Хелен Холстед

Гордость и предубеждение-2

ГЛАВА ПЕРВАЯ

Год 1813-й. Осень.

Какая отрада иметь достойную тему для беседы и по своему усмотрению использовать или не использовать дарованную тебе возможность удивить собеседника! Миссис Беннет обнаружила, что владеет новостью, которая дает ей эту особенную власть. Именно ей решать, поделиться ли с соседями знаниями, которые повергнут их в изумление, или отказать им в этом удовольствии. В тесном домашнем кругу, в ее доме в Лонгборне, она почти изнемогала от счастья. И все же щекотливость темы, разумеется, не позволяла ей ни с кем поделиться новостью в течение нескольких дней, прежде чем будет подписан брачный договор.

Когда вся семья собралась за завтраком, изучающий взгляд миссис Беннет по очереди останавливался на каждой из ее четырех дочерей. Она посмотрела с непривычной нежностью на свою вторую дочь, Элизабет.

— Вы знаете, мои дорогие, все графство только и говорит о помолвке Лиззи.

— Мама! Я предпочла бы, чтобы вы пока вовсе не говорили об этом, — откликнулась Элизабет.

— Вот уж вздор! Что я такого сказала? Самую малость! Вы знаете, девочки, наши соседи говорят, что мистер Дарси был обручен со своей кузиной. И отказался от огромного состояния, чтобы жениться на Лиззи!

— Он не был обручен с ней!

— Ох, я уверена, что нет, — миссис Беннет отмахнулась своим платочком, выражая пренебрежение к мелочам. — Но, Лиззи, разве ты не видишь, что такие рассказы только способствуют твоему успеху? Все только и говорят, что ты завоевала сердце мистера Дарси одним своим обаянием. Разве это не мило?

— Я бы предпочла, чтобы они вообще не обсуждали это, пока я совсем не уеду из графства.

— Пока ты не уедешь, дитя мое! — миссис Беннет была само изумление. — Да о чем еще говорить людям, когда они узнали новость, что ты собираешься выйти замуж за человека, имеющего столь высокое положение в обществе, и столь… богатого?

— Мне жаль, если наших соседей мало волнует чье-то счастье, а только материальное положение и богатство.

— Ты глупая девочка. Конечно, их волнует и твое счастье. — Даже когда миссис Беннет радовалась и довольно хихикала, неприятное волнение мутило воду и маленьком водоеме ее счастья. Ее дочери заметили, как она вдруг нахмурилась, и переглянулись.

Во внезапно возникшей тишине поднял голову отец, оглядел всех своих домочадцев и поморщился. Сестра миссис Беннет, которая заглянула к ним в неподобающе ранний час (было всего девять утра), редко когда делилась свежими новостями. Как выяснилось, она, оказывается, слышала, что вдова викария выражала надежду, чтобы новое положение «милой Элизабет в обществе не оказалось приобретенным слишком дорогой ценой», и высказывалась о мистере Дарси как о «тяжелом человеке, который ставит себя выше нас всех».

Миссис Беннет внезапно охватило раздражение. Она даже подумала, не прибегнуть ли ей к нюхательной соли, но передумала, когда обнаружила, что за столом воцарилась тишина, и вспомнила, как немодно были одеты племянницы вдовы. Лицо ее прояснилось.

— Искренне признаюсь, мне никогда даже в малой степени не нравилось это ничтожное создание, и я понятия не имею, удастся ли ей когда-нибудь найти мужей этим девочкам.

— Каким девочкам, мама? — спросила самая младшая из сестер. Но миссис Беннет не обратила на нее внимания.

— Мистер Дарси едва ли заметил бы неприглядную девицу, семья которой даже не держит собственного выезда! — Ее слушатели, не посвященные в ход ее мыслей, озадаченно молчали, пока Элизабет не сказала:

— Я-то думала, будто мистера Дарси покорило мое обаяние, но теперь выясняется, что приманкой для него послужила карета моего отца.

— Лиззи, у мистера Дарси столько карет!.. Любовь моя, у тебя будет свой собственный выезд. Мистер Дарси закажет тебе новую карету, тебе придется только выбрать цвет… я знаю, поскольку я расспрашивала его!

Элизабет вспыхнула, а ее сестры отреагировали каждая по-своему. Джейн смотрела кротко и с сочувствием, вторая сестра фыркнула носом, а третья громко рассмеялась.

Мистер Беннет вздернул седеющие брови и покашлял.

— Элизабет покидает нас ради восхитительного поместья мистера Дарси, а ее сестра Джейн ради своего мистера Бингли. В своем поубавившемся семействе я получу возможность больше наслаждаться компанией, предлагаемой двумя остающимися с нами дочерьми.

— Конечно, — отреагировала миссис Беннет. — Нам будет очень уютно и покойно.

— Что до меня, то мне придется обращаться к уюту моей библиотеки даже чаще, поскольку все разумное начало, которое можно отыскать в моих дочерях, в одночасье оставляет наш дом.

— Мистер Беннет, как вы можете быть настолько жестоким? — громко возмутилась его жена.

— Если называть вещи своими именами, то я не могу снять с себя ваше обвинение, миссис Беннет, — парировал мистер Беннет, продолжая завтракать. Миссис Беннет фыркнула и отвернулась, теребя кружевной платочек в руках.

Громкий стук эхом донесся из холла.

— Наверняка это посыльный, — заголосила миссис Беннет. — Мой брат, я знаю! Он умер! — С этими слонами она поднесла платок к глазам.

— Вы уверены, миссис Беннет? — спросил мистер Беннет. — Не слышал, что он был близок к смерти, чтобы вызвать у вас подобное предчувствие. — Он повернулся к Элизабет. Уголки его рта опустились в притворной печали. Девушке неудержимо захотелось смеяться.

Ее сестра, Джейн, погладила мать и попыталась успокоить ее.

— Мама, не тревожьте себя так. Только на прошлой неделе наш дядя, как сообщали, был в превосходном здравии.

Лакей подошел с подносом для писем к Элизабет. Она взяла конверт — бумага была великолепного качества — и стала изучать адрес, написанный женской рукой, но необычайно твердым и ровным почерком.

— От кого письмо, Лиззи? — уточнила миссис Беннет.

— Не знаю, — ответила Элизабет, пряча письмо в карман. — Кто-то из знакомых мистера Дарси, как я понимаю, шлет мне свои поздравления.

— Прежде чем подписан брачный договор? Что-то непохоже. Прочти его мне!

— Мама, умоляю, позволь мне сначала самой прочитать это письмо.

— Ерунда, девочка. Я хочу посмотреть на него сейчас же.

Элизабет повернулась к отцу, и он твердо вмешался.

— Миссис Беннет, полагаю нашей дочери можно доверять настолько, чтобы не сомневаться, что она ведет заслуживающую уважения переписку, — заметил он.

— Ох, ладно-ладно, мисс «Поступаю по-своему».

Элизабет прошла через лужайку в небольшую рощицу на восточной границе Лонгборна. Утренние надежды на погожий день оказались призрачными, поскольку серые облака наползали на солнце. Прежде чем вскрыть письмо, она какое-то время изучала его.

Леди Кэтрин де Бёр для мисс Элизабет Беннет.

Мисс Беннет!

Обращаюсь к Вам в обход всех правил учтивости, поскольку Вы не заслуживаете таковой. Я узнала, что Вы упрямо продолжаете воплощать Ваш план вознести себя и разрушить навсегда имя Дapcu. И прошлом апреле я снизошла до того, чmобы пригласить Вас в свой дом. Вы злоупотребили моей добротой и, соблазнив моего племянника, ввергли его в мезальянс, в чем он еще раскается, когда его безумное увлечение пройдет. Тогда он будет горько сокрушаться, что его лишили законной невесты, моей дочери, мисс Анны де Бёр.

Ни один из родственников мистера Дарси никогда не позволит себе заговорить с Вами. Из-за Вас мой племянник будет отвергнут всей своей семьей.

И более того, Вас не примет никто из персон значимых, ибо такова степень уважения и почитания, которыми пользуется семья де Бёр.

Да простит Бог Ваше преступление, поскольку я не прощаю Вас.

Леди Кэтрин де Бёр.

На миг Элизабет задохнулась от потрясения. Потом она побрела по рощице, едва понимая, в каком направлении движется.

— Чванливая женщина! Пользуется уважением и почитанием. Только не моим!

Само содержание письма не вызвало у нее никакого удивления и не явилось для нее неожиданностью, поскольку леди Кэтрин уже бросала ей подобные обвинения прямо в лицо всего несколько недель назад, но в написанном виде несправедливость ощущалась даже более жестоко.

Обвинение в заманивании Дарси в ловушку она нашла особенно оскорбительным. В начале их знакомства он совсем не пришелся ей по сердцу и не нравился до тех пор, пока она не узнала его ближе. Это Дарси боролся за нее и добился сначала ее уважения, а затем и ее привязанности.

«И все-таки, — размышляла девушка, — многие с неизбежной легкостью поверят в мои корыстные мотивы. Леди Кэтрин проявит свою низкую злобу в попытке отомстить ей, влияя на их положение в обществе. Как будто она может! Леди Кэтрин тешила себя своей властью над теми, кто нуждался в ее доброжелательности и благосклонности. Однако друзья ее жениха не слишком зависели от ее влияния, поэтому какой смысл им отворачиваться от них с Дарси только по прихоти его тети? Нет, они не могут быть настолько лишены здравого смысла. Или все же?..»

Она вышла из рощи через задние ворота, добралась до молочной фермы и скормила письмо козам.

Солнце светило сквозь облака, когда Элизабет вернулась в лес. За поворотом тропинки она увидела на фоне солнечных лучей высокую фигуру, одетую в серое. Дарси ждал ее в том месте, где тропинки расходились в разные стороны. Он стоял спиной к ней, глядя куда-то в лес. Она хмыкнула от неожиданности; Дарси повернулся, и в лесном полумраке его взгляд показался ей слишком невеселым. Он поклонился и направился к ней.

Элизабет кивнула в ответ.

— Вы сегодня пришли так рано.

— Не так рано, как хотелось бы.

Он поднес ее руку к губам, затем повернул и поцеловал крошечное место между рукавом и перчаткой.

— Я изложил суть дела моему поверенному, приезд которого с брачным контрактом жду с нетерпением.

Она улыбнулась и взяла его за руку. Они направились вглубь леса. Ветер ворошил опавшие листья под ногами. Какое-то время они шли молча.

— Миссис Беннет сказала мне сейчас, что вы получили письмо, которое, по вашему предположению, пришло от кого-то из моих близких, — наконец заговорил он.

— Мне помнится, я употребила слово «знакомых», хотя «близких», возможно, подходит более точно.

Дарси застыл.

— Леди Кэтрин осмелилась написать вам? — сдержанно уточнил он.

— Как правило, когда речь заходит о вашей уважаемой тете, не говорят «осмеливается» что-то сделать. Она просто сделала это.

— Вы позволите мне взглянуть на письмо?

— Нет, я не покажу его вам, даже если бы того и желала, хотя я и могу указать общее направление его местонахождения. Достаточно сказать, что леди Кэтрин была столь добра, что милостиво довела до моего сведения свое мнение. Она деликатно предупреждает меня о том холодном приеме, который ждет меня в обществе, случись мне когда-нибудь осмелиться высунуть нос из своего дома.

— Как жаль, что я не в силах воспринимать подобные оскорбления с такой легкостью, с какой это делаете вы, — рассмеялся он помимо своей воли.

— Я была предостаточно сердита с час назад, но вы уже знаете мой нрав.

— Действительно знаю. Ваше настроение улучшается при каждой попытке запугать вас. Ваш дух крепнет.

— Именно так.

Дарси вздрогнул при мысли о письме от графа, своего дяди, который называл безумием добиваться руки девицы «без роду, без племени» и которую племянник мог бы заполучить, даже не вступая с ней в брак. Он должен позаботиться, чтобы Элизабет никогда не открыла для себя содержание того письма.

Он коснулся завитка волос, выбившегося из-под ее шляпки.

— Когда я впервые осознал, что полюбил вас, я погрузился в… чувство, похожее на счастье. Но потом, после расставания с вами, мои чувства постоянно менялись, пока я не заболел от тоскливого желания увидеть ваше лицо, даже если это случится еще только один раз.

Лес наполнился шелестом опадающей листвы. Губы Элизабет зашевелились, словно готовые расплыться в улыбке, но ее взгляд привлек кружащийся в воздухе падающий лист. Как важно было не упустить ни малейшего мгновения его восхитительного падения.

Она хотела посмотреть на Дарси, но почему-то не сделала этого.

— Я узнал, каково это — тосковать, — продолжил он. — Я и представить себе не мог, как это больно.

Лес затих. Элизабет почувствовала, как он обнял ее за талию, как он прижимает ее к себе, ощутила колючую ткань его пальто на своей щеке. Как близки они были! Внезапный порыв ветра закружил листья в танце вокруг них. Его губы коснулись ее лба.

— Элизабет, моя нареченная невеста, вы даже не догадываетесь, как я люблю вас.

Она подняла к нему свое лицо, и в какой-то миг ему показалось, что он прочел в ее глазах никогда еще не произнесенные слова, глубоко скрытые за ее внешней сдержанностью. Она приоткрыла рот, словно хотела что-то сказать. Ее губы оказались совсем-совсем близко.

— Умоляю, скажите мне о ваших чувствах.

Она откинула голову, потом снова посмотрела на него, и он увидел в ее темных глазах затаенное лукавство, которое покорило его с самого начала их знакомства.

Дарси выпустил ее из объятий и взял под руку. Сердце перестало дико колотиться в груди. Они пошли вперед сквозь искрящийся морозный воздух.

ГЛАВА ВТОРАЯ

Пока Элизабет переживала сомнения, вызванные письмом Кэтрин, а соседи тревожили себя мыслями о трудностях, ожидающих невесту на выбранном ею пути, а миссис Беннет, охваченная радостью, и не думала ни о чем подобном. Она имела только два серьезных повода для озабоченности, а именно: условия брачного контракта Элизабет и подготовка свадебных платьев для обеих дочерей.

Ей предстояло пережить волнение по поводу двойной свадьбы, намеченной на ноябрь. Джейн Беннет, старшая, была также помолвлена и выходила замуж за друга Дарси, Чарлза Бингли, и венчаться они собирались одновременно с Элизабет и Дарси.

Миссис Беннет не жалела ни трудов, ни расходов, когда дело касалось нарядов, этой важнейшей части подготовки ее девочек к замужней жизни. Она заказала всевозможные товары из городских магазинов и привела в ужас супруга, послав за портнихой из Лондона.

Что касается брачного контракта, тут миссис Беннет едва ли знала, чем восторгаться больше: расходами, выделенными на наряды Элизабет, каретой дочери или ее драгоценностями. Мистер Беннет в пику ей основательно перечитывал длинный перечень статей договора и нисколько не разделял ее восторгов. Он был больше обеспокоен положением Элизабет на случай, если она овдовеет, не успев произвести наследника Пемберли. Какая ерунда! Даже если мистер Дарси настолько опрометчив, чтобы умереть рано, Элизабет к тому времени уже будет иметь сына. Наконец мистер Беннет объявил, что вполне удовлетворен документом.

Элизабет позвали в комнату. Дарси стоял подле окна, пристально вглядываясь в серый полдень. Он повернулся к ней навстречу, когда она вошла. И его поза, и безукоризненность его одежды — все, казалось, свидетельствовало о его уверенности в себе. Она только начинала узнавать его.

Дядя Элизабет, и он же ее поверенный, приветливо улыбнулся всем и пригласил говорить поверенного Дарси.

— Мистер Дарси, мисс Беннет, — заговорил поверенный мистера Дарси, — я обязан удостовериться, что вы оба понимаете значение и законность обязательств, которые вы принимаете на себя, подписывая этот брачный договор.

Осеннее солнце пробилось сквозь серые облака, и его бледные лучи осветили собравшихся. Дарси пересек комнату, подошел к столу, взял перо и подписался. Аккуратным, четким почерком. Он протянул перо Элизабет. И вот ее пальцы задрожали, когда она взяла перо. Она почувствовала, что у нее перехватывает дыхание. Она смотрела, как ее рука выводит имя под договором. Наблюдала, как перо нацарапало завитушки подписи ее матери, старомодные росчерки ее отца и привычную плавность имен обоих поверенных.

Все было сделано.

На следующее утро миссис Беннет могла вернуться к своим любимым занятиям. Она следила за примеркой платьев и шляпок, пальто и мантилий. Она суетилась, вмешивалась в работу закройщицы и беспокоила мастериц своей критикой.

Мистер Беннет закатил глаза:

— Полагаю, мне сегодня утром лучше забрать этих двух молодых людей снова на охоту.

— Да, забирайте их куда угодно, поскольку они постоянно путаются у меня под ногами, — ответила ему супруга.

— Отлично… Лиззи, — обратился к дочери мистер Беннет, озорно сверкнув серыми глазами, — ты когда-либо думала, что услышишь, как твоя мать говорит подобные слова о любых двух холостяках моложе семидесяти?

— Конечно нет, папа, — ответила Элизабет, направляясь к окну. — И все же мы сейчас выясним, окончательно ли ожесточилось мамино сердце к этому человеческому подвиду. — Она искоса лукаво взглянула на мать. — Сюда идут мистер Бингли и мистер Дарси теперь с тремя, нет, с четырьмя другими молодыми гостями.

— Что! — вскричала ее мать, поспешив к окну. — Где же? Какую ерунду ты говоришь, девочка. Они же одни, — и миссис Беннет раздраженно затеребила свой кружевной платочек.

Дочери прыснули со смеху.

— Какая жалость, миссис Беннет, — хмыкнул и мистер Беннет. — А то нам удалось бы в ноябре избавиться сразу от всех четырех девочек.

— Ох, ладно уж. У нас еще достаточно времени, чтобы заняться этим позже, — довольно улыбнувшись, миссис Беннет устроилась в своем кресле, расправляя кружево. — Я больше не испытываю страха насчет будущего, раз у Лиззи и Джейн все так хорошо сладилось. Они будут заботиться о младших сестрах, когда их родителей не станет. Я рассчитываю на них и в другом. Пусть подыскивают женихов для младших сестер, поскольку сама я исчерпала свои возможности.

Мистер Беннет встал:

— Миссис Беннет, вы изощренно вели охоту на мистера Дарси, чтобы заполучить его в зятья… — Он задержался у двери и добавил: —…Но, право, он и сам очень изощренный человек.

— Так оно и есть, — согласилась его жена.

Едва дверь за мистером Беннетом закрылась, как объявили о приходе женихов.

Чарлз Бингли был не столь высок, не столь красив и не так богат, как Фицуильям Дарси, но некоторые расценивали его как более желанного спутника жизни.

— Моя дорогая миссис Беннет! — он поклонился и, радостно приветствуя будущую тещу, направился к ней через всю комнату. — Надеюсь, вы пребываете в добром здравии?

— О, да, мистер Бингли, и вы очень любезны, что поинтересовались этим, учитывая, что все ваши мысли всецело заняты другой персоной! — Она повертела пальцем под его носом. Бингли рассмеялся, но Элизабет покраснела, увидев этот жест матери глазами Дарси: он, несомненно, счел бы его не совсем приличным.

— Мистер Дарси, доброе утро, — приветствовала его миссис Беннет, получив в ответ сдержанный поклон.

— Доброе утро, миссис Беннет. Рад слышать, что вы хорошо себя чувствуете.

— Благодарю вас, сэр.

Она не могла придумать, что бы такое еще сказать, и Дарси в той же мере недоставало вдохновения. К счастью, Бингли знал, как продолжить беседу. Он похвалил новое платье миссис Беннет, и Дарси удивился, как это его друг заметил перемену в наряде хозяйки дома. Чарлз отметил изменения, которые осень внесла в пейзаж за прошедшие несколько дней: ветер срывал с деревьев последние листья. Фицуильям и не подумал бы, что миссис Беннет может интересоваться этим, и был поражен, услышав ее комментарий об опустевшем парке. Взгляд Бингли все время останавливался на сидевшей справа от матери Джейн, которая так и просияла при его появлении. Дарси остро чувствовал присутствие Элизабет у себя за спиной, но не спускал глаз с хозяйки дома, пока та не сказала:

— А вот и мои дочери, господа, готовы поприветствовать вас. Полагаю, они сгорают от волнения, ожидая своей очереди пожелать вам доброго утра. — Она весело рассмеялась над собственной шуткой, вовсе не подозревая в себе вульгарности. Бингли тоже рассмеялся, и Джейн присоединилась к ним.

Дарси повернулся к Элизабет. От нервного напряжения она побледнела. Он с мрачной серьезностью приветствовал свою невесту, так же серьезно поклонился ее сестрам, которые присели в реверансе. Не прошло и нескольких минут, как миссис Беннет призвала молодежь выйти на прогулку, прежде чем мистер Беннет заберет мужчин на охоту.

Как только они вышли из дома, все поспешили разделиться на пары. Младшие дочери, получив от матери указание навестить тетю, свернули на дорогу. Бингли и Джейн лениво побрели по оголившемуся парку, шурша опавшей листвой. Элизабет и Дарси вскоре оказались одни.

Некоторое время они шли молча. Постепенно Элизабет почувствовала, как ее раздражение и неловкость из-за некорректного поведения матери уходят. Дарси стал говорить о планах на будущее, а Элизабет мечтать об элегантности и спокойном течении своей будущей жизни.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

До свадьбы оставалось три дня, когда Дарси поверг в трепет миссис Беннет известием о приезде своей сестры, мисс Джорджианы Дарси. И хотя девушке исполнилось всего лишь шестнадцать, миссис Беннет нервничала в ожидании этой встречи, будучи наслышана В гордыне молодой леди. Она успокоилась лишь тогда, когда Дарси представил ей не только Джорджиану, Но и своего кузена, полковника Генри Фицуильяма из благородного семейства Фицуильямов, в честь которого и нарекли когда-то самого Дарси.

Миссис Беннет всегда с восторгом знакомилась I новым молодым холостяком. После того как гости уехали, она все восклицала:

— Какой очаровательный молодой человек! Такие непринужденные манеры, такой бесподобный собеседник! Не слишком хорош собой, что верно, то верно, но кого это волнует?

— Полагаю, кого-то все же волнует, мама, — заметила Элизабет, возможно, вспоминая порывы восторга своей матери по поводу красоты ее будущих зятьев.

— Лиззи, какая же ты скрытная! Ни разу, ни словечком не обмолвилась о нем, когда вернулась домой после посещения Кента!

— Разве я забыла упомянуть о знакомстве с полковником Фицуильямом, мама?

— Забыла, именно забыла! Ты твердо уверена, Лиззи, что у него нет никакого постоянного дохода, кроме его армейского жалованья?

— Весьма твердо, мама. Полковник Фицуильям вынужден жениться на деньгах.

— Такая жалость, что младшие сыновья столь часто обладают личным обаянием, какого лишены прямые наследники.

Элизабет предпочла не относить реплику матери на счет своего жениха.

— Полковник имеет очень приятные манеры, мама.

— А мисс Дарси! — тут миссис Беннет в волнении воздела руки. — Такая изящная и такая очаровательная! Она не столь красива, как ее брат, но какая фигура, какие изысканные манеры!

К удовольствию дочерей, миссис Беннет с преувеличенным изяществом сделала несколько шагов по комнате, вращая свой носовой платок, потом погрузилась в любимое кресло и продолжила:

— Я боюсь, что мисс Дарси окажется несусветной гордячкой, она произнесла не больше двух слов. Хотя знаешь, Лиззи, думаю, она немного застенчива. Имей это в виду, когда станешь представлять ее обществу. Когда она начнет выезжать в свет?

— Очевидно, когда ей позволят.

Действительно, после церемонного представления ее брата Джорджиана Дарси едва ли, хоть единым звуком, ответила на поток слов миссис Беннет. Дарси, сам всегда чувствовавший себя неловко при общении с миссис Беннет, предоставил полковнику отдуваться за всю семью, поддерживая беседу.

Полковник Фицуильям устроился в кресле рядом с миссис Беннет и, повернувшись к Элизабет, сказал:

— Мисс Беннет, не могу выразить, как я восхищен возможностью снова видеть вас, да еще при таких обстоятельствах! Прошу вас, примите мои поздравления. /I поздравляю вас обоих. — Элизабет благосклонно кивнула ему, и он продолжал: — Когда мы расстались и Кенте, я думал, что вряд ли нам предстоит еще когда-нибудь встретиться. И вот мы с вами станем родственниками и, я надеюсь, лучшими друзьями.

— Лиззи все очень ловко скрывала, полковник. — Миссис Беннет с восторгом ухватилась за свою любимую тему. — Они были едва знакомы друг с другом, и нот уже они обручены, и вот-вот поженятся.

— Едва знакомы друг с другом, мэм? Да ведь в прошлом апреле мы с Дарси больше трех недель гостили у нашей тети в Кенте, и я слышал высшие похвалы в адрес мисс Элизабет Беннет еще задолго до этого.

Миссис Беннет от души рассмеялась.

— Мама, пожалуйста, — тихо попросила Элизабет, поднимаясь со своего места и направляясь к столу, где лежала ее незаконченная вышивка.

— Достаточно воспоминаний, кузен, — заметил Дарси.

Дверь открылась, и в комнату вошел мистер Беннет, и от его насмешливого взгляда ничто не укрылось. Он увидел свою супругу, вытирающую глаза от смеха: Элизабет, побледневшую от гнева; мистера Дарси, в котором, по всему видно, взыграла спесь; и двух незнакомых людей, которые, казалось, не знали, как им вест» себя.

— Ах, мистер Беннет! Вот и вы! — вскричала его супруга, вытирая глаза. — Входите и присоединяйтесь к нашему веселью.

Генри Фицуильям поднялся, подав руку Джорджиане. Мистер Беннет поклонился и пересек комнату, чтобы быть представленным гостям.

Элизабет успокоилась, когда появление ее отца побудило сменить тему разговора. К неудовольствию и досаде миссис Беннет, ее муж заговорил о брошюре, которую он намеревался когда-нибудь все же опубликовать.

— Я описываю все разновидности глупости и недомыслия, обнаруженные мною в работах солидных авторов, описывающих нравы прошлого столетия. Я постоянно натыкался при чтении на их перлы и потратил некоторое время на расширение и приведение в порядок моих мыслей.

— Чудесно, мистер Беннет, — откликнулся полковник. — Я с интересом буду ждать появления вашей работы.

— Долго придется ждать, сэр, — фыркнула миссис Беннет.

Воцарилось неловкое молчание.

Мистер Беннет вспыхнул, Элизабет отвела взгляд, а судя по лицу Джорджианы можно было подумать, что грянул гром и разверзлись небеса.

— Мадам, — сказал полковник, — я хорошо понимаю ваше нетерпение видеть признание таланта вашего мужа. Но порой требуются долгие годы упорного труда, чтобы представить столь оригинальную работу в отшлифованном виде.

«О, да, и сколько же долгих лет ушло на внимательное изучение людей, чтобы выработать манеры, столь отшлифованные, как ваши?» — подумала Элизабет.

— Я полагаю, — вступил в разговор Дарси, — что небрежность, снижающая качество выполняемой работы, попросту граничит с безнравственностью.

— Благодарю вас, сэр, за ваше благосклонное снисхождение к моей медлительности, — кивнул мистер Беннет с видом мудрого и маститого ученого и улыбнулся Элизабет, которой пришлось прикусить губу. Мистер Дарси поклонился:

— Стоит только обратиться к недавнему случаю, когда небрежная газетная статейка привела к… смерти предмета обсуждения.

— Ой, это вы о мистере Лаунде! — вскричала миссис Беннет. — Вы знаете, он покончил самоубийством.

— Это перевернуло бы мою жизнь, если бы мои старания привели кого-то к трагедии, — заметил мистер Беннет.

Джорджиана увидела, как Генри, на мгновение отвлекшись, позволил себе задержать нежный взгляд на лице Элизабет. Внезапная догадка озарила ум Джорджианы, и она едва не пропустила мимо ушей слова миссис Беннет, обращенные к ней.

— Лиззи никогда ни с кем не делится своими секретами, мисс Дарси. Я надеюсь, вам удастся вытянуть из нее хоть что-то, а иначе, зачем вообще нужны сестры?

— Миссис Беннет, мне всегда хотелось иметь сестру, я не желала бы лучшей сестры, — искренне призналась Джорджиана.

— Благодарю, — обрадовалась миссис Беннет. — Ты слышала, Лиззи? Ты когда-либо сталкивались с такой добротой?

Дверь снова открылась, Джорджиана не скрыла своего восхищения при виде красивой молодой женщины, которая вошла в комнату, очевидно, возвратившим, с прогулки. Холодный осенний воздух освежил цвет ее и без того безупречной кожи и углубил синеву глаз.

Это, сказала миссис Беннет, явно не скрывая от Джорджианы гордости, — Джейн, моя старшая дочь, и, поскольку за красавицей Джейн следовал молодой человек, добавила: — Возможно, вы знакомы с мистером Бингли, мисс Дарси.

— Мистер Бингли! Как! Вы? — обрадовалась Джорджиана и получила небольшой одобрительный кивок от брата. — Полагаю, вы знаете, мисс Дарси, что ваш брат и Лиззи разделят почести в свадебный день с мистером Бингли и Джейн, которых соединят на той же самой церковной церемонии.

— Да, я знаю, — рискнула ответить Джорджиана.

— Какая же я глупая! Знакомство вашей семьи с мистером Бингли предшествует нашему, — воскликнула хозяйка дома. Боюсь, вы немного рассердитесь на Лиззи, мисс Дарси, Ей взбрело в голову отослать обеих своих младших сестёр с поручением в деревню, поэтому сегодня вам не удастся познакомиться с ними. Я говорила ей, что так и получится!

— Едва ли стоит питать, надежду, что когда-нибудь наша дочь сравняется со своей матерью в мудрости, — заметил мистер Беннет. Пока остальные беседовали между собой, Элизабет спросила у Дарси:

— А Джорджиана планирует ехать в Пемберли с нами? Нет, их с компаньонкой сопроводит домой полковник Фицуильям, который сразу из Пемберли направится в свой полк.

— Он не дождётся нашего приезда? Долг призывает кузена время от времени наведываться в лагерь, — ответил Дарси, задумчиво посмотрев на неё, затем перевел взгляд за окно. — Да и леди Кэтрин требует его присутствия у нее в Лондоне после Рождества.

— Гнев ее милости не коснулся вашего кузена?

— Нет, конечно, и я поощрял его ехать. Он ее любимец. — Мистер Дарси бросил загадочный взгляд на свою невесту, прежде чем добавить: — Как, впрочем, и многих особ вашего пола.

Лукавая улыбка появилась на губах Элизабет.

— Он и в самом деле вызывает симпатии.

По пути к дому Бингли Джорджиана откинулась на подушки кареты. Она справилась со своей задачей. Сама не зная как, она сумела понравиться своим будущим родственникам, обитателям Лонгборна.

Девушку ошеломили словоохотливость матери семейства Беннет, красота сестры и едкое остроумие отца. Только в Элизабет все это уравновешивалось. Конечно же, ее брат не стал бы выбирать невесту, далекую от совершенства.

За скрипом упряжи и цокотом копыт лошадей по дороге она не могла расслышать разговор брата и кузена, ехавших верхом рядом с каретой.

Генри вспоминал, как в прошлом апреле впервые встретил Элизабет. Как он радостно и всей душой поддался ее обаянию, в то время как Дарси негодующе томился в своих оковах. Дарси понимал, что у Генри не рыло никакой возможности жениться на девушке, хотя сам Генри считал, что именно Дарси был неподходящей для Элизабет партией. Поэтому легкое соперничество между ними не приняло угрожающих размеров. Впрочем, оно вскоре было забыто, по крайней мере одним из них. Генри рассмеялся.

— Что с тобой? — удивился его кузен.

— Я смеюсь, вспоминая наше пребывание в Кенте, когда я часто искал твоего общества для прогулки верхом и обнаруживал, что ты уже куда-то подевался. Никто, кроме меня, и не знал, куда именно.

Дарси резко повернулся к нему:

— Надеюсь, я не проявил бестактность, обратившись к тебе с просьбой стать моим шафером?

— О господи, Дарси. Я думаю, у каждого своя роль, и я исполню свой долг по отношению к другу.

— Миссис Беннет так основательно собирается отпраздновать наш брак, — объяснил Дарси. — Я счел неразумным предъявить им одну только сестру.

— Семья мисс Беннет не обвинит тебя в этом, поверь мне. Я скорее могу предположить, что они испытывают облегчение, что их дом не наводнит фешенебельная публика, и особенно разгневанная родня.

— Ко взаимному удовлетворению обеих сторон, полагаю, — уточнил Дарси.

— Тебе следовало бы попытаться отбросить свой снобизм и вести себя проще, Дарси, — сквозь смех проговорил Генри. — Вряд ли уместно держаться столь церемонно и чопорно со своей будущей тещей.

— Я не знаю, как строить свою беседу с ней, кузен. Она кудахчет, как глупая курица, — он остановился. — Хотя беру свои слова обратно. Ради Элизабет не следует мне так говорить о ее матери.

Генри согласно кивнул.

— Но Бингли, похоже, не реагирует так на свою новую родню.

— Бингли обладает замечательной способностью проявлять снисходительность и терпение. Но ни его сестры, ни его шурин не в восторге от его брака.

— Вспомни, в их родне были торговцы, отсюда их комплексы и, как следствие, недовольство, — убежденно произнес полковник. — Твое же положение в обществе ничто не сможет поколебать.

— Ты так считаешь?

— Я уверен в этом. А когда прибывают родственники Бингли?

— Их ждут завтра. Миссис Беннет задумала попросить сестер Бингли выступить в роли подружек невесты для Джейн. Но все же потом сообразила, как неуместно и нелепо будут эти дамы смотреться рядом с Элизабет. Полковник засмеялся.

— Ты приехал, и я тебе благодарен, — продолжал Дарси. — Но все же… Не поставил ли я тебя в неловкое положение перед тетей? Что говорила по этому поводу леди Кэтрин?

— Она была крайне недовольна, но я твердо сказал ей, что не могу выбирать между тобой и ею. Я оставляю за вами обоими право отказаться от меня, если вы сочтете нужным, но сам я не откажусь ни от тебя, ни от нее. Дарси пробормотал слова благодарности.

Его кузен добавил:

— Ей придется довольствоваться теми членами семьи, которые отрекутся от тебя.

Дарси пожал плечами:

— Не глупи, Генри. Леди Кэтрин стареет, но все же есть вероятность, что она переживет свою дочь. И тогда ее состояние должно перейти кому-нибудь.

— Я не верю, будто наша тетя может облагодетельствовать меня; и я не стану жениться без привязанности.

— А в нашей семье ни кузина Анна, ни я не могли рассчитывать на подобную роскошь, — с некоторой го-речью сказал Дарси. — Я никогда не сомневался, что придется жениться на Анне. И только встретив Элизабет, я понял, что не смогу поклясться перед алтарем и перед Богом любить другую женщину, в то время как я уже полюбил Элизабет. Бедная малютка Анна.

— Я ее не обманывал! — резко дернулся Дарси. — Мы никогда не были помолвлены, мы ни разу не затрагивали эту тему в своих разговорах. На самом деле она испытывает ко мне не больше чувств, чем я к ней.

— И тем не менее все наши родственники ожидали этого; боюсь, леди Кэтрин никогда не простит тебя.

— Я не только не желаю, но я и не принял бы ее прощения. В своем письме она допустила такие оскорбительные выпады в адрес Элизабет, какие нельзя прощать.

— Время рубцует раны, Дарси.

— О каких ранах ты говоришь?! Она стала моим врагом и уже не сумеет ранить меня.

— О боже!

Полковник с сожалением улыбнулся про себя. Как это похоже на их тетку — столь неумолимо отвергнуть своего любимого племянника. И как это похоже на Дарси — отплатить ей тем же.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

Небольшая церковь в Лонгборне была до отказа заполнена гостями новобрачных и прихожанами. Судя по виду, все они по достоинству оценили торжественность момента и серьезность намерений обоих женихов. Лучи солнца, проникая сквозь цветные стекла витражей, бросали на них пестрые блики. Шаферы женихов вели себя по-разному. Шурин Бингли мистер Хёрст выказывал свое обычное добродушие, тогда как полковника Фицуильяма, казалось, обуревали более сложные эмоции. Собравшиеся тихо переговаривались, ожидая появления невест.

— Для семьи Фицуильяма этот брак не слишком хорош, — шептались в толпе.

— А вон там сидит мисс Дарси, богатая наследница, та молодая леди в бархате, рядом с мисс Бингли… Джорджиана была скромно, хотя и модно одета. На ней было розовое пальто, а на голове красовалась такого же цвета шляпка, поля которой закрывали большую часть ее лица.

— Бедняжка. При всем своем богатстве и связях — кто она, как не бедная сирота, без матери?

— Ей хватит своей семейной гордости, которая поддерживает ее, — был ответ.

Джорджиана стойко переносила изучающие взгляды всех этих незнакомых ей людей, притворяясь, будто Они их попросту не замечает. Миссис Беннет ликовала от восторга, сидя на отдельной скамейке. Мысленно она возвращалась к приготовлениям для свадебного завтрака, но, кажется, пока было все безукоризненно. Звук шагов, приближающихся к дверям церкви, заставил всех затихнуть. Темным силуэтом, на фоне льющегося снаружи в открытые двери света, мистер Беннет вступил в церковь, ведя под руку обеих дочерей. Джейн, в длинной бледно-зеленой мантилье, застенчиво потупив взгляд, опиралась на руку отца. Солнечные лучи высвечивали шелковую накидку Элизабет цвета Охры.

Когда она вошла в полумрак церкви, все увидели серьезный сосредоточенный взгляд ее темных глаз, устремленный прямо вперед.

В сопровождении младших сестер девушки двинулись по проходу и присоединились к группе перед алтарем. Золотой свет из окна освещал очаровательную красавицу Джейн, Элизабет же стояла в мерцании разно цветных неровных пятен.

Когда местное «высшее общество» повалило из церкви и встретилось с толпой крестьян и семьями фермеров, которым не удалось найти место внутри церкви, в церковном дворе началась небольшая сутолока. Проходя под аркой из тиса, мистеру Дарси пришлось ловить свою шляпу, и люди рассмеялись. Мельком бросив на него взгляд, Элизабет увидела, как вспышка уязвленного самолюбия стерла с его лица улыбку. Она сжала его локоть и лукаво посмотрела на него, и он в ответ неохотно засмеялся. Шаферы вручили женихам мешочки, и те стали разбрасывать горстями монетки, дождем сыпавшиеся в толпу.

Мистер и миссис Беннет повели гостей в дом на свадебный завтрак.

После празднования Джейн и Элизабет пошли готовиться к отъезду. Элизабет и Дарси предстояло провести в пути несколько дней, в то время как Джейн и Бингли надо было проехать всего четыре мили.

Элизабет смотрелась очень элегантно в изумрудно-зеленой бархатной накидке с подкладкой из палевого атласа, которая сочеталась с зеленым цветом ее перчаток и такого же цвета шляпкой.

— Моя дорогая девочка, ты только посмотри на себя! Ты наполняешь мое сердце гордостью! — пронзительно заголосила мать и расцеловала Элизабет в обе щеки.

— Ох, мама!

— Да, да, так оно и есть.

Старшая дочь миссис Беннет вошла в комнату.

— А, вот и ты, Джейн! Посмотри, как хорошо выглядит твоя сестра! Не так хорошо, как ты, конечно, в целом графстве никогда не было такой красивой невесты, как ты. Какая же ты у меня хорошая!

Элизабет хохотала, наблюдая застенчивые протестующие жесты Джейн.

— Лиззи, полагаю, мистеру Дарси не терпится ехать, — остановила их мать, — но прошу вас — задержитесь немного наверху, пока я буду спускаться. Я хочу посмотреть, как вы появитесь.

Ох, Джейн, — сказала Элизабет. — Мы будем очень далеко друг от друга.

Лиззи, не говори так, иначе я расплачусь. Мы ведь очень скоро встретимся в Лондоне.

Спустившись с лестницы, они остановились, чтобы ещё раз с любовью посмотреть друг другу в глаза. Когда лакей уже собирался открыть двери гостиной, Джейн жестом показала Элизабет, что пропускает ее вперед.

— Нет, Джейн.

— Милая моя Лиззи, теперь это твое право — проходить первой, но я нисколько не завидую этому.

Элизабет колебалась. Всю жизнь она в соответствии с этикетом проявляла почтение и пропускала вперед старшую) сестру, и менять эту схему казалось ей неприличным. Она знала, что еще придется привыкать входить первой из-за большей значимости ее мужа, но все же сейчас ей этого не хотелось. Она взяла Джейн за руку. Дверной проем был достаточно широк, чтобы пройти обеим.

Элизабет взяла отца под руку, когда все они вышли на подъездную аллею.

— Как ты можешь покидать меня, Лиззи? — проговорил мистер Беннет. — Беседы с тобой — единственное мое утешение.

— Вы должны приезжать к нам как можно чаще, папа. Вы знаете, что вас всегда будет ждать радушный прием.

— Надеюсь, милая. Но я буду очень скучать. Они дошли до кареты, и Элизабет поцеловала отца и сестер.

— До свидания, Китти, до свидания, Мэри.

Она повернулась к матери. Сердце миссис Беннет пронзила острая боль, и она сжала дочь в объятиях.

— До свидания, дорогая моя дочурка. Как я буду тосковать без тебя! Не знаю, как я переживу эти дни!

— Полагаю, как всегда, — услужливо предложил; мистер Беннет решение проблемы.

Поскольку в этот момент ее тревога преобладала над страхом, миссис Беннет, не обращая внимания на своего достопочтенного супруга, обратилась к Дарси:

— Вы ведь будете заботиться о моей девочке, мистер Дарси?

— Мадам, на свете нет другой обязанности, которая доставила бы мне большую радость, — ответил он и поцеловал ей руку.

Неужели из-за этой его любезности слезы навернулись на глаза Элизабет?

Она забралась в карету, и муж сел рядом с ней. Она посмотрела на отца, так горячо любимого, на внезапно встревоженную мать, на всех своих близких.

— Ты готова? — ласково спросил Дарси. Она засмеялась и взмахнула рукой.

— Трогай, — крикнул он кучеру. И карета двинулась.

Тем вечером мистер Беннет постучался в дверь туалетной комнаты жены.

Миссис Беннет сидела в кресле у камина и, не мигая, смотрела на огонь. Она не привыкла видеть этого редкого посетителя в своем укромном уголке. И впервые за долгое время внимательно посмотрела на мужа. «Боже мой! — подумала она, — сколько же у него морщин!»

— Миссис Беннет, — заговорил он, — я должен заявить, что вы кажетесь задумчивой. Чем вызвано столь необычное состояние в конце дня, полного радости и ликования?

— Ох, мистер Беннет. Лиззи уехала так далеко, а ее муж такой молчун. Не будет ли он суров с ней? Лиззи так любит пошутить. Найдут ли они о чем поговорить? Будет ли она счастлива?

— Ох! «Велите времени вернуться вспять», как сказал поэт! Миссис Беннет, не поздновато ли сейчас задумываться над этим? Я полагал, вы были в восторге от подобной партии.

— Я и сейчас в восторге, конечно. Это же настоящий триумф для меня — видеть, как моя дочь покидает дом в такой роскошной карете с лакеями в ливреях! А как великолепно они смотрелись вместе! Мистер Дарси — красивый мужчина, спору нет, но и Лиззи в ее новой бархатной накидке, несомненно, выглядела как весьма элегантная дама из высшего общества. — Миссис Беннет поправила ленточки на своем ночном чепце. — Сколько поздравлений и похвал мы получили! Да каких похвал! Я знаю, какое сильное впечатление произвел этот день на наших гостей. — Не обращая внимания на молчание мужа, миссис Беннет потеребила кружевные оборки своей шали и, удовлетворенно улыбнувшись своим мыслям, добавила: — Все наши соседи, должно быть, завидуют нам, особенно те, у кого есть дочери. И матери остались довольны, что теперь Джейн и Лиззи уже не будут стоять на пути их девочек. Наши дочери всегда считались самыми красивыми девочками в графстве, это я вам точно говорю, уж поверьте мне.

— Ну вот теперь вы и совсем успокоились, миссис Беннет! Наша дочь не может не стать счастливой с такими каретами, ливреями, бархатом и всеми остальными предметами людской зависти, которые вы описываете.

— Ох, мистер Беннет, я вовсе не это имела в виду. Лиззи, конечно, вышла замуж лучше, чем можно было бы мечтать. Мистер Дарси, должно быть, любит ее с большой нежностью, иначе этот брак вообще никогда не случился бы. Какая она умная девочка! И все же вы думаете, она будет счастлива?

— Полагаю, судьба дает ей столько же шансов, что и любой другой женщине в ее положении, моя дорогая!

Миссис Беннет успокоил этот оптимистичный взгляд на перспективу.

— На самом деле Дербишир не настолько и далекое место, не так ли, мистер Беннет? Они смогут часто приезжать к нам.

— Возможно, моя дорогая, возможно. А теперь спокойной ночи, миссис Беннет. Завтра у нас начнется тихая жизнь, вот это уж точно.

В спальне мистер Беннет долго стоял у окна, вспоминая свою молодость и собственные надежды на благополучное супружество, и тоска сжала ему сердце.

Весь день они ехали в северном направлении и на ночь остановились в гостинице. Стояла сонная тишина, бодрствовал только сторож. Хозяин гостиницы давно завершил свой последний обход. С кухонного этажа и до чердаков дом был полон шорохов; повсюду слышался храп спящих людей.

Элизабет проснулась. Она потянулась и повернулась. В темноте муж осторожно нащупал ее голову, наткнулся на взъерошенные локоны и нежно коснулся ее щеки. Лиззи приоткрыла губы, но слова не шли на ум. Она снова заснула.

— Я потревожил тебя. Спи. Спи.

К третьему дню, когда до Пемберли оставалось не больше десяти миль, дождевые облака были разогнаны сильным ветром. Дорога шла вдоль подножия скалистого холма, и Элизабет впитывала в себя непревзойденную красоту Дербиширского нагорья.

— Красиво-то как!

— Со следующего подъема откроется роскошный вид, — предупредил ее Дарси.

И действительно. У самой вершины холма карета, заскрипев, остановилась. Они вышли и направились к краю обрыва. Земля скользила у них под ногами, а ветер неистовыми порывами налетал откуда-то снизу. Элизабет не спускала глаз с открывшейся перед ними панорамы, переводя взгляд с холмов на расстилающиеся внизу долины. Ее щеки пылали на ветру, глаза блестели от возбуждения.

— Ой, какое же тут великолепие!

Лошади фыркали, вокруг них клубились облака пара.

Слуги разговаривали, пока господа любовались природой.

Кучер выразил мнение, что такой хозяйки поместье Пемберли никогда прежде еще не видело.

— Но и такого хозяина не видело тоже, — хмыкнул Элби Клинк, его молодой помощник.

— Ты-то, малец, поменьше болтай. Так-то будет лучше для тебя, хоть ты и сын кузнеца.

Ветер неистово рвал подол пальто госпожи и раскидывал ее локоны, обрамлявшие лицо, но она только смеялась. Она отпустила руку Дарси и забралась на валун, потом оперлась о протянутую ей руку, чтобы соскочить вниз, хотя вполне могла бы спрыгнуть и сама. Элизабет уверенно прокладывала себе путь среди камней в своих изящных ботиночках.

— Возможно, она отдаст ботинки Энни, ведь ее горничной они будут маловаты.

— Много чести для тебя, Элби, Энни-то и не посмотрит теперь на тебя, теперь она будет прислуживать госпоже.

Юноша отвернулся и стал смотреть куда-то вдаль, усиленно моргая.

Лакеи снова украсили карету белыми свадебными розетками и лентами, которые сняли, пока ехали по незнакомым местам. Как только Элизабет благополучно вернулась в свою карету, из задней кареты к ней стремглав бросилась горничная и стала заново укладывать локоны своей хозяйки в прическу.

— Я понравлюсь им, Уилкинс? — спросила Элизабет.

— Конечно, мэм, — ответила Уилкинс с предельной серьезностью.

Проезжая через небольшой городок Лэмб, лошади замедлили ход до медленной рыси. Дети бежали впереди кареты, скликая горожан победнее к дверям, а побогаче и познатнее — к окнам.

Только один человек не остановился, чтобы поглазеть, а стремительно запрыгнул в седло поджидавшей его лошади и галопом помчался сообщать новость. Лошади ускорили движение по дороге к Пемберли. Большие кованые железные ворота стояли открытыми, и они повернули внутрь. Жена сторожа и его дети стояли рядом с домиком, а сам сторож замер у ворот, держа в руке жезл.

— Я не видел беднягу на ногах вот уже восемь месяцев, — отметил Дарси. — Каких усилий ему стоило подняться? Схожу поблагодарю его за это завтра.

— Я пойду с тобой, — вызвалась Элизабет.

Они проехали через рощу, затем свернули на дорогу к дому. Старый желтый камень Пемберли пылал в лучах заходящего солнца. У парадных дверей выстроился по старшинству весь штат домашней прислуги.

— Ой, дорогой, — засмеялась Элизабет. — У некоторых из них совсем испуганный вид!

— Полагаю, остальные просто скрывают свой страх. Это пойдет им на пользу.

Он вышел из кареты и развернулся, чтобы подать Элизабет руку и помочь спуститься.

Джорджиана вышла вперед из холла на ступеньки и тревожно замерла. Она наблюдала, как ее элегантно одетая вновь приобретенная сестра поднималась по лестнице.

«И как Элизабет могла так измениться всего за четыре дня? Она стала такой холодной», — подумала девушка.

Элизабет поднялась по ступенькам к Джорджиане и поцеловала ее.

— Дорогая Джорджиана.

Ее муж представил ей старших слуг. Со сдержанной любезностью Элизабет приветствовала домоправительницу миссис Рейнолдс, дворецкого и повара. Потом медленным кивком головы Элизабет отвечала на нервные поклоны других слуг.

Домоправительница сказала:

— Это Энни, ваша служанка, госпожа. Сделай шаг вперед, девочка.

Заалевшая Энни выступила вперед и присела в реверансе, пробормотав:

— Добрый день вам, мэм.

Послышалось короткое нервное хихиканье лакея, «молкнувшее под свирепым взглядом дворецкого. Элизабет благосклонно кивнула горничной.

Семья вошла в дом и сразу проследовала в гостиную. Миссис Рейнолдс поспешила проконтролировать процесс приготовления чая в честь этого особого дня.

Энни догнала ее в дверях кухни.

— Что с тобой, Энни? Ты же измяла свой передник, — Энни вынула руки из карманов.

— Миссис Рейнолдс, я… не смогу.

— Что ты не сможешь, глупая девчонка? И почему ты здесь, а не в комнате своей госпожи? Ее горничная, миссис Уилкинс, будет искать тебя.

— Я боюсь.

— Какая ерунда. Миссис Дарси не съест тебя, а вот я могу. Теперь иди.

Элизабет, возможно, была бы сама потрясена, доведись ей узнать, какой эффект произвело на слуг ее холодное спокойствие.

— Как тебе мой спектакль? Я сумела произвести на тебя впечатление? — спросила она у Дарси, закатывая глаза.

— Мои поздравления, принцесса, — ответил Дарси. — Слуги не скоро опомнятся от твоего появления.

— К тому времени, как они начнут это забывать, мне следует определиться, что я такое.

Она села на диван рядом с Джорджианой.

— Дорогая Джорджиана, я напугала тебя? Признаюсь, я сама жутко волнуюсь. — Джорджиана неуверенно рассмеялась. — Ты сможешь простить меня?

— О да. То есть мне не за что прощать.

— Джорджиана, мне нужно многое узнать об этом доме.

— Я ничем не занималась здесь, с тех пор как вернулась домой из школы. Миссис Рэйнолдс — вот кто за все отвечает и кто все знает здесь!

— Тем больше у меня причин утвердить свой авторитет с самого начала. Пройдет совсем немного времени, слуги оправятся от потрясения, и мы великолепно поладим.

ГЛАВА ПЯТАЯ

До помолвки Элизабет одно лишь упоминание о красивом доме Дарси в Дербишире вызывало у миссис Беннет приступ язвительной критики. Какое раздражение испытывала она при виде этого молодого человека! Она не переносила, когда ей напоминали о его богатстве и высоком положении, которого он, в ее главах, не заслуживал! Однако ее неприязнь к Дарси сменилась жаркой радостью, как только ее дочь получила те преимущества, которые давало упомянутое богатство и высокое положение.

Она даже захотела увидеть Пемберли, особенно когда обе ее незамужние дочери получили приглашение провести там Рождество.

Мисс Кэтрин Беннет, которую чаще звали уменьшительным именем Китти, исполнилось восемнадцать лет. С тех пор, как после замужества троих из ее сестер их семейный круг резко сузился, она, не слишком склонна» к чтению и размышлениям, изнывала от скуки. Приглашение в Пемберли вызвало у нее бурный восторг.

— Боже мой, детка! — вскричала ее мать. — Ни за что на свете я не смогу лишить тебя этого приключения. Где же Мэри? Мы должны просмотреть ваши наряды.

Но Мэри, к своим девятнадцати обладавшая большей зрелостью и рассудительностью, к тому же наделенная способностью к самопожертвованию, удивила их всех, отклонив любезное приглашение. Если бы гордыня не считалась грехом, Мэри, возможно, решилась бы поздравить себя с тем, что является самой самоотверженной из всех пятерых сестер. Она заявила, что она не станет даже рассматривать возможность покинуть родителей на праздники, поскольку только Бингли и Джейн будут составлять им в эти дни компанию. Ведь они лишились общества не только Элизабет, но также и брата миссис Беннет, мистера Гардинера, и его семьи. Они всегда проводили Рождество вместе, но теперь Гардинерам тоже предстояло поехать в Пемберли.

Мистер Беннет, к которому не преминули обратиться за советом, заявил, что готов провести Рождество без Мэри, но молодую девушку невозможно было заставить свернуть с выбранного ею пути исполнения дочернего долга.

Китти никогда не ездила дальше дома своего дяди в Лондоне.

Отец заявил, что не может оставить ее в течение трех часов без присмотра, и настоял на необходимости сопровождать ее до Лондона, где, перед отъездом, со всем семейством дяди и тети ей предстояло ночевать.

В итоге, спустя всего каких-нибудь несколько недель после свадьбы сестры, Китти оказалась за письменным столом, погруженная в выведение строчек на особенной бумаге с волшебным названием «Пемберли».

От мисс Кэтрин Беннет миссис Беннет Пемберли.

Милая мамочка!

Я надеюсь, что это письмо найдет Вас здоровой.

Мы провели целых две ночи в пути до Дербишира, как и было запланировано. Мне едва верится, что в свое время я проявила столько смелости, чтобы сказать мистеру Дарси, что хотела бы видеть Пемберли. И вот я здесь — всего два месяца спустя после того разговора.

Никогда в жизни не видела таких огромных въездных ворот. Тетя смеялась надо мной, мама, когда я глазам своим не поверила, увидев дом Лиззи. Вот уж никогда не думала увидеть мою сестру хозяйкой такого роскошного места.

Лиззи была такой нарядной в своем красивом шелковом платье, и я чуть не назвала ее «миссис Дарси». Можете вообразить, как она дразнила меня! Она еще сказала, что надеется хотя бы тете с дядей не внушать благоговейного страха.

Подумать только! Старушка-няня мисс Дарси несколько лет жила в доме без всякого дела. Теперь ее заботам поручили четырех наших маленьких кузенов, но дали в помощь горничную для детской.

Вам понравится узнать, что у меня великолепная комната. А какое удовольствие писать письмо на бумаге такого отменного качества! С нежнейшей любовью к Вам и папе.

Ваша любящая дочь Китти.

P.S. Пожалуйста, мамочка, передайте Мэри, какая она дурочка, что не поехала со мной.

Между тем к четвертому дню пребывания в Пемберли, хотя свежесть впечатлений от блаженной жизни еще не пропала, Китти начала сокрушаться по поводу нехватки молодых господ. Поэтому она искренне обрадовалась, узнав, что два неженатых джентльмена ожидаются к обеду. Но когда они вошли в гостиную, Китти резко сникла, так как один из гостей оказался старым, а другой имел невзрачную внешность, и оба были священниками. А ведь Элизабет говорила сестре, что они ей непременно понравятся.

— И как моя собственная сестра могла так обмануть меня? — прошептала она Джорджиане. — Один старый, другой некрасивый.

Рука Джорджианы взлетела ко рту.

— Тише, Китти.

Обед начался. Девушек посадили друг напротив друга в самом центре. Китти поймала взгляд Джорджианы и скорчила гримасу, но Джорджиана только смутилась, даже почти испугалась, отвернулась и стала внимательно слушать старого священника из Лэмтона. Китти посмотрела на тетю. Мистер и миссис Гардинеры были глубоко погружены в беседу с мистером Дарси, что Китти нашла невозможным для понимания. Почувствовав на себе ее пристальный взгляд, миссис Гардинер подняла голову и незаметно кивнула Китти на ее соседа по столу, того неказистого молодого пастора. «Как его зовут? Ах, да, мистер Тёрнер», — вспомнила Китти. Она повернулась в тот момент, когда Элизабет уже закончила с ним беседу и теперь говорила с Джорджианой и стариком. Китти глубоко вздохнула.

— Мистер Тернер, — любезным тоном обратилась она к соседу, — что вы можете рассказать мне о Кимптоне?

— Немного. Лишь то, что это приятное маленькое местечко.

— Такое, как Лэмтон?

— Нет, это совсем небольшая деревушка. Почему бы вам не рассказать мне о вашем доме?

Китти оживилась. Тема становилась увлекательной, и говорить о себе ей составляло много меньше труда.

— Лонгборн? Такой маленькой деревушки вовсе и не встретишь нигде, а в доме моего отца стало уныло, как на кладбище, с тех самых пор, как все мои сестры разъехались.

Мистер Тёрнер рассмеялся.

— И много у вас сестер?

— Нас всего пятеро. Джейн старшая. Она очень красивая, очень хорошая и очень добрая.

— Само совершенство?

— Да, да, все так говорят. Она вышла замуж в один день с Лиззи. Джейн замужем за Бингли, он почти такой же красивый, добрый и хороший, как она.

— Вы рассказываете мне сказку, мисс Беннет?

— Я говорю чистую правду.

— Выходит, они идеальная пара. Кто следующий в списке?

— Лиззи, ее вы знаете, замужем за мистером Дарси.

— Обе сестры удачно вышли замуж.

— Удачно, вы говорите? Вы не можете так думать. — Китти заглянула в его серые глаза и понизила голос. — Если только вы не имеете в виду, конечно, что мистер Дарси настолько богат.

Он снова засмеялся, и Китти покраснела от своего промаха.

— Я имел в виду, что они кажутся подходящей парой по своим душевным качествам и темпераменту.

— Лиззи? Мистер Дарси? — зашептала девушка. — Вы говорите невероятные вещи.

— Разве? И кто следующий в сказке о принцессах Лонгборна?

— Я, мисс Кэтрин Беннет. — Она явно, сама того не замечая, говорила с нескрываемым кокетством. — Не стану вам ничего рассказывать о себе, чтобы не потрясти вас своей нескромностью.

Он засмеялся в ответ на ее слова, и Китти уже тоже не смогла сдержать смех, хотя и старалась.

— Есть еще самая младшая из моих сестер, Лидия. Она вышла замуж в августе за лейтенанта мистера Уикхема. Он теперь вступил в регулярную армию, и они живут очень далеко от дома, на севере. — Она отпила глоток разбавленного водой вина. — И все. Сказке конец.

— Полагаю, что нет.

— Но это на самом деле так.

— Вы рассказали мне о принцессе Джейн, миссис Бингли. Потом о принцессе Элизабет, теперь миссис Дарси, и о принцессе Лидии, миссис Уикхем, и еще о сказочной принцессе Кэтрин. Получается — четыре. А кто же таинственная пятая?

— Ну вот, я совсем забыла о Мэри, — сказала Китти и добавила с наигранной серьезностью: — Мисс Беннет, которой нет сейчас с нами, поскольку она опасалась, что мама и папа не смогут прожить три недели без ее забот.

— Она кажется вдумчивой особой.

— Вдумчивой? Вот вы уже и знаете все о ней! Мэри никогда не прекращает думать, ни на секунду.

Молодому пастору показалось, что он уловил озорную искру в синих глазах Китти. Она как будто бы хотела еще что-то добавить, но вдруг передумала. Больше об отсутствующей сестре Китти не сказала ни слова.

Позже Китти вышла на лестницу вместе с Элизабет и Дарси. При свете луны они провожали взглядом карету мистера Тернера, увозящую их гостей. Элизабет обняла Китти за талию, и они вернулись в дом.

— Тебе, похоже, понравилось беседовать с мистером Тёрнером, Китти.

— Боже мой, Лиззи, нет. Никогда в жизни не встречала такого страхолюдины. Я скорее скажу, что он-то как раз и наслаждался моим обществом.

— Китти!

— Лиззи, почему среди ваших знакомых нет красивых молодых офицеров? Какое же это несчастное графство, должна я заметить.

— Я думала, в нашей семье уже предостаточно офицеров, Китти. Тебя ничему не научил опыт Лидии?

— Что ты имеешь в виду, Лиззи? И почему ты каждый раз заставляешь меня замолчать, стоит мне только упомянуть имя нашей сестры?

— Я приду в твою комнату, где мы сможем поговорить наедине.

Китти сидела перед зеркалом, внимательно разглядывая свое отражение. Она поднимала стакан, представляя его бокалом вина, подносила к губам и смотрела поверх него, оценивая произведенный эффект. Услышав стук в дверь, она торопливо поставила стакан I на столик. Вошла Элизабет и придвинула стул, чтобы сесть рядом с сестрой.

— Китти, дорогая, — начала она, — постарайся понять, почему здесь совсем неуместно говорить о Лидии. Вся эта история с ее замужеством — такая… щекотливая тема. Что касается мистера Уикхема, то он — персона нон грата в этом доме.

— Персона кто, Лиззи?

— Его имя не принято упоминать в Пемберли.

— Уикхем — наш зять!

— Он сам сделал свой выбор в жизни, Китти. Мистер Дарси никогда не станет принимать его в Пемберли, и то, что об Уикхеме могут сказать в этом доме, причиняет боль его семье.

— Ну, я никогда в жизни не слышала о такой гордыне.

Элизабет серьезно посмотрела на сестру:

— Китти, разве ты не понимаешь, что когда Уикхем сбежал с Лидией, он вовсе не намеревался жениться на ней?

— Какое это имеет значение теперь? Всё ведь замяли. И ты удачно вышла замуж, вопреки всему этому.

Элизабет побледнела.

— Мне больно слышать, как ты говоришь об этом с таким легкомыслием, Китти. Я твердо знаю, что никогда не смогла бы выйти замуж, если бы Уикхема не принудили к браку с Лидией. Ни один уважающий себя человек, у которого есть собственная сестра на выданье, не захочет родства с таким человеком, как Уикхем, ибо это бросит тень на репутацию всей его семьи.

Крепко сжав губы и выдвинув вперед подбородок, Китти резким нетерпеливым движением отодвинулась от сестры. Все было очень знакомо, и Элизабет только вздохнула. Ей еще предстояла большая работа, чтобы исправить результаты потворства матери ее младшим сестрам.

— Когда Уикхем не повез Лидию в Шотландию, она должна была сразу же оставить его и вернуться домой. — Элизабет выждала несколько секунд, но Китти так и сидела, отвернувшись от сестры. — Китти, разве ты не знаешь, какая судьба ждет женщину, оставленную ее соблазнителем? Она становится не вхожей в уважаемое общество. Если у нее нет собственного дохода, она опускается настолько, что мы и представить себе не можем.

— Когда они сбежали, мама только и причитала, что мы все погублены, но Лидия преспокойно вернулась в Лонгборн, да еще по всем правилам ходила впереди Джейн, — повернувшись к Лиззи, с вызовом бросила Китти.

— О да! Им с Уикхемом даже не было стыдно перед нами, когда они вернулись после заключения брака. Знаешь, требовать права идти первой, даже если оно и законно, крайне невежливо. А учитывая обстоятельства, которые нам известны, это было вообще возмутительно. — Элизабет взяла Китти за подбородок и повернула ее лицом к себе.

— Посмотри на меня, Китти! — Китти подняла свои большие синие глаза и посмотрела на Элизабет, чьи глаза совсем потемнели от гнева. — Уикхема пришлось подкупить, чтобы он женился на Лидии, но наша сестра оказалась слишком глупа, чтобы почувствовать себя оскорбленной. — Лицо Китти залилось ярким румянцем. — И хотя поступок Уикхема вызывает у меня отвращение, подумай сама, не была ли Лидия виновата в том, что случилось? Не она ли сама спровоцировала его на подобное? — продолжала Элизабет. — Ее явное приставание к офицерам наполняло меня стыдом; и ты, Китти, по беспечности порой вела себя ненамного лучше нашей сестрицы.

— Лиззи, я не убежала бы, — глаза Китти наполнились слезами, — никогда бы не убежала!

Девушка разразилась громкими рыданиями и уткнулась головой в колени старшей сестры.

— Китти, милая моя девочка, ты понимаешь, что я вынуждена была говорить с тобой так? Жаль, если я кажусь тебе жестокой, но мне приходится это делать вместо мамы. Надеюсь, ты не возненавидишь меня за это.

— Это ты ненавидишь меня.

— Ненавижу тебя? Какой вздор! Теперь вытри глаза, Выпей воды. Мне хочется, чтобы ты наслаждалась своим пребыванием здесь. Есть другие способы развлечь себя достойно и благоразумно. Я научу тебя.

Китти на удивление быстро оправилась от горестной печали и снова села писать письмо матери.

От мисс Кэтрин Беннет миссис Беннет Пемберли.

Милая мамочка!

Мы пробыли в Пемберли уже целых пять дней, а я только сейчас начинаю запоминать, куда мне идти в главной части дома. Восточное крыло, в котором есть пятнадцать спален, закрыто на зиму, но и без этого они каждый день сжигают по полтонны угля.

Я попыталась сделать что-нибудь для Лидии и Уикхема, но даже простое упоминание их имен вызывает здесь у всех гнев. Уикхему придется самому постараться изыскать способ увеличить свои доходы.

Меня познакомили с ужасно некрасивым пастором, который прекрасно подошел бы для нашей Мэри. Ей просто необходимо приехать в Пемберли летом и посмотреть, не сможет ли она заполучить его. Полагаю, никто другой на него не польстится. Зовут его мистер Тёрнер. Лиззи говорит, что у него отличный приход в местечке под названием Кимптон.

Мне не придется смотреть на него в Рождество, так как мы пойдем, как тут обычно принято, в церковь в Лэмтоне. Пастор здесь такой древний старик, что он цепляется за края кафедры так, будто это одно связывает его с этой жизнью, и я развлекаю себя, гадая, выпадет ли он из-за кафедры или нет.

Все экипажи вытащили на каретный двор, чтобы подготовить к рождественскому празднику для арендаторов. Должна заметить, что семьи фермеров повеселятся много больше, чем я, поскольку у нас на Рождество собирается довольно мрачная компания: мистер Дарси и Лиззи, мисс Джорджиана и я, мои тетя с дядей Гардинеры и вдовы двух старых пасторов (понятия не имею, зачем Лиззи пригласила их). Еще придет пастор, если у него останутся силы после его проповеди. Только мои маленькие кузены Гардинеры немного развлекут меня. Думайте о бедной Китти! Мы идем сейчас выбирать падуб, так что мне надо положить мое письмо на поднос. Я надеюсь, что у вас будет веселое Рождество. Мои поклоны Вам и папе.

Ваша преданная и любящая дочь Китти.

PS. Передавайте привет моей сестре Мэри.

Они вошли после сбора падуба, разрумянившиеся от холода и волнения.

Рейнолдс тихо ойкнула, забирая ветки падуба у Элизабет, которая первой перешагнула через порог.

— Колючий, Рейнолдс? — спросил Дарси.

— Да, сэр.

Когда они все уселись в ожидании чая, Дарси стал рассказывать:

— В наших местах существует поверье, согласно которому первый падуб, принесенный в дом, определяет, кто главенствует в семье весь наступающий год. Если он гладкий — хозяйка, если колючий — хозяин.

— Я никогда не слышала ни о чем таком прежде, — улыбнулась Элизабет. — Наверное, вы только что придумали это. — В ее темных глазах заискрилось лукавство.

Дарси в ответ только загадочно сверкнул глазами, но в их глубине затаилась нежная улыбка.

— Ой, нет, что вы, — запротестовала Джорджиана, — Фицуильям не стал бы обманывать. Это действительно правда… ну, люди верят этому… необразованные, конечно.

— Как я понимаю, ты хочешь сказать, что ты не веришь в эту примету? — заметила Элизабет.

Джорджиана замолчала.

— Я уверена, — настаивала Элизабет, — приметы срабатывают только для тех, кто в них верит. Ну, а ты Джорджиана, только честно, что ты сама думаешь?

— Я не знаю, — ответила девушка, смущаясь. Весь следующий час ее волновало одно: получалось невероятное — ее брат Фицуильям может и не главенствовать в доме. Она не заметила лукавого взгляда, которым обменялись ее брат и его жена.

Элизабет сознавала власть Фицуильяма над собой, но ей нравилось определять и свою меру власти над ним. Однако в тот момент это была простая игра. Она знала, что, окажись они тогда одни, он крепко обнял бы ее. Как весело было бы выскользнуть из его объятий и, пританцовывая, убегать, уворачиваясь от его преследования!

Дверь открылась, внесли поднос с чаем, а затем появилась и чета Гардинеров.

— Сколько же падуба вы собрали! — воскликнула миссис Гардинер.

После чая Элизабет отправилась вместе с Джорджианой в музыкальный салон, чтобы поиграть дуэтом на фортепьяно.

— Как я люблю прятаться за твое мастерство, Джорджиана. Ты такая умница.

— Не слишком-то. Мне жаль, что во время разговора мне не удается быть и вполовину такой умной, как вы.

— Под умом, как я понимаю, ты подразумеваешь дерзость.

— Нет! Что вы! Но все же никто не высмеивает Фицуильяма так, как делаете это вы. Он совсем не привык к этому.

— Я полагаю, он очень скоро привыкнет, — расхохоталась Элизабет.

— Я боюсь… Я боюсь, вы заставите его сердиться. — Думаю, время от времени так оно и будет.

Джорджиана судорожно прикрыла рот, а ее глаза расширились. Элизабет улыбнулась и поцеловала девушку в щеку.

— Супруги всегда ссорятся, Джорджиана, дорогая. Не бойся, я сумею справиться с этим и выживу. В проповедях нам говорят: кротко склони голову перед несправедливостью. Но не женщины пишут проповеди. Женщине лучше научиться отстаивать свои права, если она не желает заслужить неуважение своего мужа.

Джорджиана не спускала с Элизабет задумчивого взгляда. Она подумала, что Элизабет вряд ли заслужит неуважение Фицуильяма, тем более что тот не может резко измениться в своих чувствах. Элизабет засмеялась и указательным пальцем мягко разгладила морщинки на нахмуренном лбу Джорджианы.

— Дорогая моя Джорджиана, я не специально дразню Фицуильяма, у меня нет никакой разработанной линии поведения. Я смеюсь только тогда, когда не в силах удержаться от смеха. — Темные глаза Элизабет весело поблескивали, а на лице отражались и нежность к девушке, и легкая ирония. — Думаешь, он чувствует себя из-за этого несчастным?

— Ну, разумеется, нет. Я за всю свою жизнь не видела, чтобы он смеялся так часто, как в эти недели. — Джорджиана как завороженная не спускала глаз с Элизабет. Она чувствовала, что сама почти влюблена в жену брата. Она волновалась, чего-то боялась и была счастлива одновременно. Но за всем этим, где-то в глубине души, ее не оставляло неясное ощущение тревоги.

«Какая же я глупая, — думала она. — Ну чего же тут бояться?»

Китти же, наоборот, не испытывала ничего похожего на беспокойство, впрочем, в ее хорошенькой головке вообще мало что надолго задерживалось. Она отправила матери еще одно, последнее письмо из Пемберли.

От мисс Кэтрин Беннет миссис Беннет Пемберли.

Милая мамочка!

Мое пребывание в Пемберли почти заканчивается, и мне так много надо Вам рассказать.

Как я и думала, праздник у арендаторов получился много веселее. Мы надели наши самые теплые накидки и отправились во двор прямо в вечерних нарядах. Два лакея освещали нам путь. Балки были украшены падубом, и на стенах развесили все лампы, какие только есть в хозяйстве. Старики все еще сидели за столом, но молодежь собралась в круг, и все ждали начала танцев. Как хорошо я понимаю их нетерпение.

Элизабет танцевала с управляющим мистера Дарси, а мистер Дарси с его достопочтенной супругой. Какого-то юношу друзья подтолкнули ко мне, и он спросил, не потанцую ли я с ним. Все вокруг одобрительно закричали, когда я приняла его приглашение. Мама, это такой красивый парень, и он стоит любого красного мундира, но, боже мой, как же от него пахло конюшней! Нам все аплодировали так, будто мы выступали на лондонской сцене. Лиззи, мисс Дарси и я раздавали подарки детям. Потом все кончилось. Для нас, я имею в виду.

Я должна вернуться в Пемберли опять, с вашего разрешения, летом. Сюда приедет множество гостей, так как мисс Дарси пора выходить в свет. Лиззи задумала замечательный бал. Как весело тогда я проведу здесь время! Мэри может приехать тоже. Какая разница, где ей отсиживаться во время танцев, в Пемберли или в Хартфордшире?

Пожалуйста, передайте мою благодарность папе за то, что он позволил мне пожить в Лондоне с Джейн и Бингли. Мне там понравится больше всего на свете.

Тетя Гардинер сказала, что мне не следует надеяться проводить много времени с Лиззи в Лондоне, поскольку она будет очень занята. Лиззи надо будет часто выезжать в высшее общество ее мужа. Тетя считает, что друзья мистера Дарси будут думать, что он сделал большую ошибку, женившись на ней, когда мог составить много лучшую партию, и что Лиззи придется упорно трудиться, чтобы исправить это мнение. Боже, какую ерунду она говорит! Я завидую тому, как Лиззи проведет время зимой.

Только подумайте! На знаменитый бал Двенадцатой ночи, о котором мы читаем в газетах каждый год, поедет Ваша собственная дочь, мама! От графини Рирдон пришло замечательное выгравированное приглашение для Лиззи и ее мужа. Помощница модистки прибыла из Лондона, чтобы снять с Лиззи мерки и показать ей некоторые эскизы. Лиззи выбрала золотистый шелк, золотые бусинки и кисточки, мне до смерти хочется такие же!

Вещи для нашей поездки в Лондон уже начали упаковывать. Нам надо прибыть вовремя, чтобы Лиззи еще успела на примерку. Она наденет изумруды. Я отчаянно хотела приложить камни к шелку, но, увы, они хранятся у банкира в Лондоне.

Надеюсь, Вы с папой здоровы. Я едва вспоминаю мою жизнь в Лонгборне. Не знаю, когда я увижу Вас снова. Но думаю, когда-нибудь все же увижу.

Ваша любящая дочь Китти.

ГЛАВА ШЕСТАЯ

На второй день их пребывания в Лондоне Дарси все утро провел в карете, пока ливрейный лакей заносил их карточки его знакомым. В предыдущие сезоны он посылал на такой традиционный объезд только карету с лакеем, но его присутствие было обязательным для первого путешествия в свет карточек, с выгравированным на них именем «Миссис Дарси».

В каждый из отобранных домов лакей доставлял карточку. Дальше следовали соответствующие формальности. Если получатель оказывался в Лондоне, правила учтивости требовали прислать ответ на карточку уже на следующее утро и нанести визит в дом новобрачных.

Дарси сидел в карете, погруженный в тяжелые мысли. «Очень скоро станет ясно, кто из них ответит. — Его темные глаза потемнели еще больше. — Любой, кто оскорбит мою жену, не достоин моего внимания».

Вернувшись, он направился в музыкальную комнату, так как, проходя мимо двери, услышал пение Элизабет и Джорджианы. Тусклые лучи зимнего солнца, проникавшие сквозь высокие окна, освещали комнату. Джорджиана играла на фортепьяно и пела, ей тихонько подпевала Элизабет. При появлении брата девушка от неожиданности вздрогнула, широко раскрыла глаза и прекратила петь, хотя ее пальцы продолжали играть.

Элизабет же не пропустила ни ноты. Музыка продолжалась. Дарси сел так, чтобы видеть лицо жены. Элизабет пела легко и непринужденно. Слушатели всегда восхищались ее милым голосом с тех пор, как она шла еще совсем ребенком, — неповторимое обаяние ее манеры исполнения доставляло всем особое удовольствие. Она любила музыку и искренне делилась этой любовью с другими.

А теперь Элизабет пела для него, и он забыл свои тяжелые мысли, которые растворились в ее пении.

После ленча они просматривали список театральных постановок, когда лакей объявил о приходе миссис Фоксуэлл. В комнату вслед за слугой проворно вбежала дама. Коричневый шелк платья вздымался при каждом ее шаге.

Дарси пересек комнату навстречу миссис Фоксуэлл и тепло поздоровался с ней.

— Надеюсь, вы извините меня, мистер Дарси, но мне недостало терпения ждать до завтра, чтобы повидать вас.

У миссис Фоксуэлл было несколько мужеподобное лицо, ее нельзя было назвать красивой. Она тепло улыбалась мистеру Дарси, и Элизабет отметила намек на склонность к едкому юмору во взгляде ее небольших кофейного цвета глаз.

После того как ее представили, после приличествующих случаю взаимных комплиментов, а также поздравив хозяев, миссис Фоксуэлл села. Ее внимательные глаза вскоре заискрились от удовольствия.

