Бернард Найт

В поисках заклятия

Пролог

март 1195

Изувеченный корабль стремительно несло ветром к смутно видневшемуся в сгущавшихся сумерках скалистому берегу. Хотя по суровым меркам Бристольского залива погода была далеко не самой худшей, сильный северо-западный ветер неистово вспенивал гребни серых атлантических валов и окутывал завесой брызг громадные утесы.

Маленькое суденышко с крутыми бортами болтало из стороны в сторону по воле волн. Сорванный парус серой грудой громоздился на палубе. Не было и рулевого весла на корме: его, как и кормчего, смыло за борт. Столкновение со скалами северного побережья Девоншира казалось неизбежным. Уже замаячили по левому борту огромные утесы Эксмура. Береговая линия, изрезанная скалами, рифами и бухточками, не сулила ничего хорошего от встречи с ней.

Судном, которое несло на скалы, был нарр — вариант ладьи викингов, с высокими носовыми и кормовыми ахтерштевнями, не украшенными, как обычно, резными драконами. Переднюю и заднюю части судна занимала палуба, в центре зиял открытый люк грузового трюма. Парусинового тента над ним уже не было, как и самого груза, и трюм по пояс залило водой, которую нарр зачерпывал бортами, врезаясь в волны в своем хаотичном движении к скалам.

Несмотря на сгущавшиеся сумерки, было еще достаточно светло для того, чтобы единственный оставшийся в живых моряк мог рассмотреть лежавший рядом труп одного из своих товарищей. Ноги несчастного запутались в канате, и поэтому его не смыло за борт. В ужасе вцепившись в свалившуюся на палубу рею, юный моряк всматривался сквозь брызги в серую глыбу берега, который неумолимо несся на него. Зная большинство береговых ориентиров между Пензансом и Бристолем и, несмотря на страх, он узнал высочайший утес Англии, носивший название Большой Палач, возвышавшийся более чем на тысячу футов над заливом Кум-Мартин.

Когда последние несколько кабельтовых открытого моря сменил грохочущий белой пеной прибой, юноша мельком увидел тусклый желтый огонек. Он вспыхивал высоко в скалах, прямо над тем местом, куда неизбежно должно было ударить судно. Завопив от ужаса, парень услышал скрежещущий треск корпуса, и спустя несколько секунд очередной вал швырнул корабль на зубчатый риф у подножия утеса. Удар вырвал из ослабевших рук юноши рею, и когда судно почти легло на борт, моряк соскользнул по палубе и был смыт в прибой набежавшей волной. Бурун закатил его в узкий проток между скалами и презрительно выплюнул на галечную косу, обрывавшуюся в неглубоком гроте. Всхлипывая от страха и лишь краем сознания понимая происходящее, паренек пополз на четвереньках сквозь белую пену, уже струившуюся навстречу набегавшей волне, и, вскарабкавшись как можно выше на отмель, рухнул без сил.

Насквозь промокший, он дрожал на пронизывающем ветру, затем потерял сознание, так и не увидев слабого света рожкового фонаря и не услышав хруста шагов спускавшегося по узкой тропинке человека.

Глава первая,

в которой коронер Джон садится на своего коня

— Гляди, Гвин! Я обхожусь и без этого клятого ящика!

Пару месяцев спустя Джону де Вулфу покажется странным подобное ликование по столь пустяковому поводу. И все же тем утром обитатели переулка св. Мартина стали свидетелями нескрываемого восторга коронера. Он радовался, как маленький ребенок новой игрушке. Двое наблюдавших за ним мужчин, похоже, были в таком же восторге, но служанка Мэри, стоявшая в дверях дома коронера, лишь тихонько хмыкнула при виде этих ребячьих, по ее мнению, забав.

«Клятым ящиком» были неотесанные деревянные ступеньки, сколоченные Гвином Полруанским в виде небольшого крылечка и надежно служившие де Вулфу последние две недели, позволяя ему забираться на своего нового коня, Одина. Но этим утром удалось обойтись без изобретения Гвина и встать на раненую левую ногу, чтобы поднять другую в стремя. И когда Джон прочно уселся на спину терпеливого жеребца, его обычно суровое лицо расплылось в улыбке.

— Лучше пока поносить с собой эту клюку, коронер, — посоветовал Гвин, великан-корнуоллец с лохматой рыжей шевелюрой, уже почти двадцать лет служивший оруженосцем коронера, и подал своему господину палку, которой де Вулф пользовался с тех пор, как три недели назад выбросил костыль. Коронер прогарцевал несколько ярдов, управляя конем с нескрываемым наслаждением. Хотя верхом он ездил уже десять дней, но лишь сегодня впервые смог сесть на коня без помощи «крылечка» и от этого почувствовал себя наконец независимым.

С притворным отчаянием встряхнув темными волосами, Мэри исчезла в недрах дома и принялась за стряпню. В душе она радовалась не меньше мужчин. Хозяин почти оправился физически, а значит, кончится наконец его недовольное ворчание по поводу домашнего заточения.

Ногу Джон сломал в начале января, на турнире на Бычьем лугу. Его любимый конь, Бран, упав в смертельной агонии, подмял коронера и сломал ему большую берцовую кость. Но, слава Богу, перелом был закрытым, и спорые действия Гвина, привязавшего ногу к доске кожаными ремнями, позволили избежать смещения обломков кости. Корнуоллец видел, как это проделывали рыцари-госпитальеры в Палестине. Благодаря постоянному присмотру брата Солфа, монаха из небольшого госпиталя св. Иоанна у Восточных ворот Эксетера, нога заживала быстро. Крепкое здоровье де Вулфа, закаленное годами солдатского ремесла, вместе с неослабной, пусть и неулыбчивой заботой его жены Матильды, уже через три недели поставили его на ноги.

Теперь, спустя два месяца, он снова был в седле.

— Проедусь к замку, Гвин, — крикнул де Вулф и повел шагом черного жеребца по узкому переулку к главной улице. Его оруженосец побежал трусцой следом, тряся лохматыми волосами, ниспадающими на воротник потертого кожаного жакета.

Главная улица была запружена народом, у лотков толкались покупатели, телеги и тачки с трудом пробивали себе в толпе дорогу. Со всех сторон на де Вулфа сыпались приветствия и поздравления с благополучным выздоровлением. Несмотря на холод, в воздухе уже пахло весной, и бледно-голубое небо было ясно. Дождя не было уже целую неделю, и обычная жижа под ногами подсохла, превратившись в комковатую массу.

Дома и лавки на главной улице пестрели разнообразием форм и размеров, они были в основном деревянными, но уже начали появляться и каменные постройки. В большинстве высокие и узкие, они тесно жались друг к другу, как горох в стручке. У одних крыша была соломенная, у других — из сырого дерна, у третьих — из дранки, а у четвертых — из черепицы. Тонкий дымок сочился из-под крыш большинства жилищ, и только некоторые были оснащены новомодными трубами.

Неторопливо проезжая по переполненной улице, де Вулф внезапно почувствовал, как на затылке зашевелились волосы. Не будучи мнительным, по опыту он понял, что за ним следят. Шестое чувство, таинственный дар, несколько раз спасавший ему жизнь во Французском и Ирландском походах, а также в Палестине, не могло обмануть коронера. Такое же ощущение было и вчера, когда он возвращался домой из трактира и мельком увидел какого-то человека, наблюдавшего за ним из-за угла. Следивший исчез сразу же, как только Джон повернулся в его сторону. Черты лица показались коронеру смутно знакомыми, но как он ни ломал голову, ему так и не удалось припомнить, кто бы это мог быть.

И вот теперь — снова. Де Вулф оглянулся — тот же человек, закутанный в темную мантию, смотрел на него с паперти церкви св. Лаврентия. Через долю секунды он повернулся и исчез в церкви. Де Вулф понял, что пока он спешится с коня, парень успеет раствориться в толпе. И он еще раз напряг память, чтобы вспомнить, где он мог видеть это лицо, но ничего так и не пришло на ум. Пожав плечами, коронер двинулся дальше. Маловероятно, чтобы это был наемный убийца — хотя пару месяцев назад на Джона замышлялось покушение. Теперь, хотелось бы надеяться, это все позади.

За сотню ярдов до Восточных ворот Джон развернул коня влево и повел его вверх по склону к замку, громоздившемуся в верхнем углу города. Из-за красноватого цвета местного песчаника замок получил название Ружмон. Его у древних римских стен возвел Вильгельм Завоеватель. Проехав через проделанные в деревянном частоколе ворота, де Вулф попал в огромный внешний двор, где хижины солдат и их семей покрывали склон до внутренних укреплений. Еще несколько ярдов, и коронер подъехал к башне у ворот, где у него была тесная комнатка на верхнем этаже. Одинокий страж на крутом подъемном мосту поприветствовал де Вулфа поднятием копья. Коронер остановился напротив узкой двери сторожевой башни. Тут же появился солдат с бляхой старшинства на кожаной куртке, его резкие черты лица смягчились приветливой улыбкой.

— Рад вас видеть, коронер! Как нога? Де Вулф окинул приветливым взглядом Габриэля, сержанта замковой охраны, старого друга и тайного союзника в непрекращающейся вражде Джона со своим шурином-шерифом, сэром Ричардом де Ревеллем.

— Все лучше и лучше, Габриэль! Сегодня смог сам сесть на коня.

И, демонстрируя свою удаль, Джон осторожно спустился со спины жеребца и с палкой в левой руке решительно захромал через караульное помещение к подножью узкой винтовой лестницы, ведущей на верхний этаж. Гвин и Габриэль встали у него за спиной, с тревогой наблюдая за де Вулфом. На третьей ступеньке коронер поскользнулся, и только сильные руки Гвина спасли его от падения с лестницы.

Де Вулф разразился потоком брани, добавив в сердцах несколько сарацинских проклятий, но вынужден был признать, что подобные упражнения ему еще не под силу. — Эта чертова палка путается под ногами! — кипел он от злости. — Придется подыскать другую комнату на первом этаже.

И, оставив Одина у ворот, направился по покрытому грязью и мусором внутреннему двору к главной башне, защищавшей дальнюю стену.

— Останься и присмотри за конем, Гвин, — крикнул он через плечо. — Я к шерифу — выклянчивать новую комнату.

Опираясь на палку, коронер быстро передвигался по треугольному дворику, окруженному высокими стенами с бойницами. Слева располагалась коробка Большого зала графства, здания суда, где Джон проводил большинство городских расследований, а справа — крохотная гарнизонная часовня Св. Марии. Повсюду высились бараки, сараи и хлипкие пристройки; в некоторых квартировали солдаты и несколько семей, другие служили складами, конюшнями и сараями для телег. Главная башня представляла собой приземистое, двухэтажное здание над подземельем, где размещалась темница замка. В двух верхних этажах располагался зал и палаты для шерифа, коменданта, писарей, слуг и нескольких рыцарей и оруженосцев.

Ричард де Ревелль проводил здесь, большую часть времени, изредка наезжая в свои поместья: в Ревелстоук возле Плимптона и в Тивертон, где постоянно жила его сварливая жена, которой не по нраву были спартанские условия Ружмона. Джон подозревал — впрочем, доказательства были налицо, — что шурин предпочитал холодные покои замка обществу своей супруги: так он мог потакать своей слабости к горожанкам, подальше от глаз благоверной.

Ступая тяжело и неуклюже, де Вулф взобрался по деревянным ступенькам к двери башни, где ему приветливо улыбнулся стражник. Коронер пользовался популярностью среди солдат, как в силу репутации бывалого крестоносца, так и благодаря тому, что был верным сторонником и личным другом короля Ричарда Львиное Сердце.

Страж смотрел, как коронер хромает к арочной двери: высокая, худая фигура, всегда в черном или сером, с волосами цвета воронова крыла до плеч, густыми черными бровями и неизменной темной щетиной на безбородом лице. Нетрудно было понять, почему во время Ирландских войн и крестовых походов солдаты называли коронера «Черным Джоном». Своей сутулостью, выдвинутой вперед головой и длинным худым лицом с большим крючковатым носом он напоминал какую-то хищную птицу.

Большую часть среднего этажа башни занимал сводчатый зал, где царила страшная суета. Здесь семенили писари и купцы с пергаментами, слуги разносили яства по столам, приставленным к стенам, а у огромного камина толпились всевозможные сплетники и интриганы. Не обращая ни на кого внимания, коронер проковылял, постукивая палкой по плитам пола, к небольшой двери. Там стоял еще один часовой. Он находился здесь скорее из-за желания шерифа подчеркнуть свою значимость, чем из соображений безопасности. В Ружмоне уже более пятидесяти лет, после осады во времена Стефана и Матильды, не слышали бряцанья оружия в бою.

Кивнув стражу, Джон толчком отворил дверь и вошел в канцелярию шерифа. Это была официальная палата, где де Ревелль вел дела представителя короля в графстве Девоншир — работа, теперь повисшая на волоске, так как недавно шериф был изобличен де Вулфом в участии в неудавшемся восстании принца Джона против короля Ричарда.

Ричард де Ревелль поднял глаза от пергаментов на столе и, увидев пришедшего, нахмурился. Худощавый и стройный, довольно щегольского вида, шериф не мог себе позволить открыто выказывать неприязнь к своему зятю, который вместе с влиятельной верноподданнической фракцией в графстве пристально следил за ним. После невнятного приветствия, в котором он даже не осведомился о состоянии ноги де Вулфа, шериф швырнул ему через стол свернутый пергамент.

— Что скажешь на это, коронер? — рявкнул он, воинственно выставив вперед остроконечную бородку.

Де Вулф знал, что у его собеседника не было ни малейшего интереса к его мнению о документе и что это просто было мелочной попыткой показать свое превосходство: шериф мог бегло читать и писать, тогда как солдат-коронер никогда не ходил в школу. Но впервые он мог побить ненавистного шурина его же оружием. С нарочитой небрежностью подняв пергамент, коронер пробежал по нему глазами. Скорее догадавшись о содержании, чем поняв его, Джон бросил свиток на стол и уставился глубоко посаженными темными глазами в лицо шерифа.

— Ничего нового! Они и раньше пытались завладеть островом, но получили отпор. Никто не может утвердиться там без армии, даже тамплиеры.

Шериф снова нахмурился, и его узкое лицо с тонкими усиками порозовело.

— Отлично, Джон! Я слышал, ты брал уроки у соборных каноников, — покровительственно произнес он.

Де Вулф улыбнулся.

— Мое почти двухмесячное заточение дома дало моему писарю шанс, которого он так долго ждал, — ежедневные уроки чтения и письма.

Де Ревелль ткнул палец, украшенный перстнем, в пергамент.

— Ты, когда был в Заморье, должно быть, узнал этих рыцарей-храмовников лучше, чем большинство из нас. Неужели они позволят Уильяму де Мариско вечно показывать им кукиш? Им пожаловали Ланди уже много лет назад, но этот негодяй отбивает все их попытки высадиться.

Коронер присел на край стола шерифа, чтобы дать отдых ноге.

— Эти тамплиеры — весьма разношерстная компания. Многие из них одержимы битвой, как и сам Львиное Сердце, вот почему король так их уважает. А некоторые, как мне кажется, просто сумасшедшие. Они могут быть безрассудны до безумства, совсем как магометане, которыми они восхищаются, несмотря на то, что те являются их врагами.

Он провел палкой по плитам пола, мысленно переносясь в пыльную Святую Землю.

— Я видел, как они вели себя так, словно искали славной смерти, в самоубийственных атаках, иногда ненужных. И все же все больше и больше тамплиеров становятся изнеженными, особенно те, которые остались в Европе и не рискуют отправиться в Левант.

Чувствуя себя на твердой почве, далекой от щекотливой темы заговоров, шериф закивал с умудренным видом. — Они далеко отошли от своего звания бедных рыцарей Христа и Храма Соломона. Теперь это богатейший орден в христианском мире, с огромными поместьями, способный занимать деньги королям.

Де Вулф пожал плечами, что было его излюбленным ответом: коронер слыл молчаливейшим из людей.

Шериф взял документ и с угрюмым видом вновь принялся его читать.

— Надеюсь, они не рассчитывают на мое вмешательство. Мне, что же, посылать несколько людей в лодках сгонять Мариско с его скалы?

— Пусть чертовы тамплиеры сами делают свою грязную работу, — резко заметил коронер. — Если король пожаловал им Ланди, это их дело утвердиться на нем.

Де Вулф прочистил горло — была у него и такая манера, предвещавшая обычно смену темы разговора.

— Мне нужна другая комната, Ричард. Я не смогу влезать под крышу этой проклятой сторожки, пока с ногой не станет получше. У тебя должно быть место где-нибудь пониже.

Последовало пять минут споров и требований. Наконец шериф неохотно, сетуя на недостаток помещений, согласился предоставить коронеру небольшую кладовую в подвале, и то на условии временного пользования. Еще шесть месяцев назад де Ревелль постарался сделать максимально неудобной канцелярию над воротами, что подчеркивало его отношение к назначению де Вулфа на должность коронера. Ранее шериф обладал абсолютной властью во всем, что касалось закона в Девоншире, и это предоставляло ему широчайшие возможности для мошенничества и мздоимства. Как и большинству других представителей шерифской братии, ему сильно не нравилось, когда другой блюститель законности высокого ранга совал нос в его дела и отнимал как часть его власти, так и часть материальных ее плодов. Но коронеры назначались от имени Львиного Сердца его хитрым главным юстициарием, Хьюбертом Уолтером, именно для того, чтобы собрать каждое пенни для королевской казны, истощенной дорогостоящими войнами Ричарда. В немалой степени успех в этом деле должен был достигаться борьбой с ненасытностью шерифов, и у де Ревелля не оставалось другого выбора, как подчиниться королевскому повелению. Назначение мужа своей сестры он поддержал не только потому, что сестрица его запилила, но еще и потому, что надеялся удержать свояка под каблуком — надежда, оказавшаяся несбыточной.

Де Вулф направился к двери, постукивая палкой.

— Спущусь осмотреть этот чулан, который ты мне столь любезно соблаговолил предоставить, — не скрывая сарказма, пробормотал он. — Гвин и Габриэль могут перенести туда мой стол и стул. Это вся мебель, которой обладает королевский коронер для исполнения своих обязанностей!

И с этим прощальным едким замечанием захромал из комнаты, оставив терзаться раздражением шерифа, бессильного что-либо возразить в своем нынешнем непрочном положении.

Велев лохматому валлийцу заняться переносом вещей и документов в жалкую келью под башней, Джон сел на Одина и поехал шагом вниз по городу. Утро было в самом разгаре, и до обеда, который стряпала Мэри, оставалось еще не менее двух часов.

Коронер решил поехать в трактир «Ветка плюща» и распить кварту эля с Нестой, своей пассией-трактирщицей. Он знал, что Матильда будет все утро молиться в церквушке св. Олафа на Передней улице. Он подозревал — почти надеялся, — что его супруга увлечена тамошним приходским священником, жирным, напыщенным клириком. Матильда ходила туда по несколько раз в неделю на различные непонятные мессы, что позволяло де Вулфу наносить дневные визиты своей любовнице-валлийке.

Трактир «Ветка плюща» располагался неподалеку от церкви св. Олафа, и, хотя было маловероятно, что его жена выйдет из церкви во время службы, Джон решил не пренебрегать осторожностью и направился в трактир по Соборной площади, а затем по закоулкам нижнего города. Когда он выехал с Соборной площади через Медвежьи ворота и обогнул бойню, где в крови и визге забивали овец, свиней, коров и быков, у него снова появилось ощущение, что за ним следят. Возможно, став более восприимчивым из-за опасения встретиться с женой, он окинул взглядом запруженную людом улицу и тут же заметил человека, пристально глядящего на него из-за будки, торгующей горячими пирожками. Спустя секунду человек исчез в толпе, но де Вулф был уверен, что это был тот, кого он видел уже дважды, впервые вчера, и второй раз час тому назад, когда ехал в Ружмон.

Выведенный из себя ужимками своего преследователя и собственной неспособностью вспомнить его имя, де Вулф направил Одина вниз по склону улицы Священников, где проживали многие из викариев и соборных служек. Внизу был переулок, примыкавший к внутренней стороне городской стены, а за ним набережная и река Эксе, но коронер свернул на полпути с улицы, заставленной неправильной формы деревянными домами, в Пустой переулок. Переулок этот получил название благодаря голому пустырю, на котором располагался постоялый двор «Ветка плюща». Его крутая соломенная крыша громоздилась на низком каменном здании, зияющем дверным проемом и четырьмя окнами со ставнями.

Джон привязал поводья Одина у постоялого двора, где уже стояло несколько других лошадей, и, обойдя вокруг здания, направился к входной двери. Оказавшись в огромной, низкой комнате, заполненной легким дымком, исходившим от широкого каменного очага, коронер прошел к своему любимому столу у камина, и — таким авторитетом он пользовался в «Ветке плюща» — прежде чем успел опуститься на нестроганную скамью, перед ним со стуком опустил глиняную кружку с квартой эля старик Эдвин, одноглазый помощник хозяйки. Спустя несколько секунд округлые бедра Несты плавно опустились рядом с коронером и с любовью прижались к его здоровой ноге.

Фигура рыжеволосой двадцативосьмилетней Несты, имевшей высокий лоб и вздернутый носик, напоминала песочные часы. Вдова лучника-валлийца, с которым де Вулф познакомился в Уотерфордском походе много лет назад, она стала обожаемой любовницей Джона — хотя, как было прекрасно известно и ей и Матильде, далеко не единственным блюдом для его ненасытного аппетита по части амуров. В зеленом платье, прикрытом полотняным фартуком, и белом платке, из-под которого выглядывали медные локоны, Неста выглядела обворожительно. Она опустила руку под стол и ткнула пальцем коронеру в бедро.

— И как сегодня чувствует себя твой нижний член, Джон? — поинтересовалась она с шаловливой двусмысленностью.

Обняв красивую вдову, коронер одарил ее кривой усмешкой, столь редко появлявшейся на его лице.

— Спасибо, немного немеет по утрам — вероятно, от недостатка ночных упражнений.

Они говорили на валлийском, который Джон освоил еще ребенком, а умение говорить на нем совершенствовал годами, общаясь с Гвином на корнуолльском, который практически ничем не отличался. После недолгой нежной воркотни, на которую только такая женщина, как Неста, могла вызвать обычно мрачного коронера, разговор перешел на более общие темы. Рассказав ей о своей новой каморке в замке и быстром улучшении в «нижнем члене», позволившем ему самостоятельно сесть на коня, де Вулф упомянул о раздражении, вызванном у него следившим за ним человеком.

— До вас доходят слухи обо всем, что происходит в Эксетере, сударыня! Не известно ли вам о каком-нибудь недавно приехавшем чужеземце, которому зачем-то понадобилось меня преследовать?

Неста сразу же стала серьезной — ее беспокоило все, что могло представлять потенциальную опасность для ее любовника. Ее серо-зеленые глаза расширились, и Неста озабоченно взглянула на коронера.

— Постоянно кто-то приезжает и уезжает, и многие проходят через этот трактир, Джон. Купцы, моряки, паломники, солдаты, воры — да их может быть несколько десятков за день. И как он выглядел? Де Вулф пожал плечами.

— Я не могу описать его лицо — его все время затеняют поля шляпы, — но в нем нет ничего необычного, насколько можно судить по тому короткому мгновению, пока оно было на виду. Я бы сказал, что он примерно моего возраста. — О, ты имеешь в виду, старик — согбенный, с нетвердой походкой и палкой? — насмешливо заметила она, за что тут же получила крепкий щипок в пухлое бедро.

— Знаю, что уже встречал этого парня, но никак не могу вспомнить где, — раздраженно произнес коронер, грохнув сжатым кулаком по столу.

Неста решила, что лучше сменить тему, прежде чем ее гость окончательно разозлится от бессилия.

— А как поживает твоя дорогая женушка? Она все еще утирает твое пышущее жаром чело?

Несте, этой доброй и великодушной женщине, иногда не удавалось скрыть ревности к Матильде, которая по праву делила кров, ложе и стол с этим смуглым мужчиной, которого Неста любила. Валлийка знала, что ее социальное положение было слишком далеким от положения нормандского рыцаря, и даже мечтать не смела стать для него кем-то большим, чем любовницей, несмотря на то, что Джон де Вулф по-настоящему глубоко любил ее. Хотя он и его жена непрестанно ссорились, жесткие условности феодальной и религиозной жизни делали их союз нерасторжимым. И хотя Матильда два месяца назад на время оставила мужа, его сломанная нога снова свела их вместе: Матильда угрюмо объявила о своем намерении ухаживать за ним, пока он не поправится, и делала это с ледяной решимостью монахини бенедиктинского ордена, ставшей тюремщицей.

— Она снова превращается в прежнюю Матильду, — с грустью признался Джон. — Сначала она совсем со мной не говорила, кроме как приказывала сесть или лечь, или сползать к ночному горшку. Затем к ней постепенно вернулись прежние манеры, и она стала обращаться со мной сначала как с непослушным школяром, затем как с одним из новобранцев Габриэля. — Он задумчиво смотрел на подпрыгивавшие языки пламени в камине. — Но, клянусь седой бородой Всевышнего, ее метод сработал! Она запихивала в меня еду, как в гуся на откорме, чтобы вылечить мою ногу, и даже терпела присутствие в доме Гвина, когда понадобилось, чтобы тот помогал мне начинать ходить. Она даже смирилась с беднягой Томасом, которого ненавидит пуще яда, когда тот приходил развлечь меня уроками чтения.

Неста прижалась к плечу Джона, затем потянулась, чтобы отпить из его глиняной кружки.

— Вы говорите о ней с любовью, сэр коронер, — молвила она с оттенком легкой зависти.

Де Вулф энергично затряс черными локонами.

— С любовью? Нет! С жалостью — несомненно. Я обидел ее, когда допустил, чтобы ее унижали из-за тебя и Хильды, — хотя в этом нет моей вины. Это льстивый ублюдок де Ревелль радовался позору своей сестры. Но мы квиты после того, как я вступился по настоянию Матильды за ее брата.

— Должно быть, ей стоило большого труда переступить через свою гордость, чтобы просить за брата.

Неста почувствовала жалость к сопернице, как это часто бывало и раньше. Как бы сильно валлийка не любила коронера, она прекрасно понимала, что жизнь с Джоном де Вулфом не была бы устлана розами.

Коронер допил остаток эля и жестом остановил Эдвина, который намеревался вновь наполнить его кружку из своего большого кувшина.

— Пора домой — к вареной свинине с капустой. А после обеда придет Томас со своими пергаментами. Так что я должен возвращаться к своим обязанностям.

По пути домой де Вулф размышлял, как привести в порядок свои служебные дела, весьма запущенные за два месяца, хотя за несколько последних недель ему удалось рассмотреть несколько дел в городе и ближайших деревнях. Но в более отдаленных местах случаи смерти не расследовались, нападения, изнасилования и многочисленные административные дела рассматривались в отсутствие ответчика. Де Ревелль с удовольствием указывал на то, что они веками — до прошлого сентября — прекрасно справлялись без коронера, и что, несомненно, могли бы справляться и впредь. Последнее обстоятельство более всего подстегивало де Вулфа вернуться к работе.

У него не было ни помощника, ни заместителя, хотя эдикты Королевского совета постановляли назначить коронерами в каждом графстве по три рыцаря. Обязанности были столь обременительными — а также неоплачиваемыми, — что в северном Девоншире нашли только одного желающего, да и тот свалился с лошади спустя несколько недель, после чего умер от перелома позвоночника. Так как замены найти не смогли, де Вулфу пришлось одному присматривать за огромным графством, одним из крупнейших в Англии. Иногда было просто физически невозможно преодолевать столь огромные расстояния и исполнять все свои многочисленные обязанности. Но до того как он сломал ногу, Джону удавалось разоблачать почти каждого подозреваемого в убийстве либо другом серьезном преступлении и доводить большинство виновных до виселицы, невзирая на их обращения в церковь за убежищем.

Доехав до переулка св. Мартина, де Вулф медленно спешился, оставив Одина под опеку кузнеца. Когда Джон переходил улицу, направляясь к своему дому, в левой ноге толкнулась боль, напоминая, что он еще не совсем в норме. Толкнув потемневшую от времени дубовую дверь, коронер прошел в переднюю, где повесил серый плащ и стянул сапоги. Старый гончий пес Брут просеменил по крытой галерее на задний двор, в котором в одной из построек располагались кухня и спальня Мэри. Следом за псом, который ткнулся мордой в де Вулфа, таким образом приветствуя хозяина, прибежала служанка и, вытерши руки о фартук, объявила, что обед готов.

— И она вернулась, — добавила Мэри, кивнув головой на внутреннюю дверь.

Двадцатилетняя красавица Мэри тайно поддерживала Джона в противостоянии с мрачной Матильдой и ее брюзгливой служанкой-француженкой Люсиль. В прошлом Мэри неоднократно делила с Джоном свой тюфяк, но в последнее время отказывала: Люсиль начала что-то подозревать, Мэри же ценила свою работу больше, чем удовольствие, доставляемое сладострастным коронером.

— Иди помирись, — предложила служанка. — Она, вероятно, догадалась, где ты был этим утром.

Когда Мэри исчезла в конце галереи, де Вулф вздохнул и поднял щеколду на внутренней двери, ведущей в зал. Дом в переулке св. Мартина представлял собой высокую, узкую конструкцию из дерева с крышей из дранки. Он почти полностью состоял из одной высокой комнаты, но сзади в верхней части зала была пристроена антресоль, в которую можно было попасть по наружной лестнице с заднего двора. Антресоль служила и спальней и убежищем Матильды, где та коротала часы, когда не молилась или не склонялась с безразличным видом над каким-нибудь шитьем.

В глубине зала большую часть стены занимал огромный каменный камин, сужающийся конус трубы которого поднимался к стропилам. У очага полукругом стояли две скамьи с высокими спинками и пара кресел с капюшонами, а основную часть пространства этой мрачной комнаты занимал длинный дубовый трапезный стол. Тяжелые панели стен были увешаны унылыми гобеленами, помогавшими бороться со сквозняками. Пол был выложен каменными плитами — еще одно модное нововведение Матильды, презиравшей обычный камыш или солому, разбросанные по утоптанной земле.

Когда Джон вошел, Матильда сидела за дальним концом стола в ожидании обеда. Хотя с обеих сторон стола стояли лавки, в каждом конце был высокий, с прямой спинкой стул. Вулф и Матильда сознательно занимали их, чтобы держаться как можно дальше друг от друга. Джон закрыл за собой дверь и захромал к жене.

Матильда подняла голову и окинула мужа злобным взглядом — выражение ее лица, напоминавшего квадратную мордашку мопса, было напрочь лишено радушия.

— Ты снова, полагаю, переутомился! А я тебе говорила, что еще слишком рано ездить на таком звере. Одному Богу известно, где ты был, но, думаю, можно догадаться.

Коронер со стуком швырнул палку на стол и пристально посмотрел на жену.

— Я был в Ружмоне, у твоего чертового братца, если хочешь знать! Мне нужна новая комната, желательно не на крыше этого клятой сторожевой башни, а все, на что сподобился твой братец, — это чулан размером с нашу уборную.

Доковыляв до камина, де Вулф бросил в него пару поленьев. Брут неслышно подошел сзади и прилег понежиться в тепле. После упоминания имени шерифа наступила зловещая тишина: Матильда никогда не говорила о брате после того, как ей пришлось просить мужа не разоблачать де Ревелля как потенциального мятежника.

Гревшийся у разгоравшегося огня де Вулф оглянулся на сидевшую к нему спиной угрюмую жену. Хотя та никогда не была красавицей, шестнадцать лет назад, когда его отец устроил эту партию с именитым родом де Ревеллей, она была стройнее и имела хороший цвет кожи. Теперь же, в сорок шесть— на полдюжины годков старше де Вулфа — Матильда растолстела и превратилась в приземистую бабу с короткой шеей, грубой кожей и редеющими светлыми волосами. У нее появился двойной подбородок, а припухшие веки придавали ей узкоглазую, почти восточную внешность. Джон относил это на счет какого-то внутреннего расстройства ее жизненных соков, что, впрочем, вовсе не умаляло ее аппетита ни к еде, ни к вину.

— Теперь, когда ты снова можешь сидеть в седле, полагаю, ты будешь сутками в разъездах, — пожаловалась Матильда стене напротив, не поворачивая к мужу головы.

— Господи, да ведь это мой долг, — огрызнулся Джон. — Ведь это тебе так хотелось, чтобы я стал королевским коронером.

— Тебе обязательно богохульствовать всякий раз, когда ты открываешь рот? — столь же резко ответила Матильда, все еще глядя прямо перед собой. — Тебе бы приличествовало почаще бывать в церкви, а не в трактире.

После унижения, свалившегося на Матильду два месяца назад, она также избегала упоминать имя Несты, хотя, как и большинство жителей Эксетера, прекрасно осознавала притягательную силу постоялого двора «Ветка плюща» для сэра Джона де Вулфа.

— Я не исполнял своих обязанностей слишком долго, хотя Гвин и Томас старались изо всех сил эти последние несколько недель. Я дольше не могу оставлять все на них и приказчиков. Мне необходимо выходить из дому и ходить столько, сколько позволит нога, — а она быстро приходит в норму, мне с каждым днем все лучше и лучше.

И после паузы с явной неохотой добавил:

— И в огромной степени благодаря тебе, Матильда, за что я искренне признателен.

Последние слова были явно лишними, так как даже намек на близость был чужд их взаимоотношениям.

Матильда развернулась на стуле, и тяжелый подол ее платья зашуршал по плитам пола.

— У тебя долг коронера, а у меня свой— жены. Не могла же я позволить залечивать твою рану этой потаскухе-служанке или той ведьме из нижнего города. Достаточно с меня и того, что в доме почти весь день крутится это лохматое корнуолльское животное или этот извращенец — бывший священник.

Де Вулф вздохнул, чувствуя, что после относительного перемирия последних двух месяцев все в их отношениях вновь возвращалось на круги своя. Но от надвигающейся ссоры спасло появление Мэри с подносом, на котором стояла огромная деревянная миска с бульоном и лежали куски хлеба со свининой и капустой. За ней появилась чахлая фигура старика Симона, их дворового слуги, в чьи обязанности входило колоть дрова и присматривать за камином и уборной. Он принес кувшин горячего вина с двумя оловянными кружками, и еда да питье отвлекли вечно голодную Матильду от недовольного ворчания.

Проглотив добрую половину принесенного, включая ломоть хлеба, служивший тарелкой на скобленых досках стола, и поглотив с полпинты глинтвейна, Матильда резко прервала молчание, объявив, что пойдет наверх, чтобы ее расчесала Люсиль, хотя де Вулф подозревал, что ей просто необходимо было переварить тяжесть в набитом брюхе.

Насытившаяся благоверная прошествовала прочь, не проронив ни слова, а благодарный за это судьбе де Вулф, прихватив свою кружку, прошел к очагу и опустился в одно из обитых рогожкой кресел с деревянными подлокотниками и колпаком, защищавшим от сквозняков, которые дули из незастекленных окон, затянутых полотном. Подошедший Брут положил большую коричневую голову на колени хозяина, и Джон погладил собачьи уши, рассеяно глядя в огонь.

Появилась Мэри, чтобы унести остатки трапезы и убрать со стола.

— Заходил Томас. Сказал, что примерно во втором часу принесет какую-то работу. Она кивнула головой в направлении соседнего собора, колокола которого помимо множества служб еще и сообщали городу время.

— Я дала ему немного поесть. Бедняга похож на скелет, — с укоризной добавила Мэри, намекая на то, что де Вулф недоплачивал своему писарю. Тщедушный бывший священник получал пенни в день из собственного кармана коронера, что— поскольку ему бесплатно стелили тюфяк в лачуге для прислуги в одном из домов каноника на Соборной площади — вполне должно было хватать на еду. И уж определенно, это было намного больше того, что Томас имел до прошлого сентября: после того, как его вышвырнули из Винчестера, где у него была должность преподавателя в кафедральной школе, он испытывал крайнюю нужду. Одна из учениц обвинила его в непристойных домогательствах. После неудачной попытки хоть как-нибудь заработать на жизнь написанием писем для купцов, Томас подался в Эксетер, где сдался на милость своего дяди, архидьякона Джона де Алансона. Будучи хорошим другом де Вулфа, каноник уговорил нового коронера взять Томаса писарем, ибо коротышка в совершенстве владел пером и пергаментом.

Наевшись до отвала и напившись теплого вина, коронер уже почти задремал, когда вдруг скрип двери по камням заставил его вздрогнуть. Он повернулся, ожидая увидеть своего писаря, но это был Гвин Полруанский, прозванный так по названию родной деревни. Верзила сначала просунул голову, опасаясь застать Матильду: та смотрела на всех ненормандцев, как на каких-то нелюдей, особенно это относилось к кельтам. Ее коробило от мысли, что ее муж был наполовину валлийцем, что было основным источником ее ожесточенной неприязни к свекрови.

— Входи, Гвин, она наверху, — усмехнулся де Вулф, догадываясь о причине нерешительности своего оруженосца. Сказано это было тихо, так как под потолком зала была узкая щель, сообщавшаяся с антресолью.

Корнуоллец глухо протопал от двери и встал у кресла коронера. Де Вулф был выше среднего роста, но Гвин не уступал емy и обладал крупным телосложением, отчего по сравнению с ним коронер выглядел просто худышкой. Еще у него была непослушная копна жестких волос и густые усища, свисавшие по обе стороны рта почти до груди, а ярко-голубые глаза сияли над внушительным носом.

— Я перенес наши вещи вниз в эту гнилую нору, которую шериф так великодушно, нам предоставил, — прогремел Гвин. — Уповаю на Бога, чтобы ваша нога заживала еще быстрее, и мы смогли бы вернуться в нашу прежнюю комнату.

— Что нового сегодня? — поинтересовался Джон. — Кто-нибудь умер или был ранен?

Гвин покачал лохматой головой.

— Сегодня ничего. Будет два повешения на улице Магдалины, на которых следовало бы присутствовать.

Одной из обязанностей коронера была конфискация имущества осужденных преступников в казну и запись факта казни и дохода — если таковой имелся — в свой архив. Его вместе с записями всех прочих правовых аспектов жизни в Девоншире нужно было предъявлять королевским судьям, когда те в конце концов добирались до графства на Общую выездную сессию. Королевские судьи должны были приезжать каждый квартал для слушания серьезных дел, но часто сессия запаздывала на целый год.

— Снова видел того парня сегодня — даже дважды, — заметил де Вулф. — Уверен, что он меня преследует, но с этой ногой у меня нет никаких шансов поймать его.

Гвин насупился. Все, что угрожало его хозяину, даже отдаленно, воспринималось им серьезно. Хотя город, благодаря своим прочным стенам и замыкавшимся после сумерек до рассвета воротам, был довольно безопасным местом, Гвин знал, что у сэра Джона де Вулфа было немало врагов, злые намерения большинства из которых были вызваны пылкой лояльностью коронера по отношению к королю.

— Я должен зорче высматривать его, — прогремел Гвин. — Буду ходить за тобой, конным или пешим, по улицам. Если увижу кого, или ты мне дашь знак, что это он, я его сцапаю, будь уверен!

С этим мрачным обещанием он тяжелой поступью удалился. Однако де Вулфу не удалось вновь погрузиться в дрему, так как почти сразу же за оруженосцем дверь вновь отворилась. Томас де Пейн протиснулся бочком между деревянными ширмами, установленными для защиты от сквозняков.

Писарь был жалким представителем рода человеческого: костлявый коротышка с небольшим горбом на спине, прихрамывавший на левую ногу — последствия перенесенной в детстве чахотки, унесшей его мать. Редкие, прямые каштановые волосы, слегка косившие глазенки, длинный вострый нос и безвольный подбородок— все это вместе взятое делало его самым непривлекательным из мужчин, что еще больше подчеркивала поношенная одежда — серая туника под тонким черным плащом. Хотя и изгнанный почти два года назад из духовенства, он все еще сильно тосковал о прежнем роде занятий, и люди, не знавшие его истории, по-прежнему считали Томаса священником. Проживая в жилье для прислуги в доме каноника и ежедневно общаясь с духовной братией, он был в курсе всех церковных сплетен, что бывало часто полезно Джону де Вулфу.

Однако, несмотря на свою непривлекательную внешность, Томас обладал живым и хитрым умом и имел замечательный каллиграфический талант. Его знания в области истории, политики и классической литературы были удивительны, и хотя де Вулф и Гвин делали вид, что презирают его за тщедушное телосложение и робкую натуру, они втайне весьма приязненно относились к этой бывшей духовной особе.

Томас прошел по залу с привычной нерешительностью, неся писчие принадлежности, как обычно, через плечо.

— Ты вписал все последние события в свои свитки? — встретил его вопросом хозяин.

Писарь откинул клапан своей сумы и достал два палимпсеста — пергамента многократного использования: старые записи соскабливались, а поверхность натиралась мелом, чтобы подготовить ее для новых чернил.

— Это два последних дознания, коронер. И имена повешенных за две последние недели с описью их имущества, каковое имелось.

Он передал свитки де Вулфу, который прочитал по несколько первых строк каждого, произнося про себя латинские слова, которым Томас столь усердно обучал его эти последние недели.

— Может, прочтете вслух, для практики? — нерешительно предложил Томас.

Иногда у де Вулфа просто не было настроения совершенствоваться в чтении, и сегодня, похоже, был один из тех случаев.

— Слишком устал, черт возьми, Томас! Может, моя жена права. Езда на этом коне отняла у меня последние силы.

На самом деле причиной усталости были скорее несколько кварт эля в «Ветке плюща» и вино за обедом.

— Еще какие-нибудь происшествия?

Его писарь был самым большим пронырой в Эксетере и часто приносил Джону сплетни, державшие коронера в курсе многих городских интриг.

Томас угрюмо покачал головой. Ничто так не нравилось ему, как чувствовать себя частью команды коронера, и оттого, что сейчас он не мог рассказать даже о самом пустяшном скандале, Томас чувствовал себя уклоняющимся от своих прямых обязанностей.

— Ты видел, как этот чертов парень таращится на меня из-за угла эти последние несколько дней? — поинтересовался де Вулф.

Блестящие птичьи глазенки Тома метнулись к закрытому ставнями окну.

— Того человека на улице, о котором мне рассказал Гвин? Нет, я писал эти свитки в нашей канцелярии. Но теперь буду глядеть в оба, с Гвином. У вас есть какое-либо представление о том, кто бы это мог быть?

— В том-то и дело, что нет. Я подумал, что ты, быть может, слышал о ком-нибудь, кто недавно появился в городе и мог бы быть похож на этого плута? Ему около тридцати пяти лет, на вид крепыш, бритый, в ничем не примечательной серовато-коричневой одежде и широкополой шляпе, затеняющей глаза.

Лицо писаришки приняло озабоченный вид, словно неспособность знать о каждом проезжавшем через Эксетер была его личным недостатком.

— Возможно, это паломник — или маскирующийся под паломника. Будьте осторожны, коронер, у вас есть враги в этом графстве.

В этот момент дверь со скрипом растворилась, и в зал прошествовала Матильда, свежая после короткого сна, в тяжелой зеленой накидке поверх киртла, и белом полотняном каверчифе, благопристойно окутывающем виски и шею и закрепленном шелковой лентой на лбу. За ней следовала Люсиль, землистое лицо которой окаймляла коричневая шерстная шаль.

— Тебе не следует позволять этому извращенцу-коротышке приносить сюда свою работу и выматывать тебя, Джон, — раздраженно бросила Матильда.

— Это не его работа, женщина, это моя работа! — огрызнулся де Вулф. — Слава Богу, я могу вернуться к чему-то, приближающемуся к моим обязанностям.

Не обращая внимания на сердитый тон мужа, Матильда тяжело опустилась на одну из скамей возле камина.

— Давай взглянем на твою ногу, муженек. Брат Солф предупреждал, что необходимо следить за тем, чтобы от чрезмерного напряжения снова не появилась опухоль.

— К черту, женщина, не на что там смотреть! Нога почти как новая.

— Делай, что тебе говорят, Джон. Я не для того заботилась о тебе все это время, чтобы сейчас все мои хлопоты пошли насмарку из-за твоей небрежности.

Де Вулф неохотно присел на стул и, поймав на себе взгляд Люсиль, обнажившей от любопытства свои кроличьи зубы, поднял подол своей длинной туники и приспустил до лодыжки серый шерстяной чулок.

— Вот, я же тебе говорил. Никто и не догадается, что с ней было что-то неладно.

Нога определенно выглядела хорошо, и последние следы красноты на голени слились с нормальным цветом кожи вверху, а небольшая деформация почти исчезла. Матильда протянула украшенный перстнем палец и несколько раз ткнула им в ногу, но не почувствовала никакой припухлости. Под кожей не было ничего, кроме своеобразного гладкого гребня в месте срастания концов сломанной берцовой кости.

— Я же тебе говорил, я снова в норме. И тебе не следует возмущаться тем, что я езжу верхом. Бог свидетель, во времена военных походов у меня были раны и посерьезнее.

Подтянув чулок, Джон встал.

— Теперь, когда твой братец предоставил нам новую комнату, можно вернуться к делам.

Упоминание о брате заставило Матильду замолчать, После того как шериф едва избежал позора, это стало действенным аргументом против нее в скандалах с мужем. Но уже через мгновение Матильда, резко сменив тему, вновь принялась за свое.

— Давно пора юстициарию, или кому-нибудь в Винчестере или Лондоне заполнить вакансии коронеров, — заметила она. — Вальтер Фитцрого упал с коня уже более полугода назад, а его так и не заменили. Даже до этого в графстве не хватало одного коронера, — а потом ты занимаешься этими глупостями и ломаешь ногу. Разве так управляют страной?

Возможно, она бы добавила, что для Англии было бы лучше, если бы король оставался дома и уделял больше внимания делам своего королевства, но Матильда понимала, что, критикуя Ричарда Львиное Сердце, она наверняка спровоцирует мужа на страстную речь о преданности своему сюзерену.

— Ну никому не нужна эта работа, так что приходится с этим мириться, — проворчал Джон, устав от таких знакомых жалоб жены. Он чувствовал, что та уже готова начать следующую тираду о том, что он так подолгу не бывает дома, пренебрегает ею и не участвует в светской жизни аристократии графства, так много значившей для нее.

— Ты будешь заставлять себя карабкаться на этого громадного коня круглые сутки, лишь бы сделать мне что-нибудь назло! Но ты еще пожалеешь об этом — твоя нога не позволит тебе ездить верхом. Вот вывалишься из седла, как Фитцрого, или загноится кость. Полагаю, тебе хотелось бы сделать меня вдовой, просто мне назло!

Раздосадованный точностью своих предчувствий, Джон направился к двери.

— Можешь не бояться этого, женушка! Я не выходил за стены Эксетера последние два месяца. Самое время приниматься за работу. И именно это я сейчас и сделаю. Я не проезжал через городские ворота с тех пор, как меня привезли домой на телеге с Бычьего луга.

Он хлопнул за собой тяжелой дверью, и когда присел на скамейку в передней, чтобы натянуть сапоги, из галереи появилась Мэри.

— Неужели я слышала сердитые голоса? — полюбопытствовала она.

Эта темноглазая, привлекательная женщина была внебрачной дочерью нормандского воина, чьего имени не знала ни она, ни ее мать-саксонка.

— Старая песня о том, что меня всегда нет, и что я ею пренебрегаю. Матильда возвращается к своему обычному состоянию, в этом-то вся и беда, — пробормотал Джон. — Если кому-нибудь понадоблюсь, я за городской стеной.

Подавая ему пестрый плащ из серой волчьей шкуры, Мэри фактически повторила предостережение Матильды.

— Будьте осторожны с ногой, сэр коронер! Помните, вы уже не так молоды.

Набрасывая плащ на плечи, де Вулф быстро поцеловал ее. — Я еще достаточно молод, чтобы забраться к тебе под одеяло сегодня ночью, если ты мне позволишь!

Мэри оттолкнула его с притворным раздражением, опасаясь, как бы не появилась Матильда или ее служанка, но де Вулф уже толчком отворил окованную железными полосами входную дверь и шагнул на узкую улочку.

Спустя несколько минут он уже степенно огибал на Одине здание храма на Соборной площади, пробираясь по перекрещивающимся дорожкам между куч мусора и земли из свежих могил, что так неприглядно контрастировали с взмывающей ввысь церковью и ее двумя огромными башнями. Вокруг сновали с криками или гоняли мяч сорванцы-мальчишки, а уличные торговцы нахваливали покупателям сморщившиеся яблоки и мясные пирожки. Джон выехал через Медвежьи ворота на улицу Южных ворот и стал проталкиваться в толпе, собравшейся вокруг мясных рядов, где было еще больше уличных торговцев, сидевших на корточках за корзинами с товаром. Коронер миновал арку Южных ворот, в башнях по обе стороны которых находились тюремные камеры, и впервые за много недель вынырнул из города. Впереди, за домишками, хижинами и лачугами, быстро выросшими за городскими стенами, была развилка на Холлоуэй и улицу Магдалины, ведущую в Хонитон, Йовил и, наконец, дальний Винчестер и Лондон, до которых, в представлении большинства жителей Эксетера, было так же далеко, как до Луны.

Де Вулф повернул вправо и поехал по крутому спуску вдоль городской стены к реке, на илистом берегу которой лежало несколько суденышек, Булыжная набережная и несколько каменных домов под соломенной крышей располагались у стыка стен, где линия древнеримских оборонительных укреплений поворачивала к Западным воротам и дороге в южный Девоншир и Корнуолл. Джон медленно ехал, наслаждаясь знакомым видом широкой, но мелкой реки, петлявшей между болотистых островков, усеянных убогими лачугами работников сукновальных фабрик, на которых перерабатывали шерсть — основное богатство Англии.

Направив Одина к краю одной из широких проток с мутной водой, отделявшей остров Эксе от берега, Джон стал наблюдать за людским потоком, выливавшимся из Западных ворот. Пешие, или с ручными тележками, некоторые верхом на ослах или лошадях, люди использовали шаткий деревянный пешеходный мостик, перекинутый через реку и заросшее травой болото, чтобы перебраться на другой берег. Крупному транспорту, такому, как воловьи упряжки с огромными деревянными колесами, а также всадникам, приходилось переходить реку вброд — до этих мест еще доходила приливная волна.

Взгляд коронера переметнулся к каменному мосту, представлявшему собою сейчас огромную незавершенную стройку. Строители, Николай Герваз и его сын Вальтер, закончили семь из восемнадцати арок, необходимых для перекрытия болотистой реки, но, несмотря на то, что Гервазы были зажиточными сукноделами, их средства иссякли. И пока им не удастся собрать деньги у граждан и служителей церкви, путникам придется карабкаться по убогому мостику или переходить Эксе вброд. Несмотря на незавершенность, на мосту со стороны города уже возвели часовню, в которой поселился священник, что было знаком признательности Николая своим церковным покровителям.

Расслабившийся на широкой спине жеребца, наблюдая за ходом жизни с почти ленивой удовлетворенностью, Джон де Вулф услышал за спиной цокот копыт лошади, скакавшей рысью. Ему не нужно было оборачиваться, так как он уже понял, что это большая гнедая кобыла Гвина, и ощутил мучительное раздражение при мысли, что нуждается в няньке даже для столь короткой вылазки, как эта.

Затем он подумал, а не удалось ли корнуолльцу схватить его таинственного преследователя, но когда его оруженосец остановился рядом, Джон сразу понял, что обе его догадки не соответствуют действительности.

— Мэри сказала, что ты будешь где-то за городскими стенами, — пробормотал Гвин. — И я подумал, что лучше

разыскать тебя сейчас, на тот случай, если ты захочешь отдать какие-нибудь распоряжения.

Черные брови де Вулфа полезли на лоб.

— Какие распоряжения?

— В Ружмон только что прискакал гонец от приказчика Оливера де Трейси из Барнстейпла и сообщил об убитом на потерпевшем крушение у Илфракума корабле.

Джон присвистнул сквозь зубы.

— Кораблекрушение и убийство? И то и другое — дело коронера. Есть какие-нибудь подробности?

Великан отрицательно покачал лохматой рыжей головой.

— Гонцу известно очень немного. Он выехал вчера в полдень. Похоже, тело было найдено накануне ночью.

Коронер потер обтянутой в перчатку рукой крючковатый нос— привычка, которая, казалось, способствовала мышлению, точно так же, как у Гвина — чесать пах, а у Томаса — креститься при любой неординарной ситуации.

— Мертвый человек на корабле означает либо бунт, либо пиратство. Мы должны поехать и узнать, что именно.

Тень озабоченности легла на лицо Гвина.

— До северного побережья далековато. Как ты вытерпишь этот путь на спине коня? У тебя больная нога, коронер. Позволь мне поехать вместо тебя.

Коронер наклонился и похлопал оруженосца по плечу.

— Но все же не так далеко, как до Палестины, приятель. Мы отправимся не позднее, чем через час, и не будем торопиться. С наступлением ночи мы сможем добраться до Кредитона, найдем там ночлег, и с утра пораньше поедем в Барнстейпл.

Корнуолльца все еще не покидали сомнения.

— Твоей супруге это не понравится, ведь тебя не будет по меньшей мере три дня.

Но де Вулф уже был охвачен перспективой вернуться к активной деятельности, и у него не было настроения думать о реакции Матильды.

— К черту ее ворчание, Гвин! Езжай и передай этому вшивому писаришке, чтобы он был на своей кляче у Северных ворот к четвертому удару колокола.

И, коснувшись шпорами боков Одина, де Вулф развернул коня и направился назад к городским стенам.

— И прихвати что-нибудь перекусить и выпить. До Илфракума скакать долго, — крикнул он напоследок.

Глава вторая,

в которой коронер Джон осматривает труп

Весь следующий день троица во главе с коронером размеренно передвигалась верхом по графству, следуя по столбовой дороге на северо-запад. В Копплстоуне, лежавшем приблизительно в тринадцати милях от Эксетера, путники провели ночь, устроившись у камина в небольшом поместьице. Было по-прежнему холодно, но сухо. Зимняя грязь затвердела, но еще не высохла в летнюю пыль. Кусты и деревья, росшие вдоль узкой дороги, тянулись к небу ветками с набухшими почками— первым и признаками весны, а в подлеске уже кое-где появлялись первоцветы и фиалки.

Хотя де Вулф никому не признался бы в этом, но к полудню от беспрестанной тряски в стремени опять разболелась нога. Однако коронеру доводилось испытывать и более мучительные страдания от двух серьезных и бесчисленных мелких ран в прошлых походах. И все же он обрадовался, когда Гвин сказал, что коням нужно отдохнуть, попить воды и хотя бы с полчаса попастись. Они выехали с первыми лучами солнца, и даже при умеренном темпе, определяемом ногой Джона и жалкой ездой Томаса, покрыли почти двадцать миль. Достигнув долины реки То, путники преодолели уже добрую половину дороги в Барнстейпл.

На опушке леса, за которым начинались полоски полей у поместья Чалмли, путешественники с облегчением покинули седла и стреножили коней, позволив тем пощипать свежую травку, только начавшую пробиваться после зимы. Ручей по соседству дал людям и животным возможность утолить жажду. Томас, ехавший на своем пони боком, как женщина, едва стоял на ногах, хватался за поясницу и сетовал на долгие переезды, которые ненавидел.

— Перестань, карлик, — поддразнивал его Гвин, подняв брыкающегося и вопящего писаря за талию в воздух. — Забудь о натертой заднице и достань-ка нам хлеба и сыра из той сумки.

Вскоре все уже сидели на пеньке и с аппетитом ели, попивая из кожаной фляги крепкий сидр. Низкорослый бывший священник ненавидел путешествия, коронер же и его помощник были рады снова оказаться в пути: за последние два десятка лет они проехали вместе тысячи лиг — в Ирландии, Франции и Леванте.

— А мы едем быстрее, чем я ожидал, — прорычал де Вулф, перед тем как очередной раз набить рот черствыми корками и еще более твердым сыром. — С такой скоростью нам не нужно будет останавливаться на ночлег на дороге. Мы сможем добраться в Барнстейпл до темноты и потребовать постель у Оливера де Трейси.

— И тогда десять-двенадцать миль до Илфракума останется на завтра, — добавил Гвин, высасывая сидр из свешивавшихся роскошных усов. Даже бодрым шагом или переходя время от времени на рысь, они могли преодолевать четыре-пять миль в час, не слишком утомляя лошадей.

Всю вторую половину дня троица размеренно продвигалась на север, обгоняя медленные воловьи упряжки и овечьи стада, затем нескольких паломников и коробейников, а также поденщиков, шедших к новому месту работы с инструментами в сумках, перекинутых через плечо. Де Вулф забыл все свои жизненные неурядицы, включая и сварливую Матильду. И даже таинственного незнакомца, следившего за ним на улицах города.

Когда опустились сумерки, путники оказались у устья реки То, на восточном берегу которой, милях в пяти от открытого моря, находилось местечко-порт Барнстейпл. Томас, обладавший энциклопедическими познаниями в области истории, сообщил своим необразованным попутчикам, что горожане заявляли сомнительное притязание на старейшую хартию в Англии, пожалованную саксонским королем, хотя король Генрих дал им новую, нормандскую.

В угасавшем свете дня они благополучно миновали городские ворота, и, сопровождаемые вечерним звоном церковных колоколов, направились к замку. На вершине холма возвышалась небольшая башня, недавно отстроенная из камня вместо прежнего деревянного донжона. Ее окружал треугольный внутренний двор замка, примыкающий к месту слияния небольшой речушки Йо с То. Зал размещался в деревянном здании, расположенном во внутреннем дворе, а башня являлась исключительно оборонительным сооружением, так как была слишком мала для жилья в мирное время.

Именно там приехавшие нашли сенешаля, главного управляющего местного феодала, и узнали, что Оливер де Трейси объезжает сейчас свои поместья. Однако сенешаль, высохший старик по имени Одр, ведший дела своего господина уже четверть века, оказал им радушный прием. Де Вулф уже несколько раз бывал в этом городке в качестве коронера после преждевременной кончины Фитцрого, и имел дело с Одо прежде. На старого управляющего, похоже, производил большое впечатление этот новый блюститель закона, отчасти потому, что Одо восхищался репутацией де Вулфа-крестоносца и его близким знакомством с Ричардом Львиное Сердце.

Гвина и Томаса отослали на кухню, пообещав им тюфяк с чистой соломой в помещении для слуг, тогда как Джону предложили комнату в зале, где была низкая кровать с матрасом, что было настоящей роскошью в такой глуши, как Барстапл.

— Так как мой господин и его семья в отъезде, вечером в зале не будет никакой церемонии, — пояснил Одо. — Но здесь сейчас разместились отбывающие службу рыцари со своими оруженосцами, а также коннетабль, священник, несколько путников и писарей, так что приглашаю отужинать с нами через час.

Де Вулф провел приятный вечер в компании дюжины мужчин, евших и пивших в мерцающем свете настенных факелов и сальных свечей на столе, слушая и рассказывая истории о былых сражениях, вылазках и засадах. По мере убывания эля и вина рассказы становились все более увлекательными и неправдоподобными, но это была жизнь, нравившаяся Джону, — общество сильных мужчин и острых умов. Время от времени пирующих развлекала пара бродячих музыкантов, приплывших на корабле из Нита с другого берега Бристольского залива и направлявшихся в Корнуолл. Они зарабатывали себе еду и ночлег искусной игрой на пипгорне и круге, валлийских духовом и струнном инструментах.

Джон решил воспользоваться возможностью и разузнать о последних событиях в Уэльсе; семь лет назад он сопровождал архиепископа Болдуина в его поездке по стране для набора добровольцев для Третьего крестового похода, в котором сам архиепископ пал под стенами Акры. Разговаривая с менестрелями на родном языке своей матери, валлийском, он узнал, что бесконечная вражда между валлийцами и нормандцами утихла. И даже получил известия о своем друге Джеральде, архидьяконе Бреконском, который был с ними в этой славной поездке по Уэльсу, и теперь, несомненно, писал книгу о тех событиях.

Но не было забыто и дело, приведшее их сюда. Ведь именно Одо послал накануне гонца в Эксетер.

— Десятник из Илфракума приехал позавчера к моему приказчику, как того требует ваш новый закон о коронерах, — сообщил Одо. — Он принес известие об этом мертвеце, найденном на борту корабля накануне ночью.

Де Вулфу нужны были подробности, но Одо мало чем мог ему в этом помочь.

— Похоже, потерпевшее крушение судно выбросило на берег где-то к востоку от Илфракума. На палубе был запутавшийся в канатах труп с характерными ранами от меча или ножа — определенно не от кораблекрушения. Вот и все, что могу сказать, так что я послал вам уведомление. Нам сообщили, что теперь всеми подозрительными и насильственными смертями должен заниматься коронер.

— И морскими кораблекрушениями тоже, — добавил Джон.

Это было новостью для Одо, и когда де Вулф пустился в разъяснения, сидевшие за столом тоже слушали с интересом. Некоторые уже знали, в чем заключаются обязанности коронера, остальные же смутно представляли себе его функции.

— Прошлым сентябрем на Общей выездной сессии в Кенте королевские судьи огласили эдикт Хьюберта Уолтера, нашего главного юстициария и архиепископа Кентерберийского, имевший несколько целей, — объяснил де Вулф.

— Основная, похоже, это выжать еще больше податей из населения! — рявкнул один из рыцарей, отбывавший часть своей годовой службы Оливеру де Трейси в оплату своего вотчинного держания.

Де Вулф пожал плечами, сознавая, что таковым было общее восприятие жесткой налоговой политики Хьюберта Уолтера.

— Лучше честный коронер, чем продажный шериф, — проворчал он. — Не буду называть имен, но всем известно, что большинство шерифов в Англии больше озабочены тем, чтобы набить собственные кошельки, чем поддерживать королевский закон в своих графствах. Зачем еще столько знати выкладывает кругленькие суммы, чтобы получить назначение на эту должность?

Собравшиеся вокруг стола закивали головами, ибо еще помнился скандал времен короля Генриха, когда всех шерифов разогнали за продажность— хотя почти все; похоже, снова пролезли в милость к королю.

— Но какое это имеет отношение к трупам и кораблекрушениям? — поинтересовался один из валлийцев.

Кроме нескольких временных коронеров в Гламоргане; и Пембруке, никто не следил за соблюдением нормандских норм права на большей части Уэльса.

— Выкуп за короля Ричарда лег тяжелым бременем на Англию, — пояснил де Вулф. — За освобождение Львиного Сердца Генрих Германский потребовал сто пятьдесят тысяч марок. Это, вместе с расходами на крестовые походы и его нынешние войны с Филиппом Французским, создает необходимость в каждом пенни, которое может собрать наш юстициарий. Здесь и появляется на сцене коронер, чтобы взять то, что по закону принадлежит королевской казне.

— Еще одни чертовы тиски поборов! — возмутился другой рыцарь.

Глотнув вина, Джон закивал в знак согласия. — Налоги, как смерть и наши жены, всегда с нами! — воскликнул он. — Но все же есть и преимущества. Коронеры теперь направляют многие дела в королевские суды, не оставляя их на милость судов шерифов и граждан; представления о справедливости которых весьма примитивны. Мы записываем все серьезные преступления и обвинения для представления королевским судьям, когда те приезжают на сессии в каждое графство. Само название коронера происходит от custos plactitorum coronae — хранитель исков короны.

Это оказалось выше понимания одного из писарей замка, хотя, быть может, его сообразительность притупило количество выпитого пива.

— Но какое отношение это имеет к трупам и кораблекрушениям? — взмолился он.

— Есть много способов сбора доходов для короля. Любое недонесение о внезапной смерти, неподача призыва преследовать беглого преступника или смерть любого человека, если нельзя доказать, что он саксонец, — а также изнасилования, нападения и другие тяжкие преступления — все это влечет за собой наложение денежных штрафов, поступающих в казну. Я должен присутствовать на всех казнях и следить за тем, чтобы собственность повешенного конфисковывалась в пользу государства. Если в море потерпит крушение корабль, то он тоже принадлежит королю, как и уловы королевской рыбы: китов и осетра.

Еще час продолжался бесконечный спор, умащиваемый вином, элем и сидром, о моральности налогообложения, но все это проходило в доброжелательной атмосфере, и де Вулф рьяно защищал правую руку своего монарха, архиепископа Хьюберта Уолтера, в его праве вытягивать из населения максимальные суммы денег. В конце концов, менестрели сыграли еще одну мелодию и спели еще одну песню, и когда от сальных свечей с фитилем из ситника остались лишь огарки, слушатели, пошатываясь, разбрелись по своим каморкам или к своим соломенным тюфякам, расстеленным у пылающих углей очага в большом зале.

Ранним утром следующего дня, после хорошего завтрака, сэр Джон поблагодарил Одо за гостеприимство и со своим оруженосцем и писарем отправился в Илфракум. Главная дорога поворачивала на запад вдоль устья реки и уходила на северо-восток к побережью, но был более короткий и прямой путь через деревушку Биттадон, по холмам на север из Барнстейпла. Сенешаль его и порекомендовал: хотя туда иногда забредали отверженные с окраин Эксмура, дорога в Илфракум сокращалась на несколько миль. Коронер и его дюжий оруженосец были ветеранами многих битв и мало боялись дорожных засад — тяжелого палаша и секиры Гвина было достаточно, чтобы отвадить любого, за исключением разве что крупной шайки. Однако Томаса ни на минуту не покидала тревога, и его глазки-пуговки все пытались высмотреть нападающих разбойников, но поездка прошла без происшествий.

Спустя несколько часов, покрыв десять миль до северного побережья, они уже ехали вниз по холму в Илфракум. Маленький порт ютился между зубчатыми утесами, а гавань пряталась за выступом скалы. Дул сильный северо-западный ветер, и белые буруны налетали на неровный, выщербленный берег. Далеко впереди, в дымке, виднелись холмы Уэльса.

— Кому принадлежат эти места? — поинтересовался Гвин, когда они пустили коней рысью вниз к кривой улочке, ведущей к пляжу.

— Этой землей, как и большим куском графства, владеет епископ Кутанс, — пропищал писарь, горевший желанием продемонстрировать свои познания, особенно, когда дело касалось служителей церкви. — Но много лет назад он сдал ее в субаренду Роберту Понтекардонскому, а затем земля перешла к роду Роберта Фитцроя, на правах аренды.

— Какая разница, кому она принадлежит, — проворчал де Вулф. — Давайте просто найдем десятника. Это он послал в Барстапл с известием о трупе.

В такой крупной деревне-порте, как Илфракум, обычно проживал приказчик, более старший слуга феодала, но Одо сообщил им, что тот недавно умер от апоплексического удара, и до тех пор, пока Фитцрой или его мажордом не назначат нового, все административные вопросы возложены на десятника. Когда коронер с помощниками проезжали рысью по единственной улочке, поглазеть на незнакомцев вывалило с дюжину любопытных жителей. Гаванью служила песчаная бухточка, защищенная со стороны моря длинным полуостровом, называвшимся Бенрикс, который во время прилива превращался в остров. На берегу со стороны моря поднимался холм, на котором стояла низкая башенка с сигнальной жаровней, служащая маяком для кораблей, заходящих в гавань. Вокруг гавани теснилась группа всевозможных строений — от нескольких каменных домов до покосившихся лачуг из дерна. Крыши были в основном соломенные, но большие здания были покрыты тяжелыми каменными плитами, что позволяло обитателям этих домов лучше переносить мерзкую погоду, которой славилась эта открытая Атлантике часть Бристольского залива.

В начале пляжа стояли пара складов и рыбацкие сараи. Несколько лодок были вытащены выше линии прилива. Привалившись к единственному причалу, кренился в ожидании большой воды «купец» с кургузой мачтой. По перекинутой на берег доске сновали гуськом портовые грузчики с мешками извести на спинах.

В нескольких ярдах от набережной де Вулф остановил Одина и подозвал молодую женщину, глазевшую, разинув рот, на приезжих. Она прижимала к груди ребенка, совершенно голого, несмотря на пронизывающий ветер, трепавший лохмотья оборванки.

— Где найти десятника? — пробасил коронер.

Широко раскрыв глаза от неожиданности, ибо этот огромный темноволосый незнакомец из другого мира говорил на ее языке, юная мать молча кивнула на каменный дом, стоявший напротив, затем резко повернулась и пустилась наутек. Губки ребенка так и не оторвались от ее обнаженной груди.

К этому моменту еще больше жителей собрались посмотреть на гостей, и из толпы выступил вперед коренастый мужичок средних лет с огромными усищами и лопатой каштановой бороды.

— Вы, должно быть, коронер, сэр. Я Меттью, десятник. Я вас ждал.

Джон понял, что перед ним человек благоразумный и надежный, чего нельзя было сказать о некоторых десятниках, часто выглядевших абсолютными идиотами. В феодальной системе десятники стояли в самом низу иерархии должностных лиц и отвечали за повседневную организацию земледельческих работ в деревне. Хотя все, кроме мажордомов, были безграмотны, десятники вели учет — урожаи, поголовье скота, десятины и очередности повинностей — с помощью палочек с насечками и своей памяти.

В сопровождении толпы, державшейся на почтительном расстоянии, десятник отвел гостей на другую сторону улицы к занимаемому им дому приказчика. Мальчонка повел покормить и напоить их лошадей на задний двор, а гости вошли в дом. В нем было целых две комнаты без каких-либо удобств, за исключением нескольких лавок и табуретов возле очага на землебитном полу в центре меньшей из комнат. У стен валялись кучи папоротника и сена, служащие постелью для жены десятника и его четверых детей. В другой комнате располагались кухня и маслодельня, которую хозяева делили с коровой и тремя осиротевшими ягнятами весеннего отела.

Жена Матфея принесла хлеб, мясо и эль, и все уселись вокруг обмазанной глиной печной ямы, из которой тлеющие поленья источали голубоватый дымок.

— Труп находится в одном из сараев для рыбы на пристани, — пояснил десятник, у которого было обезображенное коровьей оспой, но все же красивое лицо, с почти такими же громадными, как и у Гвина, усами.

— Как нашли этот труп? — поинтересовался коронер.

Матфей наклонился вперед, уперев огрубевшие руки в колени, обтянутые штанами из саржи.

— Мальчишка с мыса над гаванью увидел на востоке это судно без команды, на котором не было паруса и которое явно несло к берегу. Мы собрались и сразу же отправились посмотреть, где его выбросит, чтобы, быть может, спасти какую душу.

У Гвина, который сам был родом из рыбацкой деревушки, возникли сильные подозрения по поводу того, что их скорее интересовало спасение груза и такелажа, чем душ, но он оставил эти циничные мысли при себе.

— Мы обошли утесы, но судно снесло ветром дальше в направлении залива Кум, и к тому времени, когда мы добрались до корабля, он налетел на Каменный Нос у Уотермута. Почти стемнело, но мы нашли его вклинившимся в расселину. Судно было не слишком повреждено, но к следующему дню разломилось под ударами прибоя.

— А мертвец?

— Он был на палубе, у самого трюма, со стороны кормы. Мачта сломалась, и реи свалились вниз, так что его ноги запутались в такелаже. Иначе мы бы никогда не нашли тело — его давно бы смыло за борт, в море.

Допив эль из необожженной глиняной кружки, де Вулф поднялся.

— Ну что ж, пойдем взглянем на него.

И, надвинув на голову заостренный кожаный капюшон, направился к двери, перед которой нагнулся, чтобы пройти под низкой притолокой. Под взглядами любопытных жителей деревни, сопровождавших на расстоянии прибывших гостей и десятника, они направились к пристани. Там Матфей энергично зашагал к сарайчику из нетесаных бревен, с крышей из дерна, придавленного плоскими камнями, чтобы не сдуло ветром. Когда они вошли внутрь через открытый в сторону суши торец, их ноздри наполнила жуткая вонь гниющей рыбы.

