Ася безумно любила своего мужа Леонида. Так, что прощала ему многочисленные романы на стороне… Вот и сейчас она терпеливо караулит благоверного под окнами его новой пассии. И видит, что в той злополучной квартире, кажется, начинается пожар! Она мчится туда – спасать любимого изменника. Но удивляется, застав там лишь смертельно раненную девушку. Наверно, произошла ошибка – и Леонида не было в квартире! Так решает Ася и при помощи брата отвозит умирающую в больницу. А муж, который ни в чем не виноват, оказывается дома… Дальше все происходит, как в криминальном сне: неизвестные похищают Леонида, требуя обменять его на спасенную девушку. Ася мчится в больницу. И узнает, что таинственную пациентку кто-то вывез оттуда…
detective ГалинаРомановаeBookDownloader v0.9.10.30811 by Dmitry Alexandrov aka dimzonВнимание: неверный муж!

Ася безумно любила своего мужа Леонида. Так, что прощала ему многочисленные романы на стороне… Вот и сейчас она терпеливо караулит благоверного под окнами его новой пассии. И видит, что в той злополучной квартире, кажется, начинается пожар! Она мчится туда – спасать любимого изменника. Но удивляется, застав там лишь смертельно раненную девушку. Наверно, произошла ошибка – и Леонида не было в квартире! Так решает Ася и при помощи брата отвозит умирающую в больницу. А муж, который ни в чем не виноват, оказывается дома… Дальше все происходит, как в криминальном сне: неизвестные похищают Леонида, требуя обменять его на спасенную девушку. Ася мчится в больницу. И узнает, что таинственную пациентку кто-то вывез оттуда…

ruru

Галина РОМАНОВА ВНИМАНИЕ: НЕВЕРНЫЙ МУЖ!

Глава 1

Абонент недоступен…

Абонент опять и снова был недоступен.

Неприятный, равнодушный до тошноты голос оператора советовал ей перезвонить позже. Он же не мог знать – этот холодный бездушный голос – о том, что смысла в очередном, двадцатом, наверное, по счету звонке не было. Абонент все равно будет недоступен. Он будет недоступен и через полчаса, и через час, и через сутки. Он будет недоступен, даже находясь в непосредственной близости от нее. Даже тогда, когда его можно будет потрогать руками. Он и тогда будет недоступен и недосягаем, этот абонент, будь он трижды проклят!

Пусть вообще будет проклят тот день и час, когда судьбою было дано распоряжение свести их вместе. ЕГО и ЕЕ…

О, она ловко все подстроила, судьба-злодейка! Виртуозно поработав стрелочником, она застигла их врасплох тем майским вечером на бульваре, пропитанном горьковатой клейкостью тополиных листьев. Она – все та же самая судьба – вдруг сгребла в одну кучу все легкомысленные облака, в бреющем полете скользящие по небу, скомкала их, перемешала и, изрядно встряхнув, низвергла этим двоим – ему и ей – на головы ту самую майскую грозу, что положила начало их нелепым отношениям в их нелепой совместной жизни.

Судьбе заведомо было известно, мерзавке, что они, застигнутые врасплох майским ливнем, непременно побегут сломя голову в поисках убежища. Почему не побежать? Все бежали, и они тоже побежали. Причем бежали каждый сам по себе. Она тем вечером шла от подруги. Он… Он, кажется, просто гулял. А как же еще?! Гулял, конечно. Не высматривал же безмозглых наивных дур вроде нее. Просто дышал свежестью майского вечера.

Ага, побежали они, значит, под восторженное улюлюканье фатальной неотвратимости каждый своей дорогой. Бежали каждый своей, но почему-то почти одновременно вбежали в одно и то же чужое парадное. Едва не столкнувшись, вбежали. Нет, она, кажется, чуть приотстала – мешали каблуки.

В парадном было темно, сухо и очень холодно. Дом был сталинской застройки, с высоченными потолками и толстенными добротными стенами, которые еще не успели прогреться с приходом весны. Она замерзла почти сразу. На ней было платье и кофточка с длинными рукавами. И все это такое стильное, такое тонкое и по-европейски едва осязаемое, что промокло почти мгновенно и, плотно облепив ее тело, теперь больше походило на освежающий компресс, нежели на одежду. Она отошла тогда к окну, пристроила локти на чистый свежевыкрашенный подоконник и, выбивая зубами частую дробь, настороженно прислушалась к тому, что происходит за спиной.

А за спиной ничего не происходило. Парень, которого ей не удалось как следует рассмотреть, продолжал стоять, подпирая стену. Стоял и молчал. Пару раз в парадное входили жильцы, взрывая повисшую тишину громким топотом и хлопаньем тяжелых входных дверей. Затем слышалось гудение добротного старого лифта, и снова наступала тишина.

– В лифте теплее… – вдруг сказал он, не обращаясь к ней. Просто сказал, будто вслух подумал, и тут же повторил: – Там намного теплее.

Ей стоило бы что-то ответить, наверное. Что-нибудь вроде: вы так считаете? Или: да, да, может быть, вы правы… Но посиневшие от холода губы не желали шевелиться. И тогда она просто повернулась и на негнущихся, облепленных тонкой материей платья ногах пошла к кабине лифта.

Он пошел следом, она это мгновенно почувствовала. Не услышала, а почувствовала, настолько неслышно он передвигался. Как хищник, готовящийся к прыжку… Но сил на панику у нее не оставалось. Она так застыла, что внутри, казалось, все покрылось хрусткой корочкой льда и позвякивало легонько при каждом ее шаге. Страха определенно не было. Были в избытке холодное, промерзшее равнодушие и дикое желание согреться. А вот страха… нет, точно не было.

Они вошли в лифт. И она тут же затерлась в угол, не переставая подрагивать. Он стоял к ней спиной и что-то делал там такое с кнопками лифта. Пиджак на его плечах вымок, но на спине оставался сухим. Брюки снизу были сырыми, до коленей. Печальная участь постигла и ботинки. Но в основном он был в выигрыше. Ей досталось куда как больше.

Наконец двери лифта плавно сомкнулись, кабина дернулась и медленно поползла вверх. И вот тут он обернулся и ней…

Лучше бы ему этого не делать никогда! Лучше бы ему вообще никогда не появляться на ее пути! Лучше бы никогда, никогда ей его не видеть и не встречать в этой жизни! Да что там в этой – и на том свете она теперь себе такого счастья не желает!

Она пропала почти мгновенно. И поняла это тоже мгновенно. По судорожно вздрогнувшему сердцу так сразу и поняла: пропала!!!

– Леонид, – представился он, не делая попыток сократить расстояние между ними. – А вы?

«Леонид… Леня… Ленечка…» – Она мгновенно перепробовала на вкус каждое из его имен, забыв назвать себя. Стояла, оторопело рассматривала парня и молчала.

– У вас есть имя? – нетерпеливо переспросил он.

– Имя? Кажется… Кажется, есть.

Называть собственное имя ей ужасно не хотелось по той простой причине, что оно ей совершенно не нравилось. Стоит ей сейчас его назвать, как тут же последует непременное сопроводительное хмыканье. Она этого не любила и даже стеснялась.

– Итак? – Леонид вопросительно поднял совершенную по форме темную бровь.

– Ася…

Хмыканье последовало. Многозначительное такое, сопровождаемое характерным для данного случая вопросом. Она вспыхнула и отрицательно качнула головой:

– Нет, не Клячина! Почему обязательно Клячина?!

– Не кипятитесь, я пошутил. – Он сунул руки в карманы брюк, слегка качнулся на каблуках промокших вдрызг ботинок и улыбнулся ей обезоруживающе и раскрепощенно. – Ася так Ася. Согрелись?

Она не знала. Она ничего уже не знала и не соображала. Согрелась ли она или по-прежнему стучит зубами от холода и приставшей к телу сырой одежды? Хорошо ли ей или плохо? И что она вообще сейчас собой являет? Чучело в мокром платье со спутанными прядями вымокших волос, с размазанной тушью, с посиневшими от холода губами и красным кончиком носа… Важно ли это?! Она даже неловкости не испытывала от того, что, возможно, неважно сейчас выглядит. Обычно это ее очень заботило. Сейчас нет. Она смотрела на него и видела только его, додуматься посмотреть на себя со стороны она не сумела. Потом это не раз служило ей упреком. Не раз…

В тот момент она видела только его – Леонида.

Он был потрясающе хорош собой. Чернявый, мускулистый. Но не мачо, нет. От грубой, первобытной силы мачо в нем не было ничего. Ни самоуверенных жестов, ни понимающих пронзительных глаз, ни повелительного шевеления губами. Утонченный, гибкий и… неподражаемо неповторимый.

Ее возбужденный взгляд охватил его всего как-то вдруг и сразу, охватил и тут же как бы примерил на себя.

Охватил едва уловимый, в меру проступающий шарм и физическую силу, натянувшую пуговицы на груди его сорочки, и еще лицо… Таких мужских лиц она всегда боялась. Оно было не просто красивым – оно было очень красивым. И в тот момент она не знала, что ей со всем этим делать.

Кстати, так не узнала и до сих пор.

Ее Ленечка, ее неподражаемо прекрасный Ленечка так и не определился со своим местом в этой жизни. Не сумел определить и ее на нужном месте рядом с собой. Вот и мыкались они третий год – вроде бы вместе, но и как бы врозь.

Ася страдала. Страдала всем своим любящим сердцем, всей своей измотанной душой. Верила, ждала, надеялась, но… ничего не менялось. Не менялось, а становилось только хуже…

Она натянула на кулак рукав свитера и протерла им запотевшее ветровое стекло «Жигулей». Сидеть в машине с выключенным мотором было малоприятно. Стекла без конца запотевали, ноги подмерзали. Но прогревать машину было нельзя. Шум мотора в два часа ночи под окнами чужой двухэтажки непременно привлечет к себе внимание. А привлекать внимание нельзя. Она должна сохранять инкогнито. Она вышла на след, и ей ни в коем случае нельзя допускать, чтобы ее опять запутали и оставили с носом.

Она наконец-то вычислила своего Ленечку. Пускай ей хоть сотню раз твердят пустые бестелесные голоса, что абонент находится сейчас вне зоны действия сети. Она-то знала, что это не так. Сейчас он как раз в зоне действия, ее Ленечка! Определиться бы еще, что это за действия, и тогда…

Ася вдруг заскулила тоненько и противно. Плакать сил уже не было, да и не хотелось. Она именно заскулила, как забытая всеми, брошенная на произвол судьбы собачонка.

Что с ним? Кто с ним? И почему именно с ним?

Она же здесь, рядом, и любит его, и ждет… Почему он не с ней сейчас? Почему?! Неужели та самая роковая случайность, что заставила ее тогда прижаться к его широкой груди в лифте, так и будет вести ее по этому неправильному пути, которым она идет вот уже третий год?

Окно второго этажа вдруг разорвало ночную темень яркой вспышкой света. Ася занервничала. Света в этом окне не было с половины одиннадцатого. Сначала он исправно горел. Загорелся минуты через четыре после того, как ее Ленька зашел в подъезд. Было это… Да, точно, что-то около десяти. Он зашел в подъезд, а Ася кинулась бегом вокруг дома. Быстро просмотрела оба этажа по периметру. Убедилась, что на втором по-прежнему освещено два окна в центре, а на первом – два боковых. Запыхавшись, вернулась в машину, и вот тут свет и зажегся.

Итак, она не ошиблась. Он посещал именно эту квартиру. Именно квартиру под номером восемь. Это был шестой его визит за минувшие две недели, и она теперь в этом была практически уверена. Ленька ходит в восьмую квартиру.

Обычно он приходил, включался свет и горел часа два-три. Сегодня все пошло по другой схеме: свет горел лишь полчаса. Потом погас, но Ленечка выйти не соизволил. Он оставался там. И вот сейчас… почти в два часа ночи он наконец проснулся. Вопрос – с кем?

Ася пристроила руки на руле, уложила на них подбородок и с тоской уставилась на светящийся прямоугольник окна.

Банальное окно с выкрашенной банальной охрой рамой. Дешевые шторы из ацетатного шелка и крупные цветы по тюлевому полотну. Полное отсутствие вкуса – ну полное отсутствие! – попеняла Ася, вспоминая свою ухоженную до стерилизованного лоска квартирку. Но о вкусах не спорят. Может, он и не замечает подобной нелепости. Что ему в этих шторах? Хозяйка дома, должно быть, очень хороша, раз Ленька ходит сюда раз в два-три дня. Завидное постоянство. Хотя чему удивляться, с ней лично он встречался примерно по такой же схеме…

После романтического знакомства в лифте он проводил ее до дома. Облобызал руку и, не напрашиваясь на чай, исчез. Ася затосковала, стоило ему свернуть за угол дома. Леня сразил ее наповал, сразил настолько, что она даже позволила себе неблагоразумно прижаться к его широкой сильной груди. Подобной вольности она себе раньше никогда бы не простила. Но тут был не тот случай. Тут случай был особый. А Ленька взял и просто ушел.

Два дня она ходила сама не своя, плохо ела, плохо спала, почти не разговаривала. Любимая и единственная подруга Сашка сразу заподозрила неладное и хотела даже тащить ее в районную поликлинику. Но потом, присмотревшись к ней повнимательнее, обреченно вздохнула, проговорив: «Ты влюбилась, старуха». Даже спрашивать ни о чем не стала, ограничившись такой вот печальной констатацией. И правильно, между прочим, сделала, что не спросила. Ответить Асе было нечего. Она ровным счетом ничего не знала о парне из гулкого холодного парадного, кроме того, что зовут его Леонид, и того еще, что он неподражаемо хорош собой. Ну, и еще то, что при мыслях о нем с ней начинало твориться что-то невероятное – от внезапно учащающегося пульса до неожиданных необъяснимых слез. Но это уже было из разряда эмоций, их к делу пришивать было нельзя. Александра обошлась без комментариев. Впрочем, Ася и не настаивала.

А Леонид появился под Асиными окнами через два дня после неожиданной майской грозы. Она возвращалась с работы, когда ей позвонила на мобильный Александра и зловещим шепотом предупредила:

– Готовься, мать, он здесь!

– Кто?! – не то чтобы Ася испугалась, но внутри ее все как-то вдруг оборвалось и мелко-мелко задрожало. – Ты о ком, Сань?

– О предмете твоего нездоровья, милочка!

– О каком предмете? – Она начала понемногу прозревать, просто боялась еще откровенно надеяться. А вдруг Сашка ошибается или что-то путает. – Чего говоришь-то, не пойму…

– А то! Тут у нашего подъезда второй час отирается тип один. Судя по его физиономии, это он и есть. – Подруга жила двумя этажами ниже, окна ее, из которых великолепно просматривалась не только территория их двора с длинным рядом ребристых «ракушек», двумя утлыми песочницами и парой подъездных лавочек, но и большая часть проспекта и магазин напротив, выходили как раз во двор. – Слышь, Ася, а у него букет и жуткое недовольство на физиономии. Ты что, опаздываешь?

– Да нет… Я, собственно, ни с кем и не договаривалась… И вообще, может, это и не ко мне… – Она все еще боялась надеяться. – У нас полдома на выданье, чего ты сразу его ко мне приплела?

– Да то, что он, во-первых, жутко похож на мужчину твоей мечты, то есть вылитый Бандерас недорезанный, правда, несколько обрусевший; во-вторых, он просто точная его копия, а в-третьих…

– Ну и что в-третьих?

– Он тут ходил по квартирам, звонил в двери и спрашивал Асю. Второй Аси у нас в доме нет. Как тебе?

– И к тебе заходил? – слабеющим от счастливого предвкушения голосом спросила она Сашку.

– А то! Ко мне он зашел к одной из первых, наверное. Ты же знаешь, как мужикам моя дверь нравится. – Александра довольно хмыкнула. Свою дверь, предмет их постоянных споров, подруга обила ярко-розовой кожей. Отыскала еще к тому же непонятно где гвозди, шляпки которых были в виде пронзенных стрелой сердец. – Это тебе она не по сердцу или не по карману, не берусь утверждать точно. А мужикам… Мужикам она нравится. Она их возбуждает!..

Представлять себе Леонида, возбудившегося на Сашкину дверь, Асе не хотелось. Но сама мысль о том, что он все же вернулся, ее окрыляла. А то, что вернулся не просто так, а с букетом, окрыляла вдвойне.

Свидание было простым и милым. Объяснение через пару месяцев было еще более простым, но от того не менее милым. Ленечка просто вдел ее безымянный палец в узкое колечко с миленьким камушком и проговорил:

– Ну вот, кажется, и все…

– Что все? – спросила тогда она, боясь поверить в счастье, свалившееся на нее так вот вдруг и сразу.

– Теперь мы обручены.

– Считаешь? – Ася радостно фыркнула. – А что потом?

– А потом будет много-много долгих лет, наполненных уютными буднями, счастливыми праздниками и чем-нибудь еще. Ты же не можешь мне отказать в такой малости, а, Аська?

Она не отказала, забыв уточнить, что им подразумевалось под «чем-нибудь еще». Как показало время, зря не уточнила. Ох как зря! Не сидела бы теперь под окнами этого чужого, погруженного в глубокий сон дома в два часа ночи, не караулила бы своего непутевого красавчика Леньку, как называла его Александра. И не заходилось бы ее сердце в такой дикой скорби на предмет загубленной молодости и попранных чувств…

Ася скосила глаза на часы – половина третьего. Свет продолжал гореть. Стало быть, сцена прощания затянулась. Сейчас в перерывах между первым и вторым шнурком на его ботинках должны были журчать какие-нибудь «муси-пуси», «киска-мурыська», «котик-обормотик» и еще какая-нибудь хрень. Потом затяжные поцелуи с фальшивыми непременными стонами. Пошлепывание, пощипывание…

Фу, гадость какая…

Почему-то Асе казалось, что ничего, кроме грязной, тривиальной интрижки, не могло происходить в квартире номер восемь с нагло светившимся окном в половине третьего ночи. Глупой, пустой, распущенной интрижки, которая ничего не могла значить ни для него, ни для нее лично. Она ведь все переживет. Переживала и не такое. А уж тюль в цветках и ацетатные шторки и подавно переживет. Да и кто там может жить, за такими-то шторами? Какая-нибудь продавщица из супермаркета, что неподалеку. Или нелепая библиотекарша, мечтающая сделать карьеру топ-модели. Или…

Асе вдруг снова захотелось завыть. И не просто тоненько попискивая, а завыть в полный голос, во все горло, чтобы стряхнуть дрему с близлежащих домов и деревьев. Чтобы всколыхнуть безмятежность глубокой ночи, заставить ее вздрогнуть, а заодно и тех, чье прощание было сейчас для Аси как затяжной прыжок.

Свет в окне второго этажа продолжал гореть…

Воспаленными от вынужденной бессонницы глазами Ася смотрела на проклятый светящийся прямоугольник, тискала шершавую оплетку руля и пыталась уговорить себя уехать наконец с этого места.

Ну, сколько же можно так себя мучить?! Сколько можно с напряженным вниманием вглядываться в эти дурацкие шторы и мучиться, и страдать, и сдерживать рвущийся наружу вой, пытаясь угадать то, что там за ними сейчас происходит?!

Она устала. Устала, замерзла и хочет спать. Хочет в горячую ванну. Хочет горячего крепкого кофе, такого, чтобы ложка в нем стояла, как в сметане. Огромную кружку сладкого черного кофе с огромным ломтем лимона, лениво омывающим бока в непроглядной глянцевой пахучести… А потом спать! Влезть в теплую удобную пижаму, укутаться с головой одеялом так, чтобы только нос один торчал, и уснуть. И спать потом как можно дольше, не просыпаясь. А проснувшись, обо всем тут же позабыть. И про мучительное ожидание, и про холод, и про окно это идиотское, промозолившее ей все глаза петушиным орнаментом тюлевой занавески. Все, все, все забыть. Потому что утро окажется теплым и милым. Солнце будет неслышно бродить по сонной квартире, тщетно пытаясь натолкнуться на патриархальный пылевой столб. Ленька будет спать рядом, разметав свои темные волосы по подушке. И это – только это! – будет важным тогда. То, что они вместе. То, что он рядом. То, что его рука хозяйски прижимает ее к себе. А он, еще до конца не очнувшись ото сна, губами проделывает брешь в ее волосах, пытаясь раскопать самый нежный участок ее шеи за ухом…

Но вместо того чтобы ехать домой, Ася который час сидит в выстуженной машине и продолжает пялиться на чужое окно, словно ее измученный интерес способен что-то изменить.

Ася потерла глаза, на мгновение прикрыла их, снова распахнула и снова подняла их ко второму этажу.

Свет по-прежнему горел.

Господи, как же она устала! Как она вообще до дома доберется, если сил не осталось почти ни на что? Она даже просто смотреть уже не может. Взгляд расползается, ерзает, перепрыгивает с оконного переплета на подоконник, с подоконника на форточку, и это жутко мешает ей сосредоточиться. Стало даже казаться, будто нелепые шелковые шторы вздымаются парусом и реют по комнате, отбрасывая странные, раскрашенные ацетатным блеском отсветы на оконное стекло.

– Чудеса твои, господи! – прошептала Ася удрученно, снова протерла запотевшее стекло машины и, с минуту поморгав, попыталась сосредоточиться. – Не проходит! Ни черта не проходит!

Застегнув легкую куртку до самого подбородка, она открыла дверь машины и выбралась наружу. Осторожно, стараясь не щелкнуть замком, прикрыла дверь и опасливо оглянулась. Вроде никого…

Дом, где сейчас прелюбодействовал ее красавчик Ленька, располагался в самом центре города. Хороший дом, с толстыми стенами, чугунными перилами мраморных лестниц, добротным полом и высоким потолком. Таких сейчас не строят, такие строились давно и на века. Уютный дворик, с детскими качелями и яркой полиуретановой трубой, причудливым лабиринтом изогнувшейся в окружении кустарника. Все это было неплохим дополнением к патриархальной прочности двухэтажного строения.

Асе здесь не было страшно. Ей здесь даже нравилось. Предыдущее место, куда таскался ее непутевый красавчик Ленечка, нравилось ей куда как меньше – старая хибара на пустыре в забытом богом районе. Бр-р-р, она до сих пор не может без содрогания вспоминать странных людей, незримыми тенями скользивших в ранних сумерках мимо ее машины. Нет, здесь народ совсем другой. К семи часам почти все бывали дома. Ближе к десяти укладывались спать. Только вот квартира номер восемь выбивалась из общей картины своим скандальным неповиновением заведенному порядку.

Ася поежилась в пустоте прохладной ночи и помахала руками вверх-вниз, пытаясь согреться. Потом снова подняла глаза к окну на втором этаже и тут же ахнула. Что за черт?!

Она зажмурилась, сомкнув ресницы с такой силой, что заныла кожа век. И снова распахнула глаза навстречу окну восьмой квартиры.

Ничего ей не мерещится! Кого она пытается обмануть?! И с глазами у нее все в порядке, и с фокусированием взгляда ничего не приключилось. И шторы… идиотские шторы из дешевого ацетатного шелка… реют по комнате самым натуральным образом, потому что снизу от подоконника их лижут языки пламени. А свет… свет по-прежнему горит в этой квартире. И из нее по-прежнему никто так и не вышел. Ее Ленечка, в частности.

На то, чтобы принять решение, Асе понадобилось не больше десяти секунд. Не заботясь больше о сохранении инкогнито, она пискнула сигнализацией, закрывая машину, и помчалась к подъезду, перескакивая через апрельские лужи с прытью антилопы. Тяжелая подъездная дверь отлетела в сторону. Первая ступенька, вторая, третья, площадка, снова лестница. Господи, какие холодные перила! Почему в таких домах всегда ужасно холодные перила?

Дверь в квартиру традиционным для данного случая образом оказалась не заперта. Более того, она была на треть приоткрыта, и в образовавшийся проем был виден узкий темный коридор, оклеенный полосатыми обоями. На лестничной площадке едва ощутимо попахивало дымом, пламени из коридора видно не было. Может, Ася ошиблась? Может, это никакой и не пожар, а ее ночные галлюцинации от долгих бдений в засаде? Тосты подгорели, вот! А она себе все придумала…

– Леня! – позвала она громким шепотом и оглянулась на дверь соседней квартиры за спиной.

Глазка там не было. И слава богу! Не хватало Асе ко всем прочим радостям еще и полуночных свидетелей. Достаточно того, что придется сейчас нос к носу столкнуться с любимым мужем и как-то еще ему объяснять собственное присутствие у двери квартиры под номером восемь.

– Леня! – чуть громче позвала Ася и, поколебавшись с минуту, вошла в узкий коридор. Толкнула спиной входную дверь, глубоко втянула воздух, едва отдающий гарью, и снова крикнула: – Ленька, отзовись немедленно! Я знаю, что ты здесь! Что здесь происходит вообще?! Почему пахнет дымом, ответь?!

«Я определенно схожу с ума, – вдруг запоздало закралось ей в голову мысль. – Ясно же, что в квартире никого нет, раз никто не отзывается. Почему-то дверь открыта… Почему, кстати? Уж не потому ли, что кто-то, убегая, забыл ее запереть? А с чего это кому-то убегать нашкодившим щенком? Из-за забытой на под-оконнике сигареты или… Так, стоп, Ленька же не курит, при чем тут сигарета?!»

– Леня! – снова позвала Ася уже менее уверенно и сделала еще пару шагов по коридору.

Поразительно, какими длинными могут казаться коридоры и какими мелкими и несущественными шаги. Ася оторвала свой взгляд от входа в комнату, освещаемую неровным, дергающимся светом – видимо, пламя все же имелось и разрасталось с каждой минутой, хотя дымом еще пахло слабо.

Нужно, ей нужно войти туда. Войти, убедиться, что ничего страшного не произошло, и уйти. Сесть затем в машину и мчаться домой… Просто нужно пересилить собственную неуверенность и страх и войти, что бы там ни обнаружилось. Может, там и страшного ничего нет. Может, действительно у хозяйки подгорели хлебцы. А дверь квартиры была открыта потому, что хозяйка вышла к соседке. Так ведь?

Ни черта не так! Какая соседка в половине третьего ночи?! Какие тосты, если горелым хлебом не пахнет, а вполне определенно отдает тлеющим текстилем?! И почему же никто так и не отозвался до сих пор?! Пьяные они все тут, что ли?!

Ася продвинулась еще на полметра и замерла на пороге комнаты, отгороженной от узкого, кажущегося бесконечным коридора тонкой застекленной дверью. Все, что теперь требовалось, так это потянуть за ручку дверь на себя, убедиться, что все ее страхи не более чем вымысел, и затем удирать отсюда подобру-поздорову.

Последнее, что успела Ася подумать, прежде чем войти в комнату, так это чтобы Леньки там не оказалось. Все, что угодно, но только не это. Пока он не пойман с поличным, его можно считать невиновным. Пусть призрачная, убогая, но все же отсрочка. Ася понемногу, но уже привыкла к мысли, что ее муж может принадлежать кому угодно, кроме нее. Она свыклась с этой мыслью, срослась с ней костями и мясом, но все же это было не более чем ее мыслью. Пусть мучительной, но всего лишь мыслью. А вот видеть… нет, этого она уж точно не переживет…

Леньки, Ленечки, Ленчика, ее любимого и единственного Леньки в комнате не было. Зато обнаружилось кое-что другое, что мгновенно заставило Асю забыть и о нем, и о собственной боли, и о долгих бесполезных часах, проведенных в ожидании.

В комнате, постепенно окутывающейся густыми клубами дыма, и в самом деле занимался самый настоящий пожар. Шторы, дурацкие шторы, которые последние две недели стояли у нее перед глазами, стоило ей их прикрыть, выгорели почти полностью. Теперь огонь перекинулся на платяной шкаф. Фанера лениво тлела, не желая заниматься ярким пламенем, и жутко дымила. Впору было закашляться от удушья, но Ася кашлять не стала, натянув по самые глаза высокое горло свитера.

Надо было уходить! Надо было непременно уходить, и забыть, и не вспоминать больше ни об этой комнате, ни о причине, заставившей ее здесь оказаться. Леньки здесь нет, это очевидно. Если он и был, то успел уйти. Пора было и Асе уходить, но что-то удерживало ее на месте. Что-то не позволяло метнуться назад и убежать сначала длинным узким коридором, потом гулким парадным с холодными гладкими перилами лестниц. Это что-то привиделось ей сбоку широкого разложенного дивана и по форме своей очень сильно напоминало голую женскую лодыжку. На сам диван Ася старалась не смотреть. Разбросанные подушки, скомканное одеяло и сбитые простыни… О том, что могло происходить на этом расхристанном ложе, можно было только догадываться.

Глаза вдруг нещадно защипало, то ли от дыма, то ли от глупых догадок, которые, тесня друг друга, полезли в голову. Ася глубже спрятала нос в воротник свитера и метнулась к тому месту, где угадывалось очертание женской ноги.

Шкаф продолжал нещадно дымить, никак не желая разгораться, и оттого дышать стало почти невыносимо. К тому же едкий дым вдруг еще настойчивее полез в глаза. Надо было торопиться…

Опуская церемонии, Ася прошла в ботинках прямо по дивану и свесила голову туда, где между диваном и стеной зияло полуметровое пространство. Ася свесила голову и тут же резко отпрянула.

Молодая женщина, которую она успела возненавидеть заочно, лежала на боку, поджав под себя правую ногу. Левая была сильно вытянута, словно женщина пыталась опереться ею во что-то невидимое. Ее-то Ася и заметила, стоя у входа в комнату. Теперь же, старательно подавляя тошноту, она застыла в неудобной позе, глядя на лежащую, и тщетно пыталась уговорить себя сохранять хотя бы видимость спокойствия.

– Твою мать!!! – выдохнула она в жесткую шерсть свитера мгновение спустя. – Что же делать-то? Эй, ты! Ты жива или нет?

Молодая женщина, по Асиным ехидным предположениям продавщица супермаркета либо несостоявшаяся топ-модель, та, что любила тюль в крупный цветочек и яркие шторы из ацетатного шелка, лежала сейчас без единого клочка одежды в луже собственной крови. Длинные светлые волосы, склеившись прядями, были перекинуты на одну сторону, открывая лицо удивительной красоты и бледности. Правое плечо упиралось в подбородок. Руки стиснуты в кулаки и прижаты к груди. Тончайшая талия, длиннющие ноги… На роль топ-модели эта дамочка подходила как нельзя лучше. Только вот ее теперешнее положение оставляло желать лучшего.

Кровь, кровь, повсюду кровь. На спинке дивана, на обоях, на руках, судорожно стиснувших грудь. На животе, на ногах… Столько крови Асе еще никогда не доводилось видеть. Человеческой крови, успевшей подернуться матовой пленкой и издающей тошнотворный сладковатый запах.

Что-то нужно было делать со всем этим. Что-то срочно, просто безотлагательно нужно было со всем этим делать… Только что?!

Ну, вызовет Ася «Скорую»… Та приедет. Затем приедут пожарные. А они непременно вызовут милицию. Начнутся вопросы, понимающее хмыканье, протоколы там какие-нибудь… Появится дознаватель с умным проницательным взглядом выстуженных чужим горем глаз. И снова будут вопросы. Что делала под окнами этого дома в столь поздний час? Так это… мужа своего караулила. А кто у нас муж? Так это… ведущий программист одной солидной фирмы. А что он тут делал в такое время? Так… не трудно же догадаться – навещал свою знакомую. А почему после его визита знакомая оказалась в таком плачевном состоянии? Нет, что она абсолютно голая, это логично. Но вот почему в крови и без сознания? И где, собственно говоря, сейчас этот самый ведущий программист? Почему его нет в квартире? Которая к тому же еще и горит синим пламенем…

Ася крепко зажмурилась и попыталась проглотить комок, который вечно начинал ей мешать дышать в таких вот ситуациях. Какой там, к черту, дым, когда и без дыма дышать стало нечем! Вовсе даже дым и ни при чем!

Нет, не квартира эта дурацкая сейчас горит, это жизнь Асина занялась синим пламенем. И ярко полыхает, выстреливая в небо последними искрами глупых бабьих надежд.

Вся картина допросов и разбирательств с такой поразительной точностью возникла в Асином воображении, что ее в который раз за последние минуты замутило.

Могла ли она допустить подобное?! Могла ли допустить, чтобы эта дрянь – ее непутевый красавчик Ленечка – сотворил с ней, с ними, с их семьей подобное?! Суровые мужи в формах и кокардах, наручники, с омерзительным лязганьем захлопывающиеся на запястьях, сочувственные вздохи и скорбные взгляды ей в спину…

Нет! Все, что угодно, только не это! Пускай Ленечка со своей жизнью делает все, что ему хочется, но с их общей, с ее жизнью конкретно – она не позволит ему ничего такого совершить!

«Позор!!» – прошипел Асе в самое ухо полустертый расстоянием папин голос.

«Ах, боже мой, какой позор!!! – зазвенел в другом ухе истеричный возглас мачехи. – Что скажут люди?»

А в самом деле, что они скажут, всплыви вся эта ужасная история в их великосветских кругах? Что дочь уважаемого Константина Ивановича попала в ужасную историю? Или что это закономерный финал, благодатно взращенный ее упрямством и дочерним неповиновением?..

Ася беспомощно оглянулась. Нет, нет, она точно не допустит ничего подобного. Она что-нибудь непременно придумает.

Резко выпрямившись и снова прошагав прямо в ботинках по дивану, Ася побежала в прихожую. Убедившись, что входная дверь захлопнулась на замок, она ворвалась в ванную и, открыв краны на полную мощность, принялась наливать воду во все имеющиеся в наличии тазики и ведра. Потом, поочередно хватая наполненные, она принялась метаться между ванной и комнатой, заливая огонь. Соседи снизу ее не беспокоили по той простой причине, что за две недели Асиных наблюдений в квартире, что находилась прямо под восьмой, ни разу не горел свет. То ли там никто не жил, то ли хозяева находились в отъезде. Причина ее не волновала. Света не было, значит, не было и людей. Так что с этой стороны неприятностей быть не должно.

У Аси ушло минут двадцать на то, чтобы загасить все очаги упрямо тлевшего огня. Пламя фыркало, трещало, не желая сдаваться, обдавало ее клубами удушливого дыма, но она терпела. Восемь шагов от шкафа до ванной и восемь обратно. Снова восемь шагов туда и снова обратно. Она расстегнула куртку. Через пару рейсов сняла ее, бросив на развороченную постель. Но все равно было жарко. Спина и грудь под шерстяным свитером взмокли. Короткие жесткие волосы встали ежиком. Ладони саднило, но она продолжала метаться. Ася, наверное, вылила целую тонну воды, прежде чем до нее дошло, что ничто уже не трещит и не стреляет искрами.

Тогда она широко распахнула все форточки в квартире, чтобы избавиться от дыма. Отнесла в ванную оба ведра и тазики, вымыла лицо и руки. И лишь после этого вернулась к молодой женщине, спасение которой для чего-то вдруг взвалила на свои хрупкие плечи.

Поза, в которой Ася застала хозяйку квартиры за ее же собственным диваном, не поменялась. Те же стиснутые на груди руки, прильнувший к плечу подбородок и сильно вытянутая левая нога. С содроганием Ася дотронулась до ее запястья, ища пульс.

– Ну и что мне с тобой делать? – прошептала горестно, нащупав слабое биение. – Что?!

Слезла с дивана, по которому по-прежнему разгуливала в ботинках. Протиснулась в нишу, где в луже крови лежала ее соперница, и попыталась приподнять ее. Тщетно – голое окровавленное тело было неподъемно тяжелым. К тому же еще выскальзывало из рук. Изгваздав в крови свитер и джинсы, измучившись и окончательно обессилев, Ася потянулась за курткой и, нащупав мобильник, набрала номер Леньки.

Черта с два он откликнулся! Как и час, и два, и три назад, он все так же был недоступен.

– Ну, не гадина? – воскликнула Ася со слезой и брезгливо покосилась на окровавленную блондинку. – Сам смылся, нащелкав своей пассии по башке, а мне теперь возись с ней. И ведь не понимает, что, умри она, сидеть ему в тюрьме как миленькому.

И у Аси снова появилась трусливая мыслишка сбежать отсюда подобру-поздорову. В конце концов пожар она потушила, девицы кто-нибудь обязательно хватится. Или она сама со временем может прийти в себя. Что от нее, от Аси-то, требуется? Ничего! О ее присутствии в этой квартире никто и не догадывается, так что…

Все говорило за то, что она может оставить здесь все как есть и уехать. Но плоды папиного воспитания вдруг заколосились молчаливыми упреками, и напоминание об элементарном гражданском долге было самым из них безобидным.

Нет, уехать просто так, оставив блондинку умирать, Ася не могла. Самостоятельно дотащить ее до машины тоже не могла. Сашку просить о помощи – дело пропащее. Сил в ее тощих ручонках ничуть не больше, чем у самой Аси. К тому же та начнет квохтать, охать, причитать, разбудит чего доброго соседей, и тогда… Нет, Сашкина кандидатура не подходила. А Ленька – истинный виновник той дерьмовой ситуации, в которой Ася оказалась, на звонки не отвечает. Что, стало быть, следует делать? Правильно! Надо как можно скорее звонить Ваньке-ироду…

Ася тяжело, почти с присвистом вздохнула, вспомнив о собственной клятве, оброненной ею во зле: никогда и ни при каких обстоятельствах больше не звонить сыну своей мачехи. Это она теперь так его называла: сын моей мачехи. А когда-то он был для нее братом. И никак иначе она его друзьям не представляла.

– Это мой брат, – кокетливо стреляла она глазами в толпу подруг и прятала торжествующую ухмылку на предмет их восторженных всхлипов. – Ванечка…

Она даже научилась называть его по-особенному. Как ее любимая Люба из любимого фильма «Офицеры»: мягко так, нежно, с непременными собственническими модуляциями в голосе. Только потом он стал Ванькой-иродом – когда разбил сердце ее любимой Сашке. Это ведь после него Сашка решила обить свою дверь той ужасной ярко-розовой кожей с чудовищными гвоздями-сердечками по периметру всей дверной коробки. Так сказать, своеобразная акция протеста в адрес его подлой утонченности. Так-то вот он из Ванечки и стал Ванькой-иродом.

– И-ии чем обязан, сестренка? – хмыкнул ирод так погано-догадливо, что Асе тут же захотелось нажать на кнопку отбоя.

Причем на звонок Ванька ответил почти сразу. Будто и не спал он вовсе в это самое ночное время, а только и дел у него было, что сидеть и ждать ее звонка и непременных извинений. Он ведь когда-то так и предсказал, глядя в ее удаляющуюся спину: что она обязательно позвонит ему первая, да еще и извиняться будет за собственное недостойное поведение. Извиняться она, конечно же, не собиралась, а вот поздороваться была просто обязана.

– Привет, – нейтральным голосом поприветствовала сводного брата Ася. – Как дела? Чего не спишь?

– Аська, что-то случилось? – Его голос надломился в тревожном вопросе, что всегда прежде приводило ее в заблуждение.

Ирод мог прикинуться и заботливым, и чутким. Мог с таким участием смотреть тебе в глаза, что мгновенно хотелось рассказать ему все про себя, про друзей, про подруг и потом снова про себя. Рассказать даже то, чего на самом деле и не существовало вовсе. Только ради одного такого вот его участливого взгляда.

Мерзавец! На самом-то деле он таковым вовсе не был. На самом-то деле он был подлым, хитрым и… иродом, одним словом.

– Случилось! – рявкнула Ася и покосилась на женщину, все так же без движения лежащую у стены. – Еще как случилось!

И замолчала. Как сказать ему о пожаре и об этой даме? Как?! Ирод же сразу пристанет, прилипнет клещом и начнет вытягивать из нее все по слову! Мол, а почему моя милая сестренка в начале четвертого ночи, вернее, уже утра не в кроватке? А где твой мачо доморощенный и почему он отпустил тебя ночью из дома одну? А что ты там делаешь в такое время?

Раньше рассказать ему правду она смогла бы легко, но вот после Сашки…

– Я догадался! – противно хохотнул ирод Асе. – Ты позвонила мне, чтобы извиниться. Пиковое время – четыре часа утра. В это время людей по статистике посещает раскаяние, мысли о самоубийстве и…

– Заткнись, – устало попросила его Ася, испытав вдруг чудовищное облегчение от того, что слышит его голос. – Заткнись и слушай, Вань. Я в такой заднице…

Ваньке надо было отдать должное – он слушал ее, не перебивая саркастическими замечаниями. Подробности, которые она благоразумно опустила, наверняка его очень волновали, но он ограничился лишь немногословным замечанием:

– Как я понимаю, в этой самой заднице ты оказалась по вине своего красавца. Н-да, Аська… Подробности, думаю, тянут не на одну бутылку коньяка. Так? Называй адрес, я сейчас подъеду. И слушай меня, Аська: выключи свет и никому не открывай дверь. Я приеду и постучу, как обычно. Все поняла?

– Все! – Она так обрадовалась, что, забыв поблагодарить его за участие, тут же отключилась.

Ванька приедет! Господи, какое счастье переложить хоть какую-то часть непосильного груза, свалившегося на нее в эту изнурительную ночь, на чужие плечи. А Ванькины плечи были о-го-го какие! На них сам бог велел взваливать проблемы. С Сашкой только вот у них не пошло. Ну, да ладно, это разговор еще на пару бутылок коньяка. Глядишь, что-нибудь да прояснится. В прошлое их объяснение они больше орали друг на друга и слышали каждый сам себя, а эмоции в таком деле плохой союзник. Теперь же можно будет и прояснить ситуацию, отчего это Сашка после разрыва отношений с Иваном пару недель не отзывалась даже на Асины звонки и видеть никого не хотела. Не влюбилась же она в него без памяти, в самом деле! Кто-кто, а Сашка себе такой роскоши не позволяла никогда, хотя…

Ася решила не забивать себе пока голову еще и этим. Она выключила свет в комнате, надела куртку и замерла у окна, поджидая Ваньку-ирода, у которого появилась вполне осязаемая возможность реабилитироваться в ее глазах. Хотя сам он об этом наверняка еще и не подозревал.

Она стояла довольно долго, прежде чем раздался условный стук в дверь: три раза по два коротких и один затяжной – последний.

Стояла, просматривая территорию милого дворика, и поражалась тому, как мало ей удалось его рассмотреть, сидя в машине. Израсходовав все свои силы на наблюдение за домом, она совсем упустила из виду тот факт, что справа, чуть ближе ко второму подъезду соседней двухэтажки, есть еще одна автомобильная стоянка. Наверное, и машины там постоянно парковались, а она не заметила. Ни разу ведь не заметила! Там и сейчас стояла машина. Разобрать марку в предутренней апрельской темноте ей не удавалось, но вот мерцание огонька чьей-то сигареты внутри Ася рассмотрела вполне отчетливо.

Ванька, как и ее Ленечка, не курил. Так что подозревать его в том, что он подъехал и теперь наслаждается своей первой за утро или последней за ночь сигаретой, было глупо. А у Леньки мало того, что не было пагубной тяги к сигаретам, так еще и машины не было. Он принципиально не хотел садиться за руль, пользуясь такси или городским транспортом. Блажь ли то была либо псевдопролетарский налет, оставленный ему в наследство родителями-коммунистами, то было Асе неведомо. Но факт оставался фактом: Ленька не мог сейчас сидеть в машине и курить.

Тогда кто?

Асе сделалось по-настоящему жутко. А что, если этот курильщик, как и она недавно, наблюдает сейчас за квартирой номер восемь? И наблюдал все то время, пока она здесь находилась. И видел, как она металась по квартире с ведрами и тазами, заливая огонь. И рассмотрел ее отлично, потому что шторы к тому моменту выгорели по самый карниз. Какая же она дура! Почему было не оглядеться по сторонам? Почему было не обратить внимание на предметы, ее окружавшие? Нет ведь, вперила взгляд как зачарованная на это идиотское окно, будто оно средоточие Вселенной, и проморгала коллегу по цеху наблюдателей…

Вспомнив о том, что Ванька, который спешит ей на помощь, может быть запеленгован курящим невидимкой, Ася потянулась было к мобильному телефону, и вот в этот самый момент и раздался условный стук в дверь.

– Вань, ты?! – спросила она из-за двери.

– Я, открывай, – произнес он тоном, не сулящим ей добра.

Оно и понятно, она ж теперь по самые уши у него в долгу. Что согласился выслушать и помочь – в долгу. Что приехал – в долгу. А уж о том, что они станут делать с окровавленной женщиной и чего Асе потом это будет стоить, и думать не хотелось.

Она впустила сводного брата в чужую квартиру, где хозяйничала вот уже с час, и тут же свистящим шепотом поинтересовалась:

– А ты на чем приехал? Я машины твоей не видела.

– А другую видела? – Ванька схватил ее за руку, потянувшуюся к выключателю, и попенял: – Ты совсем глупая, да?! Тебя наверняка уже пасут, а ты к свету тянешься.

– Почему это сразу меня пасут? – возмутилась Ася. Негромко правда. – Чуть что, так сразу меня!

– А кого? Меня? – Он хмыкнул многозначительно и на ощупь пошел в комнату. – Где труп?

– Чур меня, чур! – зашикала ему в спину Ася, медленно продвигаясь следом и мысленно вознося молитву Ванькиной отзывчивости. Хоть и ирод, но все же не чужой. Приехал опять же, не бросил ее одну. – Живая она. Голая, правда, и вся в крови.

– Очаг повреждений где? – обронил он через плечо, останавливаясь у дивана.

– Чего?! Слушай, Вань, ты бы не умничал, а! Я что, ее осматривала? Мне и дотронуться-то до нее было страшно…

– Страшно или противно? – догадливо ухмыльнулся он в темноте. – Или страшно противно?

– Да пошел ты!

– Ася, не груби старшему брату, – беззлобно отозвался ирод в темноте и тут же засветил фонариком прямо ей в лицо. Поглазев на нее с минуту, пробормотал с плохо различимой интонацией: – Хороша… А если бы тот, кто ее… покалечил, пришел бы и за тобой? Ты об этом подумала? Что ты вообще делаешь со своей жизнью, сестренка? Когда начнешь умнеть? Носилась, тушила пожар, не додумавшись посмотреть в окно…

– А что бы я там увидела? – не к месту спросила она. Ванька к тому времени уже склонился над женщиной.

– Ты бы там увидела темную «восьмерку». По-моему, цвета «баклажан». И кого-то в ней за рулем. Кого-то, кто курит и не спешит уехать, – проговорил Ванька, осторожно поворачивая хозяйку квартиры.

– И что? Может, он просто так там сидит и курит…

– Ага, просто! Просто вышел покурить из дома в четыре утра. Просто пепельница у него там есть, в машине-то. Пепельница и еще прикуриватель. Так, что ли?

– Не так, – виновато согласилась Ася, потом нетерпеливо поинтересовалась: – Ну что там с ней, Вань?

– Я откуда знаю! Нашла рентген… Давай-ка вытащим ее отсюда, завернем во что-нибудь и снесем в машину. – Ванька зажал фонарик в зубах и бесцеремонно потащил даму за ноги из ниши, в которой она лежала.

– Ты что делаешь, ирод?! – заскулила Ася, отступая. – Ты же ей голову оторвешь!

– Ничего, она, кажется, живучая. – Вытащив пострадавшую на середину комнаты, он принялся беззастенчиво ее разглядывать, высвечивая каждый участок ее тела фонариком. Потом стащил с дивана простыню, укутал женщину, словно мумию, и, взвалив ее на свое широченное плечо, пробормотал с характерной хрипотцой: – Какой генетически чистый экземпляр пострадал! Такая красотища… А вот надо же… Будет теперь ходить под себя… с такой-то дыркой в голове…

Асю сильно покоробило его заявление. Тут же она представила себе, какими глазами мог смотреть на длинноногую блондинку ее Ленчик… но комментировать ничего не стала. Пусть красивая, пусть фигура и ноги шикарные, пусть! Но за что-то же схлопотала дамочка по башке…

Ася злорадствует? Черт возьми, она злорадствует?! Может быть. Но при ее достаточно скромных внешних данных и сложившихся драматических обстоятельствах это было то немногое, что она могла себе позволить.

Они вышли из квартиры, не забыв захлопнуть за собой дверь, и начали осторожно спускаться по красивой лестнице. Ася направилась было к подъездной двери, но ее остановило гневное шипение сводного брата:

– Ты куда, чучело?

– Как куда? Там у меня машина! И твоя…

– Моя за домом. Тут проходной подъезд. Ты что, этого не знала?

Надо же! Про подъезд она тоже не знала. Не углядела, таращась все больше на окна. И правда чучело. Две недели наблюдала, а самое важное упустила. Количество цветов на тюлевой занавеске точно помнит – девятнадцать штук, а вот что дверь черного хода открыта, не разглядела.

Понуро опустив голову, Ася вышла за Ванькой на улицу через запасную дверь и тут же увидела его машину – шикарный «Форд» с огромными, как у трактора, колесами, с тонированными стеклами и блестящими бамперами. «Форд» ироду подарила его мамаша. Асина, стало быть, мачеха. Ася, помнится, долго язвила по этому поводу, но после того как Ванька устыдил ее, язык благоразумно прикусила. Дело в том, что мачеха предлагала и ей машину такой же марки и такой же точно стоимости, но она принципиально отказалась, продолжая ездить на «Жигулях» покойной матери.

– Чего замерла? – Сводный брат открыл огромный, будто погреб, багажник и без лишних церемоний сунул туда свою ношу. Захлопнул его, вытер руки носовым платком и полез в машину со словами: – Топай теперь до своей тачки.

– Как это, Вань?! – Ася, которая уже хотела пристроиться с ним рядом в машине, встала как вкопанная. – Я же боюсь!

– А ну как ментов поутру кто-нибудь вызовет, углядев следы пожарища через окно, что тогда? – Он смерил ее совершенно чужим и совершенно неодобрительным взглядом и закончил укоризненно: – Иди уже, чучело. Я буду рядом. Подстрахую, если что.

– А идти через подъезд? – промямлила Ася, которой до смерти не хотелось снова входить в пустое холодное парадное с шикарной мраморной лестницей и ярким светом под потолком. – Вань, может, я того… угол дома обогну?

– Вот я тебе сейчас обогну! Ступай, сказал. Не дай бог кто-нибудь проснется и в окно вздумает посмотреть.

Он уронил свое большое тело на водительское сиденье, заставив красавицу-машину качнуться под его весом. Заработал мотор, и «Форд» медленно двинулся с места. Асе ничего не оставалось, как следовать Ванькиным указаниям. Стремглав пролетев подъездное пространство от двери черного хода до парадной двери, она выскочила на улицу и с шумом перевела дыхание. Слава богу! Кажется, ничего не случилось! Она жива и здорова. Машина ее стоит на прежнем месте, приветливо подмигивая красным глазком сигнализации. Наблюдатель, если, конечно же, и в самом деле он был наблюдателем, исчез. Исчез вместе с машиной и нервно прыгающим сигаретным огоньком.

Мало ли кто это мог быть, сделала для себя вывод Ася, заводя машину и выезжая со двора. Дел больше ни у кого никаких нет, только как за ней следить. Вернее, не за ней, а за квартирой номер восемь. У нее-то все понятно: ее интерес прямо пропорционален силе ее чувства по отношению к непутевому Леньке. А у того, с сигаретой, что? Да ничего, если только… если только это не обманутый муж генетически совершенной особи. А что? Чем не мысль! Может, Ленька тут совсем и ни при чем? Он пришел, повидался и ушел через заднюю дверь, чтобы не быть замеченным. Муженек явился следом и шарахнул свою неверную супругу по башке, а квартиру поджег в состоянии аффекта или чтобы следы своей скорой расправы замести. А потом уселся в машину и стал ждать, когда разгорится.

Вот это да! Вот это она молодец! А то ведь что удумала: Леньку во всем обвинила! Стал бы он убивать кого-то… Он же… он же не такой, ее Ленька. Он совсем другой. Он кто угодно, но не преступник.

Ася разволновалась и даже повеселела, выдав самой себе такое вот резюме.

Чему она радовалась в тот момент? Тому, что предположительно ее Ленечка никого не хотел убивать, или тому, что у нее вдруг появился еще один повод для отсрочки? Отсрочки приговора их зыбкому невсамделишному счастью. Отсрочки принятия решения, которое она никак не могла заставить себя принять. Она же по-прежнему любила его. Любила ничуть не меньше, чем в первый день их встречи. С тем же благоговейным обожанием смотрела на то, как он ест, спит, одевается. С тем же наслаждением слушала его голос, даже когда слушать его не следовало. С тем же удовольствием отдавалась ему в те редкие ночи, что они ложились в постель вместе. Да, любила она его ничуть не меньше. Только теперь к ее любви примешивалась еще и горечь. Такая отчаянная скорбная горечь, что ощущение было таким, будто она сжевала целую охапку полыни. Как глупая безмозглая корова на лугу, сжевала. Так, кажется, недавно окрестил ее ненаглядный.

Глупая, безмозглая корова…

Ну и пускай себе считает ее глупой и безмозглой. Однако же у нее хватило ума не уехать и подстраховаться, потушив пожар и вызвав Ваньку. Был ли причастен ко всему случившемуся в квартире номер восемь Ленька, нет ли, теперь это уже дело десятое и дело не ее, но вот теперь доказательств его причастности ни у кого не будет. И все почему? Все потому, что его глупая безмозглая корова потушила пожар и спасла от неминуемой смерти его… женщину, провалилась бы она вместе со своей недогоревшей квартирой и выгоревшими дотла шторами…

Ася выехала из двора и закрутила головой. Где же иродов «Форд»? Ага, вон он. Ванькина левая рука вынырнула из окна джипа и принялась отчаянно жестикулировать в воздухе, очень ловко указывая ей пальцами траекторию движения. Прямо как в спецназе! И самое главное – Ася мгновенно поняла, что он от нее требует. Они едут к девятнадцатой городской больнице, где у Ваньки в друзьях значилась парочка хирургов. Один из них помучил в свое время Асю изрядно, вскрывая огромный фурункул под правой лопаткой. Потом еще долго шутил, моля господа усеять ее тело подобной дрянью.

– Такой нежной пациентки с таким неподражаемым контральто у меня не было с первого дня моей врачебной практики, – скалился он в ее и Ванькину сторону.

Ирода подобные шутки приводили в неописуемый восторг, и он тоже делал вид, что молится. Но молиться Ванька не умел. Он умел много чего, только не слепо верить во что-то, чему ни разу в его жизни не нашлось подтверждения…

Двор девятнадцатой больницы слабо освещался тремя фонарями, свисающими с козырька над входом. Голые еще ветки четырех хилых деревьев сплели диковинный шатер прямо под фонарями, отбрасывая на ступеньки причудливые тени. Три скамейки с покосившимися щербатыми спинками. Три облупленные урны. И дощатый столик, приткнувшийся к одному из чахлых стволов. Пейзаж не впечатлял. Специального подъезда для машин «Скорой помощи» здесь не было. Больных обычно вносили через центральную дверь. Выносили по-разному…

– Не доросли еще, – вежливо отшучивался, объясняя сей факт, все тот же эскулап, что колдовал со скальпелем над Асиной лопаткой. – Когда-нибудь… Может быть, в следующей жизни…

Про следующую жизнь любил шутить и Ванька, хотя всячески отрицал существование потустороннего мира и не верил в загробное существование. Фишка у них такая была, у друзей ирода, – все хорошее, что не успело с ними еще случиться, они ждали в непременной следующей жизни.

Ванькина рука снова выпросталась из водительского окна и махнула пару раз, указав Асе на больничный угол, потонувший в кромешной темноте.

Все ясно. Рисоваться не станет. Спрячет машину в темном углу. Вызовет Виталика и уже потом… Это «потом» Асе виделось смутно. Как можно без непременного оповещения милиции и без документов определить женщину в таком плачевном состоянии на больничную койку, она не знала. Представление о процессуальном порядке подобных действий она имела. Пусть и не конкретное, но все же имела. Поэтому, останавливая свои «Жигули» около Ванькиного джипа, Ася сникла и загрустила. Ох, и должна же она ему будет за все… Страшно представить, как и сколько должна. А ходить у Ваньки в должниках было то еще удовольствие…

– Что дальше делать, Вань? – Ася выбралась из своей машины и, глядя на сводного брата снизу вверх, виновато двинула носом. – Виталика надо как-то найти, да? А вдруг его нет на дежурстве? Вдруг у него выходной, Вань?

– Не тарахти, Аська. – Иван болезненно сморщился. Она всегда живо чувствовала его мимику по интонации. Всегда, даже если не видела его лица, как вот сейчас. – Виталя на дежурстве. Он уже должен был сделать все необходимые приготовления, так что мучиться тебе недолго.

– При чем тут я?! – снова делано возмутилась Ася, потихоньку про себя недоумевая, как это Ваньке всегда удается с такой точностью классифицировать ее внутреннее состояние.

Она и в самом деле мучилась. Мучилась от пожара, который ей пришлось тушить. Мучилась от того, что Ленька опять облажался и ей придется в который раз делать над собой чудовищное усилие, чтобы удержать себя в рамках – и не впасть в истерику и не расцарапать ему его смазливый фейс. И еще мучилась от того, что у нее на руках оказалась эта женщина. Вот еще послал бог обузу! Мало ей Леньки ее непутевого, так теперь еще и с его женщинами возись!

Скорее бы уже от нее отделаться. Скорее бы сбагрить блондинку Виталику, и пусть он делает с ней что хочет. Хочет лечит, хочет выписывает. А Ася лично сейчас вот сдаст ее ему с рук на руки и все – до свидания, девочка. Выздоравливай, одним словом. Асе не до ее проблем. У нее своих хоть отбавляй. Взять хотя бы, к примеру…

– Аська, Аська… – прервал ее эгоистические мыслишки вкрадчивый голос сводного брата. – Что ты за человек такой, не пойму! Сама ввязалась во всю эту историю, меня впутала, теперь вот еще Виталика подставляем… Ведь у него могут быть из-за нас ох какие неприятности! Но он не смог отказать мне, потому что человек уж больно порядочный. Ни я не смог тебе отказать, ни он, а ты вот теперь стоишь и молишься своему богу, чтобы быстрее все закончилось. А кто тебя просил во все это дерьмо влезать?! Кто?!

– Вань, не начинай, – поморщилась Ася его прозорливости, которая всегда сшибала ее с ног своей буквальностью.

– Нет, я начну, черт возьми! Еще как начну! Я еще не забыл, чего нам всем стоило твое расследование причин смерти твоей матери! Не забыл! И как я с матушкой своей тебя из обезьянника вытаскивал. Как залог за тебя вносили. И как отца твоего в больницу отправлял с микроинфарктом. И как потом платил за разбитую чужую машину, и…

– Тебе доставляет удовольствие трепать мне нервы, да?! – взвилась Ася.

Всякое напоминание о ее неудавшейся игре в частного детектива всегда лишало ее душевного равновесия. Это расследование едва не стоило жизни ей и ее отцу. Очень дорого обошлось и мачехе, но тут, правда, у Аси никаких сожалений не случалось. И явилось впоследствии великолепным и беспроигрышным козырем для Ваньки, когда ему нужно было войти в роль ее старшего брата и наставника.

– По-твоему, мне нужно было бросить эту девицу истекать кровью или сгорать заживо, так?! – со слезой в голосе воскликнула Ася, прекрасно зная, что ирод не терпит ее слез и тает почти мгновенно при их появлении. – Как бы я жила потом с мыслью, что не сделала того, что сделать была просто обязана?

И вот тут Ванька удивил ее. Он вдруг больно ухватил Асю за локти своими огромными ручищами, приподнял от земли так, что ее глаза оказались на уровне его глаз, и зарычал ей в самое ухо. Злобно и совсем не трепетно прорычал, не купившись ни на ее слезы, ни на явный трагизм в ее голосе:

– Ты была обязана сидеть дома, чучело! Дома, понятно тебе?! Не носиться по городу, выслеживая макаку свою хвостатую, а сидеть дома! Читать, вязать, вышивать крестиком, обжираться мороженым у телевизора… Всем, чем угодно, заниматься, только не тем, чем ты занималась этой ночью! Никто же не просил тебя влезать туда, куда тебе вход заведомо заказан!

После этой короткой злобной речи Ванька с силой опустил Асю на землю так, что у нее даже заныли ступни от пальцев до пятки. Отвернулся от нее и принялся отпирать багажник. В ее сторону он больше не смотрел и даже ни разу не обратился к ней ни с единым словом.

Через пару минут к ним подбежал запыхавшийся Виталик. Бегло поздоровавшись с Асей, он тоже от нее отвернулся, склонившись к плечу своего друга.

Они с Ванькой долго о чем-то шушукались. Потом ушли и вернулись уже с каталкой. Ванька, которого она поспешила так необдуманно быстро простить, но потом вовремя передумала, вытащил женщину из багажника. Быстро сдернул с нее простыню и, уложив на каталку, накрыл сверху больничным халатом. Простыню он сунул в непонятно откуда взявшийся пакет и снова спрятал в багажнике. Потом они с Виталиком ушли, увозя раненую. На Асю ни один из них так и не посмотрел.

«Сейчас возьму и уеду! – в запальчивости решила она. И даже села в свою машину. И даже завела мотор. – Строят тут из себя, понимаешь!»

Но она не уехала. Во-первых, ей сделалось жутко стыдно. Нет, что, в самом деле, она вытворяет: втянула ребят в историю и сбежать надумала? После такого-то показного благородства (имелось в виду спасение от неминуемой гибели блондинки) и такая откровенная подлость… А во-вторых, не успела – Ванька вернулся, как всегда, вовремя, не позволив Асе совершить очередную глупость.

А пока его ждала, Ася оперлась подбородком о руль и то порывалась уехать, то мучилась совестью. После того как Ванька с Виталиком увезли пострадавшую на каталке, времени прошло совсем немного. Минут пять, не больше, но отчего-то тянулось оно непозволительно долго. Асе даже стало казаться, что темнота на улице сделалась пожиже и стала видна узкая дверь служебного входа. Оттуда и надо ждать появления Ивана. Узкая железная дверь, с облупившейся еще в прошлом столетии краской. Старая, скрипучая, отсекающая с протяжным металлическим визгом все любопытство извне. Асе не было позволено пройти сквозь нее, хотя она была как бы соучастником событий. Или, может быть, виновником, это уж кому как удобно считать.

Сейчас Ванька утрясет с Виталиком все формальности. Как они станут это делать, Асе представлялось весьма смутно. Но что ребята все сделают как надо, она не сомневалась. Особо благонадежными называла она их прежде, искренне удивляясь, как это друзьям удалось сохранить подлинное мужское благородство в суровых условиях современности. Сейчас ее уверенность в истинном великодушии сводного брата несколько поколебалась. Объяснение было примитивным – его несложившиеся отношения с ее подругой. И самым противным во всем этом было то, что никто из них, ни Ванька, ни Саша, не желали ей ничего объяснять. Просто опустили железный занавес, за который ей не было хода, и все. А почему – непонятно. Она, может быть, и помогла бы им, и выход какой-нибудь нашла. Ей же было проще со всем разобраться, она же искренне любила их обоих. И знала, как никто другой, каждого. А вот не допустили они ее до своей тайны, и хоть тресни…

Ванька появился совсем не оттуда, откуда Ася его ждала. Огромная тень метнулась откуда-то из-за машины, перепугав ее до смерти, согнулась пополам к ее приоткрытому окну и его голосом совершенно буднично поинтересовалась:

– Как ты?

– Нормально. – Ася не стала браниться за то, что ирод ее испугал, хотя успела пару раз чертыхнуться про себя. – У вас что?

– У нас порядок. Слушай… – Иван вдруг, вопреки ожиданиям, не стал садиться в свою машину, а, обогнув капот ее «жигуленка», сел с Асей рядом. – Отвези-ка меня на дачу, сестренка. Устал я что-то сегодня. Туда дорога дальняя, боюсь, усну за рулем.

– А-а… как же твой красавец? – Она указала подбородком на его «Форд», не будучи, естественно, в восторге от перспективы тащиться сейчас за город. – Не боишься бросать его тут без присмотра?

– Виталик присмотрит. Мы договорились. К тому же из дружеских и совершенно бескорыстных побуждений я одолжил ему ключи от машины на день. Ну, так что, везешь? Или мне такси вызывать?

Господи, в его незамысловатых словах было столько двойного – нет, тройного! – смысла, что вдаваться в полемику сейчас, после того как она сдернула его с кровати посреди ночи, было себе дороже. Конечно же, она его отвезет. И на дачу, и на Северный полюс, и в тартарары отвезет. Ему стоит только попросить, и она сделает то, что он хочет. А как же иначе! Иначе же быть просто не может! Она же ему теперь по гроб жизни обязана! И за помощь, и за участие, и еще за то… что он ничего не расскажет родителям.

То, что она поведет машину после бессонной ночи, его как бы вовсе и не волновало. Вроде бы она уснуть за рулем ну никак не может, после того как просидела в засаде до трех утра.

А ей, черт возьми, тоже ох как хотелось спать! И к тому же не терпелось вернуться домой и удостовериться в том, что Ленька уже в кровати. Что он вернулся, принял душ, надел широченные пижамные брюки, еле державшиеся у него на талии из-за ослабевшей резинки, и спит в их супружеской постели сном младенца. Она бы пробралась в комнату на цыпочках и нырнула бы под его левую руку, прижалась к нему всем телом и забылась легким исцеляющим сном, после которого всегда наступает легкое безоблачное утро. А вместо этого она колесит по городу, норовя попасть на загородное шоссе самым кратчайшим путем…

– Ничего, Ась, он переживет твое отсутствие, – перекрывая шум мотора, проговорил Иван, скрестил руки на могучей груди, скосил в ее сторону догадливый взгляд и еще раз повторил: – Ему, может быть, это будет даже приятно.

– Что именно? – Ася напряглась мгновенно.

Она не терпела его пророчеств. И тон его покровительственный не терпела тоже. Все-то он про нее знает наперед. А чего не знает, о том непременно догадается. Догадается и выдаст ей с хмурой ухмылкой. Именно хмурой. До знакомства с ним Ася и не подозревала, что человек может так ухмыляться. Ну, хитро может, ну, ехидно. Или, скажем, снисходительно. Но чтобы вот так вот: с посеревшими от злости глазами, со скупым шевелением губ и приподнявшимися от возмущения бровями… Нет, до Ваньки в ее жизни так никто и никогда не ухмылялся.

– Ты злишься, братец? – спросила она, так как он не ответил на ее вопрос, отвернувшись к окну. – А чего злишься? Я же не хотела… Я же…

– Хотела, как лучше, а получилось, как всегда, – закончил он за нее и хрустнул суставами пальцев. Все ясно: злится, да еще как. – Я это понял, Аська. Я же все про тебя понимаю, ты знаешь.

– Знаю, – глухо обронила она и надолго замолчала, внимательно глядя на дорогу.

Дорога, в принципе, была нормальная. Дорога как дорога. В четыре часа утра машин почти нет. К тому же этот участок загородного шоссе был вовсе не оживленным в такое-то время года.

Вот весной и летом – да. Летом от дачников тут протолкнуться невозможно. Прут кто на чем и кто с чем. Тут тебе и «Запорожцы», и «Волги», и иномарки, загруженные под завязку. Старые раскладушки, прикрученные к багажникам, плетеные кресла и столы, шезлонги и велосипеды, мешки с подушками, матрасами и ковриками, которые дома держать стало невмоготу, а выбросить жалко. Куда тогда? На дачу, там сгодится.

На их даче старых ковриков не было. Там вообще никаких ковров не было. Ванька был против.

– Дом для отдыха не должен походить на будку старьевщика! – восклицал он, когда его мать, решившая поменять интерьер своего будуара, стремилась сплавить на дачу устаревший трельяж. – Там должно легко и непринужденно дышаться, и ничто не должно возрождать в памяти ненужные воспоминания, связанные с теми или иными дровами…

Ася была против такого категоричного заявления. Но идти наперекор Ивану в угоду мачехе не могла, поэтому зачастую молчала, когда он, скажем, скатывал ковровые дорожки с дощатого пола их дачного дома и тащил их на чердак.

Вообще-то эту дачу Ася не любила. Все там было чужим для нее. И березы, обступившие участок со всех сторон густым частоколом. И газоны, за которыми некому было ухаживать и которые поэтому зарастали повиликой и дикой ромашкой. И качели какие-то замороченные, дурацкие – последнее приобретение мачехи, с которых, если Асе приходило в голову сесть покачаться, у нее всегда свешивались и болтались ноги, не доставая до земли. Даже мебель на веранде ее раздражала. Пускай она была красивая, плетеная и очень дорогая. Пускай! Зато она визгливо скрипела и постанывала, когда мачеха опускала на нее свою тощую задницу. И цепляла одежду миллионами древесных заусениц, и порой могла так прищемить голую кожу, что оставался синяк. Ну, разве это мебель?!