— Боже мой, миссис Дарси! — воскликнула она, спустя пятнадцать минут. — Вы заставите меня совсем не вспоминать о приличиях и просидеть у вас вечность, до того мне с вами приятно. Я уже забыла о другой цели своего визита. Сегодня вечером мы с мистером Фоксуэллом пригласили к себе друзей на обед. Надеюсь, вы не заняты? Мой муж уехал по делам на целый день, и я полагаю, он даже не знает о вашем приезде в город. Какой сюрприз для него!

— Приятный, я надеюсь, — заметила Элизабет.

— Уж в этом я не сомневаюсь. Он всегда очень радуется возможности провести время с вашим мужем, и я не вижу повода, чтобы он стал возражать против вас. — С этими словами миссис Фоксуэлл поднялась, распрощалась и ушла.

— Мне она очень понравилась, — сказала Элизабет. — Буду с нетерпением ждать случая узнать ее лучше. У нее интеллигентные манеры и есть чувство юмора, а это уже обещает многое.

Она повернулась к Джорджиане, счастливой и радостно возбужденной, словно и она была включена в число приглашенных.

— Джорджиана, дорогая, нам придется отложить J наше посещение театра.

— Я не возражаю, Элизабет. Мне хочется, чтобы вы 1 хорошо провели время. Я же не одна.

Джорджиану на самом деле вовсе не расстраивала мысль о том, что ей предстоит проводить многие вечера со своей компаньонкой, одинокой вдовой, пока ее брат и невестка будут уходить на светские приемы. Совсем скоро, слишком скоро, и ей придется выезжать в свет, и вот при этой мысли ее охватывал настоящий ужас.

Когда миссис Фоксуэлл вернулась домой, муж вышел из библиотеки.

— Дорогая, ты вернулась, наконец! Зайди сюда на минутку. У меня для тебя новость.

— Новость, Фоксуэлл?

— Моего брата нужно как можно скорее уговорить принять сан.

— Разве это новость? Эта проблема мучает нас уже на протяжении трех лет.

— Так оно и есть, но я узнал из надежных источников, что приход, обещанный ему, может освободиться очень скоро.

— Ах! Вот это уже действительно новость. Мы можем отложить изучение вопроса до ухода наших гостей? — Она направилась к двери. — У меня едва хватит времени одеться. А до этого мне надо распорядиться, что будут еще гости.

— Только одна гостья, моя дорогая миссис Фоксуэлл. И как это получается, что я никогда не могу удивить тебя?

Миссис Фоксуэлл удивленно повернулась к нему:

— О чем ты?

— Леди Кэтрин будет одна.

— Леди Кэтрин?

— Леди Кэтрин де Бёр, конечно. От кого, как ты думаешь, узнал я эту новость? Она окликнула меня из своей кареты, и я подбежал к ней покорно, как собачонка. Какая удача пригласить ее обедать до того, как Дарси приедет в Лондон. Нам будет чудовищно сложно, пока все они будут в Лондоне.

— Чудовищно сложно нам будет уже сегодня вечером! — воскликнула она. Веснушки резко выделялись на ее побледневшем от гнева лице. — Ну почему ты так упорно вмешиваешься в мои дела?

— Уф, — вспыхнул мистер Фоксуэлл. — Мистер и миссис Дарси в Лондоне и обедают с нами сегодня вечером?

— Да. — Миссис Фоксуэлл сердито развернулась и направилась к двери.

Он бросился вслед за ней:

— Дорогая, все будет хорошо. Я напишу Дарси записку. А еще лучше, я сам поспешу в Бругхем-плейс.

— Слишком поздно, разве тебе непонятно? Мы не можем ничего отменить. Для миссис Дарси это первое приглашение в сезоне. Одинаково невозможно отказать леди Кэтрин из-за них. Придется как-то расстараться.

Всегда бесстрашная в обществе, Элизабет испытывала радостное нетерпение, когда они с Дарси под руку проследовали за лакеем по широкой дубовой лестнице. Она пожала руку мужа, и он еле заметно кивнул ей. Двери открылись, и прозвенел голос лакея:

— Мистер и миссис Дарси.

Все в гостиной обернулись к двери, и беседа почти сошла на нет. Двадцать четыре пары глаз были прикованы к Элизабет Дарси. Хозяйка дома стремительно возникла перед ними, за ее спиной маячил мистер Фоксуэлл. Дарси представил друга жене.

— Миссис Дарси! — воскликнул тот. — Я очень рад познакомиться с вами. Я искренне желаю вам обоим счастья, хотя у вас его предостаточно и без моих пожеланий.

Все в его лице кого-то напоминало Элизабет: едкий юмор в теплых кофейного цвета глазах, болезненный цвет лица и тонкие каштановые волосы. Конечно, он был похож на свою жену!

Дарси оглядел комнату и наткнулся на хмурое лицо своей тети, леди Кэтрин де Бёр. С холодной учтивостью он поклонился в ее сторону. Она не соизволила ответить ему.

— Ах, а вот и мой отец, — сказал Фоксуэлл, когда они повернулись к пожилому джентльмену, пересекающему комнату. Дарси спокойно предупредил Элизабет:

— Здесь леди Кэтрин. У камина.

— Боже мой, нет!

— Боюсь, я разочарую тебя. Она только что не ответила на мой поклон, притворившись, будто не замечает меня.

— О, дорогой мой! — Она коснулась его руки. Он накрыл ее руку своей.

— Не давай ей другой возможности причинить тебе боль и создать проблемы для миссис Фоксуэлл.

Элизабет оправилась от первого потрясения и стала I спокойно знакомиться со старшим мистером Фоксуэллом, в то время как младший пытался объяснить ситуацию своему другу:

— Дарси, мой дорогой. Я очень виноват перед тобой.

— Не беспокойся, Фоксуэлл, — пожал плечами Дарси. — Такая нежелательная встреча была неизбежна.

— Но я искренне сожалею, что она произошла в доме моего отца.

Дарси снова недовольно пожал плечами, и оба друга присоединились к беседе Элизабет со старшим Фоксуэллом и миссис Фоксуэлл.

— Миссис Дарси, я собирался съездить в Хартфордшир, чтобы познакомиться с вами, но Дарси отговорил меня.

— И правильно сделал, — прервал его отец. — Какой толк был бы мистеру Дарси от показа такого говоруна и пустомели перед его новыми родственниками?

— Я должен возразить, сэр! — воскликнул сын. — Говорун, возможно, и правильное определение, но я совсем не пустомеля. — Он повернулся к Элизабет: — Мне еще представится возможность убедить вас в моей рассудительности, поскольку я имею честь отвести вас к столовую.

По знаку своей невестки старший из мужчин направился к леди Кэтрин, чтобы сопроводить ее в столовую.

Предлагая Элизабет руку, сын сказал:

— Я высоко ценю возможность пожертвовать эту честь моему благородному родителю.

Элизабет была слишком умна, чтобы не понять иронии.

Узкая длинная столовая, богато украшенная лепниной (старика невозможно было убедить что-нибудь переделать), была хорошо освещена. Свет от выставленных в канделябры свечей дополнялся искрящимися бликами от столового серебра. Под приглушенный гул многочисленных голосов и позвякивание ножей Элизабет отвлекла мистера Фоксуэлла от темы ухаживания Дарси.

Вместе со сменой приборов после первой перемены, как это всегда бывает, разговор плавно перетек в другое русло.

— Неохотно, но я смиряюсь с необходимостью удовлетворить любопытство наших соседей, — сказал ей мистер Фоксуэлл. — Разрешите мне представить их вам?

После представления и обмена любезностями Фоксуэлл снова вернулся к волнующей его теме ухаживания мистера Дарси, на сей раз с участием более широкой аудитории.

— Матримониальные вопросы не следует улаживать в глубинке, вдали от доброжелательного, но неусыпного ока друзей.

— Хартфордшир не слишком уж глубинка, мистер Фоксуэлл.

— Давайте не переходить на споры по вопросам географии, моя дорогая миссис Дарси. Я всего-то хочу немножко попробовать на вкус ваши секреты. Вы можете довериться мне.

— Довериться вам, да, да! Не сомневаюсь, что, попробовав на вкус, вы позже захотите, чтобы это блюдо подали на обед.

Смех, который эта острота вызвала у соседей, подтвердил проницательность Элизабет.

— Дарси, — вскричал Фоксуэлл, заставив замолчать всех за столом, — твоя жена всегда так бессердечна?

— Боюсь, что да, Фоксуэлл, если того требуют обстоятельства.

— Ее нельзя назвать бессердечной, мистер Фоксуэлл, — пробудилось чье-то остроумие. — Она вышла замуж за Дарси. Это, если хотите, явный акт милосердия.

— Кто бы сомневался, — проговорил Дарси с улыбкой.

Новый взрыв смеха и возглас «Красиво сказано, сэр!» почти заглушили категоричное «Гм!» с той половины стола, где сидела леди Кэтрин.

Когда миссис Фоксуэлл встала, подав сигнал дамам удалиться, Дарси бросил взгляд на Элизабет. В гостиной, где будут одни дамы, ей придется выдерживать противостояние его тетушки. Она ответила ему своей мимолетной загадочной улыбкой. Никогда раньше он не оставался на портвейн с такой неохотой.

Войдя в гостиную, леди Кэтрин тут же потребовала поставить ей кресло у камина. Элизабет не спеша направилась к фортепьяно, намереваясь взглянуть на ноты. Ее перехватила миниатюрная дама, которая сидела около нее во время обеда.

— Миссис Дарси, я с таким наслаждением беседовала с вами за столом. Умоляю, давайте выпьем кофе вместе и еще немного поговорим.

— С превеликим удовольствием, миссис Куртни, — согласилась Элизабет, и они, взяв чашки с кофе, уселись на небольшой диванчик.

Раньше Элизабет не доводилось вести беседу с подобными женщинами — ироничными и серьезными одновременно, с дивным озорным обаянием, которое умеряло колкость их слов. Другие дамы подсаживались к ним, привлеченные остроумием обеих собеседниц. Только немногие женщины постарше, возможно, не все искренне, продолжали оказывать внимание леди Кэтрин.

Войдя в гостиную, Дарси нашел Элизабет занятой оживленной беседой и совсем позабывшей о присутствии его тети. К тому же она уже могла представить мужу свою новую знакомую — миссис Куртни.

Со своей стороны леди Кэтрин могла утешить себя тем, что другой племянник, гостивший у нее в Лондоне, не смог принять приглашение на этот прием. Она сомневалась, что ей удалось бы удержать полковника Фицуильяма вдали от жены его кузена. Она обратила свой холодный негодующий взгляд на Элизабет.

— Миссис Дарси, похоже, отлично поладила с миссис Куртни, — заметила одна из ее собеседниц. — Миссис Куртни — обворожительна! И какой контраст с ее тетушкой, маркизой.

Леди Кэтрин медленно повернула свою величественную голову к говорившей, и та нервно замерла.

Старший мистер Фоксуэлл провожал леди Кэтрин до холла. Ее милость остановилась на лестничной площадке и повернулась к нему.

— Я беседовала с вашим старшим сыном сегодня, сэр. Я сказала ему, что приход, который я могу счесть подходящим для передачи вашему младшему сыну, мистеру Реджиналду Фоксуэллу, может стать вакантным в любую минуту.

— Конечно, ваша милость, он не замедлил передать мне ваши слова. Само собой разумеется, мы сверх всякой меры благодарны вам за ту огромную доброту, которую вы проявили по отношению к моему мальчику.

— Я еще никак не проявила своей доброты, мистер Фоксуэлл. Я только сказала, что есть приход, который я могу счесть возможным отдать.

— Леди Кэтрин, что касается этого прихода, — мистер Фоксуэлл-старший тщательно подбирал слова, — мы с вами давно условились считать это определенной договоренностью между нами. Моему сыну уже почти двадцать четыре года, и он добился значительных успехов на этом поприще. Ему уже поздно искать себе иное применение.

— Это ничего не будет для меня значить, если появится более благодарный кандидат.

— Реджиналд признателен вам и всегда превозносит вашу доброту.

Леди Кэтрин стукнула палкой в пол:

— Но что его семья, сэр?! Мне не нравится видеть в домах, до посещения которых я снисхожу, своего племянника, который опозорил дом Мэддерсфилдов. Не воображаете же вы, что мой брат, лорд Мэддерсфилд снизойдет до него теперь?

— Мне так жаль, мадам, что я самостоятельно не занимался этим вопросом. Я не имел никакого намерения доставить вам огорчение. Приглашение людей, о которых вы ведете речь, явилось совершенным недоразумением. Я смиренно прошу вашего прощения. Этого никогда больше не повторится.

Леди Кэтрин выпрямилась во весь свой весьма внушительный рост и изрекла:

— Этого больше не повторится, поскольку ваш сын никогда больше не станет признавать свое знакомство С этим… джентльменом…

Мистер Фоксуэлл побледнел.

— Они дружат с самого детства. Эти узы не слабее братских чувств. Разве мы не можем прийти к какому-то компромиссу?

— Мистер Фоксуэлл! Вы забыли, кто я? Я никогда не иду на компромиссы. Представьте мне доказательство нашего решения до завтрашнего вечера. Спокойной вам ночи, сэр.

Вскоре уехала и чета Дарси.

— Вечер удался, Элизабет, — довольно вздохнул Дарси, когда они уже сидели в карете.

— Мне тоже все очень понравилось. Скажи, мистер и миссис Фоксуэлл связаны только браком?

— Ты права, они очень похожи. Они кузены, и с самого рождения были предназначены друг для друга.

— Все как у тебя?

— Да. Среди моих близких друзей только Бингли женился по собственному выбору.

— А Фоксуэллы счастливы, как ты считаешь?

— По-своему, да, как мне кажется. Фоксуэллы пришлись тебе по душе?

— Да, хотя я несколько озадачена.

— Чем же? — Он словно подтрунивал над ней. Или ей это показалось из-за бликов света, бросаемых в карету уличными фонарями?

— Мистер Фоксуэлл кажется мне немного… неортодоксальным. Как так случилось, что вы с ним столь близко подружились?

— Мы знакомы с самого первого дня в школе, всего через несколько недель после кончины моей матери. Он был единственным, из-за кого я сумел вытерпеть тот первый семестр. — Он взял ее руку и продолжал: — Фоксуэлл может показаться несколько эксцентричным, если бы он извинил мне это слово. Однако я настолько привык к его стилю общения, что мне кажется порой, будто я реагирую на его душевные порывы, а не на сказанные им слова. Еще будучи ребенком, он был способен на большую доброту.

Ее руки согрелись в его ладонях. Он вдруг признался, скрытый полумраком:

— Элизабет, ты единственная, к кому после детских лет потянулась моя душа, непроизвольно и без всяких усилий, будь то в любви или в дружбе.

Что она могла сказать в ответ? Да и надо ли? После отъезда последнего из гостей Фоксуэллы присели немного отдохнуть в гостиной.

— Миссис Дарси просто очаровательна. Она умная и милая, — сказал Фоксуэлл.

— В подобных случаях они, как правило, такими и бывают, Фоксуэлл. Не ожидал же ты, что она окажется пугалом, я полагаю.

— Мне казалось, она понравилась тебе, дорогая.

— И даже очень понравилась. Она станет занятным дополнением к нашему кругу.

— Я помню, как ты очаровала меня. — Фоксуэлл блаженно улыбнулся жене.

— Какая ерунда, Фоксуэлл. Я никогда не была очаровательной.

Заметив, что ее свекор не высказал ни одного из привычных для него едких замечаний, она удивленно посмотрела на него. Он был бледен и тревожно хмурился.

— Вам нехорошо, папа?

— Мои дорогие, произошло нечто такое, что сильно обеспокоило меня. — Он пересказал им свой разговор с леди Кэтрин.

— Впервые слышу о подобном произволе! — вскричал его сын. — Она не может так поступить. Всем известно, что она обещала этот приход Реджиналду.

Его отец согласно кивнул:

— Я привык думать, что такой шаг слишком постыден для ее милости, чтобы она могла предпринять нечто подобное.

— Существуют ли какие-нибудь законные средства противостоять ей в этом вопросе, папа? — уточнила миссис Фоксуэлл.

Он покачал головой:

— Я просмотрю всю свою переписку с ней завтра, но я почти уверен, что она никогда не ставила своего имени под предложением в письменной форме.

— Наглость ее милости не поддается оценке, отец! — вспыхнул сын. — Как она это себе воображает? Я что, должен отворачиваться, проходя по лестнице мимо своего друга? Встречаясь с ним на улице, отвечать на его дружеское приветствие надменным взглядом?

— Но как еще твой брат сумеет пробиться на церковном поприще без покровительства? Что остается ему тогда, кроме армии? Он такой дуралей, что месяца три поухлестывает за какими-нибудь наследницами, а потом сбежит с первой же хорошенькой гувернанткой.

— Не такой уж Реджиналд дурак, отец. Старик пристально посмотрел на старшего сына.

— Ну, ладно, — согласился тот, — конечно, он немного импульсивен.

Его отец фыркнул:

— Я пошлю за ним завтра, и посмотрим, можно ли] что-нибудь еще сделать. Вдруг ему как-то удастся поладить со своей патронессой.

После этих его слов в комнате воцарилась тишина. Поймав долгий и печальный взгляд отца, молодой человек вспыхнул:

— Я надеюсь, вы не попросите меня отступиться от Дарси, сэр.

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

— Ох, Дарси, Дарси, — пробормотала леди Рирдон, когда Дарси направился в сторону бальной залы, — такой романтичный поступок.

Взгляд белесых глаз лорда Рирдона, полный мечтательной снисходительности, последовал за парой.

— Как счастлив он должен быть, мама.

— Ты не станешь следовать его примеру, Фредерик, — невозмутимо заметила она и повернулась к гостям.

Фредерик поморщился. Разве имел он хоть шанс жениться по любви на небогатой девушке? Дела его семьи слишком запутанны, к тому же его дорогая матушка была непомерно расточительна.

Фицуильям и Элизабет задержались наверху лестницы, ведущей в бальную залу. Он незаметно подбодрил жену полуулыбкой, и ее глаза в ответ вспыхнули озорством. Она повернула голову и внимательно осмотрела зал. Оттуда лилась музыка, зал гудел множеством голосов, раздавались взрывы смеха.

Разглядывая нарядных женщин, Элизабет искренне порадовалась, что и она выглядит просто великолепно. Всех ее ежегодных расходов на одежду в родительском доме едва ли хватило бы, чтобы оплатить один этот выход. На шее, запястьях и в волосах поблескивали изумруды.

Они спустились в яркий блеск и шум бальной залы.

Двое мужчин в парчовых жилетах стояли внизу у лестницы и на короткий миг привлекли взгляд Элизабет, и она едва сумела удержаться от смеха. Ну прямо стареющий Бахус и Аполлон.

— Уиттэйкер, так это та самая мадам, чье имя у всех на устах? — с презрительной усмешкой заметил тот, что постарше. Это почему-то развеселило молодого человека.

— Мне нравится, как она выглядит, сэр Грэм.

— На мой взгляд, довольно миловидная, но едва ли красивая.

— Видели, каким взглядом они обменялась? Она будет смеяться над нами весь завтрашний день, — сказал Уиттэйкер.

— Плакать скорее, когда она узнает, что всех денег Дарси недостаточно, чтобы купить ей друзей в этой компании.

Уиттэйкер грациозно пожал плечами.

— Боже, смотри, неужели это Фоксуэлл! — воскликнул баронет. — Да он на вид вдвое старше своих лет, с тех пор как я видел его в последний раз.

— Не все из нас пользовались преимуществом американского климата, — заметил Уиттэйкер со смехом, обидным для своего собеседника.

— Вот мы и встретились снова, мистер Фоксуэлл. Добрый вам вечер, сэр, — растягивая слова, произнес сэр Грэм.

— Значит, вернулись в Англию, сэр Грэм?

Холодность Фоксуэлла удивила Уиттэйкера и раздосадовала Бахуса-баронета, о чем свидетельствовали удивленно вздернутая изящная бровь одного и насупленные брови другого.

— Хм-м. Из всех людей Дарси — последний, от кого я мог ожидать подобной глупости, Фоксуэлл, — почти прорычал баронет.

— Я же очень доволен его поступком, сэр Грэм, — ответил Фоксуэлл. Мистер Дарси предоставил мне почти единственную в своем роде возможность познакомиться с весьма очаровательной дамой.

— Ну же, Фоксуэлл. Вы не ответили. Вы же знаете его лучше других. Разве вы ожидали такой дури oт Дарси?

— Вы раздираете мне душу, уважаемый сэр, — прервал его Уиттэйкер, зевая. — Неужели в вашем сердце не осталось ни капли поэзии?

Сэр Грэм фыркнул:

— Итальянцы справляются с такими вещами лучше. Договариваться о браках предоставляют родственникам. — Он позволил себе сделать паузу, крайне неловкую для Фоксуэлла, потом продолжил: — Я слышал, будто кто-то из родни Дарси даже публично выражает свое неудовольствие.

Фоксуэлл вздрогнул. В этот момент Реджиналд, вероятно, уже вернулся домой, — подумал он. — И теперь, возможно, совещается с отцом».

Уиттэйкер прервал ход его мыслей:

— Мистер Фоксуэлл, вы ведь встречались с миссис Дарси? Не будете ли вы так любезны, представить ей меня? — Фоксуэлл поклонился, и даже сэр Грэм согласно пожал плечами.

Эти трое направились поперек залы к небольшой группе, которой Дарси представлял Элизабет. Она I радостью повернулась поприветствовать мистера Фоксуэлла.

— Миссис Дарси, могу ли я представить вам сэра Грэма Истона? — произнес Фоксуэлл, жестом показав на мужчину, шедшего сзади, но тут Истон намеренно обогнул их и прошел мимо них. Элизабет слегка покраснела.

— Э-э… мистера Уиттэйкера? — поспешно продолжил Фоксуэлл. — Миссис Дарси, это Уиттэйкер.

Она приветствовала нового знакомого очаровательной улыбкой. Сэр Грэм Истон казался забытым в обрушившемся на нее потоке фоксуэлловского юмора, столь же неудержимого, как и в их первую встречу. Даже пижонство Уиттэйкера было полностью прощено. Она блистала остроумием, а когда смеялась, изумруды в ее полосах вздрагивали вместе с завитками ее волос и искрились. И все время Элизабет чувствовала присутствие Дарси так остро, как будто они касались друг друга. Она легко бы забыла о грубости баронета, выплеснув обиду, имеете со смехом, но с Дарси все было иначе. Даже не глядя на него, она знала, как он побелел от гнева.

Оркестр сменил мелодию, известив о начале танцев. Она подняла глаза, Дарси ответил наклоном головы и протянул ей руку как раз в тот момент, когда мистер Уиттэйкер с поклоном попросил ее оказать ему честь и потанцевать с ним.

— Благодарю, сэр, но этот танец уже занят.

— Тогда, мадам, не окажете ли вы мне честь потанцевать следующий танец со мной?

— С удовольствием.

Перед танцем Элизабет стояла напротив Дарси. Выпрямившись после поклона, он угадал в ее улыбающихся глазах вопрос. Во время очередной танцевальной фигуры он ответил на него:

— Ты столкнулась с человеком, которого я презираю. Он недостоин твоего внимания и поэтому неспособен обидеть тебя своей оскорбительной выходкой.

— О чем ты говоришь?

— Об этом… — ответил он.

Они привлекали внимание не одной любопытной пары глаз. Еще осенью слухи о помолвке Дарси с девушкой из семьи без хороших связей и состояния изумили его знакомых. Его высокомерие, которое они часто испытывали на себе, было всем слишком хорошо известно; и вот теперь он продемонстрировал, наконец, окружающим, каким чувствительным был на самом деле.

Она улыбнулась, заметив, как вокруг дамы средних лет теснилась целая группа гостей. Всех их объединяло одно: лица их изображали бесконечную скуку, но сквозь это деланое выражение (что выдавало их с головой) сквозила беспокойная надежда обратить на себя внимание дамы.

— Кто та дама, Фицуильям?

— Маркиза Инглбур, любовь моя, — ответил он, проследив за ее взглядом.

— Вот как? Так это и есть леди Инглбур?

Одна из самых популярных личностей Англии, женщина с огромным интеллектом и безмерным влиянием при дворе, была заключена в кряжистую невысокую фигуру и, по всему видно, проявляла полное безразличие к своему внешнему виду.

— Женщина с такой славой! Она выглядит совсем… заурядно.

— Это правда, но… все же ты выделила ее из этой толпы.

— Это точно! Непременно расскажу папе, что я видела маркизу Инглбур. Он выискивает ее остроты в газетах.

Они продолжали разговаривать во время танца. По тому, как Фицуильям едва заметно прижимался к ней, Элизабет чувствовала, что все его внимание, все его существо поглощено ею.

Она почти физически ощущала восторг и гордость от близости этого мужчины, прекрасного и душой и телом, исполненного многих замечательных качеств, самым главным из которых было то, что его душа была понятна и дорога ей. Даже в тот момент, когда она протанцовывала у него за спиной, когда смотрела по сторонам или случайно бросала взгляд в его сторону, она ощущала его мужскую притягательность и исходящий от него магнетизм.

Когда танец закончился, к маркизе Инглбур подошла молодая женщина, с которой Элизабет познакомилась на вечере у Фоксуэллов.

— Дорогая тетушка, есть одна особа, с которой мне бы хотелось познакомить вас. Вы согласны? Она на удивление остроумна.

— Эмилия, я здесь только для того, чтобы морально поддерживать твою занудную кузину Сесил. Одно упоминание о твоих знакомых или унылых друзьях мистера Куртни только добавляет мне мучений.

Эмилия взяла женщину под локоть и прижалась к ней. Ее зеленые глаза ласково улыбались в лицо тетушки.

— И, умоляю, даже не смотри на меня такими глазами! Эмилия, я бы предпочла, чтобы ты отказалась от этой манеры подлащиваться.

— Разве вы не сделаете мне одну крохотную уступку, тетя, когда я всегда изо всех сил стремлюсь угодить вам?

— Гм-м!

— Я обязательно прочту книгу, которую вы рекомендовали мне почитать. Обязательно!

— Ладно, представь ее мне, но предупреждаю, я отведу ей только две минуты своего времени.

Вот так и случилось, что всего на третий день пребывания в Лондоне Элизабет представили знаменитой маркизе Инглбур. Но, как бы ни была Элизабет польщена, она не могла ожидать, от этого обмена приветствиями чего-то большего, чем все остальные. И все же 1 что-то в этой молодой женщине заинтриговало маркизу, которая увидела, что, несмотря на внутренний огонь, Элизабет умела держать себя в руках, что говорило о ее бесстрашии. Маркизе понравился ум, светившийся в красивых темных глазах Элизабет, и ироничная многообещающая складка ее губ.

— Я должна пожелать вам счастья, я полагаю, — изрекла пожилая дама.

— В нашей нынешней ситуации это традиционная условность, — согласилась Элизабет.

— Тогда я желаю вам счастья. — Она, наконец, оторвала взгляд от Элизабет и кивнула Дарси. — Надеюсь, вы оба будете очень счастливы.

Оркестр снова сменил темп, обозначив начало новой мелодии. Мистер Уиттэйкер возник подле Элизабет, чтобы воспользоваться обещанным ему танцем. Он нарочито нелепо поклонился, распространив вокруг себя аромат парфюма.

— Моя дорогая маркиза,
Хоть видеть вас восторг души моей,
Я умыкаю даму от ваших очей.

Леди Инглбур фыркнула:

— Миссис Дарси, пусть миссис Куртни привезет вас повидаться со мной как-нибудь утром, когда вы окажетесь свободны от ваших свадебных визитов.

— Благодарю вас, мэм.

Новость о приглашении леди Инглбур облетела зал намного быстрее, чем миссис Дарси оттанцевала с новым партнером. Элизабет ничего об этом не знала. Она была увлечена музыкой, захвачена ритмом движения и забавлялась изучением нового любопытного знакомого.

В свои двадцать пять мистер Уиттэйкер был человеком многих достоинств, в числе которых были белокурая шевелюра, красивые черты лица и хорошее материальное положение. Он снабжал Элизабет если и не до конца достоверной, то любопытной информацией о танцующих. В одной из позиций танца мимо проплыла молодая девушка, являя собой воплощение светской летаргии. Элизабет показалось, что она поймала мерцание улыбки, посланной мистеру Уиттэйкеру, но улыбка исчезла, как исчезает рябь на недвижимой глади пруда, оставляя ее красивое лицо столь же безразличным, как и прежде.

— Бога ради, что это было? — заинтересовался Уиттэйкер. — Люди по большей части просыпаются по утрам. Она же просто открывает глаза.

Элизабет невольно рассмеялась и заметила: — Между маской светской благовоспитанности и настоящим безразличием имеется четкая, хотя внешне не всегда видимая грань. Я пока не научилась отличать одно от другого.

Она почувствовала, как его смеющийся пристальный взгляд скользнул по ее лицу.

— Да, — сказал он, — это свойство души. Вы, я полагаю, эту грань никогда не перешагнете.

В конце танца он спросил:

— Могу ли я иметь честь представить вас моей сестре?

Он подвел ее именно к той молодой девушке, которую обсуждал, притворившись, будто не знает. Элизабет укоризненно взглянула на него, но Уиттэйкер в ответ лишь улыбнулся невинной улыбкой. Глядя на стоящих рядом брата и сестру, Элизабет удивилась, как это она не заметила их сходства. Оба высокие, с одинаковыми белокожими лицами и эллинским профилем. Даже в их серых глазах она обнаружила похожее выражение.

Вечер был насыщен новыми знакомствами. Элизабет отчаялась запомнить всех людей, которых ей представляли. Она не пропустила ни одного танца и провела совсем немного времени подле мужа, не считая нескольких минут между танцами, когда ему удавалось отыскать ее. Танцуя, Элизабет мимолетно замечала Дарси, прогуливавшегося по залу, время от времени занятого беседой, иногда стоявшего в одиночестве. Наконец он с усилием заставил себя присоединиться к танцующим. Именно такое его поведение она сочла проявлением чрезмерного высокомерия в первые дни их знакомства.

Все складывалось легко и естественно! Все те, кому ее представляли, как оказывалось, имели друзей, сильно желавших с ней познакомиться. А ведь тетя Гардинер предупреждала ее о том, что лондонские модники могут отнестись к ней с пренебрежением.

Лорд Рирдон сопровождал ее к ужину, так как оказался ее партнером в танце как раз перед тем, как позвали к столу. Они сидели на конце второго стола, Дарси почти напротив нее. К счастью, ароматы фазана и куропатки столь успешно соперничали с благоуханием одеколона лорда Рирдона, что Элизабет обнаружила, как сильно проголодалась.

Когда ужин закончился, наступил черед забав кануна Крещения, или Двенадцатой ночи. Под звуки флейты и барабана «дворцовые пажи» ворвались в зал и собрались на сцене, сооруженной в торце зала. Внесли Двенадцатый пирог. Стороны этой массивной смеси были вылеплены в форме барханов, а на вершине разместилась миниатюрная процессия из фигурок, представлявших собой трех магов и их верблюдов. Барабанная дробь призвала к тишине, мальчуган-герольд развернул свиток и стал громко читать:

— А вот и шумному веселью нашему настал черед.
И королем над нами станет тот,
кого в сливовом пироге монетка ждет.
Для королевы ж он колечко припасет.
И будут царствовать они над всеми нами,
Над чернью, пэрами и господами.

Процессия обнесла пирог по кругу, затем вернула его на помост, где его и должны были разрезать.

— Вы когда-либо были королем? — спросила Элизабет Дарси.

— К счастью, нет. По слухам, тот, кто стремится стать королем, подкупает лорда Мисрула (церемониймейстера рождественских празднеств), чтобы получить шанс вытянуть монету.

— А кто исполняет роль лорда Мисрула?

— Кроме короля и королевы тут все актеры. Герольд продолжал:

— Итак, чтобы справедливость восторжествовала, (пусть лорд Мисрул наблюдает!)

Через дверь прямо за помостом в залу выскочил лорд Мисрул. По тому, как его шумно принимали, стало ясно, что по части справедливости ожидать многого от него не приходится. Лакеи раздали пирог сначала дамам, затем заполнили свои подносы, чтобы обслужить мужчин. Элизабет отметила, как многие, не спуская глаз, наблюдали за мужчинами, выбирающими себе куски пирога на подносах, в надежде или страхе обнаружить в нем монету.

Лорд Мисрул неистово расхаживал по залу до того момента, как крик «Король!» известил всех о местонахождении монеты. Три сотни голов повернулись в направлении крика. Раздалась длинная барабанная дробь. Никто еще не предъявлял своих требований на «трон», хотя за центральным столом слышалось приглушенное хихиканье. Барабаны продолжали грохотать. Элизабет обнаружила, что ее обуревает нечто среднее между желанием расхохотаться и нахлынувшей волной тревоги.

И тут не спеша поднял руку мистер Уиттэйкер и щелкнул пальцами, подзывая лакея, который отодвинул ему стул и преклонил перед ним колено. Уиттэйкер поднялся под громкие аплодисменты.

— Уиттэйкер переиграет всех актеров, — заметил Дарси.

Снова привлекая к себе внимание, лорд Мисрул обежал залу, ударяя об пол своим жезлом. Ловким трюком он превратил жезл в знамя, и Элизабет обнаружила, что, как и многие другие, открыла от изумления рот.

И уже после этого лорд Мисрул повел мистера Уиттэйкера к помосту. Элизабет засмеялась над торжественностью, с которой «король» позволил водрузить ему на плечи мантию. Уиттэйкер почти застонал под «тяжестью» картонной короны и подпер руку, получая державу, отделанную позолотой. Элизабет не могла не восхищаться, как Уиттэйкер на глазах зрителей преображался в царственную особу, как отвечал на приветствия собравшихся с имперской статью и высокомерием.

— Должен заметить, — восхитился лорд Рирдон, — он очень хорош.

Лорд Мисрул проревел:

— Вот он! Смотрите! Вот ваш король! — и все собравшиеся поднялись с мест, чтобы склониться в низком поклоне.

Король уселся на троне, и в зале заскрипели стулья заново усаживающихся гостей. Волынщики загудели в свои волынки, и вошел маленький мальчик-паж. На массивной подушке он нес кольцо с бриллиантами, которые стоили бы безумных денег, будь они настоящими.

И тогда снова заговорил лорд Мисрул:

— Вот кольцо, которое принес мальчик-паж. Пусть король выбирает себе невесту, чтобы правила подле него.

От «короля» только и требовалось назвать королеву, но мистер Уиттэйкер не мог не поддержать свою репутацию. Откинувшись назад на своем троне, он театрально засмеялся, слегка махнул рукой и проговорил, медленно растягивая слова:

— Прекрасна чересчур, чтоб подыскать слова для той, что новою звездой зажглась на нашем небосводе.

Несколько юных леди, недавно появившихся в свете привлекли его игривые взгляды, но он безвольно прижал руку ко лбу, изобразив глубочайшую печаль:

— Впервые в небе вечером ее мы видим, Увы, невестой выбрана она другим, не мной.

Лучистым смеющимся взглядом Элизабет посмотрела на Дарси, тот ответил ей улыбкой, но она почувствовала, что улыбался он немного натянуто, и он был не единственным мужчиной, который смотрел в ее сторону в тот момент.

— И в моем сердце полыхает ревность ярко столь, что затмевает камни драгоценные ее.

Мистер Уиттэйкер, явно наделенный актерским даром, снова выдержал паузу. Тем, у кого не хватало догадливости, чтобы решить ребус, надо было всего лишь проследить за его взглядом.

— Но теперь проявлю я свою королевскую власть-, И заберу я ее у него хоть на час.

Лорд Мисрул прошел через зал и низко поклонился Элизабет.

Она еще никак не успела отреагировать, как с одного из столов послышалось возражение.

— Несправедливо! Новобрачных нельзя разлучать!

Послышались смешки, кто-то сделал вид, что закашлялся, заметив, как нахмурилась леди Рирдон, всегда неодобрительно относившаяся к шуткам, которые могли смутить кого-то из ее гостей.

В ответ лорд Мисрул вскричал, обращаясь к королю:

— Выбери снова, О господин мой Король. Дама кольцо не может принять.

Ты не сердись и ее не неволь, Недавно с другим их пришлось обвенчать, Быть может, в год будущий, а, мой Король? Перекрывая громкие всплески смеха, другой «придворный» провозгласил с помоста:

— Только тот, кто спешит или слишком уверен, что властвует всеми, может в день Перевернутый с кем-то повенчанным быть.

Леди Рирдон начала подниматься со своего места, и гости затихли.

— Совсем не в Двенадцатый день нам случилось венчаться.

А в день, когда павшие листья по ветру кружатся, — парировала Элизабет, включаясь в игру.

Пока она вставала, следовала за лордом Мисрулом к помосту, принимала корону, мантию и кольцо, ей аплодировали стоя. Она развернулась, оперлась о предложенную королем руку, и они вместе подошли к краю помоста. Лорд Мисрул провозгласил:

— Вот ваша Королева! — и ее «подданные» выразили свое почтение глубоким поклоном.

— Ох, Лиззи! — воскликнула Китти. — Ты, наверное, ужасно смущалась?!

Она вышла в столовую в два часа дня, когда Элизабет с мужем еще только завтракали.

— Но отчего ей было смущаться? — удивился Фицуильям. — Она очень смотрелась в этой роли.

— Признаюсь, мне было немного неловко от стольких взглядов, обращенных на меня, но поразительно, к чему только не привыкает человек.

— Сколько же там было гостей?

— Человек триста или около этого. Они сыграли целый спектакль.

— Это было очень забавно? — нетерпеливо спрашивала Китти.

— Обычная чепуха Двенадцатой ночи, — ответил за жену Дарси.

— И больше не было танцев? Ты не танцевала, Лизки, после того как они сделали тебя королевой?

— Да, еще два танца. Первый пришлось танцевать с королем.

— Тебе он понравился? — Китти виновато посмотрела на зятя, надеясь, что он не рассердится.

— Мистер Уиттэйкер? — переспросила Элизабет. — Даже не знаю. Он забавен, конечно, но не думаю, что всегда искренен. Склонен к цинизму и, как мне кажется, очень тщеславен. Не знаю даже, почему он выбрал меня. Похоже, ему не хотелось, чтобы выбор был сделан в угоду светской куртуазности. — Китти опять непроизвольно перевела взгляд на Дарси. Его лицо хранило непроницаемое выражение. Элизабет продолжала: — Мы прошли мимо всех, кто приготовился танцевать, и все низко кланялись нам. Некоторые из дам уж очень старались, приседая почти до полу. Будь я не настолько безразлична к таким вещам, возможно, у меня закружилась бы голова от таких развлечений.

— Ас кем ты танцевала последний танец? — Китти интересовали все подробности.

По дороге на бал Элизабет и Фицуильям договорились заключительный танец станцевать вдвоем. Но Элизабет избрали королевой. Мистер Уиттэйкер, как и полагалось королю, любезно выбрал хозяйку дома.

Тут лорд Мисрул объявил:

— О Королева, здесь больше сотни прекрасных господ, для танца себе выбирай одного, настал твой черед.

Многие считали, что их положение или достоинства позволяют им рассчитывать на танец с королевой. Элизабет назвала партнера лорду Мисрулу, который провозгласил:

— Она — Королева и ценит вас всех, Кто с нею станцует, того ждет успех.

Он оглядел зал:

— Как вы приосанились, я догадался, каждый сплясать бы не отказался.

Элизабет поймала невозмутимо безразличный взгляд Дарси. Он сочувственно улыбнулся ей. И лорд Мисрул снова заговорил:

— И тут неуместны имена или звания, Людская молва или к танцам призвание.

Она полагает, он с севера родом, смотрите, он статен, высок и темноволос, а в имени буквы ФД различите.

— Голову ему с плеч! — воскликнул мистер Уиттэйкер.

Но королева сказала свое слово; и они, довольные, вдвоем насладились заключительным танцем Двенадцатой ночи.

После четырех утра гости наконец стали разъезжаться.

— Знаете, Тэдди, леди Инглбур сказала мне, что миссис Дарси кого-то напоминает ей, — обратилась к мужу Эмилия Куртни в темноте своей кареты.

— Полагаю, она имеет в виду леди Джанет. Моя бедная тетя, ведь она потеряла единственную дочь.

— Которая по праву могла со временем стать второй маркизой в семье. Ее смерть помешала осуществлению планов маркизы.

— Как невеликодушно с вашей стороны! Мне бы хотелось, чтобы вы больше сочувствовали маркизе.

— Прошу прощения, любовь моя. Я постараюсь, хотя ваша тетя, кажется, не склонна принимать мое сочувствие, — сказал Куртни. Затем задумчиво добавил: — Но утрата ее милости оказалась подарком судьбы для лорда Брэдфорда, ведь между ним и титулом остался один-единственный ковыляющий дядюшка. Трагедия смерти Джанет может также стать неоценимой удачей для вашей новой подруги.

Только оказавшись в карете, Элизабет почувствовала, как она устала. Дарси нащупал в темноте ее руку.

— Ярмарочная королева, я так гордился тобой. Ты несла свой титул с юмором и изяществом.

— Благодарю вас, сэр.

— Это я благодарю тебя.

— За что?

— За то, что выбрала меня. Снова.

— Я боялась, что это может оказаться ужасной ошибкой. Все, кажется, нашли мое решение сентиментальным, но они ужасно ошибаются.

— Я же решил, что ты предпочтешь более благоразумный выбор, лорда Рирдона, например. И заранее уже немного ревновал.

— Лорда Рирдона? Вот как! Неужели тебе не все; равно?

— Нет, я не возражал бы против такого специфического момента твоей славы. — Он замолчал, потом спросил совсем о другом: — Ты разговаривала с мистером и миссис Фоксуэллами?

— Я видела жену, но мельком. Я танцевала с мистером Фоксуэллом.

— И как ты нашла его?

— Очень милым. Мое знакомство с ним было весьма коротким, поэтому мне сложно судить о нем. Почему ты спрашиваешь?

— Мне показалось, он был несколько не в своей тарелке. Я спросил его жену, здоров ли он. Она горячо заверила меня, что мне нет нужды беспокоиться о его здоровье и с ним ничего не сделается.

— Как странно.

— Действительно странно.

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

Миссис Куртни внимательно наблюдала за лицом Элизабет, когда вводила в дом леди Инглбур, и действительно, Элизабет была поражена увиденным. В холле свет буквально брызгал в глаза с двух огромных, напоенных солнцем полотен с морскими пейзажами. Над верхней площадкой лестницы висела огромная картина, изображающая необыкновенный лес, который, казалось, был вполне реальным, с его глубокими фиолетовыми тенями. Гостиную отличала изящная простота; обстановка была самая лучшая, но она служила лишь простым фоном для демонстрации современного искусства ее милости.

— Вам интересны мои картины, миссис Дарси? Вы изучали искусство?

— К сожалению, я не отличаюсь способностями в этой области, и, проводя жизнь почти исключительно в Хартфордшире, я не имела возможностей посещать выставки.

— Превосходно! — гаркнула хозяйка дома. — Бессмысленная мазня современной молодой женщины может быть лишь жалкой имитацией искусства, которое умерло годы назад. Или должно было умереть.

— Мне жаль слышать, ваша милость, что многие молодые дамы бесплодно расходуют свою энергию.

Темные глаза Элизабет спокойно встретились с пронизывающим взглядом маркизы.

— Ха! Ха! Идите со мной, — приказала она.

На стене будуара висела странная картина — существо, сотканное почти из одного только света, появлялось из темной пещеры.

— Рождение души, — пробормотала Эмилия.

— Жаль, свет обычно тускнеет и гаснет, — сказала ее тетушка. — Некоторые художники способны видеть за границами простых форм окружающих их предметов. И обладают даром делиться этим видением с нами.

Элизабет говорила мало. И хотя она зачарованно разглядывала картины, выполненные в стиле, о котором она только читала, она чувствовала себя не в праве оценивать их.

Ее поразили два пейзажа, висевшие рядом, похожие и вместе с тем совершенно разные. На миг у нее перехватило дыхание — она увидела изображенный на картинах вид с того самого Дербиширского холма, куда они поднимались с мужем.

— Эти картины изображают одно и то же место в Дербишире, — сказала она. — Но разное освещение и разное время года заставляют воспринимать их как два совершенно разных пейзажа. На одной картине пустошь внушает лишь мрачные мысли, на другой — приводит в восторг своей первозданностью.

Пожилая женщина резко взглянула на собеседницу, заподозрив скрытый смысл в ее замечаниях, и лишь сухо сказала:

— Зрители, безусловно, также имеют свое собственное личное восприятие.

— Вы так думаете, мадам? — с насмешливым сомнением в голосе уточнила Элизабет. — Полагаю, подобное возможно… в некоторых случаях.

Что-то игривое в находчивом ответе Элизабет смягчило его дерзость, и леди Инглбур засмеялась, хотя ее отрывистый смех больше напоминал резкое лающее покашливание.

— Надеюсь, вы оставите вечер следующего вторника свободным, миссис Дарси. В этот день я устраиваю у себя небольшие сборища. Я пошлю вам записку с напоминанием.

Вернувшись домой, Элизабет нашла Дарси в библиотеке. Она беззаботно рассказала ему о приглашении и узнала от него, что только что получила доступ в один из самых элитарных салонов в Лондоне.

— Не может быть! — удивилась она. — Знаменитый салон ее милости посещают только синие чулки и писатели.

— Главным критерием для нее, как мне кажется, является решительная легкость в беседе и гибкость ума.

— Звучит устрашающе. Но, думаю, нам там понравится.

— Я очень сомневаюсь, любимая, что маркиза даже подумать могла пригласить и меня.

— Если так, я откажусь. — Его спокойствие удивило ее, но сама она возмутилась немало. — Было бы крайне нелюбезно со стороны леди Инглбур приглашать только одного из нас на вечер.

— Ничего оскорбительного в этом нет, Элизабет. Леди Инглбур известна своим полным пренебрежением к брачным узам тех, кого она вводит в свой круг.

Элизабет опустилась в кресло напротив мужа:

— Тогда я предпочту остаться дома с тобой и Джорджианой.

— Я очень рад, что ты это сказала, Элизабет. Тем не менее мы будем время от времени получать отдельные приглашения, и от некоторых из них отказываться вовсе нельзя. Я убежден, что твое беспокойство по поводу моих чувств не должно быть причиной отказывать себе в этом удовольствии.

Дарси замолчал, потом поднялся и подошел к ее креслу. По выражению лица Элизабет он понимал, что убедить ее не составит труда. Ей хотелось пойти к маркизе, с ним или без него. И он добавил:

— Дорогая моя, знакомство с маркизой может стать бесценным для тебя.

Элизабет вскочила с места. Они стояли друг против друга, и мерцающий свет камина освещал их лица.

— Меньше всего на меня может подействовать такой довод, как этот! Разве ты этого не знаешь?!

— Но ты же не станешь отрицать влияние ее милости в обществе?

— Я не стану ей льстить!

— Знаешь, Элизабет, я терпеть не могу низкопоклонство. Но существует разница между заискиванием перед титулованной особой и признанием бесспорного факта, что знакомство с этой незаурядной женщиной может оказать тебе неоценимую услугу в светском обществе.

— Уволь меня от таких бесспорных фактов. Я не желаю значимости, приобретенной таким путем, и я не стану подходить к своим знакомствам и дружеским симпатиям с такой точки зрения. Я твоя жена, и этого для меня предостаточно.

— Именно потому, что ты моя жена, я не принимаю твоего отказа от оказанной тебе чести.

Его слова, казалось, эхом вторили сердитому предсказанию леди Кэтрин по поводу их брака: «Вы намеренно обрекаете его на презрение света». Элизабет тогда отказывалась верить гневному выпаду леди Кэтрин, но ее потрясло вызывающее пренебрежение, выказанное ей сэром Грэмом. И все же она отказалась мириться с тем, что ее значимость измерялась по шкале общественного мнения весомостью ее знакомств и связей.

— Я не узнаю тебя сейчас, мистер Дарси. (На самом деле она узнавала его очень хорошо, но она-то считала, что эта его сословная гордыня осталась в прошлом.) Я не думала, что ты так стремишься поднять мнение обо мне в глазах света.

Искры ее ярости воспламенили его гнев.

— Ты напомнила мне о моих чувствах, и мне следует начать оправдываться, как я полагаю? — Он встречал ее огонь льдом.

Дарси внутренне вздрагивал от выразительности ее губ в гневе.

— Значит, ты отказываешься от своих слов, что патронат маркизы может немного уравновесить отсутствие у меня социальной значимости?

— Нет никакого смысла отрицать это. Леди Инглбур — одна из самых по праву знаменитых женщин в Лондоне, а вовсе не одна из многих знатных дам высшего общества. То, что она отметила тебя своей благосклонностью, большая честь. Элизабет, я только желаю защитить тебя.

— От чего же, сэр? — проговорила Элизабет тихо и кротко, но в ее прекрасных глазах вспыхнуло презрение. Дарси сдерживал свой гнев, и она знала это, но провоцировала его. — От оскорблений неотесанных баронетов? — Выкрикнув это, она выдала себя с головой, показав пальцем, что самолюбие ее было уязвлено намного сильнее, чем казалось Дарси, но он слишком кипел от гнева, чтобы осознать это.

— Ручаюсь тебе, — холодно произнес он, — что сэр Грэм Истон пожалел о своем поспешном выпаде прежде, чем наступило утро. Он отчаянно пытается восстановить утраченные позиции в обществе.

Она недоуменно посмотрела на мужа, но промолчала, и он объяснил:

— По бальному залу прокатился слух, что тебя отметила своим вниманием маркиза. Все вокруг откровенно поздравляли меня, в то время как он оскорбил тебя.

— Что ты имеешь в виду?

— Ты ожидала добиться такого успеха на балу? Если да, то тебе неизвестна затаенная жестокость, вырывающаяся наружу, когда свет — назови его высшим обществом, не важно — одержим стремлением защитить твердыни своего социального статуса.

— Тогда все они глупцы. — Она искала способ спуститься вниз с пика, которого достиг ее гнев.

— Конечно, но все же это то общество, внутри которого мы с тобой существуем.

«Проклятая гордость! И откуда она в ней?» — думал Фицуильям. И все же он только сильнее любил Элизабет за это.

— Элизабет, нет ничего, чем бы я не мог пожертвовать ради тебя. — Его гнев достиг своего предела.

— Ты уже пожертвовал хорошим отношением и вниманием своих родственников и знакомых, — не удержалась Элизабет. — Мне невыносимо сознавать, что ты мог бы почувствовать, что тебе приходится жертвовать и своей честью.

— Только не честью, Элизабет. — Он шагнул к окну, посмотрел на скованную холодом улицу, потом снова повернулся к жене, освещенной мерцающим светом огня в камине. Щеки ее пылали. Ему еще столько предстояло узнать о ней. Его гнев стал таять.

— Я знал, что вызову возмущение семьи своей женитьбой, хотя и недооценил их жестокости. Но, родная моя, ты научила меня уважать и ценить тебя превыше § всего этого. Я откажусь, без всякого сожаления, от дружбы с любым представителем моего круга, который не выказывает тебе должного уважения. Когда я вижу, как тебя оценили те новые друзья, которых ты себе приобрела, я понимаю, что их дружба защищает тебя, заставляя замолчать злопыхателей.

Внезапное подозрение заставило ее заговорить.

— Выходит, и доброта леди Рирдон тоже объясняется интересом ко мне маркизы?

— Леди Рирдон? — переспросил он. — Разумеется, нет. Я никогда не сомневался в ее дружбе. Вижу, я напрасно тебя огорчил. Прости меня, это все мой неуправляемый характер.

— Нет. Это из-за того, что я рассердилась. Я бы не вынесла мысли, что графиня лицемерила, когда заезжала вчера.

.— Что она говорила, Элизабет?

Элизабет пришлось глубоко вздохнуть, чтобы справиться с чувствами.

— Говорила, что она знала твою маму лучше, чем кто-либо другой на всем белом свете; и у нее нет сомнений, что леди Анна Дарси, будь она жива, очень скоро стала бы уважать меня и полюбила бы.

— Разве могло быть иначе, если бы она узнала тебя?

— Леди Рирдон добра ко мне в память о твоей маме. Я не претендую на многое, но ее слова значат для меня больше, чем я могу выразить.

У Элизабет задрожали руки. Он крепко сжал их.

— Мы поссорились, родной мой.

— Но мы убили этого дракона? — спросил Фицуильям.

— Думаю, мы воевали с его тенью. — Она отвела взгляд в сторону, потом медленно повернулась к нему. Улыбнувшись и вздернув подбородок, Элизабет сказала:

— Я буду иметь в виду, если леди Инглбур не остынет к этой странной дружбе, что она — полезная связь. Я научусь, в виде исключения, принимать это в расчет и дорожить этим.

— Я уверен в твоем благоразумии, — сказал он, стараясь в этот момент мыслить здраво.

— Очень небольшое исключение…

— Конечно, никто не призывает тебя идти на компромисс, когда дело касается чувства собственного достоинства.

— …но только до тех пор, пока она мне интересна, — лукаво продолжила Элизабет.

— Интересна? И только она? — рассмеялся Дар-си. — .Разве тебе не любопытно принять участие в блестящей и остроумной беседе, которую ты вряд ли найдешь в другом месте?

— Разумеется, это интригует меня в первую очередь, даже помимо моей воли. — В ее глазах отразилось волнение, и в своей озабоченности она не заметила легкой иронии в его улыбке. Он хотел было обнять жену, но тут в библиотеку вошел лакей.

— Мистер и миссис Хёрст, мадам, и мисс Бингли. Я провел их в гостиную.

— Пожалуйста, скажите им, что я сейчас выйду. Лакей удалился.

— Ну, вот и занятное завершение нашего утра.

Эти две дамы, ожидавшие их в гостиной, были старшими сестрами Чарлза Бингли. Мисс Кэролайн Бингли, рослая и красивая молодая женщина, держалась так, что ни у кого не оставалось сомнений — она самого высокого мнения о себе.

Кэролайн сопровождали сестра Луиза и муж Луизы мистер Хёрст. Все трое воплощали собой моду и стиль, как в одежде, так и в манерах.

— Кажется, прошла уже целая вечность со времени вашей свадьбы! — провозгласила мисс Кэролайн. — И как быстро пролетели дни и недели!

— Вы правы, — отреагировала Элизабет.

— Такое было счастливое время. Я никогда не испытывала столько радости, как в тот день, когда обе наши семьи объединились и я смогла наконец назвать вашу сестру Джейн и своей сестрой.

— Мне приятно слышать это, — сказала Элизабет, хотя слово «удивительно» вместо «приятно» было бы ближе к действительности. — Вы виделись с Джейн и Чарлзом после приезда в Лондон?

— Мы ждем их к себе сегодня, после того как мы побудем у вас, дорогая миссис Дарси.

Мистер и миссис Хёрст присоединились к ней со своими поздравлениями и пожеланиями. Затем мисс Бингли обратилась к Дарси:

— Мистер Дарси, а где наша дорогая Джорджиана? Мне не терпится повидать ее.

— У моей сестры в данный момент урок музыки. Уверен, она не станет возражать, если вы подождете ее немного в музыкальной комнате. Он начал вставать, но нетерпение Кэролайн не достигло степени, достаточно интенсивной, чтобы заставить ее покинуть гостиную.

— Вижу, что вы сделали некоторые милые изменения в обстановке, миссис Дарси, — сменила тему миссис Хёрст. — Я не припоминаю, чтобы я видела этот восхитительный шкафчик в прошлом сезоне.

Ее муж приподнял себя из кресла и подошел к инкрустированному предмету интерьера, о котором зашла речь. Он вставил монокль, чтобы обследовать инкрустацию на верхней полке.

— Действительно премилая вещица, — оценил он.

— Мы очень дорожим ею, — сказал Дарси. — Это подарок леди Рирдон Элизабет.

Мистер Хёрст одобрительно хрюкнул, выражая этим оценку сего факта. Кэролайн с горечью посмотрела на шкафчик. По правде говоря, она еще не успела приучить себя к мысли, что Дарси женился.

«А могло быть подарено мне, — подумала она. — И мало того, я бы выбрала для него место получше!»

— Очаровательная вещица, миссис Дарси, — сказала она вслух. — Изысканный подарок от очень любезной дамы.

— Вы правы, — согласилась Элизабет. — Леди Рирдон была очень внимательна ко мне.

— Этого и следовало ожидать, — заметил мистер Хёрст, потрясая Элизабет своей неожиданной галантностью. — Как же иначе? Гм-м!

Она не успела ничего ответить, поскольку в этот момент объявили о приходе мистера и мисс Уиттэйкер. Элизабет удивленно посмотрела на Дарси, так как он никогда не упоминал их среди своих друзей. Фицуильям только пожал плечами.

Мисс Бингли тревожно вспыхнула, поскольку красоту, богатство и связи мисс Уиттэйкер обсуждал весь Лондон, и она представляла угрозу для нее. Но потом она вспомнила, что Дарси уже женат.

Мисс Арабелла Уиттэйкер знала, как войти в комнату; ею невозможно было не восхищаться. Она элегантно поздоровалась с хозяевами, затем повернулась, чтобы по очереди поприветствовать остальных. С ними она познакомилась еще предыдущей зимой.

Кэролайн отметила изящные линии жакета Арабеллы, кисточки, украшавшие жакет тоже очень мило свисали. Потом она переключила свое внимание на ее брата. Подумала, как приятна его наружность и как изыскан наряд.

Мистер Уиттэйкер царственно развлекал других визитеров подробным рассказом о бале, в то время как его сестра, идеальный партнер для рассказчика, вставляла некоторые забавные реплики и уточнения.

— Миссис Дарси читала сонет, на ходу исправляя некоторые ошибки, сделанные негодником конферансье.

— Мистер Уиттэйкер, — вставила замечание Элизабет, — две строчки посредственных стишков едва ли называются сонетом.

— Мадам, из-за приема, который был оказан вашему исправленному варианту, он войдет в историю озорства Двенадцатой ночи как сонет, достойный поэта. — Элизабет с улыбкой взглянула на Дарси, но тот впал в то мрачное расположение духа, когда начисто лишался чувства юмора.

— Я искренне надеюсь, что вам понравилось на балу, миссис Дарси, — сказал мистер Уиттэйкер.

— Благодарю вас, мистер Уиттэйкер, я получила удовольствие.

Кэролайн Бингли повернулась к Дарси:

— Я едва смею надеяться, что вам, мистер Дарси, понравилось там. Я очень симпатизирую вашим взглядам об утомительности балов, — сказала она.

— Благодарю за сочувствие, мисс Бингли, — ответил он после минутного раздумья. — Могу отметить, что в этом году мне впервые по-настоящему понравился бал Двенадцатой ночи.

— Мы будем обедать с леди Инглбур сегодня вечером, миссис Дарси. — Мечтательные интонации мисс Уиттэйкер поплыли в воздухе. — Милая миссис Куртни тоже будет там. Насколько я понимаю, вы утром должны были повидаться с маркизой.

— Ее милость оказала мне любезность своим приемом.

— Она сама доброта… когда находит кого-то приятным. Она специально посетила этот бал, чтобы вывести племянницу маркиза в общество, — продолжила Арабелла. — И ужасно страдала там, поскольку не выносит разговоров с унылыми людьми, не говоря уж о том, что терпеть не может наблюдать, как они скачут в танцах.

— Тогда у нее есть нечто общее с мисс Бингли. Кэролайн не выносит глупости балов, — заметила Элизабет.

— Неужели я так и говорила! — воскликнула мисс Бингли… — Танцы вполне приемлемы, когда компания и беседа достойны.

— Наша тетя никогда не любила танцевать, полагаю, даже в юности, — уточнил Уиттэйкер.

— Так вы родственники леди Инглбур? — заинтересовалась Элизабет.

— Наш недавно умерший отец приходился ее милости братом, а ваша подруга миссис Куртни нам кузина, по ее сестре.

— Примите мои соболезнования по поводу кончины нашего отца.

— Вы очень добры. — Мисс Уиттэйкер подняла одну бровь, и ее брат сделал то же самое. На мгновение они стали до нелепого похожи. Потом, сообразив, что сильно задержались, изящная пара встала, распрощалась со всеми и отбыла.

— Маркиза Инглбур, ух-ты?! — произнес мистер Хёрст в очередном порыве красноречия.

Мисс Бингли услышала достаточно, и взгляда на сестру было довольно, чтобы вся компания тоже отбыла восвояси.

Кэролайн чувствовала себя не в своей тарелке весь следующий день, или почти весь день, и все время жаловалась Луизе:

— Я так стремилась побывать на балу в честь Двенадцатой ночи у леди Рирдон. Теперь уж нас никогда не пригласят туда, как я думаю. — Она мерила шагами комнату, и Луиза сочувственно улыбнулась сестре.

— Что этот мистер Дарси когда-либо действительно сделал для нас в обществе, Луиза? Если оглянуться назад, то окажется — ничего, если это хоть чуть-чуть требовало от него усилий.

— Моя дорогая Кэролайн, он едва ли мог приглашать нас к своим друзьям. А в его доме нам посчастливилось дважды встретиться с леди Рирдон прошлой зимой. Насколько я припоминаю, мы были довольны этой честью.

— Интересно, будем ли мы включены в другие подобные развлечения теперь, когда миссис Дарси станет составлять списки гостей.

— Ах, если бы мы проявляли к ней больше любезности, Кэролайн, — вздохнула Луиза.

— Куда уж любезнее, Луиза?

— Я говорю о начале нашего знакомства с ней еще в Хартфордшире. Боже милостивый, если бы знать, что мистер Дарси женится на ней!

— Вот уж точно, а я-то страдала от бессмысленного волнения прошлой зимой, считая, что мисс Уиттэйкер добивается его. А его симпатии уже были в другом месте.

— Выходит, дорогая Кэролайн, женитьба Дарси внесла успокоение в твою душу. — Луиза грациозно поднялась со своего места и села подле сестры на диван. — Что ты думаешь о мистере Уиттэйкере? Он унаследовал превосходное состояние и кажется интеллектуалом. Ты же ценишь интеллект в мужчине, разве не так?

Мисс Бингли погладила сестру по руке. Она отошла к камину и стала изучать свое отражение в зеркале над каминной полкой.

— Ценю достаточно в сочетании с хорошим состоянием. Если он наделен одним при отсутствии другого, я вижу, что должна принести жертву. — Она повернулась к Луизе с видом притворной святости. — Интеллект придется принести в жертву.

И две сестры с удовольствием понимающе расхохотались.

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

Мистер Беннет твердо намеревался не навещать Элизабет в Лондоне, пока она не проживет там по крайней мере недель шесть, но, соскучившись, сел в почтовую карету до Лондона и прибыл на Бругхем-плейс во вторник в полдень. Узнав, что дочери и зятя нет дома, он сказал, что подождет их в библиотеке, и устроился в кресле у камина с бокалом вина и книгой.

Мистер Беннет с удовлетворением огляделся вокруг. И хотя эта обширная библиотека не была такой уютной, как его обветшалая, в обстановке и расположении книг он увидел строгий мужской вкус. Он позвонил, чтобы ему принесли еще бокал вина.

Немного погодя дверь снова открылась.

— Папа!

— Ах, это ты, моя дорогая, — медленно поставив бокал с вином, мистер Беннет обернулся.

Элизабет подбежала и расцеловала отца.

— Не слишком-то ты торопишься возвращаться до мой, Элизабет.

Она уселась на ручку его кресла.

— Почему ты не сообщил мне о своем приезде?

— Мы не всегда придерживались подобных формальностей.

— Папа, но тогда мы жили в одном с тобой доме.

— Да, именно так, моя дорогая. Именно так.

— Как мама с Мэри?

— Твоя мать по-прежнему страдает нервами и находит тишину уже не такой приятной, как она надеялась. А Мэри ведет себя непривычно легкомысленно, поскольку ей приходится поддерживать беседу с матерью. Представляешь, по моим подсчетам, она произнесла всего лишь два-три нравоучения на прошлой неделе.

— Так мало? Я потрясена.

— Ее слишком смутили наряды, присланные тобой. Очень уж декольтированы и едва ношенные. Я оставлю без комментариев первый пункт ее сетований, но относительно второго… надеюсь, ты не тратишь впустую деньги своего мужа?

— Я трачу деньги так стремительно, как только могу, папа, но недостаточно быстро, чтобы удовлетворить его. Те платья оказались совершенно бесполезны для меня, поскольку мода сильно изменилась с осени, — рассмеялась Элизабет и добавила: — Пожалуйста, скажи Мэри, чтобы она сообщила мне, нужны ли ей еще платья, ведь моя горничная все, что я отсылаю Мэри, считает украденным у нее.

— Сомневаюсь, будто неодобрение Мэри простирается столь далеко. Она превосходно чувствовала себя на прошлой ассамблее, закрыв вырез платья кружевами, дабы спасти мораль Меритона от разложения. Она даже станцевала несколько танцев, к большому удовлетворению твоей матери, да и к ее собственному, если бы она призналась в этом. Элизабет рассмеялась:

— Ой, папа, танцующая Мэри, одновременно читающая религиозные наставления своему партнеру между фигурами, это такое заманчивое зрелище, что я почти желала бы оказаться там, чтобы посмотреть на это.

— Почти… но не совсем, — отметил мистер Беннет. — И это говорит мне о многом. Ты счастлива, моя Лиззи.

— Папа, как мне объяснить тебе? Да, я счастлива.

— Ладно, ладно, в общем, достаточно излияний, — страдальчески отмахнулся мистер Беннет.

— Папа, пойдем в гостиную, там наша небольшая семья ждет тебя. Еще пошлю записку Китти. Она может приехать к обеду, если ей уже лучше.

— Что случилось с этой глупой девчонкой?

— Старый кашель вернулся снова. Если она все еще нездорова, мы можем сходить повидаться с ней завтра, если захочешь.

— Договорились, Лиззи. Значит, ты думаешь, будто мне следует получить положенную мне дозу глупости далее на отдыхе?

Элизабет подавила желание вступиться за Китти, прекрасно зная, как любит отец отстаивать свои предубеждения во что бы то ни стало. Ее вмешательство только вызвало бы больший град насмешек над бедняжкой Китти.

— Пойдем, там тебя ждут закуски и напитки, папа. В гостиную в сопровождении лакея вошел дворецкий.

— Вы уже вернулись, Сетчли, — приветствовала его Элизабет. — Хорошо провели выходной?

— Очень хорошо, благодарю вас, мадам. Я посетил мою сестру, как я обычно и делаю, бывая в Лондоне. — Он замолчал, подождав, пока лакеи отойдут в сторону. — По пути я случайно встретил старшего мистера Фоксуэлла с молодым мистером Реджиналдом.

— Мистер Реджиналд Фоксуэлл в Лондоне? — удивился Дарси. Он нахмурился, найдя это странным, поскольку молодой человек только-только уехал в Кембридж, и все знали о его планах позаниматься со своим наставником до начала семестра.

— Именно так, сэр, — кивнул дворецкий. — Увидев их, я вспомнил, что до сих пор не нанес визита своему другу Грэю, а это невежливо с моей стороны. Грэй — дворецкий мистера Фоксуэлла, мадам. — Элизабет улыбнулась, услышав это уточнение. — Поэтому, побывав у сестры, я решил, что могу также навестить и его, перед тем как вернуться домой.

— Сетчли! — заметил мистер Беннет. — Вы показываете пример нам всем безукоризненностью вашего поведения.

— Благодарю, сэр. Я счастлив сообщить вам, что старый джентльмен уже поправился.

— Мистер Фоксуэлл болел, Сетчли? — заинтересовался Дарси.

— А вы разве не знали, сэр? Мистер Фоксуэлл заболел тем вечером, когда вы обедали в его доме. Он простоял некоторое время у лестницы с леди Кэтрин, а после отбытия ее милости восвояси старому джентльмену пришлось помочь подниматься по лестнице. Мой друг говорит, что у мистера Фоксуэлла был ужасный цвет лица, но настоял на возвращении в гостиную.

— Мне очень жаль слышать это. Но почему же он сразу не лег в постель? — заволновалась Элизабет.

Сетчли наклонился вперед и сказал спокойно: — Мой друг, который служит в доме мистера Фоксуэлла говорит, что во время разговора ее милость сильно кричала на его хозяина. Похоже, и имя мистера Реджиналда было упомянуто. — Он выпрямился и застыл с важным видом.

— Вы знаете еще что-то, Сетчли, — сказала Элизабет.

— Лучше уж продолжайте, раз начали ваш рассказ, — попросил Дарси.

— Мистер Реджиналд возвратился в Лондон в субботу ночью, сэр. Вчера они с отцом ходили к леди Кэтрин. Кучер утверждает, что старый мистер Фоксуэлл вернулся в карету помрачневшим, но мистер Реджиналд… вы-то и сами знаете мистера Реджиналда, сэр. Он пребывал в таком же отличном расположении духа, как и всегда. — Сетчли замолчал перед кульминационным моментом по всем правилам риторики. — Кажется, ее милость отказала мистеру Реджиналду в приходе, который сулила ему все эти десять лет.

— Боже праведный! — воскликнул Дарси, забывая о хороших манерах в выражении своего удивления и потрясения. — Вы совершенно уверены в этом, Сетчли?

— Конечно, сэр, ведь я не придаю никакого значения сплетням младших слуг, но я уверен, что мой друг мистер Грэй никогда не допустил бы преувеличения в том, что касается его господина.

— В самом деле, нет, — сказал Дарси. — Благодарю. Сетчли удалился.

— Кажется невероятным, что Реджиналд Фоксуэлл, не имея собственных доходов, мог повести себя так, чтобы потерять столь выгодный приход, который ему к тому же предоставляли бесплатно.

— Реально ли найти" другой такой приход, мистер Дарси? — поинтересовался мистер Беннет.

— Мне неизвестно ни одного. Скорее всего, в нынешней ситуации его отцу придется приход покупать.

— Приход обойдется в полторы тысячи фунтов, а то 1 и больше, и даже тогда ему придется ждать, пока нынешний пастор умрет.

— У Реджиналда Фоксуэлла никогда не наблюдалось склонности к принятию сана, — задумчиво проговорил Дарси. — Помню, как он умолял отца позволить ему уйти в море вместо школы.

— Все мальчишки бредят приключениями в таком возрасте, — возразил ему тесть. — В двадцать четыре ему должно хватить здравого смысла обеспечить себе сносное положение, если он может получить его.

— Похоже, у этого молодого человека не хватило, — заметила Элизабет. — Интересно, что могло вызвать их ссору, Фицуильям. Сдается мне, все началось на лестнице у Фоксуэллов.

— У меня есть предположение на сей счет, но я I спрошу у самого Фоксуэлла в разговоре с глазу на глаз, прежде чем поделюсь своей догадкой даже с то-бой, моя дорогая.

Элизабет пошла наверх, чтобы переодеться к обеду. 1 Доверив себя Уилкинс, она предалась размышлениям. Имелась ли связь между отношением ее милости к браку племянника и тем, как она вероломно поступила с Фоксуэллами, опрокинув их надежды на будущее Реджиналда? Не это ли образчик мести, которой угрожала леди Кэтрин?

Мистер Беннет был ослеплен элегантностью платья дочери.

— Ты всегда одеваешься так на семейные обеды, Лиззи?

— Приблизительно так, папа. Но в этот раз я тщательно приготовилась ради маркизы. Я говорила тебе, что сегодня как раз вечер ее салона.

— Что ж, прекрасный способ оказать честь отцу, покинув его сразу же после обеда.

— Папа, если вы хотите заставать нас дома, вам придется предупреждать нас. Ты заказал карету, Фицуильям?

— Конечно. Я провожу тебя, Элизабет.

— Два лакея, вооруженные до зубов, — явно недостаточная защита для меня.

— В таком тумане, как сегодня вечером, возможно, и нет. Я обязательно буду сопровождать тебя и заеду за тобой. — Дарси повернулся к сестре: — Джорджиана, тебе не будет одиноко, если мы покинем тебя на несколько часов?

— Я же не одна, Фицуильям, со мной миссис Энсли.

— Сэр, а вы не желаете ли посетить мой клуб или дорога слишком утомила вас? — поинтересовался он у мистера Беннета.

— Я счастлив поэкспериментировать. Надеюсь, этот опыт предоставит мне столько же примеров человеческой глупости, сколько мне дарит Хартфордшир в тех случаях, когда я покидаю свое место у камина.

Дарси был изумлен.

— На самом деле, — добавил его тесть, — свежие впечатления не могут взяться ниоткуда, их следует пополнять.

— Папа! — запротестовала Элизабет, хотя уголки ее Губ подергивались от сдерживаемого смеха.

— Не бойся, Элизабет, я буду паинькой. О таком тесте твой муж и не мечтал. — Поднявшись, он поправил жилет, поклонился дамам и объявил себя готовым к приключениям.

И клубе Фоксуэлл был одним из первых, с кем столкнулся Дарси. Благополучно устроив мистера Беннета в кругу пожилых членов клуба у камина, Дарси отвел Фоксуэлла в сторону. Они уселись в одном из много-численных уголков, где расстановка кресел располагали к частной беседе.

Фоксуэлл вынужден был подтвердить подозрения Фицуильяма, хотя непременно оградил бы друга от правды, что сестра матери теперь невзлюбила его настолько, что попыталась разрушить его давнишнюю дружбу.

— Долгие часы отец провел, готовя свою речь, и Реджиналда тоже, но Реджиналд в пять минут уничтожил все его планы. На самом деле брат сразу объяснил ее милости, что ему мерзко видеть, как меня поставили в невыносимое положение. Далее он заявил ей, что он отказывается от своего будущего благосостояния, если для этого требуется жертвовать «честью его брата». Эта речь вызвала у леди Кэтрин самое резкое неудовольствие, какое ты только можешь себе представить. Они обменялись такими словами, которые привели к окончательному разрыву между ними.

— Мне жаль, Фоксуэлл, что из-за моей родни у тебя в семье возникли проблемы.

— Скорее надо винить Реджиналда, его импульсивный характер. — Он похлопал Дарси по плечу: — Не беспокойся. Из Реджиналда никогда не вышло бы хорошего пастора, и он наконец добился своего. Мой отец купил ему армейский патент.

— Куда это приведет его? Если Реджиналд надеется жениться на деньгах, он найдет конкурентов среди своих собратьев офицеров.

— Он полон амбиций и уверен в себе, — засмеялся Фоксуэлл. — У Реджиналда была значимая роль в этой жизненной ситуации, и он сыграл ее блестяще до конца. Он был искренне оскорблен, Дарси. Хотя я обязан заметить, он отлично использовал обстоятельства в своих интересах.

Дарси кивнул. Оба задумались, пока Фоксуэлл не прервал молчания:

— Я никогда не предал бы нашу дружбу, Дарси. Я надеюсь, ты знаешь это.

Несколько часов спустя в гостиной леди Инглбур подавали кофе.

— Мистер Дарси, как же вы пунктуальны! Ну прямо [до минуты.

— Добрый вечер, ваша милость, — поклонился Дар-си. — Маркиза вопросительно посмотрела на его спутника. — Позвольте представить вам моего тестя, мистерa Беннета?

— Конечно, конечно. Мистер Беннет, мне невероятно любопытно познакомиться с вами. Пожалуйста, присядьте.

Кому-то из гостей ничего не оставалось, как освободить место подле ее милости. Дарси остался стоять рядом и стал искать глазами жену. Элизабет великолепно смотрелась в своем любимом желтом, ее темные глаза искрились смехом. Перегрин Уиттэйкер, приютившийся подле нее на диване, поднял голову и поймал взгляд Дарси. «Она восхитительна», казалось, говорил взгляд Уиттэйкера. Дарси сухо поклонился и перевел взгляд на среднего роста худощавого джентльмена, стоявшего перед Элизабет и как-то странно жестикулировавшего. Темные волосы падали на его брови, а темные глаза оставались задумчивыми, даже когда он смеялся.

Дарси сразу же распознал известного драматурга Саймона Гловера. Элизабет подняла глаза и увидела мужа.

— Может, вы споете для того джентльмена, который только что появился здесь, раз вы отказываетесь петь для меня, — попросил мистер Уиттэйкер, перехватив ее пристальный взгляд.

— Думаю, нет, мистер Уиттэйкер, ведь мистер Дар-си приехал за мной.

Уиттэйкер наблюдал, как Элизабет и мистер Беннет распрощались с маркизой.

— Назад в клетку, маленькая птичка, — пробормотал он, потом повернулся к Гловеру: — Полагаю, она предусмотрела в брачном контракте четыре часа свободы каждую неделю. А что думаете вы? Он обязуется] оплачивать счета модисток, а она в обмен на это соглашается быть любимой.

— Вы ничего не знаете об их жизни, Уиттэйкер, хотя прежде я никогда не замечал вашего невежества в отношении предмета, рождающего ваше красноречие.

— Ах! Я просто пошутил, Гловер, и вы уже выходите из себя, — Уиттэйкер улыбнулся и зевнул. — Со своей стороны, я не понимаю, почему моя банальная шутка породила в вас такую ярость.

Дверь гостиной закрылась.

— Взгляни на эти картины, Фицуильям, — попросила Элизабет и объяснила отцу: — Это место находится в Дербишире, папа.

Все трое застыли перед картинами. Дарси повернулся к жене, и на мгновение они остались одни во всем мире, на краю того обрыва, когда ветер неистово рвал воздух вокруг них, и Дарси почувствовал силу невысказанной любви Элизабет. Его скверное настроение растаяло.

Громкие звуки из комнаты разрушили чары. Элизабет взяла отца под руку, и они покинули этот дом.

