На дворе стоял март, когда новенькая по имени Ая Отонаси вошла в наш кабинет. Весь класс был ошеломлен ее красотой и сгорал от любопытства, почему она перевелась в конце учебного года. Ее «представление», однако, ограничилось простым сообщением имени, после чего над классом повисла мертвая тишина. По крайней мере, пока… — Кадзуки Хосино. …она не назвала мое имя. — Я здесь, чтобы раздавить тебя. Версия текста от 27.05.12. Последнюю версию можно найти на http://ushwood.narod.ru/unh/unh.html Перевод с английского языка — Ushwood Бета-редактирование — Danholm Любое коммерческое использование данного текста или его фрагментов запрещено

Эйдзи Микагэ

Пустые шкатулки и нулевая Мария. Том 2

Пролог

Я был там — в том месте, которое помню только, пока сплю.

Я уже знал человека, стоявшего передо мной. Но поскольку я не принял «шкатулку», то и вспомнить это место не могу, кроме как во сне. И когда именно был этот разговор, тоже не знаю.

— Помнишь, что я тебе говорил в прошлый раз? О том, что я могу тебя отличать от других, хотя вообще тебе подобные все на одно лицо.

Не помню. У меня такое ощущение, что я правда когда-то слышал эти слова, но в то же время такое ощущение, что не слышал.

— После недавних событий я начал понимать, почему это так. Почему я могу отличать тебя от других? Причина. Вероятно, это потому, что ты, ничего не отвергая, в то же время ничего не принимаешь.

Для меня это не более чем игра слов.

— В первую очередь: «повседневная жизнь», о которой ты все время говоришь, — совсем не то, что «повседневная жизнь», как ее понимают все. Ты в свое понимание «повседневной жизни» включаешь и то, что «чему суждено быть утраченным, будет утрачено», правда? Это-то и отличается от понимания «повседневной жизни» другими. Другие люди н е у м е ю т р е ш а т ь п р о б л е м ы п о м е р е и х в о з н и к н о в е н и я.

Эти слова он произнес улыбаясь.

— Любой и каждый человек искажен. И их «повседневная жизнь» искажена в соответствии с их представлениями и ценностями. Можно сказать, что «шкатулка» навязывает это искажение другим. Ты чутко воспринимаешь эти умышленные искажения «повседневной жизни» чужими «шкатулками» — и находишь их отвратительными. Или я ошибаюсь?

Я правда без понятия, о чем это он. Отпусти меня уже.

— На этот раз под ударом оказался ты сам. И все же ты не позволил личности «владельца» поколебать тебя, ты остался собой. Потому что ты автоматически распознаешь искажения, вызванные другими, именно как искажения. И вполне естественно, что ты их не приемлешь, раз уж знаешь, что это искажения. Но знаешь? Именно твоя способность обнаруживать такие искажения и отличает тебя от других. Следовательно — т ы н и ч е г о н е п р и н и м а е ш ь.

Я машинально нахмурил брови, но он, не обращая на это внимания, продолжил.

— С моей точки зрения, ты видишь ужасающе мало. Но тем не менее — у тебя есть такой дар. Ааа, кажется, понимаю. Возможно, ты — похож на меня.

Прекрати уже.

На мой взгляд, он омерзителен.

Когда я ему так и сказал, он рассмеялся, и его текучая внешность стала какой-то знакомой.

«0», выглядящий точь-в-точь как я, Кадзуки Хосино, произнес:

— Могу ли я рассматривать это как нелюбовь к себе подобному?

Неправда!

У нас с тобой совершенно ничего общего.

29 апреля (среда), День Сёва[1]

29 апреля (среда) 00:02

Начало первого дня

29 апреля (среда) 23:57

Конец первого дня

30 апреля (четверг)

30 апреля (четверг) 00:00

Начало второго дня

30 апреля (четверг) 12:37

Обеденный перерыв.

Я зевнул. Виной тому был, скорей всего, загадочный телефонный звонок, разбудивший меня в шесть утра.

«Сегодня я приготовлю тебе бэнто[2]».

Звонок был сброшен прежде, чем я успел хоть что-то сказать в ответ.

Какого?..

Шел последний день апреля, началась Золотая неделя, скоро нас ждут несколько выходных подряд. Я вышел в коридор и, как всегда, стал ждать Отонаси-сан. Мы каждый день обедаем в школьной столовке, но вот сегодня она впервые делает для меня бэнто.

— Кадзу-кун! Я все слышала, Кадзу-кун! Сегодня тебя ожидает большое событие, Бэнто-с-Марией, да?!

Шумная парочка тут как тут. Коконе обошла меня со всех сторон, Харуаки стоял рядом и ухмылялся.

— Харуаки, я же тебе говорил никому не рассказывать, потому что спокойной жизни ведь не будет!

— Говорил, но я сам решаю, слушаться или нет!

Этот тип просто ужасен.

— Кадзу-кун, ну так что с этим милым дельцем?! Объясняй давай в подробностях!

— …В общем, я сам толком не понял, но сегодня рано утром мне по телефону…

— «Доброе утро!» по телефону! Ну это точно любовь-морковь!

Господи, пожалуйста, пусть люди разучатся говорить.

— «Доброе утро» по телефону… — пробормотало сзади.

Я тотчас развернулся.

…Уаа, еще одна надоеда тут как тут.

— А, Рико-рин, доброе утро.

— Доброе…

Невысокая девушка с короткой стрижкой, которую таким странным именем назвала Коконе, — первоклассница Рико Асами. Она учится в одном классе с Отонаси-сан и состоит в фан-клубе Марии Отонаси, который расцвел пышным цветом сразу после церемонии приветствия. Обычно она ходит вместе с Отонаси-сан, но сегодня, похоже, пришла первой. Почему-то ее лицо и голос показались мне еще более мрачными, чем обычно.

Асами-сан уставилась на меня непроницаемым взглядом.

— Э?

Может, она на меня сердится?

— Я все слышала. Тебе достанется бэнто от Марии-сан.

— Н-ну да, похоже на то.

В ответ на мою реплику Асами-сан ничего не сказала, лишь продолжала сверлить меня взглядом.

— …Чтоб у твоего мобильника аккумулятор взорвался… чтоб у тебя оказались дерьмовые аккумуляторы, которые производят и продают по дешевке в одной известной нам стране… набухай, акк, набухай!..

От этих проклятий, которые она бормотала себе под нос, у меня пошли мурашки по коже.

— Н-но вот интересно, почему Кадзу-кун? — с улыбкой встряла Коконе, пытаясь развеять висящее в воздухе напряжение. — Ведь из-за этого на Кадзу-куна в последнее время ну очень недружелюбно поглядывают, правда? Я слышала, он на первом месте в рейтинге «Хотел бы я убить его и представить как несчастный случай»!

— Что еще за свихнутый рейтинг такой… кто вообще может такое говорить…

— Я говорил, — поднял руку Харуаки. — Разумеется, я проголосовал за тебя! Твои шуры-муры с Марией-тян просто невыносимы!

Меня разом оставили силы.

Харуаки, конечно, шутит, но взгляды других мальчишек в последние дни точно стали страшноватыми. Правда, не думаю, что Отонаси-сан — единственная тому причина…

— Мм? Чего ты на меня так смотришь?

— …Ничего.

Она что, правда не понимает? Что такая вот товарищеская манера нашего с ней общения тоже может быть причиной.

Коконе склонила голову набок. В отличие от марта, который длился почти целую вечность, сейчас она стянула волосы в хвост сбоку головы. Кажется, эта прическа так и называется — «боковой хвост»?

— Слушай, слушай, я вот никак не пойму; как тебе удалось приручить Отонаси-сан?!

— «Приручить»… ну и словечки ты выбираешь…

— Отонаси-сан, думаю, привыкла уже, что к ней пытаются подъехать, так что ты стандартными приемами не пользовался, да? Тебе удалось заставить ее почувствовать, что ты для нее особенный, хех?

Коконе принялась торжествующе выпаливать наудачу одну версию за другой.

— Дай-ка поглядим… скажем, ты спас ее от маньяка, который на нее напал — мм, вполне возможно! Маньяк… «Эй, эй, твой пупок так приятно пахнет… уаа! Да там болячка! Н-но мне плевать!!» — и с этими словами маньяк набросился на нее, но тут появился ты и вырвал ее из его грязных лап, так?!

— У меня была бы кишка тонка напасть на такого «реального» маньяка… а главное — мы с ней не встречаемся, ты в курсе?

Этот факт неоспорим. Но ухмылка Коконе стала еще шире.

— Да нууу, и как же ты тогда объяснишь то, что было на церемонии, мне интересно? Мм? Мммм?

— Это было…

«Объявление войны» во время церемонии приветствия. Я знаю, все всё не так поняли. Надо это ей каким-то образом объяснить, чтобы она убрала с лица эту свою ухмылку до ушей.

— Это просто потому что, это, Отонаси-сан, она немного странная…

— …Я странная?

Знакомый голос. Я покорно обернулся.

Мария Отонаси.

При виде ее лица я инстинктивно напрягся. Нет, не то чтобы я весь покрылся холодным потом из-за ее обвиняющих слов. Я напрягся просто-напросто из-за того, что увидел ее невыразимо прекрасное лицо, не подготовившись заранее.

Я в с е е щ е н е п р и в ы к к ее независимому характеру и потусторонней красоте. Потому просто не мог не застыть на месте. Как обычно в таких случаях, я мысленно досчитал до трех и таким образом приготовился говорить с Отонаси-сан.

Я был с Отонаси-сан на протяжении целой человеческой жизни. Я это знаю. Н о я э т о г о н е «ч у в с т в у ю».

— И почему ты так напрягся? Может, ты решил, что я сержусь? Я не могу сердиться из-за такой ерунды, понятно?

— А-ага.

Пока я стоял в обалдении, Асами-сан без слов засеменила вокруг Отонаси-сан и расположилась позади нее.

— …Мм? Чего тебе, Асами?

Асами-сан ничего не ответила, лишь молча пялилась на меня. Вместо нее заговорил Харуаки.

— Она вообще странненькая сегодня. Может, она волнуется, что Хосии увел у нее Марию-тян, из-за этого «бэнто-мероприятия».

— …Звать ее «Мария-тян» — очень слишком чересчур фамильярно. Ты должен добавлять «-сама»… — вновь пробормотала себе под нос Асами-сан, не поднимая головы.

— Неважно. Идем, Кадзуки.

— Эээ, в школьную столовку?

Отонаси-сан раздраженно вздохнула.

— Ну почему до тебя не дошло сразу же, как только я сказала, что сделаю бэнто? Неужели непонятно, что я так сказала потому, что школьная столовая меня не устраивает?

Школьная столовая не устраивает?

Мы каждый день встречались на обеденном перерыве, чтобы пообсуждать «шкатулки» или «0».

Ну, в общем-то, не сказать чтоб у нас каждый день была какая-то новая информация; и практически ни разу не было чего-то, что нельзя обсуждать при посторонних. Точнее даже, не «практически ни разу», а просто «ни разу» с того самого дня, когда Отонаси-сан пришла в нашу школу. Так что столовка всегда годилась.

Но сегодня школьная столовая ее не устроила.

— Вот, значит, почему сегодня этот бэнто. …А разве у нас не продают всякие булки?

Когда я пробубнил эти слова, Отонаси-сан внезапно придвинулась вплотную и зашептала мне в ухо:

— …Здешние булки после «Комнаты отмены» у меня уже вот где. Ты ведь понимаешь, да?..

О боже… я вполне понимаю, что ты не хочешь, чтобы они услышали про «Комнату отмены», но когда ты подходишь так близко, а рядом Асами-сан, она, знаешь ли, вполне может решить, что мы перед ней рисуемся.

Я глянул на Асами-сан искоса; как я и ожидал, она теперь смотрела куда пристальней, чем раньше.

— Эээ, Мария-сан. А можно я с вами пойду?..

— Извини, Асами. Сегодня я хочу пообедать наедине с Кадзуки.

— Наедине…

— Так, ну, идем, Кадзуки.

Отонаси-сан ухватила меня за руку и зашагала прочь. Харуаки, не оценив атмосферы, воскликнул что-то вроде «Хияаа!»

…Интересно, что об этом думает Асами-сан?

Обеспокоенно обернувшись, я увидел, как она вновь что-то бубнит себе под нос, опустив глаза.

— …Чтоб тебе в рот заползла беременная тараканиха, отложила яйца у тебя в животе, из них вылупилось потомство и сожрало тебя изнутри!..

Страшненькие вещи она говорит!

30 апреля (четверг) 12:43

— Какая-то даже ностальгия чувствуется, когда вновь приходим на задний двор.

Задний двор школы — то место, где мы частенько разговаривали в зацикленном мире «Комнаты отмены».

Похоже, предаваться воспоминаниям в намерения Отонаси-сан не входило; кинув на меня быстрый взгляд, она без особых церемоний извлекла из сумки обвязанный платком бэнто и протянула мне.

— …С-спасибо.

— Пожалуйста.

Я развязал платок и открыл коробочку. На вид — совершенно ординарный бэнто. Почему-то это для меня оказалось неожиданным.

Для начала я попробовал спаржу в беконе. Взял кусочек и сунул в рот.

…Мм, на вкус тоже совершено обычная.

— Эээ… спаржа очень вкусная.

— Это полуфабрикат.

…А, понятно, ну да, разумеется, вкус и должен быть обычным.

Следом я взял котлету. Как я и думал — совершенно обычная и на вид, и на вкус.

— …Эээ, котлета очень вку-…

— Это тоже полуфабрикат.

…Я так и знал!

Я посмотрел, что еще есть в бэнто. Если я угадал, то картошка, тефтели, клецки и овощная смесь — всё полуфабрикаты.

— Не надо так кудахтать. Вовсе не нужно меня расхваливать.

— …Слушай, Отонаси-сан. Ты что, никогда не готовила в «Комнате отмены»?

Отонаси-сан говорила, что во время этого множества повторов перепробовала уйму всяких вещей, начиная с боевых искусств.

— Охо? Кажется, тебе смертельно хочется покритиковать мои кулинарные навыки.

— Д-да не то чтобы…

— А похоже. …Впрочем, я возражать не буду. На самом деле я готовила. Я умею готовить довольно сложные блюда. Но я не могла заставить себя полюбить готовку. Мне не удавалось получать от кулинарии такое же удовольствие, как от боевых искусств.

— Вот, значит, почему ты поленилась с обедом.

— Наконец-то ты это сказал.

Ой.

Я бросил взгляд на лицо Отонаси-сан. …Ну вообще-то непохоже, чтобы она очень уж злилась.

— …Эээ, но слушай, тебе неинтересно готовить, может, и сама еда тебя тоже не интересует?

— Вовсе нет. Мне нравится поесть чего-нибудь вкусного.

— Кстати, а что ты любишь больше всего?

— Клубничный торт. Ну, в общем, все сладкое с клубникой… ээй, ты чего застыл с тефтелькой во рту?

— Аа, нет…

Такое миленькое любимое блюдо? Я бы еще мог понять, если бы это оказалось что-нибудь вроде пюре из бататов, но клубника, по-моему, совершенно с ней не вяжется… Я чуть было не ляпнул это вслух, но чудом удержался. Ффуф, пронесло.

— Хо-хо, у тебя хватает наглости заявлять другим, что их любимое блюдо с ними не вяжется.

— …Не говорил я такого.

— Кому, ты сказал, подходит пюре из бататов?

…Ну почему ты так легко прочла мои мысли, Отонаси-сан?

— Но, стало быть, ты любишь есть, но не любишь готовить.

Я решил сменить тему.

— Мне трудно получать удовольствие, поглощая то, что сама же и приготовила. Просто не могу воспринимать это иначе как работу.

Дошло наконец. Ну конечно, в том зацикленном мире не было никого, кто ел бы приготовленную ей еду. Я до сегодняшнего дня почти ни разу не готовил, но знаю, что смотреть, как кто-то уплетает приготовленные тобой блюда, — одно из удовольствий кулинарии.

Именно поэтому, если есть твою еду некому, ее приготовление превращается в работу.

— …Неважно. Все равно я позвала тебя на задний двор не для того, чтобы трепаться о таких вещах.

— А-ага.

— Перейду тогда к главному.

С этими словами Отонаси-сан пошарила у себя в сумке и извлекла мобильник.

— Вчера ночью я получила мэйл.

— Мэйл? — переспросил я.

Она молча поднесла дисплей к моему лицу.

«Я смог воплотить мое сокровенное желание. Теперь я могу с тобой встречаться».

Такие слова были на дисплее.

Эээ… что это? Переписка сладкой парочки… по крайней мере, похоже. Э? Иными словами, Отонаси-сан начала с кем-то встречаться? Вот эта вот Отонаси-сан?

Я смотрел на нее. Она, криво улыбаясь, следила за моей реакцией.

— Так, ну, в общем, я все с тобой поняла еще когда мы встретились сегодня. …Кадзуки, глянь, кто отправитель.

Я посмотрел куда было велено. Имя в поле «От»… э?

…«Кадзуки Хосино».

Так это что, я, что ли, послал этот мэйл? …Нет, нет, нет, не может быть. Я совершенно ничего подобного не помню. Но коли он правда был отправлен?..

— Сперва я подумала, что это фальшивка. Но это вряд ли, у меня включен фильтр входящих. Разумно предположить, что этот мэйл был отправлен с твоего телефона.

— Но Отонаси-сан, я совершенно не помню, чтобы я отправил это…

— Тогда, может, проверишь свои исходящие? Письмо все еще должно быть там, если только его не стерли.

Я кивнул и извлек свой мобильник. Проверив исходящие, я нашел мэйл.

«Я смог воплотить мое сокровенное желание. Теперь я могу с тобой встречаться».

Тот же самый текст был в отправленном письме.

— Это, это…

У меня кровь отхлынула от лица.

— Можешь не волноваться, Кадзуки. По твоему лицу видно, что, по крайней мере, ты не послал этот мэйл по собственной воле. Но если это действительно сделал кто-то другой, это значит, что он воспользовался твоим мобильником и послал мне мэйл после двух ночи.

Дата письма — 30 апреля. Стало быть, сегодня, 2:23 ночи.

В это время мой мобильник лежал у меня возле подушки. Я проснулся сегодня от звонка Отонаси-сан, так что тут никаких сомнений. Так это что, кто-то вломился ко мне в комнату посреди ночи? Что же это такое? Зачем кому-то на такое идти?..

— Кадзуки, — обратилась ко мне Отонаси-сан, пока я сидел и озадаченно молчал. — Когда-то я пролезла в «шкатулку» под названием «Комната отмены». Знаешь, почему мне это удалось?

— ?..

Не пойму, к чему она клонит.

— Это имеет отношение к делу. «Я «шкатулка», потому я и смогла», — так я тебе сказала, но это не объяснение, почему именно я смогла, верно?

— …Ну кстати, да, не объяснение.

— Я могу чувствовать «шкатулки» и отыскивать их. А затем пролезать в них.

— …Угу.

— Как отослать мэйл с твоего мобильника на мой в два часа ночи. Либо — как заставить нас подумать, что так и было. Наверно, это можно миллионом способов сделать, но я подумала вот о чем.

И затем она это сказала.

— Эта работа «шкатулки».

…«Шкатулки»?

— Эээ… да? В смысле, зачем кому-то использовать «шкатулку» чисто ради такого…

— Кадзуки, разве я не сказала уже? Я умею чувствовать «шкатулки». …Ааа, ну, может, ты и прав, и тот мэйл не имеет никакого отношения к делу. Но одно я могу сказать точно.

Глядя на меня почти сердито, Отонаси-сан проговорила:

— Кто-то поблизости пользуется «шкатулкой».

Не из-за ее слов, а скорее из-за прямого взгляда я понял наконец, что со мной произойдет.

Опять.

Опять «шкатулка» попытается разбить мою повседневную жизнь.

— Так, Кадзуки, давай вернемся к мэйлу. Допустим, это было проделано с помощью «шкатулки»; какой тогда в этом смысл? Полагать, что это просто прикол «владельца», получившего необычные способности, было бы слишком оптимистично, как ты думаешь?

— …Что ты имеешь в виду?..

— Нам объявили войну. А может, это просто данность.

— Просто данность?..

Что бы это значило? Насколько я могу судить, Отонаси-сан не встречается с «владельцем».

— Возможно, это какая-то метафора. Может, такое будущее назначено «шкатулкой». Но проблема не в этом.

Отонаси-сан легонько вдохнула и продолжила:

— «Владелец» п ы т а е т с я п р я м о в м е ш а т ь с я в н а ш у ж и з н ь с п о м о щ ь ю «ш к а т у л к и».

Да, похоже, так и есть. Иначе зачем бы ему посылать такое письмо Отонаси-сан с моего мобильника.

— …И что мне делать?

— Была использована «шкатулка», здесь сомнений нет. Я должна узнать, как работает эта «шкатулка», понять ее природу. И я хочу, чтобы ты мне в этом помог. Ты ведь хорошо чувствуешь малейшие изменения в своей повседневной жизни, верно? Значит, ты можешь заметить какие-то аномалии, которые я пропустила.

— Ладно, понял. Попробую поискать!

— Пожалуйста, попробуй. Я тоже свяжусь с тобой, когда наткнусь на что-нибудь.

Решив, что разговор окончен, я вернулся было к еде. Но, заметив, что Отонаси-сан по-прежнему держит палочки неподвижно, тоже остановился.

— Что-то еще, Отонаси-сан?

— Ммм… а, пожалуй, да.

Отонаси-сан продолжила странно неуверенным тоном.

— Это глупо, правда, но кое-что меня беспокоит. Это кое-что неприятное. Поэтому я тебе скажу.

— …Ну ладно, давай.

— Почему ты стал меня по-другому звать?

— Э?

Неожиданный вопрос она задала.

— …Если особых причин нет, то я не против.

Произнеся эти слова, Отонаси-сан принялась за еду.

Я был малость обеспокоен, но предпочел решить, что это мелочь, и тоже вернулся к еде.

30 апреля (четверг) 22:38

Мелкие изменения в повседневной жизни. Я пытался думать об этом, сидя на письменном столе, которым пользовался еще с младшей школы, — но в голову ничего не шло. Изменения. Изменения есть повсюду.

Не в силах найти ответ, я открыл свой мобильник — просто так.

На экране была фотка Моги-сан в пижаме.

Выглядела она еще более худой, чем обычно, но ничего печального в ее облике не было. В своей больничной палате она сидела с улыбкой яркой, как подсолнух, и показывала на пальцах знак мира.

— Какая ухмылка у Кадзу-тяна! Он небось неприличные картинки смотрит!

Услышав голос сестры (она старше меня на три года), я поспешно закрыл мобильник.

— Не-неправда!

— Ты засмущаался… как подозриительно…

Моя с т а р ш а я с е с т р а Рюка Хосино, забравшись на верхнюю койку нашей двухэтажной кровати, ухмылялась во весь рот. …И опять она в одном белье, эта Рю-тян. Черт… ей уже скоро 20, а она все еще носится по дому в таком виде. Ей пора бы знать, что я уже не ребенок, а второклассник старшей школы.

— Ааа, дай-ка угадаю, ты глазел на фотку Касуми Моги-сан, правда?..

— Че за!..

Откуда она?..

— Уаа, я угадала? Ухехе…

— П-погоди-ка минутку! Во-первых, откуда ты знаешь про Моги-сан… А! Только не говори, что шарилась в моем телефоне без спросу!

— Не шарилась я. Я просто один раз увидела имя, когда она тебе звонила, правда. А к картинке просто сказала, что первое в голову пришло. …Но слушай, по-моему, ты малость озабоченный, что разглядываешь фотки девушек с этакой ухмылочкой!

Вот ровно поэтому я хочу себе отдельную комнату!

Пытаясь спрятать неловкость, я в обнимку с мобильником влез на нижнюю койку.

— Скажи, скажи, эта Касуми Моги-сан — твоя девушка?

— Н-нет, еще чего!

— А какие у вас тогда отношения? Или так: что она о тебе думает?

— …Эээ…

Какие отношения… самому бы знать. И что она думает обо мне?

Конечно, она правда признавалась мне в «Комнате отмены»; и то, что она послала мне эту фотку, означает, что я ей небезразличен… наверно.

То, что она обо мне думает, слегка приятно.

Но что-то большее… честно говоря, не знаю. Моих чувств, которые были в «Комнате отмены», больше нет. Похоже, мы что-то значили друг для друга. Кое-какие мои воспоминания намекают на это. Но именно по этой причине я не могу взглянуть на нее по-новому. И я без понятия, насколько нормальны мои чувства в обычной, повседневной жизни.

— В общем… мы друзья, да!

К этому ответу я пришел путем усиленных раздумий, но она ничего не сказала. Странно… С этой мыслью я прислушался — и разобрал ее сонное посапывание.

…Никогда не перестану удивляться, как быстро она засыпает.

Кстати — я ведь еще не ответил на мэйл. Вспомнив это, я принялся набирать ответ.

Я кинул взгляд на часы в углу дисплея.

«22:59»

Я был занят набором текста письма.

Как вдруг мое сознание прервалось.

30 апреля (четверг) 23:18

Так, ну а теперь пора кое-кому позвонить.

1 мая (пятница)

1 мая (пятница) 08:14

Брошенное мной «доброе утро» Коконе проигнорировала.

Обычно она влезает в мои разговоры, когда ей захочется; сегодня, однако, она держалась на удивление сдержанно и общалась только с другими одноклассниками. Впрочем, при всем этом она изредка кидала на меня взгляды; лицо у нее было страшноватое.

Не знаю, что на нее нашло. Почему она ни с того ни с сего стала так себя вести — понятия не имею. Поскольку в этой ситуации я был не в настроении трепаться с приятелями, то попробовал отгородиться от всех, сунув в рот умайбо со вкусом сыра.

— Ты чем-то обидел Кири?

Чего еще ожидать от Дайи. На мои тонкие намеки он ни малейшего внимания не обратил и врезал вопросом в лоб.

— …Не знаю.

— Понятно… мм, вот. Я скажу тебе одну хорошую вещь.

— Хорошую вещь?

Может, он знает, почему сегодня утром Коконе ведет себя так странно?

— Это было, когда она сдавала свои первые семестровые экзамены в первом классе средней школы. Она очень хотела получить хорошие оценки — потому что это же первый экзамен — и готовилась почти всю ночь. Из-за этого она заснула прямо во время третьего экзамена. Проблем бы не было, если б она спала молча, но нет, во сне она говорила, прямо посреди молчавшего класса. Если я правильно помню, это было что-то вроде «ааа, это трико такое тесное, я не помещаюсь…»

— …Послушай, Дайя, ты вообще о чем?

— О чем я говорю? О ее уязвимом месте. Ее не так-то просто заставить кого-то сильно невзлюбить. У тебя есть шанс избавиться от нее, попав в ее список плохишей. Расскажи это ей сейчас — и ты вышел из игры!

— Эмм, вообще-то мне этого не хочется, знаешь? И, по-моему, история довольно миленькая.

— Нет, она только пока миленькая. Дальше начинается самое смешное. Дальше начинается Слюнопускательная Легенда Коконе.

У меня было плохое предчувствие, так что я молча закрыл уши ладонями. Но Дайя схватил меня за руки.

— Нет, не хочу больше слушать!

— Неее, я уже не про эту историю. Глянь туда!

Я посмотрел куда показывал Дайя. Там лицом друг к другу стояли и о чем-то беседовали Отонаси-сан и один из учеников; лица у обоих были серьезные.

Интеллигентного вида ученик, узкоглазый и в очках в черной оправе — это наш староста Рюу Миядзава. В отличие от Дайи, которого выбрали на должность старосты в первом классе чисто из-за оценок, этот к своим обязанностям относится очень ответственно. Хороший ученик, но не ботаник — он известен как очень надежный староста.

Я неохотно подошел. Сказать по правде, я с трудом переношу его самоуверенную манеру держаться.

— …Что случилось?

Они оба повернули головы в мою сторону, когда я спросил.

— О, Кадзуки. В общем, я собиралась войти в класс, но этот парень меня не пускает.

— Разве это не естественно? Почему ты так запросто заходишь в класс к старшим? Сейчас ведь даже не обеденный перерыв!

Кстати, да, Отонаси-сан редко заходит сюда, кроме как в обеденный перерыв. Может, из-за того, что она хотя бы делает вид, что соблюдает школьные правила, вместо того чтобы просто плевать на них.

— Держу пари, ты опять собираешься куда-то утащить Хосино, я прав?

— Что мне надо от Кадзуки — не твое дело.

— О, еще как мое. Я, видишь ли, сейчас староста. Я обязан присматривать за учениками этого класса. Ты не в курсе, что первый урок уже вот-вот начнется? Если ты заберешь его сейчас, то он не успеет вернуться до звонка.

— А мне до лампочки. У нас есть более важные дела.

Сперва я не понял, что она имела в виду, но, чуть подумав, осознал, что ответ мог быть только один.

…Что-то связанное со «шкатулкой».

И для меня это что-то тоже важнее всего на свете.

— Эм… Миядзава-кун. Прошу прощения. Я выйду вместе с ней.

Он уставился на меня осуждающе. Под его пронзительным взглядом я машинально сделал шаг назад.

— Послушай, ты что, делаешь все, что она тебе велит?

— Д-да нет же.

— Ну ты и размазня. Как насчет подумать своей головой, а не ходить послушно куда девчонка скажет?

— Эй, ты несешь чушь. Ты говоришь так, как будто у Кадзуки нет своей собственной воли, — перебила Отонаси-сан. Миядзава ухмыльнулся и ответил:

— Ой, прости. Тебя оскорбило, что о твоем любимом плохо говорят? А, или тебя беспокоят мои слова, что ты им вертишь из собственного эгоизма?

— Ах ты…

Отонаси-сан смотрела на него ледяным взглядом. Миядзава хихикнул.

— Что? Если желаешь возра-…

– П о х о ж е, т ы э т о д е л а е ш ь н а р о ч н о.

После этих ее слов Миядзава заткнулся.

— То, что ты староста, — еще не повод так вмешиваться в наши дела. Ведь до сегодняшнего дня тебе было наплевать, верно? И что это вдруг случилось ни с того ни с сего? Чего ты добиваешься, навязывая нам свое общество? Может, хочешь придумать повод и дальше с нами естественно общаться?

— …Не понимаю, о чем ты.

— Хорошо, если так. Просто твое поведение привлекло мое внимание, я сейчас очень чувствительна к тому, что происходит вокруг. Лучше перебдеть, чем недобдеть. Кроме того, если это не было всего лишь недоразумением, то, по крайней мере, мои слова должны были бы тебя чуток припугнуть.

Я следил за их перепалкой в немом изумлении. Что это нашло на Отонаси-сан?

— Кадзуки, идем.

С этими словами Отонаси-сан потянула меня за собой.

— А, ага…

Миядзава-кун без слов смотрел на мою руку, которую она держала; его лицо чуть напряглось. Да уж, это странновато малость, что он к нам привязался, ведь обычно ему до нас совершенно нет дела.

Когда меня вытянули из класса, за дверью оказались Харуаки, который, похоже, возвращался из туалета, и Асами, пришедшая за Отонаси-сан.

— О, что такое, Хосии? Сбегаешь?

— …Сбегаю…

Асами-сан, услышав легкомысленные слова Харуаки, прилипла взглядом к нашим сцепленным рукам. Затем, чуть приподняв голову, она прищуренно посмотрела мне в лицо. …Пугает она меня.

— О, что с тобой, Рико-ти? Странная ты сегодня.

Она продолжала сверлить меня взглядом, не обращая внимания на прозвище, которое обычно ее бесило.

— А-асами-сан, кажется, со вчерашнего дня какая-то не такая… да, Харуаки?

— Мм? Правда?

Харуаки уже забыл о вчерашнем дне. У этого парня ветер в голове.

— …Мария-сан.

— Прости, я сейчас тороплюсь.

Произнеся эти слова и кинув на Асами быстрый взгляд, она развернулась. Асами-сан, явно в шоке от такого отношения, понурилась.

Затем забормотала себе под нос.

— …Чтоб теневые власти нашей школы завалило спамом с клеветой на Кадзуки Хосино и неприличными картинками с его участием…

Как будто это я виноват в таком отношении Отонаси-сан!

1 мая (пятница) 08:31

Мы, как и вчера, отправились на задний двор.

— Ты знаешь, о чем я, верно?

Я сглотнул и кивнул; она прислонилась к стене. Похоже, у нее появилась новая информация о нынешней «шкатулке».

— Есть несколько вещей, которые я хочу у тебя спросить.

— Давай.

— Почему мы с тобой так часто вместе?

— Почему? …Ну, потому что быть рядом со мной тебе удобно, да? Поскольку так у тебя больше шансов встретиться с «0».

— …Именно.

Я считал, что дал вполне безопасный ответ, но Отонаси-сан продолжала хмуриться.

— Погоди. Значит, ты в курсе своего положения и все понимаешь правильно, верно?

— ?.. В смысле?

— Ну это… понимаешь! …Ладно, проехали. Ну да, ты никак не мог сказать что-то подобное, если б твое чувство не было серьезным. Я должна ответить максимально откровенно. Я просто хотела уйти от этого. Кадзуки, я…

— Погоди секундочку!

Когда я ее прервал, Отонаси-сан повысила голос:

— …Зачем ты меня перебил!

— П-прости… но ты вообще о чем собираешься сказать? Разве не о «шкатулке»?

— О «шкатулке»?.. Да ты что говоришь? «Шкатулка» — это важно, конечно, но разве не очевидно, что я тебя позвала из-за твоего вчерашнего звонка?

— Вчерашнего звонка?

— Да, вчерашнего… — тут она осеклась, распахнула глаза и с силой втянула воздух.

— …Вот оно что. Тот мэйл позавчера. Нет, но так не должно… Спустя столько времени вместе с Кадзуки такого не должно быть, даже по телефону…

— Отонаси-сан?..

— Кадзуки, я хочу кое-что уточнить.

Она прекратила бормотать себе под нос и произнесла эти слова громко и внятно.

— Вчера ты… признался мне по телефону, верно?

Признался?

Под «признался» она подразумевает «согласна ли ты встречаться со мной?»

— Ты сказал по телефону, что снова признаешься, но уже лично, завтра — то есть уже сегодня.

— Я — я не…

— Мда, ты бы такого не сделал. Точно, если подумать, так и есть.

— Конечно же, не сделал бы! С ч-чего ты вдруг заявляешь, что я сделал та-…

— Тогда возьми и проверь по своему мобильнику.

Получив приказ в таком спокойном тоне, я кивнул, достал мобильник и открыл список исходящих звонков.

Самое верхнее имя:

«Мария Отонаси»

Время звонка: 1 мая, 1:49.

Невозможно. В это время я должен был уже спать. Я не помню, чтобы я звонил Отонаси-сан.

— Вчера… нет, по дате — сегодня. Ты позвонил в два часа ночи и объяснился мне в любви. Вот то, что я знаю о положении дел.

Никак я не мог этого сделать. Но, с другой стороны, Отонаси-сан не стала бы врать и выдумывать все это, только чтобы поизмываться надо мной.

Но все же — никак, ни за что я не мог сделать то, чего не делал.

— Может, чей-то прикол? Правда, не знаю, как им это удалось.

— Прикол… да? Короче говоря, ты заявляешь, что кто-то воспользовался твоим телефоном и признался мне в любви ради прикола, или что-то вроде того?

Звучит, может, бредово, но это единственное, что приходит мне в голову. Я уже собирался кивнуть, когда Отонаси-сан продолжила.

– П р и з н а л с я т в о и м с о б с т в е н н ы м г о л о с о м?

— …Э?

Я разинул рот, как дебил; Отонаси-сан же не останавливалась.

— Если только у тебя нет брата-близнеца, с которым тебя разлучили во младенчестве, я делаю такой вывод. Вне всякого сомнения, это был твой голос, Кадзуки.

— Т-ты просто плохо слышала! Ты просто приняла его за меня, потому что звонок был с моего телефона… наверно…

— Кадзуки, я провела рядом с тобой целую человеческую жизнь. Я не могла ошибиться с твоим голосом.

Лицо ее дышало убежденностью. Да я и сам не думаю, что она может принять кого-то за меня по голосу.

Но это значит, что признался ей все-таки я? Нет, это тоже невозможно. Отонаси-сан убеждена, что голос был мой, ну а я убежден, что я ей не признавался. Но звонок был, это факт.

— Противоречие…

— Именно, противоречие. Полнейшее. Следовательно…

Да.

Такого противоречия просто не может быть. Следовательно –

— Это — р а б о т а «ш к а т у л к и».

При слове «шкатулка» мне рефлекторно стянуло грудь. Я пока что не знаю, что происходит, но мою грудь уже стянуло страхом.

— Мы должны найти способ борьбы, и как можно скорее. «Владелец» целится в нас, это очевидно. И явно с плохими намерениями.

— Что же мне?..

— Дай подумать… Мне нужно время разобраться в ситуации. Пока что просто подожди, пока я не найду ответ. А там я решу, как нам действовать.

Я молча кивнул.

— Разговор окончен. Я возвращаюсь к себе в класс.

С этими словами Отонаси-сан развернулась и зашагала прочь, не оглядываясь.

1 мая (пятница) 09:32

В класс я вернулся после первого урока; Коконе уже стояла возле двери в устрашающей позе. Когда наши глаза встретились, она почему-то посмотрела на меня сердито. Лицо ее слегка покраснело. Может, она за что-то злится?

— …Я жду…

— Э?

— Я жду, когда ты ко мне подойдешь!

Она повысила голос; вид у нее был довольно угрюмый.

— И несмотря на это, ты прогулял первый урок с той девчонкой! Что вообще такое! Ничего не понимаю! Ты сплошная загадка, Кадзу-кун!

На мой взгляд, загадка тут — что так возбудило Коконе, но пока что я решил эту мысль оставить при себе.

Но, похоже, мое поведение разозлило ее еще больше; она прижала меня спиной к стенке коридора, издавая низкое ворчание.

— Эээ… прости.

— Почему ты извиняешься?!

— Э? …Я… я извиняюсь.

— Нет, правда, почему ты извиняешься?!

Коконе придвинулась еще ближе; мое изумление все росло.

— Или, может, ты хочешь извиниться?! Может, ты хочешь все отменить извинением?! Тебе не кажется, что это жестоко?! Н-ну ладно… это, вообще-то, меня избавляет…

— П-погоди… ты о чем вообще?

Мы говорим на разных языках, совсем как это было только что.

…Э? Постойте-ка. Только не говорите мне –

— И почему же до тебя все никак не дойдет?! Я про… я про… ну…

Ее лицо запунцовело еще больше, до самых ушей.

Если это то, что я думаю, то я не желаю это слышать. Коконе, однако, убедилась, что никого поблизости нет, и прошептала мне на ухо:

— Я говорю про… т в о е в ч е р а ш н е е п р и з н а н и е п о т е л е ф о н у.

Что?.. Я ей признался?

Я потерял дар речи. Коконе неотрывно смотрела на меня снизу вверх.

— Ну… я…

Не знаю, как именно она интерпретировала мое поведение, но она опустила глаза. Какое-то время она шевелила губами молча, но все же начала говорить.

— Прости… Я, я не знаю, как реагировать… В смысле… Я относилась к тебе как к другу и все время думала, что ты тоже… и потом… он, конечно, тут ни при чем, но все же… есть Дайя…

Она сжала кулак, словно набираясь смелости, и подняла на меня глаза.