Две пожилые женщины и мальчишка стояли у грубо сколоченной лавки, потроша рыбу и кидая ее в плетеные корзины. Кишки бросались на землю, увеличивая вонючую кучу, которую потом лопатами сгребали в гавань, чтобы отлив унес ее в море. Томас де Пейн, единственный

чувствительный член команды, отпрянул назад, прикрывая нос потрепанным плащом.

— Он там, — десятник указал в темный угол сарая.

Гвин прошел вперед и стащил полотнище с неподвижной фигуры у стены.

Де Вулф и десятник подошли ближе и увидели трогательно щуплую фигурку юноши, сжавшуюся на зловонной земле. На парне были темные брюки и короткая туника, затянутая широким кожаным ремнем. Одежда была все еще влажная от морской воды, покойник лежал на боку, словно во сне, лицом к стене. Гвин наклонился, и, бережно, как ребенка, подняв тело, переложил его на спину.

— Он получил смертельную рану, это несомненно, — заметил Матфей, показывая на размытые водой пятна крови на тунике юноши.

В верхней части живота была косая прореха в ткани, окруженная зловещим розовым пятном. Джон присел на корточки у трупа, расстегнул ремень и задрал тунику.

— Острие пики! — моментально воскликнул Гвин, ткнув мясистым указательным пальцем в сторону характерной раны в верхней части живота. На бледной коже под ребром красовалась колотая рана с посиневшими краями шириной с два дюйма, а на одной линии с ней, на расстоянии в пол-ладони, виднелась воспаленная красная царапина, окруженная синяком.

— Откуда вы знаете, что это была пика? — спросил десятник, не имевший никакого военного опыта.

— Острие вошло здесь, — де Вулф глубоко воткнул палец в колотую рану. — А боковой зубец оставил след здесь, — указал он на ссадину.

— Парню едва ли больше шестнадцати, — заметил Гвин. — Есть предположения, кто бы это мог быть?

— Он не местный, — ответил десятник. — На судне не было названия, но несколько наших рыбаков говорят, что оно из Бристоля и ходило вдоль побережья из портов на Северне в Плимут, а иногда через Канал в Сан-Мало и Барфле.

Де Вулф, даже будучи солдатом, неохотно выходил в море и дивился храбрости — или безрассудству — моряков, плававших на неуклюжих скорлупках по бурным водам западной Британии.

Преодолевший отвращение к вони рыбьих кишок Томас почти бесстрашно посмотрел на труп из-под локтя Гвина.

— Утонувший моряк? — робко поинтересовался он, судорожно крестясь.

— Нет, карлик, заколотый моряк, — буркнул верзила. — Наколотый на пику. Это убийство.

Коронер проверил, нет ли на теле других ран, затем жестом подозвал десятника, чтобы тот снова накинул на труп полотнище.

— Есть какие-нибудь признаки того, что на борту были еще люди?

Матфей покачал головой.

— И никаких остатков груза. Трюм был цел, пока корабль не ударился о скалы, но на борту не оказалось ни ящиков, ни бочек, ни тюков.

Джону показалось, что он уловил нотки разочарования в голосе десятника, и коронер, подобно Гвину, заподозрил в жителях деревни намерения разграбить потерпевшее крушение судно.

— Пойду-ка лучше осмотрю корабль, — решил он. — Далеко это?

Матфей слегка замялся.

— Полчаса ходьбы, коронер, но оно того не стоит. К этому времени нарр уже совсем развалился — море разнесло его на обломки, еще вчера от него почти ничего не оставалось.

Де Вулф сердито посмотрел на десятника.

— Мой долг перед законом — осматривать потерпевшие крушение корабли, приятель.

И, повернувшись к Томасу, добавил:

— Я проведу дознание, когда вернусь, так что собери всех, кто хоть что-нибудь об этом знает, — и еще с дюжину мужчин старше двенадцати лет.

Спустя несколько минут десятник уже вел их вокруг утесов к дороге, проходившей через деревушку Хеле с водяной мельницей, и по склону холма Уидмут снова к побережью, только восточнее. В двух милях от Илфракума они пересекли глубокий песчаный узкий залив и взобрались через небольшую рощицу на низкий утес. Внизу прибой безжалостно обсасывал и молотил несколько скалистых ложбин и узких заливчиков.

— Я же говорил, что от него мало что осталось, — стараясь перекрыть ветер, закричал Матфей. Он осторожно спускался впереди всех по овечьей тропе.

Посмотрев вниз, де Вулф увидел, что десятник несколько преувеличивал, так как нижняя часть пятидесятифутового корпуса была еще крепко зажата в щербатых зубах рифа. Поскольку был почти полный отлив, они легко смогли добраться до обломков корабля, не намокнув, если не считать брызг случайно набежавшей большой волны.

Пенек мачты все еще торчал под острым углом, но все планширы и большая часть настила палубы исчезли, и весь небольшой галечный пляж возле потерпевшего крушение корабля был захламлен деревом.

— С этого ничем, кроме щепок для растопки очагов зимой, не поживитесь, — хихикнул Гвин, мрачно подмигнув десятнику.

— Что на нем, вероятнее всего, могли бы перевозить, Гвин? — спросил коронер, все еще подозревая, что жители деревни могли утащить какой-то груз, подлежащий конфискации в королевскую казну.

— Зависит от того, откуда он шел. Если из Бретани или Нормандии, тогда, возможно, вино и фрукты. Если с этих берегов, тогда, несомненно, шерсть.

Де Вулф закивал. У него самого был значительный интерес в экспорте шерсти, так как он вложил большую часть военной добычи из заморских походов в совместное дело с одним из крупнейших торговцев шерстью в Эксетере, Хью де Релагей. Он также получал часть доходов от родового поместья в Стоуке, где его старший брат, Уильям, был заядлым овцеводом.

— Здесь не на что смотреть, коронер, как я вам и говорил, — невинным тоном повторил Матфей.

Де Вулф вынужден был согласиться, но Гвин пробрался последние несколько ярдов по скалам и влез на обломки, встав довольно ненадежно на уцелевшую поперечную балку, на которую прежде опирался настил палубы. Он тщательно осмотрел все вокруг, полный решимости не пропустить никакой зацепки. Перед тем как податься в солдаты, он помогал отцу рыбачить в своей родной деревне, Полруан, и довольно неплохо знал море и корабли.

У Гвина, за которым наблюдали де Вулф и десятник, особый интерес, похоже, вызвали остатки мачты — ствола толщиной в фут, переломившегося приблизительно в шести футах над палубой.

Указывая на какие-то метки на высоте пояса, корнуоллец крикнул оставшимся на берегу:

— Здесь свежие надрезы в дереве! Несколько ударов тяжелым острым лезвием, со стороны носа и кормы.

Спрыгнув на берег, он подошел к коронеру и десятнику.

— Что это значит? — проворчал Джон, практически ничего не смысливший в кораблях.

— Обрубили фалы, чтобы спустить парус, — объяснил корнуоллец. — Никто из команды не сделал бы такое со своим судном, так что корабль должны были взять на абордаж и вывести из строя.

Де Вулф помрачнел.

— Значит, это пиратство, не бунт — что было маловероятно с самого начала, ибо зачем команде обычного купеческого судна бунтовать?

— Сколько обычно человек в команде такого судна? — поинтересовался Матфей.

Де Вулф вопросительно посмотрел на Гвина.

— Обычно около пяти-шести. В нормальную погоду могли бы справиться и двое, но нужны еще люди, чтобы нести вахту, стряпать и грузиться и разгружаться в портах.

— Так что, остальные еще будут плавать по Бристольскому заливу, пока их не выбросит на берег?

Гвин покачал лохматой головой.

— Многие тела так и не находят. Трупы либо тонут, либо их уносит в открытый океан. Или в пролив, так что они могут закончить свой последний путь возле Глостера.

Словно возражая ему, в этот момент сверху прозвучал далекий крик, и на горизонте появился человек, размахивающий руками.

Стоявшие у потерпевшего крушение корабля наблюдали, как незнакомец с проворством горного козла быстро спускался по узким тропкам. И только за сто ярдов Матфей узнал его.

— Это Сайуорд, пастух, живущий на утесах. Какого черта ему нужно? У него немного не все дома.

Исходя из того, как уверенно и быстро передвигался пастух, де Вулф ожидал увидеть энергичного юношу, но когда Сайуорд добрался до них, он оказался шишковатым стариком с согбенной спиной и лицом, сморщенным и коричневым, как грецкий орех. На нем была грубая шерстяная туника, с подобранным между ног подолом, заткнутым под старый канат, который был обвязан вокруг пояса. Он был бос, и ногти на ногах закручивались, как бараньи рога. Редкие волосы были полностью седыми, и хотя глаза блестели, как у дрозда, веки были воспаленно красными.

— Вы забрали труп, господа? — внезапно спросил Сайуорд, и стало понятно, что, живя со своими овцами вдали от людей, он редко общался со своими собратьями.

— Когда ты видел труп, старик? — поинтересовался де Вулф.

Матфей открыл было рот, чтобы предупредить, что восьмидесятилетний старик немного чудаковат, но Сайуорд, похоже, был вполне способен постоять за себя.

— Когда я забрал другого — живого, — воскликнул седовласый саксонец.

Все четверо уставились на него.

— Какого другого? — прогремел Гвин.

Сайуорд закатил воспаленные глаза к небу.

— Господь Всемогущий говорил со мной накануне вечером и дал мне задание. Я посмотрел на море из своего жилища и увидел, как это судно несет к берегу.

— Он живет в землянке на вершине утесов, — пояснил Матфей.

— Я зажег фонарь и поспешил вниз. С верхней тропы я увидел корабль как раз перед тем, как тот ударился о скалы. Затем— два тела на палубе, но только одно осталось, когда я спустился туда.

— И что с тем, живым? — спросил коронер.

— Он лежал на гальке, ни живой, ни мертвый. Я вытащил его на траву, затем поднялся за своей лошадкой, на которой езжу пасти дальние стада.

— У тебя там и лошадь есть? — недоверчиво переспросил Гвин.

— Эксмурский пони, он пройдет везде, куда может забрести овца. Я взвалил моряка на пони и повез к себе домой. Когда он задрожал, я понял, что он живой.

— И где он сейчас? — поинтересовался десятник.

— Все еще в моей хибаре. Вчера он пришел в себя, но еще очень слаб.

За время службы коронером де Вулф уже отвык чему-либо удивляться.

— Тогда сию же минуту отведи нас к нему. Показывай дорогу, — потребовал он.

И снова, с поразительной для старика прытью, Сайуорд побежал по тропинке вверх, и коронер, его оруженосец и десятник едва поспевали за ним.

— Почему ты не знал об этом, Матфей? — спросил запыхавшийся де Вулф, когда они достигли вершины.

— Он не принадлежит нашему имению. Работает под надзором десятника из Кум-Мартина — и овцы оттуда. Сайуорд, вероятно, никогда не бывал даже в Илфракуме. На вершине утесов оказался неровный травянистый гребень, и в ложбинке пряталась от ветра убогая лачуга, стены которой были сложены из дерна, усиленного камнями. Крыша тоже была из дерна, и трава на ней росла так же буйно, как и на окружающем пастбище. Из-под ее рваных отвесов струился голубоватый дымок.

Сайуорд отодвинул в сторону ненавешенную дверь из плавника и кивком головы пригласил их войти. Тусклый свет озарил одну-единственную комнату, устланную грязным папоротником, на котором блеяли два осиротевших ягненка. У дальней стены, возле небольшого торфяного очага, обложенного большими камнями, под рваным шерстяным одеялом лежала какая-то бесформенная груда.

— Не понимаю ни единого его слова, — пожаловался Сайуорд. Единственным языком, которым он владел, был английский с сильным местным акцентом.

Гвин и де Вулф склонились над сгорбившимся в углу человеком. Тот поднял голову, и они увидели парня, вероятно, не старше восемнадцати, со смертельно бледным лицом и нарывами на губах. Не успев произнести и слова, он зашелся пузырящимся кашлем и обильно сплюнул в папоротник на полу. Глаза у него ввалились, на обеих щеках, несмотря на призрачную бледность лица, пылали розовые пятна.

Гвин приложил к его лбу ладонь.

— У него сильный жар, коронер.

— Кто ты, парень, и что случилось с твоим кораблем? — спросил де Вулф. Он говорил по-английски, и юноша тупо смотрел на него, дрожа и плотнее кутая в грубое одеяло худые плечи.

— Он не понимает ни одного слова, — пояснил Сайуорд. — Я дал ему немного овечьего молока и трав, которые у меня здесь есть, чтобы сбить жар.

Вдруг, после очередного судорожного постукивания зубами, из потерпевшего кораблекрушение моряка хлынул поток слов. Де Вулф и его помощник обрадовано переглянулись.

— Да он бретонец, — воскликнул коронер и перешел на смесь корнуолльского и валлийского.

Дрожащий юноша с вымученной улыбкой отвечал на собственном языке, и через несколько минут они узнали от него всю историю. Судно называлось «Святой Изан», и владела им группа горожан из Бристоля. Оно совершало регулярные рейсы из Эйвона в корнуолльские порты, а затем через канал в Бретань. Кроме капитана, было еще пятеро человек экипажа: два сомерсетца и три бретонца. Несколько дней назад они шли из Роскоффа через Пензанс, в родной порт, и близ Ланди подул свежий попутный ветер.

— Наше старое корыто всегда было медлительно даже при попутном ветре. Через пару часов после полудня нас обогнало длинное судно с полудюжиной весел по бортам, хотя они были подняты. Оно легко и намного быстрее нас шло под парусом.

Алэн, так звали юношу, вновь закашлялся и на какое-то время прервал свой рассказ.

— Прежде чем мы успели сообразить, они уже были рядом, и с дюжину человек взобрались к нам на борт, — продолжил он, задыхаясь. — Помню, видел, как они снесли мечом голову нашему капитану и выбросили его за борт, а потом принялись за нас. Один из них набросился на меня с дубиной — больше ничего не помню, пока не очнулся на палубе, рядом со мной лежал мертвец. Затем судно ударилось о скалы, и последнее, что я помню, это то, как меня выбросило в море. В себя я пришел только в этой хижине, где этот добрый человек заботился обо мне в меру сил.

— И ты даже не предполагаешь, кем были эти пираты? — спросил Гвин.

— Я очень мало помню. Те пару минут, пока я находился в сознании, была страшная суматоха. Они кричали по-английски, это точно.

— Какой у них был корабль? — спросил Джон, нависнув над моряком, как большой черный ворон. Алэн пожал плечами.

— Ничего особенного, хотя это и не был торговый нарр, как «Святой Изан». Стройнее и быстроходнее, больше похож на ладью — и с большим парусом, а также с целым рядом весел с обеих сторон.

— Никакого названия на носу, эмблемы на парусе? — пробурчал Гвин.

— Ничего. За исключением того, что они говорили по-саксонски. Я понятия не имею, кто они или откуда.

Гвин потянул вниз кончики усов, словно это помогало думать.

— Ты плаваешь в этих водах. Не слышал ли ты о других судах, на которые нападали таким образом?

Алэн устало покачал головой.

— Об этом другие члены команды никогда не говорили, упокой их Господи.

— Какой у вас был груз?

— Смешанный — немного вина, бочонки сушеных фруктов, тюки шелка, не знаю, что еще.

— Ценный товар, хорошая добыча для пиратов, — заметил Гвин.

После еще нескольких вопросов стало очевидным, что Алэн не в силах больше сообщить ничего полезного. Хотя де Вулфу хотелось бы, чтобы он появился на дознании опознать труп, юный бретонец был явно слишком слаб для этого. Они описали Алэну мертвеца, и тот признал в нем парня из Бристоля по имени Роджер, наполовину нормандца, наполовину саксонца.

Де Вулф порылся в мошне и дал Сайуорду три пенни, велев купить хорошей еды для моряка и поухаживать за ним, пока тот не поправится настолько, чтобы спуститься в Илфракум, что, как он надеялся, произойдет через несколько дней.

Оставив старого пастуха с Алэном, Джон со спутниками преодолели несколько миль до порта, прибыв туда в середине дня. Писарь суетился у жилища приказчика, припрыгивая на хромой ноге, как воробей, сгоняя непослушную толпу из приблизительно тридцати мужчин и мальчиков, которых он уговорил выступить в роли присяжных.

Де Вулф, осознавая, что день стремительно убывает, направился к рыбному сараю, где лежал труп.

— Давай поскорее с этим закончим, Гвин, — прорычал он. — Мало что уже можно сделать сегодня — придется по меньшей мере еще раз приехать сюда позднее.

В сарае он велел Гвину вытащить тело наружу, и присяжные встали широким полукругом, пронизываемые резким ветром. За гаванью громыхал прибой, а над собравшейся толпой носились с пронзительными криками чайки.

Корнуоллец обошелся без обычного официального вступления к дознанию и просто прикрикнул на разношерстную толпу:

— Тише! Будет говорить королевский коронер!

Сложив руки на груди, де Вулф встал у головы трупа и обратился к присяжным:

— Вы представляете в этом деле сотню. Я должен определить, кем мог быть этот человек и где, когда и каким образом встретил смерть. Свидетель, который может назвать его, слишком болен, чтобы присутствовать, но он тоже был в команде этого судна. Мертвеца звали Роджер, он из Бристоля, это все, что мне известно. Он был наполовину саксонцем, но мы не можем доказать принадлежность его к англичанам, так как здесь нет ни родственников, ни даже единственного свидетеля, знавшего его.

Де Вулф свирепо оглядел лица присяжных, словно говоря: «возразите, если можете».

— При сложившихся обстоятельствах я не буду налагать штраф на деревню, так как ясно, что покойник умер до того, как достиг вашей земли.

Старшие мужчины и несколько женщин, стоявшие поодаль и слушавшие, зашептались с облегчением. По меньшей мере они смогли избежать тяжелого штрафа за неспособность доказать, что мертвец был саксонцем: нормандский закон гласил, что, при отсутствии доказательств, жертва автоматически относилась к расе завоевателей — несмотря на то, что прошло уже более ста лет после порабощения саксонцев.

— Свидетель, которого я упомянул, подтверждает, что на судно, известное как «Святой Изан», напали пираты— где-то между этими местами и островом Ланди! Нам известно об одной смерти, и уцелевший заявляет, что видел, как убили капитана, так что мы предполагаем, что остальные члены команды также были убиты или утонули.

Де Вулф остановился и посмотрел на неподвижную фигуру в саване, лежавшую у его ног.

— Этот человек, Роджер из Бристоля, был, вероятнее всего, убит.

Де Вулф подозвал Гвина, который стянул полотнище и показал труп присяжным. Когда те придвинулись ближе, чтобы получше рассмотреть, коронер указал на багровевший на побелевшей коже глубокий разрез на животе.

— Типичная рана от пики. Нет другого объяснения, кроме убийства.

И подняв смуглое лицо от трупа, он медленно обвел взглядом жителей деревни, задерживаясь по очереди на каждом.

— Кому-нибудь из присутствующих здесь что-либо известно о том, кто мог это сделать? — прогремел он. — До вас доходили слухи о пиратстве в этих водах?

Последовало бормотание, перешептывание и всеобщее мотание головами, и коронер, на самом деле не ожидавший никакого вразумительного ответа, уже собирался продолжить свою речь, когда вдруг из гущи толпы пропищал дрожащий голосок:

— Я слышал кое-что, сэр, как сказывали, эти, из Эпплдора, не гнушаются поживиться в море.

Это неожиданное заявление вызвало ропот в толпе, и человек, одетый в короткую тунику из саржи, какую носят моряки или рыбаки, выкрикнул:

— А я знаю, что они разворовали в прошлом году потерпевший крушение корабль, пока до него успел добраться мажордом сеньора. Это было в проливе Кловли.

Джон де Вулф потратил несколько минут, пытаясь добыть более веские доказательства, чем слухи, но в итоге у него осталось лишь подозрение, что между Илфракумом и Эпплдором, маленькой деревушкой на противоположном Барнстейплу берегу реки, просто существовала вражда. Закончив дознание лаконичным решением, что Роджер из Бристоля был убит в нарушение королевского мира лицами, пока неизвестными, он распустил присяжных и повернулся к Гвину и Томасу.

— Что вы думаете об этих обвинениях в адрес жителей Эпплдора, а?

— Деревенские сплетни, не более, — проворчал рыжий оруженосец. — Любая деревушка растащит потерпевший крушение корабль, если представится такая возможность. Этот уже ограбили, иначе они украли бы все, до последней изюминки.

— Но почему Эпплдор? С таким же успехом они могли бы обвинить Кум-Мартин или Байдфорд, или даже остров Ланди, что более вероятно, — возразил Томас.

Де Вулф пожал плечами.

— Несомненно, какая-то местная неприязнь. Нужно самому пожить в одной из этих деревень, чтобы понять те мелочные склоки, которые они вытаскивают на свет божий при первой возможности.

И, окинув задумчивым взглядом труп, он добавил:

— Хотя, конечно, они могут быть правы.

Глава третья,

в которой коронер Джон встречает старого знакомого

Еще один долгий дневной переезд — и уже почти в сумерках следующего вечера коронер с помощниками достигли Северных городских ворот Эксетера. Ранний выезд из Амберли, расположенного в нескольких милях к югу от Барнстейпла, дал возможность не торопиться, позволив ноге Джона и пояснице его писаря благополучно пережить столь много часов в седле.

Добравшись до своего дома в переулке св. Мартина, коронер пристроил Одина в конюшне, затем устало прошел через парадный вход и снял сапоги в прихожей. Матильда сидела на своем обычном месте перед камином, отчасти скрытая колпаком монашеского кресла. Она оглянулась на звук скрипнувшей двери, но, увидев мужа, издала горловой стон и снова повернулась к огню.

— Вижу, ты соизволил вернуться домой.

Это было ее обычное холодное приветствие.

Де Вулф вздохнул, настроения ссориться не было: он устал и проголодался.

— Из Илфракума путь не близок, чуть меньше полутора дней, — пробормотал он.

— Глупо было пускаться в дорогу с твоей ногой, — прозвучал лишенный всякой логики ответ: после жалоб о том, что он подолгу не бывает дома, она теперь намекала, что ему следовало бы не торопиться с возвращением.

Проигнорировав последнюю реплику жены, Джон опустился на лавку у пустого стола и громко кликнул Мэри. Та уже услышала, что он вернулся, и вскоре прибежала с деревянной миской бульона и маленькой буханкой хлеба, которые поставила перед Джоном.

— Попотчуй себя пока этим, хозяин, — весело подмигнула она. — А я принесу еще соленой рыбы и репы.

Вслед за служанкой в зал неторопливо вошел Брут и уселся под столом между ног коронера, положив большую коричневую голову ему на колени, ожидая кусочков хлеба, смоченных в бульоне из окорока.

Красноречие Матильды иссякло, и сейчас она нарочито не обращала внимания на мужа. Немного покоя было для него как нельзя, кстати, по крайней мере, пока он не закончит с едой, которую Мэри приносила сменами, включая кувшин горячего вина со специями.

Затем де Вулф поковылял к камину и опустился в свободное кресло, но нога затекла и настоятельно требовала разминки. И он решил, что лучше всего пройтись в «Ветку плюща» и повидаться с Нестой. Однако Джон чувствовал, что следует попытаться наладить отношения с Матильдой, прежде чем снова оставлять ее одну.

Его первые попытки — рассказ о событиях в Илфракуме — были встречены едкой насмешкой.

— Проделать такой путь ради того, чтобы увидеть мертвого моряка и едва не утонувшего бретонца! Разве это дело коронера! Тебе следует оставить такие мелочи приказчикам. Представления Матильды об обязанностях коронера графства сформировались по образцу обязанностей ее брата, который спокойно сидел в своей палате и отдавал приказания подчиненным, пользуясь статусом старшего блюстителя порядка и администратора. Ричард де Ревелль был не из тех, кто делал все своими руками, как де Вулф; это был честолюбивый политикан — или, вернее, был таковым до тех пор, пока не обжегся на поддержке восстания принца Джона.

Этим вечером де Вулф не был расположен к дискуссиям — он давно уже устал от той атмосферы постоянной неприязни, которая, похоже, вновь воцарялась после вызванной несчастным случаем передышки, во время которой жена неохотно играла взятую на себя роль сиделки. Последние два месяца Матильда была преисполнена решимости поставить его на ноги и вернуть к работе, и помалкивала о его многочисленных недостатках. Она не говорила с Джоном ни о чем, кроме его здоровья, избегая порицать его романы с другими женщинами. Теперь же появились признаки того, что перемирию пришел конец и что Матильда снова становилась прежней.

Пытаясь вывести жену из дурного настроения, Джон терпеливо сменил тему и рассказал ей о странной настойчивости следившего за ним человека. С удивлением он обнаружил, что по какой-то причине эта история явно заинтересовала супругу.

— Ты уверен, что не можешь вспомнить его лица? — спросила она. — У тебя не так много друзей, чтобы их нельзя было узнать.

Не обращая внимания на издевку, коронер ответил:

— Это буравит мне мозги уже пару дней — и ночей, когда не могу уснуть. В его чертах есть что-то знакомое, но, хоть убей, никак не вспомню имени этого человека.

— Несомненно, это какой-то твой старый собутыльник, — или кровожадный знакомый по годам резни на полях битв. Но почему он не подойдет к тебе?

Де Вулф сердито посмотрел на яркие языки пламени, и перед его мысленным взором вновь предстало это загадочное лицо.

— Не могу понять его намерений, но если он еще раз появится, Гвин его схватит. Он будет специально его высматривать. А тот явно находится где-то в городе, так что не сможет испариться.

Тема была исчерпана, и, как Джон и надеялся, Матильда вскоре покинула сгущавшуюся темноту зала, чтобы подняться к себе наверх, где Люсиль расчешет и переоденет ее на ночь. Как только жена удалилась, де Вулф вышел из дома и в сопровождении Брута, довольно обнюхивавшего его каблуки, медленно направился в свой любимый трактир к своей любимой женщине.

Ранним утром следующего дня коронер решил зайти к шерифу и рассказать о происшествии на севере графства. Вскоре после завтрака он отправился пешком в Ружмон, предоставив нывшей ноге возможность размяться. Там он сначала заглянул в свою нору в подвале, где Гвин и Томас теснились на пространстве, составлявшем четверть их прежней комнаты в сторожевой башне. Корнуоллец ворчал по поводу холодной сырости их нового помещения. Блестевшие от проступившей влаги стены были покрыты зеленой плесенью. Притиснутый к боковой стенке Томас пытался писать на своих свитках за дощатым столом, занимавшим теперь половину крохотного пространства.

— Когда я вернусь, Гвин, я хочу, чтобы ты сопровождал меня в город и шел за мной на расстоянии в несколько шагов, — приказал де Вулф. — Если этот несносный тип появится, схвати его и узнай, что ему нужно. Если понадобится, приставь ему к горлу кинжал.

Отдав это жесткое указание, коронер, ковыляя, преодолел несколько каменных ступенек до затоптанного дерна внутреннего двора и прошел за угол к деревянной лестнице, ведущей к входу в башню.

Спустя несколько секунд он без стука толкнул дверь в палату де Ревелля. На этот раз шериф не подписывал документы за столом, а стоял спиной к де Вулфу в небольшой нише в дальнем конце комнаты. На шесте над входом в альков висела занавеска, создавая некую видимость уединения, но она была отодвинута, и коронер увидел шурина, облегчающегося в каменную шахту, устроенную в толще стены. Шахта выходила у основания башни, добавляя к грязи внутреннего двора еще и нечистоты.

Заслышав шаги, шериф опустил подол туники и сплюнул в дыру перед собой.

— Неужели нельзя даже воспользоваться уборной, чтобы к тебе не врывались, даже не извинившись? — огрызнулся он, не оборачиваясь.

— Не волнуйся, Ричард, я и раньше видел, как мужики писают, — проворчал де Вулф. — Когда ты опорожнишь свой пузырь, я сообщу тебе некоторую новость, которая тебя заинтересует.

Де Ревелль повернулся, расправляя фалды своего зеленого плаща.

— Это ты, Джон. Я мог бы догадаться, что только ты мог влететь сюда без доклада. И что это за новость?

Шериф прошел к столу и уселся в кресло, выставив вперед острую бородку, словно бросая де Вулфу вызов.

Коронер уперся кулаками в дубовые доски стола с противоположной стороны и нагнулся вперед, нацелив, как копье, на шерифа большой крючковатый нос.

— Пиратство, вот какая новость! Убийство и воровство в нарушение королевского мира на побережье у Илфракума.

Джон умышленно подчеркнул слова «королевского мира»: с прошлого сентября, с момента его назначения коронером, между де Вулфом и шерифом шла непрерывная борьба по поводу расследования тяжких преступлений. Вот и сейчас, описав подробности своего визита в Илфракум, де Вулф прямо потребовал от де Ревелля предпринять необходимые меры против пиратов.

— Это твое графство, ты отвечаешь за закон и порядок, — пробасил он. — На меня возложено иметь дело с кораблекрушениями и покойниками, но ты здесь королевский представитель и кому, как не тебе, исполнять его волю.

И де Вулф снова сделал акцент на слове «королевский», как напоминание о том, что именно Львиное Сердце был raison d'etre шерифа, и что ему лучше не сомневаться в этом.

Но, как всегда, де Ревелль попытался отвертеться от своих обязанностей.

— Я шериф графства Девоншир, а не всего чертового моря вокруг его побережья! — взбеленился он. — Пусть пиратами займется королевский флот.

Худая черная фигура коронера склонилась еще ближе к щеголеватому шерифу, который испуганно отодвинулся.

— Когда они убивают подданных короля и грабят корабли, это дело блюстителей закона в этом и любом другом графстве! — заорал Джон. — Если ты только не решил не поддерживать мира твоего суверена, короля Ричарда?

Это было плохо завуалированное напоминание о том, что пребывание шерифа в должности зависело от его поведения в глазах верноподданных — таких, как лорд Ги Ферраре и Режинальд де Курси, а также самого де Вулфа.

Де Ревелль понял намек и нехотя пошел на попятную.

— Ладно. Что здесь лучше всего предпринять? Исходя из того, что мне известно, не нужно искать разбойников дальше Ланди. Там всегда было пиратское гнездо, еще со времен викингов.

Собеседникам даже не пришло в голову, что их собственная нормандская кровь течет и в жилах тех самых норвежских пиратов, осевших в северной Франции.

Поняв, что шурин благоразумно пошел на попятную, де Вулф расслабился и отодвинулся от края стола.

— Согласен. Весьма вероятно, что Уильям де Мариско и его остров-крепость могли быть источником этой заразы. Но есть сведения, что это вопиющее беззаконие могло идти из Эпплдора.

Светлые брови шерифа чуточку поднялись.

— Эпплдора? Маловероятно, чтобы они занялись пиратством без ведома де Гренвилля — если только ты не предполагаешь, что он к этому причастен.

Де Вулф хмыкнул: род де Гренвиллей владел феодом Байдфорда, куда входил Эплддор, но он не упустил бы случая немного попиратствовать, если бы пожива была достаточно богатой.

— Не будем торопить события. Необходимо располагать более весомыми фактами, прежде чем обвинять кого бы то ни было.

Это был еще один камень в огород Ричарда, методы раскрытия преступлений которого обычно начинались к камере пыток в подземелье башни, вместо того, чтобы искать истину в городе или округе.

— Пошли туда для начала нескольких воинов, — посоветовал де Вулф. — Я поеду с ними и посмотрю в портах — Байдфорде, Эпплдоре, Барнстейпле, может, даже в Бьюде. Нужно хорошенько тряхнуть дерево, и, быть может, упадет несколько плодов.

С явной неохотой шериф согласился позволить сержанту Габриэлю и четырем его подчиненным поехать с коронером на пару дней на север графства. Когда Джон уходил, Ричард крикнул ему вдогонку:

— Это окажется Ланди, помяни мое слово! Эти де Мариско — сущие дьяволы. У них нет никакого уважения к человеческой жизни.

— Что за чушь ты несешь! — цинично пробормотал де Вулф и хлопнул за собой дверью.

До полудня у коронера не было никаких особых дел. В полдень же он должен был присутствовать на двух казнях на улице Магдалины за городскими стенами, так что было еще время для свидания с Нестой. По пути Джон зашел в свою жалкую каморку и предупредил Гвина, что собирается пройтись по улицам, напомнив ему, чтобы тот позорче высматривал докучливого таинственного преследователя. Лохматый корнуоллец пропустил хозяина немного вперед, затем, на значительном расстоянии, пошел следом, замедляя шаг, чтобы сравняться в скорости с медленной поступью все еще слегка прихрамывавшего коронера. Они прошли через сторожевую башню Ружмона и, спустившись по Замковому холму, повернули на главную улицу.

Гвин не выпускал хозяина из виду, проталкиваясь сквозь люд, наводнивший узкие улочки — покупателей, носильщиков, праздношатающихся горожан и коробейников. Следить за коронером было легко: с черными волосами, подпрыгивавшими над воротником крапчатого серого плаща, он был на голову выше окружавших его людей.

В конце улицы, на подходе к переулку Молочников, поворачивавшему вниз к Мясницкому ряду, оруженосец коронера увидел, как тот остановился, как вкопанный, и посмотрел влево. А затем взмахнул рукой, указывая на что-то, не попадавшее в поле зрения оруженосца, и Гвин попытался сократить расстояние между ними. Дорогу ему перегородил носильщик с двумя большими кипами шерсти, подвешенными на коромысло на плече, сбоку напирал осел с привьюченными широкими корзинами. Ругаясь и расталкивая всех без разбору, корнуоллец потерял драгоценные секунды, и к этому времени коронер переместился к краю улицы, остановившись за лотком, с которого продавали безделушки и травы.

— Он был там, черт возьми! — кипел от злости де Вулф, показывая на узкую щель между боковой стеной высокого дома и соседним складом. — С этой паршивой ногой мне за ним не угнаться.

Гвин ринулся в щель, почти заполняя огромными плечами пространство между стенами.

— На этот раз я его найду, не беспокойтесь! — крикнул он через плечо.

— Если найдешь, я буду в «Ветке плюща», — бросил ему вслед хозяин, и, скривившись в отвращении от собственной немощи, продолжил свой путь к Пустому переулку.

Вскоре после этого, когда соборный колокол звонил к утренней торжественной мессе в десятом часу, Гвин, склонив голову под низкой притолокой, уже выглядывал в густом дыму де Вулфа. В это время в трактире было всего несколько посетителей, и Неста сидела со своим любовником за его обычным столом возле очага, перед ним стоял кувшин эля. Хозяйка поманила Гвина, затем крикнула древнему половому, чтобы тот принес выпивку, хлеба и сыра для вечно голодного оруженосца.

— Я его сцапал! — торжествующе прогремел Гвин, тяжело плюхаясь на лавку напротив парочки.

— И где же он? — спросил де Вулф, выжидающе взглянув на двери. — Тебе пришлось с ним драться? Ты, случайно, не прикончил его?

Гвин покачал головой. В это время Эдвин со стуком поставил перед ним кружку и положил на выскобленные доски стола небольшую буханку хлеба и твердый, как камень, сыр.

— Никакой драки не было. Этот человек хочет тайно с тобой встретиться, так что я сказал, чтобы он пришел к тебе домой во втором часу пополудни. К этому времени ты уже вернешься с повешений и пообедаешь.

— Но кто он, этот таинственный человек? — поинтересовалась Неста задрожавшим от любопытства голосом. Но Гвин уже набил рот хлебом.

Де Вулф, уже привыкший к небрежной манере своего телохранителя передавать новости, ткнул указательным пальцем в его сторону.

— А ну, быстро глотай и рассказывай, или я тебе усы выщиплю, черт побери!

Гвин проглотил остатки пищи и вытер губы огромной ладонью.

— Он сказал, что его имя — Жильбер де Ридфор, и он уверен, что ты его помнишь.

Де Вулф удивленно встрепенулся.

— Боже правый, ну конечно же! Ты уверен, что он назвался именно так?

— Никаких сомнений — он заставил меня повторить его имя пару раз. Сказал, что не смеет показываться открыто и не уверен в том, что на тебя можно положиться, теперь, когда ты королевский чиновник.

Неста поглядывала то на одного, то на другого, желая услышать объяснения.

— Так кто же он? И почему ты не узнал его раньше, если был с ним знаком, Джон?

Де Вулф сосредоточенно нахмурился. — Это борода и усы — или, скорее, их отсутствие — запутали меня. Когда я его знал, у него была темно-каштановая борода. Я никогда не видел его бритым. Но глаза и нос точно Жильбера.

— Так кто он? И зачем все эти ухищрения?

— Он рыцарь Храма. Или, точнее, был.

— Почему «был»?

— Потому, что он сейчас без бороды и усов. У них строгие требования, и ни один тамплиер не должен бриться.

Хотя всем было известно о монахах-воинах, чье полное название было «орден бедных рыцарей Христа и Храма Соломона», большинство мало что о них знало, за исключением того, что рыцари были богаты, могущественны и безжалостны.

— Откуда ты знаешь этого человека, Джон? И почему он должен тебя разыскивать? — возбужденную Несту переполняло любопытство.

— И я его теперь вспомнил — осада Акры в девяносто первом, — вставил Гвин, пережевывая сыр набитым ртом.

Де Вулф помахал пустой кружкой Эдвину, который поспешил вновь наполнить свой кувшин из бочек в конце зала.

— Это верно. Он был одним из безумных тамплиеров, бившихся, как демоны, вместе с нами в армии Ричарда. Де Ридфор был одним из уцелевших, и я встречал его несколько раз позднее, в битве при Арсуфе, и затем еще раз во время похода на Иерусалим.

Подоспел эль, и коронер отпил большой глоток.

— Но, интересно, что он делает в Девоншире — и без бороды?

— Он явно от кого-то прячется, — высказал свое мнение Гвин. — Все время озирался и прятал лицо под полями своей большой шляпы.

— Но кто он? — не унималась Неста. — Тамплиер-англичанин?

— Нет, он французский рыцарь. Кажется, припоминаю, что он принадлежал к командорству тамплиеров в Париже. Первая наша встреча была короткой, в замке Жизора, в восемьдесят восьмом, — задумчиво сказал коронер.

— Где этот Жизор?

— Городок в Вексене, откуда родом эта злобная сучка Люсиль. На границе с Нормандией, к северу от Парижа.

— Ага, я тоже припоминаю его там, — добавил Гвин. — Мы были в обществе короля, хотя тогда он был принцем Ричардом. На той важной встрече между его отцом, старым королем Генрихом, и этим ублюдком Филиппом Французским.

Неста была раздражена отступлением от темы.

— Какое это имеет отношение к этому тамплиеру, разыскивающему тебя, Джон?

Де Вулф допил остаток эля и встал, почти задевая головой закопченные стропила.

— Не знаю, сударыня, но надеюсь сегодня узнать. А пока что нужно нанести визит двум преступникам, болтающимся на конце веревки. Гвин, ступай и отыщи нашего конопатого писаку и приведи его с пером и пергаментом к виселице. Их уход из этого мира необходимо как следует задокументировать, даже если у них нет и двух пенни на двоих для королевских сундуков.

Присутствие на казни двух мелких воришек не притупило аппетита Джона, поспешившего после неприятной процедуры к полуденной трапезе. Повешения и пытки были столь же обыденны для населения Англии, как травля быков собаками, петушиные бои, еда и сон. Каждый вторник и пятницу жители Эксетера, которым нечем было больше заняться, выходили через Южные ворота и направлялись на улицу Магдалины к виселице, где пара крепких столбов поддерживала длинную поперечину, которая, в загруженные дни, выдерживала по трое преступников сразу.

Толпа приходила посмотреть на казни как на некую форму увеселения, бесплатного развлечения, отвлекавшее го от скучного убожества их существования. В основном это были старики и старушки с внучатами, бегавшими вокруг, играя в пятнашки. Коробейники продавали тут же свои пирожки, фрукты и цукаты собравшейся публике.

Задачей коронера было записать имя и дату смерти каждой жертвы казни. Томас де Пейн вносил эти данные своим аккуратным почерком в свитки коронера, с подробными сведениями о земле или имуществе, которые преступник мог после себя оставить и которые затем конфисковывались в пользу короны. Эти два мелких уголовника расстались со своими жизнями без особых протестов, и, сделав свое дело, де Вулф пошел домой, где застал Матильду, уже уплетавшую вареную птицу с капустой. Она, как всегда, не проронила ни слова, когда Джон сел за другой конец стола и стал ждать, пока Мэри принесет поесть. Однако интерес ее пробудился, когда он сообщил, что вскоре ожидает посетителя.

— Это рыцарь Храма, один из тех, кого я немного знал во Франции и Заморье, — пояснил он, не будучи уверен в том, обрадуется ли супруга вторжению незнакомца в дом.

— Это он следил за тобой?

— Он самый. Гвин поймал его за этим занятием сегодня утром, но, кажется, следивший просто не был уверен, встречу ли я его с распростертыми объятиями или брошу в темницу.

— И на чем же ты остановился? — поинтересовалась Матильда, глядя на мужа поверх куриной ножки, которую перебирала пальчиками.

— Пока не могу сказать, но происходит что-то странное. Этот человек сбрил усы и бороду, что запрещается тамплиерами.

— За это не вешают, — заметила она.

— Я в этом не слишком уверен — дисциплина у тамплиеров очень жесткая. Все же, насколько припоминаю, он занимал довольно высокое положение в иерархии ордена. Когда мы покидали Палестину с королем, то плыли на боевом корабле тамплиеров, и они упоминали, что Жильбер де Ридфор должен был вернуться в Париж, чтобы занять какой-то важный пост в тамошнем командорстве.

Матильда положила косточку и утерлась вышитым платком, который достала из рукава. Она машинально поправила волосы, едва видимые из-под белого льняного кувршефа.

— Высокого ранга рыцарь, говоришь? Это означает, что этот сэр Жильбер важная особа, нужно полагать?

Джон едва сдержал вздох, но был рад, что интерес, вызванный неисправимым чванством супруги, мог бы на какое-то время утихомирить вздорную Матильду.

— У него определенно хорошие связи, ибо он племянник Жерара де Ридфора, бывшего великого магистра рыцарей-тамплиеров, — хотя это может иметь и отрицательные стороны. Жерар печально известен тем, что сдал Иерусалим сарацинам в восемьдесят седьмом.

Матильда, несмотря на то, что выдавала себя за чистокровную нормандскую аристократку, мало знала о том, что творится на белом свете, и де Вулф попытался рассказать ей немного об этом славном, но несколько зловещем ордене воинствующих монахов.

— Говорят, что он был основан почти восемьдесят лет назад, когда один французский дворянин из Шампани и восемь других рыцарей предложили свои услуги Балдуину, королю Иерусалима — якобы, охранять дороги Святой Земли и защищать паломников от неверных.

Матильда прекратила жевать мясо. Она не скрывала своей заинтересованности, что было внове для Джона.

— Почему ты сказал «якобы»? — полюбопытствовала она.

— Сомневаюсь, чтобы девять человек могли сделать что-либо полезное в Палестине — и никто не слышал, чтобы они кого-нибудь защищали. Они провели там всего девять лет, затем внезапно вернулись во Францию.

— Так почему же они называются храмовниками? — Потому что, как ни странно, Балдуин выделил им для жилья часть своего дворца, построенного на фундаменте Храма Соломона. Первоначально они назывались «бедными рыцарями Христа» и исповедовали бедность, покорность и целомудрие, хотя сейчас многие из них живут в роскоши и ссужают деньги королям и императорам.

Матильда на мгновение задумалась, затем ее мысли вернулись к более насущным заботам, чем история. — И сколько этому сэру Жильберу может быть лет? Джон удивленно взглянул на нее из-под густых черных бровей. В голосе супруги прозвучала нотка, которую он не смог понять.

— Полагаю, примерно нашего возраста — или, возможно, без бороды он выглядит моложе.

— И он придет сюда, в наш дом, сегодня?

— Я велел Гвину привести его — он поселился в каком-то доме на улице Злой Собаки.

Матильда неодобрительно фыркнула:

— И как это столь высокопоставленный тамплиер остановился в таком убогом месте?

— Может, желает не привлекать к себе внимания. Очень скоро мы сможем спросить об этом у него самого.

— А в Девоншире есть другие тамплиеры? — поинтересовалась Матильда, продолжая озадачивать Джона своим неожиданным интересом к его делам.

— Очень мало по сравнению с другими графствами. Близ Тивертона есть одна из их общин, и, думаю, они владеют еще кое-какими землями в других местах, сдают их в аренду. Старый король пожаловал тамплиерам Ланди, но Уильям де Мариско не дает им даже высадиться на остров.

— А сколько всего тамплиеров? — продолжала расспрашивать Матильда.

— Несколько тысяч. Великий магистр управляет всеми ими из Акры, поскольку дядя этого Жильбера потерял Святой город несколько лет назад, но под его началом магистры в своих командорствах во многих странах, а более мелкие общины контролируют крупные поместья. В Англии они обосновались в Новом Храме в Лондоне, где несколько лет назад построили эту знаменитую круглую церковь.

Вошла Мэри, чтобы убрать объедки со стола, и ее хозяин и хозяйка перешли с вином к камину. Выходя, служанка оглянулась с недоуменным выражением. Такой редкостью было для нее видеть, как эти двое беседовали друг с другом как обычные муж и жена.

— Король Ричард, похоже, неравнодушен к ним, — заметила Матильда. — Ты говоришь, он покинул Палестину на одном из их кораблей?

— Да, он многим обязан тамплиерам, особенно за доблесть в бою в крестовых походах. И он осыпал их многими милостями, как в Англии, так и в Нормандии.

— А ты разделяешь его восхищение?

Матильда обладала проницательным умом, когда его не засоряли религиозное рвение и одержимость продвижением мужа по социальной лестнице, и поэтому уловила некоторую сдержанность в отношении Джона к бедным рыцарям Христа.

— Я восхищаюсь их дисциплиной и доблестью, часто граничащей с безрассудством.

И после некоторой заминки добавил:

— И все же я всегда чувствовал в них что-то странное, почти зловещее. Мы могли видеть лишь их внешнее лицо — то, которое они оборачивали к миру. Они что-то прятали от всех остальных.

— Но они ведь примерные христиане. Разве их духовным наставником не был святой Бернар Клервоский?

Может, в области истории у Матильды и были весьма смутные представления, но своих святых она знала.

Де Вулф пожал плечами.

— Да, он написал Устав, этот строгий кодекс поведения, насколько припоминаю, — задумчиво ответил он. — Но ходят странные слухи об их верованиях. Когда они не воевали с магометанами, то предавались изучению религии с несомненным рвением. А некоторые поговаривают, что у храмовников очень отличающийся от нашего взгляд на христианство, доходящий даже до ереси. Но мне трудно в это поверить — Папа предоставил им статус выше всех, даже коронованных особ Европы. Все очень странно.

Джон задумчиво уставился на пылающий в камине огонь, мысленно перенесшись в далекий Левант и снова увидев ряды воинов в длинных белых плащах, украшенных алыми крестами.

Матильда допила вино и поднялась из кресла.

— Я поднимусь наверх и предам себя заботам служанки, — объявила она. — Позови меня, когда прибудет сэр Жильбер.

Вскоре Джон услышал, как супруга зовет Люсиль, и удивленно вздохнул: как так, что от одного упоминания о рыцарствующем монахе его жена убежала, как глупая девчонка, подкручивать волосы и переодеваться.

Снаружи похолодало, и стужа ранней весны стала просачиваться в ставни и под дверь. Де Вулф помешал угли старым сломанным мечом, который держал в камине, и подбросил несколько поленьев. Осушая очередную чашу луарского вина, коронер вздрогнул, когда Брут внезапно поднялся и повернулся к двери. Сначала пес зарычал, но потом медленно завилял хвостом, и Джон понял, что тот заслышал приближение Гвина. Корнуоллец был любимцем всех собак в Девоншире.

Раздался стук в дверь, и из-за косяка появилось заросшее лицо. Увидев, что Матильды нет, Гвин широко распахнул дверь и отступил в сторону.

— Сэр Жильбер де Ридфор! — объявил он.

Де Вулф поднялся и пошел поприветствовать гостя, кивком головы указав Гвину, чтобы тот отправлялся к Мэри на кухню.

— И вели ей передать хозяйке, что наш гость прибыл, — добавил Джон.

Повернувшись к пришедшему, коронер пожал ему руку и жестом пригласил проследовать к очагу.

— Так это ты ходил за мной по пятам последние несколько дней, де Ридфор! — начал Джон. — Теперь, когда я знаю твое имя, я узнал тебя, но до этого отсутствие бороды и усов служило тебе идеальной маскировкой.

— Дай Бог, чтобы это так и оставалось! — с жаром воскликнул де Ридфор. — Может, если это обмануло тебя, это будет столь же действенно и для других.

Джон усадил его на стоявшую у камина скамью с высокой спинкой и опустился в кресло напротив. Рыцарь отказался от предложенной еды, но согласился выпить вина, которое Джон налил из кувшина в один из лучших кубков Матильды, снятый с полки на стене.

Когда они пили за старые времена, коронер присматривался к своему гостю, задаваясь вопросом, не сулит ли этот визит ему неприятностей. Джон видел перед собой человека, почти столь же высокого, как он сам, с прямой осанкой, широкоплечего и с узкой талией. Без шляпы паломника его каштановые волосы опускались до ворота темно-зеленого плаща — еще один признак того, что что-то было не так: тамплиеры, никогда не брившие лиц, должны были коротко стричь волосы.

У Жильбера было удлиненное, аристократичное лицо с прямым носом и большими светло-карими глазами, прямой подбородок, упрямые уста, сложившиеся сейчас в довольно печальную улыбку. Как правильно определил Джон, Жильберу едва перевалило за сорок: на годок-другой моложе его самого. Красавчик, подумал коронер, такой легко вскружит голову женщине, хотя целомудренность строго предписывалась Уставом Храма, — тамплиерам не позволялось целовать женщину, даже мать или сестру.

Де Вулф сразу перешел к сути дела.

— К чему вся эта таинственность, Жильбер? Почему ты не в одеянии тамплиеров, и что случилось с твоей бородой?

Вздохнув, де Ридфор подался вперед, положив сжимавшие кубок руки на колени.

— Я считаю тебя честным человеком, который, как я слышал, не терпит несправедливости.

Джон хмыкнул: лучшего ответа он и представить себе не мог.

— Но мне также известно, что ты друг короля Ричарда — ты был с ним в Заморье и тогда, когда его пленили близ Вены.

— Я не ставлю себе этого в заслугу, — раздраженно возразил коронер, который все еще винил себя за то, что не сумел предотвратить пленение своего суверена, когда они, переодевшись, пытались пройти через Австрию после кораблекрушения по пути из Палестины.

— Я упомянул короля, потому что он столь пристрастен к Ордену Храма — и мне подумалось, может, твои симпатии так же сильны.

Озадаченный де Вулф ответил уклончиво:

— Я не имею ничего против вас, тамплиеров — несомненно, вы были лучшими бойцами в Святой Земле.

Жильбер хлебнул вина и смущенно посмотрел на Джона, словно сомневаясь, доверяться ему или нет.

— Я больше не тамплиер. Собственно говоря, я сбежал от них.

Услышав это признание, коронер, не скрывая изумления, уставился на гостя.

— Но звание тамплиера — это на всю жизнь. Я слышал, что они не разрешают выход из ордена, разве что в более строгий монашеский орден.

Его собеседник печально кивнул головой.

— Орден не может смириться с тем, что я ушел от них. Они разыскивают меня, чтобы вернуть обратно — в цепях, если понадобится, или даже в саване.

Коронер подался вперед с кувшином вина и наполнил кубок де Ридфора.

— Тебе лучше рассказать мне все, — предложил он.

Красавчик покачал головой.

— Не сейчас, нет.

Джон рассердился.

— Значит, ты мне не доверяешь?

— Нет, дело совсем не в этом. Я не желаю впутывать тебя в свои неприятности — по меньшей мере, до тех пор, пока не увижу, что ты готов понять меня. И мне нужен совет, а также помощь, если ты готов ее оказать. Вся беда в том, что на данный момент я не могу тебе всего объяснить. Кое-что ты должен принять на веру.

Отхлебнув вина, коронер задумался. От этого человека веяло бедой — он был окружен ореолом обреченности. И хотя де Вулф не имел ничего против Жильбера, их нельзя было назвать закадычными друзьями. Несколько раз они сидели за одним столом в Жизоре, потом встречались в Палестине, либо на марше, либо в компании у ночного костра. Он не был закадычным другом, за которого де Вулф отдал бы свою жизнь, хотя по своей натуре коронер никогда не мог стоять в стороне и наблюдать, как творится несправедливость.

— Почему ты с такой неохотой объявился предо мной? — поинтересовался Джон. — Все это скрытное выглядывание из-за углов — тебе повезло, дружище, что Гвин не метнул в тебя копье, так как у меня нет недостатка в недругах, даже в Девоншире.

Де Ридфор улыбнулся, его озабоченное лицо наконец расслабилось, и Джон снова понял, что этот человек мог бы покорять женские сердца без всяких усилий.

— Извини, что крался закоулками, Джон, но мне очень хотелось увидеть, каким человеком ты стал, после возвышения в твое новое положение королевского чиновника — кем бы там ни был коронер. Я не совсем ясно себе это представляю.

Де Вулф хрипло крякнул.

— Не велика честь, могу тебе сказать. Тебе нечего бояться моей огромной власти. Ну, ты скажешь, чего от меня хочешь?

Беседа была вновь прервана, когда дверь отворилась и вошла Матильда, блиставшая в своем лучшем киртле из зеленого шелка, с несколько раз обвязанным вокруг толстой талии шелковым шнурком, кисточки которого подметали пол. Рукава платья достигали почти такой же длины, и манжеты в виде раструба были собраны в палантины, чтобы не доставать до земли, а волосы заплетены в два кольца над каждым ухом и уложены под серебряные сеточки. Она явно заставила Люсиль приложить дополнительные усилия, чтобы стать как можно привлекательнее для гостя.

Жильбер де Ридфор поднялся, и Джон представил ему свою жену. Приложившись к ее руке, Жильбер учтиво провел даму к креслу у камина и только после этого сел на жесткий табурет, стоявший между хозяевами.

— Сэр Жильбер как раз собирался поведать мне причину своего посещения Эксетера, — проскрипел де Вулф, полный решимости добиться от гостя более внятного объяснения, чем тот пока что предоставил.

— Боюсь, вашей обворожительной даме будет скучна эта тема, — спокойно ответил Жильбер, и коронер не мог определить, то ли он и вправду так думал, то ли это была очередная отговорка, чтобы оттянуть раскрытие истинной причины визита к нему.

Затем взгляд коронера упал на Матильду, и он увидел, что его жена вне всяких сомнений очарована тамплиером-отступником. Она не сводила глаз с его лица, и, хотя едва ли коренастая сорокашестилетняя женщина могла жеманничать, как девушка, выражение ее лица было не похоже ни на одно из тех, с какими она смотрела на мужа. И у далекого от ревности де Вулфа вызвало раздражение то, что столь непривлекательная средних лет женщина была настолько глупа, чтобы демонстрировать свою страстную влюбленность.

Тем более смешно это выглядело потому, что Матильде было известно о строжайшем монашеском обете целомудрия, данном их гостем. Джону вдруг пришло в голову, что де Ридфор был в бегах, потому что совершил какой-то опрометчивый амурный или развратный поступок. Не в первый раз тамплиер сбивался с пути праведного, хотя суровый режим ордена предписывал строгие наказания или позорное изгнание для нарушителей, которых лишали всех рыцарских почестей.

Как это было ни удивительно, но Матильда невольно поддержала своего мужа в его жажде объяснений и почти проворковала свои заверения в том, что рассказ де Рид-фора вовсе не утомит ее.

— Ладно. Вы, должно быть, уже знаете, что последние два года я был в командорстве нашего ордена в Париже — основном центре нашей деятельности вне Палестины. Я был одним из старших членов капитула и подчинялся только нашему магистру, который, в свою очередь, был ответственен лишь перед великим магистром в Акре.

И француз посмотрел на огонь с таким выражением, словно увидел языки адского пламени, пляшущего между поленьев.

— Мне стала известна определенная информация, о которой знали лишь несколько самых высших чинов в ордене. И хотя я был далеко не последним в иерархии, даже меня не должны были посвящать в эту тайну. Я проведал о ней случайно.

— Что это за тайна? — прошептала Матильда.

— Пока что я не могу ее раскрыть, но она напрямую касается наших религиозных верований. Я должен разобраться со своей совестью, прежде чем решить, как ко всему этому относиться.

— Мне будет трудно принять решение, де Ридфор, — отрезал де Вулф. — Если ты не можешь даже намекнуть, что тебя терзает, как я вообще могу тебе помочь?

Жильбер резко вскочил на ноги и в большом возбуждении встал у камина, спиной к огню, лицом к собеседникам. — Я разрываюсь между укоренившейся преданностью рыцарям-тамплиерам, которым служил верой и правдой пятнадцать лет, и мучительным желанием раскрыть то, что стало мне известно. В данный момент я не могу сделать всеобщим достоянием эту тайну. Есть еще один человек, разделяющий со мной и ее, и мои муки относительно того, как с этой тайной поступить.

Матильда смотрела с открытым ртом на этого нормандского Диониса, ворвавшегося в ее жизнь и покорившего ее зрелое сердце своей внешностью и душераздирающей историей конфликта между долгом и совестью — несмотря на то, что она не имела ни малейшего представления, в чем, собственно, этот конфликт состоит.

Джон, будучи более искушенным в жизни циником, хотел знать больше, чем тамплиер готов был поведать.

— Хотя ты и желанный гость в моем доме, как и любой другой рыцарь, мне все равно невдомек, чего ты от меня хочешь, — сказал коронер.

В смятении чувств де Ридфор рухнул на свой табурет, наклонился вперед и заговорил, не отрывая взгляда от огня.

— Этот другой рыцарь — мой старый и добрый приятель, Бернар де Бланшфор, он жил в общине нашего ордена в южной части Франции, после того как мы оба вернулись из Святой Земли. Сам он из тех краев, и его род владеет поместьями в Лангедоке и на склонах Пиренеев. В последние два года мы часто виделись, и были очень обеспокоены, когда узнали, что зреет крупный заговор, в который мы, как тамплиеры, были невольно втянуты.

Де Вулф, как человек неглупый, был реалистом и прямодушным солдатом. Услышанное мало удивило его. Матильда же пожирала гостя глазами, ожидая продолжения.

— Большего я рассказать не могу. Я должен дождаться приезда Бернара, чтобы мы вместе решили, как поступить. Но в настоящий момент я в большой опасности. Орден подозревает во мне опасного отступника и сделает всё, чтобы найти и схватить меня.

Наконец де Вулф услышал что-то вразумительное.

— Ты хочешь скрыться от преследования?

— Да, Джон, но как это сделать, я не знаю. Я должен ждать, пока прибудет Бланшфор.

— Но почему вы избрали столь отдаленное место, как Девоншир? — поинтересовалась Матильда, глядя широко раскрытыми глазами на своего героя.

— Я помню вашего мужа, и по Жизору, и по Палестине. Мне всегда казалось, Джон, что ты человек, которому можно доверять, а такого нелегко найти в наше время. Ты говорил, что родом из Девоншира, и мне показалось логичным направиться именно сюда, чтобы попытаться достичь Шотландии или Ирландии и стать недосягаемым для моих собратьев-тамплиеров.

Коронер презрительно фыркнул.

— Забудь о Шотландии, если хочешь скрыться от тамплиеров! Там их полно, и ты об этом знаешь. В Ирландии было бы куда безопаснее — большая часть страны все еще во власти диких племен, хотя жить вне нормандских владений — все равно, что искать смерти.

Де Ридфор согласно закивал.

— Тогда после того как прибудет де Бланшфор, мы отправимся в Ирландию. Он должен был выехать в путь всего на несколько дней позже меня и собирался сесть на корабль из Бретани, тогда как я приплыл через Арфле.

— Как он догадается, где вас искать? — осведомилась Матильда заботливым тоном, каким никогда не разговаривала со своим мужем.

— Я велел ему искать коронера, сударыня. Здесь каждый знает сэра Джона, и я уверен, что он поможет нам встретиться.

Де Вулфу все больше не нравилась эта странная история. — У тебя, должно быть, крупные неприятности с орденом, де Ридфор. Ты оставил их кров, сбросил одеяние, столь знакомое всему миру, и побрился, что, как мне известно, также запрещено твоим собратьям. Теперь, конечно же, ты никогда не сможешь вернуться. Но разве прощение уже невозможно?

Де Ридфор заерзал на табурете.

— Мы с Бернаром перешли наш Рубикон. Если мы останемся в живых, то будем влачить существование изгоев в каком-нибудь Богом забытом месте, подобном Ирландии, которую ты рекомендуешь. Но, подозреваю, что и там длинная рука тамплиеров, в конце концов, достанет нас.

— И ты не хочешь рассказать мне о том, что стоит такой жертвы? — спросил де Вулф.

— В данный момент я не могу. Тайна слишком ужасна, разве что де Бланшфор и я решим ринуться в бездну и поведать о ней всему миру.

Джон перестал что-либо понимать и начал терять терпение.

— Прости за прямоту, но мне всегда казалось, что в тамплиерах есть что-то странное, — сказал он. — Чем твой орден так сильно отличается от других?

Де Ридфор ответил вопросом на вопрос.

— Ты помнишь нашу первую встречу в Жизоре, несколько лет назад?

Де Вулф кивнул:

— Я был в охране принца Ричарда, сопровождавшего отца, короля Генриха. Ты тоже был там с другими тамплиерами.

— Это было событие исключительной важности — и не только ввиду противоборства между Генрихом и Филиппом Французским.

— Достаточно важное. Помню, дело чуть не дошло до драки, из-за того чертового дерева, тенью которого во время переговоров хотели воспользоваться и Ричард, и Филипп. Закончилось все тем, что клятый француз срубил дерево.

— Да, так называемое «рассечение вяза», — кивнул де Ридфор. — Но для тамплиеров встреча в Жизоре была куда более важной. Сионский орден, который был тайно ответственен за основание тамплиеров в Иерусалиме, отделился от нас в Жизоре — и даже сменил название на Сионский Монастырь. Большая Часть неприятностей была вызвана неудачей моего дяди — потерей Иерусалима после битвы с сарацинами в предшествующем году. Его память облили грязью, и позор, как навоз к копыту, пристал ко мне — члену его рода.

Джон начал понемногу соображать, что к чему. Великий магистр тамплиеров, которому Жильбер приходился племянником, потерпел сокрушительное поражение в битве при Хаттине, и вскоре после этого был изгнан из Иерусалима армией Салах-ад-Дина. Возможно, мучительная обида за насмешки над честью рода побудила де Ридфора искать способ отомстить тамплиерам, обвинявшим своего порывистого вожака за ужасающую потерю Иерусалима. А какая месть была бы лучше, чем раскрыть какую-нибудь темную тайну, которую тамплиеры ревностно охраняли?

Матильда, зачарованно внимавшая рассказу гостя, вернула разговор на более земной уровень.

— Вы не можете оставаться на этой омерзительной улице Злой Собаки, сэр Жильбер. Она подходит только для саксонских торговцев, а не подобных вам знатных господ.

— Меня она вполне удовлетворяет, сударыня. Хочу оставаться незаметным. Я делю угол с еще несколькими людьми. Одевшись паломником, я должен вести себя как таковой, чтобы не привлекать внимания.

Попыхтев от негодования, Матильда предложила решение, заставившее Джона бросить сердитый взгляд в ее сторону.

— Почему бы вам не остановиться здесь? Мы можем постелить удобный тюфяк возле камина — все лучше, чем делить земляной пол с полудюжиной вонючих паломников.

Де Ридфор, должно быть, сразу же уловил отсутствие поддержки со стороны де Вулфа, так как отрицательно взмахнул рукой, выражая благодарный, но твердый отказ.

— Я должен держаться как можно дальше от королевского чиновника, сударыня. И не только ради себя, но и ради Джона. Может случиться, что суровая кара падет на мою голову, и я бы не хотел, чтобы это хоть как-то коснулось вашего мужа — тем более что его сюзерен столь ревностный почитатель тамплиеров.

Де Вулф внес контрпредложение:

— Разумеется, улица Злой Собаки неподходящее жилье — но почему бы тебе не снять койку на постоялом дворе? Полагаю, умеренная плата не станет для тебя проблемой. Ведь ты недолго намереваешься пробыть в Эксетере.

Матильда, поджав губы, бросила на мужа злобный взгляд. Она прекрасно понимала, какой постоялый двор он предложит, и подозревала, что это станет еще одним оправданием для свиданий Джона с этой валлийской шлюхой, как она называла Несту. Но шанс удержать такого красивого мужчину под своей крышей уже испарился — де Ридфор живо ухватился за идею, и, как и предполагала Матильда, де Вулф пообещал отвести его в «Ветку плюща».

Гвин был послан на улицу Злой Собаки принести корзину благородного рыцаря и забрать пони паломника из конюшни по соседству, и уже через час де Вулф представлял де Ридфора молодой трактирщице, оставив раздраженную Матильду дома кипеть от злости из-за потери такого развлечения.

Глава четвертая,

в которой коронер Джон посещает бойню

Помня о реакции Матильды на красавца-тамплиера, Джон несколько опасался, как бы и у Несты не появились подобные симптомы. Но та, хотя слегка и подняла брови, когда он вошел с де Ридфором, все же никак не проявила своей заинтересованности незнакомцем. После того как де Вулф объяснил цель их визита, Неста отправила приезжего с одной из своих служанок на верхний этаж осмотреть жилье и оставить свои пожитки. Огромное пространство под крутой соломенной крышей «Ветки плюща» было разделено на несколько спален. У Несты был личный угол, с такой роскошью, как собственная дверь, тогда как остальное, предназначенное для сдачи постояльцам, пространство являло собой общее спальное место. Повсюду валялись набитые соломой матрацы. Для особо важных постояльцев отводились открытые клетушки.

Пользуясь отсутствием де Ридфора, Неста спросила:

— Кто он, Джон? Красивый мужчина, но плохо говорит по-английски. Француз?

Де Вулф вкратце описал ситуацию, но не стал говорить, что его протеже в бегах.

— Это бывший тамплиер, но хранит ли он до сих пор обет безбрачия, не знаю — так что будь с ним осторожнее, деточка!

Шутка не удалась — Неста знала Джона достаточно хорошо, чтобы почувствовать, что дело гораздо серьезнее, чем просто предоставление на несколько ночей приюта проезжему путнику.

— Это он тебя выслеживал! Ну же, сэр коронер, мне бы ты мог рассказать и побольше.

— Я сам мало что знаю, за исключением того, что он хочет оставаться в Эксетере инкогнито. Де Ридфор ожидает приезда друга, затем они отправятся в Ирландию. Я немного знавал его в дни былых сражений, и он увидел меня в толпе, проезжая по городу.

Неста капризно фыркнула:

— Ты знаешь больше, чем говоришь, Джон. Что это еще за тайны?

От ответа Джона спас де Ридфор, спускавшийся по шатким ступеням. Вскоре они уже пили эль и ели вареную птицу, по мановению руки Несты материализовавшуюся из кухонного навеса за постоялым двором. Прибыли другие постояльцы, и хозяйка занялась ими, так что у мужчин появилась возможность для беседы. К досаде Эдвина, неисправимого любителя подслушивать, говорили они очень тихо.

— Меня нет в Париже уже шесть недель, — прошептал Жильбер. — Магистр уже наверняка послал обо мне срочное донесение в Лондон.

— Как они узнали, что ты в Англии?

Де Ридфор печально улыбнулся.

— Джон, с твоим опытом тебе следовало бы знать, что у бедных рыцарей Христа лучшая в мире разведка. В каждом городке и каждом порту есть тамплиеры или их агенты. Ничего не происходит без их ведома — им нужна информация для ведения своих обширных деловых операций. Они финансируют большинство европейских королей и ссужают деньги любому, кто готов платить достаточные проценты. Они догадаются, что я сел на корабль из Арфле в Саутгемптон, и скоро пойдут по моему следу, а об их способностях к сыску слагают легенды. Мне ли этого не знать — ведь я был одним из них последние пятнадцать лет.

И он оглядел комнату, вглядываясь в лица купцов, ремесленников и проституток — завсегдатаев «Ветки плюща», словно среди них уже мог скрываться тамплиер.

— Рано или поздно они настигнут меня, если мы с Бернаром не успеем уехать за границу до их прибытия.

Джону уже начинали надоедать повторяющиеся де Ридфором предсказания своей гибели.

— Если ты не раскрыл этой своей великой тайны, в чем бы она ни заключалась, тогда чего тебе бояться?

— Хотя бы того, что мы ушли из ордена и нарушили фактически все правила, заложенные св. Бернаром. Уже этого достаточно. Это смертный грех, и нас, скорее всего, приговорили к смерти. И самое лучшее, на что можно надеяться, когда нас найдут, так это пожизненное заточение и покаяние.

Де Ридфор принялся разрывать цыпленка, а де Вулф начал размышлять вслух:

— Ни в самом Эксетере, ни в округе тамплиеров нет, это мне известно. Есть небольшая община за Тавистоком, почти в пятнадцати милях отсюда.

— Я знаю, как они действуют, Джон. Главное командорство в Лондоне вышлет людей на мои поиски. Им вполне может потребоваться помощь каких-нибудь местных тамплиеров, но розыск будет направляться из нашего Нового Храма на Темзе. Серьезность тайны такова, что они ни за что не возложат ответственность на деревенских рыцарей или сержантов. За нами придут братья высокого ранга.

Де Вулф раздраженно фыркнул:

— Ты все твердишь об этой чертовой тайне, Жильбер! А откуда орден знает, что ты ею владеешь и можешь ее разгласить? Да и зачем тебе вообще это делать? Разве пятнадцать лет преданности ордену ничего для тебя не значат?

Де Ридфор отбросил обглоданную кость и отодвинул от себя толстую доску с пропитанным подливкой хлебом.

— Это все время терзает меня. Мы с Бернаром были слишком откровенны и вели споры о многих вещах в Париже. Мы полагали, что участвуем в академических дискуссиях с нашими собратьями, но когда нам стала открываться истина, после знакомства с определенными вопросами, в которые нам не следовало вникать, нас предостерегли, а затем гневно осудили. А я уже достаточно слышал оскорбительных перешептываний в адрес моего дяди, которого более молодые тамплиеры обвиняли в лучшем случае в некомпетентности, а в худшем — в предательстве, имея в виду его действия в Святой Земле.

— Племянника наказывают за грехи дяди, да? — цинично переиначил Джон.

— Не только братья из ордена стали презирать и подозревать меня, но и священники вне его стен начали шепотом вести еретические речи. Во Франции назревают крупные неприятности, Джон, особенно на юго-западе, откуда родом де Бланшфор. Хотя тамплиеры, в общем, симпатизируют тамошним катарам в их опасно нетрадиционных верованиях, у власти Рима и его армии священников это вызывает одновременно беспокойство и мстительность — и это определенным образом задевает Бернара и меня.

— Значит, эта великая тайна— вопрос христианской веры? — спросил де Вулф, пытаясь поймать на слове своего уклончивого собеседника.

— Да, можно так сказать, — осторожно согласился Жильбер. — Когда придет время, ты узнаешь эту тайну, как и все остальное общество, если до этого нас не заставят замолчать.