На следующее утро надежды Элизабет наслаждаться обществом отца по крайней мере недели на две были разбиты. Заехав в дом Бингли, они обнаружили, что Китти ужасно страдала ночью. Увидев, какой бледной и измученной она выглядела, мистер Беннет тут же обуздал свой сарказм. От непривычной доброты его поцелуя глаза Китти наполнились слезами.

— Тебе нужна твоя мама, моя дорогая. Я отвезу тебя домой.

— Нет, папа, — хрипло прошептала Китти. — Я хочу остаться в Лондоне.

Но врач рассудил иначе и рекомендовал немедленный отъезд молодой леди из Лондона. Китти протестующе вскрикнула, но ее возглас тут же был заглушён приступом кашля.

— Дорогая Китти, мы должны последовать этому совету, — увещевала Элизабет сестру. Воздух в Лондоне слишком сырой для тебя в это время года.

— Воздух не просто сырой, мадам, но еще грязный, — добавил врач. — Зима — самое плохое время, но правда, хотя приходится также отметить, что мисс Беннет неспособна переносить воздух Лондона в любое время года.

— Нет! — пробулькала несчастная девушка.

Они проехали до Хартфордшира со всеми удобствами, которые им предоставляла четырехместная карета Дарси. По их прибытии миссис Беннет разразилась истерикой, испугавшись, что внезапно превратившаяся и самую драгоценную жемчужину среди ее детей Китти недолго задержится в этом мире. Но как только через несколько дней покой восстановил здоровье ее драгоценности, возникли и другие чувства.

— Я люблю, когда Китти дома, — доверилась она своей подруге, леди Лукас, сидя у нее в гостях. — Я ужасно без нее тосковала. — Она довольно улыбнулась. — Как, впрочем, я тоскую без всех моих девочек, которые разъехались. — Ей нравилось напоминать другим матерям о своем успехе по части устройства своих дочерей.

Леди Лукас пробормотала свое сочувствие.

— Но зачем они отослали Китти домой так поспешно? Она уже почти выздоровела, но теперь мистер Беннет и думать не хочет о ее возвращении в Лондон. И как и должна найти ей здесь мужа? Нет ни одного сносного холостяка в графстве, я в этом уверена.

Требования миссис Беннет к выбору женихов заметно возросли с тех пор, как ее старшие дочери очень удачно вышли замуж. Конечно, она не могла ожидать, чтобы Мэри или Китти могли выйти замуж так же хорошо, как Элизабет, например. Такое состояние, каким обладал Дарси, было большой редкостью. Тем не менее ей хотелось бы держать Китти в доме своего богатого зятя, где, как она представляла, младшая дочь встречается с армией богатых холостяков, друзей Дарси.

К счастью для леди Лукас, их разговор был прерван ее мужем, сэром Уильямом, который поспешил к ним с газетой.

— Миссис Беннет! — воскликнул он, — вы знаете, что миссис Дарси разговаривала с самим регентом!

— Думаю так, сэр Уильям, — ответила миссис Беннет с беспечностью, невозможной всего год назад. — Неделю назад графиня Рирдон представила Элизабет в Сент-Джеймсе.

— Это совсем иной случай! — торжествующе произнес сэр Уильям, кладя газету перед ней. Он указал на строчки о новостях двора, сообщавшие миру, что «сопровождавшая маркизу Инглбур на музыкальный вечер очаровательная миссис Дарси разговаривала с принцем Уэльским».

Миссис Беннет поспешила домой сообщить новость супругу. Он никогда не удосуживался прочитывать самый важный раздел газеты, в который люди, обладавшие умом сэра Уильяма, заглядывали прежде всего.

— Мистер Беннет, мистер Беннет, послушайте мой дорогой, какие новости! — С этими возгласами она ворвалась в святая святых его библиотеки. Мистер Беннет был по обыкновению раздосадован и отказывался приходить в возбуждение, какого ожидала от него мисисс Беннет, пока не проговорился:

— Ее милость показалась мне слишком интеллектуальной женщиной, чтобы впустую тратить время на подобную ерунду. Лиззи презирает регента.

— Мистер Беннет! Вы встречались с маркизой? Почему вы не рассказали мне о ней?

Мистер Беннет задумался. Какую гордость он испытывал за дочь, когда она сидела, спокойно принимая восхищение необыкновенных людей, собравшихся вокруг леди Инглбур. Ее не смог смутить даже изучающий взгляд одной из наиболее влиятельных женщин Лондона.

Элизабет ценила ум своей старшей приятельницы и счастливо доводила до совершенства остроты хозяйки своими умными комментариями, причем произносили их с таким обаянием, которому никто в салоне не мог соответствовать. А ведь ей всего двадцать один год! «Лиззи! — воскликнул он, когда они ехали в карете домой из дома маркизы. — Ты неподражаема, и я чувствую желание приписать себе, хотя бы частично, заслугу воспитания твоего ума, а также твоего превосходного характера».

Мистер Беннет хмыкнул от удовольствия, вспомнив об этом.

— Теперь он смеется! — воскликнула жена. — Мистер Беннет, вы выводите меня из себя на каждом шагу!

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

Надежда Дарси на то, что нерасположенность к нему леди Кэтрин может оказаться полезной для его кузена Генри, была, по-видимому, основана на несовершенном понимании природы христианского милосердия ее милости. Леди Кэтрин распространяла свою доброту лишь на тех, кому благоволила. Совершенное невероятно, чтобы она могла отдать состояние Анны человеку, который не расположен считаться с ее волей.

Когда Дарси женился вопреки ее желанию, она была разгневана чрезвычайно.

По странному стечению обстоятельств, земельные владения Дарси и леди де Бёр разделялись всего лишь узкой дорогой. На территории обширного имения леди Кэтрин стоял опрятный небольшой домик пастора. Приход в Хансфорде был одним из многих на ее землях. После кончины старого пастора, приблизительно восемнадцатью месяцами ранее описываемых событий, случай привлек внимание знатной дамы к мистеру Коллинзу, и, к его глубокой благодарности, она наградила его этим местом. Мистер Коллинз же приходился кузеном мистеру Беннету.

После женитьбы Дарси гнев ее милости обратился на мистера Коллинза и его жену Шарлотту. Коллинз был виноват уже в том, что имел такую кузину. К тому же он пригласил погостить кузину в свой пасторский дом именно тогда, когда мистер Дарси посещал свою тетю. А во-вторых, — и это было уж совсем непростительным, с точки зрения леди Кэтрин, — он не предпринял никаких ощутимых попыток помешать Элизабет, этой ловкой и дерзкой девице, поймать ее племянника на крючок. Напрасно мистер Коллинз утверждал, что он никогда и вообразить себе не мог ничего подобного. Тщетно Шарлотта Коллинз открыто высказывала свои опасения по поводу этого брака.

Ее милость леди Кэтрин создала Коллинзам настолько невыносимую жизнь, что они убежали в Хартфордшир и гостили в семье Шарлотты, надеясь, что гнев их бывшей покровительницы со временем пойдет на убыль.

Наконец, время несколько разрядило напряжение ситуации. Уже в декабре леди Кэтрин проявила христианскую терпимость, которой она славилась, и послала за мистером Коллинзом. Его тесть предоставил супружеской чете свою карету, дабы они могли возвратиться без малейшего промедления. Коллинзы прибыли домой к обеденному времени, и пастор тут же был готов выказать всемерное уважение своей августейшей покровительнице.

— Мой дорогой мистер Коллинз, — упрашивала его Шарлотта, — прошу вас, отдохните немного и отобедайте. Вы же очень устали.

— Нет, моя дорогая Шарлотта. — Мистер Коллинз задыхался, еще даже не начав свой путь. — Леди Кэтрин неправильно истолкует мое промедление, если я безотлагательно не отправлюсь к ней. Что касается обеда, я не смог бы проглотить ни куска!

И он поспешил прочь, рысью пустившись к дому леди де Бёр. Лакей, который открыл ему дверь, однако, вовсе и не собирался впускать его. Перед тем как закрыть дверь перед самым носом пастора, он с высокомерным презрением пообещал мистеру Коллинзу сообщить ее милости о его визите.

Потеря покровительства ее милости была для мистера Коллинза фактом прискорбным, но он не мог расстаться с надеждой. Всякий раз, когда ее карета проезжала мимо, он выбегал из дома, как всегда делал раньше, и низко кланялся. В воскресенье он почтительно проводил ее из церкви, но, вместо того чтобы вознаградить его хотя бы снисходительным кивком, она всего лишь процедила:

— Не воображайте, мистер Коллинз, будто вы можете вкрасться обратно в мое доверие подобными знаками внимания. Мой характер известен своей твердостью. Я глуха к лести.

— Ваша милость, — подобострастно ответил мистер Коллинз, — я вполне осознаю мое недостойное поведение. И смиренно счастлив находиться подле вашей милости хоть несколько мгновений.

И она прошествовала дальше, сопровождаемая дочерью, которую поддерживала в ее горестях и переживаниях ее горничная. Лицо мисс де Бёр съежилось от тоскливого хныканья, а ее тщедушное тельце, измученное специфическими диетами, явно страдало от недостатка движения и физических упражнений. Конечно, радость и доброжелательность могли бы в какой-то мере скрасить недостатки внешности, но, к сожалению, эти чувства редко являлись миру на лице этой девушки. Коллинз, однако, обладал способностью видеть скрытое за внешним, и на его лице было написано, что внутренняя красота и сияние мисс де Бёр переполняют его восхищением.

Он не мог оценить предпочтение, которое Дарси оказал Элизабет. Конечно, Элизабет симпатичная, живая и остроумная особа. Она наделена некоторыми качествами, притягивающими мужчин, но мисс де Бёр… Ах! Возвышенная! Анна увидела выражение лица пастора и презрительно фыркнула.

Судьба наделила мистера Коллинза умной женой с хорошим характером, но в тот момент Шарлотта была беременна, и ей не всегда хватало терпения. Ей было совсем не по вкусу в ее положении преодолевать длинный, путь к Розингсу. Было утомительно составлять настойки для поднятия духа или от кашля, снятия головной боли или оживления печени мисс де Бёр. Ей представлялось несправедливым оказывать знаки внимания надменным людям, а потом униженно стоять перед закрытой дверью, — такое раболепие, она чувствовала, не имело смысла и не заслуживало потраченного времени.

— Мой дорогой мистер Коллинз, боюсь, что от моих стараний слишком мало пользы. Я уверена, у мисс де Бёр множество мешочков с лавандой, а я сейчас занята, — сказала Шарлотта как-то вечером, когда они прожили дома уже три недели.

— Вы так думаете, Шарлотта? И что бы вы могли сделать вместо этого?

— Ничего вообще, мой дорогой.

— Моя дорогая Шарлотта! — В голосе мистера Коллинза зазвучали менторские нотки. Внезапно в его голове возникло подозрение, и он, изменив тон, сказал, набив рот очередной порцией баранины: — Я полагаю, у вас неважное настроение из-за вашего состояния.

Шарлотта вздрогнула:

— Мистер Коллинз, умоляю вас, не говорите с полным ртом.

— Прошу прощения. Я буду прилагать усилия помнить это правило.

— Благодарю вас. Я хотела бы предложить вам свои соображения, как вам уладить нашу небольшую проблему с леди Кэтрин.

— Ах! — сказал он, покачав пальцем. — Имея мужской интеллект и намного больше образования, чем у вас, мне, несомненно, лучше самому руководить вами, нежели следовать вашим советам.

Если Шарлотта и имела сомнения относительно интеллекта этого мужчины, она промолчала о них.

— Я размышляла над той мыслью, которую вы как-то высказали мне. Вы знаете, я имею обыкновение обдумывать ваши идеи в свое свободное время.

— Шарлотта, любимая моя детка! Я понял теперь. Прошу вас, напомните мне.

— Вы говорили на днях, что наша нынешняя линия поведения с леди Кэтрин, похоже, ничуть не идет нам на пользу.

— Я говорил это?

— Да. Как вы могли забыть? Вы еще сказали, что ее милость, вероятнее всего, скорее пойдет нам навстречу, если мы станем вести себя не столь раболепно. Что вы будете кланяться проезжающей карете только в том случае, если окажетесь вне дома. Будете провожать ее из церкви, но не до самых ворот. Я сразу признала в этой мысли очередную искру вашего вдохновения.

В первые дни своего замужества Шарлотта не стала бы столь грубо льстить своему супругу, но она теперь достаточно хорошо узнала его.

— Мы незамедлительно приведем мой план в действие. Шарлотта, впредь я запрещаю вам ходить в Розингс, если вас специально не пригласят туда.

— Конечно, мистер Коллинз.

Привычка умирает с трудом, и Шарлотте приходилось буквально своим телом останавливать мужа, когда тот выскакивал из дверей при звуках проезжавшего экипажа де Бёров. В церкви она инсценировала небольшой обморок, дабы отвлечь мистера Коллинза от целования подола мисс де Бёр. Не прошло и пяти дней, как ее милость все-таки снизошла до того, чтобы спросить слуг, нет ли какого-нибудь известия от миссис Коллинз. А уже через неделю пришло приглашение из Розингса на чашку чая.

С того момента события развивались крайне благоприятно, с молчаливого согласия сторон никогда не упоминать недостойную дерзкую девицу и никчемного племянника-шалопая.

В конце декабря Шарлотта родила сына. Восторг мистера Коллинза был омрачен, когда он узнал, что Шарлотта решила сама кормить и нянчить ребенка. Он свято верил, что священной обязанностью мужа было регулярно выражать свою любовь определенным образом. Он также знал, что потребуется приостановка супружеских утех на весь период кормления грудью. Бесспорным фактом считалось, что послабление в подобных удовольствиях портит молоко. Чтобы изменить мнение жены, он попытался найти поддержку у акушерки.

— Миссис Биггинс, моя милая супруга говорит мне, что она отменила договоренность с кормилицей.

— Правильное решение, сэр. Эта Тилли Перкинс скверная женщина.

— Миссис Биггинс, Бог призывает нас любить ближнего, как самого себя.

— Он не имел в виду любить таких особ. Когда я вижу двоих детей Джонсов рядом с младшими детьми Тилли Перкинс… ну, в общем, если у них не один и тот же папаша, то у меня нет глаз.

— Ох, боже ты мой! Но ведь есть же где-нибудь и другие кормилицы?

— Есть-то есть, не без этого, сэр, но ваша супруга твердо намерена сама выкормить малыша.

— Это так. Но не находите ли вы, что миссис Коллинз еще слишком слаба? Я очень боюсь, как бы она не подорвала здоровье.

— Боже правый, с чего бы это, сэр? Наша госпожа очень крепкого здоровья.

— Миссис Биггинс, мужу виднее, и я опасаюсь за нее.

Причина подобных опасений мужчин не являлась тайной для миссис Биггинс; среди арендаторов коттеджей она славилась острым язычком, которым запросто умела осаживать мужей своих подопечных. Однако сейчас она все-таки разговаривала с пастором.

— Мой опыт говорит мне, что вам вовсе не следует тревожиться за здоровье миссис Коллинз, сэр.

— Вы готовы успокоить меня? — мрачно переспросил он.

— Готова, сэр, и, что важнее, во всей округе нет женщины добрее и спокойнее, чем ваша жена. Малыш впитает ее лучшие качества вместе с молоком. Что касается Тилли Перкинс…

— Да, да. С этим покончено.

Он подумал, что сможет рассматривать последующие месяцы как продолжение поста. Шарлотта убедила его, что это была его идея — не отдавать ребенка кормилице. Он был доволен тем, как внимательно она относилась даже к самым мимолетным его высказываниям, всегда помнила их и правильно воспринимала, но жалел, что сам не помнит о них. Супружеское счастье совсем ослабило его память.

Все, возможно, было бы иначе, если бы родилась девочка. Мистер Коллинз имел счастье приходиться ближайшим родственником мистеру Беннету, чье имение в Лонгборне передавалось только по мужской линии. Родив сына, Шарлотта укрепила их права на наследование семейной собственности в Лонгборне, как только наступит печальный момент ухода мистера Беннета в мир иной. Теперь, в случае если и мистера Коллинза также настигнет печальная участь покинуть сей бренный мир до срока, у нее останется сын, с которым она сможет жить в том удобном доме.

Мистер Коллинз почувствовал себя обязанным, учитывая свое положение пастора, указать Тилли Перкинс на безнравственность ее поведения. К счастью, он сначала решил поделиться своими соображениями с женой. Шарлотта сказала, что было бы странно обвинять миссис Перкинс, основываясь только на том факте, что двое ее мальчишек похожи на детей местного поверенного. Хотя, если, паче чаяния, слух имеет под собой реальную почву, их сын спасен от участи провести свои первые двенадцать месяцев у груди падшей женщины.

Они назвали ребенка Уильямом в честь его отца и предполагали дать ему второе имя — Льюис, в честь покойного супруга леди Кэтрин, но Шарлотта посмотрела на мужа таким ледяным взглядом, что он изменил свое намерение. Мальчик был назван Уильямом Ричардом.

На новогодние праздники леди Кэтрин отправилась в Лондон, чтобы провести смотр свободных холостяков. Она пригласила годящихся в женихи мужчин посетить Розингс весной. К концу светского сезона она наметила сделать свой выбор. Анна, вместе с изрядной суммой денег, должна была выйти замуж, причем хорошо и скоро, дабы показать Дарси, как мало они о нем печалились.

Столкновение ее милости с недругами уже на самом первом обеде в Лондоне никак не способствовало улучшению ее настроения. Потом пришел черед низкой неблагодарности со стороны мистера Реджиналда Фоксуэлла, который отказался от ее патроната и проявил отвратительную, невероятную дерзость, посмев заподозрить ее в неблагородстве. Это столкновение вызвало в ней такую ярость, которая смыла все ее торжество от предстоящих визитов по меньшей мере троих подходящих Анне пэров.

К счастью, письмо от Элизабет предупредило миссис Коллинз о злоключениях леди Кэтрин в Лондоне, дав Шарлотте и ее супругу время подготовиться. Несмотря на твердое намерение пустить в ход все имевшееся в ее арсенале презрение, дабы испепелить пастора, ее милость оказалась настолько укрощена искусным использованием мистером Коллинзом цитат из Священного Писания и так утешена симпатией и сочувствием миссис Коллинз, что они оба начали казаться ей самыми неоценимыми союзниками. И прежде чем леди Кэтрин де Бёр осознала это, она предложила освободившийся приход Коллинзу, хотя никогда раньше не одобряла самой идеи совмещения приходов. Мистер Коллинз, конечно, полностью согласился с ее милостью в отношении совмещения приходов и также полностью согласился с тем, что случаются времена, когда Бог возлагает дополнительное бремя на своих самых трудолюбивых слуг. Без всякого сомнения, он назначит в другом приходе традиционное скудное довольствие для викария и останется жить в несколько меньшем по размеру доме Хансфордширского прихода, лишь бы не разлучаться со своей благодетельницей, для пользы ее милости.

Если Шарлотта и повздыхала немного из-за этого решения, она была успокоена тройным увеличением их дохода и наметившимися перспективами для второго сына, если таковому суждено появиться на свет.

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ

Из всех родственников Джорджианы Генри Фицуильям был единственным, кого она никогда не боялась. С самого детства она чувствовала себя в полной безопасности, только согретая его привязанностью. Она верила, что любила брата больше, чем она любила Генри, но ей всегда приходилось прилагать усилия, чтобы добиться одобрения Фицуильяма. Не так было с Генри, дорогим Генри, чья привязанность никогда не ослабевала, чье лицо даже на миг не застывало в упреке или осуждении.

И все же в последний год или около того что-то изменилось в отношениях между ними. Генри по-прежнему заботился о ней, она знала это, но почему-то — она не могла понять почему — он немного отдалился от нее.

С тех пор как они прибыли в Лондон, он заезжал на Бругхем-плейс только однажды, и то это был просто краткий визит со свадебными поздравлениями. Теперь он наконец заехал снова, и они сидели рядом на диване в ее уютной гостиной. Огонь в камине «плясал» на темно-розовых занавесках и мебели, окутывая их теплом.

— Как печально, Генри, что ты совсем пренебрегаешь нами, — пожаловалась она. — Прошло почти три недели, с тех пор как ты навещал нас в последний раз.

— Честно говоря, я постоянно думал о вас. Я полагаю, вы получали мои записки.

— Да, и я благодарю тебя за них.

Его взгляд задержался на рисунке в рамке, стоявшей на ее столе.

— Это ты нарисовала, Джорджиана? Позволь мне посмотреть. — Он поднял портрет Элизабет, выполненный пастелью.

— Не очень хорошо получилось, но я слишком люблю свою сестру, чтобы выбросить этот рисунок.

— Выбросить! Не вздумай сделать ничего подобного! Что думаете вы, миссис Энсли? — обратился он к компаньонке своей кузины, молча сидевшей у окна.

— Я думаю, портрет очень похож на оригинал, сэр.

— Твое мастерство постоянно растет, кузина, — отметил Генри, еще раз посмотрев на рисунок.

Казалось, Джорджиана не получила никакого удовольствия от его похвалы.

Она протянула руку, отобрала у него портрет и поставила на место.

— Ты должна извинить мне мое отсутствие, Джорджиана, — сказал он. — Мое положение в настоящее время невероятно неуклюжее.

— Ты по-прежнему живешь у леди Кэтрин?

— Да. Мой отец приказал, чтобы я усердно присматривал за ней. Он не смог запретить мне наведываться сюда, но приказал особенно внимательно относиться к пожеланиям ее светлости.

— Граф очень рассержен на нас, Генри?

— Только не на тебя, дорогая девочка! Даже леди Кэтрин не обвиняет тебя в своих бедах. Она выразила желание спасти тебя от дурного влияния и просит тебя пожить с ней.

Джорджиана побледнела.

— Генри, пожалуйста, даже не пытайся заставить меня переехать к ней.

— Ты будешь в полной безопасности. — Он засмеялся и взял ее руки в свои. — Неужели ты воображаешь, что это твой брат отправляет тебя к тетушке?

— Конечно нет, он никогда не предаст меня, — заявила девушка.

— Как твоему брату живется в женатом состоянии? Все хорошо?

— Фицуильям очень, очень счастлив, Генри. Элизабет стоит больше того, чем он пожертвовал.

— Несомненно, — кротко согласился он.

Звуки потрескивающих поленьев заполнили тишину.

Хотя Джорджиана и пыталась, она не испытывала особого сострадания к нему. Он ревновал, как ревновал еще тогда, когда услышал о помолвке. Она ощутила в себе горячий всплеск гнева. Она сидела, уткнувшись взглядом в свои колени, и чувствовала, как медленная струйка скатывается по ее щеке и падает ей на руку.

— Милая маленькая кузина, не плачь из-за меня. Я поправлюсь. Поверь, люди всегда излечиваются от этой болезни.

— Излечиваются, Генри?

— Боже милостивый, да! Младшие сыновья не особенно восприимчивы к отчаянию, если заветная дама не располагает прочными доходами. Тогда, я ручаюсь, они чувствуют острое сожаление.

Джорджиана засмеялась, но тут дверь открылась, и она вскочила с радостным возгласом.

— Ой, Элизабет, Фицуильям, смотрите, кто к нам пришел!

Они принесли с собой с улицы морозную свежесть.

— Добро пожаловать, кузен, — сказал Дарси, пересекая комнату навстречу полковнику. — Мы не так часто видим тебя.

— Вы все время в моих мыслях, но я тружусь, как пчелка. А завтра мне возвращаться в полк. Я заехал попрощаться.

— Вы не можете уйти сразу, как пришли, полковник, — сказала Элизабет. — Может, останетесь и пообедаете с нами? Мы вам все очень рады.

— Я бы с превеликим удовольствием остался, но думаю, тетя не обрадуется этому.

— Она откажет вам в возможности повидаться с леди Инглбур?

— Боюсь, тот факт, что вы способны предоставить мне такую щедрую возможность, лишь присыплет солью раны леди Кэтрин. Только вчера она заявляла, будто ее успокаивает мысль, что маркиза никогда не окажет вам чести своим посещением. Недавние события усилили ее чувствительность к обидам, она воспринимает их как оскорбление.

— Ты имеешь в виду, кузен, ее обиду на тех, кто поступает по своему усмотрению? — уточнил Дарси. — Такое поведение близких действительно оскорбляет ее в лучших чувствах.

— Мой отец приказал мне, — полковник Фицуильям горько улыбнулся, — оказывать ее светлости всевозможную помощь, чтобы умерить ее страдания.

— И какое вознаграждение ожидает граф за подобное внимание? — уточнил Дарси.

Полковник рассмеялся:

— Я напомнил отцу, что цель посещения Лондона ее милостью в том, чтобы устроить брак для Анны. Он, однако, преследует свои собственные цели.

— Как поживает его светлость? — спросила Элизабет.

— Очень хорошо, благодарю вас. Мне поручено передать тебе кое-что на словах, Фицуильям, и я надеюсь, ты останешься доволен. Граф говорит, что он сожалеет о поспешных выводах, сформулированных в том его письме, которое он послал тебе накануне твоей свадьбы, и надеется, что ты не принял его слова как оскорбление.

— Граф проявляет на удивление неверное знание моего характера, если он выражает подобные сомнения на этот счет, — резко ответил Фицуильям, и улыбка Генри исчезла. — Само собой разумеется, его письмо оскорбило меня. Если бы он сделал это публично, я бы вызвал его на дуэль, несмотря на его возраст.

— Фицуильям, пожалуйста! Ты же говоришь с его сыном и своим добрым другом, — остановила мужа Элизабет.

— Прости меня, кузен, — пробормотал Дарси. Генри предпочел не обижаться.

— Тебе ли не знать вспыльчивость и несдержанность моего отца. Он говорит — ему жаль, и уже одно это крайне необычно для него.

Элизабет смеялась про себя. Она не могла не удивляться, насколько широко распространились семейные раздоры.

— И что же вызвало это странное раскаяние, полковник? — спросила она.

Полковник улыбнулся.

— Мой отец проявляет здоровое любопытство к миссис Дарси, теперь, когда ее оценила леди Инглбур.

— Оценила леди Инглбур! Как будто я комнатная собачка! — воскликнула Элизабет. — Впрочем, возможно, я немного похожа на такую. Время от времени мною обуревает неотступное желание вставить дерзкое замечание. Наверное, это напоминает собачку, которая не желает выполнять трюки перед зрителями. — Ее слушатели засмеялись.

— Отца в его желании познакомиться с вами останавливает только неудовольствие его сестры, — добавил Генри.

— Боюсь, мне придется томиться без его одобрения еще очень долго, если ваш отец ждет, пока леди Кэтрин соизволит простить меня, — сказала Элизабет.

— Граф и не ждет подобного чуда, — ответил Генри. — Он ждет, как леди Кэтрин распорядится своим состоянием, когда определенное событие будет иметь место.

— Вот оно как! — вскричала Элизабет. — Ваше пренебрежение нами прощено, поскольку оно оправдано серьезной причиной.

Генри поклонился, своей беззаботной отходчивостью напоминая Элизабет.

— А леди Кэтрин не раздражает лояльность вашего отца к суждениям маркизы?

— Увы, она лояльна только к своим собственным суждениям.

— И это великолепно, — вставил Дарси, — поскольку я больше никогда не намерен общаться с ней.

— Ох, мой дорогой. — Элизабет сжала его руку.

— Я не изменю своего намерения, Элизабет. Поведение ее было непростительно. — Он повернулся к сестре. — Я не был осажден твоими жалобами, Джорджиана. Ты не скучаешь без чуткой опеки твоей тетушки?

— Я знаю, какая я неблагодарная, Фицуильям, но я не скучаю по ней. Видишь ли, я всегда немножко боялась ее.

— Почему только немножко? — спросил полковник.

— Когда Элизабет впервые столкнулась лицом к лицу с леди Кэтрин, — заметил Фицуильям, — она не дрогнула; но я должен сказать, она уже достигла того уровня безопасности, какой дает взрослая жизнь, прежде чем ужасная конфронтация имела место.

— Фицуильям, я боюсь, ты скажешь сейчас что-то такое, о чем сможешь потом пожалеть, — попыталась остановить мужа Элизабет.

— Я ручаюсь тебе, что не испытываю и не стану испытывать никаких сожалений из-за разрыва отношений с леди Кэтрин.

Лорд Мэддерсфилд с негодованием узнал, что его племянник бросает себя к ногам нищей молодой женщины, имеющей вдобавок таких ужасных родственников. Теперь же ее дружба с маркизой, обладающей обширным влиянием при дворе, обещала будущие выгоды для их семьи.

После обеда накануне вечером граф говорил Генри:

— Мой мальчик, вот увидишь, миссис Дарси только начала пожинать плоды благосклонного отношения к ней маркизы. Не сомневаюсь, ей все карты в руки, и она еще получит титул для своего мужа.

— Я думаю, что эта женщина не унизится до подобного трюкачества, сэр, а уж Фицуильям Дарси без колебаний отвергнет почести, купленные лестью его жены, — ответил Генри.

— Фу-ты ну-ты, какие нежности! — парировал его] отец. — Каждый человек имеет свою цену. Люди забывают, откуда у тебя титул, как только ты его получаешь.

Генри прекрасно понимал всю тщетность продолжения спора. Он был удовлетворен уже тем, что его отец смягчил свои взгляды на брак Дарси. Он чувствовал, что тетя может скоро оказаться одинока в своей неприязни. Бедная леди Кэтрин! Он жалел ее. Она с пристрастием выпытывала у него все подробности его посещения Бругхем-плейс, и он тщательным образом рассказывал о надзоре за Джорджианой и об успехах девочки.

— Ты не нашел никаких признаков дурного влияния этой женщины?

Такие слова ужалили его, но он сдержался.

— Полагаю, мы можем всегда быть уверенным в пристойности поведения Джорджианы.

Ее светлость хрюкнула.

— Эта особа, которая заняла законное место моей дочери, возможно, и была принята на Парк-Лейн, но маркиза никогда не снизойдет до ответного визита. Много чести подобному ничтожеству родом из ниоткуда!

В этот вечер Элизабет впервые предстояло принимать свою влиятельную приятельницу на обеде, но Генри воздержался от упоминания этого факта при леди Кэтрин.

Элизабет и Фицуильям стояли у дверей гостиной, встречая последних гостей. На одном конце дивана сидела леди Рирдон, сама элегантность и изысканная утонченность. На другом конце устроилась маркиза.

Графиня положила руку на диван.

— Я нахожу миссис Дарси очаровательной и очень милой. Я начинаю все сильнее привязываться к ней, — сказала она.

— Милой, говорите? Вы находите ее милой! — пролаяла маркиза.

— Конечно. Она чудесно подходит Дарси.

— Мне наплевать на Дарси. Можно только понадеяться, что он исправится под ее влиянием.

— Надеюсь, вы ничего подобного не говорите его жене, — насторожилась графиня.

— Ха! Ха! Меня бы живехонько послали куда-нибудь прогуляться. Это вы видите в ней только милашку. Я слышала, как она отбрила сэра Грэма Истона на Бонд-стрит на днях. Мне жаль, что я там не присутствовала, поскольку я ненавижу этого типа.

— Миссис Дарси отбрила Истона? Каким образом?

— Кажется, он имел наглость приблизиться к ней, когда она направлялась в книжный магазин.

— Сэр Грэм обратился к ней на улице первым? Как не по-джентльменски! Что же заставило его поступить так?

— Мой племянник Уиттэйкер утверждает, будто Истон прямо ей в лицо сказал, что отказывается быть представленным ей на вашем балу. Она тогда только I вошла в зал. Перри был невероятно разозлен этим.

Леди Рирдон улыбнулась про себя над неуместностью проявления такой эмоции, как злость, в томном Перегрине Уиттэйкере. Вслух она заметила:

— Сэр Грэм, должно быть, сильно сожалеет, что выказал подобное пренебрежение миссис Дарси теперь, когда она приобрела много друзей.

— Это единственный повод искать с ней знакомства теперь, — хихикнула маркиза и продолжила: — Мне рассказали, что он окликнул Элизабет Дарси по имени, а когда она даже не взглянула на него, поспешил за ней и попытался что-то объяснить. Она произнесла только: "Сэр, я не имею чести быть с вами знакомой". Половина Бонд-стрит слышала ее, и смешков было предостаточно, как я понимаю.

— Что ж, мне жаль Истона, хотя своей невоспитанностью он и заслужил подобное наказание, — сказала графиня.

— Полагаю, что его манеры ужасно пострадали за те десять лет, которые он провел в этой дикой Америке. Как случилось, что он оказался на вашем приеме?

— Мне кажется, сэру Грэму нужно дать некоторый шанс вернуться в общество, маркиза, — объяснила леди Рирдон. — Тот скандал случился давно, и ему уже пришлось провести столько лет за границей. Да, он застрелил беднягу Хоутона, но что еще ему было делать? Хоутон почти обвинил его в том, что он утопил леди Истон.

Маркиза нахмурилась:

— Девочка была сестрой Хоутона, и утопилась после трех недель замужества; ей было всего лишь шестнадцать.

— Я уверена, что смерть леди Истон была несчастным случаем, как он и утверждает. Однако я не пригласила бы его, не сделай этого Фредерик прежде, чем я успела предупредить его. Фредерик был юнцом во время поединка, и даже если он и знал тогда какие-то подробности, то с тех пор успел и подзабыть их. Но Дар-си было неприятно увидеть сэра Грэма на балу.

— ???

— Дарси был секундантом Хоутона, вы же знаете. Бедный мальчик, у него на глазах застрелили его друга. Несчастная миссис Хоутон потеряла двоих детей. И столь ужасным образом. Брат Хоутона унаследовал имение. Так давно это случилось, но время не принесет прощения его светлости ни у кого из окружения Хоутона.

— Разумеется. Даже излишне доверчивые любящие родители вряд ли станут предъявлять ему своих дочерей, — решила леди Инглбур.

— Он отличная партия: баронет с превосходным поместьем.

— Разве утешит богатство женщину, выданную замуж за хулигана?

— Вы правы, утешение малое, — согласилась леди Рирдон. — Но мы не уверены, что это верно в его случае.

— Сколько же придется ждать, пока женщины, вынужденные жить отдельно от своих мужей, не получат защиту от закона и сострадание со стороны общества?! — пафосно произнесла маркиза.

Леди Рирдон вздрогнула от неожиданности:

— Думаю, целую вечность.

Ее собеседница обвела комнату взглядом, потеряв интерес к теме.

— Ах, вот и моя племянница, только приехала.

Леди Рирдон последила за взглядом своей приятельницы до двери. Маленькие руки Эмилии обхватили руки Элизабет, она доверительно наклонилась к хозяйке дома. Они обе заразительно смеялись, хотя миссис Куртни всего лишь приносила свои извинения за их опоздание. Она попыталась переложить вину за опоздание на мужа, который мрачно стоял подле нее, весь воплощение корректности.

В роли хозяина Дарси был сама доброжелательность, которую не всегда замечали в других случаях. Он проявлял радушие, был сердечно приветлив и отвечал на доверительную улыбку Эмилии с изысканной любезностью. «Ему просто нравится наблюдать за людьми, — подумала маркиза. Маленькие трюки Эмилии потрачены совершенно впустую». Вслух она произнесла:

— Полагаю, мистер Дарси не стал бы флиртовать, даже если бы его жизнь зависела от этого.

— Я уверена, что вы правы. До чего очаровательна миссис Куртни!

Маркиза направилась к столу, опираясь на руку Дарси, и во время первой перемены блюд беседовала с ним, как никогда долго, после чего призналась себе, что его ум ни в чем не уступает интеллекту его жены. Он к тому же умело пользовался плодами полученного им великолепного образования. Он даже продемонстрировал некоторое холодное остроумие. Учитывая мирские преимущества, которыми он одарил Элизабет, маркиза пришла к выводу, что он, возможно, вполне достоин своей жены, хотя, увы, и не представляет большого интереса для нее самой.

Ее светлость посмотрела через длинный стол на то место, где сидела Элизабет. Та была погружена в беседу с лордом Рирдоном.

Она смеялась, и ее глаза искрились в свете свечей.

«И как эта девочка сумела вдохновить Рирдона на остроумие?» — подумала маркиза.

Его светлость только что пересказал шутку, которую ему выдал его новый знакомый, полковник Фицуильям.

— Я был невероятно очарован полковником, — добавил он. — Очень интересный и удивительно воспитанный человек.

— Вы правы, он именно такой! — согласилась Элизабет.

— Вы знакомы с ним? — вскричал его светлость и вздрогнул от внезапной мысли.

— Вам нехорошо, милорд? — забеспокоилась Элизабет.

— Да, да, нехорошо. Благодарю. Извините. — Он просто вспомнил указания матери не упоминать о своей встрече с полковником, но было уже слишком поздно. Пришлось продолжать: — Конечно, вы знакомы С полковником. Мы даже говорили с ним о вас.

— Теперь вы пугаете меня, сэр. Лорд Рирдон рассмеялся:

— Нет никакой надобности опасаться наших с ним разговоров. Вам было бы скорее лестно услышать, О чем мы говорили. Вы встречались с полковником в Кенте, как я полагаю?

— Да, именно там. Полковник гостил у своей тети, леди Кэтрин де Бёр, в имении ее светлости, Розингс-парке. Я же тогда гостила у своего кузена, мистера Коллинза, тамошнего пастора.

— Вам случайно не удалось посетить Розингс? — поинтересовался ее собеседник.

— Много раз.

— И каков он? — спросил Фредерик с притворным равнодушием.

— Мне очень понравился парк. Великолепное место для прогулок.

— А дом? Как бы вы описали его?

— Дом в Розингсе современный и очень славный, милорд.

— Он очень… большой?

— Достаточно сказать, что мистер Коллинз указывал мне, как много там окон.

Фредерик рассмеялся:

— Именно так и сказала мне ее светлость. Она очень гордится своими окнами.

Элизабет в замешательстве взглянула на него:

— Вы имеете в виду леди Кэтрин де Бёр?

— Да. Я познакомился с ней, когда пришел навестить кузена мистера Дарси. Он жил в доме ее светлости. — Рирдон непроизвольно поглядел на другую сторону стола, на свою мать. — Если бы я знал вас дольше, вы изучили бы все мои тайны.

Она наклонилась вперед. Он успел подумать, насколько же она очаровательна, как она мягко пообещала:

— Я никогда никому ничего не расскажу.

Он засмеялся снова, и она засмеялась вместе с ним.

После обеда Элизабет уговорили спеть. Возросшая популярность ее пения среди искушенных в этом искусстве дам в ее новом кругу удивляла Элизабет. Конечно, ее исполнение улучшилось под руководством опытного мастера, но дело было не в этом. Очарование её голоса и бесхитростная манера исполнения околдовывала ее слушателей.

Маркиза даже попросила ее приехать как-нибудь утром, чтобы она спела для ее племянника. Уиттэйкер воображал себя композитором и, несомненно, был бы [В восторге. Дарси бросил быстрый взгляд на Элизабет, которая улыбалась непостижимой бездонной улыбкой.

— Ну, пообещайте же приехать, миссис Дарси, — упрашивала миссис Куртни. Я буду сопровождать вас, если вы хотите.

Элизабет не испытывала особого расположения к обществу Уиттэйкеров, несмотря на их искрометное тончайшее остроумие. Она съездила к ним с ответным кратким визитом. Ей не удавалось совсем избегать их, поскольку их принимали почти везде и они были неизменными любимцами своей тети. Она не смогла отказаться, не показавшись неучтивой.

Элизабет, при всем гордом нежелании признавать полезность дружбы с леди Инглбур, радовалась, что эта дружба могла бы привести к преодолению разрыва и отношениях со столь важным родственником, как граф Мэддерсфилд.

Проскользнув в кровать той ночью, она сказала:

— Как прав ты был, когда говорил о важности внимания ко мне со стороны леди Инглбур. Но предупреждаю: непростительно для мужа так часто оказываться правым.

Он взял ее лицо в свои ладони, и его пальцы погрузились в ее волосы.

— Почти с самого начала нашего знакомства я предупреждал тебя, что я все тщательно обдумываю, прежде чем выразить свое мнение. Разве ты не запомнила это?

— Действительно, я не вняла твоему предостережению.

Она скатилась под одеяло:

— И теперь я полностью в твоей власти.

— Неужели?

В дрожащем пламени свечи он наблюдал, как шевелятся ее губы, когда она произносит: «Тебе судить».

— Как это у тебя получается? — спросил ее Дар-си. — Я рвался на поле битвы, размахивал мечом, готовый встать на твою защиту, а ты укрощала самую отъявленную врагиню словом и порабощала ее приспешников взглядом.

— Надеюсь, ты маркизу не называешь «отъявленной врагиней». Но я вообразить себе не могу, будто ты подразумеваешь, что я победила твою тетю.

— Мое метафорическое «отъявленная врагиня» — суть ограниченность и жестокость толпы.

— Ты действительно чувствовал, что тебе, скорее всего, придется защищать меня?

— Когда мы только приехали в Лондон, очень даже чувствовал. — Он поднес длинный завиток ее волос к своим губам.

— Прошу тебя, не подумай, что я сомневался в том, как тебя примут среди тех, кого я считаю друзьями. И все же я знал о предубежденности некоторых своих знакомых и готовился отшвырнуть от себя любого, кто посмеет обидеть тебя.

— Правда? Сначала и я чувствовала некоторую нервозность. Но не страх. Удивительно, но, начиная с самого детства, я не могу вспомнить, чтобы я по-настоящему чего-то боялась.

— Твоя храбрость стала одним из первых качеств, которое восхитило меня.

Она отвернулась от света свечи.

— Хотя я никогда не чувствовала страха… — начала она. Он обнял ее:

— Ну?

— Ну? — Она засмеялась.

— Хотя ты никогда не чувствовали страха… ну, а дальше?

— Тебе повезло, что у моего папы отменное здоровье.

— Ты уходишь от темы.

— Разве? Если бы мой отец умер прежде, чем любая из его дочерей вышла замуж, нам с тобой не пришлось бы никогда встретиться. Я жила бы в бедности в коттедже, с мамой и всеми моими сестрами. Сестры Бингли могли бы прослышать о нашем тяжелом положении и послали бы нам какие-то из своих старых платьев.

— С превеликим удовольствием, надо думать, — засмеялся Фицуильям.

— Скорее всего, — она приподнялась на локте. — Добродетель должна иметь земную, а не только небесную награду.

Она погасила свечу.

— Это ваше предназначение — дарить мне земную награду, госпожа?

Она тихонько засмеялась в темноте.

ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ

Леди Кэтрин условилась принять некоторых гостей весной и уехала домой в Кент. Полковник Фицуильям вернулся в свой полк. Китти Беннет томилась в Хартфордшире, постоянно, но безуспешно докучая отцу, на каждом шагу уговаривая его разрешить ей вернуться в Лондон.

Их отсутствие никак не повлияло на Элизабет в ее первом лондонском сезоне.

Она с восторгом пользовалась каждой возможностью бывать с сестрой Джейн, теперь миссис Бингли. Дружба Бингли с Дарси гарантировала удовольствие при их частых встречах для всех четверых. Она также наслаждалась обществом Фоксуэллов и их круга, хотя теперь этот круг оказался сужен из-за отсутствия внимания со стороны леди Кэтрин.

К марту всему фешенебельному светскому Лондону стало ясно, что миссис Фицуильям Дарси неколебимо пользуется уважением маркизы Инглбур. Даже если кто-то из прежних знакомых Дарси и проявил некоторую холодность, когда им впервые представили Элизабет, она и не заметила этого. Дарси понял, что причиной было влияние его тети, и больше не обращал на них внимание. Их попытки восстановить знакомство были встречены Дарси с холодной вежливостью.

Элизабет давно научилась применять свое остроумие, чтобы дистанцировать себя от незначительного положения, которое жизнь определила для нее при рождении. Дамы, приготовившиеся быть добренькими с провинциальной девочкой, из-за которой Дарси столь необъяснимым образом потерял сердце (и разум), столкнулись с невостребованностью их снисходительности. Это ее общества искали (а не она искала их общества) сначала из-за ее успеха у маркизы, но позже в равной мере из-за ее собственного обаяния и остроумия. И все же нельзя было утверждать, что все они сумели бы оценить эти ее качества, не окажись она столь удачливой, чтобы приобрести уважение леди Инглбур.

Круг ее милости неизбежно становился частью жизни четы Дарси. Однако Элизабет знала, что Дарси не любил тот дом, заполненный странными, на его взгляд, людьми, и бывал там лишь постольку, поскольку этого требовала учтивость.

Таким образом, те дружеские отношения, которые складывались у нее с людьми, в какой-то степени отдаляли их друг от друга. Элизабет съездила вместе с миссис Куртни с визитом к мисс Уиттэйкер со специальной целью спеть брату и сестре. Мистер Уиттэйкер объявил, что его вдохновляет ее пение. Полуприкрыв веки, он изящным жестом повернулся к сестре:

— Милая Белла, моя душа требует поддержки! Меня переполняют чувства.

Арабелла позвонила, чтобы подали чай.

— Я полагаю, мне следует в будущем проявлять больше осторожности и принимать во внимание чувствительность моей аудитории, — сказала Элизабет как можно ласковее.

Мисс Уиттэйкер улыбнулась ей медленной, понимающей улыбкой и перевела разговор на другую тему, подальше от чувств своего страдающего братца.

— Я нашла ваше исполнение восхитительным, миссис Дарси, и надеюсь, что мне еще представится возможности слышать вас.

— Вы очень любезны, мисс Уиттэйкер. Я не заслуживаю добрых слов своих слушателей, поскольку слишком редко утруждаю себя занятиями вокалом.

— Молю вас, не становитесь слишком совершенной. Обаяние вашего исполнения кроется в вашей естественности.

Они продолжили разговор о музыке, в то время как джентльмен погрузился в артистическую тишину. Элизабет попросила мисс Уиттэйкер сыграть для нее.

— Нет, Арабелла! — вскричал ее брат, откидываясь на подушки дивана. Я слышу жалобный крик; моя муза призывает меня. Ты не должна прерывать мое страдание ради удовольствия, произведенного твоими звонкими пальцами.

— Ты и впрямь невыносим, Перегрин, — сказала его сестра.

— Неужто, сестра? — невозмутимо переспросил он и повернулся к Элизабет. — Вы должны стать моей музой. Помните, какие слова написал бедный Гловер для двух песен в своей следующей комедии?

— Почему же бедный? Отыщется немного драматургов, которые пользуются такой популярностью, как он, в столь молодом возрасте.

— Я утверждаю, что он может написать приличную комическую пьесу, но он полностью лишен музыкального таланта. От вас, мадам, я получил вдохновение для создания мелодии, позволив ему превратить самые недавние его поэмы в песни. Мне надо будет немного переделать его строчки, чтобы они легли на музыку.

— Миссис Дарси совсем не интересует твое вдохновение, Перегрин, — заметила Эмилия.

— Эмилия, дражайшая, ты режешь меня по-живому. — Подавив зевок, Уиттэйкер снова откинулся назад, одной рукой отбивая медленный ритм в воздухе. Элизабет не могла не улыбнуться, и запоминала свои впечатления, чтобы затем описать сценку отцу.

Как-то утром в почте, поданной во время завтрака, Элизабет обнаружила результат того вдохновения Уиттэйкера: две песни, под названием «Песни птиц», были посвящены ей.

— Невероятная дерзость, — пробормотала она. Просмотрев написанное, она остановила взгляд на строчке «Мои крылья сломаны об эту клетку» и побелела от гнева.

— Что-то не так, Элизабет? — поинтересовался Дарси.

— Мистер Уиттэйкер прислал мне несколько песен собственного сочинения на стишки мистера Гловера и посмел проявить достаточную дерзость, чтобы посвятить их мне.

— Ты желаешь, чтобы я позаботился об этом, моя дорогая?

Она не колеблясь, ответила:

— Прошу тебя, позаботься, пожалуйста, — и, вручив послание лакею, чтобы тот передал его мужу, добавила: — Они действительно не стоят того, чтобы ты даже читал их, Фицуильям.

— Я доверюсь тебе и не стану тратить впустую свое время.

Она тут же выбросила происшедшее из головы.

В тот полдень мистер Уиттэйкер получил пакет, как только вошел в дом. Он пошел показать полученный ответ сестре, которая лежала на диване в своей гостиной.

— Ты только погляди на это послание, Белла, написанное зловещей мужской рукой. Как неприятно аккуратно пишет этот мужчина. Я не могу поверить, что у него есть душа.

— Перри, дорогой, не каждый может похвастаться вдохновенными каракулями. Способность выводить четкие строки не обязательно ставит кого-то на один уровень с чудовищами или свидетельствует о чьей-то жестокости.

— Послушай, Арабелла, затем говори, — перебил ее брат. — «Я приложил к письму ваши песни. Очень сожалею о вашем потраченном впустую усилии, так как миссис Дарси не склонна принимать их от вас. Ф. Дар-си». Что за прелестное послание! И какая краткость в изложении! Я полагаю, я ему понравился.

— Я склонна не согласиться с тобой в этом случае, Перегрин.

Уиттэйкер грациозно улегся на спинку ее дивана.

— Думаешь, она даже не видела мои песни? — поинтересовался он.

— Представь себе, она их видела. От подобных действий, насколько я понимаю, тебе следует вовремя отказаться, дорогой братец.

— Я едва ли смогу отказаться от подобного шанса. Сестра откинула руку и, коснувшись его лица, сказала:

— Она слишком умна, чтобы флиртовать с тобой, милый мой братец.

— Ну же, Белла! Я нуждаюсь в ее уме. Только умные женщины способны оценить меня!

— А может, она влюблена в своего мужа?

— В Дарси? — Благоухание разнеслось по воздуху, когда он замахал носовым платком. — Какая омерзительная идея!

Арабелла одарила брата долгим холодным взглядом:

— Постарайся сам не влюбиться в нее, Перри.

— Если бы я смог, дорогая Белла, я был бы хоть на время избавлен от бесконечной скуки существования.

— Довольствуйся тем, что станешь с тоской вздыхать перед ее портретом, для которого она позирует, возможно, даже сейчас, когда мы с тобой тут болтаем о ней. Наша тетя задумала продемонстрировать сходство с оригиналом в академии, и весь Лондон сгорает от любопытства и возбуждения.

— Арабелла, ты не заставишь своего брата встать между толпой и этой женщиной! Вообрази мое страдание. Я предпочту смотреть с обожанием на оригинал.

Портрет был фактически уже закончен. Маркиза специально посетила свою любимицу, чтобы посмотреть на него. Изображение приковало ее внимание в тот самый миг, как она переступила порог залы в Бругхем-плейс.

— Именно подобный успех я и предвидела, — удовлетворенно протянула маркиза.

— Вы правы, — сказал Дарси. — Я искренне благодарен вашей милости, что вы порекомендовали нам художника, которого я даже не принимал в расчет. Он угадал и передал настроение моей жены.

— Точно. Ее игривый ум проявляется в том, как она смотрит поверх книги. А какая улыбка!

— Я запомню ваши слова, леди Инглбур, — засмеялась Элизабет. — Как часто мне следует смотреть поверх страниц книги, как вы считаете? Через каждые пять минут не будет чрезмерно?

— Ха! Ха! Одного раза хватит, поскольку эта картина, бесспорно, произведет впечатление на выставке портретов.

Дарси опешил.

— Я не думал выставлять портрет миссис Дарси на выставке. Портрет увезут вместе с нами из Лондона, и он будет висеть в галерее в Пемберли.

— Это же произведение искусства, и ему место на выставке! Я задумала показать во всем блеске и художника, и его модель.

— Мадам, — твердо заговорил он, — мне крайне неприятно отказывать вам, после той доброты, которую вы проявили к миссис Дарси, но я решительно против этой идеи.

— Миссис Дарси, прошу вас, скажите же свое мнение, — попросила маркиза.

— Этот желтый шелк мой любимый, леди Инглбур. Как я снова надену это платье, если половина Лондона будет глазеть на меня в этом наряде? — со смехом отговорилась она.

Когда Дарси посетили выставку, Элизабет почувствовала, насколько прав был ее супруг. Стены длинной галереи были сверху донизу увешаны недавно написанными портретами, а сама галерея была переполнена посетителями. Маленькие дети и даже две-три собачонки сновали между зрителями, многие из которых нацелили очки на толпу, явно стремясь скорее вычленить из нее своих друзей. Если бы не ее настоятельное желание увидеть портрет Джейн, также выставленный в галерее, оставаться долее в такой толчее оказалось бы для Элизабет выше всяческих сил.

В итоге, приветствуя кого-то из знакомых и избегая других, они сумели пробраться сквозь толпу к дальней стене, где они, наконец, рассмотрели портрет Джейн, чья красота сама по себе уже была произведением искусства. Джейн, изображенная в изящном белом платье с зелеными украшениями, являла собой достоинство и очарование! Элизабет чуть не прослезилась от гордости, что у нее такая сестра.

Но потом она услышала, как рядом шепотом обсуждали фигуру модели и при этом хвалили ее таким тоном, словно речь шла о породистой лошади на ярмарке. Она повернула голову к Дарси, которого держала под руку, но не подняла глаз. Он прижал ее руку, и они направились к выходу, покидая выставку.

Элизабет была довольна, что маркиза так и не сумела убедить Фицуильяма отдать ее портрет на выставку.

Она не раз убеждалась, что взгляды маркизы на мир не всегда полностью совпадали и с ее собственными. Несмотря на удовольствие, которое ей доставляло пребывание в салоне леди Инглбур, Элизабет была настроена сама определять свое мнение по всем вопросам, касающимся ее лично и ее семьи.

ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ

Уиттэйкеры не стали нравиться ей больше по мере продолжения светского сезона. Другое дело их кузина, Эмилия Куртни. С тех пор как подруга Элизабет в Хартфордшире, Шарлотта, разочаровала ее, выйдя замуж за мистера Коллинза, которого Элизабет считала на редкость глупым мужчиной, она утратила иллюзии в отношении близкой дружбы. Полагая, что хорошо знает свою подругу, Элизабет была потрясена прагматизмом Шарлотты, которая отнеслась к замужеству исключительно как к средству, обеспечивающему покой и житейские блага.

Но миссис Куртни удалось достучаться до Элизабет. Эмилия была остроумна, обворожительна и игрива. Элизабет сознавала, что Дарси не нравится эта дружба.

Он был бы рад осудить Эмилию за легкомыслие, но та, как и Элизабет, придерживала свои шутки только для высмеивания глупости.

— Она кокетничает! — сердился Фицуильям. — Даже в присутствии Куртни.

— Не со всеми, — парировала Элизабет, многозначительно посмотрев на мужа. Эмилия и в самом деле держалась с Дарси совершенно иначе, чем с другими мужчинами.

— Неужели тебе хотелось бы, чтобы я давал повод женщинам предположить, будто я чувствителен к их обаянию?

— Нет конечно. — На самом деле Элизабет не была уверена, что ее муж знает, как выказывать подобную чувствительность. — И все же Фицуильям, было время, когда ты посчитал, что я кокетничаю с тобой, и, насколько мне помнится, нашел мое якобы кокетство заманчивым.

— Тогда были совсем иные обстоятельства. Отвратительная сущность кокетства в непорядочности, подразумевающей ложные обещания. Я поверил, что внешние формы поведения, адресованные мне в Кенте, сулили благоприятный ответ; и в тот момент да, это действительно было заманчиво.

— Милый мой, ты боишься, что миссис Куртни научит меня флиртовать? — Она вытянула вперед губы, совсем как в поцелуе.

— Что? Я этого не допущу.

— Неужели? Так-то и не допустишь? — Ее игривый взгляд пытался растопить застывшую холодность в его глазах.

— Надеюсь, ты не собираешься испытать меня, Элизабет?

Она желала и не желала этого одновременно.

— Кокетство — не в природе моего характера, — сказала Элизабет уже серьезно, — но если бы ты понимал, каково быть женщиной, ты не увидел бы в поведении миссис Куртни ничего, кроме стремления получить одобрение мужчин.

— Ей следовало бы больше стремиться получить одобрение своего мужа, — парировал Дарси.

— Он любит ее до безумия, разве ты не заметил?

— Мне кажется, у нас достаточно друзей, чтобы тебе требовалось искать еще чьей-то дружбы.

— Я не ищу дружбы миссис Куртни; она сама предлагает мне эту дружбу. Эмилия мне нравится, мне с ней легко и приятно. Что касается наших друзей, это не мой выбор. Все они — твои друзья. — Заметив, как он изменился в лице, Элизабет торопливо добавила: — Я не хочу сказать, что твои друзья мне не нравятся. Они мне нравятся. И все же я никогда в жизни не встречала никого, похожего на миссис Куртни. — Тут глаза Элизабет потеряли всю их серьезность и оживились, словно ее опять позабавило воспоминание о какой-то веселой выходке Эмилии. В тот момент она явно мысленно была не с ним. — Говорить с ней — все равно, что… шутить и проказничать словами.

Он только промолчал в ответ.

— У тебя никогда не появляется желания попроказничать? Ну хоть иногда, Фицуильям?

— Жаль, я не блистаю умением вести диалог, в этом я очень далек от совершенства, — ответил Дарси.

Элизабет расхохоталась:

— Фицуильям, пойми же ты, миссис Куртни не настолько блистает достоинствами, чтобы я предпочла ее общество твоему.

Он вздрогнул. Как она поймала его! Прежде, чем он даже разобрался в своих собственных чувствах!

В середине марта Элизабет готовила приглашения на летние увеселения в Пемберли. Она принесла в библиотеку список приглашенных, чтобы обсудить его с мужем. Мистер Дарси поднялся из-за стола, поклонился и, указав на стул напротив, быстро просмотрел составленный ею список. Увидев, как он хмурится, Элизабет поспешила уточнить:

— Надеюсь, я не забыла никого из тех, кого ты особенно хотел бы видеть у нас.

— Ты думаешь пригласить в Пемберли мистера и миссис Куртни?

— Конечно. Они знакомы со многими из наших друзей.

— Я не желаю этого.

— Почему?

Он прошелся по комнате и, остановившись у окна, молча выглянул на улицу. Потом повернулся и холодно посмотрел на нее.

— Я не чувствую себя обязанным объясняться.

— Иными словами, ты запрещаешь мне приглашать их? — Она резко вздохнула, побелев от гнева.

— Я всего лишь сказал, что не желаю этого. — Смысл и значение слов не были важны. Значение имел только тон сказанного.

— Без всякой причины, только из чувства противоречия, чтобы отказать мне в удовольствии?

Она развернулась и направилась к двери.

— Элизабет, подожди.

Она обернулась и посмотрела на него. На ее лице, белее мрамора, темные глаза казались непроницаемы. Губы сложились в усмешку, почти на грани презрения. Он только пожал плечами, и она вышла за дверь.

Фицуильям ходил взад и вперед по библиотеке. Он превосходно умел мыслить рационально, приводить доводы, незамутненные эмоциями. Но сейчас, как он ни старался, он не мог сформулировать разумную оценку этой ситуации и привести свои чувства в соответствие с доводами рассудка.

В тот вечер им предстоял обед у леди Рирдон, которая после собиралась отправиться со своими друзьями в театр, где давали первый спектакль, поставленный по новой комедии мистера Гловера.

Уилкинс очень нравилось готовить свою хозяйку к выходу в свет. Но в тот вечер она с превеликим трудом сумела вытерпеть ее. Миссис Дарси все время о чем-то сердито думала и совсем не проявляла никакого интереса к своему наряду. Она вышла из ванны и, пока Уилкинс закрепляла на ней юбку, не проронила ни слова. Только в глазах ее не угасал сердитый уголек.

Мысленно она составляла небольшую речь, но она никак не могла удовлетвориться ею. Она уважала мужа за то, что он был человеком чести. А теперь? Что она должна думать о нем теперь?

Уилкинс натянула на госпожу новое платье из бледнейшего серебристого шелка, так искусно украшенное, что Элизабет отвлекло от мыслей собственное отражение в зеркале.

Она села и стала следить за тем, как Уилкинс укладывает ее густые волосы в гладкий рулон, затем умело расчесывает пряди вокруг ушей и на затылке. Горничная взяла украшение для волос, недавний подарок Дарси.

— Не это, Уилкинс.

— Вы передумали, мадам? Но разве вы не выбирали цвет платья под светлое серебро?

— Да, ты права. Продолжай.

Элизабет выбрала бархатную пелерину, и Уилкинс помогла надеть ее на плечи.

Потом Уилкинс наблюдала, как ее госпожа спускалась по лестнице. Дарси появился из гостиной и поклонился жене. В ответ она наклонила голову.

— Ты… обворожительна, — сказал он, держась почти официально.

— Благодарю, сэр.

Он предложил ей руку, и Элизабет оперлась на нее. Они повернулись, прошли в холл, едва заметно кивнули лакею и направились к карете.

Уилкинс повернулась, когда камердинер Дарси неслышно встал подле нее.

— Ах, дражайшая миссис Уилкинс, сегодня вечером настроение у господ совсем мрачное! — хихикнул он.

— Я не понимаю вас, мистер Бенсон.

— Не понимаете? Вы не так давно с вашей госпожой. Я же со своим господином с тех самых пор, как он отправился на учебу в Кембридж.

— Я очень хорошо знаю свою госпожу, не хуже, чем вы своего господина, мистер Бенсон, будь вы с ним хоть со времен Кромвеля, — вознегодовала Уилкинс.

— Боитесь, что на сей раз ваша госпожа потерпит поражение? Давайте поспорим на шесть пенсов.

— Мистер Бенсон! Играть на ссорах наших господ? Шесть пенсов! У вас, должно быть, полно шестипенсовиков. — Она гордо вскинула голову и прошествовала наверх.

Тишина в карете сгущалась, благо что ехать было недолго.

Потом несравненное умение леди Рирдон проявлять любезность чудесно все сгладило. Элизабет и вообразить не могла, как легко оказалось отложить гнев на вечер. Как только мать занялась следующими гостями, лорд Рирдон повел Элизабет представлять ей какого-то очередного кузена, который жаждал с ней познакомиться.

За обеденным столом Элизабет и Дарси усадили в разумной близости, но оба были вовлечены в разговор со своими соседями. Когда дамы встали из-за стола, леди Рирдон настояла, чтобы Элизабет села подле нее, и спокойная и сдержанная сердечность графини подействовала успокаивающе на чувства ее молодой гостьи.

Мужчины не заставили себя долго ждать и присоединились к ним, поскольку, хотя они и направлялись на последнее представление вечера, все равно спектакль начинался в десять.

В театре было людно и шумно, многочисленные зрители куда-то перемещались, о чем-то переговаривались. Публика попроще, занимавшая задние ряды партера, за креслами, толкая друг друга в бока и обмениваясь мнениями, разглядывала тех, кто сидел в ложах и на балконе. У последних, в свою очередь, театральные бинокли использовались почти для тех же целей. Все места в ложе леди Рирдон были заняты. Они могли все видеть и слышать и быть замеченными.

Напротив них в первом ряду в своей ложе сидела маркиза. Она поклонилась леди Рирдон, потом многозначительно — это отметили многие — Элизабет. Элизабет не могла подавить волнение в ожидании начала пьесы и улыбнулась Дарси, но он оставался мрачнее тучи и не улыбнулся ей в ответ.

— Это первое исполнение пьесы для широкой публики одного из протеже маркизы, — объяснила она свое нетерпение графине.

— И мистер Гловер обсуждал пьесу в вашем присутствии? — поинтересовалась леди Рирдон, разделяя удовольствие с Элизабет.

— Разумеется. Мы о ней очень много слышали на вторниках леди Инглбур, и драматург зачитывал нам некоторые сцены.

Кто-то из друзей графини удивленно посмотрел на Элизабет. Ни состояние, ни связи не дали им той привилегии, какую миссис Дарси получила без всяких усилий со своей стороны.

Она и сейчас не заметила их взглядов, поглощенная ожиданием. Тут на сцену вышла женщина с густыми темными волосами, убранными в пучок, и раздались оглушительные аплодисменты. Мистеру Гловеру крайне повезло, ему удалось заполучить саму миссис Джордан на главную роль в его пьесе.

В антракте они получили записку от маркизы, в которой та приглашала Элизабет с мужем присоединиться к ней в ее ложе.

— Обязательно идите. Я настаиваю, — сказала леди Рирдон. — Не волнуйтесь, я не останусь без компании. — Обменявшись любезностями с хозяйкой, чета Дарси покинула ее ложу.

— Мама, миссис Дарси могла бы стать украшением даже для диадемы, — прошептал Фредерик, наклонившись вперед.

Спрятавшись за своим веером, леди Рирдон ответила:

— Я очень хорошо отношусь к ней, Фредерик, ты знаешь, но я бы не хотела, чтобы ты женился на такой женщине, пусть даже с миллионным приданым.

— Почему нет?

— Тише, дорогой. Ты ослеплен ее чувством юмора и обаянием. Но за всем этим кроется незаурядный ум, и ты бы этого не пережил.

— А что же тогда Дарси? Его это разве не задевает? Графиня посмотрела на сына. При всей своей материнской нежности она не могла поставить знак равенства между умственными способностями своего Фредерика и Фицуильяма Дарси.

— Если он и уязвлен, то не из-за ее ума, — ответила она. — И все же он встретил свою половину, я верю в это.

Ответ его светлости заглушили аплодисменты, которые встретили возвращение миссис Джордан на сцену.

Маркиза усадила Элизабет подле себя, а Дарси сел позади них. С его места он мог смотреть на сцену и на профиль своей жены. Остальная часть пьесы была очень смешная, даже Дарси смеялся. Под конец представления, к большой радости зрителей, на сцене появился мистер Гловер.

— Миссис Джордан оказала мне и всем нам, здесь присутствующим, большую честь, согласившись исполнить новый романс, — объявил он, и его слова потонули в восторженных аплодисментах, всколыхнувших зрительный зал. — Слова романса — мои… — он поклонился в ответ на новую волну рукоплесканий, — а музыке я обязан композитору, пожелавшему остаться неизвестным. Романс называется: «Плененная птаха». И вместе мы посвящаем наш романс «Даме с темными, темными очами».

Элизабет побледнела. Она почувствовала на себе испытующий взгляд мужа и оглянулась через плечо, но не смогла встретиться с ним глазами.

Мистер Гловер низко поклонился в направлении ложи маркизы, и ее милость ответила ему кивком.

— И какая такая дама с темными глазами, мистер Гловер? — раздался голос из задних рядов партера.

— Кто эта дама, сэр? Этого я не могу вам сказать. — Прядь черных волос по-театральному упала на его глаза, когда он смотрел на зрителей.

— Не та ли, что ты видишь в зеркале? — крикнул другой голос. Внизу грубо загоготали, с балконов раздавалось хихиканье. Гловер неподвижно замер, не скрывая тревоги. Какой-то предмет приземлился у его ног.

— Уходите, мистер Гловер, — прошипел управляющий. Он наткнулся на крылья пронесшейся мимо него миссис Джордан.

— Пухлая видать, птичка, — засмеялся кто-то. — Такую не так-то сложно и поймать.

— Тише!

Стоило маленькой кругленькой актрисе запеть, как две тысячи душ, зачарованные ее голосом, начали страдать вместе ней:

— Мои крылья сломаны о прутья.
Я хочу из клетки улететь,
Снова радоваться солнцу
И в тиши лесной на воле петь…

Элизабет и Фицуильяму пришлось в шумной толкотне, среди людей, покидающих театр, дожидаться возможности спуститься по лестнице. Так стояли они под руку, и минуты показались часами. Прикосновения раздражали, так как кругом теснились знакомые; молчание воспринималось еще тяжелее, из-за постоянной необходимости беседовать с другими. Наконец толпа рассосалась, и они спустились.

Дарси забрался в карету и сел около нее. Он сидел неподвижно, карета тоже не могла продвигаться через запруду из таких же экипажей и стояла на месте. Весь ее гнев, вызванный его отказом принять ее друзей в Пемберли, накатил на Элизабет с новой силой. Удвоенной, нет, утроенной силой, из-за его реакции — он молчал, но она все чувствовала — на то, что мистер Гловер посвятил свой глупый романс ей, хотя никто во всем Лондоне, кроме них, не мог знать, на кого ссылался комедиант. Она подавила зевок. Эти последние несколько вечеров казались нескончаемыми.

Он поглядел на едва видимый в полутьме кареты силуэт жены. Ему пришло в голову, что он совсем ничего не знает о том, как ведет себя Элизабет у леди Инглбур. Не знает. Как не видит теперь ее лица. Какая она там, в том знаменитом салоне? Что говорит? Искренняя и счастливая, такая, какой казалась в разговоре с леди Инглбур в театре? Или холодно-учтивая? Или кокетливая и подтрунивающая? Зачем ей нужны все эти люди?

— Что эти люди значат для тебя, Элизабет? — спросил Дарси и сам не ожидал, как резко прозвучит его голос.

— О ком ты? О леди Рирдон? Миссис Фоксуэлл?

— Ты прекрасно знаешь, о ком я говорю; я спрашиваю о маркизе и всей ее свите.

Ее ответ не ударил, но обжег его своим холодом:

— Если вспомнить, что это ты побуждал меня искать расположения леди Инглбур, я скорее должна спросить, что она значит для тебя и как много.

Справедливая реакция, если учесть факты, но несправедливая по отношению к его чувствам.

— Несомненно, я желал и просил вас принять ее дружбу. Согласен, маркиза оказалась полезной, и тебе, Элизабет, и нам обоим.

— Но, Фицуильям, разве это не требует возмещения? Похоже, маркиза тоже ждет от меня пользы, хотя я смутно представляю, чем могу оказаться ей полезной.

— Будь полезной ей, в этом нет ничего предосудительного. Но вся эта ее свита… все те, кто танцует под ее дудку… Они невыносимы, я их презираю, я совсем не доверяю им.

— Но подумай, как одно может быть без другого? Маркиза дорожит своими протеже и вовсе не заставляет их лебезить перед ней и подхалимничать, как некоторые другие известные нам титулованные особы.

— Поскольку я поплатился благосклонностью своей тети из-за своего отношения к тебе, этот выпад абсолютно не оправдан, — сухо, через силу, проговорил он.

— Я не называла имен, хотя признаю: мое замечание легко может быть истолковано именно как ссылка на ее милость. Но сейчас она для меня как символ или отвлеченное понятие. — Она повернулась к нему в темноте. — Кто или что именно сейчас вызвало твое неодобрение? — Ее слова будто вскрывали гнойник.

Он немного подумал:

— Я желаю знать, что такого было в твоем поведении с мистером Гловером или мистером Уиттэйкером, что позволило им подобные бесцеремонные вольности.

— Их вольности просто ничтожны. Ты обвиняешь меня?

— Нет, это было бы абсурдно.

— Тогда что?

Карета слегка качнулась вперед, затем остановилась.

Все ответы, приходившие ему на ум, казались слишком нелепыми, чтобы произносить их вслух. Разве мог он признаться в том, что чувствует, как маркиза уводит от него Элизабет? И что он боится этого?

— Я нахожу поведение Гловера отвратительным. Во-первых, он попытался связать твое имя с театром, и я уверен, что Уиттэйкер — его союзник. Во-вторых, он просто не сумел вести себя достойно, отвечая на дерзости с задних рядов. Он проявил себя не джентльменом, а выставил полным дураком.

— Клоун — мне пришло в голову это слово, когда я увидела сегодня его на сцене.

— Элизабет! — Он нащупал ее руки и поднес их к своим губам.

«Только из-за этого?» — озадаченно подумала она, но вслух продолжила тему:

— Мы можем согласиться, что мистер Гловер — клоун, а мистер Уиттэйкер по-своему тоже смешон. Они сами как герои комической пьесы… — Она помолчала, затем произнесла: — Мне так хочется повидаться с папой, ведь Перегрина и Арабеллу Уиттэйкер невозможно описать в письмах.

— Если кого-то и можно назвать папиной дочкой, так это тебя, — облегченно рассмеялся Дарси.

Она не засмеялась вместе с ним. Он замер в ожидании.

— А как быть насчет миссис Куртни, Фицуильям? Каково ее преступление?

— У меня нет никаких особых возражений против нее. Признаюсь, мне только хотелось провести лето без всех этих новых друзей.

— Без моих друзей, ты хочешь сказать.

— Это только твое предположение, я полагаю. Элизабет, я забираю свои возражения против включения мистера и миссис Куртни в список приглашенных в Пемберли. — Она слишком устала, чтобы продолжать разговор, и молчала. — Но мне бы хотелось надеяться, что мой дом не станут в будущем заполнять Гловеры и Уиттэйкеры.

Карета дернулась и снова двинулась, и на сей раз продолжила мягкое движение по улице. Элизабет зевнула.

— Мне жаль, что я так наскучил тебе.

— Я просто устала, Фицуильям, смертельно устала. Он помолчал немного, потрясенный тем, как она это произнесла.

— Элизабет, с тобой все в порядке?

— Мне так хочется прогуляться на свежем воздухе, пробежаться среди деревьев.

— Тебя так быстро утомил Лондон? Ведь сезон даже не достиг своего зенита.

— Я с удовольствием погружалась во все эти легкомысленные развлечения, но пока с меня довольно.

В нем затеплилась надежда.

— Но в Дербишире тебе покажется холодно в это время года.

— Я не боюсь этого, Фицуильям, мы поедем домой в Пемберли?

— Нет ничего, что доставило бы мне большей радости. Здесь мы с тобой обедаем вдвоем не чаще одного раза в десять дней.

— Зато в Дербишире нас ждет уединение.

— Бингли и его компания приедут к нам только в июне. А ты не заскучаешь до их приезда в компании с Джорджианой и твоим скучным мужем?

— Нет конечно!

Если он нашел этот ответ лестным, он скоро забыл об этом. Она наклонилась к нему и поцеловала его. Это был ласковый поцелуй — легкое прикосновение к его губам.

— Мы должны по пути заехать в Хартфордшир — навестить твоих родителей перед возвращением домой, — сказал он утром.

Тревожный взгляд Элизабет удивил его. Хотя он знал, что ее естественная привязанность к матери значительно умерялась смущением, в которое ее приводило отсутствие деликатности, свойственное миссис Беннет.

— Если пренебречь этим, твоя мама заключит, что я не позволяю тебе навещать ее.

— Разумеется, я все понимаю. — Она задумалась. — Если нам отложить отъезд на две недели, тогда Джейн и Бингли уже вернутся в Незерфилд. Я уверена, что они с радостью примут нас у себя. Я смогу видеться с мамой хоть каждый день, ведь это совсем близко. Она останется довольна нами.

— Если так, мы остаемся в Лондоне до начала апреля.

ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ

Элизабет спустилась по лестнице в Незерфилде и остановилась в дверях библиотеки. Дарси поднял глаза:

— Может, тебе не следовало подниматься с постели, Элизабет? Ты все еще неважно выглядишь.

— Не могу же я лежать весь день. Мне хочется погулять. Ты пойдешь со мной?

Прохладный ласковый ветерок обдувал лицо, на деревьях показались крохотные листочки. Все это могло бы заставить Элизабет бегать и скакать от радости. Но она шла очень медленно, опираясь на его руку. Фицуильям стал вспоминать и понял, что вот уже около двух недель, как ей нездоровится. Было ли это игрой его воображения или Элизабет действительно очень осунулась? Его жена, похоже, страдала от непривычной для нее слабости. Бледность, синяки под глазами. Внезапная мысль показалась такой мучительной, что он побелел от страха. Дарси остановился и посмотрел на нее.

— Ты за меня боишься? — спросила Элизабет.

— На мгновение — да, я испугался.

Она выпустила руку мужа и повернулась к нему.

— Фицуильям, дорогой, я не больна. Только немного устала. Разве ты не догадываешься? — Элизабет машинально провела пальцами по безупречной складке на рукаве, затем коснулась манжеты его рубашки. — Я толстею, мой дорогой.

Мгновенное замешательство отразилось у него на лице. Она оглядела свою стройную фигуру и добавила со смехом:

— Пока мне это не слишком удается, но, думаю, мало-помалу ты сможешь заметить во мне некоторые изменения к лучшему.

— У нас будет ребенок?

Тут Элизабет наконец подняла глаза. Восхищенная улыбка необыкновенно шла ему. Эта его улыбка сказала ей много больше, чем все радостные возгласы любого другого мужчины.

Когда Элизабет не приехала в Лонгборн и к полудню следующего дня, миссис Беннет, в сопровождении Китти и Мэри, немедленно направились в Незерфилд.

По мере того как они двигались по подъездной дороге к парадному крыльцу, миссис Беннет выглядывала из окна кареты с чувством глубокого удовлетворения.

— Это отменная перспектива, и не ошибитесь, девочки. Когда-нибудь я надеюсь увидеть вас обеих в таких же поместьях.

— Как это было бы здорово, мама, — воскликнула Китти, и они с матерью дружно рассмеялись. Мэри только фыркнула.

Поприветствовав мужчин, они с Джейн направились наверх. Миссис Беннет ворвалась в комнату Элизабет, Китти и Мэри следом за ней.

— Мама, — выдохнула Элизабет. — Как вы себя чувствуете? А вы, девочки? Мэри, Китти, как вы?

— При чем здесь наше здоровье! — удивилась миссис Беннет. — Что тут происходит? Когда это ты лежала в постели все утро?!

Действительно, Элизабет была счастливой обладательницей самого крепкого здоровья из всех пяти дочерей, и теперь, лежа в постели, она представляла собой необычную картину для внимательного взгляда матери. Дочь была бледна, ее обычная стройность сменилась изнуренной худобой.

— Я очень устала, мама… Да и как не быть усталой, если все последние недели я проводила в непрестанной погоне за удовольствиями.

— С мистером Дарси, кажется, все в полном порядке. — Миссис Беннет широко улыбнулась. — Какой восхитительный пеньюар! Позже ты непременно покажешь нам все свои лондонские приобретения.

— Ох, пожалуйста, Лиззи, покажи, — взмолилась Китти.

— Меня совсем не интересует вся эта мишура, — запротестовала Мэри.

