humor_prose ЕвгенийПантелеевичДубровинe0064f28-2a80-102a-9ae1-2dfe723fe7c7Ну доживи до понедельника ru Busya Fiction Book Designer, Fiction Book Investigator 12.02.2008 http://lib.aldebaran.ru/ OCR Busya 0fa80cf0-29e7-102b-9d2a-1f07c3bd69d8 1.0 Евгений Дубровин «Ну доживи до понедельника». Библиотека «Огонька» № 25 Правда Москва 1982

Евгений Дубровин

Ну доживи до понедельника

С Эльбруса тянуло замороженными фиалками; вокруг грязелечебницы имени Семашко цвели каштаны; целительные «Ессентуки №4» надежно заполняли желудок, не оставляя там места для

2. Библиотека «Огонек» № 25. 17

губительного «Портвейна-72»; шедшие навстречу женщины, освобожденные от домашних забот, несли в руках вместо авосек цветы, как это и положено женщинам.

В общем, жизнь была прекрасна. До полного счастья не хватало только услышать голоса родных. Но двадцатый век предоставил человеку и эту возможность. На углу стоял автомат, который мог всего за пятнадцать копеек перенести тебя за тысячу километров домой.

Я бросил монету, и почти тотчас же услышал голос сына.

– Да…

– Привет, сынок! Как дела?

– А… Это ты… Привет, старик… Какое давление?

– Сто тридцать на восемьдесят.

– Терпимо.

– Конечно! – Нехорошее предчувствие сжало мое сердце. – Так как дела?

– А пульс? – продолжал сын беспокоиться о моем здоровье.

– В норме… Хватанул двойку? – сделал я первое предположение.

Молчание. Только гул тысячекилометрового пространства да щелчки ненасытной утробы грабителя-автомата, глотавшего мои трудовые монеты.

– Две гребанул? Только честно. Я выдержу. Сейчас я в форме.

– Кардиограмму тебе давно делали?

– Только что.

– Хорошая?

– Приличная. Три? Не бойся. Меня тут здорово подлечили.

– Четыре… Две по английскому, две по географии. Бить будешь?

– А как ты сам считаешь?

– Думаю, что за четыре надо всыпать. Только не очень сильно.

Автомат сглотнул последний раз, секунду выжидающе подождал и, намертво сомкнув стальные челюсти, перестал дышать.

Я вышел из кабинки. Каштаны возле грязелечебницы имени Семашко были чахлыми и пыльными. Женщины выглядели озабоченными и несли цветы так, как будто это были авоськи. «Ессентуки № 4» вызывали отвращение,и хотелось «Портвейна-72».

Утром врач измерила давление, пощупала пульс и хмуро покачала головой:

– Меньше думайте, больше гуляйте и дышите.

Я едва смог дождаться вечера. Но квартира не отвечала. Жена на работе – это понятно, но куда девался сын? Я кругами ходил вокруг будки, словно прикованный цепью. Пять часов – никого нет, шесть, семь. Пришлось пропустить ужин.

Наконец, в семь тридцать четыре квартира отозвалась.

– Да, – послышался в трубке усталый голос сына. – А, это ты, старик? Здравствуй…

– Ты где был? – сказал я раздраженно. – Звоню три часа. Из-за тебя пропустил ужин!

– Был на собрании по поводу сбора макулатуры.

– Врешь?

– Честно.

– Наверно, мотался на речку!

– Не будем, старик, зря терять время, все равно ведь нельзя проверить.

Это была истинная правда.

– Как дела? – спросил я. – Исправил хоть одну?

– Тебе можно волноваться? У меня упало сердце.

– Опять?

– Да… По истории…

– Как же ты можешь? Даже по истории! Значит, ты просто-напросто не выучил? Это ведь не математика. Если два по истории – значит, не выучил!

– Ну, не выучил…

– А что говорит мама?

– Мама говорит, что сказывается твое отсутствие. Старик, не трать зря монеты. Приедешь – разберешься.

Сын положил трубку. Он был экономным человеком.

