Сару, когда женился. «Эмоционально невоздержанный». Перес где-то слышал эту фразу. Может, от Сары — в ее стиле. Обидно, конечно, но похоже на правду. Вечно у него симпатии не к месту. Даже сейчас, во время расследования, ему хотелось защитить Фрэн Хантер и ее девочку, да и к Магнусу Тейту питал острую жалость, убийца он или нет. А полицейскому полагается сохранять беспристрастность.

Он сполоснул чашку, тарелку и положил на подставку сушиться. Налил в стакан воды — с собой в спальню. Но подняться наверх не спешил. Взяв трубку телефона, Перес заметил, что ему звонили. Первое сообщение было от Джона, приятеля, он звонил вечером, в четверть девятого. Звонил по мобильному, сидя в «Лаундже», одном из баров Леруика, — Перес расслышал отдаленные звуки скрипки и смех. «Слушай, если свободен, приходи — угощу пивом. Помнишь, за мной должок? Впрочем, сейчас у тебя наверняка дел выше крыши. Ладно, еще увидимся». Похоже, об убийстве знал уже весь город.

Второе сообщение было от матери. Не тратя время на формальности, она перешла сразу к делу: «Знаешь, а у меня новость, которая тебя заинтересует. Вилли и Эллен надумали-таки переехать на юг, поближе к своей Энн. Позвони как-нибудь».

Перес услышал в голосе матери затаенную радость. Он прекрасно понимал, что к чему. Вилли и Эллен были пожилой парой, они поселились на Фэр-Айле и начали заниматься фермерством еще в пору молодости, когда поженились. Родившийся на острове Вилли приходился Пересу дальним родственником — по бабке. Эллен приехала на Фэр-Айл молоденькой медсестрой. И вот они уезжают, оставляя хозяйство.

Что же он испытал, узнав новость? Страх? Тоску? Радость? Поди разбери. Перес вспомнил во всех подробностях последний приезд на ферму «Скерри». Эллен показывала недавно отремонтированный дом: кровлю перестелили, окно в кухне, выходящее на Южный маяк, расширили. И угощала ячменными лепешками, испеченными на сковороде. Он стоял с лепешкой у окна и смотрел на окружающие дом поля, хорошо защищенные от ветров, — неплохо бы засеять их ячменем. Если он когда вернется, обязательно заведет большое хозяйство — как это было принято в прежние времена.

И вот события начали стремительно развиваться. При желании Перес вскоре может стать хозяином «Скерри», поскольку в таких случаях предпочтение всегда отдавалось выходцам с Фэр-Айла. Итак, ему нужно принять решение. Но сейчас он к этому совсем не готов. Вернувшись на Фэр-Айл, он раз и навсегда предопределит свое будущее. Традицию не переломить. Отец ходил капитаном на почтовом судне, и Пересу ничего не останется, как влиться в его команду, а со временем и подменить. Когда-то Перес мечтал о спокойной, размеренной, предсказуемой жизни на острове — ему казалось, именно этого он и хочет. Теперь, когда мечта приняла реальные очертания, он засомневался — не затоскует ли?

Возможно, сомнения его и не терзали бы, не подвернись это в высшей степени запутанное дело. Перес понимал, что не обошлось и без влияния инспектора из Инвернесса с его энтузиазмом. Может, это опять романтический каприз, но сейчас ему казалось, что работа полицейского очень важна. Сохранится ли у него это ощущение, когда начнется привычная рутина — мелкие кражи и дорожные аварии?

Семья очень хотела, чтобы он вернулся, хотя вслух это никогда не обсуждалось. Они уважали его выбор. Говорили, пусть занимается тем, что ему нравится. Родители гордились сыном, служившим в полиции. Однако Перес исподволь чувствовал давление с их стороны. Он был последним в роду. И хотя сестры вышли замуж и жили на Фэр-Айле, только он мог передать фамилию. Когда Перес рассказал матери о том, что они с Сарой расстались, она на мгновение потеряла самообладание. Перес тогда ясно прочитал ее мысли: «Значит, внуков не будет. По крайней мере, пока». Сара наверняка тоже тяготилась бременем этих надежд. И пока носила, и после, когда случился выкидыш.

Захватив стакан воды, Перес пошел наверх. Сейчас он был не в состоянии что-либо решить. Выглянул в окно, задернул шторы. Обычно он засыпал под едва слышный плеск воды, но сегодня кромка воды у самого берега все еще была скована льдом. Стояла тишина, иногда нарушаемая непонятным поскрипыванием. Перес опасался, что не сможет заснуть — перед глазами будет маячить образ мертвой девушки с обезображенным лицом. Однако на него нахлынули воспоминания о Фэр-Айле: вид из окна фермы, залитая солнечным светом Южная гавань, тени облаков, бегущие по Малколмз-Хед…

Когда следующим утром Перес явился в полицейский участок, Тейлор уже был там. Он тут же отозвал его в переговорную — видимо, успел освоиться на новом месте. Перес подумал, что вряд ли Тейлор вообще спал.

— Давай-ка поговорим, пока войско подтягивается, — сказал Тейлор. — Итак, что ты вчера предпринял, кого опросил? О старике я уже в курсе. Кого еще?

Перес стал рассказывать. Странное чувство. Давно он не докладывал другому сыщику.

— Я должен четко представить картину происшедшего — что за чем следовало.

Тейлор вырвал из большого блокнота лист, положил на стол и начал писать толстым черным маркером. Перес понадеялся, что эти записи никому не придется читать. Не разберут.

— Значит, в Новый год, уже после двенадцати, они с подругой зашли на огонек к Магнусу Тейту. Так сказать, на спор. Третьего числа Кэтрин говорит отцу, чтобы не ждал ее домой — она идет на вечеринку и там останется. Четвертого оставляет сообщение — возможно, снова не придет ночевать. — Тейлор остановился и посмотрел на Переса: — А тот не интересовался, где будет дочь? И вообще, что за вечеринка?

Перес покачал головой:

— У него жена недавно умерла. Он до сих пор подавлен — что-то вроде депрессии. Похоже, дочь была предоставлена сама себе.

— Ясно. Думаю, нам не составит труда выяснить, где она была. Четвертого числа в первой половине дня она садится на автобус и едет домой. На том же автобусе возвращается Тейт; он приглашает ее на чай. Тейт утверждает, что она ушла от него засветло, но дальше никто ее уже не видел. Следующим утром, пятого числа, неподалеку от Взгорка находят ее тело. Верно?

— Да… — Перес чуть было не ляпнул «сэр», но вовремя прикусил язык. Все-таки он на своей территории.

— Ну что, пойдем? Посмотрим, что у остальных.

Перес назначил Сэнди ответственным за диспетчерскую. Констебль неплохо знал компьютеры и хорошо разбирался с текучкой, так что Перес предпочел оставить его в офисе, а не бросать на работу с людьми. С городскими пьянчугами Сэнди управлялся, но там, где нужны проницательность и такт, не годился. Он и сейчас стоял и чесал себе зад, ожидая реакции Тейлора на проделанную в диспетчерской работу. Сэнди напоминал Пересу скаута-волчонка перед смотром вожака стаи Акелы[6]. В том-то и незадача. Соображения у Сэнди было как у несмышленыша.

— Ну как, пойдет? — Сплошь веснушки и рвение. — У нас, конечно, еще не было расследований такого уровня. Уж на моей-то памяти точно. Но компьютеры я подключил — работать можно.

— Блестяще, — оценил Тейлор. — Просто блестяще.

Перебор с похвалами. Перес догадался: мысли Тейлора в данный момент заняты чем-то другим. Однако Сэнди принял похвалу за чистую монету. Сейчас, в присутствии остальных, Тейлор выглядел все таким же энергичным, что и накануне, но Перес заметил синяки под глазами. За окном еще не рассвело. Включенные на столах лампы освещали только небольшое пространство вокруг; вся диспетчерская была погружена в сумрак и неожиданно напомнила Пересу командный пункт из старых фильмов о войне — висевшей в воздухе атмосферой напряженного ожидания.

А Тейлор тем временем продолжал:

— Я так понимаю, у нас есть линия с городским номером, который можно предоставить населению?

— Да, только что подключили.

— Пусть на звонки отвечают круглосуточно, без выходных. Кто-нибудь что-нибудь да видел. Чтоб не получилось так, что свидетелю хватило пороху позвонить, а тут автоответчик. Пусть с ним сразу живой человек говорит. Ясно?

— Так куча народу ткнет пальцем в Магнуса Тейта, — сказал Сэнди Уилсон.

— Пальцем тыкать недостаточно. Вежливо, но твердо дайте понять, что вам нужны доказательства. — Тейлор сделал паузу — убедиться, что все его слушают. — Я решил посадить на телефон парней из Инвернесса. Чтобы потенциальный свидетель мог при желании оставаться анонимным. Здесь ведь все всех знают. И еще: важно отвечать на звонки круглые сутки, так что работайте посменно. Дело попалось непростое, и это надо учитывать. — Тейлор окинул их взглядом: — Согласны?

Вопрос был пустой формальностью. Все и без того понимали — решение уже принято. Тейлор уселся на край ближайшего к выходу стола.

— Так, а что у нас с телом? Увезли?

— С согласия криминалиста. Оно в морге похоронного бюро. Сегодня вечером погрузим на паром — отправим на вскрытие. Джейн Мелтем будет его сопровождать и дождется результатов.

— Что при девушке было? Сумка, ключи, кошелек?..

— Ни сумки, ни ключей. Только кошелек — в кармане пальто. Вчера Мораг осмотрела ее комнату и нашла дамскую сумочку. Но и там никаких ключей.

— Странно, а? Странно, что она вышла без ключей. Как бы она попала обратно в дом?

— Да многие здесь совсем не запирают. Только если уезжают надолго. Может, ключи и были при ней, но вывалились из кармана, когда ее убили.

— Надо обшарить на месте преступления каждый сантиметр. Как бы это устроить? Может, связаться с Инвернессом — вызвать народ на подмогу?

— Мы как-то раз привлекали к поискам береговую охрану, — припомнил Перес. — Они тогда прислали спасательную команду. Правда, не уверен, что у них имелись санкции…

— К черту санкции! Пока запросим помощь официально, уйма времени утечет. Начнется метель, задует сильный ветер, тогда уж точно ничего не найдем. Могу я поручить это дело тебе? Постарайся, чтобы команда была на холме как можно раньше.

— Конечно.

Хотя на самом деле Перес понятия не имел, сколько времени потребуется, чтобы собрать людей для прочесывания местности. Впрочем, как еще он мог ответить?

— Да, и наведайся в школу.

Тейлор разогнался и тараторил, почти не делая пауз между словами. Иногда он не поспевал за ходом собственных мыслей и обрывал фразу на полуслове, продолжая дальше.

— Поговори с десятиклассниками. Собери их всех вместе, что ли… Если такое возможно организовать. Обратись к ним официально. Дай понять, что их помощь крайне важна. Обязательно поговори сегодня, пока они еще под впечатлением, пока не обвыклись. — Он сидел на столе и болтал ногами — как ребенок-непоседа. — Почаще напоминай о том, что отец Кэтрин нуждается в их сочувствии.

Ясно, что ученики и учителя частенько не ладят. Но сейчас-то. Не тот случай. И пусть запишут номер нашей линии. Скажи, что на телефоне — человек не из местных. Но если захотят, могут поговорить с тобой. Пусть у них будет выбор. Потом, нас интересует, где Кэтрин была в ночь перед убийством, с кем обычно общалась, кто ее парень, кто, может, хотел бы им быть.

Тейлор замолчал, переводя дух. В комнате ненадолго установилась тишина. Глянув поверх головы Тейлора, Перес заметил, что кромешная тьма за окном поредела — вот-вот взойдет солнце.

— Особенно меня интересует тот, кто в новогоднюю ночь подвозил девушек домой, — сказал Перес. — Я уже выяснил, где он живет. И без труда разыщу его в школе.

— А как же Магнус Тейт? — встрял Сэнди Уилсон. У него никогда не получалось держать язык за зубами, а одобрение Тейлора, которое он принял всерьез, лишь прибавило уверенности в себе. — В смысле, зачем вся эта возня, если девчонку убил он?

Тейлор соскочил со стола и резко крутанулся, оказавшись с Сэнди лицом к лицу. Перес ожидал, что последует взрыв эмоций, — он уже понял, что инспектор не из тех, кто терпит дураков. А временами Пересу казалось, что Сэнди — первый дурак на Шетландах. Но Тейлор сдержался; Перес видел, чего ему это стоило. Наверняка старший инспектор понимал: если отчитать одного из местных перед его сослуживцами, это только ухудшит отношения между людьми из Инвернесса и Леруика.

— На данном этапе расследования мы обязаны отработать каждую версию, — произнес Тейлор ровно. — Сам знаешь, Сэнди, как оно в суде бывает. Всегда отыщется ловкий адвокат, который захочет сделать себе на громком деле имя. «А кого еще вы опросили, инспектор Тейлор? Что еще вы предприняли? Или вы были настолько уверены в вине моего подзащитного, что дальше своего носа и смотреть не стали?» Моя задача — представить суду убедительные доказательства вины человека, а не просто посадить его на скамью подсудимых. У вас же, Сэнди, не получилось и это — вспомни Катриону Брюс. С такими, как Магнус, надо обращаться половчее. Уловил, Сэнди?

Пересу подумалось: да скорее рак на горе свистнет, чем Сэнди что-нибудь уловит. Впрочем, Тейлор не заметил, что констебль должного отклика не выказывает, — он продолжал с прежней энергией:

— За Тейтом мы приглядим. На месте преступления еще несколько дней будут работать наши люди, а поскольку старик живет неподалеку, сделать это не составит труда. Будем наблюдать за ним ненавязчиво. Если Тейт куда выйдет, проследим — еще одного убийства нам не надо. Ночью я все думал над словами Джимми. Не дал ты мне спать, Джимми, но твоя правда. Сначала отработаем другие версии. А за старика возьмемся, когда будем точно во всем уверены.

«Хорошенькое дельце! — подумалось Пересу. — Выходит, если все пойдет не так, отвечать мне?» А Тейлор, похоже, гораздо лукавее, чем кажется.

Глава пятнадцатая

Салли собралась в школу и вышла к автобусной остановке — все как обычно. Дожидаясь автобуса, она впервые осознала: Кэтрин больше нет. До сих пор события дня ушедшего были вроде драмы из телевизора, они будоражили и так не походили на обычную жизнь, что и в голове не помещались. Будто кино смотришь. Казалось, фильм закончится, и вот она, снова обычная жизнь.

Она стояла на остановке в потемках, ноги уже заледенели, совсем одна, и тут-то поняла: а ведь это и есть обычная жизнь. Отсутствие Кэтрин было даже ощутимее, чем присутствие. У живой Кэтрин настроение то и дело менялось, никогда нельзя было угадать, что она выкинет в следующую минуту. Смерть же — неизменна. Салли как будто чувствовала, что стоит только протянуть руку туда, где раньше стояла Кэтрин, попадешь в дыру. Осязаемую, сверкающую как лед.

Вообще-то она запросто могла остаться дома — стоило только попросить. Мать не имела бы ничего против. Когда Салли вышла к завтраку, мать, помешивая у плиты овсяную кашу, обернулась и спросила с неподдельным сочувствием:

— Ты прям готова ехать?

И если бы Салли хоть долю секунды помедлила с ответом, мать не преминула бы сказать: «Оставайся-ка ты дома. Никто из учителей возражать не будет».

Но Салли поспешно сказала:

— Да, поеду. Хоть ненадолго об этом забуду. — Тон был решительный и твердый.

Мать одобрительно кивнула — может, подумала, какая у нее бравая дочь. В этом-то и вся ирония. Сколько раз Салли под любым предлогом — голова болит, живот крутит — пыталась отсидеться дома. Но мать ни разу ее не пожалела. Она не понимала, каково ей, дочери учительницы, когда от школы никуда не деться. Стопки тетрадей в кухне, глянцевые карточки со старательно вписанными словами — все это лишний раз напоминало о школе, о том, что Салли ожидало, стоит только пересечь двор и войти в класс. Обидные прозвища, тычки исподтишка, бойкоты… С переходом в старшие классы школы Леруика для нее мало что изменилось. Одноклассники все так же изводили, только более изощренным способом. Она по-прежнему жила как в аду. И никто ее не понимал, даже Кэтрин.

Сегодня мать спросила, будет ли она овсяную кашу. Может, ей хочется чего-нибудь другого? Яйцо сварить? В свое время Салли очень переживала из-за того, что раздается вширь, и попросила мать не готовить ей завтрак — вместо каши она будет есть фрукты. Мать тогда фыркнула и сказала, что, мол, тут ей не ресторан. Она не понимала мучительного стремления дочери быть как все.

Отец уехал на работу раньше, еще до того, как Салли встала. Она понятия не имела, что он думает об убийстве Кэтрин. Что вообще думает. Иногда ей казалось, что он живет другой, тайной жизнью, о которой они с матерью и не подозревают. Так он выживал.

После завтрака мать стала натягивать пальто:

— Посажу тебя в автобус — незачем оставлять одну.

— Мама, зачем? Сейчас всюду полиция.

Ей совсем не хотелось, чтобы мать под видом беспокойства за нее совала нос не в свои дела, пытаясь что-нибудь выведать. Все ее мысли были о Роберте Избистере, и она боялась проговориться. Мать ни за что не должна узнать об их отношениях. Не сейчас. Иначе придется выслушивать ее бесконечные тирады о том, какой он никчемный, не чета своему отцу… Салли отчетливо представила мать, как она говорит ехидно, с издевкой. Ее невозможно было переубедить. Салли чувствовала, что запросто может сдаться, поверить словам матери. Только мечта о Роберте придавала ей сил.

И вот Салли стояла у поворота и ждала. В окне кухни то и дело мелькала голова матери, проверявшей, на месте ли дочь. Вдруг ее изнасиловали? Убили? Салли старалась не обращать внимания. Потом ей вспомнилась Кэтрин. Стараясь отделаться от навязчивых образов, Салли вызвала в памяти романтические фантазии о Роберте, но Кэтрин по-прежнему стояла перед глазами. Салли вспомнила, как они вдвоем встречали Новый год: сначала развлекались в Леруике, на обратном пути ввалились к Магнусу Тейту. В гостях у старика Кэтрин ни капельки не струсила, выглядела все такой же невозмутимой, уверенной в себе.

Сторож посыпал дорожку к школе солью, и снег превратился в грязную жижу, которую ученики потом разносили по коридорам. В холле возле аудитории восьмого класса собрались ребята и девчонки — сидели на бильярдном столе и дурачились, со смехом пихая друг дружку. Салли подумала, что они ведут себя как детсадовцы. От работавших на полную мощность радиаторов окна запотели, вода сбегала по стеклам ручейками. Тут же висели влажные куртки, пальто — пахло как в прачечной. Первой Салли попалась Лиза, вульгарная девица с такими буферами, что непонятно было, как она вообще умудряется держать спину.

— Сэл, — сказала Лиза, — сочувствую!

В школе трагическую смерть Кэтрин до сих пор воспринимали как происшествие, призванное скрасить их серые будни. По дороге в раздевалку Салли слышала перешептывания по углам: одни делились с другими сплетнями и слухами. От всего этого ее мутило.

Когда она толкнула дверь в раздевалку и вошла, все на мгновение затихли. Но тут же столпились вокруг нее. Даже завзятые снобы, которые, оккупировав стол посередине, держались вместе и не снисходили до других, и те подошли. Салли никогда еще не оказывалась в центре внимания. У нее и друзей-то настоящих не было. Разве что Кэтрин. Впрочем, и та была слишком занята собой, своими мыслями, чтобы замечать подругу. Теперь же взгляды всех были прикованы к Салли. Одноклассники сгрудились вокруг нее, наперебой заговорили: «Вот ужас-то! Ведь вы с ней были подругами. Сочувствуем, правда!» Затем последовали вопросы, сначала робкие, потом все смелее: «А полиция тебя допрашивала? Все говорят, что это Магнус Тейт, — его уже арестовали?»

Раньше она болталась между несколькими компаниями, но нигде ее не принимали. Салли слишком старалась понравиться. Слишком много болтала, слишком громко смеялась, чувствуя себя при этом толстой, неуклюжей, глупой. А теперь, когда они с жадностью ловили каждое ее слово, ей и сказать-то было нечего. Она отвечала на их вопросы с трудом, запинаясь. Но этого-то они и ожидали. Лиза обняла Салли за плечи.

— Не переживай, — сказала она. — Мы с тобой.

Салли понимала, что будь Кэтрин рядом, скорчила бы гримасу, сунув два пальца в рот: мол, слушать тошно.

Салли так и подмывало бросить Лизе и остальным, что она насквозь их видит. Нисколько они не переживали, наоборот, наперебой обсуждали ужасную новость. Одноклассники Кэтрин недолюбливали. На прошлой неделе Лиза обозвала ее заносчивой коровой с юга — мистер Скотт как раз зачитывал классу отрывок из сочинения Кэтрин по Стейнбеку. Нисколечко им не жалко, что больше не сидеть ей на английском на первой парте.

Но ничего этого Салли не сказала. Теперь, когда Кэтрин рядом не было, с одноклассниками надо как-то ладить. И она принимала их сочувствие, дружеские объятия, слова утешения с удовольствием. А мнение Кэтрин было уже неважно. Ведь Кэтрин умерла.

Прозвенел звонок на первый урок, и все разбрелись, только кучка снобов осталась в раздевалке травить анекдоты. У Салли и Лизы первым была английская литература; они отправились на урок вместе.

Салли терпеть не могла кабинеты английского. Они размещались в старом крыле школы, потолки там были высокие и всегда холодно. В коридоре перехода стояла стеклянная витрина с чучелами птиц. Кэтрин их обожала — они казались ей жутко забавными. Как-то даже принесла с собой видеокамеру, чтобы заснять. Но Салли не видела в чучелах ничего смешного. Кэтрин считала, что все английское крыло школы — отличная декорация к готическому фильму.

В классе ее уже ждали. Лиза вела себя как агент — защищала свою знаменитость, подбадривала, приукрашивала ее историю занятными подробностями. К тому моменту, как в класс вошел мистер Скотт, Салли, пересказывая свой разговор со следователем, добралась до середины. Ее слушательницы нехотя сползли с подоконника — они сидели, грея ноги о батарею, — и разбрелись по местам. Вразвалочку. Мистер Скотт и в обычные дни не вызывал в них ни страха, ни уважения. Сегодня же они были уверены — им все сойдет с рук.

Мистер Скотт был молод — он только что закончил колледж — и холост. Все болтали о том, что Кэтрин ему нравится. Вот почему он ставил ей хорошие отметки, восторгался ее сочинениями. Мол, все это с единственной целью — залезть ей под юбку. Может, в этих сплетнях и была доля правды. Но как-то раз Салли заметила: мистер Скотт, думая, что никто не видит, буквально пожирал Кэтрин глазами. А уж она-то знала, что такое безответная любовь. Салли познакомилась с Робертом Избистером на танцах несколько месяцев назад и с тех пор только о нем и мечтала. Стоило ей увидеть парня на улице, как она тут же заливалась румянцем. Так что Салли в этих делах разбиралась.

Мистер Скотт был худым, имел болезненный вид. «Немочь бледная», — отозвалась о нем мать Салли, впервые увидев на родительском вечере. Сегодня, в сером свете зимнего утра, он казался еще бледнее. И то и дело сморкался — наверняка плакал. Кэтрин вечно язвила на его счет. Говорила, что учитель из него фиговый, да и сам он жалкий тип. Но Кэтрин обо всех отзывалась в резком, безжалостном тоне, хотя не всегда имела в виду то, что говорила. Салли же смотрела на учителя — тот держался из последних сил, сжимая большой белый платок, — и думала, что вообще-то он ничего. Купаясь в лучах недавно обретенной славы, она была настроена великодушно.

Мистер Скотт взял классный журнал и встал перед классом, не говоря ни слова. И, как всегда, казался чуточку смешным. Салли подумала: а могла Кэтрин с ним заигрывать, так, забавы ради? Наконец мистер Скотт заговорил — с видимым трудом:

— Сегодня в расписании произошли изменения. До перемены уроки будут идти как обычно, а после десятый класс отправится на собрание. Мы все вместе вспомним Кэтрин, выразим сочувствие ее отцу. Придет следователь.

Мистер Скотт помолчал и пустым взглядом обвел всех — довольно театрально.

— Я знаю, что вы глубоко переживаете случившееся. И если у вас возникнет потребность поговорить, сейчас или потом, мы, преподаватели, вас выслушаем. Если потребуется, пригласим психолога. Только не оставайтесь со своим горем один на один. Мы вас всегда поддержим.

Салли представила, как в ответ Кэтрин скривилась бы, закатив глаза. И вдруг с изумлением заметила — сидевшая рядом Лиза рыдала в три ручья.

На собрании у многих глаза были на мокром месте. Даже кое-кто из парней расчувствовался, и некоторые наверняка плакали искренне: Кэтрин хотя и общалась с Салли, все же легче сходилась с парнями. Но даже самые отпетые — шпана, хулиганы, футболисты — и те размякли. Салли показалось, что во всем зале она одна не плачет. И в конце концов она сделала вид, что промокает слезу салфеткой, — чтобы не выглядеть черствой. Почему она не плачет, с ней что-то не так? Впрочем, Кэтрин тоже не стала бы реветь. Да еще и высмеяла бы лицемеров и особо чувствительных.

«Сентиментальная чушь!» — как-то бросила Кэтрин, когда они сидели вечером в ее маленькой комнатке и смотрели телик — в передаче с надрывом рассказывали о погибшей в автомобильной катастрофе рок-звезде.

Не понимая толком значения слова «сентиментальный», Салли потом заглянула в словарь. И теперь, протестуя против фальши, вполголоса, как молитву, пробормотала: «Сентиментальная чушь!»

Полицейский — тот самый следователь, который приходил к ним домой, — сидел рядом с завучем. Салли заметила его сразу, как только вошла. Ей стало неспокойно, она то и дело поглядывала на него. Следователь ради выступления постарался одеться подобающим образом — серая рубашка, темный галстук, пиджак, — однако все равно производил впечатление человека неряшливого. Как будто одежда была с чужого плеча и он натянул ее впопыхах, опаздывая. Салли не знала, разглядел ли он ее среди прочих лиц.

Завуч начал с того, что представил следователя, но Салли пропустила его речь мимо ушей, наблюдая за приготовлениями полицейского к выступлению. Тот поправил галстук, собрал в стопку листы бумаги, лежавшие возле стула на полу, и внезапно его волнение передалось Салли — она почувствовала, как засосало под ложечкой.

Следователь поднялся, внимательно посмотрел на сидящих в зале. Сказал, что ему жаль Кэтрин, погибшую такой смертью. Что для них, ее одноклассников, это трагедия вдвойне, ведь они знали не только Кэтрин, но и ее отца.

Салли подумала, что следователь этот — один из немногих, кто сочувствует искренне. Хотя, казалось бы, с чего вдруг? Он Кэтрин даже не знал. Потом ей в голову пришла мысль: потому и сочувствует, что не знал. Он может вообразить ее себе какой угодно.

Однако инспектор заговорил о том, как важно для следствия понять, какой Кэтрин была на самом деле.

— Сейчас мы все потрясены, у нас в голове не укладывается, зачем кому-то ее убивать. И мы поминаем Кэтрин добрыми словами. Но для доброты еще не время. Время для честности. Нам важно узнать о Кэтрин как можно больше. Наверняка в ее жизни было и такое, о чем она никому не рассказала бы. Но теперь это уже не имеет значения. И если вы знаете или хотя бы подозреваете о каких-то ее действиях, которые могли, пусть и косвенным образом, стать причиной ее смерти, вы обязаны рассказать мне. Если вы поддерживали с Кэтрин близкие отношения, дайте знать. Я останусь в школе на весь день. Мистер Ширер любезно предоставил мне свой кабинет. Не хотите говорить со мной, можно поговорить с офицером, который вас не знает и не работает в местном полицейском участке.

Следователь уже собирался сойти со сцены, но задержался.

— Приходите, — сказал он. — Вы знаете о Кэтрин гораздо больше моего. Вам есть что сказать. Это важно.

Он ушел, и по всему залу тут же зашептались. Но циничных комментариев, которые часто слышишь от подростков после лекции, прочитанной взрослым, не было. Салли не сомневалась, что к кабинету директора выстроится очередь. Они все захотят сыграть в этой трагической постановке свою роль. Салли же было любопытно, какие следователь сделает выводы.

Глава шестнадцатая

В душном актовом зале Перес стоял на сцене, смотрел на лица собравшихся и думал, что напрасно тратит время и силы. Может, Сэнди Уилсон и прав — в конце концов за убийство привлекут Магнуса Тейта. И он только понапрасну терзает ребят, они и так потрясены случившимся. К чему эти исповеди, во время которых они будут краснеть, рассказывая о всяких пустяках, имеющих отношение к Кэтрин? Пора уже оставить девушку в покое.

В свое время он учился в этой школе и, может, поэтому чувствовал себя не в своей тарелке. Уж лучше прочесывать вместе с остальными холм во Врансуике. Там, на свежем воздухе, его не преследовали бы мрачные воспоминания. Нет, к самой школе нелюбви у него не было. И хотя учился средне, в отстающих, как некоторые, не плелся. Просто в то время он отчаянно скучал по дому. По родителям, хозяйству, острову. Ему нравилась их маленькая школа на Фэр-Айле — всего один учитель, да и многие из ребят так или иначе приходились ему родней. И когда в двенадцать лет его привезли сюда, он долго не мог привыкнуть. Все было бы не так плохо, если на выходные он мог бы уезжать домой. Но добраться до Фэр-Айла не так-то просто. Пароход не всегда заходил в Леруик, а если погода портилась, опускался туман, самолет не мог сесть на полосу у подножия Уорд-Хилла. Он провел в интернате полтора месяца и чувствовал себя всеми покинутым, хотя мать постоянно звонила, да и сам он понимал, что иного выхода нет. Ничего не поделаешь. Но вот хотел бы он такого для своих детей?

Сидя за столом в кабинете директора, Перес вспомнил первый приезд из школы домой. Октябрь, учеба в самом разгаре. Всю неделю он боялся, что разыграется шторм, но день выдался погожим, в воздухе пахло морозной свежестью. В пятницу у них занятий не было — корабль отходил утром, и их отпустили пораньше. Автобус довез до Гратнесса, и когда они сошли, то увидели, что с южной стороны как раз подходил «Добрый Пастырь». Тогда капитаном на корабле был его дед, а отец — в судовой команде. Устроившись в рулевой рубке рядом с отцом, Джимми решил, что больше в Леруик ни ногой. Дома никто не мог его переубедить. Поедая пирог с начинкой из фиников, который испекла бабка, — тесто отдавало солью и дизелем — он ни в какую не соглашался вернуться. Но, когда подошло время отъезда, вместе с другими ребятами стоял в темноте раннего утра на пристани, ожидая прибытия корабля. И взошел на борт парома в Норт-Хейвене без всяких капризов — он не мог опозорить собственных родителей.

Перес понимал, что воспоминания навеяны вовсе не школьным гвалтом и привычными запахами. Все дело в том, что ферма «Скерри» освободилась. Вечером надо будет позвонить матери. Она не станет требовать от него немедленного ответа, но в разговоре придется тщательно выбирать слова. Чтобы не подать ей надежду раньше времени. Вдруг он решит иначе.

Перес все еще раздумывал, когда в дверь постучали. Сидя за директорским столом, он чувствовал себя неловко — занимал чужое место. За дверью воцарилась тишина — очевидно, стучавший ждал позволения войти.

— Да-да, входите! — крикнул Перес.

Ожидая увидеть ученика, он настраивался на доброжелательный, непринужденный лад. Однако на пороге возник взрослый. И остановился в нерешительности.

«Вырасти вырос, но так и не возмужал», — рассудил про себя Перес.

Мужчина смахивал скорее на подростка, и казалось, что со временем если и не вытянется, то хотя бы раздастся. Одежда на нем висела как на вешалке. И в то же время он сутулился, производя впечатление человека преждевременно состарившегося. Да и одевался — рубашка со свитером под горло и пиджак в рубчик, — как преподаватель, которому скоро на пенсию.

Перес поднялся с кресла и протянул руку. Мужчина подошел.

— Дэвид Скотт, — представился он. — Я по поводу Кэтрин.

По манере говорить Перес догадался, что тот — выпускник частной школы. Он молчал, ожидая продолжения.

Скотт огляделся, как будто искал, куда бы сесть, хотя стул стоял прямо перед ним.

— Я вел у Кэтрин английскую литературу. И был их классным руководителем.

Перес кивнул. Скотт опустился на стул.

— Я хотел поговорить с вами до того, как ученики… В общем, хотел опередить сплетни, которые ходят по школе.

Перес молча слушал.

— Кэтрин меня восхищала. У нее был острый ум, удивительное чувство языка. — Учитель вытащил из кармана пиджака большой носовой платок.

Продолжения не последовало, и Перес спросил:

— Вы встречались с ней вне школы?

Он подозревал, что Скотта в Кэтрин восхищал не один только острый ум.

— Лишь однажды. — Скотт имел жалкий вид. — И лучше бы этого не было.

— Что произошло?

— Кэтрин много читала. И не только по программе. Читала современную литературу. Что меня только радовало. Для большинства студентов главное — сдать экзамен, книги их не интересуют. — Он замолчал, поняв, что удаляется от темы. — Я хотел поощрить Кэтрин, подогреть ее интерес к чтению. У меня сложилось впечатление, что Юэн не принимает в дочери участия, хотя тоже преподает английскую литературу. И я предложил Кэтрин встретиться вечером после школы в кафе — обсудить список литературы для чтения.

— А что она?

— Сказала, кофе мало способствует литературным дебатам. И предложила купить вина и пойти ко мне домой. Я заметил, что это не очень-то удачная идея. Что она опоздает на автобус, а отец в любом случае не сможет ее подвезти. Юэн — трудоголик: приходит рано и засиживается допоздна. Так что Кэтрин ездила в школу и из школы на автобусе.

Перес про себя отметил, что Скотт неплохо осведомлен о распорядке дня Кэтрин.

— Она сказала, что это неважно. И что домой ее могу отвезти я. Она может задержаться у меня — отец не будет возражать. А если вдруг я против, запросто переночует у друзей.

— Вы согласились? На вино и интеллектуальную беседу?

— Я не видел в этом ничего предосудительного.

Что, конечно же, было полной чепухой. Просто Скотт побоялся выставить себя перед красивой, умной девушкой ханжой. Но он знал, что играет с огнем. Впрочем, это делало Кэтрин еще более притягательной. В чем же был интерес с ее стороны? Она никак не могла увлечься этим сухарем, претенциозным и старомодным юнцом. Как Перес уже понял, Кэтрин была не из тех, кто снисходит до глуповатых, наивных преподов.

— Кэтрин поделилась своими планами с отцом?

— Разумеется. Она отправила ему сообщение — написала, что будет поздно.

— И что останется у вас?

Скотт покраснел:

— Не знаю, само сообщение я не читал.

— И как все прошло? Удачно?

— Нет! Я же вам уже сказал. — В его голосе появилась раздражительность; может, он успел пожалеть, что пришел. — Лучше бы этого не было. Мне не следовало соглашаться на ее предложение.

— Почему? — спросил Перес. — Как я понимаю, нет ничего приятнее, чем заниматься с учеником, неравнодушным к твоему предмету.

— Вот поэтому я и пошел в учителя, — резко ответил Скотт и посмотрел с вызовом, подозревая издевку. — Но учеников, которым интересно учиться, так мало!

— Расскажите, что было дальше.

— Шла последняя неделя учебы, у всех был предпраздничный настрой. Думаю, предложи Кэтрин такое в любое другое время, я и раздумывать бы не стал — сразу отказался. Но до Рождества оставалось всего ничего, и я подумал, что правилами можно пренебречь. Конечно же, когда мы вышли из школы, было уже темно, опустился туман. Может, помните несколько дней в середине декабря, когда туман совсем не рассеивался, совсем не рассветало? Кэтрин дожидалась меня возле учительской. Я хочу сказать, что ни от кого не таился. Нас мог увидеть любой.

Скотт разговорился и, похоже, облегчал душу. А о том, что перед ним полицейский, как будто забыл.

— Кэтрин была в хорошем настроении. Я бы даже сказал, приподнятом. Наверняка, как и все, предвкушала скорые каникулы. И хотя перед Рождеством суматохи хватает — идут приготовления к традиционному торжественному обеду и танцам, — все этим хлопотам только рады. Мы шли; Кэтрин что-то вполголоса напевала. Незнакомая мелодия потом еще долго крутилась в голове. Кэтрин сказала, что купит вино. Я сказал, что не нужно, дома у меня осталось немного. Естественно, я не хотел, чтобы она заходила в винный, она же несовершеннолетняя. И вообще я надеялся, что, когда мы придем, она забудет свою идею насчет вина и согласится на кофе. Я живу в городе, возле музея. Там туман был гуще.

И, хотя фонари на улице горели, я едва разбирал дорогу.

У меня дома Кэтрин чувствовала себя вполне свободно. Глянула, что за книги на полках, выбрала из стопки компакт-диск. В семье она росла единственным ребенком, и, судя по всему, компания взрослых была ей привычнее сверстников. Кэтрин было почти семнадцать, но в разговоре это не чувствовалось — мы общались на равных. Да и разница между нами была всего в восемь лет. Если на то пошло, из нас двоих именно я нервничал. Кэтрин заговорила о кино. Она с восторгом отзывалась о режиссере, имени которого я даже не слышал. Рядом с ней я чувствовал себя простаком и невеждой. Как-то само собой вышло, что я откупорил бутылку вина и наполнил ее бокал. Помнится, я тогда беспокоился о том, а понравится ли ей вино. Мне казалось, что и в винах она разбирается лучше, чем я. — Скотт замолчал.

— А о литературе вы говорили? — осторожно напомнил Перес, так и не дождавшись продолжения. Он не хотел вторгаться в воспоминания Скотта. Ему нужно было, чтобы учитель мысленно оставался в своей комнате с задернутыми шторами, с вином и в компании красивой девушки.

— Да, конечно! Кэтрин только что прочитала «Нить, сотканную из тьмы» Сары Уотерс. Очень впечатлилась — самим романом, викторианским стилем. Мне было лестно услышать такое, это я ей книгу посоветовал. Правда ведь, приятно, когда кто-то разделяет ваши пристрастия? Возникает родство чувств, некая близость.

— Вы ей так и сказали?

Скотт смутился.

— Ну, не совсем. Кажется, другими словами.

— Я почему спрашиваю: подобные идеи легко понять превратно. Может, у Кэтрин сложилось ложное впечатление…

— Да, именно! — благодарно подхватил Скотт. — Боюсь, так и случилось.

— Каким же образом?

— Это произошло позднее, когда Кэтрин собралась уходить. У нас зашла речь о детективах. Обнаружилось, что мы оба предпочитаем авторов-женщин, причем самых ранних, хотя я отстаивал прозу Дороти Сэйерс, а Кэтрин — Маргарет Аллингем. Вдруг ей на мобильный пришло сообщение. Прочитав его, она засобиралась. Я подумал, это от отца, и предложил подвезти ее домой. Вином я не злоупотреблял, так что вполне мог сесть за руль, — как видите, инспектор, не такой уж я и безответственный. Но Кэтрин сказала, что едет не домой. Сообщение было от друга — они договорились встретиться в городе. Признаться, я испытал облегчение. Погода была ужасной, и мне совсем не хотелось тащиться во Врансуик.

Все произошло уже на пороге. Я помогал ей надеть пальто. И поцеловал. В этом не было ничего неестественного — я поцеловал Кэтрин на прощанье. Никаких намеков на что-то большее. В самом деле. Кэтрин же восприняла мой поцелуй слишком эмоционально. Как вы и предположили, она все поняла превратно. Оттолкнула меня, держа на расстоянии вытянутой руки; у нее был такой взгляд, будто я ей отвратителен. А потом развернулась и ушла. Я даже не успел извиниться. Но расстроенной она не выглядела.

В смысле, никаких слез, ничего такого. Просто ушла. Я хотел было ее догнать, но подумал, что не стоит. Не стоит драматизировать. Я собирался поговорить с Кэтрин на следующий день, в школе. Но последние два дня учебы она меня избегала, не присутствовала в классе во время переклички. Я был рад наступившим каникулам. Думал, со следующего семестра все наладится. Ну да теперь-то уже ничего не поправишь.

— А почему вы решили переехать сюда, на Шетланды?

Внезапная перемена темы вернула Скотта в настоящее. Он слабо улыбнулся:

— Вероятно, хотел круто поменять жизнь. Мне казалось, что здесь столько возможностей… Казалось, я горы сверну.

«А, так он вознамерился просвещать нас, невежественных островитян!»

— И еще я не был уверен, что смогу работать в большом городе.

— Если бы Кэтрин не была вашей ученицей, как бы развивались отношения между вами? — Перес задал вопрос неожиданно, когда Скотт уже собирался уходить.

Учитель задержался, размышляя.

— Я был бы с ней откровенен — дал бы знать о своих чувствах. Сказал бы, что люблю и готов ждать.

Потом взял свою сумку и вышел.

Перес понимал, что все это сплошная чушь, игра на публику, и все же слова Скотта его тронули — в них чувствовалось благородство. Перес снова упрекнул себя в эмоциональной невоздержанности — для симпатий к Скотту не было никаких причин.

Его мысли прервал очередной стук. Дверь открылась, и вошел стройный юноша, свернутую куртку он нес под мышкой. Перес вновь услышал правильный выговор — паренек явно не из местных.

— Простите, сэр. Говорят, вы хотели меня видеть. Это я подвозил Кэтрин до Врансуика в новогоднюю ночь. Меня зовут Джонатан Гёйл.

Молодой человек сел на стул. Перес заметил его красные глаза — еще один безнадежно влюбленный. Похоже, Кэтрин всех их оставила в дураках.

Глава семнадцатая

Фрэн забрала дочь от Дункана лишь во второй половине дня. Утром, проснувшись, она увидела, что в поле, там, где лежало тело, все еще дежурит полиция. Мужчины в непромокаемых костюмах растянулись прерывистой цепью, прочесывая торфяники за домом. Фрэн решила, что незачем Кэсси на все это смотреть. Дочь станет задавать вопросы, а она не готова на них отвечать. И Фрэн позвонила Маргарет Генри — предупредить, что сегодня Кэсси не придет.

— Она со вчерашнего вечера у отца. Я подумала, что будет лучше…

— Разумеется! — подхватила Маргарет. — Вы так близко от Взгорка, наверняка вам не по себе. Когда старика наконец упрячут за решетку, мы все вздохнем с облегчением.

Как будто точно известно, кто преступник.

Фрэн вернулась в своих мыслях к Дункану. На Шетландах он был фигурой заметной — прямо коронованный принц островов. А ведь она, когда выходила за него замуж, об этом даже не догадывалась. Не догадывалась, что простолюдинка связывает свою жизнь с особой королевских кровей. Семья Дункана жила на островах очень давно, не одно поколение. В их собственности были земли, фермы, суда… Дункан жил в большом каменном доме, походившем скорее на замок. Замок, пребывавший в запустении, пока на островах не разведали нефть и семья не сдала нефтяной компании в аренду земли под прокладку трубопровода. На деньги от аренды Дункан мог жить припеваючи и вообще не работать. Однако Дункан все-таки работал, хотя Фрэн так и не поняла, чем он занимался. Сам он называл себя консультантом.

«Нефть — ерунда, — сказал он вскоре после их знакомства. — Будущее островов — туризм. Вернее, экологический туризм». Он поставил перед собой задачу — сделать так, чтобы о Шетландах узнали во всем мире. Консультировал местных предпринимателей, содействовал развитию местных искусств и ремесел. У него был офис в Леруике, он летал в Абердин, Глазго, Лондон, встречался там с влиятельными людьми. Дункан имел определенный вес, к нему притягивало. Гонки на высокой скорости, звонки на мобильный от заграничных партнеров — все это будоражило чувства Фрэн. И она поддалась соблазну.

С Дунканом Фрэн познакомилась во время летней командировки на Шетланды — ей поручили отснять материал для статьи о вязальщице с Йелла. Молодая женщина продавала свои замечательные вещи в эксклюзивные магазины Нью-Йорка и Токио, поскольку лондонские бутики от нее в свое время отказались. Правда, после выхода статьи она стала получать письма с выгодными предложениями и от британских модных домов.

Сама идея статьи принадлежала Дункану — Фрэн подумала, что он выступил в роли того самого консультанта; он же встречал ее в аэропорту. И совершенно очаровал. Пригласил в ресторан на обед, после повез в западную часть острова. Они гуляли вдоль скал, смотрели на маяк Фулы… А потом любили друг друга на втором этаже двухъярусной кровати в бывшем эллинге для шлюпок, перестроенном под дом. Эллинг находился в поселке Скаллоуа, через распахнутые окна в комнату доносился плеск волн, светил негаснущий маяк. Тогда она решила, что это и есть его дом, ей в голову не пришло, что перестроенный эллинг — лишь одно из зданий, которыми он владеет и сдает туристам, лишь малая часть его империи.

Она думала, что больше они не увидятся. Это была первая в ее жизни случайная связь, и следующим утром Фрэн улетала домой уставшая и слегка пристыженная. А потом он объявился в Лондоне на пороге ее офиса — с шампанским и восхитительным йеллским свитером, стоимость которого, как Фрэн прекрасно знала, равнялась ее месячному жалованию: «Когда переедешь ко мне, тебе понадобится что-нибудь теплое. Но ты по-прежнему будешь выглядеть стильно…»

В конце концов она в самом деле уехала к нему — как и всякая женщина, Фрэн не устояла перед широкими жестами. К тому же ей понравились острова, еще в первый приезд. Интересно, в кого все-таки она влюбилась, в Дункана или в Шетланды? Сманил бы он ее шампанским и свитером в Бирмингем?

Они поженились, когда Фрэн уже носила Кэсси. Вообще-то, так сразу ребенка они не планировали, все вышло случайно. Фрэн удивилась тому, что Дункан воспринял новость неоднозначно. Беременность — это так драматично, а Дункану нравились драмы.

— Думаю, в таком случае нам стоит пожениться, — сказал он неуверенно, будто надеясь, что она предложит другой вариант.

— Зачем? — воскликнула Фрэн, считавшая себя женщиной независимой. — Нам вовсе не обязательно расписываться. Будем жить как прежде. Просто нас станет трое.

— Нет, — сказал он. — Раз ребенок, надо пожениться.

Такое вот предложение руки и сердца. Фрэн о нем мечтала, но представляла себе иначе. Ей рисовалось что-нибудь романтическое, Париж, никак не меньше.

А потом — Кэсси как раз исполнилось полгода — Фрэн застукала его в постели с другой, причем та, другая, была гораздо старше ее. Еще одна шетландская аристократка, родословная которой брала начало от норвежских завоевателей. И замужняя. Похоже, ее с Дунканом связь длилась годами — они наверняка встречались и до появления Фрэн. Многие друзья были в курсе этого треугольника и принимали его как данность. Фрэн хорошо знала эту Селию, считала подругой. Именно такой она хотела бы видеть свою мать — сильной, независимой оригиналкой. Среди местных Селия слыла женщиной стильной — любила носить черное, красилась яркокрасной помадой, предпочитала длинные серьги из серебра, морских ракушек или янтаря. И замуж Селия вышла наперекор воле родителей.

Фрэн тогда побросала вещички Кэсси в чемодан и первым же рейсом улетела. Дункана она даже слушать не стала. Он казался ей жалким. Что это, Эдипов комплекс? Она понимала, что с Селией Дункан никогда не порвет. И вернулась в Лондон, к прежней жизни. Предательство женщины, которой она восхищалась, ранило ее гораздо сильнее предательства мужа.

Кэсси подросла и вот-вот должна была пойти в школу, когда личная жизнь Фрэн дала трещину. Обычное дело — отношения в очередной раз закончились расставанием. До боли прозаичным — ни тебе благородства, ни возвышенных чувств. И ей нестерпимо захотелось сбежать, спрятаться. В ней снова заговорила гордость. Одна мысль о том, что придется испытать унижение еще раз, посвящая в происшедшее друзей, была ненавистна, и она решила уехать на Шетланды — куда уж дальше. Да и Кэсси нужен отец, было бы несправедливо лишать ее этого. Отец, может, и гаденыш конченый, но он любит дочь. Своего отца Фрэн не знала. Он ушел от них с матерью, когда Фрэн только родилась. Начал новую жизнь, завел новую семью, а с прежней не хотел иметь ничего общего. Ей до сих пор было больно. И она не хотела для Кэсси такой же судьбы.

Так она размышляла, сидя за рулем и продвигаясь черепашьим шагом по обледенелой дороге на север; вокруг, насколько хватало глаз, — пустынные торфяники. И в сотый раз задумалась: что такого Дункан нашел в Селии? Может, и была в ней некая притягательность, но у нее уже сын вырос. Не крась она волосы, ходила бы седая. Неужели она, Фрэн, ей проигрывает? При мысли об этом Фрэн опять ощутила досаду и неуверенность и на время позабыла о погибшей Кэтрин и выжившем из ума старике с Взгорка.

Обычно, забирая Кэсси, Фрэн в доме бывшего не задерживалась. Хотя и была с ним вежлива, ради дочери поддерживая видимость дружеских отношений. Сегодня же Фрэн была не прочь задержаться — ей не хотелось возвращаться домой во Врансуик. Несмотря на то что округу прочесывали полицейские и береговая охрана, ей было неспокойно. Когда она жила в Лондоне, грабеж и насилие случались прямо по соседству, однажды на их улице открыли стрельбу. Но никогда она не чувствовала себя такой незащищенной.

Дом Дункана — четырехэтажная громада из гранита и сланца в готическом стиле — стоял в низине и выходил на песчаный берег широкого залива. Сказочный замок с башней, венчающей одно крыло, как будто врос в склон холма, преграждавшего путь ветрам, то и дело задувавшим в этой части острова. С одной стороны дома находилась огороженная рощица из чахлых кленов — единственных деревьев на многие километры вокруг. Фрэн помнила свои первые впечатления от дома. Дункан подвел ее с закрытыми глазами, а когда разрешил открыть, она будто в сказку попала. Фрэн часто представляла, как будет жить в этом волшебном замке до глубокой старости, в окружении внуков.

Здесь, у подножия холма, снега на дороге не было — его сдувало ветром. Вышло солнце. Пробежав взглядом по пляжу, Фрэн заметила Дункана с дочерью: они собирали плавник, относя его подальше, за линию прилива, — во время празднования Апхеллио Дункан всегда разводил большой костер. Ну конечно, праздник уже совсем скоро. Его отмечали в Леруике каждый год, в последний вторник января. Кульминацией было факельное шествие наряженных викингами мужчин, сопровождающих большой корабль, который потом сжигали. Многие только по этому празднику о Шетландах и знали. Отдельные сцены празднования изображали даже на почтовых открытках — так Управление туризма старалось привлечь туристов на острова в зимнее время. Главное торжество проходило в Леруике, однако в соседних поселках праздник тоже отмечали.

Проезжая мимо больших каменных столбов ворот, Фрэн потеряла Дункана с Кэсси из виду. Вырулив к главному входу, она остановила машину.

Селия, похоже, проводила времени с Дунканом не меньше, чем со своим мужем в доме на окраине Леруика. Видимо, многочисленные интрижки Дункана не были ей помехой. Она во всем ему потакала — как своему взрослому сыну. В ее присутствии Фрэн непросто было держать себя в рамках приличий, и, чтобы не столкнуться с Селией, она на всякий случай обогнула дом, выйдя к пляжу. Беленая каменная стена отгораживала сад от песчаной полосы, у самого подножия были свалены морские водоросли, собранные на компост.

К тому времени Дункан с дочерью оставили свое занятие. Дункан теперь запускал камешки, прыгавшие по водной глади, а Кэсси сосредоточенно чертила прутиком на песке. Заслышав шорох гальки под ногами, девочка обернулась и радостно взвизгнула. Фрэн посмотрела на рисунок, уже размытый по краям просачивавшейся через песок водой.

— Кто это?

