Молодая сотрудница полиции Альбина Парамонова расследует дело о странной гибели бизнесмена Виталия Рыкова, которую все считают несчастным случаем. Ни у одного из экспертов не вызывает сомнений естественная причина смерти Рыкова. Тогда что же не дает покоя Парамоновой, зачем нужно снова ехать к безутешной молодой вдове Виталия Насте? Несчастная красавица, скорее всего, ничего нового не сможет рассказать. Но возле дома Рыковых Альбина неожиданно встречает аж двух своих поклонников – коллегу Сергея Иванцова и бывшего возлюбленного – журналиста Влада Сиротина. Причем последнего толком разглядеть не удается. Машина Влада на огромной скорости проносится мимо Альбины. Неужели он следит за ней? Однако на следующий день оказывается: Сиротин погиб накануне в автокатастрофе. И опять в один голос все уверяют Парамонову в том, что это был несчастный случай…
женский детектив,любовные интриги,загадочное убийство2013 ru Roland FictionBook Editor Release 2.6.6 06 March 2013 http://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=4987712Текст предоставлен правообладателем f45bbb98-8562-11e2-b8bd-002590591dd6 1.0 Семь лепестков зла : роман / Галина Романова Эксмо Москва 2013 978-5-699-62625-0

Галина Романова

Семь лепестков зла

Глава 1

Двор его дома был погружен во тьму. Влажную, прохладную, сентябрьскую. В доме светились лишь два окна на третьем и втором этажах. Первым было окно спальни его квартиры, где десятью минутами раньше разыгралась банальная скверная история. Второе принадлежало тихой пожилой женщине, видимо страдающей кучей старческих болячек, не дающих ей спокойно спать. Ее грузный сутулый силуэт то и дело мелькал за тонкой тюлевой занавеской, и это ему мешало.

Мешало спокойно сидеть и мрачно думать. Мешало просто мерзнуть и без конца заставляло поднимать взгляд к своему окну и задаваться нелепыми прозаичными вопросами.

Он же был удачливым парнем. Успешным, смелым, отчаянным, веселым, привлекательным. С лихим кудрявым чубом, чудной белозубой улыбкой и энергичными действиями, так устраивавшими всех его знакомых девчонок. Ему все удавалось, что задумывалось. У него все выходило. Как же так получилось?! Как вышло, что все это исчезло: привлекательность, удачливость, отчаянность?! Осталось одно отчаяние! Осталось унылое бледное лицо, невыразительный взгляд потухших серых глаз, неглаженые брюки, растянутые свитера. Осталось жалкое тусклое существование с полным отсутствием просвета впереди.

Почему?! Где он ошибся?! Где не туда свернул? Где не то выбрал?!

Он опустил ногу, уперся носком ботинка в сырую землю и оттолкнулся. Старые ржавые карусели, тихо взвизгнув, медленно поехали влево. Он оттолкнулся еще и еще раз. Карусельное движение ускорилось, визг окреп, и тут же сутулый силуэт пожилой женщины замер у подоконника. В его окне никакого движения не наблюдалось.

Через пару минут ему надоело наблюдать, как за ним наблюдают, и он остановил карусели. Поежился, подняв воротник легкой куртки повыше. Ему было очень холодно и противно сидеть здесь. После частых дождей старые доски карусельных сидений набухли, и брюки насквозь промокли. На нем не было носков, потому что он снял их, когда вошел в дом. Он еще не знал тогда…

Он выскочил из дома в домашних тапках на босу ногу. Вместо того чтобы устроить дикую разборку этим двоим, совокупляющимся в его постели, он удрал. Постыдно, трусливо удрал! Но противно ему сейчас не только от паскудства, устроенного этими особями, разрушившими его жизнь. Не только от собственного трусливого бегства. А оттого, что он сказал, пятясь к двери.

Что?

Да он извинился!!!

– Ой, – пискнул он по бабьи, увидев монотонно двигающийся мужской зад, и попятился к двери спальни. – Кажется, я не вовремя? Простите!

И ему потом казалось, пока он летел по лестнице вниз с третьего этажа, что эти двое хохочут ему вслед. Громко, надсадно, до хрипоты хохочут!

И вот теперь, сидя в темном сыром дворе, насквозь продуваемом сентябрьским свежим ветром, он вдруг понял, что не хочет жить. Нет, не то чтобы совершенно не хочет. Не так, чтобы его зарыли в землю. А так, как жил, он жить не хочет!

И как быть?! И что теперь делать после принятия такого вот мужского будто бы решения?!

Он вздохнул и полез с каруселей. Сделал шаг в сторону подъезда и споткнулся.

Как же так?! Он же решил поменять жизнь, тогда почему возвращается?! За ботинками? Точно! Ему нужно переобуться, собрать вещи и…

Идти ему было некуда. Его никто и нигде не ждал. Никто. Нигде. Он пошел по двору. От подъезда к подъезду. От двери до двери. Смешно, крадучись, как вор. Кто мог увидеть его в домашних тапках на босу ногу в этот поздний час? Кто мог разобраться в путанице его горьких мыслей? Кто мог пожалеть, осудить, посмеяться над ним?

Никому до него не было дела, никому! Даже пожилая женщина угомонилась, погасив свет в своей квартире. Болячки устали ее донимать, позволив уснуть глубокой ночью? Или она настолько привыкла к боли, что…

– Эй, прекрати топать!

Голос, раздавшийся от приоткрытой двери его подъезда, был ему незнаком. И принадлежал он женщине.

– Вы мне?

Он обернулся, поставил ладонь козырьком над бровями. Свет фонарного столба бил в лицо, и рассмотреть лицо говорившей было невозможно.

– Тут что, еще кто нибудь есть?! – фыркнула женщина. – Тебе, конечно! Сначала каруселями скрипит, теперь топает под окнами! Сил нет слушать!

Понятно. Это та самая тетка, что не спит ночами из за болезней.

– Извините, – пробормотал он и стал себе еще более ненавистен.

Почему было не послать злобную бабу куда подальше? Почему он все время извиняется? Он по общему двору топает, не по ее квартире!

– Чего домой не идешь, Анатолий? – вдруг спросила она и отступила за дверь, впуская его в подъезд. – Сначала вниз промчался, как олень. Теперь назад не идешь. Поругался, что ли, с Лизкой своей?

Она и имена их знает! Ну, ничего себе! Он вот лично с ней не знаком, хотя и живет в этом доме уже пять лет. Да, точно. Как с тестем поругался из за Лизки опять же, так и вернулся в родительскую квартиру. Думал, что все у них сложится великолепно без опеки Лизкиных родителей. Не сложилось! Мало того, все пошло кувырком с того самого дня, как молодые гордо хлопнули дверью. И не вредил им никто. Ни тесть, ни теща, хотя оба между собой постоянно соревновались в степени влиятельности и значимости. Нет, не было ничего такого. Они вообще не лезли. И в результате их с Лизкой семейный крейсер превратился за пятилетку в утлое суденышко. И то сегодня вечером пошло ко дну.

– Поругались? – снова пристала женщина и, ухватив его за рукав куртки, повернула к себе.

«А она не так уж и стара», – вдруг решил он, присмотревшись. Сутулая, это да. Но не старая. Лицо почти без морщин. И фигура еще хранила округлости, несвойственные старости. Одета в джинсы и джемпер крупной ручной вязки. Чего тогда Лизка врала, рассказывая, что тетку со второго этажа болячки одолели и она не спит ночами? Привычно считает, что все, кто старше двадцати пяти, уже древние?

Вспомнив о своей молодой жене, которой едва исполнилось двадцать пять лет, вспомнив о ее молодом сочном теле, отданном на поругание не пойми кому, он чуть не заскулил.

За что ему все это?! Что он такого сделал?! Он же любил ее. Холил и лелеял, как мог! Да, не получалось, как у мамы с папой, но никто же не обещал, что все будет непременно так же!

– Поругались? – в третий раз спросила женщина и ответила за него: – Вижу, что дело плохо. Даже хуже, чем поругались.

– Хуже, – признался он, и ему вдруг захотелось разрыдаться на плече этой женщины, которой он своей ходьбой по двору мешал уснуть. – Она… Она…

– Снова притащила в дом любовника? – вздохнула соседка и с кивком ответила самой себе: – Можешь не говорить ничего, и так все знаю.

– Вы?! Знаете?! Откуда?!

– Вижу потому что. И все видят. – Она вздохнула и потащила его к ступенькам. – Пошли за мной. Чаем тебя напою, а потом домой пойдешь.

– Не могу! Не могу я! – Он вцепился в лестничные перила, замотал головой.

Чего он не мог: пить чай в чужом доме посреди ночи или домой идти? Или и то и другое вместе?

– Все ты можешь, – хмыкнула она, прищурив глаза. – Все всё могут, только хотят не все. Идем…

А потом он сидел в чистенькой уютной кухне с полками, уставленными банками с вареньем и маленькими корзинками с сушеными цветами и фруктами. Пил чай с Марией Ивановной – так звали женщину, страдающую бессонницей, – и слушал страшную историю ее жизни.

– Как же вы могли?! – вопрошал он между третьей и четвертой чашкой чая. – Убить!!! Убить собственного мужа!!! Отца своих детей!!! Это… Это так страшно!!!

– Страшно, мальчик, просыпаться среди ночи от дикого стука в дверь или в окна. Страшно прятаться в огороде, когда он выскакивал за нами следом с заряженным ружьем. Страшно, когда он разряжал его все равно куда. Однажды… Однажды пуля пролетела всего в десяти сантиметрах над головой дочери. Я только и поняла потом по обломившейся ветке… Страшно, когда он приводил в дом друзей и грозился отдать меня им.

– Отдал?

Все внутри его восставало против этой дикой истории. Хотелось заткнуть уши, выбежать, роняя тапки, снова во двор и бежать через весь город. Все равно куда, лишь бы подальше от этой женщины. Но он, как завороженный, все равно сидел и слушал.

– Я долго ждала этого момента, – вспоминала она, глядя невидящим взглядом сквозь него. – Он часто уезжал, часто возвращался. Иногда с деньгами. Чаще без. Никто не знал, где и чем он зарабатывает. Все предрекали ему беду. Сгинешь, говорили многие, в далеком краю. И костей твоих никто не найдет никогда. Не нашли… Никогда…

– Вы?

– Я! – Она победно ухмыльнулась, лицо сразу стало жестче, старше, обозначились морщины, тяжелые круги под глазами. – Я дождалась очередных его сборов. И ночью, когда он пошел к двери с вещами, вызвалась его проводить за деревню. А знаешь, как у нас за Уралом? Там за деревней сразу тайга. В этой тайге он и лежит до сих пор. Вернее, в болоте.

– Вы… Как вы его?!

Он судорожно сглатывал, чувствуя одновременное желание укрыться от ее слов и в то же время испытывая какое то напряженное удовольствие от продолжения ее истории. Ему вдруг захотелось узнать все, все. Как это было? Нож? Ружье? Топор? Как хрустели кости? Была кровь? Осознала ли жертва, что с ней произошло?

– Это не так важно, сынок! – вдруг оборвала она свое красноречие протяжным зевком, обнажившим вставные зубы.

Его замутило.

– Важно то, что я все продумала до мелочей. Я хотела, и я смогла. И я стала свободной. И дети мои тоже. И выросли нормальными хорошими людьми. И ты…

– Что я? – не понял Анатолий, поднимаясь с ее удобного стульчика в красивом вязаном чехле.

– И ты сможешь, если захочешь!

Она наступала на него, тесня к выходу, – большая сутулая женщина с одутловатым, оттого и не морщинистым лицом, с холодными глазами в обрамлении бесцветных ресниц. Он отступал, нервно сжимая пальцы в кулаки в карманах куртки. Ему очень хотелось услышать главное: как, как она это сделала?

– Я не смогу! – выпалил он, уперевшись спиной в головку английского замка.

– Сможешь, если захочешь!

– Что?! Что я смогу?! – заныл он, она отодвинула его в угол и теперь открывала замок. – Что я должен суметь, Мария Ивановна?!

– Ты?

Она удивленно смерила его взглядом с головы до голых пяток, хмыкнула снова. А потом сказала те самые страшные слова, которых он так боялся и которые так жаждал от нее услышать.

– Ты должен ее убить, Анатолий.

– Я??? Убить??? – Он осип, ослеп, мотая головой из стороны в сторону, без конца ударяясь о стены, оклеенные красивыми полосатыми обоями. – Лизу??? Я не могу!!! Как я смогу это сделать?! Это ужасно! Чтобы я убил Лизу!!! Я убил свою жену!!! Это невозможно!!!

– Тогда она выгонит тебя из твоей же квартиры, – зашипела со странным присвистом соседка, выпихивая его на лестничную площадку. – И станет смеяться над тобой. Вместе со своим любовником. Кстати, он моложе ее на пять лет. И у него…

Он не дослушал, резко дернул за дверную ручку. И захлопнул дверь до того, как узнал, что же такого есть у Лизкиного двадцатилетнего любовника, чего нет у него.

Противно, мерзко, страшно!

И история жизни этой женщины, и подначки ее.

– Провокаторша! – просипел он, покосившись сквозь лестничный пролет на ее железную дверь. И уже сам себя уговаривая, пробормотал: – Всегда ведь можно развестись. А квартира… Она досталась мне в наследство, Лизка не посмеет…

Глава 2

– Фигня какая то! – возмутилась Лиза и, оттолкнувшись от подоконника, прошла к своему столу в дальнем углу.

– Ты чего, Лизок?

Соседка по кабинету, Ирочка Васина, пухленькая миленькая брюнеточка, на минуту оторвалась от своих документов, взглянула на коллегу поверх очков и вздохнула, потому что Лиза казалась очень расстроенной. А это значило, что ее придется сейчас расспрашивать, потом советовать и, возможно, даже утешать. Ничего этого Ирочке страсть как не хотелось делать. Не было времени – раз. Не было желания – два. И утешать советами Лизку – все равно что делать искусственное дыхание мертвой собаке. Бесполезно и противно одновременно.

Та еще была штучка – эта Лиза Шебанова.

Родилась в приличной семье. Красавицей родилась, не уродиной. Получила хорошее воспитание, образование. Заполучила потом себе в мужья хорошего порядочного парня. Родители им выделили целый этаж в своем доме. Живи, казалось бы, и радуйся. Наслаждайся жизнью, комфортом, удобствами, милостиво предоставленными родителями.

Нет же! Чего то ей все время не хватало. Сначала самостоятельности: родители будто бы отслеживали каждый их шаг. Рассорила мужа с отцом, добилась своего. Съехали из дома. Поселились в квартире покойных родителей ее мужа. И что? Мир и покой воцарились?

Как бы не так! Лизке тут же должность мужа показалась непрестижной. И она давай его с одной работы на другую мотать. Как шар бильярдный, честное слово! И добилась не пойми чего: пропал мужик. Лишился работы, его вообще теперь никуда не берут. Лишился уважения, сам себя, кажется, уже не уважает. Подрабатывает теперь где придется. Похож на бродяжку, честное слово!

А Лизка что? А ей все нипочем. Она начала крутить роман за романом. Почти под носом у собственного супруга. Хотя его теперь и супругом-то назвать сложно. Видела его тут Ирочка на днях – совершенно потерялся мужик. Обросший, неухоженный, грязный. Она всерьез подозревала, что Лизка его домой не пускает. А ведь квартира то его! Но ей ведь разве докажешь!

Теперь вот новую фишку придумала. Следит за ней будто бы кто то! Кому она нужна?! И зачем?! Анатолий и так знает про все ее художества. Отец тоже. И кому надо за ней следить?

– Это она, чтобы собственный статус в глазах общественности повысить, – предположила в курилке позавчера Валя Носова. – Опустилась ведь ниже шлюхи портовой. Кто ее только не пользует! Многие уже нос от нее воротят, да! Вот и придумала фишку со слежкой. Эдакий пикантный нюанс, да?..

Ирочка не дождалась ответа от Лизы Шебановой и снова углубилась в изучение документации. А когда глаза подняла, ее в кабинете уже не было. Причем отсутствовали и сумка, и плащ.

– Лизка совершенно обнаглела, – пожаловалась на нее Ирочка в курилке.

– Что такое? – Все дамы разом – а было их шестеро – вытянули шеи, разгоняя табачный дым любопытными носами.

– Взяла и среди рабочего дня ушла. Сначала постояла у подоконника. Все бормотала что то. А потом я голову подняла, а ее и нет.

– Ей кто то звонил, когда она по коридору бежала, – вспомнил кто то.

– Бежала?!

Представить вальяжную, медлительную Лизу бегущей было сложно. Все удивились. Начали сразу шуметь, фантазировать, вспоминать о всяческих ее причудах в последние дни. Потом разом потушили окурки, сошлись во мнении, что блядство до хорошего еще никого не доводило, и разошлись по кабинетам.

А утром следующего дня их всех застигла врасплох тревожная новость, что в кабинете генерального заседает целая делегация из следственных органов. Все тут же принялись рыться в столах, пытаясь избавиться от чего то, не предназначенного для чужого глаза. Такового практически не находилось, давно и плодотворно работали по честному. Потихоньку потянулись в курилку, гадали, охали. И тут…

– Девочки, там такое!!! – Еле держась на высоченных каблуках, в курилку ввалилась секретарша Сонечка. – Там такое!.. Дайте сигаретку, а!

– Ты же не куришь!

Ирочка подозрительно осмотрела секретаршу с головы до ног, но сигарету все же протянула. Если честно, то Сонечку она недолюбливала. Мало того, что та была раскрасавицей. Так еще и в недотрогах числилась! Это нормально, нет?! Все их красавицы по третьему кругу прошли через дирекцию. Та же Лиза не исключение. А Соня что?! Ей за что поблажки?! И их опять же сторонилась. Здравствуйте, до свидания – и все. Не курила! А тут вдруг мало того пришлепала в курилку, так еще и сигарету просит! Дела-а-а…

– Что там за комиссия отца Денисия? – миролюбиво пропела Валя Носова, с усмешкой наблюдая за тем, как Сонечка неумело пыхтит сигаретой и щурится от едкого дыма.

– Там ужас!!! – выдохнула Соня и закашлялась, закашлялась. Тут же ткнула сигарету в высокую пепельницу, наполненную речным песком, и снова повторила: – Там ужас!!!

– Это мы уже поняли, – посерьезнела Ирочка. – Дальше то что?

Она почти не скрывала неприязни, рассматривая с головы до ног эффектную блондинку Сонечку, наряженную в дорогое шелковое платье и ручной работы туфельки. Она была чужеродным телом в их трикотажно-джинсовом племени, и делать ей тут было совершенно нечего.

– Видели двоих следователей, что засели в кабинете генерального? – задала Сонечка наводящий вопрос.

Все девчонки хором выдали:

– Ну!

– Так вот: они по Лизкину душу! – Сонечка округлила большущие глазищи, и те вдруг наполнились слезами то ли от дыма, то ли от напряжения. – Вернее, по ее душе!

– Чего ты мелешь??? – взорвалась и Валя Носова, которая прежде всегда проявляла к секретарше лояльность и почтительно сторонилась ее, подозревая во всяческих связях и лохматых руках, проталкивающих блондинку и защищающих от посягательств мужчин из дирекции. – По ее душе!!! Ты себя слышишь??? При чем тут Лиза?!

– При том, что ее больше нет! – Все же глаза у секретарши слезились не от дыма, слезы пролились и заструились так обильно, что тут же намочили высокий воротник дорогого шелкового платья.

– Что-о-о??? – взревел дружный курящий коллектив фирмы. И потом уже вразнобой: – Как нет??? Куда подевалась?! Что значит нет?! Что за бред такой??? Чего они вообще приперлись?..

– Ее убили! – выдавила Сонечка между судорожными вдохами-выдохами. – Точно не знаю, кто, как, но слышала что то про убийство, когда чай им заносила. Теперь начнется!

– Что начнется? – затрясла от волнения Валя Носова нижней губой.

– Допросы, разговоры, сплетни. О господи!!! – Сонечка театрально воздела руки к пожелтевшему от никотина потолку курилки. – Как не хочется!!!

– Не хочется чего? – Теперь у Вали Носовой тряслась и верхняя губа, и подергивалось левое веко.

– Отвечать на их вопросы! – Сонечка осушила глаза неведомо откуда взявшимся носовым платочком в кружевах. – Ведь вцепятся… Нашего генерального трясут, а он что?!

– А мы что??? – снова хором.

– Мы ведь… – Тут секретарша глянула поочередно на каждую, да так глянула, что зарыться захотелось всем в тот самый песок, бугрившийся окурками. – Мы ведь общались с ней, много о ней могли знать.

– Могли, но не знали! – вспылила Ирочка, замотав у Сонечки перед носом подрагивающим указательным пальцем левой руки. – И вообще… Как?.. Как ее?.. Как она умерла?!

И Сонечка вдруг смутилась, покраснело милое личико. Тут же повернулась резво на каблучках и заспешила к узкой обшарпанной двери тупичка под лестницей, который они гордо именовали курилкой.

Но Валя Носова, справившись с нервным тиком, преобразившим ее лицо до неузнаваемости, преградила ей дорогу.

– Говори! – потребовала она и выпустила в лицо секретарше клуб дыма, скрывший милую девочку от присутствующих почти по пояс. – Как померла Лиза?

– Так машина ее сбила, господи! Чего вы?!

И ушла.

– Вот пакость! – выпалила Ирочка, не выдержав. – Наговорила, наговорила, а оказалось то…

– Да уж… – отозвался кто то из девчонок. – Все под богом. Она ведь ходила, земли не видела.

– Да уж… – эхом отозвался еще кто то. – Сама видела, как плевать Шебанова хотела на все светофоры разом.

И все как то успокоились, заговорили уже о погребении, о том, сколько денег надо собрать. Принялись жалеть Толика. Потом посочувствовали. А потом уже шепотом и порадовались.

– Да уж, не было счастья, да несчастье помогло, – поддакнула Носова Валя и ткнула последний окурок в песок. – Тут еще вот что, девчонки… – Все затихли. – Чтобы нервы нам не мотали, давайте ка про ее манию преследования промолчим. Идет?

Кивнули все одновременно. Зачем лишние вопросы и душевные терзания? Никто не видел и не замечал никогда никакой слежки за Лизой. А то, что она говорила, еще надо было доказать. Доказывать теперь некому и незачем.

– Так что… Ничего не знаем, ничего не видели, ничего не слышали, – закончила Носова и взглянула на часы. – Обед скоро, а у нас еще и конь не валялся. Идемте, поработаем, что ли.

Они и поработали, и со следствием посотрудничали в тот день. Только безрезультатным было сотрудничество. И, как они потом оживленно обсуждали это за сигаретой, никто от них никаких чудес и не ждал. Дорожно-транспортное происшествие оно и есть дорожно-транспортное происшествие, чего огород то городить! Про то, что Лизке чудилась слежка, никто так и не обмолвился. И вопросов лишних никто задавать не стал следователям: милой симпатичной девушке, едва оторвавшей попку от студенческой скамьи, и ее спутнику – пожилому дядьке, так уставшему от житейского дерьма и нелегкой службы, что он едва веки приоткрывал, когда с ними разговаривал. Того гляди уснет прямо за столом.

Вопрос Ирочка осмелилась задать лишь Анатолию в день похорон. Не хотела, больно уж убитым он выглядел. Убитым, жалким, помятым каким то. Она бы и не спросила никогда, да так вышло, что на поминках Анатолий уселся справа от нее. Время от времени они обменивались какими то ничего не значащими фразами.

Тогда она и спросила:

– Толик, а не нашли того, кто это сделал?

– Сделал что?! – Он выпрямился за столом так, будто через позвоночник ему ток пропустили, и глянул на нее глазами сумасшедшего.

– Ну… Сбил Лизу кто, не нашли? – Ирочка взглянула на него, жалеючи. – Ты не убивайся так, Толя! Ты еще молод и…

– Нет, не нашли, – промямлил Толик и снова съежился, будто у него живот болел все время. – Машина значилась с утра в угоне. Следствие предполагает, что на ней планировалось совершить какое то другое, более крупное преступление. Так бывает… Планируют грабить банк или уже ограбили, скрываются с места преступления, а тут… Так бывает…

– Так бывает, – поддакнула Ирочка и снова изо всех сил пожалела бедного парня.

Сколько ему, двадцать пять, двадцать восемь? Тридцати точно нет, а выглядит стариком. Костюм явно с чужого плеча, воротник рубашки велик для усохшей шеи. Под глазами мешки, волосы на висках седые, щеки обвисли.

Лизка виновата, хоть о покойниках плохо и нельзя. Она его скукожила в личинку человеческую. Теперь Толик и вовсе пропадет. Наверняка запьет. Хотя вот и на поминках к стакану не припадает, все минералкой угощается.

– А искать то будут? – вдруг спохватилась она, заметив в толпе печальных гостей, столпившихся уже у выхода, родителей.

– Что? Искать? – Он вздрогнул и взглянул на нее снова диковато, испуганно. – Кого искать?

– Ну… Того, кто это сделал?

– Нет, не знаю, наверное, – скороговоркой выпалил Толик и принялся ковырять кусок рыбы, давно застывший в его тарелке. – Следователь говорит: шансов нет.

– Почему? Разве не было свидетелей? День еще почти был, народ с работы валил. Неужели никто не видел того, кто был за рулем?!

– Машина была с темными стеклами. Никто ничего не видел, – вздохнул он судорожно и отодвинул тарелку. – Отпечатков тоже в машине не обнаружено. Все уничтожили… гады. Шансов нет… Так бывает…

– Пропадет он! – верещала на следующей после похорон неделе в курилке Валя Носова.

– С чего ты взяла? – парировал кто то с недоверием. – Он мне пропащим не показался. Нормальный мужик. Худоват, правда. Ну, горем убит. А так…

– Да?! А ты знала его раньше?! Знала, каким он был?!

– Нет.

– То то же! Он… Он таким был красавцем! Таким разбитным ловеласом!!! Он такого достиг! И тут Лизка его по рукам и ногам!

– Анатолий?! – вытаращилась Сонечка, она вдруг стала посещать их десятиминутные сборища и даже пристрастилась к сигаретке, правда, мусолила какую то дрянь с вишневым вкусом.

– Анатолий, Анатолий! – покивала Валя. – Она ему всю жизнь испортила, покойница наша. Да упокой, господи, ее душу! – И тут она понизила голос до шепота и произнесла: – Если бы я не была уверена в обратном, я бы подумала, что это он ее того…

– Чего того?! – опешила Ирочка.

Она последние дни все больше помалкивала. Не от того, что настроения не было, а из за Сонечки. Ну не хотелось ей ее холеного присутствия! Претил ее интеллигентный лоск. Хоть и пыжилась та, и норовила «завсегда с народом быть», выходило у нее это чрезвычайно наигранно. И, опять же, после этих посиделок с сигареткой бок о бок она вольно или невольно, но осматривала свою поплывшую талию в зеркале. Сонечку то можно было легко руками обхватить. Ирочку нет.

– Чего – того?! – снова спросила она Валю и разозлилась. – Сказала «а», говори «б»! Ну!

– Говорю! Если бы не была уверена в обратном, подумала бы, что это Анатолий Лизку убил!

– Не убил, а сбил, во первых, – вдруг поправила ее Сонечка странным голосом, сильно напоминающим интонацию их генерального. – А во вторых, у Анатолия этого вашего, говорят, железное алиби.

– Кто говорит?! – вцепились в нее сразу девочки, Ирочка с Валей не отстали. – Кто такое говорит?! Какое алиби?!

– Говорит следовательша эта, как ее… – Она театрально пощелкала пальчиками, будто припоминая, хотя наверняка помнила. – Парамонова, во! Парамонова Альбина Витальевна! Захочешь выговорить спьяну – не получится!

– И что она говорит? Что?!

– Она говорит, что в момент гибели супруги Анатолий Шебанов разгружал машину в каком то гипермаркете, а потом спал пьяный, и его видели человек тридцать. Он там, к слову, постоянно подрабатывает.

– Вот дожил человек, а!!! С высшим техническим образованием, без пяти минут гений – и вдруг грузчик!!! Он же кем мог быть… С его то головой!!!

Девочки еще три перекура жалели Анатолия. Вспоминали, кто знал его раньше, о его заслугах, успехах и прочем. Помалкивала одна Ирочка.

Мысль, посетившая ее пару часов назад, застряла в голове и не желала оттуда выпрыгивать. Сидела и зудела занозой. И настроение все портила. И заставляла считать себя дрянью распоследней по отношению к погибшей Лизе, и нехорошим, несознательным гражданином по отношению к этой, как ее, Парамоновой Альбине Витальне, во!

Почему не сказала следователям, что Лиза почувствовала за собой слежку за несколько дней до гибели? Почему не призналась, что в последний день жизни Лиза кого то увидела в окне и тут же удрала с работы?

Потому что боялась, что под подозрение попадет Анатолий? Она ведь симпатизировала ему, скрывать от себя это грешно. За него переживала? Он ведь единственный заинтересованный в гибели Лизы человек. Но у него же алиби! Стопроцентное алиби. Так говорят…

Глава 3

– Прошу ответить жениха!

– Да! – Жених повернул голову в сторону белого снопа из дорогого кружева, шифона и капрона, под которым совсем-совсем не было видно лица.

– Прошу ответить невесту!

– Да! – пискнул тонкий голосок невесты.

Казенный взгляд регистраторши, должный быть теплым и ободряющим, а на самом деле пустой и безжизненный, скользнул по обоим. Тусклый голос, должный быть торжественным и бравурным, а на самом деле просто громкий, объявил их мужем и женой.

Все тут же кинулись поздравлять молодых, засыпая их дорогими букетами. Жених – высокий, здоровый, горластый, властный – задрал многочисленные слои головного убранства невесты и впился в ее нежный рот долгим поцелуем. Ей, кажется, было больно, но она терпела.

Дальше – больше.

Здоровенный, удачливый мужик – сегодняшний жених – одной рукой обхватил молодую жену за талию, а второй вдруг хлопнул ее по заду. Конечно, он не добрался до нежной юной плоти, и должного шлепка не вышло. Но она вдруг сконфузилась, опустила голову, и по щеке покатилась слеза.

– Она заплакала?! – Альбина нажала на пульте кнопку перемотки.

– Да ладно! Просто смутилась, – не поверил ее наставник – пожилой дядька, считающий не дни с часами, а минуты, когда сможет уйти наконец на покой, недоверчиво качнул головой. – Эка невидаль, муж по заду шлепнул! Чего переживать то?!

– Но при людях! – Она остановила кадр, увеличила его, ткнула пальцем в экран. – Точно, плачет! Господи, она, наверное, несчастлива была уже тогда!

– Альбина, не выдумывай.

Наставник, которого звали Михаил Иванович Сучков, протяжно зевнул и потянулся к нижнему ящику своего стола, где у него всегда хранилась бутербродная заначка. Он достал ломоть изгрызенного им же самим хлеба, двести граммов докторской колбасы, странно уже попахивающей. Отломив снова от хлеба, он положил сверху всю колбасу и начал кусать, не нарезая кусками. Он считал баловством всю житейскую сервировку и условности.

– Главное – насытиться! – любил приговаривать Сучков Михаил Иванович, нелюбезно поглядывая в сторону горы салфеток и пластиковых контейнеров, в которых Альбина приносила на дежурство еду. – А будешь ты кушать, есть ложкой или руками, разве важно?

Альбина ему не перечила, привычек его не перенимала и жутко уважала за профессионализм и хватку хищника, которые Михаил Иванович вечно прятал под ленивой личиной и сонным взглядом. Он уже лет пять наставничал и давно бы уже ушел на пенсию, а она все просила и просила не уходить.

– Почему она плачет?

Альбина постучала по щеке пультом и тут же принялась ходить по кабинету, чем нагнала на своего старшего товарища жуткую тоску. Он терпеть не мог мельтешения.

– Хватить метаться, Альбина! – взмолился он через пару минут. – Плачет и плачет, чего ты переполошилась? Может, от счастья, может, от волнения, может, от удовольствия! Что тебя смущает?

– Она… – Парамонова показала пультом в сторону экрана. – Она его ненавидит!

– Вот придумала! – Сучков еле кусок колбасы проглотил, чуть не подавился. – Чего ей его ненавидеть?! Она же замуж за него идет! В этот вот самый день!

И Сучков, сложив руки лодочкой, тоже начал показывать на экран, на котором крупным планом застыло лицо юной невесты в слезах:

– Добровольно идет! Не по принуждению!

– А чего ревет? – настырничала Парамонова, наклоняя коротко стриженную темнокудрую головку.

– Вот погоди… – Сучков снова выдвинул нижний ящик своего стола, швырнул туда недоеденный бутерброд, отряхнул крошки с джемпера и тогда только закончил: – Станешь выходить замуж, мы на тебя посмотрим.

– Не посмотрите, Михаил Иванович. – Альбина с печальной улыбкой уселась на свое место.

– Это еще почему?

– Во-первых, замуж меня никто не берет…

– Еще бы! – фыркнул он весело. – Такую то настырную!

– Во-вторых, если даже и возьмут. – Она немного на него обиделась, но вида не подала, выключила телевизор, видеоплеер, швырнула пульт в ящик стола. – Я такие пиршества устраивать не стану.

– Еще бы! Откуда у тебя такие деньги?! – продолжил веселиться Сучков.

– А может, муж у меня будет не нищим! – Парамонова прикусила губу.

– Это исключается, – совершенно спокойно снова возразил старший товарищ.

– Почему это?

Альбина уже злилась нешуточно и готова была наорать на Михаила Ивановича. Но терпела, понимая, что все его слова провокация. Наорет – он завтра же рапорт об увольнении на стол начальству положит. И оставит ее одну в свободном плавании. А ей без него никак. Пока никак.

– Потому что, если у твоего мужа… У будущего мужа, – внес коррективу Сучков, забавляясь ее бессильной злобе, – будут деньги, ты тут же станешь устраивать ему всяческие проверки. А не вор ли он? А не аферист ли? И откуда средства? Помнишь, как с тем журналистом получилось? Хороший же был парень, а ты что устроила? А ты ему запрос на службу отправила. И чуть его с работы не уволила. Дуреха!

Альбина не выдержала и метнулась из кабинета прочь.

Упоминание о Владике всегда отдавалось болью в ее сердце. Он был таким милым, таким славным. И все начиналось у них так же мило и славно. Но потом…

Потом Владику пришла в голову мысль сделать ей предложение. И не где нибудь, а на Мальдивах. И он по неосторожности купил две путевки: себе и ей. И вручил их Альбине в торжественной обстановке, за ужином в ресторане. Она так перепугалась тогда, что еле досидела до конца вечера. Ответа ему конкретного, конечно же, не дала. Обещала подумать. А наутро уже строчила запрос в его издательство.

Издательство было солидное, запрос их насторожил, они схватили Владика за шиворот и протащили по всем имеющимся у них там ворсистым коврам. Потом додумались позвонить в отдел, приславший запрос. Там их соединили с Сучковым, он и прояснил ситуацию.

– Это моя юная сотрудница… – рассказывал он начальнику службы тамошней безопасности, оказавшемуся его знакомым по каким то давним совместным делам. – Пробивает своего воздыхателя. Больно уж он ей благополучным кажется. Боится, как бы чего не вышло…

Ничего и не вышло. Владик путевок у нее не забрал, но и не позвонил больше ни разу. А столкнувшись однажды с ней в гипермаркете, остолбенел в первое мгновение, потом побледнел, следом сунул обратно на полку бутылку дорогого коньяка и дал такого деру, что Альбина перепугалась, как бы парень не снес своим молодым сильным телом все попадающиеся на его пути прилавки.

Вот такая у нее вышла лавстори.

Были и еще, конечно, но какие то все неубедительные, смешные, продолжавшиеся по паре недель, редко когда – по полтора месяца. Дальше Владика, то есть до ее кровати, не дошел пока никто. И, если честно, не очень то и стремились. Боялись они ее, что ли?

Альбина прошла вверх по лестнице, потом вдоль длинного коридора до самого конца. Там, в тупике у маленького узкого окошка, отдышалась. Потом вернулась обратно тем же порядком, но уже не с той ретивостью.

Когда она вошла в кабинет, Сучков что то медленно печатал на компьютере, нацепив на кончик носа старомодные смешные очки. На нее он едва взглянул. Но минут через пять примирительно проворчал:

– Отчет вот печатаю по этому, так сказать, громкому делу! Еле-еле выходит буквы складывать. Терпеть не могу эту клавиатуру! Лучше бы уж от руки… Технологии, мать их!!!

Альбина молчала, хотя отчет прочитать не терпелось. Но она решила выдержать. Пусть. Пусть Михаил Иванович почувствует себя хоть немного виноватым. Взял моду задирать ее. А про Владика в последнее время вообще несчетное количество раз вспомнил. Ей же неприятно! Ей же даже немного больно! Неужели непонятно?!

– В общем, все, точка! – провозгласил через час Сучков и громко щелкнул по клавише с точкой на клавиатуре. – Состава преступления нет и быть не может!

– Вы дали такое заключение, как старший следователь? – Альбина недоверчиво скривила губы, подперев подбородок кулачком.

– Да. Есть возражения, коллега? – Сучков посмотрел на нее поверх смешных старомодных очков.

Она молча пожала плечами.

– Возражений нет! – улыбнулся ей примирительно Сучков. – Вот и умница! А чего ты так насторожилась то, не пойму? Заключение дано однозначное: смерть наступила в результате того, что наш… – Сучков потыкал указательным пальцем в сторону экрана телевизора, стоявшего на отдельном столе в их кабинете. – Наш бизнесмен умер, захлебнувшись рвотными массами. Да, неприличная смерть. Да, в его кругу как то не принято так умирать. Куда красивее под парусом, на яхте, в океане, от укуса акулы или какого нибудь средиземноморского краба. Или от пули конкурентов. Или от сердечного приступа. В крайнем случае, от инсульта. А тут блевотиной поперхнулся, будучи пьяным в стельку. Плебейская смертишка. Так? Оттого и выглядит как то не очень. И подозрения вызывает у многочисленной родни, оставшейся с носом в плане наследства.

Альбина промолчала, нехотя с ним соглашаясь.

– А как им не возмущаться?! Ничего то он им оставить не успел. И все то досталось единственной по закону наследнице – молодой жене! Им это глубоко противно. Им это не нравится. А у меня к ним тут же ко всем вопрос – разве он умирать собирался? Разве думал, что издохнет, как алкаш какой то последний? Знаешь, какой ответ у меня тут же для них для всех?

– Какой?

– Пить надо меньше! И побольше внимания уделять своей молодой жене. И спать с ней в одной постели. А не отправлять на выходные к маме. А и ладно… И так долго провозились с алкашом этим. Дел невпроворот. Ты что сегодня вечером делать собираешься, девочка?

Альбина наморщила лоб, соображая. Мысли запрыгали с сумасшедшей скоростью.

Если так спросил, значит, хочет ее чем то нагрузить. Работа исключается, ничего срочного нет. Отчет он сам только что напечатал. Что тогда? Очередное знакомство ей готовит? Точно! Он еще вчера намекал на какое то семейное торжество и племянника, нагрянувшего неожиданно.

Михаил Иванович, Михаил Иванович, сколько можно?! Были уже и внучатые, и просто племянники, и соседские мальчишки, выросшие на глазах и приличную биографию имеющие. И случайные будто бы визиты к ним в кабинет случайных знакомых. И…

– Я занята, – настырно нагнула голову Альбина, пытаясь придумать на ходу какую нибудь объективную причину для отказа.

– Чем?

Он подозрительно щурился, помахивая отчетом: «Вот, мол, все уже сделано за тебя, милочка. Что придумаешь на этот раз?»

С Сучковым было непросто. Он пристанет – не отвяжешься. А если уже кому то ее в качестве новой знакомой посулил, то пиши пропало.

– Я собираюсь навестить новоиспеченную вдову, – вдруг пришло ей на ум то, о чем она еще мгновение назад и не думала.

– Зачем это? – Сучков поверить то поверил, но не понял – зачем.

– Так… Зайду проведать. Скажу, что последние штрихи к отчету собираю. Ну… Спрошу, может, она кого то подозревает?

– Уже спрашивали! – насупленно рыкнул Сучков. – Врешь неубедительно!

– Михаил Иванович, ну хочется мне взглянуть на нее в горе! Хоть убейте, хочется! – принялась она тут же верещать, сама начиная верить в то, что говорила. – Больно уж она на похоронах убивалась. Чрезвычайно просто! И на поминках в обморок пыталась падать.

– Пыталась, да не упала, – задумчиво обронил Сучков после минутной паузы. – Ладно, одобряю. Сгоняй к вдове. А я пока отчет в стол уберу. До завтра. Идет?

– Идет!

Симпатичное скуластое лицо Альбины Парамоновой осветила лучезарная улыбка, сделавшая ее похожей на милую наивную девчушку. Без багажа знаний по криминалистике и психологии, без умения метко стрелять с места и на бегу, без упорного неверия в преступную добродетель. На самом то деле она была тем еще твердым орешком!

Сучков любил ее, как родное дитя. Опекал, защищал, если надо. Наставлял, когда необходимо было. И сидел до сих пор в рабочем кабинете только из за нее. Так то устал и ушел давно бы. Жена уже пять лет как на дачу переехала. Не нарадуется. И на него ворчит.

– Вот Альбинку замуж выдам, тогда и уйду, – обещал он ей, приезжая все больше на выходные.

– У нее своя голова на плечах имеется, – вздыхала супруга, хотя Альбину тоже жалела. – Она еще и тебя научить чему нибудь сможет. И не очень то она в опеке нуждается. Чрезвычайно самостоятельная. Чрезвычайно!

– Ладно тебе… Девке голову преклонить не к кому. Горемыка… Сирота почти…

– Вот придумал!!! – фыркала жена и уходила в дом греметь посудой.

Она всегда ею гремела, если злилась сильно. И когда бывала с ним не согласна.

Конечно, сиротой Альбину при живой матери называть было грешно. Но мать Альбины как то очень давно и настойчиво считала свою дочь самостоятельной. В дела ее не лезла, к своим не допускала. Жила она за тысячи километров, уехав к очередному мужу. Звонила редко, все больше по причине очередной ссоры с мужем. Сердечные дела дочери ее не интересовали совершенно. Остальные она считала засекреченными и не интересовалась ими тоже.

Отца Альбина не помнила, хотя он был, и даже на семейных фотографиях имелось изображение.

– Сгинул где то, – пожала она однажды плечами и скорбно поджала губы, прекращая дальнейшие расспросы.

Сучков больше не спрашивал. Но девчонку жалел. Хорошая была девчонка. Правильная. Недоверчивая только больно. Часто в людях путалась. Вполне приличных могла обвинить черт-те в чем! Как вот с журналистом этим. Хороший же был парень! И влюбился в нее не на шутку. Сам Сучкову признался, когда он с ним говорить попытался, чтобы за Альбину заступиться.

– Нет! – строго тогда отрезал Владик – высокий, ладный красавец с приятным открытым лицом и строгими серыми глазами. – Я так не смогу! Она станет вечно меня подозревать. Во всем!!! Мне придется всегда перед ней оправдываться. Я… Я стану себе противен! Нет, это не для меня!!!

Больше они, насколько было Сучкову известно, не виделись. И девочка страдала. Пыталась, конечно, пыталась завести новые романы. Но не выходило. Тогда он сам подключился к подбору кандидатов. Начал ее знакомить, случайно сталкивать нос к носу, приглашал к себе, придумывал всякие семейные сборища. Жена не противилась. Даже рада была общению. Засиделась одна на даче то. На сегодня у Сучкова тоже было кое что намечено, но раз она так категорически против, тогда…

– До завтра? – Он протянул ей руку, стоя возле своего подъезда, куда она его довезла. – Если не будет новостей, накажу!

– До завтра, Михаил Иванович. – Она снова улыбнулась ему, помахала рукой и едва слышно пробормотала: – Обожаю тебя, настырный старикашка!

Он услышал, помозговал. Получалось, что необидно. Ухмыльнулся и, дождавшись, когда ее машина скроется из вида, полез в карман куртки за телефоном.

– Алле, я это, Сережа. Да, да, договаривались, только… Сбежала невеста наша.

Парень рассмеялся довольно и задиристо.

– Ах, так вот она как, да?! И куда побежала?

– К вдове!

– Того самого Рыкова?

– Того самого.

– Не верит вам, значит?

– Ох, Сережа, она никому не верит! Себе – на восьмой раз! Не знаю, что с ней делать! Я так никогда на пенсию не уйду! – пожаловался со слезой Сучков, хотя глаза его сияли довольным, азартным блеском. – Чего делать станем?

– Придумаем что нибудь, Михаил Иваныч! – И Сережа отключился.

«Этот придумает», – с уважением взглянул в потухший монитор телефона Сучков. Этот не только придумает, но, может, и укротит неукротимую красотку, а? Больно уж надоело промозглыми осенними утрами из постели выбираться, вместо того чтобы «лежа» слушать треск поленьев в дачной голландке. Ах, как правильно они сделали, что не сломали ее, купив дачу! Как уютно с ней и удобно! А каша какая получается! На газу так не сваришь. Ни за что не сваришь.

И он тут же, передумав, повернул прочь от подъезда к стоянке такси, на ходу набирая номер жены.

– Алле, милая, это я. Ждешь меня?

– Ох-ох-ох, я тебя всегда жду, Мишка, – вздохнула протяжно супруга. – Уж и ждать устала. А ты все не едешь и не едешь.

– А я еду к тебе.

– Да ты что?! Как же? А Сережа, а Альбина?! – Она переполошилась, встревожилась, но слышно было, что радости в этом переполохе было больше, чем тревоги. – Ой, а я, как назло, сегодня грибами занялась и ничего не приготовила. Мишка, ну хоть за час бы предупредил. Что я теперь успею?!

– Кашу хочу, милая. Хочу кашу!

– А ребята? Они разве станут есть твою размазню?!

– Ребят не будет, – он ухватился за ручку желтой «Волги», потянул на себя.

– И как же теперь?! А Сережа ведь хотел…

– Если Сережа чего то хочет, сама знаешь, всего добивается. – Он сел на заднее сиденье, расслабленно откинулся. – Дачный поселок, пожалуйста…

– Да уж, – отозвалась жена, – он добивается. А мы что же?

– А мы понаблюдаем, милая. Авось что нибудь да выгорит из знакомства этой пары недоверчивых колючек.

Глава 4

Двухэтажный особняк под остроконечной черепичной крышей тонул в промозглых сентябрьских сумерках. Ни одно окно, а выходило их на дорогу с дюжину, не светилось. Темно было и на подъездных дорожках, и возле беседок. В прежние времена Виталий Рыков на электричестве не экономил. Когда бывал дома, светилось все, светились все. Доброжелательным был, веселым, шумным. Прислуга бегала по дому и участку, выполняя его бесконечные поручения: растопить баню, разжечь мангал, почистить бассейн, приготовить кучу закусок – гостей будет много к ужину. Вымести в гараже, они насорили там с друзьями дубовыми листьями, когда за вениками лезли, чтобы попариться. Почистить стол для бильярда – снова будет много гостей.

Шумно было всегда, весело, суетно. Но никто не роптал. Ни соседи, ни прислуга. Потому что все любили его – Виталия Рыкова, – тридцатилетнего удачливого бизнесмена, веселого, добродушного. Да, временами он мог перебрать со спиртным. Да, мог быть и хамоватым и грубоватым. Но за щедростью его души этого почти не замечалось. Почти…

В доме тоже было темно и тихо, как и во дворе. Скорбь по умершему без времени хозяину, казалось, обволакивала стены, скапливалась в пыли в углах, отражалась в многочисленных витражах высоченных шкафов с коллекционным оружием. И если бы не приглушенный гул из цокольного этажа, можно было подумать, что все в доме умерло вместе с хозяином.

Шлейф печали, скользя по дому, спотыкался на пороге просторного помещения, когда то пустовавшего, но недавно переделанного под танцзал. Там горел яркий свет. Играла негромкая, но очень зажигательная музыка, и в центре зала был накрыт стол на троих человек. К застолью еще не приступили. Сервировка оставалась нетронутой, бутылки не были открыты. Но запахи, чудные запахи жарящегося мяса, острых соусов витали под высоким потолком.

– Настя! – сдавленным шепотом окликнула молодую женщину в черном платье та, что хлопотала возле барной стойки. – Иди, возьми у меня салат!

– О господи, мама! Ты хотя бы сейчас можешь оставить меня в покое?

Настя возлежала в дальнем углу зала на огромном диване, полукругом отгородившем большую часть помещения. Длинные ноги в черных чулках были вытянуты и грациозно сплетены, изящные туфельки на плоской подошве, короткое черное платье с высоким воротником. Узкая черная лента, обхватывающая белокурую головку. Все вроде бы намекало на вдовство, если бы не удовлетворенное выражение лица, не сходившее с симпатичного юного лица. И еще улыбка, без конца трогавшая полные яркие губы.

На зов матери она так и не пошла. Так и осталась полулежать в мягких велюровых подушках. Все, что она сделала, так это вздохнула глубоко и прерывисто и несколько иначе переплела ноги. Короткое платье ее при этом задралось чуть выше, тут же показалась резинка чулок, а выше – гладкая холеная кожа цвета топленого молока.

Третий участник готовящегося пиршества сидел на диване напротив Насти. И, не отрываясь, наблюдал за движениями ее шикарных длинных ног. Видел он и резинку чулок, и кожу, которая – он знал – такая гладкая, такая нежная! Видел и знал, что скрывается выше. И знал, не только по наблюдениям, каким бешеным темпераментом обладает эта милая крошка с внешностью холодной, неприступной красавицы. Еще он знал, что может прямо сейчас схватить эту девку в охапку, оттащить куда нибудь подальше от ее вездесущей мамаши и взять, как захочет. А может и не тащить и взять прямо здесь, прямо на глазах у матери. Она ведь не раз за ними наблюдала, хотя и отрицала все. Он мог сделать это, и желание мешало ему сосредоточиться. Настя знала о его мыслях, и это тоже мешало ему сосредоточиться. А сосредоточиться было просто необходимо. Нужно было держать ухо востро. Пиршество не зря устраивалось. Не зря эта мерзкая старая сволочь приготовила его любимый соус к так любимому им мясу.

Вернее, сначала Виталик все это полюбил из ее рук, а потом уже и ему перепало.

Виталик, Виталик…

Добродушный грубоватый великан. Знал ли ты, какие змеи вползли в твой дом?! Мог ли догадываться, какую роль ты должен сыграть в их стратегическом жизненном плане?! Вряд ли! Вряд ли и догадывался. Он вот тоже не догадывался. А попал. Слава богу, что жив еще! Но это до тех пор, пока он им нужен. Как только надобность в нем отпадет, его тоже уберут. Тихо, незаметно, под видом несчастного случая. Поэтому…

Поэтому он должен быть им полезен как можно дольше. Как можно дольше делать вид, что ест из их рук. Что во всем слушается маму и уважает ее. И что хочет, да нет, не хочет – любит! – эту похотливую мерзкую суку Настю.

У него нет выбора. Вернее, был. Но он его упустил, просрал, как любит говорить мама.

– Стерва, – беззлобно отозвалась от стойки мама, подхватила сразу три широкие тарелки и потащила к столу. – Никакого проку от тебя, кроме…

И она с любовью осмотрела творение рук своих и господа. С головы до ног осмотрела. И от ее глаз не укрылось, что Настя соблазняет сейчас третьего участника их застолья.

– Прекрати дыркой сверкать, шалава! – прикрикнула она на дочь. – Дело есть… Очень важное дело. Дэн, затвори глаза!

Дэн тут же отвернулся, а через мгновение встал с дивана и пошел к столу.

Он не ошибся. У старой кобры снова созрел какой то план. Интересный, опасный, авантюрный и очень, очень преступный. Ей плевать было на деньги, понял он уже давно. Плевать было на кучу денег, драгоценностей, горы ценных бумаг и долю в бизнесе. Ей это не было нужно.

– Кастрюлю с похлебкой я давно заработала, выйдя на пенсию по вредности, – любила она повторять.

Ей нужен был риск. Головокружительный, на грани жизни и смерти, успешный. Она этим жила. Она этим дышала. А Настя…

Ей было все равно, этой красивой глупой корове.

«Как мама скажет, так и будет», – говорила она, лениво перебирая украшения в шкатулках, которые прилипали к их преступным рукам.

Мама умела говорить. А они – слушать. Вернее, он научился ее слушать. Поначалу пытался спорить. И что вышло? Ничего! Они сломали его, подмяли под себя, не оставили выбора.

– Дэнчик, ешь мяско, – мама скользнула по его лицу алчным глазом. – Для тебя, милый, готовила. Специально для тебя!

Он чуть не поперхнулся. Виталику так тоже было сказано за четыре часа до смерти.

– Не бойся! – тут же угадала она и заржала мерзким квакающим смехом. – Ты нам нужен, милый. И мне, и Насте!

«Мне» – она выделила особо, и у него тут же свело внизу живота.

Все, что угодно, только не ночь с этой старой сукой!!! Он лучше удавится, лучше в полицию пойдет и сдастся, чем тискать эту одутловатую, мерзкую бабу. И Насте сказал уже давно об этом. И маме прямо в лицо. Она все равно не думает успокаиваться. Ну ничего, он выстоит. Хоть в чем то!

– Наливай, Дэнчик, – приказала мама в четвертый раз.

Бабы уже охмелели изрядно. Он держался. Он сильным оказался по отношению к выпивке. Сам от себя не ожидал.

– Ну, выпьем за наш успех! – в четвертый раз провозгласила мама, поочередно повернув в их стороны довольную, лоснящуюся рожу.

– Уже пили за успех, – захныкала Настя, нашарила под столом своей ступней его промежность, слегка надавила, а потом принялась поглаживать. – Давайте за любовь!

– Мы пили за успех нашего прошлого предприятия, – хитро прищурилась мама.

И у Дэна тут же снова все заныло, не от ножки Настиной, а от страшного предчувствия. Очередного страшного предчувствия.

– А теперь я хочу выпить за успех нашего будущего предприятия, дети! – Мамаша опрокинула в себя стаканище виски.

Начинается!!!

– Нашего совместного будущего предприятия!!! – И еще один стакан ушел в алчную утробу.

– Не пора притормозить? – вдруг выпалил Дэн помимо своей воли.

Он знал, что нельзя возражать этой старой паскуде. Знал, что она держит его на подозрении, но вместе с тем – и на крючке, и зарок себе давал молчать. Но не сдержался. Наверное, от Настиной ступни разомлел.

– Ссышь, голубок? – Мамашина пятерня прошлась по его волосам, больно ухватила за короткий хвостик на затылке и оттянула голову назад. – Соскочить хочешь?!

– С чего это? Что мне – бабло лишнее? – Он нервно улыбнулся, вспомнив о нетронутых средствах на разных депозитных счетах. – Просто…

– Что «просто»? Что?!

Она привстала с места, нависла над ним, низко опустив над его запрокинутым лицом свою голову. И пожирала его глазами, пожирала. Если бы не Настя, вдруг подумалось Дэну, мамаша точно запустила бы свои ручищи в его ширинку.

– Не надо частить, мамуля! Это может привлечь внимание. Лучшее всегда враг хорошего. Пора притормозить. Я не сказал остановиться! Притормозить! – Он осторожно, но с нажимом оторвал ее пальцы от своих волос, отодвинулся и сделал два глубоких вдоха и выдоха.

Видит бог, он еле сдерживался. Он давно уже не был в таком бешенстве, как сейчас. Еще одно ее слово, и он точно превратит ее рожу в этот кроваво-красный острый соус, так полюбившийся ему к мясу. Он станет рвать ее мерзкую грузную плоть руками, разбрасывая куски вокруг себя. Он станет плясать в лужах ее крови. Он…

– Размечтался! – ухмыльнулась старая мразь ему прямо в лицо. – Если что со мной случится – пакет с компроматом на тебя тут же ляжет на стол прокурору. В том конверте на три пожизненных, Дениска…

– Ма, отстань от него, – вдруг заныла Настя.

Как всякая глупая баба, она терпеть не могла никаких непонятностей и треволнений. Она обожала удовольствия. Нервничала, когда мать заставляла ее рисковать. Слушалась, но нервничала. Так то было ради дела. А теперь ради чего? Чего собачиться своим же?!

– Заткнись, дырка!!!

Мамаша тяжело задышала, ревнуя непонятно кого к кому. Потом с грохотом выбралась из за стола и тяжело заходила по танцзалу. Походка ее напоминала Дэну походку старой медведицы. Или носорога. Или слонихи. Огромное, бесформенное и очень опасное тело. Может…

Может, правда задушить ее как нибудь, а? И удрать за границу с Настей? Он устал. Устал от вечного риска, от необходимости приносить в жертву приятных зачастую парней. Устал жить скромно, когда на его счетах за границей была уйма денег. Чего ради убивать, если ничего нельзя тратить? «Погоди до поры», – вечно твердит мамаша. А когда она, эта пора, наступит? Когда он станет таким же вот неуклюжим и старым, как она?!