– Милая, но это так модно, – терпеливо разъясняла ей мачеха, когда им приходилось изредка сталкиваться на веранде. – Мебель легкая, экологически чистая, стоит больших денег…

– И требует такого же дорогостоящего ухода! – отвечала ей Ася, прочитавшая накануне, как муторно и кропотливо нужно ухаживать за такой вот плетеной роскошью. – А вам ухаживать некогда… за мебелью…

Ей всегда хотелось сказать, что ухаживать мачехе некогда не только ни за чем, но и ни за кем. Ванька рос сам по себе. Слава богу, что хоть вырос нормальным человеком. Но тут, скорее, сказалось влияние ее, Асиного, отца. Отец живет рядом с ней, но сам по себе. Слава богу, что его это устраивает. Она, Ася, тоже всегда была сама по себе. Мачехе вечно было некогда ухаживать за кем бы то ни было и за чем бы то ни было. Потому и колосился сорняк на участке буйным цветом, и березы все плотнее обступали двухэтажное строение, которое и домом-то назвать язык не поворачивался – всего лишь строение, не более того. И дорогая плетеная мебель визгливо возмущалась всякий раз, когда кто-нибудь пытался на ней пристроиться.

Дача Асиного детства была совсем другой. Там не было двухэтажного деревянного дома с резными наличниками и винтовыми лестницами, не было дорогой мебели и стильных пластиковых дверей. Ничего этого не было. Зато там были аккуратные ухоженные грядки, засаженные сортовой земляникой и помидорами. И заросли черной смородины, в которых она любила прятаться солнечным июльским полуднем, дышали жарко и духовито. И еще милые ситцевые шторки в мелкую клетку там были. Мама всегда их снимала на зиму, а в мае вывешивала. Свеженькие такие, только что отутюженные, хрустящие яркой накрахмаленной клеткой. А половицы там были некрашеные. Мама натирала их песком и споласкивала затем водой из пруда. Половицы сохли под солнцем, паря неповторимым запахом чистоты и уюта. Они варили с мамой картошку в старом закопченном чугунке, вываливали потом ее в глубокую тарелку, поливали постным маслом и посыпали укропом. Картошка дышала по-особенному. Никогда потом Ася не ощущала такого густого, стойкого аромата вареной картошки. Никогда после смерти мамы. Все запахи, роднившие Асю со счастьем, ушли вместе с матерью. Ушли в никуда. В ее, Асино, прошлое…

– Аська, ты чего притихла? – влез в ее мысли досужий сводный братец и даже снизошел до того, чтобы потрясти за плечо. – Не боись, прорвемся! Сейчас вот доедем, отдохнем, а там будем думать…

Все ясно. Он все решил заранее. Вернуться ей в город сегодня не придется. Его «отдохнем» было тому свидетельством. Препираться она и не стала бы. Сил осталось ровно настолько, чтобы свернуть с трассы на проселочную дорогу, проехать пару километров до дачного поселка и приткнуть машину под березами, потому что гаражные ворота с некоторых пор перестали открываться, а их ремонтом, конечно же, некому было заняться. Потом бы рухнуть Асе в собственной ее комнатке на втором этаже и забыться сном, но… Но Ванька-ирод, как всегда, внес в программу свои коррективы. Стоило им переступить порог дома и запереть за собой дверь, как он тут же потащил ее за рукав в кухню, на ходу приговаривая:

– Ты не можешь позволить мне уснуть голодным, Аська! Ты же знаешь, как я люблю покушать!

«Не покушать, а пожрать», – захотелось ей его поправить. Но на препирательства нужны были силы, а их у нее почти не осталось, поэтому она покорно поплелась за братцем в кухню.

– Опа! – зажег он свет и тут же метнулся к двухкамерному холодильнику, нежно урчащему в углу огромной кухни. – Ну-ка, что тут у нас имеется?

Имелось много чего. Мачеха часто поручала своим подчиненным завозить продукты к себе на дачу. Посещалась дача в последнее время не так чтобы часто, поэтому холодильник иногда представлял собой склад замороженных продуктов и изысков быстрого приготовления. Вот и сейчас, стоило Ивану рвануть на себя дверь, как на него с верхней полки свалилось сразу несколько ярких шуршащих упаковок.

– Господи, какое счастье! – прорычал он, выгружая половину продуктов на стол. – Аська, не стой чучелом, помогай! Ставь сковородку на плиту, яйца разбей туда. Колбасу жарить будем? Будем! Черт, я такой голодный…

Ася пронзила негодующим взглядом широченную спину Ивана, прошла к раковине и принялась намыливать руки. Чего ей только не приходилось делать за минувшую ночь. И пожар тушить, и в роли спасателя выступить… Ей бы не только руки, но и всю себя, содрав грязную одежду, хорошенько помыть.

Ася увидела в стеклянной дверце шкафа свое отражение и ужаснулась. На кого же она похожа! А еще домой, пред светлые очи любимого Ленечки, рвалась! Разве же можно в таком-то виде?! На щеках грязные разводы. Наверное, она плакала в какой-то момент и размазывала слезы грязными руками. Странно, что ей это не запомнилось. А может, разводы от копоти… Волосы всклокочены и торчат во все стороны ершиком. Свитер и джинсы в крови. Тушь размазана под глазами черными полукружьями. Ногти поломаны… Нет, Ванька был прав, затащив ее на дачу. Ленечка не терпел подобной распущенности в женщине, он бы ей не простил такой вид и нудил бы потом и нудил, забыв спросить, почему она так выглядит. Н-да…

– Аська, ну ты чего там, как в операционной, лапки свои моешь? – взревел голодный Ванька, орудуя ножом и распаковывая пакеты с бужениной и сыром. – Я дождусь сегодня яичницы или нет?

Она встряхнулась, вытерла руки о чистое полотенце и послушно потянулась к сковородке. Но тут же была отстранена могучей дланью сводного братца.

– Слушай, ты пойди помойся, что ли… – пробормотал он с жалостью. – На тебя смотреть страшно. Прямо вурдалак или вампир какой-то, честное слово! Вся в крови, в копоти… Ступай, ступай, я тут справлюсь. Прими душ и спускайся завтракать. Да, теперь уже завтракать, начало шестого.

Без лишних возражений Ася поднялась по винтовой лестнице на второй этаж и открыла дверь в свою комнату. Ранние апрельские сумерки успели обозначить угол шкафа и широкую кровать, укрытую мохнатым пледом, подаренным мачехой к годовщине их с Ленькой свадьбы. Годовщину отмечали на даче. Ася тогда накрыла этим пледом кровать, да так и оставила его здесь. Ну, не хотелось ей иметь в своем доме никаких напоминаний об этой сухопарой женщине с красивым нервным лицом, которая сменила ее мать подле ее отца…

Не включая света, Ася открыла шкаф и нашла на ощупь махровый халат. Потом достала белье и пошла в душевую, находившуюся в торце лестничной клетки второго этажа. Она шла быстрыми легкими шагами, но Ванька все равно услышал. Высунул голову из кухни, поймал ее взглядом, улыбнулся и попросил:

– Ты недолго там, утенок, а то я все слопаю…

Под душем Ася могла стоять по полчаса, и это было единственное, что ей нравилось делать в дни посещения загородного дома. Со всем остальным она просто мирилась. Мирилась с любовью отца к мачехе, которая бесстыдно лезла из его глаз даже в ее, Асином, присутствии. Мирилась с вечным сарказмом мачехи. Мирилась с беспорядком в доме и на участке. Душевая – единственное место на даче, которое мачехе не удалось запустить. Здесь все сияло и искрилось в лучах солнца или огромной неоновой лампы, в зависимости от времени дня. Полки заполняли банки с кремами и гелями, декоративные мочалки и мыла разных видов. И еще здесь всегда было тепло.

Ася залезла в душевую кабину, задвинула пластиковую дверь и пустила воду. Первые струи были почти ледяными, и ее кожа тут же пошла крупными мурашками. Потом на смену ледяной воде пошла горячая. Плотные клубы пара тут же окутали Асю с головы до ног. Вылив себе на ладонь чуть ли не полфлакона геля для душа, она принялась намыливаться. Скорее… скорее… она такая грязная… очень грязная… От кончиков поломанных ногтей на руках до упрямых завитков на затылке, до каждой извилины в ее ушных раковинах и в мозгу. С мозгами так вообще беда! Стоило только Асе подставить намыленное тело под водяной прессинг, как ее мозговые извилины начали трансформироваться черт знает во что.

Женщину кто-то ударил по голове и оставил умирать в луже крови. Так? Так. И потом квартиру поджег. Так? Так! Значит, у него даже мыслей о ее возможном выздоровлении не было, так? Так! И получается, что человек, который все это проделал, знал, что делает. И он был самым настоящим убийцей! Страшным и беспощадным, точно таким же, как в тех триллерах, что Ася брала в видеопрокате. Смотрела она их обычно тогда, когда ей бывало особенно тошно. Но, глядя на экран и содрогаясь от извращенной жестокости американских киллеров, Ася знала: это понарошку! Она в любой момент может нажать на кнопку на пульте и – остановить злодея в самую последнюю минуту, еще хоть ненадолго продлить жизнь незадачливой жертве. Да, существовала у нее такая вот форма самообмана: нажала на кнопку и отсрочила неминуемую гибель.

Сегодня, судя по всему, она попыталась сделать что-то подобное в жизни. Она потушила пожар и способствовала тому, чтобы обреченная на гибель женщина была спасена. Но, черт возьми, по законам жанра пауза не может длиться вечно. Кто-то снова нажмет на «пуск», и действо продлится дальше. То есть та отсрочка смерти, которую Ася выторговала у господа бога для несчастной жертвы, всего лишь отсрочка, и не более. Тот, кто хотел ее убить, убьет непременно. Убийца не может оставить в живых человека, знающего его в лицо. А в лицо его она знала. И даже, может быть, любила. С чего тогда женщина оказалась абсолютно голой? Да и диван был разобран, и комплект постельный весьма игривой расцветки, в беспорядке к тому же…

Да, убийца непременно повторит попытку, как только узнает, где скрывается его несостоявшаяся жертва. А как он может узнать? Ну, думай, думай, Ася! Как он может узнать? Правильно, он может проследить за ней лично, и она непременно приведет его к выжившей женщине.

Ася загрустила, вспомнив о темной «восьмерке» на парковочной площадке и курящего человека на месте водителя. Почему ей было не осмотреться в тот момент, когда она мчалась к подъезду? Почему было не перегнать машину, скажем, туда, куда додумался пригнать свою Иван?

– Дилетантка чертова! – с горечью простонала Ася, затягивая пояс халата на талии. – Подставилась, как идиотка!

Если тот человек, что сидел за рулем «восьмерки» и курил, и в самом деле убийца, то дело Аси швах. Для него наверняка установить владельца по номерным знакам принадлежащей ему (то есть ей, Асе) машины – дело простое. Установить за этим глупым владельцем (то есть за ней, за Асей!) наблюдение – дело выполнимое. И когда этот глупый владелец засвеченной машины приведет убийцу к несостоявшейся жертве, то дело станет еще более простым и выполнимым. Он непременно доведет свое дело до конца! Он убьет! Убьет эту бедную женщину, а заодно и ее – Аську, глупую безмозглую корову, чтобы она не лезла туда, куда ей ход заведомо заказан. Так, кажется, сказал Ванька. И он был прав, черт возьми, тысячу раз прав! Ей не было дела до этого чертова дома старинной постройки, и не было дела до квартиры номер восемь. И до ее обитателей тоже дела быть не должно было. Как бы не этот гадкий абонент, который все время был недоступен, ей бы и не было дела! Это из-за него у нее напрочь слетела крыша! И это из-за него она второй год носится по городу и следит, следит, следит все время…

– Эй, чучело! Ты жива там или нет? – Ванькин кулак с грохотом обрушился на дверь душевой. – Яичница готова, выходи!

Ася дернула блестящую защелку и распахнула дверь.

– Чего орешь? – вздернула она подбородок, тряхнув сырыми волосами. – Я уже готова.

– Волосы причеши. – Его пятерня полезла в спутавшиеся после душа волосы на ее затылке и слегка подергала. – Как войлок…

– Больно, Вань, одурел совсем?! – Ася ударила его кулаком в могучую грудь и оттолкнула с порога. – Пошли уже, или я усну прямо здесь, на коврике.

Они спустились в кухню и чинно расселись за обеденным столом. Ванька тут же без лишних церемоний набросился на яичницу, которую едва вмещала глубокая сковорода.

– Ну это же надо успеть так проголодаться, – язвительно заметила Ася, скромно поддевая с тарелки кусочек буженины. – Твоя жена тебя ни за что не прокормит.

– Это я должен буду ее прокармливать, а не она меня, – резонно заметил Иван с набитым ртом и весело подмигнул. – Да у меня и жены-то никакой нет пока. А ты ешь, ешь, Аська, а то не оставлю ничего. Яичница вкусная, обалдеть можно.

– Не хочу я яиц, – капризно протянула она и стянула с тарелки еще один кусок буженины. – Времени-то всего ничего. А ты жрешь с утра пораньше! Посмотри на себя, Ванька, в борова превратился!

– Я в меру упитанный мужчина в самом расцвете сил, чучело! – беззлобно отозвался Ванька, подгребая остатки яичницы со сковородки. – Сильный и надежный, в отличие от твоего альфонса. Кстати, ты мне так и не рассказала подробно, что делала в три часа ночи в центре города под окнами того самого дома.

– И совсем даже некстати, – скуксилась мгновенно Ася. Наступал самый неприятный момент, избежать которого ни за что не удастся. Надо было постараться его хоть как-то отсрочить. Поэтому она тут же широко, со стоном, зевнула и пробормотала: – Кажется, я засыпаю прямо на табуретке.

– Ничего-ничего. Рассказывай давай. Уснешь, я тебя на кровать отнесу. Мне не тяжело, – заверил ее Ванька, мгновенно превратившийся в ирода. – Но откреститься от разговора тебе не удастся. Выкладывай, альфонса своего пасла?

Ася округлила глаза, глубоко и с возмущением вдохнула полную грудь воздуха, намереваясь обругать бесцеремонного сводного брата и за чрезмерное любопытство, и за альфонса попутно. Но потом лишь выдохнула с присвистом:

– Да, его. Только попрошу без оскорблений, пожалуйста. Если хочешь, чтобы я была с тобой откровенна, то прекрати оскорблять Леонида… пожалуйста.

– Да на здоровье! – Подбородок Ивана заострился, а глубоко посаженные серые глаза сделались неприятного металлического оттенка. Он со звоном швырнул вилку на край тарелки, грубо пришлепнул широкой ладонью по столешнице и со странными модуляциями в голосе начал учить ее жизни: – Мне твои откровения вовсе и не нужны, дорогая. Я в них нуждаюсь так же, как корова нуждается в упряжи. Твои откровения не откроют мне Америки. Это тебе нужно о жизни своей подумать, что и как ты с ней вытворяешь! А что касается твоих откровений… Так всем давно известно, что ты носишься по городу, выслеживая своего кобеля по съемным квартирам и борделям.

– Кому это всем? – Последнее заявление весьма заинтересовало Асю.

Тема их с Леонидом отношений никогда не затрагивалась на семейных советах. Ей всегда казалось, что это из-за того, что тема не то чтобы была закрыта для семьи, а просто-напросто никому не была интересна. Отец был женат на мачехе и на своей науке, из которой научился выколачивать хорошие деньги. Мачеха была бизнес-леди и к тому же отчаянно боролась с подступающей старостью. Почти все оставшееся от бизнеса время у нее отнимали шейпинг, массаж, подтяжка лица и прочие экзерсисы, свойственные женщине ее возраста. Было ли ей дело до проблем Аси? Нет, конечно же. Она и ее присутствие едва замечала.

Ванька… Ванька, конечно же, был другим, отличным от них. Они дружили когда-то. И Аська даже гордилась им одно время. До той самой лав-стори, которая едва не стоила ей дружбы с Сашкой. Но Ванька тоже никогда не лез в ее семейные дела, ограничиваясь многозначительным хмыканьем. А что же теперь получается?

– Кому всем, Вань? – переспросила Ася, потому что сводный брат не спешил с ответом. – И как давно этим всем известно о том, что я хочу знать, где, с кем и чем занимается мой законный муж? Чего молчишь?

– Ну что я могу сказать тебе?! – вдруг взорвался тот и так саданул кулаками по столу, что изящная столешница жалобно хрястнула. – Вернее, что ты хочешь, чтобы я сказал тебе? Какой ответ тебя устроит вообще? Все знают: и мать, и отец твой знает, и даже Виталя знает. И, кстати, жалеет тебя, чучело, потому и не смог отказать тебе сегодняшней ночью.

– Во-он как… Так чего же просто жалеть, пускай попытается исправить положение. Он же хирург. Пускай сделает мне пересадку мозга какого-нибудь более совершенного создания, нежели я. Подберет донора. Кстати, сегодняшний генетически безукоризненный экземпляр не подойдет, как думаешь? – Асе стало обидно до слез от такого тайного всесочувствия, о котором она даже не подозревала. – Ты спроси у Виталика, и если что – я согласна.

– Думаю, не тот случай, Аська. У барышни так же, как и у тебя, не все в порядке с мозгами, раз она запала на твоего аль… красавца. Видишь, что получается… Стоило ей пасть жертвой чар твоего несравненного Леонида, как пришлось за это поплатиться. – Иван выбрался из-за стола, подошел к Асе и присел перед ней на корточки. – Теперь ты хоть понимаешь, с кем жила все это время?

– С кем? – не сразу поняла она, куда он клонит. – Что ты имеешь в виду?

– С монстром, чучело! С монстром и убийцей! – с чувством молвил Иван и потянулся к ее голове, намереваясь приласкать, как больного ребенка.

– Нет! – Ася вскочила и отпрыгнула от Ивана, будто от прокаженного, метра на два. – Не смей его подозревать, слышишь?! Это не он! Не он! Ты не был там, не был… Как ты можешь делать такие выводы? Только потому, что он крайний? Или потому, что я очутилась поблизости от того места, где быть не должна?!

– О-о-о, как все запущено-то. – Иван заметно поскучнел, поднялся, распрямляя колени, и укоризненно пробормотал: – Ты не ведаешь, что творишь, дорогая.

– Что же я, по-твоему, натворила-то?! – возмущаясь, всплеснула руками Ася. – Всю ночь только и слышу обвинения в свой адрес. А что я такого сделала? Спасла человека, и, может быть, не только ее, а еще несколько жизней. Вот разгорелся бы пожар к утру, что бы тогда было…

– Пускай ты будешь нашим последним героем, чучело. – Иван как-то по-особенному посмотрел на нее. Как-то так, как прежде никогда не смотрел. – Иди спать и не вздумай, проснувшись, оставить меня тут одного. И еще…

Ася обернулась на него. Она уже стояла на второй ступеньке неудобной винтовой лестницы, на которой у нее постоянно кружилась голова.

– Что еще? Что за манера у тебя, Вань, замолкать на полуслове? И ведь совсем недавно у тебя такая привычка появилась. Раньше за тобой такого не замечалось.

– Да? – Широкие дуги его бровей в нарочитом изумлении приподнялись высоко над глазами. – Может быть, не знаю. А что еще, что еще… Спи давай. Проснешься, посидим и подумаем, кому это выгодно.

– Что выгодно? – не сразу поняла она, нахмурилась и часто-часто заморгала. – О чем ты?

– Все о том же. О жертве твоей говорю. Вернее, черт, не твоей, а теперь уже и непонятно чьей, раз ты так уверена в непричастности своего мужа. Приходится мне верить тебе на слово, Аська. Ступай спать. А потом будем думать…

Они разошлись по своим комнатам. Ванькина спальня располагалась на первом этаже слева от крохотной гостиной, вмещающей комод его матери, пару кресел и скрипучий диван.

В его спальне все было не так. Она отличалась тем, что там вовсе не было никакой мебели, кроме широченной дубовой кровати, которую он сам привез из города и частями втаскивал потом через узкую дверь. Одна кровать и оленьи рога, прикрученные над входом, куда он швырял прямо с кровати свою одежду. Обычно она состояла из спортивного костюма. Сегодня Ванька тоже был одет в такой костюм. Удивляться тут нечему – он был инструктором по фитнесу в строительной фирме его мамаши. Сначала, когда штат ее сотрудников не перевалил еще за полсотни, никакой должности инструктора в наличии не имелось – и фитнесом заниматься было особенно некому. Да и сам будущий инструктор еще учился на спортфаке. Но со временем фирма разрослась, обрастая дочерними предприятиями и филиалами, Ванька закончил институт, вот надобность в нем и появилась. Инструктор по фитнесу, он же – ответственный за разного рода спецпоручения, он же – один из секретных агентов, выполняющих секретные миссии при его засекреченной сухопарой мамаше. Угораздил же господь отца…

Все Ванькины должности, кроме связанной с фитнесом, плохо укладывались в голове Аси. Определить круг его обязанностей она бы ни за что не смогла, даже если бы и старалась, а потому часто дразнила братца, обзывая бездельником. Ванька не злился. Но в глубине души Ася подозревала, что он с ней мысленно соглашается.

Сама же она работала старшим экономистом на бывшем военном заводе, успевшем вовремя перепрофилироваться в совместное предприятие по сборке телевизоров. Асю на работе очень ценили, хорошо ей платили и заставляли вкалывать так, что у нее порой от цифр рябило в глазах. Зато она избавилась от возможности постоянно сталкиваться нос к носу со своей мачехой. Работай Ася в фирме, все было бы иначе.

Ася подошла к окну, чуть приподняла штору и невеселым взглядом обвела двор.

Господи, какое же запустение. Ну, почему было просто не заасфальтировать дорожки? Нет же, этой замороченной на собственной безвкусице бизнес-леди для чего-то понадобилось засыпать их гравием! А потом она разъезжала по ним на своем громадном, как автобус, «Лендкрузере», останавливалась с визгом у крыльца и буксовала потом так, что гравий этот летел в окна мелким каменным дождем. За прошлую осень мачеха накатала такую колею на этих дорожках, что Асин «жигуленок» непременно цеплялся днищем, когда она пыталась пробраться к дому, не желая оставлять машину под березами и идти потом пешком по грязи. Сейчас, весной, эти колдобины днем наполнялись водой от растаявшего снега, а к ночи промерзали насквозь. Что-то будет в мае…

Нет, не любила Ася тут бывать. И мачеху свою не любила тоже. Та, кстати, платила ей такой же вежливой неприязнью. Все десять лет, что отец прожил с ней, она падчерицу едва замечала.

Ася отошла от окна. Скинула халат, надела пижаму, которую всегда держала под подушкой, и влезла под одеяло, укутавшись по самые глаза.

Поспать бы сейчас часов хотя бы пять. Сладко поспать, без сновидений и без мыслей. Но Ася знала – они не дадут ей покоя. Что-то там Ванька говорил такое о ее уверенности… Да ни черта она ни в чем не уверена! Ни в Ленькиной непричастности не уверена, ни в верности его – тем более. Только вот обсуждать все это она никак и ни с кем не собирается. Пусть Ванька, проснувшись, напряжется и изложит ей несколько параллельных версий. Они подумают над каждой, попытаются как-то их отработать. Определить возможных фигурантов дела. Так, кажется, это называется у профессионалов. Отработают, определят, а так, глядишь, и рациональное зерно во всем этом мусоре отыщется. Свою же тайную версию она оставит пока при себе. Пускай она пока постоит «на паузе». Скомандовать «пуск» Ася всегда успеет. Может быть, ей и не понадобится этого делать. Да, если найдется какой-то виновник ночного происшествия, конечно же, не понадобится. Только бы его найти…

Глава 2

Дождь хлестал в окно с такой силой, что, казалось, истинной целью его было побить все стекла в окрестных домах. Ася порадовалась собственной предусмотрительности, заставившей ее оставить машину под березами. А то непременно увязла бы на мачехиных гравийных дорожках. Непременно увязла бы.

Она отошла от окна и с брезгливой гримасой посмотрела в сторону своей одежды, грязной кучкой сваленной в углу комнаты. Вытащила пакет из нижнего ящика комода и засунула все вещи в него. Потом открыла шкаф и принялась рыться в нем, отыскивая что-нибудь подходящее для возвращения домой. Если Ленька никуда не ушел и не уехал, то непременно прицепится, почему, да что, да как, и какой черт погнал ее на дачу накануне выходных, и так далее…

Дачных вещей в шкафу было немного. В основном те, что дарила ей мачеха. Ася выудила с обширных, почти пустых полок вельветовые джинсы, широкий светлый свитер с большим объемным воротом, пару носков, колготки и начала одеваться. К тому времени, как внизу в кухне затопал Иван, она была почти полностью готова. Успела даже смочить волосы и уложить их феном. Получилось совсем неплохо, хотя обычно ее волосы требовали гораздо большего ухода. Краситься она не стала вовсе. Оглядела себя в гардеробном зеркале, осталась вполне довольна собой и лишь тогда потянулась к мобильному.

Сегодня была суббота. Ленька, если он, конечно же, не окончательно остервенел, должен быть дома. И если он не полностью уничтожил в своей душе обязанности супруга, то должен уже начать волноваться. Звонить он ей не звонил, но ждать-то ее звонка точно должен… может быть.

Ася уселась на самый краешек кровати, набрала свой домашний номер и стала ждать. Сейчас… Вот сейчас он, шлепая босыми ступнями по ламинату, метнется к столику в холле, где у них стоит аппарат. Увидит, что звонит она, и, может быть, даже обрадуется, что с ней все в порядке. Что она не пропала, не разбилась на машине, ее не разбил паралич, не захватили террористы и что она не провела ночь с любовником.

А ведь никто и никогда не мешал ей его завести, черт возьми. Никто и никогда. За исключением ее самой. Она сама себе мешала отвечать изменой на измену, низостью на низость, холодностью на холодность. Потому что любила его. И еще, наверное, потому, что не была подлой по сути своей.

– Алло, Аська, черт возьми! Ты где сейчас? Я всю ночь не спал, тебя дожидаясь! Ты что творишь, девочка, в самом деле?! – Все это ее муж успел выговорить на одном дыхании, не дав ей опомниться и не дав ей возможности хотя бы поздороваться. – Отвечай, где ты?! Ты ведь не бросила меня, скажи! Аська, какого черта ты молчишь?

– Я… – Слезы так сильно стиснули Асино горло и так близко подступили к ее глазам, что выговорить хоть что-то стало очень трудно. – Я так… так люблю тебя, Ленька!

– Я тоже люблю тебя, дорогая, – изумленно прошептал ей на ухо самый любимый из всех голосов голос. – Но что случилось? Ты плачешь?

– Нет, я не плачу, Лень. – Крупная слеза скатилась по щеке и бухнулась крупной кляксой на светлый вельвет брюк. – Со мной все в порядке.

– Тогда почему ты дома не ночевала?! – В голосе мужа послышались незнакомые доселе истеричные нотки. Неужели ревнует? Неужели, господи?! – Где ты, черт возьми?!

– Я? Я на даче.

Ася уже не знала, радоваться ей или горевать из-за того, что с ней случилось минувшей ночью. Окажись она у себя дома в восемнадцать тридцать, как обычно, может, все и пошло бы совсем не так. Она бы приготовила пятничный ужин, состоящий, как правило, из обязательных Ленькиных креветок, запеченных в слоеном тесте в гриле, салата с маслинами и ветчиной и копченого угря с пивом.

Она бы все это быстренько приготовила, накрыла бы стол, включила видеомагнитофон с непременным триллером и принялась бы ждать возвращения Леньки со службы. Если бы ей повезло, он бы пришел через час, если нет – то ближе к полуночи.

А что произошло вчера?

А вчера все пошло совсем не так. Вчера она вдруг взбунтовалась и не поехала домой, хотя он просил ее попробовать поджарить… бананы. Позвонил ей ближе к обеденному перерыву и попросил. Она и собиралась ему их поджарить, хотя ее воротило от этого изыска. И даже купила целую низку этих самых бананов, намереваясь зажарить в кляре со специями и ванильной пудрой. А потом… Потом, выйдя из магазина, она села в машину и набрала его сотовый, а он не пожелал ей ответить, сказавшись недоступным. Она снова и снова набирала и без конца слышала один и тот же ответ. И вот тогда-то она послала ко всем чертям их непременный совместный ужин в конце рабочей недели, а поехала туда, куда исправно ездила последнее время. Ну и, как водится, увидела своего Леньку, прыгающего через лужи, с неизменной кожаной папкой под мышкой…

– Почему ты на даче, а не дома, дорогая? – Голос мужа капризно надломился. – Я ждал тебя с одиннадцати! А ты так и не пришла! Я не знал, что и думать. Не знал, где ты! Сашка тоже не знала. Она, между прочим, заходила на огонек. Да так и ушла, тебя не дождавшись.

Вопрос, где его мотало до одиннадцати ночи, Ася благоразумно опустила. Она же прекрасно знала, где он был, чего же тогда! И еще она знала, что быть умной – это значит никогда не спрашивать о том, на что нельзя ответить. Умной себя считать ей очень хотелось и нравилось…

– Я звонила тебе, Лень, – спокойно ответила Ася, прислушиваясь к шуму внизу.

Ванька наверняка понял, с кем она разговаривает, и бунтует теперь, грохоча кастрюлями и сковородками. Просиди она тут еще минут десять, начнет дом разбирать по частям. Вот характер, а!

– Я звонила тебе, – повторила она. – Ты был недоступен.

– Конечно, недоступен! – обрадовался непонятно чему ее муж. – У меня же, дорогая, мобильный разрядился. Я приехал домой, поставил телефон на зарядку и тут вдруг обнаружил, что и деньги закончились. На счете ноль, понимаешь! Ну, не бежать же посреди ночи за карточкой!

«Как все удачно сложилось», – просилось наружу саркастическое, но Ася снова промолчала. Она умела быть терпеливой, когда дело касалось ее Ленечки.

– А с домашнего я звонить не стал, – продолжал он оправдываться. – Сама же знаешь, как это дорого.

– Действительно, – все же не выдержала она, вежливо и совсем незаметно для него съязвив. – Ну, да ладно. Не позвонил, значит, не позвонил.

– Ась, ну чего ты? – обиженно протянул Леня. – Я и правда волновался… Ладно, проехали. Так чего тебе вдруг понадобилось на даче? Там что, вся семья собралась?

– Да нет. Не вся. Ивану срочно понадобилось на дачу, а машину он приятелю одолжил. Вот и попросил меня отвезти его туда, ну а я не отказала, – поведала мужу Ася совершеннейшую правду. Ну ладно – малую часть ее. Но ведь не соврала же!

– А-а, понял… – Леня помолчал с минуту, переваривая услышанное, потом осторожно поинтересовался: – Если я правильно понимаю, вы с ним помирились?

– Вроде того.

– Ну и хорошо, а то я просто измучился из-за вашего бойкота. Не знаешь совершенно, как себя вести с твоей родней… Вот и хорошо, что помирились.

В Ленькины мучения Асе верилось слабо. Он в их семье был скорее беспристрастным сторонним наблюдателем. Одно время ей даже казалось, что разрыв ее отношений со сводным братом доставляет Леониду тайное удовлетворение. Она же в то время осталась совсем одна. Ваньки рядом не было, Сашка на звонки не отвечала и домой к себе не пускала, ссылаясь на занятость. Нет, мучиться из-за ее проблем Ленька уж точно бы не стал. Да и обрадовался он как-то неубедительно. Хотя, может, она к нему просто придирается?

– Ась, ты когда домой-то? – снова вклинился в ее мысли капризный Ленькин тенорок.

– Соскучился? – хмыкнула она недоверчиво.

– А ты как думаешь! Конечно же, соскучился! Да и, знаешь… – Ее муж сделал паузу и чем-то зашуршал. – Черт, уронил. Тут тебе с утра письмо какое-то странное принесли.

– Какое письмо?

– Не знаю. Заказное. Я не вскрывал. Ты же знаешь мою щепетильность, дорогая. Странно, знаешь, что? – Он снова зашуршал. Видимо, конвертом. – На письме нет обратного адреса.

– Ладно, приеду и прочту, кто там мне и чего написал. – Шум в кухне сделался просто невыносимым, и теперь к нему еще примешивалось безобразное Ванькино пение.

Петь так, как пел Ванька, было нельзя. За такое пение, по мнению Аси, нужно сажать в тюрьму или на худой конец изолировать от общества. Ваньку ее мнение иногда волновало, когда он был по-особенному, по-родственному к ней расположен, а иногда нет. Сейчас был как раз тот самый второй случай. То есть он явно хотел ей досадить. Пора было сворачиваться с милым супружеским щебетом и переходить к менее приятной части плана на день сегодняшний. Пора было спускаться в кухню и отвечать на пристрастные Ванькины вопросы.

– Ладно, милый, пока. Я иду в кухню. Там Иван, и он… – Ася слабо улыбнулась. – Он поет!

– Понял. – Леонид делано расхохотался. – Тогда поспеши. Да, чуть не забыл! У нас совершенно нечего есть. Холодильник пустой. И даже хлеба нет. Ты не задерживайся особо. У меня сейчас, знаешь, с деньгами не очень. Ну, ты понимаешь…

Конечно, она понимала. Еще бы ей было не понять. Он выделял ей на ведение хозяйства средства и сверх того тратиться не собирался.

– Я поняла, дорогой. Пока… До встречи…

– Ага, пока… Ты ведь недолго, да? Я очень голоден. Все чипсы поел! Пока, пока, жду!

Ася убрала мобильник в сумочку, чтобы больше не возвращаться в спальню, подхватила с пола пакет с грязными вещами. И пошла на Ванькин отчаянный рев, под которым подразумевалось пение.

Медленно спускаясь по лестнице, Ася позволила себе немного поразмышлять.

Ленька сказал, что дома был с одиннадцати. Свет в квартире номер восемь загорелся в половине одиннадцатого. Хватило бы Леньке полчаса на то, чтобы добраться до дома? Вполне. Как он выходил, Ася не видела, стало быть, вышел он через черный ход. Может быть, заметил ее машину? Может быть, хотя она всегда предпринимала меры предосторожности. Хотя мог машину и не видеть, а просто выйти через черный ход. Или… или другая машина привлекла его внимание. Та самая, которую сама Ася не заметила поначалу, а заметив, сразу испугалась. Кто знает, как долго та стояла на парковочной площадке. Может быть, и Леньку она напугала? Надо бы спросить у сводного братца, не запомнил ли он номер той «восьмерки»…

– Привет! – Ася швырнула пакет с сумочкой на полку под зеркалом, встала в дверях кухни и, опершись руками о притолоку, попросила: – Вань, прекрати, а!

– А-а напосле-до-ок я скажу-ууу!!! – продолжил завывать Ванька-ирод, переворачивая куриные ножки в глубоком сотейнике. – Прроща-ай, люби-иить не обя-язуйся!!! Привет, сестренка. Наговорилась, как меду напилась? Как там наш любимейший из любимых, красивейший из красивых поживает? Соскучился, поди, по мамке-то? Не спалось ему, сердечному, не пилось и не елось! Хотя о чем это я?! Покушать без тебя они не могут, наверняка голодные сидят. Так ведь, чучело?

Вопросы носили характер риторический, поэтому отвечать Ася на них не собиралась. Она прошла к столу, села и, потянувшись к чайнику, спросила:

– Ни до чего не додумался за ночь?

– Ночью я имею обыкновение спать, – нараспев произнес Иван и выключил газ. – Ты как насчет ножек Буша? Положительно реагируешь?

– Да давай, что ли. – Ася отодвинула от себя на время чайник с кружкой и придвинула поближе тарелку с вилкой, которые Ванька для нее приготовил. – Пора бы уже поесть по-человечески. Ты их с чем жарил?

– С паприкой, как ты любишь, – похвастался Ванька, любовно оглядел разложенные на тарелке ножки и пробормотал: – Вот повезет моей супруге, вот повезет… И приготовить смогу, и…

– Ага, и спеть смогу, и сплясать смогу, а смерть придет, помирать буду! – Ася даже рассмеялась. – Сможешь умереть за любимую, Ванька? Или кишка тонка?

И вот тут ее сводный брат, которого за десять прожитых с ним бок о бок лет она, казалось, изучила вдоль и поперек, удивил ее совершенно. С диким грохотом бросив сотейник на плиту так, что румяные куриные ножки смешно подпрыгнули в нем, Ванька вдруг злобно просипел, глядя мимо нее:

– Ты бы помолчала, Ася! Я тебя как старший брат, как человек, как мужик, в конце концов, прошу: не буди во мне зверя! Поняла или нет?

Она не успела ни обидеться, ни испугаться, хотя вид у ирода был совершеннейше безумный. Она только молча кивнула ему, что да, мол, согласна. И тут же потянула к себе тарелку с курятиной.

– Вот и молодец, чучело! Трескай лучше и не провоцируй меня!

Он снова загремел посудой, наваливая себе целую гору ножек. Со стуком поставил тарелку на стол, двинул стулом, опускаясь, и тут же запоздало порекомендовал:

– Их нужно есть вот с этим соусом.

Ася, не споря, пододвинула к себе соусник. Послушно плеснула молочно-кисельной бурды на край тарелки, обмакнула туда хлебную горбушку и опасливо отправила хлеб в рот.

– У-умм, а здорово, Вань. Правда здорово! Хоть ты и зверь, но готовить умеешь. – Ася даже глаза зажмурила от вкуса пряной подливки. – Чего ты туда намешал, если не секрет?

– Секрет, – огрызнулся ирод и виновато глянул на нее исподлобья. – Ты прости меня, Аська. Я зверею, когда во мне сомневаются. Особенно ты…

– Так ничего такого я тебе и не сказала, просто пошутила. К тому же это не то песня, не то частушка, включил бы ее в свой репертуар.

– Издеваешься, да? Ну, ну, давай, продолжай в том же духе! – Он укоризненно мотнул лобастой головой, обгрыз куриную косточку и положил ее на край салфетки. – Кости не выбрасывай. Заберу собаке дворовой, она всегда меня ждет, в отличие…

– От кого? – Ася просто так спросила, без всякого любопытства, без тайных мыслей и побуждений, по инерции спросила, а Ванька тут же сделался мрачнее тучи, что бороздили небо с самого утра. – Ну, извини, извини. Я ведь ничего о тебе не знаю, Вань, в последнее время… Я же не могу знать, кто и когда разбил тебе сердце. Ой! Я, кажется, опять сморозила что-то не то, да?

А вот тут он почему-то не обиделся, а даже улыбнулся и снисходительно пробормотал:

– Сморозила, сморозила. Ешь лучше.

Доедали они в полной тишине. Иван почти не поднимал глаз от тарелки, с аппетитом расправляясь с куриными ножками. Ася же украдкой бросала на него взгляды. Воровато разглядывала его и находила все новые и новые перемены во внешности брата.

Во-первых, вопреки ее критике, он сильно похудел. Страдает, решила она. Отчего тут же взыграло любопытство. Влюбился! Несчастная любовь! Вон и складки носогубные появились, а раньше их не было. И вокруг глаз морщин прибавилось, а ему всего-то ничего – тридцать три. Во-вторых, что-то такое сделалось с его взглядом. Как будто мелькала в его глазах какая-то недоговоренность. Причем недоговоренность эта носила отчетливый тоскливый оттенок.

Точно, страдает…

И вот тут ее кольнуло. А ведь вполне может быть, что это не он Сашку бросил, а она его! Почему нет? Никто же из них Асе причин разрыва не объяснял, все имеющиеся у нее выводы она делала, исходя из своей чисто женской логики и солидарности. К тому же, наученная горьким супружеским опытом, Ася не могла думать иначе. В соответствии опять-таки с женской логикой и солидарностью все мужики – козлы и сволочи. Но бывает ведь и по-другому. Так что и тут, у Саши с Ванькой, вполне может быть как раз тот, другой, случай.

Бедный, бедный Ванька… В горле у Аси немедленно запершило от жалости. Она его обвиняла, ругала, не разговаривала с ним, а он всего лишь жертва обстоятельств. Прямо как она сейчас. Вспомнив о себе, Ася окончательно расстроилась, и в горле засаднило уже невыносимо.

– Ты чего это рассопливилась? – буркнул вдруг Ванька недовольно, сразу перестав казаться ей несчастным. – Расскажи лучше, чего тебе твой дятел начирикал.

– Вань! Я же просила без оскорблений!

– Дятел – это прежде всего тварь божья, – с противной ухмылкой произнес ирод, взял в руки чайник и начал разливать кипяток по чашкам. – Чай, кофе, сударыня?

– Чай… – Она дождалась, пока пакетик в чашке начнет распускать в кипятке коричневые фалды, и потянулась к сахару. – А дятел, как ты изволил выразиться, с одиннадцати ноль-ноль был дома. Так что его причастность к ночному происшествию больше не обсуждается.

– Не факт, – упрямо мотнул головой Ванька. – Этому еще надо найти подтверждение. Болтать он может что угодно.

– К нему заходила… Саша. – Асе пришлось это сказать, потому что Ванька в противном случае стоял бы на своем. – Она иногда заходит к нам по пятницам и…

– Мне неинтересно, – оборвал ее сводный брат на полуслове. – Ладно, допустим, что он в одиннадцать был дома. И что? Кто мешал ему перед уходом из квартиры шарахнуть свою даму сердца головой об угол комода?

– Там не было комода!

– Я, к примеру, Ась, не будь тупой. – Иван с шумом отхлебнул кофе из литровой кружки и, откусив почти полбулки с маком, пробубнил с набитым ртом: – Это мог быть шкаф или угол комнаты, или ручка двери… Да что угодно! Он ее бьет, поджигает квартиру и смывается. Все сходится, милая!

– Ничего не сходится, милый! – вернула братцу Ася его елейную нежность. – Свет в квартире зажегся около десяти. В половине одиннадцатого он погас. То есть когда Леня ушел. А в два он снова зажегся и уже больше не потухал. А потом заполыхали занавески. Вопрос к тебе: как могло случиться так, что свет зажегся, если Леньки там уже не было, а дама была без сознания. Это она, по-твоему, свет включила? Полежала, полежала за диваном, потом встала, включила свет, подожгла занавески и снова легла за диван. Так, что ли?

Ванька из природного упрямства промолчал. С диким присвистом выцедил остатки кофе. Поднялся и принялся сгребать тарелки со стола. Спорить он больше не спорил, но отчаянно пытался найти в ее словах брешь. Не нашел…

– Логика в твоих словах есть, это факт. Но все равно, твой пегас не может быть не замешанным. Зачем-то он на эту квартиру поперся!

– А то ты не знаешь, зачем, – вырвалось у Аси. – Я вот что думаю…

– Что? – Ванька как раз принялся мыть посуду и на нее не смотрел. – Что ты думаешь, чучело? Какие еще оправдывающие этого козла моменты отыщешь?

Крупные мышцы ирода перекатывались под туго натянутой на спине футболкой, руки сновали туда-сюда чуть ли не по локоть в мыльной пене, тарелки громыхали, чашки со свистом развешивались на крючках. Столовая тряпка просто играла в его руках, вытирая стол, мойку и край сияющей раковины. Все это легко и непринужденно. Ну, находка просто, а не мужчина. Почему же до сих пор так никто из представительниц женской половины рода человеческого не захотел стать счастливой? Наверное, потому, что характерец у сводного братца был еще тот… Хотелось, ох как хотелось Асе предъявить сейчас ему счет за козла, но она сдержалась. Спор затянется, а времени нет. Дома Ленька, и он ждет ее, и он голодный. А в багажнике ее машины пакет с продуктами валяется со вчерашнего вечера. Нет, спорить некогда, нужно спешить домой…

– Я думаю, что к барышне приложился либо ее ухажер, либо муж, либо любовник. Любая из этих категорий тянет на приобретенные рога, поэтому мотив преступления очевиден. – Ася встала, потянулась с хрустом и пробормотала: – Так что, Ванька, хочется тебе или нет, Ленькина вина здесь только в том, что…

– Что он никогда не любил тебя по-настоящему, – прокаркал Ванька, не поворачиваясь. – Что он изменял тебе с этой курвой. Так? Это ты вменяешь ему в вину и, не моргнув глазом, прощаешь?

– Но он же никого не убивал! – возмутилась Ася, подлетела к ироду и с силой опустила на его крепкую спину туго сжатые кулачки. – Чего ты к нему привязался?! Что ты вообще ко мне привязался?! Твое-то какое дело, кого и за что я прощаю?!

Футболка на Ванькиной спине натянулась так, что, казалось, еще мгновение, и она точно треснет. Бычья шея с выбритым затылком словно окаменела. А руки, занятые до сего момента мытьем раковины, молниеносно напряглись, заиграв мускулатурой.

– Прости меня, Вань, – попросила жалобно Ася и попятилась. – Ну, прости меня, я не хотела.

– Не хотела чего? – спросил он чужим, неузнаваемым голосом.

– Не хотела будить… этого, как его… зверя… – И она отчетливо ненадуманно всхлипнула. – Я больше так не буду!

Ему на спину словно сыпанули раскаленных камней. Лопатки дернулись и потянулись к позвоночнику, собрав туго натянутую футболку морщинами. Потом Ванька бодливо мотнул головой и глухо бормотнул:

– Проехали, чучело.

К ней он так и не повернулся. Какие чувства обуревали ее сводного брата в тот момент, Ася могла лишь догадываться. Но догадываться она не стала. Она спешила домой. Очень спешила. Да и пауза, повисшая после этой дурацкой сцены, оказалась очень напряженной, что опять-таки подвигло ее на скорые сборы.

– Я в машине, – обронила она уже от двери, зашнуровав ботинки и застегнув куртку. – Ты не копайся тут. Давай быстрее.

Ася вышла на крыльцо дома и едва не задохнулась от сильных порывов ветра, швырнувших ей в лицо пригоршни ледяного дождя.

Вот тебе и апрель…

Пора бы уже, ой давно пора солнцу приниматься за работу! Разорвать в клочья тугие упрямые облака, сыплющие на землю студеной водой. Поскорее затянуть раскисшие колеи. Заставить замершую от холодов и утренних заморозков траву всколыхнуться буйной сочной зеленью. Просушить дворовые скамейки и песочницы и наполнить улицы и дворы счастливым детским щебетом. А то что это за весна: то мороз, то ветер, сшибающий с ног, то дождь ледяной! В воздухе даже никакой свежести будоражащей не носится, как бывает обычно с приходом апреля. Никакого вам ни птичьего щелканья, ни набухших почек. И ручьи по городу тянутся лениво, неторопливо, будто и не гонит их никто…

Ася сошла со ступеней и тут же против воли выругалась. Так она и знала!

Мамашины дорожки насквозь пропитались водой. Ноги в коротких ботинках утопали по щиколотку. Гравий расползся, напоминая кисель. Ну, что за глупая баба ее мачеха! Выстелили бы подъездную дорожку плиткой либо заасфальтировали. Нет же, не модно это сейчас. И экологически не так чисто… И еще была масса доводов, идущих вразрез с Асиными представлениями о существе разумном.

Кое-как пробравшись сквозь каменистое болото, Ася остановилась у машины и огляделась. Унылый пейзаж был в полном порядке. То есть, как всегда, порядок отсутствовал. Березы, их молодая поросль, обступающая поляны. Гнилая прошлогодняя листва, глянцево поблескивающая под дождем. Когда-то еще сквозь нее трава пробьется… Уныло, черт. Так уныло, что впору с разбегу за руль и на скорости отсюда. Но нельзя. Нужно Ваньку-ирода еще забрать, раз уж сюда потрудилась доставить.

Ася села в машину, зябко передернулась всем телом и завела мотор. Тот чихал, капризничал, но потом все же загудел ровно и непрерывно.

Ванька соизволил явиться, когда температура в салоне поднялась настолько, что Ася стянула с себя куртку. Сначала он долго топтался на крыльце, еще дольше запирал дверь, потом бесконечно долго дефилировал по расползающимся под ногами гравийным дорожкам. «Мамкина идея», – так и просился у Аси с языка язвительный комментарий, но она решила быть благоразумнее.

Эта тема давно навязла на зубах и походила порой на вечный и бесполезный разговор невестки о любимой свекрови. Ванькина мамаша не была Асиной свекровью и быть ею не могла. Поэтому Ася и промолчала. Она с терпением, которое давно граничило с отчаянием, наблюдала за тем, как Иван подходит к машине. Потом очищает о березовый ствол грязные ботинки, отряхивает от дождя куртку и непокрытую коротко стриженную голову. Но стоило ему усесться рядом с ней, как она резко нажала на газ и рванула с места с такой скоростью, что едва не снесла чудом уцелевший столбик давно сгнившего частокола.

– Ты чего это, девочка, так разошлась? – поинтересовался Ванька, напугать которого было делом достаточно проблематичным. – Ждать устала?

– Допустим, – коротко обронила Ася в ответ, раздражаясь из-за мельтешащих перед глазами дворников.

– Да… Терпением тебя господь, стало быть, не наградил…

– Все? – прорычала она, выезжая на дорогу.

– Все!

– Тогда заткнись!

– О-о, как все серьезно-то… – философски-покровительственно изрек сводный братец, что Асю всегда бесило. – Как мы успели соскучиться-то…

– Я просила тебя заткнуться? Просила! – Тут она так неаккуратно совершила объездной маневр, пытаясь обойти раздолбанный «газон», что их едва не занесло на блестевшей от дождя дороге. – Вот! Видишь, что ты делаешь?! Хочешь, чтобы мы в аварию попали?! Хочешь?!

– Я много чего хочу, чучело. Сейчас вот, например, мне очень хотелось бы надрать тебе задницу. Чтобы ты перестала наконец казниться от сознания собственной вины перед своим козлом…

– Я же просила тебя! – заорала Ася в полный голос, все набирая и набирая скорость. Машину швыряло в глубоких лужах, грязная вода заливала стекла. – Я просила тебя!..

– Да помню, помню: просила, чтобы я не оскорблял его, – вполне миролюбиво заявил Ванька и вдруг предложил: – Слушай, давай не будем больше ругаться, а? Мы так давно не виделись, а увиделись – и все время цапаемся. Непорядок же, а, чучело?

– Не зови меня чучелом, Вань. – Ася всхлипнула и начала сворачивать на обочину. – Я уже не та девочка-подросток, которую ты трепал за косы и все время дразнил чучелом!

– Тебя это задевало… – еле слышно произнес он и с болезненной гримасой хмыкнул: – Я же не со зла, Аська. Я же не знал тогда, что…

– Что? – Она заглушила мотор и уставилась на него, знакомого до боли и совсем-совсем чужого сейчас. – Что ты не знал тогда, Вань? Что я вдруг подрасту и обрежу эти дурацкие косы?

И тут он сграбастал ее голову своей огромной ручищей, потянул к себе, прижал к мокрой куртке на своей груди и глухо проговорил:

 

– Я же не знал тогда, что это все изменит…

Она слышала сквозь толщу мокрой ткани, как, беспокоясь за нее, колотится его огромное сердце. Слышала его голос, который вдруг снова стал казаться родным и совсем незабытым. И ей вспомнился другой день. Тот самый, несколько лет назад…

Точно так же Ванька прижимал ее тогда, когда она бросилась ему навстречу из обезьянника. Грязная, потная, с размазанной по лицу тушью и диким желанием доказать всему миру, что она ни в чем не виновата. Мир тогда отвернулся от нее в одночасье. Кто-то выставил тогда впереди себя щитом укоризну, как ее отец, например. Другие, такие, как мачеха, отгородились от нее удобной для того момента недоуменной брезгливостью. Один Ванька понял ее в тот день. Один Ванька не оттолкнул, хотя потом и ругался. Он так же, как сейчас, прижимал ее голову к себе своей огромной, как лопата, ладонью. Поглаживал по затылку и то и дело повторял:

– Ну, не плачь, чучело… Чего это ты рассопливиться решила… Ну, ну, все в порядке… Давай, заканчивай…

А она все рыдала и рыдала и не могла успокоиться. И от его участия, и от того, что он не выбежал из дежурки, как ее отец. И не отвернулся, как его мать, с фырканьем норовистой лошади. А просто держал ее в своих руках и утешал неуклюже и по-мужски. И сердце, Ванькино сердце так же колотилось тогда: бешено и беспокойно…

– Вань, я знаешь что думаю… – проговорила вдруг Ася тихо, потому что он внезапно и надолго замолчал.

– Что? – Его пальцы тихонько перебирали короткие волоски ее глупой стрижки.

– Я, наверное, никого из нашей семьи так не люблю, как тебя. – Она прислушалась: большущее Ванькино сердце вдруг остановилось, потом резво подпрыгнуло и тут же дико, перебивая само себя, застучало. – Правда, Вань! Даже отца так не люблю, как тебя. А ты, Вань? Ты-то меня любишь? Или так же, как и мама твоя…

– Эх ты, чучело! – Его пальцы с силой вонзились ей в шею. Ванька вздохнул так, что ее голова подпрыгнула на его груди. – Конечно, я люблю тебя! Кто же еще тебя будет любить, как не я?! А что касается матери… Не суди ее слишком строго, Аська. Ей нелегко с тобой.

– А мне? Мне легко? – Она чуть было не вскочила, но его рука властно держала ее на мокрой куртке, и Асе пришлось подчиниться.

– Она злится на тебя, и в этом есть свой резон, – проговорил Ванька и успокаивающе потрепал ее по щеке другой рукой. – Но она тоже любит тебя, Аська. Злится, но любит, поверь мне. Я же никогда тебя не обманывал.

– Не помню, – все еще не хотела она сдаваться. – Кажется, нет. Но…

– Нет, не обманывал. Значит, ты должна верить мне. Мать любит тебя. Любит, но злится очень.

– Да за что? За что ей на меня злиться-то?! – Асе удалось выпростать свою голову из-под его пальцев, и она недоуменно уставилась на тяжелый профиль сводного брата. – Та давняя история с моим расследованием давно предана забвению и…

– И тут же, не задумываясь, ты решила затеять еще одну, – укоризненно качнул он головой. – С тобой ведь никогда не знаешь, на что нарвешься, Аська. Взять хотя бы твое скоропалительное замужество, которого никто не ожидал и…

– Так, стоп! – Она прижала холодные пальцы к его жестким горячим губам. – Замолчи немедленно, иначе мы снова повздорим. Замужество – факт свершившийся, и ругать меня за него как бы уже и поздно. А что касается новой истории… Так о ней мы просто забудем, и все!

– Как забудем?! – Ванька грубо оторвал ее руку от своего рта. Тяжело развернулся на сиденье в ее сторону. И злобно прошипел, высверливая зверским взглядом на ее лице дырки: – То есть как это забудем?

– А так! – Она все еще хотела казаться беспечной. – Пожар потушен? Потушен. Женщине жизнь спасли? Спасли. Чего же еще? Затевать расследование я уж точно не собираюсь на этот раз, будь уверен. Одним беспокойством меньше…

– Та-ак! – Ванька с такой силой ударил по дверной панели, что, казалось, едва не вынес хлипкую дверь старого «жигуленка». – Стало быть, ты хочешь повесить на Виталика покалеченную бабу и слинять? Втянула, значит, его в идиотскую историю и умываешь руки? Он по доброте душевной не смог тебе отказать, а ты теперь как бы и ни при чем! Я все правильно излагаю? Нигде ничего не перепутал?

Ася промолчала. Она недоуменно разглядывала насупленное Ванькино лицо и силилась понять, что и где она пропустила. А пропустила она явно что-то важное, и из-за этого ее угнетало неприятное беспокойство.

Понятно ей было лишь одно: Ванька непоследователен. То она не должна была связывать себя никакими обязательствами в отношении раненой женщины, то вдруг он начал полыхать праведным гневом, призывая ее к ответственности.

Непонятно было другое – где же здесь логика? Что за прозрение его посетило с прошлой ночи? Что за идея родилась в его лобастой голове? Уж не движим ли он желанием обличить ее Леньку в свершенном злодеянии? А что, чем не мысль?!

– Короче, слушай меня внимательно, сестренка. – Ребро громадной Ванькиной ладони с прежней силой опустилось на переднюю панель. – Слушай и запоминай… С этой девкой, что ты навязала Витальке, будешь разбираться сама.

– Каким, интересно, образом? – Ася постаралась примирительно улыбнуться, но вышло очень кисло и неубедительно. – Заделаться ее сиделкой?

– Может быть, и так. Виталик скажет, что и как тебе нужно будет сделать. Ты поняла меня, Аська? Если понадобится, то станешь ей не только сиделкой, но и родной матерью и будешь горшки из-под нее выносить! – Ванька-ирод вдохновлялся все круче. – Это будет тебе хорошим уроком на будущее.

– И что, по-твоему, я должна буду почерпнуть из этого урока? – Ася завела мотор и, уступив дорогу отчаянно рвущему рычаг сигнала дальнобойщику, медленно выехала на трассу.

– Первое – ты должна будешь сама во всем разобраться.

– А второе – я во всем должна разобраться сама? Так, что ли? – Ася догадливо ухмыльнулась. – Я поняла твою мысль, Вань.

– Да что ты поняла, чучело? Возьми левее! Левее бери, говорю! Прицеп, видишь, как заносит, или нет? Ну, чучело, ей-богу, чучело… Ездить с тобой – та еще радость.

– Иными словами, – не обращая внимания на его инструкторские экзерсисы, продолжила Ася развивать свою мысль, – ты хочешь ткнуть меня в то, что буквально у меня под носом. Женщина очнется и сможет все мне рассказать. А если не очнется, то тот, кто не сумел убить ее, непременно попытается довести свое дело до конца. И вот тогда-то я точно узнаю, каким мерзавцем является мой муж. Я должна буду… Нет, я буду вынуждена признать, что он преступник и что ему не место рядом со мной. И вот как только справедливость будет восстановлена, все встанет на свои места. Устроится, одним словом. Папа признает свою дочь заново. Мачеха наконец перестанет на меня злиться. А ты перестанешь называть меня чучелом. Все счастливы и смеются. Все, конец истории…

Она наверняка угадала, потому что Ванька не стал спорить. Отвернулся к окну и сердито засопел. Пускай позлится. Взяли все моду навязывать ей свое мнение, понимаешь! Она вот никому не дает советов. Правда, их у нее никто и не спрашивает. Отец, не спросясь совета, женился. Ванька, не докладываясь, бросил Сашу. Мачеха… Тут вообще разговор особый. О ней Ася даже вспоминать не может без ломоты зубовной. Стала бы та слушать ее мнение, как же!

– Тебя куда? – спросила она у Ивана на первом светофоре в городе. – Домой? Или к матери?

– Домой, – буркнул тот недовольно и, воровато покосясь в ее сторону, поинтересовался: – А ты сейчас куда?

– Туда же, знаешь! – вспыхнула Ася, угадав в его вопросе куда как больше вежливого внимания. – Я со вчерашнего утра там не была! Пора бы уже и показаться.

– Ну да, конечно…

Он снова отвернулся и отмалчивался всю дорогу до своей многоэтажки, расположенной на другом конце города. Ася виртуозно въехала в узкие ворота его двора. Разбрызгивая лужи, развернулась на крохотном пятачке и, подкатив к его подъезду, провозгласила:

– Доставлено, сэр!

Ванька молча выбрался на улицу. Чуть отошел, уступая дорогу ее машине, но уходить не спешил. Поднял воротник куртки и поежился. Дождь продолжал хлестать тугими частыми струями. Ежик Ванькиных волос тут же промок и потемнел. По насупленному лицу стекали капли, как если бы сводный Асин брат вдруг с чего-то решил залиться горючими слезами. На какой-то миг Асе снова сделалось его жаль, и она даже собралась вылезти из машины и извиниться перед ним непонятно за что. Просто, может, за то, что ему сейчас не так хорошо, как хотелось бы. Но Ванька опять все испортил, разогнав ее наваждение хмурым кивком. Склонился к окну машины, стукнул согнутым пальцем по стеклу, приказывая его опустить, и проговорил отвратительным назидательным тоном:

– Поезжай сейчас домой. Там у тебя намечено великое перемирие, как я понял. Но завтра к десяти чтобы была у Виталика.

– Где у Виталика? – не сразу поняла Ася. Про больницу она даже не успела подумать в тот момент, а местожительство Ванькиного друга помнила весьма смутно, потому что была там всего один раз с Ванькой, и то давным-давно.

– В больнице у Виталика, чучело, – проговорил ирод, не меняя интонации. – В десять у черного хода. Смотри не опаздывай.

Потом он выпрямился, встряхнулся, как огромный усталый медведь, и, не забыв напоследок щелкнуть ее по носу, пошел к своему подъезду. Он не стал оглядываться, прекрасно зная, в каком она сейчас бешенстве. Заученно потыкал пальцами в кнопки домофона, легко потянул на себя тяжелую железную дверь и через секунду скрылся из виду.

– Черт! – выругалась Ася, отбив о руль ладони. – Ну, почему обязательно завтра?! И почему я?

Если не ты, то кто же…

Именно этим светилось лицо Ивана, когда он в ультимативной форме говорил о завтрашней встрече. Именно это подразумевалось. Угораздило же ее играть в спасателей!

Ася подняла глаза ко второму этажу, где мачеха выкупила для сына сразу три квартиры, переломав перегородки и соединив все три в одну огромную. Добрая половина Ванькиных окон выходила во двор и, как и ожидалось, у одного из них сейчас маячила его фигура.

Наслаждается, решила Ася, заводя машину. Ладно, пускай потешится, пускай. Она, конечно же, не посмеет ослушаться, она приедет завтра туда, куда велено. Раз уж втянула брата в эту историю, придется нести крест до конца. Она приедет, но и только. Никаких горшков, никакой благотворительности в виде букетов, соков, фруктов. Абсолютно никакого сочувствия с ее стороны.

Кто такая эта женщина, в конце концов? Блудница, интриганка, авантюристка! Она посягнула на святая святых – на ее мужа! Пусть скажет спасибо уже за то, что Ася не предъявляет ей никаких обвинений! И ей лично нет никакого дела до того, чем закончится вся эта история. Главное, в ее бы – в Асиной – не было продолжения.

Она сейчас приедет домой, встретится с Ленчиком, который наверняка ее заждался, потому что голоден и страдает от неизвестности. Потом будет ужин. Можно при свечах, можно без них. Главное, чтобы Ленчик был рядом и смотрел на нее так, как мог смотреть только он один…

Ася приткнула свою машину на обычном месте у «ракушек». Достала из багажника пакет с продуктами и заглянула внутрь. Надо же, креветки почти не разморозились, тесто слоеное не расползлось, кусок мяса по-прежнему поблескивает заиндевелым полиэтиленом. Вот вам и весна…

– Эй, Аська! – громко позвали ее сверху.

Ей не было нужды смотреть наверх. Орала Сашка. И судя по голосу, была она навеселе. Интересно, что за повод? Суббота – да, но и только-то? К тому же совсем, совсем не вечер…

– Аська, чего выделываешься?! – не сдавалась подруга.

Ей пришлось поднять голову к балкону подруги. Сашка орала именно оттуда. В тоненьком халате, с голыми ногами и руками, с непокрытой головой, она призывно махала, низко свесившись через перила.

– Привет, – усмехнулась Ася и помахала ей в ответ. – Чего это ты?

– Отдыхаю! – пояснила Сашка. – Поднимайся ко мне!

Когда она была в таком вот состоянии, как теперь, спорить с ней было бесполезно. Ася подхватила пакет с продуктами, поставила машину на сигнализацию и поплелась к подъезду. Перед тем как войти, снова подняла глаза к Сашкиному балкону. Хвала небесам, подруга убралась в квартиру. И наверняка уже открыла свою ужасную дверь и караулит на лестнице, опасаясь, что Аська улизнет домой. Придется, видимо, Ленчику позвонить, предупредить.

– Да, милая! Ты где? – отозвался он почти сразу. В его голосе явно прибавилось беспокойства, что не могло не воодушевить Асю.

– Я почти дома. Поднимаюсь по лестнице, но…

– Понял: Александра! – обреченно выдохнул ее муж. – Она меня уже достала сегодня.

– У нее что-то случилось? – насторожилась Ася, прислушиваясь к шуму на площадке третьего этажа. Или ей показалось, или Сашкина дверь хлопнула уже раз пять. – Чего это она завелась с утра? Что за повод, не сказала?

– Она не с утра завелась, дорогая, а еще с вечера. Я же тебе говорил, что, когда вернулся, она ко мне приходила! – возмутился муж ее дурной памяти.

– Да, говорил. Но ты ничего не сказал о том, что она была пьяна. – Ася остановилась, чтобы договорить с мужем. Сашка и в самом деле вполне отчетливо хлопала дверью и даже, кажется, пререкалась с кем-то из соседей. – У нее что-то случилось? Она ничего не говорила?

– Что-то говорила, кажется… Что-то про Ивана, если я ничего не путаю. Мне, если честно, было не до ее пьяных откровений, я волновался за тебя. Я скучал! – Голос Леонида приобрел оттенки той бархатистой капризности, от которой у нее всегда начинало мелко подпрыгивать сердце и пощипывать под коленками.

Вот разобрало же Сашку так некстати.

– Лень, я быстро. Зайду на минутку и сразу домой.

– Я есть хочу, – захныкал муж. – В доме даже хлеба нет! Я же тебя предупреждал.

– Ну, хорошо, хорошо. – Ася понимающе улыбнулась. – Спустись на пару этажей, дорогой. Я передам тебе пакет с продуктами. Сможешь?

– Иду!

Трубка тут же загудела ей в ухо. Ася сунула мобильник в сумочку, перехватила поудобнее расползающиеся ручки туго набитого пакета и нехотя пошла наверх.

Сашка и в самом деле скандалила с Ниной Егоровной, чья дверь была как раз напротив ее.

– Обнаглела совсем с кобелями своими! – полыхала праведным гневом Нина Егоровна, голова ее при этом смешно подрагивала на тонкой морщинистой шее, а сухие кулачки воинственно оттопыривали карманы байкового халата. – Покоя нет ни днем, ни ночью! Что сегодня творила, скажи?!

– И что? Что я такого творила? – Босые ступни Александры выплясывали по холодному бетону лестничной клетки. – Имею полное право! Сегодня выходной! Могу я в конце недели музыку послушать или нет?

– Можешь! Ты все можешь, шалашовка проклятая! – Нина Егоровна беспомощно оглянулась на Асю, которая поднялась уже на третий этаж и нетерпеливо подглядывала теперь на разбушевавшуюся не ко времени подругу. – Хоть бы ты приструнила ее, Асенька, а то она охамела совсем. С виду приличная женщина, на машине ездит, в хорошем месте работает, а в быту нечистоплотная, как таракан!

– Это я таракан? – задохнулась от возмущения Сашка и двинула прямо на соседку подламывающимся шагом. – Ты сама мымра и есть! Мымра и крыса!

Нина Егоровна комично взвизгнула и, размахивая полами халата, поспешила укрыться за собственной дверью. Но перед тем как ее запереть, она все же успела выкрикнуть:

– И чего ты с этой стервой возишься, Ася? Бросила бы ты ее к чертям, тварь такую! Подожди, она тебе еще и не такую подлость подложит! Попомнишь меня, ох попомнишь!

На лестничной клетке раздалось металлическое лязганье запираемого замка, и тут же Нина Егоровна прильнула к дверному глазку.

– Ну! – Ася окинула съежившуюся Сашку осуждающим взглядом. – И что дальше?

– Заходи! – Сашка ударила ногой по розовой коже своей двери и, комично выворачивая коленки, пошла в квартиру. – Заходи, Ася, будем отдыхать!

Ася вздохнула. Что ее подруга вкладывала в понятие отдыха в данном случае, ей было хорошо известно. Сейчас Сашка начнет беспрестанно пить и молоть всякий вздор. А она должна будет сидеть напротив, делать вид, что пьет вместе с ней, и внимать пьяным откровениям подруги. В любой другой день это ее, может, и не так расстроило бы, а может, даже и заинтересовало. Если уж Ленчик удостоился чести услышать от Саши что-то о Ваньке, то Асе-то она наверняка что-нибудь выболтает. Но вот в другой бы день, не сегодня… Не тогда, когда голосовые модуляции супруга звучат столь обещающе. Не тогда, когда он по ней успел соскучиться. И не тогда, когда прошлой ночью она готова была подозревать его в умышленном убийстве. Столько всего на Асю свалилось, а тут еще вдрызг пьяная Сашка с нелепым и совершенно неуместным предложением зайти к ней в гости…

– Аська, чего стоишь?! – Грива Сашкиных волос возмущенно взметнулась, и на Асю уставилась пара совершенно мутных и совершенно несчастных глаз. – Ты не хочешь зайти ко мне в гости? Ты… ты тоже считаешь меня тараканом? Нет, тараканшей? Ты тоже, как эта старая карга, считаешь меня…

– Никем я тебя не считаю, перестань кудахтать, дорогая! – Ася встала на пороге Сашиной квартиры и, нетерпеливо поглядывая на верхний лестничный пролет, проговорила: – Ленчик должен спуститься за пакетом, а что-то медлит.

– Твой Антонио может зайти за ним и ко мне, ему же не западло, Аська! Входи и закрывай дверь немедленно, я замерзла! – Голые ноги Александры и впрямь покрылись сизыми мурашками. – Замерзла, понимаешь! Нет, я вымерзла, так будет правильнее… Все внутри у меня вымерзло! Какие же все… Ты входишь или нет?!

