Ванга… Ванга знала про всех понемногу. Нострадамус, чьи пророчества прошли через столетия — и тот знал лишь ключевые моменты в истории. А что бы сделал ты, зная свою жизнь наперед — каждую секунду, каждый зубчик грабли на своем пути, каждую подножку, которую подставит тебе жизнь? Ты мог бы подмять под себя весь мир, стать Богом в своей крошечной вселенной на крошечный отрезок времени, коим в масштабах вселенной и является твоя жизнь… или же сосредоточить все силы, всю мощь этого знания, чтобы сохранить любовь одной единственной женщины, без которой весь мир — нет больше, чем карта с разноцветными кляксами. Сложный выбор!

Константин Александрович Костин

Подрядчик

Время течет — мы остаемся собой.

Все описанные события — вымышленные. Любое совпадение персонажей с реально существующими людьми — чистая, и, даже, непредвиденная случайность.

Глава 1

Жизнь… жизнь — удивительная штука! Еще вчера я был на волне — мог пройтись по клубам, оставив в каждом по полторы-две штуки баксов, мог купить новый Porsche Cayenne только потому, что Lexus как-то приелся, мог снять двух шлюх на ночь и заставить их «прыгать в ширину», пока третья строчит мне минет… да что там! Я мог сгонять в Германию на полуфинал Чемпионата Европы — так, на денек. Мог прокатиться на «Синей птице» по соляной корке Бонневиля. Мог взять пару бутылочек коллекционного Шато и прикончить их вечером перед телевизором… да потому что именно этим вечером влом куда-то идти. Вообще, лень — это когда видишь необходимость что-то делать, но не хочется, а влом — это когда хочется, но не видишь необходимости. Я мог все, в том числе и позволить себе и «лень» и «влом» — самое дорогое удовольствие.

Но это было вчера. А сегодня я стоял перед руинами, занимающими площадь в полторы сотни тысяч квадратных метров. Полтора гектара руин, еще вчера бывших цехом… почти достроенным, надо сказать, цехом! А сегодня от него остались лишь искореженные балки, куски железо-бетонных изделий, не поддающихся идентификации… хотя нет, вру! Вот это — плита П5Б, а то — перемычка 1-ПБ-16… или 14?

— Сэкономили… — прошептал Виктор.

Старосельцев — куратор строительства от завода. Уж, кто-кто, а он то до миллиметра знал, где я сэкономил и на чем. И до копейки тоже. А то как же — подписать акты скрытых работ, и не знать, что сваи забиты на глубину шесть метров, но никак не двенадцать, как наивно предполагал проектировщик, и как думало его начальство, оплачивая счета. Десять тысяч свай! Причем, то, что забиты они на глубину, меньшую в два раза, отнюдь не означает, что и их стоимость меньше в два раза. Да нифига подобного. Каждый последующий метр обходится чуть ли не в три раза дороже предыдущего. Так что здесь не только мой Cayenne, но и Impreza дочери Старосельцева, и еще много иных материальных благ.

— Сколько лет строю, еще ничего не упало, — вспомнил он мои слова. — А это что? Что, я у тебя спрашиваю? Теперь ответишь по полной! За все!

— Здрасти, Виктор Алексеевич, приехали, — едко усмехнулся я. — А не ты ли, когда бабки получал, заверял меня, что ответственность пополам?

— Так это если бы не ебнулось — то на здоровье, — нашелся куратор. — А так — я умываю руки. Расхлебывайте дальше сами, господин директор!

А так и живем, да! Вот задачка не для среднего ума — ставим монолитно-каркасную свечку, обкладываем ее кирпичом, всего — три тысячи шестьсот кубов кирпича. От заказчика получаем по две тысячи рублей за куб, рабочим платим по тысяче двести. Вопрос — сколько заработает моя компания? Два миллиона восемьсот восемьдесят тысяч? Ничего подобного! Три с половиной миллиона! Почему так? Да потому что для субподрядчика кубов — три четыреста, по формам — три восемьсот. Плюс откат тому, кто подписывает акты.

Так и живем, да! Миллиметр здесь, сантиметр там. Крошечные деления на рулетке складываются в копейки, копейки в рубли, а уж рубли… о! в миллионы! Хочешь жить — умей вертеться, вот лозунг мой и солнца. Только, кажется, на этот раз я довертелся. И, черт побери, как я ни прикидывал, полутора триллионов, чтобы отстроить цех заново у меня не было. Вот же напасть…

— Витя, — повернулся я к куратору.

Но его уже и след простыл. Смотался, зараза. Сейчас, поди, копается у себя в бумажках, выбирая из них наиболее противозачаточные. Да-да, в строительстве лучшее противозачаточное средство — бумага. С печатями и подписями.

— Эй, начальника! — образовался рядом бригадир таджиков. Кадам, кажется.

Всегда удивлялся — как это у них получается? Как работать — хрен кого найдешь, а как деньги получать — тут как тут.

— Начальника, аванса кончились, деньги кушатьма нада, — улыбаясь произнес чурка.

— Какие еще деньги? — отмахнулся я.

— Ай, ты работа говориль? Говориль! — начал загибать пальцы Кадам. — Мы работа делаль? Делаль! Деньги кушатьма оченьна нада!

— На, — я извлек из кармана фиолетовую пятисотенную купюру. — Кушайте.

Никогда, наверно, не пойму, как бригада из двадцати таджиков умудряются прожить на пятьсот рублей целую неделю. Хотя… самое время перенять опыт.

Развернувшись на каблуках, я отправился к проходной, где припарковал своего «Кайена». Оставаться здесь не только не имело смысла, но, еще и, достаточно опасно. Причем, это «здесь» означало далеко не этот конкретно взятый завод, даже не этот город. Скорее всего, даже не эту страну. Да кто его знает, возможно, и не эту планету… Тикать, тикать. Тикать как можно дальше. Для того чтобы отмыться моих сбережений явно недостаточно, но, чтобы залечь на дно где-нибудь в Гоа, должно хватить. Да какого черта! Хватит даже чтобы купить половину Гоа, а, может, и все. Только сначала надо до туда добраться.

Пролетев проходную, я похолодел. Несмотря на тридцатиградусную жару меня пробил озноб. Нет, такого не бывает! Там, где я оставил «Турбо С», под подозрительным углом к дороге стоял полуприцеп-панелевоз, а вокруг — толпа зевак. НЕ ВЕРЮ!!! Да не бывает же такого!

Оказалось — бывает. Мой замечательный Штутгардский жеребец, на который я даже не успел получить номера, превратился в месиво из метала и пластика, прижатый к забору полуприцепом КамАЗа. Круп «Кайена» задрался под острым углом, и неудивительно — двадцать пять тонн прижали морду автомобиля к асфальту. Пожалуй, самая частая, самая тривиальная авария с участием полуприцепа — не подрасчитал в повороте (или не заметил?), и смял легковушку рамой. Но то легковушка — Бог с ней, а здесь — джип, размером в половину троллейбуса. Водитель панелевоза — парень лет тридцати в промасленном комбинезоне, мертвецки бледный, с отсутствующим взглядом, смолил сигарету, сидя на корточках перед машинами.

— Напокупали машин, буржуи, — покосился на меня дедок в спецовке, один из тех, что еще Ленина живого видели — совок до мозга костей. — Людям жрать нечего, а они жируют!

— Молодец, сынок, — подбадривала камазиста старушка. — Так им и надо.

Парню же от их солидарности легче не становилось. Он пытался попилить в голове те сто двадцать кусков, что оплатит страховка, но, как ни пыжься — на восстановление немца их не хватит — к гадалке не ходи. Даже мне — человеку, далекому от автопрома, понятно, что на возмещение ущерба таких страховок штук пять надо.

— Твою ж мать! — выдавил из себя я, подойдя поближе.

— Ваша? — поднял глаза шофер. — Сам не знаю… первая авария за пятнадцать лет!

— Качество превыше количества, — покачал я головой. — И что мы делать-то будем?

— Я не спорю — мой косяк, — развел руками камазист. — Да вы не беспокойтесь, я заплачу… на крайняк — его продам, — он махнул в сторону грузовика. — Семью только не трогайте.

— Да кому ты нужен, — буркнул я.

— Эх, трахома, — водитель в сердцах пнул заднее колесо полуприцепа. — Пятнадцать лет — и ни одной аварии, а тут…

Скрипнул металл. Не знаю, каким чувством — шестым, десятым или двадцатым, но внезапно я понял… нет, такие вещи не понимаются, а чувствуются… «почувствовал» — вот правильное слово. Почувствовал, что сейчас произойдет. Схватив парнягу за воротник, я резко дернул его на себя. И как раз вовремя. Плита, стоявшая на раме, словно смеясь над законами физики, встала на ребро, и, замерев на какой-то миг, ухнула на крышу «Кайена». Все произошло за какую-то ничтожно малую долю секунды. Вот он — был пол-«Порша», и вдруг — резкий хлопок, и две с лишним тонны сдавили автомобиль как яичную скорлупу. Нетронутой осталась лишь нижняя часть крышки багажника с хромированной надписью «Cayenne Turbo S». Толпа, поносящая на чем свет стоит «буржуев», затихла, оборвавшись на полуслове. Даже птицы замолчали. Легкий ветерок, дувший все это время — и тот затих.

— Вот тебе два, — прошептал я.

— Я… я… я… — заикался камазист.

Проигнорировав его попытки, я развернулся и зашагал к стоянке такси. И без того времени потерял много. Слишком много.

Если раньше весь план спасения самого дорогого, что у меня есть — моей шкуры — сводился к одному — драпать, драпать, как можно скорее, то теперь, сидя в такси в пробках, когда времени собраться с мыслями было предостаточно… сказывалось еще и что я отошел от первоначального шока. В общем, голова стала трезвее рассуждать. Звенья разрозненных соображений складывались в одну цепочку, не мешало даже гундение таксерика.

Значится так. Захожу домой, забираю всю наличку из сейфа, собираю вещи, беру «Лекса», валю к Семенову. А дальше… у Сашки — друга детства, моего одноклассника, где-то в области, в какой-то глухой деревни под одним из закрытых городов, которой даже на карте нету, был домик, доставшийся в наследство от черт знает сколько раз «пра» бабки. Хрен кто когда меня там отыщет. Отсижусь, а дальше — видно будет.

— А там посмотрим, — произнес я вслух.

— Чего? — навострил ухи водила.

Мы как раз проезжали мимо шестнадцатиэтажной свечки, стянутой швеллерами по периметру. Помню, еще учась в школе, я недоумевал — зачем нужны на здании эти железяки? Теперь то я знаю — геология хреновая. Высокий уровень грунтовых вод, вот фундамент и поплыл, а дом стянули, чтобы по швам не разошелся. Еще два квартала — и я дома.

— Да ты продолжай, — кивнул я. — Я внимательно слушаю.

— Аха, я и говорю, — оскалился таксист. — Прежний-то был что надо. Чекист — сразу власть чувствуется. И одевался нормально — костюм, галстук, плащ. А этот… в кожаной куртке!!! Ты подумай, а! В кожанке, как байкер какой-нибудь!

— Знаешь… — протянул я. — Здесь налево, во двор. Сдается мне, что этот вопрос согласован на самом высоком уровне. Направо поверни… опять направо…

И вот я дома. Видавшая виды 24Т остановилась перед моим блестящим лаком Lexus IS300. Расплатившись с водилой, закрыв с третьего хлопка дверь, я зашел в подъезд. В груди что-то екнуло. Очередное предчувствие, или уже паранойя? Я прислушался к своим ощущениям. Беспокойство лишь нарастало. Да нет, не бывает так, чтобы в третий раз за день какая-нибудь фигня случилась. Подгоняемый недобрыми подозрениями, не дожидаясь лифта, я пулей взлетел по лестнице на четвертый этаж, достал из кармана ключницу, отработанным движением отщелкнул кнопку и откинул нужный ключ. Вставил его в скважину, глубоко вздохнул, и открыл дверь.

Я видел наводнения — приходилось. И в Германии, и в Польше, и в Луизиане. В Краснодарском крае — тоже. По телевизору, но видел. Так что имел некоторое представление. Но чтобы у себя в прихожей!

Пол скрывался за равномерным слоем воды. Хм! Как будто слой воды неравномерный бывает… Два белых парохода с лейблом «adidas» дрейфовали в сторону балкона. Чуть поодаль из-под воды торчала корма красных босоножек, а дальше плыл огромный айсберг пены. Где-то в глубине квартиры грохотал водопад.

— Бля… — прошептал я. — Это какая-то уличная магия.

Осторожно ступая по болоту, придавив ботинком к грунту розовые стринги, я продрейфовал в ванную. Каждый год поздней осенью наступает такой момент, когда я выглядываю в окно и тихо офигеваю. Земля, которая еще вечером была нормального цвета грязи, за одну ночь становилась белая, как простыня. На самом деле — величественное зрелище! Вот и сейчас я офигел, когда увидел ванную, еще утром бывшую цвета морской волны, а теперь — в белых перьях пены. Нет, пена не висела гроздями и не сбивалась в кучу — она просто растеклась по всей комнате, и порывалась сбежать за ее пределы.

— Твою ж мать! — уже в который раз за день произнес я, закручивая краны.

Кто-то мне за это ответит. Уже наплевав на сохранность штанин, я прошлепал в спальню. Здесь, как и ожидалось, натянув одеяло до самого подбородка, на кровати сидела вчерашняя шалава. Невинно хлопая ресницами, она подняла на меня свои большие удивленные глаза.

— Так, — рыкнул я.

— Леша, я нечаянно! — залепетала она. — Хотела набрать воды искупаться, и уснула.

— Так, — повторил я. — Ты кто?

— Я? — тон девушки моментально изменился. — Я — Роксана, — произнесла она, грациозно потянувшись.

— Роксана??? — усмехнулся я. — А между ног — Маруся Марусей. Деточка, ты как за все это расплачиваться собираешься? Твоих десяток за ночь здесь знаешь, сколько надо?

— А никак!

— Здрасти, Маруся, приехали! С чего это никак-то?

— А мне еще восемнадцати нету! — ответила пиглица.

— Чего? — удивился я. — Вчера же двадцать два было?

— Мне шестнадцать… с половиной.

— То-то и заметно, — протянул я. — К двадцати двум пора бы сиськи и побольше отрастить.

— Слушай, ты! — воскликнула Роксана, не забыв ладонями смерить размер своего бюста. — Я, знаешь, с кем трахалась?

— Да мне до апельсина. Проваливай.

— Как? Не искупавшись, не накрасившись? — испугалась девочка.

— А ну быстро! — проорал я.

Сообразив, что шутки кончились, малолетняя шалава, схватив в охапку свои вещи, вылетела из комнаты. Еще через секунду ее топот смолк, и о девочке напоминал лишь чулок, свисающий с бра.

Это звездец какой-то! Взяв с тумбочки полупустую бутылку Baccardi, щелчком большого пальца отвинтив пробку, я приложился к горлышку. Через несколько глотков стало заметно лучше. Отдышавшись, я посмотрел на бутылку. До дна оставалось всего пара сантиметров — чего уж там? Задрав к потолку донышко, я влил в себя остатки, и почувствовал себя совершенно замечательно.

Из коридора донесся всплеск воды. Неужели, рискнула за чулком вернуться? Взвесив в руке бутылку, развернувшись, я приготовился метнуть снаряд в лоб надоедливой шлюхи.

Но в дверях стоял совершенно незнакомый плюгавый мужичонка в потертом совдеповском костюме, с очками диоптрий на пять, лысиной, окаймленной редкими волосами и совершенно заурядным, совершенно обычным, невыразительным лицом. Его скулы ритмично работали, перемалывая жвачку, а в руке он держал нечто, завернутое в грязную рваную тряпку.

— Алексей Сергеевич? — уточнил он.

— Я, — согласился я. — А ты — сантехник?

— Не совсем.

Пришедший развернул тряпицу, и на тумбочку, с громким грохотом вывалился ТТшник.

— Здесь, — он указал на шпалер. — Одна. Здесь, — гость распахнул полу пиджака, демонстрируя рукоятку заткнутого за пояс пистолета. — Пятнадцать. Вопросы есть?

— Э-э-э-э…

— Значит, нету. У вас пять минут. Я подожду там, — он кивнул головой на подъезд.

Иху мать! Как быстро сработали! Чтоб я так строил! Я перевел взгляд с лежащего на тумбочке ствола на спину удаляющегося «сантехника». А чего я, собственно, теряю? Размахнувшись, я запустил четырехгранный снаряд в удаляющийся затылок киллера. Проклятие, наступающее мне на пятки с утра, или кончилось, или отошло пообедать. Так или иначе, но бутылка, с костяным звуком, шмякнулась точно в темечко неудавшегося убийцы. Тот, по инерции сделав шаг вперед, споткнулся о невидимую подножку и мешком рухнул в лужу.

Еще не до конца веря в свое счастье, я, схватив с пола гантелю, тигриным прыжком преодолел разделяющие нас пять метров, и добавил по затылку. Раздался хруст, и из раны полилась кровь вперемешку с какой-то грязно-серой массой. Готов.

— Мнда, — задумчиво изрек я. — Неудачный я выбрал год, чтобы бросить курить.

Взяв киллера за предплечье, я перевернул его на спину. Трупешник, зараза, оказался не из легких. Пена, плывущая под ногами, окрасилась в красный цвет. Похлопав его по карманам, я нашел, что искал — пачку сигарет. Разорвав отсыревший картон, достал сигарету. Она промокла насквозь. Впрочем, как и все остальные. Наклонив пачку, я вылил под ноги воду вперемешку с табачной трухой. Не везет — так не везет!

Ладно — сейф! Скользя по мокрому паркету, я добрался до края кровати. Нащупав нужную плитку в полу, надавил ее. С щелчком, приглушенным слоем воды, открылась потайная ниша. Улыбнувшись, я набрал на кодовом замке «5555». Никакого эффекта! Еще раз. Снова тишина. Черт побери! Замок-то электронный, и явно не предназначен для работы на глубине! В отчаянии я дернул ручку сейфа. Десятимиллиметровая сталь, как это ни странно, не поддалась. Деньгохранилище успешно накрылось. Нет, конечно, можно смотаться до магазина, купить болгару, пару десятков дисков, и убить часа три-четыре, чтобы распилить дверцу. Но что-то подсказывало, что моего мертвого друга скоро начнут искать. Да еще и соседи снизу, не ровен час, вернуться с работы, и, попав под водопад, непременно наведаются ко мне в гости. Дорога каждая секунда.

— Здрасти, приехали! — прошипел я, садясь прямо в лужу.

Да и Бог с ним! Даже того, что у меня в бумажнике, хватит чтобы прожить в какой-нибудь Хацапетовке года два, а там — что-нибудь придумаем. Пора сваливать. Проходя мимо жмурика, я, на всякий случай, достал из-за его пояса петарду. Пригодится. Кажется, ничего не забыл. Я глубоко вздохнул…

… а выдохнул уже в кресле своего ярко-алого «Лекса». Сиденье, в котором я прожил почти два года, которое успело продавиться под меня, обняло, казалось, не только со спины, но и спереди. По телу разлилось спокойствие. Но расслабляться рано.