Она не одобряла Элизабет. Ее наряд, сочетание тончайшего муслина и кружев, почти просвечивал насквозь. Казалось, что если приглядеться, то под ним вообще ничего нет. А крошечный кружевной чепчик совсем не прикрывал густые темные локоны сестры. «Не знаешь даже, куда и смотреть! — подумала Мэри. — И как это такой достойный джентльмен, как мистер Дарси, допускает, чтобы его жена одевалась подобным образом в семейной спальне?»

— А это что? — Ход мысли миссис Беннет вернулся к цели ее посещения. Она подняла чашку с подноса у кровати и подозрительно исследовала налитую туда мутную жидкость.

Элизабет потянулась забрать чашку у матери:

— Это — какое-то варево собственного изготовления Уилкинс. Она в восторге от моей беспомощности. Я убеждаю ее, что, работая няней или сиделкой, она была бы много счастливее. — Миссис Беннет определенно решила переговорить наедине с горничной своей дочери и суетливо заторопилась в гардеробную — поискать Уилкинс.

— Ох, Лиззи, с каким удовольствием я носила бы нечто подобное, — призналась Китти, поглаживая рукав пеньюара сестры.

— Вряд ли это было бы удобно в твоей ситуации, Китти, — ответила Элизабет, отводя руку.

— Я определенно намерена иметь такие вещи, когда выйду замуж.

— А я, разумеется, нет, — вмешалась Мэри. — У жены есть священная обязанность всегда твердо направлять мысли мужа в высокие сферы.

— Заполучи мужа сначала, а потом уж учи Лиззи! — возмутилась Китти, но мисс Беннет не удостоила подобный дерзкий выпад ответом.

Миссис Беннет тем временем захватила в плен Уилкинс и засыпала вопросами, а по уклончивым ответам убедилась в правильности своих догадок. Вернувшись, она замахала носовым платком на своих незамужних дочерей.

— Кш-ш! Идите отсюда! Побыстрей, уходите! — восклицала она, выгоняя их из спальни, словно двух щенков, затем села на кровать.

— Лиззи! — завопила она. — Ты хорошая, умная девочка! — Она крепко расцеловала ее. — Замужем всего пять месяцев, а подумала о беременности раньше всех своих замужних сестер! — Элизабет почти задохнулась в горячем объятии и отодвинулась.

— Мама, пожалуйста, дай мне вздохнуть.

— Мистер Дарси будет очень доволен тобой, совсем как я тобой довольна. Ха-ха! Беременность, я не могу насладиться звуками этого слова.

— Я счастлива стать причиной вашего восхищения, мамочка, но я бы предпочла не оповещать заранее всю округу о моих заслугах.

— Вряд ли тебе удастся скрыть это, Лиззи, — перебила ее миссис Беннет. — Ты понятия не имеешь, на-] сколько заметны в тебе изменения. Многие дамы сразу обо всем догадаются.

— Прошу вас, мама, не смущайте меня перед моим мужем и мисс Дарси.

Миссис Беннет аж покраснела от возмущения.

— Смущать тебя, Лиззи? Почему это я должна смущать своего собственного ребенка? Ты всегда была на редкость деликатна!

— Я прошу прощения, мама, если причинила вам боль.

— Ты всегда разочаровывала меня, Лиззи. Я очень горжусь тем, какую партию ты составила, и горжусь, что ты исполняешь свой долг, пытаясь обеспечить своего мужа наследником. Ты могла бы хоть немного разделить со мной мою радость, а не постоянно рвать мои бедные нервы в клочья своим превосходством.

Элизабет вздохнула и приступила к обязанности больного успокаивать посетителя.

И хотя миссис Беннет рассердили слова Элизабет, глупость дочкиных слов была настолько очевидна, что у нее снова поднялось настроение. Она возвратилась в Лонгборн в прекрасном расположении духа.

Ее муж обосновался в тишине своей библиотеки.

— Мистер Беннет! Мистер Беннет! Такие новости выкрикивала она еще с порога. — Она ждет. Я поняла это, как только я получила ту записку этим утром.

— Кто ждет, миссис Беннет, и чего ждет? Вы так волнуетесь, что и вы, и ваши новости так и остаются невысказанными.

— Ну, Лиззи, конечно. Она беременна. Представьте себе, она первая из троих; вот уж никогда не предположила бы этого. Беременность крайне важна для нее, много больше, чем для ее сестер.

— Почему так, миссис Беннет?

— Вы невыносимы, мистер Беннет. Мистер Дарси должен заиметь наследника, поэтому чем скорее Лиззи родит сына, тем лучше. Этот первый ребенок должен быть сыном, потом надо родить еще одного, или даже еще двоих, подстраховаться на случай потери первых. Тогда я перестану волноваться по ее поводу.

— Мадам, — попытался урезонить ее муж, — сколько лет мы с вами надеялись на сына? Сколько жалоб я слышал по этому поводу за эти двадцать лет? Я не желаю слышать никаких разговоров о внуках. Я не стану волновать свою дочь по этому поводу.

— Волновать Лиззи? Это она волнует меня. Она была слишком высокомерна со мной, ее собственной матерью! Я едва могла говорить, видя такое ее отношение.

— Как ей повезло. Ну а теперь, если позволите, я бы предпочел получить свою библиотеку в мое единоличное распоряжение.

ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ

Отдых, свежий воздух и прогулки пошли Элизабет на пользу, самочувствие ее улучшилось.

Все, кто предполагал, что Дарси находит удовлетворение в своем будущем статусе родителя исключительно из упования на появление наследника, сильно заблуждались. Он был счастлив стать отцом независимо от того, дочь родится или сын. Ведь это будет ребенок от горячо любимой женщины.

Слабость, которую испытывала Элизабет, он всячески старался скрасить своим вниманием и добротой. Миссис Беннет удалось, привлекая на помощь весь свой опыт, уверить дочь, что подобное ее состояние, в особенности излишняя чувствительность, не продлится долго. Это успокаивало и обнадеживало Элизабет, которая отнюдь не лелеяла надежду находиться рядом с мужем в качестве слабого ребенка.

Все были доброжелательны к ней. Она не могла скрыть новость от Джейн, тем более что их матушка уже все знала, и затем, конечно, от Джорджианы. Бингли тоже должен был все узнать, чтобы избавиться от ненужной тревоги за ее здоровье. Милый Чарлз радовался известию едва не больше, чем настоящий отец.

Элизабет с восторгом вела беседы с мистером Беннетом. Как они смеялись над сумасбродными причудами лондонского общества! Даже бедняге лорду Рирдону досталось несколько беззлобных шуток, а показная апатия мистера Уиттэйкера и нелепое поведение мистера Гловера на сцене доставили ему удовольствие.

— Папа, — она нагнулась и зашептала ему почти в самое ухо: — мне кажется, мистер Дарси немного ревновал меня к моему успеху у этих рафинированных господ.

— Ха-ха! — хихикнул он. — Ревновать к хлыщу и клоуну! В каких же глупцов превращает нас всех любовь! Надеюсь, ты успокоила мужа, Лиззи.

— Я бы не смогла допустить, чтобы он страдал хоть какое-то время.

Чтобы получать удовольствие от пребывания дочери в Хартфордшире, миссис Беннет на самом деле и не требовалось проводить все время с Элизабет, Она находила удовлетворение, наблюдая, как на обедах и вечерах повсюду в округе ее дочери отдается предпочтение. Она восхищалась, слушая, как упоминаются имена некоторых из новых друзей ее дочери, хотя у нее не хватало терпения слушать о Фоксуэллах и некоторых других, не слишком знатных особах.

— Лиззи, лучше расскажи мне о лордах и их женах! — кричала она.

К огорчению матери, Элизабет с мужем не воспользовались возможностью посетить ассамблею в Меритоне, хотя чета Бингли весело провела там время. Местная публика сочувственно перешептывалась о бедной миссис Дарси, всегда так любившей танцы, а теперь, после своего замужества, вынужденной частенько пропускать их.

В последний вечер пребывания Дарси в Хартфордшире Беннеты и их друзья Лукасы в полном составе были приглашены на обед в Незерфилд.

Сэр Уильям Лукас был возведен в рыцарство за услуги красноречия перед короной. Он оставил свои дела и утвердился как джентльмен. Леди Лукас была особо доверенной подругой миссис Беннет.

Во время первой перемены задача развлекать леди Лукас была поставлена перед Дарси, и, учитывая привычку дамы держаться в тени и сдержанность ее собеседника, разговор между ними не отмечался вспышками безудержного веселья.

Элизабет получила привилегию заполучить сэра Уильяма в качестве собеседника за обедом. Он засыпал милейшую миссис Дарси вопросами о ее пребывании в Лондоне, горя желанием как можно больше выведать о ее дружбе с маркизой. Слово маркиза было для него как мед. Сэр Лукас изумился, узнав, что она ни разу не побывала на ассамблее при дворе в Сент-Джеймсе.

— Поскольку вас представили его высочеству в гостиной графини, вам не требовалось никакой дальнейшей поддержки, иначе я сам бы направился в Лондон, чтобы представить вас ко двору.

— Благодарю за вашу доброту, сэр Уильям, — улыбнулась Элизабет. — Но я держалась в стороне от ассамблеи вовсе не из-за робости.

— Ах да, я припоминаю. Мистер Дарси не любит танцы. Возможно, вы не испытывали желания настаивать на этом.

— Сэр, я полагаю, мне и не пришлось бы настаивать на этом, если бы я сама всем сердцем стремилась побывать там. Я не поехала только потому, что слишком устала от развлечений, и радовалась любой редкой возможности остаться дома.

— Да, я наслышан об этом миссис Дарси, особенно о вашей встрече с регентом. Это было на частном вечере?

Слово «регент» привлекло внимание других обедающих.

— Да, и мы теперь почти друзья. Мы долго беседовали и к тому же обменялись тремя, а то и четырьмя серьезными репликами.

— Весьма хорошее начало. Возможно, вам представятся и другие случаи. — В голове сэра Лукаса замелькали обрывки фраз, например, что-то вроде: «моя приятельница, миссис Дарси, ну вы знаете, любимица его высочества…».

Элизабет прервала его приятные размышления.

— Прошу вас, не желайте мне подобных испытаний, сэр Уильям. Я и не догадывалась, как нежно устроены королевские уши. Беседа не слишком приятна, когда каждое слово следует тщательным образом взвешивать.

Бингли засмеялся и, повернувшись к Дарси, пояснил:

— Тема: Элизабет и принц Уэльский.

— Миссис Дарси пошутила в разговоре с его высочеством и обнаружила, что вся честная компания восприняла ее шутку с чрезмерным изумлением, — дал необходимые пояснения мистер Дарси.

— Лиззи! Как можно! — запротестовала миссис Беннет.

— Ха! Ха! — ликовал мистер Беннет. Остальные обедавшие ждали, пребывая в различных эмоциональных состояниях, начиная от предельной напряженности у сэра Уильяма до полного безразличия со стороны рассеянного пожилого священника из Меритона, который клевал носом.

— Я высказала свое мнение о шутливой песенке, которую мы слышали, — рассказывала Элизабет. — Регенту вроде бы понравилось меня слушать. Он заметил, что я должна побывать на ассамблее, и пообещал распорядиться, чтобы у меня было много партнеров по танцам. Он махнул рукой куда-то в сторону своих лордов, стоявших в ожидании позади него, и один из них приблизился к нам со своей записной книжкой. Я поблагодарила регента за его большую доброту ко мне, но сказала: «Все-таки, если мне самой не найти себе партнера по танцам, возможно, я и не заслуживаю такой чести». И тут воцарилась жуткая тишина, которая длилась приблизительно минуты три.

— Пятнадцать секунд, не больше, — поправил Дарси.

— А казалось, много дольше.

— Они тянулись медленно.

— Мы привыкли считать его высочество потрясающе остроумным, но прошло достаточно времени, чтобы он начал смеяться. И тут же шестьдесят человек сочли мою шутку очень забавной. Я не могу передать вам, какое облегчение я почувствовала. Я боялась, что они выскажут свое негодование. — Элизабет посмотрела на своего мужа и увидела в его глазах сочувствие и понимание.

Тут заговорила дочь сэра Уильяма, Мэри:

— Неужели они так отнеслись бы к тебе, Лиззи, ой простите, миссис Дарси? Какой ужас!

После этого замечания дамы поднялись, чтобы направиться в гостиную, и тут Элизабет, пошатнувшись, ухватилась за спинку своего стула.

— Элизабет?! — Дарси тут же подскочил к жене, Она улыбнулась.

— Могу же я споткнуться?

— Джейн, дорогая, пожалуйста, помоги мне, — прошептала Элизабет сестре, как только они покинули столовую.

Джейн обняла сестру за талию и помогла ей добрести до гостиной.

— Лиззи, что случилось? — бросилась к дочери миссис Беннет.

— Я чувствую некоторую слабость, мама. Подушки сложили горкой на краю дивана, и миссис Беннет стала суетливо укладывать Элизабет.

— Китти! Принеси мою нюхательную соль!

— Вот, мама. — Китти, поднесла пузырек под нос матери-.

— Глупая девчонка! — возмутилась миссис Беннет. — Не мне, а Лиззи!

Элизабет отстранила руку сестры, и Китти резко метнулась в противоположный угол комнаты.

— Мама, пожалуйста, успокойтесь, — вскричала Элизабет. — Я немного устала, вот и все. Я пойду в свою комнату и прилягу.

Это пришло снова: та боль, тупая боль, отдающая в спину. Мать склонилась над ней, ее глаза испытующе разглядывали дочь. Элизабет отвернулась.

На другом конце комнаты Джорджиана села подле Мэри. Ей ужасно хотелось подойти к Элизабет, но она не была уверена, там ли ей место.

— Ты не должна двигаться, дорогая девочка, — вскричала миссис Беннет. — Мы послали за твоей горничной. Боли есть?

Элизабет закрыла глаза.

— Вот оно! Я знаю эти боли!

— Мама, умоляю, успокойтесь. Где Уилкинс?

— Я здесь, госпожа. — Уилкинс никак не удавалось обойти миссис Беннет, которая склонилась над диваном.

— Что вы стоите там, женщина? Делайте же что-нибудь! — закричала миссис Беннет. Джейн осторожно и мягко взяла мать под руку.

— Милая мама, пожалуйста, пойдем сядем. Вы слишком нервничаете.

— Мои нервы! Какое мне до них дело в такой момент! — Из-за обуявшего ее страха за дочь миссис Беннет произнесла эти слова совсем в не свойственной ей манере.

— Помогите мне подняться наверх, пожалуйста, Уилкинс, — попросила Элизабет.

— Госпожа, вы не должны и пытаться идти.

— Уилкинс, тогда пошлите за мистером Дарси. — Горничная направилась к двери.

— Какая ерунда? Чем он может помочь, милое мое дитя? — запротестовала миссис Беннет.

— Джейн, — Элизабет протянула руку к сестре, — мне нужен Фицуильям.

— Уилкинс уже послала за ним лакея.

— Сердечко мое, что случилось?

Его присутствие, его близость — одна рука держит ее руку, другая ласково гладит по волосам — все принесло ей успокоение. Он никак не выдал своего испуга, увидев, что цвет кожи жены мало отличается от белизны ее платья.

— Я боюсь, — прошептала Элизабет.

— Мистер Дарси, ей нельзя вставать, — вскочила со стула его теща. Взмахами своего платочка она попыталась оттеснить его от дивана, но он был глух к ее попыткам.

— Мадам, прошу вас, сядьте и успокойтесь сами. Вы заставляете Элизабет волноваться еще больше.

Миссис Беннет обиженно отошла, теребя кружево.

Дарси склонился над диваном. Элизабет обняла его 1 за шею, и он отнес ее наверх.

Он уложил ее на кровать. Уилкинс не отставала от 1 него, пока они поднимались по лестнице, за ней следовала горничная. Почувствовав себя в тот момент лишним в комнате, он вышел и остался ждать в коридоре.

Там и нашла его Джейн спустя пять минут.

— Я убедила маму отдохнуть в гостиной. Она говорит, что не тронется в путь, пока не убедится, что с Элизабет все в порядке.

— Тогда вам лучше всего отвести ее в спальню, Джейн. Элизабет не сможет успокоиться, пока ее мать рядом устраивает истерику.

— Мама желает только хорошего. Она так легко приходит в волнение из-за огромной привязанности к нам, ее детям.

Он поклонился. Джейн посмотрела ему в глаза и увидела там столько разных чувств, что не стала даже пытаться в них разобраться. Главное, она увидела его искреннее сочувствие ей, но осознала полную невозможность повлиять на его решение.

— Надеюсь, вы сумеете не принимать все слишком близко к сердцу, если… — Она коснулась его руки.

Он пожал плечами. Дверь открылась, и Уилкинс придержала ее открытой, чтобы Дарси вошел. Он жестом пропустил выходящую Джейн.

— Я вернусь через минуту, — пообещала она. Дарси сел у кровати и взял руку Элизабет.

— Думай только о собственном выздоровлении.

Ее глаза наполнились слезами. Он поочередно поцеловал ее в глаза.

Раздался стук в дверь, так тихо и осторожно могла стучать только Джейн. Уилкинс поговорила с ней у двери, весьма решительно настроившись никого не впускать.

— Моя сестра? Позвольте мне повидать ее, — сказала Элизабет.

— Лиззи, милая моя, наши гости уже уезжают. Они все нагрузили меня своими наилучшими пожеланиями тебе. Мама хочет видеть тебя.

— Я не вынесу этого.

— Тогда я пойду отговорю ее. — Джейн поколебалась. — Что мне сказать ей?

— Эта задача не для вас, Джейн. Позвольте уж мне поговорить с ней. — Дарси поднялся и решительно направился к двери.

— Мистер Дарси, вы могли бы сказать ей, что Элизабет… уже почти уснула.

— Это будет неправдой.

Сестры смотрели, как он выходит за дверь. Потом взглянули друг на друга.

— Мистер Дарси не станет ранить ее чувства, Лиззи, как ты думаешь?

— Он не сумеет иначе. Он сделает это непреднамеренно. Он всегда чувствует себя с ней неловко.

Дарси постарался быть дипломатом, но настойчивость миссис Беннет в желании видеть свою дочь привела к тому, что ему пришлось отказать ей в этом, по крайней мере до утра. Миссис Беннет уехала в сильной обиде, и мистер Беннет вынужден был терпеть ее сетования всю дорогу домой.

Ночь проходила, и вместе с ней таяли надежды Элизабет. Вся забота, которую проявляли о ней ее близкие, не могла спасти крошечную частицу Дарси.

Она проснулась и почувствовала сильную давящую боль в животе прежде, чем вспомнила причину.

Когда приехал врач, все гигиенические процедуры были уже сделаны.

Исхудавшая и обессиленная, Элизабет лежала на спине огромной кровати, белая как простыня. Слезы текли по ее щекам тонкими струйками.

— Попытайся не слишком рвать себе сердце, любовь моя, — сказал Дарси. — Тебе всего лишь двадцать один год, и мы женаты менее полугода.

Возможно, логика доводов Фицуильяма и должна была остановить ее горючие слезы, но они все текли и текли. Он вытащил свой носовой платок и время от времени осторожно прикладывал к ее лицу, высушивая их, и Элизабет втягивала слабый запах дорогого одеколона, которым пропитался его платок. Когда слезы иссякли, она протянула руку и благодарно прижала ладонь к его щеке, подумав о том, что легче переживать горести, когда кто-то разделяет их с тобой, и что становится терпимее от преданности близкого человека. Она проморгала вновь навернувшиеся слезы, не в силах высказать свои чувства.

Всю ночь и утро Дарси был рядом с ней.

Понимая, что мать сильно волнуется, Джейн как можно раньше послала записку в Лонгборн, уведомляя мать о постигшей Элизабет утрате. Миссис Беннет снова направилась в Незерфилд, но теперь ее обуревали чувства, сильно отличавшиеся от тех, которые переполняли ее всего две недели назад.

Мэри Беннет сопровождала мать. Она встала очень рано, чтобы обозначить некоторые параграфы в Библии и в двух или трех выпусках печатных проповедей, которые она взяла с собой для утешения и наставления сестры.

Миссис Беннет пробыла с Элизабет достаточно долго, чтобы убедить дочь, что подобные события могут случиться в жизни любой женщины и ничего с этим не поделаешь, но она сможет забеременеть снова очень скоро. Элизабет повезло, что она давно научилась не принимать декларации матери слишком близко к сердцу, поскольку ее преданная родительница тут же добавила, что Элизабет сама во всем виновата, так как слишком много бегала. Утешив дочь подобным образом, миссис Беннет, оставив комнату, направилась делиться с Уилкинс своей мудростью. И тут наступил черед Мэри учить сестру.

Джейн в своей гостиной раздавала утренние распоряжения домоправительнице, когда Уилкинс попросила разрешения прервать их.

— Мадам, мне бы хотелось, чтобы вы сходили туда. Моя хозяйка ужасно переживает из-за них обеих.

— О ком вы говорите, Уилкинс?

— Прошу прощения, мадам, мисс Беннет огорчила мою хозяйку сверх меры, а миссис Беннет сильно рассердилась на нее, на мисс Беннет то есть, и кричит. Я не знаю, как мне быть.

Джейн поспешила в комнату Элизабет. Ее мать стояла у кровати, положив руки на бедра, и с покрасневшим от гнева лицом бранила Мэри. Джейн проговорила:

— Тише, мама. Все будет хорошо. Мэри, пожалуйста, уйди отсюда.

— Почему это я должна уходить, я, единственный человек в семье, кто ищет божественное объяснение случившемуся?

— Мэри, я настаиваю, чтобы ты немедленно оставила комнату. — Джейн произнесла это несвойственным ей командирским тоном.

Уходя, Мэри закрыла дверь с тщательной предосторожностью.

Миссис Беннет обессиленно рухнула в кресло.

Джейн подошла к сестре. Глаза Элизабет были широко открыты, в них читалась боль. Джейн взяла ее руки в свои.

— Позволь мне разделить с тобой твои страдания, милая моя сестричка.

Глаза Элизабет наполнились слезами.

— Джейн! — завопила их мать. — Мои нервы разорваны в клочья! Принеси мою нюхательную соль. Джейн, о чем ты там только думаешь?

— Вот она, мама. — Джейн выудила соль из сумочки матери.

— Ах! — вскричала страдалица. — Эта девчонка меня погубит. Само собой, никому нет дела до моих чувств.

Джейн подошла к сестре и шепотом пообещала вернуться к ней очень скоро. Она успокоила мать так, как только она одна в семье умела делать это, и убедила ее побыть в другой комнате.

Расположившиеся в библиотеке мужчины были избавлены от участия в женских делах и суете. Мистер Беннет наслаждался спокойной и размеренной беседой с Бингли. Дарси подошел к книжным полкам, выдвинул книгу, посмотрел на обложку отсутствующим взглядом и поставил на место.

— Я небольшой мастер, когда дело доходит до собирания библиотеки, — заметил Бингли. — Дарси давно махнул на меня рукой.

— Гм-м? Вы обо мне? — Не ожидая ответа, Дарси пожал плечами и вернулся назад к окну. За окнами только неустанный моросящий дождь пробивал беспросветную пасмурность. Фицуильям повернулся и вышел из библиотеки, затем побрел в соседнюю гостиную. Там Мэри скрупулезно штудировала какую-то толстую книгу, при его появлении она вздрогнула и подняла голову. Щеки ее покрылись красными пятнами, на лице появилось странное выражение. Молча поклонившись Мэри, он прошагал через гостиную и сразу же пошел наверх, тут же забыв о ней.

Там он обнаружил Джейн, прижимавшую чашку к губам сестры, пока Уилкинс стояла рядом наготове с лавандовой водой. Джейн обрадовалась приходу Дарси, хотя немного и опасалась последствий, если он заговорит с Элизабет прежде, чем Мэри уедет домой. Дарси, конечно же, заметил эту двойственность чувств в ее взгляде. Тогда он увидел какие-то книги на кровати и, выбрав одну из них, открыл в том месте, где лежала закладка.

— Какой во всем этом смысл?

— У нее были хорошие намерения, — заступилась Джейн.

— Мэри?

Джейн, беспомощно кивнув, поцеловала Элизабет и уступила свое место Дарси. Уилкинс поставила лавандовую воду на столик, и они покинули комнату, тихонько прикрыв дверь. Дарси взял полотенце и бережно обтер ей лицо. Элизабет никогда не чувствовала такой нежности даже от рук матери.

— Я хорошая жена, Фицуильям?

— Любовь моя, как ты можешь сомневаться в этом? Ни дня не проходило, чтобы я не говорил тебе, что ты сделала меня счастливым.

— Я знаю, что ты счастлив, но почему погиб наш ребенок? Почему Бог забрал его?

— Дорогая моя, кто же может это знать? Такое часто случается, разве не так?

— Мэри говорит, это — наказание.

— Что! И она смеет говорить подобное?!

— Она сказала, я плохая во всем. В том, как я обращаюсь с тобой, во всем моем отношении к тебе. Как я одеваюсь, чтобы… чтобы вызвать к себе интерес, даже в том, что я использую леди Инглбур в своих целях.

Ярость нахлынула на него. Если Элизабет выслушала все эти ханжеские речи, значит, постигшая их потеря сделала ее совершенно незащищенной. Он прошелся по комнате, подошел к окну, заставляя себя успокоиться, затем вернулся к кровати.

— Милая моя Элизабет, из всего того, что я люблю в тебе, глубина и цельность твоей натуры и твоя гордость — краеугольные камни. Ты не сможешь соответствовать идеалам Мэри, пока твой дух не окажется сломленным, и тогда женщина, которую я люблю, перестанет существовать.

— Я в самом деле не могу быть другой, чем я есть.

— Так-то лучше. Разве ты забыла, что твоя решимость возрастает с каждой попыткой запугать тебя? Когда ты сказала мне это в Розингсе, я был достаточно тщеславен и счел это кокетством. Если бы ты уже тогда вышла за меня замуж, нам бы пришлось провести немало замечательных сражений, прежде чем я усвоил бы урок, что ты говоришь правду.

— Нелепость в том, что Мэри считает мое отношение к тебе неуважительным, а вряд ли есть на свете мужчины, которых жены уважали бы больше.

— Я изо всех сил постараюсь быть достойным такого уважения.

Она закрыла глаза и уткнулась в подушки.

— Может, ты попытаешься…

— Да, Элизабет? Что ты хочешь? — От усталости ей было трудно даже думать. — Я сделаю для тебя все, что в моей власти, ты же знаешь. — Усыпляющий аромат лаванды и слабое снотворное, которым ее напоила горничная, начали действовать. Он больше ничего не стал говорить, только оставался подле нее до тех пор, пока, она не погрузилась в глубокий сон.

Когда миссис Беннет успокоилась достаточно, чтобы спуститься вниз, она едва ли обратила внимание на присутствие Джорджианы в гостиной. Она резко закрыла дверь и впилась взглядом в дочь.

— Я не стану обсуждать твое глупое и дерзкое поведение, Мэри, пока мы не дома. Я обещала Джейн ничего не говорить об этом, и я сдержу слово. Но я очень сердита.

Джорджиана невольно подалась назад, но Мэри только заносчиво пожала плечами.

— Как смеешь ты передергивать плечами, мисс? Еще только раз так сделаешь, и я залеплю тебе пощечину. Ты сведешь меня в могилу своим вздорным характером. Что можешь знать ты, девчонка, о делах между мужем и женой?

— Мама, — прошептала Джейн.

— Что такое, Джейн? Ох, я больше ничего не стану говорить, но что муж Элизабет скажет по этому поводу, мне и подумать страшно.

Она была избавлена от жутких дум на эту тему, так как в комнату большими шагами вошел Дарси. Джорджиана вздрогнула. Дарси повернулся к Джейн и заговорил, явно сдерживая себя:

— Джейн, будьте так любезны, позаботьтесь о моей сестре на какое-то время.

Джейн кивнула, и они с Джорджианой вышли. Затем он повернулся к миссис Беннет.

— Мадам, — сказал он, — я желаю поговорить с Мэри о ее поступке, который вызвал у меня крайнюю степень недовольства.

— Говорите, все что считаете нужным, сэр. Ручаюсь вам, Мэри не услышит от вас более резких слов, чем ей предстоит услышать дома.

Дарси снова повернулся к Мэри. Ее руки задрожали, когда она взглянула на зятя, и она спрятала их за спину.

— Вы допустили нешуточную ошибку, мисс Беннет, когда посмели говорить с моей женой этим утром.

Мэри крепко сжала губы, вздернула подбородок и ответила:

— Она моя сестра, и это было сделано ради ее же блага.

— Ради ее же блага? Вы уверены, что понимаете, в чем ее благо? Вы знали, что Элизабет сейчас беззащитна и истощена болью, и вы дождались, пока она останется одна, и только тогда атаковали ее всем арсеналом вашей недоброжелательности и невежества.

Мэри дрожала от страха, но ее рот был упрямо сжат.

— Ничего… невежественного! Вот… Священное Писание.

— Вы называете это Священным Писанием?

Он схватил брошюру с проповедями, и Мэри вздрогнула от его неожиданного жеста.

— Даже евангелисты назвали бы все это чушью! Дарси с горечью швырнул брошюрку на пол. Мэри сделала шаг вперед, чтобы поднять ее, но отступила назад.

Он взял в руки Библию:

— Покажите мне, кто в этой книге, не говоря уже о вас, уполномочен говорить от имени Бога и убеждать других, что их страдание является Его наказанием?

Дарси в гневе чуть не отправил Библию вслед за брошюрой. Несколько неловких секунд он подержал Библию в руках, потом аккуратно положил ее на стол и снова обратился к Мэри.

— И больше не смейте вмешиваться в мои дела, — сказал он и покинул комнату.

Уже в холле, когда он надевал пальто, к нему подошел Бингли.

— Дарси, не уходи в таком состоянии.

— Если я пробуду с Мэри еще хотя бы секунду, я поколочу ее.

— Ох, дорогой, я не совсем знаю, что произошло, но пойдем, поговорим со мной. Тебе нет нужды снова встречаться с Мэри. — Он улыбнулся с надеждой.

— Бингли, Элизабет спит. Попроси, чтобы Джейн держала это зловредное существо подальше от ее комнаты. Мне нужно побыть одному.

— А твоя сестра? Возможно, она захочет повидать Элизабет.

— Джорджиана? Что она может сделать? Она заболеет от волнения, если увидит Элизабет.

— Она уже не ребенок, Дарси.

— Что?

Он не стал вдумываться в замечание Бингли. Через несколько минут он был уже верхом и галопировал прочь в парк под дождем.

На вершине небольшого холма он обуздал коня и, оглянувшись назад, задумчиво посмотрел на дом. Там, в доме, Элизабет спала на попечении горничной и Джейн. Он всем сердцем желал, чтобы остальные ее родственники оказались где-нибудь на другом конце земли. Он научился ценить едкие грани саркастического ума мистера Беннета, но почему этот высоко интеллектуальный человек никогда не проявлял себя в семье? Почему не научил жену и младших дочерей, как вести себя с достоинством, а только отстранялся и подсмеивался над ними.

И если поведение Китти улучшилось настолько, что ее общество стало терпимым, то высокомерная демонстрация показного благочестия Мэри Беннет раздражала его бесконечно. А миссис Беннет была просто невыносима в своей вульгарности. Как, вероятно, хвасталась она богатством Элизабет и значимостью нового влиятельного положения дочери! На самом деле, похоже, миссис Беннет никогда не ценила Элизабет, лучшую из своих дочерей, пока та настолько не поднялась в обществе.

Лошадь стояла неподвижно, только изредка дергала головой, и Дарси сидел, не двигаясь, не видя ничего перед собой. Он думал о высокой цене, которую заплатил, чтобы получить Элизабет в жены. Он потерял огромное состояние своей кузины Анны, состояние, почти равное его собственному. Почти все его родственники отвергли его. Месть леди Кэтрин распространилась даже на его друзей, таких как Реджиналд Фоксуэлл, которого лишили прихода, правда, тот вовсе и не испытывал никакого сожаления по этому поводу.

Дарси поднял глаза и взглянул на отдаленные холмы. Если бы только. Элизабет выносила их малыша до срока! Теперь он позволил себе роскошь ощутить свою потерю. Какой наградой для него было бы носить маленького сына по поместью, показывая ему все, что потом перешло бы к нему. Это было бы своеобразной местью его кузену и наследнику из Шотландии, который оскорбительно отзывался о нем и его женитьбе.

«Боже мой! — подумал он, очнувшись от своих мечтаний. — Какую немыслимую трагедию я выстраиваю! Мы оставим это место, как только Элизабет станет лучше, и вернемся в наш дом». Он слегка пожал плечами и посмотрел на дорогу. Он представил себе Элизабет — ее смеющиеся темные глаза, движение ее губ, когда она завораживала его своими речами, ее сведенные брови, когда она обижалась. Он с радостью подумал об их семейной троице, которую они снова образуют с Джорджианой в Пемберли, где, пусть и на недолгое время, любые посторонние люди будут исключены из их жизни.

ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ

Миссис Эджли, закутавшись в платок, сидела на солнышке и наблюдала, как три ее старшие дочери прогуливались по берегу озера с миссис Дарси. Все четверо были одеты в простые муслиновые платья, но у всех мисс Эджли поверх платьев были накинуты платки, в то время как миссис Дарси выделялась среди них элегантного покроя жакетом. Жена викария вздохнула. Была ли у ее девочек когда-либо такая упругая походка? Миссис Дарси, должно быть, столько же лет, сколько ее Эмили, двадцать один. И как по-разному жизнь сформировала их характеры. Всегда ли эта молодая женщина, вышедшая замуж меньше года назад, была так уверена в себе? Почему-то миссис Эджли чувствовала, что Элизабет Дарси всегда знала себе цену.

Анне было лишь двадцать три года, но ее внешность, не блещущая красотой, казалось, уже потеряла цвет юности. Учительница в школе в Грэйстеде вот уже четыре года, она больше не видела иного будущего для себя.

Эмили, однако, не могла больше переносить «заключение» в стенах Грэйстеда. Она была много симпатичнее старшей сестры. И мать знала, что в этой ее дочери есть искра, скорее она спрятана, чем погашена. Маргарет было только шестнадцать. Оставалось еще время, чтобы подумать о ней позже.

Миссис Эджли оглядела озеро, мерцающее на солнце, и позволила взгляду поблуждать по тенистым рощам за ним. Какая радость, какое наслаждение, что ее девочки гостят дома, на своих первых каникулах за четыре года.

Эмили и Маргарет шли сзади, шепотом обсуждая наряд миссис Дарси, ее кольца и ее волосы.

Анну, шедшую впереди подле хозяйки дома, волновали совсем иные проблемы.

— Миссис Дарси, в этом году Эмили вела школьную бухгалтерию.

— В дополнение к преподаванию?

— В работе помощницы учительницы ее многочисленные способности почти не востребованы, да и ведение счетов занимает всего несколько часов в неделю.

— Понятно, — сказала Элизабет, задаваясь вопросом, сколько шиллингов платят за ведение счетов школы.

— Мой отец всегда думал, что нас с Эмили на стипендию назначали в Грэйстеде за наши высокие показатели. Проглядывая бухгалтерские книги, Эмили обнаружила, что наши так называемые «стипендии», оплачивались мистером Дарси, который устроил все так, чтобы об этом никто не знал.

Элизабет улыбнулась. Как похоже на Фицуильяма. Помогать материально бедствующему викарию, но так, чтобы пощадить его чувства.

— Мне не хотелось бы, чтобы мой отец узнал про это, — продолжала Анна. — При всей его репутации смиренного человека у него есть гордость. Не могли бы вы поблагодарить мистера Дарси за нас?

— Конечно, я так и сделаю.

— Я благодарна ему от всего сердца, ведь как иначе, моя дорогая мамочка могла бы сводить концы с концами. — Она обернулась и посмотрела на мать. Видно было, что она с трудом сдерживает слезы, в ее серых глазах читалась боль.

Миссис Эджли выглядела старше своих сорока трех лет, да и как могло быть иначе? Она нежно любила своих детей, но была измучена и родами, и борьбой за достойную жизнь семьи. Год за годом шансы мистера Эджли получить приход, казалось, убывали, поскольку нынешний, пользующийся бенефицией, пастор упрямо держался за место. Она очнулась от своих мыслей и помахала девушкам.

«Каким тягостным раздумьям я предаюсь в таком красивом месте, — подумала она. — Бог позаботится о нас, как говорит дорогой мистер Эджли. Наше положение все время улучшается. Следующий семестр Сара будет в школе, Джон в университете, а Сэмюэл уйдет со своим братом Эгбертом в море. Милый малыш Сэмюэл: всеобщий любимец, ему всего восемь лет, а он уже вынужден становиться мужчиной. Да, осенью дома останется всего семеро детей, и мистер Эджли сможет принять учеников-пансионеров».

Элизабет с Анной обогнали других девушек, и их беседа коснулась музыки. Бледное лицо Анны озарилось едва заметным румянцем.

— Мы ежедневно упражняемся на церковном органе, а у Эмили есть своя лютня, поэтому мы не томимся дома из-за отсутствия инструментов, хотя мне и не хватает моей арфы.

— Тогда, может, вы придете и поиграете для нас? Я уверена, мисс Дарси с удовольствием послушает вас, так же, как и я.

— Это было бы честью для меня, миссис Дарси. — Анна не сразу решилась. — Я слышала, у вас восхитительный голос, мадам. Не удивляйтесь. Мистер Тернер рассказывал о том удовольствии, которое он получил, слушая ваше пение.

— Возможно, мистер Тернер желает доставить удовольствие моему мужу, который имеет некоторую склонность, как я полагаю, переоценивать мои таланты, — рассмеявшись, заметила Элизабет.

— Мистер Тернер никогда не стал бы лицемерить, — вспыхнула Анна.

«Так, так, — подумала Элизабет, — я задела чьи-то чувства?»

— Мисс Эджли, я говорила шутя и беспечно и не намеревалась запятнать мистера Тернера своим замечанием. А ваша сестра Эмили играет на других инструментах, кроме лютни?

— Да, конечно. Она очень хорошо играет на пианино и еще на арфе. Она преподает пение, хотя и не любит петь перед обществом.

— В таком случае она очень талантлива.

— Несомненно. Она говорит по-французски и по-итальянски очень хорошо и знает немного латынь, которую мой отец преподавал нам до того, как мы уехали из дома.

Элизабет усмехнулась, вспоминая свое собственное бессистемное образование.

— Я завидую вашей сестре и, без сомнения, вам тоже, хотя вы и не признаетесь в собственных достижениях. — Она остановилась и повернулась лицом к Анне. — Интересно, что подумаете вы обо мне, мисс Эджли, если я поведаю вам, как я пришла к своему небольшому запасу французских фраз? — Элизабет склонила голову набок. Озорная улыбка играла на ее губах. — Нас учил преподаватель, которому вменялось обучение французскому трех старших девочек. Однако в семье были еще две очень маленькие сестры, которые врывались в комнату и, бегая друг за другом, хватали по пути его записи и разрисовывали каракулями обложки его книг.

Анна смотрела на Элизабет в ужасе. До отъезда в школу ей не повезло иметь иных преподавателей, кроме отца, и она представить себе не могла жизнь, в которой педагоги не получали должного уважения.

— Вижу, мой рассказ потряс вас, — Элизабет с горечью рассмеялась. — Я никогда не забуду его лицо — невероятно огромные черные брови. Однажды мои маленькие сестры бегали по комнате и при этом визжали, а он, пытаясь не замечать их, выкрикивал: «Je suis heureux! Tu es heureux!» Боюсь, меня переполняло озорство, и я от души смеялась. В тот момент появилась наша мама, и он был тут же уволен. Как посмел он кричать на ее драгоценных дочурок? Прошло несколько лет, прежде чем я узнала, что французский не ограничивается неистовым криком: «Я счастлив! Вы счастливы!»

Анна рассмеялась.

— Преподаватель музыки сумел хитростью добиться нашего внимания. Он убедил маму, что мы очень талантливы и ничто не должно мешать нашим занятиям.

— Я уверена, это вовсе не было хитростью с его стороны, миссис Дарси.

— Думаю, он все-таки хитрил, и он так замудрил голову моей маме, что она до сих пор не успокоится, пока мы с бедняжкой Мэри не продемонстрируем своих талантов перед ее гостями. Жаль, что ее убежденность в моей гениальности не привела к тому, чтобы она настаивала на моих постоянных и упорных занятиях. Ваша сестра, однако, превосходно использовала свои способности.

— Она знала, что ей это необходимо. — Анна остановилась, и, повернувшись вполоборота к Элизабет, уточнила: — Эмили надеется получить место гувернантки. Как вы считаете, ей будет сложно подыскать подходящее место?

— С такой подготовкой, как у нее, нет. Может, и я смогу помочь ей, если она этого захочет.

— Мы были бы очень благодарны вам за вашу помощь, мадам.

— Честно говоря, мне бы это доставило удовольствие. А вы, мисс Эджли? Вы считаете свою работу достойной вас?

Анна невозмутимо смотрела на воду. Было невозможно угадать ее чувства.

— Школа Грэйстеда лишена разнообразия, которое может дать интересная семья, но я примирилась с тем, что проведу там многие годы. Я предпочту отсутствие новых впечатлений неопределенности положения гувернантки.

— Я отлично вас понимаю.

Прежде чем расстаться, Элизабет договорилась с двумя старшими мисс Эджли, что те снова посетят Пемберли.

Три дня спустя мистер Тернер поднялся по лестнице в Пемберли и проследовал по картинной галерее. Из-за закрытой двери музыкальной комнаты тихо струилась музыка Моцарта. Он невольно замер возле одного из портретов. Художник не только добился удивительного внешнего сходства, но ему удалось передать и живую грацию, свойственную миссис Дарси.

— Вы считаете, портрет похож на оригинал, мистер Тернер? — Тот вздрогнул.

— Мистер Дарси, доброе утро. Да, очень похож.

— Я очень доволен этим портретом. Полагаю, вам не пришлось долго ждать?

— Всего несколько минут, которые я приятно провел, слушая, как играет мисс Дарси.

— Полагаю, это играет не сестра. Джорджиана искусная пианистка, но она не извлекает подобной мощи из инструмента. У вас есть время отложить ваши дела? У миссис Дарси сегодня посетители. Хотели бы послушать их?

— По правде говоря, я был бы счастлив.

Когда они вошли, Эмилия закончила играть. Тернер несколько раз встречался с сестрами Эджли. Элизабет наблюдала, как здороваются Тернер и Анна — его обыкновенная вежливость и ее всегдашнее спокойствие.

Анна села за арфу, полуприкрыла глаза и погрузилась в музыку. Вместо обычной бледности — пылающие щеки. Звук усилился, осел в журчании и совсем стих.

Ее слушатели, казалось, задержали дыхание, прежде чем начали аплодировать. Элизабет подбежала к ней:

— Мисс Эджли, ничего прекраснее я не слышала.

— Благодарю вас, — сказала Анна. Ее лицо уже снова теряло цвет, а глаза невольно искали взгляда Эдварда Тернера. Она кротко улыбнулась его похвале. Он повернулся, чтобы ответить на вопрос Дарси. Элизабет отметила, что цвет глаз Анны, который, казалось, становился насыщеннее, пока она играла, снова превратился в холодновато-серый.

«Она опять прячется», — подумала Элизабет, а вслух сказала:

— Приходите еще поиграть для нас. На следующей неделе мы ожидаем гостей, среди них будут две дамы, чье мастерство в игре на фортепьяно просто изумительно.

— И превосходит таковое у собравшихся здесь? Трудно поверить в это, — заметил мистер Тернер.

— Речь не о превосходстве, сэр. Мисс Бингли и миссис Хёрст своей игрой раскрывают все возможности инструмента.

— А ваша сестра, мисс Кэтрин Беннет? Она играет?

— Китти росла несколько болезненным ребенком. Моя мать посчитала, что сидение за инструментом чрезмерно подорвет силы девочки. — Элизабет внутренне улыбнулась, вспомнив это повторяемое оправдание ее матери.

Во время завтрака Эдвард Тернер беседовал с мисс Эджли. Время от времени Элизабет наблюдала за ними. Она посмеялась над своими домыслами. Элизабет не стала бы подозревать ничего, если бы не та маленькая вспышка гнева Анны во время их прогулки вдоль озера, когда та решила, что Элизабет сомневается в искренности Тернера. Он любил музыку, а Анна исполняла музыку, достойную любви. К какому замечательному завершению это могло бы привести! Он искренне желал, чтобы Анна сыграла снова. Время от времени и Эмили поглядывала на них украдкой. Анна была само спокойствие; она умела держаться ровно и непринужденно. Ее простое серое платье очень шло ей.

— Да, я довольна нашим посещением Пемберли, — говорила она Эмили, сидя на их общей кровати. — Все в Пемберли превосходно. Дом великолепен. Мистер Дарси — само воплощение красивого джентльмена, безукоризненно вежливого и приятного, а мисс Дарси — скромности, старательности и нежности. Они имели все, но их никто не мог развеселить. Поэтому Бог послал им миссис Дарси.

— Анна, он должен обожать ее, ты не думаешь так?

— Почему ты не спросила его, если ты чувствуешь, что должна это знать?

— Ох, Анна, почему ты не стремишься уехать из Грэйстеда? — В темноте слышно было только, как Маргарет или Джанет ворочались во сне. — Я не могу вынести мысли еще об одном семестре, проведенном там. Миссис Дарси упомянула, что она написала знакомой даме, у которой обширные связи, и, может, она узнает о месте для меня. Ее зовут леди Рирдон.

— Леди Рирдон? Звучит слишком важно.

— Я надеюсь…

— Эмили, на что ты надеешься? Будь осторожна, любовь моя. Охраняй свое сердце и управляй своими мыслями. Если мы сумеем отыскать семью, в которой с тобой будут обращаться с уважением, и учеников, которые будут слушаться тебя, я уже буду довольна.

— Жизнь наверняка уготовила для меня нечто большее, чем Грэйстед может мне предложить. Я должна уехать!

— Я знаю.

— Анна, мистер Тернер внимателен к тебе.

— Он взял на себя труд поговорить со мной о музыке, и это все. Я не желаю говорить о нем, дорогая. Спокойной ночи.

— Спокойной ночи, Анна.

ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ

Карета добралась до вершины холма и остановилась. Джейн охнула от изумления. С высоты холма открывался вид на купающийся в лучах утреннего солнца Пемберли. И озеро, и парк ошеломляли своей красотой, совсем как описывала Элизабет.

— Ох, Лиззи, — выдохнула она, и Чарлз понимающе кивнул.

— Милая Джейн, — сказала Кэролайн, — когда ты увидишь северный фасад, да еще и дом изнутри… ты придешь в восторг!

Джейн вспомнила, что допытывалась у Элизабет, когда сестра только-только обручилась с Дарси, как долго та была влюблена в своего жениха. Элизабет со смехом ответила, что она влюбилась в него сразу, как впервые увидела прекрасный парк Пемберли. Теперь Джейн была склонна верить, что эти слова сестры были только наполовину шуткой. Карета проехала по мосту и подкатила к лестнице, где их уже ждали хозяева дома. Не успели они выйти, как следом за ними подъехала и карета мистера Хёрста.

Перед легким завтраком у гостей оставалось время для короткого отдыха в приготовленных для них комнатах, а дамы еще и успели освежиться, переодеться в свежие платья и поправить прически, прежде чем спуститься вниз.

Мистер Хёрст лучезарно улыбнулся хозяйке дома, затем повернулся к хозяину:

— Дарси, прошу вас, позвольте мне сказать, как приятно видеть Пемберли с хозяйкой. К тому же с такой прекрасной.

— Благодарю вас, Хёрст. Это действительно приятно.

Истощив свой запас любезностей, мистер Хёрст добавил:

— А у нас найдется время немного половить рыбу после завтрака?

Как ни странно, на это его высказывание не последовало обычной для миссис Хёрст вспышки раздражения. В эти дни Луиза была слишком утомлена нетерпеливым ожиданием первенца и затем того момента, когда она сможет позволить себе восстановить фигуру и вернуться к удовольствиям в широком кругу их знакомых.

Оставив сестер Бингли восторгаться самыми недавними художественными творениями Джорджианы, Элизабет с Джейн и Китти покинули дом и отправились на свежий воздух. Обняв друг друга за талии, сестры прогуливались по берегу озера.

— Лиззи, — первой заговорила Джейн, — никакие твои рассказы не смогли подготовить меня ни к красоте Пемберли, ни к спокойствию и уединенности вашего дома.

— Само собой разумеется. Как только ты оказываешься в долине, суета исключена. Даже дома рабочих поместья расположены за холмом.

— Но теперь ваше уединение будет нарушено.

— Дорогая, дорогая моя Джейн. И ты, милая моя Китти. Я в восторге, что вы обе приехали к нам. Думаю, нам всем тут хватит места.

Все трое рассмеялись и, не сговариваясь, повернулись к дому лицом.

— Да это целый дворец, или почти дворец, — сказала Джейн.

— Да, дворец, а я — королева.

— В Лэмтоне она не смогла бы быть ни королевой, ни герцогиней, — сказала Китти. — Ну почему вы смеетесь надо мной?

Они развернулись и пошли дальше.

— Мэри просто с ума сошла, что отказалась ехать с нами, — объявила Китти. — Лиззи, можешь себе представить, она говорит, будто не станет посещать Пемберли, пока мистер Дарси не извинится. Мистер Дарси! Папа хохотал над ней до упаду. Он говорит, что вы навсегда обречены томиться из-за ее отсутствия, если такова истинная причина ее отказа от поездки.

— Какой мрачный приговор, — вздохнула Элизабет. — Мне Мэри пишет, что она не может оставить маму в неустойчивом состоянии здоровья. Наша мать действительно страдает?

— Нисколечко! — воскликнула Китти. — Мама отчаянно хотела отправить Мэри сюда, после того как я рассказала ей, что у вас в округе есть жутко неприглядный, но зато холостой пастор.

— Китти! — запротестовала Элизабет. — Я полагаю, ты не имеешь в виду мистера Тернера. Он не красавец, это я признаю, но я не стану слушать наветов на этого человека.

— Ну, вот еще! Я делю все на свете на красивое и отвратительное.

— Китти, дорогая, — стала ласково увещевать сестру Джейн, — внешность джентльмена — наименее важное качество из тех, какие нужно принимать во внимание.

— Неужели? Ах, какая жалость, что ваши мужья не уродцы, чтобы вы обе могли доказать правоту вашей точки зрения. В любом случае у Мэри теперь совсем другое на уме. — Она усмехнулась, взглянув на Элизабет, на лице которой отразилось любопытство.

— У миссис Лонг гостил ужаснейший тип, ее племянник. Он готовится принять сан, и мне он крайне неприятен. У него ужаснейшие взгляды на женские платья и этикет и его зовут… мистер Браун.

— Мистер Браун? Вот уж это действительно непростительно, — рассмеялась Элизабет.

Китти вырвалась из объятий сестер и с гордым видом прошлась перед ними. Повернувшись, она сморщила нос, повела им в воздухе, сложила руки за спину и изобразила на лице гримасу болезненного неодобрения.

— Мисс Кэтрин, — передразнила она мистера Брауна, — разве надлежит юной леди вроде вас высказывать свое мнение в столь почтенной компании?

Все трое прыснули со смеху.

— По какому же значительному вопросу ты посмела высказать свои взгляды, Китти? Стоял ли вопрос об обсуждении философской доктрины или ты излагала свои страстные взгляды на налоги?

— Бог мой, нет, Лиззи! Я сказала только: «Я думаю, что пойдет дождь».

— Китти, ты становишься чересчур дерзкой!

— Мэри отложила наряды, которые ты посылала ей, и вернулась к наглухо закрытому вороту, — вспомнила Джейн.

— Они с мистером Брауном забиваются в угол и читают друг другу проповеди. Думаю, она считает, что мистер Браун женится на ней.

— Он отбыл, даже не упомянув о возможном возвращении в Хартфордшир, но Мэри не казалась обескураженной этим, — заметила Джейн.

— Сестрицы, вы можете не сомневаться, вот уж за пастора я никогда замуж не выйду! — заявила Китти, и обе ее сестры весело засмеялись.

Они достигли того места, где ручей впадал в озеро. Совсем недалеко от них мужчины занимались рыбной ловлей.

— Смотрите, мистер Хёрст поймал рыбу! — закричала Китти.

— Значит, у него будет отличное настроение во время обеда, — сказала Джейн.

Мистер Хёрст мужественно боролся с большой форелью и практически отвергал помощь слуги. Поскольку форель раскачивалась на крючке, он дернул леску слишком резко, рыба плюхнулась на его пальто и соскользнула вниз по брюкам, к ботинкам, где и зависла на какое-то мгновение. Слышно было, как неудачливый рыболов ругает бедного помощника за нерасторопность и медлительность.

— Фу ты! — сморщила нос Китти. — Как же он должен пахнуть!

— Нам не придется общаться с ним, пока он не вымоется, — успокоила ее Элизабет. — Ну, вы достаточно насмотрелись на мужчин на рыбной ловле? Я пришлю им чего-нибудь подкрепиться прямо сюда.

Сестры повернули обратно к дому.

— Я вспомнила, сколько тебе пришлось сделать, Лиззи, чтобы подготовиться к балу для мисс Дарси, — сказала вдруг Джейн.

— Это точно. Я и представить себе не могла, сколько ковров придется выбить и сколько кроватей проветрить, ведь я и заказывала сама все эти работы. Мы полностью обновили восточное крыло, которым никто не пользовался вот уже семнадцать лет, после смерти леди Анны Дарси. Я ездила в Лондон, чтобы выбрать обои и гардины, а здесь, в Пемберли, мне приходилось наблюдать за всеми работами и решать возникающие по ходу ремонта проблемы. Я очень устала, конечно.

— Ты не выглядишь такой уж печальной, Лиззи! — заметила Джейн, целуя сестру. — Как я понимаю, все в оранжереях уже вот-вот зацветет.

— Да, конечно. Завтра я покажу вам овощные теплицы и оранжереи. Если понадобится, мы сможем накормить весь Дербишир.

Мисс Бингли присоединилась к ним, когда они отправились на осмотр обновленного восточного крыла. Кэролайн не знала, из-за чего ей страдать больше — что шанс иметь эти комнаты в своем владении выскользнул у нее из рук или что ремонт прошел столь успешно?

— Еще одна китайская комната! — ворковала она. — Такая светлая и интересная! Какая же вы умная, миссис Дарси. И откуда вам было знать, что этот рисунок будет прелестно смотреться с этими восхитительными старинными кроватями.

— Мебель в этом крыле дома по большей части стояла в Пемберли уже с тех пор, как завершилось строительство первой половины дома, — объяснила Элизабет. — Мы с мистером Дарси не смогли заставить себя выбросить ее.

— Я заявляю, что я очень завидую тем гостям, которые будут спать здесь.

— Выбирайте любую спальню, которая вам больше понравится, мисс Бингли, и я тут же прикажу перенести сюда ваши вещи.

— Вы так добры, миссис Дарси, но я и помыслить не 1 могу причинить вам столько беспокойства.

— Уверяю вас, это не доставит мне беспокойства. Однако мисс Бингли чувствовала, что, возможно, более престижно получить главные комнаты для гостей, и объяснила, что она не так уж желает этого, как, возможно, это прозвучало.

— Лиззи, а в которой из комнат поселится леди Рирдон? — спросила Китти.

— Ее милость остановится в главном крыле.

Они вернулись к лестничной площадке над парадной лестницей, и Элизабет открыла одну из дверей, Комната запылала мягким желтым светом: от шелковых занавесок до покрывал на кровати, даже до срезанных роз в вазах.

— Лиззи, эти желтые розы совершенны.

— Да, признаюсь, все и правда получилось красиво.

— Ручаюсь вам, леди Рирдон будет в полном восторге, — похвалила Кэролайн, и можно было решить, что она и есть ближайшая подруга леди Рирдон.

— Вы так думаете? Мне так хочется, чтобы ей здесь понравилось. Она была очень добра ко мне.

— У тебя столько новых друзей, Лиззи, — вздохнула Китти.

— Большинство из них — друзья моего мужа, Китти, а это не одно и то же.

— Я слышала, как мистер Дарси рассказывал папе, что половина его друзей влюблены в тебя.

— Вот уж точно уверена, что он не говорил ничего подобного, Китти. Мне бы хотелось, чтобы ты отказалась от своей привычки к преувеличениям.

— Ну, нечто подобное, — пробормотала Китти.

— В любом случае, хотя тебе, Китти, успех у мужчин и может показаться делом первостепенной важности, поверь мне, в обществе значительно важнее угождать дамам.

— А как леди Инглбур, Лиззи? Когда она нанесет визит в Пемберли?

— Никогда, я думаю. Наша компания не удовлетворила бы ее вкус, даже в малой степени, — объяснила Элизабет. Она саркастически усмехнулась, подумав, что присутствие ее милости в Пемберли будет одинаково неприятно и для Дарси. — Кроме того, — добавила она уже вслух, — маркиза летом редко оставляет свой загородный дом.

— Дипдин! — выдохнула Кэролайн. — Какое же это величественное место! Едва ли можно удивляться, что маркиза редко покидает его.

— Действительно, этому трудно удивляться. Но, должно быть, вы сильно утомлены после дороги?

Желаете отдохнуть перед обедом? — спросила Элизабет.

Дамы с готовностью согласились, а мисс Бингли стала сокрушаться, что пренебрегла любимой сестрой, которая находилась в полном одиночестве уже целый час.

Элизабет решила провести несколько минут в своей гостиной. Она забралась с книгой на широкий подоконник. Небо заволокло тучами, и, глядя на лужайку перед озером, она увидела мужчин, возвращающихся домой. Слуга нес нагруженную корзину на кухню. На следующий день, без сомнения, на обед будет рыба, коронное блюдо повара — пирог с рыбой. К тому же ожидался приезд лорда и леди Рирдон. И полковник Фицуильям должен был прибыть, со своим сослуживцем капитаном Уэсткомбом.

Дарси поднял голову, машинально просматривая ряды верхних окон. Она махнула ему, и все трое мужчин приветственно подняли свои шляпы.

— Боже мой, Луиза, — потрясенно рассказывал потом Хёрст жене, — она сидела там, прямо около окна. Ни дать ни взять двенадцатилетняя девочка. Я вначале даже не узнал ее.

— Мне жаль, что я не могу и подумать забраться сейчас на подоконник, — ответила она, поглаживая свой выпирающий живот. — Ну зачем вы привезли меня сюда, мистер Хёрст, когда у меня совсем нет сил на развлечения?

— Да затем, что это вы так хотели, насколько я припоминаю.

— Я не желала оставаться в полном одиночестве в доме вашей матери.

— И что, я должен был отказаться от своей рыбалки в Пемберли?! — вскричал он с искренним возмущением.

ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ

Все чувства Китти были поглощены предстоящей поездкой в карете с короной над дверцей. Она сидела очень прямо рядом с настоящим графом, самым первым графом, с которым она познакомилась.

Лорд Рирдон, надо сказать, не обладал достоинствами, способными восхитить сердце девушки. Наружность у него была заурядной, разговор с ним скучным и унылым, а держал он себя так, что, будь он неблагородного происхождения, Китти, возможно, испытала бы искушение назвать его олухом. Она посмотрела на леди Рирдон, сидевшую напротив. Графиня, при всем своем изяществе и элегантности, была дамой пожилой (ей явно перевалило за сорок), и ничего с этим невозможно было поделать. Поймав ее взгляд, леди Рирдон доброжелательно улыбнулась, и Китти почувствовала, как у нее поднялось настроение. Вот это приключение! Китти выглянула в окно, дорога все круче забирала вверх, становясь все каменистее, и местность вокруг менялась с каждой минутой.

Наконец карета остановилась на небольшой ровной площадке, залитой солнцем и защищенной от ветра. Слуга разложил на траве одеяла и подушки и начал снимать кресло с повозки.

Подъехали другие кареты, и после восторженных возгласов по поводу красоты выбранной площадки для пикника все разбрелись, группами по трое или четверо, исследовать местность. Джорджиана пригласила Китти совершить небольшое восхождение, чтобы полюбоваться открывающимся оттуда видом. Джорджиана и ее кузен, полковник Фицуильям, шли взявшись за руки. Насколько лучше полковник смотрелся в мундире! И почему только он не всегда надевает мундир?! Его друг, капитан Уэсткомб, предложил Китти руку. Ох уж этот манящий красный мундир и аксельбанты, сверкающие на солнце! Как приятно положить руку на его красный рукав. Но Китти перевела взгляд от этого искушения на тропинку, которая показалась ей слишком крутой. Она не знала, как ей признаться в своих страхах.

— Вы очень любезны, сэр, благодарю вас. Я бы с удовольствием прогулялась, но мне очень хочется пособирать цветы среди этих валунов.

— Могу я помочь вам? — любезно поинтересовался он.

— Конечно можете.

— Мисс Дарси и ее кузен большие друзья, — заметил он спустя несколько минут.

— Боже мой, да, и очень большие. Думаю, для Джорджианы на свете нет никого лучше его.

— Выходит, она доверяет вам свои секреты? Китти улыбнулась ему, чуть склонив голову набок, не замечая, что копирует Элизабет, только улыбка у нее получалась очень наивная.

— Конечно, — ответила Китти, смеясь и глядя в его серьезные карие глаза.

Увидев мисс Эджли, стоявшую рядом с мистером Тернером, она почувствовала укол совести.

— Я пообещала сестре быть внимательной к мисс Эджли, а сама совсем забыла о ней.

В сопровождении капитана она заторопилась к мистеру Тернеру и мисс Эджли и пригласила их присесть и выпить по бокалу вина в ожидании более активных или безрассудных участников поездки, которым еще предстояло спуститься после предпринятого ими восхождения.

Мисс Бингли сидела у огромного валуна, грациозно опираясь на подушки, и оглядывалась по сторонам. Она не могла взять в толк, ради чего миссис Дарси пригласила обеих мисс Эджли. Она едва смогла сохранить самообладание и не измениться в лице, когда в первый раз увидела этих замухрышек. Она с усмешкой наблюдала, как мисс Эмили присела на одеяло у ног леди Рирдон.

Вот мистер Тернер возвратился после небольшой прогулки среди камней с мисс Эджли. Китти и капитан Уэсткомб присоединились к ним. «Можно было не сомневаться, мисс Китти ухватится за этого нищего офицера в тот же миг, как увидит его», — подумала Кэролайн. Тернер сходил за подушками для девушек.

«Ну, мистер Тернер, конечно, джентльмен, но пастор никогда не сможет стать по-настоящему светским человеком. Да и как это удастся ему при доходе в восемьсот фунтов?» (Кэролайн еще не потеряла надежду устроить свою судьбу прилично.)

Под ними шла дорога, которая вела назад, к тихой гавани Пемберли. А выше! Она вздрагивала, когда смотрела на нагромождение камней, грозно возвышавшихся прямо за ними. Неужели они отправились в такой далекий путь ради этих жутких камней? Лорд Рирдон отважно и решительно приземлился рядом с ней и застонал, наткнувшись бедром на жесткий выступ незамеченного камня.

— Вы отказались от восхождения, милорд?

— Карабканье по камням и скалолазание отнюдь не в моем стиле.

«Иное дело ворочаться с боку на бок на диване, — подумала Кэролайн. — Совсем неплохо было бы стать графиней, даже если супруг и болван. Предшествовать миссис Дарси было бы приятно. Только — что имеет этот граф, кроме титула и долгов, которые, по слухам, съедают его доходы прежде, чем он успевает получить их?! Самое странное, что он почти не может не вызывать сочувствия и симпатии к себе».

В просвете между камнями Кэролайн увидела Джейн среди горы подушек и ее мужа подле нее.

— Джейн, милая моя, вы не утомлены? — позвала Кэролайн.

— Нет, благодарю вас, Кэролайн. Чарлз очень удобно устроил меня здесь.

— Чарлз, дорогой, ты молодец, — крикнула она, подумав при этом: «Надеюсь, и вокруг меня станут так суетиться, если я когда-либо окажусь в таком положении».

— Взгляните! Вон полковник Фицуильям и мисс Дарси сидят на уступе. Как высоко они поднялись! — радостно воскликнул Чарлз.

— Отлично, только мне бы хотелось, чтобы они спустились к нам, — ответила его сестра. — Я проголодалась.

Некоторое время спустя они смогли разглядеть фигуры Элизабет и Дарси даже выше остальных.

— Они достигли вершины! — вскричал Бингли. Пока Элизабет перескакивала с одного камня на другой, Дарси стоял, широко раскинув руки, готовый поймать ее, если она вдруг оступится.

«Могла бы и позволить ему помочь, — подумала Кэролайн. — И вообще, зачем так скакать…»

— Замечательно. Правда ведь, Элизабет удивительная женщина? — Чарлз прервал ее размышления своими восторгами.

— Ты озвучил мои мысли, дорогой братец. Потягивая вино, лорд Рирдон разглядывал профиль мисс Бингли. «Красивая девушка, с величественной осанкой».

Разумеется, в Анне было много положительного: хрупкая малютка, и смиренная, и кроткая. Он не выносил властных женщин. А у Анны еще и великолепное приданое: пятьдесят тысяч фунтов. Возможно, ему следовало бы проявить твердость и настоять, чтобы было записано, что он становится наследником леди Кэтрин, случись Анне умереть первой. Силы небесные, это было невозможно; старушка имела цветущий вид.

Но так можно и подлецом показаться, если слишком нажимать. Леди Кэтрин не надует его.

Элизабет посмотрела вниз на площадку.

— Какие крошечные у нас с тобой гости, — сказала она.

— Им бы поесть чего-нибудь существенного с вином.

Она взяла Дарси под руку и кивнула на площадку под выступом, укрытую от взглядов их гостей. Там пастушок и его подружка весело передразнивали господ. Он низко кланялся, она приседала в поклоне, и даже на расстоянии по ее жестам было видно, что она пародирует дам, приехавших на пикник.

Дарси нахмурился:

— Пастух Бентриджа, — узнал он.

— Фицуильям, — рассмеялась Элизабет, — тебя что, задевает их веселый смех?

Девушка подняла корзинку с завтраком и собралась двинуться в обратный путь на ферму. Юноша прыжком остановил ее, обнял за талию и развернул к себе лицом. Она притворилась, будто возражает, но потом сдалась, и они поцеловались.

— Теперь я шокирована! — шутливо воскликнула Элизабет.

— Если мы шпионим за ними, любовь моя, мы не лучше, чем они, — нравоучительно заметил Дарси.

Элизабет повернулась, виновато опустив голову:

— Я поступила очень нехорошо, но теперь я раскаиваюсь.

Пуговица за пуговицей, ее взгляд пропутешествовал вверх по его жилету, потом изучил его шейный платок, подбородок, губы, пока, наконец, не достиг его глаз.

— Элизабет, ты смеешься надо мной?

— Прошу тебя, поверь мне, не стала бы я смеяться, если бы могла удержаться от смеха.

— Больше всего на свете мне бы хотелось сейчас поцеловать тебя!

— Да, — сквозь смех вымолвила она. — Хотелось бы. — И она бросилась от него вниз по тропинке.

После завтрака тарелки были поспешно убраны слугами, и вся компания уселась слушать музыку. Мисс Эмили захватила с собой лютню.

— Прелестный инструмент, мисс Эмили, — заметила мисс Бингли.

— Благодарю вас. Это подарок моей сестры.

Эмили нежно улыбнулась Анне, зная, на какие жертвы приходилось идти сестре, чтобы оплатить подобный подарок. Эмили пробежала пальцами по струнам. Элизабет присела у дерева, облокотившись спиной о подушки, и Дарси примостился подле нее.

Он взял ее руку в свою и задержал на мгновение. Она одарила его своей загадочной улыбкой. Джорджиана, заметив это, покраснела и метнула взгляд на своего кузена Генри. Прикусив губу, тот изучал землю под ногами. Когда музыка начала осторожно струиться и журчать вокруг них, внимание Элизабет привлекло осторожное движение Джорджианы. Девушка на секунду коснулась руки Генри. Тот виновато улыбнулся и стал смотреть на мисс Эмили. Элизабет еще немного последила за ними, потом отвернулась.

Эдвард Тернер удобно устроился между Китти и Анной Эджли. Он смотрел на профиль Анны, чуть скрываемый ее старой соломенной шляпкой. Проницательный ум и серьезные знания девушки дополнялись глубоким пониманием музыки. Слабое пламя, подкрасившее румянцем ее бледное, как гипсовая маска, лицо, безусловно подпитывалось в равной степени любовью к исполнительнице и к самой музыке. Ее простое лицо озаряла внутренняя красота.

Его взгляд переместился на Китти. Облокотившись на подушки, она играла полевыми цветами, лежавшими у нее на коленях. На какой-то безумный миг он вообразил, как сам перебирает цветы и его рука касается ее пальцев. На Китти была миленькая зеленая шляпка, такой же зеленый пояс оттенял белизну миткалевого платья. Он с сожалением подумал, что ее лишили возможности изучать музыку! Как эта девушка прониклась печалью мелодии, как горестно по-детски оттопырила нижнюю губу.

Китти раздраженно вздохнула. Раздражение не портило выражения ее лица ни сдвинутыми бровями, ни насупленностью, ни хмурым взглядом. «Выходит, на балу Джорджианы не будет никогошеньки, кроме этих двух офицеров?! — думала девушка. — Они бедны и невзрачны, а полковник еще и посмеялся надо мной, когда я спросила его, наденет ли он свой красный мундир».

Молодой пастор посмотрел на сидевшую напротив него миссис Дарси. Сестры были чем-то похожи. Он заметил это только сейчас, когда подвижное лицо Элизабет вдруг утратило свою живость и окрасилось печалью. Жалобная мелодия закончилась. Послышались аплодисменты и вздохи.

— Прекрасно, мисс Эджли, — сказал Дарси. — Вы сыграете для нас еще?

— А что бы вам хотелось услышать?

— Что-нибудь очень жизнерадостное, будьте так добры.

Мисс Эмили склонила голову и на мгновение задумалась.

Дарси с участием посмотрел на Элизабет. Она встряхнулась и постаралась выйти из удрученного состояния, в которое погрузила ее грустная мелодия.

Когда все начали собираться к отъезду, Элизабет вместе с лордом Рирдоном направилась к его карете. Ее мысли блуждали где-то далеко от бормотания графа.

— Неужели, ваша милость?

— Да, мы с мамой провели месяц в Розингсе.

— Так долго? Вам было чем занять себя там?

— Боже мой, конечно. Леди Кэтрин изумительная старушенция.

— Была ли мисс де Бёр здорова, когда вы покидали Кент?

— Мне жаль, но ей нездоровилось. И все же она терпеливо и безропотно сносит свои болезни.

— В самом деле?

— Бледное и хрупкое существо, совсем эфирное.

— Да, да! Вы правы, милорд.

Леди Рирдон сопровождал к карете Дарси.

— Наконец-то я могу поговорить с вами наедине, — обрадовалась она. Дарси молча ждал, что она скажет дальше.

— Я желала первой сообщить вам, что мы с вами должны породниться. Фредерик обручился с вашей кузиной, мисс де Бёр.

Он высказал все, что требовалось в таком случае: свои поздравления, свою радость, свои надежды на счастье его милости и его невесты.

Леди Рирдон взяла Фицуильяма под руку:

— Этот брак отвечает целям всех нас. Леди Кэтрин, я полагаю, стремилась заполучить титул для своей дочери; я искала выход из запутанных финансовых обстоятельств нашей семьи. — Так ее милость деликатно обозначила уйму долгов Рирдона, которые она и сама склонна была умножать. — К счастью, молодые люди не противились этому.

— Надеюсь, мы навсегда останемся друзьями, графиня.

— Естественно, останемся. Как я сказала леди Кэтрин, любовь, которую я питала к вашей матери, не допускает ссоры с ее сыном.

— И как ее милость отреагировала на это?

— После того как она доказала мне, что любовь, которую она испытывала к своей собственной сестре, никоим образом нельзя приравнять к тому чувству, что хранится в сердце простой подруги, она высказала пожелание, чтобы мы придерживались единой линии в нашем поведении с вами.

— И вы проявляете таковое единство, украсив своим присутствием Пемберли? — уточнил он.

Она рассмеялась:

— Вы же знаете, как я ненавижу ссоры.

Дарси поклонился. Ее милость была знаменита умением всегда гнуть свою собственную линию поведения, одновременно никогда ни с кем не спорить и никому ничего не доказывать.

— В разговоре с леди Кэтрин я упомянула, — продолжала она, — что ее другие гости не сомневаются в наметившемся взаимопонимании между нашими детьми, о чем, безусловно, говорят непреложные факты. И объяснила, что едва ли благоразумно противодействовать их желанию убедиться в своей правоте.

Для Анны де Бёр дважды обмануться в своих ожиданиях — вряд ли возможно умолчать этот факт — было бы просто губительным. Леди Кэтрин ничего не оставалось, как завершить сделку, раз переговоры зашли столь далеко. Дарси улыбнулся. Он подсадил леди Рирдон в ее карету.

Она опустила окно и добавила:

— Так часто случается, что небольшой зигзаг удачи можно ловко использовать, чтобы не допустить ссоры.

Дарси поклонился и стал смотреть, как лакей помогает Китти забраться в карету. К нему подскочил граф.

— Пожалуйста, примите мое поздравление, милорд. Надеюсь, вы будете очень счастливы.

— Благодарю вас. Уверен, что буду.

ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ

Элизабет не составляло труда не отставать от размашистого шага Фицуильяма. Они шли по лесу. Несмотря на холодный день, под его зеленым куполом было восхитительно. Солнце, пробиваясь сквозь листву, яркими заплатками освещало тропинку и поляны.

Они остановились на повороте тропинки, откуда еще можно было бросить короткий взгляд на дом. Где-то в его комнатах или в парке были их гости. Далекие фигурки Джорджианы и Китти шли вдоль веранды. Девушки остановились у фонтана, и Джорджиана грациозно наклонилась над водой.

— Малышкой Джорджиана просто обожала этот фонтан, — вспомнил Дарси. — Звук плещущейся воды притягивал ее как магнит.

— Неужели?

— Да, да, именно так. Она убегала от няни, ковыляла к нему и, визжа от восторга, изо всех сил старалась вскарабкаться на бортик.

— Какое невиданное нарушение правил! Как она мне нравится!

— Однажды всем этим приключениям пришел конец. Она опять успешно залезла в фонтан, но когда няня уже вытащила ее из воды, голос нашего отца прервал триумф Джорджианы. «Няня, о чем вы думаете? Вы решили утопить ребенка?» Именно так он и сказал.

— Ты присутствовал при этом?

— Присутствовал. Мой отец повернулся ко мне. — Следующие слова отца Дарси повторил уже с трудом: «Что касается вас, сэр, не думал я, что вы окажетесь настолько невнимательны к исполнению своего долга по отношению к вашей сестре».

Элизабет взяла его под руку:

— Что такого страшного могло произойти с девочкой, когда рядом был ты и ее няня? Мне кажется, твой отец был немного резковат.

— Нисколько, Элизабет. Он был совершенно прав. — Слабый румянец окрасил его щеки. — Мне стыдно признаться, как я тогда смеялся над ее проказами.

— Вот уж преступление, так преступление. В каком ты был тогда возрасте, можно поинтересоваться?

— Достаточно взрослый, чтобы понимать. Мне было тринадцать.

— Ты суров к себе не меньше, чем твой отец, Фицуильям. — Она заглянула ему в глаза.

— Думаю, отец никогда не смотрел на сестру, не оплакивая при этом мою мать. Я знал, что он болезненно боялся потерять еще и дочь.

— Это очень грустно. Но, знаешь, я не смогу вспомнить никого из своей семьи, кто бы искренне не посмеялся над такими проделками.

— Правда?

— Только мама, пожалуй, разгневалась бы…

— Естественно.

— … если бы одежда на ребенке была новой, а бассейн забит травой и грязью, — сквозь смех закончила фразу Элизабет. Она повернулась и посмотрела на далекий фонтан и Джорджиану подле него.

— Жаль, бедняжка Джорджиана не поняла, что гнев отца был направлен на меня и няню. Она видела только его негодование. С высоты своего роста, хмуро сдвинув брови, без всякого сострадания, этот взрослый человек смотрел на насквозь промокшую дочь.

— Несчастный.

— Джорджиана больше никогда не прыгала в фонтан.

Элизабет почувствовала холодное покалывание в пальцах рук.

— Надеюсь, мы не оставим слишком много неприятных воспоминаний своим собственными детям, — ощущая дрожь сказала она.

Ей вспомнилось пребывание в Незерфилде и горе, обрушившееся на нее с потерей так и не родившегося ребенка.

«Если у нас еще будут дети», — подумала она.

Он напряженно посмотрел на нее. Она подняла глаза и улыбнулась.

— Элизабет, я надеюсь, ты не слишком часто заново переживаешь события в Хартфордшире.

— Нет, ручаюсь тебе, нет. — Она взяла его за руку. Они снова повернулись и пошли прочь от дома, по тропинке вверх по холму.

— Я знаю, какое тебя постигло разочарование, но, милая моя, вспомни, как недолго мы с тобой женаты.

— Я знаю. Я знаю. Я преодолела ту боль, Фицуильям. Хотя мне было бы намного легче, если бы никто, кроме нас, не знал о моей беременности.

— А еще мой неуравновешенный характер привел к тому, что ты отдалилась от Мэри.

— Ты был совершенно прав, что рассердился, а решение папы не отпускать ее сюда, пока она не извинится перед нами, мне только на пользу.

Она слегка подпрыгнула.

— Папино решение избавило меня от многого. Представь себе, как Мэри самодовольно демонстрирует свои таланты, приводя при этом в замешательство меня и наших гостей, или с фальшивым благочестием читает нам мораль. Для меня просто неоценимо, что сестрица оказалась настолько упряма.

Не успев решить, стоило ли попенять жене на равнодушное отношение к собственной сестре, Фицуильям расхохотался.