– Короче, так… – Она повернулась к ним, взглянула холодным, не терпящим возражений взглядом. – Последнее дело – и разбегаемся.

– Ух ты!!! – недоверчиво выдохнул Дэн.

– Ух ты!!! – с надеждой выдохнула Настя.

– Дэн прав, – вдруг нехотя признала мамаша и покосилась на него с неодобрением или укором, черт ее разберет, змею эту гремучую. – Слишком хорошо – уже нехорошо. Бабла у нас столько, что и внукам хватит. Можно было бы и завязать, но…

– Что «но»? – надула губы Настя, успев размечтаться о белоснежной яхте, уединенном красивом острове и замке на самой высокой скале, поросшей пальмами.

– Есть еще один клиент, которого надо… приложить, – подыскала мать нужное слово.

Дэн тяжело выдохнул и закатил глаза, расставив под длинной скатертью ноги так, чтобы Настина ступня могла беспрепятственно там бесчинствовать. Хоть что то, господи, хоть что то!

– Мне что, снова надо за него замуж выходить?

Настя, ощутив ногой возбуждение, довольно ухмыльнулась, плотнее вжалась спиной в спинку стула, чуть съехав попкой по сиденью, и принялась с силой водить вверх-вниз по ширинке Дэна.

– Нет. Замуж не надо. Тебе вообще не надо будет светиться.

Мамаша поморщилась, уловив методичное колыхание края скатерти. Поняла по Настиной довольной ухмылке и поплывшему взгляду Дэна, чем они занимаются, плюнула и через минуту ушла, плотно закрыв дверь в танцзал.

– Ну, иди сюда, мой ненаглядный, – промурлыкала Настя, выбираясь из за стола. – Иди, я тебя чем то угощу. Чем то лучшим, чем эта мерзкая огненная подливка моей мамаши…

Она пошла к дивану, на ходу задирая платье. На ней даже не было трусов. Эта дрянь никогда не носила нижнего белья. Задрав платье до поясницы, Настя встала коленками на край дивана, уперлась руками в спинку и призывно изогнулась.

– Ну же, Дэнчик, ну! – прошептала она подрагивающим от возбуждения шепотом. – Давай!

Дэн уже успел расстегнуть штаны и спустить их до коленей, когда в самом верху под потолком танцзала, где располагалось узкое, размером со школьный пенал вентиляционное сквозное отверстие, ему почудилось какое то движение.

Да нет, конечно же, не почудилось! Там в самом деле что то загремело. И он даже знал, кто это гремел!

Мамаша подглядывала! Она всегда за ними подглядывала, старая сука. Неспроста же она так быстро смылась отсюда, заметив их кошачьи игры. Наверняка тут же метнулась к своему наблюдательному пункту. У нее в каждом углу такие имелись. Однажды она даже притаилась в шкафу спальни и просидела там целых три часа. Ровно столько Дэн забавлялся с Настей. Он бы и раньше закончил, но заметил присутствие старой ведьмы и продолжал, продолжал, продолжал. Мамаша потом призналась ему, что чуть не потеряла сознание от желания сходить в туалет и от желания… присоединиться.

Теперь ее не испугал промозглый вечер и то, что необходимо было встать на коленки, а то и на живот лечь, чтобы их рассмотреть.

– Старая извращенка… – шепнул он, пристраиваясь к Настиному заду. – Старая затасканная сука!!!

Настя ничего не слышала, принявшись громко стонать. Она всегда орала, как ненормальная. Ему даже порой казалось, что она переигрывает. Но он никогда не говорил ей об этом. Откровений их семейка не понимала и не принимала.

Он не успел, черт побрал бы все на свете! Старая сука ворвалась в танцзал в самый неподходящий, самый пиковый момент. И Дэну пришлось отступить, скрипнув до боли зубами.

– Ма, ты совсем, да?! – вытаращила на нее Настя глазищи, перекатываясь на бок и натягивая на голый зад черное платьице. – Чего врываешься?!

Мамаша стояла на пороге и тряслась. Именно тряслась, посинев губами и лицом. И не от холода, о чем поначалу подумал Дэн, ведь ей пришлось наверняка ложиться на брюхо, чтобы видеть их.

Старуха тряслась от страха.

– У нас проблемы, дети!!! – выпалила она через минуту и сползла по стене на пол, грузно приземлившись у порога. – У нас, на хрен, такие проблемы…

Глава 5

Альбина попала в жуткую пробку. Как оказалось потом, когда она осторожно объезжала причину затора, столкнулись две машины. Слава богу, не было жертв. Слава богу, ни на ком не было ни царапины. Просто два новичка решили не соблюсти правила и стукнулись багажником и передним бампером. Встали намертво, принялись ждать полицию.

А все остальные и те, кто правила эти терпеть не мог, но вынужден был соблюдать; и те, кто правилам этим следовал безукоснительно, хотя порой и считал некоторые чудачеством; и те, кто уважал правила и ездил всегда с ними только в соответствии, – вынуждены были стоять в длинном хвосте из за этих двух болванов. И проклинать кого? Правильно! Полицию!

За то, что не проконтролировала и позволила ездить этим неумехам. За то, что правил напридумывала столько, что теперь не свернуть никуда и не объехать. И за то еще, что так долго едет.

Альбина не ругала никого. Она просто стервенела от ожидания. Она проголодалась, захотела в туалет. У нее в баке было почти пусто. И дома в холодильнике – также. И не собиралась она, если быть честной, ни к какой вдове. Просто решила соскочить с очередной вечеринки Сучкова, устраиваемой в ее честь. А коли вызвалась, теперь уже не попятишься. Он ведь завтра непременно спросит, откусывая от своего ужасного бутерброда:

– А что вдова? Как поговорили?

Врать, что ли?

Вот и стояла в пробке, пережалев себя вдоль и поперек. Можно было бы вернуться домой, но больно немного оставалось до поворота, где проживали в огромном доме счастливые прежде супруги.

Она вдруг задумалась. А почему ей не показалось натуральным счастье молодой девушки со свадебной видеосъемки? Почему она усомнилась в искренности ее слез смущения? Просто потому, что привыкла никому не верить? Или у нее сейчас происходит, как любит говорить Сучков, взращивание интуиции?

«Интуицию, ее, Альбина, взращивать надо, как рассаду, – частенько повторял ее старший наставник. – Ухаживать за ней. Не относиться пренебрежительно к ее тревожным посылам, не отмахиваться, когда в затылке покалывает или под ложечкой щемит. Тогда… Вот тогда она, милая, и плодоносить начнет. Что те помидоры на грядке у моей супруги!»

Впереди показались проблесковые огни, народ суетливо заерзал в машинах. И минут через пять все медленно поехали.

– Слава тебе, господи, и полиция родная! – кисло улыбнулась одному из инспекторов Альбина, проезжая мимо. – А то ведь точно описалась бы…

Через двести метров она свернула на заправку, потому что оранжевый глазок уже не моргал, он нагло вытаращился, угрожая остановкой машины в любом месте. Она заправилась, сбегала в туалет и на всякий случай купила себе шоколадный батончик и кофе. Засады, конечно, она не планировала. А вдруг!

К дому вдовы Рыковой она подъехала, когда уже темнело.

Альбина оставила машину метрах в ста от красивой широкой дорожки, обрывающейся у ворот. Прошла туда-сюда вдоль забора. И чего?! Окна в доме темные. Фонарики во дворе не горят. Дома нет никого? Или вдова, нарыдавшись вдоволь, спит, уткнув распухшее лицо в подушку?

Альбина постояла возле ажурной калитки минут пять, потом решительно поднесла палец к кнопке звонка и нажала. Она искренне надеялась, что звонок работает, и где то там, в красивом доме под черепичной крышей, раздается сейчас его требовательная трель. Здесь, на темной улице, освещаемой лишь тусклым светом из за забора соседей Рыковых, была такая тишина, что у нее уши заломило.

– Что, прямо так вот и никого нет? – спросила Альбина у калитки и неучтиво пнула ее носком ботинка.

Легонько пнула, не обидно. Но калитка вдруг отозвалась человеческим голосом, причем мужским.

– Так вот прямо и никого нет! – ответила ей калитка, заставив попятиться. – Стучи – не стучи, звони – не звони, не откроют!

– Господи! – отмахнулась она и наконец догадалась оглянуться.

Конечно, говорящих калиток не бывает. Говорил с ней мужчина, который зачем то встал у нее за спиной.

– Кто вы? – выпалила Альбина и сделала вид, что лезет за пистолетом.

Пистолета у нее никакого не было. Но напугать мужчину стоило. Однако он оказался не из пугливых. Он сделал шаг ей навстречу, встав так, чтобы на него падал свет из за соседнего забора, тем самым давая возможность получше рассмотреть себя, протянул ей руку и представился:

– Сергей!

– И дальше что?

Руки протянутой она не пожала. А свою правую еще глубже засунула в подмышку, вдруг у нее там и правда пистолет?!

– Дальше? – Мужчина улыбнулся. – Дальше: будем знакомы, Альбина Витальевна? Я Сергей. Сергей Иванцов.

– О господи… – с облегчением выдохнула она и внимательнее присмотрелась, узнавая.

Ну конечно! Это тот самый опер, который высмеял ее теорию насчет Анастасии Рыковой. При ней причем он этого не сделал, забившись на совместном совещании куда то в угол. Зато потом в курилке, рассказывают, на все лады ее версию критиковал.

– Нашла «черную вдову»! – глумился Иванцов в клубах дыма. – У этой девицы мозгов – в чайную ложку поместятся! Чтобы так виртуозно своего молодого супруга на тот свет спровадить, нужно иметь солидный опыт за плечами.

И так далее, и в том же духе.

Альбине очень хотелось сойтись с этим Иванцовым лоб в лоб, но Сучков отговорил: «Он матерый, Альбина. Он съест тебя и костей не выплюнет. Нужен этот казус твоей начинающейся карьере?»

Она сердито сопела в ответ. И за нее отвечал сам Сучков: «Нет, не нужен! Тем более что Серега, кажется, прав».

Если он настолько прав, то почему сегодня вечером отирается у ворот почившего Виталия Рыкова?!

– Не ожидала вас здесь увидеть, – проворчала Альбина и поежилась, вечерняя прохлада начала нагло запускать свои холодные лапы под короткую курточку и за широкий воротник.

– А я вас будто ждал! – насмешливо протянул опер и еще раз шагнул к ней навстречу. – Так что вы тут делаете, Альбина Витальевна?

– Хотела переговорить со вдовой, – не стала она вилять.

Нет, ну не с духом же почившего она тут собиралась пообщаться!

– О чем, если не секрет?

Темные глаза Иванцова сделались в сумерках похожими на две черных бездонных дыры. И из них сквозило неприязнью. Ей так показалось.

– О своем, о женском, – не уточнила она.

Альбина нагнула голову в надежде найти какой нибудь камешек, чтобы отвлечься и немного отвлечь Иванцова от разглядывания. Но дорожка была тщательно выметена, и предмета для отвлекающего маневра не нашлось.

– Вы то зачем здесь? – вдруг спохватилась она и снова поежилась.

Кажется, начинало морозить. Еще минут пять, и она начнет клацать зубами. И в машину запросится. Вот Иванцову радость!

– Я? – Он вопросу удивился и будто засмущался даже.

– Вы, вы!

– Если скажу, что я здесь, чтобы увидеться с вами, вы, конечно же, не поверите? – глумливо произнес Иванцов, сунув руки в карманы штанов и принявшись качаться с каблука на носок ботинка.

– Нет, конечно! – Она чуть не поперхнулась.

Все же он был наглым, самоуверенным и противным, Иванцов этот. И хотя, по утверждениям Сучкова, женщины от Сергея млели и практически ему не отказывали, Альбина скорее руку бы себе дала отпилить, чем легла бы с таким типом в постель.

– Вы так рьяно высмеивали мою версию и вдруг приехали сюда! – Она повела вокруг себя рукой. – Что то все таки вас тревожит, не правда ли?

– Тревожит. – Он вдруг шагнул к ней еще ближе, схватил за локоть и прижал к своему боку, шепнув: – Тихо! Не дергайтесь! За нами наблюдают!

– Кто?!

Она, убей, не слышала ни единого звука, не видела ни единого намека на присутствие человека. Но стоять на месте осталась, послушно прижимаясь к его теплому боку.

На Иванцове была теплая куртка на подстежке. И ее тоненькая ветровка, конечно, ей проигрывала. А еще на нем были штаны, а на ней – юбка чуть выше колен, тонкие прозрачные колготки и короткие ботиночки. От него шло тепло, и она решила потерпеть ради собственного организма, ну и в интересах дела, конечно же.

– Пока не знаю… – неуверенно начал он и вдруг обхватил ее за талию, повернул к себе лицом и прижал уже так. – Но что то определенно как то не так!

Она не успела заподозрить его в неискренности. Хотя краткая мысль о том, что он использует ситуацию, чтобы пощупать ее, Альбину на мгновение посетила. Но укорениться подозрение не успело, потому что все изменилось очень стремительно.

Откуда то…

Даже непонятно, откуда именно! Дом то тонул в темноте, и вокруг него тоже не было ни огонька. И вдруг откуда то с дальней стороны усадьбы послышался рев мотора, потом визг покрышек, и из проулка, не принадлежащего ни Рыковым, ни их соседям, просто из проулка, соединяющего две параллельные улицы, выскочил джип темно-вишневого цвета. Водитель резво взял в сторону от того места, где обнимались Альбина и Иванцов. Вдавил педаль газа так, что машину занесло, и через пару минут умчался.

– Что это было?! – шепнул Иванцов ей на ухо, он ее не отпустил, но таращился в сторону укатившего джипа с таким напряжением, будто в силах был его маршрут просчитать.

– Что – я не знаю. – Альбина заворочалась – как ни тепло, а правила приличия уже заявляли о себе в полный голос. – Но вот кто – догадываюсь.

– Да? И кто же это? – Сергей из заботливого и вполне милого вдруг снова превратился в противного, вальяжного, недоверчивого. – Вдова озорует? Насколько мне известно, ее машина…

– Нет, не вдова. Это был… Это был Владик, – нехотя выдавила Альбина и прикусила губу.

Сейчас начнутся противные вопросы: кто он, откуда он, кем приходится, когда познакомились, из за чего расстались? И как она думает, чем он тут мог промышлять? К не менее противным ответам она не готова.

Но Иванцов почему то не стал ее ни о чем расспрашивать. То ли деликатность проявил, то ли машину ведущего журналиста ведущего издательства узнал. Он помолчал, тоже поискал взглядом что нибудь такое, что можно было бы пнуть. Не нашел и вдруг потащил ее прочь от калитки.

– Моя машина там, – уперлась Альбина каблуками в последние метры широкой подъездной дорожки Рыкова.

Иванцов тащил ее в противоположную сторону.

– А? – Иванцов взглянул, увидел, кивнул. – А моя… Моей тут нет.

– Почему?

– Потому что ее нет по определению. Отдал в ремонт пару месяцев назад. Сюда на такси приехал. – Он энергично шагал рядом с Альбиной, видимо решив, что ее транспортное средство на сегодня выполняет роль дежурного. – Сдохла, старушка. Жаль до слез. Наверное, придется продавать. А что делать!

Они остановились у машины. Альбина не спешила открывать. Стояла, рассматривала Иванцова – сюда свет фонарей от центральной проезжей части доставал изумительно. И ждала, что будет дальше.

Вообще то при детальном рассмотрении своего спутника ей пришлось признать, что он в самом деле хорош собой. Но внешность его была какой то несовременной, гусарской. И она бы скорее применила к нему слово пригожий, нежели привлекательный. Чуб какой то нелепый, бакенбарды еще более нелепые. Узкие штаны, почти как рейтузы гусарские. Аксельбантов и коня ему не хватало для полной картины!

«Герой не моего романа», – вздохнула Альбина, открывая машину в ответ на требовательно-зовущие взгляды Иванцова. Ей такие сиропные мальчики никогда не нравились.

Владик…

Владик был другим. Он был очень высоким, стройным, гибким, с открытым симпатичным лицом, пухлым ртом и серыми глазами. Он был интересным собеседником, умел слушать, заразительно смеялся и, кажется, обожал ее.

Как же она могла так облажаться, а?! Как могла не поверить ему? Дурой надо было быть, чтобы послать запрос о нем на его работу! Конченой, недоверчивой дурой! И уже менее чем через неделю, вместо того чтобы нежиться на белом песке под пальмами, она давилась своим одиноким скудным ужином из макарон и сосисок и изо всех сил уговаривала себя не разбавлять этот ужин слезами.

– Куда едем?

Иванцов сидел рядом с ней и призывно поигрывал бровями. Она чуть не расхохоталась. Тоже еще – поручик Ржевский! Шел бы обольщать их бухгалтерию или архив. Там девчонки девять из десяти – холостые. И до таких вот черноглазых и вихрастых очень охочи. Ей этого добра не надо. И с галунами, и с конями, и с аксельбантами.

– Вам куда, товарищ Иванцов? – Альбина вежливо улыбнулась, потянув ремень безопасности. – И пристегнитесь, пожалуйста.

– Да ладно тебе. – Он фыркнул, достал удостоверение, помахал им. – Ребята поймут.

– Ребята поймут, я нет, – настаивала она, совсем позабыв, что сюда сама ехала без ремней безопасности. – Или выходите из машины.

Он обиженно завозился с застежкой, щелкнул, отвернулся к окну. И когда она тронулась с места, скороговоркой назвал свой адрес. Они молча ехали. Молча доехали. Молча простились, едва кивнув на прощание друг другу. И только когда она развернулась, чтобы ехать обратно, Иванцов вдруг встал на ее пути.

– В чем дело, Сергей?

Альбина насупилась. В сумерках она и так неважно видела. А тут еще за рулем! Да еще в плохо освещенном дворе! Да еще при поблескивающем в свете фар схваченном морозцем тротуаре! Идиот!!!

– Как думаешь, Парамонова, что ему там понадобилось, Владику твоему?

Упс-сс!!! Ей будто под дых вдарили. Он знал!!! Он знал не только Владика, но и о том, что тот когда то был ее парнем, тоже знал. Хотя стоило ли удивляться? Наверняка ходили разговоры о ее подозрительности и о последствиях этой самой подозрительности. Ох, Иванцов в курилке позубоскалил наверняка по этому поводу.

– Не знаю, – сцепила она зубы, уговаривая себя не заводиться. – Вам надо было спросить у него, Сергей!

– И спрошу! – повысил он голос, принявшись снова раскачиваться с пятки на носок.

Где то она читала, не помнит где, что такое поведение – признак душевного беспокойства. Дискомфорта, неуверенности в себе. Или ей хочется думать, что она об этом читала?

– И спросите! – рявкнула она и чуть повернула руль, намереваясь объехать чубатого опера.

– Это ты его навела, да?! – впился он вдруг в ручку двери с ее стороны и засеменил рядом с машиной. – Скажи, ты? Ты была не удовлетворена результатами расследования, все тебе казалось, что такой крутой мужик, как Рыков, не может блевотиной поперхнуться во сне, вот ты и натравила своего журналиста на бедную женщину. Так?!

– Во-первых, женщина эта не так уж и бедна, если учесть, что ей досталось в наследство. – Альбина вдавила педаль тормоза и теперь пыталась закрыть дверь, но Иванцов держался за нее очень крепко и настырно тянул на себя. – Во-вторых, журналист давно не мой! И я с ним не общаюсь! И что он там делал, я не знаю. А вот вы?..

– Что? Что я? – Его глаза снова превратились в две черных бездонных дыры, Альбину даже корежило, так противно он на нее теперь смотрел.

– Вы что там делали?! Пришли утешить молодую вдову?!

– Вообще, что ли, да? – опешил он, и глаза его вдруг наполнились блеском. – С какой стати мне ее утешать?!

– Ну как же, как же! Вы как никто были уверены, что она безутешна, что она не виновата в его смерти и…

– Знаешь, что я тебе скажу, Парамонова…

Он давно уже отошел от машины и не держался за дверную ручку, а она все не уезжала и даже для чего то стекло опустила. Зачем?! Чтобы услышать очередную пакость?! Надо было рвать отсюда, и делать это как можно быстрее! Тогда бы она точно не услышала таких обидных, таких несправедливых, таких гадких слов, которые он потом сказал. И не пришлось бы потом безутешно реветь целый час, колошматя изо всех сил подушку.

А вот не уехала! И услышала.

– Знаешь, что я тебе скажу, Парамонова? – Он нашел наконец камешек, который они отчаянно пытались отыскать на безупречно выметенной дорожке Рыковых, и начал его катать подошвой ботинка, почти не глядя на Альбину. – Какую бы ты ему информацию ни скармливала, принося ему ее в клювике, он все равно к тебе не вернется. Никогда не вернется!

– Да пошел ты!!! – заорала она не своим голосом и укатила, почти так же взвизгнув покрышками об асфальт, как это давеча сделал Владик.

А дома проревела час. Потом успокоилась, пошла на кухню и тут же вспомнила, что холодильник пустой. С этим гусаром она вообще забыла про визит в супермаркет. И шоколадный батончик забыла в машине. Из еды в доме не было ничего вообще! Не было даже заплесневелой корки. Не было даже горсти макарон или пересохшего от возраста крекера!

Альбина вошла в ванную, взглянула на себя в зеркало и ужаснулась. Волосы всклокочены, глаза красные, нос распух. Она долго умывалась сначала горячей, потом холодной водой. Причесалась, надела толстую куртку с капюшоном, спортивные штаны, ботинки на толстой подошве и пошла в ночной магазин на проспекте.

Удивительно, когда люди спят? Половина одиннадцатого ночи, а народу в магазине – как перед праздником. Все что то покупают, хватают с прилавков, набивают салатами контейнеры, заполняют до самого верха тележки. В кассе было не протолкнуться. Альбина простояла минут двадцать, пока ей пробили ее несчастные килограмм картошки, два салата, плавленый сыр, копченую колбасу, три яблока, вафельный торт и литр кефира.

«Я плохая хозяйка», – мрачно размышляла она, размахивая пакетом по пути домой. Набрала всякой ерунды. Всякой несовместимой ерунды. Кто, скажите, ест яблоки с кефиром? А картошку зачем купила? Она же не собирается ее сегодня варить, и завтра не соберется! Картошка завянет, съежится, и она ее через пару недель выбросит.

Нет, наверное, Владик молодец, что ее бросил. Дело даже не в ее чрезмерной подозрительности. А в том, что она плохая хозяйка. А значит, стала бы плохой женой, а затем и плохой матерью. Владику нужна другая женщина. Не такая, как она. Ему нужна милая, практичная, доверчивая хозяюшка. Не помешало бы, если бы она была при деньгах. Он ведь не раз сетовал на их отсутствие у себя. И восклицал об удивительном везении кого то там, кому вдруг привалило счастье обзавестись наследством или удачно вступить в брак.

Кстати, о Владике…

Что он делал в узком переулке возле дома Рыковых? Не навещал ли богатую вдовушку? Не помогал ли оплакивать без времени усопшего? Не взвалил ли на себя полномочия утешителя?!

– Не-е-ет! – замотала головой Альбина, вваливаясь в свою пустую холодную берлогу и бросая пакет с продуктами на пол. – Владик, он не такой! Не-е-ет!!! Этого не может быть!!!

И почти те же самые слова вырвались у нее следующим утром, когда Сучков – туча тучей – зачитал ей строчку из сводки ночных происшествий.

– Не-е-ет!!! – протянула она недоверчиво, губы ее дрогнули, раздвинулись в нелепой недоверчивой улыбке. – Не-е-ет, этого не может быть!!!

– Не может, но есть! И что ты на это скажешь?

Сучков отложил сводку. Взгромоздил локти на стол, уткнулся в кулаки подбородком и тяжело уставился на Альбину.

– Ничего, – ей нечего было сказать ему.

– Совсем ничего?

– Совсем.

Узкое горло сиреневой водолазки вдруг стало тесным, она оттянула его, завертела шеей. Все равно не помогало. Теперь тесно стало в груди. Там что то набухало и разрасталось. Огромное, темное, не пропускающее воздух. Мешающее сердцу нормально работать, а легким дышать.

– Я… Я не знаю, что он делал вчера вечером возле дома Рыковых, – еле выдавила она и неожиданно заревела, громко хлюпая носом. – Не знаю, что он там делал! Может… Может, у него с ней роман?! Может… Может, он причастен…

– А может, ты причастна к его там присутствию, милочка? Может, как утверждает капитан Иванцов, ты снабдила его информацией, и Владислав находился там из чисто профессионального интереса?

На нее Сучков больше не смотрел. Он таращился за окно, где бушевала непогода, брызжа в стекло мелким ледяным дождем, дергая порывистым ветром оцинковку подоконника. Он сегодня еле выбрался из дачного поселка. Дорога раскисла, такси к самому дому не проехало, пришлось идти пешком до асфальта. Он вымок и продрог молниеносно. Попутно поругал жену, удравшую из города в эту глухомань. Потом поругал себя, все еще продолжающего топать на работу, когда давно бы пора сидеть в уютном загородном доме возле печки и слушать веселый треск поленьев.

Не успел прийти на службу, и тут на тебе – новости.

– ЧП, Михаил Иванович, – встретил его на пороге Иванцов. Хмурым встретил, раздраженным.

– Что случилось?

Первая мысль была об Альбине. Неужели вчера ее визит к вдове закончился чем то таким, чем то нехорошим?!

– В тридцати километрах от города найдена машина журналиста Владислава Сиротина. Он работал…

– Да знаю я, где он работал, – отмахнулся тут же Сучков, перебивая.

Про Владика он знал все или почти все. Про вкусовые пристрастия, про посещения ночных клубов, про служебные расследования, временами заканчивающиеся скандалами. Иногда он жалел, что у них с Альбиной не сложилось. Иногда даже радовался.

– И что Сиротин?

– Погиб в автомобильной катастрофе, – промямлил неуверенно Иванцов.

– Погиб? – Тон капитана не мог его обмануть, что то было не так.

– Погиб или убили, – не стал вилять тот.

– Ну ка, ну ка, пойдем поговорим!

И Сучков хотел его увлечь к своему кабинету, но тот заартачился. «Из-за Альбины», – понял Сучков, и они пошли к Сергею.

– Все очень странно, Михаил Иванович, – начал без предисловий Иванцов, усевшись прямо на свой стол.

Гостю предложил стул у окошка, из которого дуло так, что у Сучкова, промокшего насквозь, тут же заложило нос.

– Мы встретились с Парамоновой возле ворот дома Рыковых, – начал рассказывать Сергей. – Толком и поговорить не успели, как на бешеной скорости из проулка выскочил джип этого журналиста и тут же умчался.

– Владик был там?! Почему?!

Сучков тут же сообразил, что скажет Иванцов следом. И не ошибся.

– Думаю, Парамонова снабжала нашего журналиста информацией, – небрежно, пожалуй, излишне небрежно предположил Иванцов.

И снова Сучков все про него понял: Альбина отказала ловеласу, вот он и пузырится.

– Наверное, хотела вернуть? – Сергей принялся рисовать пальцем большие квадраты на столе, на котором сидел. – Я так ей и сказал! Говорю, зря ты это. Он все равно к тебе не вернется!

Отказала! Точно отказала! Причем расстались не на дружеской ноте. Иначе Серега сейчас тут не опускал бы девчонку. Зря он ему вчера на нее наводку дал. Хотел сблизить их, сват чертов!

– Дальше что?

Насупился Сучков, попытался дыхнуть носом – не вышло, заложило плотно, теперь за каплями в аптеку беги. А рабочий день только начался. Увидят, лишний повод для укола: давно пора дома сидеть, а он все песком дороги посыпает, таскается сюда каждый день, место только занимает.

– Дальше? Дальше я про нее ничего не знаю. Куда потом поехала, с кем общалась. Домашний телефон у нее около одиннадцати ночи не отвечал, – вкрадчиво и противно продолжил рассказ Иванцов. – Может, она с ним потом встретилась, они поссорились…

– И она ему ДТП устроила? Туда, что ли, клонишь, Серега? – перебил его Сучков и встал со стула. Ему уже все лопатки продуло из окна, пневмонии ему к насморку как раз и не хватало!

– Нет, не туда. – Иванцова не так просто было сбить с толку, он спрыгнул со стола и пошел следом за Сучковым в коридор. – Просто… Просто странно все как то. И ДТП это…

– А что с ним не так?

– Понимаете, парень вылетел с дороги в машине, а потом выпал из окна и под свою же машину попал. Там мясо!!! Просто жесть!!!

– И?! Что говорят эксперты?

Сучков приостановился и уставился на Иванцова. Такие дорожные происшествия он и сам не любил: фальсификацией попахивало.

– А ничего они не говорят! Приехал наряд полиции, оформили все, вызвали медиков. Тело извлекли, погрузили, потом загрузили автомобиль на эвакуатор. Мы же не в кино, Михаил Иванович. Кто станет заморачиваться из за банальной аварии? Тем более – трасса оживленная, до наступления светлого времени суток надо все разгрести. Что, вызовут экспертов из центра?! Которые способны установить, было ли тело выброшено в момент аварии или до него?

– Смерть наступила в результате? – перебил его треп Сучков.

Больно умный! Наряд, прибывший на место аварии, тоже не с хлебозавода! Там тоже ребята насмотрелись наверняка всякого. Если бы были какие то сомнения, вызвали бы и экспертов из центра.

– Ну… Смерть наступила в результате перелома свода черепа и множественных травм, не совместимых с жизнью. Но эксперт сказал, что голову журналисту могла раздробить как машина, упавшая на него, так и тяжелый предмет.

– Кому он так сказал? – Сучков остановился в теплом, непродуваемом коридоре, здесь задышалось свободнее.

– Мне.

– О, ты там уже побывал?

– Побывал. А почему нет? Что вас удивляет? Еще вчера я видел его живым и здоровым, а через два часа…

– Ты его видел? – Сучков повернулся и пристально уставился на Иванцова. – Разговаривал?

– Нет, но… Машину то он вел живым!

– Он вел? Ты его видел за рулем?

Вопросы для первокурсников! И заявления, сделанные сейчас Иванцовым, мог сделать только первокурсник.

– Нет, но…

– То то же, Сережа! – Сучков поднял вверх указательный палец, сильно боясь, что тот будет подрагивать, но ничего, нормально все прошло, показательно. – Ты видел машину. Предположительно, за рулем сидел Сиротин. Потом он куда то умчался и погиб в дорожной аварии. Не справился с управлением? Возможно, сам же видел, как он ездит. Ты мне вот что скажи…

– Что? – Иванцов приблизил голову к Сучкову, будто тот шептать ему что то приватное собрался.

– Ты куда хоть клонишь то? Зачем? И почему?

И он побрел неспешной походкой прочь от Иванцова с растревоженным чубом в сторону своего кабинета. Тяжело побрел. Устало. Он как никто понимал, что если Иванцов захочет, он может Альбине напакостить. И, словно в подтверждение его мрачных мыслей, Иванцов крикнул ему в спину:

– А у нее есть алиби?

Оставить без ответа этот выпад отвергнутого парня Сучков не мог. Он взялся за ручку своей двери, медленно ее повернул. И перед тем как скрыться в своем кабинете, ответил с легким подергиванием плеч:

– Вообще не считаю своим долгом ее об этом спрашивать.

Но спросил. И не только об алиби. Это он оставил на потом. Он обо всем ее спросил, что касалось минувшего вечера. И где была до того, как подъехала к дому Рыковых. И куда потом подевалась. И почему домашний телефон молчал.

– В пробке стояла, – для начала сказала Альбина.

«А могла и с журналистом встречаться», – тут же сделал мысленную пометку Сучков. Могла встретиться с ним и направить его туда, куда сама поехала. Чтобы он разнюхал, чтобы попытал счастья своего журналистского.

Но разве это преступление? Нет, конечно! Тем более что дела то и нет никакого: Рыков умер в результате несчастного случая.

– Потом все время с Иванцовым была. Домой его отвезла.

– А сама куда?

– Тоже домой.

Свидетельствовать в пользу этого утверждения тоже никто не мог. Телефон молчал. И она запросто могла снова встретиться с тем журналистом, который удрал от дома Рыковых. А чего удирал то, собственно? Кто его там застукал? Соседи? Сама вдова? Так темно было в доме. Дела-а-а…

– К телефону не подходила, потому что не хотела, – дула губы Альбина, совершенно не понимая, что происходит. И с чего это старший наставник устраивает ей допрос по полной программе. – Потом в магазин ходила.

– Ночью? – поднял брови Сучков.

– Ночью! Есть было нечего, я и пошла.

А могла и с журналистом встретиться. Могла с ним повздорить. Могла по башке ему чем нибудь съездить. За то, что он из благодарности не захотел с ней помириться. А потом замаскировать все под аварию. А как, интересно? Выбросить для начала бездыханное тело из машины, потом разбить стекло, следом разбить машину, спустив ее под откос.

Нет, мудрено очень. Этой девчонке не под силу. Владик высоким был, сильным, а значит – тяжелым. Если и сделал это кто то, то только не она. Да и вряд ли сделал.

Сучков протянул руку к телефону, набрал номер дорожной службы и через десять минут уже обладал информацией по ночному ДТП.

– Журналист твой летел, как ненормальный. Движение его машины засвидетельствовал видеорегистратор поста ДПС. Вот он и вылетел в кювет.

– А чего летел то? И куда?

Альбина первый раз за начавшийся так неудачно рабочий день осмелилась задать вопрос.

– Из проулка выскочил, как ненормальный, аж покрышки завизжали.

– Может, вас увидел?

– Вряд ли, – она вспомнила, как Иванцов, пользуясь ситуацией, прижимался к ней, увлекая в тень. – Нас видно не было. Мы в тени стояли. Там вообще темно.

– Может, его вдова засекла?

– В доме тоже было темно.

– А чего он там тогда делал?

– Откуда я знаю! – воскликнула Альбина и покосилась на Сучкова.

Неужели он ее подозревает?! В чем же?! В чем??? В той ереси, которую выдал вчера гусар этот чертов?! Так ей как никому было известно, что дела нет, которое так просили возбудить обиженные родственники. И отчет об отсутствии состава преступления уже отпечатан. Зачем ей привлекать Владика? И тем более – Владика?! Она сама себе сыщик!

– Может, родственники не успокаивались? – предположил уже миролюбиво Сучков, выслушав ее внимательно. – Мы им отказали. Вот они к нему и обратились!

– Почему к нему? Частные конторы сыскные имеются, – Альбина пожала плечами.

Пока она оправдывалась, до нее почти не доходило, что Владика больше нет. Сейчас, в тот самый момент, когда потеплели глаза Сучкова, когда полез он в свой стол за очередной бутербродной порцией, ее и накрыло.

За что?! Почему, господи?! Он же хорошим был человеком, славным, добрым, искренним. Много работал, старался заработать.

– Тут что то… Что то не так, – выговорила она, дождавшись, когда Сучков расправится с краюхой хлеба и треугольным ломтем сыра. – Может, задание от редакции?

– Насколько мне известно, редакция расследованием предполагаемых преступлений не занимается.

– Тогда это сугубо личное дело.

– Личное… – пробормотал Сучков и снова нахмурился.

Личным делом у Владика Сиротина до недавнего времени была госпожа Парамонова. И по имеющимся у него сведениям, Владик фотографию Альбины убрал со своего рабочего стола всего лишь пару недель назад. Может, подозрения Иванцова не так уж необоснованны?

Нет, нет, нет, не стоило об этом думать! Сучков тряхнул головой и ушел к начальству. Потом весь день был настолько загружен, что совсем пропустил тот момент, когда его юная помощница удрала в отпуск.

– Как это?! – выкатил он глаза в отделе кадров, куда пришел с вопросом. – Я же ее прямой начальник!

– Вы были заняты, – пожала плечами кадровичка и очень выразительным взглядом дала ему понять, что не очень то с ним тут уже и считаются. – Она обратилась напрямую наверх. Рапорт ей подписали. Она уже давно должна была в отпуск пойти. Весь график нам сбила.

– А мне?.. Мне то что делать?!

Он растерянно взглянул в висевшее на стене у выхода зеркало. На него посмотрел очень старый, седой мужчина. Сердитый и ссутулившийся. На костюме крошки, нос покраснел и припух, зараза насморк, зараза Иванцов. Его облик никак не вязался с бравыми офицерами, снующими по отделу с утра до ночи. Он был стар и дряхл и понимал это как никто. Но выдерживал срок, срок, нужный Альбине. Она же просила! И удрала! Молча, без предупреждения, как предательница!

Она предала его своим поступком. Предала!

– И что же мне теперь делать?! – устало повторил он, облокачиваясь на стойку в отделе кадров.

– Ой, Михаил Иванович, я не знаю! – фальшиво улыбнулась ему кадровичка. – Пойдите тоже в отпуск! Вам же тоже положен. Вы уже три года не гуляли. Если пенсионер – что же, в отпуск не ходить и отдыхать не надо?

Вопрос был отвратительным и двусмысленным. И оба это понимали. И кончилось все тем, что к концу дня он написал рапорт об увольнении. Почти не удивился, с какой радостью ему его подписали. Сдал удостоверение, ключи от кабинета и собрался к жене на дачу.

«Пускай расхлебывает свои журналистские истории, как ей вздумается», – с обидой подумал Сучков Михаил Иванович, усаживаясь в такси и глядя на темные окна их общего до недавнего времени кабинета.

– История на этом не заканчивается, – проговорил он вслух.

– Что? – переспросил таксист, отъезжая от здания отдела.

– Нет, нет, ничего, – тронул его за плечо Сучков. – Дачный поселок, пожалуйста… История на этом не заканчивается…

Конечно же, он ничего такого не имел в виду! Конечно, говорил применительно к себе, имея в виду свой новый статус неработающего пенсионера. И уж конечно же, не желал никакой мести для Альбины. И даже поздним вечером, вдоволь напившись чаю с малиновым вареньем и прислонившись боком к теплому боку жены, он, засыпая, подумал, что, кажется, знает, почему девочка удрала.

Ей необходимо выплакаться. Необходимо оплакать своего бывшего жениха. Вдоволь и без свидетелей.

«Дуреха ты, дуреха», – подумал с жалостью Сучков, прежде чем провалиться в глубокий, тяжелый сон.

Глава 6

Настя Рыкова сидела напротив Иванцова с низко опущенной головой, и ему откровенно было ее жаль.

«Бедная, бедная девчонка», – думал он, с удовольствием рассматривая ее красивые коленки. Хотела жить богато, красиво, не хлопотно. А влипла в такую историю, что кусок сухого хлеба пряником покажется.

– Понимаете, мне звонят без конца! – шептала она сдавленным от сдерживаемых рыданий голосом. – То приятели покойного мужа, то его конкуренты, то родственники.

– Чего хотят? – Он вытащил из стола коробку с салфетками, которую держал на всякий случай для таких вот милых, попавших в историю девчонок.

Она вскинула тщательно причесанную головку, благодарно улыбнулась Иванцову, поспешно вытерла точеный носик. Скомкала салфетку и спрятала ее в кулачке. Она смущалась! И это его еще больше умилило.

– Кто чего! Но в конечном итоге все хотят одного – денег! – выдохнула она. – Родственники жаждут куска от наследства. Приятели пристают с предложениями продажи акций, а у Виталика в трех предприятиях был контрольный пакет. Конкуренты… С этими вообще беда! Угрожают! И тоже хотят акций Виталика.

– Вы что то им всем отвечаете?

– Нет. Почти нет. Водитель Виталика Денис отбивается пока от них, но тоже уже стал сдавать позиции. Поговаривает об увольнении.

– А адвокаты? У вашего покойного мужа ведь наверняка был целый штат…

– Эти алчные подонки уже давно переметнулись! – Она снова всхлипнула и принялась натягивать на коленки, так понравившиеся Иванцову, подол синего вдовьего платья. – Кто работает на его приятелей, кто переметнулся к конкурентам. А кто… Страшно себе представить, кого вокруг себя собрал бедный Виталик!.. Кто принялся суетиться, помогая родственникам! При этом у них хватает наглости заявлять, что я их всех уволила!!!

Она снова пустила в ход салфетку, вытирая ею лицо. А Иванцов любовался. Про то, что вдова уволила всю адвокатскую контору, работавшую на ее покойного мужа, он уже слышал. И про то, что бедная девочка – гремучая змея, тоже. И что в смерти Виталика, являющегося кому то другом, кому то племянником, кому то двоюродным братом, очень много странного, Иванцов слышал тоже. Но!..

Но не было у экспертов ни тени сомнения! Сделана была куча анализов, экспертиз, работала целая комиссия. Ничего!!!

– Мужик просто перепил, и просто переел, и уснул на спине. И не смог потом перевернуться. Вот и все! – в один голос заявили эксперты. – Так помереть может каждый.

«Тьфу-тьфу-тьфу», – думал тогда Иванцов, внимательно изучая результаты множественных экспертиз. Упаси, господи, от такой страшной, некрасивой смерти! И такой несвоевременной. Он ведь был молодым, преуспевающим, многообещающим бизнесменом. Он был в самом начале пути. Проживи Настя с ним еще годик-другой, могла бы позволить себе о-го-ого сколько всего! Зачем ей было избавляться от него сейчас?! Это если, конечно, она избавилась. Иванцов то был уверен в обратном.

– Так… – он постучал простым карандашом по столу, призывая ее к вниманию. – Теперь давайте перейдем к сути нашей сегодняшней встречи.

– Давайте, – выдохнула она и подняла на Иванцова глаза бездомного побитого щенка. – Только я ведь ничего…

– Минутку! – Он поднял вверх руку, призывая ее к вниманию и послушанию. – Я сейчас стану задавать вам вопросы, а вы станете на них отвечать. Идет?

Она кивнула, подобрала ноги в туфлях на плоской подошве, показавшихся ему совершенно старушечьими, под стул. Напряглась. Спина выпрямилась неестественно, шея вытянулась, взгляд уперся в угол, где торчал старый ржавый изнутри и безобразно покрашенный снаружи сейф, а сбоку от него – веник.

– Итак… Что вы знаете о Сиротине Владиславе? Когда вы с ним познакомились? Что связывает вас с ним? Что он делал в вашем доме накануне своей гибели?!

Он намеренно забросал ее сразу целой кучей вопросов, избавляя себя от ее вранья и сразу давая понять, что ему многое известно. Сучков такую манеру ведения допроса всегда считал ошибочной. Часто указывал ему на это. Призывал к маневренной, легкой постепенной поступи. Иванцов отмахивался, считая себя правым.

Сейчас был как раз такой случай. Настя смутилась, растерялась. Взгляд ее заметался от ржавого сейфа к столу Иванцова, потом к подоконнику, заваленному бумагами, и снова к сейфу. На него она упорно не смотрела. Он не стал обвинять ее из за этого в неискренности. Он счел это затравленностью. Ей досталось, в самом деле. Милая, наивная девчушка, выходившая замуж за мужчину с большой буквы и оставшаяся вдруг одна, без его защиты, – вот кем она ему казалась. Да наверняка такой и была.

«Нашла «черную вдову», – вспомнил он о Парамоновой. – Да у самой больше навыков для таких преступных дел, чем у этой наивной белокурой девчушки!»

– Итак, Настя?

– Гм-мм, Сиротин Владислав… Это журналист? Знаете, столько имен после смерти мужа, что я могу и перепутать, извините. – Она робко взглянула на него, улыбнулась так смущенно, что у Иванцова комплекс вины тут же зашкалил. – Да, кажется, журналист. Такой красивый, высокий, да?

«Красивый? – Иванцов мстительно ухмыльнулся, вспомнив останки журналиста на столе патологоанатома. – Сколько теперь красоты найдет в нем Парамонова? На что станет любоваться?»

Он поморщился от этих мыслей, попытался одернуть себя, призвать к порядку. Человек все же погиб, и неплохой человек. Но болезненный укол, который он испытал, когда Альбина его отвергла, тут же вспомнился. Он снова почувствовал отвратительное унижение и злость, они вернулись.

– Да, – коротко ответил он на ее вопрос. – Высокий и красивый. Как вы познакомились?

– Мы? – Она наморщила лоб, пытаясь вспомнить. – Честно, все как в тумане! Но мы с ним встречались. Точно встречались. Он задавал вопросы про Виталика. Кажется… Кажется, готовил какую то статью про него. Хорошую статью.

– Так… И?

Иванцов нагнул голову, уставился на кончик заточенного карандаша. В издательстве отвергли слухи о том, что Сиротин работал по этой теме. Их будто бы эта тема совершенно не интересовала: «Панегирики слагать – не наш стиль. И расследованием причин смерти тоже мы не занимаемся».

Тогда что получается? Получается, что Иванцов снова прав? Сиротин занимался этим в частном порядке? Зачем? Почему? Кто натолкнул его на мысль усомниться?

Конечно! Да, да, да!!! Парамонова! Она единственная из отдела, кого смущала смерть молодого бизнесмена. Она единственная взяла под сомнение причину его смерти. И если она не могла заниматься этим в служебном порядке, она – что? Она попросила о помощи – кого? Правильно, своего бывшего воздыхателя!

Но что то у них там потом пошло не так и…

Так, тихо! На цыпочках! Нельзя форсировать события, надо дослушать вдову до конца.

– Он появился сразу почти после похорон, – вспоминала Настя, сплетая длинные изящные пальцы на коленках.

Платье снова поползло вверх, и Иванцов снова начал рассматривать ее ноги от тонких щиколоток до коленок. С удовольствием!

– Мы поговорили. Потом он пропал. Статья так и не появилась. Да мне было все равно. Не до того, понимаете? – Она выдохнула, вдохнула. – И вдруг снова появился дня три назад. И снова начал задавать вопросы. Только теперь как то иначе.

– Как именно? – Иванцов подался вперед. – Что то поменялось?

– Да! – Ее пухлая нижняя губа вдруг обиженно задрожала, глаза снова наполнились слезами. – Вопросы стали обидными. С каким то ядовитым подтекстом. Почти такими же, какими были вопросы этой девушки-следователя.

– Парамоновой?

Он слышал об этом. И даже слышал, что вдова грозилась на нее пожаловаться. Да так и не успела. Или передумала. Или не до того ей просто. Неизвестно от кого отбиваться в ее то бедственном положении!

– Да, кажется. Фамилию помню смутно, но такая эффектная, высокая, с короткой стрижкой.

Эффектная! Иванцов скрипнул зубами. Эта эффектная так его отфутболила эффектно, что ему до сих пор тошно. И в отпуск удрала, стерва. Даже Сучкову ничего не сказала. Все в шоке! Мужик даже от обиды взял и уволился. Что она теперь без него?! Ноль, пыль, пустое место! Кто теперь за нее заступится, реши Иванцов ее прессануть? Никто!

– Итак, вы утверждаете, что вопросы свои Сиротин поменял полярно и, вместо того чтобы говорить с вами о хорошем, вдруг начал задавать вопросы, имеющие подтекст…

– Да, да! – с жаром подхватила Настя, подавшись вперед.

При этом платье вдовы, плотно облегающее ее ладную фигуру, натянулось еще сильнее, и Иванцов отчетливо рассмотрел напрягшиеся соски под тканью и лифчиком. Волнуется, бедная!

– В его вопросах появился подтекст. Мне показалось, что он как будто тоже стал меня подозревать. Как и эта девушка-следователь! Это было так… Так неприятно!

– И что вы предприняли? – вдруг вырвалось у него.

Просто так. Он даже не хотел ее пугать, честное слово! Но Настя перепугалась. Она отпрянула, вжалась в спинку стула, затрясла головкой. Слезы, осушенные салфеткой Иванцова, снова обильно полились из глаз.

– Как… Как вы можете?! – зашептала она сквозь слезы, глядя на него так, что у него душу тут же начало раздирать. – Что я могла предпринять?! Послать его?! Воспитание не позволяет. Пожаловаться?! Так он намекнул мне при последней встрече, что у него есть защита в полиции.

«Парамонова!!! Попалась, голубушка!!!»

– Давайте подробнее о последней встрече, – попросил Иванцов.

– Да нет там никаких подробностей. – Ее щечки слегка порозовели, губы сердито надулись. – Я спала. Он начал барабанить в дверь. Я открыла. Он полез в дом. Я его не впустила.

– И все? – разочарованно протянул Иванцов.

Вообще то, пока они топтались с Альбиной у красивой чугунной калитки, никого у порога не видели. Может, Сиротин уже ушел и затаился в проулке?

Точно!

– Он ушел, но не уехал, – развеяла его сомнения следующими словами Настя. – Я видела из окон второго этажа его машину. Он оставил ее в проулке.

– А что потом?

Что так могло напугать Сиротина, что он сорвался, как чокнутый? Заметил их у ворот? Не хотел светиться? Так все равно они его видели!

– Мне было видно, как он вышел из машины, прошелся до угла, выглянул из за ворот. Отпрянул. Тут же вернулся в машину и умчался, как ненормальный! Может, кого то там увидел? Может, его вызвали куда нибудь? Я же не могу знать!

Она уставилась на Иванцова, и теперь он поймал в ее взгляде нетерпеливое раздражение. Он и правда утомил ее. Спрашивал непонятно о чем. Разве могла она отвечать за жизнь и смерть журналиста, пренебрегающего правилами скоростного режима?

И тогда он задал ей последний вопрос. И ей он не понравился. А ему немного не понравилось, как она на него ответила.

– Как вы могли рассмотреть его блуждания вдоль забора, если там темнота такая, что?.. – Сравнения не находилось. – Разве из ваших окон видно?

– Видно, – с запинкой ответила она и прикусила нижнюю губку, отвернув от него голову влево. – Из окна кабинета моего мужа видно. И света от соседей для того, чтобы наблюдать за ним из темноты, было предостаточно. Я удовлетворила ваше любопытство?

– Да, все, спасибо!

Иванцов сорвался с места, предложил ей руку, взял под локоток и проводил до двери. Три его шага и пять ее, но этого было достаточно, чтобы ощутить под своей рукой ее упругий бок, уловить волнительное колыхание груди.

«Она супер!!! – вдруг подумалось ему с вожделением. – Покойного Рыкова вполне можно было понять. Взяв в жены девчонку из российской глубинки, он ничуть не прогадал. Не избалована. Не эгоистична. Целомудренна. И как хороша!!! Кому теперь достанется?!»

– Наверняка уже пристают с непристойными предложениями? – вдруг выпалил он вполголоса, открывая перед ней дверь и пропуская вперед.

– Что?! – Она даже отшатнулась от него, едва не ударившись головой о косяк. – Да как вы!.. Как вы можете???

Всхлипнув, она выдернула свою руку и почти бегом кинулась прочь от него, от его кабинета, от всего того, во что ей пришлось погрузиться со смертью мужа. Он наблюдал потом из своего окна, как она таким же быстрым шагом, напоминающим скорее легкий бег, пробиралась по двору к машине, ее ожидающей. Села со стороны пассажира на переднее сиденье. И уехала.

А он вдруг испытал странное моральное опустошение. Такое всякий раз посещало его, стоило закончиться в его жизни чему то хорошему.

Настя была хорошей! Чистой! Иванцов в этом был уверен на сто процентов. И если каким то там эффектным дамочкам казалось иначе, то это лишь их проблемы. Ко всем прочим, которые он им может создать.

И он создаст их ей, черт побери!

Глава 7

Первый километр они проехали в тишине. Дэн молча крутил баранку и на нее не смотрел. Чего он в ней не видел то? Чего, что не успело бы ему наскучить и даже стать ненавистным? Ноги, грудь, задница?! Добра такого по улицам ходит! Так там имелась вероятность ко всему вышеперечисленному заполучить нежную душу, трепетное сердце. А у Насти что вместо этого? Ничего! Пустота! Ее даже алчной нельзя было назвать. Она не была такой. Она была просто пустой и глупой.

Он ненавидел ее. Ее и ее мамашу. Вторую даже больше. Поскольку в ней была причина его страшно незадавшейся жизни.

Настя на разговор не нарывалась, и он за это был ей даже немного благодарен. Но потом она вдруг принялась нетерпеливо ерзать. Без конца открывать и закрывать свою сумочку, терзать телефон. И он понял, что пора задать вопрос, на который ей не терпелось ответить. Иначе она нажалуется матери на его равнодушие. И старая ведьма вынесет ему весь мозг.

– Как все прошло? – спросил Дэн, останавливаясь на светофоре.

Подумал и положил ладонь ей на колено, погладил. Интерес следовало проявлять и к ее телу тоже. Иначе он был для них бесполезен.

– Все супер, Дэнчик! – воскликнула Настя и широко развела ноги, призывая его руку двигаться дальше. – Этот мент только что слюни не пускал! Я его так разжалобила!

– Поверил?

– А то! Мамка у нас – это партайгеноссе! – с третьей попытки выговорила Настя, больно ей слово это понравилось недавно, больно смысла в нем много было: зловещего, всесильного, непобедимого. – Все продумала! Все буквально!

– И что же она продумала?

Дэн еле сдержался, чтобы не плюнуть прямо на панель. Знала бы Настя, кто явился причиной его сегодняшнего пробуждения, не ликовала бы так! Старая ведьма разбудила его тем, что шарила своей грубой ручищей в его трусах! Причем довела его до такого состояния к моменту пробуждения, что он не сумел оттолкнуть ее. И она, дождавшись его стонов, довольно скалилась потом за завтраком.

– Он задавал мне именно те вопросы, которые она написала на листе бумаги! – Настя вдруг резко свела колени и осторожно убрала его руку. – Ты лучше на дорогу смотри, Казанова! Чуть не столкнулись вон с тем…

До столкновения было далеко, но Дэн послушался. Больно ему надо гладить ее коленки! Они ему настолько опостылели, что хоть вой! Он сосредоточился на дороге, внутренне напрягшись. Настя хотя и была конченой дурой, но кое какие уловки мамаши уже начала перенимать. Разговор о маминых стратегических достоинствах не просто так завела. Что то сейчас последует.

Он не ошибся!

– Дэнчик…

Настя осторожно прикусила нижнюю губу, старательно изображая наивную растерянность; он то знал цену всем этим уловкам, поэтому насторожился еще сильнее. «Что то сейчас будет! Что то еще удумали две эти суки! Неужели снова?! Неужели не успокоились?! Мало им журналиста, падлы?! Мало вызова в ментуру?! Снова, да??? Ах, чтоб вас!..»

– Ну? – Он лениво подкатил к обочине неподалеку от киоска, торгующего сигаретами. Взглянул на нее небрежно, пояснил: – Сейчас сигарет куплю.

Она согласно кивнула. Купилась, дура! Были, были у него сигареты! Ему просто надо было на волю, просто надо было глотнуть немного чистого, не отравленного их присутствием воздуха. Иначе он мог сорваться.

Он купил пачку сигарет. Демонстративно долго распечатывал. Закурил, осматриваясь по сторонам. Господи, хорошо то как вокруг! Солнце, тихо, благостно. Осторожно шуршат под ногами опавшие листья, паутина, подсвеченная солнцем, как на пяльцах натянулась на ветках. Народу на улицах мало. Дети в школе, взрослые на работе. Да, у людей случается так в жизни: дети, семья, работа. Заботы простые, прозаичные, может, и скучные для кого то. Он вот лично променял бы всю эту скучную возню с ежедневными заботами на то, чем живет сейчас. Лучше бы он хлеб с кабачковой икрой жрал каждый день, чем мудреные соусы к мясу, приготовленные преступными руками. Его то, конечно, были не лучше, но…

Но он бы точно все бросил! Все!!! И с радостью поселился бы в своей пустующей коммуналке за тысячу верст отсюда. И каждое утро слушал бы с упоением соседскую грызню, и наслаждался бы грохотом посуды в общей кухне.

Идиот!!! Как он мог?! Как мог променять спокойную, размеренную жизнь на все то, что сейчас имеет?!

– Дэн! – капризно позвала его, высунувшись из машины, Настя. – Скоро ты?

– Да, сейчас, – кивнул он покорно, хотя в груди все просто вскипело от желания размазать эту прелестную мордашку о капот.

Он бросил окурок в урну: не гадить же повсеместно! Пошел в машину. Отъезжая, снова бросил тоскливый взгляд на милый сквер с опавшими листьями, подрагивающей на ветру паутиной, легкой дымкой от неуместного костра, разведенного подростками у дальней скамейки.

– Дэн, тут такое дело… – безо всяких предисловий начала Настя, видимо, так и не смогла придумать никаких окольных путей и решила сразу начать с главного. Дура – она и есть дура! – Мама снова затевает дело.