Я сбегал в магазин, наменял горсть пятнадцатикопеечных монет и позвонил на работу жене. Жена у меня очень занятый человек, она работает прокурором, но все же я рискнул оторвать ее от важных дел.

– Алле! Вас слушают, – ответила жена строгим голосом.

– Что у вас там происходит? – закричал я. – Почему вы гребете двойки лопатами? Почему ты не наведешь порядок?

– А… это ты… – облегченно вздохнула жена. – А я думала по поводу убийства на Лесной. Как твое здоровье?

– К черту здоровье! Какое может быть здоровье, если конец года, а у вас уже пять двоек!

– Сказывается твое отсутствие, – сказала жена. – Одну минуточку, у меня другой телефон… Кровь на плаще?… Но кровь еще ничего не доказывает! Нет, я не дам санкции! Позвоните попозже, я занята! Алле, извини, дела… Так что ты говоришь?

– Я говорю – пять двоек!

– Да… Это ужасно… Без тебя он стал совсем другим ребенком… Он рассеян, груб, оговаривается на каждое слово. Вчера не пошел на спектакль «Дождь в грозу», а у них это засчитывается как урок истории – и вот, пожалуйста, два по истории. Стала ему выговаривать – так накричал на меня! Мне, говорит, этот «Дождь в грозу» до лампочки!

– Так врежь ему как следует!

– Ты же знаешь… При моем служебном положении это невозможно… Вот когда ты приедешь… Одну минуточку… Я же вам сказала! Кровь на плаще ничего не доказывает! Может, он порезал палец! Сделайте сначала анализ крови! Если кровь окажется группы…

Горсть монет кончилась, автомат отключился, и я так и не узнал, какой группы может оказаться кровь на плаще.

К вечеру давление подскочило еще выше, сердце колотилось, грязелечебница имени Семашко вызывала у меня раздражение, а «Ессентуки № 4» казались самой отвратительной водой на свете. У меня исчезли сон и аппетит.

Поздно вечером, когда я уже лежал в кровати и, глядя в потолок, считал пульс, пришла сестра и сказала, что меня срочно приглашает к телефону междугородная.

Предчувствуя, что случилось что-то непоправимое, я трясущимися руками натянул брюки и в шлепанцах помчался к телефону. Трубка лежала на столе дежурной, зловеще поджидая меня.

– Алле! – крикнул я. – Алле!

– Виктор Степанович? – послышался холодный женский голос, не предвещавший ничего хорошего.

– Да… – прошептал я.

– Извините, что звоню так поздно… и прерываю ваш отдых… К вам невозможно дозвониться. Но обстоятельства сложились таким образом… Или, может быть, вам нельзя волноваться, тогда мы отложим разговор до вашего возвращения.

– Мне можно волноваться, – сказал я невнятным, спрессованным, как валенок, голосом.

– С вами говорят по поручению родительского комитета… Меня зовут Мария Степановна…

– Здравствуйте, Мария Степановна.

– Здравствуйте. Я буду коротка, чтобы не нарушать ваш режим. Сегодня случилась очень большая неприятность. Я звонила вашей жене, но ее срочно вызвали на осмотр какого-то трупа…

– Трупа…

– Нет, нет, труп не имеет, к счастью, к нашей истории никакого касательства.

– Слава богу! – вырвалось у меня.

– Не спешите радоваться, – оборвала меня Мария Степановна. – Дело очень неприятное. Сейчас им занимаются городские инстанции… Ваш сын устроил международный конфликт!

– Международный конфликт? – опешил я.

– Да! С Канадой!

– С Канадой? – Я пошатнулся и машинально опустился на стул, подставленный дежурной сестрой.

Представьте себе! Директор в ужасе… Доложили в роно и выше. Вы меня понимаете? Не знаю, что теперь будет.

– Могут разорваться дипломатические отношения? – На лбу у меня выступил холодный пот.