Они продолжали свой путь по тропинке. Дом скрылся из виду. По небольшому мосточку они перебрались на другую сторону ручья. Их никто не мог бы увидеть в том укромном месте, сверху из-за нависших валунов, снизу из-за деревьев. Воздух был сырой, наполненный запахом мха и звуками журчащей воды.

— Отвернитесь, сэр! — сказала Элизабет. Она собрала юбку у пояса, и они стали прокладывать себе путь по поросшей мхом тропинке, петлявшей среди камней.

Вода вырывалась из расщелины в скале и наполняла глубокий водоем у подножия холма. Дарси разостлал на камне свое пальто, и они сели рядом. Рябь колыхала отражения деревьев в воде. Элизабет прижалась к мужу, положив голову ему на плечо, и так они сидели, погрузившись в молчание. Им было хорошо здесь, вдвоем.

Наконец Элизабет оторвала взгляд от воды и убрала голову с его плеча.

Она посмотрела на часы:

— Боже милостивый, Фицуильям! Уже половина двенадцатого, а нам до дому идти не меньше часа.

Дарси поднялся, во всех его движениях сквозило одно лишь нежелание уходить. Он протянул жене руку, и она поднялась. Вся умиротворенная задумчивость Элизабет куда-то исчезла. Она кипела от волнения.

— Нельзя, чтобы мои друзья прибыли в Пемберли и не нашли меня.

— Конечно нельзя. Мистер и миссис Куртни не должны столкнуться с нашим невниманием.

Они начали пробираться к тропинке. Элизабет повернулась, чтобы попрощаться с водоемом.

— Как бы это место понравилось миссис Куртни. Дарси внутренне содрогнулся от ужаса.

— Не беспокойся. Она и не узнает о его существовании. Я искренне сомневаюсь, чтобы она когда-либо в жизни ходила на прогулки так далеко или поднималась на такую высоту.

Дарси почувствовал, что не нашел убедительных причин, по которым Элизабет не следует брать свою подругу на такие прогулки.

— Нам и самим-то, милая моя женушка, по всей видимости, не удастся повторить подобную прогулку следующие три недели. С завтрашнего дня в нашем доме будет обитать пятьдесят человек гостей, и я буду дорожить каждым мигом, который мне удастся провести с тобой наедине.

Элизабет вздернула брови. Они поспешили к дому.

Китти была очарована миссис Куртни. Та была едва ли не самой миниатюрной особой за столом для завтрака, но ни в коем случае не самой незаметной. Сидя по правую руку от хозяина дома, она вся искрилась от оживления, слушала и смешила его. Китти едва удавалось проявлять внимание к своим соседям по столу, она буквально сгорала от желания услышать, о чем говорит миссис Куртни.

Дарси серьезно расспрашивал гостью о здоровье членов ее семьи. Она сказала ему, что мистер Куртни, как можно видеть, позорно тучен. У ее тети, маркизы, ничего не изменилось, хотя у той и проявлялось традиционное в конце сезона недовольство своими протеже.

— Мне жаль слышать это, — заметил Дарси. Она засмеялась в ответ.

— Мистер Гловер был приглашен погостить в имение своей поклонницы, предлагающей ему патронат, которым он не может позволить себе пренебречь. Когда он осторожно сообщил эту новость леди Инглбур, та в ответ приказала ему ехать туда немедленно, дышать свежим воздухом и не возвращаться, пока не приобретет хоть какой-то цвет лица. После этого ее милость оглядела гостиную и заявила, что окружена (в этом месте лицо Эмилии изобразило чувства своей тети — смесь презрения и отвращения) бледными, нездорово одутловатыми мужчинами. Она почти разбила ему сердце.

Дарси смеялся.

Миссис Куртни добавила, не спуская с мистера Дарси глаз:

— Маркиза сказала: «Если я не могу видеть миссис Дарси, я не хочу видеть никого».

Дарси только склонил голову в легком поклоне. Миссис Куртни опять посмотрела лукаво на хозяина дома:

— Вам, мистер Дарси, здорово повезло! Он улыбнулся:

— Конечно. Я знаю.

— Леди Инглбур уехала в Дипдин без своей свиты. Естественно, я не имею в виду, что она отказалась от моих кузенов. Мисс Уиттэйкер с братом проведут с тетей три недели, сразу после посещения своих друзей в Сомерсете. Ее милость говорит, что она не может прожить пять месяцев в усадьбе на здоровой деревенской пище без щедрой приправы злости Перегрина. Эмилия отметила, с каким удовольствием мистер Дар-си выслушал это замечание.

Китти очень хотелось поговорить с Эмилией Куртни, но сразу же после завтрака Элизабет увезла подругу на прогулку по окрестностям в своем новом фаэтоне. Китти наблюдала из своего окна, как грум суетился вокруг них, укутывая им ноги пледом. Она видела, как Элизабет повернулась и заговорила с ним, когда тот прыгнул на узкую ступеньку сзади фаэтона. Кучер обернулся, вполоборота, он был явно удивлен. Грум спрыгнул и понуро стоял. Видно было, как Элизабет смеется. Он прыгнул на ступеньку снова, кучер, обернулся и вручил вожжи своей хозяйке. Они уехали все вместе.

Китти вздохнула. Как ей провести оставшееся время? Мисс Бингли и мисс Дарси занимались музыкой. Джейн уехала кататься с Бингли. Ох, вот уж завтра сюда в дом приедет хоть немного молодых людей. Она уселась за небольшим столиком сочинять письмо сестре Лидии.

От мисс Кэтрин Беннет миссис Уикхем Пемберли.

Дорогая моя Лидия!

Благодарю тебя за твое милое приглашение. Как же мне хочется побыть с тобой снова. Как бы весело мы проводили время на балах и вечерах, о которых ты рассказываешь. Кругом одни офицеры — какой неописуемый восторг! Но, увы, отец не разрешит навестить тебя.

Какая противная у тебя портниха, что не дает тебе больше кредита. Я ничего не могу одолжить тебе, ведь мне понадобятся все мои карманные деньги, и даже те дополнительные десять фунтов, которые дал папа! Здесь играют на очень высокие ставки! Я проиграла два фунта в лотерею, и Лиззи сделала мне ужасный выговор. Я терпеливо выслушала ее, и все зря, поскольку она отказалась дать мне даже шиллинг.

Осталось всего два дня до бала мисс Джорджианы. Мистер Дарси подарил мне сережки и ожерелье с сапфирами. Мэри получила бы все то же самое, если бы приехала. Поскольку она так дуется, она экономит моему зятю деньги. Лиззи заказала для меня изысканное платье. Из белого шелка, вышитое жемчужинами на рукавах и шее…

Китти выглянула в окно. Напротив ее окна в конце парка стоял небольшой садовый павильон, весь залитый светом. Как живописно она будет смотреться, если сядет там, и через ее муслиновое платье будет просвечивать солнечный свет. Немного холодновато, но можно надеть бархатную накидку. Китти собрала бумагу и письменные принадлежности и направилась в павильон. Она мило устроилась у окна и распаковала свою небольшую корзинку. Как она и вообразила, солнце выглянуло из-за облака и славно осветило ее. Мягкие складки розового бархата пылали вокруг шеи и запястий, а легкая ткань ее юбки почти просвечивала на солнце. И никого-никого, чтобы полюбоваться ею! Китти взяла перо.

…Ох, Лидия! Завтра, наконец, хоть какие-то молодые люди появятся в доме. Естественно, будут и молодые дамы тоже, но я-то их совсем не опасаюсь. И все же, горе мне! На балу будут только два офицера. Это кузен мистера Дарси полковник Фицуильям, и друг полковника капитан Уэсткомб, оба бедные и невзрачные.

Мисс Дарси проводит все время, сидя между ними. Я подразнила ее немного тем, как капитан Уэсткомб ловит каждое ее слово, как бы мало она ни говорила. Она стала ярко-розовой и заявила: «Я уверена, что ты ошибаешься, Китти. Капитан Уэсткомб — младший сын!» Она могла бы точно так же сказать, что он помощник конюха или даже собака! Она не осмеливается питать хоть малейшие чувства к этой разновидности мужчин — младшим сыновьям без гроша в кармане, так как, думаю, она выйдет замуж за того, за кого ей скажут, и это будет человек состоятельный.

Джейн и Бингли намереваются отказаться от Незерфилда и подыскивают себе имение в Дербишире или, возможно, в Йоркшире. Они уехали сегодня смотреть какое-то место около Дерби. С мамой начнется что-то неимоверное, когда она узнает об их планах…

Китти улыбнулась, представив, какая истерика случится с матерью. Потом ее отвлекло гудение шмелей, копошившихся в цветах, которые разрослись во все стороны по крыше садового павильона. Она облизала губы кончиком языка. Когда она опустила перо в чернила, до нее донесся звук шагов. Китти подняла голову и от изумления открыла рот. Она подскочила с места, и ручка скатилась с небольшого столика на пол. Незнакомец сделал шаг вперед и нагнулся, чтобы поднять его. Золотые кисточки свисали с его эполет, золотые пуговицы украшали его красный мундир. Он протянул ей перо. Китти, не отрываясь, разглядывала красавца офицера. Он поклонился. Карие глаза искрились сердечностью и юмором. Над расшитым золотом воротником выдавался твердый подбородок.

— Мадемуазель, могу я быть чем-нибудь вам полезен?

— Ох, нет! Я вас не знаю, сэр.

Схватив письмо, она выступила из луча солнечного света и обошла незнакомца, отводя взгляд. Потом быстрой легкой походкой пошла прямо по траве через лужайку, ни разу не оглянувшись. Офицер посмеялся про себя и взял небольшую корзинку, про которую девушка, похоже, совсем забыла. Он шел за ней до самого дома, но на некотором расстоянии.

…После полуночи. Дорогая, дорогая Лидия, ах, если бы ты, была здесь! Ты и представить себе не сможешь, какой вечер я провела! Я сидела за столом с самым красивым офицером из всех, что я когда-либо видела. Уикхем ничто по сравнению с ним. А как романтично мы с ним встретились в садовом павильоне! Это лейтенант Фоксуэлл, младший брат друга мистера Дарси. Он совсем недавно стал офицером и пробудет в Пемберли три недели. Я рассчитываю, что он всецело завладеет моим вниманием. Лиззи говорит, я не должна поощрять его ухаживания, ведь он вынужден искать состояние, если пожелает жениться. И почему это все лучшие молодые люди бедны?

Как только потеплеет, он обещает покатать меня на лодке по озеру. Я надену розовую шляпку, чтобы напомнить ему о нашей первой встрече.

Я очень скоро напишу тебе снова и расскажу все о бале Джорджианы. Пожалуйста, пиши мне, и не такие короткие записки, как в последний раз.

Передай мой привет Уикхему,

Твоя любящая сестра, Китти.

Китти, может, и не опасалась прелести других юных девушек, приглашенных в Пемберли, но она совсем не приняла в расчет их состояния. Приехала мисс Робсон, обладательница двадцати пяти тысяч фунтов. Это достоинство существенно скрашивало ее невзрачную внешность, делая ее почти хорошенькой и уж точно симпатичной. Она приехала в сопровождении своей тетушки, богатой вдовы, которая, по слухам, тоже составила завещание на все свое имущество в пользу этой везучей девушки.

Со всей удачей новичка Реджиналд Фоксуэлл околдовал и мисс Робсон, и ее тетю. Китти написала Лидии о своем оправданном возмущении.

P.S. Вся моя радость обратилась в пепел!! Приехала школьная подруга мисс Дарси. Ты таких страшненьких созданий и не видела никогда. Краснеет и запинается, когда мой поклонник рядом! Он с ней сама галантность, из-за ее состояния, но она позеленела бы от ревности, если бы услышала, какими он осыпает меня комплиментами, когда ее нет рядом. Ее противная старая тетя просто влюбилась в него. Уж точно не только меня одну возмущает один вид этой безобразной старухи, цепляющейся за его запястье своим веером и хихикающей над его шутками.

Думаю, она сама хочет выйти за него замуж. Я уведу его от мисс Тедиус, богатой тети, и всех остальных и буду танцевать полночи с ним на балу. Конечно, я должна быть осторожна из-за Лиззи. Ты посмеялась бы, если бы увидела, насколько я скромна и послушна сестрице, но папа сказал, что при первой же жалобе от Лиззи, пусть даже высказанной шепотом, я сразу же отправлюсь домой в Хартфордшир! И как я умудрялась выносить унылость нашего дома!

После беспокойных метаний и сомнений, проведя в сердечных муках по меньшей мере с четверть часа, Китти заснула и не просыпалась до одиннадцати часов. День бала! Она почти выпрыгнула из кровати, но вовремя остановила себя, подошла к звонку и позвонила горничной.

В день, которому предстояло быть очень суматошным, Элизабет позволила себе насладиться тихим и спокойным завтраком в своей комнате. Она проверила цветочное убранство в танцевальной зале, затем заглянула в темную комнату, где ее обдало восхитительным ароматом тридцати (по числу дам) букетиков из роз, разложенных в цветочной радуге, каждый тщательно подобран под цвет платья дамы.

Она вышла на солнечный свет и пошла вдоль террасы. Это был красивый день. Следовало еще зайти в летний салон и узнать, не желает ли кто-нибудь из дам прогуляться вокруг озера.

Когда она завернула за угол, она увидела коня около лестницы. Капитан Уэсткомб вместе с полковником как раз выходили из дома.

— Миссис Дарси, я искал вас.

— Вы же не покидаете нас, капитан?

— Именно — вынужден покинуть вас. Я получил срочное сообщение от матери. Мой брат, граф, сильно болен скарлатиной.

— Мне искренне жаль терять ваше общество и особенно по такой причине, как эта. Воспользуетесь нашей каретой?

— Моя мать посылает карету мне навстречу. Благодарю вас за вашу доброту.

— Не стану задерживать вас. Наши мысли будут с вами и всей вашей семьей.

Он поколебался:

— Попрощайтесь, пожалуйста, с мисс Дарси за меня. Я так наслаждался нашими беседами.

— Обязательно. — Они распрощались. Элизабет проследила за ним взглядом, потом повернулась к Генри.

— Насколько серьезно положение лорда Брэдфорда, полковник?

— Достаточно серьезно. Кажется, он не приходит в себя.

Мысли Элизабет часто возвращались к семье капитана, в которой двое из четырех сыновей умерли. И вот третьему теперь тоже грозила безвременная смерть. Они, должно быть, ужасно тревожились за него. Его тетушка леди Инглбур и маркиз, его дядя, видимо, волновались вдвойне, поскольку лорд Брэдфорд, теперь опасно больной, являлся наследником маркиза. Конечно, капитан Уэсткомб был следующим в списке. Дикая мысль пришла ей в голову. Капитан, по слухам, давно и безнадежно любил свою кузину Арабеллу, которая, и об этом знали все, ни за что и не посмотрит на младшего сына. Элизабет горько рассмеялась: бедный граф еще не умер.

Главный обеденный зал был заполнен до отказа. Длинный стол поблескивал серебряными приборами, хрустальными бокалами, был украшен цветами из оранжереи.

Ввиду особенной причины бала, по центру стола рассадили девушек и молодых людей, и он являл собой сцену, где царило оживленное веселье. Лорд Рирдон оказался среди них и решительно приготовился последний раз поиграть в свою свободу.

Бедняжку Китти посадили между занудным юношей, еще чьим-то младшим сыном, и преподобным Эдвардом Тернером! Она замечала, как лейтенант Фоксуэлл время от времени поглядывает в ее сторону. Но она решила поквитаться с ним, посвятив себя милой болтовне с мистером Тернером. Она никогда раньше не разговаривала так долго с пастором и нашла его весьма приятным собеседником.

Джорджиана не получала удовольствия от происходящего. Она согласилась на просьбу капитана Уэсткомба оказать ему честь первого танца. А поскольку его отозвали к постели больного брата, виновница бала оказалась без партнера. Теперь, в довершение к ее страху первой ступить на пол танцевальной залы, ей еще предстояло вытерпеть всеобщее внимание, поскольку на ее первый выход, открывающий танцы, претендовали сразу трое молодых людей.

Один из них предложил сразиться за эту честь, если она сама не назовет удачливого юношу.

— Господа! — запротестовала Элизабет, пряча улыбку. Дарси начал подниматься с места, вовсе не разделяя беззаботности жены, но тут Генри Фицуильям опередил его:

— Вы слишком опоздали, господа, моя кузина уже сделала свой выбор. И повезло именно мне! — Раздались крики разочарования, а Джорджиана одарила кузена взглядом, полным любви и благодарности.

Когда оркестр заиграл вступление, Джорджиану Дарси, само воплощение изящества и женственности, вывел в центр танцевальной залы тот, кому лучше всех удавалось придать ей уверенности в себе. В белом шелковом платье, украшенном жемчугом и вышитыми розовыми розами, с маленьким букетиком живых роз, прикрепленных к корсажу, она смотрелась очаравательно. Китти предпочла бы видеть полковника в красном мундире, но для Джорджианы он, как всегда, выглядел безупречно.

Лорд Рирдон поклонился, взял под руку хозяйку дома, и они последовали за Генри и Джорджианой. Дарси вывел леди Рирдон, а за ними пошли и остальные пары.

ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ

Три дня после бала держалась восхитительная погода, и она служила оправданием ленивого ничегонеделания. Некоторые гости отдыхали, расположившись в салоне, где окна открывались настежь прямо на лужайку. Другие сидели на стульях или возлежали на подушках около озера. Две молодые дамы время от времени возобновляли беспорядочные упражнения в живописи, пока трое молодых людей располагались на траве поблизости, восхищаясь то их работой, то ими самими. Чай накрывали под сенью каштанов.

Генри на время поднял весла, чтобы отдохнуть от гребли, и лодка медленно двигалась в полуденную тень, отбрасываемую растущими по берегу деревьями.

— Какой чудесный сегодня день, — вздохнула Элизабет. Погода необыкновенная. — Она положила ладонь на пальцы Джорджианы. — Скажи мне, что ты чувствуешь после выхода в свет?

— Все вокруг только и ждут от меня разговоров. Я с таким облегчением поехала кататься с вами.

— Они думали, что ты молчалива, поскольку еще не «выезжала». Теперь они надеются на поток слов. Им предстоит принять тебя такой, какая ты есть.

— А именно — совершенной, — заметил Генри.

— Это очень любезно с твоей стороны называть меня совершенной, кузен, но, боюсь, меня скорее назовут глупенькой.

— Пусть попробует только кто-нибудь счесть тебя глупенькой, — сказала Элизабет. — А тебе самой понравился твой бал?

— Понравился. И благодаря тебе, Элизабет, все получилось превосходно. Я с удовольствием танцевала, вот только на меня все время смотрели.

— Что же им еще оставалось делать, как не смотреть на тебя, когда ты была так восхитительна? — Вопрос Генри растворился в воздухе. В этот момент он не чувствовал ни тоски, ни одиночества.

— Я упиваюсь нашим сегодняшним уединением здесь с моей дорогой сестрой и моим… я едва не назвала вас братом. — Элизабет улыбнулась и посмотрела куда-то поверх воды, не заметив налета горечи в ответной улыбке Генри Фицуильяма.

— Дарси всегда был мне как брат, даже больше, чем мой родной брат.

Генри снова взялся за весла. Он чувствовал, насколько необоснованно и безрассудно завидует своему кузену. Большую часть жизни это чувство подавлялось его привязанностью к Дарси, который никогда не вставал на пути у Генри и был необычайно щедр с ним. Лелеять чувство к Элизабет, теперь замужней женщине, было неблагородно; следовало с этим бороться.

Элизабет взглянула на Джорджиану. В настроении девушки чувствовалась печаль, которой она не замечала прежде. Генри причалил к небольшому пирсу.

К ним подошел Дарси и помог дамам выбраться из лодки. Элизабет взяла мужа под руку, и они вдвоем направились к гостям, расположившимся под деревьями.

Элизабет кивнула дворецкому, чтобы тот распорядился подать завтрак. Она села подле своей подруги, миссис Куртни, и та импульсивно дотронулась до ее руки.

— Элизабет, я продолжаю изумляться и восхищаться успехом вашего бала.

— Признаюсь, я и сама довольна. Еще немного в этом духе, и я возгоржусь своими успехами и сделаюсь несносной для окружающих.

— В этом я очень сомневаюсь. Вы отлично подобрали состав ваших гостей. Никто не чувствовал себя «не в своей тарелке». — Она наклонилась и прошептала: — Особенно мистер Реджиналд Фоксуэлл. Как хорошо он смотрится в своем алом мундире и в каком восторге от него дамы.

— Он действительно дьявольски красив, — рассмеялась Элизабет. — Дамы из его прихода обожали бы его на пасторской кафедре.

— Как я догадываюсь, он получит достаточно обожания в уюте своего собственного дома, и тетушку, которая вместе с женой станут боготворить его, — прошептала Эмилия.

— Как мило с его стороны прославить мой небольшой бал еще и успешным романом, — ответила Элизабет, и они обе засмеялись. Миссис Дарси поймала взгляд миссис Фоксуэлл. Ее поклон в сторону хозяйки дома несомненно выражал удовлетворение.

Понимание и договоренность казались делом неизбежным между Реджиналдом Фоксуэллом и мисс Робсон. Он полночи протанцевал с ней на балу и с тех пор все время садился подле нее, усердно одаривая знаками внимания, которые она принимала в счастливом изумлении.

Китти воспринимала все правильно, сидела среди группы молодых людей и девушек, разговаривала, улыбалась и совсем не смотрела в сторону Фоксуэлла. Элизабет отметила про себя, что ей следует позже похвалить сестру за такое соблюдение приличий. Сама она наслаждалась спокойным отдыхом в красивом доме ее мужа в окружении гостей, среди которых были и те, кем она очень дорожила. Какая нужда ей в маркизе и корыстном внимании лондонского света?

Ветерок слегка колебал полосы света и тени и доносил до нее аромат цветов. На воде плескались утки, слышалось нестройное гудение пчел и тихое щебетание птиц из леса. Она почувствовала на себе пристальный взгляд и поняла, что муж смотрит на нее. Их взгляды встретились. Генри увидел теплую, одобрительную улыбку Дарси. Она улыбнулась в ответ, так же загадочно, как всегда, но Генри подумал, что на сей раз угадал, о чем говорил ее взгляд. Что-то вроде: «Как дорого стало мне твое лицо».

«Я здесь лишний», — подумал Генри. Он поднялся и пошел обратно к озеру.

Он почувствовал ее присутствие подле себя даже прежде, чем повернулся… Джорджиана взяла его под руку. Несколько минут они шли молча. Потом она ответила на его невысказанную мысль.

— Она любит его. Неправда то, что говорят некоторые люди.

— А что они говорят, малышка?

— Ну, что она вышла за него замуж из-за его состояния. Как я ненавижу их!

— Они не стоят твоей ненависти. Пойми, ведь на самом деле они совсем не осуждают ее. Наше общество настолько рафинированно, что те, кто женится или выходит замуж за людей более высокого социального положения, достойны лишь похвалы и поздравлений, даже если они вступили в брак исключительно ради мирской выгоды. Тогда как все, кто женится или выходит замуж за человека ниже по положению, воспринимаются как глупцы, пусть они страстно любят и находят свое счастье в браке.

Она сжала его руку, и они пошли дальше. Генри мрачно смотрел на озеро.

— А твоя маленькая подружка выйдет замуж за лейтенанта Фоксуэлла?

— Думаю да, Генри, если он попросит ее руки.

— Конечно, попросит, и скорее раньше, чем позже.

— Думаю, она совершает ужасную ошибку. Ты замечал, как он повсюду следовал по пятам за мисс Беннет, прежде чем появление богатой наследницы не изменило линию его поведения?

— Конечно, замечал.

— Вчера вечером мисс Робсон заходила ко мне в комнату и только о нем и говорила. Она рассказала мне, что ее тетя больше чем одобряет ее выбор, она превозносит мистера Фоксуэлла. Они знают его всего четыре дня. Что мне делать?

— Ничего.

— Он сделает ее счастливой?

Генри не отвечал, и они брели молча какое-то время, пока он не сказал:

— Дарси будет доволен.

— Почему?

— Этот брак удалит последний след вины, которую он испытывал, после того как леди Кэтрин лишила младшего Фоксуэлла обещанного ему прихода. Сомневаюсь, чтобы он сумел покорить сердце подобной девушки из своего пасторского дома.

— Она всего лишь его добыча! Такой и я могу стать, если за мной будут ухаживать только из-за моего состояния.

— Тебе нечего бояться, твои близкие позаботятся о тебе лучше, чем о мисс Робсон заботятся ее близкие.

— Жалко, что ты уезжаешь, Генри, — прошептала Джорджиана.

— Отец велит мне возвращаться домой; я догадываюсь, чего он хочет от меня. — Она вздрогнула, непривычная к такому циничному тону. Не осознавая этого, он продолжил: — Потом я должен развлекать леди Кэтрин, пока не придет время возвращаться в полк.

Слеза скатилась по ее щеке.

— Ты плачешь из-за меня, Джорджиана? Разве ты не заметила, что я только что начал исцеляться?

— Я рада слышать это.

— Тогда и я рад тоже.

— Следующей зимой я буду выезжать, и мне придется сопровождать Фицуильяма и Элизабет, когда их пригласят. Прошлой зимой я порой с удовольствием наблюдала, как Элизабет собирается в свет… Только не смейся надо мной, ладно?

— Когда это я смеялся над тобой?

— Обычно я представляла себя маленькой девочкой, а ее своей мамой.

В его сердце разверзлась рана. Какими крошечными фигурками они были, Джорджиана и он, стоя на краю мира.

— Дорогая Джорджиана, мы с твоим братом делали все самое лучшее для тебя. Но все же мы не могли заменить тебе мать.

Она улыбнулась и посмотрела куда-то вдаль.

— Давай еще прогуляемся вокруг озера. Мне уже надо ехать после завтрака.

Она взяла его под руку и прижалась к нему.

— Дорогая Джорджиана, ты единственное существо на всем белом свете, для которого я не лишний.

Полковник уехал, призванный обязательствами, но в Пемберли еще три недели проходили летние развлечения. Днем устраивались пешие прогулки, поездки в экипажах для дам и рыбная ловля для мужчин. Вечерами слушали музыку, танцевали, играли в карты. Последним событием лета намечался музыкальный вечер.

Мистер и миссис Эджли не сопровождали своих дочерей на этот вечер. Считалось, что причиной было нездоровье викария, но, по правде говоря, прошло так много времени с тех пор, как его жена заказывала себе новое выходное платье, что ей явно не хватало храбрости предстать перед такой модной публикой. Но для Анны и Эмили возможность побывать на концерте была очень большим соблазном.

Элизабет с удовольствием отметила, что мистер Тернер считает своим долгом вести разговор с мисс Эджли. Он оставался в обществе сестер в гостиной вплоть до самого обеда.

Когда дамы покинули столовую, Элизабет направилась в музыкальный салон проверить, все ли готово.

В гостиной Анна, Эмили и мисс Бингли были заняты беседой.

— Ничего я не обожаю больше, чем простую трапезу, сопровождаемую импровизированным небольшим концертом среди друзей. — Возможно, Кэролайн не знала, что роскошные перемены блюд, подаваемые на обеде, не всеми оценивались как простая трапеза. — Ваша игра на арфе в прошлом месяце была изысканно совершенна, — обратилась она к мисс Эджли. — Надеюсь, вы снова окажете нам честь своей игрой сегодня вечером.

Слабый румянец покрыл мраморные щеки Анны, так как в подтексте прозвучало, что ее нанимали играть для публики.

— Думаю, нет, мисс Бингли.

— Да?

«И зачем они здесь тогда?» — удивилась Кэролайн, и тут она увидела вошедшую в гостиную хозяйку дома.

— Моя дорогая миссис Дарси, я убита горем, так как мисс Эджли говорит, что она не будет играть для нас этим вечером.

— Я наняла оркестр, мисс Бингли, поэтому моим гостям едва ли удастся поиграть сегодня.

— Я глупо ошибалась. Прошу вашего прощения. — Кэролайн низко поклонилась Анне и уплыла прочь.

Элизабет проводила ее взглядом.

«Наглая девица. Какой резон ей оскорблять молодых девушек, столь безобидных и беззащитных, как эти?»

Когда джентльмены присоединились к дамам, Эдвард Тернер огляделся вокруг. Он увидел Китти в оживленной группе элегантных молодых людей. Чуть поколебавшись, он все же предпочел присоединиться к мисс Эджли.

Совершенно неискушенная вести светскую беседу, Анна тем не менее была прекрасным собеседником для образованного и эрудированного человека. Ее познания в музыке были глубокими, а читала она ничуть не меньше любой другой приглашенной дамы и, несомненно, предпочитала более качественное чтение. Эмили была счастлива оставаться на заднем плане, наблюдая слабую искру, которая осветила спокойные серые глаза ее сестры.

Мисс Робсон выскользнула из комнаты на какое-то время, и лейтенант Фоксуэлл немедленно направился к Китти. Невинно улыбнувшись офицеру, она прошла мимо него и направилась к ближайшему от себя молодому человеку, которым оказался мистер Тернер.

— Мистер Тернер, — нежно проворковала она, — я не заметила вас. Как ваши дела, сэр?

Отчего это запылали ее щеки? Тернер боялся, что их цвет соответствовал цвету его собственных щек.

— Мисс Анна, мисс Эмили, я так рада видеть вас снова. Надеюсь, ваши родители здоровы? — обратилась Китти к собеседницам пастора.

— Более или менее сносно, благодарю, — ответила Анна. — Насколько я поняла, вы и сами плохо себя чувствовали, мисс Беннет.

— Я простудилась оттого, что танцевала на террасе во время бала, и это все ваша вина, мистер Тернер, ведь вы заставили меня выйти туда. — Он рассмеялся над несправедливостью подобного обвинения, а Китти снова повернула голову к сестрам Эджли и продолжила: — Это был такой роскошный вечер. Все двери были открыты, а терраса освещалась факелами. Так романтично и так волнующе. Некоторые из нас выскочили на террасу и стали там танцевать. Воображение Эмили невольно воспламенилось, но Анну будто обдало холодом.

— Я танцевала с мистером Тернером, и он заставил меня выйти тоже, хотя я знала, что мне нельзя этого делать, поскольку я всегда легко простужаюсь. Лиззи жутко сердилась на меня, но мне стало лучше спустя два или три дня, и в итоге получилось, что она оказалась вовсе не права.

— Я очень рад, что вы выздоровели, мисс Беннет. — Голос мистера Тернера заметно потеплел. — Я никогда не позволил бы вам этого, если бы знал о вашей предрасположенности к простуде.

— И как бы вам удалось помешать мне?

— Не знаю. — Он внимательно посмотрел на ее вздернутый подбородок.

Китти ответила ему недовольной гримасой.

— Мистер Тернер, мне следует оставить вас теперь, поскольку я уверена, что прервала очень научную беседу.

— Может, и прервали, но нам это не было неприятно.

— Думаю, все же было. Полагаю, вы беседовали о музыке. Я не способна говорить о музыке, поскольку жутко не осведомлена в этой области.

По выражению лица мистера Тернера можно было решить, что он счел это замечательным. Китти взяла его под руку и сказала:

— Когда-нибудь я расскажу вам почему, если вы обещаете держать это в секрете. — Наклонившись к нему, она, по-видимому, не сознавала, что лиф ее платья слегка приоткрылся. Мисс Эджли внезапно очень заинтересовалась картиной на стене позади них и отвернулась. Эмили посмотрела на сестру взглядом, полным беспомощного сочувствия.

— Не надо, Эмили, умоляю. Эмили тоже повернулась к картине.

— Расскажите мне сейчас, мисс Беннет, прошу вас, — мягко упрашивал Эдвард.

Она скромно потупилась:

— Ужаснейший человек приехал к нам в дом. Это был… учитель музыки. — Услышав его тихий короткий смешок, Китти подняла глаза. — Он сказал маме, что «абсолютно безнадежно» пытаться учить меня даже нотной грамоте. Разве вам не кажется это крайне жестоким?

Куда делась четкость и ясность речи, которой Эдвард Тернер так впечатлял мистера Дарси? Он едва мог произносить членораздельные звуки.

— Мистер Тёрнер, как вы считаете, хорошая погода еще продержится?

— Погода? Не очень долго, я думаю. Она и так стояла слишком теплой для этого времени здесь.

— А я надеюсь, что еще продержится, поскольку на следующей неделе я еду в Скарборо и намерена покупаться в море.

— Вы едете в Скарборо? А когда вы вернетесь?

— Не знаю, вернусь ли я вообще, — небрежно ответила она. — Возможно, сразу оттуда поеду с моей сестрой, миссис Бингли, в Хартфордшир.

Обратившись к мисс Эджли, она предложила:

— Музыка вот-вот начнется. Поднимемся вместе? Китти усадила дочерей викария по обе стороны от себя. Она смотрелась чудесной милашкой между ними.

— Вы должны сесть там, мистер Тернер. — Она указала на место рядом с Анной. — Тогда вы оба сможете говорить друг другу умные вещи.

Элизабет одобрительно улыбнулась Китти, и скромный взгляд Китти, казалось, отвечал сестре: «Разве я не хорошая, ведь я проявляю столько доброты к этим бедняжкам?»

Она собиралась посидеть с ними только первую часть программы, после чего счесть свои обязанности перед сестрами Эджли выполненными.

Как только все перешли в другую комнату, где гостям предлагались прохладительные напитки, фрукты и сладости, которых было в избытке, Китти на самом деле, простояв подле них не больше двух-трех минут, упорхнула в направлении той самой радостно оживленной группы молодежи, которую она находила столь интересной ранее. Тёрнер занял себя тем, что принес Анне и Эмили пирожные и шампанское. Дарси подошел поговорить с ними. Если он надеялся на живое обсуждение первой части программы, он был разочарован. Атмосфера была сдержанной. В каком-то другом доме он продолжил бы свое блуждание по гостиной. Но как хозяину ему пришлось предпринять попытку оживить их беседу. После нескольких минут тщетных попыток Дарси поинтересовался у Тёрнера, поговорил ли тот с епископом, который вместе с женой проводил несколько дней в Пемберли по пути на север. Поскольку Эдвард еще не успел, Дарси увел молодого пастора от дам.

Анна и Эмили наблюдали за тем, как мужчины удаляются.

— Я уверена, мистер Тернер внимателен к мисс Беннет из уважения к ее зятю, — зашептала Эмили.

— Я сужу иначе, Эмили.

— Анна…

— Я не стану больше говорить о нем.

Тем временем было оговорено, что епископ с женой и чета Дарси в воскресенье наведаются в церковь в Кимптоне. Мистер Тернер ободрился настолько, что пригласил их на завтрак в пасторский дом.

Китти не совсем понимала, как это случилось, что она сидела рядом с мистером Тернером и во второй половине концерта. Возможно, из-за его взгляда, полного надежды. Она смотрела прямо вперед на флейтиста, завороженная одухотворенным огнем в глазах музыканта и тем, как тот складывает губы, прижатые к инструменту. Звуки музыки, должно быть, странно подействовали на нее, поскольку она чувствовала себя встревоженной. Она ни разу не повернула голову к мужчине, сидевшему подле нее, но и не забывала о нем ни на секунду. Никогда прежде никто не производил на нее такого впечатления. Тёрнер смотрел на ее разрумянившиеся щеки, темные вьющиеся волосы, аккуратно уложенные вокруг головы. Худенькая фигурка, крошечная грудь. Он перевел взгляд на флейтиста. Сидевшая по другую руку от него Анна призвала на помощь всю многолетнюю тренировку и настроила свои мысли исключительно на музыку. Ничего другого ей больше не оставалось.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ

Примерно через день или два от парадной лестницы и вверх на холм потянулись кареты с отъезжающими гостями.

— Дорогая, дорогая моя Элизабет, теперь прощаюсь с вами до Лондона. Я так хорошо провела здесь время, — высунулась Эмилия из окна своей кареты. — Однако лучшее — враг хорошего. И завтра я уже начну выражать свое почтение матушке.

— До свидания, — рассмеялась Элизабет.

— Не смотрите так сердито, Тэдди. — Эмилия откинулась назад. — Это была всего лишь шутка.

Бингли никак не мог успокоиться во время отъезда.

— Как жаль, Дарси, что ты не посмотрел поместье Рашли прежде, чем мы все уладим, — сказал он, перед тем как забраться в карету.

— Ты торопишься со своим решением, Чарлз. Вы вполне еще можете отказаться от приобретения этого дома. Ты сохранил список моих замечаний, которые мы обсуждали?

— Да, безусловно, — ответил Бингли, но добавил с надеждой: — Нам так понравился дом, Дарси, дружище.

— Ваш энтузиазм ослабеет зимой, особенно если ты запоздаешь с вырубкой деревьев по южной стороне дома. Убедись, что все существенные пункты оговорены с агентом, прежде чем подпишешь бумаги.

— Конечно, я не стану рассматривать покупку поместья, если все практические вопросы не будут улажены.

— И если не получена окончательная договоренность по цене.

— Да, и это тоже, конечно. Все будет хорошо.

Со ступенек кареты к ним обернулась мисс Бингли.

— Мистер Дарси, я прослежу, чтобы мой брат последовал всем вашим превосходным советам.

— Если вы все еще сомневаетесь, обратитесь к Китти, она тоже подскажет, — включилась Элизабет.

— Да, Китти! — воскликнул Бингли. Ты должна сказать нам свое мнение обо всем.

— В таком случае мне не о чем беспокоиться, — пробормотал Дарси.

Элизабет задержала руки Джейн в своих руках.

— Дорогая Джейн, я надеюсь, ты еще не слишком настроилась видеть Рашли-Мэйнор своим домом, поскольку мой муж может все же отговорить Чарлза от приобретения этого поместья.

— Лиззи! — Нежный выговор утонул в ответном смехе.

— Ах, Джейн, Джейн. Когда я подумаю, что через четыре месяца мы будем всего в трех часах езды друг от друга, я становлюсь без ума от радости.

— И я, Лиззи. И тогда мое счастье будет абсолютно полным.

— Еще не совсем, — прошептала сестра, хитро поглядев на живот Джейн, небольшие округлости которого скрывалось складками ее накидки. — Всё, уезжайте! Покупайте Рашли-Мэйнор прямо сегодня вечером, потом, не задерживаясь, отправляйтесь в Скарборо. Днем принимайте морские ванны, а вечером ослепляйте тамошнюю публику.

Они проводили карету взглядом.

— Чарлз способен приобрести поместье, даже не попытавшись потребовать возмещения за ремонтные работы, — возмутился Дарси. — Он взял Незерфилд в аренду на десять лет, даже не поднявшись посмотреть комнаты наверху.

— Бингли повезло, что у него есть такой разумный друг, как ты, который удерживает его от необдуманных действий. — Элизабет взяла мужа под руку.

— С этим не поспоришь.

— Но и тебе тоже, конечно же, повезло не меньше — иметь друга, который столь дорожит твоими наставлениями, — с улыбкой заметила Элизабет.

Он спокойно посмотрел на жену:

— Как компенсация, полагаю я. За неимением жены, которая дорожила бы моими советами?

— Я очень ценю твои советы и даже твои наставления. Только я не подчиняюсь им бездумно, раскрыв от восхищения рот. Но разве тебе понравилось бы, если бы я так делала?

— У меня не было случая оценить подобное счастье.

— Может, ты бы и насладился представлением первый раз, но уже через два месяца с того дня, как ты полностью подчинишь меня, ты вообще перестанешь замечать меня.

— Вряд ли. — Он засмеялся.

— Прогуляешься со мной, Фицуильям? У нас есть неделя, когда мы сможем быть предоставлены самим себе, прежде чем приедут Гардинеры. Давай начнем наслаждаться нашим уединением уже сейчас.

Она взяла его под руку с одной стороны, а Джорджиана — с другой, и они направились к мосту через речку.

— Хёрсты и мисс Бингли были разочарованы, что ты не присоединилась к ним в поездке в Скарборо, Джорджиана. Китти аж трепетала от радости, когда ее взяли вместо тебя.

— Я с большим удовольствием побуду здесь с тобой и Фицуильямом. Надеюсь, Китти понравится там. Она…

— Продолжай.

— Ничего существенного.

— Нет уж говори, раз начала, — засмеялась Элизабет.

— Я подумала, что Китти — правда, это случилось уже накануне отъезда — испытывала двойственное чувство по поводу этой поездки в Скарборо.

— Все из-за письма от моего папы. Я показала миссис Хёрст ту часть, которая касалась Китти, и Луиза клятвенно пообещала не подпускать Китти к красным мундирам ближе, чем на двадцать футов.

— Да, думаю, как раз из-за этого.

— Ты можешь в этом даже не сомневаться.

Они остановились на мосту, глядя на речку, несущую свои воды к озеру. Отражения вздымающихся облаков слегка колыхались на воде. Джорджиана куталась в пальто. Они пересекли мост и вошли в лес, смеряя свой обычно быстрый темп, чтобы подстроиться к неторопливой походке Джорджианы. Ветер посвежел, пока они бродили по тропинкам. Элизабет забежала немного вперед и остановилась, повернувшись к ним.

— Как же замечательно, когда мы с вами одни! — воскликнула она. — Мне хорошо с друзьями, но и без них мне тоже нравится.

— Моя нерасположенность к обществу растет с каждым днем, — признался Дарси. — Скажи, а ты можешь представить себе нашу счастливую жизнь здесь?

— На какое-то время. — Элизабет, смеясь, упорхнула от них прочь.

— Выходит, нас тебе для счастья недостаточно? — неожиданно улыбаясь, поинтересовался он.

— Не совсем. Я похожа на папу. Над кем же мне смеяться, если у меня недостает предметов для изучения?

В ответ он опять улыбнулся, но улыбка не затронула его глаз.

— И потом, ты же не разлучишь меня с моими сестрами, — добавила она.

— У тебя и здесь есть сестра. Думаю, она предана тебе так, словно знакома с тобой всю жизнь.

— Я не смогу выдержать сравнение с сестрами, которых Элизабет любила всю свою жизнь, — запротестовала Джорджиана.

— Можешь и выдерживаешь! Но я не перестаю любить Джейн, полюбив тебя, — сказала Элизабет.

— А я, естественно, не исключаю ваших родственников из нашего семейного круга, — уточнил в ответ Дарси.

Элизабет молча улыбнулась и, развернувшись, пошла по тропинке впереди них.

— Полагаю, сэр, вопрос заключается в том, чтобы удержать меня подальше от Лондона! — после короткого молчания, не оглядываясь, она бросила мужу через плечо.

— Нет, конечно. Просто в данный момент я вкушаю истинное удовольствие от возможности ни с кем не делить тебя, и это породило минутную фантазию, что так может продолжаться и дальше.

— О господи! — воскликнула Элизабет и снова повернулась к нему лицом. — Если ты начнешь грезить наяву, я перестану тебя узнавать, Фицуильям.

Он засмеялся и протянул ей руку. Элизабет взяла его за руку, и они втроем пошли дальше.

Ветер начал скрипеть в деревьях и рвать пальто дам. Джорджиана дрожала, и они повернули обратно к дому. К тому моменту, как они пересекли небольшой мост на обратном пути, темные тучи уже сгустились.

— Для вас только что пришло письмо из ДипДина, мадам, — сказал лакей, принимая пальто у Элизабет.

На подносе лежал конверт в черной рамке, заранее сообщая его содержание. Маркиза писала, что ее племянник, лорд Брэдфорд, умер, так и не приходя в сознание. Родне теперь в первую очередь требовалось совладать с леди Брэдфорд, чье демонстрирование истеричной печали угрожало будущему малышу. До появления на свет ребенка оставалось неизвестным, кому предстоит унаследовать титул графа и впоследствии стать следующим маркизом. Джорджиана вспыхнула. Как же он изменится, добрый и чуткий лейтенант, если ему предстоит наследовать за братом титул. Преисполненный сознанием личной значимости, он вряд ли станет тогда беспокоиться о чьих-либо чувствах, кроме своих собственных.

В Скарборо грустные новости о смерти лорда Брэдфорда никого особенно не затронули. Разве что Кэролайн сожалела о том, что не обратила свое внимание на скромного друга полковника. Ее сестра, миссис Хёрст, с головой ушла в свои обязанности. Кэролайн не нуждалась в ее опеке, но Китти под присмотром Луизы оказалась в полной безопасности. Офицеры полка, расквартированного около Скарборо, изъявляли желание быть представленными мисс Беннет на нескольких ассамблеях и вечерах. Но их встречали вежливые отказы миссис Хёрст, которая ссылалась на чрезмерную застенчивость молодой леди. Небольшой намек позволил церемониймейстеру ассамблеи уяснить, что робость мисс Беннет легко преодолима наличием у офицера некоторого минимального дохода.

Иногда удавалось уговорить мистера Хёрста сопровождать дам на прогулках. Тогда он предпочитал прогуливаться по набережной, дыша морским воздухом, под руку с женой. Миссис Хёрст выглядела столь же изящно, как всегда, несмотря на некоторую округлость, которая еще оставалась после родов. Она намеревалась избавиться от этого посредством длительных прогулок и морских купаний. Временами молодые родители вспоминали о своем крошечном отпрыске, который благополучно рос у кормилицы в деревне.

— Мистер Хёрст, мы могли бы повидать нашего дорогого малютку в ноябре, по пути в Лондон, — как-то предложила Луиза.

— Я не вижу никакой надобности в этом, пока он не стал ходить и не научился говорить. А уж тогда, возможно, можно будет и забрать его домой.

— Естественно, нет никакой надобности привозить его домой в течение этого года или даже дольше. Но мне хотелось бы посмотреть, как он растет.

— Тебе нет нужды делать это, Луиза. Миссис Тингам, жена викария, разве не навещает его?

— Она в самом деле навещает малыша, мой дорогой. Но я не хочу, чтобы она говорила, будто больше интересуется моим ребенком, чем я, его мать.

— Интересно, зачем же я тогда плачу этой кормилице, Луиза?

— Дорогой, но леди Рирдон не одобряет, когда детей полностью оставляют на попечение кормилицы надолго и при этом не навещают их.

— Леди Рирдон, говоришь? Ладно, ладно, тогда лучше заехать взглянуть на него, хотя, должен подчеркнуть, это нам совсем не по дороге.

Миссис Хёрст улыбнулась и обернулась через плечо к Кэролайн, которая прогуливалась под руку с Китти.

— Кэролайн, дорогая моя, разве это не мисс Уиттэйкер?

— Даже не сомневайся, это она. Только взгляни, Китти, вон туда. Тебе доводилось видеть такую прелестную шляпу?

— Так это мисс Арабелла Уиттэйкер, племянница маркизы? Какая же она красивая! — воскликнула Китти.

— Да, это она, — подтвердила Кэролайн. — Только не вижу я в ней той красоты, которой все восхищаются. Светская дама, наряд по последней моде, черты лица и фигура сносные, но не более того.

— Лиззи говорит, что она похожа на греческую богиню.

— Вот ее брат, признаюсь, очень красив. Ты заговоришь с ней, Луиза, или это сделать мне?

Прежде чем Луиза успела ответить, мисс Уиттэйкер, заметив их, сердечно приветствовала их поклоном. Брат мисс Уиттэйкер произвел на Китти еще большее впечатление. И тем, как был одет, и своей внешностью, и манерами. Она была в восторге, когда за приветственными возгласами последовало приглашение вместе выпить чаю. Но при более близком знакомстве мистер Уиттэйкер ей разонравился. Она не знала, как общаться с людьми, подобными Уиттэйкерам. Они были элегантны, вальяжны, остроумны, но она понимала не больше одного слова из пяти, сказанных ими. Китти чувствовала, что они поддразнивают ее, но так тонко, что она не знала, как на это реагировать. Она написала Элизабет, что никогда не встречала таких глупых людей, хотя и необыкновенно красивых и настолько богатых. Оба особенно просили напомнить о них «чаровнице» миссис Дарси. Мистер Уиттэйкер и впрямь только и говорил об особенных качествах Элизабет, но с таким проникновенным видом, что почти испугал Китти. Она очень обрадовалась, когда брат с сестрой сказали, что не останутся надолго в Скарборо, поскольку их «буквально засыпали приглашениями».

В остальном Китти проводила время достаточно приятно и успела написать только одно письмо Лидии.

Скарборо.

Миленькая Лидия!

Мы здесь в Скарборо уже две недели, и мне здесь очень нравится.

Во вторник мы посетили ассамблею, и я надевала свое белое шелковое платье. Мы поехали туда очень большой компанией. Я танцевала все танцы, но представь себе мое разочарование! Эта противная миссис Хёрст не разрешила церемониймейстеру представить мне ни одного офицера! Это все Лиззи!

Только вообрази, жутко старый, жутко противный тип попросился быть представленным мисс Бингли. Его зовут мистер Холтер. И вообрази себе мое изумление, когда она согласилась танцевать с ним. Он, кажется, вдовец, и с большим состоянием. Миссис Хёрст утверждает, что он совсем не стар, а в полном расцвете сил, но для меня он все равно старик. Если я еще не выйду замуж к двадцати четырем, надеюсь, я все же не стану так отчаиваться, как мисс Бингли.

Я танцевала один танец с мистером Холтером, и он издает ужасно неприятный фыркающий звук, когда смеется.

Джейн проконсультировалась с врачом, который предписал мне невероятно строгий режим. Я должна ежедневно принимать морские ванны, независимо от погоды. Я постоянно гуляю в сопровождении миссис Хёрст и мисс Бингли. Мистер Холтер всегда слоняется где-то поблизости в надежде увидеть Кэролайн. Он низко склоняется над ее рукой и смотрит на нее с обожанием поверх своего большого красного носа. И как она все это выносит? Все считают, что он скоро сделает ей предложение.

Вот уж не понимаю его. Неужели он такой бессердечный, что готов вступить в брак во второй раз? Мой будущий муж должен будет оплакивать меня всю жизнь!

Я совсем забыла сообщить тебе, что мисс Робсон собирается выйти замуж за моего поклонника, лейтенанта Фоксуэлла. Лиззи говорит, что такой мужчина как он, вряд ли прекратит флиртовать после медового месяца. Ты можешь себе вообразить, каково это — выйти замуж за человека, который ухаживает за другими женщинами? Мне неприятно даже об этом думать, а тебе?

Было очень забавно слушать, как мистер Тернер проповедует, после того как я танцевала с ним на террасе на балу. Он викарий в Кимптоне. Премилое местечко, но там не так много магазинов, как в Лэмтоне. Возможно, Уикхем и знает это место.

Пасторский дом не такой большой, как в Лонгборне, но очень удобный. Мистер Тернер показывал нам все, пока епископ спал в своем кресле. Мистер Дарси задавал столько вопросов, даже интересовался его доходом с церковного участка! Понятия не имею и зачем он настолько любопытен.

Он показал мне своих цыплят. Мистер Тернер, конечно. Я бы хотела вернуться в Пемберли, но Джейн сказала, что мне следует поехать с ними в Хартфордшир. Они должны проконтролировать, все ли упакованы вещи, поскольку Бингли купил поместье в Йоркшире под названием Рашли-Мэйнор. Такой милый дом с окнами со средниками и двумя маленькими башенками с конической крышей! Но там столько всего надо сделать, ведь и крыша ужасно течет, и весь верхний этаж под крышей требует ремонта. Работы уже начинаются, поскольку Бингли не желает, чтобы мистер Дарси застал дом в таком состоянии. Когда все отделают заново, это будет самым очаровательным местом в мире. Увидишь, какие приключения ждут меня там!

Мой привет Уикхему. Береги себя, теперь особенно, ведь твое время уже скоро настанет. И я стану «тетушка Кэтрин». Звучит страшно!

Твоя любящая сестра Китти.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ

Несколько недель спустя в Лонгборне мистер Беннет оказался не в силах с юмором отнестись к своей новой роли дедушки. Он бросил письмо на стол для завтрака.

— Наша дочь превзошла себя, миссис Беннет.

— О которой из девочек вы говорите, мистер Беннет? Это о моей дорогой Лидии?

— Несомненно. Это письмо от мистера Уикхема, и он явно доволен собой.

— Не томите, мистер Беннет. Раз он так доволен, тогда это мальчик?

— Два мальчика, миссис Беннет, и Уикхем даже не обеспокоен увеличением расходов.

— Моя дорогая Лидия. Близнецы! Какая она умница!

— Если это разновидность гениальности, миссис Беннет, возможно, и хорошо, что они оказались настолько плодовитыми. Если ее муж не способен обеспечить своих сыновей, то по крайней мере они служат доказательством ее талантов. Их назвали Джорджем и Джоном.

— Джордж в честь отца и, я уверена, Джон — чтобы воздать должное их дедушке.

— Если они родят двадцать сыновей и назовут их всех в мою честь, то и тогда я не стану давать им денег.

— Ох, мистер Беннет!

— В этом я настроен решительно. Ведь не хотите же вы, чтобы Китти или Мэри думали, что они могут так по-дурацки выходить замуж, а затем призывать отца на помощь?

— Я полагаю, — вмешалась в их разговор Мэри, — что поощрение своенравного дитяти не пользуется одобрением церкви.

— Попридержи язык, девочка! Отыщи Китти и собирайтесь, мы едем в Незерфилд. Нам нужно сообщить им новости!

Бингли прибыли домой с Китти две недели назад и спустя несколько дней набрались мужества объявить о своих планах переезда в Йоркшир. Глубина печали миссис Беннет проявилась в истерике и очень несправедливых словах, высказанных в адрес Джейн, самой мягкой и добросердечной из ее дочерей.

На следующее утро все было забыто.

— Моя милая Джейн, как ты хорошо выглядишь! Лучшее время для женской внешности — приблизительно за четыре месяца до разрешения от бремени. Я приехала с новостями о Лидии. Ваш отец этим утром получил письмо от дорогуши Уикхэма. Догадываешься, о чем идет речь?

— О мальчике или девочке, я предполагаю?

— Вот тут ты ошиблась, Джейн. Она родила двух мальчиков… близнецов! Она опередила всех своих сестер!

— Я очень счастлива за нее.

— Я пошлю ей еще немного денег. Я обещала оплатить кормилицу или няню до года. Теперь им это обойдется дороже.

— Почему бы ей самой не позаботиться о детях? — спросила Мэри.

— Боже мой, нет конечно! Что за идея! Лидию не для того растили, чтобы ходить в няньках.

— Но она сама может нанять няню, — удивилась Китти.

— Как ты можешь быть настолько глупой, детка? — возмутилась миссис Беннет. — О чем ты думаешь? Что Уикхем богат, как…

— Я даже представить себе не могла, что они настолько бедны.

— Как она справится без моей помощи, когда я умру? Отец не даст ей ничего, я знаю. У него каменное сердце! — запричитала миссис Беннет. — Никаких офицеров для тебя, моя девочка, — если только у него не окажется собственного дохода.

— Вы были очень хорошего мнения об офицерах, мама, когда они располагались в Меритоне. Вы говорили, вам нравились красные мундиры в молодости.

— Да, очень даже нравились, но когда дело дошло до замужества, я выбрала вашего отца, человека с приличным состоянием.

Время шло, и не слишком медленно. Теперь Китти стала во многом другой, и ее волновало, какое впечатление она производит. Она краснела, когда вспоминала, как они с Лидией имели обыкновение через всю улицу приветствовать офицеров и как тетушка Филипс из окна своей гостиной звала своих знакомых молодых офицеров зайти и позавтракать с ее племянницами.

Такое поведение, может, и было приемлемо для гостиных и ассамблей Меритона, но время, проведенное вдали от него, придало некоторую изысканность ее поведению. В девушке появилось то, чего не было еще год назад. Ее манеры теперь отличала сдержанность, очаровательно приправленная наивно звучащими замечаниями и внимательным взглядом широко раскрытых глаз. Короче говоря, она научилась кокетничать более благовоспитанно.

Китти все еще питала привязанность к красным мундирам, но вспоминала и то время, когда она стояла очень близко к кому-то в черном, и их пальцы на миг легонько прикоснулись, когда он передавал ей в руки маленького цыпленка. Ее нос немного морщился от запаха птичника. Вспоминая о том случае, Китти, как тогда, слышала кудахтанье курицы и писк цыплят. Она и сейчас чувствовала трепещущее теплое и нежное тельце цыпленка в руках, и вспоминала свои ощущения, когда рука человека, передавшего ей цыпленка, коснулась ее пальцев.

Китти вздрогнула, поскольку дверь открылась и вошла мисс Бингли. Эта молодая леди приветствовала миссис Беннет и ее дочерей со всей ее обычной теплотой и обратилась к Китти:

— Вы имели большой успех на ассамблее, мисс Китти. Как я припоминаю, вы всегда пользовались успехом у мужской половины Хартфордшира.

Было нечто язвительное в том, как Кэролайн произнесла слова «мужская половина», и это задело бы мать Китти, если бы та не пребывала в столь благодушном настроении.

— Китти буквально нарасхват, с тех пор как она вернулась домой из Дербишира! — гордо воскликнула мать.

— Конечно, Китти хотела быть любезной, но вовсе не обязательно было соглашаться танцевать с лекарем.

— Мистер Уолш никогда не забывает своего места! — резко возразила миссис Беннет. — Когда на ассамблее оказывается мало мужчин, мы рады и его включить в список приглашенных.

Кэролайн тихо хмыкнула и повернулась к своей невестке.

— Милая моя Джейн! Позвольте мне помочь вам. Вы чрезмерно устанете, трудясь над этим миленьким маленьким платьицем.

Кэролайн сделалась очень полезной для Джейн на этом этапе ее жизни, поскольку имела собственное мнение обо всем и была готова отругать любого слугу, чья работа не соответствовала ее требованиям. Она тосковала по роли хозяйки дома и иногда задумчиво вспоминала о богатстве мистера Холтера.

«Правильно ли я сделала, что отказалась от его предложения?» — думала она, вспоминая их встречи на улицах и в гостиных Скарборо. Кэролайн все время намеревалась принять предложение мистера Холтера, но стоило тому взять ее за руку, как она тут же изменила свое решение из-за переполнившего ее отвращения. Она вспомнила любезные слова, в которые облекла свой отказ: ее «глубокое почтение», ее «высокое уважение» и «преданность, которой он так заслуживает». Еще несколько недель, и она снова поедет в Лондон, где уже не упустит ни единой возможности обеспечить себе приемлемого мужа и сносный дом.

Пока Джейн вышивала крошечные одежки для младенцев, миссис Беннет говорила об уже родившихся у нее внуках, и о том крошке Бингли, чье появление на свет еще только ожидалось. Она вспомнила о Лиззи, которая доказала, что готова выполнить свой долг и родить наследника для мистера Дарси. Ах, если бы она только справилась до конца! Тут миссис Беннет запутала нитку и резко оборвала конец.

Она также пожелала, чтобы молодые женщины рассказали ей все о Скарборо, и искренне удивилась, когда они сообщили ей, что Скарборо находится к востоку от Дербишира. Боже мой, а она-то все время думала, что на западе.

Тогда Скарборо должен был быть рядом с Ньюкаслом, где обитает ее драгоценная Лидия? Не так уж и рядом. Как же далеко тогда расположен этот Ньюкасл!

— Какая жалость, что мистер Дарси не захотел позволить Лиззи присоединиться к вам в Скарборо, — посетовала миссис Беннет. — Как уныло будет бедной Лиззи теперь без вас. Я напишу ей хорошее длинное письмо, чтобы ободрить ее.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЯ

Последние дни лета прошли в Пемберли очень славно, их уединение прерывалось только пребыванием Гардинеров и неожиданным приездом мистера Беннета, который обрадовал Элизабет, приехав к ним без предупреждения, как уже однажды в Лондон. Кроме экскурсий по парку с дочерью и поездок по фермам с зятем, мистер Беннет проводил долгие часы, блаженствуя в библиотеке Дарси. Еще дома он в подробностях расспросил Бингли о библиотеке в Пемберли, и молодой человек рассказал тестю все, что знал, а именно: Фицуильям Дарси имел несметное количество книг. Он возвратился в Лонгборн, нагруженный фолиантами, которых ему должно было хватить для чтения до их следующей встречи.

Каждое время года, которое Элизабет проводила в Пемберли, становилось для нее любимым. Ей нравилось бродить по рощам, когда алые и золотые листья, кружась, падали на землю. Она подбрасывала их вверх и бежала по тропинкам навстречу ветру.

Элизабет никогда раньше не проводила столько времени в таком уединении. Они встречались только с местными пасторами, поскольку в непосредственной близости не обитало ни одной семьи равного с ними положения. Но ни Фицуильям, ни Элизабет не нуждались в обществе. Им хватало друг друга. И, естественно, Джорджианы. Элизабет как-то спросила девушку, не слишком ли ей тоскливо с ними. Но нет, Джорджиана тоже не скучала по обществу.

Счастливый небосклон Элизабет затмевала только одна туча. Она никогда не читала ответ леди Кэтрин на письмо Дарси, в котором он сообщал тете о своей помолвке, но каким бы оскорбительным ни было содержание того письма, Элизабет не нравилось, что она явилась причиной ссоры мужа с родственниками. Леди Кэтрин все-таки имела некоторую причину гневаться на племянника, поскольку он пренебрег ее дочерью ради девушки, которая в глазах светского общества была ниже его по социальному положению.

Элизабет хотелось, чтобы он преодолел этот разрыв.

— Фицуильям, ты напишешь мисс де Бёр по случаю ее брака?

— Обязательно. На этой неделе. Ты хочешь что-нибудь добавить от своего имени?

— Напиши ей, я с удовольствие жду их обоих в Пемберли.

— Я буду несказанно удивлен, если мы когда-либо дождемся ее появления здесь. Может статься, нас даже не удостоят ответом, Элизабет. Надеюсь, тебя это не слишком оскорбит.

— Бот уж точно нет. Но лорд Рирдон непременно захочет, чтобы она ответила, поскольку ты близко Дружишь с его матерью. Если она ответит, у нас появится повод для налаживания отношений.

— Анна — во всем творение своей матери.

— Фицуильям, возможно, свадьба дочери подходящий повод написать письмо и самой леди Кэтрин. Что ты на это скажешь?

— Думаю, нет, Элизабет. Поведение моей тети было непростительным, и я не стану налаживать с ней отношения. Я никогда первый не пойду на общение с ней, пока она не извинится.

Элизабет встала, подошла к мужу и, наклонившись, легонько уткнулась лбом в его макушку.

— «Никогда» такое тоскливое слово, Фицуильям. Ее милость стареет и скоро останется совсем одна.

— Дорогая моя, тебе не надо в это вмешиваться, это мое дело и ничье больше, — сказал он, потом взял ее руку и поднес к губам.

Лорд Мэддерсфилд написал письмо племяннику из Розингса, где он гостил у сестры, леди Кэтрин. Сначала он описал все достоинства брака лорда Рирдона и Анны, затем перешел к подробностям:

Этот олух Рирдон подписал брачный договор без всяких ссылок на то, кому достанется состояние в случае, если Анна умрет раньше матери. Сестрица заставит его плясать под ее дудку лет двадцать, если он хочет рассчитывать на Розингс-парк. Я тут сказал леди К., что из всего, что я слышу о живом характере миссис Дарси, она — настоящая находка и относится именно к тому типу женщин, которые мне нравятся. «Именно так, — уточнил я, — и, встреть я эту женщину раньше Фицуильяма, ему пришлось бы называть ее тетей, а не женой». (Тебе мои слова явно не по вкусу, мой мальчик!) Как ты догадываешься, моя речь вызвала невероятный скандал. Леди К. исполнила роль Медузы, и Рирдон чуть не лишился чувств. Генри успокаивал их всех, как только он один умеет. Я здорово позабавился. Еще два дня подобных развлечений — и их обвенчают. Венчать их доверено этому шуту гороховому, пастору Коллинзу. Никогда не встречал такого осла. Анна шепнула мне, что он кузен миссис Д., но это она явно со зла.

Если станешь писать своей кузине Анне, тебе вовсе нет надобности упоминать мое письмо. Мне не хочется слишком противостоять сестрице.

Твой и т. д.

Мэддерсфилд.

Вслед за этим письмом пришло очередное послание из Розингса, на этот раз от кузины Дарси.

От графини Рирдон мистеру Дарси Розингс.

Мой дорогой кузен!

Я благодарю Вас за ваше милое письмо, Вы всегда проявляли ко мне только доброту и великодушие, совсем как родной брат. (Эти излияния дружественных чувств, возможно, поразили бы Дарси меньше, если бы он знал, что леди Рирдон воцарилась в спальне сына, пока его жена писала это письмо.)

Пожалуйста, передайте мою благодарность и наилучшие пожелания своей очаровательной жене. Мы с лордом Рирдоном с удовольствием навестим вас в Пемберли. И конечно, мы будем больше чем просто счастливы принять вас в любое время, когда вам будет угодно, в Камберуэлле или в любом из наших поместий в Шотландии или Суррее.

Вы будете удивлены, что мы все еще в Розингсе. Мы намерены провести зиму в Суррее и отправимся туда, как только здоровье графа позволит ему ехать. С лордом Рирдоном произошел несчастный случай в карете в день нашего бракосочетания. К счастью, ногу не пришлось ампутировать, и мы надеемся, что он полностью выздоровеет уже через несколько недель или, самое большее, месяцев.

Если Вы пожелаете связаться с нами, можете _ сделать это через мистера Коллинза. Кузен миссис Дарси проявил себя истинным христианин ном и настоящим духовным пастырем в несколько трудный для нас период.

Остаюсь вашей преданной и любящей кузиной.

Анна, графиня Рирдон-он-Эдсуотер.

— Я и понятия не имела, каким нежным кузеном ты был для мисс де Бёр! — воскликнула Элизабет.

— Я чувствую, она трактует историю наших отношений значительно содержательнее. Детьми мы ненавидели друг друга с предельной страстностью. Стоило мне вспомнить про уготованную мне судьбу в супружестве, как я впадал в обреченное молчание. Да и она годами не заговаривала со мной, разве только произносила непременное: «Доброе утро, Фицуильям» или «Доброй ночи, Фицуильям».

— Выходит, тебе было невероятно сложно заставить себя вытянуть ее на общение.

— Возможно, нет. — Он улыбнулся. — Во всяком случае, ты оказалась права, любовь моя. Она не только ответила, но и с неожиданной сердечностью.

— Неужели в тебе нет ни грамма любопытства? Тебя отнюдь не волнует, что там произошло?

— Нисколько. Меня вовсе не касается происходящее в чужом доме.

— А я вот жутко любопытна. Твоя позиция высокоморальна, и я буду уважать ее, не проронив в разговоре с тобой ни слова на эту тему, случись мне выяснить подробности.

— В обязанности жены входит доверять мужу.

— Вот это новости! Тогда давай скажем так: когда мы сплетничаем, я сознательно исполняю свой долг, а ты… как быть с тобой?

В ответ он только молча улыбнулся.

События в Хансфорде оправдывали любопытство, а их последствия должны были сказаться на всей семье.

Как только Анна была выгодно помолвлена, а Коллинзы полностью восстановлены в роли любимых домашних льстецов, жизнь в Розингсе вошла в свою привычную колею и потекла со всеми типичными для этого дома развлечениями.

Приближался день бракосочетания Анны, и в Розингс снова приехала леди Рирдон и привезла с собой сына, чтобы тот мог пройти период ухаживания непосредственно перед свадьбой.

И почти сразу леди Кэтрин начала испытывать некоторое беспокойство. Во-первых, возникло разногласие относительно пребывания молодой пары после свадьбы. Леди Кэтрин остановила свой выбор на Бате. Лорд Рирдон имел неосторожность возмутиться этим.

— Только не это унылое место! — вскричал жених.

— Прошу прошения, милорд? — не поняла его леди Кэтрин.

— Ах, — только и смог вымолвить он, подумав, что лучше бы ему никак не реагировать, чем так бестактно.

Леди Кэтрин также возмущало поведение Рирдона по отношению к невесте. В одно прекрасное утро, выйдя к завтраку, он взял Анну за подбородок и сказал:

— Доброе утро, мой маленький воробышек.

— Доброе утро, Фредерик, — ответила Анна с глупой от счастья улыбкой.

— Гм! — произнесла леди Кэтрин.

Лорд Мэддерсфилд фыркнул, чем окончательно вывел сестру из себя.

— Когда мы поженимся, я наряжу тебя в яркие цвета и ты будешь вместо воробышка маленьким попугайчиком, — прошептал Фредерик, усаживаясь рядом с Анной.

— О чем вы там толкуете, милорд? Я не позволю никому вести беседу, в которой я не принимаю никакого участия, — тут же сделала ему замечание леди Кэтрин.

— Я не сказал ничего, достойного повторения для вашего слуха, мэм, но теперь я скажу все, что вам понравится.

— Ха! Красиво сказано, — откликнулся Мэддерсфилд. — Тебе не на что пожаловаться, сестрица.

Анна улыбнулась Фредерику. Какой же у нее храбрый жених! И как ее будоражила мысль, что очень скоро ее нарядами займется тот, кому по душе яркие цвета! Ее мать всегда подбирала ей невыразительные унылые платья.

Следующее свидетельство неестественного поведения Анны было замечено однажды вечером, когда Рирдон попросил свою невесту показать ему, где найти какой-то словарь. Это было явным предлогом, чтобы выманить ее из комнаты. Когда они вернулись, блуждающие улыбки на их лицах вызвали определенные подозрения ее милости. Однако то, как лорд Рирдон споткнулся о край ковра и почти растянулся на полу, каким-то образом успокоило ее.

Анна, естественно, не позволила ему слишком вольничать. Он поцеловал ее в губы, но она назвала это дурным озорством. Он ответил на ее негодование интригующей улыбкой светского человека, от которой девушка замерла, потом вся затрепетала, почувствовав слабость. Ее переполняло желание, но она не отдавала себе в этом отчета.

Ее милость стала откровенно желать, чтобы бракосочетание совершилось поскорее.

Мистер Коллинз никогда не забывал возносить хвалу леди Кэтрин за ее покровительство. Немногим пасторам оказывалась честь исполнять свои обязанности на таких церемониях, а здесь бракосочетание между лордом Рирдоном и самой мисс Анной де Бёр. После превосходного завтрака молодым только и оставалось, как покинуть Розингс. Супруг галантно подсадил Анну в карету. Она взглянула еще раз в окно на строгое лицо своей матери. Их глаза встретились, и новобрачную охватило восхитительное чувство освобождения. Ее новый хозяин, лорд Рирдон, прыгнул на ступеньку кареты и… промахнулся.

Таким образом в день своей свадьбы Фредерик Лестер, девятый граф Рирдон-он-Эдсуотер, был водворен назад в дом своей тещи, откуда он должен был увезти свою добычу. Ему следовало сначала посмотреть, куда он прыгает. Фредерику некого было винить, кроме себя самого.

Он был помещен обратно в свою комнату. Вызвали хирурга. Рана, конечно, была не ко времени, но перелом оказался несложным и легко исправимым.

— Анна, — распорядилась леди Кэтрин, — тебе следует вернуться в свою комнату.

— Боюсь, что нет, мама, — ответила дочь. — Фредерик просил, чтобы я спала в его комнате. Для меня ведь можно принести туда небольшую кровать.

:— Какая нелепость! — воскликнула леди Кэтрин. — Ты будешь спать в своей старой комнате.

Анна поджала губы и попыталась выдержать взгляд матери.

Она первая опустила глаза. Леди Кэтрин улыбнулась.

— Вижу, теперь ты снова стала сама собой. Я не придам значения этой вспышке, Анна. А теперь иди и полежи с часок.

— Да, мама.

Анна прокралась в свою комнату и обнаружила, что комнату уже приготовили для нее. Она, не раздеваясь, легла поверх покрывала, намереваясь серьезно все обдумать, но очень быстро погрузилась в сон. Приблизительно через час она проснулась и поспешила в комнату Рирдона.

Зрелище ее отважного господина, лежащего на спине, бледного и немощного, с понурыми от боли глазами, переполнило все ее существо раскаянием в собственной трусости.

— Ох, Фредерик, дорогой, мама не позволит мне спать здесь, а мне так хочется быть подле вас.

— Не беда, воробышек. Я бесполезен для тебя с такой вот больной ногой.

— Фредерик, я думала, что я могла бы быть вам полезна. Я думала, что вам бы хотелось, чтобы я осталась здесь.

— Я бы и хотел этого, но что можно сейчас сделать? Я скоро бы уладил вопрос, если бы был в норме.

Его непоколебимый тон заставил ее задрожать.

— Тебе холодно, крошка? Тогда садись рядом со мной. Боже праведный, да ты весишь не больше перышка. — Она почувствовала движение его мускулов под тканью ночной рубашки. Фредерик прижал ее к себе и поцеловал, но совсем иначе, чем раньше. Анна могла чувствовать его руку, сжимавшую ее в том месте, где колотилось ее сердце. Она не могла понять, боится она или желает, чтобы он позволил себе чуть больше.

— Чем они меня опоили, Анна? — застонал Фредерик.

— Настойкой опия.

В дверь резко постучали, и она открылась настолько быстро, что Анна успела только принять чопорный вид, оставаясь сидеть на кровати мужа. Леди Кэтрин прошагала внутрь в сопровождении леди Рирдон. Анна соскользнула с кровати им навстречу. Рирдон прищурился, стараясь сфокусироваться на вошедших, и различил свирепую старушенцию, свою тещу, впивающуюся взглядом в его крошку.

— Иди в свою комнату, Анна, — велела мать. Анну лихорадило от чувства, которому она не знала названия. Она с трудом дышала.

— Я уйду, если мой муж попросит меня об этом! — воскликнула она.

Уже давно глаза ее матери не были такими обжигающе-холодными, когда она смотрела на дочь. Кровь пульсировала в ушах, в груди все кипело. Только одно могло спасти Анну: ей надо было броситься на колени и слезно просить у матери прощения. Плакать, унижаться и сжимать подол ее платья.

Но… на самом дне ее страха возникало какое-то совсем новое чувство.

— Моя дорогая Анна… — Леди Рирдон собиралась призвать девушку к благоразумию.

— Она остается, — невнятно связывая звуки в слова, произнес Рирдон. — Вы обе, слышите меня!

Анна выпрямилась. Ее глаза подергивались, когда она опять попыталась выдержать материнский взгляд.

Словно сосульки в морозной ночи, страшные слова сорвались с губ ее милости:

— Анна, я крайне сердита.

Анна спрятала трясущиеся от страха руки за спину, но у нее дрожали губы, и она не сомневалась, что это видели все.

И тогда чувство, настолько глубоко захороненное на протяжении двадцати трех лет, что она едва ли вообще догадывалась о его существовании, горячей волной прокатилось по ее телу. Этим чувством был гнев. Он клокотал изнутри, закладывал уши, стучал в голове.

— Мне все равно!

С застывшей на лице маской ненависти леди Кэтрин метнулась из комнаты.

— Ты мужественная малютка, любовь моя, — пробормотал Рирдон.

— Вы пара олухов! — прошипела его мать и поспешила за хозяйкой дома.

— Поцелуй меня, Анна, — пробормотал новобрачный и впал в обморочное состояние.

Позже камердинер Рирдона привел сиделку, нанятую для ухода за больным. Пациент был в глубоком сне, а рядом крепко спала Анна, уткнув заплаканное лицо в его подушку. Когда сиделка начала поднимать ее своими мясистыми ручищами, новобрачная зашевелилась и цепко ухватилась рукой за ночную рубашку Фредерика.

— Лучше позвоните ее горничной, мистер Лартон. Бедняжка. — Вдвоем женщины переодели Анну в ночную рубашку и, уложив рядом с ее мужем, бережно укрыли одеялом.

— Никогда раньше не караулила новобрачных в ночь после их свадьбы! — хихикнула сиделка. — Если его милость проснется и станет игривым, я стукну его по голове.

— Едва ли вам это понадобится.

— Впрочем, с ним не так-то трудно и совладать. — Сиделка хитро фыркнула.

— Я останусь спать здесь сегодня ночью на случай, если понадоблюсь мисс… графине, — нахмурившись, надменно осадила горничная неподобающе вольный тон сиделки. — Я лягу на диване.

— Как вам будет угодно, дорогуша. Мне диван не нужен, меня наняли дежурить подле больного.

Анна и Фредерик проспали эту ночь в объятиях друг друга. Зажав руками уши, горничная беспокойно металась по жесткому дивану, под музыкальное сопровождение храпа сиделки, блаженствующей в кресле.

День сменил другой, но в Розингсе ни одна из сторон не изменила своей решимости. Никак не могла величавая леди Рирдон предсказать такой поворот событий.

— Мой дорогой Фредерик, — упрашивала она сына, — умоляю тебя, умерь свой пыл мыслью о состоянии леди Кэтрин.

— Мама, в жизни мужчины бывают такие моменты, когда он обязан бесстрашно встать на защиту правого дела и не искать при этом чье-то расположение.

— Я не вижу, чтобы ты сейчас мог стоять, Фредерик. Боюсь, ты еще пожалеешь о своей глупости.

— Это пойдет на пользу старушке, мама, если она поймет, что не может всегда и всем навязывать свою волю. Вот увидишь, это не будет иметь никаких катастрофических последствий.

— Пока я вижу только одно: не прошло и двух дней твоей женатой жизни, как ты совсем забыл о цели своей женитьбы.

— Что ж, но леди Кэтрин не будет управлять мною… I и Анной.

В этом-то и крылась основная проблема. Никогда прежде вдовствующая графиня не сталкивалась с неуправляемостью сына. Восхищение Фредерика женой не поддавалось разумному объяснению. После того, как он впервые встретился с Анной, он стенал и охал, что мужчину нельзя заставлять жениться на подобном существе, и только ткнув сыну под нос кипу закладных бумаг, ей удалось уговорить его отнестись к этому браку как к неотложной необходимости. А теперь ее сын только и делал, что, как флюгер, поворачивал свой длинный и большой нос вслед за своей крохой женой.