Я достал из кармана коммуникатор и набрал Сашин номер. Годок. Еще гудок. Пятый, десятый. Да где же ты пропал? Пятнадцать. Черт побери! Жил королем, а подохну, похоже, нищим. Да еще и не своей смертью. И все потому что Семенов развлекается с какой-то телкой! Восемнадцать, девятнадцать, двадцать…

— Возьми трубку, скотина! — проорал я в микрофон.

— Ты чего кричишь? — спокойно ответил Саня.

— А раньше ответить западло было? — поинтересовался я.

— Извини, Лешка. Оборудование шипело — звонка не слышал.

Эх, Семенов, Семенов. Все люди — как люди. Кто директор, кто начальник, кто босс, а кто шеф. А Сашка — физик. Как окончил Прикладную Математику и Физику, так и остался на кафедре. Нет, где-то его понять можно — башка у парня варит на ура. Да и отец его там же всю жизнь отгрохал, пока в Принстон преподавать не пригласили. А Семенов здесь остался, хотя тоже мог свалить. Впрочем… есть момент, который я понять не могу. Откуда у него деньги берутся? Зарплата у преподавателя и кандидата наук — копеечная. По моим меркам. Откуда же, скажите пожалуйста, у него дом в предместье Парижа и яхта, размерами с крейсер «Петр Великий»?

— Дружище, — произнес я. — Мне срочно нужна твоя помощь.

— Что-то случилось? — по-прежнему невозмутимым тоном спросил одноклассник.

— Да, дружище, случилось. Я в жопе!

— Как-то не слишком оптимистично…

— Поверь мне, в моем положении дышать — уже оптимистично.

— Я в лаборатории, — ответил Семенов. — Приезжай.

Повторять второй раз было необязательно. Врубив спортивный режим, я сорвал американца в свободный полет. На парковке у института, несмотря на летнее время, места почти не было. Я намотал по рядам кругов пять, прежде чем нашел, куда приткнуться. Кажется, меньше времени ушло, чтобы добраться до сюда, чем найти место, куда припарковать мой аппарат.

Дорогу до лаборатории я знал назубок. Мало того, что проучился в этом университете пять лет, и знал наизусть все его закоулки — даже такие укромные места, где можно уединиться с девушкой посередь бела дня. Так еще и после этого, когда Семенов уже учился в аспирантуре, регулярные походы в его лабораторию на дополнительные занятия со студентками заставили выучить каждую ступеньку, каждый поворот, каждый шов на граните. К сожалению, такие развлечения не остались не оцененными по достоинству моей второй женой… потому и бывшей.

— Саня, — произнес я, едва успев открыть дверь лаборатории. — Я в жопе.

— Это я уже слышал, — ответил друг, не отвлекаясь от пульта со множеством лампочек. — Скажи что-нибудь новенькое.

За те полгода, что я не заходил к нему в гости, лаборатория значительно преобразилась. Вместо допотопного оборудования, бывшего, видимо, еще ровесником самого института, появились новые приборы, еще пахнущие заводской краской. Причем явно не отечественного производства. По центру комнаты разместился огромный металлический подиум, заняв большую часть помещения. В воздухе висел запах озона — если бы не испепеляющая жара снаружи, то я бы подумал, что скоро начнется гроза.

Все же, кое-что осталось неизменным. По всей лаборатории, на первый взгляд — в жутком беспорядке — валялись листы бумаги, исписанные корявым подчерком Семенова. Обычно люди, да и я в том числе, пишут по одной букве в клеточке. Некоторые — по букве на полторы клеточки. Но не Саша! Я до сих пор не понимаю, как он умудряется писать по две строчки в одной клеточке! И Бог с ним — писать, как он умудрятся после прочитать, что написано? Хотя, я так подозреваю, что он и не читает, что там написано. В этом нет необходимости. И вот почему.

Башка у парня варит. Вообще, что касается математики и физики, его мозг словно находится в другом измерении. Он высоко над тем, через сколько времени встретятся два поезда, один из которых выехал из пункта А, а другой — навстречу из пункта Б. Пока мы в школе решали подобные бредовые задачки, он уже тогда пытался найти практическое применение не алгебре и геометрии, а высшей математики, причем это применение далеко не ограничивалось тем, чтобы согнуть кусок проволоки в виде интеграла и достать шляпу из лужи — вовсе нет!

Пока мы решали контрольные, он за считанные минуты успевал решить все задачи у себя в голове, не написав на листке ни единого знака. Наша школьная учительница так ему и говорила: «Саша, я понимаю, что эти задачи тебе неинтересны, но ты хотя бы задание мне отдать не забудь. Кроме тебя ведь еще другие дети есть». И это «другие» всегда произносилось с таким стебом.

А на математических олимпиадах, пока, опять же, мы пыхтели над одним заданием, Семенов успевал решить все. Но он никогда не сдавал свою работу. Потому как сдавать было нечего. Подавляющее большинство решалось в голове, а там, где процессор перегревался, на бумаге появлялись несколько закорючин — и ответ готов! Вопрос — ответ, вопрос — ответ. Он не заморачивался над процессом решения, процесс для Саши был не важен. Он получил задачу и вывел ответ — удовлетворил не преподавателя, или организаторов Соросовской олимпиады, а себя. Такой извращенный способ онанизма.

Но еще более удивительно то, что внешность ученого совершенно не вяжется с его мозгами. Кто-то думает, что Семенов — тощий бледный тип с очками на десяток-другой диоптрий? Как бы не так! Невысокий — да, но коренастый, с широкими плечами и шеей, почти такой же толстой, как у меня. В полувоенных ботинках, камуфлированных штанах, футболке и наколки в виде усмехающегося черепа на предплечье, меньше всего Саша был похож на преподавателя высшего учебного заведения, кандидата наук, а в скором будущем — доктора!

Вообще, в начальной школе я считал себя тупым. И то, надо сказать, не потому что я был таким, а в большей степени из-за классного руководителя, которая каждому ребенку на дне по нескольку раз говорила — «ну ты и тупой!». Тоже вопрос — кто ее, такую, детей-то учить пустил? В средних классах я уразумел, что не совсем дурак. В институте же я начал догадываться, что я далеко не дурак. А уже после, когда начал работать и основал свою компанию, понял, что я — едва ли не гений. Обвести вокруг пальца и заставить делать то, что мне выгодно, я мог почти любого. Но рядом с Семеновым мой мозг словно немеет. Тот опыт и те знания, что есть у меня, по сравнению с другом кажутся такими ничтожными…

— Саня, я встрял, — выдохнул я. — Конкретно встрял. Ты понимаешь, что такое — встрял?

— Физика процесса мне неизвестна, — пожал плечами ученый. — Рассказывай.

— А что тут рассказывать?

Я бухнулся в кресло, и кратко, вписавшись всего в пятнадцать минут, поведал историю сегодняшнего дня, начиная сложившимся, как карточный домик цехом, и заканчивая трупом у себя в прихожей.

— Мнда, Леха, — протянул одноклассник. — Мнда, ты в жопе.

— Ну да? А я тебе что сказал?

— И, я так понимаю, ко мне ты приехал отнюдь не за соболезнованиями?

— Вот за что я тебя, Саня, уважаю, так это за твою проницательность. Я приехал чтобы заныкаться. У тебя же остался дом в Хацапетовке?

— Где-где? — не понял Семенов.

— Ну избушка тебе от прабабки осталась. Мы еще туда на шашлыки ездили… Ну, ё-мое… ночью еще по горам плутали — помнишь?

— Хацапетовка! — усмехнулся ученый. — Деревня Ключи Ашинского района Челябинской области.

— Ты еще широту и долготу назови, — съязвил я. — Мне до апельсина. Главное — там, не то что меня — деревню-то не найдут.

Саша задумчиво пожевал губы. Наверно, это не помогло — физик встал со стула, и медленно подошел к окну. Чего он тянет? То, что ему не жалко — это и не вопрос. Скорее всего, есть другое решение моей проблемы. Хотя… мне в голову приходило только два — отстроить цех заново, или подставить голову под топор. Первый вариант не подходил, потому как таких денег у меня не было, а второй… думаю, этого объяснять не надо.

— Мой дорогой друг, — повернулся, наконец-то, Семенов. — А если я тебе скажу, что есть еще один способ решить твою проблему? Предупреждаю — он не совсем… традиционный, что ли?

— Не совсем традиционный? — переспросил я. — Это типа как пол поменять, что ли?

— Круче, — покачал головой одноклассник. — В миллион раз круче.

— И?

— Я не знаю, как тебе сказать, чтобы ты сразу не побежал сдавать меня в дурку… в общем, что ты думаешь о путешествии во времени?

— О, дружище! — рассмеялся я. — Да у тебя процессор накрылся. Мать сгорела. Хард полетел. ЦПУ нае…

И тут я запнулся. Семенов в упор смотрел на меня своими жутковато спокойными серыми глазами. И было в них что-то такое, что я понял — он не стебался надо мной и не сошел с ума. Стоит заметить, что Саша — едва ли не единственный человек, который скажет, что утром видел марсианина, или что только что побывал в преисподней — и я ему поверю! Потому как чувство юмора физика работает в той плоскости, в которой прикалываться так тупо даже в голову не придет, а уж если он сказал — в морг, значит в морг.

К тому же, если у кандидата есть доступ к таким технологиям — это многое объясняет. Да какой — многое? Это объясняет все! И почему он не пошел на дискотеку с классом, когда директриса всех попалила, что водку пили. И почему он не купил совершенно замечательный Крузак по бросовой цене — оказалось, ворованный. И почему он скинул рубли летом девяносто восьмого. Наконец, дом во Франции и яхта. Как легко зарабатывать деньги, если знаешь, где, что и когда стрельнет. Знать заранее, и постелить соломку. А Саша — я только сейчас понял — на самом деле многое знал заранее. И, если подумать — не припомню, чтобы он совершил какую-нибудь более-менее серьезную ошибку.

— То есть… оно есть? — шепотом спросил я.

— Оно — кто? — так же шепотом поинтересовался Семенов.

— Здрасти, Саня, приехали! Не ты ли только что сказал, что у тебя есть девайс, с помощью которого можно отправиться в прошлое?

— Есть, — кивнул ученый.

— И где же? — воскликнул я, подпрыгнув на кресле.

Вместо ответа одноклассник развел руками. Вначале мне показалось, что это его очередная издевка. Типа как «хорошо бы, да хренушки». Но тут я сообразил — он показывает вокруг — на оборудование, а лабораторию! Оно — здесь! Прямо здесь! Все это время машина времени находилась на расстоянии вытянутой руки, а я и не подозревал!

Я снова оглянулся. Но теперь на все приборы, дисплеи, кнопки и прочее оборудование смотрел с благоговением… и, чего скрывать — страхом.

— Офигеть можно! — произнес я.

— Физикой этого процесса займешься позже, — улыбнулся друг. — Сколько времени тебе надо?

— А что, можно прямо сейчас? — осторожно осведомился я.

— Нет, завтра. Конечно сейчас. Или ты хочешь подождать, пока в твоей голове наделают новых дырок? Сколько времени тебе надо?

— Так, постой… сваи мы начали забивать летом шестого года… заказал я их в мае… давай апрель две тысячи шестого года.

— Девятнадцатое апреля две тысячи шестого года, — застучал по клавиатуре Семенов. — Полдень ровно. Тебя устроит?

— До апельсина, — расцвел я. — Главное — апрель шестого. Постой… а как я смогу исправить это?

— А вот это уже твои проблемы. Можешь записку отправить, можешь по телефону предупредить. Наконец, можешь в гости к себе наведаться. Я бы предпочел последний вариант.

— А как же нарушение пространственно-временного континуума? — ядовито поинтересовался я.

— Ой ли! — усмехнулся Саша. — Ты доктора Эммета Брауна вспомнил, что ли? Забудь все это. Я раз сто летал — и ничего. Вселенная на месте. Ну, ты готов?

— Да, но…

— Надеялся получить какую-либо напутственную речь? Обойдешься. Башка у тебя варит — сам разберешься.

— А как я вернусь-то?

— Найдешь меня. Два года назад я отправить тебя не смог бы, но вернуть — запросто. Физика процесса мне была уже известна. Становись.

— Куда?

— На… эту, короче, хрень, — друг кивнул на подиум.

Я улыбнулся. Замешательство одноклассника говорило не о том, что он решил не пугать меня научными терминами — отнюдь! Просто он не заморачивался на такую мелочь, как придумать название для «этой хрени», как, наверное, и для многого в этой лаборатории. Еще бы! Семенов строил эту машину для себя, а ему и без названий все понятно.

Черт же побери! Я судорожно сглотнул. Вот оно! Всего полшага, полсекунды, и я буду спасен! Как все, оказывается, просто! Радость омрачало одно — курить хотелось жутко. И еще — я надеялся, что это не очень отразится на моем организме. Решившись, я занес ногу на ступеньку. И как раз в этот момент зазвонил телефон. Я посмотрел на аппарат. Номер засекречен. Хм, даже догадываюсь, кто это! Отказать себе в удовольствии я не мог.

— Слушаю, — произнес я в трубку.

— Алексей Сергеевич? — осведомился незнакомый голос тоном, в котором звучали нотки гробовщика.

— Ага, он самый. И что дальше?

— Хотел предупредить, что вокзал, аэропорт, и все дороги из города перекрыты. Сдайтесь по-хорошему, и я обещаю — будет не очень больно.

— Здрасти, приехали, — усмехнулся я. — У меня есть встречное предложение. Ты смотрел передачу «Ищу тебя»? Так вот. Предлагаю поиграть в увлекательнейшую игру — «найди меня». Отыщешь — хрен с тобой, замочи. А нет — можешь спилить мушку, засунуть ствол себе в задницу и пустить маслину. Советую уже приступать, потому как хрен когда ты меня найдешь. Еще вопросы?

— Будет больно, — сделал вывод собеседник.

— Обязательно, — кивнул я. — Ты найди меня сначала. Сайенара.

Убрав наладонник, я поставил ногу на подиум. Сейчас внесу свою лепту в историю…

— Ну, Саня, я готов, — произнес я. — Поехали.

— Хм… Леха, тут небольшая загвоздка. Напряжения в сети не хватает.

— Ты что? — побледнел я. — Издеваешься?

— Нет, — покачал головой ученый. — Прикололся немножко. Да пребудет с тобой Сила.

И Семенов ткнул пальцем в кнопку.

Глава 2

Признаться, ожидал чего-то большего. Ну, не знаю — в «Терминаторе», например, Шварцнеггер прибыл в прошлое в огромном мерцающем шаре из электричества. «Назад в будущее» — опять молнии. Хотелось бы чего-нибудь этакого… Более эффектного появления, одним словом. Хренушки! Короткое «Бах», на миг потемнело в глазах, и — вот он я, туточки! «Туточки» — это лаборатория Семенова, но без пандуса и всех тех приборов, что я видел пятнадцать секунд назад — полутемная каморка с паутиной на потолке, парой десятков коробок, покрытых пылью, и, конечно, без самого Сани. Кажется, получилось! Для верности я похлопал себя по бокам. Вроде, я здесь весь, и, как будто, живой! Yes!

— Здравствуй, самый прекрасный город в мире! — произнес я, подойдя к окну.

К сожалению, слой грязи на стеклах не позволил оценить даже ничтожно малую часть красоты родного города. Но одно было ясно — Акелла промахнулся. То, что было за окном, больше походило на поздний вечер, чем на двенадцать часов дня. Но это — мелочи, издержи производства. Главное — я здесь.

Я, действуя по привычке, достал телефон — посмотреть, сколько времени. Дисплей показывал девятнадцатое июля две тысячи восьмого года, четыре часа вечера. Ну да, в самом деле — чего это я? Поразмыслив, не перевести ли часы на две тысячи шестой, я махнул рукой, и направился к выходу. В самом деле — полчаса до дома, час там, полчаса до Семенова — и стоит из-за этого заморачиваться? Немного огорчило, что коммуникатор не может найти сеть… да тоже мелочи!

Щелкнув замком, я зашагал по скрипучему паркету университетского коридора, скатился по перилам лестницы, и чуть не впечатался в бюст Ленина на постаменте. Забавно… кажется здесь скульптура «Россия» стояла. Впрочем, никогда не заострял внимания.

— Заучились? — грозно осведомилась старушка-вахтерша, оторвавшись от вязания и стрельнув глазами поверх очков.

— Э-э-э, да! — выпалил я. — Я тут на вечернем учусь… уснул! — добавил я, виновато разведя руками.

— Ну, ну, — покачала головой старушка. — Небось, опять с Семеновым аспиранток тискали? Знаю я вас…

— Бабуль, — широко улыбнулся я. — А тебе завидно?

Вахтерша аж поперхнулась от такой наглости.

— Да я на вас ректору напишу! В профком! В райком! Да я до обкома дойду!

Последние слова я слушал уже спиной. Да иди куда хочешь, старая! Только сильно сомневаюсь, что на Саньке это как-то отразится. Хлопнув на прощание дверью, спустившись с крыльца, я, по инерции, достал из кармана ключи от Лекса… да не тут-то было — американец, насколько я помню, еще только сошел с конвейера. Придется второй раз за день ловить лохматого.

На дороге было на удивление пусто. Странно — обычно возле ЮУрГУ в любое время полно автомобилей, а тут — хоть шаром покати… лишь у тротуара стоял ГАЗ-24-10Т, в совершенно обалденном состоянии, блестящий лаком боков и хромом двернух ручек и бамперов. На борту чернели шашечки, на крыше сиял оранжевый фонарь, а за лобовым стеклом светился зеленый огонек. Ну вообще — все причиндалы! Я бы на месте хозяина не бомбил на таком раритете, а хранил бы в гараже и тряпочкой каждый день протирал.

Сам таксист как раз отходил от киоска с газетой в руках. Что-то в его лице показалось смутно знакомым… Впрочем — у меня только в административе три десятка человек, плюс работяги — полтысячи человек, и текучесть у этих пятисот — огромная… не то что город — почти всю страну в лицо изучить можно было. И не только Россию — в добавок Узбекистан, Таджикистан, Азербайджан и еще с пяток бывших республик бывшего Советского Союза.

— Э! Постой! — прокричал я, подбегая к автомобилю. — До Макеева довезешь?

— До куда? — переспросил бомбила.

— Что, не местный, что ли? — удивился я. — До тополиной доедем — а там покажу.

— Да у меня и смена закончилась… — замялся водила. — Два счетчика?

— До апельсина, — согласился я. — Поехали.

Я запрыгнул на переднее сидение, таксист устроился за рулем. Двигатель старенькой Волги запустился на удивление легко — с пол-оборота. Про себя я отметил, что и в салоне ГАЗа на удивление чисто. Даже все шильдики на месте! Я провел рукой по панели.

— Нравится? — усмехнулся шофер. — Неделю назад получил! Тысячи не накатал еще!

— Обалденный аппарат, — согласился я. — Чего ждем — трогай!