Больше он ничего не сказал, как Джон ни выведывал, и когда к ним снова присоединилась Неста, разговор повернул на другие темы. Де Ридфора особенно заинтересовали обязанности де Вулфа как коронера, ибо такой должности за пределами Англии не существовало. Когда они завершили трапезу и выпили еще эля и вина, де Вулф пояснил свои функции внимательному слушателю, у которого нашлось много дотошных вопросов. Рыжеволосая валлийка сидела и слушала мужчин, и Джон заметил, что ее взгляд часто останавливался на профиле красивого француза. В конце концов Несту позвали улаживать крикливый спор между служанками на кухне.

Как только они оказались одни, де Ридфор вернулся к своим тревогам.

— Я буду сидеть в этом трактире большую часть дня, Джон, в город выходить я опасаюсь.

— Здесь тебя никто не узнает, будь уверен, — попытался успокоить собеседника де Вулф, — но я буду смотреть в оба. Мой оруженосец Гвин и мой пронырливый писаришка знают все, что происходит в городе. Как, впрочем, и Неста — у нее осведомители по всей округе!

Де Ридфор протянул руку через стол и крепко сжал локоть Джона.

— Давай мне знать обо всех чужаках, которые здесь появятся. Они не обязательно могут быть в одеянии тамплиеров — когда этого требует необходимость, мы можем отказаться от него.

— Мне известно, что вы не носите кольчугу, но, конечно же, на вас всегда ваш белый плащ с красным крестом на плече?

— Так того требуют правила, Джон, но не всегда выезжающие из командорств и общин этого придерживаются. И только рыцари и капелланы носят белый плащ — капелланы застегивают его спереди, но на нас он должен висеть свободно. Рядовые, такие, как сержанты, носят коричневые или черные, но всегда с красным крестом.

Де Вулф вздохнул.

— Белые, черные или коричневые, с крестом или без… Гвин и Томас будут начеку. А теперь мне пора домой, а то жена заест.

С некоторым беспокойством он оставил де Ридфора в обществе своей любовницы и направился к переулку св. Мартина. Близился вечер, и ему нечем было развлечься по части трупов, изнасилований или хотя бы серьезных нападений.

Проходя по кафедральной площади, Джон заметил шедшую навстречу знакомую фигуру, закутанную в длинный черный плащ. Вьющиеся седые волосы венчали худое, аскетическое лицо, с которого на мир безмятежно взирала пара голубых глаз. Это был Джон де Алансон, архидьякон Эксетера, один из любимых священнослужителей де Вулфа, проживавший в одном из домов в ряду Каноников с северной стороны площади. После того как они поприветствовали друг друга и поздоровались, де Вулф подумал, что мог бы почерпнуть из знаний этого высокого церковного чина кое-что о том, на что намекал Жильбер де Ридфор.

— Я недавно встретил старого приятеля-тамплиера, знакомого по крестовым походам, — начал он, слегка искажая действительность. — И он вызвал мое любопытство своими верованиями и странной таинственностью, которая, похоже, окружает их орден.

Архидьякон взял его под руку, и они направились к ряду домов пребендариев.

— Пойдем поговорим, Джон. Мы так редко виделись, с тех пор как ты позволил своему боевому коню упасть тебе на ногу.

Аскетизм священника не доходил до отказа от хорошего вина, и вскоре они уже сидели за шероховатым столом в пустой комнате, единственным украшением которой было простое деревянное распятие на стене. Между ними стояла бутыль лучшего вина из Пуату, и каждый сам себе наполнил тяжелую стеклянную чашу.

— Откуда этот внезапный интерес к теологии, коронер Джон? — с легкой иронией поинтересовался хозяин. — Я никогда не считал тебя человеком, находящим время для Всевышнего, как это ни прискорбно!

Де Вулф глуповато ухмыльнулся. Сущая правда, отправлял религиозные обряды он неохотно и небрежно — изредка ходил на мессы, но только по большим праздникам, или когда вконец доставала Матильда. Только тогда он плелся сопровождать жену на какую-нибудь ужасную службу в церкви св. Олафа.

— На меня повлияла встреча со старым товарищем-крестоносцем, который теперь принадлежит к верхушке тамплиеров в Париже. Кое-что из того, что он упомянул во время нашей беседы, меня заинтриговало, вот и все. Некоторые говорят, что у ордена довольно отличающийся от нашего взгляд на христианство — это правда?

Де Вулф выуживал информацию, не желая раскрывать свои карты, что было трудной задачей с таким проницательным человеком, как Джон де Алансон. Тем не менее священнослужитель был рад побеседовать о вопросах веры.

— Я согласен с тобой, что организация у них несколько своеобразна, — начал архидьякон. — И хотя они находятся под прямым покровительством Святейшего Отца в Риме, у многих в церкви уже давно вызывает беспокойство привилегированный статус тамплиеров.

— Это почему? — подзадоривал де Вулф.

— Они не подчиняются приказам даже епископов высшего ранга, преклоняя колено только перед Папой. Набирают в свои ряды не только набожных, особенно состоятельных, с богатствами и землями, которые те могли бы передать в дар ордену, но и отлученных рыцарей и лиц с неортодоксальными взглядами на религию, — неодобрительно произнес архидьякон.

Густые брови коронера приподнялись.

— Я слыхал, что некоторые обвиняют тамплиеров в ереси — но как такое возможно, среди таких набожных людей, к которым так благоволит Рим и которым покровительствует святой Бернар?

Седовласый священник проницательно взглянул поверх очков на Джона.

— Странно слышать это от тебя, Джон. Обычно ты рассказываешь об убитых и изувеченных трупах. Откуда этот неожиданный интерес к тамплиерам?

Де Вулф вздохнул — похоже, старый друг видел его насквозь.

— Этот человек, судя по всему, рассорился со своим орденом. Не могу сказать больше, но мне стало интересно, насколько реален его конфликт с ними, или это какое-то помрачение ума убеждает его в том, что его преследуют.

Архидьякон был явно озадачен.

— Рассориться с тамплиерами — это что-то необычное. Братья ордена связаны пожизненно. И отойти — значит навлечь на себя серьезные неприятности, так как тамплиеры не славятся терпимостью и снисходительностью к инакомыслящим.

— Есть ли у них какие-нибудь темные тайны, которые они скрывают?

— Слухов масса, Джон, но большинство, вероятно, досужие сплетни. За последние годы тамплиеров обвиняли во многих вещах.

— Например? — настаивал коронер.

— В идолопоклонничестве, в том числе поклонении отрезанной голове по имени Бахмет — и даже в том, что они отрицают распятие Господа нашего и плюют на Истинный Крест, — де Алансон вздрогнул и перекрестился, напомнив де Вулфу его писаря. — Но мне кажется, что это наверняка грязная клевета на орден, к которому так благоволит Рим.

Джон почувствовал, что ступает на почву, которая могла бы оказаться пагубной для де Ридфора. Судя по всему, официальная церковь питала антипатию к ордену Храма. И он перевел разговор на менее опасные темы, хотя и понимал, что священник весьма заинтригован.

Де Вулф провел час с де Алансоном, и когда бутыль с вином опустела, архидьякон проводил его до двери своего тесного жилища. Когда они расставались, последнее замечание священнослужителя доказало, что тот ничего не упустил в их разговоре.

— Посоветуй своему другу, Джон, чтобы почаще смотрел, кто у него за спиной, если уж он имел неосторожность пойти наперекор бедным рыцарям Христа. У них воистину длинные руки!

Подойдя к своему дому, де Вулф увидел в переулке св. Мартина Гвина, беседовавшего с кузнецом Эндрю, подковывавшим чалого мерина. Корнуоллец выглядел неряшливее обычного: совершенно обтрепанная рваная куртка-безрукавка из толстой кожи, мятые штаны из саржи, сползшие на грязные ботинки. Единственной приличной частью наряда были огромные ножны для палаша, висевшего на перекинутой через левое плечо перевязи.

— Ты что, был на войне в мое отсутствие? — спросил коронер своего оруженосца, чьи огненно-рыжие волосы и борода были настолько растрепаны и всклокочены, словно ему пришлось продираться сквозь десяток изгородей из терновника.

Гвин приветливо улыбнулся и похлопал по рукояти палаша.

— Только что на бойне были беспорядки — да вы бы их не пропустили, если бы пошли туда прямо из «Ветки плюща».

— Для нас есть работа? В чем весь сыр-бор? — поинтересовался коронер.

— Один убит, два тяжело ранены, — ответил Гвин. — Одного я сам ранил, после того как он убил своего соперника.

Но де Вулф уже размашисто зашагал в направлении мясного рынка, находившегося на другой стороне соборной площади.

— Пойдем, приятель, расскажешь по пути.

— В город пришли какие-то люди и пригнали десятка два свиней. Они поставили палатку на Колокольном холме, на полпути к улице Южных ворот, и, забив несколько свиней, начали продавать мясо дешевле, чем эксетерские торговцы.

— Дураки. Или отчаянные! — воскликнул де Вулф, ускоряя шаг. — Сегодня даже не рыночный день! Местные мясники этого не потерпели бы.

— Потерпели — но не более нескольких минут. Они начали орать, затем бросились переворачивать их столы.

Свиньи разбежались, торговцы затеяли драку, а покупатели стали вопить в панике.

— А как же выборные и граждане? Где были они со своими старшинами?

— Они вскоре появились, и тогда образовалась свалка. Затем в ход пошли дубины и ножи, даже пара старых мечей. Началось просто кровавое месиво!

Торопливо миновав Медвежий переулок, коронер и его телохранитель вышли на улицу Южных ворот, где, в небольшой ложбине перед началом подъема к городским воротам, располагался невдалеке от боен Суконный рынок. Там толклась масса народу, но не видно было никакой драки.

— Уже улеглось, — разочарованно воскликнул Гвин. — А всего полчаса назад — словно разверзлись врата ада.

Джон де Вулф окунулся в толпу зевак, собравшихся возле перевернутого лотка. Меча у него с собой не было, но рука, на всякий случай, лежала на рукояти кинжала. В возбужденном рокоте толпы коронер разобрал знакомый голос.

— Габриэль! Что происходит? — крикнул он, протискиваясь сквозь толпу, чтобы добраться до сержанта замковой стражи, который, вместе с четырьмя другими солдатами, оттеснял зевак, расчищая пространство вокруг нескольких тел на грязной земле.

Когда Джон, а за ним и Гвин наконец пробились к месту происшествия, коронеру показалось вначале, что здесь забивали скот, так как грязь вокруг буквально пропиталась кровью.

— Это не только твоего клиента, Джон! — заверил его сержант, старое морщинистое лицо которого скривилось в ухмылке. — Большей частью это свиная кровь — хотя эти свиньи в человечьем обличье добавили несколько пинт!

Де Вулф чертыхнулся, когда две перепуганные черные свиньи врезались ему в ноги и, отскочив, сиганули в толпу. Ступив в чавкающую розовую грязь, коронер посмотрел на неподвижный труп, затем на двух стонущих на земле. У одного из огромной зияющей раны на черепе лилась кровь, другой сложился вдвое от боли, схватившись за живот. Сквозь пальцы зловещими сгустками сочилась темно-красная кровь.

— Мертвый — это торговец мясом с Молочной улицы, — объявил Габриэль. — Эти двое — из той деревенской шайки.

Гвин наклонился над раненным в живот.

— Это я заделал этого ублюдка, — прохрипел корнуоллец. — Он зарезал эксетерца.

Габриэль и его люди постепенно восстанавливали порядок, оттеснив толпу зевак и заставив водрузить на место упавшие палатки. Вокруг в беспорядке смешались рулоны саржи и камвольной ткани. Куски молодой баранины и свинины валялись на земле, и уличные мальчишки и собаки играли с мясом. Несколько мародеров тайком поднимали отрубы и потроха, стирая с них грязь, и поспешно исчезали с добычей.

— Где остальные? — резко спросил де Вулф.

— Двоих из них я связал, они вон там, коронер, — ответил Габриэль, показывая на ближайший дом. — Другие удрали. Сейчас они уже далеко за воротами.

Джон посмотрел на убитого и раненых.

— Лучше отнесите труп домой, если он местный.

Гвин кивнул.

— А что с этими двумя?

Де Вулф посмотрел на рану в голове у первого. Волосы слиплись от сукровицы, но кровотечение из раны, похоже, прекратилось. Раненый сидел и стонал, но был в сознании.

— Этот выживет, если только рана потом не загноится. Габриэль, отведи его в темницу у Южных ворот. Незаконная торговля — это проблема города, короля она не касается.

— Рад слышать, что ты это наконец признаешь, Джон.

Обернувшись, де Вулф увидел стоявшего у него за спиной шерифа, элегантно выглядевшего в короткой коричневой мантии поверх длинной зеленой туники. На нем красовался обтягивающий чепец из коричневого фетра, завязанный под подбородком, а туфли были по последней моде, с длинными загнутыми носками.

Де Вулф указал на труп, затем ткнул пальцем в раненого.

— Эти в моей юрисдикции, Ричард.

— Но только один мертв, коронер, — саркастично заметил де Ревелль.

— У другого смертельная рана, — упрямо заявил де Вулф, после двух десятков лет на многих полях брани считавший себя непререкаемым авторитетом по части полученных насильственным путем телесных повреждений. — У него из живота уже пошли сгустки крови, так что он долго не протянет. Мой оруженосец проткнул мечом его жизненно важные органы, когда тот убивал этого эксетерца.

Раненый, о котором они говорили, грузно завалился набок, лицо его приобрело пепельный оттенок. Протиснувшийся через толпу священник, молодой хоровой викарий, подошел и присел рядом с ним, положив голову умирающего к себе на колени. Затем он прижал ко лбу жертвы небольшой крестик, висевший на цепочке у него шее, и забормотал в уже оглохшие уши молитву об отпущении грехов.

— Нет смысла нести этого в тюрьму, коронер, — сказал Габриэль, — но я распоряжусь, чтобы перенесли труп, и запру остальных над городскими воротами.

— Приведи-ка лучше аптекаря посмотреть на рану. Он не должен умереть до того, как мы его повесим, — раздался чей-то бас.

Обладателем сурового голоса был рослый воин с раздвоенной седой бородой, в кольчуге и круглом железном шлеме. Ральф Морин, комендант замка, пришел с шерифом и дюжиной солдат на подавление беспорядков. Он принял командование у сержанта и приказал солдатам разогнать толпу. Ворча и потея, те постепенно рассеяли зевак, а лотки установили на свои места, чтобы можно было возобновить торговлю.

После этого труп унесли на решетке из прутьев, а де Вулф и шериф в сопровождении Ральфа Морина и Гвина направились к главной улице.

— Не понимаю, зачем им было рисковать и въезжать в город, — раздраженно бросил шериф. — Они могли поставить свои лотки в нескольких сотнях шагов от городских стен, и никто бы не смог им запретить.

— Выборные и горожане по праву строго следят за монополией торговли в городе для свободных граждан. Они платят налоги и вправе ожидать максимальной выгоды, — заметил Ральф Морин. — Если каждый крестьянин или беглый крепостной мог бы приходить в город и продавать по более низкой цене, потому что они не платят налогов, город бы скоро разорился.

— Я должен утром допросить тех двоих, — проворчал де Вулф. — Потому что третий до допроса явно не дотянет.

— Я повешу этих троих мерзавцев, Джон, — предложил де Ревелль. — Завтра заседает суд графства, и я отложу его до окончания твоего следствия.

Де Вулф упрямо покачал головой.

— Спасибо, но не стоит, Ричард. Если бы убийца выжил, я бы продержал его под арестом до следующего приезда королевских судей, но поскольку он уже безнадежен, в этом нет необходимости. Остальные преступления, если только в ходе следствия не обнаружится иное, касаются торговли, а не убийства, с этим может разобраться и суд городских граждан. Это ни твое, ни мое дело.

Ричард де Ревелль щелкнул языком, выказывая таким образом свое раздражение, вызванное толкованием правовой системы де Вулфом, но, будучи сам в шатком положении из-за соучастия в бунте, не мог проявить прежнюю деспотичность.

Когда они прибавили шагу, подгоняемые холодным мартовским ветром, Ральф Морин перевел разговор в менее провокационное русло.

— А как с этой проблемой на северном побережье? Что с ней делать?

— Я пошлю туда сержанта Габриэля с несколькими людьми разобраться на месте, действительно ли там существует организованное пиратство, — важно молвил де Ревелль.

Джон почувствовал невольное раздражение. Шериф явно присвоил его идею, и преподнес ее, словно свою собственную.

— Я намерен отправиться прямо после завтрашнего суда, — едва сдерживаясь, сказал коронер. — Так у нас еще останется большая часть дня до темноты, а утром мы продолжим путь до Илфракума.

— Я думал, тебя интересует Эпплдор, — возразил шериф.

— Интересует. А еще Байдфорд и, возможно, Кум-Мартин. Но я должен еще раз увидеть уцелевшего. Он мог бы вспомнить что-нибудь такое, что помогло бы установить, кто совершил разбой. В тот раз он был слишком слаб, и от него было мало пользы.

На некоторое время воцарилось молчание, и вскоре они вышли на узкую главную улицу города. Когда они проходили мимо ратуши, из арочных дверей нового каменного здания вышли два выборных Эксетера, Хью де Релага и Генрих Риффорд. Они были избраны другими свободными гражданами руководить жизнью города, особенно коммерческой ее сферой, так как рынки и ярмарки, торговля шерстью и сукном делали Эксетер одним из самых процветающих английских городов. Хью де Релага, партнер де Вулфа в торговле шерстью, коротконогий и толстый, был веселым щеголем, любившим хорошую жизнь и яркую одежду. В этом он был полной противоположностью преуспевающему торговцу кожей, серьезному, даже угрюмому Генриху Риффорду, человеку, уже вышедшему из среднего возраста. Несколько месяцев назад над его дочерью-красавицей Кристиной грубо надругались, что отнюдь не поспособствовало смягчению его сурового нрава.

— Закончилось? Какой урон нанесен? — начал сыпать вопросами взволнованный Риффорд. Оба засиделись допоздна над городскими учетными книгами в каморке в задней части ратуши, и о беспорядках на улице Южных ворот им сообщили совсем недавно.

— Наш писарь говорит, что убили человека. Он член гильдии? — поинтересовался де Релага.

Ричард де Ревелль принялся объяснять, что произошло, ибо никогда не упускал случая приписать себе осведомленности обо всем и выступить в роли инструмента восстановления порядка. Выслушав заверения, выборные успокоились, но решили пойти со своими писарями на бойню и суконный рынок, чтобы продемонстрировать гражданам свое участие.

— Мы должны посетить жилище убитого и позаботиться об уведомлении мастера его гильдии, чтобы его семье могла быть оказана поддержка, — промолвил де Релага. Забота о менее удачливых согражданах была типичной для него.

При расставании де Вулф напомнил им о других обязанностях перед законом.

— Поскольку убийца мертв, нет необходимости выставлять кого-либо перед королевскими судьями. Но те трое в тюрьме — это ваша забота.

Шериф не мог допустить, чтобы последнее слово оказалось не за ним:

— Я мог бы завтра судить их в суде графства за то, что они учинили драку в общественном месте. Но если вы хотите судить их за незаконную торговлю — пожалуйста.

После этого завершающего заявления они прошли еще несколько ярдов, затем де Вулф повернул в переулок св. Мартина, а остальные продолжили путь к Ружмону. Тяжело вздохнув, коронер толкнул дверь и приготовился к очередному скандалу с женой. Иной встречи быть не могло, ведь он собирался сообщить ей о еще одной экспедиции на северное побережье.

Глава пятая,

в которой коронер Джон проводит расследование

Несмотря на мрачные предчувствия Джона, Матильда встретила его на удивление приветливо. Она снова переоделась, и теперь на ней был синий киртл, один из ее лучших. Де Вулф попытался начать разговор с рассказа о потасовке на улице Южных ворот, но это ее не заинтересовало: мысли Матильды были заняты совсем другим.

— Ты хорошо разместил этого беднягу? Хотя что может быть хорошего в этом вульгарном трактире.

После того как Джон покалечился, сломав ногу, негодование по поводу Несты сдерживалось, но теперь вновь пошли в ход прежние колкости.

— Это лучший постоялый двор в городе — определенно лучше, чем делить комнату с потными паломниками на улице Злой Собаки, — огрызнулся де Вулф.

— Ему следовало остаться здесь. Тепло, спокойно и более подобающе для человека с его положением, — упорно продолжала Матильда.

— Он сам пожелал переселиться на постоялый двор. Это был его выбор.

— А ты и не уговаривал его принять мое предложение, разве не так?

Де Вулф лишь сердито взглянул на Матильду, садясь в стоящее у камина кресло.

— Проявление слишком дружеских чувств к этому человеку может плохо кончиться, — пробормотал он. — Если то, что он говорит, правда, то он ведет опасную игру, и не только с тамплиерами, но и с церковью вообще, и Римом в частности.

Матильда пренебрежительно взмахнула рукой, густо увешанной перстнями.

— Это все отговорки, Джон. Я думала, он тебе друг.

— Едва ли, просто знакомый из прошлого. Я ему обязан не более чем любому другому.

— Ну и что, мы же не можем позволить ему томиться на этом вульгарном постоялом дворе в окружении девонширского сброда.

— Что ты имеешь в виду? — подозрительно переспросил де Вулф.

— По крайней мере, он должен прийти к нам сегодня на ужин. Я велела Мэри приготовить приличную еду, если она вообще способна на это, — и так, чтобы хватило и на гостя.

— Ты хочешь, чтобы он здесь столовался?

— Конечно! Мы должны хоть как-то компенсировать то, что ты так грубо не поддержал мое предложение приютить его под нашей крышей. Пошли Симона в трактир передать сэру Жильберу, чтобы приходил отужинать с нами, когда стемнеет. Надеюсь, у тебя еще осталось немного приличного французского вина в том сундуке в углу.

И она указала на темный закуток зала, где ее муж хранил запас запечатанных керамических бутылей, купленных у импортера вина в Топшеме.

Де Вулф сидел и молча проклинал жену за вмешательство в его дела: выслушав мнение архидьякона, он нутром чувствовал, что ничего хорошего из этого нежданного появления Жильбера де Ридфора не выйдет. Но отмолчаться не получилось, так как Матильда продолжала злобно смотреть на него, пока коронер не поднялся и не пошел во двор звать Симона.

Потом он зашел немного поболтать с Мэри на кухню. Это была крытая соломой лачуга с кухонной плитой, парой грубо сколоченных столов, заставленных котелками, и матрасом в углу, на котором ему довелось провести часок-другой в амурных приключениях.

— Она положила глаз на этого приезжего, коронер, — уверенно сказала Мэри, помешивая стряпню в закопченном чугунке, висевшем на треноге над огнем. — Эта рябая француженка чесала ей волосы и возилась с ее платьями полдня. Думаю, она втюрилась в этого мужика, хотя что толку-то. Ведь он тамплиер.

Джон улыбнулся, наблюдая, как Мэри щурится над котелком.

— Думаю, что он скорее бывший тамплиер, деточка. Хотя шансы твоей хозяйки от этого не увеличиваются.

Мэри взглянула на него через плечо.

— Жалкое зрелище, когда уже немолодая замужняя дама пылает страстью к постороннему мужчине. Хотя, должна сказать, он красивый малый и может вскружить голову любой женщине. Эх, этот воин-монах, или как там вы их называете, упускает столько возможностей.

Де Вулф потянулся за медовой коврижкой, но Мэри выхватила блюдо у него из-под носа.

— Это к ужину, так что оставьте их в покое, сэр! Хозяйка пожелала чего-нибудь особенного на вечер, так что мне пришлось выйти в город, чтобы докупить свинины и лука — только какой тут выбор в такое время года. Но не могла же я подать такому важному гостю соленую рыбу. Хозяйка бы меня изувечила, ведь она столько надежд возлагает на этот ужин.

Де Вулф как раз собирался спросить, не видела ли Мэри драки на мясном рынке, когда в дверь просунулся длинный нос, за которым последовал и его обладатель — писарь Томас де Пейн.

— Откуда ты взялся? — недовольно пробормотал коронер. — Я думал, ты пошел домой умащивать поясницу гусиным жиром, готовя ее к завтрашней долгой поездке на север.

Томас застонал, представив себе еще один день в седле, но принесенная им новость заставила коронера забыть обо всех личных проблемах.

— Вы просили меня узнавать обо всех важных особах, приезжающих в город, коронер, — начал он высоким дрожащим голосом.

Еще утром де Вулф приказал Гвину и Томасу держать ухо востро и следить за тем, не происходит ли чего необычного в городе или монастыре. Они не знали ничего о страхах де Ридфора, но писарь был мастером выведывания сплетен у церковной братии и ее прислуги.

— Ну и что же ты обнаружил, мой главный шпион? — насмешливо произнес коронер.

— Сегодня приехал и нанес визит епископу Маршалу иностранный священник, — пропищал Томас.

— Э, тоже мне новость. Да в этом городе полно священников.

Писарь криво ухмыльнулся.

— Но только не посланников из Ватикана, коронер!

Де Вулф вскочил с места, едва не задев головой нетесаные стропила.

— Из Рима? Откуда ты знаешь?

— По слухам, это папский нунций. Но это пока единственное, что известно.

— Что, черт возьми, еще за «нунций»? — прохрипел де Вулф.

— Посланник — или человек с особым поручением.

— Как легат? — де Вулф был весьма несведущ в церковной иерархии.

Томас, кладезь знаний в этой области, энергично замотал головой, затем машинально перекрестился.

— Нет, легат — это посол при королевском дворе, лицо, намного более высокого ранга, обычно епископ. Поговаривают, что этот человек всего лишь аббат.

— Кто он и откуда приехал?

Томас пожал плечами и еще больше сгорбился.

— Никто пока не знает. Он приехал верхом, полностью разбитый после долгой дороги, с двумя дюжими слугами-телохранителями.

— Где остановился? Во дворце епископа?

Писарь снова покачал головой.

— Нанеся визит вежливости Генриху Маршалу, он поехал дальше и покинул город, насколько мне известно.

Де Вулф на минуту задумался. Жильбер де Ридфор покинул французское командорство всего шесть недель назад, так что было маловероятным, чтобы Рим успели поставить в известность и оттуда был послан за ним этот человек — на это ушло бы по крайней мере три-четыре месяца. Но посланник мог приехать из Парижа или Храма в Лондоне. Или, возможно, не имел никакого отношения к де Ридфору, что выглядело самым вероятным объяснением.

— А как выглядит этот священник?

Томас задумчиво погладил скошенный подбородок.

— Викарий видел его. Говорит, что тот невысокого роста.

Де Вулф раздраженно хмыкнул.

— Невысокий! Тоже мне описание. Да ты сам невысокий, черт побери, половина жителей города невысокого роста.

Томас сосредоточенно наморщил лоб.

— Он сказал что-то еще… Ах, да, у него странной формы нос.

Коронер застонал.

— Да и у тебя странной формы нос, глупец. Он у тебя, как носок туфли шерифа, длинный и острый! И это все, что можешь сказать?

— Я же его не видел, коронер! Всего две минуты беседы с торопившимся викарием, только и всего, — захныкал Томас.

Неохотно Джон признал, что его писарь сделал все, что было в его силах.

— Ладно, приложи все усилия, чтобы разузнать имя этого аббата, откуда он, где остановился— и, главное, зачем он в Эксетере.

На лице писаря появилось лукавое выражение.

— Я не смогу этого сделать, если буду в Илфракуме или Эпплдоре, коронер.

Де Вулф рассерженно сверкнул глазами.

— Хорошо. Ты все равно нас только задерживаешь на своем чертовом пони. Оставайся в городе и выуди всю информацию об этом человеке, какую только можно. Если будет что записать на твоих пергаментах о нашей завтрашней поездке, я продиктую по возвращении.

Просияв от радости, что его зад избежит нескольких дней наказания в седле, тщедушный бывший священник зашаркал прочь.

Несмотря на презрительное отношение Матильды к способностям служанки, Мэри приготовила знатный ужин из тех продуктов, которые еще можно было найти в конце долгой зимы. Пряные травы добавили аромата свинине с капустой и луком, а свежего хлеба с маслом и сыром и медовых коврижек вполне хватило бы, чтобы утолить аппетит любого мужчины. Застрять всему этому в горле не позволили обильные запасы вина, эля и сидра.

Большую часть ужина де Вулф просидел молча, слушая, как его жена лебезит перед красивым гостем и жеманничает с ним: француз вел себя столь же галантно, сколь Матильда глупо. Он потчевал ее рассказами о жизни во Франции, а та в ответ рассказывала о себе, сильно преувеличивая свое нормандское происхождение. Родившись в Девоншире и прожив большую часть жизни в Ревелстоуке и Тивертоне, она однажды провела пару месяцев у дальних родственников в Нормандии, откуда род де Ревеллей перебрался в Англию столетие назад. Именно в силу этого обстоятельства она объявила себя нормандкой в первом поколении, подкрепляя эту иллюзию презрением к саксонцам и особенно к кельтам. Для человека с проницательностью де Ридфора этот глупый обман был, без сомнений, очевиден, но он подыгрывал этому фарсу, что еще более разжигало страсть Матильды. И только когда все встали из-за стола и уселись вокруг камина, а Симон поднес еще вина, разговор повернул на более насущные темы.

— Еще не объявился твой друг из Франции? — прямо спросил коронер.

— Бернар де Бланшфор? Нет, по моим подсчетам, он должен был бы уже приехать, но погода так непредсказуема. Возможно, ему пришлось ожидать попутного ветра.

Разговор снова ушел в сторону, так как Матильда, у которой едва не перехватило дух от упоминания еще одного французского дворянина, попыталась вытащить из гостя побольше об ожидавшемся соплеменнике.

— Он такой же тамплиер, как и я, и сражался вместе со мной в Святой Земле. Затем вернулся примерно на год в общину возле своих исконных родовых имений у подножия Пиренеев, после чего его отослали в Париж, где он находился со мной в командорстве.

Широкое лицо Матильды озарилось восхищенной улыбкой.

— Уверена, что он такой же герой, как и вы, защищавший веру в Святой Земле.

Де Вулфу, репутация крестоносца которого была непревзойденной, показалось, что пора несколько остудить пыл взаимных восторгов разохотившейся парочки.

— Сегодня я услышал о еще одном госте из Франции. Похоже, Эксетер вдруг стал очень популярным.

Выражение лица Жильбера резко изменилось, и он испуганно посмотрел на Джона.

— Кто это был? Не тамплиер?

Де Вулф медленно покачал головой.

— Говорят, священник. Полагаю, что это аббат из Парижа. Он нанес короткий визит епископу, а затем продолжил путь.

Лицо француза побледнело. Чего бы он там не боялся, подумал коронер, это не фантазия, но мрачная действительность.

— Ты, должно быть, знаешь о нем кое-что еще, да? Как он выглядел?

Де Вулф медленно отпил вина из чаши. — Моя информация лишь из третьих рук — собственно, соборные сплетни. Мне рассказали лишь, что он маленького роста и у него какой-то необычный нос.

Джон осторожно поставил чашу на плоский подлокотник монашеского кресла.

— И мой писарь сказал, что он папский нунций, хотя не знаю точно, что это значит, — добавил коронер.

Де Ридфор вскочил, словно от укола кинжала, зацепив ногой длинную кочергу, звякнувшую об пол. Его худое лицо стало пепельным, а пальцы сжались в кулаки. Де Вулф, видевший его бесстрашно сражавшимся в самой гуще битвы в Палестине, был поражен ужасом, объявшим гостя от одного лишь упоминания о каком-то проехавшем через Эксетер священнике.

— Они выследили меня — это несомненно, — прошептал француз.

Матильда озабоченно посмотрела на своего нового кумира, почувствовав его тревогу.

— Кто этот священник, и почему он так сильно вас беспокоит, сударь?

Де Ридфор прошелся перед камином, затем плюхнулся на свой табурет.

— Беспокойство — это очень мягко сказано, — едва выговорил он, пытаясь совладать со своими эмоциями. — Я не знаю его имени, но один аббат из Флери иногда приезжал в командорство поговорить с магистром. Низкого роста и с необычным носом. Но кем бы он ни был, то обстоятельство, что теперь он выдает себя за папского нунция, определенно означает лить то, что он идет по моему следу.

— Кто такой нунций? — поинтересовалась Матильда.

— Как утверждает Томас, который знает все, что связанно с церковью, это гонец из Рима, — сообщил де Вулф.

— А этот необычный нос? — не унималась его супруга, глядя на де Ридфора.

— Если это тот же священник, которого я вспомнил, у него был нос без переносицы, опускавшийся прямо ото лба, без каких-либо признаков обычной впадины между глазами.

— Да это же истинно римский нос! — прокомментировал де Вулф.

— Не время для твоих глупых шуток, Джон, — раздраженно бросила Матильда. — Что ты собираешься делать?

Коронер почувствовал, что пора вернуть обоих к реальным фактам.

— Погоди, Христа ради! У нас нет оснований думать, что этот человек имеет какое-то отношение к сэру Жильберу. Он прибыл в город, нанес визит вежливости епископу и ускакал дальше. Почему мы должны думать, что его интересует сэр Жильбер, о пребывании которого в городе не знает никто, кроме нас?

Лицо де Ридфора стало приобретать обычный цвет, сохраняя, однако, встревоженное выражение.

— Спасибо, что пытаешься меня успокоить, Джон, но уж слишком много совпадений. Через несколько дней после приезда отступника-тамплиера, в один из самых удаленных городов Европы прибывает посланник от Его Святейшества. Зачем бы еще ему здесь находиться, как не для того, чтобы отыскать меня?

Спор затянулся еще на несколько минут, на протяжении которых де Ридфор упорно твердил, что кольцо вокруг него сужается.

— Я должен покинуть Эксетер и спрятаться до прибытия Бернара в каком-нибудь менее приметном месте, — воскликнул он взволнованно. — Ты можешь предложить какую-нибудь отдаленную деревню за городом?

— Как насчет монастыря или аббатства? В графстве много таких, где были бы рады оказать вам гостеприимство, — предложила Матильда, отчаянно желавшая сыграть для своего героя роль девы-спасительницы.

Но де Ридфор категорически отверг это предложение. — В религиозных обителях будут искать в первую очередь. Они могут рассчитывать на то, что священники, какого бы те ни были ордена, поспешат подчиниться воле Рима и будут сообщать обо всех странниках и чужеземцах, соответствующих моему описанию. Затем его осенила внезапная мысль:

— Готов биться об заклад, такова и есть весть, которую аббат разносит по графству, — он наверняка заезжал к епископу Маршалу, чтобы тот передал ее по епархии.

— Я скоро смогу узнать от архидьякона, так ли это, — сказал де Вулф.

Но тут же хлопнул себя по лбу, вспомнив, что будет отсутствовать несколько дней, о чем он еще не сообщил жене.

— Мне придется уехать завтра в Илфракум, так что ничего не смогу больше сделать до возвращения.

Поймав на себе полный яда взгляд Матильды, Джон понял, что та, как только уйдет гость, выскажет ему все, что она о нем думает.

— Тебе следует сидеть на постоялом дворе и никуда не выходить, разве только ночью, и то, если в том будет необходимость. Я все еще думаю, что никто не будет искать тебя в городе, — кто знает, как ты выглядишь? Особенно теперь, без бороды и усов. Я сам не смог тебя узнать.

— Когда ты вернешься, Джон? — спросил де Ридфор. — Мне нужно переехать в какую-нибудь совершеннейшую глушь.

— Я проведу две ночи вне дома и вернусь к вечернему звону на третий день. Тогда мы что-нибудь придумаем. Это все, что я могу сделать.

Тамплиеру-отступнику пришлось удовлетвориться этим.

Несмотря на отсутствие Томаса, который обычно тормозил попутчиков, поездка до Илфракума заняла полтора дня — отчасти из-за сильного дождя, превратившего дорогу в болото. Коронер и его оруженосец, за которыми следовали сержант Габриэль и четыре солдата, в первый день доехали до Амберли и провели ночь в амбаре. Утром они продолжили путь, не останавливаясь в Барнстейпле, и к полудню достигли Илфракума.

Здесь Джон обнаружил мало что нового после последнего посещения, за исключением того, что потерпевший крушение корабль развалился полностью и от него ничего не осталось, кроме нескольких разбросанных по скалистым бухточкам досок. Здоровье бретонца Алэна пошло на поправку, и его перенесли из возвышавшейся на утесах пастушьей хижины в маленький порт. Теперь за ним ухаживала семья капитана. Алэн с нетерпением ожидал захода судна, которое могло бы доставить его либо в Бристоль, либо в Сан-Мало и вернуть горемыку родным.

Коронер снова допросил Алэна, но юноша так и не вспомнил ничего, что могло бы указать на пиратов, за исключением того, что на борту их судна было с дюжину гребцов.

Габриэль спросил у десятника, как поступили с телом погибшего.

— Мы похоронили его за церковью — там уже покоится с дюжину моряков, в основном безымянных, которых выбросило на берег за последние годы.

Коронер с сержантом расспросили десятника и еще нескольких мужчин о том, что те слышали о пиратстве в этих местах. Кроме нескольких смутных слухов, ходивших практически в каждом порту и рыбацкой деревушке от Майнхеда до Падстоу, те не сообщили им ничего конкретного. Похоже, что слухи эти возникали главным образом на почве вражды, существовавшей между жителями различных деревень.

Коронера и его спутников в Илфракуме больше ничего не держало. Перекусив и выпив эля в доме десятника, за что де Вулф дал его жене пару пенсов, семеро путников отправились в Эпплдор. Этот небольшой порт находился на противоположной стороне реки, в месте слияния То и Торриджа, и хотя по прямой было миль двенадцать, чтобы добраться туда, им пришлось ехать через Барнстейпл и Байдфорд, что почти удвоило расстояние.

К тому времени, когда они достигли Барнстейпла, уже спустились сумерки. Де Вулф вновь попросился на ночлег в замок де Трейси, хотя хозяин его все еще отсутствовал, находясь на сей раз в каком-то охотничьем домике.

На следующее утро коронер с помощниками направились в Байдфорд, чтобы переехать по единственному мосту через Торридж и затем проехать еще три мили до Эпплдора. Здесь они без особого энтузиазма осмотрели лачуги вдоль береговой линии и несколько более основательных домов, возвышавшихся на склоне, поодаль от воды.

— Еще одно убогое место, коронер! — буркнул Гвин, оглядывая ветхие жилища и шаткие рыбачьи хижины с вывешенными рядом сетями.

— Если это пираты, то не очень удачливые, — цинично добавил Габриэль.

Деревенька стояла на косе, выдававшейся в песчаное устье двух рек, и открытое море, окаймленное широким и дюнами, было всего в миле слева. Здесь не было настоящего порта, как в Илфракуме, и суда вытаскивали на берег с защищенной стороны низкого полуострова. И сейчас выше линии прилива лежали четыре или пять маленьких рыбацких лодок, но нигде не было видно никаких признаков глубоководного морского корабля. Сначала деревня показалась совершенно безлюдной, но когда отряд медленно поехал по единственной дороге между дюжиной жилищ, в дверях некоторых жилищ появились женщины с детьми на руках, выглянувшие поглазеть на приезжих.

— Боже, да неужели здесь может орудовать пиратский флот? — спросил сержант, с отвращением оглядывая место, до которого они ехали почти два дня. — Да здесь не наскрести даже команды для приличного судна.

— Да, выглядит маловероятно, — согласно кивнул Гвин, — и все же, дюжина крепких мужиков, вооружившись, могла бы одолеть небольшое купеческое суденышко, окажись они лучшими моряками и лучшими бойцами.

Де Вулф огляделся, и, видя лишь женщин и детей, предложил:

— Давайте найдем кого-нибудь, кого можно будет расспросить.

Один из солдат спешился и направился к ближайшей хижине под соломенной крышей, где в дверях, прислонившись к косяку, стояла толстая баба. Через минуту он подошел к стремени коронера.

— Она говорит, что все мужчины либо в море на рыбалке, либо на поместном суде в Байдфорде. Но через два дома есть больной.

Отряд проехал еще несколько ярдов по засыпанной песком дороге, и солдат зашел в другое жилье. Вышел он в сопровождении мужика, ковылявшего при помощи зажатого под мышкой костыля. Коронер, у которого еще свежи были в памяти воспоминания о собственной сломанной ноге, слез с коня и пошел навстречу инвалиду.

— Я сэр Джон де Вулф, коронер графства, — дружелюбно представился он.

Мужик кивнул, на его лысине блеснули лучи неожиданно появившегося из-за рваных облаков солнца.

— Ваш солдат мне уже сказал. Какая беда занесла вас в нашу убогую деревушку?

Появление отряда тяжеловооруженных всадников и королевского чиновника никогда не сулило ничего хорошего, но тревога местного жителя немного улеглась, когда он узнал, что приезжих интересуют пираты.

— Здесь, в Эпплдоре?

Похоже, подобное предположение показалось ему совершенно невероятным.

— Мы еле сводим концы с концами, возделывая поля за деревней, и несколько мужчин ловят немного рыбы для нашего сеньора и для продажи в Барнстейпле. У нас даже нет своего десятника— распоряжаться нами приходит байдефордский.

— Это вовсе не помеха, чтобы время от времени выходить на морской грабеж, — возразил грозно насупившийся Гвин.

— У нас нет мореходного судна — ничего, крупнее этих.

И он покачнулся, показывая костылем на вытащенные на берег рыбацкие лодки, ни одна из которых не была длиннее двадцати футов.

Посмотрев на них, Гвин согласился:

— Тот бретонец сказал, что у напавшей на них лодки было шесть весел по каждому борту. Так что вдоль планширов должно было бы быть столько же уключин. Она была бы намного больше этих скорлупок.

Но Габриэля, подозрительного по своей натуре, это еще не убедило.

— Это только те лодки, которые здесь в данный момент, приятель, — рыкнул он. — У вас должны быть более крупные суда.

Виллан покачал блестящей лысиной.

— Говорю же вам, у нас нет большей лодки! Все торговцы поднимаются вверх по реке к Байдфорду. Он более защищен, и там есть причал и настоящий порт. Иногда судно из Уэльса или Корнуолла привозит нам груз — известь для полей — и увозит немного зерна, но такое бывает только пару раз в год.

— А что в той лачуге, которая побольше остальных? — спросил коронер, показывая на мазанку с потрепанной соломенной крышей, опускавшейся почти до уровня земли.

— Там рига, где хранится сено на зиму, запас извести и бурты репы на зиму. Сейчас там ничего не осталось, и мы живем на одной рыбе.

Чтобы убедиться в том, что постройка не завалена до стропил награбленным добром, коронер и его спутники пошли посмотреть. Крестьянин не солгал: в заплесневелом помещении оказались лишь остатки зимних запасов деревни.

Де Вулф отпустил мужика и повел отряд прочь, назад по западному берегу Торриджа в направлении Байдфорда.

— Если в округе существует пиратство, это может быть лишь с ведома Ричарда де Гренвилля, — сказал он. — Люди из его деревень не могли бы исчезать в море на несколько дней кряду, чтобы он не знал об этом.

— Может, его мажордом или приказчики сговорились без его ведома? — предположил Габриэль, ехавший рядом с коронером.

Корнуоллец, не понаслышке знавший о жизни приморских деревень, категорически отверг такую возможность.

— И где им взять такое судно, на котором можно было бы выйти в море, так, чтобы их сеньор не знал? Они не могли бы позволить себе его построить или содержать без его ведома. Либо он сам стоит за пиратским разбоем, либо мы на неверном пути, подозревая Эпплдор.

— А как насчет объявленных вне закона? — спросил Габриэль. — Одному Богу известно, сколько тысяч их бродит по английским лесам и вересковым пустошам. Большинство из них могли стать пиратами, а не разбойниками с большой дороги и ворами.

Гвин провел пятерней по роскошным усищам.

— Возможно — но где им взять приличное судно? Только совершив набег на деревню или порт и украв, но с запада не поступало сообщений о подобных преступлениях.

По дороге они обсудили и другие возможности. Быть может, пираты приплыли из Уэльса, Ирландии или даже Бретани, но Алэн упрямо твердил, что нападавшие говорили по-английски, что исключало какие-либо набеги из кельтских стран.

Десятка два мужиков и парней прошли навстречу отряду. Они возвращались в Эпплдор после присутствия в качестве свидетелей, присяжных и истцов на созываемом раз в две недели поместном суде. Бросив на вооруженных незнакомцев, ехавших из их деревни, любопытные и несколько испуганные взгляды, они, бубня приветствия и подергивая себя за вихры, поскорее поспешили убраться.

— Непохоже, чтобы эта компания могла ограбить корабль, — пробормотал Гвин. — Украсть пару свиней — это их предел.

Вскоре отряд коронера достиг Байдфорда. Вдоль причала маленького местечка сидели на мели полдюжины судов, и начавшийся прилив уже начал поднимать некоторые из них с заиленного песчаного дна. Гвин внимательно окинул каждый взглядом бывалого моряка. Он высматривал шесть пар уключин, но, похоже, у всех кораблей отсутствовали подобные излишества.

Система городской обороны состояла из земляной насыпи, увенчанной старым деревянным частоколом, хотя все трое ворот были отстроены из камня. Ричард де Гренвилль жил в небольшом замке, больше напоминавшем укрепленную усадьбу, но в этот момент хозяина не было в своей вотчине. Он находился в Винчестере, куда поехал с петицией к канцлеру, Вальтеру Лоншану, по какому-то земельному спору. Семья уехала вместе с ним, препоручив все дела мажордому, председательствовавшему в этот день в суде. И тот настоял, чтобы коронер отобедал в доме его хозяина, и пригласил отряд переночевать. Запивая хороший хлеб и сыр лучшим вином де Гренвилля в зале замка, Джон затронул тему пиратства.

Мажордом, дюжий мужик с черной бородой и усами, примерно такого же возраста, что и де Вулф, ответил так:

— В прошлом году у нас пропало судно. Поговаривают, что оно затонуло, выйдя отсюда в Бьюд, но мы так и не нашли никаких обломков.

— И почему вы думаете, что на него напали пираты? — спросил Джон.

— Две недели спустя тело одного из убитых выбросило на песчаную косу Бронтон. На нем были раны от топора или мясницкого ножа. Некоторые говорили, что эти раны остались от удара о скалы, но там, где его нашли, нет никаких скал. И я утверждаю, что удары были нанесены острым оружием.

— Это было до того, как у вас появился коронер, чтобы расследовать это, — сказал де Вулф. — Почти то же случилось возле Илфракума, и нам нужно найти виновных и повесить их!

И он без обиняков сказал мажордому о том, что под подозрением Эпплдор, но это вызвало скорее смех, чем негодование.

— Эти олухи не смогли бы захватить даже коракл с монахинями, не говоря уже о купеческом судне! Удивительно, что они выходят в море на своих рыбацких лодках, при их-то глупости. Понимаете, все дело в браках между родственниками. В такой маленькой и удаленной деревеньке у них нет особого выбора.

Поскольку половина деревушек в Англии были столь же малы и удалены, де Вулфа удивило, откуда у мажордома такое презрение к этой конкретной деревне, но прежде чем смог спросить об этом, помощник де Гренвилля вернулся к пиратству.

— Не тратьте попусту время, осматривая такие места, как Эпплдор, коронер. Я прекрасно знаю, кто взял на абордаж наше судно — и, уверен, то же относится и к судну у Илфракума.

Он сделал паузу для пущего эффекта, уставившись темными глазами в лицо де Вулфу.

— Де Мариско — вот, кто вам нужен. Да только к нему не подступиться — он прочно засел на этой скале Ланди. Он не считает себя частью Англии и совершенно игнорирует ее законы. Его люди — шайка разбойников и пиратов. Больше и искать некого.

Его убежденность была впечатляющей, и де Вулф начал склоняться к мысли, что мажордом, возможно, прав.

Глава шестая,

в которой коронер Джон наносит визит матери

Всадники въехали в Эксетер уже после вечернего звона. Но городские ворота были еще открыты — с каждым мартовским днем их запирали все позже и позже. Гвин оставил отряд еще за городскими стенами, свернув к себе домой в Сент-Сидуэлл, а солдаты поскакали к замку, и де Вулф сам отвел Одина в конюшню к кузнецу.

Коронер перешел улицу к своему дому и, устало стаскивая сапоги в прихожей, услышал доносившиеся из зала голоса. Голодный и страждущий, Джон раздраженно толкнул внутреннюю дверь, гораздо более интересуясь своим желудком, нежели гостем. Проходя к камину, он увидел Жильбера де Ридфора, оживленно беседовавшего с Матильдой. Одетый в простую коричневую тунику, француз, чей плащ с капюшоном лежал на стоявшем рядом табурете, учтиво поднялся, когда Джон вошел.

— Твоя супруга любезно развлекала меня до твоего возвращения, — промолвил он. — Мне не терпелось узнать, нет ли у тебя каких-либо новых идей, особенно по поводу того, где мне надежнее спрятаться.

Вместо обычной угрюмой встречи, Матильда подарила мужу робкую улыбку и заботливо осведомилась о его ноге.

— Ужин будет очень скоро, Джон, — добавила она нехарактерным для себя тоном. — Я велела Мэри постараться, так как снова пригласила отобедать с нами сэра Жильбера.

Де Вулф мысленно застонал, раздосадованный перспективой вновь развлекать гостя. Единственное, чего он сейчас хотел, это поесть и пойти в «Ветку плюща» повидаться с Нестой. Он бы даже предпочел просто посидеть с кувшином эля у камина, чем слушать треп жены и Жильбера о великолепии Нормандии.

Коронер опустился в кресло, освобожденное де Ридфором, севшим на стул напротив.

— Нет ли каких новостей? — настаивал бывший тамплиер.

Де Вулф устало покачал головой.

— Ничего. Зря съездили.

— А как насчет этого священника? И не появились ли в городе незнакомые рыцари?

— Я только что въехал в Эксетер, так что не было никакой возможности узнать, — раздраженно проговорил коронер. — После ужина мне нужно будет в замок, так что тогда я, быть может, смогу что-нибудь узнать.

— Кажется, мой брат идет вечером на пир в Гильдию кожевников, — сказала Матильда, возвращаясь к своему обычному невыносимому тону.

Однако де Вулф твердо решил бороться за свое алиби для посещения «Ветви плюща».

— Это будет позднее — и мне все равно необходимо доделать кое-какие дела в своей канцелярии, если так можно назвать эту нору в земле.

Вошла накрывать на стол Мэри, за которой приплелся, пошатываясь под тяжестью корзины поленьев, Симон. Затем он принес еще вина и эля, и весь последующий час был посвящен трапезе. Де Вулф сидел большей частью молча, стараясь пропускать мимо ушей настойчивые попытки Матильды выудить у де Ридфора подробности его жизни во Франции. Джону трудно было примирить образ сурового воина, знакомого по Палестине, с этим галантным и учтивым кавалером, явно умевшим, когда того требовали обстоятельства, обращаться с женщинами.

Де Вулф уловил в де Ридфоре затаенную тревогу, и заметил постоянные обеспокоенные взгляды, бросаемые на него гостем всякий раз, когда тому удавалось оторваться от назойливых расспросов Матильды. В конце концов, коронер сжалился над ним и поделился своими планами устроить его где-нибудь за городом.

— Я решил поселить тебя в своей родной деревне, где я родился и где у моей семьи родовое поместье, — предложил он.

Лицо француза просияло, его облегчение было очевидно, хотя злобный взгляд Матильды выдал ее чувства: она презирала свояков столь же сильно, насколько те недолюбливали ее.

— Ты уверен, что они меня примут, Джон? — спросил де Ридфор. — И где эта твоя деревня?

— В Стоуке, приблизительно в пятнадцати милях к югу от Эксетера, почти у самого побережья. Это всего несколько часов спокойной езды, если отлив позволит перейти реку у Тейнмута.

— Настоящая дыра, смею вас заверить, — фыркнула Матильда, — но признаю, это достаточно далеко, если вам действительно кажется, что следует оставить прелести городской жизни.

— Кроме вашего любезного гостеприимства, я ничего хорошего не вижу в Эксетере, мадам, — заметил Жильбер. — Я сижу весь день, как в тюрьме, на этом постоялом дворе, чтобы не привлекать к себе внимания.

Джон встал и потянулся: после целого дня в седле затекла спина. Зато нога, похоже, перенесла поездку отменно: не болела и практически не напоминала о себе.

— Я должен отлучиться на пару часов по делам. Ты остаешься или пойдешь к себе?

Матильда посмотрела на бывшего тамплиера, и от умоляющего выражения ее лица Джону стало тошно.

— Ты ведь сказал, что чувствуешь себя там, как в тюрьме, так что побудь еще, посиди спокойно у хорошего огня. Я велю слуге принести еще вина.

Де Вулфу было безразлично, изнасилует ли рыцарь Матильду на холодном каменном полу. Тем более что он подозревал, что даже столь бесстрашный крестоносец не позарится на такое сокровище. Направляясь к двери, Джон пообещал, что отвезет Ридфора в его новое убежище на следующее утро.

— Приготовь свою дорожную сумку и лошадь. Встретимся в «Ветке плюща» сразу же после рассвета.

И с этим коронер исчез в темноте переулка св. Мартина, повернув в противоположном направлении от Ружмона и шерифа.

Давненько уже не имевший возможности разделить ложе с любовницей, коронер воспользовался некоторым затишьем в трактире, чтобы провести часок с Нестой в ее комнатушке наверху. В дымной харчевне, занимавшей весь первый этаж, было десятка два посетителей, большинство из которых Джон хорошо знал, но никто не комментировал его подъем по широкой лестнице в углу: отношения коронера с Нестой были слишком известны, чтобы заслуживать каких-либо замечаний.

Вместо обычного тюфяка в комнате Несты стояла настоящая кровать на коротких ножках. Де Вулф купил ее год назад, чтобы немного подняться над сквозняками, со свистом гулявшими по полу. За двенадцать месяцев кровать эта испытала немало, и, необходимо отдать должное французским столярам, ее ножки пока что выдерживали бурные схватки любовников.

И сейчас, когда они спокойно лежали в обнимку после любовного экстаза, уютно умостившись под покрывалом из сшитых овчин, Неста проказливо осведомилась о болях в пояснице.

— Еще бы, столько проскакать за день, сэр коронер, и на коне, и еще кое-где!

В отместку де Вулф ущипнул ее за голое бедро. Он расслабленно лежал, уткнувшись лицом в рыжеватые локоны на затылке любовницы.

— Интересно, как Жильбер де Ридфор справляется в этот момент с Матильдой? Удалось ли ему отбиться от ее распутных заигрываний?

Валлийка захихикала.

— Не могу представить подобных намерений в голове бедняжки, — ну разве что по отношению к тому жирному священнику в церкви св. Олафа.

Разговор о жене напомнил де Вулфу о том, что у него совсем нет времени.

— Мне лучше вернуться, пока она не стащила с бедняги тунику и штаны, — вздохнул он, отыскивая за кроватью свою одежду.

Неста выскользнула из-под одеяла на другую сторону и быстро оделась в темноте.

— А мне лучше заняться делом, или старый дурак Эдвин и эта полоумная прислуга разгонят всех моих завсегдатаев своей глупостью.

Отворив нестроганую дверь, она впустила тусклый свет рожка, зажженного для того, чтобы постояльцы могли найти дорогу к своим тюфякам.

— Спустись на последнюю кружку эля на дорожку — такого я еще не варила, хоть и грех себя хвалить.

Красивая женщина и пылкая любовница, Неста была еще прекрасной кухаркой и талантливым пивоваром. Де Вулф часто сетовал на то, что социальные барьеры и наличие супруги не позволяли ему жить с таким сокровищем.

Поднявшись с кровати, коронер натянул нижнюю рубаху и длинную серую тунику с прорезями спереди и сзади, сделанными для удобства езды верхом. Длинные черные шерстяные чулки, доходившие до бедер, остроконечные туфли и тяжелый ремень завершили его гардероб. Серый волчий плащ с капюшоном остался дома.

Спускаясь по деревянным ступенькам в пивную, освещенную мерцающим пламенем огромного камина и несколькими сальными свечами, де Вулф узнал у двери знакомую фигуру. Мимо пронеслась Неста, гнавшаяся за одной из своих нерасторопных служанок.

— Тебя уже десять минут дожидается Томас. Говорит, у него для тебя новость.

Валлийка упорхнула, а коронер подошел к маленькому писарю, тут же вскочившему на ноги и по-птичьи заглядывавшему де Вулфу в лицо блестевшими в свете свечей глазками.

— Я узнал, кто этот священник. Ну тот, из Франции, — взволнованно пропищал он.

Безмерно благодарный коронеру за предоставленную работу, спасшую его от нужды и, возможно, голодной смерти, Томас всегда отчаянно хотел доказать, что он достоин занимаемой должности. И хотя де Вулф и Гвин обычно обращались с писарем с пренебрежительным презрением, во многих случаях он бывал им необычайно полезен.

— Ну, и кто же он? — поинтересовался Джон.

— Аббат из Парижа по имени Козимо Моденский.

— Моденский? Это не во Франции.

— Нет, он с севера Италии. Полагаю, он ватиканский священник, отправленный некоторое время назад в Париж в качестве нунция по особым поручениям. Никому не известно, в чем заключаются эти особые поручения, — хихикнул Томас.

— Как ты это узнал? И где он сейчас?

— Я разговаривал с одним из бенедиктинцев из монастыря св. Иакова, приехавшим сегодня на службу в честь св. Иеремии. Он сказал, что аббат Козимо остановился, к великому неудовольствию настоятеля, в их монастыре.

— А ему чего жаловаться?

— Во-первых, потому что Козимо — цистерцианец. А те в своей строгости смотрят свысока на этих клюнийских бенедиктинцев, несмотря на то, что у их орденов одно происхождение. А еще, похоже, он надменно, именем папы Целестина, потребовал кров и стол для себя и двоих своих людей, предъявив какое-то письмо, которое фактически исключает любое ослушание, даже со стороны епископов.

При этих словах Томас судорожно перекрестился.

Де Вулф задумался, прислонившись к дверному косяку.

— И никто не знает, какое поручение выполняет этот итальянец?

Маленький писарь пал духом.

— Я не смог это узнать, коронер. Похоже, никому это не известно. Аббат, судя по всему, человек очень скрытный.

Джон задумчиво погладил темную щетину на длинном подбородке.

— А мы ведь неплохо ладили с этим веселым настоятелем обители св. Иакова, а?

Томас, обрадовавшись проявлению интереса к его мнению, энергично закивал головой.

— Отец Питер был очень дружелюбен, когда мы приезжали к нему на лов рыбы несколько месяцев назад, — согласился он.

Как раз перед самым несчастьем, когда прежний конь де Вулфа сломал ему ногу и спас ему жизнь, они заезжали в монастырь, когда коронер должен был присутствовать при ловле осетра. Розовощекий настоятель, знавший толк в хорошем вине, оказал им тогда радушный прием.

— Будь готов на рассвете, Томас, и захвати все, что тебе понадобится на несколько дней, на которые ты покинешь свой клоповник возле собора. У меня для тебя есть задание, которое может тебе понравиться.

Бывшему священнику ничего не оставалось, как согласно кивнуть.

Скача трусцой на Одине в утреннем тумане вдоль реки Эксе, коронер подумал, что в сорок лет он, должно быть, уже начинает стареть. Во времена военной службе он просыпался свежий, как огурчик, в каком бы часу не звучала побудка, но сейчас взор его туманился, а мозги соображали туго.

Позади ехал на своей огромной бурой кобыле Гвин, а за ним по-дамски сидевший на своем пони Томас. Рядом с ним, на сером мерине, возвышался прямой, как шест, Жильбер де Ридфор. Даже без знаменитого белого плаща с огромным крестом он выглядел настоящим рыцарем-тамплиером.

Все ехали молча, ибо каждый был занят собственными мыслями, хотя Жильбер то и дело озирался, чтобы убедиться, что в утреннем тумане за ними не мчится погоня.

Они миновали нескольких крестьян и торговцев, направлявшихся в Эксетер, многие из которых несли огромные связки или толкали перед собой тележки с товарами для продажи в городе, другие вели навьюченных ослов или воловьи упряжки, наполненные сельской продукцией. Дорога поворачивала из Эксетера на юг к Топсему, небольшому порту в начале устья Эксера. На полпути стоял крохотный монастырь св. Иакова, основанный полстолетия назад Балдуином, знаменитым шерифом этого графства. Маленькое здание находилось у подножия холма, чуть выше заливной поймы реки, и Джон велел Гвину остаться на главной дороге с сэром Жильбером, вне видимости из монастыря, на тот случай, если таинственному римскому священнику вздумается выйти за ворота. Сам же поехал с писарем к обители, и через несколько минут вернулся один.

— Как я и надеялся, все уладилось просто, — объяснил ой, когда их кони резво припустили в сторону Топсема. — Отец-настоятель Питер не питает большой любви к этому итальянцу, который, как ему кажется, присосался к нему, как непрошеная пиявка.

— А где твой писарь? — поинтересовался де Ридфор.

— Настоятель позволил ему пожить у себя под личиной странствующего брата, идущего принять приход в Корнуолле. На такие хитрости Томас мастак. Он, пожалуй, смог бы даже заставить их поверить в то, что он — новый архиепископ.

— Почему настоятель согласился? — пробурчал Гвин.

— Я сказал ему, что светские власти хотели бы знать, почему приехавший в Англию папский нунций не заявил о себе властям. Не знаю, почему, но этого не знает и настоятель. Томас попытается разнюхать, зачем здесь этот итальянец.

— У меня нет никаких сомнений насчет того, зачем здесь Козимо, — с горечью заметил де Ридфор. — В прошлом году его посылали расследовать катарскую ересь в Альбигойской провинции Франции. Теперь у него похожая миссия — найти меня.

Де Ридфор уже подтвердил, что Козимо Моденский действительно был тем священником, которого ему доводилось видеть в парижском командорстве. Теперь он был убежден, что этого аббата послали разобраться с ним: пленить или уничтожить.

Подгоняемый опасной близостью аббата, тамплиер задал такой быстрый темп, что через полчаса они уже были в небольшом порту Топсема и разыскали паром, переправивший их на болота западного берега. А оттуда поскакали трусцой в Паудерем, затем в Долиш, первую деревню на открытом побережье. Когда они проезжали по деревне, Гвин наблюдал краешком глаза за своим хозяином, и, как он и ожидал, увидел, с какой тоской тот посмотрел на красивый каменный дом на единственной улице.

Озорной рыжий помощник коронера не смог удержаться от замечаний, смысл которых не дошел до де Ридфора, мысли которого занимало главным образом собственное затруднительное положение.

— Ба, сколько кораблей на берегу, коронер, — заметил Гвин с притворной наивностью. — И несколько настоящих морских — должно быть, пришел нормандский флот. Де Вулф лишь крякнул — он понял, на что намекает корнуоллец. В Долише жила одна из его обожаемых любовниц, белокурая Хильда. Она была замужем за Торджилом-лодочником, и теперь, когда большая часть канальной флотилии стояла в этой бухточке, тот, вероятно, был дома, развлекаясь со своей молодой и красивой женой.

Приунывший коронер уткнулся взглядом в дорогу. Проехав еще несколько миль вдоль побережья, они попали в широкую долину Тейна. В месте впадения реки в море песчаная коса сильно сближала берега, так что во время отлива реку можно было перейти на лошадях. В это утро им повезло, и они смогли без какой-либо задержки переправиться вброд. К полудню всадники уже спускались по красивой лесистой долине в Стоук на Тейнхеде. Господский дом стоял у самой деревни, состоявшей из новой церкви св. Андрея и дюжины домов и хижин, которые с виду были получше, чем в большинстве других деревень. Отец коронера, Симон де Вулф, семья которого приехала из Казна в самом конце предыдущего столетия, был убит пятнадцать лет назад в Ирландском походе. Хотя, подобно своему сыну, он провел бблыпую часть жизни в сражениях, это был умелый и старательный землевладелец: два его поместья, в Стоуке и в Холкуме, возле побережья, содержались в отличном состоянии, и с крестьянами обращались хорошо.

Во двор усадьбы сбежались слуги и вольные, чтобы поприветствовать пользовавшегося популярностью хозяина, ибо теперь Джон де Вулф, его брат Уильям и сестра Ивлин совместно владели этим леном, а их бойкая мать, Энида, пользовалась пожизненным правом на поместье.

Мажордом-саксонец, Элси, вышел распорядиться, чтобы лошадей отвели на конюшню, а затем, многословно выражая свою радость, провел де Вулфа и де Ридфора в дом. Гвин направился на кухню, где, как ему было известно по давнему опыту, хихикающие служанки будут усердно кормить и поить его до отвала.

Дом был полностью каменный: одним из последних деяний Симона перед смертью стало обеспечение семьи надежным жильем, в котором можно было бы отразить нападение, хотя, к счастью, в этих местах уже много десятков лет никто не воевал. Частокол, окружавший внутренний двор, еще не прогнил, но подъемный мост над небольшим рвом не поднимали уже много лет, что было первым признаком спокойной и мирной жизни.

— Семья дома, Элси? — поинтересовался де Вулф, когда они поднимались по наружной лестнице к входу на первый этаж.

— Ваша мать и сестра здесь, сэр Джон. А ваш брат поехал присмотреть за расчисткой новых участков под пашню в Западной Роще.

Джон улыбнулся. Это было так свойственно Уильяму. Брат, хотя и удивительно похожий на него внешне, не был солдатом. Его увлекало лишь ведение сельского хозяйства и управление поместьем, что вполне устраивало де Вулфа, так как он участвовал в прибылях. Вместе с постоянными поступлениями от доли в деле по экспорту шерсти с Хью де Релага, получался приличный доход, при котором можно было бы и не работать.

Наверху де Вулф представил Жильбера де Ридфора матери и сестре. Энида де Вулф была еще красивой шестидесятилетней женщиной, лишь с небольшой проседью в светлых волосах. Цвет волос де Вулфа достался ему от отца. Энида была чистокровной кельткой, что отчасти объясняло антипатию к ней Матильды. Ее отец был корнуолльцем, а мать — валлийкой, и бегло говорить на этих похожих языках Джон научился еще в детстве, сидя у нее на коленях.

Сестра Ивлин в свои тридцать четыре была полноватой и веселой, и еще незамужней. Когда-то она хотела стать монахиней, но мать справедливо подозревала, что ее дочь слишком говорлива, чтобы ужиться с суровыми правилами монастыря, и настояла на том, чтобы та осталась помогать вести хозяйство в поместье.

Де Вулф познакомил их вкратце с проблемой де Ридфора, делая особое ударение на том, что рыцарю хотелось бы

до прибытия своего товарища из Франции побыть в каком-нибудь спокойном месте. Обладавшая острым умом и улавливавшая все нюансы поведения сына, мать сразу же поняла, что дело здесь не только в необходимости мира и покоя, но ничего не сказала, и вместе с Ивлин радушно встретила гостя. Жильбер проявил свою обычную обворожительность, и вскоре женщины уже оказались во власти его обаяния. Отказываясь для вида, как того требовала вежливость, француз сказал, что он остановится на местном постоялом дворе, чтобы избавить их от необходимости кормить его. Но хозяйки и слышать об этом не хотели.

— Не то чтобы этот приют при церкви был неудобен, — гордо проговорила Ивлин. — Мой отец основал его для путников вместо шумной пивной. Но здесь вам будет намного лучше.

И, интуитивно поняв ситуацию, она могла бы добавить «безопаснее», но придержала язык.

После хорошей трапезы Жильберу показали небольшие покои с входом из зала, являвшиеся единственной комнатой, кроме антресоли и женской спальни. Француз сбросил большую дорожную сумку, вмещавшую его вещи, и с удовлетворением осмотрел постеленный для него на полу толстый соломенный матрац. Когда Джон готовился уезжать в Эксетер, де Ридфор попросил его сообщать о любых изменениях ситуации.

— Твой писарь должен узнать истинные намерения Козимо Моденского, — умолял он.

— Да какую угрозу может представлять для тебя один коротышка-священник, — успокоил его де Вулф. — Даже два его спутника едва ли смогли бы увести боеспособного тамплиера против его воли.

— Это верно, — ответил де Ридфор. — Но он искусный организатор и интриган. Можешь не сомневаться, для грубой физической работы найдутся другие. Вот почему я так хочу знать о появлении любых незнакомых людей. Ты ведь сообщишь мне, Джон? — закончил он с умоляющим видом.

Пообещав де Ридфору держать его в курсе всего происходящего и сразу сообщить ему, когда прибудет Бернар, коронер попрощался. Крепко обняв мать и сестру и забрав Гвина, он поехал через Западную Рощу, желая повидаться с братом. К тому же так тоже можно было вернуться домой, миновав полоску леса, окаймлявшего реку, и оттуда в Кингстентон, так как к этому времени прилив все равно не позволил бы им проехать у Тейнмута.

Уильяма они застали вовсю размахивающим топором, в окружении полудюжины вилланов. Его туника была подобрана между ног и заправлена за широкий ремень, а штаны из саржи терялись в сапогах огромного размера. Вырубали деревья, чтобы увеличить пашню, и волы оттягивали более крупные стволы на древесину и дрова, а ветки сжигали на большом костре.

— Немного найдется господ, работающих вместе с сервами, — пробормотал Гвин с нотками неодобрения подобным панибратством.

— Он это делает, потому что ему нравится махать топором. Как и мне, но я предпочитаю завалить сарацина, а не бук, — ответил де Вулф, ласково глядя на брата.

Заметив их, Уильям бросил на землю топор, и пятнадцать минут братья оживленно беседовали, а корнуоллец тактично пошел поболтать с приказчиком. Джон объяснил Уильяму ситуацию с Ридфором, будучи с братом откровеннее, чем с женщинами.

— Угроза его жизни представляется мне вполне реальной, но он видит убийцу за каждым кустом, — заключил он. — Буду рад, когда приедет этот другой тамплиер и парочка сможет убраться в Ирландию, или куда там еще.

Прощаясь, брат пообещал сделать все возможное, чтобы как можно радушнее принять нежданного гостя. Де Вулф позвал Гвина, и они поскакали по узкой дороге в лес, тянувшийся вдоль приливного берега реки. Небо было затянуто облаками, грозившими дождем, но тот так и не пошел, и всадники перешли Тейн в том месте, где в четырех милях от моря река внезапно сужалась. Передвигаясь в размеренном темпе, они надеялись достичь Эксетера ранним вечером, поехав из Кингстентона через Айдфорд и Кенн.

Коронер и его оруженосец скакали рядом в совершенном молчании. За все эти годы они преодолели тысячи миль вместе, по снегу и в песчаных бурях, в гололед и под палящим солнцем. Оба не отличались болтливостью, и, если не считать воспоминаний за кружкой эля в трактире, темы их разговоров ограничивались насущными делами, такими, как в какую сторону свернуть на развилке дороги, или указанием на хромоту лошади.

Сегодня их кони показывали себя с лучшей стороны, и де Вулф был доволен Одином, достойным преемником его любимого Брана. Размеренной рысью, позволяя жеребцу и кобыле самим выбирать темп, путники могли бы скакать так много часов. По приличной дороге в хорошую погоду при подсохшей грязи можно было преодолевать тридцать миль в день. Это была не главная дорога между Эксетером и Плимутом, но довольно проторенная, пролегавшая мимо множества деревень и клочков обрабатываемой между лесками земли. Так что всадники были несколько потрясены, когда за очередным поворотом столкнулись с полудюжиной вооруженных бандитов, явно настроенных на воинственный лад.

С леденящими кровь криками разбойники кинулись на всадников. Один оборванец взмахнул длинной палкой, пытаясь выбить Гвина из седла. Два других набросились с обеих сторон на де Вулфа: один — размахивая ржавым мечом, другой — тыкая сломанным копьем, у которого недоставало нижней части древка. Еще трое кружили сзади, вооруженные топором, длинным кинжалом и еще одной палкой.