Ленчик все же соизволил появиться.

Сначала в переплете перил показались острые носки его комнатных туфель. Потом кромка полосатых домашних брюк. Тех самых, в которых он любил поваляться на диване перед телевизором. Следом по отполированным годами перилам заскользила его ухоженная кисть, и через мгновение Леонид уже улыбался Асе.

– Привет, девочка моя, – обронил он мягко с последней ступеньки, разделяющей их. – Что тут за шум?

Господи, ну почему всякий раз при звуках его голоса у нее так екает сердце?! Ничего же особенного не было им произнесено, а внутри все сразу заныло и сжалось в странном трепетном предвкушении. Наваждение просто какое-то для нее этот мужчина…

– Привет. – Ася подставила щеку для супружеского поцелуя и была приятно удивлена, когда Леня, ухватив за затылок, развернул ее голову к себе и поймал губы своими. – О-о, ты и правда соскучился! Мне нужно почаще отсутствовать дома… ночами.

– Не нужно, милая. Совсем не нужно. Я едва с ума не сошел. – Он перехватил пакет из ее рук, заглянул внутрь и разочарованно протянул: – Тут все еще готовить нужно, блин… Может, мне самому попробовать, как считаешь, Ась?

Это было что-то из разряда плохо понятного ей. Чтобы ее Ленчик и готовил?! Да он же и яйцо-то сварить самостоятельно не в состоянии. Тосты поджарить для него – дело проблематичное, они у него либо недожаренные, либо горелые, несмотря на всю автоматику. А тут готовить… Нет, определенно прошедшая ночь стала для него судьбоносной.

– А что! – Леня уловил недоверчивую улыбку, скользнувшую по лицу жены. – Думаешь, не сумею? Ладно, посмотрим! Ты ступай к Сашке, а я… похлопочу.

Хлопотал Ленька очень усердно. А еще усерднее терзал домашний телефон, названивая Сашке.

– Что нужно твоему благоверному, в конце концов?! – не выдержав, заорала подруга после восьмого по счету его звонка. – Он может оставить тебя в покое хотя бы на час?!

Ася могла бы ей сказать, что все последние годы только и делала, что пребывала в этом самом покое. Она регулярно оставлялась мужем на прозябание в этом самом покое. Так что теперешнее его внимание ее совсем не раздражало, а даже, наоборот, было для нее чем-то новым и волнующим.

– Пускай себе звонит, Саш, – извиняющимся тоном проговорила Ася, в очередной раз опуская трубку на аппарат. – Он там что-то такое готовит, вот и приходится ему консультироваться, сколько перца и соли нужно для мяса на гриле.

Саша не сразу поняла, о чем речь, и как шла к столу с двумя высокими бокалами и бутылкой вина, так и встала столбом.

– Мяса на чем? – прошипела она одураченной гусыней. – Я ничего не перепутала? Твой красавчик готовит для тебя?

– Почему обязательно для меня… – начала сразу оправдываться Ася, чувствуя неловкость перед несчастной подругой за собственное, чудом обретенное счастье. – Он тоже голоден.

– Не в том дело! – воскликнула горестно Саша и длинно с присвистом всхлипнула. – Сам факт того, что Ленька зашел на кухню за чем-то еще, кроме употребления пищи, говорит сам за себя – он… он взялся за ум. Даже он взялся за ум! Да, даже твой непутевый красавчик Ленечка созрел наконец… А у меня…

В красивом Сашкином лице вдруг что-то как будто сломалось. Черты его исказились и поплыли, сделавшись неузнаваемыми. Неосторожно звякнув бокалами, она поставила их на стол, тяжело опустилась на стул с высокой мягкой спинкой и, занавесившись длинной челкой, заплакала.

– Саша… Ну, ты чего, Сашка?! – Ася потерянно смотрела на вздрагивающие плечи подруги и не знала, что делать.

Что?.. Что такого могло произойти за минувшие сутки с Александрой, о чем Ася не знала? Еще вчера днем ничто не предвещало трагедии. Сашка звонила ей, кричала в трубку долго и надсадно о каком-то новом умопомрачительном заказе. С кем-то попутно спорила в своей фотостудии, кому-то раздавала поручения, кого-то куда-то отсылала. Одним словом, была совершенно обычной: деловой, веселой и замороченной на своей деловитости и энтузиазме. Александра постоянно была такой: вызывающе стремительной и жутко независимой, чем всегда гордилась. И заставляла людей с этим считаться если не с первой, то со второй встречи непременно.

Ася любила Сашу такой, какой она была. Никогда не пыталась на нее влиять или указывать на что-то, что, по ее мнению, являлось Сашкиными недостатками. У нее и своих, считала, предостаточно, чтобы кого-то другого воспитывать.

Так вот вчера днем Саша звонила ей и пребывала в великолепном настроении. Было это… около четырех часов дня. Точно! Тогда она и звонила, собираясь на ланч с кем-то из студии в кафе через дорогу. Там Сашка в четыре пила кофе и объедалась пирожными. После ланча Сашка собиралась ехать к заказчику и обсудить кое-какие моменты в их словесной договоренности. Потом у нее должна была быть сауна и планомерное возвращение домой. Так бывало всегда. Почти каждую пятницу, за исключением тех дней, когда подруга уезжала в командировки. Но что-то, видимо, вчера пошло не так. Что-то кто-то испортил или поломал в четком размеренном графике Сашкиной пятницы.

Кто?!

– А то ты не догадываешься? – жалобно пискнула Сашка, все так же не убирая волос с лица. – Ты, моя лучшая и единственная подруга, не догадываешься о том, кто мог сделать меня несчастной?!

Ася присела на стул, который не любила так же, как и Сашкину дверь. За каким чертом, скажите, в тесной кухне такие громоздкие стулья с такими высокими мягкими спинками? Это же трон, а не стул! Так мало того, что стулья были огромными, у подруги хватило еще ума обить их ярким пурпурным мехом.

– Ты ничего не понимаешь, это же эксклюзивная модель! – хохотала она, красиво запрокидывая голову. – Мне их реставрировал сам Фарик, а его работы знаешь сколько стоят?!

Спорить было сложно. Ася и не пыталась. Недоумевала, не принимала, не понимала, но никогда не спорила…

А сейчас Асю наконец осенило.

– Ванька? – спросила она в тот момент, когда Сашкина рука взялась за штопор. – Это он?

Саша молча кивнула, сосредоточенно ввинчивая винт штопора в тугую пробку. Зажала потом бутылку между коленями, потянула с силой и почти удовлетворенно улыбнулась, когда пробка выскочила с глухим хлопком.

– Давай выпьем, Аська! – провозгласила Саша и, не дождавшись ее согласия, разлила вино по бокалам. – Давай выпьем за одиночество! Мы все одиноки по сути своей, хотя и живем в социуме. Каждый… каждый из нас одинок. Ты по-своему, я по-своему… Но каждый одинок! Все эти глупые изречения о единстве душ и тел не более чем изречения, поверь мне. Нет никакого единства! Нет и не было. Все это придумали такие же одинокие люди, как и мы с тобой. Они просто так же, как и мы, мечтали об этом самом единстве, и у них хватило ума сказать об этом вслух. Озвучить свою мечту у них хватило ума, я хочу сказать. Но от того, что они так ловко нас одурачили, одиночество-то никуда не делось, Аська! Оно было, есть и будет! Пьем!

Начинается…

Ася уныло посмотрела на часы. Хоть бы Сашка побыстрее напилась до такого состояния, чтобы ее можно было довести до кровати и оставить отсыпаться… А то ведь придется слушать ее часа два, если не больше. Сегодняшняя тема особенно многообещающая. Исчерпать такой благодатный источник практически невозможно. Тоска…

В прошлый раз Сашка обстоятельно коснулась сволочной человеческой сущности. Досталось всем, в том числе и Асе. В позапрошлый – алчности природы человеческой. При рассмотрении данной темы Саша Асину личность благополучно обошла, но вот бедный Ленчик должен был икать не переставая.

Сегодня, стало быть, для обсуждения предлагалось глобальное, как Всемирный потоп, одиночество. Значит, домой Ася попадет не скоро. И Ленчик, ее голодный, заскучавший Ленчик, будет вынужден довольствоваться бутербродами. А Асе так хотелось сейчас домой, кто бы знал! Стянуть с себя ненавистные тряпки, подаренные мачехой, переодеться во что-нибудь удобное и демократичное и сновать по кухне вместе с Ленькой. Толкаться, дурачиться, рассыпать по полу то сахар, то муку, бросать на шипящую маслом сковородку огромные ломти мяса и вожделенно наблюдать сквозь стеклянную крышку, как оно пузырится соком и покрывается румяной аппетитной корочкой.

– Ты чего не пьешь? И где ты была сегодня ночью, кстати? – донесся до Аси вопрос подруги. Странно, но незадолго до того мутный взгляд Александры вдруг приобрел лучезарную прозрачность и строго воззрился на Асино лицо. – Я пришла к тебе со своей бедой, а ты того – тю-тю, отсутствуешь. Ленька был в бешенстве. Ну, так где ты была сегодня ночью?

Затевать тему Ваньки Асе очень не хотелось. Но врать Сашке она не могла, да это было и бесполезно.

– На даче ночевала, – дипломатично пробормотала она, искренне надеясь на то, что ответом подруга удовлетворится и приставать не станет. – Так получилось…

– С кем? – Ярко-голубые глаза Сашки наполнились жгучей подозрительностью, длинные пальцы впились в Асино запястье и с силой сжали. – Ты что, завела себе любовника? Нет, ты не могла потащить его на дачу к мачехе… Это глупо. Одна ночевать ты там тоже не стала бы. Ты без нужды туда вообще не заглядываешь… Ах, во-он оно что… Твой паскудный сводный брат… Как я сразу не догадалась! Это он вытащил тебя под каким-нибудь предлогом туда. Скажи, что я не права!

– Не скажу. – Ася подхватила со стола пробку от бутылки и начала ее раскручивать, намереваясь заставить ее скатиться со стола. Тогда можно будет нагнуться за ней и хоть ненадолго исчезнуть из поля зрения инквизиторских глаз подруги.

Пробка выскочила из-под ее пальцев, докатилась до края стола и предательски остановилась у локтя Александры.

– Что за повод? – Та наконец-то убрала с лица волосы, заправила тяжелые пряди за уши, гневно затрепетала тонкими крыльями носа и, закусив нижнюю губу, повторила: – Что за повод был у этого говнюка?! Благословения испрашивал твоего или снова на Леньку бочку катил?

– Катил, – с облегчением подхватила Ася и постаралась прикрыться бокалом с вином. – Ты же его знаешь. А что за благословение? Что-то я не въезжаю…

Сашка не верила ей минуты три, не больше. Потом глаза ее снова налились слезами, и она прерывисто прошептала:

– У него… теперь… есть женщина! Я… все еще надеялась, но… теперь все! Теперь он меня окончательно и бесповоротно бросил, сволочь!

Асе хотелось возразить, вступившись за Ваньку-ирода, и сказать, что Сашка рассталась с ним уже давно и что еще пару дней назад о нем и слышать ничего не желала. И еще про то напомнить, что неделю назад Александру привозил домой высокий симпатичный гражданин на шикарной иномарке с хищно вытянутым, сверкающим в свете фонарей капотом. Гражданин имел весьма определенные намерения, исполнением которых, судя по всему, он и занимался с Сашкой аж до самого утра в ее квартире.

Все это Ася могла бы напомнить Александре, встав на защиту сводного брата. Но возразить подобным образом значило навлечь на свою бедную голову новую волну праведного гнева и продлить свой визит еще на час. Поэтому промолчала, ограничившись покашливанием и недоуменным покачиванием головой. Свой взгляд Ася многозначительно уставила на пластиковый переплет Сашкиного окна. Глядишь, и пронесет. Глядишь, и не угадает подруга в ее молчании ничего для себя предательского.

Не пронесло… Угадала…

– Сочувствуешь ему?! – прошипела Александра, попав в поле ее зрения перекошенным от бешенства лицом. – Жалеешь! Как же, он ведь брат тебе, хоть и не родной! Тебе всегда было его жалко. Мать ему мало внимания уделяла, я тоже…

– Что «тоже», Саша? – Асе и в самом деле хотелось бы подробнее узнать об этом самом «тоже».

– Ничего! – отрезала с грубостью та и снова налила себе полный бокал. – Тебе не наливаю, все равно не пьешь. За измученность одиноких душ! Пьем!

Та-ак, это было уже что-то новенькое. Если ее вовремя не остановить, то можно будет слушать до завтрашнего утра. Такой роскоши Ася не могла себе позволить. Любопытство любопытством, но пора и честь знать. Она домой хочет! К Леньке! Он что-то последние полчаса подозрительно затих и не звонил. Оставалось только догадываться о причинах: либо ужин или обед – что там он затевал? – уже готов, либо он спалил кухню вместе с грилем и со всей встроенной бытовой техникой.

– Да, я была не права, – горестно воскликнула между тем Саша, снова занавешиваясь от Аси волосами. – Я была не права, выдвинув ему подобные условия… Не хочешь знать, какие? Хоть и хочешь, не скажу… Но он-то мог бы начать за меня бороться, к примеру. Или… подождал хотя бы! А он, не прошло и года, завел себе девку! Я никогда ему этого не прощу, никогда!

Движимая природной вежливостью, Ася подняла бокал с вином, пригубила и поинтересовалась:

– А что за девушка? Ты с ней не знакома?

– Девушка! – Сашка зашипела на такой высокой ноте, что едва не сорвала голос, даже закашлялась. – Кого ты называешь девушкой, можно спросить?! Мы с тобой еще под стол пешком ходили гулять, когда она была девушкой! Шлюха бульварная!

Стало быть, девица в полном порядке, раз Сашка так разошлась, решила Ася, уловив непонятный ревностный укол в своем сердце. Надо же, а ей Ванька ничего такого не сказал. Сердился за что-то, ругался на нее, приказывал, а вот чтобы поговорить с ней по-родственному, доверительно… Нет, этого не случилось.

– Я когда увидела их рядом, то не поверила собственным глазам. Потом, думаю, ладно, сделаем скидку на деловую встречу или случайное знакомство. Мало ли с кем в кафе приходится делить столик…

– Так они в кафе встречались?

– Да! Про то и речь! Этот мерзавец знал прекрасно, что я ежедневно посещаю именно это кафе и именно в шестнадцать ноль-ноль, но ведь притащился туда со своей бабой! Как это назвать, Аська, если не подлостью?!

– Послушай… – Незаметно для себя Ася допила вино, взяла с вазы яблоко и, надкусив его, проговорила задумчиво: – Что-то мне здесь не все нравится… Он ведь действительно знал, что ты там отдыхаешь в четыре.

– Ну! А я что говорю! – обрадованно подхватила Саша и снова потянулась к бутылке. – Налить?

– Валяй, – разрешила Ася, встала, открыла огромный, как шкаф, Сашкин холодильник и пробормотала: – Что бы тут такого под вино у тебя найти…

– Нет ничего, Ась. Трескай яблоки, не графиня, чай. – Саша, не дожидаясь подруги, залпом опрокинула бокал и, поморщившись, сдавленно прошептала: – Кажется, там где-то было вареное мясо. Нашлось? Давай его сюда!

Они нарезали тонкими пластинками вареную телячью вырезку, присыпали солью и с аппетитом закусили.

– Ась, вот ты мне скажи, – пробубнила Александра с набитым ртом, – зачем?

– Не знаю! – воскликнула та в ответ и для убедительности пожала плечами. – Тут напрашивается только один-единственный вывод: Ванька сделал это специально. То есть, я хочу сказать, он сделал это, чтобы позлить тебя. У него получилось?

– А то! – Сашка снова возмущенно вскинулась. – Я была в бешенстве! Я была просто… просто готова убить его в тот момент, представляешь! Как я усидела на своем месте и не вылила им на колени их кофе, до сих пор ума не приложу.

– Они пили кофе? – уточнила Ася, увлекшись холодной телятиной с хлебом.

– Кофе. Пили кофе и жрали мороженое. Вернее, эта стерва жрала мороженое, а Ванька умилялся. – Сашка премерзко выругалась. – Извини, но видела бы ты эту картину: он достает из кармана своих спортивных порток носовой платок и вытирает ей губы. Я просто хотела крикнуть ей через весь зал: научись ложку держать, мартышка!

– Не крикнула?

 

– Нет.

– И слава богу! Представляю, как бы Ванька прореагировал. – Асе не к месту вспомнилась его сегодняшняя вспыльчивость. – Он и правда какой-то не такой был сегодня. Я не узнавала его просто.

– Ясное дело! Влюбился! – Саша подперла голову кулаком, гневно обвела свою кухню поплывшим взглядом и снова всхлипнула. – Он никогда на меня так не смотрел, никогда! А уж чтобы сопли вытирать… Нет, не было такого. А ведь мы с ним, Аська, уже одной ногой на пороге загса стояли.

– И что же вы?!

Она мгновенно позабыла про затихшего на их кухне Леньку, почти не помнила, что спешила домой и хотела остаться с ним вдвоем. Ее долго вынашиваемое любопытство наконец-то обещало получить удовлетворение. Сейчас, вот сейчас Ася узнает о том, о чем могла только догадываться…

– А ничего. Передумали. Просто не зашли туда, и все. Свернули не в тот переулок, – как всегда, все испортила Сашка и паскудно понимающе улыбнулась. – И правильно, как оказалось, сделали. Видишь, что творит, паршивец!

Ася едва не послала ее к черту, настолько велико было ее разочарование. Она обиженно поджала губы. Решительно отодвинула от себя пустой бокал и поднялась со стула:

– Пойду я, Саш. Пора мне.

– Ну, раз вы ничего больше не хотите… – Красивые губы подруги сложились в ехидную ухмылку. – То можете, так сказать, и откланиваться.

– А что я могу еще хотеть… – пробормотала Ася, целуя ее в щеку и направляясь в прихожую. – Что мне еще для счастья нужно? Может быть, пару часов хорошего здорового сна.

Сашка ее не слушала. Громыхнула огромным стулом и, выдвинув его почти на середину кухни, выбралась из-за стола. Покачиваясь, прошла следом за Асей в прихожую. Облокотилась о стену и глумливо произнесла:

– Ну, например, ты могла бы желать познакомиться со своей возможной будущей родственницей.

– Каким, интересно, образом?

– Ну, не познакомиться, а хотя бы посмотреть на нее. – Ухмылка Александры сделалась еще шире и еще глумливей. – Ни за что не поверю, что тебе это неинтересно.

Ася тяжело и протяжно вздохнула. Честно говоря, она устала. Сейчас ей было не до Сашкиных логических загадок. У нее за плечами оставалась и все еще висела непосильным грузом необратимых последствий тяжелая ночь. В добавление к ней последовало не менее тяжелое утро с необъяснимыми вспышками гнева сводного брата Ваньки. Вынужденное застолье с пьяной подругой, избежать которого ей так хотелось и так и не удалось, было последним гвоздем в крышке ее гроба. Скажи сейчас Сашка еще хоть слово, она точно ей нагрубит. Хоть и жалко ее. И понять ее можно, хотя с большим трудом. Но всему же есть предел, а уж терпению…

Ася мысленно сосчитала до десяти, вздохнула и нагнулась зашнуровывать ботинки.

– Ладно, Аська, не злись на меня, – буркнула подруга, безошибочно угадав ее настроение. – Я дрянь, я знаю. А ты молодец. Терпение у тебя, я скажу… Ангельское, одним словом. Ты подожди, не уходи. Я что-то покажу тебе сейчас.

Вот оно! Вот ради какого момента все затевалось! Дикая потребность видеть Асю вчерашним вечером, сегодняшнее застолье – все, все это имело под собой единственную цель – ткнуть ее «фейсом» в портрет лица Ванькиной избранницы. Что Александра сфотографировала голубков, Ася теперь не сомневалась. Та редко брала с собой в кафе камеру, но уж если брала… Однажды ей даже пришлось выдержать судебное разбирательство только потому, что она имела неосторожность заснять того, кого снимать прав никаких не имела.

Ася натянула джинсы на кромку ботинок, выпрямилась, одернула куртку и потребовала:

– Неси!

– Щас. – Сашка покорно качнула головой, приведя в движение блондинистую шевелюру, и двинулась в комнату, на ходу выкрикивая: – Они не видели меня. Они ничего и никого не видели, представляешь! Даже тот момент, когда я их фотографировала, они пропустили. Так, куда же я их сунула… Ага, вот они! Посмотри, дорогая, на ту, которая разбила в пух и прах все мои надежды!

Ася невольно поморщилась. Сашкино ревнивое нытье воспринималось уже не с той остротой, как полчаса назад. Никто, в конце концов, не мешал ей держаться за Ивана, можно было и предпринять хоть какие-нибудь попытки сделать счастливым его, а заодно и себя. Расстались так расстались. А кроме того, по ее, Асиным, рассуждениям, не так уж плохо им обоим жилось друг без друга, особенно в последнее время. Чего же тут огород городить?! Чего так подругу вдруг закусило-то?..

А подруга вышла из комнаты, прижимая к груди заветную пачечку фотографий. Всего их насчиталось пять штук. Два снимка запечатлели Ивана и его подругу со спины. Правильнее сказать: Иван сидел к Сашке лицом, а девушка спиной. Как он не разглядел вооруженную камерой Александру, оставалось загадкой. Видимо, и впрямь был настолько поглощен своей спутницей, что все окружающее для него просто перестало существовать.

Девушка сзади выглядела весьма изящно. Узкие плечи, длинные волосы, аккуратная попка, обтянутая джинсами, узкая талия. Внимание фотографировавшей Сашки намеренно акцентировалось на полоске бледной кожи между ремнем джинсов и пестрым шерстяным свитером. Таких снимков оказалось два. На двух других, сделанных чуть под другим углом, Иван вытирал девушке лицо носовым платком. Его широкая ладонь закрывала лицо девушки почти полностью. Виден был лишь кончик носа и только. А вот на последнем…

– Вот это да! – прошептала Ася, бледнея и заваливаясь спиной на стену. Такого фортеля от судьбы она, признаться, не ожидала. – Вот это да, Сашка!

– Ага! Пробрало наконец! А я что тебе говорила! Есть ли у меня после этого шансы, дорогая?! Ни черта их у меня нет! Она же… Она же так хороша, что… мне можно смело отправляться ко всем чертям со своей заурядной рожей!

– Рожа, допустим, у тебя очень даже ничего, – проворчала Ася, продолжая разглядывать поразительно красивый профиль спутницы ее сводного брата. – Любишь ты, Сашка, нарываться на всякого рода комплименты.

– Ладно, – легко согласилась подруга, пытаясь выхватить у нее из рук снимок. – Пусть не заурядная, это я того, погорячилась. Но скажи же, что против такой мордахи, как у нее, я не конкурент. Она же… она же божественно красива! Такое лицо…

И не только лицо, хотелось добавить Асе. Но она промолчала из соображений своей же собственной безопасности. Лицом барышня была, в самом деле, поразительно хороша, но и всем остальным ее природа не обделила. И кому, как не Асе, было знать об этом, если прошедшей ночью она занималась не чем-нибудь, как… спасением этого совершенного создания.

Ну, а что же Ванька? Как же так, а? Ломал перед ней комедию, выпендривался, можно сказать, а сам… Что вот Асе думать-то теперь о нем?! И опять же не это главное, а то, как ей подступиться к нему с вопросами? Завтра они встречаются у больницы. Встреча назначена на десять утра у черного входа. Вот приедет она туда и что? Что скажет? Привет, Вань… А дальше-то что? Смотреть в его глаза и молчать о том, что ей все известно?

А что, собственно, ей известно-то? Что Ванька-ирод пил кофе с девушкой, к которой таскался собственный Асин муж, и что потом этой девушке кто-то проломил череп, и что…

Та-ак, начинается! Ася знала теперь уже доподлинно, что это точно начинается. Начинается та самая хрень, которую она лично для себя определяла как шпионский зуд. Не знать ей теперь покоя, точно не знать! Она же измучается, изведется вся от неизвестности и невозможности узнать всю эту историю изнутри, так сказать, в разрезе.

Первоначально у нее так все удачно укладывалось в схему любовного треугольника, что и заморачиваться было не с чего. У нее муж, а у него есть интерес на стороне. У кого их сейчас нет? Потом этот самый интерес кто-то выследил и надавал ему по голове, чтобы неповадно было. Ленька к тому времени был давно дома. Отношения, стало быть, никакого к трагедии не имел и иметь не мог. Не затем он туда таскался две недели подряд. Да и он к тому же по сути своей достаточно миролюбивый человек, хотя и сволочь порядочная.

Н-да… Все было так понятно. Ну и зачем же все так сразу запуталось?! Теперь это обычное, рядовое преступление, совершенное на бытовой почве (так, кажется, у профессионалов это звучит), перестает быть таковым, автоматически переходя из разряда обыкновенных в разряд личных. Теперь это уже ее, Аси, личное дело – узнать, кто и зачем хотел убить девушку. Думать о том, что этим злодеем мог быть ее сводный брат, было тошно. А не думать было нельзя. Что остается?

– Пойду я, Саш, – промямлила Ася, возвращая подруге фотографию чеканного профиля. – Пора мне. Ленька, наверное, заждался.

– Давай, пока.

Подруги обнялись, тяжело вздохнув каждая о своем, и Ася вышла из квартиры.

Ступенька, еще ступенька, снова ступенька… Господи, как же их много! Какого черта они не переедут в дом, где есть лифт? Они давно могут себе позволить поменять квартиру. Она много раз представляла себе этот новый дом. Огромный такой. Не из однотипных бетонных коробок, серыми монолитами угнездившихся в городе, нет. А такой, чтобы пики крохотных башенок устремлялись в небо, чтобы пластиковые окна и двери, чтобы автономным было все от отопления до входа в квартиру и чтобы солнце не покидало ее никогда, перескакивая из одного окна в другое с раннего утра до самого вечера. Чтобы было гулкое холодное парадное и непременный лифт, почти такой, в котором они с Ленькой познакомились. И всякий раз, как она нажимала бы кнопку, она бы вспоминала о поразительно счастливых минутах их первой встречи. И не думала бы ни о чем, и не пыталась ни в чем разобраться. В себе, в Ленькиной холодности, в его нежелании хоть что-то изменить. Просто поднималась бы в лифте к себе домой и вспоминала, как промок тогда его пиджак, какими красивыми казались его мокрые волосы, откинутые назад. И еще каким влажным весельем искрился его взгляд, когда она назвала ему свое имя…

– Лень, ты где? – Ася вытащила из замка ключ и захлопнула дверь. – Э-эй, ты где там?

Супруг не отзывался. В квартире вообще было удивительно тихо. Ася настороженно прислушалась. Нет, ей не показалось, было совершенно тихо. Даже вода из крана не подкапывала, хотя капала оттуда всегда. И сколько бы раз они ни меняли смесители, она все равно ухитрялась просачиваться сквозь любые керамические прокладки и монотонно долбила раковину в кухне. Сейчас не долбила.

– Ленька! Ты что, уснул? – Асе отчего-то вдруг сделалось очень страшно.

Осторожно, стараясь не взвизгнуть молнией, она расстегнула куртку. Повесила ее на вешалку. Не развязывая шнурков, стащила с ног ботинки и на цыпочках пошла в кухню. Если верить его словам, когда он звонил, а верить очень хотелось, муж должен был быть там. Что-то такое затевалось им, что-то наподобие сюрприза. Это мог быть шикарный обед, а мог, конечно, и не быть. Тем более что ничем съестным в данный момент в квартире не пахло. В ней не было ни запахов, ни звуков.

Ася миновала узкий аппендикс коридора сразу с тремя дверями: в ванную, туалет и кухню. Остановилась у прикрытой двери в кухню и затаила дыхание. Нет, оттуда точно не раздавалось никаких звуков. Ни грохота посуды, ни звука льющейся воды. Вообще ничего.

Вцепившись в объемное горло ненавистного свитера обеими руками, она на мгновение закрыла глаза и трижды глубоко вдохнула.

Все хорошо… Все хорошо… Ничего не могло случиться. Он звонил ей много раз и спрашивал совета. Он просто устал и ушел в спальню. Или в гостиной дремлет на диване. А тишина в квартире… Она объяснима. Она закономерна, если муж, не дождавшись ее, уснул. Он просто…

Рывком потянув влево гармошку двери, Ася вошла в кухню и тут же истошно завизжала:

– Леня!!! Ленечка!!! Господи, да что же это?

Ленька лежал посреди кухни на боку, разметав окровавленные волосы по линолеуму. Почему-то в тот самый момент ей бросилось в глаза именно это. Не раскинутые неестественно длинные ноги. Не скрученные у груди пальцы рук. Не мертвенная бледность лица. А именно волосы. Ленькины темные пряди, которые она любила теребить и ласково пропускать сквозь пальцы и которые он в последнее время стягивал в хвост. Сейчас резинка на волосах отсутствовала, зато было много крови.

Асю замутило. Она оборвала свой истеричный вопль, потому что орать не было возможности от тошнотворного комка, вставшего в горле, и упала перед мужем на колени.

– Ленечка… – прошептала она, всхлипывая и наклоняясь почти к самому его лицу. – Ленечка, ты жив, родной?

Он дышал! Он точно дышал, и она поняла это уже через мгновение. Он дышал и, кажется, даже чуть постанывал.

– Ленька, ты жив! – пробормотала она с облегчением, выдвинула нижний ящик рабочего стола, едва не вырвав его из пазов, вытащила оттуда новую упаковку бумажных полотенец и, разорвав полиэтилен, принялась вытирать мужу голову. – Ленечка, если ты слышишь меня, любимый, скажи что-нибудь! Господи, что я делаю?! Нужно же «Скорую» вызывать срочно! И милицию! Кто же тебя так, а?

Она рвала и рвала мягкую пористую бумагу, вытирала ею кровь, комкала и отшвыривала прочь. Пол кухни был сплошь усыпан окровавленными бумажными комочками, когда ей наконец удалось найти на голове мужа рану. Тот мерзавец, кто бы он ни был, явно промахнулся. Может быть, в последний момент Ленька, не ожидавший нападения, увернулся или вдруг повернулся, или сделал попытку закрыться от удара руками, но удар пришелся вскользь. Была сильно рассечена лишь кожа головы чуть выше правого уха. Рана была не очень глубокой, но сильно кровоточила. Осторожно касаясь головы мужа руками, Ася ощупала ее, но ничего страшного не обнаружила. Череп точно был цел.

– Слава богу! – снова всхлипнула она, поднимаясь с коленей и наливая стакан воды из чайника. – Ленька, ты меня прости, но так надо…

Она набрала полный рот воды и с силой брызнула ему в лицо. Ленька застонал и завозился на полу, пытаясь подобрать под себя широко раскинутые ноги. Это был хороший признак – то, что он не утратил способность шевелиться. Ася снова набрала воды в рот и снова брызнула ему в лицо. Вторая попытка увенчалась куда как большим успехом, нежели первая. Ленькины длинные ресницы задрожали и медленно поползли вверх.

– Ася-а… – простонал он жалобно и захныкал, как ребенок. – Мне так больно…

– Знаю, милый, лежи тихо. Я что-нибудь придумаю. – Она опять встала перед ним на колени и попыталась чуть приподнять его голову с пола. – Что случилось? Что произошло, пока меня не было? Ты что, упал?

Эта неожиданная мысль, посетившая ее, была такой спасительной, такой все объясняющей, что Ася вцепилась в нее и снова с трогательной нежностью в голосе повторила:

– Ленечка, ты что, упал? Давай вызовем «Скорую», дорогой.

– Нет! – произнес он слабым голосом, но достаточно отчетливо. – Нельзя никого вызывать, Аська. «Скорая» непременно сообщит в милицию…

– Ну почему же в милицию, любимый? – все еще муссируя идею падения мужа, ласково проговорила Ася и поцеловала его в холодный влажный лоб. – Почему сразу в милицию…

– Потому что я не падал, дура! – вдруг злобно прошипел ее супруг и, сильно стеная, попытался привстать. – Упал… Упал… Заладила, как я не знаю кто…

– Так что тогда, боже мой?! – Ася попыталась было ему помочь, но была остановлена его гневным протестующим воплем, и тогда она просто спросила: – Если ты не падал, то что же тогда здесь произошло, пока меня не было?

Ленька не ответил ей сразу. Он долго возился на полу, то поднимался на колени, то снова заваливался на пол. С намеренной брезгливостью отшвыривал от себя окровавленные клочья бумажных полотенец и шипел что-то злобное едва слышно. Велел убрать всю эту дрянь на самое дно мусорного ведра, а то, не дай бог, увидит кто, когда она мусор понесет в пакете. С десятой, наверное, попытки ему удалось встать на колени и ухватиться правой рукой за край обеденного стола. Тяжело вздымая грудь, правой рукой он убрал с лица слипшиеся от крови волосы. Поднял на жену взгляд, полный страдания, и попросил-таки:

– Помоги мне дойти до кровати, Аська…

Шли они бесконечно долго. То и дело останавливались, потому что колени у Леньки странным образом начинали подгибаться и он норовил снова упасть. Опирались о стену, одновременно прислушивались к тому, как он дышит, и снова медленно шли.

В спальне он даже не позволил ей откинуть край дорогого покрывала, рухнув ничком на дорогой шелк. Ася не стала спорить, а лишь занесла его повисшие в воздухе ноги на кровать, прикрыла пледом и замерла в изголовье.

Прошла минута, пять, десять. Ленька не шевелился и ни о чем не просил. Разговаривать он был, похоже, не намерен. Просто лежал, прильнув щекой к подушке, смотрел широко открытыми несчастными глазами в переплет оконной рамы и тяжело, с прерывистым хрипом дышал.

Что нужно было делать сейчас, что можно было сделать сейчас, она точно не знала. Зато совершенно точно знала теперь, что ее муж не поскользнулся, не оступился и не упал, разбив себе голову в кровь. Кто-то определенно помог ему в этом. И этого человека он отчего-то боится, иначе поспешил бы прибегнуть к помощи людей, которые помочь ему были просто обязаны по роду их деятельности.

Кто? Кто это мог быть?! Кого он мог с такой силой бояться, что забыл даже о собственном здоровье, которым до недавнего времени очень дорожил?

Асе очень не хотелось сейчас додумывать оборванные его воплями тревожные мысли. Ей очень не хотелось этого, потому что она знала: эти побуждения как раз и были признаками того самого шпионского зуда, которого она страшилась и который всячески гнала от себя. Ведь это именно он заставил ее начать расследование причин дорожного происшествия, произошедшего почти пятнадцать лет назад, в результате которого погибла ее мать. И она помнила очень хорошо и очень отчетливо, чем это все закончилось – грязной заплеванной скамьей в милицейском обезьяннике, обвинением в бандитском нападении и угрозой тюремного заключения. Чем могла закончиться сегодняшняя история, не хотелось даже представлять.

А представлять ей, видимо, все равно придется, потому что идиотский шпионский свербеж не давал ей покоя, ведь характер нападения на ее мужа был исключительно похож на тот, что совершился минувшей ночью. И еще не было Асе покоя оттого, что обе жертвы были связаны между собой весьма недвусмысленно. А еще обе жертвы были связаны знакомством с ее сводным братом, который…

Думать дальше было страшно. Вернее, почти невыносимо. Тут же начинало мучительно сжиматься сердце и хотелось выть и биться головой о стенку.

Чтобы Ванька… чтобы сводный брат, который таскал ее в детстве за косы, делился с ней своими шоколадками и выгораживал ее перед мачехой… Тот самый брат, который вытащил ее из камеры предварительного заключения и долго уговаривал, и гладил по голове, говорил что-то сладкое и трогательное, и никого к ней не подпускал… И тот самый Ванька, который называл ее чучелом так, как никто и никогда бы не назвал, не обидно, так по-домашнему, почти лаская…

И чтобы этот самый человек был способен на что-то злое и дикое?! Не-ет, она никогда не поверит в это! Никогда! Пусть кажутся странными многие совпадения, пусть они хоть сотню раз мозолят ей глаза и утюжат мысли, она все равно не поверит.

Зачем? Зачем ему было убивать ту самую девушку, которой за день до этой ночи он любовно вытирал рот своим носовым платком? Зачем было нападать на Леньку в их с Асей собственном доме? Это же совсем нелогично. Это, во-первых, риск. Во-вторых, неоправданный риск. А в-третьих, он мог размозжить ему череп в каком угодно другом месте. Вон хоть в их подъезде, где на все этажи две лампочки по ночам и лифта нет. Ох, дался ей этот самый лифт…

Ася тяжело вздохнула, запутавшись окончательно и в своих мыслях, и в своих страхах, присела перед Ленькой на корточки и еле слышно позвала его:

– Ле-ень… Эй, как ты?

Он снова с хрипом втянул в себя воздух, слабо выдохнул его и с всхлипом прошептал жалобно и отрешенно:

– Не знаю. Я уже ничего не знаю. Все так неожиданно…

Она опустила ладонь ему на лоб, сдвинула ее чуть выше и погладила волосы, успевшие покрыться корочкой подсыхающей крови.

– Тебе очень больно, милый?

– А ты как думаешь! – воскликнул он излишне экспрессивно и тут же громко застонал. – Черт! Голова раскалывается просто!

– Почему ты не хочешь обратиться к врачу, дорогой? – осторожно начала Ася и, не встретив сопротивления с его стороны, заторопилась: – Если нельзя вызывать кого-то со стороны, давай я позвоню…

Он не дал ей рассказать ему про Виталика. Не дал возможности объяснить, что Виталик свой в доску и уже проверенный подобным прецедентом человек. Ленька просто снова вскинул на нее совершенно больные и совершенно потерянные глаза, закрыл их с протяжным стоном, тут же покрутил указательным пальцем у своего виска и слабо прошептал:

– Ты законченная дура, Аська! Просто законченная дура… Уйди, дай мне немного поспать. Я хочу спать.

Плохой, совершенно плохой признак, мелькнуло в ее голове пугливое. А вдруг у него сотрясение? Но в очередной раз лезть к мужу с состраданием она поостереглась. Нельзя, чтобы он волновался. Ему и так сегодня досталось.

Ася вышла из спальни, стребовав с Леньки обещание, что, если ему станет хуже, он непременно ее позовет. Плотно прикрыв дверь, она какое-то время все еще топталась на пороге спальни и прислушивалась, потом, осторожно ступая, двинулась на кухню.

Оглядев изгвазданный в крови линолеум, она со вздохом опустилась на колени и начала сгребать в кучу разбросанные по сторонам окровавленные комья бумажных полотенец. Уложила все в пакет для мусора, крепко завязала и решила спрятать его на самом дне мусорного ведра. Коли Ленька настаивает на соблюдении мер предосторожности, так на дно их. На самое дно. Для этого ей пришлось ведерко слегка тряхнуть, наклонив на один бок. В сторону поползли упаковки от спагетти, чипсов и куча мумицированных пакетиков «Липтона». На самом дне ведра, она помнила, покоилась картофельная шелуха двухдневной давности. Она готовила тогда картофель фри с непременными копчеными сосисками, которые так обожал ее любимый супруг. Там-то она и собиралась припрятать сверток с окровавленной бумагой. И она даже сунула его туда и попыталась утрамбовать, но неожиданно ее рука нащупала сквозь мягкую толщу пакета что-то твердое. Что такое?..

Ася отложила в сторону свой пакет, снова тряхнула ведро, обнажая дно, и тут же с удивлением обнаружила там осколки бутылочного стекла. Верхняя часть бутылки вместе с горлышком оказалась почти целой, если не считать повреждением частую паутину трещин. А вот нижняя часть, вкупе с донышком, превратилась в крупные осколки.

Еще не совсем понимая, зачем она это делает, Ася расстелила на полу газету. Вытряхнула на нее из ведра почти все его содержимое и уставилась на бутылочные стекляшки, большая часть которых была покрыта чем-то темным и липким.

Тут же в ее голове мелькнуло: кровь! Ленькина кровь! Именно эта бутылка, очевидно, опустилась на голову мужа и оставила рану длиной в десять сантиметров.

Стараясь не пораниться, Ася сложила осколки отдельной кучкой на самый край газеты. При этом она старательно избегала дотрагиваться до бутылочного горлышка. Наверняка там должны остаться отпечатки. Как и где она собиралась их снимать и затем идентифицировать, она пока не знала. Просто решила, что это может помочь ей в ее шпионских играх, вот и осторожничала. К тому же все приличные сыщики от Мегрэ до наших телевизионных ментов всегда заморачивались на этих самых отпечатках пальцев, чего ж тогда ей выставлять себя дилетантом. Какой-никакой опыт у нее уже имеется…

Бутылочные осколки она сложила в полиэтиленовый пакет, для надежности обернула сверху бумагой и, метнувшись в прихожую, спрятала в свою сумку. Этим она займется позже. А сейчас нужно убраться в кухне.

Ася утрамбовала мусорное ведро. Вымыла пол. Для чего-то протерла всю мебель. Заглянула под крышки стоящих на плите кастрюль. И к вящей радости своей обнаружила, что приготовления к сюрпризу все же имели место быть. Ленька нарезал мясо крупными кусками, сложил все в кастрюлю и засыпал сверху огромными кольцами лука. Что он собирался делать со всем этим дальше, оставалось загадкой. Но уже одно то, что он собирался, приятно грело ей душу.

Ася зажгла газ, решив довести до конца начатые супругом приготовления, и заметалась по кухне. Тесто слоеное освободила из упаковки, быстро накрутила плюшек и сунула в духовку. Вода в кастрюле с мясом закипела, Ася сняла пену, убавила огонь и, добавив соусы и приправы, оставила тушиться. Гарнир… Какой гарнир? Картошечка, конечно. Она не подведет. Ася вытащила пакет с картошкой, быстро почистила с десяток, нарезала крупными дольками, намешала с овощами, залила майонезом и поставила в микроволновку на двадцать минут. Быстро, беспроблемно и Леньке нравилось…

Все тушилось, пеклось, покрывалось румянцем поджаренной корочки. Теперь можно было навестить мужа, а заодно и попытаться задать несколько вопросов. Милосердие милосердием, но знать-то она должна, кого он впустил в их дом в ее отсутствие. Не мог же напавший на него человек просочиться сквозь замочную скважину, если только Ленька по своему обыкновению не оставил дверь лишь прикрытой, поставив замок на предохранитель.

Он не спал. Вполне осознанно наблюдал за ней, возлежа на их кровати.

– Привет, милый. – Ася ласково улыбнулась. – Тебе не лучше?

Ленька лишь с раздражением вздохнул, очевидно, сокрушаясь ее скудоумию. На его лице читалось: «Ну, как мне может быть лучше, если прошел лишь час какой-то… Откуда столько непонимания, столько черствости?»

Да, приблизительно это читалось в его черных глазах, когда Ася осторожно приблизилась к нему. Одно было хорошо – что он не додумался вслух горевать на предмет ее бестактности. Просто вздохнул и посмотрел на нее выразительно. Это ничего, это она переживет, и не такое переживала…

Ася села на край кровати, наклонилась к нему и нежно поцеловала гладко выбритую щеку. От Леньки очень приятно пахло дорогим лосьоном после бритья. Он часто менял запахи, все выбирал наиболее подходящий, но вот этот последний ей нравился больше всего. А может, она просто соскучилась? И ей сейчас совершенно необходимо целовать его, вдыхать его запах, гладить волосы. Ах да, совсем забылась. Они же в крови…

– Леня, ты его видел? – еле слышно спросила Ася, трогая губами мочку его уха. – Ну, того, кто на тебя напал.

– Я понял, – слабым голосом ответил ей муж, не гневаясь на ее любопытство и не протестуя. – Нет, не видел. Я сложил мясо и лук в кастрюлю. Потом… Точно не помню, в голове гудит все… Кажется, вымыл доску и нож. Убрал все это. Хотел подойти к окну.

– Зачем?

– А что, обязательно нужна причина, чтобы посмотреть в окно? – Ленька снисходительно ухмыльнулся. – Вечно ты все усложняешь, Аська. Просто хотел посмотреть в окно, и все. И тут этот удар… Я даже испугаться не успел, представляешь?! Хрясь по голове – и темнота. Жутко так, словно я умер и меня больше нет. И никакого коридора светящегося я не видел, про который болтают.

Асе хотелось возразить на этот счет и объяснить Лене, что светящийся коридор иногда видят люди, находящиеся в состоянии клинической смерти, но она не стала. Нравится ему ощущать себя вернувшимся с того света, да на здоровье! Хотя, может, ему и в самом деле очень больно. Не так, конечно, больно, как бывает ей из-за него, но все же…

И вот тут Ася поймала себя на странном ощущении. Ощущение было таким странным, таким… остро напоминающим удовлетворение, что в первое мгновение она испытала даже что-то вроде гадливости.

Она что же, радуется?! Она радуется тому, что ее муж схлопотал по голове так же, как и его девка?! Боже мой, какая же она дрянь! Как можно думать о том, что Ленька поплатился за все те мучения, которыми наполнял ее одинокие дни! И это в такой-то ситуации…

– Как он вошел? – пробормотала она, с трудом избавляясь от наваждения. – Ты что, опять забыл захлопнуть дверь?

– Ничего я не забыл! – воскликнул ее муж, снова чрезвычайно раздражаясь от ее непонимания. – Ты должна была подняться с минуты на минуту, чего запираться!

– Тоже верно, – согласилась она, хотя сама никогда не ставила замок на предохранитель, предпочитая захлопывать дверь. – Кто-то вошел и ударил тебя по голове, так?

 

– Ну, да, наверное. А что же еще?

– Зачем? – задала она очередной вопрос. Пожалуй, единственный вопрос, который не давал ей покоя.

– Что зачем? Что опять зачем? – захрипел на нее Ленька и, смахнув ее руку с себя, отодвинулся ровно настолько, чтобы ее губы не скользили по его шее. – Откуда мне знать – зачем? Может, это грабители были. Ты проверила, ничего не украли?

Она не проверяла, конечно, но точно была уверена, что человек, который покушался на жизнь ее мужа, только за этим и пришел. Ему не нужны были деньги, которые она держала в нижнем ящике их дорогого комода в гостиной. Ленькины деньги она и сама не знала где находятся. Ему не нужны были ее украшения, да их и было-то – кот наплакал: пара колец, не считая обручального, крохотный перстенек с таким же крохотным бриллиантом – Ленькин подарок к помолвке, три цепочки, камея и два кулона. Все… Разве из-за этого бьют по голове, врываясь в квартиру средь бела дня?

Не-ет, Ленечка, ему был нужен ты и только ты. И цель его была очевидной – убить тебя. Точно такую же цель тот человек преследовал, заходя в квартиру номер восемь этой ночью. Там был другой объект – красивая молодая девушка, которую он собирался убить весьма изощренным способом: сначала пробив ей голову, а потом устроив пожар. Он не мог предположить, что в его хорошо продуманные планы вмешается провидение в ее, Асином, лице. Не мог, а вот получилось…

Что же сегодня помешало ему воплотить свои чудовищные замыслы? Что или кто? Знал о скором Асином возвращении? Вполне возможно. Если предположить, что этот человек ждал где-то этажом выше, то он должен был прекрасно слышать весь разговор на лестничной клетке. Акустика в подъезде изумительная. Ленька спустился за пакетом и, кажется, просил Асю не задерживаться.

Так… Что-то не сходится… Что?

Почему именно в этот час и в этот день, вот что! Вот что ее смущало в стройной, казалось бы, схеме сегодняшнего происшествия. То, что произошло ночью, понятно и логично: ночь скрывает все следы, у ночи нет свидетелей, ночью все кошки серы… Нет, последняя пословица, кажется, не особенно подходит. Но факт остается фактом – ночью преступлений совершается намного больше, нежели в светлое время суток, в выходной день, под носом у десятка людей. Неужели так приспичило? А что, если…

А что, если предположить, что этот человек не стоял этажом выше, а следил за ней и зашел в подъезд следом за ней? Стоял на первом этаже и слушал, а когда она зашла в Сашкину квартиру, пошел за Ленькой. Он должен был обратить внимание на то, что замок не захлопнулся. Должен был слышать, что она вернется не совсем уж скоро. Но, видимо, он все же какое-то время выжидал, раз Ленька успел нарезать мяса и лука, убрать с рабочего стола все лишнее и замереть у окна. К тому же супруг беспрестанно ей названивал, и продолжалось это минут двадцать, никак не меньше. Достаточно ли времени для того, чтобы осмотреться и принять решение? Вполне! Дальше дело техники. Оставалось лишь немного сымпровизировать… и все виновные повержены.

Только тут автоматически выскакивал другой вопрос: в чем виновные, в чем?! Неужели ревность? Неужели эти два нападения в самом деле – дело рук обманутого мужа или жениха? Но ведь если учесть, что «женихом» милой девушки на последний момент запечатлен Ванька, то ему можно смело предъявлять обвинения. Так, что ли? Да ни черта не так! Ни черта! Не стал бы Ванька из ревности убивать сразу двоих человек. И опять-таки та «восьмерка» на стоянке соседнего дома не давала Асе покоя. Там же кто-то сидел и курил. Вот бы номер узнать, а… Но разве Ванька скажет! Ни за что не скажет, даже если и запомнил его. Начнет приставать с вопросами, канючить, вредничать. Правду же она ему сказать не может, конечно. Как бы, интересно, это прозвучало из ее уст:

– Ваня, ты один из фигурантов на роль преступника, вот и, исходя из понятий презумпции невиновности, я хочу доказать твою непричастность…

Он же ее в порошок сотрет после этих слов. Нет, это не он. Точно не он.

– Есть хочу, – обиженным голосом маленького ребенка протянул Ленька, обхватил рукой Асю за шею и притянул к себе. – И поцеловать тебя хочу.

Хотел и поцеловал, совершенно не подозревая о крамольных мыслях своей жены. Да она и сама о них забыла, стоило его языку коснуться ее губ.

– Ленька, Ленечка… – позвала его Ася горячим сдавленным шепотом, когда муж потянул ее на себя, залезая одной рукой под свитер, а второй затеребив молнию на джинсах. – Тебе же нельзя! Наверное… У тебя же голова и все такое…

– Голова и у тебя имеется, – она почувствовала, как он улыбнулся куда-то ей в ключицу. – А что ты имела в виду под «все такое», Аська? Что ты имела в виду? Попробуй, с этим как раз тоже все в порядке.

Все! Остановить его теперь уже было невозможно. Когда она пыталась это делать прежде, он просто зверел. Набрасывался на нее, заламывая руки и терзая на ней одежду. Пару раз страдали предметы мебели, куда он пытался ее взгромоздить. Однажды разбился телефонный аппарат, который кто-то из них смахнул по неосторожности. Доставалось и вазам, и цветочным горшкам…

Зверствовать сейчас Леньке бы, вследствие получения травмы, никак не следовало. Поэтому Ася покорно позволила стянуть с себя свитер и не сказала ни слова, когда он снял с нее лифчик. Волосы тут же затрещали и встали щеткой, что всегда его раздражало, ему совсем не нравилась ее стрижка. Но сейчас он этого не заметил, продолжая бороться с ее брюками. Может, и правда соскучился…

– Девочка моя… – зашептал Ленчик сдавленно, затаскивая ее дальше на кровать. – Иди ко мне, иди скорее. Черт, я так давно не был с тобой, так давно… Какая же ты…

Многое бы она отдала, чтобы услышать в такие вот моменты, какая же именно. Но обычно фраза обрывалась на этом самом месте, и ей приходилось додумывать и договаривать за него что-то хорошее в свой адрес.

– Ленечка… – Ася коснулась его волос, потом сместила ладонь на его плечи, нежно погладила и снова произнесла: – Ленечка мой…

– Да, детка, да. Твой, только твой! Что бы ни случилось, только твой…

Что должно случиться? Что? Почему он говорит сейчас об этом? Неужели все и вправду так серьезно, неужели ему и в самом деле грозит серьезная опасность? Ах, вот если бы она могла расспросить его обо всем… Нет, сначала рассказать о девушке, которую она нашла в луже крови и которую спасла, движимая непонятно какими чувствами, а потом расспросить. Но нельзя… Нельзя… Ленька рассвирепеет, узнав, что она следила за ним. И сказать ничего не скажет, и рассвирепеет. Она только все испортит своим признанием. Он тут же перестанет желать ее. Отшвырнет от себя, поднимется, постанывая от боли, и уйдет. Хорошо, если в гостиную или на кухню. А то и еще куда подальше. А что останется ей? Снова садиться за руль и колесить по городу. Нет, она уж лучше промолчит. И ничего ему не расскажет. Ни о девушке, ни о своих подозрениях, ни о том, что нашла в ведре разбитую бутылку, которой его ударили по голове.

Надо же, какой злоумышленник изобретательный! Это какую выдержку и смелость надо иметь, чтобы собрать разлетевшиеся по кухне осколки и засунуть их на самое дно ведра… Хотя, если с другой стороны посмотреть, это самое надежное место для захоронения. Оставлять их разбросанными по полу опасно. Выносить из квартиры вроде как тоже. К тому же не факт, что у него имелся пакет какой-нибудь. А вот в ведро… Он же не знал, что Ася туда полезет и начнет рыться в картофельных шкурках.

Боже, о чем она думает! Неделю тосковала по рукам, губам, телу, запаху мужа, а тут думает про мусорное ведро. Ася вздохнула.

Осторожно, боясь причинить ему боль, она касалась его волос, запекшихся коркой. Гладила по плечам, по спине, нежно теребила короткие волоски на пояснице и пыталась забыться, влекомая Ленькиным натиском. Но у нее не выходило. Кожа под его руками оставалась сухой и холодной. Пальцы не сводило, и не покалывало сердце, как это случалось всегда. А мысли, которым в такие моменты не бывало места в ее голове, оставались трезвыми, и, что главное, их было чрезвычайно много.

Слава богу, Ленька этого не заметил. Сейчас он был занят исключительно собой. Ей даже показалось в какой-то момент, что он все это затеял не просто так, а преследуя какую-то цель. Устроил себе вроде теста на способность, которую утратить страшился пуще смерти. А может, ей это только показалось. Но к ней он не стал приставать с вопросами типа: что-то не так да что это с тобой сегодня такое? А то и еще чего поизобретательнее: у тебя кто-то есть, я тебя больше не возбуждаю…

Бывало и такое. Всякое-разное было в их совместной жизни. Она потом уже и не пыталась разуверить его в чем-то или постараться объяснить. Все равно не поверил бы и твердил свое. Разве мог он проникнуться пониманием на предмет того, как тошно принимать его в своей постели после того, как он, она знала это, меньше часа назад покинул другую?

«Допрыгался, мерзавец!» – снова вернулась Ася мыслями к событиям, которые плотной чередой следовали одно за другим. Допрыгался… Что-то теперь будет… А ей что теперь делать? Старательно изображать любящую заботливую супругу? С этим еще полбеды, здесь ей даже притворяться не придется, поскольку она и так Леню без памяти любит. Но при этом ей еще нужно, по Ванькиным утверждениям, выступать в роли добросовестной сиделки у ложа пострадавшей Ленькиной любовницы и попутно заниматься расследованием. Где на все взять время? Ну вот где?! Завтра в больницу, послезавтра на работу, послепослезавтра опять туда же…

Ленькино неистовство продолжалось недолго. Удар по голове хоть и пришелся вскользь, но заметно его ослабил. Тяжело дыша, он осторожно улегся рядом с женой, пристроил руку на ее голом животе и, протяжно зевнув, пробормотал:

– Сейчас бы съесть чего-нибудь, в душ да поспать…

Съесть? Ну, конечно же! Съесть! Черт! Она совсем забыла и про мясо, и про духовку.

– Ты куда это? – изумленно вскинул на нее глаза супруг, с болезненной гримасой приподнимая многострадальную голову. – Что случилось?

– У меня же мясо на плите, Лень! – Ася схватила халат с крохотного кресла, скорее напоминавшего детский стульчик, торопливо натянула его на себя, завязала пояс и помчалась босиком в кухню, не забыв обронить перед тем, как скрыться за дверью: – Я открою тебе воду – сполосни волосы. Уж постарайся подняться. И думаю, что минут через десять будем ужинать.

Глава 3

Она еще не проснулась окончательно. Еще досматривала свой последний сон о чем-то милом и щемящем, отдающем воспоминаниями о ее детстве. Она еще балансировала на грани этого сна, вслушиваясь в его нежные мягкие перекаты, когда все это было разрезано отчаянным визгом чьих-то тормозов в их дворе. Тут же поднялся соседский гвалт с непременной матерщиной дворничихи Сони. И все… Сна как не бывало.

Ася с протяжным стоном перевернулась на правый бок и закинула руку на одеяло, которым всю ночь заботливо укрывала своего Леньку.

Леньки не было! Еще не веря в это, Ася какое-то время вслепую шарила по аккуратно расправленному одеялу и подушке. Пододвигалась ближе к нему, в надежде, что муж просто отодвинулся. Но нет… Его точно не было.

Она распахнула глаза, сощурилась от острого луча солнца, пробившегося сквозь неплотно сдвинутые шторы, и уже окончательно убедилась: Леньки нет. Он самым невероятным и самым подлым образом смылся. Причем смылся не только из их кровати, но и из квартиры. Она почти никогда не ошибалась и почти всегда чувствовала его отсутствие в доме. Это ее знание трудно было объяснить, это было что-то запредельное, чему найти причину не могла и она сама.

– Лень! – громко крикнула Ася, все еще не теряя надежду. – Ты дома?

Откуда бы ему взяться, раз его нет…

Гадина! Воспользовался тем, что она спит, и удрал. Зачем? Неужели так тяжело было разбудить и постараться как-то объяснить! Она бы поняла. Она же все всегда понимает и принимает. Да мог бы, собственно, и без объяснений обойтись. Просто сказал бы, что уходит. А так, по-подлому, не прощаясь… И это после вчерашнего вечера! После того, как был предупредителен и обходителен, невзирая на собственное увечье, – Асенька то, Асенька это… Она поплыла, как последняя дура, и даже начала верить во что-то доброе и светлое. А он просто встал пораньше и тю-тю, поминай как звали. Мог бы хоть записку написать перед уходом, скотина. А кстати…

Ася свесила ноги с кровати, поболтала босыми ступнями, хмуро и бездумно разглядывая обтрепавшуюся от частых стирок кромку пижамных штанов. Потом вытащила из-под кровати тапки, вдвинув в них ноги, и, по-старушечьи шаркая, поплелась в прихожую. Иногда, в самые славные времена, Ленька оставлял на зеркале записку. Подсовывал под зеркальную закрепку лаконичное «Я по делам» или «Я на службе». Асе вдруг захотелось поверить в то, что сегодня он сделает так же. Не сделал…

Мало того, что отсутствовало всякое объяснение его бегства, так еще входная дверь оказалась настежь распахнутой! И еще плетеная китайская циновка, что по обыкновению лежала у порога, была отброшена к самой кухне. И ее ботинки, вчера аккуратно поставленные ею под вешалкой, валялись в разных углах прихожей. И это еще не все, не весь перечень воскресных сюрпризов, представших ей на обозрение. Выключатель слева от двери был вывернут из своего гнезда с корнем. Нижний край зеркала, где она так надеялась найти письменное Ленькино объяснение, был отколот и валялся теперь на полу, раздавленный чьими-то безжалостными ботинками на сотню мерцающих амальгамой осколков.

– Что за черт… – прошептала Ася, почти физически ощущая свою бледность. – Что опять за черт?!

Она заметалась по квартире, по ходу соображая, что и как могло пропасть. Распахнутая настежь дверь и исчезнувший муж теперь уже недвусмысленно намекали на вражеское вторжение. И это дважды за сутки!

Ася выдвигала и задвигала ящики комода, тумбочек, шкафов. Хлопала дверцами кладовок, антресолей и кухонной мебели. В ванной комнате тоже все проверила. Там все оказалось на месте, так что заподозрить Леньку в преднамеренном бегстве было нельзя. Уж в любом случае зубную щетку он бы взял непременно.

Через десять минут суматошных метаний Ася поняла, что единственно ценная пропажа – это ее муж. Все было в целости и сохранности, кроме него. Выходит, вчерашний злоумышленник, не удовлетворившись недоделанной работой, вернулся ее завершить. Почему же он не убил Леньку прямо на пороге, если вернулся продублировать свое вчерашнее нападение? Или он вернулся совсем с другой целью, с целью похищения?

Растерянно разглядывая следы погрома в прихожей, Ася вдруг вполне отчетливо и совершенно ясно поняла, что ровным счетом в этом деле ничего не понимает.

Кому понадобилось похищать ее мужа? Зачем? Если вчерашнее нападение на него имело целью отомстить за измену, то похищение как-то не укладывается в эту схему. Да и Ванька, коли он пока оставался единственным претендентом на роль подозреваемого, не стал бы вламываться в их дом воскресным утром и похищать ее Леньку. Тут что-то еще… Что-то и кто-то… И опять Асе некстати вспомнилась темная «восьмерка» со стоянки. Ну почему бы ей не запомнить ее номер?..

Ася только-только успела запереть дверь и взяться за свои ботинки, как в квартиру позвонили. Она прильнула к глазку и с облегчением вздохнула – на площадке топталась дворничиха Соня.

– Здравствуйте, Соня, – поздоровалась с ней Ася любезно и попыталась улыбнуться. – Что-то не так?

За все время проживания в этом доме Соня звонила в их дверь трижды. Пару раз, чтобы Ася переставила машину на другое место: там, где она обычно стояла, срочно требовалось подмести. И еще один раз Соня пришла из-за того, что какие-то хулиганы намеренно стучали по колесам, из-за чего сигнализация верещала на весь квартал.

– Здрасте, – буркнула дворничиха и двинула на Асю огромной грудью. – Мужик твой дома?

– А? Что, простите? Я не совсем… – Вот уж точно: когда человеку нечего сказать, он начинает нести всякий вздорный лепет, вроде того, который сейчас исторгался из Аси. Но ей и вправду нечего было сказать дворничихе.

– Вот ведь народ… – Соня плавно шевельнула губами, вполне отчетливо выговаривая обиходное ругательство. – Я же спросила: Леонид твой дома? Непонятно разве?

– Нет. – Ася отступила к стене и с неудовольствием поняла, что от Сони не укрылся беспорядок в их прихожей. Сочтет еще, что они подрались, и начнет судачить по этому поводу с соседками, не пройти мимо будет. – Нет, Леонид отсутствует.

– Ага, теперь понятно. Тогда я пошла. – Соня развернулась крутым боком и, протиснувшись в дверь, выбралась на площадку. – До свидания, значит.

– Соня, постойте! – переполошилась Ася, поняв, что дворничиха уйдет сейчас без всяких объяснений, а они должны были быть, раз она заявилась поутру и спросила про ее Леньку, которого, по личным Асиным подозрениям, похитили. – Постойте! Вы чего приходили-то? И Леня вам зачем?

– Мне-то?.. – Соня снова развернулась к ней лицом, сунула руки под свой форменный фартук и, скептически оглядев Асю всю от кромки пижамных штанов до всклокоченного вихра на макушке, объяснила: – Мне-то он сто лет не нужен, Ленька твой. Только я не позволю по утрам во дворе такую безобразию устраивать. Сначала думала, что ошиблась. Издалека не особо разглядишь. А теперь-то уж точно понятно… Иду участковому жалобу писать. Так-то вот…

И Соня снова повернулась к Асе широченной спиной в яркой оранжевой жилетке, и снова без лишних слов пошла от двери к ступенькам.

– Да что же это такое! – воскликнула Ася с отчаянием и снова окликнула дворничиху: – Соня, да постойте же! Что стряслось, вы можете объяснить? Какую жалобу, какому участковому, при чем тут Ленька?!

Ленька точно был при чем, она это понимала особенно остро. И тот озноб, который начал сотрясать ее от пяток до макушки, тому был свидетельством. И Сонин неожиданный визит, и то, что Асю разбудил отчаянный визг чьих-то тормозов, во всем этом существовала какая-то связь, а связующим звеном, очевидно, являлся ее супруг.

– Соня! – громко крикнула Ася, в отчаянии топнув босой ногой, и потребовала: – Говорите немедленно, или я сама напишу жалобу! Сообщу, что вы нарушали мой покой!

Соню проняло. Она остановилась. Несколько мучительно долгих мгновений размышляла, теребя толстыми пальцами густой пушок над верхней губой. Потом снова повернулась к Асе всем телом и, разведя руками, пробубнила:

– А я-то что? Мне-то что? Это все мужик твой вытворяет! Машина подъехала. Оттуда вышли двое. Я им кричу: машину не так поставили. Они на меня даже не глянули. А я мету, между прочим. И мне за это деньги платят, чтобы я мела, значит… Потом в подъезде шум. Я сунулась было туда, а они дерутся с Ленькой твоим. Ящик нижний почтовый своротили. Дверь опять же подъездную с петли сорвали.

При последнем заявлении дворничихи Ася усмехнулась: дверь-то, допустим, с петли сорвали еще в прошлом году. И стояла она с тех пор прислоненная к стенке, чудом удерживаясь на одной. Никто ее и никогда не трогал, во избежание риска быть ею же и прихлопнутым. Так что хотя бы в этом криминала никакого нет, это Соня зря наговоривает. Но напоминать дворничихе про данное обстоятельство Ася не стала. Пусть та выговорится.

– Во дворе опять подрались. Эти двое еле с ним справились, когда в машину-то впихивали. А Ленька твой опять же скамеечку у подъезда едва не своротил. Все ногами в нее упирался. Хулиган!

– А что потом? – хрипло выдавила из себя Ася.

– А потом они развернулись так, что визг от тормозов на всю округу был, и умчались. А там, между прочим, детишки гуляют с мамашами. Воскресенье, на улице благодать, самое время для прогулки. А он такие кордебалеты устраивает посеред двора. – Соня неодобрительно покосилась в ее сторону. – Как только ты с таким драчуном живешь. Вон и дома набедокурил.

– Что за машина? – пробормотала Ася, слабея с каждой минутой. Еще, наверное, минута, и она точно осядет на пол. Прямо под осуждающим взором дворничихи и осядет. – Может быть, вы запомнили номера или что-то еще?!

– Номера! – Соня догадливо хмыкнула. – Уж запомнила бы, коли они грязью не были замазаны. Будто нарочно замазали, представляешь, Ася! А машину запомнила. – Дворничиха горделиво подбоченилась. – «ВАЗ» двадцать один ноль восемь, цвет «баклажан», во! Небось думаешь, чего-нибудь путаю? Ты не думай, Ася, я в этом деле шарю будь здоров. И мужиков бы запомнила, кабы не стекла тонированные да поближе бы я к ним стояла. Мне пришлось отойти подальше, когда они дрались-то. Но что машина «восьмерка» цвета «баклажан», будь уверена. А что хоть за машина-то? Ты в курсе или как? Ай долгов муженек наделал? Или влетел еще куда-нибудь? Может, это ФСБ пожаловала?

– Почему ФСБ? – Осесть на пол Ася не осела, но в дверь вцепилась мертво, ноги определенно отказывались ее держать. – Почему обязательно ФСБ?

– А кто еще, по-твоему, будет безнаказанно по городу раскатывать с залепленными номерами? Наивная ты, как я погляжу. Только у них вся и власть, девка! Я же не вчера родилась. Слушай! А он где работает, муж-то твой? Может, он какую государственную тайну продал за границу?

– Соня! Я вас умоляю! – со стоном возопила Ася и покачала головой. – Я еще и сама не разобралась. Дайте мне время, хорошо? И это… с жалобой-то уж повремените. Ладно?

Соня раздумывала не больше десяти секунд. Чуть нахмурив густые брови, согласно кивнула:

– Хорошо. Свои ж все-таки люди. Только ты это, Ася, коли новости какие будут, уж скажи, что за козлы так круто у нас во дворе куролесят.

Дворничиха ушла. Ася захлопнула дверь и на негнущихся ногах пошла в гостиную. Про разбросанные ботинки, циновку, зеркальные осколки она совсем забыла. Забыла, что собиралась навести порядок в прихожей и подмести пол. Кажется, последние сутки она только тем и занимается, что уничтожает в квартире следы погрома…

Подтянув к себе за шнур телефонный аппарат, она набрала номер Ванькиной квартиры и замерла. Нет, дома его не было. Хотя должен был быть. До их встречи у больницы оставалось еще полчаса. Езды ему туда минут десять даже на автобусе. Где же он может быть?

Ася вернулась в прихожую, вытащила из сумки мобильный и опять набрала Ваньку. Он оказался вне зоны действия сети. Это просто колдовство какое-то вокруг нее, да и только! Как только кто-то бывает ей нужен, так он мгновенно оказывается вне этой самой зоны. Вот вам и удобство мобильной связи.

Она облокотилась о спинку дивана, подтянула ноги под себя и прикрыла глаза.

Итак, ночная история, кажется, не только имеет продолжение, но и успела обрасти новыми ужасающими подробностями.

Кому перешел дорогу Ленька? Что это за серьезные ребята, что не побоялись белым днем на глазах у почтенной публики устроить похищение?