— А ремень?

Скотина! Вконец решил меня довести? Чертыхнувшись, я щелкнул застежкой ремня, волговский мотор характерно звякнул, и машина тронулась с места. Наверно, для всех профессиональных таксеров естественно рассказывать что-нибудь, совершенно не обращая внимания, интересна ли беседа попутчику. Этот исключением не был. Если еще про вчерашний матч я мог послушать, то когда он переключился на то, какую обалденную телку он драл с во-от такенной задницей (здесь он сделал жест руками, как рыбак, который показывает, какого здорового сома подцепил), я сжалился над своей психикой, закрыл глаза, откинулся на кресле, и отключился от внешнего мира.

Вообще же, на счет игры — неплохая мысль. Можно сделать пару ставок на Россию в Чемпионате Европы 2008 года. Черт побери! От следующей мысли меня пробил пот. У меня же в коммуникаторе все котировки доллара и евро за последние три года, плюс курсы акций полутора десятков компаний! Зачем, вообще, строить, обладая такой информацией? Риска — никакого!

— Эй, друг, — потряс меня за плечо таксист. — Тополиная.

Так быстро? Хотя… от ЮУрГУ по плотине до Тополиной аллеи, тем более — почти ночью — минут десять. Помню, в супердавние времена, я по утрам, в час пик, от дома до университета по плотине за восемь минут добирался! И это — с учетом времени, что я шел на стоянку, прогревал отцовскую «девятку», и заезжал по пути на заправку! А сейчас… эти же самые двенадцать километров — часа полтора, не меньше. За прошедшие десять лет количество автомобилей увеличилось раз в сто.

— Теперь-то куда? — еще раз спросил водила, остановив Волгу на обочине.

— Сейчас на светофоре… — я открыл глаза. — Не понял?

Светофора не было. Как не было ни тротуаров, ни магазинов, ни дороги по три полосы в каждом направлении… Да что там — целый микрорайон бесследно исчез! Его не было! Хотя тополиная аллея оставалась на месте… в том виде, в котором я ее помнил с детства — естественный туннель из вековых деревьев, растущих по краям дороги, и смыкающими свои густые лапы в десятках метров над головой. Забавно… три-четыре года назад их срубили под корень.

— Твою ж мать! — произнес я, выходя из ГАЗ-24Т. — Че за ботва?

— Эй! — выскочил следом таксер. — Ты что — кинуть меня задумал?

— Отставить ссать, — отрезал я, оборачиваясь.

И тут в глаза бросилась одна совсем малюсенькая деталь, на которую до сего момента я не обращал внимания — талон техосмотра на лобовом стекле Волги, с датой следующего — 89.

— Слышь, брательник, — обратился я к водиле. — А какой сейчас день?

— Вторник, а что?

Хм… вторник… уже хоть что-то. Мозг лихорадочно работал, выбирая слова, как бы узнать дату поточнее… да какой, к черту, точнее? Точнее года мне, по большому счету, сейчас и не надо. Вопрос в том, как узнать год, чтобы шоферюга не сдал меня в дурку?

— А дата? — уточнил я.

— Девятнадцатое… июля, — настороженно ответил тот. — А что?

— Да к черту число! — закричал я. — Год сейчас какой?

— Ты что, с луны свалился?

— Ну! — я перемахнул через капот, схватил таксера за грудки и пару раз встяхнул.

— Одна тысяча девятьсот восемьдесят восьмой… — пропищал он. — От рождества Христова.

— Здрасти, приехали, — выдавил из себя я, садясь на крыло.

Тысячелетие крещения Руси… И вот теперь стало понятно, почему вместо скульптуры «Россия» в университете стоит бюст Ленина, и почему вахтерша грозилась обкомом, и почему Волгарь в таком обалденном состоянии, и почему транспорта на дороге нету… наконец, стало ясно, куда делся целый микрорайон с улицей Макеева, где находится мой дом — его начали строить только в две тысячи четвертом. Да, кстати… и жарковато для апреля… Непонятно было другое — что делать? Складывалось ощущение, что я теперь в гораздо большей жопе, чем час назад. Крутовато Акелла промахнулся…

Водила стоял чуть поодаль, беспокойно озираясь. И подходить ко мне боялся, и, в то же время, бросить автомобиль с ключами в замке зажигания, не мог. Видимо, как раз выбирал между накинуться на меня самому, или добежать до поста на плотине и сдать ненормального гражданина соответствующим органам.

Опачки! А ведь может быть значительно хуже! Если он сдаст меня с паспортом двухтысячного года, причем паспортом, где нет ни слова про счастливое коммунистическое будущее, с правами, замененными в две тысячи шестом, да еще с полным бумажником баксов и рублей, модификации две тысячи четвертого — с триколором. Это еще если забыть про коммуникатор и заткнутую за пояс Беретту. Поймают — из кгбшных подвалов не выйду никогда…

Стоп! А почему вахтерша назвала Семенова? Саньке же сейчас лет десять… он попросту из физиологических соображений не мог с телками в институте сегодня зависать.

— Тьфу! — шлепнул я себя по лбу.

Не Санька, а Евгений Борисович — его отец! Вот кто нарушал беспорядки в… как там ЮУрГУ двадцать лет назад назывался? ЧПИ? Вот-вот, в нем самом. А Семенов-старший — тоже физик, и башка у него варит ничуть не меньше, чем у моего драгоценного одноклассника! Вот он — мой билет домой!

— Слышь, — окликнул я таксиста. — Тебя как звать, товарищ?

— Николаем, — несмело отозвался он.

— Николай? Коля, значит… вот, что, Коля, — я достал из заднего кармана бумажник. — Сейчас я тебе дам сто баксов… долларов, то есть — знаешь, что это такое?

— Ага, — кивнул он. — Статья.

— Так… а триста долларов?

— Ну, — расплылся в улыбке Николай. — Это — совсем другое дело! А чего делать-то надо?

— Значится так… — протянул я. — Значится так…

Настала пора решать другую проблему. Завалиться к Семенову-старшему прямо сейчас я не мог. И дело даже не в том, что времени половина первого ночи — избытком такта никогда не страдал, тем более — в такой ситуации. Попросту я не знал, где он сейчас живет! С Санькой я учился с седьмого класса, а товарищ перешел в нашу школу именно тогда, когда его семья переехала в наш район, то есть через два года. Прийти к себе домой и сказать «здравствуй, мама, вот и я!» женщине, которая на год младше меня — это тоже попахивает шизофренией. Остается один вариант…

— Значится так, товарищ Коля, — повернулся я водиле. — Сейчас мы поедем поменять баксы… тьфу… доллары на рубли — самую надежную валюту в мире, а после отвезешь меня в какую-нибудь гостиницу. Знаешь, где можно валюту поменять?

— А то! — расплылся в улыбке шофер. — Поехали!

И такси покатило по тополиной аллее сторону северо-запада — мимо пельменной, ныне — ресторан «Красный Дракон», автоцентра ВАЗ, ныне — техноцентра VOLVO, мимо котлована, где будет стоять шетнадцатиэтажка, стянутая швеллерами. Теперь я смотрел в окно, не отрываясь. Здесь прошло мое детство, именно такими я помнил эти улицы. Многое изменилось с тех пор…

— Прежний-то был что надо, — жаловался по пути водила. — Трижды Герой Советского Союза, да и лет уж сколько было… солидный такой, сказал — как отрезал. А этот… тьфу! Ни одной медальки, с пятном на лысине, да и годками комбайнер не вышел. Без своей бабы — ни шагу… Перестройку эту удумал… может, вы мне скажете, что это за перестройка такая?

Признаться, у меня появилось легкое ощущение де жа вю.

— Перестройка — это когда каждый делает свое дело на своем месте. Честно, добросовестно делает. Вот и вся перестройка, — зевнул я, вспомнив курс истории.

— Вот и в газетах то же пишут… — промямлил бомбила.

Между тем Волга заехала во двор «пентагона», и, прокатившись на нейтрале, спряталась за голубятней. Николай, воровато оглянувшись, махнул мне рукой. Я вышел из автомобиля, и, хрустнув суставами, потянулся.

— Ш-ш, — зашипел таксист. — Не попались.

Я еле удержался, чтобы не рассмеяться. Во дворе — ни души, во всем доме горело всего два окна. Рабочий класс уж спит давно — к чему в шпионов играть? Но… у каждого свои правила. Прокравшись вслед за гидом, я вошел в подъезд. Обычный подъезд обычной девятиэтажки — только матерных надписей на стенах меньше — или пионеры сознательнее современных подростков были, или белили его чаще. Но кнопка лифта оказалась выжженной — с этим все в порядке.

Но мой проводник остановился не у лифта, а у дверей квартиры здесь же — на первом этаже. Он, для верности, еще раз приложил палец к губам, и утопил кнопу звонка.

— Кто там? — почти сразу раздался грозный голос, приглушенный дверью.

— Фима, открывай, — прошипел таксер. — Это я, Колян.

— Чего надо?

— Клиента к тебе привел!

Щелкнул замок, и в прямоугольнике света появился… черт, да ему бы в фильмах сниматься! Какой типаж! Здоровенный детина, с головой, лысой, как коленка у Роксаны, со свернутым набок носом, ртом, полным золотых зубов. Его голова резко, без излишеств типа шеи, сразу переходила в плечи. Пожелтевшая совковская майка оставляла открытыми волосатые плечи, позволяя в деталях разглядеть наколки качка. Ей-богу, если и бывает образ бандита всех времен и народов — то это оно!

— Вот, Фима, — виновато улыбнулся Коля. — Человечка к тебе привел. Ему бы…

— Я так думаю, у человечка свой язык есть, и он сам может сказать, чего бы ему, — хохотнул громила, вытирая об майку руку с тремя синими перстнями. — Фима, — представился он, протянув ладонь.

— Алексей Сергеевич, — ответил я, пожимая экскаваторный ковш.

— Нехило ты прикинут, Алексей Сергеевич, — протянул бандит, оглядывая меня с ног до головы. — Из загранки?

— Есть немного, — нахмурился я.

— И чего же тебе? Девочку? Или дури? А, может, волыну или ксиву? — ехидно поинтересовался Фима.

— Грины скинуть, — обезоруживающе улыбнулся я, демонстрируя пресс баксов.

Жулик взволнованно вдохнул воздух, и мелко-мелко задрожал. Видимо, впервые видел вживую такую пачку зелени. Совладав с собой, он схватил меня за плечо и затащил в квартиру.

— Жди здесь, — небрежно бросил он таксисту, и захлопнул дверь перед его носом. — Проходите, Алексей Сергеевич, проходите, — произнес громила подозрительно шелковым тоном, обращаясь уже ко мне. — Курточку снять не желаете? Да что вы! Не разувайтесь! Может, водочки, коньячку?

Говоря все это, Фима, бережно поддерживая меня под локоть, вел по квартире. В комнате, обставленной по советским меркам совсем недурно — чешская стенка, финский ковер на стене, кожаный диван с двумя креслами вокруг журнального столика с початой бутылкой водки, открытой банкой огурцов, горкой куриных косточек и парой стопок. В углу расположился цветной телевизор, и, подумать только — видеомагнитофон! На экране, в ужасающей записи, со «снежком», Роджер Мур в роли агента 007, в очередной раз спасал мир. В одном из кресел сидел ужасающе худой, такой же лысый, с оттопыренными ушами, с шеей, как у быка хвост, второй жулик, внешне — почти полный антипод Фимы.

— Скелет, — хозяин кивнул головой. — Пойди, покури. Дай, люди пообщаются, — подмигнул он.

Тот, пошатываясь, поднялся с кресла, и, со вздохом кивнув, покинул комнату. Громила тяжело опустился в кресло у окна, жестом пригласив занять место напротив. И здесь я совершил вторую ошибку — занял это кресло, оказавшись спиной к двери.

— Курс вы знаете? — с улыбкой спросил Фима, доставая из тайника в кресле банковскую упаковку рыжих червонцев. Мы их в свое время называли «лысыми». Почему? Кто хоть раз видел советский червонец — тот меня поймет — именно он был единственной купюрой с изображением бюста Ленина, рискующей оказаться в руках десятилетнего ребенка. — Восемьдесят копеек за доллар. Сколько меняем?

— Какие восемьдесят копеек? — возмутился я. — С утра курс двадцать четыре рубля с копейками был!

— Да побойся Бога! Двадцать рублей за доллар — и ни копейки больше!

— Хрен с тобой, — ответил я. — Тысячи рублей за глаза.

— Тысяча — так тысяча, — согласился бандит, глядя куда-то поверх моего плеча.

Я инстинктивно начал разворачиваться, но не успел — в затылок уперлось что-то твердое и холодное. В меня еще ни разу не такали стволом пистолета, но я, почему-то, догадался, что это он и есть.

— Что, падла легавая, не ждал? — оскалился жулик. — Думал, я поверю, что какой-то лошара такой пресс гринов на кармане таскает?

Да, блин, было же время… когда каждый, у кого в кармане больше пятидесяти рублей уже считался миллионером — то есть врагом Советской Власти. А, если врагом не был — то, значит, работал на нее. Угораздило же меня так встрять!

— Здрасти, приехали, — вздохнул я. — А теперь-то что?

— Теперь мы поменяем тебя на автобус, который довезет нас до Кубы, — ответил из-за спины тонкий, писклявый голос, видимо, принадлежавший Скелету.

— Так братцы… — я осторожно, чтобы не спровоцировать стрелка, навалился на спинку кресла, и каким-то там по счету позвонком почувствовал рукоятку Беретты, заткнутой за пояс. — С пересадкой придется ехать-то… где-то в районе Атлантического океана.

— Вот попандос, Акимыч! — снова пропищал тощий. — Я же говорил, что это — в Бразилии.

— Не парься, Скелет, — отмахнулся Фима. — Сейчас Алексей Сергеевич поделится с нами капустой, и все будет ништяк. Чего зенки-то вылупил? — обратился он уже ко мне. — Лопатник доставай.

И тут я понял смысл этого развода. Ну конечно! Стрелять здесь, в квартире, где оба жулика уже засветились — никто не будет! КГБ в те времена работала на раз — на два бандиты уже смотрели на юг из окон где-нибудь на Новой Земле. Лоховская разводка. Пожалуй, только у законченного совка штаны от такого наезда наполнятся, у тех же, кто жил в веселые девяностые, нервы отштампованы из 120-миллиметрового дюралевого бронированного листа — как лобовая броня у танка.

— Тихо, братцы, тихо! — развел я в стороны руки, цепляя носком ботинка нижнюю полочку журнального столика. — Сейчас я достану лопатник, отдам его вам, и тихо уйду — договорились?

Громила подался вперед, стрелок тоже расслабился — давление ствола шпалера на затылок уменьшилось. Замерев на мгновение, еще раз просчитав в голове ситуацию, я поддел носком столик и зафутболил его в Фиму. Зазвенела, падая на пол посуда. Рука же, действуя независимо от головы, достала из-за пояса ствол, и я, не разворачиваясь, через плечо, наугад, выпустил четыре маслины. Голова взорвалась острой болью, в ушах зазвенело. Еще бы! Бабахнуть прямо у себя над ухом! Я не услышал — почувствовал — удар тела об пол. Хотя… какого там тела — полмешка картошки.

Столешница, ударившись об лоб жулика, раскололась пополам. Фима, слегка ошарашенный напором, уже начал подниматься с кресла, протягивая ко мне свои огроменные ручищи. Вот это оружие пострашнее пистолета! Мгновенно сменив линию прицела, я еще дважды нажал на спуск. Но громила не остановился — лишь глаза его стали шире и круглее. Последний выстрел ушел в потолок — бандит налетел на меня и сбил вместе с креслом на пол. Вот, кажись, мне и хана…

Закрыв глаза, я приготовился к удару чудовищной лапищи, от которого, собственно, та самая хана мне и настанет. Кровь пульсировала в висках с такой силой, что вены, казалось, взорвутся. Стук… стук… стук… я ждал удара, но его так и не последовало. Набравшись смелости, я открыл глаза. По очереди. Сначала один, потом другой.

Тело громилы лежало, свесившись с перевернутого кресла. Из двух отверстий на спине толчками вытекала кровь. Ай да я! Уперевшись рукой в пол, угодив во что-то липкое, я поднялся на колени. Второй бандит лежал рядом. Вместо его правого глаза зияла огромная дыра.

— Твою ж мать, — прохрипел я. — Вот уж на самом деле — дуракам везет.

Однако, можно было спорить на что угодно — какой-нибудь добропорядочный товарищ вспомнил о своем гражданском долге после первого же выстрела, и уже позвонил куда следует. Да, до ближайшего отделения милиции километров пять, но, опять же, в восемьдесят восьмом году на улицах в час ночи еще не было пробок! Надо тикать.

Пистолет отлетел пес знает куда, искать его слишком долго. Но пачка банкнот валялась на самом видном месте. Подобрав ее, я схватил первое, что попалось под руку, а это оказался видеомагнитофон, и метнул снаряд в окно. Пластиковая коробка разнесла стекло вдребезги, но звона, кроме того, что и так засел у меня в голове, я не услышал. Разбежавшись, я запрыгнул на подоконник. Ох… кажется, первый этаж, но, один черт, высоко. И, признаться, сыкотно.

Волгарь таксиста как раз вспыхнул фарами и начал пятиться, разворачиваясь. Времени думать не оставалось, и я оттолкнулся ногами от подоконника. Приземлившись, не удержавшись на ногах, перекатившись через спину, я вспомнил выражение «земля пухом». Нифига она не пухом! Твердая, как сталь!

На дорогу я выскочил как раз перед капотом ГАЗа. Была бы у Николая хоть капля соображаловки — он бы снес меня, и самый гуманный суд в мире оправдал бы таксиста — к гадалке не ходи. Как раз с мозгами, похоже, у шофера был серьезный напряг. Или же кишка оказалась тонка. Но, чего уж говорить — меня не особо расстроило, что хромированный бампер лишь чуть коснулся моих штанин, а не снес мою голову. Похлопав по капоту, оставив на желтой краске красный отпечаток своей пятерни, я запрыгнул в салон. Водила испуганно вжал голову в плечи, и попытался слиться воедино со своим креслом. Не вышло.

— Чего смотришь, придурок? — рыкнул я. — Дави гашетку.

Тот попытался что-то сказать, но удалось лишь несколько раз беззвучно открыть и закрыть рот. Прямо, как рыба! Оставив бесплодные попытки, Коля лихорадочно закрутил головой.

— Что нет? — я схватил водилу за отворот куртки. — Слышь, мудила… ты знаешь, кто я? Агент Эрик Картман, ЦРУ. Догоняешь? Или ты жмешь педаль, или твоя телка с во-от та-акенной задницей получит тебя по почте… в разных посылках. А твою башку тебе же в задницу я хоть сейчас засуну. Ну?