Если разбойники думали, что в их засаду попала пара жирных купцов, возвращавшихся с рынка в Кингстентоне, то крупно ошиблись. На коронера и его оруженосца десятки раз нападали всевозможные злодеи, и они довольно неплохо научились защищаться.

После первых нескольких секунд замешательства сработали рефлексы двух старых солдат. Хотя на де Вулфе не было ни кольчуги, ни шлема, на бедре у него раскачивался длинный меч, а к седлу была приторочена булава с цепью. На Гвине была, по обыкновению, потрепанная кираса из толстой проваренной кожи с подбитыми металлическими шипами наплечниками. Кроме массивного палаша; в петлю седельной луки была продета секира с длинным древком.

Отчаянные крики сопроводил свист одновременно выхваченных из ножен мечей. Гвин, с ликующим воплем и почти маниакальной улыбкой восторга, вздернул свою кобылу на дыбы и, развернув, обрушил копыта лошади на виллана с палкой. Тот вскрикнул от боли, когда железные подковы ударили ему в грудь. Когда виллан, пошатнувшись, повалился на дорогу, Гвин развернул коня к двум разбойникам, подошедшим сзади. Тот, что был с кинжалом, окаменел от понимания, что они выбрали явно неподходящие жертвы для грабежа. Прежде чем разбойник успел сообразить, что к чему, Гвин наотмашь рубанул его мечом по шее. Как подкошенный, бандит рухнул на землю. Из его шейной артерии на лиственный перегной хлынул фонтан крови.

Тем временем де Вулф сражался сразу с двумя разбойниками. Один из них, с искаженным от ярости беззубым оскалом лица, все норовил проткнуть его копьем. Меч коронера был недостаточно длинен, чтобы достать нападающего, и Джон чувствовал, как наконечник копья цепляет его плащ, хотя волчья шкура была достаточно твердой, чтобы выдержать натиск. Когда второй бандит подскочил с другой стороны и попытался ударить по ноге де Вулфа мечом, Джон вонзил шипы шпор в бока Одина. В негодовании жеребец подался вперед, и оба отверженных оказались друг перед другом у пустого места. Натянув поводья, де Вулф развернул Одина, подняв коня на дыбы, и повторил маневр Гвина, пытаясь обрушиться на самого опасного противника — разбойника с копьем.

Тому удалось уклониться от молотящих копыт, но он упал на колени и был попран огромным декстрарием, когда Джон безжалостно развернул Одина еще раз. Железная подкова опустилась прямо между лопатками разбойника, и крики людей и ржание возмущенных лошадей не смогли заглушить хруст сломавшегося позвоночника.

Осознав допущенную смертельную ошибку, четверо других отверженных попытались убежать. Тот, которого Гвин сбил на землю в самом начале, замешкался дольше других и поплатился за это жизнью. Он было рванул к лесу, но огромная рыжая кобыла настигла его, прежде чем он успел добежать до первых деревьев. Гвин, зажавший обнаженный меч под мышкой, чтобы держать левой рукой поводья, вытащил секиру из ремня и сдвинул правую руку вниз по древку. Как только кобыла сравнялась с беглецом, клинообразный обух секиры со свистом опустился на его макушку. Лезвие раскололо череп почти до затылка, и разбойник, конвульсивно подергиваясь, рухнул на дорогу в лужу собственной крови и мозгов. По инерции корнуолльца занесло почти в деревья, но он развернул кобылу, чтобы посмотреть, как обстоят дела у его хозяина.

Двое из оставшихся отверженных уже укрылись в безопасных густых зарослях, но де Вулф преследовал последнего наискосок по дороге, занеся меч, чтобы ударить, как только бандит окажется в пределах досягаемости. Но беглецу повезло: он проскочил между двумя буковыми стволами, лишь на долю секунды опередив опустившееся в нескольких дюймах за его спиной оружие. Деревья и придорожный колючий кустарник были слишком густы, и Один резко остановился, уткнувшись носом в заросли ежевики.

Два бывших крестоносца съехались трусцой и остановились посреди дороги, загоняя мечи назад в ножны. Гвин, растрепавшиеся рыжие волосы которого торчали из-под

островерхой кожаной шапки, широко улыбнулся, не стыдясь своего восторга.

— Давненько мы этим не занимались, коронер! — прорычал он, соскочив с кобылы, чтобы вытереть обух топора о высокую траву на обочине.

Затем подошел к разбойнику, чью голову наполовину отрубил, и перевернул его ногой.

— Уже мертвый — почти вся кровь вытекла.

Когда Гвин проверял другого отверженного, с расколотой головой, также уже успевшего отдать Богу душу, коронер выскользнул из седла и вдруг понял, что, вопреки ожиданиям, поврежденная нога еще не совсем в порядке, особенно для выполнения гимнастики на боевом коне. Он погладил Одина по шее и зашептал ему на ухо что-то успокаивающее, так как жеребец все еще дрожал от возбуждения и гнева.

Когда конь немного успокоился, Джон подошел к человеку, которого ударил копытами Один. Тот лежал ничком. Убежденный, что разбойник без сознания или мертв, коронер с удивлением увидел, что тот зашевелился при его приближении и тщетно пытается подтянуться на руках к деревьям, волоча за собой ставшими бесполезными, парализованные из-за перебитого позвоночника ноги.

После нескольких попыток потерявший надежду разбойник опустился на дорогу, повернув лицо в сторону де Вулфа, пряча под телом руки. Когда коронер наклонился к нему, отверженный внезапно выхватил правую руку и сделал отчаянный выпад кинжалом, который вытащил из-за пояса.

Де Вулф отшатнулся от неожиданности, а Гвин выругался и уже полез за мечом, но Джон выставил руку, останавливая оруженосца.

— Оставь его в покое, Гвин. Он все равно умрет. Какой смысл везти его в Эксетер, чтобы повесить.

— Он вне закона, коронер, так что все равно, что волк. Лучше добить его сейчас, тогда я смог бы потребовать вознаграждение.

На человека, объявленного судом вне закона, прекращали распространяться нормы королевского права, и любой гражданин мог убить его на месте, как волка. А принесший отрубленную голову в тюрьму графства мог потребовать от шерифа платы за помощь в очищении лесов от шаек вооруженных грабителей. Де Вулф покачал головой.

— Мне кажется, что коронеру или его подчиненному незаконно и неблагоразумно было бы требовать награду за голову преступника. И, в любом случае, мне бы пришлось проводить расследование.

Разочарованный Гвин показал на два других трупа.

— А как насчет этих? Ты и тут будешь проводить расследование?

Джон на минуту задумался.

— Не вижу смысла — мы никогда не узнаем их имен и не сможем получить доказательств принадлежности их к англичанам. Кроме нас, нет никаких свидетелей, и никто не догадается, что с ними случилось. Юридически их не существует.

Он повернулся посмотреть на парализованного разбойника, распростершегося на дороге и вжавшего лицо в землю. Интересно, подумал де Вулф, каково знать о неминуемой скорой смерти. Не обладая богатым воображением, коронер имел лишь весьма смутные представления о воскрешении, похоже, принимавшимся священниками за само собой разумеющееся. Встретятся ли они с этим грабителем на небе — в раю или в аду? Будут ли там все когда-либо жившие на земле? Все дети, все младенцы, все мертворожденные? Это казалось маловероятным, и Джон прервал этот неожиданный самоанализ и наклонился поговорить с обреченным изгоем.

— Что заставило тебя уйти в лес, приятель? Ты беглый вор — или сбежавший искатель убежища?

Лежавший медленно приподнял голову — ровно настолько, чтобы повернуть лицо к коронеру.

— Не то и не другое, черт тебя побери! Я убил человека в справедливом поединке, после того, как он обманул меня в игре в кости в трактире в Лайме. Но приказчики выставили лжесвидетеля. Тот, с кем я сражался, был двоюродным братом горожанина, и суд вынес мне приговор через пять минут.

— И ты сбежал и подался в лес?

— Моя жена и мать заплатили тюремщику, оставшись после этого нищими, так как потеряли кормильца, ибо я был кузнецом. После этого я их не видел — и никогда больше не увижу.

История была слишком обыденной, чтобы затронуть какую-либо струнку сострадания в душе коронера. По виду этому человеку было не более двадцати пяти лет, хотя он был чумаз и его одежда была немногим лучше лохмотьев.

— И что нам с ним делать? — спросил Гвин, все еще теребя рукоятку меча. — Было бы милосерднее положить конец его страданиям, а не бросать его здесь на дороге, парализованного и с перебитым хребтом.

Раздумывая над ответом, де Вулф заметил, что обе лошади побрели по дороге, щипая пучки молодой весенней травы по обочинам. Коронер с Гвином направились за ними.

Но тут резкое движение еще живого отверженного привлекло их взгляды, и они увидели, что несчастный сам разрешил свою участь. Кинжал, который он пытался воткнуть в коронера, валялся возле него. Схватив его одной рукой, он оперся другой о землю в последней отчаянной попытке приподняться. Приставив острие к груди и уперши рукоятку в землю, разбойник навалился на нож, вдавливая его острый конец себе в сердце. С булькающим вскриком, прозвучавшим почти радостно, он избавил себя от невыносимой жизни, умерев на грязной королевской дороге. Гвин и де Вулф стояли, держа в руках поводья, и после последнего конвульсивного спазма умирающего посмотрели в глаза друг другу.

— Вот все и разрешилось, — буркнул Гвин.

Де Вулф влез на Одина, все еще чувствуя резкую боль в ноге.

— Когда будем проезжать через Аид, я вызову десятника. Ему придется прислать кого-нибудь зарыть трупы в лесу. Нельзя оставлять их здесь разлагаться и смердеть.

Прежде чем отъехать, коронер бросил последний взгляд на мертвого изгоя, и снова в голове у него мелькнула мысль: куда делась душа этого человека несколько минут назад? Чем отличалось убийство человека от закола свиньи? И было ли что-то такое, что превращало тело, руки и ноги в живую плоть?

Де Вулф отругал себя за глупость — должно быть, он старел, и поэтому начинал задумываться над тем, какие тайны уготавливала для него могила.

Глава седьмая,

в которой коронер Джон получает, известия о тамплиерах

Вечером, по возвращении в Эксетер, Джон сразу поехал в Ружмон — повидаться с шурином. Гвин отправился вместе с ним, вместо того, чтобы ехать к себе домой в Сент-Сидуэл к Восточным воротам. Его семья гостила у сестры на Молочной улице.

Ричарда де Ревелля де Вулф нашел в его палате в крепости. Шериф что-то обсуждал с комендантом замка, Ральфом Морином. На столе стояла открытая бутыль вина, и шериф жестом пригласил Джона наполнить себе оловянный кубок. Это было хорошее красное выдержанное вино из Аквитании. Коронеру всегда нравилось угощаться чем-нибудь дорогим и изысканным у славившегося своей скупостью шурина.

— Наша поездка на север не принесла никакой пользы, — начал Джон. — В деревне Эпплдор едва ли возможно набрать гребцов даже для пары гребных лодок.

Де Ревелль вяло закивал, словно ему уже наскучило присутствие коронера.

— Я уже слышал об этом от Ральфа. Сержант докладывал ему. Говорю тебе, искать нужно именно на Ланди. Пираты укрываются там веками.

Де Вулф посмотрел на коннетабля, который неподвижно стоял в центре комнаты, расставив ноги и сложив руки на груди, словно выросший из пола. Пепельного цвета волосы с проседью и такого же цвета раздвоенная борода, вместе с железной кольчугой и массивным мечом, наводили на мысль о викинге, только что вышедшем из норвежской ладьи.

— Оделся для боя, Ральф? — спросил он.

Морин широко улыбнулся, и его грубые, обветренные щеки покрылись мелкими морщинами.

— Нет, Джон, сегодня нападения на город не было. Я был на Бычьем лугу и немного потренировал гарнизон. Все эти годы мира изнежили их. Нам нужна хорошая война, чтобы отточить их навыки.

— Война едва не началась несколько месяцев назад, — пробормотал де Вулф, и в комнате повисла неловкая пауза, на протяжении которой комендант и коронер избегали смотреть на шерифа.

— Габриэль рассказал мне о поездке на северное побережье, — заговорил Морин, прерывая тягостное молчание. — Он утверждает, что там нет никаких следов награбленного, нет и подходящих для пиратства кораблей.

Джон согласно закивал.

— Верно, хотя они могли бы укрывать добычу в любой из сотен риг, разбросанных по всей округе. Но вельботы с несколькими веслами, как описал тот юный бретонец, так легко не спрячешь.

— Там десятки бухточек и заливов, где можно укрыть корабль-другой подальше от проторенных дорог, — возразил Ричард.

— Я не моряк, но на том открытом побережье нет других убежищ, кроме известных гаваней, — проворчал Морин.

Де Вулф еще раз наполнил до краев свой кубок, не обращая внимания на недовольный взгляд де Ревелля.

— Конечно, они могут быть издалека, — начал он, — из Ирландии, Бретани, или Галисии в Испании. В прошлом нападали и турки, и мавры. Веками наши предки-викинги приплывали из Скандинавии грабить в Бристольском заливе.

— А как насчет островов Силли? Похоже, там все население разбойники, — высказал предположение Морин.

Де Ревелль налил себе вина, воспользовавшись возможностью отодвинуть бутыль подальше от своего зятя.

— Откуда бы они ни пришли, у них должна быть база в пределах досягаемости — не могут же они вечно плавать по морю. И они должны где-то хранить добычу, так что я настаиваю, что этим местом является Ланди. После появления там де Мариско пошли одни неприятности — хотя бы эта история с тамплиерами.

При упоминании о рыцарях Христа де Вулф навострил уши.

— Что-нибудь новое в этом деле?

Шериф покачал головой.

— Ничего такого, о чем бы я не знал. Но уже давно пора уничтожить гадючье гнездо на этом острове. Если бы король больше занимался домашними делами, быть может, что-то можно было бы с этим сделать.

На этот раз коронер не впал в неловкое молчание, но дал отпор шерифу:

— Ричард, забудь все плохие мысли о новом короле. Помни о собственном долге — хранить королевский мир и закон! Другого короля у нас нет!

После этого недвусмысленного предупреждения де Ревелль покраснел и решил оставить скользкую тему, вернувшись к проблеме острова Ланди, который был в пределах его девонширской юрисдикции.

— Я исполню свой долг, будь уверен! В прошлом году мой предшественник оштрафовал Уильяма де Мариско на триста марок за то, что он не передал остров в собственность тамплиеров — и я наложу такой же штраф и в этом году!

Худое лицо де Вулфа сморщилось в язвительной улыбке.

— Ради Бога, что в этом проку? Он проигнорировал штраф в прошлом году и проигнорирует любой другой, который ты наложишь на него в будущем. Единственное наказание, на которое де Мариско обратит внимание, так это сила оружия.

Ричард раздраженно хлопнул пустым кубком о стол.

— А это чертовски трудно на таком острове, как Ланди. Большую часть года к нему не подойти из-за погоды — а когда спокойно, любое судно можно увидеть за десять миль, если только на море не туман.

Де Вулф начал терять терпение.

— Определись, Ричард! В прошлый раз ты сказал, что Ланди тебя не касается. А теперь заявляешь, что хочешь заняться де Мариско. Ты что, передумал? И вместе с тем ты заявляешь, что это невозможно.

— Что стоит за этим притязанием тамплиеров на остров? Мне совсем не известна его история, — раздался бас коннетабля.

Коронер умостился на углу стола де Ревелля и начал рассказ:

— После гражданской войны между Стефаном и Матильдой король Генрих, еще в пятьдесят пятом, объявил, что все королевские земли, отнесенные к правлению Стефана, должны быть возвращены короне — по меньшей мере так рассказывает мне мой сведущий писарь. Уильям де Мариско проигнорировал это. Ходили слухи, что он побочный сын короля Генриха I, так что, возможно, ему казалось, что у него больше прав, чем у кого-либо. Но спустя пять лет король пожаловал в числе других своих пожертвований ордену этот остров рыцарям-тамплиерам. Не то чтобы им нужны были еще какие-нибудь владения, к тому времени они уже были очень богаты, но, полагаю, король хотел сохранить благосклонность Папы, неравнодушного к тамплиерам.

— И что же случилось?

— Отряд тамплиеров — рыцари, сержанты и слуги — попытались вступить во владение, но Уильям помешал им высадиться на остров. Им еще повезло, что они не утонули.

— Они сделали еще несколько попыток, но всегда происходило одно и то же, — мрачно добавил шериф. — Тогда, вместо острова, тамплиерам отдали кое-какие земли в Сомерсете, принадлежащие роду Мариско, но им приходилось платить за них арендную плату, так что они до сих пор хотят прибрать к рукам этот остров.

Допив вино, де Вулф встал.

— Но это не решает нашу проблему. Всем известно, что Мариско продолжают древнюю традицию пиратства, но нет никаких доказательств того, что нападение на бристольское судно их рук дело.

Ричард де Ревелль фыркнул.

— Нет доказательств, потому что мы еще не искали их в нужном месте!

Упершись кулаками в стол, коронер сурово взглянул в лицо де Ревеллю.

— Мы? Ты хоть раз натирал себе задницу разъездами туда-сюда — в Барнстейпл и дальше? За последнюю неделю я проделал это дважды.

Спровоцированный на реакцию, о которой позднее жалел, шериф объявил, что на следующей же неделе поведет туда военный отряд, и приказал Ральфу Морину послать пару людей, чтобы организовать переправу по морю сорока тяжеловооруженных всадников.

— Поскольку я объявляю это походом от имени короля, направь послания де Гренвиллю в Байдфорд и Оливеру де Трейси в Барстапл. Укажи, что нам понадобится по дюжине рыцарей от каждого для сопровождения нашего отряда.

У Джона полезли брови на лоб, когда он услышал, как шурин сослался на Ричарда Львиное Сердце как на причину несколько поспешной экспедиции в Ланди. Но, зная о лукавстве де Ревелля и свойственной ему двуличности, он решил, что шериф пытается укрепить шаткое помилование, предоставленное ему баронами-роялистами пару месяцев назад.

— Я хочу это видеть, Ричард, так что поеду с тобой — там наверняка будут убийства, и коронер окажется весьма кстати! — с почти плотоядной улыбкой воскликнул де Вулф.

— И если ты отсылаешь большинство моих солдат, тогда и я тобой, — пробасил коннетабль. — Будем надеяться, что Эксетер не осадят в наше отсутствие, потому что от гарнизона останутся только один мужчина и мальчик.

К тому времени, когда они завершили обсуждение подробностей перехода и снабжения, Джон почувствовал, что де Ревелль уже жалеет о своем поспешном решении — какой с него вояка! У этого неудачливого политикана лучше всего получалось давать поручения другим, особенно, когда дело касалось каких-либо физических действий или чего-либо опасного. Но было уже слишком поздно — решение было принято, и высказанное шерифом восхищение тамплиерами явилось основным мотивом попытки отвоевать их наследие на Ланди и вместе с этим восстановить некоторое доверие к себе в Лондоне и Винчестере.

Собрание закончилось, и де Вулф забрал Одина с внутреннего двора и двинулся трусцой по городу. Поставив коня на отдых в конюшне кузнеца, он заглянул в дом и увидел, что Матильды нет. Мэри сообщила, что та, как обычно, ушла на вечернюю службу в церковь св. Олафа. Отказавшись от предложения служанки приготовить ужин, коронер поплелся в «Ветку плюща», чувствуя, как ноет натруженная за день нога.

Неста быстро накрыла стол, и уже скоро он с довольным видом корпел над вареной свиной ножкой на толстом ломте хлеба, рядом с которым стояла деревянная миска, наполненная мелко нарезанным луком, поджаренным на топленом говяжьем жиру, и горой вареной капусты. Вскоре начинался великий пост, и это могло быть последним мясным блюдом, которое Джон попробует за многие недели. Строгие приверженцы веры не позволяли даже яичко, хотя в этот священный период до Пасхи пропадал не один кусок мяса, не попавший в желудки мирян.

Когда де Вулф допивал вторую кварту эля, Неста перестала изводить своих служанок и подсела к нему. Между пережевыванием пищи он рассказал ей о треволнениях дня: переправке Жильбера в свое поместье, засаде разбойников и предложенной экспедиции на Ланди. Дерзкая валлийка, завитки блестящих рыжих волос которой непослушно выбивались из-под обтягивающего полотняного чепца, с широко раскрытыми глазами слушала описание стычки с дорожными ворами, как часто называли разбойников с большой дороги. Она взволнованно прижалась к руке Джона, когда он рассказывал о бойне, которую он с Гвином учинили с отверженными.

Когда коронер уничтожил ужин, Неста подозвала одну из служанок и приказала унести напитавшийся подливкой ломоть хлеба. Объедки, остававшиеся после трапез, Эдвин относил нищим, собиравшимся на соборной площади и Кресте, центральном перекрестке главных дорог в городе. Служанка принесла Джону еще одну кружку эля и подарила ему сияющую улыбку, за что Неста пнула девушку ногой в лодыжку.

— Бесстыдница, строит глазки! — воскликнула она с притворной ревностью, но Джон знал, что Неста любила своих девушек и хорошо о них заботилась, так как обе были сиротами. Предоставив им кров, она еще и следила за их моралью, пока те не найдут себе мужей. В отличие от большинства городских трактиров, прислуживавшие в «Ветке плюща» девушки не были по совместительству проститутками, выплачивавшими процент от заработанного хозяйке.

Де Вулф как раз рассказывал о предложении высадиться на Ланди на следующей неделе — что заставило Несту поволноваться из-за перспективы того, что ее любимого либо убьют, либо он утонет, — когда огромная фигура нависла над их столом.

— Гвин! Оруженосец моего любимого коронера!

Неста похлопала по лавке рядом с собой и подвинула де Вулфа, чтобы рыжий гигант смог присесть. С двумя крупными мужчинами по бокам она напоминала малиновку между вороном и красным коршуном.

Но не успел Гвин и рта открыть, как перед ним с грохотом опустил кувшин с квартой эля Эдвин, кривую ухмылку которого делал еще жутче побелевший ослепший глаз — наследие Ирландских войн. Корнуоллец с удовольствием отхлебнул большую часть пинты и провел тыльной стороной руки по намокшим усам. И лишь после этого сообщил сногсшибательную новость.

— В город прибыли тамплиеры, коронер.

Этого де Вулф ожидал менее всего. Все это время у него сохранялся здоровый скептицизм по отношению к страхам Жильбера де Ридфора, и хотя приезд Козимо Моденского придавал некоторую правдоподобность его опасениям, существовало множество других объяснений миссии аббата. Был ли этот новый поворот еще одним совпадением, или этот тамплиер из Парижа действительно беглец, жизни которого грозит опасность? Коронер ждал, пока его оруженосец поведает подробности, ибо по долгому опыту знал, что нажимать на того было бесполезно — Гвин говорил, когда считал нужным.

Прочистив горло, сделав еще один глоток и громко отрыгнув, корнуоллец продолжил:

— Я только что был в пивной на углу улицы Кожевников и разговаривал со знакомым дубильщиком. Тот сказал, что видел сегодня красивую процессию, входившую через Южные ворота: три рыцаря на декстрариях с тремя оруженосцами позади и двумя вьючными лошадьми, которых вел конюх.

— И что в них было такого красивого? — поинтересовалась Неста. — Что необычного в нескольких рыцарях — они, вероятно, направлялись отбывать очередной срок службы в каком-нибудь замке.

Гвин поднял корку хлеба, которую не прибрала служанка, и сунул в рот. Прожевав ее настолько, чтобы можно было говорить, он продолжил рассказ:

— Они были с головы до ног в кольчугах и в шлемах с забралами, как и их оруженосцы. С мечами, но ни копий, ни щитов, так что не было никаких гербов, по которым бы их можно было опознать.

— И без сюрко, по-видимому? — воскликнул коронер.

Длинная матерчатая накидка, надевавшаяся поверх кольчужных доспехов, не давала блеску металла предупреждать о приближении рыцарей, а также защищала от солнца, которое могло поджарить надевшего кольчугу, под которую поддевали стеганый зипун. Кроме того, с помощью сюрко владельцу было удобно демонстрировать свои геральдические знаки.

— Никаких сюрко, так что никаких красных крестов рыцарей Христа, — согласился Гвин. — Но у всех окладистые бороды и усы и стриженые волосы.

— Вполне обычное дело, даже если и против современной моды, — возразила Неста.

Корнуоллец ей улыбнулся, хотя из уважения к хозяину воздержался от игривого щипка за бедро.

— Был только один надежный способ узнать, сударыня, — спросить! И хотя рыцари и их оруженосцы не обращали никакого внимания на простой люд на улице, один дерзкий парняга побежал рядом с конюхом и спросил того, куда они идут. Тот ответил, что в монастырь св. Николая, и добавил, что они тамплиеры и добрались сюда из Лондона меньше чем за неделю.

Гвин вернулся к своему элю, давая де Вулфу возможность переварить эту новость.

— Какого черта им здесь нужно? — пробормотал он. — Простое ли это совпадение, или они действительно охотятся за Жильбером? А теперь еще эти притязания тамплиеров на Ланди.

Ему вдруг пришло в голову, что, возможно, его дорогой шурин что-то от него скрывает. Эти его странные идеи, выразившееся в нехарактерной для шерифа готовности идти походом на Ланди, могли быть не такими уж спонтанными, как казалось. Джон повернулся к Гвину и обратился к нему через голову Несты:

— Утром поезжай в монастырь св. Николая и разнюхай все, что можно, о них. Если они поселились в монастыре, у них должен быть мандат церкви с определением цели

визита. Ближайшие земли тамплиеров расположены близ Тивертона, так что какое бы у них ни было дело, оно должно иметь отношение к Эксетеру.

— И, возможно, к их собрату-тамплиеру Жильберу де Ридфору, — зловеще проговорил Гвин, высказывая вслух тайные опасения Джона.

— Если только они не собираются присоединиться к нашему вторжению на Ланди на следующей неделе, — с сарказмом заметил коронер. — Но чтобы узнать об этом, они должны были быть телепатами и прочесть мысли нашего благородного шерифа на расстоянии!

И после паузы добавил:

— Если только этот изворотливый ублюдок в Ружмоне не знал об их приезде заранее.

Хотя на следующий день была среда, шестнадцатый день марта, Матильда вытащила сопротивлявшегося де Вулфа на утреннюю мессу в соседний собор.

— Каждому христианину следует посещать мессу по крайней мере раз в день, — постоянно пилила мужа Матильда, но заставить его пойти в церковь ей удавалось не более двух раз в месяц,

Де Вулф жалел о каждой минуте, выстоянной в огромном, продуваемом насквозь нефе собора, под далекое бормотание младшего священника. Те же чувства вызывала у него крошечная церквушка св. Олафа, в которой приходилось терпеть елейные интонации жирного священника, так восхищавшего Матильду.

После службы коронер поднялся к замку и стал ждать в сырой и холодной комнатушке под башней возвращения Гвина из монастыря. Чтобы скоротать время, он решил попрактиковаться в латыни, выговаривая фразы, написанные для него Томасом. Успехи де Вулфа были несомненны, но читать получалось лучше, чем писать. Дело все же шло лучше, чем когда Джон учился у соборного священника.

Чья-то тень закрыла низкий дверной проем, и, подняв голову, де Вулф увидел, что это Томас, дешевые башмаки и штаны которого были забрызганы грязью, оставшейся от прошедшего накануне ночью дождя. Писарь только что проехал на своем пони пару миль из монастыря св. Иакова, и ему не терпелось поделиться новостями с хозяином.

— Я остался в монастыре, как мы договорились, коронер, и попытался разузнать, что привело аббата Козимо в Девоншир.

При упоминании итальянца он судорожно перекрестился.

— Я мало что узнал, кроме того, что он прибыл из Парижа несколько недель назад и добирался сюда через Лондон, где останавливался в Новом Храме возле реки Флит.

— Как ты об этом узнал? — ворчливо прервал его де Вулф.

— Помощник конюха в монастыре разговаривал с одним из телохранителей, которых аббат привез с собой. Они неразговорчивы, особенно со мной, но монастырским служкам, похоже, удалось вытянуть из них больше.

— Они тоже чужеземцы, эти телохранители?

— Нет, английские нормандцы, и, подозреваю, что тоже из Храма в Лондоне, хотя и не принадлежат к ордену. Это слуги более низкого ранга.

— Мы уже знали, что он из Парижа и посещал тамошнюю резиденцию тамплиеров. Что же нового ты рассказал?

— Вчера он уехал на своей красивой кобыле, а с ним и та парочка. Их еще нет, они не вернулись прошлой ночью.

Томас пожал перекошенными плечами, и виду него стал вороватее обычного.

— После его отъезда я пробрался в его келью и осмотрел ее. Они собирались вернуться, ибо некоторые из его вещей все еще там, включая сумку с писчими принадлежностями — такую, как эта.

И он выпятил вперед свою поношенную сумку, в которой носил перья, чернила и пергаменты.

— И ты ее хорошенько обследовал, нужно полагать?

Тщедушный писарь энергично закивал.

— Вы же сказали, что это важно, так что я рискнул бессмертием своей души и обыскал суму папского нунция, да простит меня Всевышний. — Томас виновато осенил себя крестным знаменем.

— И о чем она тебе поведала, мой верный шпион? — спросил Джон.

— Там было письмо, написанное приблизительно пять месяцев назад, судя по дате, от кардинала Галеаццо в Риме, и наделяющее аббата Козимо полномочиями выискивать все без исключения формы ереси во Франции и соседних странах и докладывать о них. А еще более свежее послание, приблизительно шестинедельной давности, от Хью, епископа Огзерра, приказывающее ему преследовать любых отступников от истинной веры, где бы те ни находились, включая Британские острова.

Де Вулф задумался.

— В этих пергаментах называются какие-нибудь конкретные еретики или вероотступники?

Томас вытер тыльной стороной ладони капельку росы с носа и виновато шмыгнул:

— Нет, это общие указания нунцию — но это типично для действий инквизиции против катаров и альбигойцев в юго-западных частях Франции.

Джон ничего не знал о еретиках во Франции или где-либо еще, но то обстоятельство, что мандат Козимо Моденского, похоже, касался главным образом религиозных проблем в южной Франции, откуда был родом ожидаемый де Ридфором товарищ-беглец, являлось еще одним совпадением, в которое трудно было поверить.

— Что-нибудь еще отрыл в его вещах?

Томас замотал головой из стороны в сторону.

— Нет, больше в его сумке ничего не было, кроме религиозного трактата и кое-каких писчих принадлежностей. Но и этого вполне достаточно, чтобы доказать, что он здесь со специальной миссией по розыску еретиков. Приказы, как из Рима, так и из Франции, исходят от особ высокого церковного ранга.

Томас внезапно запнулся и хлопнул ладонью себя по лбу. — На обоих письмах были тяжелые печати, — торопливо продолжил он. — Одна с эмблемой папского престола, а другая — с эмблемой Хью Огзеррскбго, хорошо известного главы инквизиции во Франции. Так что аббат Козимо прибыл в Девоншир определенно не для того, чтобы наслаждаться воздухом и пейзажами, — он вышел на охоту.

Де Вулф поступился на сей раз своей обычной суровостью и похвалил писаря за его усилия. Томас просиял от похвалы, тем более ценной из-за своей редкости.

Затем хозяин отослал его купить завтрак на одном из лотков. Сам же, оставшись в сырой норе, принялся размышлять о важности полученной информации.

Появление папского нунция, которому поручено разыскивать тех, кто восставал против строгих принципов Римской Церкви, придавало правдоподобие страхам Жильбера де Ридфора, казавшимся де Вулфу до последнего времени сомнительными. Он скорее подозревал, что француз страдал какой-нибудь формой паранойи, возможно, берущей свои истоки в личном проступке, в котором Жильбер пытался обвинить тамплиеров. Однако, если только это не удивительное совпадение, миссия аббата Козимо подтверждала истинность рассказанной де Ридфором истории.

Но что намеревался сделать этот итальянский священник? Приехал ли он сюда для того, чтобы убедить де Ридфора признать ошибочность своего поведения и вернуть его назад в лоно церкви? Или он здесь для того, чтобы донести на рыцаря епископу Генриху Маршалу — который, вероятно, был слишком озабочен собственными делами, чтобы беспокоиться о каком-то чужеземном вероотступнике? Или де Ридфора должны были уволочь силой в Новый Храм в Лондоне, или даже через Канал во Францию, чтобы отдать в руки инквизиции? И как бы им это удалось? Закаленный в боях воин-тамплиер не был легкой добычей, даже для двух верзил, которых Козимо привез с собой.

А что насчет этого Бернара де Бланшфора, который, якобы, на подходе, как второе пришествие? Аббат и его должен был поймать? Или, может, именно Бернар намечен главной жертвой, а де Ридфор никого не интересовал.

И, в любом случае, что это за «страшная тайна», на которую так туманно намекал де Ридфор? Столько вопросов и ни единого ответа! Де Вулф, чертыхнувшись себе под нос, встал и тут же ударился головой о покрытые слизью камни низкого свода. Бормотание переросло в рев сквернословия, и, потирая череп, коронер вышел во двор замка. Обернувшись и с отвращением посмотрев на крохотную пещерку, которую всучил ему шурин, де Вулф решил, что с него хватит: он вернется в свою прежнюю палату, даже если его придется поднимать туда на веревке с помощью блока.

Шагая по топкой грязи замкового двора, мимо уступавших дорогу встречных солдат, напыщенных писарей и носильщиков, толкавших перед собой тачки, Джон направился к воротам. Серый плащ развевался за ним на холодном ветру. В караульном помещении, находившемся сразу же за поднятой решеткой, он застал Габриэля, громко отчитывавшего новобранца. Когда сержант повернулся поприветствовать коронера, солдат торопливо улизнул.

— Добрый день, коронер. Слышал, на следующей неделе опять идем на север.

— Да, и Тебе лучше бы подобрать несколько человек, не страдающих морской болезнью. Шериф тоже горит желанием идти на Ланди.

Де Вулф посмотрел на лестницу, ведущую в его бывшую комнату.

— На прошлой неделе я упал с этих чертовых ступенек, но сейчас, после всех переездов, моя нога намного сильнее. Встань сзади, Габриэль, подхватишь, если завалюсь. И оставив за спиной поглядывавшего с некоторой опаской сержанта, коронер начал взбираться по узкой винтовой лестнице. К молчаливому облегчению обоих, это получилось лучше, чем ожидалось, и де Вулф добрался до верха, даже не пошатнувшись. Отодвинув дерюжку, служившую дверью, на привычном месте на подоконнике он обнаружил Гвина, жевавшего хлеб с сыром, и с кружкой сидра в руке. Тот поднялся и подвинул вперед шаткий стул, единственный предмет обстановки в комнате, оставшийся после того, как стол снесли вниз.

Де Вулф тяжело опустился на стул, прислонившись спиной к шероховатым камням стены. Подъем забрал больше сил, чем он ожидал, хотя нога не подвела.

— Дай мне сначала хлеба и эля, дружище, затем расскажешь, что нового.

Гвин подал ему еду, а затем поведал своему хозяину о том, что узнал о неизвестных рыцарях, прибывших накануне в город.

— В поисках сплетен я обошел все пивнушки вчера вечером, но, кроме того, что многие видели, как они проезжали по городу, никто о них ничего толком не знал. Некоторые слышали, как конюх сказал, что они тамплиеры, но нам это уже известно.

— И все? — спросил де Вулф, зная, что Гвин часто припасал самые лакомые кусочки на закуску.

— Этим утром я поехал в Британ и прошелся в монастырь св. Николая.

Британ был беднейшим кварталом Эксетера, названным так в честь кельтских бриттов, вытесненных туда после того, как саксы завладели городом много столетий назад. Это были трущобы с узкими проулками и жалкими лачугами в северо-западном углу городских стен. В конце квартала возвышался монастырь св. Николая.

— Во дворе был кузнец, подковывавший большого боевого коня, размерами почти с твоего бывшего Брана, — продолжил Гвин. — Это была не кляча монаха, и конь явно принадлежал одному из тамплиеров. Я разговорился с кузнецом, и тот мне сказал, что они должны сделать эту работу быстро, так как тамплиерам скоро уезжать. Я спросил, куда и зачем, но тот не смог мне ответить.

— Ему было известно имя владельца лошади?

Гвин почесал голову.

— Да, и оно прозвучало знакомо, хотя я не могу вспомнить, откуда я его знаю. И не припомню лицо человека с таким именем.

Джон героически скрывал свое нетерпение.

— Имя?

— Бриан де Фалэз — это я запомнил, потому что из тех же краев пришел Вильгельм Ублюдок.

Не комментируя происхождение Вильгельма, де Вулф сосредоточился на имени.

— У Акры был такой тамплиер. Здоровенный верзила.

— Это относится ко многим — особенно, тамплиерам, — заметил Гвин.

— А что другие два? — поинтересовался коронер.

Оруженосец покачал головой.

— Никого из них не было видно, а кузнец ничего больше не знал. Я подозвал монаха, мотыжившего грядку, и осведомился об их гостях, но тот сказал, чтобы я не совался не в свои дела. Жалкий педераст!

Гвин одним глотком допил свой эль.

— Если тебе нужно больше информации, лучше зашли туда нашего злого гномика. У того есть подход к священникам, с его крестными знамениями и латынью.

Де Вулф согласился с Гвином и рассказал о том, что Томас узнал в другом монастыре.

— Если ничего другого не получится, я сам пойду в монастырь св. Николая и спрошу этих ребят, зачем они здесь. Если среди них окажется Бриан де Фалэз, я могу разыграть встречу старых крестоносцев.

Гвин встал на ноги, наполовину заполнив комнату.

— Ну, их, по словам кузнеца, не будет весь день. Ему было велено вернуться после вечернего звона и проверить подковы на других лошадях.

Де Вулф поднялся, и они с Гвином направились к лестнице.

— Попробую нанести им визит сегодня вечером или завтра. Тем временем, когда этот жалкий писаришка вернется после своего завтрака, пошлю его в монастырь св. Николая выведать еще что-нибудь.

Отодвинув мешковину, коронер отступил в сторону, чтобы пропустить корнуолльца.

— Ступай вперед, Гвин. Если я покачусь кубарем, то, по крайней мере, приземлюсь на тебя!

В то же утро, в пятнадцати милях от Эксетера, сестра Джона присутствовала на мессе в церкви Стоука, что делала почти каждый день с самого детства. Хотя стремление стать монахиней давно исчезло, она оставалась очень набожной, но это никак не сказывалось на ее дружелюбной и общительной натуре. Сегодня ее сопровождал высокий, красивый гость их поместья — Жильбер де Ридфор.

Это ее мать уговорила его пойти с Ивлин — сама Энида не столь рьяно относилась к посещению церкви, считая, что два раза в неделю вполне достаточно для благополучия ее души. И еще у Эниды был скрытый мотив для того, чтобы послать гостя с дочерью: обе женщины понимали, что Джон многого не договаривал о де Ридфоре. Хотя и не вступив в открытый заговор, они хотели выманить из Жильбера побольше сведений о себе, и степенная прогулка в церковь, находившуюся в четверти мили от дома, и назад могла бы предоставить хорошую возможность для этого. Как ни странно, де Ридфор довольно неохотно отнесся к идее посещения церковной службы. Так как Ивлин чувствовала, что ему нравилось ее приятное общество, то пришла к заключению, что непривлекательными для Жильбера были сами религиозные обряды. Это казалось странным для тамплиера, пусть даже и бывшего, так как он должен был бы привыкнуть ежедневно проводить много часов в церкви.

Но убедительные аргументы Эниды победили нежелание де Ридфора, и в сопровождении плетущейся сзади совсем еще юной служанки они неторопливо зашагали в церковь св. Андрея, отстроенную незадолго до смерти Симоном де Вулфом. По пути говорили о многом, и Ивлин, слушавшая рассказы о путешествиях по Франции и Святой Земле, невольно оказалась очарованной де Ридфором.

Однако к тому времени, когда они достигли церкви, ей так и не удалось узнать ничего нового о целях посещения Жильбером Девоншира, и Ивлин решила спросить его об этом на обратном пути. Во время службы они стояли у ступеней алтаря, а полудюжина жителей деревни, свободных от работ, столпились на почтительном расстоянии за спиной дочери своего покойного господина.

Дородный и довольно веселый приходской священник протараторил молитвы и псалмы несколько медленнее обычного, так как почувствовал, что гость Ивлин был кем-то особенным. Хотя он и представления не имел о том, что это бывший монах из Храма. На протяжении всей непродолжительной службы Ивлин тайком наблюдала заде Ридфором и заметила, что хотя тот и повторял все требовавшиеся от него в храме действия, но делал это почти механически, явно без всякого воодушевления. Лицо его напоминало застывшую каменную маску, а губы не шевелились, когда по ходу службы требовались ответы. Ивлин чувствовала, что, хотя телом Жильбер находился здесь, его сознание было умышленно закрыто для религиозного содержания службы. У дверей церкви, когда священник подобострастно выводил даму, чьей семье он был обязан той легкой жизнью, которую вел, Ивлин представила своего гостя как сэра Жильбера де Ридфора, но поспешила увести его до того, как понадобились дальнейшие объяснения.

На обратном пути Жильбер поначалу казался поникшим, но вскоре Ивлин его снова разговорила.

— Похоже, на вас не произвели впечатления способности нашего священника, сэр?

В ответ де Ридфор довольно грустно улыбнулся.

— Ваш приятный священнослужитель сделал все, что от него требовалось. Все дело в том, что у меня появилось много сомнений в вере, которую он исповедует.

Сестра Джона вдруг почувствовала, что затронула тему, развивая которую, могла бы удовлетворить свое любопытство.

— Я слышала, что большинство людей, посвятивших себя Богу, рано или поздно испытывают кризис веры, — сказала она, когда они проходили по церковному двору между тисами.

Жильбер нежно положил ей на плечо руку.

— Это кризис не моей веры, а самой веры, — загадочно проговорил он.

— Не понимаю, — искренне призналась его собеседница.

— Ваш брат рассказал вам, что я рыцарь Храма, или, точнее, был им?

Ивлин озадачил этот туманный ответ.

— Да, но их вера наверняка сильнее, чем у большинства людей? Вы ведь солдаты Христа?

Де Ридфор улыбнулся, словно посмеиваясь над детской верой в сказки.

— Тамплиеры — это странный орден. Это верно, что мы стойкие защитники веры, но, возможно, мы существуем главным образом для того, чтобы защищать ее от критики и анализа.

Ивлин подняла голову и заглянула ему в лицо.

— Вы намекаете на то, что нашей вере нужна подобная защита от сомнений?

У ворот француз повернулся и посмотрел назад. Те немногие прихожане из деревенских жителей, присутствовавших на службе, беседовали со священником у дверей церкви, и никто не мог слышать разговора Ивлин с Жильбером.

— Да, и ее так защищали многие годы. Рим — это ревнивый и могущественный блюститель, не терпящий соперничества. Тысячу лет назад святой Павел оторвал христианство от его корней и пересадил в этот город. Но существовали другие ветви христианства — в Палестине, Египте и других местах. А также гностики, не принимавшие застывших доктрин Рима.

Это смутило Ивлин, не знавшую ничего другого, кроме подчинения непреклонному деспотизму церкви, и почти не представлявшую себе, что могли существовать другие взгляды.

— Вы говорите о еретиках? — почти шепотом спросила она.

Жильбер взял ее под руку, и они медленно пошли дальше, а юная служанка поплелась за ними, больше интересуясь весенними цветами на обочине, чем непонятным разговором.

— Еретиках? Это широкое и варьирующееся определение. Здесь, на этих островах, у вас была собственная ересь, когда Пелагей провозгласил свободу воли и свободу мысли для всех людей. А сейчас, особенно в южной Франции, есть катары и альбигойцы, желающие исповедывать свою веру собственным способом — что, боюсь, скоро навлечет на них гнев Рима, последствия которого будут губительны.

Ивлин ощутила трепет в груди и, подобно Томасу де Пейну, необъяснимое желание перекреститься. Неужели человек, держащий ее под руку, опасный еретик, антихрист?

Но у девушки была сильная воля, и она решила взять быка за рога.

— Какое отношение это имеет к тамплиерам — и к тому, что вы заехали так далеко, до самого Девоншира, после того как оставили орден? Я думала, что звание тамплиера — это на всю жизнь.

— Так и должно было быть, Ивлин. Но я и несколько других узрели другую истину, о которой даже мы не должны были и подозревать. Когда в начале этого века был основан наш орден, в Иерусалиме нашли нечто такое, что необходимо было скрыть любой ценой. Я не посвящен во все подробности, известные лишь Великому Магистру и нескольким кардиналам в Риме. Неизвестно, то ли именно

тамплиеры первыми обнаружили эту тайну, то ли они были поспешно организованы Сионским орденом, с тем, чтобы выяснить все подробности и затем скрыть их.

Ивлин пришла в замешательство.

— Вы утверждаете, что стали беглецом, потому что приобщились к запретному знанию?

— Именно так. И они боятся, что я и кое-кто еще поделимся своим знанием с миром.

В его глазах вспыхнул огонек, а голос слегка задрожал. На мгновение Ивлин подумала, что ее собеседник, возможно, немного не в себе.

— И как первые тамплиеры обнаружили эту тайну? И в чем она, собственно, состоит? — спросила она, обмирая от ужаса ожидания, что в ответ грянет гром небесный.

Лицо француза скривилось в гримасу боли. Его явно терзали противоречивые чувства.

— Я разрываюсь между взятым обетом повиновения и правом всех людей на свободу совести, не ограниченную слепой верой. Одна часть меня зажата в тисках строгих повелений, которые мне вбивали в голову с самого детства, и все же я вижу все больше достоинств в гностическом способе мышления — как и многие другие тамплиеры во Франции, сочувствующие катарам. Мне следовало бы набраться мужества и поведать правду всему миру. И все же я боюсь.

Ивлин начало казаться, что своими ответами Жильбер намеренно уводит ее все дальше от понимания.

— Но что же они нашли, эти первые тамплиеры? — настаивала она.

— Им отвели часть дворца, построенного на руинах храма Соломона, разрушенного римлянами во время разгрома иудеев. Несколько тамплиеров многие годы занимались раскопками в подземных коридорах. Там, по поверью, находились конюшни Ирода — и то, что они там нашли, было перевезено в условиях величайшей секретности в южную Францию. Через девять лет после основания ордена первые девять тамплиеров навсегда вернулись во Францию.

И снова ему удалось ответить ей, не сказав ничего существенного. Ивлин попробовала зайти с другой стороны:

— Похоже, южная Франция занимает очень важное место во всем этом, сударь, — заметила она. — И именно там живут эти катары, о которых вы говорите. Там находятся поместья этого друга-тамплиера, которого вы ожидаете. Я однажды слышала от неосторожного монаха, что была даже теория о том, что Иосиф Ариматейский и Мария Магдалина побывали в этих местах после смерти нашего Спасителя, так как именно там было пристанище для многих евреев, бежавших из Святой Земли. Де Ридфор сухо рассмеялся.

— Побывали? Разве только это? Она переехала туда жить, взяв с собой Грааль! Лангедок — это новая Святая Земля, что придает еще больше трагизма тому, что очень скоро возмездие падет на тысячи ее обитателей.

Ивлин ничего не могла понять в перескакивающих с одного на другое туманных ответах де Ридфора. Когда они уже входили во двор поместья, девушка сделала последнюю попытку.

— Но как могло что-то, найденное в том фундаменте, пошатнуть устои нашей святой церкви? — промолвила она, охваченная внутренней дрожью.

Де Ридфор отпустил ее руку и указал на оставшуюся у них за спиной церквушку.

— Что мы только что делали во время мессы? — угрюмо спросил он. — Мы причащались к плоти и крови воскресшего Христа, совершали обряд, являющийся ядром, самой сутью святой римско-католической церкви. Если подорвать эту самую святую веру, тогда тысяча лет, прошедшие после того как Павел сделал Рим центром христианской вселенной, обратятся в прах.

Они свернули в ворота, и Ивлин, которой стало не по себе настолько, что она уже начинала бояться этого странного, загадочного человека, убежала, чтобы рассказать обо всем матери.

Глава восьмая,

в которой коронер Джон узнает ужасную новость

Утро четверга, семнадцатого дня марта, было холодным и ветреным. Нежное дыхание весны оказалось лишь обманом, как это обычно бывало в западной части Британских островов.

Перекусив миской горячего бульона и ломтем хлеба, де Вулф пешком отправился в замок. Одина пришлось оставить у кузнецов, где ему меняли подковы. Коронер двигался размашистым шагом, борясь с порывами ветра, который старался сорвать с него поношенный плащ, время от времени бросая в лицо пригоршни дождя. Тарахтели под ливнем крыши палаток уличных торговцев, а сами торговцы, завернувшись в плащи и накидки, ждали, когда покупатели отважатся бросить вызов стихии.

Де Вулф с удовлетворением отметил, что нога уже почти не беспокоит, исчезла ноющая боль, мучавшая его на протяжении многих недель. Он вспомнил вчерашний вечер, который скучно, но, к счастью, спокойно провел в обществе Матильды у домашнего очага. Вчера ей не нужно было идти на службу в храм, и супруги поужинали относительно спокойно. У коронера не было желания отправляться в «Ветку плюща», поскольку он знал, что Неста пошла на собрание хозяев постоялых дворов, чтобы обсудить повышение цен на ячмень и то, как это должно отразиться на цене продаваемого ими эля.

Из-за скудного прошлогоднего урожая и огромного спроса на зерно, которое нужно было королю для его армии во Франции, стали расти цены на многие продукты. Это еще более усилило недовольство населения, которое и так уже было не в силах выносить непомерные подати. Де Вулф опасался даже, что подобные настроения смогут подвигнуть принца Джона на новый заговор против своего отсутствующего брата-короля.

Дороговизна и явилась одной из тем довольно скованной беседы между де Вулфом и Матильдой, когда они сидели после ужина перед камином. Джон распечатал флягу с вином, и под влиянием спиртного супругам удалось немного расслабиться — в последнее время Матильда, похоже, все чаще и чаще была не прочь выпить пару стаканчиков. Как и следовало ожидать, разговор зашел о Жильбере де Ридфоре, и Джон рассказал жене о том, что Томасу удалось узнать об аббате Козимо и о приезде трех тамплиеров. Судя по всему, Матильду искренне заботила судьба рыцаря, и она даже согласилась, пусть и не очень охотно, с тем, что де Вулф поступил правильно, спрятав де Ридфора в Стоуке. Более того, она поведала и еще кое-какие сплетни, почерпнутые ею из разговоров с любопытными прихожанами церкви св. Олафа, которая находилась в нескольких сотнях шагов от монастыря св. Николая.

— Ты говоришь, что одним из этих рыцарей был Бриан де Фалэз, — сказала Матильда, — а мне говорили, что двоих, приехавших вместе с ним, зовут Годфри Капра и Роланд де Вер.

О последнем Джон никогда не слышал, но Годфри Каиру смутно помнил — тот присутствовал на известной встрече в Жизоре. Эта встреча получила название «рубка вяза» и, похоже, оказала существенное влияние на организацию тамплиеров. Там же присутствовал и Жильбер де Ридфор, и Джон сомневался, что это могло быть простым совпадением.

Подходя к сторожке у ворот Ружмона, де Вулф вздохнул, осознав, что ему так и не удалось объединить эти разрозненные обрывки информации. Становилось очевидным, что единственный способ узнать истинную причину, заставившую тамплиеров приехать в Эксетер, — это задать им вопрос в лоб. Джон повернул в помещение для стражи, но вместо того, чтобы испытывать судьбу и подниматься по крутой лестнице, сунул голову в проем и крикнул, привлекая внимание Гвина. Раздался ответный крик, и его помощник сбежал вниз, сопровождаемый Томасом де Пейном.

— В восемь часов мы должны присутствовать при наказании преступников, — сообщил де Вулф. — Томас, секретарь шерифа отдал тебе список?

Маленький сутулый писарь порылся в своей бесформенной сумке и выудил обрывок пергамента.

— Их будет трое, коронер, — объявил он, сверившись с записями, — и у одного из них вы должны получить признание.

— Признание, — нахмурившись, переспросил де Вулф. — С чего это вдруг?

— Похоже, что он тоже хочет стать аппрувером, чтобы спасти хоть и не правую руку, но хотя бы свою шею. — Аппруверами называли преступников, которые, чтобы спасти свою жизнь, выдавали сообщников. Взамен их избавляли от казни, но они должны были покинуть пределы страны. Иногда их вообще освобождали из-под стражи.

Коронер недовольно хмыкнул и направился во главе маленькой процессии через внутренний двор в направлении главной башни. Ее темные сырые подвалы служили и тюрьмой, и складом, и камерой пыток, а заправлял всем этим хозяйством Стиганд, чудовищной толщины тюремщик с мозгами мокрицы. Подвал был разделен пополам каменной стеной с ржавой решеткой посредине, за которой начинался коридор с рядом грязных камер. Остальная часть была освещена тусклым светом, просачивающимся сквозь небольшой дверной проем, и несколькими прикрепленными на стенах свечами с фитилем из сердцевины ситника. В одном из углов находился альков, где жил Стиганд. Соломенный тюфяк, служивший ему постелью, валялся прямо на сыром земляном полу. Рядом с альковом была выкопана яма с угольями, где Стиганд стряпал свою нехитрую еду и раскалял клейма и другие пыточные орудия.

Спустившись по нескольким ступенькам, коронер и его спутники услышали зловещее бульканье древесного дегтя, варившегося в железном горшке. Впрочем, этот звук тут же заглушили шаги мрачной процессии, появившейся из-за железной двери тюрьмы. Впереди шествовал Габриэль, сопровождаемый стражником, за ними, спотыкаясь на неровном полу, плелись трое заключенных, одетых в лохмотья, с кандалами на руках и ногах. Замыкали процессию еще два солдата, которые подталкивали пленников в спину. Стиганд запер на ключ тяжелую металлическую дверь и, грузно ступая, направился к очагу, рядом с которым, на низкой скамейке, были разложены орудия пытки. В центре помещения уже собралась небольшая группа наблюдателей, включавшая священника из гарнизонной часовни св. Марии — на случай, если кто-нибудь из заключенных умрет во время судебного процесса. Остальными были Ральф Морин, комендант замка, Генри Риффорд, один из двух эксетерских приставов, и шериф Ричард де Ревелль с одним из своих писарей из суда графства. Шурин Джона и должен был чинить суд над злодеями.

Солдаты, щедро рассыпая удары, заставили троих заключенных выстроиться перед чиновниками в шеренгу, чтобы писарь, дородный мужчина с раздутыми представлениями о собственной важности, мог зачитать подробности приговоров.

— Во-первых, Роберт Тебод, мясник из этого города, ты осужден за постоянный и злонамеренный обвес и явные мошеннические манипуляции с весами, совершаемые в собственную пользу. — Он перевернул лист пергамента и сверился с одной из предыдущих записей. — Восьмого дня июня прошлого года ты уже был подвергнут штрафу в десять марок судом этого города. И ты был предупрежден, что следующее такое преступление приведет к повешению или отсечению конечности.

Шериф, облаченный в короткий плащ его любимого зеленого цвета, небрежно наброшенный на плечо, нетерпеливо помахал перчаткой, перебивая писаря.

— Известно ли что-нибудь еще об этом злодее?

Риффорд, короткошеий мужчина средних лет с брюшком и выпуклыми глазами, был приставом, представляющим свободных граждан города и гильдии. Он ткнул пальцем в несчастного Роберта, плотного человека с обычно цветущим лицом, которое в этот момент было бледным от страха.

— В прошлом году гильдия мясников предупреждала его, что если он снова преступит закон, то будет изгнан из гильдии и не сможет более торговать в этом городе. Так тому и быть, хотя, в любом случае, он все равно не сможет бить скот и рубить мясо одной рукой!

Тебод рухнул на колени и начал умолять о снисхождении, но никто не обращал внимания на его полубессвязное бормотание: присутствующим не раз приходилось слышать от осужденных подобные просьбы.

Писарь перешел к изложению следующего дела. На этот раз обвиняемым оказался молодой угрюмый сакс с длинными желтыми волосами, свисающими до лопаток.

— Бритрик из Тотнеса, тебя задержали на Саржевом рынке, когда ты пытался сбыть обрезанные пенсы с коротким крестом. Городской бейлиф обнаружил в твоем жилище мешок с обрезками и железные ножницы для обрезки монет.

Серебряные пенсы отличались большим разнообразием форм, некоторые из них были в ходу на протяжении столетия и больше, кроме того, монеты чеканились на разных монетных дворах, разбросанных по всей стране. Преступники обрезали края монет и отливали из обрезков слитки. На большинстве монет с одной стороны имелось изображение креста, и через какое-то время, для того, чтобы обрезанная монета легче распознавалась, концы креста стали делать длиннее, так, что они касались краев монеты. Подобные преступления были очень распространены, и хотя не карались смертью через повешенье, как изготовление фальшивых денег, тем не менее считались почти таким же ужасным деянием.

Судя по всему, услышанное не произвело на Бритрика особого впечатления, и писарь перешел к последнему обвиняемому, жуликоватого вида молодчику с кривыми торчащими зубами.

— Уильям Пагнелл, тебя обвинили в связях с известными ворами, которые две недели назад промышляли на ярмарке святого Иуды. Трое твоих сообщников унесли из различных палаток товаров не меньше чем на пять марок, но поймать удалось только тебя. Поскольку украденный товар, а именно, найденный при тебе подсвечник стоил лишь девять пенсов, тебе удалось избежать повешения по этому обвинению.

Де Вулф прервал монотонную речь писаря.

— Это он хочет стать аппрувером?

— Да, коронер. Если остальные будут пойманы и подтвердят, что Пагнелл был одним из них, тогда могут повесить всех четверых, независимо от того, отрубят ему сейчас руку или нет.

Пагнелл опустился на колени рядом со своим собратом по несчастью и, гремя цепями, поднял скованные руки, обращаясь с мольбой к де Вулфу.

— Сэр коронер, я желаю признать свою вину и заслужить вашей пощады, выдав имена тех людей, которые сбили меня с пути истинного, — взмолился он ноющим голосом.

Где-то вдалеке раздался едва слышный звон колокола кафедрального собора, и Ричард де Ревелль нетерпеливо хлопнул перчатками по ладони.

— Ладно, писарь, продолжим. У меня есть дела и поважнее.

Напыщенный чиновник повернулся к коронеру и вопросительно поднял бровь.

— Вы признаете его в качестве аппрувера, коронер?

— Если его признание поможет нам поймать еще более гнусных воров, тогда да, — неохотно пробурчал де Вулф.

Пагнелл быстро пробормотал слова благодарности, после чего попытался добиться еще большего снисхождения.

— А если я расскажу все, что я знаю, до последнего слова, и поклянусь именем Богоматери и именами всех святых никогда больше не совершать преступления, то, может быть, вы не будете трогать мою руку? Без нее мы с моей семьей умрем от голода, ведь я зарабатываю резьбой по дереву, У меня уже два месяца не было работы, и я взял эту безделицу только лишь для того, чтобы купить детям немного хлеба.

Ричард де Ревелль возмущенно фыркнул.

— Каждый попадающий сюда негодяй поет одну и ту же старую песню и обещает исправиться, а стоит его отпустить, тут же принимается воровать или убивать честных людей.

Побуждаемый не только чувством сострадания, но и желанием досадить шурину, де Вулф махнул рукой стражникам и тюремщику.

— Отведите его назад в камеру. Я выслушаю его признание, а потом решу, что с ним делать.

— Какое вы имеете право вмешиваться в решение суда моего графства? — возмутился шериф.

— В прошлом году решением выездной сессии суда на меня возложена обязанность принимать признание у аппруверов, — парировал де Вулф, глядя прямо в глаза де Ревеллю. — А вы, возможно, помните, что это решение было принято королевскими судьями — судьями нашего повелителя короля!

С трудом скрывая довольную усмешку по поводу того, что его хозяин потерял лицо, Габриэль велел одному из стражников увести заключенного. Стиганд вернулся к очагу, и зловещая процедура продолжилась. Последующие действия были быстрыми, без тех церемоний, которые обычно сопровождают публичную казнь. Двое стражников схватили белокурого сакса, один из них достал железный ключ и разомкнул кандалы на его руках. Жирный тюремщик подкатил обрубок толстого, около двух футов в длину, бревна, испачканного зловещими коричневыми пятнами, и поставил его на торец. Жертву заставили опуститься на колени. Стиганд схватил правую руку осужденного и положил ее на колоду. Затем он ухватился за рукоятку топора, плюнул на лезвие и одним молниеносным ударом отсек кисть.

Несмотря на все выказанное им ранее безразличие, Бритрик издал дикий вопль и потерял сознание. Кисть мягко свалилась на земляной пол, из обрубка, заливая колоду, била алая кровь. Тяжело, со свистом дыша, тюремщик вытащил из широкого кармана засаленного кожаного фартука кусок тряпки и прижал ее к обрубку руки, временно останавливая кровь. Сакс бездыханно валялся на земле, но один из стражников приподнял его руку, в то время как Стиганд повернулся к горшку с дегтем, стоявшему на огне. Он помешал в нем длинной щепкой, затем подцепил огромную каплю липкого коричневого варева. Сняв тряпку с обрубка руки, он шлепнул на кровоточащую плоть и осколки костей деготь и быстро размазал его по поверхности. Деготь схватился почти мгновенно. Затем Стиганд спокойно подцепил за большой палец валявшуюся на полу кисть и швырнул ее в огонь. Пальцы на обрубке с шипением, чернея на глазах, начали сжиматься в кулак.

Чиновники созерцали этот процесс с совершенным безразличием, единственное — исключение составил Томас де Пейн, который, хотя и наблюдал подобные сцены множество раз с тех пор, как поступил на коронерскую службу, тем не менее испытывал тошноту при виде крови и такого небрежного обращения с человеческой плотью.

Двое солдат отволокли Бритрика в его камеру, после чего вернулись за скулящим от страха мясником. Роберт Теболд начал издавать дикие вопли, как только с него сняли цепи, и продолжал визжать до тех пор, пока его не оттащили в камеру.

Ричард де Ревелль, которому уже пора было возвращаться в свои покои, уже направился было к выходу, но затем, словно что-то вспомнив, повернулся к де Вулфу.

— Джон, экспедиция на остров Ланди назначена на понедельник. Мы должны отправиться утром, и, если повезет, вечером того же дня будем в Барнстейпле.

Небрежно взмахнув на прощание перчатками, шериф отправился по своим делам, сопровождаемый неохотно плетущимся за ним констеблем. Коронер прошел в помещение тюрьмы, где выслушал признания вора, заглушаемые воплями двух его изувеченных собратьев.

Часом позже де Вулф вернулся в помещение стражи и поднялся в свои покои, где присоединился к трапезе Гвина и Томаса, состоявшей, как обычно, из хлеба, сыра и кувшина сидра.

Томас, ходивший в кафедральный собор в надежде услышать какие-нибудь новости об итальянском аббате, не узнал ничего нового. Козимо больше не приходил к епископу, а выведать, вернулся ли итальянец в аббатство св. Иакова, писарю так и не удалось.

— Ну, а ты, Гвин? — проворчал де Вулф. — Может, тебе больше повезло в тавернах, чем Томасу в соборе?

Прежде чем ответить, его помощник провел кинжалом по куску сыра, срезая с него полоску твердой зеленой корки.

— Немногим больше, коронер, — наконец ответил он. — Вы сказали, что ваша жена уже сообщила вам имена двух других тамплиеров. Вчера вечером я побывал в паре пивных для простолюдинов в Бретайне и поговорил с одним конюхом, да еще с привратником из церкви св. Николая. Похоже, что главный из этой троицы — Роланд де Вер, который принадлежит к Новому Храму в Лондоне, хотя раньше обретался в Париже. Привратник сказал, что у него рыжеватые волосы и борода, но больше о нем ничего не известно.

— А что насчет остальных? Один — это тот самый Годфри Капра, которого мы видели в Жизоре, когда произошла великая ссора между принцем Ричардом и этим ублюдком, французским королем!

— Да, я его вспоминаю. Это такой худой смуглый парень с кислой физиономией. Я слышал, что он родом из Кента. Но этот Годфри никогда не был с нами в Палестине. — Гвин откусил кусок каменного сыра и принялся сосредоточенно его жевать. — Второго мы тоже оба знаем, это Бриан де Фалэз. Конюх сказал, что он тоже прибыл из резиденции Храма в Лондоне, хотя сам он из Нормандии.

Томас спокойно слушал их разговор. Сидя за столом, он составлял краткое изложение признания аппрувера, выслушанного Джоном в грязном подземелье тюрьмы.

— Когда я был в Винчестере, в свите епископа Руэнского прислуживал один священник, — вмешался в разговор писарь, — который присутствовал на той встрече в Жизоре, о которой вы постоянно упоминаете. Он рассказал мне, что хотя стычка между королем Генрихом и Филиппом Французским в основном касалась дел политических, там произошло и некое событие, сильно повлиявшее на тамплиеров.

— А тебе известно, что там произошло, карлик? — буркнул корнуоллец.

Томас лениво перевел взгляд на Гвина.

— Похоже, что когда был основан орден тамплиеров, за этим стояла некая таинственная религиозная организация в Иерусалиме, называемая Орденом Сиона. Ее, якобы, основал Годфри Бульонский — за несколько лет до того, как он отвоевал Святой город у сарацинов. Затем он сделал резиденцией этого ордена аббатство Богоматери горы Сионской, что находится за городской стеной.

— Ну и какое, черт возьми, отношение это имеет к тому, что случилось в Жизоре? — довольно невежливым тоном поинтересовался Гвин.

— На встрече в восемьдесят восьмом году, где присутствовали и вы, Орден Сиона рассорился с великими магистрами тамплиеров, и после этого оба ордена пошли каждый своим путем, и Орден Сиона стал называться Аббатством Сиона.

Коротышка-писарь помолчал, словно подчеркивая важность того, что намеревался сказать дальше.

— А разгадка в том, что так называемая «рубка вяза» — это на самом деле замаскированный намек на окончательный раскол между орденом и тамплиерами, и не имеет никакого отношения к глупой ссоре по поводу того, кому сидеть в тени этого вяза — англичанам или французам. И, возможно, к вашей теперешней проблеме с Жильбером де Ридфором имеет отношение то, что встреча в Жизоре произошла всего через каких-нибудь несколько месяцев после того, как дядя Жильбера, Жерар де Ридфор, снова уступил Иерусалим магометанам, проявив, как полагают некоторые, предательскую некомпетентность!

Это заявление было выше понимания Гвина из Полруана, который лишь скорчил презрительную гримасу и снова занялся своей трапезой. Однако де Вулфа слова Томаса заставили задуматься.

— Значит, сейчас в Эксетере у нас находятся священник из Парижа, имеющий связи с инквизицией, один из старших тамплиеров из их парижской резиденции и тамплиер, который присутствовал на встрече в Жизоре. Все они прибыли почти одновременно с племянником опозоренного Великого магистра— с разницей в пару дней!

Писарь приподнял сгорбленные плечи и ухмыльнулся, давая понять, что, по его личному убеждению, эти события несомненно связаны.

— Чем скорее мы избавимся от этого заблудшего рыцаря, тем лучше! — продолжал коронер. — Но он не уедет до тех пор, пока не встретится со вторым, с Бланшфором.

Гвин прожевал последний кусок и запил его огромным глотком сидра. После чего, громогласно отрыгнув, он вытер усы и промолвил:

— По крайней мере, это уже не забота коронера.

Вскоре ему довелось убедиться, что он ошибался.

Когда де Вулф вернулся в родной переулок, чтобы проверить, как идут дела у кузнеца, соборный колокол уже созывал прихожан на вечернюю службу. Войдя в конюшню, Джон обнаружил Одина, привязанного веревкой к вбитому в стену кольцу. Огромный жеребец поедал овес из кожаной торбы; его копыта уже были должным образом обработаны, а в подковы забиты несколько вылезших гвоздей.

Коронер вступил в беседу с Эндрю, молодым кузнецом. Разговор о различных видах боевой сбруи принял оживленный характер, поскольку обоим было что сказать по данному вопросу, когда в дверь вбежала Мэри. Служанка явно спешила — пряди светлых волос выбились из-под шапочки, тесемки которой она второпях забыла завязать.

— Сэр Джон, пойдемте быстрее! Хозяйка в ужасном состоянии — здесь Элси, управляющий из Стоука.

Пока они шли по узкой улочке к дому, Мэри сообщила, что не знала о том, что коронер на конюшне, и послала Саймона искать его в Ружмоне.

Войдя в дом, де Вулф увидел Матильду, сидевшую в одном из кресел. Она уткнулась лицом в ладони и горько рыдала. Рядом с беспомощным видом стоял Элси, явно не знавший, как ее утешить.

— Бог мой, что тут стряслось? — встревожено спросил Джон, подойдя к жене, и осторожно положив руку на ее вздрагивающее плечо. — Что-то случилось с моей матерью?

Матильда тут же прекратила рыдать и, резко повернув голову, бросила на него рассерженный взгляд.

— Это все ты виноват, бессердечный ты человек! — воскликнула она, вставая на короткие полные ноги, и тут же принялась колотить мужа кулаками в грудь.

Джон толчком усадил ее обратно на стул, и рыдания возобновились с новой силой. Он повернулся к управляющему, которого знал еще с детских лет.

— Элси, что тут происходит? Почему ты здесь?

Худой сакс с тронутыми сединой волосами, все еще одетый в костюм для верховой езды, воздел руки, словно в мольбе.

— Сэр Джон, мне следовало сначала найти вас и рассказать вам первому, а не леди Матильде. Я убит тем, что причинил ей такое горе, однако не мог подумать, что она воспримет случившееся так близко к сердцу.

— Но что? Что именно случилось?

— Сэр Жильбер, который гостил у вас в Стоуке… Он мёртв — его убили!

Хотя де Вулфу на протяжении двух десятков лет не раз приходилось сталкиваться с насильственной смертью, и в качестве воина, и в теперешней должности коронера, эта новость по-настоящему его потрясла. И опасения де Рид-фора, и всё более веские подтверждения того, что страхи эти небезосновательны, привели в конце концов к трагической развязке.

Под горькие стоны Матильды, оплакивавшей своего погибшего героя, Джон тяжело опустился в кресло и окинул пристальным взглядом управляющего.

— Когда все это случилось — и как?

— Вчера под вечер он сел на коня и оправился на прогулку, — ответил Элси, взволнованно теребя большую пряжку, скреплявшую его тяжелый коричневый плащ. — Он пожаловался, что ему надоело сидеть в четырех стенах. Взяв на конюшне кобылу, де Ридфор сказал, что не будет выезжать за пределы поместья. Но близился закат, а он все не возвращался, и ваша матушка послала конюхов на поиски — на тот случай, если де Ридфор заблудился в лесу между Стоуком и рекой. — Элси помолчал и горестно вздохнул. — Перед самыми сумерками они нашли его — то есть, сначала нашли кобылу, которая бродила среди деревьев без седока. А потом, в нескольких сотнях шагов, среди деревьев, что растут по берегу реки, конюхи увидели и де Ридфора. Он лежал мертвый и весь в крови.

— А не мог он просто упасть с лошади, или наткнуться на низкую ветку? — Еще не закончив фразу, де Вулф уже понял, насколько бессмысленно такое предположение: любой рыцарь-храмовник, особенно из тех, кто сражался в Палестине, вряд ли позволил бы себе свалиться с лошади и разбиться во время обычной прогулки.