— …Подожди, пожалуйста. Не знаю, когда я смогу дать ответ, но, пожалуйста, подожди до этого времени. …Прости.

Похоже, она реально страдала — от осознания этого мое сердце едва не разорвалось. Это было не мое признание! Я хотел так сказать, но попытка подобного объяснения была бы абсолютно лишена смысла. Я никак не могу ей рассказать.

Мое страдальческое выражение лица Коконе поняла по-своему и смотрела на меня с несчастным видом — примерно как я на нее.

Потом она развернулась и бегом отправилась обратно в класс.

Я подождал, пока она не скроется из виду, и пробормотал:

— Я тоже отношусь к тебе как к другу!

Я сжал кулак.

Тут мне в голову пришла одна мысль. Я достал свой мобильник и проверил исходящие звонки. …И почему я не заметил, когда смотрел в прошлый раз? Звонок от 1 мая, 1:29.

Под именем «Мария Отонаси» значилось имя «Коконе Кирино».

1 мая (пятница) 11:00

Что ж, посмотрим, как все пройдет.

1 мая (пятница) 12:00

Первым, что я услышал, был женский плач.

Лицо Дайи было прямо перед моим, он смотрел в упор. Что вообще происходит?

Что это?

В глазах Дайи плескался гнев, его ни с чем нельзя было спутать. На кого он направлен? Никаких сомнений. В этих глазах отражался не кто иной, как я. Иными словами, он смотрел на меня, как на врага.

Потом, с запозданием, накатила боль. Болело рядом со щеками и ртом. И обе руки тоже.

Дайя сидел на мне верхом, держа за запястья.

Наконец-то мне удалось понять ситуацию.

Мы в музыкальном классе. Предположительно у нас сейчас третий урок, история, но сейчас я в музыкальном классе — сюда мы должны были перейти только на четвертом уроке. На моей форме кровь. Чья? …Скорей всего, моя. Ведь у меня и сейчас во рту привкус железа. Похоже, у меня кровь течет изо рта после удара Дайи.

Что случилось… что, черт побери, случилось?!

— Дайя… что…

— Заткнись, Кадзу. Если вякнешь что-то сверх того, что уже сказал, я тебе пасть разобью.

В глазах у него — серьезная враждебность. Похоже, он не преувеличивает; готов спорить, он правда прибегнет к насилию, если я ляпну что-нибудь лишнее.

Что же это за ночной кошмар?

Но если бы это был ночной кошмар, боль не была бы такой сильной и настоящей.

Значит, это все происходит наяву.

Плач все не прекращается. …А кто плачет?

Я повернул голову на звук.

Плакала Коконе.

Первое, что я ощутил, — понимание. Да. Вот почему она не остановила Дайю, когда дело дошло до такого. Дальше в голове возник вопрос. Почему Коконе?

И следующее чувство, распространившееся по моему телу, — ужас.

…Не может быть.

Я еще раз уточнил ситуацию. Коконе плакала, Дайя был в ярости. Так кто же довел ее до слез? Кто привел его в ярость? Я в музыкальном классе. Значит, сейчас должен быть четвертый урок. Совершенно не помню, что произошло за это время. И все же я здесь. Не там, где я был раньше. Иными словами –

…я п е р е д в и г а л с я, н е с о з н а в а я э т о г о?

Скажем, как тогда, когда я, не сознавая этого, послал мэйл Отонаси-сан и признался ей в любви.

Скажем, как тогда, когда я, не сознавая этого, признался в любви Коконе и порушил наши с ней отношения.

Скажем, ч т о е с л и я, н е с о з н а в а я э т о г о, с д е л а л ч т о — т о, ч т о р а н и л о К о к о н е и р а з о з л и л о Д а й ю?

— Может, уже достаточно, Дайян?

С этими словами Харуаки положил руку Дайе на плечо.

«Может, уже достаточно»?

Значит ли это, что я сделал что-то, за что меня стоило уронить на пол и стукнуть пару раз?

Дайя отшвырнул мои руки и медленно встал, не сводя с меня сердитого взгляда. И затем, словно пользуясь случаем…

— Угг!

…со всей силы наступил мне на живот и отвернулся.

Я корчился от боли. Видел лица вокруг. Все — одноклассники, преподаватель музыки, даже Харуаки — все смотрели на меня как на какой-то неопознанный объект. Коконе, спрятав лицо на груди у Дайи, рыдала еще громче.

Я попытался встать. Из-за боли мне это удалось не сразу. Но никто не протянул руки.

Поднявшись наполовину и стоя на коленях, я начал думать.

За что меня так? Почему остальные считают, что все правильно? Я не знаю, что произошло. Но я знаю причину.

…«Шкатулка».

Да, во всем виновата «шкатулка». Я не виноват. Я ничего не сделал!

Так почему же я должен через все это пройти!

Я наконец поднялся без посторонней помощи.

Все смотрели на меня, но никто не подошел.

Понимаю. Никто не знает, что виновата «шкатулка». Потому и не пытаются общаться со мной. Никто ко мне не подходит. Никто ко мне не обращается. Дайя, Коконе, даже Харуаки. Никто. Никто. Никтониктоникто…

— Кадзуки, ты как?

Никто, кроме нее.

Мои губы изогнулись в улыбке. Все замерло при ее появлении — видимо, потому что сейчас урок в самом разгаре. Но я ничуть не удивился.

— …Мария.

Она стояла за дверью класса; услышав, как я рефлекторно назвал ее по имени, она распахнула глаза. Но тут же убрала с лица изумленное выражение и подбежала ко мне.

Не обращая внимания на то, что никто больше ко мне не приближался, она встала передо мной так близко, что я мог разглядеть каждую ресницу, и мягко дотронулась до моей распухшей щеки.

— Сперва давай займемся твоей раной. Идем в медпункт.

— …Хорошо.

Она зашагала прочь, я молча последовал за ней.

Ни один человек нас не окликнул.

Как только я вышел из класса, плач усилился. По крайней мере мне так показалось.

1 мая (пятница) 12:17

В медпункте было пусто.

Как только Отонаси-сан это поняла, она осмотрела и потрогала мои болячки, а затем, взяв с полки аптечку, принялась уверенными движениями обрабатывать рану.

— Но я даже подумать не могла, что увижу такой кошмар, когда шла к тебе; у меня всего лишь возникли кое-какие мысли насчет «шкатулки».

Дезинфицируя мою рану, она уточнила:

— Ты ничего не помнишь, верно?

Я кивнул. Она вздохнула; почему-то она явно была раздражена.

— С тобой всегда одно и то же, еще с «Комнаты отмены». Меня это начинает злить, знаешь ли.

— …Ну а что я могу с этим сделать?

— Да шучу я, конечно.

С этими словами Отонаси-сан приложила к моей голове кусочек марли.

— Я видела начиная с того момента, когда Омине наступил на тебя. Что было до того, ты тоже не помнишь?

— …Когда я пришел в себя, он уже сидел на мне верхом.

— Стало быть, у тебя нет ни малейшего представления, за что он тебя бил?

— Угу. Ни малейшего.

Услышав мой ответ, она скрестила руки на груди.

— Кадзуки, у тебя мобильник при себе?

— Мобильник? Должен быть в кармане брюк…

— Возможно, там что-то осталось. Поищи тщательно.

Я принялся быстро нажимать кнопки, как было велено.

Принятые звонки, Исходящие звонки, Входящие письма, Исходящие письма. Вроде все осталось без изменений. Я открыл папку с данными.

«Голосовая папка»

У меня есть такая, оказывается? Я ее открыл.

В ней лежал один файл с именем из двенадцати цифр. Наверно, цифры обозначают время создания. Если с тех пор это имя не редактировали, то файл был создан 1 мая в районе двух часов ночи. Иными словами — вчера поздно ночью.

Я открыл файл и приложил телефон к уху.

Раздался голос.

«Доброе утро, Кадзуки Хосино-кун. Или следует сказать «добрый день»?»

Что это?

Я рефлекторно поставил файл на паузу. Откуда на моем мобильнике голос какого-то незнакомого типа? И почему этот тип обращается ко мне?

— Что случилось, Кадзуки? Ты что-то нашел?

Не в силах ответить, я дрожащими пальцами вновь нажал кнопку «Воспроизведение».

«В общем, неважно. В конце концов, и тебя подобные мелочи не интересуют. Интересует тебя, кто я, правда? А, да-да. Ты знаешь про «шкатулки», да? «0» объяснил тебе, да? Стало быть, мне не нужно объяснять еще раз?»

Он знает про «шкатулки» и про «0»? Значит, этот парень — «владелец»?

«Ты наверняка уже заметил, что твоя повседневная жизнь постепенно разрушается. Да, это очень хорошо. Я ведь делаю это специально. Почему, спросишь ты? Ч т о б ы у н и ч т о ж и т ь т е б я, К а д з у к и Х о с и н о».

Контраст между непринужденным голосом и содержанием сообщения был настолько разителен, что мое сердце заколотилось отчаянно.

«Я уничтожу тебя. Я разрушу все, что тебе дорого. Я заполучил «шкатулку», теперь я заберу у тебя все. Мне совсем нетрудно это сделать. Ведь я…»

Голос оборвался. Нет, не совсем так. Я просто выронил мобильник.

— Кадзуки!.. С тобой все в порядке? Что вообще ты там услышал?

— А…

Враждебность была очевидна. Некто заполучил самое мощное оружие — «шкатулку» — и заявил, что моя жизнь будет полностью разрушена.

Отонаси-сан подобрала телефон и открыла голосовой файл.

— Это же!..

Затем, подняв бровь, она полностью сосредоточилась на прослушивании файла.

Вскоре она захлопнула мобильник и протянула его мне без слов. Потом, скрестив руки на груди, погрузилась в размышления.

— Кадзуки.

Наконец она раскрыла рот и недовольным тоном произнесла мое имя.

— С нашего разговора сегодня утром я все время думала, и у меня появились кое-какие смутные идеи, что нам делать дальше. Но к конкретным выводам я так и не пришла. Но после этой записи я приняла решение.

Отонаси-сан говорила, глядя прямо на меня.

– Я н е б у д у б о л ь ш е т е б е д о в е р я т ь.

— …Э?

Я разинул рот, как дебил, не понимая смысла ее слов.

— Ты ведь тоже уже заметил, верно? На этот раз «шкатулка» применяет свою силу непосредственно к тебе. Ты уже в руках «владельца». Поэтому я не могу тебе доверять.

Я мысленно повторил эти слова.

Она не может мне доверять?..

— Н-но почему? Я никогда не предам тебя, никогда!

— Верно, н о т о л ь к о е с л и т ы — К а д з у к и Х о с и н о.

— Э?

— Но К а д з у к и Х о с и н о л и т ы н а с а м о м д е л е? И л и т ы «в л а д е л е ц»?

— Ч-что ты имеешь в виду, я тебя совершенно не понимаю, Отонаси-сан! «Владелец» — это тот, кто записал это сообщение, разве нет?

— …Ты что, не до конца его прослушал? Нет, даже если ты не дослушал, ты должен был хотя бы голос узнать.

— Отонаси-сан, ты узнала его по голосу? Значит, мы уже знаем, кто «владелец»? Значит, ты знакома с «владельцем»?

— …Ну, наверно, вполне возможно, что ты не узнал голос сразу же. По правде сказать, ты никогда не слышал его таким образом, и стиль речи тоже другой, — пробормотала Отонаси-сан вместо того, чтобы ответить на мой вопрос. Затем повернулась ко мне спиной и двинулась прочь из медпункта.

— П-погоди! Пожалуйста, скажи хотя бы, чей это голос!

Она остановилась. Но не обернулась.

— Кадзуки, попробуй еще раз прослушать, когда возьмешь себя в руки.

И с этими словами она вышла.

Я был настолько ошарашен ее полнейшим отказом, что не смог даже позвать ее.

Отонаси-сан оставила меня в комнате одного.

Я вновь открыл файл. И тогда, в с л у ш и в а я с ь в г о л о с, к о т о р ы й м н е н е з н а к о м, х о т ь я и с л ы ш у е г о в с ю ж и з н ь, я понял.

— Ха-ха-ха…

Меня разобрал смех. Логично. Вполне естественно, что она не может мне доверять.

— …Вот… дерьмо.

Итак, как же мне теперь быть!..

«Мне совсем нетрудно это сделать. Ведь я…»

Я услышал слова, которые пропустил в тот раз.

«— т о т, к т о д е л и т о д н о т е л о с К а д з у к и Х о с и н о».

Голос принадлежал не кому иному, как мне самому.

1 мая (пятница) 13:00

Пока посижу тихо.

1 мая (пятница) 14:00

Мое сознание было отключено.

А теперь вернулось.

Я сидел за своей партой. Вроде как сейчас должен был быть обеденный перерыв, и т е м н е м е н е е я з д е с ь.

Я глянул на часы. Два часа дня, стало быть, сейчас кончается пятый урок.

Я поспешно огляделся. Парты Дайи и Коконе пустовали. Видимо, они оба ушли раньше. Остальные одноклассники более-менее сосредотачивались на теме урока. Ничего аномального я не видел. Мои учебник, тетрадь и письменные принадлежности были разложены на парте. Кажется, никаких записей я не делал.

Сомнений больше не оставалось.

В этом теле сосуществуют два человека. Помимо [меня], есть еще [другой я], которого я совершенно не ощущаю.

И только что этот [другой я] управлял моим телом.

Звонок с урока.

Началась перемена; но из-за того, что произошло в музыкальном классе, ко мне никто не подходит. Все лишь глядят со стороны.

Думаю, такое положение нарочно создал [другой я]. В конце концов, он заявил, что намерен уничтожить [меня]. Это его атака.

Я рухнул на парту.

Что же мне делать с этим [другим мной]? Ведь теперь даже Отонаси-сан меня покинула.

— Хосии.

Я поднял голову, услышав, как кто-то меня зовет.

Сейчас у Харуаки явно было не обычное его шутливое выражение лица. Серьезное лицо, которое ему совершенно не идет.

— Слушай, зачем ты так поступил с Коконе?

Я захлопнул рот. На этот вопрос я никак не могу ответить. Я даже не знаю, как именно «так».

— Знаешь? Вряд ли ты это сказал просто так, Хосии. Поэтому, думаю, у тебя была какая-то причина, и я просто не могу ее понять. Но все же — если все так и останется, я ее и не пойму! Поэтому, пожалуйста, скажи мне!

В голосе Харуаки слышалась боль.

— Если не скажешь, я не смогу быть на твоей стороне, честно.

Услышав эти слова, я задумался.

Для меня Харуаки — последний бастион, защищающий мою повседневную жизнь.

Поверит ли мне Харуаки, если я расскажу ему, что мной управлял [другой я]? …Именно Харуаки, может, и поверит. Но…

— …Не могу тебе сказать. Прямо сейчас — не могу.

В смысле, я сам еще довольно смутно понимаю происходящее. Я не смогу объяснить достаточно стройно и понятно, чтобы он мне поверил.

— Но скоро расскажу, обязательно!

Пытаясь показать хотя бы свою искренность, я произнес эти слова, глядя ему в глаза.

— Понял. Буду ждать.

Я уверен, что больше всего Харуаки сейчас хотелось пожаловаться, но он подавил желание и остался краток. А потом молча ушел.

«Я подожду». Так сказал Харуаки. Значит, я не должен заговаривать с ним, пока не придет время. Я потеряю его, если обращусь к нему необдуманно.

А если я потеряю Харуаки, мой последний бастион, то я не смогу уже сохранить свою повседневную жизнь.

…Да, я решил, что должен сейчас делать. Я должен разузнать как можно больше о «шкатулке» и о [другом мне], и чем скорее, тем лучше.

Но как это можно сделать? В смысле, я ведь даже не могу с ним напрямую общаться.

— …Ах.

Точно. Как я вообще узнал о его существовании? Он обратился ко мне, вот как.

Я вышел в коридор и достал мобильник.

Чтобы послать [другому мне] сообщение с помощью функции «Мой голос».

Разумеется, не факт, что [другой я] вообще ответит. Но попробовать стоит по-любому.

— Рад познакомиться; правильно, [другой я]?

Я начал запись.

— Теперь я понимаю, ты делишь со мной одно тело! Но понимаю пока что не все. Я хочу, чтобы ты рассказал мне об этой «шкатулке». И я хочу, чтобы ты раскрыл, кто ты.

Захочет ли он отвечать, если я буду задавать вопросы так прямо? В конце концов, он же хочет меня уничтожить.

Поэтому я решил его немного раззадорить.

— Но мне пофиг, ответишь ты или нет. Что бы ты ни ответил, это никак не повлияет на мои действия. Мне плевать, действуешь ли ты из чистой ненависти ко мне, или у тебя благородная цель, или еще какая-то причина, из-за которой тебя стоило бы пожалеть.

Я был сам поражен, как легко из меня выходят эти совершенно неестественные для меня, враждебные слова. Но я чувствовал, что должен это сказать.

– Я н е д о п у щ у т в о е г о с у щ е с т в о в а н и я.

Я чувствовал, что должен передать ему, насколько решительно я настроен.

Я ведь не могу этого допустить, правда? Ни за что. Не позволю, чтобы меня украл кто-то другой.

Мои ноги принялись дрожать, я невольно оперся о стену коридора. Видимо, это было из-за того, что мое тело не справлялось с таким мощным приливом ненависти, какого я в жизни раньше не испытывал.

Я закрыл мобильник и сделал глубокий вдох.

Я раздавлю [другого меня].

Что бы ни случилось, я не допущу его существования.

1 мая (пятница) 15:34

Я обнаружил голосовое сообщение, записанное Кадзуки Хосино.

1 мая (пятница) 16:00

Прямо передо мной маячило лицо незнакомой школьницы. От неожиданности я выпустил ремень, за который держался, и упал. Терпя хихиканье окружающих, я встал и принялся анализировать ситуацию.

Ремень? Стало быть, я в поезде?

Даже и думать нечего. Мое тело вновь было под контролем [другого меня].

Я тут же достал мобильник и обнаружил новый голосовой файл.

Нажал кнопку «Воспроизведение».

«Вот как, значит, ты можешь использовать этот прием как средство общения. А я как раз начал думать, что если все идет в одну сторону, это довольно скучно. Поэтому я снизойду до ответов на твои вопросы!»

Мой собственный голос звучал из динамика.

«Я принял «шкатулку», чтобы осуществить некое конкретное желание. А именно — стать тобой, Кадзуки Хосино!»

У меня перехватило дыхание.

«И правда, когда я это сделал, я смог тебя захватить… но слушай, разве подходит слово «захватить» к ситуации, когда я только часть твоего времени могу украсть? Конечно, нет! Это все временно. Процесс захвата будет завершен через одну неделю после того, как я воспользовался «шкатулкой». Как только на календаре будет 6 мая, иными словами, в последний день Золотой недели, твоя душа навсегда покинет это тело. А моя останется».

Проще говоря — на уничтожение «шкатулки» у меня осталось чуть больше четырех дней.

«Этого достаточно, чтобы ты понял ситуацию? Так, ты еще спросил, кто я. Хе-хе-хе, вот уж трудный вопрос. Кто я? Откровенно говоря, я и сам не знаю! В смысле, на самом деле я Кадзуки Хосино. Но тебя такой ответ не устроит, мне кажется? Что ж, ничего не поделаешь, мне пришлось придумать псевдоним, чтобы ты мог нас различать! Можешь звать меня…»

И он моим голосом произнес имя.

«…Юхэй Исихара».

Незнакомое имя. Я старательно впечатал его себе в память.

«Что ж, теперь позволь мне сказать, что я думаю. Ты не допустишь моего существования, говоришь? Прости, но ты меня насмешил! Ты не можешь даже увидеть меня. Максимум, что ты можешь, — это засунуть свой голос в мобильник, вот как сейчас, ведь так? И как же ты собираешься добиться того, что сказал?»

[Юхэй Исихара] зловеще рассмеялся моим голосом.

«Поскольку мне тебя жаль, я подскажу тебе один способ, как избавиться от меня. Кадзуки Хосино уже мой более чем наполовину. Так что все просто…»

И он произнес.

«…Покончи с собой, и все».

И вновь он разразился своим невыносимым смехом. Больше всего мне хотелось нажать на «Стоп», но сообщение еще не кончилось.

«О, и еще одно. У тебя тут мэйл от одного из твоих друзей! Чисто на всякий случай, вдруг ты его не заметил».

От друга?..

Я сглотнул слюну и открыл список входящих писем. Наверху списка значилось имя «Харуаки Усуй».

Не помню, чтобы я его открывал, но письмо было помечено как уже прочитанное.

Что…

Что, черт побери, этот хмырь сделал с Харуаки!..

Я глубоко вдохнул. Но успокоиться не смог, лишь взволнованно жевал губы. Досадно, но мои руки тряслись.

Я открыл письмо.

«Пожалуйста, не говори со мной пока что».

Ах…

Вот так разбился последний бастион, охранявший мою повседневную жизнь.

1 мая (пятница) 23:22

Мне снится сон.

Тот же сон, что я уже видел несколько раз.

2 мая (суббота)

2 мая (суббота) 00:11

Меня разбудило жужжание на столе.

Я поднялся с постели, взял мобильник, от которого и исходило жужжание, и посмотрел на дисплей.

«Мария Отонаси»

Мария Отонаси? Зачем она мне звонит? Даже в такой ситуации она звонит; значит ли это, что «Кадзуки Хосино» не рассказал ей, что с ним происходит? …Нет, наверно, он не смог рассказать своей подружке эту абсурдную историю про «шкатулку». Но, думаю, она должна заметить, что что-то изменилось, даже если он ей не сказал… а, неважно.

Я кончил ломать голову и взял трубку.

Как же я могу противостоять желанию поговорить с девушкой, которой восхищаюсь?

— Алло.

«Кадзуки. Приходи ко мне домой».

Ух ты. Она всегда так себя ведет с Кадзуки Хосино?

Так… как же мне ответить?

Я взвесил ситуацию.

С помощью «шкатулки» я смогу полностью завладеть «Кадзуки Хосино» за одну неделю. Чтобы этого достичь, лучше всего было бы избегать резких движений. Разумеется, следовало бы держаться подальше от Марии Отонаси.

Но надо понимать правильно. Не это моя цель.

Хочу я — и с т е р з а т ь К а д з у к и Х о с и н о д о т а к о й с т е п е н и, ч т о б ы о н р а с ц а р а п а л с о б с т в е н н у ю ш е ю д о к р о в и, ч т о б ы о н о п у с т и л с я т а к, ч т о д а л ь ш е н е к у д а, ч т о б ы о н, с т о я н а к о л е н я х, с а м о т д а л с о б с т в е н н о е т е л о с о с л о в а м и «п о ж а л у й с т а, с д е л а й с о м н о й ч т о п о ж е л а е ш ь»; х о ч у у к р а с т ь е г о т е л о п о л н о с т ь ю, ч т о б ы к 5 м а я о т н е г о о с т а л а с ь л и ш ь п у с т а я о б о л о ч к а, к о т о р а я с у щ е с т в у е т л и ш ь ч т о б ы о т д а т ь с я м н е. В о т ч е г о я ж е л а ю.

Почему я этого желаю? Потому что только так я смогу почувствовать, что я и есть Кадзуки Хосино.

Если я не буду чувствовать себя Кадзуки Хосино, все будет выглядеть так, будто я лишь жилец в его теле. Тогда все теряет смысл.

Думаю, есть еще одна причина, почему я должен делить это тело с [Кадзуки Хосино] какое-то время, — иначе я не смогу почувствовать себя Кадзуки Хосино. Черт, эта «шкатулка» реально здорово сделана.

«Эй, чего молчишь?»

Все понятно. Нечего колебаться.

Мария Отонаси, несомненно, очень дорогое существо для Кадзуки Хосино. Если он ее потеряет, это будет для него страшным ударом.

А значит, [Юхэй Исихара] отберет Марию Отонаси у [Кадзуки Хосино].

Это совершенно необходимо для воплощения моего величайшего желания.

— А, извини. Я задумался.

Потом, вспомнив манеру речи [Кадзуки Хосино], добавил:

— Эээ, к тебе домой. Ладно, только если ты меня проводишь.

Судя по фразе Марии Отонаси, похоже, Кадзуки Хосино посещает ее комнату каждый день.

«Хочешь, чтобы с тобой понянчились? Уже сам на велике такое расстояние проехать не можешь, что ли?»

— Понимаешь, мой велик сейчас немного не в форме.

Я попытался обмануть ее первой отмазкой, что пришла в голову. Я не знаю, где она живет. Так что у меня будут проблемы, если она не придет и не заберет меня.

«Черт, из нас двоих ты мужчина, и все же ты хочешь, чтобы я тебя забрала? По-моему, в норме должно быть наоборот? …Ладно, проехали. Я заеду на мотике, хорошо?»

— Мотик, это в смысле… мопед?

«Да нет… мой мотоцикл на 250 кубиков».

Блин! Кадзуки Хосино должен был знать про мотоцикл Марии Отонаси.

«Аа, ну да. Я ведь еще не говорила тебе, что купила мотик».

Пронесло! …Нет, не надо нервничать, вряд ли она меня раскусила из-за одного этого. Но я нервничаю просто оттого, что говорю с Марией Отонаси.

«Кстати, мне же еще и права иметь рано».

Ты ездишь без прав?! Тогда, пожалуй, я правильно не стал делать вид, что знаю об этом.

«Ладно, я буду у тебя через 15 минут. Жди снаружи».

И она разъединилась, прежде чем я успел что-либо ответить.

— …Кадзу-тян, кто это сейчас был? Судя по тому, что я расслышала, девушка, да? И кстати, почему ты не вышел на веранду?

Эти слова произнесла девушка в одном белье — скорее всего, сестра Кадзуки Хосино. Вот как. Кадзуки Хосино не говорит по телефону в комнате, когда здесь его старшая сестра. Это надо запомнить на будущее.

— И на этот раз непохоже, чтобы это была Касуми Моги-сан…

«Касуми Моги»? А это еще кто?

2 мая (суббота) 00:31

Ровно 15 минут спустя Мария Отонаси подъехала на простеньком, неказистом мотоцикле.

— Давай.

Мария Отонаси бросила мне шлем. Я поймал, но был в растерянности, что делать дальше. Она молча смотрела на меня, так что я решил пока что просто его надеть.

— И чего ты стоишь столбом со шлемом на голове? Давай залезай быстрее.

Я сел позади нее, как она мне велела. Чуть поколебавшись, обхватил ее за талию. Мария Отонаси ничего не сказала. Стройная талия. Талия моей драгоценной Марии Отонаси.

Не прошло и десяти минут, как она затормозила перед пятиэтажным домом. Сперва мне не хотелось разжимать руки, но все же я слез с мотоцикла, как положено, и, сняв шлем, окинул взглядом здание. Кирпичный дом, похоже, очень хороший. И даже домофон в подъезде. Квартплата здесь, должно быть, приличная.

Вряд ли она привела бы своего парня, да еще посреди ночи, в дом, где живет ее семья. Наверно, она живет здесь одна. И теперь она ведет своего парня к себе в комнату. Иными словами… это *это*. Вариантов нет.

Мое сердце взревело. Ей, однако, было, похоже, наплевать; она спокойно вошла в лифт. Когда лифт остановился, она наконец отперла комнату номер 403.

Едва войдя в комнату, я ощутил слабый запах мяты. Довольно большая комната, в десять татами. А выглядит очень просторной — видимо, из-за того, что здесь почти нет мебели.

— Почему ты с таким интересом оглядываешься? Здесь же все осталось как в твой прошлый приход сюда.

— …Ага.

Я уселся на подушку, пытаясь выглядеть спокойным. Мария Отонаси, поглядывая на меня искоса, открыла шкафчик и принялась там рыться.

— Так, Кадзуки, давай, побыстрее руки протяни.

Протянуть руки?.. Она что, собирается мне руки целовать или что?

— Чего тормозишь? Вот так.

Мария Отонаси протянула вперед обе руки. Я сделал так же.

*щелк*

Что за звук? — и едва я так подумал, как ощутил, как что-то стянуло мне правое запястье. Я глянул туда.

Наручники.

— …Это что за шутка, Отонаси-сан?

— Шутка? Я могу задать тебе тот же вопрос: что это за шутка? Мы ведь это каждый раз делаем, верно?

Каждый раз?.. Меня в наручники?

— Ну что? Или у тебя сегодня настроение для игры в сопротивление? Господи… ты правда безнадежен.

— Аай!

Мария Отонаси ловким, но сильным движением выкрутила мне руки за спину, не убирая с лица очаровательной улыбки, и защелкнула наручники на моем левом запястье. Потом еще одни наручники надела мне на ноги и уложила меня на пол. Я чуть подергался. Возможно, встать мне удалось бы, но на что-то большее я вряд ли способен.

— Сегодня этим тоже воспользуемся, давай?

Мария Отонаси извлекла черную ленту и тут же обвязала ее мне вокруг глаз. Все стало черным.

Ну и положеньице. Мое тело сковано по рукам и ногам, я ничего не вижу и корчусь на полу, как червяк. Почти как если бы я был в плену у врага.

…Мм? Ааа, вот оно что.

— Похоже, с приготовлениями закончили. Начнем.

Мария Отонаси наверняка заметила, что с Кадзуки Хосино что-то происходит.

Не может быть, чтобы она по-прежнему делала то, что делают любовники.

Итак, исходя из этого — к о г о с е й ч а с в и д и т в о м н е М а р и я?

— Итак… — продолжила тем временем она. — …Т ы н е К а д з у к и Х о с и н о; т о г д а к т о т ы?

Все ясно.

Стало быть, все, что было до сих пор, — лишь игра, нацеленная на то, чтобы связать [меня].

— Хе-хе…

Блестяще. Как и следовало ожидать от Марии Отонаси. Вот почему я перед ней преклоняюсь. И я действительно рад, что мне не придется отказаться от этой иллюзии.

— Что смешного? Похоже, ты не очень понимаешь, в какой ситуации оказался.

Попробуем еще поупираться чуть-чуть, просто на всякий случай.

— Нет, нет… Отонаси-сан. Ты какой-то бред несешь.

— Кончай уже придуриваться, это бессмысленно.

Ааа, все-таки это было бесполезно. Но поэтому-то мой смех и не прекращается.

— Ты совершено непостижимый. Чему ты радуешься, когда я только что обвела тебя вокруг пальца и скрутила?

— Можно спросить? Почему ты думаешь, что я не Кадзуки Хосино?

Перестав придуриваться, я спросил ее серьезно.

— Я слышала твое голосовое сообщение, уже зная про «шкатулку».

После ее краткого заявления я понял. Понял не только почему она меня раскусила, но и то, что она — действительно что-то особенное.

— Но даже если ты знала о «шкатулке» и даже если ты слышала мое сообщение, не маловато ли информации, чтобы делать вывод, Кадзуки Хосино — [я] или [Кадзуки Хосино]? Когда ты узнала, что это я?

— Как только ты сказал «алло» по телефону.

— …Это шутка, да?

Совершенно нереально различить двух людей с абсолютно одинаковым голосом по такой малости.

— Кадзуки, когда отвечает на звонок, говорит «да?». Он не употребляет «алло». Конечно, в нормальной ситуации я бы не обратила внимания на эту мелочь. Но я же знаю, что Кадзуки как-то связан со «шкатулкой». Вполне естественно ничему не доверять. Оставалось только убедиться. Вполне достаточно было повести разговор в нужную сторону, и ты себя выдал. Скажу кое-что приятное: Кадзуки никогда не был в этой комнате.

— Это действительно приятно слышать.

Если бы такому червяку, как Кадзуки Хосино, было дозволено часто навещать такую благородную леди, как Мария Отонаси, это было бы непростительно.

— Иными словами, ты [меня] обманула и убедилась, что я реально существую.

— Сейчас уже нет надобности убеждаться в таких тривиальных вещах. Я хотела выяснить, п о л ь з у е ш ь с я т ы п а м я т ь ю К а д з у к и и л и н е т. Хе-хе, похоже, воспоминания Кадзуки тебе недоступны.

— …

Стало быть, в том, что касается получения информации, она на шаг впереди.

Должен признать, это важный момент. Если бы [Юхэй Исихара] и [Кадзуки Хосино] обладали общей памятью, то при любой попытке Марии Отонаси выработать план вместе с [Кадзуки Хосино] вся информация сразу же утекла бы ко [мне]. Мария Отонаси тогда не могла бы работать с [Кадзуки Хосино].

— Так, теперь позволь спросить: кто ты такой?

— Сама не видишь, что ли? Я Кадзуки Хосино!

— Не валяй дурака и отвечай.

Лежа на полу, я пожал плечами.

— Я не валяю дурака. Я Кадзуки Хосино. Я т о т, к т о н а м е р е н с т а т ь и м с п о м о щ ь ю «ш к а т у л к и».

— …Что ты имеешь в виду?

— То, что сказал, буквально. Мое «желание» было — «стать Кадзуки Хосино». «Шкатулка» выполняет любое желание, так ведь? Следовательно, я — Кадзуки Хосино. Никак по-другому назвать себя не могу.

После этих слов Мария Отонаси несколько секунд молчала.

— «Стать Кадзуки Хосино», говоришь? Ну ты и чудо в перьях… Почему из всех людей — именно Кадзуки? Не думаю, что тело «Кадзуки Хосино» такое уж привлекательное.

— П о т о м у ч т о т ы р я д о м с н и м, — не раздумывая ответил я.

— …Я?

— Да, я восхищался тобой. И вот моя драгоценная Мария Отонаси будет рядом со мной. Одной этой причины было достаточно, чтобы я его захватил.

Я услышал, как Мария Отонаси вздохнула.

— …В жизни бы не подумала, что именно из-за меня ты хочешь захватить Кадзуки.

Произнесла это она, словно жалуясь, но тут же взяла себя в руки. Затем обратилась ко мне.

— Я понимаю, ты настаиваешь, что ты и есть Кадзуки Хосино. Однако я не могу звать тебя Кадзуки.

— Тогда зови меня [Юхэй Исихара].

— [Юхэй Исихара]? Впервые слышу это имя. Тебя на самом деле так зовут, или ты его выдумал?

— Кто знает?

— Пфф, неважно. Но ты должен сказать мне одну вещь: как именно ты меняешься с Кадзуки?

— А в чем смысл такого вопроса?

— Я не обязана тебе отвечать.

— Что ж, тогда и я не обязан.

— Просто потрясающе, как ты умудряешься говорить такие вещи, лежа со связанными руками и ногами.

— Ты меня не обманешь! Ты ничего не можешь мне сделать. В конце концов, любое насилие надо мной — это насилие над телом Кадзуки Хосино.

— Существует миллион пыток, не оставляющих на теле следов, — произнесла Мария Отонаси, после чего тихонько добавила: — Правда, я все равно не могу применять насилие…

— Ты что-то сказала?

— Нет, ничего. …Ладно, это отложим; так ты не собираешься мне рассказать, я так понимаю?

— Мм, давай посмотрим. Честно говоря, мне без разницы, но все-таки не расскажу.

— Тебе без разницы?

— В общем, да. Ведь ты вынуждена будешь что-то сделать со «шкатулкой», а не то 6 мая [Кадзуки Хосино] перестанет существовать. Ну что, сильно тебе помогло, когда ты узнала такую тривиальщину? Я ни при каких условиях не расскажу тебе, как извлечь «шкатулку», ты это понимаешь? Или, может, ты попытаешься меня убить? Но тогда и Кадзуки Хосино умрет!

Я рассмеялся неестественным смехом.

Как тебе это, Мария Отонаси? Ситуация более безнадежна, чем ты могла вообразить, правда?

— Ху-ху-ху…

Однако она почему-то издала тихий смешок.

— …Чего смеешься? Или все настолько безнадежно, что ты не можешь удержаться от смеха?

— Безнадежно? Да ну? Ху-ху… Эта угроза — просто комариное жужжание по сравнению с угрозой оказаться отмененными, с которой мы однажды столкнулись. Единственная угроза, которую я вижу прямо сейчас, — это то, что ты не хочешь рассказать, как ты меняешься с Кадзуки, верно? Ну и каким боком это безнадежно?

— Единственное решение — убить Кадзуки Хосино; я тебе уже объяснил, но, может, ты не поняла?

— Потому-то я и не удержалась от смеха. Ведь это — л о ж ь.

У меня отнялся язык.

— Я понимаю, что ты хочешь меня измотать, но, боюсь, такой паршивой ложью меня не обмануть.

— …И почему же ты думаешь, что это ложь?

— Ты же сам сказал. Ты сказал, что ты Кадзуки Хосино. Но у Кадзуки Хосино нет «шкатулки». Проще говоря, он не может быть «владельцем».

— Что еще за игра словами? Так ты от реальности не сбежишь!

— Что, все еще не доходит? Ладно, тогда я задам вопрос.

И Мария Отонаси произнесла твердым голосом:

— Т ы с е р ь е з н о в е р и ш ь, ч т о д у ш а м о ж е т п о с е л и т ь с я в т е л е д р у г о г о ч е л о в е к а?

— Это…

Это…

— Ч т о, н е м о ж е ш ь о т в е т и т ь с р а з у?

Ааа… блин.

Не знаю почему. Не знаю почему, но то, что я не могу ответить что-либо именно сейчас, выглядит серьезной ошибкой.

— «Шкатулка» выполняет «желание» полностью. Более-менее здравомыслящий человек не способен в полной мере поверить, что его «желание» будет исполнено. И, как я и думала, ты тоже не веришь всем сердцем, судя по твоей реакции на мой вопрос. А «шкатулка», когда исполняет «желание», вкладывает туда и сомнения. А значит, «в л а д е л е ц» н е м о г з а х в а т и т ь К а д з у к и Х о с и н о.

— …

— Что, в свою очередь, означает, что «владелец», как и раньше, существует, не захватив тело Кадзуки Хосино, — о т д е л ь н о о т т е б я.

И, не обращая внимания на мое молчание, она спросила:

— Итак, что же ты, если не «владелец»?

Не могу ответить.

— Если ты не знаешь, я сама скажу. Ты — искусственное создание, порожденное искаженным «желанием». Ты просто фальшивка, имитация «владельца». Да, если подбирать имя — ты «подделка».

Беззвучно рассмеявшись, она продолжила.

— А раз ты «подделка», значит, ты не «владелец», которого я должна отыскать.

Понятно. Вот, значит, почему… у меня нет «шкатулки».

— Ха-ха-ха…

Н у и ч т о с т о г о?

Изначально я поместил свое «желание» в «шкатулку», потому что хотел выбросить такого гада, как я. Я даже не «владелец»? Я подделка? Да меня это только радует!

Именно потому, что я никто, я и смогу стать Кадзуки Хосино.

— …И что значит этот смех, [Юхэй Исихара]?

— Ха-ха, какое это имеет значение? Однако я хочу кое-что спросить. Итак, я подделка. Согласен! Но кто ты, если можешь это разглядеть?

— Кто я, спрашиваешь?..

Почему-то Мария Отонаси не в состоянии найти нужные слова.

— …Ты подделка. А я…

— Чего так задумалась? Вообще-то я просто спрашиваю, потому что мне интересно, откуда ты столько знаешь про «шкатулку».