– Она намекала, – стиснул он зубы с силой, чтобы не заорать и не начать ругаться.

– Ну да, да. Но потом эта лажа с журналистом… Господи, как вовремя она вышла! Просто не представляю, что…

– Дальше?

Слушать очередные дифирамбы в адрес ее мамаши он не стал бы ни за что.

– Чего ты?! – надулась Настя, сообразив наконец, что он злится.

– Дальше!

Дэн снова притормозил у обочины. У него вдруг начали так трястись руки, что он не мог держать руль. Нервы? Отчаяние? Жалость к самому себе?! Жалеть себя поздно. Но…

Ведь снова что то затевают эти мерзкие бабы! Он надеялся, что они успокоятся. Надеялся, что залягут на дно.

– Короче, это будет наше последнее дело.

Настя развернулась к нему, поиграла коленками, призывно заулыбалась. Он не обратил внимания. Устал!

– Ну!

Дэн сжал пальцы в кулаки, спрятав их в карманы куртки. Если так пойдет дальше, ему понадобится помощь специалиста. И не какого нибудь, а принимающего в клинике с решетками на окнах.

– Короче… Есть один клиент. Он вдруг с чего то решил, что он – мамкин поклонник…

Он чуть не заржал в полный голос. У ее мамки могут быть поклонники??? Господи, да ни за что он не поверит в это! Какие могут быть у Медузы горгоны поклонники?! Если только Змей Горыныч или еще какой урод. А это значит, что мужик не лыком шит. И опасности вдвое, да нет, что там, в десять раз больше. Может, свалить?! Просто взять и удрать в свою коммуналку? Где нибудь в дороге прихватить милую девчонку, сделать ее своей женой…

Дэн вздохнул с печалью, взглянул за окно, где буйный красочный сентябрь мягко ласкал теплым ветром. Не выйдет! Ничего у него не выйдет! И бегства ему никто не простит. И уж тем более – милую девчонку.

– И что с ним не так, с этим поклонником?

– Да как раз наоборот – все с ним нормально. Он стар, болен, одинок и, что самое главное – богат! – с азартом перечислила Настя, задрав ноги на сиденье и начав ковыряться в пряжках туфель: то ли тоже нервничала, то ли радовалась чрезвычайно. – Он позвонил на днях матери, пригласил поужинать.

– Ишь ты, чего вдруг?

– Ну… Они перезванивались и раньше. Она все отнекивалась. У него жена, что ли, была, не помню, мать рассказывала подробности, я упустила.

Настя наморщила идеальный лоб. А Дэн чуть не захлебнулся сарказмом.

Конечно! Куда нашей красавице в подробностях вязнуть? Это для ее куриных мозгов невероятно сложно. Ей бы удовольствие получать, чтобы быстро, не хлопотно. И чтобы, главное, ей за это ничего не было.

– А недавно он овдовел. И ему очень пусто в большом доме. Вот он и начал приглашать мать то на обед, то на ужин.

– Она соглашалась?

Он сто процентов не помнил, чтобы старая ведьма куда то ходила. Она вообще всегда держалась в тени. Это его кидали на горячие объекты то в роли водителя, то в роли садовника. А мамаша не светилась. Рыков, к примеру, ее видел в таком гриме, что с трудом узнал бы, встань он из могилы.

– Нет, конечно, не соглашалась. Она в его глазах неприступна, строга к себе и людям.

– Да уж! – фыркнул, не сдержавшись, Дэн, вспомнив с отвращением свое сегодняшнее пробуждение.

– Ладно тебе, – ткнула его кулачком в плечо Настя, поняв так, как надо, и тоже фыркнула. – Кто же нас знает такими, какие мы есть? Никто, кроме нас самих! Мент вон сегодня знаешь как…

– Короче, что там старый вдовец?

– Он устал ждать, устал скучать и начал с завидным упорством наседать на маму. И она решила согласиться.

– Бедный дядечка! – скроил скорбную морду Дэн. – Ему жить надоело?

– Ладно тебе! – беззлобно отозвалась Настя.

– А маме твоей что, мало Рыкова одного? Не многовато ли для одного города жертв? Вы совсем, что ли, сбрендили? Аппетит приходит во время еды, да?! Раньше вы так далеко не заходили. Суверенитет региональных границ хотя бы соблюдали.

Он отвернулся от Насти, чтобы не видеть, как она мучительно размышляет; она снова наморщила лоб, пытаясь вникнуть в смысл такой длинной для ее мозга тирады, – и чтобы не броситься на нее прямо тут, в машине, и не начать душить. Ох, как давно ему этого хотелось!

Она молчала минут пять. Потом вдохнула, выдохнула, опустила ноги на пол, села с прямой спиной.

– Знаешь, не тебе решать, где, с кем и сколько, – выдала она ледяным, весьма похожим на мамашин голосом. – К тому же я не в деле. Ты тоже.

– Да ну-у-у?! – Дэн присвистнул. – А кто же этот счастливчик? Кто откроет кран газовой горелки на этот раз, испортит тормозную систему в машине, прикроет сверху подушкой, вколет смертельную инъекцию, не оставляющую следов?! Кто оформит передоз с наркотиками, со снотворным?! Кто этот счастливчик?! А-а-а, я понял! Твоя мамаша собралась затрахать его до смерти?! Сначала дочка овдовела, потом мама. И все это в одном городе! Вы совсем сдурели, бабы???

Ее спина согнулась, будто стержня лишилась. Настя откинулась на спинку сиденья. Снова задрала ноги вверх. Что за поганая привычка? Вечно край ее сиденья затерт до безобразия. Сама же потом садится. Безобразное отродье!

– Мамы вообще не будет в городе, когда он подохнет.

Так ведь и сказала, сука, – подохнет! Будто речь не о человеке, а о кобеле бродячем. У него точно на нее скоро вставать перестанет. Это просто… Это просто… поразительно! Молодая, красивая и такая ненормально хладнокровная в вопросах смерти. Чужой, правда, смерти.

– Оп-па! – Он ничего не понимал. – Мамы не будет. Я не задействован, ты, как я понял, тоже. Кто же тогда этот счастливчик? Приговоренный, как я понял?

– Ты все правильно понял, Дэнчик. Все верно! Этот лох – приговоренный. Он погибнет в автомобильной аварии вместе со своим хозяином.

– Ага! Вы нашли человека, которого хотите нанять водителем к старому дядечке?

– Ну!

– А дядечка то об этом знает? У него что, водителя нет?

– Ну… Наверное, есть.

– И куда он денется?

– Да никуда, господи! Лоха мама возьмет своим водителем. А потом так получится, что водитель дядечки не сможет его отвезти куда нибудь. Повезет мамин водитель.

– Лох то бишь?

– Ну да! Он дядечку и угробит. И себя заодно. – Она беспечно улыбнулась в ожидании одобрения.

– А мы с тобой что в это время будем делать?

В обещанное невмешательство Дэн не верил. Наверняка самую грязную работу оставят ему.

– Мы с тобой? Хм-м… Я лично продолжу пребывать в трауре. Почти перестану бывать на людях. Стану жить затворницей.

Настя скорчила скорбную гримасу, одергивая пониже подол вдовьего наряда. Правда, платье не хотело опускаться на задранные к подбородку коленки, задираясь почти до пупка. И дуру это жутко веселило. Она довольно хихикала.

– А ты… Ты можешь взять отпуск и съездить куда нибудь.

– Ух ты! Это кто же такой щедрый? Ты? Мама?

Он вдруг страшно перепугался. Перепугался так, что взмокли спина и подмышки. И пальцы, сжатые в кулаки в карманах, сделались ватными.

А не уготовила ли и ему участь безвременно усопшего эта старая ведьма?! Надобность в нем отпала, теперь надо зачищать территорию, так? Но Настя, неожиданно все поняв, шлепнула его слегка по щеке:

– Не надо бояться, Дэнчик! Никто с тобой ничего не сделает. Просто тебе надо уехать из этого города, пока все не уляжется. Одно дело – молодой водитель у Рыкова. Другое – у его вдовы. Начнутся разговоры и все такое… А потом, потом ты приедешь.

– Когда?

– Когда настанет пора дядечке и лоху водителю сделать ручкой.

– Ах, вон как!

Значит, он не ошибся. Вся грязная работа снова на нем. Удивительно, но вместе с раздражением пришло облегчение. Пальцы начало покалывать, он вытащил их из карманов, сжал, разжал, пристроил на руле.

Он нужен! Он им все еще нужен. А пока он нужен, его не уберут.

Он прерывисто вдохнул, выдохнул. Немного порадовался, что сможет хоть какое то время не видеть эти две ненавистные рожи. Тут же вдогонку подумал, что, может, пора от них улизнуть? Просто раствориться где нибудь за тысячу километров от этого места, в шумной, галдящей сердитыми голосами соседей коммуналке, а? Кто его там найдет под другими, настоящими именем и фамилией? Эти две суки точно не найдут.

– Тебе не удастся, Дэнчик, пропасть, – вдруг снова удивила его Настя своей сообразительностью, так ей несвойственной. – Ты просто не сможешь от нас скрыться!

– Я не собирался, Настя. Зачем мне? – Он глупо улыбнулся, потрепал ее по ляжке. – Да и как я без вас?

– Дело даже не в этом, – поверила она тут же его фальшивой улыбке. – Просто на кону… столько миллионов долларов…

– Сколько? – не удержался он от алчного вопроса.

Эти суки знали, чем его держать.

– Столько, что хватит не только нам троим, но также и тем, кто останется после нас, – она кокетливо стрельнула глазками в его сторону, развернулась, потянулась к нему, зашептала в ухо: – После нас ведь кто то останется, Дэнчик?

– Кто же? – Он лениво обнял ее, притянул к себе жадное, молодое тело, все еще плохо соображая, куда она клонит. – Кто после нас должен остаться, Настя? Мы после себя оставляем пепелище!

– После нас останется наше потомство, Дэнчик! Мы ведь с тобой собираемся завести семью, детей?

Он промычал что то неразборчивое, задохнувшись от запаха ее духов и слов, только что услышанных.

Вот, значит, что уготовили ему эти два чудовища!!! Вот для каких целей берегут, стерегут и милуют! Они решили намертво и навсегда привязать его. Намертво и навсегда…

– Ну, вот видишь, милый! Ты тоже этого хочешь, – не так истолковала сдавленное мычание парня Настя, хватая его зубками за мочку уха. – У нас с тобой будут семья и детки. Только вот одно, самое последнее дело. И мы с тобой… Господи, как представлю! Это столько денег!!! Это не жалкие рыковские заводишки с рынками и магазинчиками. Это миллионы долларов!!!

Он позволил ей расстегнуть свои штаны, но, прежде чем ее длинные изящные пальцы скользнули внутрь, спросил:

– И кто же будет исполнять роль водителя мамы?

– А, этот, помнишь, чью жену ты сбил на угнанной машине?

– Сосед твоей мамаши?!

– Ну да, как его… Шебанов Анатолий. Двадцати восьми лет от роду. Ныне безработный вдовец, проливающий слезы по своей безвременно почившей сучке. Она так ему изменяла!

– Достали все же парня… Чем?

– О, у мамы не сорвешься. – Она довольно замурлыкала, ощутив его возбуждение. – У нее всегда все просчитано. Всегда, все! Она его зацепила, даже не зная на тот момент, как будет использовать, представляешь?!

– А он? Он уже в курсе?

– Пока нет. Это будет для него сюрпризом. Уже скоро, милый, уже скоро! А теперь закрой глазки и доверься мне…

Глава 8

Квартира без Лизы сделалась огромной. Огромной, пустой, гулкой. Он ходил из угла в угол и прислушивался к своим шагам. Порой ему казалось, что он слышит ее дыхание, ее стоны, сдавленный шепот, шаги за своей спиной, издевательский смех. Он останавливался, прислушивался, понимал, что это сумасшествие, и снова ходил и ходил без конца.

Скорбел ли он по ней? Жалел ли ее? Тосковал ли?

Он не мог однозначно ответить ни на один из этих вопросов. Да, он плакал на похоронах. Безутешно, с надрывом. Слюни надувались пузырем, когда он пытался что то сказать ее подругам, окружившим его заботой и вниманием. Больше всех старалась Ирочка – коллега Лизы. Невысокая, толстенькая, совершенно непривлекательная Ирочка с чего то вдруг решила, что способна утешить его в горе. Она суетливо бегала из комнаты в комнату за ним с лекарствами, которыми провоняла всю квартиру. Она поила его горячим чаем с коньяком, пыталась накормить какой то противной кашей – вязкой, липкой, совершенно невкусной. И еще она смотрела на него так…

Так неправильно, с таким алчным интересом, что его мутило и от нее, и от собственных слез и рыданий.

Честно? Ему не было жаль Лизки! Ему было жаль потраченных на нее лет. Несбывшихся мечтаний было жаль. Себя было жаль, опустившегося, потерянного, съежившегося, разгружающего ящики в супермаркете. Это она сделала его таким, что кое кто, такие как толстушка Ирочка, поглядывает на него как на потенциального претендента на ее пухлую руку и отзывчивое сердце.

Нет, Лизка померла, и место ей на том свете такое, какое она заслужила. Он по ней убиваться не станет.

Но что же так больно то?! С чего так сердце заходится, как от беды, которая вот-вот случиться должна. И квартира пугает пыльными гулкими комнатами. И не звонит никто, и в гости не заходит. Хотя кому?! Своих друзей он давно растерял. Тесть с тещей видеть его не хотят. Ненавидят за то, что он остался, а Лизы нет.

– Почему она?! – рыдала теща. – Почему она, а не ты?!

– А я должен был? – скривился Анатолий от ее нечаянных слов тогда.

– Она так мечтала пожить одна, без тебя, – проговорилась теща и тут же поперхнулась своими словами, испуганно ойкнув.

Вот так бывает в жизни: рыла, рыла ему яму, а сама в нее попала.

Анатолий зашел в кухню, заглянул в холодильник. Продуктов было полно, остались после поминок. Тесть с тещей сочли своим долгом с ним поделиться. Из многих полиэтиленовых пакетов несло кислятиной, пропали колбаса, сыр. Он вытащил продукты на обеденный стол, начал разбирать. В результате почти все ушло в мусорку. Остались несколько яблок, два помидора, вакуумная упаковка селедки и брусочек сыра, завернутого в фольгу. Это Ирочка упаковывала, он точно помнил.

Он вскипятил чайник, заварил кофе с сахаром, отрезал от сыра ломоть, толщиной в палец, начал жевать. Глоталось с трудом, кофе был противный, кислый. Это ему на выгрузке презентовали. Понятно, путевого то не дали бы! Ну, ничего, пускай теперь без его мышц как нибудь обходятся. Уволился он. Уже три дня как уволился. Вот еще пару дней, и пойдет на биржу. Пора, пора ему возрождаться из пепла. Правильнее, из пыли, в которую его Лизка превратила. Она любила повторять, что он пыль у ее ног. Теперь как?

Кое-как дожевав, он выплеснул остатки кофе в раковину. Вымыл чашку, поставил в сушку и пошел бриться. Нужно было сегодня купить хоть что то из еды. А то с таким изможденным видом его на порог ни одной фирмы никто не пустит. И пару рубашек еще приобрести, джемпер какой нибудь универсальный, серый или лучше черный, подходящий подо все. И штаны. Ботинки послужат пока. Почистит, шнурки поменяет и походит еще. Да, еще надо будет подстричься. Кудряшки уже на воротник лезут, над ушами топорщатся. Это раньше они смотрелись воздушно, объемно, теперь – неряшливо и ни к чему.

Брился он долго. Лезвие было старым, тупым. Он порезался возле уха и оставил глубокую царапину на подбородке. Вымыл волосы мылом, зачесал назад, побрызгался Лизкиными духами с сильным мужским амбре. Она их купила на распродаже и почти не пользовалась, вечно морщила носик и предлагала ему. Он горделиво отказывался, теперь в позу становиться было не перед кем. Побрызгался. Порылся в шкафу. Нашел старую, студенческих лет темно-фиолетовую рубашку с длинными рукавами. Выгладил, надел под джинсовую куртку. Глянул в зеркало и неожиданно сам себе понравился.

Исчезла, господи, исчезла из глаз мутная пустота. Появился блеск, если не сказать, что и радость появилась тоже, и надежда.

Долго, до блеска чистил старенькие ботинки. Обулся, потопал. Левый каблук немного проседал, но ничего. Это заметно только ему, при ходьбе. Со стороны совсем ничего не видно. Со стороны он высокий, худощавый, свежевыбритый, аккуратно одетый, тщательно причесанный молодой человек. Ему и всего то, боже мой!..

Ему и всего то двадцать восемь лет.

– Жизнь, Толян, только начинается! – подмигнул он своему отражению в темном стекле дверцы посудного шкафа. – Ты молод, одинок, жильем обеспечен. Жилье упаковано всем необходимым. Осталось найти работу и тогда…

Он мечтал всю дорогу до супермаркета. Мечтал в магазине, толкая тележку с продуктами перед собой. Мечтал по дороге домой. Потом продолжил, рассовывая продукты по полкам холодильника, наглаживая дешевые рубашки и развешивая их на вешалки. Ему так это понравилось – мечтать! Это казалось таким возможным, таким близким и реальным, что Лизкина смерть и скорбь, которую он должен был испытывать, отодвинулись куда то далеко-далеко. За пределы его дома, его города, его вселенной.

У него все получится! Все!!!

Вот он – простой клерк в тесной келье из пластика, рьяно молотит пальцами по компьютерной клавиатуре, делает пометки в блокнотах, лепит стикеры с памятками на стены, на монитор, на тонкую перегородку, выполняющую роль хлипкой двери. Их много, этих памяток! Их дюжина! Потому что у него куча заданий! Он умен, он востребован. И…

И вот он – уже начальник отдела! Он выбился в люди! Он справился! Но он не останавливается на достигнутом. Он движется дальше! К креслу управляющего! У него шикарная машина, красивая, умная, тактичная девушка рядом на сиденье. Она смотрит на него влюбленными, благодарными глазами. Она то уж точно никогда не позволит себе издевательский смех в его адрес!

Звонок в дверь застал Толика над гладильной доской. Он пытался реанимировать старые студенческие портки, испорченные неумелой Лизкиной стиркой. С одной штаниной вышло замечательно. Вторая вертелась, как живая, не желая складываться шовчиками вровень. И стрелка в результате выходила кривая.

Он потел, нервничал и не хотел отвлекаться, поначалу подумал даже, что кто то ошибся дверью. Надеялся на это. К нему то никто не ходил. Но звонок в дверь прозвучал еще и еще раз.

– Тьфу ты! – плюнул Толик в сердцах. Осторожно поставил горячий утюг на подставку, отключил его и пошел к двери.

На лестничной клетке стояла соседка со второго этажа – Мария Ивановна Скобцова. С той памятной ночи, когда она отпаивала его, промерзшего до костей, в своей квартире горячим чаем, он с ней больше ни разу не виделся. Даже в подъезде не столкнулся ни разу. И его это вполне устраивало. Разговор в ту ночь меж ними состоялся очень опасный, скользкий. Он проявил слабость. Она – жесткость. Тема была затронута неприятная. Он даже мучился потом пару дней, что позволил себе говорить на такую опасную тему с посторонним человеком. Потом вдруг Лизка и впрямь погибает под колесами автомобиля. И Толику и вовсе не хотелось видеть Марию Ивановну.

И тут вдруг она стоит на пороге его квартиры. Принаряженная, подкрашенная, помолодевшая. Держит в руках какой то плоский сверток, напоминающий тонкую брошюру, и улыбается ему, как старому приятелю.

– Привет, Толя, – грудным голосом произнесла она и шагнула вперед.

– Здравствуйте!

Он выставил ногу так, чтобы дверь не открылась. Он был в одних трусах. И принимать у себя никого не хотел. Тем более ее! И тем более в трусах!

Мария Ивановна, разогнавшись и встретившись с неожиданным препятствием в виде подпертой двери, едва не стукнулась в нее лбом и тут же разозлилась.

– Я войду, Толя! – приказным тоном произнесла она и ударила кулаком в дверь так, что его нога в стоптанном тапке отлетела в сторону. И она чуть тише, чуть миролюбивее добавила: – Я войду…

Мария Ивановна шла впереди него по комнатам, будто собиралась покупать его квартиру, не просто осматривала, ощупывала каждую вещь своим дерзким взглядом. Потом села в гостиной в любимое Лизкино кресло в углу под высоченным торшером, сложила ногу на ногу, обнажая дряблую коленку и ничуть этого не стесняясь, и спросила вдруг:

– Чем собираешься заниматься?

– В смысле?

Он на ходу выхватил из ванной Лизкин халат и теперь путался в длинном пояске, пытаясь его перехватить поудобнее. Халат едва прикрывал бедра, тонкий шелк комично топорщился на мужских местах, но это было все же лучше, чем стоять перед соседкой в одних трусах.

– Работать собираешься где то? Я слышала, ты уволился из грузчиков?

– Да, уволился.

Толик взглянул себе за спину и обнаружил свой диван. Тот стоял на прежнем месте, никуда не делся, значит, он может на него сесть и не торчать столбом, как на присяге, перед этой дамой. Он сел, свел колени, натянул пониже подол халата.

– Куда то устроился?

Взгляд Марии Ивановны ему не нравился. Он, переместившись с его вещей, вдруг принялся ощупывать его. От голых пяток до коленок, дальше – выше, потом до груди, не поместившейся в халат и дыбившейся мышечной массой с курчавой порослью. Потом она ощупала хищными глазами его подбородок, уши, рот, глаза. Заглянула, кажется, даже в черепную коробку. Вздохнула:

– Так устроился куда то?

– Нет. Пока нет, – поправился он тут же.

– Есть что то определенное, Толя? Какие то желания?

– Вообще то я хотел попробовать вернуться в профессию. Я ведь инженер и… – Он не понимал, почему он должен ей об этом говорить. Но говорил. – И подавал большие надежды, пока…

– Пока не женился, – перебила его соседка, легонько кивая провисшим подбородком. – Это я помню. Значит, хочешь снова стать инженером? Хочешь просиживать штаны в офисе за двадцатку? Коситься в сторону более удачливых. Завидовать им. Размышлять на тему, почему у тебя снова все не так? Почему у них заработки выше, а твои задания все круче? Н-да, Толя… Картина удручает!

– Почему это?

Он немного обиделся. Он пятнадцать минут назад совершенно по другому все видел.

– Потому что снова наступаешь на те же грабли!

– Почему?

– Да потому, что ты снова станешь ишачить, а зарабатывать – другие. Ты же не станешь стучать себя кулаком в грудь, отстаивая свои интересы? Нет! И будешь пахать за себя, за соседа, за начальника… Потому что снова тебя подберет какая нибудь хищница, вроде твоей Лизки. Снова сломает, снова заставит ненавидеть себя. История повторится, Толя! Поверь мне, все снова повторится!

Она покачала головой, вывернула нижнюю губу, поменяла ноги местами, выставив ему на вид еще одну дряблую коленку, только теперь уже с отсиженным красным пятном.

– Все может быть по другому, – произнес он не вполне уверенно. И тут же голос его окреп. – Все будет по другому. В конце концов, я ведь могу свое дело открыть!

– Есть потенциал?

– В смысле?

– Есть деньги? Возможности, силы?

– Да, у Лизы, оказывается, были деньги. Я унаследую приличную сумму. Сил не занимать. Возможность… Сейчас она есть у каждого, главное – иметь голову на плечах и…

– И свободу! – резко перебила его Мария Ивановна.

– Свободу? – Он не понял. – Так я свободен теперь!

– От уз брака – да.

– А от чего еще то?

Ему вдруг наскучил этот тупой разговор. Что хочет от него эта старая тетка? Чего приперлась? Чего ходит вокруг да около? Чего без конца тычет пальцем в тонкую брошюру, принесенную с собой? Может, она сектантка? И пришла вербовать его? Обломается сразу! Он атеист во всех направлениях веры.

– Ты хорошо помнишь тот день, когда погибла твоя Лизка? – вдруг спросила его Мария Ивановна.

– Д-да, помню. Я был на работе.

Анатолий опустил голову, вспомнив свой дикий трехдневный запой, захвативший как раз и день гибели Лизы тоже. Этот день вообще был в тумане. Он уснул где то на мешках с сахаром в складском помещении, проснулся в другом месте с дикой ломотой во всем теле, с синяками на животе и бедрах.

– Это так ты говоришь, так твои коллеги по цеху сказали, потому что…

– Почему? – Он вскинул жалкий взгляд на нее.

– Потому что им было хорошо заплачено, Толик.

– Заплачено??? Кем???

– Тем, кто пожелал, чтобы у тебя было алиби на момент убийства твоей жены.

– Убийства??? Но как… Я ничего не понимаю!!! Я то тут при чем?! Я был пьян!!! Я спал весь день на складе!!!

– Да, Толя! Да!!! Ты был пьян, и поэтому ты не помнишь, как пьяный угнал машину, как сбил свою жену насмерть, как потом добрался обратно и залег на складе как ни в чем не бывало. Ты был пьян и спал, но не весь день, дорогой! Тут вот… – она снова постучала по узкому свертку пальцем. – Тут находится свидетельство всех твоих злодеяний.

– Свидетельство… Злодеяний! Бред какой то!!! – пробормотал он, ничего не понимая вообще.

Вскочил, подлетел к гостье, выхватил у нее сверток, освободил от бумаги и обнаружил там коробку с диском. Еще шаг в сторону. Там на красивой подставке из темного стекла стоял телевизор с плеером. Вставил диск, включил все. Дождался, пока диск загрузится, и следующие пять минут рассматривал фотографии.

Он перелистывал их снова и снова, увеличивал, уменьшал, разворачивал под разным углом. Но ничего не менялось! Изображение, как его ни ворочай, не могло поменяться. На снимках был он. В своей рабочей одежде, в своих ботинках, кепке, нелепых темных очках, чтобы мусор от товара не летел в глаза. Вот он стоит возле приоткрытой двери на склад и тяжело опирается о ручку. Невооруженным глазом было видно, что он в стельку пьян. Следующий снимок – он возле машины, чужой странной машины с затемненными стеклами. Потом – он садится в нее. Следующий – он из нее вылезает. Потом он стоит рядом с такси! Он ехал на такси, идиот? Его же могут опознать! И снова возле склада. Снова неуверенно стоит…

– Это все? – спросил он задушенным голосом.

– Нет, там есть еще один файл, дорогой. Он звуковой, – она улыбнулась кротко, одними губами. – Следует слушать, убавив звук. Знаешь, в настоящее время даже у стен есть уши.

Он энергично переключился, убавил звук и тут же услышал себя: «Это ужасно! Я убил Лизу!!! Я убил свою жену!!! Это невозможно!!!»

Он орал с надрывом, надсадно, со страхом и горечью. И это точно орал он. Он узнал свой голос. Но не помнил, когда и кому он признавался в убийстве. Наверное, этой страшной женщине, смотревшей теперь на него, как кошка на сметану, – плотоядно, с довольной сытой улыбкой. Но это точно он признался в убийстве своей жены. И точно он садился в машину, похожую по описанию на ту, которая сбила Лизку.

– Что? – Он обхватил голову руками, водрузив локти на разъезжающиеся коленки. – Что вы хотите?! За молчание… Денег?

– Денег? – Она рассмеялась. – Я не бедна, Толя.

– Тогда что?!

Взгляд его метнулся в сторону приоткрытой двери спальни, где острием вверх торчал тяжелый утюг на гладильной доске. Что, если ему сейчас…

Нет!!! Он не может! Он не вынесет вида мертвого тела в своем доме. Мертвого с размозженной головой. Брызги крови повсюду. Нет!!!

Да и наверняка соседка позаботилась о собственной безопасности и заготовила кучу копий! Шантажистка чертова!!!

– Я богата, Толя, но я одинока, – промурлыкала она и тяжело полезла из кресла. – Очень одинока! Мне не хватает в жизни такого вот милого, славного, сговорчивого мальчугана.

– Сговорчивого насколько?

Он так перепугался, что полез с ногами на диван. А что, если она задумала сделать из него профессионального киллера?! Что, если он должен будет по ее указке убивать?! Он не сможет, не сможет, не сможет!

Но то, что она ему предложила, повергло его еще в больший шок.

– Что-о-о??? – выдохнул он осипшим от настоящего животного ужаса голосом. – Я не ослышался???

– Нет, дорогой, все так. Ты все правильно понял.

Она приперла его к спинке дивана, сдавив его бедра своими широко разведенными, дряблыми коленками, оказавшимися очень сильными и жесткими. Задышала Анатолию в лицо, принявшись сдирать с него Лизкин халат.

– Ты будешь моим послушным мальчиком, моей тенью, моим слугой, моим любовником и сыном. Ты будешь только моим! И будешь делать все, что я тебе велю…

Глава 9

– Ну хорошо, чего ты хочешь? Ну хочешь, я приеду?

Голос матери в трубке звучал устало. Но Альбина как никто знала: усталость наигранная. Как и сочувствие, как и жалостливость, которые мать из себя давила через великую силу. Ей хотелось играть роль великодушной и жертвенной. Наверняка рядом были слушатели. Может, ее муж. Может, его друзья. Может, кто то из соседей. Мать потом положит трубку и выдохнет со слезой:

– Бедная, бедная девочка! Сколько раз просила ее переехать ко мне!

Она не просила. И не звала с собой, когда уезжала. И вообще, они давно стали чужими друг другу. Зачем Альбина ей позвонила сегодня? Сама не знает. Может, потому, что больше звонить было некому? Подруг не было. Нет, знакомых много. Но таких вот подруг закадычных, про которых показывают красивые истории по ящику, не было. Парня не было тоже. Был Михаил Иванович, но он теперь тоже был. Она обидела его своим бегством в отпуск. Обидела настолько, что он уволился и не позвонил ей с тех пор ни разу. И она не звонила. Ему было обидно. Ей было стыдно.

Но она не смогла бы объяснить ему, почему удрала в отпуск! А она именно удрала! Потому что ее душили слезы. Потому что она задыхалась от горя. Потому что не хотела никого видеть! Особенно этого поручика, то есть капитана Иванцова. Какой же противный тип! Ну какой противный! Надо придумать такую ересь!

Будто она снабжала Владика Сиротина горячими сведениями. И он мчался на место происшествия, опережая полицию. И будто делала она это ради одной-единственной цели: вернуть Владика!

Такое мог придумать только отвратительный, испорченный человек. Таким Иванцов и был, наверное. А еще он был сильно избалован женщинами. Избалован их согласием на все, на все. А как только он получил от нее отказ, так его и переклинило. И он начал плести вокруг нее какие то сети.

Глупо! И нечистоплотно!

Ему так даже начальник отдела сказал, когда он к нему сунулся с доносом на Альбину.

– Тебе заняться, что ли, нечем, Серега?! Ты совсем, что ли, с дуба рухнул?!

– А что? Запросто могло такое быть!

– Ты можешь настаивать на своем столько, сколько тебе хочется, но от девки отстань! – уже приказал ему начальник. – Я еще могу поверить, что она ему инфу сбросила, опять же по закрытому вопросу. Но чтобы она каким то образом была причастна к его гибели!.. Такое предположить мог только идиот, извини!

– А что? А почему? – настырничал Иванцов и от досады кусал губы.

У него не выходило прижать Парамонову. Не выходило заставить ее просить, скулить, унижаться. Это плохо.

– Да потому что журналист сам разбился! И запись с камер есть, мимо которых он летел, как сумасшедший. Там козырек его кепки торчит, явственно видно.

– А чего летел то?

– Теперь никто не скажет, – с облегченным вздохом начальник пожал плечами.

– А где был с того момента, как от нас вылетел, и до того момента, как улетел с дороги?

– Теперь никто не скажет, – уже жестче повторил начальник. – И не позволит никто раздувать это ДТП до вселенских размеров. У тебя времени, что ли, до хренища? Я не понял! А то работой завалю!..

Вот приблизительно такой разговор состоялся у Иванцова с начальником. Это Альбине донесли знакомые, неплохо к ней относившиеся сотрудники отдела, где работал Иванцов.

– Не парься, Альбина, – утешали они ее напоследок. – У него на тебя ничего нет, кроме злости! Ты, говорят, отказать ему посмела, так?..

Всех интересовали подробности. А как она ему отказала? А при каких обстоятельствах? А как далеко Иванцов зашел в своих притязаниях?

Она подозревала, что в отделе делаются ставки на их возможный или, наоборот, невозможный роман.

Противно! Ей это все было противно и неинтересно. И Иванцова с его мелкой местью она не боялась. И вообще…

Ей было не до этого! Она была в горе, в трауре, если угодно. И не потому, что надеялась когда то вернуть Владика, а потому, что ей было его очень жалко. Он не заслужил такой страшной смерти. Он был хороший и правильный человек. А судьба обошлась с ним так.

Она побывала в морге, она видела его изуродованное тело, размозженный череп. Говорила с патологоанатомом. Он сказал, что некоторые травмы могли быть получены погибшим как в результате аварии, так и до нее.

– Если перерыв во времени очень мал, то установить сложно, Альбиночка, – жалеючи ее, говорил старенький Вениамин Сергеевич. – Если, допустим, его по голове ударили и переломили свод черепа часов за десять, то тогда… А так… Сложно… А ты чего так разволновалась то? Знакомый твой?

– Да, хороший знакомый.

– Знаешь, что я тебе скажу…

Вениамин Сергеевич опасался класть ей руку на плечо, мало ли, вдруг брезгует, просто обнимал ее взглядом, успокаивая тем самым.

– Нам ведь трудно поверить в гибель близких. Такую вот нелепую, безвременную. Хочется, чтобы кто то за это ответил, так ведь?.. Но отвечать бывает некому. Кроме него… – и Вениамин Сергеевич показал пальцем в потолок. – Он и судья нам, и палач. Авария это, девочка, просто авария.

Она почти бежала оттуда, прижимая к носу сильно надушенный платок. Ее не тошнило. Она задыхалась от слез.

Ей было очень жалко Владика. Очень!!! И она не могла понять, черт побери, почему он на такой бешеной скорости вылетел из проулка? Почему летел потом, как ненормальный? И где был в промежуток времени между тем, как он выскочил от дома Рыковых, и своей гибелью? Где был, что делал, с кем общался?

Честно? Ей очень хотелось это выяснить. И это тоже было причиной ее скоропалительного отпуска, в который она удрала тайком от Сучкова. Он бы догадался и не отпустил. А ей надо!

Через час после разговора с матерью Альбина выбралась из душа, оделась в банный халат, вытерла волосы, быстро высушила феном, разметала щеткой так, как она любила – хаотично. Взглянула на себя в зеркало. Выглядела она паршиво. Никакого доверия к девице с таким замученным взглядом, такими кругами под глазами и… таким пухлым ртом. Институтка! Кто пустит ее на порог редакции, где работал до своей гибели Владик? Никто! Да если еще вспомнят тот скандальный случай, когда она о нем справки пыталась навести!

Нет, шансов разговорить кого то из его конторы – ноль.

Куда тогда подаваться? С кем встретиться? С кем поговорить?

Решила начать с его квартиры. Она помнила, где он жил раньше. Надеялась, что не переехал.

Не переехал. И даже замок не поменял. Ключ, который у нее был, прекрасно справился с задачей. Дверь открылась без препятствий. Дальше оказалось хуже.

В квартире кто то был! Это она поняла сразу, как вошла. Почему тогда не открыли? Она звонила, прежде чем воспользоваться ключом, забытым у нее Владиком.

– Эй, кто здесь? – громко позвала Альбина, прижимаясь к створкам шкафа-купе в прихожей.

Тихо! Но кто то точно был. Она слышала, как поскрипывает пружина на диване. Одна всегда скрипела, возле левого подлокотника. Слышала осторожное дыхание.

– Эй, стрелять буду! Я из полиции! Кто здесь?!

Ей сделалось так страшно, что захотелось чуть шагнуть в сторону, потянуть на себя дверную ручку и очутиться по другую сторону двери. Там было безопасно!

– Последний раз спрашиваю!..

– Не тарахти, – перебил ее ленивый и очень грубый мужской голос. – Иди сюда, покалякаем, девочка.

Ей не следовало идти. Она это понимала. Слышала угрозу в этом голосе. Специфичная речь подсказывала, что за стеной не главный редактор и даже не его заместитель. Там кто то очень опасный. И все равно пошла.

На диване Владика сидел пожилой мужик, закутанный в клетчатый плед по самый подбородок. Но Альбина рассмотрела кромку синих брюк, клетчатую байковую, совершенно стариковскую рубаху, черные носки. Голову мужчины украшала обширная лысина с узкой тесьмой седых волос от уха к уху через затылок. Лицо морщинистое, небритое, взгляд прищуренных глаз недобрый, подозрительный. Острый, длинный нос. «Как клюв», – подумала она тут же. Тонкая полоска бесцветного рта.

Кто он такой? Откуда взялся?

– Кто такая, откуда взялась? – отфутболил он ей ее мысленный вопрос.

– Я из полиции. Парамонова Альбина Витальевна.

Она полезла за удостоверением. Сунула под нос мужику. Вернула удостоверение обратно в карман короткой кожаной куртки. Сунула руки в задние карманы джинсов, качнулась, взглянула тоже с прищуром, стараясь изо всех сил выглядеть внушительной и серьезной.

– И чего тебе здесь нужно, Альбина из полиции? – не меняя позы, спросил мужик, вид удостоверения и ее поза на него не произвели никакого впечатления. – По какому праву вламываешься в дом? Санкция есть? Где понятые? Открыла ключом. Гм-мм, странно! Не находишь?

– Нахожу, – буркнула она и решила присесть. Вытащила один из стульев из за стола, села спиной к окну, лицом к двери и мужику. – Нет никакой санкции. И понятых поэтому нет.

– А ключ есть! – фыркнул недоверчиво мужик. – Как такое может быть?

– А ключ есть.

– Из его вещей, что ли, взяли?

– Нет. Он мне его сам дал.

Врать смысла не было, мужик мог начать наводить справки, и тогда ей бы не поздоровилось. Вот Иванцову радость!

– Владька, сам? Когда? – Плед поехал с широченных мужских плеч, упал на диван, открыл внушительные кулаки.

– Когда то. – Альбина опустила голову. – Когда то давно.

– Когда то давно он дал тебе ключ, а ты приперлась тогда, когда его не стало? Как так?

Он встал с дивана и оказался очень большим и грузным, как медведь.

«Такой может запросто сломать мне спину, если соберется, – с тоской подумала Альбина. – Зачем я сюда пришла? Что хотела найти в вещах Влада? Он же никогда не хранил рабочие материалы дома».

– Ну! Или говори, или сейчас возьму тебя за ноги и выкину за дверь, – пригрозил мужик, и она ему сразу поверила.

– Мы встречались с ним.

– С кем?

– С Владом. Мы с ним встречались одно время. Отсюда и ключ. Все было очень серьезно. А потом… Потом все пошло не так, и мы расстались. Вот… Отсюда и ключ, – снова повторила она.

– Встречались, расстались, сегодня то ты чего пришла?! – Мужик вдруг начал закипать. – Чем собралась поживиться? А, Альбина из полиции? Мне же ваши сказали, что все чисто. Оснований для уголовного дела нет и быть не может. Владька не справился с управлением и…

Он замолчал, словно поперхнулся. Шагнул назад к дивану и тяжело на него ухнул. И снова потянул на себя клетчатый Владькин плед.

– А вы кто ему? – вдруг спохватилась она, уловив неподдельную горечь в словах мужчины. – Вы… Вы его родственник?

– Я его дядька родной, – отозвался он дрожащим то ли от гнева, то ли от боли голосом. – Он мне как сын был, Владька то… И вот так вот… Я, старый пень, жив, а его нет. А чего расстались то? Девка видная, чего не поделили? Изменял?

– Нет.

Она мучительно размышляла, говорить или не говорить ему правду. Потом решилась, он ведь мог ее и знать.

– Я испугалась в какой то момент, что у него появились большие деньги, и начала его пробивать по своим каналам. Он… Он не простил.

В уголках глаз сделалось больно, значит, скоро заревет. Не хотелось при дядьке. Несолидно как то, не по взрослому.

– А-а-а, вон в чем дело! – фыркнул он презрительно. – Ты, стало быть, решила, что Владька мой аферист и… Ой, да зачем все это теперь?! Кому надо? Он погиб. Ты то, не пойму, зачем сюда приперлась? Совесть замучила? Так отпустить грехи тебе некому. Зачем?

Она пожала плечами. Осторожно вытерла глаза, чтобы не пролились слезы.

– Не знаю, – еле выговорила она через пару минут. – Все кажется, что кто то должен ответить за его гибель. Может, кто подрезал его. Может, его из за кого то занесло. Может, кто то спровоцировал ту аварию и…

– Не было ничего, Альбина из полиции, – пожевав тонкими губами, нехотя выдавил из себя дядька Влада. – Ездил я туда. Участок паршивый. Если на скорости лететь, ни за что не впишешься в поворот. Он и летел. За рулем сидел он, запись с камеры на посту я сам смотрел. Его куртка, его кепка. Да и лицо будто угадывается. Он был за рулем.

– Один?

– Что один?

– В машине он был один?

– Если и сидел кто сзади, то вовремя вышел, – ухмыльнулся мужик. – Один он был. Один и погиб.

– И свидетелей нет, – горестно проговорила Альбина, низко наклоняя голову. – Хоть бы кто в тот момент рядом оказался! Как назло – никого!

– Не ранний час, – согласно подхватил мужчина. – Да и участок не столь оживленный. Не Московская Кольцевая!

– Да… – мотнула она головой вверх-вниз. – Не Кольцевая… Послушайте, вас как зовут?

– Это тебе зачем? – сразу насторожился дядька. – Для протокола, что ли?

– Да какой протокол, если я сама сюда незаконно вторглась, – она жалко улыбнулась. – Просто… Говорим с вами, а я даже вашего имени не знаю.

Дядька вдруг снова поднялся с дивана, церемонно склонил лысую голову и представился:

– Сиротин Владлен Егорович, уважаемая. Можете и не любить, и не жаловать. Переживу как нибудь.

– Очень приятно, – пискнула она, продолжая неуверенно жалко улыбаться.

Очень внушительным он ей казался, когда стоял. Сразу неприятно ныло под лопатками и в желудке. Встреть она его на улице, запросто приняла бы за беглого преступника. И ориентировки точно проверила бы на предмет его анкетных данных и фотографии.

– А мне все равно, – выпятил он нижнюю губу и пожал плечами. – Мне ты что была, что и нет. Владьки вот нет теперь, это беда. А ты… Чего хотела то, я так и не услыхал? Обыск учинить?

– Почему сразу обыск? – покраснела Альбина, будто он ее и впрямь за руку схватил возле шкафа. Укололась о его глаза – недобрые, всезнающие. – Просто хотела посмотреть.

– Что именно?

– Ну-у-у, может он в последнее время работал над чем то?

– Не работал, я говорил с главным редактором.

– Он мог и не сказать! – запальчиво возразила Альбина.

– Он мог и не сказать. Зато друзья сказали бы. А они тоже не знают. Не было у него никакого задания. Не было! Он просто ехал. Просто быстро ехал. Очень быстро…

Он вдруг обессилел как то сразу, сделался слабым, старым, дряблым. Осел на диван, снова принялся кутаться в плед, пряча лицо от нее за широкой каймой. И она догадалась, что он плачет.

– Владлен Егорович, – позвала его Альбина.

Мужчина слишком долго возился с пледом. Слишком долго прятал от нее лицо. И слишком долго молчал и не обращал на нее никакого внимания.

– Что?

Он отшвырнул край с бахромой в сторону, длинный нос покраснел, и глаза были красными, и уже не казались злыми и холодными. Несчастными они были и очень печальными.

– Я читала в протоколе осмотра места происшествия, что…

– Что?

– В машине не было кофра, – начала она и тут же обожглась о его едкую ухмылку. – Может быть…

– Может быть, у своих дружков-мусоров спросишь?

– Спрошу что?

– Куда они его кофр подевали с камерами, фотоаппаратами, а?! Ни одна падла не призналась! Все утверждают, что не было в машине ничего подобного! Но ведь мы то с тобой знаем, что это не так!

– Не так!

С ним было очень сложно разговаривать. У него уже заранее были ответы на все вопросы. Простые, без затей, банальные ответы: во всем виноваты полицейские. Они сперли кофр, с которым Владик не расставался никогда. Там было целое состояние, в этом кофре. Камера, фотокамера, микрофоны, целая куча микрофонов. Плоских, мохнатых, больших и маленьких. Еще пара диктофонов. Какие то почти шпионские штучки для прослушки и записи. Ой, да много чего было в его громадном кофре, почти чемоданище для дальних путешествий.

– Куда же он подевался??? – ахнула Альбина, зажав рот рукой.

Догадки, одна чудовищнее другой, полезли в голову. И она очень боялась проговориться. Боялась сболтнуть этому суровому недоброму человеку. Он все равно не поверит. Только высмеет. Посмешищем она быть не хотела.

– Куда же он подевался?! – повторила она чуть спокойнее.

– Сказал: своих мусоров спроси! Теперь раздербанили на подарки близким родственникам.

– Перестаньте! – взмолилась Альбина. – Кому это надо?! Зачем?! Зачем вы так?! Говорят, от машины ничего не осталось. Значит, и то, что было в машине, превратилось в мусор. Даже если допустить факт мародерства, то… Что там было забирать?!

Владлен Егорович помолчал, сердито сопя и внимательно рассматривая узор старенького ковра на полу. Потом нехотя проговорил:

– Все это добро могло просто лежать в багажнике.

– Исключено! – воскликнула она, вспоминая их роман. – Влад оборудованием дорожил так, что, дай ему волю, меня мог на заднее сиденье задвинуть, а все это барахло вперед уложить. И чтобы в багажник… Нет! А тут, в квартире, его не было?

– О чем ты, Альбина из полиции?! Сама же говоришь, он шагу не делал без него.

– Да. Точно. – Она задумалась, потом запустила пальцы в волосы, сильно сжала голову, застонала. – Что то не так!!! Что то гадко как то, неправильно!

– Ты о чем? – Он первый раз за все время проявил к ней интерес, даже сел как то иначе, вальяжнее, что ли.

– Понимаете… – и она решилась. – Я ведь видела Влада в тот вечер.

– Как видела?! Ты же сказала, что вы расстались! Соврала?!

– Да нет, я его не видела так вот, как вас. – Она замотала головой, в которой гудело, как в улье. – Я поехала по заданию по одному адресу. Подошла к воротам, заперто. В доме темно. И вдруг…

– И вдруг?!

Теперь перед ней снова сидел громадный опасный зверь, готовый к тяжелому смертоносному броску. Он был очень загадочный. И серьезный настолько, что спиной к нему не стоило поворачиваться даже днем.

– И вдруг из проулка вылетает на бешеной скорости машина Влада.

– Ах ты, пигалица! – взревел мужик, точь в-точь как медведь. – Чего же ты мне тут мозги крутишь?! А ну, выкладывай все быстро!!!

Она и выложила. Правда, снова без подробностей.

Ну да, ходила к дому вдовы Рыковой по заданию. Что за задание? Да так, кое какие формальности. Дома никого не было. Видимо, вдова уехала. Возле ворот она встретила своего коллегу.

– Тот тоже за формальностями к Рыковой пожаловал? – съязвил Владлен Егорович.

– Нет, – выскочил стремительный ответ, и мужик сразу нахмурился. Она исправилась и произнесла чуть мягче, даже не подозревая, насколько недалека от истины: – Нет. Он просто ждал там меня. Вечер, темно. Решил подстраховать.

– От вдовы то? Видел я эту вдову в журнале, пигалица пигалицей! – фыркнул Сиротин. И тут же резко оборвал себя вопросом к ней: – И что там делал Влад?

– Я не знаю! Я думала, что у него задание от редакции. Все отрицают.

– Все! – Указательный палец Сиротина Владлена Егоровича проткнул воздух, как ей показалось, с хрустом. – Может, он вдову обхаживал, а? Что думаешь на этот счет, Альбина из полиции?

Она думала и об этом тоже. И Иванцов противно острил и по этому поводу. Нет, он, конечно же, придерживался основной версии, что она снабдила Влада горячим материалом и он…

– А ты снабжала? – хитро прищурился дядька.

– Нет, что вы! Но и насчет вдовы… Я сомневаюсь.

– Я тоже. – Он подпер оплывший, как старая свеча, подбородок тяжелым кулаком. – Не его вкус. Ему больше такие вот боевые нравились, как ты. С такими вот горящими очами. Дура ты, Альбина из полиции!

– Дура, – не стала она спорить и вдруг всхлипнула горько. – Знаете, сколько раз я себя ругала потом?! Не знаете! И никто не знает! И он… не узнал.

– Ладно… – Он уронил кулаки на коленки, посмотрел на них, будто ища применения. Потом встал и позвал ее на кухню: – Идем чаю выпьем, покалякаем.

Кухня Вадима, прежде стерильно чистая, обросла мусором, грязной посудой, окурками в переполненной пепельнице на подоконнике.

– Можно я уберу? – вдруг вызвалась она. – Неприятно как то.

– Переживешь, – недобро осклабился дядька Владика. И добавил со странной обидой: – У себя убирай!

И она прикусила язык. Ее квартира чистотой и уютом не могла похвастаться. Как не могла она себя предложить кому нибудь в роли образцовой хозяйки. Нет, она мыла посуду. Не курила опять же, потому и окурками с пеплом не сорила. Но вот положить вещь туда, откуда взяла ее, у нее не всегда получалось. И готовить не любила. Все больше перекусывала на ходу.

Она выбрала чистый участок стола слева от входа. Подтянула ногой табуретку, села.

– Ага! Понял! – вдруг развеселился Владлен Егорович. – Хлопотать, стало быть, мне? Понял!

Нахлопотал он не особо. Чайник вскипятил. Сунул в чашки по чайному пакетику. Достал с полки ополовиненную сахарницу, из холодильника – батон в пластиковом пакете, кусок твердого сыра. Все швырнул на стол вместе с ножом и разделочной доской. Велел порезать. Она еле справилась – сыр крошился, ломался, но нарезаться, хоть убей, не желал. Кое-как накромсала, сложила кусочки на ломти белого хлеба, разложила на тарелке.

Владлен Егорович выкурил подряд три сигареты, разлил кипяток по чашкам, сел напротив.

– Ну! – рявкнул он после двух глотков, причем первым обжегся. – Что делать то станем?

– В смысле? – Она чай лишь пригубила, бутерброды укусить не рискнула.

– Ты ведь намерена что то делать, Альбина из полиции? Не просто же так пришла?

– Не просто.

– А зачем?

– В поисках ответов на свои вопросы, – тактично отвечала она на его совсем не вежливые выпады. Она так и ждала, что он вот-вот ее выпроводит.

– И много у тебя вопросов?

– Есть некоторые.

– Так и быть, выслушаю. Валяй!

Вроде и равнодушно выпалил, а и отмолчаться нельзя. Как шарахнет кулаком между ушей, так влепит нос в затылок. Силищи в мужчине ощущалось на троих.

– Вопрос первый: что делал Владик возле дома Рыковых? – осторожно начала Альбина, все еще не зная, насколько она может быть откровенна с родственником Владика.

– Вариантов ответа два? – спросил он, принявшись крошить сыр на еще более мелкие кусочки прямо на хлебный мякиш.

– Три.

– Три?

– Первый – он там был из чисто профессионального интереса. Второй – он клеил вдову Рыкову. Третий – просто проезжал мимо.

– Такое возможно? Ты же говорила, что там проулок?

– Кто знает?!

Альбина подергала плечами, решив тут же выяснить, возможно ли из этого проулка попасть куда то еще, на параллельную улицу, к примеру, или в окрестные дома.

– Узнаешь, – утвердительно опустил рыхлый подбородок на грудь Владлен Егорович. – Вариант со вдовой тоже так себе. А… А что могло его заинтересовать в этом доме?

– Рыковых?

– Да.

– Ну-у-у… Слишком как то внезапно стала вдовой эта красотка. Жил себе жил мужик. Удачливый, здоровый, крепкий. И вдруг, не успев жениться, не успев написать завещания, помирает, – ее глаза загорелись, стоило ей оседлать любимого конька. – И оставляет свою жену совершенно свободной и неприлично богатой!

– Хм-мм… А как он помер то?

– Поперхнулся спьяну во сне блевотиной, не поверите, – сморщилась она брезгливо.

– А жена где была? Чего не усмотрела? Почему не перевернула на бочок?! – вытаращился изумленный дядя, видимо, и его поразила нелепость такой непристойной кончины.

– Будто бы ее не было дома, – скорчила она недоверчивую мордаху.

– А что вы говорите?

– Мы?

– Ну, полиция? Разбирались?

– А как же!

– И?

– Нет ничего. Все чисто! Ангел божий, а не девушка!

– Родственники в шоке?

– А то!

Он вдруг начал ей нравиться – этот здоровенный медведь в обличье человека. Слушает ее. И не просто слушает, а прислушивается! И слова ее глупыми не считает.

Не то что Сучков. Тот все ее подозрения отмел, как хороший дворник.

И сыр опять же весь поел, хотя нарезала она его так себе, наломала скорее. А он не побрезговал, все до кусочка с батона подобрал и съел. Видимо, голодный. Ах, была бы она хозяюшкой хорошей, в мгновение ока что нибудь метнула бы на стол! Глядишь, суровое сердце дядечки и оттаяло. Глядишь, и разоткровенничался бы он с ней в знак признательности.

Она была плохой хозяйкой. И готовила отвратительно. И соберись она что нибудь сейчас стряпать, угадила бы всю посуду, извела бы кучу продуктов, и в результате они ели бы яичницу.

– Слушай, Альбина из полиции. – Он нацелил в нее палец и потряс им. – А не мог кто нибудь нанять Владьку?

– В смысле?

– Нанять следить за вдовой?

– Ой, не знаю. – Она недоверчиво покачала головой. – Это скорее дело частного сыщика. При чем тут Владик? Он мог, конечно, но если дело касалось его лично. За деньги бы он так надрываться не стал.

– Как?

– Так! Прятаться по подворотням, красться в темноте.

Она вспомнила интервью, которые смотрела по телевизору, где Влад был просто виртуозом. Никакого мычания при долгом подборе слов. Он просто выстреливал фразами. Он не брал интервью, нет. Это было…

Это было песней, его танцем!

– Он любил общаться глаза в глаза с оппонентом. Любил спорить, загонять в угол. Он этим наслаждался. Я не могу представить, чтобы Влад… Чтобы он играл в сыщика! – Она фыркнула. – Он вообще то к моей профессии относился без уважения, если честно. И считал, что мне там не место.

– Понятно…

Большие и корявые, как старые сучья, пальцы Сиротина принялись выбивать на столешнице странную мелодию. Альбине сделалось неуютно. Она окинула быстрым взглядом загаженную кухню Влада. Быстро дядечка управился с порядком. Да и дядечка ли он вообще? Кто он? Влад никогда о нем ничего не рассказывал. Вдруг это вор какой нибудь и поселился тут, пока родственники разбираются с наследством? А она, дурища, уселась неудачно. Как в западне!

– Не надо ничего накручивать, Альбина из полиции, – ухмыльнулся он вдруг догадливо, вгоняя ее в краску. – Я не злодей.

– А я ничего такого и не… – она запнулась на полуслове, вдруг вспомнив. – А мобильник Влада?

– Что?

– Он не уцелел?

– Нет, – дядька скорбно поджал тонкие губы, опустил над столом голову, почти задевая его длинным носом.

– Нет, не уцелел? Или его тоже не было? – прицепилась она. – Понимаете… Влад, когда ему неловко было лезть в машину за камерой или он далеко от машины был, часто снимал на телефон. К тому же он мог звонить кому то, ему могли звонить? Вы не проверяли в телефонной компании?

– Оттуда меня послали, милая. Запросили кучу бумаг. И послали. Так что проверить его звонки я не смог. А что касается фотографий…

Он вдруг ловко выскользнул из за стола. Она аж рот открыла, дивясь удивительной грации этого большущего человека. Ни стол не сдвинул, ни табуреткой не громыхнул. Кто же он такой, этот Владлен Егорович?

Он вернулся очень скоро с черной картонной коробкой из под какой то фотографической мутотени Влада.

– Вот, – он поставил ее на стол, потянул крышку. – Вот что осталось от его мобильного. Спасибо, вовремя приехал, а то и этого бы не нашел. Хотя на это мало могло быть желающих, в отличие от кофра.

– Ладно вам! – Она заглянула внутрь, вздохнула. – Не густо.

– И я говорю…

Телефон сильно пострадал. Дисплея не было, от корпуса осталась одна задняя крышка. Внутренности будто кто под пресс подкладывал.