Повторять не пришлось. Николай даже не стал тратить время, чтобы кивнуть головой — просто утопил гашетку до пола. Волга, едва не встав на дыбы, завизжала резиной, испаряя протектор, и сорвалась с места, снеся углом бампера урну. Я успел обернуться напоследок — дом, где еще пятнадцать минут назад горело всего два окна, превратился в подобие новогодней елки — теперь всего пара окон не горело. И почти в каждом темнел силуэт добропорядочного советского гражданина.

— Куда!

Я еле успел перехватить руль и вывернуть его в другую сторону — балбес-таксист собирался выехать на проспект, где по стенам домов уже гуляли красно-синие сполохи ментовских мигалок. Нырнув в арку дома, Волга выехала на набережную, и покатила, пусть по убитой, но совершенно пустой дороге. Водила вцепился в баранку и лихорадочно орудовал ею, объезжая колдобины.

Перед старой плотиной… хотя, какой, к черту старой? Так она будет называться только в конце девяностых! Я похлопал таксера по плечу, показывая остановиться. ГАЗ скрипнул тормозами, и замер перед бревенчатым настилом моста.

— Так, дружище… — произнес я, открыв дверь. — Где КГБ находится, знаешь? Доносы туда строчить умеешь?

— Не-а, — покачал головой Коля.

— Вот чудненько! Я сейчас выйду, а ты утопишь гашетку в пол, и чтобы через десять секунд духу твоего здесь не было. И учти — вернешься, да, не дай то Бог, еще и не один — пулю тебе первому между глаз пущу. Нас в ЦРУ знаешь, как стрелять учат? У! Вильгельм Телль отдыхает! Знаешь, такого?

— Не-а, — снова замотал головой водила.

— Вернешься — узнаешь, — пообещал я, покидая пепелац.

Таксист рванул с места, едва я закрыл дверь. Да, встрял мужик… хотел немного заработать — и такое попадалово! То, что он не жилец — и так понятно. Или жулики, или органы один черт найдут беднягу, чтобы через него выцепить меня. Обидно! Он и рассказать-то ничего толком не сможет!

Постояв, для проформы, еще пару минут, я зашагал по мосту. Освещения здесь не было, но мне это ничуть не мешало. Первую половину дороги я знал назубок — полтора года, что я ездил в институт на троллейбусе, потому как прав еще не было, ходил здесь до ЮУрГУ почти каждый день. И обратно — тоже. На природе, в парке, оно как-то приятнее, чем трястись в переполненной коробке, да и для здоровья полезнее. Каждый будний день два километра туда, два километра обратно… к исходу тех полутора лет ноги стали как у футболистов! А как получил права, через год руки стали как у штангиста, потому как крутить руль на «копейке» семьдесят первого года выпуска — занятие далеко нелегкое. Это потом я реквизировал у отца «девятку», показавшуюся мне тогда вершиной технической мысли.

Со второй половиной пути я был знаком только теоретически… да, до апельсина. Сто раз на машине мимо проезжал, так что и на своих двоих доберусь. Сейчас — по парку, до карьеров, там — вдоль дороги, через речку, через деревню, обойти пост, и останется отрезок километра в три через питомник и кладбище. Каких-то пара часов — и я на родительской даче! С вероятностью в девяносто процентов можно утверждать, что там сейчас никого нет — поехать в сад в будний день, после работы… нет, я слишком хорошо знал отца и мать, чтобы допустить такое.

Уже часа через полтора пути мне пришло в голову, что план не совсем гладкий… еще бы! Двенадцать лет я не ходил пешком дальше, чем на двести метров, а тут — почти марафонская дистанция!

В сады я зашел не через два часа, как планировал, а через все четыре. Уставший, грязный, мокрый — мостик через речку еще не поставили, так что пришлось прыгать по камням. Стоит заметить — скользким камням. Благо, глубина небольшая — по колено. Дырка в заборе, которую я так хорошо помнил, оказалась на месте. Здесь же она будет и через десять лет, и через двадцать, и, скорее всего, через тридцать тоже. Есть вещи, которые не меняются.

Невдалеке, на берегу пруда, горел костер, вокруг которого темнели несколько фигур. Смеялись девушки, а чей-то хриплый голос пел под гитару «Но если есть в кармане пачка сигарет». Мнда… пачки сигарет как раз не было, а курить хотелось уже не чертовски, а просто адски. Когда-то и мы здесь сидели, точно так же, на этом же месте, и тоже бацали Цоя под гитару… забавно! С одной стороны — воды с тех пор утекло — немеряно, а с другой — до тех времен еще добрый десяток лет!

До родного участка я добрел одновременно с рассветом. Соседи или спали, или же просто никого не было. Не важно, главное, что я перемахнул через ограду, оставаясь незамеченным. Гвоздь, согнутый особым образом, заменяющий ключ от домика, нашелся не под половиком, и даже не на притолоке, а в цветочном горшке. Значит дверь закрывал отец. Он вообще ко всем вопросам подходил более обстоятельно, чем маменька. Скинув грязную, мокрую, заляпанную кровью одежду, я надел отцовский халат и открыл холодильник.

— О, моя радость! — улыбнулся я.

Здесь нашлась бутылка «Пшеничной», запотевшая сразу, как я ее поставил на стол. Следом за ней отправился кусок сала. В погребе я нашел банку соленых огурцов, а в шкафу, заменяющем хлебницу — буханку ржаного хлеба и пачку «Беломора». Да-да, было время, когда папиросы покупали ради табака, а не для того, чтобы забивать в них шалу!

Выпив рюмку водки, закусив огурцом, я начал думать что все не так уж и плохо, а выпив вторую, и засмолив сигарету, я понял — выберусь и из этой передряги. Могло бы быть не просто хуже, а значительно хуже! А так — подумаешь, перенесся на двадцать лет назад, вместо двух. И что? В своем городе я знаю каждый кустик, каждую трещину на асфальте, каждый кирпич и каждую «балтийскую» отметку. Вздремну пару часиков, вернусь в город, найду Семенова, и, пока он напрягает голову, солью предкам все содержимое своего наладонника… а батя уж найдет применения этой информации, в этом я ничуть не сомневался.

Глава 3

— Твою ж мать! — пробормотал я, переворачиваясь на другой бок. — Приснится же такое!

И то верно — сон на редкость бредовый. Будто бы развалился цех, который я строил! Да нереально! Все, что я строил — стояло, стоит, и стоять будет! А еще — что меня хотели грохнуть, что Семенов построил машину времени, и я оказался в восемьдесят восьмом году, где меня опять попытались замочить, но, вместо этого, я сам завалил двоих жуликов! Бредятина полнейшая! Был бы я Лукьяненко — книгу бы написал… а что, говорят же, что многим личностям с мировыми именами и сюжеты книг, и симфонии, и даже целые периодические таблицы во сне приходили! Может, бросить стройку, и за перо взяться?

Усмехнувшись, я открыл глаза… да так и застыл, с кривой усмешкой на лице. Стол, допотопный холодильник «Ковровец», газета «Правда» на скамейке, пустая бутылка «Пшеничной», ходики на стене… не приснилось.

— Здрасти, приехали, — произнес я, вставая с кровати.

Не приснилось… Нащупав на столе пачку «Беломора» и коробок спичек, я прикурил папиросину. Голова стала соображать намного лучше. По большому счету, все остается без изменений, приоритетная задача — найти Семенова, а там видно будет. Другой вопрос — в таком виде хорошо стоять перед командармом полвека назад, а сегодня первый же мент меня повяжет. По меньшей мере, стоило отмыться от крови, и, если повезет — от грязи тоже. Немаловажный момент — стрелки на ходиках показывали половину пятого, и, судя по всему — не утра, значит сегодня Евгения Борисовича в институте уже не поймаю…

— До апельсина, — махнул я рукой. — Завтра найду.

Опустошив карманы, сложив вещи в шкаф, я взял одежду в охапку и отправился в баню. Здесь, подкинув дровишек, утопив шмотки в тазике с водой и присыпав их половиной пачки порошка, я принялся за руки. Кровь не отмывалась, а отламывалась целыми кусками. Вспомнив кое-что, я поднял половик в предбаннике и открыл погребок. Пятилитровая алюминиевая канистра с пивом оказалась на месте. Да-да, батя у меня человек запасливый! Сделав несколько глотков прямо из горловины, я понял — вот оно, счастье! Но самое обалденное то, что уже почти сутки молчит телефон, никто меня не долбит, никто не хочет ни новый коттедж, ни зарплату, никто не предлагает купить кирпич по «конкурентной» цене. Лепота!

Вообще, мне очень повезло — Семенов мог отправить меня и во времена Монголо-Татарского Ига, а в тринадцатом веке, судя по слухам, таксисты были менее сговорчивы. А так… я — в конце восьмидесятых! Признаться, мой любимый отрезок в истории — культ здоровых пушек типа IMI Magnum Desert Eagle, мощных автомобилей типа Ford Bronco, мода на пышные женские прически и короткие юбки. Секс, наркотики и рок-н-ролл, что еще для счастья не хватает? Правда, все это было там — за железным занавесом…

Развесив выстиранные вещи, одев все тот же халат, с канистрой подмышкой, я покинул баню. Но здесь меня ждал очередной сюрприз! Над грядкой с викторией склонилась совершенно потрясающая попка! Короткое летнее платьице с ромашками открывало красивые, загорелые ножки. Этот Советский Союз — прямо рай какой-то!

— Приветики! — произнес я.

— Ой! — резко развернулась девушка. — А вы кто?

Милое личико с острым подбородком и пухлыми губками, испачканными ягодами, окаймленное светлыми кудрями, огромные синие глазищи с ресницами такой длины, что ими подметать пол можно… гостья показалась мне смутно знакомой.

— Алексей, — представился я. — Но ты можешь звать меня просто Леша. Двоюродный брат Сереги, — добавил я, опережая ее вопрос. — А ты?

— Вика, — улыбнулась девушка, сверля меня глазами. — Я тут по соседству живу, — махнула она рукой. — Сергей с Таней попросили меня присмотреть за садом, пока они на конференции…

— Конференции? — переспросил я.

И тут меня как током ударило. Бывает же такое — не было необходимости, и не помнил, а тут — даже полку вспомнил — третья сверху, где у меня стоит книга Костина «402 метра», в которой хранится куча бон разных времен и народов, в том числе и две бумажки — тысяча злотых с изображением Коперника и пять тысяч злотых с изображением Шопена. Вот эти-то купюры я и привез в 1988 году, когда родители брали меня, десятилетнего пацана, с собой на конференцию в Варшаву. Это метко Акелла промахнулся!

— Ну да! — тряхнула кудрями Вика. — А вы не знали?

— Ах, да, да, да! В Польше! А то как же! Я сам-то не местный, в Пи… в Ленинграде живу. Вот, в командировку приехал, решил заглянуть… — на ходу придумывал я.

— Как интересно! — всплеснула руками девушка. — А я из Челябинска никуда ни разу не выезжала… а вы на озере уже были?

Видимо, озером она называла поросший камышом пруд, пляжа перед которым осталось полтора квадратных метра… Эгей! Я снова немного позабылся — сейчас, двадцать лет назад, Карповое еще в очень неплохом состоянии! Даже, наверно, и карпов, в честь которых названо озеро, не всех перевели!

— Нет, что ты, — отмахнулся я. — Я только недавно приехал. Даже еще пообедать не успел!

— Так давайте сходим, искупаемся, а потом я приглашаю вас к нам на шашлык! Хотите?

— Хочу, но… я без плавок…

— Ничего страшного, — доверительно сообщила она, подойдя поближе. — Я тоже!

— Ну! Это здорово меняет дело! — оскалился я. — Ты пиво пьешь? Вот и отлично!

На берегу девушка провела меня мимо пляжа, и, крутанув попкой, направилась в сторону ивняка. Хм! А я слышал, что в СССР секса нет! Не последовать за этими ногами было бы преступлением, и я, чуть отстав, чтобы дать насладиться глазам, пошел за ней. Поравнявшись с кустами, Вика раздвинула ветки, и исчезла в листве. Я продрался следом. Место, на котором мы оказались, мне было совершенно незнакомо. Забавно! А я наивно предполагал, что знаю здесь каждую травинку! Оказалось — нет!

Густая поросль ивняка создавала естественный тайник для небольшого пятачка песка, а камыши, торчащие из воды, скрывали от посторонних глаз прибрежную полосу. Ну просто идеальное место, чтобы скрыться от посторонних глаз!

Я влил в себя несколько граммов пива. Вика, перехватив емкость, сделала пару глоточков, и, развернувшись ко мне спиной, томно прошептала:

— Алексей, помогите, пожалуйста, девушке!

Потянув за лямочку, я развязал бантик на ее шейке, и платье упало к ступням проказницы. Перед моим взором предстала невероятной красоты спинка, покрытая ровным бронзовым загаром без следов от купальника, и два нежных полушария ее попочки. На правой ягодице, прямо около ложбинки, темнело родимое пятно причудливой формы — в виде галочки. Где-то я уже это видел… правда, в несколько ином ракурсе.

— Хм… Виктория… — произнес я, проведя пальцем по ее позвонку от шейки, почти до самого низа.

— Вероника, — поправила меня девушка.

— Что? — поперхнулся я. — Вероника? У тебя фамилия, случайно, не За… Зи… Зе…

— Зиманкова, — ответила она, разворачиваясь. — А откуда ты знаешь?

Еще бы я не знал! Звезда немецких фильмов начала девяностых годов! Да, да, тех самых фильмов, которые «дас ист фантастиш»! У одного из наших с Санькой одноклассников было около десятка кассет с участием этой актрисы, но, как назло — все без перевода. А жаль! В одной из картин Вероника как раз играла учительницу, и всем нам страсть как было интересно (естественно, исключительно в научных целях — как будущим абитуриентам), что же ей такого сказал студент, что она сразу начала раздеваться? К сожалению, все мы изучали английский…

— Слышишь? — трясла меня за руку порнозвезда. — Откуда знаешь-то?

— Да так, Серега рассказывал про тебя, — я звонко шлепнул ее по попке. — Айда купаться.

Ответ устроил ее не на сто процентов, но подозрений поуменьшилось. Будущая актриса, подняв сноп брызг, со всего разбега залетела в воду. Я вошел, пусть менее грациозно, но более надежно — как танк, не прорезав, а продолбив гладь озера, оставив за собой бурлящий след. Взмахнув руками, оттолкнувшись ногами от дна, я ушел под воду, в несколько гребков преодолел десяток метров, и, всплыв, брассом устремился к центру озера.

Черт, а это прикольно! Лет семь так не отдыхал, уже успел позабыть, насколько могут быть приятны простые человеческие радости. Нет, скай-дайвинг на побережье Кубы, водный мотоцикл на Лазурном берегу, крутые виражи на прототипе Porsche GT3 на Нюрбургринге и переход на лыжах по Антарктиде — тоже весело, но, как-то приелось. Удовольствие, оказывается, можно получать и таким простым способом! Признаться, даже звезда порнофильмов, барахтающаяся рядом, вызывала меньше эмоций, чем пахнущая тиной вода и палящий диск солнца. Перевернувшись на спину, раскинув руки и ноги, покачиваясь на волнах, я блаженно прикрыл глаза.

— Ой! — раздался рядом голос Вероники. — А это у тебя что — водолаз с трубочкой, или ты на бревне с сучком лежишь?

Девушка шлепнула меня по плечу, и, поднимая сверкающие на солнце брызги, отчаянно работая руками и ногами, загребла к берегу.

— Ах, сучка! — воскликнул я. — Догоню!

— Попробуй! — крикнула в ответ молодка. — Только карпа на свою наживку не поймай!

Конечно, и пробовать было нечего — один мой гребок — три ее, по силе, а частота — та же. Но, продолжая играть, я догнал Веронику только у самого берега. Плыть дальше фарватер не позволял — киль за дно цеплялся. Актриса уже достигла мелководья, и, грациозно выставив попку, прогнув спинку, по-львиному оглянувшись через плечо, на четвереньках выходила из пены прибоя. Здесь я ее и настиг. Если в СССР секса еще нет, то пора исправить это упущение. Намотав роскошные длинные волосы на кулак, я поставил развратницу на колени, мои губы нашли ее губки, а вторая рука сжала упругую грудь девушки…

Мы еще долго пролежали на песке, загорая. Причем у меня были все основания предполагать, что мой загар равномерным не получится — плечо закрывала от лучей голова девушки, грудь — ее рука, а низ живота — ее бедро.

— Знаешь, — произнес я, зевнув. — Я тебе завидую.

— Да? — приподняла голову Вероника. — Это чему же?

— У меня никогда не будет такого потрясающего секса с самим собой!

— Да что ты! — удивилась она. — Да ты даже представить себе не можешь, как я тебе завидую!

С Карпового уже дул прохладный ветерок, шелестя листьями ивы над головой. Солнце, сверкнув напоследок лучами по водной ряби, едва не задев провода высоковольтной линии, спряталось за вершинами берез… Как-то кстати вспомнилось, что я почти двое суток ничего не ел — только закусывал, а кто-то несколько часов назад соблазнял меня шашлыком…

— Ты, кстати, что-то обещала, — напомнил я.

— Да? — привстала Вика, больно уперевшись в меня коленкой. — И что же?

— Здрасти, приехали! А Шашлык? Было дело?

— Было, — согласилась девушка. — Ну, пошли. Приглашаю тебя в гости.

Неудивительно, что раньше (или, правильнее — позже?) я не встречал звезду голубого экрана — участок Зиманковых располагался в противоположном конце садов, где, у второй проходной, находился и еще один магазин и еще одна колонка. На собрания в садоуправление я за всю жизнь так ни разу и не сходил, так что и там мы встретиться никак не могли.

В тени яблони, напротив участка Вероники, стояла совершенно потрясающая белая «ноль вторая» со шторками на задних окнах и государственными номерами. Мы в детстве называли такие «злая морда»… да потому что морда у нее на самом деле злая — широкая фальшрешетка радиатора, напоминающая оскалившую пасть, раскосые прямоугольные глаза, и блестящий хром. Сволочи, испортили аппарат в начале девяностых, когда заменили металл на черный пластик — автомобиль сразу потерял свой лоск. Да и само качество металла стало намного хуже — батя запарился с такой же. Что он не делал со своим Волгарем — ржавел, зараза!

— У тебя папа — крутая шишка? — осведомился я, поравнявшись с «ноль второй».

— Нет, то ты, — отмахнулась девчонка. — Это не его! Наша — вон стоит, — Вика указала подбородком на светло-бежевую «шестерку» за оградой. — А это — Семенов в гости приехал.

— Кто-кто? — переспросил я. — Семенов? Не Евгений ли, случайно, Борисович?

— Ты всех, что ли, знаешь? — удивленно воскликнула Зиманкова. — Он самый!

— Ну… э-э… — я лихорадочно соображал, как выкрутиться на этот раз. — Я в командировку-то как раз к нему и приехал! Он же преподает в…

А вот это уже была проблема. Я, хоть убей, не помнил, как назывался родной институт двадцать лет назад, а названий, слава Богу, у него сменилось немало… ЮУрГУ — это, кажется, с конца девяностых, до того, по-моему, ЧГТУ… но с какого времени он назывался так, и с какого года — вот это загадка!