— …Аа. И все?

Поняв, что мне нужно, она вернула свой твердый голос.

— Я сама — «шкатулка». И раз я «шкатулка», естественно, я очень хорошо знаю свойства «шкатулок».

— …Ты — «шкатулка»? Это что, какая-то метафора?

— Понимай как хочешь.

«Шкатулка», э? Если она сказала правду, то все и д е а л ь н о п о д х о д и т.

— Кстати, я ведь обещал тебе кое-что сказать, помнишь?

— …Ты о чем?

— О? Разве я непонятно выразился? Вчера ночью обещал — что скажу тебе завтра. День прошел, так что наконец могу сказать!

И затем я произнес, улыбаясь так широко, что мне даже жалко стало, что из-за повязки Мария Отонаси только часть этой улыбки может увидеть:

— Я люблю тебя, Мария Отонаси.

Она назвала себя «шкатулкой».

Думаю, это идеально подходит. Я действительно думаю, что это идеально подходит — она то, что я жажду заполучить, и она же мой враг.

2 мая (суббота) 07:06

Я спал в незнакомой комнате, с руками в наручниках.

— …Эээ…

Моя голова не вполне еще работала, поскольку я только что проснулся. Белая комната. Приятный запах. До меня донесся звук душа. Спина болела. На полу был расстелен футон[4]. Ноги, оказывается, тоже были скованы.

Стоп.

Чего?

Мою сонливость как рукой сняло. Я поспешно попытался встать, но тут же свалился обратно.

Потирая руками нос, я сел и вновь огляделся. В комнате обнаружились полуторная кровать и стол; на столе — ноутбук, колонки и какая-то умная на вид книга. В целом — не очень-то много всего. При виде школьной формы-матроски на углу шкафчика я понял, что, скорей всего, нахожусь в комнате у девушки.

Проделки [Юхэя Исихары]? Да, наверняка так и есть.

Звук душа прекратился. Вскоре раздалось гудение фена. Должно быть, это обитательница комнаты, и она сейчас в предбаннике душевой. В смысле — девушка?..

То есть, за этой стенкой — голая девушка?.. Ну и ситуация… И вообще — что, черт побери, я, нет, [Юхэй Исихара] сделал с этой девушкой?!

Фен замолчал, потом открылась дверь.

— У-уаа!!

При виде нее, одетой в одну лишь белую футболку, я поспешно отвел глаза.

— А, проснулся?

При звуках этого чертовски знакомого голоса моя думалка остановилась.

— Э?

Я рефлекторно поднял глаза; передо мной оказалось хорошо знакомое лицо.

— А, Отонаси-сан?..

— А что, я похожа на кого-то еще?

После этих слов я окинул взглядом ее всю. Да, никаких сомнений — Мария Отонаси.

Тут вдруг до меня дошло, что я ее разглядываю, когда на ней нет ничего, кроме белья и тоненькой футболки, и поспешно отвел глаза.

— Ра-раз уж ты знаешь, что я здесь, будь поскромнее, пожалуйста!

— Не поняла, почему такая паника? О такой мелочи чего волноваться-то?

…Когда такое говорит девушка, это, ну, просто неправильно. Так скорей Харуаки мог бы произнести, приставая к Коконе.

…Я собирался было это сказать, но она меня опередила, произнеся нечто совершенно невероятное:

— Вообще говоря, разве ты не видел вчера кое-что покруче, чем я в белье? И чего после этого нервничать из-за такой ерунды?

— …Э?

— Вот никогда бы не подумала, что ты способен сделать *это*, едва войдя в комнату, а ведь такую скромную физиономию строил. Ччерт, ты реально застал меня врасплох.

— Д-да о чем ты вообще…

Однако положение, в котором я сейчас нахожусь, намекает, что она говорит правду. В конце концов, это ее комната, она только что приняла душ и расхаживает едва ли не голышом…

— Это, это шутка, да? — робко поинтересовался я.

— Ага, шутка, — коротко ответила Отонаси-сан.

— Э?

— …Ага, все ясно. Стало быть, ты [Кадзуки Хосино]. Эту твою идиотскую реакцию, когда ты смотришь, разинув рот, очень трудно скопировать.

Что же это за невыносимое ощущение во мне поднимается? Несмотря на то, что это правда была шутка, как я и желал?..

— …Отонаси-сан. Слушай, то, что я оказался здесь, сам того не зная, — это значит, ты говорила с [Юхэем Исихарой], вер- …э?

Пока я говорил, неуклюже распластавшись по полу, Отонаси-сан подошла ко мне вплотную. Она была так близко, что я ощущал приятный запах ее длинных волос… шампунь, наверно, или еще какая косметика.

— Ч-что за?..

Раздался щелчок; тут до меня дошло, что Отонаси-сан снимает браслеты у меня с ног. …Хорошо, конечно, но можно было бы и предупредить.

Освободив мне ноги, Отонаси-сан села передо мной на колени.

— Эмм…

Я последовал ее примеру и сел тоже.

Она медленно раскрыла рот.

— Кадзуки, кто я?

Чего это она ни с того ни с сего?

Она Мария Отонаси. Это я могу сказать не задумываясь. Но почему она задает такой вопрос, и именно сейчас?

— Вспомни «Комнату отмены».

— Э? …а!

Она мне напомнила: там был момент, когда она попросила меня написать ее имя, примерно как сейчас.

Тогда Отонаси-сан спросила, как ее зовут, надеясь заставить кого-нибудь написать «Мария» — имя, известное лишь тому, кто сохранил память.

Так ради чего она спрашивает это сейчас?

Ради того, чтобы распознать меня. Отонаси-сан спрашивает это, чтобы отличить [меня] от [Юхэя Исихары]. Потому что если я назову имя, которое знаю лишь [я], она сможет понять, что я — это [я].

— …Ая Отонаси.

Так что я выдавил это имя. Имя, которое она произносила в «Комнате отмены», имя, известное только [мне].

Но раз она спрашивает, значит, она до их пор не знает, кто нынешний я? И я должен так ответить, чтобы она увидела, что я — это [я]?

Это как-то… очень страшно.

— Ая Отонаси, да?

Почему-то она пробормотала эти слова с унынием в голосе.

— …Я неправильно сказал?

— Нет, все правильно. Я просто не ожидала, что ты сможешь ответить так четко. Вот и все.

— …Ну ладно. Но теперь ты поняла, что это [я]?

— На данный момент — да. Полагаю, ты уже знаешь, но я в целом разобралась в ситуации. Кроме того, я уже слышала голосовой файл, который записал [Юхэй Исихара].

— Так.

— И говорила с самим [Юхэем Исихарой].

— …И как он был? Он рассказал что-нибудь?

— Ммм, не могу сказать точно.

Резковато как-то она это сказала.

— А, но он был в ярости? В конце концов, тебе же пришлось воспользоваться наручниками.

— Разумеется, я учитывала такую возможность, потому и воспользовалась. Нет, правильнее сказать, я ими воспользовалась ради тебя, Кадзуки.

— …Чего?

— Как ты среагировал, когда понял, что скован? Что ты сделал?

— Ну, это… я офигел… и даже упал.

— Я ждала именно такого.

— …Ты хотела надо мной поиздеваться?

— Нет. Я думала, что смогу увидеть момент переключения с [Юхэя Исихары] на [Кадзуки Хосино], если дождусь такой твоей реакции. Но в итоге я все пропустила, потому что была в душе. А жаль, что я не смогла понаблюдать, это было бы смешно.

Значит, все-таки она хотела надо мной поиздеваться!

— Ладно, на этом все. Кадзуки, мы уходим.

— …Чего?

Отонаси-сан почему-то сделала изумленное лицо.

— К тебе домой, разумеется. Как ты думаешь, сколько сейчас времени?

— Э?

Я завертел головой в поисках часов, наконец нашел. 7:15 утра.

— Или ты хочешь опоздать? В школу пора.

— Хех…

У нас в школе только вторая и четвертая субботы месяца выходные.

— Что еще за «хех»? Собираешься в школу идти с пустыми руками?

…Ее слова не лишены смысла. Придется зайти ко мне домой.

— …Эмм, а можно я домой один пойду?

— Ты что? Ты ведь даже не знаешь, как отсюда до твоего дома добраться, верно? Ты вообще дойдешь один? И, в любом случае, пешком ты просто не успеешь. Я тебя подброшу на мотике.

— Л-ладно.

Что же мне делать?..

В смысле — не по собственной воле, но я ночевал не дома, не спросив разрешения. Как будет выглядеть со стороны, если я вернусь домой рано утром? Я проверил мобильник и, как и ожидалось, там было несколько пропущенных звонков от мамы. Паршиво. А если вдобавок рядом со мной будет еще и девушка моего возраста…

— Эмм, Отонаси-сан. Можно тебя попросить спрятаться, когда мы доедем до моего дома?

— Почему это?

Отонаси-сан смотрела на меня озадаченно. Разумеется, мои намерения до нее не дошли совершенно…

Остается только проскользнуть в дом и подготовиться к школе незамеченным.

2 мая (суббота) 07:34

Попытка вернуться домой незамеченным завершилась полным провалом.

— Нехорошо получилось, — пробормотала Отонаси-сан, когда, запарковав мотоцикл возле моего дома, мы с ней шли к станции.

— …Это точно, — согласно кивнул я и вздохнул.

Мама засекла меня аккурат когда я собирался подняться по лестнице.

Разумеется, последовала нотация.

Тут уж ничего не поделаешь. Я прекрасно понимаю, что мама просто не могла на меня не рассердиться, раз уж я ночевал вне дома, никого заранее не предупредив. Ничего не поделаешь, но…

Время шло, и, естественно, Отонаси-сан надоело ждать перед домом.

И, что логично, мама решила, что внезапно появившаяся Отонаси-сан и была виновницей моей отлучки, и уставилась на нее. Как ни странно, Отонаси-сан ответила на ее сердитый взгляд мягкой улыбкой. Затем она произнесла вот что:

— Кадзуки вовсе не наслаждался ночной жизнью. Он просто был вместе со мной все это время, до самого утра. Я не приглашала к себе в комнату других людей. Мы были абсолютно одни, так что волноваться совершенно не о чем.

…Не, ну не так же надо говорить в подобных ситуациях, как вы считаете?

Мама застыла столбом; мне ее даже стало жалко. Ее ведь никак не отнесешь к числу матерей, которые не присматривают за своими детьми. Отонаси-сан явно не поняла такой реакции и, нахмурив брови, продолжила:

— ?.. Как я уже сказала, Кадзуки никуда не ходил, он просто спал у меня в комнате. Никаких проблем ведь нет, верно? А, ну, правда, случайно я была немного грубовата.

Мама молча взглянула на мои запястья. Там по-прежнему краснели следы от наручников.

Мама хлопнулась в обморок прямо на месте.

Отонаси-сан машинально подхватила ее; и только тут до нее таки дошло.

— Ааа! Понятно. Мы мальчик и девочка в период полового созревания, да?

— И как мне теперь смотреть ей в лицо?..

Вспомнив ту сцену, я глубоко вздохнул.

— Ты о чем?

— Э? Разве это не ты только что сказала «нехорошо получилось»?

— Ну да. Я имела в виду свой мотик.

— Мотик?

Вот тут я понял, что моих тревог она совершенно не разделяет.

— Я подбросила тебя на мотике, верно? Если считать и [Юхэя Исихару], то два раза. Это я и называю «нехорошо».

— ?.. Почему?

— Попробуй представить, что произошло бы, если бы [Кадзуки Хосино] и [Юхэй Исихара] поменялись, пока ехали. Ничего удивительного, если бы ты отпустил мой пояс и свалился от неожиданности, в точности как это и произошло, когда ты увидел наручники.

— А…

Вот, значит, почему она оставила мотоцикл у меня перед домом.

— Что за безрассудство, тем более, в моем исполнении… Теперь я буду внимательнее.

— Угу. …Кстати, Отонаси-сан. Можешь рассказать, что было, когда ты была с [Юхэем Исихарой]?

Как только я это спросил…

— …

Отонаси-сан застыла на месте.

И взглянула на меня.

Бесстрастно.

— Э?..

С чего вдруг такое лицо?

Она раскрыла рот, лицо ее по-прежнему оставалось как каменное.

– Я н е м о г у р а с с к а з а т ь т е б е, ч т о п р о и з о ш л о.

— П-п-

— Почему? Разве я тебе уже не говорила?

И так же бесстрастно она выплюнула следующие слова.

— Я не могу тебе больше доверять.

Конечно, она мне это говорила. Я уже слышал эти слова. И уж точно не могу забыть. Но…

— Но это разве не отменилось?..

Ведь сейчас уже не тогда, это раньше мы не знали, что происходит. Отонаси-сан уже поняла причину моих необъяснимых поступков.

— Не отменяй такие вещи по собственному усмотрению. Ты что, ничего не понял? Во-первых, мы не знаем, насколько правдивы слова [Юхэя Исихары]. Может, он на самом деле владеет памятью [Кадзуки Хосино] и использует обе личности себе на благо.

— Н-но это совершенно глупо!

— Да, возможно, я чересчур подозрительна. Но нет доказательств, что я неправа.

— Но…

— Допустим, свойства «шкатулки» именно таковы, как говорил [Юхэй Исихара]. Даже тогда…

Внезапно Отонаси-сан хлопнула в ладоши.

Я от неожиданности моргнул.

— Представь себе, что переключение произошло сейчас. Я совершенно никак не могу это узнать. А значит, я буду говорить с тобой как с [Кадзуки Хосино], не замечая, что ты уже [Юхэй Исихара]. Мы не знаем, когда ты переключаешься. Важный план может утечь к [Юхэю Исихаре]. Следовательно, это опасно. В общем, та же ситуация, что была только что с мотиком.

Да, она права. …Но я — [Кадзуки Хосино].

— Вот пример: ты считаешь себя [Кадзуки Хосино], верно?

— Ну а как же иначе!

— Но что если ты — кто-то, кто убежден, что он — [Кадзуки Хосино]?

— Это не-…

«Это невозможно» — так я хотел сказать, но замолчал на полуслове.

Есть ли что-то, что реально доказывает, что я — [Кадзуки Хосино]? Моя внешность? Мой характер? Моя память? Но что тогда делает [Юхэя Исихару] [Юхэем Исихарой]? Ведь он существует в том же самом теле.

Нет, неверно.

Я — [Кадзуки Хосино]. Тут никакой ошибки быть не может. Я н и з а ч т о н е у с о м н ю с ь в э т о м.

— Это был просто пример, не воспринимай его слишком серьезно. Но, Кадзуки, теперь ты понимаешь, почему я не могу тебе доверять? Мне еще предстоит полностью понять эту «шкатулку» — «Неделю в трясине». А до тех пор я не могу доверять тем личностям, которые обитают в теле Кадзуки Хосино.

И когда же это будет? Когда же с этой «Неделей в трясине» все прояснится и мне снова начнут доверять? Или этого не будет, пока [Юхэй Исихара] живет во мне?

Мне не доверяют.

Отонаси-сан предположительно мой союзник, но этот союзник мне не доверяет.

Мы подошли к станции.

Я замер.

— Чего ты остановился? До поезда не так уж много времени.

— …Зачем я иду в школу?

Я об этом не думал, потому что был вместе с Отонаси-сан. В нормальной, повседневной жизни я, конечно, пошел бы в школу. Да нет, даже и не в повседневной жизни я все равно бы пошел, чисто из сопротивления. Но если я пойду сейчас, я окончательно разрушу то, чем живу… хотя можно сказать, что оно уже разрушено.

— Чтобы узнать больше про [Юхэя Исихару]. Нет никаких сомнений, что он — кто-то, кто находится рядом с нами. Как минимум потому, что только ученики нашей школы общаются и с тобой, и со мной. Так что собирать информацию в школе очень важно, это факт.

— Но мне-то там быть незачем, правда?..

— Все сильно меняется в зависимости от того, там ты или нет. Сегодня последний день занятий, дальше несколько выходных подряд. Мы не имеем права упустить этот шанс.

Она сказала.

Она сказала, что ей неважно, если моя повседневная жизнь пойдет прахом, если только ей удастся заполучить «шкатулку».

Я совершенно ее не понимал. Я считал, что она всегда на моей стороне.

Но все не так. То есть — Отонаси-сан рядом со мной не чтобы спасти меня, а чтобы добраться до «0» и заполучить «шкатулку».

Так что же я для нее? Скорей всего –

…п р о с т о н а ж и в к а, н а к о т о р у ю д о л ж е н к л ю н у т ь «0».

— …Кадзуки, я понимаю, что идти сегодня в школу тебе очень тяжело. Но ты ведь понимаешь, что это лучший план действий, понимаешь? А понимать и при этом ничего не делать — это на тебя непохоже, — произнесла Отонаси-сан с упреком в голосе.

Конечно же, она преследует свою собственную цель.

Отонаси-сан не доверяет мне.

Однако, раз уж я даже увидеть [Юхэя Исихару] не могу, тем более — прямо ему противостоять, я должен на кого-то опереться. И никто, кроме нее, на ум не идет.

Довериться кому-то в такой ситуации — все равно что вверить ему собственную жизнь. У меня нет выбора, кроме как слепо верить словам того человека, на которого опираюсь. Если Отонаси-сан захочет меня уничтожить, она с легкостью сможет загнать меня в ловушку.

— …Что я должен делать в школе?

Все же — она единственная, на кого я могу положиться.

— Дай подумать, ну, скажем…

И она начала предлагать разные идеи, с которыми я всякий раз соглашался. Как и ожидалось, соблазнительные планы буквально роились у нее в голове; но именно поэтому мне страшно думать, что будет, если… она предаст меня.

— Может, у тебя тоже есть идеи?

Всего одно пришло в голову:

— Как насчет изменить наше обращение?

— …Что ты имеешь в виду?

— С этого момента вместо «Отонаси-сан» я буду звать тебя «Ая». [Юхэй Исихара] этого имени не знает, значит, он точно не назовет тебя так. А значит, если я говорю «Ая», это доказывает, что я — это [я]. Как тебе?

Отонаси-сан ничего не ответила.

— Плохой план?

— …Нет, думаю, он весьма эффективен. Давай его используем.

Она согласилась. Но вид у нее почему-то был чуток недовольный.

Но, однако… «Ая Отонаси», э?

«Ая Отонаси» — имя иллюзии, которая не существовала в обычной повседневной жизни.

Более того — когда-то это было имя моего врага.

Такие вот мысли скакали у меня в голове.

2 мая (суббота) 08:11

Едва войдя в класс вместе с Отонаси-сан, я почувствовал, как сам воздух заледенел.

Разумеется, никто со мной не поздоровался.

Ну, Дайя — это естественно, но и Харуаки тоже не поздоровался. Место Коконе по-прежнему пустовало. Может, она вообще не придет сегодня. …Из-за меня? Ну а из-за кого еще.

Кажется, даже Отонаси-сан не ожидала, что мое положение настолько плачевное. Она метнула на меня печальный взгляд. Но тут же собралась, повернулась к моим одноклассникам и дважды хлопнула в ладоши.

— Слушайте все!

Их взгляды тотчас обратились на нее — думаю, потому что все и так на нас с ней пялились.

— Кто-нибудь здесь знает человека по имени Юхэй Исихара?

При этих словах несколько человек обменялись подозрительными взглядами.

По словам Отонаси-сан, очень вероятно, что «владелец» — кто-то из моих одноклассников. Поскольку искать совершенно незнакомое тело, чтобы воспользоваться «шкатулкой», нелогично, то, думаю, здесь она права.

Но разве «владелец» — не [Юхэй Исихара], который во мне? Или она имеет в виду, что есть еще одно существо, совершенно другое?

Как-то непонятно.

Однако пока что, наверно, и правда не повредит спросить у всего класса про имя «Юхэй Исихара».

— Эй, вы двое, вы что затеваете? — обратился к нам Рюу Миядзава, одарив меня сверхпрезрительным взглядом.

— Опять ты? А что? Ты знаешь Юхэя Исихару?

Миядзава-кун ядовито усмехнулся и ответил вне всякой связи с заданным ему вопросом:

— И как это вы двое можете оставаться вместе после «того самого»?

Что он имеет в виду вообще?

Я глянул на остальных одноклассников. Их глаза горели гневом. По-видимому, всех их переполняло праведное негодование.

Иными словами, мои одноклассники н е м о г у т п р о с т и т ь м н е, ч т о я с О т о н а с и — с а н?

— Как оправдываться будешь, Хосино?

Мне совершенно нечего было ответить, поскольку я не понимал, что именно они не могут простить. И нельзя спросить, что это за «то самое», что натворил [Юхэй Исихара].

Поэтому мне оставалось лишь молчать.

Миядзава-кун на мое молчание отреагировал пластмассовым вздохом.

— Ладно. Больше этой темы касаться не буду! …Теперь — личное.

И затем с презрением в голосе продолжил:

— Гражданский муж моей матери… а, звучит, как будто ни к селу ни к городу. В общем, Ю х э й И с и х а р а — г р а ж д а н с к и й м у ж м о е й м а т е р и.

Неожиданное признание.

— …Миядзава. Расскажешь нам побольше про Юхэя Исихару?

— Нет, нет… ты слышала уже про наши отношения, должна иметь представление, как тяжело об этом говорить.

— У нас есть свои причины. Одного того, что я назвала имя «Юхэй Исихара», недостаточно, чтобы ты рассказал больше?

Миядзава-кун нахмурился, но в итоге все же неохотно согласился.

— …Ладно, понял.

Поскольку тема разговора намечалась деликатная, он потребовал, чтобы мы вышли из класса в коридор.

— В общем, не то чтобы я что-нибудь скрывал… — такими словами Миядзава-кун начал свой рассказ.

Его родители развелись, когда он учился в первом классе средней школы. Причиной развода послужили чувства родителей. Оба нашли себе новых любимых и предпочли жить с ними. И новым партнером его матери был Юхэй Исихара.

И родной отец, и родная мать Миядзавы-куна не хотели брать его с собой в свои новые семьи, потому что он служил напоминанием о прошлой жизни. Открыто они это не говорили, но такое не спрячешь, и Миядзава-кун чувствовал это.

Он не знал, почему с его родителями все так вышло. Но для него, их сына, обстоятельства не имели значения. Его, вне всяких сомнений, предали, а такое простить нельзя.

В конце концов, после каких-то споров, опекать его взялся отец. Но для Миядзавы-куна строить новую семью с отцом и новой матерью было немыслимо. Начиная со второго класса средней школы он, решительно отказавшись жить с ними под одной крышей, переселился в отдельную квартиру; отец лишь обеспечивал его минимальными деньгами на жизнь.

И, похоже, пока он учился в средней школе, он считал себя самым несчастным человеком на свете — потому что жил в такой несчастной семье, какие часто встречаются в дешевых драмах, но почти никогда — в реальной жизни.

Естественно, он затаил злобу. На родителей, из-за которых ему пришлось существовать в таких условиях, на новую мать и на Юхэя Исихару.

— Чтоб им всем сдохнуть, — выдал проклятие Миядзава-кун без малейшего следа эмоций на лице.

— Я понимаю твои чувства, но такие вещи говорить нельзя.

— Большое тебе спасибо за столь наивный совет, — ответил Миядзава-кун с сардоническим смешком. — Ну что, достаточно уже?

— …Да. Я признательна за то, что ты согласился поговорить с нами на такую чувствительную тему.

— О? Это на тебя не похоже.

— Как ни странно, у тебя тоже есть свои проблемы, э?

— Спасибо за сочувствие.

Прозвенел звонок.

— Так, я пошел на свое место. А, и Хосино…

Возвращаясь в класс, Миядзава-кун удостоил меня коротким взглядом впервые с того момента, когда мы начали разговор о Юхэе Исихаре.

— Не пойми меня неправильно. То, что я отвечал на вопросы Отонаси, вовсе не значит, что я простил тебя за то, что ты сделал. Я не могу тебя простить.

Выплюнув эти слова, он направился к своей парте.

Одноклассники заулыбались ему, явно одобряя его прямоту.

Хотя, скорее всего, он нарочно произнес эти слова уже на пути в класс, чтобы их все слышали.

…Жестоко.

Я лег на свою парту и закрыл голову руками.

— Кадзуки, я возвращаюсь к себе в класс. Ты не забыл, что я тебе сказала по дороге? Попробуй сейчас.

Я неохотно поднял голову, достал мобильник и послал Отонаси-сан пустой мэйл.

Отонаси-сан проверила почту и кивнула. Тогда я стер письмо из папки «Отправленные».

— Не забудь посылать мэйлы во время урока!

Посылать ей мэйлы каждые 10 минут. Такое указание дала Отонаси-сан.

Так она сможет попытаться поймать момент перехода между [Юхэем Исихарой] и [мной].

Ведь [Юхэй Исихара] не знает об этом ее указании и, следовательно, не будет посылать пустых мэйлов.

Но все же, поскольку мы не знаем пока что всех свойств «Недели в трясине», этот метод нельзя назвать надежным.

— Что-то еще?

— Нет, Ая.

Какую-то секунду Отонаси-сан стояла как парализованная, затем, ничего не сказав, развернулась и вышла из класса.

Я вздохнул.

…Юхэй Исихара — гражданский муж матери Миядзавы-куна? Этот человек и есть [он] в моем теле? Как-то это не укладывается в голове, чтобы совершенно незнакомый взрослый человек пожелал себе тело «Кадзуки Хосино».

Внезапно мобильник у меня в кармане завибрировал. Я тут же его вытащил и открыл. Новый мэйл. Я зашел во «Входящие».

На дисплее было имя «Мария Отонаси».

Хм, может, она забыла что-то упомянуть? А, или это что-то, что она не могла сказать вслух?

Письмо состояло всего из одной строки. Совсем короткая строка, написанная, вероятно, с учетом того, что я уже могу быть [Юхэем Исихарой].

«Не верь»

…Ааа, может, она другое имеет в виду. Может, она вовсе не имеет в виду «Не верь тому, что сказал Рюу Миядзава».

Скорее, я не должен верить — ничему.

О том, что делает [Юхэй Исихара], пока контролирует мое тело, я могу узнавать только от других. Но среди этих других у меня нет союзников. Даже Миядзава-кун, Харуаки, Коконе, Дайя и А я О т о н а с и не на моей стороне.

Я стер письмо. Я получил указание все письма от Отонаси-сан стирать сразу же.

Моя рука сжалась в кулак.

— …Почему?

Ну почему у меня нет ни одного союзника, когда даже у [Юхэя Исихары] есть один?

2 мая (суббота) 09:05

Как ни странно, [Кадзуки Хосино] не пропустил школу. Я был уверен, что он до сих пор сидит в наручниках в комнате Марии Отонаси. Честно, я поражен, что [Кадзуки Хосино] явился в школу после того ужаса, что был вчера.

Может, его Мария Отонаси заставила? Чтобы собрать информацию? Если так, то у нее нет сердца.

В общем, неважно.

Результат все равно не изменится.

Повседневная жизнь Кадзуки Хосино будет разрушена в любом случае.

Я ведь устроил все так, что п о в с е д н е в н а я ж и з н ь К а д з у к и Х о с и н о б у д е т р а з р у ш е н а и м е н н о п о т о м у, ч т о о н с М а р и е й О т о н а с и.

Зачем я признался в любви Коконе Кирино? Разумеется, чтобы разрушить повседневную жизнь Кадзуки Хосино.

Но почему я выбрал именно этот способ? Прихоть моей мстительности. Разве можно такое простить? Разве можно простить человека, так дружащего с девушкой, когда он благословлен любовью Марии Отонаси?

Именно поэтому я решил разрушить их отношения, признавшись в любви.

И это принесло плоды сразу же. Более того, последствия оказались невероятными. Признание оказалось куда более мощной бомбой, чем я ожидал.

Меня ударил Омине. Откровенно говоря, я даже не собирался ранить ее чувства, когда произнес то, что привело к такому исходу.

Я сказал всего-то:

«Ну давай, хочу услышать твой ответ!»

Я это сказал, просто чтобы озвучить наши с ней отношения.

Но Кирино почему-то оказалась в шоке и разрыдалась, а Омине слишком уж бурно среагировал и ударил меня.

Почему так получилось? Тогда я не мог понять, но теперь, когда подумал, все оказалось просто. [Кадзуки Хосино] и [Юхэй Исихара] не имеют общих воспоминаний. Допустим, скажем, что Кирино уже дала [Кадзуки Хосино] свой ответ. И вот я задал ей тот же вопрос. Как она должна была воспринять эти слова? Не могу сказать наверняка, но, думаю, они ее сильно ранили.

Правда, я по-прежнему не понимаю, почему Омине так среагировал. Я слышал краем уха, что он неровно дышит к Кирино. Мне не удалось выяснить, так ли это, по его поведению, но, вполне возможно, слухи не врут.

Того, что было дальше, я сам не видел, но узнал позже со слов Харуаки Усуя.

По-видимому, когда на меня набросился Омине, большинство учеников класса 2–3 считали, что это обычная ссора, вызванная тем, что Кадзуки признался Кирино.

Проблема, однако, возникла с появлением Марии Отонаси.

Кадзуки пошел за ней не раздумывая. Словно цепляясь за нее. Не обращая ни малейшего внимания на чувства Коконе Кирино — девушки, которой он вроде как признался.

И д а ж е п о с л е э т о г о К а д з у к и Х о с и н о о с т а в а л с я с М а р и е й О т о н а с и, б у д т о н и ч е г о и н е п р о и з о ш л о.

Вполне естественно, что его одноклассников разозлило, когда он так поступил с любимой многими Коконе Кирино. Однако у Хосино не было иного выхода, кроме как положиться на Марию Отонаси, так что он не мог действовать сам по себе.

Так вот повседневная жизнь Кадзуки Хосино постепенно превращается в руины.

Не из-за меня, но из-за поведения самого [Кадзуки Хосино].

Черт, это круче, чем я думал.

Я сказал учителю, что мне нужно в туалет, и вышел в коридор. Там меня уже ждала Мария Отонаси. При виде меня она нахмурилась.

— Почему ты улыбаешься?

Похоже, мои губы изогнулись, а я и не заметил.

— Наверно, потому что ты ждала меня, О т о н а с и — с а н.

— Пфф, строишь из себя [Кадзуки Хосино], [Юхэй Исихара]?

Неужели по такой малости ей удалось понять, что я [Юхэй Исихара]?

Нет, не это должно меня больше всего поражать. Она бросилась к классу 2–3 сразу после переключения.

Скорее всего — потому что она знала, что [Кадзуки Хосино] уступил место [мне].

Видимо, они выработали какое-то соглашение, чтобы нас различать.

— Иди за мной, — скомандовала она.

— Куда ты собираешься меня отвести?

На мой вопрос она чуть заметно улыбнулась.

— О чем это ты? Разве ты сам не определил, куда пойдешь?

— Э?

— Ты же хотел в туалет, верно?

2 мая (суббота) 09:14

— Тебе действительно наплевать? Если узнают, что ты здесь с Кадзуки Хосино, разве у вас обоих не будут проблемы?

Она отвела меня в женский туалет.

— …Хе.

Мария Отонаси усмехнулась, когда я, ни о чем особо не думая, вошел в дверь.

О чем она вообще думает? Конечно, в туалеты на третьем этаже второго корпуса мало кто ходит, потому что здесь только специальные классы. Тем более — во время уроков. И все равно не понимаю, почему она привела меня именно сюда.

— Думаю, будут. Нас на время отстранят от занятий. В нас будут тыкать пальцами одноклассники.

— Ты уже от отчаяния и на это готова? Если так, может, мне закричать, раз уж ты этого так хочешь?

— Да пожалуйста, — расслабленным тоном ответила она и усмехнулась. …Судя по всему, она раскусила меня и знает, что кричать я не собираюсь.

Нынешнее окружение Кадзуки Хосино скоро станет моим. Я, может, и навредил его повседневной жизни сильнее, чем намеревался, но стремиться все ухудшить еще больше — это уже слишком.

— Ладно, [Юхэй Исихара]. Открой мобильник Кадзуки.

— …С чего это вдруг?

— Открой картинку. Третью сверху в папке с данными.

Она просто напрашивалась на то, чтобы я отказался слушаться; но поскольку затеять здесь ссору — плохая идея, я честно подчинился.

Я открыл картинку. Фотка симпатичной девушки в пижаме, похоже, этой же девушкой и снятая.

— Итак, говори, кто это?

— …И в чем смысл вопроса?

— Не скажу, потому что это ухудшило бы мое положение.

Как откровенно.

Я вновь посмотрел на фотку. Незнакомая девушка. Честно сказать, что я ее не знаю, думаю, не лучший вариант.

Я переключил внимание на интерьер. Несомненно, это больница. Если подумать — я слышал, здесь неподалеку была крупная авария пару месяцев назад. Может, она — жертва той аварии? Звали жертву… не помню.

…А, все равно не знаю. Так что попробую просто угадать.

— Касуми Моги.

Я попытал удачи с именем, которое слышал недавно от девушки-в-белье, Рюки Хосино.

— Боюсь, ты ошибся.

Не сработало, да? Я машинально кисло усмехнулся.

— Ну, в общем, не знаю я, как ее зовут — и что?

— Это была ложь.

— А?

— Я солгала, когда сказала, что ты ошибся. Это действительно Касуми Моги. Но, похоже, ты ее никогда не видел.

Выражение лица Марии Отонаси, пока она это говорила, не изменилось ни на каплю.

— …Не слишком ли это несправедливо?

— Что несправедливо? Ты слишком наивен, если думал, что все как-нибудь образуется, если только ты угадаешь. Хорошо, тогда другой вопрос. Какая связь между Кадзуки Хосино и Касуми Моги?

Совершенно не понимаю, в чем смысл этих ее вопросов. Ну, полагаю, то, что я не понимаю ее намерений, тоже входит в ее намерения.

Пошарив в голове, я выжал из себя туманный ответ:

— …Они друзья.

— И?

Стало быть, отделаться таким простым ответом Мария Отонаси мне не даст.

— Как я могу сказать что-то лучше, если я не знаю Касуми Моги?

Это же естественно. Очевидный ответ, я ведь уже сказал ей, что не знаю этой девушки. Никаких проблем быть не должно.

— Т ы н е з н а е ш ь К а с у м и М о г и?

Тем не менее Мария Отонаси говорила так, словно я допустил фатальную ошибку.

— …Разве я не сказал с самого начала? Я никогда не видел девушку на этой фотке.

— Ага, ты ее никогда не видел. Ты так сказал. Н о с к а к и х э т о п о р «н и к о г д а н е в и д е л» р а в н я е т с я «н е з н а ю»?

— …Ты говоришь загадками. Я ее никогда не видел, так как же я могу ее з-…

…Погодите-ка, это не так.

— Понятно. Вот теперь я более-менее представляю себе, кто ты на самом деле. Ты не учишься в классе 2–3.

…Именно это она и планировала.

«Касуми Моги», судя по всему, не ходила в школу, потому что она в больнице. Потому-то я ее и не видел. Однако ученики класса 2–3 ее знают, даже те, кто никогда не видел. Вполне естественно, что они помнят имя человека, парта которого все время пустует, да и упоминается это имя время от времени, наверняка.

Вот как, цель ее вопросов была — сузить круг подозреваемых.

— Пфф, если честно, мне казалось вероятным, что «владелец» — Рюу Миядзава. Но раз ты не из класса 2–3, похоже, я ошибалась.

Рюу Миядзава?

Почему она назвала это имя?

Неужели он действовал самостоятельно, потому что я валялся в комнате Отонаси-сан и не мог сегодня дать указания?

— Ты… нет, правильнее сказать, «владелец»… кто-то, кто не из нашего класса, но хорошо нас знает. Не думаю, что о нас знает много народу. Он кто-то, о ком мы с Кадзуки можем легко догадаться, верно?

Разумеется, я ничего не ответил.

— Дальше, я подумала еще вот о чем. Насчет Юхэя Исихары. Рюу Миядзава сказал, что Юхэй Исихара — гражданский муж его матери. Если пытаться понять, зачем он нам это сказал, вот что приходит на ум в первую очередь. Да…

И Мария Отонаси заявила:

— Юхэй Исихара не существует.

Я затаил дыхание.

— Это было просто случайное имя, с самого начала. Но ты или Рюу Миядзава — кто-то из вас — придумал использовать его себе во благо. Вы хотели скрыть личность «владельца», заставив нас думать, что «Юхэй Исихара» реально существует, верно? И вы выбрали эти сложные отношения, «гражданского мужа», потому что это трудно проверить, разве не так?

Он не существует, значит, мы можем скрыться за ним — э? Вот как. Она почти угадала.

Но она не угадала. Юхэй Исихара — действительно гражданский муж матери Рюу Миядзавы. Однако вполне можно сказать, что он не существует… у ж е.

Ведь Ю х э й И с и х а р а у ж е м е р т в.

— Это все? Если все, то теперь моя очередь?

Думаю, мой неожиданный вопрос Марию Отонаси насторожил. Она хмуро взглянула на меня.

— …О чем ты хочешь поговорить?

— Думаю, это тебя заинтересует! Возможно даже, это именно то, что ты изо всех сил искала.

Улыбнувшись, я произнес:

— Я объясню тебе. Объясню, как работает «Неделя в трясине».

2 мая (суббота) 10:00

Глядя на все то, что оказалось в моем поле зрения, я снова собрал в себе Кадзуки Хосино. Небо. Бетон. Земля. Песок. Мария Отонаси. Моя рука. Кадзуки Хосино. Это место — задний двор школы. Я — снова я.

Я уже несколько раз переключился, так что привык. Но именно потому, что привык, я заметил.

Это похоже на смерть.

В те промежутки времени, когда я — не я, я полностью исчезаю. Мне даже сны не снятся. Это «смерть», которая приближается ко мне шаг за шагом. Если до 5 мая я не уничтожу «Неделю в трясине», я исчезну навсегда. Иными словами, я «умру».

— Кадзуки? — спросила стоящая передо мной девушка. Я молча кивнул, но тут же понял, что этого недостаточно, и добавил:

— Да, А я.

Отонаси-сан кинула взгляд на свои часы и нахмурила брови.

Я заметил, что на земле перед ней лежит потертая электрогитара.

— Это? Я ее прихватила в музыкальном кружке.

Гитара довольно старая, но струны новые, так что ей, похоже, регулярно пользуются.

…Держу пари, она взяла ее без разрешения.

— Знаешь, я с ней прилично повозилась в «Комнате отмены», чтобы время убить.

Отонаси-сан подняла гитару и начала играть. Здорово играет, гораздо лучше, чем я, — я-то даже фа-мажорный аккорд беру с трудом. Впрочем, она тут же закончила представление и протянула гитару мне.

— Э?

— Играй. Я знаю, у тебя дома есть гитара твоей сестры.

— Ой, нет… Я же фигово играю, знаешь?

— Неважно. Играй на гитаре все время, пока я говорю. Тогда я сразу узнаю, когда ты переключишься на [Юхэя Исихару].

Вот оно что. Вот зачем она притащила с собой гитару.

Я ну очень паршиво играю, так что мне довольно неловко; тем не менее, я начал играть одну знаменитую песню старой рок-группы, которая была в самоучителе.

— Удивительно, что ты знаешь, что сестра отдала мне свою гитару.

— Я знаю о тебе все, — отрезала она.

— …Ты не забываешь то, что было в «Комнате отмены», Ая?