— Это не было случайностью, — подтвердил Элси. — Вы сами сможете в этом убедиться, взглянув на его раны. Его умышленно убили — причем самым необычным образом.

Глава девятая,

в которой коронера Джона отсылают к Евангелию

— Хотя он и был твоим другом и гостем, Джон, тем не менее ты все еще остаешься коронером, и я думаю, что нам следует придерживаться заведенного порядка и оставить тело там, где его нашли, — с грустью промолвил Уильям де Вулф. Человека, искавшего убежища в доме Вулфов, убили спустя два дня после его приезда.

Джон попытался заверить брата, что ему не следует винить себя в происшедшей трагедии.

— Ему не следовало выезжать одному, особенно в незнакомом месте. В Эксетере он вел себя более чем осторожно, но здесь, похоже, решил, что прогулка не таит для него опасности.

Они ехали легкой рысью по тропинке, ведущей от дома к реке Тейн, в сопровождении Гвина, Томаса, Элси, одного из управляющих и двух грумов из Стоука. Де Вулф выехал из Эксетера, как только ему удалось успокоить Матильду, без устали осыпавшую его обвинениями в том, что он не обеспечил охрану де Ридфора и днем, и ночью. Джон подозревал, что она использует трагедию в качестве повода обвинить его семью в преступном недосмотре, повлекшем за собой смерть де Ридфора.

Саймон съездил за Гвином и Томасом в Ружмон, и не прошло и часа, как отряд уже находился на дороге в Стоук. За четыре часа они покрыли шестнадцать миль, задержавшись только у переправы в Тейнмуте, где им пришлось дожидаться отлива. Прибыв после полудня, Джон со спутниками сразу же направились к месту трагедии, которое охраняли два вольных деревенских жителя, оставленных накануне Уильямом.

— Я послал в Эксетер управляющего с сообщением о том, что случилось, — пояснил брат Джона, — хотя, как ты говоришь, закон требует, чтобы в подобных случаях присутствовал бейлиф. Он выехал перед рассветом вместе с одним из конюхов по внутренней дороге — к тому времени вода на переправе должна была стоять слишком высоко. Я решил, что не стоит поднимать шум ночью посреди леса и звать понятых, хотя это и положено по закону. Джон согласно кивнул.

— Так же, как нам нет нужды искать понятых для дознания, которое я обязан провести по случаю гибели де Ридфора. В том, что он нормандец, сомнений нет. Мой долг — выяснить, каким образом он погиб.

— Я в полной мере чувствую себя ответственным за случившееся, что бы ты ни говорил, Джон. Мне нужно было бы настоять на том, чтобы кто-нибудь сопровождал де Ридфора, но я ведь даже не знал, что он куда-то собирается. В тот момент я был в Кингстейнтоне, продавал овец.

— В котором часу его нашли, брат?

— Уже начинало смеркаться, так что, учитывая пору года, шел седьмой час. Если бы нам не посчастливилось заметить кобылу, то я сомневаюсь, что нам бы удалось найти его до рассвета. Тело можно заметить только с близкого расстояния.

Де Вулф и сам смог в этом убедиться, когда они прибыли на место. От тропинки, идущей вдоль ручья, который спускался с холмов к реке, ответвлялась еще одна тропа. Она шла через лес в направлении Кумба, затем снова поворачивала к реке. Река, примерно в двух милях вверх по течению от переправы в Тейнмуте, становилась широкой и полноводной. Берега по обе стороны поросли густой травой и кустарниками, а чуть дальше начинался непроходимый лес. Опушку заливал яркий солнечный свет. Меньше чем в пятидесяти шагах от боковой тропинки, на небольшой прогалине, рядом с поваленной бурей большой березой, лежало тело Жильбера.

— Он лежит в том же положении, как мы его нашли, — мрачно произнес Уильям, спешиваясь с коня на краю прогалины. — Мы только, в знак уважения, прикрыли его плащом.

Двое крестьян, сидевших на поваленном дереве, поднялись и, глядя на своих хозяев, замерли в ожидании.

Коронер, его брат и Гвин направились к тому месту, где лежала неподвижная фигура, укрытая плащом. Томас задержался было у дерева вместе со слугами, но потом, набравшись храбрости, осторожно приблизился к телу.

Гвин поднял плащ, и они увидели, что де Ридфор лежит на животе, уткнувшись лицом в измятый бурьян между двумя невысокими кустами. Трава вокруг тела была вытоптана, от него вели две тропинки, уходившие через молодую весеннюю поросль в лес. Листья справа от тела были покрыты пятнами засохшей крови. Лицо трупа скрывала трава, земля около его головы была также пропитана кровью.

Прежде чем прикоснуться к телу, Гвин и коронер тщательно осмотрели крохотную прогалину.

— Лошадей здесь не было, — объявил Гвин. — Те, кто это сделал, или пришли сюда пешком, или оставили коней где-то в другом месте.

— В грязи в глубине леса осталось множество следов от лошадиных копыт. Они ведут от боковой тропы, — один из охранявших тело указал в сторону деревьев.

— Он полностью одет, хотя, несмотря на холодную погоду, на нем нет теплой мантии, — заметил де Вулф.

— Мы накинули на него его собственный плащ, коронер, — сообщил тот же крестьянин. — Плащ лежал в двадцати шагах отсюда, ближе к следам копыт.

Де Вулф опустился рядом с трупом на одно колено. Глядя на распростертое на земле тело, он вдруг понял, насколько высоким был де Ридфор.

Быстрый осмотр вскоре развеял слабую надежду на то, что де Ридфор стал жертвой несчастного случая. В верхней тунике рыцаря, с левой стороны, почти на уровне пояса зияла прореха длиной почти в четыре дюйма. Ткань вокруг разреза пропиталась кровью, и хотя цвет ее совпадал с цветом одежды, различить кровь можно было даже на расстоянии.

— Судя по первому осмотру, других ран на туловище нет, — заметил де Вулф. — Но его также ударили по голове. — Коронер нащупал опухоль на затылке, раздвинул волосы и увидел на голове большую ссадину, ярко выделявшуюся на бледной коже.

— А откуда тогда кровь вокруг головы? — спросил Уильям, побледнев от непривычной для него близости к жертве насильственной смерти. Он был земледельцем, а не воином, и подобные вещи оказывали на него большее впечатление, чем на остальных присутствующих.

— Можно сказать почти наверняка, что это кровь из легких — она розовая и более пенистая, чем из раны на боку. Это значит, что рану в бок нанесли, когда он был еще жив.

— Хотя он вполне мог уже находиться без сознания от удара по голове, — уточнил Гвин.

Коронер поднялся и сделал знак своему помощнику, чтобы тот перевернул тело на спину. Красивое лицо убитого рыцаря сейчас было красновато-фиолетового цвета, с бледными пятнами на носу и подбородке.

Уильям уставился на открывшееся зрелище, не в силах сдержать охвативший его ужас.

— Но у него синее лицо! Значит, его еще и удушили! Джон отрицательно покачал головой. — Это от того, как кровь застыла в его жилах уже после смерти. Нос и подбородок были сильно прижаты к земле и остались белыми.

Глаза трупа были закрыты, однако изо рта вытекла струйка пенистой крови. До того, как тело перевернули, руки Жильбера были вытянуты перед головой, теперь же они торчали вверх, словно в мольбе.

— Я ошибался насчет того, что на нем нет больше ран! — воскликнул коронер. Он схватил одно из запястий и наклонился, рассматривая ладонь. — Он окоченел, но этого и следовало ожидать, если он погиб вчера вечером. Однако посмотрите сюда! — Джон указал длинным указательным пальцем сначала на одну ладонь трупа, затем на другую. В центре каждой ладони имелась небольшая рваная рана. С помощью Гвина коронер снял с де Ридфора пояс с висевшим на нем кинжалом и, задрав верхнюю и нижнюю туники, обнажил ему живот. Затем он стер с кожи запекшуюся кровь и обнаружил ровный вертикальный разрез, который шел чуть выше талии на линии подмышечной впадины.

Томас, которому наконец удалось заставить себя подойти поближе, бросил взгляд на рану и тут же зажал ладонью рот, не в силах сдержать отвращение. Он отвел глаза и принялся быстро креститься, бормоча что-то на латыни.

— Бога ради, придержи язык! — оборвал его причитания Гвин. — Что это за тарабарщина?

— Это Благословенное Евангелие от Иоанна, глава девятнадцатая! — срываясь на визг, воскликнул писарь.

Де Вулф уставился на него с недоуменным видом.

— Какого дьявола ты хочешь этим сказать?

— Рана от копья в боку и отметины на ладонях! — понизив голос до мелодраматического шепота, объявил Томас.

Уильям, который был более рьяным прихожанином, нежели его брат, энергично закивал головой.

— Распятие Христово — смертельный удар копьем в бок и отметины от гвоздей на руках!

Джон перевел взгляд с Уильяма на Томаса. Глаза коронера прояснились — он наконец понял, о чем идет речь.

— Ты хочешь сказать, что его распяли?

Гвин, несмотря на все свое враждебное отношение к религии, наклонился, чтобы рассмотреть ступни трупа. На ногах рыцаря были надеты высокие сапоги для верховой езды, однако их кожа не была повреждена. Чтобы окончательно удостовериться в своей догадке, Гвин стянул сапоги вместе с длинными шерстяными чулками.

— На ступнях ничего нет, и, кроме того, раны на ладонях — не сквозные, — возразил он.

Томас воззрился на него, не скрывая возмущения.

— Болван, это же символические раны! — Испытанное потрясение было настолько велико, что писарь впервые отважился оскорбить своего товарища.

Коронер обтер окровавленные пальцы о траву и выпрямился.

— Здесь нам делать больше нечего. Пусть тело отвезут в Стоук и оставят в церкви. Там он сможет полежать в приличествующем рыцарю месте, пока я не найду время провести более тщательный осмотр.

Уходя, де Вулф сообщил, что днем ему нужно будет начать официальное расследование, а на рассвете ехать в Эксетер.

— Мне нужно срочно кое-кого повидать. Для начала — этих троих тамплиеров и итальянского священника.

Поездка из Стоука в Эксетер, в которую отправился де Вулф на следующее утро, выдалась невеселой. Накануне коронер провел предварительное расследование, диктуя Томасу имена людей, обнаруживших тело, и краткое описание найденных на покойном ран. Удар по голове мог быть причинен любым тупым орудием, начиная от плоской части меча и заканчивая палкой. Рана на боку была глубокой и ровной, и могла быть сделана острием меча или копьем. Рваные, поверхностные раны на ладонях были сделаны острием ножа, который провернули, расширяя отверстия. Других повреждений де Вулф не обнаружил. Кровотечение изо рта коронер объяснял проколотым левым легким.

— А не могли ли порезы на руках быть следствием того, что бедняга пытался себя защитить? — несколько позднее предположил Уильям. Де Вулф отверг эту версию, поскольку указанные раны не походили на те, которые ему доводилось видеть в подобных случаях. Кроме того, раны были идентичны на обеих руках. Джон с братом решили, что не стоит хоронить рыцаря в церкви св. Андрея в Стоуке, а лучше отвезти его тело в Эксетер. Де Вулф добавил, что убиенному рыцарю-тамплиеру следует хотя бы какое-то время полежать в кафедральном соборе и, по возможности, быть там и похороненным, если поблизости нет тамплиерской церкви. Впрочем, у него были и скрытые причины поступить именно таким образом. Он решил до поры до времени не раскрывать своих намерений. Поскольку воловья повозка могла значительно удлинить их путешествие, Джон решил завернуть тело в мешковину и везти его на вьючной лошади.

Обратная дорога заняла пять часов, причем задержки объяснялись не столько медлительностью мерина, везущего труп, сколько присутствием Томаса, привыкшего ездить на дамском седле. Когда после полудня они добрались до Эксетера, де Вулф уговорил своего друга архидьякона принять у них тело и положить его перед одним из боковых алтарей в основании северной башни собора. Коронер старательно избегал описаний странных ран на теле Жильбера и сделал все возможное, чтобы священник их не увидел. Он опасался, что Джон де Алансон проявит к делу слишком большой интерес и, увидев кощунственные раны, откажется предоставить последний приют возможному вероотступнику.

Матильды дома не оказалось, а Мэри рассказала Джону, что его жена почти весь день провела в церкви св. Ола-фа, молясь за душу убиенного Жильбера де Ридфора. Выслушав служанку, де Вулф в сопровождении Гвина отправился в аббатство св. Николая.

— На этот раз нам повезло, — воскликнул Гвин, когда, пройдя через арку, они оказались в маленьком дворике. У привязи стояли три великолепные лошади, возле которых возились аббатские грумы.

Де Вулф окинул взглядом рослых жеребцов, напоминавших своими размерами боевых коней.

— Да, видно, храмовники не испытывают нужды в деньгах! — ядовито заметил он.

Из будки у ворот появился привратник. Он направил Джона и Гвина в гостевые покои — маленькую пристройку в конце двора. Покои состояли из нескольких келий, выходивших в узкий коридор с большой общей комнатой в конце. Постучав в отворенную дверь, коронер вошел и увидел троих рыцарей, сидевших на скамьях вокруг открытого очага. Они вопросительно подняли головы, и коронер представился.

— Я Джон де Вулф, королевский коронер в этом графстве. Мне кажется, господа, что двоих из вас я уже встречал в прошлом, и в Святой Земле, и во Франции.

Один из тамплиеров, Бриан де Фалэз, выпрямился во весь рост. Ему было лет сорок, своей мощной фигурой он напоминал Гвина, в верхней части головы волосы были сострижены, чтобы не мешать под шлемом, лицо закрывали густая каштановая борода и усы. Красноватая кожа тамплиера загрубела от солнца и непогоды, на лице выделялся мощный, вдавленный на переносице нос. Вообще, вся его внешность говорила о том, что человек этот — агрессивный тиран, не терпящий возражений.

— Я помню вас! При Акре и Аскалоне вас называли Черным Джоном, — произнес он низким, грубоватым голосом. — Насколько я помню, вы были близки к королю Ричарду.

Второй тамплиер был несколько моложе — высокий, худой, даже костлявый черноволосый мужчина с усами и каймой густой бороды вокруг подбородка. Если де Фалэз производил впечатление забияки, то Годфри Капра казался человеком угрюмым и суровым. Он также узнал де Вулфа.

— Я уверен, что видел вас раньше, однако не помню, где именно, — произнес он голосом, казавшимся слишком высоким для человека его сложения.

— Это было в Жизоре, при «рубке вяза», когда нам пришлось столкнуться с французами, — напомнил де Вулф.

Третий рыцарь, предводитель маленькой группы, видел де Вулфа, судя по всему, впервые. Он представился как Роланд де Вер, сделав это в спокойной и несколько небрежной манере. Это был высокий стройный человек лет тридцати пяти с русыми волосами и высокими скулами. Его лицо, как и принято было у тамплиеров, обрамляла густая борода. Осторожный взгляд голубых глаз, казалось, говорил о том, что он привык подозревать всех и вся.

Рыцари пригласили де Вулфа присесть вместе с ними, и все четверо, прощупывая друг друга, принялись обмениваться воспоминаниями о Палестине и о Франции. Затем храмовники осведомились о цели его визита.

— Я, в любом случае, собирался посетить вас, поскольку знал, что, по крайней мере, с двумя из вас я был знаком в прошлом, — начал коронер. — Однако сегодня я принес вам печальное известие, касающееся одного из ваших братьев. — Произнося эти слова, он внимательно следил за выражением лиц собеседников, пытаясь уловить какую-либо реакцию, однако монахи-воины спокойно смотрели на него, ничем не проявляя своих чувств.

— И что же это за известие? — безмятежно поинтересовался де Вер.

— Позапрошлой ночью в лесу, примерно в шестнадцати милях отсюда был убит Жильбер де Ридфор.

Воцарилось молчание. Де Вулф почувствовал, что вызвано оно не шоком или удивлением, а лишь является паузой, пользуясь которой, каждый из рыцарей обдумывает, как лучше отреагировать на его сообщение.

— Он был племянником опорочившего себя бывшего Великого магистра нашего ордена, — объявил наконец Бриан де Фалэз. Голос его был ровным, лишенным всяких эмоций. Он даже не поинтересовался тем, что французский тамплиер делал в Девоне.

— Мы опечалены известием о том, что он умер насильственной смертью. Однако такова участь многих тамплиеров, ибо мы солдаты Христовы, — спокойным, взвешенным тоном заметил Роланд де Вер.

По-видимому, чувствуя, что ему тоже необходимо что-то сказать, Годфри Капра, слегка скривив губы, добавил:

— Хотя он уже не был более тамплиером — он нарушил свой святой обет.

Его товарищи злобно взглянули на него, словно предупреждая Годфри быть осторожнее. Это не укрылось от де Вулфа.

— Значит, вы знали о том, что он здесь? — уточнил он.

— Мы слышали о том, что он в Англии, — уклончиво ответил де Вер.

Вновь повисло молчание, но, похоже, чувствуя, что отсутствие любопытства подозрительно само по себе, де Фалэз и Капра, почти перебивая друг друга, принялись задавать вопросы:

— Как он погиб? — Как это случилось, коронер?

Что-то подсказывало де Вулфу, что он имеет дело с недюжинными людьми, и посему следует на всякий случай постараться опустить подробности и оставить что-нибудь про запас.

— Он попал в засаду во время прогулки по лесу. Должно быть, его убийцы знали, где он остановился, и проследили за ним.

Опять воцарилась неловкая тишина, и Роланд де Вер заерзал на своей скамье.

— Мы не можем делать вид, что это известие нас опечалило, де Вулф. Он уже не был одним из нас, а его семья запятнала имя нашего ордена.

— Должно быть, это у них в крови, раз такими оказались и дядя, и племянник, — прорычал Бриан де Фалэз, не в силах сдержать свой злобный нрав.

Все трое уставились на де Вулфа с откровенным вызовом.

— Я коронер, назначенный самим королем, и хотя я провел дознание сегодня утром, это ни в коей мере не означает, что дело уже закрыто. Я обязан письменно фиксировать все проводимые мною действия и передать их результаты королевским судьям, когда те приедут в Эксетер. И по этому делу расследование далеко не завершено.

Роланд де Вер пожал плечами.

— Желаем вам удачи, коронер. Нам до этого нет никакого дела.

Та надменность, с которой тамплиер открестился от происшедшего, возмутила де Вулфа.

— Он был тамплиером, или, по крайней мере, бывшим тамплиером. Вы — старшие члены этого ордена, оказавшиеся в этом графстве как раз перед тем, как де Ридфора подло убили. Я думаю, что мое желание задать вам несколько вопросов вполне оправдано. Их стоит задать хотя бы для того, чтобы исключить возможные версии.

Де Вер, раскрасневшись от охватившей его ярости, вскочил на ноги.

— Никаких вопросов вы нам задавать не станете, коронер! По крайней мере, ответов на них вы от нас не получите. Наше присутствие в Девоне — это не ваше дело. Мы стоим выше закона. Вы достаточно хорошо знаете наш орден, чтобы понимать: Святой отец в Риме даровал нам неприкосновенность пред властью всех королей и князей Христианского мира, большинство из которых у нас в долгу, как в отношении денег, так и военной поддержки.

Де Вулф в душе хоть и кипел от злости, но не мог не признать, что тамплиеры действительно обладали теми правами, о которых упомянул де Вер. Даже возлюбленный монарх Джона, Ричард, был верным союзником тамплиеров, и не желал слышать о них ни одного дурного слова.

— Разумеется, господа, вы не откажетесь оказать помощь в поимке злодея, который умертвил того, кто, хотя бы в прошлом, достойно проявил себя в рядах вашего ордена, — уже более мирным тоном сказал коронер. — Я знаю де Ридфора еще по Палестине, и мне известно, что он долгое время провел в крестовом походе, показав себя храбрым воином.

Красный от злости Бриан де Фалэз грохнул тяжелым кулаком о скамью.

— И я, и де Вер, так же, как и вы, дрались в Святой Земле. И, тем не менее, после этого мы оставались крепки в нашей вере, возможно, потому, что в наших жилах не течет проклятая кровь де Ридфоров!

Джон не дрогнул перед натиском разъяренной троицы.

— Я служитель закона в этом графстве, и мне необходимо разобраться с убийством человека. Я должен задать вам вопрос: почему вы прибыли в Эксетер? И где вы находились два дня назад? Я знаю, что вас не было в этом жилище. — Он ожидал, что в ответ посыплются оскорбления, однако вместо этого услышал лишь молчание. Тамплиеры выжидающе смотрели на своего предводителя, де Вера.

Когда худой, почти изможденный рыцарь Христа заговорил, голос его был холоден и спокоен.

— Мы не снизойдем до того, чтобы отвечать на ваши оскорбительные вопросы, коронер. У вас нет полномочий на то, чтобы спрашивать нас о том, что мы делаем. Вы даже не имеете права спрашивать, какова цель нашего пребывания здесь. Я знаю, что стоящий выше вас представитель закона, шериф Ричард, гораздо больше уважает рыцарей Храма, и мы пожалуемся ему на ваше поведение, чтобы он запретил вам донимать нас и в будущем вашими расспросами.

Нахохлившись, как огромный черный ворон, де Вулф угрожающе ткнул пальцем в сторону рыцарей.

— Шериф никак не может стоять выше меня по должности. Он не имеет полномочий управлять ходом проводимых мною расследований. Я подчиняюсь лишь одному королю!

Де Вер с безразличным видом отмахнулся от его слов.

— Мне нет до этого никакого дела. Если вам так хочется, я пожалуюсь на вас королю, когда мы вернемся во Францию. — Его голос стал жестче, превратившись в свистящий шепот. — Но вы, вне сомнения, согласитесь, что власть папы значительно выше полномочий любого мелкого чиновника, такого, как вы. А теперь убирайтесь, сэр коронер, и больше нас не беспокойте. Вы даже не представляете, насколько опасны те вопросы, в которые вы пытаетесь сунуть свой нос.

Де Вулф, вне себя от нанесенного ему оскорбления, не смог удержаться от последнего словесного выпада, который он нанес, уже направляясь к двери:

— Возможно, один из этих великих вопросов имеет отношение к «страшной тайне», о которой мне говорил де Ридфор.

Рыцари мгновенно вскочили с мест, а забияка де Фалэз даже захлопал ладонью по поясу, тщетно пытаясь нащупать рукоятку меча, оставленного им в своей келье.

— Что вам об этом известно? Что вам рассказал де Ридфор? — отрывисто выкрикнул де Вер.

Коронер шагнул за порог, в тусклый свет серого дня.

— Как и вы, господа, я не отвечаю на вопросы. Я служитель закона, и лишь задаю их.

— Поберегись, Джон де Вулф, — предупредил Годфри Капра. — Ты лишь мелкий, ничтожный чиновник в забытой Богом части отдаленного острова. Однако длинная рука Рима способна достать куда угодно и раздавить тебя как червяка.

Де Вулф пропустил эту угрозу мимо ушей и напоследок сказал лишь следующее:

— Если в вас есть хоть какое-нибудь уважение к смерти, то знайте, что похороны де Ридфора состоятся завтра утром на соборной земле. — Несмотря на душившее его негодование, коронер произнес это с каменным выражением лица. Откланявшись, он направился к воротам аббатства к ожидавшему его Гвину.

Глава десятая,

в которой коронер Джон приходит в бешенство

Когда де Вулф покинул аббатство св. Николая, солнце уже склонялось к горизонту. Коронер решил, что было бы политически правильным сообщить шерифу об убийстве нормандского рыцаря на его территории и заодно узнать отношение де Ревелля к этим высокомерным тамплиерам.

У ворот Ружмона он велел Гвину подняться в их комнату и сказать Томасу де Пейну, чтобы тот отправлялся в аббатство св. Иакова, что у реки, и постарался разузнать о передвижениях аббата Козимо и его зловещих подручных, особенно о том, где они были в течение двух последних дней.

Затеем Джон отправился в центральную башню и устроился там, ожидая, пока освободится шурин. Де Ревелль был занят обсуждением важных вопросов со своими сборщиками налогов. В очень скором времени шерифу предстояла поездка в Винчестер, которую он совершал два раза в год — отчитаться о налогах и пошлинах, собранных в Девоне за последние шесть месяцев. Сумма податей заранее устанавливалась королевским казначейством, и если шерифу удавалось выбить из населения больше указанной суммы, то остаток он мог оставить себе. Именно по этой причине должность шерифа была одной из самых желанных и за нее шла ожесточенная борьба. В царствование короля Ричарда должность шерифа продавалась королем за большие деньги, и большинство претендентов были баронами и даже епископами.

Некоторым удавалось даже стать шерифами в трех графствах одновременно.

Де Вулф с нетерпением ждал, пока де Ревелль закончит отчитывать сборщиков налогов из Тавистока и Тотнеса за то, что они опаздывают со сбором податей. Шериф угрожал им суровыми штрафами, если они не принесут ему добычу к концу месяца. В конце концов пристыженные сборщики благополучно удалились, а Джон покинул свое место в амбразуре окна и, остановившись перед столом, заваленным пергаментными свитками, грозно навис над де Ревеллем.

— Шериф, нам нужно разобраться с убийством нормандского рыцаря, — начал он, с удовольствием отметив, как встрепенулся при этих словах шурин.

Поскольку де Ревелль, очевидно, не знал о присутствии Жильбера де Ридфора в своем графстве, коронеру пришлось изложить всю историю с начала до конца. К тому моменту, когда он закончил свой рассказ, шериф пребывал в нескрываемом возбуждении. Он вскочил с кресла и принялся расхаживать перед камином.

— Тамплиер-еретик! Клянусь святыми мощами, чего же нам ждать еще? И что это за тайна, которой он, якобы, владел?

Коронер лишь пожал плечами.

— Этого я не знаю, да и знать не хочу. Очевидно, тайна эта умерла вместе с ним, так что разглашения ее опасаться не следует. Однако, будучи главными представителями закона в этом графстве, мы обеспечиваем порядок в королевстве, и наша задача — отыскать виновного. Это было подлое убийство, совершенное из засады, — удар по голове и ритуальные колотые раны.

Шерифа не волновали ни подробности убийства, ни необходимость найти преступника. Его больше беспокоила собственная репутация в определенных кругах, пользующихся большим влиянием.

— Вы говорите, что в городе находятся папский нунций и трое старших тамплиеров?

Де Вулф посмотрел на него, не скрывая презрения.

— Полно, Ричард, не нужно играть со мной в невинность. Вы прекрасно знаете, что они здесь, — несколько дней назад вы специально ездили к епископу, чтобы встретиться с этим Козимо из Модены. Я не верю, что шпионы, которых вы растыкали по всему городу, не сообщили вам о прибытии рыцарей Христа, если даже те сами не уведомили вас об этом, что в данной ситуации представляется весьма сомнительным.

Шериф остановился перед узким проемом окна и выглянул во двор.

— Да, я что-то слышал о них, — уклончиво подтвердил он. — Так что они здесь делают? Дело в том, что мне известна цель приезда Козимо. У него имеется предписание из Ватикана, в котором ему поручено производить розыск еретиков.

Де Ревелль проигнорировал последние слова коронера, однако не преминул воспользоваться случаем поставить Джона на место.

— Эти трое именитых рыцарей находятся в графстве для того, чтобы приобрести собственность для своего ордена, — довольно резким тоном произнес он. — У них есть благословение канцлера на ведение переговоров с любым бароном или епископом о покупке прибыльных земель у того, кто пожелает их продать. — Де Ревелль прошел к своему складному стулу и плюхнулся на сиденье. — У них уже имеются владения в Темплтоне, неподалеку от моего поместья в Тивертоне, однако они желают приобрести также земли в более западных районах, возможно, вблизи Торбея или Плимтона. Стоит упомянуть, что мои владения в Ревелльстоуке находятся как раз в тех краях, так что я, возможно, смогу помочь им приобрести что-нибудь поблизости.

— Это то, что они сами вам сообщили, не так ли? Очень странно, что они прибыли как раз тогда, когда в графстве обнаружен убитым один из бывших членов их ордена, преследуемый эмиссаром папы!

Де Ревелль злобно воззрился на коронера, в тысячный раз пожалев о том, что сестра вышла замуж за этого навязчивого субъекта, который постоянно сует свой нос куда не следует и портит ему такую комфортную жизнь.

— Я же говорю вам, они приехали, чтобы разузнать в отношении новых земель для ордена! Вы прекрасно осведомлены, насколько велико их богатство… Так вот, им нужно вложить свои деньги в землю, что всём нам принесет только пользу.

Де Вулф склонился над сидящим за столом де Ревеллем.

— А для чего их предводителю, этому Роланду де Веру, который до недавнего времени был одним из старших членов главной резиденции Храма в Париже, самому заниматься покупкой нескольких гайд девонской земли?

Шериф небрежно махнул рукой, изображая полное безразличие.

— Об этом, Джон, вы лучше сами его спросите.

— Я как раз только что об этом его и спрашивал. На что он посоветовал мне не лезть в чужие дела. Откуда такая скрытность и раздражительность, если они всего лишь ведут переговоры о покупке земли?

Бородатое лицо де Ревелля мгновенно залилось краской.

— Вы хотите сказать, что уже донимали их вашими расспросами? У вас нет на это никакого права, Джон. Тамплиеры обладают огромной властью и влиянием!

— Особенно влиянием на вас, вне всякого сомнения, — едко заметил де Вулф. — Вы получите комиссионные, если поможете им купить землю в вашем графстве?

— Проводимые мною сделки— это не ваша забота, коронер.

Джон отреагировал на его слова кривой усмешкой.

— Ричард, за мертвого еретика вы вряд ли получите большие комиссионные. А я уверен, что причина появления здесь тамплиеров — именно в нем.

— Я же вам уже сказал: они действуют в интересах Храма! — взбешенно закричал де Ревелль.

— Я вполне этому верю, однако сейчас их интересует отнюдь не земля! Если их так заботит, куда вложить свои средства, тогда почему бы вам не предложить им присоединиться к нам в поездке на Ланди? Возможно, им наконец удастся отвоевать земли, выделенные им на этом острове! — Бросив на прощание эти слова, коронер вышел из комнаты с полным убеждением, что его заблуждающийся шурин знает о приезжих гораздо больше, чем говорит.

Когда Джон покинул замок и направился домой, солнце уже почти зашло за горизонт. Матильды дома не оказалось — очевидно, она молилась за упокой души Жильбера де Ридфора, поэтому Джон воспользовался случаем посетить «Ветку плюща» и провести час с Нестой в ее комнате на втором этаже. Приятно скоротав время под овечьими шкурами в постели любовницы, Джон спустился вниз и продолжил наслаждаться вечером, приступив к ужину, состоявшему из вареной птицы, капусты и лука, сдобренному лучшим элем в таверне.

Коронер сидел на своей любимой скамье рядом с очагом, а хорошенькая хозяйка устроилась напротив, опершись локтями о стол и с обожанием глядя на погруженного в раздумья худощавого мужчину, которого она так любила. Де Вулф уже успел рассказать ей все, что знал, о странной смерти сбежавшего тамплиера, поэтому некоторое время они просто болтали о всякой всячине.

Наконец Джон отодвинул кучу птичьих костей и промокший деревянный поднос и приступил к элю.

— Значит, ты едешь на Ланди? — спросила Неста. Ее милое личико выражало явное беспокойство. — Будь осторожен, Джон: и море, и люди, живущие на острове, очень опасны. — Постоянно находясь среди путешественников и моряков, проезжающих через ее постоялый двор, Неста знала обо всем, что происходило в графстве, и была прекрасно осведомлена о дурной славе этого отдаленного острова, находившегося в дюжине миль от северного побережья.

Джон принялся уверять любовницу, что опасаться нечего, поскольку шерифа будет сопровождать большой отряд рыцарей и солдат. Дальнейшая беседа была прервана появлением подручного хозяйки, старого Эдвина, который, ковыляя, приблизился к их столу и обратился к Джону, назвав его бывшим военным званием:

— Капитан, вас тут кто-то разыскивал, пока вы… э… ну, пока вы были наверху. — Он ухмыльнулся и закатил жуткий белый глаз, вдавленный в огромную глазницу.

Неста встретила этот явный намек недовольной гримаской.

— Ну и что, старый дурень, кто же это был? — резким тоном осведомилась она.

Эдвин дернул худыми плечами, прикрытыми потертой шерстяной туникой.

— Никогда его раньше не видел. По всему видно, что из господ, одет, как для верховой езды, сапоги со шпорами. Он спросил коронера, но сам себя не назвал, и какое у него дело, тоже не сообщал.

— Что ты ему сказал? Что он наверху с хозяйкой? — с угрозой в голосе спросила Неста.

Старый вояка усмехнулся, обнажив торчащие в деснах пеньки зубов.

— Нет, я сказал, что коронер почти наверняка появится здесь через час. Он на это ничего не ответил и ушел.

— Как он выглядел? — резко спросил Джон.

— Крупный, высокий парень, ни бороды, ни усов. Волос я не видел, потому как на нем была кожаная шапка с завязками под подбородком. Выглядел лет на тридцать с чем-то.

— Может, это был какой-нибудь бейлиф, который приехал сообщить о чьей-нибудь смерти?

— Он не был похож на бейлифа. Больше на воина.

Де Вулф взглянул на Несту.

— Я думаю, а не мог бы ли это быть давно ожидаемый нами Бернар де Бланшфор? Если это так, то его ожидает тяжелое потрясение.

Дверь открылась, но вошедший оказался не заблудшим тамплиером, а Гвином из Полруана.

— Я принес пару новостей, коронер. Во-первых, эта маленькая жаба Томас видел итальянского священника на территории собора. Писарь явился прежде, чем я успел послать его в аббатство, как вы велели, и сказал, что этот Козимо сейчас вернулся во дворец епископа вместе с двумя своими телохранителями. Епископ Маршал все еще в отъезде, однако Козимо встречался с двумя архидьяконами и регентом.

— Томас имеет какое-нибудь представление о том, где они были в течение последних двух дней?

— Никакого. Однако их лошади были усталыми и покрыты грязью, так что совсем недавно они куда-то ездили.

Де Вулф громко хмыкнул — такова была его обычная реакция, когда ему нечего было сказать.

— А какова твоя вторая новость?

— Шериф послал к нам сержанта Габриэля с сообщением, чтобы я срочно вас разыскал и направил к нему.

— По какому поводу?

— Я не знаю, но Габриэль сказал, что час назад у шерифа побывали двое из тех тамплиеров.

Де Вулф устало поднялся из-за стола.

— Пожалуй, стоит сходить. Может быть, рыцари Христа передумали и решили со мною поговорить. — Ив сопровождении Гвина он отправился назад в Ружмон.

Если Джон де Вулф и в самом деле тешил себя мыслью о том, что трое тамплиеров могли изменить свое решение, то он сильно ошибался.

Добравшись до центральной башни замка и поднявшись в покои шерифа, коронер обнаружил, что комната буквально забита тамплиерами и их сержантами. В отличие от их предыдущего визита в Эксетер, сейчас на всех троих были мантии с вышитым на плече большим красным крестом их ордена. На Бриане де Фалэзе и Роланде де Вере красовались знаменитые белые плащи, символизирующие принятый ими обет целомудрия, а Годфри Капра, как человек, который когда-то состоял в браке, был облачен в черный. Хотя на них не было ни доспехов, ни шлемов, ни накидок с красным крестом на груди, на перевязи у каждого висел длинный меч. Их сержанты, мрачного вида люди, возрастом гораздо старше своих командиров, стояли за их спинами, одетые в темно-коричневые одежды с вышитым на них крестом.

Как только Джон 1иагнул в комнату и замер у порога, Бриан де Фалэз бросил на него сердитый взгляд и воскликнул, обращаясь к шерифу:

— Вот он, де Ревелль! Скажите, чтобы он не лез не в свои дела, иначе пусть пеняет на себя!

После такого мало обнадеживающего начала разразилась настоящая какофония обвинений и возмущенных оправданий, некоторые из которых исходили от де Ревелля. Де Вулф начал выкрикивать в ответ свои претензии, и в таком духе беседа продолжалась в течение нескольких минут. Затем Роланд де Вер постучал рукояткой кинжала по столу и потребовал тишины.

— Давайте все успокоимся! — произнес он голосом, твердым, как сталь. — Коронер, я не желаю ссориться с вами лично. Я понимаю, что король возложил на вас определенные обязанности, и уважаю ваше искреннее желание выполнить ваши законные функции.

Несколько успокоенный этим разумным заявлением, де Вулф приблизился к столу и кивнул предводителю тамплиеров.

— Когда мир в королевстве нарушается убийством человека, особенно нормандского рыцаря, такое преступление нельзя оставить безнаказанным.

— Господь не оставит его безнаказанным, и это самое главное, — назидательно заявил де Вер. — Еще папа Евгений сделал тамплиеров независимыми от власти архиепископов, и вам прекрасно известно, что Рим дал указание всем государствам в Европе, что на наш орден не должны распространяться все национальные законы. Таким образом, вы не имеете над нами власти и не можете вмешиваться в наши действия. — Он помолчал, а когда заговорил снова, в его голосе уже звучали обвиняющие нотки. — Мы не только отказываем вам в праве допрашивать нас, но сами желаем задать вам вопросы. Нас беспокоит ваше явное близкое знакомство с Жильбером де Ридфором, особенно ваши намеки на то, что он поделился с вами определенной информацией. Итак, де Вулф, распространялся он в вашем присутствии о своих безумных еретических воззрениях или нет?

— Нет, а если бы ему и пришла бы в голову такая мысль, меня они вряд ли бы заинтересовали. Меня заботит лишь одно, а именно то, как его умертвили, и личность того, кто причинил ему смерть.

Роланд де Вер явно не поверил коронеру, хотя и не проявил никаких эмоций, и еще раз подтвердил свое твердое намерение не отвечать ни на какие вопросы, какой бы темы они ни касались.

Глядя в спокойное лицо воина-монаха, коронер скривил рот и произнес:

— Не следует ли мне рассматривать ваши слова в том смысле, что вы имеете какое-то отношение к смерти вашего товарища-тамплиера, но отказываетесь отвечать на мои вопросы в отношении этого дела?

— Следите за своими выражениями, де Вулф, — заорал Бриан де Фалэз, но запнулся, повинуясь жесту де Вера.

— Последняя часть вашего предположения верна. Мы не позволяем вам задавать нам какие-либо вопросы. Мы не запрещаем вам — и не можем запретить — расследовать гибель де Ридфора. Вы можете это делать и даже обязаны, но при этом не должны спрашивать нас об этом или о каком-либо другом предмете, который мы не захотим обсуждать.

Де Вулф затряс головой, не зная, как выразить свои чувства.

— Хорошо, тогда не захотите ли вы обсудить землевладения Храма в Девоне? Мне кажется, это довольно безобидная тема.

Вместо тамплиера ответил шурин.

— Я уже сообщил этим добрым рыцарям об экспедиции на север, которая состоится в понедельник, и они согласились нас сопровождать. Мы будем только рады поддержке шестерых опытных воинов, особенно учитывая то, что у них имеется и определенный интерес к этому походу, связанный со справедливыми притязаниями их ордена на земли острова Ланди.

Повисла тишина, участники беседы несколько успокоились. Де Вулф понимал, что тамплиеры твердо намерены хранить молчание. Поскольку к самой их организации он относился с уважением, то должен был признать, что любая лобовая атака обречена на поражение, хотя у коронера и сохранялось стойкое подозрение, что приезжие каким-то образом связаны со смертью де Ридфора. Он окинул пристальным взглядом лица тамплиеров и их сержантов и решил, что любой из них мог бы убить де Ридфора, если бы этого потребовала их фанатическая преданность ордену. Однако, судя по всему, выяснить сейчас что-либо не представлялось возможным, и де Вулф твердо решил продолжить расследование любыми другими способами.

Его молчание было принято как признание поражения, и атмосфера несколько разрядилась. Роланд де Вер вступил в беседу с шерифом, выясняя подробности их отъезда в понедельник утром, в частности — о местах ночлега, провианте и кузницах по пути следования в Барнстейпл. Все это время коронер хранил молчание. По окончании беседы шестеро тамплиеров вышли из комнаты, попрощавшись с де Вулфом коротким кивком головы, и направились в аббатство св. Николая.

Коронер остался наедине с Ричардом де Ревеллем, который издал вздох облегчения, как только за последним из гостей закрылась дверь.

— Джон, у меня создается такое впечатление, что вы испытываете враждебные чувства к любому влиятельному лицу, с которым вам приходится сталкиваться, — устало произнес он. — Тамплиеры — это самая могущественная сила не только в Англии, но и во всем христианском мире, и, тем не менее, вы в одно мгновение ухитрились довести их до бешенства своими обвинениями!

— Убитый также был тамплиером, но это, похоже, никого не заботит, — парировал де Вулф.

— Он у них считался отступником, по крайней мере, так мне сообщил де Вер, — ответил шериф. — Кто мы такие, чтобы касаться тайн этого оккультного ордена? Не лезьте в их дела, Джон, нас они не касаются.

У де Вулфа были собственные мысли на этот счет, однако он знал, что спорить с де Ревеллем бесполезно.

Шериф считался только лишь с мнением самых могущественных людей в округе, тех, кто если и не мог способствовать его продвижению, то, по крайней мере, не мешал ему в его вечном стремлении к вершинам власти.

— Почему они пожелали присоединиться к нашей экспедиции на Ланди? — спросил коронер, решив сменить тему разговора.

— Как я вам уже говорил, целью их прибытия в Девон является поиск новых владений для Храма. Раз так, то что может быть естественнее, чем то, что трое опытных воинов и их отважные оруженосцы воспользовались возможностью узнать, почему их орден не может получить в свое владение остров Ланди, дарованный им много лет назад?

Де Вулф в душе не мог не признать, что подобное объяснение выглядит вполне достоверным, учитывая те многолетние неудачи, которые преследовали тамплиеров в их притязаниях на остров. Ему в голову пришла циничная мысль, что теперь, когда рыцари успешно выполнили задачу устранения Жильбера де Ридфора, они вполне могли бы посчитать уместным потратить несколько дней на благо ордена.

Де Вулф выпрямился, опираясь о край стола, а шериф демонстративно взялся за перо и пергамент, намекая на то, что ему пора продолжить свою работу.

— Так что делать с этим убитым рыцарем? Вырыть яму на территории собора, засунуть его туда, засыпать землей и забыть?

Де Ревелль поднял голову и, ткнув пером в сторону коронера, ответил:

— Я бы именно это и посоветовал. Теперь, когда трое старших тамплиеров нас предупредили, я о нем и знать ничего не желаю. Забудьте об этом, Джон. Переходите к следующему делу — так будет спокойнее.

Джон презрительно фыркнул, выражая свое отношение к безразличию шурина, и гордой поступью покинул комнату, намереваясь завершить на этом свой день. Однако отдыхать ему так и не пришлось. У самого входа в свой дом он увидел Томаса, в нетерпении переминавшегося с ноги на ногу. Оказалось, что писарь принес сообщение от архидьякона, предписывающее коронеру немедленно явиться к нему.

Испытывая некоторую обеспокоенность и одновременно довольный лишним предлогом, позволявшим отдалить необходимость проводить остаток вечера в обществе жены, коронер велел Томасу сопровождать его и направился к воротам, охранявшим северный вход на территорию собора. Именно здесь жили большинство из двадцати четырех пребендариев кафедрального собора, вместе со своими викариями, священнослужителями более низкого ранга и слугами мужского пола, поскольку женщинам не разрешалось проживать на территории собора.

Джон де Алансон был архидьяконом Эксетерским. Остальные трое пастырей, занимавших такую же ступень в церковной иерархии, являлись архидьяконами других частей епархии. Де Алансон был одним из ближайших друзей коронера, а также преданным сторонником Ричарда Львиное Сердце, чего нельзя было сказать о епископе, казначее и регенте. Худой аскетичный нормандец, несмотря на свою внешность, обладал довольно тонким чувством юмора. Впрочем, последнее его качество ничем себя не проявило, когда де Вулф вошел в его скромный кабинет, находившийся в узком здании, выходящем фасадом на собор.

— Джон, — без обиняков начал де Алансон, — у меня только что был этот аббат из Италии. Поскольку епископ уехал в Кентербери, мне пришлось принять его в резиденции епископа и выслушать те указания, которые он

привез из Рима и Франции. — Судя по голосу архидьякона, встреча с могущественным посланцем оставила у него неприятное впечатление.

— И каковы же эти указания, Джон? — мягко спросил де Вулф.

— А указания его таковы, что это тело, которое ты откуда-то привез, не должно лежать в соборе перед алтарем, и его нельзя хоронить на кладбище за стенами храма.

Коронер потрясенно уставился на своего друга.

— А что же тогда с ним делать? Пронзить осиновым колом и закопать в полночь на перекрестке дорог? Послушай, ведь покойник был монахом, последователем св. Бенедикта. Его нельзя закопать в безымянной могиле, как самоубийцу!

Худой священник, с ног до головы облаченный в черную сутану, выглядел опечаленным, но непреклонным.

— Таковы полученные мной указания, и после того, как мне предъявили подписанные полномочия, выданные Ватиканом, мне не остается ничего иного, как только лишь подчиниться.

Благодаря сведениям, добытым Томасом, Джон знал, что письмо из Ватикана действительно существовало и было настоящим.

— Но почему? Ведь несколько часов назад ты разрешил оставить тело в Северной башне.

— Это было до того, как Козимо сообщил мне об определенных обстоятельствах, Джон.

— И каковы же эти обстоятельства?

Джон де Алансон печально покачал головой.

— Этого я тебе сказать не могу. Он мне запретил. Достаточно лишь сказать, что, учитывая тот вред, который, возможно, причинил этот Жильбер, я не удивлен тем, что его постигла такая ужасная участь. Чудо, что он не был сражен ударом молнии, упавшей с небес.

За спиной коронера раздался испуганный всхлип, и, повернувшись, он увидел, что его писарь, словно обезумев, осеняет себя крестным знамением.

— И что же, старый мой друг, — спросил Джон, повернувшись к де Алансону, — больше ты ничего не можешь мне сообщить?

— Даже тебе, Джон. Подобно исповеди, есть вещи, тайну которых не дозволено нарушать, и одна из них — приказ посланника Святого отца, сколько бы мы ни противились его содержанию.

— Тогда что же будет с телом Жильбера? Неужели ты собираешься выбросить его из обители Господа, которому он служил всю свою жизнь?

Взгляд голубых глаз архидьякона оставался непреклонным.

— Я не уверен, что в последнее время этого человека так уж заботило служение Господу. Однако уже поздно, и я просто скажу, что до утра все равно сделать ничего нельзя.

— А что будет утром?

— За церковью св. Варфоломея есть небольшое кладбище. Я убедил приходского священника предать тело де Ридфора земле завтрашним утром, соблюдая при этом лишь самые необходимые церемонии. Земля эта освящена, и, вне сомнения, это не понравится аббату Козимо, однако я готов вынести его неудовольствие ради того, чтобы этот тамплиер покоился в освященной земле, пусть даже дьявол владел его душой в течение последних дней его жизни.

Де Вулф понял, что, желая упокоить душу де Ридфора, архидьякон сознательно ставит себя в опасное положение.

— Я не смею проводить службу, но священник церкви св. Варфоломея, Уильям Вестон, предаст его земле и произнесет подобающие слова. Я не стал посвящать его во все детали — ведь не мог же я изменить прямые указания Козимо, — поэтому Вестон не будет знать, насколько все серьезно.

Де Вулфу пришлось удовлетвориться этим решением, и он отправился домой, уныло раздумывая о предстоящей встрече с льющей слезы Матильдой.

Глава одиннадцатая,

в которой коронер Джон присутствует при погребении

Состоявшиеся на следующее утро похороны Жильбера де Ридфора прошли быстро и почти скрытно. Вскоре после рассвета два могильщика положили закутанное в саван тело на похоронные дроги и перенесли его из собора в церковь св. Варфоломея, которой принадлежало кладбище, размещавшееся на узкой полосе земли вдоль северно-западной стены города. После того как колокол пробил девять часов, вокруг свежей могилы, под холодными струями дождя, собрались несколько человек.

Двое могильщиков опустили бывшего рыцаря-храмовника, плотно закутанного в свою собственную одежду и зашитого в полотняный саван, в мокрую яму, а костлявый приходской священник, спрятавшийся от дождя в длинную кожаную накидку с капюшоном, пробормотал себе под нос заупокойную мессу. Зрители — ибо, за исключением Матильды, присутствовавших трудно было назвать людьми, оплакивающими усопшего, — старались держаться подальше от грязной ямы, словно отмежевываясь от того, кто в ней лежал. Кроме Джона де Вулфа и его жены, там были трое рыцарей-тамплиеров в сопровождении своих оруженосцев, стоявших за их спинами с бесстрастными лицами, Гвин, Томас де Пейн и аббат Козимо из Модены, также в сопровождении двух своих угрюмых телохранителей. Из-за каменной стены, отделявшей церковный двор от узкой улицы, выглядывали головы нескольких зевак, которых привлекла столь ранняя церемония, совершаемая субботним утром.

У Джона возникло стойкое впечатление, что все те, кто находился сейчас у могилы, пришли сюда с единственной целью — удостовериться, что этот опасный еретик действительно похоронен и не воскреснет в клубах пахнущего серой дыма.

Когда могильщики начали засыпать тело липкой, мокрой землей, присутствующие, казалось, испустили вздох облегчения. Не прошло и нескольких минут после начала церемонии, как могила уже была зарыта, и собравшиеся стали расходиться в угрюмом молчании.

Де Вулфа удивило присутствие на похоронах «оппозиции» — именно в таком качестве он воспринимал рыцарей-храмовников, аббата Козимо и их подручных. В его глазах все они были подозреваемыми, и единственная проблема заключалась в том, что, имея девять потенциальных убийц, трудно предположить, кто из них является настоящим виновником или виновниками смерти де Ридфора. Обстоятельства его гибели не давали однозначного ответа на вопрос: действовал в данном случае один человек или их было несколько.

Первоначальный план коронера был расстроен отказом похоронить тело в соборе: он надеялся, что пока тело будет там лежать, ему удастся провести «ордалию похоронных дрог». Ведь он перевез тело из Стоука именно в надежде с помощью какой-нибудь хитрости заставить рыцарей и аббата присутствовать перед тем, как тело предадут земле: считалось, что раны убитого могут снова начать кровоточить, если поблизости находится убийца. Честно говоря, он и сам не был уверен, есть ли правда в этой мистической процедуре, однако она получила одобрение церкви, и ему доводилось слышать рассказы о том, что в прошлом, когда подозреваемых заставляли прикоснуться к дрогам, раны на теле убиенных начинали кровоточить.

Проходившие мимо тамплиеры не обратили на него внимания, хотя Роланд де Вер удостоил Матильду вежливым, пусть, и сдержанным кивком. Вслед за этим рыцари спешно покинули маленькое кладбище.

Больше всего де Вулфа интересовал аббат Козимо, которого он до этого момента ни разу не видел. Как и описывал ему Томас, аббат оказался невысоким, щуплым человеком средних лет, чей лоб составлял абсолютно прямую линию с выступающим носом. Черные волосы и желтоватое лицо выдавали в нем жителя Средиземноморья. Маленькие черные глаза и тонкие губы над выступающими зубами делали аббата похожим на грызуна. Как позднее заметил прямой, но проницательный Гвин, он относился к тем тварям, которых хочется раздавить, когда те попадаются тебе на пути.

Направляясь к воротам, аббат посмотрел сквозь де Вулфа — так, словно того не существовало в природе. Двое его приспешников двигались за ним с кислыми физиономиями, прикрывая его своими плечами, и вскоре вся троица растворилась в пелене дождя. Эти двое, которые, как позднее узнал де Вулф, были тяжеловооруженными всадниками из резиденции Храма в Лондоне, крупными мужчинами в мрачного цвета туниках и плащах. Похоже, они очень редко говорили и наверняка никогда не улыбались. Джону так и не удалось узнать их имена. Всякого, кто приближался к Козимо, они окидывали подозрительными взглядами, поигрывая рукоятями своих мечей или кинжалов, словно в любой момент ожидали покушения. Подойдя к воротам, Джон посмотрел вслед тамплиерам и увидел, что Козимо догнал рыцарей и о чем-то оживленно с ними беседует.

Матильда в нескольких скупых фразах дала понять, что желает отправиться на церковную службу, и поскольку они проживали в таком отвратительном районе, как Бретейн, потребовала сопровождать ее, хотя до церкви св. Олафа было всего несколько сотен ярдов. Вдоль улиц стояли ряды дощатых лачуг, обмазанных смесью глины с соломой, крытых дерном или полусгнившим тростником. Многие из этих покосившихся и опирающихся друг на друга жалких строений были едва пригодны для жилья. Стоя в переулке, рослый человек мог, раскинув руки, коснуться ими стен противоположных домов. На залитой нечистотами, заваленной мусором и комьями грязи земле собаки, коты, крысы и куры дрались за свободное пространство с маленькими детьми, некоторые из которых едва научились ходить.

В сопровождении плетущихся сзади Гвина и Томаса де Вулф отвел жену к ее любимой церкви, после чего, с некоторым облегчением, предложил своим помощникам направиться в «Ветку плюща», дабы подкрепиться и обсудить события этого утра.

Когда они пересекали Фор-стрит, Гвин несколько раз оглядывался через плечо, после чего остановился как вкопанный и, повернувшись, спросил:

— Кто это за нами идет?

Де Вулф обернулся. На мгновение у него создалось впечатление, что он наблюдает уже виденную ранее картину, воплощение предыдущих выходок де Ридфора. Перед ним стоял человек в широкополой фетровой шляпе, какие носят пилигримы, завернутый в промокший тускло-коричневый плащ. Де Вулф вспомнил, что видел это лицо среди зевак, выглядывавших из-за стены кладбища всего несколько минут назад.

— В чем дело, приятель? — грозным голосом осведомился коронер. — Тебе нужен я?

Высокий, мощного сложения человек приблизился к нему, и Гвин шагнул вперед, опуская ладонь на рукоятку кинжала. За время своей службы коронер нажил немало врагов, и так же, как и телохранители Козимо, корнуоллец постоянно следил за безопасностью своего господина. Однако первые же слова незнакомца развеяли его опасения.

— Сэр Джон, я Бернар де Бланшфор. Мне кажется, что вы меня ожидали.

Де Бланшфор набросил плащ на экран из ивовых прутьев перед камином и опустился на скамью. На любимом столе Джона уже стоял деревянный поднос с соленым беконом и луком и несколько квартовых кружек с элем. Состоял ли этот человек все еще в ордене тамплиеров, неизвестно, однако есть мясо четвероногих животных ему дозволялось: воины-монахи считали, что солдату необходимо поддерживать свою силу, и Орден запрещал своим членам поститься. Воин поглощал приготовленные Нестой яства с нескрываемым аппетитом, что позволяло предположить, что в последнее время он питался довольно скудно. Коронер и его помощники сидели вокруг стола, наслаждаясь более скромной пищей, нежели голодный рыцарь. Неста и Эдвин крутились поблизости, то и дело поднося новые блюда и подливая эль, причем пронырливый старик скрывал свое любопытство с гораздо меньшим успехом, чем его хозяйка.

— Я прибыл сюда из Веймута вчера вечером, после ужасного переезда из Кайена, который я проделал неделю назад, — объяснял де Бланшфор, набивая рот едой. — Прошлую ночь мне пришлось провести в какой-то дыре, неподалеку отсюда, хозяин которой, жирный мерзавец, еще и обсчитал меня.

— Это Виллем-Фламандец из «Сарацина»! — возмущенно сообщила Неста, которая в этот момент стояла у края стола. — Он так заправляет своей лачугой, что из-за него все наши постоялые дворы в Эксетере пользуются дурной славой.

Коронер уже рассказал Бернару о печальной участи его друга — храмовника. Рыцарь заметил, что пошел посмотреть на похороны в церковь св. Варфоломея не из-за того, что знал, что покойный был Жильбером де Ридфором, а потому, что хотел сообщить о своем приезде Джону де Вулфу. У ворот замка кто-то сказал ему, что коронер должен быть на кладбище, однако, увидев там тамплиеров и аббата Козимо, он испугался и решил не подходить к де Вулфу до тех пор, пока не разойдутся остальные.

— Сначала я не имел представления о том, кем мог бы быть умерший, но при виде этих волков из Нового Храма и Парижа, понял, что это де Ридфор.

Пока Бернар говорил, де Вулф смог разглядеть его получше. Если Жильбер был красивым, элегантным человеком, то этот уроженец южной Франции оказался грубоватым крепким мужчиной с непосредственными, почти драчливыми манерами. Он был на несколько лет моложе Джона. Квадратное лицо украшали темные волосы и густые брови. Верхнюю часть лица покрывал загар, однако кожа над верхней губой и на подбородке была белой, выдавая то, что он недавно сбрил обязательные для тамплиера бороду и усы. У де Вулфа возникло подозрение, что де Бланшфор с гораздо большим энтузиазмом, чем де Ридфор, относится к вопросам веры, причем, возможно, это качество граничит в нем с одержимостью.

— Если бы они могли, то убили бы нас обоих, — произнес под конец рыцарь, отодвигая от себя поднос и берясь за кружку с элем. — Теперь, когда они заставили замолчать Жильбера, я буду их следующей мишенью. Но мне на них наплевать, эту тайну должны услышать все, дабы развеять миф, который правит этим миром уже тысячу лет! — В его голосе зазвучали истерические нотки, хотя он и старался говорить тихо, сопровождая свои слова опасливыми взглядами. В «Ветке плюща» в этот ранний час было всего несколько посетителей, в которых де Вулф узнал местных торговцев.

— Вы нам расскажете, в чем состоит эта тайна? — спросил коронер. — Мне показалось, что де Ридфор не жаждал ею поделиться, хотя, судя по всему, именно она и стоила ему жизни.

— Да, я это сделаю, и очень скоро. Но я хочу, чтобы этому не смогли помешать те силы, которые мне противостоят.

Хотя Джона, откровенно говоря, мало интересовали те теологические откровения, которыми желали поделиться тамплиеры-отступники, его писарь Томас буквально ловил каждое слово де Бланшфора. Он налег грудью на край стола, не сводя взгляда с рыцаря и слушая его с открытым ртом.

— Не имеет ли это отношения к отходу от святого учения, совершенному катарами и альбигойцами? — прошептал он срывающимся от волнения голосом, сжимая кружку с сидром так, словно она была последним надежным оплотом перед лицом наступающей ереси.

— Нельзя сказать, что некоторая связь присутствует, однако, по сравнению с этими воззрениями, правда эта так же велика, как Альпы по сравнению с холмиком над кротовой норой, — со зловещей торжественностью объявил де Бланшфор. Томас принялся мелко креститься, словно отгоняя от себя дьявола.

— Итак, что же привело вас в эти края и что вы намереваетесь предпринять теперь, когда здесь оказались? — поинтересовался практичный коронер, чьей главной задачей все еще оставалось разоблачение убийцы де Ридфора.

— Так же, как и Жильбер, я прибыл сюда, спасаясь бегством от гнева официальной церкви. У меня нет особенного желания становиться мучеником, поскольку мне нравится та единственная жизнь, которую мне суждено прожить. Но если мне придется умереть за правду, как Ридфору, то так тому и быть. Мы оба хотели скрыться в стране, где более терпимо относятся к верованиям, отличающимся от общепринятых, например в Шотландии. Де Ридфор предлагал мне ехать туда, когда мы находились во Франции — стране, опасной для любого, кто хоть на шаг отойдет от жесткого диктата римской церкви.

— Тогда как вы оказались в Девоне? Это место — задворки Европы.

— Жильбер предложил его в качестве одной из точек нашего маршрута на пути в Шотландию. Мы собирались добираться через Ирландию. Попытка достичь этой северной земли непосредственно из Франции была бы очень опасна, учитывая, что предстояло пройти через всю Англию, чья территория усеяна обителями тамплиеров и разбита на епархии римской церкви. Кроме того, он помнил вас как человека разумного и слышал, что вы родом из Девоншира. Так же, как и он, я верю, что вы сможете найти способ мне помочь.

— Чего именно вы от меня хотите? — с некоторым подозрением осведомился де Вулф. Его попытки помочь де Ридфору закончились катастрофой, и ему не хотелось ее повторения.

— Я прибыл сюда лишь с намерением получить помощь, необходимую для того, чтобы я смог продолжить свое путешествие. Я хотел узнать, из какого из многочисленных портов, расположенных вдоль вашего побережья, мне лучше всего отправиться дальше, туда, куда не дотянется длинная рука ордена и инквизиции. Но, очевидно, я ошибался. Они каким-то образом узнали, куда направляется Жильбер, возможно, подвергнув пыткам какого-нибудь несчастного в Париже, которому он упомянул о конечной цели своего путешествия.

Орлиный нос де Вулфа вплотную приблизился к лицу Бернара.

— Обо всем этом вы говорите в прошедшем времени, словно теперь у вас появились иные намерения? — пророкотал он.

Бывший тамплиер пожал плечами.

— Я все еще хочу спасти свою шкуру, если мне это удастся сделать. Основная моя забота — сохранить жизнь и здоровье для того, чтобы рассказать о том, что я знаю. Во Франции, да и в других местах, есть члены нашего ордена, которых не удовлетворяет существующее положение вещей, однако они, судя по всему, еще не готовы выступить открыто, как это сделали мы с Жильбером. Он жадно прильнул к кружке, после чего продолжил. — Однако теперь, когда Жильбера де Ридфора больше нет со мной, я готов рискнуть и объявить эту тайну всем, кто захочет ее услышать, и наплевать мне на последствия.

— Что вы хотите этим сказать? — спросил де Вулф, испытывая опасения, что этот упрямый безумец может принести представителям закона в его графстве немалые неприятности.

— Пришел тот час, когда я не могу уже более прятаться и замалчивать то, что мне известно. Я намерен раскрыть эту тайну как можно большему количеству людей и сделать это открыто. А лучше всего это сделать со ступеней кафедрального собора завтрашним утром!

При этих словах даже Гвин замер, чуть не поперхнувшись элем. Томас же вообще выглядел так, словно сейчас упадет в обморок. Если не считать Бернара, бывший священник лучше других присутствующих понимал, насколько серьезные последствия может иметь тот шаг, который предполагал совершить рыцарь, если его тайна имела какое-либо отношение к той ереси, что расцвела в Лангедоке. Томас, как и Жильбер, незадолго перед своей смертью разъяснявший Ивлин положение, сложившееся в христианском мире, знал о растущем беспокойстве Рима в отношении тех, кто разделял гностические взгляды на христианство, и был осведомлен о том, что гнев церковных верхов на катаров и других еретиков во французских землях достиг своей высшей точки.

— Проповедь со ступеней собора! — не веря своим ушам, взревел де Вулф. — Не думаю, что епископ это одобрит — или одобрил бы, если бы находился в городе. — Коронер подумал, что архидьяконы и другие старшие каноники более чем компенсируют отсутствие Генри Маршала, когда речь зайдет о том, что монах-отступник собирается проповедовать ересь со ступеней западного входа в собор.

— И кто, по-вашему, придет вас послушать? — скептически хмыкнул Гвин.

— Я дождусь конца торжественной мессы и начну, когда прихожане будут выходить из храма, — ответил Бернар. При этом в его ярких карих глазах мелькнула такая неистовая радость, что Джон, несмотря на предыдущие заверения рыцаря, решил, что тот все-таки готов сделаться мучеником.

— Вы не продержитесь и пяти минут, — возразил коронер. — Каноники напустят на вас прокторов.

— Пяти минут мне вполне хватит для того, чтобы посеять семена сомнения. Возможно, уши кафедральных священников послужат более благодатной почвой, чем уши обычных людей.

У де Вулфа начало было закрадываться подозрение, что этот человек просто сумасшедший, однако тот факт, что Жильбер де Ридфор исповедовал те же убеждения, а также заявления де Бланшфора о том, что у него есть единомышленники не только во Франции, но даже в Святой Земле, все-таки перевешивали мысль о душевном помешательстве. Размышляя о плане де Бланшфора устроить еретическую проповедь, коронер подумал, что это может быть неплохой возможностью устроить ловушку убийцам де Ридфора. Если бывший тамплиер попытается осуществить свою безумную идею, не исключено, что они пойдут на определенные меры для того, чтобы заставить его замолчать. И тогда, может быть, удастся их разоблачить.

Пока рыцарь вел какие-то богословские споры с осторожным Томасом, коронер продолжал обдумывать свою идею. На одной чаше весов лежала жизнь де Бланшфора, точнее, вероятность того, что он ее лишится, с другой — шанс выяснить личность убийц. В конце концов он пришел к решению, что если этот глупец хочет сунуть свою голову в петлю или — скорее даже — погибнуть на костре, то это его личное дело. Но для того, чтобы уменьшить вероятность подобного исхода событий, неплохо было бы заранее разнести весть о его намерении произнести еретическую проповедь. Тогда «оппозиция», возможно, предпримет какие-то действия до того, как Бланшфор совершит сей опрометчивый шаг, грозивший ему верной смертью.

— Вы можете обеспечить себе еще большую аудиторию, если об этом событии будет известно заблаговременно, — произнес коронер, стараясь говорить как можно более убедительным тоном. — Мы можем легко распространить эту новость. Скажем, присутствующий здесь Томас имеет прекрасную возможность пустить слух среди духовенства и тех, кто проживает на территории собора. — Он, криво ухмыльнувшись, посмотрел на Гвина. — А мой помощник может объявить о предстоящей проповеди почти во всех пивных в Эксетере, хотя хозяев таверн, возможно, и не очень волнуют новые религиозные веяния.

Де Бланшфор принял этот совет с такой готовностью, что де Вулфу чуть не стало стыдно за свое двуличие. Впрочем, он успокоил свою совесть той мыслью, что таким образом ему, возможно, удастся спасти жизнь этому человеку, хотя и ценой его свободы, сделав так, чтобы рыцаря схватили до того, как он совершит какое-либо преступление по отношению к официальной церкви.

Де Вулф решил, что пора сменить тему.

— Те трое тамплиеров, которых вы видели у церкви св. Варфоломея… Вы их знаете?

— Годфри Каира мне не знаком, — ответил Бернар. — Но я узнал двух других. Роланд де Вер был известной фигурой в парижской резиденции Храма. Год назад его направили в новую резиденцию в Лондоне, как я думаю, для того, чтобы укрепить тамошних братьев с помощью тех порядков, которые установил Великий магистр ордена во Франции. Что до Бриана де Фалэза, то я знаю его по Палестине, где он проявил себя как отважный, хотя и излишне безрассудный воин.

— Они заявили мне, что находятся в этой части Англии только лишь для того, чтобы приобрести новые владения для своего ордена.

— Мне очень трудно в это поверить, — с презрительной миной заметил Бернар. — Такое поручение годится или для старых братьев, возраст которых уже не позволяет им участвовать в битвах, или, что более вероятно, для их сержантов. Смешно поверить, чтобы троих старших рыцарей отправили с таким мирским заданием.

— А что вы скажете насчет итальянского аббата? Вы о нем когда-нибудь слышали?

Де Бланшфор с грохотом опустил пустую кружку на стол, и Эдвин поспешил наполнить ее из большого кувшина.

— Козимо из Модены? Да, я его знаю, — а кто во Франции его не знает? Это креатура папы, хотя официальная его резиденция находится в одном аббатстве неподалеку от Парижа. Он обладает специальными полномочиями на выявление ереси и, якобы, является слугой Хью, епископа Оксерского, и Уильяма Белорукого, архиепископа Реймского, которые взяли на себя миссию искоренять любые отклонения от ортодоксального католицизма. На самом же деле всем известно, что Козимо подчиняется только лишь непосредственно Риму.

Де Вулф бросил взгляд на Томаса, который ответил ему довольной ухмылкой, подтверждая, что именно это он уже и выяснил.

— И кто из них наиболее опасен? — настойчиво продолжал коронер, которому не давала покоя мысль о возможном убийце де Ридфора.

— Самый коварный из них — Козимо, хотя я сомневаюсь, что он представляет опасность в физическом смысле. Именно поэтому он путешествует с двумя своими слугами, которые могут защитить его шкуру от тысяч тех, кто хотел бы содрать ее с его несчастных костей. Кроме того, его телохранители готовы выполнить любое подлое дело, порученное им Козимо.

— А тамплиеры?

— Большинство членов нашего ордена — люди достойные, не подозревающие о той великой тайне, которую Бедные Рыцари Христа охраняют на протяжении трех четвертей столетия. Только недавно правда начала просачиваться и пробуждать сознание нескольких рыцарей, таких, как я. — Де Бланшфор замолчал и поднес кружку ко рту. — Эти трое, вероятно, слепые приверженцы Устава, и выполнят любое поручение, данное им магистрами. Роланд де Вер имеет звание командира рыцарей, что является высшим званием в иерархии ордена. Это тоже делает смешной мысль о том, что он прибыл сюда с заданием купить землю.

Донесся звон соборного колокола. Де Вулф допил остатки эля и поднялся из-за стола.

— Если вы еще не отказались от намерения произнести свою проповедь, то для подготовки у вас есть целый день. Но я посоветовал бы вам не показываться в городе в ближайшее время, как не советовал и Жильберу де Ридфору, когда он был здесь. Вы можете остановиться в этой гостинице — она гораздо лучше, чем «Сарацин».

Де Бланшфор окинул взглядом зал таверны и покачал головой.

— Я согласен с тем, что здесь значительно лучше, но мой конь остался на конюшне в «Сарацине», а седельные сумки — в комнате, где я ночевал. Кроме того, меня вряд ли будут там искать, а, насколько я понимаю, эта гостиница известна как лучшая в Эксетере.

Неста расплылась в улыбке от такой похвалы, хотя слова гостя означали, что она лишится нескольких пенсов.

Выходя из таверны, Джон наклонился к Несте и прошептал ей на ухо:

— Скажи Эдвину и служанкам, чтобы они распространили слух о том, что завтра после утренней службы со ступеней собора будет произнесено откровение. Я хочу, чтобы об этом узнали как можно больше людей.

«Сарацин» находился всего в нескольких ярдах от «Ветки плюща», на Степкот-Хилл, которая спускалась прямо к реке. В конце Айдл-Лейн коронер подождал, пока не увидел, что Бернар, в надвинутой на лоб шляпе, благополучно добрался до дверей таверны.

Затем коронер дал указания Гвину и Томасу, велев им провести остаток дня, распространяя слухи о предполагаемой проповеди Бланшфора, после чего отправился домой. Он некоторое время раздумывал над тем, не посвятить ли своего друга архиепископа в намерения рыцаря, однако не смог решиться на такое явное предательство по отношению к Бланшфору, хотя подобный шаг, возможно, мог бы спасти тамплиеру жизнь.

Однако Матильде, по возвращении домой, он рассказал о том, что собирается сделать Бланшфор. Джон застал ее в весьма подавленном настроении, вызванном утренними похоронами, и не знал, как Матильда воспримет известие о том, что в город прибыл еще один еретик. Жена выслушала его рассказ молча, сидя, как обычно, в своем кресле у очага.

— Сэр Жильбер говорил нам о том, что его друг направляется сюда, — тусклым, монотонным голосом сказала она. — Ожидает ли его та же участь?

Когда де Вулф описал, каким именно образом вновь прибывший собирается предать гласности страшную тайну тамплиеров, Матильда стряхнула с себя апатию и тут же пришла в невероятное возбуждение.