На песке была изображена человеческая фигурка с огромными, тщательно прорисованными пальцами и взъерошенными волосами. Фрэн ожидала, что Кэсси скажет: это мама. Она, конечно, понимала всю неуместность соперничества с бывшим мужем за любовь дочери, но глубоко в душе ей хотелось быть первой. А все из-за той самой неуверенности — было бы невыносимо, если бы Кэсси нарисовала Селию.

— Это Кэтрин, мам. Она мертвая. — Кэсси прищурилась, оценивающе глядя на рисунок. — Разве не видно?

Фрэн бросила поверх головы Кэсси яростный взгляд на Дункана. Вид у того был уставший, глаза красные, лицо одутловатое. «Староват уже для такой жизни», — подумала она.

Дункан пожал плечами:

— Я тут ни при чем. Мы прогулялись до Брей, зашли в магазин, а там только об этом и судачили. Можешь себе представить.

Играя сама с собой, Кэсси раскинула руки и помчалась к дому, прыгая вправо-влево. Они медленно двинулись следом.

— И что говорят?

Дункан снова пожал плечами. Фрэн так и подмывало стукнуть его.

— Да… все в ужасе. Так тогда с Катрионой было. Поселок будто замер — все ждут, когда убийцу поймают и этот кошмар закончится.

— Катриону не нашли, — сказала Фрэн.

— Людская память коротка. Жизнь продолжается.

— Теперь так быстро не забудут — уже второй случай.

— Может, тебе остаться? — вдруг предложил он. — С Кэсси. И мне спокойнее. Утром будем отвозить ее в школу, после занятий забирать. Не так уж и далеко. Поживите у меня, пока все не уляжется.

— А Селия?

— Ее сейчас нет. — И, помолчав, прибавил: — Какие-то семейные неурядицы, что-то там с парнем. Она уехала домой.

Однако Фрэн почувствовала — все не так просто.

— Что, одиночество замучило? — съязвила она. — Нужна компания, чтобы скоротать вечер?

— С компанией никаких проблем, стоит только свистнуть. Сама знаешь. В этом доме вечеринок больше, чем на всех Шетландских островах вместе взятых. Просто я беспокоюсь о тебе. Хочу, чтобы ты была в безопасности.

Фрэн промолчала.

Когда они вошли в дом, Кэсси была уже на пороге кухни — стояла на одной ноге, пытаясь стянуть с другой сапожок.

Дункан подхватил дочь и подбросил в воздух, поймав в последнюю секунду. Фрэн чуть было не прикрикнула на него за такое безрассудство, но удержалась. Кэсси довольно хихикала.

Он заварил Фрэн чаю. Кэсси незаметно выскользнула, чтобы посмотреть запрещенную дома передачу, — отец же ничего не запрещал.

— Разве не странно — быть чужой в собственном доме? — спросил Дункан.

— Это не мой дом. Больше не мой.

Фрэн оглядела кухню. Ей стало интересно, давно ли Селия уехала. В кухне было неуютно, вокруг царил беспорядок: грязные тарелки, заляпанная столешница… Селия такого не допускала.

— А мог быть.

— Не говори глупостей, Дункан. Или ты надеешься, что мы с Селией по очереди будем готовить ужин?

— Она не вернется.

Он стоял спиной, но Фрэн уловила в его голосе боль и сначала почувствовала к нему жалость, а следом — злорадство. Он все еще ей небезразличен.

— Что так? Еще одна расфуфыренная девица, и ее чаша терпения переполнилась? Сдается мне, для вечеринок Селия старовата.

На самом деле Фрэн так не думала. Между Дунканом и Селией и раньше случались размолвки, но Селия всегда все прощала.

— Хотел бы я знать, что случилось. Наверное, так и есть.

Дункан открыл стоявшую на столике голубую металлическую коробку из-под печенья и с удивлением обнаружил, что внутри пусто.

— Видно, придется тебе найти другую домработницу с проживанием.

— Брось, Фрэн, ты же знаешь, что дело не в этом.

— Со стороны именно так и выглядит.

В окне виднелся залив, и на секунду Фрэн чуть не поддалась искушению. «А ведь все это могло быть моим. Дом, пляж, вид из окна…»

— Кстати, я видел ту девушку, — вдруг сказал Дункан.

Размечтавшись, Фрэн не сразу сообразила, о чем он.

— Какую девушку?

— Кэтрин. Которую убили.

— Откуда ты ее знаешь?

— Она была здесь.

— Что Кэтрин Росс могла у тебя делать? — Фрэн видела в Кэтрин школьницу, девушка была не из тех, с кем Дункан обычно путался. С другой стороны, на Шетландах Дункан знал всех, даже детей.

— Приезжала на вечеринку, — медленно ответил Дункан. — Не так давно. В январе, числа второго-третьего.

— Она приходила с отцом?

— Нет, никаких официальных визитов. Она заявилась как-то вечером… Я подумал, это знакомая Селии, и впустил. Сама знаешь, мой дом открыт для всех. Да и разве закрыл бы я дверь у нее перед носом? В какой-то момент мы разговорились. Речь зашла о кино. Она сказала, что ее цель — стать первой женщиной-режиссером в Британии. Что лет через десять все узнают, кто такая Кэтрин Росс. Вот я и запомнил ее имя. Как же они уверены в себе в таком возрасте, а?

— Наверняка она пришла на вечеринку не одна.

«А девушка ему понравилась, — подумала Фрэн. — Правда, ей всего шестнадцать, но разве это его остановит? Пятнадцать или пятьдесят — ему все равно».

— Может, и так. Я не помню. Или не заметил. Когда мы с ней говорили, вечер уже подходил к концу. Я порядком набрался. Да и Селия заявила, что уходит и больше не вернется.

— Кэтрин осталась на ночь?

— Может, и осталась. В тот раз многие гости ночевали. — Он метнул взгляд на Фрэн. — Только не со мной, если ты на это намекаешь. Она же ребенок.

— Я видела ее на следующий день — она сходила с автобуса. А еще через день наткнулась на ее тело в снегу. Тебе надо сообщить обо всем полиции. Они сейчас выясняют, что она делала в последние дни перед убийством.

— Ну уж нет, — помотал головой Дункан. — Очень надо! Да и что я им скажу?

Он больше не предлагал ей остаться и, когда Фрэн велела Кэсси собирать вещи, не стал возражать.

Глава восемнадцатая

Салли столкнулась с инспектором Пересом после занятий. Учеба закончилась, и она направлялась к выходу. Там-то его и увидела: он стоял у самых дверей, глубоко задумавшись. После собрания Салли заметила, что перед кабинетом, куда посадили инспектора, выстроилась очередь из десятиклассников, решивших с ним поговорить. Ей любопытно было узнать, вынес ли он из их рассказов что-нибудь полезное. Но она не решилась спросить, да и вряд ли он поделился бы с ней своими соображениями. Наконец инспектор понял, что стоит прямо на пути учеников, рвавшихся из школы, и отошел в сторону. На нем была объемная куртка на подкладке, и многие, видевшие инспектора в одном костюме, попросту его не узнавали. Салли подумала, что неплохо бы пройтись с ним до его машины. В беседе с глазу на глаз он наверняка что-нибудь да скажет. Ведь она — подруга Кэтрин. И имеет право знать.

У нее зазвонил телефон, и она принялась впопыхах рыться в сумке, так что даже не заметила, в какую сторону инспектор направился. Не успев глянуть на дисплей, где отобразился номер звонящего, Салли с восторгом услышала в трубке голос Роберта. После Нового года они виделись лишь однажды — случайная, неловкая встреча в городе, куда она поехала за покупками. После она набралась смелости и позвонила ему, предложив где-нибудь посидеть. Правда, совсем не рассчитывала на то, что он сразу ее узнает. «Это Салли, — сказала она. — Салли. Помнишь Новый год?» Звонок застал Роберта в пабе, наверняка поэтому он говорил сбивчиво. Потом она еще пару раз отправляла ему сообщения, но ответа не получала. Впрочем, это еще ни о чем не говорило. Если Роберт выходил в море, он мог оказаться вне зоны доступа. На самих Шетландах прием сигнала тоже не везде был хороший — совсем маленькие острова вообще оставались без связи.

— Привет! — сказала Салли.

О том, почему он не отвечал на ее сообщения, спрашивать не стала — она же умная, читала о таком в журналах. Нет ничего хуже, чем капать парню на мозги, — тут же сбежит. Салли старалась говорить голосом низким, с хрипотцой. Она отошла подальше от шумного вестибюля, в коридор, где никого не было, кроме уборщицы с ведром и шваброй в дальнем конце. Разговаривая с Робертом, Салли закрыла глаза, чтобы забыть об осточертевшей школе и видеть только его.

— Ну что, встретимся?

Роберт спрашивал вроде как играючи, но явно хотел ее увидеть — она чувствовала по голосу.

— Когда?

— Я сейчас в городе. Минут через десять?

— Даже не знаю… — Разве могла она сказать, что если не нарисуется дома вовремя, мать тут же примется звонить в полицию? И без того вечно за нее боится, а уж после смерти Кэтрин так вообще с ума сходит. Как такое скажешь? Детский сад, да и только. — Слушай, мне не очень удобно.

— Ну же, детка! Это важно. — Видимо, он все же догадался о ее затруднениях, что говорило о его чуткости. И совсем он не похож на неотесанного деревенщину, каким его считают. — Выпьем чего-нибудь, а потом подброшу тебя до дома. Приедем раньше автобуса.

Что правда, то правда — развозя школьников по домам, автобус петляет, да и Арчи, которому сто лет в обед, водит с такой скоростью, что иной раз на своих двоих быстрее доберешься.

— Идет, — согласилась она. — Только недолго.

Они встретились за стойкой бара в одном из центральных отелей города, а не там, где Роберт обычно надирался. В зале по соседству проходили поминки. В открытую дверь Салли увидела длинный стол с белой скатертью, заставленный тарелочками с заветрившимися бутербродами, вокруг стола — старух и стариков в черном. Пришедшие на поминки говорили все громче, в голосах звучала печаль. Одна женщина плакала.

К огромному облегчению Салли, Роберт пришел первым. Она бывала в пабах только с Кэтрин — во время редких, тайком от родителей, вылазок в город. И никогда не решилась бы зайти одна. Еще в школе Салли как могла привела себя в порядок: припудрила нос, на котором вот-вот вскочит прыщ, слегка подкрасила тушью ресницы. И все равно видно было, что она прямо из школы, выдавала сумка, набитая учебниками и тетрадями.

Салли заглянула в бар. Помещение было узким, как коридор, стены обиты деревянными панелями, вокруг четырех не слишком чистых столов — разномастные стулья. Пахло жарким к обеду и сигаретным дымом.

Едва завидев Салли, Роберт тут же поднялся:

— Что будешь пить?

Салли представила мать: та стоит у плиты, возится со сковородками… Она видит насквозь и запах алкоголя мигом учует.

— Диетическую колу.

Роберт кивнул и двинулся прямиком к бару, даже не поцеловал. Салли решила, что он сделал это ради ее же пользы — чтобы никто их не застукал. Но в баре никого и не было, только маленький старичок, он спал в кресле у камина. Роберт вернулся с колой и стаканом виски для себя. Сев за столик, он коснулся ее руки. Она схватила его руку, всю в коротких золотистых волосках, и принялась поглаживать.

— Ну что, как дела? — спросил он обеспокоенно.

Обычно Роберт входил в бар как к себе домой, как хозяин. Именно эта его манера и покоряла Салли. Рядом с Робертом и она обретала уверенность в себе. А ехидные шуточки одноклассников в адрес ее, дочери училки, забывались. С ним она тоже была хозяйкой.

— Странно все, — сказала она. — Слышал о Кэтрин Росс?

— Угу.

— Она была мне лучшей подругой, жила рядом. Помнишь, в Новый год мы все вместе ехали?

— Ну да, было дело.

— Ты ее знал? — Салли посмотрела на Роберта поверх стакана с колой. — В смысле, вы встречались?

— Ну, видел на вечеринках.

Салли хотелось расспросить его, но она решила, что не стоит.

— Ее нашли в поле, рядом с начальной школой, она лежала в снегу. Вчера вечером приходил следователь, все расспрашивал меня. А сегодня весь день торчал у нас в школе — с ребятами беседовал.

— Как она умерла? — спросил Роберт. Он мягко высвободил свою руку и теперь крутил и крутил стоявший на столе стакан.

— Никто не знает. По радио передали — ожидаются результаты вскрытия. Но поговаривают, что она умерла не своей смертью.

Роберт поднес зажигалку к сигарете и сощурился.

Салли неожиданно задалась вопросом: что она вообще здесь делает? Их встреча в баре так не походила на ее фантазии и сцены из любовных романов, которые только и спасали, когда в школе становилось совсем невыносимо. Однажды отец взял ее с собой на северную оконечность Анста. Была весна, в небе с криками кружились стаи морских птиц, воздух пропитался резкой вонью их неряшливых гнезд. Она посмотрела со скалы вниз и, хотя и стояла на безопасном расстоянии, почувствовала, как кружится голова, как перехватывает дыхание. Где-то там, внизу, волны накатывали на валуны, рассыпаясь брызгами. Но они казались ей ненастоящими, она словно смотрела в пустоту. Будто бы дошла до края света и дальше идти некуда. И теперь, сидя напротив Роберта Избистера, она испытала уже знакомое ощущение страха. Чего она от него ждет? Чтобы он ее любил? Конечно! Она об этом мечтает. Маленькие знаки внимания — он кладет руку ей на шею, поглаживает по голове — для нее так много значат. А если он займется с ней любовью? Если это произойдет сегодня, по дороге домой, на заднем сиденье его фургона? А после она поедет домой и как ни в чем не бывало будет отвечать на вопросы матери о делах в школе? Она этого хочет? Салли запуталась. Растерялась. Ее будто накрыло огромной волной, она хватала ртом воздух.

И не сразу сообразила, что Роберт о чем-то спросил.

— Что-что?

— Все говорят, это дело рук Магнуса Тейта. А что сказал Перес?

— Ничего, — ответила Салли. — Да и с какой стати ему передо мной отчитываться? Так, спрашивал всякое про Кэтрин.

— Что же?

— Да всякое. Был ли у нее парень? С кем дружила? Выяснял, где она была в ночь перед убийством.

Роберт откинулся на стуле.

Старичок в кресле возле камина всхрапнул, да так громко, что сам проснулся. Посмотрел вокруг невидящим взглядом и тут же снова погрузился в сон.

— А был у нее парень? — спросил Роберт.

— Я не в курсе.

— Но ты ведь знала бы, а?

— Ну, не уверена, — ответила Салли. — Теперь я уже ни в чем не уверена.

Ей хотелось, чтобы он ее обнял, утешая, сказал, что сейчас она расстроена, но это пройдет. В фильмах герой всегда так поступает. Хотелось признаться ему, как непросто было прийти сюда. В любую минуту может появиться кто-нибудь из знакомых. Она совсем не такая, как большинство девиц, с которыми он обычно крутит романы. Она думала, что нравится ему именно этим.

— А Кэтрин говорила тебе, где была в ту ночь?

— Как она могла говорить? В тот день мы не виделись.

— И как по-твоему, кто это сделал? Ну, в смысле, рассказывала она тебе о чем-нибудь таком незадолго до смерти? Может, какие чудаки поблизости ошивались?

— Нет, — покачала головой Салли, — ничего такого. Да и стала бы я верить каждому ее слову? Она и сама была той еще чудачкой. Как мать умерла, так у нее крыша малость и съехала. По мне, так она жила в каком-то своем мире.

— Вон оно как!

Салли ждала, что Роберт продолжит расспросы, но он только пробормотал: «Ясно». И уставился на спящего старика.

— Слушай, мне пора. Нужно успеть на автобус — мать ждет.

— А, ну да. Ладно. — Он допил виски, но с места не двинулся.

— Ты обещал подвезти.

— Точно, обещал.

Роберт улыбнулся своей прежней улыбкой — галантной и чуть насмешливой, но Салли показалось, что улыбке этой недоставало искренности. Она догадалась: Роберт вовсе не стремился повидать ее. А лишь хотел разузнать о смерти Кэтрин, любопытство одолело. Он ничуть не лучше ее одноклассников.

Машина стояла возле залива, у подножия холма. Пока они спускались, он ее обнял. Салли беспокойно завертела головой — нет ли поблизости знакомых, но уже стемнело, да и не было вокруг никого. Прежде чем открыть перед Салли дверцу машины, он ее поцеловал. Поцелуй отозвался во всем ее теле, между ног заныло, сдавило грудь. Салли тут же вспомнила, почему мечтала о Роберте еще с той самой новогодней встречи. Но в душу уже закрались сомнения, и она не могла так легко обманываться. Разве он в нее влюблен? Нет. Значит, она станет его очередным развлечением. И Салли мягко отстранилась:

— Мне пора домой.

— Правда?

Роберт постоял, раздумывая, не проявить ли настойчивость. И решил, что она того не стоит.

Прозревшая Салли видела, как он колеблется и в конце концов отступает: «А, чего с ней возиться, отвезти домой — и все дела. И вообще она не в моем вкусе». Именно так Салли поняла Роберта, когда он пожал плечами:

— Ладно, как скажешь.

Они нагнали автобус как раз перед поворотом на Врансуик, возле старой часовни. Роберт даже не спрашивал, куда ехать, он снизил скорость и повел машину под горку мимо Взгорка. Салли заметила, что окно старикова дома загорожено листом картона, — видать, любопытство назойливых соседей его вконец достало.

— Где тебя высадить? — спросил Роберт.

— Возле дома Кэтрин. Там остановка, мать как раз увидит, как автобус спускается с холма.

Она его проверяла? Если и так, то проверку он прошел.

— Я что, знаю, где ее дом?

— Вот он.

Роберт заехал на стоянку, встав рядом с машиной Юэна Росса.

— Симпатично, — одобрительно присвистнул он.

Вот о ком Салли не хотелось сейчас говорить, так это о Кэтрин и ее отце. И плевать, если матери вздумается глянуть в окно до того, как подойдет автобус. Она открыла дверцу.

— Спасибо, что подвез.

Он потянулся поцеловать ее, но она уже выходила из машины.

— Встретимся как-нибудь? — На этот раз Салли так и не поняла, действительно ли он этого хочет.

— Конечно. В нашем-то городишке… Обязательно пересечемся.

Салли решила не бегать за ним, проявить гордость. Никаких заигрываний. Все оказалось не так просто. Даже узнав о смерти Кэтрин, Салли не заплакала, а тут готова была разрыдаться.

Роберт ничего не ответил. Нажал на газ и укатил.

Салли била дрожь. Она все стояла и смотрела на окно спальни Кэтрин — пока не подъехал дребезжащий автобус.

Глава девятнадцатая

Ночью, лежа в кровати, Салли вспоминала свою первую встречу с Робертом. Нет, конечно, она и до этого видела его — на улице. И прекрасно знала, кто он такой. Все его знали. Отец Роберта возглавлял местный совет, а в этом году его избрали Стариной Ярлом. Во время празднования Апхеллио он возглавит шествие, а Роберт будет одним из викингов в его свите. Кандидатуру Майкла Избистера поддержали единогласно: Майкл — достойный человек. Роберт рассказывал ей все это, и видно было, что отцом он гордится. Гордится и немного завидует. «Придет время, — говорил Роберт, — и Стариной Ярлом выберут меня. Представляешь? Иду я по улицам, а все только на меня и смотрят!»

Познакомилась она с Робертом осенью на вечере танцев, устроенном благотворительным обществом, с которым сотрудничал ее отец. Они редкие растения спасали. Или дельфинов. Как раз этим ее отец и занимался. Она не хотела идти. Что скажут одноклассники, когда узнают? С появлением в классе Кэтрин они уже не так донимали, как прежде, но все равно запросто могли превратить жизнь в кошмар. Мать тоже не горела желанием идти на танцы. Однако отец, когда дело касалось его работы, умел настоять. И мать, несмотря на свой сильный характер, пошла как миленькая. Хотя и изобразила из себя мученицу.

Салли не слишком наряжалась — надела то жуткое платье, которое мать заказала еще в прошлом году по каталогу — в подарок на Рождество. И краситься не стала. Даже прыщи не припудрила. Вечер оказался сплошной тоской, как она и представляла. Двое стариков всю дорогу пиликали на скрипках, толстая девица наяривала на аккордеоне; ужин организовали вскладчину. Салли не удержалась, наелась до отвала — все равно больше заняться было нечем.

И тут появился Роберт. Видно было, что он в подпитии и не прочь поразвлечься, иначе потащился бы он на эти танцы. На улице похолодало, и всякий раз, как дверь в зал открывалась, врывался поток холодного воздуха. Один из таких потоков и принес красного с морозца, веселого Роберта с двумя дружками. Высокий и красивый Роберт походил на бога из скандинавских мифов. Старшее поколение отнеслось к его появлению неодобрительно. Салли слышала их возмущенный шепот, мол, в каком состоянии заявился! Только отца позорит. Впрочем, при такой-то матери иного ожидать и не приходится.

Салли сидела на жестком деревянном стуле, уперев чуть запрокинутую голову в стену, и наблюдала за происходящим. Родители отплясывали. Мать веселилась, хотя только что недовольно ворчала. Для своего возраста выглядела она ничего. И хотя не отличалась изящным сложением, была легка на подъем и умела танцевать. В дальнем конце зала установили барную стойку; неудивительно, что в конце концов именно там Роберт и очутился. Салли за весь вечер ни капли спиртного не попробовала, хотя и не прочь была тайком, пока родители не смотрят, выпить бокал. Отец глянул на Салли поверх плеча матери, улыбнулся — у него был счастливый вид. Салли пожалела, что отец такой сдержанный, ей хотелось бы знать, о чем он думает, хотелось бы лучше его понимать. Она чуть заметно улыбнулась в ответ, но сама во все глаза смотрела на Роберта.

Тот как раз оторвался от барной стойки и через весь зал двинулся к ней. Остановился рядом и прислонился к стене. Несмотря на то и дело врывавшиеся с улицы струи холодного воздуха, Салли стало тепло, даже в жар бросило.

— Потанцуем?

Он протянул ей руку и помог встать, увлекая за собой, и тут один из скрипачей очень кстати объявил шотландскую кадриль. Салли до сих пор помнит прикосновение сильной руки, обнимавшей ее за талию и направлявшей в танце, хотя она знала его ничуть не хуже партнера. Салли оказалась с Робертом лицом к лицу, она разглядывала его широкие плечи, мускулистые руки, сильные ноги, чуть согнутые, как будто он удерживает равновесие на палубе корабля. И подумала: «Вот он, настоящий мужчина! Куда до него задохликам-одноклассникам. Или обрюзгшим преподам». Потом, когда и родителей Салли закружило в танце, Роберт потянул ее к выходу. За дверями обнял, прижимая к себе ниже талии, и поцеловал. Впрочем, насладиться поцелуем Салли так и не смогла — все время беспокоилась, как бы мать не увидела. Как только мелодия стала стихать, Салли поспешила в зал, на ходу вытирая губы тыльной стороной ладони.

С тех пор Роберт не шел у нее из головы. Когда в школе случались неприятности, только мысли о нем и спасали. И вот она снова мечтает. Неважно, что совсем недавно ее одолевали сомнения, сейчас фантазии были ей необходимы. Салли пришла домой вовремя, будто приехала на автобусе, выпила с матерью чай на кухне — все как обычно. Когда же мать занялась проверкой работ по математике, Салли под предлогом занятий ушла к себе. И погрузилась в мечты.

Когда же она вышла в кухню, отец уже вернулся с работы. В коридоре он снял ботинки и остался в одних носках. Мать стояла рядом, но они молчали, даже не смотрели друг на друга. Может, ругались, а когда услышали, что она идет, перестали. Хотя едва ли. Салли ни разу не слышала, чтобы мать с отцом говорили на повышенных тонах. Обычно мать делала так, как считала нужным. Но если отец уж очень настаивал, легко уступала. Понимала, что браниться без толку. Когда речь заходила о чем-то действительно важном, упрямого отца было не сдвинуть.

А важным для него была его работа. О чем мать частенько ворчала себе под нос, напоминая в такие минуты дерзкую школьницу, которая не осмеливается возразить громко, чтобы все услышали. Однако Салли слышала. А может, мать на это и рассчитывала. Во всяком случае, Салли видела, что работа отца — сила, что тянет родителей врозь, как в том эксперименте по физике в пятом классе: есть магниты, которые друг к другу не придвинешь, как ни пытайся.

Меж тем мать Салли из кожи вон лезла, стараясь быть любезной.

— Как дела на работе? — спросила она, обращаясь не к дочери, а к мужу — Салли о своих школьных делах уже отчиталась.

— Да ничего, — ответил Алекс. — Вот только на пляже возле Харалдсуика появились масляные пятна. Наверняка кто-то из рыбаков отмывал свою посудину. Хотя пора бы уже запомнить…

— Зимой ведь особого вреда не будет. А к весне, когда птицы прилетят, все смоет.

Мать не удержалась, вставила свое слово. Она считала, что все, связанное с работой, отец принимает слишком близко к сердцу. Взять хотя бы этих морских птиц… Ну, погибнут одна-две. Что тут страшного?

— Дело же не в этом. — Отец с сердитым видом стащил с себя куртку, повесил на крючок.

Салли иногда не понимала, зачем отец вообще женился? Не будь в его жизни Маргарет, он бы работал все время: зимой просиживал за компьютером, летом пропадал на островах.

Салли решила, что все-таки они любят друг друга. Ну или когда-то любили. Конечно, при этом она и мысли не допускала, что у них может быть секс. В их-то возрасте! Наверняка с ее рождением и прекратили. Хотя Салли казалось, что отцу этого не хватает. Она видела, как он смотрит на других женщин, которые помоложе. Как иногда его рука будто невзначай скользит по телу матери, выдавая неутоленное желание. Было в этом жесте что-то трогательное.

Мать приготовила курицу — настоящее лакомство в будний день.

— Устроим себе маленький праздник, — сказала она, когда Салли вошла.

Соблазнительный аромат просочился в комнату — он-то Салли и выманил. Но теперь, за столом, ей кусок в горло не лез. Обычно мать в таких случаях принималась ворчать, мол, еда полетит в помойку, а сегодня будто даже забеспокоилась. Салли извинилась и вышла из-за стола, оставив родителей есть в полном молчании.

Глава двадцатая

Джимми Переса мучила мысль, что надо позвонить матери. Когда Сара ушла, он больше всего на свете хотел сбежать на Фэр-Айл, где жизнь казалась безмятежной. Повышение до инспектора было для него не менее желанным, но Джимми сам себя убеждал, что работа полицейского временная — до тех пор, пока не освободится ферма на Фэр-Айле. И как всегда, когда до мечты оставалось рукой подать, его начали терзать сомнения. Он с головой погрузился в расследование убийства. И уже не понимал, чего теперь на самом деле хочет.

Перес ехал по дороге на Врансуик и неподалеку от дома Фрэн Хантер разминулся с фургоном Роберта Избистера, тот шел навстречу. На перекрестке фургон остановился. В свете передних фар Перес разглядел табличку с именным номером, перед глазами мелькнула знакомая шевелюра — не узнать невозможно. Но что он там делал? Куда направлялся? На Взгорок? К Юэну Россу? К начальной школе? Может, Роберт и есть тот самый друг, о котором говорил Скотт? Нет, Кэтрин была девушкой со вкусом, она не стала бы с таким встречаться. Он, конечно, смазливый — для тех, кого тянет на высоких, светловолосых мачо. Кэтрин же наверняка хотела большего.

В доме Фрэн горел свет. Однако Перес не остановился, хотя у него мелькнула мысль: а не заглянуть ли? Наверняка в доме жарко натоплено. Мать с дочерью уютно устроились в большом кресле у камина и читают детскую книжку. Девочка только после купания — волосы влажные, от них сладко пахнет шампунем; мать наконец отпустило напряжение после трудного дня, ее клонит в сон. «Тихая семейная жизнь — вот все, чего я хочу», — подумал Перес. И тут же — другая мысль: а хватит ли ему этого?

Он размечтался и, проезжая мимо Взгорка, о старике даже не вспомнил. Машина Юэна стояла на месте, но огромный дом выглядел безжизненным — пустые, голые окна чернели широкими проемами. Перес нажал на дверной звонок — тишина. Он подумал, что наверняка кто-нибудь заехал за Юэном, чтобы тот не оставался один на один со своими невеселыми мыслями. Уж среди коллег-то у него наверняка были друзья.

Но тут в глубине дома зажегся свет — Перес увидел через стекло светлый клин, и входная дверь открылась.

— Простите, что беспокою, — сказал Перес. — Можно с вами поговорить?

Юэн стоял, моргая, — или не узнавал инспектора, или только что проснулся и не успел прийти в себя. Сделав над собой усилие, он произнес в свойственной ему вежливой манере:

— Да, конечно, входите. Прошу прощения, что заставил ждать.

— Я вас разбудил?

— Да не то чтобы… По правде сказать, мне сейчас не до сна. Вот, вспоминал прошлое, пытался сохранить в памяти ее образ, пока она еще здесь, рядом. Может, конечно, это всего-навсего аромат духов. Или шампуня, которым она пользовалась. Что-то в этом роде. Хотя, конечно, скоро все выветрится.

Юэн пошел впереди, показывая дорогу. Перес последовал за ним. И оказался не в комнате, где Юэн сидел до его прихода, а в кухне. Юэн включил свет и налил воды в чайник, сделав над собой усилие, чтобы вернуться к действительности.

— Вы не против, если мы посидим здесь?

Кухня, обставленная в современном духе, напоминала производственный цех: повсюду блеск хромированных деталей и мраморные поверхности. Это помещение менее всего располагало к доверительной беседе. И присутствие Кэтрин совсем не ощущалось.

— Нет, вовсе не против.

Перес не стал дожидаться приглашения и сел на один из барных стульев у столешницы.

— Будете кофе?

— Да, спасибо.

— Что-нибудь уже известно? Или вы ко мне с вопросами? — поинтересовался Юэн.

— Пожалуй, с вопросами. Вскрытие сделают завтра, а до тех пор ничего нового.

— Хорошо, что ее повезут паромом. Кэтрин нравилось путешествовать по воде, летать она не любила. — Юэн растерянно посмотрел на инспектора. — Впрочем, что это я? Говорю всякие глупости…

— Вы знаете, а я вот тоже предпочитаю паром. Засыпаешь в одном месте, просыпаешься совершенно в другом. Острее чувствуешь расстояние.

— Я думал, жизнь здесь тихая и спокойная. В самом деле так думал. — Резко отвернувшись, Юэн принялся разливать кофе по чашкам. — Так о чем вы хотели спросить?

— Во время осмотра комнаты Кэтрин офицер полиции нашла ее сумочку. Но ключей от дома в ней не было. Кэтрин часто выходила без ключей?

— Даже не знаю. Лично я всегда запираю — привычка, знаете ли. Может, она в этом смысле была не так аккуратна.

— Я весь день провел в школе — говорил с учителями, учениками… В том числе и с одним парнем, его зовут Джонатан Гейл. Это он подвозил Кэтрин в ночь, когда отмечали Хогманей. Вы его знаете?

— Вообще-то я его класс не веду, но да, знаю. Толковый парень, тоже из приезжих. Приходил к нам пару раз. Мне казалось, он к Кэтрин неравнодушен. Вы ведь не думаете на него?

— Нет-нет. Всего лишь проверяю то, что он сам рассказал. — Перес помолчал. — А имя Роберт Избистер вам о чем-нибудь говорит?

Юэн наморщил лоб, припоминая.

— Да нет… В школе учатся Избистеры, но, по-моему, Роберта среди них нет. А что такое?

— Скорей всего, ничего. Парень старше Кэтрин. Правда, она могла видеться с ним на вечеринках. Он только что ехал мне навстречу. Вот я и подумал: не от вас ли?

— Днем заезжали коллеги. Такие внимательные, даже еду привезли — что-то в кастрюле; не забыть бы про нее. А больше никто.

Юэн так и не присел — пил кофе стоя. Перес видел, что ему не терпится остаться одному, пока едва уловимое присутствие дочери окончательно не выветрилось.

— В таком случае у меня все, — сказал он. — Загляну к вам завтра, когда будут результаты вскрытия. У вас есть ко мне вопросы?

На самом деле никаких вопросов Перес не ожидал, думал, что Юэн рад будет спровадить его как можно быстрее. Но Юэн и не думал его выпроваживать — по-прежнему стоял с чашкой в руке.

— Тот старик со Взгорка…

— Да?

— Все показывают на него. Мол, такое не первый раз случается, он уже убивал…

— Ходят такие сплетни, да. Но его и к суду не привлекали, не то что уж осудили.

— Поначалу все эти разговоры казались мне бессмысленными — Кэтрин-то больше нет. Чем тут поможешь? Но если то, что говорят о старике, правда, смерть Кэтрин можно было предотвратить. — Юэн посмотрел на Переса. Линзы очков делали его глаза неестественно большими, казалось, он глядит в упор. — И вот этому нет оправдания.

Только теперь он аккуратно поставил чашку на стол и пошел с Пересом к выходу.

Перес сидел в машине и размышлял о словах Юэна, когда зазвонил телефон — Сэнди Уилсон из диспетчерской.

— Звонила женщина, ну, та самая… Которая тело нашла.

«Женщина? Это Фрэн Хантер? Интересно, с какого момента их начинают называть просто „женщинами“?»

— И что она сказала?

— Ничего. С парнем из Инвернесса, который отвечал на звонки, говорить не стала. Заявила, что ей нужны вы.

Сдавленный смешок Сэнди Перес оставил без внимания — наверняка тот не имел в виду ничего обидного.

— Когда она звонила?

— Минут десять назад. Сказала, что будет дома весь вечер.

— Я сейчас как раз во Врансуике. По пути домой заеду к ней.

Перес постучал в дверь тихонько, на случай, если девочка уже спит. Но та не спала — сидела за столом в пижаме и тапочках, как он себе и представлял. Пила горячий шоколад — на верхней губе красовались коричневые усы. Фрэн, прежде чем отпереть, выглянула в окно; наверняка сейчас все местные так поступают. Ему вспомнился отрывок из Джона Донна, который они читали в школе. Смерть одного человека задела их всех, мир стал иным. Как знать, может, так и надо. Их-то с чего должно обойти стороной? Чем они лучше других?

— Быстро вы, — сказала Фрэн. — Надеюсь, я не заставила вас мчаться сломя голову. Может, это не так и важно… Вы не подождете минутку — я только Кэсси уложу?

Перес сел в большое кресло, то самое, в котором представлял себе Фрэн. Она принесла ему бокал красного вина, от которого ему вообще-то следовало отказаться, и кусок пирога с сыром и шпинатом.

— Вряд ли вы успели поесть, — сказала она по-простому, без церемоний.

До Переса доносились голоса матери и дочери: сначала из ванной, потом он услышал забавную песенку про лисицу, которая пошла по водицу, затем сказку, слов которой уже не разобрал — так тихо Фрэн читала.

— Простите, что задержала. — Она вдруг оказалась рядом, наливая себе бокал вина. Перес понял, что успел задремать.

— У вас есть для меня какая-то информация?

Перес встал, уступая место, но Фрэн мотнула головой, отказываясь, и опустилась прямо на пол. Лица ее он не видел — она отвернулась, глядя на огонь в камине.

— Может, это и не имеет значения. Может, вы уже знаете.

— И все же расскажите.

— Прошлую ночь Кэсси оставалась у отца. И сегодня днем, когда я поехала за ней… — Фрэн в нерешительности замолчала. — Короче, я знаю, откуда Кэтрин возвращалась, когда я увидела ее сходящей с автобуса вместе с Магнусом Тейтом, — Дункан рассказал.

— Правда? Насколько мне известно, он нам не звонил, — как бы невзначай заметил Перес.

— Он и не собирался. Ехать в Леруик, давать показания? Эта морока не для него. Он вечно занят, вечно торопится.

— Мы еще не успели дать объявление ни в газетах, ни по радио. Планируется большая пресс-конференция, но это будет только завтра. Организационные вопросы отнимают уйму времени.

— Кэтрин была у него в Хо. На одной из тех самых вечеринок, куда может прийти любой. Где половина Шетландов успела побывать. Уверена, вы легко найдете свидетелей.

Перес и сам бывал на знаменитых вечеринках Дункана. Никаких объявлений о них нигде не печаталось, никаких приглашений для входа не требовалось. О дне и времени узнавали со слов других: «Слыхал, сегодня у Дункана собираются». Начиналось все поздно вечером. Когда городские бары закрываются, берешь такси или подсаживаешься к самому трезвому из приятелей и едешь в Хо. На каждой вечеринке гостей ждал сюрприз. Дункан часто приглашал местных музыкантов. Ему нравилось поддерживать талантливую молодежь. Так он говорил, хотя Перес не представлял, что эти парни со скрипками и гитарами выносили с вечеринки кроме похмелья и сознания, что потерлись спинами с какой-нибудь знаменитостью. Когда пускали по кругу бутылку виски «Хайленд-парк», соседом-собутыльником вполне могла оказаться какая-нибудь звездочка второго плана — актер на отдыхе, политик, приехавший на конференцию, режиссер второстепенных фильмов, продюсер, известный очень узкому кругу. Дункану нравилось возиться с богемой. Может, это молодых людей и привлекало. Гости Дункана по-разному одевались, разными вещами увлекались. Это вам не танцульки в сельском клубе.

— Дункан помнит, с кем она приходила?

— Вряд ли он заметил. В тот раз напился больше обычного — поссорился с Селией.

Селия Избистер, мать Роберта. Вот как бывает на Шетландах. Подчас люди были связаны личными и такими непростыми отношениями, однако не стоило в любом совпадении усматривать зловещий знак, во всем искать тайный смысл.

— А был ли на вечеринке Роберт?

— Не знаю, о нем речь не заходила. Но вообще этот Роберт часто у него ошивается. — В голосе зазвучали холодные, даже враждебные нотки.

— Недолюбливаете парня?

— Избалованный богатый сынок. Хотя вряд ли это его вина, понятно.

— Ну, он уже не ребенок.

— А ведет себя как маленький. — Фрэн обернулась к Пересу, слегка задев плечом его колено. — Впрочем, вы меня не слушайте. Не могу я говорить об этой семейке спокойно. Мать Роберта разрушила мой брак. Или, если хотите, Дункан постарался. Но в любом случае она не осталась в стороне. Только, похоже, ей уже надоело. Вот она его и бросила, вернулась к своему Майклу окончательно и бесповоротно. Ничего не скажешь, удобно, особенно перед праздником. Будет поддерживать мужа, позировать рядом с ним перед объективами камер. Все будут ими восхищаться: ах, какая дружная семья! И только Дункан снова останется ни с чем. Бедный сиротка Дункан.

У Переса вдруг мелькнула мысль, что она пьет уже не первый бокал.

— А Кэтрин упоминала его имя?

— Роберта? Нет.

— А Дункана?

— Нет. Впрочем, вряд ли она стала бы. Кэтрин наверняка знала, что он мой бывший. Не могла не слышать. Но вы ведь не подозреваете Дункана в интрижке с Кэтрин? Она же была еще ребенком.

Однако Перес заметил, что на самом деле Фрэн в этом вовсе не уверена. Похоже, подобные мысли уже посещали ее.

— А что еще вам известно о той вечеринке? Дункан упоминал кого-либо из гостей?

— Нет. Боюсь, после ссоры с Селией он был сам не свой. И войди к нему хоть Дэвид и Виктория Бекхэм, он не заметил бы.

Перес нехотя поднялся с кресла. При других обстоятельствах он бы с удовольствием распил с ней бутылку, куда-нибудь пригласил. Может, в киноклуб. Ей должно понравиться — судя по всему, она не чужда искусств. А через неделю наверняка признался бы в любви. Так думал Перес, хорошо зная себя. А ну как она замешана в убийстве? И он не вправе даже чмокнуть ее в щеку на прощанье.

Глава двадцать первая

Выпрямившись в кресле, Магнус прислушался. Потому что увидеть, что творится за окном, не мог — он сам так устроил. С утра в окно то и дело заглядывали, вот и не выдержал.

Первым к нему пожаловал молодой полицейский — интересовался ботинками.

— Какие такие ботинки? — не понял Магнус. Может, полиция хитрит, желая удержать его в четырех стенах?

— Ботинки, в которых вы были в тот день, когда видели девушку, — уточнил полицейский. — Помните, вы рассказывали инспектору Пересу, что шли через поле и увидели тело?

— Ну да.

— Нам нужно взглянуть на ваши ботинки. Мы хотим сравнить отпечатки на снегу вокруг тела.

Магнус так и не понял, зачем им понадобились его башмаки. Но вытянул руку в сторону крыльца, где на куске дерюги стояли ботинки. Полицейский наклонился, взял их и, сунув в полиэтиленовый пакет, унес с собой.

Вскоре в дверь опять забарабанили. Магнус открыл, думая, что это снова полиция пожаловала, но на пороге стояла женщина с записной книжкой в руках. Она оказалась репортером из газеты. Женщина говорила быстро — ко-ко-ко да ко-ко-ко, — Магнус ничего не разобрал. Она напугала его своим кудахтаньем, острым носом, ручкой, которой то и дело тыкала ему в грудь.

После ее ухода в дверь опять кто-то стучал, но Магнус уже не обращал внимания. Сидел у окна и делал вид, что читает журнал, который валялся в комнате еще с тех пор, как мать умерла. Почему он его хранил? Магнусу казалось, что на то была причина, вот только он забыл какая.

Тогда зеваки стали заглядывать в окно. Они вертели головами так и эдак, силясь разглядеть его, скребли по стеклу, пытаясь привлечь внимание, но только пугали ворона в клетке. Вот Магнус кое-что и придумал: взял пару картонных коробок, разобрал их и прибил картонки на окно. Теперь никто его не видел. Но и он не видел, что творится на улице, — ему казалось, что его уже посадили в тюрьму. Магнус не знал, какая погода за окном и закончила ли береговая охрана поиски на холме. Наверняка уже опустились сумерки. Об этом он догадался, глянув на материны часы.

Он по-прежнему думал, что за порогом его караулят, ждут, чтобы выкрикнуть всякие гадости. Норовят приплюснуть нос к окну, проникнуть в дом, высадив дверь плечом. И хотя вот уже некоторое время снаружи не доносилось ни звука, он был уверен — они наверняка затаились, а потом выскочат и набросятся. Совсем как чудовища из детских кошмаров.

После того как Агнес умерла, сны стали еще страшнее.

Сестра снилась ему бледной, исхудавшей — так она выглядела, когда коклюш перешел в пневмонию и сестру увезли в больницу. Руки и ноги у нее стали до того бледными, что напоминали белые кости падших овец, брошенные туши которых обгладывали птицы и дикие звери. Только во снах Магнуса сестра по-прежнему жила на Взгорке, занималась привычными делами по дому: чистила картошку, готовила, доила корову, которая тогда жила у них в хлеву возле дома, — бледная сестра приседала возле коровы на корточки и тянула, сжимая, соски вымени, тихонько напевая. Постепенно она становилась все прозрачнее, и под конец, за мгновение до того, как он просыпался в поту, от сестры оставались только растянутые в улыбке губы с запекшейся на них кровью и чуть раскосые серые глаза.

Магнус сидел в кресле матери, смотрел на стрелки ее часов и понимал — кошмары вернулись. Те, кто поджидает снаружи, ему хорошо знакомы. Он вообразил себе сестру, которая стучит в окно, дергает за ручку двери, удивляется, что заперто.

Магнус встал с кресла, плеснул себе виски; руки у него дрожали. Если сидеть взаперти в доме с заколоченными окнами и ждать, пока заберет полиция, можно и умом тронуться. Магнус тряхнул головой, прогоняя дурацкие мысли. Он силился вспомнить Агнес такой, какой она была до болезни. Сам он отличался неловкостью и медлительностью, а она была хорошенькая, волосы развевались у нее за спиной, когда она как птичка летела вприпрыжку по полю, торопясь короткой дорогой в школу. «Ты на сестру посмотри, — говаривала ему мать, думая пристыдить. — Она хоть и младше, таких бед не творит. А ты, дурень великовозрастный, ломаешь все, к чему ни прикоснешься. Бери пример с сестры».

Потом он представил, как сестра играет на школьном дворе: две девочки держат за концы веревку и крутят ее, а Агнес прыгает. Но стишок, как они, не напевает, только сосредоточенно считает про себя прыжки. Когда он наблюдал за ней, то гордился, уж так ею гордился, что дурацкая ухмылка приклеивалась на весь день. Агнес носила яркое платьице, выцветшее после многочисленных стирок; платье было ей коротковато, и при прыжках почти показывались трусики.

Интересно, любила ли прыгать через веревку Катриона? Магнус не знал, и это не давало ему покоя. Когда он спускался к берегу — за сплавными бревнами, сетью или бочкой, — иногда видел ее на школьном дворе. Чаще всего Катриона болтала и смеялась, стоя в окружении двухтрех подруг. Магнус подумал, что то были уже другие времена. Все было не так, как в их с Агнес детстве. Катриона росла в доме с телевизором, носила одежду, заказанную по модному каталогу. Дети играли уже с настоящими игрушками, а не старой веревкой. На островах начали добывать нефть, жизнь стала налаживаться: появились компьютеры, школьников возили на экскурсии. Однажды повезли даже в Эдинбург. Вместе с детьми поехали две матери, разодевшись по такому случаю в пух и прах. Миссис Гёнри, учительница, когда автобус прибыл в аэропорт, стояла у дверцы с листом бумаги и отмечала каждого галочкой, хотя наверняка и без того прекрасно знала всех школьников в лицо. Катрионе Эдинбург понравился. Вернувшись, она еще долго его вспоминала. Как-то Катриона пришла к ним на Взгорок — рассказать Мэри Тейт о поездке, и он, Магнус, даже бросил свои занятия, чтобы тоже послушать. Он-то никуда с Шетландских островов не выезжал и забросал девочку вопросами об автобусах и больших магазинах, о поезде… Катриону его любопытство только развеселило, она сказала, что ему непременно надо съездить в Эдинбург — туда всего час самолетом.

В следующий раз Катриона пришла к ним как раз в тот самый день. Погода была отвратительная — дул хотя и не холодный, но сильный ветер с юго-запада. Мать отправила дочь погулять. Катрионе стало скучно, и в конце концов девочка пришла на Взгорок. Она озорничала, дразнилась и всем досаждала. Ветер как будто вселился в нее, и стала она капризная да буйная.

Но Магнус не хотел вспоминать тот день. Он не хотел вспоминать торфяную насыпь и груду камней на холме. Не то жди ночью кошмаров.

Глава двадцать вторая

На этот раз Рой Тейлор назначил летучку не с первыми петухами, а к середине утра — надеялся получить к этому времени результаты вскрытия. Хотя прекрасно понимал, что торопит события, — уже половина одиннадцатого, а новостей от Билли Мортона, которого Тейлор просил звонить, как только что-нибудь станет известно, никаких. Что ж, по крайней мере, отчет криминалиста готов. И только из лаборатории патологоанатома до сих пор ничего. Тут как ни бегай, один хрен днем не обойдешься.

Джимми Перес молча сидел на столе в дальнем углу комнаты и слушал Тейлора, который разглагольствовал о том, что, дескать, они только на месте топчутся и как его это раздражает. Правда, Пересу приходилось напрягать слух из-за непривычного ливерпульского акцента Тейлора — тот частил и проглатывал гласные. Инспектор с самого начала завладел вниманием группы. У него был сценический дар актера, эстрадного комика. Глаз не отвести. Хотел бы Перес обладать таким даром подзадоривать команду.

На улице потеплело. Когда Тейлор ненадолго умолкал, Пересу чудился звон капели. Тучи, всю ночь угрожавшие затянуть небо над морем, теперь нависали над сушей, и в комнате царила почти такая же темень, как во время прошлой предрассветной летучки.

Тейлор приводил выдержки из отчета криминалиста.

— «Кроме следов того констебля, который первым оказался на месте преступления, были обнаружены следы еще трех человек», — читал он.

Констебль. Вот так учтивость. Перес подумал, что в своей вотчине инспектор назвал бы рядового полицейского, занятого рутиной, иначе. Здесь же он старался быть предельно тактичным.

— Снег достаточно глубокий, отпечаталось все замечательно, оттепели в тот день не было, повезло криминалисту. Похоже, наша Джейн по части отпечатков собаку съела. Первые следы принадлежат миссис Хантер — резиновые сапоги шестого размера. Ну, на самом-то деле их, конечно же, две цепочки — туда и обратно. Другие отпечатки, более поздние и кое-где совпадавшие с отпечатками миссис Хантер, принадлежат мистеру Гёнри, мужу учительницы начальных классов из Врансуика. У него туристические ботинки девятого размера. Как и первые отпечатки, эти вполне объяснимы. Нам известно, что миссис Хантер замахала мистеру Гёнри, тот пошел к ней через все поле, а потом с мобильного вызвал полицию. Менее четкие отпечатки оставил Магнус Тейт. Трудно сказать, как долго он пробыл на месте преступления и что там делал, поскольку его следы перекрыты другими. Он оказался на месте раньше всех. Джейн в этом вполне уверена.

Сэнди Уилсон выбросил кулак с победным воплем, но тут же умолк под невозмутимыми взглядами окружающих.

— Сэнди, по-твоему, это повод для радости? — обратился к нему Тейлор. Инспектор говорил преувеличенно доброжелательным тоном, в котором Перес и команда из Инвернесса уловили сарказм, — у вежливости Тейлора был предел.

— Так ведь это… значит, мы его вычислили, — пробормотал Сэнди. — А что, нет?

— Магнус и не отрицал, что был на месте преступления, — напомнил Перес. — Он и не думал запираться — сразу признался. Все это есть в протоколе за тот день, Сэнди. Но ты, видать, так с ним и не ознакомился.

— Ну ясное дело, не отрицал. Разве ж он стал бы? Наверняка понимал, что мы найдем отпечатки. Вот и придумал, что…

— Едва ли старик настолько умен. — Пересу хотелось, чтобы его подчиненный не выставлял себя на посмешище, а признал поражение и замолчал.

— К тому же, Сэнди, — продолжал Тейлор, — если это Тейт убил Кэтрин, как она оказалась на поле, а? Ее следов мы не обнаружили. Что скажешь? Или она перелетела по воздуху? А может, те мерзотные птицы ее в когтях перетащили?

— Ну так Тейт и перенес.

— Кэтрин была высокой девушкой, а он — немощный старик. Может, когда-то и был сильным, может, все еще в состоянии что-то сделать по дому, но не представляю, как он мог нести ее через два поля, ни разу не опустив на землю, чтобы перевести дух. Даже если предположить, что она уже была мертва.

— Тогда как же она там оказалась?

Сэнди задал вопрос Тейлору, но инспектор из Инвернесса только молча смотрел на парня, выдерживая паузу.

— Объясни ему, Джимми, — наконец ровным тоном произнес он. — Ты с этим разобрался уже, правда?

Казалось, Тейлор чувствовал: еще немного — и он сорвется, наговорит резкостей.

— Она сама пришла, — сказал Перес. — Пришла с тем, кто ее убил. А следы снегом замело — к полуночи как раз поднялась сильная метель. Я звонил Дейву Уилеру, метеорологу на Фэр-Айле. Тело частично припорошило, хотя, как утверждает криминалист, с лица и верхней части туловища снег был аккуратно сметен. Вот почему Фрэн Хантер и заметила ее аж с дороги.

— Выходит, Тейт все-таки может быть убийцей. А что? Просто утром вернулся и смахнул снег с ее лица.

— Правильно, он может быть убийцей, — перебил Тейлор — его терпение лопнуло. — И он все еще подозреваемый номер один. Но вот представь. Днем он пригласил девушку к себе на чай. Это мы знаем: во-первых, старик сам все рассказал, во-вторых, их видели вдвоем, когда они сходили с автобуса. Допустим, он весь день занимал ее своими россказнями и она засиделась до сумерек. Но как он убедил ее выйти в поле в кромешную темноту? Кэтрин не простушка, она выросла в большом городе. Даже если слухи о Катрионе Брюс до нее и не дошли, она ни за что не отправилась бы со стариком невесть куда на ночь глядя. Именно на это и укажет адвокат защиты. И будет совершенно прав.

Тейлор резко крутанулся, оказавшись к Сэнди спиной — тот больше не заслуживал его внимания.

— Что скажешь, Джимми?