В этой истории ее могло утешить лишь одно: Ваньки среди них не было. Его Соня хорошо знала, поскольку не раз отвоевывала у его джипа дворовую территорию. Его тяжело было не узнать даже издалека: высокий, тяжеловесный, с огромными ручищами и лобастой головой. Нет, его бы дворничиха точно узнала. Значит, Ванька ни при чем? Хорошо бы… Хорошо бы, если так…

Не успела Ася о нем вспомнить, как Иван не замедлил явить ей свое присутствие, забарабанив в дверь кулачищами.

– Ты с ума сошел, да? – только и могла вымолвить Ася, испытав такое облегчение, что едва не расплакалась. – У меня дверь, между прочим, не железная. Да и нервы тоже.

– Уже вижу, – буркнул он, переступая порог. – Что за хрень тут у вас происходит? Дворничиха чуть меня метлой со двора не погнала. Что-то орала про твоего красавчика, про драку какую-то. Тут у тебя что? Зеркало, что ли, разбила? Или это он тебя?

На последней фразе голос Ваньке изменил, и он испустил какой-то нечленораздельный петушиный клекот. Ясно, сейчас он вскочит на своего любимого конька и начнется. Началось…

Первым делом он ухватил ее за плечи и тряхнул как следует, словно испытывал на прочность состояние ее скелетной и мышечной массы. Потом приподнял ее лицо за подбородок и внимательно оглядел лоб, лицо, шею. Не постеснялся осмотреть также щиколотки и запястья. И лишь удостоверившись, что она не в синяках, сурово потребовал объяснений.

А что ей было делать? Делать было нечего, она и рассказала. И о нападении на Леньку, и о сегодняшнем похищении. Умолчала лишь о бутылке, осколки от которой спрятала в своей сумке, и о фотографии, на которой Ванька самолично был запечатлен с пострадавшей красавицей.

Что тут началось, боже! Что началось…

Ванька метался, орал, матерился все больше в адрес пропавшего Леньки. И снова метался и орал. Ему уже было плевать на то, что под его огромными ботинками осколки зеркала превратились в крошку и противно скрипели всякий раз, как он пробегал по прихожей. Плевать на то, что он трижды пнул ее левый ботинок и пару раз поддел злополучную циновку. Ее сводный братец был в неистовстве, и соваться в такой ситуации ему под руку не стоило. Поэтому Ася помалкивала и потихонечку одевалась. Если она правильно понимала и оценивала ситуацию, то ехать в больницу к пострадавшей ночью девушке им все равно придется. И после этого еще куда-то, маршрут был назван Ванькой далеко не точно, но расспрашивать Ася так и не решилась.

Терпеливо дождавшись, пока ирод выдохнется, она подмела пол в прихожей, ссыпала зеркальную крошку в ведро, вернула на место циновку и надела ботинки от греха подальше. Руководящих указаний по поводу дальнейших действий пока не поступало, и Ася смиренно уселась на диван в гостиной, зорко наблюдая за братом.

Почему он не скажет ей, что знаком с той девушкой? Может быть, не сказав сразу, теперь не знает, как подступиться? Или здесь еще какая-нибудь причина?

– Едем, – хмуро скомандовал наконец Ванька. – Едем в больничку. Виталя сейчас как раз сменится, можно будет поговорить с ним в неофициальной обстановке.

– А как же Ленька, Вань? – Ася подняла на брата несчастные глаза и многообещающе шмыгнула носом. – Я волнуюсь… Я же…

– Только не реви, поняла? – прикрикнул он на нее. – Будем думать про твоего Леньку. Если он путался с этой девицей… и если это не он совершил покушение и поджог…

– Нет. У него алиби! Я же говорила тебе. Он в одиннадцать был уже дома. Сашка к нему заходила, – мгновенно встала на защиту мужа Ася.

– Сашка… Сашка… Ох уж эта твоя Сашка! – боднул Ванька лобастой головой воздух. – Ей соврать – не дорого взять!

– Знаешь что?! – взорвалась Ася, в бешенстве не попадая в рукава куртки и оттого злясь еще сильнее.

– Что?

– Ты готов весь мир обвинить в том, что… – Она вовремя прикусила язык, заметив, как мгновенно потемнели иродовы глаза.

– В том, что? Давай, валяй, договаривай.

– В том, что тебе не повезло с ней. И что вообще не везет с бабами, вот! – Высказавшись, Ася вдруг совершенно несерьезно показала Ваньке язык. Ну прямо как в их общем детстве. – Потому ты и до сих пор один, а мог бы уже и детей на своей бычачьей шее таскать!

– Не бычачьей, а бычьей, – машинально поправил Ванька, беззлобно отвесив сестренке подзатыльник. – А ты, Аська, как была чучелом, так чучелом и осталась. Идем уже…

Соня караулила территорию двора с бдительностью гестаповского служаки. Вооружившись метлой и лопатой, она встретила Асю с Ванькой у самой подъездной двери – той, что давным-давно держалась на одной петле, хмуро и с пониманием кивнула ей. И проводила их подозрительным взглядом до самой Асиной машины. И не спускала глаз, пока они не скрылись из виду.

– Ишь ты… – Ванька тяжело заворочался на сиденье, оглядываясь на дворничиху. – Блюдет!

– А то! – Ася лихо подрезала старенький «Москвич». – Если б не она, я до сих пор пребывала бы в неведении о Ленькином похищении.

– Ты и так ничего не знаешь! – фыркнул Ванька почти оскорбительно.

Так оскорбительно, что у Аси тут же зачесался язык. Как она сдержалась – непонятно.

Она знает! Кое-что она все же знает! И в сумочке у нее покоится великолепная улика, на которой, Ася искренне надеялась, сохранились отпечатки пальцев человека, напавшего на ее мужа вчерашним днем. Если она узнает имя этого человека, как-то свяжет его с покушением на девушку, то будет знать и все остальное. Только бы вот еще…

– Вань, а ты не сумел запомнить номера той машины, что торчала у дома пострадавшей?

– «Восьмерки», что ли? – лениво отозвался Ванька, бездумно таращась в окно.

– Ну!

– Девять, семь, шесть, по-моему. Но последняя цифра могла быть и восьмеркой. Темно было, точно не разглядел. Шесть и восемь – они похожи, знаешь. Буквы тоже не видел. Да я и не думал в тот момент, что это важно. Номер запомнил, сам не знаю как. Но регион наш, это точно. А почему ты спрашиваешь? Думаешь, что та самая «восьмерка» подъезжала к вам сегодня?

– Мало ли… – дернула плечом Ася, свернув на улицу, ведущую к больнице, где трудился Виталик.

– Вряд ли, Ась. Не надейся, что все так просто. Думаю, дело дерьмо! И не соваться бы тебе в него, да только… уже, кажется, сунулась. Придурка опять же твоего кто-то уволок… Слушай, а может, ну его, Леньку-то твоего? Может, похитили и ладно? Глядишь, мозги ему вправят, а то у него с ними, по-моему, совсем того… – И ирод совершенно подлым образом расхохотался, задрав подбородок кверху.

Ася оставила последнюю Ванькину реплику без внимания. Ну, сцепится она опять с ним, и что выйдет? Нельзя… Им сейчас нужно держаться по одну сторону баррикады. Тем более что она осталась совсем одна.

Ленька, Ленька… Что ж стряслось-то такое? Что?! Кто увез тебя сегодняшним утром? Почему ты не стал звать на помощь, позволив затащить себя в машину на глазах минимум у десяти свидетелей? Что двигало тобой в тот момент: страх за жизнь или страх перед разоблачением? Почему ты был так категоричен вчера, когда она завела разговор о милиции? Почему?!

Ася въехала в больничные ворота. Подрулила к черному ходу, и тут же взгляд ее уткнулся в знакомый номер Ванькиного джипа.

– Твоя «бибика» на месте, – пробормотала она машинально, осторожно объезжая джип и паркуясь левее. – Стало быть, и Виталик здесь.

Ванька, не ответив, начал выбираться из ее «жигуленка», чертыхаясь через слово. И машина-то ее тесная, и бензином в ней воняет, и давно поменяла бы, кабы гордостью чрезмерной не страдала… Это он опять про мачеху.

Ася снова не приняла его подачи. Молча заперла машину, взяла братца под руку и пошла к запасному больничному выходу.

Травматология располагалась на первом этаже. Темный узкий коридор, облицованный выщербленной плиткой, привел их прямо к застекленным дверям отделения. Пахло йодом, кислой капустой и еще какой-то больничной дрянью, от которой Асю всегда начинало мутить.

Ванька дернул дверь на себя и протиснулся в образовавшуюся щель почти по пояс.

– Виталия Серафимовича можно будет увидеть? – обрушил он на молоденькую медсестру громогласный вопрос.

– Виталия Серафимовича? – Девушка отчего-то зарделась и опустила глаза.

Ее смущение в равной степени можно было отнести как к Виталию, так и к Ваньке. Ирод мог быть обаятельным, когда хотел. Вот сейчас он призывно улыбался медсестре и кивал так интенсивно, что, казалось, голова его соскочит с дюжих плеч и покатится к маленьким стопам девушки, обутым в мягкие тапочки.

Ася презрительно скривилась и язвительно прошипела:

– Так и будешь скалиться или мы все же здесь по делу?

Ванька кашлянул, оглянулся на нее и, подмигнув, обронил:

– Я же в интересах дела, чучело! Чего ты сразу! – и тут же снова обратил ласковый взор на медсестру, улыбнувшись ей еще призывнее. – Так можно с ним переговорить или обязательно звонить ему на мобильный?

Девушка сорвалась с места и помчалась вдаль по широкому коридору. Хлопнула какая-то дверь в глубине отделения, и тут же все стихло.

– Не дай бог тут когда-нибудь оказаться, – прошептала Ася и для верности поплевала через левое плечо. – Противно так… Воняет…

– Время завтрака, Аська. Пахнет больничной жрачкой.

– Ага, а еще кровью, грязными бинтами и стерилизационным материалом. Тьфу, тьфу, тьфу… – она закатила глаза, тут же услышала шум в дальнем углу отделения и тут же потянула Ваньку за рукав. – Вон твой Виталька идет. Господи, да он весь в крови, Вань! Мне страшно!

– Ночами по городу метаться ей не страшно. В чужие квартиры вламываться и пожары тушить ей не страшно… – начал он заунывно.

– Я не думала в тот момент… – перебила его Ася недовольно.

– Вот, вот! Причем ты не только в тот момент не думала, а вообще никогда. Не было еще таких моментов в твоей жизни, чтобы ты хоть раз подумала основательно и конкретно. Одно слово – чучело! – Наговорив ей таким вот образом кучу гадостей и не испытав при этом никаких угрызений совести, Ванька тут же обратил свое внимание на Виталика, который стремительно к ним приближался. – Здорово, друг.

– Привет. – Виталик им скудно улыбнулся, тут же озабоченно пробормотав: – Дрянь дело, Вань. До ночи она не дотянет. Оперировать нельзя – крови потеряла много. Почти все время без сознания. Ты ничего не узнал о ней? Умрет у меня в отделении, мне же вопросы начнут задавать. Сказать, что на улице ее подобрали, я не могу. Должен был давно сообщить куда следует. Втянули вы меня в историю, ребята… Что делать-то, Вань?

Он замолчал, не забывая посматривать из-за Ванькиного плеча и любовно оглядывать Асю. Ей было неловко под таким его взглядом, но чувство вины за подкидыша, как она окрестила несчастную девушку, заставляло ее сдерживаться и помалкивать.

– Асенька, ты все хорошеешь! – выдал Виталик минут через пять. – Как здоровье? Ничего не беспокоит? А то, может быть, я мог бы чем-нибудь помочь?

Ну вот никакого скрытого смысла не было в его вопросе! Абсолютно никакого! Элементарный вежливый интерес и только. Но это для них: для Аси и Виталика. Ирод же мгновенно сделал стойку, нащупав прекрасный момент для сарказма.

– С чем у нее проблемы, Виталик, так это с мозгами. Но здесь ты, думаю, бессилен. Как и вся медицина, в принципе. – Ванька хмуро оглядел Асю с головы до ног, покачал укоризненно головой и тут же добавил без намека на тепло и раскаяние: – И хорошего в ней нет ничего, это ты врешь. Стрижку сделала дурацкую. Из штанов и курток не вылезает, тинейджер хренов. Ох, недосмотрели в детстве, ох недосмотрели…

Повисла неловкая пауза. Виталик растерянно переводил взгляд с Ваньки на Асю, не зная, как реагировать на вольность словарного запаса друга. А друг же казался совершенно и непередаваемо довольным собой. Ася попыталась прогнать с лица пунцовый румянец. Ей бы очень хотелось сейчас наплевать на все, повернуться и уйти с независимо поднятой головой, пока еще на это были силы и пока она не расплакалась от обиды и стыда. Но уйти было нельзя. В этом отделении умирала сейчас девушка, которую она пыталась спасти прошлой ночью.

– На нее нельзя взглянуть? – выдавила она через минуту, немного справившись с собой и загнав злые слезы подальше.

– Зачем? – удивился Ванька. – Ты же не переносишь вида крови, сама же говорила! И вообще…

– Виталик, можно? – Ася с мольбой посмотрела на доктора. – Пожалуйста! Может быть, она вспомнит о чем-то.

– Она без сознания! – снова рявкнул нелюбезно сводный братец.

– Виталик говорил, что у нее бывают моменты просветления, – стояла на своем Ася.

– Ага! И ты ей эти самые моменты хочешь отравить до конца, так? – Иван неподобающе выругался и направился к выходу. – Как хочешь, а я не пойду!

«И я даже знаю, почему», – так и рвалось с Асиного языка, но она в который раз за день проявила благоразумие – промолчала. Ну, боится он, что девушка его узнает, что тут поделаешь! Ей лично все это понятно. Непонятно другое: почему Ванька тоже, как и ее Ленька, чего-то боится? Почему? И зачем тащился тогда сюда, если не был намерен взглянуть на нее? О самочувствии мог бы справиться и по телефону. И зачем тогда твердил Асе, что посадит ее у постели умирающей в роли сиделки? На испуг брал? Чудные дела твои, господи…

Дверь от Ванькиного пинка отлетела в сторону, разбавив больничную затхлость апрельской свежестью. Пронзительный свет скользнул по стенам коридора, добрался почти до самых их ног и замер. Потом Ванька с треском вернул дверь на место, и в коридоре снова стало сумрачно.

Виталик задумчиво пожал плечами. Сунул руки в карманы халата, забрызганного мелкой россыпью капель крови. Снова улыбнулся Асе скуповатой вежливой улыбкой и пошел к застекленным дверям.

– Учти, выглядит она… Зрелище не для слабонервных, одним словом… – пояснял он на ходу едва поспевающей за ним Асе. Потом нырнул в приоткрытую дверь ординаторской, дернул с вешалки халат и протянул его ей. – Надевай прямо на куртку. И это… учти: ей очень больно. Очень! Мы вкалываем ей обезболивающие, но… Она стонет все время и зовет кого-то по имени.

– Кого? – Ася мчалась за доктором почти бегом. – Это очень важно, Виталик. Очень! Кого она звала?

– Я не знаю, то ли Лену какую-то, то ли Леню. Трудно разобрать. Побудешь с ней, может, чего и поймешь… Ты ведь побудешь? Мне Ванька обещал поддержку. У меня с сестрами проблема. К тому же сегодня воскресенье, народу не хватает. Ей трижды за день нужно делать перевязку, а ассистировать некому. Он, конечно, не уточнял, что поддержка будет в твоем лице, но коли так уж вышло… Так как?

– Да, да… Раз нужно… – пробормотала потрясенная Ася. – А Ванька, по-моему, сам не знает, чего он на самом деле хочет. Не обращай на него внимания.

Господи, кого же все-таки зовет эта бедная девушка? Лену или Леню? Если Леню, то это понятно, а если Лену… Кто такая эта Лена, к которой взывает человек, находясь почти за гранью жизни? А может, это ее зовут Лена? Или она пытается сообщить что-то очень важное про какую-то Лену и боится, что не успеет… Или…

Гадать можно было сколько угодно, не приблизившись к разгадке ни на шаг.

Ленька что-то знал, потому и подвергся нападению. Знал и боялся, потому и не разрешил ей вызывать милицию или сообщать кому-либо о нападении на него. Потому и не звал на помощь, когда его насильно усаживали в «Жигули» восьмой модели, хотя мог бы. Стопроцентно мог, раз во дворе маячила грозная фигура дворничихи Сони – та способна поднять шум почище канонады. Однако Ленька позволил себя увезти. Или похитить.

Ванька тоже что-то обо всем этом знает. Свидетельством тому – фотография, где он запечатлен с девушкой. Знает и благоразумно помалкивает. Вот и в палату вместе с ней не пошел, услышав о том, что она почти все время без сознания. Что значит «почти»? Это значит, что проблески сознания ее все же посещают. А ну как узнает его и скажет что-нибудь такое, после чего…

Опять Ася об этом! Не виновен Ванька, ни в чем не виновен! Она же убедила себя уже в этом, так чего ж тогда..

Ася замерла перед скособоченной дверью с облупившейся краской и мысленно перекрестилась.

Пускай все пока остается на своих местах. Никаких ярлыков и обвинений до тех пор, пока она не будет иметь на руках стопроцентное доказательство чьей-либо вины. Сейчас у нее существует лишь убежденность в том, что оба – и Ванька, и Ленька – что-то знают. Это факт бесспорный. Но также факт то, что ни один из них не желает делиться своими сведениями с ней. Вопрос: почему? Вот чем ей нужно заняться в первую очередь – выяснить причину их скрытности. И начинать нужно с этой самой девушки, к которой ее ведет сейчас хирург-травматолог Виталик. Хороший он человек, Виталик. Наверное, единственный незапятнанный человек, единственный непричастный и не задействованный в этом чужом дурацком детективе, в который Ася оказалась случайно втянутой. И который вдруг ни с того ни с сего прилип к ней, сделавшись на удивление личным.

– Заходи, – лаконично пригласил ее Виталик и, придерживая рукой дверь, пропустил вперед. – Заходи и располагайся, я зайду минут через десять. А вообще-то мне меняться пора…

Дверь за ее спиной закрылась, и Ася осталась наедине с пострадавшей.

Она огляделась и сделала два несмелых шага в направлении кровати, на которой угадывалось тело девушки. Одеяло было натянуто почти до ее подбородка, голова плотно забинтована и напоминала огромный кокон. Красивое лицо девушки почти потерялось в стерильной белизне бинтов и постельного белья. Заострившийся нос, запекшиеся губы…

Ася осторожно подошла к кровати и замерла, прислушиваясь. Девушка еле слышно дышала. Глаза ее были закрыты, а губы плотно сомкнуты. Никаких намеков на проблески сознания. Ася прошла к окну за стулом. Не удержавшись, глянула сквозь пыльное стекло. Ничего интересного. Окно выходило на противоположную от запасного входа сторону, так что узнать, уехал ли Ванька или решил ее дождаться, ей не удалось.

Подхватив стул, Ася поставила его в изголовье кровати, осторожно, будто пробуя его на прочность, села и снова огляделась по сторонам.

Палата была крохотной – два метра в ширину и чуть больше в длину. Крохотной и убогой. Койка с панцирной сеткой и облупившимися набалдашниками. Доисторическая тумбочка, выкрашенная в грязно-белый цвет (хотя, может, он был когда-то кристально белым, да потускнел за долгие-долгие годы). Стены красились, очевидно, в одно время с тумбочкой и так же лихо контрастировали с белизной бинтов и пододеяльника.

Хоть одно радует, мелькнуло в Асиной голове, когда она поправляла край одеяла. Прачечная в этой больнице работает исправно, и, кажется, ее работники относятся к своим обязанностям с должной ответственностью. Но себе бы она, даже при этой хвалебной констатации, не пожелала принять смерть на такой больничной койке в такой нищенской обстановке. Хотя, если рассудить по-другому, какая разница, где встретить свой конец? Главное-то не в серости и убогости окружающего, а в том, что это именно конец. Конец всему: мечтаниям, надеждам, любви, предательству и всему, что их порождает…

Ася вдруг опечалилась и даже пододвинула стул поближе к кровати, чтобы слышать более отчетливо, как дышит раненая девушка.

Разве могла эта нынешняя пациентка Виталика предположить, что жизнь ее так бесславно закончится? С ее-то красотой да еще и наверняка с непомерными амбициями, которые красоту непременно сопровождают, – и так бесславно. Никого нет рядом. Ни родных, ни близких. Они же должны быть у нее! У каждого человека кто-то да есть. Не мать, так отец, или тетка, или подруга тетки, или подруга подруги тетки, ну и так до бесконечности. Кто-то у нее должен был быть. И искать теперь ее должен непременно. А если ее и в самом деле ищут? И мучаются от неизвестности и совсем не знают, что она умирает сейчас в безвестности под глупым инвентарным номером, не в состоянии назвать свое имя и фамилию?

Ася протянула руку к тумбочке и взяла оттуда стакан с водой и бинтовым тампоном. Это для того, чтобы смачивать губы, она знала. Видела, когда навещала отца в больнице, куда он попал с аппендицитом. Ася чуть стряхнула влагу с тампона и едва коснулась им спекшихся губ. Потом еще и еще раз.

Господи, веки девушки дрогнули. Точно, дрогнули! И дыхание стало учащенным и более отчетливым. А губы вдруг задрожали и поехали в сторону так, как если бы раненая собиралась улыбнуться.

– Эй, эй, ты меня слышишь? – Ася склонилась почти к самому ее лицу, приблизила ухо к ее губам и снова окликнула. – Девушка, милая, ты меня слышишь?

И тут в ухо ей дунуло слабым эхом:

– Лена… Леночка…

От неожиданности Ася отпрянула. Сердце заколотилось, как бешеное. С чего, спрашивается, она так напугалась? Ну, очнулся человек, так это же хорошо. Вот и шепот вполне отчетлив. Но девушка не просто очнулась, она… Она только что произнесла имя Лена! Точно Лена, и никакого Лени.

– Девушка, милая… – снова осторожно окликнула ее Ася и еще раз провела влажным тампоном по спекшимся губам. – Если ты слышишь меня, то постарайся показать как-то… Ну, я не знаю… Может, моргнешь, а?

Прав был Ванька. Сотню, тысячу раз прав, утверждая, что Ася отравит последние минуты жизни, оставленные судьбой этой несчастной. А что делать-то? Сидеть истуканом и ждать, пока она перестанет жить? Так нельзя! Нужно хоть что-то делать. Хотя бы ради того, чтобы кто-то ответил за зло, которое он сотворил с этой девушкой.

А та не моргнула, но кончики ресниц едва заметно задрожали.

– Слышишь меня? Умница! – воскликнула Ася и даже погладила толстый кокон бинтов на голове пострадавшей. – Кто такая Лена? Так зовут тебя? Ты все время повторяешь: Лена…

Губы девушки снова пришли в движение. Ася напряженно вслушивалась, но ничего, кроме нечленораздельного хрипа, не разобрала. Сил у несчастной совсем не осталось. К тому же, по словам Виталика, она страдала. Дико страдала.

– Что же делать-то?! – воскликнула Ася со слезой, опустилась на стул у кровати и, обращаясь скорее к себе, нежели к девушке, произнесла: – Тебе больно! Я знаю, что тебе больно. Ты хорошая, наверное, девушка. Ты молчишь, а я так и не узнаю, что ты хочешь сообщить. Лена, Лена… Кто такая эта Лена?

Кончики ресниц девушки снова задрожали, и из уголков глаз к вискам сбежали две мутные слезинки.

Ася в который раз коснулась ее губ влажным тампоном.

– Прости меня! – вдруг выпалила она не к месту и всхлипнула. – Прости, пожалуйста! Когда я сидела под твоими окнами, я так тебя ненавидела… Не конкретно тебя, нет. Просто ту женщину, к которой две недели подряд ходил мой муж. Потом я нашла тебя – раненую, в горящей квартире, – и все как-то изменилось. Все стало по-другому. Тебе больно сейчас…

– Лена, – снова едва слышно позвала девушка, запнулась, словно собиралась с силами, а через секунду очень отчетливо произнесла на глубоком выдохе: – Сестра…

Все. Это было все, что Ася от нее услышала. Через десять минут в палату ворвался Виталик в сопровождении скромного вида девушки в белом халате, с повязанной по самые брови белой больничной косынкой.

– Асенька, твоя смена, – пробормотал Виталик как-то не очень убедительно, скорее сконфуженно. – Идем.

– А что такое? – удивилась Ася. Уходить ей уже не хотелось. Вдруг девушка что-то еще скажет. Вдруг ей удастся вытолкнуть из себя вместе с последним дыханием хотя бы какую-нибудь крупицу сведений. А тут Виталик…

Ася вышла из палаты следом за ним в коридор и горячо зашептала:

– Виталик, ну чего ты притащил эту девицу? Я неплохо справлялась и сама! Может, я вернусь, а?!

– Не вернешься. – Виталик, который успел к тому времени сменить окровавленный халат на чистый, приобнял ее и повел к выходу. – Там брат твой рвет и мечет. Ждет тебя, на меня кричит. Оно мне надо, Асенька? К тому же…

Тут Виталик оглянулся, теснее прижал ее к себе и очень доверительно поведал:

– При теперешнем положении вещей с этой пострадавшей посторонние при ней совершенно ни к чему. Ни вам, ни мне. Я уже успел обставить кое-как – подчеркиваю: кое-как! – ее появление в отделении.

– Интересно, как это? – Ася постаралась выскользнуть из объятий доктора, но он держал крепко.

– Ну, ее вроде нашел у больничных ворот наш сторож. Будто бы девку привезли на какой-то машине и бросили. Машину он, разумеется, не запомнил. Ну, а я ему поверил. А ты, Асенька, разве нет? И вот теперь скажи, могут у нее, при таком раскладе, быть посетители или нет?

– Да я-то что, это все Ванька! Сиделкой, говорит, у нее будешь, раз во все это нас втравила.

– Ваньку можно понять и простить. Он у нас человек импульсивный, не всегда контролирует то, что говорит. К тому же лишний раз сделать тебе… то есть я хотел сказать – поставить тебе на вид… Ну, ты поняла, одним словом.

– Ладно, хоть у тебя неприятностей теперь из-за нас не будет, – искренне порадовалась Ася и, дойдя до выхода из отделения, все же освободилась от его рук. – Ну, а как с ней быть, Виталик? Может, все не так плохо, а? Может, она еще выживет? Она говорила же что-то…

– Сотой доли процента не дам. Ты подожди, не убегай, я сейчас халат сниму и выйду. Ты бы, кстати, тоже сняла. Не пойдешь же так на улицу. Ждите. Вы меня до дома подбросите. – Тоном, не допускающим возражений, закончил разговор Виталик.

Ася стянула с себя халат и осталась стоять на пороге травматологии.

Итак, пока она вслушивалась в слабый шепот умирающей девушки, эти двое успели все удобно обставить. Нет, по всей видимости, Виталик пошел на поводу у Ваньки, придумавшего ловкий ход.

Виталик вышел через пару минут. Высокий, симпатичный, в короткой кожаной куртке, такой же кепке и с таким же кожаным портфелем. От него за версту несло дорогим парфюмом и довольством жизнью, но Ася все равно поморщилась. Она видела его халат в брызгах крови, видела его пациентку, мозги которой он наблюдал через пролом в ее черепе…

– А что, Асенька, выйдешь за меня, как одна останешься? – плотоядно улыбаясь ей, пробормотал Виталик и снова собственнически приобнял ее.

– Так я замужем, Виталик! Побойся бога! – воскликнула Ася, мысленно посылая на голову Ваньки-ирода все кары небесные. Наверняка не без его участия Виталик оказался посвященным в ее семейные неурядицы.

– Сегодня замужем, а завтра…

– Вот завтра и поговорим. – Она очень удачно вывернулась из его объятий, воспользовавшись моментом, когда тот раскрывал перед ней дверь на улицу. – А на сегодня я замужем. И советую тебе сообщить об этом своему другу. А еще… лучше пошли его к черту! Чтобы он в следующий раз, когда соберется устраивать мою личную жизнь, вспомнил, что она у меня личная.

И она ушла. Бросила остолбеневшего Виталика на пороге его цитадели и ушла. Взламывая хрусткий ледок, не успевший растаять в тени здания больницы на последних лужах, она прошла мимо хмуро взирающего на нее Ваньки и, не глядя в его сторону, взялась за ручку дверцы своей машины.

– Куда это ты собралась, чучело? – снова взорвался ирод, будто продолжал давно начатый разговор на тему: «когда ты уже поумнеешь…».

Ася не ответила. Не торопясь, открыла дверцу. Тепло улыбнулась Виталику, слегка кивнула Ваньке и занесла ногу в салон.

– А ну стой!

Ванька налетел на нее, как сумасшедший. Ухватил за шиворот куртки, выдернул из машины. С грохотом захлопнул дверь и, выхватив из ее рук ключи, кинул их своему другу со словами:

– Поедешь за нами следом.

– Да без проблем, – пожал плечами Виталик, не без интереса наблюдая за семейной сценой.

Может, увиденное его забавляло, может, удивляло, но за тем, как Ванька треплет ее за воротник, он следил, не отводя глаз.

– Тебе мало проблем, идиотка? – с надрывом вопрошал Иван, подтаскивая ее к своему джипу и запихивая на заднее сиденье. – Одной башку проломили. Второго среди бела дня увезли. И куда ты вот теперь собралась, можно узнать?

– Домой! – огрызнулась Ася с заднего сиденья, едва не рыдая.

Ей сейчас было так стыдно за себя и за братца-ирода, как никогда в жизни стыдно не было. Это надо до такого опуститься! Устраивать столь безобразную сцену на глазах у Виталика! Может, кто и из-за больничных выцветших шторок все это наблюдал. Совсем озверел! Одно слово, ирод…

– Домой… – передразнил этот ирод с заметным облегчением и завел машину. – А если тебя там ждут?

– Кто?

– Конь в пальто! Те, кто дятла твоего увез, к примеру. Или еще кто… Помнишь про «восьмерку» под окнами прошлой ночью или забыла? – Ванька вывел огромную, как катер, машину за больничные ворота, высунул руку в окно и махнул Виталику, ехавшему на Асином «жигуленке» чуть сзади. – Сама же говорила, что дворничиха рассказывала про «восьмерку» цвета «баклажан»… И вообще, я что-то не пойму тебя, чучело! Ты со мной или против меня?

И тут он посмотрел на нее через зеркало заднего вида глазами больного брошенного зверя. И так он посмотрел, что внутри у Аси все мгновенно перевернулось. Ну что она в самом деле за человек! Может, он страдает ничуть не меньше ее. Это ведь его девушка умирает сейчас в отделении. И это ее он нашел совершенно голую в квартире, которую перед этим посещал Ленька… Ему же вдвойне должно быть больнее, нежели ей. Мало того, теряет любимую девушку, так еще пришлось убедиться в ее измене.

Ой, что ж за фигня-то выходит, а? Опять у него мотив, как будто…

– Я с тобой, Вань. – Ася виновато шмыгнула носом и попросила: – Ты прости меня, ага?

– Ага! Чего уж… – По всему было видно, что он остался доволен. – Что теперь будем делать? Как-то ведь нужно шевелиться, что-то делать. А что делать, ума не приложу! Есть какие-нибудь соображения на этот счет?

Она пожала молча плечами, совершенно не собираясь делиться с ним сведениями ни о бутылке, что возила в своей сумке, ни о девушке, знакомство с которой он тщательно скрывает, ни о неведомой сестре Ленке, о которой так сокрушалась их общая знакомая, находясь почти при смерти. Ася просто отмолчалась, недоуменно пожав плечами. Пусть сам думает. Она вот лично завтра собирается съездить в ЖЭК, в чьем ведомстве находится тот злополучный дом. Поедет непременно и наведет справки о девушке из квартиры номер восемь. А там уж…

– Она это… ничего не сказала? – вклинился в ее мысли Ванькин осторожный вопрос. – Не смотри на меня так непонимающе, я про потерпевшую спрашиваю. Пока ты там была, она не приходила в себя? Что-то, может быть, говорила?

Про тебя уж точно нет, хотелось съязвить Асе, но она поостереглась. Пока поостереглась.

– Да нет, знаешь, – она совершенно открыто и совершенно искренне улыбнулась его глазам в зеркале. – Я и побыла там всего ничего. Вань, а что же с Ленькой? Может, мне в милицию заявить, а? Так же нельзя оставлять. Я ж извелась просто.

– Подожди ты с милицией. Только навредишь ему. Может, он уже дома. Или позвонит тебе. Похитители всегда требования какие-нибудь выдвигают. Может, позвонят. Давай подождем…

Ждать пришлось аж до самого вечера. Дома Ленька так и не объявился. Ася с Ванькой трижды заезжали туда, но все бесполезно – его не было. В последний раз на лестнице столкнулись с Сашкой. Лучше бы ей было провалиться в тот момент сквозь все лестничные пролеты и подвальные перекрытия! Ася ж едва не застонала вслух, когда ее разлюбезная подруга, вальяжно развалясь на перилах, преградила им дорогу. Она просто подняла длинную ногу, едва прикрытую короткой юбочкой, и уперлась тонким каблуком модных дорогих сапог в стену, не давая им пройти наверх.

– Какая встреча, твою мать! – завелась Сашка почти мгновенно и уставилась на Ваньку жадно и с ненавистью. – Что вам у нас, Вано? Не ко мне ли?

– Нет, – тихо вякнул Ванька, потерявшись, как подросток, и тут же остановился, не зная, что ему дальше делать.

С одной стороны, куда как проще взять ее ногу и поставить на место, но с Сашкой такие номера не проходили. Это какая еще провокация! Просить ее тоже было бессмысленно. Вот Ванька и молчал потерянно, изо всех сил мысленно умоляя Аську вмешаться. Она и вмешалась. Но стало только хуже.

– А ты не лезь, подруга! Адвокат, тоже мне, нашелся… – оскалила мгновенно Сашка острые белые зубки. – Я, может, Вано хочу пару вопросов задать. Так как, Вано?

– Валяй, задавай, – обрадовалась Аська, делая подруге страшные глаза из-за Ванькиного локтя. – А то нам некогда, Сашунь.

– Я недолго… – Сашка еще выше подняла ногу, тряхнула копной шикарных волос – предметом ее всегдашней гордости и спросила, черти бы ее побрали: – Кто такая та красавица, с которой ты притащился в мое кафе?

– Ты обзавелась недвижимостью? – вопросом на вопрос ответил Ванька.

Нагло так ответил, без должного понимания и уважения. Нельзя ему было этого делать. Нельзя, потому что Сашке только того и надо было. Оценив ситуацию молниеносно, она понесла такое… Не помогали ни Асины многозначительные взгляды, ни ужимки, ни подталкивание в бок. Она орала так, что с перил лестницы этажами выше начали свешиваться головы любопытных соседей.

– Шура, я тебя умоляю! – хмыкнул Ванька вполне миролюбиво. – Все же в прошлом, зачем ворошить…

Это тоже подлило масла в огонь.

– В прошлом? – заверещала Сашка, уронила ногу со стены на пол, звякнув тонким каблучком. – У тебя с первого дня все было в прошлом! Ты же спать со мной не мог! Целоваться и то не мог! Все отмазки какие-то клеил: то спешить тебе надо, то занят ты, то понос у тебя, то золотуха… Гадина! Ненавижу! А потом еще в мое кафе притащился с этой лярвой!

– Имею право, – продолжал наглеть Ванька, полностью вернув себе утраченное было самообладание.

– Только попробуй еще раз! – На Сашку было жалко и больно смотреть. Чтобы она когда-нибудь так страдала… Ася об этом точно не знала. – Короче, запомни, бритоголовый: еще раз притащишься туда со своей шлюхой…

– И что будет?

– Я вам обоим башку оторву! Ясно?

Ася тихо охнула. В голове у нее тут же что-то защелкало и заискрило. Почему Сашка про голову сказала? Так страшно сказала – почему? Она же не могла знать, что девушке по этой самой голове уже досталось. Наверное, не могла…

– Только попробуй, гадина! Не поздоровится обоим – и тебе, и курве твоей! Чего таращишься на меня, ирод?!

Ванька оглянулся на Асю и непонимающе подергал плечами: мол, сам не знаю, что нашло на твою подругу. А подруга тем временем оттолкнула его и, зарыдав в голос, помчалась вниз по лестнице.

Ася с Ванькой медленно поднялись в Асину квартиру. Молча поднялись. Обсуждать Шуркину истерику никому из них не хотелось. Асе из своих собственных соображений, Ваньке неизвестно из каких.

Дома по-прежнему было пусто. В очередной раз убедившись, что Ленька так и не объявился, они снова заперли дверь и пошли обратно, не забывая при этом опасливо просматривать лестничные пролеты. Но Александра не подстерегала их больше. На улице ее тоже не было. Они подошли к Ванькиной машине и какое-то время стояли рядом, не усаживаясь в нее.

– Вань, а что за девушка, о которой говорила Саша? – невинно спросила Ася. Конечно, она знала прекрасно, из-за кого так вызверилась ее подруга, но спросить-то была обязана. К тому же Ваньке предоставлялся великолепный шанс рассказать ей о знакомстве с пострадавшей.

Не рассказал… Более того – насупился и, подняв голову кверху, какое-то время рассматривал небо. И вдруг не к месту спросил:

– Аська, а что тебе птичья стая напоминает?

– Чего? – Она проследила за его взглядом и поняла, о чем это он.

В крохотном пространстве меж высоких крыш городских домов металась стая стрижей. Плотно сомкнувшись, едва не задевая друг друга крыльями, птицы с гомоном носились от крыши к крыше, не находя себе пристанища.

– Так какие у тебя ассоциации с птичьей стаей, Аська?

Было в его голосе что-то такое, что Ася еще какое-то время следила за птицами, пока они наконец не исчезли за островерхой крышей соседнего дома.

– Ловко закинутую сеть, – вдруг непонятно с чего выпалила она. – Точно, сеть. Такую стремительную, с мелкими ячейками, сквозь которую невозможно пробраться. Сеть…

– Почему сеть? – удивился Ванька.

– Ты спросил, я ответила. Зачем еще что-то объяснять… – Ася открыла дверь его внедорожника и полезла внутрь, не забыв добавить: – Сеть, в которой мы все сейчас барахтаемся, не в силах выбраться.

Сводный братец еще минуты три глазел на небо, отчего-то вздыхал, о чем-то размышлял и почему-то явно печалился. Потом влез на свое место, завел мотор и лишь тогда определился со своим собственным видением:

– А у меня птичья стая ассоциируется с неприкаянностью. Вот когда смотрю на птичью стаю, то такая тоска, блин… – Он так газанул со двора, что Асю отбросило на спинку сиденья. – Почему меня тоска жрет, Аська, не знаешь? Нет? И я не знаю! Все вроде у меня есть. Руки, ноги, голова на месте. И, в отличие от твоей, уж извини, она соображает. Чего ж тогда, а? Я ведь иной раз тебе даже завидую.

– Это чему же? – вставила она обиженно. – Что у меня мозгов, по-твоему, нет?

– Да при чем тут это! Нет! – Он резко вывернул руль и метнулся в ближайший переулок, обсаженный тополями. – Тому, как ты самозабвенно Леньку любишь. Ведь все ему прощаешь, все! Он изменяет тебе направо и налево, а ты не замечаешь. Пришел домой, и славно. Иной раз злость на тебя берет, а иной раз я тобой восхищаюсь. Вот, думаю, то, что делает ее по-настоящему счастливой, – ожидание. Ожидание и сознание, что есть на свете человек, ради которого ты готова пойти на все. Пусть даже этот человек того и не стоит.

Интересный разговор получался…

Ася жадно вслушивалась в каждое слово, произносимое братом. Видела, как тяжело ему дается его внезапное признание. И самое главное: не могла понять причину его откровения. Чего это его так разобрало? И чему он, собственно, завидует? Соображал бы, прежде чем говорить. А еще мозгами своими похваляется. Завидовать ожиданию! Да будь оно трижды… нет, четырежды проклято это самое ожидание!

– Что ты знаешь об ожидании, Ваня? – Чтобы он не увидел, как подкатили к ее глазам слезы, она отвернулась к окну. – Что ты можешь об этом знать? Весь такой удачливый, упакованный, мамкой своей вынянченный… Тебе и ждать-то ничего и никогда не приходилось. Тебе стоило только подумать или секунду помечтать, как тебе все это тут же преподносилось. Ванечка задумал жить отдельно от родителей? Пожалуйста, квартирку ему! Ванечке не хочется заниматься серьезным бизнесом? Да ради бога, становись инструктором по фитнесу! Машинку красивую? Чего же проще!

– Чего ты опять про мать, а? Я же не об этом, – Ванька чертыхнулся и хотел было продолжить, но Ася его перебила.

– А я обо всем, Вань. И об этом тоже. Ты вот маешься от непонятной тоски. Не можешь дать ей точное определение. И скучно тебе, и грустно, и некому руку подать… Так, что ли? – Ася догадливо ухмыльнулась. – Можешь даже не отвечать, я все про тебя знаю.

– Да ну… – насмешливо протянул ее сводный братец, чего совсем ему не стоило делать – без того загадок невпроворот. – И что же ты обо мне знаешь, чучело?

– Эгоист ты, Ванька. И от того все твои проблемы, – выдала ему Ася незатейливое определение его внутренних ломок. – Люди с таким вот мировоззрением, как у тебя, и попадают в разные истории.

– Пока что мне приходилось кое-кого другого из этих историй вытаскивать, – возразил Иван и свернул в проулок, ведущий к его дому. – При чем тут я?

– Мои истории… Мои истории – это мелочь, это сущий пустяк в сравнении с тем, куда может завести тебя твоя тоска и неприкаянность! – Теперь ей следовало взвешивать каждое слово, контролировать каждую паузу, чтобы, не дай бог, не сболтнуть чего лишнего, а если повезет, то растормошить его на еще большее откровение. – Ты же одинок по сути своей, Вань! Из-за собственного эгоизма. От этого же надо избавляться. Тебе сколько лет? А ты до сих пор не женат. Почему, Вань? Ты вот с Александрой начал встречаться. Почему же так все быстро свернул? Она очень эффектная, очень… раскрепощенная. Вы же, мужики, любите таких женщин. Чего ж тогда не пошло?

– Она фальшивая вся насквозь, твоя Сашка! – возмутился Ванька, с визгом тормозя у своего подъезда. – Нашла кого в пример приводить.

– Хорошо… Пусть Сашка тебе не подошла. А другая девушка? Та, из-за которой она тебе устроила истерику сегодня на лестнице. – Ну, теперь ей нужно было быть особенно осторожной. – Что с ней не так?

– Все так, – буркнул он и тут же без переходов развернулся к ней, вцепился в ее плечо и подозрительно уставился ей в лицо темно-серыми глазищами. – Чего ты ко мне прицепилась, не пойму?

Ася оробела. Ваньку она не то чтобы боялась, нет. Но насколько хорошо она знала его, настолько же, если не лучше, он знал и ее. Начнет сейчас буравить ее взглядом и вопросы задавать, все – пиши пропало. Она все ему растреплет. А ведь нельзя же!

– Это не я, а ты прицепился. – Ася попыталась вырвать куртку из его пальцев, но безрезультатно – силы у брата никуда не подевались, они были прежними. Ася оставила свои попытки и снова вернулась к интересующей ее теме: – А коли все так с этой твоей дамой сердца, почему не познакомишь? Или я снова что-то пропустила на семейном совете? Ты ее уже всем представил?

Семейные советы, что случались пару раз за месяц в их уважаемом семействе, она по большей мере пропускала и раньше. А теперь ее туда попросту не приглашали. После брака с Ленькой она не то чтобы стала изгоем, но выпала за грань круга. Их дурацкого семейного круга, который создавался этой гадиной – мачехой, которая… которую Ася… Нет, лучше об этом не думать, чтобы не заводиться и не изводить себя.

– Ничего не пропустила. – На Ванькины глаза медленно поползла темная поволока. Все, это называлось: «Я под прикрытием». Теперь стучись, не стучись, все будет без толку. – Не время еще… Пару раз встретился с девушкой, кофе выпил в кафе, это что, повод для знакомства с родителями?

– С родителями – нет. Но со мной-то ты мог бы ее познакомить. Я тебе все всегда рассказываю!

Это было чистой воды ложью. Про Леньку сводный братец узнал одним из последних. А узнав, орал так, что дрожали стены их дачного дома и осыпалась листва с берез. Но то было в прошлом, лет-то прошло сколько… Все должно было измениться и забыться. Не забылось…

– Ты? Со мной откровенна? Три ха-ха! – Боже, он столько презрения сумел вложить в свою фразу, столько обиды и негодования, что Ася устыдилась. – Ты-то как раз лгала мне. И не раз лгала! Потому… потому и я не буду с тобой откровенен. Фифти-фифти, сестренка. А теперь давай выметайся из машины. Идем домой. Есть хочу и думать. Много думать, так что не путайся под ногами.

Она и не путалась. Взяла из рук Виталика ключи от своей машины. Поблагодарила его за услугу, посетовав на то, что тому теперь придется добираться до дома на такси. Проскользнула в Ванькины хоромы серой мышкой. Забилась в самой дальней спальне, уложила на самое видное место свою сумочку с неопровержимой уликой, которую всюду таскала за собой и тщательно берегла от Ваньки. Справа от себя, на подлокотник дивана, пристроила мобильный и затихла перед телевизором.

Минут через двадцать Иван позвал ее ужинать. Они молча съели спагетти под немыслимым соусом, имеющим оттенки всех его приправ, запили ужин кофе и снова разошлись по разным комнатам. А еще через полчаса позвонил Ленька…

Когда высветился его номер на экране ее мобильного телефона, Ася оторопела. Руки у нее словно онемели то ли от страха, то ли от неверия в то, что это может звонить ее похищенный почти из постели муж.

– Аська! – рявкнул Иван откуда-то из глубин своей огромной квартиры. – Оглохла? Телефон же твой звонит!

– Слышу, – просипела она, хватая мобильный, потом прочистила горло и повторила уже громче: – Слышу!

Она нажала нужную кнопку и осторожно проговорила:

– Алло… Я слушаю…

– Ася, детка, наконец-то! – Голос Леньки узнать было трудно, но все же можно. – Где ты, девочка моя? Как ты?

Господи! О чем он спрашивает? Это ей нужно задавать ему подобные вопросы, а не наоборот.

– Леня… Леня, где ты? – Ей еле хватило сил, чтобы не заорать в полный голос и не начать выть прямо в трубку. Остановила необходимость дослушать его до конца да еще близкое присутствие ирода. Возникнет сейчас в дверном проеме, подбоченится и будет подслушивать, а ей не хотелось иметь его свидетелем. – Леня! С тобой все в порядке?

Последовал глубокий вздох, потом еще один, который больше походил на стон, и Ленька сдавленно пробормотал:

– Пока… пока да… Асенька, у меня мало времени… Мне позволили позвонить… О черт, как больно!

– Ленька! – все же, не сдержавшись, взвизгнула она и почти тут же услышала за стеной грохот отодвигаемого стула. – Ленька! Чего хотят от тебя эти люди? Что им нужно? Денег? Кто они?

Леня ей не ответил. Повисла пауза, в течение которой она слушала лишь слабый треск, какой-то монотонный стук и еще, кажется, еле слышное ругательство. Потом в ухо ей кто-то заорал совершенно чужим и незнакомым голосом:

– Кто мы, тебе знать не надобно, дура! Ты лучше про мужа, своего козла, подумай! Нужен он тебе живым или нет?

– Да, да, да, нужен! Конечно, нужен! – Она даже головой закивала для убедительности, будто кто-то ее мог видеть сейчас. – Что вы хотите?

– Нам нужна баба, – коротко отрезал все тот же мужик.

Снова что-то загрохотало, задвигалось, и тут же она услышала такой протяжный, такой страшный Ленькин вой, что на какое-то мгновение перестала соображать. Превратилась в пустую бездушную куклу, которой в ухо монотонно и беспристрастно передают условия обмена молодой женщины, что проживала до недавнего времени на улице Чкалова, в доме двадцать четыре, в квартире номер восемь, на ее мужа. О том, что они творили с ним, можно было только догадываться по его надсадному крику.

– Ты меня поняла? – рявкнул ей в ухо все тот же парламентер. – Или еще хочешь послушать, как поет твой красавчик?

– Нет! Нет, подождите! – Ася соскочила с дивана и заметалась по комнате, задевая стулья и кресла. – Подождите, пожалуйста, минуточку!

– Ну! Жду! Чего ты хочешь?

– Послушайте, я не знаю… Я не знаю, где эта девушка! Честно не знаю!

– Да ну? – Насмешка в восклицании «парламентера» красноречивее всяких слов свидетельствовала о том, что он ей не верит. – Мужик твой не знает, хотя трахал ее две недели подряд. Ты не знаешь, хотя пожар в ее квартире тушила. Мы же видели тебя! Кто знает-то тогда, скажи? В общем, я закругляюсь. Ты нам бабу, мы тебе твоего мужика. Перезвоню утром. Думай!

И все. Разговор закончился. Ася как стояла, прижимая крохотный аппарат к щеке, так и осталась стоять, не в силах двинуться с места. В ухо неслись стройные рулады отбоя, а она и этого не замечала. Стояла до тех пор, пока Ванька не вывернулся из-за плеча и не выдернул у нее из руки мобильный. Ничего не спрашивая, отвел ее к дивану. Осторожно усадил, прислонив к спинке. Быстро посмотрел, с какого номера ей звонили, и с усталым вздохом уселся рядом.

– Что они хотели? – спросил он какое-то время спустя.

Наверняка просто так спросил, потому что наверняка все до слова слышал. Но Ася слишком страшно молчала, чтобы и он молчал тоже. Ее нужно было встряхнуть, как-то отвлечь, вот он и обратился к ней с дурацким, на ее взгляд, вопросом.

– Что? – Ася передернулась так, будто ее обдали морозом. – О чем ты, Вань?

– Что они хотели? – Сильная рука Ивана опустилась ей на шею и притянула к своему плечу.

– Ее! Им нужна эта девушка, Вань! – уткнувшись носом в его домашний вязаный джемпер, Ася тяжело, с надрывом задышала, пытаясь прогнать слезы. – Они били его, Вань. Сильно били. Он так кричал… Так кричал…

Слезы не покатились из ее глаз – они брызнули так, будто кто-то с силой надавил ей на слезные железы. Ася расплакалась, некрасиво всхлипывая, подвывая и шмыгая носом. Так она ревела в детстве, когда мачеха за что-то отчитывала ее при всех. Она тогда ревела и жаловалась Ваньке, прижимаясь к его еще угловатому плечу. А он слушал и молчал, сочувственно посапывая.

Сейчас он тоже молчал. Но молчание его уже не было сочувственным – оно было настороженным и отдавало упрямством. Это не могло ей понравиться. Отпрянув, она скинула с себя его руку, схватила в горсть джемпер на его груди и, приблизив свое лицо к его, злобно прошипела:

– Даже и не думай ответить мне отказом, понял?! Там мой муж, и он мне дорог! А эта девка, она же шлюха…

– Замолчи, Аська, – беззлобно остановил ее Ваня и досадливо поморщился. – Ты же ничего не знаешь о ней. Ничего. Зачем кого-то клеймить? Даже ради и во имя великой любви нельзя опускаться так низко. А тут всего лишь твой…

Она не дослушала. Вскочила с дивана и кинулась к окну. С силой отшвырнув в сторону тяжелую штору, она попыталась открыть форточку, но та никак не поддавалась. Тогда Ася забралась коленями на под-оконник, и затрясла, и закрутила ручку форточки. Ей необходим был сейчас хоть самый маленький глоток свежего воздуха. Она задыхалась. Просто задыхалась от горя, отчаяния и невозможности что-то изменить. Неужели ее так тяжело понять сейчас?! Почему Ванька не хочет и не может ее понять?!

Он, кажется, и правда ее не понял. Ее коленки оторвались от подоконника, и через мгновение он уже крепко прижимал ее к себе, поглаживая по голове и дрожащим голосом нашептывая на ухо:

– Ты чего это надумала, чучело, а? Ты чего это надумала, и из-за кого? Ох и дуреха ты, Аська, ох и дуреха!

– Ничего я не надумала, – сдавленно произнесла она ему в плечо. Стоять притиснутой к его громоздкой фигуре было очень неудобно. – Ты что подумал?

– Чего на окно полезла, идиотка? – Он все не отпускал ее, будто боялся, что она снова заберется на подоконник и снова начнет трепать ручку форточки с остервенелым от бессилия лицом.

– Форточку хотела открыть. Мне душно. А ты что подумал? – Ася завозилась в его руках, отодвинулась и повторила: – Чего подумал-то?

– Так, ничего. – Его руки упали вдоль тела. – Ничего… Проехали… Что еще они тебе сказали про девушку?

– Ничего. Сказали: ты нам бабу, мы тебе твоего мужика. – В носу у нее опять защекотало от близких слез. – Вань, что делать-то? Кто она такая, что из-за нее нормальных людей похищают?

Ему, кажется, очень хотелось сказать сейчас, что Ленька у него слабо ассоциируется с понятием нормального человека, но он промолчал. Слишком уж несчастный вид был у нее в эту самую минуту, чтобы ее мучил еще и он.

– Ладно, не реви, – проворчал ирод, сунул руку в задний карман домашних штанов, вытащил оттуда носовой платок и протянул ей его. – На вот, сопли утри, а то ведь на кого похожа…

– На чучело, я знаю, – кивнула Ася, вытерла лицо и шумно высморкалась в предложенный платок. – У меня как-то не получается…

– Что не получается?

– Быть эффектной, красивой или какой-то там еще. Мне об этом Ленька не раз говорил…

– Придурок он, твой Ленька, – зло перебил ее сводный братец, снова из мягкого и заботливого превращаясь в колючего и отстраненного. – Видишь, во что вляпались из-за него! Что вот делать теперь? Что? Отдать им девушку?

– А как же еще! Они же Леньку тогда…

Голос снова ей изменил. Ася быстро-быстро заморгала, чтобы опять не расплакаться.

Представить себе мужа мертвым она не могла. Не могла и не имела права. Да, он мерзавец, плут и бессовестный изменщик, но он же не виноват, что так получилось. Он ведь не знал, с кем связывается. Ни на ком же не написано крупными буквами, мол, сей человек причастен к определенным кругам, криминальным, к примеру…

– Если не Леньку, значит, ее… – со значением обронил Иван и направился к выходу из комнаты. – Ее судьба тебя не очень заботит, как я понял.

– А почему она меня должна волновать? Почему? – прокричала Ася ему в спину.

– Зачем тогда пыталась спасти ее? Пусть бы она сгорела в своей квартире, – возразил Ванька беззлобно и, не поворачиваясь, вышел из комнаты.

Он был прав! Прав, как обычно! Против его железной логики всегда было сложно возражать, сейчас особенно. Да, она бросилась спасать ее. Да, она не желала ей зла и жаждала ее скорейшего выздоровления, если оно вообще было возможно. Но… Но когда на чашах весов лежат эти две жизни: ее Леньки и чужой для нее, по сути, девушки, то выбор ее однозначен. Чего психовать и раздражаться?! И, кстати, почему бы, интересно, Ваньке не сказать, что эта девушка ему так же дорога, как и ей Ленька?

Ванька затих на своей половине на добрых два часа. Ася успела принять ванну, переодеться в пижаму, которую держала на всякий случай в одном из его шкафов. Прошла в кухню, настороженно косясь на дверь его апартаментов, и долго гремела там посудой. Реакции никакой не последовало. Ванька упорно хранил молчание.

Ася посмотрела на часы. Было половина одиннадцатого ночи. Она в очередной раз шарахнула формой для выпечки о стол. Вытряхнула ноздреватый пышный бисквит на блюдо и с грохотом швырнула форму в раковину. Реакции ноль. Она пустила воду и перемыла все, что успела вымазать, пытаясь приготовить им обоим десерт. Он и не нужен был в такое-то время, но ей было просто необходимо занять себя хоть чем-то, вот она и расстаралась. И бисквит испекла, и крем взбила, и мороженое по вазочкам разложила, усыпав сверху тертым шоколадом и орешками. За хлопотами прошел почти час, а Ванька так и не вышел из комнаты. Да и с ее настроением ничего не изменилось. Как измывалась над ней тоска, так и продолжала измываться.

Накрыв на стол и поставив чайник на огонь, Ася подошла к Ванькиной комнате и осторожно стукнула костяшками пальцев в дверь:

– Вань, пойдем чайку попьем, а… Ты чего там притих? Ва-ань…

Дверь распахнулась так резко и неожиданно, что Ася испуганно отпрянула.

– Ты чего? – не понял он.

– Ничего. А ты чего?

Он смотрел на нее совершенно непонимающими глазами, и это ее раздражало.

– И я ничего. А ты-то вот как раз чего! – Тут он знакомо ухмыльнулся, сразу все исправив, и наконец догадался спросить: – Чего в дверь скреблась, чучело?

– Чай, говорю, пойдем пить! – рассердилась на него Ася за свой внезапный испуг и замешательство и, чтобы он не особо выделывался, ударила его в плечо кулаком. – Деловой какой, понимаешь… Закрывается от меня… Будешь чай или нет?

– А с чем чай? Ты чего-то пекла там, кажется? – Ванька снова заделался самим собой и двинулся на кухню, подталкивая ее в спину впереди себя.

– Пекла. А как ты догадался?

– Так ты гремела так, что дверца у духовки наверняка теперь пришла в негодность. Ну, думаю, чучело мое терпение испытывает. И пусть, думаю, потешится. Мне не впервой. Я терпеливый. Я подожду…

– Кто-то не так давно трепался насчет того, что ожидание ему неведомо и что он завидует тому, кто в этом состоянии постоянно пребывает. – Она дразнила его, но дразнила совершенно беззлобно. Это были обычные их пикировки, к которым они за долгие годы родства давно привыкли. И это было много лучше непонятных пауз и бесцветного молчания, которое мгновенно делало их чужими. – А тут вдруг откуда-то терпение, ожидание… Налицо явные противоречия, братец.

Ванька обхватил сзади ее шею пальцами и дальше до кухни вел, как на поводке, не забывая бубнить сквозь улыбку:

– Так ведь ожидание ожиданию рознь, Аська. Есть такое, которое достойно восхищения. Есть такое, которое я готов презирать…

– Это какое же? – Она попыталась повернуть голову, но не смогла – хоть он и осторожно удерживал ее, но все же так, что она полностью была лишена маневренности.

– Ну, к примеру… Сидит человече сиднем всю свою жизнь и ждет, когда на него блага всякие начнут сыпаться. Вот такое ожидание мною презираемо однозначно. Или, к примеру, другой человек, не желая решать проблему, ждет ее самопроизвольного разрешения. То есть ситуация типа: авось все рассосется. Это тоже противно. А вот когда чувства… Здесь я готов ждать вечно.

– Ты?! – Она все же вывернулась из иродовых пальцев и уставилась на братца во все глаза. – Ты? Ждать? Ты и чувства?! Ванька, это точно ты?!

Он вспыхнул, и сразу стало заметно, что ирод сильно раздосадован ее изумлением. И он возмутился:

– По-твоему, я бревно бесчувственное, так, что ли? – Они стояли очень близко друг от друга, и Асе было слышно, как тревожно и обиженно заворочалось его большое сердце. – Нашла Железного Дровосека! Да я, может быть, во имя светлых чувств… Короче, давай прекратим этот дурацкий разговор, тем более что твой десерт сейчас, кажется, накроется.

Мороженое и впрямь начало подтаивать. Пышные воланы ванильного крема заметно осели, свесившись через края вазочек густыми каплями и намереваясь запачкать праздничную скатерть, которую Ася только-только достала из Ванькиного шкафа.

Они понимающе переглянулись и расселись за столом.

Чаепитие прошло в непринужденной и даже, можно сказать, чинной обстановке. Они не дерзили друг другу, не пытались уязвить и даже не касались той страшной темы, мысли о которой не покидали обоих. Просто пили чай, намазывали на рыхлые пласты бисквита подтаявший крем и, забыв о советах диетологов, нагло нажирались на ночь. Мороженое Ванька благоразумно убрал в морозильник, хоть за то ему спасибо…

– Что мы делаем, Вань? – проворчала Ася, подергав резинку пижамных штанов. – Это же преступление против личности и… фигуры.

– А все ты! – Он перегнулся через стол, бесстыдно приподнял край ее пижамной кофты и, глянув на ее совершенно плоский живот, с притворным отвращением произнес: – Обалдеть можно, какая ты жирная! Крем и еще выпечка, и все это на ночь… Наверняка мне досадить хотела, а сама же и попалась. Завтра с утра талия поплывет. Как на глаза покажешься своему попу…

Он не успел договорить, запнувшись на полуслове и обругав себя самыми последними словами. Только что ее глаза сияли или, может, не то чтобы сияли, но хоть тревоги в них поубавилось, а он взял и все испортил. Вот не дает ему покоя ее муженек непутевый…

Ася помрачнела. Допила в два глотка чай и подошла к раковине. На Ваньку она старалась не смотреть. Не получилось… Ничего у нее не получилось. Ни забыться не удалось, ни сгладить впечатление после своего ультимативного заявления об обмене мужа на девушку. Балансировала на одной ноге на самом краю пропасти, изо всех сил пытаясь сыграть хорошее настроение, вот он и попался. А попавшись, тут же испугался и насупился. Чертовщина вообще какая-то получается! Никогда еще ей не было с ним так сложно. Никогда! Они ругались, иногда даже дрались, но чтобы вот так молниеносно отгораживаться друг от друга… Нет, такого не случалось. Даже когда она его бойкотировала после разрыва с Сашкой, и то все было по-другому. А сейчас все не так. Все! И недосказанность им обоим мешает, и подозрительность, чего уж… А ведь куда было бы проще просто рассказать все без утайки друг другу и определиться в равноценности положения их обоих…

У нее на грани гибели любимый человек. И у него тоже.

Ей тяжело без него. Так и ему не сладко.

Она боится даже подумать о том, что может больше никогда не увидеть Леньку. Так и у него надежды никакой.

Чего, казалось бы, проще?!

Так нет же. Проще бездумно булькать чаем в чашках и размазывать вконец растекшийся крем по бисквитным крошкам, чем взять и покаяться обоим. Ему в том, что он знает эту девушку. А ей в том, что она знает, что он знает.

– Вань, я тут вот что подумала… – заговорила вдруг Ася, решившись начать тот разговор, который, по ее мнению, способен был помочь им обоим. – Нам нужно…

Ну и, конечно, как во всякой дурацкой мелодраме, в самый судьбоносный момент кто-то позвонил в дверь. Настойчиво позвонил, как мог звонить в эту дверь только один человек. Думать о том, что это мог быть именно он, Асе было муторно. Но она все же надеялась, что ошибается. Не ошиблась…

Ванька сорвался с места с грацией гризли. Промчался мимо Аси, едва не влепив ее в стену, но, кажется, даже не заметил этого. Еще бы! Тут же защелкала замками входная дверь, и тут же по плиткам пола в прихожей зацокали ненавистные каблуки.

Мачеха! Какой черт ее принес в это время?! С каких это пор она навещает своего сына в одиннадцать ночи в воскресенье? Если только… Если только это не он сам позвонил ей и вызвал сюда. Вот гадина, а?! А Ася еще хотела ему всю душу вывернуть наизнанку. Хотела довериться и в ответ получить такое же доверие. А он маме позвонил! Конечно, позвонил, потому что Ася отчетливо услышала ее приглушенный вопрос: «Где она?» Она – это, стало быть, она, Ася. Стало быть, ей известно о том, что она у него ночует. И притащилась сюда с одной-единственной целью – помочь. Она всю свою жизнь только и делала, что помогала. И ни разу не потрудилась спросить, нуждается ли кто в этой самой ее помощи. Ася так вот точно нет!

– Добрый вечер, дорогая, – пробормотала мачеха, влетая в кухню. – Чай? Прекрасно! Хочу чаю! Ванюша, сыночек, организуешь?

– Без проблем, ма… – И Ванюша заметался, и зашустрил, и засуетился, просыпая на пол сахар, роняя нож и чайную ложечку.

Ася в этом шоу под названием «идеальный сын идеальной мамы» никогда участия не принимала. Не собиралась принимать и сейчас. Поэтому она села в самый дальний угол за столом. Смиренно положила руки на стол и уставилась на мачеху.

Господи, как же она ее ненавидела! Ненавидела ее холеность, красоту, непроходящую молодость… Да все, господи, буквально все было ей в ней ненавистно. Даже то, что Ванька от одного вида своей маменьки впадал в ступор и делался на удивление похожим на дебила. Ма… Это его «ма» Ася неоднократно готова была затолкать ему в глотку. А от ее «Ванюши» Асю мутило до рези в глазах.

Сейчас молодящаяся стерва напьется чаю, закинет ногу на ногу, уставится на них проницательным взглядом темно-серых нестареющих глаз и начнет пытать, что у детей за проблемы. Она же крутая! Ей же все проблемы решить по плечу! Что ей стоит дом построить: нарисует, будет жить… Твою мать! Ася никогда не думала, что способна так кого-то ненавидеть. У нее даже Ленькины похитители подобных чувств не вызывали. Там присутствовал животный страх перед неизвестностью, боязнь потерять близкого человека, а тут…

– Доченька… – тихо обронила мачеха, не притронувшись к чашке с чаем, которую услужливо поставил перед ней сыночек. – Ты выглядишь усталой.

На ее языке это должно было звучать приблизительно так: ты паршиво выглядишь. Да, ты выглядишь так, будто тобою подметали дворовую площадь, твой внешний вид сродни виду захудалой овцы. Приблизительно так всегда это звучало. Ну, или что-то в этом роде.

Ася проглотила обиду молча, скудно улыбнувшись мачехе в холодные серые глаза. Сегодня отчего-то на них не было и следа грима, и веки почему-то покраснели. Неужели железная леди плакала?! Быть такого не может! Не может и не было. Наверняка спала к тому часу, когда Ванька ей позвонил. Она всегда помногу спала, считая, что женщине это только на пользу. Слишком уж озабочена Асина мачеха своим внешним видом, слишком…

– Девочка, нам нужно поговорить. – Мачеха поставила острый локоть, обтянутый тончайшей замшей стильной кофты на стол, подперла подбородок кулаком и снова очень тихо и очень мягко произнесла: – Нам давно следовало поговорить, да вот все как-то не получалось у нас разговора. Я знаю, ты меня…

– Ма! – предупредительно воскликнул Ванька, в великой маете сновавший с кухни в прихожую и обратно. – Не начинай!

– Вот! Вот так всегда! – обрадованно подхватила свой смычок стервозина, и в глазах ее появился живой блеск. – Стоит мне открыть рот, как ты тут же: не начинай! Я же около десяти лет уже ничего не начинаю. Только пытаюсь что-то сделать или сказать, как дочь выскакивает с воплями из-за стола, а сын тут же затыкает мне рот. Я что, такая плохая мать, что не имею права голоса в своем семействе?

Ася едва слышно фыркнула при слове «дочь», но мачеха уловила и повернулась теперь уже к ней:

– Да, дочь! Мне плевать, что тебе не нравится, понятно? Плевать, что ты меня за зверя все эти годы держала! Я твоя мать, понятно? А ты моя дочь!

– Черта с два, – проскрипела Ася, почему-то ненавидя сейчас свое собственное упрямство. – Я никогда не была тебе дочерью. Никогда.

– Да ты просто… Ты просто никогда не хотела ею стать, девочка моя! Все, что я пыталась сделать для тебя, ты воспринимала в штыки. В лучших платьях ты лазила по деревьям, на кожаных портфелях каталась с горки и с гордостью показывала мне потом оторванные замки… – Голос изменил мачехе, она закашлялась, приложив изящную кисть к груди. Тут же потянулась к чашке с чаем и, отхлебнув немного, продолжила: – Ты все делала мне назло, все! А зачем, Асенька? Зачем? Это же твоя жизнь, оглянись и посмотри, что ты с нею сделала мне назло!

Ася ухмыльнулась и принялась дурашливо озираться по сторонам. Не поленилась даже под стол заглянуть. Потом, вынырнув оттуда, недоуменно развела руками:

– И что я с ней такого сделала? Ничего не вижу.

– Именно! – тихо, но веско обронила мачеха, поднимая вверх указательный палец. Таким жестом она пользовалась, по слухам, на совещаниях, когда хотела подвести итог сказанному. – Именно – ничего! Ни дома, ни семьи, ни любви, ни детей. Пепелище…

Асе сделалось страшно. Так страшно от ее слов и от самой себя, способной реагировать на ее слова самым невероятным способом, что она крепко зажмурилась и зажала уши руками. Она не видела, как переглянулись мать и сын между собой. Не видела, какой болью и пониманием были наполнены эти взгляды. И как оба тяжело вздохнули, тоже не видела. Может, уловила, но решила, что ей это показалось. Очнулась она лишь в тот момент, когда ей на голову легла чья-то прохладная ладонь.

Она отпрянула, как от удара, поняв, что это рука мачехи. Вжалась в угол и, боясь поднять на нее глаза, попросила сквозь зубы:

– Отойди.