– Забирай, – скомандовал Владлен Егорович и снова закрыл коробку крышкой.

– Что забирай?

– Этот телефонный ливер забирай. У меня все равно нет никого, кто бы смог хоть что то оттуда извлечь. Может, тебе повезет, Альбина из полиции?..

Глава 10

Толик любовался своим отражением в магазинной витрине. Он отступал на шаг, прячась за облетевший тополь, и отражение исчезало. Делал шаг в сторону, и отражение появлялось снова – обновленное, помолодевшее, холеное. Он, как в сказке, будто в котел с кипящим молоком прыгнул, настолько преобразился. Даже выше стал, честное слово! Новенький костюм, состоящий из плотных штанов и замшевого пиджака, подчеркивал все достоинства его поджарого телосложения. Мокасины ручной работы, коричневая водолазка отлично держит подбородок. Новая стрижка, темные очки. Господи, на него весь женский персонал магазина оборачивался, когда он вышел переодетым из отдела! Потом его повели в маникюрный салон для мужчин, где преобразили руки. Он поначалу застеснялся, потом даже понравилось. Он вообще сам себе дико нравился. У него не только внешность, взгляд поменялся! Он не смотрел больше затравленным несчастным неудачником. Он поглядывал чуть свысока и снисходительно. Лениво цедил слова, хмыкал многозначительно. Это производило впечатление не только на окружающих. Это нравилось бабке. Так он про себя называл Марию Ивановну Скобцову – благодетельницу и мучительницу в одном лице. И это очень нравилось ее дочери – Насте.

Настя… Настёна… Настенька…

Ах, как он на нее запал! Ах, как она ему понравилась! Прямо сразу, когда впервые увидел ее, он начал о ней грезить. И что самое важное, он ей тоже, кажется, приглянулся. Она посматривала на него с интересом. Улыбалась его шуткам. Позволяла поддерживать себя, когда в этом возникала нужда. Но…

Но это не нравилось бабке – то есть ее матери. И это совершенно не нравилось ее водителю – Дэну. Что их связывало, Толик не знал, мог лишь догадываться. Но что то связывало. Что то сквозило интимно-игривое в повелительном тоне, которым она обращалась к Дэну. Что то улавливал он в его ответах. Какой то искрометный сарказм, какую то скрытую ухмылку. И от этой ухмылки, честно, Толику было особенно неуютно.

– Чем он тебе не нравится, не пойму? – удивилась как то бабка Маша, уставившись на него из под взмокшей от пота челки.

Челка у нее всегда была мокрой. Противной, липкой, цеплялась за его щеки, уши, шею. Его иногда тошнило.

– Мутный он какой то, – ответил Толик, решив, что ступил на запретную территорию и не надо лезть туда, куда не надо. – Что то есть в нем… Угроза какая то.

– Угроза? Кому?

Бабка Маша осторожно сдула с кофейника плотную пенку, разлила по чашкам, пододвинула к нему молочник со сливками, сахар, бисквитики с шоколадом. Он с радостью налетел на завтрак. Он, оказывается, любил все это милое аристократическое баловство. Даже не подозревал, как это приятно: когда тебе приносят завтрак в постель, сдувают пенку, остужают кашку, щебечут, жалеют, холят и лелеют.

У него ничего этого не было. Разве что в детстве. С Лизкой нет, никогда. С этой каргой постоянно. И он иногда даже прощал ей ее возраст. И то, что вынужден быть ее любовником. И то, что вынужден ей подчиняться. Слушаться, служить.

Нам всем, в конце концов, приходится платить за удобства. Кому чем! Кому здоровьем, кому временем, кому самой жизнью. Ему вот свободой. Правда, понятие это было весьма относительным. Раньше, когда он ласкал молодое упругое тело, он ведь тоже был зависим. И еще как! И унижаем был невероятно! И осмеян неоднократно. И очень быстро потерял себя.

– Не нравится он мне, – заключил без лишних объяснений Анатолий, возвращая пустую чашку Машке. Дожевал бисквит. – Не нравится. Не пойму почему.

– А ты возьми и убей его, – запросто, будто речь шла о таракане, посоветовала она.

Поставила пустую посуду на пузатый комод в его обновленной спальне, вскарабкалась к нему на кровать. Улеглась рядом, взглянула требовательно.

– Как это убить?! – опешил он, потом решил, что она шутит, и переспросил: – Шутишь?

– Ничуть, милый. Какие уж тут шутки? Если этот малый так тебе противен, убей его просто, и все!

– Как убить?! – Он шарахнулся от ее грузного, пышущего нездоровым желанием тела на самый край кровати. – Я не смогу, Маша! Я не смогу!!!

– Сможешь, – она улыбнулась одними губами – дряблыми, давно утратившими форму. Глаза сверлили насквозь. – Лизку свою кокнул, и Дэна сможешь!

– Лизку…

Он судорожно сглотнул, в который раз стараясь вспомнить подробности того злополучного дня. Ну ничего! Полный провал! Будто он весь день пробыл в черной яме. Как туда попал и как выбрался – не помнит.

– Лизку было проще, – сказал он нехотя, и то лишь потому, что ей очень хотелось услышать именно это. – Она сука! Она сколько крови мне попортила. А Дэн… Он просто противный, и все!

Маша какое то время внимательно его разглядывала. Всего и тщательно, начиная от кончиков пальцев на голых ногах и заканчивая модно выстриженной макушкой. Потом облегченно вздохнула, снова растянула вялые губы в подобии улыбки и сказала:

– Вот и ладно. Пускай себе живет.

Господи! Она что, проверяла его?! Конечно, проверяла! Эта старая кляча – дня не проходит – устраивает ему проверки на вшивость. То денег подбросит в надежде, что он сопрет. То сережку с бриллиантом нарочно в сливе раковины оставит. Вдруг он сочтет, что она считает сережку потерявшейся, и присвоит себе.

С Дэном тоже проверяла. И еще пару раз после того памятного утра затевала подобные разговоры. А потом велела походить за ним, последить.

Чем он, собственно, теперь и занимался. Он следил за Дэном, который вошел в магазин. А попутно рассматривал свое отражение в сверкающей витрине. Отражение ему очень нравилось. Следить за Дэном – нет. И если честно, ему вдруг показалось, что он Дэна потерял.

Толик решил проверить и вошел в магазин.

Внутри было тепло, уютно, пахло шикарно. Неслышно, словно нимфы, скользили по сверкающей плитке пола продавцы-консультанты. Услужливо улыбались, внимательно слушали, вежливо отвечали. И зазывали, зазывали, зазывали оставить в их дорогом бутике ну хоть какую нибудь денежку.

Сегодня он купит булавку для галстука, вдруг решил он. Надо было как то объяснять свое здесь присутствие. На него только-только, всего каких то неделю-другую, начали поглядывать с уважительным интересом. Ну не разочаровывать же этих пташек! К тому же, если Дэн крутится где то рядом, у него будет шикарное объяснение – зашел купить булавку для галстука. И для карги это тоже сойдет. Она терпеть не могла, когда он тратился без нее.

– Добрый день! – Милая длинноногая шатенка с голубыми, как летнее небо, глазами подошла к нему и встала слишком близко. – Чем могу помочь вам?

О! Она могла бы помочь ему, если бы захотела. Могла бы осчастливить хотя бы на полчаса. Прямо за одной из тяжелых бархатных портьер примерочной кабинки. Он с удовольствием сорвал бы с нее тонкую кофточку кофейного цвета, задрал короткую юбчонку и…

Толик почувствовал, что возбуждается, и покраснел.

– Извините, я ищу друга, – соврал он без зазрения совести. И тут же, почувствовав ее разочарование, поспешил успокоить: – И пока я стану его искать, подберите мне, пожалуйста, заколку для галстука.

– Хорошо! – Она снова заулыбалась – широко и открыто. – Вы хотели бы…

– На ваш вкус! Галстук синий, в бежевую полоску. Подберите, я буду вам очень признателен.

Толик не сдержался и снова с вожделением взглянул на ее ноги выше колен. Интересно, это чулки или колготки? Если колготки, то пришлось бы возиться чуть дольше. Если чулки…

Кружевные подвязки, пояс на тонкой талии, трусики, которые ничего, ну совершенно ничего не скрывают. У него онемели пальцы, так захотелось впиться в ее кожу, так захотелось тискать ее, тянуть на себя.

Эта старая сука совершенно его развратила! Он уже не может спокойно реагировать на женское тело.

– Кстати, вы не видели здесь молодого человека приблизительно моего роста? – Толик поднял на уровень своего уха подрагивающую руку, растопырил ладонь параллельно полу. – Одет… Кожаная коричневая куртка, светлые джинсы, светлый джемпер.

– Боюсь, что…

Она очень медленно покачала головой, волосы колыхнулись за спиной туда-сюда, производя оглушительный шелковый шелест. Так ему казалось! Потом так же медленно она облизала губы. И вздохнула, так высоко колыхнув грудью, что он испугался, что она упадет на него.

– Боюсь, что не могу вам помочь найти друга. Но… Но кажется, у меня что то есть для вас. Идемте…

Она пошла вперед, с осторожной грацией лавируя между прилавками, вешалками с модной и дорогой одеждой. На ходу кивала кому то, с кем то советовалась, кому то советовала. Все на ходу, мимоходом. На него она не оборачивалась. Но он знал, что она уверена, что он идет следом. И, кажется, он догадывался, куда они идут.

Это была не примерочная. Это была крошечная каморка, скрытая в одной из примерочных. Дверь под зеркало. Если не знаешь, никогда не догадаешься. Она сдвинула зеркало в сторону, шагнула через высокий порог. Щелкнула выключателем. Высветилось пространство размером с кабину лифта, совершенно пустое. В одном углу стояли лишь две большущие сумки, наполненные чем то мягким. Они промялись под весом ее тела, когда она села на них.

– Иди сюда быстро! – придушенным голосом приказала девушка-консультант. – Пока нас не засекли!

Он шагнул внутрь. Зеркало поехало и встало на место. Короткая юбка поползла вверх.

– Иди сюда, господи! У нас совсем мало времени!!!

На ней были чулки! И кружевные подвязки, и тонкий, как шнурок, ажурный пояс. Но не было трусиков. Он увидел все, что грезилось ему пять минут назад, почти сразу. Она не теряла времени. Она помогла ему расстегнуть новый ремень и штаны с новыми непослушными петлями и пуговицами вместо «молнии». Она почти все сделала сама. Он лишь смотрел, вкушал, наслаждался, упивался.

Ему было невероятно хорошо, легко и необременительно. О таком сексе он давно мечтал. Секс без обязательств, что может быть лучше! Только секс без обязательств!!! И еще без лишних слов. Без советов, как надо делать, а как нет. Без нарочитой игры и стонов. Он, если честно, не терпел сексуального ора. Не терпел! Лизка была горазда поорать.

– Света, – представилась она уже по другую сторону зеркала, в кабинке, куда для отвода глаз приволокла целую груду одежды для примерки.

– Толик.

– Очень приятно, – кивнула она, взглянула на него пристально и с нажимом закончила: – Было…

Он купил булавку для галстука и сорочку в тон. И выскочил из магазина как ошпаренный, чтобы не слушать ее дыхания. Не вспоминать, как были полуприкрыты ее глаза, как цеплялась она за него и двигалась все быстрее, быстрее и судорожнее.

«Она славная», – думал Толик, расплачиваясь. Думал с тоской и сожалением. Она, может, и вольно себя ведет. Но ведь не со всеми, так?

Дэн ждал его около машины. Стоял, щурился на солнышко. Насвистывал что то лихое и беззаботное и ждал.

Он все видел, почему то сразу понял Толик. И решил стоять до последнего, если тот начнет предъявлять. Дэн не предъявлял. Он молча наблюдал за тем, как Толик идет к машине, как укладывает на заднее сиденье свои покупки. Потом отошел от водительской двери, пропуская хозяина, протянул ему руку и сказал:

– Предлагаю заключить перемирие.

– Я с тобой и не ссорился, – Толик пожал руку и осторожно улыбнулся. – Чего ты?

– Ладно тебе, Толян, – Дэн беззлобно хохотнул, но глазами смотрел нехорошими, недобрыми. – Думаешь, я не просек, что ты за мной следишь? Ведьма старая велела?

И Толик вдруг зауважал этого странного парня с ледяным, вечно препарирующим тебя взглядом. За проницательность, за «ведьму».

– Да нет, никто не велел, – решил он проявить осторожность. – Зашел за булавкой. Вдруг рубашка к рукам прилипла. Не смог отказать себе в мелочи, – и тут же решил немного Дэну подыграть. – А то в прошлый наш визит сюда Мария проигнорировала мою просьбу. Вот я и…

– Ага, ага, – с недоверчивой ухмылкой покивал Дэн. – А искал меня зачем?

– Да так… Машину твою увидел, – он махнул рукой в сторону навороченного джипа. – Думал, может, посоветуешь, что выбрать. У тебя вкус замечательный.

Лесть не прокатила. Дэн вдруг заржал оглушительно. Обернулся на магазинную витрину и снова покивал:

– Что да, то да! Вкус у меня отменный! Но и тебя не подводит. Светлану то мы оба оценили по пятибалльной шкале, так ведь?

И ушел к своей машине, а потом уехал, оставив оглушенного Толика пялиться себе вослед.

Он все знал?! Он видел его с девушкой?! Догадался, чем они занимались в кабинке для переодеваний?! Или…

Или специально все подстроил? Подослал к нему шлюху, заметив, что он за ним следит?

– Обалдеть, – выдохнул Толик, усевшись за руль, и вдруг почувствовал странную слабость во всем теле.

А что, если Дэн Машке расскажет?! Что тогда будет, господи???

Она же уничтожит его, втопчет в грязь, сдаст ментам и…

Она же предупредила его еще в самом начале их порочной отвратительной связи: если он ей изменит, она его просто зароет.

«Живьем! – сделала она акцент на этом. И с силой дунула вверх на прилипшую ко лбу челку. – Просто зарою тебя живьем, и все! И искать тебя никто не станет! И что самое главное, даже если и станет, то не найдет…»

Весь день до самого вечера Толик скитался по городу, боясь возвращаться домой. Ему сегодня надлежало везти старую каргу к дочери на ужин. Он ведь как бы водителем у нее был. И помогал по хозяйству – так Мария пояснила соседкам, проявившим любопытство. Он ей помогал, она ему.

На ужин никто не был приглашен, только свои. То есть мама с молодым любовником, Настя и Дэн. Четверо. Все свои, почти родня, как шепнула поутру мамаша ему на ухо. Только вот родство это было страшным. Он хоть и делал всегда за столом во время общих посиделок равнодушное лицо, но слова ловил и жадно впитывал. И вот не далее как пару дней назад Дэн что то такое ляпнул. Что то про покойного мужа Насти. Она ответила в том же ключе, беспечно, игриво. Мамаша не упустила случая поддакнуть. И Толик просто онемел от страшного подозрения, что смерть Виталия Рыкова – молодого удачливого бизнесмена, весельчака, пышущего здоровьем, – не случайна!

Вечер наступил слишком быстро. Стремительно стало темнеть, заметно похолодало, откуда то с полей и лесов, угадывающихся далеко-далеко, за городом, потянуло ледяным ветром. И он вдруг подумал, что зима не за горами. И любимый праздник, отсекающий года и столетия. А с кем он его встретит? С этой троицей? А ему это нужно, ему этого хочется? Он ведь еще месяц назад, упиваясь свободой, мечтал о скромной должности офисного клерка. О карьерном росте. О красивых милых отношениях.

Что теперь?!

Толик проголодался и продрог, шляясь по городским скверам. Надо было возвращаться домой. Переодеваться. Везти старую даму к ее дочери. Но как не хотелось! И уже даже не страх перед разоблачением его тормозил. Он даже подумал на голодный желудок: «Будь, что будет, да и черт с ними со всеми!» Он просто не хотел их видеть. Всех! Машкой брезговал, Дэна боялся, Настю вожделел. Прекрасная компания для душевного комфорта, да?

– Где ты был, мальчик мой?!

Машка встретила его на пороге его квартиры, где уже давно шастала, как у себя. Она принарядилась. Надела бордовое шелковое платье, свободными складками спадающее с плеч. Дряблую шею в четыре оборота обвивало жемчужное ожерелье. Волосы красиво уложены. Челка, слава богу, зачесана назад.

– Ты прекрасно выглядишь, – поразился он вполне искренне. – Здорово!

– Спасибо. – Она улыбнулась, как бегемот, прижалась к нему. – Давай переодевайся, нас уже ждут. Мы и так опаздываем.

– Ладно, сейчас…

Если она так благодушно настроена, значит, Дэн ничего не рассказал. Машка притворяться бы не стала, узнай она о его дневных шалостях. Она бы просто порвала его прямо у входа на куски.

А что же Дэн? Не было времени или решил держать его на крючке? Ладно, поживем – увидим.

– Малыш, ты живее, живее! – Она погнала его из спальни, где он оставил свою одежду, игривыми шлепками. – Нас ждут!

– Свои и подождут.

Он поторапливался, запереживав, что старая ведьма может распалиться и зажмет его прямо в душе.

– Не совсем так, малыш. – Она последовала за ним, села на унитаз и принялась жадно смотреть на то, как он моется. – Немного не так.

– Что не совсем так? – Он глянул на нее из под мыльной шапки и едва не застонал, до того отвратительно смотрелась она сейчас. – Мы не едем к Насте?

– Мы едем к Насте, конечно, едем. Но там будут не только свои.

– А кто еще?

Толик подставил голову под мощную струю воды, старательно делая вид, что слушает. На самом деле он не слушал, не думал, не мечтал. Он был сейчас таким опустошенным, таким немощным, что с удовольствием бы, как старый дед, зарылся теперь в теплый плед и подремал бы перед телевизором с газетой или журналом.

Да разве эта кляча позволит? Неспроста она челку зализала, ох неспроста!

Когда он узнал истинную причину ее вечернего выпендрежа, он не знал, радоваться ему или злиться. Он сердито сопел и не смотрел на нее минут десять, пока они ехали. Потом покосился и проворчал:

– Ну, ты, мать, даешь!

– Не ревнуй, лапуля, не ревнуй, – отечески потрепала она его по плечу, поняв все не так. – Мы всегда найдем с тобой время и место. Всегда! Неужели ты и впрямь подумал, что я тебе предпочту этого немощного пердуна?

Да не думал он так!!! Не думал, дура старая!!! И не ревновал он вовсе, глупости какие! Он сначала разгневался, поняв, какую роль при этой старой ведьме будет играть. Какую? Да прежнюю, господи, все ту же! Она ни за что его не отпустит! Потом он обругал себя за все грехи свои тяжкие, толкнувшие его в эти оковы. А потом задумался: что он из всего этого может извлечь?

Оказалось, ничего!

– Ты будешь все время со мной, мой мальчик, если я охомутаю этот денежный мешок, – шепнула она ему в тот момент, когда новоявленный жених извинился и поплелся в сортир.

– Как такое возможно? – гневно зашептал он, с ненавистью рассматривая сгорбленную спину старца, его обвисшую задницу.

И ему потом после этого таракана трахать старуху?! Удавиться можно!

– Ты будешь моим водителем, как и теперь.

Она скользнула кончиками пальцев по его щеке, стараясь быть очаровательной и игривой. От пальцев несло луком и мясом, которые она только что жрала прямо руками. Его замутило.

– А твой жених не будет против? – все еще лелея надежду, спросил Толик.

– Пусть только попробует, – хихикнула старая ведьма.

Но что его немного утешило – без прежней уверенности.

Они пили, ели, танцевали. Старик со своею старухой. Они с Дэном по очереди с Настей. Она пыталась соблюдать приличия, отнекивалась, отбрыкивалась, даже изображала злость, когда они звали ее по очереди на медленный танец. Нехотя соглашалась с одобрения матери и ее старца. Выходила, медленно переставляя шикарные ноги. Клала Толику невесомые руки на плечи и…

И когда он загораживал ее спиной от присутствующих, вовсю терлась о него. И шептала такие распутные слова, что у него уши загорались и нестерпимо ныло внизу живота.

Дэн заметил. Глазами указал ему на выход, когда женщины засуетились с десертом. Увлек его за угол дома, припер к шершавой стене и зашептал прямо в ухо:

– Настю не трогай, Толик. Тронешь – яйца оторву. Понял меня?

– Да я то чё?! – Он рассмеялся принужденно, попытался вывернуться, отступить в темноту.

Дэн не выпустил, схватил за галстук, потянул на себя:

– Светку я тебе прощаю. Она, сучка, мертвого заставит с собой вытворять такое… Да ты сам знаешь! Но Настю не трогай. Она моя девка. Внял?!

– Да я и не посмел бы, Дэн, чего ты?

Он не боялся его в этот момент. Старуха недалеко. Обидеть его не позволит. Да и Дэн при ней не посмеет. Но вот потом! Он чертовски опасен, этот жгучий красавец с ледяными глазами. От него за версту несет смертью. Чего он при этих двух бабах делал? Какую работу выполнял? Каким идолам поклонялся? В то, что он бескорыстно любил Настю и всюду следовал за ней, Толик не верил. Любил бы, никакие Светки ему не нужны были бы. А так…

– Короче, определила ведьма тебя при себе, будь на своем месте. Иначе…

– Иначе что?

Толик сердито теребил галстук, пытаясь вернуть узел на место. Заправлял выскочившую рубашку в штаны. Поправлял ремень. В два щелчка Дэн сбил с него лоск. В один прием и два щелчка. И это он еще толком не старался!

Нет, он опасен. И он не нужен.

– Иначе расскажу ведьме про твои шалости в кабинках для переодеваний, – ухмылялся в темноте Дэн, пятясь к входу. – Знаешь, что она с тобой сделает, если узнает?

Анатолий догадывался. Но просить о молчании не стал. В этом и нужды не было. Дэн пригвоздил его, проговорив напоследок:

– Теперь ты у меня в кулаке, Толечка. Крепенько я держу тебя за яйца, дорогой мой. Очень крепенько. – Он еще сделал пару шагов в темноту и вдруг остановился и вполне дружески проговорил: – Кстати, раз тебе теперь терять нечего, можешь к Светке то наведываться время от времени. Очень ты ей понравился. Жеребец, говорит, какой!..

В эту ночь Машка не ночевала ни у себя, ни у него. Она поехала в машине старца к нему, там и осталась. А Толик, как и в ту злополучную ночь, которая их свела, сидел на скрипучих каруселях во дворе. Смотрел на свои светящиеся окна, он нарочно не стал выключать свет. И думал о том, что судьбу его кто то, кажется, переписывает каждый день набело.

Каждый день… Набело… И ему туда вписать хотя бы строчку никто не позволит. Никогда…

Глава 11

Иванцов смотрел на свое новое отражение в зеркале и ежился в парикмахерском кресле, как от озноба.

– Может… Может, не стоило так коротко? – засипел он неожиданно севшим голосом. – Прямо совершенно лысый.

– Вам не нравится?! – Молодой парень с очень юркими неприятными манерами обиженно надул пухлые губы, помахал в воздухе театрально кистями рук. – По-моему, очень сексуально, брутально. Вам только так и следует стричься. Иначе… Вы просто на гусара какого то похожи!

Иванцов снова поежился. Дошли, дошли до него слухи, что Альбина его гусаром прозвала. Причем вложила в это слово самый непристойный, самый препротивный смысл. Девчонки из бухгалтерии замучили зубоскалить на его счет.

– Надо же, Серж, тебе – и отказали?! Чуб ей твой, что ли, не понравился, а? Или манеры?

– А какие у меня манеры? – Он сально улыбался, заглядывая за пазуху одной из них, улыбался, хотя хотелось от души выматериться.

– Непристойные, какие же еще! – хохотала довольно обладательница глубокого декольте. – Альбина такие манеры не приемлет.

– Подумаешь! – фыркал он вроде бы беспечно. – Звезда какая!

– Звезда не звезда, а вот отшила тебя.

Это девки ему мстили. За все его промахи. Кого то когда то не проводил. С кем то когда то не остался до утра. А и ладно, он переживет все их пустые страдания! Но вот что касается Альбины…

Его зацепило! Нет, даже не так: его задевало, злило ее равнодушие. Она могла бы быть и повежливее, отказывая ему во внимании. Вот он и наделал глупостей с этим чертовым ДТП, с ее чертовым бывшим.

Ох, как он ругал себя потом за неосторожные свои заявления! Отомстить хотел! Желчь излить! К руководству с идиотическими умозаключениями помчался. Как пацан или, правильнее сказать, Иуда. И толку с его подлого порыва?! Руководство только что у виска не покрутило. Альбина теперь вообще в его сторону не посмотрит. А ему хотелось, чтобы посмотрела! Более того, хотелось, чтобы смотрела, не отрываясь!

– Тебе надо подстричься, – посоветовала старшая сестра, когда он пожаловался ей на свою сердечную неудачу.

– Чего?! – Иванцов так и замер с кружкой чая возле рта, забыв отхлебнуть. – Подстричься?!

– Да, – сестра подложила ему на тарелку еще один пышный блин с клубничным вареньем. – Если она презрительно отозвалась о твоем чубе, назвала его гусарским, то тебе надо избавиться от всего, что ей не нравится. Если, конечно же…

– Что?

– Если, конечно же, тебе так хочется ей понравиться по настоящему, а не на раз.

– Ну-у…

Иванцов задумался, отставил кружку с чаем в сторону, уставился на блин, истекающий маслом.

А чего он, в самом деле, хочет от Альбины? Симпатии? Уважения? Внимания? Или всего в совокупности?

Он вспомнил ее: высокую, тоненькую, грациозную. У нее были потрясающие ноги, удивительные глаза, влекущий рот… пока он не открывался, пока она ничего не говорила. Норов, конечно, у девушки непотребный. И чего Сучков посоветовал к ней присмотреться? Считал ее почему то самой лучшей. Самой порядочной и самой для него подходящей.

Что он – Иванцов – в ней пропустил?

– Я не знаю, – не стал он откровенничать с сестрой и принялся терзать ароматный круг теста. – Может, и не на раз.

– А если так, то подстригись непременно. Тебе пойдет. И ей должно понравиться. Это будет твоим первым шагом.

– А вторым?

– А вторым… Ты должен будешь что то сделать для нее. Что то очень важное.

Он уже сделал! Иванцов чуть не фыркнул. Остановило то, что рот был забит блином с вареньем.

– Ну, из пожара тебе ее спасать не придется. Судя по всему, она девушка осторожная, – продолжала размышлять старшая сестра, очень уважающая душещипательные мелодрамы. – От преступных элементов тоже – она сама кого хочешь спасти может. Но ты должен непременно ей в чем то помочь. В чем то важном. Женщины, поверь, это любят. И запросто меняют гнев на милость.

– Считаешь?

Он допил чай и поднялся из за гостеприимного стола, где его всегда потчевали на убой, будто впрок.

– Уверена, Сережа! Поверь мне, как женщине!..

Он поверил и через пару дней после того памятного ужина, в свой выходной пошел стричься. И попал то, как на грех, к какому то непонятному созданию с девичьими манерами. При совершенно лысой голове создание имело длинный тонкий хвостик, выползающий откуда то с затылочной части. Четыре дырки в левом ухе. В каждой дырке – по крохотному сверкающему колечку. И по четыре дракона на каждом предплечье.

Сейчас, после неосторожного заявления Иванцова, драконьи хвосты шевелились на бугрившихся от возмущения мышцах парикмахера.

– Вы просто мачо, дорогой мой! Просто мачо! – Парень низко склонился к уху Иванцова и зашептал горячо и сладко: – Вас просто порвут, если кому нибудь позволите! Вас просто порвут на части, настолько вы стали сексуальны! Правда, есть одно «но»…

– Какое?

Иванцов стащил с себя укрывающую накидку, начал выбираться из кресла, слушать. Слушать жаркий шепот странного хвостатого создания было противно.

– Вам надо серьезно поработать над своим гардеробом.

– Над чем, над чем? – не сразу понял он.

– Ну, вам надо приодеться немного.

Шустрые пальцы парикмахера скользнули по телу, принадлежащему Иванцову. С силой ткнув в грудные мышцы, бедра и зад.

– Сейчас как!!! – Он осатанел.

– Пардон, пардон! – Парень противно хихикнул, отпрыгнул, но все же не унялся, затараторив ему в след: – Непременно – джемпер грубой вязки, ботинки высокие на шнуровке, тонкой кожи куртка до талии и, конечно, не такие позорные штаны!

Иванцов поймал свое отражение в зеркале.

Штаны как штаны. Обычные. Со стрелками и карманами, с ремнем.

– Джинсы, дорогой мой мачо! Только джинсы, лучше с прорехами на бедрах! И на колене, непременно на колене!

Джинсы? Да были у него джинсы. И с дырками от времени, и без дырок. Но на работу в них он ходить не мог. А после работы времени оставалось только на домашние шорты и тапки. Если случались свидания, то особенно переодеваниями он себя не мучил. В чем был, в том и шел, причем сразу после работы. Или во время нее.

Но ведь пошел по магазинам то, будь он неладен, этот цирюльник! И джинсы купил жидкого небесного цвета, и синий свитер грубой вязки, и куртку ему подобрали.

– Тончайший крэк, – авторитетно заявил плутоватого вида продавец с черными, как ночь, глазами, его однажды Иванцов сам лично задерживал по подозрению в мошенничестве. – Доволен будешь, начальник!

«Ботинки на шнуровке – это перебор», – решил Иванцов и купил обычные осенние, как уверил тот же черноглазый плут: ручной работы.

Приволок домой все покупки, полчаса срезал бирки и этикетки. Потом оделся и встал перед зеркалом.

– По-моему, неплохо, а? – Иванцов улыбнулся самому себе. – Что скажешь, Альбина Витальевна?

Нет, к ней сразу в новом облике он не поехал. Испугался, если честно. Он самого себя такого нового боялся. Будто стал выше, моложе, наглее. Глаза какие то незнакомые, дерзкие. Ухмылка тоже будто погрубела. Он перед зеркалом долго репетировал осанку под новый облик. То руки в карманы джинсов, то в куртку. То застегнется, то нараспашку. К коротко стриженной голове вообще боялся прикасаться.

После получаса изнурительных репетиций плюнул и поехал к сестре на работу.

– Сережа!!! – всплеснула та руками, увидав его в дверном проеме. – Это ты?!

– Как, а? – Он скользнул в кабинет, который она занимала одна, прикрыл дверь. – Что скажешь?

– Это просто… Просто отпад! Ты на какого то артиста стал похож оттуда…

Сестра ткнула пальцем куда то себе за спину, наверное, прямиком в Голливуд.

– Нормально? – Он улыбнулся.

– Да супер вообще! Теперь твоя Альбина точно не устоит!

– Да ладно тебе. – Он тут же сник, стоило вспомнить свой мерзкий доклад про нее начальству. – Я перед ней так облажался! Ее ботинками не купишь.

– Тогда сделай что нибудь для нее.

– Что?

– Что нибудь невозможное! – Сестра задумалась, постукивая ноготком по передним зубам. Потом встряхнулась. – Ты же говорил, что у вас там заморочки произошли из за какой то аварии, так?

– Допустим.

Он не помнил, чтобы он ей говорил подобное. Мог просто брякнуть что то, а сестрица уже додумала. Она мастерица была на этот счет. Очень любила мелодрамы, ну очень!

– Вот! Тебе и карты в руки!

– Какие карты? – Иванцов закатил глаза под лоб.

Он уже начал жалеть, что зашел. Сестрица начнет сейчас сочинять очередную душещипательную историю с замечательным финалом. Домечтается до племянников и потом его будет точить.

– Какие карты? Как какие карты, Сережа?!

Она ловко выскользнула со своего рабочего места, прошлась по кабинету, обдавая его терпким запахом нелюбимых им духов. Одернула подол платья из тяжелого шелка.

– Ты говорил, что произошло какое то ДТП. Говорил?

– Наверное, – он пожал плечами – ну убей – не помнил, чтобы говорил.

– У вас с ней начались стычки как раз после этого?

– Будто бы, – признался он, подумав.

– Что за ДТП? Были жертвы? Каким образом вы с ней оказались втянутыми? – деловито забросала его вопросами сестрица, сверкая темными, точь в-точь как у него, глазищами.

– Мы? Втянутыми? Да не так…

– А как?

– В том ДТП погиб ее бывший парень.

– Упс-с!!! – Сестрица накрыла рот ладошкой, глаза сделались страшными. – И?! И что ты?!

– А что я? Перед этим мы с ней видели его в одном месте. Там, где видеть не должны были. И я счел, что она…

Он запнулся, проговаривать вслух свои же собственные доводы оказалось противно, а он с ними еще к руководству поперся, придурок!

– Счел, что она снабжает его оперативной информацией, чтобы он… Чтобы он кропал свои статейки по горячим следам!

– Ты урод, знаешь об этом?! – выпалила сестра, и лицо ее пошло красными пятнами. – И я могла бы сказать, что у тебя нет шансов! И если бы… Если бы не твоя новая куртка…

Она расхохоталась внезапно и тут же внезапно смех оборвала, нацелив в него пальцем.

– В аварии погиб журналист?

– Догадливая какая.

– Владислав Сиротин?

– Откуда ты знаешь?!

– Прессу читаю, братец. – Она снова застучала пальчиком по белоснежным зубкам. – Так, так, так… А ведь в том ДТП много было неясного.

– Начинается!!! – простонал Иванцов и попятился к двери. – Короче, мне пора!

– Стоять! – скомандовала сестра и ринулась ему наперерез, встала крестом у двери. Заговорила: – Ты газет не читаешь, а я читаю. Даже желтую прессу. Потому что там, как ни странно, всегда можно что то откопать.

– Откопала? – Он взялся за ее руки, вцепившиеся в косяки.

– Откопала! Это для вас, для ментов, все всегда понятно. Потому что морока лишняя никому не нужна. ДТП и ДТП, не убийство же! Ну, не справился парень с управлением на мокрой скользкой дороге, ну занесло его. Ну, подушки безопасности не сработали. Ну, выбросило его через лобовое стекло и собственной же машиной потом накрыло. Рядовой практически случай. Так?

– Истину глаголешь, дитя мое! – пробасил он, оторвал ее руки от косяков и потащил от двери.

– Да, но почему подушки не сработали, а?

– Он не был пристегнут ремнем безопасности. Есть акт, подписанный представителями компетентных органов.

– Они всем так говорят, чтобы страховку не платить, – отмахнулась она и вцепилась в рукав его новой куртки, удерживая. – Но как может человек, сидевший за рулем, вылететь из машины через лобовое стекло?! Такое случается с пассажирами. Он то как?

– Большой угол наклона автомобиля, большая скорость. Не пойму, что тебя тревожит. Этим занимались специалисты. Были схемы, расчеты. Все без подвохов.

– Да? А куда же его аппаратура подевалась?

– Какая аппаратура?

– Я читала в одной газете интервью с его коллегами и близкими друзьями…

Глаза сестры сделались почти безумными, страшная история срасталась наконец. И одно из действующих лиц не кто нибудь, а ее родной братец. Ура, ура, ура!!!

– Так вот, все в недоумении, – продолжила сестра, не думая его отпускать. – Куда подевалась сумка Сиротина со всей его аппаратурой?!

– Небось на гаишников грешат? – Он криво усмехнулся, вырвался наконец и пошел к двери. – Так ребята не станут рук марать, поверь. Сейчас очень строго. И за места свои все держатся.

– Вот! Вот и я об этом же! – Она засеменила за ним к выходу, по прежнему не теряя запала. – Там друзья, конечно, на гаишников прут, но мы то с тобой знаем, что это не так.

– Я не знаю, – осадил он ее. – Не могу знать этого наверняка. И поверь, мне до этого нет никакого дела.

– Ну и дурак! – обиженно обронила ему в спину сестра. – Это единственное, чем ты мог заинтересовать твою принцессу. Единственное…

Он чертыхался, сбегая по лестнице. Чертыхался, выезжая со стоянки. Но когда катил по улицам, задумался. И чем больше думал, тем больше склонялся к тому, что его мудрая старшая сестра не так уж и не права. Больше у него никакого подхода нет к Альбине. Никакого! Плевать она хотела на его модную стрижку и накачанные бедра, рельефно проступающие сквозь художественно вытертую джинсовую ткань.

К ней нужен особенный подход!

Он въехал в ее двор ровно в три часа пополудни. Долго топтался возле машины во дворе, наблюдая, как порывами ветра срывает листву. Смотрел в хмурое небо, набухшее скорым дождем. Продрог даже в толстом новом свитере и ботинках якобы ручной работы на толстой подошве. И решился наконец. Он пойдет к ней прямо сейчас и начнет с того, что извинится за свое свинство.

Да, так и скажет: «Извини, я свинья. Я поступил неверно, подло, но на это есть причины». Какие? Тут у Иванцова случился мысленный затор, поскольку дальше по сценарию, к примеру, его сестрицы должно было следовать объяснение в каких-никаких, но чувствах.

В своих чувствах к Альбине он пока не определился. Одно только знал – она жутко его волновала. Заставляла думать о себе постоянно, нервничать, презирать себя за какие то дрянные слова. И еще он часто вспоминал ее походку – легкую, стремительную. Как она наклоняла головку, когда внимательно слушала. И даже помнил, как она сдержанно и волнующе дышала, когда он прижимал ее к себе возле дома вдовы Рыковой.

– Подождите. Пожалуйста, не закрывайте! – попросил он пожилую пару у подъездной двери с кодовым замком.

Те кивнули, скользнув взглядом по его удостоверению, послушно придержали дверь.

– Спасибо.

Иванцов влетел в подъезд, отдышался и медленно побрел наверх к ее квартире.

Она открыла при первых же трелях звонка, будто ждала у двери. Опешила, не узнав. Потом удивленно моргнула, узнала, тут же глаза ее сделались острыми и колючими.

– Ты?! Какого черта, Иванцов?!

Она встала в дверном проеме так, чтобы не пропустить его. В сереньком простеньком домашнем костюмчике, мохнатых тапках, растрепанная, будто только что из постели.

– Извиниться, – ворчливо отозвался он.

И вдруг почувствовал странную слабость во всем теле. Черт, как она на него действует!

– Извиняйся, – кивнула она и не сдвинулась с места.

– Прямо здесь, что ли? – Он обиженно поджал губы, неуверенно шагнул вперед. – Что я, как дурак, на лестничной клетке буду извиняться?

– И что с того? Ты же не на коленях собрался извиняться?

Ее правая рука легла на дверь. И Иванцов почти уперся носом в ее локоть. От Альбины пахло восхитительно: тонкой фруктовой свежестью. Он чуть не чихнул, глубже вдыхая. И решил, что не уйдет ни за что. Зря он, что ли, сегодня терпел похотливого парикмахера? А потом? Перемерил гору тряпья. Позволил бывшему подозреваемому обслуживать себя, а то и обманывать. Что, правда, что ли, ботинки ручной работы? Это за четыре то с половиной тысячи?

Нет, милая, он не уйдет!

– Может, и на коленях, как пойдет, – буркнул он и предупредил: – Я вхожу!

Он осторожно снял ее руку с двери, потеснил Альбину в коридор. Вошел и захлопнул задом дверь. Тут же начал снимать куртку. Тончайший крэк жал в подмышках.

– Я тебя не приглашала, – Альбина нервно кусала губы, скрестив руки под грудью.

– Я знаю.

Иванцов повесил куртку, взглянул под вешалку. Дополнительных тапок не было. Это было и хорошо, и плохо. Хорошо – значит, никто больше тут не жил, кроме нее. Плохо – придется бродить по ее квартире в носках.

Неприятно, конечно, но в грязных ботинках по ковру тоже нельзя. Он разулся и пошел мимо нее в комнату.

На диване валялась подушка и скомканный клетчатый плед. Его сестрица обожала в такие кутаться, хотя дома у нее всегда была жара. На вопрос – зачем – лопотала что то невразумительное про уютное тепло мягкой шерсти, про ностальгические настроения. Да так, чушь какая то бабья!

Из-под подушки торчал угол блокнота с записями.

– Работаешь? – Иванцов зорко стрельнул глазами в торчавшую страницу.

– Не твое дело, – фыркнула Альбина, влезла с ногами на диван, глубже сунула блокнот под подушку и тут же укуталась по самый нос пледом. Ну точь в-точь как его сестрица. – Пришел извиняться? Извиняйся и вали!

– О как! – Он скупо улыбнулся. – А кофе? Чай? Где ваше гостеприимство, Альбина Витальевна?

Она минуту рассматривала его в упор, потом кивнула:

– Понятно. Ты сменил имидж и решил сразить меня наповал. А для того чтобы пробраться ко мне в дом, придумал легенду с извинениями. Угадала?

Она вогнала его в такой конфузливый ступор, что он дара речи лишился. Стоял с красной от смущения рожей перед этой умной девчонкой и не знал, что говорить.

Врать? Да она его тут же выставит. Правду? А какую?

– Имидж сменил, – признался он после паузы. – И не скрою, отчасти ради тебя. Ты же меня на весь отдел гусаром окрестила. Почему гусар?

– Чуб такой вот, – Альбина с легкой улыбкой шевельнула пальцами у своего левого виска. – Как у гусара.

– А-а-а, понятно. Теперь на кого похож? На уголовника? – Иванцов поскреб пальцами по макушке.

– Ну что ты! Теперь ты мачо! – Она со вздохом осмотрела его с головы до ног. – Теперь девчонкам из отдела и вовсе не до работы. Имиджмейкера сменил, Иванцов?

«Мачо» его порадовал. Значит, не зря он терпел сальные ужимки юркого цирюльника. И не зря советами его воспользовался. Но вот сам тон, каким она с ним говорила, не вдохновлял. Альбина его просто терпела, не более.

– Ты извини меня, Альбина Витальевна, ладно? – произнес Сергей со вздохом, шагнул к дивану, отшвырнул край клетчатого скучного пледа в сторону и сел на край. – Я вел себя как свинья.

– Да? Осознал? – Она недоверчиво покосилась.

– Осознал. И покаялся, – поспешил он добавить, не забывая осматривать ее жилище.

«Так, – решил он через пару минут, – хозяйка она никакая. Пытается создавать уют, но не систематически, а от случая к случаю. Вкусным ничем не пахнет, значит, живет на бутерах и полуфабрикатах. Я вот и то себе время от времени готовлю. С радостью бы взял над ней шефство, да кто позволит».

– Хотелось бы знать мотивы, Иванцов. А я пока, так и быть, сварю тебе кофе.

Альбина откинула плед, слезла с дивана и нехотя пошла в кухню. Он послушно потрусил следом.

– Мотивы? – переспросил он, не отрывая взгляда от ее открытой шеи с крохотными темными завитками запущенной стрижки.

Какие мотивы, черт побери! Вот они, перед вами! Длинные ноги, узкие бедра, тонкая талия, грациозная походка. Какие еще нужны мотивы?!

– Ревность, Альбина Витальевна, – снова сказал Иванцов правду, принимаясь теперь рассматривать ее кухню. – Банальная ревность, ну и еще уязвленное самолюбие.

– Ишь ты! – Она удивленно оглянулась на него от плиты. – К профессиональному успеху моему ревновал?

– Нет. К твоему бывшему, – отозвался он ворчливо.

Разговоров на подобные темы он всегда избегал. Не терпел выворачивания души наизнанку. Старался не отягощать себя словесным грузом.

– К бывшему… – эхом отозвалась Альбина, застыв у плиты с пыхающей кофейным духом туркой. – Это все в прошлом… Его больше нет. Да и не было уже на тот момент в моей жизни.

– Видела бы ты свои глаза в тот момент!

– Ты их тоже не видел. Было темно.

– Я их чувствовал. Даже в темноте, – Иванцов поставил локти на стол, снова окинул взглядом кухню.

Газовая плита забрызгана, на подоконнике два горшка с чахлыми растениями. Штору она отодвинула в самый угол и даже узлом завязала, чтобы не мельтешила перед глазами. В холодильнике, куда она сунулась за лимоном, он успел рассмотреть пустые полки.

– А ты хозяйка то так себе, да?

– Да. Так себе. И даже хуже.

Альбина разлила кофе по чашкам, поставила сахарницу, нарезала лимон. Порылась на полках, нашла пачку какого то древнего печенья, вывалила на блюдце. Села напротив и тут же спряталась за чашкой с кофе. Иванцову хватило одного глотка, чтобы убедиться – кофе варить она тоже не умеет. Но из вежливости он выпил почти половину.

– Придется брать над тобой шефство.

– С какой стати? – Она тоже морщилась от своего напитка, но пила. – Надеешься? Сам же знаешь, у тебя нет шансов. Так что не трать на меня время.

– И все же я попытаюсь, – повторил он настырно, лаская девушку взглядом. – И даже готов тебе простить дрянной кофе по утрам.

– Не будет, Иванцов, ни кофе, ни утра, – Альбина холодно улыбнулась ему в лицо. – Сам же видел мои глаза. Нет, неправильно. Ты их почувствовал, потому что было темно. Потому что было темно…

Сейчас она его выгонит, как то сразу понял он. Он извинился. Она как будто приняла его извинения. Кофе угостила. Взгляд темный, холодный. И вообще она напружинена вся, как перед прыжком. Готовится его выставить и уже без всяких возражений с его стороны.

Что делать? Применить на деле теорию сестрицы? Попробовать пробудить в ней интерес к себе, служа ее интересам?

– Послушай, Альбина, – начал он медленно, заметив, что она начала приподниматься с жесткой табуретки. – Там было темно, ты помнишь, да?

– Там – это там?.. – Она неопределенно кивнула себе за спину, поняв, о чем он. – Да, темно. Во всяком случае, достаточно темно для того, чтобы ты сумел рассмотреть выражение моих глаз.

– А достаточно темно, чтобы ты сумела рассмотреть, кто сидел за рулем? – небрежно, даже слишком небрежно обронил Иванцов.

И поперхнулся последним глотком кофе, настолько непредсказуемой оказалась реакция Альбины на его, казалось бы, пустой вопрос.

– Почему ты так спросил, Иванцов?!

Она отпрянула от стола, опершись лопатками о боковую стену холодильника, лицо побледнело, на лбу и висках высыпал пот. Губы сделались сизыми.

– Что с тобой? – Он, честно говоря, перепугался.

– Почему ты так спросил?! – громко, с визгом, повторила она и хлопнула ладонью о стол.

– Да потому что я лично не видел! Чего истерить? – Он тоже заговорил чуть громче.

– И я… И я не видела!

Она боком выбралась из за стола. Сделала шаг, второй, потом замерла посреди кухни, отстраненная, пустая, с ледяным, не видящим ничего перед собой взглядом. Она его пугала. И подойти – не подойдешь: либо погонит, либо подкруткой какой нибудь на лопатки уложит. И участие следовало в то же время проявить. А как?

– С тобой все в порядке? – спросил Иванцов и на всякий случай тоже встал из за стола и подошел к ней ближе. – Эй…

Она молчала, стоя с опущенной головой и поникшими плечами. Слабая, беззащитная, безвольная. Не знал бы ее лично, так бы и подумал.

– Альбина! – Иванцов осторожно взял ее за плечи, никакой реакции. – Альбина, что случилось? Я же… Я же просто спросил и…

– А если за рулем был не он, а кто то еще? – вдруг зашептала она быстро-быстро и вдруг уткнулась лбом ему в грудь. Горестно всхлипнула. – Вдруг его кто то вез, а потом просто взял и устроил это все?!

– Аварию?

– Да!

– А кто это мог быть? – Он едва заметным движением привлек ее к себе, сдвинул руки с ее плеч на спину и начал медленно поглаживать.

– Не знаю! Я ничего не знаю! И чем больше думаю об этом, тем больше ничего не знаю! – Она заплакала.

«Иванцов! – это он себе орал в оба уха, но не слушал. – Иванцов, прекрати использовать случай себе во благо! Нельзя, когда она такая, нельзя! Она сейчас очнется от тяжелых дум, отпрянет, по лицу даст, и правильно, между прочим, сделает. Нельзя стоять и дышать ею, трогать ее осторожно, но так, что чувствуешь всю. Нельзя!!! Остановись, скотина!!!»

Что делать? Оторваться невозможно. Он дышал через раз, так его волновала ее близость. Что делать?

И он снова вспомнил про старшую мудрую сестрицу.

– Альбина… Кое-кто считает, что в этой аварии много странного и…

– Ага, ты так считал, приплетая меня, – перебила она его, и ее левая рука, скользнув ему за спину, стукнула его по лопатке. – Надо же было додуматься! Алиби с меня затребовать на момент его гибели! Умник!

– Я же извинился. – Он говорил, но ухитрялся при этом трогать ее висок губами, это походило и на интимный шепот, и на поцелуй одновременно. – И та версия и не версия была вовсе, а так… мыльный пузырь.

Ее мокрая щека терлась о грубую вязку его нового свитера, и он был совершенно счастлив. А когда ее вторая рука пролезла под его рукой и легла ему на вторую лопатку, он готов был плакать вместе с Альбиной.

– Пропала его сумка с аппаратурой, – вдруг выпалил он, вовремя вспомнив.

– Откуда знаешь? – Она замерла, спина вытянулась в струну, дыхание сделалось едва ощутимым, и лишь сердце колотилось, как бешеное. – Откуда ты знаешь?! Об этом не было информации в сводках и вообще…

– Из газет, – нехотя признался он. – Сестрица моя очень уважает всякую бульварную прессу, просвещает.

– Как думаешь, наши?

– Да ладно!

– Может, кто до них успел пошарить? Такое бывает.

– Бывает, но… Но от машины мало что осталось, сомневаюсь, что кофр уцелел бы!

Он ездил смотреть на место аварии, потом на стоянку, куда притащили груду металла, бывшую когда то автомобилем. Он еще подивился тогда степени разрушений. Какой кофр там мог уцелеть, если он там был вообще?

– Может, его там не было? – высказался он вслух и решил отступить.

Альбина понемногу успокаивалась. Сейчас она очнется, сразу заледенеет, сделается неприступной. И не простит ему ни своей, ни его слабости. Надо было отступить первому, хотя, видит бог, он сейчас сделал бы кое что другое.

Он довел ее до дивана, усадил, накрыл пледом и вернулся в кухню. Теперь он сварит кофе. И ей не помешает, и ему ой как надо. Вымыл чашки, всыпал по ложке сахара, разлил кофе и вернулся к ней.

– Пей. Это я сварил, значит, жить будешь, – Иванцов улыбнулся ее заплаканным глазам. – И вот что я тебе хотел сказать, Парамонова… Ты можешь рассчитывать на меня.

– В чем? – буркнула она в чашку, отпивая крохотными глоточками.

– Во всем! Собралась разбираться в этой истории, я рядом. Одна не смей!

– Хм-мм… Чего это? – Она потерла краем пледа лицо, вдохнула, выдохнула, сдувая прядки со лба. Допила кофе, вернула ему чашку. – Вкусно, спасибо… Так чего мне одной то не сметь, Иванцов, который теперь мачо?

К ней вернулся ее надменный прохладный тон, прокладывающий между ними сотню миль. И поверить в то, что она пять минут назад прижималась к его груди зареванным лицом и позволяла ему себя обнимать, было невозможно.

Ладно, переживет. Он переживет и дождется.

– А который теперь мачо запрещает тебе лезть одной туда, где возможны неприятные сюрпризы.

– На предмет?

– Ну вот представь… – Он задумался, теория сестрицы, конечно, хороша, но дальше надо самому. – Вдруг эта авария и впрямь была подстроена? Что получается?

– Его убили, получается, – грустно закончила за него она.

– Да. Его убили… допустим. За что и почему?

Иванцов наморщил лоб, изо всех сил старательно изображая работу мысли. На самом деле его размякшему взволнованному организму теперь было ни до чего. Девушка путала ему все карты, сбивала его с толку. Даже такая вот – растрепанная, с зареванным несчастным лицом, в простенькой домашней пижамке.

– Если его аппаратура и впрямь пропала, и он ее не продал, не отдал за долги, и ее не утащили гаишники, то…

– То у него ее украли, – закончил за нее Иванцов, надо было вставлять хотя бы по слову, иначе какой из него помощник? – Вопрос – когда? Еще есть вопрос: что он делал в проулке возле дома Рыковых? Наблюдал? За кем? Следил? За кем? Брал интервью? У кого? Почему он выехал оттуда на такой скорости?

– Да?

– И был ли это он?

– Да!!!

Она выдохнула это с таким жаром и взглянула на него с такой благодарностью, что Иванцов тут же решил сегодня же свою сестрицу премировать. Что она там просила у него недавно: хлебопечку? Не вопрос, дорогая! Сегодня и самую лучшую!

Нет, ну понимает она все же эти всякие женские штучки, слов нет, – понимает. Если бы не ее совет, он уже с час колесил бы по городу, выставленный непокорной красавицей. А так позволено было много прежде недозволенного.

– Вот, посмотри, – Альбина выдернула из под подушки блокнот. – Я тут набросала.

«Не бери!!! Не смей трогать этого, Иванцов!!!»

Это снова он сам себе орал в оба уха. И снова не слушал, молча листая ее записи.

«Это же такая фигня!! Это же, идиот, беспросветная темень! Глуше глухарей не случалось в твоей практике! Надеешься переспать с ней, если станешь помогать? А если ничего не получится? А если поймешь, что ей никто, кроме покойного журналиста, не нужен? А если, болван, она тебя близко к себе больше не подпустит?!

Что брови хмуришь? Не нравится, что прочел? Надеялся на что то другое? Так она уже два месяца всем плешь проедает своими доводами. Что, ты думал, измениться могло?!»

– Значит, ты считаешь, что все началось с Рыковой? – Он захлопнул блокнот и со вздохом вернул его Альбине. – Но ведь была экспертиза, Альбина. Установили, что…

– Да знаю, знаю, Сергей. – Она недовольно поморщилась, впервые за сегодня назвав его по имени. – Все отмахнулись! Всем было удобно!

– Но улик никаких не было! И повторная экспертиза подтвердила и… – Он запнулся, увидав, что она обиженно нахмурилась. Развел руками. – Ну не знаю.

– И я не знаю. Но уверена, что Влад возле того дома оказался не случайно. – И тут же вспомнила: – Интервью он брать не мог. В доме было темно. На наши звонки никто не ответил. Романа с Рыковой у него тоже быть не могло.

– Почему ты это исключаешь? – вскинулся Иванцов, почувствовав болезненный укол ревности.

Надо же, как она уверена в нем! Мысли не может допустить, что у журналиста мог кто то быть, кроме нее. И он решил немного разбавить свое сегодняшнее угодничество небольшим протестом.

– Она красивая, молодая. Одинокая! И богатая!

– Она не в его вкусе, Иванцов, – ухмыльнулась Альбина с пониманием. – То, что может нравиться тебе, никогда не нравилось ему.

– Ну почему же! – Он принужденно рассмеялся, решив и дальше осторожничать, своим протестантством он только все испортит. – Насчет тебя наши вкусы вполне совпали!

– Нет, не совпали, – возразила Альбина и закончила упавшим до шепота голосом: – Он никогда не был таким настырным, как ты.

Один – ноль? Кажется! Уф! Не зря он сегодня весь день себя ломает!

– Ты наверняка простил бы мне такую шалость, которую он раздул до трагедии. Ты и сам бы не удержался от соблазна навести справки о возлюбленной, так ведь, Иванцов?

Он снова покраснел.

Знает она или нет, что он добывал сведения о ее мамаше? И добытым сведениям потом совсем не обрадовался, и девушку даже жалел? Кажется, нет.

Он молча кивнул, соглашаясь. Он сегодня очень покладистый.

– Так вот, возвращаясь к нашей теме, – Альбина встала и заходила по комнате, взгляд ее снова потерялся где то в глубине мыслей. – Если он не брал интервью и не спал с Рыковой, можем мы предположить, что Влад вел там наблюдение?

– Можем, – скрепя сердце кивнул Иванцов.

А про себя добавил, что машина на тот момент могла час как быть в угоне. А сам журналист мог связанным и оглушенным валяться где нибудь в багажнике. А еще этот журналист мог запросто вести беседу с кем нибудь из соседей Рыковой. А этого никто не проверил и проверять не собирался, потому что никто не видел странностей в его смерти. Он, конечно, говорил с одной соседкой, но толку то? Та только башкой мотала: ничего, никого, нигде.

Никто, кроме Альбины и желтых газетенок, падких до сенсаций, не видел странностей. Но с последними все как раз и понятно. Тех что ни день, то инопланетный разум посещает то в облике вахтера, то в облике переодетого генерального.

– Если Влад вел там наблюдение, – продолжала между тем Альбина, разгуливая перед ним в тонком домашнем костюмчике, очень рельефно обрисовывающем все ее изгибы и выпуклости. – А на его работе никто ничего об этом не знает – можем мы предположить, что это было его частным делом? Можем. А мог об этом знать кто то еще?