— ЧПИ, — подсказала девушка.

Да, точно! Челябинский Политехнический! Но, если честно, такие совпадения уже не настораживали — они пугали! Как-то слишком метко промахнулся Акелла, чтобы все это было всего лишь набором случайностей!

Теперь не Вероника меня вела — я бежал вперед нее. Участок Зиманковых, признаться, оказался на уровне, но все говорило о том, что глава в семье явно не муж. Весь сад утопал в цветах — розы, герберы, хризантены, астры, промеж которых вились аккуратные дорожки, вымощенные плитняком. Небольшой опрятный домик обвивал дикий виноград, а через бреши в зелени виделась розовая краска.

В беседке у мангала сидели четверо. Двоих я узнал сразу — чета Семеновых — Евгений Борисович и тетя Лена. Крепкий мужчина (теперь я понял, в кого пошел Санька!) имел очень мало общего с тем профессором, которого я запомнил с нашей последней встречи — когда он уезжал за границу. Прошло всего около полутора десятков лет, но ученый, как оказалось, постарел за это время на все двадцать пять! Сейчас — крепкий, черноволосый, с ярко-синими глазами, а в начале XXI века — иссохший, совершенно седой, с пробивающейся лысиной и потухшими, выцветшими глазами… интересно, что же с ним произойдет? Впрочем, страну вскоре начнет лихорадить не по-детски. А вот тетя Лена изменилась слабо! Ей сейчас, должно быть тридцать два, но выглядела она ненамного старше Вики, да и через пятнадцать лет ей никак нельзя будет дать и сорока.

Худощавый, невысокий мужчина с всклоченными волосами, видимо, приходился моей любовнице отцом, а сидящая рядом пышная женщина с властным взглядом — матерью. Хм! Могу поспорить на что угодно — рук, чтобы обнять свою жену, ему явно не хватало! Радовало то, что я оказался прав — рулила в семье явно мать. Однако, непонятно было другое — как у этой четы могла родиться такая красавица-дочка?

— Мама, папа, дядя Женя, тетя Лена — всем привет! — поздоровалась девушка. — Познакомьтесь — это Алексей, двоюродный брат Сергея… ну, Таниного мужа с четвертой улицы, — пояснила Вероника, встретив строгий взгляд матери.

— Женя, — протянул руку Семенов. — Моя жена — Елена.

— Алексей, — ответил я крепким рукопожатием.

— Станислав Эдуардович, — представился Зиманков. — И моя благоверная — Мария Ильинична.

Мне еле удалось проглотить смешок. Мария Ильинична — ей это подходит!

— Алексей Сергеевич, — чуть кивнул я.

— Да что же вы стоите? — всплеснула руками хозяйка. — Присаживайтесь! А то ведь знаете — в ногах правды нет.

Я сел на скамейку, Вероника бесцеремонно устроилась на моих коленях, за что удостоилась очередного испепеляющего взгляда матери.

— Нет, — покачал головой супруг. — Молодежь нынче совсем не та пошла… Мы то с тобой, Женька, помнишь, как девушку в юбке хотя бы до колена увидим — так событие же было! А если без платка на голове — так вообще караул!

— Ладно тебе, Стас, скажешь тоже, — отмахнулась Семенова. — Это у вас, в Осиновке, может и так, а я же вообще шляпки не признавала, и сейчас не признаю.

— Ой, подруга, скажешь тоже, — запричитала Мария Ильинична. — У нас в колхозе и без сапогов-то никто со двора не хаживал!

Краем глаза я заметил, что профессор уже начал зеленеть от такой высокоинтеллектуальной дискуссии.

— Но аппарат отличный, — гаркнул он своим зычным голосом, натренированным годами нелегкого труда лектора. — Динамика — во! — Евгений показал большой палец. — Идет мягко, как корабль по волнам. Правда, четырнадцать литров на сотню…

— Да ты как будто не на казенные заправляешься, — вставила Зиманкова.

— Нет, не скажи! — воскликнул Станислав. — Я на своей «шестой» новые Жигули переднеприводные со светофора только так делаю! А подвески, мягче, чем у «шестерки» не было, нет и не будет!

— Это, надо полагать, когда Ильиничны рядом нет, — тихо произнесла Елена.

До хозяев дачи ее слова, кончено, не долетели, но я, сидя в полуметре, услышал все.

— Япона мать! — вскочил со скамьи ученый и, схватив бутылочку с рассолом, кинулся к шашлыкам. — Горит же!

Ага! Узнаю породу! И у Саньки шашлыки всю жизнь получались такие — язык проглотишь! Так что нет ничего удивительного, что и сейчас готовил мясо Семенов.

— Нет, Женька, — вздохнул отец Вероники. — Вот на Кавказе я шашлык ел — то был шашлык! Настоящий, грузинский шашлык из баранины! Под Хванчкару!

Девушка успокаивающе гладила меня по руке. Я же тихо офигевал. Нет, что у таких родителей получилась такая девочка — природа, бывает прикалывается. Но как она, воспитываясь в такой среде, умудрилась стать порнозвездой — уму непостижимо. Может, просто тезка и однофамилица? Да нет, не похоже… родинка, опять же! Вика почувствовала, что я уже не промолчу, и вцепилась коготками в мою ладонь. Поздно. Меня уже порвало.

— На Кавказе — это что! — протянул я. — Вот мы с ребятами пару лет назад делали шашлык в Испании… на Канарах, там от Барселоны — полчаса на катере! Свининка еще отличная попалась — без кусочка жира! Санек ее еще и замариновал так — в минеральной водичке, с лучком, с черным перцем горошком! Там как раз руины какой-то доколумбовской крепости были — пару валунов притащили, костерок запалили… и все это — под Шато семьдесят девятого — эх! Правда, пришлось потом штраф заплатить — штуку евриков за костер, и пятьсот за распитие спиртных напитков. Но оно того стоило!

Остановился я гораздо позже, чем смекнул, что сболтнул лишнего. Все присутствующие с благоговейным молчанием смотрели на меня. Стало слышно, даже, как трещат угли в мангале, как пищит надоедливый комар. Хозяева фазенды смотрели на меня с нескрываемой черной завистью. Оно того стоило!

— А наша Викуша на следующий год с гастролями в ГДР поедет, — как бы между прочим заметила Ильинична. — Вернется оттуда звездой!

Опачки! И здесь я оказался прав! Вероника — та самая Зиманкова! Только не вернется она из Германии, хотя и звездой будет. Правда, не на том поприще, что надеются ее родители.

— Жень, я вот тут думаю… — задумчиво произнес Стас. — Может, мне не углубляться на двенадцать метров на шестнадцатиэтажке на северо-западе? Может, и поменьше хватит? Деньжат тресту сэкономлю, премия, опять же…

— Постойте, постойте! — заулыбался я. — Это, случайно, не тридцать первый дом по Чичерина?

— Он самый! — закивал Зиманков, оказавшийся моим коллегой.

— Лично вам можно не углубляться, — заверил я.

Какая досадная ошибка! Я на протяжении двух пятилеток наивно предполагал, что свечку стянули швеллерами потому как геологи накосячили! А оказывается — строители сэкономили! И, все же непонятно. Это сейчас, в моем времени можно отмывать бабло сколько душе угодно, но как отмывали деньги в советские времена, когда ОБХСС и КГБ не дремало? Есть же акты и документы, подтверждающие, что деньги пришли на счет, а как они оттуда испариться-то могли? Ведь и банк-то всего один был — сбер! Короче говоря, как бы эти деньги не исчезали — происходил этот процесс совершенно виртуозно! Как бы поближе познакомиться с его физикой, как любит говорить Санька?

— Вот и мясо готово! — профессор снял с огня восемь шампуров с поджаристой золотистой свининой, нашпигованной на шпажки поочередно со съежившимися кружками томатов.

— Нет, Женька, — вставил Станислав. — Не прожарилось.

И в очередной раз Зиманков облажалася — мясо прожарилось отлично, как раз на том уровне, когда уже не резиновое, но еще и не иссохло! Конечно, многое от рассола зависит, но здесь Семеновы, и отец и сын, оставались бесспорными мастерами. В общем, под водочку, с маленькими скользкими солеными опятами, с лучком, замаринованным в уксусе и свежим ржаным хлебом с хрустящей корочкой и рассыпчатым мякишем, мясо пошло на ура.

На небе постепенно зажглись звезды, ветер крепчал. В ходе застольной беседы выяснилось, что хозяин дачи успел везде побывать, все повидать, и вообще — у него давно написана не только кандидатская, но и докторская, только гениальности его так никто по непонятной причине и не узрел. А все потому, что мировое зло плетет страшный заговор, и не против кого-нибудь, а против несчастного рубахи-парня Станислава Эдуардовича. Наконец, стол опустел, кое-кто пожаловался, что свинина была не очень, и теперь его пучит, а Мария Ильинична добавила, что уж где-где, а в их Осиновке мясо было свежее всегда. Равно как и молоко с яйцами. Участники банкета начали собираться ко сну. Пора бы и мне утрясти кое-какие вопросы.

— Женя, — обратился я к физику. — Можно пообщаться с тобой? Приватно?

— Что? — удивился он моей просьбе. — Ну… почему нельзя-то?

— Ха! — пьяно хихикнула Вероника. — Если дядя с дядей нежен — СПИД, ребята, неизбежен!

Оставив замечание подвыпившей девочки без внимания, мы выбрались из-за стола, и, сломав по пути большой розовый куст, вышли за ограду — к «злой морде». Ученый, сев на капот автомобиля, засмолил «ТУ-134», и протянул мне пачку. Как нельзя кстати — «Беломор» подошел к концу, а на всех магазинах с восемнадцати ноль-ноль на дверях висела клюшка с запиской «все ушли на фронт».

— Слушаю, — кивнул Семенов, сделав пару затяжек.

Я же додумывал мысль, начатую еще в начале застолья — как описать профессору ситуацию таким образом, чтобы завтра утром не проснуться в рубашке с рукавами, завязанными самым аккуратным образом.

— Женя, — произнес я, взвешивая свои шансы. — Ответь, как ученый — насколько реальны путешествия во времени?

Теперь настала очередь Евгения Борисовича задуматься. Некоторое время он молча изучал огонек своей сигареты.

— Ну, Алексей, скажем так… со стопроцентной уверенностью сказать ничего не могу, но физикой этого процесса я занимаюсь лет пять… конечно, пока только в теории, и, признаться, сегодня утром я пришел к выводу, что оперирование в области четвертой координаты скорее возможно, чем нет. Мы, вообще, живем в удивительное время… я склонен считать, что в ближайшее десятилетие появятся портативные ЭВМ, размерами… ну, не больше холодильника! Радиотелефоны — тоже не за горами! А ты читал в «Технике молодежи» мою статью про лазерные носители информации? Нет? Ты только представь — все альбомы Высоцкого на одной пластинке! Каково, а?

— Да, — согласился я. — Такие перспективы не могут не пугать! Но мне эти чудеса прогресса до апельсина. То есть ты утверждаешь, что путешествия во времени, в принципе, возможны?

— Теоретически — скорее да, чем нет. Но, кроме технических сложностей, есть еще и моральные аспекты. Путешествия во времени — это чудовищная ответственность! Представь хотя бы на секунду, что устройством, дающим такие возможности, завладеют не те люди! Может произойти катастрофа невероятных масштабов!

— Ну да, — улыбнулся я. — А если завладеют те люди, то катастрофа невероятных масштабов произойдет неминуемо! Поздно, Евгений Борисович, поздно!

Я с секунду поколебался, что лучше показать ученому. Еще до начала беседы самым логичным мне казалось показать паспорт с красивой круглой датой выдачи, то теперь… слова на счет ЭВМ задели меня за живое, и я извлек из кармана наладонник, снял его с блокировки, и в моей руке зажглось… инфернальное, такое, свечение.

— Эт-то что? — прохрипел Семенов, забыв выдохнуть дым.

— Это — как раз и есть радиотелефон… — спокойно ответил я. — И ЭВМ, кстати, тоже. По размерам, насколько я могу судить, меньше холодильника.

— Я… я… я… — начал заикаться профессор.

— Евгений Борисович, — заговорщицки наклонился я к его уху. — Я понимаю — это звучит как бред сумасшедшего, но… я из будущего! Из июля две тысячи восьмого года, если сказать точнее. А оказался я здесь благодаря машине времени, которую построил ваш… твой сын — Сашка.

— Невероятно! — ученый дрожащими руками взял коммуникатор. — Неужели, Советская техника дошла до таких высот! А как… расскажи! Я хочу знать все! Мы на Марсе высадились? На Луне уже есть города?

— Какая Луна, какой Марс? — отмахнулся я. — Мы метро-то достроить не можем…

— Да, да, — понимающе закивал Женя. — С такими-то строителями, как Стас… А коммунизм построили? На чем ездят автомобили — на электричестве, или, все же, на водороде?

— Знаешь… у меня почему-то такое ощущение, что коммунизм строят те же самые строители, что и метро… в любом случае, если его и построили — мне про это ничего неизвестно. Но! Евгений, у меня тоже есть несколько вопросов, и едва ли не самый главный — как мне вернуться?

— Э-э… кхм… знаешь, Алексей… физикой этого процесса я пока еще не занимался…

Глава 4

— Так мы купаться идем? — трясла меня Вика.

— А ты уверена, что там шашлыка не осталось? — уточнил я.

— Ты же его и доел! А чем тебе мой салат не понравился? — возмутилась актриса.

— А не ты ли говорила ночью, что я — тигр? А тигру без мяса — сама понимаешь, — развел я руками.

Вероника — добрая душа, согласилась проводить меня после вчерашнего застолья, да так и осталась до утра. Одна ведь вернуться побоялась, а мне провожать девушку обратно было бы, по меньшей мере — глупо. По нескольким причинам. И сейчас доканывала меня своим нытьем. Купаться ей, видите ли, хочется.

А мне — нет! Хотя бы потому что всю ночь лил дождь, и идти до озера по колено в грязи желания не было никакого. К тому же товарищ Семенов после вчерашнего разговора обещал подъехать с утра и найти выход из ситуации, так что с того самого утра, на которое он обещал, я сидел как на иголках. Только времени уже далеко за полдень, а Евгения Борисовича так и не было.

— Ну иди ко мне, мой тигр! — прошептала, укусив меня за ухо, соседка. — Получишь свое мясо!

— Ох, моя киска… — вздрогнул я.

Этот кусок мяса за первую половину дня я успел обглодать до костей. Нет, я всегда знал, что сниматься в порно, равно как и на панель, идут вовсе не от безысходности. Приятно, когда работа доставляет удовольствие! Но чтобы до такой степени!

Спас меня скрип тормозов подъехавшей к ограде белоснежной «ноль второй» со шторками на задних окнах. Из автомобиля вышел Женя и его жена. Сказать, что профессор был чернее тучи — значит не сказать ничего. Даже Лена, которая всю жизнь знала, о чем стоит беспокоиться, а о чем — нет, чтобы не расстраиваться по пустякам (читай — по вопросам, на которые она повлиять ну никак не в состоянии), и потому так замечательно сохранившаяся, выглядела весьма озабоченной. Физик молча протянул мне руку.

— Я жене рассказал, — произнес он. — Надеюсь, ты не против?

— До апельсина, — пожал я плечами. — Лишь бы на пользу дела.

— Леша, как там Сашенька поживает? Все ли у него хорошо? — поинтересовалась тетя Лена с таким видом, словно, если, не приведи Господь, у Семенова что-то не так, она и носочки теплые передаст, и пирожков в дорожку напечет.

— Совершенно замечательно, — заверил я.

— Алексей, — виновато улыбнулся ученый. — Если бы ты смог вспомнить, как перенес тебя Сашка — все подробности, до последнего шага — я бы смог помочь с гораздо большей вероятностью…

Что-то подсказывало мне, что кошки на душе скреблись не зря, и дело мое — труба. Я жестом пригласил гостей в дом. Вика, поняв, что с мясом придется подождать, недовольно надула губки. Ничего — это упущение через несколько лет она окупит с лихвой.

И я рассказал! Уложившись — кто бы мог подумать — всего в пять минут! Но этого времени вполне хватило, чтобы порнозвезда забыла и про секс и про купание, и про все остальное. Девушка пребывала в глубоком шоке, а я же с надеждой смотрел на ученого.

— Понимаешь, Леша… — старательно подбирая слова, начал Евгений Борисович. — Я долго думал, и пришел к выводу что промахнуться, как ты это называешь, даже на сотую долю секунды — принципиально невозможно. Видишь ли… физика процесса перемещения во времени намного сложнее, чем ты себе представляешь. Это не линейное перемещение из точки А в точку Б по одной координате. Было бы все так просто — человечество начало бы путешествовать во времени еще до изобретения паровоза! Но, даже не опускаясь в подробности — Земля, и та, вращается не только вокруг своей оси, но и вокруг Солнца! Солнечная система вращается вокруг определенного центра координат в галактике, галактика, в свою очередь — тоже не неподвижна! Перемещение во времени — это перемещение… как тебе объяснить… короче, как спиралью через каждую секунду — не то, что год! Я подчеркну — перемещение во времени, но не в пространстве! То есть без точных расчетов ты бы оказался в космическом пространстве — это в лучшем случае! Из каждой точки времени можно попасть только в точки, определенные строгой зависимостью! Таким образом, возможность того, что можно ошибиться с такой точностью, я исключаю абсолютно! Я понятно излагаю?

Понятнее некуда. Однако, слишком много совпадений, чтобы верить, что точка, в которую меня отправил Санька, наложилась на остальные события совершенно случайно. Я вообще привык верить в то, что случайности неслучайны — слишком много тому свидетельств в жизни. Как-то оно так метко совпало, что родителей моих вместе со мной в Союзе нету, и Семенов-старший гостил в саду именно вчера, причем именно у родителей Вероники! Дудки! Я большой мальчик, и в сказки не верю!

— А возможно ли узнать, куда мог меня отправить Санька из того момента, где я находился? — поинтересовался я. — Сколько их вообще, этих точек, на протяжении двадцати лет?

— Алексей! — воскликнул физик. — Через два десятка лет ЭВМ смогут выполнять миллионы операций в секунду — после того, что я видел, сомнений нет! — он кивнул на мой карман, где лежал наладонник. — Но сегодня даже самая мощная вычислительная машина не решит эту задачу и за полгода!

— Хорошо, — согласился я. — Пес с ним. Меня больше интересует другое — как мне вернуться?

— Физикой процесса перемещения во времени я занимаюсь около пяти лет, и мне удалось вывести следующую зависимость, — ученый положил на стол толстую, засаленную тетрадку, исписанную почти до конца, и, пошелестев бумагой, нашел нужную страницу. — Видишь?

— Вижу, — согласился я, внимательно разглядывая чудовищную многоэтажную формулу, занявшую почти весь лист. — И что?

— Неужели непонятно? — удивился профессор.

Как раз понятно. Понятно, что моей головы здесь явно недостаточно. Да, котелок у Саньки варит… впрочем, и у отца его тоже!