– Ну, до этого вряд ли дойдет, – несколько успокоила меня Мария Степановна. – Но никто не может знать, чем это кончится…

– Очевидно, мне надо срочно прилетать? – спросил я. – Может, удастся как-то замять… У меня знакомый работает в МИДе… Правда, слесарем, но у него большой вес…

– Это вы решайте сами. – Голос Марии Степановны помягчел. Очевидно, мои связи в МИДе произвели на нее впечатление. – Но, может быть, все и обойдется. Школа, во всяком случае, приложит все силы…

– А в. чем суть? – поинтересовался я.

– Суть вот в чем. К нам в школу прибыла делегация канадских эсквайров. Ваш сын должен был их приветствовать в стихотворной форме на английском языке. Но текст он не выучил, хотя на это отводилось достаточно времени… Вместо стиха он что-то пробормотал невнятно по-русски… Остальные, кто должен был говорить вслед за вашим сыном, растерялись, и весь сценарий полетел в тартарары. Вы меня понимаете? Директору плохо. Сопровождающая комиссия в ужасе. Канадцы ничего не понимают, волнуются. Вы представляете? Завтра все руководство школы вызывают в роно. Вы пока не берите билет. Может, все и утрясется. Я буду держать вас в курсе.

– Да, – пробормотал я. – Очень нехорошо получилось.

– Сказывается ваше отсутствие.

– Но я за многие годы первый раз… Врач сказал…

– Я понимаю. Но тем не менее вы должны влиять и на расстоянии.

Щелчок. Гудки.

Бессонная ночь.

На следующее утро, когда я лежал в углекисловодородной ванне, вошла сестра и протянула мне телеграмму с грифом «Правительственная».

– Это не мне, – сказал я твердо сестре, – я никогда в жизни не получал правительственных телеграмм.

– Вам, – ответила сестра. – Срочно и лично в руки. Распишитесь вот здесь.

Я промокнул о полотенце углекисловодородную руку и дрожащим почерком вывел свою фамилию. В телеграмме было:

«Первый конфликт улажен. Мария Степановна».

Первым моим движением было обрадоваться. Я уже даже начал радоваться, но тут я. обратил внимание на слово «первый» в начале телеграммы. Почему «первый»? Если есть первый конфликт, значит, существуют и другие? И затем – правительственная телеграмма. Что бы это значило?

Я выскочил из углекисловодородной ванны и побежал к междугородному телефону-автомату. Жена тотчас же взяла трубку.

– Товарищи! – сказала она. – Я не верю, что бриллианты, зашитые в подкладку, настоящие! Это попытка направить следствие по ложному пути… Слушаю… А это ты… здравствуй… Как самочувствие? У меня совещание.

– Я получил правительственную телеграмму, – сказал я. – Об инциденте с Канадой я знаю. Что еще случилось?

– Сорван симпозиум по порошковой металлургии.

– Ты это мне?

– Да… Обратите внимание на блеск… Это фальшивый блеск! Я требую экспертизы! Это не тебе.

– Но при чем здесь симпозиум? Разве наш сын ученый-металлург?

– Это у них такая практика по физике. Ты совсем отстал от школьной программы… Обратите внимание, как зашита подкладка… Белыми нитками… Явно зашивал мужчина. Это не тебе… Приезжай скорей. Он совсем отбился от рук… Я уже не могу… Это – тебе…

Я пропустил обед, иглотерапию, кислородный коктейль, но застал сына дома.

– Что произошло на симпозиуме по порошковой металлургии? – спросил я без всякой дипломатии.

– Я им сорвал этот симпозиум, – тоже прямо ответил сын.

– Почему?

– Не успел изобрести собственный порошковый метод плавки металла.

– Почему же ты не успел изобрести… этот самый метод? Молчание. Щелчок автомата, глотавшего монеты.

– Ну, отвечай, почему?

– Сказывается твое отсутствие. Старик, не трать зря деньги. Приедешь – разберешься. Только быстрей приезжай, а то у нас скоро практика в «Детском мире».

– Какая еще практика? – удивился я.

– По труду. Будем торговать игрушками. У меня нехорошее предчувствие.

– Только не расхищай! – успел крикнуть я, как автомат отключился.