– Всех его друзей и приятелей обсосали журналисты, – предупредил поскучневший Иванцов, прекрасно поняв, куда она клонит.

– И что? – изумленно вытаращилась на него Альбина. – Журналисты – это одно. Мы с тобой – это другое. Не могло быть так, чтобы никто вообще не знал, чем занимается Влад! У него была одна черта, знаешь ли. Он не мог долго хранить молчание. Кому то он да проболтался.

– И?

– И этого кого то мы с тобой должны найти.

– Каким образом?

Иванцов тут же представил себе, как носится по городу в поисках друзей и приятелей разбившегося журналиста, и его передернуло. Самое неблагодарное и препротивное занятие для любого сыщика. Можно было опросить сто человек и не получить абсолютно никакой информации!

– Как мы узнаем, кто друг, а кто приятель? Идти в редакцию? – Его снова передернуло.

За самостоятельность, а она непременно всплывет, начни он суетиться, его могли и взгреть.

– Не надо никуда идти, – Альбина встала у него за спиной, и вдруг ее ладони осторожно дотронулись до его затылка. – Список друзей и приятелей Влада у меня уже есть.

– Да, и где он?

Приятное тепло, побежавшее по телу от прикосновения ее нежных пальцев, снова сделало его размякшим и безвольным. Он не сто, он триста человек готов был отыскать и опросить, лишь бы она так вот бережно трогала его и нежно дышала в ухо, произнося:

– Список на самой последней странице, Иванцов. Ты просмотрел? Там все: имена, фамилии, адреса и номера телефонов. Так ты со мной или против меня, Иванцов?

– Дд-да, – запинаясь, проговорил он.

И потом она произнесла:

– А сегодня мы у тебя или у меня, Иванцов?..

Все! После этого он готов был подписаться на все, что угодно. И продать душу любому дьяволу. И уж конечно выполнить все, о чем попросит его эта загадочная девушка. Даже если попросит шагнуть в огонь или с моста в пропасть, он, кажется, готов.

Вот так зацепило…

Глава 12

Телефонный звонок выдернул его из тревожного сновидения. Оно было непонятным, расплывчатым, угрюмым и оттого угнетало. Поэтому он был даже благодарен Марии за ее утренний звонок.

– Дрыхнешь, красавчик? – игриво, как здоровенная старая кошка, промурлыкала она в трубку. – Один? Без меня? И дрыхнешь!

– А с кем же? – Он недовольно заворочался под толстым одеялом, понял, что звонит она не просто чтобы задать этот вопрос, и спросил первым: – Что то не так?

– Немного не так. – Мария с хрустом зевнула прямо ему в ухо. – У нас небольшая проблемка, малыш.

– И?

Он вдруг забеспокоился. Вдруг Дэн рассказал ей о его шалостях в примерочной кабинке?! Вдруг рассказал про Светлану?!

– Дэн… – коротко обронила Мария.

– Что он натворил?

В горле было сухо и противно. Но не оттого, что он вчера после возвращения из гостей и позднего катания на дворовых каруселях выпил полбутылки водки в одиночку, а от тревожного ожидания ее дальнейших откровений. Машка не злилась, значит, про Свету не знала. Но она была озабочена, значит, готовила какую то очередную пакость. И если речь зашла про Дэна, стало быть…

Он чуть не застонал, поняв, куда она клонит, когда она начала говорить.

– Но почему я??? – возмутился он, дослушав.

– А кто?

– Я не могу!

– Еще как сможешь, малыш. Еще как сможешь! – Ее голос зазвучал глуше и жестче, она заводилась. – Зачем ты мне тогда? Двое – слишком много. Должен быть один.

– А Настя что?

Ему очень было интересно знать, что по этому поводу думает длинноногая красавица. Как она переживет одиночество? С Дэном у них что то было, слепой узрит. Смерть мужа случилась как нельзя кстати. Теперь все пути-дороги открыты. А Машка вдруг решила Дэна убрать. Непонятно.

– Настя умная девочка. И понимает, что вдове под одной крышей с одиноким молодым мужиком жить не пристало. И Вовочка тоже так считает…

Вовочкой, а по настоящему – Владиком, был вчерашний древний дед, за которого Машке вдруг приспичило выйти замуж. Или деду приспичило, Толик точно не знал. Но что то такое у них затевалось. Цель этого замужества не обсуждалась лично с ним. Ему и не надо было. Одно радовало, что не так часто придется ее видеть. Он на это надеялся.

– А Вовочке то что за дело? – спросил он на всякий случай, решив, что должен проявить вежливую солидарность по отношению к Дэну.

– О-о-о, он очень щепетильный в вопросах морали. И ему вчера совсем не понравилось, что шофер Насти так откровенно таращится на ее прелести. И вообще, что он присутствовал за столом и все норовил с ней потанцевать.

– А мое присутствие твоего любовника не коробило? – с надеждой поинтересовался Толик.

– Твое? Ты что, ревнуешь? Маленький мой… – растроганно просипела Машка, совсем не так его поняв. – Нет. Что касается тебя, малыш… Ты – мой племянник из этого города, которому я помогаю восстанавливаться после смерти жены.

Скорее все силы высасывает! Уничтожает! Втаптывает его достоинство в самую грязную грязь!

– Ты потерял жену, работу, желание жить. Вот тетушка тебе свое плечо и подставила. – Она препротивно захихикала, добавив скабрезность. – Вова совсем не против тебя. Даже наоборот. Посоветовал предложить тебе место моего водителя. Я, как ты понимаешь, не очень ломалась. А вот Дэн его раздражает. И… И сегодня утром Дэн получил расчет.

– Да ладно! – Он резко сел в кровати, подпихнув под спину сразу обе подушки. – И что он намеревается делать? Он в порядке? Не обиделся?

– Мне плевать на него, лапуля! Обиделся он, нет. Какая теперь разница? – Машка сердито, с клекотом задышала. – Он собрал свои вещи и убрался из города.

– Куда?

– Думаю, туда, откуда прибыл. Там, в его родном захолустье, у него какая то дрянная комната в коммуналке имеется. Там он и станет жить пока.

Фразу Машка оборвала на слишком зловещей ноте. И у Толика сразу заныло все тело. Что то эта сука старая задумала? Неспроста завела поутру разговор, который мог запросто подождать и до вечера. Почему по телефону то?

– Пока? – все же спросил он и зажмурился, и желая, и страшась услышать продолжение.

– Пока ты его не устранишь, – простецки так, будто речь шла о пересадке помидоров, проговорила ведьма сквозь протяжную зевоту.

– Я??? Ты же начала с того, что я просто должен его там проверять время от времени. Что так сразу то?!

– Да вот как то родилось вдруг в голове, и все. Ладно, говорить больше не могу. Увидимся сегодня, проинструктирую. Ты готов будь стартануть уже сегодня вечером. Адрес и инструкции будут тоже вечером. Если я не смогу, Настя тебе все отдаст.

Настя отдала все и даже больше. Начать с того, что она вошла в его квартиру голой! Нет, на ней, конечно, было надето черное легкое пальто до колен, высокие серые сапоги и аккуратная изящная шляпка из темно-серого фетра. Он ее впустил, предложил раздеться. Она расстегнула пальто, а под ним ничего! Только нагое, шикарное тело. Ах, нет! Он совсем забыл! На талии у нее болталась витая золотая цепочка с подвеской, утопающей в выемке пупка.

– Ты!.. – выдохнул потрясенный Толик и попятился.

Он точно не был готов к такому повороту событий!

Он ждал старую ведьму. Принял душ, конечно же. Оделся в мягкие вельветовые штаны, легкий хлопковый джемпер в тонкую голубую с белым полоску. Что то даже приготовил поесть. Какой то немудреный салатик, открыл бутылку красного вина. На трезвую голову ему с ней стало совершенно невозможно прыгать в койку. После Светки стало невозможно.

Он ждал Машку с инструкциями и притязаниями. Пришла Настя. И пришла совершенно голой.

– Ты что делаешь?! – переполошился Толик, когда, швырнув пальто к своим ногам, она шагнула к нему и впилась пальцами в его ширинку. – Очумела?! Мать же убьет тебя! Убьет нас обоих!

– Не надо стесняться, Толик, – шепнула Настя точь в-точь как ее мать – томно и похотливо. – Я лучше, чем она.

– Не спорю, но… – он схватил ее пальцы в кулак, запрещая трогать натянувшуюся от его возбуждения «молнию». – Но я сплю с ней. А ты? Как ты можешь?

– А она спит с кем хочет. А ты и я – с кем она прикажет. Разве это справедливо? – Настя отстранилась, взглянула на него потемневшими от желания и еще, кажется, от ненависти глазами. – Она забрала у меня Дэна, я заберу тебя. Вот так справедливо. Пусть скрипит со своим глубоким старцем. Это ее удел! Идем же!

Она увлекла его в спальню, где, не снимая сапог и шляпки, творила такое, что через пару часов ему казалось, что он совершенно сдвинулся с катушек. Летели на пол скомканные простыни, подушки. Кровать стонала и скрипела в унисон с Настей, которая ко всему прочему сопровождала процесс еще и рычанием.

Он был смущен, подавлен, выпотрошен ее ненасытностью и распутством. Тут же вспомнил свое маленькое приключение в примерочной и понял, что это было милой детской шалостью.

– Тебе было хорошо?

Настя сползла с него, вытерла рот, скинула с себя шляпку и сапоги, хрипло рассмеялась.

– Тебе было хорошо? – настойчиво повторила она.

– Ты преступно порочна, – еле вымолвил он, лежа крестом на кровати.

У него не было ни сил, ни желания подниматься, одеваться, что то делать, слушать ее инструкции и тем более угощать чем то. А она вдруг запросила ужин!

– Толька, ну же! – Она потолкала его в бок голой пяткой, потянулась к его джемперу, натянула на голое тело, снова толкнула его. – Вставай, давай пожрем что нибудь!

Застонав, он повернулся на бок, взглянул на нее – молодую, сочную, красивую и такую противную – и тут же вспомнил свою покойную жену. Сравнил их, нашел, что они чем то похожи, и на мгновение зажмурился.

Господи! Почему у него не получилось стать рядовым клерком? Почему девчонка, соседка по рабочему кабинету – милая, симпатичная, незатейливая, – не шла с ним в кино или кафешку посидеть, поболтать? Почему они потом не шли к нему, чтобы просто заниматься сексом? Простым и незатейливым, потому – милым и необременительным. А после пить кофе на кухне из крохотных пузатых чашечек. И молчать, пока он с удовольствием рассматривает ее смущенный румянец. Или, наоборот, болтать обо всякой чепухе.

Почему же у него все по другому?..

Он натянул на голое тело штаны и, сильно приволакивая сделавшиеся ватными ноги, пошел в кухню. Там было модно, чисто, пахло какими то отдушками. Машка рассовала по шкафам целую дюжину. Толик достал из холодильника овощи, колбасу, буженину. Быстро дорезал салат, который готовил Машке, наделал бутербродов. Поставил на огонь чайник и пошел искать Настю.

Она сидела в большой комнате прямо на полу, на пушистом ковре – Машкино приобретение, – и вокруг нее веером были разложены исписанные корявым Машкиным почерком листки с инструкциями.

– Главное, ничего не упустить, – Настя поочередно тыкала пальцем в каждую страницу. – Дэн очень осторожен. Интуиция у него, как у зверя. Он сразу почувствует за собой «хвост», если мы что то сделаем не так.

– Мы?

В душе Толика родилась надежда, что ему не придется одному тащиться на край света. Он даже был готов простить Насте ее алчный ненасытный рот. Но она тут же его разочаровала.

– Мы с тобой должны просто разобраться вместе, – она прикусила нижнюю губу, пытаясь разобрать каракули матери. – Все выучишь под моим контролем, листочки выбросим или сожжем, а потом ты один, дорогуша, двинешь следом за нашим красавчиком. Понаблюдаешь за ним, проберешься к нему и впрыснешь в какую нибудь бутылку в его холодильнике кое какой дряни.

– Вы сдвинулись?! – Он опешил. – Насколько я вижу в записях, Дэн живет в коммуналке?

– Да, и что?

– А то, что там постоянно будет кто то крутиться, как я войду и выйду незамеченным?! Как я открою дверь без ключей?! С ума сойти! – Он шлепнул себя по ляжкам и ушел в кухню выключить чайник, который надрывался свистом.

Настя сгребла с ковра бумаги и пошла за ним следом.

– Тут все изложено, дорогуша. Все! Не просто же так тебе отводится месяц, чтобы наблюдать за ним. Дэн любит спортзалы? Любит. Он станет туда ходить. Оставлять ключи в раздевалке. Снимешь слепок всех его ключей, изготовишь дубликаты. Тут все, все расписано, для дураков! – Ее аккуратный ноготок потыкал в страничку. – Соседи тоже не проблема. Составишь и их график посещения квартиры. Они ведь выходят куда то? Работают? Болеют? Не может быть, чтобы они постоянно были дома. Или по очереди. Тут тоже все про это написано. Выкроишь полчаса, и карты тебе в руки. Наберешь этой дряни в шприц, впрыснешь в бутылку через пластиковую крышку.

– Через пластиковую? Почему обязательно через пластиковую?

У него голова шла кругом. Он после бешеного изнурительного секса с ней был дурак дураком, а тут еще эти убийственные инструкции! Он должен ехать в какой то Замухранск. Жить там неизвестно сколько. Следить за Дэном, спереть у него ключи. Пробраться в его дом, когда его там не будет. Соседей тоже быть не должно. В холодильнике найти какое то пойло, влить через крышку отравы и…

– Через железную крышку игла шприца не пройдет, – деловито пояснила ему Настя как последнему идиоту. – К тому же спиртное может вступить в реакцию с отравой и должного эффекта не получится.

– Каким должен быть эффект?

Конечно, он понимал. Но спросить был обязан. Тлела надежда, что, может, эти чокнутые бабы задумали из Дэна просто сделать импотента?

– Он должен будет уснуть и уже никогда не проснуться, – с улыбкой пояснила Настя и потянулась к его ширинке.

– А заключение экспертов? Каким оно будет?

Он осатанел от такого циничного равнодушия с ее стороны. Она же спала с Дэном! И не год и не два, он подозревал. Как же так?! Почему?

– Как сказал один очень умный мужик, кажется, он жил в Италии. – Она наморщила совершенный лоб, уставилась на него абсолютно пустыми равнодушными глазами. – Он слишком много знал!

– Кто – мужик или Дэн?

– Дэн, конечно!

Она фыркнула, чуть подумала, сочла, что острота стоит смеха, и расхохоталась. При этом вид ее голого тела под мужским джемпером кого то мог завести с полоборота. А еще красивая головка, откинутая назад. Длинные волосы, в беспорядке рассыпавшиеся по плечам и спине. Ослепительно-белые зубы. Все в ней было совершенным. Все, кроме души. Души в этой бесподобной оболочке не было вовсе.

Потом она жадно хватала бутерброды с тарелки, черпала вилкой салат, запивала все пивом. Одна бутылка в холодильнике нашлась. И болтала обо всякой чепухе. О предстоящем сватовстве старого мудака, пронесшего через всю жизнь чистоту и непорочность, заставившие его сейчас сделать предложение женщине, с которой он спит. О том, что ей стоит очень серьезно подумать над тем, что она наденет на сватовство, а потом и на свадьбу. Наряды должны быть сногсшибательными, но при этом должны намекать на траур. Она же вдова!

– Жаль, что тебя на свадьбе не будет, – выдохнула она, допив пиво и сожрав почти все бутерброды и салат.

– А почему? – вспомнил он о своей роли. – Я же Машкин племянник!

– Ты что, забыл? Ты едешь по следам Дэна! Ой… – Она томно изогнулась на стуле, воздев руки к его недавно отремонтированному потолку, взъерошила волосы. – Ой, как мне там будет одиноко! Придется, придется, придется кого то искать себе для утешения.

Ему было плевать на нее и на ее утешителей. Ему было не плевать на самого себя. Ему было ужасно жаль своей жизни, которая превращалась в жизнь убийцы. Сначала Лизка, теперь вот Дэн. В первом случае он ровным счетом ничего не помнит – если бы не обличительные фотографии, никому бы не поверил. Но теперь…

Теперь ему предстоит стать убийцей на трезвую голову. Убийство преднамеренное. Тщательно спланированное группой лиц. Машка с Настей заказчики, он исполнитель. За это впаяют, если поймают, по полной программе.

Толик очень долго бродил неприкаянно по квартире. Рассматривал новую мебель, ковры, пол из паркетной доски. Все это было теперь его, но было чужим, оплаченным не им. Ему лишь предстоит расплачиваться. Как же так вышло? Как он мог попасться на крючок? И почему, черт побери, у них появились эти обличающие его фотографии? Они следили за ним? Почему? Что за интерес?

Да, он откровенничал с Машкой той ночью, когда застал Лизку в постели с любовником, говорил с ней о своей боли. Но ведь ничего лишнего он не говорил. Скорее она наболтала лишнего. Про своего мужа, которого убила. Как скрыла ото всех его гибель. Кстати, она упоминала о детях, говорила о них во множественном числе. А Настя оказалась у нее одна. Где второй ребенок? И был ли он?

Может, она врала про мужа? Про то, что убила его? Плавно подводила его к теме, а потом порекомендовала ему убить жену. И когда он возмущенно разорался в ответ, записала его вопли. А потом сделала нарезку, в которой он будто бы признается в этом. И еще эти фотографии…

Что то в них не так. Ну, стоит он возле машины, и что с того? Может, просто постоял и ушел? Мог даже сесть в нее, и что? В таком состоянии он бы дальше первого встречного столба или забора не уехал бы. А он, по ее утверждениям, проехал через полгорода, дождался Лизку. Сбил ее очень удачно, потом скрылся с места и бросил машину где то на безлюдной улице. И все на бешеной скорости, и потом ухитрился даже уничтожить отпечатки пальцев и следы своего пребывания в той тачке. В полиции у него отпечатки, между прочим, снимали, когда рассматривали версию его причастности. И ничего! И свидетелей кучу опросили, все в один голос подтвердили, что он весь день проспал. Что же, Мария всех подкупила, что ли? Всех не купишь!

Что то не так…

Толик вернулся в кухню, убрал со стола. Вымыл всю посуду. Сварил себе кофе тройной крепости и сел к столу с большой чашкой. Он пил крепчайший кофе маленькими глоточками. Отхлебнет, сожмет губы и думает. Снова отхлебнет, снова думает.

«Я не убивал Лизку», – решил он почему то через полчаса, когда и кофе закончился, и в горле жгло от горечи, как от красного перца. Он не мог ее убить не потому, что не хотел этого делать, а потому, что физически не смог бы провернуть это сложное дело. А убил ее, скорее всего, Дэн. Он казался Толику профессионалом во всем. Его дерзкие глаза не просто смотрели, они оценивали, ощупывали, примеряли, рассчитывали.

Так, так, так…

Если Дэн убил Лизку для того, чтобы подловить Толика, то что получается? Получается, у них это получилось. Он перепугался насмерть и, не догадавшись проверить факты, тут же полез к Машке в койку, чтобы она молчала. Ее все устраивало до каких то пор. Теперь, кажется, устраивать перестало. И она выдумывает ему задание – убить Дэна.

Цель? Какая у нее цель? Дэн или он сам?

Если Дэн, то тогда понятно. Он принимал участие во многих преступлениях, о которых Толик мог лишь догадываться по обрывочным фразам и примерам, упомянутым вскользь. Дэн мог взбунтоваться, потребовать бо´льшую долю. Или в качестве награды запросил Настю? А Настя – респектабельная вдова, и связываться ей с таким, как Дэн, вовсе ни к чему. У нее вскоре новый олигарх появится. Машкин папик наверняка уже подбирает. Дэн бунтует пуще прежнего, у него наверняка на них горы компромата, и бабы решают его убрать.

Это если цель – Дэн.

А если целью является он? Что выходит?

Выходит, что от него надо избавиться любым незатейливым способом. То есть выманить его из города, а там, по дороге, схоронить в каком нибудь овраге.

Почему с ним так решили поступить?

Да потому что он ни на что оказался не годен, кроме постели. Машкины задания по слежке за Дэном он провалил. Дэн его вычислил сразу же. И доложил ей потом обо всем, посмеиваясь. Хорошо хоть про Светлану смолчал, сволочь.

Еще парочка Машкиных поручений тоже оказалась выполнена им кое как. Зачем он нужен? Если оставить его ради секса, то он станет только под ногами путаться в ее счастливом браке. Получается, решили избавиться от него? А все эти инструкции, написанные коряво и пространно, – всего лишь попытка усыпить его подозрения.

– Суки, – мрачно выговорил Толик, отодвигая чашку на середину стола. – Мерзкие, расчетливые, похотливые суки! Но ничего у вас не выйдет!

Он не станет выполнять это долбаное задание! Он не убийца! Он не станет убивать Дэна, если первый вариант его предположений верен.

Да, он долго думал, что совершил страшный грех. И долго думал, что, укладываясь в постель со старой ведьмой, грех свой искупает. И долго ошибочно полагал, что именно этого от него и хотели, подвергая шантажу. И как то мирился. Как то свыкся. Тем более что материально это его очень даже устраивало.

Но он ошибся. Его готовили для крупномасштабных операций. А он к ним и не готов! И не будет готов никогда!

А если цель все же он, то тогда ему тем более никуда нельзя высовываться из города. Ни в коем случае! А что можно и нужно? Правильно! Ему надо спрятаться! А где?

И тут ему на ум как то само собой пришло имя «Ирочка». Милая, тихая толстушка с нежными глазами. Она работала с Лизой. Иногда заходила к ней. После смерти Лизы пыталась опекать Толика, до похорон и во время. Выходило неуклюже, и она смирилась. Отошла в тень уже на поминках. Больше ее Анатолий не видел. Да и как увидишь, если его плотным кольцом обвили эти две кобры – мама и дочка.

На сборы у него ушло полчаса. Он побросал все самое необходимое на диван. Достал новые модные дорожные сумки. Старая ведьма собиралась вывезти его за границу месяца через два. Видимо, врала. Или не думала, что старикан так ее увлечет. Самое необходимое еле вместилось в эти сумки. Он и не понимал, что так сросся с модным тряпьем, в которое Машка его наряжала. Подумал и сверху положил листочки с инструкциями. Не нужно, чтобы их кто то видел. Взвизгнули «молнии» на сумках. Мягко чавкнули замочки.

– Ну все… – Толик окинул взглядом комнату, шагнул в прихожую. – Вот и все…

Часы показывали половину первого ночи. Он отпер дверь, высунулся из квартиры. В подъезде было тихо. Привычный гул сквозняка где то на верхних этажах его не испугал. Он вышел, запер дверь на оба замка. Осторожно ступая, чтобы не производить лишнего шума, пошел вниз. Подъездная дверь отворилась без скрипа и скрежета. Все способствовало его бегству, все. Он даже немного повеселел. И ледяной пот, от которого намокла рубашка на спине, перестал беспокоить. И обжигающе холодный ветер, задравший полы его плаща на теплой подкладке, не разозлил. Он удирал!

Машину, на которую Машка дала ему денег, он оставил вчера в самой дальней точке стоянки, сейчас она едва угадывалась в кромешной темноте. Толик, настороженно всматриваясь, прошел через двор, опустил обе сумки на пожухлую траву возле машины. Отключил сигнализацию, открыл багажник, сунул туда сумки. Стараясь производить как можно меньше шума, багажник закрыл и пошел к водительской двери.

До нее оставалось полметра, когда сзади почудилось легкое движение. Он даже не успел оглянуться, как в шею ему уперлось что то острое, больно уколов кожу.

– Стой и не шевелись, – было сказано ледяным тоном, и по карманам Толика, под ремнем и в подмышках начали шарить руки профессионала, обыскивая его.

Дэн! Это был он! Значит, он не ошибся и все верно рассчитал. Именно его – Анатолия – старая ведьма собралась убрать, придумав невероятную глупость с инструкциями. Он стал ей не нужен. Стал лишним. Стал невероятной помехой на пути к новому счастью!

Господи, да зачем же, зачем?! Он и сам был бы рад от нее отделаться. И еще как! Он забыл бы о ней как о страшном сне. Он пошел бы работать кем угодно, хоть снова грузчиком. Он бы нашел себе милую, скромную девушку, способную краснеть и стесняться, когда ее раздевают. Он бы…

– Не убивай меня! – всхлипнул он вдруг и почувствовал страшную слабость в ногах. Руки, которые его заставили держать над головой, сделались невероятно тяжелыми. – Дэн, не убивай!

– Далеко собрался? – спросил Дэн будничным тоном и с силой толкнул его вперед.

Толик отлетел на дверь машины, больно ударился коленом о колесо. И не к месту подумал, что выпачкал джинсы на коленке. Тут же одернул себя – возможно, он носит их последние даже не дни, а часы в своей жизни. Ему стало жутко жалко себя. Жутко жаль бездарно прожитой не такой уж длинной жизни. Он ничего не успел! Не завел ни семьи, ни детей, не сделал карьеры! О нем даже вспомнить некому. Может, только Ирочка и вспомнит, и то с сожалением.

Дэн щелкнул чем то за его спиной. Щелчок был металлическим, и Толику вдруг подумалось, что он передернул затвор. Толику стало так страшно, что он заплакал.

– Не убивай меня, Дэн! Не убивай!!! Я… Я ни в чем не виноват!!! Это все эти ведьмы!!! Это они!!! Я потому и удираю…

– Потому почему? – вкрадчиво шепнул Дэн Толику в самое ухо, прислоняясь к его спине животом и снова начав его обыскивать.

– Потому что жить хочу!

– Неубедительно. Жить все хотят, – мерзко хмыкнул Дэн, отшатнулся, зашел сбоку, схватил Толика за волосы на затылке, пригнул к крыше машины его голову. – Так почему ты удираешь?

– У меня две причины, – прохрипел Толик, скат крыши больно давил ему на кадык.

– Две? И какие же?

– Первая – я не хочу быть убитым тобой.

– Хм-мм… А вторая?

– Я не хочу убивать тебя! Отпусти! Мне больно! – взмолился Толик и вдруг понял, что еще минута, и он точно обмочит штаны.

– Ишь ты-ы-ы… – просипел Дэн с такой лютой злобой и так сильно надавил ему на затылок, что в кадыке у Толика что то подозрительно захрустело. – Убивать меня-я-а-а?.. Не хоче-е-ешь?!

– Нет, нет, нет! Отпусти!!! – надрываясь, хрипел Толик. – Отпусти, мне в туалет надо!!!

Дэн будто не слышал. Он больно держал его, не ослабляя хватки. Дыхание его вдруг стало резким и прерывистым. Каждое слово вырывалось из него с отвратительным зловещим присвистом.

– А ты то кому сдался? – вдруг будто вспомнил Дэн. – Кто меня то должен был убить?

– Я! – выдохнул Толик.

В паху вдруг будто что то взорвалось и сделалось горячо, потом сделалось так же горячо ногам. Он обмочился, господи! В глазах у него потемнело от унизительного страха и стыда, и тут он вдруг почувствовал, что падает на землю прямо под колесо своей машины. Дэн его отпустил наконец.

– Зассанец, – небрежно пнул его ногой Дэн и едва слышно рассмеялся. – Убивать он меня собрался. Зассанец!

– Не собирался, нет! – замотал головой Толик, царапая щеку о твердую мокрую землю, пахнувшую его мочой. – Потому и убегал!

– Разберемся! Давай вставай, садись за руль, и поехали, – приказал Дэн и снова пнул его под ребра, заставляя подняться.

– Куда едем? – спросил Толик, уже заняв водительское сиденье.

Он все время морщился. Сидеть в мокрых, мерзко воняющих штанах было отвратительно. «Я испорчу сиденье», – вдруг подумал он. От этой вони потом не отделаться. Как, как он посадит рядом с собой милую, скромную девушку?! И тут же увидел себя с размозженным черепом на том же сиденье. Дэн сел прямо за ним. Никто не помешает ему влепить Толику пулю в затылок, когда они отъедут куда нибудь.

Куда они едут?! Зачем?!

– Вперед, – не стал уточнять Дэн. – Там скажу, где сворачивать.

Они долго петляли по городу, потом выехали за его пределы. Толик вел машину осторожно – так Дэн велел, – чтобы не привлекать внимания патрульных. Доехав до указателя поворота на дачный поселок, Дэн приказал ему сворачивать.

Все! Здесь, в этих садах, он его и грохнет! И зароет на грядках, с которых только что убрали картофель. И его найдут лишь по весне, когда и опознать то будет невозможно.

– Куда дальше?

Толик сотрясался от животного ужаса, язык не держался в пересохшем рту. Рубашка прилипла к спине и животу. Он снова дико вспотел. И больше всего на свете боялся, что Дэн скомандует ему: здесь и сейчас. Пока ехали, он был еще жив.

Остановиться тот приказал возле неприметного кирпичного домика в два окошка. Во дворе над входом горела лампочка в железном кожухе и сновала взад-вперед маленькая собачка на привязи. Она не облаяла их, а лишь тихонько и ласково взвизгнула, завидев Дэна. На Толика она не обратила никакого внимания.

Дэн достал из кармана ключи. Открыл добротную тяжелую дверь из дерева. Толкнул в темноту Толика, потом включил свет и лишь тогда шагнул внутрь.

В доме было тепло, пахло ржаными сухарями, полынью и мокрой тряпкой. Видимо, кто то, а может, и сам Дэн мыл тут полы, узкие ковровые дорожки были выметены. В простенке между окнами стоял круглый старомодный стол. То, что стояло на нем, было накрыто домиком из двух газет. Рядом со столом, почти впритык – продавленный диван с одной подушкой и скомканным ватным одеялом. Следом – узкий, в одну дверь, одежный шкаф. И все, тесная комната для мебели закончилась. Виднелась еще одна дверь, видимо, в другую комнату. Но она была закрыта, и что там, внутри, Толик не имел понятия.

– Стой, где стоишь! – приказал Дэн и вышел ненадолго.

Вернулся он с сумками Толика. Выпотрошил их содержимое прямо на пол. Отложил в сторону листки с инструкциями к собственному убийству. Бегло просмотрел, хмыкнул почти весело, потом отложил. Потом толкнул в сторону Толика спортивные штаны:

– Переодевайся, зассанец! Я тут пока пошарю.

Шарил он основательно. Прощупал каждый шов одежды. Просмотрел каждый карман, каждый отворот и манжеты.

– Что то я не понял, – озадаченно почесал макушку Дэн, взглянул, как Толик натягивает на голый зад спортивные штаны, и снова повторил: – Что то я не понял!

Толик не вникал. Он стыдливо отворачивался, переодеваясь. Потом одернул рубашку, заправлять ее в треники не стал. Это уже вообще! Что искал, но не нашел Дэн, он так и не понял.

– Ладно, надо бы пожрать, а потом поговорим. Ты как? Есть хочешь?

С этими словами Дэн сдернул со стола обе газеты. Под ними в тарелках была вареная картошка целиком, квашеная капуста, свежие огурцы, укроп, тонкие ломтики домашнего сала. У Толика вдруг обильно потекли слюнки. Он почувствовал себя крайне голодным. Может, перед смертью так у всех бывает? Где то он, кажется, читал.

– Ты садись, малыш! – фыркнул Дэн, точно скопировав манеру старой ведьмы. – Раздели со мной скудную трапезу. Если честно, я уже успел соскучиться по такой вот простой еде. Бабы то все на изысках помешались. Считают, что их кулинарные пристрастия – прямая дорога в высший свет. Идиотки! Садись, садись, чего топчешься?

Толик послушно сел на старый скрипучий венский стул с растрескавшимся сиденьем, потянулся к вилке. Подцепил картофелину, рукой схватил кусок сала. Много откусил, начал жадно жевать.

– Чего это ты решил меня перед смертью покормить? – пробубнил он с набитым ртом, когда поймал на себе странный змеиный взгляд Дэна. – Или тоже на мне какое то снадобье испытываешь?

– Да нет, – он пожал плечами, отвел глаза. – Я же тоже ем. Чистая жрачка, не ссы. Так зелье то где, малыш?

– Какое зелье? – Толик уже хрустел капустой.

– Которое ты мне должен был в бутылку качнуть. Куда спрятал? Я не нашел его в твоих вещах.

– Так нет его. Удрать я хотел. Неужели не понял? Когда Настя сегодня ушла, я посидел, подумал и понял, что…

– Что понял то?

– Что убийца из меня никакой. Не смогу я. Не знаю, как с Лизой вышло. Наверняка это был не я. Наверняка это ты ее.

Дэн молчал, игриво похохатывая.

– Я в тот день не то что тачку угнать, себя с пола не мог поднять. Я был никакой вообще. А чтобы все так обставить… нет, это точно был не я. И фотки, те, что Машка мне подсовывала, лажа это. Вот так я сегодня подумал. И решил удрать. Чтобы в самом деле, а не понарошку убийцей не стать. Не смог бы я, Дэн, поверь!

Дэн молча его рассматривал, будто видел впервые. Поигрывал большим кухонным ножом, который мог в любой момент метнуть в него, и молчал. Потом со вздохом обронил:

– А чего же раньше то твоя соображалка тебе не подсказала, что ты не смог бы убить свою жену, а? Чего же старую ведьму трахал? Или все устраивало?

– Не все. Содержание устраивало, секс с ней… Сам знаешь, насколько это приятно, – пожаловался Толик с брезгливой гримасой. – К тому же я думал, что это единственное искупление за мой грех. Понимаешь, я в тот момент оказался в очень стесненных обстоятельствах и…

– Только идиот кивает на обстоятельства. Я лично с Машкой не спал, как она к этому ни стремилась! – жестко перебил его Дэн, схватил из миски огурец, откусил добрую половину и смачно им захрустел. – Каждый волен в выборе, Толенька. Каждый! Кто то выбирает праведный путь, кто то преступный, а кто то становится продажной тварью. А знаешь почему? Потому что родился таковым. Не мама с папой его таким сделали и не школа, мать ее, со двором. Это сущность его и ничего более! Выбор, который мы делаем в самый страшный, самый критический момент, делает за нас наше нутро. Наше настоящее Я, а не придуманное, не перевоспитанное, не вычитанное из книг и не скопированное с экрана! Твое подлинное Я! Так то, малыш!

Толик понуро опустил голову.

Может, и прав этот малый с ледяными, будто застывшими глазами. Может, он не стал таким, а был всегда? Потому и Лизка его имела, как хотела. И Машка потом тоже. И все его мечты о милой спокойной жизни – самообман, не иначе. И милая девушка со стыдливым румянцем, часто посещающая его в мечтах, сбежала бы от него на второй день.

– Ладно, мне по фигу, что там с тобой и у тебя. – Дэн наигрался и отшвырнул наконец кухонный нож в сторону, зацепил щепоть капусты, швырнул в рот. – Что думаешь делать?

– Я?!

– Ты, ты! Как думаешь поступать?

Толик поперхнулся куском огурца, тот просто встал поперек горла. Он начал кашлять. Отдуваться. И думать, как правильнее ответить на вопрос Дэна. Что он хочет слышать? Что можно сказать, чтобы не разозлить его, не взбесить? Дэн был абсолютно непредсказуемым чудовищем.

– Чего бельмами ворочаешь? Говори как есть, а не как удобнее. Ну!

– Я бы удрал, если честно, – признался нехотя Толик.

– А есть куда?

Ирочка! Мог ли он озвучивать ее имя?! Мог ли впутывать в свои грязные дела?

– Есть… – догадливо ухмыльнулся Дэн, задрав красивую морду, по которой бабы сохли, к потолку. – Говорить про это ты не станешь, потому что боишься подставить человека. Можешь не кивать, у тебя все на физиономии написано. Уже хорошо. Значит, не до конца ты еще конченый. А вот я бы сдал… Н-да… Ладно. Удрать я тебе не дам.

– Как так?!

Он его все же убьет!!! Толику просто голову прострелило от страха. Будто пуля вошла в один висок, обогнула череп изнутри по кругу и из другого виска выскочила, оставив после себя страшное разрушение. Она перепутала все его мысли. Заставила снова униженно просить Дэна пощадить его. Он даже расплакался.

– Ладно, не ной, не собирался я тебя убивать. А то опять наделаешь в штаны! И верю я тебе вообще то…

– Насчет чего веришь?! – всхлипывал Анатолий, и жалея себя за подобную участь, и ненавидя в то же время за слабость и малодушие.

– Насчет того, что ты смыться решил, баб с их заданием кинуть. Верю! Хоть я и не Станиславский. – Дэн довольно заржал. Потом резко стал серьезным. – При тебе не было ампулы с ядом – раз. Удрал ты из квартиры сразу почти после того, как Настя от тебя ушла, – два. А ты ведь должен был последовать за мной в мой Мухосранск, а я туда собрался еще через три дня. И Настя об этом знает. Это три! И мне придется довериться тебе – это четыре. Поэтому ты никуда не смоешься, а сделаешь все так, как велели тебе бабы, – это пять.

– Как сделаю?! Ты чего?! – Толик выкатил на него покрасневшие от трусливых слез глаза. – Они же велели убить тебя!!!

– Убивать ты не станешь. Но поедешь будто бы за мной следом. Обязательно поедешь. Иначе, если ты скроешься, они на твое место найдут еще кого нибудь. Раз уж решили меня устранить, их ничто не остановит. Будем красть у них время, малыш! – Дэн дотянулся над столом до его лица и небольно хлопнул ладонью ему по щеке. – Эти суки, если что задумали, сделают непременно.

– Я ничего не понял, если честно!

Толик обвел глазами комнату с растрескавшимися по швам обоями, просевшим диваном и вытертыми до дыр стульями. Господи, да он бы с радостью остался тут пожить. Вставал бы утром, кормил собаку, готовил себе что нибудь нехитрое. Познакомился бы с соседями, навязал бы им свою дружбу. Наверняка ведь нормальные все люди. И с ними можно говорить обо всем: о погоде, урожае, спорте, обстановке в стране, а не обсуждать детали заказного убийства. Бр-рр, во что он вляпался по малодушию? Во что???

– Короче, повторяю для особо одаренных. – Дэн снова схватился за нож, начав делать им зарубки по краю старого круглого стола. – Мы с тобой подыграем этим сукам. Сделаем почти все так, как они велят: я уеду, ты поедешь следом за мной и станешь будто бы за мной наблюдать.

– А это… А нельзя мне где нибудь тут отсидеться, а? Я как бы поехал за тобой, а сам…

– Вот идиот, а! Ты что, до сих пор так и не понял, с кем имеешь дело?!

Дэн вдруг разозлился и со всего маху всадил нож в столешницу, лезвие пронзительно зазвенело. Или это стаканы звякнули, которые на столе стояли кучкой? Толик не понял, просто звон этот снова прошил ему черепную коробку, ударив болью под левую лопатку.

– Они сначала выберут тебе гостиницу, где ты должен будешь остановиться. Потом каждый день станут проверять тебя через коридорного, на месте ты или нет. Эти суки все проверяют, все! Они не терпят быть обманутыми. И не столько Настя, сколько мамаша ее. Вот гремучая так гремучая! Ей ничего не стоит отследить твой мобильник. Ей ничего не стоит послать за тобой наблюдателя. Теперь понял?

– Да. Понял. – Толик опустил голову на грудь.

Мечты о морозном утре с прыгающей у его ног голодной собачонкой, о приятных разговорах с соседями, о картошке, испеченной на костре, исчезли, как дым.

– Молодец, что понял! – Дэн встал из за стола, кивнул в сторону сумок: – Собери все, и давай двигать обратно.

– Куда обратно?

– Домой к тебе, придурок! Утром ты должен быть в постельке. А то вдруг ведьма наведается, оторвавшись от заплесневелых чресел. Кстати… – Дэн взглянул на него с интересом. – Хотел спросить: как тебе Настя? Понравилось? Только честно!

– Честно? – Толик подошел к дивану, начал распихивать свои вещи по сумкам. – Тошнило…

Глава 13

– Чего это ты, Иванцов, вдруг в отпуск засобирался? – Шеф подозрительно прищурился, рассматривая его рапорт под разными углами, словно водяные знаки силился рассмотреть. – Тебе же весной положен был, ты отказался. Силой хотели выпереть – не пошел. А теперь, в такую лягушачью погоду, вдруг отдохнуть решил. Странно…

– Устал, товарищ полковник. – Иванцов улыбался изо всех сил, даже под скулами что то тревожно натягивалось и потрескивало, так старался.

– Устал он, хм-мм. Стрижку вон какую то зоновскую себе сделал, хм-мм, – недоверчиво хмыкал полковник. – Тоже от усталости?

– Никак нет. – Иванцов привстал с места, вытянул шею, пытаясь рассмотреть, что конкретно пишется на его рапорте. – Просто решил, что кудрявый чуб – это несерьезно.

– Сам решил то? Или кто то за тебя? – Полковник догадливо стрельнул в него глазами, бывший опер: провести его было сложно. – Ладно, иди отдыхай. Только попрошу об одном, Сережа…

Иванцов уже схватился за рапорт, а тот еще не отпустил. Так и держались они за лист бумаги с двух сторон, буравя друг друга глазами.

– Не влезай никуда, прошу! – вдруг проговорил полковник едва ли не просящим голосом. – Задолбали меня уже все ваши истории!

– Какие истории, товарищ полковник? – Иванцов принужденно хохотнул и, воспользовавшись мимолетной заминкой начальника, сноровисто выдернул у него из пальцев рапорт. – Никаких историй!

– Ладно тебе балаболить то, – махнул тот в его сторону рукой. – Одна пришлепала, отпуск взяла после того, как ее бывший ухажер погиб в аварии. Бегает теперь по городу, высунув язык, ищет виновных. А кто виноват в том, что парень не справился с управлением, а? Кто виноват в том, что он летел, как сумасшедший? Я?!

– А при чем тут… – неуверенно начал Иванцов, но вовремя заткнулся.

– Я то при чем? А при том! Звонят мне, понимаешь, чуть ли не с самых верхов, вопросы про нее задают. Просят, понимаешь, не препятствовать молодой и энергичной девушке.

– Это кто же такой заботливый?

В сердце Иванцова – он просто почувствовал это, не придумал – вошла огромная толстая игла и начала там медленно вращаться. Кто?! Кто и что про нее знает?! Чем она занимается, что делает? Кому надо то?! Следят за ней?! Уроды!!!

Он ревновал или боялся за нее? А черт его знает! Но все поменялось после той ночи, все! Альбина для него вдруг стала не просто красивой желанной женщиной. Она…

Он даже не знал, как это сказать, когда трудно дышать, когда на нее смотришь. Когда больно, как вот теперь, когда за нее боишься. Когда думаешь и думаешь только о ней, даже когда любимая команда в телевизоре мяч гоняет.

Наваждение? Или все же эта чертова любовь, сильно смахивающая на какое то затяжное, но сладостное заболевание?

– Тебе знать не надо, – чрезвычайно ласково вдруг отозвался полковник и погрозил ему пальцем. – Только напоминаю тебе: ты свои подковерные штучки в ее адрес прекращай.

– Уже давно, товарищ полковник, – Иванцов на всякий случай встал навытяжку.

– Вот и ладненько!

Полковник взглянул на часы, с сожалением констатировал, что до обеда еще полтора часа, а есть ой как хочется уже сейчас. Решил, что отправит сию минуту секретаршу за булкой с котлетой в буфет. Перекусит, выпьет крепкого кофе. А вот потом уже отзвонится кое кому наверх и доложит, что главный соперник и оппонент Альбины в деле погибшего в аварии журналиста уходит в отпуск. Будет занят делом личным, и до Альбины и ее суеты ему не будет ну никакого, в общем, дела.

– Ступай, – кивком отослал его полковник и тут же потянулся к селектору.

Иванцов отнес рапорт в отдел кадров, сложил все дела в сейф, сдал оружие и через полчаса топтался на пороге ее квартиры. Была половина десятого утра. Альбина не открывала. То ли уже ускакать куда то успела, то ли еще спала. Она не знала про его отпуск ничего. Он решил нагрянуть сюрпризом. Не получилось – дома ее не было.

– А ты где, Альбина? – нервно сжимая телефон в онемевших тут же руках, спросил Сережа.

В голове ведь страшилки сразу запрыгали, как блохи, стоило ей не открыть. Вдруг, вдруг кого то они за два дня смогли растревожить своими вопросами? Им ведь никто ничего пока интересного и сообщить не успел. А вдруг тот самый «некто» просто промолчал, но растревожился?

Он позвонил. И она ответила почти тут же.

– А ты где? С тобой все в порядке?

– И да, и нет, – брякнула она, спокойно выдержала его истеричное аханье и пояснила: – Так то все хорошо, просто боюсь, что с головой у меня не все в порядке.

– То есть?

Он пошел обратно вниз по лестнице на улицу, к машине. Где бы она ни была, он ее найдет и будет рядом. Все время, всегда, нравится ей это или нет.

– Понимаешь, какое то время назад я пошла на квартиру к Владу, а там…

– Помню, помню, застала его дядюшку.

– Вот. А сейчас я говорила с троюродной сестрой Влада, так вот она утверждает, что у Влада нет и не было никакого дядюшки.

– Как это?!

– А вот так!

– А кем же тогда был Сиротин Владлен Егорович?

– Самозванцем! – Альбина нервно хихикнула. – И самое прикольное знаешь что?

– Что?

– То, что Влад по паспорту как раз и был Владленом. Все привыкли называть его Владиком, а он был Владленом. Сиротиным. Сиротиным Владленом…

– И неужели Егоровичем?

– Нет. Егоровича уже самозванец сам выдумал. Или и в самом деле был Егоровичем, но никак не Владленом и уж тем более – не Сиротиным. Я вот что думаю…

Альбина подозрительно затихла на несколько минут. И Иванцову пришлось кусать губы и вслушиваться в то, как она чертыхается, выруливая куда то, как подрезает кого то и как нервно огрызается на того, кто гневно посигналил ей вслед.

«Лихачит!» – решил он тут же и решил при случае пожурить. Она не терпела критики, но тут ведь он о ее безопасности печется.

– Так что ты думаешь? – поторопил он ее, влезая в свой автомобиль. – Чего затихла?

– Думаю, что надо бы дядю этого навестить по адресу, где проживал ранее Влад.

– Не вздумай туда ехать одна! – заорал Иванцов, забывшись.

Они ведь еще ничего такого не обсуждали. Ну, переспали, и что? Ну, оставался он у нее на пару ночей. Три раза у него ночевали. Все как то наспех, походя. Она разговоров никаких не заводила. Он – тем более. Да он и не умел их говорить, разговоры эти. Надо ведь будет душу выворачивать при этом, так? А он не умеет.

– Я уже приехала, Сережа. И это… – он услышал, как она заглушила мотор, выбралась из машины и громко хлопнула дверью. – Не кричи на меня!

– Я не кричу, я волнуюсь, – проворчал он.

– Лучше подъезжай сюда. – Она скороговоркой назвала ему адрес, и он чуть не заорал от радости – езды было минут пять. – Встретишь меня, пообедаем где нибудь. Обсудить то есть что!

– Ага! – Он уже вовсю давил на педаль газа. – Пообедаем. Обсудим. Может, подождешь меня? Вместе поднимемся в квартиру к самозванцу этому. Аль, он, может, просто хату занял, ему жить негде?

– Бомж?

– А что?

– Ну-у, судя по беспорядку, который дядя там сотворил, можно было бы в нем заподозрить бомжа, но…

– Что – но?

– А откуда у бомжа мобильник Влада?

– Мобильник? Какой мобильник? Ты мне ничего не говорила!

– Теперь говорю. Он вручил мне его мобильник, правда, в таком раздолбанном состоянии, что ничего извлечь из него пока не получилось.

– У кого?

Иванцов уже видел угол дома, возле которого припарковалась Альбина, видел часть двора с качелями и стоянкой. «Ну же, Альбина, ну! Подожди меня немного! Не входи в подъезд! Пожалуйста…»

Она вошла и стала, чуть задыхаясь, подниматься по лестнице, потому что вполголоса пробормотала про занятый лифт. Он не успевал. И снова начал задыхаться от страха за нее.

Вдруг этот дядя настолько сложен, что он не дядя и не бомж вовсе. А кто тогда? А тот, кто, предположим, повинен в гибели ее бывшего воздыхателя? Мог он там не жить, а обыскивать квартиру? Мог. С целью? С целью найти в вещах Сиротина нечто. А мобильник Влада у него тогда откуда?

– Мобильник уже третий спец смотрит, и пока ничего, – пояснила запыхавшаяся Альбина. – Слишком велики повреждения.

– Откуда он взялся, мобильник этот? – Он влетел во двор, как сумасшедший, взвизгнул тормозами, останавливаясь возле ее машины, выскочил на улицу, прокричал: – Какой подъезд?

– Ты уже на месте? – удивилась она. – Лихо! Средний. Запоминай код…

Он догнал ее у самой двери. Альбина как раз достала связку ключей и перебирала ее в поисках нужного. Она его нацепила на общее колечко после той памятной встречи с Владленом Егоровичем, который и не Владлен вовсе. Иванцов остановился, согнулся пополам, вцепившись пальцами в колени, чтобы не упасть, дыхалка стала ни к черту. Кое-как восстановил дыхание, вытянул в ее сторону руку, прохрипел:

– Погоди, я первый войду!

Альбина поиграла бровями, ей очень хотелось возразить, покапризничать. Вякнуть что нибудь типа: еще чего. Но вдруг пожалела его. На Сергее лица не было. Короткий ежик волос взмок, по вискам текли крупные капли пота. И глаза были сумасшедшие. Он так боится за нее? Или это всего лишь профессиональная ревность? «Лучше пускай боится, – вдруг подумалось ей. – Так лучше. Не придется рушить очень скоро наши отношения, оказавшиеся такими необременительными».

– Хорошо, иди первым. Отдышись только.

Они открыли дверь, вошли в пустую квартиру. В комнатах было чисто убрано. На кухне тоже царил порядок. Холодильник был пуст и отключен. Мусорное ведро отсутствовало вообще. Все окна плотно закрыты.

– Ничего не понимаю. – Альбина обескураженно озиралась. – Он тут такой срач развел! Присесть было страшно.

– Может, его родственники тут застукали и…

– Они бы сообщили куда следует. Поменяли бы замки, а ключ до сих пор подходит. – Она потрясла связкой ключей. – И откуда у него мобильник?! Дома то он не мог быть!

– А он что по этому поводу говорил?

Иванцов осматривал квартиру, цепляясь взглядом за каждую мелочь. На этом диване у них, да, проходили свидания?! В этой кухне завтракали? Он что то готовил ей, кофе варил, она то хозяйка просто никакая. Потом нес все в комнату, ставил поднос ей на коленки, целовал…

Он чуть не зарычал. Как, однако, противно об этом думать! Зачем он вообще здесь?! Обыска делать не станет. Вдруг наткнется на какие то их совместные фото или милые прелестные безделушки, типа чашки или блюдца с дарственной надписью. Любимому Владу от…

– Прекрати, Сережа! – вдруг прикрикнула она на него.

– Что? – Иванцов вздрогнул от неожиданности и с удивлением обнаружил, что стоит посреди комнаты, набычившись, зверем смотрит по сторонам и без конца сжимает и разжимает кулаки.

– Ничего такого, что ты себе нарисовал, – Альбина догадливо хмыкнула и постучала пальчиком по его виску. – Так можно свихнуться.

– Можно, – согласился он, поймал ее ладошку и поцеловал. А потом со вздохом признался: – Только, кажется, я уже… свихнулся.

– На почве ревности? – Альбина двинула к выходу.

– И на этой почве тоже. – Он пошел за ней. – Ничего тут смотреть не станем?

– Смысла не вижу. – Она пожала плечами, выходя на лестничную клетку, гулко возвращающую каждый ее шаг. – Тут уже побывал некто и, думаю, основательно все перерыл.

– И нашел мобильник?

Он все еще не мог сосредоточиться на главном, рассматривая завитки ее короткой стрижки, чуть прикрывающей шею. Этот чертов журналист наверняка целовал ее туда, и еще ниже наверняка. Черт, как больно то!

– Сережа! – Альбина резко остановилась у верхней ступеньки, развернулась и ткнула ему пальцем в грудь. – Прекрати нести чепуху!

– В смысле?

– Как мог мобильник, пострадавший в аварии, попасть в квартиру Влада, как??? – Она почти кричала, мало заботясь о том, что их могут услышать соседи. – А мобильник как раз и пострадал в аварии.

– А к дяде как попал? – Иванцов примирительно улыбнулся.

– Дядя его стырил на месте аварии, и все.

– Ага!!! Подошли к главному! Таки он был там?

– Сказал, что был.

– И его могли видеть наши ребята, выехавшие на аварию?

– Могли, конечно.

– Надо узнать? – почесал Иванцов макушку и тут же ответил: – Надо! А еще надо…

И он вдруг пошел к соседней двери, позвонил в нее и, когда ему открыли, дружелюбно улыбнулся, протянув удостоверение.

– Здравствуйте. – Он чуть согнулся в поклоне, скользнув взглядом по юной леди, скорее всего восьмикласснице, рассматривающей его с неподдельным интересом. – Можно задать вам пару вопросов, милая девушка?

У милой девушки было в трех местах проколото ухо, а также левая ноздря, и еще с верхней губы свисало нечто, похожее на кольцо. Иссиня-черные волосы закрывали неистово разукрашенное лицо. Домашние спортивные штаны оставались целыми лишь в области резинки, все остальное было сплошь в прорехах, сквозь которые темнело загорелое тело. Взгляд ее, поначалу незаинтересованный, лихо отозвался на «милую девушку», сделавшись теплым и игривым.

– На предмет чего вопросы? – Она изогнула левый бок, прислоняясь правым к притолоке. – Только насчет милой вы сто пудов погорячились. Мать с бабкой зовут меня малахольной стервой.

– И что, они прямо и правы? – Иванцов ей подмигнул, но так, чтобы Альбина не видела.

Девица прыснула в кулак.

– Черт их знает! Так что хотел милый коп? – Она ухитрилась при своей неудобной позе выгнуть спину так, что маленькая грудка ее, едва прикрытая крохотной маечкой, тут же нацелилась на Иванцова сосками.

– Слушай, тут журналист по соседству с вами жил, так?

– Сирота, что ли? – Она кивнула. – Ну, жил! Так погиб он!

– Это я в курсе, – Иванцов тоже ей кивнул. – После его смерти никто на его хате не ошивался?

– А вот это я не в курсе. – Она с сожалением вздохнула, тут же встала вполне нормально, развела руками, дескать, чем могла. – До возраста такого еще не дожила, когда в дверные глазки подсматривают.

– Но вы могли с ним на лестничной клетке или во дворе пересечься? – влезла в разговор Альбина, не без интереса наблюдающая за ужимками девицы и за реакцией Иванцова на них. – Такой, знаете ли, здоровенный дядька.

– Насколько здоровенный? – спросила девица у нее, но смотрела по-прежнему на Иванцова.

– Нос такой длинный, кулаки, как мячи, и ходит так…

– Как медведь?! – подхватила девица, выбросив руку вперед со щелчком пальцами.

– Да, приблизительно. – Альбина впервые удостоилась ее взгляда. – Видели?

– А знаете, видела! Он пару раз тусовался во дворе на своей тачке. Выходил из нее, точно медведь. И носяра такой… – она отодвинула ладонь от лица сантиметров на двадцать. – Мешковатый такой, хотя и упакованный основательно.

Альбина поняла, что та имела в виду под «упакованным». И подивилась: на нее самозванец Владлен Егорович произвел впечатление пенсионера, не особо отягощенного средствами. Может, они о разных людях говорят?

– Да он это, точно он! Мать еще у меня спрашивала, не ко мне ли папик ездит? Говорила, что в наш подъезд заходил. Про хату Сироты ничего не говорила, а вот про подъезд – да.

– Замечательно, милая девушка! – встрял Иванцов, снова завладев тающим взглядом девицы. – А что за тачка?

– «Хаммер», – без запинки ответила та. – Здоровый, как сарай.

– И что, и номера запомнила? – Он недоверчиво скривил губы.

– А что их запоминать то? Три гуся, серия – три буквы «с». Регион местный.

– Супер!!! А говоришь, стерва, да еще и малахольная! – Иванцов потрепал девицу по щеке, та даже сумела покраснеть, между прочим. – Очень нам помогла! И это… Ты бы боевой раскрас то смыла, лапуль. Такая мордаха симпотная просматривается под ним!

Девчонка сначала опешила, потом рассмеялась. Пожала Иванцову руку с удовольствием и скрылась в своей квартире.