— Кэтрин не из тех, кого легко запугать. К тому же здесь, на Шетландах, жизнь тихая и спокойная, разве нет? Здесь ничего плохого, никаких ужасных событий, которые случаются где-то там, в больших городах, произойти не может. Детям разрешают гулять где им вздумается, лишь бы близко к скалам не подходили. Никому и в голову не приходит, что ребенок может попасть в лапы извращенца. («Теперь, правда, приходит. Теперь здесь так же, как и всюду. На всех Шетландских островах родители заперли детей по домам и строго-настрого наказали держаться от стариков подальше».) Так что вполне возможно, она с ним и пошла. Особенно если он обещал показать ей что-то интересное. А то и просто из куража, на спор. Чтобы на следующий день прихвастнуть в школе. — Перес помолчал. — Но она не позволила бы ему себя задушить просто так. Дала бы ему отпор. А следов борьбы не обнаружено. И никаких царапин на лице, руках Тейта. Из-под ногтей девушки возьмут материал на экспертизу — может, тогда что-то прояснится.

— Как ты это видишь, Джимми? — спросил Тейлор. — Обрисуй картину. Как, по-твоему, все произошло?

— Думаю, она пришла на поле с кем-то из знакомых, кого хорошо знала. Было довольно холодно, и они стояли рядом, может, она держала этого человека под руку. Нападение явилось для нее полной неожиданностью, она и опомниться не успела. Шарф, которым была обмотана ее шея, с силой затянули. Либо дело было так, либо ее убил кто-то действительно очень сильный, действовавший быстро и заставший девушку врасплох.

— Думаешь на парня?

— Не исключаю. Но не обязательно парень.

— А расскажи-ка о том пацане, с которым у девушки что-то намечалось. Ну, которого ты разыскал. Он еще на Новый год всю их компанию подвозил.

— Это Джонатан Гейл. Семья переехала на Шетланды, в Куэндейл, не так давно. Джонатан на год старше Кэтрин. Учится в том же классе. Когда я был у них в школе, он подходил ко мне. Отец парня пишет — что-то там на тему путешествий. Они, Джонатан и Кэтрин, оба оказались чужаками, неудивительно, что сошлись. Он влюбился в девушку по уши — ясно как день. А она не отвечала ему взаимностью. Как рассказывала Салли, по дороге из Леруика они и словом не перекинулись. Юэн тоже подтвердил, что дочь не проявляла к парню особого интереса. Но Гейл не мог ее убить. Если, конечно, верить его родителям. Четвертого числа он весь вечер был с ними — они смотрели кино.

— Что, прямо до полуночи?

— Нет, но родители утверждают, что, если бы он куда-нибудь ездил, они услышали. — Перес хотел прибавить, что беседовал с парнем и тот ему понравился, однако подумал, что Тейлора такой довод едва ли убедит. — Убил Кэтрин совсем не обязательно парень. Это мог сделать любой, кого она не боялась.

— Отец?

— Формально — да, подходит. Но он весь вечер был в Леруике. Да и потом, какие у него мотивы?

— Бог его знает. Мы тут побеседовали с его коллегами, и они назвали другое время — он выехал из Леруика раньше, чем утверждал. Конечно, не стоит относиться к этому с такой уж подозрительностью, но теоретически он мог убить дочь. И как раз до начала метели. — Тейлор по своему обыкновению расхаживал взад-вперед.

Перес с раздражением подумал, что Тейлору не помешало бы успокоительное. Может, валиум? А то и маленькое печенье с коноплей, которое Сара пекла в бесшабашную студенческую пору. Как же она их называла?.. Кажется, кайфовые печеньки.

— Да, кстати, я узнал, откуда Кэтрин возвращалась на автобусе. Ее потом еще видели с Тейтом.

Тейлор остановился как вкопанный:

— Е-мое, и ты до сих пор молчал! Откуда?

Перес хотел возразить, что, мол, ему слова вставить не дали. Но не стал.

— Из Хо. С вечеринки у Дункана Хантера.

Шетландская команда тут же оживилась. Однако Тейлор никак не отреагировал.

— А поподробней? — поторопил он.

— Дункан у нас вроде местного плейбоя. Кроме того, он — деловой человек, предприниматель. Закатывает вечеринки, известные на все Шетланды. Мы все хоть по разу да бывали у него. Правда, с тех вечеринок мало кому что помнится потом.

— А фамилия той женщины, которая обнаружила мертвое тело, разве не Хантер?

— Дункан — ее бывший муж.

— Для нас это важно?

— Да нет. Хотя именно Фрэн Хантер и рассказала, что Кэтрин была в Хо. Дункан даже не почесался.

— На что он рассчитывал? Такое ведь все равно не скроешь. — Тейлор нахмурился, раздумывая. Пересу он напомнил антрополога, вникающего в обычаи и нравы совершенно чуждого ему племени. — Это я к тому, что Кэтрин была на вечеринке не одна. Рано или поздно мы обо всем узнали бы.

— Вряд ли Дункан хотел что-то скрыть, — объяснил Перес. — Просто он из той породы людей, кто уверен, будто правила созданы для других, не для них. Ему просто-напросто лень было набрать наш номер.

— Заносчивый козел?

— Ну да, вроде того.

— Не отправить ли к нему кого-нибудь из моих? Побеседовать.

«Из моих. В смысле, парней из Инвернесса. Быстро же командный дух выветрился».

— Дай-ка для начала с ним поговорю я, — предложил Перес. — Будет юлить, отдам его твоим.

Некоторое время они сидели молча. Тейлор даже размышлял напоказ, энергично. Сидит, хмурится, и воображаешь, как у него там мысли вспыхивают, как молнии.

Зазвонил телефон; Сэнди снял трубку.

— Босс… тут профессор Мортон из Абердина, — доложил Сэнди, робея; он так и не понял, чем провинился.

Старший инспектор взял трубку в своем кабинете, остальные молча ждали. В воздухе разлилось напряжение. Перес медленно прошел к окну и стал рассматривать панораму города. Серые дома виделись размытыми из-за дождя, который к этому времени лил уже сплошной стеной.

Тейлор вернулся с большим отрывным блокнотом. Перес заметил исписанную мелким, неразборчивым почерком страницу — очевидно, старший инспектор делал пометки.

— Кэтрин Росс была задушена, — объявил Тейлор. — Но не руками, а тем самым шарфом, найденным на ней. Все произошло так, как мы и думали. Следов борьбы нет. Что до времени смерти… тут никакой определенности, где-то между шестью вечера и полуночью. Незадолго до смерти девушка довольно много выпила и совсем мало съела. Патологоанатом почти уверен, что она была убита на том самом месте, где ее тело и обнаружили. — Инспектор покосился на Сэнди. — А если ученый говорит «почти уверен», это значит «совершенно точно». В общем и целом она была здорова, физически развита. — Тейлор помолчал. — Вопросы есть?

— Обнаружены ли следы недавнего полового контакта? — спросил Перес, поспешив опередить грубоватого, бестактного Сэнди.

— Нет, ничего такого. — Помолчав, Тейлор прибавил: — Она была девственницей.

Все разошлись, но Перес с Тейлором задержались. Инициатива исходила от Тейлора:

— Слушай, где тут можно выпить приличного кофе?

Перес повел Тейлора в узкий переулок недалеко от гавани — в кафе «Пири». Зал на первом этаже был забит — женщины среднего возраста сидели за столиками прямо в куртках, отдыхали после пробежек по магазинам, пережидали дождь. В уголке увлеченно болтали две молодые мамы, одна тайком кормила ребенка грудью. Головка младенца при этом почти исчезла под объемным свитером, и Перес с удивлением подумал, как бедняга вообще дышит. В зале на верхнем этаже нашелся свободный столик. Вокруг было довольно шумно, подслушать их никто не мог.

— Ну, — начал Тейлор, — какие соображения? Понимаешь, мне казалось, что если в деле замешан Тейт, то убийство наверняка совершено на сексуальной почве. Выходит, нет.

— Что, впрочем, подозрений с него не снимает.

— Может, ему нравились невинные девочки, — предположил Тейлор. — Мы думали, убийства Катрионы и Кэтрин не имеют ничего общего. Однако это не совсем так — обе жертвы были девственницами.

— Глядя на Кэтрин, этого не скажешь.

— И еще: у обеих жертв имя начинается с буквы «К». — Тейлор шевелил мозгами, постепенно наращивая обороты. — Обе жили в одном и том же доме. Как-никак совпадение.

— Согласен. И все же для обвинения Тейта оснований у нас нет.

— Слушай, а этот Дункан Хантер… что он из себя представляет?

Перес пожал плечами:

— На дух его не переношу. Впрочем, это вовсе не означает, что он тащится от убийства девчонок.

— Как думаешь, мог он болтаться где-нибудь поблизости в тот день, когда Катриона Брюс исчезла?

— А он вообще в каждой бочке затычка. Прыщ на ровном месте. В большом мире с таким раздутым самомнением ему не выжить.

Тейлор усмехнулся:

— Ну а тебе-то он чем насолил?

— Мы вместе учились в школе. Одно время были большими друзьями.

— А потом?

Перес уклонился от ответа:

— Наведаюсь-ка я к нему. Посмотрим, что ему известно о Кэтрин.

— А не лучше мне съездить?

— Тебе он ничего не расскажет.

Тейлор заметно сник. У него был вид заядлого курильщика, недавно завязавшего и теперь лишь вдыхающего сигаретный дым соседа. Должность старшего следователя Тейлору, конечно же, льстила, но он тосковал по оперативной работе — она одна давала возможность прочувствовать все нюансы дела.

— Поезжай. Когда вернешься, заходи. Расскажешь, как все прошло.

Перес кивнул, встал из-за стола и направился к выходу.

Глава двадцать третья

В свое время Перес думал, что Дункан спас ему жизнь. Так казалось, по крайней мере.

Ему тогда было тринадцать. Наступил сентябрь, а вместе с ним и новый учебный год. А это значит, что снова уроки, снова жизнь в общежитии, родители — только по телефону. В каникулы на Фэр-Айле Перес помогал отцу с овцами и на корабле и теперь как будто в тюрьму попал. Хуже всего было то, что его определили в один класс с теми же двумя пацанами с Фулы, которые портили ему жизнь весь прошлый год и за каникулы не успели забыть, как это весело. На неделе все было не так уж и плохо. В интернате ночевали и другие ученики, да и народу вокруг было больше. Учителя, опять же. А вот выходные превращались в сущий ад. Все ждали субботу и воскресенье с нетерпением, Джимми Перес эти дни ненавидел. Он ждал их с ужасом. Представлял, будто стоит за штурвалом суденышка, над которым вдруг нависает и со всей мощи обрушивается огромная волна. Неизбежная. Неотвратимая. С наступлением вечера пятницы он принимался отсчитывать часы до утра понедельника, вычисляя в уме, сколько уже вынес и сколько еще предстоит пережить.

Тогда-то Дункан Хантер и подошел к нему. Интересно, почему? Может, Дункан признал в Джимми своего, почуял, что они могут подружиться? Перес уже не помнил. Помнил только ветреный, солнечный день. Приливная вода достигла гавани, пенясь маленькими барашками. Они с Дунканом дурачились. Перес не помнил, кто именно рассказал анекдот, помнил только, как они хохотали. Дункан досмеялся до того, что оперся рукой о плечо Джимми — не упасть бы. Джимми, заливаясь смехом, запрокинул голову, и ему почудилось, что небо вращается — так быстро неслись облака. Отсмеявшись, но все еще испытывая легкое головокружение, он вдруг заметил неподалеку тех задир — они смотрели хмуро, с досадой. Теперь, когда у него появился друг, союзник, им предстояло искать себе другую жертву.

С тех пор и Перес стал ждать выходные с нетерпением. В пятницу вечером они с Дунканом садились на автобус, шедший в северную часть Мейнленда, и, сойдя на остановке, спускались по длинной подъездной аллее к замку. В первый раз Перес весь дом так и не осмотрел — до того он был большой.

— Ты в каком крыле живешь? — спросил он Дункана.

Тот не сразу понял:

— В комнатах с видом на побережье слишком сыро, мы редко их отпираем. Ну а прислуги у нас нет. Что, не веришь? Правда-правда! Так что на самом верху никто не живет.

В те времена, на пике нефтяной лихорадки, отца Дункана с головой захватили открывшиеся перед ним возможности, так что на дом его уже не хватало. Или не хотел тратиться. И замок оставался все таким же мрачным и неуютным.

Гёнератор частенько выходил из строя — свет в доме гас. Тогда они ели за длинным столом при свечах. Перес впервые напился именно в Хо, и там же впервые прикоснулся к девичьей груди. Родители Дункана как раз уехали в Абердин. Перес с Дунканом оказались предоставлены сами себе и, чтобы отметить это дело, решили закатить вечеринку, первую вечеринку Дункана. Лето было в разгаре, темнело поздно. Перес познакомился с девушкой по имени Элис, она приехала на острова на каникулы. И он позвал ее на пляж. Краешек солнца еще выглядывал над горизонтом; они смотрели на него, сидя на песке и прислонившись спиной к беленой стене, окружавшей дом. Рука Переса скользнула девушке под блузку. Он ласкал ее грудь, но в конце концов она со смехом его оттолкнула.

Однажды он спросил Дункана:

— Слушай, а твои не против, что я торчу у тебя каждые выходные?

Дункан даже удивился:

— С чего это? Они же знают, что я так хочу.

Наверное, тогда Перес впервые и ощутил пропасть, разделявшую их. Любые желания Дункана выполнялись — это было в порядке вещей. И пропасть эта увеличилась после того, как Дункан несколько дней прогостил на Фэр-Айле. Вел он себя как будто безупречно. С его родителями обаятельный Дункан был сама вежливость. В зале устроили танцы, и он кружил немолодых дам до упаду, а те хихикали, в шутку называли его негодником и говорили, чтобы он приезжал еще. Но иногда Перес замечал, что Дункану скучно, что он позволяет себе высокомерные замечания. Когда Дункан уезжал в аэропорт, все семейство, в том числе и Джимми, провожало его с облегчением.

А что же теперь? Теперь их дорожки разошлись. Ему противна была фальшь дружеских объятий при встрече, надоели воспоминания о детских шалостях — ни о чем другом Дункан говорить не мог, потому как только прошлое их двоих и связывало. Но была для неприязни и другая причина, куда как более весомая, — шантаж. Впрочем, об этом речь никогда не заходила.

Стуча во входную дверь, Перес не слишком-то надеялся застать хозяина дома: в последнее время Дункан все больше бывал в Эдинбурге. Может, Селия к нему и вернется. Многие возвращались — Дункан умел найти подход к женщинам. Перес ожидал, что она и откроет дверь. Селия всегда ему нравилась, он надеялся, что она расскажет о Кэтрин Росс, о том, что девушка делала на вечеринке Дункана. И тогда не придется корчить из себя старинного приятеля, чтобы выудить ценную информацию.

Потом Перес решил, что дома вообще никого нет и придется уйти ни с чем. Плотно затянувшие небо тучи, казалось, вобрали в себя запахи морской соли и гниющих на берегу водорослей. Дождь усилился, и Перес, пока барабанил в дверь, вымок до нитки. Водосточная труба извергала настоящий водопад.

Вдруг к шуму дождя прибавился другой звук — скрежетание ключа в замке. В дверном проеме появился Дункан в тапочках на босу ногу. Памятник похмелью. Небритый, изо рта несет, моргает от света.

— Ну и ну. Тебе чего?

Перес обрадовался: наконец-то обойдется без дежурных объятий двух закадычных друзей и воспоминаний о добром школьном прошлом.

— Я по делу, — спокойно сказал он. — Как инспектор полиции. Можно пройти?

Дункан молча развернулся и прошаркал в кухню. У плиты все так же стояло плетеное кресло с высокой спинкой-капюшоном — от сквозняков; Дункан повалился в него. Перес догадался: наверняка хлестал виски — в ногах у Дункана стояла пустая бутылка, — да так в кресле и отрубился. Налив в чайник воды, Перес поставил его на конфорку.

— Чай или кофе?

Дункан с усилием разлепил глаза. И криво ухмыльнулся, отчего Пересу сразу захотелось ему врезать.

— Старина Джеймс… — Всегда рядом, всегда поможет.

— Если бы не расследование убийства, меня бы здесь не было.

Дункан как будто не слышал.

— Чай, — решил он. — Чашка крепкого чаю не помешает.

Кухня имела такой вид, будто в ней столовалась ватага студентов.

Дункан заметил взгляд Переса, обозревающего беспорядок:

— Обслугу в наше время не сыщешь.

— Что, Селии нет?

— Ушла. — Ухмылка с лица Дункана исчезла.

— А я думал, она любит тебя без памяти.

— Я тоже так думал.

Вода в чайнике закипела. Чайные пакетики лежали там же, где и всегда. Перес сполоснул две кружки. Молока в холодильнике оставалось чуть — как раз им двоим.

— Кэтрин Росс, — сказал он. — Ты хорошо знал эту девушку?

— Вообще не знал.

— Но она была на твоей вечеринке, накануне той ночи, когда ее убили.

— А, небось Фрэн доложила?

— Миссис Хантер обнаружила ее тело.

Дункан допил чай, выбрался из кресла и налил себе кружку воды до краев. Не имея сил стоять, он опирался на сушку для посуды.

— Мы с Фрэн были идеальной парой, — сказал он. — Знаешь, я ведь правда ее любил. Не было никаких причин для разрыва.

— Ну да, кроме разве что Селии.

— Селия… Это совсем другое. Я никогда на ней не женился бы — она отказалась бросить Майкла. Селия была за то, чтобы соблюдать приличия. Ну, ты понимаешь. Так что Селия нам с Фрэн помешать не могла. Ведь я женился на Фрэн, разве нет? И у нас родился ребенок. Впрочем, теперь ушла и Селия.

Перес решил повременить с расспросами о Кэтрин.

— С чего бы это? Я думал, между вами полное согласие. И тебе, и ей удобно.

— Вот и я так думал. Но в последнее время Селия какая-то неуверенная в себе, вздумала заявить на меня права. Вероятно, это возраст. Другие женщины стали ей вдруг мешать. Сплошная головная боль.

Он хлебнул воды и с тоской глянул в окно — дождь поливал вовсю.

— Но ведь это не ты ее прогнал — она сама ушла. Как так?

— Сказать по правде, сам не знаю. Все случилось вдруг. Как раз на той самой вечеринке, когда пришла та девушка. Я ничего такого не делал. Так, кое с кем поболтал. Ну, заигрывал, было дело. Но ничего серьезного. Мы с Селией просто разговаривали. И тут она выдает: «Знаешь, ты уже вырос из всего этого. Может, выставишь их уже? Чтобы только ты и я?» Она не в первый раз подступалась со своими идеями. Ну и я, конечно же, обещал: «Все-все, последняя вечеринка, ты права. Пора остепениться». А потом она ни с того ни с сего заявляет, что уходит и больше не вернется. Без всяких там сцен — сцены не в ее правилах. У Селии есть чувство собственного достоинства. Всегда было. Собрала сумку, села в машину и уехала. Я понимал, что она не шутила. Понимал, что все испортил.

— Может, пока вы говорили, случилось что-нибудь, из-за чего она ушла?

«Господи, неужели это так важно? Зачем вообще лезть в чужую личную жизнь? Да затем, что страдания Дункана доставляют удовольствие. Так ему и надо».

Дункан покачал головой. И тут же на секунду зажмурился — как от острой головной боли, накрывшей с похмелья.

— Ей на телефон пришло сообщение. Пока я говорил, она читала. После чего и заявила, что уходит. — Дункан глянул на стоявшего поодаль Переса, в его взгляде мелькнул ужас. — Думаешь, сообщение было от другого мужчины? И все это время Селия с ним встречалась?

— А часто она получала сообщения?

— Да нет, разве что от сына. Роберт без мамочки и задницу подтереть не в состоянии.

— А он тоже был на той вечеринке?

— Кажется, был вначале. Но, когда Селия умчалась, его уже не было. Вот ведь, меня ненавидит, а на мои вечеринки таскается.

— Он приехал с той самой девушкой?

— Слушай, старик, ты сам прекрасно знаешь, как у меня заведено — двери для всех открыты, народ приходит и уходит.

— Фрэн рассказала, что ты впустил Кэтрин, потому что ее знала Селия.

— Вот как? Да ладно, я в любом случае позволил бы ей остаться. Она ж была шикарная.

— Так ты с ней говорил?

— Ну да, говорил.

— До разрыва с Селией или после?

— Кажется, и до, и после. Ну да, точно.

— И с кем она пришла? У нее был парень?

— Да нет, одна.

— Ты спрашивал?

— Может, и спрашивал. Слушай, да такое и без слов ясно. Видишь привлекательную женщину и тут же примечаешь, одна она или с кем-то.

— А она не с Робертом была?

— Ну, не в этом смысле. Да, я видел, как они разговаривали. Да ну о чем ты! С Робертом Избистером! Красивая девочка — но с мозгами. С Робби и говорить-то не о чем. У него в жизни одна цель — стать известным, как папаша.

«Как будто ей было о чем говорить с тобой».

— И все-таки ты с ней говорил. О чем?

— О кино. Я Фрэн уже рассказывал. Кэтрин была помешана на кинематографе. Даже видеокамеру с собой таскала. Она показывала мне, как ею снимать.

— Она снимала на вечеринке?

— Может, и снимала. Не знаю. Она заговорила о нашем киноклубе. Возмущалась, что там крутят одни американские блокбастеры. Почему бы время от времени не показывать европейские картины. Здесь, на Шетландах, ей, дескать, не хватает хороших фильмов. Артхауса. Звучало эдак с претензией — у толковых детишек такое бывает, — но не чрезмерно серьезно.

— Ты пытался за ней приударить?

— Так, слегка.

— То есть?

— Она ясно дала понять, что я ее не интересую. А ты меня знаешь — не в моих правилах бегать за женщинами. Мне хватает.

Однако Перес помнил, что когда-то у Дункана были другие манеры, когда-то он из кожи вон лез, чтобы очаровать Фрэн. Если бы Кэтрин действительно понравилась Дункану, то своего он бы добился.

— Как она выглядела? В смысле, в каком была настроении?

— Веселилась, ее перло. Помню, я тогда ей сказал: «Что принимаешь? Я тоже хочу попробовать».

— Думаешь, она действительно была под кайфом?

— Да нет, это все молодость. Она была молода и довольна собой. Как я когда-то.

— Она осталась до утра?

— Похоже. Фрэн рассказала, что на следующий день видела ее — та сходила с автобуса. Но со мной ее не было. Я был в паршивом настроении, надрался как свинья и вырубился. В последнее время такое частенько случается. Вчера удержался только потому, что Фрэн привезла Кэсси. — Он помолчал. — Видел ее? Мою славную девчушку Кэсси?

— Видел.

— Когда Фрэн объявила, что ждет ребенка, я совсем не обрадовался. Мне казалось, я еще не готов стать отцом. А теперь души в ней не чаю. Только бы Фрэн снова ее не увезла.

— А что, есть такая вероятность?

— Даже не знаю. Вроде хочет остаться. А там кто ее разберет? Вот встретит другого. Ну ладно, поезжай давай. А я — в душ и переоденусь. У меня рейс на юг вечером. Работа.

Перес поднялся:

— Когда вернешься?

— Завтра вечером. Да ты не дрейфь, делать ноги не собираюсь.

Несмотря на проливной дождь, Перес не пошел прямиком к машине, а обогнул дом и вышел к берегу. Постоял немного, укрываясь от дождя под искореженными ветром кленами, посмотрел на пляж, где когда-то сидел вместе с Элис. Тогда он был уверен, что любит ее. Потом она уехала, а он ей писал. И не понимал, почему его письма остаются без ответа.

Глава двадцать четвертая

Наступила суббота. В школу не идти, но от этого не легче. Обычно по субботам Салли ездила в Леруик — на репетиции молодежного оркестра. Чаще всего отец ее подвозил, а после оставался у себя в кабинете — поработать. По крайней мере, так он говорил. Однако Салли не очень-то ему верила. По субботам мать затевала в доме уборку и стирку, кому охота болтаться у нее под ногами. Сегодня Салли проснулась с головокружением и какая-то чудгая. Ночь прошла неспокойно — снилось всякое. Иногда она с тоской думала, что только во снах и живет. Сны… Все ненастоящее. Жизнь, выдуманная матерью, — церковь по воскресеньям, семейное чаепитие по вечерам, тишь, гладь, порядок — сплошное притворство. Салли подчинялась только затем, чтобы ее оставили в покое. Изображала из себя послушную дочь, однако временами желала, чтоб матери не стало. Вот и дружба с Кэтрин на деле обернулась вовсе не дружбой: Салли порой стоило неимоверных усилий сдержать обиду и зависть, готовые прорваться наружу. Иногда у нее возникало странное ощущение — она будто выпадала из реальности, смотрела на себя со стороны. Однажды Салли попыталась объяснить все это Кэтрин, но та ни слова не поняла.

За завтраком есть не хотелось. Салли видела, что отец с матерью тревожатся за нее, и это доставляло ей удовольствие. Хоть какое-то разнообразие. Когда она жаловалась на одноклассников, которые приставали к ней, обзывали, родители не воспринимали ее жалобы всерьез. «Не обращай внимания, — отмахивалась мать. — Брань на вороту не виснет».

— Может, пропустишь сегодня репетицию? — Мать складывала сковороды в раковину — отмачивать в мыльной воде. Даже по выходным они не засиживались после завтрака — как только все заканчивали есть, посуда со стола моментально убиралась. — Мне кажется, это запоздалый шок. Наверное, все-таки стоит показать тебя врачу. Оставайся-ка лучше дома.

Вот уж чего-чего, а этого Салли хотелось меньше всего.

— Да нет, я поеду. Хоть развеюсь.

Отец налил себе из чайника последнюю чашку чаю.

— А давай-ка со мной. У меня сегодня как раз обход береговой линии. Подышишь свежим воздухом, разомнешься. Глядишь, отвлечешься.

Салли не смогла найти предлог отказаться. Она чувствовала: отец действительно хочет, чтобы она составила ему компанию. Переодевшись в джинсы и старый свитер, она вышла на крыльцо, где стояли резиновые сапоги. Отец уже дожидался ее. Мать вынесла им флягу и пакет сэндвичей; когда они отъезжали, она помахала вслед. Салли видела, что матери не терпится остаться в доме одной — от них с отцом только беспорядок.

Ночью дождь закончился, стало гораздо теплее. Обманчивое обещание скорой весны. С переднего сидения высокого «лендровера» открывался вид на окрестные поля, те самые, на одном из которых нашли Кэтрин. Лента, ограждавшая место преступления, кое-где оторвалась. В небе над скалой парили и кувыркались вороны.

— Как она выглядела? — спросила Салли.

Отец понял ее, но ответил не сразу, долго подбирая слова. Салли ждала, что он скажет: мол, не стоит больше думать об этом, выкинь мысли об убийстве из головы.

— Как выглядела? Как мертвая. Я никогда раньше не видел мертвецов. Думаешь, что мертвые похожи на спящих, ан нет. Салли, не нужно больше думать про то, что произошло с Кэтрин там, на поле. Про птиц. Про то, о чем все болтают. Той Кэтрин уже не было. Задолго до того. — Он помолчал. — Понимаешь?

— Понимаю.

Раз в месяц Алекс обходил прибрежную полосу, выискивая прибитых волной к берегу мертвых птиц. Занимался он этим не в одиночку. На каждом острове прибрежная полоса была поделена на участки, закрепленные за обходчиками. Пит из Королевского общества защиты птиц, Пол, Роджер, добровольцы собирали статистические данные, дававшие представление о птичьей популяции острова. Так объяснял отец Салли, ведя «лендровер» вниз по узкой тропе к небольшой ферме. Она рада была отвлечься от грустных мыслей. Отцова страсть отчего-то успокаивала. Своей неизменностью. Но вот тропинка уперлась в свежевыбеленный дом, перед которым на натянутой бечевке сушились на ветру пеленки. Когда Салли с отцом выходили из машины, на крыльцо вышла молодая женщина — бросить зерно бродившим во дворе курам. Она помахала Алексу и скрылась за дверью.

— Недавно здесь обосновалась одна молодая пара, — сказал отец. — Переселенцы. Хорошо, что хоть кто-то в доме живет. А то он несколько лет пустовал, только на время праздников его сдавали туристам.

Салли удивило, что отец в курсе, знает о новых жильцах. Ей-то казалось, людей он вообще не замечал.

Отец повел ее мимо дома — на галечный пляж, круто ведущий к воде. Вдоль кромки прибоя тянулась гряда водорослей, намытая приливом, запах чувствовался даже на расстоянии.

— Наверняка найдем мертвых птиц в нефтяной пленке: недавно к северу отсюда был разлив. — Отец как будто рассуждал сам с собой.

Салли осторожно спускалась за ним к пляжу; в какой-то момент камень у нее под ногой качнулся и она потеряла равновесие. Отец обернулся и сильной рукой поддержал дочь за локоть — как раз вовремя. Салли опешила — так непривычно ей было его прикосновение. Отец никогда не обнимал ее, не гладил по голове, даже маленькую. Убедившись, что Салли твердо стоит на ногах, отец тут же отпустил локоть и, уставясь себе под ноги, двинулся дальше. И сразу же приметил совсем недавно погибшую морянку. Подняв утку с земли, он осторожно оттянул ей крыло, расправляя так, чтобы Салли увидела каждое перышко.

— Испачкалась в нефти, — сказал отец. — Не так чтобы очень, но ей хватило.

Салли молчала. Гибель морянки ее не трогала, но притворяться не хотелось. Она подошла ближе к воде — волны лизали подошвы сапог — и там дожидалась, пока отец закончит с птицей, бездумно обозревая серую водную гладь.

Отец тем временем уже удалялся. Когда она нагнала его, он держал еще одну мертвую птичью тушку.

— Кайра, — определил отец. Повернул птицу, ощупал кости крыльев. — Глянь-ка, совсем жира нет!

Салли ожидала, что он бросит птицу в захваченный им для этой цели черный мешок для мусора и они пойдут дальше. Но отец оседлал своего любимого конька, и пошло-поехало: изменение климата, таяние ледников, влияющих на популяции планктона и рыбы-иглы.

— Привычная пища морских птиц исчезает, — рассказывал он. — Прошлым летом тупики, краснозобые гагары, короткохвостые поморники даже не смогли вырастить потомство — не хватило еды.

Салли поняла, почему мать принимала эту его страсть в штыки. Он слишком увлечен своей работой. И проблемы, которые он решал, были одна другой глобальней. Разве мог он думать о них с матерью, когда все его помыслы направлены на спасение планеты? Даже жестокое убийство школьницы не шло ни в какое сравнение с экологическими проблемами мирового масштаба. Салли вспомнила, что Кэтрин собиралась взять у отца интервью. Как-то раз она услышала его выступление по местному радио, и он произвел на нее впечатление. А Кэтрин мало кто впечатлял. Салли была у подруги — они сидели в маленькой гостиной и делали уроки при включенном радио. Вдруг в радиопередаче зазвучал голос отца. Салли невольно загордилась: «Слышишь? Мой папа!»

Сейчас она уже не помнила, о чем отец тогда говорил. Может, о проблеме выбивания пастбищ — это было его пунктиком. И Кэтрин сказала: «Похоже, он верит во все это. И ему вроде как не все равно. Слушай, как думаешь, он согласится дать мне интервью?» Она загорелась — точь-в-точь как отец. Оживилась. И трудно представить, что так больше никогда не будет.

Отец как будто прочитал ее мысли:

— Скучаешь по ней? По Кэтрин-то?

Салли вспомнилось щемящее чувство одиночества, нахлынувшее там, на остановке, пока она ждала автобус.

— Да, — призналась она. — Очень.

— А я ее и не знал. Почти. Но было в ней что-то странное.

— Мне нравилась.

— Ты только не бойся, — неожиданно произнес отец. — Ничего плохого с тобой не случится — обещаю.

Мысль о том, что может случиться что-то плохое, пришла Салли в голову впервые.

— Слушай, пап, а Кэтрин брала у тебя интервью для своего проекта?

Наверно, нет, иначе она знала бы. Хотя, с другой стороны, Кэтрин делилась с ней далеко не всем.

Отец нахмурил лоб, задумавшись.

— Это для какого?

— Школьное задание, сообщение о Шетландах. Кэтрин вроде собиралась написать о своих впечатлениях. Как недавно приехавшая. И хотела расспросить тебя о твоей работе.

— Нет, — покачал он головой, — ни о чем таком она меня не расспрашивала.

По голосу отца Салли поняла, что тот с радостью ответил бы на любые вопросы и теперь жалел, что этому не суждено сбыться.

Роберт позвонил, когда они уже вернулись к машине. Салли сидела в салоне одна и переключала радиостанции, искала музыку поприличней. Отец решил заскочить на ферму — переговорить с той женщиной. Сказал, что раз новенькие проявили интерес к местной природе, попросит их поглядывать на прибрежную полосу — вдруг еще мертвых птиц прибьет. Отец направился к входной двери дома, Салли проводила его взглядом. Он открыл дверь без стука, снял сапоги и, оставив их на крыльце, вошел. Тогда-то Роберт и позвонил. Вовремя. Можно подумать, подсматривал за ней, карауля, пока она останется одна.

— Встретимся сегодня вечером?

— Не могу. — Салли устала врать родителям. Теперь, когда Кэтрин больше нет, прикрывать ее некому.

— А когда сможешь?

— Не знаю. Позвони на следующей неделе. Где-нибудь днем. Если вдруг буду на уроке, перезвоню. — Она хотела спросить, чем он занимается, поболтать о том о сем…

Но он сказал:

— Я выхожу в море, так что не знаю, когда получится.

И повесил трубку.

Отец вернулся через четверть часа — интересно, чем это он там занимался наедине с молодой женщиной? Салли, пока ждала, успела продрогнуть. Но осталась довольна собой — она не пошла у Роберта на поводу. Однако жалела, что они так ни о чем и не договорились.

Воскресным утром она отправилась с родителями в церковь — не смогла выдумать предлог, чтобы остаться дома. Пока родители молились за мир во всем мире, ее мысли были заняты Робертом Избистером. Ясное дело. Он вечно отвлекал, пробирался к ней в голову. Ну почему, почему она не согласилась на встречу сегодня? Почему не назначила конкретный день на следующей неделе? Священник произносил давно заученные фразы службы, и она вместе со всеми отвечала. Но занимало ее совсем другое. Ей вдруг стало интересно: а отец, в костюме, чисто выбритый, правда слушает проповедь или думает о чем-то своем? После службы, когда родители разговаривали в сторонке, священник подошел к ней и сочувственно потрепал по руке. Он был до того тучным, что при ходьбе натужно сопел.

— Понимаю, Салли, тебе сейчас нелегко. Если станет совсем тяжко, приходи. Ты знаешь, где я живу.

Салли, конечно, не стала говорить, что он будет последним человеком, которому она доверится. Лишь поблагодарила за участие. И поспешила выйти, дожидаясь родителей на улице.

Воскресный день протекал по заведенному порядку. После службы в церкви вся семья возвращалась домой и садилась обедать. Перед тем как отправиться в церковь, мать всегда ставила в духовку баранью ногу и заранее, чтобы потом не возиться, чистила картошку. Но сегодня, когда они уже сидели в машине и Салли думала о чем-то своем, мать вдруг предложила:

— А что, если пригласить на обед Росса? Наверняка ему одному в огромном доме неуютно. Еды у нас полно.

Салли пришла в ужас. Она представила, как мистер Росс сидит за столом у них в кухне, а мать, разделывая пережаренное мясо, достает соседа вопросами, сует свой нос в чужие дела.

— Думаю, сейчас не самое подходящее время, — произнес отец. — Пожалуй, компания ему будет в тягость. Должно пройти время.

Мать согласилась, и они сели за стол одни, как обычно.

Потом все расположились возле камина. Мать делала вид, что вяжет, а сама пялилась в телевизор — показывали подряд сразу несколько серий мыльной оперы. Мать всегда отзывалась о сериалах пренебрежительно, однако неизменно смотрела. Салли только что закончила мыть посуду. Отец сменил костюм на домашнюю одежду и читал. И тут зазвонил телефон. Отец встал, чтобы ответить, но мать отложила вязание:

— Сиди, сиди, я возьму — наверняка кто-то из родителей.

Мать любила говорить по телефону даже больше, чем смотреть ерунду по телевизору. С телефонной трубкой в руке она ощущала свою значимость. Беседуя с родителями учеников, принимала особый тон, успокаивающий и чуточку покровительственный. Однако на этот раз мать быстро вернулась, причем вид у нее был озадаченный.

— Это тебя, — сказала она мужу. — Тот самый следователь.

Глава двадцать пятая

Перес встретился с Роем Тейлором в баре той самой гостиницы, где разместилась команда из Инвернесса. Тейлор сам предложил: «Расскажешь мне, как прошла беседа с Хантером. А там обмозгуем, в каком направлении двигаться дальше». Перес не возражал. В воскресенье ему обычно звонила мать и они подолгу говорили, но он до сих пор так ничего с фермой и не решил. Проезжая мимо полицейского участка, Перес на минуту заглянул в диспетчерскую. После недавней пресс-конференции, на которой выступил Тейлор, телефоны звонили не переставая. Однако зацепок никаких. Впрочем, прошло мало времени. В основном сообщали о незнакомых машинах, которые видели на дороге к югу от Леруика в ночь на четвертое число. Звонили и те, кто встречался с Кэтрин на той самой вечеринке у Дункана.

В баре было оживленно: как раз подошло обеденное время. Многие посетители Переса узнавали, однако, заметив, что тот не один, своими разговорами его не задерживали.

Перес и Тейлор выбрали столик в самом углу. Как только они сели, Тейлор тут же заказал пиво, но едва к нему прикоснулся. Выглядел он подавленным. И отчет Переса о беседе с Дунканом Хантером выслушал в полном молчании.

— Я звонил мистеру Россу — попросил найти ту видеокамеру, — сказал Перес. — Если Кэтрин снимала на вечеринке, мы будем знать, кто еще там был.

Тейлор глянул поверх кружки с пивом:

— Я рассчитывал к этому времени продвинуться гораздо дальше. Надеялся к выходным разобраться и дело закрыть. Выходит, все не так просто.

Ага, этот парень из Инвернесса думал разделаться с рядовым преступлением в два счета и вернуться к себе с победой.

— Может, мы что-то упустили?

— Алекс Гёнри, — вспомнил Перес. — Муж учительницы начальных классов. У нас есть показания и от него — он же был вторым человеком, который видел тело на месте преступления. До сих пор никто не удосужился обстоятельно его расспросить. А по-моему, стоит. Если, конечно, мы связываем убийство Кэтрин Росс с исчезновением Катрионы Брюс. Гёнри обитает как раз по соседству с тем самым домом, где жили обе девочки.

— А Катриона уже при нем исчезла?

— Маргарет Генри много лет преподает в начальной школе Врансуика, она же учила и ту девочку; в деле об этом есть. Может, миссис Генри — последняя, кто видел Катриону перед тем, как та исчезла. Она утверждает, что в тот день девочка взбиралась к дому на Взгорке. Была суббота, выходной.

— А с ее мужем, Алексом Генри, тогда беседовали?

— Ограничились парой-тройкой вопросов. Никто не сомневался, что убийца — Магнус Тейт.

— Расскажи-ка мне об этом Алексе.

— Да рассказывать, собственно, и нечего. Работает в местном муниципалитете, занимается природоохранной деятельностью. В его обязанности входит наблюдение за состоянием местной флоры и фауны, одобрение или отклонение заявок на работы, затрагивающие окружающую среду. Изначально должность оплачивалась из доходов от нефтедобычи. Судя по всему, Алекс Гёнри трудится не за страх, а за совесть. Даже успел нажить врагов — можно представить каких. То он не одобрил жилую застройку земель, которые предполагалось осушить, — там находились болота с редкими растениями. Рыбаки его недолюбливают — он им пригрозил штрафом за охоту на морских котиков. А вообще человек он тихий. Семьянин. Вроде как нелюдим.

— Может, наведаемся к нему, а?

— Вдвоем?

— Будет уже тебе, Джимми. Ну пожалуйста! — Тейлор скроил лицо мальчишки, который просится в компанию к взрослым пацанам.

Перес не стал напоминать Тейлору, что ему, как старшему следователю, нет нужды просить позволения — достаточно приказать.

— Я с ним свяжусь, — предложил он. — Сегодня же. Идет?

— Слушай, Джимми, сегодня же воскресенье! У тебя что, личной жизни совсем нет?

— Ничего такого, что нельзя было бы отложить.

Кабинет Алекса Гёнри находился в музее — монументальном здании серого цвета рядом с библиотекой; музей стоял на холме у залива. Они договорились, что Алекс будет ждать их у себя.

Когда следователи подъехали, свет в кабинете горел, дверь была распахнута. Алекс Генри стоял возле подноса с чайником в руке.

— Я тут чай заваривал. Только у меня молоко порошковое.

Глядя на коренастого, плотно сбитого Алекса, Перес подумал, что на палубе тот чувствовал бы себя как дома. У людей такого сложения центр тяжести находится довольно низко, они легче переносят штормовую качку. На Алексе был свитер ручной вязки и мешковатые джинсы, явно заказанные по каталогу одежды — без всякой примерки, на глаз.

— Джимми, ничего, что я пригласил вас сюда? — спросил Алекс. — Домой не решился: сейчас всем нам трудно, а уж Салли — в особенности. Куда ни глянь, всюду напоминания о недавней трагедии.

— Да нет, я не возражаю.

В кабинете было очень тесно, и они уселись в самом музее в окружении всевозможных экспонатов: моделей традиционных каменных жилищ шотландцев, кораблей викингов, стульев и прялок. Был даже макет, изображавший факельное шествие. Да, на Апхеллио у констеблей хватает работы, вздохнул про себя Перес, ведь на острова съезжаются многочисленные туристы. Кругом костры. Все пьют. К счастью, сам праздник длится не слишком долго.

— Итак, чем могу помочь?

— Мы отрабатываем версию, согласно которой между гибелью Кэтрин и исчезновением дочери Брюсов может существовать связь, — пояснил Перес. — И беседуем со всеми, кто живет во Врансуике. Чтобы ничего не упустить.

— Понимаю.

— Что вы можете рассказать о Катрионе?

— Ну, теперь-то, когда столько времени утекло, мало что. После ее исчезновения все мы ходили подавленные. Салли была еще совсем маленькая; не представляю, что пришлось пережить Брюсам, потерявшим ребенка. Казалось, такое никогда не забудется. Все только об этом и говорили.

Переса словоохотливость собеседника удивила. Он Алекса плохо знал, но тем не менее считал, что тот не слишком-то разговорчивый. Когда Алекса видели вместе с женой, слышно было только Маргарет. Алекс же мог вещать часами лишь о дикой природе Шетландов.

— А что именно говорили?

— Что ее убил Магнус. Отец у Тейтов умер, Магнус жил с матерью. На Мэри все хозяйство и держалось. Она умерла в восемьдесят, ростом невелика, но сильная как бык. Невероятно. Хотя Магнус выполнял почти всю тяжелую работу по дому, заправляла всем именно она. Мэри никому не позволяла наговаривать на сына. Помнится, однажды люди собрались у их дома и стали требовать, чтобы Магнус признался и показал, куда спрятал тело девочки. Так старуха вышла и накричала на них: «Мой Магнус — хороший парень! Он и мухи не обидит». Ее заступничество произвело впечатление, но Магнусу не помогло. Соседи все равно считали, что это он виноват.

— А вы? Что вы думаете?

— Мне трудно судить, не располагая доказательствами. Должно быть, все ученые таковы. Лично я не припоминаю ничего такого, что указывало бы на его виновность. Думаю, если Магнус и убил бы ее, в припадке ярости или по неосторожности, он бы не стал скрывать. На мой взгляд, изворотливость ему не свойственна. Но и других объяснений исчезновения девочки у меня нет.

— Катриона бывала у вас дома?

— Ну да, бывала. Мы с ее родителями были дружны. И хотя каждый день в гости друг к другу не ходили, по праздникам встречались. Сразу после Рождества, на День подарков, они приходили к нам на чай. А мы к ним — на Новый год. Брали с собой Салли, которую потом укладывали у них наверху, а назад домой несли спящую. В общем, обычные соседские отношения. Да вы и сами знаете.

«Да откуда же мне знать, — подумал Перес. — Интересно, останься я на Фэр-Айле, меня ждет такая же жизнь? Распланированная на много лет вперед?»

— А родители Катрионы? Что они из себя представляли?

— Люди тихие, отзывчивые. Дед Катрионы, отец Кеннета, работал на этой земле, ну и Кеннет с детства ни о чем другом не помышлял. Правда, после случившегося они не могли оставаться. Продали все — кому дом, кому земельный участок — и переехали куда-то на юг.

— А ничего подозрительного за ними не замечали? Что, если они были причастны к исчезновению собственной дочери?

— Нет, не замечал. Странно, что эта мысль всегда первым делом приходит в голову, правда? Смотришь по телевизору на отца, у которого ребенок пропал, и думаешь: «А не ты ли, приятель, сам это и подстроил? И теперь разыгрываешь жертву?» До чего дошло — никому не верим. Но насчет Кеннета и Сандры мы не сомневались. И никогда ни о чем таком не думали. Ни разу.

— У них были еще дети?

Само собой, Перес все прекрасно знал — он изучил дело досконально. Но страницы сухих свидетельских показаний не позволяли составить о Брюсах представление, а рассказ Алекса очень помогал.

— Маленький мальчик. Брайан. На два года младше Катрионы. Маргарет учила обоих.

— Алекс, а вы где были в тот день? Когда Катриона исчезла?

— Работал здесь, у себя, готовил документы для комитета планирования. Засиделся допоздна и домой решил не возвращаться — на следующий день мне надо было в Керкуолл, так что отсюда поехал прямо в Самборо, на самолет. О том, что Катриона пропала, узнал только вечером следующего дня — Маргарет позвонила. Она и рассказала, что ее все ищут. Я не сомневался, что девочку найдут. Либо мертвой — она могла сорваться со скалы и разбиться, — либо живой, но испуганной и в слезах, если просто заблудилась. То, что она бесследно исчезнет, я и вообразить не мог.

— Допустим, девочка упала со скалы. Могло ее унести в открытое море отливом? — вступил в разговор Тейлор.

— Разве что весной, когда прибывающую воду гонит еще и сильный ветер. Скальный выступ и галечный пляж полностью затопляются только дважды в год. В тот день погода была плохая, но приливная вода малая, да и ветер дул с берега. Если бы она сорвалась, ее все равно нашли бы, поскольку на следующий день окрестности прочесывала спасательная команда.

— Каким Катриона была ребенком? — спросил Перес. — Маргарет вам наверняка рассказывала. Могла ли она, гуляя, уйти далеко от дома?

— Вполне могла. Поэтому я, когда услышал, что она пропала, не особенно за нее волновался. Она была сущим чертенком — любой вам скажет. И развита не по годам. Маргарет рассказывала, что в классе девочка вечно задавалась. Жена считала, что Сандра свою дочь избаловала. Оно и неудивительно — Сандра и Кеннет старше нас, дети у них появились не сразу, что называется, поздние.

— Так, значит, Катриона была трудным ребенком?

— Озорным — так это точно, — признал Алекс.

— А до того случая она убегала?

— Не то чтобы убегала… Буквально за неделю до того она всех заставила поволноваться. Кеннет пришел за ней в школу, а ее нет. Нашли в доме на Взгорке. Мэри Тейт затеяла печь лепешки, и Катриона осталась их дожидаться. Мэри клялась и божилась, что девочка сама так решила — ни в какую не соглашалась идти домой. Поэтому, когда Катриона снова исчезла, все подумали, что она в гостях на Взгорке.

— А где Брюсы теперь?

— Не знаю. Надо спросить Маргарет. В первый год после отъезда мы получили открытку к Новому году, а потом они перестали писать.

— Что вы можете сказать о Кэтрин Росс?

Алекс надолго замолчал, потом произнес:

— Она была взрослой девушкой, ребенком ее трудно назвать.

— Однако тех же лет, что и ваша дочь.

— Что ж, может, и Салли уже не ребенок, просто мы не хотим это признавать. Особенно Маргарет. Салли всегда не хватало уверенности в себе. Девочка она симпатичная, вот только не такая худышка, как все эти звезды, которым молодежь сейчас подражает. Вечно беспокоится из-за своего лишнего веса. Кэтрин была не такая. В ней чувствовалась уверенность, она была себе на уме. Маргарет ее недолюбливала. Считала, что Салли ей подражает, что та может дурно повлиять на нашу дочь.

— А что думали вы?

— Я был рад, что Салли нашла подругу одних лет, да еще по соседству. Маргарет первое время тоже радовалась. Непросто быть дочкой учительницы. Таких недолюбливают. Я за нее беспокоился, в какой-то момент мне даже казалось, что одноклассники ее слишком задирают. Но Маргарет считала, что волноваться не о чем. И мы ничего не предпринимали. Нам казалось, что когда Салли перейдет в старшие классы и будет учиться в Леруике, то все образуется. Но лучше не стало, наоборот, только хуже — она растеряла последних друзей. Так и оставалась одна, пока не приехала Кэтрин. Не исключено, что в чем-то Салли сама виновата — слишком набивалась в компанию. Ребят это, понятно, только отпугивало.

— Дружба с Кэтрин как-то повлияла на Салли?

— Да, ей стало не так одиноко. Правда, не знаю, насколько близкими подругами они были. — Алекс снова замолчал. — Может, Маргарет отчасти и права — Кэтрин лишь использовала Салли. Но я так не думаю. Мне кажется, Кэтрин была несчастна. Она, как и Салли, трудно сходилась со сверстниками. И, как и Салли, была из учительской семьи.

— Это все? Больше ничего не припомните?

— Да вроде больше ничего. Она была девушкой замкнутой. Хотя и вежливой, хорошо воспитанной. Однако всегда начеку — старалась произвести впечатление на других. Трудно сказать, о чем она думала. Об этом мог догадаться разве что ее отец.

Перес решил, что Кэтрин Алекса заворожила — ему хотелось в ней разобраться. Обычно о подруге дочери так не отзываются. Алекс же стремился понять девушку.

— Вам не случалось оставаться с ней наедине?

Алекс даже возмутился:

— Что вы, конечно, нет! С чего бы это вдруг?

— Чем вы занимались в тот вечер, когда Кэтрин убили?

— Снова задержался на работе — был на заседании отделения естественной истории. Приглашенный лектор к ним не приехал, так что вместо него выступил я. — Он поднял голову: — Там было тридцать человек. И хотя выступление мое блестящим не назовешь, но уверен, они его все-таки вспомнят.

— В котором часу вы вернулись домой?

— После собрания мы еще пропустили по рюмке. Думаю, в половине одиннадцатого. Или чуть позже.

— А снег уже шел?

— Нет. Небо затянуло, но в просветы виднелась луна. Метель началась потом.

— Когда вы возвращались, по дороге ничего странного не заметили?

— Вы хотите знать, не видел ли я тело? Простите, невольно пришло в голову. Нет, не заметил, хотя это ни о чем не говорит. Был ужасный гололед, так что я смотрел в оба — боялся костей не собрать.

— А в доме старика свет горел?

Алекс задумался.

— К сожалению, чего не помню, того не помню. — Он помолчал. — Вот у Юэна свет точно горел. Как раз в той стеклянной пристройке. Жалюзи были подняты.

— Заметили кого-нибудь внутри?

— Нет, никого.

— Мистер Генри, может, вы считаете нужным рассказать нам что-то еще?

Алекс задумался. Перес было решил, что на этот раз вопрос, заданный в лоб, без ответа не останется. Иногда прием срабатывал.

Но Алекс только медленно покачал головой:

— Нет. Простите, но больше ничем помочь не могу.

Про себя Перес подумал, что, строго говоря, это не ответ на поставленный вопрос.

Глава двадцать шестая

Фрэн завела собаку.