— Второй корень отрицательный! Возврат принципиально невозможен! — подвел итог Семенов.

Я во многое мог поверить. Даже в то, что в Штатах, рано или поздно, будет черный президент, даже в то, что Грузия обнаглеет настолько, что обнажит оружие против России, даже… нет, это совсем крамольная мысль, но я могу поверить даже в то, что цена нефти упадет до восьмидесяти долларов за баррель! Но в то, что Саня может меня так подставить — отправить в прошлое, зная, что возврата нет — в жизни не поверю! Сам-то он как-то возвращался! Значит и я смогу, вопрос в том — как? Этими соображениями я и поделился с отцом гения.

— Мне нелегко это признать, но, похоже, Сашка продвинулся намного дальше меня, — нехотя согласился Женя. — Если он на самом деле знал, что делает… — Семенов-старший щелкнул пальцами. — Эврика! Есть у меня догадка, и, хотя это противоречит всем законам физики, но не логики — стоит проверить!

— Вот и займитесь, — дружелюбно усмехнулся я. — А я пока поброжу здесь, осмотрюсь, погуляю — когда еще такая возможность представится?

— Да ты с ума сошел! — замахал руками ученый. — Ты только представь, что случится, если какой-нибудь сержантишка вздумает проверить у тебя документы? Товарищ — верь, пройдет она, пора свободы слова, гласности, но комитет госбезопасности запомнит наши имена! Ты тогда до своего времени, со стопроцентной гарантией, доберешься своим ходом — сидя в подвале на Лубянке! Тем более сейчас, когда на каждом шагу пикеты! В городе чуть не поймали американского шпиона! Вчера ночью шума было… Япона мать!

— Чуть не поймали — это они, конечно, хватили, — рассмеялся я. — Женя, знаешь, что такое перестройка? Это когда каждый на своем месте честно делает свое дело. Вот этим мы и займемся! Ты будешь думать, как меня вернуть, а я сделаю то, зачем я сюда и припутешествовал! Заметано?

— Заметано, — кивнул Семенов, подозрительно глядя на меня. — А, кстати говоря, зачем ты сюда прибыл?

— Ох, бля… — вздохнул я.

И рассказал историю своего попадалова. Потом, по просьбе интеллигенции, совершил краткий экскурс в историю — на пару лет. После — еще на парочку. И еще. Наконец, плюнув, поняв, что отделаться не получится, все равно придется, рано или поздно, чтобы сохранилась хоть какая-то последовательность, вкратце пересказал всю историю отечества за последние двадцать лет.

Все трое слушали меня с открытыми ртами. Наверно, у Ванги не было столь внимательной аудитории. Ближайшее будущее немало ужаснуло Семеновых, Веронике же было глубоко по барабану. Чтобы отвязаться, для нее я сразу сделал исключение, сразу сказав, что вскоре девочка станет звездой голубого экрана. Правда, не сказал в каком амплуа, но, чтобы у ребенка закружилась голова, хватило и этого.

— Чего уж хорошего от строителя ожидать, — сделал вывод Евгений[1]. — Что же, Алексей, если ты считаешь, что сможешь сделать свою жизнь и жизнь своих близких лучше — я не в праве тебе мешать. Признаться, никогда не думал, что перемещение во времени может использоваться в личных целях… Япона мать! И я не святой, и я совершил в жизни не одну ошибку, которые, доведись возможность — с радостью исправил бы! Я сделаю все возможное, чтобы вернуть тебя — обещаю!

Наконец, Семеновы уехали. Глава семейства с тем же озабоченным выражением лица, с которым и приехал, Елена же с некоторой растерянностью. Нет, слова про Принстон ей, конечно, понравились. Больше всего, на мой взгляд, ее шокировало, что Сашенька совершенно замечательно будет жить и ее материнской опеки. Нет, когда ребенку тридцать лет — это само собой разумеющееся, но когда сыну всего девять, этот момент кажется настолько далеким…

— Обалдеть можно! — запрыгнула ко мне на колени Вероника. — Ты потому и знал мою фамилию, что видел мои фильмы? А! Лешка! Ты же на десять лет младше меня! С ума сойти! Я же две недели назад тебя за кустики отводила! Ничего себе, у тебя пиписька вымахала! А назови хотя бы один фильм со мной!

— Э-э-э…

Ну, что здесь можно ответить? Какое название сказать девочке? «Развратные домохозяйки»? Явно не подходит. «Горячие легавые шлюшки»? Тоже не то. А, вот! Как раз тот фильм, который заставил задуматься о полезности изучения иностранных языков!

— Например, «Уроки русского языка», — улыбнулся я. — Там ты играешь учительницу.

— Училку… — разочарованно протянула актриса. — Наверно, это один из поздних.

Вообще-то один и первых, но я не стал углубляться в подробности.

— Ладно, солнце, — я ласково шлепнул девушку по бедру. — Мне надо попасть в город.

— Но автобус-то уже ушел, — цокнула язычком Вика. — А следующий только через два часа.

— Через два часа поздно будет, — ответил я. — Мне надо сейчас.

— Даже не знаю… а! Ты умеешь мотоцикл водить?

— Ты чем меня слушала? В двадцать первом веке каждый умеет управлять не только мотоциклом, но и вертолетом! — прикололся я. — Конечно, умею!

— Тогда пошли, — она потянула меня за руку. — Только ты, главное, молчи и во всем соглашайся со мной!

Прошли мы недалеко. Был бы проход насквозь улиц, кроме главной дороги вдоль садов — добрались бы за пять минут. А так поход на участок напротив нашего, но на соседней улице, занял гораздо больше времени.

Здесь, на площадке перед домиком, тощий прыщавый паренек лет двадцати — ровесник Вики, заботливо протирал тряпочкой хром Явы. Совершенно обалденный, стоит заметить, аппарат! Правда, при виде его, немного кольнули ребра, которые я сломал в четырнадцать лет, когда на точно таком же мотоцикле снес несколько молодых березок, не вписавшись в поворот на мокрой дороге. Но в остальном… выбирать не приходилось.

Байкер, заслышав шаги, отвлекся от своего занятия, подняв глаза от своего отражения в накладке со штамповкой «JAWA». Его дыхание при виде Вероники участилось, лицо покраснело, став такого же цвета, как и бензобак мотоцикла. Наверное, сияние, исходящее от девчонки, на время ослепило парня, поскольку меня он заметил далеко не сразу, а, заметив, набычился и гневно раздул ноздри.

— Привет, Юрок-шнурок! — помахала ему звезда.

— Привет, — насторожено кивнул рокер.

— Познакомься, это — дядя Леша, двоюродный брат моего отца из Ленинграда!

Я даже поперхнулся! Неужели, я тяну на ее дядю? Может, стоит в спортзале чаще появляться? Да, глупости все это! Так старо я не выгляжу! Однако, моя легенда оказалась универсальной.

— А, дядя! — расцвел паренек. — Приятно познакомиться!

— Юрочка, — девушка, сделав губки бантиком, потрепала его по щеке. — Мне нужна твоя помощь!

Теперь байкер просто засиял, затмевая собой даже блеск хрома своей Явы.

— Викуша! Для тебя — все, что угодно!

— Видишь… у дяди Леши на пляже украли куртку с документами, и ему надо срочно добраться до города, чтобы написать заявление в милицию!

— Викунечка! О чем разговор! Домчу, как ракета! — заверил Юра.

— Как жаль, — вздохнула Вероника полной грудью. — А у меня как раз есть свободное время, и я хотела разрешить тебе угостить меня мороженым…

— А… как же дядя? — растерялся паренек.

— Знаю! — воскликнула девушка. — Ты дай дяде Леше мотоцикл — он и сам съездит!

— Ну… — задумался байкер.

В его душе начали борьбу две могучие силы. Одна — любовь к своей Яве, другая — любовь к этой дрянной девчонке. И не надо быть Нострадамусом, чтобы догадаться, какая сила даст слабину первой. Скажи парню Вика, что я — сам Сатана, и мне на время нужна его бессмертная душа, так, поиграться чуток, но это время она проведет с ним — и в этом случае рокер согласился бы. Чувства Юры к соседке были видны невооруженным взглядом, равно как и то, что Вероника просто пользовала его время от времени, пользовала чисто по-женски, не давая взамен ничего, кроме надежды. А бедный мальчик глотал пилюлю и продолжал верить.

— А документы? — сделал он последнюю попытку защитить свой аппарат. — Их же украли!

— А что, документы? — проказница уже вертела в руках его водительские права. Я — и то не успел заметить, как она успела их вытащить! — Ой, да ты посмотри на эту фотографию! За кого угодно сойдет, даже за меня!

— За тебя — никогда! — выпалил пацан. — Только вечером родители с работы возвращаются — вы уж постарайтесь успеть?

— Запросто! — пообещал я, запрыгивая в седло.

Ява завелась с пол-оборота. В смысле, с одного пинка по ножке стартера. Ну, на то она и YAWA 650. Вспомнились слова старой песенки — «Яву, Яву взял я на халяву!». Включив передачу, нарисовав задним колесом круг на щебне, под восторженный восклик Вероники и полный боли вздох байкера, я сорвал мотоцикл с места. Я обещал успеть до вечера, а вот на счет относиться бережно — не помню!

Притормозив в конце улицы, я вставил в ухо гарнитуру, и, включив на коммуникаторе проигрыватель, выбрал композицию Nelly Furtado. Вот оно, счастье-то! Байк и полоса дороги! Как давно я не ощущал скорости, ветра, забирающегося под куртку, и… не знаю, как это назвать — неба над головой, что ли? Безграничного, бездонного синего неба! Поставив мотоцикл на козла, самортизировав последующий удар переднего колеса по асфальту, я, положив стрелу на отметку «120», пулей устремился к городу.

Семенов не солгал — на посту ГАИ на плотине тормозили две машины из трех. Однако, байк-одиночку оставили без внимания. Похоже, никто и предположить не мог, что агент ЦРУ может обойтись без багажника, в котором хранится ЭВМ, размером с холодильник, никак не меньше!

В городе, первым делом, я наведался в «Дом книги». Этот магазин находился в одном и том же месте, сколько я себя помню, а, может, и еще дольше. И само название, и расположение магазина в мое время стало брендом — показателем надежности и стабильности. Здесь, всего за восемьдесят рублей, я приобрел отличную электрическую печатную машинку.

Если я собираюсь оставить предкам бесценную информацию — то пусть она, лучше, будет в печатном виде. Из всех, кого я знал, мой подчерк умела читать лишь моя первая жена. Учительница по литературе в школе — и то ставила мне за сочинения 3/3, потому что не могла их прочитать! А, смогла бы, поставила бы 2/2. Ведь писать без ошибок я научился только благодаря Microsoft Word, а мои суждения… они настолько отличались от общепринятых, что во времена инквизиции костра мне не миновать — факт. Наталке же — единственному человеку, которого я любил, просто не оставалось другого выхода — за пять лет совместной учебы в институте мы отправили друг другу столько записок, что хватило бы на пару Александрийских библиотек.

Оставался еще один пункт — документы. Нет, бесспорно, во все времена в любой стране мастерами по изготовлению липовых ксив были спецслужбы, которые печатали фальшивки на тех же станках, что и оригиналы. Были ли они фальшивками — вот в чем вопрос. На втором месте стоял криминалитет, к которому я и собирался обратиться.

Да, большая половина того самого криминалитета уже, скорее всего, искала меня, чтобы отомстить за убийство Фимы и Скелета, но, слава Богу, PERESTROYKA, поделила преступный мир на два лагеря. Даже, скорее, не поделила, а создала, кроме старожилов «блатных», еще один класс — бывших спортсменов, военных и ментов, использующих «формы деятельности мафии буржуазного мира», а, попросту говоря — рэкетиров. А найти этих, бесспорно, гораздо проще — достаточно пройти квартал пешочком — и вот он, пятачок, где представлены все вида народного промысла — от меда и капусты, до аудиокассет и игры в наперстки.

Нескольких затяжек «Стюардессой» (кстати, «САМЕЦ», которого я курил, пока не завязал, и рядом не лежал с нею) хватило, чтобы выделить двух широкоплечих парней с короткими стрижками, одетых в одинаковые коричневые кожаные куртки. Ребята сначала подошли к лотку с постерами групп «Кино», «Аквариум» и «Ласковый Май», причем фотографий с Шатуновым среди них было едва ли не девяносто процентов. После — к тележке с мороженным, затем — к сигаретному киоску, бесцеремонно отодвинув тощего мальчугана лет пятнадцати. Примечательным во всех передвижениях было то, что не сделав ни одной покупки, братишки везде получили сдачу. Мои клиенты — к гадалке не ходи.

Подождав, пока ребята проинспектируют весь рынок, и завернут в арку дома, я скользнул следом. Во дворе рэкетиры подошли к, наверное, наикрутейшей тачке в городе — белой квадратной японке со спаренными круглыми задними фонарями и надписью «Skyline» на отражателе.

У меня в жизни было многое, в том числе, в годы безоблачной юности, и пара лет увлечения стрит-рейсингом — поры, когда один лишь звук «скай» заставлял биться быстрее сердце любого мальчишки. Минул десяток лет, но я до сих пор до последнего штриха помнил хищный взгляд серии R34, плавные линии R33, неуклюжую угловатость легенды горы Айко R32, грубую, топорную красоту R31… но такой антиквариат я видел впервые!

— Обалденный аппарат, — нарочито громко произнес я, привлекая внимание бандитов.

Оба резко развернулись. Тот, что стоял справа от автомобиля, уже открыл рот, приготовившись послать пришельца, то ли по матушке, то ли по батюшке, но, смерив меня взглядом, поняв, что перед ним не лох-ларечник, проглотил заготовленный ответ, и коротко спросил:

— Че надо?

— Да так, — зевнул я. — Смотрел я на ваш бизнес, и думал — а не хотят ли пацаны подзаработать?

Привыкнув действовать грубой силой, да, даже, скорее, не столько силой, сколько напором и наглостью, бандит, не переварив до конца выгодное предложение, сделал первый необдуманный поступок — отодвинул край куртки, демонстрируя рукоятку заткнутого за пояс Нагана.

— Знаешь, че это такое? — с понтом поинтересовался он.

— Ага, — кивнул я. — Семизарядный револьвер Наган образца 1895 года, калибра 7,62 мм. Благодаря уникальной системе обтюрации пороховых газов, в годы второй мировой войны, оборудованный глушителем, использовался подразделениями СС для специальных операций. Судя по штамповке на рукоятке — сделан в начале сороковых годов на Ижевском заводе.

Ну… просто оба года, что я строил этот долбанный цех, в прорабском вагончике — как ни зайду туда, телевизор всегда показывал «Криминальную Россию». Надо же — пригодилось!

— Слышь, — набычился амбал. — А ты, случайно, не… этот… как его…

— Агент Эрик Картман, ЦРУ, — улыбнулся я.

— Так за тебя блатные столько капусты отвалят! — обрадовался рэкетир.

— Ты, дружище, кое-чего, похоже, не понял, — оскалился я, стараясь, чтобы мой оскал получился не уже, чем у бандита. — ЦРУ — это тебе не ментовка какая-нибудь. В одно прекрасное утро проснешься, а твоя пукалка уже у тебя в заднице. И даже мушку никто не спилит — поверь. А чтобы соседей не будил, тебе пасть твоими же яйцами и заткнут. Так ссориться будем, или бабки зарабатывать?

Для верности я потряс стодолларовой купюрой. На этот раз — одной. Гарантий, что и у этих комсомольцев не съедет крыша при виде пресса бабла не было. Но были и отличия, основное — в том, что этим ничего не мешало завалить меня и слинять по-быстрому.

— Что делать-то? — сломался бандит.

— Нужен паспорт, — ответил я. — И водительское удостоверение категорий «А» и «В».

— Пятьсот, — назвал цену напарник рэкетира, заслужив тем самым резкий взгляд бригадира. — Не рублей, конечно.

— Сто бакинских сейчас, и еще пятьсот, когда документы будут готовы, — поправил его первый.

— Заметано, — кивнул я, передавая зеленую бумажку.

— Пошли, — поиграл скулами старший, и твердой, пружинистой походкой зашагал обратно — в сторону рынка.

Я последовал за ним, замкнул колонну второй бандит. Петляя между лотков, мы вышли к почтовому отделению. Рэкетир, пригнувшись, зашел в маленькую, узкую дверь рядом, над которой висела фанерная табличка с надписью «фотоателье», сделанная краской по трафарету. Фотограф, завидев нашу веселую компанию, испуганно вжал голову в плечи.

— Я же сегодня уже платил! — попробовал возмутиться он.

— Не мечись, как вошь под ногтем, — буркнул браток. — Надо будет — еще раз заплатишь. Щелкни его, — он ткнул в меня своим толстым пальцем.

— А, — облегченно вздохнул художник. — Это мы завсегда!

Я сел на предложенный стул, фотограф навел на меня жерла софитов и ствол фотоаппарата.

— Чуть левее, — попросил он. — Так, еще чуть-чуть… отлично! Теперь замрите, и постарайтесь не мигать! Все, готово!

— Когда будет готово? — осведомился бандит.

— Завтра после двух, — ответил владелец ателье.

— Поздно, — покачал головой рэкетир. Непонятно, как ему это удалось, при почти полном отсутствии шеи! — Надо сегодня через два часа.

— Сделаем, — вздохнул кооператор.

— Тебе какое имя писать? — спросил меня громила.

— Имя… ну… — задумался я. — Даже не знаю… напиши Михаил Федорович Романов!

Шутки, кроме меня и фотографа, никто не понял. Не удивительно — ребята, наверное, события прошлой пятилетки — и то с трудом помнили, а уж историю семнадцатого века — и подавно. Условившись встретиться на следующий день, мы распрощались, то есть каждый молча пошел своей дорогой, комсомольцы — к своему антиквариату, я — к «Дому книги», где оставил свой байк.

На обратном пути мне повезло меньше: похоже, внимание инспектора на посту на плотине привлек сверток на багажнике Явы. Конечно, можно было утопить по полной, и хрен бы меня догнал и желтый Москвич с синей полосой, и, тем более — «ухастый» Урал с коляской. Но, по номеру, один черт, вышли бы и на дружка Вероники, и, через него — на меня. А такая перспектива меня не радовала. Сбросив скорость, я остановился перед постовым, сверкающим белой кожей кобуры, портупеи и перчаток.

— Инспектор ГАИ старшина…ов, — козырнул патрульный. — Ваши документы.

Забавно! У всех гайцев, и в мое время, и сейчас, дефекты дикции начинаются именно там, где произносится фамилия инспектора. И заканчиваются там же.

— Что везем, товарищ Картман? — поинтересовался старшина.

Я чуть не подпрыгнул вместе с мотоциклом. Как? Откуда? Неужели, все? Но, слава Богу, если бы я не умел включать дурака, когда надо, то, работая полдесятка лет на подрядах на заводах нашей любимой Родины, вряд ли вывез бы после окончания работ, вместе со своим оборудованием, еще и половину предприятия. Впрочем, чего его включать-то?