Этот вопрос внезапно пришел мне в голову, и я его задал, продолжая неуклюже играть на гитаре.

— Мм, в общем, я помню все. …Нет, если быть точной, я, конечно, забыла кое-что, там ведь так долго продолжалось почти одно и то же. Но в целом я почти все помню.

Затем Отонаси-сан нахмурилась и посмотрела на меня.

— А у тебя разве не так?

— Угу, я уже мало что помню. И у меня не осталось чувств, связанных с этими воспоминаниями, так что я почти ничего не знаю. Ну, примерно как ты не помнишь лица всех прохожих, которых видишь в городе.

Услышав эти слова, Отонаси-сан распахнула глаза и застыла.

— Э? Что случилось?

— А, нет…

Она явно была в замешательстве, что озадачивало меня все сильнее.

— Так ты почти ничего не помнишь из того, что мы с тобой делали в «шкатулке»?

— Н-ну, в общем, да.

— Вот… как…

Отонаси-сан почему-то замолчала и не раскрывала рта какое-то время. Ожидая продолжения, я глянул на нее, но она поспешно отвела глаза.

— Вообще-то, если подумать, это логично. Ты не можешь помнить так же хорошо, как я. Потому что ты не «владелец». Понятно, наконец-то все становится на места. Вот почему…

И она пробормотала, не глядя на меня:

— …Вот почему ты зовешь меня Аей.

— Э?

— Проехали.

Отонаси-сан вернула свое обычное выражение лица и хмуро посмотрела на меня.

— Эй, Кадзуки. Ты прекратил играть.

Я поспешно заиграл опять. Где я остановился, я забыл, так что начал песню сначала.

— Ох уж… из-за того, что ты нес всякий бред, я до сих пор не подошла к главному.

— Прости. Итак, главное?

— …Мм, давай посмотрим. Я по-прежнему не знаю, можно ли верить словам [Юхэя Исихары], так что об этом пока не будем. Я хочу поговорить с тобой о нынешней «шкатулке», пока уверена, что ты [Кадзуки Хосино].

Я кивком пригласил ее начать.

— По правде говоря, существуют разные типы «шкатулок». Так говорить, может, неточно, но если совсем просто — есть «шкатулки», которые работают внутрь, и есть «шкатулки», которые работают наружу. И если «Комната отмены» была больше внутреннего типа, эта «Неделя в трясине» скорее внешнего.

— ?.. А в чем разница?

— «Шкатулка» внутреннего типа — это в случаях, когда «владелец» убежден, что его «желание» невыполнимо в реальном мире. Например, Касуми Моги, «владелец» «Комнаты отмены», не верила, что можно вернуть прошлое. Поэтому она создала отделенный от реального мира кусочек пространства, где могла верить в свое «желание». Моги запихнула себя и своих одноклассников в эту «шкатулку», где могла верить, что ее «желание» осуществимо.

Я кивнул, не прекращая играть.

— Теперь, «шкатулка» внешнего типа — в случаях, когда «владелец» считает, что его «желание» осуществимо в реальном мире. Похоже, «владелец» этой «Недели в трясине» думает, что его «желание» осуществимо, если только у него есть сила «шкатулки». Действительно, идея захвата чужого тела в реальной жизни может показаться реалистичной. Это означает, что нет нужды создавать какое-то особое, нереалистичное пространство. Где-то здесь лежит и причина того, что я по-прежнему не могу толком почувствовать эту «шкатулку».

— Я не очень понял; так: если человек не верит, что «шкатулка» может совершить чудо в реальном мире, она становится внутреннего типа, а если верит, то внешнего?

— Да, примерно так. Если мы присвоим им номера от одного до десяти по возрастанию «внутренности», то «Комната отмены» будет девятого уровня, а «Неделя в трясине» четвертого. Чем ниже уровень, тем сильнее «шкатулка» влияет на реальность.

Ясно, та «Комната отмены» практически ни на что не повлияла, ведь ни один из моих тогдашних одноклассников ничего не помнит.

Но, значит, нынешняя «Неделя в трясине» другая?

— А…

Тут я осознал всю жестокость ситуации.

Одноклассники сейчас меня презирают. Более того, моей дружбе с Дайей, Коконе и Харуаки пришел конец.

— Так значит… значит… моя повседневная жизнь, которая погибла…

— Угу, у ж е н е в е р н е т с я.

Моя рука, перебиравшая струны, замерла.

Звук гитары прервался.

Не вернется? Моя повседневная жизнь не вернется? Моя повседневная жизнь проржавела насквозь, и ее уже не починишь?

Значит — е е б о л ь ш е н е с у щ е с т в у е т.

Т о, ч т о я ж а ж д у в е р н у т ь, б о л ь ш е н е с у щ е с т в у е т.

Едва я это осознал, в глазах у меня почернело, словно все предохранители в мире перегорели разом. В смысле — у меня больше нет цели. Нет смысла разрушать «шкатулку». Ничего не осталось впереди.

Мне уже все безразлично.

Я двинулся прочь на заплетающихся ногах. Отонаси-сан что-то сказала, я что-то сказал в ответ. Не знаю, что она сказала, не знаю, что я ответил, но мне уже неважно.

Хочется закричать.

Но даже если я закричу, никто не придет на выручку.

2 мая (суббота) 11:00

Я почему-то в магазине. С еженедельником манги в руке. Проверил время по мобильнику Кадзуки. По идее, сейчас я должен быть на третьем уроке… что тогда я делаю в магазине?

Я огляделся, но Марии Отонаси нигде поблизости не было.

Что все это значит? Неужели они рассорились?

У меня возникло подозрение, что это ловушка, и все же я не мог упустить такого шанса связаться с Рюу Миядзавой.

Я по памяти ввел его номер. Некоторое время шли гудки. Ну, он же должен быть в классе, так что, ясно, не может ответить на звонок сразу.

Я сбросил звонок и очистил список исходящих вызовов. Он перезвонил тут же.

— Алло? Рюу Миядзава?

«…Эй, почему ты зовешь меня полным именем?» — спросил Рюу Миядзава сварливым тоном.

— Я же никто. «Кое-кто» в твоей памяти, может, и не обратился бы к тебе полным именем, но для нынешнего меня, думаю, это самое естественное.

«…Вот как. Ну так что, тебе что-то нужно, да? Что именно?»

— У тебя сейчас, кажется, уроки, ты не против?

«…Ты для меня важней всего».

— Интересно, хорошо ли, когда так говорит староста? Но я очень рад это слышать. Ладно, давай обсудим, что мы будем делать дальше…

«Не думаю, что об этом стоит говорить в школе. Не хочешь зайти ко мне?»

— Я не против… Но ты же понимаешь, что я не могу сказать, 12:00 — мое время или нет?

«Потому-то я и предложил свою квартиру. Нам надо всего лишь связать [Кадзуки Хосино] у меня дома до того, как наступит полдень. 13:00 ведь снова твое время, так?»

— Понятно. Дай-ка я тебе расскажу отличный способ, как это сделать! Вообще-то именно так Мария Отонаси меня обманула…

И я объяснил ему про браслеты на руках и ногах.

«Наручники, да? Звучит неплохо. Можешь купить по пути ко мне?»

— Конечно.

«Ты ведь знаешь, где я живу, да?»

— Ага. Ну, пока.

Я сбросил вызов и быстро очистил историю входящих.

На квартире у Рюу Миядзавы, э?

Если подумать — я никогда раньше там не был. До сегодняшнего дня я запрещал себе идти туда. Что за ирония — я впервые могу туда попасть, лишь забравшись в это тело.

2 мая (суббота) 11:47

Рюу Миядзава жил в двухэтажном деревянном доме; этот дом был уровня на два ниже того, где жила Мария Отонаси. И без домофона. Подойдя к двери на втором этаже, я позвонил.

Рюу Миядзава открыл сразу же.

— Вот — держи подарок.

С этими словами я передал ему коричневый бумажный пакет. Внутри лежали двое наручников. Рюу Миядзава принял пакет, не изменившись в лице.

Я снял туфли и вошел в комнату. Комната размером в шесть татами. Очень маленькая, но прибранная, и все лежит по местам. Поражаясь, как много места здесь занимает компьютер, я уселся на пол.

— Ах да, я хотел пожаловаться. Ты действовал по своему усмотрению и наговорил Марии Отонаси лишнего, да?

Рюу Миядзава криво улыбнулся.

— Ты не очень-то любезен.

— Эта девчонка почуяла, что ты что-то скрываешь. Похоже, она поняла уже, что мы с тобой работаем вместе.

— Как я и ожидал.

Он это так легко сказал; я приподнял бровь.

— …Не понял. Так ты нарочно дал ей понять, что ты мне помогаешь?

— Ну, похоже, так?

Эй… это звучит как очень неуклюжее оправдание.

— Мария Отонаси заподозрила меня всего лишь потому, что я пытался войти в контакт с Кадзуки Хосино. Против нас такая деваха. Так что я пришел к выводу, что обмануть ее не смогу.

— Но зачем же было говорить ей специально!

— …Твоя цель ведь — заставить [Кадзуки Хосино] сдаться самому, так?

— Ну, так — и что?

— Наверняка Отонаси встанет на твоем пути, прежде чем тебе это удастся, потому что ты ведь не можешь атаковать [Кадзуки Хосино] напрямую. Иными словами, ты можешь атаковать [Кадзуки Хосино] только через Отонаси. Но, как ты знаешь, она очень умна. Так что твой удар Отонаси легко отобьет.

— Вообще-то в этом что-то есть…

— Поэтому мне пришло в голову, что тебе нужен кто-то, кто сможет атаковать [Кадзуки Хосино] напрямую, не через Отонаси. И, разумеется, я — единственный кандидат.

— …Понятно.

— А для этого лучше всего сразу дать понять, что я тебе помогаю. Но если бы я так прямо и сказал, она бы насторожилась. Вот поэтому я сделал то, что сделал.

Все это он произнес с безразличным видом.

По моему лицу расплылась кривая ухмылка. Не ожидал, что он так хорошо все продумал. Я и раньше считал, что он надежный человек, но не думал, что настолько.

— И у меня уже есть план!

— Рассказывай.

— М ы п о к а ж е м е м у т р у п.

Так заявил Рюу Миядзава.

— Ты серьезно думаешь, что так мы сможем внушить ему отчаяние? Да, конечно, он будет в шоке, когда увидит труп, но…

Рот Рюу Миядзавы изогнулся в ухмылке.

— «Ты только что убил этого человека». Как насчет сказать ему так?

Это… весьма интересно.

Мой рот непроизвольно изогнулся тоже.

— Я заставлю [Кадзуки Хосино] потерять надежду. Не беспокойся.

С этими словами Рюу Миядзава раскрыл пакет и кинул мне наручники.

2 мая (суббота) 12:00

Что это за парень передо мной? Присмотревшись, я узнал острый взгляд Рюу Миядзавы, только сейчас Миядзава-кун был без очков.

Почему Миядзава-кун?..

Я сидел, скованный по рукам и ногам, в маленькой комнатушке, в которой ни разу раньше не был. Пояснять серьезность моего положения было излишне.

Что я делал, прежде чем переключился? …Не помню. Когда я услышал, что моя повседневная жизнь больше не вернется, у меня в глазах почернело — а потом я очутился здесь.

— Это моя комната. Я надел на тебя наручники.

— …Почему?

— Почему, спрашиваешь? Разве [Юхэй Исихара] тебе не объяснил? Чтобы заставить тебя сдаться.

Иными словами, Миядзава-кун действует не по собственной инициативе, а ради [Юхэя Исихары]?

— Хосино. Отонаси рассказала тебе, как работает эта «шкатулка»?

Я покачал головой.

— Стало быть, предпочла держать в секрете, хех. Ну, должен признать, это разумное решение. Знаешь, [Юхэй Исихара] сказал, что он ей рассказал, рассчитывая, что она расскажет тебе.

Если подумать — кажется, она собиралась рассказать мне что-то, что узнала от [Юхэя Исихары].

— Тогда вместо нее тебе все объясню я! …Ха-ха! Все действительно стало намного проще, когда я перестал скрывать, что я твой враг.

— …Враг? Почему?

— Потому. …Итак, ты уже знаешь, что эта «шкатулка» сотрет твою личность за одну неделю, да?

— Да. …Только можно сперва я спрошу?

— Что именно?

— Я не могу верить твоим словам. В конце концов, ты же мой враг, верно? Я просто не смогу поверить в твое объяснение — ты ведь фактически уже пытался меня обмануть.

— Это верно.

Миядзава-кун принял мои слова без возражений, не выказывая признаков беспокойства.

— Я сам уже начал спрашивать себя, нет ли у меня таланта мошенника. Это для меня открытие. Но сейчас я собираюсь рассказать тебе только правду. Можешь в это верить, можешь не верить, как тебе угодно. Если не хочешь слушать, заткни уши. …Хотя это ты не сможешь, наручники не дадут.

Произнеся эти слова бесцветным голосом, Миядзава-кун подошел ко мне и вручил лист бумаги, вырванный из блокнота.

— Эту схемку мне дал [Юхэй Исихара].

Значит, это [Юхэй Исихара] написал. На удивление аккуратный почерк, с закругленными буквами.

— Сегодня четвертый день.

«09–10» — вот все, что было написано на четвертой строке. На всех строках по три пары чисел, а на этой всего одна. А дальше вообще пусто.

— И что, блин, все эти числа значат?..

— Хосино, ты заметил, что твое время с каждым днем сокращается?

— …Э?

– [Юхэй Исихара] каждый день кусочек за кусочком крадет время у [Кадзуки Хосино]! Эта схема — т е ч а с ы, к о т о р ы е у т е б я у ж е у к р а д е н ы. Скажем, «00–01» означает, что время от полуночи до часа ночи [Юхэй Исихара] уже забрал у [Кадзуки Хосино].

Я снова взглянул на лист. Пара чисел «09–10» против сегодняшнего дня. Это значит, [Юхэй Исихара] контролировал мое тело сегодня с девяти до десяти утра. И точно, я тогда не был в сознании.

— Но это что, он крадет всего три часа каждый день? Всего-то?

— …Эй, я бы тебе посоветовал думать немного, прежде чем говорить. Я сказал «он крадет у тебя время». Время крадется не только на один тот день. Оно остается у [Юхэя Исихары] и дальше. Скажем, тот час, который у тебя забрали между полуночью и часом ночи, уже никогда не будет принадлежать [Кадзуки Хосино].

Я по-прежнему не очень врубался.

— Вот блин, что, до сих пор не дошло? Мм… может, будет легче объяснить, если ты поделишь сутки на 24 блока и представишь себе, что три из них у тебя каждый день забирают. Твоих блоков остается 21 в первый день. 18 во второй. 15 в третий. А в седьмой останется всего три. Как только наступит восьмой день, не останется ни одного. Проще говоря — «геймовер».

Наконец-то до меня дошло.

Дошло до меня и то, зачем он мне это рассказал. Вообще-то, если я разузнаю о «Неделе в трясине», это уменьшит преимущество [Юхэя Исихары]. Причина, по которой он все равно рассказал мне…

— Ааа, похоже, ты заметил. Понял, да? Это не может быть ложью. Ложь порождает надежду, когда ты понимаешь, что это ложь. С другой стороны, если ты осознаешь, что суровая реальность — действительно реальность, тебя все больше охватывает отчаяние. И ты ведь, если вспомнишь, что было, поймешь, что все, что с тобой случилось, — реальность, правда?

Правда. И все мое тело говорит мне, что это правда.

— Хочешь, я за тебя посчитаю? Сегодня у [Кадзуки Хосино] осталось 7 блоков, включая этот. 9 завтра, третьего мая. 6 четвертого мая. 3 пятого мая. 24 в сумме[5]. Понимаешь? У тебя даже суток не осталось!

Миядзава-кун говорил с явным желанием дать мне понять всю безнадежность ситуации.

– З а г н а т ь т е б я в у г о л, р а с с к а з а в п р а в д у. В о т п о ч е м у [Ю х э й И с и х а р а] в с е э т о р а с к р ы л. Так что здесь нет ничего, кроме правды.

«У меня осталось еще четыре дня». Да, я думал как-то так. Но это большая ошибка. Ход сражения уже явно в пользу [Юхэя Исихары].

Если рассматривать чисто то время, которое мы проводим в этом теле, [Кадзуки Хосино] уже превратился в гостя.

Кроме того, на стороне [Юхэя Исихары] еще и Рюу Миядзава.

Ох. Все уже безнадежно.

— Удивительно, что ты так спокоен.

Да, если подумать… несмотря на полную безнадежность ситуации, я действительно спокоен.

Что… логично.

Ведь я уже был в полном отчаянии, даже и без этого всего.

— Слушай, Миядзава-кун. Можно я спрошу кое-что?

— Что?

— Почему ты помогаешь [Юхэю Исихаре]?

Похоже, этого вопроса Миядзава-кун не ожидал — он погрузился в молчание.

— Ты ведь не помогал бы ему без какой-то веской причины, правда? Кроме того, если бы [Юхэй Исихара] просто сказал тебе, что он в моем теле, вряд ли ты вот так просто поверил бы. Ведь так?

…Ммм, да. Давайте-ка попробуем его обмануть.

— Как насчет вот такой причины? Скажем — ты и есть [Юхэй Исихара].

Совершенно нелепый аргумент, который должен вызвать лишь смех, если он неверен.

Однако Миядзава-кун продолжал молча сверлить меня взглядом.

— …Я и есть [Юхэй Исихара], э? В общем…

Миядзава-кун горько улыбнулся и продолжил:

– …т а к и е с т ь.

— …Э?

От этого неожиданного заявления у меня отнялся язык.

— Честно, мне это все уже осточертело. Не думал, что так вымотаюсь, скрывая это. Так что я расскажу тебе, что произошло, чисто для собственного облегчения.

Миядзава-кун вздохнул; у него правда был усталый вид.

— Хосино. Есть ли что-то, что для тебя важно?

— …Есть.

Наверно, лучше бы подошло «было». Ведь моя повседневная жизнь уже уничтожена.

— Тогда ты можешь понять мои чувства. Я считаю, что действительно важное для человека — не то, чему он посвящает все свои силы, и не то, на что он обращает всю свою любовь и прочие уси-пуси. Я считаю, что действительно важное для человека — то, что становится его стержнем. И если это пропадает, ты ломаешься, как будто у тебя вынули позвоночник, превращаешься в пустую оболочку. Следовательно, по-настоящему важное — т о, ч т о д е л а е т т е б я т о б о й.

— Твое «так и есть» только что не означало, что ты по правде [Юхэй Исихара], да?

— Конечно, нет. Если бы я был им, я бы ни за что не позволил себе такого мерзкого поведения.

Но он помогает [Юхэю Исихаре], который позволяет. Потому что [Юхэй Исихара] действительно важен для него.

— Если он так хочет, я это сделаю. Чтобы защитить его, я сделаю все. Даже если это что-то неправильное.

Это не гордость, не упрямство. Он желчно кусал губы, в глубине его глаз можно было разглядеть усталость, но никак не колебание.

— …Я понимаю, что ты хочешь сказать! Но почему [Юхэй Исихара] для тебя так важен?

— …Хм, — пробормотал Миядзава-кун, затем после паузы продолжил.

— Наверно… нет, не наверно. А точно. Он для меня так важен, потому что…

И он с недовольным видом выплюнул следующие слова.

– …п о т о м у ч т о я е г о с т а р ш и й б р а т.

— Старший брат? Э?

Я не сразу врубился в это неожиданное заявление.

— Так ты врал насчет связи между тобой и [Юхэем Исихарой]? …Э? Но… эээ…

— Юхэй Исихара — гражданский муж моей матери. Это правда.

— …Эммм, значит, Юхэй Исихара и [Юхэй Исихара] — изначально два разных человека?

— Угу. Использование имени этой сволочи все немного затруднило, но все так, как ты сказал.

— Значит, внутри меня не Юхэй Исихара, а твой младший брат…

Так что — [Юхэй Исихара] настолько важен для Миядзавы-куна, что он назвал себя [Юхэем Исихарой] просто потому что они родственники? …Нет, не могу понять этих чувств. У меня есть старшая сестра. Конечно, она дорога мне. Но я никогда не пошел бы на такое ради Рю-тян.

— Я ведь говорил уже? О моих семейных обстоятельствах.

Миядзава-кун не стал прямо отвечать на мой вопрос.

— Все, что я сказал, было правдой, я только скрыл, что я старший брат [Юхэя Исихары]. Вся моя жизнь развалилась из-за этого развода. Дети должны опираться на родителей, ведь так? Но эти родители сказали «Ты нам не нужен!» Они сказали, что я им мешаю. Что я мусор. Что я ошибка прошлого. Все было разбито вдребезги. Звучит, может, избито, но я был в абсолютном отчаянии. В то время я перестал быть человеком.

Он улыбнулся, точно насмехаясь над самим собой, и продолжил.

— Но я был не единственным, кто перестал быть человеком. Был еще один — опеку над ним взяла на себя наша мать. Этот второй нечеловек меня спас. Думаю, это была неправильная связь. Но благодаря этой связи я вновь вернулся к жизни. Он стал моим стержнем, и я не могу без него жить, как не могу жить без позвоночника.

Миядзава-кун сердито посмотрел на меня.

— Я не хочу возвращаться в то время, когда я не был человеком. Я защищу — себя.

Вот теперь я полностью осознал, что младший брат Миядзавы-куна — нечто незаменимое для него.

— …Но все-таки не пойму.

Миядзава-кун молча кивнул, приглашая продолжить.

— Каким боком все будут счастливы, когда [он] станет Кадзуки Хосино? И я не думаю, что это поможет его защитить. Мне кажется, он должен найти правильный путь, оставаясь самим собой.

— Ты прав, наверно.

Как ни странно, Миядзава-кун со мной согласился без раздумий.

— Тогда…

— Замолчи! Я знаю. Я все это знаю. Но только уже слишком поздно!

— …Э?

2 мая (суббота) 14:00

Я узнал, почему «уже слишком поздно».

Я не все понял, когда мне внезапно показали это, но я понял, что да, слишком поздно.

– Э т о т р у п ы Ю х э я И с и х а р ы и м о е й м а т е р и.

Я снова в незнакомом доме. Нормальная комната, ничего необычного.

За исключением красной жидкости, забрызгавшей все.

Мой взгляд упал на трупы.

Женщина средних лет. С раскроенным черепом. Мозги разбрызганы вокруг, голова приняла форму полумесяца.

Мужчина средних лет. Видимо, настоящий Юхэй Исихара.

Его голова размозжена, как и у женщины. Но это не все. Конечности вывернуты под немыслимыми углами, как будто их гнули, не обращая внимания на суставы. Страшное зрелище — чувствуется, кто-то безумно ненавидел этого человека.

Как бы там ни было, здесь стоит страшная вонь.

— Аа…

Эта вонь заставила меня присмотреться к трупам повнимательнее. Почему… они здесь?

— Это его атака против тебя!

Два трупа лежали, освещенные бледным светом люминесцентной лампы.

— Это убийство было совершено телом Кадзуки Хосино. Ты ведь знаешь, что это значит, да? Поскольку ты Кадзуки Хосино, тебе никогда не отмыться от греха убийства. Когда тебя поймает полиция, Кадзуки Хосино ждет наказание.

Его голос звучал где-то далеко, не достигая моей головы.

Миядзава-кун сперва смотрел на меня, потом испустил легкий вздох.

— …Таким способом мы собирались загнать тебя в угол, но давай оставим это в стороне. Как я говорил уже, отчаяние, рожденное ложью, превращается в надежду, когда раскрывается правда. Эти трупы — п р и ч и н а. Причина его желания занять твое тело.

— Причина?..

Что если убийство этих двоих послужило тем толчком, который заставил его пожелать заполучить мое тело?

Судя по словам Миядзавы-куна, похоже, [он] чувствует себя несчастным. Что бы [он] «пожелал», если бы заполучил «шкатулку» после того, как сделал такое? Вряд ли он захотел бы вернуть себе прежнюю жизнь.

Он не хотел бы самого себя. Значит — он вполне мог захотеть украсть тело кого-то другого.

— …Я понимаю, откуда у «владельца» такое «желание»! Но… не могу понять, почему ты помогаешь ему осуществить эту «Неделю в трясине». Не лучше ли было посоветовать ему уничтожить «шкатулку» и сдаться?..

— Если бы он сел в тюрьму, я не смог бы оставаться рядом с ним, ведь верно?

Разумеется. Но все-таки: сесть в тюрьму или стать другим человеком. Разве первое — не меньшее из зол?..

— Похоже, ты все еще не понимаешь. …Аа, вот оно что. Конечно, откуда тебе знать. Вот скажи, ты никогда не задавался таким вопросом: если он внутри тебя, г д е с е й ч а с е г о н а с т о я щ е е т е л о?

Вообще-то я об этом никогда не задумывался. Я всегда считал, что он исчез, раз он внутри меня.

— Я отвечу на этот вопрос! Достань свой телефон.

Этого мне хватило, чтобы понять. Я достал свой мобильник, открыл папку с данными и проверил голосовые файлы. Там был один новый.

Я запустил файл на воспроизведение.

«Мое настоящее тело? Я его уже убил!»

У меня перехватило дыхание.

Значит, [он] покончил с собой, как только убил Юхэя Исихару и свою мать? Ну почему так глупо?!!

«Разве оно не было помехой? Мне то тело больше не нужно — я уже не тот ребенок!»

…Погодите-ка! Значит, иными словами…

— Слишком поздно; дошло теперь? Я больше не могу защитить человека, которого хочу защищать.

…Да, уже слишком поздно.

Не только для Миядзавы-куна, но и для меня.

Ведь [его] изначальное тело умерло. Значит, «владелец» умер. А это значит, в свою очередь, что уничтожить «шкатулку» уже невозможно.

Короче говоря — «Н е д е л ю в т р я с и н е» у ж е н е о с т а н о в и т ь.

Слишком поздно. Мы безнадежно опоздали.

— У меня нет выхода, кроме как помочь «Неделе в трясине» осуществиться.

Он выплюнул эти слова так бесстрастно, что мне тут же стало ясно — он пытается придушить в себе эмоции. Он произнес ясно и отчетливо:

— Поэтому, Хосино — п о л а г а ю, я т е б я с о т р у.

Он медленно поднял свое бледное лицо; глаза его были — пусты.

— Я раздавлю твою волю к сопротивлению.

Не глядя мне в глаза, Миядзава-кун продолжил:

— Но от одного этого мне легче не станет. Потому что есть еще Мария Отонаси. Поэтому я все время думал. Заставить тебя сдаться и остановить Марию Отонаси. Я все время думал, как добиться и того, и другого одновременно.

Рот Миядзавы-куна чуть изогнулся.

– П о й м а т ь О т о н а с и. З а с т а в и в т е б я п о м о ч ь в э т о м.

— …И это должно заставить меня сдаться?

— Угу. Сам подумай: если мы поймаем Отонаси и будем удерживать ее связанной до 6 мая, она не будет представлять для нас угрозы — это очевидно. Если Отонаси бездействует, «Неделя в трясине» продолжит работать без помех.

Стало быть, предать Отонаси-сан — все равно что отказаться от моего последнего убежища.

Следовательно, это будет означать, что я сдался.

— Итак, приступим к осуществлению этого плана. …Хосино, сейчас я собираюсь связать тебя в моей комнате и воспользоваться тобой, чтобы поймать Отонаси. Я возьму тебя с собой, как бы ты ни упирался. Я глазом не моргну, если мне придется прибегнуть к насилию. Впрочем, сопротивление будет бесполезно, как только ты переключишься снова.

— Тогда… почему бы тебе просто не подождать, пока я переключусь?

— Если я это сделаю, ты можешь попытаться оправдать себя, ты будешь думать, что тебя связали против воли. Никакого смысла нет, если ты не предашь Марию Отонаси по собственной воле. Ведь мы же должны заставить тебя сдаться.

…Вот как.

— Ну так что? Хочешь посопротивляться?

Миядзава-кун достал из кармана кастет и надел на руку. Его глаза ясно говорили, что это не блеф.

Должен ли я предать?

Ее, Марию Отонаси — нет, А ю О т о н а с и.

Предать — что такого? Мы ведь все равно не доверяем друг другу. Кроме того — Миядзава-кун, может, этого и не заметил, но я все равно потерял желание сопротивляться с того самого момента, как узнал, что моя повседневная жизнь больше не вернется.

Должен ли я сражаться с Миядзавой-куном? Да нет же. Зачем выбирать более болезненный путь, если таким способом все равно ничего не приобрету?

— …

И все же я не могу этого произнести.

Не могу произнести такую простую фразу, как «Я предам Отонаси-сан».

Почему не могу? Не понимаю. Ничего ведь не изменится, если даже и не скажу этого. Я уже сдался, и когда придет время переключения, меня все равно свяжут. Ничего не изменится. И тем не менее, когда я пытаюсь озвучить свое предательство, мою грудь пронзает обжигающая боль.

— М-миядзава-кун, послушай…

Бам.

— …Кхх!

Миядзава-кун прибег к насилию. Я растянулся на полу, не в состоянии даже сказать что-либо.

Миядзава-кун взглянул на меня сверху вниз, глаза его по-прежнему были пусты. Он все равно не будет слушать, что я говорю. Он будет без малейшей жалости бить меня, как только я буду выказывать признаки сопротивления.

Я знаю. Мне остается лишь решиться на предательство.

Разве это не нормально? Ведь Ая Отонаси — враг.

Он схватил меня за плечи и заставил подняться. Затем пристроил свой кулак напротив моего беззащитного живота.

— Давай, я хочу услышать, как ты предаешь!

— Ты можешь…

Ничего не изменится, так что незачем колебаться.

Почему же тогда…

— Ты можешь… связать меня.

…Почему же тогда мое сердце рвется всего лишь от того, что я произнес эти слова вслух?

2 мая (суббота) 23:10

Мне снится сон.

Опять все тот же сон.

3 мая (воскресенье), День Конституции

3 мая (воскресенье) 07:12

Я проснулся. Совсем не такое чувство, как при переключении, — нормальное чувство пробуждения.

Я лежал на полу в комнате Миядзавы с наручниками на руках и ногах.

Миядзава-кун сидел на кровати. Под глазами у него виднелись мешки. Должно быть, последние несколько дней он не высыпался.

Заметив, что я проснулся, он достал влажное полотенце и обтер мне лицо. Ментол на полотенце согнал остатки сонливости.

— Сейчас я скажу тебе, что делать, — без всякого приветствия заявил он, закончив вытирать мне лицо. — Т ы з а к у е ш ь О т о н а с и в н а р у ч н и к и п о р у к а м и н о г а м и т е м с а м ы м п о к а ж е ш ь с в о е н а м е р е н и е е е п р е д а т ь. Больше ничего от тебя не потребуется. Все просто, да?

— …Правда?

— А?

— Вы правда поверите, что я сдался, если я так сделаю?

[Он] ведь может думать как угодно. Он может и не принять это как «сдачу» и потребовать чего-то еще более абсурдного.

— Он сказал, что е м у б у д е т д о с т а т о ч н о, е с л и о н у к р а д е т у т е б я М а р и ю О т о н а с и.

— Украдет?..

Вдруг вспомнился мэйл несколькодневной давности.

«Я смог воплотить мое сокровенное желание. Теперь я могу с тобой встречаться»

Наконец-то я понял, что означает этот текст.

Похоже, [он] ошибочно принимает нас за любовников. И поэтому думает, что если полностью выполнит «Неделю в трясине», то сможет встречаться с Отонаси-сан.

Но это нонсенс. Невозможно заполучить все мое, лишь захватив мое тело.

— Ты не можешь украсть ее у меня!

«Могу».

Я чуть не подпрыгнул на месте. На мой шепот ответил голос, которого тут не должно было быть.

«Я Кадзуки Хосино и никто другой! А значит, я смогу ее таким способом заполучить».

Голос шел из колонок возле компьютера, за которым сидел Миядзава-кун.

«Ты считаешь, это абсурд? Ты думаешь, я не могу стать Кадзуки Хосино, потому что он — это ты?»

Ну конечно. Только [я] — Кадзуки Хосино, никто другой им быть не может.

«Тогда скажи мне, что создает Кадзуки Хосино? Уж как минимум, нельзя сказать, что это характер. Ведь ты же всегда узнаешь кого-то, кого сто лет не видел, поймешь, что это тот же человек, даже если его характер, его аура полностью другие, верно?»

Слушая [его], я вдруг вспомнил слова, сказанные кое-кем другим.

«Ну скажи тогда: вот ты видишь, как кто-то ведет себя не совсем обычно; ты что, сразу думаешь «Это кто-то другой. Кто-то в него вселился»?»

— …Угг!

И правда. Дайя, Коконе, Харуаки — все приняли [его] за Кадзуки Хосино. Даже Отонаси-сан, вместе с которой я провел больше времени, чем с кем-либо еще…

«Даже Мария Отонаси не может отличить [Кадзуки Хосино] от [Юхэя Исихары], ведь так?»

— …Мда.

«Да, но, поскольку она знает о «шкатулках», она может принять исчезновение [Кадзуки Хосино] за полное исчезновение Кадзуки Хосино как человека. Поэтому я объясню ей, что Кадзуки Хосино не исчезнет, когда я стану им. Когда я это сделаю, Кадзуки Хосино продолжит существовать для нее».

Из колонок донесся смешок.

«И тогда она станет моей».

Пока внешне он похож на Кадзуки Хосино, его будут узнавать как Кадзуки Хосино, даже если внутри все поменяется. Это правда. Так что не думаю, что он несет полную чушь.

…Но все же это явное преувеличение, что он может стать Кадзуки Хосино.

— Ты не находишь, что эта логика совершенна?

Я закрыл рот при этих словах Миядзавы-куна; он видел меня насквозь.

— Хосино, что бы ты делал, если бы узнал, что у дорогого тебе человека раздвоение личности?

— Э?

Я нахмурился, пытаясь осмыслить неожиданный пример, которым он в меня кинул.

— Этот дорогой тебе человек — только одна из тех личностей? Ты различал бы четко эти две личности, ты мог бы сказать: «эта важна для меня», «эта мне не нужна», «эта — ладно, пусть будет»? Ведь не мог бы, правда? Независимо от личностей, дорог в итоге целый человек.

— …Возможно.

— Так что не имеет значения, кто внутри — [Кадзуки Хосино] или [Юхэй Исихара]. Если Мария Отонаси признает, что это — Кадзуки Хосино, ее чувства не изменятся. Вовсе не [твоя] личность важна для нее. Несомненно, дорого ей…

И Миядзава-кун завершил фразу, ни на йоту не изменясь в лице.

— …само существование Кадзуки Хосино.

Какая-то убежденность была в этих словах.

Он их произнес не только чтобы загнать меня в угол.

— …Только, боюсь, я не так уж и дорог ей.

Он криво улыбнулся.

— Ты, думаю, просто не замечаешь, поскольку сам в этом участвуешь. Но я-то знаю. Ты нужен Отонаси! Так что ей будет очень трудно перенести твою потерю, когда твоя личность исчезнет. Она попытается эту потерю чем-то компенсировать. И очевидно же, что послужит ей компенсацией, да?

— …Думаешь, [Юхэй Исихара]?

— Не совсем. Это будет К а д з у к и Х о с и н о, к о т о р ы й, н е с о м н е н н о, п о — п р е ж н е м у ж и в, т о л ь к о ч у т ь — ч у т ь и з м е н и л с я.

— Вот так [он] в конце концов ее заполучит?.. Но это только твоя догадка. Почему ты так уверен?

– П о т о м у ч т о о н а т а к а я ж е, к а к я.

Ну очень раздражающим голосом Миядзава-кун это произнес.

— Э?

— Потому что я опираюсь на кого-то другого, совсем как Мария Отонаси. Поэтому мне легко угадать, что она будет делать.

Лишь теперь я понял, откуда эта убежденность в его словах.

Миядзава-кун знает. Он знает это чувство, когда дорогой тебе человек исчезает и превращается во что-то другое.

— Ладно, не тяни резину. От тебя требуется всего лишь предать Марию Отонаси. Если ты это сделаешь, она начнет путать [Кадзуки Хосино] и [Юхэя Исихару].

— …Это почему?

— Отонаси и во сне не приснится, что [Кадзуки Хосино] может ее предать. Даже если это ты наденешь на нее наручники, она будет думать, что это [Юхэй Исихара]. Но на самом-то деле это сделал [Кадзуки Хосино]. В конце концов она не сможет различать вас с уверенностью. Г р а н ь м е ж д у [К а д з у к и Х о с и н о] и [Ю х э е м И с и х а р о й] с о т р е т с я.

И тогда для нее [я] и [он] станем одним и тем же.

Если к 6 мая так будет, Отонаси-сан примет это без сопротивления, даже если [он] заберет у меня все. Вот что хочет сказать Миядзава-кун.

— Все понял? Ладно, тогда вот что ты должен делать.

— …Погоди минуту, — перебил я.

— Что?

— Что ты собираешься делать, если [он] не будет полностью уверен, что отобрал у меня Отонаси-сан полностью?

По-моему, так и получится.

Мы ведь с ней не встречаемся. А значит, и отобрать ее у меня невозможно. [Его] план не удастся.

— Разве это не причинит ей боль? Разве вы не будете снова использовать меня?

Какую-то секунду Миядзава-кун молчал, потом согласился:

— Наверно, так.

И тут же без раздумий:

— …И что с того?

— «И что с того»?.. Да ни за что я… так не сделаю. Да, я решился ее предать. Но это не значит, что я желаю ей таких…

— Тебе еще раз врезать?

— …Если и врежешь, все равно я не смогу!

Неважно, если мне придется страдать. Мне всего лишь надо будет вытерпеть боль.

Но я совершенно не желаю, чтобы кто-то другой страдал из-за меня. Это никак не связано с тем, на моей она стороне или нет, я просто не хочу.

Несколько секунд он молча на меня смотрел, потом почему-то огорченно вздохнул.

— Тебя это устроит?

— …Что именно?

— Если насилие бессмысленно, значит, нам придется применить другую угрозу, понял?

— …Что ты имеешь в виду?

Миядзава-кун на мой вопрос не ответил и дальше лишь молчал.

3 мая (воскресенье) 08:45

Я стоял перед домом Кадзуки Хосино.

— Однако твоя идея весьма злая, хех.

— Почему это? Если ради тебя, то она вполне естественна. И в любом случае, это ведь ты будешь ее осуществлять, верно?

Он так спокоен.

— Думаешь, та девчонка-в-белье меня послушается без проблем? Если нет, мне ее жалко.

— Ну, буду молиться, чтобы все прошло нормально!

Рюу Миядзава вернул мне пустые слова, почти как если бы ему было совершенно неинтересно, что сейчас произойдет.

Нет… Возможно, ему действительно неинтересно.

Он ничего не смог сделать, чтобы предотвратить т о, так что теперь ему все безразлично. Такая мысль совершенно безосновательна, но вот, подумалось почему-то.

— Ладно, я пошел.

— Давай.

Ясное дело, дверь я открыл, не потревожив колокольчик.

— Я дома.

Теперь на второй этаж.

Рюка Хосино, как обычно, спала в одном белье.

3 мая (воскресенье) 10:06

Миядзава-кун прижал к моему уху мобильник.

«НЕЕЕЕТ!!»