Накануне вечером на пороге ее дома объявилась одна из родительниц. Женщина робко начала:

— Вы только не подумайте, что мы навязываем… Но мы решили, что с ней вам будет веселее. Хлопот никаких, зато в случае чего шуму от нее ужас сколько. Вы тут одна, да и живете близко от того места, где нашли тело…

Фрэн пригласила женщину войти, предложила ей бокал вина. От вина женщина отказалась, а вот чаю была рада. Фрэн думала поболтать с гостьей приличия ради да и отказаться от подарка. Пожив в Лондоне и насмотревшись на собак, которые гадили на тротуарах и отвратительно скулили, она относилась к этим домашним животным с предубеждением. Тем временем разговор переключился на детей, их учебу в школе:

— Маргарет Гёнри — чудесный педагог! У нее дурака не поваляешь.

Фрэн оставила свое мнение при себе. Собеседница интересовалась подробностями страшного происшествия, но Фрэн ее любопытства не удовлетворила. Однако когда гостья поднялась, собираясь уходить, собака осталась — Фрэн вдруг охватило суеверное предчувствие: если откажется от подарка, навлечет на себя несчастья. Кто-нибудь заберется в дом, нападет на них с Кэсси. Фрэн живо представила себе родителей на детской площадке, их пересуды: «А все гордыня, да. Мы предлагали ей взять для охраны собаку, а она отказалась».

Итак, у Фрэн появилась собака по кличке Мэгги. Дворняга черно-белого окраса с солидной примесью колли. Кэсси была в восторге — она давно уже приставала с просьбой завести домашнего питомца — и весь вечер мучила животное. Однако собака вела себя до того дружелюбно, что Фрэн засомневалась: будет ли прок от такого сторожа?

Наступило воскресенье; Кэсси с утра отправилась на день рождения к подружке. Нарядилась в любимое платье с розовыми кружевами и блестками, но, когда непослушные волосы не удалось уложить так, как она хотела, расстроилась до слез.

— Что девочки скажут? У их мам есть хотя бы выпрямители и щипцы для завивки.

Дочь как бы намекала — ее мама никудышная. Фрэн не стала делать Кэсси замечание, а постаралась ее понять. Ведь дочь впервые отправлялась на день рождения к подружке с ночевкой — своего рода обряд посвящения.

Провожая Кэсси, Фрэн вышла на крыльцо. Когда та садилась в заехавшую за ней машину, помахала на прощанье. Но Кэсси о матери уже забыла. Оказавшись в машине, она принялась смеяться и секретничать с другими девочками.

Вернувшись, Фрэн тут же взялась за рисунок тушью, который начала еще на неделе. Вдохновил ее увиденный пейзаж: холм, шероховатая поверхность скал, галечный пляж внизу… Фрэн отчетливо представляла себе то, каким рисунок должен получиться, однако сейчас никак не могла сосредоточиться. Что-то взбудоражило ее — как будто не одну кружку кофе выпила. Наверняка от взвинченной Кэсси передалось. В порыве раздражения Фрэн скомкала лист бумаги, запустив им в огонь.

Вот уже несколько дней она безвылазно сидела дома. «Будь я в Лондоне, — подумала Фрэн, — позвонила бы кому-нибудь. Пошли бы в бар, выпили по бокалу вина. Вокруг людно, шумно. Мысли об убитой девушке не застряли бы в подкорке, не отравляли бы жизнь. Не маячила бы картинка перед глазами, мешая рисовать».

Фрэн натянула резиновые сапоги, набросила куртку и открыла дверь. Собака, которая до того спала у плиты, тут же встала и последовала за ней. Ночью погода удивительным образом изменилась — Фрэн будто перенеслась в другие края, где мягкий климат ничуть не напоминал суровый Врансуик. На дороге у подножия Взгорка все еще дежурила полиция, однако на самом холме полицейских было мало. Издалека взрослые люди виделись маленькими фигурками, нацарапанными рукой ребенка, — вроде того человечка, которого Кэсси начертила прутиком на песчаном пляже в Хо.

С крыльца просматривался дом Юэна, машина стояла на месте. Первым побуждением Фрэн было навестить его. Уж если ей не по себе, каково ему? Она стала спускаться вниз по склону; собака бежала рядом и тявкала.

Когда Фрэн постучала, Юэн резко распахнул дверь и сердито уставился на нее. Опешив, она отшатнулась.

— Простите, — извинился он. — Я думал, это опять репортеры. Полиция всех заворачивает еще на гребне холма, однако кое-кто все же просочился. Из приезжих. Видимо, о случившемся пронюхали и за пределами Шетландов.

— Я не была уверена, что вы обрадуетесь гостям. И могу уйти, если хотите…

— Нет. Я тут разбираю вещи Кэтрин — полиции нужна ее видеокамера. Но мне все еще трудно заниматься такими делами. Может, выпьем чаю?

Фрэн оставила собаку в саду, а сама прошла следом за Юэном. Он повел ее в футуристическую кухню. Взял чайник, чтобы налить в него из-под крана воды, руки дрожали. Фрэн только сейчас поняла, каких усилий ему стоит держаться.

— Расскажите мне о той, другой девочке, — попросил Юэн, все еще стоя к ней спиной.

— Это о какой?

— О Катрионе Брюс. Той, что жила здесь до нас. Которая исчезла.

Повернувшись к шкафу, он снял с полки две кружки.

— Понимаете, сперва мне было все равно, кто убил Кэтрин. Нет, в самом деле. Она ушла из моей жизни — одно это имело значение. Знаю, в тот момент я думал только о себе. А потом вы упомянули ту, другую девочку. И я понял — это все меняет.

— Каким образом?

— Если в убийстве Кэтрин есть закономерность, ее можно было предотвратить. Так?

Фрэн не очень-то понимала, однако медленно кивнула.

— Поэтому мне необходимо знать, что случилось с той девочкой восемь лет назад. Может, я смогу во всем разобраться. Понять, почему Кэтрин погибла.

— Тело Катрионы так и не нашли.

— Знаю. — Вода в электрическом чайнике закипела, но Юэн не обращал внимания. В его голосе снова появилось раздражение. — Это-то я знаю. Пойдемте, — сказал он, направляясь к выходу. — Пойдемте. — Чуть было не схватил ее за руку, но вовремя одумался.

Фрэн прошла следом за ним в тесноватую прачечную комнату с раковиной, стиральной машиной и сушилкой для белья. Комнатушка маленькая, темная — ремонт, сделанный во всем доме, ее не коснулся. В воздухе пахло сыростью.

— Наверняка раньше здесь была кухня, — пояснил Юэн. — А вот здесь — кладовая. — Он открыл дверцу буфета. — Смотрите! — Юэн говорил громко, едва не срываясь на визг. — Смотрите же!

Внутренняя сторона буфетной дверцы облезла — краску уже много лет не подновляли. Фрэн увидела метки фломастером — так измеряли рост детей. Напротив каждой метки стояло имя и дата. Юэн показал на нижнюю:

— «Б». «Б» — значит Брайан, младший брат Катрионы. Мне о нем следователь рассказал — я спрашивал. А это — Катриона. (Метка была розовой.) Вот какой она была всего за месяц до смерти.

— Для своих лет совсем маленькая.

Фрэн невольно умилилась. Кэсси хотя и младше, однако ниже всего на пару сантиметров.

Похоже, Юэн забыл о том, что предлагал чаю. Он побрел в кухню и сел на стул, обхватив голову.

Фрэн стояла, не зная, как быть. И поняла — тут ничем не поможешь. Когда она пробормотала, что ей пора, он будто не услышал.

Фрэн карабкалась вверх по склону. Ей хотелось убежать как можно дальше, чтобы не видеть это жалкое зрелище: умный, образованный мужчина совсем пал духом. Он ищет закономерность в смерти дочери, разглядывает старые метки на дверце буфета; он одержим идеей докопаться до истины, разгадав тайну исчезновения другого ребенка. Может, им движет чувство вины? Вины за то, что он был плохим отцом.

Собака, поначалу прыгавшая вокруг Фрэн, понеслась вперед. Они вышли на ровный участок, за которым следовал крутой подъем. Все вокруг напиталось водой, в рытвинах лежал талый снег, отсыревший торф упруго пружинил. В канавах со стоячей водой отражался бледный диск солнца, за ночь повсюду собрались лужи и даже небольшие пруды. Фрэн с собакой забрели в озерцо — широкое, но неглубокое. Фрэн прошлась по самой середине, разбрызгивая воду; она подумала, что Кэсси была бы в восторге.

«Нет, одной мне здесь не выжить», — решила Фрэн. И дело не только в том, что не с кем поговорить на серьезные темы, например о гибели Кэтрин и ее отце. Не с кем просто поболтать — о всяком. Например, о мужчинах — Фрэн чувствовала, что ей в жизни не хватает мужчины. Хотелось в этом сознаться, пусть шутя, обсудить всякие возможности. Здесь такое невообразимо — не поймут. Фрэн скучала по обычным женским посиделкам с болтовней о тряпках, диетах, о том, кто как провел выходные, — словом, по всему тому, что раньше презирала. Фрэн всегда считала себя женщиной независимой. Сильной. А теперь, по возвращении на Шетланды, ей недоставало общества подруг.

Местные всегда будут видеть в ней чужую. Всегда. Кэсси научится говорить с шетландским акцентом, выйдет замуж за парня из местных, но все будут помнить о том, что ее мать — приезжая. Вот если бы она поселилась здесь на правах жены Дункана Хантера, отношение к ней было бы иным. Ее в какой-то степени приняли бы. А так… Фрэн не представляла, как может стать своей.

Конечно, жили на островах и другие приезжие. Не один или два — сотни человек. Подобно ей и Юэну, они пытались устроиться на новом месте. Некоторые в своем стремлении походить на местных дошли до абсурда: записывались на курсы прядения, изучали местный фольклор, перенимали акцент. Фрэн видела их в городских кафе и ресторанах: они сидели группками, вырядившись в кардиганы с традиционным узором Фэр-Айла и свитеры из шерсти ручного прядения. Встречались они ей и в киноклубе, на книжном фестивале. Другие приезжие предпочитали жить своей жизнью. Для них жизнь на Шетландах была временным изгнанием; когда они возвращались обратно к цивилизации, то рассказывали небылицы о заледенелых островах на краю света. И те и другие общались исключительно с себе подобными. Фрэн не тянуло ни к тем ни к другим. «Что же дальше? — задавалась она вопросом. — Превращусь в жалкую, одинокую женщину средних лет, которая живет одним только рисованием?»

Но прогулка на свежем воздухе приободрила ее. Вспомнив детство, Фрэн задорно шлепала по лужам. И последняя мысль прозвучала уже с изрядной долей самоиронии. В конце концов, разве плохо посвятить всю свою жизнь искусству?

Фрэн стала взбираться по склону, ориентируясь на выложенную из камня стену. Так далеко она еще не заходила. Гуляла Фрэн обычно с Кэсси, а та быстро уставала. И вообще начинала хныкать и ныть, как только они выходили из дома.

Фрэн поднялась выше, к болотам. Снег после дождя таял — быстрые ручейки устремлялись по ложбинам в камне, просачивались через слой торфа, увлекая за собой частицы земли и глины, и вырывались на поверхность, стекая по склону холма. Для серьезных оползней достаточно будет всего одного ливня. Фрэн слышала выступление Алекса Генри по радио. Он говорил, что не последняя причина оползней — выбивание пастбищ: на склонах пасется слишком много овец, они выдергивают траву вместе с корнями, разрыхляя верхний слой почвы. Поэтому очень хорошо, что система субсидирования меняется и фермерам больше не будут платить за каждую овцу. У Фрэн тогда мелькнула мысль: а ведь для таких высказываний нужна смелость. Фермеры его точно невзлюбят. Несмотря на то что Алекс — местный, для островитян он с его убеждениями еще больший чужак, чем она. Фрэн слышала, как родители, поджидавшие детей на игровой площадке перед школой, злословили на его счет. Она тогда подумала: а есть ли у Алекса хоть один настоящий друг?

Собака, несмотря на крутизну склона, все время мчалась впереди. Но вдруг остановилась и зашлась лаем. Фрэн позвала ее, но собака не подчинилась. Пришлось идти к ней через весь склон, скользя на голой глинистой земле. Мэгги стояла на самом верху крутой торфяной насыпи. Дождь размыл почву, и большие комья земли с булыжниками сдвинулись, обнажив нижний слой черного торфа. Собака энергично рыла и, когда Фрэн снова позвала, обернулась, но осталась на месте. Как раз в этот момент из-за тонкой пелены туч выглянуло солнце. Оно висело низко над холмом, освещая все неестественным, ядовитожелтым светом. В лучах солнца очертания собаки, камней, склона сделались особенно четкими, как будто прочерченные с сильным нажимом.

Тяжело дыша, Фрэн наконец добралась до самого верха насыпи и принялась ругать собаку — она жалела, что вообще ее оставила. И вдруг замолчала, схватив псину за ошейник и оттаскивая, — под грудой камней что-то виднелось. Сандалия. Детская сандалия. Кожа выцвела, пряжка потускнела. Собака бешено лаяла, вырываясь с такой силой, что Фрэн, державшая ее за ошейник, испугалась — как бы не задохнулась. Потом Фрэн заметила клочья ткани. Желтый хлопок. И восковые очертания маленькой ноги, совсем белой на фоне черного, волокнистого торфа.

Глава двадцать седьмая

Мобильный Переса зазвонил в ту минуту, когда он говорил с матерью по городскому. После беседы с Алексом Генри Перес вернулся домой и решил, что дольше тянуть нельзя. Он еще не знал, что скажет, но позвонить было надо. Налив пива, Перес набрал номер.

— Ну, что? — сразу спросила мать. Даже не поинтересовалась, как продвигается расследование, хотя об убийстве девушки наверняка слышала, уж по местному радио точно. — Подумал? Решил?

Голос ровный — не хотела на него давить, но Перес чувствовал ее волнение. Больше всего на свете мать мечтала о его возвращении домой. Казалось, даже больше, чем о внуках.

Если бы мать прежде спросила, как у него на работе, если бы понимала, как много это дело значит не только для него, но и для семей, лишившихся близких, может, он ответил бы иначе. Но его кольнула обида — до чего же ее мир узок! Всего-то пять километров в длину и три в ширину — от Северного маяка до Южного, от Шип-Крейга до Малколмзхеда. И, когда зазвонил мобильный и на дисплее высветился номер Фрэн Хантер, Перес сказал:

— Слушай, мам, ты извини, у меня срочный звонок. Это по делу об убийстве девушки. Ты не представляешь, что здесь творится, — сумасшедший дом. Прости, мне надо ответить.

— Конечно. — В голосе матери он уловил раскаяние — значит, она все-таки представляла. — Прости, что отвлекаю. У тебя и без того голова кругом идет.

— Я перезвоню. Постараюсь сегодня вечером. — И тут же пожалел, что разговор вышел скомканным. — Тогда все и обсудим.

— Фермой интересуются, — торопливо прибавила мать, слыша на заднем плане нелепую мелодию его мобильного. — Внук Вилли. Тот самый, который уезжал учиться в архитектурном. Теперь вот возвращается.

И положила трубку. В рождественском представлении, которое на Фэр-Айле устраивали каждый год, матери всегда доставалась одна из главных ролей. И она в совершенстве овладела искусством эффектной концовки.

— Алло!

Перес машинально нажал на кнопку ответа, услышал голос Фрэн Хантер, однако в разговор включился не сразу — мыслями он был очень далеко. Тем временем Фрэн выкрикивала: «Алло! Алло!» — совсем как пассажир в поезде, проезжающем через тоннель, где нет сигнала.

— Я нашла ту, другую девочку. — Слова прозвучали раздельно, падая одно за другим, как голыши, пущенные с утеса по воде: «Я. Нашла. Ту. Другую. Девочку».

Он тут же понял всю важность происшедшего — по ровному, ничего не выражающему тону Фрэн. Не пришлось даже спрашивать, какую девочку она имеет в виду.

Он встретил Фрэн у дороги — высматривая его, она отошла от дома. Собаку Фрэн заперла, и та прыгала на окно. Стремительно темнело, на западе над горизонтом оставалась лишь узкая светло-серая полоса.

— Я проведу вас, — сказала Фрэн. — Иначе будете искать до второго пришествия.

Перес подумал, что она сама выглядит как маленькая девочка: закуталась в куртку, натянула капюшон низко на лоб, застегнула молнию до самого подбородка — одни глаза видны.

— Подождем коллегу. — Перес набирал номер Тейлора, но у того было все время занято. Тогда он позвонил в гостиницу и оставил для него сообщение. Понимал: если отправится на поиски один, без инспектора из Инвернесса, тот ему этого не простит. — Он уже на подъезде.

— Ах, вон оно что… Может, тогда пройдем в дом? — Лицо у Фрэн было мертвенно-бледным.

— Сами-то как?

— А вы как думаете? Я только что наткнулась на труп. Второй раз за неделю.

Переса поразил ее резкий тон, он даже растерялся.

— Ох, простите меня! — опомнилась Фрэн. — Дикость какая-то… Ну почему, почему снова я?

— А Кэсси где? — Перес вдруг вспомнил, что имена жертв начинались с «К». Кэсси — еще одна девочка, чье имя начинается с «К».

— В гостях у подружки. Иначе была бы со мной.

Фрэн обернулась к нему, и по ее взгляду он понял — меньше всего она хотела бы, чтобы дочь оказалась сейчас здесь.

Может, стоит предупредить, чтобы не оставляла дочь одну? Или тогда он еще больше напугает? Но тут как раз подъехал Тейлор — он гнал на полной скорости, так что они сначала услышали его машину и лишь спустя некоторое время увидели. У Переса появление Тейлора вызвало некоторую досаду. Ему нравилось у Фрэн, он с удовольствием и дальше сидел бы в ее обществе, греясь у камина. Тейлор выскочил из машины. Первым делом он подошел к Фрэн — выразить сочувствие. Его слова звучали немного неуклюже, но было видно, что он искренен. Инспектор из Инвернесса сжал ладонь Фрэн обеими руками:

— Это ужасно! Снова пережить такое!

В его тоне Перес не уловил и тени подозрения. Ничего, что указывало бы на сомнения в том, что два трупа за неделю — всего лишь злополучное совпадение. Перес поймал себя на том, что воспринимает босса как соперника. Ему хотелось, чтобы он, Перес, нравился Фрэн больше всех, чтобы его участие было ей важнее прочих. Интересно, есть ли кто у Тейлора? В разговорах он ни разу не упомянул ни о жене, ни о подруге. Но кто-то же у него наверняка есть. Ведь говорил он с кем-то по мобильному и довольно долго, пока Перес пытался до него дозвониться.

Перес подумал, что рядом с Тейлором выглядит черствым и безразличным, и постарался исправить положение.

— Миссис Хантер вызвалась провести нас к месту, — напомнил он. — Но так ли это необходимо? Привлечем к поискам людей — пусть прочешут холм.

К этому времени окончательно стемнело, но тучи разошлись, выглянула луна. Тейлор обдумывал предложение со всей серьезностью. Потом обернулся к Фрэн:

— Только если вы в самом деле не против. Вы бы нам очень помогли.

Было темно — лиц не разглядеть, но Перес почувствовал, что она улыбнулась. Надо же, Фрэн только что такое пережила, а вот ведь, Тейлору удалось вызвать у нее улыбку.

— Знаете, я не против. Все лучше, чем сидеть тут одной и ждать.

Они стали взбираться на холм, и потом Перес мог вспомнить лишь отдельные эпизоды этого восхождения.

Дорогу показывала Фрэн, за ней шел Тейлор, а Перес замыкал шествие. Глядя на Тейлора и Фрэн, он вдруг представил всю процессию с дороги у подножия холма: три силуэта на фоне подсвеченного луной неба. Смотрится необычно — прямо персонажи мультфильма, снятого где-нибудь в Восточной Европе, — в детстве он смотрел такие. Как будто трое чудиков отправились на поиски клада. Герои тех мультфильмов непременно что-то искали.

Следующий эпизод, который врезался в память: Тейлор стоит в ручье. Наверняка он заметил преграду — вода в лунном свете белела молоком, — но ручей никак не обойдешь. Резиновых сапог на Тейлоре не было, и ледяная вода тут же перелилась через верх ботинок и пропитала шерстяные носки. В присутствии Фрэн Тейлор даже ругнуться не мог. Перес невольно позлорадствовал, хотя тут же устыдился — как это глупо, по-детски. Он ничем не лучше шпаны с Фулы.

Ему запомнилось, что, когда они добрались до того самого оползня, луна ушла за облако и холм внезапно погрузился в темноту. Перес посветил фонариком. Тогда-то они и увидели девочку. Очень зрелищно. Луч фонарика, подобно прожектору, падал на импровизированную сцену, освещая главную героиню. Ее одежда истрепалась в клочья, но сама она прекрасно сохранилась. Перес тут же вспомнил сказку «Спящая красавица», в которой живая принцесса лежала словно замороженная. «Если я ее поцелую, — подумалось Пересу, — она пробудится. И обернется принцессой».

Глава двадцать восьмая

Едва Магнус заметил на дороге из Леруика машины, а на холме — движущиеся точки света, понял — сейчас и за ним придут. Самих полицейских он не видел — для этого надо было выйти из дома. Да и никаких подозрительных звуков не слышал. Магнус спал и пробудился внезапно, тяжело дыша и обливаясь холодным потом, — ему снова привиделся кошмар. Он выбрался из кровати, страшась заснуть и погрузиться в тот же ужас. Глянул на материны часы. Ему пришла в голову мысль: а ведь в такое-то время, в два ночи, у него под дверью вряд ли кто караулит. Репортеры наверняка разбрелись по домам, смотрят десятый сон. Самое оно выйти на улицу. Магнусу тяжко было сидеть взаперти, не зная, что творится снаружи. Находясь дома безвылазно, он нервничал, а когда он нервничал, кошмары делались еще хуже.

Он вернулся в спальню, натянул кой-какую одежку и пошел к двери. Магнус что-то не припоминал, когда в последний раз сидел дома так долго. Иногда простужался — болело горло, душил кашель, — но и тогда старался хоть ненадолго проветриться. Потом вспомнил — ага, это было на следующий день после того, как Катриона пропала. Ну да, так и есть. Весь день он сидел в четырех стенах. У дома собралась толпа, все возмущались — уж посильнее, чем досаждавшие ему вчера зеваки. Потому что Катриона была из местных. Как и ее отец, который жил во Врансуике с самого рождения. Как и дед. Не то что Россы, приехавшие всего с полгода назад. В тот день толпа окружила дом и стучала в окна, пока мать не вышла и не прикрикнула на них, чтобы оставили ее сына в покое.

«Он — хороший человек!»

Вот что она им сказала. Крикнула так громко, что даже Магнус, забившийся с испугу в дальний угол спальни, услышал. Он подумал: «А сказала бы мать то же самое сейчас?»

Магнус приотворил дверь самую малость — проверить через щелку, нет ли кого снаружи. И если есть, тут же захлопнуть и накинуть засов.

На обочине у подножия холма стояла машина, но Магнус поначалу ее не приметил. Он заполнил жестяное ведро торфяными брикетами, мысленно похвалив себя за то, что не забыл его захватить. Если с рассветом толпа вернется, ему будет чем топить. Отнес ведро на крыльцо, а сам встал на пороге и с наслаждением вдыхал по-весеннему мягкий воздух. Вышел налегке, даже куртку не набросил, но холода не чувствовал.

Вот тогда-то он и заметил, что в той машине на месте водителя кто-то есть, — разглядел тень, которую отбрасывала голова. «Небось всю ночь следит — за мной присматривает». Неожиданно Магнус преисполнился чувством собственной значимости — еще бы, кто-то ради него ночь не спит. Что это они, опасаются, как бы он чего не натворил? Боятся его? Правда, что ль?

Магнус чуть спустился — поближе к машине. Но далеко от дома не отходил, чтобы в случае чего быстро вернуться. Наверное, он прошел половину пути от дома до наблюдателя. Так про себя окрестил его Магнус — наблюдатель, хотя не знал, что тот замышляет. Он решил пройтись в сторону машины, чтобы посмотреть, что человек предпримет. Ну и ноги заодно размять.

Что-то заставило его обернуться. Он глянул на холм, возвышавшийся за дорогой на Леруик, и увидел машины возле дома бывшей жены Дункана Хантера. Во всех окнах горел свет. Потом Магнус увидел фургон, тот самый, который стоял возле его дома, когда нашли Кэтрин, и еще — искорки света от фонарей, они рассыпались по всему холму. Тогда-то он и понял — они нашли Катриону. И очень скоро придут за ним.

К их приходу Магнус давно подготовился. У него был костюм, он хранил его в платяном шкафу в спальне. Этот самый костюм Магнус надевал каждое воскресенье в церковь, куда ходил с матерью. В последний раз он был в церкви в день ее похорон. Разложив костюм на кровати, Магнус вспомнил службу, запах сырости и лака, которым покрывали деревянные сиденья. У него было свое место в первом ряду. Все родственники к тому времени уже поумирали. И дядя, и двоюродные братья. Но народу в церкви на похоронах было полно. Пришли соседи, те, кто знал мать с детства. До Магнуса доносился громкий шепот — люди нарочно говорили так, чтобы ему было слышно: «Это он свел ее в могилу. Такого позора Мэри не снесла — она была женщиной гордой».

Магнус отыскал белую сорочку. Манжеты по краям истрепались, но сама сорочка была чистой.

Он обещал матери соблюдать чистоту и в погожие дни вывешивал постиранное белье на веревку перед домом. Вроде был еще и галстук, но он никак не мог его отыскать. Зато в верхнем ящичке туалетного столика с зеркалом ему попались ленты, которыми были завязаны волосы Катрионы. Он частенько вынимал их. Но не для того, чтобы вспомнить о девочке, — он ее и без того никогда не забудет. Просто когда Магнус держал ленты в руках, пропуская между пальцев, ему легче было представить Катриону. Прикосновение шелковых лент волновало его, заставляло думать об атласной розовой юбочке, которую она надевала под платье.

Сорочка и костюм оказались велики. Пиджак был слишком свободен в плечах, а брюки, чтобы не свалились, пришлось затянуть ремнем. Магнус с удивлением подумал: оказывается, раньше он был дюжим малым. Большим и сильным. Никакой другой парадной одежды у Магнуса не было, и он остался в сорочке, брюках и пиджаке, подумав, что мать наверняка одобрила бы его старания. Сказала бы, что он выглядит прилично. Достойно. Ленты Магнус положил на стол, толком не зная, что с ними делать. А ведь он их украл. Может, Кеннет и Сандра потребуют их отдать.

Заварив чай, сел в кресло у камина и стал ждать. Вставал лишь пару раз — сходить в уборную и налить ворону воды. Подумал было, что неплохо и побриться, но слишком устал.

Когда полиция пришла, ночная темнота еще не рассеялась. Однако утро уже наступило — часы показывали тридцать восемь минут восьмого. Как и в прошлый раз, в дверь вежливо постучали. Никто не пытался высадить ее — за дверью терпеливо дожидались, пока откроют.

Вид у полицейского был измученный — как у тех мужчин, что возвращались с ночного лова, и волосы у них задубели от соли, а руки покраснели и растрескались. Добравшись до дома, рыбаки хотели лишь одного — спать. И валились на кровать прямо в одежде, не имея сил раздеться.

— Входите, — пригласил Магнус, — отогрейтесь. Вроде и потеплело, да за целую ночь на холме небось совсем замерзли. — Вдруг Магнусу пришла в голову мысль: — А вы когда-нибудь рыбачили возле Фэр-Айла? Для рыбного лова самая погода.

— Да, погодка неплохая, — согласился полицейский. — У нас были специальные ловушки для омаров. За омаров хорошо платили.

— Мы как, торопимся? — спросил Магнус. — Успеем чайку попить?

Полицейский печально улыбнулся, и Магнус понял, что никакой спешки нет, наоборот, он и сам с радостью задержится.

— Вам надо будет ответить на кое-какие вопросы, — сказал полицейский. — Это касается Катрионы. Да, а за чай спасибо — выпью с удовольствием.

— Плеснуть в него чуток горяченького?

— А что, можно. Только совсем немного. Не то, чего доброго, завезу вас в канаву.

— Вы один? В прошлый раз приходили двое.

— Мой напарник остался в машине, но его за руль лучше не пускать. Со мной выпившим и то безопаснее, чем с ним трезвым.

Магнус догадался, что полицейский пошутил, и из вежливости улыбнулся.

— Может, и ему чайку?

— Да нет, пусть спит. Не будем его будить, хорошо?

Магнус налил в чайник воды, поставил на плиту. Обернувшись к полицейскому, увидел, что тот смотрит на ленты.

— Это Катрионы, — сказал Магнус. — Я забрал их у нее. По мне, так с распущенными волосами ей было лучше. Красивше было.

— Об этом давайте потом. Вот приедем в участок, тогда и поговорим.

— Ох, не нравится мне в участке, — признался Магнус.

— Вас никто не обидит — я буду рядом и прослежу.

— Как по-вашему, мне разрешат оставить ленточки себе?

— Нет. — Похоже, вопрос вызвал у полицейского раздражение. — Конечно же, нет.

Он раздумал пить чай, сказав, что скоро рассветет, дети пойдут в школу, да и репортеры набегут.

— А я вернусь? — спросил Магнус, когда они уже выходили.

— Не знаю. Может, не сразу.

— А кто ворона будет кормить?

Магнус ждал, что полицейский пообещает ему присмотреть за птицей, но тот молчал. Магнус все стоял, надеясь услышать хоть какой-то ответ.

— Если присмотреть за ним некому, — наконец продолжил он, — лучше убейте. Ударьте головой об стену — чтоб не мучился. Лучше убить, чем морить голодом в клетке. А если и выпустите, все одно умрет от голода. Он не умеет добывать себе еду.

Полицейский по-прежнему молчал.

— Обещайте, что так и сделаете.

— Обещаю, — сказал детектив. — Обещаю — так и сделаю.

— Вообще-то он ест собачий корм. Если найдете кого, кто за ним приглядит, так и передайте: ест собачий корм.

Каморку перекрасили, причем недавно — Магнус почувствовал запах свежей краски. Но цвет таким и остался — пенка на поверхности молока, когда его взбивают. Магнусу снова вспомнилась Агнес, доившая корову. Большой радиатор выкрасили той же краской. По дороге Магнус слышал разговор двоих констеблей на посту: один предположил, что у радиатора сломался вентиль, другой уверял, что его попросту не удосужились убавить — так с холодов и жарит на полную мощность. В такой духоте Магнусу хотелось снять пиджак и повесить на спинку стула, чтобы не помялся. Но он не был уверен, прилично ли это. И остался в пиджаке.

В каморке находились следователь с Фэр-Айла и молодая женщина, явно не из местных. Следователь назвал ее фамилию, но Магнус не запомнил. Вот имя, может, и не забыл бы. Он любил называть женщин по именам. Иногда, когда мучила бессонница, он про себя повторял их имена. Сам следователь назвался странной, не похожей на английскую, фамилией. Магнус и раньше ее слышал, теперь же она прочно засела у него в голове. Еще пришел адвокат — он выглядел так, будто страдал от похмелья. Но костюм у него был куда как лучше, чем у Магнуса. Все четверо сидели в тесноте за небольшим круглым столиком. Магнус все время помнил об ухмылке — нельзя допустить, чтобы она появилась. Иногда он не слышал, о чем его спрашивали, потому что изо всех сил сдерживал ее.

— Мы не предъявляем вам обвинение, — сказал Перес. — Пока не предъявляем. Просто зададим кое-какие вопросы.

Адвокат сообщил ему, что он не обязан отвечать на все вопросы; Магнус снова вспомнил слова матери: «Ничего им не говори».

— Откуда у вас ленты, которыми были перевязаны волосы Катрионы? — спросил Перес. — Она сама их вам дала?

Магнус слегка задумался.

— Нет, — сказал он. — Правда, я попросил, но она не дала. — И закрыл глаза, вспоминая дразнящий голосок девочки: «А зачем тебе ленточки, Магнус, зачем? У тебя и волос-то нет».

— Значит, вы сами их взяли?

— Ага, так и было.

«Правильно ли я сделал, что сказал?» Он вдруг пришел в замешательство. Наверное, как раз об этом и надо было молчать. Магнус посмотрел на адвоката, но лицо мужчины ничего не выражало.

— Магнус, а когда вы забрали у Катрионы ленты, она была еще жива?

На этот раз он точно знал, как отвечать.

— Нет, как можно! Была бы она жива, я не стал бы их брать. Они ей самой были нужны. Нет, к тому времени она была уже мертва. А мертвой ленты без надобности.

— Вы что-нибудь забрали у Кэтрин Росс после того, как убили ее?

Вначале он растерялся, не понимая, о ком это они. Потом сообразил: Кэтрин. Его воронушка.

— Я ее не убивал, — сказал он, для убедительности встав. Мысль об убийстве Кэтрин показалась ему дикой, он даже забыл об ухмылке, которая тут же проявилась на лице. — Она была другом. Зачем мне ее убивать?

Глава двадцать девятая

За завтраком мать Салли только и говорила, что о Магнусе Тейте, о том, что его забрали.

— Вот облегчение! — вздохнула она. — Всю эту неделю, пока он разгуливал на свободе, я места себе не находила.

Салли тоже подумала, что так оно лучше. Хотя Кэтрин в любом случае не вернуть.

— Ты сама видела, как его арестовали?

— Нет. Морис утром проезжал мимо, а старика как раз из дома выводили. Морис сказал, туда столько машин нагнали, что он едва проехал. Морис был в их начальной школе за сторожа и уборщика.

В кухню вошел отец. Только что из душа, волосы мокрые. На нем была футболка, с собой он захватил свитер, перекинув его через руку — надеть перед выходом. Салли понравились джинсы и белая футболка — в них отец выглядел спортивно. И молодо — не старше мистера Скотта, школьного учителя.

Мать зачерпнула половником овсяную кашу, плюхнула в плошку и поставила перед отцом. Он долил в кашу молока и принялся за еду. Мать от Магнуса Тейта перешла к школьным делам — стала жаловаться на одного шалопая, с которым не могла справиться. Обычное утро, можно подумать, недавние ужасные события — целиком и полностью плод ее, Салли, воображения. Еще немного, и она пробудится ото сна. На автобусной остановке ее будет ждать Кэтрин, а отец снова примет прежний вид — зануды средних лет.

Зазвонил телефон. Никто не двинулся с места, предоставив ответить на звонок матери. Салли подумала, что новость об аресте Магнуса уже облетела Врансуик, вот всем и не терпится узнать подробности. Так что не стоит лишать мать удовольствия. Сунув тарелку в подставку для сушки, Салли начала собираться в школу. Отец еще сидел за столом, старательно намазывая тост маслом. Когда мать вернулась в кухню, лицо у нее горело. Она остановилась в дверях, дожидаясь, пока к ней обернутся.

— Это Мораг, — объявила она. — Решила дать нам знать. Хотя скоро об этом во всех газетах раструбят.

Салли отметила про себя, что раньше отец поинтересовался бы, что же такое Мораг ей рассказала, а не ждал, пока мать сама выложит. Но он давно уже не стремился сделать ей приятное. Салли, хотя и умирала от любопытства, тоже молчала.

Мать, видя их равнодушие, готова была расплакаться.

— Катриона! — не выдержала она. — Ее нашли в одном из торфяных отвалов на холме. Мораг говорит, тело прекрасно сохранилось. Как будто девочка вчера умерла. — Мать замолчала, переводя дух. — Вот почему арестовали Тейта. Теперь у них есть улики. Да и кто еще мог такое сотворить?

Отец положил нож:

— Как они ее нашли?

— Сильный дождь, да еще снег таял. Из-за оползня торфяные пласты сдвинулись. Катриона лежала как раз между ними. Ее нашла мать Кэсси Хантер — гуляла там с собакой, которую ей Андерсоны подарили.

Салли наблюдала за отцом, за выражением его лица, но не представляла, о чем он думает.

— Вот не повезло, — вполголоса отозвался отец. — Наткнуться на второй труп за неделю. Жуткое совпадение!

Салли его слова развеселили. Она тут же представила себе забавную картину: мать Кэсси Хантер натыкается на труп и приземляется на пятую точку. Но смеяться, понятно, нельзя.

— Теперь Кеннет и Сандра хотя бы узнают, что случилось с их девочкой, — сказала мать. — Может, вернутся.

Войдя в класс, Салли снова оказалась в центре внимания — о Магнусе Тейте и мертвой девочке еще никто не знал. Во время переклички в классе она рассказала мистеру Скотту о том, что убийца Кэтрин арестован. Реакция учителя ее удивила. Мистер Скотт обрадовался новости как дорогому подарку. Даже поблагодарил Салли, но не сухо, из вежливости, как если бы она всего-навсего сдала работу на проверку, а искренне, от всей души.

— Большое тебе спасибо! Молодец, что сразу рассказала. Не хотелось бы узнать об этом в учительской.

Салли осенило: а ведь Роберт наверняка тоже ни о чем еще не слышал. Отличный предлог для звонка. В конце концов, он расспрашивал о Кэтрин. Так что ничего страшного, если она позвонит первой — ждать дольше невыносимо.

Первым уроком был французский. Салли французский терпеть не могла. Она сказала Лизе, что новость о страшной находке снова напомнила ей о смерти Кэтрин и теперь она совершенно выбита из колеи. Не передаст ли Лиза учителю? Впервые Салли прогуливала урок без уважительной причины.

Она зашла в уборную, заперлась в кабинке и набрала номер Роберта. Он тут же ответил. Однако из-за плохой связи она его едва узнала. Чужой голос не пробудил в Салли тех чувств, какие она испытывала, стоило ей только услышать Роберта.

— Магнуса Тейта арестовали, — сообщила она. — За убийство Кэтрин. Нашли тело той девочки. Я подумала, тебе будет интересно.

Хотя с чего она взяла, что ему интересно? Какая у него может быть причина? «Вдруг он расспрашивал из праздного любопытства? — подумала она. — Как и остальные».

— Может, пересечемся? Ты как, вырвешься?

Салли поняла: ему не терпится ее увидеть, он у нее на крючке. Роберт хотел услышать подробности. Хотя вообще-то она и так уже все, что знала, рассказала. Салли прикинула, что у них сегодня по расписанию. Ничего важного. Передаст через Лизу, что нехорошо себя почувствовала. Все решат, что она поехала домой.

— Конечно! Давай встретимся.

Салли пришла первой. И терпеливо дожидалась. В небе с пронзительными криками метались чайки, и ей вдруг стало не по себе. Что, если Роберта интересуют вовсе не подробности убийства? Что, если он не удовлетворится болтовней за чашкой чая, а захочет большего? Готова ли она к такому повороту? Утром Салли ни о чем подобном не думала; слушая новости о Тейте, и в душ-то не успела. Она посмотрела на себя глазами Роберта: слегка неряшливая школьница, полноватая, с набитой учебниками сумкой через плечо.

Фургон Роберта показался у гавани лишь через четверть часа. Она забралась на переднее сиденье. Роберт нежно притянул ее к себе и поцеловал. Салли сразу почувствовала в нем перемены. Его как будто отпустило, напряжение последних дней ушло. Может, так бывает со всеми, кого трагедия так или иначе затронула. И дело вовсе не в том, что убийца пойман и за решеткой. Просто они с облегчением понимают — полиция больше не будет копаться в их личной жизни. Ведь всем есть что скрывать — и мистеру Скотту, и Роберту. Может, даже ее родителям. Теперь полицейский с Фэр-Айла оставит их всех в покое.

Роберт вел машину на север, молчал. Салли касалась золотистых волосков на его запястье; он взял ее за руку и поглаживал большим пальцем. Салли мечтала о настоящем поцелуе, но не решалась намекнуть Роберту. К тому же в томительном ожидании была своя прелесть.

— Куда едем?

— Я думал показать тебе «Неприкаянный дух». Хочешь посмотреть?

Судно стояло у причала на острове Уолса. Значит, они поедут к острову на пароме. Салли лихорадочно соображала, знает ли кто из паромщиков ее родителей. Но Роберт загорелся идеей, и она согласилась.

Оказавшись в очереди на посадку первыми, они сидели в машине и, держась за руки, смотрели на подходящий паром — широкий, плоскодонный, с каждой волной зарывавшийся носом в воду. Позади стояли два грузовика и еще один фургон. Вкатив машину на паром, Роберт и Салли перешли на пассажирскую палубу. Роберт купил Салли кофе из машины-автомата. Увидев парня за рулем другого фургона, он его узнал, но Салли с ним не познакомил. Пока эти двое болтали о рыбном лове и какой-то вечеринке в одном из баров на Уолсе, Салли смотрела в окно на приближавшийся остров. Она не помнила, бывала ли здесь раньше. Если и бывала, то еще ребенком.

Рыболовное судно Роберта оказалось шикарным, как про то все и говорили: ослепительно белое, оно щетинилось антеннами и радиолокационными мачтами. И было гораздо больше, чем она себе представляла. Роберт им страшно гордился. Оно давало ему нечто большее, чем просто деньги, — оно определяло его самого. Решив, что такая мысль вполне достойна Кэтрин, Салли тоже загордилась собой.

Роберт повел ее вниз, показать каюту, где команда отдыхала. В каюте был телевизор, обтянутые кожей диваны, даже холодильник. Из холодильника Роберт достал две банки пива и одну протянул ей. Салли не отказалась. Пол под ногами слегка покачивался. Из-за низкой посадки судна серая морская вода плескалась совсем рядом с иллюминатором, и линия горизонта кренилась то в одну, то в другую сторону, баюкала.

— Кэтрин тебе нравилась? — вдруг спросила Салли. — Слушай, без обид, я пойму. Она была красотка.

— Нет, — сказал Роберт. — Хочешь правду? Только не подумай, будто я желал ей такой смерти. Просто Кэтрин была заносчивой гордячкой. Все эти разговоры об искусстве, о всяких там фильмах… Чушь, да и только.

— А меня ты свозишь на вечеринку в Хо?

— Я ее не возил, — поспешил ответить Роберт. — Мы там встретились совершенно случайно. Так, перекинулись парой-тройкой слов. И все.

— Но ты возьмешь меня с собой?

— Ну да, почему бы и нет.

Салли в два счета справилась с банкой светлого пива, которое оказалось для нее слишком крепким. Из-за качки мысли в голове путались. Роберт принес ей еще банку. Они разговорились. О его работе, о семье. Потом Салли вспомнит его слова о матери: «Да ее просто-напросто не понимают. И виноват в этом Хантер. У нее такой мягкий характер, что она не может ему отказать». А еще он говорил о своем отце. Послушать его, так это не простой смертный, а полубог, о каком слагают легенды.

Однако Салли не слишком вслушивалась. У нее обострились чувства, и она вдруг с отчетливой ясностью ощутила язык, упирающийся в зубы, ступни в кроссовках. Одежда жала, стесняла движения. Наклонившись, она развязала шнурки. Сняла одну кроссовку, другую стащила, упираясь босой ногой в задник. Стянула носки, засунув их один в другой. На полу был расстелен ковер, жесткий, как циновка из кокосового волокна. Она размяла ноги. Роберт, рассказывавший о шторме, который разразился внезапно, едва только они вышли из Ставангера, умолк.

— Извини, — сказала она. — Что-то жарко.

Роберт придвинулся. Потянувшись, взял ее ногу, положил себе на колени — Салли полулежала на диване — и начал поглаживать ступню — совсем как руку, когда они ехали в машине. Салли едва не потеряла сознание.

Потом уже она задумалась: «Интересно, у всех так бывает? Даже у стариков?» Вспомнила об отце и матери: занимаются ли они этим хотя бы изредка? И почему-то решила, что они наверняка обходятся без спешки и ненужной возни. Что отец в этом деле гораздо терпеливее. Не такой грубый и требовательный. Но тут же постаралась выкинуть предательскую мысль из головы. Смешно, в самом деле. Чего она ждала от первого раза?

Роберт лежал на спине и курил, уставившись в потолок. Как раз теперь Салли хотелось, чтобы он с ней поговорил, но Роберт о чем-то задумался. Может, все мужчины так? Салли очень хотелось спросить: «Тебе было хорошо? Я все сделала как надо?» Но она понимала — лучше помолчать.

Наконец сказала:

— Мне пора, не то на автобус опоздаю.

На самом деле времени было предостаточно. Но она умирала от голода. И мечтала уже не о сексе, а о шоколадке и чипсах. И сэндвиче с беконом.

Роберт нехотя поднялся. Она увидела его во всей красе: широкие плечи, мускулистые руки, спина… И подумала, что все-таки не зря решилась на это.

На палубе парома Салли то и дело улыбалась. Роберт сидел рядом, положив широкую ладонь ей на бедро. Высадив Салли у школы, на прощанье поцеловал. О том, что между ними было, они и словом не обмолвились.

Занятия в школе еще не кончились, и Салли заглянула в магазинчик на углу — купить шоколадку и журнал. Журнал она раскрыла сразу на странице с советами, но ни одно из писем читательниц не имело к ней никакого отношения.

Она уже ехала в автобусе домой, когда зазвонил мобильный. Салли ответила сразу, уверенная, что это Роберт. Что сейчас он шепнет ей что-нибудь ласковое, ободряющее, скажет, как ему было хорошо. Однако в трубке раздался женский голос. Салли не сразу его узнала.

— Салли? Твоя мать дала мне номер. Прости, что беспокою. Это Фрэн Хантер. Я живу в доме возле часовни. Ну, ты знаешь.

«Бывшая Дункана Хантера!» — чуть не ляпнула Салли. Но вовремя прикусила язык.

— Я хотела тебя попросить… Ты не согласишься посидеть с Кэсси? Мне тут предложили провести пару вечерних занятий в колледже. Их учитель заболел, и, похоже, одной неделей не обойдется. Если, конечно, тебе не будет тяжело, ведь раньше Кэтрин… Но миссис Генри все же дала мне твой номер… — Фрэн говорила все тише.

— Нет-нет, я согласна! — перебила Салли. — С радостью посижу.

У нее тут же родился план: она сможет встречаться с Робертом, а мать ни о чем не догадается. Рискованно, конечно, но лучше так, чем разгуливать вдвоем по Леруику.

— Звоните в любое время.

Глава тридцатая

Брюсы прибыли из Абердина одним рейсом с Джейн Мелтем, криминалистом. Они выбрались из самолета с видом потерянным и жалким. Пересу они показались маленькими, состарившимися — он представлял их моложе. Для него они остались такими, какими были на тот момент, когда исчезла Катриона. Но они, конечно же, не сохранились так же хорошо, как их дочь, погребенная под торфом. Глядя на Брюсов, никак не скажешь, что они вернулись домой — оба походили на беженцев в чужой стране. С ними был сын, младший ребенок, к этому времени он уже перерос своих родителей. Рой Тейлор посадил Брюсов к себе, а Перес забрал Джейн.

— Любопытная штука этот торф, — заметила Джейн, когда они проезжали мимо гостиницы «Самборо». — Как девочка выглядела?

— Ни малейших признаков разложения, — сказал Перес. — Можно подумать, ее убили и закопали несколько часов назад. Кожа чуть побурела, да волосы из светлых сделались каштановыми. И только. На ней было хлопковое платье — оно тоже лишь местами сгнило.

Перес никак не мог отделаться от образа девочки, стоявшего перед глазами. Зная, что на месте преступления ничего нельзя трогать, они только убрали грязь с лица, чтобы окончательно удостовериться, действительно ли это она, а потом связаться с родителями, которые столько лет провели в полном неведении. Нельзя было обнадежить их понапрасну.

Девочка лежала на спине. Ее когда-то светлые, а теперь потемневшие волосы свободно обрамляли лицо. Интересно, это Магнус постарался? Может, он считал, что распущенные волосы ей больше идут? Или непременно хотел завладеть лентами? Неужели он убил девочку ради этих самых лент? У Переса такое в голове не укладывалось.

Прокурор счел, что улик для предъявления Магнусу обвинения достаточно. По крайней мере, обвинения в убийстве Катрионы Брюс. И прокурор, конечно же, был прав: у Магнуса нашли ленты девочки — чем не признание? Хотя после первого допроса Магнус замолчал. Сидел с этой своей нервной ухмылкой на лице и мотал головой. Видимо, даже адвокату, беседовавшему с ним один на один, ничего не сказал. Значит, его обвинят. Скорее всего, в непредумышленном убийстве, учитывая его умственную неполноценность, а значит, ограниченную ответственность. Он пройдет медицинское освидетельствование, в ходе которого подтвердится низкий коэффициент интеллекта, возможно, мозговые нарушения. Но заключения ему не избежать. Впервые в жизни Магнус Тейт покинет Шетланды, и все для того, чтобы оказаться за решеткой.

Однако Джимми Пересу этого было мало. Он хотел знать, что произошло в тот день, когда Катриона, направляясь в гости к Тейтам, взбежала по тропинке на холм. Он хотел знать, что побудило Магнуса заколоть ее. Потому как выяснилось, что она была заколота. Они поняли это еще до приезда криминалиста. Тело настолько хорошо сохранилось, что была отчетливо видна колотая рана в груди девочки и ржавого цвета пятна на платье. Но еще больше Перес хотел знать, почему по прошествии восьми лет Магнус снова убил. Почему его жертвой стала Кэтрин Росс? Неужели только лишь потому, что на Новый год зашла на огонек да и приглянулась? Или все дело в ее имени? А если бы ее звали Рут? Или Розмари? Обратил бы Магнус на нее внимание? И почему на этот раз старик свою жертву задушил?

Джейн тем временем рассказывала об останках древних людей, найденных археологами среди болот:

— Они прекрасно сохранились, хотя пролежали не одно тысячелетие. Тут же — каких-то восемь лет. Конечно, она выглядит как живая. Поразительно!

Пересу было ясно: Джейн не терпится увидеть все собственными глазами. В окне машины проплывали великолепные пейзажи прибрежной полосы, но она их не замечала.

Он проводил Джейн к тому самому месту, где уже собрались полицейские, а сам вернулся в Леруик. В диспетчерскую решил не заглядывать — не хотел видеть торжествующую ухмылку Сэнди: «А что я говорил!» Не хотел быть свидетелем всеобщего ликования. Наверняка они там выпивают, отмечают завершение дела, а парни из Инвернесса радуются скорому возвращению домой, к цивилизации. Обоим лагерям есть что праздновать. Ну а ему бы сейчас в душ и спать.

Придя домой, он заметил мигающий сигнал автоответчика. Наверняка мать оставила сообщение. В воскресенье вечером он ей так и не перезвонил. Захотелось набрать ее номер и с ходу, не думая, выпалить: «Все, возвращаюсь. Здесь мне все осточертело. Дай знать агенту, что я беру ферму». Но он не стал. Забравшись в ванну, без всяких мыслей постоял под жалкой струйкой воды из душа, потом упал в кровать и тут же отключился.

Очнулся Перес под вечер, когда за окном уже стемнело. Усталость по-прежнему не отпускала. А еще — беспокойство. Он тревожился о Фрэн и Кэсси. О Магнусе. А вдруг они это чертово дело запороли? Да, старик мог убить Катриону. Но Кэтрин? Перес решил прослушать автоответчик. Себе в наказание.

Одно сообщение действительно оставила мать, очень короткое: «Прости, что беспокою. Знаю, у тебя сейчас много дел. Не хочу докучать». Лучше ему от этого не стало.

Следующее сообщение было от Дункана: «Слышал в новостях о Магнусе Тейте. Поздравляю! Не знаю, актуально ли, но я тут кое-что вспомнил. Это касается той вечеринки. Если интересно, позвони. Я весь день у себя в офисе». Даже номер не продиктовал — как будто его все знают. Как будто на Шетландах без «Хантера и партнеров» — никуда.

Перес отыскал номер в справочнике. Молодой женский голос ответил, что мистер Хантер сейчас занят — у него совещание. Нужно ли ему что-то передать? Перес представил себе секретаршу: молоденькая, с маникюром, на тонких губах красная помада, в коротенькой, едва прикрывающей зад юбчонке…

— Это инспектор Перес, — сказал он. — Мистер Хантер просил перезвонить. У него ко мне срочное дело.

— Одну минуту.

Грянула музыка. Но не та какофония, которую он слушал, дожидаясь ответа секретарши, а что-то современное, ритмичное — под такую музыку молодежь отплясывает в ночных клубах. Не исключено, что ее сочинили на заказ, специально для фирмы Дункана Хантера. Мелодия оборвалась так же внезапно, как и началась — на полуслове.

— Джимми! Спасибо, что перезвонил! Слушай, я не знаю… Может, это уже и не важно?