— Хотя я и была столь высокого мнения о Жильбере де Ридфоре, сейчас должна признать, что это воля Божья поразила его за богохульные мысли. Но он, по крайней мере, держал их при себе. Теперь появляется еще один, полный дьявольских намерений. Джон, куда катится мир? Неужели на землю пришел антихрист и вскоре нам предстоит стать свидетелями Армагеддона? — Чем больше разгоралось возмущение Матильды, тем громче становился ее голос. Похоже, ее безрассудная влюбленность в Жильбера умерла вместе с ним. Впрочем, как и обычно, вскоре ее острый язык избрал своей мишенью мужа. — Ты был слепым орудием в этой истории, Джон, и продолжаешь им оставаться, — вычитывала супруга, наклонившись вперед, чтобы он лучше слышал ее слова. — Тебе следовало выслать де Ридфора за пределы графства, как только ты понял, что он придерживается еретических взглядов. Должно быть, дьявол помог де Ридфору вызвать у меня теплые чувства. Все это время он был волком в овечьей шкуре.

Де Вулфу не удалось понять ее логику, но он предпочел не уточнять и мудро сохранял молчание. Жена тем временем продолжала срывать на нем свое дурное настроение.

— А что касается этого нового незваного гостя, то ты должен сию же минуту донести на него церкви и, разумеется, моему брату. Его следует схватить и передать тем, кто сможет закрыть его богохульный рот.

Джону пришло в голову, что Матильда была бы прекрасным кандидатом на должность главного инквизитора в Западной Англии. Вслух же он произнес совсем другое.

— Именно это я, некоторым образом, и делаю, — искусно подстраиваясь под ее настроение, вывернулся он. — Я умышленно распространяю слухи о его намерениях, и поэтому к утру церковные власти уже будут все знать. Если они воспримут его угрозы серьезно, то не дадут ему произнести речь, а затем, что совершенно очевидно, или тамплиеры или аббат из инквизиции убедят его покинуть город. Однако ни я, ни твой брат не имеем над де Бланшфором власти. Он не собирается совершать никаких светских преступлений.

Судя по всему, его заявление мало чем успокоило Матильду.

— Джон, его следует повесить. Если кто-нибудь произносит речи против твоего драгоценного короля, ты приходишь в бешенство и сразу же кричишь: «Предатель», что же касается этого, гораздо большего предательства по отношению к нашему небесному владыке, то оно, похоже, тебя не волнует!

Де Вулф подавил желание вступать с женой в спор, объясняя ей разницу между сферами действия церковных и светских властей: когда дело касалось вопросов веры, аргументы Матильды большей частью основывались на громкости ее голоса и убежденности в непогрешимости духовенства и Евангелия.

— Что ж, я сделал все, что в моей власти. Я коронер, а не епископ. Вообще-то, меня вся эта история совершенно не касается, меня заботит только поимка убийцы де Ридфора, несмотря на то, что Ричард предупредил меня, чтобы я не вмешивался.

Матильда вновь погрузилась в мрачное состояние духа и замкнулась в себе, что не нравилось Джону еще больше, чем когда она читала ему нотации. Через некоторое время молчание стало таким гнетущим, что де Вулф встал и сообщил, что ему необходимо подготовиться к поездке в Барнстейпл, и посему он вынужден покинуть супругу. Это заявление вызвало новый приступ утихшей было злости, и Матильда принялась бранить мужа за то, что он покидает ее на такой долгий срок — экспедиция на Ланди должна была занять не меньше пяти дней. На этот раз единственным его оправданием служило то, что это предприятие предложил и организовал ее собственный братец, на что де Вулф и указал супруге.

Наконец, издав вздох облегчения, Джон выскочил из комнаты, не забыв прихватить свой серый плащ, поскольку на город снова падал мелкий моросящий дождь.

Глава двенадцатая,

в которой коронер Джон встречается с архидьяконом

Несколько спокойных часов Джон де Вулф провел в своей маленькой унылой комнате в верхней части сторожевой башни.

Даже промозглые стены этой неотапливаемой каморки были предпочтительнее холодного общества супруги. Коронер использовал свободное время, практикуясь в чтении латинских текстов, медленно водя пальцем по идеально выведенным Томасом буквам и шевеля при этом губами.

Текст помещался на свитках, на которых писарь фиксировал текущие дела. Эти свитки представляли собой сшитые вместе длинные полосы желтоватого пергамента, которые надлежало представить королевским судьям, когда те приедут в Эксетер на очередную выездную сессию. Они уже давно должны были прибыть, но, по слухам, задерживались в Дорчестере и через месяц-два могли добраться до Девона для проведения слушаний всевозможных гражданских споров и серьезных уголовных дел, которые де Вулфу удалось вырвать у суда графства, находившегося в ведении шерифа.

Успехи в чтении росли с каждой неделей, и сейчас, чтобы освежить память, Джон решил просмотреть недавнее дело об изнасиловании. Потерпевшая, молодая вдова, заявила о том, что преступник подстерег ее на заднем дворе собственного дома на Голдсмит-стрит. Затем ее, якобы, избили и изнасиловали, в подтверждение чего она предъявила окровавленную тряпку, которая являлась почти обязательным вещественным доказательством в такого рода делах. Когда де Вулф осмотрел ее, он действительно обнаружил ссадины на ее щеках и руках, синяк под глазом и наличие нескольких расшатанных зубов. В отношении личности насильника сомнений не было — им оказался местный возчик, который сожительствовал с вдовой в течение нескольких месяцев. Вдова и ее сестра вызвали городского бейлифа и одного из его констеблей. По прибытии служителей закона женщины подняли страшный шум, выкрикивая: «Держите его!», хотя на самом деле гнаться за преступником не было нужды: он спокойно сидел в доме вдовы и пил эль. По обвинению, выдвинутому женщинами, возчика арестовали и отволокли в тюрьму, размещавшуюся в башне Южных ворот. Если бы бейлиф не сообщил об этом случае де Вулфу, возчик предстал бы перед судом шерифа, заседания которого проходили каждые две недели, после чего, вероятнее всего, окончил бы свою жизнь на виселице. Ему не помогли бы и заявления о том, что единственное, что он сделал, так это устроил вдове взбучку за то, что, пока он спал, она стащила у него из кошелька деньги. Что же касается совокупления, то, по заявлению возчика, они занимались этим почти ежедневно, и вдова относилась к этой процедуре с превеликим восторгом!

Вопреки протестам Ричарда де Ревелля, Джон настоял на том, что такое серьезное обвинение, как изнасилование, должно рассматриваться королевским судом. Он сам осмотрел истицу, прибегнув для этого к помощи старой карги, которая выполняла обязанности повитухи в этой части города. То, что действительно имело место изнасилование, вызывало у коронера сомнения, однако он знал, что поскольку речь идет о ранее состоявшей в браке женщине, это еще не исключает насильственного совокупления, хотя следы побоев на лице вдовы скорее свидетельствовали об обычном избиении. Джон решил запротоколировать все факты и предоставить королевским судьям решать самим, кто из этих двоих говорит правду. Так как наказанием за подобное преступление была виселица, де Вулф не мог выпустить обвиняемого под залог, и тому пришлось остаться в тюрьме до выездной сессии. Последний факт был особенно неприятен для горожан и шерифа, которые должны были платить по полпенса в день за содержание преступника. Обычно в таких случаях заключенный совершал побег, подкупив тюремщиков, но тогда он должен был всю жизнь скрываться в лесу в качестве беглого преступника или искать убежища в церкви и затем навсегда покинуть страну, дав клятву никогда в нее не возвращаться.

Де Вулф отодвинул свиток в сторону, решив, что на сегодня уже достаточно утомил свои глаза и мозги. Глядя на пелену дождя за узкой бойницей окна, он поплотнее закутался в плащ, и вспомнил о Бернаре де Бланшфоре, появление которого лишь осложнило задачу коронера. Он от всего сердца желал бы, чтобы рыцарь находился в тысяче миль отсюда, поскольку пока тот оставался в живых, Джону не было до него дела. Из-за довольно неубедительных заявлений Жильбера де Ридфора об их дружбе де Вулфу пришлось обеспечивать безопасность отступников. И эту миссию он с большим успехом провалил в случае с де Ридфором. «Да пропади он пропадом, этот Бернар! Пусть читает свою чертову проповедь! — бормотал коронер себе под нос, съежившись от холода в своей коморке. — Если ему так хочется покончить с собой, то так тому и быть. Эти тамплиеры или итальянская крыса разделаются с ним, если завтра он хоть два слова промолвит со ступеней собора».

Впрочем, хотя он и постарался забыть о де Бланшфоре, полностью сделать это ему не удалось. В тот момент, когда Джон раздумывал, не пойти ли в «Ветку плюща», чтобы подкрепиться парой кружек эля, на лестнице раздались знакомые шаги хромого Томаса. Через несколько секунд он появился из-за дерюжной занавески, прикрывавшей вход. Писарь выглядел обеспокоенным и возбужденным.

— Коронер, вы должны немедленно отправиться в собор и встретиться с архидьяконом. Он специально послал меня за вами.

— Почему такая спешка, Томас?

— Как вы мне и сказали, я распустил слухи о завтрашней проповеди. — Писарь опять принялся креститься при одной мысли об этом событии. — Когда я прогуливался по территории собора, а потом за обедом в доме, где меня поселили, я рассказал нескольким викариям, паре служителей и одному канонику. Не прошло и часа, как я услышал, что дом буквально гудит от этой новости, а еще несколько священников и монахов пришли ко мне, чтобы узнать о времени и месте проповеди, причем некоторые из них уже были очень рассержены. Потом — это уже совсем недавно — явились два каноника и чуть ли не обвинили меня в том, что я потворствую распространению ереси, хотя я сказал им, что только лишь передаю слух, который до меня дошел.

— Рассказывай быстрей! Что там насчет архидьякона?

— Только что Джон де Алансон прислал ко мне своего викария и потребовал через него, чтобы вы явились в его резиденцию и рассказали об этом деле. Он хочет видеть вас немедленно.

— Как он узнал, что я имею к этому отношение?

— Ваше знакомство с убитым тамплиером позволило ему предположить, что вы стоите и за вновь прибывшим.

— Да ни за кем я не стою! — раздраженно оборвал его де Вулф. — Я вообще жалею, что мне пришлось столкнуться с этими проклятыми типами. Впрочем, пожалуй, мне следует пойти с тобой. Что там у Гвина?

— Он ходит по пивным и разносит слухи о предстоящей проповеди. Я уверен, это задание ему по душе, — с ехидцей сообщил маленький писарь. — Я его только что видел — он разговаривал с одним из стражников на первом этаже, так что, очевидно, он решил рассказать и им.

Кампания, проведенная Гвином, принесла плоды еще быстрее, чем старания Томаса. К тому времени, когда Джон и его писарь Добрались до ворот Ружмона, сержант Габриэль уже спешил им навстречу со стороны главной башни.

— Шериф хочет вас видеть, коронер. Что-то по поводу тамплиера, который собирается завтра прочитать какую-то проповедь. Судя по всему, шериф здорово раздосадован. Хочет, чтобы вы немедленно поднялись в его комнату.

Де Вулф испустил нарочитый вздох сожаления.

— Не могу, Габриэль. Я должен срочно встретиться с архидьяконом. Скажи шерифу, что, если он хочет поговорить об этом деле, ему следует без промедления присоединиться к нам в соборе.

Де Вулф уверил сержанта, что не собирается бежать к Ричарду де Ревеллю по первому его зову, и направился в собор, сопровождаемый стуком подошв Томаса, ковылявшего за спиной своего патрона.

Джон де Алансон с нетерпением дожидался прибытия коронера в доме собраний. Это было квадратное деревянное строение, размещавшееся с внешней стороны Южной башни, в котором каноники и священнослужители рангом пониже проводили свои встречи. Три четверти внутреннего пространства занимали ряды голых скамеек, в углу возвышался аналой, с которого на каждом собрании зачитывали по одной главе из Евангелия. Деревянная лестница вела в располагавшуюся наверху библиотеку. Архидьякон возбужденно расхаживал перед аналоем, подметая краем сутаны каменный пол. В его острых серых глазах сквозила обеспокоенность, что в сочетании с худым лицом еще больше подчеркивало аскетичность его внешности.

— Джон, что я слышу о завтрашнем дне? Будет ли всему этому конец?

Де Вулф опустился на переднюю скамью и поднял руки, словно умоляя о снисхождении.

— Я не имею к этому отношения. Появился еще один бывший тамплиер, который жаждет раскрыть какую-то религиозную истину. Я не имею над ним никакой власти, так что же я, по-твоему, должен сделать?

Де Алансон устало присел рядом с Коронером.

— Как жаль, что епископ в отъезде. Такой ответственный вопрос должен решать священник более высокого звания. У меня были Козимо и рыцари-тамплиеры. Они сообщили мне о своей обеспокоенности тем, что затевается такая серьезная ересь.

Раздался треск входной двери, и в зал вошел Ричард де Ревелль. Его зеленый плащ развевался, узкое лицо было искажено гримасой праведного гнева.

— Джон, вы играете с огнем, — без всякого вступления заявил он. — Я услышал, что здесь, завтра утром, должна осуществиться какая-то дурацкая затея, и вы, судя по всему, имеете к ней какое-то отношение. Де Вулф вскочил на ноги.

— Бога ради, я тут ничего не делал! Стоило в городе появиться какому-то религиозному фанатику, и все тотчас решили, что он мой протеже.

— Так больше продолжаться не может! — заорал шериф. — На меня давят три старших тамплиера, — словно гранитная плита. Когда они услышат об этом, то сразу потребуют, чтобы его арестовали.

— А вы, вообще, представляете, о ком мы говорим? — возмутился де Вулф. — Вы хотите его арестовать, и при этом даже не знаете его имени.

— Так кто он? — раздраженно спросил де Ревелль.

— Это еще один тамплиер — точнее сказать, бывший тамплиер. Нет сомнений в том, что его уже изгнали из ордена, — ответил де Вулф.

Архидьякон испытывал к де Ревеллю не меньшую неприязнь, чем де Вулф, и посему не смог удержаться от возможности осадить зарвавшегося шерифа.

— Прошу извинить меня, де Ревелль, однако я должен заметить, что, во-первых, ваша власть не распространяется на кварталы, принадлежащие собору, За исключением дорог, и, во-вторых, я не представляю, как вы можете арестовать кого бы то ни было за угрозу произнести религиозное обращение, независимо оттого, носит оно кощунственный характер или нет. Такого рода вопросы относятся исключительно к компетенции церкви и ее судов.

Ричард де Ревелль попытался обойти этот скользкий момент.

— Возможно, это и верно, архидьякон, но если возмущение проповедью еретических воззрений приведет к общественным беспорядкам или даже к мятежу, который может распространиться за пределы территории собора, тогда это уж точно будет нарушением королевского закона и подпадет под мою юрисдикцию.

Оба Джона не смогли удержаться и обменялись скептическими улыбками, услышав такие речи от известного сторонника изменника-принца.

— Я очень рад услышать, что вы так рьяно защищаете законы короля Ричарда, шериф, и буду иметь это в виду, — елейным тоном заметил священник.

— Значит, вы не собираетесь предпринимать никаких шагов для того, чтобы предотвратить это непристойное действо? — пыхтя от злости, осведомился де Ревелль.

— Мы ни в коем случае не можем допустить, чтобы кто-либо читал публичную проповедь со ступеней нашего собора, — твердо отвечал архидьякон, — особенно принимая во внимание слухи о том, что он разделяет некую ересь, предположительно катарскую, поскольку этот отступник, говорят, родом из печально известной области Франции.

Дверь снова заскрипела, впуская в зал целую группу людей. Впереди шел Козимо из Модены, сразу за ним — трое тамплиеров, а затем и пятеро их телохранителей, которые сразу встали вдоль стены за спинами своих хозяев.

— Слухи быстро распространяются в этом городе, — мягко заметил Джон де Алансон, глядя на группу вновь прибывших, с одежд которых стекала вода, ибо дождь на улице разразился в полную силу.

Маленький итальянский священник вышел на середину зала и остановился перед архидьяконом, который значительно возвышался над ним.

— Как мне стало известно, — начал аббат высоким, скулящим голосом, — готовится еще одно святотатство! Мой долг — знать о таких опасных людях, особенно из Франции, и я говорю вам, что этот Бернар де Бланшфор может представлять серьезную угрозу нашей матери-церкви. Его следует схватить и отправить домой, дабы показать ему ошибочность его воззрений.

— И каковы же его воззрения, брат аббат? — мрачным голосом осведомился архидьякон.

Козимо отвел взгляд, посмотрел на коронера и снова поднял глаза на архидьякона.

— Это обычная нечестивая глупость, извращенные верования тех, кто живет в районе города Альби в Лангедоке. Их выдумки столь коварны, что, хотя и не действуют на людей ученых, таких как мы, но могут впечатлить слабые умы, если позволить проповедовать эту ересь открыто.

— Нельзя позволить ему даже рта раскрыть, — заревел Бриан де Фалэз, стоявший в нескольких футах за спиной аббата. Его бычья шея и обветренные щеки стали почти пунцовыми от ярости, и де Вулф подумал, что если бы рыцарь не оставил свой палаш дома, перед тем как отправиться в церковь, то его клинок, вероятно, рассек бы сейчас воздух.

— И где же этот негодяй? — возмущенно спросил де Ревелль. — Кто-нибудь, вообще, его видел? Откуда пошли слухи о том, что он находится в Эксетере и собирается завтра утром совершить свой безумный поступок? — Он обозлено зыркнул на коронера, словно подозревая, что это все его козни.

Джон решил, что лучше сказать часть правды, чем полностью отрицать свою причастность.

— Он сегодня подошел ко мне на улице, сразу после похорон своего брата-тамплиера.

— Они не тамплиеры! — оскалился Бриан де Фалэз. — Их бы с позором изгнали из нашего ордена, если бы нам удалось поймать их до того, как они сбежали.

— Так, значит, вы искали этих людей, а не просто подыскивали подходящие владения для своего ордена? — с ледяной ноткой в голосе уточнил де Вулф.

Роланд де Вер вмешался в перепалку и смиренно заметил:

— Мы действительно присматриваем новые земли. Но нам также было сказано, чтобы мы заодно поискали и двух наших заблудших братьев, которые должны были находиться в этой части Англии. — Он с укоризной взглянул на Фалэза, который лишь сильнее насупился и сжал губы. — Присутствующий здесь мой друг не совсем прав, так строго их осуждая. Если бы мы наткнулись на них в ходе нашего путешествия, мы просто должны были бы убедить их вернуться вместе с нами в обитель, дабы они познали свои заблуждения, и сделать все, чтобы они снова стали на праведную стезю.

Годфри Капра и Бриан де Фалэз переглянулись так, словно впервые об этом услышали, но мудро предпочли промолчать.

Архидьякон снова присоединился к дискуссии — во всей этой истории его, как и коронера, больше всего беспокоила кровавая кончина Жильбера де Ридфора.

— Аббат Козимо, мне не совсем ясна цель вашего пребывания в Девоне. Не находитесь ли вы здесь именно из-за этих двух тамплиеров?

Причудливый профиль итальянца медленно повернулся к аббату.

— К сожалению, я не могу обсуждать такие вопросы, архидьякон. Как вы уже знаете, я являюсь папским нунцием и в качестве такового имею все полномочия предпринимать любые действия, которые послужат на пользу святейшему престолу. Однако я могу вам сказать, что на меня возложена миссия искоренения ереси всюду, где она возникает.

После того как аббат фактически посоветовал ему не лезть в чужие дела, Джон де Алансон неподвижно уставился на де Ревелля.

— Так как же следует поступить, шериф? Хотя я уже указывал вам на то, что эта территория находится вне вашей юрисдикции, тем не менее я согласен с вами в том, что нам совершенно не нужны беспорядки. Несколько моих священников и монахов уже пожаловались мне по поводу слухов о завтрашнем событии.

Ричард драматическим жестом перекинул через плечо плащ.

— Я арестую этого человека, как только он покажет здесь свою физиономию. А подходящее обвинение я скоро придумаю.

Несмотря на предупреждающий блеск ледяных глаз Роланда де Вера, Бриан де Фалэз крикнул, обращаясь к де Ревеллю:

— Позвольте нам его схватить! Нам не нужны всякие юридические предлоги — он отступил от устава нашего ордена и заслуживает наказания по нашим законам. Как уже сказал наш предводитель, нам нужно препроводить отступника в Новый Храм, чтобы там его наставили на путь истинный.

Де Вулфу оставалось только гадать, не предполагает ли процесс «наставления» подвешивания на дыбу и выламывания рук из плечевых суставов. Впрочем, у него не было времени раздумывать о методах воинов-монахов, поскольку к словесной перепалке присоединился священник из Модены.

— Самое главное — не позволить этому смутьяну открыть рот в присутствии толпы, — прошипел он. — Ему не понадобится проповедовать и пяти минут перед туповатыми, но впечатлительными простолюдинами, чтобы совершить то, что может нанести непоправимый вред святой церкви. Для меня не важно, повесит ли его шериф, или тамплиеры отволокут его назад в Лондон. Значение имеет лишь то, чтобы ему не позволили оставаться на свободе, где он может в любой момент начать распространять свою ересь. — Скорчив гримасу, которая сразу сделала его похожим на змею, он бросил ядовитый взгляд на коронера. — Я возлагаю на вас частичную ответственность за все эти отвратительные события. Похоже, что вы тесно связаны с этими двумя еретиками. Надеюсь, что вы не склонны разделять их извращенные идеи.

Козимо оглянулся и посмотрел на своих телохранителей, застывших у двери в угрожающих позах.

— Завтра я намереваюсь присутствовать в стенах соборного замка — на тот случай, если вы не справитесь со своими обязанностями. — С этими словами аббат надвинул на голову остроконечный капюшон своей черной сутаны, легким скользящим шагом приблизился к двери и исчез со своими людьми в ночной темноте.

Все оставшиеся — тамплиеры, шериф и архидьякон — повернулись к коронеру.

— Итак, Джон, где он сейчас находится? — резко спросил де Ревелль. — Судя по всему, вам известно о нем больше, чем кому-либо. Собственно говоря, о его существовании мы знаем только от вас!

— Де Бланшфор действительно существует, так же, как существовал и Ридфор, — ворчливо подтвердил Бриан де Фалэз. — Я видал их обоих в Святой Земле — они и тогда были весьма странными. У Ридфора эта странность в крови, и его проклятый дядя это доказал!

Джон де Алансон поднял руки, сложенные будто в молитве.

— Джон, вам известно, где он сейчас?

— Я понятия об этом не имею, — ответил коронер, почти не погрешив против истины. — Я предполагаю, что он все еще в городе, поскольку ворота уже заперты, хотя он мог покинуть его и днем, сразу после разговора со мной.

Де Вулф не погрешил против своей совести, поскольку, узнав о неизбежном допросе в доме собраний, действительно, поймал Гвина в помещении стражи и послал его в «Сарацин» с наказом увести тамплиера с постоялого двора и спрятать его где-нибудь до утра.

Один из облаченных в коричневые плащи сержантов подошел к Роланду де Веру и что-то прошептал ему на ухо. Рыцарь кивнул и задумчиво потянул себя за правое ухо.

— Искать этого Бланшфора сегодня бессмысленно. Я его никогда не встречал, но мои братья, присутствующие здесь, возможно, смогут узнать его, если им доведется с ним столкнуться, поэтому завтра утром будут патрулировать улицы вокруг собора и попытаются перехватить еретика.

Явно намереваясь заканчивать беседу, де Вер поплотнее завернулся в белый плащ с широким красным крестом.

— Что бы ни случилось, нельзя позволить этому человеку подняться на ступени собора, не говоря уже о том, чтобы разрешить ему раскрыть рот, пусть даже он захочет лишь пожелать доброго утра, — объявил он, после чего развернулся и вышел из сумрачного помещения. За ним потянулись шериф, рыцари Христа и их сержанты.

Оба Джона остались одни, если не считать объятого благоговейным страхом Томаса, который словно тень маячил у алтаря.

— У вас необыкновенный талант попадать в самые отчаянные ситуации, Джон, — сказал архидьякон, в глазах которого, несмотря навею серьезность момента, играл веселый огонек. — Несколько месяцев назад это было убийство серебряных дел мастера, потом история с принцем Джоном. Теперь вы привели в наш город и в наш собор еретиков, которых разыскивают по всей Европе! Что же будет дальше?

Лицо де Вулфа озарила одна из его редких усмешек.

— Не бойтесь, Джон, я что-нибудь придумаю!

Глава тринадцатая,

в которой коронер Джон устраивает розыгрыш

Третий, шестой и девятый час службы, а также торжественная месса проводились в клиросе собора, начиная примерно с девяти утра. Первые три представляли собой короткие богослужения, состоявшие в основном из пения псалмов. Когда заканчивалась главная месса, духовенство успевало уже изрядно проголодаться. С семи утра священники уже должны были присутствовать на заутрене, а затем в доме собраний, где, как обычно, зачитывалась глава из Евангелия. Так что одиннадцать часов считалось традиционным временем для обеда.

Однако в это воскресное утро даже пустые желудки не смогли отвратить многих из каноников, викариев, причетников и певчих от того, чтобы собраться у западного портала и самим убедиться в истинности слухов, будоражащих городок со вчерашнего дня. Возможность отдохнуть от рутины бесконечных служб, необходимости видеть одни и те же лица и постылые стены города, привлекли к упомянутому месту множество людей, и представители духовенства почти затерялись в толпе обычных горожан.

Настроение, царившее среди присутствующих, скорее определялось обычным любопытством, нежели стремлением к просвещению. Хотя некоторые из людей постарше, причем не только священников, но и простых горожан, не скрывали своего возмущения или даже гнева по поводу того, что кто-то мог набраться достаточно наглости, чтобы проповедовать ересь со ступеней кафедрального собора.

Дождь уже кончился, когда поток одетых в черное священников вылился из дверей нефа на освещенные слабым солнцем ступени и растворился в человеческом море, окружавшем западный портал огромного здания. Некоторые из духовных лиц, чей голод оказался сильнее жажды драматических зрелищ, медленно направились к своим обиталищам, твердо решив, что если ничего не случится до тех пор, пока они не доберутся до стен, окружавших территорию собора, они ждать не станут. Однако множество других остались у подножья лестницы, перешептываясь и оглядываясь вокруг, надеясь увидеть отступника, обещавшего раскрыть некую ужасную тайну.

В этом людском море встречались и скалы — часовые, полные решимости не допустить попытки нанести ущерб истинной вере. Трое тамплиеров и их сержанты расположились вдоль всего фасада здания, в непосредственной близости от ступеней. В центре находился аббат Козимо, окруженный своими телохранителями, которые подозрительно вглядывались в толпу цепкими холодными глазами. Дальше всех, на краю открытого пространства перед западным порталом стояли шериф, Ральф Морин, констебль замка и с полдюжины стражников под командованием сержанта Габриэля.

Коронер и архидьякон Джон де Алансон стояли возле небольшого задвижного оконца в центральной двери, ведущей в неф. Помощников де Вулфа рядом с ними не было.

Буквально каждую секунду толпа начинала волноваться. Это происходило, когда кому-нибудь казалось, что он заметил незнакомого человека. Несколько раз гул человеческих голосов нарастал, заставляя хранителей истинной веры напрягать мышцы и переступать с ноги на ногу, затем снова воцарялась тишина.

— Удалось ли вам вчера вечером предупредить этого де Бланшфора? — спросил архидьякон после того, как улеглась очередная ложная тревога.

— Я видел его только один раз, когда мы с ним встретились после похорон, — совершенно искренне ответил де Вулф, который общался с рыцарем, используя в качестве посредника Гвина. — Если у него есть хоть капля благоразумия, он будет держаться подальше от этой западни, в противном случае де Бланшфору грозит та же участь, что и его другу.

Неожиданно у другого конца фасада, ближе к тому углу, что выходил на Кэнон-Роу, по толпе пронесся ропот. Люди поворачивали головы, показывая на кого-то пальцами. Усилившийся гул заставил нескольких людей Габриэля протиснуться сквозь толпу. Однако их опередили один из слуг итальянского священника и сержант Бриана де Фалэза, за которыми вплотную следовал и сам рыцарь-храмовник. Они окружили какого-то человека, который показался из-за северного угла храма, прошел вдоль стены и остановился у края полудюжины длинных ступеней, ведущих к трем большим дверям. Толпа шатнулась вперед, словно живое существо, движимое собственной силой и волей. Часовые расталкивали людей, стараясь пробиться к краю.

Архидьякон вытянул тонкую шею, стараясь разглядеть получше, и начал продвигаться вперед. Джон де Вулф остался на месте, наблюдая за происходящим с легкой улыбкой на обычно мрачном лице. Первым до неизвестного добрался телохранитель Козимо, который схватил его за плечо и повернул к себе. Лицо незнакомца закрывали широкие поля надвинутой на лоб шляпы, а также капюшон длинного серого плаща, прикрывавший складками шею и щеки. Несмотря на широкое одеяние, можно было увидеть, что это человек высокий и мощный.

Де Фалэз, добравшийся до незнакомца следующим, с торжествующим воплем схватил его за руку. Одновременно из толпы выскользнули шериф и Козимо, и все четверо образовали вокруг пришельца плотное кольцо, закрывая его от растерянных священников и жителей города.

— Похоже, они схватили его, — воскликнул архидьякон, — так что, слава Господу, он не сможет начать свою дьявольскую речь!

Что касается коронера, то он встретил это происшествие с удивительным безразличием, уверенный в том, что никто не будет пытаться произнести мятежную проповедь. Он продолжал спокойно наблюдать, как незнакомец вырвался из рук державших его людей, которые тотчас попытались снова его схватить. Из толпы неслись подбадривающие крики: «Еретик!», «Антихрист!».

Мгновение спустя с незнакомца стащили шляпу и сорвали плащ, что заставило его исторгнуть возмущенный рев.

— Оставьте меня, черт бы вас подрал! Неужели человеку нельзя выйти на прогулку без того, чтобы на него не напали, даже воскресным утром? — Яркие рыжие волосы, торчащие во все стороны, словно копна соломы, и роскошные усы не оставляли сомнений, что предположительный еретик — не кто иной как Гвин из Полруана, который уже еле сдерживался от смеха, глядя на разочарованные лица хранителей веры.

— Кто ты такой, черт возьми? — взорвался Бриан де Фалэз, которому до этого еще ни разу не приходилось сталкиваться с помощником коронера. Ральф Морин и Габриэль просветили его на сей счет, также едва сдерживая ухмылки. Хотя они и не знали заранее о появлении Гвина, тем не менее сразу же догадались, кто стоит за этим маскарадом. Понимал это и шериф, который, впрочем, не находил здесь ничего забавного.

— Болван! Как прикажешь все это понимать? — возмутился он, надвигаясь на корнуолльца.

Де Вулф решил, что пора поддержать своего помощника и, растолкав зевак, встал рядом с ним.

— Ах, так вот ты где, Гвин, — громко произнес он. — Как обычно, опаздываешь.

Аббат Козимо и Роланд де Вер, поняв, что перед ними не де Бланшфор, потребовали объяснить им, что происходит.

— Этот Парень сделал из нас дураков! — заорал Ричард де Ревелль.

Коронер уставился на него ледяным взглядом.

— Шериф, с каких это пор гражданам запрещено мирно прогуливаться по территории собора?

— Не стройте из себя невинную овцу, Джон, — оскорблено вскричал Ричард де Ревелль. — Где это видано, чтобы ваш мужлан расхаживал в шляпе пилигрима и в сером плаще? Обычный его наряд — потертая кожаная куртка и кусок мешковины на голове.

— Тогда нам следует лишь порадоваться, что его вкусы начали изменяться к лучшему, Ричард, — насмешливо парировал Джон.

Толпа почувствовала, что развлечению пришел конец, а большинство пришло к выводу, что еретик уже вряд ли появится. Но Козимо все еще оставался во власти худших подозрений и продолжал вертеть головой, ожидая подвоха.

— Можем ли мы быть уверены, что это не какая-то уловка, попытка отвлечь нас, чтобы Бланшфор беспрепятственно проскользнул на ступени собора? — прошипел аббат на ухо Роланду де Веру. Он ткнул костлявыми кулаками под ребра своих слуг и велел им поспешить к противоположным концам западного портала и следить, не появится ли какой подозрительный незнакомец.

— Пойдем, Гвин, у нас есть работа, — рявкнул де Вулф, подмигивая Ральфу Морину. Коронер и его помощник двинулись к выходу на улицу, оставив за спиной троих тамплиеров, подозрительно таращившихся им вслед. Возмущенный шериф снова принялся жаловаться на коронера архидьякону, с трудом сдерживавшему улыбку облегчения от мысли о том, что никто так и не бросил вызов его возлюбленной церкви.

У дверей своего дома в переулке св. Мартина де Вулф взял из рук Гвина шляпу и плащ и осведомился об успехах Томаса де Пейна.

— Удалось ли им скрыться так, как мы планировали?

Гвин кивнул. Он все еще испытывал удовольствие от своей роли в том маленьком представлении, которое они разыграли.

— Вскоре после рассвета он забрал тамплиера из «Сарацина» и вместе с ним покинул город через Северные ворота. Даже если принять во внимание ту скорость, с которой этот маленький дьявол передвигается на своей кляче, сейчас они уже должны были миновать Кредитон.

— Где мы должны будем встретиться с ними во вторник?

Гвин задумчиво потянул за ус.

— Это будет трудновато сделать, если мы будем ехать вместе с тамплиерами и аббатом. Я сказал Томасу, чтобы он спрятал Бланшфора где-нибудь в окрестностях Байдфорда, а в полдень ждал нас на мосту. К тому времени мы уже должны будем туда добраться.

После того как Гвин отправился по своим делам, де Вулф вошел в дом, где его ожидала трапеза с молчаливой Матильдой. Она лишь поинтересовалась, появился ли еретик, на что коронер с такой же краткостью ответил, что Бернар де Бланшфор не появлялся. Он не стал упоминать о маскараде, устроенном Гвином, не имея никакого желания давать жене лишний повод для упреков.

Симон принес кувшин вина, которое, похоже, больше пришлось Матильде по вкусу, чем приготовленные Мэри селедка и репа с капустой. Де Вулф исподтишка наблюдал, как супруга осушила кружку с красным вином и сразу же наполнила ее вновь. После того как ее братец опозорил себя участием в неудавшейся попытке переворота, случившейся на Новый год, коронер заметил, что Матильда ищет утешения не только в религиозном рвении, но и в бутылке вина.

Когда тягостная трапеза подошла к концу, она позвала Люсиль, которая помогла ей подняться наверх и уложила в постель, где Матильда и провалялась остаток утра перед очередным паломничеством в церковь св. Олафа.

Джон воспользовался представившейся возможностью и отправился на Айдл-Лейн, где его также ждала постель — в маленькой комнатке Несты на верхнем этаже «Ветки плюща». Здесь он и прелестная хозяйка постоялого двора замечательно провели время в любовных утехах, отдавшись им с такой энергией и желанием, что прошел немалый срок, прежде чем любовники откинулись на подушке в сладостном бессилии. Обнимая Несту одной рукой, Джон слушал, как постепенно успокаивается ее сердце, и лениво разглядывал грубо отесанные потолочные балки и изогнутые ореховые прутья, на которых держалась толстая соломенная крыша над их головами. Он описал Несте сцену у ступеней собора, и она поинтересовалась, для чего он так старается помочь де Бланшфору.

— Так же, как и де Ридфор, он был не только крестоносцем, но и тамплиером, а я всегда восхищался их храбростью и отвагой в бою, — пояснил де Вулф.

— Вы, старые вояки, всегда помогаете друг другу, верно? — сказала она, слегка поддразнивая его. Джон ущипнул Несту за голый живот свободной рукой, и она закрутилась под покрывавшими их овечьими шкурами.

— Дело не только в этом. Я пообещал Жильберу, что помогу скрыться им обоим, и, поскольку чувствую себя отчасти виновным в его гибели, должен сдержать свое слово.

Она импульсивно повернула голову и поцеловала его в покрытый черной щетиной подбородок.

— Джон, ведь не ты же его убил. И дубинку, и копье держала другая рука. Ты еще не знаешь, кто бы это мог быть?

Его рассеянный взгляд упал на грубые доски, отделявшие комнату от остальной части этажа. Хотя помещение это выглядело гораздо проще, чем комнаты в его доме, в этих стенах он испытал несравненно больше наслаждения, чем в любом другом месте. Джон тряхнул головой, отгоняя ненужные мысли, и ответил Несте на ее вопрос.

— Должно быть, это один из тамплиеров или их сержантов, хотя я предпочел бы, чтобы убийцей оказался этот мерзкий аббат или кто-то из его людей. Впрочем, теперь у меня нет никаких шансов узнать, кто это был, — с сожалением добавил он. — Я надеялся использовать Бернара в качестве приманки, надеясь, что убийца снова попытается нанести удар, но эта идея все равно не смогла бы сработать в самом центре Эксетера. Мне пришлось тайно вывезти его из города ради его же собственной безопасности.

Хозяйка постоялого двора еще теснее прижалась к плечу возлюбленного, рассыпав волосы цвета меди по его груди и устремив нежный взгляд больших зеленых глаз на его резной профиль.

— Тогда как ты собираешься вывезти его за пределы страны?

— Они с Томасом поехали вперед, а я попытаюсь в Байдфорде или где-то поблизости найти корабль, на котором Бернар сможет переправиться в Ирландию или в Уэльс.

— А что если его увидит кто-нибудь из тех, кто за ним охотится?

— Мне нужно постараться, чтобы они не встретились. Впрочем, когда они видели де Бланшфора в последний раз, его лицо покрывала густая борода, как это принято у храмовников, поэтому, будем надеяться, они не смогут его узнать, если им доведется столкнуться.

— А разве не легче было бы отправить его из местных портов — из Топсхэма или Бриксхэма?

Возможно, разум коронера убаюкало то, что он лежал в теплой постели с обнаженной женщиной, но в этот момент он совершил серьезную оплошность.

— Я уже думал об этом. Может быть, лодочник Торджил из Долиша мог бы его переправить, но тот плавает лишь во Францию, а это последнее место, где Бернар хотел бы оказаться.

Он сразу почувствовал, как напряглась Неста. Хотя в январе, когда Джон проявил глупую храбрость, сражаясь на турнире, Неста и Хильда, жена Торджила, объединились в общем беспокойстве за его жизнь, обе женщины до сих пор видели друг в друге соперниц. Конечно, Неста была вполне уверена, что первенство в отношении его чувств и тела принадлежит ей, однако она прекрасно знала, что стройная блондинка может легко соблазнить Джона при первой возможности, и не могла подавить ревность, закипавшую в ней при одном упоминании о Хильде.

Де Вулф проклял в душе собственную бесчувственность и притянул Несту к себе, так крепко, словно желал слиться с ней в единое тело. Однако женщина лежала недвижимо и не отозвалась на его порыв, оставаясь безучастной и отстраненной. Вопреки его воле и желанию перед ним возник образ Хильды. Он не разговаривал с ней с тех пор, как сломал ногу, а вместе, как мужчина и женщина, они не были с самого Рождества, но сейчас ее гибкое тело и прекрасное лицо заполнили все его мысли. Джон знал ее еще, когда она была маленькой девочкой, а с тех пор, как ей минуло пятнадцать, они время от времени встречались как любовники. В то же время Хильда никогда не могла бы стать женой Джона, будучи дочерью одного из управляющих его отца.

Подумав об этом, он застонал и начал тереть глаза, чтобы прогнать видение, потом перекатился на бок и сжал Несту в крепких объятиях. Он в отчаянии покрыл ее глаза, горло и губы поцелуями, почувствовал, как она неожиданно растаяла, целуя его в ответ и прижимаясь с таким желанием, что Джон понял: сегодня поле сражения осталось за ним.

После бурных любовных схваток им уже ничего не хотелось, поэтому они просто молча лежали в объятиях друг друга, наслаждаясь ощущением близости. Пытаясь прогнать навязчивый образ Хильды, Джон заставил себя думать о Матильде. Как бывает, когда мысли бродят в полудреме, сопровождающей любовные утехи, он вспомнил те дни, когда они с Матильдой только поженились, шестнадцать лет назад. Это был брак без любви, устроенный его отцом, который решил, что его сын выгадает, породнившись с богатой семьей де Ревеллей. Матильда никогда не испытывала восторга от выполнения супружеских обязанностей, и их общение в ночное время скоро прекратилось, чему способствовало и то обстоятельство, что де Вулф десять месяцев в году участвовал в каких-нибудь военных кампаниях.

Когда год или два назад он перестал быть профессиональным воином, их вынужденное сосуществование не привело к возрождению былой страсти, если таковая вообще когда-либо владела супругами. Джон внутренним взором снова увидел ее за сегодняшним обедом — как она пьет красное вино так, словно это обычный эль, а потом с некоторым стыдом вспомнил, что последний раз, когда они попытались заняться любовью, — а с тех пор прошло уже много месяцев — она была сильно пьяна. У них тогда ничего не вышло, закончилось все горькими упреками со стороны Матильды и его твердым решением никогда больше не повторять подобных попыток.

Теперь, когда Неста избавилась от своего мрачного настроения, к ней вернулось ее природное любопытство, и она спросила его о том, как тамплиеры связаны с поездкой на Ланди, которая должна была состояться на следующий день.

— Они едут под тем предлогом, что хотят проверить, насколько велика решимость де Мориско не пускать орден на остров, — пояснил Джон. — Но я подозреваю, что они не доверяют мне и, думая, что я как-то связан с де Бланшфором, не хотят выпускать меня из вида.

— И они правы, хитрец! — шутливо воскликнула Неста. — Однако есть ли у вас какая-то реальная надежда добиться успеха в переговорах с правителем Ланди?

Де Вулф поморщился.

— Практически никакой, если судить по тому, что я о нем слышал. Ни у кого не вызывает сомнений, что его остров — логово пиратов, которыми он командует. Но его ли корабль уничтожил почти всю команду того судна, что разбилось вблизи Ифракума, я сказать не могу.

— Тогда почему же наш дорогой шериф согласился на эту экспедицию? Он не из тех людей, которые станут подвергать себя ненужному риску.

— По каким-то причинам он испытывает огромное уважение к тамплиерам. Возможно, де Ревелль думает, что, снискав их расположение, он сможет поправить собственную репутацию. Они представляют собой могущественную силу не только в Англии, но и во всем мире. Даже король Ричард благоволит этим рыцарям, поэтому, возможно, де Ревелль надеется, что если окажет им содействие, то вновь добьется благосклонности короля, которой он лишился после новогодних событий.

Неста скользнула ладонью к его животу и начала водить по нему пальцем, описывая маленькие круги.

— Джон, зачем тебе связываться с этой поездкой? Судя по твоим словам, это опасная затея, которая никак не связана с обязанностями коронера.

— Ты же знаешь, что такая связь есть. Произошло кораблекрушение, а расследовать его — моя обязанность. Там был обнаружен труп человека, умершего насильственной смертью, а также есть данные об убийстве и остальных членов команды. Одно лишь это обязывает меня принять участие в экспедиции.

Он почувствовал, что у него занемели пальцы, и вытащил руку из-под плеч Несты, после чего продолжил свои пояснения.

— У нас не было времени сообщить королевским судьям и получить ответ. Но любой коронер может получить специальное поручение от юстициара или королевских судей, позволяющее ему вмешиваться в почти любые вопросы, касающиеся соблюдения закона или управления. Я уверен, что если бы Куриа Регис знал о возрождении пиратства в Северном море и о том, что гнездо пиратов, возможно, находится на Ланди, он потребовал бы предпринять какие-то меры, подобные тем, что мы предполагаем осуществить завтра.

— А что это за «Куриа Регис»? — сонным голосом спросила Неста.

— Королевский суд — приближенные к королю дворяне, которые являются его советниками. Теперь, когда король находится во Франции, страной фактически управляют Канцлер и Главный юстициарий, хотя наиболее крупные феодалы и архиепископы также влияют на то, что происходит в стране.

Оказалось, что Неста задремала, и вскоре Джон присоединился к ней, погрузившись в приятный сон.

На следующее утро, съездив в Ружмон и посмотрев, как ведется подготовка к их путешествию на север графства, Джон де Вулф снова испытал то возбуждение, которое сопровождало подобные предприятия в былые дни. Когда он направил Одина через ворота во внутренний двор и увидел облаченных в доспехи воинов, готовивших своих скакунов, его охватило предвкушение битвы, заставлявшее кровь быстрее бежать по жилам. Запах, исходящий от лошадей, и позвякивание упряжи, стук щитов и мечей вызывали в памяти ностальгические воспоминания о дюжине прошлых походов.

Он увидел, как Ральф Морин и сержант Габриэль строят своих воинов в колонну. Все они были в боевом снаряжении, в кольчугах и круглых шлемах с наносниками — длинными пластинами, защищающими нос. У каждого из них на груди имелась прямоугольная железная пластина, закрепленная кожаными ремнями, которая прикрывала сердце от ударов копьем, а на луке седла висел длинный овальный щит. Поскольку предстояло долгое путешествие, солдаты не брали с собой копья или пики, но были вооружены тяжелыми мечами или секирами.

Несколько в стороне от остальных воинов стояли трое тамплиеров, великолепные в своих доспехах, с длинными кольчугами с прорезями спереди и сзади, чтобы удобнее было сидеть на коне, и подвижными частями шлема из полированных металлических звеньев, защищавших шею. У каждого на кожаной перевязи висел огромный меч, а поверх доспехов были надеты белые или черные накидки с алым крестом ордена на груди. Их сержанты терпеливо ожидали указаний, держа под уздцы великолепных верховых лошадей. Сержанты были одеты в подобные же доспехи, прикрытые коричневыми накидками; с седел свисали секиры или шипастые палицы.

Перед ними, инспектируя строй воинов, с важным видом расхаживал шериф, что вызывало плохо скрываемое неудовольствие у Ральфа Морина. Де Ревелль был облачен в новехонькую кольчугу, которая в отличие от тех, что были надеты на де Вулфе и тамплиерах, не имела царапин, вмятин и погнутых звеньев, оставшихся от предыдущих сражений. Поверх кольчуги шериф надел свою собственную белую накидку с вышитым на груди красным грифоном, повторявшим герб на щите, что соответствовало последним геральдическим веяниям. Коронер подвел свою лошадь к стене внутреннего двора, где стоял Гвин, державший поводья своей гнедой кобылы. Кроме обычной плотной короткой куртки из вываренной кожи, на нем красовался кожаный шлем с помятыми металлическими пластинами, приклепанными на темени и над ушами, надетый, очевидно, на случай возможных сражений. Он с презрительной миной следил за манипуляциями шерифа, расхаживавшего перед строем воинов.

— Можно подумать, что он готовиться брать штурмом Иерусалим! — ядовито буркнул Гвин. — Я сомневаюсь, что он вообще знает, за какой конец меча нужно браться.

Коронер, хотя и не причислял себя к числу поклонников шерифа, решил, что все же следует отдать ему должное.

— Да ладно тебе, он как-то провел около года в Ирландии.

— Да, в компании с принцем Джоном. Трудно сказать, кто из них больше опозорился.

Действительно, в восемьдесят пятом году король Генрих поручил своему младшему сыну усмирить Ирландию, что, благодаря бездарности принца, привело к катастрофическим последствиям — именно тогда Ричард де Ревелль и стал одним из его сторонников.

Во дворе замка снова началась суета: Морин и шериф сели на лошадей, их примеру последовали и тамплиеры. Гвин одним рывком забросил свое мощное тело в седло и, развернув кобылу, поставил ее рядом с лошадью коронера.

— Со всеми этими доспехами мы будем тащиться очень медленно, — проворчал Гвин. — Им нужно было отправить их заранее на повозках или вьючных лошадях.

Джон согласился с ним, хотя и подозревал, что все дело в том, что шериф хочет произвести впечатление как на жителей и власти Эксетера, так и на своих гостей-тамплиеров. Так же, как и Гвин, коронер не стал облачаться в кольчугу, но надел кожаную кирасу с металлическими наплечниками и захватил с собой круглый шлем, притороченный сейчас к седлу.

Играя роль великого военачальника, шериф, сопровождаемый констеблем замка, направил свою резвую лошадь в голову колонны. Они уже были почти у ворот, когда де Ревелль неожиданно поднял вверх руку и остановил коня. Из-под поднятой решетки появились еще три всадника, и, увидев их предводителя, коронер, не сдержавшись, выругался.

— Гвин, клянусь святой девой Марией, что он-то тут делает?

Корнуоллец гневно уставился на аббата Козимо и пару его телохранителей. Стук копыт, звеневших по мощеному участку возле ворот, перешел в мягкое цоканье, когда кони ступили на утоптанную землю внутреннего двора. Де Вулф слегка ткнул в бока Одина каблуками и двинулся вперед, чтобы послушать, о чем говорят вновь прибывшие и шериф.

— Я решил, что, возможно, было бы интересно посетить северную часть ваших земель, — пояснял Козимо тонким, высоким голосом. — Я раньше никогда не был в Англии и хочу посмотреть как можно больше, пока я здесь нахожусь. Кроме того, поскольку я не владею английским, мне гораздо приятнее как можно дольше пообщаться с людьми, говорящими на нормандском французском.

Услышав это довольно неубедительное объяснение, ехавший за шерифом Ральф Морин заметил:

— Если мы встретимся с пиратами, или правитель Ланди воспротивится нашей воле, то, возможно, нам придется с ними драться.

Тонкие губы аббата слегка раздвинулись в улыбке.

— Пусть это вас не страшит, сэр, я буду держаться в стороне от любых подобных приключений. — Поскольку папский посланник ранее уже ясно дал понять, что в любом его начинании за ним стоит безграничная власть Ватикана, шериф воспринял участие в походе аббата как неизбежность, и, поклонившись, учтиво пригласил его присоединиться к их кавалькаде. Джон прекрасно знал, что его шурин настолько связан с епископом Маршалом — еще одним из людей принца, — что никогда не ответит отказом кому бы то ни было из старших духовных лиц. Коронер также был уверен, что аббата, как и тамплиеров, больше заботила любая возможность того, что пропавший еретик может появиться на севере, чем желание полюбоваться ландшафтами Девоншира. По тем подозрительным взглядам, которые бросали на него аббат и тамплиеры, Джон также понял, что они думают, что он до сих пор связан с Бланшфором, — особенно после того, что выкинул Гвин возле кафедрального собора. Коронер предполагал, что они все еще подозревают, что ему известно о местонахождении рыцаря и что, возможно, он сам помог ему спрятаться.

Колонна снова пришла в движение, и компания Козимо пристроилась между последними рядами солдат и шестью тамплиерами. В самом конце колонны ехал коронер со своим помощником. Отряд выехал из замка и двинулся по главной улице, разгоняя на своем пути детей, собак и редких нищих. Большинство горожан бросали все свои дела, провожая любопытными взглядами группу вооруженных людей, поскольку в то относительно мирное время такое большое количество солдат и рыцарей, идущих походным строем по Эксетеру, было довольно редким зрелищем. Солнце едва взошло над горизонтом, когда копыта коней застучали по мощеной площадке под аркой Северных ворот, и отряд начал сорокамильный переход до Байдфорда.

Хотя герольд, или королевский вестник, мог в среднем, меняя лошадей, покрыть расстояние в пятьдесят и даже шестьдесят миль, движущийся в среднем темпе всадник проезжал около тридцати, поэтому отряд достиг Байдфорда, маленького городка на берегах реки Торридж, лишь к полудню следующего дня. Предыдущую ночь они провели в поместье вблизи Большого Торрингтона — солдаты разместились в двух амбарах небольшого поместья, принадлежавшего местному помещику Уолтеру ФицГамелину. Тамплиеры, а также де Вулф, Гвин и Ральф Морин, как бывалые воины, были вполне удовлетворены возможностью провести ночь на сене вместе с солдатами, так же, как и слуги аббата. Итальянец и Ричард де Ревелль воспользовались довольно неохотным гостеприимством ФицГамелина и остановились в доме хозяина. Владельцы поместий и жители деревень всегда с неудовольствием воспринимали неожиданные визиты представителей властей, особенно когда им приходилось кормить десятка два людей и лошадей без какой-либо компенсации. Впрочем, это не шло ни в какое сравнение с теми случаями, когда через поместье или деревню проезжали члены королевской фамилии или какой-нибудь важный феодал со своей челядью и свитой. Такие визиты могли полностью разорить небольшую деревню. Тем не менее местный помещик был обязан предоставить им свое гостеприимство, пусть даже и не по собственной воле.

То же самое относилось и к Ричарду де Гренвиллю в Байдфорде, но он, по крайней мере, заранее знал о приезде гостей и о том, что должен предоставить им определенное число своих рыцарей и солдат. Он получил свои земли или непосредственно от короля или через барона, епископа или аббата, и в качестве одного из условий был обязан оказывать помощь или предоставлять людей в случае военных конфликтов или иной необходимости.

Оказалось, де Гренвилль не особенно расстроил визит гостей. Его маленькая империя процветала, и, учитывая налоги и пошлины с порта, городских рынков и нескольких поместий, он мог легко прокормить шерифа и его спутников в течение нескольких дней. Кроме того, он не испытывал особо теплых чувств к Уильяму де Мариско, который был одним из его ближайших соседей, хотя остров и побережье разделяло около двадцати миль. Купцы и моряки за последние годы потеряли множество кораблей, а это плохо сказывалось на торговле. Хотя некоторые из этих судов стали жертвами самых разнообразных пиратов, от турков до валлийцев, де Гренвилль был убежден, что часть из них стала добычей жителей острова, и надежда на то, что властям удастся приструнить Мариско, побуждала его оказывать экспедиции всяческое содействие.

Когда отряд вошел в городские ворота, солдат разместили в сараях и пристройках, с внутренней стороны городских стен, а рыцарям и аббату предоставили помещения в большом деревянном строении у подножия главной башни, в которой проживал де Гренвилль со своей семьей.

Это был приятный, довольно веселый человек средних лет, у которого уже начало появляться небольшое брюшко. Красный нос и розовые щеки наводили на мысль, что он неравнодушен к вину и элю, что подтвердилось за трапезой, когда он начал с щедростью предлагать эти напитки гостям. Его жена, полногрудая пышная женщина, появилась лишь для того, чтобы поздороваться, после чего удалилась в свои покои, предоставив гостям возможность наслаждаться едой и напитками, хотя день еще был в самом разгаре.

— Для нас приготовлены два корабля, но отправиться в путь мы сможем только завтра утром, когда начнется прилив, сегодня же вечером во время прилива будет слишком темно, и мы не сможем подняться на борт — объявил де Гренвилль, когда они сидели за длинным столом, ожидая, когда подадут обед.

— Достаточно ли места на палубе, чтобы разместить весь отряд? — осведомился Ральф Морин. — Только у нас насчитывается сорок человек, а ведь с вами тоже будут люди.

Де Гренвилль, сидевший во главе стола, успокаивающе помахал оловянной кружкой.

— С нашей стороны будут шесть рыцарей, включая меня, а также с полдесятка солдат из замковой стражи. Эти суда легко смогут доставить нас к острову, поскольку лошадей мы оставим на берегу. Команда состоит из местных жителей, которые хорошо знакомы с этими коварными водами, и знают подходы к Ланди — по крайней мере, не хуже любых других моряков. Мариско не разрешает высаживаться на острове никому, кроме своих людей.

Они принялись за трапезу, продолжая обсуждение предстоящего плавания.

— Что вам известно о пиратстве в здешних водах, де Гренвилль? — поинтересовался шериф. — Вы, должно быть, слышали, что нам необходимо расследовать исчезновение целой команды из Илфракума и смерть одного из ее членов.

— Подозревать в этом можно кого угодно, — ответил правитель Байдфорда, вынув изо рта ножку каплуна. — Как бы мне ни хотелось думать, что здесь замешаны обитатели Ланди, следует признать, что есть и множество других подозреваемых. Существует целое пиратское гнездо на Сицилийских островах, и хотя бретонцы с Сент-Мало в основном действуют к югу от Корнуолла, они иногда перехватывают торговые суда из Бристоля, груженные богатой добычей. Кроме того, здесь бывают валлийцы из Свонси, Флэт-Холм и Портклэ, что вблизи Меневии, а также ирландцы из Вексфорда и Уотерфорда.

— Я слыхал, что здесь даже промышляют морские разбойники из самой Испании, — недовольно пробурчал Морин, тряся раздвоенной седой бородой.

— И даже из более далеких краев! Неподалеку от Хартланда видели мавританские галеры с Берберийского побережья, а некоторые, по слухам, приплывают даже из Турции.

Де Вулф уставился на хозяина недоверчивым взглядом.

— И тем не менее мне говорили, что нам нет нужды искать многих из бесчинствующих здесь разбойников в таких далеких краях, — заметил коронер. — Они могут скрываться и на нашем собственном побережье, от Корнуолла до Сомерсета.

— Я уверен, что в ваших словах может быть истина, — пожав плечами, отвечал де Гренвилль. — Кто может знать, чем занимается любое судно и его команда после того, как они покинут свой порт? Оружие можно спрятать в трюме, а также несколько дополнительных членов экипажа, которые дадут численный перевес над командой корабля-жертвы. При нынешних тяжелых временах, жители деревни не станут особенно распространяться, если их соплеменники привезут домой лишний груз. И каким же образом им можно предъявить обвинение, если они не оставляют в живых моряков, которые могли бы рассказать об их преступлении?

— А вам известны подобные факты в отношении местных жителей? — настаивал коронер, хотя и понимал, что де Гренвилль вряд ли в этом признается.

Даже этот прямой вопрос не смог поколебать добродушный нрав де Гренвилля.

— Я знаю, что вы, должно быть, слышали какие-то сказки об Эпплдоре, когда были здесь в последний раз. Но из всех мест, которые могут иметь отношение к пиратству, эта несчастная деревня менее всего может быть гнездом морских разбойников. У них нет подходящей якорной стоянки, и вы не найдете там судна крупнее утлой рыбацкой лодки. Я не могу говорить о Барнсейпле, но уверен, что из Байдфорда не вышло ни одно пиратское судно, в противном случае мне бы стало об этом известно. Да у местных жителей и нет нужды промышлять грабежом — торговля здесь идет достаточно живо. Вам следует поискать в местах не столь крупных, более удаленных, где у людей нет иного способа заработать на жизнь, кроме как грабя других.

Беседа постепенно перешла на другие темы, и как только ситуация позволила встать из-за стола, не нарушая правил приличия, де Вулф потихоньку вышел на улицу. Он проверил, хорошо ли напоен и накормлен Один, и убедился, что Гвин с удовольствием поглощает еду и питье вместе с другими людьми за столом, установленным рядом с кухней. После этого коронер вышел за ворота замка, ответив кивком на неуклюжий салют стражника, несколько испуганного появлением столь высокой особы, и зашагал по тропинке, ведущей в маленький городок.

Рынок начинался почти сразу за стеной замка, и хотя для торговли время было уже довольно позднее, многие палатки и ларьки все еще работали. Направляясь к мосту, коронер увидел сколоченный из досок помост с занавесом, на котором исполнялся миракль — пьеса из жизни Иисуса Христа. Перед сценой собралась небольшая толпа зрителей, по большей части женщин и детей, хотя было и несколько мужчин. Среди последних де Вулф разглядел Томаса, чья сгорбленная маленькая фигурка стояла рядом с рослым человеком в широкополой шляпе и плаще. Хотя под полями надвинутой на глаза шляпы черты лица высокого мужчины нельзя было рассмотреть, де Вулф предположил, что это де Бланшфор. Коронер обошел толпу и стал таким образом, чтобы писарь мог легко его заметить.

Когда это наконец случилось, де Вулф сделал ему знак приблизиться, и Томас, предусмотрительно шепнув тамплиеру, чтобы тот оставался на месте, подошел к хозяину.

— Мне казалось, что мы договаривались встретиться на мосту? — недовольно буркнул коронер.

— В полдень я именно там вас и ждал, а поскольку вы не пришли, мы решили передвинуться поближе.

— Нам пришлось провести в пути больше времени, чем я рассчитывал. В основном из-за этого чертова священника. Вы добрались без приключений?

— Единственное, что осложняет дело, это то, что де Бланшфор постоянно порывается объявить свою страшную тайну всему миру. Я разубедил его, указав, что Байдфорд находится в такой глуши, что это самое последнее место на земле, подходящее для распространения великих истин, — сухо добавил Томас, не забыв перекреститься в качестве меры предосторожности от еретической заразы. — В остальном же мы не встретили никаких осложнений. Мы нашли пристанище за городом, в деревенском трактире, который находится примерно в миле отсюда. Там нас никто не узнает.

— Ты не пытался найти для Бернара подходящее судно?

На лице Томаса появилось смущенное выражение.

— Я посвятил этому все утро, коронер, но все суда направляются лишь в гавани, расположенные на этом же побережье. Единственные два судна покрупнее лорд Ричард предназначил для вашей завтрашней экспедиции.

Де Вулф напряженно задумался, но так и не смог подыскать иного выхода.

— Тогда продолжай поиски. Наш тамплиер говорит, что у него достаточно серебра, чтобы заплатить за свое путешествие, поэтому с деньгами затруднений не будет. Все, что нам требуется, — это корабль, который направляется в Уэльс или в Ирландию. — Джон договорился с писарем встретиться в четверг через два часа после рассвета, а если экспедиция к тому времени не вернется, — в такое же время каждый день. Незаметно кивнув Бернару, он вернулся в замок и рассказал обо всем Гвину.

Затем коронер провел пару часов с Ральфом Морином и Габриэлем, проверяя готовность солдат к предстоящей экспедиции. Все они сняли свои кольчуги, которые висели на деревянных шестах, продетых сквозь рукава. Солдаты натирали стальные звенья смесью сена с говяжьим жиром, чтобы предохранить металл от воздействия соленой воды. Де Гренвилль также находился во дворе замка, давая указания своим солдатам и рыцарям. Его воины были одеты в самые разнообразные доспехи и вооружены чем попало, но в целом выглядели достаточно грозно, чтобы выполнить грядущую задачу.

В тот вечер гостеприимный правитель Байдфорда накрыл для своих гостей щедрый стол, и хотя это вряд ли можно было назвать пиром, все остались довольны, особенно учитывая количество вина. Между переменами блюд гостей развлекали менестрели и пара жонглеров. Супруга де Гренвилля и две их старшие дочери присутствовали в начале трапезы, но перед тем, как гости всерьез принялись за напитки, тактично удалились. За столом, во главе которого восседал де Гренвилль, присутствовали не только шериф, тамплиеры и аббат, но и байдфордские рыцари, капеллан, управляющий, казначей и несколько других обитателей городка.

Джон де Вулф сидел рядом с Козимо, деля с ним один поднос, который постоянно оставался полным благодаря внимательным слугам. Хотя коронер питал в отношении аббата самые серьезные подозрения, ему не оставалось ничего иного, как в знак уважения к хозяину вести себя достаточно учтиво, хотя он и предпочел бы лучше удалиться в свою комнату, чем сидеть в компании итальянца. Впрочем, когда Джону все-таки пришлось вступить с Козимо в беседу, коронер не смог сдержаться и высказался весьма откровенно.

— Несмотря на всю конфиденциальность вашей миссии в Англии, о чем вы с такой твердостью дали нам понять, у меня почти не вызывает сомнений, что основной вашей заботой были эти два заблудших тамплиера, — сказал он.

Хитрые глазки аббата уставились в лицо коронера.

— Вы можете думать все что вам угодно, коронер. Я не стану отрицать, что они, по крайней мере частично, явились причиной моего путешествия из Франции через полный опасностей Ла-Манш. И я от всего сердца желал бы узнать правду о Бернаре де Бланшфоре.

Де Вулф ткнул острием кинжала в кусок соленой свинины, лежавший на ломте хлеба, и поднес его к губам. Прежде чем впиться в него зубами, он ответил:

— Я говорил вам правду, когда сказал, что он остановил меня на улице и сообщил, что собирается сделать какое-то публичное заявление со ступеней собора. Очевидно, он передумал и сейчас направляется в какие-нибудь более безопасные для него края. — «И все это истинная правда, — подумал Джон, пережевывая мясо, — хотя и не вся».

Козимо обращался с пищей в более изысканной манере, накалывая ее тонким серебряным стилетом.

— Интересно, так где же он может сейчас быть? Ведь это опасный безумец, которому нельзя позволить разъезжать без присмотра по христианскому миру.

Джон, которого не слишком заботили вопросы религии или будущего его бессмертной души, тем не менее, как и большинство людей, относился к священникам с некоторой опаской, привитой еще в детстве родителями и капелланами. В разговорах со служителями церкви коронер старался избегать откровенной лжи, но при этом не прочь был при случае слегка приврать.

— Я не знаю, где он мог бы сейчас находиться, аббат, — Джон успокаивал свою совесть той мыслью, что Томас не сказал ему точно, в какой именно деревне они остановились.

Священник какое-то время молча жевал, затем произнес, обращаясь скорее к лежавшему между ними подносу, чем к де Вулфу.

— Все здание европейской цивилизации покоится на уравновешивающем влиянии Святой Римской церкви. Без этого каркаса единообразия и постоянства воюющие нации и племена уже через год-два разорвали бы друг друга на части.

Он снова отправил в рот кусок мяса, а де Вулф замер, почти против своей воли дожидаясь окончания этого глубокомысленного, но туманного заявления.

— Все, что может повредить этому равновесию, угрожает самой структуре жизни, в том виде, как мы знаем ее в этих западных землях, и может погрузить нас в африканское и азиатское варварство. И равновесие это покоится на основных постулатах христианской веры, хранителем которой уже более тысячи лет является римская церковь.

Хитрые глазки скользнули вверх и замерли, ожидая реакции коронера.

— Я сделаю все, чтобы сохранить это равновесие, не допустив того, чтобы змеиное семя неверия проникло в умы простого народа. Вполне возможно, коронер, что и вы несете на своих плечах ношу тяжелой ответственности, за которую вас спросят, если не в этом мире, то в следующем.

Промолвив эту едва скрытую угрозу, аббат снова занялся трапезой и до ее окончания не сказал де Вулфу больше ни слова.

Главa четырнадцатая,

в которой коронер Джон отправляется в морское путешествие

Поскольку предыдущей ночью луна была почти полной, вода в реке поднялась достаточно высоко, и отряд смог погрузиться на два нарра, поднявшись по сходням, которые лежали почти параллельно воде.

Сквозь разорванные облака просачивался серый рассвет. Ветер был несильным и дул в направлении северо-востока, что позволяло судам легко выйти из устья реки Торридж, сливавшейся с Toy, которая протекала через Барнстейпл и выходила в море за Эпплдором. Русло реки было извилистым и постоянно менялось, приливы и шторма сдвигали отмели, однако сейчас река была полноводной, и плоскодонные суда в течение нескольких следующих часов могли плыть по ней безо всякого риска.

Правитель Байдфорда со своими людьми и аббатом находился на первом нарре, вместе с ними там была и половина прибывших из Эксетера воинов. Остальные, вместе с шерифом, тамплиером и коронером, разместились на втором судне. Как только все погрузились, капитаны приказали отдать швартовы, и паруса наполнились ветром.

Де Вулф стоял вместе с остальными рыцарями у левой кормы. На противоположной стороне палубы возвышался рулевой, державший в руках большое весло, прикрепленное к стойке на фальшборте. В центре палубы стоял капитан, неряшливого вида тип в коротких штанах и истрепанной короткой рубахе. Босоногий, как и остальные четверо членов команды, он постоянно поглядывал на небо и бормотал себе под нос грязные проклятия. Время от времени он выдавал лающим голосом почти неразборчивые для постороннего уха указания рулевому или остальным морякам, державшим в руках шкоты, привязанные к нижним углам квадратного паруса.

Через полчаса, подгоняемые легким бризом, они прошли три мили и достигли главного канала, а обойдя мыс Эпплдор, начали ощущать качку. Вскоре половине не привыкших к морским путешествиям солдат стало худо, и многие из них налегли грудью на шершавое дерево поручней, изрытая свой завтрак в мутное море.

— Ну и хорошие же из нас будут вояки! — презрительно фыркнул Гвин, который, заложив руки за спину и уперев ноги в палубу, стоял, словно скала. Он чувствовал себя на море почти так же, как и на суше, поэтому к тем, кто плохо переносил качку, относился без всякого сочувствия.

Де Вулф, которому не раз доводилось путешествовать морем, без особого удовольствия воспринимал ритмичные покачивания палубы, сопровождавшие продвижение корабля до самой последней полосы песчаных дюн. Он с облегчением вздохнул, когда корабли вышли в открытое море, где более размеренные движения палубы вверх-вниз оказывали уже не такое неприятное воздействие на его желудок. Лицо шерифа было почти такого же зеленого цвета, как и его туника, однако гордость не позволила ему присоединиться к своим людям, повисшим на поручнях. Двое тамплиеров, похоже, были невосприимчивы к морской болезни, хотя Годфри Капра был слишком молчалив, и лицо его покрывала неестественная бледность.

Выйдя из устья, оба маленьких судна взяли курс на запад, сделав соответствующую поправку, чтобы выйти точно на Ланди. Над головами путешественников начали рассеиваться утренние облака, обнажая бледное солнце и полосы синего неба, которые постепенно увеличивались в размерах. Хотя де Вулф счел погоду достаточно благоприятной, капитан то и дело поглядывал на запад, строя при этом недовольную мину. Время от времени он бормотал что-то рулевому и показывал вперед.

— Что его беспокоит? — поинтересовался коронер у Гвина.

Бывший рыбак, очевидно, разделял обеспокоенность капитана.

— Надвигается шторм, хотя время у нас еще есть. Видите вон ту тучу на горизонте?

Джон прищурился и, действительно, рассмотрел вдали темно-серую полосу, нависшую над горизонтом. Ему она показалась вполне безобидной, и он отвернулся, услышав, что капитан снова начал что-то выкрикивать. Разобрать, что именно он говорит, не представлялось возможным из-за сильного местного акцента.

— Уже виден Ланди. Видите — впереди? — перевел Гвин слова капитана. Воздух был чист, и на горизонте из моря, словно китовая туша, поднимались темные очертания острова.

— В длину он три мили, но в ширину меньше одной, — пояснил капитан. — Сейчас мы приближаемся к нему с востока, поэтому видим его как бы сбоку, но если подойти с юга, то он будет выглядеть значительно короче.

Нарры неслись вперед, подгоняемые свежим попутным ветром и отливом. Через пару часов Ланди приблизился настолько, что на скалах, поднимавшихся на южной оконечности острова больше чем на четыреста футов, можно было различить группу людей. Большая часть отряда уже оправилась от морской болезни, и солдаты изумленно взирали на эту огромную скалу, которая вырастала из воды, охраняя выход в Северное море. Суда подошли поближе, и уже можно было рассмотреть самую узкую часть суши, которая крючком изгибалась в их сторону выступом, отделенным от основной части острова полоской воды.

— Это Крысиный остров. Единственное подходящее место для высадки находится сразу за ним — а на самой вершине утеса, который нависает над бухтой, расположен и замок

Мариско, — пояснил капитан, показывая на серые скалы. Рулевой налег на огромное весло, матросы повернули квадратный парус, и судно развернулось, чтобы обойти с наветренной стороны маленький островок, за которым виднелось место высадки — полоса гальки с извилистой тропой, поднимающейся в скалы. На вершине утесов на минуту показались и низкие каменные укрепления, которые, впрочем, скрылись из вида, когда судно подошло ближе.

Море в этом месте было довольно спокойным, и нарр продолжал скользить к берегу, пока капитан снова не закричал что-то своим матросам. Рея с мягким рокотом скользнула по мачте и упала на неровные складки паруса, и судно замедлило ход. Капитан вытянул руку вперед, и стало ясно, почему он не хочет приближаться к берегу. На берегу, чуть выше линии прибоя, стояла шеренга людей, числом в несколько дюжин, а им на подмогу, спускаясь по крутой тропе, ведущей к расположенному наверху поселению, спешили и другие. Даже на таком большом расстоянии можно было различить блики тусклого солнца, отражавшегося от наконечников копий и лезвий мечей.