Альбину сцена их прощания немного раздражала, поэтому она поспешила спуститься на три пролета. Бойко постукивала каблуками по ступенькам и так же энергично ругала себя.

И чего сразу не подумала о том, чтобы соседей опросить? Потому что думала, что дядя настоящий? Что поселился там на веки вечные? А дядя то не прост!

Иванцов догнал ее уже на улице. Оживленно болтая с кем то по телефону, он пальцами показал, чтобы она ехала первой, а он за ней. Сел в свою машину и послушно повел ее за Альбининой. Та привезла их в милое уютное кафе на окраине города. Ехать до него пришлось через весь город, торчать в пробках и на светофорах, и Иванцов, если честно, тихонечко бесился по поводу ее выбора.

– Поближе не было? – стараясь выглядеть спокойным, спросил он, выскочив из своей машины первым и подавая Альбине руку.

– Были, конечно. – Она удовлетворенно улыбнулась: не скажет же она ему, что это крохотная месть за лесть раскрашенной девчушке. – Зато здесь подают самые настоящие уральские пельмени с таким соусом, что тебе и не снилось. И еще блины с яблочным джемом. И еще…

– Понял, – перебил ее Иванцов поцелуем в щеку. – Идем уже!

Пельменей не оказалось. Зато им предложили охотничье жаркое с громадными сочными кусками телятины. Морковка кружочками, лук колечками, зеленый горошек – все это плавало в удивительном по цвету соусе, невероятно вкусном и сытном. Потом были не блины, а блинчики. Без джема, но с яблоками и взбитыми в крепкую пену настоящими, а не из флакона, сливками. И еще по огромной кружке ароматного, на травах, чая.

– Уф-фф, объелся! – Иванцов откинулся на высокую спинку почти императорского кресла, огляделся. – А тут правда здорово. Как ты это кафе отыскала? Неприметное с виду.

– Мы тут с Сучковым иногда обедали, когда ехали к нему на дачу. Заезжали сюда. – Альбина нахмурилась и тяжело вздохнула. – Так нехорошо получилось, так нехорошо.

– Вы так с ним больше и не виделись после его увольнения?

Иванцов нетерпеливо поглядывал на помалкивающий мобильник, он ждал звонка, важного звонка.

– Не видели, не созванивались, – призналась Альбина, обхватывая плечи руками. – Мне стыдно звонить! Он не звонит, потому что обижен. Я ведь тогда удрала в отпуск, подписав рапорт поверх его головы и…

– Да знаю я все, – кивнул Сергей. – Только это не повод, чтобы забывать старика. Извини за упрек, но он так много для тебя сделал.

– Я помню. – Она выпрямила спину, глянула на него с неудовольствием. – Не такая я уж и неблагодарная, как ты думаешь. Просто… Просто мне жутко стыдно, вот я и…

– А хочешь, я ему позвоню?

– Ты? И что скажешь? – Она заволновалась, затеребила прядь, все время выскакивающую из за уха.

– А так, ничего. Просто скажу, что сидим в вашем кафе, обедаем, говорим о нем. Старику будет приятно.

Мобильник вдруг дернулся, табло вспыхнуло, и под крохотной телефонной трубкой высветился нужный номер.

Наконец то!

– Извини, я сейчас!

Иванцов выскочил из за стола и помчался на улицу. Не потому, что вдруг решил секретничать. А потому, что не хотел излишне обнадеживать. Вдруг пустышка?

– Да, да, дружище, теперь могу говорить.

Он встал у входа, вдохнул полной грудью уличной прохлады, посмотрел себе за спину в витражное стекло. Альбина по прежнему сидела на месте, понуро опустив голову.

– Ну, ты, брат, даешь… – хихикнул его собеседник. – Ты чего эту тачку вдруг решил пробить? Попадалово какое, нет?

– Да нет, просто надо сверить кое что. И?

– Так, зачитываю, – последовала пауза с хорошо слышимым шуршанием страниц. – Тачка принадлежит Смирнову Владлену Егоровичу.

Ага! Все же таки Владлен и все же таки Егорович!

– Шестидесяти восьми лет от роду, холостому ныне. И очень, очень, очень влиятельному, богатому и серьезному мужику. Так что если ты чего то там задумал, лучше осади.

– Ничего личного, брат, спасибо тебе.

Сергей отключился, убрал телефон в карман, задумался. Фамилия была на слуху, это точно. Он городскую прессу если не читал, то просматривал. И видел там эту фамилию в списках меценатов, крупных промышленников и вообще удачливых людей.

Но каким боком этот дядя был связан с журналистом? Какого черта делал в его квартире? И вообще, зачем поехал на аварию, если, конечно же, он был там?

«Тоже надо будет уточнить», – сделал он пометку в голове и потянул на себя дверь кафешки. Альбина уже начала проявлять первые признаки неудовольствия: вытягивала шею в сторону выхода, без конца посматривала на часы.

«Говорить ей, нет про Смирнова? Или постараться самому побольше выведать о нем, а потом уже эдаким нереальным сюрпризом информацию к ее ногам, а?»

– С кем разговаривал? – Она вцепилась в него глазищами, стоило ему войти и сесть за стол.

– Да так, с приятелем. – Он улыбнулся и вдруг поймал себя на том, что ему не очень то приятно врать ей. Коробит как то.

– Ага. И возле дома Влада тоже с приятелем говорил?

– Ага.

– Надо же! Сразу, как узнал номера машины, так сразу приятель тебе и позвонил! И ты с ним оживленно разговаривал, и тут вдруг снова приятель. Короче, Иванцов… – Альбина потянулась к нему через стол, ухватилась за рукав, слегка дернула. – Колись, что за тачка? Кому принадлежит? Ты ведь пробил уже, так?

Ну что с ней будешь делать! Это не девчонка с мебельной фабрики, которой можно лапши до коленок самых накидать, она ничего не заподозрит. Это его коллега, с ней не прокатит.

– Машина принадлежит местному нуворишу. Смирнов Владлен Егорович. Слышала о таком?

Альбина наморщила лоб, попыталась вспомнить. Потом неуверенно качнула головой.

– Что то крутится в голове, а поймать не могу. Что то знакомое… Черт! Где же я слышала эту фамилию?! – Она нервно затеребила нижнюю губку зубами. – Где же?!

– Может, он и правда дядька твоего журналиста? – брякнул, не подумав, Иванцов и тут же осекся под ее ледяным взглядом. – Извини.

– Для тех, кто в танке, повторюсь: у Влада Сиротина не было дяди!

– Может, дальний какой и…

– Ни родного, ни двоюродного, ни троюродного! Просто не было, понятно? – Она непозволительно повысила голос, и на них стали оборачиваться. – Вот что, идем отсюда. И это… Давай возьмем с собой во он тех пирожных с черникой.

– Не наелась? – Он примирительно улыбался.

– Нет, Михаил Иванович их очень уважает. Поехали к нему.

– Решилась все же. – Он кивнул. – Одобряю!

Помог ей одеться, застегнул на себе куртку. Повел девушку к выходу.

– Поехали на твоей машине, а мою заберем на обратном пути, как считаешь?

Он снова согласно кивнул. Идея замечательная. Он сможет посматривать в ее сторону всю дорогу. Сможет разговаривать и даже время от времени трогать ее. Несерьезно, без натиска.

Поговорить не получилось. Сразу, как отъехали, Альбина принялась клевать носом, а потом и вовсе задремала. Трогать ее сонную тоже было как то неловко. Вор он, что ли, в самом деле? И Иванцову пришлось довольствоваться тем, что он просто смотрел на нее в момент дорожных заторов. К дому Сучкова подъехали через полчаса долгих плутаний по дачным дорожкам. Альбина почти забыла адрес, спросонья приказала поворачивать не туда. Потом, возвращаясь, они перепутали проулок и заблудились. Хорошо, догадались уточнить в булочной, иначе до вечера бы катались.

Хорошенький добротный домик под старинной черепичной крышей утопал в сочной охре осиновой листвы. Деревьев было много, росли они тесно, и домик походил на жилище егеря.

Они приткнули машину к забору. Вошли в незапертую калитку. Убедились, что свирепой саблезубой собаки у Сучковых так и не появилось, и пошли к крыльцу. Возле домика под плотной золотистой кроной на дощатом столе, накрытом цветастой клеенкой, стояло ведро опят. Рядом со столом, чуть левее скамейки, в железном мангале дымились угли.

– Красота то тут какая! – Иванцов мечтательно улыбнулся Альбине. – Может, тоже себе такой вот домик приобретем?

– Ага, и что в нем делать станем? Мышей будем разводить и под явку с повинной их подводить? – проворчала она. – Мы же с тобой больше ничего не умеем, Иванцов!

Ей было неуютно от предстоящей встречи с Сучковым. Она совсем не знала, что говорить, как себя вести. Простил ли он ее, нет? Будет приветливым или колючим и надменным, каким он бывал при допросах? Зря она затеяла это, зря. Надо было хотя бы позвонить, подготовить его. Он бы пережевал, осмыслил, взял себя в руки и повел бы себя с ней хотя бы вежливо.

Каким он вообще стал за эти несколько недель? Превратился в скучающего пожилого человека? Раздраженного, брюзгливого, не знающего, куда применять свои знания и опыт? Или наоборот, стал спокойным, великодушным?

Хотя великодушным он был всегда. А еще добрым и порядочным. А она повела себя как свинья! Не справилась, понимаешь, с горем. Не смогла публично его перетерпеть.

– Почему мышей? – Иванцов вдруг, как дурак, полез к ней обниматься, хотя она и брыкалась. – Будем детей разводить, а не мышей. Воспитывать их станем.

– Ох, Иванцов! – Ей все же удалось его отпихнуть, она одернула одежду, поправила волосы, куда он постоянно норовил запустить свою здоровенную пятерню. – Себя сначала воспитай! Совсем не умеешь вести себя! Давай звони в дверь, долго будем топтаться?!

– Да позвоню, в чем вопрос.

Он запрыгнул на самую первую ступеньку крылечка под прозрачной пластиковой крышей, еще на одну, тронул кнопку звонка. Где то в глубине дома прозвучала едва слышная трель. И никто не поспешил отворить им дверь.

– Может, их дома нет? – пожал плечами Иванцов и снова нажал кнопку звонка.

– Ага, подожгли угли, оставили грибы под осенним небом и уехали! – фыркнула она. – Совсем свежий воздух тебе соображалку усыпил.

– Не воздух, а ты, – уточнил Иванцов и прислушался. – Где то не дома… Где то там…

Он развернулся, спрыгнул со ступеней и легкой трусцой побежал за угол. Отсутствовал он до неприличия долго. А когда вышел, то на каждой руке у него висело по ведру с картошкой, морковкой, кабачками. Хозяева шли следом.

Сучков издали рассматривал Альбину. Она чуть притопывала одной ногой, без конца рассматривала свои ладони и натянуто улыбалась.

Вот дуреха! Думает, что он до сих пор зол на нее. Что не простил такого трусливого бегства, подвигнувшего его на увольнение. Что бесится он тут в дачном пенсионном заточении. И все из за нее! Так она думает и сильно нервничает. Даже побледнела, господи, помилуй!

А он? Что думает он?

Ну, если честно, было дело, но давно уже. Как то и забылось. И острота обиды стерлась. И даже рад он, что поселился здесь. Ходит на рыбалку, копается в грядках, грибов вот сегодня с утра притащил ведро целое. С соседями – целых четыре семьи таких же, как они, пенсионеров – общаться научился. Раньше то все было недосуг. А теперь времени пропасть! И какие все милые люди вокруг. Ходят к ним с женой в гости, приглашают к себе. Они какими то даже традициями за эти недели успели обзавестись.

По пятницам, к примеру, у них банный день. Соседи топят баню, и они парятся по очереди. Сначала женщины, потом они – мужики. И пока мужики блаженствуют, женщины стол накрывают. Капустка квашеная, грибочки маринованные, помидоры в собственном соку, картошечка рассыпчатая в масле с укропом и тмином. У мужиков под это дело – запотевший графинчик с водочкой, настоянной на клюкве. У женщин – вишневая наливочка. Хорошо!

По субботам – игра в карты. Тут у них собираются на просторной веранде позади дома. Шумят, спорят, но как то мило все, неспешно, беззлобно. У жены глаза загорелись за долгие совместные годы жизни, как у молоденькой. Он…

И почти он совсем не скучает. Если и скучает, то не по отделу, не по работе сумасшедшей, а по пигалице этой вот, что ногами его дорожку топчет и глаза поднять боится. Без нее временами худо было очень. Ведь дочкой она ему почти стала!

Почему не позвонил сам и ни разу не пригласил встретиться? Хм-мм… Вопрос очень интересный, жена ему его неоднократно задавала. И уговаривала: мол, старше, мудрее должен быть. Должен уметь прощать и забывать. Не так уж много времени осталось, прекрасного, чудного времени, чтобы тратить его на мелкие обиды.

Согласен! И не раз к телефону тянулся. А потом останавливался. А вдруг она его уже и не помнит совсем? Кто такой этот Сучков? Старый пень какой то, сбежавший из отдела, как нашкодивший драный котяра. Кто такой он ей?!

Но она сама приехала, милая дуреха! И стоит теперь перед его крыльцом – глаза на мокром месте, – и переживает. И с Иванцовым, между прочим, приехала. Не зря он старался!

– Ну… – Сучков подошел к Альбине, остановился на расстоянии двух шагов. – Здравствуй, что ли, Альбина Парамонова.

– Здравствуйте, Михаил Иванович, – пискнула она и протянула ему подрагивающие пальцы. – Как поживаете?

Он пожал осторожно ее хрупкие пальчики, которые могли закручивать гайки уголовных дел о-го-го с какой ловкостью! Подивился, какие они холодные, хотя на висках у нее выступили капли пота. Понял, что если сейчас скажет ей какую нибудь чертовщину, типа «нормально» или «живем – хлеб жуем», то никакого общения у них не получится.

Будут сидеть за их карточным столом на веранде, который жена по такому торжественному случаю накроет праздничной скатертью. Будут угощаться. Вежливо улыбаться. Давить из себя какие нибудь будничные, ничего не стоящие разговоры. Потом они, едва поклевав с тарелок, уедут. А они с женой останутся. Она молча уберет со стола. Он молча вытащит бутылку водки. И молчать они будут до следующего утра, когда придет пора анализировать.

Она упрекнет его. Он станет отбрыкиваться.

Ну уж не-е-ет!!! Он так не хочет и не станет делать!!!

– Эй, малявка, – тихо проговорил Сучков и дернул девушку за руку. Не сильно, но так, что она покачнулась и ее головка оказалась у него на груди. – Ты то как там, без меня, а?

– Плохо! – прошептала Альбина, вжалась лбом в его вельветовую куртку, в которой он работал в огороде, поводила головой туда-сюда. – Очень плохо мне без вас, Михаил Иванович!

– Э-э-эх ты, дуреха! – Он поглаживал ее по вздрагивающим плечам – она все таки разревелась. – Чего же так долго не ехала-то, а? Мы с женой все глаза проглядели. А тебя все нет и нет. Я же скучал!

– И я! – Она подняла на него лицо, улыбнулась. – И я скучала! Вы меня простили, Михаил Иванович?

– Э-э-эх, дуреха! – растроганно пробормотал он, поцеловал ее в макушку. – Все хорошо, все хорошо… Ну, чего стоим то? Давайте в дом, а?

– А угли для чего, Михаил Иванович? Может, чего нибудь пожарим? – суетливо засновал по двору Иванцов. – Я тут мигом до магазина, а?

– Умник какой! – фыркнул Сучков, приобнял Альбину, повел к жене, словно передать хотел ее под присмотр, чтобы снова не удрала. – А то мы тут в глуши живем, и нет у нас, у бедных, ничего. Ну ка, мать, чего там у нас есть запечь, а?

Ничего такого не было, как назло. Мясо в морозильнике. Курицу с утра на щи сварила. Ну не макароны же на вертеле крутить! И она глазами и так, и сяк в сторону Сучкова стреляла. Но тому как шлея под хвост попала! Начали с Сережей грибы мыть и на шампуры цеплять, чередуя с крупными кусками сала и картошки. Тоже угощение! Пришлось тихонько Альбину в магазин послать. Девчонка на ногу скорая, принесла живого карпа. Это уже дело, а то – грибы!

– Вот ерунду затеяли так ерунду, – ворчала она, доставая праздничную скатерть из старинного комода, доставшегося от бабушки. – Сало с грибами! Нашел, старый пень, чем гостей угощать!

Она встряхнула скатерть, опустила на стол. Мягкая тонкая ткань тут же влипла в стол, повиснув красивыми складками. Следом пошли праздничные тарелки, столовый набор ножей и вилок. Фужеры надо бы достать хрустальные, из простых – не дело. Так они в коробке на антресолях, она не достанет. А Мишу просить сейчас бесполезно. Мечется, как ненормальный, ничего не видит, никого не слышит.

Слава богу, слава богу, Альбина приехала! Теперь все станет по другому. Было вроде неплохо, нормально, стабильно, но как то без особой радости он тут жил. Но теперь станет все просто замечательно. И Миша перестанет наконец засыпать с напряженным обиженным лицом. И не будет подолгу стоять у окна и думать о чем то неприятном. И молчать, молчать подолгу. И когда придут гости, он не встанет уже в разгар ужина и не выйдет на воздух, будто бы подышать. А сам все на дорогу смотрит и смотрит.

Стол получился красивым, праздничным. И грибы, на удивление, съели быстро. Карпу тоже досталось, одна голова и осталась на блюде неприкаянной. Хозяйка пошла за чайником, когда Альбина вдруг вспомнила про пирожные и убежала тут же к машине.

– Как у вас с ней, а? – пользуясь отсутствием женщин, спросил Сучков у Сергея. – Давно вместе?

– Нет, – Иванцов настороженно смотрел на дверь, чтобы не быть застигнутым за запретными разговорами. – И сначала все было очень плохо, Михаил Иванович. Очень!

– А сейчас все очень хорошо? – посмеиваясь, предположил Сучков. И тут же погрозил: – Смотри у меня! За Альбину голову оторву.

– Я тоже! – криво ухмыльнулся Иванцов и стукнул себя кулаком в левую сторону груди. – Так зацепило… Что… Но она ведь сами знаете какая!

– Знаю, – Сучков добродушно подмигнул. – Замечательная!

Потом они все вместе пили чай, болтали, хохотали, не пойми над чем, едва ли не до слез. Сучков рассказывал всякие комические случаи из своей новой жизни дачного пенсионера. Они снова смеялись. Потом все вместе убирали со стола, топтались у раковины, моя посуду. Дергая друг у друга из рук, вытирали, пристраивая на полках. К машине вышли, когда на улице уже заметно стемнело.

– Ну, хорошие мои, – жена Сучкова расцеловала Альбину с Иванцовым. – В выходной ближайший – к нам! Познакомим вас с нашими друзьями…

– Очень интересно им с пенсионерами в карты играть! – фыркнул Михаил Иванович.

– Познакомим вас с нашими друзьями, – с напором повторила она, нелюбезно покосившись на мужа, поплотнее задернула теплую куртку, наброшенную на плечи. – И нажарим уже хорошего шашлыка, на ребрышках, сочного, ум-мм, пальчики оближете! Так как?

– Постараемся, непременно постараемся, – пообещал Иванцов, объевшийся, разомлевший, с поплывшим от сытной еды и приятного общества взглядом и мечтавший поскорее очутиться дома с Альбиной. – Если не выйдет, позвоним.

Руки пожали, расцеловались, Иванцов сел за руль, Альбина полезла на пассажирское сиденье и вдруг вспомнила.

– Михаил Иванович, совсем забыла! – шлепнула она себя ладошкой по лбу, свесив одну ногу из машины, намереваясь снова вылезти, Иванцов не позволил, вцепился в рукав и удержал.

– Да, да, Альбиночка?

– Вы не помните, нигде у нас с вами не фигурировал господин Смирнов?

– Смирнов, Смирнов… Это который владелец заводов и пароходов? – Сучков нахмурился.

– Он самый! Что то крутится в голове, а не могу сопоставить, – пожаловалась она и ногу подобрала, Иванцов уже просто тащил ее обратно в машину.

– И у меня крутится, но… Ладно, не печалься, детка, вспомню. И позвоню, – пообещал он. – К утру, думаю, всплывет…

Они не успели доехать до дома, разделившись по машинам возле кафе, когда Сучков ей позвонил.

– Говорить можешь, Альбина? – деловито осведомился он, став сразу прежним, а не размякшим от дачной свободы пенсионером.

– Конечно, Михаил Иванович! – воскликнула она, прижимая подбородком к воротнику мобильник, как раз перестраивалась и чуть не въехала в зад пассажирскому автобусу.

– Я ведь вспомнил этого Смирнова! – не без гордости похвалился он.

– Да-а-а?! И??? – Их сегодняшнее бурное примирение давало ей право говорить с ним, как раньше – лаконично, без манерности.

– Это родной дядька…

Неужели Влада?!

Она чуть не расхохоталась от этой нелепой идеи, отрицаемой самыми близкими людьми погибшего Сиротина. Ну, нет же, нет! Михаил Иванович, вы совсем не то вспомнили!

– Чей?! – У нее аж горло перехватило.

– Не перебивай, стрекоза! – шутливо прикрикнул на нее Сучков. – Это родной дядька помершего бизнесмена Рыкова.

– А фамилии? Фамилии почему разные?! – Ей голову чуть не разорвало от того, что в нее тут же полезло.

– Померший Рыков носил фамилию отца. А Смирнов ему дядька по матери. Я ни разу с ним не встречался, с претензиями он у нас не был, из за уплывшего мимо носа наследства не бесился. Какая то у них вышла ссора на ранних стадиях развития рыковского бизнеса. И они будто не знались несколько лет и даже не здоровались. Но кое кто мне шепнул, что смерть племянника он тяжело переживал. Даже, болтают, напился в ресторане и покрушил там мебель и витрины.

– Ух ты! И наряд вызывали?

– Смеешься, стрекоза? Это же был его ресторан!

– Понятно… – выдохнула она, потрясенная.

– Понятно ей! – фыркнул Сучков недоверчиво. – Мне зато непонятно! А чтобы было понятно, я… это… Короче, завтра встречаемся в нашем кафе, и вы все рассказываете. Вопросы есть?

Она промолчала.

– Вот и славно. Вопросов нет. Завтра в три! Оба! И это… Готовьтесь к допросу с пристрастием.

– Чего это? – удивилась она.

– А я соскучился! – и Сучков впервые с момента увольнения счастливо расхохотался.

Глава 14

Настя полулежала в плетеном шезлонге в новом доме матери, лениво наблюдая за гостями сквозь полуопущенные ресницы.

Вернее, дом принадлежал будущему мужу матери, но ведь это только пока. Потом то все здесь, все перейдет к ней. И сам дом – огромный, как крепость с башенками, балкончиками, узкими, как бойницы, окнами. И сад, прекрасный, пышный, остающийся зеленым даже сейчас, в разгар золотой осени. Потому что состоял сплошь из хвойных пород, завезенных откуда то оттуда…

Было еще два бассейна: один в доме в цокольном этаже, второй – с подогревом – на улице под прозрачной куполообразной крышей, чтобы не заносило снегом, мусором, чтобы в дождь не лило на голову.

В доме было множество комнат. Она даже не сосчитала их еще до сих пор. Время будет. Комнаты были очень богатыми, просто до неприличия богатыми. Ее ноги утопали по щиколотку в высоком ворсе ковров. Задница проваливалась в мягкие кресла, обитые шелками, гобеленами. Вид из окон тоже был потрясающим, не то что в ее доме, доставшемся в наследство от Виталика.

Вспомнив о покойном муже, она раздраженно шевельнулась.

Мать могла бы и повременить с его кончиной. Все торопится, торопится. А куда? Своего то теперешнего избранника вроде не торопится отправлять на тот свет. На Настин вопрос вчера неопределенно пожала плечами и отмолчалась.

– Что то я не поняла, мам?! – возмутилась она. – Ты что, собираешься жить с этим дедушкой долго и счастливо и умереть в один день?

– Тьфу-тьфу-тьфу! – Мать суеверно поплевала через левое плечо, уже успевшее украситься жакетом из стриженой норки. – Я помирать пока не собираюсь. Но и ему… Тоже пока не время.

– Ты что, влюбилась в него??? – опешила Настя и вытаращилась на мать сумасшедшими глазами. – Влюбилась??? А как же твой Толик??? Он же вернется! И что?!

– Ох, Настя, какая же ты глупая! – Мать покачала головой, и бриллиантовые серьги – очередной подарок жениха – плавно качнулись в такт. – При чем тут Толик?! Таких Толиков у нас с тобой…

– Таких, как Дэн, уже не будет! – надула Настя губы и вдруг всхлипнула. – Зачем ты так с ним, а?! Зачем?! Он же…

– Он же! Мы же! Они же!!! – тут же завелась мать с полоборота. – Твой Дэн потаскун и убийца! Психология у него такая! Нутро, понимаешь?! Его не переделать!

– Он все это делал для нас, мама! – возразила Настя со слезой.

– То, что он делал для нас, доча, он потом может запросто сделать и с нами. Так что забудь о нем. А что касается Толика, то… – и тут мать вдруг вцепилась в ее щеку, повернула ее лицо на себя. – То тебе ведь понравилось с ним трахаться, а? Признайся, понравилось? Как тебе жеребец, а?!

– Мам, ты чего? Я ничего такого…

Настя попыталась освободить щеку, которая, казалось, сейчас лопнет. Пальцы матери были что клещи.

– Ничего такого, говоришь? – Мать смотрела на дочь почерневшими от гнева глазами. Ее лицо подергивалось, губы сделались сизыми и противными. – Знаю я, что ты с ним могла сотворить. Знаю! И поэтому… Я тебе его дарю, детка. Дарю!

– Толика?! Даришь?! Чего это вдруг? А ты? Ты как же без него?

Настя потирала ноющую щеку, теперь будет синяк непременно, мать все же такая дура! Злющая ведьма! Не зря ее Дэн так называл. Бедный, бедный Дэн! Как же она теперь без него?! Даже не думала, что так станет плохо, когда он уедет. А ведь сама инструктировала этого пентюха Толика, обговаривала детали. И вдруг сделалось больно и пусто.

Подарит она ей его! Да пусть подавится! Очень он ей нужен! Интересно было, да. Но чтобы променять его на Дэна…

Нет, так она не хотела, точно.

– Как ты сама то без него? – повторила Настя, не услышав ответа.

– Переживу, детка. – Мать отвернулась, но по напряженной спине было понятно: грех дочери прощен так вот запросто не будет. – Но!.. С этого момента ты делаешь только то, что я тебе скажу.

– Будто было иначе! – фыркнула Настя и покосилась в зеркало – щека цвела буйным цветом.

– Было, еще как было. Но теперь… Скажу – к ноге! Будешь там! Скомандую – сидеть, лежать, прыгать… Короче, понятно излагаю?

– Более чем, – проворчала Настя, прижимая руку к щеке.

– Поэтому завтра ты будешь у нас в гостях. Станешь сидеть, ходить, говорить так, как я тебе велю. И с тем, с кем я тебе велю, будешь пить, петь, улыбаться и даже спать. Поняла?!

И вот завтра наступило. Настя полулежит на веранде в плетеном шезлонге. Наблюдает за престарелыми гостями, ни на одного из них пока перст матери не указал. Дремлет от скуки и дико, ну просто дико, до судорог в коленях, хочет секса.

А кого тут можно было приспособить под это дело, если не брать в расчет материны указания? Никого!

Один лыс и сутул, мотня от дорогих штанов мотается без намеков на мужские выпуклости. Второй пузатый, противный. Пальцы жирные, короткие. Представив, как он этими пальцами трогает ее между ног, Настя передернулась. И даже желание ее на какое то время утихомирилось.

Третий был будто ничего, распалившись, можно было бы и с ним. Но он был с супругой. Четвертого пока ждали. Пятым был материн избранник. Принарядившийся по случаю званого обеда или ужина, черт поймет их, время то уже к семи вечера близится.

– Скучаешь, доча?

Настя вздрогнула, распахнула глаза и села, выпрямив спину. Это ее новоявленный, но пока не узаконенный отчим подкрался тихой поступью. Странным он ей казался вообще. Какая-то неопределенная субстанция из мяса, костей, жира. Причем всего этого было очень много! Отчим был высоким, грузным, то неповоротливым, то чрезвычайно подвижным. А иногда – как вот теперь – он мог двигаться, словно призрак.

– Нет, нет, что вы! – Она натянуто улыбнулась, плотнее свела колени, одернула пониже платье. – Мне хорошо.

Он нахмурился, его задумчивый взгляд скользнул по ней. Она запаниковала. Что то не то сказала? И тут же поспешила исправиться.

– Насколько может быть хорошо без моего бедного Виталика! – и Настя тяжело вздохнула. – Мне его очень не хватает, очень!

– Скучаешь, – не спросил, просто сказал отчим, кивнул и, низко опустив громоздкую голову, пошел прочь.

– Старая сволочь, – прошипела Настя ему вслед едва слышно.

И тут же снова вспомнила Дэна.

Зачем мамаше понадобилось избавляться от него, зачем??? Он был очень ловким, умным. Он безупречно выполнял все их операции. Безупречно! Никто ни разу не усомнился в их честности. Не нашел ни единой улики. Дэн был профессионалом. Не то что этот Толик! Тот только для постели и гож. А Дэн…

Он бы хорош во всем! Хорош, пригож, прыток, ловок, неутомим. Где вот она еще себе такого найдет?! Они же все ждали с ним, ждали освобождения от мамаши. Мечтали поселиться на каком нибудь укромном островке, где вечное лето. И прожить свои жизни в вечном празднике.

А эта старая ведьма взяла и все испортила, все! Перечеркнула все их мечты. Поставила крест на их совместном будущем.

Настя выбралась из шезлонга. Подошла к перилам веранды, взглянула на улицу. Наконец то подъехал тот самый четвертый гость, которого с нетерпением ждал отчим. Он все время смотрел на часы и нетерпеливо косился в сторону гостеприимно распахнутых ворот. А как въехала эта машина, так сразу оживился.

Машина, к слову, была дорогой, престижной. Интересно, как ее хозяин? Повезет ей хоть с ним то или нет?

– Ух ты! – вырвалось у нее, стоило высокому поджарому господину выбраться с водительского места.

– Вот тебе и ух ты! – ткнула ее в спину мать, незаметно подкравшаяся сзади.

Настя вздрогнула от неожиданности, и спина ее тут же покрылась липким по´том.

Старая сука! Глаз с нее не сводит! Взять бы да нахлестать по вялым щекам, наорать, навизжать на нее. А еще лучше ухватить бы под коленки и перебросить через перила. И любоваться потом на распластанное, как у жабы, тело там, внизу.

– Этот твой, малышка. Не упусти! О-очче-ень перспективный мужчина. И одинокий, что главное! – шепнула мать напоследок, уже начав скалить зубы новому гостю и спеша ему навстречу. – Господи! Владимир Иванович! Как же я рада…

И когда научилась так манерничать? Настя спрятала свое презрительное удивление под полуопущенными веками, с натянутой улыбкой наблюдая за галантным мужчиной. Он поймал громадную пятерню ее матери будто на лету. Чуть склонился, приложился к ней губами. Рот его Насте очень понравился. И рост, и фигура, и прическа. В меру, всего в меру было в этом Владимире Ивановиче. И жесткости форм, и мягкости линий. Он не был мачо, тут ему до Дэна было очень далеко. Но он был воплощением стиля. И от него за версту несло богатством.

– Вот, Володя, познакомься, – отчим подвел гостя к Насте. – Моя падчерица, Анастасия. Недавно овдовела.

Настя потупила глаза, подавила судорожный вздох. Если честно, она от скуки так надрывалась, а не от тоски. Но вышло замечательно.

– Очень приятно, – произнес Владимир Иванович приятным голосом, склонился к ее руке и снизу вверх посмотрел на нее. – Очень рад, очень рад знакомству с вами. Владимир.

– Настя, – тихим безвольным голосом пробормотала она. Потом встрепенулась и добавила чуть тверже: – Мне тоже очень приятно.

А еще приятнее было бы оказаться с ним сейчас этажом выше, в одной из шикарно обставленных комнат. Стащить бы с него костюм, рубашку, пройтись коготками по его накачанным формам. А потом затащить на себя и пользовать, пользовать, пользовать бесконечно долго, как получалось лишь с Дэном.

Наваждение какое то! Снова она о нем! Может, взять и позвонить ему?! Просто набрать его номер – она же знает его – и поболтать, а? Насколько ей известно из отчетов слюнтяя Толика, он еще очень далек от завершения операции. Он там может полгода просидеть. Улитка, а не мужик!

Может, правда – поболтать с Дэном? Мать, правда, жестко может подавить ее восстание, поскольку категорически запретила контактировать с Дэном, но она ведь может и не узнать. И если она проявит смекалку и позвонит с домашнего телефона отчима, старая ведьма и не догадается.

Сразу после второй перемены блюд Настя незаметно выскользнула из за стола, сделав губами матери слово «туалет». А сама метнулась наверх. Там, в одном из коридоров она как то видела телефон. Еще один аппарат, но с другим номером был в кабинете отчима. Второй в кухне, куда мамаша сейчас точно не сунется. Третий – в их спальне. Там ее тоже не будет до вечера.

Настя схватилась за трубку того аппарата, который стоял в коридоре на высокой подставке на длинной чугунной ножке в виде ствола дерева. Быстро набрала по памяти номер Дэна. Он был у нее выжжен в мозгу, не то что в памяти.

– Алло, – Дэн отозвался не сразу. Голос его звучал глухо и настороженно. – Слушаю?

– Дэнчик, милый, приветик! – скороговоркой выпалила Настя. И тут же, боясь, что он бросит трубку, – на него запрет старой ведьмы тоже распространялся, – затараторила: – Мне так плохо без тебя, так плохо, милый!!!

– Да ну-у-у! – хмыкнул он недоверчиво.

– Ты можешь мне не верить, можешь проклясть меня, но я ни при чем!!! Ни при чем!!!

У нее вдруг запершило в горле, как от перца, а к глазам подступили слезы. Она так соскучилась по его голосу, по его рукам! По его насмешливому ленивому взгляду. Ей, оказывается, только его и не хватало!

– Дэнчик, милый, я… Я, кажется, люблю тебя!

– О как!!! – Его недоверие вдруг сделалось сердитым. – Чего же услала меня, а?

– Это не я!

– А со мной чего не поехала? Мы же мечтали с тобой… – Он запнулся и тут же замолчал.

– Мы – да, мечтали по своему, а она… Все она!!!

Еще мгновение – и она проговорится, она выложит ему все. А потом бегом выскочит на улицу, сядет в свою машину и уедет к нему на край света, в его задрипанный город, в его коммуналку. И будет там жить с ним долго и счастливо и…

Нет!!!

Отрезвление наступило стремительно. Вместе с картинами захламленного неуютного быта, видом болезненных сопливых детей, глубоких корыт с грудами грязного белья, засаленных сковородок. Она уже так не сможет. Никогда, ни за что!!! Слишком много они сотворили ужасного, чтобы, выбравшись оттуда, снова вернуться.

Нет!!!

– Дэн, что мне делать? – Настя притворно всхлипнула в трубку.

Он, конечно же, тут же почувствовал ее фальшь и даже природу понял. И сделался грубым. Непозволительно грубым. Он послал ее матом далеко-далеко. И потом еще добавил много непечатного, не оставляя ей ни единого шанса сожалеть о нем.

– Значит, мы больше никогда не увидимся? – уточнила она уже совершенно спокойно.

– Нет. Надеюсь, нет, – отрезал Дэн. – Как только я получу от этой ведьмы все свои деньги, доступа то к моим счетам у меня так и не появилось! Она все обещала, обещала, сука… Короче, как только получу доступ, я сваливаю. А ты… Ты можешь снова выходить замуж. Никого там тебе твоя мамашка не присмотрела, а?

«Присмотрела», – хотелось заорать ей во все горло. И еще какого!!! Не ему – голодранцу преступному – чета! И вон он поднимается по лестнице с ищущим взглядом. Наверняка отправлен был на ее поиски.

– Настенька, милая! – Владимир Иванович широко развел руки, шагая ей навстречу. – Нельзя же так внезапно исчезать!

– Внезапно? – Она игриво стрельнула глазами.

– Ну, просто Золушка, в самом деле! Только вы даже боя курантов не дождались, исчезли!

Он взял ее под руку, прижимая локоток к своему боку. Повел напористо, но не грубо, но не к лестнице, а к одной из комнат, двери которой были гостеприимно распахнуты настежь.

– Разве мы не вернемся к гостям?

Она попыталась остановиться, хотя это и не входило в ее планы. И даже осуждающе свела бровки, когда он легонько втолкнул ее в комнату и запер за ними дверь изнутри.

– Мы? К гостям? – Он повернулся к ней от двери с самой обнадеживающей, самой сексуальной ухмылкой на свете, после которой она точно знала, что бывает. – Тебе в самом деле этого хочется?

– Ну… – Она все еще растерянно моргала, но язычок вполне заученно прохаживался по губам. – Ну, неловко как то! Наше отсутствие заметят и… И я совсем недавно овдовела, это неприлично.

– Неприлично?

Он подошел к ней, протянул руку, слегка коснулся нежной щеки. Не той, в которую вчера вцепилась мамаша и которую ей сегодня пришлось долго замазывать гримом. Потом его пальцы скользнули под волосы, нащупали затылок и потянули ее на себя.

– Хочу тебя, – шепнул он ей прямо в рот и вцепился в ее губы жадно, настырно.

Насте нужно было бы остановить его. Конечно, следовало бы! Мать завтра такого ей наговорит! А можна и по лицу от нее схлопотать! Это она тоже может. И будет орать, орать, учить, учить.

Непристойно после пяти минут знакомства стонать, прогибаться, льнуть к мужчине. Лезть к нему в ширинку, снимать с него штаны, перешагивать через свои трусики, упавшие к туфлям. Совершенно отвратительно занимать мерзкую позу похотливой самки на подлокотнике кресла и двигаться, двигаться, двигаться с хрипом и стонами.

Непристойно, мерзко, отвратительно, но… как же ей было чудесно! И плевать, что завтра скажет мамаша! Нечего было забирать у нее Дэна.

Владимир продержал ее в комнате полтора часа. Они почти не разговаривали. Раздавались лишь властные команды и хриплое согласие.

Потом они одевались с красными потными лицами, хихикая глупо и натянуто. Приглаживали волосы у большого зеркала. Осматривали друг друга. Когда спустились к гостям, то оказалось, что все уже разъехались. И даже мать с отчимом куда то подевались.

– Что станем делать, Вэлл?

Настя сидела на диванном подлокотнике, картинно выгнув спину и поигрывая туфлей, свисающей с большого пальца. Она снова была распутной, разбитной, пошлой, вальяжной. Ей это нравилось! И не потому, что это была ее лучшая роль. А потому, что это была сама ее суть. Она именно такой и была. Такой она сама себя знала. Такой ее знала мать. Такой ее знал Дэн. И она искренне надеялась, что такой ее захочет и Владимир.

Но он повел себя неожиданно. Одним прыжком он подлетел к ней. Схватил ее за волосы, заставил подняться и встать во весь рост. Глянул безумными глазами ей в лицо. И прошипел:

– Никогда так меня больше не зови, шлюшка! Никогда!!!

– Отпусти меня!

У Насти тут же от обиды задрожали губы. Что она такого сказала то?! Ничего особенного! Чего он так вызверился?!

– Отпусти! – потребовала она дребезжащим от слез голосом. – Я… Я все маме расскажу! И отчиму!!!

– Валяй! – Он все еще держал ее за волосы, не позволяя шевельнуться или хотя бы надеть туфлю как следует. – Только кто тебе поверит, шлюшка?! Чтобы я позволил себе в отношении женщины грубость? Никогда!

– Мама мне поверит, – пискнула Настя неуверенно.

– Мама поверит мне. Особенно когда я расскажу ей, как ты названивала какому то Дэну и жаловалась ему на нее.

Он освободил ее волосы, но держал теперь за шею, все так же не позволяя двинуться с места. Его глаза, которые она находила еще каких то пару часов назад удивительными, смотрели на нее жестко и грубо.

Ей сделалось по настоящему страшно. Она не понимала, во что вляпалась. И ее теперь, кажется, совершенно некому было защитить.

– Так что, сучка, скажем мамочке, с кем ты чирикала по телефону, а? Или это будет нашей с тобой маленькой тайной?

– Нет!!! – Настя почувствовала, как белеют ее щеки, синеет, сжимаясь в линию, рот. – Не надо!!! Не надо ей ничего говорить!

– Умница! – Неожиданно он провел языком по ее щеке, дотронулся до века, прошелся по лбу и вдруг цапнул зубами за губы, сделав так больно, что она заплакала. – Не надо плакать, сучка. Надо наслаждаться!

– Чем? – Она почувствовала во рту привкус крови. – Чем наслаждаться?! Болью?!

– О-о-о, через боль приходит наслаждение, разве ты не знала?! – Его взгляд сделался совершенно безумным, а вторая рука, не занятая ее шеей, больно хватала за зад и бедра. – Иногда это своя собственная боль, иногда чужая! Разве ты никогда не испытывала наслаждения, видя чужую боль, сучка?!

– Не-е-ет, нет!

Настя зажмурилась, замотала головой, хотя далось ей это нелегко.

Что за придурок?! Что за садист, мать его?! Кого ей подсунула мамаша?! Знала она или нет, кого прочит ей в ухажеры?! Нет, они с Дэном, конечно, забавлялись по всякому, не брезговали и игрушками. Но его то она не боялась никогда. А этот человек опасен!

– Я хочу домой, Володя, – шепнула она ему в ухо, когда он вдруг затих и задумался. – Пожалуйста, позволь мне уехать!

– Не вопрос! – Он как ни в чем не бывало отошел от нее, снова чуть согнулся, целуя ей руку, погладил по щеке, одернул на ней платье. – Настюша, ты просто прелесть! Домой? Хорошо, домой. Только я тебя сам отвезу, ага?

– Ага, – она поежилась, уже точно уверовав, что имеет дело с сумасшедшим. – А машина?

– Пускай твоя машина остается тут, а я тебя отвезу на своей, идет? – И Владимир самым обезоруживающим образом улыбнулся, повторив: – Ты просто прелесть, детка.

Всю дорогу он болтал о таких милых пустяках, так заразительно смеялся и нежно трогал ее за коленку, что Настя всерьез начала подозревать уже и себя в сумасшествии. Может, ей все это привиделось?! Может, он ничего такого и не делал? А у нее это… раздвоение личности?!

Но нет же, нет, у нее губа вспухла, десна побаливает. Он точно кусал ее за губы. И слова говорил нехорошие. И угрожал ей.

Господи, как она влипла!!! Как она попалась!!! Она теперь ни матери не может пожаловаться, потому что позвонила Дэну вопреки ее запретам. Ни Дэну не может пожаловаться, потому что совместно с матерью готовила его устранение и даже передавала Толику инструкции.

Что делать?! Что???

Владимир подвез ее к воротам. Галантно помог выйти из машины и даже довел до парадного входа.

– До встречи, детка, – нежно шепнул он ей на ухо, жарко и часто целуя в шею. – До встречи!

– А… мы еще увидимся? – Она судорожно глотнула и уставилась умоляющими глазами в небо.

Вот когда надобно вспомнить о всевышнем! Вот когда надобно молиться! Но не знает ведь ничего – ни молитв, ни псалмов, ни чего то еще, с чем необходимо прийти к Богу. И небо над головой раскинулось зловещее, черное, без проблесков звезд.

– О детка, конечно, мы увидимся! – удивленно отозвался Владимир голосом нежным и ласковым. – Мне так хорошо с тобой…

Ах, если бы не его минутная мерзкая выходка! Она бы теперь была абсолютно безмятежна и почти что счастлива. Если бы не ныла десна, не зудела вспухшая губа и не переворачивалось все внутри от страха. Он же хорош был, Володя, чудо как хорош!

Надо же было ему так перед ней облажаться! Может, его редко так клинит, а? Может, он выпил и…

И тут, словно желая закрепить за собой право называться великим притворщиком и засранцем, Володя просунул руки под ее пальто. Прижал ее к себе с силой и проговорил, больно стиснув ее поясницу:

– Ты ведь теперь только моя, так? Ну! Чего молчишь? Моя?!

– Да, да, твоя. – Она корчилась, морщилась, но боялась сказать, что ей больно.

– Настюша, «форева», ага?! Мы вместе навеки!!!

С дурашливым хихиканьем Володя опустил пальцы на ее бедра, с силой оттянул резинки ее чулок и тут же резко отпустил. Резинки больно щелкнули, но это было уже не важно. Внутри болело сильнее. Боль росла, как мыльная пена под струей воды в ванной. Она уже забивала легкие, рот, нос, щипала глаза. Насте хотелось броситься на землю, бить по ней руками, ногами, визжать, корчиться, орать, звать на помощь. И оттого, что сделать это было нельзя, ей становилось еще больнее.

Расплата!!! Господи, это расплата ей за все ее грехи!!! За все украденные жизни!!! И хотя она сама лично не запускала в действие смертельный механизм, она являлась одной из его пружинок. Пожалуй, самой главной.

– Чего молчишь? – сердито засопел ей в шею Владимир.

Он убрал свои мерзкие руки и теперь тщательно застегивал на ней пальто. Точно сумасшедший! Или наркоман. Нормальный человек на такое не способен. Резкие перепады настроения, поведения, это…

– Я не молчу. – Она стояла безвольной тряпичной куклой, которую он тискал, оскорблял, ласкал, делал все, что хотел.

– Как тебе видится наше будущее? – Он поправил карманы на ее пальто, высоко поднял воротник с такой силой, что у нее хрустнуло что то в шее. – Мы ведь не расстанемся, нет? Нет?!

– Нет, – прошептала она, тихонько отступая к двери. – Мы теперь вместе, Володя.

– Смотри у меня, сучка. – Он снова оскалился, сделавшись таким страшным в темноте, что она чуть не завизжала. – Если что, сдам тебя матери! С потрохами! И еще скажу, что ты…

– Что?

– Что ты наркоманка!

– Это ложь! – слабым голосом запротестовала Настя. – Я никогда не употребляла и…

– Но ведь можно попробовать, так? – Он продолжал скалить зубы, словно волк. – В следующий раз принесу тебе чего нибудь легонького. Вколю – улетишь, будь уверена! Ладно, давай топай в кроватку. Ты устала сегодня. Отдыхай до завтра. Вечером я у тебя, малышка.

Он повернул ее спиной к себе. Отпер дверь и с такой силой впихнул в дом, что Настя, пролетев метра четыре, больно упала на коленки. Она обернулась, но Владимира уже не было. Она сидела в холле на полу в доме своего покойного мужа. Свет под потолком горел. Дверь была заперта. Она была одна. Но ад, в котором она пребывала последние несколько часов, ей точно не привиделся. Он существовал. Он взялся из ниоткуда и явно имел продолжение.

Что ей делать???

Всхлипывая от боли, страха, обиды, Настя встала. Пошатываясь, добралась до сумочки, отлетевшей к стене. Достала телефон. Набрала матери.

– Чего еще?! – прошипела та злобно. – Непонятно, что у меня может быть личное время?!

– Мам… Мам… – Настя заплакала. – Откуда он взялся вообще?

– Кто? – Голос матери сделался холодным и сухим до неузнаваемости. – Володя?

– Да! Это… Это форменный придурок! Извращенец! Он…

– Он что, ударил тебя? – безо всякого интереса спросила вдруг мать, перебивая ее.

– Нет.

– Сделал с тобой что то как то не так? Так, думаю, тебя удивить сложно после Дэна. – Это имя она проговорила почти шепотом. – Что не так?

– Он… Он сумасшедший. Он говорит такие вещи!

– Какие именно?

Мысли Насти лихорадочно заметались. Что из случившегося она могла рассказать матери? Что не упиралось в ее проступок – звонок Дэну? Как сформулировать его садистский шантаж и не спалиться?

– Он… Он чудовище, мам. Я не хочу его!

– Сейчас, дорогой, минутку. Поговорю с девочкой, – промурлыкала мамаша жирной сытой кошкой, послышался шум ее тяжелых шагов, стук двери. И затем… – Слушай, сука малахольная!!! Этот Володя – уважаемый человек! Он лучший друг и партнер моего мужа. Он не последний в списке богачей! И он хочет тебя!!! И если он хочет тебя, то ты встанешь так и сделаешь так, как он тебе велит. Поняла???

– Но, мам!

По лицу Насти обильно катились слезы. Стены дома кренились, ломались, рушились прямо ей на голову. Ей было больно, невозможно было дышать. Хотелось закрыть голову руками, свернуться клубочком и забиться куда нибудь в самый дальний угол, как она делала это в детстве, когда пряталась от драк мамаши с отчимом.

Зачем ей это все?! Зачем этот огромный дом, ставший ее тюрьмой? Деньги, которыми она не может пользоваться, потому что мать не велит распылять средства, ей зачем?!

– Короче, Настя…

Мать тяжело дышала в трубку, значит, взбешена была настолько, что запросто отпинала бы ее по ребрам, окажись она здесь. А потом она начала говорить страшные вещи тихим, шипящим голосом:

– Силу моего гнева ты знаешь! Если Володя уйдет из твоих рук, то ты… Ты мне будешь больше не нужна! А ты знаешь, как я поступаю с людьми, которые мне больше не нужны!!! Найти я тебя везде сумею! Денег у тебя нет, они все у меня. Думай, детка! А еще лучше – одумайся!

– Ты обещала, что Виталик будет последним, ма… – ревела Настя, вовсю роняя слезы и сопли на дорогущий кашемир. – Что все, финиш! Как же так?!

– Володя… Сделаешь Володю – и проваливай на все четыре стороны! Да, вот еще что… Чтобы ты знала, детка… Володя – это не мой каприз. Это личная просьба моего будущего мужа. Твой ему свадебный подарок! – и мать завершила разговор.

А Володя тем временем, отъехав от дома метров на тридцать, остановил машину, достал телефон, набрал нужный номер и стал ждать.

– Да, да, это я, – затараторил он, едва ему ответили.

– Ну! И что?

– Я ее сделал! Она у меня будет крошки хватать из ладошки. – Он тихо рассмеялся. – Все под контролем! Она изолирована и очень напугана!

– А ты не перестарался?! – В голосе собеседника послышалась тревога. – Знаю я тебя, можешь и переиграть!

– Нет, все как всегда, на грани фола!..

Глава 15

Альбина сощурилась от яркого солнца, залившего комнату. «Надо было вечером запахнуть шторы, – посетовала она. – Можно было бы поспать чуть подольше, время то всего девять. Будто и не рано, но с учетом того, что легли уже сегодня, почти в три…»

Она осторожно повернула голову, вжав щеку в подушку, уставилась на спящего Иванцова. Вот кому все нипочем! Солнце может светить ему в лоб, струнный оркестр может над ухом надрываться, а он спит как младенец. И выражение лица у него, у сонного, довольно-таки безмятежное. Спит человек, просто спит. Ничто его не тревожит. Ни мысли плохие, ни сновидения. Чего нельзя сказать о ней: она всю ночь куда то бежала. То от кого то, то за кем то. Ей было жарко, потом холодно. Но одно ее преследовало точно без изменений всю ночь – это дикий страх. Она чего то или кого то боялась. А кого? Чего? Когда очнулась и поняла, что она в своей постели, а рядом мужчина, способный ее защитить, испытала нечто, похожее на счастье.

Правда, она плохо представляла себе, как оно по настоящему выглядит – счастье это. В чем оно? В спокойствии? В радости? В уверенности?

Альбина вздохнула, приподняла руку Иванцова, схватившую ее, выскользнула из под одеяла. Нашарила тапки, влезла в халат и пошла в кухню. Что то там с появлением Иванцова в ее жизни и ее кухне непременно должно обнаружиться! Она открыла холодильник, улыбнулась. Три тарелки были накрыты полотенцем, сверху лежала записка: съешь это немедленно. Под полотенцем были сыр, колбаса, тонкие ломтики ветчины. Она нарезала батон, достала сыр, шлепнула сразу два куска на ломоть, откусила и начала жевать, задумчиво рассматривая солнечное утро за окном.

Вчерашняя встреча в кафе с Сучковым взбудоражила всех троих. Они много и сумбурно говорили, что то записывали, зачеркивали, снова кивали, чертили, соединяя линиями фамилии, события, факты.

– Все ведь сходится, стрекоза, на Рыковой, а! – нехотя признал к концу встречи Михаил Иванович.

– А я вам говорила! – запальчиво воскликнула она. – Что то там не то! А теперь, после того как мы узнали, что Владлен Егорович, который представился мне Сиротиным в квартире Влада, никакой не Сиротин, а Смирнов, и является родным дядькой Рыкова, то вообще!..

– Что вообще? Ну что вообще? – Это Иванцов канючил.

Он вообще вел себя скептически вчера за обедом. Все какие то вопросы каверзные вставлял, будто палки в колеса. То ему вдруг начало казаться, что Смирнов, чью машину видела соседка Влада во дворе, вовсе не тот человек, с которым Альбина виделась в квартире. Тогда и связи никакой быть не может. То он брал под сомнение участие молодой вдовы в каких бы то ни было грязных преступлениях.

– Не могла она! Не могла! – горячился он, наворачивая крупные пельмени со сливочным соусом и аджикой. – Вы видели ее вживую? Говорили с ней?

– Видели, – кивали в унисон Сучков и Альбина.

– И?!

– Что – и?

– Она же ангел!

– Ага, ангел! Только с черными крыльями! – фыркала Альбина, чувствуя непонятное неприязненное отношение к его заявлению.

Это было что то новое и прежде не испытанное. Может, ревность?

– Нет, это не она. Это… Но это же каким профессионализмом надо обладать, чтобы все так устроить! Она… Она же девчонка совсем!

– А что, собственно, устроить, Сережа? – задумчиво шевелил вилкой пельмени в жирном соусе Сучков.

У него сегодня что то совершенно не было аппетита. Прямо как раньше, когда он вел преступника, то есть переставал вовсе. Жил только на бутербродах из чего придется и что находилось в столе.

– Вот представьте себе…

И Иванцов начинал озвучивать им картину преступления, которую они совместно нарисовали втроем.

В этой картине совершенно точно выписана была жертва, точнее две: бизнесмен Рыков и журналист Сиротин. Первый умер естественной смертью, второй пал жертвой несчастного случая. Все вроде бы красиво, но…

Первый умер молодым, не успев оставить завещания многочисленной родне, которую очень любил и баловал. Родня в шоке, разумеется!

Второй погиб в результате дорожно-транспортного происшествия, но по странному стечению обстоятельств после того, как побывал возле дома Рыковых.

После смерти в квартире погибшего журналиста побывал некто Смирнов Владлен Егорович – они приняли на веру, что это именно он, потому что вариантов больше не было вообще никаких.

Так вот, этот Смирнов вдруг, опять же по странному стечению обстоятельств, оказывается родным дядькой умершего без времени, но все же естественным образом Рыкова Виталия.

– У меня вопрос: как эти три персонажа могут быть связаны между собой?

Иванцов сердито взглянул на опустевшую тарелку, голод он не утолил, но заказывать еще вдруг постеснялся – еще сочтут его обжорой. Сучков вон и половины не съел. Альбина тоже едва притронулась. А на него вдруг такой жор напал, мама не горюй!

– Ешь мои, – все вдруг правильно поняла Альбина и свалила все пельмени со своей тарелки в его. – Если не брезгуешь?!

– Нет. – Иванцов энергично заработал вилкой. – Так вот: как, по вашему мнению, связаны между собой эти три персонажа?

У Альбины и Сучкова на этот счет имелось совершенно одинаковое мнение. В соответствии с которым Смирнов Владлен Егорович, опечаленный смертью родного племянника, нанимает следить за его молодой вдовой журналиста Сиротина. Тот следит, что то такое отследил, видимо, за что его аккуратно и убрали. Смирнов Владлен Егорович прямиком несется в квартиру журналиста и там…

– Ничего не обнаруживает! Камеры нет, записей никаких нет. Ничего нет! Или наоборот! Он все там нашел и присвоил! И?

Иванцов задумался. Это вот самое «и» портило ему кровь. Что за ним – он не знал! Зато у него точно имелось кое что перед этим «и». И оно отличалось от того, что было у Альбины и Сучкова.

– По моему мнению, – бубнил он с набитым ртом, – за всем этим делом стоит не Настя Рыкова, а как раз сам Смирнов.

– Здравствуйте! – всплеснула руками опешившая Альбина. – С какого такого бока?!

– А с такого, что Смирнов был заинтересован как никто в получении наследства. Он в очереди первый по родству.