— Важно.

— Сейчас говорить не могу. Давай встретимся позже. В «Монти». Я угощаю. Сегодня понедельник, так что толчеи там не будет. Около восьми, идет?

И положил трубку, Перес и рта не успел раскрыть.

По части кухни «Монти» считался лучшим в Леруике. Туристы, едва обнаружив ресторан, становились его завсегдатаями до самого отъезда, командировочные с восторгом описывали блюда своим друзьям. Местные же бывали только по особым случаям — дороговато. Места в «Монти» было немного, столики стояли близко друг к другу, но, как Дункан и сказал, январским вечером, да еще в понедельник, в заведении царила тишина. Когда Перес появился, Дункан уже сидел за столиком. Он заказал бутылку красного и успел выпить бокал. Завидев Переса, поднялся и протянул руку:

— Ну что, мои поздравления!

— Дело еще не закрыто.

— Все вокруг думают иначе.

Перес пожал плечами:

— Что ты хотел сказать? Выкладывай.

Дункан выглядел лучше, чем в последний раз, но не намного. Он был чисто выбрит, подстрижен, одет с иголочки, но от Переса не укрылись мешки под глазами — свидетельство недосыпа. Былой спеси у Дункана поубавилось.

— Я тут вспоминал о той вечеринке…

— На которой была Кэтрин Росс?

— Да.

Подошла официантка, и он замолчал, дожидаясь, пока она примет заказ.

— Но имей в виду — я тогда напился до чертиков.

— И все же ты кое-что вспомнил, так?

— Ты спрашивал о Роберте. Нет, он пришел не с Кэтрин. Я помню, что он разговаривал с матерью, а уже потом начали подтягиваться остальные гости. Понятия не имею, о чем они там говорили. Не иначе как дела семейные. Но эмоции зашкаливали, это было заметно… — Дункан вдруг осекся. — Вероятно, уговаривал ее вернуться домой — меня щенок на дух не переносит. А уговорить мог — из матери он только что веревки не вил.

Перес слушал Дункана и недоумевал, к чему тот клонит. Его пустая болтовня к следствию отношения не имела, уж это точно. Дункан не желал говорить просто и конкретно. Вечно себе на уме. И до всего-то ему есть дело.

— Кэтрин и Роберт были знакомы, — сказал Дункан. — Я это понял сразу, как только она вошла.

— Понял? Это как же? — Перес начал терять терпение.

— Роберт разговаривал с матерью в кухне — Селия раскладывала еду. Они стояли как раз возле стола с выпивкой. А я был рядом. Кэтрин вошла с какой-то компанией, и Роберт ее заметил. Появление Кэтрин подействовало на него как гром среди ясного неба — он ее совсем не ждал. Даже замолчал — стоял и таращился. Видимо, был уверен, что Кэтрин у меня никак не могла появиться.

— Он рад был ее видеть?

— Откуда мне знать? Если и рад, то при этом почему-то нервничал, что-то его беспокоило.

— А она?

— Вряд ли. Даже виду не подала, что они знакомы. По крайней мере, не сразу. Налила себе выпить и принялась болтать со мной. Я бы даже сказал, флиртовать. Она была из той породы женщин, рядом с которыми чувствуешь свою значительность. Веришь в то, что интересен другим, занятен. У Фрэн так не получалось. Впрочем, она даже не пыталась. Зато Кэтрин — другое дело.

— Ей было всего шестнадцать.

— Зато умная. Искушенная.

«И при этом девственница».

— Так ты за этим меня позвал? Едва ли стоило обеда в «Монти».

— Она со мной заигрывала, однако все поглядывала на Роберта. Не знаю почему. То, что он мог ее привлечь, у меня в голове не укладывается. Тем не менее в какой-то момент они вышли. По крайней мере, мне так показалось. Даже нет, я уверен. Это было до того, как Селия сказала, что уходит. Но ты ведь представляешь, как на вечеринках бывает. Я имею в виду настоящие, классные вечеринки. Встречаешь интересного собеседника, и все остальные для тебя уже не существуют. Слышишь музыку, но не вслушиваешься. Понимаешь, что вокруг тебя полно народу, но чем они там занимаются, не видишь. Кто-то ходит вокруг, танцует…

— …блюет?

— Ну, знаешь, не с самого же начала. — Дункан даже обиделся и замолчал. — Ладно, старик, не злись. Я ведь хочу помочь, правда. В общем, в какой-то момент я заметил, что ни Роберта, ни Кэтрин поблизости нет. Ну да, мне приятна была компания этой девушки. И я даже искал ее. Везде. Чем-то она меня зацепила. Оригиналка. Так вот, я вспомнил, что искал ее. И еще вспомнил, что и Роберта нигде не видел. Впрочем, я тебя предупреждал: может, все это неважно.

Официантка принесла заказ. Перес не узнавал ее, хотя она была примерно его возраста и, судя по выговору, из местных. На мгновение он отвлекся, пытаясь вспомнить, кто она такая. Дункан тут же с недовольным видом уткнулся в свою тарелку: Перес даже спасибо ему не сказал.

— Куда они ушли?

— Не знаю. Весь дом я не обыскивал. Не настолько она меня интересовала.

— Но они оставались где-то в доме?

— Черт возьми, откуда мне знать? Может, сели в машину и укатили. И страстно любили друг друга на заднем сиденье фургона. Вот только не верится. Как я уже говорил, она была девушкой привлекательной. А Роберт — отморозок, избалованный маменькин сынок. Хотя и смазливый для тех, кому нравятся блондинистые викинги. Но она была слишком умна, чтобы таким увлечься.

«Отморозок? А сам-то ты? — подумал Перес. — Шпана».

Происшествие, после которого он увидел Дункана в ином свете, было пустяковым. Такое могло случиться где угодно. Но здесь, на островах, паутина отношений ловит, держит и не отпускает, и с такими пустяками имеешь дело каждый день. Как-то раз Дункан гнал из северной части острова в южную на сумасшедшей скорости, Сэнди Уилсон его остановил. Увидев, что Дункан пил, он собирался проверить его на алкоголь. Но отец Сэнди работал в той самой компании, которой владел Дункан. Он был плотником, мастером на все руки, занимался ремонтом зданий, которые Дункан скупал. И Дункан пригрозил Сэнди уволить отца, если его привлекут за вождение в нетрезвом виде. Перес сомневался, что Дункан пошел бы на такое — хороших мастеров днем с огнем поискать. Но Сэнди испугался, и Дункан отделался штрафом на месте за превышение скорости. С его стороны — чистой воды шантаж. Перес узнал обо всем позже — как-то вечером Сэнди напился и все выложил. Перес не стал предавать дело огласке. У Сэнди, конечно, ума с гулькин нос, но такого он не заслужил. К тому же разве он, Перес, Дункану не обязан? Еще в школьные годы тот его спас, по крайней мере, от парней с Фулы защитил. Ну да теперь долг уплачен — он ему ничем больше не обязан. И все-таки Перес невзлюбил Дункана не за его бандитские замашки, а за то, что Дункан перечеркнул их былую дружбу. В четырнадцать они были лучшими друзьями.

— Как долго Роберт и Кэтрин отсутствовали? — спросил Перес.

Дункан пожал плечами:

— Около часа, не больше. А то и меньше: до ночи было далеко, и Селия еще не ушла. А я не успел напиться. Помню, как Кэтрин вернулась. Может, они всего-навсего выходили подышать свежим воздухом. Она выглядела так, будто только что с улицы: раскрасневшаяся, румянец на щеках. И похоже, в отличном настроении. Я тебе уже рассказывал. Как раз тогда Кэтрин и поделилась со мной своими планами насчет режиссуры. Сказала, что у нее море идей — на всю жизнь хватит…

Он вдруг замолчал, и на миг Пересу показалось, что ему жаль. Не себя — девушку.

— А как выглядел Роберт Избистер?

— Понятия не имею. Его я больше не видел — он не вернулся.

Уже выйдя из ресторана, они остановились в узком переулке у подножия крутой лестницы.

— Слушай, а давай продолжим, а? — предложил Дункан. — Давай надеремся. Как в старые добрые времена.

Он искушал Переса. Напиться до чертиков с кем-нибудь не из полиции было б неплохо. Но Дункан слишком уж настаивал, и Перес в который раз задался вопросом: зачем тот вообще все это затеял? Неужели ему тоже одиноко? Да ну, чепуха! А что, если в школьные годы Дункан нуждался в застенчивом парне с Фэр-Айла ничуть не меньше, чем тот — в нем?

Глава тридцать первая

Перес глядел вслед Дункану — тот удалялся по переулку к центральной площади, где оставил машину. Возвращаться домой так рано Пересу не хотелось. Весть об аресте Тейта наверняка уже разнеслась по всем Шетландам. Люди успокоились, решив, что в происшедшем виноват один человек, у которого временно помутился рассудок, что леденящие кровь преступления с самими Шетландами не имеют ничего общего. И заснут спокойно. Все, кроме семей убитых девушек.

Брюсы остановились у родственников в поселке Сэндуик. Перес подумал, что наверняка Юэну одиноко в большом доме возле побережья. Ранее он отправил к Россу констебля — сообщить, что Тейта заключили под стражу. Однако теперь об этом пожалел — надо было съездить самому. Росс возмущался тем, что, когда исчезла Катриона, Тейта хотя и арестовали, все же освободили. И выглядело так, будто сейчас он, Перес, струсил, не решился сообщить новость лично. А Росс имел на это право.

Проезжая мимо Взгорка, Перес вспомнил о вороне. Может, не придумывать себе головную боль, а взять да и убить птицу? Судя по тому, что синюю с белым ленту вокруг дома сняли, Джейн Мелтем свою работу сделала. И теперь дом стоял, погруженный во тьму. Обнаружив, что входная дверь заперта, Перес вздохнул с облегчением. Значит, ключ у кого-то из команды. Наверняка они и ворона пристроили. Перес вспомнил, что в Данросснессе живет женщина, которая подбирает больных птиц и выхаживает их. Может, ворона ей и отвезли. Надо бы вернуться сюда, проверить.

Юэн Росс был взбешен. Он свирепо распахнул дверь, его лицо горело. Видимо, весь день прождал, но никто с ним так и не связался.

— А, инспектор! — воскликнул он. — Ну наконец-то! Я уже понял, что на Шетландах торопиться не принято, но мне казалось, приличия обязывают откликнуться на мой звонок быстрее. В конце концов, это вы обратились ко мне с просьбой, не наоборот.

Юэн развернулся и пошел в дом. Пересу самому пришлось закрыть за собой входную дверь.

Они прошли в просторную комнату, одна стена которой была застеклена и выходила прямо на Вран-горку. Юэн не стал включать общий свет, зажег лишь пару точечных светильников на стене. Большая часть комнаты оставалась в тени. По-видимому, недавно Юэн ходил на побережье за плавником — на каминной полке теперь лежала сосновая коряга. Запах смолы заглушил слабые следы духов Кэтрин, в прошлый раз еще витавшие в воздухе.

Перес растерялся. Никак не мог взять в толк, что Юэн имеет в виду.

— Прошу прощения. Мне не передали, что вы хотите меня видеть.

— Зачем вы тогда приехали?

— Решил, что у вас могут возникнуть вопросы в связи с арестом старика. Не хотелось, чтобы вы узнали подробности из газет. Там горазды переворачивать все с ног на голову.

Перес чуть было не прибавил, что помимо прочего его приезд — визит вежливости, но смолчал. Перед ним сидел отец, потерявший единственного ребенка. Ему позволительно было злиться и грубить.

Последовала пауза, во время которой разгневанный Юэн постарался совладать с собой.

— Мне ваше сообщение не передали, — тихо повторил Перес. — Раз уж я здесь, может, вы расскажете мне, в чем дело?

— Вы просили меня поискать видеокамеру Кэтрин.

— Да, помню. Так вы ее нашли?

Юэн вместо ответа спросил:

— У вас есть прямые доказательства того, что мою дочь убил Тейт?

— Пока нет. Мы нашли улики, говорящие о его причастности к убийству Катрионы Брюс. На данный момент ему предъявлено обвинение в первом убийстве. Однако мы сделаем все возможное, чтобы он понес наказание и за второе преступление.

— Поначалу я об этом даже не думал, но теперь понял, что неведение будет невыносимо. И месть тут ни при чем, просто я хочу знать, что произошло. — Юэн помолчал. — И еще так будет справедливо по отношению к Кэтрин. Она этого заслуживает.

— Мистер Росс, вы позволите взглянуть на видеокамеру?

Однако Юэн не торопился с ответом. Сказал только, что заварит чай. Ведь инспектор не очень торопится? И ушел в кухню.

Ожидая его возвращения, Перес уставился в черноту за окнами. Наконец Росс появился — с двумя чашками на подносе. И тут же вернулся к разговору. Оба сидели возле стеклянной стены, в креслах друг против друга. Но Юэн на Переса не смотрел, он вперил взгляд в темноту за окном.

— Кэтрин была непростым ребенком. Из тех младенцев, кому спать будто совсем не нужно. Лиз пришлось нелегко. Я помогал по мере возможности, но работа отнимала слишком много времени: проверка сочинений, педсовет, внеклассные занятия… Хотел стать незаменимым. Тогда у меня были амбиции. Сейчас все это просто смешно. Лиз, намучившись с Кэтрин, детей больше не хотела. Я говорил ей, что следующий будет спокойным, но она не соглашалась. Что ж, я не настаивал — на этот счет у нас не было разногласий. Я обожал Лиз и во всем ее поддерживал. Теперь — да, теперь жалею, что мы не обдумали все как следует. Ведь можно было дождаться, пока Кэтрин подрастет. И завести второго ребенка. Не ради самих себя, ради Кэтрин. Когда Лиз умерла, а я сломался, она осталась совсем одна. Вот если бы у нее был брат или сестра…

Перес молчал. Пил чай и слушал. Ему казалось, Росс о видеокамере и думать забыл — просто хотел выговориться.

— Кэтрин была очень похожа на меня, — продолжал Росс. — Очень увлеченная. Она тяжело сходилась со сверстниками, может, потому, что росла единственным ребенком. Слишком прямолинейная, слишком честная. Говорила то, что думает, не отдавая себе отчета, что может ранить чувства других. Все время что-нибудь придумывала. Еще когда совсем маленькой была, с головой уходила в свои затеи. Любила одерживать верх. Ребята таких не жалуют. — Росс наконец повернулся к Пересу: — Сам не знаю, зачем вам рассказываю. Вряд ли все это имеет к делу хоть какое-то отношение. Но мне хочется вспомнить ее, рассказать о ней правду. Кэтрин поступила бы так же. Ей не понравилось бы, если б о ней врали из приличий, лишь потому, что она умерла.

— Мне интересно. И полезно для дела.

— Первое время она здесь очень скучала. Жаловалась, что среди одноклассников нет никого близкого ей по духу. Конечно же, это не так. Просто она и не пыталась завести друзей, вела себя высокомерно, самовлюбленно. Мне доводилось слышать, как о ней отзывались в учительской, когда думали, что меня нет рядом. Учителя ее заносчивость тоже не одобряли. Я волновался, как бы она не осталась совсем одна, не стала бы предметом насмешек и издевательств. Безусловно, я тоже очень виноват. После смерти Лиз я на нее сильно полагался. Я забыл, что она еще ребенок.

— Но Кэтрин все-таки подружилась с Салли.

— Да, Салли хорошо к ней относилась, и Кэтрин с ней было весело. Вряд ли они по-настоящему дружили, но вполне ладили. — Росс помолчал. — Общение с Салли было для Кэтрин важно, согласен, но совсем не это примирило ее с новым окружением. Кэтрин кое-что задумала…

Росс снова умолк; его кружка с чаем стояла на полу возле кресла нетронутая. Казалось, он глубоко погрузился в свои мысли, позабыв, что в комнате не один.

— Что же она задумала, мистер Росс?

— Снять фильм. Для этого нужна была видеокамера. Я подарил ее Кэтрин на день рождения. Она бредила кинематографом. Мечтала стать первой в стране знаменитой женщиной-режиссером, добиться международного признания. Она от природы была наблюдательна, может, потому, что ей трудно было общаться с ровесниками. Кэтрин подарку ужасно обрадовалась. Поначалу снимала все подряд — примерялась к камере, изучала ее возможности. В день рождения Кэтрин я снял ее на камеру, а запись сохранил, перекачав в ее компьютер. Как же я теперь рад! Эта запись навсегда останется со мной… — Видимо, Росс почувствовал, что снова удаляется от темы. — Потом Кэтрин стала снимать более осознанно. И разработала план. После школы она собиралась поступать в университет; однако на факультет, который она выбрала, довольно сложно попасть. Кэтрин решила использовать фильм в качестве вступительного задания.

— А о чем фильм?

— О Шетландах. Об островах и их жителях.

— Значит, документальный?

— Пожалуй. Но Кэтрин рассказывала, что повторять стереотипы не намерена, никаких красот природы, никакого сурового быта. По крайней мере, не это будет главной темой. Кэтрин хотела показать, что люди по сути своей везде одинаковы, где бы ни жили. В общем, что-то в этом роде. Кэтрин о фильме часто говорила. Вот только я не всегда слушал внимательно.

— Она успела закончить съемки?

— Думаю, успела. Большую часть — точно. Потому что еще до Рождества начала монтировать. Иногда слышно было, как она у себя в комнате разговаривала. Я думал, они там вместе с Салли, но оказалось, Кэтрин озвучивала отснятый материал.

— Значит, у вас остался и фильм? Будет память о Кэтрин.

— В том-то и дело, что нет! Я как раз собирался вам сказать. Вы ведь просили найти видеокамеру… Так вот, я ее не нашел. Она исчезла. И видеокамера, и диск с фильмом. Похоже, украли.

— Вы хорошо смотрели?

— Видите ли, инспектор, Кэтрин только о фильме и думала. Последние несколько недель им одним и занималась, для нее он был важнее всего. Столько сил в него вложила! В свою спальню она никого не приглашала. Как я вам уже говорил, личное пространство было для нее очень важно. Даже миссис Джеймисон у нее не убирала. И тем не менее там всегда был порядок. Кэтрин хранила диски в подставке рядом с компьютером. Так что фильм действительно пропал, я уверен.

— Может, осталась копия в компьютере?

— Я проверял — на жестком диске ничего нет.

— А входную дверь у вас не взламывали?

— Нет, замок цел. Но убийце не было нужды взламывать. Если в ту ночь Кэтрин вышла из дому с ключами, убийца мог их взять. Вы же помните, ее связка так и не нашлась.

— У вас не было ощущения, что за время вашего отсутствия в доме кто-то побывал?

— Знаете, инспектор, привидения мне и без того в каждом углу мерещатся. Но вот о том, что в доме мог побывать человек из плоти и крови, даже не думал.

— Вы позволите заглянуть в ее комнату?

— Конечно.

В комнате уже был обыск — в тот же день, как нашли тело Кэтрин, — но Перес при этом не присутствовал. Переступив порог, он поначалу решил, что попал не в спальню, а в офис. На полу светлый ламинат, в углу письменный стол со стулом на колесиках, компьютер, принтер, прочая техника. Еще — небольшой шкаф, в каком обычно хранят документы. Узкая кровать застелена черным хлопковым покрывалом. Встроенные гардеробные шкафы были того же оттенка, как и стол. Везде чисто, ничего лишнего. На стене большой черно-белый плакат в раме — какой-то французский фильм пятидесятых.

— Эту комнату Кэтрин обустроила на свой вкус, — пояснил Юэн. — Здесь она чаще всего и бывала. Общения она не искала. И в отличие от большинства детей не любила, когда ее тискали. Мы с Лиз даже беспокоились: а вдруг у нее что-то вроде аутизма? Думаю, вряд ли, а если и было самую малость, она прекрасно с этим справлялась. Но оставаться подолгу одной, прежде чем вновь появиться на людях, ей было необходимо.

— А что она хранила в шкафу для документов?

— Всякое школьное. Да вы сами посмотрите.

Перес выдвинул один из ящиков. Под каждый предмет была отведена отдельная надписанная папка. То ли дело его рабочий стол, заваленный бумагами.

— Вы говорили, она озвучивала отснятое… — напомнил Перес. — А сценарий случайно не остался?

— Точно! — Юэн заметно оживился. — Об этом вор мог и не подумать. Я поищу.

— Вам помочь?

— Нет, спасибо! Если не возражаете, я займусь этим один.

В холле они ненадолго задержались. Перес надел куртку и собрался уже выйти. Смущенный Юэн пожал ему на прощанье руку:

— Спасибо, что не принимаете меня за сумасшедшего. Видите ли, я все пытаюсь докопаться до причины. И найденное на холме тело Катрионы — хоть какое-то объяснение. Правда, неутешительное. Псих получает удовольствие от насилия над девочками. Но у меня такое в голове не укладывается. Слишком размыто все. Слишком неоднозначно. Думается, пропавший фильм может дать нам совсем иной мотив. Вдруг Кэтрин сняла что-то, что убийца не хотел бы разглашать? Но легко и обмануться. Тут как бы на самом деле с ума не сойти.

Выпуская Переса, он распахнул дверь. По дороге к машине Перес вспомнил первый свой разговор с Магнусом. Тот сказал, что Кэтрин, зайдя на чай — как раз в тот день, когда вернулась с вечеринки Дункана, — его снимала. Может, это был вовсе и не фотоаппарат. Может, она снимала Магнуса на камеру — для своего фильма.

Глава тридцать вторая

Почти вся команда Тейлора вернулась в Инвернесс, один босс остался. Поднимаясь по ступенькам в полицейский участок, Перес услышал его голос. Тейлор сидел в диспетчерской; вытянув ноги и покачиваясь на стуле, он орал в телефонную трубку. Больше в диспетчерской никого не было, комната выглядела пустой, заброшенной, напоминая паром после того, как все пассажиры сошли на берег. На полу валялись клочки бумаги, на столах — грязные пластиковые стаканчики. Близился полдень, время от времени из-за туч выглядывало солнце. На соседней крыше сварливо кричали друг на друга две чайки. Перес стоял, дожидаясь, пока Тейлор освободится.

— Они хотят, чтобы я подписал все, что надо, и возвращался. Но я не могу. Не уверен, что Кэтрин убил именно Тейт. И еще меньше уверен, что его осудят — прямых улик нет.

— Разве что косвенные и не слишком убедительно…

— Я уже сказал своим, что остаюсь. А будут настаивать — возьму несколько дней за свой счет. — Тейлор поднял голову и ухмыльнулся. — В конце концов, я давно хотел побывать у вас на фестивале огня.

— Да ну, чего тут смотреть. Представление, рассчитанное на туристов, — скривился Перес. — Лишний повод напиться.

— Повод не возвращаться — дело-то еще не закрыто.

Пересу снова стало любопытно: неужели Тейлора дома вообще никто не ждет? Вот выпьют они пару кружек, может, тогда соберется с духом и спросит.

— Тут еще вот какое дело… — начал Перес. Рассказывая о своей беседе с Юэном, о пропавшем фильме, он с первых же слов почувствовал скептицизм Тейлора. — А что, вполне себе мотив. Вдруг девушка сняла на камеру что-то, чего не должна была увидеть? — Перес сам не понимал, почему так уцепился за эту версию.

— А Росс уверен, что фильм действительно исчез? — Тейлор качнулся вперед — стул опустился на пол всеми четырьмя ногами. — Он ведь сейчас расстроен. Мог не заметить.

Перес пожал плечами:

— Расстроен, конечно, но вроде не до такой степени. И видеокамера тоже пропала. По словам Магнуса, накануне Кэтрин снимала его. Вдруг старик рассказал ей о Катрионе? Не мешало бы отправить системный блок ее компьютера к вашим спецам — пусть над ним поколдуют. Случается, файлы удается восстановить.

После паузы сидевший за столом Тейлор поднял голову и уставился на Переса:

— Как думаешь, Тейт убил обеих?

Перес хотел сказать, что, мол, неважно, что он думает. Важно найти улики и закрыть дело. Но Тейлор продолжал буравить его взглядом.

— Не знаю, — наконец признался Перес. — Правда не знаю. — Заметив во взгляде Тейлора разочарование, он продолжил, осторожно подбирая слова: — Мне кажется, я разобрался в том, что Кэтрин собой представляла — ее отец рассказал. Она была одинока. И только видеокамера скрашивала ее существование. Она рассматривала жизнь через объектив — вот от чего ее перло.

— Вуайеристка?

— Наблюдатель, комментатор… — Перес запнулся, вспоминая слова Дункана. — Режиссер.

— Режиссер, как я понимаю, сам действие направляет, верно? Он не просто наблюдатель.

— Может, она и пыталась что-то куда-то направить. Может, поэтому ее и убили.

Селия Избистер жила с мужем Майклом в доме, который он построил, как только у него появились деньги. Дом стоял на окраине Леруика — с видом на город и море. Когда они женились, ходили слухи, будто Майкл — везунчик, берет девушку со средствами. В какой-то мере это так и было. Семейство жило в большом доме на Ансте. Когда подошло время, Селия уехала с Шетландов — ее определили в дорогой пансион. Но за обучение платила богатая тетка. Когда же родителей не стало, дом перешел к ее старшему брату. И выяснилось, что больше, кроме долгов, делить нечего.

Если для Майкла бедность молодой жены и явилась неприятным сюрпризом, он ни разу Селию не попрекнул. Майкл был счастлив уже тем, что она согласилась выйти за него, и вознамерился сделать все, чтобы оказаться достойным ее. Он открыл свое дело, начав заниматься перевозками.

Когда на Шетландах развернулась добыча нефти, грузовики именно его фирмы доставляли цемент, трубы и пиво на перевалочную базу в Саллом-Во, машины именно его таксопарка забирали топ-менеджеров из аэропорта Самборо. Если Майкл и знал о связи Селии с Дунканом — а он не мог не знать, — допросов жене не устраивал. На городских мероприятиях она всегда стояла с ним рядом. Представляя свою жену высоким гостям, министрам, чиновникам из Лондона и Эдинбурга, которым случалось приехать на Шетланды с визитом, он сиял от гордости как начищенный медяк.

Селия позволила Майклу обустроить дом на свой вкус. Возможно, тем самым она искупала свою вину перед ним. Вкус Майкла, конечно, сильно расходился с ее. Майкл выстроил одноэтажный дом с гостиной открытой планировки и верандой; дом состоял из множества пристроек и напоминал ранчо. Селия со всем соглашалась, возразив лишь однажды — против позолоченных кранов в ванной. Джимми Перес снова задался вопросом: интересно, что думает о браке родителей сам Роберт, разрывавшийся между обоими? Роберт состоял в комитете по празднованию Апхеллио и в то же время бывал на вечеринках Дункана. Он наверняка сознавал, что о связи его матери с Дунканом известно всем и каждому. На Шетландах шила в мешке не утаишь — тайное рано или поздно выплывает наружу. Все ожидали, что в один прекрасный момент Селия от Майкла уйдет. Однако она по-прежнему оставалась с мужем и сыном. Перес еще раз прокрутил эти факты в голове. И подумал — глупо предполагать, будто Кэтрин убили из-за того, что она со своей камерой стала свидетельницей чьей-то тайны. На Шетландах тайн мало. Есть вещи, на которые — пока — не обратили внимания. Было нечто викторианское в этой потребности сохранять хорошую мину при дурной игре.

Перес договорился о встрече с Селией заранее. Когда он звонил, она сказала, что весь день будет дома. Но о цели визита даже не спросила — возможно, решила, что Дункан попросил Переса как друга уладить их размолвку.

Селия действительно была дома. Но одна.

— А Майкла нет? — спросил Перес. Он хотел бы побеседовать и с Майклом.

Селия покачала головой:

— Муж в Брюсселе, там сейчас европейская конференция по вымирающим видам. Оттуда — в Барселону, на заседание по вопросам исчезающих диалектов. Он вылетел третьего числа и вернется перед самым праздником.

Она провела Переса в кухню и начала варить кофе, даже не спросив, будет ли он. Пересу Селия показалась бледной и какой-то рассеянной. Вообще же она была красивой женщиной, хотя и под пятьдесят, с острыми скулами и чувственным ртом. Когда Селия — в джинсах и черном свитере — потянулась к полке за кружками, Перес невольно залюбовался ее грацией. Он понял, почему эта женщина влекла Дункана.

— Я так понимаю, вы ко мне не с визитом вежливости? — спросила она.

«Конечно, нет. Я никогда у вас не бывал, даже когда дружил с Дунканом. Вы оставались тайной, о которой все знали, но открыто не говорили».

— Но вы здесь не из-за погибшей девушки? Дело ведь закрыто?

— Так, осталось кое-что выяснить… А Роберта тоже нет?

Селия метнула в него настороженный взгляд. И покачала головой:

— Он в море. Отправился далеко, за Фарерские острова. Даже не знаю, когда вернется.

«Не многовато ли подробностей?»

— А что у него были за отношения с Кэтрин Росс? Они дружили?

Селия наклонилась — достать из холодильника молоко.

— Он про нее никогда не говорил.

— Роберт был с ней в ночь накануне убийства — на вечеринке Дункана.

— Правда? Я не обратила внимания.

— Ваш сын с кем-нибудь встречается?

Селия хохотнула:

— Простоев не бывает — хоть кто-то да есть. Один не умеет быть совсем. К тому же он красив.

— И с кем он сейчас?

— Откуда мне знать? Роберт своих девиц домой не водит.

Перес выдвинул из-за кухонного стола стул и присел.

— Чем Дункан в тот вечер вас так расстроил?

Вопрос ее возмутил — она сочла его следствием плохого воспитания. Но все же ответила. Возможно, посчитала нужным объяснить — чтобы он, Перес, понял:

— Ничего конкретного. Просто мне стало ясно: сейчас или никогда. Пока что мы смотримся вполне пристойно. Я имею в виду разницу в возрасте между мной и Дунканом, ведь я старше. А когда мне стукнет шестьдесят? Это же будет смешно. Не желаю выглядеть смешной. — Селия помолчала. — Я и раньше от Дункана уходила, но всегда возвращалась. Дурная привычка. Наверняка то же самое происходит с алкоголиком, когда тот пытается завязать, — думает, что у него все под контролем, что от одной рюмки ничего не будет, и вот, снова сорвался. Да только на этот раз я не вернусь. — Селия усмехнулась. — Прошу прощения за такую мелодраматичность. Это потому что он только что звонил — уже третий раз за день. Непросто сохранять выдержку.

— Он в самом деле страдает.

— Ничего, переживет. Какая-нибудь смазливая девчонка его утешит.

Селия отвернулась; не видя ее лица, Перес не знал, как отреагировать.

Селия налила кофе и снова взглянула на гостя.

— Лучше всего уехать с Шетландов, но это будет несправедливо по отношению к Майклу — меня совесть заест.

Перес пил кофе, ожидая продолжения. Наконец Селия прервала затянувшееся молчание:

— Я вышла замуж очень рано. Мне казалось, я любила Майкла. Семья мой выбор не одобрила, но тем упорнее я настаивала. Майкл — человек очень добрый, а в моем семействе это качество было редкостью. Уже потом я поняла — одной только доброты недостаточно. Но то была моя ошибка — мне с этим и жить.

Перес по-прежнему молчал.

— Если бы не эта девушка, я так и не решилась бы порвать с Дунканом, — неожиданно призналась Селия.

— Какая девушка? — спросил Перес, хотя прекрасно понимал, о ком она.

— Которая погибла. Кэтрин.

— Что же она такого сказала?

— Она ничего не говорила. Но в какой-то момент я посмотрела на себя со стороны, ее глазами. И увидела женщину средних лет, которая жертвует многим ради мужчины моложе себя, а он принимает ее жертвы как данность. Словом, увидела дуру.

— Но как ей это удалось? — Тон был совершенно нейтральный, будто он интересуется из вежливости, чтобы только поддержать разговор, не более того.

— Она снимала окружающих. Незаметно. Разумеется, не тайком, но через какое-то время ее камеру переставали замечать. Представляете себе документальное кино? Вы смотрите на людей, которые идиотничают, и диву даетесь: «Что они вытворяют? Знают же, что их снимают». Так вот, теперь я поняла, как такое происходит.

— Дункан про видеокамеру говорил.

— Говорил? Уж он-то сыграл в фильме главную роль. Вел себя как полный дурак. Наверняка про камеру и думать забыл. Или до того напился, что море по колено. Я же о камере не забывала — представляла, как буду в ее фильме выглядеть. И поняла, что смешно. И тогда, не в силах выносить дольше, сказала Дункану, что все кончено, и ушла.

— Это… это было единственной причиной? — Перес спросил несмело, как будто заранее извиняясь. — Я так понял, вам на телефон как раз пришло сообщение.

— Сообщение? — Селия словно тянула время.

— Дункан сказал, что вы получили сообщение, прочитали его и тут же вышли.

— Простите, что-то не припоминаю.

— А кого еще Кэтрин снимала на камеру?

— Она снимала вечеринку. А значит, всех, кто там был.

— И Роберта тоже?

Селия нахмурилась:

— Вероятно. Вместе с остальными.

— Но через некоторое время Кэтрин с Робертом вышли.

Селия поставила чашку с кофе на стол:

— С чего вы взяли?

— Разве это важно? — Но Селия выдержала его взгляд, и Перес сдался: — Дункан. Он припомнил, что они вышли вдвоем. Кэтрин вернулась раскрасневшаяся, возбужденная, но Роберта с ней не было. А вскоре вы получили сообщение и ушли.

— Что ж, — усмехнулась Селия, — значит, Дункан лукавит. Не стоит верить каждому его слову. Он Роберта на дух не переносит. С самого начала невзлюбил.

— Но почему?

— Кто знает, что творится у Дункана в голове. Маленький Роберт мешал ему, потому что требовал моего внимания, ведь сын для меня всегда был на первом месте. Дункан из-за этого вечно на меня дулся. Интересно, как он отнесется к тому, что подросшая Кэсси станет посягать на его время? Пока что он в дочери души не чает — потому что с ней никаких хлопот.

— А теперь, когда Роберт вырос и от вас не зависит?

Селия ослепительно улыбнулась:

— А теперь Роберт для него — напоминание о слишком большой разнице между нами. Дункан по возрасту гораздо ближе к Роберту, чем ко мне.

— Нет ли у Дункана других причин для неприязни к вашему сыну?

И тут же Перес понял, что зашел слишком далеко.

Селия поднялась, являя собой воплощение гнева:

— Послушайте, Джимми, что вы пытаетесь выведать? Знаете, очернять друзей… Мне всегда казалось, что это не самый достойный способ зарабатывать себе на жизнь. Вы до сих пор Дункану завидуете? Неужели все дело в этом?

Перес растерялся. В школе он, паренек с Фэр-Айла, всегда робел перед более бойкими и опытными сверстниками.

Селия прервала его невеселые размышления.

— Вам лучше уйти, — холодно произнесла она. — Дальше я буду отвечать только в присутствии адвоката.

Возвращаясь к машине, Перес чувствовал на себе ее взгляд.

Глава тридцать третья

У Салли было окно между уроками, и она сидела в комнате отдыха для десятиклассников. Несколько парней сдвинули скамейки вокруг журнального столика и резались в карты. Кто-то поставил в проигрыватель компакт-диск, но музыка была ей незнакома. А ведь когда-то она сюда и заглянуть боялась. Если же надо было убить время между уроками, плелась в библиотеку. Теперь же Салли недоумевала: что ее так пугало, почему хмурые, пристальные взгляды местных завсегдатаев нагоняли страх? Как-то она пожаловалась Кэтрин: «Меня ненавидят». Та ей ответила: «Не выдумывай. Ты им нужна как воздух. Чтобы самоутвердиться, они должны кого-то гнобить. Потому как сами по себе — ничтожества».

Кэтрин на них было плевать. Она перешагивала через сумки снобов, садилась на их излюбленные места, ставила в проигрыватель свою музыку. Подходила прямо к ним и, защищенная своей видеокамерой, снимала их враждебные лица. После чего поворачивалась к Салли, как бы говоря: «Вот видишь? Мир не рухнул. Разве могут они тебе что-то сделать?» И Салли стала уверенней. Далось ей это непросто.

Теперь же она чувствовала себя в комнате отдыха как дома. А на тех, кто слонялся в коридоре, не решаясь войти, смотрела с жалостью. И сплетничала о них с Лизой.

С новой подругой было гораздо проще, чем с Кэтрин. Лиза говорила то, что Салли хотелось услышать. Салли не терпелось рассказать Лизе о Роберте. Они уютно расположились в большом, видавшем виды кресле в углу — Лиза вся такая милая, удобная, сочувствующая. Накануне она где-то тусовалась и теперь жаловалась на похмелье. Салли так и подмывало сказать: «Знаешь, с кем я встречаюсь?» И посмотреть в лицо подруге — та наверняка умрет от зависти. Но какой бы хорошей Лиза ни казалась, держать язык за зубами она не умела, тут же раструбит по всей школе. Салли не могла рисковать. Родители все узнают, когда она сочтет нужным. Пока же не время откровенничать.

Она полезла в сумку, достала и включила телефон — пришло одно сообщение. Роберт вернулся с лова и предлагал встретиться. Салли отвернулась от Лизы и стала набирать ответ: «Вечером сижу с дочкой Фрэн Хантер. Жду. Ок?» Мысль о том, что они встретятся в чужом доме, привела ее в невероятное возбуждение.

— Что пишут? — полюбопытствовала Лиза. Она даже глаза закрыла — до того ее мутило.

— Да ерунда всякая. С ребенком просят посидеть.

Салли подумала, что вообще-то нет ничего хорошего в том, чтобы встречаться с Робертом вот так, в чужом доме. Узнай мать, с ней припадок случится. Другое дело — Фрэн. Да и отец. У Салли вдруг мелькнула мысль: что, если отец и сам тайком встречается с любовницей? Нелепость собственного предположения ее только позабавила: да если отец ходил бы налево, об этом уже было бы известно. Кто-нибудь обязательно узнал. Как в конце концов узнают и о ней с Робертом.

К середине дня распогодилось, и на большой перемене Салли решила сходить куда-нибудь пообедать.

Перес стоял на первом этаже; завидев Салли, он махнул ей:

— А я как раз тебя спрашивал — за тобой только что послали. Рассчитывал поболтать.

— Что такое? Я думала, все уже закончилось.

— Всего пара вопросов.

— Вообще-то я обедать.

— Хорошо, пойдем посидим где-нибудь. Я угощаю.

Перес купил ей рыбу с картошкой. Сев на скамейку с видом на залив, они принялись за еду. Когда Перес предложил рыбу с картошкой, Салли подумала, что он ради нее не слишком-то раскошелился. Но рыба оказалась вкусной. Да и беседовать со следователем все лучше, чем киснуть в общей аудитории. Салли больше не смущалась при встречах с незнакомыми людьми — она сильно изменилась, стала другой. Как в сказке, где лягушку поцеловал принц. Правда, Роберт мало походил на принца.

— Скучаешь по ней, да? — сказал Перес. — Я о Кэтрин.

Вот и отец спросил то же самое. А ей не нравилось, что все вокруг считали, будто она без Кэтрин жить не могла. Прежде чем ответить, Салли как следует подумала — боялась показаться черствой. Но и врать тоже устала.

— Не уверена, что мы бы дружили долго. Рядом с ней я чувствовала себя глупой. Слишком уж она умничала.

— Умничала? В каком смысле?

— Ну, ничего не принимала на веру, во всем искала скрытый смысл. — Салли пожала плечами. — Сначала меня это впечатлило. Потом стало утомлять. Я хочу жить своей жизнью.

— Поиски скрытого смысла — не об этом ли был ее фильм?

— Ну да, что-то вроде того.

— Почему ты не сказала, что Кэтрин снимала фильм?

— А что говорить? Это же всего-навсего школьное задание.

— Но для нее оно много значило, так?

— Типа того. Фильм для нее вообще был на первом месте.

— Расскажи, что ты о нем знаешь.

— Зачем? Разве вы не арестовали Магнуса Тейта?

— Арестовали.

Салли ждала, что следователь поделится с ней своими мыслями, но он молчал. Скомкав пустой кулек из-под рыбы и картошки, бросил его в урну.

— В фильме — ее комментарии о всех нас. О Шетландах.

— Документальный? Ну, то есть, не выдумка, а факты?

— Да, факты ее глазами. — Салли понимала, что не стоит отзываться о погибшей подруге так уж резко, но не сдержалась: — В смысле, не слишком-то объективные.

— И что там было? Она тебе показывала?

— Так, отдельные места.

— Значит, фильм она не закончила?

— Почти закончила.

— Но целиком ты его не видела?

— Нет, я же сказала — только отдельные места. Кадры, которыми она особенно гордилась.

— Например?

— Ну вот, например, она сняла нашу комнату отдыха в школе. Где все собираются.

— Знаю, знаю, — сказал Перес. — Я ведь тоже в вашей школе учился.

— Так вот, двое парней разговаривают. И, видно, забыли, что она их снимает. Все уже привыкли к камере, перестали замечать. Кэтрин вечно с ней ходила. И иногда включала. Короче, эти парни болтали что-то об иностранцах. Сами знаете — летом к нам приезжают туристы… И не только белые… — Салли чувствовала, что краснеет, что ей неловко, совсем как тогда, когда Кэтрин показывала эпизод. — Парни болтали о том, что ненавидят иностранцев, что на Шетландах им не место, пусть убираются куда подальше. Кэтрин они реально удались. В смысле, она сняла так, что те двое действительно выглядели тупыми расистами. — Салли помолчала. — Кэтрин тогда сказала что-то вроде: «Ну и картинка! Прямо для Дункана Хантера. Пусть включит в свой рекламный ролик для туристов. Те наконец увидят, какие вы, шетландцы, гостеприимные». Она считала, что все мы здесь темные и недалекие, ко всему относимся предвзято. Об этом и был фильм.

— А что еще показывала?

— Кажется, был эпизод с мистером Скоттом. Вроде как она снимала его скрытой камерой. По крайней мере, помню, она обдумывала, как все устроит: положит камеру в сумку, в сумке проделает отверстие… Говорила, что когда покажет фильм в классе, то все животы от смеха надорвут. Хотя, если честно, я не верила, что покажет. С Кэтрин всегда так было: наговорит всякого, а потом выясняется, что ничего такого не имела в виду. Такой у нее был странный юмор. Вряд ли она действительно хотела сделать другим больно. — Салли вытряхнула из кулька остатки картошки, и на несколько мгновений их скамейку окружили чайки.

— Она рассказывала, что было в эпизоде с мистером Скоттом?

— Нет. Не хотела раскрывать секрет раньше времени.

Перес поднялся, давая понять, что узнал все, что хотел. Салли даже растерялась, что же следователь все-таки собирался выяснить? Уже подойдя к своей машине, Перес вдруг помедлил, обернулся:

— А ведь фильм мы так и не нашли — на жестком диске компьютера Кэтрин ничего нет. Не знаешь, где он может быть?

Салли вспомнила, когда в последний раз была у Россов. Диск, диск…

— Кэтрин всегда хранила диск с фильмом в столе. А для надежности прятала в металлическую коробку из-под карандашей. Говорила, в случае пожара диск уцелеет. Но если в коробке диска нет, не представляю, куда она его сунула.

Вечером, когда Салли сошла с автобуса, мать все еще сидела в школе. Заметив идущую по двору дочь, она махнула ей рукой, приглашая зайти. Школа встретила Салли знакомыми запахами пластилина, мастики, порошковой краски.

Салли предпочла бы забыть о том времени, когда училась в начальных классах. С самых первых дней двое старших ребят ее дразнили, доводя до слез. Поначалу она бегала к матери жаловаться. Мать велела ей не строить из себя младенца, но на ребят все равно прикрикнула. После этого всякий раз, когда мать кого-то наказывала, виноватой считали ее, Салли, — так к ней пристало прозвище ябеды. Стоило только зазеваться, как кто-нибудь из ребят портил ее поделки, а на игровой площадке ей то и дело ставили подножки. Салли всегда была девочкой полноватой, и даже симпатичное личико не спасало ее от издевательств. Однако сейчас, в старших классах, все было не так и ужасно — она стала уверенней в себе.

Дети в классе готовились к празднованию Апхеллио — что-то рисовали. На сдвинутых партах лежала длинная ладья викингов из гофрированного картона. Из года в год одно и то же — лет в одиннадцать-двенадцать она мастерила с классом точь-в-точь такую же. С воображением у матери было туговато.

— Нужно повесить ее на стену. Не поможешь?

— Дай им задание, чтобы сделали еще и факелы. Можно соорудить коллаж — вырезать из журналов любые картинки красных, оранжевых или желтых оттенков. Или взять что-нибудь блестящее — целлофановую пленку, подарочную упаковку…

— Да, неплохая мысль. — Мать отошла, чтобы посмотреть, ровно ли висит. По тому, как мать ответила, Салли поняла: не станет она поручать детям что-то новое.

— Папа будет как обычно?

— Нет, он сегодня поехал в Скаллоуа — на совещание.

— Я вечером сижу с девочкой миссис Хантер.

— Помню-помню. — Мать вытерла руки салфеткой. — Надеюсь, она тебя не слишком вымотает. Эта Кэсси Хантер — сущее наказание. Та еще воображала. — Приглядываясь к ладье, мать продолжала уже вполголоса, говоря сама с собой: — Чем-то напоминает Катриону Брюс.

Салли пришла к Фрэн, захватив из дома сумку с учебниками. И косметичкой — на этот раз страхолюдину Роберт не увидит. Фрэн дочь уже уложила.

— Кэсси сегодня какая-то уставшая, — сказала Фрэн. — Кстати, иногда она спит неспокойно, просыпается среди ночи. Но к этому времени я уж точно вернусь.

Хотя Фрэн и надела всего-навсего джинсы, было видно, что некоторое время перед зеркалом она все же провела — Салли заметила помаду, уловила аромат духов. На Фрэн был облегающий, с глубоким вырезом, шелковый топ. Салли никогда не смогла бы себе такой позволить. С ее-то животом.

— Спасибо за помощь, — сказала Фрэн. — Теперь, когда полиция арестовала старика, мне уже не так совестно просить тебя. Но все равно ты ведь наверняка вспоминаешь о Кэтрин?

— Сегодня прямо весь день про нее думала. В школу заявился инспектор и все о ней расспрашивал.

— Вот как?

Фрэн причесывалась, глядя в зеркало над каминной полкой, и рука с расческой замерла над головой. Салли чувствовала, что Фрэн ужас как любопытно, но она не решается спросить — боится показаться настырной.

— Он задавал вопросы о фильме, который Кэтрин снимала. Кажется, запись куда-то подевалась.

Фрэн спрятала расческу в шкафчик, одернула топ.

— Да, помню, Кэтрин говорила. Это школьное задание? Какая жалость, что фильм пропал, — все-таки память о ней.

— Угу.

— В холодильнике початая бутылка вина, — сказала Фрэн уже в дверях, и ей вдруг расхотелось куда-то идти. — Угощайся. И поешь, не сиди голодная.

Наконец она убедила саму себя, что ее ребенок под надежным присмотром, схватила сумочку и вышла. Стало совсем тихо.

По вечерам Салли редко оставалась одна. Мать была домоседкой, в крайнем случае могла отправиться на родительское собрание в школу через двор. Сидя в своей комнате, Салли слышала громкие голоса или учтивые аплодисменты в конце выступления. Школа прочно вошла в их жизнь. Бывая в гостях у Кэтрин, Салли не представляла, как можно жить в таком доме — слишком большой. И обстановка — слишком шикарная. У Фрэн все было по-другому. Салли бродила по комнате, разглядывая фотографии, наброски, полюбопытствовала, что за музыка в проигрывателе… И попыталась представить, каково это — иметь собственный дом, жить только вдвоем с Робертом.

В холодильнике она нашла дорогой французский сыр, пластиковое ведерко маслин, упаковку салата, бутылку белого вина. Салли налила себе бокал. Если мать учует запах алкоголя, можно сказать, что это Фрэн настояла.

Салли пила торопливо, и вина оставалось совсем на донышке, когда в окно тихонько постучали. Сидя в кресле, она обернулась и тут же увидела его: он припал лицом к стеклу, строя рожицы, — вылитое чудовище из мультика.

Она открыла. Высокий Роберт стоял на пороге, заполнив собой весь дверной проем; с собой он принес упаковку из четырех банок пива, держа ее за пластиковую ручку.

— Где ты оставил машину?

— Не волнуйся — позади дома. Там между склоном и домом как раз небольшой пятачок. Никто не увидит.

Салли была благодарна ему за то, что он так внимателен, что не смеется над ее осторожностью.

— Входи-входи! — поторопила она. И вспомнила старика — точно такими же словами он пригласил их с Кэтрин в дом, когда они завалились к нему на Новый год.

Глава тридцать четвертая

Вернувшись домой, Фрэн сразу поняла, что в ее отсутствие к Салли приходил парень — догадалась по незнакомому запаху. Нет, не табака — Салли наверняка не позволила бы курить в доме, — в чужом запахе не было ничего неприятного, он напоминал лосьон после бритья. Интересно, современная молодежь такими штуками пользуется? Фрэн совсем не была против того, чтобы Салли приглашала своего парня — молодой девушке нелегко жить в поселке, где всегда на виду, где каждый встречный-поперечный все о тебе знает. Но лучше бы она набралась смелости и спросила разрешения. Фрэн позабавила мысль о том, что она может оказаться для них феей-крестной. Как в сказке про Золушку. Фрэн только надеялась, что молодые люди были осторожны. Не хватало еще, чтобы Кэсси вошла в комнату и увидела, как они вовсю трахаются на диване.

Фрэн хотелось глотнуть виски и лечь пораньше — ей многое предстояло обдумать. Но Салли все не уходила:

— Кэсси в порядке, даже не пискнула. Один раз я на всякий случай заглянула к ней — проверить. Симпатичная девочка. Наверняка вы ею гордитесь.

Кэтрин никогда не хвалила Кэсси, и Фрэн не устояла — открыла еще бутылку вина. Предложила бокал Салли и присела поболтать с ней.

— Хорошо провели вечер? — поинтересовалась Салли.

Она смотрела поверх бокала, глаза ее блестели, и Фрэн вдруг отчетливо вспомнила свои шестнадцать лет. Частые смены настроения, когда от восторга до отчаяния один шаг, одиночество — ведь взрослые не в состоянии понять, как сильно ты чувствуешь, любишь, тревожишься. Поймав на себе пристальный взгляд девушки, Фрэн поняла, что та ждет ответа.

— Да, очень. Спасибо! — Почувствовав, что от нее ждут подробностей, Фрэн прибавила: — В свое время я училась в художественной школе, вот они и решили, что я могу заменить их учителя рисования. В принципе, получилось. Кое-кто из учеников оказался очень способным.

— Ясно. Что ж, я готова в любое время…

— Договорились. Тогда на следующей неделе в этот же день.

Фрэн не терпелось остаться одной. Она порылась в кошельке, ища десятифунтовую банкноту.

— Ты не побоишься дойти одна? Я бы с радостью тебя проводила, но не хочу оставлять Кэсси без присмотра. Давай я дам тебе фонарик, а сама постою на крыльце. Чтобы уж точно знать, что ты добралась домой. Или, может, позвонишь отцу? Если, конечно, он еще не лег.

— Ничего, я дойду, — сказала Салли. — Не знаю, как там папа. У него было позднее совещание в Скаллоуа, но оно наверняка уже давно закончилось. Да вы обо мне не беспокойтесь.

Теперь, когда Магнус под замком, бояться ведь нечего, правда?

Однако Фрэн все же стояла на крыльце, провожая Салли взглядом. Она никогда не волновалась за Кэтрин и не понимала, почему волнуется за Салли. Ведь Магнуса в самом деле посадили под замок. И все же решила, что имеет право волноваться. Как-никак это она обнаружила оба тела. Именно здесь, на Шетландах, где, по ее убеждению, ничего плохого в принципе не могло случиться. Такое любого выбьет из равновесия.

Небо было чистым, и, хотя висел всего лишь тонкий серпик луны, Фрэн отчетливо видела силуэт Салли, пока та не скрылась за холмом. Она проследила за лучом фонарика до самого подножия холма, увидела, как он завернул, огибая дом Юэна, и исчез в здании школы. В окне школьной столовой загорелся свет. Только тогда Фрэн вернулась в дом.