— Похоже, нас уже встречают! — раздувая ноздри, проревел Ральф Морин. Седая выставленная вперед борода и старинный конический шлем делали рыцаря похожим на его предков-викингов. Де Вулф, который все это время внимательно изучал место высадки, предостерегающе поднял руку и указал в сторону утесов.

— Ральф, пока не стоит слишком о них беспокоиться. Лучше посмотри вон туда. — На каменистом выступе, который нависал над тропой, глаз едва различал какое-то приспособление из деревянных балок и несколько снующих вокруг него маленьких фигурок, больше походивших на точки. Все, кто имел достаточный боевой опыт, хорошо знали, что это такое, и выражение их лиц говорило, что относятся они к этой штуке очень серьезно.

— Требуше — да, это может нам здорово помешать, — заметил Роланд де Вер. Он сказал что-то капитану, и вскоре к ним подошло второе судно. Матросы прикрутили поручни кораблей друг к другу, и Ричард де Гренвилль смог перейти на их судно, чтобы присоединиться к военному совету.

— Неужели эти люди на берегу собираются нам помешать? — свирепо прорычал Бриан де Фалэз. — Если это так, то нам следует высадиться в полном составе и устроить им хорошую взбучку.

— Это легче сказать, чем сделать, — возразил де Гренвилль. — Мы не можем направить суда прямо на берег, потому что сейчас отлив и мы отрежем себе путь к быстрому отступлению. Попытка же переправить одетых в кольчугу солдат с помощью шлюпок чревата опасностью. Если шлюпки перевернутся, они камнем пойдут ко дну!

— Тогда какого дьявола мы вообще сюда приехали? — резко оборвал его де Фалэз. Ему не терпелось броситься в бой, однако остальные не разделяли его пренебрежения к собственной жизни.

Дальнейшее обсуждение было прервано громким всплеском, и прямо по носу судна из моря поднялся фонтан воды. Камень упал далеко, однако смысл этого своеобразного послания не оставлял сомнений. Суда продолжали дрейфовать к берегу, подгоняемые бризом, и капитаны, отвязав швартовы, скреплявшие вместе оба судна, отдали приказание матросам взяться за длинные весла, установленные по бортам. Хотя от весел было мало толку, они помогли несколько задержать ход и даже чуть сдвинуть суда в сторону открытого моря.

— Какая дальнобойность у этой штуковины? — спросил шериф, обращаясь к Джону.

Коронер пожал плечами.

— Точно сказать невозможно, Ричард, можно только определить опытным путем, но вряд ли стоит испытывать судьбу! Эта машина стоит высоко на скале, поэтому может бить дальше обычного, да и разрушения от ее камней будут пострашнее, чем если бы стреляли с берега.

Требуше использовалось для того, чтобы метать камни во врага, находящегося на значительном расстоянии. Оно представляло собой массивную раму с закрепленным на оси вертикальным брусом. На нижнем его конце висел массивный груз, а на верхнем большая чаша, куда помещали один большой или несколько маленьких камней. Несколько человек, взявшись за канаты, прикрепленные к верхнему концу, тянули за них, пока брус не принимал почти горизонтальное положение. После чего канаты отпускали, груз резко падал, и брус возвращался на место, швыряя камни с края скалы на находившуюся внизу цель. Дальность полета камней и направление можно было регулировать, что позволяло прикрывать все подходы к берегу.

Столкнувшись с неожиданной ситуацией, рыцари молча стояли на палубе, матросы же в это время сбрасывали в воду большие камни, использовавшиеся в качестве якорей. Необходимо было остановить дальнейшее продвижение кораблей и не дать им приблизиться на опасное расстояние.

— Мы должны по крайней мере попытаться переговорить с этими свиньями — может, они позволят нам хотя бы побеседовать с де Мариско, — прорычал де Фалэз. — Если вы позволите, де Вер, я отправлюсь на берег.

Джон не преминул предложить альтернативный вариант.

— Ланди является частью графства Девон, и таким образом непосредственно подпадает под юрисдикцию нашего шерифа. Ему должно быть предоставлено право, а также честь первым высадиться на берег.

Де Ревелль одарил коронера взглядом, в котором сквозило явное пожелание, чтобы родственник упал замертво и больше никогда не вставал. Демонстративно хромая и потирая левое бедро, шериф отступил от поручней.

— Разумеется, я бы так и поступил, однако из-за этой старой раны, которую я заработал во время ирландской войны, мне будет трудно спуститься в одну из этих утлых лодчонок.

Де Фалэз, разгадавший хитрую стратегию коронера, добродушно хлопнул шерифа по плечу.

— Не бойтесь, шериф, я уверен, что у нашего капитана найдется кусок веревки и какая-нибудь снасть, с помощью которой мы сможем спустить вас в шлюпку, а я составлю вам компанию.

Однако в конце концов было решено, что с де Ревеллем поедет Роланд де Вер, который заметил, что он как предводитель тамплиеров обязан попытаться вступить в переговоры с Уильямом де Мариско по поводу его отказа передать остров их ордену.

Матросы и солдаты подняли из трюма одну из легких, обтянутых шкурами лодок — каррахов — и спустили ее на воду. Шериф, которого обманом заставили сыграть роль героя, хотя и без особой ловкости, тем не менее самостоятельно перебрался в лодку через низкий планшир, словно у него и не было никакой раны. Он поднял запасное весло с привязанной к нему замызганной, позаимствованной в матросском кубрике белой туникой, которая должна была служить флагом парламентера. Пока де Вер занимал свое место в каррахе, требуше выпустило еще один камень, но он упал далеко от судна.

Один из матросов вставил короткие весла в уключины, укрепленные в хрупкие борта лодки, и начал грести. Несмотря на солидный вес двух пассажиров, одетых в кольчуги, каррах был настолько легок, что начал быстро приближаться к берегу. В нескольких десятках ярдах от него упал еще один камень, заставивший лодку заплясать на образованных им волнах.

— Они вряд ли попадут в движущуюся цель таких малых размеров, — заметил Годфри Капра.

— Тогда давайте надеяться, что они продолжат метать только одиночные камни, — пробурчал де Вулф. — Если бы они запустили в воздух ведро гальки, достаточно было бы одной маленькой дырки в днище этой скорлупки, чтобы пустить ее на дно.

— Да если бы эти типы на берегу просто в нее помочились, она, наверное, затонула бы даже от этого, — добавил Гвин.

Они продолжали наблюдать, как маленькое суденышко приближается к берегу, защитники которого начали стягиваться к месту предполагаемой высадки. С берега доносились неясные крики — обитатели Ланди угрожающе потрясали в воздухе копьями и мечами. Шериф, неуклюже примостившийся на банке, изо всех сил размахивал белым флагом, причем в его движениях чувствовалось все большее и большее отчаяние.

— Теперь они швыряют камни прямо с берега! — вскричал Гвин, который обладал лучшим зрением, чем большинство остальных наблюдателей.

Неожиданно они увидели, как де Вер выхватил из рук де Ревелля флаг и нагнулся вперед, почти скрывшись из вида, — только его зад торчал над бортом маленькой лодки.

— Не может быть, чтобы он просто пытался спрятаться, как последний трус! — с презрением возопил де Фалэз, испугавшийся, что их предводитель нарушает традиции тамплиеров, гласившие, что воин-монах должен проявлять в бою безрассудную храбрость. Зрители видели, как матрос разворачивает каррах и гребет назад к кораблю, налегая на весла так, словно за ним гонится сам дьявол. Маленькие фонтанчики вокруг лодки показали, куда упал последний залп мелких камней, однако через минуту-другую лодка уже вышла из пределов досягаемости требуше и стремительно заскользила к кораблю. Роланд де Вер продолжал прятаться под планширом, и у де Вулфа мелькнула мысль, уж не ранили ли рыцаря камнем или даже копьем.

Первым истинную ситуацию понял зоркоглазый Гвин.

— Они тонут! — заорал он, тыча пальцем в сторону лодки, которая заметно осела в воде.

Матрос налегал на весла как сумасшедший, и через минуту каррах, наполовину полный воды, коснулся борта суд-

на. С десяток рук вытащили на борт де Ревелля и матроса. Де Вер, лицо которого практически находилось под водой, оставался сидеть в согнутом положении, пока его спутники не покинули лодку, после чего поспешно последовал за ними. Его пальцы все еще сжимали скомканную тунику, которой он все это время зажимал дыру, пробитую острым камнем в просмоленной шкуре днища. Поврежденная лодка, кружась, отплыла от судна и затонула.

— Мерзавцы! Мы могли погибнуть! — рыча от ярости, возопил мокрый до нитки шериф.

Де Вулф встретил это глупое замечание откровенной ухмылкой.

— Ричард, такова ведь основная идея любого сражения — убей или погибни сам!

Они бессильно смотрели на далекий берег, где некоторые из защитников принялись скакать по камням и насмешливо грозить оружием незадачливым гостям. Джон заметил на берегу два парусных нарра, почти тех же размеров, что их собственные. За ними возвышались два более длинных изящных судна с рядами уключин на каждом борту.

— Судя по виду, это их пиратские галеры — ага, значит, все-таки можно безопасно причалить к этому берегу. Если бы не это проклятое требуше, мы могли бы разогнать судно и выпрыгнуть на мелководье.

Капитан недовольно крякнул.

— Тогда бы мы стали для них неподвижной мишенью и у них бы было сколько угодно времени, чтобы подобрать нужную дистанцию для стрельбы. Кроме того, мы не смогли бы сняться с отмели до следующего прилива.

Де Вулф перевел задумчивый взгляд на второе судно, находившееся в сотне шагов. На борту его хорошо был виден Ричард де Гренвилль, разговаривавший с аббатом Козимо. В голове коронера родилась неплохая мысль, и он поделился ею с шерифом, де Вером и Ральфом Морином.

— Если бы нам только удалось переговорить с Уильямом де Мариско, то, возможно, мы получили бы какое-то представление о том, на каких условиях он согласится разрешить нам занять хотя бы часть острова, — с надеждой воскликнул предводитель тамплиеров, выслушав предложение коронера.

Джон покачал головой.

— Не думаю, что кто-либо, имеющий на своей одежде широкий красный крест, имеет хоть какие-то шансы высадиться на берег. Но если бы мы могли воспользоваться Козимо в качестве божественного щита, возможно, они позволили бы мне высадиться на берег и поговорить о пиратах, при условии, что я не буду предъявлять де Мариско прямых обвинений.

Два нарра приблизились друг к другу, и путешественники продолжили обсуждение, стоя у бортов. В конце концов итальянский священник согласился принять участие в этом предприятии, уверенный, что гарантированная папой неприкосновенность обеспечит ему безопасность даже от диких островных буканьеров.

На воду спустили еще одну лодку. На этот раз роль гребца вызвался исполнять Гвин. Аббат занял место на носу суденышка, де Вулф — на корме, и они поплыли к берегу.

— На нас нет кольчуг, поэтому, если что, мы сможем попытаться спастись вплавь, — весело заметил коронер, когда мощные руки его помощника заставили лодчонку развить довольно приличную скорость.

На этот раз катапульта бездействовала, и, примерно на половине пути, де Вулф увидел, что люди на берегу начали успокаиваться, очевидно, озадаченные тем, что незваные гости пытаются во второй раз атаковать остров в составе всего трех человек. Козимо, с трудом сохраняя равновесие, взгромоздился на треугольный кусок дерева, скреплявший нос карраха, и поднял вверх большое деревянное распятие, которое обычно висело у него на шее.

Когда они добрались до мелководья и лодка закачалась на неровных волнах, стоявшие на берегу люди двинулись им навстречу, причем некоторые из них держали в руках изготовленное для удара оружие, а некоторые — куски крупной гальки.

— Я аббат Козимо, эмиссар из Рима, — визгливо возвестил священник, размахивая своим распятием с тем же отчаянием, как шериф до этого — белым флагом.

Гвин поднял весла и положил их на борт. От этих движений лодка закачалась, чуть не сбросив Козимо в воду. Корнуоллец ухватился за нос лодки и поволок ее вперед, пока она не заскрежетала килем по камням. Потом он схватил аббата в охапку и, выйдя на берег, поставил его на ноги.

Примерно с дюжину островитян обступили аббата, рассматривая его с подозрением, однако было очевидно, что маленький священник в черной сутане не представляет никакой опасности. Де Вулф присоединился к Гвину и Козимо и принялся разглядывать стоявших вокруг людей. В основном это были крестьяне, вооруженные копьями или даже серпами, но примерно половину защитников берега, похоже, составляли солдаты, одетые в разного типа кольчуги и кожаные куртки. На некоторых из них красовались шлемы, а большинство держали в руках мечи или боевые палицы.

— Мы желаем немедленно поговорить с вашим правителем лордом Уильямом, — закричал коронер, заглушая гул голосов. — Кто из вас старший на этом берегу?

— А кто это спрашивает? — скрежещущим голосом парировал высокий худой человек с редкой черной бородой. На нем был кожаный камзол с нашитыми металлическими пластинами и шлем с длинной стрелой, защищающей нос.

— Королевский коронер этого графства, сэр Джон де Вулф, вот кто.

— Тогда мы вас не пустим. Мы и священнику-то позволили высадиться только потому, что топить аббатов — это смертный грех.

Островитяне встретили остроту своего предводителя одобрительными смешками, однако де Вулфа это не смутило, и он, подойдя к чернобородому, жестко ткнул пальцем ему в грудь.

— Я же сказал, что я королевский коронер. Не хочешь ли ты сказать, что не признаешь Ричарда Львиное Сердце своим законным монархом? Может быть, ты один из тех изменников, что продались принцу Джону?

Кто-то рассмеялся, но чернобородого бросило в краску.

— Я не человек принца — я сражался вместе с Ричардом в Аквитании в восемьдесят седьмом!

Коронер добродушно хлопнул его по плечу.

— Я был там, и мой человек, Гвин, которого вы здесь видите, тоже. Хороший был год для драки, восемьдесят седьмой. — Как это часто бывает, когда старые воины начинают делиться общими воспоминаниями, напряжение, царившее до этого, спало.

— Вы хотите повидать сэра Уильяма? Туда чертовски долго подниматься — прошу меня извинить, аббат.

Оставив большую часть людей на берегу на случай, если гостям придет охота высадить еще кого-нибудь, чернобородый, который представился как Роберт из Вулэкомба, повел их к тропе, которая частью проходила по земле, частью по скалам, с грубо высеченными в них ступенями на наиболее крутых участках. Казалось, что тропа будет петлять до бесконечности, и к тому моменту, когда они достигли вершины, Козимо уже находился при последнем издыхании. Они прошли мимо требуше, и де Вулф обратил внимание на кучи круглых камней — крупных и поменьше, — приготовленных для того, чтобы уничтожить все, что окажется в пределах их досягаемости.

В четырехстах футах над уровнем моря тропа выходила на поросшее травой плато. На южной оконечности острова, прямо над пропастью, стоял замок Мариско, а на другом конце виднелись несколько ферм, окруженных унылыми полями. Сложенные из камня стены в нескольких местах перерезали узкий остров, словно деля его на части. С вершины открывался потрясающий вид, и два нарра далеко внизу казались игрушечными.

Роберт и трое других вооруженных людей провели гостей к арке в толстой каменной стене, окружавшей замок со стороны суши. За стеной находился двор замка, в глубине которого стояла двухэтажная главная башня, — впрочем, из-за стены де Вулф и его спутники могли видеть лишь верхнюю ее часть. Дело в том, что их так и не пустили за тяжелые ворота — им навстречу сразу же вышли трое мужчин. Судя по уверенной поступи, первым шел Уильям де Мариско, правитель Ланди. Это был плотный бородатый мужчина лет сорока, с красной шеей и блеклыми глазами навыкате. Его редкие каштановые волосы выглядели так, словно большую часть его жизни все ветры острова старались сорвать их с его головы. Он был облачен в потертые и не совсем свежие плащ и тунику, что говорило о том, что на этом отдаленном острове внешнему виду придавали мало значения.

Не скрывая недовольного выражения на лице, де Мариско приблизился к незваным гостям.

— Черт подери, кто вы такие? Почему ты позволил им высадиться, Роберт?

— Один из них — священник. Вряд ли я смог бы вышибить из него мозги.

— У нас уже есть священник, каким бы горьким пьяницей он ни был. А кто второй?

Де Вулф сделал не менее недовольную физиономию и, выпятив подбородок, ответил за Роберта:

— Сэр Джон де Вулф, королевский коронер в этом графстве. Я нахожусь здесь для того, чтобы расследовать кораблекрушение и убийство.

Де Мариско упер руки в бока, демонстрируя тяжелый меч, висевший у него на поясе. Однако, немного помолчав, он продолжил уже менее агрессивным тоном:

— Я слышал о вас. Вы были с королем в Святой Земле. Однако что вы хотите от меня? И что там делают эти проклятые тамплиеры? — Он повернулся к Козимо. — Что вы здесь делаете, отче? У нас на этом острове с религией все в порядке, и лишних священников нам не требуется.

Аббат из Модены одарил его одной из своих странноватых улыбок и ответил:

— Смотрите на меня лишь как на человека, приехавшего полюбоваться красотами вашего прекрасного острова, сын мой. Я просто помог этим людям высадиться на берег, и мое присутствие понадобилось, чтобы ваши люди не лишили их жизни.

Де Вулф почувствовал, что для того, чтобы получить хоть какую-то пользу от посещения острова, необходимо сначала доказать, что он не имеет ничего общего с тамплиерами.

— Я не имею никакого отношения к притязаниям ордена тамплиеров на Ланди. Если вы желаете обсудить с ними этот вопрос, то они сейчас вон там, на судне, — коронер махнул рукой в сторону моря.

— Пошли они к дьяволу! Я не стану попусту тратить время. Но неужели они в самом деле думают, что горстка солдат может заставить меня отказаться от того, что принадлежит мне по праву и даровано моим родичам еще в пятьдесят четвертом году?

— Солдаты здесь вовсе не для того, чтобы поддержать притязания тамплиеров, — ответил Джон. — На судне также находится шериф графства, и мы ищем пиратов, которые захватывают суда, проходящие вблизи этого побережья, и недавно вырезали полностью команду одного из них. Ваше имя, де Мариско, неоднократно упоминалось в связи с подобными событиями.

Правитель Ланди громко расхохотался.

— Пираты! Да это чертово море буквально ими кишит! Каждое третье судно в этих водах занимается грабежами и убийствами экипажей других кораблей. Была бы только добыча достаточно ценной. — Он провел рукой, описывая дугу. — Отсюда мне доводилось видеть, как за одну добычу бились два пиратских судна — настолько много разбойников в этих водах — турки, мавры, ирландцы, валлийцы и бретонцы, не говоря уже о местных злодеях!

— К которым, насколько я понимаю, относитесь и вы? — предположил де Вулф, который, против своей воли, не мог не восхититься открытостью де Мариско.

Повелитель острова насмешливо ухмыльнулся.

— Коронер, я не скажу ничего, что в один прекрасный день может быть использовано против меня. Однако расскажите-ка мне о том преступлении, которое вы сейчас расследуете. Почему вы выбрали именно меня в качестве подозреваемого?

Де Вулф изложил вкратце историю захвата и уничтожения «Святого Изана» и рассказал о расследовании обстоятельств смерти матроса, чей труп был найден на борту судна.

— Выживший член команды рассказал, что на них напала галера с шестью парами весел, наподобие тех двух, что сейчас лежат у вас на берегу.

— Клянусь Богом, де Вулф, таких галер тысячи, особенно в тех местах, где народ склонен промышлять пиратством. Весла позволяют им двигаться против ветра, чего вполне достаточно, чтобы перехватить медлительные купеческие суда. Но те, что вы видели, мы не используем уже в течение многих недель — собственно, одна из галер вообще пробита, наткнулась на Маус-рок.

— Все это лишь ваши слова, откуда мне знать, что вы говорите правду? — резко возразил де Вулф. — На вашем берегу лежат две галеры, весь Девон считает Ланди гнездом пиратов, и вы этого не отрицаете.

Де Мариско побагровел от закипающего в нем гнева.

— Мне наплевать на то, что вы думаете, коронер! Вы что же, собираетесь заковать меня в цепи и отвезти в Байдфорд, чтобы предать суду? Поберегитесь! Вам разрешили явиться сюда только из-за этого священника.

Де Вулф сделал шаг вперед, и двое мужчин, стоявших по обе стороны от де Мариско, опустили руки на рукоятки мечей, словно предупреждая коронера.

— Если уж мы начали задавать друг другу вопросы, то ответьте: неужели вы угрожаете коронеру короля Ричарда в этом графстве? Я уже указал вашему человеку на то, что Ланди не является суверенным государством. Это часть Англии, и вы владеете этим несчастным островом по поручению короны. Если вы станете отрицать это или попробуете угрожать представителям короля, это будет означать, что вы изменник, де Мариско.

Двое рослых мужчин агрессивно уставились друг на друга, однако де Мариско не привык отступать.

— Владею этим островом, вы говорите? Да, точнее, владел, пока король Генрих не отдал мои владения этим фарисеям, которые носят на груди красный крест. Какое отношение они могут иметь к английскому острову? Пусть остаются у себя в Палестине — там им и место. Они не смогут лишить меня права, данного мне от рождения, только ради того, чтобы прибавить к своим владениям лишний клочок земли. Да я лучше умру! — запальчиво добавил он.

Де Вулф, который в глубине души был согласен с правителем Ланди, равнодушно пожал плечами.

— Меня это совершенно не касается, однако придет день, когда Лондон или Винчестер пошлют против вас армию, которую не испугают одно требуше и горстка оборванных солдат. Пока же скажите мне вот что: вы отрицаете, что одна из ваших галер взяла на абордаж «Святого Изана» и перебила большую часть его команды?

Де Мариско перевел взгляд на своего помощника, Роберта, который энергично замотал головой.

— В то время мине нападали ни на какой корабль, в этом я могу вам поклясться.

Де Вулф обратил внимание на слова «в то время», но, судя по всему, де Мариско говорил искренне и не имел отношения к гибели того корабля, о котором его спрашивали.

— Вы получили ответ на свой вопрос, коронер. Это все, что я могу вам сказать, поэтому ищите виновных где-нибудь в другом месте. Они могут скрываться в любом порту — от Туниса до Дублина, так что желаю вам повеселиться!

С этими словами де Мариско повернулся и направился обратно в свой замок на вершине скалы. Больше здесь делать было нечего, поэтому Джон, Гвин и молчаливый Козимо, которого, похоже, слегка позабавила разыгранная перед ним сцена, последовали за своими стражами обратно на берег. Оборванная армия де Мариско с любопытством наблюдала, как гости садились в лодку. Гвин погреб к судну, все еще стоявшему на якоре вне пределов досягаемости требуше.

Поднявшись на борт, де Вулф пересказал шерифу и другим рыцарям подробности бесплодного визита. Де Гренвилль саркастически рассмеялся, когда коронер описал поведение де Мариско.

— Этот высокомерный мерзавец всегда так себя ведет! Сидит на своей скале и на всех плюет — мол, попробуйте что-нибудь со мной сделать.

Когда трое тамплиеров услышали о том, как правитель Ланди с пренебрежением отверг их притязания на остров, их твердое намерение совершить какое-нибудь ответное действие еще более окрепло. Особенно горячился де Фалэз, которого, казалось, вот-вот хватит апоплексический удар, настолько он был взбешен тем фактом, что какой-то ничтожный обитатель удаленного острова противится воле их великого ордена.

Роланд де Вер, задыхаясь от возмущения; повернулся к капитану.

— Неужели на этом острове нет иного места, пригодного для высадки, куда бы не доставало это проклятое требуше?

— Вдоль восточного побережья острова имеется несколько таких мест, но высадиться на них труднее, чем здесь, да и опаснее. Кроме того, мне что-то не нравится погода.

Впрочем, после дальнейших споров и взаимных аргументов капитаны велели матросам поднять якоря, и корабли отошли дальше в море. Собравшаяся на берегу толпа снова начала кричать и размахивать оружием, празднуя победу над явно отступающими представителями власти. Когда оба нарра повернули к северу и поплыли вдоль берега, защитники острова двинулись параллельно движению кораблей. Делать это было не так уж просто, так как, чтобы найти проход между скал, островитянам пришлось сначала забраться почти на самую вершину. Миновав примерно милю, корабли снова подошли ближе к берегу. Под скалами, рядом с маленьким водопадом, виднелась еще одна полоса гальки. Там уже находились несколько солдат де Мариско, однако большинство из них все еще продолжали спускаться по крутым тропам.

— Подойдите так близко, насколько это возможно, капитан, — приказал предводитель тамплиеров. Суда приблизились к берегу на расстояние примерно в сотню шагов и бросили якоря.

Капитан постоянно посматривал на небо. Хотя скалы закрывали горизонт, длинная гряда облаков, казавшаяся ранее очень далекой, сейчас была видна очень хорошо, а над морем навис зловещий штиль. После последнего прилива прошло шесть часов, и вода снова начала прибывать.

— Теперь вы могли бы подойти почти к самому берегу, — предложил Гвин. — Потом с помощью весел можно было бы развернуть судно носом и удержать в таком положении, пока мы высадимся на мелководье.

Капитаны воспротивились этой идее — в основном, потому, что боялись повредить корпуса кораблей о камни, беспокоило их и внезапное изменение погоды.

Роланду Де Веру удалось успокоить капитанов обещанием хорошо заплатить, и первое судно направилось к берегу. Наносу столпились вооруженные солдаты, рыцари-тамплиеры прижались к форштевню, сжимая в руках щиты и обнаженные мечи. На втором судне Ричард де Гренвилль приготовился повести в бой своих воинов, вместе с Ральфом Морином и остальными солдатами из Эксетера.

С десяток островитян растянулись по берегу редкой цепью, довольно неуверенно наблюдая за приближением грозных захватчиков, одетых в крепкие доспехи.

Когда киль первого судна заскрежетал о гальку, тамплиеры скользнули в воду, доходившую до бедер, и, преодолевая сопротивление воды, оступаясь на камнях, повели за собой своих сержантов и солдат. В них полетело несколько копий, но опытные воины легко отразили их своими щитами. Де Вулф и Гвин еще оставались на судне, ожидая, когда высадятся стоявшие впереди них солдаты. Рядом с ними находился и шериф, который явно не испытывал восторга от предстоящей драки.

— Неужели мы подвергнем себя смертельной опасности ради нескольких акров голой земли, которая, вдобавок, принадлежит тамплиерам? — жалобно спросил он.

— Конечно, а почему бы и нет? — ответил де Вулф, одарив шурина кривой усмешкой. — Было бы обидно не проверить в деле ваши новенькие доспехи, Ричард. Вперед!

Он перекинул ноги через борт, и низкая волна сразу же окатила его до пояса.

Гвин плюхнулся в воду рядом с коронером и, воинственно размахивая мечом, стал пробираться к берегу. Шериф неохотно последовал за ними, и вскоре все трое начали взбираться на каменную насыпь.

Как только началась рукопашная схватка, шеренга защитников Ланди разбилась на несколько групп. Они имели преимущество, поскольку находились на вершине насыпи, а мокрые пришельцы смогли более или менее устойчиво стать на ноги, лишь когда выбрались из воды.

Разразилось неистовое сражение, сопровождаемое криками и лязганьем стали. Хотя основной удар пришелся на тамплиеров и Габриэля, де Вулф и Гвин вскоре тоже вступили в бой с парой солдат де Мариско. Противник коронера нанес ему сильный удар по плечу, сделавший вмятину в одной из стальных пластин на кирасе коронера, однако в ответ Джон с такой сокрушительной силой ударил противника в висок, что с его головы слетел шлем, а сам он, словно подкошенный, рухнул на гальку.

Получив секундную передышку, де Вулф поднял голову и увидел, что со скал на помощь островитянам спешит целая толпа вооруженных людей, и вскоре противник получит огромный численный перевес. Слева от себя он заметил Гвина и шерифа, которые дрались бок о бок, и коронеру пришлось признать, что от нежелания де Ревелля подвергать себя опасности, похоже, не осталось и следа.

Хотя островитянам приходилось отступать под натиском нападавших, положение последних внезапно изменилось к худшему. На второй нарр навалилась волна, размером больше обычной, и, мгновенно накренив его, понесла судно к берегу бортом вперед. Солдаты, которые в этот момент готовились перелезть через нос судна, полетели в воду, и несколько из них пошли ко дну, увлекаемые тяжестью своих кольчуг. Товарищи быстро вытащили их на поверхность, и никто не утонул, однако оказалось, что за этой волной следуют другие не меньшего размера. Оба капитана что-то закричали, указывая на небо. Над морем со свистом пронесся внезапный шквал, и, несмотря на то, что паруса были спущены, суда стали раскачиваться от порывов ветра.

Море, которое до этого было таким спокойным, уже начинало вскипать, а гребни видневшихся вдали волн украсились белыми гребешками.

Гвин первым осознал надвигающуюся опасность.

— Нам нужно немедленно убираться отсюда! Нельзя оставлять здесь корабли, их разобьет в щепки! — крикнул он своему хозяину. Де Вулф опустил клинок на противника, который замахнулся на него палицей, и рассек ему руку до кости. Бросив взгляд на море, он сразу же понял, что им остается или отступить, или погибнуть на этом острове.

Он подбежал к Роланду де Веру, потом к шерифу и криками и жестами объяснил им положение, в котором они оказались. Тамплиеры отдали команду солдатам и стали прикрывать отступление, пока остальные кинулись к кораблям. Солдаты пытались залезть на борт, сталкивая друг друга с подводных камней, в страхе утонуть в набегавших волнах. Спускаясь с насыпи под прикрытием тамплиеров, де Вулф споткнулся о своего бывшего противника, который лежал на камнях, издавая стоны. Повинуясь внезапному импульсу, он сделал знак Гвину, и они без особых церемоний перекинули обмякшее тело островитянина через борт, после чего последовали за ним.

Тамплиеры, стоявшие вокруг носа судна плотным полукольцом, в последний раз контратаковали противника, несколькими удачными выпадами поразив двоих из нападавших и отогнав остальных на достаточное расстояние, чтобы успеть самим взобраться на борт. Их сразу же подхватило несколько рук, и судно, подгоняемое ударами четырех длинных весел, скользнуло на более глубокую воду. Де Вулф бросил взгляд на второй нарр и увидел, что на его борт поднимаются последние солдаты.

Увидев, что корабли противника уходят в море, островитяне стали бросать в них камнями и осыпать проклятиями. Однако через несколько минут над кораблями взвились паруса, и они стали набирать ход. Ветер продолжал усиливаться, небеса приобрели темно-серый цвет, и с них упали первые капли дождя. Оглянувшись на берег, путешественники увидели несколько тел, неподвижно лежавших на гальке, и еще несколько раненых, которые покидали поле боя на плечах своих товарищей.

— Какое жалкое поражение! Нам должно быть стыдно за самих себя, — рычал от бессильной ярости де Фалэз, потирая глубокий порез на щеке, оставшийся после удара булавой.

— Господь, как видно, не желал, чтобы в этот раз вы одержали победу, — заметил аббат Козимо, который вместе со своими телохранителями оставался на борту и с явным удовольствием наблюдал за схваткой.

— Если бы не этот неожиданный шторм, мы могли бы их победить, — буркнул Роланд де Вер, с сожалением глядя на свою белую накидку, — чей-то меч рассек вышитый на ней красный крест почти надвое,

— Нам повезло, что мы вовремя убрались, — заметил шериф. — По тропе спускался целый легион этих разбойников, и вскоре их было бы уже по двое на каждого из нас. — Тамплиеры должны драться даже тогда, когда противника втрое больше, — отрезал Годфри Капра. — Если же соотношение меньше? чем три к одному, оставить поле битвы — значит покрыть себя позором.

Де Вулф снова посмотрел на берег, почувствовав, что палубу начинает раскачивать, — они вышли в открытое море.

— Ральф, потеряли ли мы кого-то из наших людей? — спросил он у констебля замка.

— На берегу осталось двое убитых, еще троих ранили, но ничего серьезного. Должно быть, мы сразили несколько человек с их стороны, но у меня не было времени считать, сколько.

В это время с бака вернулся Гвин. Он шагал по качающейся палубе так, словно под ногами у него была твердая земля.

— Как насчет того парня, что мы прихватили на борт? Мне пока не удалось привести его в чувство. У него на башке, в том месте, куда вы его ударили, шишка размером с луковицу.

Коронер уже успел забыть о пленнике.

— Как только вернемся в Байдфорд, бросим его в один из подвалов де Гренвилля. Если выживет, сможет сообщить нам что-нибудь полезное.

Он крепко ухватился за деревянный поручень, прислушиваясь к своему желудку, и понял, что было бы лучше, если бы их путешествие поскорее закончилось.

Глава пятнадцатая,

в которой коронер Джон спасает аббата

Как бы ни относилась к путешественникам судьба в этот день, в том, что касается ветра, она явно им благоволила. Когда надвинулась гряда облаков, южный утренний бриз превратился в сильный западный ветер. Этот ветер, а также приливное течение позволили им совершить быстрое, хотя и не очень приятное путешествие обратно в Байдфорд-Бей. Соленые брызги постоянно заливали палубу, а нарры, зарываясь тупыми носами в побелевшие волны; прыгали по волнам, как необъезженные кони.

Когда корабли подошли к входу в устье, была уже почти темно, и капитанам пришлось призвать на помощь весь свой богатый опыт и умение, чтобы благополучно войти в основное русло. Оказавшись в спокойных водах, промокшие и замерзшие путешественники испытали такое облегчение, что не смогли удержаться от бурных криков радости. Корабли обошли выступ Эпплдора и в опустившейся темноте направились вверх по течению. Путь освещался лишь рассеянным светом луны, просачивавшимся сквозь облака, да мелькали иногда тусклые огоньки, горевшие в окнах жилищ по берегам реки. Впрочем, и этого было достаточно, чтобы вскоре причалить к пристани у Байдфордского моста.

Управляющий де Гренвилля и слуги забегали по замку, разжигая огонь в каминах, чтобы высушить мокрую одежду и приготовить горячую еду. Через пару часов путешественники уже утолили голод и, взявшись за кружки с элем, принялись вспоминать события прошедшего дня, с каждым разом добавляя все новые и новые подробности.

Потом, перейдя в большой зал, они расселись вокруг устроенного в центре пола очага, из которого с ревом вылетал огонь и струился густой дым, вышибавший из глаз слезы и вызывавший кашель в груди. Впрочем, после трудного дня, проведенного в море, можно было и не то претерпеть ради благословенного тепла.

Де Вулф сидел на скамье рядом с Ричардом де Гренвиллем. Через некоторое время, устав слушать звучавшие вокруг хвастливые рассказы, коронер подумал о том, что вообще он здесь делает. Он ни на шаг не продвинулся ни в разоблачении убийцы Жильбера де Ридфора, не нашел ответа на вопрос, откуда были пираты, которые перебили почти всю команду «Святого Изана». Коронер вновь перебрал в памяти всех, кого можно было подозревать в убийстве тамплиера. Конечно, больше всего на роль убийцы подходил аббат Козимо, который, возможно, совершил это преступление не сам — сомнительно, чтобы маленький священник мог так ловко управляться с оружием, — а руками одного из своих приспешников. Вторым претендентом на роль убийцы коронер выбрал Бриана де Фалэза — как самого агрессивного и несдержанного из троих тамплиеров, который везде искал реальные или надуманные обиды. Однако затем коронер подумал, что грубоватый и прямой де Фалэз, пожалуй, вряд ли оставил бы на руках де Ридфора такие «хитрые» раны, и его мысли обратились к более загадочному Годфри Капра и предводителю храмовников Роланду де Веру. Возможно, смертельный удар по голове мог нанести и кто-нибудь вроде де Фалэза, однако, раны в боку и на руках, явно имевшие библейские аллюзии, могли быть причинены кем-то из остальных рыцарей, может быть, уже после смерти де Ридфора. Коронер не стал рассматривать кандидатуры их сержантов, хотя, по логике вещей, ничто не могло помешать им принять участие в убийстве.

В конце концов де Вулф оставил бесплодные попытки раскрыть преступление усилием мысли и взялся за кружку с сидром. Сделав последний глоток, он вдруг понял, что де Гренвилль о чем-то его спрашивает.

— Этот тип, которого вы привезли с собой, — ну, тот, который сейчас сидит у меня в темнице… Что нам с ним делать дальше? Вы хотите взять его с собой в Эксетер?

— Нет, если отвезти его в Эксетер, Ричард де Ревелль повесит его в тот же день. У меня нет никаких доказательств, что он совершил что-нибудь плохое, если не считать того, что он сражался за своего господина, как ему и было приказано.

— Но ведь уже этого достаточно для того, чтобы его повесить! Он оказал сопротивление представителям закона на земле Девона — и не кому-нибудь, а шерифу графства и коронеру. Он пытался убить вас — на ваших доспехах даже остался след от удара.

Джон протянул свою кружку проходившему мимо слуге и сделал знак, чтобы тот снова наполнил ее.

— Полагаю, что так оно и есть, хотя я не держу на него зла за это. Это произошло в честной борьбе, и я уж точно причинил ему больший ущерб, когда ударил его по голове.

— Тогда почему же вы захватили его с собой?

— Наверное, это был просто импульс — у меня была туманная мысль насчет того, что, возможно, мне удастся получить у него какую-нибудь информацию касательно Ланди.

Добродушный повелитель Байдфорда поднялся и хлопнул коронера по плечу.

— Я должен остаться здесь и развлекать гостей, но вы можете попытаться что-нибудь из него вытянуть, если у вас появится такое желание.

Некоторое время спустя коронер отыскал Гвина, сидевшего возле очага, разведенного во дворе замка. Оруженосец пил эль и обменивался с Габриэлем и его людьми впечатлениями от утренней схватки. Джон с Гвином направились в камеры для задержанных, размещавшиеся напротив помещения для стражи, в двух маленьких зловонных каморках. Ночной стражник принес светильник, представлявший собой плошку с говяжьим жиром с вставленным в него фитилем, и в его мерцающем свете отпер дверь в камеру. Внутри, на соломенной подстилке сидел, опершись о стену, обитатель Ланди. Он был в сознании, но держался за голову и издавал глухие стоны. Единственным предметом обстановки было ведро с нечистотами; возле двери лежала нетронутая половина буханки хлеба и стоял кувшин с водой. Когда коронер и его помощник вошли в камеру, пленник поднял голову и, щурясь, уставился на тусклый огонек светильника. Островитянину было около тридцати лет; его иссеченное ветрами лицо говорило о том, что большую часть своей жизни он провел в море.

— Вы пришли, чтобы меня повесить? — пробормотал он сипло. Судя по тону, пленнику была безразлична собственная участь. Его налитые кровью глаза остановились на коронере, и он узнал в нем того человека, которого ударил мечом перед тем, как потерять сознание.

— Ты, конечно, можешь закончить свою жизнь на виселице, приятель, — заметил де Вулф, — но я лично не испытываю особого желания увидеть тебя в петле, поэтому все зависит от того, сможешь ли ты рассказать нам что-нибудь полезное.

— И что же я могу вам рассказать? Я всего лишь раб своего господина лорда Уильяма и исполняю его приказания.

— И каковы же эти приказания? Я коронер этого графства, и в моей власти спасти твою шею, если ты сможешь быть мне полезным.

— По большей части, я работаю на ферме в его поместье, но когда приходит нужда, исполняю обязанности матроса. Мы ходим в Клоувли и обратно или в здешние порты.

— И, когда потребуется, немного промышляете пиратством? — хмыкнул Гвин.

Пленник встретил его слова откровенным смехом.

— Если я отвечу да, то моя шея сразу окажется в петле, верно?

— Меня, в основном, заботит не пиратство как таковое, а один конкретный случай. — Де Вулф рассказал об истории со «Святым Изаном» и о свидетельстве бретонского моряка. — Твой лорд Уильям отрицает свое участие в этом деле и советует мне поискать виновников где-нибудь в другом месте, однако, поскольку он утверждает, что половина судов между Кардифом и Константинополем занимаются пиратством, мне это мало что дает.

Взгляд пленника стал более оживленным — у него появилась надежда спасти свою шею.

— Если я помогу вам с этим делом, вы замолвите за меня словечко?

— Если твоя помощь будет достаточно серьезна, не исключено, что я даже забуду запереть дверь этой камеры завтра утром. И тогда, возможно, ты сможешь снова вернуться на свой Богом забытый остров.

— Я больше никогда не хочу его видеть, сэр. У меня там нет семьи. Если бы я смог спрятаться в одном из здешних городков, возможно, я даже смог бы получить свободу.

По закону, виллан, или крепостной, которому удалось убежать из своей деревни и, спрятавшись в городе, прожить там в течение года и одного дня, становился свободным человеком. Островитянин, несколько минут назад ожидавший виселицы, увидел вдруг возможность спастись, если, конечно, его ответы удовлетворят этого человека, который навис над ним, словно огромный черный ястреб.

— Что я могу вам рассказать? Мне кое-что известно о море и о судах, что ходят вдоль этого побережья.

— Какие из портов считаются пиратскими? Может быть, какие-то из них более активны в этом промысле, чем другие?

Парень энергично закивал головой, не обращая внимания на боль, которая пронзила его шею при этом движении.

— Некоторые вообще не занимаются пиратством — например, Илфракум и города, которые находятся вверх по реке. Пиратские суда обычно скрываются в глуши, там, где большая часть жителей деревни вовлечена в этот промысел и где все связаны обетом молчания.

— Например?

— Уотчет и Майнхед в Сомерсете, — немного подумав, ответил пленник, — потом Линмут и Комб Мартин на востоке этого графства. Дальше на запад есть много таких мест… Клоувли, Хартланд Ки и Бьюд — ближе всего отсюда. Но другие пиратские корабли приходят отовсюду и грабят купцов, плавающих по Северному морю.

— А ты слышал что-нибудь о захвате именно этого корабля, который направлялся в Бристоль? Да, и как насчет груза? Ведь, чтобы его продать, его должны были сначала где-то выгрузить?

Де Вулф и Гвин терпеливо ждали, пока пленник рылся у себя в памяти.

— Когда это случилось? — наконец спросил он.

— Ближе к концу первой недели этого месяца.

— Тогда уж точно, Ланди не имеет к этому отношения. У нас тогда в море никто не выходил. — Он снова задумался. — Мне кое-что приходит в голову… всякие сплетни, которые рассказывали моряки из Комб Мартина… Примерно в то время они заходили на Ланди. Это была не их работа, хотя они не прочь иногда захватить небольшое судно, если подвернется такая возможность. Что-то в моей голове, несмотря на ту рану, которую вы мне причинили, коронер, говорит мне, что, возможно, здесь замешан Линмут.

— Линмут? Но это ведь крошечная деревушка. Разве могли они снарядить достаточно большое судно? — удивился де Вулф.

Гвин кивнул косматой головой.

— Нескольких хижин вполне достаточно для того, чтобы собрать команду— десять-двенадцать человек гребцов, умеющих управляться с мечами или копьями. Такое количество людей можно найти где угодно, каким бы маленьким ни было поселение.

Коронер снова перевел взгляд на пленника.

— Рассказывай дальше.

— Я знаю Линмут — я ходил туда много раз. — Островитянин смущенно потупился. — Де Мариско не раз посылал туда кое-какие товары, которые он брал на других судах, чтобы из Линмута их перевезли в Тонтон или Бриджуотер, без всяких лишних вопросов.

У де Вулфа возникло чувство, что наконец появились какие-то проблески.

— Тогда знаешь ли ты кого-нибудь в Линмуте, кто мог бы возглавить пиратскую галеру?

— Я не предаю своих товарищей, коронер.

— Если завтра утром дверь окажется запертой, на виселице придется болтаться тебе, а не твоим товарищам.

Этот убедительный довод оказался сильнее законов воровского братства.

— Я знаю несколько человек, но кто ими командует, мне неизвестно. Это может быть кто угодно, даже их лорд. Но там есть такой Эддида Короткорукий — странный парень с короткими конечностями, который, якобы, промышляет ловлей рыбы. Потом есть еще один, который работает вместе с ним, — Крэнног, корнуоллец, он говорит с таким же акцентом, как ваш человек, — пленник кивнул на Гвина.

Тот хмыкнул, не зная, воспринимать ли это замечание как комплимент или как оскорбление.

— И еще Эдрет Пикноуз — он тоже там живет. В лицо-то я знаю и других, но точные имена назвать не могу. У них там в Линмуте есть по меньшей мере одно судно с шестью парами весел. На нем имеется и мачта, но само судно узкое. Они держат его на берегу, с западной стороны устья, подальше от посторонних глаз.

Проведя в камере еще несколько минут, коронер убедился, что больше пленник с Ланди ничего полезного сообщить не может. Держа свое слово, де Вулф сказал островитянину, что сейчас ворота замка заперты, но утром его потихоньку выпустят из камеры и он сможет покинуть город. Впрочем, после того удара по голове, который он получил, ему все равно нужно было отдохнуть еще несколько часов, чтобы полностью прийти в себя.

— Шериф не очень обрадуется, узнав, что вы его отпустили, — радостно заметил Гвин, когда они вышли во двор. — Он был бы не прочь вздернуть кого-нибудь в качестве сувенира, напоминающего о его славных подвигах.

— Тогда мы ему об этом не скажем. Пусть думает, что этот парень остается в тюрьме. А если сведения о Линмуте окажутся верными, то, может быть, вскоре у него появится возможность вздернуть и более злостных преступников!

Ранним утром следующего дня рыцари из Эксетера поднялись с соломенных тюфяков, разложенных на полу главного зала вокруг уже погасшего очага. Проверив своих воинов и лошадей, которые провели ночь во дворе замка, гости снова вернулись в дом, чтобы сесть за стол, накрытый слугами де Гренвилля. Де Вулф пересказал то, что узнал от единственного пленника, привезенного с Ланди, опустив тот факт, что парень уже сбежал из камеры и скрылся в утренней дымке.

— Поскольку мы все равно находимся на севере графства, имеет смысл проверить, есть ли какая-то правда в этой истории о пиратском гнезде в Линмуте, — предложил коронер, обращаясь к шерифу.

Ричард де Ревелль пробормотал что-то насчет бесполезной траты времени, но после фиаско, которое экспедиция потерпела на Ланди, шерифа нетрудно было убедить в том, что если им удастся добиться успеха где-нибудь в другом месте, то это поможет им спасти свое лицо.

— Ваше участие в этом предприятии необязательно, сэр Роланд, — сказал шериф предводителю тамплиеров. — Вас оно не затрагивает никоим образом. Это касается лишь преступлений, совершенных в этом графстве. Если хотите, вы можете отправиться в Эксетер сегодня, и, может быть, сопроводите присутствующего здесь достопочтенного аббата?

Старший тамплиер молча посмотрел на своих спутников, которые в ответ отрицательно покачали головами.

— Благодарю вас за предложение, но мы можем сразу отправиться в Лондон через Тонтон, а этот путь пролегает в непосредственной близости от вашего возможного пиратского гнезда. Раз уж мы заехали так далеко, то хотели бы остаться с вами и дальше, и, может быть, наши мечи вам пригодятся, если дело дойдет до драки, как это случилось вчера.

Итальянский священник, чья облаченная в черную сутану фигурка сгорбилась в конце стола, похоже, также не желал расставаться с эксетерским отрядом.

— Я буду рад обществу и дополнительной защите рыцарей Христа, поскольку конечный пункт моего путешествия — это Винчестер. Так же, как и им, мне нет смысла отправляться более длинным путем через Эксетер.

Хотя эти объяснения звучали вполне здраво, де Вулф инстинктивно ощущал, что на самом деле тамплиеры просто не верят, что он не знает о местонахождении Бернара де Бланшфора. В том, что и аббат, и тамплиеры приехали в Девон именно из-за рыцаря-отступника, сомневаться не приходилось. Коронер уже начал подумывать о том, так ли уж безопасно встречаться с Томасом на мосту в условленное время, и решил принять меры предосторожности на тот случай, если к нему приставят шпиона.

Закончив завтрак, он вышел во двор, сообщив, что хочет проверить состояние копыт своего коня перед предстоящей поездкой. Подозвав Гвина, де Вулф принялся осматривать Одина, одновременно отдавая указания своему помощнику.

— Когда я пойду на встречу с Томасом, следуй за мной на достаточном расстоянии и постоянно смотри, не следит ли за мной кто-нибудь из наших друзей. Скорее всего, это будет кто-то из тамплиерских сержантов или один из костоломов Козимо. Если они появятся, дай мне знак, и тогда я уведу их подальше от нашего писаря и Бланшфора.

Вскоре после этого коронер незаметно вышел за ворота замка и направился вдоль берега реки по направлению к рынку, на котором кипела оживленная торговля. Джон последил краем глаза за Гвином, который слонялся у края воды, после чего направился к мосту. Это было длинное бревенчатое сооружение, с множеством перекладин и подпорок. Так же, как и в Эксетере, местные власти намеревались заменить его каменным мостом, но строительство еще не начиналось. Коронер увидел две фигуры — одну высокую, другую маленькую, которые стояли, опершись о деревянный парапет в самом конце моста. Убедившись, что Гвин не проявляет никаких признаков беспокойства, де Вулф подал знак, указывая Томасу и тамплиеру на поросший травой склон, уходивший под мост. Здесь их нельзя было увидеть ни со стороны рынка, ни из замка, и в то же время, если заглянуть под мост, можно было сразу заметить Гвина.

Де Бланшфор, одетый в просторный плащ и большую шляпу, встретил коронера обеспокоенным взглядом.

— Вам уже удалось что-нибудь организовать? Похоже, отсюда невозможно уехать. Здешние суда ходят только вдоль побережья.

Де Вулф объяснил ситуацию и сообщил, что они сегодня же должны отправиться в Линмут.

— Я думаю, там больше возможностей попасть на корабль, отправляющийся в Уэльс. Река довольно узкая, а на другой стороне есть несколько портов, где наверняка найдутся корабли, которые идут в Ирландию. И вообще, там вы будете в большей безопасности, чем на этой стороне канала, где всем хорошо известно, что вы скрываетесь в здешних краях.

— А если в этом Линмуте мне не удастся найти подходящее судно? — продолжал настаивать де Бланшфор.

— Тогда вам придется вернуться сюда или в один из южных портов.

Судя по выражению лица де Бланшфора, его не очень радовала такая перспектива, однако иного выбора у него не оставалось. Пока Томас расспрашивал о деталях предстоящей поездки, де Вулф внимательным взглядом изучал тамплиера. По сравнению с тем, когда он впервые оказался в Эксетере, рыцарь выглядел теперь усталым и осунувшимся. Похоже, что жизнь беглеца здорово его выматывала, и де Вулф очень надеялся, что тамплиеру удастся найти в Линмуте подходящее судно, и они никогда уже не увидятся. Бернар молчал, устремив неподвижный взгляд в сторону кишевшего людьми рынка. Помост, на котором разыгрывались миракли, все еще стоял, и тамплиер вдруг вытянул руку, указывая на это сооружение.

— Возможно, мне следует оставить это трусливое желание спастись бегством и подняться вон туда.

Де Вулф перевел взгляд в том направлении, куда показывал тамплиер.

— Что вы хотите этим сказать?

— Мне следует подняться на этот помост и рассказать людям правду. Моя жизнь ничего не значит, но как долго смогу я нести на себе груз этой тайны? Позвольте мне остаться здесь и покончить с этим, коронер!

Томас перекрестился, а де Вулф лишь тяжело вздохнул.

— Послушайте, де Бланшфор, все это мы с вами уже проходили. Какая вам польза от того, что вы в течение пяти минут будете выступать перед несколькими тупыми горожанами, которые мало что поймут из вашей речи? Но даже до того, как вы сможете объяснить что-либо даже этим неблагодарным слушателям, не говоря уж о том, чтобы оказать на них какое-то воздействие своими словами, здесь будут с полдюжины тамплиеров и сумасшедший аббат с целой толпой солдат, которые схватят вас и заставят замолчать навсегда. Заклинаю вас Господом Богом, если вы, конечно, все еще в него верите, сначала доберитесь до какого-нибудь безопасного места, где вы сможете спокойно обдумать то, что, как вам кажется, вы обязаны сделать. — Джон схватил рыцаря за руку и хорошенько тряхнул, стараясь вывести его из оцепенения. — Вам лучше меня известно, что случится, если де Вер или Козимо схватят вас и отволокут в Лондон или Париж. Вы что, хотите покончить с собой?

Де Бланшфор сдулся, словно проколотый пузырь. Он прижал ладони к лицу, не в силах принять решение. Де Вулф смотрел на его руки и молился, чтобы на них не оказались бы в конце концов такие же рваные раны, как у де Ридфора.

Коронер вдруг очнулся, услышав настойчивый шепот Томаса.

— Когда мы встретимся в следующий раз, коронер, и где?

— Через час мы уже покинем замок, а в Линмуте должны быть к вечеру. До него около двадцати пяти миль. Следуйте за нами на достаточном расстоянии, встретимся же мы завтра в полдень в линтонской церкви.

— Я там никогда не был. Как мне найти церковь?

— Она стоит на холме, над долиной, в которой и находится Линмут. Но смотри, чтобы рядом не было никого из врагов де Бланшфора, хотя я думаю, что к тому времени все наши дела, так или иначе, будут закончены.

Бросив последний взгляд на де Бланшфора, который все еще неподвижно смотрел в сторону рынка, де Вулф бессильно развел руками и, убедившись, что прогуливавшийся вдалеке Гвин не делает никаких предупредительных знаков, поднялся по склону и пошел обратно в Байдфордский замок.

Отряд, покинувший Байдфорд, на этот раз был значительно меньше, поскольку гостеприимный Ричард де Гренвилль со своими людьми остался дома. Тех же, кто первоначально входил в экспедицию шерифа, стало на четыре человека меньше — двоих убитых оставили на берегу Ланди, а еще двое, получившие легкие ранения, должны были

оставаться в Байдфорде, пока не окрепнут для путешествия в родной Эксетер.

Во главе колонны ехали шериф и тамплиеры, в центре — Козимо со своими молчаливыми телохранителями и Ральф Морин, а в самом хвосте — Джон со своим помощником. Спустя час после встречи коронера с Томасом и тамплиером-отступником, отряд проехал по длинному мосту и покинул Байдфорд, двигаясь по хорошо утоптанной дороге, ведущей в Барнстейпл. Впрочем, в город они заезжать не стали, а повернув в северо-восточном направлении, выехали через поросшие лесами долины на более гористую и более голую местность, в высшей точке которой находился Эксмур. По пути отряд проехал деревни Шируэлл и Арлингтон, затем пересек вересковые поля, за которыми начинался Паракомб, а когда путешественники повернули на север в направлении Мартинхоу, то почувствовали свежий запах моря. Один из людей Габриэля был уроженцем здешних мест, и смог показать дорогу, когда поселения стали встречаться все реже и реже на пустынных, поросших вереском просторах.

Поездка проходила почти в полном молчании, если не считать редких реплик, которыми обменивались солдаты. Шериф попытался было вступить в беседу с Роландом де Вером, но у них было так мало общих тем, что разговор постепенно сошел на нет. Аббат, мерно подпрыгивающий на своей кобыле, похоже, погрузился в глубокое самосозерцание, а коронер со своим помощником настолько привыкли к длительным периодам молчания, сопровождавшим их поездки, что любые разговоры показались бы им пустой болтовней.

Впрочем, каждые несколько часов путники останавливались на привал, подкреплялись провизией из седельных сумок и кормили лошадей. Здесь они снова на какое-то время обретали дар речи, и, хотя говорили в основном солдаты, отпускавшие друг другу грубоватые шуточки, их предводители также обменивались сдержанными замечаниями.

Когда под вечер отряд снова оказался вблизи побережья, де Вулф решил, что пора придумать какой-нибудь план дальнейших действий. Они остановились в окрестностях крохотной деревушки Мартинхоу, отделенной от моря высокими скалами. Коронер обратился к Ричарду де Ревеллю, который формально считался командиром экспедиции.

— К тому времени, когда мы доберемся до Линмута, будет уже почти темно, поэтому я предлагаю устроиться на ночлег где-нибудь подальше от этого места, чтобы они не заметили нас раньше времени. А утром мы сможем неожиданно нагрянуть и посмотреть, есть ли там, действительно, какие-то признаки того, что они занимаются пиратством.

Шериф не смог найти причины не согласиться с этим предложением, и Ральф Морин подозвал хорошо знавшего эти края солдата, чтобы спросить его совета по поводу подходящего места привала.

— Сэр, немного дальше есть долина, окруженная скалами. От нее до Линтона не больше мили. Если мы разобьем лагерь на западной стороне ущелья, то после наступления темноты вряд ли кто-то сможет там на нас натолкнуться.

Они продолжали свой путь, пока не вышли к морю. Крутые склоны, поросшие лесом, перемежались скалистыми участками, резко обрывавшимися прямо в волны прибоя. Тропа извивалась вдоль линии нескольких маленьких заливов, затем снова поднималась в вересковые поля и вскоре вышла в узкую долину, где трава и заросли папоротника перемежались огромными зазубренными камнями, казавшимися на фоне темного неба сломанными зубами сказочного чудовища. Солдат-проводник подъехал к Ральфу и, отдав ему честь, сообщил:

— Деревня Линтон находится на другом конце этого ущелья, сэр. Если вы желаете сохранить наше прибытие в тайне, я бы посоветовал остановиться здесь и не разжигать костров.

Констебль поручил трем солдатам отвести лошадей на полмили назад, чтобы можно было стреножить их, не опасаясь, что ржание будет услышано в деревне. Остальные воины провели ночь на сырой земле, завернувшись в плащи и попоны, предварительно поужинав холодной провизией — в основном мясом и сухарями, которыми снабдил их де Гренвилль перед отъездом из Байдфорда. По крайней мере, они не попали под дождь, хотя холодный бриз с заунывным свистом всю ночь напролет гулял над долиной.

Де Вулф просыпался несколько раз — хотя большую часть жизни коронер провел в суровых походах, за последние несколько лет он успел привыкнуть к мягкой постели. Даже куча сухих папоротников, на которых он спал, не помогала унять боль в мышцах, разыгравшуюся от лежания на жесткой земле. Луна постоянно мелькала в разрывах облаков, освещая тусклым светом жутковатый пейзаж. Скалы, черневшие на фоне ночного неба, казались огромными клыками. В сознании людей, обладавших более богатым воображением, чем Джон де Вулф, например, таких, как его писарь Томас, это место рождало видения злых духов и неупокоенных душ мертвецов. Но отнюдь не подобные фантазии мешали спать коронеру. Его терзали камни, впивавшиеся в спину, и мысли о том, удастся ли Томасу без проблем доставить Бернара в назначенное место.

Наконец наступил серый рассвет, и путешественники начали потягиваться, разминая затекшие члены, и, громко чертыхаясь, медленно вставали на ноги, чтобы найти небольшой ручей, где можно было бы напиться и поплескать водой в лицо, чтобы окончательно проснуться. Они доели остатки провизии, после чего забрались на приведенных лошадей и приготовились к тому, что готовил им день.

— Аббат, вам нет нужды подвергать вашу жизнь дальнейшему риску, — заметил Ричард де Ревелль, делая вид, что озабочен безопасностью священника. На самом деле он не меньше остальных жаждал поскорее отделаться от странного аббата и его неразговорчивых слуг. — Как только мы доберемся до деревни, вы можете продолжить свой путь дальше в направлении Тонтона — тропа хорошо видна, и вы не заблудитесь.

Козимо ответил ему, загадочно улыбаясь.

— Благодарю вас, шериф, но я подожду своих попутчиков, тамплиеров. Я буду чувствовать себя спокойнее, совершая поездку в их обществе.

Тамплиеры и их сержанты уже успели заявить о своем твердом намерении войти в Линмут вместе со стражами закона— как из обычного любопытства, так и из желания помочь им в поддержании королевского мира. Однако де Вулф все еще подозревал, что обе стороны твердо намерены не упускать его из вида до самого конца, желая удостовериться, что он не обманул их насчет тамплиера-отступника. Он снова напомнил себе, что при встрече с Томасом, которая должна была состояться в этот же день, следует вести себя как можно осмотрительнее.

Как только все забрались на своих коней, Ральф Морин предложил направиться в порт на полном скаку, чтобы у жителей деревни не было времени предупредить своих соплеменников и спрятать улики, которые говорили бы об их причастности к морскому разбою. Посему они пустили отдохнувших коней в быстрый галоп и пронеслись через деревню с такой скоростью, что ее жители лишь провожали их разинутыми ртами, пораженные появлением солдат, возникших словно ниоткуда в столь ранний час.

Линтон стоял над глубокой и узкой долиной, которая, начинаясь в районе Эксмура, резко обрывалась вниз. По ущелью текла маленькая, но быстрая речка Лин. В конце деревни, за небольшой деревянной церковью, в которой де Вулф назначил свидание Томасу, тропа резко сворачивала влево и спускалась в долину, а дальше шла вдоль реки, которая через четверть мили впадала в море. Кавалькада замедлила шаг перед крутым склоном, и Джон решил, что нужно стараться избегать глубоких выбоин — в противном случае Один рисковал потерять равновесие.

Находившийся рядом Гвин ткнул пальцем в следы на дороге.

— Посмотрите, какое количество повозок здесь проезжает! Неужели все они везут рыбу?

Через пару минут отряд достиг дна ущелья, где тропа выходила на более ровное расширяющееся пространство над берегом, с обеих сторон которого вздымались высокие, поросшие деревьями мысы. Перед тем как раствориться среди обкатанных морем камней, речка образовывала большую запруду, которая переполнялась при каждом приливе. На берегах запруды лежали маленькие лодки и челны, но дальше, у широкого каменистого пляжа, в поднимающейся воде стояли несколько судов побольше.

На другой стороне тропы, между рекой и холмом, закрывавшим долину слева, стояли несколько сараев и небольших домиков, в основном сооруженных из прутьев, обмазанных глиной. Еще дальше, почти на самом берегу, возвышалось более длинное здание, крытое плоскими камнями. Там, судя по всему, размещалась таверна. Услышав звук конских копыт, из домов выбежали несколько человек. Одного взгляда на одетых в кольчуги солдат было достаточно, чтобы двое из них бросились бежать в сторону моря. В проемах дверей появились головы нескольких женщин и маленьких детей, которые испуганно уставились на грозных чужаков.

Отряд остановился возле таверны, и шериф послал Габриэля и еще двух солдат вслед убегавшим жителям деревни.

Де Вулф подъехал к де Ревеллю и констеблю.

— Я думаю, нам следует искать ответ на интересующий нас вопрос именно на берегу, — сказал он, спрыгивая с коня. — Мы не проедем верхом по камням, поэтому давайте дальше пойдем пешком.

Козимо и двое его людей остались в седле, а остальные торопливо привязали своих лошадей к росшим вдоль речки кустам. Затем, пустившись бежать со всей скоростью, которую позволяли развить их доспехи, солдаты последовали за Габриэлем на берег, где грязная земля переходила в гальку. За левым краем долины берег расширялся, упираясь в скалистый мыс, и на этом пространстве бок о бок лежали на подложенных под них бревнах два длинных узких судна. На каждом из них имелись ряды уключин и короткая толстая мачта.

— Галеры, точно как говорил пленник! — вскричал Гвин, спотыкаясь на овальных серых камнях, покрывавших все пространство пляжа.

Из длинного обветшалого деревянного сарая, построенного над линией прибоя у основания склона, высыпало с десяток людей. При виде одетых в доспехи солдат, которые бежали в их сторону, большая часть из них бросилась обратно в сарай, но несколько человек поспешили к крутому, покрытому деревьями утесу.

— Бегите в это здание, быстрее! — заорал шериф, которому, похоже, собственные подвиги на Ланди прибавили храбрости. Держа меч обеими руками, он, в сопровождении констебля и шестерых тамплиеров, затрусил к сараю. Уверенный в том, что шериф с подручными и сами смогут за себя постоять и помощь им не потребуется, де Вулф свернул в сторону и подбежал к лежавшим на берегу галерам. Первая из них оказалась пуста — в ней вообще не было палубы, под которой можно было бы спрятаться, однако когда они с Гвином заглянули во вторую, то увидели двух мужчин, скорчившихся под планширом. Как только беглецы поняли, что их обнаружили, они с воплями ринулись из своего убежища, при этом один из них размахивал ржавым копьем, а второй — длинным кинжалом.

Меч де Вулфа лежал в ножнах, и коронер отскочил назад, чтобы вытащить его. Гвин, не теряя времени, ударил боевой цепью, которую держал наготове, и выбил копье из рук нападавшего, который уже успел сделать выпад. Тот выпрыгнул из галеры с противоположной стороны и побежал к утесу, сопровождаемый своим сообщником, который не стал дожидаться возможности пырнуть коронера кинжалом.

— Пусть бегут, Гвин. Мы пропустим господ из сарая.

Они повернулись и побежали к деревянному зданию, откуда выбежало с десяток вооруженных людей, вступивших в схватку с тамплиерами и солдатами шерифа. Сражение сопровождалось дикими криками и стонами, однако через пять минут все было кончено. Местные злодеи не только уступали представителям закона по численности, но, кроме того, не имели доспехов. Трое из них пали на землю в течение первых же нескольких секунд боя — тамплиеры и их сержанты сражались плечом к плечу, действуя словно беспощадная машина смерти. Морин и шериф ранили еще двоих, которые, истекая кровью, рухнули на камни, остальные трое обратились в бегство. Местные, по большей части одетые в короткие матросские туники и поношенные штаны до колен, сражались храбро, понимая, что если не погибнут от меча, то от веревки палача уж точно. Но положение оборонявшихся было безнадежно, и после того, как солдаты оттеснили их и почти окружили, они вдруг неожиданно побросали оружие на камни и обратились в бегство.

Двоим из них, двигаясь налегке, удалось выскользнуть из замыкающегося круга нападавших и присоединиться к своим товарищам у подножья утеса, некоторые из которых уже скрылись среди деревьев. Остальных настигли люди Габриэля и, опрокинув их на гальку, приставили к горлу или ребрам острия клинков.

Коронер и его помощник, отвлеченные схваткой возле галер, подбежали к сараю слишком поздно и не успели принять участия в сражений.

— Может, вы уже стареете, Джон, и разучились быстро бегать?! — не преминул заметить шериф. — Или уже боитесь драться?

Замечание было слишком несерьезным, чтобы удостаивать его ответом, поэтому де Вулф пропустил слова шерифа мимо ушей и обратился к Ральфу Морину.

— Половина этих бродяг удрала. Нам нужно обязательно постараться поймать хотя бы некоторых из них.

Морин крикнул Габриэлю, и тот послал несколько человек на утес в погоню за беглецами. Родившийся в этих краях солдат, тяжело дыша, подошел к констеблю.

— Сэр, они могут вернуться в деревню по этому склону. Может быть, нам следует сесть на лошадей и перехватить их наверху?

— Ральф, я займусь этим с несколькими из твоих людей, — предложил коронер. Они с Гвином побежали к лошадям. За ними следовал сержант Габриэль с пятью воинами. Однако когда они добрались до таверны и посмотрели в конец улицы, то увидели, что не все так гладко. Один из людей Козимо висел головой вниз на своей лошади, запутавшись одной ногой в стремени. Из его шеи торчала стрела, а на земле темнела лужа крови.

— Черт подери, куда запропастился Козимо? — вскричал де Вулф, вертя головой. Лошадь аббата все еще была привязана к кустам, однако в седле никого не было. Нигде не было видно и второго телохранителя.

— Коронер, поглядите туда! — закричал Габриэль, показывая на низкий вход в таверну.

Внутри темного помещения двигались какие-то фигуры, и де Вулф бросился к входу, держа в руках обнаженный меч. Увидев открывшуюся перед ним картину, он резко остановился на пороге. Аббат Козимо стоял на коленях на земляном полу, прижимаясь к выбеленной стене, а впереди, прикрывая его спиной, стоял второй телохранитель, который медленно водил мечом, направляя его то на одного, то на другого злодея. Один из нападавших был вооружен кинжалом, а другой — топором. Из левой руки телохранителя струилась кровь.

Нападавшие осознали присутствие еще одного противника, только лишь тогда, когда де Вулф заслонил дверной проем. Тот, который был с топором, начал поворачиваться, но коронер ухватил свой меч двумя руками и резко провел им параллельно полу. Удар срезал с молодчика половину коротких штанов вместе с солидной порцией его правой ягодицы. Он закричал и рухнул на пол, мешая свою кровь с той, что стекала по рукаву телохранителя и капала с его пальцев вниз.

Второй злодей, повернувшись, налетел на Гвина, вошедшего вслед за своим хозяином, и попытался пронзить его кинжалом. Рыжеволосый гигант лениво ткнул его мечом в самый центр груди, причем движение это оказалось таким мощным, что острие вышло под правой лопаткой. Телохранитель аббата повернулся и, обхватив священника здоровой рукой, осторожно поднял его на ноги, не проронив при этом ни звука.

— Благодарю вас, сэр Джон, вы подоспели весьма кстати, — пронзительным голосом воскликнул Козимо. — Боюсь, что с одной рукой мой человек не смог бы больше меня защищать.

— Что тут произошло, аббат?

— Мы остались вместе с лошадьми и ждали вашего возвращения, когда внезапно стрела попала в одного из моих людей, и он вылетел из седла. Второму стрела угодила в руку. Когда появились эти двое, мой телохранитель завел меня сюда, но мерзавцы отрезали нам путь к отступлению — возможно, рассчитывали взять меня в заложники, чтобы потом выторговать себе свободу.

— Теперь, когда вы в безопасности, я должен подняться в деревню — некоторым из злодеев удалось убежать, — пояснил де Вулф. — Сержант поможет вашему слуге перевязать рану.

Коронер взял с собой Гвина и солдат, и, взобравшись на лошадей, они поскакали вверх по ущелью, сбавив ход лишь на самом крутом участке возле вершины. Оказавшись на ровной местности, они остановились, окидывая взглядами открывшуюся перед ними картину. В небольшой долине, через которую проходила дорога, было разбросано с десяток дворов — это и был Линтон. Людей не было видно, они наверняка дрожали от страха, забившись в свои крохотные домишки.

— Должно быть, эти утесы выходят с тыльной стороны деревни — там, где растут деревья, — заметил Гвин. Они свернули вправо и проехали между двух дворов с небольшими хижинами. На этой стороне деревни не было полей, поскольку дома слишком близко подходили к утесам. Все пространство заросло кустарником и деревьями, и всадники, разбившись цепью, попытались продвинуться как можно дальше вперед, пока заросли и круто обрывающиеся скалы не заставили их остановиться.

— Вон, есть один! И рядом еще! — закричал Гвин, разворачивая свою кобылу и пришпоривая ее, намереваясь перехватить притаившегося в кустах человека.

Через минуту из кустов выползли несколько человек. Одного зарубил солдат, еще одного схватили другие воины. Соскочив с коней, они взяли его без всякого сопротивления, поскольку пленник обессилел после отчаянного подъема.

Гвин и де Вулф бросились в погоню за еще двумя, но тем удалось скрыться между домами.

— Черт, мы упустили нескольких из них, — с досадой выругался де Вулф. — Внизу их было по крайней мере семь человек.

Оставив двоих солдат охранять пленников и труп, коронер со своим оруженосцем снова выехали на единственную улицу Линтона, но так и не смогли никого найти. Они проехали в другой ее конец, почти до начала ущелья. Тропа была пуста.