Два дня прошли спокойно. Проходя мимо ящика с письмами и телеграммами, я закрывал глаза, а во время прогулки огибал грабитель-автомат за два квартала. Давление спустилось, «Ессентуки № 4» опять стали казаться вкуснее «Портвейна-72», по ночам вместо кошмаров со стрельбой, кровью, трупами и бриллиантами начали сниться красивые девушки.

Идиллия окончилась на третий день. Какой-то услужливый«отдыхающий принес мне в комнату телеграмму.

– Уже сутки у вахтера валяется, – сказал он. – А я не могу спокойно видеть недоставленную телеграмму. Вдруг там смерть или еще что-нибудь важное.

– Вы так думаете? – пробормотал я.

– Я не имею в виду вас, – смутился отдыхающий. – Я так вообще… Может, там день рождения. У вас когда день рождения?

– Четырнадцатого июля, – машинально ответил я, разворачивая телеграмму непослушными пальцами.

Текст телеграммы был следующий:

«По вине вашего сына сгорело подсобное помещение универмага № 4 тчк. Убыток исчисляется одна тысяча тридцать семь рублей сорок восемь копеек. Срочно свяжитесь мною, мои телефоны. Мария Степановна».

– Ну что? – спросил отдыхающий, тревожно заглядывая мне в глаза. – Плохие новости?

– Ерунда, – сказал я. – Небольшой убыток.

– А-а, – разочарованно протянул отдыхающий и ушел, по-моему, недовольный.

Поскольку предусмотрительная Мария Степановна снабдила меня своими телефонами, то через полчаса поисков (убыток исчисляется тремя рублями и сорока пятью копейками) я разыскал председателя родительского комитета.

– А… это вы, Погребенников. Дела очень и очень плохи. Не говоря уже об убытке, который вам придется покрывать, неисчислим тот моральный ущерб, который понесла наша школа в глазах общественности. – Голос Марии Степановны профессионально набрал большие обороты (я уже знал, что Мария Степановна занимает ответственную должность в обществе «Прогресс»).

В другое время я бы никогда не посмел прервать такой строгий, обличающий голос, но урчание голодного автомата, жравшего мои честно заработанные деньги, заставило меня задать вопрос по существу.

– Простите, Мария Степановна, но мне не совсем ясно, как это произошло.

Речь работника общества «Прогресс» оборвалась, как цокот копыт мустанга ковбоя, которого сразила индейская пуля. Видно, Мария Степановна не привыкла, чтобы ее прерывали.

– Это произошло совершенно неожиданно, – сказала Мария Степановна недовольным голосом после некоторого молчания. – Ваш сын хорошо зарекомендовал себя на посту продавца отдела игрушек универмага № 4. Мы даже хотели перевести его на должность врио старшего продавца, но потом вдруг ему пришла в голову странная мысль поджечь в складе нос гадкому утенку. Утенок был из пластмассы и, разумеется, вспыхнул, как факел. Ваш сын отшвырнул его и попал в груду ледяных принцесс. Принцессы сразу же запылали… Затем огонь перекинулся на бронтозавров или морских львов – их не различают даже опытные продавцы.

– Когда приехали пожарные? – спросил я, бросая в пасть автомату последнюю монету.

– К несчастью, пожарные…

Связь прервалась. Очевидно, пожарные приехали не очень-то быстро.

Я побежал в магазин менять десятку. Меня волновал вопрос, что будет дальше. Но когда я вернулся, запыхавшись, к телефонной будке, там стояла очередь. В будку я попал, когда Мария Степановна уже уехала на какую-то лекцию.

Секретарь передала мне ее последние слова:

– Мария Степановна просила сообщить товарищу Погребенникову, что завтра педсовет.

Вопрос о моем дальнейшем отдыхе отпадал сам собой. Только безумец может колоться иглами и глотать кислородные коктейли, когда над ним висит угроза начета в тысячу рублей и решается будущее сына.

Поздно вечером, чтобы не объясняться с администрацией санатория, я выбросил чемодан на клумбу со второго этажа, с видом глубоко удовлетворенного жизнью человека спустился по лестнице и вышел в сад.

Возле клумбы с розами стоял человек, который не может спокойно видеть недоставленные телеграммы и с глубоким изумлением рассматривал мой чемодан.