Кэсси стояла на пороге своей комнаты. Она так до конца и не проснулась, выглядела бледной и испуганной. Фрэн обняла дочку и повела обратно.

— Все хорошо, милая, — снова и снова повторяла она. — Просто тебе приснился плохой сон. Все хорошо. — Она прилегла рядом и дождалась, пока дыхание дочери снова станет ровным и спокойным.

Следующим утром Кэсси о ночном кошмаре даже не вспомнила. Когда Фрэн вскользь упомянула о нем, Кэсси ее даже не поняла. Однако природа кошмара прояснилась по пути к школе, когда они шли мимо Взгорка.

— Дом чудовища, — показала Кэсси.

— Какого чудовища?

— Чудовища, которое убивает маленьких девочек.

— Кто тебе такое сказал?

— Все в школе говорят.

— Здесь дом Магнуса. Помнишь его? Он еще тебя конфетой угощал. Полиция думает, что это он убил Кэтрин. И ту маленькую девочку, которую звали Катриона. Да, этот старик совершил ужасное. Но он не чудовище.

У Кэсси был озадаченный вид:

— Полиция думает, что Кэтрин убил Магнус?

— Да.

— Но Кэтрин не была маленькой девочкой.

Фрэн перестала что-либо понимать.

— Кэсси, не надо об этом думать.

— Но…

— Не бойся, Магнуса засадили в тюрьму, он больше никому не сделает больно.

Уже на школьном дворе Фрэн пришло в голову: не рассказать ли о ночном кошмаре Кэсси и всех этих небылицах, которых дочь наслушалась, миссис Гёнри? Но, вспомнив, что и без того успела приобрести в глазах учительницы репутацию чересчур беспокойной, невротичной мамаши, решила шум не поднимать. Сама справится. К тому же в кои-то веки выдался свободный день — можно целиком посвятить его работе. И Фрэн не терпелось приступить. Картина с воронами на снегу, стоявшая перед ее мысленным взором, все еще не потускнела, может, потому, что была теперь неразрывно связана с той трагедией. Яркий диск восходящего солнца, искрящийся снег и угольно-черные птицы не давали ей покоя с той самой минуты, как она увидела пейзаж. В нем было что-то от волшебной сказки и в то же время первобытного жертвоприношения. Фрэн надеялась, что картина на холсте получится не менее выразительной, чем в воображении.

Выйдя со школьного двора, она принялась взбираться по склону и разглядела в огромном окне дома Юэна силуэт хозяина. Он стоял и смотрел на улицу. В очках, с растрепанной шевелюрой Юэн походил на рассеянного профессора из детской книжки. Фрэн подумала, что он слишком погружен в себя, чтобы заметить ее. Но, видимо, попав в поле зрения Юэна, прервала ход его мыслей, потому что он вдруг энергично замахал ей. Фрэн вскарабкалась по дорожке к его дому.

— Входите, — пригласил Юэн. — Я тут как раз решил сделать перерыв. Выпьете со мной кофе.

Подавленным он уже не выглядел, его обуяла лихорадочная жажда деятельности. Фрэн заметила осунувшееся лицо и красные глаза — наверняка всю ночь не спал. И он даже не побрился.

— Перерыв? Так вы работали?

— Разбирал вещи Кэтрин.

— Ох, Юэн… Вы уверены, что это необходимо именно сейчас?

— Вне всяких сомнений. Жизненно важно. К тому же инспектор Перес меня попросил. Я бы и дальше разбирал, но внимание притупилось, вот и решил передохнуть. Да вы входите. Угощу вас кофе и пройдем наверх.

Юэн повел Фрэн по коридору второго этажа к спальне Кэтрин. Идеальный порядок в небольшой комнате нарушала лишь стопка папок на кровати — содержимое одного из ящичков шкафа для документов. Задернув окно простыми, без изысков, белыми жалюзи, Юэн трудился при свете настольной лампы на штанге. Фрэн в этой комнате почувствовала себя неуютно — обстановка слишком уж напоминала палату в частной клинике. Возможно, даже психиатрической, с замками на дверях.

— Не возражаете? — спросила она, поднимая жалюзи и впуская в комнату холодный утренний свет.

Из окна открывался вид на начальную школу и дальше — на залив. В одном из школьных окон Фрэн разглядела миссис Гёнри, но детей видно не было — они сидели за партами.

Фрэн думала, что Юэн разбирает одежду дочери. Смысла в том, чтобы разглядывать каждую бумажку, она не видела. Зачем они теперь, эти ее школьные работы?

— Что вы ищете?

— Сценарий к фильму Кэтрин. По крайней мере, искал. Но теперь уже ясно, что и он пропал. Скорее всего, Кэтрин положила его рядом с диском — она была очень организованной. Может, хотя бы это — моя заслуга. Вероятно, страсть к порядку она унаследовала от меня. Думаю, тот, кто украл диск с фильмом, прихватил и сценарий. И все же могли остаться наброски, идеи… Что-то, что наведет на верный путь.

— Простите, я не совсем понимаю…

— Кэтрин в качестве школьного задания снимала документальный фильм.

— И вы его потеряли?

— Нет, я его не терял. Ни в коем случае. Но фильм пропал, да, — это факт. Его украли.

— Откуда вы знаете?

Юэн глянул на нее:

— Как я уже сказал, Кэтрин была очень организованной. И никогда ничего не теряла. А уж такую важную для нее работу и подавно. К тому же фильма не оказалось и в ее компьютере — его стерли.

— А это важно?

— Конечно! Фильм — ключ к разгадке мотива убийства. Хоть какое-то объяснение ее гибели.

— Неужели вы думаете, будто фильм выкрал Магнус Тейт?

— Вот, теперь вы начинаете понимать, — кивнул Юэн. — Такое трудно вообразить, согласитесь. Допустим, он выкрал диск и листы со сценарием. Но я отказываюсь верить в то, что этот дремучий старик что-то смыслит в компьютерах.

Объясняя, Юэн все посматривал на стопки папок. Фрэн поняла — ему не терпится возобновить поиски. Оставить его одного? Но он же свихнется. Даже если сейчас она уйдет, все равно весь день будет думать: как он тут? Тут уж не до работы.

— Хотите, я вам помогу?

— Правда? — Юэн поставил чашку с кофе на подоконник и окинул взглядом гору папок на кровати. — Мне только что звонили из полиции. Сюда хотели бы наведаться Брюсы. Для них это очень важно — они надеются вспомнить дочь такой, какой она была при жизни. И я их понимаю. Но не хочу, чтобы они застали меня за работой. Они уверены, что знают, что произошло с их ребенком. Возможно, так оно и есть. По крайней мере, для Брюсов хоть какое-то утешение. Я решил просмотреть все ящики, один за другим. Вряд ли в них обнаружится сценарий — прошлой ночью я уже искал. Но может, найдется что-то другое: первоначальные идеи, замыслы — что-нибудь, какая-нибудь подсказка.

— Неужели она вам ничего не рассказывала?

— Рассказывала, но в подробности не вдавалась. А может, я просто-напросто забыл. Едва ли меня можно назвать внимательным слушателем. После того, как Лиз умерла…

Воцарилась тишина, нарушаемая лишь криками чаек за окном.

— Так, примусь-ка я за эти вот папки. — Юэн вдруг заговорил отрывисто, по-деловому. — Задание им дали во второй половине прошлого семестра. Любые работы, написанные раньше этого срока, нас не интересуют. Остальное перенесем вниз и тщательно просмотрим. Как вам мой план?

— Вполне разумно.

Сев на узкую кровать, они принялись сортировать лекции и сочинения по датам, складывая ненужное обратно в шкаф. Скрупулезность Кэтрин здорово помогала — каждый листок был датирован. Все, представлявшее хоть малейший интерес, они сложили в желтую пластиковую коробку, которую Юэн принес из другой комнаты, — наверняка когда-то в этой коробке лежали игрушки Кэтрин.

Они уже собирались спуститься в кухню, когда из школы донесся звонок с урока. Фрэн на секунду задержалась у окна. Дети высыпали во двор, и она разглядела дочь в розовой курточке — Кэсси стояла в одиночестве. Оглядевшись, она вдруг со всех ног ринулась к двум девочкам, державшимся за руки, и они стали играть все вместе.

Глава тридцать пятая

Желтую коробку они водрузили на середину кухонного стола. Юэн явно ожидал ее помощи в возне с бумагами, хотя Фрэн считала, что он лишь напрасно тратит время. Но не знала, как об этом сказать. Из тех бумаг, которые она мельком увидела там, наверху, ничто и отдаленно не напоминало о фильме.

— А школьная сумка у Кэтрин была? — внезапно осенило Фрэн. — С ранцами они уже не ходят, но учебники и тетради в чем-то ведь носят. Вдруг то, над чем она работала в последнее время, лежит у нее в сумке?

— Да, сумка где-то была. Погодите, я поищу.

И Юэн вышел. Его не было так долго, что Фрэн уже подумывала сходить за ним. Наконец Юэн вернулся — с потрепанной кожаной сумкой вроде школьной, только раскрашенной в зеленый цвет и с огромным желтым цветком, нанесенным на клапан по трафарету.

— Простите, что так долго — никак не мог найти. Пришлось звонить миссис Джеймисон. Во время уборки она умудрилась засунуть сумку в один из шкафов гардеробной. — Юэн присел к столу, разглядывая сумку. — Помню, как Кэтрин ее покупала. Еще до переезда. Присмотрела в магазинчике подержанных товаров в Лидсе. Я бы на такую и внимания не обратил, а Кэтрин вот приметила. Весь день с ней провозилась, раскрашивая.

Откинув клапан сумки, Юэн стал вынимать ее содержимое: пластиковый пенал для карандашей с изображением семейки Симпсонов, три папки-конверта, блокнот для записей, коробку тампонов и несколько листов бумаги. Юэн задышал надсадно, Фрэн глянула на него и хотела было спросить, не плохо ли ему, но по его виду поняла, что он вряд ли услышит. Юэн достал из пенала перьевую и две шариковые ручки, несколько цветных карандашей. Ручку с тонким стержнем — для рисования. Положив блокнот для записей перед собой, раскрыл.

В верхней части первой страницы красивым почерком Кэтрин было написано: «Задание по английской литературе: как вариант — фильм (науч. — поп. или док.). Узнать, годится ли». Ниже большими — на оставшуюся часть страницы — остроугольными буквами выведено: «ОГОНЬ И ЛЕД».

— Ну да, конечно! Именно так она и собиралась его назвать, — сказал Юэн.

— Это ведь стихотворение?

— Да, Роберта Фроста. Ну-ка, ну-ка… — Он снова вышел, но на этот раз вернулся гораздо быстрее. — Томик стихов лежал на столе в ее комнате. Сейчас посмотрим. — Юэн принялся листать страницы, пока не нашел то, что искал.

— Удачное название. — Фрэн подумалось, что оно отлично подошло бы не только для фильма, но и для картины; перед ее мысленным взором снова возникли вороны на снегу, а фоном — огромный огненный диск солнца. — А что там еще?

Она было потянулась за блокнотом, но Юэн положил его дальше — на стол, до которого ей было не достать.

— Давайте оставим на потом, — предложил он, — а пока займемся бумагами. Чтобы ничего не упустить. Ну а мысль о том, что в блокноте что-то важное, будет нас согревать. Идет?

Фрэн с трудом поспевала за причудливым ходом его мыслей, однако согласно кивнула. И вынула из желтой коробки первую стопку бумаг. Она видела, насколько Юэну тяжело держать себя в руках, и боялась нарушить это шаткое равновесие.

Начала Фрэн с подробных лекций по «Макбету» и трех сочинений на ту же тему. Подумав при этом, что заодно освежит в памяти когда-то пройденное. За час она прочитала все бумаги, которые лежали перед ней. Кроме «Макбета» ей пришлось продираться через лекцию по истории на тему Контрреформации и работы по психологии: гендерные стереотипы и социальное давление. И ни намека на сам фильм. Лишь кое-где встречались отдаленно связанные с фильмом почеркушки — очевидно, Кэтрин думала о своей работе постоянно. На полях одной лекции и плана сочинения Фрэн заметила что-то вроде каракулей. Поначалу она равнодушно скользнула по рисунку взглядом, решив, что никакого смысла он в себе не несет. Однако когда тот же рисунок повторился, обратила на него внимание. Он был точной копией первого. Даже не рисунок, а скорее, логотип: на фоне языков пламени Кэтрин начертила восьмисторонний кристалл — «Огонь и лед».

Фрэн показала рисунок Юэну. Он вернулся к уже просмотренным бумагам и обнаружил еще три таких.

— Надо же, а я и не заметил, — удивился Юэн. — Видимо, у меня нет вашего внимания художника. Я сосредоточился на словах.

— Что-нибудь нашли?

— Да нет, — медленно ответил он, вынужденный признать поражение. — Ничего.

— Может, то, что имеет отношение к ее недавней работе, лежит все же в школьной сумке? Или в блокноте? В котором запись с названием фильма. Или в одной из папок?

Фрэн начинала терять терпение. Почему не поискать в первую очередь там, где вероятнее всего и найдешь? Или он дожидается, пока она уйдет, чтобы заняться поисками в одиночку?

— Возможно, вы правы, — сказал Юэн, отрываясь от лежавших на столе бумаг. — А может, я сам себя обманываю и причину ее смерти мы никогда не узнаем.

Фрэн потянулась к сумке и выгребла из нее пригоршню мятой бумаги, лежавшей на самом дне. Первым же клочком оказался билет на паром. Фрэн передала его Юэну:

— Она ездила на Уолсу накануне Рождества. Может, к кому-то из друзей?

— Кажется, помню, да. Там была вечеринка. Она рассказывала про какого-то парня из школы. Но вряд ли это для нас важно.

— А вот еще — чек из супермаркета. — Фрэн положила мятую бумажку на стол и разгладила. — Супермаркет в Леруике. Кэтрин была там накануне того самого дня. Она говорила, что собирается в магазин?

— Нет. — Юэн взял у Фрэн чек и, сдвинув брови, стал читать. — Ничего из этого я в нашем холодильнике не видел. Кэтрин не стала бы брать домой сосиски или, скажем, этот пирог. Она и мясо-то почти не ела, а уж всякие сосиски и колбасы — подавно.

Он посмотрел оборотную сторону чека. Фрэн успела только заметить, что там что-то написано. Но поскольку чек был в руках у Юэна, ничего не разобрала. Наконец Юэн положил клочок на стол, придвинув к ней:

— Взгляните, что написано на обороте. Это рука Кэтрин.

Фрэн прочитала: «Катриона Брюс. Страсть или ненависть?»

— Что бы это могло значить?

— Слова из все того же стихотворения. — Юэн взял антологию и прочитал вслух надтреснутым, будто старческим, голосом:

Вкус страсти я познал вполне —
Пожалуй, мир сгорит в огне.
Но если дважды гибель ждет,
То, ненависть познав сполна,
Я знаю, как смертелен лед…[7]

— Интересно, что Кэтрин хотела этим сказать? — Фрэн позабыла, что совсем недавно Юэн ее раздражал. Загадочные слова пробудили в ней азарт исследователя. — Что Катриону убили, испытывая к ней страсть? Или ненависть? Это можно отнести к любому преступлению. Но как это связано с фильмом?

— Думаю, нужно копать глубже. — Сидевший в кресле Юэн выпрямился. И заговорил четким, хорошо поставленным голосом — как профессор, читающий лекцию: — Начнем с самого начала: почему вообще Кэтрин заинтересовалась Катрионой Брюс? Я, к примеру, узнал о ее существовании совсем недавно. Слышал, конечно, что раньше в этом доме жили Брюсы, но понятия не имел, что у них в свое время дочь пропала. Неужели Кэтрин что-то узнала об исчезновении этой девочки? Если так, это вполне могло послужить мотивом для убийства.

Фрэн слушала Юэна и ушам своим не верила. Ей казались невероятными такие далеко идущие умозаключения, выведенные из нескольких слов на мятой бумажке. И все же в логике ему не откажешь.

— А давайте пролистаем блокнот до конца? И посмотрим, что в папках, — предложила она.

И тут же поняла — такая напористость попросту неприлична. Как будто для нее расследование обстоятельств гибели Кэтрин — всего-навсего захватывающая игра. Она обернулась к Юэну, надеясь, что тот все же не обиделся, но его внимание привлек шум снаружи.

— Машина, — сказал он. — Наверняка Брюсы. Не ждал их так скоро.

Юэн сунул чек в блокнот, блокнот — в сумку и пошел открывать. Фрэн сложила книги и бумаги с сочинениями Кэтрин обратно в коробку и задвинула ее под стол.

Глава тридцать шестая

В глубине души Кеннет и Сандра ожидали увидеть дом таким, каким оставили. Они робко вошли в гостиную, но ничего не узнали. Озираясь подобно деревенским простакам, попавшим в большой город, Кеннет и Сандра растерялись.

— Красиво, — наконец нашлась Сандра. — У вас очень красиво.

Фрэн видела, что мыслями Юэн далеко — без сомнения, его больше занимают найденные в сумке дочери чек из супермаркета и непрочитанный блокнот. Может, перебирая ее вещи, он верит, что ушедшая из жизни дочь по-прежнему рядом. И продолжает с ним говорить.

Однако семейство Брюсов наверняка сочло его человеком нелюбезным, даже высокомерным. Роль хозяйки Фрэн пришлось взять на себя: предлагать кофе, показывать, куда повесить верхнюю одежду. Брюсов сопровождала женщина-полицейский в штатском. Возможно, они знали ее давно, еще до отъезда, потому что обращались к ней по имени — Мораг.

— А хотите, можете походить по дому одни, — наконец предложила Фрэн Брюсам. — Как вы, Юэн, не возражаете?

Юэн от неожиданности вздрогнул:

— Да-да, конечно.

Сын Брюсов, Брайан, следовал за родителями; на все вопросы Фрэн, предлагавшей кофе, прохладительные напитки, он отвечал односложно. Парень был долговязым, нескладным, с ломающимся голосом и очень себя стеснялся. Когда родители пошли на второй этаж, он остался внизу — сидя у камина и уставившись себе под ноги, вертел в больших ладонях банку колы. Юэн стоял у огромного окна и обозревал Вран-горку; казалось, он и не заметил, что парень еще здесь. Фрэн первой не выдержала гнетущей тишины.

— Ты, наверное, мало что здесь помнишь, да? — обратилась она к Брайану. — Когда вы уехали, тебе ведь было всего ничего.

Парень поднял голову — она заметила его усеянный прыщами подбородок.

— Кое-что очень даже помню, — сказал он. — Тот день, когда сестра пропала. Хорошо помню.

Фрэн ждала продолжения, но он замолчал. Немного погодя отпил из банки, запрокинув при этом голову.

— Какие-то отдельные детали, да? — сделала новую попытку Фрэн. — Что ел на завтрак, что надел…

Парень улыбнулся, и Фрэн подумала, что из него вполне может вырасти симпатичный молодой человек.

— Ну да, на мне была футболка с эмблемой «Селтика»[8]. Не знаю почему, но я всегда болел за них.

— Это случилось летом, верно? В летние каникулы? Школьных занятий в тот день ведь не было?

— Школа — полный отстой.

— Правда? — Фрэн хотелось спросить почему, но она боялась, что парень снова замкнется.

— Мне кажется, это все сестра. Она школу терпеть не могла, ну а я — на нее глядя.

— Почему ей в школе так не нравилось?

Парень пожал плечами:

— Миссис Гёнри ее невзлюбила. Я случайно услышал. Знаете, как бывает: родители думают, что дети не слышат или не понимают, что к чему, и откровенничают. Папа хотел перевести сестру в другую школу. Говорил, в этой миссис Гёнри вечно будет ее шпынять. Мама возражала: мол, неудобно, да и что они скажут миссис Генри? — Он посмотрел на Фрэн: — На самом деле они и Генри никогда не были друзьями. Так, заходили друг к другу по-соседски. Понимаете, так запросто Кат в другую школу было не перевести. Все равно что сказать миссис Генри в лицо: «Учительница из вас хреновая». Когда Кат исчезла, мать во всем винила себя: учись Катриона в другой школе, ничего этого не случилось бы. Папа говорил, чтобы она не выдумывала чепухи. Тогда как раз были каникулы, и о школе сестра думала меньше всего.

— А почему миссис Генри невзлюбила Катриону?

«И что произойдет, если она невзлюбит Кэсси?»

— Ну, не знаю. Сестра егозой была той еще. Вечно ей не сиделось на месте, она часто поступала наперекор. А еще ей нравилось быть в центре внимания.

— Тебе, наверное, трудновато приходилось?

— Да нет. Я-то к этому не стремился. — Брайан помолчал. — Миссис Генри считала, что Катриону необходимо показать врачу. Ну, там, психологу или еще кому. Папа тогда не на шутку разозлился. Говорил, что с Катрионой все в порядке. Что она смышленая девочка, просто надо суметь ее заинтересовать. А миссис Гёнри не сумела. — Брайан снова улыбнулся. — Ясное дело, это тоже было не для моих ушей.

Брюсы осматривали комнаты наверху — Фрэн слышала их шаги, приглушенные голоса. Сейчас они в спальне Юэна — там, где раньше сами спали, где зачали своих детей. Фрэн решила было, что Брайан так и будет сидеть как в рот воды набрав, но, видимо, дом, пусть и изменившийся до неузнаваемости, настроил его на воспоминания.

— Помню, сестра все вертелась у мамы под ногами. День был солнечный, но ветреный, а мама стирала занавески. И вот она стояла на стуле — снимала их с окна. Окно тогда было меньше теперешнего, но все равно с занавесками приходилось повозиться. Сестра бегала вокруг и задела стул. Мама упала, порвав при этом занавеску. Ну и накричала на нас обоих. А потом выставила на улицу. — Он помолчал. — Отлично помню, что мама к тому времени уже постирала часть белья — полотенца и наволочки — и развесила во дворе на веревке — ветер их так и трепал. Правда, прикольно, как мы запоминаем всякое?

— Кадрами, как фильм, — сказала Фрэн, думая о Кэтрин.

— Точно, прямо как фильм.

— Выходит, тогда-то Катриона и убежала?

— Нет, мы еще немного поиграли. Не помню во что. Но сестра водила — она всегда была первая. А потом пошла в сад — нарвать цветов. Они росли возле стены дома, где не так задувает. Мама их любила, гордилась тем, что вырастила. Я предупреждал Кат — ей за это влетит. А она сказала, что хочет подарить букет бабушке Мэри, так что мама не будет ругаться, потому что сама учила ее быть с бабушкой Мэри любезной.

— Бабушка Мэри — это мать Магнуса? С Взгорка?

— Ага. Она была совсем уже старой. Мне казалось, ей лет сто, потому что и Магнус, ее сын, сам был старик. Но ему тогда было где-то шестьдесят, ну а ей — под восемьдесят. Так вот, сестра взяла ленту и перевязала букет. А затем стала взбираться на холм. А я пошел на пляж — так как раз друзья играли. Мама наверняка думала, что Катриона со мной, потому что вышла из дому и позвала пить чай нас обоих. — Брайан на секунду умолк. — Остальное плохо помню, только это.

Тем временем Сандра и Кеннет спускались со второго этажа, топая по деревянной лестнице; Мораг шла следом. На последней ступеньке они задержались — Сандра приложила к глазам носовой платок.

— Ну ладно, сынок, — сказал Кеннет, — нам пора.

Брайан поднялся, кивнул Фрэн и Юэну и последовал за родителями.

Юэн не стал провожать гостей до двери. Фрэн вышла, чувствуя, что ей надо извиниться за его неучтивость. Прощаясь с Брюсами у их машины, она сказала:

— Видите ли, мистер Росс еще не оправился от происшедшего. Надеюсь, вы поймете его и извините.

Когда она вернулась в дом, Юэн уже сидел в кухне, на столе лежали сумка Кэтрин и блокнот. Блокнот был закрыт, однако Юэн смотрел на него не отрываясь. Дождавшись, пока Фрэн сядет, он дрожащей рукой потянулся к нему. Фрэн села совсем близко, чтобы читать записи вместе. До нее донеслось несвежее дыхание Юэна — даже после кофе.

Первую страницу они уже видели: «ОГОНЬ И ЛЕД». Причем надпись скорее нарисована, нежели написана, — большие буквы составлены из сосулек. На следующей странице надпись повторилась, но на этот раз от нее расходились линии к другим словам и фразам — все вместе напоминало схему. Слово «огонь» было связано со словами «страсть», «желание», «сумасшествие», «полуночное солнце», «Апхеллио», «жертвоприношение». Слово «лед» — со словами «ненависть», «подавление», «страх», «темнота», «холод», «зима», «предрассудки». Линии, соединяющие слова, прочерчены жирно, с сильным нажимом.

— Похоже на сюжеты отдельных эпизодов, — сказал Юэн.

— По-моему, она подбирала к зрительным образам соответствующие эмоции, — предположила Фрэн. — Наверняка это как-то связано с идеей противоположностей. Дерзко.

Юэн, болезненно реагировавший на малейшую критику, оторвался от блокнота:

— Ей было всего шестнадцать. В шестнадцать позволительно быть дерзким.

Он перевернул лист — следующий оказался пустым. Пролистал оставшиеся — ничего. Швырнув блокнот, Юэн со всей силы хватил ладонью по столу. Этот внезапный приступ ярости испугал Фрэн.

— Ничего, опять ничего! А мне позарез нужно знать, что с ней случилось.

Фрэн не представляла, как быть. Ведь перед ней сидел не капризный ребенок, она не могла одернуть его: «Перестань! Веди себя прилично!»

— Погодите, а папки-то, папки? — напомнила она. — Давайте все-таки посмотрим, что там?

Юэн встал, и Фрэн показалось, что для него это было уже слишком, он просто-напросто уйдет. Она и в самом деле малость перегнула палку, так что и не подумала бы его винить. Но Юэн прошел к раковине, открыл кран с холодной водой, подставил под струю ладони и плеснул себе в лицо. После чего вернулся к столу, на ходу вытирая руки полотенцем.

— Ну конечно, вы правы, — произнес он уже спокойнее. Недавний взрыв гнева поразил Фрэн, но теперь от всплеска эмоций не осталось и следа. — Давайте заглянем в папки.

Их было три, и все надписаны. «История», «Психология», «Литература». Фрэн предоставила право выбора Юэну. Он бегло проглядел первые две и тут же отложил в сторону — в них были лекции с последних уроков. Папка «Литература» оказалась очень тонкой. Фрэн даже забеспокоилась: вдруг пустая? Юэн раскрыл папку и вытащил один-единственный лист бумаги формата А3. Чтобы лист поместился в папке, Кэтрин сложила его пополам. Юэн развернул его и чуть подвинулся, чтобы и Фрэн могла видеть.

Поначалу она ничего не поняла. Ей показалось, что на листе лишь наброски идей о том, что и как снимать. Весь лист был расчерчен на небольшие прямоугольники, в каждом — несколько эскизов черной чернильной ручкой. И к ним — наспех, корявым, неразборчивым почерком сделанные подписи. Все это так не походило на аккуратную, собранную Кэтрин.

— Как думаете, что это? — растерянно спросил Юэн. И тут же в отчаянии прибавил: — А ведь больше ничего и нет.

— Похоже на раскадровку. Каждый кадр прорисован. Правда, не везде — иногда Кэтрин обходилась словесным описанием. Однако в общем и целом это — план фильма.

— Общий замысел, значит? Что и за чем снимать?

— Вроде того.

Фрэн попробовала рассматривать каждый прямоугольник по отдельности, закрывая остальные руками и вырванным с конца блокнота листом бумаги.

— Так, с чего же он начинается?.. А, вот — набросок воронов. Хорошо получились. Судя по всему, первые кадры она снимала здесь, у дома. — Фрэн перешла к следующему прямоугольнику. — А этот вам о чем-нибудь говорит?

— Написано: «Комната отдыха». Так десятиклассники называют аудиторию, где можно посидеть в свободное между уроками время. Наверное, Кэтрин собиралась там снимать.

— А это?

Юэн покачал головой:

— Какие-то человечки — похоже на детские каракули. Хотя для Кэтрин они бессмыслицей уж точно не были. Может, какое-то схематичное изображение. Мне, правда, это ни о чем не говорит. А вообще сам план — уже какой-то результат, есть от чего оттолкнуться. Надеюсь, нам удастся разгадать ее замысел.

Фрэн подумала, что едва ли у них получится проникнуть в мысли Кэтрин. Но промолчала — она радовалась за воспрянувшего духом Юэна. И продолжила изучать прямоугольники. В одном они разобрали изображения овец, в другом — морских котиков. Наверняка Кэтрин планировала снять их в качестве иллюстраций к своей закадровой речи. Однако Фрэн не представляла, как овцы и котики соотносились с темой огня и льда.

То в одном, то в другом прямоугольнике попадались инициалы. Но расшифровать их Фрэн не могла. В одном месте она увидела: Р И. Неожиданно Юэн высказал догадку:

— Роберт Избистер? Как вы думаете, это Роберт Избистер?

— Такие инициалы подошли бы многим.

— Инспектор Перес спрашивал меня о нем. Интересовался, знаю ли я парня. Сказал, что однажды вечером ехал к нам и по дороге встретил его фургон. Но это было уже после смерти Кэтрин, так что вряд ли имеет значение.

«Если только он не приезжал, чтобы выкрасть фильм и сценарий, — подумала Фрэн. — Ведь они могли исчезнуть и после убийства — Юэн начал искать далеко не сразу». Однако оставила свои мысли при себе. Ей не хотелось распространяться о своем знакомстве с Робертом. Да и что она скажет? «Это взрослый сын уже немолодой любовницы моего мужа»? В прямоугольнике с инициалами Р. И. было написано что-то еще.

— Как вы думаете, что это?

В сценарном плане Кэтрин писала неразборчиво — будто торопилась обозначить едва наметившуюся мысль на бумаге.

Юэн придвинул лист к себе, чтобы как следует разглядеть.

— Это дата: третье января. Такое впечатление, что вписана позже. Правда ведь, чернила другие? — Юэн разогнул спину, потянулся. — И все-таки чего-то не хватает. Не вижу здесь ни единой зацепки.

— Может, ничего и нет. — Грубовато, конечно, но других слов у Фрэн не нашлось. — Может, Магнус Тейт и есть убийца. А фильма и сценария нет дома только потому, что к концу семестра она закончила работу и сдала преподавателю. Ведь у него никто не интересовался? Тогда вам не пришлось бы затевать поиски.

— Нет, — возразил Юэн, — я не согласен. Если бы фильм был полностью готов к середине декабря, откуда январская дата? Зачем отсылка к Апхеллио, которую мы нашли в блокноте? Ведь фестиваль раньше середины января не устраивают. — Юэн взял магазинный чек с пометкой на обороте. — И с чего такой интерес к Катрионе Брюс?

— Ну, это не нам решать. — Фрэн представила, что если так будет продолжаться и дальше, если Юэн просидит еще одну ночь, вчитываясь между строк, которые на деле ничего не значат, то попросту свихнется. — Покажите свои находки Джимми Пересу. Ломать голову над такими вот загадками — работа полиции.

И снова Юэн отреагировал неожиданным образом. Он вскочил так резко, что опрокинул стул.

— Нет, это касается лишь меня. И к полиции никакого отношения не имеет.

Заметив, что Фрэн опешила, поднял стул и сел. Фрэн снова увидела перед собой вежливого, выдержанного преподавателя.

— Простите меня. Пожалуй, вы правы. Но прежде, чем отдать полиции, сделаю себе копии. И, знаете… Для меня эти записи — нечто очень личное. Одна только мысль о том, что они попадут в руки к посторонним людям, причиняет мне невыносимую боль. А я и без того уже настрадался.

Глава тридцать седьмая

Магнус сидел в камере предварительного заключения. Еще одно слушание в суде — и его переправят из полицейского участка в тюрьму за пределами островов. Правда, он плохо разбирался в происходящем. Понял только, что здесь долго не задержится. И всякий раз, заслышав твердую поступь офицера, глухие удары ботинок по кафельному полу, звяканье связки ключей у того на поясе, Магнус думал, что все, это за ним. Иногда будущее виделось ему огромной черной волной, в которой он тонет. На деле же выходило еще хуже. Что такое волна, он понимал. И что, не умея плавать, утонет, тоже понимал. Действительность же пугала неизвестностью, пустотой. Он до того страшился отъезда, что, когда отпирали дверь, чтобы внести еду или пригласить адвоката, его начинала бить мелкая дрожь. Никто не мог добиться от него и двух связных слов, так что с ним и вовсе перестали разговаривать.

Шел дождь. Магнус слышал его через окошко, но оно было слишком высоко, чтобы что-то увидеть. Он же вспоминал лето, как косил сено, срезая траву по старинке — серпом, потому что участок был мал и просить о помощи соседа с уборочной машиной не имело смысла. Вот он останавливается перевести дух, вытирает рукавом пот с лица. Ветер с запада вздымает высокие волны — они виднеются за Вран-горкой, но ему, разгоряченному работой, жарко. Отдыхая, он замечает маленького ребенка, девочку — она вприпрыжку взбирается на холм. Девочка несет букет цветов, завязанный лентой, — лента развевается по ветру. Магнус аккуратно прислоняет серп к стене. Он трудился, не разгибая спины, с самого утра — думал управиться с полем в один присест. Но теперь решает передохнуть — выпить чаю с лепешками, которые мать пожарила накануне.

В коридоре раздались громкие голоса. Забывшийся воспоминаниями Магнус не сразу разобрал, кто это. Оказалось, двое констеблей о чем-то перекрикиваются друг с дружкой. Магнус затаил дыхание, от страха закружилась голова, но, прислушавшись, он понял — констебли просто шутят. Донесся взрыв смеха, потом шаги — они удалялись в дежурную комнату. Только тогда он облегченно выдохнул.

Магнус вспомнил, как говорил о Катрионе с Кэтрин, когда девушка была у него в последний раз. В тот день он еще ездил в Леруик за покупками, а на обратном пути в автобусе встретил Кэтрин. Вообще-то Магнус и не думал говорить о девочке, просто пригласил Кэтрин на чай. Она сама захотела. Сказала, что для выпивки рановато будет, а вот чашечку чаю — с удовольствием.

Она снимала его. Сначала возле дома — он стоял и смотрел с холма вниз, на здание начальной школы. Потом — в доме. Ходила с камерой по комнате, задержалась перед вороном, поднеся камеру прямо к прутьям клетки. С тех пор как Магнуса арестовали, он то и дело вспоминал о вороне, думал, что, может, было бы вернее убить его сразу, как только стало ясно, что птица увечная. Лучше, чем держать взаперти.

Кэтрин показала Магнусу сделанные снимки — он видел их на маленьком экране. «Смотрите, Магнус, вы в телевизоре». Но в последнее время у Магнуса со зрением было плоховато, и он не разглядел, что там. Фигурки на экране двигались. Неужели фотоаппаратом так снимешь? Но Магнус все равно сделал вид, что разглядел — не хотелось расстраивать девушку.

Он тогда подумал, что вот сейчас она и уйдет. Но Кэтрин села в материно кресло, откинувшись на спинку, как будто устала. Пальто сняла и положила прямо на пол, рядом с креслом. На ней были брюки черного цвета, очень широкие внизу. Мать брюки в жизни не носила, но в сумерках жарко натопленной комнаты Магнусу показалось, что перед ним мать и есть.

Так почему он заговорил о Катрионе? Потому что девочка не шла у него из головы с того самого времени, как в Новый год наведались Салли и Кэтрин. Они были старше Катрионы, почти молодые женщины — с блеском на губах и черной подводкой вокруг глаз, — но в их обществе он испытал давно забытые чувства. Девушки то и дело хихикали, тараторили без умолку, поправляли волосы. Изящные ножки и тонкие запястья Кэтрин, мягкие, полные руки Салли, позвякивавшие браслеты, нитки бус. Теперь же Кэтрин сидела в кресле его матери, скрестив ноги и вытянув их к огню. Она не смеялась; спрашивала, но мягко, не давя. И внимательно слушала. Он позабыл материны слова «Ничего им не говори!» и рассказал Кэтрин о том, что произошло в тот день, когда Катриона прибежала в гости.

Потом-то он, конечно, пожалел, что разоткровенничался. Потом-то он понял, что напортачил.

Глава тридцать восьмая

Они сидели у Переса дома. Тейлор все еще торчал на Шетландах. Перес не представлял, каким образом тот уломал начальство. На звонки Тейлор либо не отвечал, либо уклончиво говорил что-то насчет нескольких дней отпуска — мол, спину снова прихватило. Когда же спрашивали о подробностях дела, предпочитал туманное: «Да так, подчищаем хвосты». То же самое говорил и Перес, если сослуживцы интересовались, почему он никак не остановится. Ведь в деле об убийстве Кэтрин Росс все уже ясно, разве нет? Старика арестовали, не сегодня-завтра отправят в главное управление, а тогда до самого суда обо всем можно забыть.

Так-то так, да только он забыть не мог. Как и Тейлор. Вот они и сидели у Переса дома, а не в полицейском участке, где Тейлора могли застукать, а здесь он попросту не брал трубку. Былое недовольство Переса чужаком, который явился и забрал дело в свои руки, улетучилось. Ему уже неважно было, кто старше по званию, — они действовали сообща.

Погода за окном снова поменялась: дождь прекратился, ветер стих, несмело выглянуло солнце. На двадцать пятое января обещали высокое атмосферное давление и заморозки. Для празднования Апхеллио самое оно — костры будут видны далеко. Среди жителей Леруика только и разговоров было, что о ладье, шествии викингов, о том, кто его возглавит. В городок уже начали стекаться туристы.

Перес и Тейлор сидели в обитой деревянными панелями комнате; плескавшаяся за окошком вода отражала бледный свет зимнего солнца. Перес принес из кухни полный кофейник, чтобы надолго хватило, но кофе осталось буквально на донышке, да к тому же он остыл. Поднос с кофейником и двумя кружками стоял на полу, а на низеньком журнальном столике поместились только блокнот и большой лист бумаги — раскадровка фильма Кэтрин. А еще — мятый чек из супермаркета.

Юэн Росс принес все это в полицейский участок прошлым вечером. Он отправился туда прямо из библиотеки, где снимал себе копии. «Я лучше разбираю ее почерк. Вдруг что-нибудь да пойму». Лист бумаги и блокнот лежали в прозрачной папке-конверте формата А4 — Юэн держал ее осторожно, на вытянутых руках, как будто это была бомба. Придя в участок, он настоял на том, чтобы вручить материалы инспектору лично.

Когда Тейлор взял чек, Пересу невольно захотелось выхватить клочок у него из рук — они выглядели такими большими и неуклюжими, что, казалось, повредят тонкую бумагу, а чернила на обороте и без того начали выцветать. Тейлор изучил надпись: «Катриона Брюс. Страсть или ненависть?» Потом перевернул, разглядывая лицевую сторону.

— Дата — январь, четвертое число, время — десять пятьдесят семь, — поспешил сказать Перес, с трудом сдерживаясь. Он надеялся, что Тейлор, узнав все, что нужно, оставит клочок бумаги в покое. — Покупки: овсяное печенье, молоко, чай, крекеры, дешевые свиные сосиски, пирог с мясной начинкой — одна порция, две банки консервированного горошка, две банки консервированной фасоли, нарезанный батон белого, имбирный пирог, бутылка виски. Я был у Магнуса дома…

Был, и не раз. Он заходил домой к старику на следующий день после ареста — забрал старую, скрипучую клетку с вороном и отвез в Данросснесс — той самой женщине на попечение. Однако сослуживцам рассказывать не стал: они и так считали, что у него с мозгами проблемы. Но не мог Перес обречь птицу на голодную смерть, как не мог и размозжить ей голову об стену. Он снова сосредоточился на покупках, перечисленных в магазинном чеке.

— Так вот, в холодильнике у него лежали эти самые сосиски и пирог, в буфете — банка фасоли. Еще одну, пустую, я нашел в мусорном ведре…

— Понял, понял, — перебил его Тейлор. — Значит, это чек Магнуса. — И наконец положил чек на стол.

Переса сразу отпустило. Он продолжил:

— Само собой, для нас важнее всего дата — четвертое января. На следующий день тело Кэтрин найдут в поле. А в этот день они со стариком случайно встретились в автобусе. Кэтрин сидела в гостях у Магнуса и тогда-то сделала эту запись на обороте чека — чтобы не забыть. К записи мы еще вернемся. Чек она захватила с собой — отец нашел чек в ее сумке. А это значит, что от Магнуса она ушла живой.

— Однако Магнус все равно мог ее убить, — возразил Тейлор. — Он мог идти за ней по пятам до самого дома. Или они уговорились, что она к нему выйдет. До сих пор мы придерживались версии, согласно которой убийство произошло там же, на поле. Патологоанатом сказал, что почти уверен.

— На поле, не на поле… Но зачем старику преследовать девушку? Зачем убивать?

— Затем, что он рассказал ей о Катрионе Брюс. Старику одиноко, с тех пор как мать умерла, он живет в доме совсем один. А тут вдруг появляется компания, ему сочувствуют, слушают его с интересом. Возможно, девушка намеренно пыталась разговорить старика, чтобы использовать его воспоминания в фильме. А может, пожалела старого человека, вот он и ответил ей откровенностью. Или просто-напросто выпил стаканчик-другой виски — язык и развязался. Да что угодно.

— Допустим, — согласился Перес. — Потом Магнус ее убил, чтобы сохранить тайну. Но забраться в дом к Россам, обыскать комнату Кэтрин, найти диск, сценарий, стереть все файлы в компьютере… Это выше моего разумения.

Они сидели, молча уставившись друг на друга. Наконец Тейлор потянулся, заерзал в кресле. Как-то он признался Пересу, что у него частенько спина болит — что-то с диском в позвоночнике, — вот и не может долго сидеть неподвижно. Но Переса его слова не убедили. Это беспокойный ум не дает Тейлору усидеть на месте, никак не больная спина.

— Ну и что будем делать? — спросил Тейлор. — Времени у меня в обрез — я обещал вернуться в конце недели. Если задержусь дольше, мне несдобровать.

— Сгоняю-ка еще раз в школу, — решил Перес. — Проверю, не сдала ли Кэтрин свою работу раньше срока, не показывала ли кому из одноклассников. Если сдала, ничего не поделаешь. Как ты и сказал, надпись на обороте чека свидетельствует против Магнуса. Ясно, что он рассказывал Кэтрин о пропавшей девочке. Юэн утверждает, что иначе его дочери не от кого было узнать историю с Катрионой.

Тейлор встал, взял лист с раскадровкой обеими руками, отошел с ним к окну, поближе к свету, вздохнул:

— Но это же безумие. Как можно такое представить в качестве улики? И вообще, девицу сочтут психом. Что все это значит? Какой-то тайный код. Египетские иероглифы.

— Юэн считает, что Кэтрин составила план фильма, расположив кадры в определенном порядке.

— Ты в этом что-нибудь понимаешь?

— Они говорят, что за основу фильма Кэтрин взяла стихотворение Роберта Фроста «Огонь и лед».

— Кто — они? — Тейлор нахмурился.

— Миссис Хантер была рядом с Юэном, когда он просматривал бумаги дочери.

— Какого черта! Она же нашла оба тела! Получи дело большую огласку, она давно бы уже числилась в подозреваемых.

Он резко отошел от окна. Перес понимал — формально Тейлор прав. Но это же абсурд. Фрэн не способна убить. Иногда, поздно вечером, когда ветер хлестал по окну струями дождя, он думал о ней. Представлял, как она уютно устроилась у камина и читает сказки примостившейся у нее на коленях дочке.

Перес встал с кресла, подошел к книжному шкафу. На полке стояли томики стихотворений. Библиотечные — со штампами. Не то чтобы он их стащил намеренно — просто, закончив последний класс, в школьную библиотеку зайти так и не собрался. Когда он уезжал с Фэр-Айла, их упаковали вместе с остальными книгами. Интересно, какая судьба их ждет? Вернутся ли обратно на Фэр-Айл, будут ли стоять на полках книжного шкафа в его новом доме с огромным окном, из которого открывается вид на остров?

Поискав в указателе, он нашел стихотворение «Огонь и лед» и передал раскрытую книгу Тейлору:

— Вот. Что думаешь?

Тейлор, против обыкновения, надолго замолчал. Склонившись над страницами, он силился проникнуть в смысл стихотворения. Наконец распрямился.

— Ну, не знаю, что губительнее. По-моему, все-таки лед.

— Почему?

— Я могу понять, когда насилие порождено огнем. Страсть, никакого самообладания. Я такое не оправдываю. Но могу понять. Теряет человек контроль над собой. Слепая ярость. Однако насилие хладнокровное, расчетливое, запланированное… Ледяное… Оно ведь страшнее, а?

Перес хотел возразить: для жертвы исход все равно один. Но Тейлор глубоко задумался, а может, что-то вспомнил, и Перес понял: не стоит распинаться.

На следующий день Перес поехал в школу. Подходя к дверям, он услышал звонок на урок. Подождав, пока школьники разойдутся по классам и коридоры опустеют, зашел в приемную. И справился о мистере Скотте: свободен ли тот? Ему не пришлось называть себя — секретарша помнила его еще школьником. Она посмотрела на него поверх очков в синей пластиковой оправе, которые всегда носила, и сверилась с расписанием на стене:

— У него сейчас нет урока. Он в учительской.

Особой любезностью она никогда не отличалась.

Перес постучал в дверь учительской и в ответ услышал раздраженный женский голос: «Ну, что там у тебя еще? Заходи». Учительница ожидала школьника и при виде Переса смутилась. Пробормотав что-то насчет разговора с директором, она выскользнула из учительской, оставив Переса и Скотта одних. Скотт, сидевший за столом в дальнем углу, спиной ко входу, и проверявший тетради, отложил красную ручку и привстал:

— А, инспектор! Здравствуйте! Чем могу?..

Он выглядел спокойнее, нежели в прошлый раз, — наверное, успел свыкнуться с мыслью, что Кэтрин больше нет. А может, был уверен — раз Магнус арестован, не придется отвечать на щекотливые вопросы о своих отношениях с погибшей ученицей.

— Да вот… подчищаем хвосты, так сказать.

— Конечно, я понимаю. Чаю хотите?

Перес кивнул, присаживаясь на низенький оранжевый стул. И снова ему стало неловко — он чувствовал себя нерадивым учеником, который затянул со сдачей работы и должен был ждать учителя за дверями.

— Я насчет фильма Кэтрин.

— А, задание прошлого семестра. Я поручил классу написать что-то вроде документального очерка. В своих работах они должны были передать дух современных Шетландов. Кэтрин спросила, можно ли вместо очерка снять фильм. Она обещала вместе с фильмом сдать и сценарий, так что я разрешил.

— Да, задание прошлого семестра. Так, значит, она сдала его еще до рождественских праздников?

Скотт передал Джимми кружку с чаем. Чай оказался жидковат. И пробовать не надо было — безвкусный.

— Не совсем.

Перес подумал, что в прошлый раз, когда Скотт нервничал, с ним было приятнее общаться. Теперь же он имел дело с напыщенным типом, слишком уверенным в себе. И это раздражало. Пришлось терпеливо дожидаться, пока Скотт соизволит продолжить.

— Кэтрин попросила разрешения сдать работу позже срока. Обычно она сдавала вовремя, к тому же идея снять фильм с самого начала ее увлекла. Так что такая задержка меня удивила.

— А когда это было? До вашего романтического приключения или после?

Во взгляде преподавателя мелькнуло бешенство — чего Перес и добивался, — однако он быстро совладал с собой. Впрочем, когда Скотт заговорил, по его тону было ясно — этот вопрос он ответом не удостоит.

— Это было до того, как Кэтрин пришла ко мне домой. Я разрешил ей сдать работу позже. Так что нет, она никоим образом не пыталась на меня повлиять.

— И все же? Почему она задержалась с работой?

— Хотела снять эпизод с празднованием Апхеллио. Для тех, кто на островах недавно, шествие викингов — событие символическое. Я понимал, что фильм от этого только выиграет. Но все же попросил Кэтрин сдать вместе со всеми хотя бы краткое содержание фильма. Ребята в классе и без того завидовали ее успехам. Я не хотел, чтобы они решили, будто она у меня в любимчиках.

— Так она сдала?

— Сдала, но не лично. Как я уже говорил, последние дни перед каникулами она не появлялась. Думаю, зашла в учительскую, когда там никого не было. Или передала через другого преподавателя. Я нашел ее работу у себя в ящике.

— Могу я на нее глянуть?

В какой-то момент Пересу показалось, что преподаватель откажет, однако Скотт лишь глубоко вздохнул, недовольный тем, что его отвлекают. И повел Переса к классам, где преподавали английский. Спустившись вниз по лестнице, они зашли в пустую классную комнату в старом крыле здания. Несмотря на бледный солнечный свет, пробивавшийся через запыленное мансардное окно, здесь было холоднее, чем в учительской. Скотт отпер ящик стола и вытащил объемную коробку.

— Я постарался собрать все работы Кэтрин. Думал, ее отцу будет приятно.

Он водрузил коробку на стол, но открыл ее не сразу.

Перес почему-то ожидал увидеть тот же самый небрежный почерк, которым был написан и план фильма, но Кэтрин сдала краткое содержание распечатанным на принтере. Заглавие было тем же, «Огонь и лед», выделенное жирным шрифтом. Все то время, пока Перес читал, он ощущал на себе пристальный взгляд Скотта.

«В основе данного фильма — стереотипное восприятие природы и истории Шетландов, которое развенчивается на примерах современной жизни островов. Повествовательная линия как таковая отсутствует; отдельные эпизоды и непридуманные диалоги позволяют зрителю самому сделать выводы о тех ценностях, которые формируют уникальное островное сообщество. В фильме сняты настоящие шетландцы, коренные и приезжие, сохранена их стилистика речи. Мой голос за кадром звучит только в начале каждого эпизода, задавая тон; никаких этических суждений я не высказываю».

— И что, это все? — спросил Перес. — Вам оно не показалось уж больно кратким? Тут ведь никакой конкретики.

— Совершенно верно, — согласился Скотт. — Именно на это я и собирался указать Кэтрин во время нашей следующей встречи. К сожалению, она так и не состоялась.

Выходя из школы, Перес краем глаза заметил Джонатана Гейла, того самого, который в Новый год подвозил Салли и Кэтрин. Ускорив шаг, он нагнал парня:

— Привет! Как дела?

Джонатан пожал плечами:

— Меня приняли в Бристольский — со следующего года. Жду не дождусь, когда уеду отсюда.

— Скучаешь по Кэтрин? Потерять любимого человека…

— Скучаю? Да нет, не вижу причин. Она добивалась одного — выставить меня идиотом.

Переса вдруг осенило: он понял, что Джонатан имел в виду.

— Ты про Новый год? Кэтрин была с Робертом Избистером? — Перес решил, что Кэтрин нарочно заигрывала с Робертом в присутствии Джонатана.

Джонатан лишь горько рассмеялся:

— Что вы, ничего подобного. Роберт вовсю тискал Салли. Смотреть было противно, я не знал, куда глаза девать.

Тогда Перес подумал: а не затеял ли Роберт представление? Может, так он пытался пробудить в Кэтрин ревность? Но не настолько же он увлекся девушкой, чтобы ее отказ толкнул на убийство?

Глава тридцать девятая

Кэсси хотела, чтобы в день праздника папа забрал ее к себе. Дункан всегда отмечал Апхеллио двадцать пятого числа — как раз когда в самом Леруике устраивали шествие. Он собирал гостей на пляже, они разжигали большой костер, а после шли в дом. Праздник у Дункана не имел ничего общего с тем зрелищем, которое устраивали для туристов в Леруике, — это была шикарная вечеринка для своих. Но, зная, что вечеринки Дункана всегда заканчиваются попойкой, Фрэн с самого начала была против. Едва ли Дункан будет в состоянии присматривать за ребенком. Особенно теперь, без Селии, которая хоть как-то держала его в рамках.

Было воскресенье, с утра Дункан возил Кэсси на Анст — в гости к родне, а сейчас Фрэн и Дункан стояли на пороге ее дома и ругались, правда вполголоса, чтоб Кэсси, смотревшая по телевизору мультики, не услышала.

— Да ладно тебе, — убеждал Дункан. — Она будет в восторге. Отвлечется от всего, что тут происходило.