— Чего-чего? — переспросил я с самым невинным видом.

— Что в футляре? — повторил инспектор.

На этот раз фамилии толстяка не прозвучало. То ли послышалось, то ли каждого шофера пытались взять на понт.

— В футляре? Печатная машинка. Курсовые досдаю, — соврал я.

— А номерок-то у нас грязный, — покачал головой гаишник, стоя перед передним колесом байка, где номеров не было с сороковых годов. — Надо бы составить протокольчик… — старшина выжидающе посмотрел на меня. — … да бланки закончились.

— А! — догадался я, доставая реквизированный червонец. — Бланки? Да у меня есть!

— Ты что, дурак? — зашипел мент, засовывая мне в руку документы. — В права положи, и обратно отдай.

Я открыл книжечку… и сердце чуть не выскочило из груди. Сбоку от фотографии пацана, каллиграфическим подчерком было выведено — «Юрий Иванович Картман». Я просто не знал, плакать мне, или смеяться. Это же дал Бог дураку фамилию! И как же мне повезло, что я не стал отнекиваться от этого имени! Вложив в корочки «лысого», я снова отдал их постовому.

— А, ну теперь все в порядке! — улыбнулся он. — Постарайтесь больше не нарушать, товарищ Картман! Счастливого пути!

Я забрал документы. Десятка успела исчезнуть неведомым образом. Вот уж ловкость рук! А люди удивляются, как их наперсточники облапошивают. Там даже шарика не видно, и три стакана, а здесь — одни права, и купюра, которая торчала с обоих концов. Прямо уличная магия! Ударив по подножке, я умчался восвояси.

Свое обещание я выполнил — обернулся до возвращения родителей юного байкера, даже успев разгрузиться у себя. Вероника, похоже, провела время незабываемо — уже начинала клевать носом, и изо всех сил боролась с зевотой.

— Дядя Леша приехал! — радостно закричала она, бросаясь мне на шею. — Умоляю, забери меня отсюда, пока я не умерла со скуки, — прошептала девушка мне на ухо.

Паренек встретил меня с меньшим энтузиазмом — воздушные замки, которые он успел построить, в один миг лопнули, как мыльный пузырь. Он придирчиво осмотрел свою Яву, но, так и не найдя повода, чтобы потребовать с Зиманковой компенсации морального вреда в виде очередного свидания, со вздохом принял ключи и документы.

— Может, еще как-нибудь погуляем, — робко предложил он Вике.

— Конечно! — ответил я за девчонку. — Даже знаю, когда — завтра! Мне как раз надо будет еще раз в город съездить! Ты не против?

— Конечно, нет! — воскликнул пацан, стрельнув глазами в Веронику. — Всегда пожалуйста!

Девушка же остолбенела от такой наглости — два, совершенно посторонних для нее человека, только что решили за нее распорядок следующего дня. Но и деваться было некуда.

— Леша, ты — подонок, — заметила она, когда мы отошли на приличное расстояние.

— А то! — подмигнул в ответ я, шлепнув актрису по попке.

— Но теперь-то мы идем купаться? — умоляюще посмотрела на меня девчонка.

— Ох, детка… — произнес я.

Черт же! Было огромное желание перенести за вечер на бумагу историю не только государства и рыночных котировок, но и целую жизнь! Но когда девушка так на меня смотрит… тем более, попрактиковав свой томный взгляд перед этим несколько часов кряду… и, уж совсем более, когда моя рука лежит на такой восхитительной попке… мое сердце начинает таять. Бог с ним — за ночь успею напечатать, а Вероника за свои мучения заслужила небольшую компенсацию.

— Ладно, солнышко, — сдался я. — Только недолго.

— Как скажешь! — улыбнулась она.

Но ее глаза говорили: «это мы еще посмотрим».

Глава 5

К фотоателье я подошел, как и договаривались вчера — в четыре часа дня. Или в шестнадцать ровно — это уж кому как удобнее. А перед этим еще успел заскочить на почту и отправить на родительский адрес пухлый конверт, содержащий труд сегодняшней ночи и части утра. Надеюсь, маменька с папенькой, найдут этому правильное применение, и, по возвращении, цех будет стоять на месте на тех сваях, на которых не развалится, но это еще не означает, что именно на тех, что заложены в проекте. Учитывая, как работает наша почта, родители получат конверт как раз через пару недель — когда вернуться из Польши.

— Михаил Федорович! — произнес кто-то рядом.

Я посмотрел на часы на фасаде здания напротив. Четыре часа восемь минут. Опаздывают комсомольцы, опаздывают.

— Михаил Федорович! — голос раздался над самым ухом.

Я повернулся. Передо мной стоял один из вчерашних бандитов — который помладше. Тьфу! Ведь это я Михаил Федорович.

— Пойдемте, — махнул рукой он.

Пройдя через арку, мы вышли во двор. Японец стоял на том же месте, что и вчера. Рэкетир сел на переднее кресло, за рулем сидел его боевой товарищ, так что мне оставалось только заднее сидение, где я и разместился.

— Деньги принес? — осведомился громила.

— А ты документы принес? — парировал я.

— А то!

Он протянул бумажный конверт, из которого я достал две книжицы: паспорт и водительское удостоверение. Оба документа пребывали в несколько пожульканом виде, но везде были и мои фотографии и мое вымышленное имя. В паспорте, кроме всего прочего, стоял еще и штамп о службе в армии, пометка о прописке, выписке, и последующей прописке.

— А чего такие покоцаные? — спросил я.

— Новые документы привлекают внимание, — пояснил бандит. — А эти — самое то.

Надо же! Мне бы такое и в голову не пришло! Похоже, у этих парней, кроме мышц, еще и что-то в голове есть.

— Так деньги? — повторил вопрос рэкетир.

— Легко!

Я полез в карман за деньгами, и в этот момент обе задние дверцы автомобиля открылись, меня сжали с двух сторон двое таких же амбалов, что и старые знакомые. Только эти еще и дружелюбно уткнули в ребра стволы пистолетов.

— Здрасти, приехали! — произнес я. — Че за ботва, братишки?

— Не мечись, агент, — развернулся старший. — Просто шеф хочет с тобой немного покалякать о том, о сем. Будешь вести себя хорошо — доедешь живым. А если совсем хорошо — то и вернешься живым.

— Могли бы вежливо попросить, — пожал я плечами.

— Так оно надежнее, — ответил бригадир.

С этим доводом сложно поспорить. Во всяком случае, вежливо отказаться я уже не мог. Ну, прогуляюсь туда-сюда… хотя, если на счет «туда» сомнений не возникало, то «сюда» было под большим вопросом. Бугай завел двигатель, и машина тронулась с места.

«Скайлик» летел по городу с запредельной скоростью, пролетая на красный сигнал светофора, где можно, и где нельзя. Бандит, словно нарочно, подрезал и без того редкие автомобили. Вот оно, ощущение полнейшей безнаказанности и полнейшее отсутствие мозгов в голове. Вот этому ЗиЛку, например, совершенно начхать — Ниссан переехать, или Запорожец. Не успел бы затормозить, и даже «туда» накрылось бы медным тазом. Многочисленные милицейские пикеты, поднятые, очевидно, на мои поиски, и не пытались остановить машину. У ребят все схвачено. На одной из кочек японца ощутимо тряхнуло, и стволы петард ударили меня по ребрам.

— Слышь, пионеры, — возмутился я. — Вы бы поосторожнее, а то ведь пальнете ненароком!

Ответом была тишина. А жаль. Чертовски жаль, что я — не агент ЦРУ, Моссада или МИ-6. Джеймс Бонд нашел бы какой-нибудь выход. А так, похоже, моя легенда и привела меня на эшафот. Поняв, что повлиять на ситуацию не смогу, я, следуя жизненному принципу супруги Евгения Семенова, откинулся на спинку сидения и расслабился.

Автомобиль тем временем въехал в промышленную зону города. Здесь дорогу, похоже, с Великой Отечественной не ремонтировали. На самом деле — зачем, если тяжелые, груженые под завязку самосвалы, разобьют ее через полгода? Лихачу, волей-неволей, пришлось сбросить скорость. Надо же! А вот это колдобину я отлично помню — на прошлой неделе диск в ней замял. Да, многое остается неизменным!

Антиквариат притормозил перед высокими металлическими воротами завода и бандит нажал на клаксон. Огромные, тяжелые створки с жутким лязгом поползли в стороны, и Skyline, звякнув глушителем, перевалил через направляющую рельсу, которая словно разделяла два мира. Один, внешний — с зеленой травой, солнцем над головой, с людьми, лица которых выражали хоть какие-то эмоции, мир, в котором техника, пусть и была далека от совершенства, но была современной — последним, или, хотя бы, предпоследним словом прогресса. Второй, внутренний… мертвый мир, будто бы мы пересекли невидимую черту, разделяющую рай и ад. Мир с пожухлой травой, щедро присыпанной ядовито-рыжей пылью, грязно-серыми стенами цехов, с рабочими, вяло бредущими по своим делам с отсутствующим взглядом, с технологиями, оставшимися еще в наследство от Великого Октября. Солнце, так ярко светившее над городом, здесь виднелось тусклым бурым диском, окутанным дымкой.

Рэкетир остановил пепелац перед одним из цехов. Помогая стволами пистолетов, меня вывели из машины. В самом цеху, который, скорее всего, предназначался для ремонта заводской техники, тех самых заводских машин стояло всего две штуки, и те в столь плачевном состоянии, что дешевле похоронить их на ближайшей свалке и купить новые. Остальные полтора десятка единиц техники — ВАЗовские «восьмерки», «девятки», парочка Волг, и, даже, один Мерседес времен динозавров, который в мое время, будь он целым, стоил бы совершенно бешеных денег. Но все автомобили, в той или иной степени, были покалечены авариями. Да, неплохо комсомольцы устроились! Вот откуда берет корни организованная преступность!

— Ждите здесь, — ткнул пальцем на дверь бригадир. — А я — к Филину.

Я чуть не прошел мимо, но рука со шпалером заботливо направила меня в нужную сторону. Мы оказались в небольшой бытовке, большую часть которой занимал стол с грязными тарелками и пепельницей посередине. Перед столом стоял прожженный сигаретами, пыльный диван, пара стульев, а напротив — телевизор с видеомагнитофоном и стопкой кассет.

Оба бандита, все еще не уставших держать меня на мушке, сели на стулья, я — на диван, а второй вчерашний знакомый утопил кассету в видеомагнитофон и включил проигрыватель.

— Да, трахай меня, мой жеребец, трахай! — раздался из телевизора голос Володарского.

Но экран оставался темным — кинескоп еще не нагрелся. Признаться, несколько необычно слышать такие слова, произнесенные мужским голосом. Наводит на подозрения, знаете ли.

— Американское кино, — пояснил амбал. — Я вообще все американское люблю. И виски, и сигареты, и машины… видал, какая у Бекаса педаль? Чисто Штаты!

— Она японская, — поправил я.

— Да? — удивился рэкетир. — Ну, пусть будет японская, все равно — крутотень! Оружие ваше — Кольты, Магнумы — тоже классно. Но фильмы — вообще ништяк! Ты Джеймса Бонда смотрел?

Телевизор уже нагрелся, и на экране, пока белесом, показалась негритянка, которую объезжал, наверное, недалекий родственник Шварцнеггера.

— Ага, — кивнул я. — У нас его вместо учебного пособия крутят.

— Крутотень! — восхитился он. — А «Звездные войны» смотрел? Все три части?

— Вообще-то их шесть, — не подумав, брякнул я.

— Шесть? — обиженно протянул бандит. — А я только две смотрел! Ну, почти две — полторы. Вторую только до середины успел. Но самый правильный пацан — Клинт Иствуд! Ты видал, как он с двух рук шмаляет? Вообще ништяк!

— Он у нас огневую подготовку ведет, — продолжал заливать я.

— Ага! — подскочил на месте громила. — Быть не может! Меня, вообще Марадона зовут… нет, зовут меня Паша, а Марадона — это погремуха. Ну, типа как оперативный псевдоним…

— Футболист? — поинтересовался я.

— Ага, бывший, — грустно кивнул спортсмен. — Сейчас бы на олимпиаде за сборную Союза играл, да ногу пару лет назад сломал…

— Погоди… — оживился я. — В восемьдесят шестом? В игре с Американцами?

— Ага, — подтвердил парень. — А ты-то откуда знаешь?

Этот матч на «Играх Доброй Воли» я на всю жизнь запомнил. Мы с родителями как раз в Сочи на следующее утро собирались, но и отец, и мать (а мне куда деваться?) полночи просидели перед телевизором, и после этой подножки, когда судья не показал даже желтой карточки, а назначил угловой, весь двор… да, что там весь двор! Весь город, вся страна ревела в негодовании! Утром проспали, и никто ни на какое море не попал… для восьмилетнего ребенка — серьезная психологическая травма.

— Так я там на трибунах сидел, — нашелся я.

— Эй, братва, — крикнул, стоя на пороге Бекас. — Хватит лясы точить, Филин ждет.

На этот раз двое из ларца остались в бытовке — вышел только я и футболист. Старший остановил меня в дверях, бесцеремонно похлопал по бокам, но, не найдя ничего подозрительного, кивнул головой, предлагая следовать за ним. Проходя мимо верстака, моя рука непроизвольно потянулась к увесистому гаечному ключу, лежавшему на самом краю.

— Не надо, американец, — раздался сзади голос спортсмена, подкрепленный щелчком взводимого курка. — И руки подними.

Вот же зараза! А мне он только начинал нравиться! Но на этот раз меня проводили только до порога. Бандиты остались у двери, а я зашел в кабинет… и сразу понял, почему у главаря такая кличка — из-за очков! Мужчина, сидящий за столом, несмотря на свою полноту, привлекал внимание именно очками — огромными, круглыми — и взаправду, как глаза у Филина. Вообще, в самом деле — зачем быкам мозги, если под лысиной их хозяина, похоже, столько, что каждому хватит с избытком. Почему я так решил? Да потому, что без хорошей соображаловки, со своей внешностью, толстяк вряд ли был бы их боссом.

— Ты, что ли, шпион? — усмехнулся он. — Как-то я тебя немного иначе представлял… по-русски понимаешь?

— Сам-то как думаешь? — ответил я.

— Ну да, — кивнул он. — Логично. Знаешь, американец, если ты думаешь, что я буду тебе помогать — то глубоко ошибаешься.

— Ну и проснешься со своими очками, затолканными… — начал я.

— А вот этого не надо, — отмахнулся Филин. — ЦРУ далеко, а КГБ — вот оно, рядышком, и ссора с ними закончится для меня гораздо более плачевно. Неужели ты думаешь, что я не понимаю, что всем этим, — он сделал широкий жест рукой. — Я занимаюсь до тех пор, пока не перешел дорогу комитетчикам? Менты — тьфу, их можно запугать, купить, наконец, убить. С комитетом такой номер не пройдет… а, если и пройдет, то стоить будет совершенно сумасшедших бабок. Как думаешь, через сколько времени они нагрянут ко мне, когда узнают, что я помог тебе? День, максимум — два. А они узнают — не сомневайся.

— Ну и не помогай, — пожал я плечами. — Я тогда пошел…

— Никто никуда не пошел! — ударил кулаком по столу босс. — Времена сейчас другие наступают… только дураки не понимают, что Союз проживет недолго, и наступит новое время, когда всем будут править бабки. Я вот думаю… сдать тебя блатным, и пускай они разбираются и с тобой, и с ЦРУ, и с КГБ, а я тихо посижу в сторонке, и посмотрю, чем оно все кончится. Ты знаешь, какие они за тебя бабки предлагают? Нет, конечно, были бы у меня средства, чтобы обеспечить себя всем необходимым…

— Ага? — я начал понимать, куда он клонит. — И о какой же сумме идет речь?

— А ты сообразительный мужик! — щелкнул пальцами главарь. — Ну, на оружие, взятки… пехоте на сигареты, детям на конфеты, девочкам на булавки, мне на… — и тут рифма у очкарика кончилась. — В общем, я думаю… — он выжидающе посмотрел на меня.

— Ну?

— Миллиона будет вполне достаточно. Не рублей, конечно, — резюмировал Филин.

— Это ты, брат, хватил! — присвистнул я.

Аппетиты бандита намного превосходили масштаб его личности. Миллион баксов! Такой суммы у меня в бумажнике не было, а ближайший банкомат… далеко, в общем. Значит надо искать другой выход. И тут меня осенило! Нет, идея, и правда — гениальная!

— Лимон бакинских, говоришь, — протянул я. — Для нас это, конечно, копейки. Но ты подумай, сколько времени эти деньги будут ехать через океан? Воры или чекисты раз сто тебя накрыть успеют. Тем более, когда узнают, что я у тебя. Ты же не отпустишь меня, поверив честному слову шпиона? А они узнают — не сомневайся. Как думаешь, через сколько времени они нагрянут к тебе? День, максимум — два. Но! Я могу предложить тебе кое-что другое: оружие, боеприпасы, взрывчатка, обмундирование, сухпайки, какую-то сумму в рублях. А оружие — не те пукалки времен Второй Мировой, что у твоих ребят, а современные образцы — винтовки М16, пистолеты Кольт, базуки, гранатометы. Интересно?

Глаза бандита загорелись. Клюнул!

— Сухпайки можешь сам грызть, — оскалился босс. — Но как ты все это через границу провезешь? По-моему, деньги быстрее и проще.

— А зачем провозить? — удивился я. — Все уже здесь. В Союзе оборудованы тысячи схронов для того, чтобы непобедимая Кра… американская армия ни в чем не нуждалась, когда мы начнем операцию «Буря в Сибири» — военные действия на вашей территории. И я знаю, где находится один такой схрон — нужно для завершения операции. Так ты согласен?

— Согласен, — согласился после недолгого колебания Филин. — Расскажи, где он находится, ребята проверят, и, если не соврал — вали на все четыре стороны.

— Ну, — протянул я. — Ты и сам понимаешь, что он не под памятником Ленину на Площади Революции, а в лесу. Было бы его так легко найти — какой-нибудь случайный грибник или охотник уже настучал бы куда надо.

На этот раз толстяк думал намного дольше, тщательно взвешивая все «за» и «против». Но, в конце концов, жадность и не таких фраеров губила.

— Бекас! — крикнул он.

— Чего? — засунул голову в кабинет бригадир.

— Сейчас возьмешь шпиона, Марадону, Казака и Щуку, и поедете, куда он скажет… может, еще пешочком прогуляетесь. Попытается бежать… нет, даже если тебе покажется, что он только подумал бежать — мочите сразу. И руки для надежности свяжите. Упустите — четвертую. Понял?

— Понял я, понял, — кивнул бугай.

Теперь я ехал с большим комфортом. И плевать, что руки связаны, зато в бока петарды не упираются. Как-то спокойнее осознавать, что ни у кого на кочке палец на спусковом крючке не дернется.

Ниссан, объехав окольными путями пост ППС на выезде из города, летел по Свердловскому тракту, удаляясь от Челябинска. Надо отдать должное Японцам — дорогу автомобиль держал отлично. Тем приятнее будет возвращаться.