Из телефона донесся вопль. Этот голос я узнал мгновенно. Ведь я слышу этот голос чуть ли не каждый день.

— Рю-тян!!.

«Почему ты так делаешь?! Не надо, Кадзу-тян!!»

— А…

Что… что он сделал?! Что он сделал с Рю-тян, воспользовавшись моим телом?!

— Вот что случилось из-за того, что ты не стал слушаться нас, как хороший мальчик!

— Но Рю-тян-то тут совершенно ни при чем! Зачем же вы так сделали!!.

— Поскольку она ни при чем, ты страдаешь. Ровно поэтому мы так и делаем!

После этих слов я, ни о чем не думая, попытался броситься на него — но ничего не вышло, и я шмякнулся на пол. Я забыл, что на ногах у меня тоже браслеты. Миядзава-кун наступил на мое извивающееся тело и прижал мобильник мне к уху.

— Ууу…

Поскольку я даже не мог заткнуть уши, я рефлекторно зажмурил глаза. Хотя проку от этого никакого.

Вот что донеслось из телефона:

«Шутишь!..»

— Э?..

«Кадзу-тян, почему ты хочешь, чтобы я это сказала? Сестрице становится тревожно за твое будущее».

Я в полном обалдении поднял голову и взглянул на Миядзаву-куна.

Что вообще… шутка?..

Миядзава-кун убрал ногу с моего туловища. Я сел, не сводя с него взгляда; его лицо по-прежнему оставалось бесстрастным.

— А почему ты успокоился, Хосино?

— Э?

— Это были звуковые файлы, записанные с помощью функции «Мой голос». Это не в реальном времени. Что если я прокрутил файлы в обратном порядке? Может, тот файл, который ты услышал только что, был раньше, чем предыдущий?

— Т-ты не мог!..

— Шутка!

— Угг…

Совершенно паршиво стало на душе из-за того, что меня так легко обмануть.

— О боже… что ж ты все так скачешь с восторга на уныние и обратно. Проблема не в том, пострадала она на самом деле или нет, понимаешь? Проблема в том, что Рюка Хосино абсолютно беззащитна против [Юхэя Исихары].

С этими словами Рюу Миядзава снова поставил на меня ногу и повернул.

– [Юхэй Исихара] станет Кадзуки Хосино. Можешь себе представить, сколько геморроя принесет наличие сестры? Блин, вы же в одной комнате живете! Конечно же, она заметит, что Кадзуки Хосино изменился, а прекратить общаться не получится, вы же родственники. Она может стать самым большим препятствием. Это, по-моему, и есть причина его нерешительности. Ч т о е м у с н е й д е л а т ь?

Рюу Миядзава дважды кликнул на телефоне и открыл еще один звуковой файл.

«Ты предашь Марию Отонаси ради нас, правда, [Кадзуки Хосино]?»

Это была угроза.

Простая угроза: он убьет Рюку Хосино, если я не подчинюсь.

— Итак, твои действия, Хосино?

Если я надену наручники на Отонаси-сан, она, возможно, будет страдать. Но если я откажусь, Рю-тян может погибнуть.

Ну не могу я выбрать что-то одно! …Однако Отонаси-сан не убьют. Кроме того, уж она-то, с ее талантами, может и выпутаться из этой ситуации. Да нет — наверняка выпутается.

…Она одолеет н а с.

3 мая (воскресенье) 21:04

— Отонаси нужно так много времени, чтобы сюда добраться?.. Удивительно. Я-то был уверен, что она сразу поймет, куда ей надо, — произнес Миядзава-кун. — Правда, она, может, и не поняла, что тебя сцапали. Ведь [Юхэй Исихара] заходил домой один раз. Но должна же она почувствовать, что что-то не так, ведь все ее звонки блокируются… Слушай, Хосино, может, у вас с ней была ссора, после которой ты мог бы поставить ее звонки на блокировку?

Ответить я не мог. Потому что не знал, как именно я с ней расстался, когда от отчаяния у меня все потемнело перед глазами.

— Ну да не важно, хех. Все равно приступим.

С этими словами он взял в руки мой мобильник.

Он бездействовал до сих пор, потому что непонятно было, какое время сегодня [мое], пока у меня не был украден блок с 19:00. А теперь все ясно. Сегодня все оставшееся время до 23:00 [мое].

— …Аа, кстати, вспомнил.

Миядзава-кун достал клейкую ленту и заклеил мне рот в два слоя. Поскольку на мне уже были наручники, снять ее я, естественно, не мог.

Он набрал номер. Чей… можно даже не спрашивать.

— Алло?

«…Кто это?»

В комнате висела тишина. Я тоже слышал голос Отонаси-сан совершенно отчетливо.

— Рюу Миядзава!

«…Миядзава, почему ты звонишь с телефона Кадзуки? Что случилось с Кадзуки? Я знала, что ты партнер [Юхэя Исихары], но…»

— Партнер? Можно подумать, я стал бы помогать этому засранцу! Просто он нашел мое уязвимое место и угрожал мне.

Что он такое несет?..

«Твое уязвимое место?»

— Угу. Я не партнер его, он воспользовался моим уязвимым местом. Но у меня это уже вот где! К счастью, я нашел простое и хорошее решение.

«Хорошее решение?..»

— Уж ты-то должна легко сообразить. Оно действительно простое.

«…Только не говори мне, что…»

— Именно. Мне надо всего лишь убить Кадузки Хосино.

Миядзава-кун говорил безразличным тоном, никаких нормальных эмоций в его голосе слышно не было. Только тут до меня дошло, что он все высосал из пальца. Но играет он так естественно. Даже я, зная правду, подумал на секунду, что он не врет.

Так что вряд ли Отонаси-сан сможет раскусить эту его состряпанную историю.

«…О чем ты? Не знаю, какое он у тебя нашел уязвимое место, но риск слишком велик. Не думала, что ты настолько глуп, чтобы сделать такой выбор».

— Тебя легко раскусить. Похоже, тебе на удивление плохо удается обманывать других.

«…»

— Конечно, убийство — дело рискованное. Связываться не стоит. Но именно сейчас и именно к Кадзуки Хосино этот риск отношения не имеет. Ты должна знать почему; знаешь?

«…Понятия не имею».

— Ха-ха, не валяй дурака! Ладно, тогда я тебе скажу. Вот ключ к убийству без риска: поймать момент переключения.

Думаю, Отонаси-сан тоже заметила. Ведь она же говорила мне вчера утром, что, если бы я переключился, когда она вела мотоцикл, это было бы опасно. Если следовать этой логике в некоем конкретном направлении, изобразить несчастный случай или самоубийство будет чертовски просто.

Вот что он подразумевал под убийством без риска.

— Если таким путем я смогу положить конец его угрозам, я это сделаю.

«…Почему ты мне об этом сообщаешь?»

— Всегда найдется кто-то, кого бы ты пристрелил, если у тебя есть пуля, которую точно не найдут, верно? Но от этой пули погибнет и тот, против кого я лично ничего не имею. Поскольку мне его так жалко, думаю, дай-ка я позволю ему поговорить со своей любовью в последний раз перед смертью.

«Что же ты за эгоистичная тварь?!.»

— О? У Хосино всего несколько часов осталось, ты в курсе? Он уже все равно что труп! Но будь спокойна: я убью его, когда он будет [Юхэем Исихарой]. Это для него будет почти что эвтаназия. По-моему, это везение, что он сможет умереть прежде, чем этот говнюк захватит его полностью?

«Кадзуки вернет себе свое тело!»

— Это ведь только ты так думаешь, правда? Никто не смог бы смотреть с таким оптимизмом в подобной ситуации!

«Гг…»

— Так, ну ладно. Хорошо. Я дам тебе услышать его последние слова.

Разумеется, он и не подумал убрать клейкую ленту у меня со рта.

Он шевельнул мышью и сделал двойной клик. Из динамиков раздался мой голос.

«Пожалуйста, спаси меня…»

Я подумал, что это дешевый трюк. Если бы только…

«…Ая!»

…он не назвал это имя.

Откуда он его знает?.. Они ведь ничего не знают про «Комнату отмены», так что и имя это им должно быть незнакомо.

Нет… могут и знать. Я произнес это имя в классе 2–3. Наверняка Миядзава-кун понял, что это какой-то код, и рассказал [Юхэю Исихаре].

Но она не знает, что эти слова говорит [он], она не может этого заметить. Значит…

«Я приду и спасу тебя сейчас же, Кадзуки».

…она верит, что это мой голос.

«Ты совершил ошибку, — заявила она следом. — Ты должен был позвонить мне перед тем, как он переключится на [Юхэя Исихару]. Сейчас 21:12. Ты сможешь действовать самое раннее в 22:00. Осталось 48 минут. За это время я сделаю тебя и заберу Кадзуки».

Заявление, абсолютно не достигшее своей цели.

Она не знала, что ее слова не встревожат Миядзаву-куна, а, напротив, успокоят.

3 мая (воскресенье) 21:32

Вот и она. Даже двадцати минут с ее звонка не прошло.

Окно разбилось вдребезги, осколки разлетелись по всей комнате. Разбив стекло подошвами кед, она приземлилась в центре комнаты; на ней была ее обычная одежда.

— …Ты быстро добралась; стало быть, знала, где я нахожусь?

Миядзава-кун глядел на нее, стоя в коридоре напротив входа в комнату и приставив ко мне кухонный нож.

— Ты правда думаешь, что так трудно было догадаться? Ты бы не стал делать такой звонок в людном месте. Значит, скорей всего, ты дома, как считаешь? Никакие другие места на ум не идут.

— Но даже с учетом этого, не слишком ли быстро у тебя получилось?

— Я уже знала, где ты живешь, когда ты открыл, что помогаешь [Юхэю Исихаре]. …Послушай, может, хватит уже? Убери руки от Кадзуки. Ты ведь сам сказал, что не хочешь брать на себя риск убийства. Если ты ударишь, это уже будет не риск. Тебя гарантированно осудят за причинение вреда здоровью или что-нибудь хуже.

— Заткнись.

— И не надо истерить всего лишь из-за того, что все пошло не так, как ты планировал. Ты ведь не хочешь, чтобы тебе угрожал [Юхэй Исихара], верно? Отдай мне Кадзуки, и я обещаю, что этих угроз больше не будет!

— Это ведь не более чем пустой треп, правда?

Он делал вид, что раздражен и не слушает ее слова.

Зачем это Миядзаве-куну?

…Он натягивает пружину.

Миядзава-кун играет роль этакого типичного врага; он подготавливает сцену, на которой мое предательство будет выглядеть особенно впечатляюще.

Отонаси-сан победит врага, Миядзаву-куна, и освободит меня. Конечно, она будет довольна, ей будет радостно.

И т у т я е е п р е д а м.

Вот ради этой «сюжетной пружины» Миядзава-кун меня и не отпускает.

— Давай вали отсюда! По-моему, достаточно уже вашего последнего свидания!

— Не мели ерунды!

Но почему Отонаси-сан не нападает?

Разумеется, его нож сейчас приставлен к моему горлу. Но это пустое. Миядзава-кун не зарежет меня, поскольку (в этом сценарии) собирается совершить убийство без риска, чтобы избавиться от угроз.

— Ты знаешь, я считала тебя человеком с сильной волей и хорошей логикой мышления.

Эти слова Отонаси-сан означают, что она знает: он не собирается меня резать.

И все же она стоит на месте.

— Успокойся, Миядзава.

Ну разумеется, она не может исключить возможности того, что меня все-таки прирежут. Миядзава-кун может выйти из себя и нечаянно полоснуть меня по горлу.

…Это и есть причина?

О н а б е з д е й с т в у е т п о т о м у, ч т о н е у в е р е н а н а 1 0 0 %, ч т о о н н е п р и ч и н и т м н е в р е д а?

— …

Не может такого быть, хех.

Незачем ей так меня оберегать.

Не знаю сейчас, почему именно, но Отонаси-сан продолжает стоять неподвижно. Тупик.

Миядзава-кун левой рукой пихнул меня в бок, так чтобы Отонаси-сан не заметила.

…Да знаю я!

На тот случай, если мы окажемся в патовой ситуации, я тоже получил указания. Я не хочу предпринимать каких-то активных действий, но, похоже, у меня нет выбора.

Он сказал, чтобы я не сдерживался, иначе она сразу просечет, что это всего лишь шоу. Я сглотнул слюну и начал действовать.

Я — впился зубами в руку Миядзаве изо всех сил.

— …Уааа!!

Этот вопль не был наигранным — естественная реакция на боль. Миядзава-кун выронил нож, это тоже было совершенно естественно — как мы и договорились заранее.

В его обороне появилась брешь.

И Отонаси-сан не упустила своего шанса.

Все произошло за долю секунды.

Комната в шесть татами. Мгновение — и Отонаси-сан уже рядом. Метнувшись к Миядзаве-куну, она боднула его головой в нос. Заняв позицию между мной и им, она отбросила его назад ударом в челюсть, пока он хватался руками за нос. Затем подобрала нож и отшвырнула подальше, чтобы Миядзава-кун не мог до него дотянуться.

— Назад, Кадзуки.

Я кивнул и сделал как было велено.

Отонаси-сан тоже отступила от него на шаг и сказала:

— Передай мне ключи от обоих наручников, Миядзава. Тогда ты отделаешься только этим.

— …Ты добрей, чем я думал, — проворчал Миядзава-кун, пытаясь руками остановить льющуюся из носа кровь. — Ты могла меня просто придушить. Тогда мне просто пришлось бы отдать ключи.

— …Так далеко заходить не требуется.

После этих слов я вспомнил. Да. Отонаси-сан не любит прибегать к насилию. Сейчас она смогла потому лишь, что у нее не было иного выхода, иначе она бы не «спасла меня». Но она в жизни не смогла бы кого-либо придушить лишь для того, чтобы тот отдал ей какие-то ключи.

Миядзава-кун чуть шевельнулся.

И вдруг прыгнул на нее, пытаясь схватить. Но едва он до нее дотронулся, как отлетел в сторону.

— Че за!!.

Это была не игра, но абсолютно искренний возглас изумления.

Все произошло так быстро, что он даже не успел понять, что проиграл. Великолепнейший бросок через плечо.

— Если ты еще раз ко мне сунешься, я тебя вырублю.

— …Твою мать, не знал, что у тебя черный пояс по дзюдо!

— Ничего удивительного. Ведь у меня всего лишь белый пояс. …Ну, правда, нескольких черных поясов я уже одолела.

С этими словами она взяла его в кеса-гатаме[6].

— Кхх…

— Когда ты падал, я слышала металлический звук.

Она обшарила карманы Миядзавы свободной левой рукой. Искомое она нашла мгновенно и сразу бросила мне. На пол с металлическим звяканьем упали ключи от обоих наручников.

— Кадзуки, сколько времени? Пожалуйста, скажи точно.

— …21:39.

— Значит, никаких проблем. Кадзуки, сейчас же бери свой мобильник и беги через веранду. Я тебя догоню через пять минут. Пока что обеспечу, чтобы он не смог двигаться.

Миядзава-кун метнул на меня быстрый взгляд. Не бойся, я не послушаю ее указаний.

Но из-за кеса-гатаме я не могу надеть на нее наручники. Что же делать? Так мне не удастся ее связать.

Я опустил голову.

И кое-что увидел. После чего — я придумал.

Я придумал худший, но именно из-за этого самый разумный способ ее предать.

Ааа, если я это сделаю, я стану абсолютным врагом Аи Отонаси. Я уже принял решение, я уже был готов к тому, что так может произойти. Но все же — какая жалость.

Эти ключи не подходят. Правильные ключи были у меня с самого начала.

Я снял наручники.

Освободив руки, я подобрал этот предмет — к у х о н н ы й н о ж, к о т о р ы й м н е к и н у л а О т о н а с и — с а н.

– А я.

Я наставил нож на Отонаси-сан.

Конечно, она сразу поймет, что у меня кишка тонка ударить. Но это неважно. Это не меняет того, что я ее предал.

— Отпусти Миядзаву-куна, без резких движений.

Отонаси-сан увидела острие ножа.

И –

— Э?..

Не у Отонаси-сан — это у меня невольно вырвался возглас.

Ее глаза округлились, она перестала дышать — оттого лишь, что я наставил на нее нож. Никогда еще я не видел ее такой беззащитной.

Миядзава-кун воспользовался ситуацией и самостоятельно выбрался из захвата. Но она осталась сидеть на месте, словно окаменев.

Я подошел к ней, не отводя ножа, присел на корточки и надел наручники. Лишь когда она, не сопротивляясь, позволила сковать себе руки, она наконец раскрыла рот.

— Что… это значит, Кадзуки? — запинаясь, выговорила она. — Что это… не понимаю. Зачем ты наставил на меня нож?..

— Он предал тебя! — разъяснил вместо меня Миядзава-кун.

— Предал?.. В этом нет необходимости. Кадзуки ничего не сможет сделать против «Недели в трясине» без моей помощи. Он мог предать меня только если он сдался вам и отказался от борьбы. Но такого просто не может быть. А значит, он никогда…

— Ну, значит, Хосино сдался нам и отказался от борьбы, не так ли?

— Он… сдался?

Я отвел глаза, когда она повернулась ко мне.

— Хе…

Смешок сорвался с губ Миядзавы-куна.

— Хе-хе, аха-ха-ха-ха-ха! Что за грустный вид, Отонаси? Прекрати уже! Знаешь, у меня было о тебе довольно высокое мнение как о враге. Но какая же ты неженка, что впадаешь в такой ступор всего лишь от того, что твой любовник тебя предал! Ты меня просто разочаровала!

— Кадзуки.

Отонаси-сан даже взглядом не удостоила смеющегося взахлеб Миядзаву-куна. Все это время она не отводила глаз от меня.

— Это правда? Ты на самом деле сдался [Юхэю Исихаре], как он говорит?

— …Да! — выжал я из себя.

Отонаси-сан опустила голову, пряча лицо, и начала дрожать.

— Уаа, секундочку! Чего ты дрожишь? Только не говори мне, что ты плачешь! Эй, эй, зачем такая бурная реакция? Честно, кончай уже, это слишком уж круто!!

Миядзава-кун смеялся все громче при виде этого зрелища — это явно было куда больше, чем он рассчитывал.

— Ладно, Отонаси. Я тебе скажу кое-что хорошее! Этот тип — вне всяких сомнений, [Кадзуки Хосино]. Это не [Юхэй Исихара]. Этот тип, который предал тебя и надел на тебя наручники, — именно [Кадзуки Хосино]!

— …Я знаю, — ответила она, не поднимая головы.

— Что?

— Я отлично знаю, что это [Кадзуки Хосино] и никто другой.

Отонаси-сан по-прежнему смотрела в пол, но поднялась наконец на ноги. Я все еще не мог разглядеть ее лица. Она двинулась ко мне на заплетающихся ногах. Я с ножом в руки импульсивно шагнул назад — очень уж странно она себя вела. Она шла ко мне, несмотря на то, что я держал нож, а ее руки были в наручниках. Я еще шагнул назад. И уперся в стену.

Она ударила своими скованными руками в стену прямо над моей головой; я рефлекторно отвернулся.

— Кадзуки, ты правда сдался такой шайке?

Голос ее звучал низко, совершенно без интонации. Я пожал плечами и осторожно покосился на нее.

Она медленно подняла голову.

А, вот оно что… оказывается, дрожала она от ярости.

— Ты, единственный, кто одолел меня с тех пор, как я стала «шкатулкой», сдался этой кислой, никчемной шайке, говоришь? Ты хочешь меня оскорбить?.. Ты хочешь сказать, что я ниже, чем эта жалкая кучка неудачников, да?!.

Ее вроде бы сдавленный голос звучал все громче.

— Не изображай тут идиота, честное слово, не изображай идиота! Не неси такой бред! Не может твои убеждения развалить такая жалкая шайка!!.

Она вновь ударила скованными руками. Я рефлекторно зажмурился. Что-то звякнуло об стену. Громкий звук прямо у меня над головой. Медленно открыв глаза, я обнаружил ее оскаленное, красное от ярости лицо прямо перед моим.

— Э-эй! Что не так, Отонаси! Ты слетела с катушек из-за шока от его предательства?

— А ты вообще молчи, — огрызнулась она, не отрывая от меня глаз.

— …Я чувствовала, что что-то не так, еще с того звонка. Но я была уверена, что ты никогда не будешь с ними заодно. Вот почему я поверила словам Миядзавы. А ты вот как… Ммать! Вот дерьмо!

Отонаси-сан перевела взгляд на нож, будто только что его заметила, и ее лицо перекосилось в изумленной усмешке.

— …И зачем тебе этот кухонный нож? Может, ты ударишь меня, если я не буду слушаться? Ха-ха, очень смешно. Ну давай, ударь меня! Я не защищаюсь. Давай! Давай-давай! Как будто ты можешь!

— Ууух…

Я машинально опустил нож.

— Говори. Почему ты это сделал — говори!

Я повесил голову и произнес, скрипя зубами из-за собственной убогости:

— Рю-тя-… мою сестру взяли в заложники. У меня нет выбора, кроме как подчиниться.

— И из-за такой ерунды…

— Это не ерунда! Рю-тян — моя единственная…

— Ты тот, кто был готов позволить своей любимой девушке погибнуть под колесами грузовика.

У меня перехватило дыхание.

— Погоди-ка, Отонаси!

Отонаси-сан с неохотой обернулась к Миядзаве-куну.

— Ну чего? Не видишь, мы заняты!

— Не, послушай, ты ведь должна не верить, что перед тобой [Кадзуки Хосино], раз он так с тобой поступил, разве нет? Так почему ты так уверена, то этот парень — именно [Кадзуки Хосино]?

Да, Миядзава-кун никак не мог пройти мимо этого. В конце концов, его изначальная цель была — смешать в ее сознании [Кадзуки Хосино] и [Юхэя Исихару].

— Странные вещи ты говоришь, тебе не кажется? Кадзуки — это Кадзуки, разумеется. И это никак не изменить.

— Да как, блин, ты их можешь различать?! …А, я понял. Ты просто уговариваешь себя. Поскольку ты поверила, что голос, который умолял о помощи, принадлежал [Кадзуки Хосино], то эту ошибку ты и повторяешь, потому ты в нем и не сомневаешься.

— Я знала, что тот голос принадлежал [Юхэю Исихаре].

Миядзава-кун нахмурился.

— Врешь! Или ты хочешь сказать, что поняла, что это была запись?

— Нет.

— Тогда как вообще ты могла заметить, что это не [Кадзуки Хосино]?

— Ну разумеется, я заметила.

Она говорила таким тоном, словно это было нечто совершенно очевидное.

– К а д з у к и н и к о г д а н е н а з в а л б ы м е н я А е й, п р о с я о п о м о щ и.

— …Ах.

Я вспомнил.

Я вспомнил, какое имя произнес, когда на мне сидел и избивал меня Дайя, когда я был совсем один в музыкальном классе.

Точно, она права! Я ни за что не сказал бы «Ая», серьезно прося о помощи. В смысле — так ведь звали ту, с кем я когда-то боролся.

— …Объясни тогда, почему ты пришла его спасать?

— Если все было, как ты объяснял, спасти [Юхэя Исихару] — то же самое, что спасти Кадзуки.

— …Погоди-ка. Разве это не значит, что сейчас ты принимаешь Кадзуки Хосино за [Юхэя Исихару]?

— Угу, сперва я действительно так подумала. Но я поняла, что это [Кадзуки Хосино], после первого же взгляда.

— …Эй, эй! Вот теперь ты точно врешь. По правде, их невозможно различить в один момент!

— Это относится только к моменту переключения. Мне достаточно три секунды наблюдать за движением его лицевых мышц, и я увижу разницу. Сейчас я четко определяю Кадзуки как Кадзуки.

Она может узнать, что я — это я?

Хотя никто другой не может?

— …Это просто невозможно! Кончай нести хрень!

— Наверно, так. Если бы это был не Кадзуки, я, наверно, не могла бы их различать. Но в случае Кадзуки это возможно.

— Но почему?!

И тогда она заявила…

– П о т о м у ч т о я б ы л а в м е с т е с К а д з у к и д о л ь ш е, ч е м к т о — л и б о в м и р е.

Эти слова я уже слышал… где-то, когда-то…

— А…

Мой голос прервался. Я положил руку ей на плечо. Она удивленно обернулась.

Увидев это, Миядзава-кун нахмурился и спросил:

— В чем дело, Хосино? Надеюсь, ты не собираешься снять с нее наручники всего лишь из-за такой банальщины и фигни? Ты ведь знаешь, что будет с твоей сестрой, если ты это сделаешь, правда?

Эта угроза на меня больше не действовала, сам не знаю почему.

— Эмм, Отонаси-сан.

Если я это произнесу, пути назад уже не будет. Но я уже решился, хоть и не без колебаний.

– Д а й м н е п р и к о с н у т ь с я к т в о е й «ш к а т у л к е».

Изумление с ее лица пропало.

— Ты можешь даже и не спрашивать. Я бы не смогла тебе помешать, даже если б хотела — из-за наручников.

Так она сказала, несмотря на то, что только что, не боясь ножа, колотила кулаками в стенку.

Затем, улыбнувшись чуть смущенно, продолжила:

— …Можешь прикоснуться, когда пожелаешь.

С этими прямыми словами — разрешение было получено.

Я чуть кивнул и прижал открытую ладонь к ее груди.

— …Ах.

Меня швырнуло на морское дно. Второй раз уже я вижу дно моря. Неменяющаяся сцена, где все счастливы на вид. Однако то, что все здесь могут быть счастливы, — не более чем ложь. Кто-то плачет посреди толпы. Кто-то, кто знает, что это блаженство — лишь иллюзия, и не может присоединиться к остальным. Я уже слышал раньше этот плач.

Это ужасно.

Здесь нет кислорода, так что мне нельзя оставаться тут вечно.

Поэтому мне здесь так плохо?

Или потому, что я знаю — я не могу исцелить ее боль?

Потому, что я знаю — я никак не могу исцелить ее абсолютное одиночество?

Я ощутил слезы на своих щеках. Точно так же, как в некоей «шкатулке» когда-то прежде.

— …Прости меня.

Я вспомнил о ней все.

Как я только мог подумать, что она использует меня просто как приманку для «0»? Как я мог только подумать, что ей безразлична моя повседневная жизнь?

Просто не могла она так поступать — она, кто ставит всех других превыше себя.

Она верила, что я даже в одиночку смогу сражаться против «Недели в трясине». Потому и не искала встречи со мной, когда я ее отверг.

Но я не смог поверить в нее и… предал ее.

— Прости меня, — снова произнес я. Она отвела глаза, ей, похоже, было немного неловко.

— …Нет, это я, видимо, недостаточно все продумала. Я слишком надеялась на тебя, не приняв во внимание, что ты забыл все, что произошло в «Комнате отмены»… наверно. …Эммм, я только сейчас это поняла, так что это ты меня прости, пожалуйста.

Она взглянула на меня искоса. Я покачал головой.

— Я должна сказать тебе кое-что, что не сказала раньше — я думала, ты поймешь сам. Кадзуки, твоя прежняя повседневная жизнь не вернется. Однако…

Она снова посмотрела на меня прямо, уголки ее губ чуть расслабились.

– …м ы м о ж е м п о с т р о и т ь т в о ю п о в с е д н е в н у ю ж и з н ь з а н о в о.

Аах…

После этих лишь слов я никогда больше не ошибусь с определением своего места в жизни.

Я… это я.

Я — К а д з у к и Х о с и н о.

Я извлек ключи из кармана. Вставил их в замок наручников.

— …Что ты делаешь, Хосино?! Ты бросаешь жизнь собственной сестры, чтобы тебя приласкала твоя подружка?! Ты правда отвратителен…

— Нет. Я решил твердо. Но это неправда, что я бросил сестрицу.

— И что? Если ты не будешь подчиняться, Рюка Хосино будет убита!

— Не будет.

— С чего такая уверенность?!

— Все просто.

Это вовсе не какой-то блеф — я всего лишь озвучил свое намерение.

— С того, что я этого не допущу.

Мне больше не нужно им подчиняться. Мне больше не нужно ограничивать себя тем выбором, который предлагают они.

Потому что теперь я не могу проиграть — теперь, когда на моей стороне она.

Я принял решение ввериться ей.

Я повернул ключ. Наручники раскрылись и упали на пол. Я схватился за ее освобожденные руки. Она глядела на меня, я глядел на нее.

— Пожалуйста, помоги мне…

Я никогда больше не спутаю.

Я никогда больше не спутаю, каким именем ее надо звать.

– …М а р и я.

И как только я это сказал, она — нет, правда, хоть и на долю секунды –

Она улыбнулась, невинно, как нормальная девушка ее возраста.

— При одном условии.

Она вновь заговорила в своей обычной, полной достоинства манере.

— Возможно, мне необязательно говорить об этом. Я верю, что ты в любом случае выполнишь это условие. Однако я тоже тревожусь, и мне было действительно больно. Так что позволь мне все же сказать.

Я чуть кивнул, не понимая ее намерений.

— Я никогда больше не выпущу тебя из виду. Поэтому, пожалуйста. И ты тоже…

Мария отвела взгляд. Потом снова обернулась ко мне и произнесла отчетливо:

— …никогда больше не выпускай меня из виду.

Ааа… понятно.

Я не замечал до сих пор.

Я выбрал одиночество, и совершенно зазря; но страдал из-за этого не я один. Мария тоже осталась одна и страдала.

Начиная с «Комнаты отмены» Мария всегда была [А е й О т о н а с и]. О н а п ы т а е т с я б ы т ь «ш к а т у л к о й». Настоящей ее, [Марии Отонаси], просто нет нигде.

«Меня зовут Ая Отонаси. Рада с вами познакомиться».

«Но я не сильная».

Я вспомнил ту сцену, когда она жаловалась.

Верно. Я один могу звать ее «Мария», потому что я единственный, кто видел ее первый перевод в нашу школу.

Если я забуду, [Марию Отонаси] позабудут действительно все — возможно, даже она сама, — и она исчезнет.

— Кончайте уже!

При звуках этого голоса я выпустил руки Марии.

— Что за чушь? Сговаривайтесь, не сговаривайтесь — это ничего не изменит! Кадзуки Хосино будет захвачен, а его сестра Рюка будет убита. Или вы думаете, что можете просто уйти в свой воображаемый мир?

Миядзава-кун смотрел на нас со злобной усмешкой.

— Вам не победить! Ведь [Юхэй Исихара] покончил с собой. Вы не можете найти покойника! И, разумеется, уничтожить «шкатулку» тоже не можете. Ну и как вы решите эту проблему? Давайте, поделитесь!

Он… прав.

«Владельца», младшего брата Миядзавы-куна, больше нет. И с этим мы ничего не сделаем.

— …Я уже знаю, кто такой [Юхэй Исихара] на самом деле.

При этих словах Марии Миядзава-кун широко распахнул глаза, но уже секундой позже заметил ее унылое выражение лица, и уголки его губ поползли вверх.

— И что? Ты нашла его?

— …Нет. Целый день искала, но так и не нашла.

— Хе-хе, ну что ж, это объяснимо. Покойника ведь отыскать невозможно! — триумфально воскликнул Миядзава-кун.

…О?

Что это за странное чувство? Я чувствую в восторге Миядзавы-куна что-то ужасающе неправильное. Что же?..

«Слишком поздно; дошло теперь? Я больше не могу защитить человека, которого хочу защищать».

Он так сказал. Он сказал, что помогал осуществить «Неделю в трясине», потому что это единственный способ защитить «себя». Потому что его «младшего брата», который был ему настолько дорог, больше нет.

Вот оно что.

— …Это ложь.

Стоило мне это прошептать, как Миядзава-кун обернулся в мою сторону мгновенно.

— Ты говорил, что он умер, но это была ложь. Очевидно, если вдуматься. Ты бы никогда не сделал такого и не допустил бы.

— …Чего ты там лепечешь, Хосино? Не пытайся играть словами так, как тебе приятнее!

— Он ведь был важен для тебя, верно?

При этом внезапном вопросе Миядзава-кун нахмурился, но все же кивнул.

— Да.

— Тогда ты ни за что не стал бы говорить о его смерти со смехом, ведь так?

Конечно, мне это всего лишь показалось неестественным, за прямое доказательство едва ли сойдет. Так что если бы Миядзава-кун спокойно отмахнулся от моего вопроса, он бы меня снова перехитрил.

Но…

— А значит, он еще не умер, верно?

Но Миядзава-кун на мой вопрос не возразил ничего, лишь повесил голову.

— Ложь порождает надежду, когда ты осознаешь, что это ложь.

Я произнес эту фразу, которую он сам когда-то мне сказал. Он поднял голову; я продолжил.

— Ты был прав.

Он распахнул глаза и разинул рот. Я молча стоял и смотрел на него; он, сжав кулак и стиснув зубы, вернул мне злой взгляд.

— …Де… рьмо!..

Но в итоге он так ничего и не смог сделать и снова опустил глаза.

Затем двинулся с места заплетающейся походкой. Пройдя мимо нас, он протянул руки к столу и взял лежавший на нем мобильник.

Не произнося ни слова, он понажимал на телефоне кнопки, приложил его к уху и прислушался к чему-то.

— Я не успел.

Его шепот звучал так, словно он обращался к себе самому.

— Я не успел. Я был в ванне во время этого звонка. И когда я заметил голосовой мэйл, было слишком поздно.

Похоже, сейчас он слушает как раз тот самый мэйл.

— Я должен был успеть прежде, чем это произошло. Если бы я заметил эту боль раньше, я бы предотвратил. А я был отравлен моим собственным несчастьем и не заметил, как самый дорогой для меня человек кричит о помощи. И вот что получилось.

Он открыл верхний ящик стола.

— Я знаю, что уже слишком поздно. Я знаю, что уже не успею. Но знаете? Я все еще слышу этот крик! И я не хочу… слышать этот крик и дальше.

Он сунул руку в ящик.

— Я остановлю это. Ради этого я готов на любой грех, на любое наказание. Я пойду на все! Если есть возражения — давайте, выкладывайте!!

— Разумеется, есть, — заявила Мария. — Ты перестал думать. Ты ничего не выбрал. Ты предпочел просто зажать уши, чтобы не слышать криков. Ты просто наслаждаешься болью от бессмысленного сражения с нами.

Она опустила глаза, но тут же выплюнула следующие слова:

— Ты не сможешь вернуть прошлое, сделав это.

— …И что дальше? — прошептал он, повесив голову. — Может, ты сможешь отменить эти трупы, или что? Нет, ты не сможешь. Мне уже нормальное будущее не светит, сколько бы я ни старался. Поэтому я хочу хотя бы [Юхэю Исихаре] дать то, к чему он стремится. И ничего больше. Поэтому…

Он вынул руку из ящика.

— …Лезь уже в наручники!

В руке у него оказался электрошокер. Миядзава-кун бросился к Марии.

— Мария!!

Мария молниеносно перехватила выставленную руку и выкрутила. Миядзава-кун негромко вскрикнул и выронил шокер.

— Угг…

Я подобрал шокер. Мария может удержать Миядзаву-куна, но на большее насилие она не способна. Стало быть, сейчас моя очередь.

Я принял его сердитый взгляд, не отводя глаз. Я не отступлю. Если он считает меня врагом, я последую его примеру.

— Прости.

Я прижал включенный шокер к его шее.

Миядзава-кун со стоном свалился на пол.

— …Кадзуки, идем отсюда.

— Хорошо.

Но когда я уже собрался выйти из комнаты, в мою правую ногу что-то вцепилось.

— !..

Я резко развернулся. Миядзава-кун, лежа на полу, держал меня за ногу. Правда, настолько слабо, что стряхнуть его должно быть легче легкого.

Он поднял голову.

— Прости.

Что?..

— Прости, что я опоздал. Прости, что не мог спасти тебя вовремя. Я стану сильней… я стану сильней ради нас обоих…. Так что, пожалуйста, дай мне еще хотя бы один шанс!..

Ааа, нет.

Эта истовая мольба адресована не мне.

Я закусил губу и поднял правую ногу. Стряхнуть его руку действительно оказалось просто.

Затем я прижал шокер к спине Миядзаве-куну.

— …Не будет у тебя больше шанса.

Потому что я собираюсь растоптать это желание.

Я включил шокер. Голова Миядзавы-куна упала и больше не шевелилась.

…Прости.

Наверняка Миядзава-кун это сказал [ему].

Но может, это извинение и [мне] тоже было адресовано… такая мысль меня вдруг посетила.

Я перешагнул через Миядзаву-куна и подобрал его мобильник.

— Кадзуки, что ты делаешь?

Я открыл голосовое письмо.

«…Спаси… меня… Пожалуйста, брат, спаси меня!..»

И я понял наконец, кто такой [Юхэй Исихара].

4 мая (понедельник), День зелени

4 мая (понедельник) 07:49

Я обнаружил, что лежу на полу, на футоне, и что на руках и ногах у меня наручники. Но я еще не проснулся толком и потому думать нормально не мог.

Меня грызло какое-то мучительное чувство — непонятно, во сне или наяву.

Чувство было такое, как будто я тону в бездонном болоте.

Я рвусь и дергаюсь, и все напрасно; я погружаюсь все глубже и глубже; в конце концов я забываю, ради чего вообще дергаюсь. И не могу больше дергаться. Просто погружаюсь в трясину. Все мое тело заполняется грязью. Я сам становлюсь грязью. Поверхность тела, внутренности — все превращается в грязь. Я перестаю видеть очертания собственного тела, они растворяются.

Я больше не вижу самого себя.

…С а м о г о с е б я, хех.

Когда я только занял это тело, я говорил так о себе специально, но сейчас это получается само собой. Думаю, это не потому, что я привык, а потому что мой разум тянется вслед за телом Кадзуки Хосино.

Вот почему я верю, что могу стать Кадзуки Хосино, — потому что меня будет тянуть его тело.

Наконец-то я окончательно проснулся и потянулся. Я тут же понял, где я, по слабому запаху мяты. Это не квартира Рюу Миядзавы (где я должен был быть) — а комната Марии Отонаси.

До меня донеслось сонное дыхание. Обернувшись в сторону кровати, я увидел Марию Отонаси — она спала, повернувшись ко мне лицом. Ее лицо не было таким напряженным, как обычно. Нормальное лицо, так может выглядеть обычная спящая девушка моего возраста. …Кстати, она на самом деле моего возраста.

— Почему ты на меня так смотришь?

Ее невинное выражение лица как рукой сняло.

— Ты во сне такая милая, О т о н а с и — с а н.

— Стало быть, ты [Юхэй Исихара].

Она меня раскусила мгновенно. Хотя время между семью и восемью утра еще вчера принадлежало [Кадзуки Хосино].

Мария Отонаси села на кровати и посмотрела мне в глаза.

— Боюсь, ты жив.

— …Ааа?

На такое внезапное заявление я не смог нормально отреагировать.

— Я говорю, что «владелец» до сих пор жив.

Я по-прежнему не мог понять, о чем это она. Но постепенно до меня начало доходить, насколько невероятное заявление она сейчас сделала.

Какого черта?..

Все еще не в силах поспеть за мыслями Марии Отонаси, я просто лежал и смотрел ей в лицо. Презрительно глядя на офигевшего меня, она встала с кровати.

— Ладно, думаю, мне пора. У меня нет времени тут с тобой трепаться.