Отношения между новой графиней и ее матерью были крайне напряженными. Анна дрожала в ожидании каждой встречи, но при поддержке мужа укрепляла волю и вела себя с холодным почтением, но не больше. 1 Лорд Мэддерсфилд согласился с леди Кэтрин, что Анна вела себя возмутительно, и пообещал сестре сделать все возможное для блага семьи. Он поговорил с племянницей наедине, и в ходе этой беседы объяснил ей, что ему нравятся женщины с характером, и заверил Анну, что никогда она не нравилась ему так, как теперь. И если племянница прогнется сейчас, после того как уже скинула свой хомут, ее мать подомнет ее вместе с ее мужем раз и навсегда.

Он вернулся в гостиную и сокрушенно пожал плечами.

— Я приложил все усилия, дабы убедить ее разумными доводами, сестра, но сейчас она, похоже, совсем не считается с мудростью старших.

Мистер Коллинз помчался в Розингс наутро после свадьбы, чтобы справиться о здоровье пострадавшего. Леди Кэтрин настолько кипела от гнева, что готова была поделиться случившимся даже с ним.

— Вы правы, — согласился он. — Граф, кажется, проявил неосмотрительность, настояв, чтобы жена спала там. Повернувшись, она могла по неосторожности задеть ночью поврежденную ногу.

— Какое мне дело до его поврежденной ноги? — завопила ее милость. — Мне наплевать на его ногу. Моя дочь и мой зять обращались со мной с преступной непочтительностью, вот это меня действительно волнует, и очень.

— Возможно, имеется какое-нибудь объяснение их небрежения своим долгом по отношению к вашей милости, к которой они обязаны испытывать предельную благодарность и уважение, — сказал Коллинз.

— Вы думаете, может иметься рациональное объяснение их поведению и можно заставить их принести мне извинения?

— Когда они поймут, что потеряли, упав в глазах вашей милости, и к тому же по своей собственной вине, их переполнит раскаяние… нет, скорее даже отчаяние.

— Вы, мистер Коллинз, как раз тот человек, который и объяснит им их вину.

— Я, ваша милость? Премного польщен вашим доверием, но я не могу тешить себя мыслью, что я в силах повлиять на отношения тех, кто намного выше по положению, чем моя собственная скромная персона.

Он вытер лоб.

— Все ваши доводы несущественны, мистер Коллинз. Позвоните в звонок. Графиня согласилась прослушать лекцию о дочернем долге, затем задала некоторые серьезные вопросы о супружеском долге, которые несколько отвлекли пастора от основной линии его воспитательной беседы. По правде говоря, за последующие несколько дней мистер Коллинз столько раз переходил из одного стана в другой, что стал походить на маятник часов.

Полковник Фицуильям умолял Анну подумать о возрасте ее матери и о предстоящей разлуке с ней.

Ну что стоило Анне извиниться, даже если ее мать и была не права? Кому стало бы от этого хуже? Как бы там ни было, он испытывал сострадание к своей тетушке, какой бы старой тираншей она ни была. Он ощущал то, чего другие, казалось, не видели или не хотели видеть, — боль, прятавшуюся за ее гневом; и он боялся, что она останется в одиночестве в свои престарелые годы.

— Дорогой Генри, — сказала леди Кэтрин. — Ты единственный из родственников, кто не предал меня, Неужели ты тоже покинешь меня?

— Вы же знаете, что я не оставлю вас, но, моя дорогая тетушка, Анна была хорошей и послушной дочерью для вас всю свою жизнь. Я убежден, что она очень хочет получить ваше прощение. Одно нежное слово — и все будет так, как прежде.

— Никогда уже ничего не будет, как прежде, но я готова простить ее, когда она признает свою ошибку. Я всегда славилась своим христианским милосердием.

Леди Кэтрин не получила возможности продемонстрировать свое христианское милосердие, поскольку считала, что нераскаявшаяся дочь не должна быть прощена. Анна все же согласилась сказать матери, что ей жаль, если та чувствовала себя оскорбленной, но она не стала говорить, что не признает вопиющим преступлением сон в кровати своего мужа в их свадебную ночь.

Она последовала методу Коллинза так, как она понимала его; она была почтительна к матери, но с некоторой новой для нее, словно подспудно появившейся уверенностью в себе. Леди Кэтрин видела в ее кротости только игру.

Спустя две недели после свадьбы леди Кэтрин послала за своими поверенными. По смерти леди Кэтрин ее дочь Анна должна была получить ценные бумаги и собственность, составляющую менее трети от всего состояния ее матери. Будущим наследником дома и поместья Розингс, со всеми арендными платежами от ферм и коттеджей, неоспоримо назначался любимый племянник ее милости Генри Фицуильям. Настоятельный совет ее поверенных не предпринимать столь решительного и бесповоротного шага остался неуслышанным.

Оскорбленная мать молодого мужа влетела в комнату больного, где Анна и Фредерик с трепетом ожидали ее появления.

— Я предупреждала тебя, Фредерик, с самого начала предупреждала. Почему ты подписал брачный контракт, не оговорив наследство Анны?

— Не знаю, мама. Она впилась в меня таким взглядом!

— Я умоляла тебя умерить свое легкомыслие и проявить осмотрительность, хотя я никогда не могла вообразить столь бедственного для нас результата твоего поведения!

— Честь джентльмена, мама, все-таки… гм, есть честь джентльмена.

— Ты заплатил за свою честь слишком дорогую цену. Нам остается лишь примириться с ситуацией и постараться найти выход из нашего нынешнего положения. И не надо пугаться, Анна.

— Вы очень добры, графиня.

— Доброй я всегда старалась быть, но теперь графиня ты, моя милая. Я послала за врачом, чтобы он назначил нам самую раннюю из возможных дату нашего отъезда. — С этими словами она покинула комнату.

Тишина сгустилась вокруг этих двоих. Рирдон погрузился в раздумье и изредка вздыхал. Несомненно, приданого Анны хватит на избавление его домов в Суррее и Лондоне от заклада. Соответственно, его доходы пойдут на смену обстановки и ремонт Камберуэлла, что давно пора было завершить. И все же потеря Розингса была прискорбным фактом. Он снова вздохнул. Глаза Анны обожгла резкая боль, и горючие слезы полились по ее щекам. Она не удержалась от негромких рыданий.

— Какой толк проливать слезы по деньгам, Анна!

— Я плачу не из-за денег. Я только испугалась… испугалась, что раз вы женились на мне из-за этого, а теперь…

— Это я-то женился на тебе из-за твоего состояния? Кто это вбил такую мысль в твою головку, странная девочка? Иди ко мне и поцелуй меня.

Всяческие заверения были произнесены, и слез как не бывало. Его милость остался вполне доволен своей способностью справиться с ударом судьбы, а ее милость была вполне довольна… ну, скажем… его способностью.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ

Прошел год со дня свадьбы Элизабет, и аллеи, рощи и леса Пемберли уже дышали зимой. В тот день, когда все семейство Бингли потихоньку выбиралось из кареты, на долину обрушился свирепый северный ветер. Мисс Бингли содрогнулась, посмотрев на парк.

— Я раньше видела Пемберли только летом. И совсем забыла про северные зимы, — призналась она.

— Надеюсь, тебя это не станет слишком волновать, Кэролайн. — Чарлз счастливо улыбался. — Полагаю, в Рашли даже много холоднее.

Он с большими предосторожностями помог Джейн спуститься. Китти оперлась на руку лакея и спрыгнула. Она захлопала в ладоши и закричала:

— Ох, милый, милый Пемберли. Как прекрасно он выглядит! — девушка спряталась от пытливого взгляда Элизабет в горячем объятии.

Все вместе они направились в тепло зимних покоев. Придвинувшись ближе к камину, гости рассказывали о своей поездке и передавали новости об обитателях Хартфордшира.

Мистер Дарси предложил всем подняться немного раньше, чем обычно в воскресенье, и отправиться на утреннюю службу в Кимптон.

— Великолепно, — откликнулся Бингли. — Как зовут тамошнего пастора? Я его знаю?

— Мистер Тернер, — напомнил Дарси. — Ты с ним знаком.

— Ну что у меня за память! Как же он выглядит? Дарси повернулся к Китти:

— Как ты о нем отозвалась, Кэтрин, после вашей первой встречи? Насколько я помню, ты сказала — «страхолюдина».

— Я уверена, что я не произносила ничего подобного! — воскликнула Китти, пытаясь смутить зятя взглядом. — Лиззи, скажи, ну я же не говорила так!

— Я не могу ручаться, что мой муж дословно помнит ту беседу, Китти, но, насколько я помню, тебя совсем не впечатлил мистер Тернер.

— А почему это я должна была попасть под его обаяние? Я едва знала его тогда. — Китти невероятно смущалась, но надеялась, что это не так явно бросается в глаза.

— Он из тех людей, кто начинает казаться много симпатичнее по мере знакомства с ним, — вступила в разговор Джейн. — Мистер Тернер очень добрый человек и настоящий джентльмен. Как только понимаешь это, его характер производит значительно более сильное впечатление, чем его вполне заурядная внешность.

— Согласен, — сказал Дарси. — И благодаря этому эффекту однажды некая молодая девушка увидит в нем истинного Адониса.

— Мистер Дарси, какой вы забавный! — вывела трель Кэролайн. — Однако если мы припомним точнее, мисс Китти просто передвинула мистера Тернера из разряда «страхолюдины», в разряд «не такой уж он и страхолюдина».

— Я полагаю, что я последний человек, на суждения которого можно опираться в таких случаях, мисс Бингли, — ответил он. — Хотя, как известно, молодые девушки сначала говорят что-то вроде: «Вы последний человек, за которого я когда-либо выйду замуж», но не проходит и нескольких месяцев, как они уже отчитывают бедняг за то, что те не вовремя обновили свой костюм.

— Ха! Ха! Ха! — снова раздалась мелодичная трель Кэролайн. — Какие ужасные вещи вы говорите! Как вы прекрасно знаете, мы никогда не проявляем такую жестокость. А вы что на это скажете, миссис Дарси?

— Думаю, не всякая девушка может так поступить, это исключение, — ответила Элизабет.

— Да, такая девушка, разумеется, должна быть исключительна по натуре, — согласился Дарси, — чтобы он отважился на очередную попытку.

— Он должен быть отважным человеком! — вскричал Бингли. — Если бы это случилось со мной, я бы сдался.

Китти облегченно рассмеялась вместе со всеми, радуясь, что все оставили в покое мистера Тернера и разговор перешел на другую тему. Если она и назвала его «страхолюдиной», что из этого? Он был некрасив, но ей хотелось бы повидаться с ним снова. Она поддразнит его немного, затем улизнет опять, так же, как делала это летом.

Должно быть, именно нетерпеливое предвкушение этой забавы заставило Китти уделить особенное внимание своей внешности в то воскресное утро. Она надела новое шерстяное платье с красивой вышивкой на рукавах и новое пальто, отделанное мехом у шеи и на манжетах.

Прихожане Кимптона всегда несколько оживлялись, когда скамья семьи Дарси оказывалась занята. Китти понравилось ощущать себя в центре внимания во время прошлого появления в церкви. На сей раз, когда все они вошли в церковь, она едва заметила небольшую суматоху среди прихожан. Ее больше беспокоило непонятное замирание сердца в ее груди.

Мистер Тернер готовился к проповеди в ризнице и ни о чем не догадывался.

После короткой молитвы он обернулся к стоявшим на коленях прихожанам и произнес:

— И изрек Он такие слова…

И тут Тернер увидел ту, с которой не встречался, начиная с ее последнего посещения Кимптона, уже очень давно. Тишина длилась две-три секунды. Она подняла широко раскрытые немигающие глаза, затем опустила их. Прихожане тоже посмотрели на своего пастора, но он не видел их. Он перевел взгляд куда-то вдаль и решительно продолжил:

— Бог изрек эти слова и сказал: «Я — господин твой Бог: И нет для тебя никаких других богов, кроме меня».

Остальная часть службы прошла относительно спокойно.

Затем мистер Тернер пригласил всю компанию позавтракать у него.

Когда они выходили из столовой, Китти оказалась рядом с пастором и, подняв глаза, ласково спросила:

— Как поживают ваши цыплята, мистер Тернер?

— Они больше не цыплята, мисс Беннет. Хотите посмотреть?

Как-то так получилось, что она была бы не прочь, но все остальные, не осознавая столь уж серьезной безотлагательной нужды следить за жизнью обитателей птичника, остались в холле.

— Надо же, они стали такими большими! За такое короткое время! — поразилась Китти.

— Вы называете это коротким временем? Прошло пятнадцать недель с тех пор, как вы были здесь в последний раз, — попенял он ей очень мягко.

Китти явно заинтересовал жилет мистера Тернера, и она ответила, не поднимая головы:

— Я понятия не имела, что это было так давно.

— Я считал дни и недели, пока не отчаялся дождаться вашего возвращения.

— Вы едва знаете меня, — заметила Китти, неожиданно проявив здравый смысл.

— Я бы желал исправить это обстоятельство. Пастор посмотрел на ее шляпку, за полями которой девушка попыталась спрятаться от его взгляда, потом взял ее под руку и повел из птичника. От любопытных глаз их отделяла изгородь.

— Мисс Беннет.

— Да?

— Вы знаете, что я люблю вас?

— Да, — прошептала Китти.

— Вот моя рука. — Он протянул ей руку. — Примете ли вы мою руку? Будете моей женой?

— Мистер Тернер, я… — Голос девушки замер, и она вложила свою маленькую руку в перчатке в его руку.

— Китти. Китти.

Она наконец подняла голову и по-детски подставила ему щеку для поцелуя.

Мистер Тернер, возможно, и задумывался над вопросом, а была ли мисс Беннет той девушкой, о которой его семья мечтала для него. Вспоминал ли он, что его мать надеялась женить сына на состоятельной женщине с хорошим происхождением, воспитанием и манерами? Но материнские надежды не в силах преодолеть чувства. Когда он написал матери, вовсе не спрашивая ее разрешения, но лишь с просьбой благословить союз, уже устроенный, она поняла, что ее опередили. Миссис Тернер утешила себя значимостью родства с Дарси.

Элизабет была довольна этой партией, но ее мучил вопрос, сознавала ли сестра важность принимаемого ею решения, тщательно ли продумала Китти, на что идет. Элизабет заговорила с ней об обязанностях жены пастора. Такой человек, как Эдвард Тернер, принимавший столь активное участие в жизни прихода, имел право ожидать поддержку со стороны жены. Китти рассердилась, надулась и убежала в свою комнату. Там Элизабет и нашла ее, уткнувшуюся носом в подушку. Ее забеспокоило волнение сестры.

— Ты считаешь меня всего лишь глупым ребенком, хотя я изо всех сил стараюсь угодить тебе! — плакала в голос Китти. — Он мог бы жениться на такой, как Анна Эджли, если ему так нужна образцовая жена пастора. Она умна и серьезна, и правильна во всем, но не заполучила же она его, не смогла!

— Китти, это жестоко. Ты ничего не знаешь о чувствах мисс Эджли, и тебе не следовало бы говорить так, если бы ты о них знала.

— Я бы и не стала, если бы ты не заставила меня своим неодобрением. Почему ты не радуешься за меня?

— Естественно, я радуюсь за тебя, Китти. Вы просто застали меня врасплох. Вы с мистером Тернером такие разные, у вас совсем различные вкусы.

Китти соскользнула с кровати и встала перед сестрой, внимательно глядя ей в глаза.

— Да, мы сильно отличаемся друг от друга. — Элизабет совсем не понравилось выражение, появившееся на лице Китти. — Лиззи, ты считаешь мистера Тернера превосходным человеком, ведь считаешь?

— Ну… да, считаю.

— И ты задаешь себе вопрос, что он может хотеть от Китти? Умоляю, ответь, почему тебя так потрясло его предложение, Лиззи? Ты даже не можешь отрицать, как ты шокирована, не так ли? — Китти взволнованно прошлась по комнате. Потом обернулась посмотреть на Элизабет, которая стояла не шелохнувшись. — Ты не знаешь, каково быть Китти. Ты знаешь, что я испытывала, когда каждый день моей жизни наш папа произносил что-то вроде: «Китти — дурочка, Китти ничего не знает, она одна из самых глупых девочек в Англии»?

Элизабет на мгновение буквально потеряла дар речи, но потом, оправившись, попыталась успокоить младшую сестру:

— В душе он так не считал, это только слова, Китти.

— Если он так не считал, откуда мне было знать это? Тебе легко прощать ему все его ошибки, когда ты счастливо возведена на престол его привязанности.

— Но я едва ли в фаворе у нашей мамочки.

— Да, она любила тебя меньше всех своих дочерей, Лиззи, но разве тебя это волновало?

— Я никогда не забывала своего долга по отношению к нашей маме.

— Долга? Разумеется, не забывала, хотя маме, возможно, хотелось бы получать от тебя больше тепла.

— Маме хотелось бы больше тепла от меня? Китти уперлась руками в бока.

— Не бойся, нет нужды напоминать мне о том, что ты — само совершенство. У мамы это получается много лучше. О да, сейчас только и слышно: Лиззи то… Лиззи это… Моя дочь, миссис Дарси… Десять тысяч фунтов… Маркиза.

— Китти, ничего хорошего из этого не выйдет. Давай не будем ссориться. — Голос Элизабет задрожал.

Китти подошла к сестре и поцеловала ее.

— Я сумею угодить Эдварду, Лиззи. Я знаю, что я могу доставлять ему радость. Он любит меня. — Она станцевала перед зеркалом и снова заговорила. — Это было нисколечко не сложно, Лиззи. Вначале я даже не пыталась. Я просто заметила, как ему нравится, когда я его поддразниваю.

— Китти!

— Не притворяйся, Лиззи. Как мама всегда говорила, если вы хотите поймать себе мужа, вы должны использовать все средства, которые есть в вашем распоряжении. У нас нет большого приданого, чтобы положить приманкой в капкан, но только посмотри, как хорошо у нас у всех это получается!

— Джейн завоевала мистера Бингли своими душевными качествами и достоинством.

— Ты забыла упомянуть ее красоту, дорогая сестрица.

— Она не использовала ее сознательно!

— А ей и не приходилось думать над этим. Лидия немного поскользнулась, слишком щедро раздаривая свое обаяние направо и налево, но, к счастью, ей удалось спастись.

— Но я-то нисколько не одобряю такого коварства!

— Говори что хочешь, Лиззи. Наша мама считает, что наверняка наступил какой-то момент, когда ты поняла, что мистер Дарси восхищается тобой. Другие девушки стали бы бегать за ним, и его восхищение превратилось бы в презрение. Ты же, в этом можно не сомневаться, наоборот, задрала нос и посмеялась над ним. Он так привык получать все, чего только ни пожелает, что самолюбие не позволило ему дать тебе улизнуть.

— Мне хотелось бы думать, что наш союз образовался не только из-за этого.

— Какое это имеет значение? — пожала плечами Китти. — Я не вижу в мистере Тернере Адониса, как предрекал мистер Дарси, намекая на некую молодую девушку, но его наружность вовсе не так уж и плоха. Как ты думаешь, надежда на любовь все же есть?

— Ну тебя, дорогая! — расхохоталась Элизабет. — И все же я желаю тебе огромного счастья.

В Хартфордшире никто ни к чему не придирался. Миссис Беннет пришла в дикий восторг от успеха своей дочери и наказала ей немедленно возвращаться домой, чтобы заказать свадебные наряды. Но Китти уже пообещала поехать в Рашли-Мэйнор на все Рождество, а поскольку ее Эдварда тоже включили в состав гостей, она едва ли согласилась бы отказаться от приглашения.

Мистер Беннет прикрывал свою радость восклицаниями по поводу безумия Тернера, остановившего свой выбор на такой глупой девчонке. Хотя в последнее время она, как оказалось, все-таки немного поумнела.

Что касается Лидии, то, услышав радостную весть, она сразу же написала сестре. Китти открыла полученное от Лидии письмо в гостиной Элизабет, где старшая сестра просматривала счета за месяц. Оторвавшись от подсчетов, Элизабет увидела мокрые от слез глаза Китти. Она подошла и села рядом с ней на диван.

— От кого оно пришло, Китти?

Китти молча протянула Элизабет открытое письмо.

От миссис Уикхем мисс Кэтрин Беннет Ньюкасл.

Миленькая моя Китти!

Как же мы с Уикхемом хохотали, узнав, что ты собираешься замуж за этого безобразного пастора.

Ну и учудила же ты! Правда, у него хороший доход, и, как я полагаю, этого тебе достаточно, умница ты наша! Я же не отдала бы своего дорогого Уикхема за все приходы Англии, пусть любовь в лачуге, но все же любовь, — это для таких, как я.

Ну а теперь сообщаю тебе несколько замечательных новостей. Мы увидимся с тобой в Рашли в конце января, так как У. отвезет меня туда по дороге в Лондон, где у него какие-то скучнейшие обязанности. Он с превеликой радостью взял бы меня с собой, но он говорит, что мы не можем позволить себе этого, и я боюсь, что он прав. Уикхему много дешевле путешествовать одному, и ему не важно, где он остановится в Лондоне. Я с трудом представляю, как вынесу разлуку с ним, но ты утешишь меня.

Я собираюсь пробыть у Бингли до их отъезда в Хартфордшир на твою свадьбу, чтобы я могла поехать туда с ними.

Я заеду в Пемберли по пути на юг. Дорогой У. говорит, что ему было бы слишком больно заезжать туда, так как воспоминания о старшем мистере Дарси наполнили бы его сердце печалью.

Пожалуйста, скажи Лиззи, чтобы послала мне перчатки и чулки; по шесть пар мне отлично хватит для моих поездок.

Твоя любящая сестра,

Лидия Уикхем.

— Ах, эта взбалмошная, беспечная Лидия, — возмутилась Элизабет. — Брось ее письмо в камин, Китти.

«Выходит, Лидия планирует приехать сюда. Придется ей забыть об этом на сей раз, поскольку мы уедем в Лондон, но мы не сможем всегда избегать ее. Какая неприятная мысль!» — подумала Элизабет.

Когда Лидия беспечно пересказала мужу свое насмешливое письмо Китти, в убогой гостиной в Ньюкасле разразился скандал.

— Что нашло на тебя, чтобы написать подобное!

— Но мы с тобой так смеялись, Джордж. Ты сам говорил, что ничего смешнее тебе не доводилось слышать.

— Но я же не писал ей об этом. Я не в силах постичь твою безмерную тупость!

— Китти просто подумает, что такие у меня шутки.

— Она тоже так пренебрежительно пишет обо мне, Лидия? — спросил он.

— Если бы она посмела пренебрежительно отозваться о тебе, я бы на нее рассердилась, и очень! — решительно воскликнула Лидия.

— И каковы, ты воображаешь, будут ее чувства, когда она прочитает твое письмо? Ты, дура, разве ты не понимаешь, насколько важно нам твое семейство? Как бы мы сняли это жилье, если бы Лиззи не прислала тебе денег, когда мы получили уведомление на последней квартире? Разве я смогу когда-нибудь продвинуться по службе без помощи своего проклятого зятя?

Лидия настолько привыкла к брани Уикхема, что это ее уже не оскорбляло.

— Она обязана помогать мне, поскольку богата, и должна обеспечивать меня, если моему мужу это не удается.

— Я был бы в состоянии обеспечивать тебя, если бы ты могла уменьшить свои расходы, — вспыхнул Уикхем.

— Тогда и ты сам уменьши свои расходы… Выходит, ты жалеешь, что женился на мне.

Это было рискованным замечанием, но Уикхем вынужден был терпеть: Лидия по-прежнему была нужна ему. Он никогда не смог бы оставить жену, не погубив свою репутацию уже безвозвратно, и он продолжал желать сохранять некоторое влияние на Лидию. Поэтому он поборол себя и только заметил, причем весьма искренне:

— Единственное, о чем я жалею, что не вытянул больше из Дарси. Если бы я знал, что он влюблен в твою сестрицу, я бы получил еще пять тысяч на твою ренту. А теперь бери бумагу и перо и пиши извинения.

От миссис Уикхем мисс Кэтрин Беннет Ньюкасл.

Моей дорогой Китти, моей самой любимой сестренке!

Я боюсь, ты, возможно, неправильно истолковала мое письмо от прошлой среды. Поняла ли ты, что я шутила, когда описывала, как мы с Уикхемом смеялись над твоей помолвкой? Мы оба были в восторге за тебя. Я уверена, что мистер Тернер превосходный мужчина, и ты, должно быть, очень любишь его. Мы так довольны, что ты удачно устраиваешь свою жизнь. Мы обязательно навестим тебя и поживем в твоем приходе, мы будем очень весело проводить время вместе.

Мама пишет, что она получила очень милое письмо от миссис Тернер, которая расхваливала тебя до небес, хотя ни разу не встречалась с тобой!

Если бы мне пришлось делить моего Уикхема с кем бы то ни было, я бы этого не вынесла, поэтому я рада, что вся его родня уже умерла.

Надеюсь, ты простишь мне мою дурацкую шутку.

Твоя любящая сестра,

Лидия Уикхем.

После короткого пребывания Бингли уехали в Йоркшир, оставив Китти в Пемберли. Она должна была приехать к ним вместе с Дарси. Для ухаживания оставался всего лишь месяц — Китти придется возвращаться в Хартфордшир. Обрученные проводили время очень мило, совсем не переживая, что период ухаживания продлится не слишком долго.

Джорджиана получила другое приглашение и мучилась, пытаясь принять решение.

— Фицуильям, наш дядя пригласил меня на Рождество в Рэдуик-холл. Наверное, мне надо съездить туда.

— О господи, ведь у тебя же нет никакого желания туда ехать, Джорджиана! — сказал Дарси.

— Я бы не возражала. Я бы повидала детей; они, наверное, очень выросли.

— Выросли. И, естественно, больше шумят и проказничают. Будет много лучше, если ты поедешь с нами в Рашли.

— Дядя пишет, что леди Кэтрин тоже будет там и ей хотелось бы повидать меня, поскольку мы не виделись с ней все это время, — рискнула добавить Джорджиана.

— Твоя тетя, вне всякого сомнения, желает определить степень ущерба, нанесенного тебе общением с Элизабет.

— Тогда я не поеду.

— Во что бы то ни стало — поезжай, — вмешалась Элизабет. — Я приготовлю для тебя записку, по которой ее милость легко определит, насколько я испортила тебя.

— Прошу тебя, не делай этого, Элизабет! Я с ума сойду от страха, передавая ей такую записку! — воскликнула Джорджиана.

— Элизабет шутит, Джорджиана.

— Ох, я вижу. Генри будет там.

— Генри с этим справится, так что ничего не бойся! — заверил ее Дарси.

— Способность Генри ладить со всеми может быть значительно подорвана теми большими надеждами, которые на него возлагаются, — заметила Элизабет. — Меня не слишком удивит, если весьма скоро мы с вами об этом узнаем.

— Популярность нашего кузена, Джорджиана, замечательным образом возросла, — уточнил ее брат. — Теперь, когда он стал наследником Розингса, поток молодых дам хлынет туда, чтобы оценить вероятную долговечность леди Кэтрин.

— Какие они все противные! Если бы я могла, я прогнала бы их всех прочь.

— Можно не сомневаться, теперь Генри недолго останется холостым. Ты же не можешь оставаться его любимицей навсегда.

— Мне просто хотелось бы повидаться с ним.

— Фицуильям, если таково ее желание, почему ей нельзя поехать туда?

— Почему нельзя? Конечно можно, хотя лучше ей провести время с нами. Но если ты действительно хочешь этого, обязательно поезжай в Рэдуик-холл.

— Нет, я поеду в Рашли.

— Превосходно, — заметил Дарси. — Мне нравится, что ты прислушиваешься к своим собственным желаниям, а не всегда присоединяешься к планам других, чтобы угодить им.

Элизабет расхохоталась.

— Что тебя рассмешило, Элизабет? — поинтересовался он.

— Прошу прощения. В твоем последнем утверждении не было скрытой иронии?

Она занялась письмами. Сверху лежал конверт, подписанный четким почерком леди Инглбур. Она прочитала обе страницы, в которых рассказывалось о жизни ее милости. Дарси время от времени поглядывал на жену. Она дошла до поспешно написанного постскриптума.

— Какая новость! — воскликнула Элизабет. — Фицуильям, Джорджиана, только послушайте, что пишет ее милость.

«Только что вдовствующая графиня благополучно разрешилась от бремени, поскольку она сейчас здесь со мной в Дипдине. Пугая всех и вся, новое существо вошло в этот мир, оглашая дом громкими криками, дергая во все стороны крепкими ножками и размахивая кулачками. Это девочка! Капитан Джозеф Уэсткомб станет графом Брэдфордом и когда-нибудь маркизом Инглбур, и я довольна этим, поскольку он человек достойный».

— Могу подписаться под словами ее милости. Единственный случай, когда я от всей души соглашаюсь с ней, — сказал Дарси и повернулся к сестре.

— Что скажешь, Джорджиана? Разве ты не рада, что хороший друг Генри получил состояние?

— Я… я… то есть, конечно, я рада.

Брат с женой удивленно смотрели на нее. Она залилась краской и убежала из комнаты.

Через некоторое время Элизабет последовала за девушкой. Джорджиана с замечательным спокойствием объяснила невестке:

— Я начала было видеть в капитане Уэсткомбе и своего хорошего друга, не только друга Генри. Я за него рада, но я была эгоистично расстроена, что отныне пришел конец нашим милым приятным беседам.

— Но почему? Неужели он забудет всех своих старых друзей теперь, когда получил титул и состояние?

— С ним никогда больше не будет так легко, как раньше.

По мере того как Элизабет пытливо изучала Джорджиану, уголки ее губ задергались. Джорджиана пришла в ужас, и щеки ее опять залила краска.

— Нет, Элизабет! Ручаюсь тебе, ты точно ошибаешься.

Элизабет и Фицуильям проводили свое второе совместное Рождество в теплом семейном кругу в Рашли-Мэйнор. Кроме них там были мистер и миссис Бингли (вместе с будущим маленьким Бингли), Китти с женихом, Джорджиана и Кэролайн.

Кэролайн с нетерпением предвкушала поездку с четой Дарси в Лондон, где она планировала пожить с Луизой и мистером Хёрстом. Она рассчитывала, что бал Двенадцатой ночи заставит Дарси оказаться в Лондоне к Новому году. Но теперь она узнала, что их отъезд откладывался по крайней мере до середины января!

— Я в полном восторге, что мы дождемся появления малыша, — проворковала Кэролайн. — Я ведь боялась, что вы не захотите разочаровывать леди Рирдон.

— Леди Рирдон? — озадаченно переспросила Элизабет. — Вы имеете в виду бал Двенадцатой ночи? Она даже не заметит нашего отсутствия в такой толпе. Я давно отослала ей наши извинения.

На одиннадцатый день после Рождества Джейн подарила мужу дочку, сразу же признанную всеми, кто ее видел, самым красивым младенцем на свете. Крошечная Элизабет Анджелайна Бингли гугукала и спала, и делала множество неприличных младенческих дел и в Перевернутый день и, к сожалению, на Двенадцатую ночь тоже.

Еще две недели промелькнули. Эдвард Тернер возвратился к своим обязанностям. Миссис Беннет писала Китти пугающие письма по поводу свадебных нарядов. Мистеру Беннету предстояло встретить их в Лондоне, чтобы отвезти Китти домой. Заявив, что она никогда не сможет разлучиться с малюткой Элизабет Анджелайной, Кэролайн каким-то образом все же набралась мужества перед разлукой и первой запрыгнула в карету, отъезжающую в Лондон.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЯТАЯ

В феврале в гостинице в Меритоне остановились очень важные, гости. Даже если бы дом в Лонгборне был втрое больше, там не хватило бы места, чтобы одновременно разместить Джорджа Уикхема и Фицуильяма Дарси. Когда Дарси предпочел остановиться в гостинице, все вздохнули с облегчением.

Лидия приехала в Хартфордшир в карете Бингли и тут же с радостью оказалась в объятиях матери. Уикхем все еще оставался в Лондоне по каким-то непонятным делам, но все-таки вырвался, чтобы вовремя прибыть на обед накануне свадьбы Китти. Миссис Беннет устроила один из своих небольших семейных вечеров. Под этим, как ворчал мистер Беннет, она подразумевала, что на вечере она похвастается своей семьей.

Все уже собрались в гостиной, когда туда с важным видом вошла Лидия под руку с мужем. Хотя Уикхем чуть было не погубил ее дочь, миссис Беннет давно простила ему это, считая, что хоть и такой брак, это все же брак. Она едва знала, каким зятем больше гордиться: Бингли, с его обаянием и богатством; Дарси, чье огромное состояние позволяло ему совсем не нуждаться в обаянии; или Уикхемом, с его сладкими речами, обворожительными манерами и красным мундиром.

— Миссис Беннет, — заявил Уикхем, — вы самая лучшая и самая добрая теща в мире! Вы замечательно выглядите, и это наполняет мое сердце невыразимым восторгом, так как свидетельствует о вашем хорошем здоровье.

— Его восторг не столь невыразим, чтобы заставить его молчать, — пробурчал Дарси на ухо Элизабет. Она сжала его руку и тихонько засмеялась.

— А ты воспринимай все это как театр комедии, — прошептала она. Он в ответ только горько улыбнулся.

Уикхем пошел дальше и радостно заворковал о чем-то над тестем.

— Вижу, вы совсем не меняетесь, — только и ответил Уикхему тесть.

— Надеюсь, я никогда не изменюсь для вас, сэр.

— Элизабет, мой старый друг.

— Здравствуйте, мистер Уикхем.

— Дарси! Вот мы и снова встретились.

Дарси холодно поклонился, и Уикхем поспешно опустил руку, которую он начал было протягивать Фицуильяму.

— Добрый вечер, мистер Уикхем, — сказал Дарси с натянутой учтивостью.

Уикхем снова протянул руку для рукопожатия:

— Ну же, Дарси, ты не пожмешь мне руку? — Вся комната затихла. Уикхем со смехом посмотрел на Элизабет, и она отвернулась.

Дарси пожал протянутую руку. Выражение его лица в тот момент было особенно угрюмым. Немного погодя миссис Беннет объявила гостям, что пора переходить в столовую.

— Ну же, сестрица, нам нет нужды придерживаться церемоний. Вот вам моя рука, — обратился Уикхем к Элизабет.

— Вы забываетесь, сэр, — возмутился Дарси.

— Иногда полезно соблюдать церемонии, мистер Уикхем, если это позволяет нам не оскорблять наших друзей, — ответила ему Элизабет с очаровательной улыбкой, которая смягчала явное осуждение в ее словах.

Лидия открыла рот, и у нее вырвался не то вздох, не то сдавленный вопль, смесь гнева и изумления, но Уикхем только повернулся к жене и пожал плечами.

Миссис Беннет объявила гостям, что пора переходить в столовую.

Сэр Уильям Лукас подошел к Элизабет и поклонился.

— Благодарю вас, сэр Уильям. — Элизабет взяла его под руку, и они вышли из гостиной.

Мистер Беннет подал руку леди Лукас. Дарси, в свою очередь, изысканно поклонился миссис Беннет и предложил ей свою руку.

— Благодарю вас, сэр. — Миссис Беннет как-то даже приосанилась и с важностью прошествовала в столовую.

Ближе к ночи миссис Беннет в своей комнате разбиралась с младшими дочерьми.

Китти объявила, что вовсе не говорила, что пойдет замуж, или говорила, но всерьез не думала выходить замуж, и вообще ее платье ей вовсе не идет.

— Ты будешь великолепна, Китти. У тебя всего лишь нервический припадок, — успокаивала ее мать.

— Ну и ну! Какая ты странная! — воскликнула Лидия. — Накануне своей свадьбы я едва дышала от счастья. И когда тот славный день наступил, я ни о чем не думала, кроме своей любви.

Китти безудержно разрыдалась и заперлась в своей комнате.

— Сейчас не время вспоминать старые истории, Лидия, — отругала свою любимицу миссис Беннет. — Твое время прошло. Сейчас очередь Китти, это ее праздник.

Лидия плюхнулась на скамеечку для ног и, любуясь на себя в зеркало, проворчала:

— Я сочла, что мистер Дарси повел себя очень некрасиво с беднягой Уикхемом, с такой неохотой подав ему руку. Ты же знаешь, ребенком Уикхем был любимцем отца мистера Дарси.

— Оставим мужчинам их ссоры, милая моя девочка. Я никогда не пытаюсь разобраться в мужских размолвках.

— Было время, когда ты пыталась, мама! Раньше, пока мистер Дарси не женился на Лиззи, ты всегда вставала на сторону Уикхема!

— Я, Лидия? Неужели?! Я, право, совсем не помню этого.

— А Лиззи такое о себе возомнила, что не позволила моему дорогому Уикхему отвести ее к столу! Она стала такой же гордячкой, как и ее муж.

— Не могу с тобой согласиться, Лидия. У сэра Уильяма рыцарское звание! Следовательно, ему и полагалось вести Лиззи к столу. Он был бы разочарован и даже немного сердит, если бы мы не учли церемонию предшествования.

— Вот уж не ожидала от тебя, мамочка, что ты будешь защищать тех, кто против моего мужа.

— Ты прекрасно знаешь, что я выше всякой меры люблю Уикхема, — возмутилась миссис Беннет, — и тем не менее, мы должны помнить, кто такой мистер Дарси.

Лидия отшвырнула кружевной чепец матери, который она нервно теребила в руках.

— Ну, мамочка, ты же не перевариваешь его! Я знаю, знаю! Можешь мне не рассказывать.

Миссис Беннет изумленно посмотрела на свою младшую и любимую дочь.

— Откуда у тебя в голове такие мысли, Лидия? Разве можно ожидать, чтобы я ненавидела мужа Лиззи, когда я вижу, как моя дочь выходит из своей превосходной кареты в красивых нарядах или когда я читаю ее имя в газете.

Подобному доводу трудно было противостоять, поэтому Лидия переменила тему.

— Вынуждена заметить, мистер Тернер невзрачен до безобразия, но, думаю, Китти он подойдет.

— Твоей сестре он нравится, и этого вполне достаточно. Мистер Дарси высоко ценит его, и такое уважение, без сомнения, со временем окажется весьма полезным.

— Мама, прошу тебя, какая польза может вообще быть от мистера Тернера? — возмутилась Лидия.

— Во-первых, он в дружеских отношениях с епископом Дерби, и не удивлюсь, если и с архиепископом тоже. Может, я доживу до того времени, когда Китти поселится в епископском дворце.

— Какие радости ждут жену епископа в обществе? — нахмурилась Лидия.

— Не знаю, но это очень престижно.

Лидия сумрачно разглядывала свое отражение. Воцарилась тишина, и воображение миссис Беннет унесло ее в розовое будущее, в котором Китти была замужем за епископом, муж Лидии дослужился до генерала, и даже Мэри удачно вышло замуж (пусть за баронета… иногда странные вещи случаются). И в этот чудесный момент вошла Мэри, укутанная в шаль, какую не всякая дама средних лет надела бы, отложив в сторону как старушечью, ханжески поджав губы.

— Мама! — заскулила она, забыв про свой чопорный вид. — Уикхем курит сигары! Я не для того уступила свою комнату, чтобы он ее испоганил.

— Мой муж никогда не закурил бы в спальне дамы, ты, мерзкая старая дева! — завопила Лидия.

Мэри ощетинилась:

— Мамочка, ты слышала, слышала, как она назвала меня?

— Да, да, и это было глупо с твоей стороны, Лидия. Какая из Мэри старая дева в ее-то двадцать лет.

Миссис Беннет подняла чепец и стала поправлять на нем ленты. Лидия воспользовалась занятостью матери и показала сестре язык.

— Я прощаю тебя, Лидия, — поджав губы, елейным голосом произнесла Мэри. — В нашем графстве для тебя находились гораздо худшие эпитеты, когда вы с Уикхемом убежали. Но я буду помнить свой христианский долг и не запятнаю свои губы, повторяя их. Спокойной ночи, дорогая сестрица.

Лидия пронзительно взвизгнула и аж подпрыгнула.

— Спокойной ночи, мамочка, — сказала Мэри и выскользнула за дверь, прежде чем Лидия сумела дотянуться до нее.

Утром Китти вспомнила, что она очень хотела выйти замуж за Эдварда, и признала, что ей необыкновенно идет ее платье.

Когда она вышла из маленькой церквушки, даже Лидия решила, что у жениха хорошее лицо, особенно когда он с нежностью смотрел на свою невесту.

За свадебным завтраком она ощутила укол зависти при виде множества подарков.

— И мы могли бы получить столько же всего, Лидия, — угрюмо прошептал Уикхем, — если бы не убежали.

— Но как у нас все было романтично, Уикхем! — вздохнула Лидия, беря под руку мужа. Пришлось тому терпеть этот несвоевременный знак внимания, чтобы не устраивать сцен.

— Китти, — сказала тетя Гардинер, — этот обеденный сервиз Веджвуда очень милый и похож на тот, которым ты восхищалась в Пемберли.

— Да, — добавила Элизабет. — Мистер Дарси еще в июле подумал, что этот сервиз обязательно понравится Китти.

— В июле! — выдохнула Китти.

— Конечно, — объяснил Дарси. — Мы тогда завтракали в Кимптоне, и мистер Тернер со всеми подробностями объяснял мне состояние его дел.

Невеста и жених посмотрели друг на друга, и оба залились краской.

Очередной триумфальный день миссис Беннет завершился. Выдав замуж четырех из пяти своих дочерей, почти бесприданниц, за полтора года, она имела основание поздравить себя.

В полдень Китти и Эдвард отбыли в Дербишир.

Дарси предстояло возвратиться в Лондон, где их ждало множество приглашений. Мистер Беннет сожалел о краткости их пребывания. Но для его достопочтенной супруги само по себе присутствие Элизабет и ее мужа в непосредственной близости не являлось такой уж большой радостью: она испытывала неловкость в обществе Дарси, а Элизабет она любила меньше всех своих девочек. Другое дело, когда они жили своей отдельной светской жизнью. Уже одно существование этой пары предостаточно тешило ее самолюбие и подогревало тщеславие.

Мистер Уикхем своим обаянием настолько очаровал старшую миссис Тернер, что она предоставила молодому человеку место в своей карете, поскольку тоже направлялась в Лондон. Уикхем пообещал заехать к Бингли через несколько дней и забрать жену, чтобы уже с ней вернуться на север к своим обязанностям в полку.

Джейн с Чарлзом погостили с ее семьей еще неделю, затем возвратились поближе к малютке Элизабет Анджелайн. Спустя несколько дней пришло письмо от Уикхема. Он сообщал Лидии о продолжающихся трудностях, с которыми он столкнулся в делах, и предлагал ей проехать с сестрой до Йоркшира. Таким образом он поручал Лидию заботам Бингли, которому предстояло сопроводить ее на север и оплатить путевые расходы.

Уикхем наконец вернулся в Ньюкасл, но без гроша в кармане, и поселился в офицерской казарме. Он так и не заехал за Лидией в Рашли-Мэйнор, но ее это совсем не удивляло. Предприимчивая парочка сдала свое жилье на четыре месяца, рассчитывая, что Бингли продержит ее все это время, а потом еще и отошлет домой в своей карете. К тому времени должна была подоспеть рента Лидии, и они могли перебраться обратно в свое жилье. Жизнь в Рашли-Мэйнор очень быстро наскучила Лидии, и совсем скоро она стала сетовать на скуку Йоркшира и что-то бурчать о подлости Элизабет, не взявшей ее с собой в Лондон. Следующим летом она поедет в Пемберли, не важно, пригласит ее туда Элизабет или нет.

Джейн была слишком добра, чтобы говорить напрямую, что присутствие младшей сестры в доме было тяжелым испытанием для нее, но некоторое недовольство сквозило между строчками ее письма.

— Ох, дорогой, — пробормотала Элизабет. — И терпению бедной Джейн все же наступает конец. Она почти в открытую пишет в этом письме, что хотела бы, чтобы Лидия поскорее уехала.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ШЕСТАЯ

К своему второму сезону в Лондоне миссис Дарси настолько хорошо принималась в некоторых семьях с безупречными связями и столь же безупречным происхождением, что ее собственные злополучные родственные связи теперь воспринимались ею как нечто несущественное. Трем или четырем семействам, которые при первом знакомстве приняли Элизабет без должного, по мнению Дарси, уважения, теперь оставалось только сожалеть об этом. Ее общество было востребовано, но находились и те, кто продолжали держать чету Дарси на расстоянии и только вежливо раскланивались при встрече. Элизабет была лишена повода посмеяться над подобными переменами, так как не могла и представить себе, что все эти люди когда-либо состояли в дружественных отношениях с Дарси.

Супруги Дарси физически не могли ответить на все приглашения, которые им присылались. Их круг получил одно дополнение — заслуживавшее особого внимания — в лице лорда Брэдфорда, в прежние времена известного как капитан Уэсткомб. Его частенько принимали на Бругхем-плейс. К радости Джорджианы, друг ее кузена ничуть не изменился, оставаясь таким же добрым и скромным. Лорд Брэдфорд признавался Джорджиане, что ему было невыразимо больно, когда некоторые знакомые высказывали ему соболезнования небрежным тоном, словно подразумевая, что он должен радоваться смерти брата.

— Неужели можно думать о потере брата иначе, как о настоящем горе, которое может обрушиться на человека? — удивилась девушка.

Джорджиана радовалась возможности поговорить с кем-то о Генри, и они с лордом Брэдфордом часто вспоминали полковника. Она чувствовала, что новоявленный лорд Брэдфорд немного тосковал о том времени, когда он служил в армии. Он часто рассказывал ей о духе товарищества, царившем в среде его друзей офицеров, и о счастье, которое дарит бескорыстная дружба.

— Я верю в вашу дружбу, мисс Дарси, поскольку вы подружились со мной, когда я был беден, — признался он.

«Боже мой! — подумала она. — Разве он не понимает, что он стал моим другом как раз потому, что был беден?»

Когда до девушки дошли слухи о помолвке между лордом Брэдфордом и его кузиной, прекрасной Арабеллой Уиттэйкер, Джорджиана едва дождалась, когда ей удастся остаться наедине с Элизабет, чтобы обсудить этот слух.

— Я не могу в это поверить, Элизабет. Ты же тоже не веришь этому, ведь не веришь же!

— Не знаю, девочка. — Элизабет сжала руки Джорджианы в своих ладонях. — Все вокруг считают его многие годы безнадежно влюбленным в свою кузину. Я слышала об этой его влюбленности еще в то время, когда он служил офицером. Еще говорили, что она тогда и помыслить не могла выйти замуж за простого офицера.

— А теперь он достаточно хорош для нее! Он был хорош для нее всегда! Даже прежде, чем стал графом!

Элизабет испытующе посмотрела на Джорджиану.

— Дорогая моя, будь осторожней.

— Мне не надо прятаться, Элизабет. — Джорджиана произнесла эти слова в сторону. — Я понимаю, что ты беспокоишься о моих чувствах. Я просто разочарована. Она никогда не сделает его счастливым. В любом случае, если бы он действительно обручился, он как-нибудь намекнул бы мне об этом.

Элизабет встала, пересекла комнату и обернулась.

— Об обручении не станут объявлять, пока семья в трауре. — Она вернулась к Джорджиане и заставила девушку встать. — Давай поедем в парк и отвлечемся, наблюдая глупость и безрассудство тех, кто не так дорог нам. Оставь лорду Брэдфорду право самому совершить ошибку в выборе супруги. Не он первый, не он последний!

Время траура давно прошло, но ничего, что могло бы свидетельствовать о подтверждении слухов о помолвке Брэдфорда, не происходило. Джорджиана по-прежнему могла рассчитывать по меньшей мере на два танца со своим другом, если они встречались на балах. С каким же удовольствием проводила она с ним эти минуты! Он был единственным, кто не досаждал ей заумной беседой и не смущал комплиментами. Два месяца в лондонском обществе прошли, и Джорджиана сумела пережить их.

Однажды утром в апреле Элизабет получила записку от миссис Фоксуэлл.

«…опера и миленький ужин в… Бо Гарри только для нашего небольшого общества. Пообещайте же, что вы составите нам компанию. Ваша сестра миссис Бингли и мистер Бингли тоже приглашены, так как утром, случайно наткнувшись на них в парке, я пригласила и их присоединиться к нам».

— Именно этим меня можно окончательно убедить! — воскликнула Элизабет. — Пригласить Джейн, и мой восторг от вечера окажется по-настоящему полным!

— И я с удовольствием пойду, — заметил Дарси. — Когда они все планируют?

— В следующий вторник… ой!

— У тебя ведь твой «Инглбур анклав» во вторник, Элизабет.

— По всему, мне следует предпочесть это. А ты бы хотел, чтобы я пошла с тобой, Фицуильям?

— Естественно. Но я признаю более важной твою договоренность с маркизой.

— Но это вовсе не жесткая договоренность. Надеюсь, моя дружба с ее милостью не может превалировать над моей дружбой с моим мужем. Никто не ждет от меня обязательного посещения ее каждую неделю. Я объясню ей, что вынуждена пропустить салон. Если она действительно испытывает ко мне дружеские чувства, она поймет.

— Но твое отсутствие там будет весьма ощутимо для нее.

— Не слишком. А для тебя, если я предпочту салон?

— Больше, чем я могу описать.

— Надеюсь, причины у меня вполне основательные. Во вторник на Парк-лейн мистером Гловером будут зачитаны выдержки из его новой работы, весьма жалкой пародии на трагедию, и если я пойду туда, то не смогу удержаться от смеха.

Дарси, естественно, пришлось по вкусу, что Элизабет предпочла совместный поход в оперу салону леди Инглбур. Вечер, наполненный музыкой, и последующая беседа в кругу близких друзей за ужином идеально соответствовали его натуре.

Хотя они прошли через общий зал, им было отведено отдельное помещение. Вся компания расположилась за столом, заказала блюда по вкусу и с удовольствием предвкушала ужин в теплой и дружеской атмосфере.

Они обсуждали оперу, новую, подпорченную, на взгляд миссис Фоксуэлл, сомнительным интеллектом героя. Как она заметила, ей хотелось бы видеть «храбрость, удачно сочетаемую с благоразумием».

— Все в человеке должно быть гармонично, — сказала Джейн. — И вообще, какой может быть толк от глупого рыцаря?

— Никакого, — согласился Фоксуэлл. — Если бы не его превосходное пение, у меня не хватило бы терпения выдержать этого малого.

— Едва ли ему удалось бы спасти девушку подобными импульсивными действиями, не окажись злодей таким ничтожеством, — добавила его жена.

— Злодей совсем не соответствовал своей роли, — засмеялась Элизабет. — Оказаться у него в заточении было бы скорее обидно и оскорбительно, нежели страшно. Представляю, если бы я попала в подобную историю в годы своего девичества, мне явно потребовался бы более достойный противник.

Это дало Бингли повод вступить в разговор, поскольку даже он читал романы миссис Радклиф.

— Осмелюсь заметить, даже злодей синьор Монтони не смог бы стерпеть общество той, которая смеялась бы над его недостатками, — заметил он. — И у Дарси едва ли появился бы шанс спасти вас за то время, в течение которого этот злобный синьор сумел бы вытерпеть вас у себя в заточении.

Все дружно рассмеялись.

— Вас вышвырнули бы с башни уже к концу двадцатой страницы, — воскликнул Фоксуэлл.

— Нет, сэр! — воскликнула Элизабет. — Я бы пригрозила ему продолжать смеяться над ним из могилы и тем заставила бы злодея побледнеть от ужаса. Он освободил бы меня и дал коня, чтобы я убиралась на все четыре стороны, и поскорее. И я ехала бы верхом, а в ушах у меня еще долго звенели бы его проклятия.

— Горные ущелья вторили бы тебе ехидным смехом, в то время как он мерил бы шагами крепостные укрепления, скрежеща зубами, — добавил Дарси.

Элизабет взглянула на мужа: в эту минуту он искренне радовался и был открыт своим друзьям. Немногие из окружения Дарси видели его таким. Как же ей было приятно, что в этот вечер она оказалась вместе с ним! Они все счастливо смеялись, довольные своей дружбой. Джорджиана улыбалась застенчивой, но счастливой улыбкой и изредка вступала в беседу. Миссис Фоксуэлл басовито хохотала, а Джейн элегантным движением прижимала платочек к глазам. Это вызывало у Элизабет новый взрыв хохота. Фоксуэлл первым увидел молодого человека, стоявшего в нескольких шагах от их стола. Элизабет тоже посмотрела в ту сторону и перестала смеяться. Она коротко кивнула ему и тут же отвернулась к друзьям. Он шагнул вперед.

— Добрый вечер, мистер Гловер, — произнесла Элизабет с холодной вежливостью. Дарси резко повернулся на стуле, смех за их столом замер, и все с любопытством стали разглядывать известного драматурга.

— Добрый вечер, миссис Дарси. — Он откинул назад прядь густых черных волос, которые падали ему на глаза. Она снова отвернулась. — Я думал увидеть вас раньше. Вас очень не хватало у леди Инглбур.

— Полагаю, вы сильно преувеличиваете, мистер Гловер. — Он кусал ноготь большого пальца и капризно хмурился. Элизабет произнесла, обращаясь к мистеру Фоксуэллу: — Вы не можете вообразить себе, какой самозванкой я чувствую себя среди литераторов у леди Инглбур.

— Не верю, вы совсем так не думаете! — с горечью воскликнул Гловер.

— Вы не смеете говорить с моей женой подобным образом, сэр! — Дарси поднялся, и Гловер в замешательстве посмотрел на него. Он ошеломленно оглянулся на Элизабет.

— Я говорю, что думаю, а вы, мистер Гловер, вольны толковать мои слова, как вам угодно. — Она говорила беззлобно, словно мягко увещевая ребенка.

Секунды две он смотрел на нее сумасшедшим взглядом, а потом пробормотал извинение. Элизабет едва заметно пожала плечами. Он ушел прочь.

— Это что, образец возвышенной беседы на Парк-лейн? — поинтересовался Фоксуэлл. — Этот тип похож на какого-то цыгана.

— Маркиза и пикнуть ему не дала бы, будь она с нами, — ответила Элизабет.

— А мне даже понравился этот ваш мистер Гловер, — сказал Фоксуэлл. — Было бы забавно потолковать с ним, встретив его на вашем следующем приеме.

— О да, правда, — согласилась его жена. — Когда он так близко, у него такой изможденный и измученный вид. Я уже обожаю его. — Казалось, она буквально вторила Арабелле Уиттэйкер.

— Вы серьезно? — от неожиданности выпалила Джорджиана.

Элизабет рассмеялась и сжала руку девушки.

— Знаете, это великий дар — артистическая натура, — задумчиво заговорил Фоксуэлл. — Чем более неотесан и непредсказуем ты в своем поведении, тем более интересным тебя находят окружающие, особенно дамы. Возможно, и мне стоит начать культивировать в себе некоторую резкость, тогда в сочетании с общей несносностью эффект получится поразительный.

— Хватит с нас и твоей язвительности, Фоксуэлл, — остановила его жена. — Я буду благодарна тебе, если ты станешь выпускать свой яд, продолжая оставаться джентльменом в своих речах и поступках.

— И прошу вас, продолжайте щадить наш теплый дружественный круг, направляя острие вашего ума на других, — добавила Элизабет.

Все снова весело засмеялись. Элизабет посмотрела на Дарси. У него резко испортилось настроение, и он свирепо смотрел куда-то вдаль.

Вызвали кареты. Увидев лакея, Дарси встал со своего места.

— Дорогая, ты готова? Карета ждет. — Они распрощались. Дарси подал руку Элизабет, и они под руку направились к карете. Она прильнула к нему и что-то прошептала. Он улыбнулся в ответ и погладил ее по руке. Стоявший в противоположном углу большой залы Гловер заметил эту сцену и погрузился в неизбывное отчаяние, совершенно неадекватное увиденному.

— Ах, вот и она, наша прекрасная прогульщица, со своим господином, обожаемая и обожающая! — воскликнул Уиттэйкер, проследив за взглядом Гловера. — Какая трогательная сцена! Кто из нас использует эту сцену в своей пьесе? Уступлю ее тебе, Гловер, если только ты не превратишь все в фарс.

— Я пишу комедии, потому что они продаются, Уиттэйкер.

— Ты излишне чувствителен сегодня, мой друг. Бери пример с меня! Поменьше поклоняйся музе.

— Тебе, Уиттэйкер, не приходится зарабатывать на жизнь работой. Я только приступил к созданию своего истинного творения.

— Дорогой сэр, мы надеялись услышать небольшую часть вашей новой работы сегодня вечером, — заметил кто-то из их компании.

— У меня отпало всякое желание, когда подошла моя очередь, — пробурчал Гловер.

— Неужели отсутствие нашей прекрасной дамы так повлияло на твое настроение? — поинтересовался Уиттэйкер, нанося предательский удар приятелю в спину. — Боже мой, я прав! Выкинь ее из головы, забудь о ней, Гловер! Поверь мне, дружище, ты ей вовсе не интересен.

— Но почему я не могу ценить ее мнение? — пробормотал драматург. — Леди Инглбур называет миссис Дарси одной из самых оригинальных женщин, которых она когда-либо встречала. Она особенная, и ей присуще сочетание ума и высоких принципов.

— Между тем некоторые из нас больше ценят ее за лукавство и прекрасные глаза.

— Можешь смеяться, Уиттэйкер, сколько тебе влезет. У тебя особые наклонности. Я же восхищаюсь ее мыслями.

— Она не раскрывает своих мыслей, мой введенный в заблуждение друг. Но так или иначе, ее юмор забавляет меня.

Гловер лихорадочно оглядел сидевших в зале. Большинству этих мужчин хватало порядочности счесть игру, затеянную Уиттэйкером, предосудительной, но стервятники «Зависть» и «Злословие» уже парили у них за плечами. Он откинул назад черные волосы.

— Надеюсь, не все из нас такие циники. — Он так резко подскочил, что уронил стул.

— Если ты надеешься наставить рога ее мужу, советую оставить эту мысль, — вкрадчиво произнес Уиттэйкер, и в глазах его мелькнул зловредный огонек. — Она слишком умна для этого.

Черные глаза Гловера зажглись в ответ таким отвращением, что Уиттэйкер вздрогнул.

— Вы мне отвратительны! — процедил Гловер и, бросив несколько монет на стол, ушел.

— Мистер Уиттэйкер, не следует так говорить о даме.

Уиттэйкер, вздернув брови, посмотрел на говорившего, потом оглядел остальных, упиваясь написанным на их лицах неодобрением.

— Лицемеры, — бросил он им с ленивой усмешкой.

Спальню освещали лишь отблески догорающего огня. Элизабет примостилась подле мужа, и он отодвинул прядь волос с ее лица.

— Элизабет?!

— Да?

— Ты любила бы меня, если бы я был беден?

— Нисколечко.

— Я серьезно.

— И я серьезно. Будь ты беден, ты с восторгом танцевал бы со мной в ту нашу первую встречу на ассамблее в Меритоне. Ты же тогда заявил, что я недостаточно привлекательна, чтобы обращать на себя внимание, и твоя неприязнь оказалась взаимной. Выходит, надежным предшественником нашей любви стала именно обоюдная нерасположенность друг к другу.

— Прошу тебя, хоть минуту побудь серьезной.

— Как я могу отвечать серьезно на такой вопрос? Если серьезно, я не знаю. Таким, какой ты есть, ты частично обязан своим положением в обществе.

— Да, я имел все для богатой жизни, кроме самой жизни.

— Как же тебе повезло, что ты нашел меня. — Она ласково засмеялась и, прижавшись к нему, снова поцеловала.

— Милая моя Элизабет, только не разлюби меня.

— Ты слишком много думаешь, Фицуильям.

Он почувствовал мягкое тепло ее губ у себя на лбу, потом на губах и притянул к себе.

Утром Элизабет с восторгом принимала раннюю посетительницу в своей малой гостиной.

— Эмилия! — воскликнула Элизабет. — Какая вы умница, вы пришли как раз тогда, когда я думала о вас.

— Дорогая Элизабет, ну, конечно, я умница, — ответила ее приятельница и погладила отрез вышитого золотом шелка. — Какая красота. Леди Нортби с ума сходит от зависти, гадая, где же вам удается найти подобную красоту.

— Ее милости не повезло с родственниками. В ее семье нет никого, кто занимался бы торговлей. Это кайма для сари делается в мастерских при индийском дворе, и ничего подобного к нам традиционным путем не попадает.

— Подарок от вашего дяди, мистера Гардинера, как я полагаю.

— Вот именно. Его преподнесли в дар его агенту, тот передал его моему дяде, дядя — мне и, наконец, я — вам.

— Как же мне принять такой подарок?

— С таким же удовольствием, как я взяла у вас ваши бесподобные перья. Уилкинс имела наглость сказать мне, что нельзя вставлять их в мой новый тюрбан, поскольку их могут узнать. Как будто меня это волнует! Лет через десять я смогу рассказать, что я носила их с гордостью с тридцатью различными шляпами.

Эмилия расхохоталась:

— Я не ожидала, что ваша ответная благодарность окажется столь велика.

Вошел лакей с карточкой на подносе.

— Мистер Гловер, в это время! Эванс, скажите джентльмену, что я занята.

— Да, мадам.

— Погодите, Эванс. Передайте карточку мистеру Дарси.

— Вы по-прежнему находите мистера Гловера забавным? — спросила Эмилия. — Признаюсь, беседа с ним может быть очень необычной.

— Когда я взвешиваю на весах его обаяние и его эксцентричность, то начинаю думать, что перевес говорит не в его пользу.

Она аккуратно взяла кайму и приложила к платью Эмилии.

— Вы наденете это на бал, когда поедете в Глэдсмер-парк? Предвкушаю, как вы ослепите герцога и привлечете к себе восторженные взгляды.

Мистер Гловер не всегда философски воспринимал жизненные неурядицы. Сначала его не пустили к даме, а потом и просто выставили из дома. Он шагал по дороге, уткнувшись носом в землю.

Леди Инглбур редко когда пускала кого в свой будуар, но драматург прислал ей полную отчаяния записку, и она сделала исключение. Она величественно восседала в своем кресле и по мере продолжения его рассказа все больше хмурилась.

— Не вижу, чем я могу помочь вам, мистер Гловер. Что за безумный порыв заставил вас обращаться к миссис Дарси в общественном месте? Вам бы следовало принести ей подобающие извинения.

— Я предпринял попытку, мэм. Я только что оттуда. Мистер Дарси не позволил мне повидаться с ней. Я передал ей карточку, но меня сопроводили в библиотеку к ее мужу.

— И как вы поладили с мистером Дарси?

— Я каким-то образом умудрился еще больше оскорбить его. Я начал с того, что пришел принести свои извинения его жене. Он утверждал, что миссис Дарси отказалась видеть меня, и заверил, что передаст ей мои извинения. Я ему не поверил, она не может быть настолько жестока со мной.

Наступило молчание. Гловер смотрел то куда-то в сторону, то за окно, то себе под ноги. Наконец он поднял глаза. Выражение лица маркизы вселило в него ужас.

— Вы ничего не придумали лучше, как заявить, что считаете мистера Дарси лжецом? — внимательно поедая взглядом своего протеже, спросила маркиза.

Он прикусил губу и ничего не ответил.

— Если миссис Дарси больше не появится на моих вторниках, — взорвала маркиза тишину, — я буду очень рассержена на вас, сэр.

— Что! Она больше не придет? Она сама вам это сказала?

— Интересно, каким это образом? Неужели она успела бы написать и передать мне письмо за то время, которое потребовалось вам, чтобы примчаться сюда? Мистер Гловер, как вы объясните мне свое поведение?

Он подпрыгнул и начал метаться по комнате.

— Я не знаю, как объяснить это безумие. Я не могу есть, я почти не сплю. Я чувствую, что весь мир — это лишь иллюзия и правду можно найти только в другом мире, мире изысканных чувств, мире моей следующей работы. — Он взъерошил рукой волосы и устремил мрачный застывший взгляд на огонь в камине. В комнате вновь воцарилось молчание.

«И зачем мне еще такие волнения с этим сумасшедшим? Он вообще забыл, что я здесь», — подумала ее светлость. Он поднял голову и посмотрел на свою благодетельницу. Его правый глаз дергался от тика.

— Маркиза, я называю это своим первым творением, ибо до сих пор я просто забавлялся. И все же я не могу сесть за работу. Только она может помочь мне; она — мое вдохновение.

Она недовольно дернулась. Слишком явно он раскрывался перед ней в своей чувствительности. Негодующее выражение лица маркизы заставило замолчать даже его внутренний голос.

— Мистер Гловер, отвечайте прямо: вы влюблены в миссис Дарси?

— Если бы я был в нее влюблен, я бы бросился в реку.

— Будьте любезны сдерживать свои эмоции. Вы пишете с нее свою новую героиню?

— Ваша милость, я не могу одарить ее большим, чем увековечить ее образ, созданный мною на сцене.

— У нее есть муж, чтобы одаривать ее. Разве вы не знаете, что мистер Дарси не позволил, чтобы портрет его жены был представлен на выставке в прошлом году? И вы все-таки желаете выставить ее напоказ на театральных подмостках! Советую вам поостеречься, иначе вы заставите миссис Дарси пожелать, чтобы вы утопили себя.

— Маркиза, только благодаря вашей помощи я добился своих успехов. Без вас…

— Ну, ну, сэр я довольна вашим успехом. Я увижу вашу благодарность, если вы будете вести себя, как джентльмен, и не создавать затруднений и тем паче проблем для моих друзей.

Он молча кивнул:

— Что я должен сделать?

— Идите домой и работайте. Вы уже написали что-нибудь?

— В эту беспокойную ночь я исписал почти две страницы, мадам. Сегодня утром я надеялся показать их миссис Дарси.

Маркиза молчала. Раньше все свои опыты Гловер приносил ей первой. Неприятное чувство накатило на нее. Она постаралась отогнать его.

— Я боялся, что вам не понравится, — пробормотал он.

Маркиза смотрела на него пытливо, но не зло. Он сунул страницы ей в руки, поклонился и повернулся к двери.

— Мистер Гловер! Вы хотите, чтобы я показала это миссис Дарси?

— Да.

«Ох, хо-хо, он неисправим!» — пробормотала она про себя. Она подошла к окну и смотрела, как молодой человек вышел из парадной двери ее дома, резко повернулся и исчез в конце улицы.

«С него станется бродить по городу до темноты, не задумываясь, куда и зачем он идет», — подумала маркиза.

Она снова погрузилась в свое любимое кресло и принялась за чтение. После некоторого раздумья она написала записку, приложила ее к письму и позвонила лакею.

Днем маркиза послала за племянницей.

— Эмилия, дорогая моя, ты, без сомнения, знаешь ее ближе, чем я. Насколько это серьезная угроза для моей дружбы с ней?

Эмилия взяла письмо.

Моя дорогая маркиза!

Я благодарю Вас за Ваше милое послание мне и за приложенные к нему страницы рукописи мистера Гловера. Но этот джентльмен не имеет никаких разумных оснований для своего настойчивого желания полагаться в своем творчестве на мое о нем мнение. Возможно, я должна чувствовать себя польщенной подобным вниманием к своей особе, но оно мне вовсе не льстит. И хотя присланный мне отрывок из его будущего творения интригует, я очень обеспокоена своим подозрением, что автор создает мой идеализированный портрет. Я бы хотела думать, что это только простое тщеславие с моей стороны, но боюсь, что все обстоит хуже, учитывая эксцентричные знаки внимания, проявленные автором по отношению ко мне. Едва ли мне следует добавить, что подобное внимание мне слишком неприятно.

Ваша светлость, Вы просите меня простить мистера Гловера, но он больше виноват перед мистером Дарси.

Вы были добры ко мне, и я бы очень не хотела лишиться Вашего общества и дружбы. Но пока мистер Гловер не получит прощения от моего мужа, я чувствую себя не вправе встречаться с ним ни в Вашем доме, ни где бы то ни было еще.

Дорогая леди Инглбур, я ни за что на свете не хотела бы доставить Вам разочарование, но Ваша мечта превратить меня в «хозяйку одного из авангардных современных домов в Лондоне» или «патронессу искусств» является лишь отражением вашей щедрой переоценки моих талантов. Я не имею никаких видов на столь выдающуюся роль, которая в любом случае превратилась бы в катастрофу для того, перед кем я в первую очередь имею обязательство. Поверьте мне.

С искренним уважением, остаюсь к Вашим услугам,

Э. Дарси.

Эмилия так побледнела, что маркиза получила ответ на свой вопрос даже прежде, чем племянница заговорила.

Леди Инглбур проследила, чтобы мистер Гловер написал письмо с соответствующими извинениями, и Дарси выразил свое удовлетворение.

Маркиза чувствовала, что ее дружба с Элизабет не слишком пострадала. Элизабет продолжала посещать ее званые вечера, как и прежде, и обедала вместе с мужем в особняке на Парк-лейн.

Тем не менее на этот раз они решили пробыть в Лондоне не слишком долго и наметили отъезд в Дербишир на конец апреля. Леди Инглбур никак не могла понять, зачем им было уезжать из Лондона в самый разгар сезона, чтобы похоронить себя в деревне. Даже пылкая молодая любовь, если она когда-либо и испытывала подобное чувство к маркизу, не могла бы побудить ее заточить себя в компании с супругом и молчаливой родственницей в загородном доме. Она пригласила супругов Дарси к себе в Дипдин в августе.

Дарси не предвкушал особого удовольствия от этого посещения загородной резиденции ее светлости, но все же принял приглашение. Нельзя было недооценить чести, оказанной Элизабет. Другим доводом в пользу этой поездки было предполагаемое присутствие в гостях у маркизы лорда Брэдфорда, который, судя по всему, восхищался Джорджианой. Он часто выискивал повод вступить в разговор с сестрой Дарси, а на балах старался потанцевать с ней.

Репутация Брэдфорда была безупречна, он казался очень милым, к тому же был богат, и поэтому, по всей видимости, не мог быть причислен к числу охотников за приданым. Дополнительной рекомендацией служил его графский титул, а в будущем и титул маркиза. Дарси не планировал выдавать Джорджиану замуж еще года два, а то и больше, но подобная возможность превышала даже его строгие требования к мужу его сестры и была слишком хороша, чтобы пренебречь ею.

Он поделился с Элизабет своими мыслями.

— Фицуильям, надеюсь, ты не станешь пытаться сильно влиять на Джорджиану в ее выборе спутника жизни? Она весьма зависима от твоего суждения. Она может сделать выбор против своей истинной склонности, лишь бы угодить тебе.

— Она находит его общество достаточно приятным для себя.

— Но мне кажется, она еще очень юна для подобного шага.

— Я желаю ей счастья, Элизабет. Именно поэтому я одно время планировал, что они с Бингли поженятся.

— Но разве она не может сама создать свое счастье?

— Я знаю мир, Элизабет, а Джорджиана — нет. Я мог полностью полагаться на честь Бингли и щедрость его души. Леди Кэтрин вряд ли с радостью даст свое одобрение, но ее взгляды теперь несущественны для нас.

— Младшие отпрыски семьи явно до предела испытывают терпение вашей бедной тети. — Она оперлась на спинку его кресла, и, наклонившись, прижалась щекой к его щеке.

— Любовь моя, разве ты не можешь с легким сердцем думать о том, что произойдет, если вдруг леди Кэтрин суждено умереть без всякой попытки с твоей стороны примириться с ней?

— Ей не следовало бы писать того письма, которое она написала, если она не желала навеки разойтись со мной. Если сейчас она и сожалеет об этом, ее право сделать шаги к примирению, а мое право решать, идти ли ей навстречу.

Элизабет прикоснулась к его губам, и жесткая складка смягчилась под ее пальцами, когда он поцеловал их. Совершенно неожиданно ей захотелось сказать мужу, что на свете нет никого, кого она любила бы хотя бы в сотую долю так, как любила его.

— Поступай, как ты считаешь нужным, — только и сумела произнести Элизабет от волнения и улыбнулась. — Я и не надеялась, что ты поступишь иначе. И все же мне не нравится видеть вашу семью разделенной из-за меня.

— Ты предвкушаешь перспективу снова выслушивать леди Кэтрин?

— Может, мне и не улыбается подобная перспектива, но…

— Этого не произойдет.

— Ты никогда не сомневаешься в своей правоте.

И все же Дарси доказал, что его можно уговорить, и написал письмо тете. Но это письмо оказалось подобно семени, упавшему среди камней. Леди Кэтрин не ответила.

— В будущем, Элизабет, я надеюсь, ты будешь доверять мне и не станешь пытаться направить мои действия по своей прихоти! — решительно выговаривал он жене. Элизабет чуть было не расхохоталась над нелепостью его обвинения, но она понимала, каких усилий ему стоило сделать попытку примирения.

— Я очень горжусь тобой.

— Что?

— Я горжусь тобой, Фицуильям.

Насупившись и пожав плечами, он пошел прочь.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ СЕДЬМАЯ

В конце апреля в Лондон вернулся Генри Фицуильям. Любопытно, но с тех пор как его перспективы на будущее улучшились, полковник больше не оставался невидимкой для молодых девушек с состоянием. Он заехал и на Бругхем-плейс, где возобновил свое знакомство с мисс Бингли. Кэролайн приехала вместе с сестрой, миссис Хёрст, чтобы провести утро в музыкальных занятиях с дорогой подругой Джорджианой.

Генри никогда и не подозревал, какой милой может быть мисс Бингли. Он сидел подле нее, пока она играла на пианино. Ее перья изящно наклонялись, когда ему пора было переворачивать страницу. Когда ее пальцы стремительно мелькали по клавишам, она слегка наклонялась к нему. Он глубокомысленно смотрел на ее красивый профиль, пока она листала ноты в поисках другой песни. Элизабет чуть было не расхохоталась.

Генри не забывал про свою кузину.

— Джорджиана, прошу тебя, сыграй и ты нам.

— Если ты хочешь, Генри, я сыграю.

Кэролайн заявила, что она умрет от разочарования, если ее дражайшая подруга не станет играть, и Джорджиана заняла свое место у инструмента. Она заиграла жалобную тихую мелодию. Мисс Бингли заметила, с какой любовью Генри смотрел на свою кузину. И тут Кэролайн настолько растрогала музыка, что она поднялась со своего места и медленно прошла через всю комнату к окну, где стала пристально разглядывать облака, плывущие по небу. Ее фигура удачно вырисовывалась на фоне тяжелых дорогих портьер. В конце концов полковнику не чуждо было ничто человеческое, и вскоре миссис Хёрст обратила внимание, как он перевел взгляд на красивую девушку.

— Я сгораю от нетерпения снова побывать в Воукс-холл-парке! — воскликнула миссис Хёрст. — Кто составит мне компанию? Прошу вас, вы все можете пойти туда со мной завтра, и мы чудесно проведем там время.

У Элизабет с Фицуильямом были другие планы, но все остальные согласились составить ей компанию.

Как прекрасно выглядел парк в прохладный и ясный весенний день! Джорджиана с удовольствием осталась бы с Генри наедине, но приходилось делить кузена с мисс Бингли. Так они и гуляли по парку: Генри под руку с девушками и чета Хёрстов сзади. Потом они зашли слегка перекусить и отдохнуть в павильоне. У Джорджианы создалось впечатление, что пол-Лондона собралось в парке. Увидев среди гулявших знакомую (как ей показалось) фигуру, она воскликнула:

— Смотрите! Тот джентльмен в синем пальто, это ведь лорд Брэдфорд? — Она поняла свою ошибку, еще не договорив фразы.

Кэролайн заливисто засмеялась, а у Джорджианы заполыхали щеки.

— Тот джентльмен чем-то напоминает его милость, но чертами лица он прискорбно не похож на графа. — Кэролайн понимающе усмехнулась, глядя в глаза полковнику, и повернулась к Джорджиане, которая не знала, куда себя деть от смущения.

— Я расстроила вас, милая моя мисс Дарси? Как непростительно с моей стороны! Я вовсе не хотела вас обидеть. Действительно, тот незнакомый нам джентльмен очень напоминает лорда Брэдфорда. Это вполне естественная ошибка. Я и сама в жизни часто совершала подобные.

Но Джорджиане казалось, что она выдала какой-то секрет, и она никак не могла успокоиться.

— Ты вся горишь, Джорджиана. Но почему? — удивился Генри.

Кэролайн наклонилась через полковника к своей подруге и взяла ее за руку.

— Если вы пообещаете не проронить ни слова об этом, я расскажу вам ужасную историю, которая приключилась со мной на ассамблее в Бате. Я прогуливалась по залу в поисках Луизы и наткнулась на джентльмена, которому я пообещала следующий танец, вернее, я в тот момент подумала, что наткнулась именно на него. «Мистер Грэй! — воскликнула я, протягивая ему руку, — как удачно мы с вами встретились!»

Джентльмен поклонился и сказал с неприятной насмешкой: «Мадам, встреча с вами для меня самая большая удача на свете, но, боюсь, мое имя вовсе не Грэй!» Вообразите мои чувства, милая моя мисс Дарси. Я никогда раньше не встречалась с этим человеком. Я думала, что там прямо и умру от унижения.

Джорджиана слушала рассказ мисс Бингли с благодарностью.

— И все же я не погибла для общества, — продолжала Кэролайн. — Никто не знает о моей ошибке, кроме меня, джентльмена, который оказался вовсе не Грэем, и теперь вас, дорогие мои друзья.

Она обвела всех взглядом, задержавшись на Генри:

— Теперь я в вашей власти. Генри поднес ее руку к губам:

— Вы можете рассчитывать на наше умение хранить тайны, хотя я не могу ручаться за благоразумие «Того, кто не Грэй».

— Я его не боюсь!

Хёрст проворчал нечто нечленораздельное. Он почти спал.

— Может, нам следует уже отправиться домой? — предложил он.