– Нет, не уйду. – Мачеху сегодня что-то разобрало не на шутку. Раньше такого за ней не водилось. Видимо, решила отомстить за неурочный подъем из постели. – Не уйду. Я всю жизнь только и делала, что уходила. Ты просила, я уходила. И в результате оба моих ребенка…

– Ма, я просил тебя, не начинай! – Ванька заметно повысил голос, чего тоже никогда прежде в Асином присутствии себе не позволял.

В кухне повисла пауза, в течение которой никто не проронил ни слова. Ванька топтался у входа и, судя по его тяжелым вздохам, сильно страдал. Мачеха продолжала стоять над Асей и упрямо поглаживать ее по волосам. А Ася все так же продолжала сидеть, зажмурившись и не зная, что ей сейчас делать и что говорить.

Сделать, конечно, можно было многое. Можно было, например, оттолкнуть навязчивую бабу. Оттолкнуть, встать и уйти. Можно было наговорить кучу гадостей о ней и ее методах воспитания как самой Аси, так и Ваньки. Можно было расхохотаться ей в лицо и сказать какую-нибудь мерзость о том, что рука у матери-мачехи холодная и шершавая, как обратная сторона листьев одноименного растения. Но… Но все дело было в том, что не была такой ее рука. Она была мягкой и очень приятно пахла… яблоками. Странный запах, вяло подумалось Асе. Мачеха всегда приносила с собой сложные сочетания ароматов от лучших французских домов и косметических салонов, а тут… яблоки. Неувязочка какая-то, господа… И голос у нее сегодня другой. Не пронзительно величественный, а усталый какой-то, надломленный. Сквозь который очень сильно проступает ее возраст. Снова, как не про нее… И самое странное заключалось в том, что ее близкое присутствие вдруг отчего-то перестало действовать Асе на нервы. Ее не потрясывало, не коробило и даже не тошнило. А с чего-то отчаянно захотелось упереться лбом в ее живот и разреветься. Реветь, не заботясь о внешнем виде, и жаловаться. Жаловаться и реветь. На все, на все жаловаться. На то, что Ленька пропал. На то, что он, мерзавец, все эти годы изменял ей и, кажется, из-за этого влетел в большие неприятности. И даже на то, что мороженое растаяло, размутив натертый ею шоколад в неприглядные лужицы, а крем не таким удачным получился, как обычно…

Сумасшествие!

Ася с усилием протолкнула внутрь огромных размеров ком, дерущий ей горло. Он с трудом продвинулся и застрял в груди, сделавшись еще огромнее. Казалось, еще немного, и она упадет замертво прямо к ногам ненавистной мачехи. Прямо под ее торжествующее улюлюканье и упадет, потому что ни дыхания, ни сил на то, чтобы дышать, не осталось. Зачем ее так мучить?! Зачем?!

Но мучения Аси на этом не закончились. Они только еще начинались, как оказалось. Потому что мачеха пододвинула ногой к себе табуретку, на которой до этого сидела. Опустилась на нее и, не убирая одной руки с Асиных волос, второй привлекла ее к себе. Прижала тесно к своей груди, оказавшейся на удивление мягкой и податливой, а не костлявой и противной. Поцеловала Асю для чего-то в висок и прошептала прямо ей в ухо нежно и убаюкивающе:

– Девочка моя… Девочка моя бедная… Какая же ты… бедная и… маленькая… девочка моя…

Мачеха говорила все это странным, срывающимся шепотом. И почему она так говорила, Асе было непонятно. Ей бы открыть глаза, отодвинуться от нее и посмотреть, в чем там дело. Почему голос вдруг перестал слушаться ее мачеху? Почему сделался таким незнакомым и вибрирующим? Может, это оттого, что она наконец-то празднует победу? Она подчинила ее себе. Заставила, подчинила, укротила…

Ася не отодвинулась. И глаз не открыла. Она так и сидела, сжавшись в комок, и слушала, что говорит ей эта чужая женщина. Та, которую она всю жизнь считала чужой. И ей было сладостно и больно. И в сердце ворочалось что-то горячее и тоскливое, и щекам было горячо, и ладоням, которые закрывали ее глаза.

Наваждение!

Сколько оно длилось, Ася не взялась бы сосчитать. Все замерло и внутри ее, и снаружи. Даже время замерло, сопротивляясь движению планет, а подчиняясь лишь этому тихому вибрирующему на высокой ноте шепоту. И ей хотелось… так хотелось, чтобы все это не кончалось. И тепло руки, мягко трогающей ее волосы, чтобы не исчезло, и мягкая надежность груди, к которой была прижата ее голова. И голос чтобы никогда больше не менялся, оставаясь таким вот тихим и неузнаваемым…

Пробуждение было болезненным. Таким болезненным, что грудь сдавило сильным спазмом, и какое-то мгновение Асе и вовсе стало невозможно дышать. Она открыла глаза и непонимающе огляделась. Табуретка валялась на боку. На столе по-прежнему стояла нетронутая чашка с чаем, приготовленным Ванькой для матери. Куски бисквита схватывались черствой кромкой, а крем продолжал оплывать восковыми каплями на скатерть. Мачехи с Ванькой в кухне не было. Они о чем-то спорили в прихожей. Говорил больше Ванька. Говорил напористо, почти грубо. А мачеха лишь слабо сопротивлялась, пытаясь возразить. Потом хлопнула входная дверь, и все стихло.

Ася видела в дверной проем, как метнулся в свою комнату Ванька. Как потом вышел оттуда с полотенцем и сменой белья в руках и тут же, не заходя в кухню, заперся в ванной.

Вот и хорошо. Это было ей на руку. Говорить с ним сейчас было бы невозможно. Ася с трудом приподнялась со своего места. Непонимающе оглядела стол, с которого, наверное, все нужно убрать и вымыть. Но ей так не хотелось ничего этого делать… Да и был ли в этом смысл? Еле передвигая ноги, Ася добрела до спальни, в которой просидела сегодня несколько часов подряд. Достала из нижнего ящика шкафа подушку и плед. Швырнула их на диван и упала, зарываясь лицом в белоснежную наволочку и укрываясь любимым клетчатым пледом с головой.

Спать… Нужно спать… Завтра все будет иначе. Все образуется…

Они что-нибудь придумают. Ее сводный брат и ее мачеха, которая… которая может казаться такой доброй и такой родной, что ей хочется верить. И еще так хочется… так хочется ее любить. Хотя бы понарошку…

Глава 4

Утро понедельника Ася не любила никогда. И не потому, что оно знаменовало собой начало рабочей недели, а скорее по причине раннего подъема. Ближе к среде и четвергу она раскачивалась и даже иной раз просыпалась задолго до будильника. Но вот по понедельникам…

Будильник звонил, она нашаривала его рукой и пыталась нащупать кнопку. Часто смахивала его с прикроватной тумбочки и искала вслепую уже под кроватью. Попытаться при этом открыть глаза и уж тем более подняться было смерти подобно. Ася шарила по полу, а найдя будильник, стискивала его в руках. Еще пять минут… Нет, десять… Так рано подниматься ни к чему. Голову она вымыла с вечера, а краситься совсем даже необязательно. Она просто еще чуть-чуть подремлет и тогда уже…

В сегодняшний понедельник будильник никак не хотел находиться. Ася обшарила все изголовье. Опустила руку на пол и, скользя пальцами по мягкому ворсу ковра, исследовала все досягаемое пространство. Нет, будильника не было. Но он же точно должен был быть! Он надрывался, выдыхался и трезвонил, не переставая. Отчего же тогда она не может его никак найти?

Ей все же пришлось приоткрыть один глаз и оглядеться. Ну, конечно же! Как она могла забыть? Она же у Ваньки ночует. Какой к черту будильник! Их у него отродясь не водилось. Он жил вне времени и режима. Когда хотел, вставал, когда хотел, укладывался. Инструктор по фитнесу, елки. Причем инструктор, прозябавший на фирме собственной мамаши. Нужен он ему, будильник-то…

Так, с будильником разобрались. А что же тогда так надсадно верещит, вгрызаясь в Асин мозг отвратительным беспокойством?

Она свесила с дивана ноги, покрутила головой и поняла, что верещит ее телефон. Ася оставила его вечером на подлокотнике дивана, но ночью, видимо, он свалился. Край пледа, соскользнувший с нее во сне, плотно накрыл его, приглушив звучание. Сдернув плед, Ася схватила в руки мобильник.

Ленька! Это его номер высветился! Господи… начинается… Внутри у нее все заныло и оборвалось, ухнув куда-то к коленкам.

– Алло! – выдохнула она в трубку тревожным шепотом. – Я вас слушаю.

– Это я тебя слушаю, – противно хмыкнул вчерашний незнакомец. – Итак, где девка?

Ей понадобилось не больше десяти секунд, чтобы осознать: она не сможет промолчать. Тем более что снова, как и вчера, громко и надсадно застонал Ленька.

– Она в девятнадцатой больнице, – не повышая голоса, произнесла Ася и заплакала. – Отпустите мужа, пожалуйста! Я вас очень прошу!

– Точно в девятнадцатой? – подозрительно переспросил мужчина.

– Да. В травматологии. – Перед ее глазами тут же всплыло лицо несчастной девушки, обрамленное повязками из бинтов. – Она без сознания. Чем она может вам помочь, я не представляю.

– А тебя никто и не спрашивает, – проговорил мужчина, почему-то не спеша отключаться. – А что она, интересно, делает в травматологии? Последний раз, когда я ее видел, она была в добром здравии. Это ты ее, что ли, туда определила?

– Не мелите чепухи! – возмутилась Ася, ненавидя себя с каждой минутой все сильнее. – Вы же видели меня. Видели, как я тушила пожар. Стала бы я это делать, если бы хотела ее… причинить ей вред, одним словом.

Мужчина ненадолго замолчал. Потом снова раздался грохот, Ленькин протяжный стон, и следом Ася услышала:

– Короче, сделаем так… Мы сейчас едем в девятнадцатую больницу. Если девка там, то мужик твой отправляется домой. А если ты нас обманула… Короче, не дура, должна понимать.

Он отключился. А Ася еще какое-то время сидела на диване, тупо глядя в потухший дисплей мобильника. Потом перевела взгляд на часы и почти без эмоций осознала, что опаздывает уже на полчаса. Нужно было что-то делать, как-то обставлять свое отсутствие на рабочем месте. Какой из нее работник при таких семейных обстоятельствах?

– Ася, девочка моя, какие к черту семейные обстоятельства?! – заорал на нее без переходов, едва она попыталась что-то объяснить, коммерческий директор Валера Звягинцев. – Ты понимаешь или нет, что говоришь?

– Валера, так получилось, – вяло произнесла Ася, изо всех сил сдерживая противные слезы, сочившиеся из глаз. – Я не могу сегодня быть на работе.

– А завтра?

– И завтра, возможно, тоже не смогу. Все будет зависеть от…

– От семейных обстоятельств, я понял. – Что-то в ее голосе заставило Валеру немного сбавить обороты, и, уже заметно подобрев, он озабоченно спросил: – Как вот я буду обставлять твое отсутствие? У нас же не шарашкина контора. У нас солидное предприятие, у нас график, правила внутреннего трудового распорядка и все такое…

– Пускай я уйду в отпуск. Тем более что не была в нем уже три года, – предложила ему Ася, понимая, что другого выхода, видимо, нет. Писать за каждый день отсутствия объяснительные ей как-то не улыбалось. – Подойдет?

– Отпуск… Отпуск, отпуск… Ладно, пускай будет отпуск. Только неделю, не больше! – Звягинцев чертыхнулся и через минуту простился, не забыв напоследок обронить: – Как хочешь, Ася, но чтобы за неделю ты свои семейные обстоятельства утрясла. Неделя, и ни днем больше! Все, пока…

Ей сумрачно подумалось, что обстоятельства ее должны были утрясаться как раз в это самое время, но не говорить же ему об этом. Тем более что само понятие обстоятельств у них со Звягинцевым полярно разнилось. Стабильный, вальяжный Валера насчитывал пятнадцать лет семейного стажа, с обязательными воскресными вылазками на тещину дачу, непременными шашлыками на дни рождения жены и дочек и новогодними елками в конце каждого декабря. Понять и принять ее обстоятельства он ни за что и никогда бы не смог. Кроме того она и сама-то пока до конца не осознала чудовищность того, что происходит сейчас с ее жизнью, куда ж тогда Валере.

Ася вновь посмотрела на часы. Прошло еще полчаса. За это время она не сдвинулась с места, так же продолжая сидеть на диване своего сводного брата. Кстати, последний до сих пор не подавал никаких признаков жизни. Спит наверняка. Вчерашним вечером, выбравшись из ванной, он долго и громко убирался в кухне. Потом ответил на пару телефонных звонков, причем был весьма немногословен, и, не пожелав ей доброй ночи, скрылся в своей комнате. Ася все это слышала и не слышала, балансируя на грани сна и яви. Единственное, что она поняла отчетливо, прежде чем уснуть, так это то, что Ванька за что-то на нее сердится. За что – было непонятно.

Она вздохнула тяжело и печально, снова посмотрела на часы и перевела ждущий взгляд на мобильник. Никаких звонков за последние полчаса. Никаких… Доехали они или нет? Если доехали и обнаружили там девушку, то должны были уже отпустить ее Леньку. Если отпустили, то он должен был уже позвонить. А он не звонит.

Какая тоска, господи! Какая тоска! Неужели мачеха права и она могла бы жить совсем по-другому? И в ее жизни, наполненной буднями ожиданий и подозрений, могло появиться что-то еще? Радость, к примеру, или нежность… Но ведь она умела радоваться. Когда, например, Ленька был по-особенному, по-доброму к ней расположен, радовалась. И нежность ее душила в такие моменты, и любовь. Почему же все так уверены в обратном? Почему считают, что она что-то не то сделала с собой и совсем не так распорядилась своей жизнью? Почему?

Сунув в карман пижамной кофты телефон, Ася с трудом встала на ноги и какое-то время боролась с головокружением. Потом медленно, по-старушечьи шаркая, пошла к Ваньке.

– Вань… – негромко позвала Ася, не решаясь войти в комнату брата, и для верности стукнула согнутым пальцем по двери. – Вань, ты спишь или нет?

Ванька не отвечал. Заподозрив неладное, Ася распахнула дверь в его комнату и тут же с облегчением перевела дыхание. Братец спал, широко разметавшись на гигантского размера кровати. Могучая загорелая грудь, яркое свидетельство бездумно потраченных часов за тренажерами и в солярии, медленно и ровно вздымалась. Дорогое постельное белье сбилось в кучу. Целой оставалась лишь подушка, которую Ванька во сне стиснул левой рукой. Ася подошла и села на краешек кровати.

– Вань… – снова тихо позвала она, и желая, и страшась его пробуждения одновременно. – Слышь, Вань, не спи, а!

Ванька заворочался во сне, как огромное сытое животное. Глубоко вздохнул, с шумом выдохнул и вдруг потянулся к ней, не открывая глаз. Ася не успела опомниться, как оказалась на его кровати, тесно прижатой к его большому сильному телу.

– Ванька, придурок! – Ася уперлась в его грудь кулаками, стараясь не слышать бешеного стука его сердца и не ощущать на себе его рук. – Ты чего?!

Он не проснулся. Что-то забормотал быстро и неразборчиво. Еще сильнее сжал ее в своих ручищах и вдруг начал наваливаться на нее, незаметно подминая под себя.

Ася испугалась. Она не подумала ни о чем таком запретном. И о гадком не подумала тоже. В тот момент единственное, чего она испугалась, так это быть раздавленной.

– Ванька! – заверещала Ася, тщетно пытаясь вырваться. – Проснись же ты наконец!

Ей удалось выпростать руку и ударить его слегка по щеке. Он смешно затряс головой, испуганно дернулся, на пару секунд замер, отчаянно моргая. А потом слетел с кровати, потешно танцуя на одной ноге и безрезультатно пытаясь укутаться в одеяло.

– Ты чего?! – вытаращил он на нее заспанные глаза и замотал головой. – Ты чего, Аська?!

– А ты чего? – Ася несмело улыбнулась. Ситуация была дурацкой, но не чужие же они друг другу, чтобы расстраиваться из-за такой ерунды, как оборванное сновидение.

Но было видно, что Ванька расстроился. Расстроился и даже засмущался. Отвернулся от нее и не поворачивался до тех пор, пока не упаковался наконец в плотно скомканное одеяло. Потом он хмуро оглядел ее всю и еще раз нелюбезно поинтересовался:

– Ты чего приперлась ко мне?

– Я не приперлась, а зашла! – вспыхнула Ася, обидевшись его неучтивости. – А что такого-то? Ты чего так всполошился?

– Я не всполошился!

– Всполошился, всполошился, не смей отрицать! Чуть не раздавил меня, медведь! – Она примирительно улыбнулась, не забывая тискать в кармане мобильник и не зная, как подступиться сейчас к тому неприятному разговору, ради которого и зашла к Ваньке в комнату.

Но тот, очевидно, и в самом деле еще до конца не проснулся, потому что одним прыжком преодолел пространство, их разделяющее. Снова навис над ней, обдав жаром сильного мужского тела, и, приблизив к ней совершенно пустые и совершенно чужие сейчас глаза, недобро поинтересовался:

– Тебя что же, чучело, не учили, что к чужим мужикам по утрам в спальню вламываться неприлично?

– А… а так я же не к чужому, Вань… – пробормотала она растерянно, недоуменно рассматривая его вздувшуюся на виске вену и оттого теряясь еще сильнее. – Ты же не чужой!

– Я и не мужик, по-твоему? – фыркнул он ей прямо в лицо, почти касаясь губами ее щеки. – И еще я много чего не…

Он еще что-то хотел добавить. По всему было видно, что еще что-то злое и противное, но ему помешал ее телефон, который начал требовательно верещать в ее кармане.

Ася вывернулась из-под большого напряженного тела Ивана. Отбежала на безопасное расстояние и лишь тогда вытащила телефон. На табло снова высветился Ленькин номер. Боясь поверить в то, что все ее семейные обстоятельства самым невероятным и самым чудесным образом разрешились, Ася нажала кнопку с крохотной зеленой трубкой и еле слышно выдохнула:

– Да…

Чудес на свете не бывает. Ответил ей не Ленька. В который раз за минувшие сутки ей пришлось в этом убедиться. Откуда им было взяться, чудесам, если с ней снова заговорил все тот же чужой и страшный голос, от которого ее мгновенно пробило холодным потом.

– Ты чего же это, сучка, вытворяешь? – зашипел голос гневно и зло. – Ты думаешь, мы шутить с тобой будем?

– Я… я не понимаю… – пролепетала Ася, приваливаясь спиной к стенке Ванькиной комнаты и поводя вокруг себя бездумным пустым взглядом.

Что-то, видимо, пошло не так, раз ей снова звонит этот страшный человек. Что-то не получилось. Или девушка умерла, или…

– Где девка? – рявкнул мужчина, заставив ее вздрогнуть. – Думаешь, что можешь врать мне?

– Я так не думаю, – попробовала вставить Ася между его ругательствами. – Все так, как я вам говорила. Девушка на самом деле была там… еще вчера.

– А ночью ее забрали! – заорал тот человек, который вторые сутки истязал ее Леньку и ее саму попутно. – Не шепнешь адресок этих уродов?

– Нет. Я не знаю, – честно ответила Ася, бросив на Ваньку вороватый взгляд.

Тот никак не реагировал на звонок – стоял к ней спиной и что-то рассматривал на улице сквозь незашторенное окно. По всему было видно, что тема разговора ему неинтересна. Видимо, потому, что перестала быть для него актуальной.

Значит… Значит, они успели ее опередить. Теперь стал понятен и неурочный визит мачехи, и мгновенно получила объяснение несвойственная ей нежность, и излишняя нервозность ее сына перестала удивлять. Все Асе сразу стало понятно. Они ее сделали. Так, кажется, это называется на современном языке. К черту ее чувства, с ними никто и никогда не считался! Подумаешь, она мужа своего любит! Делов-то! Нужно было спасать девушку Ваньки, пусть даже она и была обречена. Но нужно было спасать ее, а не Леньку, которому грозит реальная и осязаемая опасность…

Господи, как тошно! Что же делать-то дальше? В какую стену стучаться лбом, и можно ли ее будет прошибить…

Ася еще какое-то время слушала брань, бьющую ее по уху. Потом пошел ровный ряд гудков.

– Вот и все.Теперь-то я уж точно совсем одна, – прошептала она и, не глядя на Ваньку, который, кстати, так и не повернулся к ней, пошла прочь из его комнаты.

Ей понадобилось десять минут, чтобы собраться. Ася быстро приняла душ, почистила зубы своей дежурной щеткой. Оделась, убрала в шкаф плед с подушкой и, не заходя в кухню, где ирод громыхал кофемолкой, ушла из его квартиры. Видеть его, говорить с ним, а уж тем более обсуждать то, что произошло, ей было невмоготу.

Подлый… Какой же он подлый! Истинный сын своей матери. Яблочко от яблони… Вот уж воистину не захочешь, а поверишь в народную мудрость…

 

Ася глубоко и протяжно вздохнула, сворачивая к злополучному дому на улице Чкалова.

Она узнает… Она все сама узнает. И о девушке, и обо всем, что и как ее могло связывать с Ленькиными похитителями. Она разыщет их без чьей-либо помощи. Разыщет и освободит своего мужа, пускай ей для этого придется перерыть весь город. Не хотела она, видит бог, как не хотела быть втянутой во всю эту историю, но коли ее Леньку никто, кроме нее, не хочет спасать, придется самой засучить рукава.

Сейчас она позвонит в первую попавшуюся квартиру и узнает адрес жилищной конторы. А там, если повезет, разживется сведениями о девушке из квартиры номер восемь. Не может быть такого, чтобы о ней никто ничего не знал. Где-то она работала, с кем-то общалась… Из головы Аси к тому же не шел шепот пострадавшей, пытавшейся сообщить что-то о какой-то сестре Лене. Что за Лена, кому она сестра, да и родство ли имелось в виду? Придется все это выяснять самой. И как бы Ася ни зарекалась не увлекаться играми в детектива, увлечься все же придется. Дело приняло нешуточный оборот: на кону жизнь ее Леньки. Она мало что поняла из гневных ругательств похитителя, но, кажется, ей предложили весьма недвусмысленный обмен независимо от времени. Конечно, Леньке все это время придется страдать, а что делать? Уж лучше страдание, чем смерть. На этой мысли Асю передернуло. Ленька ей виделся только живым и никаким больше…

– ЖЭК? – Пожилая женщина, что стояла сейчас перед Асей на пороге квартиры номер четыре в том самом доме, в том самом подъезде, зябко куталась в пуховую шаль и с заметной долей подозрения взирала на нее. – На соседней улице, в полуподвале. А зачем вам ЖЭК?

– Да вот, хотела бы узнать, не продается ли в вашем доме какая-нибудь квартира. – Ася вымученно улыбнулась. – Понимаете, у меня на прошлой неделе была встреча с одной девушкой. Так вот она сказала, что в вашем подъезде продается квартира. Даже номер назвала…

– Это какой же номер? – Женщина усмехнулась и смерила Асю взглядом с головы до ног. – Уж не восьмой ли?

– Точно, восьмая квартира! Надо же, какое везение! – Ася и правда подумала, что ей наконец-то повезло и вот сейчас, прямо сейчас, она все и обо всех узнает.

– Ага, болтай больше! – оборвала ее женщина в пуховой шали и сделала попытку уйти к себе. – Ходите тут, только людей в заблуждение вводите.

– Подождите, пожалуйста, подождите! – Ася грудью бросилась на крохотный проем, оставшийся в двери. – Можно я войду?

– Это еще зачем?! – возмутилась женщина, крепко держа дверь. – Много вас тут таких ходит, чтобы я всех к себе пускала! Говори, что надо, и иди подобру-поздорову, пока я милицию не вызвала.

– Да я, может, и сама из милиции! – воскликнула Ася горестно, отчаявшись разжиться сведениями о хозяевах квартиры номер восемь. Она позвонила уже во все двери подъезда, и открыла ей лишь эта вот женщина. Так неужели снова неудача? – Только действую неофициально. Без протокола.

– А это почему? – В бесцветных глазах женщины скользнуло неподдельное любопытство.

– Личный интерес у меня, понимаете. Нельзя мне, чтобы вся эта история дошла до начальства. Понимаете?

– Нет, не понимаю! – воскликнула женщина и опять попыталась закрыть дверь.

– Мой муж… – заговорила Ася, но от отчаяния голос ей изменил, и она даже всхлипнула. – Здесь замешан мой муж! Как вы не можете понять!

И тут, о чудо, дверь приветливо распахнулась. Какое-то время женщина еще рассматривала ее придирчиво и подозрительно, но потом махнула рукой:

– Ладно, входи, поговорим. Только не вздумай мне врать. Я насквозь людей вижу. Входи, входи, не разувайся. Не убиралась я еще.

Невзирая на заявление хозяйки, в доме было чисто. Приятно пахло геранью, горшками с которой были заставлены подоконники. Уютно тикали старинные ходики, и, как водится в таких вот домах, в углу дивана сыто урчала огромная рыжая кошка.

– Садись здесь, – указала ей женщина на старенький гобеленовый стул, а сама села рядом с кошкой на диван. – Садись и говори все без утайки, а то выгоню. Так и знай, выгоню!

Угроза возымела свое действие, и Ася проговорила:

– У меня есть подозрение, что мой муж мне изменяет. – Она посмотрела на женщину, убедилась в том, что начало ту впечатлило, и продолжила: – Я не то чтобы слежу за ним, но… Одним словом, две последние недели он ходил в ваш дом. Именно в ваш подъезд. Вот я и хотела бы узнать, кто здесь мог…

– Понятно. – Женщина догадливо кивнула. – Это он к квартирантке нашей приходил, не иначе. На втором этаже Лидка живет. Что-то не видно ее, правда, последние дни. Но к ней мужики таскаются, уж поверь. Больше не к кому. Все остальные люди вполне приличные. У меня молодых нету никого. Одна живу. В квартире напротив все в отъезде второй год. В однокомнатной старики живут. На втором только Лидка, больше не к кому.

Итак, значит, девушку зовут Лида, мысленно отметила Ася. Уже кое-что. В том смысле, что это уже лучше, чем ничего.

– А кто она, эта девушка? – робко поинтересовалась Ася, все больше входя в роль обманутой супруги, тем более что в роли этой она пребывала все последнее время.

– А кто ж ее знает, кто она! – фыркнула женщина. – Я к ней в гости не хожу. Ты лучше у мужика своего спроси, с кем он путается.

– Спрашивала. Не отвечает, – соврала Ася, боясь потерять нить разговора и настроить против себя эту женщину. – Ругается, грозит, что уйдет, и не отвечает. А мне семью хочется сохранить, понимаете! У нас дети!

– Сколько же детей-то? – Женщина сурово поджала бескровные губы.

– Двое, – не моргнув глазом, снова соврала Ася. – Мальчику три, девочке полгода.

Женщина укоризненно покачала головой и уже с большей симпатией посмотрела в Асину сторону.

– И зачем вы только рожаете от таких кобелей, спаси господи! – Она немного помолчала, словно собираясь с мыслями, а потом спросила: – А какой твой из себя будет?

Ася в двух словах описала Леньку.

– Нет, такого не видела. Тут все бугай какой-то отирался. Здоровый, лобастый. Морда во какая! – Женщина развела руки в стороны, увеличивая овал своего лица раза в полтора. – Машина у него здоровая. Черная, большая, и колеса, как у трактора. Его видела раза три за последние пару недель, а вот чернявого… Нет, такого не видела. Хотя… Лидка, она ведь непутевая. Могла с семейным-то и по ночам путаться. Вот молодежь пошла! У него дома младенец грудной, а он по потаскухам таскается. С кем оставила-то?

– А? – Ася не сразу поняла, о чем ее спрашивает эта женщина. В голове крутилась мысль о том, что Ванька как нельзя лучше подходит под описание воздыхателя этой самой Лиды.

– Дети-то с кем сейчас? – Женщина участливо смотрела ей прямо в глаза. – С матерью?

– Нет, с мачехой. Нет у меня матери. – У Аси перехватило дыхание от того жалостливого участия, что полыхнуло во взгляде хозяйки квартиры. – Давно уже нет. Погибла в автомобильной катастрофе.

– Ох, горе горькое, – прошептала женщина чуть слышно. – Мало того, что сирота, так еще и мужик кобель тебе достался… Слышь, девка, а Лидка-то эта не хозяйка совсем. Снимает она эту квартиру, так что в ЖЭК тебе ходить незачем. Ничего тебе там не скажут про нее.

– Где же мне ее найти?

– А зачем она тебе? Морду разве что расцарапать… Так ведь и нету ее что-то, который день не видать. То только и знала, что на машинах разъезжать тут, а то не видать. Может, съехала? В жиличках ведь она тут, не хозяйка… А ты, слышь, на работу к ней сходи.

– А где она работает? – встрепенулась Ася. Поверить в такой успех своей разведки ей было даже страшно. – В магазине?

– Почему сразу в магазине? Нет, не в магазине вовсе. – Женщина встала и походила по комнате, разминая ноги и так же кутаясь в шаль. – Ох, совсем артрит замучил. Посижу немного, и ноги отсыхают. Сколько лекарств перепробовала, все без толку… А Лидка-то на почте работает.

– Почтальоном? – не поверила Ася. Представить себе девушку таких внешних данных с тюками журналов и газет ей было затруднительно.

– Нет. За телефон я ей платила. Она в окошко скалилась мне всю дорогу. Марь Степанна да Марь Степанна – все тарахтела… Шалава! Вот шалава! А ведь тоже сирота, как я слыхала.

– От кого? – осторожно поинтересовалась Ася.

– Бабы говорили. А им вроде хозяйка восьмой квартиры говорила перед тем, как уехать. Мол, сироту селю, не обижайте ее. А она, сирота эта… Такая сама кого хочешь обидит! – Женщина остановилась напротив Аси, развела руками и виновато молвила: – Вот и все, девка. Больше я про нее ничего не знаю. Так ты сходи на почту. Тут за углом, через дорогу, на Ватутина. Там, может, что и скажут. А я что? Здрасте да до свидания. Ступай на почту, ступай… А мне пора отдохнуть. Устала я…

Расставшись с хозяйкой квартиры номер четыре, Ася тут же рванула на почту. Если верить словам женщины, то интересующая ее девушка до того, как оказаться на больничной койке, работала именно там. И, судя опять же по словам все той же женщины, работала оператором в абонентском отделе. Координаты более чем точные. Другой вопрос – захотят ли с ней на почте разговаривать о девушке Лиде, которая внезапно перестала ходить на работу. Там Асина легенда, благополучно скормленная жалостливой женщине, ни за что не подойдет. Требовалось нечто другое…

Ася подогнала машину вплотную к выщербленным ступенькам почтового отделения и огляделась. Яркое апрельское солнце, решившее наверстать упущенное время, било в пыльные зарешеченные стекла почты. Проржавевший козырек над дверью, обитой рваным дерматином, трухлявые перила, скрипучие несмазанные петли. Судя по внешним признакам, заведение доживало свои последние дни.

Выбравшись из машины, Ася неуверенной походкой пошла к ступенькам. Как и с чего начинать расспрашивать о Лидии, она не имела представления, надеясь на его величество случай.

На сей раз он представился в лице согбенного временем старика, требовавшего объяснить ему, почему маячившая сейчас в окошке абонентского отдела девушка берет с него лишние деньги за телефон. И это при том, что предыдущая сотрудница ничего подобного не делала.

– У вас же телефон с определителем, – пыталась вразумить старика бедная девушка. – Вот потому и дороже.

– Нет, – упорно стоял на своем дедуля. – Ты аферистка просто! Та девчушка все с улыбкой, все по-честному, а ты себе в карман хочешь положить, вот и мудруешь.

Объяснения старичка с сотрудницей продолжались минут десять после того, как Ася вошла в пронизанное солнцем тесное помещение. Понемногу за дедком начал собираться народ, и кое-кто начал уже высказывать недовольство. Но тот не унимался, продолжая муссировать тему моральной нечистоплотности некоторых работников, и все требовал общения с так полюбившейся ему улыбчивой сотрудницей. Кончилось все тем, что девушка расплакалась и убежала, а на смену ей явилась начальница почтового отделения, которая в два приема отделалась и от старика, и от собравшейся за ним очереди.

– А вам кого? – нелюбезно скользнула она взглядом по Асиной фигурке. – Вы же за стариком стояли, чего же всех пропускали?

– Я не в очереди. Мне к вам, наверное, – пробормотала Ася растерянно и не менее растерянно улыбнулась. – Я по поводу той девушки, о которой…

– О господи! И вы туда же! С вас она тоже меньше денег брала и улыбалась больше? – Начальница недобро блеснула глазами. – А она, между прочим, прогуливает который день, и не звонит, и заявлений никаких не пишет. А мне что думать?! Увольняться решила, так увольнялась бы. У меня на ее место десяток желающих.

– Вряд ли она хочет уволиться, – осторожно проговорила Ася, внезапно сообразив, что и как ей следует говорить Лидиной начальнице. – Понимаете, я в больнице работаю, санитаркой…

– И что? А я на почте, начальником, что с того-то? – Судя по тону, смутить даму было делом проблематичным.

– К нам ваша Лида поступила пару дней назад с черепно-мозговой травмой. Вот и… – Ася замолчала.

Замолчала потому, что не знала, что можно и нужно говорить дальше. Это было сродни прогулке по минному полю. Каждый ее шаг с намерением наладить контакт со своенравной начальницей Лиды мог стать последним. Выставит вон и не скажет больше ни слова. И, судя по паузе и подозрительно взлетевшим бровям женщины, откровенничать той ни с кем не хотелось.

– Ну и что? – спросила она спустя какое-то время. – В больнице так в больнице. Значит, больничный принесет, когда выздоровеет.

– Может и не выздороветь, – пробормотала Ася и обескураженно развела руками. – Положение очень серьезное. Девушка очень плоха.

– Ну, а от нас-то что нужно? – снова не прониклась пониманием начальница Лиды. – Деньги от профкома? Так она не захотела вступать в профсоюз. Вы ведь, молодые, сейчас какие… Ладно, ступай за мной.

Ася едва не расплакалась от облегчения. Надежды разговорить начальницу почтового отделения были совсем призрачными, когда та вдруг пригласила ее в свой кабинет. Правда, назвать кабинетом узкий тесный тамбур между туалетом и конторкой абонентского отдела было большим преувеличением, но лучше так, чем никак.

Начальница с трудом втиснулась за письменный стол у окна. Опустилась на расхлябанный стул. Потискала какие-то бумажки, веером разложенные перед ней на столе. Наконец подняла на Асю ничего не выражающий взгляд и указала ей на точно такой же стул, стоящий у самой двери:

– Присаживайся, чего стоять-то…

Ася села, чуть поерзала, пробуя стул на прочность, робко огляделась и, убедившись в том, что упасть с него в такой тесноте практически невозможно, приступила к допросу. Это она так для себя квалифицировала суть беседы с Лидиной начальницей.

– У нас же, сами понимаете, свой порядок, – проникновенно проговорила она, подробно описав плачевное состояние девушки. – За ней уход нужен. Лекарства необходимы. А что мы можем при теперешнем финансировании? Другим несут, а ей нет. Да и жалко ее, лежит одна-одинешенька…

– Что жалко, то жалко, – махнула рукой начальница. – Сирота девка почти круглая.

– Почти? У нее, что же, есть родственники? – боясь поверить в удачу, спросила Ася. – Нам бы узнать… Сообщить же надо кому-то о том, что Лида у нас. Лежит человек, а ее могут искать.

Еще как могут, промелькнуло тут же в Асиной голове. Еще как могут, и уже ищут.

– Я точно о ней ничего не знаю, – призналась начальница, приложив руку к пухлой груди. – Не принято у меня в личную жизнь сотрудников лезть. Выполняет человек работу, а мне ничего больше и не нужно. Лиду я знала совсем плохо. Работала она хорошо, почти всегда положительные отзывы имела от благодарных клиентов. Чего мне было к ней придираться? Н-да… Так, иной раз за чаем с девчонками разговоримся, вот кое-что и всплывет. Вроде сестра у нее была. Или есть. Я даже точно и не поняла. Она тогда замкнулась вдруг вся, съежилась и ни слова больше не произнесла. А девчонки мне потом уже сказали, что вроде пропала она у нее. А когда пропала, где пропала, ничего не знаю. Может, их в раннем детстве по разным детдомам развезли…

– И это все?!

Разочарование Аси было столь велико и, видимо, так отчетливо проступило на лице, что женщина сжалилась:

– Ты знаешь что… Иди-ка ты с Анютой поговори. Это та девушка, что Лиду подменяет. Она, может, что и вспомнит. А я больше ничего не знаю. – Начальница начала с кряхтением выбираться из-за стола, бороздя пуговицами шелковой блузки щербатую столешницу. – Да, пойди к Анютке, пойди.

– Хорошо, спасибо. – Ася тоже поднялась со стула и шагнула к двери. Но тут вдруг притормозила и задала вопрос, не дававший ей покоя с того самого момента, как она подъехала к полуразрушенному зданию почты. – А как Лида к вам попала? По объявлению о найме или…

– Да нет. Какое объявление, если нас через месяц закрывают? Переводят в центральное отделение. А там штат укомплектован. Наверняка сокращение будет. А мне до пенсии полтора года. Так-то, девонька, и работаем… А Лиду ко мне Родион привел.

– Что за Родион?

– Родион Хаустов, – пояснила начальница, надвигаясь на Асю высоким бюстом. – Он у нас подрабатывает почтовыми перевозками. По деревням почту развозит, оттуда забирает. Почтальонов нам по штату вообще-то не положено. Какие почтальоны, если в иной деревне по три дома осталось? Вот нам и разрешили его использовать. Раз в две недели ездит, за каждую поездку деньги получает. Нам удобно, и ему приработок. Он-то Лиду и привел. Сказал, что хорошая знакомая. Мы не проверяли. Рекомендация от приличного человека есть, чего не взять, тем более что временно.

Начальница очень красноречиво посмотрела на часы, а потом на дверь.

– До свидания, – пролепетала Ася удрученно, но все же не сдержалась и поинтересовалась напоследок, перед тем, как скрыться за дверью: – А как мне вашего Хаустова разыскать?

– Через три дня он работает. Тогда и приходи. Только ровно к восьми, в десять минут девятого он уже уезжает. Такой у нас порядок.

Все, на этом аудиенция была окончена. Начальница вытеснила Асю своим бюстом из кабинета и плотно закрыла за ней дверь. Натыкаясь на ящики с посылками и бандеролями, Ася прошла в абонентский отдел, стукнула для приличия в стеклянную перегородку, для чего-то закрашенную синей краской, и, приветливо улыбаясь, проговорила:

– Анюта, а меня к вам послали.

Анюта не поспешила в ответ улыбнуться. Смерила Асю с головы до ног завистливым взглядом, видимо, по достоинству оценив ее скромные джинсы за сотню долларов и неброскую курточку за двести, вздохнула каким-то своим невеселым мыслям и, пожав плечами, пригласила:

– Ну, заходите, раз вас сюда послали. Только я не знаю, чем смогу помочь. Слышала, вроде Лидкой вы интересуетесь.

Ася вошла в тесную конуру абонентского отдела, пристроилась на подоконнике и без лишних реверансов спросила:

– Что вы знаете о родственниках Лиды?

– Ничего не знаю! – фыркнула девица. – Их у нее и нет никого. Они с сеструхой вдвоем жили последние четыре года. Их бабуся вроде воспитывала. Потом умерла. Лидка Ленку принялась воспитывать. Та молодая, года на три моложе Лидки. Со своими взбрыками, понятное дело, так что Лидка с ней горя хватила. Но не сдавалась, учиться заставляла. А Ленка, кажется, даже школу бросила. Или, может, я что путаю. Лидка редко откровенничала. Да и виделись мы нечасто.

– Лида… она в этом городе все время жила? Я к тому, что она снимала квартиру, а если бабушка умерла, то ведь она должна была им какую-то недвижимость оставить… – Ася скорее рассуждала вслух, чем спрашивала, но Анюта незамедлительно отозвалась.

– Ага, недвижимость! – снова фыркнула она. – Такой недвижимости сейчас по России пруд пруди. Кому она нужна-то?

– Я не совсем вас понимаю… – Ася удивленно уставилась на девушку. – Любая недвижимость – это прежде всего деньги, я уж не говорю о крыше над головой. Чем снимать жилье за большие деньги в центре города, то уж лучше…

– Все так, – кивнула Анюта, – да только если эта крыша в стороне от дорог, тогда-то как? И если свет там дают по великим праздникам? А еще печку надо топить и за водой за триста метров к колодцу бегать… В гробу я лично видела такую недвижимость!

Тут наконец до Аси дошло. Она хлопнула себя по коленкам, еле слышно чертыхнулась и уже в полный голос воскликнула:

– Вы хотите сказать, что Лида родом из деревни?

– А откуда же! Из самой что ни на есть глухой, захудалой деревни. Какая-то то ли Воропаевка, то ли Вепрепаевка. Чудное какое-то название. Не помню, врать не буду. Ее оттуда Родя Хаустов приволок в город. Возил, возил почту, а потом Лидку и привез. Видели бы вы ее тогда! Глянуть страшно – одни глазищи да ноги длиннющие. Тряпки – стыдоба. А потом она резко в гору поперла. И хату себе в центре города сняла. И одеваться стала, и мужиков завела. Тут один недавно вокруг нее крутился… – Анюта мечтательно закатила глаза. – Такой амбал, на таком джипе! Подкатит под окна и ее все спрашивает. Я ему говорю, не ее смена, она дома. И спрашиваю: а я вам ее не заменю?

– А он что же? – поинтересовалась Ася, поняв, что Ванька и здесь успел нарисоваться.

– А ничего. Улыбнется одними губами, глазищами серыми посмотрит так, что кровь в жилах застынет, и поедет себе… – Анюта завистливо прикусила нижнюю губу, помолчала с минуту, а потом снова завелась: – А чего в ней такого особенного, в Лидке этой?

Асе тоже не отказалась бы узнать, что ж такого необыкновенного было в деревенской девушке Лиде, что могло повлечь столь повальную эпидемию влюбленности, лишившую покоя сразу нескольких мужчин, и ее заодно. Но сейчас ее мысли работали в несколько ином направлении – сейчас ей надобно было бросить все свои силы на то, чтобы вытащить одного из этих влюбленных идиотов из того омута, в который он попал. Поэтому она не поддержала нездоровое любопытство Анюты и не стала вдаваться в подробности физиологических достоинств своей соперницы, а задала ей очередной вопрос о Лидиной сестре.

– Ленка-то?! – Анюта тронула отполированным ноготком висок и слегка поскребла его. – Так она еще раньше из деревни слиняла. Много раньше Лиды. Лида, может, из-за того в город лыжи и навострила, что младшая сюда удрала. У них там вообще какая-то темная история вышла. То ли эта Ленка влезла куда-то, куда ей влезать было не надобно, то ли с кем-то спуталась. Лидка не любила об этом говорить. Это уж больше догадки… Одним словом, Ленка из деревни удрала, а Лидка бросилась ее разыскивать.

– Разыскала? – спросила Ася, хотя почему-то была уверена в обратном.

– Вроде нет. А там кто знает.

– А этот Родион… Он обеих девушек знал?

– Он всех знает. – Анюта утробно хохотнула и эффектно закинула ногу на ногу. – Он в порядке мужик.

– Лида с ним отношения поддерживала?

– С ним их все поддерживали, – снова со смешком ответила Анюта. – Только он больно разборчив был. Но на Лидку запал стопудово! А она как-то так, знаете… Вроде и не гонит, но и близко не подпускает. А уж когда этот крутой на джипе появился, она и вовсе от Роди откачнулась. Один раз они даже ссорились.

– Да? И что послужило причиной ссоры?

Анюта замялась. Потом кинула взгляд через плечо на дверной проем, толкнула застекленную дверь ногой, чтобы прикрыть поплотнее, и, приложив руку с идеальным маникюром к груди, тихо проговорила:

– Только вы не подумайте, что я сплетничаю, но… Короче, у меня сложилось такое впечатление, что Лидка не одному Роде голову морочит. Он что-то такое кричал про ее мужиков. Размахивал руками и даже по столу стучал. И, по-моему, называл ее… ну, вы понимаете…

«Ох, как я понимаю! – воскликнула мысленно Ася и стиснула зубы, чтобы не выдать того же вслух. – Еще как понимаю…»

– А потом она вдруг перестала ходить на работу. А никому и дела нет. Может, с ней несчастье случилось или еще чего… – Анюта почти искренне возмутилась человеческой черствости, но тут же все испортила, заявив: – Только, думаю, не довели до добра Лидку ее мужики. Я тут в выходные заглянула к ней. Стучала, звонила, все без толку. Потом в замочную скважину попыталась заглянуть, но сейчас такие замки, разве что рассмотришь…

– Да уж…

Асю невольно передернуло. Не хотелось ей отождествлять себя с этой девушкой, да приходилось. Пусть в замочную скважину она и не смотрела, но окна бедной Лидии промозолила изрядно. И проклятия на ее голову посылала, и презирала, и гадостей всяких желала, чего уж душой кривить.

– А из скважины дымом тянет… – продолжала меж тем Анюта. – И не сигаретным, знаете, а таким вот дымом, когда пожар. У моей бабки дом в деревне горел, так я тот запах на всю жизнь запомнила. Вот и из Лидкиной квартиры несло пожаром!

– А что говорят соседи? – насторожилась сразу Ася.

– С кем я разговаривала-то! Да и зачем мне? Просто я вот что думаю… – Анюта снова покосилась на дверь. – Лидка попала!

– Как это?

– В историю попала. Как и Ленка ее непутевая.

 

Итак, Ленка все же оказалась непутевой, размышляла Ася, отъезжая с улицы Ватутина. И по подозрениям Анюты, и по собственным – Асиным – убеждениям, Лида оказалась ничуть не лучше. Аморальная, распущенная особа, собирающая вокруг себя стаи голодных мужиков. Вот и Ленька попал. Это даже не любовный треугольник, а параллелепипед какой-то получается. Ленька, Ванька-ирод, а теперь еще и Родион Хаустов. Кто же из них кому перешел дорогу, интересно?

Ася колесила по городу недолго. Подъехав к первому адресному бюро, еще сохранившемуся в их городе благодаря службе занятости, она сунула в окошко запрос на Афанасьеву Елену. Именно Афанасьевыми, по словам Анюты, были сестры. Афанасьевыми по фамилии, а по отчеству Егоровнами.

Ждать пришлось минут двадцать. Девушка, сидевшая за компьютером, долго водила мышкой, долго щелкала клавиатурой, прежде чем распечатать ей коротенький списочек из трех фамилий. Две кандидатуры отпадали сразу, так как родились явно задолго до того момента, когда должна была, по Асинам прикидкам, появиться на свет Елена. А та, которая по возрасту вроде бы подходила, жила на другом конце города в районе новостроек. Езды туда было минут сорок, никак не меньше, и Ася решила прежде наведаться домой. Убегая от Ваньки, она не позавтракала и даже кофе не пригубила, хотя ирод готовил его отменно. Сейчас голод давал о себе знать спазмами в желудке.

Ася въехала во двор. Поставила машину на своем обычном месте и пошла к себе. Едва она успела открыть дверь в квартиру и переступить порог, как зазвонил телефон. Минуты две Ася таращилась на аппарат, потом, подавив отчаянный вздох, задрожавшей рукой сняла трубку.

– Да. Я вас слушаю, – произнесла осторожно Ася, больше всего на свете боясь сейчас услышать гнусный голос Ленькиного похитителя.

– Здрасте, во-первых, – недовольно пробурчала Александра заспанным голосом.

– Привет, – откликнулась Ася и вдруг поняла, что жутко рада слышать голос своей подруги. – Ты откуда?

– Оттуда! Ты чего это не на работе? И чего это бабы во дворе базарят про то, что Ленька твой драку какую-то устроил, и его, типа, менты увезли, и они вроде были в штатском? – пробурчала подруга все тем же скрипучим заспанным голосом. – Они ничего не перепутали? И почему все-таки ты не на работе? Сегодня же понедельник, кажется? Ну да, понедельник. Так что?

– Мне можно сказать хоть слово? – делано возмутилась Ася, запирая входную дверь и стаскивая с ног ботинки.

– Валяй! – улыбнулась подруга в трубку.

– Спасибо. – Одним рывком освободившись от куртки, Ася повесила ее на вешалку и пошла в гостиную. – Так вот отвечаю на вопрос первый: я в отпуске. А что касается Лени… Это брехня, Сашка. Ты что, про сарафанное радио никогда ничего не слышала?

Александра собиралась с мыслями минут пять. Все это время она терпеливо слушала Асин беззаботный треп о погоде, которая внезапно пошла на поправку. О том, что куртку пора снимать и ботинки поменять на более легкие. И что лужи почти все просохли, а в воздухе ощутимо витает приближение скорого и стойкого тепла. И что солнце совсем взбесилось и без защитных очков на улице даже делать нечего… Все это она терпеливо выслушала, а потом задала вопрос, от которого у Аси спину продрало морозом.

– Ты меня за что-то ненавидишь? – спросила она совершенно будничным тоном, будто вопрос стоял о стоимости пары фирменных носков на майской распродаже.

– Сашка! Ты что, сбрендила?! Ты чего городишь?! Тебя? Ненавижу? Я же люблю тебя, дурочка.

Ася и в самом деле любила подругу. Не понимала, не принимала чего-то в ней, но любила всегда преданно, а иногда и жертвенно.

– Ладно, проехали. – Сашка шмыгнула носом так, как если бы собиралась зареветь. – Коли любишь, чего несешь тогда ахинею всякую о природе и погоде? Что-то случилось у тебя, Аська. Что-то нехорошее… Ты хочешь скрыть это по какой-то причине, но у тебя ни черта не выходит. А знаешь почему?

– Почему? – В Асином носу тоже противно защекотало, а близкие слезы закипели в глазах.

– Потому что я тоже тебя люблю и все-все про тебя знаю и чувствую! У тебя какая-то беда. Беда должна быть большая, раз ты решилась променять свою драгоценную работу на праздное времяпрепровождение. Что за беда, Аська? Тебя кто-то обидел? Это Ленька? Отвечай и прекрати сопеть в трубку, потому что я тоже реву и мне тоже тебя жалко, дурочку. Нет, подожди, не отвечай. Я сейчас приду…

Сашка бросила трубку и нарисовалась у ее двери через пару минут.

Невзирая на казавшийся сонным голос, Александра выглядела на тысячу долларов. Прическа: волосок к волоску. Глаза подкрашены так, что в жизни не догадаешься, что они подкрашены. Черный тонкий свитер под горло, резко контрастирующий с матовой бледностью лица. Черные в белую полоску брюки в обтяжку, каблучки.

– Сашка… – потрясенно выдохнула Ася, разглядывая подругу. – Ты такая вся… шикарная!

– Ладно, не обо мне речь. – Саша переступила порог и тут же полезла обнимать подругу, разглядывать со всех сторон и без устали причитать: – Аська, да что происходит, в конце концов? Ты видела себя в зеркало? Глаза ввалились, красные. Ты что, ревела? Конечно, ревела. Ух, попался бы мне сейчас тот козел, что тебя до слез довел! Вон и губы у тебя потрескались… Когда ты научишься пользоваться косметикой? Училась бы у меня, что ли… Ну ладно, идем на кухню, я тебя покормлю.

Ася пошла за ней, готовая вот-вот снова разреветься. О ней так редко кто-нибудь заботился. Разве что Ванька в редкие моменты встреч. Но и у него теперь появился свой интерес. Так что, как оказалось, никому она, кроме Шурки, не нужна.

– А ты как угадала, что я голодная? – спросила Ася, усаживаясь на Ленькино место в углу под цветами.

– У тебя в животе так урчит, что соседи из дверей выглядывают, – проворчала Саша, ставя чайник на огонь и влезая по пояс в холодильник. – Это надо же себя так истязать! Хотела бы я знать причину…

– Может, лучше и не надо… – неуверенно пробормотала Ася, стягивая с тарелки огромный кусок ветчины и откусывая от него добрую половину. – Ты представить себе не можешь, что произошло.

– Ну, если ты в отпуске, то… то я даже предположить боюсь, что могло произойти. Как же теперь без тебя твое родное предприятие? Твой Звягинцев, наверное, все волосы у себя повыдергивает.

Саша захлопнула холодильник, выставила перед подругой тарелку с нарезанным сыром, два яблока и низку бананов. Потом метнулась к плите и тут же захлопотала вокруг заварочного чайника. Накатила огромную кружку кипятка, насыпала четыре ложки сахара, влила пахучей крутой заварки. Быстро взмешала и поставила перед Асей:

– Пей!

– Ты сколько сахара положила? Очумела! – Ася осторожно отхлебнула и снова потянулась к тарелке с ветчиной. – Хотя вроде нормально. Я и правда сильно проголодалась. Все утро в разъездах.

– И где же тебя носило? – Сашка взяла яблоко и вонзила в него острые зубы, брызнув себе на свитер соком.

– Искала родственников любовницы своего мужа, – пробубнила Ася с набитым ртом.

Сашка открыла рот, забыв прожевать. Смешно икнула и, тут же часто заморгав, прошипела:

– Кого, кого искала?!

– Ты слышала. Возможных родственников Ленькиной любовницы.

– И как?

– Задница… Полная задница. Девушка у нас сирота.

– Круглая?

– Круглее не бывает.

– А зачем они тебе, ее родственники? – Саша наконец-то догадалась прожевать откусанный яблочный бок и заработала челюстями. – Свататься, что ли, собралась? Если так, то я с тобой. Давно пора его оформить.

– Уже оформили за нас. Его похитили, Сашок. Похитили и требуют обменять на эту девицу. – Ася с наслаждением прихлебывала сладкий горячий чай, не забывая поэтапно посвящать подругу в свалившиеся на нее проблемы.

– А девица у нас где?

– А девица у нас в коме.

– Твою мать! – На Сашку сделалось просто страшно смотреть. Красивое лицо ее перекосилось, а глаза налились неподдельными натуральными слезами. – Как в коме? В какой коме?

– В самой что ни на есть конкретной и настоящей коме, Сашок.

– Так и отдай им ее, а они тебе Леньку вернут, – нашла подруга разумное разрешение проблемы.

– Я так и хотела сделать. И даже адрес больницы дала похитителям. Вот представь себе, как я сподличала. Самой от себя противно до сих пор. – Ася отодвинула от себя пустую чашку и с брезгливым недоумением отложила подальше бананы. Ну, не любила она их, ни жарить, ни просто есть. – А девица-то эта тю-тю.

– Что значит тю-тю? Умерла, что ли?

– Нет. Ее тоже того… похитили. Как бы. – Почему-то теперь, когда рядом была любимая подруга и когда она наконец смогла всю свою историю изложить вслух, ей сделалось чуть легче.

– А она-то кому еще понадобилась? – закричала Сашка, ровным счетом ничего не понимая, а вопросы задавая скорее по инерции. – Если она в коме?

– А у нее был еще один воздыхатель, представляешь! Тот, кто не смог отдать любимую на растерзание или на какие-то там еще цели, уж я не знаю… – Ася подперла кулаком подбородок и спросила вконец потерявшуюся Александру: – Как думаешь, кто наш герой?

Сашка соображала очень долго. Она успела за это время доесть свое яблоко, выбросить огрызок в ведро, ополоснуть за Асей ее чашку и поставить тарелки с недоеденной ветчиной и сыром в холодильник. Походила по кухне, поглазела в окно, опершись обеими руками о полированный подоконник. Потом снова села напротив Аси. Сердито поглазела на нее какое-то время и наконец спросила с явным недоверием:

– Хочешь сказать… что это твой Ванька?!

– Ага! Угадала! Он умыкнул эту девку прямо у меня из-под носа. Вступил в преступный сговор с мамой и умыкнул! Вечером позвонили похитители и предложили условия обмена. Дали времени мне до утра. Утром перезвонили. Ну, я им девушку-то и сдала. Поезжайте, говорю, в девятнадцатую больницу, она, мол, там. Они и поехали. А ее там нет.

– Так, так, подожди, не части! – вскричала Сашка, снова вскочила со стула и заметалась по Асиной кухне. – Ничего не понимаю. Ты меня так загрузила, так загрузила, Аська… Ванька… При чем тут Ванька? У него же роман. Или… Ты хочешь сказать, что та девица из кафе и…

– Именно, дорогая. Эта девица, которой он вытирал ротик своим носовым платком, как раз та самая, которую требовали от меня в обмен на моего мужа, и есть.

– О господи! – запричитала Сашка страшным голосом. – О господи! Я же ничего не понимаю ровным счетом! Чтобы Ванька с Ленькиной любовницей… Ты совсем рехнулась? Это противно его природе! Он не может… Кто угодно, только не он… Ничего не понимаю! Давай-ка, подруга, начнем разбираться.

– Давай, – покорно кивнула Ася.

– Итак, как и с чего началась эта дикая история? Идем к тебе в гостиную. Мне нужна территория, для того чтобы думать. Идем…

Они перешли в гостиную. Расселись. Сашка, правда, уселась ненадолго, потому что тут же сорвалась и заметалась теперь по комнате. А Ася смиренно сидела на краешке дивана и рассказывала своей подруге обо всем, что с ней произошло за минувшие несколько дней. Не утаила ничего. И по мере того, как она рассказывала, Александре становилось все хуже.

Финальную часть Асиной истории Александра выслушивала уже лежа на диване с мокрым полотенцем на лбу.

– Вот и все… – закончила Ася печальное повествование. – Что скажешь? Я в том смысле спрашиваю: как ты думаешь, чем попахивает эта история?

Саша с кряхтением свесила ноги с дивана. Потерла лоб мокрым полотенцем, потом с деланым отвращением отшвырнула его от себя и проворчала:

– Что хочешь, то и думай тут! Мы имеем несколько свихнувшихся мужиков, которые выплясывают вокруг одной бабы. Так?

– Ну… так. Или почти так.

– Потом один из них, то ли самый из них влюбленный, то ли самый обделенный, бьет ее по голове. Так?

– Приблизительно.

– Один бьет, другой ее разыскивает, третий ее прячет от двух других. Причем один из этих трех сам пострадал подобным образом. Так, что ли? – Саша с подозрением уставилась на подругу. – Я ничего не перепутала?

– Нет, ничего. И все вроде бы верно, но… – Ася удрученно покачала головой, подхватила со спинки дивана полотенце, которое до этого терзала ее подруга, и приложила теперь уже к своей голове. Но понятнее ситуация ей от этого не стала. – Я никак не могу определиться с ними. В том смысле, кто из них «икс», а кого принять за «игрек». Если Леньку ударили по голове, то из этого следует…

– Что он и девица состояли в особенно теплых отношениях и мешали сразу всем. Первое – похитителям, второе – Ваньке. У Ваньки мотив двойной. Мало того, что его девушку пытаются отбить, так еще делает это ненавистный муж любимой родственницы, пускай даже и сводной. Но вопрос: стал бы Ванька бить свою девушку, а потом еще и Леньку только из ревности? Ответ, на мой взгляд, однозначен – вряд ли.

– Почему ты так думаешь? Он очень странно вел себя все это время.

– А разве стал бы он тогда прятать ее от Ленькиных похитителей? – Саша скорчила недоверчивую гримаску. – А тот, кто пытается ее вернуть и захватил в заложники твоего мужа, тот… С тем вообще ничего не понятно! Просто чертовщина какая-то! Зачем ему-то покалеченная баба? Если предположить, что это именно он совершил нападение и на Лидию, и на Леньку, то зачем она ему теперь-то нужна? Да и Леньке просто по башке бы настучали, не стали похищать… Тут что-то не то. Что-то еще кроется.

– Что? – простонала Ася, заметив, какой внезапной радостью осветилось лицо Саши.

– Тут точно что-то еще! Я просто задницей своей чувствую, что дело тут не только в любовном тройственном союзе. Так, так, так…

И она снова принялась носиться по Асиной гостиной, пиная попадавшиеся на пути предметы. При этом она периодически внезапно останавливалась, воздевала руки к потолку и что-то подолгу бормотала себе под нос. Асиному терпению пришел конец, и она начала проявлять явные признаки беспокойства. То есть шлепать Сашку по заднице полотенцем, когда подруга останавливалась в непосредственной близости от нее. Или подставляла ей подножку, когда та пробегала мимо дивана.

– Слушай, хватит уже, а! – взмолилась Ася минут через десять. – Что-нибудь скажешь, нет?

– Скажу, – радостно оповестила Александра, подбоченясь. – Мы с тобой изначально не туда двинули, Аська. Изначально…

– А куда надо было двигать?

– В этой истории нет ничего личного. Ничего! – Саша помахала перед ее носом указательным пальцем. – Если и есть в ней один влюбленный придурок, то только один.

– Как думаешь, кто? – Ася все еще продолжала надеяться, что это не ее муж.

– Не знаю. И гадать даже не буду. Вот разузнаем об этой девице побольше, выясним, чьи отпечатки на бутылке, которая опустилась на голову твоего непутевого Леньки, встретимся с этим Родионом, как там его фамилия… – Саша пощелкала пальцами, пытаясь вспомнить.

– Хаустов, – подсказала Ася.

– Точно, Хаустов Родион. В общем, план действий такой: мы его находим, задаем вопросы о Лидии и ее сестре… Опрашиваем соседей этих двух девиц… Потом снимаем отпечатки с разбитой бутылки – на сегодняшний день это самая главная наша улика. И вот только тогда уже мы будем с тобой думать и сопоставлять. Все понятно? – Саша самодовольно улыбнулась. – Молодец я?

– А то! Только как мы отпечатки эти самые снимать станем? Придем в милицию и попросим дядю-криминалиста? Он же нас с тобой в три шеи погонит. – Ася болезненно поморщилась. – У меня ни одного знакомого нет в этой структуре. У мачехи, правда, полно, но в силу сложившихся обстоятельств я не стану обращаться к ней за помощью.

Про ночной визит мачехи в Ванькину квартиру Ася подруге тоже рассказала. Единственное, о чем умолчала, так о том, как она расчувствовалась. Ну не могла она признаваться в очередной своей слабости, и все. Хватит уже ей попреков из-за Леньки со всех сторон. Узнай Сашка про Асины слезы, вызванные невольной лаской этой чужой для нее женщины, в лучшем случае засмеет, а про худший и думать не хотелось. И, между прочим, подруга будет права, если поставит ей на вид. Расслабилась, расчувствовалась, разомлела, а ее тут же – хрясь фейсом об тейбл. Доверяй вот после этого людям…

– Про отпечатки не заморачивайся. – Сашку просто распирало от собственной значимости. – Ты забыла, где и кем я работаю! У меня весь город в друзьях ходит. Только тут есть один нюанс… Вот снимут нам отпечатки с этой самой бутылки и что?

– Что? – не поняла Ася.

– А то! Сличать-то их нужно будет или нет? То есть идентифицировать, вроде так это называется. – Труднопроизносимое слово она произнесла с третьей попытки.

– Точно! А что делать?

– Нам с тобой нужно будет предъявить моему криминалисту парочку вещиц, которых касался Ванька. Хотя я уверена, что он тут ни при чем. Ну и неплохо бы разжиться отпечатками похитителя, но с этим пока проблемы.

– Какие? – спросила Ася, окончательно запутавшись в хитросплетениях Сашкиных рассуждений.

– А такие, что личность похитителей нам пока неизвестна. Или я что-то не так поняла? Ну вот, видишь, – пробормотала Саша озабоченно, удовлетворившись Асиным утвердительным кивком. – А сейчас давай тащи телефон, будем охмурять моего криминалиста.

Криминалист сдался на первых же минутах сладоречивой Сашкиной лжи. Чего она только ему не наплела про злосчастную бутылку! Воображение ее было достойно восхищения. Криминалист (звали его Андреем) все проглотил и радостно заверещал в трубку о своей готовности к сотрудничеству. А когда Сашка пообещала отужинать с ним в конце недели, то готов был сличать что угодно с чем угодно и бессчетное количество раз.

– Красота – страшная сила, – со снисходительной ухмылкой промурлыкала Александра и положила трубку. – А теперь скажи мне, моя любимая и единственная подруга: у тебя карта нашей области есть?

– Карта? Откуда, ты что? Я же не преподаю географию в школе! Спросишь же…

– Хорошо, нет карты. Тогда атлас автомобильных дорог в вашем доме имеется? У тебя он непременно должен быть, потому что ты водишь машину. У Леньки нет, он пешеход со стажем. Но ты-то должна ведь иметь такую непременную для автомобилиста вещь, как атлас автомобильных дорог!

Атлас имелся. А зоодно все же обнаружились и карты, причем не только их области, но также и соседней, а еще Ленинградской, Псковской и некоторых других областей. Все это Ася вытащила с антресолей и пыльной кучкой выложила перед Сашкой. Почихав и побурчав для порядка об антисанитарных условиях, в которых хранились столь важные документы, Сашка расстелила на полу дорожную карту их области и углубилась в ее изучение.

Ася боялась дышать. На цыпочках блуждая по квартире, она с благоговейным трепетом поглядывала в сторону склоненной Сашкиной головы и в который раз за сегодняшний день благодарила господа за ниспосланную ей неожиданную помощь в лице преданной подруги.

– Есть! Вот она, милая! – возвестила Саша через десять минут, в течение которых ее указательный палец блуждал по бумажным капиллярам окрестных рек и дорог. – Вихрепаевка! Вот она, родимая! Аж на самой границе нашего славного района.

– А вдруг не она? – Ася боялась поверить в то, что Сашке так быстро и беспроблемно удалось разжиться названием деревни, в которой, возможно, до недавнего времени жили сестры Афанасьевы.

– Она, она, поверь мне. Больше ни одной деревни с похожим названием. На ближайшей сотне километров ни одной!

– А вдруг она дальше?

– Ага! И туда непременно ездит Хаустов Родион, развозя почту оставшимся в живых деревенским старушкам и забирая оттуда письма их родственникам. Так, по-твоему? Нелогично, дорогая. Нелогично. Там свои почтовые отделения.

Спорить было сложно, и через минуту подруги уже вдвоем склонились над атласом, принявшись изучать все возможные пути и дороги, ведущие к деревне с симпатичным названием Вихрепаевка, ныне, по слухам, заброшенной. Если верить сему изданию, увидевшему свет десятилетие назад, то езды туда было часа полтора, не больше.

– Вот нам и занятие на остаток сегодняшнего дня, дорогая! – обрадовалась Сашка, вскакивая с пола. – Сейчас обедаем. Потом завозим твою бутылку к моему знакомому. Кстати, что ты предъявишь ему в качестве сличительного материала?

– Не знаю… Может, мой мобильный? Его Ванька пару раз брал в руки, пока я была у него.

– Мобильный? Не хотелось бы, конечно, лишать тебя его, но что делать. Придется на день расстаться. Давай пошли ко мне обедать, у меня на сегодня свиная шейка и грушевый пломбир. Идем…

Ася снова влезла в ботинки и куртку и покорно пошла следом за Александрой в ее квартиру.

Они с удовольствием поели. Мясо было восхитительным и, исходя пряным ароматом, просто таяло во рту. Десерт превосходил все самые лестные похвалы. И если бы не предстоящая миссия по спасению непутевого Леньки, то жизнь можно было считать удавшейся.

– Хорошо! – сыто улыбнулась Александра, отодвигая от себя тарелку. – Так хорошо, что думать о плохом не хочется. А может, не все так плохо, Аська? Может, все еще наладится?

Верить в это Асе очень хотелось. Очень! Хотелось верить, что весь случившийся кошмар не более чем недоразумение. И ее дурацкие семейные обстоятельства, которыми она открестилась от Звягинцева, тоже не более чем недоразумение. И завтра непременно наступит, и будет оно безоблачным и счастливым. И можно будет строить совсем другие планы. Хотя бы, к примеру, о покупке новой квартиры в новом доме, о котором она постоянно мечтает. И ходить, обнявшись с Ленькой, по мебельным магазинам и примерять каждую кровать и каждую понравившуюся тумбочку к их новым стенам. А потом стоять на новом, пустом еще балконе, пахнущем новой модной штукатуркой, и беззаботно улыбаться всему миру, который будет простираться до самого горизонта…

– Ты чего притихла? – подозрительно уставилась на нее Александра. – Грустишь?

– Ага. – Глаза Аси противно защипало от слез, готовых закапать на Сашкину дорогую скатерть. – Поехали, что ли… Когда я в действии, мне не так паршиво.

Александра сочувственно вздохнула и потрепала подругу по щеке. Сгребла со стола тарелки. С грохотом обрушила их в раковину и, накрыв полотенцем, проговорила:

– Едем. Едем, Аська. Авось что-нибудь да наскребем.