– Племянник с ним не знался, – напомнил Сучков. – И вряд ли упомянул бы в завещании.

– Да, поэтому Смирнов и убрал племянника до того, как тот завещание свое состряпал.

– И дальше что? – фыркнула Альбина. – Все достается вдове!

– Да, если она верна и честна. А если нет? Мне тут кое кто шепнул, что у Рыкова с ней был заключен брачный контракт. А что, если условием этого контракта была оговорена верность даже после его смерти, а?

– Неубедительно, – недоверчиво скривилась Альбина. – Даже если и так, надо еще доказать, что Рыкова не верна!

– Именно! – Иванцов поднял вверх вилку, с которой ему на рукав джемпера тут же капнули три жирные капли. Он поморщился, вытер их салфеткой. – Вот тут и получается, что журналист…

– Следил за ней? Вряд ли! – воскликнула Альбина. – Он не стал бы этого делать.

– Он просто мог стать ее любовником. В тот вечер его спугнули. Мы или кто то еще. Он помчался, чтобы не быть замеченным, и погиб, не вписавшись в поворот.

– Что тогда искал в его доме Смирнов?

– Ну… Какие то свидетельства их порочной связи.

Иванцов поморщился. В памяти были свежи впечатления от Насти как от чистой порядочной женщины. Представить себе, что она могла вступить в связь с журналистом почти сразу после смерти мужа, было неприятно. Но представление о том, что журналист за ней следил, тоже шло вразрез с его версией. И чего он тогда сорвался в тот вечер, как сумасшедший? Наблюдал и наблюдал, у них это в крови. Никто не предъявит, работа у них такая! А вот если у него с Настей был роман и если за ней вел наблюдение кто то еще, желающий заполучить на нее компромат, то тогда это объясняет. Он умчался на дикой скорости, чтобы ее не опорочить.

– Н-да… – промолвил Сучков, слушавший их дебаты очень внимательно. – Все равно все упирается в деньги, как ни крути! Если Настя имела преступные замыслы и осуществила их потом, значит, Смирнов в самом деле хотел ей отомстить за смерть племянника и нанял журналиста для наблюдения. Если журналист состоял с ней в интимной связи и Смирнов хотел спалить ее с целью лишения наследства, то тогда снова объясним интерес Смирнова. Это я, конечно, беру под сомнение, но чем черт не шутит?! Вдруг и правда условием ее вдовства был пункт ношения траура по мужу год! С этими богачами никогда не знаешь, во что вляпаешься! Но у меня тут есть вопрос к вам, ребятки…

– И?

– Если брать в расчет первую версию, то у Насти должны были быть соучастники. Или соучастник. Ее окружение? Кто эти люди? На похоронах ее повсюду сопровождала мать. Мелькал еще смазливый молодой мужик.

– Это водитель Рыкова, Денис, – подсказала Альбина.

– Кто он? Что мы о нем знаем? Парень хорош! Я видел его на фотографиях и видео со свадьбы. Женщины таких любят…

Иванцов тут же нервно задергал шеей, будто ему воротник жал. Сучков про себя ухмыльнулся. «Ревнует – это хорошо. Ревнует – значит, любит. Альбине любовь то ох как нужна! Изголодалась она по теплу и душевному комфорту, сильно изголодалась. Может, так случится, что и срастется у них с Серегой что то. Вызреет милое нежное чувство, за счет которого он вот лично с женой не могут друг без друга совершенно».

– Если брать в расчет вторую версию, о причастности самого Смирнова, то… – Сучков задумчиво потеребил левое ухо, оно уже горело от его бесконечных прикосновений, а он все трепал и трепал его. – То будто все и сходится, черт побери!

– В смысле? – Альбина напряглась.

Ей лично очень хотелось верить, что здоровенный дядька, встретившийся ей в квартире Влада, никак к его смерти не причастен. Больно расстроенным он выглядел, когда говорил о нем. И глаза делались печальными-печальными. И телефон опять же отдал. И вот не верилось ей, хоть убей, что Влад был способен закрутить роман с Анастасией Рыковой. Скорее уж она поверила бы в слежку.

– Когда умер Рыков, будто бы захлебнувшись, в доме никого не было. У вдовы стопроцентное алиби. У смазливого водителя тоже. А вот алиби самого Смирнова и его людей никто не проверял! Черт его знает, может, он и замешан. Но…

– Но? – вытянул шею Иванцов.

Ему вот лично неведомый Смирнов был менее симпатичен, чем Настя. Он скорее простил бы ей адюльтер с журналистом, чем участие в страшном преступлении. Она не такая! Она милая и невинная. Во всяком случае, его телодвижения в ее адрес так и остались безответными. Она оскорбилась, да. Была бы преступницей и шлюхой, клюнула бы непременно, чтобы обеспечить себе какие нибудь поблажки.

– Но Смирнов отдал мне телефон! – встала на защиту бизнесмена Альбина.

– Искореженный! – фыркнул Иванцов, отодвигая тарелку.

– Кстати, а где телефон то? – встрял Сучков.

– Отдаю уже в третьи руки, может, разберутся. Пока нет результатов.

– Ага, кто то над ним сильно постарался, корежа. Сначала искорежил, а потом отдал, – Иванцов шумно выдохнул, с довольной улыбкой положа руку себе на живот.

Он наконец наелся, и теперь ему захотелось горячего чаю с лимоном. Большущую такую кружку, домашнюю, и чтобы в тарелочке рядом – громадный кусок яблочного пирога. Хотя пирог мог быть и черничным с пышной шапкой взбитых сливок.

– А если другого не было? – надула губы Альбина. – Какой ему удалось отыскать возле машины, такой и…

– Не было его там, малыш, – нехотя признался Иванцов. – Я говорил с ребятами, которые выезжали на то ДТП. Никакого Смирнова там и в помине не было. Был кто то из друзей, и только. Никаких внедорожников и рядом не стояло. Так что…

– Так что?!

Она начинала дуться на него уже всерьез. Мало того, что не поддержал ее, так еще и информацию скрыл!

– Так что этот Смирнов запросто мог телефончик этот самостоятельно раскурочить до состояния, не подлежащего восстановлению. И камеры присвоить.

– Каким образом, если его не было на месте аварии? – поддела его Альбина и с силой вонзила десертную ложечку в кусок черничного пирога, принесенного только что официанткой.

– Ну… Я не знаю…

Иванцов и правда не знал. И ничего путного ему потом так в голову и не пришло. Он видел, что Альбина на него сердится. Видел, что Сучков задумчив. И катает в голове что то свое, помноженное на стариковский опыт и уважительное отношение к своей подопечной. А ему что оставалось? Твердо держать свои позиции? А если их не было вовсе, а если ему было на них плевать? А не плевать было на отношения с Альбиной, которые он всячески оберегал и укреплял.

Как быть?

И Иванцов принял единственно верное решение. Он после кафе повел Альбину в кино сразу на две длиннющие серии какой то исторической саги. Там, в полупустом зале, они уселись на задний ряд и целовались почти весь сеанс. А потом как сумасшедшие неслись к ней домой, принявшись раздеваться уже в прихожей. И прокувыркались в постели далеко за полночь. И если и хотела Альбина вновь поговорить о деле, ее тревожащем, он ей не давал, закрывая ей рот поцелуем…

Но проблема то не ушла, увязнув поначалу в томном оцепенении. Она вернулась вместе с солнечным утром. И вопрос, не дающий покоя, тоже вернулся. Вернее, сразу несколько вопросов.

Вопрос первый: причастен ли кто либо к смерти Рыкова или это все же результат несчастного случая?

Вопрос второй: если причастен, то кто – Смирнов или вдова? Мотив, как они решили, был у обоих – деньги.

Вопрос третий: что делал Влад у дома вдовы Рыковой в тот роковой вечер?

Если у него было с ней свидание, то почему он так резко уехал? Кто его спугнул? Смирнов, блюдущий вдову?

Если он следил за ней, то почему так резко уехал? Что его напугало? Это исключается, он всегда лез на рожон и ни черта не боялся. Смутило? Хм-мм…

Если ей не изменяла память, то, будучи журналистом, Влад был лишен какого бы то ни было стеснения по отношению к людям, в которых был заинтересован профессионально.

Но ведь если он не способен был засмущаться, испугаться или поставить в неловкое положение людей, за которыми наблюдал, почему он умчался на такой бешеной скорости??? Или…

Или это был не он?! Сергей ведь, кажется, сказал однажды что то подобное. Он предположил, что водителя то они так и не увидели! Вдруг Влад к тому моменту уже был мертв, а авария не что иное, как шикарная инсценировка?!

Господи! Им никогда не узнать правду! Никогда!!! Если только убийца или убийцы сами не проколются.

Кто же это?!

Смирнов – загадочный, властный, обремененный долгом чести из за своего родства, мучающийся от сознания, что недолюбил, недоопекал, не уберег своего племянника?

Или вдова – милая, нежная, красивая, мечтающая жить в роскоши, но лучше не с этим, а с кем нибудь другим?

Разве есть у них троих шанс когда нибудь узнать это?! Нет!

Настя даже головой покачала, бездумно рассматривая неподвижную солнечную осень за окном. У нее скоро закончится отпуск, у Сережи тоже. Они выйдут на работу и увязнут в чем то злободневном, требующем собранности, мобильности, эффективности. Их шеф очень любит это слово. Они все должны быть эффективны, иначе грош им цена! Так он на каждом совещании повторяет. И эта вот ежедневная рутинная запара перечеркнет напрочь все ее желания докопаться до сути.

– Прости, Владик, прости, – едва шевеля губами, прошептала она, и ее глаза неожиданно заслезились. – У меня ничего не получается, ничего! Шансов нет…

И тут вдруг из комнаты заорал Иванцов:

– Альбина!!! Телефон!!!

– Иду, – очнулась она от тяжелых дум и поспешила в комнату.

Звонили на ее мобильный, который она оставила в комнате на столе. Многолетняя привычка. Раньше ей не надо было беспокоиться о том, что пронзительный звонок кого то разбудит.

– Что за Паша?

Иванцов протягивал ей мобильный, стоя в дверях. Пухлые со сна губы кривились в ревнивой ухмылке. Альбина взяла телефон, тут же вспомнила, что за Паша звонит. Покосилась на Иванцова, прежде чем ответить. Тот, наглец, и не думал уходить. Стоял, навострив уши, приготовился подслушивать.

– Алло, да, Паш, я это.

– Привет, леди-коп! – глумливо отозвался Пашка Воронов. – Как дела?

– В смысле? – Альбина закатила глаза. – Ты по делу или как?

– А если не по делу, то пошлешь? Это неприлично для такой красивой девчонки. Придется тебя воспитывать, детка. – Пашка заржал.

– Будешь ржать не по существу, получишь в лоб. Или закрою тебя суток на десять.

– За что?! – притворно возмутился ее старый приятель.

Они были очень давно знакомы, с ясельных пеленок, кажется. Пересекались то часто, то редко. Но помогали друг другу всегда. Но если Альбина помогала этому мерзавцу с ходу, безо всяких предисловий, то Пашка Воронов – ну мерзавец же, мерзавец! – любил попортить кровь этими самыми предисловиями. И чем полезнее он оказывался, тем длиннее было вступление.

Она отдала ему мобильный Влада. Отдала безо всякой надежды на реанимацию. Телефон уже побывал у двоих ребят, достаточно натасканных в этом деле профессионалов. Те лишь обескураженно пожали плечами и вернули без результата через какое то время.

Оставалась вся надежда на Пашку. Но тот ведь мог и забыть. Мог и забросить, если крутился в чем то еще. А крутиться он мог где угодно. Мог уехать автостопом за границу. Мог на Байкал махнуть с волонтерами, спасать окружающую среду. Мог торчать месяц дома за компьютером, разрабатывать что то или что нибудь придумывать. Или срочный заказ чей нибудь выполнять. Короче, Пашка Воронов был великим, бесшабашным, безответственным гением.

В общем, отдала она ему мобильный три или четыре дня назад безо всякой надежды. Не из за того, что он не смог бы. А из за того, что не захотел бы, или забыл, или закрутился, или потерял. Последнего она боялась больше всего.

И вот он позвонил. И начал дурачиться. Неужели что то вышло?!

– За что закроешь, леди-коп?! Я же законопослушен, я же правилен, я же…

– Па-а-аша-а-а!!! – заорала не своим голосом Альбина, Иванцов аж отпрянул, хотя до этого исправно подслушивал и методично хмурился. – Прекрати!!! Есть что или нет?! Да или нет???

– А если нет, то что? Посадишь? – Пашка видал ее с ее рыком, он ее ни черта не боялся. – А если да, то что? Наградишь? Отпустишь? Девушка, девушка… как не стыдно, пользуясь служебным положением, угрожать мне!

– Я сейчас брошу трубку, – обессиленно проговорила она и уткнулась лбом в голое плечо Иванцова, которое ей с каждым днем казалось все надежнее. – Есть что или нет?

– Есть! – прокричал ей на ухо Пашка.

Но как то так прокричал, что было непонятно, что именно есть: результат его работы или результат его нервического истязания?

– И? – Она вцепилась свободной рукой в Сережин локоть так, что у нее побелели костяшки пальцев. – Что?! Номера телефонов? Сообщения? Фото? Что??? Воронов, говори, или я тебя лично задушу своими же руками!!!

– Нахалка, – констатировал со вздохом Пашка, извлекая из своих легких такой тяжелый вздох, что ее уху сделалось прохладно. – Но люблю я тебя не только за это…

– Короче, докладывай! – снова, не выдержав, повысила голос Альбина.

– Короче, записывай! – уже без глумливости, деловито произнес Воронов. – Сообщений нет. Либо удалили, либо я не нашел. Звонков мне удалось извлечь всего четыре. Это были самые последние звонки. Все, что было прежде, сгинуло. Три исходящих, друг за другом. И один входящий. Абонент один.

– Номер?!

– Гляди дальше! – самодовольно хмыкнул Пашка. – Я пробил номерок. Это некто Смирнов. Записывай, диктую по буквам…

– Смирнов Владлен Егорович?! – Она зажмурилась, боясь поверить в услышанное.

– Он самый! Знакома?

– Немного.

– Так вот, твой абонент звонил этому Смирнову с интервалом почти в полчаса. Звонил три раза. Продолжительность каждого разговора – минут по пять в среднем. Смирнов звонил твоему абоненту позже, вызов остался неотвеченным. Слушай, Парамонова… – Пашка вдруг с подозрением засопел. – А ты чего, эту хрень не могла через операторов узнать? Чего ко мне обратилась? Взяла бы распечатку и…

– Абонент мертв, Паша.

– Ух ты! – Он не поменял интонации, по прежнему оставаясь недоверчивым. – Можно подумать, для ментов это препятствие! Сделала официальный запрос и…

– Не могу сделать, Паша. Не могу! Частное расследование. Если шум пойдет, меня с работы попрут. И ходов у меня к этим операторам сотовой связи нет, понял? А ты это… Сам то не именно так мне эту информацию нарыл, умник?

– Дура, что ли! – не особо церемонясь, тут же обиделся Воронов. – Стал бы я три дня не спать! Так тебя то, видимо, не только телефонный журнал интересовал, да? Я прав?

– Конечно, Паша! Ты всегда прав! – Она оторвалась от Иванцова и шагнула в сторону, ища опору спине. Облокотилась о стену. – И? Нашел что нибудь? Фото? Видео?

– Видео нет, – тут же перебил ее Пашка.

– А фотки? Есть что нибудь?

– Две фотки. Одна отлично сохранилась. У второй качество слабовато. Может, рука дернулась у оператора. Может, с неудобного ракурса фотографировали.

– Кто на них?

– Не знаю… На первой застолье какое то. На второй интим. Да возьми и сама посмотри.

– Каким образом, Паша?! Мчаться к тебе прямо сейчас?!

Она точно убьет его когда нибудь! Без суда и следствия! Правда… не по настоящему.

– А меня и дома то нет, Парамонова, – поспешно предупредил Воронов. – Куда помчишься то? Меня и в городе нет!

– И каким образом я посмотрю тогда, скотина??? – снова взревела она, перепугав тем самым Иванцова, он даже не подозревал, что она может так сердиться, ругаться и хмуриться.

– О господи!!! – гундосо отозвался Пашка и наверняка закатил глаза под длинную лохматую челку. Она видела это, будто он напротив сейчас стоял, мерзавец. – Открываешь компьютер, неуч, заходишь в свой почтовый ящик и…

– Ты послал мне фотки на электронку?! – взвизгнула Альбина и, отпихнув от входа Иванцова, рванула в комнату.

– Конечно, послал! И номер телефона. И полный отчет о проделанной работе.

– Какого черта?! – Она открыла ноутбук, включила и, пока он грузился, нетерпеливо притопывала ногами. – Какого черта тогда из меня жилы тянул столько времени, Пашка?! Скотина ты все же!!! Есть!!! Что то идет!!!

– Получила?

– Да, да, есть! – Мышь работала слишком неуверенно, курсор ездил по полю, словно сонный. – Только два изображения, так?

– Да. Это все, что мне удалось восстановить, хотя там, видимо, было много чего.

– Ладно, буду смотреть! Спасибо, Пашка, хотя ты и гад все же. – Она опустилась на пододвинутый Иванцовым стул.

– Я тебя тоже люблю, мартышка, – пропел Воронов и отключился.

Фотографии грузились ну очень долго. Потом так же долго открывались. А когда открылись, они в один голос с Сережей ахнули:

– Вот это да!!!

На первой фотографии со смазанным краем за шикарно накрытым столом сидели трое. Узнать их для Альбины не составило труда. Первой была вдова Рыкова Настя, она сидела спиной к объективу, но точеный профиль повернутой головы было легко узнать. Лицом к объективу сидели мать Насти и водитель Рыкова Денис. Они что то праздновали. Улыбались, оживленно разговаривали.

– Поминки? – предположила Альбина. – На радостях?

– Может, фото сделано раньше? – неуверенно отозвался Иванцов.

Профиль Насти показался ему вызывающе дерзким. Совсем не та девушка приходила к нему в кабинет для беседы. Эта была другой – очень развязной, но все равно красивой. Вызывающе красивой.

– Не думаю. Черное платье на Насте, вдовий наряд. К тому же где тогда сам Рыков?

– Да… В этом платье она и ко мне приходила, – присмотревшись, согласился Иванцов. – Открывай второе фото.

На втором все было более чем откровенно. Иванцов аж поперхнулся от непонятного смущения.

На второй фотографии, спустив штаны до колен, водитель Рыкова Денис занимался сексом со своей хозяйкой, поставив ее на коленки на диван. И они оба в этот момент повернули лица к объективу. Оба!

– Куда они смотрят? – почему то шепотом спросила Альбина, ей тоже было отчего то противно за чужое паскудство.

– Они? – Иванцов присмотрелся. – Кажется, они его засекли!

– Кого?

– Того, кто их фотографирует, Альбина! Они засекли твоего Влада, поэтому то он и сорвался так резко.

– Думаешь, поэтому?

– Я уверен! – Он нервно теребил мочку уха, запоздало негодуя про себя на лживую вдову.

Как играла, а!!! И когда надо – покраснеет, и когда требуется – обидится. Тоже еще, оскорбленная добродетель!

– А мамаша в этот момент где у нас? – вдруг спросила Альбина. – Не засекла ли и она наблюдателя?

– Может, и засекла, – Иванцов опустил руки Альбине на плечи, слегка помассировал, прежде чем произнести со вздохом: – Только, малыш, нам это все равно ничего не дает. Ничего!

– Но почему? Почему, почему???

Она скинула его руки, вскочила с места, забегала по комнате. Потом упала на развороченную постель лицом в подушки, простонала напоследок:

– Почему?!

– Ну, трахаются они друг с другом, и что? Муж помер, она имеет полное право распоряжаться своим телом как ей угодно, – Иванцов присел у нее в ногах, погладил ее по коленке. – Не переживай ты так!

– А как переживать, как?! – Она снова подскочила, повернув к нему красное от досады лицо. – Они последние, кто видел его живым!

– Недоказуемо, – погрозил Иванцов ей пальцем. – И даже если и так, то что? Мы тоже видели его машину. Что нам это дает?

– Он снял на них компромат! У них был мотив от него избавиться!

– Это… – Иванцов махнул рукой в сторону компьютера. – Не компромат, милая. Она свободная женщина, он тоже. Повторяю, это не компромат… Возможно, Смирнов нанял журналиста проследить за ними. Возможно! Зачем? Остается загадкой. Об этом лучше у него самого спросить.

– И спрошу!

– Можешь, конечно, но… Что это даст? И захочет ли он с тобой разговаривать? Он же вон как велик! – Иванцов задумчиво поскреб заросший подбородок. – Вот соседей Рыковых еще раз потрясти следует. Они не очень то откровенны были со мной. Соседское дело, оно понятно. Виталика не вернуть, а с Настей им бок о бок жить. Но, может, следует с этими вот снимками к ним еще раз наведаться, а? Как считаешь? Да… Тут вот еще… А кто они вообще такие: эти мать, дочь, водитель? Откуда они взялись вообще? Ты ведь плотно занималась этим делом. И?

– Ой, путешественники, Сереж.

Альбина примирительно ухватилась за его ладонь, сплела свои пальцы с его. То, что он не собирался сдаваться и наметил хоть какой то, да план действий, ее вдохновляло. У нее, если честно, руки уже опустились. Она просто не знала, как подступиться к этим людям. И с чем? С фотографиями? Так прав Сережа, это не компромат. Вот если бы на фотографии они Рыкова убивали, тогда…

Но его никто не убил, сам он умер. И Влад сам разбился. Странно, нелепо, но признать факт свершившимся придется. И сбежал он от дома Рыковых в дикой спешке, видимо, потому, что его засекли. И это самое стремительное бегство стоило ему жизни.

Тогда что же она хочет?! Что пытается отыскать?! Какой состав преступления?! Его же нет. Или есть? Нравственное падение ведь не преследуется, если оно не влечет за собой никаких последствий, способных навредить другим. А Настя…

Она же никому, кроме себя, не вредила. Да и не вредила она себе. Вполне довольной и удовлетворенной выглядит. Нравственность – не ее конек.

У Иванцова вдруг резко изменился взгляд – из снисходительно-жалостливого вдруг превратился в томно-поплывший. И руки принялись гладить ее чуть тверже и настойчивее, и сам он пересел ближе.

– Сережа! – Альбина прогнулась назад, пытаясь улизнуть от его рта, пробирающегося к ее шее. – Давай не сейчас, а?

– Угу… – он будто не слышал, пододвинувшись к ней вплотную. – Хорошо… Угу…

– О боже! – Она зажмурилась от его дыхания, защекотавшего ее ухо, опустилась на подушки. – Какой же ты… Столько дел…

– Согласен. Мы все успеем! – Он взглянул на нее коротко и жадно, стянул с нее футболку, потянул пижамные брюки. – Но сначала самое главное дело. Одно… Самое главное… Иди ко мне…

Глава 16

Мария Ивановна Скобцова, на самом деле никакая не Скобцова и даже не Воронова, как по прежнему паспорту, и даже не Алымова, как по паспорту перед Вороновой, а Хлебникова, и даже не Мария, а Татьяна, но все же Ивановна, с тоской смотрела на спящего мужчину.

Господи!!! Господи, если ты есть, а если нету, то кто то другой – более властный и сильный, – наставь ее на путь истинный!!! Хотя бы теперь наставь!!! Что с ней происходит?! Что происходит с ней – гадкой, циничной, расчетливой, кровожадной, безжалостной?! Она же всегда была именно такой! И это не вызывало у нее к себе отвращения! Ей все это нравилось!

Что же теперь?! Почему она так размякла?! И из за кого?! Из-за этого жирного тюленя, занявшего две трети их общей койки?! Он же…

Он же храпит, чмокает во сне! Когда поворачивается, то стонет паркет под ножками кровати! Он же жрет безобразно! Все подряд и очень много! У него тяжелая походка, неуклюжая старческая фигура. Громадный нос. Не нос – клюв!

Что она, дура старая, в нем нашла?! Почему ее угораздило влюбиться именно в него??? Без памяти, без оглядки! Потому что он сильнее? Потому что беспощаднее, чем она? Потому что властнее, кровожаднее?! Господи, за что???

Мария вздрогнула, произнеся настырно вслух – люблю.

Она это сказала?! Она только что это сказала?! Она – пользующая как захочется молодых самцов? Она – способная подмять под себя одним кивком красивых, энергичных, сексуальных – вдруг оказалась во власти этого жирного упыря?!

– Это невозможно, – едва шевеля губами, шепнула она с горечью. И тут же ее следующие слова догнали первые. – Но это так!

Она влюбилась!!! Влюбилась в своего Володечку-Владечку – толстого, неуклюжего, старого сластолюбца. Влюбилась, как кошка! Выгибала спину, когда ему хотелось. Улыбалась, когда он требовал. Слушалась во всем. Выглядела вполне счастливой и довольной жизнью. И не потому, что притворялась, чтобы провернуть очередное дело, о котором твердила Насте, Дэну и Толику.

А потому, что дела то никакого изначально она и не планировала, вот! Потому что влюбилась, кажется, в этого тюленя еще когда Виталик был жив! Только не понимала тогда, с чего так сладко щемит все тело, когда она говорит с этим увальнем.

Случайно попала как то в их перебранку в ресторане и приняла потом сторону Володечки. Он высказал ей признательность. Перезванивались кое как. Пару раз пообедали. А когда Виталик с их помощью откинулся, то Володечка проявил чудеса настойчивости, и вот…

И вот она сидит, старая ведьма, как называл ее всегда Дэн, в предутренней тишине спальни. Смотрит, как спит ее Володечка, слушает его оглушительный храп и считает себя самой счастливой и самой несчастной женщиной на свете.

Почему сейчас?! Почему не раньше, когда она была молода и энергична? Почему именно тогда, когда она собиралась все в этом городе подчистить, свернуться и убраться восвояси?! Почему ее накрыло с такой силой, что она готова пожертвовать кем угодно, даже Настей!!!

Вспомнив о дочери, Мария сморщилась, как от зубной боли.

Вот уж никогда не думала, что ей придется жалеть о том, что не убрала ее с глаз долой куда нибудь подальше и пораньше. Капризничать вздумала, шалава! Володин друг ей, видите ли, не нравится! Рыдает в голос, жалуется, истории немыслимые придумывает, показывает какие то синяки, ссадины! Утверждает, что это он ей ставит. Что он самый настоящий садист!

– Потерпишь, – стараясь быть сдержанной, отвечала до вчерашнего вечера Мария дочери. – Бог терпел и нам велел. Он скоро свалит за границу, тогда и…

Но потом Настя возьми и брякни, что позвонит Дэну, все ему расскажет и убежит с ним в дальние страны.

– Только Дэн уж не простит тебе никогда, мамочка, заговора за его спиной! – захлебываясь торжеством момента, верещала Настя, прыгая вокруг нее. – Никогда! Мне простит, а тебе нет! Потому что он тебя давно ненавидит и…

Тут вот она и взбесилась! И сама без посторонней помощи отмудохала доченьку так, что она полчаса с пола подняться не могла, сплевывая на пол кровь из разбитого рта.

– Я тебя, сука, породила, я тебя и удавлю! – прошипела Мария на прощание, перед тем как уйти из дома Рыковых. – Ты мне поперек дороги с Владом не стой!!!

– При чем тут вы то?! Трахайтесь себе на здоровье! Но с этим его другом…

– Вот именно! Что друг!!! Он попросил за него, и этим все сказано!

Мария саданула Насте пинком в зад, и девушка, пытавшаяся было подняться, снова растянулась на полу. Ее ладони заскользили по размазанной на паркете крови. Лицо с мягким чавканьем упало в самый центр лужи. Настя горько разрыдалась. Слушать ее стенания Мария не стала. Просто ушла, закрыв плотно дверь. И постаралась почти сразу забыть. А теперь вот сидела, слушала громкое дыхание человека, в которого влюбилась без памяти, и, вспоминая, рассчитывала, как именно способна навредить ей дочь.

Навредить могла серьезно, призналась самой себе Мария с тяжелым вздохом. Настя знала про их дела все! И Дэн знал. Но с Дэном вопрос решен. Толик звонит каждый день, отчитывается. Уже составил график передвижений преступного мачо. Высмотрел в нем брешь в пару часов, это когда Дэн ходит в качалку. И готов не сегодня завтра осуществить намеченное. Потом он вернется сюда и…

И что с ним делать?!

Мария запустила пальцы в лохматые волосы, слегка помассировала кожу головы. Крепко задумалась.

Толик, Толик, Толечка…

Милый, наивный, трусливый и очень продажный. Нужен ли он ей будет тут после свадьбы с Владленом?! Может, да. А может, и нет. С одной стороны, ей будет необходим свой человек под рукой. А с другой – он слишком много знает. И, что немаловажно, мало что умеет.

Это не Дэн!!! Вот кто профи!!! Настя его нашла – сучка, ох и сучка! Нашла на съемках какого то поганого отечественного боевика. Дэн там был каскадером. Настя потерлась с ним с месяц. Прощупала его. И они вместе решили, что он им будет очень полезен. Подставить пьяного Дэна якобы под уголовку за драку не составило большого труда. Деньги решили все. Его продержали пару дней в камере. Потом они его якобы выручили. Отмыли, приголубили, предложили держаться вместе, чтобы помогать друг другу и прежде всего – каждый самому себе. Дэн оказался профи. Все проворачивал с такой лихостью, с такой безукоризненностью, что до сих пор они ни разу не попались.

Взять хотя бы Виталика.

Дэн долго наблюдал за ним, находясь при нем водителем. Все вычислял, рассчитывал. От какой дозы Виталик хмелеет. От какой – встать не может. От какой совершенно ничего не соображает, а от какой его рвет. И накачал его сверх меры, а когда у того начались во сне позывы к рвоте, просто помог ему не перевернуться на бок.

А ведь Виталька хотел повернуться! Силился. Да только сил то не было!

А с журналистом Дэн как все провернул, а! Это же песня просто!

Она как никогда вовремя обнаружила эту сволочь! Улегся, понимаешь, пузом на землю и сквозь слуховое окно вел за ними наблюдение. И фотографировал на мобильный. Мало кому из Виталькиных родственников могло понравиться, что его водитель трахает молодую вдову. Могли начать какое нибудь частное расследование, оспорить ее право на наследство. Да всякое могло случиться. Думала она разве, поднимая высоко над головой каминные щипцы, что именно может произойти с Настей, запусти он в дело свои фотографии? Нет, конечно.

Она просто вышла на улицу после того, как похотливая дочка залезла своей ступней в пах Дэну. Вышла, как всегда, не пустой. Каминные щипцы всегда стояли у входа наготове. Мало ли кому в голову придет по двору шарахаться? Они всегда должны быть во всеоружии. Она привычно вооружилась, накинула куртку и вышла на улицу.

И тут – этот наблюдатель! Она сделала первое, что пришло ей на ум: ему по голове и саданула. Под щипцами что то хрустнуло. Мужчина странно икнул и тут же обмяк. Она попинала его, присела, пощупала пульс. Его не было. Перепугалась – и бегом к ребятам.

– У нас проблемы… – так, кажется, сказала она, прерывая их занятие.

– Ты его убила, мам!!! – свистящим шепотом оповестила Настя, внимательно осмотрев тело через несколько минут. – И знаешь, кто это?!

Конечно, она не знала. Даже если бы и в лицо увидела, когда била его, не узнала бы. Это Настя с ним где то пересекалась.

– Это журналист!!! И ты его убила!!! – продолжала дочь сипеть с перепугу. – Что делать то?! Что делать??? Зачем??? Нужно было просто отобрать у него мобильник, и все!!! И в милицию сдать за проникновение на частную территорию! Ну почему ты всегда прибегаешь к крайним мерам, а??? Господи, какая же ты дура!!!

Дэн тогда, молоток, быстро ей рот закрыл.

– Заткнись, – шикнул он на Настю и прислушался к уличной вечерней тишине. – Мне кажется, или в ворота кто то ломится?

Он исчез ненадолго. А когда вернулся, то перепугалась даже Мария, таким обеспокоенным он был.

– У нас гости, девки!

– Кто?!

– Менты…

– Господи!!! – заверещала противным шепотом Настя, прикрывая рот ладонью. – Что делать?! Что???

– Ладно, не надо ссать, девки, – Дэн постоял над телом в глубокой задумчивости минуты три, потом проговорил со зловещей улыбкой: – Будем делать очень дорогой трюк из одного очень дешевого кино!

Он перетащил журналиста в его машину, пристроив того на сиденье так, что, если бы его остановили гаишники, не подкопались бы: спит и спит малый. Дэн надел его кепку, куртку. Вытащил из тачки все журналистское снаряжение, попутно растоптав мобильник до состояния пластиковой крошки. Снаряжение они потом за городом сожгли без сожаления.

– Симку, симку достань! – шептала, бегая за ним по пятам, Настя, когда Дэн метался.

– Зачем? Чтобы вопросы возникли? И так ни хрена не извлекут! Да, может, еще и сгорит…

Машина, на которой Дэн мастерски изобразил страшное ДТП, не сгорела. Она просто на большой скорости свалилась в кювет, накрыв собой уже разложенное на земле тело журналиста. Стекло Дэн уничтожил еще до того, как пустил машину под откос. Сам успел выскочить в последний момент. Ну, похромал потом недельку, ничего. Синяки были, ссадины – тоже ничего. Но к ДТП то никто не придрался! Все реально!

Нет, Дэн, конечно, профи. И еще какой! Но именно поэтому она его и решила убрать. Такой профессионал, тем более столько знающий, это что бомба с часовым механизмом.

А Толик?

А Толик еще более опасен. Потому что слаб. Потому что сломать его ничего не стоит.

А Настя?

А Настя теперь, когда на нее вдруг обратил внимание лучший друг ее нареченного, тоже стала опасна. И еще как! Она, видите ли, не желает его! Он ей противен! И она ничего не хочет делать ради матери и во имя нее!

Выход?! Что нужно делать, чтобы сохранить свое неожиданное счастье? Чтобы сохранить свободу, наконец?

Выход был. Он всегда у нее находился. И всегда бывал одним: нужно убрать неугодных!

Мария вздохнула в сотый раз и зажмурилась. Убить собственную дочь? Греха страшнее не совершала даже она. А на ее руках крови много.

Но тут же слабый стон со стороны кровати привел ее в чувство. Она, собственно, как хочет прожить остаток своих дней? Скрываясь под чужими именами, скитаясь из города в город, оставляя за собой метки «черной вдовы»? Или еще, чего доброго, угодить за решетку хочет? Или, может, стоило свалить уже за границу и воспользоваться уже счетами? Так не так уж там их и много, денег этих. Многие их дела заканчивались всего лишь пятизначными рублевыми цифрами. Это дети, дураки, думали, что денег много, потому что никогда не считали. Жили красиво и не считали.

Она их к тому же тратила потихоньку. Втайне от них. Любила достаток, вот и тратила. И закончатся они быстрее, чем можно себе предположить. В бизнес вложить? Так они с Настей в этом деле дуры дурами. Необразованные кровожадные дуры…

Или ей все же прожить остаток дней с любимым человеком в покое, богатстве и довольствии? Ни в чем не нуждаться, никому не кланяться, ни у кого ничего не просить? И не думать о том, что бы еще такого провернуть, чтобы дожить до следующей зимы, к примеру.

Да, это ее выбор! Она хочет так, и именно так. И если Настя ей вздумает мешать, вздумает гадить, то…

То тогда она просто не оставит матери выбора! Она избавится и от нее, и от Толика. Уложит их в одну могилу. То есть в машину. У нее все приспособления остались от одного такого крутого дела, провернутого Дэном пару лет назад. Она пошлет их куда нибудь на тачке, и они просто не вернутся, и все. Она поплачет, погорюет и продолжит жить спокойно и счастливо с мужиком, ее достойным.

– Эй, Маня, – вдруг тихо позвал с кровати ее Володечка. – Ты чего там? Иди сюда!

Она прошлепала босыми ступнями по чистому теплому полу, наслаждаясь уютом и тишиной. Присела на край кровати, незаметно пощупала шелковые простыни, это она тоже обожала. Потом тронула седые волосы любимого мужчины, шепнула со страстью:

– Ты мой! Ты только мой, милый!

– Однозначно, – пробубнил он со вздохом, откинул одеяло и требовательно шлепнул огромной ладонью рядом с собой. – Ложись, рано еще. Сегодня долгий день. Идем в гости к Насте и Володьке.

И у нее тут же снова заныло сердце. Вот бы дочка родная не подвела! Вот бы отыграла сегодняшний вечер, как надо. А ну как заупрямится, напьется и выдаст чего нибудь мерзкое?! Ох, скорее бы Толик возвращался с добрыми известиями, да уж тогда бы их обоих…

– Ну, ты чего ворочаешься, не пойму? – проворчал сонным голосом Володечка. – Спи давай, рано еще.

Она уткнулась носом в его огромное плечо, густо поросшее седыми волосами. С удовольствием втянула носом приятный запах его одеколона, погладила по груди и почти тут же отключилась под нежным шелком пододеяльника.

А он еще какое то время лежал, стиснув зубы, и невидящим от отвращения взглядом смотрел в потолок.

О чем он думал в этот момент? Да о том же, о чем и пару дней назад, и неделю назад, и месяц. О мести!!! Он должен вытерпеть присутствие этой гадины, он обязан! Потому что вердикт, который он себе вынес, был однозначным: виновен!

Он виновен в смерти Витальки, потому что не предостерег, не уберег, хотя душа болела, когда он наблюдал за его «семейным» счастьем. Он виновен в смерти Влада Сиротина, которого знал еще юным пацаном. Потому что он послал его на смерть, попросив следить за вдовой и ее окружением.

Кто же знал, что так выйдет?! Кто же мог предположить, что эта троица столь сноровиста?! В том, что они устранили журналиста, Смирнов ни минуты не сомневался. И хотя Володька возражал, ссылаясь на заключение экспертов, он был на месте аварии, и именно он подобрал мобильник, Смирнов твердо стоял на своем: Влада убили. Каким то образом ему что то удалось узнать, выследить, накопать. И они его убили.

– Они так ловко работают, Владлен Егорович! Нам их никогда не прижать, потому что они организуют все без проколов! – пытался увещевать его водитель и хороший друг – Володька, которого он накануне начала своих шашней с Машкой вывел из штата.

– Все ошибаются, – возражал он неуверенно.

– Они – нет!!!

– Тогда будем ловить их на живца! – и тут же предложил комбинацию со своей женитьбой. – От меня ей быстро захочется избавиться, уж поверь!

Володька не поверил и оказался прав. Машка сделалась с ним не просто покладистой, она сделалась шелковой. И он всерьез начал подозревать, что стал для нее объектом вожделения.

– Даже звери влюбляются, – удивлялся он. – И что делать?

– Их надо выманить. Их надо растормошить. Надо мне за дело браться, – Володька изо всех сил старался услужить, радуясь без памяти, что начальнику и другу, кажется, ничто не угрожает. – Я эту Настю…

– Что ты Настю, вот что? Заставишь написать явку с повинной?

– Я поставлю ее в такие условия, что…

Володя думал дня три. Потом доложил:

– Придумал, Владлен Егорович!

– Ну!

– Вы меня порекомендуете как своего самого лучшего друга, ради которого готовы на все. Мария, соответственно, тоже рада будет услужить. Я типа влюбляюсь в Настю и… И создаю ей такую «райскую жизнь», что она взвоет на второй день.

– И дальше что? – Смирнову идея не понравилась, все как то наивно, нелепо, ненадежно. – Она пошлет тебя, и все!

– Не-а, не пошлет. Я при вас с ней – сама любезность. Без вас – монстр. Настя ноет, жалуется матери. Та ей если и верит, то сделать ничего не может, поскольку желает вам угодить.

– Смысл то в чем, не пойму?!

– Смысл в том, чтобы их разъединить. Вместе они – страшная сила. Поврозь… Настя просто курица, насколько я понял. Она всегда делала и делает, что ей велит мать. Надо вбить меж ними клин! Будет бунт, поверьте!

– А если нет?

– Я буду стараться!

И он расстарался так, что Настя перестала вообще звонить матери. А прежде – в день раза по четыре, пять, и разговор длился минимум минут по двадцать. Потом еще Володька в день их так называемого знакомства подслушал Настин разговор с Дэном. И разговор его тоже обнадежил.

– Она на грани, Владлен Егорович! Она на грани! – радовался успеху Володька. – Что то будет! Эти стервы терпеть не привыкли. Настя бунтует. Мать бесится. А если еще и Дэн вдруг объявится, то непременно что то будет. Нам надо… Надо их растормошить. Надо заставить совершать ошибки. Надо подталкивать к тому, чтобы они начали действовать и совершать ошибки. Иначе нам их никогда не поймать! Никогда не уличить…

Дэна они по Настиному звонку с домашнего отследили. Тот отсиживался в каком то захолустье. Там же оказался еще один участник странной группы, которого Мария представляла ему прежде как своего родственника.

– Их уже четверо! – сетовал Владлен и скреб подбородок, теребил крупный нос. – Как то мы с тобой, Володька, все неправильно делаем. Может… Может, привлечь все же профессионалов?

– Ага! Они уже разбирались! И в смерти Виталика. И в смерти журналиста. Разобрались?!

Возразить было сложно. Полиция разводила руками, не находя ни в одном из случаев никакого состава преступления. Была, правда, еще одна девчушка, на которую Смирнов возлагал большие надежды, – бывшая невеста Влада. И он даже звонил кое кому, чтобы девушке не чинили препятствий. Но, по сведениям, у нее появился ухажер. Они оба ведут себя так, будто у них медовый месяц. До прежних ли почивших ухажеров ей?

Так что выбора у них с Володькой не было. Надо было просто терпеть, сжав волю в кулак, и ждать, когда эти суки проявят себя. И поймать с поличным.

– Они же как воры-карманники, Вовка! – сетовал Смирнов, с каждым днем становясь все менее терпимым и все более раздражительным. – Или, пока за руку не схватишь, не докажешь ничего. Так и этих… Только вор-карманник запускает свои руки в чужие карманы. А эти – в чужие души! Те крадут кошельки. А эти жизни… Ненавижу!!!

Конечно! Конечно, он мог бы упростить задачу и себе, и своему помощнику. И мог запросто найти человека, который устранил бы и мать, и дочь, и их приятелей. Просто и без лишнего шума. И даже искать их никто не стал бы.

– Но нет у меня твердой уверенности, Вовка! Нет!!! Не могу я на душу грех брать! А вдруг все не так?! Вдруг??? Такой вот я слюнтяй, понимаешь, – возмущался сам себе Смирнов.

Он мучился, сильно мучился. И совесть его порой так терзала, что дышать становилось невозможно. Это когда Машка особенно трепетной и послушной с ним была. И глаза ее слезами увлажнялись от нежности. И когда руки ему целовала, и тапки чуть не в зубах несла.

– И это здорово! – не понимал его чувств Володька и руки потирал. – Если она и правда влюбилась, то это вообще все упрощает. Она будет зубами землю рыть, укрепляя свои позиции. И уж конечно, не позволит дочке вставлять палки в колеса. И если понадобится, даже устранит ее.

– Таки уж прямо??? – таращил глаза на своего помощника Смирнов. – Родную дочку???

– И что? – цинично хмыкал Володька. – Им, мне кажется, плевать на все! И на родство тоже. Настя тут на днях пару синяков как раз от мамочки, а не от меня поимела. И так в ее адрес зубами скрипела, что я прямо готов был ее уже к следакам вести для дачи показаний. Но она вовремя замолчала. Ладно, будет у нас время…

Смирнов прислушался. Мария дышала глубоко и ровно, значит, уснула. Брезгливо сморщившись, он выбрался из под ее руки, встал и осторожно двинулся из спальни. Он доспит в своем кабинете. Не может тут, задыхается. Как представит, что могла совершить эта женщина, клявшаяся ему в любви, так в глазах темнеет.

Или не могла?

Он обернулся на нее от дверей. Мария спала, раскинувшись на шелковых простынях. На лице, угадывающемся в темноте, застыло выражение безмятежности и покоя. Грудь спокойно вздымалась. Так спит человек, не отягощенный угрызениями совести. Она не мучается, совершая зло? Или просто зло не совершала?

Может, сегодня вечером хоть что то сдвинется с места? Он возлагал на этот званый ужин большие надежды. Надеялся, что Володька не перестарается и доведет Настю до состояния тихого бешенства, когда плохо контролируемые эмоции могут сыграть с дамами злую шутку и они проболтаются. Или как то выдадут себя. Или вообще начнут грызться, уничтожая друг друга и плотно сбитые оборонительные сооружения.

А если уж вообще карта ляжет удачно, то женщина, мирно посапывающая теперь на его подушках, захочет избавиться от своей дочери. И тогда уж они ее точно поймают за руку!

Пока не удавалось. Никак! Все телефоны в его доме были поставлены на прослушку. Результата никакого. Настя тоже не общалась ни с кем, кроме матери. Один-единственный звонок Дэну был сделан до того, как они начали прослушивать телефоны. Да и то, что слышал Володька, недостаточно для того, чтобы обвинить ее в чем то.

Как же, ну как же их прижать?! Что сделать, как спровоцировать их активность?! Хоть бы уж что то случилось такое, что ли!..

Глава 17

Иванцову жуть как не хотелось разделяться с Альбиной. Он мечтал, что они вместе проведут весь день. Когда она рядом, он готов был даже по асфальту с плугом идти.

– Сначала съездим к соседям Рыковой, а потом к этому Смирнову, чего ты, а? – канючил он, топая за ней из комнаты в комнату с перемазанной пеной для бритья физиономией.

– Нет времени, Сережа, нет времени! – Альбина была категорична. Потом взглянула на него укоризненно, вздохнула. – Побрился бы ты уже, наконец! Полчаса уже за мной ходишь. Пены наронял на пол, на тапки.

– Побреюсь, – огрызался Иванцов. – Хоть Сучкова позови, а, Альбина! Ну не хочу я, чтобы ты ехала в этот дом одна. Не хочу!

– Сучкову некогда. Он готовится к дню рождения супруги. Он не отказал бы мне, конечно, но я же не свинья! Да и почему ты так настроен? Дом в черте города. Кругом люди. Что там со мной может случиться?

– С журналистом случилось!

– Так то с журналистом! И темно было. И он опять же следил за кем? А тут вполне уважаемый человек, – принялась она загибать пальцы, попутно влезая в шкаф и роясь в вещах, понятия не имея, что нужно надевать в дом к такому человеку, как Смирнов. Хотя он при первой и единственной их встрече не особенно церемонился в подборе гардероба. Выглядел как бродяга.

Если, конечно же, этот дядька был Смирновым. Но она порылась в нескольких печатных изданиях, нашла его фотографии с каких то конференций – вроде похож.

Альбина достала брючный костюм мышиного цвета и темно-бордовую водолазку. Подержала вешалки в руках, убрала обратно. Потом та же участь постигла и джинсовый сарафан, и кремовую блузку с коричневой юбкой. И вдруг решила не церемониться. Она поедет в джинсах. Что за дела?! Она что, по приглашению? Нет. Она вообще по делу. И может одеваться практично и удобно. А практичнее и удобнее джинсов еще никто ничего выдумать не смог. Спортивный костюм исключение.

Альбина надела джинсы, толстый белый свитер в косичках с большим горлом, сверху – тонкую черную куртку, ботинки на толстой подошве и потянулась к сумке, в которую, как в спасательный трос, вцепился Иванцов.

– Ну! Сережа!

– Альбина… Ну давай вместе, а? Я тебя в машине подожду, если ты не хочешь, чтобы я присутствовал при ваших разговорах о Владе.

– О господи! – Она закатила глаза, нервно улыбнулась и выдернула сумку из его рук. – Не смей ревновать, Иванцов! Ничего личного, поверь! Только дело. Только дело. И справедливость! Я с первой минуты знакомства с этой кроткой красоткой не могу отделаться от ощущения, что нас очень искусно водят за нос.

– А если у нас ничего не получится доказать? – Он стащил с себя футболку и вытер пену с лица. – А если снова пустышка, что тогда?

– Тогда… – Она задумчиво взглянула на календарь. – От отпуска у меня осталась неделя. Тогда рванем с тобой куда нибудь отдыхать.

– Ты смиришься?! – Иванцов недоверчиво хмыкнул.

– Не совсем так, Сережа, не совсем так. Я не смирюсь, я… я усмирюсь! – И она рассмеялась. – Эта банда все равно на чем то спалится. Рано или поздно, но это случится. А я стану ждать… Сколько понадобится. Я стану дышать им в затылок, Сережа. Только ты уж тоже не подведи. Побеседуй с соседями нашей красотки. Может, кто то что то да видел тем поздним вечером?

– Видели бы, рассказали, – огрызнулся он. – Я же был там. Беседовал.

– Был!

– И результат ноль!

– Но ты пришел неофициально. И конкретно даже не знал, что спрашивать. Поблеял, потоптался да ушел. А теперь у нас с тобой вещдок на руках. И показать фото, думаю, стоит той неприятной даме с сизыми кудряшками.

– Зачем?! – Иванцов обхватил затылок ладонями. – А если она пожалуется на нас в отдел?! Нас с тобой шеф… Он просто растопчет, пыли не оставив! Плохая идея, малыш.

– Идея просто замечательная, поверь мне. – Она распахнула дверь, шагнула за порог. – Тетечка с сизыми кудряшками сто процентов любит посплетничать. А тут такое!.. Покажи фотку непременно, Сережа. Разговори ее!

– А больше то и некого разговаривать. Только из окон ее дома виден тот проулок, где журналист машину ставил, – ворчливо отозвался Иванцов и успел поймать ее за руку, прежде чем она упорхнула.

Прижал к себе, влез губами за высокий толстый воротник свитера.

– Обещай мне быть осторожной, малыш, – прошептал он со странной тоской в голосе.

– Да что ты, в самом деле! – возмутилась Альбина, принявшись вырываться, ей было жарко и неудобно в куртке и свитере. – Я иду на встречу к уважаемому человеку, а не к убийце!

– Встреча не назначена, раз, – он ее не выпускал, хотя видел, что она начинает злиться. – И любой уважаемый человек может оказаться кем угодно.

– Кем?!

Она его отпихнула, отпрыгнула. Одернула куртку и неуверенно показала язык. Вдруг стало жаль его. Иванцов выглядел каким то потерянным, встревоженным. Он хорошим был все же, заботливым. И ей было хорошо с ним, не сложно, скажем так. Не приходилось выдумывать что то, чтобы было веселее. Не нужно было заранее прокладывать маршрут вечерних прогулок, если они случались. Просто шли и шли, куда глаза глядят. Она бы и дальше согласна была с ним сосуществовать, и не только в интересах дела, и не только в отпуске.

– Прекрати накручивать, Сережа! – попросила она чуть мягче, потянулась к нему, поцеловала в щеку. – Лучше возвращайся с результатом. Я позвоню…

Позвонил он, не она. Станет он ждать целый час, как же! Он успел за десять минут побриться, умыться, одеться и влезть в машину. И доехать до района, где проживала вдова Рыкова, еще за десять. И что делать оставалось, если ее соседки не оказалось дома? Просто сидеть и смотреть в небо? Так хмуро там, облачно. Вокруг тоже не лучше. Голые деревья. Голые черные ветки на сером фоне. Красотища! Он и позвонил.

– Сережа, я еще даже не доехала! – возмутилась Альбина, ответив на третий звонок. – Ты чего?

– Так… Ты как вообще?

Он мямлил, понимая, что ведет себя глупо. Но поделать ничего с собой не мог. Он прикипел к этой девушке. Прирос костями с мясом. Он жил ее жизнью, думал ее мыслями, горевал ее печалями и расставаться с этим приобретением не собирался. Оно ему нравилось! Очень, очень!!!

– Нормально я, – вдруг смягчилась она, и слышно было, что улыбается. – Ты как?

– Мне плохо, – Иванцов снова глянул на осеннюю черно-серую палитру за окном автомашины. И повторил: – Даже хуже, чем ты думаешь.

– Что такое?

– Плохо без тебя, – Иванцов зажмурился, вспомнив сегодняшнее жаркое утро рядом с ней в кровати. – Вот ты рядом – и все отлично. Тебя нет – тоска! Наверное, Альбинка, это любовь! Как ты на это смотришь, а?

– На что – на это?

– На любовь?

И у него внутри вдруг все заныло. Да так ощутимо, будто он больной зуб снова шевельнул.

Что ответит? Как рассмотрит? Он ведь ей почти предложение делает. Вдруг высмеет? Вдруг пошлет? Вдруг не поймет и снова напомнит, что они при деле важном, и не время, и все такое. Но она вдруг проговорила серьезно:

– На любовь я смотрю положительно, Иванцов. Но!

– Что?

– Твоих баб я не потерплю. Так и знай!

– Понял. – Он просиял, вдруг обнаружив солнечный отсвет на черной, влажной после дождя коре облетевшего клена. – Только ты!

– Ладно, не сильно там радуйся. Я тот еще подарочек. И к тому же я приехала. Пока… О, кажется, господин Смирнов дома. Его машина… Так, стоп, либо отъезжает, либо только что подъехала. Все, Сережа, я помчалась, мне некогда!

Если бы к воротам нужного ему дома не подкатила старенькая малолитражка, он точно, невзирая на запрет, помчался бы к жилищу Смирнова. И стал бы верным псом дожидаться возвращения своей хозяйки. Просто сидел бы и ждал. А потом смиренно выслушивал упреки. И ничего страшного, ему с ней нравилось быть подкаблучником. Приятно было ощущать свою внутреннюю уверенную силу, способную защитить милое разбушевавшееся создание.

Но пока…

Малолитражка остановилась. С водительского сиденья выбралась та самая пожилая женщина с сизыми кудряшками, крепко сжатым бесцветным ртом и недобрым подозрительным взглядом непроницаемо темных глаз.

«Такой на глаза лучше не попадаться, – вдруг подумал Иванцов. – У нее заранее готова для тебя оценка при встрече. И такая наверняка все всегда видит, и все про всех всегда знает».

Странно, что в прошлый его визит она отмолчалась. И когда после смерти Виталия Рыкова с ней говорили, тоже молчала. Хотя что то да должна была рассказать. Хотя бы каким то недобрым словом отметила бы молодую вдову. А то ведь полный молчок.

– Степанида Гавриловна, день добрый, – Иванцов шустро подхватил два больших пакета из супермаркета. Улыбнулся прямо во вспыхнувшие злобой глаза. – Позвольте, я помогу?

– Вы прямо как бандит или вор подкрадываетесь! – проскрипела та до невозможного неприятным голосом. – Все вынюхиваете? Говорю сразу: доносить на соседей не стану! Последнее дело – на соседей доносить! У меня от таких доносов семьи не стало. Деда с бабкой по соседскому доносу в лагеря сослали. Мать – в детдом. Там она выросла идиоткой чертовой. Меня родила и оставила с отцом. Алмазы уехала в горы искать, идиотка чертова! А папаша пил! Дрался! Пришлось выходить замуж рано.

– Так с мужем то повезло, я думаю, – Иванцов выразительно окинул взглядом огромный дом, возвышавшийся по ту сторону забора.

– С мужем – да. Все остальное… Ни семьи, ни детства, ничего! И все из за соседских срамных доносов! Не стану доносить, так и знайте!

– Хорошо. Согласен. Но поговорить то мы можем?

– О чем? О соседях?

– Вы знаете, не совсем о них, – вдруг нашелся у него выход. – Речь пойдет об одном журналисте…

– Это который все сновал тут и подсматривал? А машину, сволочь такая, мне прямо под забор ставил, – злобно перебила его женщина. – Ох и сволочь! Все вынюхивал и вынюхивал! Эта братия еще хуже, чем… соседи!

Иванцов послушно прошел в ворота, дождался, когда она их запрет, пошел чуть сзади хозяйки с огромными, будто цементом набитыми, пакетами к крыльцу.

– Входите и разувайтесь, – скомандовала она, переступая порог. – Мне без разницы, кто вы! Следить в моем доме не позволено никому!

В прошлый раз Иванцову разуваться не пришлось, потому что не пришлось побывать и за порогом. Говорили на улице. Говорили быстро, отрывисто и без лишних откровений. Сейчас, ступая в носках по невозможно чистому полу Степаниды Гавриловны, он на информацию надеялся изо всех сил. А иначе чего ради он терпит эту грымзу?

– Чай и кофе предлагать не стану, – скользнула она темными глазищами по Иванцову.

– А я и не попрошу, – выговорил он со смиренным вздохом, хотя очень хотелось добавить: сволочь ты старая.

– Идем в гостиную!