— Мистер Хёрст, вы слишком жестоки, — воскликнула Кэролайн. — Мы с мисс Дарси настроились дождаться танцев.

— Право, мистер Хёрст, — сказала его жена. — Здесь еще много интересного для нас, мы же приехали развлечься.

И они снова стали с любопытством оглядываться по сторонам. В толпе послышались возбужденные голоса. Генри увидел, как кто-то из офицеров его полка машет ему из толпы, образовавшейся у павильона. Он направился к сослуживцу и узнал, что всех офицеров немедленно вызывают в штаб. Он вернулся к столу, где его друзья ждали объяснения.

— Бонапарт убежал с Эльбы. Меня отзывают.

— Что это означает, полковник? — переспросила Луиза.

— Французы, несомненно, поднимутся на его поддержку. Нам придется снова воевать с Францией.

Джорджиана побледнела и покачнулась, но Генри успел подхватить ее.

— Пойдем, Джорджиана, тебе нездоровится. Я отвезу тебя домой, мне это по пути. — Поспешно распрощавшись со всеми, они ушли.

— Вряд ли покажется приличным со стороны, что Джорджиана поехала с ним в карете одна, — с досадой заметила Кэролайн.

— Милая моя, они кузены, и он ее опекун, почти отец, — ответила миссис Хёрст. — Можешь не беспокоиться, в этом нет ничего предосудительного.

В этом и не было ничего предосудительного. Генри крепко держал кузину за руки, а она сидела очень прямо, изо всех сил сжимая губы.

— Все еще может оказаться беспочвенным слухом, Джорджиана.

— Нет.

— Ну откуда ты знаешь? — нежно проговорил он.

Из глаз девушки хлынули горючие слезы. Она почувствовала, как Генри обнял ее и прикоснулся губами к ее мокрым от слез глазам.

Полковник был ограничен во времени, но выкроил несколько часов, чтобы заехать в Розингс, дабы выказать свое уважение леди Кэтрин.

— Я страшно возмущена, Генри. Ведь еще в прошлом ноябре моим жгучим желанием было, чтобы ты оставил свою службу.

— Простите меня, дорогая тетя. А вдруг я прославлю семью своими подвигами!

Она не заметила его кривой улыбки.

— Ты вернешься, отмеченный повышением в звании. Если ты не вернешься совсем, Генри Фицуильям, я буду очень сердита.

— Я буду стараться сделать вам приятное, мадам, поскольку мое возвращение связано с исполнением моего долга.

— Надеюсь, ты составил завещание так, как того хотела бы я. Розингс не должен перейти к твоему болвану брату. Это было бы оскорблением благородной памяти сэра Льюиса.

Она внимательно посмотрела на портрет своего покойного мужа. Генри улыбнулся. Подобные ссылки на репутацию его покойного дядюшки неизбежно напоминали ему о том времени, когда они с Дарси, приехав на каникулы из университета, по дороге остановились в таверне близлежащего городка. «Деда, кто эти молодые барины?», — спросил мальчик конюх, и его глуховатый дед громко ответил: «Да ведь это племянники того шалого олуха из Хансфорда».

Генри отвел взгляд от портрета и посмотрел на тетю.

— Джорджиана моя основная наследница по завещанию, сударыня.

— Я надеюсь, она выйдет замуж правильно. Думаю, девочка общается со всеми этими беспородными типами, представленными ей невесткой.

— Мы полагаем, тетя, что Джорджиана нашла поклонника в лице лорда Брэдфорда. Дарси рассказывал мне, что тот, похоже, влюблен в нее.

— Что сама Джорджиана говорит по этому поводу?

— Джорджиана слишком скромна, как я считаю, чтобы увидеть в его интересе к себе те чувства, которые стараемся замечать мы. Она тем не менее сильно расстроилась из-за ходивших слухов о помолвке Брэдфорда с его кузиной, мисс Уиттэйкер. Возможно, он сделает Джорджиане предложение по окончании траура.

— Поторопи его, Генри! Он, по всему, слишком хорош, чтобы рисковать потерять шанс из-за покойника. Он — наследник маркиза Инглбура! Моя племянница может стать маркизой! Превосходная партия.

Неожиданно она замолчала, тяжело задумавшись. Ее мысли перешли от радостных перспектив Джорджианы к роскошной, должно полагать, свадебной церемонии племянницы и к тому, что ее саму могут и не пригласить на торжества. Вслед за этим ее мысли перетекли на излюбленную тему предательства Дарси, а затем и на ужасных родственников жены племянника.

— А это позорище Уикхем тоже едет в Бельгию?

— Лейтенант Уикхем? На этом этапе его полк не отправляют туда.

— Какая жалость. Его могли бы там пристрелить. Как я полагаю» он поздравляет себя с тем, что не станет участвовать в военных действиях.

— Надо отдать ему должное, в каких бы грехах ни обвинять Уикхема, трусость не относится к их числу. Он старался перевестись, но безуспешно.

— В поступках этого человека всегда найдется какая-то дурная подоплека. Если ему удастся перевестись, постарайся что-нибудь сделать, чтобы его послали на передовую. Почему ты смеешься? Я не шучу.

Генри обедал у Дарси накануне своего отъезда. Кэролайн Бингли была среди гостей за столом.

— Я заявляю, что мы все должны ехать в Брюссель, — сказала Кэролайн. — Я не могу прохлаждаться здесь, тогда как мы можем поддержать нашу доблестную армию перед битвой.

— Речь идет о войне, мисс Бингли, а не об увеселительной прогулке, — заметил Дарси.

— Я не боюсь. Я готова рисковать, лишь бы прийти на помощь нашим отважным героям, — решительно ответила Кэролайн.

— Без сомнения, там будут бесконечные танцы и флирт, — продолжил Дарси. — Потом начнутся настоящие военные действия, и наши войска окажутся обременены еще и заботами о безопасности праздной толпы нахлебников, мечущихся в панике.

— Вы всегда слишком суровы к нам, женщинам, мистер Дарси. Не все же женщины настолько трусливы, как вы, похоже, думаете о нас.

— Я вовсе не имел в виду именно женщин, мадам. Я абсолютно точно уверен, что некоторые мужчины, из числа перемещающихся вслед за армией, много хуже любой женщины.

— Вы, мужчины, претендуете на все превосходные степени для своего пола: и самая большая храбрость, и самая большая трусость должны быть приписаны именно вам. Это крайне несправедливо, — засмеялась Элизабет.

— Я счастлив провозгласить тебя самой отважной из смертных, моя дорогая. Только ты не покинешь Англию в это время.

— Благодарю, сэр! — воскликнула она. — А я так боялась, что ты заставишь меня отправиться на войну.

Мисс Бингли заливисто засмеялась. Джорджиана тоже пыталась смеяться вместе со всеми. Генри взял ее руку:

— Я скорее вытерплю любую разлуку с тобой, кузина, нежели тревогу за тебя, когда ты рядом, но в большой опасности.

Возможно, Джорджиана и была не столь красива, как мисс Бингли, и не способна была похвастаться своей фигурой, но ее синие глаза смотрели на полковника с пронзительной нежностью. «Дорогая моя Джорджиана. Ее могут сосватать и даже выдать замуж, пока я буду вдали, — подумал он. — Не хочу и думать об этом. Какой же я эгоист».

— Я больше не могу таиться от вас! Я еду в Брюссель, — объявила Кэролайн. — Я уезжаю во вторник с миссис Бромптон и моей дражайшей подругой, мисс Дженнифер Бромптон. — Она оглядела всех, наслаждаясь их удивлением, и объяснила подробности. — Миссис Бромптон всегда сопровождает своего мужа, и, как я полагаю, таких, как она, сотни. Полковник Бромптон говорит, что на этот раз, в сравнении с другими военными кампаниями, вообще нет никакой опасности.

— Не могу понять, о чем Бингли думает, позволяя вам это?! — возмутился Дарси.

— Но как может Чарлз не понять меня?

Она не стала повторять слова мистера Бромптона: «Если вы, девочки, не будете обе обручены через месяц, тогда я — Горацио Нельсон». Кэролайн снова оглядела сидевших за столом:

— Мои дорогие друзья, может быть, это наша последняя встреча с вами, если, конечно, прав мистер Дарси. Надеюсь, что тогда полковнику удастся пробиться домой и принести вам последние слова, сорвавшиеся с моих губ перед смертью.

— Приготовьте что-нибудь поэтическое для нас, мисс Бингли, — попросила Элизабет.

— Я начну работать над этим сочинением уже сегодня ночью, — заверила ее Кэролайн, прижав руку к сердцу, и повернулась к Генри. — Вы знакомы с полковником Бромптоном?

— Да, и весьма близко.

Она знала это, поскольку успела заранее удостовериться в их знакомстве.

— Было бы утешением для нас регулярно получать известия от вас, мисс Бингли, — сказала Джорджиана. — Тогда у нас будут самые свежие новости о том, как поживает наша армия в Бельгии.

— Всенепременно! — воскликнула ее подруга. — Вы будете постоянно получать весточки от меня. Я смогу пересылать вам все, что полковник Фицуильям захочет написать вам.

Вскоре за ней прислали карету.

Чтобы полковник и Джорджиана могли спокойно поговорить друг с другом на прощание, Элизабет оставила их наедине и подошла к Дарси.

— Что такое, Элизабет?

— Мне хотелось дать Джорджиане несколько минут попрощаться с кузеном.

— Не вижу смысла. Она вполне могла попрощаться с ним при тебе, да и при всех остальных тоже.

— Ты так считаешь? Мне совсем не нравится эта поездка мисс Бингли.

— Она зарядила все свои орудия, но он военный человек, и не из робкого десятка.

— Эта последняя ее авантюра дает ей слишком много преимуществ.

— Ты же ее родственница, и в твои обязанности входит помочь ей устроиться в жизни.

— Пусть бы она устраивала свою жизнь, но с кем-нибудь другим.

— Я очень доверяю суждению моего кузена в выборе жены.

— Надеюсь, он оправдает твое доверие.

— Оправдает, не сомневайся, — твердо сказал он.

— Если Генри не вернется, это разобьет Джорджиане сердце. — Она осторожно коснулась его руки.

— Это было бы большим горем для всех нас.

— Конечно.

— Ты рада, что покидаешь Лондон, Элизабет? — спросил Дарси, когда они шли назад к гостиной.

— Я радуюсь, когда еду в Лондон, но я также радуюсь, когда уезжаю отсюда.

— Твой успех в этом сезоне даже превзошел прошлогодний. Ты не затоскуешь дома в обществе одного только своего скучного спутника жизни?

— Я могла бы задать тебе тот же самый вопрос.

— Задать могла бы, но не совсем искренне. — Он взял ее ладонь в свою. — Ты единственная, с кем вдвоем я с радостью проведу полгода. Но, боюсь, я поступаю слишком эгоистично, раньше времени уводя тебя за кулисы с подмостков твоего успеха.

— Может, да, а может, и нет, Фицуильям, — засмеялась Элизабет, своим ответом не до конца удовлетворив мистера Дарси, который, возможно, ожидал услышать от нее нечто другое.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВОСЬМАЯ

Все прелести холодной весны с порывистыми ветрами, которые были характерны для Пемберли, не уняли восторгов Элизабет от пребывания дома. Она успела застать появление первых колокольчиков. Она обследовала каждую тропинку в лесу. Когда погода не позволяла выходить на прогулку, ей было чем занять время, и частенько, в дождливые дни, они с мужем углублялись в чтение в библиотеке у камина. Прошло два месяца такого досуга, и нагрянули ее летние гости.

Экипаж Беннетов забрался на последний подъем и приостановился, чтобы позволить пассажирам насладиться их первым впечатлением от Пемберли.

— Ах! — радостно взвизгнула миссис Беннет. — Только подумать! Моя дорогая Лиззи хозяйка такого дома. Мистер Беннет, ну почему вы ничего не рассказывали мне об этой замечательной панораме Пемберли?

— Тогда я непременно лишился бы удовольствия насладиться вашим удивлением, — сдержанно ответил он. — Мэри, а что ты думаешь о доме своей сестры?

— Громадный, что и говорить, — ответила высоконравственная девица. — И все же, давайте вспомним, что верблюду легче проползти в угольное ушко, нежели богатому человеку…

— Ха-ха! — расхохотался отец. — Я вспомнил то же самое животное, когда тебе пришлось извиняться перед мистером Дарси за твою прошлогоднюю дерзость.

— Я отбросила в сторону все, что касалось меня лично, как я вообще-то и имею обыкновение делать, и унизилась ради своей семьи.

— Попридержи язык, девочка, — отрывисто прервала ее монолог мать. — Я не дам тебе испортить наше пребывание здесь твоими проповедями, и я буду благодарна тебе, если ты станешь обращаться с мистером Дарси с уважением, пока находишься в его доме, мисс.

— Я полагаю, я помню о своем долге, мама.

— Посмотрите, как отражается дом в озере. Это место создано для моей Лиззи, — мечтательно произнес мистер Беннет.

— «Создан для Лиззи», как же! Этот дом построен еще во времена Якова Первого, кажется, и уж точно стоит здесь много лет.

Экипаж подкатил по дорожке к парадной двери. Миссис Беннет, вылезая из кареты, велела себе не волноваться при встрече с мистером Дарси.

— Мама! Добро пожаловать!

— Позволь мне взглянуть на тебя, дочь. Как хорошо ты выглядишь! — Мать заключила Элизабет в свои крепкие объятия, затем отодвинула на длину рук. Живот дочери казался столь же плоским, как и всегда.

Она повернулась к зятю.

— Миссис Беннет, я с громадным удовольствием приветствую вас в Пемберли. — Это был тот же самый человек, такой же величавый по манере держаться и обращаться к собеседнику, но, так или иначе, в нем ощущалась непринужденность, которой она никогда не замечала в Хартфордшире.

— Мне доставит огромное удовольствие пребывание здесь, мистер Дарси.

Вся компания стала подниматься по лестнице. Элизабет под руку с матерью, Мэри позади них, а двое мужчин замыкали процессию сзади.

— Лиззи, моя дорогая девочка! Каким замечательным домом ты владеешь, — прошептала миссис Беннет.

— Да, дом замечательный, — согласилась Элизабет. — Пойдемте, вы немного перекусите и отдохнете с дороги, а потом я покажу вам ваши комнаты. Вы, наверное, очень устали.

Миссис Беннет была так ошеломлена окружающей ее роскошью, множеством слуг и неожиданной сердечностью хозяина дома, что прошло больше суток, прежде чем она начала говорить глупости.

Элизабет поощряла Дарси развлекать ее отца, а сама в это время наслаждалась обществом матери и сестры, насколько это было возможным в их компании. Миссис Беннет находила множество поводов для изумления (почти столько же, сколько Мэри для высказывания своего неодобрения или даже осуждения) во время осмотра дома, прогулок в экипаже по поместью и его окрестностям и исследования платяного шкафа Элизабет.

Эта летняя поездка по супружеским домам трех из ее дочерей наполняла гордостью материнское сердце миссис Беннет. Ее огорчало только одно разочарование, которым она поделилась с Элизабет при первом удобном случае.

— Я умоляла твоего отца отвезти нас в Ньюкасл, чтобы побывать у Лидии, но он ужасно упрям. Он не соглашается. Ты должна использовать свое влияние на него, чтобы изменить его мнение, Лиззи. Какой был бы шанс для Мэри развлечься. Ведь там столько офицеров.

— Я никогда не опущусь до посещения Лидии, мама! — воскликнула Мэри. — Более того, я просто ненавижу офицеров.

— Глупости, Мэри. Все девушки любят офицеров. Мэри недовольно вздернула голову:

— Я была бы довольна, если бы мне больше никогда не пришлось встречаться с Лидией.

— Чудовищный ребенок! Ты когда-нибудь слышала что-нибудь более бессердечное, Лиззи?

— Мама, по правде говоря, я думаю, для Мэри действительно лучше было бы никогда не гостить у Уикхемов. Она не получила бы никакого удовольствия от такого посещения, и…

— Что ты такое говоришь!

— Нам всем крайне повезло, что подробности обстоятельств, приведших к замужеству Лидии, удалось умолчать. Но даже в этом случае, когда мало что известно об их недопустимом поведении, для репутации Мэри, вероятно, было бы много лучше, если бы она как можно меньше общалась с этой своей сестрой. Звучит жестоко, но дело обстоит именно так.

— Лиззи, я не думала, что услышу от тебя такое. Ты повторяешь слова своего мужа…

Глаза Элизабет вспыхнули.

— Думайте, как считаете нужным, мама, но еще с самой нашей помолвки я ни разу не произносила имен Лидии и Уикхема в разговорах с мистером Дарси. Мне только пришлось сообщить ему, что они будут на свадьбе Китти.

— Предупредить его, ты хочешь сказать? — Голос миссис Беннет повысился на октаву.

— Я сказала ему, что пойму его, если он предпочтет отсутствовать.

— Как ты смеешь говорить так?! Ты рвешь мое сердце в клочья.

— Мне очень жаль твои чувства, но ты не представляешь, сколько мистер Дарси страдал из-за Уикхема. Я сказала мужу, что ему не обязательно присутствовать на свадьбе Китти, но он был не в силах причинить боль Китти.

Миссис Беннет несколько утихомирили последние слова дочери.

— Выходит, ты не просила мужа использовать свое влияние, чтобы Уикхема продвинули по службе?

— Я ничего об этом не знаю.

— Мы услышали об этом накануне нашего отъезда из Лонгборна. Лейтенант Уикхем, только представь себе.

— Что ж, он теперь снова в своем старом звании. Что заставило вас поверить, будто мистер Дарси причастен к этому событию?

— Такое повышение невозможно без влиятельных друзей так скоро после того, как он перешел в регулярные войска. Ему присвоили звание при условии, что он остается по-прежнему служить на севере. Это убедило Уикхема, что твой муж приложил к этому руку. Лидия возмущалась, поскольку теперь Уикхем не может сменить полк и направиться в Бельгию.

— Лидии не терпится послать мужа на войну?

— Уикхему непременно присвоили бы новое звание на войне, — фыркнула миссис Беннет. — Мне очень тяжело, что моя крошка живет так далеко от меня.

Элизабет улыбнулась про себя. «Он помог мужу моей сестры ради моей пользы и затем ни разу не проговорился об этом, чтобы избавить меня от напоминания о них».

— Очень странно, что он ничего не сказал тебе, — удивилась миссис Беннет.

— Ничего, мама. — Ее мать не понимала, что упоминать Джорджа и Лидию Уикхемов было неприятно им обоим.

— Лидия написала, что они отпраздновали его повышение, устроив настоящий пир для других офицеров и их жен, — с гордостью заметила миссис Беннет.

— Превосходное начало для избавления от долгов, — вздохнула Элизабет и повернулась к сестре. — Мэри, если все-таки мама с папой поедут в Ньюкасл, имей в виду, что мы рады будем принять тебя здесь в их отсутствие.

— Благодарю тебя, но я поеду к Китти, — ответила Мэри. — Я бы хотела обсудить с мистером Тернером некоторые богословские вопросы.

— Какое удовольствие для него, — сказала Элизабет, постаравшись не прыснуть со смеху. Мистер Беннет не сделал над собой никаких усилий и громко расхохотался.

— Может, тебе удастся начать приставать к мистеру Тернеру уже завтра, Мэри, когда мы поедем в Кимптон. Как я догадываюсь, после нескольких месяцев в обществе Китти он с готовностью согласится отразить твою интеллектуальную атаку.

— Ох, мистер Беннет! — возмущенно воскликнула его жена.

Наступило воскресенье. Китти потянулась в постели и чуть приоткрыла глаза, наблюдая за Эдвардом, сидевшим на краешке кровати.

— Ты похожа на счастливого маленького котенка, — сказал он. Она протянула к нему руки.

— Я и есть твоя счастливая маленькая кошечка.

— Я это знаю.

— Почему ты так рано поднялся, Эдвард?

— Уже половина девятого, Китти, и тебе тоже пора собираться в церковь. Сегодня там будут и твои родители.

— Почему же ты не напомнил мне об этом раньше? — Она обиженно выпятила нижнюю губу, и преподобный Тернер не смог не соблазниться и не поцеловать жену в губы.

— Китти, я был бы просто счастлив, если ты успеешь навестить миссис Гуд, прежде чем мы уедем в Пемберли.

— Тьфу! Эдвард! Ты же знаешь, что я терпеть не могу ходить в эти мрачные коттеджи арендаторов.

— Твои посещения освещают ее дни, Китти. Аптекарь говорит, у нее их осталось не так много. Она до сих пор вспоминает, как ты в первый раз пришла навестить ее.

— Папа никогда не был столь строг, как ты, Эдвард, — нахмурилась Китти. — Почему ты смеешься?

— Я смеюсь над твоим представлением о строгом муже.

— Очень хорошо, тогда я пойду туда, но только чтобы доставить тебе удовольствие.

— Китти, я думаю, тебе следует навестить миссис Гуд, чтобы доставить удовольствие ей. — Она чуть отстранилась от мужа. — Ладно, сделай это ради меня, дорогая Китти. Только не смотри на меня так холодно.

Она улыбнулась и подставила мужу щеку для поцелуя, потом сбросила одеяло.

— Как ты любишь отнимать у меня мое время, Эдвард! Мне еще надо проверить работу горничной. Мама будет все повсюду высматривать.

После службы и превосходного завтрака миссис Беннет с удовольствием обследовала дом другой своей дочери. Пасторский дом имел то преимущество, что нуждался в некоторых усовершенствованиях, по поводу которых миссис Беннет могла с уверенностью дать советы. Это обстоятельство способствовало тому, что осмотр пасторского хозяйства принес ей ничуть не меньшее удовлетворение (если в определенном смысле не большее), чем осмотр Пемберли. Для домашнего хозяйства Элизабет ее советы не были столь уж необходимыми.

Эдвард был настолько увлечен демонстрацией своих усовершенствований в пасторате, что бедняжка Мэри не имела возможности изложить ни одной богословской загадки преподобному Тернеру.

Чета Тернеров последовала за своими гостями — Мэри и миссис Беннет — в Пемберли, где они намеревались пробыть недели три. Эдвард договорился ездить в Кимптон на воскресную службу, поскольку вовсе не желал пренебрегать своим приходом. Вернувшись в Пемберли после первых двух дней, проведенных без Китти, он крепко обнял жену.

— Милая моя Китти, я так тосковал без тебя! Ты даже не представляешь.

— Какой же ты большой глупыш! Ведь прошло всего два дня. Что же с тобой будет без меня, когда я поеду с папой и мамой в Ньюкасл?

— Китти, ты это не серьезно?! Ты же не поедешь без меня так надолго?

— Думаю, не поеду, — с сомнением в голосе ответила Китти.

— В любом случае, Китти, я не разрешу тебе ехать так далеко в твоем положении. — Он прижал ладонь к ее чуть выпиравшему животу.

— Тогда ладно, я никуда не поеду.

— Любимая моя, тебе ведь и самой не хочется расставаться со мной?

— Думаю, да, — согласилась она. — Пусть ты и жуткий людоед.

Эдвард расцеловал ее в капризно надутые губы. Она вернула ему поцелуй, и он поцеловал ее снова. Китти легонько оттолкнула мужа.

— Пора одеваться к обеду, Эдвард.

— Скажи мне, что ты любишь меня.

— Люблю. Но теперь оставь меня в покое.

Когда он закрыл за собой дверь, она тут же перестала хмуриться и счастливо рассмеялась.

«Надо сказать горничной, чтобы приготовила мою новую ночную рубашку», — подумала Китти. Рубашка была сшита из тончайшего батиста, и Китти приберегала ее для особого случая.

Миссис Беннет никогда нельзя было обвинить в пренебрежении некоторыми из священных материнских обязанностей. Как-то утром она направилась в гостиную Элизабет, где та писала письма.

— Не отвлекайся на меня, детка. Я с удовольствием посижу тут тихонько, глядя, как ты работаешь.

— Очень хорошо, мама.

— Какая у тебя очаровательная комната. Мистер Дарси специально обновил ее для тебя?

— Да.

— Как много писем тебе приходится писать, Лиззи.

— Да.

— А кому ты пишешь сейчас?

— Я пишу миссис Макдоуэлл, мама.

— Кто такая эта миссис Макдоуэлл, моя дорогая? Я никогда не слышала о ней.

Элизабет отложила перо и ответила еще на целый поток вопросов.

— С твоих слов эта особа кажется мне очень интересной, Лиззи. Думаю, тебе надо продолжать писать, иначе ты никогда не закончишь.

— Да, мама.

Миссис Беннет поднялась и стала прогуливаться по комнате, мурлыкая про себя какую-то мелодию.

— Твоя сестра Джейн ждет еще одного ребенка.

— Да. Я очень счастлива за нее.

— У Китти будет очень много забот в это Рождество, когда у нее появится маленький, — сказала миссис Беннет.

— Какой? У Китти будет ребенок? Так скоро? Элизабет заново попыталась вернуться к написанию письма…

— Лиззи?

— Да, мама?

— У меня к тебе небольшой разговор.

— Разве мы сейчас не разговариваем? Миссис Беннет деликатно покашляла:

— Лиззи, надеюсь, ты не расположена препятствовать своему мужу в исполнении его супружеского долга?

— Я расположена воспрепятствовать подобным вопросам, мама.

— Поступай, как знаешь. Я только желаю быть тебе полезной.

— Благодарю, но мне не требуется ничья помощь.

— Куда же запропастилась Мэри? Пойду погляжу, она, наверное, все еще в своей комнате.

Дверь за миссис Беннет закрылась, но ее досадливая болтовня еще несколько минут висела в воздухе.

Элизабет подошла к окну. Был прохладный ясный летний день.

Она оглянулась через плечо на вошедшего в комнату Дарси и опять отвернулась к окну. Он стоял очень близко к ней.

— Может случиться, у нас никогда не будет сына, Фицуильям, и вообще не будет детей.

— Может, и не будет, хотя прошел только год и два месяца с тех пор, как мы…

«Он продолжает считать!» — подумала Элизабет.

— Фицуильям, если все обернется именно так, ты будешь сокрушаться?

— Для меня это будет большим ударом. Кроме того, для меня невыносима мысль, что тебя прогонят из нашего дома, если мне суждено умереть раньше тебя. Но глагол «сокрушаться» подразумевает, что у меня есть власть изменить нашу судьбу.

— Я имею в виду… я боюсь, ты станешь сокрушаться, что… — Слова зависли в воздухе.

— Ну же, Элизабет, сокрушаться — что..?

— Ничего. Так, ничего существенного.

— Ты обдумывала тот случай, когда я стану сокрушаться, что женился на тебе?

Она повернулась к нему. Ее глаза потемнели от горестных мыслей. Она не спрашивала его ни о чем, но вопрос был там, в ее сосредоточенном и настороженном взгляде.

— Как такое могло прийти тебе в голову? После всего, что произошло между нами, ты по-прежнему не слишком веришь в меня?!

— Нет, любимый, не это. Я верю тебе, я верю в тебя. На свете нет никого, кто был бы более достоин моего доверия.

— Тогда доверяй мне. Ты — свет моей жизни. Я не понимал значения этих слов, пока я не узнал тебя. Я не умел смеяться, пока не встретил тебя.

— Прости меня.

Дарси передернул плечами:

— Я постоянно стремлюсь узнать твои чувства, поэтому я должен с благодарностью принимать любой твой откровенный рассказ о том, что ты чувствуешь.

Она улыбнулась, потом снова отвернулась к окну. Он обнял ее за плечи, и они стали вместе разглядывать открывающийся вид на озеро и дальше, до вершины холма. Карету характерного синего цвета нельзя было не узнать.

— Это Джейн! — воскликнула Элизабет. — Я уже думала, что она никогда не приедет!

Расширение семейного круга послужило настоящим подарком для Элизабет. Ей больше не приходилось проводить столько времени с матерью и Мэри. Восторг миссис Беннет от общения с Джейн и Китти вернул Элизабет часть ее свободы. Она часами беседовала с отцом, а пока он дремал у камина в библиотеке, упивалась своими долгими прогулками или наслаждалась музыкой вместе с Джорджианой.

Мэри проводила время по-своему. Элизабет подарила ей красивое шелковое платье, единственным недостатком которого, на взгляд Мэри, был вырез. Миссис Беннет поспешила ворваться в комнату дочери, оценить ее роскошный наряд.

— Ох, какая же ты хорошая девочка, Мэри! Вот это настоящее платье. Правда, вырез немного глухой. Как ты считаешь, Лиззи?

— Слишком глубокий, мама! Я намерена закрыть его кружевами, — заспорила Мэри.

— Закрыть кружевами! Детка, что такое ты напридумывала? Если мужчинам предоставить выбор: мельком взглянуть на грудь или выслушать назидательную речь, ни один из них не выберет назидание.

Мэри осталась непреклонна.

— Я знаю, на свете есть джентльмены, которые выше подобных вещей.

Мистер Дарси подарил Мэри ожерелье и серьги. Она едва ли могла позволить, чтобы драгоценные камни делили место с ее крестом, но Элизабет упросила ее посчитаться с чувствами зятя. Таким образом она получила возможность выглядеть довольно мило, не нарушая своей высоконравственной морали. Она чопорно поблагодарила мистера Дарси, когда он сделал ей комплимент. Миссис Беннет одарила Мэри свирепым взглядом, когда та добавила:

— Правда, ничто лучше не украшает женщину, чем простой крест.

Удовольствия того летнего пребывания в Пемберли примирили мистера Беннета с женой. Вид троих замужних дочерей, явно счастливых в браке, заставил его испытать некоторое сострадание к своей самой младшей. Он даже начал думать о поездке в Ньюкасл. Отказ от посещения Лидии мог бы возобновить пересуды, которые поутихли после успешного замужества ее сестер.

Возможно, Лидия уже поплатилась за все своим браком с таким негодяем. И к тому же мистер Беннет… не в состоянии заставить навсегда замолчать внутренний голос, который говорил, что его младшая дочь, возможно, никогда не оказалась бы на той сомнительной дорожке, будь у нее более добросовестный родитель.

Как раз тогда, когда мистер Беннет был склонен согласиться с предложением своей супруги, миссис Беннет получила письмо от Лидии, которая в самых неясных выражениях отговаривала их от поездки в это время. В связи с приближением войны жизнь в Ньюкасле стала совсем не такой веселой. Кроме того, Лидия писала, что недостаточно хорошо себя чувствует, чтобы принимать гостей.

— Я должна немедленно ехать к ней, — категорично заявила миссис Беннет, внезапно вообразив себя превосходной сиделкой. — Где же Китти? Может, она знает, какая болезнь у ее сестры?

И с этими словами миссис Беннет, засуетившись, направилась искать Китти.

Джейн не смогла скрыть своего глубочайшего волнения.

— Джейн, что случилось? — спросила Элизабет.

— Лиззи, миленькая, все это, может быть, пустое.

— Лидия серьезно нездорова? — подскочила с места Элизабет. — Ты что-то скрываешь от меня, Джейн. Как ты можешь?

— Я не хочу волновать тебя зря, Лиззи.

— Расскажи мне, дорогая, и я обещаю, что выдержу бремя этого известия.

— У Лидии, когда она была у нас в Рашли, появилась ужасная сыпь на теле. Аптекарь давал ей какое-то лекарство, как я предполагала, и все прошло.

— И что?

— Гнойнички опять появились. Я послала за врачом, и хотя Лидия вела себя очень скрытно, я видела, что она принимала ртутный препарат. — Элизабет сидела не шелохнувшись. Джейн продолжила свой рассказ: — Ты же знаешь, как трудно разозлить Чарлза. Но тут он пришел в ярость и назвал Уикхема… мерзавцем и подлецом!

— Ох! — Элизабет торопливо подошла к окну.

— Я бы все сделала, лишь бы оградить тебя от этого, Лиззи.

— Дорогая Джейн, ну почему ты должна страдать в одиночку? Наша сестра заразилась сифилисом?

— Мы думаем, что, должно быть, все обстоит именно так. Я понимаю, все острые симптомы болезни скоро исчезнут, после чего наша бедная сестра никогда не сможет знать наверняка, излечилась ли она полностью или нет. Если нет, ее ждет конец, которого она не заслужила.

— Нет конечно, — согласилась Элизабет. — Это слишком жестокое наказание за ее провинности. — Элизабет помолчала немного. — Как нам оградить наших родителей от этого? Если ей повезет, болезнь больше никогда не вернется к ней. А если же вернется со всеми тяжелыми последствиями, это вполне может произойти уже после их кончины, и им никогда не суждено будет знать это.

— Мы должны отговорить маму от поездки в Ньюкасл. Тем не менее ничто не могло лишить миссис Беннет ее материнских чувств, и они с мистером Беннетом уехали в Ньюкасл на следующий же день.

Джейн и Элизабет с тревогой ждали новостей, страшась появления каждого посыльного. Они получили только одну короткую записку от их матери, в которой та торжествовала, описывая крепышей близнецов. Везение Лидии снова не подвело ее, и, на ее счастье, она оправилась от приступа болезни к тому моменту, когда приехали родители. И, того лучше, недавний выигрыш мужа в карточной игре позволил им продемонстрировать себя как молодую семью, умеющую обходиться небольшим доходом. Миссис Беннет была в восторге от внуков и дала Лидии денег на новую одежду и игрушки для них. После этого Беннеты вернулись на юг, чтобы погостить в Рашли-Мэйнор.

Лидия стояла с Уикхемом на лестнице меблированных комнат и махала вслед карете.

— И сколько же старушка отстегнула тебе, Лидия, любимая моя? — пробормотал Уикхем.

— Никаких больше «любимых», Уикхем. Ты ничего не получишь. Я хочу новое платье для бала на следующей неделе. И не буду менять своего решения ни по поводу денег, ни по какому-либо другому поводу.

Лидия не простила Уикхему его последнего грехопадения и была решительно настроена увеличить свои шансы на выживание воздержанием. Уикхем так никогда и не сумел убедить жену, что он стал совсем иным и, по иронии судьбы, наконец изменился. Он никогда больше и близко не подходил к проституткам и ограничивался совращением фермерских дочек.

И хотя в Бельгии назревали военные действия, в Дербишире снова воцарился мир. Бингли забрали Мэри в Рашли-Мэйнор, чтобы там вместе дождаться прибытия мистера и миссис Беннет после выполнения ими миссии милосердия в Ньюкасле.

Китти с радостью вернулась назад в Кимптон.

— Я никогда больше не хочу расставаться с тобой, Китти, — признался Эдвард.

— Нам суждено расставаться время от времени, Эдвард. И еще я думаю, что могу умереть при родах, а ты женишься на ком-то еще и забудешь обо мне через год или чуть позже.

— Китти, как ты можешь говорить такие ужасные вещи? Я не могу даже помыслить жизни без тебя, и я никогда не полюблю другую.

— Обещай же мне, Эдвард. Никогда не забывай меня. И никогда никого не люби больше.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ДЕВЯТАЯ

От мисс Кэролайн Бингли миссис Хёрст Брюссель.

Дорогая Луиза!

Здесь, в Брюсселе, царит атмосфера безудержного веселья, пока наши отважные офицеры ждут появления французов. Я вся дрожу от возбуждения, но если ты думаешь, что причиной тому — Бонапарт, доведший меня до такого состояния, ты ошибаешься!

Небезызвестный тебе Г.Ф. постоянно подле меня, если только не занят своими мужскими заботами. Жду от тебя совета, дорогая моя. Следует ли мне подвести его к самой сути, прежде чем он отправится воевать, или подождать, пока он вернется триумфатором, и позволить ему заполучить меня как военный трофей? Послать его на битву, обещав свою преданность? А вдруг это в конечном счете оставит меня ни с чем, кроме пикантной репутации разбитого сердца. Я не решаюсь рисковать, боясь понапрасну упустить другие возможности, которые изобилуют здесь в нынешнее время.

Пожалуйста, передай нашей дорогой маленькой Д., что ее кузен думает о ней и упомянул ее в разговоре со мной с нежностью. Только подумать! Она, вероятно, скоро станет моей кузиной!

Ты, верно, помнишь мистера Уиллиса, с которым мы познакомились в доме миссис Бромптон в Лондоне. Я преисполнена изумления, узнав, что милая мисс Бромптон пренебрегает им, со всеми его тысячами, в пользу джентльменов в алом. В особенности она улыбается некоему майору Кентли, представленному нам нашим другом полковником Фицуильямом. Этот довольно лихой кавалер помимо своего жалованья имеет лишь не слишком большой доход. Вот уж право, моя дорогая, никто не в силах устоять перед алым мундиром.

Я полагаю, что дорогая Дженнифер тем не менее начинает сожалеть о своей поспешности. Уже заметны признаки недовольства, когда мистер Уиллис не показывается у нас, но она по-прежнему не спешит проявлять к нему интерес, когда он все-таки заходит. Я посоветовала ей оказывать ему деликатные знаки внимания, как я своему поклоннику, но она слишком горда. Милая сестрица, ты, конечно же, отправишь это мое послание в огонь. Ни за что на свете мне не хотелось бы, чтобы оно попало в чужие руки.

Дорогая, дорогая сестрица,

остаюсь всегда твоей любящей

Кэролайн.

Пока Наполеон собирал, сосредоточивал и перемещал свою армию, его противник не терял времени даром в Брюсселе. Кэролайн и Дженнифер оказались среди самых популярных молодых красавиц. Они играли на музыкальных инструментах, пели и танцевали. Среди поклонников были и штатские джентльмены, которые в мирное время считались бы более чем подходящими женихами. Но в Брюсселе даже самые благоразумные девушки не в силах были сопротивляться обаянию военных.

Майор Кентли, довольно презентабельный экземпляр такого подвида мужских особей, напоминал Кэролайн мистера Дарси. Высокого роста, внушительный, темноволосый, с отличной выправкой. Когда Кэролайн самонадеянно впилась в него взглядом, он только улыбнулся, и она поспешно одарила Генри Фицуильяма одной из своих лучезарных улыбок.

— Ну же, полковник Фицуильям, расскажите мне самые последние новости. Я сгораю от нетерпения послушать вас. — Она увела полковника в дальний угол комнаты. В тот момент, когда они садились, мисс Бингли оглянулась и поймала взгляд майора, скользивший по ее фигуре.

— Нахальный щенок, — пробормотала она и, уже громко, обращаясь к полковнику, сказала: — Что вы такое говорите, полковник Фицуильям? Вы пугаете меня. — Взгляд Кэролайн отклонился в сторону ее подруги Дженнифер, поглощенной беседой с Кентли, и она снисходительно улыбнулась.

Пока Дженнифер мучительно выбирала между Кентли и Уиллисом, Кэролайн ни разу не дрогнула в своем намерении стать миссис Фицуильям. Она лишь сожалела, что леди Кэтрин не могла передать своему племяннику в придачу к поместью еще и титул покойного сэра Льюиса.

— Как я слышала, Розингс — роскошный дом, Кэролайн, — сказала ей миссис Бромптон.

— Меня ведет мое сердце, — игриво прозвучало в ответ.

Кэролайн буквально внимала каждому слову полковника. Ее глаза светились, когда он входил в комнату. Она плавно скользила ему навстречу и уже все остальное время крутилась только подле него. Вечера проходили с картами, музыкой и танцами. Дженнифер грелась в лучах внимания Кентли, отпуская его только тогда, когда ее мать прямо указывала ей на необходимость этого.

Мистер Уиллис угрюмо дулся где-нибудь в уголке или покорно, как ручная собачонка, играл в карты. Он поговаривал об отъезде из Брюсселя. Зачем ему было оставаться в этом городе? Однако он не уезжал, не зная, кого презирать больше — майора или самого себя.

Полковник Бромптон с женой устроили у себя небольшой вечер танцев. Стулья расставили вдоль стен и открыли двери в холл. В тот вечер Кэролайн выглядела как нельзя лучше, и ее высокая красивая фигура привлекала всеобщее внимание, когда она кружилась в вальсе. Ее сердце чуть не вырывалось из груди. Мужская рука обнимала ее за талию, и с каждым движением мужчина притягивал ее все ближе к себе. Они проплыли в холл, но в конце холла, где они должны были развернуться, он остановился. У нее закружилась голова, и она почти упала ему на грудь.

— Будьте моей женой, Кэролайн. Выходите за меня замуж.

— Право же, сэр! — Она отпрянула от своего партнера по танцу и озадаченно посмотрела ему в глаза. Он освободил ее из своих объятий, но не отпустил руку.

— Мисс Бингли, я поддался чувствам. Простите мне мой порыв. — Она снисходительно кивнула ему. — Вы знаете, что я люблю вас. Окажите мне честь, согласитесь стать моей женой.

Следующая танцующая пара уже напирала на них. Он снова обнял ее за талию, и они закружились в танце, двигаясь назад в гостиную.

— Вы должны дать мне время, — вымолвила Кэролайн, подумав при этом: «А действительно ли я хочу этого?»

— У всех нас слишком мало времени. Прошу вас, дайте мне ответ сегодня.

— Очень хорошо.

— Вы хотите сказать, вы принимаете мое предложение?

— Нет, я говорю, что согласна дать вам ответ сегодня. Когда офицеры вышли на улицу, один из них на мгновение повернулся к свету. Он развернул сложенный в несколько раз крошечный клочок бумаги и улыбнулся, прочитав единственное написанное на нем слово: «Да».

Тем вечером Кэролайн не стала доверять свою новость друзьям. Сославшись на усталость, она в полном смятении скрылась у себя в комнате. Мысли путались. Ее мучил вопрос, правильно ли она поступила. Утром в дверь постучала миссис Бромптон:

— Моя дорогая Кэролайн, тебя внизу дожидается джентльмен.

— Умоляю вас, миссис Бромптон. Я не могу появляться в домашнем платье. Пусть подождет, пока я оденусь.

— Этот джентльмен утверждает, будто имеет право требовать, чтобы ты немедленно повидалась с ним. Это правда, моя милая? Дорогая девочка, я не стала бы настаивать на ответе, если бы ты не находилась сейчас на моем попечении. Я отвечаю за тебя перед твоими родственниками. — Она долгим и внимательным взглядом посмотрела на Кэролайн. — Вижу, что ты ничего не отрицаешь. — Значит, у тебя есть основание, чтобы поторопиться.

Кэролайн не слишком спешила, но в свое оправдание она могла бы сказать, что у нее нет никакого опыта в стремительном переодевании, так как у нее никогда не было нужды в подобной поспешности.

Он взял ее за обе руки:

— Драгоценная моя Кэролайн! — Его взгляд скользнул по мисс Бингли. Она была в свободном утреннем белом платье с оборочками, и густые каштановые волосы ниспадали по ее спине. Если ее суженый и нашел Кэролайн менее презентабельной, значит, он был превосходным актером.

— Надеюсь, вам есть что сказать мне, сэр, и надеюсь это дело важное, чтобы оправдать ваше вторжение в столь ранний час.

— Я только что видел мистера Уиллиса. Он намерен уехать сегодня же, чтобы отвезти сестру обратно в Англию. В его экипаже есть место для вас, для мисс Бромптон и ваших горничных, если они сядут снаружи. Сам он поскачет верхом. Вам следует поторопиться, поскольку у вас всего два часа на подготовку к отъезду.

— Я не имею никакого желания бежать. Вы очень ошибаетесь в моем характере, если подумали так.

— Кэролайн, это вопрос нескольких дней, очень скоро мы окажемся в центре военных действий. Я должен знать, что вы благополучно вернулись в Англию. Я настаиваю на этом.

— Я не уверена, что вы вправе настаивать на чем-нибудь, сэр.

— Однако я настаиваю. — Под его пристальным взглядом Кэролайн почувствовала внутреннюю дрожь. Она и представить себе не могла, насколько решителен и строг этот человек. И понадеялась, что он не замечает, как она дрожит.

— Я собиралась потанцевать на балу у герцогини Ричмондской, и я не поддамся вашим попыткам увезти меня отсюда.

— Герцогиня кажется очень любезной здесь, Кэролайн, но не воображайте, будто она станет узнавать нас в Англии. Не мучайте меня сильнее. Я не могу отправиться умирать на поле боя, не зная, в безопасности ли вы.

— Если вы так ставите вопрос, я соглашаюсь.

— Хорошая девочка! А теперь поцелуйте меня.

— Я не знаю, хочу ли я этого.

— Нам может никогда не представиться другого шанса, — сказал он.

Кэролайн почувствовала жар его руки у своей щеки. Потом его рука напряглась, и он притянул Кэролайн к себе. Ее пальцы коснулись эполет, потом золотого канта на воротнике. Он поцеловал ее в губы. Она начала вырываться уже только тогда, когда он и сам отпустил ее. Она ловила воздух.

Он стащил с пальца свое кольцо:

— Я бы хотел что-нибудь лучше, но у меня совсем не оставалось времени. — Он положил кольцо ей на ладонь и сжал ее пальцы в кулак. — Вы любите меня, Кэролайн?

— Я сказала, что выйду за вас замуж. Вы должны быть довольны уже этим.

Он поиграл ее волосами, рассыпанными по плечам.

— Умоляю, дайте мне прядь волос.

— Моих волос! Вот еще. — Кровь прилила к ее щекам, когда она вспомнила свое отнюдь не неприятное ощущение от поцелуя.

— Кэролайн, мы можем никогда больше не встретиться.

— Нет! Не говорите так! — Ее ошеломили не только его слова, но и слезы, которые обожгли ей глаза.

Кэролайн схватила какие-то ножницы со стола, и он отрезал длинную прядь.

— Вы любите меня, Кэролайн?

— Да. Вы удовлетворены?

— Несказанно. — Он завернул локон в листок бумаги. — До свидания, моя нареченная невеста. Я сейчас же иду к Уиллису, чтобы он оставил вам место в экипаже. Я буду у ваших ног снова при первой же возможности, всякий раз, где бы и когда бы она у меня ни появилась.

От досады на неопределенность подобного обещания встречи у мисс Бингли заблестели глаза. Бросив на нее прощальный взгляд, он увидел Кэролайн с вздернутым вверх подбородком и его любимой надменной улыбкой на лице.

Взобравшись на коня, он громко расхохотался.

От мисс Бингли миссис Хёрст Брюссель, В необыкновенно ранний час!

Милая моя Луиза!

Я пишу в необыкновенной спешке. Мы уже упаковались и немедленно оставляем Брюссель. Мистер Уиллис с сестрой ждут нас внизу. Только не подумай, будто я стала бы убегать в такое время, если бы не настоятельная просьба моего жениха. Да, Луиза, я обручена! У меня оказалось не столь много времени, чтобы самой привыкнуть к этой мысли, поскольку он проявил неимоверную настойчивость, отсылая меня отсюда. Надеюсь, он не воображает, что я всегда буду столь послушна. Ты знаешь, как мало мой характер склонен к повиновению! Но мне пора бежать.

Твоя Кэролайн.

Они правильно сделали, что уехали именно в тот момент. Не прошло и нескольких часов, как во всем Брюсселе оказалось невозможным отыскать ни одной лошади, и оставшиеся горожане прислушивались, с различной степенью страха, к отдаленной канонаде Ватерлоо.

Весь Лондон торжествовал, когда пришли новости о стремительном успехе военной кампании. Миссис Хёрст же с нетерпением жаждала подробного обсуждения успешной кампании на любовном фронте, но не осмеливалась решиться на это, пока Кэролайн не вернулась домой и сама первой не приоткрыла завесу тайны.

«Давно пора написать в Пемберли», — решила Луиза. Она совсем забросила переписку с Джорджианой.

Джорджиана узнала почерк и вскрыла письмо со странной смесью безразличия к автору и невероятно жгучего интереса к тому, что автор мог сообщить в письме.

«Мы ежечасно ожидаем прибытия Кэролайн и пребываем в предельном нетерпении. Поскольку, как только она приедет, мы сможем открыто подтвердить нашу новую родственную связь с вами, дорогая мисс Дарси».

Джорджиана смяла письмо. Какое-то время она сидела не шелохнувшись, только недоуменно оглядывалась вокруг себя. Дарси просматривал какие-то бумаги у себя в кабинете, когда услышал стук в дверь.

— Входите.

Джорджиана стояла в дверном проеме, на лице ее застыла горестная маска. Он поднялся из-за стола.

— Джорджиана, что случилось? — Она подбежала к брату, уткнулась в него и разрыдалась. — Джорджиана, что с тобой? Ради бога, что произошло?

— Генри…

— С Генри все в порядке, Джорджиана. Я же говорил тебе о посыльном, который прибыл сегодня рано утром. Война уже закончена, и Генри цел и невредим. Иди сюда, я покажу тебе его письмо снова.

— Я знаю… но… мисс Бингли.

— Ас ней что такое, дорогая?

— Они обручились! Вот, это я сейчас получила от миссис Хёрст. Она вытащила скомканное письмо из кармана. Дарси прочел строчки, на которые она указала. Он позвонил и попросил слугу послать за госпожой. Джорджиана столкнулась с Элизабет уже в холле и пробежала мимо, лишь отрицательно замотав головой в ответ на предложение невестки составить ей компанию. Элизабет направилась в кабинет мужа, чтобы услышать там неприятные новости.

— Не могу поверить, что у твоего кузена такой скверный вкус.

— Я, похоже, слишком доверял его разумным суждениям. Но она настолько фальшива.

— Возможно, он ей нравится.

— С этой женщиной я мирился как с сестрой моего друга, ну пусть невесткой, но видеть, как мой кузен женится на ней — это уж слишком!

— На мой взгляд, она великолепно подойдет под стиль Розингса. Я могу вообразить себе, как она восседает на любимом стуле леди Кэтрин и выговаривает за какую-то провинность Коллинзу.

— Мне жаль видеть, как Джорджиана реагирует на эту помолвку. Ты думаешь, ее чувства к нему сильнее обычной привязанности ребенка к опекуну? — спросил Дарси.

— Мне кажется, что она по меньшей мере представляет их себе таковыми. Посещение Дипдина даст ей повод отвлечься.

— Я искренне надеялся, что лорд Брэдфорд сможет добиться у нее успеха.

— Нам придется надеяться, что он человек терпеливый. Если его симпатия к ней окажется долговечной, кто знает, что может произойти, например, через год.

Дарси стоял, пристально глядя из окна на парк, и думал о бедняжке Джорджиане. Несмотря на привязанность к кузену Генри и искреннюю озабоченность будущим счастьем сестры, он никогда не думал о возможном браке Генри и Джорджианы. Почему мысль, что сестра, возможно, станет хозяйкой Розингса, не вызывала в нем никакой радости? Он не знал почему. Только чувствовал, что этот союз принес бы всем одно только разочарование.

ГЛАВА ТРИДЦАТАЯ

Дорога повернула, и открылся вид на дом. Идеально расположенный на естественном невысоком холме, Дипдин поражал своей безупречной палладианской симметрией.

— Какое совершенство, Фицуильям! — воскликнула миссис Дарси.

— Этим он и знаменит, Элизабет. — Дарси был явно не склонен восторгаться. — Я не знал, что тебе нравится этот стиль.

— Совершенство — всегда совершенство, разве дело в стиле?

— Я не в силах понять безрассудство женщины, которая сносит дом с большой историей, прослуживший семье ее мужа несколько поколений.

— Все решительно утверждают, что маркиз совсем не протестовал. — Она рассмеялась и, немного помолчав, добавила: — Признаюсь, это очень похоже на леди Инглбур — с такой тщательностью переделывать дом по своему вкусу.

— Будь осторожна! Как бы она не переделала и тебя по своему вкусу.

— Дорогой, ты хотя бы постараешься хорошо провести время здесь?

— О чем ты?

— Какой же ты угрюмый медведь, когда что-то тебе не по вкусу. — Она лукаво улыбнулась, но он, нахмурившись, отвернулся и уткнулся в окно.

— Он медведь, но наш медведь. Единственный и любимый, не так ли, Джорджиана? Поэтому мы все ему и прощаем.

Дарси обнаружили, что гостей у маркизы собралось много меньше, чем они ожидали. Из литературных протеже маркизы в Дипдин были приглашены только романистка мисс Бирнли и драматург мистер Гловер. Все остальные гости принадлежали к числу родственников маркизы: ее кузен сэр Бомонт Хант и его жена, леди Хант, вездесущие Уиттэйкеры, чета Куртни и друг Джорджианы капитан Уэсткомб, теперь лорд Брэдфорд и наследник маркиза.

Конечно, и сам старый маркиз тоже был в доме. Он больше не выезжал в Лондон, жил тут безвыездно и неприкаянно бродил по Дипдину. Кое-кто жалел его, считая, что он похож на человека, который пытается отыскать дом своей юности.

Нет, маркиз вовсе не страдал от старческого слабоумия, как это могло бы показаться со стороны. Он даже в молодости всегда отличался рассеянностью и был всегда погружен в себя.

Днем Дарси отправились на прогулку по парку с Куртни. Мистер Куртни, имея мало общего с другими гостями, обрадовался, увидев Дарси, и они, увлекшись беседой, отстали, в то время как все три дамы ушли вперед, держа друг друга под руки. Они шли по аллее, обсаженной густым кустарником.

Джорджиана неожиданно вздрогнула и остановилась. Она оглянулась, удивляясь необычной для парка пустоте. Только трава росла на огромном пространстве вокруг них.

— Где был старый дом, миссис Куртни? — неожиданно спросила девушка.

— Мисс Дарси, как странно, что вы задали этот вопрос именно сейчас. Мы стоим примерно на том месте, где была западная башня.

Элизабет поразило, что всего тридцать лет назад на этом самом месте стоял замок эпохи Тюдоров, хранивший память о многих поколениях семьи. Теперь память превратилась в бархатистую траву и кустарник, высаженный безукоризненно четкими линиями.

— А где знаменитый розарий? — поинтересовалась Элизабет. — Я знаю, что он ловко замаскирован.

— Мы почти рядом, — ответила Эмилия. Они прошли между рядами плотно посаженных кустов, и Элизабет вздрогнула от неожиданности, когда они уперлись в высокую старинную ограду.

— Форма ограды настолько не соответствовала пейзажу, что ее следовало либо спрятать, либо разрушить, но все же выбрали первое, — пояснила Эмилия.

Они прошли вдоль высокой стены, увитой зеленью. В углу квадрата размещалась большая сводчатая арка. Оглянувшись назад, они увидели, что Дарси и Куртни остановились, очевидно поглощенные обсуждением какой-то серьезной проблемы. Оба были в чем-то темном.

— Какие серьезные и умные у нас мужья, — заметила Эмилия, и они рассмеялись.

В своих ослепительной белизны муслиновых платьях, с надетыми поверх ярко-голубыми и зелеными короткими жакетами, три молодые дамы юркнули в арку. Они попали в туннель, настоящий каскад ароматов и цветов.

— Как искусно здесь сочетаются природа и творение рук человеческих, — отметила Элизабет.

— Я бы скорее сказала это о Пемберли, — возразила Эмилия.

— В Пемберли творчество человека лишь ненавязчиво подчеркивает совершенство природы.

Подхватив Джорджиану под руку, Элизабет побежала. Смеясь, они резвились в зеленом туннеле, бегали вдоль стен, увитых розами. Неожиданно они наткнулись на фонтан, в центре которого стояла статуя Эрато Прекрасной с ее лирой. Элизабет хотелось и смеяться и плакать одновременно. За столько лет — наверное, не меньше сотни — чернота и мох покрыли мрамор, и фонтан, и статуя музы теперь казались не творением рук человека, а чем-то естественным, неотъемлемой частью этого места. Джорджиана тут же присела на бортик, сняла перчатку и погрузила руку в воду. Украдкой она подняла глаза на скульптуру. Она чувствовала необъяснимый испуг и волнение. Эмилия спрыгнула с бортика и начала перебираться по каменным лилиям к статуе.

— Ну же, Элизабет, продемонстрируйте и вы свое уважение музе.

Элизабет последовала за подругой и, добравшись до статуи, дотронулась до руки Эрато.

— Эмилия, она настолько освящена веками, что я могу даже поцеловать ее.

Эмилия плутовски улыбнулась, и Элизабет тихо добавила:

— Наверное, молоденькие жены испытывают именно такие чувства возле своих почтенных старых супругов?

— Не думаю, — шепотом возразила Эмилия. — Тэдди утверждает, все они заводят молодых любовников.

— И откуда он это знает?

Эмилия хихикнула:

— Ладно, давайте вернемся обратно на большую землю.

Не успела Элизабет ступить на каменный лист, как раздался чей-то голос.

— «В отчаянии я плакал —
Моя муза холодна;
Но вслушайтесь! О, вот она!
Как прежде, и отважна, и нежна.
Из камня яркой радугой сошли
Две дамы, что ей душу сберегли».

— Перегрин, какие ужасные стихи, — фыркнула Эмилия. — Как долго ты прятался там, вымучивая эти рифмованные строчки?

Уиттэйкер вышел из-за своего зеленого укрытия за фонтаном и с церемонной грацией поклонился. Джорджиана вскочила, комкая перчатку в руке.

— Здравствуйте, мистер, Уиттэйкер, — снисходительно кивнула ему Элизабет, совсем как могла бы сделать героиня из его стихотворных строчек. Вышитый подол ее платья намок. Она чуть приподняла подол правой рукой, опершись на галантно протянутую ей руку. Он одарил ее взглядом, мало напоминавшим обычное колючее выражение его голубых глаз. Никогда раньше Элизабет не доводилось наблюдать незащищенность Перегрина Уиттэйкера. Возникшее в душе теплое чувство заставило ее отвернуться.

И как-то сразу ей представилась вся нелепость этой сцены для постороннего взгляда.

Когда Дарси свернул за угол, он увидел, как Элизабет спускается с бортика фонтана, держась за руку Уиттэйкера, того самого Уиттэйкера, которого, по ее утверждению, она презирала. Они оба обернулись и озадаченно посмотрели на Дарси. Совсем как расшалившиеся дети, столкнувшись со своим солидным, не в меру суровым опекуном.

«Ему это не понравилось», — подумал Уиттэйкер и, странно, это скорее опечалило молодого человека, нежели удивило. Элизабет почувствовала, что муж осуждает ее за мокрый подол, и опустила руку с необъяснимым чувством, сильно напоминавшим вину. Уиттэйкер повернулся к своей кузине и предложил ей руку. Он и ей помог спуститься, потом обернулся и шутливо поздоровался с Дарси.

— С радостным взором, приветствую Тебя, о мистер Дарси.

Погода была слишком хороша, чтобы продержаться долго. Уже ближе к вечеру небо затянули серые облака. После обеда дамы вышли через высокие окна-двери гостиной на террасу. Они наблюдали, как меняется освещение, как золото блестит по границам темных туч и потоки света льются сначала на отдаленные холмы, а затем и на сам Дипдин. Постепенно яркий блеск исчез. Все, кроме Элизабет, кутались в платки или шали. Мужчины, оставив свой портвейн, последовали за дамами на террасу. Элизабет поежилась от холода.

— Пожалуйста, позвольте мне принести вашу шаль, — сказал Уиттэйкер и повернулся к двери.

В этот момент в дверях появился Дарси. Проходя через комнату, он взял для жены ее шаль.

— Как всегда, предусмотрительный, — заметил Уиттэйкер.

— Я знал, что миссис Дарси станет холодно, когда начнет смеркаться, — пожав плечами, ответил Дарси.

Элизабет почувствовала нежность кашемира на плечах.

— Благодарю, Фицуильям, — пробормотала она.

Потом все отправились в гостиную пить кофе.

Беседа снова превращалась в оживленную полемику, совсем как за обедом. Сначала дебатировали только маркиза и Уиттэйкер. Но Элизабет все больше оживлялась, и Дарси заметил, как остальные гости все чаще поворачивались к ней в ожидании ее реплик. Сам же он постепенно погружался в глубокое молчание, впрочем, как и Джорджиана. Когда все стали расходиться, он с облегчением вздохнул.

Фицуильям сумрачно наблюдал, как Элизабет подошла и юркнула в кровать.

— Ты превзошла себя этим вечером, — сказал он. — А меня прошу любезно извинить за мою замкнутость и скучный вид.

— Ты все время молчал.

Он отвел взгляд.

— Я чем-то тебя обидела?

Ей хотелось смеяться, но он только пожал плечами и холодно посмотрел на нее.

— Глупости.

— Мы будем ссориться? Ты этого желаешь? — Она приподнялась на локте и заглянула ему в глаза. Завитки ее волос коснулись его лица. Раздражение медленно гасло.

— Значит, желаешь поссориться! — сказала она, подавив смех.

Она нагнулась, поймала его верхнюю губу губами и легла рядом.

Дарси погладил ее волосы, прижался губами к ее уху.

— Элизабет…

Он загасил свечу и похоронил все свои мысли в страсти.

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ПЕРВАЯ

На следующее утро Элизабет проснулась, лишь когда Уилкинс открыла шторы. За окном была тусклая серая пелена.

— Ну вот, Уилкинс, там дождь?

— Да, мадам.

Элизабет выпрыгнула из кровати и подбежала к окну. С этой стороны дома прежде открывался восхитительный вид на парк и начинавшуюся за ним рощу, которую она хотела обойти. Но сегодня дождь лил как из ведра.

— У мистера Дарси ничего не выйдет с рыбалкой, Уилкинс, а ее милость ведь обещала ему. Ах, как нехорошо получилось.

— Осмелюсь согласиться, мужчины будут разочарованы.

Глядя на преисполненную важности горничную, никто никогда не предположил бы, что под настроение Уилкинс могла заставить старших слуг в Пемберли корчиться от смеха над шутками хозяйки в ее пересказе.

— Ваша ванна готова, мадам.

После завтрака они осматривали дом. По тому, как бегло и без всякого энтузиазма леди Инглбур показывала гостям Дипдин, вряд ли можно было предположить, что она затратила уйму сил, времени и средств на его перестройку.

— Что ж, Дипдин явно заслуженно пользуется своей репутацией, — отметил Дарси. — Его пропорции идеальны.

— Благодарю вас. Так оно и есть, — ответила маркиза. — Но сейчас я почти не замечаю достоинств этого места. Семь лет бедняга Инглбур не знал, куда деваться, все здесь было перевернуто с ног на голову. Теперь я задаю себе вопрос: зачем я это сделала? Идемте, мне хочется показать вам театр.

— Сэр Бомонт — энтузиаст театрального действа. — Леди Инглбур рассказывала Элизабет по дороге. — Насколько я понимаю, он постарается и вас заманить в актеры.

— Полагаю, он видит во мне готовую трагическую героиню.

Маркиза не то рассмеялась, не то раскашлялась.

— Мистер Гловер подготовил для нас первый акт небольшой драмы.

— Он действительно написал драму? Благодарю, ваша милость, за предупреждение, иначе, я могла бы некстати расхохотаться.

Маркиза только слегка улыбнулась:

— Мы с сэром Бо взялись почитать ее вам всем после ленча.

Хозяйка оставила их в картинной галерее. Повернувшись ко всем спиной, Джорджиана упорно изучала какой-то пейзаж. Она думала о том, что за все время пребывания в Дипдине Уэсткомб ни разу не подошел к ней и лишь иногда бросал на нее тревожно-вопросительные взгляды.

— Элизабет, я полагаю, ты не намерена участвовать в этих театральных постановках? — не выдержал Дарси.

Она повернулась к мужу и заглянула в непроницаемую глубину его глаз.

— У меня совсем не было времени подумать над этим, — взвешивая каждое слово, ответила она.

— Я надеялся, что ты правильно восприняла мое нежелание видеть, как ты привлекаешь к себе всеобщее и излишнее внимание.

Два ярких розовых пятна выступили у нее на скулах. Она повернулась и стремительно покинула галерею.

Джорджиана украдкой наблюдала, как брат неистово мерил шагами пол.

— Элизабет и сама не желает участвовать ни в каких спектаклях, не надо ей ничего говорить.

— Неужели? Выходит, мне, ее мужу, только остается и ждать, когда Элизабет соизволит огласить свои намерения, уповая на то, что ее планы, паче чаяния, совпадут с моим собственным взглядом на вещи?

Вообще-то Джорджиана втайне считала, что именно такую линию поведения и следовало бы рекомендовать брату, но она не рискнула изложить ему свои соображения.

Брат тоже ушел. До ленча они больше не встречались.

Элизабет, казалось, не обращала на Дарси внимания, которому открыто проявить свое негодование не позволяло только чувство собственного достоинства. Мистер Уиттэйкер, напротив, пребывал в настроении, которое она никогда не замечала в нем прежде: он смягчился, и его насмешки перестали быть желчными. Элизабет почувствовала в Перегрине живое тепло, по контрасту с холодной надменностью мужа. Мисс Арабелла тем временем ощутила некоторую брешь в рядах, плененных ее блистательностью, и посвятила себя бесплодной задаче преодолеть высокомерие Дарси.

После еды все направились в гостиную на прослушивание первого акта пьесы Гловера. За окном был все тот же хмурый день, и свет в окна не проникал сквозь плотные завесы дождя. Отблески пламени освещали лица слушателей, сидевших полукругом у камина. Оценивающий ропот, которым сопровождалось начало чтения, сошел на нет; шелест платьев стих, и слушатели замерли, затаив дыхание, и даже не поднимали глаз, только украдкой поглядывали на миссис Дарси. Дарси медленно бледнел, лицо же самой Элизабет оставалось непроницаемым.

Подозрения, возникшие у нее еще три месяца назад, при чтении страничек, исписанных Гловером, подтвердились со всей очевидностью. Мистер Гловер, вопреки ее настойчивым возражениям, списал характер героини пьесы с нее, с Элизабет, к тому же вложил в уста этой героини именно ее высказывания, сделанные при самых различных обстоятельствах, и не узнать этого сходства было невозможно. Дарси поднялся с места и встал у окна, повернувшись спиной к комнате. Дождь заслонял красоты роскошного парка Дипдина. Позади него воцарилась тягучая тишина. Наконец она была взорвана аплодисментами.

Маркиза протянула руку к мистеру Гловеру. Он поднялся в своем углу, там, куда не падал свет от камина, и поклонился слушателям. Он взял руку леди Инглбур. Он улыбался только губами, в глазах же застыло тоскливое беспокойство.

— Боже мой, Гловер, ты это сделал! — воскликнул Уиттэйкер. — Роскошная работа! Беру назад все свои слова, коими пытался обескуражить тебя, и прошу прощения за все свои насмешки и нападки.

Гловер посмотрел на Перегрина, настороженный взгляд его темных глаз встретился с безмятежным взором сияющих голубых.

— Вы покорили меня, мистер Гловер, — вмешалась миссис Куртни. — А чем заканчивается пьеса? Боюсь, наша героиня окажется слишком праведной для романтичной развязки. — Эмилия многозначительно посмотрела на Гловера, и тот ответил ей озадаченным взглядом. Он не почувствовал в ее словах никакого подвоха.

— Не отчаивайтесь, Куртни, — успокоил ее Уиттэйкер. — Для нашего героя, которого отвергнет такая богиня, это уже награда. Для него ее отказ дороже согласия десятка обычных женщин.

Реплика племянника явно рассердила маркизу. «Я ошибалась, — подумала Элизабет. — Он такой же зловредный, как и всегда».

— Перри, пожалуйста, не веди себя как мальчишка, — вступила в разговор Арабелла. — Мистер Гловер позволил нам мельком познакомиться с его первой драматической пьесой еще до того, как она будет представлена широкой публике, нет, даже до ее окончательного варианта.

— Я совсем не уверен, появится ли пьеса для широкой публики, — пробормотал Гловер.

Послышался всплеск разочарованного ропота, а маркиза милостиво улыбнулась.

Элизабет чуть повернула голову, чтобы ответить на тихое замечание Эмилии, сидевшей рядом с ней. Гловер вздрогнул от этого едва заметного движения Элизабет. Уиттэйкер проследил за его лихорадочным взглядом.

— Миссис Дарси, мы не слышали вас. Нам трудно составить свое суждение, не услышав вашей точки зрения.

— Не думаю, что на мистера Гловера влияет мое мнение. — Холодок пробежал от ее слов; все присутствующие, казалось, онемели.

— Нам следует поставить эти отрывки как спектакль, — нарушил тишину Хант.

— Стоит ли, сэр Бо? — подалась вперед леди Хант. — Давайте не слишком увлекаться. Нас еще ждет поездка в Блайт, где жизнь — нескончаемая театральная пьеса.

— Да, моя дорогая, но нет ничего интереснее театра, — сказал он, игнорируя предостережение в ее кротком взгляде. В отличие от Куртни, он оценил в тексте все нюансы и пришел в неописуемый восторг. — Что скажете, Гловер?

— Вещь еще не закончена и не отшлифована, — ответил автор.

— Мистер Гловер всего лишь хотел услышать предварительное мнение нескольких друзей, поскольку эта работа сильно отличается от всего, созданного им ранее, — уточнила леди Инглбур.

— Я очень хорошо понимаю ваши чувства, мистер Гловер, — обратилась к нему мисс Бирнли. — Мы творим наедине с собой, и два года может пройти, пока мы мучаемся раздумьями, не швырнуть ли все уже написанное в огонь.

— Вас мучают подобные думы, мисс Бирнли? — спросила сквозь смех Эмилия. — Сколько же рукописей вы отправили на огненную смерть?

— У меня всегда были проблемы с математикой, — отрезала романистка.

— Я тоже не очень-то сильна в арифметике, но отважусь предположить, что ни одной, — сказала Эмилия.

Все тихонько посмеялись, но Эмилии не удалось перевести разговор на другую тему.

— Нескольким друзьям очень понравилось услышанное, Гловер, — сказал сэр Бомонт. — Поставив небольшой спектакль в кругу своих друзей, вы представите, как это будет выглядеть на большой сцене.

Все это время Элизабет знала, что Дарси наблюдает за ней из другого конца комнаты.

— Я бы с удовольствием послушала миссис Дарси в роли главной героини, — раздался в воцарившейся тишине томный голос мисс Уиттэйкер.

— Благодарю, но я отказываюсь, — возразила Элизабет.

— Вы не хотите доставить нам этого удовольствия, миссис Дарси? — упорствовала Арабелла. Теперь и она игнорировала едва заметный протестующий жест своего брата, который просил сестру замолчать.

Даже забыв свой гнев на Гловера, Элизабет не пожелала бы участвовать в подобном развлечении. Тем не менее ее возмущало, что Дарси мысленно велит ей отказаться. Она почувствовала это, и ей не захотелось встречаться с ним взглядом.

— Благодарю вас за комплимент, — ответила Элизабет. — Но у меня нет таланта озвучивать чужие слова, которые не рождены моим собственным «я».

Она поднялась и, сделав легкий поклон в сторону маркизы, покинула комнату.

— Как же так, Гловер, выходит, ваше творчество не завоевало всеобщего одобрения! Ах, какая жалость! — нарушил Уиттэйкер молчание, воцарившееся после ухода Элизабет.

Дарси бросил в пространство короткое «извините» и вышел вслед за Элизабет.

— Арабелла! Ну зачем ты докучала ей таким способом? — пробормотал Перегрин, обращаясь к сестре.

— Сколько вдруг благородства, драгоценный мой братец?! Насколько я вижу, ты не распространяешь внезапно охватившее тебя рыцарство на нашего бесценного драматурга. — Арабелла повернулась, удивленно подняв свои изящные дугообразные брови.

Дарси нашел Элизабет в галерее, которую она взволнованно мерила шагами. Не произнеся ни слова, он присоединился к ней. В конце галереи она остановилась и выглянула в одно из высоких окон. Как же ей хотелось выбраться из дома, пусть даже в такой ливень. Ей как воздух нужны были деревья.

— Я удивлен. Мистер Гловер, оказывается, в таких особых отношениях с тобой, что чувствует себя вправе свободно демонстрировать свое безрассудное увлечение перед всеми этими людьми, — с деланым безразличием сказал Фицуильям.

— Мне показалось, он был в полном смятении и тревоге.

— Не мне судить. Я не так хорошо знаком с ним, как ты.

— Это правда.

— Тебя посвятили в характер его творения?

— Я не ожидала этого. — Элизабет могла бы рассказать ему, как потребовала у Гловера прекратить срисовывать с нее героиню пьесы и как она поверила, что драматург учел ее желание. Ей было противно оправдываться.

Она снова отвернулась к окну. Дождевые струйки стекали по стеклу. Ее муж неподвижно стоял подле нее. И сам Фицуильям, и его взгляд, застывший на ее профиле, и охвативший ее гнев на него — все вместе привело ее в состояние полной беспомощности, близкое к параличу.

И в этот момент перед ними внезапно возник мистер Гловер. Он моментально оценил ярость в их застывших позах; его вдруг осенила мысль, что Дарси угрожает жене.

— Могу я вам чем-нибудь помочь, мистер Гловер? — поинтересовался Дарси, и Гловер содрогнулся от холодной вежливости его тона.

Элизабет устремила на Гловера непроницаемый взгляд.

— Миссис Дарси, умоляю вас, окажите мне честь, уделите мне немного вашего времени.

— Я сейчас занята.

— Когда мне можно будет поговорить с вами?

Не удостоив его ответом, она отвернулась к окну. Гловер развернулся на каблуках и ушел. Они молча ждали, пока вдали затихнут его шаги.

— Элизабет, я должен спросить тебя…

— Здесь не место для разговоров.

Элизабет повернулась и пошла по галерее, он последовал за ней. Они молча миновали два длинных коридора и вошли в ее гардеробную. Уилкинс готовила для Элизабет платье на вечер.

— Мадам, маркиза прислала записку, что она хотела бы видеть вас у себя.

Элизабет повернулась к Дарси. Уилкинс вздрогнула. Она бывала свидетелем самых странных ссор, но в этот момент горничная испугалась и, засуетившись, выскочила из комнаты. Элизабет вспомнила выражение лица Дарси в тот далекий день, когда они едва знали друг друга, и она запачкала юбку в грязи, пока добралась пешком до Незерфилда. Он осуждал ее.

— Ты хотел меня о чем-то спросить? — холодно произнесла она. В ее горделиво поднятой голове он читал презрение.

— Полагаю, я знаю все, что хотел бы знать. — Он коротко поклонился.

— Извини, но меня ждут.

Она медленно пошла по коридору, успокаивая себя перед предстоящим разговором.

Она села, сложив руки на коленях, и молча посмотрела на маркизу.

— Вижу, что вы гневаетесь, дорогая. Не откроете мне причину?

— В апреле ваша милость заверила меня, что мистер Гловер не станет продолжать работу над этой пьесой. Он не сдержал своего слова. И я не понимаю, как вы могли пригласить меня сюда, вместе с моей семьей, чтобы здесь, без всякого предупреждения, навязать нам прослушивание его пьесы. Едва ли вы могли думать, что я останусь этим довольна.

— Я не в силах понять, против чего вы возражаете. Вполне лестный образ героини, да и мало кому станет известно, кто послужил автору прототипом.

— Всем вашим друзьям, а это уже слишком много для меня, — возразила Элизабет.

Колючий взгляд голубых глаз маркизы оттаял.

— Я люблю вас, моя дорогая, полагаю, вы знаете об этом.

— Ваша светлость, я всегда была вам благодарна за вашу доброту.

— Фу, моя дорогая. Мне наплевать на людскую благодарность. — Маркиза выдержала паузу. — Для меня награда в другом: я люблю наблюдать за успехами тех, чьи таланты я распознала и взлелеяла.

— Сдается мне, мистер Гловер достаточно успешен, какая ему надобность продвигать себя еще и за мой счет.

— Я говорила вовсе не о таланте Гловера, а о вашем таланте! — воскликнула леди Инглбур. — Мистер Дар-си старается спрятать вас от всего мира, когда вы, под моим руководством, могли бы прославить его семью.

— А что, если мы… никто из нас… не желает подобной славы? — Элизабет вскочила с места. — Что касается бесцеремонного вторжения мистера Гловера в мою жизнь и его дерзкого изучения моего характера, тут вы сталкиваетесь с моим собственным негодованием и обидой. И вам никогда не удастся подавить мои возражения. Пожилая дама любовалась этой юной спорщицей. Как великолепна была Элизабет, разрумянившаяся от внутреннего огня! Сколько гордости было в ее вздернутом подбородке!

— Театр многие годы был лишен больших драматургов. Мистер Гловер — один из немногих многообещающих авторов, и я верю: когда-нибудь вас будут славить, как ту, что вдохновила Гловера на создание лучшего из его творений.

— Я категорически отказываю мистеру Гловеру в моем позволении когда-либо изображать меня публично, не важно, прямо или косвенно он обращается к моему образу. И никто не сможет убедить меня в обратном.

— Никто-никто, моя дорогая миссис Дарси?

— Никто на всем белом свете.

— Я давала советы некоторым из самых замечательных умов Англии.

— Я достаточно наслаждалась обществом вашей милости, чтобы не испытывать сомнений в вашем уме и в вашем влиянии.

Маркиза не спускала глаз с Элизабет. Восхищаясь этой девочкой за ее остроумие и самоуважение, она не разглядела всей глубины присущей ей гордости. Это не было ни суетным тщеславием, ни кичливой спесью, ни барским высокомерием. Относясь по происхождению к низшему слою дворянства, Элизабет спокойно отвергала помощь супруги пэра, способную ввести ее в самый высший свет. Элизабет обладала беспримерным чувством собственного достоинства, и ее милость благоговела перед этим качеством.

— Меня страшит даже мысль о ссоре с вами, моя дорогая, — сказала маркиза. — Вы стали необходимы мне.

— Я не ищу ссоры, мадам. Я просто не знаю, сумеем ли мы понять друг друга, — ответила Элизабет и повернулась к двери. Леди Инглбур остановила ее, взяв за руку.

— Вы дороги мне, как была дорога мне моя дочь. Подобного чувства я не испытывала с тех пор, как лишилась своей девочки.

— Я соболезную вам в вашей потере, леди Инглбур, но я не могу занять ее место. Я никогда не смогу стать той вашей девочкой. Я чувствую, что вы заготовили для меня рамки, в которые я так легко не вписываюсь. — Печаль сквозила в каждом ее слове. — А теперь, я прошу вас, отпустите меня, я пойду.