Они подкатили к отделению милиции в неурочное время – был как раз обеденный перерыв, и минут двадцать сидели, скучая, в машине. Потом, высмотрев в начале аллеи, прилегающей к зданию РОВД, криминалиста Андрея, Сашка выпорхнула на улицу и, удерживая в руке пакет с уликой, двинула грациозной походкой в его сторону. Заметив Александру, Андрей оторопел минут на пять. Она что-то говорила ему, улыбалась призывно и даже стряхивала несуществующие пылинки с лацкана длинного плаща криминалиста. А тот продолжал молча на нее таращиться и нервно улыбаться. Кончилось все это тем, что Андрей с явным трудом очнулся от ступора, в который его вогнала настойчивая любезность Сашки и страшная сила ее красоты, подхватил девушку под руку и увлек в здание отделения милиции.

Подруга отсутствовала минут десять, показавшиеся Асе вечностью. Наконец по просохшему тротуару прозвучал дробный перестук ее высоких каблуков, хлопнула дверца, и Саша опустилась с ней рядом, разочарованно выдохнув:

– Вот змей, а!

– Отказал?! – охнула Ася.

– Да нет. Хуже! – Подруга притворно возмутилась. – Придется ужин с ним переносить на завтра, представляешь!

– Какой ужас! – так же притворно ужаснулась Ася. – А что так?

– Он сразу раскусил мои потуги отказать ему в аудиенции. И отказался что-либо делать без авансирования. У, противный… – Сашка плотоядно улыбнулась. – Кстати, как он тебе?

– Андрей этот, по-моему, в норме, – утешила ее Ася и поторопила: – Давай рассказывай, что за аванс, почему ужин завтра, а не в конце недели, и так далее…

Саша жеманилась недолго. В общем, криминалист Андрей не отказался исследовать бутылку на возможные отпечатки на ней и взял Асин мобильный для этой же цели. При этом задавал только нужные вопросы, а ненужного любопытства не проявлял. Но вот когда встал вопрос о сроках, он проявил редкостное, прямо-таки скотское упрямство и настоял на том, что результаты своих исследований вручит Александре собственноручно на том самом ужине, который она ему пообещала. И сколько Сашка ни крутила, пытаясь выторговать отсрочку, Андрей был неумолим.

– Так и сказал: утром деньги – вечером стулья. Начитанный, гад! А в качестве аванса потребовал поцелуй, представляешь! И таким затяжным он мне показался…

Коварством криминалиста возмущалась Александра весьма неубедительно, из чего Ася сделала вывод: свидание с Андреем не было для той такой уж неприятной обязанностью. Она немного позавидовала жизнеутверждающему оптимизму подруги, немного попечалилась своему вынужденному одиночеству, потом тронула Сашку за плечо и вкрадчиво поинтересовалась:

– А он как вообще, этот Андрей? Ну… я в том плане, что, может, я не вправе требовать от тебя подобной жертвы, и все такое…

– Да ладно тебе! – весело фыркнула Александра, мгновенно угадав подвох в Асином вопросе и поняв, что ее деланое возмущение та раскусила. – Парень в норме. Просто отличник боевой и физической подготовки.

– А-а, ну если с физической подготовкой у него все в порядке, то… – Ася завела машину и, медленно двинувшись вдоль аллеи, по которой недавно шествовал криминалист Андрей, заключила: – То тебе можно только позавидовать.

Сашка довольно расхохоталась. Шутливо ткнула Аську в плечо и полезла к ней целоваться. И вот тут, воспользовавшись ситуацией, Ася напрямую спросила Сашку о том, что давно ее мучило и изумляло. На удивление, Александра не разозлилась и даже не обиделась, а, кокетливо поведя плечами, незатейливо ответила:

– Ванька – единственный мужик, который меня бросил.

– И все?

– А чего же еще! А ты думала, что я от неразделенной любви к нему страдаю? Наивная-а!

– Нет, подожди. – Ася от возмущения даже вдарила ногой по педали тормоза. – Какого черта ты тогда нам на лестничной клетке устраивала истерику?

– Не вам, а ему, – с заметным недовольством поправила ее Саша.

– Пускай так, но зачем?

– Но… я же должна была оторваться за его интим в кафе? Должна. К тому же ты не можешь не признать, что он вел себя очень вызывающе. Если не сказать, что нагло, – завершая разговор на данную тему, Саша приложила руку к идеальной по форме груди и попросила: – Аська, давай поезжай уже. Нам еще до этой Вихрепаевки коптить и коптить. Неизвестно ведь, какая там дорога, а ты про Ваньку… Эту тему можно развивать от года до трех, и то времени не хватит.

– Вот угораздило же меня вас познакомить! – попеняла себе Ася, немного успокоившись ее объяснениями и снова трогая машину с места. – Ну, а что касается Ваньки, то я его порой и сама не понимаю. Странный он… Особенно в последнее время…

И тут Сашка как-то так необычно посмотрела на нее и так делано-равнодушно пробормотала «да уж», что кривая настроения Аси немедленно поползла вниз.

Александра что-то знала! Точно знала про Ваньку что-то такое, о чем Асе, по ее мнению, знать было не надобно. И взгляд ее сразу сделался непонятным и размытым, и голос излишне контролировался. Нет, Сашенька, подружка дорогая… Твой гнев и немилость в адрес Ваньки-ирода совсем не из-за уязвленного самолюбия. Тут что-то еще. Что-то более важное и серьезное, чем делиться ты пока ни под каким предлогом не собираешься… Что же это могло быть?

Глава 5

Деревня со странным названием Вихрепаевка очень долго не находилась. Нет, судя по крохотному голубоватому кружочку на атласе автомобильных дорог и такому же крохотному названию рядом с этим кружочком, она должна была находиться как раз в том самом месте, где подруги остановили машину часом позже. Но деревни-то не было! Все ориентиры, указанные на карте, присутствовали: и крутой поворот дороги в нужном месте имелся, и указатель на соседнюю деревню Ихнево, а вот Вихрепаевки не было!

– Поехали в сторону Ихнева, – заявила Сашка, заслышав в голосе подруги слезливые нотки. – И не реви. Мы найдем эту чертову деревню. Не могла же она сквозь землю провалиться, в конце концов! Где-то она да есть.

Деревня нашлась километра через три. Подруги поначалу даже подумали, что достигли Ихнева, но тут дорогу им преградил скособоченный указатель с подписью «Вихрепаевка». Половина букв на табличке давно была стерта временем и дождями, но угадать название все же было можно.

– Вот она, родимая! – обрадовалась Александра, елозя на сиденье и накручивая головой по сторонам. – Какая же тоска, Аська! Ты только посмотри! Как тут люди могли жить, непонятно.

– И жили, и живут, – отозвалась Ася, медленно объезжая колдобины и ямы на расхлябанном деревенском большаке. – Видишь, вон за взгорком дымок из трубы? Стало быть, там кто-то есть.

– Есть-то оно, может, и есть, да только… – Подруга нервно поежилась. – Тоска тут смертная. Теперь понимаю, почему сестры сделали отсюда ноги. В такой глуши, при таком бездорожье… Да и деревня сама какая-то… мало сказать убогая.

Деревня Вихрепаевка и в самом деле производила удручающее впечатление. Холмы, овраги, снова холмы и снова овраги. И по склонам этих холмов и оврагов гнездились убогие домишки, большая часть которых была почти полностью разрушена либо растаскана на дрова. Дом, к которому медленно двигались подруги, мало чем отличался от остальных: подслеповатые окошки, полуобвалившаяся крыша, полное отсутствие частокола и каких бы то ни было деревьев.

– Сады они тоже, что ли, под топор пустили? – горестно вопросила Александра. – Антон Павлович обрыдался бы такому беспределу.

– А что делать? Замерзать зимой? Газ сюда никто не станет проводить, а уголь сейчас не купить на пенсию.

– Почему сразу на пенсию?

– А кто, по-твоему, здесь, кроме пенсионеров, может еще доживать? Только бабки да дедки, наверное, и остались.

Существо, открывшее им покосившуюся дверь, в равной степени походило как на бабку, так и на дедку. Глубокие морщины, избороздившие лицо. Бесцветные потухшие глаза. Потрескавшиеся губы. Трясущиеся руки и согнутые в коленях ноги.

– Здрасте, – оскалилась приветливо Александра и тут же повела носом в сторону. Вонью из раскрытой двери несло невыносимой.

– Здравствуйте, – вдруг ответило ей существо совсем еще молодым мужским голосом. – Что желаете, сударыни?

Сашка опешила и какое-то время с явным изумлением рассматривала мужчину. Потом сделала для себя неутешительный вывод о том, что возраст мужчины был удачно выправлен местным рельефом, условиями жизни и количеством выпитой самогонки. Вздохнула печально и, уже не сильно заморачиваясь на предмет собственной улыбчивости, спросила:

– Вы давно здесь живете?

– Да, – односложно ответил мужчина и с вызовом посмотрел на нее. – А в чем, собственно, дело?

Подруги озадаченно переглянулись. Изъяснялся дядя совсем не по-деревенски. К тому же успел выпрямить колени, сделавшись почти одного роста с Сашкой, а она была достаточно высокой. Тут же как-то приосанился, и в глазах его появилась искра еще не совсем пропитого разума.

– Вы нас извините, пожалуйста, за беспокойство, – выступила из-за Сашкиной спины Ася, ее отодвигая и показывая ей за своей спиной сжатый кулак. – Мы здесь кое-кого разыскиваем. Объехали всю деревню, почти все дома заколочены или разрушены. Вот постучались к вам. Извините, видимо, нам придется обратиться к кому-то еще. Еще раз просим прощения…

И Ася начала медленно пятиться от крыльца. Сашка в тот момент еле слышно фыркнула и тут же последовала ее примеру.

Мужик проникся на первых же минутах. Он широко распахнул глаза, и они вдруг оказались чистейшего голубого цвета. Попытался улыбнуться, но тут же, видимо вспомнив об оставшихся трех зубах, быстро прикрыл рот заскорузлой ладонью. Потом еще раз любовно оглядел Асю и приглашающе отошел от двери в сторону:

– Заходите, если что-то вам нужно. Заходите, поговорим…

Сашка изумленно ахнула и тут же остановилась. Оглядела подозрительным взглядом свою подругу, будто за последние несколько минут та вдруг приобрела массу неизвестных ей достоинств. Потом ткнула ей кулаком между лопаток и пробурчала еле слышно:

– Можешь ведь быть неотразимой! Чего же не пользуешься?

– Чем? – Ася коротко на нее взглянула и сделала обратный шаг к крыльцу.

– Слабостью своей, идиотка! Он же на беззащитность твою купился! Его же от робости твоей смотри как расперло. Вот и Ленька твой именно на это купился, а ты все испортила.

– Как это? – Асю разобрало любопытство, она на минуту забыла о мужике, с явным любопытством наблюдающим за тем, как подруги препираются, и ухватила Сашку за рукав. – Как это я испортила? Чем? Я же всегда боготворила его, обожала! Я же опекала его так, как…

– Вот! Вот ты и ответила на свой вопрос сама! – Сашка торжествующе хмыкнула. – Ты помнишь, как вы познакомились? Помнишь наверняка! И по сотне раз за день небось вспоминаешь!

– Вспоминаю, – покаялась Ася, не забыв бросить на деревенского жителя виноватый взгляд и пожать плечами.

– Вот, вспоминаешь! А главного не помнишь… Ты же промокла тогда вся, дрожала от холода, взяла вдруг да доверилась ему, Леньке своему. Доверилась, совсем ничего о нем не зная. Упала ему на грудь и позволила себя обнимать.

– И что дальше-то?

– А то! Ты была слабой, беззащитной и доверчивой. Именно на такую женщину клюнул Ленька. Именно на такую! А в кого ты превратилась уже через год?

– В кого?

– В выносливую, трудолюбивую и подозрительную! В полную противоположность той девушки, которая ему нравилась. Вот тебе формула твоего семейного краха. Как, впрочем, и многих других. – Сашка печально вздохнула, тут же перевела взгляд на остолбеневшего мужчину и, не желая сдавать лидирующих позиций по неотразимости и шарму, спросила: – Правильно я говорю, мужчина?

Удивительно, но тот не спешил с ней соглашаться. На манер персонажа всех русских сказок он почесал в затылке, потоптался на крыльце и с истинно национальной русской хитрецой в голосе пробормотал:

– Так ведь кто его знает… Может, так, а может, и по-другому. Сама-то ты замужем?

Вопрос Сашку смутил. Она молчала какое-то время, потом отрицательно качнула головой.

– Вот видишь… А советы даешь… – Он сделал пару шагов с крыльца, с болезненной гримасой прошелся немного, ухватился за поясницу и плаксиво пожаловался: – Ох, кости мои… Что ты будешь делать! И лет мне немного, а умираю прямо так, за здорово живешь… А тебе вот что скажу, барышня: легко давать советы другим, но не себе. Так-то. А та барышня… – Взгляд мужичка снова обратился к Асе. – Не слушай никого, девушка. Будь собой. Ты красивая очень. Подружка твоя… видная из себя, не спорю. А ты красивая. Только не каждому твою красоту рассмотреть дано. Солнце… Солнце-то какое, девки! Весна полным ходом. Уж и травищи сколько…

Подруги оглянулись вокруг себя и, к полному изумлению своему, обнаружили, что дядя прав. Травы и в самом деле было много. Странно, что они не заметили этого, когда добирались сюда. Видимо, убогость разваленных срубов умело скрадывала неповторимую сочность и свежесть апреля. А сомлеть было от чего, между прочим. Каждый крохотный участок земли тянул на себя изумрудный гобелен пробивающейся к свету травы. Она выпирала буйными кучками сквозь утрамбованную снегами почву. Кольцевала колодезные срубы и яростно наступала на груды мусора, сваленного прямо рядом с домами.

– Сколько земли… – опечалилась вдруг непонятно с чего Сашка и вздохнула тяжело и искренне. – Сколько земли пропадает.

– А чего же пропадает-то? – изумился мужик. Кряхтя и стеная, поплелся к крохотной лавочке возле избушки, сел на нее со второй попытки и продолжил: – Она под парами… Найдется, девки, непременно найдется ей хозяин. Тогда она и всколыхнется. И заколосится, и плодоносить будет, как в добрые старые времена.

– Это когда еще будет! – воскликнула Сашка, не на шутку загрустившая при виде невостребованных просторов.

– А вот как ленивый человек сильно жрать захочет, так это все и случится. Либо сам дойдет умом, либо кто подскажет, но вспомнит он непременно, что все от земли. – Дядька снова потер поясницу и снова хитро прищурился. – А вы чего это, девки, по деревне-то лазаете? Кого ищете-то? Это я к тому, что женихов тут нету. Один я вот только и остался.

Сашка незаметно ткнула Асю в бок, и та решила взять инициативу разговора в свои руки, раз уж подруга не пришлась по душе деревенскому жителю.

– Мы ищем сестер Афанасьевых. Лиду и Лену… Вы знали таких? Они же из вашей деревни, так?

Знал, еще как он их знал! Это Ася поняла по мере того, как говорила. Вся приветливость сползла с мужика в одно мгновение. Глаза снова сделались пустыми и бесцветными, да и смотреть он на нее с подругой перестал. А принялся крутить головой по сторонам и озадаченно чему-то прищелкивать языком.

– Так вы их знали? – повторила свой вопрос Ася, уверенная в положительном ответе.

– Ну, знал, и что с того?! – вдруг взорвался деревенский житель и начал пытаться встать со скамеечки. – Мы тут, почитай, всех знали, что изменилось-то? Черт, помогите-ка, девки! В спину вступило, не могу подняться!

– Обойдешься, – ледяным тоном оборвала его кряхтение Александра, снова завладев первой партией. Подошла к мужику и ткнула рукой в плечо. – Сиди где сидишь, дядя. Сиди, внимательно слушай и отвечай на вопросы.

Морщинистое лицо мужика мгновенно покрылось мертвенной бледностью, напомнив изрезанный оврагами снежный ландшафт. Он откинулся к стене и замотал в отчаянии головой.

– Не знаю я ничего про этих сучек! Не знаю и знать не желаю! Непутевые обе! Что одна дура, что вторая… Удрали из деревни, бабку оставили подыхать. А мне хоронить! А я что, двужильный? Я и так всю деревню на кладбище стаскал один…

– Будя брехать-то! – вдруг раздалось со стороны дома.

Голос был старческим, но приятным и певучим. Подруги изумленно оглянулись.

Опираясь о ветхий дверной наличник, на крыльце стояла древняя старушка. Была она такой сухонькой и такой маленькой, что издали напоминала подростка. Она и одета была почти соответствующе – джинсовая длинная юбка на широком резиновом поясе и такая же куртка. Из-под куртки почти до колен торчал толстый самовязаный свитер из овечьей шерсти. Обута бабушка была в резиновые калоши, натянутые прямо на простые чулки.

– Не слухайте его, девчата, – проговорила бабушка и улыбнулась им широко и беззубо. – Брешет он. Всю жизнь свою брешет. И головастый, и ученый, в институте учился по молодости, а вот сбрехать… Тьфу, хоть и сын мне, а глаза бы мои за брехню его на него бы не глядели. Вот внучка мне его сюда спровадила вместе со своими тряпками, а спросить забыла: нужон он мне тута или нет… А вы чего хотели-то? Слыхала, про девок Нюркиных спрашиваете?

Ася с Александрой переглянулись. Про Нюрку они слышали впервые, но перебивать старую женщину не стали, а лишь приветливо улыбнулись ей навстречу.

– Афанасьевыми они были по отцу непутевому. А по двору Нюркиными… Хорошая женщина была, обстоятельная. А потом, как дочку схоронила да сироток к себе взяла, замкнулась. Нелюдимая стала да и болеть стала часто. Заботы…

– Не жрала она ничего, вот и заболела, – отозвался с лавочки лживый сынок, которого матушка дискредитировала в глазах приезжих незатейливым и скорым способом. – Любой кусок этим кобылицам отдавала. А сама доедала что оставалось.

– Может, и так, – не стала спорить старая женщина и, спустившись по ступенькам, подошла к подругам. – Ишь, какие вы все справные, которые из города-то… А мы тут как пни закопченные. Ни газа, ни клуба, свет второй день как дали. Хорошо хоть Родя газету возит, а то бы совсем как пещерные люди жили бы.

При упоминании о почтовом курьере мужик вновь занервничал и принялся отчаянно жестикулировать, пытаясь привлечь внимание матери. Но, подхватив из Асиных опущенных рук инициативу, Сашка и не думала сдаваться. Приобняв старушку за плечи, она повернула ее спиной к сыну и ласково спросила:

– Он, этот Родя ваш, наверное, единственный, кто вас навещает?

– Почему? Нет, не он один. Еще торгаши два раза в месяц ездят. Да и он один-то редко когда приезжает, чаще с дружками. Боюсь, говорит, по таким дорогам в одиночку-то. Ограбят. Он же и пенсию нам возит, а это же деньги.

– Возит… – снова заволновался ее сын. – Так возит, что не довозит.

– Как это?! – в один голос выпалили подруги и снова повернулись к нему.

– А так! То сотни мать недосчитается, то три. А один раз вообще только половину пенсии отдал. Переплатили, мол.

Подруги снова многозначительно переглянулись. Но не успели они построить и начала обвинительного заключения в адрес Хаустова Родиона, как старушка снова выпалила с обидой:

– Будя брехать-то, честного человека хаять! Нашла я потом недостачу эту. У тебя же под матрасом и нашла! Только говорить тебе ничего не стала. Нужны они мне больно. С голоду не помираю, одежку внучка тюками таскает, а на что мне еще-то… А Роде мои копейки ни к чему, он мужик справный, при своих деньгах всегда. Они, девки-то, на его деньги и польстились. И умчались следом за ним.

– Да ты что вот, мать! – заорал мужик и, забыв про больные кости, вскочил с лавочки, закружил по вытоптанному дворику. – Что плетешь-то? Что плетешь? Никакого отношения к этим шалавам Родион Алексеевич не имеет! Не он это. Не он. Сами они! Сами удрали!

Налицо было явное противоречие в показаниях, подумалось подругам, и они решительно принялись докапываться до истины.

– Как получилось, что девушки уехали? – спросила первой Ася. И тут же поправилась: – Я хотела спросить, кто первой из них уехал и каким образом?

– Первой? – Старушка на минуту задумалась. – Первой в город Ленка подалась. Никому ничего не сказала. Нюра тут сразу слегла. А Лидка билась, билась да следом за Ленкой и подалась. Нюра тогда почти уже и не дышала. А через месяц померла.

– А кто ее хоронил? – поинтересовалась Александра и покосилась в сторону мужика, настороженно вслушивающегося в каждое слово, сказанное его матерью.

– Так Лидка приезжала. Поплакала, поплакала… Потом вещи раздала и снова уехала. А Ленки не было. Та не приехала.

– А на чем они добирались сюда? У вас рейсовый автобус ходит?

– У нас один автобус – Родя. Кабы не он, все мы давно попередохли бы. Хороший человек. Девки-то с ним и уезжали, и приезжали. А у вас к ним дело, что ли, какое? Так Лидка, Родя рассказывал, на почте работает в городе. Там ее и нашли бы. У меня даже адрес ее есть и телефон этой почты. Она сама оставила. Сказала, мало ли что. Дуреха все надеялась дом бабкин продать. А кому он нужен-то? Все на дрова стаскали.

Итак, курьером по доставке почты и первозчиком пассажиров был загадочный Родион Алексеевич Хаустов. Он мог знать ответы на многие вопросы. Хотя бы на тот, где и когда он высадил Елену Афанасьеву. Лида, наверное, этим тоже интересовалась. Но нужного ответа, по всей видимости, не получила. Хотя сестренка Лена, о которой Лида помнила, даже находясь почти на том свете, могла запросто до города и не доехать. Или уехать оттуда в любую другую точку нашей необъятной Родины. Потому, видимо, Лида и осталась без ответа.

– А у вас случайно телефона Родиона нет? – с надеждой спросила Ася.

Представить себя прозябающей в бездействии еще два дня до того момента, как Хаустов явится поутру за почтой на улицу Ватутина, ей было весьма затруднительно. Вопросы, вопросы, вопросы… Их скопилось столько, что промедление с поисками ответов на них могло быть смерти подобно. И смерти не чужого ей человека, а обожаемого в недалеком прошлом Леньки. Нужно было действовать.

– Телефона Роди? Нет, девоньки, нету. Ни к чему он мне. Да и ездит он часто. У меня и своего телефона нету. У Журбиных вон, через дом, есть такой, без проводов.

– Мобильник, – квакнул со своего места сынок.

– Можа, и он, – согласно кивнула старушка. – А у нас нету. Так Родя через два дня приедет к нам. Тогда я могу и телефон спросить.

– Нет, нет, не нужно, – поспешила ее заверить Саша. – Мы как-нибудь его сами разыщем. Спасибо вам.

Они тепло попрощались со старушкой, сдержанно с ее сыном и пошли к машине.

Салон под палящим апрельским солнцем нагрелся до температуры, соперничающей с жаром преисподней. Подруги распахнули все дверцы и, встав в стороне, неспешно переговаривались, выжидая, пока машина проветрится.

– По сути, ничего нового мы не узнали, – с кислой миной констатировала Ася. – Нужен Хаустов, но не факт, что он захочет ответить на наши вопросы. И не факт, что ему известно больше, чем нам.

– А что нам известно? – подхватила Александра. – Что он подвозил сестер до города. Сначала Лену, затем Лиду. Причем Лена никому ничего не сказала о своем отъезде. Боялась, что ее не пустят? Может, и так. А может, и по-другому. Может быть такое, что она плевать хотела на бабку и сестру? Запросто!

Подруги вяло перекидывались фразами, все больше и больше склоняясь к мысли, что надо бы проехать вдоль деревенской улицы и переговорить с кем-нибудь еще, когда со стороны кустов, распушившихся свежей зеленью крохотных листочков, послышался тоненький свист. Они переглянулись и замолчали, настороженно вглядываясь в заросли. Там кто-то ходил, вздыхал и отчаянно чертыхался.

– Барышни, я это! – взмолился через пару минут их недавний собеседник, поскольку ходил, вздыхал и чертыхался, как оказалось, именно он. – Застрял я тут, подошли бы сами, а!

Второго приглашения им было не нужно. Раз мужик прячется, значит, на то есть причина. Подруги в два счета обогнули кустарник и остановились около того места, где старухин сын пытался проделать брешь в сплетенных ветках.

– Ну! – строго начала Александра, видимо, все еще не смирившаяся с тем, что он поставил под сомнение ее красоту и неотразимость. – Чего корячишься?

– Так я от матери прячусь. Даром что старая, а зрение имеет отличное. – Мужик выбрался из кустов, встряхнулся, как старый ободранный пес, и заискивающе произнес: – Вы тут к Журбиным, я слышал, собрались.

– Допустим. И что тебе с того? – Сашка уже перешла все границы почтительности и тыкала мужику напропалую. Точно не смогла простить.

– Так не нужно вам туда идти-то… – Съежившись под испепеляющим взором Александры, он быстро перевел взгляд на Асю. – Не знают они ничего про девок этих.

– А вы? – осторожно поинтересовалась Ася и быстро погрозила кулаком подруге. – Вы что-то знаете?

– Так… Знать-то я знаю… – Мужик замялся и с надеждой пробормотал: – Но ведь сейчас за так, сами знаете…

– Аська, да он денег просит! – ахнула Александра и решительным жестом показала наглецу отказ. – А это видел?!

– Так я же не много прошу, – заканючил тот. – Мать все заначки забрала. Вам наговорила всякого про меня, а сама же все выскребла. Хоть бы на пару бутылок, а?

Он так проникновенно смотрел на Асю, таким судорожным было поступательное движение его кадыка, что та сжалилась и полезла за кошельком.

– Вот вам полтинник, – протянула она ему купюру. – Но скажете нам все, что знаете. Если информация окажется достойной, получите еще столько же. Устраивает? Да, и не вздумайте сбрехать, как говаривает ваша матушка.

Полтинник мгновенно исчез в заскорузлой ладони, будто его и не было. Мужик несколько раз оглянулся, и по бледности, вернувшейся на его лицо, было заметно, что беспокойство его не притворство. Он и в самом деле боялся. На взгляд же подруг, бояться здесь абсолютно было некого. Даже глупых кур не было заметно в этой умирающей деревне. Что уж говорить о людях.

– Итак, кого вы боитесь? – осторожно начала Ася и достала вторые пятьдесят рублей.

– Родю, кого же еще! – воскликнул мужичок и икнул, опасливо прикрыв рот ладонью. – Он же зверь! Мать-то, она старая, вот и глупая. Она многих вещей не видит, да и не понимает по необразованности своей. Родя, говорит, хороший… А то как же! Он же начал с того, что принялся у старух в деревнях скупать все, что можно. У кого иконы, у кого подсвечник, у кого шерсть тюками. Яйцами тоже не брезговал.

– А у вас что покупал? – недоверчиво оборвала его рассказ Александра, подставляя солнцу бледное лицо.

– У нас? Так ведь нечего у нас покупать. Да и дочка моя однажды его прогнала. Пошел вон, говорит, аферист. Мать сильно на нее за это ругалась.

– Так что там с сестрами? – оборвала его Ася, боясь, что он снова уйдет от темы и они не узнают ничего, способного пролить свет на случившееся.

Мужик дернул шеей и снова оглянулся. Потом понизил голос почти до шепота и произнес:

– Ленку-то он уволок, вот как!

– Как это уволок? – опешила Ася, кое-что знающая о похищении, причем не из третьих рук. – Украл, что ли? А что же Лида?

– Так в том-то и дело, что об этом никто не знает. Никто, кроме меня! – Горечь, прозвучавшая в его словах, наталкивала на мысль о том, что чужая тайна его сильно угнетает и он давно уже готов был за здорово живешь с ней расстаться. Ну, пусть и не за здорово живешь, но все же…

– Это прошлым летом началось. Ленка как-то сразу выправилась, чудо, а не девушка стала. Лидка тоже хороша, но до Ленки ей было далеко. Вот Родя ее и приметил. Я в тот день верши перетряхивал на омуте. Сижу часов с трех после обеда, даже придремал вроде. Слышу крик какой-то. Я из кустов выглянул, а там… – Он замолчал, устремив взгляд себе под ноги, словно воссоздавал в памяти картину прошлогоднего лета. – А там Родя с Ленки лифчик сдирает. Она орать пытается, а он ей, значит, рот зажимает и говорит…

– Так что он ей говорит?! – Сашку наконец-то проняло, и она клещом вцепилась в мужика, стиснув рукав его засаленной фуфайки и совсем позабыв о брезгливости.

– Ты, говорит, будешь делать все, что я тебе скажу. Иначе тебе, говорит, конец. А она головой крутит и хочет заорать, да только он ей рот зажимает. Сверху сам навалился и… грудь ей тискает, значит. – Мужик вдруг засмущался. – А у меня у самого дочка, вот меня и проняло – зашумел я в кустах-то. Выходить, правда, не стал, а зашумел. Он Ленку-то и выпустил. А потом, как ни приедет, так все к ним в дом шастает. Ну, а там бабка да Лидка, он их вроде побаивался. А осенью Лидка вдруг заявляет, что Ленка с ним уехала в город и никому ничего не сказала. Говорит, даже вещи не взяла. Ушла в гости к Журбиным, а оттуда прямиком в город. Вроде видели те, как она к Роде в машину садилась.

– Так что вас смущает-то? – Сашка незаметно для себя снова зауважала мужика и опять обратилась к нему на «вы». – С лета до осени прошел не один месяц, и Лена, может, изменила свое отношение к Хаустову за это время.

– Нет… Не могла она. – Мужик отрицательно покачал головой и с вожделением уставился на деньги в Асиных руках. – Она славная девка была. Это я нарочно говорил про них плохо, чтобы мать не заподозрила. Она же чуть не продала меня Роде. Он тут все выспрашивал летом – кто там, мол, по кустам на речке шарится. А она сдуру и бахнула, что я, мол, рыбу ловил. Еле отвертелся. Вот он всякий раз, как приезжает, с меня глаз и не спускает. Подозревает. А как Ленка пропала, так особенно.

– А что он говорил про то, куда ее отвез?

– На вокзал, говорит. Вроде ее там какой-то малый ждал. Только врет он! Не могла она на вокзал в одной-то курточке да без денег и паспорта. Лидка говорила, что все вещи и документы сестры дома остались. Да и какой такой мог быть малый, если на всю деревню один малый – это я! – Мужичок снова покачал головой, сделавшись донельзя печальным. – Лидка ему вроде поверила. Одно время даже проклинала Ленку. Бросила, говорит, меня одну и уехала за хорошей жизнью в Москву. Но я так думаю, что Родя ее украл.

– А с какой целью? – Ася недоверчиво развела руками. – Зачем она ему? Ну, был у него с ней секс, а потом что? Взял и отпустил, если он, конечно, не серийный убийца!

От ее последних слов всем сделалось нехорошо, а на местного жителя и вовсе сделалось страшно смотреть. Ноги его, и без того согнутые в коленях, будто подломились, и дядька начал оседать на землю. Подруги еле успели его подхватить. Усадили на трухлявый пенек, что торчал неподалеку, а мужик, не переставая их удивлять, вдруг залился слезами.

– Нету Ленки в живых, чует мое сердце. Она бы давно объявилась. Если по бабке душа у нее не болела, то Лидку-то она любила до смерти. Убил он ее, точно убил! – И он снова заплакал.

Ася сунула ему в руку пятьдесят рублей, чтобы хоть немного его успокоить. Но он даже на них не взглянул, продолжая вздыхать и причитать сквозь слезы:

– Тут, кроме Ленки, еще много народу пропало. Под Новый год ездил я в Заделово, в поселок городского типа, тут недалеко. Не поверите, в библиотеку поехал. Иной раз такая тоска у меня в этой глуши! Ну вот, а там знакомого встретил. В одну школу бегали за пять километров в детстве. Разговорились. Он мне и говорит, что странные вещи по району стали происходить с молодыми девчатами. Я говорю, что за странности, а у самого внутри все оборвалось. Так пропадать стали, говорит он. То ли убегают куда, то ли еще что. И ведь бегут-то все такие, как Ленка, вот в чем секрет! Те, кого искать никто не будет. У Ленки вот, к примеру, бабка да сестра. Еще у одной, по его словам, был только отчим. Ну, с той ладно, могла и в самом деле бросить пьяницу запойного. А вот в Зашеве, что на другом конце района, пропала совсем молоденькая девчушка. Лет четырнадцати, не больше, у которой была только лишь тетка слепая. Та было в милицию сунулась, а там ей отказ в возбуждении уголовного дела.

– Почему? – в один голос воскликнули подруги.

– Кому ж охота искать девчонку? Придумали сто причин ее исчезновения. И блудливая-то она, и в школе не хотела учиться, и тетку обижала… Только я вот что думаю… – Мужик понизил голос почти до шепота. – Продает он их!

– Кого? Девушек? – Ася опешила. – Вы понимаете, что говорите? Это же такая статья! Стал бы ваш Родион рисковать, тем более что все подозрения сразу на него падут…

– Так-то оно так… Да только… Сколько уж времени он ворочает делами своими нехорошими по району, а все безнаказанно. Ладно, пойду я. – Он потискал пятидесятирублевую купюру в прокуренных пальцах, со стоном поднялся с пенька и направился к тропинке, которой пришел сюда. Потом обернулся и с явной печалью в голосе произнес: – Уж вы поищите Ленку-то, девоньки. Больно хорошая девушка. Лидка, та давно смирилась, а вы поищите…

Подруги вернулись к машине и уже через десять минут миновали скособоченный указатель. Разговаривать почти не разговаривали, думая каждая о своем. Даже разбушевавшаяся в полную силу весна не радовала, хотя где, как не за городом, радоваться ее наступлению.

Не стиснутые бетонными коробками домов деревья вольготно раскинули распушившиеся ветви. Войлочные срезы оврагов, тщательно вымытые вешними водами, постепенно зарастали травой. Лучше любого стилиста, ретушируя землю, весна сглаживала изрубцованные тропами поляны. Через неделю-другую она изменит своему зеленому однообразию, добавив яркой голубизны незабудок и солнечной яркости одуванчиков.

– Красиво-то как, Аська… – мечтательно пробормотала Сашка через какое-то время. – Ярко все, свежо… Зря мы с тобой деревню хаяли.

– Да, наверное, – думая о своем, рассеянно отозвалась та, выезжая на асфальтированную дорогу. – Как думаешь, причастен Хаустов к исчезновению деревенских девушек?

– Да запросто может соблазнять девчонок. И безнаказанным при этом оставаться. Все девушки, насколько я поняла, совершеннолетние, кроме одной, правда. Но там может быть особый случай, никакого отношения не имеющий к Родиону. А с другой стороны… Если он и в самом деле сутенер, то почему Лиду оставил на свободе? Если она и была проституткой, о чем свидетельствует ее резко скакнувшее в гору материальное благополучие, то легальной. Нет… Что-то тут снова не вяжется. Не мог он так рисковать, похищая девчонок. Не мог. Или он был простым наводчиком, или…

– У него был сообщник, – подсказала Ася, снова вспомнив про Ивана.

– Скорее не сообщник, а хозяин, – поправила ее Саша, подумав о том же.

Они снова на какое-то время замолчали и заговорили уже на въезде в город. Первой начала Александра:

– Если это Ванька, то отпечатки на бутылке должны быть стопудово его.

– Да, – уныло согласилась Ася, сворачивая к заправке. – Не стал бы чужой человек рисковать белым днем. Тем более в выходной. Да и по ведрам помойным лазить не стал бы.

– Не стал. Только тут опять ничего не сходится. Леньку, например, он мог шарахнуть по голове. Причем сделал бы это с великим удовольствием. Но вот похищать его… – эхом отозвалась Саша и снова посмотрела в Асину сторону странным немигающим взглядом. – А Лиду он тогда зачем обхаживал? И прятал ее от Ленькиных похитителей? Получается, что Ванькины интересы и интересы похитителей не совпадают. Так, что ли?

– Не знаю. Ты не требуй от меня слишком многого, Шура! – Ася притормозила у заправочной колонки и, выбравшись из машины, в сердцах хлопнула дверцей.

Из здания заправочной станции она вернулась минут через десять… в слезах. Ничего не объясняя Александре, вырулила с заправки. Проехала метров сто. Тут же, без лишних слов, съехала к обочине и, уронив голову на руль, разрыдалась теперь уже в голос.

– Ты чего, Асенька? Ну, чего ты? – изумилась Саша. Утешать особо она не умела, поэтому все, на что хватило у нее ума, так это зареветь вместе с подругой в один голос, причитая при этом: – Что случилось-то? Ты позвонила кому-то, так?

– Та-ак… – простонала Ася, выдернула из бардачка салфетку и громко высморкалась. – Лучше бы я этого не делала!

– Кому звонила-то? – Саша, последовав ее примеру, тоже выудила салфетку и осторожно промокнула кожу под глазами. – Леньке или Ваньке? Или обоим сразу?

Ася отчаянно закивала, вздрагивая всем телом.

– И что?

– А ничего! Леньку истязают. Он стонет так, что… волосы дыбом встают. А Ванька, ирод, даже не хочет разговаривать со мной о Лидии. Даже не выслушав, послал к черту. Единственное, что мне удалось узнать, так это то, что она все еще жива. И то слава богу!

Спроси сейчас Асю кто-нибудь, в какой связи ее обнадеживал данный факт, она бы затруднилась ответить. С одной стороны, условия обмена оставались в силе: пока девушка жила, жил и ее Ленька. А с другой стороны, Лиду ей тоже было жалко. Умирать в таком возрасте…

– Заорал на меня, как ненормальный. Назвал законченной дурой и бросил трубку, – пискнула она и посмотрела на Сашу глазами больной собаки. – Что делать, Сашка? Что же делать?! Ум за разум заходит, как представлю, что они могут сделать с Ленечкой!

– С Ленечкой… – передразнила Сашка, фыркнула презрительно и снова посмотрела долго и загадочно. – А Ваньке ты про наше крохотное расследование не проболталась?

– Да нет… Особо ничего не сказала… – промямлила Ася и виновато шмыгнула носом. – Просто…

– Что?! – заорала на нее страшным голосом подруга. – Что ты ему сказала?!

– Да ничего особенного, – принялась Ася оправдываться. – Просто сказала, что у этой девушки была сестра и что она пропала. И что все дело может быть именно в ней. И еще…

– Что еще? – Сашка смотрела на нее уже как на умалишенную. – Про Хаустова рассказала?

– Нет, что ты! Я сказала ему, что знаю, что он любит эту Лиду и что ты видела его именно с ней в кафе, чему есть вещественное доказательство.

– Та-ак… И как он отреагировал? – Сашка снова весьма загадочно померцала глазами. – Не послал тебя?

– Вот как раз именно в этом месте он меня и послал. Только мне стоило сказать, что он должен меня понять, потому что тоже любит, как он сразу меня обматерил и бросил трубку. Что будем делать? У меня вообще такое ощущение, Саш, что я вернулась туда, откуда начала отсчет. Когда я думала, что все дело в любовной интрижке, все казалось много проще. А теперь…

– А теперь, когда к делу приплелись факты исчезновения периферийных красоток, ничего стало не понятно. Знаешь, что я думаю? – Тут Саша потянулась к Асе, пригладила ей волосы, выхватив из ее рук салфетку, осторожно протерла ей лицо, поцеловала ее в висок и потребовала: – Заводи машину!

– И куда мы теперь? – Ася послушно повернула ключ в замке зажигания.

– Едем к Андрею. Думаю, что экспертизу он уже сделал, это раз.

– А два?

– А два – попросим его о помощи, черт возьми! Он что же, думает, что из-за одних пальчиков я стану с ним ужинать? Пускай отрабатывает свидание со мной по полной программе, раз он отличник боевой и физической подготовки. – Сашка потрепала подругу по плечу и уже более оптимистично закончила: – Мы с этого Андрюши сотню шкур спустим, прежде чем до тела допустим. Так-то, милая. Красота – великая сила!

Глава 6

Андрея на месте не оказалось. Уехал со следственной бригадой на место преступления. Именно так пояснил им молодой сержант, догадливо улыбнувшийся Александре сквозь стекло дежурной части. Пришлось оставлять ему сообщение с указанием координат обеих подруг и отправляться по домам.

– Будем ждать, – вздохнула Александра, целуя Аську в щеку, останавливаясь около своей ужасной розовой двери. – Если какие новости появятся, то сразу звоним друг другу.

Ждать пришлось до глубокой ночи. Ася вся измаялась от бездеятельности. То принималась за уборку, обнаружив слой пыли на мебели. То кидалась в кухню с намерением приготовить что-нибудь необычное к возможному возвращению супруга. То принималась плакать, обессиленно опускаясь на стул в кухне и бездумно тиская в руках кухонное полотенце. Потом ей вдруг вздумалось подкрасить волосы, и она битый час носилась от зеркала в ванной к телефону, боясь пропустить Сашкин звонок. Цвет волос приятно порадовал персиковым перламутром. Ася приняла душ, высушила волосы феном и снова встала к зеркалу, придирчиво разглядывая себя.

Если верить тому мужику из Вихрепаевки, то она обладает какой-то неброской, скрытой от несведущего глаза красотой. В чем же она, интересно, заключается? Волосы у нее, правда, густые и слегка вьющиеся, но это всегда только добавляло Асе проблем. То они торчали в разные стороны, когда им надлежало ниспадать мягкими локонами. То закручивались спиралью, когда хотелось обратного. В детстве она всегда спасалась тем, что заплетала их в тугую косу. Потом косу она состригла.

Глаза… Глаза самые обычные, заурядного голубого цвета. Средней длины ресницы и брови не крутой дугой. Нос не подвел, но и не придавал никакого шарма. Овал лица обыкновенный и рот среднестатистический.

Нет, чтобы разглядеть в ней красавицу, думала Ася, нужно ну очень напрячься. Был, правда, еще у нее немаленький рост. И ноги не кривые. Да, и еще бюст третьего размера. Но всем этим она либо не умела пользоваться, либо тщательно скрывала, потому что ну не толпились около нее мужики, и все. И руку с сердцем Леонид предложил ей, будучи чуть ли не первым и единственным претендентом.

Ася похлопала себя слегка по бледным щекам, пытаясь вернуть им хотя бы приемлемый цвет, но только все испортила. Лицо тут же пошло неровными красными пятнами, совсем не крася ее, а как раз наоборот. И надо же было именно в эту минуту раздасться звонку в дверь!

Сердито отпрыгнув от зеркала, словно пойманная с поличным на чем-то недостойном, Ася пошла открывать. В глазок ей кривлялась Сашка, а рядом с ней, возвышаясь почти на голову, стоял Андрей.

– Добрый вечер, – мягким тенором поприветствовал криминалист и, приложившись к Асиной руке, начал стаскивать с себя плащ. – Вы ведь не против, если мы у вас тут расположимся?

– Без проблем, – пробормотала Ася, находя Андрея очень привлекательным молодым человеком, на котором Сашка уж точно могла бы притормозить свое внимание. – Проходите. Ужинать будем?

– Вы знаете… – он застенчиво замялся. – Пожалуй, ужинать будем. Мне вашу записку передали, когда я уже собирался домой ехать.

– А дома у нас кто? – голосом заправской свахи поинтересовалась Ася. И тут же получила ощутимый удар между лопаток.

– А дома у нас кот. – Андрей сразу все понял и приобнял Александру. – Который год прошу Шурочку там поселиться, чтобы было кому за ним присматривать. Не хочет!

Подруги прошли в кухню и, пока Андрей мыл руки в ванной, принялись накрывать на стол.

– Это что – плов? – обрадованно воскликнула Александра, влезая под крышку чугунного казана. – Аська, я тебя обожаю!

– Это ты плов мой обожаешь, а не меня. – Ася взяла в руки большую деревянную ложку и начала накладывать плов в глубокие тарелки с восточным орнаментом. – Он что-нибудь сказал тебе? Он успел сличить отпечатки?

– Не знаю. Не было времени поговорить. Он пришел, я его за шиворот и к тебе. – Александра грациозно опустилась на стул, выставив напоказ красивейшие ноги, обтянутые тонкими домашними брюками. – Сейчас будем допрашивать…

Показания Андрей начал давать, лишь опорожнив две тарелки плова. Сыто улыбнулся подругам, глотнул из высокого бокала красного вина и лишь тогда благосклонно произнес:

– Ну, давайте, спрашивайте.

– Ты сличил отпечатки? – вступила первой Александра. Дождалась утвердительного кивка и спросила: – И что?

– Идентичны. – Андрей вышел на минуту в коридор и вскоре вернулся с Асиным мобильником. – На телефоне, правда, еще чьи-то отпечатки имеются. По моим подозрениям, принадлежат женщине.

– Это мои, – бесцветно вставила Ася, сразу похолодев душой от того, что на бутылке оказались все же Ванькины отпечатки. – Мобильник мой. Мы дали его потому, что тот человек брал его в руки.

– Да, я понял. Так вот, на горлышке бутылки и на телефоне имеется по отпечатку большого пальца, принадлежащего одному и тому же человеку.

– А остальные пальцы? Они что, отсутствуют? – Сашка виновато поглядывала на разнесчастную Асю, словно это она, а не Ванька ударила ее Леньку по голове.

– Там как-то нечетко все видно. Может, затирал кто, а может, горлышко соприкасалось с чем-то, и отпечатки смазались. – Андрей пожал плечами. – А что хоть за история? В твою ересь, Шурочка, о злобном соседе я не верю ни минуты. Что-то серьезное? Я смотрю, твоя подруга совсем расклеилась.

– Просто подруга уже не знает, что и думать, – проговорила Ася сквозь слезы, которыми вновь оказались полны ее глаза. – Все так нелогично, так неправильно, что, даже сильно напрягаясь, нельзя сочинить правдоподобную историю.

– Расскажем? – Александра бросила на Асю вороватый взгляд. – Как считаешь?

Ася помнила, конечно, о том, что обещанный Андрею ужин считался Александрой слишком шикарным вознаграждением за оказанную им услугу. И что он должен был непременно помочь им как-то еще, прежде чем подруга решится идти с ним на романтическое свидание. Но сейчас дело было не в этом. Сейчас она вдруг прониклась к Андрею невольной симпатией и доверием. То ли отчаяние ее было на пределе, то ли Андрей казался ей очень порядочным и симпатичным молодым человеком, но Ася взяла и рассказала, опуская некоторые детали, ему все о том, что произошло с ней и с близкими ей людьми за последние несколько дней.

– Та-ак! – с явной угрозой и неудовольствием протянул криминалист, опираясь локтями в стол и переводя взгляд с Александры на Асю и обратно. – Ну, вы даете, блин! С ума сошли или как?

– А чё такого-то? – Сашка вынырнула коленками из-под стола и вроде незаметно коснулась ими коленей Андрея. – Что мы, по-твоему, должны были делать? Пойти в милицию?

– Хотя бы!

– Ага… Ну, пришли бы. И что? Здрасте, у нас мужа по голове шарахнул сводный брат из-за того, что тот трахал его девчонку. Так?

– Ну… я не знаю… – Андрея нетрудно было смутить, покраснеть он сумел, как подросток.

– Вот, вот! И мы не знали, что делать. Потому и пришли за помощью к тебе. Зря, как думаешь, пришли? – Сашка капризно изогнула губы, сделавшись на редкость привлекательной и милой.

Ася чуть вслух не поинтересовалась у подруги, как это ей удается так мастерски гримасничать. Она вон сколько в зеркало ни таращилась, ничего такого в себе так и не сумела разглядеть. А Сашке стоит только бровью повести или просто улыбнуться, так тут же налицо новый оттенок ее красоты проявляется.

Тяжело вздохнув, Ася выбралась из-за стола и принялась мыть посуду. Пока Сашка не испробует на криминалисте силу всех своих чар, пока Андрей не решит, что ему со всем этим делать в конечном итоге, общаться ей с ними рядом нечего. Можно занять себя мытьем посуды, к примеру, и немного поразмыслить.

Ася снова вздохнула… Итак, отпечатки на бутылке все же принадлежат Ваньке. Значит, это он! Сначала ударил девушку, а некоторое время спустя Леньку. Над Лидой он, видимо, сжалился и решил, что умирать ей вроде как рано. Он определил Асю в больницу к Виталику и даже собирается сделать из нее сиделку. Но потом что-то пошло не так. Он заметался, занервничал, начал предъявлять противоречивые требования. То в сиделки Асю определял, то вдруг едва не за шиворот вытащил из палаты, где лежала Лида. Может быть, Ленька как-то проявил себя? Может, начал ему угрожать, не застав Лиду дома? Времени у него было предостаточно, пока они с Ванькой прохлаждались на даче. Зашел, значит, Ленька в Лидину квартиру, а там лужа крови за диваном и следы пожарища. Он испугался? Еще как! И если предположить, что ему было известно о знакомстве Лиды с иродом, он мог позвонить Ваньке и начать угрожать ему или шантажировать. Неприятно признавать, но и правда мог, с легкостью. Ванька, не откладывая дела в долгий ящик, едет к ним домой. Застает Леньку одного и бьет теперь уже его по голове, чтобы тот ненароком не выдал его Асе.

Ну, что сказать… Все вроде бы логично… кабы не Ленькины похитители. Эти злые ребята ну никак не хотели укладываться ни в один вариант. Заподозрить их в сговоре с Ванькой было нельзя, тот не выполнил их требования и поспешил девушку спрятать. Кто они тогда? Что им было нужно от Лиды? Да и нужна ли была конкретно Лида или что-то или кто-то еще?

Как ни странно, но ситуацию с похитителями очень быстро помог разъяснить Андрей. Недолго думая, он изрек следующее:

– Если похитители являются сутенерами этой девушки, тогда сразу все становится понятно.

– И что тебе понятно? – проворчала недовольно Александра, сильно увлекшаяся процессом соблазнения криминалиста и оттого не следившая за ходом разговора.

– Она могла быть должна им много денег. Могла знать что-то, о чем нельзя было проговориться. Вот и понадобилась, чтобы закрыть ей рот.

– То есть убить ее? – не сразу сообразила Ася, куда он клонит.

– Ну да. А как же еще бандиты заставляют молчать? Ваш брат…

– Сводный, – для чего-то вставила Александра и собственническим жестом поправила ему волосы.

– Пускай сводный… Так вот он, возможно, своей ревностью опередил бандитов.

– Чего же тогда они его не похитили, а накинулись на Леньку? – со слезой спросила Ася, снова подсаживаясь к столу и ущипнув Сашку за бедро, чтобы та вела себя приличнее и не приставала к Андрею так откровенно.

– Они могли о существовании у девушки постоянного воздыхателя просто не знать, – проговорил Андрей, не сводя глаз с рдеющего удовольствием Сашкиного лица. – Ваш муж где-то засветился, и вы, видимо, тоже. Вот на вас все и списали. То есть, я хочу сказать, исчезновение девушки списали именно на вас. По-моему, все логично. А ваш брат… сводный… это уже совсем другая лав-стори. Тут скорее бушевали шекспировские страсти, только и всего.

Ася заразилась его убеждением, но все равно ей нравилось далеко не все. Сашке, как ей показалось, тоже. Потому что она вдруг принялась морщить лоб, покусывать губы и мычать что-то нечленораздельное. Ее очередной мимический экзерсис, таки никак не сказавшийся на ее красоте, вдруг закончился самым неожиданным образом.

– Не верю в эту чепуху! – заявила Александра, неожиданно отодвигаясь от Андрея и укладывая руки на стол, как школьница. – Ванька, он, конечно, не идеален в плане контроля над своими эмоциями… Хотя тут тоже можно было бы поспорить. Но чтобы он так изувечил девушку из-за одной только ревности…

Андрей, обеспокоенный ее неожиданной холодностью, миролюбиво пробормотал:

– Ты можешь оказаться права, а можешь и нет. Давайте не станем делать никаких скоропалительных выводов. Хотя бы до тех пор, пока я не пробью номер той самой «восьмерки» цвета «баклажан» на возможную причастность ее хозяина к этим трагическим событиям. И еще постараюсь что-нибудь узнать о Родионе Хаустове. Номер «восьмерки», вы говорили, девять семь шесть? Я не ошибаюсь?

– Вроде так Ванька сказал. Но последняя цифра может быть восьмеркой. Было темно и…

– Я понял. Проверю. Идем, Шурочка? – Он поднялся из-за стола и, протянув Александре руку, выжидательно уставился на нее. – Идем!

Та думала долгих пять минут. По Асиным подозрениям, в душе подруги шла сейчас отчаянная борьба по подсчету голосов в пользу Андрея и против. Победил здравый смысл. Сашка выбралась из-за стола, со смиренным видом вложила свою изящную кисть с образцовым маникюром в широченную ладонь криминалиста и, не забыв поцеловать подругу на прощание, увела его к себе.

Ася снова осталась одна. Чего только она не предпринимала, чтобы забыться от усталости. И книжку пыталась читать, и телевизор смотреть, и даже, вытащив с антресолей старые прыгалки, принялась скакать по гостиной, накручивая счет своей выносливости. Ничего не выходило. Усталость провалилась в тартарары и скалилась оттуда, не давая Асе забыться спасительным сном.

Ася облачилась в пижаму и походила по квартире. Потом зачем-то взяла кассету с записью их с Ленькой свадьбы, сунула ее в видеомагнитофон и какое-то время смотрела. Но лишь расстроилась из-за ехидных ухмылок мачехи и Ваньки, очень умело выхваченных оператором в загсе, и кассету поменяла. Теперь это оказался голливудский триллер с таким замысловатым сюжетом и с такой массой действующих лиц, что Ася запуталась в них уже через десять минут просмотра.

Она все выключила и вошла к себе в спальню. Откинула одеяло и легла на кровать. И даже глаза зажмурила, пытаясь уговорить себя уснуть. Но вдруг широко их распахнула и уставилась в темноту.

Наконец-то она поняла, что ее тревожит. Нет, конечно же, она и без того была сильно встревожена. Даже раздавлена, если говорить точнее. Но на щемящее чувство неизвестности и страха за сегодняшний день успело наслоиться кое-что еще. Асе никак не удавалось понять, откуда и как оно появилось, это свербящее и не дающее покоя своей неопределенностью чувство. Но оно было и изводило ее, черти бы его побрали! В чем же тут дело? А дело было в том, что Александра явно что-то от нее скрывала! Ася несколько раз за день ловила себя на мысли, что подруга как-то не так реагирует на все выводы, сделанные в отношении Ваньки-ирода. Как-то смотрит не так, замолкает на полуслове… И Сашкино поведение за ужином – очередное тому подтверждение.

Ну-ка, ну-ка, подтолкнула Ася сама себя к пересмотру странных деталей. Ага, вот одна из них.

«Не верю!» – воскликнула Сашка, когда причастность Ваньки к двум покушениям уже ни у кого не вызывала сомнения.

Почему не верит? Что заставляет ее усомниться? Причина же должна быть! Почему она о ней умалчивает?

И еще… Ася мысленно вернулась почти к самому началу событий. Перед глазами возникла картинка в пропахшей дымом квартире Лиды. Когда Ванька вытаскивал Лиду из-за дивана за ноги, не очень-то он походил на возлюбленного, убитого горем от ее неверности.

А что, если… А что, если поменять их местами – Ваньку и Ленькиных похитителей? Что, если не похитители – сутенеры, а Ванька? Тогда же сразу все понятно становится! Он прячет девушку, чтобы она не проболталась и не досталась в руки этим людям, которые, возможно, любят ее и волнуются за нее. И может, даже уже и убить успел…

Нет! Нет, черт возьми! Она же знала его всю свою жизнь! У них с матерью денег столько, что отягощать себя криминальными связями с проститутками он не станет! Или станет?

И вот тогда Ася не выдержала и, скатившись кубарем с кровати, помчалась в прихожую. Прямо на пижаму натянув куртку и надев ботинки на голые ступни, Ася вышла из квартиры, заперла дверь и пошла вниз по лестнице.

Звонить по телефону было бесполезно, она это знала. Если у Сашки кто-то в гостях, телефон та отключает. А вот если позвонить в ее дверь, то откреститься от визита она уже не сможет. Да простит Асю бедный, изголодавшийся в ожидании Андрей, но дело не терпит отлагательства.

Сашка долго не открывала. Потом замки яростно загремели, и через минуту Александра возникла на пороге. Она была в бешенстве и почти голышом. Копна волос всклокочена. Шея и открытая часть груди в поту…

– Сашка, прости! – взмолилась Ася, поняв, что явилась как-то уж совсем не вовремя.

– Чего тебе?! – прорычала Александра, не давая ей переступить порог и яростно сдувая с глаз непослушную прядь. – Говори и проваливай!

– Ты что-то знаешь про Ивана! – без лишних вступлений накинулась на нее Ася. – Всякий раз, когда заходит разговор о нем, о его чувствах, ты делаешься вся такая… И потом, ты не веришь, что он из ревности эту девицу ударил. Что ты о нем знаешь? Он что, гей?

И вот тут Александра захохотала. Откинув назад голову, она дико заржала, сотрясаясь всем телом. В квартире напротив залязгали запоры, тут же громыхнула дверь, и в узкую щель высунулась испуганная физиономия Шуркиной соседки.

– Совсем озверела, шалашовка проклятая! – пролепетала та испуганно и снова с грохотом захлопнула дверь.

Сашкин смех оборвался внезапно, так ничего Асе и не объяснив.

– Ну, говори! – решила она быть настырной до конца. – Он голубой?

– Нет, – твердо ответила Сашка, и снова глаза ее подозрительно заискрились. – Он нормальный, Асенька. И…

Она хотела добавить что-то еще, но тут из глубин квартиры раздался недовольный тенор криминалиста Андрея. Брошенный на произвол судьбы мужчина начал проявлять беспокойство.

– Некогда мне, милая, – ласково обронила Сашка и, ступив на бетонный пол лестничной клетки голыми ногами, крепко обняла Асю. – Давай до завтра. Завтра я тебе все расскажу. Мы вместе поедем к Ваньке, и там в его присутствии я тебе все расскажу.

– А почему не сейчас? – Уходить назад к себе в квартиру ни с чем, когда до разгадки был всего один шаг, было очень мучительно. – Ну, Сашка!

– Завтра и в его присутствии, – повторила Сашка, снова нырнула за свой порог и начала притворять дверь. – Ступай домой, Асенька. Поздно уже…

– Ну, почему не сейчас? Почему завтра? – громко закричала она, налегая всем телом на дверь подруги, и тут же опасливо оглянулась на квартиру за спиной.

– Потому что я поклялась, дорогая. Все! Завтра и в его присутствии.

И Сашка закрыла дверь, очевидно, оценивая свой поступок как донельзя интригующий и волнительный. Но Ася лично ее в тот момент почти ненавидела. Она вернулась домой, заперла дверь на все имеющиеся запоры и, нырнув с головой под одеяло, яростно стиснула глаза.

Завтра так завтра! Теперь уж им от нее не откреститься. Завтра они оба ей все расскажут. И Сашка и Ванька. Уже завтра…

Но Ванька рассказать ей ничего не сумел. Потому что назавтра он самым неожиданным и непостижимым образом исчез.

Глава 7

Ася с трудом разомкнула глаза, разбуженная отчаянной трелью телефонного звонка. Причем звонил не мобильный, а стационарный телефон. Вспомнив о ночном обещании Александры, она кубарем скатилась с кровати и метнулась к трубке.

Звонила мачеха.

– Ася, доченька, – рассеянно позвала она ее, забыв поздороваться, – Ваня не у тебя?

– Ванька? У меня? С чего бы это?!

– Тут такое дело… Он… – Мачеха вполне отчетливо всхлипнула. – Он не ночевал дома!

Ася хмыкнула. Вот ведь дело какое – Ванечка не ночевал дома. Мамочка совсем забыла, что мальчик давно вырос из детских штанишек. И что остаться ночевать мог где угодно, хотя обычно и предпочитал возвращаться к себе. Правда, он всегда обставлял свое отсутствие телефонным звонком, но бывают же исключения из правил.

– Не бывает! – отрезала мачеха с недобрыми нотками в голосе, когда Ася высказала свои предположения. Тут же не преминула съязвить: – Это для тебя обычное дело – забыть позвонить отцу и справиться о его здоровье. Ваня так не мог поступить.

Ася совсем было хотела швырнуть трубку на аппарат, когда мачеха обронила:

– Что-то случилось! Я это чувствую, Асенька, детка! Я чувствую беду…

Заявление было более чем серьезным, чтобы можно было оставить его без внимания. К тому же, в свете последних событий, оно как нельзя лучше добавляло драматизма ситуации.

– С чего это сразу беда? – возмутилась Ася, а внутри у нее тут же все заледенело.

Куда, интересно, мог подеваться этот засранец? Чего ему дома не сиделось или на фирме своей мамаши под ее заботливым крылышком?

– А может быть, он в сиделках у пострадавшей девушки? – осторожно поинтересовалась Ася, не уверенная на все сто процентов, что мачеха посвящена в их общую с Ванькой проблему. Приезжать-то она приезжала в ту ночь к нему, но он мог ей всего и не рассказать.

– Нет! Девушка находится в реанимации в одной из солидных клиник, у моих знакомых. Находится под охраной. И в сиделках у нее специально обученный медицинский персонал, – с раздражением ответила мачеха.

– И все же… Вдруг ей сделалось хуже или, наоборот, лучше, и он подле нее…

– Не мели чепухи, Ася! – разозлилась та. – С чего это ему около нее сидеть? Нашла сестру родную!

«Подле меня он бы сидеть не стал, – с печалью констатировала Ася, благоразумно не озвучив свои мысли. – И проблемами моими не проникся, отказавшись спасать Леньку. А вот девица та явно чем-то его пленила».

Мачеха вздыхала и охала еще минут десять, задавая ей всякие наводящие вопросы, а потом вдруг попросила приехать.

– А куда приезжать? На фирму или…

Назвать домом квартиру мачехи и родного отца язык у Аси не поворачивался. Причем не поворачивался уже лет несколько. Да чего там душой кривить – с первого дня их совместного проживания и не поворачивался. Домом для нее была и оставалась та хрущевка, где они жили втроем: отец, мать и она ребенком. И не замечалось в ней ничего убогого. Ни протекающая крыша, ни капающие краны не раздражали. Ни вздувшиеся пузырями в промокших углах обои, ни обшарпанные полы. Все это мылось, переклеивалось год за годом, старательно приводилось в порядок и содержалось в чистоте матерью, пока отец приумножал свой научный потенциал. И пахло в их доме не дорогой кожаной мебелью и натертым импортной мастикой паркетом, а жареными пончиками с курагой и яблоками, которые Ася хватала с тарелки, прибегая из школы. Она всякий раз забывала вымыть руки и ела, обжигаясь и жмурясь от удовольствия. А рядом всегда была мама. Добрая, милая, с мягкими теплыми руками, пахнущими ванилью и сдобой…

– Домой приезжай, – твердо закончила за Асю начатую фразу мачеха и догадливо хмыкнула. – И когда ты только повзрослеешь? Драть тебя, наверное, надо было в детстве, а у меня все руки не доходили.

Ася хотела возмутиться последнему заявлению, но мачеха бросила трубку, оставив ее наедине с нерастраченной злобой. Выплеснуть ее удалось на подругу, которая решила, кажется, проспать до обеда, совсем позабыв о данном ночью обещании.

– Быстро вставай! – скомандовала Ася, вваливаясь в ее квартиру и тесня Сашку к кухне. – Я тебе пока кофе сварю, а ты давай приводи себя в порядок.

– Чего расшумелась-то? – Александра широко зевнула и по-кошачьи выгнулась, обнажая идеальный отретушированный в солярии пупок. – Знаешь, во сколько я уснула? Этот отличник боевой и физической подготовки оказался таким неутомимым…

– Вот и выходи за него замуж! – брякнула Ася, стягивая с себя куртку и заворачивая рукава свитера, подаренного мачехой. Она решила ехать к ней в гости именно в нем, что смахивало, конечно, на мелкий подхалимаж, но она надеялась, что той будет приятно.

– Чего это вдруг сразу замуж? – испугалась подруга, прошлепав мимо Аси к окну и широко распахивая форточку. – Что он тебе плохого-то сделал, что ты ему такую печальную судьбу уготовила?

Ася лишь улыбнулась такой вольной критике и принялась сгребать со стола следы ночного бдения подруги и ее криминалиста. Андрей, судя по тарелкам, отличником был во всем. С аппетитом у него явно не было проблем. Ася перемыла Сашкину посуду, расставила в сушке. Вымыла стол от пятен красного вина и, пройдя в комнату, села перед телевизором, ожидая, пока Сашка закончит с приготовлениями к выходу на улицу.

Копалась та долго. Сначала непрерывно шуршал душ. Потом гудел фен, потом зачем-то снова лилась вода. Хлопали двери, и слышалось недовольное ворчание подруги. Наконец, минут через сорок, подруга была готова и предстала перед Асей во всей красе. Сапоги на высоченном каблуке. Длинный плащ, не застегнутый на пуговицы, но стянутый поясом на тонкой талии. И какая-то немыслимая косынка, перехватившая волосы у основания.

– Как я? – спросила Сашка и продефилировала мимо Аси с высоко поднятой головой.

– Супер, чего уж… – с кислой улыбкой подтвердила Ася. – Не то что я, мышь серая.

– Не мели чепухи, а лучше скажи, что за причина такой спешки? – Подруги вышли из квартиры и, заперев дверь, пошли вниз по лестнице. – Ванька предупрежден о нашем визите?

– Нет. – Ася снова окинула Сашку критическим взглядом. – Понятно теперь, для кого ты так старалась, собираясь целый час.

– Очень нужно ему, как я выгляжу, – с неожиданно горестной ноткой парировала Александра, подходя к «жигуленку» подруги. – Он и заметит-то меня едва, когда мы войдем.

Ася не стала ничего ей рассказывать про звонок мачехи. Кто знает, что могло произойти за то время, пока Сашка собиралась. Ванька мог объявиться сотню раз и сидеть сейчас у мамули в гостях, попивая чай с любимыми пирожными. Поэтому она оставила без комментариев очередное критическое замечание подруги и, вырулив со двора, взяла курс на микрорайон, в котором обитал ее отец со своей женой.

Если Александра и была удивлена, когда они въехали на охраняемую территорию двора Асиной мачехи, то комментировать это никак не стала. Молча хмыкнула в лицо подозрительному охраннику, так же молча процокала каблуками по вылизанному асфальту двора. Вошла в подъезд и, лишь остановившись у двери в апартаменты, завистливо прищелкнула языком:

– Живут же некоторые!

– Это что! – фыркнула Ася. – Ты дом загородный не видела! Вот куда баснословные средства вложены. А кому все это надо, спрашивается?

Мачеха распахнула дверь, стоило Асе тронуть кнопку звонка. Выглядела она паршиво. Дело, по всей видимости, и впрямь было дрянь, раз она так расклеилась. За десять с лишним лет Ася не могла припомнить случая, чтобы мачеха могла позволить себе блуждать по дому в шерстяных носках и махровом халате с выглядывающей из-под его подола ночной сорочкой.

– Проходите, девочки, – обронила она, совсем не удивившись тому, что Ася не одна, а в сопровождении Александры. – Здравствуй, Сашенька. Прекрасно выглядишь…

Сашка кисло улыбнулась ее комплименту и поспешила стянуть с ног сапоги. Невзирая на вполне ощутимый дух беды, шаркающий по квартире следом за мачехой, паркет блестел по-прежнему.

Подруги прошли в огромную гостиную и расселись в неудобных громоздких кожаных креслах. Ася вопросительно уставилась на мачеху, Сашка все еще ничего не понимала. Она крутила головой по сторонам в надежде увидеть ухмыляющегося Ваньку, воровато выглядывающего из комнаты родителей или из маминого будуара, примыкающего к спальне. Ваньки нигде не было видно. И тогда она решилась на вопрос, тем более что паузу, судя по всему, никто нарушать не собирался – Ася во все глаза таращилась на мачеху, а та бродила по гостиной и время от времени прикладывала к глазам носовой платочек размером со спичечную коробку.

– Иван скоро будет? – брякнула Александра, не поняв, с чего это и подруга, и ее мачеха сразу вздрогнули и с немым укором на нее воззрились. – А чё я такого спросила? Мы же, Ась, с тобой еще с вечера собирались к нему! Собирались?

– Ну да, вроде… – неуверенно промямлила Ася, делая ей страшные глаза. Зря она все же не посвятила подругу в проблему, невесть откуда свалившуюся на них на всех. – Только…

– Ваня пропал! – исторгла мачеха новость вместе с отчаянным всхлипом. – Он пропал, девочки! Я чувствую, что-то случилось! Он в беде…

И она разрыдалась. Разрыдалась неумело и горестно, совсем не зная, как управлять рвущимися из горла воплями.

– Он позвонил вчера утром… – выдавила она сквозь слезы, – что-то такое говорил насчет того, что он, кажется, все понял…

– О чем? – одновременно выпалили подруги.

– Как о чем? – Мачеха перевела с одной на другую изумленный взгляд. – Обо всей этой жуткой истории, в которую нас всех вовлек твой муж!

Хорошенькое дельце!

Ася еле сдержалась, чтобы не подскочить с кресла и не наорать на нее, не наговорить ей прямо сейчас целую кучу гадостей.