Он пошел. Присел на краешек глубокого кресла, осмотрелся. Чисто до стерильности. Нарядно и даже богато. Но неуютно. Не обжито. Как в музее. У них с Альбиной лучше, много лучше, хотя и хозяйка она аховая. Она разбрасывает, а он следом собирает. Он готовит, она ест и нахваливает. Его все устраивало, и даже нравилось контролировать дом.

– Итак, что хотелось узнать про журналиста?

Степанида Гавриловна, сняв верхнюю одежду, осталась в сером брючном костюме и водолазке, высоко подпирающей ее отвисший подбородок. Она села на диване напротив.

– Все! – Иванцов развел руки с улыбкой.

– Чем это он так интересен, этот проныра? – Она удивленно выпятила губу. – Неприятно вел себя. Приезжал всегда по темноте. Пристраивался когда где со своим фотоаппаратом и щелкал и щелкал без конца.

– Что щелкал, простите?

– Да соседский двор. Вдову эту с ее мамашей малахольной.

Она брезгливо скривила бесцветные губы, и у Иванцова заныло в груди. Неужели и их терпеть не может? Может, эта неприязнь подвигнет ее на болтливость?

– А чего их фотографировать? – с осторожным недоумением, будто у самого себя, спросил Иванцов. – Люди как люди.

– Ага! Да! Видела я, в чем эти люди впервые сюда пришли. И в чем сейчас отсюда выходят!

– Не понял? – Иванцов округлил глаза.

– Вдова эта точно была из проституток! Точно!!! Явилась в первый раз почти без юбки, на платформе, с губами, как у макаки зад! И мамаша в вязаной кофте и с пакетом! Тьфу! А покойничек то, дурак дураком, прыгает вокруг них, двери открывает. Ой! – Степанида Гавриловна стукнула себя в грудь сухоньким кулаком. – Нашел дам из высшего общества! Подзаборные они, точно подзаборные! Но за это и поплатился! Допрыгался. Ушел на тот свет молодым бугаем. Так, дурак дураком!

И она, выдав невероятно длинную тираду, замкнулась. Сверлила Иванцова недобрым взглядом и молчала.

– А чего же вдруг журналисту понадобилось снимать, а? – снова, будто мысли вслух, проговорил задумчиво Иванцов. – Ладно, компромат бы собирал для живого мужа. Мужа нет, помер. Чего ему нужно то было?

– Не знаю, – отрезала Степанида Гавриловна и нетерпеливо глянула на дверь. – И знать не желаю! Они – журналисты эти – вечно носы свои суют в чужие дела, за что потом по голове и получают!

– Что??? – Иванцов сорвался с кресла, будто нащупал задом сто три иголки. – Он таки получил?!

– Не знаю! – зло оборвала его любопытство хозяйка. – Отстань!!!

– Вот уж нет, Степанида Гавриловна! Вот уж не отстану! И если понадобится, ночевать у вас тут останусь, пока вы мне всего не расскажете.

– Чего всего? Чего всего??? – Она испуганно отпрянула от Иванцова, вжимаясь в диванную спинку. – Я полицию вызову!

– Я сам полиция! – взревел он.

– И что? У вас сейчас по голове не гладят за нарушения!

– А за утаивание сведений у нас даже в тюрьмы сажают, понятно?!

Он ее таки додавит! Он не уйдет сегодня ни с чем, как в прошлый раз! В конце концов, сколько будет им с Альбиной мешать это гиблое дело?! Сколько будет меж ними витать дух погибшего Влада?

– В тюрьму… – эхом повторила Степанида Гавриловна, прижимая к груди оба сжатых кулака. Взгляд ее заметался испуганно, потерянно. Она всхлипнула вдруг и пробормотала: – Так и знала… Так и знала, что и на мне лежит проклятие. Видать, на роду у нас написано: иметь проблемы из за соседей.

– Вы можете совершенно спокойно этих проблем избежать, – вполне миролюбиво продолжил Иванцов, присаживаясь к ней на диван. – Просто расскажите, что знаете.

– Ой, да что я знаю то?! Что?! Что Виталькин водитель смазливый постоянно тискал молодуху? Что мамаша ее к нему в штаны постоянно лазила? От этого молодые бизнесмены не умирают!

– Совершенно верно, – поддакнул Иванцов. – Они умирают обычно, когда дико начинают мешать.

– Аххх… – воскликнула она со странным гортанным шипением. – Думаете?!

– Думать я могу что угодно, мне надо точно знать. А вы вот помочь не желаете!

– Да как же? Я готова! – Она обрадованно выпрямилась, чуть пионерский салют не отдавая. Глянула на него с надеждой. – А… А мне зачтется?

– Непременно, Степанида Гавриловна! Непременно!

Честно, Иванцову хотелось ржать в полный голос над этой полоумной бабой. В другое время он, может, так и сделал бы. Но не сейчас.

– Спрашивайте! – повелела она.

– Итак, начнем с самого главного… С журналиста! Когда вы в последний раз видели его, Степанида Гавриловна?

– Числа не помню, – поспешно ответила она. – Но это было как раз в тот день, когда он нагло осмелился забраться на чужую частную территорию и когда он получил за это по башке.

– С этого момента поподробнее, пожалуйста, – Иванцов сощурился. – Меня интересует все!

– Особо ничего и не было. – Взгляд ее ушел внутрь, она принялась вспоминать, бездумно покручивая серую глянцевую пуговицу на пиджаке брючного костюма. – Он приехал, как всегда, по темноте. Забрался на стремянку, он ее с собой возил в машине. И начал щелкать.

– Камера была при нем в тот вечер?

– А как же! Он с ней даже мочиться ходил! Ко мне под забор, между прочим, сволочь!!! – скрипнула она зубами. – Сколько раз порывалась высказать ему, да… Боязно было! Еще снимет меня на камеру эту да по телевизору покажет. Конфуз же!!!

– Дальше, про тот вечер! – прикрикнул на нее Иванцов.

Он вдруг запереживал за Альбину. Нечаянно нажал вызов на телефоне, а она вдруг оказалась недоступна. Что за черт?! Отключила телефон намеренно, чтобы не мешал общению? Будем надеяться, что так.

– В общем, он прыгал по стремянке, прыгал, а в окнах то темно. А видно, что с другой стороны дома, со двора, какой то свет пробивается. Он тогда камеру со стремянкой убрал в машину. Кому то позвонил и полез через забор. Наглость же, так?! – возмущенно сверкнула она в его сторону глазами.

– Наглость, – поддакнул он и в четвертый раз набрал номер Альбины – то же самое. – И чем все кончилось? Его вылазка чем закончилась?

– Ага! Тут мне пришлось перебраться к другим окнам, чтобы видеть обратную сторону дома Рыковых, а это на третьем этаже. Пока я туда поднималась, журналист этот на земле растянулся перед слуховым окном, оно почти вровень с землей. Лежит себе и лежит. Подглядывал, стервец! Это же их хлеб, за людьми подсматривать! Сенсацию искал, сволочь! А какая сенсация то, господи! Кому было на улице неизвестно, что у водителя и хозяйки роман! Все знали!

– Все? – удивленно моргнул Иванцов. Он вот лично не заподозрил ничего такого, он вообще думал о Насте как о добродетельной женщине.

– Ну или почти все!

– Дальше?

– А дальше ее мамаша вышла из дома, пошла бродить по двору. Она все время ночами бродила, как сторож! – фыркнула Степанида Гавриловна. – Каждый вечер почти ходила, а журналиста не замечала прежде. Но в тот-то вечер он попался.

– Каким именно образом?

– А таким, что застукала она его за неприглядным занятием и по голове чем то огрела.

– Огрела таки? – Иванцов сложил руки домиком, вспоминая их общие с Альбиной версии, была и такая.

– Да видать, сильно ему врезала, раз пришлось им его потом без чувств в машину тащить.

– Им? Кому им?

– Водителю и мамаше. Она, когда его огрела, перепугалась, видно. Кинулась бегом в дом. Почти сразу вернулась с водителем. Тот к воротам сбегал. Вернулся. Подхватили журналиста за руки и за ноги и поволокли к задней калитке. У нас у всех тут такие имеются, потому что на той стороне улицы как раз аптека и магазин через проулок. Я раньше туда ходила, но потом там строительство кто то затеял, все перерыли и…

– Так потащили они его, и что дальше?

– Ой, вот тут мне пришлось с третьего этажа спуститься, туда, откуда проулок хорошо просматривается и машина этого проныры. Но пока я шла, они, видать, его уже погрузили. И он, может, и в чувство пришел, потому что, пока я спустилась, машина как раз с места трогалась.

– А водитель вместе с мамашей вдовы обратно вернулись? Если журналист уехать сумел?

– Так… Минуточку! – Она всплеснула руками и минуту рассматривала Иванцова с интересом. – А ведь вы правы, молодой человек! Водитель то не вернулся обратно. Мамаша одна приковыляла! Значит… Значит, водитель этот машину погнал из проулка, а журналист без сознания в машине был. Да, точно! Я вспомнила! Два раза дверь у машины хлопнула. Значит, два человека садились. И если мамаша обратно пошла, тогда это… Да, Денис уехал вместе с журналистом. Так ведь?

– Выходит, так.

– Он его в полицию отвез, да? – вдруг спросила она неуверенно и скомкала водолазку на груди. – Так ведь?

– Я не знаю, куда он его отвез, Степанида Гавриловна, – Иванцов встал с дивана, направился к двери. – Но никуда тот журналист не доехал той ночью.

– Как это?! – Она семенила за ним следом, пытаясь заглянуть в лицо. – Как не доехал?

– Погиб он!

Иванцов резко остановился, и хозяйка врезалась в него. Испуганно пискнула. Извинилась.

– Нашли его той ночью на трассе под его же собственной машиной. Мертвым и дико изуродованным.

– Убили!!! – со стоном произнесла она, воздевая руки к потолку. – Они его убили???

– Возможно, – и он не удержался от упрека: – А вы вот все молчали!

– Оххх… – снова выдала она гортанное хрипение. – А мне за это ничего не будет? Я ведь все, все расскажу! Все, без утайки! Чего уж теперь молчать?! Я не хочу из за соседей, как бабка с дедом…

Глава 18

Альбина едва не сбила с ног Смирнова Владлена Егоровича. Конечно, это был тот самый дядька, с которым она столкнулась в квартире Влада. Только одет он теперь был несколько иначе. Из-под короткого кашемирового полупальто виднелся край дорогого пиджака, брюки в тон. На шее – шелковое кашне. На указательном пальце правой руки – массивный перстень с загадочным синим камнем с не менее загадочной золотой вязью вокруг него.

Они, столкнувшись, оба ойкнули, отступили и уставились друг на друга. Дверь в дом осталась приоткрытой, и там Альбина заметила какое то движение.

– Здравствуйте, – чуть склонила она голову. – Вы меня узнаете, Владлен Егорович?

– Вас? – Он нахмурил кустистые брови, тронул себя зачем то за нос, покрутил головой. – Что то не припомню. А должен?

– Ну, мы с вами в квартире Влада встречались. Альбина! Альбина Парамонова, сотрудник полиции.

– Нет, извините. – Он обескураженно развел руками. Нетерпеливо шагнул чуть в сторону и вперед, намереваясь ее обогнуть. – И, к слову, мне дико некогда.

– Но вы ведь мне отдали его мобильник! Как же так?! – возмутилась она и обнаглела настолько, что ухватила его за рукав.

– Мобильник? – Он с такой злостью сверкнул глазами в ее сторону, что держать его за рукав у нее пропала всякая охота. – Я не помню никакого мобильника. Я же сказал: я тороплюсь!

– Но… Но может, я вас подожду, а?

Она чуть не расплакалась. А чего ждала? Что он – богатейший из богатых их региона, высокомернейший из высокомерных дядька, не простивший оплошности даже своему племяннику, – вдруг рассыплется в извинениях? Признается, что сновал по квартире Влада в старых трениках и растоптанных тапках? Что подхватит ее под руку и поведет обратно в дом, наплевав на любые свои неотложные дела?

– Меня? Подождете?! – изумился он, что, собственно, выглядело вполне нормальным. – С целью? Нам разве есть о чем говорить?

– Да! – Она прикусила губу, которая тряслась, как от тика, до того ей было обидно. – Нам есть о чем поговорить. Вот здесь… – тут она выхватила из кармана пластиковый конверт, в котором был диск с записью. – Вот здесь есть пара фотографий с мобильника Влада.

– Каких фотографий, девушка?! – Он начинал закипать. – О чем вы?!

– Здесь фотографии, компрометирующие одну молодую вдову, за которой наблюдал Влад Сиротин, мой бывший парень. И результатом его наблюдений стала его преждевременная смерть. И следил он за ними…

– Молча-а-ать!!! – вдруг страшно заорал на нее Сиротин, сделавшись багровым, резво метнулся к двери в дом, распахнул ее пошире и буквально втолкнул туда Альбину. – Хочется приключений на зад? Ты их получишь! Сидеть и ждать! Мария!

За спиной Альбины какая то женщина отозвалась слабым голосом.

– У меня гостья! Пускай подождет! Я недолго! Предложи ей чаю, что ли. Или кофе. Спроси, чего она хочет!

И выскочил из дома с удивительной для его грузного тела скоростью.

– Вот так… – буркнула Альбина, поискала глазами, куда бы присесть, и шагнула к плетеному креслу слева от входа.

Усевшись, она взглянула в спину женщины, которая, забыв поздороваться, мелкими шажками двинулась в сторону кухни.

– Эй. Эй, погодите! – окликнула она ее, та даже не обернулась. – Не стоит из за меня беспокоиться! Я ничего не хочу.

Женщина не послушалась, скрылась за дверью кухни. Вскоре загремела посуда, и по холлу поплыл восхитительный кофейный аромат.

«Ну и ладно, я не против, – решила Альбина, расстегивая куртку. – Выпью кофе, посижу, подожду, если получится, разговорю эту самую Марию. Служанка, очевидно. Может, она что нибудь расскажет про суровый норов своего хозяина». С какой стати он сделал вид, что ее не знает? Он узнал ее точно! И не дал договорить про свое участие в деле гибели Влада. Совесть гложет? Он ведь его вовлек. Но ведь хотел же разобраться в причинах его гибели, хотел! Чего сейчас виляет? Она ему в клювике, можно сказать, доказательства принесла. Что то еще узнает Иванцов. Не мог он без ничего явиться, не мог.

– Эй! – вдруг позвали ее с кухни, не появляясь в дверном проеме. – Вы не могли бы выпить кофе здесь? А то мне некогда, нужно отойти?

– Не вопрос, – пожала она плечами.

И про себя подумала, как дико занят народ, населяющий этот дом. Ну все буквально торопятся! От хозяина до прислуги.

Она вошла в кухню, порадовалась, конечно, за людей. Живут шикарно, устроенно. Все сверкает. Сияет, пахнет вкусно. Кофейник на серебряном подносе, чашечка с блюдцем. На блюдце – шоколадное печенье с орехами. В сахарнице – кусочки сахарные, рядом щипчики. Супер! А ее сахарница вечно была в сталактитах. Спасибо Иванцову, отмыл, отскреб. Хороший он все же! Надо было, наверное, с ним сюда ехать. Как то не вышло контакта со Смирновым. Что то мутит дядька. А что?

Она взяла кофейник, налила полную чашку кофе, бросила пару кусочков сахара, схватила сразу два печенья. Принялась пить, жевать. Было очень вкусно. Или почти вкусно. Какой то привкус кофе показался ей странным. Или это сортовая особенность была, или отдушка своеобразная. Сейчас ведь все делают…

– Черт! – Она вдруг ухватилась за край мраморной столешницы, делившей кухню на две зоны. – Что за ерунда?!

Странный привкус вдруг сполз в желудок колючим, как еж, комком. Вздулся там, надавил на легкие и сердце. Стало не хватать воздуха, и в голове зашумело.

– Что, уже подействовало? – вдруг вкрадчиво спросили сбоку. – Так быстро? На голодный желудок, наверное, да? Не ела, наверное, ничего сегодня?

– Ела, – еле выдавила сквозь сузившееся разом горло Альбина и с трудом повернула голову. – Вы???

– Мы, милая, мы! – Радостно улыбаясь, рядом с ней стояла мать Насти Рыковой и послушно кивала. – А ты кого хотела?

«Надо упасть на колени и постараться вывернуть содержимое желудка, – пришла в голову спасительная мысль. – Меня отравили!!! Отравили в доме человека, которого я считала своим союзником! И все его негодование при встрече – это не игра. Это самое настоящее негодование!»

Альбина упала животом на пол, засунула пальцы в рот, начала давиться.

– Ты что делаешь, сука?! Ты что удумала??? – взвизгнула мамаша Рыковой Насти. – Сблевать решила? Дура, идиотка чертова! Не поможет! Только пол изгадишь! Все в кровь впиталось давно! Теперь блюй, не блюй – никакого толка! Да и помнишь, как Виталька сдох? Ему тоже это не помогло!

Господи! Господи, помоги!!!

Едкая горечь наполнила ее рот и вылилась на пол, прямо под щеку, потом еще и еще. Желудок исторгал все, что она съела и выпила дома и тут. Господи, помогай, ну, помогай же! Эти монстры не должны снова уйти от ответа! Все в сговоре, все!!! Боже, как ужасно все переплелось. Она ничего уже не понимает. Даже если бы мысли не путались и так не стучало в голове, она бы не поняла ничего!!!

– А теперь давай ка уберем тебя отсюда.

Жесткие сильные руки подхватили Альбину под мышки и поволокли куда то. Ее голова моталась из стороны в сторону, перед глазами, которые она настырно старалась держать открытыми, все плясало и прыгало. Потом ее спине и ногам сделалось больно, и она поняла ускользающим сознанием, что ее тащат вниз по лестнице и она своим телом считает ступени. Потом ее бросили на пол, совершенно не заботясь, что она больно стукнулась головой. Скрипнула дверь, и ее впихнули в темное затхлое помещение.

– Пока издыхай потихоньку, а потом я тебя отсюда вывезу, – с тяжелым придыханием пообещала Мария.

Она вытащила из сумки мобильный Альбины, отключила, сунула обратно в сумку, швырнула ее на спину девушки:

– Потом. И не вздумай, сука, вопить. Дома все равно никого! Если рот откроешь… Связать тебя, конечно бы, надо, но некогда. Надо твою тачку перепрятать. Ладно, так издохнешь, доза достаточная.

Страшная женщина слабо хихикнула. Дверь снова заскрипела, стало очень темно, душно и тихо. И Альбина отключилась.

Больше она ничего не слышала. И уж конечно, не могла видеть и знать, что, отъехав пару кварталов от своего дома, Смирнов Владлен Егорович остановил машину, достал мобильник и подрагивающими пальцами нажал вызов помощника Володи.

– Да, Владлен Егорович, – бодро отозвался тот. – Спешу доложить, что у меня все в порядке. Все готово к званому ужину. И слайды с мобильника журналиста имеются. Если уж дамы никак не проявят себя, станем давить их тяжелой артиллерией.

– Ты мне слово дашь вставить??? – заорал Смирнов и почувствовал, что задыхается в салоне автомобиля, дернул за ручку, распахнул дверь, вывалился на улицу.

– Простите. Слушаю вас. – Ни тени раскаяния в голосе, конечно, за годы службы привык.

– Володька! Господи, Володька! Впору орать: шеф, все пропало!!! – панически запричитал мужчина, привалившись дорогим пальто к пыльному внедорожнику.

– Что случилось, Владлен Егорович? – Голос помощника все еще оставался спокойным.

– Она явилась прямо ко мне домой!

– Кто?

– Эта Альбина из полиции, бывшая девушка Влада Сиротина!

– И что с того?

– Она явилась ко мне с диском, понимаешь?! Им что то удалось вытащить из его мобильника. Я же говорил тебе, что отдал его ей после того, как наши люди с ним поработали! – Он вцепился крепкими пальцами в шелковое кашне, развязал его, выдернул из под воротника. – Мне хотелось, чтобы она начала суетиться. Она явилась как раз сегодня!!!

– И что дальше? Ну явилась, и что? Там всего то пара компрометирующих Настю фотографий и несколько ваших с ним общих звонков. Что за паника, Владлен Егорович? – Голос Володьки-наглеца сделался чуть снисходительным. Его ничто не могло вывести из себя, никакая неудача. – Она же явилась к вам как друг?

– Вроде того, – Смирнов задумчиво притих. – Только встретил я ее не как друг.

– То есть?

– Чуть не наорал на нее. Сказал, что не помню ее, что вообще никакого мобильника не помню.

– Это вы зря, – попенял слегка Володька. – Она же умная девочка, все давно сопоставила. И поняла, что никакой вы ее журналисту не родственник. Что он работал на вас.

– И что жизни лишился, возможно, из за моей дурной затеи! Это ты хотел сказать?!

– Приблизительно. Зря вы сыграли несознанку.

– А как еще то?! Умник тоже!!! Там Машка у дверей торчала и каждое слово наше ловила! Она же наверняка девчонку эту знает, раз она занималась Виталькиной смертью! Она столбом у дверей застыла, понимаешь??? – снова запаниковал Смирнов и зажмурился. – Что я должен был делать?! Обняться с ней, позубоскалить, поблагодарить за службу??? Машка что подумала бы? И дальше что? Запаниковал я!

– Н-да… Она бы тогда уже в бега подалась! – согласился Володька впервые. – А так на ужин собирается. Я звонил ей перед вашим звонком. Только отключился, и тут – вы. Ладно, сочтем ваше поведение необходимой предосторожностью. И вы с ней условились на встречу?

– С кем? – Смирнов закатил глаза.

– С этой Альбиной из полиции?

– Ты что, идиот совсем?! Я… – и тут страх накрыл его с новой силой. – Я попросил ее подождать. И в дом пригласил. И Марию попросил ее занять чем нибудь.

– Господи! – ахнул Володька, самообладание его впервые подвело, он запаниковал. – Вы понимаете, что девчонке, возможно, грозит опасность?! Господи, Владлен Егорович! Что вы наделали??? Вдруг она ее…

– Что? Убьет в моем доме? Глупость! – неуверенно ответил Смирнов, покусывая губу. – Сам говоришь: она на ужин собирается. Не станет же она ее резать прямо в холле!

– Вы что, забыли, как виртуозно эти дамочки избавляются от нежелательного общения?! Ладно… Может, оно и к лучшему.

– В каком смысле?

Смирнов взглянул в сторону своего дома. Отсюда его не было видно, но путь даже пешком он мог преодолеть минут за десять.

– Если Мария не совладает с нервами, выдержка ей изменит, то она проявит себя. И это нам на руку, – деловито начал перечислять преимущества Володька. – А то кто знает, как оно вечером выйдет?

– Вот умник! А девушка эта? Ты о ней подумал?

– О, тут вы не беспокойтесь. Судя по вашим отзывам, она достаточно профессиональна. Она не подставится. Вот в наручники заковать вашу нареченную – это запросто. Что же… – Володька поразмышлял немного. – Нет худа, как говорится, без добра, Владлен Егорович! Ее визит, который вас так напугал, может все как раз расставить по своим местам. И нам уже не придется ничего предпринимать.

– Не придется, – отозвался эхом Смирнов и почувствовал вдруг невероятное облегчение.

Неужели тот груз, который он по неосторожности решил взвалить на себя, донесет кто то другой?

– И у меня к вам просьба, Владлен Егорович. – В голосе Володьки снова проскочила снисходительность.

– Ну? – Смирнов полез в машину, швырнул кашне на соседнее сиденье, завел мотор. – Чего хотел?

– Никакой более самодеятельности! Никакой! Идет?

– Идет, – отозвался ворчливо Смирнов.

Он уже и сам был не рад, что подписался. Совесть совестью, но силы свои он явно не рассчитал.

– Пускай этим делом занимаются профессионалы, идет?

– Видал, как они занимались, профессионалы эти? – взорвался снова Смирнов. – Списывают все на несчастный случай, и готово!

– Но один профессионал все же на вашу голову остался, – мягко произнес Володька. Он всегда знал, где сбавить обороты. – Альбина! Умница же!

– Умница, – покорно буркнул Смирнов, выезжая со стоянки. – Только как бы эта умница не попалась в лапы этого чудовища. От этих баб никогда не знаешь, чего ждать.

– Да ладно вам, Владлен Егорович! – фыркнул со смешинкой Володька. – Это они при Денисе, при каскадере этом, крутыми себя чувствовали и неуязвимыми. Сейчас они одни. Настя – так манная каша просто!

– Каша, а молчит!

– Всему свое время.

– Ладно… Ты это, мне жутко некогда сейчас, а ты все же съезди ко мне, проверь девчонку то. Как то неловко… Тихо извинись за меня. Культурно выставь ее за дверь. И… И до вечера!..

Глава 19

Несколько дней Дэн вообще с ним не разговаривал. Просто не замечал, и все. Молча уходил, молча приходил. Молча ложился спать, пряча пистолет под подушку. В доме он ничего не ел. Все еще опасался отравления, хотя Толик давно уже ему все рассказал и даже отраву на его глазах в унитаз спустил. Дэн все равно в стенах дома голодал. Толик, к слову, тоже осторожничал. Питался в основном в городе. Либо сухомятку жевал, которую приносил с собой. Одним словом, все у них сложилось на доверии и взаимопонимании.

О чем думал все это время Дэн, что планировал, часами глядя в стену над его головой, Толик не знал и даже не мог догадываться. Он ежедневно звонил старой ведьме. Рассказывал, чем занимается. Просил повременить с исполнением приговора, так как Дэн вдруг почти перестал выходить из дома. И жрать совсем перестал, и пить. Что враньем вовсе не было.

Машка злилась и торопила. Торопила и злилась.

– Ты мне тут нужен, понимаешь!!! – шипела она на него каждый вечер. – Настя выходит из под контроля! Нужно, чтобы кто то с ней поработал!

– То есть? – Он вчера даже икнул от ее слов или от двух булок, которые сожрал с водой из под крана.

– Короче… Приезжай! Будем думать, что нам с ней делать! Нервы… У нее сдали нервы, Толик! Это опасно!

– И что ты с ней сделаешь? В психушку отправишь? – хмыкнул он, с тошнотой вспоминая секс с Настей, или это его от булок тошнило.

– Куда скажу, туда и отправишь! – цыкнула на него Мария и отключилась.

Пока больше звонков не было. Хорошо это было или плохо, Толик не знал. Он знал одно: вернувшись, он проблем своих не решит. И это при всем том, что Дэн его так просто от себя не отпустит. Если убьет в этом диком захолустье – это одно. А если отпустит, то…

То впереди снова полная зависимость, неопределенность и страх загреметь в тюрьму, хотя он и не делал ничего такого до сих пор, если не считать Лизы. Но ведь с Лизой тоже ничего не ясно. В полиции дело закрыто или на полке пылится. Так что…

Ох, как хотелось ему вырваться из этого адского круга! Как хотелось снова тихой, не отмеченной никакими фейерверками жизни! Пусть будет серая, унылая, но своя! Чтобы он мог пойти работать. Чтобы мог пойти запросто в магазин, даже вот за булкой этой чертовой! Чтобы мог позвонить той же Ирочке, скажем, и напроситься к ней в гости на тортик. Для кого то проза, унылая и безрадостная, а для него – сама жизнь!!!

– Завтра утром уезжаем, – вдруг проговорил Дэн, просидев полтора часа за столом под пыльным, засиженным мухами абажуром.

– Что? – Толик вздрогнул не от его слов, а просто от звука его голоса, он давно его не слышал.

– Что слышал! Завтра уезжаем! – Дэн поднялся со стула, потянулся, глянул на него недобро. – Застой у меня в мышцах случился, Толян. Нужна срочная разминка!

– Что ты хочешь этим… То есть что ты хочешь… У тебя какой то определенный план?

– Ох и мямля!!! – взвыл Дэн и ленивым движением ноги отшвырнул стул к стене. – Как она с тобой могла, представить не могу?!

– Машка?

– К черту ведьму! Я про Настю?! Как она с тобой могла?! Ты же… – Дэн смерил его презрительным взглядом с головы до ног. – Ты же рохля, Толик! Ты же ни на что не способен!!! Твою мать, а…

– А куда хоть едем то? – Эпитеты его давно перестали оскорблять, он и в самом деле такой, чего уж.

– Мы? Мы с тобой возвращаемся, Толик!

И все! И до самого утра – ни единого слова. Утром Дэн растолкал его в пять. Велел собираться. Толик послушно сгреб вещи в сумку, наскоро умылся, спустился к машине, совершенно не уверенный ни в чем. Даже в том, что это не последние его часы в жизни. Они отправились и ехали долго, без остановок. Ближе к вечеру, когда на указателях уже замелькали знакомые названия, Дэн остановился в придорожном кафе, и они поели. Толик глотал сизые слипшиеся макароны с гуляшом, как голодная бродячая собака. Выпил компот, выгреб ложечкой все яблоки со дна стакана. Вспотел. Откинулся на спинку стула, втянув голову в плечи, глянул на Дэна, вяло ковырявшего вилкой свою еду.

– Что дальше, Денис? – вдруг решился нарушить тишину Толик. – Мы возвращаемся и…?

– То и «и», – буркнул Дэн, с грохотом оттолкнул от себя тарелку, сморщился. – Такое дерьмо…

– Что я Машке скажу?!

– А что ты ей сказать должен? Ничего не говори.

– Но как так?! Ты же… – Толик съежился еще больше под тяжелым взглядом Дэна. – Ты же жив!

– А не должен быть?

– Но… Мы же с тобой договорились… Она велела и…

– Я с тобой, лох чокнутый, ни о чем не договаривался, – спокойно парировал Дэн, и взгляд его неожиданно потеплел. – Сам выбирайся из своего дерьма. Мне это не надо. Мне теперь надо свою жизнь устраивать.

– Получится?

Толик немного приободрился. Дэн не собирается им заниматься? Пускает ситуацию на самотек? Значит ли это, что он его отпускает?

– Получится, не получится – как карта ляжет, – неуверенно пожал плечами Дэн. – Загад не бывает богат, сам знаешь. Ты ведь тоже не мечтал старую каргу ублажать, а вот ублажаешь.

И он уставился на него с непонятной пытливостью. Будто ждал взрывной реакции. И Толик взорвался. Несильно, правда, совсем неуверенно, но взорвался.

– Думаешь, стал бы, если бы не ваш шантаж??? В гробу я видал ее дряблую жопу!!! Ненавижу!!! – зашипел он с брезгливостью, глядя в сторону, на Дэна смотреть сил не было. – Самое страшное, что я даже не помню, как я угнал ту машину! Не помню, как ехал в ней! Как Лизку сбил – не помню ни хера!!! А вот вы, умные, сфоткали меня, и все! Я в вашем кулаке. А зачем я вам был нужен?! Зачем?! Я же не могу, как ты… Я же не способен!

– Спорить не стану, способен ты не на многое, – ухмыльнулся Дэн без особого выражения. – Машка с тобой промахнулась. Но ей нужен был человек. Устала она от меня. Убрать меня решила, сука. Вот и нашла тебя. Решила, что раз ты такой вялый, то управлять тобой будет легче, чем мной. Я стал для нее опасен. Стал часто выходить из под контроля. А ты… Ты стал бы крошки с ее жухлой ладони всю жизнь жрать. И делать все, что она велит.

– Да ладно тебе! – вяло возразил Толик и осмотрелся: не дай бог кто услышит их задушевные разговоры. – С тобой то вот ослушался, а?

– Ты не ослушался. Ты струсил. Кишка у тебя тонка, Толик.

– Может, и так, – вдруг совершенно сник он. – Ты вот сильный… И то неугоден стал! А я… Она от меня в два счета избавится. Моментом! Как же я ее… Я же не смогу, Дэн! Не смогу!

Он вдруг вспомнил про страшные Машкины намеки о Насте и похолодел. Что еще задумала эта ведьма?

– Ты чего? – Дэн, заметив его внезапную бледность, насторожился. – Вспомнил чего?

– Да! Да, – закивал Толик часто-часто и вдруг попросил еще компота. – В горле пересохло.

Дэн не поленился, сходил за компотом. Себе взял кофе.

– Ну! – прикрикнул он на Толю, дождавшись, когда тот выловит последнее яблоко. – Чего испугался? Что вспомнил?

– Эта старая гадина что то с Настей удумала сделать, – понизив голос до свистящего шепота, проговорил Толик и тут же почувствовал, как по позвоночнику ледяным ручьем потек пот. – Мешать она ей стала, Дэн! Точно! Она там со стариком этим так носится!

– Может, влюбилась? – Дэн нехорошо прищурился.

– Она??? Да она… Она не может!!! Это же животное! Гиена!!!

– Они тоже на чувства способны, – Дэн поморщился от напитка, отставил в сторону и вдруг полез из за стола. – Поехали, времени нет!

До города они снова все время молчали. Дэн о чем то напряженно размышлял, беззвучно шевеля губами. Толик с тоской осознавал, что жизнь его сейчас находится в самой низшей ее, самой отвратительной точке падения. Ниже пасть некуда! Впереди – никакого просвета, черная неизвестность без единого проблеска света.

Машка что то задумала. Дэн что то задумал. С Настей ничего не понятно. А он меж ними, как тот кусок в проруби.

Дэн молчит. Чего молчит? Что задумал? Он же, ежу понятно, не просто так катит в город. Ему надлежало бы уже быть на небесах, а он возвращается. Мстить станет, сто процентов. Только вот вопрос: кому?! Хорошо, если одной старой курве, а если всех под одну гребенку?!

Лишь когда миновали первый пост и появилась первая автобусная остановка, Дэн взял чуть вправо. Остановился, взглянул на него с ухмылкой, которая могла быть как брезгливой, так и снисходительной, и проговорил:

– Выметайся, Толик.

– Как? Как это выметайся?!

Он вжался в кресло и принялся вертеть головой, наблюдая, как Дэн выходит, как достает его сумку из багажника. Швыряет ее на землю в метре от павильона остановки.

Что он задумал, гад??? Притащил его сюда, не выполнившего задания Марии, – раз. Машину, на которой он отсюда стартовал, оставили под окнами коммуналки Дэна – два. Деньги, которые Машка ему дала в качестве командировочных, отобрал – три.

Да за все это она его в порошок сотрет, старая ведьма!!! И ничто ее не остановит, возьмет и оттащит компромат в полицию!!!

Дэн между тем открыл дверь, схватил его за воротник куртки и легким движением выволок на улицу. Хорошо, народу на остановке никого не было, ночь почти на дворе. Иначе – конфуз!

Господи, о чем он думает?! Он его может сейчас, вот прямо тут и…

Но нет! Дэн, освободив машину от Толика, сел за руль и завел машину. Никаких попыток достать из потайного места пистолет или еще какое оружие, которым он владел в совершенстве, Толик не усмотрел. Но все равно потянул на себя пассажирскую дверь, сунулся в салон и жалобно спросил:

– Дэн, что дальше то?!

– Живи, Толян. Просто живи, – произнес он с удивлением.

Самому себе, что ли, удивлялся? Жалость и добродетель ведь не в его характере. Но Дэн не был бы Дэном, если бы тут же не добавил с высокомерием, так свойственным ему:

– Разрешаю!

– А как же Машка?

– Машки больше не будет в твоей жизни, – хищно улыбнулся он. – Да и просто в жизни тоже не будет через несколько часов. Так что просто живи, Толян. И учись радоваться простому утру, даже хмурому, даже дождливому. Радуйся только потому, что оно случилось в твоей жизни.

– Как же мне жить, если у вас на меня компромат??? – снова не совсем уверенно возмутился Толик, разводя руками.

Он вдруг решил, что очень комично смотрится сейчас: согнувшийся пополам, с потным красным лицом, с разведенными руками, с маетой в душе и мыслях. Потом решил, что это мусор, гниль, не заслуживающая внимания. Потом запутался, перетрусил снова, потому что Дэн очень противно глядел на него сквозь прищуренные веки.

– Компромат?! Что с ним, Дэн?!

– Ладно, открою тебе страшную тайну, дурачок. Сделаю тебя счастливым. – Он вдруг рассмеялся и вдарил по рулю ладонями. – Вот не думал никогда, что стану творить добро, а! Не убивал ты никого, Толян!

– Как это?! – От неожиданности он осел коленками на порог машины. – Но фотографии…

– И что? Ну, подходил ты ко мне, когда я сидел в той машине. Вызвали тебя специально. Сфотографировали. Вынудил я тебя посидеть в той тачке. И что? Потом ты как лег в своем складе спать, так и проспал весь день. Все, что тебе надо было, так это с коллегами поговорить. Они ведь все ментам подтвердили. Что ты никуда и на десять минут не отлучался. И что пьян был, еле стоял. А ты не поговорил, – укорил его Дэн, нравоучительно подняв вверх указательный палец.

– А я не поговорил, – эхом отозвался Толик.

И вдруг осел на землю кулем. Прямо на заплеванный пыльный тротуар задом. Картины его страшных душевных терзаний и унижений промчались перед глазами, как сумасшедшие.

– Это ведь ты ее? Лизу – ты? – прохрипел он, глаза наполнились слезами. – Это ведь ты?!

– Ну я. И что?

– Настя знала? – вдруг почему то вспомнил он о ней.

– Настя знала все и даже больше.

Дэн неожиданно разозлился, перегнулся, с силой отпихнул его от машины, насколько это у него вышло. Толкать сидящего человека очень неловко. Но у него вышло, он же сильный был, ловкий. Толик проехал задом по асфальту. Дверь пассажира начала закрываться.

– Как же так?! Как же вы так со мной, сволочи???

– Это не мы, идиот! – рявкнул Дэн перед тем, как уехать. – Это ты сам с собой так! Бесплатный совет: никогда никого не слушай, все проверяй и… и найди себе бабу. Хорошую, добрую. И живи с ней тихо, как ты умеешь.

И уехал. А Толик потом часа два сидел на остановке, зябко кутаясь в тонкую куртку. Она не спасала от холода, и два свитера, которые он из сумки достал, тоже не спасали. Он мог бы поймать попутку, автобусы уже не ходили в этом направлении. Поздно. Но он сидел и мерз. Думал и мерз. Проклинал себя за трусость и малодушие и мерз.

А потом вдруг встал и решил, что если он кому то сейчас не расскажет обо всем, то с его жизнью уже точно никогда не случится ничего хорошего. Он просто исчезнет с лица земли как человек. Останется здесь на земле неким шлепком, плевком, насмешкой.

Его подвез пожилой водитель фуры, с расспросами не приставал. Послушно взял последние гроши, что нашлись в его карманах. Высадил у дома Ирочки.

Толик не сразу решился пойти к ней. Снова терзался, прислонившись спиной к шершавой стене ее дома. А вдруг ее дома нет, вдруг она не одна, вдруг не захочет его видеть и все такое? Но потом понял, что он никогда не узнает, как там и что, если не поднимется и не позвонит в ее дверь.

Ирочка открыла, даже не спросив, кто там. Не спала. На ней был теплый белоснежный спортивный костюм с розовым капюшоном, в руках – книга.

– Здравствуй, Толя, – она осматривала его с головы до ног и обратно жадно, цепко, как ощупывала. – А я смотрю в глазок – ты. Даже не поверила глазам своим. Ты как вообще?

– Я? Я так…

У него задрожали губы от жалости к себе и от невозможного желания прижаться к этому мягкому уютному телу. Он бы с радостью это сделал и даже похныкал бы.

– Я, Ирка, плохо. Я почти пропал! Но чудом спасся! Я был в таком дерьме, извини. И если… – Он судорожно глотнул, Ирочка молчала, продолжая жадно его рассматривать. – Я вообще то отвратительный трус, но не подлец, подчеркиваю. И если ты согласна, я готов покаяться перед тем, как… Перед тем, как прожить с тобой долгую, может, и не яркую, но счастливую жизнь. Что скажешь?

– Я? – Она нервно улыбнулась и тут же спрятала руки с книжкой за спину. – Я не поняла ничего, Толик. Ты что… Мне предложение делаешь?

– Типа того… Да! Но на мне куча грязи. Я готов покаяться и…

Книжка из рук упала на пол позади ее пяток в мягких розовых тапках. Ирочка вытянула руку, ухватила его за пуговицу куртки и втащила к себе, быстро захлопнув дверь за его спиной. И прежде чем с ним поцеловаться, шепнула с безмятежной улыбкой:

– Не нужны мне твои покаяния, и откровения не нужны. Наша с тобой жизнь началась только что, с этого дня, часа, минуты. Начнем отсчет, Толя?..

Глава 20

– Милая?! – Требовательный тон, над которым Володя работал пару недель перед тем, как начать укрощать Настю, звучал зловеще. Даже более зловеще, чем прежде. – Милая, что это значит???

Настя, которая должна была позаботиться о званом ужине, сидела на кровати в прозрачном пеньюаре, с растрепанными волосами и тупо рассматривала свои широко разведенные колени.

– Настя!!! – заорал Володя и поморщился.

Если честно, он устал от роли тирана, временами сам себе бывал противен. Но работа есть работа. За нее платят, и ее надо выполнять. И он станет морально уничтожать эту девку ровно столько, сколько это понадобится Смирнову.

Честно? Ему бывало порой даже жаль ее. Но Смирнов, безошибочно угадывая его настроение, тут же подсовывал ему фотографии своего племянника в гробу.

– Представь себе, сколько бы он смог еще прожить! Представь, сколько еще таких парней эти суки оставили после себя?!

Бывали сбои и у самого Смирнова. Он тоже порой давал слабину. Просто боялся ошибиться. Он не хотел никаких невинных жертв. И это понятно. И вот так они давили, давили с двух сторон на мать и дочь. Мать держалась насмерть. Дочь…

Дочь, кажется, сломалась. Кажется, она даже его перестала бояться. Или ей стало все по фигу. Сидит, тупая красивая кукла. И никак не реагирует на его гнев. А должна бы! И насчет ужина должна была бы уже похлопотать. Хотя бы позвонить в ресторан, заказать там что то, раз сама ничего не умеет.

– Настя! – крикнул Володя так, что уши заложило.

Она вздрогнула и подняла на него мутные глаза.

– Ты заказала ужин?

Она кивнула. Рот ее скривился и задрожал. Никак реветь собралась?

– Хорошо, – решил он ее немного приободрить.

Ему не надо было ее капризов именно сейчас. Ему, им со Смирновым обоим нужно было их обоюдное признание. Чтобы они сцепились, устроили дикую сцену, чтобы начали обвинять друг друга, поливать грязью. А они бы просто наблюдали. А система наблюдения, установленная в доме вчера поздним вечером, когда они с Настей были в театре, все бы фиксировала. Раньше они побоялись ее установить. Бабы были ушлые, могли отследить, найти, случайно обнаружить.

Но все равно Володя всякий раз, когда общался с Настей, держал крохотный диктофон в кармане включенным. Диктофон был сверхчувствительным. Кажется, даже полет мухи улавливал.

Сейчас он тоже был включен. И час назад, когда он заезжал в дом Смирнова, тоже его включил. Это когда он поехал проверить Альбину из полиции. Как она там, что делает, как проходит общение с ведьмой?

Он походил немного по первому этажу, перегнулся через перила лестницы, ведущей вниз в котельную, поднялся на один пролет на второй этаж, это пока Мария ему кофе готовила.

Никого! И машины не было возле дома.

– Ты одна? – все же спросил он у будущей хозяйки, принимая из ее рук чашку с кофе.

– А с кем же? – полезли вверх брови под бигуди, на которые намотала свои патлы Мария. – С любовником, что ли?!

– Ага! – Он широко осклабился, отхлебнул.

– Не водится! – фыркнула она с кобыльим азартом. – Да и не требуется. Твой друг и партнер, Володечка, со всем справляется.

– Здорово! Я тоже… – Он выразительно глянул на женщину. – Настена не обижается!

При упоминании о дочери лицо Марии скривилось, но она быстро взяла себя в руки, принялась болтать ни о чем. А потом все же вспомнила о гостье.

– Тут девушка какая то заезжала, – наморщила она лоб, припоминая. – Столкнулась с Владленом Егоровичем в дверях, чем то досадила ему, кажется. Он велел ей его подождать, а она…

– А она? – С грациозной ленцой потягивая кофе, он снова прошелся по кухне, холлу, она шлепала за ним по пятам.

– А она кофе выпила и укатила, – пожимала Мария толстенными плечищами. – Сказала, что ждать не может.

– Ее проблемы, – равнодушно отозвался Володя и тут же мысленно выдохнул.

И хорошо, что Альбина из полиции уехала. Меньше мороки с ней. Вернее, не до нее сейчас. У них планы на вечер.

Но, кажется, Настя расклеилась совершенно. Он обернулся на странные вздохи за спиной и обнаружил, что она ревет.

– В чем дело?! – строго спросил Володя, хотя снова в душе шевельнулась жалость к этому растрепышу. – Критические дни? Чего ноешь?

– Отвали, придурок! – вдруг взвизгнула она, да так тонко, что у него в ушах зазвенело. – Пошел ты!!!

– Оп-па…

Он медленно подтащил изящное креслице на середину спальни. Сел так, чтобы карман с включенным диктофоном оказался как можно ближе к кровати, на которой сидела Настя. И проговорил с угрозой в голосе:

– Продолжай!

– Да пошел ты!!! – Она напряглась, вцепилась в край одеяла, повернув к нему мокрое от слез, перекошенное злобой лицо. – Самый умный, да??? Думаешь, я не понимаю, зачем меня крутишь??? Что хочешь услышать, лакей??? Что???

Он смутился, честно. И растерялся. Нет, нет, он, конечно, не считал ее дурой. Но всегда думал, что она уступает своей матери и в сообразительности, и в жестокости.

– Твой шантаж – дешевка! Мне плевать! Можешь трепать моей мамаше что угодно. Мне плевать!!! Про Дэна он расскажет! Рассказывай! Его все равно уже нет!!! Он послал меня, понял ты, урод!!! – Она отрывисто произносила фразы, глаза стали почти безумными. И у него закралось подозрение, что она под дозой. – Что задумали со своим Смирновым, что??? Что то же задумали!!! Сначала разделили нас с мамашей. Потом начали додавливать! Что задумали, Вова?! Или ты не Вова вовсе???

– Ишь ты, какая умненькая девочка, – произнес он вкрадчивым шепотом, приподнялся чуть с кресла, сдвинул его к самой кровати, сел снова и больно вцепился ей в коленку. – А есть что рассказать, да? Есть на что давить?

– Да пошел ты!!! – снова завизжала она и попыталась вывернуться, но не вышло.

Она начала биться, вырываться, и ему пришлось больно шлепнуть ее по щеке. И тогда она вдруг ослабла, сникла, злость ушла. Настя подняла на него пустые глаза, лишенные всякого выражения. И криво ухмыльнулась.

– Устала… – едва слышно проговорила она. – Я так устала, Володя…

– Отдохни! – предложил он ей, не зная, куда заведет их этот разговор. – Возьми паузу!

– Она… Она не позволит, – Настя замотала головой, зажмурившись. – Она просто убьет меня!

– Кто? – Он боялся шевельнуться, давление пальцев на ее колено ослабил, но руку не убрал, боясь прервать то, что вдруг из нее начало выливаться.

– Мать! Она не позволит мне быть рядом с ней, если она задумает остаться со Смирновым навсегда.

– Так… Так не оставайся! Давай уедем.

– Ты ничего не понимаешь, придурок! – прошипела она с презрением. – Ты не Дэн!..

– Дэн – это тот, кому ты все время звонишь?

На самом деле она звонила ему при нем всего один раз. Без него тоже один, вчера.

– Это наш партнер и мой любовник! – Она вызывающе выгнула спину. – Он – лучший, понимаешь! И это единственный мужчина, которого я любила, люблю и буду любить!

– А твой… Твой Виталий?!

– Он храпел, пердел и странно хрюкал, когда трахался, – она картинно плюнула прямо в его сторону. – И ты такой же мерзкий в сексе!

– Я не хрюкаю. – Он вдруг обиделся совершенно серьезно.

– Все равно мерзкий! И тебя бы мы тоже убрали, если бы Дэн был тут, а мамаша не втрескалась в этого старикана!!! Но у нее поплыл мозг, у этой старой дуры!!! – Ее голос снова стал звенящим и напряженным, а взгляд потерянным, ушедшим куда то глубоко внутрь себя. – Она влюбилась!!! И решила остаться с ним! И поэтому она убрала отсюда Дэна. Поэтому приказала его отравить! И поэтому теперь… Теперь она хочет убить меня!!!

– Господи, что за бред! – Он делано рассмеялся.

Все, что она говорила, было, конечно, дико, но это никак не могло свидетельствовать против них в суде.

– Откуда ты взяла, что мать хочет тебя убить?! Ты же ее дочь! Она же тебя любить должна!

– Должна, – отмахнулась от него, как от комара, Настя. – Но не любит. Ей плевать на меня. Я стала ей мешать.

– Почему?! Почему?! Можно уехать и…

– Далеко собрался то? – Она свела ноги и закинула одну на другую. – Она меня – кладезь информации – дальше забора не выпустит! Я же все про нее знаю, все!!!

– Что все? – Он испуганно моргнул, моля бога, чтобы диктофон исправно все писал.

– Про то, как мы устраняли моих любовников, мужей! Думаешь, Виталька первый?! Их много было таких. Если у мужика шуршало в кармане, мать меня тут же к нему в постель подкладывала. Иногда удачно. Иногда не очень. Но бабло хоть какое то, но прилипало. Придурок ты! Был бы тут Дэн, и тебя бы давно не было. Споткнулся бы на какой нибудь кочке и тюкнулся виском о камешек бордюрный. И даже не из за денег, а просто потому, что руку на меня поднять посмел, урод! Просто… Споткнулся… Дэн был мастером таких штучек. Мастером… Теперь его, наверное, уже нет! А я так… Так его любила!!!

– Виталий твой муж. Он же умер во сне! – Он старался изо всех сил изобразить удивление, старался подавить острое желание сомкнуть руки на ее хрупкой шее и давить, давить, давить. – Все говорили!

– Во сне, не во сне! – огрызнулась она и вдруг рассмеялась озорно, как маленькая девчонка. – Дэн был мастером таких штучек! Никто и никогда бы не докопался. Никто!!! Он просто перепоил Виталика этого. И последней рюмкой стал мятный ликер, от которого Витальку всегда рвало. А когда его и стало рвать прямо в кровати, он просто придержал этого жирного упыря, и все.

– И все… – эхом отозвался Володя.

Все, он мог уходить. Признание получено. Оно записано и покоится теперь в его кармане. Но Настя вдруг сделалась на редкость разговорчивой и снова злой. Может, правда приняла что то запрещенное?

– И все! А журналистик этот пронырливый вдруг стал ходить за нами по пятам! – начала она надрываться во все горло, осматривая комнату пустыми глазами. – Стал наблюдать, снимать. И его Дэн улопатил! Вернее, сначала мамаша его приложила. А потом уже Дэн все обставил под ДТП. Дэн… Господи, как же мне его не хватает!!! Чего уставился, придурок??? Пошел вон из моего дома!!!

Володя отпрянул не от испуга, а от отвращения. Встал с кресла. Дошел до двери. Потом вдруг обернулся и как ни в чем не бывало сказал:

– Приводи себя в порядок. Ужин будет вовремя. О том, что ты тут орала, никто не должен знать. – Он заметил ее оцепенение и прикрикнул так, что она вздрогнула. – Никто! Мы вместе! Навсегда! Настя! Поняла меня???

Она вдруг зажмурилась, сжалась, часто-часто закивала. Улыбнулась жалко, заискивающе.

– Ужин в восемь? – вдруг спросила.

– Успеешь все?

– Да, да, Володечка, конечно. Я сейчас…

Через двадцать минут Володя нервно расхаживал по кабинету Смирнова в его офисе и снова и снова прослушивал запись, которую они тут же размножили.

– Все! С этим можно в прокуратуру! – восклицал он без конца. – Какие суки!!! Господи, какие твари!!! Надо срочно в розыск этого Дэна. Срочно! Он исполнитель!

Смирнов сидел, спрятав лицо в ладони. Он слушал, слушал, перематывал, снова слушал. А потом вдруг спросил:

– А это что?

– Что? – Володя прекратил нервное хождение, уставился на босса.

Тот тыкал пальцем в диктофон.

– Это? Это я решил записать наше общение с Марией. Так, на всякий случай.

– Это я понял, я слышал. А вот этот стук?

Он поставил запись на начало. Включил. И вот в тот самый момент, когда – Володя тут же вспомнил – он свисал с перил лестницы, ведущей в котельную, стал слышен едва различимый, но все же стук.

– Не знаю, – пожал он плечами. – Что то внизу.

– Это я понял. Что внизу?

– Котельная, пара подсобок.

– Ты мне, твою мать, не рассказывай про мой дом ничего!!! – хлопнул ладонью по столу Смирнов так, что хрястнуло то ли в столешнице, то ли в руке. – Что за стук??? У меня там ничто никогда не стучало!!! Что это может быть?

Они уставились друг на друга, молчали какое то время, потом взгляды у обоих одновременно наполнились диким ужасом, и они в один голос прокричали:

– Альбина!!!

Машину ее они обнаружили по дороге в соседнем с домом Смирнова проулке. Сомнений больше не было: она в доме.

– Заперто! – уперся лбом во входную дверь Володя. – Ведьма уже умчалась куда то!

– Я велел ей ехать к дочери и помочь. Надо же было продолжить то, что началось при тебе. Все же там пишется! На ключи, отпирай. Что то у меня сердце прихватывает.

Смирнов тяжело налег плечом на стену. Потом шагнул в отпертый дом, дошел до дивана, упал кулем. Глаза его неотрывно смотрели в проем, ведущий вниз. Там топал, орал, вопил Володька. Вскоре он выскочил оттуда, как черт из табакерки, с Альбиной на руках.

– Она…??? – Голос Смирнову изменил, сорвался на писк, испуганный, странный.

– Жива, жива. Сил хватало на то, чтобы еле еле шевелить рукой, постукивая. Она еще тогда не успела окончательно отключиться. Господи!!! Врача надо, срочно! – Он положил Альбину рядом со Смирновым на диван, глянул в посеревшее лицо босса и проворчал: – Да и не ей одной, кажется…

Эпилог

– Он вернулся, Сереж! Никогда бы не думала, что такие бездушные звери могут что то чувствовать! – Альбина снова и снова просматривала запись с камер слежения, установленных повсюду в доме Насти Рыковой. – Неужели он способен на чувства, этот страшный монстр? Дэн… Денис…

– То чувство, которое заставило его вернуться, ничего общего с любовью не имеет. Это месть, милая!

– Считаешь?

– Уверен! – Иванцов поцеловал голое плечо своей невесты, выскользнувшее из под одеяла. – С чего бы тогда ему их убивать?

– Но он и себя убил тоже! – возразила она, прильнув к нему. – Наверное, любил?

– Наверное, просто боялся судебного процесса и пожизненного заключения. Слава богу, эти два Пинкертона не сунулись туда. Умники тоже!

– Да… Тут вот счастья не было, да несчастье помогло. Меня снотворным накачали, а думали, что ядом. У Смирнова сердечный приступ как раз вовремя случился. Иначе все бы там были.

– Да, уложили вас в одну больничку, и просидели мы там потом с Володей три часа, ожидая результатов.

Иванцов аж зажмурился, вспомнив дикий страх, переворачивающий его внутренности, когда он мчался к больнице. Это уже когда их туда обоих доставили. Когда Володя порылся в сумке Альбины, нашел там телефон, включил его.

Господи! Такой был переполох!

– И Сучков от страха за тебя тоже чуть на больничную койку не попал. Ужас!

– Ужас! – повторила она и сладко улыбнулась. – Но как этот Дэн эффектно появился, да?

– Да. Тут он мастер! Сказалось его участие в киносъемках. Дамы сидят, ждут своих кавалеров. Перед этим обсудили все, потаскали друг друга за волосы. Помирились вроде. Сидят себе за столом. Тут дверь открывается – и Дэн собственной персоной. Здравствуйте, говорит, девочки. Скучали?

– Мамаша чуть со стула не упала, – хихикнула Альбина, зарываясь лицом в подушку.

– А Настя обрадовалась, пока у него в руках ствол с глушителем не увидела. «Все произойдет быстро, вы даже не почувствуете». Так он сказал?

– Вы даже не успеете испугаться и ничего не почувствуете, – поправила его Альбина. – Но они испугались, конечно. И уж на мамаше он отыгрался. Всю обойму почти на нее использовал.

– Один патрон достался Насте в лоб. Последний он себе в рот выпустил. Да, все получили по заслугам. Бр-рр, хватит об этих чудовищах. Ты мне лучше скажи, когда Сучкову скажем про свадьбу? Ну? Чего молчишь?

– Завтра, – Альбина высунула нос из под одеяла, зевнула, на часах была половина третьего ночи. – То есть уже сегодня. Давай обрадуем его утром. Утро, оно такое доброе…