Несколько минут маркиза сидела не шелохнувшись.

— Я тщательно все обдумаю, — наконец объявила она, подняв глаза на Элизабет.

Миссис Дарси покинула комнату.

Элизабет рассеянно смотрела в зеркало, пока Уилкинс доделывала ее прическу. Дарси постучал и вошел.

— Я спущусь через несколько минут, — сказала она мужу.

— Я подожду здесь, — ответил он и сел.

Ее явно нервировало его присутствие. Она поглядела на его отражение в зеркале; он неотрывно смотрел на нее, тщательно изучая, без всяких эмоций. Элизабет отвернулась.

— Ты намерена надеть на обед это платье? — уточнил он.

Она грациозно развернулась на табурете. Шелковое платье ее любимого желтого цвета тщательно облегало фигуру.

— Мне казалось, тебе оно нравилось.

— То было в Лондоне. Я не желаю, чтобы моя жена ходила в нем здесь.

— Многие модницы носят платья более смелые.

Он передернул плечами, и в глазах его промелькнуло нечто вроде презрения, по крайней мере ей так показалось. Она снова повернулась к зеркалу.

— Мне переодеться? В чем ты желаешь меня видеть? Он не хотел одерживать победу ценой такой холодности.

— Я не вижу причин для твоего недовольства. Элизабет поймала в зеркале вопрошающий взгляд горничной.

— Уилкинс, принесите мне что-нибудь квакерское, если найдете.

— Квакерское, мадам? Я принесу белое шелковое, обшитое тесьмой?

— Прошу тебя, дай мне пять минут, — сказала Элизабет, не поворачивая головы.

Это прозвучало как требование покинуть комнату. Дарси вышел. Джорджиана ждала у дверей своей комнаты. Она боялась спускаться одна. Они вместе пошли по коридору. Джорджиана украдкой поглядывала на брата. Он погрузился в думу, у него был непроницаемо мрачный взгляд.

— Фицуильям, — обратилась она к нему. Дарси удивленно посмотрел на сестру: он совсем забыл, что она шла рядом. Они проходили мимо двери гардеробной Элизабет.

— Ты ведь не станешь драться с ним? — прошептала Джорджиана.

— Я бы дорого дал, чтобы проучить его, но дуэли удел джентльменов. Я не могу вызвать на дуэль сына торговца!

Элизабет появилась на пороге своей комнаты. Джорджиана покраснела так сильно, как будто сама произнесла эти слова. Элизабет взяла Дарси под руку:

— Сэр, я несказанно довольна. Значит, мой дядя Гардинер избавлен от дуэли. Мы спускаемся? Боюсь, мы можем опоздать.

В тот вечер дамы, казалось, с особенным удовольствием оставили мужчин наедине с их портвейном. Они играли дуэты и вместе пели, и даже Джорджиана присоединилась к ним. Маркиза добавляла определенный заряд энергии и своим едким остроумием заставляла их всех смеяться. Элизабет спела любимую песню ее милости.

Войдя в гостиную, мужчины нашли дам в беззаботном расположении духа и очень тому обрадовались. Маркиз счастливо похохатывал, уж очень он уставал от всяких полемик.

Элизабет встретила сумрачный взгляд Дарси и внутренне пожала плечами.

«Пусть сердится, если ему так больше нравится», — думала она.

Гловер тоже следил за ней, в нем все время чувствовался этот непостижимый тлеющий огонь.

«Два болвана. С ума с ними можно сойти».

— Давайте послушаем многоголосие! — дребезжащим голосом предложил маркиз. — Прошу вас, не уходите, миссис Дарси. Вы тоже будете петь. Когда мы шли из столовой, то слышали, как вы выводили трели.

Сэр Бомонт обеспечивал квартет глубоким трепетным баритоном, а Уиттэйкер тенором.

— Арабелла, прошу тебя, займи мое место. — Эмилия поднялась. — Твой голос скорее доставит всем удовольствие.

— Благодарю, но я пас, — возразила Арабелла, апатично улыбаясь. — Я испорчу весь ансамбль, вы так хорошо смотритесь вместе!

Послышался общий согласный ропот, поскольку они действительно неплохо спелись именно в таком составе. Уиттэйкер занял место рядом с Элизабет. Симпатичный белокурый блондин оттенял очарование брюнетки с искрящимися темными глазами. Основательные габариты сэра Бомонта и его львиные локоны служили внушительным фоном для озорного обаяния изящной Эмилии.

— Ох уж это пение, Дарси, — воскликнул мистер Куртни голосом трагического актера. — Чувствую, мы скоро окажемся тут лишними.

Отметив выражение лица Дарси, Элизабет испугалась саркастического выпада мужа. Но этому помешал возглас леди Хант:

— Сэр Бо, вы похожи на льва подле милого хрупкого эльфа. Остерегайтесь, однажды ночью я превращусь в Далилу, если вы не вызовете парикмахера.

— Мадам, молю вас, остановите вашу руку. Я вхожу в интересный образ. Может так случиться, вас еще восхитит результат.

Его слова вызвали смех. Комедиантство, по правде говоря, было любимым коньком сэра Бомонта. Элизабет вопросительно посмотрела на Дарси. Он холодно встретил ее взгляд. Элизабет перевела взгляд на Джорджиану, которая сидела в немом изумлении. Лорд Брэдфорд присел рядом и наклонился к девушке.

— Мисс Дарси, — тихо окликнул он ее.

Она повернулась к нему. Никто на свете не проявлял к ней столько нежности.

— Надеюсь, я не обидел вас по неосторожности?

— О, нет, милорд! Разве вы вообще в состоянии кого-нибудь обидеть?! Я и представить себе такое не в силах.

Брэдфорда до глубины души тронула бесхитростность собеседницы.

— Тогда почему вы не удостаиваете меня беседой? Вы так погружены в себя, что я боюсь нарушить ваше уединение.

— Простите меня. Я не знаю.

— Вы чем-то обеспокоены. Окажите мне высочайшую честь, позвольте мне помочь вам!

У Джорджианы глаза защипало от слез.

— Благодарю. Вы очень любезны, но я ничем не обеспокоена. — Девушка попыталась сдержать слезы.

Эмилия заметила, что они заняты разговором, и бросила на мужа заговорщический взгляд.

Наконец леди Инглбур поднялась, чтобы удалиться, и многие из компании тоже последовали ее примеру. Проследив, как эти гости направились наверх и разошлись по своим комнатам, ее милость вернулась обратно в гостиную.

— Племянник!

— Да, тетя?

— Хватит с тебя! Нам надо поговорить. — В дверях он обернулся и нашел глазами Арабеллу, затем последовал за тетушкой в библиотеку.

Как только он закрыл за собой дверь, она резко повернулась к нему:

— Перегрин, ты, судя по всему, намерен помешать мистеру Гловеру и готов создать ему проблемы. Не воображай, будто твои злобные маневришки никто не видит.

— Вы же знаете, дорогая леди Инглбур, что я иногда и сам бы не хотел, да не могу сопротивляться. Гловер милейшая душа, но он каждые десять минут приходит в душевное волнение по всяким тривиальнейшим пустякам. Просто невозможно удержаться и не спровоцировать его. А тут еще этот Дарси. Как не соблазниться выбить из него хоть искру живого чувства.

— Ты ревнуешь, Перегрин.

— Ревную? Моя дорогая тетушка, вы сильно ошибаетесь. Она очаровательна и тому подобное, но…

— Я говорю о Гловере, племянник. Полагаю, ты ревнуешь его к успеху. Ты всегда дразнил его за неспособность написать драматическую вещь. Теперь, когда он почти достиг этой цели, тебя гложет зависть.

Ее племянник открыл было рот, чтобы что-то сказать, но остановился на полуслове.

— Вы прямо-таки карикатуру рисуете на меня, тетя. Неужели я столь непригляден в ваших глазах? — нашелся он наконец.

— Если я не права, докажи мне это своим джентльменским поведением. Это творение мистера Гловера крайне важно. Для театра с большой буквы, лично для меня.

— Простите, мадам. — И добавил с горькой усмешкой: — Умоляю, тетя, не отсылайте меня.

Она вытащила носовой платок и насмешливо помахала им. Перегрин почти окаменел от внезапного аромата ее духов. Маркиза потрепала его по руке и ласково улыбнулась. Он наклонился и поцеловал ее в щеку.

— Ну а теперь спокойной ночи, мой дорогой мальчик. И помни, что я тебе сказала.

Перегрин остался один в погружавшейся в темноту комнате.

Он услышал шелест шелкового платья. Это Арабелла приблизилась к нему.

— Что ты здесь делаешь, да еще в полном одиночестве, Перри?

— Ты знаешь, Белла, я готов поклясться, что до сих пор чувствую запах, исходивший от одежды нашей няни.

— Лаванда? Лишь легкого намека на запах лаванды достаточно, чтобы она, как живая, встала передо мной.

— Я не об этом. Представь себе, я чувствую этот запах, когда его и быть не может поблизости. Вот и сейчас, на какой-то безумный миг, я почувствовал, как она отрывает мои пальцы от платья тетушки. Железная хватка. Ты помнишь, как она запихивала меня в карету, чтобы отвезти домой?

— Как же запахи пробуждают воспоминания! Четыре восхитительных года прошло с тех пор, как смерть отца освободила нас, Пери, но до сих пор я не выдерживаю запаха библиотеки.

— Бедная моя Белла.

— Он был жестче с тобой.

— Да, но я все-таки уезжал в школу. Благословенно будь это чудесное учреждение! Бывало, я так жалел, что не могу взять тебя с собой. — Он обнял сестру за плечи. — Что ж, скоро ты оставишь меня ради какого-нибудь олуха с большим состоянием.

— Сомневаюсь, что я пойду на этот шаг. Мужья часто слишком похожи на отцов, и от них также нелегко избавиться.

— Тогда оставайся со своим Прекрасным принцем. Оставайся со мной.

Он опустил руку ей на талию, и они, обнявшись, вместе поднялись по парадной лестнице.

Джорджиана лежала в темноте, и горькие слезы, не останавливаясь, текли и текли из ее глаз. Она вспоминала тот день, когда брат впервые оставил ее в школе, спустя три месяца после смерти их отца. Директриса показала им всю школу. Потом, в вестибюле, Фицуильям попрощался с ней, но когда он уже подходил к карете, она рванула к нему вниз по ступенькам лестницы, догнала и намертво вцепилась в него.

— Фи, мисс Дарси! Разве взрослая девочка одиннадцати лет может вести себя таким образом? Надеюсь, вы продемонстрируете более благовоспитанное поведение в ближайшем будущем, — выговаривала директриса.

— Я очень скоро приеду навестить тебя, Джорджиана, — сказал Фицуильям, вытирая девочке слезы.

— Не раньше, чем пройдет половина семестра, мистер Дарси. Мы считаем, что в первый год так будет лучше для девочки. Уверена, вы убедитесь, что мы правы.

Она снова чувствовала себя той напуганной одиннадцатилетней девочкой.

— В самом деле, я по-прежнему всего лишь ребенок. Когда же я повзрослею?!

Почему Элизабет не замечает опасности? Почему она не попросит у Фицуильяма прощения? Какая разница, за что. Тогда он решительно поговорит с мистером Гловером, заберет их отсюда и снова будет любить Элизабет, и они проживут счастливо все вместе до скончания века.

Она подумала о лорде Брэдфорде. Она догадывалась, что Фицуильям хочет, чтобы она вышла замуж за Джозефа.

Она вспомнила маркизу и вздрогнула от мысли, что когда-нибудь ей придется занять это место. Потом она подумала о старом маркизе. Может, и она, совсем как этот старик, будет потерянно бродить по огромному дворцу с его совершенными пропорциями и малопонятными картинами, развешанными рядом с портретами предков. Если бы он оставался обыкновенным мистером Джозефом Уэсткомбом, а вовсе не графом Брэдфордом (не говоря уже о его грандиозном титуле в будущем), и если бы он любил ее (что совсем уж маловероятно), она когда-нибудь выполнила бы желание брата. Джозеф. Хорошее имя. Она никогда ни у кого не видела таких добрых глаз, как у него. Он так обрадовался, когда она сказала, что не верит, будто он может кого-нибудь обидеть.

Кровь прилила к ее щекам. Какие глупости она выдумывает! Вот бы Элизабет посмеялась! Но он тоже покраснел в тот момент. Она вспомнила, как он наклонился к ней. Вот она прислоняется к нему, прижимается щекой к его плечу, утыкается в него. Джозеф обнимает ее, и она обвивает руками его шею. Джорджиана очнулась и снова вспыхнула. Хорошо, что вокруг было темно.

Дарси лежал на спине, когда Элизабет вошла в спальню. Он наблюдал, как она сняла шаль и аккуратно повесила на стул, но он видел, что она осталась в своей рубашке. Она подошла к кровати и легла рядом.

— Спокойной ночи, Фицуильям.

Он перевернулся набок, оперся на локоть и через нее потянулся загасить свечу. Несмотря на свое мрачное настроение, он хотел ее. Он мечтал поговорить, но другое желание преобладало.

Запах воска щекотал ей ноздри, его лицо было над ней в темноте. Элизабет ощутила бессильную ярость, и ей захотелось оттолкнуть его. Дарси погладил ее волосы и попытался поцеловать. Она судорожно вздрогнула от его прикосновений. Его губы целовали ее в шею. И никаких извинений, ни единого нежного слова! Она почувствовала, как ее тело отторгает его ласки; он, должно быть, почувствовал это тоже.

— Спокойной ночи, — процедил Фицуильям и повернулся на другой бок.

Она смотрела в темноту. За окном бушевала непогода. Наконец и она заснула.

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ВТОРАЯ

Небо над Дипдином стало постепенно расчищаться, и несмелое солнце осветило его. Элизабет ускользнула от остальной компании и одна отправилась на прогулку. Земля была еще слишком мокрой, и Элизабет не стала забираться глубоко в лес, поэтому она прошла сквозь сводчатую дверь в высокой стене, отделявшей розарий от остального парка. Цветы согнулись под тяжестью обрушившегося на них ливня, и лепестки роз усыпали землю. Она направилась к центру розария и подошла к фонтану. Еще два дня назад вода в нем искрилась на солнце.

Садовник и мальчик-помощник чистили фонтан от листьев и другого мусора. Вместо статуи, которая стояла по центру на камне, остался лишь обломок ее плаща.

— А где же статуя? — удивилась Элизабет.

— Да вот же она. — Садовник показал ей на тачку, заполненную обломками камня. Она перевела взгляд на заднюю стену розария.

— Ой.

Уродливая глубокая брешь зияла в стене в том месте, где ее пробила верхушка старого кипариса, упавшего ночью. Элизабет была слишком увлечена, чтобы обратить внимание на то, что творилось за окнами. Среди сломанных розовых кустов по всему розарию теперь в беспорядке валялись листья и ветки громадного дерева.

Она развернулась и пошла обратно вдоль по аллее роз. Сводчатый проход заслонила темная фигура. Это был мистер Гловер. Она отвернулась и хотела молча пройти мимо, но он заговорил с ней:

— Молю вас, выслушайте меня, я не займу у вас много времени.

Она повернулась к нему.

— Миссис Дарси, пожалуйста, поверьте мне, я вовсе не хотел причинять вам хоть малейшее беспокойство иди вызывать ваше раздражение.

— Я не верю в вашу искренность, мистер Гловер. Еще в марте я сказала маркизе, что рукопись, которую она послала мне, неприемлема для меня, и она ручалась передать вам мои слова.

— Она так и сделала. Пожалуйста, не вините ее. Я осознал, что не в силах бросить писать. Я искренне верил, что вы, с вашим отважным презрением к лицемерию нашего общества, обрадуетесь тому, как я воспеваю вашу моральную силу и ваши душевные качества, когда увидите мою пьесу завершенной.

— Вы ничего не знаете обо мне, мистер Гловер. Как вы смеете!

— Мадам, умоляю, позвольте мне закончить мою работу. Я многое изменю, и только вашим будет окончательное решение, увидит ли эту пьесу широкая публика. — Его глаза пылали искренним чувством, но Элизабет съежилась от неприязни к нему. Она попыталась обойти Гловера, когда кто-то схватил его за руку.

— Вы просчитались, сэр, вам больше не удастся докучать миссис Дарси.

— Уиттэйкер! — Темные глаза вспыхнули презрением. — Ты хочешь встать на пути профессионального искусства? — Теперь эти двое преграждали ей путь.

— Так уж случилось, Гловер, что мне нет нужды быть профессионалом ни в чем. Искусство лишь придает утонченность моей жизни.

— Ты дилетант.

— Возможно. Так для меня лучше, и я не стремлюсь ни к чему большему. — Уиттэйкер замолчал и, выдерживая паузу, оглядел Гловера с ног до головы. — Нет более жалкого зрелища, нежели клоун, рвущийся играть Гамлета.

Элизабет испугалась, что Гловер ударит Перегрина, но драматург развернулся на каблуках и бросился прочь из сада. Слышно было, как шуршал гравий у него под ногами, когда он несся по дорожке.

— Зачем это вам, мистер Уиттэйкер?

— Зачем, миссис Дарси? Леди Инглбур, например, обвиняет меня в ревности или зависти.

Элизабет не нашлась что ответить — слишком поражена она была этой непрошеной откровенностью.

— Я могу понять ваши сомнения. Я и сам был глубоко потрясен ее обвинением. — Он смотрел куда-то в сторону, казалось, совсем забыв о присутствии Элизабет. — И все же теперь я понимаю ее. Меня действительно снедали именно ревность и зависть, так как мне казалось, что его растущее мастерство отдаляло меня от тети. — Он вздрогнул, заметив, как на ее лице отразилась смесь удивления и смутной неприязни. — Зачем я все это говорю вам?

— Действительно, зачем, сэр? Я не понимаю. Мой вопрос был чисто риторическим.

— Я отчаянно хочу, чтобы вы поняли меня; я сам не знаю, зачем мне это.

«Они оба сошли с ума», — подумала Элизабет, и, видимо, что-то во взгляде частично выдало ее мысли.

Они стояли в сводчатом проходе, скрытом от посторонних глаз. Она повернулась, собираясь идти дальше.

Ослепленный душевными переживаниями, Гловер пронесся мимо Дарси, даже не заметив его. Неясные подозрения и непонятное смятение заставили Дарси броситься искать Элизабет, и, не разбирая дороги, он зашагал напрямик. Тут он и увидел жену с этим Уиттэйкером. Пылающие щеки, широко раскрытые, потемневшие глаза.

— Я страдал. Вы удивлены. Думаете, мне всегда все безразлично? Я ревновал к нему. Да, теперь я вижу, что для этого нет никакой причины. — Перегрин Уиттэйкер замолчал, и тут она увидела Дарси.

— Пойдем, Элизабет.

Она побледнела. Ее возмутил категоричный тон мужа и то, как он решительно предложил ей руку, но она не посмела отказаться, чтобы не унижать его перед Уиттэйкером. Однако ему не следовало бы впредь вести себя с ней подобным образом, и она позаботится об этом. Они быстро шли по дорожке, испепеляющий гнев «пылал» между ними.

— Буду премного благодарна, сэр, если впредь подобного не повторится! Я не прислуга.

— Конечно, нет, мадам. Не прислуга, но жена! И об этом не стоит забывать!

— Как я могу забыть это?! — Элизабет недоверчиво посмотрела на Фицуильяма.

Больше они ничего не сказали друг другу, разошлись в разные стороны и не встречались вплоть до самого обеда.

Элизабет провела остальную часть времени с дамами. Она вышла погулять с Эмилией, подолы их платьев касались еще не просохшей травы, шарфы трепетали на ветру. Они дошли по гравийной дорожке до самого леса, но мокрая земля остановила их; они оглянулись назад на парк. Эмилия увидела их первыми и коснулась руки Элизабет.

Джорджиана шла по аллее с лордом Брэдфордом.

— Мисс Дарси.

Девушка замедлила шаг и остановилась. Он смотрел на ее милое лицо, потупленный взгляд. Боже, как она затмила красавицу Арабеллу в его глазах!

— Мисс Дарси, с тех пор как я узнал вас, только вами полны мои мысли. И мое сердце принадлежит исключительно вам. Я едва смею надеяться, но прошу вас, будьте моей женой!

Джорджиана была даже не в силах ничего сказать в ответ.

— Позвольте мне заботиться о вас, любить вас, оберегать от всяческих горестей.

— Это слишком большая честь для меня, милорд. Я… я не сумею соответствовать тому положению, которое вы предлагаете мне. — Джорджиана говорила так тихо, что ему пришлось наклониться к ней, чтобы услышать ее слова.

— Я простой человек, мисс Дарси. Кое-кто даже утверждает, что я не соответствую своему положению в обществе. Если вы разделите со мной свалившееся на меня бремя, я не попрошу многого. Вы всему легко сумеете научиться.

Джорджиана молча смотрела на него, вспоминая, как во сне утыкалась в его плечо. Все ее чувства говорили ей, что в объятиях этого человека вся ее боль утихнет. Но почему ее душа рвалась к Джозефу, когда она любила того, недосягаемого?! Любила или не любила?

— Я чувствую, что я слишком поспешно заговорил с вами, — отступил лорд Брэдфорд. — Не говорите мне сразу «нет», дорогая мисс Дарси. Предоставьте мне возможность убедить вас, что я сумею сделать вас счастливой.

Джорджиана кивнула.

— Когда я смогу заговорить об этом снова? Скажите же мне. В конце вашего пребывания здесь? Или позже?

— Не знаю. Я в полном замешательстве.

— Вы не гоните меня прочь от себя?

— Нет, что вы!

— Тогда я могу надеяться?

— Я не заслуживаю вашей доброты, — смущенно прошептала девушка.

— Вы заслуживаете даже больше, чем я могу вам предложить, и через шесть недель я снова предложу вам все, что способен дать.

Она вспыхнула и отвернулась, чуть приоткрыв рот. Он смотрел на эти губы — они прошептали так мало слов, но как он дорожил ими. Джозеф изнемогал от желания поцеловать их. Джорджиана посмотрела на него — и уже не могла отвести от него глаз.

Джозеф почувствовал свой шанс, и ему страстно захотелось заново повторить свое предложение, но он задумался, достойно ли это, ведь он уже заполучил обещание быть выслушанным еще раз.

Воспользовавшись его замешательством, Джорджиана безмолвно ускользнула и вернулась в дом.

Она прошла в свою комнату. Что-то в Брэдфорде произвело на нее столь глубокое впечатление, что дало сильный толчок к пониманию той любви, которая клокотала в ее душе, и почувствовала в себе мужество, которого эта любовь требовала от нее.

Джорджиана села за стол и потянулась за пером. Потом торопливо набросала записку и позвонила в звонок. Она наблюдала, как ее собственная рука протягивает записку лакею. Потом села и стала ждать, пока часы отсчитают пятнадцать томительно медленных минут.

Она пошла навстречу своему врагу, который уже ждал ее. Она густо покраснела и выпалила заготовленную фразу:

— Мистер Гловер, я прошу вас воздерживаться от всякого проявления интереса к моей сестре. Вы не представляете, какое горе причиняете ей.

Левая сторона его лица задергалась. Он ничего не отвечал.

Она дрожала под неотрывным взглядом его печальных темных глаз. У нее перехватило горло и стало сухо во рту. Она закусила губы, чтобы остановить их дрожь.

— Я говорю вам, сэр, вы обязаны поступить так, как я вам сказала.

Он все так же молча и неотступно следил за ней взглядом. Молчание, которое раньше заставило бы ее сильно испугаться, теперь вызвало волну эмоций, буквально захлестнувшую ее.

— И вы ничего мне не скажете? — вспыхнула она. Звук собственного голоса поразил Джорджиану: он прозвучал на октаву ниже обычного.

— Умоляю вас, подождите меня здесь. — Мистер Гловер исчез.

Что он за человек? Джорджиана никогда раньше не встречалась с такими людьми. Она велела ему, мужчине, известному и признанному автору, да еще и любимцу маркизы, повиноваться ей. О чем она думала?

Накануне, при всех своих переживаниях и страхах, она не могла заглушить в себе тайный голос, который шептал ей, что творение Гловера было зародышем чего-то великого. Тысячи смертей, включая гибель их собственного семейного счастья, уже не могли остановить его рождения. Какое право имела она, Джорджиана, останавливать этот процесс появления на свет гения?

Гловер вернулся к ней очень быстро. В руках он держал рукопись — страницы, перевязанные лентой.

— Возьмите, — сказал он.

Джорджиана безмолвно посмотрела на него. У нее не осталось сил протянуть руку.

Он сам швырнул рукопись в огонь. Она задохнулась от неожиданности и попыталась вытащить страницы из огня. Казалось, они стояли там целую вечность, наблюдая, как огонь облизывает края бумаги. Наконец, с оглушительным губительным свистом пламя навеки поглотило рукопись.

Гловер поклонился, резко и одновременно учтиво. Он повернулся, чтобы уйти.

— Мистер Гловер! — Он обернулся.

— Я могу только догадываться, на какую жертву вы решились. Надеюсь, вы не сочли меня бессовестной и дерзкой.

— Вы отважная.

Его лицо отражало все его чувства. Она не знала, что бывают такие люди.

— Я самая большая трусиха на свете.

— В ничтожных случаях, в житейских пустяках, возможно. Но вы отважны в главном.

— Мой брат и его жена — это все, что у меня есть в этом мире. Я должна бороться за них.

— Меня постоянно изумляют женщины.

— Вы столько радости приносите людям.

— Они смеются, пока идет пьеса. Они даже не видят, что смеются над собой. Я был честолюбив, но теперь это не имеет значения. Уиттэйкер прав. Страстное желание сыграть Гамлета — трагический удел каждого клоуна.

Джорджиана остановила его своим возгласом уже в дверном проеме.

— Нет! И еще раз нет! — крикнула она. — Не смейте слушать пошлые пересуды света. Слушайте только собственную душу и вашу совесть — и тогда поступите правильно. И тогда, по воле Господа, вы достигнете успеха.

— Я думал, вы совсем еще ребенок, — только вымолвил он и покинул комнату.

К вечеру погода совсем разгулялась. Через высокие окна Элизабет разглядывала полоски света на лужайке. Она вздохнула.

— Мы вас уже утомили, — произнес голос прямо у нее за спиной. Элизабет вздрогнула. Это был Уиттэйкер. Он прислонился к оконной раме и пытливо рассматривал ее профиль. — У меня недавно были некоторые дела с сэром Грэмом Истоном, и у меня возник вопрос: что вы о нем знаете? Слухи о нем ходят самые разные.

— У меня об этом человеке сложилось только общее представление. Поговорив с мистером Дарси о нем, вы узнаете больше, — ответила она.

— Поговорить с вашим мужем? Да он скорее с жабой заговорит, нежели со мной.

Элизабет невольно рассмеялась (звуки собственного смеха наполнили ее болью) и посмотрела туда, где сидел Дарси, якобы слушая сэра Бомонта, а в действительности наблюдая за женой.

Они встретились глазами, его неотступный взгляд был непроницаем. Смех растаял, и она по привычке с лукавым кокетством улыбнулась Фицуильяму. Он отвернулся.

Она опять стала смотреть в окно.

— На мой взгляд, вы недооцениваете себя, мистер Уиттэйкер. Насколько я знаю, мистер Дарси никогда не разговаривает с жабами.

Он громко расхохотался:

— Надо думать! У вас был бы повод жаловаться, если бы он разговаривал с ними.

— Вовсе нет. Беседы с земноводными, как ни странно, не числятся в весьма коротком списке преступлений, по поводу которых женщине дано право жаловаться на своего супруга.

Он снова рассмеялся.

Полагаю, ей доставляет удовольствие угрюмый вид Дарси, — подумал Перегрин. — Этот человек мрачен и сердит. И только потому, что его жена обменивается случайным словом с мужчиной, который восхищается ею. Этот Дарси, должно быть, любит ее до исступления».

Мысль о таких сильных чувствах у Дарси заставила Уиттэйкера улыбнуться. «Я по крайней мере от этого избавлен. Никому не заполучить такой власти надо мной».

— Понять не могу, какими образом мой братец заслужил ваше внимание, миссис Дарси, — увещевательным тоном произнесла мисс Уиттэйкер, подходя к ним. — Вы жестоко лишаете остальную часть компании вашего остроумия.

— Тебя обманул мой глупый смех, сестра, — ответил Перегрин. — Миссис Дарси проводила сравнение между мною и земноводной жабой, причем явно в пользу последней.

Элизабет облегченно рассмеялась над его глупой шуткой.

Джорджиана сдалась на уговоры и, нервничая, заняла место у фортепиано. Сэр Бомонт и Арабелла стали разучивать дуэт на музыку Уиттэйкера. Элизабет подошла к небольшому дивану, где сидел Дарси. Он поднялся с учтивой готовностью, и она села одна.

— Принести чего-нибудь, Элизабет… бокал вина?

— Благодарю, не стоит. — Она едва заметно улыбнулась. Вежливая улыбка — ничего больше.

Он остался стоять у нее за спиной. Она наблюдала, как Арабелла проплыла к инструменту, приготовившись петь. Девушка была одета с соблазнительной элегантностью, в облегающем шелковом платье цвета осеннего золота. «Наверное, Фицуильям женился бы на ней, если бы так по-глупому не влюбился в меня сначала», — подумала она.

Подошел Уиттэйкер и сел подле Элизабет на диване.

— Каким завидным спокойствием обладает ваша сестра, мистер Уиттэйкер, — заметила она. — Даже не представляю, какому шторму надо разразиться, чтобы вызвать у нее хотя бы еле заметное волнение.

Он полуобернулся к Элизабет и рассеянно ответил, словно сам того не желая:

— Мы с сестрой пережили столько штормов в наши детские и юные годы, что теперь, по контрасту, любые дикие волнения кажутся нам всего лишь ласковым, хотя и бодрящим ветерком.

Элизабет с удивлением посмотрела на него. Взгляд его голубых глаз был открытым и кротко-безмятежным, но она ощутила в этом человеке затаенную боль, глубоко запрятанную его скучающим видом, за его поверхностными увлечениями. Она хотела что-нибудь ответить, но у нее задрожали губы.

— Я сказал глупость, мадам. Умоляю, простите меня.

К своему ужасу, она почувствовала, как слезы навернулись на глаза.

— Давайте я попрошу вам вина, — осторожно предложил Перегрин.

— Нет, благодарю, — смогла лишь прошептать она. Однако он подозвал жестом лакея, и тот сразу принес вина. Уиттэйкер взял бокал с подноса и подал Элизабет.

Она сделала судорожный глоток. Слезы отступили. Она знала, что теперь уже не расплачется. Бокал чуть дрожал у нее в руке. Ей надо было куда-то поставить его, чтобы не показать, как дрожат руки. Она почувствовала легкое прикосновение Дарси. Фицуильям наклонился над ней и взял у нее бокал, чтобы поставить его на небольшой столик.

. — Благодарю, — пробормотала Элизабет, не осмелившись поднять глаза на мужа.

Готовясь ко сну, Элизабет думала о предыдущей ночи. Своим холодным отношением она должна была сильно уязвить мужа. Раньше они в постели забывали о ссорах, но вчерашняя ночь оказалась совсем другой. Никогда прежде Элизабет не подвергала сомнению его любовь и уважение к ней. Покориться ему, когда он страстно желал только ее тела? Даже подумать об этом было ужасно. Ознобом пробежала мысль, что она и думала не о любви, а о покорности. Там, где любовь несла радость, теперь вступал в силу долг? Тоскливый супружеский долг?

Элизабет посмотрела на свое отражение в зеркале. Она думала о тех качествах, которые так любила в муже: его высоком понимании чести, проницательном уме и безоглядной, нежной, самоотверженной любви к ней. Может, его любовь к ней сгорела в пламени жгучей страсти к другой? Об этом пишут в романах… но, чтобы Фицуильям… и измена? Это казалось невозможным.

Чем-то она разгневала его, хотя и не могла найти в своем поведении ничего, что могло оправдать или объяснить его холодную ярость. Но Дарси был поразительно чувствителен, и Элизабет уже случалось замечать это.

Бессмысленность ситуации была явственна, как божий день. Он все еще любит ее. А она скупа на чувства. Они оба в чем-то неправильно истолковали поведение друг друга. И ей не надо тешить свою гордыню, надо всего лишь попросить прощения. Она не знала, за какие прегрешения, но он-то наверняка знал, за что гневается. Ей будет чем дразнить его, когда буря уляжется, а это уже немало.

Элизабет осторожно открыла дверь и вошла. Она проскользнула под одеяло рядом с ним.

— Благодарю, что забрал у меня бокал, Фицуильям, — сказала она.

— Я не желал, чтобы ты оказалась в глупом положении.

Как больно слышать его холодный тон, но ее боль беззвучна, и вскрик от этой боли похож на тихий стон. Надо пройти весь путь, чтобы потом не жалеть.

— Мне искренне жаль, если мое поведение оскорбило тебя, Фицуильям.

— Ты не сделала ничего, на что я мог бы пожаловаться.

Она погасила свечу, и холодная мгла наползла на них.

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ТРЕТЬЯ

Когда утренний свет ворвался в комнату, Элизабет поняла, что погода выдалась великолепная. Ее муж, вероятно, ушел удить рыбу. Она оделась с особой тщательностью, позавтракала с другими дамами и отправилась на прогулку. Она предполагала погулять одна, ей хотелось уйти, как можно дальше, поэтому Элизабет направилась в восхитительную рощу с восточной стороны дома, чтобы затеряться там среди деревьев.

Элизабет поражалась колючей прохладе воздуха и глубоко вдыхала восхитительный аромат сырой земли. Солнечные лучи проникали сквозь кроны деревьев, освещая все вокруг пестрым зеленоватым светом. Она забыла обо всем, что произошло с ней.

Она услышала, как ее окликают, и обернулась. По тропинке к ней бежал слуга из дома.

— Мы повсюду искали вас, мэм. Маркиза просит вас вернуться домой.

Она вздохнула и пошла назад к дому. По дороге, у подножия холма, она встретила Дарси.

— Доброе утро, Фицуильям. Какое развлечение ее милость планирует на сей раз? — поинтересовалась она.

— Пойдем в дом, Элизабет. Мне надо кое-что сообщить тебе.

— Что-то случилось? Пожалуйста, скажи сразу. Папа?!

— С родителями все в порядке. Прошу тебя, присядь вот тут. — Она послушалась. Он взял бы ее за руку, если бы не боялся, что ей это будет неприятно. — Элизабет, я только что получил письмо с посыльным от мистера Тернера. Твоя сестра серьезно больна, и он просит тебя вернуться как можно скорее.

— Китти? — Она протянула к нему руку, и он крепко сжал ее. Ей хотелось большего, нужно было, чтобы он обнял ее, но она не желала ничего получать из сострадания. Только не от него! Она встала и взяла его под руку.

У дома она увидела уже запряженную карету, стоявшую перед парадной лестницей, и лакеев, начинающих грузить багаж. Джорджиана бросилась им навстречу, обняла Элизабет и так в обнимку повела ее к дому. Через десять минут они втроем уже были на пути в Дербишир.

Китти открыла глаза.

«Я спала? — удивилась она. — Интересно, кто это сидит у моей кровати?»

— Китти, здесь мистер Эджли, — сказал Эдвард, сидевший у нее в ногах. — Вспомни, ты попросила позвать его.

— Простите. Я уснула. — Ее голос был настолько хриплым и слабым, что ему пришлось нагнуться вперед и напрячь слух, чтобы расслышать ее слова.

— Пожалуйста, не торопитесь. Я в вашем распоряжении столько времени, сколько вам потребуется.

Китти смущенно перевела взгляд с доброго морщинистого лица мистера Эджли на Эдварда, такого грустного. Она вспомнила.

Ее глаза наполнились страхом. Она полностью очнулась.

Эдвард подскочил к ней, сжал ее руки в своих ладонях.

— Дорогая моя, любимая, умоляю тебя, не бойся. — Он уткнулся лицом в ее руки.

— Бедный Эдвард, — дрожащим голосом сказала она. Ей было тяжело дышать. — Лучше бы ты никогда не знал меня.

— Нет, нет. Я уверен. Еще есть надежда. Я не отчаиваюсь. — Он почувствовал жар от ее руки у себя на плече.

— Мы молим Бога, чтобы миссис Тернер осталась жива. Но я хотел бы немного поговорить с ней.

— Я думаю только о себе.

— Не будьте столь суровы к себе.

Эдвард отошел от кровати и встал у двери, куда не доносился слабый шепот Китти.

Китти заглянула в глаза мистеру Эджли. Почему она упустила возможность узнать такого человека?

— Если бы только мой папа был похож на вас, я стала бы хорошей.

— И у меня много недостатков. Вы, подобно большинству из нас, стараетесь быть лучше.

— Нет. Я никогда не пыталась быть хорошей.

— Вы подвергали себя опасности заразиться, отправляясь к беднякам, зная, что у вас очень слабое здоровье.

— Я делала это, только чтобы порадовать моего Эдварда.

— Но все же делали. Кто знает, какова была Божья воля.

— Что станет с моим ребенком?

Он встретился с немигающим взглядом ее широко раскрытых глаз.

— Если бы я думал, что этот материальный мир имеет смысл, я пришел бы в отчаяние. Когда-нибудь мы поймем волю Божью.

Так они говорили и говорили. Наступил вечер, и Китти уснула.

Эдвард вышел, чтобы проводить мистера Эджли до кареты.

— Я никогда не смогу отблагодарить вас, сэр. Вы развеяли все ее страхи. Могу я попросить вас прислать карету утром? Сегодня ночью совсем не будет луны.

— Я пришлю ее с рассветом.

Карета Дарси прогрохотала перед домом.

— Мистер Тернер, как Китти?

— Она спит. Мистер Эджли только что говорил с ней.

— Мистер Эджли? Выходит, состояние Китти ужасно, как вы и боялись?

— Я послал за ним… Это Китти попросила позвать его. Только не подумайте, будто я оставил всякую надежду.

Элизабет не смогла выдержать его неподвижный взгляд, в котором увидела беспросветную тоску.

Дарси и Джорджиана вышли из кареты, и они все вошли в дом.

Мать мистера Тернера уже приехала. Она накормила их с дороги.

Вскоре им сказали, что у Китти нет сил повидаться с ними, и Джорджиана с Фицуильямом уехали домой, в Пемберли.

Элизабет смотрела, как удаляется карета. Вот так просто, вместе с ее маленькой семьей. Она немного прошлась. Вернувшись, она увидела на крыльце Эдварда, освещенного золотыми лучами заходящего солнца.

— Китти проснулась, — сказал он. — Вы пойдете к ней?

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ

Кэролайн медленно плыла, повиснув на руке своего мужа. Она на мгновение задержалась около Джорджианы.

— Он мой теперь, — прошептала она вкрадчиво. — Он предпочел меня.

— Вы не любите его! — закричала Джорджиана. Гости, собравшиеся в церкви, ахнули.

— Может, и не люблю. Но как я буду любить Розингс! — тихо-тихо прошипела ей на ухо Кэролайн. — И что заставило тебя думать, что ты могла бы спасти его, ты, маленький мышонок! Ты не спасешь его. Никто не сможет спасти его теперь.

Джорджиана проскочила мимо этой ужасной девушки и побежала прочь от церкви, остановив свой бег только на кладбище. Она бежала так быстро, что слезы высыхали на бегу. Она пробежала через все кладбище, место упокоения умерших, и оказалась на аллее, ведущей назад к воротам.

Она услышала, как чей-то голос позвал ее по имени: «Джорджиана!» Он шел сквозь ворота к ней, но она махнула ему, чтобы он подождал ее там. Она побежала по аллее и выбежала за ворота к нему. Он крепко обнял ее, хотя не имел на это права. Она подняла к нему губы для поцелуя.

— Джозеф, — вымолвила она.

При звуках этого имени Джорджиана вздрогнула и проснулась. Она смотрела в бархатную черноту, прижимая к груди руки. Биение сердца глухо отдавалось в ушах.

Он ждал ее в салоне и встал, когда она вошла. Он ничуть не изменился. Она едва могла поверить в это.

— Генри, вот ты и вернулся домой из этой Бельгии, — сказала она, протягивая кузену руку.

И снова внимательно посмотрела на него. Он совершенно не изменился. Это был все тот же Генри Фицуильям, ее кузен, ее опекун, ее самый близкий, самый дорогой друг.

— Я полагаю, ты влюбилась, кузина, — поддразнил он Джорджиану. — Ты раньше не держалась так отчужденно. — Он поцеловал ее в щеку. Дарси удивленно посмотрел на сестру, которая не сходила с места.

— Джорджиана, разве в отсутствие Элизабет у тебя нет никаких обязанностей?

— Конечно. Простите меня. Прошу тебя, кузен, присаживайся. — Она позвонила и заказала чай. Потом вернулась, села с ними у окна и смотрела на озеро. Генри отвечал на вопросы Дарси о сражении.

— Я ушел в отставку, как только это позволили приличия, и покинул полк.

— Мы очень гордимся тобой, кузен. Когда ты получишь свою медаль?

— Я не сделал для своих людей ничего, чего они не сделали бы для меня. Их преданность — это самое большее, что можно только пожелать.

— Я не сомневаюсь, что ты заслужил награду.

— Этого совсем недостаточно для нашей тети. Она требует объяснений, почему я не стал бригадным генералом Фицуильямом в отставке. — Они оба засмеялись, но девушка не поддержала их.

Генри пожал плечами и посмотрел на Джорджиану. Поняв, что она глубоко ушла в свои мысли, он стал тихо рассказывать:

— Я потерял четверть своих людей, Дарси, за каких-то два дня. Тела офицеров были возвращены в Англию, но солдат… Солдат мы хоронили прямо на поле битвы. Я написал их семьям; я не мог заставить их ждать впустую, бесконечно ждать любимых, которые никогда не вернутся.

— Я понимаю. Один из моих арендаторов просил справиться о его сыне.

— Что? — Джорджиана очнулась и стремительно повернулась к ним. — Ты говоришь о Бентридже? Значит, его сын так и не прислал письма и до сих пор не вернулся? Разве армия не сообщает семьям о погибших? Я не знала этого.

— Не тревожь свою душу так, Джорджиана. Как я понимаю, армейские чиновники полагаются на офицеров в этом вопросе, — сказал ее брат.

— Действительно, не стоит так волноваться. Это я виноват, что затеял этот мрачный разговор в твоем присутствии! — сказал Генри. — Я сменю тему на что-нибудь более веселое. Я надеялся представить вам полковника Кентли, но ему придется оставаться в Париже еще долго.

— Полковника Кентли? — переспросил Дарси.

— Да, новое звание подоспело как нельзя кстати.

— Я не припоминаю этого имени. Мы встречались?

— Нет, но признаюсь, я удивлен, что вы не слышали о нем. Я не думал, что такое событие держится в секрете.

— Какое «такое событие», Генри? — недоумевала Джорджиана. — Почему столько таинственности?

— Ну-ка, давай скорее! Тебе придется рассказать нам все.

— Мой хороший приятель Кентли обручился с мисс Бингли.

Джорджиана зарделась, как маковый цвет. Дарси облегченно вздохнул.

— Ну конечно, — сказала Джорджиана учтивым тоном благовоспитанной барышни. — Естественно, нам сообщили, что она обручена, и мы были в полном восторге за нее.

— Мы еще не видели мисс Бингли после ее возвращения из Брюсселя, и больше не получали никаких писем от Хёрстов, поэтому… — пробормотал Дарси.

Генри посмотрел сначала на брата, потом перевел взгляд на сестру и улыбнулся.

— Скажите-ка мне честно. Вы ведь подумали, что это я стал женихом мисс Бингли, или я ошибаюсь?

— Мы не думали, нам так написала миссис Хёрст, — воскликнула Джорджиана, — а в твоих письмах ничто не опровергало этого. Вот мы и предположили, что это правда.

— И я не упоминал об их помолвке?

— Надеюсь, ты не сильно переживал, Генри.

— Я с восторгом услышал об успехе Кентли. Со стороны, возможно, кто-то неправильно истолковал наши отношения. Что касается меня, так я рискнул сразу предсказать истинные склонности мисс Бингли.

Джорджиана почувствовала себя необычайно спокойно.

— Совсем не блестящая партия для мисс Бингли, — заметил Дарси.

— Скорее это Кентли преуспел. Но знаешь, что он сказал мне? «Я сошел с ума, но она такое роскошное создание!»

Дарси рассмеялся, но Джорджиана странно затихла.

— Кентли из очень представительной семьи. Повышение по службе поспело весьма кстати, но богатство — не их удел. Им придется жить с его матерью и старшим братом по меньшей мере несколько лет. Он надеется когда-нибудь купить небольшое имение, если сумеет убедить жену расстаться с частью денег, которые принадлежат ей по наследству. Сам же он не сможет уйти в отставку еще очень долго.

— Кэролайн захочет купить имение, — объявила Джорджиана.

— Захочет? Вы, несомненно, знаете ее много лучше меня, — сказал Генри. — А теперь ваша очередь рассказать мне о чудесах Дипдина. Отец был необыкновенно доволен известием о вашей поездке туда.

— Мы пробыли там всего три дня, — пробормотал Дарси.

— Я был удивлен, услышав, что вас видели вчера, когда вы проезжали через Дерби, я-то думал, вы погостите у маркизы много дольше. А где же миссис Дарси? Ушла на раннюю прогулку, как я догадываюсь?

— Она сейчас в Кимптоне, кузен. Домой из Дипдина нас вернуло тревожное сообщение.

— Ее отсутствие должно было меня насторожить в первую очередь. Теперь я понимаю, почему вы оба кажетесь совсем не в настроении. Расскажите же, что случилось.

— Тяжело больна миссис Тернер. Все опасаются, что ей недолго осталось быть с нами.

— Миссис Дарси будет сильно опечалена, если ее сестра умрет. Даже ты, Дарси, мне кажется, успел сильно привязаться к ней. Она столько времени проводила в Пемберли.

— У меня есть некоторые неотложные дела, — побормотал Дарси. — Вы извините меня, если я покину вас на полчаса?

— Конечно, — согласился Генри. — Давай прогуляемся к озеру, Джорджиана.

Они стояли на берегу, глядя на серую гладь озера.

— Мы с Фицуильямом сейчас только вдвоем. — Джорджиана нарушила молчание. — Мы пробыли в Кимптоне около часа, но не смогли повидать миссис Тёрнер из-за ее плохого состояния. Брат решил, что мы освободим мистера Тёрнера от лишних хлопот, если уедем домой. — Она повернулась к кузену и взяла его под руку. — Ох, Генри, боюсь, она не поправится. Она вся светилась от счастья после замужества. Как несправедлива бывает жизнь.

— Ее смерть, конечно, будет ударом для мистера Тернера. Что до меня, то бывали времена, когда я предпочел бы прожить счастливо несколько месяцев, чем вообще не испытать счастья.

— Дорогой Генри, ты все еще очень несчастен?

— Нет, милая моя девочка. Но я долго выздоравливал от чувства, которое теперь кажется лишь безрассудным увлечением.

Она улыбнулась и стала смотреть на мелкую рябь на холодной воде.

— Джорджиана… — Он взял ее руку. — Я не могу подобрать слов, чтобы выразить тебе, что означали для меня твоя привязанность и доброта в те первые месяцы после женитьбы твоего брата. Правда, правда. Нет в этом мире большего чуда, чем твоя доброта и любовь.

Генри Фицуильям улыбнулся ей с бесконечной нежностью. Джорджиана улыбнулась в ответ и ощутила в груди смятение, больше похожее на страх. Разве она не любила его всегда, не любила сильнее всего на свете? Но сейчас девушка сделала бы все, чтобы остановить его. Генри крепко сжимал ее руку в своих ладонях, и казалось, никогда ее не отпустит. Если он попросит ее… она согласится. Это естественно. Она никогда ни в чем не сможет отказать ему.

— Твой урок оказался дороже всего золота мира, — продолжал Генри. — Не смущайся, Джорджиана, ты слишком склонна преуменьшать свои достоинства. Но другие не могут не оценить их. — Она покраснела до кончиков волос, но промолчала. — Милая моя девочка, благодаря тебе я понял главное: верность близкого человека дороже всех богатств мира, красоты, блистательного ума. Я полюблю всем сердцем и душой ту, которая будет дорожить моей любовью. Этого я желаю и себе и тебе.

Она дрожала всем телом.

— Что ты на это скажешь, Джорджиана?

Она безмолвно смотрела на него, переполненная непонятными чувствами.

Джорджиана Дарси напоминала себе героиню любимого романа, которая не смогла отказать любимому человеку, когда тот предложил, обнявшись, принять смерть в водах озера. Сейчас девушка больше не разделяла своего прежнего восторга перед готовностью героини последовать за любимым. Надо было отвечать Генри, и она попыталась сосредоточиться.

Генри смотрел на озеро.

— Интересно, где они, Джорджиана?

— Кто, Генри?

— Ты меня не слушала? Те, кто ждет нас и полюбит тебя и меня верной любовью. Как я понимаю, мы с тобой еще не встретили их. Я-то уж точно не встретил свою прекрасную даму. И пока не встречу, ты одна — владычица моего сердца, мое дитя и мой самый верный друг.

Джорджиана засмеялась, и ей никак не удавалось унять смех.

Генри покраснел.

— Ты, наверное, думаешь, что я законченный идиот.

— Нет, Генри, не ты. Только не ты.

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ПЯТАЯ

Китти почти все время спала и лишь ненадолго открывала глаза, когда кашляла. В полночь она проснулась.

— Лиззи, — едва слышно позвала она.

— Да, моя хорошая.

— Моим самым заветным желанием было походить на тебя, Лиззи… — В груди у Кити все заклокотало, когда она попыталась вдохнуть глоток воздуха. — Ну разве я не глупая девчонка?

Ее слова вызвали глубокую болезненную нежность в душе Элизабет, нежность, подобную саднящей ране.

— Я всегда любила тебя, Китти, хотя и не говорила об этом, — прошептала Элизабет.

Китти улыбнулась.

— Ты йубишь меня, Йыззи? — задыхаясь, проговорила она. Дребезжащие судорожные звуки вырывались из ее горла. Элизабет испуганно смотрела на сестру, почти оцепенев от ужаса.

— Неужели… ты забыла?

Тут только Элизабет поняла, что Китти смеялась. Смеялась над семейным воспоминанием о том, как трехлетней малышкой, не выговаривавшей букву «л», она повсюду, как хвостик, ковыляла за сестрой, в которой души не чаяла. Теперь глаза той малышки, огромные на исхудавшем личике, молили о знакомом ответе.

— Ох уж… я тоже тебя люблю. — Элизабет с трудом представила себя тогдашнюю. «Как же я прошла мимо такой любви?!» — подумала она.

Китти снова улыбнулась и закрыла глаза.

Всю ночь она тщетно боролась с удушьем. Лекарь время от времени погружался в дремоту, но усталость не брала Элизабет. С другой стороны кровати сидел Эдвард, погрузившись в молчание, готовый в любой момент прийти на помощь.

К утру Китти распахнула глаза. Элизабет отчаянно пыталась поймать ее блуждающий взгляд. Китти, по-видимому, изо всех сил старалась пробиться сквозь пелену, заслонявшую склоненное над ней лицо.

— Эдвард, — прошептала она.

— Я здесь, Китти, любимая, — откликнулся мистер Тернер.

— Эдвард, я заставила тебя пообещать…

— Я всегда останусь верен тебе.

— Нет, Эдвард. — Китти посмотрела на него проясневшим взглядом. — Я освобождаю тебя.

Он заглянул в глаза своей любимой девочки. В этот миг на него смотрела женщина, которую ему так и не суждено было узнать.

Он опустился на колени, сжал ее руки:

— Не оставляй меня, Китти, прошу тебя.

Она прижала свою тоненькую ручку к его лицу.

— Благодарю тебя, Эдвард. — Он хотел что-то спросить, но губы не слушались его. — Ты, только ты… дал мне узнать… свою… значимость… в этом… мире.

Элизабет закрыла лицо руками.

Китти спала. Тишина между судорожными вздохами казалась бесконечной.

Ее глаза открылись еще раз. Элизабет не осмелилась посмотреть на Эдварда. Ее сестра, казалось, уже вглядывалась в иной мир. Китти снова закрыла глаза. Из ее горла вырвался последний хрип, и все замерло.

Элизабет с Эдвардом долго сидели, погрузившись в молчание, пока не вошла Уилкинс и не увела Элизабет. Она раздела свою госпожу и распустила ей волосы. Элизабет закрыла уши руками, чтобы не слышать ужасных рыданий Эдварда. Она легла на кровать, подумав, что никогда больше не уснет, и мгновенно провалилась в сон.

Она проснулась еще перед рассветом и пролежала до прихода Уилкинс. Ее сковала невыносимая усталость, но заснуть она больше не смогла. Они сели завтракать с Эдвардом, который, похоже, не спал всю ночь. У Элизабет так свело горло, что она не могла есть. Она сделала несколько глотков чая.

— Я боюсь оставлять вас, Эдвард.

— Не переживайте за меня. Со мной мама, а в полдень я жду Бингли. Я получил письмо из Рашли.

— Никто лучше Джейн не поможет вам. Мистер Дарси прислал за мной карету?

— Ваш кучер говорит, что он выехал из Пемберли с первыми лучами. Лошади достаточно отдохнут еще до полудня, если вы хотите ехать до ленча.

— Что ж, попрощаемся. — В первый и последний раз она поцеловала своего зятя в щеку.

Уилкинс села с Элизабет в карету. Ей хотелось чем-нибудь помочь своей госпоже, но Элизабет, казалось, вообще не замечала никого рядом.

Элизабет не плакала с того момента, как узнала о болезни Китти. Она смотрела из окна кареты на поля, дома фермеров, мельницы, пустоши. Все вокруг перестало быть узнаваемым. «Все стало каким-то чужим, — думала она. Они подъехали к воротам поместья. — Нет. Это я стала чужая. Пемберли теперь никогда не будет настолько дорог мне. Это не настоящий мой дом, поскольку меня больше не любит и не уважает его хозяин».

С вершины холма, где дорога огибала дом, она увидела озеро. На противоположном берегу можно было разглядеть Джорджиану и ее кузена. Они тоже заметили карету и приветственно помахали ей. Элизабет подняла руку в ответ и отвернулась.

Она поднялась по лестнице и вошла в дом. Миссис Рейнольдс, вышедшая встретить ее, высказала свои соболезнования. Элизабет с трудом вникала в смысл ее слов.

— Хозяин занят с управляющим, мадам. Мне послать за ним?

Элизабет уже не слушала ее. Она поднималась по лестнице в свою гардеробную. Одно за другим тихо закрывались жалюзи на окнах.

Когда Уилкинс помогла ей переодеться в ночную рубашку, она сказала:

— Уилкинс, не возитесь с моим платьем, оставьте как есть. Вам самой нужен отдых.

Оставшись одна, она открыла дверь в свою спальню. Свет, проникавший сквозь щель между занавесками, разрезал холодную пустоту комнаты, падая на нетронутое покрывало на кровати. Элизабет всплакнула. Конечно же, он даже не заходил к ней в спальню. И холодный шелк простыней не даст ей утешения. Она подошла к двери в его комнату. Фицуильям спал эти дни у себя, она знала. Она ляжет у него. Его простыни еще помнят его тепло, его запах. Элизабет решила, что если дверь заперта, она откажется от надежды. Дрожащей рукой она взялась за ручку, та легко повернулась, и дверь распахнулась.

Она услышала его шаги позади себя.

— Мне уйти? — Она развернулась, на секунду прислонилась к косяку, сделала шаг к своей кровати и споткнулась.

Фицуильям подхватил ее, не дав упасть. Она вздохнула и прижалась к нему.

— Ну зачем ты так старался украсть мое сердце, чтобы потом отвергнуть меня? Зачем был так настойчив? — прошептала Элизабет. — Я полюбила тебя всей душой… а ты…

Она жалобно застонала, когда он поднял ее на руки. Она почувствовала его тепло и прижалась щекой к его плечу.

— Прекрасная моя Элизабет, ну почему ты никогда не говорила мне этого?

Она хотела возразить, сказать: «Я говорила, говорила», но это было бы неправдой. Она всегда позволяла ему сомневаться в силе ее любви.

— Я боялась.

— Я слишком нудный и неинтересный, чтобы тебе опасаться потерять мою привязанность. Моя любовь к тебе безгранична.

— Невыносимо нудный, что есть, то есть, — выдохнула Элизабет, глядя на него с упоительной нежностью, и поцеловала.

Он положил ее на кровать:

— Я полагаю, я заслужил хоть немного лести или, может быть, каких-то слов одобрения, после двух с половиной лет безоговорочной преданности.

— Я придумаю что-нибудь.

Она рассмеялась, но глаза ее заволокли слезы. Так она и плакала в его объятиях, слезами счастья и горя, и эти слезы приносили ей облегчение.

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ШЕСТАЯ

Шли дни, и бок о бок с болью, вызванной преждевременной смертью Китти, росло новое счастье между Дарси и Элизабет.

Хотя Дарси и был с детства избалован любовью, в глубине души он считал, что только его принадлежностью к определенному кругу и сходством с отцом — которым все восхищались — объясняется расположение к нему окружающих. И вот Фицуильям пришел к удивительному открытию, что Элизабет полюбила, и искренне полюбила, его самого.

— Почему ты был столь холоден со мной в Дипдине? — Прошло несколько дней, прежде чем она решилась задать мужу этот вопрос.

Он пробормотал несколько бессвязных фраз. Она посмотрела на него, не в силах скрыть удивления, внезапно озаренная догадкой.

— Не может быть. Неужели ты ревновал меня? И выбрал объектом своей ревности Перегрина Уиттэйкера? Ты же должен был знать, что я нахожу его весьма неприятным.

— Когда-то ты и меня терпеть не могла.

— По-твоему, из этого следует, что, если мне неприятен какой-то мужчина, все закончится тем, что я непременно влюблюсь в него? В любом случае ты был мне не просто неприятен в начале нашего знакомства. Я ненавидела тебя — это значительно более сильное чувство и многообещающее к тому же.

— Ты станешь отрицать, что дала мне повод для ревности?

— Скажу только, что не делала ничего преднамеренного. Я никогда не искала общества Перегрина Уиттэйкера.

— Ты — нет, но он-то пользовался каждой возможностью поговорить с тобой, а ты не делала ничего, чтобы охладить его пыл. Вы вместе смеялись надо мной в последний вечер. — Она покраснела. — Ты говорила ему что-то обо мне. Что именно?

— Что… сказала, что ты никогда не вступаешь в беседу с жабами. В это трудно поверить, я знаю. Довольно глупый разговор. Прости меня, дорогой, но я обижалась и сердилась. Ты отталкивал меня, был резок со мной даже в его присутствии.

— Ты оттолкнула меня той ночью, когда я отчаянно желал твоей близости. Верил, что знаю, как сделать так, чтобы тебе ничего не оставалось, как показать, принадлежит ли еще мне твое сердце или уже нет.

— Мне же показалось, что ты лишил меня своей любви и уважения, но продолжал… что… я нужна была тебе только в постели.

— Боже мой! Элизабет, родная моя! Неужели ты так исстрадалась? — Он нагнулся и с нежностью припал к ее рукам губами. — Все, чего я хотел, — только получить доказательство твоей любви.

— Фицуильям, как ты вообще мог подумать, что я навлеку позор на тебя?

— Мне и в кошмарном сне не приснилось бы, что ты поступишь со мной бесчестно, но я с ума сходил от мысли, что в душе ты предпочитаешь другого.

— Ты никогда не стал бы сомневаться в глубине моих чувств, позволь я себе немного больше прямодушия.

Какое-то время они молчали.

— Надеюсь, ты хотя бы заметил мое старание успокоить тебя. Я подумала, что поступлю правильно, если попрошу у тебя прощения, хотя и считала свое поведение безупречным.

— Возможно, я не слишком-то любезно отреагировал на эту твою попытку сгладить наши отношения.

— Ты был само великодушие, — сказала она. И, ловко подражая ледяной чопорности Дарси, передразнила его. — «Ты не сделала ничего, на что я мог бы пожаловаться».

На лице Фицуильяма появилось болезненно-надменное выражение, как всегда, когда он сталкивался с насмешками в свой адрес. Элизабет поцеловала его, и он почувствовал, как она затряслась от еле сдерживаемого смеха.

И он тоже начал смеяться.

Элизабет получила учтивое письмо с выражением соболезнований от лорда Брэдфорда. Он робко спрашивал позволения лично засвидетельствовать свое уважение, поскольку он будет проезжать через Лэмтон. Джорджиане, как и всякой другой образованной барышне, хватило знаний в арифметике, чтобы подсчитать, что день, названный лордом Брэдфордом в письме, ровно на шесть недель отстоял от того дня, когда они с ним прогуливались по парку в Дипдине.

Можно легко предположить, что она предприняла все старания, чтобы во время очередной прогулки по окрестностям неотложные дела не позволили ни ее брату, ни его жене присоединиться к ним. Вода поблескивала лазурью на солнце. На сей раз Джорджиана не размышляла о судьбе героини любимого романа, прыгнувшей в озеро, она вспоминала о воде, только когда приходилось перепрыгивать через канавки и ручьи.

Леди Кэтрин старела, и ее томило одиночество. Она устала чувствовать себя всегда и во всем правой и излагать непогрешимые истины. Она уже чаще, чем ей того хотелось, вспоминала тот поцелуй дочери, который она отвергла, когда молодожены покидали Розингс. От Дарси она получила письмо, перечеркнувшее вынашиваемые ею планы пригласить Джорджиану жить у нее. Правда, в письме содержалась новость о помолвке Джорджианы, и это очень порадовало леди Кэтрин, вызвав у нее прилив гордости за семью. Хотя ей-то что пользы от такого брака, если она даже не разговаривала с этой ветвью ее семьи? Она посчитала, что, как ни крути, это было уже третье письмо от Фицуильяма Дарси, посланное ей после их разрыва. В письме явно недоставало смирения и прямых извинений, которые потешили бы ее гордыню, но леди Кэтрин де Бёр поступила так, как она никогда не поступала в своей жизни. Она пошла на компромисс.

От леди Кэтрин де Бер мистеру Дарси

Мой дорогой племянник!

Пожалуйста, передай мои соболезнования своей супруге в связи с печальным уходом из жизни ее сестры миссис Тернер. Пусть она переносит эту потерю с христианским смирением во славу Господа нашего. Пусть утешит себя надеждой, что ее умершая родственница вознеслась на небеса, где воссоединится со всеми теми ее близкими, кто ушел туда раньше.

Благодарю тебя, что ты сразу же сообщил мне о помолвке Джорджианы. Естественно, я оправдаю твое доверие и это останется строго между нами, пока миссис Дарси в трауре по ее сестре.

Фицуильям, этот брак послужит некоторой компенсацией мне после твоего собственного предосудительного поведения два года назад.

На самом деле Бог, в Его мудрости, обеспечил мою дочь браком блестящим и, можно сказать, во всех отношениях более успешным, чем тот, который планировался.

Тешу себя надеждой, что Джорджиана, когда станет маркизой, не забудет о своем происхождении и по-прежнему будет выказывать соответствующее уважение тем ее родственникам, которые были рождены выше ее по положению.

Меня обидело, что ты в своем письме опустил приглашение в Пемберли. Придется вскоре исправить эту твою оплошность.

Леди Кэтрин де Бёр.

— Замечательно! — воскликнула Элизабет. — Умоляю, родной, не смотри ты так мрачно. Я же знаю, как бы там ни было, ты ее любишь.

— Я вовсе не склонен терпеть ее общество, если она не обращается с моей женой с должным уважением, — пробурчал Дарси.

— Ты только подумай, с каким удовольствием я стану учить ее этому, — Элизабет расхохоталась, увидев тревогу на его лице. — Я шучу, дорогой.

Фицуильям не знал, верить ли ей.

— Что ж, она, как-никак, сестра моей матери. И я нахожу утешение в том факте, что она наконец признает тебя, пусть и не слишком любезно. Ей здорово досталось с младшим поколением семьи.

— В следующем году ты уже перестанешь считаться младшим поколением, — заметила Элизабет.

— Элизабет, неужели ты хочешь сказать, что мне предстоит стать отцом?

— Если признаешь, что не без моей помощи.

— Конечно, признаю.

ЭПИЛОГ

Пемберли. Год 1826-й. Весна.

Каштаны все так же привычно отбрасывали тень на траву, утки и лебеди выписывали круги на озере, и с каждым порывом ветра доносился аромат буйного цветения.

Мистер Беннет огляделся по сторонам. Какой счастливой в самом глубоком удовлетворении материнских чувств была бы миссис Беннет, окидывая взглядом эту сцену! Три года прошло с того дня, как она ушла из жизни. Он вздохнул.

— Что такое, папа? — склонилась к нему Мэри. — Вы думаете о маме, я знаю. Ищите утешения, как это делаю я, в вере — она находится на небесах и смотрит оттуда на нас, благословляя.

— О боже, — простонал он.

— Вы что-то сказали, дорогой папа? Может, вам холодно? Посмотрите, ваше одеяло соскользнуло вниз. Вы так замерзнете. — Она заботливо укутала ноги отца.

Лидия громко расхохоталась.

— Лидия! — мягко оборвала ее Джейн и обратилась к отцу. — Мама умерла, гордясь семьей и радуясь внукам.

— Боже, какую же суету она развела, сколько шума подняла вокруг твоего Генри, Лиззи, когда он родился. — Лидия, не стесняясь, говорила громко: — Такое достижение! По ее восторженным воплям можно было решить, что ты родила жирафа!

Ее муж не то фыркнул, не то хмыкнул и вытер свой большой фиолетовый нос. Дарси нахмурился, но Лидия его не боялась.

Джордж Уикхем всегда считал, что его зять обязан помогать ему, и в конце концов добился своего. Дарси оплатил все расходы по его содержанию в закрытом пансионе для богатых слабоумных в Бельгии, где Уикхем провел свои последние дни. После нескольких лет ремиссии последняя стадия сифилиса уничтожала его мозг с такой стремительностью, что ему оставалось не слишком много времени, чтобы он успел раскаяться в своем прошлом или испугаться будущего.

Матрона из Лидии образовалась более рассудительная и благоразумная, чем ожидалось по ее девичеству, и она ни разу больше не рискнула своим здоровьем. Ей всегда удавалось выпутываться из сложных ситуаций.

В свои двадцать пять она была крепкой, привлекательной вдовушкой, и вполне обеспеченной. Она перебралась на воды, где жила на половину пенсии за Уикхема и на свою ренту, увеличенную для нее ее родственниками. Там она встретила вдовца средних лет, который устраивал ее во всех отношениях. Он едва вышел из траура по своей второй жене, образованной молодой женщине из хорошей семьи, когда несколько менее элегантная Лидия попалась ему на глаза. Во время их помолвки он закрепил бриллиантовое ожерелье вокруг пухлой белой шеи Лидии и осмелился поцеловать ее за ушком.

— Ох, ну вы сущий дьявол, Хоултер! — усмехнулась она.

Теперь он весь светился от удовольствия и, как петух, раздувался от гордости при виде ее увеличившегося живота.

Мистер Беннет перевел взгляд на свою старшую дочь. Милая Джейн, на пике своей красоты, с прекрасной фигурой, хотя и немного располневшая, держала на коленях самого младшего из своих пятерых детей.

Джейн и Бингли доказали, что ее отец ошибался в своем предсказании, что они никогда не смогут принять решения, поскольку будут все время уступать друг другу. Добродушные и покладистые, они легко договаривались между собой обо всем, будь то меню на обед или выбор кареты для прогулки. А в более серьезных вопросах они постоянно советовались с Дарси и принимали окончательное решение только после его одобрения.

Джейн никогда, казалось, не замечала этого и удивлялась в жизни только тому, как ее отец пасует перед властной заботой Мэри, так и не вышедшей замуж.

«Если бы только Мэри могла насладиться счастьем семейной жизни», — думала она.

Впрочем, Мэри вполне разумно распорядилась своей судьбой. Она пережила удар, когда мистер Браун женился на рябой девице с пятью тысячами фунтов; но когда Мэри оглядывалась назад, она вспоминала недостатки в его характере, которые превратили бы для нее в тяжкое испытание то смирение, которое, как она понимала, требовалось от жены. Она не смогла бы оказывать уважение мужчине, который не стоил даже ее мизинца.

В Хартфордшире она правила безраздельно, будучи единственной из незамужних дочерей джентльмена с приличными средствами. Только в последнее время она стала заставлять себя задумываться над другими возможностями, когда один из клерков дяди Филипса начал оказывать ей серьезные знаки внимания на одной вечеринке с танцами у ее тети. Хватит ли у него решимости пойти дальше и продолжить ухаживание? Снизойдет ли она до него, если этой решимости хватит?

Мистер Беннет посмотрел на Элизабет и улыбнулся. Немало пришлось ей набить шишек, пока она не научилась различать, когда лучше отступить и сдаться на милость победителя, а когда следует твердо стоять на своем. Ведь Фицуильям Дарси, которому уже исполнилось сорок, все такой же властный. Он по-прежнему энергичен и строг, но он разумный мужчина, и он ее муж. Чувство собственного достоинства, впрочем, как и ее гордость, несомненно пользуются уважением у Дарси, и отцу Элизабет вряд ли можно было бы мечтать о лучшем муже для своей любимицы.

«Только Китти нет, — размышлял мистер Беннет. — При жизни ей не хватило чего-то, что позволило бы ей сыграть даже незначительную роль, отведенную ей судьбой; но, уйдя из жизни, она оставила после себя брешь, которую никому никогда не заполнить». Он вздохнул.

— А вот и мистер и миссис Тернер прибыли, — сказал Дарси, и направился к ним навстречу напрямик через лужайку.

Какое-то время друзья Тернера боялись, что он никогда не оправится после смерти Китти. Но как-то года через два, совершая обряд на свадьбе Эмили Эджли с молодым викарием, он снова встретился с Анной. Слезы навернулись у нее на глаза, когда она увидела ранние морщины, избороздившие лицо Эдварда. Анна никогда не позволяла себе слишком многого ждать от жизни. Она вовсе и не надеялась занять место славной беззаботной девочки, которую он так искренне и преданно любил. Однако, снова услышав игру Анны, Эдвард влюбился во второй раз. Он прорвался сквозь всю осторожную сдержанность мисс Эджли, только когда встал на колени на изношенном ковре в доме ее отца и попросил ее согласия стать его женой. Элизабет добросердечно приняла возможность лучше узнать Анну и со временем стала высоко ценить ее дружбу. Теперь Анна была постоянной гостьей в Пемберли.

Немного дальше на лужайке шумно возились внуки мистера Беннета, под бдительным присмотром маленькой армии гувернанток, домашних учителей и нянь. Один из мальчиков подбежал и встал прямо перед стариком.

— Я победил их всех, дедушка, даже Джорджа и Джона, хотя им уже по двенадцать лет! Я самый сильный и самый умный.

— Вы просто самый самонадеянный и тщеславный, сэр, — возразил Дарси.

— Я, сэр? Я, мамочка? Разве это тщеславно — гордиться своими успехами?

— Если ты полагаешь, что твои успехи возносят тебя выше других, Генри, то ты действительно тщеславен, — улыбнулась Элизабет.

— «Гордыня ведет нас к гибели физической, а надменный дух — к нравственному падению», — нараспев процитировала Мэри.

Генри внимательно оглядел всех.

— Никто не посмеет называть меня надменным или гордым, когда я вырасту, — заявил он. — Я хочу быть точно таким же, как мой папа.

Элизабет не удержалась и украдкой бросила взгляд на мужа, который, надо отдать ему должное, чуть-чуть смутился. На лицах остальных появились весьма странные гримасы, а со стороны Лидии раздалось приглушенное хмыканье. Дарси почувствовал, как на него стремительно накатывает волна негодования.

Но тут грохот колес предвестил прибытие огромной четырехместной кареты.

Пока Фицуильям и Элизабет сопровождали величественную старую даму через лужайку, дети выстроились по ранжиру.

— Что ж, Генри Дарси, — сказала она. — Сегодня у тебя день рождения.

— Да, леди Кэтрин. Мне исполнилось десять лет.

— Не жди от меня поздравлений, мой мальчик. Я совсем не считаю успехом, что ты достиг столь еще ничтожного возраста. Вот и твоя сестра тоже сильно выросла. Кэтрин!

Темные завитки маленькой девочки качнулись, когда она присела в вежливом поклоне перед леди Кэтрин. Дарси легко согласился назвать дочь в честь сестры Элизабет, но поставил условием, что к девочке никто не должен обращаться «Китти», поскольку он не выносил уменьшительных имен. Пока упрямая старая леди принимала знаки внимания от каждого по очереди, маленькая Кэтрин прижалась к дедушкиному боку и доверительно, на правах любимицы, прошептала:

— Тетя Мэри очень умная, дедушка. — Ее большие темные глаза заискрились. — Многим пора бы поучиться у нее смирению.

— Тихо, детка! — приструнил ее мистер Беннет, но не сумел сдержаться и тихо хмыкнул.

В этот момент из дома, опираясь на руку мужа, появилась Анна, графиня Рирдон. Она подошла к матери и снисходительно поцеловала ее.

— Леди Рирдон! — обрадовалась Элизабет. Надеюсь, вам стало легче после отдыха.

— Благодарю вас, — слабым голосом ответила Анна. — Я чувствую себя немного лучше.

— Головная боль почти отпустила, я думаю, — сказал Рирдон. — Но она все еще очень утомлена после поездки. Нет, Фредди! Будь осторожнее с мамой; ей нездоровится. Я взял на себя смелость послать в Лондон за ее доктором, мадам.

— И правильно сделали. Доктору Уэллсу будут созданы все условия в нашем доме, милорд.

— Гм-м-м! Надеюсь, от меня не потребуется сидеть за одним столом с лекарем, — пробурчала леди Кэтрин. — В настоящее время никогда не знаешь, чего можно ожидать. Вот, кстати, в феврале, за столом у Годдардсов, какой-то поверенный сидел через три человека от меня.

— Ой, мама, ну что вы, в самом деле! — резко пискнула Анна. — Это же был сэр Эгберт, которого принимают повсюду. Он очень важная персона.

— Он живет на жалованье! — взревела леди Кэтрин, недовольно оттопырив губу.

— Полагаю, не все умные головы рождены богатыми, — парировал Рирдон.

— Конечно, — вторила ему графиня. — И я вовсе не считаю, что к моему доктору можно отнестись как к обычному лекарю.

— Папа, папочка, посмотри, кто приехал! — крикнула на ходу маленькая Кэтрин, пробегая мимо них по лужайке.

Элизабет и Дарси направились к дому. Лакей открыл дверь с гербом, и с почтением подал руку высокой грациозной женщине, одетой во все черное.

Хозяева дома поклонились.

— Маркиза, — приветствовал ее Дарси. — Вы оказали нам честь своим посещением. Приветствую вас, ваша светлость.

— Ох, Фицуильям, умоляю, перестань! — воскликнула она, поднимая тяжелую черную вуаль.

Маркиз вышел из кареты. Он поприветствовал хозяев дома, затем повернулся к жене:

— Джорджиана, родная. Начинай привыкать. — Это был их первый выезд после смерти старого маркиза, который отошел в мир иной в возрасте восьмидесяти двух лет от роду.

Джорджиана привыкала к своему положению. Она и всегда была молчалива в обществе, теперь же каждое ее слово воспринималось как особая милость. Ее смущало, что ее грозная тетушка пропускала ее вперед, но зато леди Кэтрин больше никогда не ругала ее, и это того стоило.

Анна и Джорджиана поднялись по социальной лестнице за пределы зоны влияния леди Кэтрин. Ее же милость получила возможность несколько отыгрываться на супруге Генри. Она недовольно нахмурилась, когда впервые увидела темные локоны и выразительные глаза невесты Генри Фицуильяма; но он всегда волочился только за девицами такого типа, как считала она. Их обоих она оставила в Розингсе, поскольку они ожидали рождения их второго ребенка. Совладать с характером миссис Генри Фицуильям оказалось куда легче, чем справиться с таковым некоей другой, весьма внешне сходной с ней молодой дамы.

Леди Кэтрин метнула суровый взгляд на Элизабет. Очевидное счастье этой пары вызывало прилив желчи. И отчего это Дарси сразу же не поставил жену на место? Больше двенадцати лет женат, но жена по-прежнему всегда на первом месте в его мыслях, к ней первой он поворачивается, чтобы вместе посмеяться, с ней первой советуется, принимая решение. Просто возмутительно! Каждый день эта женщина должна смиренно воздавать ему благодарность за почет, положение и материальный достаток, который он предоставил ей.

Получил ли ее племянник хоть какую-то пользу для себя от их союза? Ни единой, насколько ее милость могла заметить.

И все же он извлек для себя неизмеримую пользу. Фицуильям Дарси научился верить в себя. Требовательный к другим, он много больше требовал от себя. Лишенный талантов и умения манипулировать чужими душами, он испугался, что потеряет любовь Элизабет, которая предпочтет того, кто обладал этими качествами. Но ей не нужен был никто другой. Она умела смеяться, умела жить в ладу с собой. Она нуждалась только в нем, Фицуильяме Дарси, в его силе, честности и верности в любви. Она любила его и научилась говорить о своей любви, когда почувствовала доверие, которое сначала по-детски отвергала.

Однажды, вспоминая о прошлых недоразумениях, Дарси спокойно сказал:

— Как писал Болингброк, «истина мала и очень конкретна, но ошибка при ее поиске беспредельна».

— Насколько же ты эрудирован. Мне за тобой не угнаться.

— Это уж точно, и с тем мы и останемся, — заметив, что она нахмурилась, он поспешно добавил: — Иначе как же я смогу руководить тобой?

— Понятно, — сказала Элизабет и засмеялась. Она смеялась над всеми приключениями и злоключениями, которые им еще предстояло пережить.