Вот, оказывается, в ком все дело! Это Ленька ее виноват! Не Ванька со своей неуемной ревностью или алчностью (с чем именно, еще разбираться и разбираться), а Ленька! Ее простофиля-муженек, который из-за своих скотских привычек получил по башке, который был к тому же похищен и теперь страдает в застенках у похитителей, где его мучают и пытают! Вот кто виновник всех бед! А она-то, господи, что подумала, да еще какое-то дурацкое расследование затеяла, пытаясь найти единственно верный путь к спасению мужа. Ходила по квартирам, почтам, ездила по деревням, лезла в глаза криминалистам, толкала в их объятия свою лучшую подругу… А всего-то и делов было: спросить свою дорогую мачеху, у которой, оказывается, и ответ готов: виновник Ленька!

Все это огненной бурей пронеслось в Асиной голове, и кто знает, если бы не Сашкин умоляющий взгляд, она бы точно озвучила самые злобные и нехорошие свои мысли в адрес Ваньки-ирода и его необыкновенной мамочки.

А Сашка ее именно умоляла! Она запросто могла сейчас двигать на конкурс мимов. И заняла бы там первое место в номинации «я тебя умоляю». Ася сдалась ее немым мольбам и, скрипнув зубами, промолчала.

– Он собирался ехать куда-то, – продолжала плакать ее мачеха, совсем не заботясь о своем внешнем виде. – Отец его предостерегал, предлагал помощь…

Асю снова укололо горькой обидой.

Вот, значит, как! Ваньке, стало быть, все: и любовь, и доверие, и помощь. А ей? Ей-то что? Одни упреки и непонимание! Даже отец! – отец! – который должен был в первую очередь броситься ей на помощь и поддержать, не сделал ничего. А ведь все, как оказалось, все буквально были в курсе ее проблем. За что же такая нелюбовь? Только за то, что она оказалась непокорной дочерью? Не пошла по пути, который хотелось им ей вымостить, а выбрала свой собственный, пусть и тернистый? За это? Или истина, что мужчина любит детей любимой женщины, верна, как никогда, в данном конкретном случае?

– Он должен был вернуться вечером. Мы с отцом ждали его к ужину. А он… он не приехал! – Мачеха снова зарыдала, с трудом выговаривая слова сквозь слезы. – И не позвонил! Мобильный его вне зоны обслуживания. Отец обзвонил все посты, все больницы и морги… Мы всю ночь не спали… А все из-за этого мерзавца! Все из-за него! Как ты могла поступить так со всеми нами? Как ты могла, Асенька?

И вот тут уж Ася не выдержала. Даже Сашкины ужимки перестали на нее действовать. Ася все же подскочила с кресла и, подойдя почти вплотную к мачехе, со злобным присвистом на всякий случай поинтересовалась:

– Значит, это все-таки я виновата? Я ничего не перепутала? Я виновата в том, что ваш Ванька влез в какое-то дерьмо?

– Не нужно выражаться, девочка моя, – отшатнулась от нее мачеха, и даже выглядеть ей при этом удалось весьма напуганной.

– Значит, я виновата? Виновата в том, что Ванька влюбился, виновата?

– Никто тебя не обвиняет, но ты могла бы…

– Ни черта я не могла! Я узнала об этом лишь на прошлой неделе! – Ася с силой выдернула свою руку, которой завладела Сашка и отчаянно тянула за нее, пытаясь снова усадить в кресло. – Я вообще не обязана знать всех его дурочек, понятно?! И совсем я не знала, что мой муж и мой сводный брат таскаются к одной девке! Разве в этом я виновата? Да, наверное, во мне что-то не так, раз они оба предпочли одну и ту же. Но разве в том моя вина? И Ванька… Кто мог знать, что он так ревнив, раз за измену избил свою девушку до полусмерти?

– Аська, что ты мелешь! Заткнись немедленно! – взмолилась Александра и, встав, обхватила ее за плечи. – Я прошу тебя, замолчи сейчас же!

– Черта с два я буду молчать! Ленька им, видишь ли, мой помешал! Он у них, как гвоздь в заднице! А все потому, что дорогу их Ванечке перешел. Так, что ли? – Ася нависла над мачехой и грозно переспросила: – Так? Из-за этого весь сыр-бор? Из-за того, что он перешел Ваньке дорогу?

– Так, – тихо обронила мачеха, снова отшатнувшись от нее и прикрывая крохотным платочком вздувшиеся от слез веки. – Он и в самом деле перешел ему дорогу, но только не там, где ты думаешь.

– Я все правильно думаю! – отрезала Ася и вняла наконец мольбам подруги, уронив себя в кресло и закрыв лицо руками.

Она не видела, как догадливо переглянулись между собой мачеха и Сашка. Как вторая вопросительно дернула подбородком, а первая обескураженно развела руками. Потом обе устремили на Асю полный жалости взгляд и одновременно тяжело вздохнули.

В комнате воцарилась тишина, нарушаемая лишь легким поскрипыванием кожаных кресел и едва уловимыми шагами мачехи. Потом тишину разрезал телефонный звонок, и мачеха сорвалась в холл, с надеждой выдохнув в трубку:

– Ваня?.. – а затем заговорив другим, потухшим голосом: – Нет, не звонил… Не знаю… Милый, я уже ничего не знаю! Да, она здесь. Я не могу! Не требуй от меня…

Ася подняла голову и настороженно прислушалась. Видимо, звонил ее отец. Печалился о пропавшем пасынке – мальчик в беде! Про девочку хоть вспомнил походя, и то слава богу…

– Ася, – тихо позвала ее мачеха, положив трубку и вернувшись в гостиную. – Я должна тебе что-то сказать. Я понимаю, что, наверное, не имею права… Но отец настаивает!

– Что еще? – грубо оборвала ее неуверенную речь Ася и злобно уставилась на сгорбившуюся от горя женщину, которую так и не научилась любить. – В чем еще вы хотите меня уличить? Какая еще за мной вина числится?

Мачеха всплеснула руками и зло рассмеялась сквозь слезы, снова брызнувшие из ее глаз.

– Господи, ну почему? Почему из всех девушек на земле он выбрал именно тебя? – почти прокричала она, глядя на Асю чуть ли не с ненавистью. – Я говорю банальности, я знаю! Их наверняка говорила не одна мать, имеющая сына! И наверняка не находила ответа, так же, как и я… Почему он полюбил именно тебя?! Почему не Сашеньку, не любую другую девушку, а именно тебя, Ася?

– Может быть, он и сам этого так и не понял до конца, – неуверенно ответила Ася, поразившись силе горечи, с которой мачеха выстреливала в нее вопросами. – Ленечка, он…

И тут сорвалась со своего места Александра. Она пружиной подскочила с кресла, подлетела к ней и, с силой ухватив ее лицо ладонями, заставила смотреть на себя.

– При чем тут твой гребаный Ленечка, Аська?! При чем тут он, если разговор о Ваньке! – Ася попыталась вывернуться, но Сашка не отпустила, впившись в ее виски длинными тонкими пальцами. – Ты совсем дура, да? Ты так ничего и не поняла за столько лет, да? Все кругом поняли уже давно! Все! И отец твой, и мачеха, и даже я. Только ты осталась непосвященной, так, что ли? Ты не поняла до сих пор, что он любит тебя…

– К-кто любит? – Ася испуганно вжалась в кресло.

– Да Ванька же, идиотка! – заорала на нее Сашка, оглянувшись на его мать и улыбнувшись ей преданно и виновато. – Он, и только он тебя любил, любит и будет любить вечно. И кривую, и косую, и в мозолях, и в соплях. Что только они ни делали… Как ни пытались… Ничего не вышло. Ни у кого ничего не вышло, даже у меня. Ты думаешь, почему у нас до загса дело не дошло?

– Из-за меня? – теперь пришел Асин черед пугаться. – А-а, Сашка, ну как же так…

– А вот так! – рявкнула ей Сашка прямо в лицо. Потом с яростью поцеловала в лоб и, вернувшись в свое кресло, разревелась. – Не видит она! Ты только Леньку своего и могла видеть, а как Ванька мучился… Я старалась…

Тут Сашка с мольбой во взгляде повернулась к Ванькиной матери:

– Видит бог, я старалась. А он… Он во сне ее имя шептал, представляете?! Как я могла после этого, я же люблю ее, дурочку! И я отошла в сторону, хотя мне тяжело было это сделать. А потом увидела его с той курицей в кафе и взбесилась. – Александра снова повернулась к подруге. – Понимаешь, тебя я ему простить могла. Даже более того – желала вашего общего счастья, все ждала с замиранием сердца, когда ты наконец решишься бросить своего Бандераса. А вот другую женщину… нет уж, извините! Я и бесилась, и в подъезде ему сцену устроила. Он понял, что я имела в виду, и так посмотрел на меня, что я догадалась: ничего не изменилось, он любит тебя по-прежнему. А эта девица… тут что-то другое. Вот я и сомневалась в его вине. Аська, ты меня слушаешь или нет?

Ася слушала ее и не слушала. Она не могла поверить… Нет, не так: поверить в это было чудовищно, невероятно и удивительно болезненно. Как Ванька мог ее полюбить? Ведь он ее брат, пускай и сводный! Какое он имел право? Да никакого! Он не имел права в нее влюбляться, жалеть ее, заботиться о ней и всякий раз сочувствовать и защищать. Он же… он же, по сути, был единственно родным ей человеком в этой дурацкой семье. Зачем же так-то?

– Инцест просто какой-то, – проговорила Ася после паузы. – Это так… так неприятно…

– Не мели чепухи! – возмутилась Сашка и с силой тряхнула ее, заставив подняться. – Вы с ним чужие люди! Совершенно чужие по крови!

– Роднее его для меня нет и не было никого. Только мама… – вяло возразила ей Ася, утыкаясь лбом в ее плечо. – Но, Сашка… как же так?! Так же не должно быть! Почему вы это допустили?

– Кого он спрашивал, – хрипло воскликнула мачеха. – Мы пытались! Пытались, когда поняли, что с ним происходит что-то неладное. Но все было бесполезно. Он точно с ума сошел. Носился с идеей женитьбы на тебе, как… Одним словом, это была его самая светлая мечта, которой не суждено было сбыться. И тут ты со своим Леонидом! Можешь представить его чувства?

– Нет, – честно ответила Ася и замотала головой. – Я ничего не понимаю! Он же никогда… никогда не давал мне понять или как-то… Я только и слышала: чучело да чучело… Ругался все время на меня, наставлял… Разве я могла подумать, что он… что он так страдает…

Господи! Только сейчас до нее начал доходить смысл того, что она узнала.

Ему же было больно! А она… Она с горящими от счастья глазами рассказывала Ваньке о том, как любит Ленечку. Какой он хороший, ласковый, как умеет хорошо целоваться. Какую блузку посоветовал ей купить, как подкрасить глаза, что он любит на завтрак и ужин… Советовалась с Ванькой, что лучше подарить Ленечке ко дню рождения или к двадцать третьему февраля…

Какая же она была дура! Слепая бесчувственная дура! Ванька скрипел зубами и молчал. Все, на что его хватало, это криво ухмыляться и критиковать ее и привычки ее рафинированного мужа. Она не видела в этом ничего особенного, считая, что он просто вредничает. А все оказалось много хуже, много сложнее. Господи, как же страшна голая правда! Голая – не прикрытая вежливостью, желанием оградить от боли – правда. Как она беспощадна, как жестока к тем, на кого обращена…

– Что мне теперь со всем этим делать, а, Сашка? – Ася потерянно уронила руки. – Что?! Как я буду говорить с ним, смотреть на него и знать, что… что он видит во мне прежде всего женщину, а не сестру… Господи! Я же иногда при нем в трусах носилась по квартире и в лифчике! Считала, что в этом нет ничего такого. Да он и не циклился никогда. Да и не смотрел в мою сторону. Чучело, я и есть чучело…

Тут она вдруг вспомнила то утро, когда ночевала у Ваньки, и внезапно покраснела. Он забылся тогда всего лишь на мгновение, почуяв ее тело рядом с собой. Было ли то сном или явью? А может быть, внезапным прорывом долго сдерживаемых чувств, которые он устал контролировать? Он разозлился тогда на нее. Или на себя…

– Это все очень сложно, девочка моя! – обронила мачеха, обнимая ее со спины и прижимаясь к ней. – Тебе сложно, нам всем сложно, Ване сложно. Ему-то, пожалуй, сложнее всех. А тут еще и это… Он когда услышал о том, что Леонид обманывает тебя… Я еле удержала его от глупостей. Он готов был убить его.

Теперь понятно, почему он не отдал девицу Ленькиным похитителям, горько подумалось Асе. И дело тут, возможно, не столько в девушке Лиде, сколько в Леньке. Он хотел отомстить ему и отомстил. Только где же он сам-то сейчас?

– Куда он собирался ехать? – оборвала невеселый ход своих мыслей Ася и выбралась из тесных объятий мачехи и подруги. – Надо же что-то делать. И эта девушка… Как ее состояние?

– Стабильное, – отозвалась мачеха, присаживаясь на краешек кресла, где до этого сидела Ася. Глаза ее снова налились слезами. – Она выживет. Она молодая и здоровая девица.

– Деревенской закваски, – поддакнула Сашка, снова возвращаясь на свое место в кресло. – У нее еще сестра есть младшая.

– Да? Может быть. – Мачеха равнодушно пожала плечами, уставясь в пол пустыми глазами. – Ваня не говорил мне об этом ничего. Все, что мне известно, так это то, что кто-то искалечил ее, потом напал на твоего мужа, а следом его похитили. Похитители требовали отдать им эту девушку в обмен на твоего супруга, Асенька. Ваня не согласился.

– Я думала, что… – начала было Ася, но Сашка ее перебила.

– Она думала, что Ванька от большой любви не отдает эту Лидку. Что сначала он с ней встречался, а потом из ревности покалечил. Потом испугался и решил спасать любимую.

– Господи! Какой вздор! – воскликнула с чувством Ванькина мать и впервые за время их визита посмотрела на них строго и серьезно. – Вы сами-то хоть понимаете теперь, какой это вздор?! Чтобы мой сын в порыве ревности кого-то покалечил… Тогда ему давно следовало бы убить твоего супруга, Ася, или тебя, я не знаю… Сашенька, ты-то хоть скажи!

– Я и говорила! Говорила ей, что не верю, – принялась оправдываться Александра, молитвенно прижимая к высокой груди точеные ладошки. – Говорила, что Ванька не может совершить столько глупостей из-за сомнительного чувства. Я, даже невзирая на его поступки, все равно сомневалась.

– Какие поступки? – не поняла Ванькина мать, зябко ежась и с надеждой поглядывая на телефон.

– Ну… – Сашка бросила взгляд в сторону притихшей у окна Аси. – Они были в кафе, где я обычно пью кофе. Я сочла тогда, что он нарочно это сделал.

– Нарочно, – согласилась женщина. – Ему для чего-то нужно было, чтобы его заметили с этой девушкой. Он хотел дать понять, что знаком с девицей, к которой ходит вечерами муж Аси. Ему же было известно об этом.

– Ну вот! А вышло все наоборот. Из-за того, что он вытирал ей рот своим носовым платком, мы сочли, что это не просто знакомство. А потом все так наслоилось… Пойди разберись, кто есть кто…

– Ладно, – вдруг подала голос Ася. Оттолкнулась от подоконника и прошлась по просторной гостиной. Потом остановилась подле кресла, на котором в неудобной позе замерла ее мачеха, и с несвойственными ей прежде мягкими интонациями в голосе проговорила: – Сейчас, видимо, не время анализировать мотивы тех или иных поступков Вани. Сейчас важнее другое… Нам нужно спасать их обоих! А для этого нужно знать, где они. Боюсь, как бы не в одном и том же месте…

Александра слабо охнула и схватилась за сердце, пробормотав еле слышно:

– Как же я раньше-то…

– Знаете, я вот все думаю, – Ася замялась на мгновение, потом спросила: – Почему он был так добр к этой девушке, если знал, что она спит с женатым мужчиной?

– Да, почему? – эхом отозвалась Александра.

– Она славная девушка, – последовал незатейливый ответ. Заметив на лицах подруг тень неверия, женщина поспешила пояснить: – Так мне, во всяком случае, говорил Ваня. Славная, запутавшаяся девушка, только и всего.

Поверить в такое было практически невозможно. Внутри у Аси мгновенно поднялась волна протеста. И возразить ей очень хотелось, и привести тысячу доводов, свидетельствующих не в пользу Лиды. Но, посмотрев в измученное лицо своей мачехи, она лишь вздохнула, оставив все слова на потом. Ни к чему ее сейчас тиранить еще и глупыми возражениями. Ну чего Ася добьется, начав опротестовывать Ванькины убеждения в праведности спасенной им девушки? Ничего! Только добавит ей лишних морщин. А она и так на себя сделалась не похожа. Где, скажите на милость, утонченная красота женщины элегантного возраста? Куда подевался шарм и неотразимая стремительность движений? Кто все это слизал, обнажив ее возраст?

Ванька… Во всем ведь виноват Ванька! Во всем буквально! И в слезах матери есть доля его вины. И в сегодняшнем совете, на котором Асе присутствовать было совсем необязательно. Может, и обязательно, но не очень хотелось. Ну, терялась она в обществе этой женщины. Терялась, не зная, как себя с ней вести, тем более после того случая, как ревела, уткнувшись ей в живот… И в Асином неудавшемся браке есть доля его вины. Знала бы она, что он любит ее нежно и беззаветно, разве стала бы искать утешения в объятиях незнакомцев? Она же, как все маленькие девочки, была восторженно влюблена в него, и горда им была, прогуливаясь с ним вечерами, и ревновала, когда он часами трепался по телефону со знакомыми девушками… Только было ей тогда лет двенадцать, может, чуть больше. И понимать она ничего тогда не понимала. Ни того, почему он дразнит ее чучелом и таскает за косы. Ни того, почему смотрит на нее подолгу, когда она волосы расчесывает перед зеркалом. Ни того даже, почему ее Ванечка сердится, когда одноклассник несет ей портфель до подъезда… Тогда не понимала, а потом стало некогда.

Подруги побыли в квартире у Асиной мачехи еще с полчаса. Ася ушла в кухню, размерами напоминающую танцевальный зал, сварила кофе и любимую мачехой овсянку. Нарезала колбасы, сыра. Уложила все это красиво на тарелки и позвала подругу.

– Ты это… позови ее позавтракать, – зашептала Ася умоляюще, когда Сашка с зареванным лицом ворвалась на кухню. – Я тут кое-что приготовила. Ей надо поесть. Просто на бабу-ягу стала похожа.

– Ладно. А ты молодец, – одобрила ее действия подруга и умчалась, предварительно звучно поцеловав в щеку. Что-то пробивало ее сегодня на нежность, не иначе в этом была заслуга криминалиста Андрея.

Они расселись за столом минуты три спустя, и тут снова зазвонил телефон.

Мачеха дернулась всем телом и попыталась встать со стула, но не смогла. Сил у нее, видимо, не осталось. Тогда она подняла на Асю умоляющий взгляд и попросила:

– Подойди, пожалуйста.

Звонил отец. Услышав голос дочери, он на мгновение запнулся, из чего было трудно угадать, рад он ее слышать или нет.

– Рад слышать тебя, дочь, – пробормотал отец смущенно, словно угадав ее мысли.

– Я тоже, пап, – пробормотала Ася сдавленным голосом, потому что горло внезапно засаднило.

Отец помолчал какое-то время, потом спросил:

– Вы как там, не ругаетесь?

– Нет, все в порядке. Позвать ее? – Она редко называла мачеху по имени-отчеству и никогда матерью, обходясь все больше местоимениями.

– Нет, не нужно… – Отец чего-то медлил, мялся и не решался о чем-то спросить ее или сообщить о чем-то.

Ася чувствовала это интуитивно, иначе не была бы его дочерью. Вот только чего он медлил? Догадываться было слишком страшно, поэтому Ася тоже молчала, тяжело дыша в трубку. Да и как можно было спросить, если в кухне сидела мачеха и ловила каждое ее слово. Ася это затылком ощущала. Можно сказать, видела, как та сидит, сжавшись, и напряженно смотрит на нее воспаленными от бессонной ночи и слез глазами. И ждет…

– Па, ты чего? – еле слышно позвала его Ася. – Ваня не звонил?

– Нет. – Отец ответил как-то неуверенно, и ей на миг показалось, что он всхлипывает. Но не мог же он в самом деле… Он же мужчина, он же должен быть сильным. Да он слабостью никогда и не отличался. – Как она?

Он тоже научился называть свою жену именно так – прибегая к местоимениям, когда разговаривал с дочерью. Словно боялся разворошить именем своей любимой женщины что-то запретное в Асиной ранимой душе.

– Нормально, – с облегчением выдохнула Ася, обернулась на мачеху и нервно дернула губами, пытаясь выдавить улыбку. – Мы завтракаем. Здесь Сашка.

– Завтракаете? – Отец удивился, потом как-то странно вздохнул, из-за чего Асе снова стало казаться, будто он плачет. – Ну, ну… Завтрак – это хорошо. Хотя время-то уже почти обеденное. Н-да… Завтракайте, дочь, я перезвоню.

Ему было что-то известно про Ваньку! Ася поняла это по мучительным паузам, которые отец стремился заполнить пустыми, ничего не значащими фразами. Точно, известно. Но он не сказал ей. Не сказал, боясь, что Ася как-то выдаст себя. Свой испуг, например, выдаст или потрясение. Выкрикнет что-нибудь неконтролируемое, и тогда его жена поймет, что случилось что-то страшное. Что-то такое, страшнее чего уже ничего быть не может. Разве что собственная смерть…

Она снова села к столу и пододвинула к мачехе тарелку с нетронутой кашей.

– Поешь, пожалуйста, – попросила, не глядя на нее.

– Не хочу, – отмахнулась та, допивая кофе и дотягиваясь до сигаретной пачки. – Чего он хотел?

Это мачеха про отца спросила. И опять местоимением. «Дурацкие все же я завела в этом доме порядки, – в раздражении подумала про себя Ася. – Надо будет постараться все исправить. Вот Ванька с Ленькой найдутся, и тогда…» Что будет тогда, она почти не представляла. После всех откровений и шокирующих признаний Ася уже ничего не знала. Что она будет делать дальше со своей неустроенной жизнью, а заодно с такой же неустроенной жизнью Ваньки и Леньки?

– Ничего. Просто хотел узнать, как мы тут. Не поругались ли, не подрались… Ты поешь! Если не ради себя, то ради Ваньки поешь. Хороша ты будешь, представ перед ним в таком-то виде!

Мачеха вздрогнула при имени своего сына. Послушно пододвинула к себе тарелку с овсянкой и принялась ковырять ее затянувшиеся пленкой края чайной ложечкой. Ася потянула с тарелки кусочек сыра и, сунув его в рот, стала жевать, совсем не чувствуя вкуса. Сашка пила третью чашку кофе, не отрывая взгляда от накрахмаленной скатерти в изящных незабудках.

В приоткрытую створку пластикового окна приятно тянуло свежестью и теплом. Тонкий капрон занавески шевелил складками от легкого сквозняка. Яркий солнечный свет заливал огромную кухню, отражаясь в серебре коллекционного сервиза и стеклах дорогих шкафов. Все было богато и со вкусом подогнано под один стиль. Стиль Асиной мачехи, который, как оказалось, ей, Асе, тоже нравится.

Налив себе кофе из блестящего кофейника, Ася всыпала в чашку две ложечки сахара и неспешно принялась размешивать. Она почти физически ощущала, как в бесполезную пустоту уходит время. Неумолимо, безжалостно утекает, как вода сквозь пальцы. Они сидят на красивой, залитой солнечным светом кухне, завтракают и молчат. А время скачет, с каждой секундой отсекая надежду на то, что все утрясется само собой и наладится как-нибудь без их усилий. Да ничего не наладится! Ничего! И Ленька – ее бессовестный, беспринципный муж – сейчас в беде. И Ванька в беде – ее старший сводный брат, который оказался и не братом вовсе, а безнадежно влюбленным и изнывающим от горя мужиком. Вот чертовщина, а…

– Все! – отставила Ася пустую чашку и поднялась из-за стола. – Нам пора. Александра, собирайся.

– Как… Как пора? – Взгляд мачехи заметался по кухне и вдруг с немой мольбой остановился на Асе. – Девочки, не бросайте меня! Я тут с ума сойду от ожидания и неизвестности. Мне плохо одной. А Ваня… Ванечка мой… Мальчик мой так и не позвонил! А я совсем одна…

И она снова заплакала. Заплакала молча, не опуская умоляющего взгляда и лишь время от времени слизывая с верхней губы слезы.

Ася оторопела от неожиданности. Никогда прежде она не слышала, чтобы мачеха ее о чем-то просила. Нет, она просила ее быть благоразумнее, не делать того или другого, не гулять с тем-то или с тем-то. Но чтобы просить что-то для себя, а тем более умолять со слезами!.. Нет, такое случилось впервые. И впервые за все эти годы Ася вдруг увидела в ней не высокомерную светскую львицу, чрезмерно пекущуюся не об истинном состоянии вещей, а об их внешнем лоске, а обыкновенную сломленную горем бабу, которой тоже может быть больно, может быть и одиноко, и страшно. И никакие деньги, связи и положение не способны были изменить хоть что-то. Да она и не помнила, наверное, в настоящий момент ни о своей фирме, ни о многочисленных перенасыщенных счетах. Она ничего этого не помнила – она просто страдала.

– Все будет хорошо, – пообещала ей Ася и тут же, не отдавая отчета своим действиям, склонилась к ее щеке, погладила по волосам, как та ее гладила совсем недавно. Потом коротко поцеловала в висок и еле слышно прошептала: – Все будет хорошо… ма… вот увидишь.

И тут же почти бегом выскочила из кухни. Сорвала с вешалки свою куртку, распахнула дверь квартиры и помчалась вниз по лестнице, совсем забыв про лифт и безнадежно отставшую на своих высоких каблуках подругу. Ася летела вниз, перепрыгивая ступеньки и почти не видя их, а в груди все пекло и щемило. Будто кто-то всыпал туда горячих углей и ворошил их теперь старой кочергой. Такой же старой и надломленной, как ее застаревшее сиротство…

Опомнилась она уже возле своей машины. Привалилась спиной к дверце, подставила лицо солнцу и крепко зажмурила глаза. Не нужно было, чтобы Сашка видела ее слезы. Совсем не нужно. Она станет приставать, а объяснять было нечего. Интересно, слышала Александра или нет, как Ася назвала мачеху? Вряд ли. Она ведь еле слышно шепнула ей это слово почти в самое ухо. Мачеха и сама вряд ли разобрала сквозь слезы. Хорошо бы, если так… И с чего это ей вдруг приспичило называть ее мамой? Что это на нее накатило? Жалко сделалось? Наверное… Ну и ладно, назвала так назвала. Убыть-то от нее уж точно не убыло. А то что это за вечные местоимения дурацкие? Как не в семье, в самом деле…

Ванька был бы счастлив, неожиданно подумалось Асе. И подумалось как-то странно: с теплом и удовлетворением. Словно ей только и дела было, что жить ради его похвалы и одобрительных ухмылок. Неужели и в самом деле ей это так важно? Ну, чтобы он похвалил ее… Не ругался, не опекал, не качал головой со снисходительным укором, а просто незатейливо похвалил.

Ох, Ванька, Ванечка… Как же все это так случилось? Ну что вот ей теперь со всем этим делать? Что?

– Ты совсем рехнулась, да?! – накинулась на нее Александра и подбежала к машине. – Чего, как антилопа, ускакала? Что ты ей такого сказала, что она тут же заревела в голос и голову руками обхватила?

– Ничего, – буркнула Ася, старательно отворачиваясь от Шурки. – Садись в машину, поедем к твоему Андрею. В деле появились новые факты, нужно его проинформировать. Да и отцу нужно позвонить. Что-то он такое точно не договорил.

– А может, заедем? – с надеждой обронила подруга.

Для Аси не было секретом, что Александра очень любила встречаться с ее отцом. Его умопомрачительная способность подводить буквально все под научную основу приводила ее в состояние блаженного восторга. Ну, а тот в лице Александры обретал на время общения самого благодарного слушателя. Одним словом, довольны были все…

– Нет, не время. – Ася отрицательно качнула головой и выехала со стоянки на проспект. – Ванька пропал. Ты понимаешь, что это значит?!

– Что? – невинно поинтересовалась подруга, любовным жестом поправляя Асе волосы на макушке.

– Да все, что угодно! Мало того, что он фигурант в этом деле, мало того, что он все это время был у нас на подозрении…

– У тебя, заметь! – перебила ее Сашка, подняв указательный палец и едва не упираясь им в крышу «Жигулей».

– Пускай! Но откуда-то его отпечатки на бутылке взялись, хоть вы и представили мне его ягненком. А теперь он еще и пропал! – придерживая одной рукой руль, второй она подхватила с заднего сиденья сумочку и сунула ее Саше со словами: – Ищи телефон и давай звони своему криминалисту. Он что же, думает, что после шикарной ночи имеет теперь полное право отсыпаться?

– Ничего такого он не думает! – вступилась за друга Саша и полезла за мобильником в сумку. – Господи, а хламу-то, хламу! Какие-то бумажки, записки, послания любовные. Что тут у тебя, ящик почтовый?

– Нет там ничего подобного, не сочиняй! – возмутилась Ася, вдруг ни с того ни с сего почувствовав острый укол беспокойства на последних словах подруги. Что-то такое промелькнуло в минувшие дни… Что-то же точно было, почему она не может вспомнить?! Вдруг это важно, а она вспомнить никак не может.

Ася изо всех сил напрягала память, морщила лоб и пытаясь сосредоточиться, снова и снова проговаривая про себя Сашкины слова. Ничего не выходило. Словно плавное течение ее пусть и не совсем счастливой жизни было отсечено вместе с памятью невидимой гильотиной свалившихся на нее бед.

Она перестраивалась из ряда в ряд, отчаянно сигналила пытающимся влезть вперед машинам. Сама чертыхалась, когда кто-то сигналил ей. Солнце слепило, прыгая со стекла на стекло. Подсыхающий после полива асфальт парил, выхлопные газы забивали легкие, и дышать было совершенно нечем. А к Андрею еще было ехать и ехать. По Сашкиным словам, жил тот на другом конце города.

– Ну что? – чуть скосила она взгляд на подругу, безрезультатно тискающую ее телефон.

– Не отвечает, – пожала та плечами.

– Я же говорю, спит! – фыркнула Ася, в очередной раз безбожно нарушая правила. – Сам спит, а телефон отключен. Нет, придется нам все же в милицию двигать. Раз уж теперь и Ванька пропал… Набери пока моего отца, я поговорю.

Александра послушно отыскала в телефонной книжке его номер, нажала кнопку вызова и тут же сунула телефон к Асиному уху.

Отец отозвался со второго зуммера.

– Па, привет, – начала Ася, не зная, как подступиться с расспросами.

– Привет, – невесело ответил он и тут же насторожился: – Что-то случилось?

– Нет, все нормально. Во всяком случае, пока. От Вани ничего нет?

– Нет. А ты откуда звонишь? – Отец прокашлялся, как будто засмущался. – А то я звонил домой. Там мать одна.

Она все же услышала Асино слово! Услышала и тут же растрепала отцу! А он, не зная, что ему делать с неожиданным сообщением, тут же на радостях поспешил озвучить новый титул мачехи. Ну и пусть потешатся… На здоровье…

– Мы с Александрой в дороге, – поспешила с ответом Ася, боясь, что отец начнет развивать эту тему. – Я хотела спросить, па… Ты как-то странно говорил со мной, когда звонил домой. Что-то ведь было не так?

– С чего ты взяла? – сразу заволновался отец. – Ты и матери сказала?

– Ничего я ей не говорила. Потому и звоню с дороги, чтобы ее лишний раз не тревожить. Па, ну ты чего? – Ася едва не въехала в задницу шикарной «Шкоды», когда отец вполне ощутимо всхлипнул и начал громко сморкаться. – Мне-то ты можешь сказать!

– Мне так тяжело сейчас, Асенька! Так тяжело! – принялся он причитать совсем не по-мужски, тяжело вздыхая через слово. – Я с утра опознавал три трупа. У меня уже в глазах темно от моргов, их сотрудников и молодых здоровенных покойников.

– Что ты опознавал?! – У нее даже голос сел от чудовищной невероятности его слов.

– Три трупа! – Отец снова звучно приложился к носовому платку. – Наши с матерью влиятельные знакомые были подключены еще ночью. Начальник областного управления был поставлен в курс дела и информировал их каждый час. Так вот на теперешний момент в городе зафиксированы три случая насильственной смерти молодых мужчин в возрасте от двадцати до сорока лет. И вот, чтобы опознать их, мне приходилось ездить по моргам.

– Ваньки среди них не было, – с облегчением выдохнула Ася и тут же в ужасе распахнула глаза. – А Леньки, па… Моего мужа там не было?

– Нет, успокойся. – Ответ был не без раздражения. – Совершенно посторонние, незнакомые мне люди. Но не в том дело… Это все так ужасно. Я всякий раз заходил туда с замиранием сердца. А вдруг, думаю, там он… Кошмар просто какой-то! Куда он мог подеваться? Куда?!

Ася, как могла, успокоила отца и, попрощавшись, снова сунула трубку подруге со словами:

– Звони своему криминалисту, пока не посинеешь. Дело совсем дрянь, раз отец с утра по городским моргам путешествует…

Андрей отозвался минут через двадцать. В тот самый момент, когда подруги уже сворачивали к его дому. Как оказалось, ехали они туда зря, потому что все это время доблестный работник отдела внутренних дел протирал штаны в своей лаборатории.

Сашкиному звонку он обрадовался и принялся нести всякую чувственную ахинею о незабываемости моментов, чистоте помыслов и единстве душ и тел. Напрасно Ася цыкала на подругу и толкала ее локтем. Александра сомлела при первых аккордах любовной сонаты криминалиста Андрея. И сидела теперь с глупым выражением лица и радостно скалилась пробегающим за окном пейзажам новостроек.

Очередной укол Асиного локтя все же возымел свое действие, и Александра, согнав с лица по-идиотски счастливую улыбку, принялась с пристрастием допрашивать своего воздыхателя. По всей видимости, ответы ее удовлетворяли, если не сказать больше, потому что она то и дело бросала на подругу испуганные взгляды, качала изумленно головой и делала ей страшные глаза, выразительно при этом тыкая указательным пальчиком в трубку.

Наблюдать за всем этим цирком Асе порядком надоело и, увидев свободное место для парковки неподалеку от магазина одежды, она к нему свернула. Заглушила мотор, выбралась на улицу, потому что сидеть в душном салоне было больше невмоготу. Дождалась, пока подруга вдоволь наговорится и тоже выберется на улицу, и нетерпеливо спросила:

– Ну?!

– Аська, просто и не знаю, что нам делать! Дело, по словам Андрея, тянет не на одну статью…

– Я тебя сейчас побью! – пообещала Ася, обошла машину и, выдергивая из рук Шурки телефон, проворчала: – Все деньги мои спустила на свой любовный треп.

– Я в интересах дела! – запротестовала Александра, тут же потянулась, встряхнулась по-кошачьи и томно проговорила: – Знаешь, а в нем действительно что-то есть…

– В ком?!

– В Андрее, конечно. Он такой милый… – Подруга весело блеснула глазами. – Мы сегодня снова с ним встречаемся.

– Сашка! Говори немедленно! И по делу! – прикрикнула на нее Ася и даже замахнулась для убедительности.

– А что говорить, что говорить? Нужно в милицию ехать и, наверное, заявление писать о похищении твоего мужа. И, возможно, Ивана. Не факт, конечно, что его тоже похитили, но почерк преступников говорит сам за себя. К тому же машину Ванькину, кажется, нашли. – Заметив, как по лицу подруги разливается бледность, Александра опомнилась и затараторила: – Перестань убиваться раньше времени! Ничего еще не ясно. Так… одни догадки.

Ася еле справилась с чудовищной слабостью. Подышала глубоко, на несколько секунд задерживая воздух в легких. По утверждениям специалистов, такой метод дыхания способен избавить как от внезапного головокружения, так и от сердечных колик, ну и заодно от внезапной слабости.

– Слушай, а что с Хаустовым? Он что-нибудь узнал? Адрес его, к примеру.

– Адрес есть. Только он мне его не дал, потому что велел немедленно приезжать к нему. – Сашка взяла Асю под руку и повела к водительскому месту, заботливо приговаривая: – Что же ты так раньше времени переживаешь, Асенька! Ну, нельзя же так. Все наладится, вот увидишь. Когда за дело возьмутся специалисты, нам останется только дожидаться в сторонке.

Она открыла Асе дверцу и помогла усесться. Потом для чего-то потрогала ее лоб, оглянулась на пожилого мужчину, последние три минуты с подозрением наблюдавшего за ними, и, хлопнув дверцей, громко поинтересовалась, повернувшись к нему:

– Что-то хотели, мужчина?

Пенсионер вздрогнул от неожиданности и пошел восвояси, на ходу размахивая клетчатой сумкой.

– Вот и славненько, – проговорила Саша ему вслед и снова загрузилась в машину. – Едем к Андрею в отделение. Он уже говорил с ребятами из убойного отдела…

– Почему из убойного? – переполошилась сразу Ася и потому лишь с третьей попытки смогла завести мотор. – Трупов же нет в наличии! Придумают же! Тоже мне, мудрецы…

Мудрецы, в лице криминалиста Андрея и молодого оперативника Игоря Синюкова, придумывать ничего не собирались. Все, что им было нужно, так это составить полную картину происшествия. Потому и сидели они почти уже час напротив подруг и терзали их вопросами, всякий раз возвращаясь к одному и тому же моменту с покушением на Леньку.

Кабинет у Синюкова был просторный. С большим двухтумбовым письменным столом, крутящимся дерматиновым креслом и рядом стульев вдоль стены напротив. Окно прикрывали вертикальные жалюзи. Это было как нельзя кстати, потому что послеполуденное солнце будто взбесилось, нагнав температуру на улице почти до двадцатиградусной отметки. А Ася, как назло, очки солнцезащитные дома оставила. И, вылезая из машины, не смогла не прослезиться от резкой боли в глазах. Вот в кабинете у Игоря Синюкова было хорошо. Там царил приятный рассеянный свет. Там ей плакать не пришлось.

Плакать не пришлось, а вот изумляться сколько угодно.

– «ВАЗ-2108» цвета «баклажан», номерной государственный знак 976, – монотонно зачитал коротенькую справку из ГИБДД Синюков, – принадлежит Хаустову Родиону, проживающему на улице Набережная в доме номер двадцать. Вам ни о чем не говорит этот адрес?

Вопрос был адресован Асе. И взгляд трех пар глаз был устремлен на нее же. И под перекрестным огнем этих взглядов ей было еще жарче, чем на апрельском солнце, что, наверстывая упущенное за март время, нещадно палило с небес.

– Нет, не говорит, – соврала она без запинки. – А почему он мне должен о чем-то говорить, если я этого человека ни разу в глаза не видела?

Игорь пожал плечами, спрятав усмешку в носогубных складках, глубоких не по возрасту. Потом переложил на столе бумаги, достал еще одну коротенькую справку и снова зачитал текст всем присутствующим:

– Хаустов Родион трижды привлекался к уголовной ответственности, но ни разу не был осужден.

– А по каким статьям? – проявила недюжинную эрудицию в юриспруденции Александра, подавшись вперед. – За что он привлекался? Женщины, наркотики?

– Нет. Мелкое хулиганство. Один привод по малолетке. Второй во время учебы в институте, за что был исключен из учебного заведения. Ну, а третий совсем недавно. Драка в ресторане. Ударил своего товарища по застолью бутылкой по голове.

– Бутылкой? – одновременно выдохнули подруги и со значением переглянулись.

– Да, бутылкой, – поддакнул Андрей, ласкающий взглядом Сашкины коленки, нагло выглядывающие между разъехавшимися полами плаща. – Дело завели, но потом закрыли, потому что пострадавший забрал заявление. Вот так-то, девушки… Теперь что касается вашего брата… Машина была найдена неподалеку от пристани на платной автостоянке. Закрыта, как положено. Сигнализация включена. Сторож сказал, что вчерашним вечером ее ставил сам хозяин. Он указал его приметы, ну а внешность у вашего брата, сами знаете, весьма колоритная. Причем вот что характерно…

Синюков сделал многозначительную паузу, в продолжение которой успел быстро переглянуться с Андреем, ответить на телефонный звонок, внимательно оглядеть Александру и ее коленки, а потом снова вернуться взглядом к Асе.

– Сторож утверждает, что обнаруженную нами машину данный молодой человек неоднократно оставлял на этой стоянке. И он даже имя его назвал – Иван. А запомнил его не столько из-за внешности, сколько из-за хороших чаевых и предупреждения, сделанного вашим Иваном.

– Что за предупреждение?

В голове у Аси медленно просыпался огромный пчелиный улей. Пока он еще был в стадии пробуждения, но она уже точно знала, что вот еще минута-другая, и в голове зашумит, и загудит, и засвербит от жутких фактов, представленных ее вниманию ровным монотонным голосом следователя убойного отдела Синюкова Игоря.

– Ваш Иван предупредил сторожа, что никто не должен знать о том, что он оставляет там машину. Особенно… – тут снова последовала пауза со значением, – особенно молодая особа весьма приятной наружности со светлой стрижкой, разъезжающая на потрепанном «жигуленке». Сторож подумал, что это его жена, и, проявив мужскую солидарность, обязался молчать. Так что, пока нет никаких официальных заявлений, мы даже не имеем права вскрыть его машину и произвести досмотр.

– А что странного в том, что он оставлял там машину-то? – вновь встряла Александра, закидывая ногу на ногу и обнажая свои ноги уже выше уровня коленей. – В чем здесь криминал?

Синюков посмотрел на нее, как на больную, потом перевел сочувственный взгляд на Андрея, не забыв снова освидетельствовать Сашкины ноги, и терпеливо пояснил:

– А в том, что эта парковка находится в паре кварталов от улицы Набережной. Репутация у этого района весьма и весьма… Одним словом, там притон на притоне.

– Куда же вы тогда смотрите? – невинно возмутилась Сашка, подскочив с места и потянув с себя пояс, удерживавший плащ. Потом пристроила плащ на вешалке, заставила вылезти из куртки и Асю. Снова села, выставив ноги напоказ следопытам, и еще раз повторила: – Куда смотрят доблестные органы? Прошлись бы рейдом да арестовали бы всех!

– Кабы было все так просто! – воскликнул Игорь Синюков, заерзав в крутящемся кресле. Взгляд его, как намыленный, с любого предмета съезжал на Сашкины коленки. – Одних подозрений мало, нужны сигналы, заявления от соседей. Ну, выезжали мы с рейдами, и что? Придем в дом, а там старушка – божий одуванчик носки вяжет. Или семья многодетная цыганская петушки варит и на веревке развешивает для собственных нужд. Никаких тебе проституток, никаких наркоманов. Все сигналы, одним словом, оказывались ложными… Теперь что касается девушек.

Игорь Синюков тяжело и протяжно вздохнул. Отодвинул в сторону хлипкую стопку бумажек и, вновь не обойдя глазами Сашкины ноги, посмотрел на Асю.

– Не было никаких сигналов. Ни одного! Я обзвонил все отделения. Ничего. Никто не заявлял.

– А как же несовершеннолетняя девчонка? У нее еще тетка была слепая? – воскликнула Александра. – Аська, чего молчишь? Помнишь, нам этот мужик рассказывал… Что, не было такого?

– Почему, вот это как раз было. Только нашлась она. Сняли ее с поезда, ехала в Москву, хотела на Тверской подрабатывать. Так-то, девочки…

– А что же Хаустов? – прокашлявшись, спросила Ася.

– А ничего. Ходит на работу – он охранником в одной солидной фирме трудится. Подрабатывает на почте в свободное от основной работы время. Все честь по чести. Я же не могу ему предъявить обвинение в покушении на вашу пострадавшую девушку и вашего мужа только из-за того, что он когда-то кого-то ударил бутылкой по голове. Тем более что отпечатки на той самой бутылке были вашего брата.

– А что за фирма? – дрожащим голосом спросила Ася, почти уверенная в его ответе. – Ну, где он охранником добросовестно трудится?

Синюков как-то жалобно глянул на нее, снова порылся в своих бумажках и молча протянул ей компьютерную распечатку.

Так она и думала – фирма ее мачехи. Причем не филиал, а головное предприятие, где располагается офис. Там же, только в другом корпусе, размещается тренажерный зал и солярий, где до последнего момента трудился Ванька. И там же, оказывается, существовал гребаный турникет, возле которого зевал неведомый ей Хаустов Родион.

Улей в Асиной голове наконец-то ожил и страшно зажужжал, сдавив ее мозг огненным кулаком. Что думать и делать дальше, она не знала. К тому же еще вознамерилась вдруг упасть в обморок. Если бы не быстрая реакция криминалиста и его пассии, точно бы растянулась вдоль ровного ряда стульев. Хорошо, что они вовремя ее подхватили, прислонили к спинке стула и даже побрызгали ей водичкой в лицо. Потом заставили сделать несколько глотков минералки из запотевшего стакана и только тогда отошли в сторону.

– Значит, вы решили, что пропавший Иван вовсе не пропавший, а пропащий, – проговорила она слабым голосом, понемногу обретая силы. – И что он посещает притоны, всячески скрывая это от меня. И что с Хаустовым он знаком, а значит…

– Да ничего это не значит! – обрадовался чему-то Игорь Синюков. – Просто мне нужны еще хоть какие-нибудь факты, чтобы я смог начать отрабатывать другие версии. Пока же у меня только одна.

– Какая?

– Ваш Иван… скрывается, потому что каким-то образом причастен к исчезновению вашего мужа.

– Это просто невозможно! – возмущенно шлепнув себя по точеным коленкам, воскликнула Александра. – А других версий у вас нет? Только такая вот однобокая?

– Есть, – коротко ответил Игорь и отчего-то покраснел, виновато глянув в Асину сторону. – Но, учитывая интересы дела, я не хотел бы ее пока озвучивать. Не боюсь повториться: мне нужно опираться на факты, а не на эмоции.

– Ладно, мы поняли, – пробормотала Сашка, вскакивая с места и хватая за рукав свитера подругу. В сторону Андрея она демонстративно не смотрела. – Делать вы совсем ничего не собираетесь. Будем искать помощи у кого-нибудь другого!

Словно на показе моделей, она нарочито медленно надевала плащ. Потом чуть быстрее вдела непослушные Асины руки в рукава куртки. И совсем уже стремительно покинула гостеприимный кабинет. Ни Андрей, ни Игорь так и не сделали попытки остановить подруг или хоть как-то прокомментировать свое молчание. И лишь когда за ними плотно закрылась дверь, причем со страшным грохотом закрылась, Андрей спросил:

– Как думаешь, куда теперь двинут эти целеустремленные дамочки?

– Тут и думать нечего! – фыркнул Синюков, закидывая руки за голову. – На Набережную. Только они сперва ночи дождутся, а уж потом двинут.

– А мы что же? – обеспокоился сразу Андрей, не забывший о прошлой ночи и не без причины подозревавший, что с намеченным новым свиданием при таком вот раскладе у него, видимо, ничего не получится.

– А мы подстрахуем наших девчонок, не беспокойся, – утешил его друг и коллега по цеху. – Как нам еще этих устриц из их раковин выколупнуть? Только так – на живца. Девчонки наследят, шуму наделают. Их мгновенно захотят утихомирить. Я не говорю об убийстве, упаси меня бог! Не чужие же им люди там, почти родня, елки-палки… Но хитры, ох хитры… Уж так глубоко и ловко спрятались, простому смертному не достать. То ли «крыша» у них очень уж крутая, то ли здорово научились концы в воду прятать. Слушай! – Синюков аж подпрыгнул в своем крутящемся кресле. – А что, если и впрямь в воду? Там же река рядом, и глубина немалая… Ох, подсказывает мне что-то, что в этом деле за пустячным ударом бутылкой по голове что-то такое кроется…

Глава 8

Игорь Синюков из убойного отдела ошибся только в одном – что на Набережную подруги двинут вместе. Ася решила ехать туда одна.

Остаток дня она посвятила тому, что тщательно усыпляла бдительность своей подруги. Та носилась по ее квартире и кудахтала над ней, будто наседка. И бульончик сварила куриный, заставив выпить целую кружку. И в аптеку сгоняла, притащив целую гору пузырьков и шуршащих упаковок. Тут же начала пичкать Асю всевозможными микстурами, поселив в квартире стойкий больничный запах. Потом, ближе к вечеру, снова затеяла кормежку и почти насильно впихнула в Асю творожную запеканку и апельсиновый кисель. Та почти не сопротивлялась, послушно работала ложкой и принимала все, что ей предлагала подруга, тем более что запеканка просто таяла во рту.

Потом Александра ушла к себе, но быстро вернулась.

– Представляешь! – обиженно воскликнула она. – Он, оказывается, сегодня не может!

– Кто? – не сразу поняла Ася, отчаянно зевая, демонстрируя следствие лекарственных препаратов, а на самом деле ведя искусную игру, которую она затеяла, чтобы отделаться от подруги.

– Так Андрей! Я ждала весь день, что он мне позвонит и хотя бы извинится, а он… Короче, я сама ему позвонила и намекнула, что он может приходить. Что типа он прощен и все такое, а он… – Саша надула губы, сделавшись похожей на большого капризного ребенка. – Не прощу! Я вообще домой сегодня не пойду! У тебя заночую, тем более тебе уход нужен.

– Еще чего! – возмутилась Ася, запаниковав мгновенно.

Такой расклад ее совершенно не устраивал. Подвергать опасности еще и подругу она просто не имела права. Достаточно, что два близких ей человека пропали без вести, не хватало еще и Сашке попасть из-за нее в историю.

– Нет, иди домой, – голосом, не терпящим возражений, проговорила Ася. – Ты и так вокруг меня два последних дня носишься. О себе подумай. Тебе нужно выспаться. Завтра, сама говорила, тебе нужно быть на работе. А у тебя синяки под глазами.

Последнее утверждение было ложью чистой воды, но больше ничем пронять Александру было невозможно. Она уже и на антресоли слазила, достав оттуда подушку с одеялом, и свою зубную щетку из дома притащила. А это что могло значить? Только одно: крест на всех Асиных планах. И Ася продолжила нагнетать обстановку, заметив, как Сашка побледнела и внезапно остановилась посреди комнаты в обнимку с подушкой и одеялом.

– Что, в самом деле так паршиво выгляжу? – испуганно пискнула она, тут же отшвырнула подушку с одеялом на диван и помчалась к огромному зеркалу в прихожей. – Боже мой! Точно! Какое уродство…

Она стенала минут десять, прежде чем убралась к себе. За что Ася была ей несказанно благодарна, не испытав при этом ни единого угрызения совести. Она, в конце концов, действовала во благо подруги, а не наоборот. Сейчас Сашка примет ароматизированную ванну, нашлепав себе на лицо маску из клубники. Потом выпьет чашку мятного чая, натянет шерстяные носки, уткнется носом в подушку и сладко засопит минут через пять. Разве не благо? Вместо того чтобы ехать к черту на кулички и лежать в засаде на еще не прогретой земле полночи, а то и больше.

Выждав еще с полчаса, Ася начала собираться. Надела теплое белье, шерстяные колготки, толстый свитер и спортивные штаны. Черную лыжную шапочку натянула на самые брови и под подбородок застегнула старую Ленькину куртку. В сумку она положила фонарик и маленький перочинный ножик. Потом подумала и ножик переложила в маленький кармашек на ботинках. В ее любимых американских фильмах героинь постоянно связывали. А они, бедные, заведомо зная, что лезут волку в зубы, никогда не могли позаботиться о такой мелочи, как перочинный ножик. И ползали потом по полу, и извивались, как неизвестно кто, в поисках крохотного осколка стекла, которым можно было бы перерезать веревки. Ася решила упростить для себя сюжет и запаслась перочинным ножиком. Мысль о том, что ее могут убить, не связывая, не приходила ей в голову.

Из дома она вышла ближе к полуночи. Осторожно прокралась мимо Сашкиной двери, вышла на улицу и огляделась. Ни души… Даже странно, учитывая, что погода установилась великолепная, только гуляй да влюбляйся.

Ася подошла к своей машине и подняла глаза на окна Сашки. Темно. Спит. Ну и пускай себе спит. Она и так измучилась, восстанавливая утраченную в жизни подруги справедливость. А ей, между прочим, работать нужно. У нее через неделю персональная выставка в Вене…

Спустя три минуты Ася выруливала на центральную площадь города с пустующим постаментом, с которого прежде скульптура В.И. Ленина правой рукой указывала путь к светлому будущему. Отсюда до Набережной было пятнадцать минут пути. Дорогу она знала хорошо. Боялась только, что не сразу найдет нужную парковку. А машину она собиралась оставить именно там, чтобы заодно присмотреться к сторожу, которому ее приметы сообщил Ванька.

Ей пришлось изрядно поплутать, поскольку район этот не был отягощен уличным освещением. Наконец, после того как она в очередной раз ухнула передними колесами в сотую по счету яму, свет фар ее машины выхватил кривобокий указатель платной автостоянки.

Ася подогнала машину вплотную к кособоким металлическим воротам, освещенным ярким прожектором, и пару раз посигналила. Никаких телодвижений, лишь зашлась в диком лае собака за забором. Она снова посигналила и, опустив стекло, высунула голову наружу. Кажется, где-то лязгнул замок и хлопнула дверь. А может, ей показалось? Нет, точно не показалось. Собака перестала брехать, и одна из воротин медленно поползла внутрь.

– Кого черт несет? – грубо крикнул мужчина, предпочитая оставаться в тени ворот.

– Здравствуйте, – приветливо откликнулась Ася и полезла из машины. – Машину можно поставить?

– Машину? – Мужик выступил на свет, оказавшись невысоким крепышом, одетым в телогрейку и заячий треух. – Так ставь. Только заплатишь за сутки. Сотня…

– Без проблем. – Она согласно кивнула и снова села за руль.

Сторож распахнул ворота и, дождавшись, пока «Жигули» въедут на стоянку, медленно пошел вперед, показывая дорогу. На стоянке было очень мало машин. Несколько отечественных. Три потрепанные иномарки, замызганные засохшей грязью по самые крыши, и Ванькин «Форд». Увидев его у дальней стены, Ася едва не заскулила. Вот она! Вот она, его машина, а где он сам-то? Где же, джип ты мой дорогой, твой хозяин?

– Езжай вон к тому джипу, – прогудел мужик, склоняясь к ее приоткрытому стеклу. – Потом зайдешь ко мне в вагончик, возьмешь квитанцию и деньги в кассу внесешь…

Кассой оказался выдвижной ящик ветхого стола, выкрашенного синей краской. Сторож вытащил оттуда потрепанный гроссбух, пачку квитанций и исписанный почти добела копировальный клочок. Долго нашаривал в столе очки, потом еще дольше пристраивал их на курносом носу и уж совсем затянул с заполнением квитанции.

– Сто рублей и распишись, – деловито распорядился наконец мужик, принял из ее рук деньги и авторучку и начал убирать все обратно в ящик стола. – Куда это на ночь глядя собралась, дочка?

– Так это… на Набережную… – быстро проговорила Ася. – К родственникам. Бабушка заболела внезапно, позвонила, велела приехать.

– А-а, ну-ну… – Мужик смерил ее подозрительным взглядом с головы до ног. Хмыкнул недоверчиво, помялся немного, а потом предостерег: – Вот и ехала бы туда на машине, к бабке-то. Темнота кругом, да и район-то уж больно нехороший. Не приведи бог, обидит кто, коли ты к родственникам.

– А если нет? – Ася игриво улыбнулась и, старательно изображая Александру, по-кошачьи изогнулась. – А если нет, то что?

Сексуальности в ней было как в мартеновской печи, даже пожилой мужик и то не проникся. Оглядел ее внимательно еще раз, скептически хмыкнул и пробормотал, скорее для себя, чем для нее:

– А ничего… Только вроде мелковата ты, коли не к родственникам-то…

Конечно, он что-то знал о нравах этого района, занавесившего свои тайны ночной темнотой. Знал или догадывался, но рассказывать ей точно не собирался, потому что через пару минут распахнул дверь вагончика и, приподняв над головой потрепанный треух, попрощался.

Ася вышла за территорию стоянки, дождалась, пока закроются ворота и стихнет собачий лай, и лишь тогда отправилась на улицу Набережную.

От стоянки до дома номер двадцать и правда была пара кварталов. Но каких кварталов! Темнота, ямы, кочки, лужи… Ася хотела было включить фонарик, но потом передумала. Вдруг свет ее фонаря заметит тот, кому его замечать противопоказано? Родион Хаустов, например…

Ее опасения оказались нелишними. Осторожно подобравшись к дому номер двадцать, стоящему на пустыре в окружении дворовых построек и мало чем от них отличающемуся, она заметила неясные силуэты двух мужчин. Один из них стоял на крыльце. Второй чуть в стороне и был почти незаметен, Ася его скорее угадала, чем увидела, по колыханию темного сгустка в пространстве и едва слышным однозвучным ответам.

Ася стояла, прислонившись к стене одного из сараев, и боялась дышать.

Вот они! Те самые бандиты, что похитили ее Леньку, а потом, возможно, и Ваньку. В них вся загадка. Только как к ним подступиться? Выскочить из своего укрытия и завопить: «Руки вверх!», угрожая фонариком? Смешно! Они ей этим самым фонариком тюкнут по голове и в лучшем случае свяжут, а в худшем отправят на корм рыбам. Шум реки здесь был хорошо слышен, и Ася позвоночником ощущала свинцовую тяжесть ее бездушных волн.

– Поехали, мать твою! – вдруг громко проговорил тот, что стоял на крыльце. – Поехали, если ты такой придурок! Только потом не говори, что я тебя не предупреждал! Все ведь зло из-за баб…

Он загромыхал по ступенькам, входя в дом, а тот, которого Ася скорее угадывала, чем видела, остался стоять на прежнем месте. Вскоре дверь с диким визгом снова распахнулась, и мужчина вышел, на ходу натягивая на себя куртку. При этом он не забывал ругаться, разбавляя самую обычную брань непечатными выражениями. Потом он метнулся куда-то в дальний угол подворья, сразу став совершенно незаметным. Ася испугалась и почти вжалась в землю, но пронесло. Через пару минут, показавшихся ей вечностью, взревел мотор машины. Яркий свет фар взорвал кромешную темноту, осветив двор. Ася осторожно приподняла голову и осмотрелась.

Вытоптанная до блеска земля. Два столба с провисшей между ними веревкой, унизанной прищепками. Два перевернутых ведра и какие-то ободранные кастрюли рядом. Сломанная скамейка и ряд дверей покосившихся сараев. И никакого частокола вокруг. Такое запустение…

Ася невольно чертыхнулась. В таком месте – и притон?! Либо в милиции работают люди с богатейшим воображением, либо им просто нечего делать, раз они наведывались сюда с рейдами. Кто в здравом уме и памяти сунется на такое подворье за удовольствием? Разве что слепой или умалишенный.

За разглядыванием окрестностей она пропустила тот момент, когда второй мужчина уселся рядом с водителем. Услышала лишь, как хлопнула автомобильная дверца. Через мгновение «восьмерка» с тем самым номером, что пробивал криминалист, укатила. Темнота снова сделалась такой плотной, что хоть головой о нее бейся.

Поднявшись сначала на четвереньки, Ася затем выпрямилась во весь рост и несколько раз поупражнялась, плотно зажмуривая глаза. Кажется, проступили какие-то смутные очертания. Дом стал виден точно. Стараясь быть осторожной, Ася пробралась по темному, как колодец, двору и подошла к крыльцу.

Что она делает? Зачем собирается заходить в этот дом? Что думает там найти, в таком отстойнике? Но тут же в голову ей влезло упрямое возражение: но ведь Родион Хаустов со своим спутником что-то же здесь делали. Вот и она попробует.

Страшно Асе было до звона в голове. И во рту пересохло, и сердце ухало, как сумасшедшее, но она все равно шла. Сначала по ступенькам, которые оказались на редкость крепенькими и совсем не гуляли под ногами. Потом по темным сенцам, миновав тяжелую скрипучую дверь. А потом по очереди она обошла обе комнаты, слабо освещаемые колыхающимся огоньком лампадки.

В доме было ничуть не лучше, чем во дворе. В одной из комнат она разглядела деревянный топчан в углу, покрытый допотопным лоскутным одеялом. Старый сундук с ситцевой накидкой и вешалку с пустующими крючками под такой же ситцевой шторкой. Меблировка второй комнаты была еще более скудной. Три колченогие табуретки, дощатый стол без единой крошки на нем. Образа в углу, лампадка…

Лампадка!

Ася остановилась под иконами и как зачарованная уставилась на колыхающееся пламя. Почему оно телепается, интересно, если в старых оконных рамах ни единой форточки? Откуда так тянет сквозняком?

Она включила фонарик, проследила за примерным направлением пламени и принялась исследовать обе комнаты, включая пол и потолки. Чердачного люка не было. Пол также был девственно нетронут. Никаких половичков или тряпок, прикрывающих заветный лаз, не было. Добротные, хорошо подогнанные доски. Откуда же тогда дует?

Ася излазила все стены, ощупав каждый сантиметр, и ничего не нашла. Сколько прошло времени, бог его знает. Она устала, издергалась, оборачиваясь на каждый шорох за окном. По спине текли крупные капли пота, голова под шапкой взмокла. Она не на шутку постаралась, собираясь в свой ночной рейд, – оделась тепло и основательно – и сейчас пожинала плоды, обливаясь потом. Без сил опустившись на сундук, Ася огляделась. Пламя лампадки, видное в дверной проем, по-прежнему колыхалось. Время снова совершало бешеные скачки, неотвратимо приближая тот момент, когда ей нужно будет убраться из дома под номером двадцать, а она так и не нашла причину сквозняка.

И тогда она тихонечко заскулила. Так она скулила в раннем детстве, когда обдирала коленки и Ванька со зловещей ухмылкой собирался прижигать ей ссадины зеленкой. Она никого больше не допускала до своих болячек, кроме Ваньки. Даже отца. Тот частенько обижался, не понимая причину. А причина была на удивление прозаичной: при отце Ася не смогла бы всласть похныкать, а при Ваньке было можно. Вспомнив про ирода, а заодно и про его неразделенное к ней чувство, Ася заскулила еще сильнее. И так разошлась, что едва не пропустила осторожный возглас. Она мгновенно умолкла и прислушалась. Возглас тут же повторился. Исходил он откуда-то из-под земли прямо в том месте, где Ася сидела. Она упала на пол, приложила ухо к половицам и тут же снова услышала звук. Так мало того – из-под пола, как раз в том месте, где она сейчас развалилась, вполне ощутимо несло сквозняком.

– Кто там? – громко и строго спросила Ася, едва не касаясь губами грязных половиц. – Что вам нужно?

– Ох, господи! – раздалось как с того света. – Мне нужно, чтобы ты меня выпустила, чучело!

Ванька! Ванечка, миленький, живой!

Ася едва не задохнулась от радости, обдавшей ее изнутри теплой волной.

– Ванька, гад! – заорала она. – Как ты там оказался? Как я могу тебя оттуда выпустить, если нигде нет никакого лаза?

– Сдвинь сундук, – прозвучало еле слышно.

– Пробовала, он не сдвигается, – плаксиво пожаловалась Аська, вознамерившись зареветь. – Что делать-то, Вань? А Ленька, Ленька не с тобой, Вань?

– Чучело, прекрати реветь, – попросил ее Иван слабым голосом. – Если ты не вытащишь меня отсюда сейчас, то к утру меня убьют. Они уехали за киллером. Сами не хотят…

И все. Он замолчал. Сколько она ни звала его по имени, он так больше и не отозвался. Ася вскочила и первым делом выбежала на улицу. Замерла сусликом на крыльце и прислушалась. Нет, ничего не слышно. Звуки в такой темноте разносятся далеко. Звук работающего двигателя она уж точно бы услышала. Значит, бандиты еще не едут.

Ася стремительно вернулась в дом и принялась елозить вокруг сундука. Чего она только не делала! И ощупывала его, и обнюхивала, и пыталась сдвинуть с места – все бесполезно. Сундук плотно сидел на месте, будто припаянный. Тогда она ухватилась за замок и принялась вертеть его в разные стороны, надеясь, что это какой-то секретный механизм, приводящий в движение другой такой же, не менее секретный. Безрезультатно. Сундук по-прежнему не трогался с места. Ася принялась ощупывать половицы и поочередно нажимать на них – тоже пустышка. Она встала и принялась шарить по стене и вдоль оконных рам. В одном месте под подоконником рукав ее куртки за что-то зацепился. Ася занервничала и принялась судорожно дергать рукой, пытаясь высвободиться. И вот в тот самый момент под ее ногами что-то еле слышно лязгнуло, и сундук поехал в сторону.

– Твою мать! – потрясенно прошептала Ася, дважды повторив манипуляцию с крохотным проволочным крючком.

Поворачивала его влево, сундук съезжал на место. Вправо – он катился к топчану, открывая освещенный тусклой лампочкой лаз со ступеньками.

– Хорош играться, Аська! – хрипло воскликнул Иван откуда-то из глубины подземелья. – Давай быстрее сюда!

Она чуть ли не кубарем скатилась по ступенькам. Их было очень много, потому что подземелье размерами своими очень сильно смахивало на бункер Третьего рейха. Комнаты, запертые на ключ. Зеркала, кровать с шикарным шелковым покрывалом и алым пологом, видеокамеры на треножниках… И повсюду пыточный арсенал. Чего только тут не было! Наручники, плетки, петли, крюки, ошейники с шипами…

В таком ошейнике красовался и Ванька, в одних трусах прикованный к самой дальней стене. Поэтому его и было плохо слышно, подумала Ася, подбегая ближе. Подбежав, поняла, что не только.

Ивану досталось. Досталось так, что, если бы не его сила, здоровье и многочасовые тренировки, он давно бы умер. «Нарезал кони», как выражалась ее подруга. Или, как еще она говорила, сыграл бы в ящик. Ваньке до этого самого ящика оставалось всего каких-то полшага.

– Ключ вон там, – кивнул он изувеченной головой в сторону высокого стеллажа. – Третий справа, второй снизу ящик. И давай шевелись, чучело. А то нас с тобой тут вместе похоронят. Только тебя сначала в порнофильме снимут.

Упоминание о съемках подстегнуло Асю. Она нашла ключ, без лишних проблем открыла обычные милицейские наручники, продетые сквозь чугунные петли в стене, и еще минут пять приводила в себя осевшего на пол Ваньку. Для начала вылила ему на голову литр воды из графина, который стоял там же, на стеллаже. Остальную воду заставила его выпить. И потянула его за голые руки.

– Ванечка, миленький, вставай. Идем уже! Вдруг они вернутся? Давай, ну пожалуйста!

Вот когда она сидела на сундуке, время резвилось – тянулось, как резиновое. Стоило им с Ванькой начать выбираться из подземелья, как оно предательски вдарило в галоп и посмеивалось теперь над их тщетными попытками подняться по ступенькам.

– Уходи, чучело, – попросил вдруг он ее и посмотрел сквозь опухшие от синяков веки. – Уходи и вызови милицию.

– Какая милиция? Какая милиция? Им плевать на все! Я сегодня там днем была. Им все по фигу… Нет, я тебя не брошу! Дурак проклятый, за каким чертом ты сюда таскался один? Вставай! – И она снова потянула его по бетонным ступеням. – Вставай, скотина, немедленно! Я не уйду без тебя! Гадина благородная! Да шел бы ты со своим благородством… То целых десять лет молчал, что любит меня, а теперь брось его здесь… Черта с два я тебя брошу, встань немедленно, гад!

Она совсем не заметила, что уже давно ревет, не забывая тянуть кверху обмякшее тело Ивана. Он был почти без сознания, но в какой-то момент вдруг дернулся, словно от удара хлыстом. Его, наверное, хлыстом и били. Вон тем самым… Ишь как сплошь исполосована его спина… Ванька поднял голову и проговорил с заметным смущением:

– Сашка рассказала? Вот дрянь…

– Нет, мать сказала. Встань, Ванечка, ну, встань! Она на себя не похожа и плачет все время. Я не могу уйти без тебя, не могу! Я люблю тебя, дурака проклятого! Пусть не так люблю, как тебе хотелось бы, но я научусь. Вот увидишь, научусь… – И Ася снова заскулила.

И Ванька пополз. Цепляясь разбитыми руками за ступеньки и углы, он карабкался вверх по лестнице, потом полз по дому, не забывая при этом оглушительно стонать.