Мария Отонаси достала из гардероба куртку и надела.

— Куда ты собираешься?..

— Глупый вопрос. Искать «владельца». Куда же еще?

Если «владелец» жив, то это выглядит разумным. Мария Отонаси открыла дверь и вышла, не обернувшись.

Что? Что все это значит? Что вообще произошло?

Неужели наша вчерашняя стратегия провалилась? Иначе я не оказался бы в таком положении.

Сейчас я должен оценить ситуацию.

Мне нужен мобильник, чтобы позвонить Рюу Миядзаве. Мобильник Кадзуки Хосино лежал на столе. Я протянул к нему руки —

— !..

Мобильник зазвонил, словно специально ждал этого момента; я от страха отдернул руки.

На часах было ровно восемь утра. 8:00 — мое время со вчерашнего дня. Наверняка Рюу Миядзава дождался этой минуты и теперь звонит.

Я взял телефон и взглянул на высветившийся номер.

— …Э?

Это был не тот номер, который я ожидал увидеть. Это был номер… нет, не может быть! Обладатель этого номера в жизни бы никогда мне не позвонил!

Но тогда кто это?

Мои пальцы слегка дрожали, но я сделал вид, что не замечаю этого, и нажал кнопку «Вызов».

— …Алло?

«…»

Звонящий молчал.

— Алло? …Кто это?

«Рико Асами».

— Чт-…

У меня отнялся язык.

«Откуда такое удивление?»

— Т-ты…

«Тебе казалось, что я мертва? Что меня убили? Вот невезуха, хех. Я жива и с тобой разговариваю».

И верно, это был голос Рико Асами.

— Но этого не может быть! Ты не можешь быть жива! Рюу Миядзава должен был убить тебя!

«Ха, ха-ха, я это знаю более чем отлично, но — как видишь. Глупость какая. Все еще непонятно? Этот человек никогда не сможет меня убить».

Рюу Миядзава не может убить Рико Асами? …Не могу поверить. Рико Асами и для Рюу Миядзавы тоже должна быть занозой в заднице.

«Глупо надеяться убить кого-то, не замарав собственных рук. Ты мусор, на который даже смотреть противно. Почему бы тебе не прыгнуть в печку и не сгореть, как положено мусору?»

Рико Асами явно издевалась надо мной, воспользовавшись моим замешательством.

Наконец-то я принял тот факт, что она не мертва. И тут я кое-что заметил.

— …Почему ты говоришь так?

«Как я говорю?»

— Ты говоришь почти как…

«Почти как раньше? Как я говорила до того, как начала притворяться сильной? Как я говорила, когда могла только сидеть тихо и терпеть? Удивительно, что ты можешь так утверждать…»

Рико Асами сдержанно рассмеялась и продолжила:

«…Ты, кто вообще не меняется».

Я не меняюсь, говорит она? Я, так старавшийся все это время? Я, восхищавшийся Марией Отонаси и создавший новую личность? Я, собирающийся стать Кадзуки Хосино? …Я не меняюсь?

Не играйся со мной! Х о т ь т ы и Р и к о А с а м и!

— …Не играйся со мной! Ты звонишь, чтобы поиздеваться, или зачем?

Услышав явную враждебность в моем голосе, она, бывшая когда-то робкой и застенчивой, ответила:

«Да!»

— …Э?

«Знаешь — не могу простить таких, как ты, кто пытается захватить чье-то тело. …Правда, ну как так можно? Ты — знай свое место. Тебе надо сдохнуть. Поэтому…»

И без намека на эмоции в голосе Рико Асами продолжила:

«…думаю, я раздавлю эту «шкатулку»».

— Что… ты сказала?..

«Ты ведь знаешь, что я могу это сделать, верно? В конце концов, я, Р и к о А с а м и — е е «в л а д е л е ц».

У меня просто нет слов, чтобы ей возразить; так что я слушал молча. Руки мои дрожали.

Рико Асами негромко хихикнула, и я услышала:

«Даже и не думай спастись одна! Поняла, [Р и к о А с а м и] — с а н?»

4 мая (понедельник) 10:01

«…Спаси… меня… Пожалуйста, брат, спаси меня!..»

Молящий о помощи голос принадлежал Рико Асами.

Если подумать — Миядзава-кун сказал лишь, что он старший брат, но он ни разу не упомянул «младшего брата». Я принял ее за мальчика, потому что она говорила мужским (моим) голосом, да еще и звала себя «Юхэем Исихарой». А Миядзава-кун меня не поправлял — скорее всего, специально.

Но мне и во сне не могло присниться, что Асами-сан — младшая сестра Миядзавы-куна. Ведь у них и фамилии разные, и слухов таких до меня не доходило. Она каждый день приходила в наш класс, но ни разу не подала виду, что знакома с Миядзавой-куном. Должно быть, они скрывали свои родственные отношения из-за сложной ситуации в семье.

Быть может, она заходила к нам в класс не только за компанию с Марией, но и чтобы повидаться с Миядзавой-куном.

Я спросил Марию (она вернулась в комнату еще до того, как я снова стал [мной], и сейчас как раз снимала с меня наручники):

— Когда ты догадалась, что [Юхэй Исихара] — девушка?

— Мм, я всерьез заподозрила, что [Юхэй Исихара] может оказаться девушкой, когда мы вместе зашли в женский туалет.

— …То есть [Рико Асами] зашла в женский туалет в моем теле, что ли?

— Зачем задавать такие очевидные вопросы? — удивленно спросила она.

…Эмм, может, это мне следует удивляться?

— Ее истинную личность я окончательно поняла уже позже, когда провела кое-какое расследование. Большинство предыдущих одноклассников Миядзавы, еще по средней школе, знали о его родстве с Асами. Потом я нашла трупы у нее дома, и тогда мне стало окончательно ясно, что Рико Асами — «владелец».

Мария тоже видела эти трупы…

Сняв наручники, она вздохнула.

— Только вот где она?..

Мария рассказала уже, что начала искать Асами-сан сразу же, как только обнаружила, что она «владелец», но не нашла ни следа.

Присев на корточки, Мария поискала что-то под кроватью и, найдя, оторвала.

— Что ты делаешь?

— Я прилепила под кроватью диктофон. Я подумала, что Миядзава или еще кто-нибудь может ей позвонить и выдать нам что-то, чего мы не знаем.

Мария нажала кнопку «Воспроизведение». Несколько раз нажав затем на «Ускоренную перемотку», она нашла то место, где начала говорить [Рико Асами].

«…Алло?» — прозвучал голос.

— …Она говорила по телефону!

— Ага.

Голос ее собеседника был практически неразличим. Но, похоже, это был женский голос. Уж как минимум — не голос Миядзавы-куна.

Я проверил историю вызовов в своем мобильнике, который лежал на столе. Похоже, она стерла всю информацию о входящих и исходящих вызовах — я не нашел ничего нового.

Кажется, они ссорились.

Мария подсоединила диктофон к своему ноутбуку, скопировала запись и принялась слушать через наушники. Думаю, так она старается не упустить ни единой детали.

Брови Марии нахмурились так сильно, что зрелище стало почти пугающим.

Некоторое время спустя она сняла наушники и протянула мне. Я кивнул и надел их.

«Алло? …Кто это?»

«Рико Асами».

Я не поверил своим ушам.

Я слушал какое-то время, но все равно сомневался. Это — Асами-сан? Но она говорит совсем не так, как Асами-сан, которую я знаю. Асами-сан обычно не говорит так спокойно и тихо. Характер Рико Асами, которую я знаю, такой же, как у [Юхэя Исихары] — нет, как у [Рико Асами].

Кстати, если припомнить — Асами-сан с 30 апреля вела себя странно. Точно, она выглядела какой-то угрюмой. Стало быть, ее странное отношение ко мне могло быть вызвано вовсе не тем, что Мария сделала мне бэнто. Если подумать — «Неделя в трясине» тогда уже началась.

Асами-сан вела себя так, как когда-то прежде. …Почему?

«Даже и не думай спастись одна! Поняла, [Рико Асами]-сан?»

Я насторожил уши и прослушал разговор до конца.

4 мая (понедельник) 11:02

Я прокрутила в голове свой разговор с Рико Асами.

«Даже и не думай спастись одна! Поняла, [Рико Асами]-сан?»

От ее столь явной злонамеренности меня передернуло, но я тут же взяла себя в руки и возразила:

— И как ты собираешься извлечь «шкатулку»? Может, ты знаешь, как это делается, или что?

«Я не знаю, как это делается. Но я все равно могу ее уничтожить».

После этих слов, произнесенных таким спокойным тоном, я потеряла дар речи.

«Я хочу уйти. Кроме того, я хочу стереть тебя, потому что я тебя ненавижу. Я могу сделать одновременно и то, и другое. Ты ведь знаешь, что я имею в виду, верно? Все, что мне нужно, это…»

И Рико Асами закончила фразу своим плохо разборчивым голосом.

«…покончить с собой, прежде чем «шкатулка» будет завершена».

Я уже слышала когда-то эти слова.

Аа, точно. Эти же самые слова я послала когда-то Кадзуки Хосино.

«Неужели ты серьезно думала, что сможешь захватить тело Кадзуки Хосино? Извини, но это невозможно! Невозможно, чтобы ты хоть когда-нибудь хоть кого-нибудь победила, чтобы ты хоть когда-нибудь была счастлива! Ведь ты — это я. Рико Асами. Ты должна знать свое место. Ты должна сдохнуть. Такие, как ты, все должны сдохнуть».

Как в прошлом, Рико Асами излагала проклятия тихим, еле различимым голосом.

«Ты должна повеситься, так что твой кишечник вышвырнет наружу свое содержимое, и все, кто рядом, будут из-за тебя зажимать носы. Ты должна спрыгнуть с крыши, так что прохожие будут шарахаться от твоих мозгов, которые разлетятся во все стороны. Ты должна спрыгнуть на рельсы перед поездом, так что пассажирам станет плохо от твоих внутренностей, которые размажутся по платформе… тебе это подойдет. Ну, что ты думаешь?»

Рико Асами спросила.

«Какой способ смерти лучше всего подойдет Рико Асами?»

Она спросила, как умереть ей самой.

Понятно. Когда «владелец», Рико Асами, умрет, я тоже неминуемо исчезну.

Меня загнали в угол, полностью.

— …Прекрати!

Вся моя тревога выплеснулась в это короткое слово, отчего Рико Асами только возрадовалась.

«Что именно прекратить? Убивать себя? А почему? Разве ты не пыталась убить меня?»

— Это, это потому что… я не подумала, что сама исчезну, если ты умрешь.

«Хи-ха-ха, не будь дурой! Ты думаешь, ты уже не исчезла? Блестяще. Просто блестяще. …Неужели ты всерьез думала, что сможешь стать Кадзуки Хосино?»

— Смогу! Если ты не будешь мешать, я смогу стать Кадзуки Хосино! И тогда его счастье станет моим!

«Аха. Ну, это все неважно. Все равно я собираюсь покончить с собой».

— Я ведь уже сказала, прекрати!

«А с какой радости я должна тебя слушаться? Я твой враг, ты в курсе?»

— Враг?

«Вот именно, враг. Ты и сама должна знать, что ты, особенно прежняя ты — твой враг».

— Кончай полоскать мне мозги! Я ведь могу стать Кадузки Хосино, если бы не ты — почему ты так делаешь?! Отвратительно! Ты отвратительная!

Услышав эти слова, Рико Асами по ту сторону телефона весело захихикала.

— Что смешного?!

««Отвратительная», хех! — проговорила Рико Асами сквозь смех. — Не перестарайся с самооскорблением, хорошо?»

На этом мой разговор с Рико Асами был окончен.

— Ох, гха…

Я схватилась за грудь, которую переполняло ощущение тошноты.

Гадость. Почему, почему… Почему мне пришлось говорить с Рико Асами?.. Рюу Миядзава сказал, что он убил ее; значит, он солгал?

— …Меня убьют.

Это не просто угроза. Я это знаю, потому что знаю Рико Асами лучше, чем кто-либо. Она ненавидит себя больше всех на свете, и она не допустит осуществления этой «шкатулки».

Наверно, она раздавит «шкатулку» вечером пятого мая.

Потому что она хочет измотать меня ожиданием последнего мига.

Чтобы это предотвратить, мы и должны были убить Рико Асами. …Но даже если бы Рюу Миядзава ее убил, я все равно исчезла бы — ведь «шкатулка» бы разрушилась.

И что это значит? Неужели я обречена на гибель, как бы сильно ни старалась?

— …Что же я…

Я в ловушке. Меня поймала Мария Отонаси, я не могу связаться с Рюу Миядзавой, и меня собирается стереть Рико Асами.

Почему же так все вышло!.. Ведь раньше время работало на меня, оно лишь приближало мое превращение в Кадзуки Хосино!

— Что же я теперь должна сделать…

…Погодите-ка. Я прокрутила в голове свой собственный шепот. Что я только что сказала?

Д о л ж н а?

Разве я не перестала говорить о себе в женском роде, когда забралась в это тело? Я же прекратила это, так само собой получилось!

Неужели я начала осознавать саму себя?

О с о з н а в а т ь, ч т о я — «Р и к о А с а м и»?

Нет, нетнетнетнетнетнет! Я не «Рико Асами»! Я никто, я подделка, которая рано или поздно станет Кадзуки Хосино…

Надеяться сбежать от своих деяний так просто — эта твоя детская сторона меня страшно восхищает.

Что это за голос?

Невероятно чарующий голос, который я уже слышала когда-то, проник в мое тело.

Нет. Это неправда. Я смогу — сбежать от Рико Асами.

И все же…

— А, ААААААААААААААААААААААААААААА!

Поток воспоминаний хлынул в мою голову. Всплыли воспоминания, которые должны были исчезнуть, когда я оказалась в этом теле. Я не могу справиться с ними всеми сразу, но они всё идут и идут.

Передо мной тот раз, когда Юхэй Исихара впервые применил насилие против Рико Асами.

Тринадцатилетняя Рико Асами рыдала, напуганная этим зверем, стоящим перед ней с багровым лицом.

Аа, да. Сначала все было именно так. Его первое насилие было — когда он наказал Рико Асами за ее поведение. Тринадцатилетняя Рико Асами ненавидела его за то, что он был не настоящим ее отцом, считала его врагом и выражала свое отношение открыто. В конце концов Юхэй Исихара не выдержал и прибег к насилию.

Это послужило триггером, запустившим целую жизнь, полную насилия. В общем-то, вполне логичное развитие событий, коли этот ненужный трудный ребенок становится тихим и послушным после рукоприкладства. Вот так насилие в отношении Рико Асами стало для этого животного приятным и эффективным средством.

Приятно это было и для ее матери, которой характер Рико Асами доставлял множество неудобств. Рико Асами пыталась разрушить семью и потому бунтовала. Эта проблема тревожила старую каргу.

Взгляды и ценности меняются в зависимости от обстановки. Противостояние Рико Асами семье и насилию стало ослабевать. Все, включая Рико Асами, перестали сомневаться в самой необходимости насилия.

Сомневаться все перестали, но это не означало, что сердце Рико Асами прекратило рваться на части.

Рико Асами слышала звук рвущегося сердца множество раз. Это был совсем негромкий звук — как от маленького камешка, брошенного в пруд. Сперва она, услышав этот звук, думала просто: «А, оно снова разорвалось», — но какое-то время спустя она заметила, что ей не хватает чего-то важного.

Тому, что делал с ней этот человек, было, конечно далеко до настоящего насилия; такое встречается повсеместно и не вызывает живого интереса окружающих. Это можно было назвать «плохим обращением» или еще каким-нибудь столь же простым словом. И человек, услышав это слово, возможно, думает, что понимает, что это такое.

Поэтому Рико Асами не называла это насилием.

Разрывы в сердце Рико Асами заполнялись насилием. Это значило, что Рико Асами признáет насилие, когда начнет любить саму себя.

Именно поэтому Рико Асами не может допустить своего существования.

Следующая сцена, которая передо мной встала, — приветственная церемония в старшей школе.

Она, стоявшая на сцене, поскольку набрала высший балл на вступительных, — Мария Отонаси.

Рико Асами увидела ее и утонула. От одного лишь взгляда на Марию Отонаси, от одного лишь ее голоса у Рико Асами прервалось дыхание, и она скорчилась от боли.

Это было нечто.

Предел совершенства.

Шедевр, созданный рукой мастера за всю его жизнь. В ней было ровно столько прямоты и целеустремленности, сколько нужно; она выглядела почти произведением искусства. Она была чем-то невообразимым, абсурдным.

Рико Асами заплакала, сама того не замечая.

Вот оно. Вот что ей нужно, чтобы сбежать от самой себя. Ей нужно было создать совершенную фальшивую себя, как это сделала Мария Отонаси.

Рико Асами начала освобождаться от себя. Она отбросила унылую себя, она создала невозмутимую и сильную себя. Но ей не удалось все сделать так же хорошо, как Марии Отонаси. Чем лучше Рико Асами ее узнавала, тем лучше понимала, что сымитировать ее невозможно. Мария Отонаси смогла создать столь совершенную себя, потому что она сама вне всяких стандартов. Никто и никогда в жизни не сможет это повторить.

Мария Отонаси — не человек, это несомненно.

И наконец передо мной всплыли события «28 апреля».

День, когда Рико Асами заполучила «шкатулку».

Рико Асами держала в руках старого, одноухого плюшевого зайца. Игрушку эту когда-то выиграл ее брат в игровые автоматы; сейчас она была вся заляпана кровью.

Два трупа.

Брат кричал, стоя посреди багровой лужи.

Юхэй Исихара окончательно сломал Рико Асами.

Ничего несломанного в доме не осталось.

Всему пришел конец. Все, что было дорого Рико Асами, было растоптано, уничтожено раз и навсегда.

Я плакала.

Иллюзия наконец рассеялась, смытая моими слезами.

— …Что-то, что-то подобное…

Я не должна этого позволить. Я не должна позволить себе быть Рико Асами!

…Значит, я стану Кадзуки Хосино.

Я не прощу [Кадзуки Хосино]. Не прощу эту его болтовню, что, дескать, повседневная жизнь есть счастье, и не прощу всех остальных, которые даже не знают, что могут смеяться, лишь крадя счастье у других.

Я буду смеяться последней. Я покажу этому [Кадзуки Хосино], который даже не пытается понять мои беды.

Я использую тебя. Мария Отонаси не путает меня и [Кадзуки Хосино]. Значит, я больше не могу ее обманывать. Значит, мне надо всего лишь вернуться к изначальному плану. Я запугаю [Кадзуки Хосино], заставлю его подчиниться мне и обмануть ее.

Он призовет на себя собственное падение, он испытает настоящее отчаяние. Он никогда больше не сможет сказать, что повседневная жизнь и есть счастье.

Я взяла телефон Кадзуки Хосино и записала голосовой файл.

— [Кадзуки Хосино], я убью всю твою семью. Я истреблю их жестоко. Я нарежу их на ломтики, я убью их так жестоко, что ты не узнаешь их трупы. Так что лучше делай что я велю. Тогда я, может, и пощажу их, если буду в настроении. И ни в коем случае не дай Марии Отонаси услышать это сообщение. Значит, так, вот мои инструкции…

4 мая (понедельник) 12:06

«…Я убью тебя. И тогда я стану Кадзуки Хосино. И еще раз: ни слова Марии Отонаси!»

— Какой идиотизм, — пробормотала Мария и нахмурилась. — Когда ее загнали в угол, она полностью потеряла способность оценивать ситуацию. Я просто не могла не услышать это сообщение.

Весь голосовой файл содержал в основном различные оскорбления и вариации на тему «обмани Марию Отонаси и сбеги!»

Меня ее угроза не пугала. Какой бы страшной ни пыталась казаться [Рико Асами], теперь, когда мы с Марией работаем вместе, совершить убийство, используя мое тело, невозможно.

Ее нынешняя манера поведения вызывала лишь жалость.

Губы Марии сомкнулись в прямую линию; похоже, она чувствовала то же, что и я.

Мария вчера и позавчера изучала семейные обстоятельства Рико Асами. Нашла она лишь слухи, но слухи эти были совершенно кошмарные.

Более того, эти трупы, эта ужасная, неисправимая ошибка — они существуют по правде.

Если она не закончит «Неделю в трясине», ее ждет безрадостное будущее.

Вот почему «Асами-сан» не может этого больше вытерпеть.

— …О?

— Что это за дурацкие звуки внезапно?

— Нет, я просто немного запутался. Эмм, Асами-сан и [Рико Асами] говорили друг с другом, это значит, они обе существуют отдельно, да? …Это вообще возможно?

— Это означает всего лишь, что у Асами есть хоть сколько-то здравого смысла. Она пыталась тебя захватить, но не смогла полностью поверить в то, что можно пролезть в чужое тело. Так вот и получилось то, что получилось.

— …Так значит, «Асами-сан», которая «владелец», и есть настоящая?..

— Дело не в том, кто настоящая, а кто нет. Но «Асами» продолжала страдать и после того, как «Неделя в трясине» породила [Рико Асами], для нее ничего не изменилось.

«Асами-сан» не удалось сбежать даже после того, как она заполучила «Неделю в трясине». Оставшись без надежды, она намеревается совершить самоубийство — и прихватить с собой [Рико Асами].

— Мы должны обязательно предотвратить это самоубийство. Это еще одна причина найти Асами. Но где же она может быть? …Черт, у нас всего один день остался!

Мария явно нервничала.

Это же Мария, она всегда ставит других превыше себя. Смерть Асами-сан прекратит действие «Недели в трясине» — но она не может допустить, чтобы все закончилось таким образом.

— …Мария, а может, нам воспользоваться этой угрозой?

Мария нахмурилась и взглянула на меня.

— Что ты имеешь в виду?

— …Ну, это, просто пришло в голову. Я подумал, что все может сдвинуться, если мы нарочно поведемся на эту угрозу и позволим действовать [Рико Асами]…

— Конечно, если мы не будем действовать, все так и не сдвинется с мертвой точки…

Мария скрестила руки на груди и погрузилась в размышления.

— Предположим, мы поведемся на угрозу и выпустим [Рико Асами]. Тогда… так, думаю, она пойдет к Рюу Миядзаве.

— Ага, согласен.

— …Погоди. А может, Миядзава знает, где Асами?

— …Вряд ли. Если бы он знал, не помогал бы «Неделе в трясине».

— Тут есть разумное зерно… но, с другой стороны, он сказал, что мы никогда не найдем Асами. Тогда, получается, это его заявление совершенно безосновательно. …Может, Миядзава вообще все неправильно понял?..

Мария нахмурилась и вновь принялась думать.

— …Так, не так — бесполезно сидеть и прикидывать. Будем пока что исходить из того, что Миядзава не знает, в каком состоянии сейчас Асами.

Я кивнул.

— Но есть ли какой-то смысл позволять [Рико Асами] действовать по своему усмотрению? Нам ведь нужна не [Рико Асами], а Асами-«владелец», верно?

— …Ээ, мне кажется, смысл есть. Судя по тому, что мы слышали в диктофоне, мне кажется, [Рико Асами] знает, как встретиться с «Асами-сан».

— Сотрудничать с [Рико Асами] и позволить ей встретиться с Асами, хех? Невозможно. Мне трудно представить себе, чтобы девушка, которая делает такие угрозы, смогла оправдать твои ожидания.

…С этим не поспоришь.

— Или ты собираешься разбить ей сердце, вынудить ее сдаться и подчинить себе силой? — шутливым тоном предположила Мария и негромко рассмеялась.

На эту шутку я ответил.

– Х о р о ш а я и д е я.

Ее лицо застыло.

Впрочем, меня самого мои холодные слова удивили не меньше.

Но удивили или нет — а я наткнулся на решение. Находясь в ситуации, похожей на ситуацию [Рико Асами], я придумал, как разбить ей сердце и заставить подчиняться.

Если мы отпустим [Рико Асами], она обязательно свяжется с Миядзавой-куном. Миядзава-кун для нее — то же, что Мария для меня.

А значит –

— Все, что нам нужно, — заставить Рюу Миядзаву предать [Рико Асами].

Произнося эти слова, я одновременно подумал: а смогу ли я?

Впутать Миядзаву-куна, заставить [Рико Асами] впасть в отчаяние и разрушить «Неделю в трясине». Это значит, что Асами-сан снова станет той собой, которая и вызвала эти непоправимые события. Не думаю, что в ожидающем ее будущем найдется место счастью. То, что я собираюсь сделать, — фактически принесение Асами-сан в жертву.

…Пора прекратить притворяться добрым, изображая нерешительность.

На самом-то деле я давно уже решил. Я решил тогда, когда объявил ей: «Я н е д о п у щ у т в о е г о с у щ е с т в о в а н и я»; когда я объявил ее своим врагом.

«Я одолею [Рико Асами]». «Я не позволю ей существовать».

Мария смотрела на меня со смешанными чувствами.

— Я…

— …Ты не можешь мне помочь?

— …Дело не в этом. Так вопрос не стоит, потому что иначе ты исчезнешь. Однако я все равно не могу смириться с той несчастной судьбой, которая ждет Асами.

Она закусила губу.

— И из-за того, что ты не можешь смириться с несчастьями других…

— …Это не все. Если бы дело было только в этом, я смогла бы вытерпеть. Но знаешь? Я заметила.

И она произнесла, уткнувшись взглядом в пол.

— Я заметила, что [Рико Асами] — такая же, как [Ая Отонаси].

— …Такая же?

— …

Я переспросил, как попугай; Мария не ответила.

Но по ее молчанию я понял.

Мария, пытающаяся стать «шкатулкой», — по-прежнему [Ая Отонаси]; она и [Рико Асами], рожденная благодаря «шкатулке», похожи в том, что обе они отделены от оригинальных себя.

Мария, которая заявляет, что она в том же положении, что Асами-сан, действительно очень хорошо понимает ее чувства.

Не знаю, что делать. Могу только сказать сидящей молча Марии то, что понимаю.

— Но Асами-сан не хочет этого.

И продолжил:

— Она не хочет исчезнуть!

— …Да, я знаю, — пробормотала Мария и подняла голову.

И тем не менее изменить будущее Асами-сан мы не в силах.

4 мая (понедельник) 12:35

Стоя перед комнатой Миядзавы-куна, я сделал глубокий вдох.

Мария уже проникла в комнату по соседству. В том, что та комната свободна, она удостоверилась еще в прошлый раз.

Я выдохнул и нажал кнопку звонка от комнаты Миядзавы-куна.

Никакого ответа. Впрочем, как и ожидалось.

Но я был уверен.

Миядзава-кун там.

— Выходи.

Я постучал в дверь.

— Выходи, пожалуйста, выходи…

То, что я собираюсь сделать, причинит ему невообразимую боль. Я это прекрасно сознавал, но все же продолжил.

— Пожалуйста, выйди — б р а т.

Я обратился к Миядзаве-куну так же, как Рико Асами по телефону.

— Спаси меня, брат!

Миядзава-кун, видимо, собирался просидеть все время до 6 мая, запершись в своей комнате и не общаясь с [Рико Асами].

Но я уверен, он не может проигнорировать [Рико Асами], если она прямо просит его о помощи.

И дверь открылась.

Миядзава-кун выглядел еще хуже, чем вчера.

— …Отонаси здесь?

— Нет.

— Что ты делал все это время?

— Меня поймала Мария Отонаси… но мне удалось обмануть [Кадзуки Хосино] и сбежать оттуда! И вообще, почему ты не отвечал по телефону, брат?

— Ну, это… кстати! Почему ты зовешь меня «брат»? Разве ты не прекратил уже?

— Эээ…

Асами-сан сказала «брат» в том голосовом письме, так она что, потом это изменила?

Я подавил возрастающую тревогу и ответил первым пришедшим в голову объяснением.

— Я подумал, странно будет не звать тебя братом, ведь Мария Отонаси сейчас уже зовет меня «Рико Асами»… Ну это ладно — скажи, как меня поймали, брат? И что мне теперь делать?

Я задал ему встречный вопрос, прежде чем он успел усомниться в моем объяснении. Миядзава-кун погрузился в молчание, лишь стоял и кусал губы.

Его выражение лица убедило меня: Миядзава-кун верит, что я — [Рико Асами].

— Ты спасешь меня, брат?

Конечно, я не хочу, чтобы Миядзава-кун так страдал.

Хочется, чтобы он сказал, что не будет больше спасать [Рико Асами]. Что будет помогать нам. Тогда мне не придется его больше терзать.

— Конечно, я спасу тебя!

Но он, деревянно улыбнувшись, ответил вот так.

Я сделал следующий шаг.

— Спасешь? А может, прекратишь уже?

Не в состоянии переварить происходящее, он вытаращил глаза.

— Э?

— Повторяю еще раз: прекрати спасать [Рико Асами]!

Но он по-прежнему не врубился — просто стоял столбом.

Тогда я ему объяснил.

— Я — [Кадзуки Хосино].

— Хосино? — прошептал он. Какое-то время он еще стоял с обалделым видом, но в конце концов до него все-таки дошло, что [Кадзуки Хосино] имитировал [Рико Асами]. Он ухватил меня за воротник, глаза его загорелись гневом.

— Что тебе нужно, сволочь?! Или издеваться надо мной так забавно?! Ты хоть знаешь, какую мерзость ты делаешь, ААА?

— Знаю…

— И что тогда?! Объясняй давай!

Я поколебался, прежде чем раскрыть рот. Потому что те слова, которые я сейчас произнесу, несомненно, ранят его.

— Миядзава-кун, все дело в том, что ты инстинктивно пытаешься помочь [Рико Асами], когда она просит о помощи. Мария ведь уже сказала тебе, правда? Что ты ничего не выбрал.

Взгляд его остался пронзительным, но хватка на моем воротнике чуть приослабла.

— …Разве я не говорил уже? Я просто спасаю сестру.

— Да-да, и только что ты тоже пытался ее спасти. Но н а э т о т р а з о п о м о щ и п р о с и л я, а н е т в о я с е с т р а, ты в курсе?

При этих словах глаза Миядзавы-куна округлились.

— Вот скажи, Миядзава-кун. Таинственное нечто, которое ты даже не можешь отличить от меня, правда тебе так дорого?

Наверняка ему очень хотелось противопоставить что-либо моей воле. Но возразить ему было нечего, так что он лишь продолжал кусать губы, пока они не побелели.

— Спасай сестру сколько хочешь. Я тут ничего не могу поделать! Но знаешь? [Рико Асами] не твоя сестра. Ну же, Миядзава-кун, скажи мне еще раз.

И я задал вопрос.

– К о г о т ы б у д е ш ь с п а с а т ь?

Миядзава-кун сердито смотрел на меня.

Я сердито смотрел на него.

— …Твою мать!! — взревел наконец Миядзава-кун и рывком отпустил мой воротник.

Он поднял кулак, чтобы выместить гнев на стенке… но остановил руку на полпути и сник.

— …Делай что хочешь, — произнес он, глядя в пол. — Делай что хочешь! Хочешь остановить «Неделю в трясине» — вперед, только меня оставь в покое. Не цепляйся ко мне. Я больше ничего не буду делать.

— К сожалению — э т о г о н е д о с т а т о ч н о.

Миядзава-кун поднял голову.

— …В каком смысле недостаточно?!

— В буквальном. Столько решимости, столько целеустремленности — недостаточно. Т е б е п р и д е т с я а к т и в н о п о м о ч ь н а м у н и ч т о ж и т ь «Н е д е л ю в т р я с и н е».

Его лицо исказилось от ярости.

— Ты, сука — ты вообще понимаешь, что говоришь?! Ты серьезно хочешь, чтобы я тебе помог над ней измываться?!

— Именно так.

— Кончай нести хрень!! Я просто не могу такого сделать! Я могу не вмешиваться… и ты должен знать, что это максимум, что я могу!

— Ну — ага, знаю. Ведь ты же собирался помочь ей минуту назад, так?

— …

— Вот поэтому я и говорю, что этого недостаточно. С такой твоей решимостью ничего не изменится! [Она] придет к тебе и будет опираться на тебя, это наверняка. И ты снова поддержишь ее; фактически ты поддержишь «Неделю в трясине»!

Услышав мои слова, Миядзава-кун отвел взгляд и пробормотал в сторону:

— Но… я не могу ее так легко бросить.

— Но ты должен принять решение. [Рико Асами] скоро будет здесь.

— …Что?

– [Рико Асами] пыталась запугать меня и потребовала, чтобы я сбежал от Марии. Я решил сделать вид, что подчинился ей. [Она] наверняка придет к тебе, когда подумает, что я послушался ее приказа.

— …Следующее переключение будет в 13:00, хех.

— Да. До этого времени ты должен решить, как ты с ней поступишь. Если ты спасешь [Рико Асами] и «шкатулка» отработает до конца, останется одна лишь [Рико Асами], то есть никто. Если ты отбросишь ее, мы спасем настоящую Рико Асами.

— И ты хочешь, чтобы я тебе поверил? Ха-ха… дурацкий обмен.

— Значит, тебя устраивает первый вариант?

Миядзава-кун сжал руку в кулак.

— Разумеется, нет! И я все это и без тебя прекрасно знаю! Но отбросить ее… я просто не могу, понимаешь?..

Он может говорить что хочет, но решить он все еще не в состоянии.

Это проблема. Миядзава-кун должен отказаться от [Рико Асами]. Он должен заставить ее впасть в отчаяние. Поэтому я сделал последний шаг.

— Никак не могу понять. Почему ты, Миядзава-кун, поверил в «Неделю в трясине»? Я что имею в виду: для того, у кого никогда не было «шкатулки», это звучит совершенно немыслимо, что [Рико Асами] находится во мне.

Он поднял голову и покосился на меня.

— Объясни мне! Как можно верить в такие нереальные вещи?

— …На что ты намекаешь?

— Не можешь придумать подходящую причину? Ладно, тогда я скажу! Мне только одна причина приходит в голову, почему ты мог поверить в существование «шкатулки». Скажи, Миядзава-кун, ты случайно…

И я задал вопрос, о котором умолчал в разговоре с Марией.

– …н е в с т р е ч а л с я с «0», н е т?

Лицо Миядзавы-куна закаменело.

— Не знаю, как именно ты с ним повстречался. Но знаю, что «0» хотел, чтобы ты помог [Рико Асами].

— …

Его лицо стремительно бледнело, он был в полном изумлении.

Похоже, Миядзава-кун не сразу врубился, кого я назвал «0». Его изначально н е в о с п р и н и м а е т никто, кроме «владельца». Я его смог воспринять, только когда услышал имя.

И лишь затем вспомнил, что он мне сделал.

— …А…

Миядзава-кун схватился за голову, по-прежнему стоя с выпученными глазами.

— Я знаю, что ты чувствуешь, потому что я знаю «0». Ты не то чтобы забыл его. Ты просто не можешь вспомнить. Поэтому ты не помнишь и то, что он тебе сказал, но э т о в с е с и д и т у т е б я в п о д с о з н а н и и. Потому-то ты и смог поверить в «шкатулку». И он же заставил тебя думать, что ты должен помогать [Рико Асами].

— …П-погоди минуту. Откуда… откуда ты-то это все знаешь, Хосино?!

Миядзава-кун поднял голову; голос его дрожал, в глазах виднелся страх.

— Я уже сказал: я не знаю! Но я знаю, что «0» не достигнет своей цели, если ты не будешь помогать [Рико Асами].

— Своей цели?.. Какая, черт побери, у него цель?..

— Его цель — наблюдать за мной. …В общем, ты вряд ли поймешь толком, но это правда. Но эта «шкатулка» очень хрупкая, хотя наблюдать за ней наверняка интересно. [Рико Асами] в очень уж плохом положении. Сохранять себя в чьем-то чужом теле, несомненно, очень трудно. Она бы не смогла бороться со мной, если бы у нее не было хотя бы информации, что происходит, когда не ее очередь. О н д о л ж е н б ы л у с т р о и т ь в с е т а к, ч т о б ы м ы м о г л и б о р о т ь с я, и н а ч е э т а «ш к а т у л к а» п р о с т о л о п н у л а б ы б е з в с я к о г о у д о в о л ь с т в и я д л я н е г о. Следовательно, «0» и с п о л ь з о в а л т е б я, чтобы все сбалансировать.

Услышав эти слова, Миядзава-кун медленно опустил голову. Дальше он стоял не двигаясь.

— …Вот все, что я могу тебе сказать!

Последние чары, которые его сковывают. Чары, наложенные на него без его ведома, чары, которые заставляют его защищать «шкатулку». Теперь, когда я все ему объяснил, эти чары должны рассеяться.

— Ладно, мне пора идти. Уже почти час. Тебе решать, как ты встретишь [Рико Асами], когда она придет к тебе. Поскольку [меня] здесь в это время не будет, я не смогу тебя остановить.

— …Я спасу ее. Не слышал, что ли?

Я ничего не ответил. Потому что понял: он просто не желает признавать поражение.

Я закрыл за собой дверь, не оглянувшись.

— …

Я пошел к лестнице. Тут же услышал, как кто-то бросился ко мне из соседней комнаты, но оборачиваться не стал.

— Кадзуки… почему ты не сказал мне, что «0» вмешивался?

Не то чтобы я скрыл от нее. Это пришло мне в голову как раз когда мы сюда пришли. Рассказывать просто не было времени.

— Почему ты не отве-… Кадзуки???

Эта ее сердитость была мне приятна. Я положил голову Марии на плечо.

Я враг [Рико Асами]. А значит, я должен заставить [Рико Асами] сдаться, даже если мне придется использовать для этого Миядзаву-куна.

У меня нет выбора. Я должен это сделать. И все же –

— Причинять другим боль очень… больно, — прошептал я, не поднимая головы.

Но я выбрал: я должен вернуть свою повседневную жизнь.

Я собираюсь пожертвовать другим человеком ради себя. Поэтому я хотел, чтобы кто-то винил меня. Ругал меня, говорил «ты отвратителен!»

Мария, однако, почему-то хранила молчание.

Хуже того, она ласково погладила меня по голове.

— …

Интересно, почему?

Почему это было так приятно, хотя желал я от нее прямо противоположного?

4 мая (понедельник) 13:00

Никакого запаха мяты. Я стояла с журналом манги, как было уже один раз. Я смогла выскользнуть из комнаты Марии Отонаси.

— Ха-ха!

Мне удалось! Моя угроза удалась!

Ощущение полного тупика испарилось. Все в порядке. Я все еще могу драться. В первую очередь надо повидаться с Рюу Миядзавой.

Я вышла из магазина и осмотрелась, чтобы понять, где я. Главная улица; я знаю это место. Квартира Рюу Миядзавы совсем недалеко.

Подойдя к его двери, я нажала кнопку звонка.

Рюу Миядзава открыл мгновенно.

Он был бледен. Мешки под глазами были чернее, чем раньше. И он молчал. Просто стоял и молча смотрел на меня.

— …Эй, что случилось?

— …Ничего.

Его ответ, однако, ясно дал мне понять, что что-то явно случилось.

— Мария Отонаси сделала с тобой что-то?

— Нет… она ничего не делала.

Его слова не несли никакой информации вообще и потому звучали почти механически. Что-то явно было не так. Ну, он и раньше казался каким-то странным, но сейчас его странность вышла на новый уровень.

— Может, войдешь пока? — пригласил он монотонным голосом. Я вошла; в то же время червячок подозрения продолжал шевелиться во мне.