— Ты что, смеешься?! — Фрэн с ужасом представила вечеринку глазами ребенка. Воображение тут же нарисовало ей Кэсси, которая одиноко бродит по пляжу, глядя снизу вверх на незнакомых дяденек и тетенек, в то время как отец развлекается со своими приятелями. Языки пламени отбрасывают на их лица жуткие тени. А Кэсси и без того постоянно твердит о чудищах. — Да она до смерти перепугается. А ты, вместо того чтобы за ней присматривать, надерешься.

Дункан побледнел и часто заморгал — как будто ему залепили пощечину. Фрэн невольно отступила, ожидая взрыва негодования, но Дункан ответил тихо, почти шепотом:

— Ты в самом деле думаешь обо мне настолько плохо?

Он развернулся и ушел, даже с Кэсси не попрощался.

Фрэн смотрела ему вслед, ее терзали угрызения совести. Что, если она к нему несправедлива? Может, позвонить и сказать, что она согласна, пусть только обещает глаз с Кэсси не спускать? С другой стороны, он всегда умудрялся повернуть так, чтобы она, Фрэн, оказалась виноватой. Может, и сейчас думал надавить на жалость.

Похоже, Дункан уже пообещал дочери, что заберет на Апхеллио к себе, потому что Кэсси только о празднике и говорила — наслушалась отца, не иначе. Язык у него был хорошо подвешен. И когда Фрэн ясно дала понять, что к отцу Кэсси не поедет, та устроила настоящий концерт. Упала на кровать и заревела, всхлипывая и хватая ртом воздух, так что Фрэн перепугалась: вдруг у дочери приступ? Между всхлипами Кэсси истерично выкрикивала: «Никогда больше не пойду в школу! Все будут праздновать Апхеллио! Мы раскрашивали ладью! У Джейми дядя — в отряде викингов. Что я им скажу? Что они обо мне подумают?»

Зареванное лицо Кэсси облепили волосы, и Фрэн убрала пряди со лба и щек.

— Мы поедем в Леруик, — пообещала она. — Будем смотреть шествие. И как ладью сожгут — тоже. Это и есть настоящий праздник. Не то что какой-то костер на пляже.

Рев внезапно прекратился, Кэсси лишь для порядка пару раз всхлипнула напоследок. Фрэн невольно задумалась: а не передается ли умение использовать других в своих целях генетически? По отцовской линии, само собой?

Оказалось, Юэн Росс тоже собирался на фестиваль.

На следующий день, отведя Кэсси в школу, Фрэн на обратном пути заглянула к нему. Он угостил ее кофе и повел в гостиную с огромным окном на залив.

— Полиция выяснила, что фильм Кэтрин закончить не успела. Она попросила разрешения сдать работу позже, чтобы включить в нее эпизод с фестиваля огня. Очень подходит к теме, правда?

Фрэн поняла, что Юэн, с тех пор как нашел блокнот и раскадровку, ни о чем другом не думал. Он настойчиво доискивался причины смерти дочери, не мог ни спать ни есть и находился на грани помешательства. Пришпилив план фильма на кухонную стену, он, даже заваривая кофе, не отрывал от него глаз. Фрэн чуть было не спросила Юэна, был ли он у врача. Но тот снова заговорил:

— Я знаю, что Кэтрин ходила в библиотеку — почитать историю возникновения Апхеллио. Впрочем, о празднике она отзывалась довольно язвительно. В шествии принимают участие одни мужчины, что для нее, девушки независимой, естественно, просто возмутительно. Поначалу это были своего рода игрища. В восемнадцатом веке жители островов отмечали день зимнего солнцестояния — катили по улицам Леруика подожженные бочки со смолой. Очень опасная потеха. Кэтрин бы завтра пошла смотреть. Мы об этом разговаривали, но тогда я не подумал, что оно как-то связано с ее фильмом. Считал, что ей скорее любопытны дурацкие происшествия, без которых не обходится ни один праздник, нежели само зрелище. — Юэн снова замолчал, погрузившись в свои мысли. Потом отвернулся от окна, посмотрел на Фрэн: — Завтра вечером съезжу, наверное, в Леруик. Незадолго до гибели Кэтрин мы говорили, и я обмолвился, что поеду. Хотя… мое присутствие в любом случае ничего бы ей не дало. Но я должен быть там. Вы можете счесть это глупостью, но я дал слово и сдержу его.

— Хотите, поедем вместе? Я обещала Кэсси, что свожу ее на праздничное шествие. Одноклассники обязательно там будут, вот и она рвется.

— Вы знаете, нет, — отказался Юэн. — Спасибо за приглашение, но вряд ли я окажусь приятной компанией.

Последовала неловкая пауза. Фрэн чувствовала, что сейчас Юэн ее обществом явно тяготится. Но ей не хотелось оставлять его один на один с навязчивыми идеями. И потом, она кофе только пригубила. Нехорошо взять и уйти так сразу — она поставит в неудобное положение обоих.

— Каковы ваши планы, Юэн? — наконец нашлась она. — На будущее. Останетесь? Или продадите дом и уедете с островов?

— Так далеко я еще не загадывал.

Внимание Юэна привлекла лодчонка, пересекавшая залив. Фрэн чувствовала, что он по-прежнему силится проникнуть в смысл записей дочери, докопаться до причины ее гибели. Это единственное, что его интересовало.

— Как по-вашему, инспектор Перес — человек толковый? — неожиданно спросил он.

Фрэн ненадолго задумалась.

— Я бы ему доверилась. По крайней мере, он человек непредвзятый.

— Я отдал ему все свои находки: чек из магазина, блокнот, план фильма. Себе оставил только копии. Теперь все — у него.

Фрэн видела, насколько тяжело было Юэну расстаться с записями дочери.

— «Огонь и лед», — продолжал Юэн. — Надеюсь, инспектор проникнет в глубокий смысл названия. Я пытался объяснить…

Фрэн не знала, что на это ответить, — за Переса она говорить не могла. К тому же и сама не была уверена в том, что до конца поняла замысел Кэтрин. Возможно, никакого глубокого смысла и не было. Росс выстраивал свою сложную теорию, основываясь лишь на строчках стихотворения и нескольких листках школьного задания.

Юэн продолжал рассуждать, будто сам с собой:

— Да, конечно, в ночь, когда Кэтрин убили, все было во льду. Лед. Ледяная ненависть. Разрушительная. А завтра — фестиваль огня. Огонь — это страсть…

Фрэн ждала продолжения, но Юэн, видимо, осознал, что бормочет всякую бессмыслицу.

— Да нет, что это я, — смутился он. — Ничего зловещего в празднике нет. Так, лишний повод для мужчин показать себя, вырядиться на потеху публике. А потом упиться.

Фрэн сказала, что, пожалуй, пойдет и провожать ее не нужно. Но вряд ли он услышал.

Глава сороковая

Наступило утро понедельника. Салли проснулась еще затемно, включила ночник на прикроватной тумбочке, нащупала будильник и посмотрела, который час. В кухне возилась мать: открывала и закрывала дверцы буфета, позвякивала ложечкой в чашке. Каждое утро она вставала пораньше, хотя никакой необходимости в этом не было. На работу собиралась еще с вечера, заранее складывая в аккуратную стопку рыжие тетради с проверенными работами. Неужели ей ни разу не хотелось поваляться лишний часок? Иногда Салли свою мать даже жалела — у той и подруг-то нет, только родители, которые ее побаивались.

В ванной Салли посмотрелась в зеркало над раковиной, улыбнулась своему отражению. Прыща на носу как не бывало. Вот ведь, утро понедельника, а настроение отличное. Ни тебе тревожного урчания в животе, ни мигрени, ни прежних страхов. Она собиралась в школу и почти ждала встречи с одноклассниками. Забравшись в ванну и включив душ, Салли откинула голову назад — вымыть волосы.

Мать за завтраком выглядела рассеянной. Овсяная каша у нее пригорела, в морозилке не оказалось ни одного ломтика хлеба — не из чего было приготовить тосты. Насыпая себе в чашку мюсли и добавляя молоко, Салли мечтала о грядущем фестивале огня. Праздник много значил для Роберта — тот будет в отряде викингов под предводительством своего отца. Отряд пройдет по улицам Леруика, обогнет муниципальные здания. Она должна быть с ним и все это увидеть.

И конечно же, увидит. И шествие, и пылающую в огромном костре ладью — никто ей не запретит. С детских лет родители брали ее на праздник, но, едва костер потухал, увозили домой. Только завтра она уж точно не вернется во Врансуик, чтобы в десять часов уже лежать в кровати. Ни за что.

— Сегодня вечером я снова сижу с дочкой миссис Хантер.

— Вот как? — Мать стояла у раковины, отскребая со дна кастрюли пригоревшую кашу; ее красные костлявые локти напоминали сырые куриные ножки. Салли показалось, мать не слышала, что она сказала, — по местному радио диктор громко, но отчего-то пискляво передавал прогноз погоды на вечер.

— Я заскочу к ней прямо после школы — приготовлю для Кэсси чай, пока она будет собираться. Голодать не буду — миссис Хантер обещала оставить мне что-нибудь из еды. Ты как, не против?

— Да нет.

Надо же, как легко! Ни тебе расспросов, ни едких замечаний насчет родительских качеств Фрэн. У Салли мелькнула мысль: может, с матерью что-то не так? Может, у нее менопауза? Когда там она обычно наступает: пора уже или еще нет? Однако мысль пришла и ушла — Салли и без того было о чем подумать. Хотя время до автобуса еще оставалось, она вышла пораньше — на всякий случай. Вдруг мать передумает.

Первым уроком была английская литература. Они до сих пор мусолили «Макбета» — читали всем классом вслух по ролям. После того как не стало отличницы Кэтрин, учителя и ее наконец заметили. Объясняя, они уже не раздражались по каждому поводу, и Салли стало легче учиться. К тому же теперь, прежде чем сказать, она думала. И не трещала без умолку. А все потому, что перестала нервничать.

Скотт задал сочинение на тему отношений между леди Макбет и ее супругом. Раньше она дрожала бы как осиновый лист, ожидая дня раздачи проверенных работ. И чтобы не думать о плохом, приставала бы со своей болтовней ко всем и каждому. Теперь ей просто было любопытно, что препод скажет. Не поколотит же он ее, в самом деле. Даже если сочинение полный отстой. У Салли мелькнула мысль: а ведь Скотт не так уж и плох. До красавчика Роберта ему, конечно, далеко, но он чуткий, доброжелательный. Зря Кэтрин с ним так жестко.

Подойдя к тому месту, где сидела Салли, мистер Скотт присел на краешек ее стола — совсем как когда-то присаживался на стол, за которым сидела Кэтрин. При этом он опирался на деревянную крышку — его рука совсем рядом с ее рукой. На нем был старомодный пиджак — Салли чувствовала запах шерсти.

— Блестящая работа, Салли. Кое-какие мысли весьма интересны. По сравнению с прошлым семестром ты делаешь успехи. Пожалуй, я порекомендую тебе кое-что для дополнительного чтения.

Салли слышала, как сидевшая рядом Лиза прыснула. Ну да, после уроков, в комнате отдыха, они еще поржут. А сейчас Салли лестно было слушать похвалы в свой адрес.

— Спасибо, мистер Скотт. Было бы здорово.

Целый день Салли не покидало ощущение, будто все они — первоклашки и готовятся к празднованию Рождества. В воздухе радостное возбуждение, как перед праздниками. Все оживлены, об учебе никто не думает. Накануне фестиваля огня всегда так. Десятиклассники к предпраздничной суете относились с насмешкой, но и в комнате отдыха звенело от смеха и голосов, народ дурачился.

На большой перемене одноклассники, как она и ожидала, решили ее подколоть.

— Видала? Наш душка Скотт на тебя запал, — сказала Лиза. — Точняк.

Кто-то прибавил:

— Ты с ним того, поосторожней. Он все клеился к Кэтрин, и вон чем закончилось.

На мгновение все затихли. Но тут Джеймс Синклер запустил недоеденным сэндвичем в Саймона Флетчера — завязалась настоящая кутерьма.

Последнего урока у Салли не было, и она решила прогуляться — пошла к общественному центру, в зале которого ладью приводили в порядок, нанося финальные штрихи. Роберт уже был там — покрывал древесину олифой. И, судя по тому, как перемазался, можно было подумать, он провозился с ней весь день. Хотя они заранее договорились о встрече, Роберт при виде Салли на мгновение опешил. Салли не понимала, что это с ними — матерью, Робертом, даже отцом — творится. Как будто каждый обитает в своем мире фантазий и будничные дела им в диковину.

Ладья ей понравилась: большая, с драконьей головой высоко на носу — раздутые ноздри и яростный взгляд притягивали так, что глаз не отвести. Роберт расплылся в довольной улыбке. Снял с полки рогатый шлем, водрузив себе на голову, прижал к груди щит:

— Ну, как тебе? Отец будет позже. Вот хочу, чтобы к его приезду все было готово.

Салли подумала, что он как маленький мальчик, которому лишь бы покрасоваться перед другими. Ей вдруг вспомнился мистер Скотт, читающий классу Шекспира. И на долю секунды мелькнула предательская мысль: что, если Роберт совсем не тот, кто ей нужен? Но тут же она снова залюбовалась густой светлой шевелюрой, аккуратной бородкой… Мистер Скотт такому парню в подметки не годится.

Роберт вскинул щит высоко над головой, и Салли восхитилась: до чего же он сильный! Запросто мог бы поднять и ее, оба ее запястья вместились бы ему в горсть.

— Сегодня снова сижу с дочкой Фрэн Хантер. Я тебе говорила. Ты как, придешь?

Заметив на лице Роберта секундное замешательство, Салли догадалась — он совсем забыл.

— Не знаю… Весь отряд собирают — в последний раз перед шествием. Фотографы приедут. Я должен быть рядом с отцом. Пока он в отъезде, я тут за всем приглядываю. А завтра смогу. Кстати, я достал для тебя билет в один из залов. В общем, сама понимаешь — сегодня ну никак не вырваться.

«Нет, — подумала Салли, — не понимаю».

— Ну пожалуйста! — Она провела ладонью по его лицу и быстро поцеловала, просунув кончик языка между губ.

И заметила, как Роберт оглянулся — на тех двоих, что колдовали над ладьей. Но мужчины сидели внутри корпуса на корточках — они вставляли основание мачты в гнездо и ничего не видели.

«Что это он? — подумала Салли. — Я — понятное дело, вечно боюсь, как бы предки не узнали. А он-то уже не ребенок, он свободен. Почему прячется?»

— Ладно, попробую выбраться позже, — сказал он.

Салли так и не поняла, серьезно он или лишь бы поскорее от нее отделаться.

Она вернулась в школу и даже успела на автобус до дома — можно было забыть о той небылице, которую она придумала для матери утром. Хотя… домой не хотелось — после целого дня возни с перевозбужденной детворой настроение у матери наверняка паршивое. Салли помнила, что творилось в начальных классах накануне празднования Апхеллио — дети бесились, колошматили друг друга картонными мечами. В такие дни мать взрывалась по пустякам. И, сойдя с автобуса чуть раньше, Салли направилась к дому Фрэн.

— Нам почти ничего не задали, я и подумала: приду-ка раньше. Заварю для Кэсси чай, а вы спокойно соберетесь. Если, конечно, не возражаете, — стоя в дверях, сказала Салли, изображая из себя образцовую няню. Именно это она и наплела матери. Салли часто приходилось врать, и она понимала — лучше везде придерживаться одной версии. И при этом заручиться чьей-нибудь поддержкой. — Но если вам неудобно, приду позже.

— Нет-нет, заходи, — пригласила Фрэн. — По правде сказать, я даже рада: Кэсси не на шутку расшалилась. Я тут обещала ей, что завтра мы поедем в Леруик — смотреть шествие. Она увидит его впервые. А ты там будешь?

— Еще бы!

Салли чуть не выпалила: «Один из викингов — мой парень!» — но удержалась. В голову неожиданно пришла отличная идея. Она придумала, как избавиться от назойливой опеки матери и отлично провести время. «Миссис Хантер предложила поехать завтра на праздник с ней. Чтобы присмотреть там за Кэсси. Она спрашивает, не будешь ли ты возражать, если я останусь на ночь у них — уложу Кэсси? А она сходит на вечеринку. Ты ведь не против, правда?» Рано или поздно мать, конечно же, узнает о Роберте. Но Салли хотела выиграть время, чтобы решить, как преподнести ей эту новость.

Наконец Фрэн ушла. А вот Кэсси никак не хотела засыпать. Она капризничала, с ней не было никакого сладу. Салли подумала, что такую почемучку и выдумщицу еще не встречала. Как только у других хватает терпения отвечать на все детские вопросы? Сразу после ухода Фрэн Кэсси принялась изводить Салли своими просьбами: то ей хотелось пить, то книжку почитать, то она болтала без умолку. Салли с трудом сдерживалась, она впервые поняла, почему мать так резка с детьми в школе. В любую минуту на пороге мог объявиться Роберт, так что Кэсси давно пора было спать. Салли с трудом ее уложила — девочка заснула беспокойным сном.

Видимо, Роберт, когда пришел, своим стуком разбудил Кэсси. А может, она проснулась, услышав незнакомый голос. Как бы то ни было, Кэсси снова появилась в дверях — со спутанными волосами, в сбившейся пижаме. Салли боялась, что появление девочки Роберта разозлит, но подвыпивший Роберт пребывал в благодушном настроении. Усевшись в глубокое кресло возле камина, он посадил Кэсси себе на колено. Девочка поначалу вырывалась и куксилась, но потом сдалась. И притихла: то ли большой незнакомый мужчина ее напугал, то ли ей понравилось сидеть у Роберта на коленях. Так и заснула. Он подхватил девочку — в его руках она выглядела безжизненной куклой с болтающимися руками и ногами, — отнес в ее комнату и осторожно опустил на кровать.

Когда Фрэн вернулась, Салли решила рассказать ей о визите Роберта — пусть лучше узнает от нее, чем от Кэсси.

— Вы ведь не возражаете? Ко мне тут приятель заглядывал. Так, ненадолго.

Салли ожидала расспросов и заранее придумала, что ответит. Но Фрэн, как и многие в этот день, думала о чем-то своем.

— Хорошо, — сказала она. — Нет, не возражаю.

Глава сорок первая

Фрэн и не представляла, что на Шетландах живет столько народу. Все до единого — и сельские жители, и обитатели северных островов, Брессы, Фулы и Уолсы, — толпились этим вечером на улочках небольшого Леруика. Но не только они — прибыли туристы со всего мира; в гостиницах и хостелах не осталось ни одного свободного места. В толпе говорили с американским, австралийским акцентом, а то и на вовсе незнакомых языках. Но вот показался оркестр волынщиков во главе праздничной процессии, музыка и ликующие возгласы усилились, заглушая все вокруг, голоса сливались в сплошной, все перекрывающий гул.

Кэсси стояла рядом и хныкала — ей не было видно. Кое-кто из детей пробрался под локтями взрослых вперед, но Фрэн крепко держала Кэсси за руку, боясь, что иначе они потеряются. Кэсси вообще весь день вела себя странно. В школе ей что-то такое рассказали, и она то загадочно молчала, не отвечая на вопросы матери, то вдруг принималась болтать невесть о чем. Теперь же она вертелась, высматривая процессию с факелами. Показался Старина Ярл в великолепном костюме с начищенными до блеска рогатым шлемом и щитом; его сопровождал отряд викингов. Фрэн подсадила Кэсси себе на плечо, чтобы та увидела предводителя. Но то ли свирепый, воинственный вид викингов, то ли люди в карнавальных костюмах, то ли сами огни напугали Кэсси — вскоре она запросилась обратно на землю. Фрэн решила, что процессия напомнила Кэсси ее ночные кошмары. За дюжиной Бартов Симпсонов следовала дюжина Джеймсов Бондов, за ними — дюжина мультяшных ослов с огромными, сверкающими белизной зубами. Подвыпившие мужчины вели себя шумно, их лица, освещаемые пламенем факелов, раскраснелись.

Шествие длилось дольше, чем Фрэн ожидала. Особенно на узких улочках, стиснутых высокими серыми домами.

— Ну что, ты уже все видела? — Фрэн пришлось наклониться и прокричать Кэсси в самое ухо. — Может, пора домой?

Кэсси ответила не сразу. Фрэн подумала, что она и хотела бы уйти, но на следующий день в школе ребята будут хвастать, как долго смотрели праздничное шествие. И ее, пропустившую самое интересное, засмеют.

— Нет, останемся. Хочу посмотреть, как ладью сожгут, — наконец упрямо заявила Кэсси, готовая встретить возражения мамы в штыки. Но Фрэн возражать не стала — она прекрасно помнила, какими сверстники могут быть жестокими.

И они остались. Толпа подхватила их и понесла к мемориальному полю Гёорга V — месту сожжения ладьи. Фрэн снова подумала, что на праздник собрались все жители Шетландов — куда ни глянь, лица, лица, лица…

На крыльце одного из домов Фрэн заметила Юэна Росса — он стоял на верхней ступеньке и безучастно смотрел на процессию. Фрэн подумала, что это так похоже на Кэтрин. Если бы она была здесь, поступила бы так же. Фрэн потянула Кэсси за собой; выбравшись из общего потока, они подошли к Юэну. Сразу стало тише, да и волынщики к тому времени прошли вперед, так что можно было говорить спокойно, не стараясь перекричать гвалт.

— Ну, и как вам?

Юэн ответил не сразу. Спустился со ступенек к ним на тротуар, присел на корточки, здороваясь с Кэсси и потуже завязывая на ней шарф. Глядя на него, Фрэн подумала: «Наверняка вспомнил то время, когда Кэтрин была маленькой. Когда у него были жена и дочь».

— Занятно, да? — сказал он, поднимаясь с корточек. — И хотя всем хорошо известно, что Апхеллио начали отмечать лишь в Викторианскую эпоху, никак не раньше, об этом предпочитают не говорить — слишком много средств потрачено на его пропаганду. Да и в конце концов, праздник объединяет. Надеюсь, Кэтрин собиралась показать это в своем фильме.

— Будете смотреть, как сожгут ладью?

— Конечно. Раз я здесь, останусь до конца. Но вы меня не ждите — я подойду позже.

Грянули мужские песнопения, неистовые и громогласные, они напоминали речевки рэгбистов или футболистов. Попрощавшись с Юэном, Фрэн взяла Кэсси за руку, и они пошли дальше. Однако, когда оглянулась, Юэна уже не увидела. Тем временем Кэсси тянула ее вперед, беспокоясь, что они пропустят главное. Толпы на улицах не редели, всюду мелькали лица в причудливых, улыбающихся масках. Фрэн повстречала Джэн Эллис из Врансуика, ту самую, которая принесла собаку. С ней была ее дочь Шона. Джэн обрадовалась встрече, стала расспрашивать про пса, но Фрэн не успела ответить: мимо промаршировал муж Джэн. Он шел в отряде младенцев — каждый мужчина был в распашонке и памперсах, с вязаным розовым чепчиком на голове. Хохочущие зеваки приветствовали их одобрительными возгласами.

— Я пока довязала, совсем из сил выбилась, — прокричала Джэн. — Не понимаю, зачем им так выряжаться?

И тут же исчезла в толпе, увлекаемая Шоной — дочь хотела нагнать отца и еще раз полюбоваться его потешным видом.

Фрэн на мгновение замерла. От шума и сутолоки у нее закружилась голова, сделалось дурно. Боясь упасть в обморок, она наклонила голову и несколько раз глубоко вдохнула. А когда подняла, увидела на противоположной стороне улицы мужчину, увлеченно беседовавшего с дородной женщиной в красной куртке. Ей показалось, это Дункан. Хотя она и понимала, что это глупость — Дункан как раз выпивает с дружками и поджигает огромный костер на пляже возле дома. Фрэн подумала, что подсознательно все же ищет встречи с ним, вот и померещилось. Разыгравшееся воображение подсказывало ей — сегодня все возможно. Весь этот вечер был будто хитрый цирковой трюк. Викторианский обычай наряжаться в день зимнего солнцестояния, ладья, которая так никогда и не будет спущена на воду, мужчины, наряженные младенцами… Фантасмагория, причудливый сон. От всего этого голова шла кругом.

До рождения Кэсси фестиваль огня отмечали у Дункана, и он ничуть не походил на городской. Дункан был дока устраивать шоу. Его версия фестиваля была сплошь романтика. Фрэн с радостью перенеслась бы из людской гущи на подернутый ледяной коркой пляж. Туда, где горит костер, где языки пламени отражаются в морской воде. Она вновь глянула на противоположную сторону улицы, где якобы видела Дункана. Но ни его, ни женщины в красной куртке не было. «Я схожу с ума. Интересно, Магнус Тейт тоже потерял связь с реальностью?»

Именно тогда она и заметила, что Кэсси исчезла.

Фрэн не сразу в это поверила. Сначала огляделась, думая, что Кэсси — вот она, рядом, тут же объявится, стоит только пожелать. Но потом заставила себя мыслить трезво, логически. Кэсси отпустила ее руку, как раз когда они повстречали Джэн и Шону: только малышня держится за мамину руку. Фрэн все понимала и не настаивала. Теперь она лихорадочно искала в толпе синюю шапочку Кэсси, но не находила. Фрэн стала вспоминать, была ли Кэсси рядом, когда Джэн с Шоной пошли дальше? Правда, в тот момент она отвлеклась, увидев мужчину, напоминавшего Дункана. В полной уверенности, что дочь возле нее.

Фрэн очень хотелось думать, что Кэсси пошла за Шоной. И они втроем пробираются к парку — посмотреть на горящую ладью. Джэн за Кэсси присмотрит, так что бояться нечего. Фрэн вынула из кармана мобильный, но позвонить Джэн не могла — она не знала ее номер. Между тем толпа начала постепенно рассасываться, и Фрэн двинулась вместе со всеми к месту финального зрелища.

В парке стояла ладья, окруженная группами ряженых с факелами. Факелы были единственным освещением — в половине восьмого все уличные фонари отключили. Стоял жуткий холод, пахло сигаретным дымом. Фрэн протискивалась через компании смеющихся людей, семьи, стайки подростков, ватагу парней с банками пива, вопивших непристойности на мотив песни викингов, — искала Джэн. Народ веселился. Все были в куртках, шарфах и шапках — похожие друг на друга, как ряженые в одинаковых масках. Мерцающий свет пламени отбрасывал на лица тени — где кто, и не различить. Не раз Фрэн была уверена, что видела Кэсси, но вблизи оказывалось, что это чужой ребенок. Чья-то дочь, не ее.

Подошло время зажигать костер. «Так поступали с ведьмами. Со странными женщинами, которых посещали видения». Кто-то вслух начал обратный отсчет с десяти. Фрэн показалось, что она узнала Селию — высокая, прямая, в длинном черном пальто женщина стояла поодаль, чуть склонив голову набок. Конечно, это она — пришла, чтобы встать рядом с мужем. «Я приняла тебя за ведьму». А ведь Селия могла заметить Кэсси. По крайней мере, если бы увидела ее, испуганную и растерянную, не оставила бы без внимания. Расталкивая зрителей, Фрэн начала пробиваться к Селии. Но как раз в этот момент Старина Ярл поднял горящий факел высоко над головой, размахнулся и швырнул в ладью; другие сделали то же самое. Ладья вспыхнула, озарив все вокруг ярким светом, и Фрэн увидела Джэн — та стояла с краю толпы. Скорей, скорей — мимо группы мужчин, переодетых стюардами, мимо пылающего костра. От запаха горящей краски першило в горле.

Джэн увлеченно болтала со знакомой родительницей.

— Кэсси не видели?

Услышав взволнованный голос Фрэн, обе тут же умолкли и обернулись.

— Кэсси потерялась. Она случайно не с Шоной?

— Нет, — покачала головой Джэн. — Мы пошли вперед. Кэсси с нами не было.

Прогоревшая ладья рухнула, сложившись вовнутрь. Пламя лизало длинные доски, они с треском гнулись. Только драконья голова, венчавшая обугленный остов, оставалась нетронутой, нависая над толпой.

Глава сорок вторая

— Еще одна девочка пропала.

Перес и Тейлор вместе со всеми наблюдали за праздничным шествием. На следующий день Тейлор улетал, и они зашли посидеть в бар. Просто так, праздник тут был ни при чем — ни тот ни другой праздничного настроения не испытывали. Они лишь хотели отметить отъезд Тейлора. И тут у Переса зазвонил мобильный. Выйдя на улицу, они направились от рыночной площади к пирсу, где было не так шумно. Паром, увешанный гирляндами огней, как раз отчалил, взяв курс на Абердин.

На пирсе не было нужды кричать друг другу в ухо; они стояли, глядя на черную, в маслянистых разводах, воду.

— Еще одна девочка, чье имя начинается с «К».

У обоих это вертелось на языке, но первым произнес Перес.

— Может, и совпадение. Может, отошла от матери и затерялась в толпе. Наверняка после таких праздников к вам поступает ворох заявлений о пропавших детях. — Ливерпульский акцент Тейлора стал заметнее, резал ухо. Но кого старший инспектор пытается убедить?

Перес задумался. Сделав над собой усилие, он постарался говорить спокойным, ровным голосом:

— Фрэн Хантер в истерике. И ее можно понять. Это ведь она наткнулась на тела. Одного этого уже хватило бы. А теперь еще и дочь пропала…

Перес чувствовал, что сам вот-вот сорвется; он ощущал страх физически — тот растекался в желудке свинцовой тяжестью, поднимался по горлу, перекрывая дыхание. Глупо сейчас думать о Фрэн, ставить себя на ее место. Так он только в панику впадет — совсем как она. И никакой пользы от него не будет. Надо отбросить эмоции, сосредоточиться.

— Сейчас народу на улицах все меньше, люди расходятся по залам, где будут танцы. Если девочка действительно просто потерялась, она отыщется в течение ближайшего часа, я уже распорядился насчет поисков. Если же нет — ясно, что ее похитили. Но я бы не стал ждать так долго. Боюсь, у нас нет времени.

— А остальные? Что на этот счет думают в полицейском участке?

— Считают, что я преувеличиваю, а мать девочки разводит панику на пустом месте. Мол, убийца же арестован. Как он может похитить еще одну девочку?

— Зато теперь мы уверены, что миссис Хантер к убийству Кэтрин не причастна, — заметил Тейлор.

— Я ни на мгновение в этом не сомневался.

— Кстати, где она сейчас?

— С Юэном Россом. Он же и отвез ее домой — она попросила. На случай, если кто из соседей встретит Кэсси одну и подвезет до дома. Мораг тоже там.

— А что в Леруике делал Росс? Уж едва ли праздновал.

«Искал призрак своей дочери, — подумал Перес. — Высокую стройную девушку, склонившуюся к камере на штативе. Интересно, будь она сейчас на празднике, что снимала бы? И связано ли это каким-то образом с исчезновением Кэсси? Огонь и лед… Вот и мы невольно увлеклись навязчивой идеей Росса. И наверняка при этом упустили что-то очевидное».

— Фрэн показалось, что на улице она видела своего бывшего. Как раз перед исчезновением Кэсси, — сказал Перес, оставив вопрос Тейлора без ответа.

— Ага. Так, значит, Кэсси у него. Это все объясняет. Девочка ведь не отошла бы от матери с человеком незнакомым, правда? По крайней мере, по доброй воле. Может, приятель, ты и вправду преувеличиваешь. С Дунканом этим уже говорил?

— Пытался. Звонил и по городскому, и на мобильный — не отвечает.

— Вот наверняка Кэсси у него. Может, родители девочки попросту что-то напутали. Может, не договорились толком…

— Фрэн так не считает. Как раз в этот день Дункан собирался забрать Кэсси к себе. Фрэн ясно и четко дала понять, что не согласна. Между ними даже случилась небольшая размолвка.

— Значит, он забрал дочь, невзирая на запрет матери.

Перес подумал, что Дункан, конечно, гад, но на такую подлость вряд ли способен. Хотя кто его знает…

— Съезжу, пожалуй, к этому папаше, потолкую с ним. — Тейлору не терпелось начать действовать. Он не понимал, почему Перес стоит столбом и ничего не предпринимает.

— Нет, я знаю дорогу и доберусь быстрее. Ты лучше оставайся здесь — нужно, чтобы поисками кто-то руководил.

На выезде из города машины двигались плотным потоком, одна за другой, но за силовой подстанцией дорога неожиданно оказалась свободной, и Перес резко надавил на газ. Однако за пределы допустимой скорости не выходил, чтобы постовым не пришло в голову остановить его и проверить на алкоголь. Проезжая Брей, Перес сбавил скорость — до дома Дункана оставалось рукой подать. Спускаясь с холма, он увидел костер на пляже, разглядел темные силуэты на фоне пламени. Если Дункан там, с ними, понятно, почему не отвечает: эта часть побережья считалась мертвой зоной — никакого приема.

Все окна первого этажа были ярко освещены. Пересу вспомнились прежние времена, когда Дункан еще ходил в холостяках, а на его вечеринку в честь Апхеллио стремилась попасть вся сколько-нибудь продвинутая молодежь; Леруик же предпочитали их родители и туристы. Тогда Перес принимал приглашение Дункана с радостью. Как-то он приехал на вечеринку из Абердина, взяв с собой Сару, которая Шетланды никогда не видела. Вечеринка ее впечатлила. Дункан, как водится, вздумал с ней флиртовать. Она была с ним вежлива и дружелюбна. И только. Внимание хозяина ей польстило, но голову не вскружило — Сара всегда и обо всем судила трезво. Ведь развелась же она с Джимми Пересом — поступок исключительно разумный.

Перес въехал во дворик, окруженный со всех сторон стенами, и остановился. Несмотря на то что окна были освещены, из дома не доносилось ни единого звука. Подойдя к окну кухни, Перес заглянул внутрь: на столе — упаковка жестяных банок, бутылки, но в помещении никого. Наверняка все спустились к пляжу.

Перес обдумывал, что скажет Дункану, если Кэсси и впрямь у него. Вдруг Дункан забрал дочь с оживленных улиц Леруика нарочно — показать Фрэн, что не такая уж она и бдительная мать. Или, как предположил Тейлор, решил настоять на своем любой ценой. Перес понимал, как важно сохранять во время разговора спокойствие. Ему небезразлична судьба Фрэн и Кэсси, но он не вправе обнаружить свои чувства. Возможно, придется даже оставить дочь с отцом. Он лишь позвонит Фрэн, даст ей знать, что с девочкой все в порядке. А уж она сама решит, как действовать дальше. Перес очень хотел найти Кэсси здесь, в этом доме, живой и невредимой, и поэтому запрещал себе всякую надежду.

Выйдя к пляжу, первой он увидел Селию. Она-то что здесь делает? Видимо, чувства к Дункану в конце концов пересилили. Селия стояла в стороне от других, отхлебывая пиво прямо из бутылки. Запрокинув голову, допила остатки одним махом, бутылку швырнула в костер — она ударилась о большие гладкие камни, уложенные вокруг кострища, и разлетелась осколками. Пересу не хотелось вдаваться в обсуждение, почему Селия опять с Дунканом. Услышав шорох гальки под ногами, Селия обернулась, узнала Переса, и на ее лице отразилось разочарование. Остальные его появления не заметили — пили и смеялись.

— Где Дункан?

— Кто его знает, — пожала плечами Селия. — Я только пришла. Может, от меня прячется. Или затащил в постель смазливую девчонку из тех, что постоянно у него бывают. Правда, для этого рановато. Обычно в это время он еще при параде — встречает гостей.

— Вы видели Кэсси?

— Нет. А она здесь? — Селия наклонилась к упаковке пива, стоявшей у ее ног, вытащила из кармана куртки консервный нож и открыла очередную бутылку. — Если так, наверняка наш Дункан изображает из себя образцового папашу: варит дочке перед сном какао и читает сказку.

Перес удивился тому, сколько в ее голосе горечи.

— Так он не знает, что вы пришли?

— Нет. Я была в городе — любовалась сияющим от гордости Майклом в роли Старины Ярла. Роберт шел в его отряде — ждет не дождется, когда наступит его черед занять место отца. С детских лет мечтает. Мальчишкой надевал на голову кастрюлю и маршировал по дому. — Сделавшись после пива задумчивой и сентиментальной, Селия говорила сама с собой. — Не представляю, почему для него это так много значит. Наверное, иногда каждому из нас хочется, чтобы его признали своим.

— А Дункан в Леруике был?

— С чего вдруг? — удивилась она. — Дункан на фестивале огня не бывает — он выше всего этого. Он не станет отплясывать с домохозяйками средних лет в столовой отеля «Айлзбург» или школьном актовом зале. А ведь сам вот-вот сравняется с ними в возрасте. Просто не отдает себе в этом отчета.

— Кэсси пропала, — сказал Джимми.

Но Селия ничего не слышала. Она выпила немало и теперь смотрела на огонь невидящими глазами.

Перес подошел к компании, расположившейся у костра, но, едва окинув их взглядом, сразу же определил — Дункана среди них нет. Молодой человек в длинном сером пальто сидел на перевернутой упаковке из-под пива и безбожно терзал струны гитары. Остальные, приняв картинные позы, делали вид, будто внимательно слушают. Когда Перес спросил, не видел ли кто Дункана или Кэсси, те только плечами пожали. То ли обкурились, то ли напились. Или им просто было все равно.

Перес бросился к дому — надо пройтись по комнатам. На этот раз в доме было убрано. Из ближайшей деревушки Брей к Дункану приезжали женщины, которые за несколько банкнот и его очаровательную улыбку наводили порядок. Видимо, гости отправились прямиком на пляж, потому что в большой гостиной было тихо, запах освежителя и восковой натирки еще не успел выветриться. Огонь затухал; Перес по давней привычке вынул из стоявшего рядом ведра полено и подбросил в камин. Сырое дерево зашипело, прежде чем занялось.

Перес не знал, как быть. Но вернуться, выполнив работу лишь наполовину, не мог. И хотя найти Кэсси в доме надеялся мало, продолжал поиски. Он заходил в комнаты, где раньше никогда не бывал, даже подростком, когда на выходные оставался у Дункана и весь дом был в их распоряжении. Под самой крышей обнаружился целый этаж, казалось, нежилой — холодно, никакого отопления, полы ничем не покрыты. Обстановка в комнатах скудная, а резкий свет лампочки без абажура, которую он на секунду включал, прежде чем двинуться дальше, не добавлял им уюта. Где-то мебели не было вообще, где-то стояла всякая рухлядь.

Вдруг до Переса донеслись невнятные звуки; он замер. Кто-то разговаривал, послышались короткие смешки. Перес определил, что это за дверью дальней комнаты.

— Дункан! — крикнул он.

Голоса смолкли. Перес даже подумал, уж не ошибся ли он. Вдруг это порывы ветра? Однако через щель приоткрытой двери пробивался свет. Перес тихо подкрался и резко распахнул дверь.

Комната оказалась мансардой с куполообразным потолком вроде храмового свода. Высокое окно было задернуто муслиновой тканью, которая колыхалась от малейшего сквозняка, задувавшего через плохо подогнанное стекло. В комнате стояла огромная кровать с резными деревянными стойками по углам. На ней, покрытой ворохом линялых одеял, раскинулись двое — парень и девушка; похоже, холода они не чувствовали, хотя лежали полураздетые, едва прикрывшись. Видно, то, ради чего они здесь уединились, уже произошло, и теперь оба курили одну сигарету, затягиваясь по очереди. Они были молоды, даже слишком молоды, на вид — лет шестнадцать-семнадцать. Он застал их врасплох.

Увидев блаженные улыбки на лицах парочки, Перес невольно испытал зависть. Махнув рукой в знак извинения, он закрыл за собой дверь и помчался вниз, на первый этаж.

Тем временем сидевшие возле костра гости зашевелились, потянулись к дому, впереди неторопливо шел Дункан. Он накинул на плечи куртку, застегнув лишь верхнюю пуговицу, — казалось, на нем плащ.

Перес подскочил к нему, преграждая путь:

— Ты видел Кэсси?

— Она у Фрэн — ко мне эта ведьма ее не отпустила. А что?

— Кэсси пропала. Во время праздничного шествия она отбилась от Фрэн и затерялась в толпе.

Перес понимал: Дункан — отец Кэсси и заслуживает более подробных объяснений. Но время неумолимо утекало. Не обращая внимания на вопросы, которые Дункан выкрикивал ему вслед, Перес покинул сборище гостей с их нелепым ритуалом и торопливо, поскальзываясь на гальке, пошел к машине. Рванув с места, он погнал обратно в Леруик.

Глава сорок третья

Салли вышла из зала на улицу глотнуть свежего воздуха; дверь за ней захлопнулась, музыка стихла. Она выбежала лишь на минутку, без пальто. В зале стояла неимоверная духота: батареи работали на полную мощность, и все танцуют. Она посмотрела на небо, усеянное звездами точно веснушками. Выпитое ударило Салли в голову, она склонилась — вряд ли вырвет, но надо как-то избавиться от головокружения, от ощущения, что земля уходит из-под ног.

С родителями Салли за весь вечер и словом не обмолвилась — она их попросту не видела. Лишь однажды, во время праздничного шествия, в отдалении мелькнул отец; она тогда еще удивилась: что это он делает на празднике без матери — ее рядом с отцом не было. Салли наплела им, что весь вечер будет с Фрэн Хантер и ее дочкой. И они поверили. Даже обрадовались — возможности побыть вдвоем. Но если и были на мемориальном поле, где сжигали ладью, она их там не встретила. Сейчас-то родители наверняка уже дома. Мать заваривает себе большую кружку какао перед сном, набирает горячую воду в грелки — себе и отцу. Салли выпрямилась, запрокинула голову к небу — голова снова закружилась. Наконец, начав мерзнуть, вернулась в танцевальный зал.

В зале все напоминало тот вечер, когда она познакомилась с Робертом. Сегодня, правда, и народу, и шуму было больше. Салли заметила знакомых девчонок из школы, они дурачились, но было видно, что завидуют ей черной завистью, ведь она с Робертом. Салли плюнула на всякие предосторожности. У нее было отличное настроение, и она хотела, чтобы о них с Робертом знали все. После гибели Кэтрин она сбросила пару килограммов, и это придавало ей уверенности. А что, можно подкинуть идею молодежному журналу: «Убийство подруги — лучшая диета». Салли понимала, что смешного тут мало, но невольно улыбнулась. Она поискала глазами Роберта. Вокруг парня вились ее одноклассницы, но он их будто не видел. Роберт не сразу заметил ее возвращение, и Салли воспользовалась этим, решив незаметно понаблюдать за ним. Лиза из кожи вон лезла, добиваясь внимания Роберта, но он ее игнорировал. Костюм викинга все еще был на нем, он только стащил с головы шлем, но длинный нож был на месте — висел в ножнах на поясе. Когда они танцевали медленный танец, ножны то и дело касались ее бедра. Это ее заводило. Такого она прежде не чувствовала.

Салли подошла и нежно провела рукой по его шее. Наверняка и он выпил будь здоров, хотя по виду не скажешь. Роберт воспринимал праздник и все, что с ним связано, очень серьезно. Салли это нравилось — он не был похож на одноклассников, которым лишь бы поржать. Звучала музыка, и Салли чувствовала, будто парит в воздухе, смотря на всех сверху вниз. Все, что было плохого, — гибель Кэтрин, ссоры с предками, насмешки одноклассников, — все кончилось. Впервые Салли поверила — жизнь у нее будет замечательная. Музыка смолкла: музыканты решили промочить горло. Роберт склонился к самому ее уху:

— Слушай, я тут подумал… Не рвануть ли в Хо? У Дункана как раз вечеринка. Хочешь со мной?

— А что, поехали!

— Как по-твоему, здесь я свой долг исполнил?

— На все сто!

Салли решила, что так даже лучше. Предки ждут ее домой только утром. Да и чем дальше от Леруика, тем безопаснее. Не хватало, чтобы кто-нибудь нашептал о ней матери и отцу, — чего доброго, объявятся, закатят скандал.

— Ты хоть вести сможешь?

Салли подумала, что когда-нибудь он и ее научит. На вечеринках она вполне могла и не пить. И отвозила бы Роберта домой. Такую девушку он ни за что не бросит.

— Легко, — сказал Роберт.

Однако, когда они подошли к фургону, Роберт обнаружил, что и не запирал его. Выронив связку ключей, он разозлился и начал ругаться. Салли не понимала, с чего он такой взвинченный. Праздник прошел на ура — отряд викингов выглядел самым достойным образом. А ведь для Роберта это так важно, он праздника очень ждал. Само собой, напрямую не говорил, но она-то видела. Глядя на Роберта, Салли вспомнила одного мальчика из начальных классов, которые вела мать, — в рождественском представлении ему досталась главная роль. Напряжение было слишком велико, и после представления мальчик не выдержал — совсем расклеился. Так и Роберт. Впервые Салли подумала, что из них двоих она сильнее. И в случае чего именно она позаботится о нем, не наоборот.

Они поехали; по дороге Роберт молчал. Он вел на большой скорости и на одном из поворотов чуть не потерял управление. Днем прошлись уборочные машины, но дорога с тех пор успела подмерзнуть. Салли хотела попросить Роберта сбавить скорость, но не решалась — боялась стать похожей на придирчивую мать, которая вечно их с отцом пилила. И потом, гонки по темной и пустынной дороге будоражили кровь. Роберт поставил в проигрыватель компакт-диск — в салоне грянул рок. У нее закружилась голова — как тогда, под звездным небом. Куда только девалась прежняя робкая Салли? Потянувшись к Роберту, она положила руку ему на колено и медленно повела вверх.

Они проезжали Брей. Окна некоторых домов еще светились, но большинство жителей уже спали. Салли приходилось слышать о вечеринке в Хо — Кэтрин рассказывала. Хотя она так и не поняла, каким образом подруга туда попала. При мысли о Кэтрин в ней вновь зашевелились прежние злость и обида, и она старалась побороть их. В этот самый момент ее вдруг мотнуло — Роберт резко дал по тормозам, сворачивая с шоссе. Фургон пошел юзом, и Салли зажмурилась, представляя, что вот сейчас они слетят с дороги или ударятся об отбойник. И погибнут. Но Роберту удалось выровнять машину — развернувшись в обратном направлении, она остановилась.

— Вот черт! — выругался Роберт. — Этого еще не хватало! Копы сейчас на каждом шагу — проверяют «на выдох». — Он нервно хохотнул.

Салли поняла: Роберт и сам порядком струхнул. И снова она подумала о том, что сильнее его.

Роберт осторожно развернулся и поехал с холма к пляжу, на этот раз сбавив скорость. Подъезжая к дому, они увидели костер — огонь еще теплился.

Роберт представил Салли своей матери. А вдруг для этого он ее и пригласил? Знал, что мать будет на вечеринке, и хотел познакомить с ней? По крайней мере, Салли нравилось думать, будто она — его девушка, которую он знакомит со своей семьей. Впрочем, глядя на его мать, она засомневалась, что найдет с ней общий язык. Они встретили ее тут же, едва вошли в дом. Вид Селии привел Салли в замешательство: экстравагантное платье, на бледном лице выделялись длинные черные ресницы и неровно обведенные помадой губы. Салли много слышала о Селии Избистер, но видела ее впервые. И теперь, увидев, ни за что не сказала бы, что эта женщина — мать.

Но делиться своими впечатлениями с Робертом не стала — он-то встрече с матерью был явно рад. Роберт как будто метался между матерью и отцом, стремясь угодить обоим. Вот почему он так гнал на вечеринку. Однако отношения между Селией и Робертом показались Салли странными, непохожими на отношения матери и сына, — эти двое больше смахивали на любовников. Заметив ее, стоявшую на пороге с видом хозяйки, Роберт аж засиял. Подойдя, обнял мать за талию, притянул к себе. Таких нежностей с родителями у Салли никогда не было. Да ей и не хотелось — виделось в этом что-то нездоровое.

Салли не сразу прошла за Робертом в дом, помедлила, задержавшись во дворике. Здесь было так тихо, что ей показалось, будто она слышит шум накатывающей на берег волны. Должно быть, прилив. Подняв голову, она заметила в одном из окон верхнего этажа лицо мужчины — он смотрел на нее. Наверное, услышал шум подъезжающей машины и подошел глянуть, кто приехал. В мужчине Салли узнала Дункана Хантера.

Все гости к тому времени собрались в доме. Кто-то, уходя с пляжа, подбросил в затухавший огонь увесистую деревяшку, но и она почти прогорела — от костра остались одни тлеющие головешки и зола. Селия повела Роберта и Салли через просторную гостиную, в которой почти никого не было, с застекленными створчатыми дверями (через них и просматривался костер) в кухню. На плите стоял противень с поджаренными сосисками и печеной в мундире картошкой, уже успевшей остыть, — сморщенная коричневая кожура напоминала морщинистые черепашьи шеи. Но к еде никто не притронулся. Да и на обычную вечеринку это мало походило, хотя гости еще не думали расходиться, по-прежнему общались, что-то пили, но музыка почему-то была приглушена, всюду было тихо.

— У Дункана дочь пропала, — объяснила Селия. — Недавно приезжала полиция. Правда, подробностей я не знаю. Дункан звонил Фрэн, но и она мало что сказала. Будем надеяться, что все обойдется. Кэсси — девочка озорная, могла отойти и потеряться. Правда, за последнее время столько всего случилось… Можно представить, как Дункан переживает. Он сейчас наверху — караулит у телефона.

— Кэсси? — переспросила Салли. — Фрэн иногда просит меня с ней посидеть. — Ей приятно было заявить о своей пусть и отдаленной, но причастности к происшествию.

— Если с ней что-нибудь случится, он этого не переживет, — сказала Селия.

— Может, мы не вовремя? — Салли не представляла, каково это — потерять ребенка, но подумала, что в такой ситуации толпа гостей в доме вряд ли уместна.

— Вот еще, глупости какие! Оставайтесь. Дункан не выносит одиночества.

Манера Селии выражаться заставляла ее собеседников чувствовать себя неловко. Салли не испытывала к Селии ни малейшей симпатии, хотя ради Роберта готова была постараться. Может, она к его матери несправедлива. Видно, что та выпила немало. Небрежно нанесенная помада и смазанная подводка вокруг глаз придавали ей неряшливый вид. На рукав налипла какая-то гадость. Может, Маргарет и не была примерной матерью, но, по крайней мере, какие-никакие приличия соблюдала, знала, как вести себя на людях. Салли с радостью убралась бы из этого дома куда подальше, но продолжала накачиваться спиртным. Понимала, что не стоит, что лучше сохранить ясную голову, но, когда увидела, как Роберт и Селия о чем-то шепчутся, походя на двух влюбленных, уже не могла сдержаться.

Глава сорок четвертая

Сквозь дрему до Магнуса донеслись громкие голоса из коридора. Он решил, что кто-то, отмечая праздник, напился и теперь буянит. Как-то дядя взял его на праздничное шествие, еще мальчишкой, — он помнил, сколько тогда было пьяных. Видела шествие и Агнес — всего однажды. Она была еще совсем маленькой. Магнус помнил, как сияли ее глаза — она радовалась, что ей разрешили оставаться на улице так долго, вдобавок дядя угощал ее конфетами, пакетик которых нес в кармане.

Металлическая заслонка в массивной двери с лязгом сдвинулась. Лицо полицейского освещали лампы дневного света в коридоре. Магнус поелозил задницей по узкой койке и сел, прислонившись спиной к стене. Он не представлял, что полицейские хотели от него на этот раз. Может, собрались высылать? Навряд ли. Паром давно отчалил, да и самолеты в такое время не летают. Если, конечно, они не заказали спецрейс. И такое бывало. К примеру, если кто расхворается, его срочно переправляли в абердинский госпиталь, в котором всякое современное оборудование. Несмотря на охвативший его страх, Магнус невольно загордился при мысли о том, что ради него одного наймут целый самолет. Он спустил ноги с кровати.

Звякнула связка ключей, щелкнул отпираемый замок — дверь отворилась. Полицейский в форме посторонился, пропуская кого-то.

— К тебе пришли, — сказал он недовольно.

Магнус не понимал, почему тот не в духе, ведь он полицейскому ничего не сделал. Днем полицейский заходил в камеру — забрать поднос с пустой посудой. И при этом был в отличном настроении. Они даже перекинулись парой слов о праздничном шествии.

— Если не хочешь, можешь отказаться от встречи.