– Вот и молодец, миленький! – просияла сквозь слезы Ася, когда они выбрались на крыльцо дома. – А теперь давай короткими перебежками и за сараи. У меня машина на стоянке. Тут недалеко. Ты знаешь, где…

Недалеко – это когда ты абсолютно здоров и полон сил. У Ваньки не было ни того, ни другого. Он еле передвигался, повиснув на ее плече и почти не осознавая, где он и что с ним. Он с трудом переставлял голые ступни по вытоптанной земле, двигаясь на каком-то загадочном автопилоте. Глаза его при этом были плотно сомкнуты, а голова, будто у тряпочной куклы, моталась из стороны в сторону. Асе было тяжело, жарко, но она упорно тащила его к спасательному углу сарая. Шаг, еще шаг, еще хотя бы полшага… Вот он, вожделенный угол, где ей удалось так незаметно спрятаться – перед тем, как бандиты уехали.

Они наконец дошли туда. И Ванька сразу пополз вниз, кулем оседая на землю.

– Вань, ну не расслабляйся, чего ты?! – испугалась Ася, зашептав ему в самое ухо. – Тут недалеко. Встань! Тебе же холодно, ты же голый! Встань!

– Асенька, маленькая моя, – прошептал он еле различимо. – Ступай за машиной, я дальше не могу.

– Нет! – вскричала она громко, тут же опомнилась, опасливо оглянулась и еще раз с чувством прошептала: – Я не брошу тебя тут одного! Пойдем вместе!

Им ни в коем случае нельзя было расставаться, она это понимала очень остро и очень отчетливо. И еще она понимала, что если оставит его тут одного, в пяти метрах от бандитского притона, то уже никогда не увидит его живым. Они вернутся и найдут его. И убьют. И она никогда не узнает, сможет она или нет любить его по-другому. Так, как он любил ее. И никогда не узнает, каково это – быть счастливой и знать, что его большое доброе сердце бьется только для нее одной…

– Нет, я никуда не уйду. Сейчас ты встанешь и пойдешь до машины. Понял меня или нет?! – И она его ударила кулаком по истерзанной груди. Ванька не шевельнулся. И даже не застонал. И тогда она пустила в ход последний козырь: – Если ты сейчас же не встанешь и не пойдешь, то меня поймают. И будут насиловать на твоих глазах. А потом на твоих глазах разрежут на куски и побросают в реку. Тебе этого хочется?

– Я не могу идти, как ты не поймешь, – откликнулся он с обидой. – У меня сломаны, наверное, все ребра. Они били по ним битой. Я не могу идти.

– Тогда поползли, – предложила находчивая Ася и потянула с себя куртку. – Надень куртку. Это Ленькина, она немного будет тебе тесновата, но ничего. Холодно… Ты простынешь…

И тут Ванька засмеялся. Сначала из груди его вырвалось непонятное бульканье, потом хрип, а потом он вполне отчетливо захихикал.

– Поздно пить боржоми, Аська, – произнес он, но со стоном развернулся на живот и начал подниматься на четвереньки. – Ладно, поползли, дорогая. А куртку… Куртку оставь себе…

Путь, проделанный ею за десять минут, был нескончаемо долог для них обоих. Ванька то и дело останавливался, хрипло, со свистом, дышал и все норовил завалиться на бок. Ей приходилось бросаться в ту сторону, куда он падал, и подставлять ему себя в качестве опоры. Они бесконечно долго ждали, когда он восстановит силы, и снова ползли. В какой-то момент он вдруг спросил ее, с трудом передвигая голые коленки по земле:

– А ты-то чё ползешь, чучело? Шла бы, как нормальные люди.

И он хмыкнул. Противно так хмыкнул, как мог делать только он.

– А я ненормальная, понял! – протарахтела она, мгновенно закипая, и сдунула с глаз прядь волос, выбившуюся из-под шапочки. – Потому и ползу из солидарности. Ненормальная я…

Он снова мелко захихикал, что выглядело бы очень комично, не знай она о его сломанных ребрах, не дающих ему посмеяться вволю. Потом Ванька повернул свою большую голову в ее сторону и, подавив болезненный вдох, любовно произнес:

– Еще какая ненормальная. Еще какая. Спала бы себе и спала сейчас… А ты что делаешь? Спасать меня надумала. А зачем?

– Забыла спросить! – фыркнула Ася, осторожно подталкивая его в зад ногой. – Двигай давай, умник! Немного осталось, вон уже и прожектор виден.

– Забыла, чучело. Точно забыла спросить, – поддакнул он с грустью. – Если выберусь, то теперь уже все…

– Что все? – пропыхтела Ася и больно ойкнула, наткнувшись коленкой на стекло. Сморщилась и, стараясь отвлечься от резкой боли, со слезой в голосе переспросила: – Что все?

– Теперь я тебя уже не отдам ему, что бы ты ни делала. Свяжу тебя и запру на даче. Или прикую к стене, как эти лихие ребята меня приковали. И никуда ты от меня больше не денешься. Я же так… так люблю тебя, дурочка моя. Что просто дыхание сводит, когда ты рядом… – и Ванька заметно прибавил скорости.

Ася, приободренная его разговорчивостью и открывшимся вторым дыханием, лишь с досадой пробормотала:

– Вот-вот, то чучело, то дурочка. Нет бы по-человечески поговорить… Посадил бы меня на коленки лет десять-то назад, погладил бы по голове да и сказал бы: не выходи, мол, Асенька, ни за кого замуж, потому что я люблю тебя. А то что ты делал?

– Что? – с трудом выдавил из себя Иван, видимо, израсходовавший весь свой силовой ресурс на объяснение.

– Дергал меня за косы, постоянно дразнил да обзывался. И еще таскался по кафешкам с разными мартышками. А я плакала и страдала. И подслушивала твои телефонные разговоры, и снова страдала. Так что дурак в этой ситуации только ты, Ванечка!

Он вдруг приостановился и снова начал заваливаться на бок. Ася метнулась влево, намереваясь задержать его падение, но замешкалась, и Ванька упал.

– Эй, давай поднимайся! – Ася прильнула ухом к его груди. Сердце, слава богу, стучало. – Ваня, слышишь меня? Поднимайся… Осталось метров десять. Там я тебя спрячу у забора, а сама за машиной схожу…

Ванька упорно отмалчивался и не шевелился. Она еще долгих пять минут уговаривала его, вдувая ему в ухо всю нежность, на которую только была способна. Результата ноль. Ванька отключился. Ася подняла голову и огляделась. До забора автостоянки точно было метров десять, никак не больше. Еще столько же по территории до машины. Если учесть, что от дома Хаустова они продвинулись достаточно далеко, то особого риска в том, чтобы оставить Ваньку дожидаться ее здесь, нет. Нужно только одеть его, а то он совсем застынет. Ася во второй раз быстро стянула с себя куртку. Накинула на Ивана и, подоткнув ее под него со всех сторон, поднялась на ноги, чтобы бежать к воротам. И вот тут…

В тот самый момент, когда надежда на спасение уже почти материализовалась в осязаемую реальность, по глазам ей ударила яркая вспышка карманного фонарика и кто-то воскликнул:

– А вот и мы, что называется!

Голос был мужской, до тошноты противный и до боли в затылке многообещающий. Ася стояла, боясь шевельнуться. И удрать ей хотелось, и завизжать что есть мочи, и начать ругаться, и пинать оба мужских силуэта, вынырнувших из темноты и преградивших ей дорогу. Но Ванька… У ее ног лежал ее несчастный бесчувственный Ванька, которого она не могла бросить, убежав. И не могла начать визжать, привлекая внимание.

За забором в вагончике сидел сторож. У него был телефон. Ася еще, когда платила деньги, заметила старенький аппарат с длинным перекрученным шнуром, который тот для чего-то тоже запирал в ящик стола. Если бы она сейчас завизжала, он бы наверняка прореагировал, тем более что его уже допрашивал Игорь Синюков. Он бы позвонил, он бы не оставил ее на растерзание этим…

Но вот только бы она была одна, не с Ванькой, который лежал сейчас на земле, упакованный в куртку ее мужа, и не подавал никаких признаков жизни.

– На землю быстро! – скомандовал все тот же противный голос с заметной хрипотцой и не менее противно добавил: – Мы давно вас ждем, голубчиков…

Глава 9

– Она пропала, Андрюша! – взвизгнула Александра, бросаясь на руки подоспевшему криминалисту. – Она пропала!

– Кто? – Андрей был в недоумении.

Вчерашним вечером Александра была очень холодна с ним, когда, чудом выклянчив у начальства отмену своего дежурства, он перезвонил ей. Припомнила для начала его отказ, потом сослалась на занятость и усталость и повесила трубку, не простившись по-человечески. Он готов был локти грызть от досады. Чем же ему теперь вечер занимать? И с дежурства отпросился, переставив его на первое мая. И Синюков как сквозь землю провалился, хотя обещал держать его в курсе дел, связанных с исчезновением Асиных мужчин.

Он снова перезвонил Александре и принялся унижаться и клянчить, на что последовало гробовое молчание, а потом она послала его… Послала классически и грубо, чего он никак от нее не ожидал. Андрей был деморализован и поспешил ретироваться домой. По дороге для чего-то зашел в ближайший кинотеатр и, купив билет, остался на последний сеанс. Фильм попался нудный до зубовной ломоты, но он упрямо отсидел до самых финальных титров. Потом пришел домой и из того же упрямства улегся спать. Сон к нему не шел, а настырно лезли воспоминания ночи предыдущей, поэтому Андрей долго ворочался и чертыхался, прыгая с бока на бок. Потом схватил с журнального столика первый попавшийся журнал, открыл его прямо посередине и начал читать. Проснулся он с ним же. Но не оттого, что солнце возвещало о начале нового дня, а оттого, что над самым его ухом на столике надсадно надрывался телефон.

Звонила Александра. Она выла и стенала, умоляя его приехать. Андрей взглянул на часы и почесал в затылке. Была половина пятого утра. Общественный транспорт еще не ходил, его личная машина без карбюратора загорала в автосервисе, а такси… Такси вызывать в его район было делом почти пропащим. Но он все же вызвал, клятвенно пообещав Александре приехать.

Такси явилось одновременно с первым троллейбусом, остановка которого была прямо под окнами Андрея. Но он не стал экономить – поехал все же на такси и уже через полчаса звонил в дверь Александры.

Она тотчас распахнула дверь и повисла на нем, причитая сквозь слезы. За его спиной загромыхала соседняя дверь, и высунувшая нос Нина Егоровна разразилась грубой бранью.

– Вы бы это, дамочка, попридержали язык! – возмутился Андрей, отстраняясь от Александры и разворачиваясь всем корпусом к скандалистке. – Не ровен час, прикусите.

– Вот как заговорили? А я вот сейчас милицию вызову, тогда и поговорим! – вызверилась та, вываливая на лестничную клетку прямо в ночной сорочке. – Визжит с утра до ночи, курва проклятая. Никакого покоя! Я вот сейчас милицию…

Андрей не дал ей договорить, достал из кармана удостоверение, с которым не расставался, распахнул его и, сунув соседке под нос, произнес зловеще:

– Я сам милиция! И если ты, тетка, сейчас же не захлопнешься, я закрою тебя суток на десять. А если Сашенька захочет привлечь тебя за оскорбление, то передам дело в суд.

Сашкина соседка испарилась с поразительной для ее возраста скоростью. Андрей зашел в квартиру Александры, захлопнул дверь. Привлек ее к себе и тут же потребовал:

– Рассказывай.

– А что рассказывать, что рассказывать… – всхлипнула та, вжимаясь в него. – Под утро встала в туалет, выглянула из окна во двор…

– Зачем?

– Привычка у меня такая! Выглянула и все! – вскинулась с обидой Сашка. – А машины-то Аськиной и нет… Я поначалу подумала, что, может, ее угнали. Коли мужики пропадают направо и налево, то уж что про машину говорить. Потом думаю, кому ее рухлядь нужна? Начала ей звонить – не отвечает. Ладно, думаю, могла телефон отключить. Поднялась к ней, а там никого! Она пропала, Андрюша! Она точно теперь пропала!

– Ну зачем так сразу драматично? – попытался утешить Сашу Андрей, сразу вспомнив о предостережениях Синюкова. – Может, она решила у родителей заночевать. Может, ее брат нашелся или еще что…

– Бра-ат! – скосорылила Сашка злобную гримасу и оттолкнула его от себя. – Какой к чертям брат, если теперь и Аська пропала! Да и не станет она у них никогда ночевать. Она мачеху люто ненавидит. А отцу простить не может, что он на ней женился почти сразу после смерти матери. Нет, она точно туда сунулась…

– Куда? – Андрей потащил руки из рукавов куртки, одновременно стаскивая с ног ботинки. Разрешения пройти ему теперь как бы было и не нужно.

– Куда, куда… Что ты такой непонятливый! – возмутилась Александра, плотнее запахиваясь в короткий халат, так как ей совсем не понравился последний взгляд криминалиста. У нее проблемы, а он на ее ноги засматривается. – Как тебя только в милиции держат? Все разжевать нужно и в рот положить… На Набережную, вот куда! Теперь я понимаю: она и меня отправила от себя с этой целью. Не захотела, чтобы я с ней туда совалась.

– Если честно, то Синюков так и думал. Только он предполагал, что вы обе туда сунетесь. Я кофе сварю? – Андрей вошел в Сашкину кухню и тут же споткнулся о громоздкий стул. – Черт, ну что за стулья…

– Нормальные стулья! – огрызнулась Александра, седлая один из них. – Вари кофе, а то у меня сейчас голова просто лопнет от страха… Так что там говорил твой бесполезный Синюков?

– Ты знаешь, когда вы уходили, он что-то такое собирался делать. А потом его куда-то срочно вызвали. И больше я его не видел. – Смолов кофейные зерна, Андрей засыпал их в кофеварку, залил водой и нажал кнопку. – Меня засунули на дежурство. Я тебе позвонил. Чувствую по тону, что ты недовольна. Ну и…

– Что?

Ей нравилось его смущение и то, что он оправдывается перед ней. Обычно мужчины так себя с ней не вели. Им больше по вкусу было повелевать, потому что доминирующее их число считало ее смазливой дурой. Андрей так не считал. Во всяком случае, ей очень хотелось верить в это.

– Я отпросился с дежурства. Перенесли мне его аж на Первое мая. – Андрей снял с крючков две чашки и поставил их на стол. – Я тебе позвонил. Дальше ты знаешь.

– А ты не волновался? Ну, что я могу вместе с Асей метнуться на эту самую Набережную? – насторожилась Александра, благодаря его кивком за кофе.

– Волновался, как же нет! Потому и просил тебя о свидании. Ну, а ты вела себя… – Андрей сел напротив и спрятал улыбку в чашке с кофе. – Помнишь, наверное.

Объяснение было так себе, на слабую троечку. Но все равно оно ей понравилось. Волновался же, чего ж еще. Ну, разозлился после того, как она его послала, а кто бы не разозлился! Опять же прилетел с утра пораньше, что тоже приятно…

Она завозилась на мягком сиденье. Снова вспомнила про Аську и снова запечалилась.

Что вот вытворяет, подруженька, а?! Куда умчалась? Где ее искать?

Звонить ее родителям Саша боялась. Если Аськи там нет, то мачеха точно попадет в кардиологию. Не мачеха, так Аськин отец. А рисковать его здоровьем Саше было стыдно, она его очень уважала.

– Так что будем делать, Андрюша? – снова обратилась она к примолкнувшему криминалисту.

– В каком смысле? – Он отставил от себя пустую чашку и с готовностью подскочил со стула. – Я готов делать что угодно, тем более с тобой.

– Со мной погоди. – Александра скромно потупила взор, оставшись довольна его энтузиазмом. – Давай звони своему Синюкову.

Синюков на звонки не отвечал. На работе его не было, что было закономерно, учитывая раннее утро. Домашний телефон его тоже молчал. В дежурной части о его местопребывании ничего не знали. А номера его мобильного у Андрея не было.

– Что же нам делать?! – стенала Александра, нарезая круги по квартире и заламывая от отчаяния руки. – Это просто замкнутый круг какой-то.

Они совещались, ломали головы, строя предположения, спорили и снова совещались, но дело с мертвой точки не сдвигалось. Кончилось все тем, что Сашка, вдоволь наревевшись, уснула, уложив свою красивую голову Андрею на колени.

Через час она открыла глаза, потянулась, зевнула, подняла взгляд на Андрея и несколько мгновений изумленно моргала, старательно вспоминая, что он тут делает. Потом охнула, ахнула, подскочила с места. Снова запахнула халат на груди, который самым странным образом оказался развязанным, и, разведя руками, проговорила:

– Придется все же ехать к Ванькиным родителям. Мы не имеем права скрывать от них информацию. Мамаша у него крутая. Хаустов этот на ее фирме охранником работает. Пускай берет его за жабры и все такое…

«Все такое» обоим виделось смутно, но к Ванькиным родителям они поехали в полном мире и согласии. Вылезая из такси у шлагбаума, Александра запоздало поинтересовалась:

– А тебе на работу не нужно сейчас? А то я как бы злоупотребляю.

– Ничего, скажу, что ездил знакомиться с будущей тещей, – утешил ее Андрей и пошлепал чуть ниже поясницы. – Только разве ты пойдешь за меня замуж? Зарплата криминалиста, мягко говоря, не соответствует уровню такой женщины.

– А какой у меня уровень? – кокетливо поинтересовалась Александра, останавливаясь возле будки охранника и предъявляя ему паспорт.

– Недосягаемо высокий, – печально констатировал Андрей и вошел следом за Сашкой в подъезд. – Слушай, а что говорить будем?

– Правду, только правду и ничего кроме правды…

Сашкина правда сразила родителей наповал. Мачеха застонала и упала ничком на диван. Отец страшно побледнел, одной рукой схватился за сердце, а второй за стену, пытаясь удержаться на ногах. В комнате повисла жуткая тишина, нарушаемая монотонным шелестом плавающей секундной стрелки настенных часов.

– Что все это значит?! – плаксиво произнес Константин Иванович и начал оседать на пол. – Асенька, девочка… Куда она-то могла подеваться? Она же звонила мне еще вчера… И Ваня… Он так и не появился и не позвонил…

Десятки раз Андрей видел такую картину или подобную ей. И всякий раз сердце его сжималось от жалости к бедным людям, на которых беда наваливалась, неотвратимо подминая их под себя своей чудовищной неотвратимостью. Он старался не обращать внимания, уходил со своими химикатами и кисточками куда-нибудь подальше, но стоны и крики достигали его ушей и здорово задевали за живое. Так ведь там были совершенно чужие ему люди, а тут… А тут Сашка обревелась так, что стала на себя непохожа. И тонкая интеллигентная женщина, мгновенно ставшая ему симпатичной, вдруг завыла пронзительно и тонко, как простая деревенская баба. И Асин отец… На него вообще было невозможно смотреть. Его беда не укладывалась ни в одну формулу, которых он знал, наверное, несколько сотен…

– Усади их и дай им успокоительного, – обратился он к Сашке, которой и самой бы не мешало что-нибудь принять. – Я снова попытаюсь разыскать Синюкова. А вам… – тут он обратился к Ванькиной матери, – все же нужно позвонить на фирму и отдать какие-то распоряжения насчет Хаустова.

– Какие распоряжения? – Женщина мгновенно прекратила плач, выпрямилась, сидя на диване и часто заморгала.

– Для начала узнайте, не его ли сегодня смена. И если он на службе, пускай ваши сотрудники его задержат как-то. У милиции к нему ничего нет. А у вас… у вас полное право подозревать его и разобраться в частном порядке. Может, это и не совсем законно, но надо же хоть что-то делать!

Проникновенная речь Андрея заставила ее собраться. Женщина сорвалась с дивана и четким шагом удалилась в свой будуар. Дверь она прикрывать не стала, поэтому все было хорошо видно и слышно. Разговаривала она долго и сразу с несколькими людьми, Андрей насчитал пятерых. Вопросы и распоряжения были односложными и конструктивными, и он вторично зауважал ее. Дамочка нашла в себе силы собраться, что нельзя было сказать о ее муже. Константина Ивановича обхаживала Саша. Довела его до дивана, бережно усадила среди множества подушек. Тут же влила ему в рот полстакана какой-то вонючей дряни и дала стакан сока, запить. Константин Иванович подчинялся безропотно, совсем, казалось, выпав из реальности.

Андрей продолжал мучить свой мобильный, пытаясь достать Синюкова. Но телефон его по-прежнему молчал…

– Хаустов должен был заступить сегодня утром. – В гостиной появилась Асина мачеха и, обхватив себя руками, печально констатировала: – Видимо, что-то почувствовал и удрал. Либо… либо он совсем ни при чем и просто заболел или напился. Такое с ним случалось и прежде. Я что-то не очень понимаю, вы подозреваете его в связи с моим сыном?

– Лично я не склонен подозревать никого и ни в чем, – ответил Андрей, снова набирая номер родной дежурной части. – Для этого у меня нет никаких оснований. Алло! Алло, Василий Егорович, Синюков не объявлялся? Да? А где он сейчас? Рядом? Дайте ему трубочку, пожалуйста. Это очень важно…

Голос Синюкова был мрачен. Подозревая самое страшное, Андрей вышел из гостиной, закрыл за собой дверь и какое-то время был недосягаем ни для хозяев, ни для Саши. Она порывалась было высколь-знуть за ним следом, но Константин Иванович крепко держался за нее, как утопающий за соломинку, и умоляюще просил:

– Не уходите, Сашенька, я прошу вас…

Ожидание было выматывающим. Они слышали неразборчивые реплики, пытались к ним прислушаться и уловить смысл, но буквально все мешало. И стрелка вдруг стала слишком громко ползать по циферблату. И паркет под ногами с чего-то захрустел, а обивка мебели так и вовсе вела себя непристойно, поскрипывая кожей, будто всем назло. Разобрать они ничего не сумели, поэтому, когда Андрей распахнул дверь и вошел в гостиную заметно побледневшим, у всех троих вырвался лишь один возглас:

– Ну?

– Они их нашли, – ответил он, бросил на Александру затравленный взгляд, тут же спрятал его между книжных полок и заспешил с продолжением: – Подробностей я не знаю… Сказали, что они в больнице на Пировой. Нужно туда ехать.

– Они… – Константин Иванович судорожно ухватился обеими руками за горло, дико вытаращив глаза. – Они живы?

– Да, – неуверенно ответил Андрей.

Он не стал добавлять, что Синюков считает, будто положение ужасное. Да и про исчезнувшего Хаустова тоже ничего не сказал. Считается, что он может быть в запое, пусть будет так. Кстати, про пропавшего мужа Аси так и не стало ничего известно. Но о нем, кажется, никто в этом доме не беспокоился, поэтому Андрей счел уместным лишь добавить:

– Собирайтесь. Такси я уже вызвал…

Глава 10

В начале мая вдруг зарядили дожди и заметно похолодало. Горожане, только-только успевшие попрятать теплую одежду, снова потянули из шкафов плащи и ветровки и зябко кутались в воротники на остановках. Свинцовые тучи бороздили небо, без устали поливая город ледяной водой. Свежая зелень парков и скверов заметно поскучнела, сиротливо ежась в перехлесте ветвей. Распустившиеся на клумбах тюльпаны набухли от воды, устилая жирный чернозем лепестками.

– Что там на улице? Эй, народ, есть кто в доме или нет? – Ася, путаясь в длинном подоле ночной сорочки, спускалась по лестнице из своей спальни на втором этаже и отчаянно зевала.

На ее зов из кухни выглянула мачеха, вымученно улыбнулась ей и снова исчезла. Ася успела заметить, что та была в переднике и руки ее были перепачканы мукой. Зрелище небывалое. Впору было присесть и, согнув обе руки в локтях, воскликнуть ходовое ныне «вау».

– Что тут у нас? – снова спросила она, не дождавшись ответа на свой первый вопрос. – Пироги?

– Ну, какие пироги, детка! – воскликнула мачеха и в сердцах швырнула скалку на стол. – Что за руки у меня такие, честное слово! Сын готовит, дочь готовит, муж и тот что-то пытается сделать. А я…

Ася ничего комментировать не стала. Взяла с вазы большое яблоко, села к столу и задумчиво уставилась в окно. Ветер трепал уныло повисшие ветки берез, сыпал пригоршнями дождь в окно и молотил длинными струями по лужам. Многочисленные метеостанции соревновались в красноречии, наперебой прогнозируя скорое тепло, но оно все откладывалось и откладывалось. Столбик термометра вторую неделю не поднимался выше восьми градусов. Но при всем при этом коммунальные службы города отключили отопление, мотивируя свои действия окончанием отопительного сезона.

По этой самой причине они все и переселились на дачу, где отопление было автономным, приятно обогревающим каждый уголок большого двухэтажного дома.

– Ваня где? – вдруг встрепенулась Ася, откусив от яблока.

– Ваня с отцом уехали в город… Звонил Синюков… – Мачеха старательно отводила взгляд, продолжая терзать дрожжевое тесто, в раздражении стягивая его с растопыренных пальцев. – Кажется… Кажется, пойман Хаустов с сообщниками и… твой муж…

Ася перестала жевать, застыв с раздувшейся от куска яблока щекой. Вот почему ее никто не разбудил! И она проспала все самое интересное: звонок Синюкова, отъезд Ваньки в город. Это, кстати, был первый его выход без нее.

После того как у ворот платной автостоянки их подобрали ребята из спецназа и доставили потом в больницу, они почти не расставались. Правильнее сказать, Ванька не расставался, повиснув на ней пудовой гирей и контролируя каждый ее шаг. Ася не противилась, потому что видела в этом острую необходимость. Натерпевшись и наревевшись той страшной ночью до полуобморочной икоты, Ася будто оторопела потом. И оторопь эта длилась и длилась, не думая ее отпускать.

Она боялась! Боялась ночных шорохов, стука веток о стекло, визга тормозов проезжающей мимо машины. Боялась за Ваньку, за себя, за родителей и подругу. И даже за ее назойливого криминалиста, вознамерившегося загнать Сашку в брак, тоже боялась.

– Это пройдет, – утешал ее психоаналитик, к которому отволок ее все тот же Ванька, понемногу зализав свои раны в одной из платных клиник их города. – Вы перестанете вздрагивать и бояться. Нужно время…

И они все принялись ждать. Все, включая того же криминалиста Андрея, который всякий раз, как приезжал к ним, вопросительно дергал подбородком.

Асе иногда делалось смешно от их предупредительного внимания. От того, как они ловят ее взгляд и замирают, когда она вздрагивает. Больше всех разбирало Ваньку. Легализовав свои чувства, он теперь опекал ее с утроенной силой. Он больше не называл ее чучелом – кстати, ей становилось без этого скучновато, – не ухмылялся ехидно и понимающе. Он смотрел на нее жадно и с обожанием, чем иногда приводил в состояние тихого бешенства. Мачеха тоже преуспела в этом, отслеживая ее реакцию на Ванькино внимание. Один отец ничего, казалось, не замечал, наслаждаясь миром и покоем в их воссоединившейся семье. Асю он не торопил и ни разу не спросил, что она решила. А зря! Она бы ему все рассказала. Впервые за все прожитые годы рассказала бы о том, что и как она чувствует. Пускай бы он подивился вместе с Асей той сортировке, которую она проделала, анализируя свои мысли и чувства…

– Его взяли живым? – спросила она бесцветным голосом, проглотив таки яблоко.

– Кажется, да, – осторожно ответила мачеха. Она теперь все время с Асей осторожничала, не зная, какой нужно выбрать тон, словно бродила с завязанными глазами по минному полу.

– А что Лида? Какие-нибудь новости есть? – Ася знала: на днях у девушки появилась положительная динамика, выразившаяся в том, что она начала приоткрывать глаза и подергивать пальцами.

– Врачи говорят, что все будет хорошо, нужно только подождать. Нужно время…

Опять время! Всем и всегда нужно подождать. Нужно время. Будто его отпущено жизни на три, а не на одну коротенькую и быстротечную, которую они неумело укладывают в свои прожитые годы! И такого порой наворотят, что оглянуться стыдно и страшно. Или страшно стыдно…

Асе вот, например, именно так и было – страшно стыдно. Она просто не могла позволить себе оглянуться после всего, что случилось в ее жизни и жизни близких ей людей. Как она могла так поступать с ними? Господи, стыд-то какой, сказала бы ее мама. И закрыла бы губы кончиками тонких пальцев, и глаза бы ее горестной слезой налились. Как в тот день, когда Ася в ее присутствии нагрубила отцу. Почему она никогда не вспоминала об этом? Почему не представляла, что сказала бы мать, глянь она с небес на счастливый брак своего мужа?! А он был счастлив, по-настоящему счастлив. И единственное, что отравляло ему жизнь, это Асино ослиное упрямство, которое едва не стоило жизни ее Ванечке.

Она теперь снова называла его своим. И непременно Ванечкой, причем с той самой милой сердцу интонацией Любаши из ее любимого фильма «Офицеры». Только называла она его так, ни разу не раскрыв рта. Про себя называла, пробуя на вкус его забытое, обласканное прежде имя. И смотрела на него теперь совсем по-другому, замечая гладкую упругость мышц, чувствуя запах его тела, замирая от его внезапно потемневшего взгляда. Только так она смотрела на него тоже не в его присутствии, а ночью, таращась без сна в потолок. И вспоминала, вспоминала, вспоминала… О том, как была отчаянно и бездумно влюблена в него подростком. И сколько горя и одиноких слез ей это принесло. И как замирала, когда он подсаживал ее на антресоли и кружил около новогодней елки, хватая под мышки.

Но это тоже было ее маленькой тайной. Ее она скрывала ото всей семьи и пока открывать никому не собиралась. Даже Ванечке…

Ася пошла наверх, умылась, переоделась и, вернувшись в кухню, отстранила от стола мачеху.

– Пойди лучше планировкой дорожек займись, – проворчала она, кивнув на остановившийся под березами грейдер. – Надо же, сподобились в такую погоду рабочих прислать. Кто додумался?

– Я, – с кислой улыбкой ответила мачеха, с радостью стаскивая с себя передник. – Спешу избавиться от гравия, который тебя так раздражает.

И ушла, норовисто постукивая каблуками домашних туфель.

Нет, они никогда не найдут общего языка. А все почему? Ася усмехнулась. А потому, что в даме изначально заложен собственнический инстинкт свекрови. Хотелось Асе того или нет, но она интуитивно это чувствовала, будто заранее знала, что родство с ней будет для нее продолжительным и многогранным.

На улице взревел мотор грейдера, и он поехал прямо на дом. Перед его огромной лопатой металась худощавая фигурка ее мачехи, нарядившейся в необъятных размеров дождевик и резиновые сапоги с широченными голенищами.

Ася налепила пирожков с яблоками, накрыла их чистой салфеткой и поставила расстаиваться. Зажгла духовку и подошла к окну. Работа в саду, невзирая на дождь, кипела. Мачеха по-прежнему металась между крыльцом и грейдером, сорвав голос почти до хрипоты. Отца с Ванечкой все еще не было.

Ася задумчиво провела пальцем по гладкому пластику подоконника, сдвинула цветочный горшок с фиалкой, снова вернула его на место. И почти в то же мгновение неожиданно для себя поняла, что больше не боится. Ни ночных шорохов, ни вынужденного одиночества в доме, ни за себя, ни за кого бы то ни было не боится.

Их поймали! И Хаустова, и Леньку! Все! Конец истории… Финита ля комедия… Хотя комедиантством здесь и не пахло, налицо были все признаки глобальной трагедии, унесшей жизни пяти девушек, чьи трупы были найдены в реке неподалеку от того места, где парковали свою машину Иван, а потом и Ася.

Подпольная порноиндустрия процветала, пока в город не явилась Лидия с намерением разыскать свою сестру. Она начала следить за Хаустовым, поскольку считала его виновником исчезновения своей сестры. Позволила устроить себя на работу и даже в первое время брала у него деньги в долг. Однажды она встретила его в обществе Леонида, и с ней случилось то же, что в свое время случилось и с Асей. Лида влюбилась бездумно, как кошка. Она забыла обо всем: о сестре, о горе, которое пригнало ее в город. Обо всем… Она любила его, ждала каждый вечер и делала все, что он от нее требовал. Он уговорил ее даже сфотографироваться голой, якобы для журнала. Сулил ей огромные заработки и, главное, – обещал жениться, как только они начнут раскручиваться. Лида верила и была почти счастлива.

А однажды вечером в ее квартире появился другой мужчина. Он пришел к ней с бутылкой вина, тортом и намерением открыть ей глаза на правду. Он давно приглядывал за Леонидом, по известным причинам приглядывал. Понял, что девушка в него влюблена, вот и решил нанести визит. Обходительность Ивана для деревенской девушки была более чем приятна, и она обо всем ему рассказала. Про исчезновение сестры, про свое неудавшееся расследование и про свою большую любовь. Он, в свою очередь, поделился с ней собственными подозрениями в отношении Леньки, заодно сообщив о том, что тот женат. И они решили объединить свои усилия и постараться разыскать Лену сообща. Финал оказался печален…

На Асин вопрос, почему он не рассказал ей все это раньше, из-за чего внес много путаницы в ее планомерное расследование, Ванька ответил очень просто:

– А ты бы поверила? В то, что Ленька не только тебе изменяет, но еще и замешан в какие-то темные дела с исчезновением молодых красивых девушек.

– А когда ты начал его подозревать в плохом? – спросила она его тогда.

– Тогда, когда увидел у турникета рядом с Хаустовым. Они что-то передавали друг другу. Просто увидел, удивился, что за дела могут быть у твоего мужа с этим прогульщиком, а потом из рассказа Лиды понял, что не все так просто. Начал думать. И к тому дню, когда на меня напали на Набережной, надумал наконец…

Все это дело, по словам Игоря Синюкова, было простым и запутанным одновременно. Но что преступники действовали нагло, почти не прячась и не стыдясь своих действий, сомнений ни у кого не вызывало. Хаустов ездил по деревням, высматривал красивых молодых девушек, по возможности таких, из-за исчезновения которых не станут бить тревогу. Потом он угрозами или соблазнами, а иногда и силой увозил их и прятал в бункере, куда предприимчивый Ленька поставлял клиентов. Кстати, весьма уважаемых и почтенных граждан города. В бункере был найден видеоархив, где эти мужи упражнялись с плетками. Некоторые сюжеты заканчивались мученической смертью несчастных жертв…

Все почти было восстановлено на основании этих кассет, кроме одного – кто все же пытался убить Лиду.

Ася отошла от окна и, спохватившись, сунула пирожки в духовку. Нужно было что-то еще приготовить. Отец с Иваном приедут наверняка голодными. И могут приехать не одни, а в сопровождении гостей. Сашка который день грозилась. Начистив картошки, Ася поставила на огонь огромную сковороду и, высыпав на нее нарезанный картофель, принялась готовить салат…

Как же это спросил у нее Ванька, когда еще лежал на больничной койке… Ты, спросил, когда догадалась, что Ленька был грешен не только в изменах супружескому долгу? Кажется, так… А она лишь пожала плечами и припомнила позднюю осень, когда в очередной раз пасла своего блудливого супруга в забытом богом районе. Так вот тем районом и была улица Набережная. Когда Синюков назвал адрес Хаустова, у нее в голове будто что-то щелкнуло. И потом… с этим покушением на Леньку… Чем больше она думала, тем больше склонялась к мысли, что все это проделал он сам.

Рана была пустяковой – это раз. Осколки от бутылки в ведре – это два. Какой преступник, ограниченный во времени, додумается копаться в помойном ведре, пряча туда осколки? Причем для начала их нужно было еще с пола собрать. Бутылку с Ванькиными отпечатками он припас, конечно, неспроста. И неспроста велел ей спрятать окровавленную бумагу поглубже в ведро – чтобы она ту бутылку нашла. Ведь про шпионский зуд супруги Ленька хорошо знал…

Все у него вроде сошлось: и сам в пострадавших, и Ваньку заодно подставил. Только уж очень наворотил он, да и перемудрил некстати. Паниковал, наверное, торопился. Собрал осколки, а видимо, зря. Полежал, подумал. И понял, что лучше бы они на полу валялись. Так правдоподобнее было бы, но что сделано, то сделано. И коли нужда была Ваньку подставить, нужно было, чтобы она на эту самую бутылку наткнулась. Только что ж так паниковал, с чего так распсиховался?

На этот вопрос ответил ей уже Иван, вспомнив, как Лида рассказывала ему о том, что послала со своей почты в адрес Аси заказное письмо с полной историей своей несчастной жизни и не менее несчастной любви. А письма-то Ася так и не нашла! Когда была на даче, Ленька ей про письмо сказал по телефону, а потом, когда вся история закрутилась, она про него и забыла. Но вспомнив, могла и не найти. Потому что Ленька письмо вскрыл, прочел и жутко перепугался. Он-то думал, что все останется в тайне, а тут такое… Да еще эта девушка пропала, а она могла изрядно подпортить жизнь как лично ему, так и его налаженному бизнесу…. Вот он с сообщниками и придумал историю с покушением и собственным похищением, зная, как Ася по-собачьи преданно относится к супругу. Придумали, видимо, в тот самый момент, когда она сидела в гостях у подруги и пила с ней вино. Бандиты никак не могли знать, что Иван проявит на сей раз поразительную выдержку и не пойдет у нее на поводу, зато искренне надеялись, что Ася проявит твердость и сдаст своего сводного братца милиции, предъявив его отпечатки.

Все пошло по-другому, все не так…

Да и Ванька сам дел наворотил, начав следить самостоятельно, без чьей-нибудь помощи за преступниками. Додумался он! Додуматься все додумались, а толку что? Сам едва не погиб.

Обо всем этом они часами говорили друг с другом. Придумывали, додумывали, сопоставляли, звонили Синюкову и делились с ним своими соображениями. Тот слушал, поправлял и вместе с ними чесал в затылке, пытаясь воссоздать полную картину преступления без показаний самих преступников.

 

Как оказалось ближе к вечеру, когда мужчины вернулись в сопровождении Игоря Синюкова, они совершенно точно просчитали действия бандитов. Все было именно так. За исключением эмоций, конечно. Тут уж упражняться в дедукции им всем было не под силу.

А эмоций было много. Злых слез, проклятий и угроз. Это почти и не удивляло. Удивляло дикое сожаление Хаустова по поводу того, что он не рассчитал удар и Лида осталась в живых. Ну и Ленькино сожаление на предмет покушения на самого же себя. Не продумал, говорит, в деталях. Спешил, сначала раскидал осколки по кухне, потом решил собрать, подумав, что Ванька бы осколки не оставил. Потом полежал, полежал на полу и вдруг понял, что отпечатки на бутылке не пригодятся, а должны же. Наскоро все придумывал, вот и просчеты…

– Лида портила им всю картину, – сообщил довольный Синюков, без устали таская с блюда румяные пироги. – Она могла очнуться и начать давать показания. В вечер покушения она расплакалась и рассказала вашему мужу про Ивана, его визит и даже запылившуюся бутылку показала с недопитым вином. Просила Леонида развестись и разыскать сестру. Тот наобещал ей семь верст до небес и рванул домой, откуда сразу позвонил сообщникам. Те приняли решение девушку ликвидировать. Ну, а чтобы все походило на убийство, совершенное на бытовой почве, стрелять в нее они не стали.

– Думаю, как бы не я, вывезли бы они ее в свой бункер да замучили до смерти, – задумчиво вставила Ася.

– Нет, они боялись так поступить. Две пропавшие сестры, пересекшиеся с Хаустовым, – это уже перебор. Да и не боги они были, в конце концов, чтобы идеальное преступление совершить. Ошибка на ошибке.

– Что ж тогда так долго оказывались безнаказанными? – подал голос Константин Иванович, поигрывая чайной ложечкой в кружке.

– Так ведь сигналов никаких не было, пострадавших как бы тоже не было… Если бы не ваша дочь, они могли бы еще очень долго безнаказанно творить свои безобразия…

Разговор скоро перекинулся на погоду, близкое лето с непременными отпусками и приятным отдыхом. Народ загомонил, застучал чашками, требуя продолжения чаепития, и, пользуясь общим оживлением, Ася ускользнула на веранду.

В вечерних сумерках тревожно перешептывались ветки берез. Дождь еще пытался брызгать, но делал это как-то неуверенно, скорее по инерции. Было прохладно, и Ася невольно поежилась. И какой черт вынес ее сюда одну? Сидела бы в теплой столовой, пила бы чай и слушала воспоминания отца о его первом провалившемся научном проекте. Было это… когда ему стукнуло пятнадцать лет…

– Не холодно, дочь? – Отец незаметно подошел к ней сзади и набросил ей на плечи свою теплую домашнюю кофту. – Как ты?

– Все хорошо, пап. – Ася с улыбкой потерлась щекой о мягкую шерсть, пахнущую отцовским одеколоном.

– Я это… про вас с Иваном… гм-мм… Как у вас?

– Все хорошо, пап!

– Ну что ты заладила: хорошо да хорошо! – Отец начинал сердиться. – Хорошо тоже бывает по-разному!

Ася развернулась к нему, уткнулась в его плечо и даже всхлипнула от того, как ей хорошо рядом с ним и уютно.

– Теперь хорошо будет так, как надо, пап. – Ася подняла голову, поцеловала отца в жесткий колючий подбородок и тихо счастливо рассмеялась. – Как надо только нам с ним и никому больше!

/9j/4AAQSkZJRgABAQAAAQABAAD//gA7Q1JFQVRPUjogZ2QtanBlZyB2MS4wICh1c2luZyBJSkcgSlBFRyB2NjIpLCBxdWFsaXR5ID0gNzAK/9sAQwAKBwcIBwYKCAgICwoKCw4YEA4NDQ4dFRYRGCMfJSQiHyIhJis3LyYpNCkhIjBBMTQ5Oz4+PiUuRElDPEg3PT47/9sAQwEKCwsODQ4cEBAcOygiKDs7Ozs7Ozs7Ozs7Ozs7Ozs7Ozs7Ozs7Ozs7Ozs7Ozs7Ozs7Ozs7Ozs7Ozs7Ozs7Ozs7/8AAEQgBAwC5AwEiAAIRAQMRAf/EAB8AAAEFAQEBAQEBAAAAAAAAAAABAgMEBQYHCAkKC//EALUQAAIBAwMCBAMFBQQEAAABfQECAwAEEQUSITFBBhNRYQcicRQygZGhCCNCscEVUtHwJDNicoIJChYXGBkaJSYnKCkqNDU2Nzg5OkNERUZHSElKU1RVVldYWVpjZGVmZ2hpanN0dXZ3eHl6g4SFhoeIiYqSk5SVlpeYmZqio6Slpqeoqaqys7S1tre4ubrCw8TFxsfIycrS09TV1tfY2drh4uPk5ebn6Onq8fLz9PX29/j5+v/EAB8BAAMBAQEBAQEBAQEAAAAAAAABAgMEBQYHCAkKC//EALURAAIBAgQEAwQHBQQEAAECdwABAgMRBAUhMQYSQVEHYXETIjKBCBRCkaGxwQkjM1LwFWJy0QoWJDThJfEXGBkaJicoKSo1Njc4OTpDREVGR0hJSlNUVVZXWFlaY2RlZmdoaWpzdHV2d3h5eoKDhIWGh4iJipKTlJWWl5iZmqKjpKWmp6ipqrKztLW2t7i5usLDxMXGx8jJytLT1NXW19jZ2uLj5OXm5+jp6vLz9PX29/j5+v/aAAwDAQACEQMRAD8A4Rnbe3zN1Pek3v8A3m/Okb77fU0lSWO8xv77fnS73/vH86ZS5zQA7e394/nRvf8AvN+dNrtdK8P6f5KtIjSieFHPmHoT1xik3ZDSucZvYdXPHvQJCejn869JuF0TTXa3XR7ZvITcuQvJIBx0J6EVHLeaTeOIH0aFzHuKmVVCqPlweB0OT9NhpXA873t/fP50m8n/AJaH/vqvQZ59KhD7tAtX8psLsUHzDtJyvy8jjBPvU0S2OpSXMEekQOkfdI1V1AJBxn7xHBxx1xRew0rux5zubH3m/Ojc395vzrqtQbQopXQ6fDI7Ln92hTZIOV7ggHGGXt1FXo9J8L3UEU7affWiy42bvMAJPoQSCB61KmmXKlKKuzh9zf3m/Ol3N/eb867YeF/C0rARahcJkkD98Oo5PVfQg/Q5oPgnRQu461KqkZBLx4/l9KfMjOxxO5v7x/OhTI7YXcx9Bk13Z8HeHYk+fUJix4X9+gye3QeoNOSzhtb1Iooht2cDue1HMhpHA72/vEfjRvb+8350+4TZcypjGHYY/GoqsQ7e395vzpN7f3m/OkooELvb+8350b2/vH86TrSigBQ7f3j+dW9zetUu9W9o9KAKbffb/eNN7U5/vt9TSUAFAoooAXtiuvsfEdja2kCM7FkgCHCng1yFFJq407HVv43HmmSPR7UsTku5JJOMZP4AUg+IGohvksrNVHbBrlc0c0WC51f/AAsHUSuPsVr+tNHj7UcH/Q7UEjG5QQR71y2aKXKFzc1PX4dVeGW4tCZFAWUhgPMGevA64rcXxF4clt4opH1BFgULGCMkcg5689MVw9LSUEti3UlJWZ3q6x4TMBgW6njVlcfNE3G7A9OwUU8XfhiFnlTV1BlRQ4CMchSpHGOOV/U15/mgGnZ9yDv5rzwrGxnOqFi8hkIRGJyWJ6Y461FqN/yLmzdcBAQ7DgA98Vw2ac00jqFaV2UdAWzily63GmLNI0szyMQzMxJIGM/hUZOKKY6llwKsljs0vemLuAwxB96f1oAKKKBQAtW6qDrVugCk332+ppKV+Xb6mkoAKBRS0DCikzQTQIKKKO9ABRRTS6j+ID60AOpacsTOWCYcKASwPHPSmBgaV7gKKU00Hmk3BW3HlFxnB96YDuxPUDrjtRmmxsxyxbJxt/CnqoLYbjg/nikA0SKxIU8+lIclwBn3pyxqSzd8fnRnBxTAKWiigAooooAUVbqrVqkBTf8A1jfU02lf/WN9TScUwAmiiigAopDRzQAtFChnYKoyScAVe/si4Fu0++NgudyoSzL9eP5ZqZTjHdjSb2KBPFRq8aSB2BGDycD+tbEOjgRpPczosBGWIkAwPx71QktYbq7lW3lVI15VpN2MYzzwalVIu6Q3FojaW1a5LpGyJj+DCn34FRFtqjnJ7GlcRK6FSdqnBIX7w/Grd5JFDCsBhkiZQGO6MKeR9aadnYncpo7k8joRyancW+B5ZyZAQy7RtUnpiq0paNiMjjryMVO1k0EayFgdwz6Ee31703buJDihVSdhCjvjipIkM0hOQhHOT/n2q5Y6jaLbJDdmRPLzyqgh+e/v2qGdvLt2hW3kj3/OCyYyvb9D+tZ88m7WNLK17kULJ5jTkAxxkF4z1YHjH4+vao2JYbtoQYwoHQD096s3Nr9kS3kVsJcQBnU849vfpkVC8qFIvLUbgD8x64+nSqTvqhPTQjPGMjFJkfNyoIGeTTW3bwcjHv3pixjLKVV2fvtJI+laEkpfzJ3cIEBxtUNkAYFOqzBpFy8RaIRHDAff27sjjBPX8cdKgkjaGQxyDBUkEZBqYyi9Ex2a3EAq3iqg+hq5tPofzpsRQf8A1jfU03inP/rG+pptMBcgVMLO5aJJViYo4LAjngcGmQPHFOkkpGxDuPGc47VZeK9h1Mu+x0BLEZAVc/TAz9KzlJp6FJFMjBwetCqWYADknFMldAxI3Mu/gnjI9TzSxHBHO7B5NWmSWYMwyCRJImdeisMg/nWiupTTbYwkcQLbjET94fX6jOKoySQSRxIkCt5aKvygjJHViRzzxVf7VPDNGyKFMbkqSudpP179x6VjKPPq0WpcpevrOFAdkm+V/mYb1GT16VWFoYtOlupQY3ZxFGO7Hq34AY/OmpOLiQG8mncA/L82SfzzU8iWkjNNBvdYcBxKwAyTnG3rj6Uax0bB2buQyW7JCjQQI5Uxt5ituK57N+NSPYX1xcyPcxyF3J3OcY3ehx0q+0xt7Sd5ViIcZRVTCqT7dx7fyrOvbnfNFLHtMse1gwJwccjjt9KmMpN6DaSKMyeQxjcbWDfMDyRT0Znj8r5isZ3ZHQD3q5fFZ45BCkWHxKDjDAE5bGe2as3dtZQaWnkxqkkiAFg4Zjkgk8c8YrT2i0uieXexW+1RTWwtfs4Log52/jnNLFqMT2pgu4g4jTCsGw2Of/rflVe5hkjdSsTwpImV3ZGVBxnnr0qK0hae78iO1e6ZgxEaZJ6cH6UcisLmZoQJ/aElpvgLxoAnXGef8KuX7W/mG0eOJ5Odvktyh6c1oPFqklksUNitu9vCJNkmBvPsPU4PFKnh6QyRi6vAkkkRdhFGOHHbceo/z71ioyk72sW5RSOUkWSFiGjK55Ga19NkWOyW6tEVbgN8ziQEZHQEGugj0KxivbOaS3S4fy2WVpJC4eTAKtg8Z6jGBwRxkVm+NlW3kt7yBo47gExuAAC2Bxke3St5xc42IjJRZz8lxK96SibPmJC/3TmtG6ZH0kTG3Z5ZJAXnZvutyPyOfp0rc0ex0G6hMlkPPuPLHmPK5ZkYjoR0HPoK5i5nkf8AcPGkZRyWVc43dOh6VLg21YaluQ/jVzFUxz1q5k+lbMkzZ22liDyT/Wl7Ujx5nLHkDpTZGIKhepNACyHbGxHpUhuJZIUQyExgcL+v8zQbWeaLKISD/ETgfrTTbvtKqvzL/COSfwpOwaiyxwvZ7sMHDYLE8fT+tNfeQkoTAUcgMOR61LE0g0+TbbO7OCxymQMHr/nrU6T20djLJNEs88kgMnyfKB/dB7celZuTW2uo7XKtrBcXF2qwypFIyExLLlRKem0E8E/X0rf0kFLcPeNC0hJgCxsHaMnKkupwAD3Oe1S6Xb20sKTs642I27B+V8Z6HqcEZx94UqSuzR21o/lxrHOk4BKmIORlsHqQen1FctWpz+6bwhbU5q6trvTjGrwshP8AqnyCGA7jBNR28cz3UUrKm0MFJY4H49+9dBLptjhPmnLEfeKA+Yc8E459OlYM1jdWUuyd9rbm8vac7iGKkj8Qa6IVFNW6mMouLNS/tr69v0t4ozCqjgTSbuhGTx9egycc1Qu7GRY2lLIHhPlvt5BI9/5VIl1dzlI0aSO2TGZXQgD0JI6ZIxmlvNVmktBbsylo/kMmeq5JPJ6896UVNWSG3F3bJfC0FnqestHqCNK3lExLuIBIxwfwrXWGHR/HEMUcQS3u4iqLjIUkdvTkfrXN6ReGz1e1nHyiOQK306H+ddf4vjWK3tr8IS0EmAw7E8g/mK3ZkVEuJrzxqbTUVS4WJWW3RwAOgIx6mt/URYWerrfT3VvayeW0eWZYyy8HG3rxjArA0/SZ9ekXWtXmwr/MqIAhYDoeOgrXvPDejXoYQJDHKqDMkE3mlR0G75jQBFDr8d88c9tZ3t6/zCdI4sYH8PznjJ46jgGgQ+IpbWKTyrC3nhkaQK8pdn/2eAUx+NReGba50yW80u4YNsYSxsOjKeMj8q2YI74O6SzQzRE7kVIcOg9C3egDhI5tRvdWh0i+mmiQ3W54gduxj1I9OvGPWuzTSNOW0kszbI8cmdxkO5znvk8596xtdgkXxZpN2Yf3TusZftuDHA+uK6GVbjz42i2GM5Egbg+xFAjkNCim0LxY2nTMSsylUboHHVT+mPzpviCyeLXnjhjLG5IaNV6sTxj881ueJbBpYodRgQGeybeMdSvcVNqctnGlprMrSfuOY2jGdwYdD7H17ZpSk0m1qVFa2OR1KzGmzR27yMZymZUK8IfZh1FSZHv+VVZ5mubqa5csWlbPzYyB26VY/EURTUVzblSs3oUmBaUqBkknAHU0/wCyPlAGRpJGCqB0j+vqeP8AH0rVuvJ02FnW3LbgVV26/gcVpaRoUt5ZLezSW9r5ihoYhGzuw7ZPAXj3NZKpKSvFFOKW7M+ztbyC4FtdwRiQnEZzmT0+9ngHrTdRRbQ+dLFJumYfvGfGecEZGSPwpl1d2YvfKMnzg7MBuQQf1rUuZIbnS3a9imhYE+W08ZH/AAIZ7elcr5lJSaNdGmkzJ0/y4J1gDNHHKW3uGJVyASnB5BHP1pzNYz27RXdySG+5G8b71XPXcOp+o4z3rOEF1rGueRYuQdgzI/AVQMbjjpXZ2HhO3hs5Nz3U1xj5rmLjyvwwQPxrodJv3rmXOloZsjaVoQYQzSn5E2oJN5bH3cZ49z29hVS9mghjmv2Z3+0xp8pYh5MHq2emAe3HTpSXeiy6RrNpfXJF7aNKFYsOVz03Dpya6HW9GTVogiP5M8efLbHy4x0I9OlSqFtW7sp1eiRzNh5uq3k0+m2jS3WQfPmcKkQyMYXpn61QuLC4l8RNpjzhpHnI818nBbkn3rrvDGlTaVp0i3CgXEkhLheQAOBWdrFsYvG+nTqoxcFST05Xj+WK6IwUXoZOTZp2nhqG3sZbd7y4n8xcAMQsYOcg7RycH3rA8MQrZeJLixvIEdyjKrSAHaQe2fX1rqrl9QTULZraJZLU7hcZYAr/AHSMnJ/DNZPiXT/LvbTWokybeRRMPVc9aaSTJbZa1/w7DrMbTxgQ3wGVlHR/ZvX2PapL63kv/C8sFwu2f7Pkgc/OvP8AT9afrd7c6daLe26iRY5AZYj/ABoePwIzVnTdRt9WtxcWe5snDxEfOh9CP696YjO1a3kk0A/ZHPkrbKFjXjKjHp7VyPh1pV1+0NqWBL4YDunfNdDaX91oMk1jPCZrWJ28pk6ouc459PTrWk+u6Yv2eG03NcTR744/swi2g8ncxI9D0BzxS5kirMde3cdvrumg43TiSI89sZH6inXmn31zcq9pq1xZwj/XRRZHmY9SCPpzWHrNubi8s5Yrmb7dNIqRAgBUPUn1GOK6CW78kqlxcyOiyrFLJO3lhdw4OMYwTxWEsRBK61NFSbepW1zUbewigEoErpMjYxu24PLexAzWfrfiHz/Kt9BuZJp2JDtFAT8vbG4frTriWyv7bdGsDbIyZvLbcFy2AMdd2VJH/wBesn7Zc2UE0FpBMrorebNEhVgp+7ng4Gc0RquS0WoOml10FHizVrW3ktLtEnuA5VriZizr2II6H6mtyVbW08Oixur6N/MizG/A9xx7ZH5VyUlq8QEjRBI8AqH43evXrSeRv/0naI43faAo6nqcD0HFdF0Z2HJGWbavJ6fj6VbwP7y/mKjiM9s0cqPHGy8qc9CO9P2R+o/Kle5WnUhv5YpomCv+8Dchhkk/yrpvDcg1Pwr9l3kPDugYg8j0P5EVyJ3q7Ov8J646VqeC7/yNae1bIS7T5fTeuSP03URjZWFJ31Oq8PrDbaXGtnGsTKSJCv3i4ODlupqjpnjCPVtU+wCxeDcDgmTfnHXcMcVY0x2g1zUbBs7WK3Ef0br+oqWTUNA025eN5Le1vnOQv2cqZMnOWkA9c9T2pkBYaVb6dqN7NboqC52naP4QOSB7EnNcn4hbUY7+VzfNEqMfLiSQggf3j65rRu77UdM10alIPMhkTyyoxtZc5+VhxuHX9K2EGh6+hnlitpCgIIuSEKj15I6VKkpJNMpxa3RFpNxJqvhVJblcuyMGJHDEE4arEd9PLoCahaorXAhLBHG4MwByP898Vla9rtpp1qdM04o7BQo8o7lUEeo9qoaP4hk0jSVtZrRJl8whW8/btHORtweec9fSqbFYnuvHEX2a3ltoHjuN371G6KvQkHvnmtzVoEeK0v3GEgmVldumD2/z6VybPba9qcbFJEiVArNIwJ2g+gwBwferBjvbefy49Sa4tYMLF5uXO0DjAPT6D2rL2q2ejL9m+mx1OqXU+noJIlglcAsY2k9uOBzn2rOi1w3OnSC+tFEzDayx/wCqx7knj6Viw3kr3EgcKY1OJE8sDP49c1eF2LK4j3xMRjKiRywXIyGHbODispVZp7FqnEvNdXY0hbV9Ot/9XjfJNhmGOBjoPxzWL4bkkDO4UrNE4WV1bYdpPQ47cEY75q/JfxzrugyIt+JMt8pII5IBznpzUX2QLcLdbpLe6IUps5RyDkE+vPfp6isvaSaakacqTXKQ6tCJrZ7m3mbcXLgBgVCnqB3Iqrql5Fd3+nalFiEzoFeMY3LtOCT9QRj2rVlQ3TSNE6252MkiZ3BQeTtUjqTyOcVy+p28VtPst1bywg+82SOSOf8A61XRSk7PoTU0N2GWTUH3jJltJFx5kgKyBSc7h0C8jpWi2m6VfXImmmJAQJHayNgRAdhjqPTt6VzthNdT27lLdWKAMgyQz44PPfI4P0FO/tK/WJftMKpBI3MkaZB7hSM4Az2GKUqcm7Rdhqatdo6K4ewsVaK1gjj34eYhQmVXp/M4+hrmbnayGdkjVi/7tSMnBz8x/SpJNT89FV1a6ORhZTtiU84wgPv3NV5c28c0MkwYu33EU4Jxw2TjA5q6VNw3JnO+wjzmfH2gvI/rnH+RSyzPMwLsTjgAnOBUKrjr1PWnd660kZ3LEs6y29uuCGhUp06jOR/Opv8AvmqY5q1getK1gY22mtxBcWl0FHmHcHznbjPTFVZr7y9WhvLf/l3ZSGAwOKSWJ0JcrE4J9d238jUdwRcRqhYny/ljVRtUA98Dp/WpStK6G27WO+u4pjqlnrNlCtwiRMJozMIy8ZG4AE964TX9aGu363SWotkCbFQOWJHuT35rWh8TapBYQ2dq0TbcwbhGN4Y8Lycj9Kzb+3hfUpVnhWzl27nSM70aTqcegPp2p8yTsRylnTby5TRnR5Ge224jjMeUyDyD/iKq2mqCzuJYZdz20qlWUODkH3+nGat2svm6ctsisrO5xFHLsUkY5Y8nGCeB7VXGh25yzXwXJ4RIycHOMH06isFyXfMae9ZWLuvJNf2OnXsVssb3WdqxRYG3Axlu5OM49KZb26JCsiyx/ZY7pFuZeCRkAH5SOOD3PUUtzcz22nRbnWa5jQQ+aG5SLqFx0zjvUH2dtVAMV3LOoOFjztES4yAR07VME1G3Qp7+ZcjtdKtpGaG9fy0mCyKQGKKT97d6HsfzrVezksdO2EiF1nCTM21nWM9GXJwST/X0rjJ7VTeraIFyTtLA5+pP+FbNjqN3bQWoN28uIyEX5SYl3EBdxHGdv5YpVKbaTTuEZrtY2vJgVOWebYJGkMYX7vygE4wDwDzVRZYoxFDeShSkZcnYXH046Gss3aX139quWCSQyKYkXJHDDNauo747QTPsVy2xkXnGO34etZcnK0n1L5r6ojTVdIhvGMjmFeFC+URgBR6Duc1j3Ouyi5mNkzw253CKNhnaDz+HrVO4VmuDnI7ZbqKW3tWcSSsAYY22uwbkGuqNGEdWYucnoi7ba/eRXHmybZHHzHcuN35dKfbWX9oB53kEaygnYH6Dkcfl3qpMsW9Wt42yDxgck9sVorb38VuA0aJbqAzhcAsMnOe/Of5USSWq0Y4tvfUorJc2MYVZPMhRvklXoCRyD6GmRyskyeYDJBnLoWxn1rctra2ithdwRQO8jhjuxhPQYP8AWo4Lq2huJLpHj2GExmML1PXgEdDn2xS9otbIfJ5mNPC0cm0JgEZAYEEA8jOfY1LLK88pllOWIAz9Bitvz9GvbaeRoVSc7WJlcqSSemR2GOo9axp5EklLRwxxKOAseSD+Z5q4T5t1qhONupHSjmkp3NbEijire2qgFXefSkxFaaSxLiSKCSJxAInjwCjP3ctnPPXGOtVRJhY0YqoX5fMVfnI5PP5093w5/dox3c9RUbsMZb8AOKlKw2EBW2O6LLE5DxyD5CPqDn8eCKtsNGkVJIEuIjuzLbyTjB/3XK/zIPtVFYxgBh+HakaLJByRj0ocb9QTsXBarLkx3NrEX+7GJSxHPA4yatRRtp1tBcgu8DMsgmTaSxzxxzj6Hr+lZsEWZTvl8tQM5JwePQ0+1MrpIYQpiQcx+Z97r0FRJN6NjTRebVp5pZhKY7lLiZgqCPIXOMMMnt2XP41atdPkjvriwtJzFbwpvkMigs7lQCB9M/hWZCn77y0Nv5SNnaGJJ4/hI+tWFF0vmXbSm0hhYMY5WYNKf6kispRVrIpPqyLVorG0VILHeWx8zGQEt7/XP0qmzMpa2lAQq43qF+Y4GPvfgamvrYW7Iyw+WksYYZPOe5qNrN4o4ZJI9qsgK8H6/wBa2gtFqQ7ti2kMjssaQtMMngKSQOp6d8Vopcypp80Edsisu7MkrHP0APQjH41Z0S4iNu9qWRJt5dNxx5g2nI9OP61X1K28qzhFzKz3MZCxBwMtGecnB7djWUpKU+Vo0UbRujNkkaY/NGgG7OR1pdz4xuwDwQBjP1ooxXRZGZNa3AtZjL5Sy8YAY9D69P5YpJriWZ3Zm++SSAffNRUUuVXuO+lhSc8HmjvSUVQhaKKKAD8KcKTFL2oAUd8Vc59B+VU6uYHrQxGZLIFkOCc54Apq7nbLdu1SMoDnA70lABR8v8RwMdcZoI4pAAM8nBNAxhTdIHBOPQ/pU7zPId+/BznCnhTTKBwOKVgEVAgGD070YBOSMk9TS9aXFMBKB0pRx6mjt0oAXAIwRkeh70BVX7qgfQUg+hpw+lACUUdaKBh+NHSim7x07+lAh2PWlApAc0uaAFNJRmigBaWmilzTAdVzP1qkKt/iaTEUX++fqabSyHLt9TSenrQMSloooAO1H5Ucd6XNAAOlFJ3pc0AFHBNJS96AFo5pBS0AJS/jR70YoACahJ/eZ6etSknBxxUAy5yexoEydDke1Opgpc0DFzRmm5ozTAdmlzTKXNAh+aucVQzV6kwKMn+sb6mkpX4dvqaTNAwpKWjrQAc0UUd6AA0uKKKACiiigAFKaTnpilxQAdqM+9FBNACHBGDTEXbn3p/NN7UALQaQHIopiFzSUlHuKAFBpab7V0Hh/wAJXuugSh1gt843nk8deKTdtxGF+NXc+x/I11Ul74U8M5gtrX+07hT80rY259if6VL/AMJ/Z/8AQCg/77FGvYFY4R/vt9TTcc05/vt/vGkoKEoxRg0UAGKXmgcUpoAQZpce9JS9aADFIQfSl+tGaADnFFFHb3oAKCaKKAGkVFk7yD0PSpTUDt+eaaEyRDxj0pcio1cE9amSNpD8o/HFAtxnWnrEz9uKsRwRpy/aleZR0OMe1K/YtQ7ixRxx853Hv7V6D4f1nTdQ8PnSZJzZSeR5DFCAw4xuX1z1+uc15sZCTx1o6Luc49KTTB2asjurfwLoMJM93qtzdxJz5cSBAfqRk/kRWx9j8J/9ACL9f/iq87s/EN5Y2FxaWuALgguzncQB6flTv7R1D/n8m/P/AOtUOM+5GhQfh2+ppvWnP95vTNbehaFb6rZNPJ9rZ1ulg227RqEBXdvJbr3GK0KMLpRWw2hfLAY2nlD6g1o+IjlVDAbsdicnj2qdPDQnv1tY7ohf7QuLZ5HAwkcTAbz7nP50AYANL0Ga3NQ8OraaI2oRXDSPFcvHJEy4xGH2Bx/wLaD/ALwpbjw2ltd2UDXZYSQvNdsF/wBQEGXHuQOPrSAwuOnpS1qSaIy3OpRRTGVbSFbiFlTPnxsV2n2+VgfwNPfQJBZTTrKxeK1gnEXl8s0jqm3rxjd+NAGPS10E/hiO1kuUlu5JDbW0U7C3hDlmdipUfMOhHWsea2RVndJlURSBVim+WVs552jI4xzz3pgV6KX8KSgYlJSmm0CAnIp1vaNeXKwo6JuPLPnA/KmnkVNaPhigfYW+63oaBM62z8C2Vpbk30rXBlUYeJsImehHrWZ4i0OTQZUaKRpbOU4RyOVb+6f6Gtfw5qv2YNaSzMfLy3IDIc9cY9R2/KrniKdpLO7tLlIzAYvkLMRhgMjGe4qeo07bHn0khbnNR9eScUjOq4wcnFRMxJ5q0hNkplVRgDJ9aZuZzknNNC96cOBxTsS22OAxV7d/s/pVGrWaoEMf77f7xrRsbqKPTJLa5sJrmB7tJUaKQpiUIRtzg5ypzjrxWc/Dt9TWtp97ZQaGYrmMzONSjlWMSFML5bAv0OfTFREss3Oo61PbvdiyuoUju2uJZY1dU4wCpPtt55qxd3utxRmGTRp4PtOpvdn9025yzBvK6eo6dTioNVk0680edUktXnE9yY2kkcMAzZXaAMHPvWhd6tYtfPOtxaBGvIJ4nhDB34G8y9uAT+NPViIotS1mO/gDaDcO0RuHlgeFz5scrDgjHADKMH1xVGLVdRhQxpZTi+mMkKylDuLM4Z1C45PbFSSXem2g1NUhs5UuIkIijldlkYTA8k4OcEnHtU9nrttLNpd1qOJJ49QMjkOVEK/KAcAHI4/SlaysgKq6/emFR9nl+23FmbaO4QlWkTzMoVAHOMFeP6VftNU1I2U1ykKNcNYiFTIxMpaM7vMCYyx4YjHAKEkjFQadc6UItJlupIY2s4seYrt5quJWIUr024IOferNvremwfZR5gMr21xBPJt/1cf71lUe7Oy59gPU0NPcChpmrSXd2tlHYvM9zax2arFceUxKEtu3Y4zzVOODULy61GysrR1zl7iKRgzRhCc5duc5P41F4euIbPXLCe5fy4o3/eN6AqR/Wty31yxBtrszMl3fD/iYkjhTGhVe38ZIY/SjVj2Oe/s68+1G1MBWZYjMQWAAjC7i2c4xjvmpV0LU3Z1S0ZnSZYSoIyWYEjHOCMDO4cY71OuqKnhdbLcrXcrGHfzuitwQ2wn0LDP0Falvr+m2egTaMrzSwlxGZVG2R0IO9k9FB6L3GfWiwM5/7A39n3d2ZF/0aeOEqvzBt27kHpj5fxzVKrpkSGzvLVbxnQyxmNFj+WbaWG4k8rgHp71SJ4pWAQ4ptKTTc0xMuWepy2UqSIqsUZWAYZBIIIz+VQ3l7dX0zy3MzSM7FiCeM/T8KgJpCaokbSgYpaKBBS0lGaYDhVrafb86qZq3uPt+VK9hokkiTLfL39ab5aenp3ooqH/X4GgvlJsJ29vWgxICcL70UUCQ4RR5xt7A9ab5SYHHeiikUOMSByMcY9aPJjwvy9TzzRRSe4IBDHn7vp3pDEnPHT3oooQMPJjz93v601ok54/Wiiq6EgYkAGF/Wk8lM/d/X3oop9QGmJPT9ab5SY+729aKKOoCeUn92gxJj7v60UVRLE8pOeP1pTEn939aKKFuHQb5aY6frS+UmR8v60UU+ohfKT0/Wr3kx/3f1oorNtjP/9k=