— …Что это?

Едва войдя, я заметила разбитое окно.

— А, это Отонаси разбила, — вяло ответил брат. Наверняка Мария Отонаси что-то сделала с ним. Иначе никак не объяснишь.

— …Наш вчерашний план провалился?

— Угу.

Снова вялый ответ. …Черт возьми, что же произошло?

— Почему ты не отвечал, когда я звонила?

— …«Звонила», хех.

— Э?

— Разве ты не в мужском роде о себе говоришь?

…Точно, мне надо снова это поправить.

— …Просто ошибся. Я ведь никто.

— …Час дня уже наступил, хех, — произнес он, глядя куда-то в пространство.

— Ну — да… но с чего ты это вдруг?..

— Этот блок ты забрал на третий день. Стало быть, это наверняка ты. Поэтому я могу быть уверен. Но если бы сейчас было два… я, наверно, решил бы, что Хосино опять пытается меня обмануть, и не понял бы, что это ты. Я, знаешь ли, не Мария Отонаси, я не могу вас различать по движению лицевых мышц.

— …Тут ты меня запутал.

— Скажи, как ты меня зовешь?

— Ээ? «Рюу Миядзава», конечно, разве я тебя не звал так все это время?

— Да, наверно. Да.

— Кончай уже нести всякий бред и расскажи лучше, что произошло вчера!

— Ладно.

Кивнув, Рюу Миядзава опустился в свое кресло и уставился в черный монитор.

— Я действовал точно по плану. Как видишь, план провалился.

Я думал, что он продолжит, поэтому ждал какое-то время; но он просто сидел без движения и пялился в монитор. И молчал.

— Э? И все?..

— Не знаю я ничего! Наш план провалился, и Мария Отонаси забрала Кадзуки Хосино. Я не знаю, что произошло потом. Понятия не имею, что между ними было!

— …Что? Но мне от этого совсем никакой помощи.

— Ну… думаю, да, никакой.

Эти слова Рюу Миядзава произнес холодным тоном, даже не глядя в мою сторону.

— …Ты собираешься бросить меня?

Но он по-прежнему не оборачивался.

Понятно. Вот что он собирается делать. Он опять заткнет уши и будет притворяться, что его нет.

— Ты ведь жалеешь, правда?

Лишь после этих слов он искоса взглянул на меня.

— Ты жалеешь, что увидел несчастье Рико Асами, когда она попросила тебя о помощи и ты побежал к ней домой — и в итоге она втянула тебя во все это; жалеешь, правда? Именно! Если б ты ничего не узнал, мог бы жить без забот и оплакивать собственное несчастье. Если б ты тогда не откликнулся на звонок Рико Асами…

— Я не жалею! — оборвал он меня. — Единственное, о чем я жалею, — что не заметил раньше. Если бы заметил, смог бы все предотвратить. А значит, все, что случилось, с начала и до конца — моя вина. И я не хочу больше повторить эту ошибку!

Наконец он повернулся ко мне лицом.

— Вот почему я решил, что буду по-прежнему помогать Рико. И что бы ни произошло, этого решения я не изменю.

— …Б р а т.

В груди у меня разлилась теплота.

Брат сказал это так искренне.

— Спасибо тебе, брат. Пожалуйста, помогай мне и дальше.

— «Брат», хех.

Брат слегка кивнул.

— Слушай… Скажи мне свою цель.

— Почему так поздно?…Ну ладно, я не в обиде! Моя цель — заполучить Кадзуки Хосино. Для этого я должен заставить [Кадзуки Хосино] сдаться. Истерзать Кадзуки Хосино до такой степени, чтобы он расцарапал собственную шею до крови, чтобы он, стоя на коленях, сам отдал собственное тело со словами «пожалуйста, сделай со мной что пожелаешь».

— …Понятно, значит, это сомнений не вызывает?

— Конечно. Я ведь говорил уже несколько раз, разве нет?

— Говорил, говорил, — пробормотал брат и, опустив голову, затих. Мне это показалось странным, так что я осторожно заглянул ему в глаза.

— …Э?

Он плакал. Брат плакал.

— Б-брат, почему ты плачешь?

Такое впечатление, будто он не замечал, пока я ему не сказал; брат прикоснулся к щекам, понял, что действительно плачет, удивился и вытер слезы неловким движением руки.

Сколько же времени прошло с тех пор, как брат последний раз плакал при мне? Кажется, последний раз был, когда мы узнали, что родители обманывают нас. После этого брат перестал плакать вообще. Чтобы продолжать сражаться с чем-то невидимым внутри себя, он прекратил выказывать любые проявления слабости.

И этот человек плакал.

— …Я спасу ее, — прошептал он.

— Я принял решение. Я решил выручить мою сестру. Мою слабенькую Рико. Я решил выручить ее хотя бы в этот раз, потому что я не смог поддержать ее тогда, я был слишком занят собственными проблемами. Я решил. Спасти ее. Спасти, спасти, спасти, спасти, спасти, спасти. Да, я так решил, но —

Он поднял голову и взглянул на меня в упор.

— …К т о т ы т а к о й?

Мое дыхание остановилось.

— Рико — вот кого я решил спасти. Но — кто ты? Скажи мне, кто, черт побери, ты такой?!

— …Что т-ты говоришь, брат? Я…

— Никто. Ты сам это сказал несколько минут назад, помнишь?

…Верно. Я правда так сказал.

— Именно. Ты не Рико. Если ты Рико, почему ты выглядишь как Кадзуки Хосино? Но ты и не Кадзуки Хосино. Тогда кто же ты? Объясни… почему я должен выручать абсолютно незнакомого парня? Да мне на тебя насрать!!

Это неправильно.

Я точно знаю, это не могут быть истинные чувства брата.

— Ты для меня лишь подделка под мою сестру, которую я не могу отличить от [Кадзуки Хосино]!

Эти слова он произнес лишь чтобы ранить меня.

И чтобы ранить себя.

— Б-брат…

— Прекрати!

Брат кричал, пытаясь заглушить голос собственного сердца.

— Н е с м е й з в а т ь м е н я б р а т о м, ч е р т о в н е з н а к о м е ц!!

Так вот он раздавил свое собственное сердце, и…

— Ах…

…Я почувствовала, что и мое сердце раздавлено тоже.

Брат не спасет меня. Потому что я не его сестра. Да, так и есть. Я не Рико Асами. Тогда кто же я? Кадзуки Хосино? Нет. Пока нет. Секундочку… а вообще, я правда хотела стать Кадзуки Хосино?

— Ах…

Чего же я хотела на самом деле?

Вообще-то я должна бы это знать, я ведь получила «шкатулку».

Я вспомнила то время, когда папа с мамой еще не развелись.

Мне казалось, что мы были очень счастливой семьей. По выходным часто гуляли по магазинам, ходили в кино или в рестораны сябу-сябу. Вот такая у нас была семья. Папа всякий раз, когда приходил с работы, сразу же заходил ко мне в комнату, а я всякий раз безуспешно пыталась заставить его стучать, прежде чем входить. Мама всегда делала мне милые и изысканные бэнто. Я вечно цапалась с братом, но в то же время мы всегда играли вместе.

Я думала, что все прекрасно. Я ни секунды не сомневалась, что мы всегда будем вместе, как другие семьи.

Но это все было ложью.

Наша семья не развалилась на части. Она держалась на лжи с самого начала.

Помню, брат сказал мне, когда они сообщили нам о разводе:

«Ну и прекрасно. Наконец-то нам не нужно больше притворяться счастливой семейкой. И меня наконец перестанет грызть совесть».

Тогда я не осознала значения этих слов. Но через какое-то время поняла. Почему родители делали вид, что ладят между собой, когда уже готовились к разводу? Почему всякий раз неловко улыбались, когда делали мне что-то хорошее?

Это было сплошное притворство, чтобы обмануть меня, чтобы я думала, что мы счастливая семья. И даже не ради меня — они это делали, чтобы приглушить собственную совесть.

Вот почему я стала думать, что «счастье» можно заполучить, лишь украв его у других.

Но неужели это и правда что-то, что можно украсть?

Итак, чего же я хотела? Не знаю. Понятия не имею. Совершенно не знаю. И знать не хочу. У меня ведь и «шкатулки» нет больше.

Но сейчас мне нужно сбежать. Я обязана сбежать.

Я должна выбраться из этой комнаты, и побыстрее. Я просто должна выбраться отсюда. Тогда я еще смогу сбежать.

Я попыталась выбежать, но споткнулась. Пытаться встать показалось почему-то пустой тратой времени, так что я бросилась к двери почти на четвереньках.

Непонятно почему перед глазами у меня возникла пара стройных, красивых ног, как у модели.

Я подняла глаза.

— П-почему…

Передо мной стояла она — Мария Отонаси.

В такое время… неужели?!. Я обернулась и взглянула на брата. Он обхватил голову руками, отгородившись от всего, что было вокруг. Брат знал, что Мария Отонаси совсем рядом. Он уже тогда решил меня бросить. Он знал, что я приду, но уже тогда решил сдать меня Марии Отонаси.

— …Все равно это бессмысленно, — монотонным голосом произнесла она. — Человек не может отбросить самого себя. Даже если бы ты смогла, та, вторая ты догнала бы тебя. Ты это знала с самого начала. Вот почему ты не можешь отбросить себя, даже когда у тебя «шкатулка». Ты можешь достичь со своим «желанием» лишь того, что имеешь сейчас. Ты ничего не можешь приобрести с этой «Неделей в трясине». Ты просто медленно погружаешься в трясину.

Она, которой я восхищалась, сказала так мне, которая не смогла быть похожей на нее.

А что насчет тебя? Ты тоже ничего не можешь достичь, потому что отбросила саму себя?

Я вновь посмотрела ей в лицо. Взгляд ее почему-то показался мне печальным.

Я должна сбежать. Но куда? Эта комната — больше не мое убежище, и Мария Отонаси преграждает мне дорогу к выходу. Я по-прежнему сижу, скорчившись на полу, и ничего не могу сделать. И никуда не могу идти.

Я, никуда, не могу, идти.

— Позволь мне спросить тебя. Я уже спрашивала как-то, но ответь еще раз. Скажи мне…

И она задала вопрос.

— …К т о т ы?

Я…

— К т о я?..

Мне самой бы это знать.

Она достала зачем-то свой телефон и протянула мне, по-прежнему сидящей на полу.

«Позволь мне сказать, кто ты».

Голос принадлежал [ему], тому, кто не сомневался в собственной личности, сколько бы я ни ковыряла его существование.

[Кадзуки Хосино] ответил на мой вопрос.

«Ты никто, вообще никто; ты в с е г о л и ш ь в р а г, который существует только для того, чтобы я его победил».

— Нет…

Я не оно.

Я не живу только ради тебя! Как будто я могу принять такой бред!

— …Я Р и к о А с а м и!!

Я признала это; но тут же осознала, что только что сделала колоссальную ошибку.

В смысле — я не смогу больше стать Кадзуки Хосино; только не теперь, когда я признала, что я — Рико Асами. Я не могу больше заставить себя думать так. Мое убежище перестало существовать.

И как только я это поняла —

— Аа, аааАААААААААААААААААА!!

«Шкатулка» внезапно начала разбухать. Она подобно пуле пронеслась по моим жилам, все мое тело болит, как же больно, не могу терпеть! Прекратите, мне больно, прекратите, кто-нибудь, спасите меня! Я хочу вытащить ее! Но я не могу ее вытащить, не могу, не могу. «Шкатулки» нет в этом теле! Но почему тогда так больно? Прекратите, прекратите, прекратите!!

— Я поняла… поняла уже, так что хватит…

Все потому что я поняла: я не могу быть никем, кроме себя.

Я совершила ошибку. Я неправильно поняла собственное «желание», которое загадала «шкатулке». Мне не нужно такое тело. Это просто бессмысленно. Я… я всего лишь…

— Я всего лишь хотела стать счастливой!

Но это уже невозможно.

Счастье закрыто для меня с того момента, как я встала на путь, залитый кровью.

Я вцепилась в девушку, которая сумела стать другой собой, которая называла себя «шкатулкой».

Я не ошибусь больше. Я не ошибусь больше, поэтому, пожалуйста!

— Спаси меня!

4 мая (понедельник) 14:00

Как ни странно, я сразу же понял, что все мутится у меня в глазах — из-за слез.

Я стер слезы и увидел Марию — она стояла передо мной, пытаясь сдержать эмоции.

5 мая (вторник), Праздник детей

5 мая (вторник) 02:10

Мне снится сон.

Опять все тот же сон.

Я играла с одноухим плюшевым зайцем, стоя перед трупами. Я сунула указательный палец в разорванный шов и расширила отверстие.

Я засунула несколько пальцев в голову и пошевелила ими. Голова зайца потеряла форму. Вата приятна на ощупь. Взад-вперед, вверх-вниз. У зайца отвалился глаз. Вата выпирает из разорванного лица.

Я взглянула на собственные руки. Вроде они должны остаться прежними, если не считать того, что они покрыты начавшей подсыхать кровью. Но мне казалось, что мои руки сгнили, стали совершенно черными.

Мое тело переполняет что-то вроде грязи, что-то, состоящее сплошь из ненависти. Я хочу разрезать свое тело и выдавить грязь наружу.

— Вот как. Весьма интересно.

— Иии!

Внезапно раздавшийся голос напугал меня так, что сердце, казалось, подпрыгнуло аж до глотки.

— Просто невероятное событие, и случилось оно совсем рядом с тем мальчиком. Да, очень интересно. То, как ты вовлечена в это происшествие, просто потрясающе, и твои чувства к тому мальчику тоже выглядят весьма забавно.

Я обернулась и посмотрела на обладателя голоса.

Он выглядел… А, конечно, это потому что мы во сне, хех. Он выглядел каким-то нечетким, словно через туманную вуаль. Я даже пол его разобрать не могла.

— К-кто вы? К-как давно вы здесь уже?

Вместо ответа он (она?) лишь улыбнулся.

Я машинально взглянула на брата. Он, похоже, все еще не заметил посетителя; он по-прежнему испуганно, беззвучно плакал.

Где я, кстати? Вроде как это мой дом, но что-то не так. Он не кажется реальным, я словно попала в фотографию.

— А ты тоже весьма интересное создание, хотя и не настолько интересное, как тот мальчик. Я уже знал, что люди становятся пустыми внутри, когда они ненавидят самих себя, но наблюдать это собственными глазами действительно забавно. Не вижу причин не дать тебе «шкатулку».

Он совершенно не обращал внимания на мои вопросы и лишь говорил какие-то странные вещи.

Но кое-что я все же поняла.

Он очарователен. Невероятно очарователен.

— У тебя есть желание?

Конечно, есть. Я ведь все время молила о желании.

— Вот «шкатулка», которая исполняет любое «желание»!

Так он произнес своим чарующим голосом и протянул мне какую-то емкость. Как он и сказал, это было похоже на шкатулку. Но почему-то я не могла ее толком разглядеть, хотя она находилась прямо передо мной.

Я попробовала дотронуться до нее.

Одного этого мне хватило, чтобы понять: она «настоящая». Никакой логики тут не было; просто-напросто все мое тело кричало, что она «настоящая».

Я взяла ее в руки.

— Как ей пользоваться?..

— Представь себе свое желание абсолютно четко. Ничего больше! Люди изначально способны исполнять желания. Так что в этой «шкатулке» нет ничего такого уж особенного. Она всего лишь упрощает твое желание и делает его исполнение легче.

Мое «желание» — перестать быть Рико Асами. Стать кем-то другим, не Рико Асами, которую я презираю.

Кем же мне стать?

Первый, кто приходит в голову, — моя обожаемая Мария Отонаси. Но это невозможно. Она ведь не человек. Она не то существо, которым может стать такая, как я.

И тут меня озарило.

— Я желаю…

Он — тот, кто способен заявлять, что повседневная жизнь важна, словно это нечто само собой разумеющееся. Он — тот, кто, уж не знаю почему, завладел Марией Отонаси.

«Повседневная жизнь важна»? Ой, да ладно! Попробуй-ка повторить эти слова, когда хлебнешь моей повседневной жизни! Никогда тебя не прощу за то, что ты наслаждаешься счастьем, которого не заслужил.

А значит — отдавай его мне!

— Я желаю з а м е н и т ь Кадзуки Хосино.

Как только я это произнесла, «шкатулка» начала складываться. Когда она стала совсем маленькой и твердой, она метнулась ко мне, словно пуля, и вошла в мое тело через глаз. Не оставив мне времени на то, чтобы ощутить боль, она проникла мне в сердце и начала через сосуды управлять всем телом. Меня, меня, меня, меня нарезает, раздавливает, разрывает, рассыпает, мной управляет «шкатулка», и — я исчезаю.

— Заменить его, э? Хе-хе… вот уж бедняжка.

И с чарующей улыбкой он добавил:

— К а к о е н е с ч а с т ь е д л я т е б я, ч т о т ы о с о з н а е ш ь, ч т о т ы в с е г о л и ш ь з а м е н а.

Почему? В том, что я исчезла, для меня, наоборот, счастье.

— Пустой человек может загадать лишь пустое «желание». Прости, но я об этом прекрасно знал.

Он по-прежнему продолжал мягко, очаровательно улыбаться.

— Ах, как восхитительно! Надеяться сбежать от своих деяний так просто — эта твоя детская сторона меня страшно восхищает!

И затем мой сон продолжился, и меня зашвырнуло в болото.

Я глотаю болотную грязь, не в силах ни дышать, ни говорить.

5 мая (вторник) 06:15

Я не сплю уже какое-то время.

Но я просто валяюсь, как кукла, на кровати Марии Отонаси; мне не хочется двигаться. Я должна связаться с Рико Асами. Я это знаю, но все равно не могу шевелиться.

Мария Отонаси все это время сидела на стуле и смотрела на меня.

И все равно я не могу шевелиться. Я даже не могу отвернуться от этого пронзающего взгляда.

Через несколько минут игры в гляделки терпение наконец кончилось у нее, и она отвела глаза. Затем встала и ушла куда-то.

Вернулась она почти сразу и протянула мне чашку кофе. Я лишь глядела на поднимающийся у меня перед глазами пар. Не брала чашку в руки. Наконец ей это надоело; она принялась пить кофе сама, пробурчав что-то типа «Горько…»

— …Мм, так, поскольку мне все равно нечего делать, я немного поговорю сама с собой, — произнесла она, хмуро глядя в чашку. — Я «шкатулка». Фактически, я могу выполнять «желания» в точности так же, как это делает «шкатулка».

Она это сказала так, как будто слова вырвались у нее случайно, а вообще-то она просто пила кофе.

— Но из меня получилась неудачная «шкатулка». Счастье, которое я приношу, — лишь подделка.

Она говорила безразличным тоном, но я ясно видела горечь в ее лице.

— Я вот думаю: что такое счастье? Это что-то, что зависит от твоих чувств? Если так, может ли кто-то, нечаянно уничтоживший всю свою семью, заполучить счастье, просто изменив свое сердце?

Я подумала, что она говорит обо мне. Но, вполне возможно, это не так.

— …Думаю, это невозможно. И я з д е с ь, п о т о м у ч т о д у м а ю т а к.

Она, должно быть, говорит о себе.

— Я не знаю в точности, что у тебя произошло. Но вряд ли ты сможешь стать счастливой, всего лишь изменив свои чувства. Ты ведь тоже так думаешь, да?

Именно. Ад ждет меня, куда бы я ни пошла.

— Ты хотела, чтобы я «спасла» тебя, верно?

Этот вопрос она задала, уже опустошив свою чашку.

— Я м о г у в ы п о л н и т ь т в о е «ж е л а н и е», если только ты не возражаешь против того, что оно будет с изъяном.

Нормальный человек решил бы, что это открытая ложь. Но Мария Отонаси была сама серьезность.

И этого было более чем достаточно, даже оставляя в стороне вопрос, верить или нет.

— …Правда?

Этого было более чем достаточно, чтобы заставить меня раскрыть рот.

— Да. Если все твои дороги ведут в ад, я дам тебе еще одну. Может быть, это лишь иллюзия, но в твоем случае у тебя нет выбора, верно?

Если бы она хотела зародить во мне надежду, чтобы заставить меня действовать, она бы так не говорила.

— Но тебе-то нормально, что ты используешь такую нереальную силу, Мария-сан?.. Разве тебе не придется заплатить что-то за эту силу, как в манге?

Мария Отонаси молчала.

— Значит, правда есть какой-то подвох?

— …Тебе волноваться не о чем.

— После таких слов я еще сильнее волнуюсь!

Она вздохнула и произнесла:

— Я теряю часть памяти.

— Э?..

— Пользуясь «Ущербным блаженством», я до какой-то степени забываю того, кто загадал желание, и всех, кто с ним связан. Фактически, я почти ничего не помню. Я не помню ни семью, ни друзей. Я только помню, что пожелала этого по собственной воле.

— Какого?..

Это чересчур жестоко.

— …Но это значит, что ты забудешь про Кадзуки Хосино, когда применишь свою «шкатулку» на меня?..

Она ничего не ответила.

Наверняка — потому что я была права.

— …Не понимаю! Зачем тебе заходить так далеко всего лишь ради меня? Ты даже готова потерять воспоминания о дорогом тебе человеке, зачем?..

— Это мое дело. Как я уже сказала, тебе волноваться не о чем.

— Ни за ч-…

— Ты такая же, как я, — перебила она. — Я не хочу, чтобы ты была несчастна. Я не смогу это принять. Ты думаешь, я вообще стала бы «шкатулкой», если бы не обращала внимания на такие вещи?

И вот ради этого она готова пожертвовать драгоценными воспоминаниями?

Просто безумие какое-то. Безумие, но…

Именно поэтому она смогла стать таким совершенным созданием.

Если таким способом я смогу избежать ада и если она этого хочет — я должна принять ее предложение.

— Одолжи мне телефон, пожалуйста.

Мария Отонаси кивнула и протянула мне мобильник Кадзуки Хосино.

Я заметила, что в списке исходящих вызовов был мой номер. Думаю, они пытались связаться со мной по этому номеру.

Но этого недостаточно, чтобы связаться с ней.

Я тоже пыталась достать ее по этому номеру, но она не брала трубку. И сама она не с моего номера мне звонила.

А с номера Юхэя Исихары.

Я набрала номер. Несколько секунд спустя…

— Алло?

…Рико Асами взяла трубку.

5 мая (вторник) 21:42

Когда я заполнил табличку, которую мне дал Миядзава-кун 2 мая, у меня получилось вот что.

Три оставшиеся ячейки — «10–11», «21–22» и «22–23» — это время, которое принадлежит [Кадзуки Хосино] сегодня. Если я сегодня не остановлю «Неделю в трясине», количество блоков [Кадзуки Хосино] сократится до нуля.

Сейчас 21:43. Иными словами, до 23:00 у [Кадзуки Хосино] остался один час и семнадцать минут.

За это время мы должны сделать все, что в наших силах.

Все приготовления завершены.

[Рико Асами] связалась с «Асами-сан». «Асами-сан» приняла наше предложение о встрече и назначила место и время.

И вот Рико Асами перед нами.

Местом, которое предложила «Асами-сан», была наша школа. Там есть, конечно, сигнализация, но она не срабатывает при перелезании через забор.

Из-за Золотой недели школа была пуста.

Лишь она стояла посреди пустынного школьного двора.

— Как вы думаете, почему я решила встретиться с вами?

Как и ожидалось, этот шепот был совершенно не похож на ее обычный стиль общения.

— Я ведь знаю цель Марии-сан. Вы пришли, чтобы не дать мне покончить с собой и украсть мою «шкатулку», да? Но, хоть это и неудобно мне, я согласилась с вами встретиться. Знаете, почему?

Асами-сан, казалось, не могла сфокусировать зрение на чем-либо.

— Я хотела еще раз увидеться с тобой, последний раз. Я хотела увидеть человека, которым восхищалась; человека, который добился того, чего не смогла добиться я: создать совершенную себя.

— Ты ошибаешься, — решительным голосом перебила ее Мария. — Ты хочешь, чтобы я остановила тебя, не дала совершить такую глупость, как отбросить собственную жизнь.

Рико Асами выслушала Марию молча.

Потом уголки ее губ чуть приподнялись.

— Боюсь, эти избитые фразы на меня не действуют. Какая жалость… Я не хотела, чтобы ты говорила такие болезненные вещи.

— Пфф, ну и зачем ты тогда с нами встретилась? Думаешь, я не вижу, что тебе страшно умирать?

— Скорее, ты моя страховка.

— …Страховка?

— Когда я заметила, что боюсь самоубийства, я подумала, что ты убьешь меня.

Рико Асами говорила совершенно безразличным тоном.

— …

Почему? Почему этот разговор — так меня б е с и т?

Я должен испытывать совсем другие чувства. Тревогу, страх, сочувствие — это было бы куда естественнее. А я ощущаю раздражение — почему?

Я думал и думал — и понял.

…О нет, не может…

— Асами-сан.

Я, видимо, понял это, сам того не осознавая. Что ж, ничего удивительного, что я раздосадован! Этот п у с т о й т р е п абсолютно бессмыслен, не так ли?

— Ты встречалась с Миядзавой-куном во время «Недели в трясине», да?

Асами-сан медленно кивнула в ответ на мой внезапный вопрос.

— Пытаясь заставить нас поверить, что остановить «Неделю в трясине» невозможно, Миядзава-кун солгал нам, что «владелец» мертв. Он хотел заставить меня сдаться, чтобы «Неделя в трясине» спокойно сработала до конца.

— …И?

Асами-сан пригласила меня продолжить; я кивнул.

— Наверняка Миядзава-кун был уверен, что мы не сможем тебя найти. Но ты жива. Тогда откуда у него эта уверенность?

Асами-сан, лишь мгновение поколебавшись, ответила:

— …Потому что я пообещала ему, что спрячусь, когда встретилась с ним. Поэтому брат…

— Почему?

Я оборвал ее и спросил.

– Е с л и т ы г о т о в а п о к о н ч и т ь с с о б о й, ч т о б ы о с т а н о в и т ь «Н е д е л ю в т р я с и н е», — п о ч е м у т ы с г о в а р и в а е ш ь с я с М и я д з а в о й — к у н о м, к о т о р ы й п о м о г а е т [Р и к о А с а м и], к о т о р а я ж е л а е т, ч т о б ы «ш к а т у л к а» с р а б о т а л а?

Она хранила молчание.

— Тебе не кажется, что тут некоторое противоречие?

— …Тебе не понять моего конфликта, Кадзуки Хосино.

Я этого больше не выдержу. Я не выдержу больше этой ненависти.

— Это отвратительно! Оставь уже этот дурацкий стиль разговора!

— …Так я говорила изначально. Ты об этом, думаю, не знаешь, но со средней школы…

— Может, прекратишь наконец клоунаду? Ты ведь все равно не хочешь прятаться, раз уж решил вновь перед нами объявиться? Поэтому

оставь этот тон, «0»!

Мария распахнула глаза и уставилась на Асами-сан — нет, на «0».

С лица Асами-сан исчезло всякое выражение. Ничего от Рико Асами не осталось в этом нечеловеческом лице.

— Ты уже 30 апреля начал это гримасничанье, верно? Твой вкус не просто плох, он ужасен! Если подумать, Асами-сан только мне тогда странной казалась. Харуаки забыл, что она странная, уже наследующий день. Это из-за того, что все, кроме «владельца», не могут тебя запомнить, правильно? Ты ведь заходил к нам в класс вовсе не потому, что там был Миядзава-кун, верно?

Асами-сан по-прежнему слушала меня с бесстрастным лицом.

— Миядзава-кун мог врать, что Асами-сан мертва, только потому, что знал, что в ее теле сидишь ты, «0». Когда нечеловек вроде тебя сообщил ему что-то типа «Я никогда больше не появлюсь» прямо из ее тела, он, естественно, поверил.

Лицо Асами-сан по-прежнему бесстрастно.

— Он, может, и забыл о твоем существовании, но, похоже, не забыл, что в его сестру кто-то вселился. И поэтому единственным спасением для Миядзавы-куна стало осуществить «Неделю в трясине». Вот как ты сделал его [моим] врагом. Вот как ты создал все условия, чтобы [я] и [Рико Асами] могли бороться друг с другом.

Угрюмо глядя на Асами-сан, я закончил свою речь:

— И в итоге ты от души позабавился, наблюдая за мной.

И как только я договорил –

— Ху-ху.

Пустое выражение лица испарилась, и Рико Асами исчезла окончательно.

Нет, тело осталось прежним. Но теперь уже всякому ясно. Рико Асами нет в этом лице. Ни один человек не способен на такую чудовищную улыбку.

— О, тебя действительно стоит похвалить!

«0» хлопнул в ладоши, не снимая улыбки с лица. Он может сохранять самообладание, потому что точно знает: он вне нашей досягаемости, пусть даже мы его раскрыли.

— …Тебе, похоже, весело, «0», — хмуро произнесла Мария.

— Весело? Ху-ху, ну разумеется! Этот случай стоил того, чтобы понаблюдать. Действительно, очень интересно было посмотреть, как Кадзуки Хосино реагирует, когда его тело крадут у него, как он думает, как он страдает! Я не ожидал, что ты так явно определишь [Рико Асами] как «врага» и сумеешь ранить ее. Ху-ху, этот раз был очень коротким по сравнению с предыдущим, но он был действительно шикарен.

— Психопат.

Нанесенное Марией оскорбление, однако, не стерло улыбку с лица «0».

— Ну что ж — я о т д а м в а м э т у «ш к а т у л к у».

Я не смог понять его слова сразу же.

Что он сейчас сказал? Что отдаст нам «шкатулку»? Почему? Мы ведь еще даже не начали договариваться об этом…

— …Что ты затеваешь?

Мария меня опередила.

— О? Может, мое поведение кажется тебе странным?

— Ты хочешь сказать, что твое спокойствие — просто блеф, и теперь, когда мы тебя раскрыли, ты загнан в угол?

— Твой ответ даже приблизительно не похож на правильный. Зачем вообще мне загоняться в угол? …Вот оно что, похоже, здесь у нас недоразумение. Я вовсе не стремлюсь стоять у вас на пути, я стремлюсь наблюдать за Кадзуки Хосино, понимаешь? Я смог более чем достаточно насладиться, наблюдая за ним в этой «шкатулке». Я уже достиг своей цели. Так что у меня нет причин не отдать вам эту уже ненужную мне «шкатулку».

Теперь и мне стало очевидно. Целью «0» вовсе не было завершение «Недели в трясине». Нет, если бы она отработала до конца, это, скорее…

— Ах!..

— О, похоже, ты заметил, хоть я и не говорил об этом ничего. Какая жалость.

Говоря это, «0» улыбался. Ему явно доставляет удовольствие видеть мое бледное лицо.

— Вот именно; «шкатулка», которую вы называете «Неделей в трясине», не должна была осуществиться изначально. Рико Асами — очень забавный человек, правда. Но я н и з а ч т о б ы н е п о ж е р т в о в а л с в о и м л у ч ш и м о б ъ е к т о м д л я н а б л ю д е н и я р а д и т а к о г о м е л к о г о с о з д а н и я. Позволить [Рико Асами] захватить Кадзуки Хосино? Да ни в коем случае.

«0» хихикнул.

— Так что неважно, нашли вы меня или нет, все равно я отдал бы вам «шкатулку» в конце концов. В этом ничего странного нет.

Я рассматривал [Рико Асами] как врага, пытаясь вернуть самого себя.

Ради этого я причинил [Рико Асами] боль, заставил ее страдать. Я даже вовлек Миядзаву-куна. И даже предал Марию.

И все же,

несмотря на это,

— Все было зря.

В конечном итоге я всего лишь танцевал под дудку «0»?

Если так, в чем был смысл этой недели…

— Все было не зря.

При этих словах я машинально взглянул на нее.

Заявившая так Мария вызывающе ухмылялась, глядя на «0».

— Что ты имеешь в виду?

— Не можешь понять? Цель Кадзуки — сохранить свою повседневную жизнь. Вполне естественно, что он отдает всего себя, чтобы достичь этой цели. Вот почему ничего бы не изменилось. Даже если бы он догадался, что ты не собираешься доводить «Неделю в трясине» до конца, он все делал бы точно так же.

— Почему? — с любопытством спросил «0».

— Это же очевидно, — ответила Мария, словно издеваясь над «0». — Н и в к о е м с л у ч а е н е л ь з я п о л а г а т ь с я н а ч т о — т о с т о л ь н е н а д е ж н о е, к а к т в о й к а п р и з.

Ааа, понимаю. То, что он отдает мне «шкатулку», — не более чем каприз; он просто решил, что «такая концовка будет самой занятной».

Я бы ни за что не положился на что-то подобное и не отказался от борьбы. Даже если бы все оказалось зря, я все равно изо всех сил старался бы найти выход из этой «шкатулки».

— Понятно. Но оставим в покое Кадзуки Хосино; для тебя-то это точно пустая трата времени. Ведь эту «шкатулку» нельзя будет использовать второй раз.

— Что за примитивное мышление, прямо смешно. Твое появление позволило мне сделать как минимум один шаг вперед. Потому что ты подтвердил, что я и дальше буду натыкаться на «0» или на «шкатулки», если останусь рядом с Кадзуки.

— Хм?..

«0» притворно выпучил глаза.

— Ты серьезно?

На лице Марии отразилось удивление.

— Эй, я уже прожила целую жизнь, гоняясь за «шкатулкой». Почему мои слова вызывают у тебя сомнение?

— Нет, я вовсе не об этом! На твою глупость мне наплевать. Я спрашиваю, имеет ли какое-то значение то, что ты сможешь натыкаться на меня, если будешь с Кадзуки-куном.

Мария распахнула глаза. Лицо ее медленно побледнело.

— Ты не заметила… или, скорее, просто не задумывалась? — с улыбкой произнес «0». — Это подтверждение не имеет смысла. Т ы в е д ь в с е р а в н о с о б и р а е ш ь с я о с т а в и т ь К а д з у к и — к у н а, в е д ь т а к?

Ч… то?..

— Н-не говори ерунды!

— Ху-ху, разве это бледное личико — не лучшее доказательство того, что я говорю правду? Знаешь, Кадзуки-кун? Она собирается позволить [Рико Асами] воспользоваться ее «шкатулкой»!

— «Ущербным блаженством»?..

Я уже дотрагивался до этой «шкатулки», и я знаю. Я видел морское дно, и я знаю.

Позволить кому-то воспользоваться этой «шкатулкой» — абсолютное табу. Даже я знаю, что пользоваться ей — чудовищная ошибка.

— Если она это сделает, то забудет о тебе. А лишившись этих воспоминаний, она, несомненно, уйдет от тебя.

— От… откуда ты знаешь!

— Потому что так всегда получается, когда кто-то пользуется ее «шкатулкой».

Я невольно взглянул на Марию. При виде того, как она кусает губы, я понял: он говорит правду.

— Почему ты хочешь воспользоваться «Ущербным блаженством»?..

— …Разве я не говорила? Я не могу смириться с неизбежным несчастьем, которое ожидает Рико Асами.

И ради этого ты согласна отбросить собственные желания?..

Ааа, понятно. Она всегда была такой. Она даже собственную жизнь может отбросить, если это понадобится, чтобы спасти другого.

— Я «шкатулка». Я не человек. Я должна существовать, чтобы спасать других. Да, и поэтому –

Мария вернула себе уверенный вид и четко произнесла:

– …я о с т а н у с ь А е й О т о н а с и.

Но где в этих словах чувства [Марии Отонаси]?

«…никогда больше не выпускай меня из виду».

Разве не это были истинные чувства Марии? Разве не это были истинные чувства девушки, которая не может больше выносить одиночество?

Это просто неправильно. Игнорировать свои собственные чувства — неправильно.

Но я не могу так вот взять и сказать ей, что это неправильно. Я ведь не знаю, откуда взялась эта ее решимость, и я не могу ей так просто возразить.

— Мария.

Я могу лишь произнести это имя, которым лишь я один могу ее звать, и противопоставить ей мои собственные чувства.

– Я н е х о ч у э т о г о.

Лицо Марии чуть напряглось.

— Я совершенно не хочу, чтобы ты забыла меня и исчезла!

— …Кадзуки.

— Это жестоко! Ты говорила мне, чтобы я не выпускал тебя из виду, а сама собираешься выпустить из виду меня! Это просто жестоко!

Услышав мой крик, Мария уткнулась взглядом в землю и закусила губу.

— …Но если я этого не сделаю, Асами…

Я с силой ухватил Марию за руку, заставив ее замолчать. Она уставилась на меня во все глаза.

— С Асами-сан все будет в порядке.

— …Откуда ты знаешь?

— Я верю в кое-что, во что ты, наверно, не можешь поверить и что тебя раздражает.

Я сжал руку сильнее.

— Я верю, что нет такого отчаяния, которое нельзя вылечить повседневной жизнью.

Я вдруг заметил, что ее пальцы тоньше, чем я думал. Нет, не только пальцы. Все тело Марии очень хрупкое. В отличие от ее характера.

— Поэтому с Асами-сан все будет хорошо, даже если «Неделя в трясине» будет уничтожена. Не может быть, чтобы ее ждало только отчаяние!

— …Ты хочешь, чтобы я в это поверила? — прошептала она.

Я так и думал, что она эту мысль отвергнет.

Я что хочу сказать: она ведь ищет «шкатулку». Она просто не может принять меня, верящего в повседневную жизнь, и одновременно искать «шкатулку», которая повседневную жизнь разрушает.

Но я все равно верю в повседневную жизнь.

— Ей просто надо найти на что надеяться.

— …Что?

— Я согласен, Асами-сан предстоит испытать отчаяние. Но даже в отчаянии можно найти надежду! Как минимум одну надежду я знаю.

— Какую?..

— Есть человек, для которого Асами-сан дороже всего. Разве это не может стать ее надеждой?

Я заметил, что на лице ее проступила слабая неуверенность.

— …Конечно, это сработало бы, но только если бы ничего не было. Но Асами из-за того, что случилось, отправится в тюрьму, и надолго.

— Но даже в этом случае, если эти двое объединят усилия, у них все будет хорошо. Если только они поймут, как они дороги друг для друга, у них все будет хорошо! Или ты не согласна?

— …

— Может, я только воображаю, что понимаю Асами-сан. Есть еще час, принадлежащий [Рико Асами]. Ты еще можешь убедиться в ее чувствах, прежде чем принять решение! …Нет, просто убедиться мало — пожалуйста, помоги ей найти надежду. Я уверен, надежда есть.

Я стиснул ее руку еще чуть сильнее.

— Ты правда можешь принести ей реальное счастье, не иллюзорное!

И с этими словами я разжал пальцы. Мария не отводила взгляда от своей руки.

— …Эмм, сейчас ведь Золотая неделя, да?

Услышав мои неожиданные слова, Мария подняла голову и изогнула бровь.

— Из-за этого всего нам некогда было насладиться выходными, правда? Но, это, завтра тоже выходной, так что, эмм…

Я закрыл глаза, собрал всю свою решимость и сказал:

— Так что, эмм… давай завтра сходим куда-нибудь. Эээ… точно, давай вместе поедим клубничный торт. Ты говорила, ты его любишь, верно?

Мария широко раскрыла глаза. Она по-прежнему была вся напряжена, но сейчас ее щеки чуть смягчились, как будто это напряжение было ненастоящим.