– Вот до чего долечили людей, – сказал он мне. – Чемоданами уже стали кидаться.

– Извините, это мой чемодан.

Я взял чемодан и быстро пошел к выходу. Отдыхающий побежал было за мной, но потом вдруг остановился и впал в глубокую задумчивость.

Когда я уже был возле ворот, до меня долетел его крик:

– Примите мои соболезнования, товарищ!

…Сына я застал за созданием макета какого-то сложного сооружения, похожего на башенный кран (как потом выяснилось, это была схема пищеварительной системы кашалота). Он был один. Мать срочно вызвали на заседание по поводу ограбления на Малой Сенной.

– Привет, старик, – сказал сын, не отрываясь от схемы пищеварительной системы. – Ну как, поправил здоровье?

– Поправил, – сказал я мрачно. – Снимай штаны!

Сын вылепил из пластилина какую-то кишку, прикрепил ее к другой кишке и произнес:

– Я понимаю, старик, твое желание немедленно начать расправу, но завтра у нас ночная экскурсия в планетарий. Будем смотреть на звезды. Не могу же я смотреть на звезды зареванными глазами? Так что хочешь не хочешь, а придется тебе перенести экзекуцию на послезавтра.

Довод был убедительный, и я согласился повременить с расправой. Тем более, как выяснилось, педсовет перенесли на неопределенное время в связи с возможным посещением школы профсоюзной делегацией Новой Зеландии.

Не удалась расправа и на третий день, так как в школе проходил межрайонный слет юных кактусоводов. Мой сын не был юным кактусоводом, но,оказывается,слет засчитывался как урок по биологии и явка на него была обязательной.

В пятницу вечером сын уехал с ночевкой в пригородное лесничество смотреть, как производят усыпление диких кабанов на предмет их взвешивания и обмера (внеклассное занятие по труду).

В субботу весь класс выезжал на раскопки стоянки древнего человека возле деревни Синютено (дополнительное занятие по истории).

Оставалось воскресенье. Я заранее приготовил ремень, несмотря на то, что накануне позвонила Мария Степановна и сообщила, что слесарь дядя Коля действительно оказался влиятельным человеком и помог уладить конфликт с Канадой. Склад игрушек универмага № 4, к счастью, оказался в антисанитарном состоянии, и возможно, на меня не сделают начет. И вообще ребенок изменился к лучшему: регулярно посещает все мероприятия, воздерживается от эксцессов. Очевидно, сказывалось «наличие моего присутствия».

Тем не менее слово есть слово – экзекуция должна быть проведена.

Но тут выяснилось, что сын забыл проложить на карте и обсчитать трассу от озера Байкал до полуострова Таймыр (вместе с туннелями и мостами. Побеждает тот, кто спроектирует наиболее дешевую и надежную трассу).

– Ничего не поделаешь, старик, – вздохнул сын. – Придется тебе потерпеть до понедельника.

После обеда прошел теплый ливень. Выглянуло солнце, защебетали птицы, небо опрокинулось на тротуары, запах остро тополь. Стало так красиво, что хотелось плакать и смеяться одновременно. Я вышел на улицу. Под нашими окнами в голубой луже плавали белые облака, отражались кусты акации, и казалось, что лужа бездонная. Захотелось, как в детстве, побродить по воде босиком.

Немного поколебавшись, я разулся и залез в лужу.

Ну как же здорово! Прохожие останавливались и смотрели на меня с завистью.

– Пьяный, вот и залез, – утешали они сами себя.

– Эй, сынок! – крикнул я. – Иди сюда! Походим по луже! Знаешь, как чудесно!

На балконе показался озабоченный сын.

– Взрослый, а ведешь себя, как маленький, – заметил он осуждающе. – Ты лучше скажи мне формулу для подсчета площади сечения железобетонной балки.

Я напряг память, но перед глазами лишь мельтешили какие-то обрывки интегралов и корней.

– Не помню… – пробормотал я.

– Как же ты окончил школу? – удивился сын. Я смутился и заспешил из лужи к своим туфлям.