— Должно быть, они прячутся по домам — может быть, в своих собственных, потому что многие моряки живут в Линтоне. В Линмуте, на берегу, слишком мало жилищ. — Джона раздражал тот факт, что им не известно местонахождение всех злодеев — похоже, большинство из обитателей двух деревень были вовлечены в преступный промысел, судя по тому, что они вступали в бой или спасались бегством, даже не зная, для чего прибыл отряд шерифа.

Оставив солдат патрулировать деревню, коронер и Гвин вернулись в порт, где Ричард де Ревелль, Ральф Морин и тамплиеры согнали в кучу всех захваченных пленников. Их связали по рукам и ногам и усадили в круг на площадке перед таверной. Чуть поодаль собралась небольшая толпа женщин, стариков и детей, которые издавали жалобные вопли и стенания, оплакивая как и нескольких погибших, чьи тела лежали на берегу реки, так и пленников, которых наверняка ожидала петля палача.

— Что там было в этом сарае на берегу? — спросил де Вулф у шерифа.

— Самые всевозможные товары, любой из которых не по карману жителям этой жалкой деревушки, — самодовольно ответил де Ревелль. — Вне всяких сомнений, это захваченная на проходящих судах добыча, которую они готовились перевезти в Бриджуотер, Тонтон или даже Бристоль и продать.

— Я, пожалуй, взгляну на все это несколько позже, мне нужно будет перечислить все в моих протоколах, — коронер вдруг понял, что это прекрасная возможность для Томаса появиться в деревне, не вызывая подозрений. — Я сказал своему писарю в Эксетере, чтобы он попытался нас догнать, когда ему позволит здоровье. Дело в том, что он мучился кровавым поносом, однако перед самым нашим отъездом ему будто бы стало лучше, так что, я надеюсь, он скоро нас найдет. Мне нужно записать столько сведений, что я без него как без рук. — Джон взглянул на небо и по блеснувшему на секунду солнцу определил, что сейчас около четырех часов дня, а следовательно, до встречи с Томасом осталось совсем немного. — Что мы теперь должны здесь сделать? — спросил он у констебля,

— Я поджег те две галеры, чтобы они снова не смогли ими воспользоваться, хотя в течение нескольких следующих лет деревне придется обходиться без многих своих мужчин, если мы повесим всех этих, — он кивнул на оборванных пленных, сидевших в грязи. Констебль хотел что-то добавить, но его прервал крик одного из солдат, который, вытянув руку, указывал на плывущее по морю судно, появившееся из-за мыса с восточной стороны.

Прилив начинал заканчиваться, и воды было достаточно для того, чтобы судно могло войти в устье маленькой речки. Капитан и один из членов команды спрыгнули в воду и вышли на берег, с изумлением разглядывая открывшуюся перед ними картину.

Вновь прибывшие вызвали у шерифа подозрения, однако стало очевидно, что судно такого типа не может быть пиратским, и вскоре капитан его пояснил, что это «Брендан» из Бристоля, который направляется в Фолмут. Капитан также сказал, что получил указания зайти в Линмут и забрать там десять бочек вина и доставить их в Фолмут.

— Наверняка это часть награбленной добычи, — рявкнул шериф. — Откуда еще могло взяться такое количество вина в подобном месте?

Капитан пожал плечами, давая понять, что происхождение груза его не интересует.

— Я лишь делаю то, что мне говорят, — заметил он. — Я не владею этим судном, я только им управляю.

— Ну что ж, вам все равно придется здесь торчать до завтрашнего прилива, это уж точно, — сказал Гвин. — Если, конечно, вы не хотите отправляться в плавание на ночь глядя. — Философски настроенный капитан отправился на свое судно, чтобы поесть и лечь спать до утра, а Джон решил, что ему пора уже идти на свидание с писарем.

Прежде чем он ушел, ему пришлось вступить с шурином в очередной спор по поводу юрисдикции. Шериф объявил, что намеревается судить пленников специальным судом графства, который он устроит сегодня же, и сразу же их повесит, однако де Вулф немедленно воспротивился такому повороту событий.

— Пиратство и убийство являются уголовными преступлениями, которые подлежат рассмотрению на следующей выездной сессии королевских судей.

— Это невозможно! Мы находимся на расстоянии пятидесяти миль от Эксетера, и чтобы доставить их туда, потребуется почти неделя. Потом пленников придется содержать в тюрьме — до тех пор, пока эти судьи не соизволят приехать в Девон. Одному Богу известно, когда это еще будет!

— Выездная сессия назначена на следующий месяц, и вам об этом хорошо известно.

— Они сказали это еще месяц назад, хотя сами не были в городе с прошлого октября. Мы не можем до скончания веков охранять и кормить всю ту сволочь, что обитает на западе Англии, тем более что результат будет точно такой же. Они будут повешены.

Они еще какое-то время продолжали препираться, но де Ревелль твердо стоял на своем. На этот раз его поддержал даже Ральф Морин, который в данном случае исходил из практических соображений: пленники находились слишком далеко от города, где должно было проходить заседание королевского суда. Хотя суд графства, в котором председательствовал шериф, обычно проходил в зале суда в Ружмоне, не было никаких юридических оснований, которые препятствовали бы провести его в любом другом месте графства, если там присутствовал сам шериф.

Хоть и с неохотой, но де Вулфу пришлось согласиться. Правда, он поставил условие, чтобы все сведения об обвиняемых и их имуществе были записаны им для проведения последующей конфискации. Эта была еще одна причина, требовавшая приезда Томаса, так как коронер не мог сообщить о том, что его писарь уже находится в окрестностях деревни.

Коронер провел больше часа, изучая содержимое сарая. Это было настоящее хранилище сокровищ, при том, что большую часть уже, наверное, увезли на телегах— для последующей незаконной продажи в больших городах Сомерсета. Тюки с шелком, свертки с шерстяными тканями, более дешевой грубой домотканой материей и мешковиной лежали навалом на бочках с вином. Были там и бочонки с изюмом и другими сушеными фруктами с юга Франции и даже груда зеленых сыров из Мендипа. Де Вулф не был уверен, входит ли в обязанности коронера составление полного списка награбленных товаров, но надеялся, что у них останется достаточно времени для того, чтобы Томас успел это сделать. Это было необходимо для того, чтобы жители деревни или даже их феодал не растащили все по своим домам. Если же составить такой список они не успеют, то следовало оставить нескольких солдат, которые бы охраняли товары, пока из Барнстейпла не прибудут достойные доверия бейлифы и не отвезут конфискованное в безопасное место. Де Вулф сомневался, что законные владельцы когда-либо увидят снова свое имущество, но, по крайней мере, эти товары можно было бы продать в пользу королевской казны, если не подпускать близко таких людей, как шериф.

Он вернулся к таверне, решив, что время уже близится к полудню. У таверны без какой-либо охраны сидели четверо связанных рыбаков-буканьеров — воины Морина обыскивали дома и рыбацкие сараи в поисках других награбленных товаров.

Де Вулф отвязал Одина и повел его за собой, поручив Гвину приглядывать за тамплиерами. Коронер не знал, собираются ли они следить за ним, охваченные подозрениями, что он прячет Бланшфора где-то поблизости. Что касается Козимо, то, учитывая, что его телохранители практически оказались выведенными из строя, маленький итальянец вряд ли представлял какую-либо угрозу.

Улицы были пусты, если не считать троих солдат, которые хоронили убитого беглеца на краю деревни. Обыск домов, который, возможно, следовало провести позднее, был единственным способом выяснить, где прячутся люди, сбежавшие с берега. Де Вулф подумал, что, возможно, они подались в леса или спрятались в вересковых пустошах, где собираются пересидеть, пока люди шерифа не покинут окрестности деревни. Поблизости нигде не было видно помещичьего дома, и коронер не мог определить, кому принадлежит эта деревня и известно ли этому человеку, что его подданные подрабатывают пиратскими набегами.

Джон остановил Одина в центре деревни, чтобы оглядеться и решить, что делать дальше. Церковь находилась слева от него. Это было маленькое бревенчатое здание в саксонском стиле. На церкви не было колокольни, и она мало чем отличалась от обыкновенного амбара, если не считать простого деревянного креста, прибитого к коньку крыши.

Какое-то мгновение коронер прислушивался к тишине, опустившейся над деревней, и собирался уже тронуть коня, когда заметил уголком глаза какое-то движение в дальнем конце улицы, на самом краю Линтона. Из-за большого куста вышел пони. Верхом на нем, на дамском седле, сидел маленький Томас де Пейн в протертом до дыр плаще, который делал писаря похожим на священника.

Испуганно оглядываясь по сторонам, писарь подъехал к Джону.

— Я ведь сказал тебе, что мы встречаемся в церкви! — сердито сказал коронер. — И где тамплиер?

Томас бросил опасливый взгляд на стоявшее неподалеку здание.

— Там сейчас какие-то люди… Я только что туда заглянул, а они все закричали, чтобы я убирался.

Де Вулф начал догадываться, в чем дело. Теперь он знал, что случилось с теми, кто убежал из Линмута.

— Они что, требуют предоставить им убежище? — спросил он.

Томас от неожиданности чуть не проглотил язык.

— Я не стал там задерживаться и задавать им вопросы, но могу точно сказать, что это грубые люди, одетые в лохмотья. Я сомневаюсь, чтобы они пришли туда помолиться.

Коронер снова уставился на дорогу.

— А куда ты дел де Бланшфора?

— Я спрятал его в лесочке рядом с дорогой — тут, на окраине деревни. Когда я наткнулся на этих людей, я решил, что лучше оставить его там, пока не увижусь с вами.

Джон кивнул, подтверждая правильность решения, избранного Томасом.

— Возможно, нам удастся обратить эту ситуацию себе на пользу, но он должен будет держаться подальше отсюда, по крайней мере, сегодня вечером. У него есть с собой какая-нибудь еда?

— Немного, но на сегодня хватит.

— Ему, как бывшему тамплиеру, должна быть привычна жизнь в суровых условиях. Теперь поезжай к нему и скажи, что он должен оставаться в лесу до наступления темноты, а потом мы его заберем. После этого возвращайся назад. Там, на берегу, для тебя найдется работа.

Когда писарь ринулся выполнять приказания, де Вулф спешился и привязал Одина к грубо сколоченной калитке, вделанной в колючую изгородь, которая окружала церковь. Он прошел под сенью тисовых деревьев и толкнул дверь. В дальнем конце помещения сразу же раздался топот ног, и пять человек, толкая друг друга, положили руки на алтарь — простой стол с оловянным крестом и двумя свечами в подсвечниках. Остальная часть здания была пуста и освещалась лишь тусклым светом, падавшим на земляной пол из узких оконных проемов. Беглецы с опаской наблюдали, как к ним приближается грозная фигура — высокая, мрачная в доспехах и шлеме, с огромным мечом на перевязи.

— Мы просим убежища! — дрожащим голосом закричал один из них, и этот крик подхватили остальные, в ужасе отшатываясь от приближающегося призрака: — Убежища! Убежища!

Коронер остановился в нескольких ярдах от беглецов, чтобы рассмотреть их получше. Трое из них были еще достаточно молоды, еще один мужчина средних лет, а последний — маленькая уродливая фигурка с большой головой и коротенькими руками и ногами. Де Вулф вспомнил, что пленник, захваченный на Ланди, упоминал имя Эддиды Короткорукого, которое отлично подходило этому человеку.

— Я сэр Джон де Вулф, королевский коронер, — произнес он таким громовым голосом, что беглецы сразу же прекратили кричать. — Я уважаю ваше убежище и, если вы будете настаивать, я понадоблюсь вам, чтобы спасти ваши шеи, учитывая, что ваших сообщников, судя по всему, повесят прямо сегодня.

Он обвел взглядом лица пятерых мужчин, одетых в одинаковые дырявые и вылинявшие рыбацкие туники и короткие штаны. У всех, кроме карлика, были спутанные лохматые волосы и кустистые бороды.

Что же касается Эддиды, то он был круглолиц, с высоким лбом и маленькими глазками, в которых поблескивал хитрый огонек. Де Вулф отметил про себя, что этот человек явно может быть опасным.

— Что нам теперь делать, коронер? Мы ведь получим отсрочку на сорок дней, верно? — спросил Эддида.

Коронер сложил руки на груди, в его глазах сверкнуло возмущение.

— Во-первых, вы подонки и убийцы, и если бы вы не укрылись в этом святом месте, вас бы повесили так же, как и остальных. Но теперь у вас есть выбор. Вы можете отдать себя в руки шерифа и сегодня же предстать перед его судом в Линмуте. Или же вы можете оставаться здесь в течение сорока дней, и все это время ваши соплеменники будут вас кормить и охранять, потому что в случае вашего побега их ожидают суровые денежные штрафы. По истечении сорока дней, если вы не признаете свою вину и не согласитесь покинуть пределы Англии и никогда сюда не возвращаться, вас запрут в этом здании без воды и пищи и будут держать здесь, пока вы не умрете. Если вы попытаетесь бежать, вас объявят вне закона, и любой сможет безнаказанно отрубить вам голову. И наконец, в любое время, начиная с этого момента, вы можете признаться мне в своих преступлениях и покинуть пределы Англии, чтобы никогда больше сюда не вернуться.

Произнеся эту долгую речь, коронер отступил на шаг назад и стал ждать, пока они посовещаются между собой. Пока они это делали, в дверь вошел Томас и, довольно робко приблизившись к коронеру, преклонил колени перед алтарем и начал мелко креститься.

— Бернар будет оставаться там, где я его спрятал, до наступления темноты, — пробормотал писарь, с опаской косясь на группу подозрительного вида людей, которые шептались о чем-то, сгрудившись вокруг алтаря. Их предводитель, Эддида, отделился от группы и подошел к единственной ступеньке, отделявшей примитивный алтарь от остального помещения.

— Коронер, все мы признаемся и покинем пределы Англии, чтобы никогда сюда не возвращаться, — сообщил он.

— В таком случае, я вернусь сюда сегодня несколько позже. И здесь, и во дворе церкви вы находитесь в безопасности — вам нет необходимости держаться возле алтаря. Но, чтобы вы не попытались сбежать, возле калитки будут стоять солдаты. — Де Вулф повернулся и пошел к двери, бросив через плечо. — Выйдите во двор и срежьте с тисов по паре веток. Всем вам нужно будет нести некое подобие креста, а я попробую достать где-нибудь власяницы. — Пропустив Томаса вперед, коронер вышел, с силой захлопнув за собой дверь.

Глава шестнадцатая,

в которой коронер Джон выслушивает признания

Ричард де Ревелль был отнюдь не в восторге, когда де Вулф сообщил ему о том, что часть пиратов нашли убежище в линтонской церкви. Когда коронер прибыл в нижнюю деревню, шериф как раз заканчивал подготовку к судебному разбирательству, которое он собирался провести в местной таверне. При виде Томаса, понуро плетущегося за коронером, у троих тамплиеров, похоже, снова возникли подозрения. Джон заметил, как они начали о чем-то перешептываться с аббатом Козимо. Вскоре после этого Годфри Капра сел на коня и куда-то уехал. Де Вулф был уверен, что храмовник направился в Линтон, чтобы осмотреть деревню и проверить личности пятерых беглецов, нашедших убежище в церкви.

Пленники уже находились в большом сарае позади таверны, где их стерегли солдаты. Снаружи собрались деревенские женщины, которые стенали и плакали, или же призывали Бога помочь своим обреченным на смерть мужчинам.

Шериф расположился в таверне, представлявшей собой одну огромную комнату. Он велел притащить туда длинный, грубо сколоченный стол и несколько скамеек. Из утреннего улова было конфисковано достаточное количество свежей рыбы, и несколько солдат из отряда Габриэля сейчас готовили ее над огнем очага. Из ближайших домов, несмотря на протесты хозяев, принесли хлеб, и вскоре для предводителей был накрыт скромный обед, солдаты же ели, сидя у костра.

У всех был отменный аппетит, на который никак не повлияла предстоящая массовая казнь. Во время трапезы Ричард де Ревелль принялся сокрушаться по поводу беглецов, оставшихся в церкви.

— Неужели они должны избежать петли только лишь потому, что оказались достаточно трусливы, чтобы покинуть сражавшихся товарищей, и потому, что бежали быстрее, чем наши люди?

Де Вулф, орудуя ножом, срезал мясо с жареной сельди и облокотился о стол, дожидаясь, пока оно остынет.

— Меня об этом не спрашивайте. Не я устанавливал законы.

Аббат Козимо, держа в руке кусок хлеба с положенной на него рыбой, нахмурился и поднял глаза.

— Убежище — это одна из священных традиций христианства. Собственно говоря, она существовала еще задолго до нашего Спасителя — у иудеев было шесть левитских городов-убежищ, греки и римляне также придерживались этой традиции.

В ответ шериф высказал свое недовольство тем, что кто-то сможет избежать петли и в результате возложить на общество бремя по своему содержанию в тюрьме.

— Я считаю, что нужно пойти в церковь и вытащить оттуда этих мерзавцев! — пробормотал он, но аббат услышал его слова и был просто шокирован.

— Я запрещаю вам это делать, шериф! Таким святотатством вы навлечете на себя проклятие — я могу даже отлучить вас от церкви. — Как и у многих людей, религиозные верования де Ревелля были скорее делом привычки, нежели твердым убеждением, и перспектива отлучения от церкви оказала на него не слишком сильное впечатление.

Де Вулфу это было хорошо известно, поэтому он решил привести более веский аргумент.

— Законы Генриха I предусматривают штраф за насилие над беглецами, скрывающимися в убежище, — сто шиллингов, если они прячутся в кафедральном соборе или аббатстве, и двадцать, если они спрятались в приходской церкви. — Де Ревелль какое-то время продолжал что-то бормотать себе под нос, но больше эту тему не поднимал, и де Вулф был впервые благодарен Козимо за его присутствие, поскольку любое нарушение неприкосновенности убежища нарушило бы его планы.

Когда трапеза была закончена, комната таверны быстро превратилась в зал заседаний суда графства, в котором все еще здорово отдавало запахом жареной рыбы. Шериф занял место в центре стола; по одну сторону от него сидел де Вулф, по другую — Ральф Морин. Тамплиеры и аббат расположились на паре скамеек, стоявших вдоль стены, и с интересом приготовились слушать.

В отсутствии секретаря суда его обязанности исполнял Томас. Писаря с его пергаментами, перьями и чернилами посадили в конце стола, дабы он вел протокол заседания, копию которого де Вулф намеревался представить королевским судьям, когда те наконец прибудут в Девон.

Солдаты ввели первых двоих из двенадцати захваченных пленников. Руки их были связаны сзади веревками. Де Ревелль потребовал, чтобы они назвали свои имена и сообщили, являются ли они саксами, нормандцами или людьми неопределенного происхождения. За сто лет, прошедших после нормандского завоевания, было так много браков между саксами и нормандцами, что людей смешанной крови было очень много, особенно учитывая, что в этом процессе участвовали кельты из Корнуолла или даже из Уэльса.

Затем шериф предъявил пленникам обвинения в пиратстве и убийстве, виновными в которых они себя не признали. В ответ на это он наорал на пленников, назвав их лжецами, и отметил, что каждый из них сначала скрылся, увидев представителей закона, после чего, взяв оружие, напал на них. Более того, были обнаружены две галеры и сарай, полный товаров, которые могли быть либо награблены во время пиратских набегов, либо являлись предметом контрабанды, а оба этих деяния являются серьезными уголовными преступлениями.

Пленники по-разному реагировали на обвинения шерифа: некоторые с вызовом признавали их, другие отрицали, кто-то просто молчал, а несколько человек, рыдая, пали на колени и стали умолять о пощаде. Какова бы ни была степень их вины, решение де Ревелля было одинаковым для всех: он объявил их виновными в пиратстве и убийствах и приговорил их к смерти через повешение. Казнь должна была состояться в тот же день. Весь процесс занял от силы полчаса, и вскоре осужденные снова оказались в хижине, служившей им тюрьмой, под охраной солдат.

Де Вулфу было не по себе от такого упрощенного судопроизводства, и если бы они находились в Эксетере или где-то поблизости, он бы насел на шерифа и сделал так, чтобы пленников судили на следующей сессии королевского суда. Но в данном случае этому мешали объективные обстоятельства. Кроме того, коронер должен был признать, что осужденных все равно бы признали виновными. Единственный вклад де Вулфа в судебное разбирательство заключался в том, что он спрашивал у каждого из обвиняемых, не помнят ли они о нападении на судно «Святой Изан», которое произошло пару недель назад, и признают ли убийство большей части его команды. Двое из наиболее закоренелых злодеев признали, что это был последний корабль, на который они напали, и также признались в убийстве моряков. Однако они не могли точно сказать, кто именно кого убивал, вполне обоснованно указав, что в пылу схватки никто не сможет запомнить, как выглядели его жертвы. Впрочем, для де Вулфа и этого было достаточно, поскольку теперь он мог поручить Томасу закрыть расследование по трупу из Илфракума и сделать соответствующую запись, с тем, чтобы затем представить раскрытое дело сессии королевского суда.

День подходил к концу, и когда солнце наконец выскользнуло из-за облаков, прежде чем спрятаться за высокий западный край ущелья, приговоренных повели на казнь. Отсутствие приходского священника особенно бросалось в глаза, тем более что его не было и в церкви, где скрывались беглецы. Когда де Вулф поинтересовался его местонахождением, мужчины постарше отвечали уклончиво, но в конце концов один из них ответил, что последние три месяца у них нет пастыря, хотя никто не уведомлял архидьякона Барнстейплского о том, что приход лишен пастырской заботы. Еще сложнее оказалось узнать о том, что же случилось со священником, и только по отдельным намекам можно было сделать вывод, что его обнаружили мертвым у подножья утеса.

Гвин предложил объяснение, которое было ничем не хуже любого другого.

— Или он напился и свалился с утеса, или они сами сбросили его вниз за то, что он угрожал донести об их преступлениях.

У Джона же возникла мысль, что приходской священник поссорился с жителями деревни из-за своей доли в добыче, но, похоже, строить предположения в данном случае было пустой тратой времени. В любом случае он уже не мог отпустить грехи осужденным перед смертью, и аббат Козимо согласился произнести над ними подобающие слова на латыни. Томас, хотя уже давно не носил сутану, с радостью предложил бы свои услуги, и поэтому испытал величайшее разочарование, когда итальянец лишил его возможности поучаствовать даже в таком невеселом деле.

Когда солнце зашло за горизонт, осужденных вывели из сарая. Солдаты явно испытывали некоторое сочувствие к этим бедным людям, пытавшимся сделать свою жизнь не такой тяжелой, грабя проходящие корабли. Однако долг есть долг, и пленников по очереди поднимали на лестницу, приставленную к ветке одного из деревьев, что росли у подножья утеса. На ветке была закреплена веревка с петлей на конце, которую накидывали на шею приговоренного. Аббат бормотал какие-то слова, осеняя несчастного крестом, после чего последнего сталкивали с лестницы.

От петли до земли было примерно два человеческих роста, и некоторые умирали сразу, ломая шейные позвонки, или от резкого прекращения кровотока в артериях, хотя их тела в течение нескольких минут продолжали дергаться и извиваться перед глазами тех, кто дожидался своей очереди. У других синели лица, вылезали языки и глаза, и они в течение долгих минут исполняли некое непристойное подобие танца, пока один из солдат не цеплялся за их ноги, прекращая агонию.

Все время, пока продолжалась эта гротескная церемония, жены и семьи приговоренных к смерти, наблюдая за казнью, рыдали и издавали жалобные вопли. Некоторые из них теряли сознание, а многие осыпали непристойными проклятиями шерифа и его людей. Цепь солдат не давала им приблизиться к дереву. Когда эмоции доходили до края, стражники пускали в ход палки.

Однако казнь продолжалась без проволочек и так же, как и суд, заняла не более получаса. Тела казненных уложили на берегу реки рядом с трупами тех, кто погиб в бою, и семьям позволили забрать своих мужчин для того, чтобы предать их земле.

Де Вулф разыскал шурина, чтобы снова поговорить с ним о тех, кто нашел убежище в церкви. Эксетерцы решили провести ночь в таверне и сейчас подкреплялись все той же рыбой и хлебом, хотя на этот раз трапезу дополнили несколько тощих кур, «добытых» каким-то предприимчивым солдатом.

Тамплиеры и аббат также находились в таверне, и так же, как раньше, косились на коронера с подозрением, хотя Джон знал, что им не могло быть известно о том, что де Бланшфор прячется меньше чем в миле от них.

Де Ревелль снова пустился в рассуждения, высказывая несогласие с тем, что людям, находящимся в церкви, позволили избежать наказания, но Джон предусмотрительно оборвал шерифа, остановив его жестом руки.

— Ричард, говорить об этом бесполезно. Они имеют право покинуть страну, и чем скорее, тем лучше. Я не намерен оставаться в этой Богом забытой деревне дольше, чем понадобится, чтобы отправить их восвояси.

Он рассказал, что поговорил с капитаном «Брендана», который должен был отплыть утром, во время прилива — разумеется, без бочек с вином, которые он собирался забрать в Линмуте. Хотя судно направлялось в Фолмут, капитан согласился за определенную мзду продлить свое путешествие на один день и пересечь море, чтобы высадить изгнанников.

— А откуда деньги за их переправку? — встрепенулся шериф.

— Беглецы говорят, что, если это позволит им спасти свою жизнь, они, с помощью семей, наскребут несколько марок, — солгал де Вулф, который предполагал, что за поездку заплатит де Бланшфор — судя по всему, тамплиер располагал достаточными средствами, чтобы оплачивать свое путешествие.

Шериф быстро потерял интерес к этому делу, хотя аббат, похоже, одобрял эту наиболее христианскую из традиций, а тамплиеры, будучи благочестивыми монахами, согласно закивали головами.

— Как только закончу ужин, я поднимусь в верхнюю деревню и с помощью моего писаря запишу их признания со всеми необходимыми подробностями, — сообщил де Вулф. Он заметил, как Роланд де Вер обменялся взглядами с Годфри Капрой и Брианом де Фалэзом.

— Интересный это процесс — предоставление неприкосновенности преступникам, — как бы между прочим заметил де Вер. — Мы бы хотели поприсутствовать при этом — любопытно, какие действия производит при этом коронер.

Де Вулф чертыхнулся себе под нос. Тамплиеры явно намеревались осложнить его задачу. Еще более трудной ее сделал Козимо, навязав свое общество под тем предлогом, что ему хочется «взглянуть, как воплощается на практике милосердие Святой церкви».

Прежде чем уйти, коронер ухитрился шепнуть пару слов Гвину, приказав ему найти Бернара в лесу за деревней и в полночь привести его в церковь.

С трудом разбирая дорогу в наступивших сумерках, они взяли лошадей под уздцы и начали подниматься в верхнюю деревню. Днем, когда коронер изучал содержимое сарая на берегу, он заметил сверток мешковины и конфисковал его именем короля. Он захватил его с собой и, войдя в церковь, швырнул на ступеньку алтаря. Пятеро беглецов уже успели зажечь огарки алтарных свечей, которые освещали тусклым светом часть помещения. Увидев сверток с мешковиной, они озадаченно уставились на коронера.

— Разорвите ткань на пять частей, потом сделайте в центре дырку для головы и наденьте. Вы сделали кресты, как я вам велел?

Они молча показали связанные между собой ветки, которые наломали во дворе церкви.

Джон потянул Томаса за рукав и, отодвинув подсвечник, подтолкнул его к алтарю.

— Вот тебе письменный стол — даже со свечой.

Похоже, писарю не очень хотелось использовать сей освященный предмет для таких земных целей, но выбора у него не было. Неоднократно преклоняя колена и крестясь, маленький писарь наконец развернул пергамент и приготовил перо.

Де Вулф чувствовал, что тамплиеры и итальянец внимательно наблюдают за происходящим, пристально всматриваясь в лицо каждого из пятерых человек, пытаясь найти знакомые черты. Странная фигура карлика с его удивительными конечностями привлекла особое внимание аббата, который уставился на него, словно завороженный, нервно облизывая губы. Впрочем, что касается Эддиды Короткорукого, то он никак не мог оказаться де Бланшфором, и коронер заметил, как тамплиеры продолжают пристально рассматривать остальных.

— Господа, когда я начну приводить этих людей к присяге и выслушивать их признания, вы, согласно требованиям закона, можете действовать в качестве понятых.

Де Вулф велел беглецам преклонить колена на ступеньке алтаря, и каждый из них по очереди повторил за ним слова клятвы. Каждый назвал свое имя и деревню, затем признался в том, что был пиратом и убийцей, нарушая мир в королевстве.

Когда дело дошло до клятвы, которую должны были дать беглецы, отрекаясь от своей страны и обещая никогда в нее не возвращаться, возникло затруднение. Ее следовало давать на Евангелии, которого не было ни у де Вулфа, ни в церкви, лишенной своего священника. Впрочем, здесь на помощь пришел Козимо, который достал из складок своей широкой сутаны маленький католический требник. Каждый из беглецов должен был, держа его в руках, произнести следующие слова: «Я клянусь на этой святой книге, что покину пределы Англии и никогда в нее не вернусь без дозволения короля. Я поспешу прямым путем в указанный мне порт и не сверну с королевской дороги под страхом ареста или казни. Я не буду останавливаться в одном месте больше чем на одну ночь, и как только прибуду в этот порт, стараясь не задерживаться долее, чем на время до следующего прилива, буду усердно искать подходящий корабль, который сможет перевезти меня через море. Если же я не смогу найти такое судно, то каждый день буду заходить в море по колено, показывая мое желание покинуть страну. И если я не сделаю так, как сказано, то пусть печальна будет моя участь».

После того как все они произнесли эту клятву, Джон предупредил будущих изгнанников о процедуре, которая должна была состояться на следующее утро.

— Вы должны снять с себя всю одежду, которая впоследствии должна быть продана, — импровизировал на ходу коронер, — но поскольку времени мало и вы не успеете изготовить из этой мешковины подобающие одеяния, накиньте ее поверх вашей одежды. Вы будете идти с непокрытой головой, и с вас состригут волосы и бороды. Перед собой вы будете нести кресты и двигаться по дороге, не сворачивая, и вы никогда больше не должны ступать на землю Англии, или будете объявлены вне закона, и тогда каждый, кто способен поднять меч, может отсечь вам голову. Вы поняли то, что я сказал?

Пленники закивали головами и забормотали.

— Тогда я снова приду сюда перед рассветом и отведу вас на судно, которое сейчас стоит на берегу, и которое, как я вам уже говорил, отправится в Уэльс, как только начнется прилив.

Он удостоверился, что Томас записал краткое изложение основных фактов, после чего проверил, имеется ли у беглецов достаточно острый нож, с помощью которого они могли бы срезать волосы с головы и бороды, а также попытаться обскоблить подбородки.

После этого можно было закончить процедуру, и коронер со своими спутниками покинул церковь, оставив двух солдат охранять пленников. По дороге Козимо подверг сомнению один из моментов церемонии, свидетелем которой он только что стал.

— Процедура получения неприкосновенности встречается во всех христианских странах, хотя я больше знаю ее по Италии и Франции. Однако мне никогда не приходилось слышать о том, что при этом требуется состригать волосы на голове и лице.

Поскольку де Вулф придумал это только что, слова аббата не очень его удивили. Впрочем, он чувствовал, что итальянцем в данном случае движет скорее любопытство, чем подозрительность.

— Это часть процесса отречения от страны, а не получения неприкосновенности, — с мрачным видом сообщил коронер. — Англия отличается от ваших континентальных стран тем, что мы живем на острове, и поэтому отречение от страны подразумевает переезд через море. Формальности, которые сопровождают эту церемонию, отличаются от тех, что применяются в других странах, и состригание волос должно способствовать тому, чтобы еще более выделить изгнанников среди обычных людей.

Это объяснение было высосано из пальца, но, похоже, Козимо принял его в качестве еще одной странности обитателей этого сырого острова.

Позднее все, завернувшись в плащи, расселись на полу таверны, где солдаты заранее расстелили сено и сухие листья папоротника, позаимствованные в одном из амбаров. Джон тешил себя надеждой, что тамплиеры и аббат наконец успокоились, решив, что Бернара поблизости нет, поскольку, тщательно рассмотрев пятерых беглецов, они убедились, что это в самом деле местные жители.

Теперь предстояло осуществить наиболее деликатную часть плана. Когда внутреннее чувство времени подсказало коронеру, что до полуночи осталось совсем немного, он тихо поднялся и вышел на улицу — якобы по малой нужде. Подождав десять минут, он удостоверился, что его никто не хватился, и пошел вдоль берега реки в направлении Линтона. Луна ненадолго показалась в просветах между облаками, и, подходя к церкви, Джон увидел в ее свете две темные фигуры, стоявшие поддеревом. Сообщив Бланшфору шепотом, как ему следует себя вести, коронер, вместе с рыцарем и Гвином, направился к калитке, где обнаружил спавших крепким сном стражников. Гвин ткнул одного из них носком сапога, и тот вскочил на ноги, пряча виноватое лицо.

— Ну что, мне сообщить об этом констеблю и шерифу? — с притворной строгостью спросил де Вулф. — За то, что ты нарушил свой долг, они могут приказать тебя повесить.

Солдат испытывал одновременно и смущение, и облегчение от того, что коронер явно не собирался наказывать его.

— Здесь все спокойно, сэр. Они тут режут себе волосы и бороды, так крови натекло больше, чем на поле битвы!

Приказав страже оставаться у калитки, коронер, сопровождаемый Гвином и Бланшфором, вошел в церковь. Наступал наиболее тонкий момент операции, но Джон, ни секунды не колеблясь, просто поставил изгнанников перед выбором.

— Вы вольны делать так, как я скажу, или отказаться, но, если вы откажетесь, я обещаю, что вас повесят, ибо тогда я лишу вас неприкосновенности. Уверяю вас, что шериф вздернет вас с превеликим удовольствием.

Беглецы дружно закивали, и коронер продолжил:

— Я подозреваю, что в скором времени вы снова сюда вернетесь. Я хорошо понимаю, что для многих людей изгнание — это лишь временное состояние. Скоро шериф со своими людьми уедет отсюда и вряд ли вернется в течение ближайших нескольких лет. Управляющий вашей деревни и бейлиф — это ваша собственная забота, но, думаю, они осведомлены о ваших занятиях, и будут держать рот на замке, если им хорошенько заплатить. — В тусклом мигающем свете алтарных свечей де Вулф увидел, как на нескольких лицах расползлись смущенные ухмылки. — Так как ваше изгнание почти наверняка вещь временная — и это мне совершенно неинтересно знать, — я хочу заменить одного из вас моим другом, чтобы он, замаскированный под изгнанника, смог отплыть на этом судне.

Беглецы снова забормотали, однако реакцией их было скорее изумление, а отнюдь не несогласие.

— Он человек рослый, поэтому я предлагаю, чтобы ты, — коронер указал на мужчину средних лет, который был примерно такого же телосложения, как Бернар, — скрылся в лесу, переждал день-другой, пока тучи не рассеются, а этому человеку позволил занять твое место. — Джон поднял руку, требуя тишины. — Причина, по которой мы это делаем, вас не касается, но я говорю вам, что один из вас может сейчас же получить свободу, а остальные, вне всякого сомнения, скоро найдут способ незаметно вернуться домой. Единственный другой вариант — это веревка на шее, и будет это завтра утром! — резко добавил он.

Никто не стал ему возражать, и указанный коронером человек, радуясь неожиданной свободе, быстро сбросил с себя одежду и обменялся ею с де Бланшфором, который, похоже, воспринял это без особого восторга, но был вынужден силою обстоятельств подчиниться плану коронера. Хотя у Бернара не было усов и бороды, а лицо покрывала только короткая щетина, ему пришлось обрезать волосы на голове, прибегнув к помощи кинжала, что не прибавило рыцарю энтузиазма в отношении задумки де Вулфа.

Как только все это было сделано, рыбак завернулся в темный плащ Бернара и вышел из церкви, сопровождаемый коронером и Гвином. Луна в очередной раз спряталась за облака, и сонные стражники не обратили особого внимания на спутников коронера, приняв бдительные позы только лишь потому, что де Вулф предупредил их, чтобы они больше не засыпали.

Когда они подошли к выходу из долины, рыбак скрылся в кустарнике, с благодарностью приняв плащ и шляпу как дополнительную награду в придачу к полученной свободе.

На рассвете коронер и два его помощника снова вернулись в церковь. После возвращения в таверну Джон так и не смог заснуть. Он переживал по поводу успешного завершения своего плана и гадал, насколько пристальный интерес тамплиеры и Козимо проявят к отплытию изгнанников.

Пятеро рыбаков стояли у алтаря, одетые в оборванные одеяния из мешковины, перехваченные на поясе стеблями плюща, сорванного во дворе церкви. Выглядели они ужасно: клочки волос и кровоточащие куски

голой кожи на головах, лица в порезах и царапинах, оставшихся после попыток сбрить бороды лезвием ножа. У Бланшфора вид был не лучше, чем у остальных — собственно говоря, маленькому Эддиде в этом отношении повезло больше, потому что у него на лице не росли волосы.

Прежде чем процессия покинула церковь, де Бланшфор отвел Джона в глубину нефа. Коронер пробежал взглядом по исцарапанному лицу, которое выглядело еще ужаснее в тусклых лучах рассвета. Дело было не только в следах от кинжала, использованного в качестве ножниц и бритвы, но и в том, что последние несколько дней рыцарь плохо ел и мало спал, а также испытывал постоянное напряжение, которое не оставляет ни на секунду каждого беглеца. Все это в конце концов сделало свое дело. Хотя де Бланшфор был еще далеко не стариком, висевшие под глазами мешки и глубокие складки в углах рта добавили ему лет двадцать. Глаза запали в глазницы, но в них блестел странный огонь, который заставил де Вулфа усомниться в здравом уме рыцаря.

— Остальные дали вам клятву и отреклись от своей страны, — сказал де Бланшфор. — Я желаю сделать то же самое.

Де Вулф изумленно вытаращился.

— За каким это дьяволом? Это все подстроено только лишь для того, чтобы вам помочь.

Бывший тамплиер отрицательно покачал головой.

— Я бы чувствовал себя лучше — и выглядел бы более убедительно, — если бы сделал все, что положено сделать, чтобы стать изгнанником.

Для того чтобы поднять ему настроение, де Вулф произнес слова клятвы, и рыцарь их повторил.

— Ну что, теперь вы удовлетворены? — спросил коронер, озабоченный тем, чтобы побыстрее доставить изгнанников на корабль.

— Отчасти… однако сейчас я также желал бы сделать признание, так же, как и остальные.

— Сделать признание? С каких это пор вы сделались пиратом? — Не зная, как ответить на такую явную глупость, де Вулф ждал, глядя, как падающий в узкое окно свет становится все ярче, и думая о том, как бы побыстрее отсюда убраться,

— Я знаю, что вы не священник, но я бы чувствовал себя лучше, если бы мог исповедоваться.

— Ради Бога, Бланшфор, прекратите нести эту чушь. Нам уже нужно идти.

Тамплиер-отступник схватил коронера за руку и приблизил к нему лицо, на котором появилось выражение какой-то странной одержимости.

— Я должен перед кем-нибудь исповедаться! — прошипел он. — Ибо это я убил Жильбера де Ридфора.

Де Вулф замер, не веря своим ушам.

— Его убили вы?

Де Бланшфор оперся на свой крест.

— Я был вынужден это сделать — он заслуживал смерти за свое неверие. Он решил нарушить данное мне обещание раскрыть тайну. После всего того, через что мы с ним прошли — вышли из ордена, подвергли свои жизни опасности, — после долгих месяцев обсуждений и тяжелых раздумий, он решил, что не хочет этого делать, и не сделает. Поэтому я убил его, убил за то, что он оказался малодушным трусом и предал новую истину.

Голос Бернара зазвучал с фанатической силой.

— Теперь я сам должен раскрыть ее миру! Вот почему я должен выжить и добраться до какого-нибудь безопасного места, чтобы проповедовать и писать о новых реалиях христианской веры.

Первоначальный шок, сковавший де Вулфа, постепенно перерастал в гнев, однако он сдержал себя, чтобы узнать, каким образом было совершено убийство.

— Как вы его нашли?

— Я подозревал, что его решимость слабеет, еще до того, как мы покинули Францию, поэтому приехал в Девон на несколько дней раньше, чем я вам сказал, — для того, чтобы за ним понаблюдать. Я видел, как вы вместе покинули город, и, расспросив людей, без труда пришел к выводу, что вы повезли его в дом вашей семьи в Стоуке. Потом я поехал туда, чтобы встретиться с де Ридфором.

— С намерением убить его?

Де Бланшфор нетерпеливо махнул рукой.

— Разумеется, нет. Я хотел поговорить с ним, укрепить его в нашем общем решении. Как я уже сказал, я чувствовал, что он колеблется, но только лишь когда мы встретились с ним в лесу неподалеку от вашего поместья, он сообщил мне со всей определенностью, что решил отдать себя во власть ордена и отказывается от данного обещания раскрыть тайну. — Его голос стал таким бесстрастным, что де Вулф понял, что разум рыцаря расстроен.

Все это время Томас находился рядом, с открытым ртом слушая эти ужасные откровения, Гвина же больше заботило то, как бы побыстрее вывести изгнанников из церкви.

— Коронер, нам нужно идти, мы и так уже опаздываем! — напомнил он, однако де Вулф не обращал на оруженосца никакого внимания.

— Так что же произошло? — напомнил коронер.

— Он довел меня до бешенства, и я ударил его по голове валявшейся под ногами веткой. Де Ридфор упал замертво, хотя я и не хотел его убивать. Это была случайная смерть — а, может, и воля провидения.

— Но как же тогда остальные раны — в боку и на руках? — проронил сквозь зубы де Вулф, с трудом сдерживая гнев.

— Охватившая меня ярость заставила меня сделать на его теле отметины, которые были символом его неверия в нашу цель. Символами, которые отражали в себе суть той страшной тайны, которую тамплиеры умышленно скрывали в течение всех этих лет.

— Страшная тайна! — с презрением воскликнул де Вулф. — Неужели эта ваша тайна стоила жизни храброго человека?

— Храброго, как же! — с усмешкой отвечал де Бланшфор. — Де Ридфор показал себя бесхребетным трусом, когда дело коснулось единственной в его жизни вещи, которая действительно имела какое-то значение. Да, он умел управляться с мечом и рубить сарацинов, но он не смог сдержать обещания противостоять лицемерию и обману, обнаруженным нами в той церкви, которой мы поклялись служить всю нашу жизнь. — Он затряс крестом перед самым носом де Вулфа. Лицо отступника исказилось гримасой маниакальной одержимости. — А что до того, стоит ли эта тайна человеческой жизни, то я скажу вам, де Вулф, что если меня и других таких, как мы, заставят молчать, то ценою этого молчания скоро станут тысячи жизней, когда серп римской церкви начнет собирать жатву на просторах Лангедока. А в грядущих столетиях инквизиция, которая распускается сейчас как зловещий цветок, может уничтожить миллионы тех, кто осмелится подвергнуть сомнению абсолютизм церкви.

Гвин попытался снова указать своему хозяину на то, что пора выводить людей из церкви, но Джон жестом велел ему замолчать. Коронер не отрывал возмущенного взгляда от покрасневшего, с выпученными глазами лица де Бланшфора.

— Послушайте, вы, обезумевший негодяй! У меня нет времени на то, чтобы обсуждать с вами ваши извращенные религиозные воззрения! — Джон уже не мог себя сдерживать. — Если это правда, тогда вы убийца и должны быть преданы суду! Теперь вы не сможете сесть на корабль. Я обязан вас арестовать.

Лицо де Бланшфора превратилось в маску, олицетворяющую хитрость безумца.

— Я попросил убежища и дал клятву изгнанника, и вы выслушали мое признание. Теперь я имею право покинуть пределы страны.

— Все это полная ерунда, вы, самоуверенный болван! Все это не имеет никакого значения — и клятва, и признание, потому что вы обманули меня, а, кроме того, не поклялись на святой книге!

— Тогда как вы собираетесь объяснить мое чудесное появление среди ваших изгнанников? И где тот человек, место которого я занял, тот, которому вы намеренно позволили убежать? Вы виновны в обмане, извращении отправления правосудия и одному Богу известно в скольких других преступлениях. Вы в ловушке, де Вулф, так что пусть лучше все идет своим чередом.

Быстро оценив то положение, в котором он оказался, де Вулф вынужден был подчиниться неизбежному. Если бы шериф узнал о его махинациях, он бы ни за что не спустил бы это ему с рук. Скорее всего, он использовал бы все средства, чтобы коронера подвергли наказанию в отместку за недавнее унижение, которому де Вулф подверг шурина после провала заговора принца Джона. Вдобавок ко всему, тамплиеры и церковь не простили бы коронеру того, что он намеренно организовал побег такого злостного еретика.

Кипя от гнева, но осознавая свое бессилие, де Вулф наконец сдался и подал знак Гвину, чтобы тот выводил изгнанников из церкви.

Они выстроились перед дверью и готовы уже были выйти во двор, но когда Бланшфор сделал шаг, чтобы присоединиться к остальным изгнанникам, коронер грубо схватил его за плечо, и они снова оказались лицом к лицу.

— Слушай, ты зловредный ублюдок, прежде чем ты уйдешь, я хочу знать, что это за проклятая тайна, которая принесла мне столько неприятностей. Ты меня понял? Бывший тамплиер с хитрым видом кивнул головой.

— Вскоре эта тайна будет раскрыта всему миру, а не поведана шепотом по секрету.

Де Вулф завел руку за спину и выхватил из-за пояса кинжал. В следующее мгновение лезвие уже было прижато к шее де Бланшфора, и капля крови выступила там, где острие коснулось кожи.

— Говори, или, клянусь Господом, я убью тебя прямо на этом месте, и плевать на последствия! — тон коронера не вызвал у тамплиера сомнений в том, что де Вулф именно так и поступит.

— Хорошо, отпустите меня. Я вам расскажу.

Джон отвел клинок на несколько дюймов, но продолжал держать его наготове.

— Мы так и не смогли узнать все подробности, поскольку нам пришлось довольствоваться обрывками подслушанных разговоров магистра и других старших братьев. Но потом мы наткнулись на некоторые документы, которые никто не должен был видеть, и именно они заставили нас начать тайные поиски в секретных парижских архивах. Понадобился год, чтобы перед нами начала вырисовываться полная картина.

— Давай, поживей! Моя сестра рассказывала, что это имеет какое-то отношение к Мессии.

Томас, который все это время стоял рядом с ними, издал стон и принялся конвульсивно креститься, однако де Бланшфор лишь презрительно скривился.

— К Мессии? Можно сказать и так, хотя это всего лишь детали. Первые тамплиеры нашли в катакомбах под иерусалимским Храмом таблички, письмена на которых гласили, что Христос, хотя и был распят, не умер на кресте. Воскрешение его было оживлением человека, находившегося при смерти, организованным некоторыми из его влиятельных последователей. После этого он прожил еще тридцать лет, и это был действительно великий человек, учитель и пророк, но смертный. Поэтому концепция троицы — это выдумка, сознательно поддерживаемая церковью.

Снова наступила тишина, и вдруг, издав придушенный крик, исполненный отчаянной яростью, маленький Томас де Пейн бросился на Бланшфора и застучал кулачками по широкой груди тамплиера. Тот нетерпеливо оттолкнул его в сторону, и писарь осел на пол, пряча лицо в ладонях и издавая жалобные рыдания.

Де Вулф осторожно поднял его на ноги. Гвин и остальные изгнанники с изумлением наблюдали за необычной сценой.

— Не бери в голову, Томас. Вранье этого сумасшедшего не стоит и ломаного гроша.

Он снова повернулся к де Бланшфору.

— И это вся твоя драгоценная тайна? Сказка, легенда, которую распространяют такие же заблуждающиеся, как и ты, тамплиеры?

На лице де Бланшфора заиграла улыбка превосходства.

— Это еще не все. Тамплиеры всегда с особенным почтением относились к Марии Магдалине, мы же обнаружили, что она не только была женой Иисуса, но и родила ему нескольких детей. Она со многими другими евреями поселилась на юге Франции, хотя нам и не удалось узнать, был ли с ними сам Христос, или же он остался в Палестине.

Все это показалось де Вулфу настолько невероятным, что у него даже на мгновение не возникла мысль, что в бредовом рассказе де Бланшфора может содержаться хоть крупица правды.

— Я даже не знаю, следует ли осудить тебя за твое богохульство и святотатство или посочувствовать болезни, поразившей твой разум, — презрительно заметил он. — Где же доказательства этих нелепых теорий?

— Они закопаны у подножья Пиренейских гор, — резко ответил де Бланшфор, злясь на то, что над ним пытаются насмехаться. — Первые рыцари Христа получили

приказ из Рима, предписывающий им спрятать эти доказательства там, где их никогда не смогут найти. Поэтому примерно в 1127 году, когда они возвращались во Францию, они взяли их с собой и с помощью немецких землекопов спрятали в горе Карду, где они и упокоилось навсегда, после чудовищной лавины.

Он на мгновение замолчал, словно сам был поражен своими откровениями.

— В некоторых документах содержатся намеки на то — хотя даже я вряд ли могу в это поверить, — что вместе с табличками были найдены и захоронены кости самого Христа.

Томас, который все это время раскачивался вперед-назад, прикрыв лицо ладонями, встретил эти слова очередным стоном.

— Моя собственная семья родом из тех краев, и Шато де Бланшфор, бывшее владение тамплиеров, находится рядом с горой Карду и охраняло подступы к ней в начале этого столетия. Теперь вы понимаете, почему я проявляю такой интерес к этому важному открытию!

Де Вулфа все более охватывала уверенность в том, что этот человек — опасный безумец. Впрочем, дальнейшие откровения были прерваны Гвином, который крикнул из другого конца церкви:

— Коронер, нам нужно идти! День в самом разгаре, и скоро начнется прилив.

Де Вулф схватил тамплиера за плечо и сильно толкнул его в сторону выхода. В сопровождении плетущегося сзади Томаса, который потрясенно бормотал какие-то латинские слова, они вышли из церкви навстречу последней и наиболее опасной части своего приключения.

Когда процессия появилась на тропе, идущей вдоль берега речки, прилив достиг своей высшей точке и «Брендан» был уже на плаву. Впереди шел один из солдат, за ним пятеро изгнанников, каждый из которых шествовал босой, ступая по земле ободранными ногами, держа обеими руками поднятый перед собой крест. Одетые в бесформенные одеяния из мешковины, со своими исцарапанными головами, на которых торчали редкие кустики обрезанных волос, они скорее походили на пугала, чем на живых людей. Первым шел карлик Эддида, за спиной последнего изгнанника двигался второй солдат, а на некотором расстоянии от него — коронер, его помощник и писарь. Самый старший и самый высокий из изгнанников шел в центре процессии, прикрывая крестом лицо.

Де Вулф все еще не мог совладать с бушевавшим внутри его гневом. Напряженное состояние коронера усугублялось опасениями, что его хитроумный план может быть разоблачен в последний момент. Направляясь к берегу, он проклинал себя за то, что чувство долга перед Жильбером де Ридфором заставило его поставить себя в подобное положение. Теперь от желания Джона помочь де Бланшфору убежать не осталось и следа — он бы с огромным удовольствием снес бы с его плеч эту преступную безумную голову. Однако уже было поздно, и де Вулф оказался в собственной западне.

Печальная процессия достигла края тропы, за которой начинался усыпанный галькой берег. Это было наиболее опасное место: совсем рядом находилась дверь таверны, на пороге которой стояли аббат Козимо и трое тамплиеров, которые хотели посмотреть, как будет отплывать судно с изгнанниками. Шерифа поблизости не было: тот факт, что изгнанникам так легко удалось избежать наказания, до сих пор вызывал у де Ревелля приступы бешенства, и он не желал присутствовать при их отплытии. В этот момент он находился в задней части таверны вместе с Ральфом Морином и наблюдал за приготовлениями к отъезду большей части отряда — оставшиеся солдаты должны были задержаться на несколько дней, чтобы обеспечить порядок в деревне.

Когда де Вулф поравнялся с дверью таверны, он увидел, что взгляд Козимо снова устремлен на Эддиду. Коронер с удивлением подумал о том, какие же чувства могли так притягивать аббата к этому карлику. Джон подозревал, что, скорее всего, подобное навязчивое влечение может объясняться противоестественными наклонностями аббата, хотя, с другой стороны, такие маленькие человечки всегда были объектом любопытства и жестоких насмешек. Тамплиеры проследили, как процессия, спотыкаясь о камни, приблизилась к судну, и вернулись в таверну, чтобы подготовить оружие и седельные сумки к предстоящей поездке.

Когда итальянский священник, вслед за тамплиерами, также скрылся в дверях таверны, де Вулф вздохнул с облегчением. Он ускорил шаг и направился к берегу. Изгнанники уже брели по колено в воде к нарру. Когда матросы начали поднимать на борт малыша Эддиду, отпуская грубые шуточки по поводу его роста, Джон шагнул в воду и догнал де Бланшфора. На какое-то мгновение у него мелькнула мысль, не всадить ли кинжал между ребер убийцы, но здравый смысл победил.

— Ты, зловредный ублюдок, надеюсь, что ты сгниешь в аду! — сказал коронер на прощание.

Ухватившись за борт судна, де Бланшфор повернулся к нему лицом и загадочно улыбнулся.

— Если ад существует, братец, в чем я стал здорово сомневаться, то там мы и встретимся!

Он подтянулся и через мгновение оказался на палубе, а охваченный горьким разочарованием де Вулф медленно побрел назад.

С помощью пары весел матросы развернули судно и вывели его на глубину, достаточную для того, чтобы поставить парус. Корабль заскользил вдаль от берега.

Коронер, кипя от ярости, направился к краю пляжа, где его ждали Гвин и Томас. Маленький писарь до сих пор был бледен как мел и его всего трясло. Богохульные теории де Бланшфора нанесли его вере ужасающий удар.

— Мы поедем вместе с ними? — спросил Гвин, показывая на солдат, проверявших сбрую своих лошадей. Шериф и констебль уже сидели в седлах, а тамплиеры помогали оставшемуся в живых телохранителю Козимо оседлать кобылу аббата.

— Давайте немного подождем. У меня нет настроения выслушивать жалобы де Ревелля до самого Эксетера. — Джон повернулся, чтобы посмотреть, как «Брендон», чей парус уже наполнился бризом, все дальше отходит от берега. — Может, эту свинью с черным сердцем поразит небесная молния.

Через несколько минут всадники тронулись в путь, и Ральф Морин крикнул де Вулфу, что они немного проводят тамплиеров и аббата, а потом направятся в Эксетер через Саут-Молтон, то есть более коротким путем, чем если бы они ехали через Барнстейпл.

— Мы догоним вас через час-другой или когда вы остановитесь на привал, — пообещал коронер. Он проводил взглядом процессию, которая двигалась по ведущей через долину дороге, вдоль которой выстроились молчаливые вдовы, оставшиеся без отцов дети и старики.

— Почему мы не поехали с ними? — спросил Гвин.

— Я хочу посмотреть, как этот проклятый корабль скроется из виду, — с горечью ответил коронер.

Они оседлали лошадей и поднялись в Линтон, потом на мыс, нависавший над морем. Здесь перед ними открылось все побережье— от огромного выступа Форленд-Пойнт с правой стороны до мыса возле Мартинхоу с левой. Сидя на спинах лошадей, они молча наблюдали, как маленькое судно продирается сквозь западный бриз, медленно поворачивая к северу, в сторону побережья Уэльса.

Неожиданно из-за Фортленда появились стремительно несущиеся почти борт о борт два длинных узких судна. По дюжине весел с каждого борта упорно толкали корабли вперед против ветра. Высокие и изогнутые нос и корма говорили о том, что это корабли чужеземцев. Галеры-хищники устремились за неуклюжим нарром, словно гончие за барсуком, и расстояние между ними сокращалось с каждой минутой.

Томас де Пейн перекрестился в десятый раз за это утро и тихо пробормотал на латыни: «Requiescat in pace!» — «Покойтесь с миром!», и пошатнувшаяся было вера Джона де Вулфа в карающего Бога неожиданно окрепла.

Примечания автора

Арест имущества

Производился по приказу, отданному блюстителем закона, в том числе коронером. В случае неявки в суд обвиняемого или свидетеля, деньги либо имущество, отданные в залог, конфисковывались.

Архидьякон

Старший соборный священник, помощник епископа. В епархии Девоншира и Корнуолла таких священников было четверо, в ведении одного из которых находился Эксетер.

Барон

Любой крупный землевладелец, достаточно могущественный, чтобы иметь политическое влияние. Обычно конфликтующие с королем, многие бароны, особенно из уэльсской знати, превращали принадлежащие им земли в практически независимые государства.

Викарий

Священник, нанимаемый клириком более высокого ранга, таким, как каноник (см. каноник), для отправления некоторых религиозных обрядов, в основном во время многочисленных служб в соборе. Ввиду участия в церковных песнопениях часто именуется еще хоровым викарием.

Выборный

Глава города, избираемый населением. Выборных избиралось по двое. Впоследствии их сменил мэр, причем первый мэр Эксетера был избран в 1208 г.

Гайда

Средневековая мера земли, равнявшаяся 120 акрам во время земельной описи, отраженной в «Книге Страшного Суда». Позднее называлась любая цифра — от 30 до 80 акров. Одной гайды считалось достаточно для прокорма семьи, и она делилась на четыре «виргейта». Другой мерой земли была «запашка», составлявшая приблизительно 100 акров, — площадь, которую могла вспахать упряжка из одного вола за сезон пахоты.

Гражданин

Свободный состоятельный горожанин, обычно купец или ремесленник. Группа граждан осуществляла административную власть в городе и выбирала из своей среды в качестве руководителей двух выборных (portreeves) (см. выборный); позднее им на смену пришел мэр. Двор замка

Пространство за стенами древненормандского замка. Насыпался искусственный вал, на нем возводилась деревянная башня — «донжон» (см. донжон), позднее названная «главной башней». Вокруг ее основания сооружались, обычно асимметрично, ров и частокол, опоясывающие двор замка, в котором возводились здания для жилья, конюшни, кухни и т. д., при этом донжон использовался во время осады. Позднее, у замков более сложной конструкции, появились внутренние и наружные дворы, как, например, в эксетерском замке Ружмон. Декстрарий

Боевой конь, крупное и достаточно сильное животное для перевозки рыцаря в доспехах. Когда огнестрельное оружие вытеснило доспехи, боевые кони стали тягловыми, и от них произошли ломовые лошади. В описываемое же время для пахоты и перевозки грузов использовали волов. Денежный штраф

Состоящий из произвольной суммы штраф, налагаемый на одного человека или целую общину блюстителем закона за какое-либо нарушение. При наложении штрафа коронер лишь записывал его, а сам приказ о взыскании денег отдавался королевскими судьями.

Деоданд

Буквально — «дар Божий», конфискация всего, что причинило смерть — например, меча, телеги или даже мельничного жернова. Данные предметы могли быть конфискованы коронером и проданы в пользу короны, но иногда отдавались в качестве компенсации семье покойного.

Десятник

Назначался в каждой деревне либо выбирался крестьянами или вотчинником — лордом манора. Десятник надзирал за повседневными сельскохозяйственными работами, и, будучи неграмотным, как и большинство населения, обычно вел учет севооборота, урожаев, десятин и т. д. по памяти и с помощью насечек на палочках.

Доказательство английской национальности

После поражения в 1066 г. обиженные саксонцы тайно убивали нормандцев. Был издан закон, гласивший, что любой человек, умерший противоестественной смертью, автоматически признавался нормандцем, и община сурово наказывалась штрафом за убийство, murdrum, если нельзя было доказать, что покойный являлся саксонцем. Доказательства принимались лишь от мужской части населения. Это продолжалось несколько столетий и служило хорошим источником доходов для казны, несмотря на то, что со временем стало бессмысленным вследствие межнациональных браков.

Донжон

Укрепленная башня на насыпи в нормандских замках. Первоначально деревянная, позднее каменная. Более позднее слово dungeon (темница), в значении «тюремная камера», произошло благодаря подвалу донжона, в который заключали узников.

Дорожный вор

Разбойник с большой дороги, изгой (см. отверженный), обычно орудовавший в составе шайки.

Ересь альбигойцев

См. катары.

Заморье

Четыре христианских королевства в Леванте, включая королевство Иерусалимское, существовавшие во времена крестовых походов. Засека

Участок пахотной земли, очищенный от леса и служащий для увеличения культивируемых сельскохозяйственных угодий вотчины — манора.

Каверчиф

Головной убор нормандской дамы, точнее называвшийся couvre-chef. У саксонцев он носил название head-rail (платок) и состоял из куска перевязываемого лентой на лбу полотна, нижний край которого свисал на спину и грудь.

Каноник

Священник — член капитула собора, также известный как «пребендарий», так как он получал свой доход из пребенды — земельного надела или пенсии. В Эксетере было двадцать четыре каноника, которые жили возле кафедрального собора, хотя, в отличие от большинства служащих кафедральных соборов, этим каноникам выплачивали небольшое жалование и выделяли ежедневно довольствие хлебом, свечами и т. д. Многие из каноников нанимали священников более низкого ранга (викариев и служек) для выполнения некоторых своих обязанностей.

Капитул

Административный орган кафедрального собора, состоящий из каноников (пребендариев). Собирался ежедневно для рассмотрения текущих дел в здании капитула, называемого так, потому что перед каждым собранием зачитывалась глава из Евангелия (capitule (лат.) — глава).

Каррах

Ирландское название лодки, схожей по конструкции с валлийским кораклом, но не круглой, а плоскодонной. Несмотря на непрочную конструкцию из просмоленных шкур, натянутых на тонкие деревянные каркасы, она широко использовалась для плаваний даже до Бретани.

Катары

Жители юго-западной Франции в XI–XIII веках, исповедовавшие христианство «гностического» толка, также известное как ересь альбигойцев, так как последователи данного течения проживали в предместьях города Альбы. Они проповедовали абсолютную свободу человеческой воли и считали материальный мир порождением зла. Их учение также осуждало католическую церковь, и хотя тамплиеры, похоже, симпатизировали альбигойцам, в XIII веке по приказу Папы Иннокентия III еретики были безжалостно истреблены инквизицией.

Кираса

Короткая туника, первоначально изготовлявшаяся из толстой проваренной кожи, позднее — из листового металла. Представляла собой своеобразную кольчугу для защиты верхней части тела.

Киртл

Длинное женское платье, достигавшее лодыжек, с длинными рукавами, расширявшимися у запястий. Носилось поверх камизы — единственного предмета нижнего белья.

Кольчуга

Сетчатая туника с длинными рукавами, предназначавшаяся для защиты тела от шеи до икр. Внизу имела разрезы для удобства верховой езды. Для дополнительной защиты сердца спереди на груди часто крепилась металлическая бляха.

Командорство

Главная организационная структура тамплиеров в стране, например командорство в Париже или Новый Храм в Лондоне. Возглавлялось магистром, тогда как сам Великий Магистр пребывал в Акре, в Святой Земле, пока не был изгнан оттуда сарацинами, после чего переселился на Кипр. Более мелкие организационные единицы тамплиеров назывались общинами.

Коннетабль

Комендант замка, иногда именуемый «кастеляном». В королевских замках, таких, как Ружмон в Эксетере, коннетабль назначался королем и, таким образом, не зависел от могущественных местных баронов. В местечках и некоторых манорах коннетабль являлся стражем закона, помогавшим приказчику или городским гражданам.

Королевская курия (curia regis)

Королевский суд или совет, его прямые ленники, состоявший из самых влиятельных баронов и церковников, которые давали советы королю и определяли национальную политику. От королевской курии пошли все основные государственные институты, в первую очередь суды.

Коронер

Высокое должностное лицо, следившее за соблюдением закона в графстве. По рангу коронер уступал лишь шерифу (см. шериф). Впервые должность была учреждена в сентябре 1194 г., хотя существуют несколько более ранних упоминаний о коронере. В каждом графстве набирали трех рыцарей и одного писаря для выполнения широкого круга правовых обязанностей. Название происходит от custos placitorum coronae, что означает «хранитель исков короны», так как коронер вел следствие по поводу всех тяжких преступлений, в первую очередь убийств, с последующим предоставлением материалов расследований королевским судьям.

Костра

Отделочный строительный материал, изготовлявшийся из смеси глины, навоза, папоротника, которым обмазывались деревянные каркасы.

Мажордом

Старший слуга сеньора, также называемый сенешалем. В высшей степени престижный и ответственный пост, особенно в большом доме. Стюартская династия получила свое название благодаря тому, что их предки были некогда мажордомами (steward (англ.) — управляющий имением).

Марка

Сумма денег, хотя такой монеты на самом деле не существовало, так как в ходу были только пенни. Марка равнялась двум третям фунта, или тринадцати шиллингам и четырем пенсам (сегодня это шестьдесят шесть десятичных пенсов).

Мотт

Искусственный холм, на котором в нормандских замках возводили деревянный донжон (см. донжон), окруженный внешним двором (см. двор замка).

Нарр

Купеческий корабль времен раннего средневековья, подобный ладье викингов, но значительно шире, с небольшой палубой, одним трюмом и одной парусной мачтой.

Община

Организационная единица тамплиеров (см. командорство).

Огороженное поле

Небольшой участок земли вокруг деревенского дома (усадьбы), предназначенный для выращивания овощей и выпаса домашнего скота, использовавшийся его обитателем (коттером), который был либо лично свободным крестьянином (сокменом), либо крепостным (вилланом или сервом).

Онер

Земли, полученные во владение феодалом от короля, барона или церкви. Это могло быть крупное имение или одно поместье. Многие онеры состояли из многочисленных отдельных участков, разбросанных по различным графствам. Поместье могло состоять из одной или нескольких деревень, которыми владел один феодал, но некоторые деревни были поделены между различными феодалами.

Ордалия

Существовало множество типов судебных ордалий, предназначавшихся для установления виновности или невинности, например прохождение по девяти раскаленным докрасна лемехам, доставание камня из бадьи с кипятком или расплавленным оловом, или погружение в воду. «Ордалия похоронных дрог» являлась средством определения убийцы: подозреваемого признавали виновным, если смертельные раны начинали вновь кровоточить, после того, как его заставляли прикоснуться к похоронным дрогам, на которых лежал труп. Упоминается Шекспиром в «Ричарде III», акт 1.

Острова Силли

Группа островов у Ленде-Энда, печально известных в средние века своими пиратами. В 1208 г. в Треско было повешено 100 пиратов.

Отверженный

Буквально — «находящийся вне закона». Как правило, это были сбежавшие из-под стражи или те, кто по какой-либо причине искали убежища в церкви. Они обычно укрывались в лесах и занимались грабежами, как в сказаниях о Робин Гуде. Разбойников с большой дороги иногда называли «дорожными ворами». Отверженные переставали существовать как юридические лица и приравнивались к «волчьим головам», так как любой мог убить их на месте и потребовать вознаграждение, принеся отрезанную голову шерифу или коронеру.

Отрекшийся от подданства

Преступник или обвиняемый, искавший убежища в церкви и затем решивший «отречься от королевства Англии на веки вечные», чтобы избежать повешения, сделав признание коронеру. Срок предоставления убежища составлял до сорока дней, после чего нужно было идти, во власянице и с деревянным крестом на плечах, в названный

коронером порт и садиться на первый подвернувшийся корабль. В случае задержки необходимо было при каждом приливе заходить по колено в воду, демонстрируя таким образом свою готовность покинуть страну.

Первый нашедший

Тот, кто первым обнаруживал труп убитого, должен был поднять на ноги обитателей четырех ближайших дворов и преследовать беглого преступника. После чего необходимо было известить коронера. Неисполнение этого требования вело к наложению денежного штрафа (см. денежный штраф) коронером.

Перевязь

Кожаный ремень, надевавшийся нормандским рыцарем или солдатом через правое плечо для ношения меча на левом бедре.

Передняя подвижная часть шлема

Кольчужный капюшон, подобный вязаному шлему, крепившийся к краю шлема и заправлявшийся за ворот кольчуги (см. кольчуга).

Подполье

Самый нижний этаж укрепленного здания. Вход в остальное сооружение был этажом выше, изолированно от подвала, который мог частично находиться ниже уровня земли. Убиравшиеся деревянные лестницы не позволяли нападающим достичь расположенного выше главного входа.

Преступник, сознавшийся в совершении преступления и выдавший своих сообщников

Обвиняемый, попытавшийся получить помилование путем выдачи своих сообщников, в современном смысле — «давший показания против сообщников». Он должен был сознаться коронеру, затем вызвать своих сообщников на судебный поединок; если он побеждал, его освобождали.

Приказчик

Управляющий манором или поместьем, руководивший сельскохозяйственными работами и ведавший административными вопросами. Мог также расследовать поместные споры и преступления и вершить поместный суд. В его подчинении были десятники, а сам он был ответственен перед мажордомом или сенешалем (см. мажордом и сенешаль) сеньора.

Присяжные

В отличие от современных присяжных, которые должны быть полностью непредвзятыми и ничего не знать заранее о деле, в состав средневековых присяжных входили свидетели — местные жители, обязанные дать показания о том, что им известно о преступлении или споре. Присяжными, которых собирал коронер, могли быть только лица мужского пола старше двенадцати лет из четырех ближайших деревень, хотя обычно это было практически невыполнимо.

Разъездной суд

Сессия суда королевских судей, введенная Генрихом II в 1166 г., которая периодически объезжала страну. Существовало два типа: Разъездной суд королевских судей, приезжавший чаще и занимавшийся слушанием серьезных дел, и Общий разъездной суд, появлявшийся реже и осуществлявший проверку деятельности администрации каждого графства.

Регент хора

Старший каноник в соборе, ответственный за организацию религиозных служб, песнопений и т. д.

Сержант

Имело несколько значений: пристав или блюститель закона, либо оруженосец рыцаря-тамплиера, носивший коричневое или черное одеяние.

Служка

Молодой священник, прислуживавший викарию (см. викарий) либо иногда канонику (см. каноник).

Сенешаль

См. мажордом.

Сокман

Лично свободный крестьянин, в отличие от крепостного. Последние состояли из вилленов, сервов и рабов.

Сотня

Административно-территориальная единица графства, по первоначальному замыслу состоявшая из сотни дворов.

Сюрко

Также называемая «накидка на тунику», носилась поверх туники или доспехов и защищала от нагревания металла солнцем, представляя собой также место для нанесения геральдических эмблем. Наиболее известной была белая сюрко с характерным широким красным крестом, носимая рыцарями-тамплиерами.

Туника

Основная одежда мужчины, надевалась через голову и доходила до колен или икр. Под нее могли надевать полотняную рубашку, а поверх — плащ или мантию. Подол разрезался для удобства при верховой езде.

Увечье

Распространенное наказание за всевозможные преступления, выступало в качестве более мягкой альтернативы повешению. Самым распространенным было отсечение руки, но отрезали также ступни, языки и носы, либо ослепляли и кастрировали.

Шериф

«Главный судья графства», королёвский представитель в каждом графстве, отвечавший за законность и соблюдение общественного порядка, а также сбор налогов. Шерифы славились своей продажностью. Данная должность считалась весьма завидной, вследствие множества возможностей для обогащения. За назначение на этот пост платились крупные взятки.

Юстициарий

Один из главных министров короля в нормандскую эпоху. В правление Ричарда I самым известным был Хьюберт Уолтер, архиепископ Кентерберийский, Он занимался сбором денег для выкупа Ричарда Львиное сердце, когда тот был пленен во время III крестового похода. Ричард сделал Уолтера главным юстициарием. После того как король в мае 1194 навсегда покинул Англию, страной фактически правил Хьюберт Уолтер.