— Ха-ха… что ты сейчас сказал?

— Т-ты не хочешь?

— …Это будет означать, что ты каждый день Золотой недели проводил со мной, ты в курсе?

— Э? И что, с этим какие-то проблемы? — переспросил я, склонив голову набок. Мария почему-то неловко улыбнулась.

— Проехали.

— Мм? Ну так что, обещаешь?

Обещание.

Когда я произнес это слово, ее губы вновь выпрямились в линию.

Мария опустила голову, размышляя о смысле подобного обещания. Наконец она открыла глаза. Рот ее теперь был расслаблен; приподняв уголки губ, она произнесла волнительно, но мягко:

— Обещаю. Я о б е щ а ю т е б е з а в т р а, в к о т о р о м м ы с м о ж е м с п о к о й н о н а с л а д и т ь с я к л у б н и ч н ы м т о р т о м.

Да, теперь мне не о чем больше тревожиться.

Я спокойно ждал последнего переключения.

5 мая (вторник) 23:00

Ничего не закончилось.

Мария Отонаси пообещала, что я никогда больше не переключусь в это тело, — но ничего не закончилось.

Я почему-то стояла посреди школьного двора, но вокруг не было ничего, кроме тьмы. Я знаю, что школа совсем рядом, но ничего не вижу. Ничего. Ничего рядом нет.

Лишь я и Рико Асами стоим друг перед другом.

Ничего не понимаю. Что происходит? Куда делась Мария-сан?

— Давно не виделись, — раскрыла рот стоящая передо мной Рико Асами.

Я приподняла бровь. Что-то не так?

— Ху-ху, похоже, ты не узнаешь меня в таком виде. Я «0»!

— Э?

Явно другой тон голоса, чарующая улыбка, на какую я никогда не была способна. Да, правильно, этот человек — действительно «0».

— А почему ты тут в виде Рико Асами?.. И где Мария-сан?..

«0» на мой вопрос лишь улыбнулся и молча подошел ближе. От него исходила какая-то мощная аура; я инстинктивно шагнула назад.

— Кадзуки Хосино сказал, что даже в твоей повседневной жизни есть место надежде!

С этими словами он протянул ко мне руку. А затем запустил пальцы мне в рот.

— А-гг?..

— Хотя быть ее там не может.

Пальцы Рико Асами забегали у меня во рту. От моей слюны они намокли. Эта слюна на ее пальцах на вкус была, как раздавленное насекомое.

— Потому что ты так легко чувствуешь вкус самой себя, — продолжил такой похожий внешне на меня «0», — и э т о — в к у с г р я з и.

…Да, это правда на вкус как грязь.

Горько, невыносимо горько — не могу больше терпеть. Хотя это вроде бы тело Кадзуки Хосино, грязь начала распространяться, медленно, словно вирус. Мое тело становится черным. Оно окрашивается в цвет греха. Грязная грязь переполняет меня, оскверняет меня.

«0» вытащил пальцы у меня изо рта. Я упала на колени. Грязь внутри меня колыхнулась.

— Твое отвращение к самой себе неизлечимо. Тебя… — и меня едва не стошнило, когда он произнес следующее слово, — …человек, которого ты ненавидишь больше всего. А значит, грязь внутри тебя так и останется навсегда.

«0» положил руку мне на плечо. Я подняла голову и увидела лицо Рико Асами, которое совершенно не хотела видеть.

— Не может быть никакой надежды, если ты даже от собственной грязи избавиться не можешь.

Это-то я знаю.

Не найти мне счастья в повседневной жизни, никак. До сих пор его не было. Так почему должно появиться сейчас, когда я запятнана преступлением?

Рико Асами больше нет.

— Н е п р а в д а.

Я обернулась на донесшийся сзади голос, все еще стоя на коленях.

Там, тяжело и часто дыша, стояла Мария Отонаси. А рядом с ней — брат. Брат, для которого я больше не сестра.

— Ты управилась быстрее, чем я ожидал.

— Какого черта ты это делал с [Рико Асами], «0»! — яростно выкрикнула Мария Отонаси.

— Ху-ху… я, знаешь ли, предпочел бы, чтобы ты и Кадзуки Хосино расстались. Я всего лишь чуть подтолкнул ее, как мне удобнее. …Ну что, нашла что-нибудь, что могло бы дать ей надежду?

— Нашла, — ни секунды не колеблясь, кивнула Мария Отонаси.

Выражение лица «0», однако, осталось прежним.

— Рико.

Меня позвал брат. Ужасно странное ощущение.

Понимаю… это ведь первый раз. Брат назвал меня по имени впервые с тех пор, как я забралась в это тело.

— …Что за явление в такой поздний час? Ты ведь больше не считаешь меня своей «сестренкой», не так ли?

— Ты ведь наконец осознала себя Рико Асами, правда? Если так, то это все меняет. Я могу звать тебя «Рико Асами».

Поскольку я ничего не ответила, брат продолжил.

— Скажи, что ты сейчас собираешься делать? «Неделя в трясине» будет уничтожена. Ты снова станешь Рико Асами. Мы с тобой будем разделены. Что ты тогда будешь делать?

— Я воспользуюсь «шкатулкой» Марии-сан!

— Асами. Прости, но я беру свои слова обратно.

— Э?..

Я машинально кинула взгляд на Марию Отонаси.

— Когда я выслушала Миядзаву, я передумала. Я не позволю тебе воспользоваться этой «шкатулкой», — прямо заявила она, не выказывая ни малейших признаков стыда из-за того, что нарушила обещание.

Нет, все ведь ясно! Конечно, она осознала, какая глупость — терять память всего лишь ради меня.

— Тогда я умру!

Абсолютно естественный ответ. Конечно, это лучшее возможное решение сейчас.

Брат нахмурился и выплюнул:

— Ты думаешь, [Рико Асами] принадлежит тебе одной?

— …Э?

Я Рико Асами. Значит, я принадлежу мне. Разве не так?

— Почему ты так удивлена? Ты принадлежишь себе? Да ни фига! — заявил брат, с пораженным видом глядя на меня. — Ты принадлежишь еще и мне! И не только мне. Ты и Марии Отонаси принадлежишь, и Кадзуки Хосино. Поэтому, чтоб ты знала, — и он хмуро уставился на меня, — я н е п о з в о л ю т е б е у м е р е т ь п о с о б с т в е н н о й п р и х о т и!

Не понимаю.

Не понимаю, почему брат говорит мне все это с таким ласковым лицом.

— Тогда как же простится мой грех?.. Я даже умереть не могу?! Два человека погибли по моей вине. Я должна…

— Рико, — остановил меня брат.

— Это и есть главная причина, почему я решила не дать тебе воспользоваться моей «шкатулкой». Я все неправильно понимала. Ну, Миядзава, наверно, сознательно об этом молчал, но я все не так понимала.

И затем Мария продолжила:

— В е д ь э т о Р ю у М и я д з а в а у б и л т е х д в о и х, в е р н о?

…Нет. То есть да, сделал это брат. Но я знала, что так будет, когда позвала его на помощь. Брат просто понял тогда мое желание и выполнил его.

А значит, этот грех на мне.

— Не пойми меня неправильно, Рико! Я не убил их «от твоего имени». Я ненавидел их. Я презирал их. Я просто не смог сдержать чувства.

Это ложь.

Конечно, он их ненавидел. Но одного этого недостаточно, чтобы он сделал то, что сделал. Он пересек черту, потому что хотел освободить меня. Именно я послужила спусковым крючком.

— Я подумывал сбежать вместе с тобой. Но это нереально. Мы еще несовершеннолетние, мы не сможем жить в бегах. И даже если бы смогли — вряд ли мы были бы счастливы, все время убегая.

Брат криво улыбнулся и продолжил:

— Поэтому я решил явиться с повинной. Я докажу твою невиновность. Это лучшее решение, которое я могу принять.

Брат хочет снять с моих плеч весь мой грех и забрать его с собой в тюрьму.

— …Зачем ты, ради меня, так…

— Не вынуждай меня это говорить!

Совершенно не понимаю. Почему? Мы, конечно, брат и сестра, но все же мы разные люди. Он ничего не выигрывает, делая что-то ради меня.

Брат достал из сумки какую-то вещь и протянул мне.

Я молча взяла это в руки. Смутно знакомое ощущение. Я взглянула на это «что-то», которое взяла.

— …Ах, — вырвалось у меня.

Разве он не был разодран? Разве не было уничтожено все, что мне дорого?

— Я его отмыл, заново набил ватой и зашил. Вот и все. Конечно, он не похож на нового, но он, можно сказать, починен, верно?

Плюшевый заяц.

Мягкая игрушка, которую мне подарил брат, выигравший ее в игровые автоматы.

— А, ах…

Я опустилась на колени. Изо рта моего вырвался невольный крик, из глаз полились слезы. Эти слезы вымыли из меня немножко грязи. …Не всю, конечно. От всей этой грязи я не избавлюсь никогда… но часть ее действительно вымылась из меня.

Может быть,

может быть…

— …Брат.

Может быть, мне вообще не надо было просить «шкатулку» исполнить мое желание. Может быть, я просто не замечала.

Потому что я уверена —

…мое «желание» давно уже сбылось.

— Прости меня, брат. Это все я виновата, прости меня.

Из-за того, что я этого не замечала, брату пришлось расплачиваться за меня. Если бы я ценила себя, исход был бы другим.

— Теперь моя очередь спасти тебя, брат.

Я медленно стерла слезы и встала. Брат смотрел на меня слегка удивленно.

— Я спасу тебя от страданий… Я буду ждать тебя. Я буду ждать, пока мы снова не сможем быть вместе.

Голос мой дрожал, и улыбалась я с трудом, но все же я выговорила отчетливо:

— Я буду ждать тебя как Рико Асами.

Брат на секунду застыл на месте, широко раскрыв глаза; потом его лицо медленно расслабилось.

Глаза его светились жизнью — совсем не так, как вчера.

— Знаешь? — улыбнувшись, произнес брат. — «Я не успел». Я всегда так считал. Но, может… может, я тогда успел как раз вовремя.

Нельзя сказать, что этот исход меня полностью удовлетворяет. И я, и брат — мы оба наверняка будем ненавидеть свое прошлое до самой смерти.

Однако нам удалось найти для себя цель в жизни.

Несомненно, нам это удалось.

Мария Отонаси, все это время следившая за нами молча, улыбнулась и кивнула.

— Значит, я смогу сдержать слово, которое дала Кадзуки.

Тут ее улыбка исчезла, и она хмуро уставилась на «0».

— Теперь отдавай «шкатулку»!

«0» кивнул, не переставая улыбаться.

Итак, моей «шкатулке», «Неделе в трясине», приходит конец. «0» приложил руку к своему глазу, то есть к глазу Рико Асами. Я ощутила прикосновение к моему глазному яблоку. Хотя касаются не меня, я все равно чувствую.

«0» запустил руку в глаз, словно желая вытащить его из глазницы. Не в силах терпеть адскую боль, я негромко застонала и зажмурилась. Больно! …Но хоть мне и правда больно, я думаю, это так и надо. Я чувствую, что так и надо. Поэтому я терпела боль, хотя чувство было такое, словно расплющивается мое собственное глазное яблоко.

Затем боль прекратилась. Я вновь взглянула на «0».

Он закончил. Мой глаз остался цел, а в руке у «0» лежала маленькая черная «шкатулка», похожая на пулю.

— Быть может, это и есть подтверждение слов Кадзуки Хосино, что «нет такого отчаяния, которое нельзя вылечить повседневной жизнью»?

— …Для этого случая — возможно.

— Ху-ху… понятно. У тебя нет иного выхода, кроме как говорить так. Это ведь отрицание твоего существования как «шкатулки». Кадзуки-кун иногда говорит очень жестокие слова.

Мария Отонаси кинула на «0» сердитый взгляд и резким движением выхватила «шкатулку» у него из руки.

— Теперь я смогу быть вместе с Кадзуки. Сейчас мне ничего больше не надо.

— Тебе не кажется, что ты просто тянешь с решением? Ты все еще не решила, вернуться и стать, как прежде, [Марией Отонаси] или остаться [Аей Отонаси]?

— Что за дурацкий вопрос.

Мария Отонаси неотрывно смотрела на «Неделю в трясине» у себя в руках. Она закусила губу, словно от ненависти к «шкатулке».

— Ответ давно уже известен.

— А, ну хорошо, — скучным тоном ответил «0», явно оставшийся равнодушным к этим словам.

— Я «шкатулка», — заявила она и прекратила кусать губы. — Я н е м о г у в е р н у т ь с я к с е б е т е х в р е м е н, к о г д а я н е б ы л а е щ е «ш к а т у л к о й».

Такой волевой взгляд.

Взгляд создания, которым я восхищалась все это время.

— Так что лучше всего сохранять себя такой, какая я сейчас. Можешь считать, что это означает «выбрала остаться [Аей Отонаси]».

— Т о г д а п о ч е м у т ы о с т а е ш ь с я с К а д з у к и Х о с и н о?

— …

Она не отвечала.

— Это ведь для тебя довольно неудобно. Ты ведь именно из-за этого предложила Рико Асами воспользоваться твоей «шкатулкой», верно?

— …Совершенно не понимаю, о чем ты.

— Ху-ху, ты явно до сих пор в плену того мира повторов. Эта Касуми Моги — опасная соперница для тебя, ты не находишь?

— …Пфф.

Она вновь взглянула на «шкатулку» и покатала ее между ладонями.

— …Я же уже решила. Давно. И все-таки этот Кадзуки заявляет, что, мол, «я не хочу этого»!.. — еле слышно пробормотала она, и на короткое мгновение на лице ее проявилась горечь.

Но выражение это она стерла сразу же. И вновь у нее лицо совершенного создания, которое я считаю прекраснейшим.

Но я уверена, творец этого создания, когда над ним работал, прошел через боль и страдания.

Интересно, что она, уже воплотившая собственной силой воли «желание» «Недели в трясине», думала про меня и про мою «шкатулку»?

Наконец она закусила губу, взглянула на пулевидную «шкатулку» и…

…с немного печальным видом раздавила «Неделю в трясине».

5 мая (вторник) 23:56

Это пробуждение было совсем не таким, как предыдущие. Я чувствовал себя странно посвежевшим. Вот теперь я осознал, что мое тело действительно было украдено [Рико Асами].

Я открыл мобильник и проверил время.

«23:57»

[Я] существую в том блоке времени, который [Рико Асами] украла у меня в первый же день.

Все закончилось.

Но на то, чтобы проникнуться как следует этим чувством, времени мне не оставили. В меня внезапно кто-то вцепился.

— Э?! А… М-мария?..

Она обнимает меня?

Но только это вовсе не нежное объятие. Меня сдавили, словно пытаясь ко мне приклеиться.

— Ч-чего такое?

Она ничего не ответила.

Поскольку сделать я ничего не мог, я позволил ей обнимать меня, сколько ей хочется. Лица ее я не видел.

— …Скажи еще раз.

— Э?

— Говорю тебе, еще раз скажи «Мария».

— …Эээ, М-мария.

— …Еще раз скажи.

— Мария.

— …

Она молчала.

— Это ты виноват, — заявила она внезапно. — Только не воображай особо. Главное: я остаюсь с тобой, потому что так мне легче встречать «0». Ничего более глубокого тут нет. А ты все время воображаешь непонятно что и делаешь ненужные вещи. Все, что мне пришлось вынести в этот раз, — все было по твоей вине.

— …Я не очень понимаю, но тебе не кажется, что это немного слишком сурово?

— Это чистая правда, балбес.

С этими словами она оттолкнула меня прочь.

Что за насилие теперь?!

Но все-таки она счастливо улыбается.

— Ну что, идем тогда?

— Э? Куда?

— Ты что? Разве ты не обещал вчера, что завтра пойдем есть клубничный торт?

— …Это, ну да, обещал. Но сейчас все еще пя-…

— На часы посмотри.

Я послушно достал мобильник.

«0:00»

День уже сменился, оказывается.

— Я знаю один семейный ресторан, он работает по ночам, и там подают клубничный торт. Идем туда.

— Э, эээ? Д-да не в этом дело… ведь под «завтра» обычно понимают, когда поспал и…

— Кончай придираться по мелочам. Идем скорее.

И Мария потянула меня за руку.

Блин… может, не стоило давать такое обещание? Что-то подсказывает мне, что меня и завтра весь день будут таскать туда-сюда.

…Ну, вряд ли я сильно против, да?

Ведь ничего неприятного тут нет.

Утаскиваемый Марией, я обернулся на двоих, что стояли посреди школьного двора.

Брат и сестра улыбались друг другу, держась за руки.

18 мая (понедельник)

Сминая в руках обертку от умайбо со вкусом говяжьего языка, я оглядел класс. Мои одноклассники уже не особо на меня сердились. В основном они нервничали из-за того, что завтра начинаются промежуточные экзамены.

— Йей, Кадзу-кун!

— Ай!

Коконе, здороваясь, тюкнула меня по голове ребром ладони.

— …Доброе утро.

— Знаешь, я ведь просто гуляла. В Сибуе[9].

— Э?

Внезапно Коконе заговорила с торжествующим видом:

— Я всего лишь захотела заглянуть в Маруй[10] или послушать музыку в HMV[11]. Но, похоже, мир просто не может пройти мимо моей красоты! И мимо моего размера «Е»!

Теперь они еще на размер больше…

Она положила мне на парту модный журнал и ткнула пальцем. Там была фотография улыбающейся Коконе на фоне городского пейзажа.

— Аа, ни фига себе!

Мое восхищение было искренним. Коконе возликовала еще сильней.

— Хо-хо-хо, кстати, за те всего лишь два часа со мной заговорили пять раз, включая попытки флиртануть. Я всех отшила, но потом мне предложили стать моделью… Эхх… общество просто не желает меня отпускать. Ну, и как тебе эта фотка? Как тебе?

— …Это, классная, по-моему?

— Ты тоже так считаешь? И глянь только мой комментарий! «Я просто приняла шнурки от моей парки за наушники и воткнула их в уши!» Шикарный комментарий неловкой девочки-симпатяшки. Настоящая моэ.

— Моэ, точно.

Если я брякну что-нибудь лишнее, это может затянуться надолго, так что я отвечаю коротко.

Тут Коконе недовольным тоном спросила Харуаки, который наблюдал за нами, приопустив веки:

— …Чего, Хару?

— Не, ничего. Я просто сижу и думаю, что хвастаться самой собой — противно.

— …Парни, у которых дома нет ничего, кроме футболок, — вот кто противен.

— Что?! А ну кончай издеваться над моими адидасовскими футболками!

— Я не над Адидасом издеваюсь. А над тобой.

Слушая эту пикировку, я невольно улыбнулся.

Счастливчик я. Ведь моя повседневная жизнь снова вернулась, так что я могу слушать подобные перебранки.

На самом-то деле я был очень близок к тому, чтобы потерять шансы видеть и слышать это все. «Неделя в трясине», может, и развалилась, но все, что произошло в те дни, никуда не исчезло. Мое признание Коконе никуда не исчезло.

Лишь благодаря уму Марии нам удалось вернуть прежние отношения.

Я вспомнил ту рискованную операцию, проведенную в больничной палате Моги-сан.

Это было 9 мая, днем.

Моги-сан сидела на своей белой койке, одетая в пижаму, которую я столько раз видел на фотке в своем мобильнике. Коконе стояла рядом; на сей раз она свои волосы распустила.

Обе сердито смотрели на меня.

Разумеется, я чувствовал на себе эти взгляды, так что сам смотрел на матрас, стараясь не встречаться глазами с кем-то из них. В самом углу моего поля зрения виднелись ноги Марии.

…Это и есть то, что называют «полем брани»?

— Я была бы крайне признательна, если бы получила объяснение, Хосино-кун.

Я сжался, услышав голос Моги-сан, острый как бритва и в то же время холодный.

— Ты признался Коко-тян, хотя твоя девушка — Отонаси-сан? Что все это значит? Я и не знала, что ты такой безбашенный?..

Коконе рассказала о признании своей подруге Моги-сан.

В результате та вызвала нас всех к себе, и вот мы здесь.

— Коко-тян уже рассказала, что ты дружишь с Отонаси-сан… но, судя по тому, что я слышала, я могу сделать вывод, что вы уже встречаетесь, я права?

— Эээ…

— …Если ты с ней встречаешься, почему просто не рассказал всем?.. Я такая дура, что думала, что в последнее время мы стали ближе…

Резкость постепенно исчезла из голоса Моги-сан. По лицу ее пробежала тень.

— Объясняйся давай, Кадзу-кун! — сердито воскликнула Коконе.

— Н-нуу, это… в-во-первых, мы не вст-тречаемся.

— Вы не тыкались друг в друга[12]?! Я вовсе не об этом спрашивала! Как эротично…

— Что за избитая игра слов! Все не так!

— Я тебе больше не верю! Я в шоке, что ты можешь говорить такое при Отонаси-сан! И это несмотря на то, что вы зовете друг друга по имени!

Из-за поднятого нами шума на нас обратились взгляды со всех сторон — все-таки мы были в больнице. Но даже медсестры не решались подойти к нам — лишь следили с почтительного расстояния. …Пожалуйста, кто-нибудь, подойдите и отругайте нас!

Коконе сделала глубокий вдох и с серьезным лицом повернулась к Марии.

— …А у тебя с ним разве нет проблем? Почему ты остаешься такой спокойной, ведь Кадзу-кун мне признался?

— Мм… Это…

В ответ на слова Коконе Мария скрестила руки на груди. Затем кинула на меня быстрый взгляд, и уголки ее губ чуть изогнулись. …У меня плохое предчувствие.

— Беспокойство из-за его признания Кирино. Нет никакого беспокойства, разумеется.

— …Но почему?

– П о т о м у ч т о и м е н н о я з а с т а в и л а е г о э т о с д е л а т ь.

Все в шоке. Включая меня, конечно.

Эммм, что Мария только что ляпнула?

— …Чего? Отонаси-сан уговорила Кадзу-куна, чтобы он мне признался?

— Именно так.

— …К-кадзу-кун, какого черта?! — Хосино-кун, что все это значит?!

Да нет же, я и сам хотел бы это знать.

— Поскольку Кадзуки все равно не способен объяснить нормально, объясню я.

Уголки губ Марии по-прежнему оставались приподняты.

Она явно наслаждается ситуацией…

— Во-первых, я сразу должна сказать: Кадзуки меня отшил.

Коконе и Моги-сан уставились на меня во все глаза. Н-нет, правда, я тоже ничего не понимаю!

— Насколько я помню, он тогда сказал что-то вроде «не нужны мне младшеклассницы вроде тебя».

Да в жизни я бы такого не сказал, ведь правда?!

— Какого… ну и самомненьице! Кадзу-кун, смерть тебе за это.

— Д-даже мне кажется, что это отвратительно, мне кажется.

— Да нет, эээ…

Я хотел как-то оправдаться, но, поскольку не понимал, что затевает Мария, сказать мне было нечего.

— Я не могла так легко принять такой жестокий отказ. Но, в общем… если бы он любил кого-то другого, я бы, конечно, не смирилась, но по крайней мере приняла бы отказ. Поэтому я спросила. Влюблен ли он в кого-нибудь.

— И, и тогда он заявил о своей Л-Ю-Б-В-И ко мне!

— Ну, в общем, да, он долго мялся, но потом назвал твое имя.

Слушая Марию, Коконе медленно заливалась краской, бормоча «э, ээ…» Сидящая рядом с ней Моги-сан, напротив, постепенно зеленела. …Прямо как светофор, типа того.

— Но слушайте дальше; когда я услышала имя Кирино, я сразу не поверила. Потому что, на мой взгляд, они были просто друзьями. И тогда я потребовала у него признаться ей у меня на глазах, и что если он это сделает, я все приму.

— И поэтому Хосино-кун признался Коко-тян… — прошептала Моги-сан; казалось, она вот-вот расплачется. Коконе, все еще красная, кинула на нее тревожный взгляд.

…Эй, Мария, ты что затеваешь?..

— Да, но Кадзуки только что взял назад свои слова, что он влюблен в Кирино.

— ИЭЭЭЭЭЭЭЭЭЭЭЭЭЭЭЭЭЭЭЭЭЭЭЭЭЭЭЭЭЭЭ! — завизжала Коконе.

— Коконе, мы в больнице!

— А ну заткнулся, флюгер хренов!

— …

— Короче. В итоге то, что он любит Кирино, оказалось враньем, которое он состряпал на месте, чтобы избавиться от меня. Но я заставила его признаться, и отступать ему было уже некуда.

— Ммм… вроде поняла. Но… но, но! Я все равно думаю, что это свинство по отношению ко мне!

— Разве это не показывает, насколько он тебе доверяет? Разве он не был уверен, что ты, его хорошая подруга, простишь его, если он извинится?

— Ммммммм…

— А может, он даже был не против, если бы ты его вдруг поняла неправильно?

— Э?!

Коконе вновь залилась краской.

…Не, ну правда, зачем было добавлять эту ненужную фразу, Мария?

— Но это нисколько не меняет того, что мы впутали тебя во все это, Кирино. Мы с Кадзуки очень сожалеем, что мы это сделали. Прости нас, пожалуйста.

— Я, я очень, очень сильно извиняюсь…

Я наконец-то понял, что мне представился шанс попросить прощения. Щеки Коконе все еще были розоватыми, когда она, прищурив глаза, посмотрела на меня.

— …Ты хорошенько подумал над своим поведением?

— Д-да. Прости меня.

Видя, как я каюсь, Коконе поджала губы и произнесла:

— Ладно! Я тебя прощаю. Но не вздумай это повторить! Я, конечно, привыкла, что мне все признаются, но даже меня можно застать врасплох, знаешь ли! Я так сильно беспокоилась, что мне делать, что я тогда всю ночь не спала!

— Стало быть, ты привыкла к признаниям.

— Ха! С того времени, как я в этой школе, я за год двузначное число набрала! …А, какое это теперь имеет значение! Ты как следует подумал?!

— П-прости. Я как следует…

К Коконе вновь вернулся ее громкий голос, она улыбалась с облегчением.

Коконе тоже хотела, чтобы наши старые отношения вернулись.

Если мы все вместе защищаем и бережем нашу повседневную жизнь, ее не так-то просто уничтожить.

— Ну ладно, я домой пошел.

С этими словами я встал, подмигнул Марии и попытался сбежать. …Сказать по правде, мне хотелось побыстрее свалить отсюда, потому что под этими многочисленными взглядами чувствовал я себя неуютно.

— Погоди минуточку.

— …Что такое, Моги-сан?

— Эмм, эээ… ты отказал Отонаси-сан, верно? Тогда не понимаю, почему вы по-прежнему вместе?.. Вы же правда не встречаетесь?

Голос Моги-сан дрожал.

— Эээ… ну, в общем, да.

Она посмотрела на меня, потом на Марию и, наконец, опустила глаза.

— …Уух, ну смотрите! Меня уже совсем скоро выпишут! Я должна вернуться в школу как можно быстрее. Мне неспокойно… очень неспокойно…

— Н-не бойся, Касуми! Я за ним присмотрю!

Услышав слова Коконе, Моги-сан надулась.

— …Коко-тян. У тебя был очень счастливый вид, когда она сказала «может, он даже был не против, если бы ты его вдруг поняла неправильно».

— Н-неправда!

Моги-сан сердито уставилась на меня; в глазах у нее почему-то стояли слезы.

— Хосино-кун, ты болван!

— Э…

— Ну почему ты понарошку признался Коко-тян, а не мне?!

Ээээ… а что, в этом проблема?

Обеденный перерыв.

Мы с Марией сидели друг напротив друга за столом в школьной столовке. Мария без всякого выражения ела рамэн[13], напоминающий вкусом жвачку.

А ведь она была такой счастливой, когда мы уплетали клубничный торт. Мда, правда, когда я попытался ее сфоткать, она меня крепко стукнула и продолжала есть уже с гримаской на лице.

— Кадзуки, сегодня ты тоже ко мне придешь?

Школьник, сидевший рядом с ней, закашлялся, и рис вылетел у него изо рта.

— Сегодня я собираюсь в библиотеку пойти. Как считаешь?

— Не возражаю.

Я ходил домой к Марии последние два дня. Вовсе не ради развлечения — она натаскивала меня к предстоящим экзаменам; она ведь по-прежнему лучшая ученица школы.

Но все же — второклассник, которого натаскивает первоклашка…

— Мм, но она так и не придет, хех. Ничего не поделаешь, придется мне самой доесть остатки рагу, хоть это и многовато.

— …Оно было вкусное, правда.

— Я не спрашивала твоего мнения.

Голос ее был холоден, хоть я и похвалил ее только что.

— Но все же…

Отправиться в комнату к Марии; если бы «она» услышала наш разговор, уверен, она бы приуныла.

Если вспомнить — «она» всегда обедала вместе с Марией до тех событий двухнедельной давности.

Все почти как прежде. Моги-сан начала дуться на меня в своей больнице, и Дайя со мной по-прежнему не разговаривает, но, думаю, в целом моя спокойная жизнь вернулась.

Но ни Рико Асами, ни Рюу Миядзавы в этой повседневной жизни больше нет.

Золотую неделю нам продлили на четыре дня, так что уроки начались лишь 11 мая. А все из-за того, что в нашей школе учился подозреваемый в убийстве. Мы отдыхали, а директор школы выступал по телеку и чего-то вещал про то, что Миядзава-кун был успевающим и прилежным учеником.

В первый день после каникул здесь творилось нечто. Был такой бардак, что некоторые девушки даже начали плакать; повсюду носились журналисты со своими камерами. Обстановка даже близко не напоминала ту, какой полагается быть в классе.

Но прошла неделя, и все стало, как прежде.

Упоминание имени «Рюу Миядзава» стало для одноклассников негласным табу. Его имя неизбежно ассоциировалось с убийством, а это приводило к нежелательным последствиям. Так что во имя сохранения повседневной жизни даже имени его не позволено было существовать.

Конечно же, я буду помнить Миядзаву-куна. Не смогу забыть. И все же его имя никогда не будет упомянуто в разговорах учеников нашего класса.

Миядзава-кун не вернется больше в нашу повседневную жизнь.

И то же самое относится к его сестре Рико Асами.

Как только о происшествии стало известно, она потеряла свое место здесь. Раньше даже их одноклассники не знали, что Рико Асами — сестра Рюу Миядзавы; но теперь это известно всей стране. Ее фотография и адрес были опубликованы, и ее просто завалили журналисты и обычные любопытствующие, хотя вообще-то она была членом семьи жертв убийства.

Асами-сан ушла из школы раньше, чем мы об этом узнали.

— Кадзуки, что случилось? Ты смотришь куда-то в никуда, — поинтересовалась Мария, прикончив свой рамэн.

— А, не, ничего…

— Ты вспомнил Асами, да? …Боже, одни девчонки на уме.

— Только не говори об этом с таким намекающим видом…

Глядя, как я засмущался, Мария радостно улыбнулась. Теперь я точно уверен. Она — сверхчеловек. Хотя нет, это я знаю уже давно.

— За Асами можно не волноваться. Да ты и сам это знаешь, верно? — сказала Мария с улыбкой.

Я в ответ тоже улыбнулся и кивнул.

Да, я за нее не волнуюсь.

Я достал мобильник и открыл последний по дате голосовой файл.

«Доброе утро, Кадзуки Хосино-кун. Или следует сказать «добрый день»?»

В точности такое же приветствие, как то, первое. Только голос теперь принадлежал девушке, а не Кадзуки Хосино.

Голос Рико Асами.

В свойствах файла значится время создания — 6 мая, 2:00. Как раз когда мы с Марией вышли из семейного ресторана. Не знаю, когда именно Мария сперла у меня телефон, но она вручила его Асами-сан по собственной инициативе.

Чтобы та могла оставить мне это сообщение.

«Что же мне тебе сказать? Может быть: прости за все неприятности? Если, чтобы заслужить твое прощение, достаточно слов, я скажу столько, сколько ты захочешь. Но, думаю, это невозможно. Ты не простишь меня, я зашла слишком далеко».

Это совсем не так. Вечная обида ведь только мешает повседневной жизни.

«Грех брата тоже, думаю, ему никогда не простится, какое бы наказание он ни понес. Он может отсидеть в тюрьме десять лет, двадцать лет, может, даже больше, но, когда он выйдет, его грех все еще не будет прощен. То, что он сделал, хоть и было ради меня, все-таки было неправильно. Уверена, он постепенно ощутит тяжесть своего греха. И я думаю, его сердце разорвется, и не один раз. Но знаешь? С ним все будет нормально! Ведь брат сказал «я успел вовремя», хотя прекрасно знал все это!»

Голос ее звучал радостно, и у меня совершено не было впечатления, что она притворяется.

Несомненно, это были истинные чувства Асами-сан.

«У меня тоже все нормально. Наконец-то я это поняла. И я не заблужусь больше».

Она знала, что ей предстоят тяжелые времена. Она уже тогда знала, что не вернется больше в нашу школу.

И все же она заявила:

«Я — Рико Асами».

На этом сообщение заканчивалось.

Не знаю, какую боль ей предстоит перенести. Но она никогда больше не скажет «я никто».

А значит, у нее все будет нормально.

Я уверен.

Асами-сан никому не сказала, куда отправляется, — даже Марии. Так что слух, который до меня донесся несколько раз, не основан ни на чем.

Если верить этому слуху, Рико Асами живет и работает на ферме где-то на Хоккайдо.

Надеюсь, что это правда. Надеюсь, там она создает место, куда сможет вернуться Миядзава-кун.

Может, я оптимист, если думаю, что ей это удастся. Но все же — я могу верить.

Я могу верить, что они снова вернут себе жизнь, в которой будут весело смеяться, стоя рука об руку.

— А, так ты с Отонаси.

Услышав эти слова, я вновь спустился с небес на землю. Я поднял голову к обладателю этого голоса, по которому скучал.

Передо мной стоял Дайя.

Несмотря на то, что он не разговаривал со мной с того самого дня, когда он меня ударил, сейчас он сел рядом с Марией как ни в чем не бывало.

…Интересно, в чем дело. Может, он хочет помириться? Надеюсь, что так, только вот вряд ли он способен это сказать прямо.

— Кадзуки.

— Д-да?

— Я узнал причину твоего необъяснимого поведения!

Может, ему Коконе рассказала, о чем мы говорили в больнице?

Дайя ухмыльнулся, глядя на обалдевшего меня. Вдруг я заметил кое-что. Раньше у него серьги были только в левом ухе, а теперь одна появилась и в правом[14].

И тут Дайя произнес:

— Ты как-то связан с «0», верно?

Послесловие автора

Здравствуйте, я Эйдзи Микагэ.

Мне очень жаль, что вам пришлось так долго ждать второго тома. Я действительно хотел выпустить продолжение как можно быстрее, ведь из первого тома было непонятно, будет ли оно вообще… Честно, я сам не знаю, почему задержка вышла такой большой.

Кстати, «Эйдзи Микагэ» — это, конечно же, псевдоним. Время от времени меня спрашивают о его происхождении, но поскольку особой причины тут нет, мне всегда непросто отвечать на эти вопросы.

Но, хоть причины и нет, все-таки это стало моим псевдонимом.

Под этим именем меня знают редакторы и другие авторы. Мало кому из них известно мое настоящее имя. Я даже представляюсь «Я автор Эйдзи Микагэ», когда звоню в редакцию! Это создает какое-то щекотное ощущение, если подумать…

Затем я подумал, что все мои драгоценные читатели знают обо мне только имя «Эйдзи Микагэ».

Может, так неправильно говорить, но для читателей «Эйдзи Микагэ» — не человек, а машина для написания книг. От меня требуется лишь одно: писать занимательные книжки.

Я все еще не могу уверенно кивнуть на вопрос, отдаюсь ли я этому занятию весь без остатка. Чтобы стать для моих читателей идеальным автором, мне все еще надо сосредоточиваться лучше. По крайней мере, я частенько так думаю.

Ладно, теперь пришло время для благодарностей.

Спасибо художнику 415 (он же Тэцуо-сан) за фантастические иллюстрации. Когда мы беседовали о втором томе и я сказал «Мария в одном белье и белой маечке надевает на Кадзуки наручники!», вы мгновенно сообщили мне свое мнение: «Ну вы и извращенец». Этого я не забуду никогда.

Мой редактор Кавамото-сан: спасибо вам, что вы не отлипали от меня, пока я писал эту запутанную историю. Это действительно мне очень сильно помогло. Третий том, возможно, будет еще более запутанным, так что вас ждут тяжелые времена, хех! *говорю с таким видом, словно ко мне это не относится*

И наконец, спасибо всем моим дорогим читателям, которые были со мной все это время. Надеюсь, мы встретимся снова, уже в третьем томе.

До встречи!

— Эйдзи Микагэ

Примечания

Эйдзи Микагэ

Я живу в Сайтаме. Как правило, на все встречи я прихожу за час до назначенного времени. Быть одному — очень грустно.

Тэцуо

Мое имя поменялось с «415» на «Тэцуо»!

Однако человек под этим именем остался прежним!

Наилучшие пожелания /^o^\

Версия текста от 09.05.12. Последнюю версию можно найти на http://ushwood.narod.ru/unh/unh.html

День Сёва — первый день японской Золотой недели — недели в конце апреля и начале мая, на которую выпадают несколько праздников. День Сёва — день рождения императора Хирохито (императора Сёва) и день празднования начала периода Сёва в японской хронологии (1926–1989 гг). Другие праздники на Золотой неделе: День Конституции (3 мая), День зелени (4 мая) и Праздник детей (5 мая).
Бэнто — в Японии однопорционная упакованная еда; традиционно включает в себя рис, рыбу
Татами — соломенные маты, которыми в Японии традиционно застилают полы домов. Татами же служат единицей измерения площади застилаемых ими комнат. Размер татами регламентирован: 90х180 см. Соответственно, комната в десять татами имеет площадь 16.2 м2.
Футон — толстый матрас, набитый ватой; традиционная японская спальная принадлежность. Расстилается на ночь, днем убирается в шкаф.
Нетрудно видеть, что в сумме там не 24, а 25. Вопрос, у кого проблемы с арифметикой, у автора или у Рюу Миядзавы, предоставляю решить читателю.
Кеса-гатаме — прием в дзюдо, боковой захват шеи.
Это не опечатка. [Юхэй Исихара] до сих пор говорил о себе в мужском роде, здесь впервые сказал в женском.
Сябу-сябу — блюдо японской кухни: тонко нарезанное мясо и овощи, которые быстро варятся в специальном котле прямо на обеденном столе, тут же макаются в соус и поедаются.
Сибуя (Сибуя-ку) — один из районов Токио.
Маруй — сеть магазинов в Японии, специализирующихся в основном на модной женской одежде.
HMV (His Master's Voice) — известная торговая марка в музыкальной индустрии.
В оригинале здесь игра слов. Кадзуки произнес «цкиаттэ» («встречаться»), но запнулся, и получилось «ц-цкиаттэ», что можно понять как «тыкаться друг в друга».
Рамэн — японская пшеничная лапша быстрого приготовления.
Здесь ошибка у автора. Судя по первому тому (а также по иллюстрациям ко всем томам), все как раз наоборот — изначально у Дайи были серьги в правом ухе. Эта ошибка будет повторяться и в следующих томах.