За спиной полицейского в форме Магнус разглядел следователя с Фэр-Айла. Тот стоял, сунув руки в карманы теплой стеганой куртки, — как пришел с улицы, так в ней и оставался.

У Магнуса мелькнула догадка: полицейский сердится вовсе не на него, а на следователя.

— Нет-нет, — поспешил он заверить, — отчего не поговорить? Конечно, поговорим.

— Может, адвоката вызвать?

На этот счет у Магнуса не было никаких сомнений — адвокат ему совсем не нравился.

Джимми Перес сел на пластиковый стул напротив. Полицейский удалился, но шагов его Магнус не слышал — небось стоит под дверью. Магнус задумался о том, почему полицейский остался в коридоре, а не вернулся к себе на пост, где уж точно приятнее. И потому пропустил первый вопрос следователя. Однако по возникшей паузе догадался — от него ждут ответа. Он смутился и в замешательстве стал озираться по сторонам.

— Магнус, вы меня поняли? — В голосе следователя проявилось нетерпение, а ведь раньше Магнус такого за ним не замечал. Разве что однажды, когда показал детективу ленточки Катрионы. — Кэсси пропала. Вы ее знаете? Знаете дочь миссис Хантер?

Магнус невольно расплылся в идиотской ухмылке. Ох уж эта ухмылка, из-за которой он вечно попадал в передряги. Магнус вспомнил девочку, которую везли на санках мимо его дома, вспомнил тот день, когда выпал снег, когда вороны кружили над утесом.

— Славная девчушка.

— Магнус, вы знаете, где она может быть? У вас есть хоть какие-то догадки?

Магнус покачал головой.

— Но вы ведь поможете мне найти ее?

— А что, меня выпустят? — неуверенно спросил он. — Я б помог, коли выпустят. Но небось ее столько народу ищет. А я уж совсем старый стал. — Он припомнил, что когда та, другая девочка, пропала, люди растянулись цепью и прочесывали холм. Он и рад был помочь, да приехали двое полицейских из Леруика и забрали его.

— Нет, Магнус, такая помощь мне не нужна. Я хочу, чтобы вы рассказали о Катрионе. Слышите, Магнус? Что с ней случилось?

Магнус открыл рот, но не издал ни звука.

— Магнус, это вы ее убили? Если так, просто признайтесь. Вот и поможете. Ну а если нет, но знаете, кто это сделал, не молчите. А уж мы будем действовать.

Сидевший на койке Магнус встал — ему трудно было дышать.

— Я обещал, — сказал он.

Заметив явное нетерпение следователя, он попятился. За дверью ли еще полицейский?

— Кому вы обещали?

— Матери.

«Ничего им не говори».

— Магнус, ваша мать умерла и ничего не узнает. К тому же она любила детей, правда? Она была бы только рада, если бы вы помогли нам найти Кэсси.

— Она любила Агнес, — сказал Магнус. — А меня, может, и нет, — прибавил он, хотя и понимал, что говорить о матери плохо никуда не годится.

— Расскажите мне, что произошло в тот день. Когда Катриона прибежала к вам в гости. В школе были каникулы, верно? День был солнечный и ветреный, так?

— Я работал в поле, — сказал Магнус. — Косил траву. Почти закончил и хотел поделать кой-чего в огороде. У нас тогда был огород — с той стороны дома, где тенек. Теперь-то мне уже не до огорода. Так, сажаю чуток картошки да вот репку. Ну и по весне зелень там всякую, а позже — капустку, морковку, лучок… — Магнус замолчал, чувствуя, что парень с Фэр-Айла теряет терпение, хотя выражение его лица при этом ничуть не изменилось. — Ну так вот, увидел я, что к нам на холм бегом взбирается девочка. С букетом цветов. Катрионе я всегда был рад, так что решил малость передохнуть, выпить кофейку. Оторваться от работы, чтобы поболтать с девочкой. — Магнус вскинул голову, как бы защищаясь. — Ведь в этом ничего дурного нет, правда?

— Конечно. Если это все, чего вы хотели.

Магнус промолчал.

— Так вы мне расскажете? — спросил его Джимми Перес.

Он говорил так тихо, что Магнусу приходилось напрягать слух, и это при том, что слышал он хорошо. Не то что некоторые старики. Не то что мать, которая под конец совсем оглохла. Мысли в голове Магнуса завертелись подобно карусели. Он вспомнил Катриону, больную Агнес. Вспомнил угрюмую мать — та сидела в кресле у камина и с ожесточением вязала: спицы так и мелькают. Вспомнил, как в воскресной школе грубо сколоченный деревянный стул с зазубринами постоянно занозил ноги. Как, задрав голову, смотрел на пылинки, танцующие в луче света из высокого узкого окна. Как слушал священника, который учил, что счастье можно обрести, лишь прощая — Господь прощал. Магнус не все понимал, только отдельные фразы. Их смысл прояснялся, как проясняются очертания отдельных предметов в тумане. И как потом во всем разуверился.

Магнус решил ничего следователю не рассказывать, но стоило ему открыть рот, как он все и выложил.

— Она взбиралась вверх по холму, в руке цветы; я знал, что она спешит к нам. Катрионе в голову не приходило, что, может, она некстати. Волосы она подвязала двумя ленточками… — Магнус сложил обе руки на голове, показывая, какая у девочки была прическа, — вышло навроде рожек. Я уже вымыл руки и сидел в кухне, собирался выпить кофейку. Катриона прям взяла да и вошла. Она никогда не стучала, прежде чем войти. По всему видать, ей хотелось пошалить. Может, то ветер? Когда он задувает, дети на игровой площадке так шумят, что мне дома слышно. Так вот, мать вязала. И не очень-то Катрионе обрадовалась. По ночам ее, бывало, мучила бессонница. Сдается мне, той ночью она почти не спала и хотела посидеть в тишине за вязанием.

— Ну а вы-то девочке обрадовались?

— Да, я завсегда был ей рад, — кивнул Магнус. — Предложил стакан молока и печенье. Но Катриона от молока отказалась и потребовала сок. А у нас сока отродясь не было. Она все никак не могла успокоиться. Иной раз Катриона приходила и сидела тихонько — рисовала. А то мать затевала печь — она ей помогала. Ну а в тот день носилась по всему дому, выдвигала ящички, заглядывала в шкафы… Вроде как ей скучно было. Она сама так сказала. — Магнус произнес это как-то неуверенно. Он с трудом представлял себе, что такое скука. Вот он сидит в камере взаперти, и это ему, понятное дело, совсем не по нраву. Он беспокоится, как там без него дом. Но чтобы скучать… Нет, он не скучал.

— Так вы хотите сказать, что она ушла? — спросил Перес. — Заскучала и ушла? Куда? К кому?

Молчание.

— Магнус?

— Она не ушла, — сказал он. — Забежала в мою комнату и принялась всюду лазать — искала что-нибудь интересное.

Он вспомнил, как Катриона распахнула дверь, забралась на его кровать и стала подпрыгивать; девочка смеялась, кончики ее косичек взлетали в такт прыжкам. Вспомнил, как смутился, глядя на нее, на ее смуглое тельце, на трусики — они выглядывали из-под юбочки всякий раз, как она подпрыгивала.

— Зря она так. Надо было сперва попросить разрешения.

— Надо было, — согласился с ним следователь.

Магнус думал, тот задаст очередной вопрос, но следователь молчал. Сидел и ждал, когда Магнус снова заговорит.

— Я сохранил кой-какие вещи Агнес, — продолжал Магнус. — Помните Агнес? Я вам про нее рассказывал. Моя сестра. Умерла в детстве — от коклюша. Мать велела ее вещи выбросить — не хотела, чтобы они оставались в доме. Но я не мог. Сложил их в коробку и спрятал под своей кроватью.

«А весной, когда мать убиралась во всем доме, прятал в другом месте».

Но об этом рассказывать не стал. Сомневался, что следователь поймет, каково это — иметь одну-единственную тайну, что-то, о чем знаешь только ты, никто больше.

— Катриона нашла коробку. После Агнес мало что осталось. Тряпичный заяц да кукла с длинными волосами. И только. Не то что сейчас, когда у ребятни много всяких игрушек.

— Выходит, вы не хотели, чтобы она с ними играла? — подсказал Перес. — Потому что это были игрушки Агнес?

— Совсем не так! — Магнус не знал, как этому полицейскому объяснить. — Я вовсе не жалел для нее игрушек. Просто боялся, что Катриона над ними посмеется, ведь она привыкла совсем к другим. Только она и не подумала смеяться — взяла куклу и стала баюкать ее на руках. Агнес тоже так делала. Брала куклу на руки и баюкала, напевая колыбельную. Катриона не пела, но обращалась с куклой осторожно. Даже спросила позволения расчесать ей волосы. Катриона не была плохой девочкой. Ни в коем разе! Просто уж больно непоседливой. Оттого с ней и не могли сладить.

— А дальше? — спросил следователь.

Магнус зажмурился. Но не для того, чтобы лучше вспомнить. Наоборот — он вовсе не хотел вспоминать. Но ничего не мог поделать. Зажмуривайся или нет, а память услужливо подсказывала.

В дверях возникла мать; ее поясницу по-прежнему охватывал пояс с воткнутой в него спицей. «Дай-ка мне!» Она протянула к девочке руку, требуя отдать куклу. Расшалившаяся Катриона обрадовалась возможности затеять возню и принялась скакать по комнате, держа куклу над головой. Но она ведь ничего не знала. Да и откуда? В доме Тейтов об Агнес после ее смерти не говорили. Суровая мать любимую дочь не забыла, с ее потерей так и не смирилась. А вот Магнусу даже имя произносить запретила. И Катриона не догадывалась, что у Магнуса была сестра. «Теперь это моя куколка — Магнус мне ее отдал». Мать повернулась к Магнусу, в глазах у нее стояла ледяная ненависть. Катриона, все еще пританцовывая и смеясь, хотела выбежать из комнаты.

Но не успела — мать схватила ножницы. Те самые, которыми отрезала шерстяную нить от клубка и кроила ткань. Не большие, тупые, а с узкими, остро заточенными лезвиями. Замахнулась, подняв высоко над головой, и обеими руками со всей силы ударила. Девочка не то вскрикнула, не то всхлипнула, шагнула в последний раз и рухнула замертво. Она лежала неподвижно, как кукла, упав на лоскутный коврик у камина. Магнус помнил, как мать вязала этот коврик: разрезав изношенную одежду на полоски, протягивала их вязальным крючком через отверстия неплотной мешковины. Опустившись на колени, Магнус посмотрел на Катриону. Потом, не зная, что делать, перевел взгляд на мать. Как быть? Позвонить Брюсам? Так телефона нет. Но он мог бы сбегать. Мать по обыкновению тихо, но твердо сказала: «А не надо было брать игрушки Агнес». И снова села в кресло, продолжив вязать.

Пришлось Магнусу самому решать, что делать. Он завернул тело в ковер и унес к себе в комнату. Крови на полу осталось совсем немного. Куклу и зайца Магнус положил обратно в коробку и задвинул под кровать. Когда Катрионы хватились и пришли к ним, он работал в огороде — подрубал мотыгой сорняки. «Нет, не видал». Потом приходили еще раз и спрашивали уже у матери, но она ответила то же самое. А пропажу коврика никто не заметил. Оно и немудрено — к Тейтам редко кто заглядывал. Когда стемнело, он раскатал коврик — Катриона лежала на спине ровно посередине. Магнус развязал ленточки, распустив девочке волосы, и понес ее на вершину холма. Небо к тому времени затянуло тучами — темень опустилась непроглядная. Как вороново крыло. Катриону искали — прочесывали мыс и скалистую гряду. Магнус видел свет фонариков, сам оставаясь незамеченным. Искали на побережье, а он унес ее от берега подальше. Оставив девочку на заросшем вереском болоте — прямо ей на лицо падали капли дождя, — он вернулся в дом за острой штыковой лопатой. Снова взобрался на холм и похоронил Катриону посреди торфяной насыпи, накидал сверху камней.

Закончил он уже на рассвете. И, хотя летние ночи короткие, никто его не заметил. Дома Магнус порезал коврик материными ножницами и сжег в камине. Пока он бросал лоскуты в огонь, мать оставалась у себя. А потом вышла и как ни в чем не бывало принялась варить ему на завтрак овсяную кашу. О происшедшем они никогда не заговаривали. Только однажды, когда за Магнусом пришли полицейские, мать велела: «Ничего им не говори».

— Вот так оно и было, — закончил он, когда больше рассказывать было нечего, а видение, стоявшее перед глазами, постепенно исчезло. — Вот что произошло.

Он видел, что надежд следователя не оправдал — тот ожидал услышать другое.

— Вот так оно и было, — повторил Магнус. — Простите.

Однако не замолчал — после долгих лет одиночества, когда не с кем было и словом перекинуться, Магнус начал привыкать к общению и принялся рассказывать следователю с Фэр-Айла о своей последней встрече с Кэтрин Росс. А о том, что когда-то мать наказала ему «ничего им не говорить», больше не вспоминал.

Глава сорок пятая

Весь вечер Фрэн считала минуты. И с каждой минутой уверенность в том, что Кэсси всего лишь затерялась в толпе и кто-нибудь из знакомых ее подобрал, таяла. Близилась полночь, а значит, праздник в самом разгаре. Во всем городе танцуют, слушают музыку, смеются. Мужчины напились и буянят. Словом, время совсем не детское — детей давно уложили спать. Фрэн вперила взгляд в стрелки часов, пытаясь замедлить их неумолимое приближение к той самой цифре. Но они сошлись на двенадцати. Не в силах видеть это, она зажмурилась.

На улице подмораживало. Такой холод пробирает до самых костей. И хотя Фрэн сидела в доме, в жарко натопленной комнате, она чувствовала этот холод. Шторы Фрэн не стала задергивать, чтобы видеть машины на дороге. И время от времени протирала запотевшее стекло. Из окна открывался вид на лужайку, густо покрытую инеем. Фрэн думала о Кэсси. Ей хотелось верить, что дочь не сидит запертой в темной комнате — Кэсси боялась темноты и всегда спала с включенным ночником, — что она где-нибудь на улице, лишь бы шарф и варежки по-прежнему были на ней. Фрэн вспомнила о ночных кошмарах, которые тревожили дочь, вспомнила, как полусонная Кэсси шла к ней за утешением. И невольно сморгнула — по щекам потекли слезы. Но она их даже не вытерла — у нее не осталось сил.

Рядом сидел Юэн. За столом — полная женщина из полиции; она молчала, ей явно было не по себе. Юэн плеснул в бокал Фрэн виски — совсем как она ему, когда заходила проведать после гибели Кэтрин. Фрэн из вежливости сделала глоток. Даже сейчас, сходя с ума от тревоги, потеряв всякую способность рассуждать здраво, она беспокоилась о том, как бы не обидеть Юэна. Он-то знал — его дочь мертва. А у нее оставалась надежда. Фрэн вспомнила, что испытала, когда нашла тела обеих девочек. Но истинное горе познала только сейчас.

Собака сидела в ванной комнате — уж слишком она напоминала о Кэсси. Фрэн не хотела ее видеть, вдыхать запах псины — ей становилось тошно.

Зазвонил телефон. Фрэн подскочила, схватила трубку прежде, чем раздался второй звонок, — откуда-то нашлись силы, мысли обрели четкость. Звонил Дункан:

— Что-нибудь прояснилось?

— Я дала бы тебе знать.

Услышав от Переса об исчезновении Кэсси, Дункан тут же позвонил ей, требуя подробностей. Фрэн ждала, что он обрушится с обвинениями — не уследила за дочерью. Случись такое с ним, она бы уже глаза ему выцарапала. Поначалу Фрэн не поняла, как он отнесся к происшедшему. Дункан говорил чужим голосом, сам на себя не был похож, и она решила, что он напился до чертиков и изо всех сил старается выглядеть трезвым. Но все было иначе. Дункан звонил каждый час, но злиться на него она не могла — ведь это она проглядела Кэсси, не он. И если бы отпустила дочь к отцу, ничего не случилось бы.

— Прости, — сказала Фрэн. Она говорила это всякий раз, как он звонил.

На том конце ответили не сразу:

— Не вини себя — ты ничего не могла сделать. Может, мне приехать?

— Нет, останься у себя — в обоих домах обязательно кто-то должен быть. На всякий случай.

Он хотел что-то сказать, но она перебила:

— Дункан, долго говорить не могу — жду звонка из полиции. Но как только что узнаю, сразу позвоню — обещаю.

Повесив трубку, Фрэн заметила в окне собственное отражение: размытый темный силуэт немолодой женщины. Неожиданно ее захлестнуло чувство острой жалости к самой себе. Она переехала на Шетланды ради Кэсси. Она лишь хотела спокойной жизни для себя и дочери, никакой другой цели у нее не было. И вдруг словно оказалась объектом чьего-то отвратительного розыгрыша. Мало того, что именно она нашла тела двух девочек, так теперь еще и дочь исчезла. Фрэн услышала собственные всхлипы: сейчас она оплакивала не Кэсси — себя.

Юэн подошел и протянул ей платок. Чистый, белоснежный, отглаженный. Прикосновение гладкой ткани к лицу было приятным.

— Как вас хватает на глажку? После всего этого? — Фрэн сказала первое, что пришло на ум.

Юэн не сразу понял. Потом чуть заметно улыбнулся:

— Да нет, это не я. Ко мне приходит женщина — убираться. Она и наводит порядок. Останься я один, все тут же полетело бы в тартарары. Да что там, вы и сами видели.

Фрэн показалось, что теперь Юэн полностью владел собой.

— Вы что-нибудь еще обнаружили в бумагах Кэтрин? — вдруг спросила она. — Что помогло бы полиции найти того, кто все это творит?

Юэн не успел ответить — с улицы донесся шум. Отражение в окне исчезло под вспыхнувшими фарами машины. Фрэн затаила дыхание; машина подъезжала, замедляя скорость, и остановилась.

Это был Джимми Перес. Она сразу догадалась — он один. И все же до последнего надеялась, что следователь обойдет машину и откроет заднюю дверцу, помогая ребенку выйти. Но следователь направился сразу к дому.

«Он приехал сообщить, что Кэсси нет в живых. Будь у него хорошие вести, позвонил бы, не тратил время на дорогу». Собака, услышав шаги, залаяла и начала бросаться на дверь ванной комнаты.

Едва только Перес возник на пороге, тут же произнес:

— Пока мне нечего вам сказать — мы ее не нашли.

Фрэн, успевшая убедить себя за те секунды, что следователь шел от машины к дому, в том, что Кэсси мертва, испытала облегчение. Она готова была его расцеловать.

— Мне надо спросить вас кое о чем, — сказал Перес.

— Конечно! О чем угодно.

Перес глянул на Юэна, стоявшего позади нее:

— Простите, но я хотел бы поговорить с миссис Хантер наедине. Вы не против?

— Пойду домой, — сказал Юэн. — Если я вам понадоблюсь, Фрэн, позвоните. Если нужно, я приду — как пожелаете. О времени не тревожьтесь — ложиться я не собираюсь.

Но Фрэн даже не заметила, как Юэн ушел. Понимала, что должна бы поблагодарить его и проводить до двери, должна предложить следователю кофе и что-нибудь поесть. Но вместо этого сидела как на иголках, ожидая вопросов. Она подумала, что у Переса возникла идея, может, даже не одна. Что есть надежда. Фрэн увидела огни другой машины, ехавшей из Леруика. Но машина не остановилась.

Перес выдвинул из-за обеденного стола тяжелый деревянный стул и сел напротив, заведя длинные ноги под стул. Женщина-полицейский отодвинулась со своим стулом подальше, в угол. Фрэн чувствовала, что следователь торопится и ждет от нее ответов быстрых и четких. Когда она на секунду замолчала, было видно, что он с трудом удержался, чтобы не поторопить ее. Однако сами вопросы показались ей лишенными всякого смысла — она не представляла, как они могут помочь в поисках. Следователь хотел знать, как Кэсси училась, куда Фрэн ходит, с кем общается, есть ли у нее друзья за пределами Врансуика. Но Фрэн не поинтересовалась, зачем ему такие подробности. Самое большее, что она могла сейчас сделать для дочери, это четко и правдиво отвечать. Остальное зависело от полиции.

Много времени разговор не занял — спустя четверть часа Перес поднялся со стула.

— Вам не стоит оставаться в доме одной, — сказал он.

— Юэн обещал вернуться.

— Нет, только не мистер Росс, слишком уж он близок ко всему этому. Может, кто-нибудь еще?

Фрэн вспомнила о Джэн Эллис, которая из лучших побуждений принесла ей собаку. Чей муж так отважно нарядился на праздник младенцем. Фрэн слышала, как уже на крыльце Перес вытащил мобильный и набрал номер. Как только машина Джэн остановилась у дома Фрэн, следователь уехал. Перед отъездом он ничего Фрэн не сказал. И она не пошла его провожать, догадалась: он не хочет убеждать ее, что все будет хорошо, не хочет давать обещаний, которые не сможет выполнить.

Глава сорок шестая

Отъехав от дома Фрэн Хантер, Джимми Перес повернул к Взгорку. Поравнявшись с домом старика, остановился, протер запотевшее лобовое стекло. В доме Гёнри горел свет, у Юэна Росса — тоже, но движения внутри заметно не было — Рой Тейлор принял меры предосторожности. Машины поставили так, чтобы с дороги их не было видно.

Перес был бы рад присоединиться к ним. Если заниматься чем-то конкретным, мрачные мысли не так донимают. И о страхе на время забываешь. Он мог бы целиком сосредоточиться на поисках и доказать свою теорию, в правильности которой уже не сомневался. Но так он Кэсси не найдет. А Перес был уверен — во Врансуике ее нет.

Он заставил себя сделать медленный вдох, выдох. И задумался: что дальше? В голове крутились странные мысли, они только отвлекали, и Пересу пришлось сделать над собой усилие, чтобы остановить беспорядочное мельтешение.

Вороны. Всякий раз, как он бывал в этой части острова днем, видел их — они кружили над полями. Интересно, куда эти птицы прячутся на ночь? Перес окинул взглядом замерзший мыс — вряд ли они укрываются на скальных уступах. Тогда где? Или они сидят и жмутся друг к дружке, стараясь согреться? Перес не представлял, как птицы выживают суровой зимой. Он вспомнил о вороне Магнуса — тот околел. Перес отвез клетку женщине, которая выхаживала увечных птиц и зверей, она кормила ворона так, как и велел Магнус, но смена обстановки птицу тревожила. Ворон издох в первую же ночь — по непонятной причине. Женщина сказала, что ничего не поделаешь, иногда такое случается.

Потом он подумал о Дункане — когда-то друг, а теперь вот враг. Что сказать ему, если Кэсси найдут мертвой? Тут мысли переметнулись к убийце. И внезапно Перес понял, как надо действовать. Завел двигатель, сдал назад, к воротам напротив дома Магнуса, разворачиваясь. И снова погнал на север.

В Леруике он позвонил Тейлору:

— Ну как?

— Ты оказался прав — мы нашли их. Хотя могли и мимо пройти — хорошо спрятаны.

«Но мимо ты не прошел», — подумал Перес. Он услышал в голосе Тейлора торжество, хотя тот и старался не подавать виду — сейчас радость была неуместна. И все-таки торжествовал: Кэтрин убил не Магнус Тейт. Парень из Инвернесса доказал: все они здесь заблуждаются. Парень из Инвернесса и парень с Фэр-Айла.

— Езжай в Куэндейл, поговори с тем молодым человеком. Похоже, я что-то прошляпил. — Вообще-то распоряжения полагалось отдавать Тейлору, но сейчас о субординации можно и забыть.

Поговорив с Тейлором, Перес связался с остальными — они осматривали танцевальные залы Леруика. К этому времени пляски уже заканчивались, народ расходился по домам. Те же, у кого еще оставались силы, отправлялись на частные вечеринки.

— Нашли?

— Нет, его давно уже не видели.

— А дома?

— Все тихо. Дверь была открыта, так что мы все там обыскали — никого.

Перес на малой скорости объезжал улицы, время от времени останавливаясь и спрашивая компании гуляк, возвращавшихся домой. Никто Роберта не видел, вот уже несколько часов. Перес снова позвонил:

— Опросите таксистов. И оповестите тех, кто работает на пароме, перевозящем на Уолсу, — он мог направиться к своему судну.

Действительно, так избавиться от маленького ребенка проще всего. Взять и бросить за борт. В ледяной воде девочка пробарахтается недолго, даже если умеет плавать. Он вдруг снова вспомнил о вороне — на секунду птица необъяснимым образом вклинилась в его мысли, но Перес отогнал ее — мертвую птицу. Так, вода… Глубина большого значения не имеет, важна стадия прилива. Если правильно рассчитать, тело вообще не найдут.

Перебирая в уме друзей с лодками, живущих неподалеку от Видлина, Перес прикидывал, кто из них сможет отвезти его на Уолсу. Потом у него возникло другое соображение: он встретил Селию у Дункана, так, возможно, имело смысл для начала поискать там? Второй раз за ночь Перес погнал к знакомому дому, пересекая широкие, заросшие вереском болотистые равнины.

На перекрестке возле Брей он заметил отчетливые следы — чью-то машину занесло — и сбавил скорость, спускаясь по насыпи к дому Дункана. На пляже он увидел лишь двоих — вернее, силуэты в отсветах догорающего костра. Но кто это, не разглядел.

Перес не представлял, что его ждет в самом доме, — не знал, как Дункан отнесся к исчезновению своей дочери. Он ничуть не удивился бы разудалой вечеринке и пьяному хозяину, который стремится произвести на гостей впечатление, притворяясь, будто ничего не случилось.

Однако кругом стояла тишина. Перес заглушил мотор, но звуков музыки так и не услышал. Легкий бриз, дувший вместе с приливом, стих — дым из высокой печной трубы поднимался прямо вверх. Перес увидел его в свете луны, почуял запах горящего дерева.

Он вошел без стука. На кухне в плетеном кресле со спинкой-капюшоном спала, поджав под себя ноги, какая-то молодая женщина. Двое мужчин сидели за столом и ели тосты. Они были в костюмах с галстуками — наверняка приехали после деловой встречи в городе. Заслышав шаги Переса, мужчины подняли головы, но приняли его за гостя Дункана.

— Привет, — сказал один из них, ничуть не удивившись тому, что гость объявился в два ночи. — Он у себя, наверху. Но вообще-то ему не до веселья. — Судя по акценту, говоривший был не из местных; Перес принял его за одного из деловых партнеров Дункана.

Ничего не ответив, он прошел в гостиную. Там на одном из диванов он увидел ту самую юную парочку, которую застукал в постели наверху; они сидели обнявшись. У парочки был сонный вид, но они не спали, а будто погрузились в себя — Перес заметил их остекленелый взгляд. Селия расположилась на полу и смотрела на огонь в камине. Время от времени она ворошила головешки кованой кочергой — из-под кочерги вылетали снопы искр. Пересу показалось, что она плакала.

— Роберт здесь?

Она обернулась к нему:

— Был. Где сейчас, не знаю. Его фургон еще на месте?

Селия даже не поинтересовалась, зачем ему Роберт, не спросила, есть ли какие известия о Кэсси. Пересу нестерпимо захотелось крикнуть во все горло, сделать что-нибудь такое, что их всех растормошит. Как могут они слоняться без дела, сонные как мухи, когда девочка пропала?

Ничего не сказав, он торопливо вышел наружу. Болван, как же сразу не догадался проверить? Фургон был здесь. Прежде чем подойти, он на всякий случай переставил свою машину так, чтобы она перегородила путь. Вдруг Роберт вздумает удрать? Не хватало еще так опозориться.

Перес дернул ручку дверцы со стороны водительского сиденья — заперта. Заглянул через боковое стекло, посветил фонариком. Но видно было плохо — разводы от высохшей соли на стекле отражали свет. Наклонился, вглядываясь, и на пассажирском кресле увидел розовую перчатку. Правда, Кэсси она принадлежать не могла — слишком большая. Задние сиденья он не видел — их просто не было. За пассажирскими креслами шла перегородка из листового железа. Перес подергал ручку задних дверей. Лязгнул запорный механизм, и ручка поддалась; он потянул на себя — дверь открылась.

В фургоне Перес увидел кучу тряпок. Запретив себе даже думать, что это может быть, он посветил фонариком — луч выхватил из темноты пару широко раскрытых от ужаса глаз. Кэсси была жива. Только шевельнуться не могла — руки обмотаны бечевкой, завязанной в узел по всем правилам. Изо рта торчал кляп — лоскут промасленной тряпки.

Перес выхватил из кармана перочинный нож, перерезал бечевку, вынул кляп изо рта. И вытащил девочку из фургона, держа на руках осторожно, как новорожденную.

Кэсси начала бить дрожь. Перес бросился с ней к дому; едва переступив порог, он громко позвал Дункана. Тот помчался к ним, перепрыгивая несколько ступенек разом.

Глава сорок седьмая

Оглядевшись, Салли увидела, что находится на пляже, но как пришла, совсем не помнила. Было холодно, хотя Роберт снял с себя куртку и набросил ей на плечи, да и догоравший костер немного согревал. Салли вдруг решила, что на сегодня с нее хватит — пора домой. Родители спят; она тихонько пройдет в кухню, заварит себе чай. Салли порядком вымоталась и готова была рухнуть на свою девичью кроватку, в которой спала с тех самых пор, как выросла из детской. Накрыться бы теплым одеялом и провалиться в сон. Вот чего ей хотелось больше всего. Но Роберт был настроен поговорить:

— Кэтрин рассказывала тебе о том, что произошло, когда мы с ней встретились здесь в прошлый раз?

— Даже слышать не хочу.

— Рассказывала, что с ней было?

— Послушай, меня это не интересует. Не сейчас.

Салли прислонилась к нему, глаза слипались. Сквозь куртку она чувствовала висевший у Роберта на поясе нож, но он ей не мешал; к тому же она слишком устала, чтобы пошевелиться. Неужели от выпитого? Неужели это вино так действует: вгоняет в сон, заставляет все забыть?

— Мама с самого начала оказалась права насчет Кэтрин, — сказал Роберт.

Его слова в одно ухо Салли влетали, в другое вылетали. К чему он клонит? Ничего не поделаешь — придется выслушать.

— О чем ты?

— Мама сказала, что Кэтрин эта — девица с причудами. Просто дрянь, а не человек.

— Эй, полегче — она все-таки была моей подругой, — пробормотала Салли. И сама удивилась: с чего это вдруг защищает Кэтрин? Да еще от Роберта?

— Она вздумала посмеяться надо мной. Я и не сдержался.

— Да ладно, не сдержался и не сдержался. Теперь-то все равно — она мертва.

— Кэтрин мне нравилась, — продолжал Роберт. — Я в нее влюбился. Оказалось, это входило в ее планы. Мама сказала — на это она и рассчитывала. Сказала, что девчонка встречалась со мной лишь для того, чтобы потом спровоцировать.

«Вот только мать в эти дела не впутывай — достало уже!»

Салли живо представила себе их совместную жизнь. Случись что, Роберт тут же помчится к мамочке — плакаться в жилетку. И будет слушать ее во всем. Как знать, может, она еще скажет своей матери спасибо за то, что та вечно ее изводила, придиралась, не лезла с телячьими нежностями. Родителей лучше ненавидеть.

За несколько шагов от костра земля оставалась под коркой льда — когда волны откатывали, вода сбегала по льду струйками, отражая тусклый лунный свет.

— Она сняла меня на камеру, — сказал Роберт.

— Она всех снимала.

— Она сняла меня в тот момент, когда я ее ударил. В тот самый вечер. Довела меня до белого каления, и я не сдержался — дал ей пощечину. На щеке аж пятерня осталась. Она сама напрашивалась. Ей нужен был хороший кадр для фильма. Так заявила. Установила камеру на треногу, а потом спровоцировала меня. Я в тот момент про камеру и думать забыл. Будто я — дрессированный тюлень.

«Господи, — подумала Салли, — ну и дела!»

— Слышишь?

Салли хотела от него отодвинуться, но он схватил ее за плечи, притянув к себе.

— Что, и меня ударишь?

Как будто не она говорила, а кто другой. Зря — не стоило язвить на его счет. Он не виноват в том, что ударил Кэтрин, — Салли сама прекрасно знала, что та из себя представляла. К тому же, если Роберта разозлить, ничего хорошего из этого не выйдет.

— Нет. — Роберт вел себя как сопливый мальчишка, и Салли не могла отделаться от ощущения, что перед ней один из подопечных матери. — Нет, с чего ты взяла.

— Отойди от нее, — раздался мужской голос.

За шумом прибоя Салли и Роберт не услышали шагов Джимми Переса. Салли подумала, что инспектор ступал по гальке очень тихо. Он вообще был человеком тихим. И даже когда повторил свои слова, голоса не повысил. Они разом обернулись.

— Роберт, иди к матери — она хочет с тобой поговорить.

Роберт тут же подчинился, встал, и Салли подумала: «Вот и все — Селия победила. Стоит ей позвать, он тут же бежит на зов». Она понимала, что, может быть, никогда больше Роберта не увидит. И смотрела ему вслед, пока он не скрылся в темноте. Чуть дальше на пляже что-то происходило: голоса, какая-то возня… Салли не представляла, что там такое. Она вдруг подумала, что походка у Роберта неуклюжая — ноги коротковаты, а центр тяжести, зад, слишком низко. И теперь недоумевала, как вообще могла за ним бегать. Роберт оставил ей свою куртку, но она дрожала и подвинулась поближе к огню — щеку обдало жаром. «Будет красное пятно — совсем как от пощечины», — подумалось ей. В руке она сжимала нож, который незаметно вытащила из ножен Роберта, когда тот схватил ее за плечи.

— Так ты собиралась убить и его? — спросил полицейский.

Салли не ответила. Повертела нож — в нем отразились тлеющие угли костра. Причудливые отсветы пламени растеклись по лезвию алой кровью.

— Мы нашли Кэсси. С ней все хорошо.

— Роберт тут ни при чем, — сказала Салли. — Просто он забыл запереть заднюю дверцу фургона. Кэсси заблудилась в толпе, и я обещала отвести ее к матери. В фургоне лежала бечевка. А я когда-то была в отряде девочек-скаутов. И умею вязать узлы.

Она замолчала. Когда у поворота на Брей фургон занесло, она слышала, как перекатилась Кэсси, ударившись о стенку грузового отделения. Но пьяный Роберт ничего не почувствовал.

— Но почему она? — спросил следователь. — Впрочем, ты не обязана отвечать на мои вопросы без адвоката. И все же… я не понимаю. Кэсси всего-навсего ребенок. Она-то тебе чем помешала?

— Она видела меня той ночью — вместе с Кэтрин. Ей приснился кошмар, и она проснулась. Светила луна, и она увидела меня в окно. Я потом пыталась убедить ее, что это был сон. Но когда сегодня вечером заметила в толпе, испуганную и потерянную, то решила, что рисковать не стоит. Вот тупица!

«Но дело было не только в этом. Дело было в самой девчонке. Видно же, что она вырастет в точности как Кэтрин — дерзкой, уверенной в себе. Таких сверстники не тюкают, такие по утрам не мучаются животом, страшась идти в школу. Они сами кого хочешь обидят. И за словом в карман не полезут. Права была мать — эта мелюзга слишком много о себе думает».

— Почему ты не убила девочку сразу?

Салли пожала плечами:

— А как по-вашему? Хотела дождаться, пока все стихнет.

«Стихнет, как в ту ночь, когда я убила Кэтрин. В ночь, похожую на эту».

— Тебе для этого понадобился нож?

Салли молчала.

— Теперь он тебе ни к чему, — сказал следователь. — Лучше дай его мне.

Она не ответила. Сидела на песке и смотрела на нож, лежавший на колене. Издалека доносилось тарахтение моторов — вечеринка закончилась, гости разъезжались. Роберт отправится домой со своей мамашей; эти двое друг друга стоили.

— Салли, дай мне нож.

У Салли мелькнуло в голове: если броситься на него с ножом, он ничего не успеет сделать. Интересно, будут ли обсуждать убийство следователя с тем же интересом, что и убийство Кэтрин? Может, шуму поднимется еще больше. Салли вообразила, с каким удовольствием сделает это: нож пробьет кость, брызнет кровь, а она будет стоять и смотреть на умирающего, чья жизнь по капле вытекает, пропитывая заледенелый песок. Конечно, тут уж ее точно схватят. Впрочем, убив Кэтрин, она твердо знала — в конце концов ее вычислят. Даже когда старика арестовали. Это ведь Шетланды, тут и пернуть нельзя, чтобы об этом не узнал весь остров. И вообще, она бы здорово расстроилась, если бы имя настоящего убийцы осталось неизвестным. Представить только, какие физиономии будут у ее школьных подруг! Она бы многое дала, чтобы оказаться в комнате отдыха в тот самый момент, когда они узнают, когда ее лицо появится на первых полосах газет, когда ее покажут по телевизору. Она станет знаменитостью.

— Салли, дай его мне.

Она сжала костяную рукоятку, готовясь нанести удар, но тут на нее снова накатила усталость. Она привстала, из последних сил замахнулась и швырнула нож в море. Вращаясь в воздухе, он упал где-то на мелководье. В ночи всплеска она не увидела — только услышала.

Следователь подошел к ней и протянул руку, помогая встать с песка. В его жесте не было ни грубости, ни неприязни — он просто хотел помочь. Обхватив Салли одной рукой за плечи, он повел ее с пляжа. Со стороны их вполне можно было принять за влюбленную парочку.

Глава сорок восьмая

Следующим утром Перес подвез Роя Тейлора до аэропорта. Теперь, когда истинный убийца Кэтрин Росс был найден, следователь из Инвернесса не хотел дольше задерживаться. Неугомонный дух, который ему до поры до времени удавалось обуздывать, гнал дальше — в мыслях он был уже в Инвернессе, где его ждало новое дело. Прощаясь с Пересом в зале ожидания, Тейлор тепло пожал ему руку и зашагал к трапу самолета в Абердин; так и не обернулся. Перес дождался, пока самолет поднимется в воздух. Хотелось бы ему оказаться в салоне самолета. Он до сих пор не решил, как быть с фермой. Мать уже не спрашивала — оставила всякую надежду. Наверное, смирилась с мыслью о том, что домой сын больше не вернется.

На обратном пути в Леруик он заехал к Фрэн Хантер. Подъезжая к ее дому, Перес убеждал себя, что решение заглянуть к ней возникло спонтанно. Однако на самом деле мысль вертелась в голове с тех пор, как он уехал из аэропорта. Да что там, еще дома Перес подумал: неплохо бы к ним заскочить.

Он постучал; Фрэн откликнулась, приглашая войти. Хотя сама продолжала возиться у стиральной машинки — вытаскивала чистое белье.

— Вот, решил узнать, как Кэсси себя чувствует.

— Все еще спит. Домой мы добрались уже на рассвете. Врач внимательно ее осмотрел, но нашел лишь пару синяков — от ударов в фургоне.

Оба понимали — не физической травмы следует опасаться.

Фрэн, закончив с бельем, распрямилась:

— Вероятно, не стоит спрашивать, как все было, да? Следствие еще не закончено?

— Спрашивайте о чем угодно. Вы ведь не побежите к журналистам. Да и кто, как не вы, имеет право знать.

— Скажите честно, вы меня подозревали?

— Нет, — ответил Перес не раздумывая. — Даже мысли такой не было.

Фрэн поставила воду на плиту, достала кофейник, стоявший на сушилке, и насыпала ложечкой кофе.

— Знаете, я так и не поняла, почему она это сделала. Нет, я помню себя в юности — бывало, тоже с кем-то не ладила. В таком возрасте случается. То видишь в человеке родственную душу, а то недоумеваешь — откуда в нем столько жестокости. Но мысль задушить шарфом в голову не приходила.

— Дело не в том, что две подруги перестали ладить между собой.

Фрэн налила ему кофе, не забыв, что он пьет черный, без молока.

— У Салли еще в начальных классах отношения с одноклассниками не складывались. Меня в школьные годы тоже, бывало, задирали; представляю, каково ей было. Да еще мать — учительница. Ей нелегко приходилось.

— Еще бы! Особенно если мать — Маргарет Гёнри. Сущий кошмар.

— Когда Салли перешла в старшие классы, стало только хуже. Эдак доставали по привычке, ежедневно. Знаете, ребята иногда как бы ненароком задевают, ставят подножку?.. Тут же другое — ее попросту игнорировали, не принимали в свою компанию. Она никому не была нужна. Ей ясно давали понять — она никому не интересна. Может, со временем у нее даже возникла навязчивая идея, будто одноклассники сплетничают о ней по углам.

— А как же Кэтрин? Она-то ею интересовалась.

— Кэтрин на мнение других было плевать — у нее в жизни была цель, и она к ней упорно шла. Салли ей страшно завидовала.

— Но откуда вам все это известно?

— Так Салли сама и рассказала. Посвятила нас во все, до мельчайших подробностей. Знаете, она как будто упивается вниманием к собственной персоне.

Фрэн сидела спиной к камину.

— Неужели они обе были к нему неравнодушны? Неужели из-за него соперничали? Не представляю, как такой парень мог нравиться Кэтрин.

Перес невольно улыбнулся:

— Нет, конечно. Он тут ни при чем. Да, Салли была от Роберта без ума. Вы ведь тоже это заметили, правда? Красивый, высокий, мускулистый, обладатель шикарного рыболовецкого судна… Ее родители такой выбор уж точно не одобрили бы. К тому же он стал ее первым мужчиной. У Кэтрин же интерес был… — Перес замялся, подбирая слова, — скорее академический.

— Что вы имеете в виду?

— Им в школе дали задание. И она к нему готовилась — снимала фильм.

— Ах, ну да! — вспомнила Фрэн. — «Огонь и лед».

— Как я понял, фильм представлял собой нечто вроде антропологического исследования Шетландов. Критический анализ. Но Кэтрин не просто снимала на камеру все, что видела. Она выступала в качестве режиссера. Режиссировала, добиваясь определенного результата. Взять того учителя, который пригласил ее к себе, решив за ней приударить… Кэтрин притворилась возмущенной, а на самом деле этого и добивалась. Она сняла его скрытой камерой. Потом паренек из Куэндейла, который открылся ей… Она отвергла парня, оскорбила в лучших чувствах, засняв все это на камеру. Именно он подвозил девушек домой на Новый год. Салли утверждает, что не разглядела, кто сидел за рулем. Но я уверен — она его узнала, они же учились вместе. Просто хотела напустить вокруг истории с Кэтрин туману.

Он замолчал, попивая кофе, который оказался очень даже хорош. В конце концов, спешки никакой, а сидеть в компании Фрэн в ее уютном натопленном домике так приятно.

— Кэтрин знала, что отца Роберта избрали на роль Старины Ярла, знала, что Роберт спит и видит, как в свое время займет его место. Знала, что он болезненно воспринимал любую критику в адрес отца. Роберт всегда предпочитал девушек молоденьких. Может, с ними чувствовал себя уверенней. Он так до конца и не повзрослел. Не хочу сказать, что она его вынудила напрямую. Но подстроила все так, что он встал перед выбором: сдержаться или дать чувствам волю. И он не сдержался.

Перес вдруг запнулся. Ему не хотелось рассказывать, что, посмеявшись над Робертом, Кэтрин тем самым его спровоцировала. Не хотелось намекать на то, что девушка, по сути, сама напросилась на пощечину. Как это будет выглядеть со стороны? Ведь Фрэн — молодая женщина современных взглядов, она жила в Лондоне. За кого она его, Переса, примет? Но факт есть факт — Кэтрин добилась того, чего хотела, и торжествовала.

Перес с запинкой продолжал:

— Кэтрин сняла Роберта на камеру. В ее фильме он предстал совсем в ином свете. И она собиралась продемонстрировать это всему классу. Как понимаете, в тот же день о фильме знал бы весь остров. Роберту могли даже предъявить обвинение, вызвать в суд. А его отец довольно натерпелся из-за любовной связи своей жены. Представьте, если к этому прибавилось бы еще и судебное разбирательство.

— Выходит, у Роберта был мотив для убийства Кэтрин, — заключила Фрэн. — Но убила Салли. Так? Или я чего-то не поняла? — Она сдвинула брови, но не от беспокойства, а от любопытства.

У Переса отлегло от сердца — значит, недавние трагические события не оставили в ее душе глубокого следа. Хотя… он опять думает прежде всего о себе. Ведь случись с Кэсси беда, он не осмелился бы посмотреть Фрэн в глаза.

— Как я уже говорил, Салли втрескалась в Роберта по уши. Хотя сам он вряд ли думал о серьезных отношениях. В Новый год Роберт слишком много выпил, вот они и оказались вместе. Только и всего. Ну а Салли нафантазировала себе всякого. Послушать ее, так чуть ли не свадебное платье уже выбирала — вот до чего у нее дошло. В свой последний день Кэтрин была в гостях у Магнуса Тейта. И он рассказал ей о Катрионе Брюс. Тайну своей матери Магнус не выдал. Фактически — нет. Но рассказал Кэтрин о девочке, а она все это сняла. Вечером Кэтрин и Салли встретились.

Перес поставил чашку на стол, представляя, как все было.

— Они сидели у Кэтрин, одни. Кэтрин знала, что отец сразу после школы домой не придет — они с коллегами собирались в ресторан. А мать Салли была уверена, что ее дочь — у себя в комнате, готовит уроки. Маргарет не одобряла вечерних прогулок Салли, даже если та шла к Кэтрин, которая жила по соседству. Так что Салли приходилось отлучаться из дому тайком. И вот они разговаривали. Все мысли Кэтрин были о фильме, об отснятом материале. Еще бы, такие сюжеты! Роберт Избистер ведет себя по-скотски, Магнус Тейт раскрывает тайну исчезновения девочки, откровенничает о давней враждебности односельчан. Ничуть не похоже на лубочные картинки Шетландов, призванные завлекать туристов. Кэтрин показала фильм Салли. При этом они выпили. Немного — бутылку вина на двоих. Но этого хватило, чтобы они почувствовали себя свободнее. Кэтрин наверняка выложила Салли все, что думает о Роберте. Можете себе представить ее язвительные выпады: «Да как ты можешь общаться с таким типом? Мне и находиться-то рядом с ним противно». Салли как будто снова оказалась среди одноклассников, которые над ней измывались.

В какой-то момент девушки вышли на улицу. Может, то была идея Кэтрин — не исключено, что она задумала снять очередной эпизод. Снегопад еще не начался. Кэсси проснулась, посмотрела в окно. И увидела двух девушек. Было скользко, и они шли, держась друг за друга. В свете луны их силуэты четко выделялись на белом снегу. Сцена с Робертом Избистером не выходила у Кэтрин из головы. Может, она искренне думала уберечь Салли, понимала — в конце концов парень ее бросит. Но скорее всего, решила вызвать у подруги взрыв эмоций, засняв сцену на камеру, — она любила драматические эффекты. И это ей удалось — Салли не совладала с собой. Когда сегодня утром мы ее допрашивали, она призналась, что всего-навсего хотела остановить поток насмешек — затянула на горле подруги шарф, заставив ее навсегда умолкнуть. Кэтрин осталась лежать в снегу. Ваша дочь видела, как Салли вернулась к дому Россов одна. Но полусонная Кэсси не осознавала всей важности увиденного. И только когда Салли пришла к вам домой, Кэсси увидела ее в пальто, которое было на ней в ту ночь, и вспомнила. Она не понимала, насколько все серьезно, но ее все равно это беспокоило. И наверняка девочка что-то сказала Салли.

— А ведь я оставляла Кэсси с ней. Дважды. — Фрэн вспомнила рисунок дочери на песке. Значит, Кэсси знала, что Кэтрин нет в живых. — Я должна была догадаться.

— Но как? Никто из нас и не думал ее подозревать. — Пересу хотелось обнять Фрэн за плечи, сказать, что все уже позади. Но он понимал — нельзя давать волю эмоциям. И сцепил ладони, переплетя пальцы, чтобы побороть искушение. — Магнус тоже видел. Кое-что. Видел, как девушки прошли к полю. А обратно вернулась только одна. Рано утром он обнаружил Кэтрин мертвой. Тогда и смахнул снег, которым припорошило ее лицо.

— Но почему он никому ничего не сказал?

Перес помолчал.

— В прошлый раз, когда Катриона исчезла, его забрали в полицейский участок, где с ним плохо обращались. Он знал, что никто ему не поверит. Если бы он не рассказал мне обо всем вовремя, Кэсси не удалось бы спасти. Я попросил Тейлора обыскать дом Гёнри. В комнате Салли он нашел связку ключей Кэтрин. Вот каким образом пропал фильм.

— Выходит, Салли убила Кэтрин, защищая того, кто не испытывал к ней никаких чувств.

— Похоже, убив, угрызениями совести она не мучилась. — Перес решил, что Фрэн имеет право знать всю историю целиком. — Забравшись к Россам, Салли унесла с собой видеокамеру. При этом она, конечно же, надела перчатки — на улице было холодно. Пробралась в комнату Кэтрин, нашла сценарий, диск, удалила «Огонь и лед» из компьютера. И вернулась домой. Ее родители к тому времени крепко спали — они ничего не услышали. Они вообще не догадывались, что дочь куда-то выходила. Салли была абсолютно спокойна, она даже заварила себе перед сном чашку чаю.

Ненадолго установилась тишина.

Перес понимал, что ему пора. После ареста предстояло еще немало работы, доверить которую Сэнди было рискованно.

Наконец он нехотя поднялся; Фрэн тоже встала.

— Спасибо вам, — сказала она.

Он хотел было ответить, что, мол, не за что, это его работа, но не успел — Фрэн подошла и чмокнула его в щеку. Легкий, мимолетный поцелуй. В знак признательности.

— Спасибо, — повторила она, закрывая за ним дверь.

Перес отправился обратно в Леруик. По дороге в полицейский участок он заехал домой и позвонил матери.

Благодарности

Было довольно самонадеянно с моей стороны выбрать местом действия своего романа Шетланды, живя при этом в Западном Йоркшире. И без помощи и поддержки шетландцев у меня ничего не получилось бы. Я благодарю за содействие Боба Ганна, а также всех сотрудников Фонда охраны искусств Шетландов, особенно Крисси и Алекса. Выражаю свою признательность Мораг из библиотеки Леруика. Говорю спасибо юным Бекки и Флортье за то, что напомнили, каково это — быть молодыми, а Бекки — еще и за подробные замечания по рукописи. Отдельного упоминания заслуживает остров Фэр-Айл, откуда все началось, где у меня остались друзья. Однако, несмотря на неоценимую помощь, не исключено, что в книгу все же закрались досадные неточности. Если так, то они — мои и только мои.

Об авторе

До начала своей писательской карьеры Энн Кливз успела поработать инспектором по надзору за условно осужденными, поваром на орнитологической станции, добровольцем в составе береговой охраны. Сейчас она занимается популяризацией чтения в рамках библиотечной сети муниципального района Кёрклиз, временно исполняет обязанности чтеца при Фестивале детектива в Харрогите, а также является членом «Убойного отдела», виртуального клуба писателей севера Великобритании, пропагандирующих детективный жанр.

В 2006 году роман «Вороново крыло» получил премию «Кинжал Дункана Лори» как лучший роман детективного жанра.

Энн Кливз живет в Западном Йоркшире.

© Ann Cleeves, Raven Black, 2006

© Ольга Дементиевская, перевод, 2012

© Фантом Пресс, оформление, издание, 2012

Канун Нового года, празднуемый в Шотландии; имеет языческие корни. —
«Старое доброе время» — шотландская песня на стихи Роберта Бёрнса, пер. названия С. Я. Маршака.
Рудольф Штайнер (1861–1925) — австрийский философ-мистик, писатель, эзотерик. Основатель вальдорфской педагогики, базирующейся на чувственно-сверхчувственном познании, образном мышлении, сопереживании.
Фестиваль огня, традиционный шотландский праздник, уходящий корнями в скандинавскую культуру.
Старина Ярл — предводитель отряда викингов, шествующих во время праздника.
Скаут-волчонок — член международного движения бойскаутов, как правило, мальчик от 7 до 11 лет; Акела, вожак стаи, — из взрослых, возглавляет группу мальчиков-скаутов.
Перевод О. И. Василенко.
«Селтик» — шотландский футбольный клуб из города Глазго.