Это направление я указал не зря. Через десяток километров будет поворот на объездную дорогу — перемычку, короткими извилистыми отрезками соединяющую Свердловский, Уфимский и Троицкий тракты. Надо будет тормознуть комсомольцев где-нибудь неподалеку, и пускай потом Филин гадает, в какую сторону ушел шпион, а я же, не заезжая в город, за полчаса доберусь до своей временной базы в садах.

— Не туго? — поинтересовался спортсмен, кивнув на связанные руки.

— Терпимо, — буркнул я. — Оп, оп! Не гони! — предупредил я водителя. — Узнаю этот мостик — после него будет поворот направо. Нам туда.

Мостик я на самом деле узнал — мы с Наталкой, еще когда были женаты, ездили сюда за грибами. А поворот… Россия ведь не Германия с ее автобанами, где все параллельно, перпендикулярно, огорожено заборчиком и покрашено в черно-белую полоску. На каждом километре трассы найдется несколько поворотов — какие в те же сады, другие — на поля, третьи — в небольшие деревеньки типа Сашиных Ключей, которые, не будучи аборигеном, днем с огнем не сыщешь.

«Скай», подняв тучу пыли, съехал с трассы на узкую проселочную дорогу. Машину затрясло на ухабах. По днищу с пулеметным тактом застучали камни, густые ветви деревьев, царапая краску, скребли по кузову.

— Долго еще? — начал терять терпение Бекас.

— Совсем близко, — заверил я. — Сейчас будет пенек, там остановишься, минут двадцать пешочком — и на месте.

— А красивая у нас природа! — восхищенно произнес Паша. — У вас, небось, такой нету!

— Да уж, — согласился я. — Куда лесам моей родной Техасщины до ваших…

— Этот пенек? — перебил рэкетир.

— Он самый, тормози.

Ну, и про пенек угадал. Кто-нибудь видел лес без пеньков? Я — нет. Таких попросту не бывает!

Смяв траву, автомобиль заехал на опушку и остановился. Хозяин «Скайлика» первым делом обошел вокруг своего аппарата, с сожалением разглядывая свежие царапины на краске. Щука с Казаком — так и не понял, кто из них кто, разминались после долгого пути в такой тесноте. Нет, заднее сидение достаточно широкое, чтобы вместить троих японцев, но для троих нормальных русских мужиков его явно не хватало. Я тоже попрыгал на месте, разгоняя кровь.

Бригадир достал из-за пояса свой Наган, и, крутанув барабан по предплечью, навел его на меня. Остальные посчитали, что в лесу, со связанными руками я никуда не денусь. К тому же, их никто четвертовать не обещал.

— Веди, — приказал старший. — Будешь дурить — стреляю без предупреждения.

Хрустнув, напоследок, суставами, я повел отряд в чащу. Здесь процессия ощутимо растянулась — идти по высокой траве, когда под ноги постоянно попадают сухие ветки и корни деревьев, камни и норки сусликов, а по лицу хлещут березовые веники — занятие не из легких. А уж в кожаных куртках по тридцатиградусной жаре — и подавно. Вокруг вились тучи комаров, и местоположение каждого бандита, несмотря на то, что я шел впереди, я отчетливо представлял по шлепкам и матюкам, когда кто-нибудь оступался. Казак и Щука, вопреки начавшим появляться подозрениям, оказались далеко не немыми, или же из всего Великого Русского языка знали лишь ругательства, но, зато, в огромном количестве.

Я украдкой озирался по сторонам в поисках спасения. Обещанные двадцать минут подходили к концу, ничего путного так и не попалось. Наконец, я заметил толстую ветку, растущую почти горизонтально на уровни груди. Вот оно — должно сработать!

— Почти пришли, — крикнул я, обернувшись.

Бекас шел сразу позади меня, револьвер уже не был направлен на мою спину, а висел в руке ненужным грузом. За ним шел футболист. Тот вообще забыл про меня, и гораздо больше внимания уделял холмикам из листьев, собирая грибы. В его пригоршне набралось несколько средних обабков. Двое оставшихся бандитов прилично отстали, и брели, сняв куртки и перекинув их через плечо, отмахиваясь от надоедливых жужжащих насекомых.

Дойдя до ветки, я уперся в нее руками, и отвел по ходу движения. Она поддалась сначала легко, но, чем дальше я ее отгибал, тем труднее отходил природный рычаг. Я же изо всех сил делал вид, что это совершенно не трудно, так — тростиночка. И вот, когда силы были на пределе, я отпустил пружину, нырнув под нее.

Со свистом разрезав воздух, оставляя листья, оторванные ветром, ветка зарядила Бекасу в грудь. Бригадир, шумно выдохнув, со сдавленным криком, подлетел на добрый метр и рухнул точнехонько на своего напарника, проделав в воздухе немалый путь. Револьвер, выпавший из руки бандита, утонул в зеленом море в полуметре от меня.

— Вали его! — завопил кто-то из оставшихся.

Недолго думая, я бросился за Наганом — туда, где еще колыхалась трава. Рука нащупал металл… черт, это ствол!

— Порву гниду! — взревел, поднимаясь, глава отряда.

Но я уже успел нащупать рукоятку. БАХ! БАХ! Пули встретили рэкетира в прыжке, прошив насквозь его куртку. Бекас замер, удивленно опустив глаза на два красных цветка, растущих на груди. БАХ — хлестко стеганул по ушам выстрел, и бандит, получив во лбу третий глаз, начал заваливаться назад.

В ответ громыхнула, судя по звуку, целая гаубица. Пока бугай перекрывал линию огня, его соратники опасались стрелять в ответ, но теперь, когда доктора звать уже поздно, шмалять в меня ничего не мешало.

Я сместил прицел. Один из молчунов извлекал из казны обреза двустволки стреляные гильзы, второй, скользкими от пота руками, пытался взвести затвор пистолета. Этот и будет первым. С колена, не поднимаясь, я нажал на крючок. БАХ! БАХ! Первая пуля, срезав тонкие ветки, ушла выше, но вторая достигла цели и амбал, крутанувшись на месте, обрушился на муравейник. Им теперь жратвы до следующего века хватит.

Обладатель обреза, все же, успел перезарядить свое допотопное оружие, и дал еще один залп. Дробинки засвистели вокруг меня, дырявя листья и вгрызаясь в кору деревьев. Одна обожгла мою шею, вторая — ухо. Это в упор обрез — серьезная угроза, а с расстояния в тридцать метров — только нервы пощекотать. БАХ! БАХ! И этот бандит свалился, обливаясь кровью.

Все, последний. Марадона лишь поднимался на ноги, удивленно озираясь по сторонам, но, не найдя других комсомольцев, повернулся ко мне. Я навел мушку Нагана точно в лоб футболиста, с расстояния в пять метров промахнуться невозможно, но спортсмен начал мне нравиться, и убивать его желания не было никакого. Впрочем, если не останется другого выхода — своя шкура дороже.

— Фильмы с Клинт Иствудом любишь, да? — оскалился я. — Тогда я знаю, о чем ты сейчас думаешь. Ты думаешь — он выстрелил семь раз, или только шесть? Знаешь… за всей этой суматохой я и сам со счета сбился. Как думаешь, тебе повезет?

Паша, скорее всего, и не считал. Но, вспомнив фильмы с Джеймсом Бондом, и на свое везение не надеялся. Подняв руки, он произнес:

— Сдаюсь.

— Руки за голову, — скомандовал я. — Развернись… на колени.

— Не убивай! — взмолился рэкетир. — У меня мама старенькая, сестренка маленькая! Завяжу — обещаю, на завод работать пойду…

— Да мне до апельсина, — ответил я, обрушивая рукоятку револьвера на его затылок. — Главное — подальше от меня.

Теперь я стал гордым обладателем целого арсенала — обреза, Нагана, двух ТТшников и совершенно потрясающей машинки — Вальтера П-38 раннего выпуска. Стало понятно, почему бандит не смог передернуть затворную раму — из-за оплошности Карла Вальтера, который полвека назад не предусмотрел рифления на кожухе, оставив его полностью гладким. Этот промах, возможно, спасший мне жизнь, конструктор исправил лишь в конце 1940 года, так что мне сильно повезло.

Взвесив на руке «арме-пистоле», я решил оставить его, тем более, что в кармане бандита нашлась запасная обойма и горсть девятимиллиметровых маслин. О том, чтобы остаться безоружным не могло быть и речи — тех, кто не мечтал увидеть мою голову у себя на полке, я знал не так уж и много. Остальное оружие я оставил здесь же, в лесу.

К сожалению, ножа ни у кого из рэкетиров не нашлось — но, зато, в багажнике Ниссана я обнаружил топор. Ржавый, с зазубренным лезвием, но перепилить веревку, опутавшую мои руки, его вполне хватило. Теперь пора испробовать «Скайлика» в деле.

Глава 6

В свое временное пристанище я вернулся, когда на небосклоне зажглись первые звезды. Вернулся через знакомую дыру в заборе — Skyline я спрятал в лесу. Светиться на иномарке в садах не хотелось, но быстроногий жеребец под боком мог пригодиться. Нет, это отмазка. Вообще, по-правде, хотел утопить его или сжечь, чтобы замести следы, но после пожалел — уж больно хорош, шельмец!

Около моего забора стояла знакомая «директорская» Волга Семенова. Значит, профессор нашел какое-то решение! Еще бы! Ну не отправил бы меня Санька невесть куда с билетом в один конец — ежу понятно. В домике меня ждал целый комитет по встрече — заплаканная Вика, Женя и Лена.

— Лешка! — бросилась мне на шею девчонка, перемазав щеку потекшей тушью. — Вернулся!

— Япона мать! — выругался физик. — Живой таки! И почти целый! Я-то уж думал, завтра покажут в новостях пойманного шпиона ЦРУ!

— Вспотеют, — заверил я, отрывая от себя Веронику.

— Ой, у тебя кровь! — всхлипнула Зиманкова.

— Так, Вика! — взбесился я. — Прижмись, а? Ну кровь и кровь, тебе не до апельсина? Дай с человеком поговорить!

Соседка на миг окаменела, жадно хватая ртом воздух, затем, скрестив руки на груди, села на табуретку и отвернулась к окну.

— И?… — вопросительно посмотрел я на физика.

— Ах, да, да, — кивнул он. — По решению нашей задачи… Могу поздравить и тебя и себя — решение, похоже, есть, только процесс протекает, скорее, не в области физики, а в области философии. Короче говоря, я пошел другим путем!

— Ох, ё-мае? — схватился я за голову.

Это и пугало. Этот таинственный, полный подножек другой путь, который, тем не менее, мы выбирали всегда — с самого появления Руси. Почти во всем мире католическая церковь, Володя сказал — нет, у нас будет православная. Когда строили железную дорогу в Российской Империи, и встал вопрос, как делать — как в Европе, или шире — и то сказали «нафиг надо!», и сделали шире. Так и мучаемся с тех пор. Формат телевещания — французский SECAM, или, как во всем остальном мире — PAL? Пусть будет SECAM. Во всем мире калибр нарезного оружия меряют по долам нарезов, у нас — по диаметру ствола. Именно поэтому пуля одного и того же диаметра у нас имеет обозначение 5,45 мм, а у НАТО — 5,56 мм. Нет, этот тернистый другой путь не всегда приводил в тупик, но в большинстве случаев приходилось, кроме другого пути, искать и объездную дорогу, порой возвращаясь в самое начало пути.

— Да! Алексей, подумай! — продолжал отец гения, сделав вид, что не заметил моей реакции. — Ты же переместился в прошлое, чтобы исправить некую ошибку — не допустить тому цеху развалиться! А теперь представь, что там, в две тысячи восьмом, у тебя все просто замечательно, никакой цех не развалился, следовательно… тебе нет необходимости перемещаться в прошлое, понимаешь?

— Нет, — честно признался я.

— Ну… эх, физика процесса проста!

Евгений Борисович достал свою тетрадку, нашел чистую страницу, и по ножу, как по линейке, нарисовал на ней линию.

— Допустим, это время… так? Это, — он поставил точку на прямой. — Момент, из которого ты переместился сюда, — ученый поставил вторую точку. — Теперь здесь тебе необходимо увести линию, — профессор прочертил ломаную кривую из «сюда». — Ну… создать параллельную реальность, что ли, в которой ты никуда не перемещаешься… понимаешь?

— Нет, — повторил я.

Голова отца работала так же, как и у сына — в совершенно иной плоскости, не доступной простым смертным. Шел бы разговор о том, как кого обсчитать, как подписать акты, в которых объемы в полтора раза больше реальных, или как поломать кого по ценам — здесь бы я сказал свое крайнее слово, но что касается точных наук… здесь я умываю руки.

— Япона мать! Я уже не знаю, как и объяснить тебе… в общем, тебе, Алексей, надо устранить причину, из-за которой ты переместился сюда, и в тот же момент ты окажешься в своем времени, но в параллельной… альтернативной линии ее развития!

— Вот теперь понял! — усмехнулся я. — Я этот предупреждаю себя того, ничего никуда не падает, соответственно я никуда не отправляюсь, и оказываюсь там, откуда я отправился сюда, но теперь я никуда не отправляюсь!

Сказав все это я и сам ужаснулся. Как, как такой бред вообще мог прийти ко мне в голову? Так сложно, и, одновременно, так просто! Одним словом — гениально!

— Именно так! — облегченно вздохнул Семенов. — Во всяком случае, физика процесса должна быть такой.

— Должна или есть? — насторожился я.

— Есть, — поспешил заверить ученый. — Скорее всего, ты не будешь помнить ничего из того, что произошло с тобой…

— Здрасти, Женя, приехали! — протянул я. — Это еще почему?

— Да потому, что с этого момента, — он ткнул пальцем в стол. — События в той линии и этой отличаются. То, что произошло с тобой здесь, совсем необязательно произойдет с тобой в новой реальности. Теперь тебе надо предупредить себя… ну, я не знаю, дождаться родителей и попробовать через них… можно попытаться отправить письмо… и, если все сделано верно, то ты окажешься в другой линии, в которой нет того погрома, в которой ты не отправляешься в прошлое, и в которой нет этого разговора!

Разминая в руках сигарету, я откинулся на спинку дивана. Через родителей… да отправил я им письмо, только, похоже, не сильно и помогло. Или физик ошибался, или маменька с папенькой сочтут это глупой шуткой. В Евгении я был уверен почти на сто процентов. Во втором варианте… скажем, fifty-fifty.

Но оставался еще и третий вариант, наиболее возможный — я, по своему обыкновению, никого не послушал, и поступил по-своему. По старой русской традиции пошел тем самым другим путем. Вообще, такого человека, к чьим словам я бы прислушался… не этот я, который сейчас, умудренный годами и опытом, а тот оболтус, которым я был даже лет пять-десять назад… такого человека, пожалуй, и вовсе…

Нет! Есть такой человек! Самый дорогой мне человек, чьи слезы не стоят и всего золота мира — моя первая жена, Наталка. Только она умела убедить меня, направить в нужную сторону, подтолкнуть, когда надо — даже подопнуть… какого черта? Я, такой, какой я есть — только благодаря ей! И так бездарно, по собственной глупости я ее потерял. Мы с ней так мечтали уснуть и проснуться задолго до того момента, когда наши отношения спасти было уже невозможно! Даже была точная дата… Стоять! Девятнадцатое апреля — тот день, который назвал Семенов! Он-то откуда мог знать? Конечно, не восемьдесят восьмого года, но… а промахнулся ли Акелла?

Теперь я был уверен, что нет. Каким-то образом… да почему каким-то? Я точно знал каким — благодаря своей машине времени! Он знал, что произошло, происходит и произойдет. Кто знает, из какого далекого будущего Саня слил себе информацию, как далеко он заглянул? Печально, что если отец гения прав, и я не буду ничего помнить, мне не удастся проверить. Да и Бог с ним! Сейчас, отсюда, я могу не просто вернуть Наталку, а сделать так, что не потеряю ее никогда! И, кто знает, возможно, не помнить ничего — это наилучший выход?

Дело оставалось за малым — добраться до родного города любимой, найти ее, и… умудриться объяснить двенадцатилетнему ребенку, кто я, откуда, и чего от нее хочу. Нет — глупости. С Наталкой мы всегда понимали друг друга с полуслова.

— Алексей! — тряханул меня за плечо Семенов-старший.

— Да, да, — очнулся я. — Говори.

— Если я или Лена можем что-то для тебя сделать, как-то помочь… не стесняйся — говори. Если что-то возможно в наших силах…

— Вы и так уже много сделали, — отмахнулся я. — Теперь я знаю, где выход.

— Леша, ты сделал для нас больше, — произнесла Елена. — Ты не представляешь, насколько важно родителям знать — не верить, или надеяться, а именно знать, что их ребенок пройдет длинный путь, и очень многого в жизни добьется! Ты дал нам это. Леша, у меня такое чувство, что мы никогда больше не увидимся. Прощай, и еще раз — спасибо.

— Эх, тетя Лена, — грустно усмехнулся я. — Поверьте мне — мы с Санькой еще ваши кактусы побрить успеем… и вообще надоедим.

— Ладно тебе, — хлопнул меня по плечу физик. — Ты понял, про что она. До встречи в седьмом классе?

— До встречи, дядя Женя, — я пожал его ладонь. — До встречи.

Вика уже давно перестала дуться, и смотрела на прощание, как маленький затравленный зверек, как котенок, которого хозяева, переезжая на новую квартиру, выбрасывают на улицу, а он смотрит на них, таких больших, сильных людей, и не понимает — за что?

— Ты уже? — спросила она, когда Семеновы ушли.

— Не сейчас, — я прикурил сигарету. — Утром.

— И мы больше никогда не увидимся? Лешка, какое страшное слово — никогда… я раньше не думала, что с кем-то из дорогих мне людей я могу никогда не увидеться, — девушка села рядом, уткнувшись мне в плечо. — Я не хочу тебя терять.

— Черт, Вика, — я обнял будущую актрису. — Ты же понимаешь, что я не могу остаться.

— Худший способ скучать по человеку — это быть с ним и понимать, что он никогда не будет твоим, — процитировала Зиманкова. — Габриель Гарсия Маркес. Лешенька, я тебя люблю!

— Чего? — раздался возглас из-за открытого окна.

В свете фонаря на веранде стоял Юра. Твою ж мать! Про его Яву-то я давно и думать забыл, а она, наверное, так и стоит у «Дома Книги». И еще интересно. Интересно, как давно он там стоит, и многое ли он слышал? Скорее всего — нет, иначе профессор предупредил бы.

— Он же твой дядя? — ехидно поинтересовался парень.

— А что, похоже? — ответила соседка.

— Ах ты, ты… да ты… ты просто… ты просто использовала меня!

Картман то ли не знал нужного слова, то ли ему мешало воспитание, но, скорее всего — мой силуэт рядом с Вероникой. Конечно, матерому волку негоже связываться со щенком, но если не останется иного выхода — сойдет и такой.

— Я этого так не оставлю! — заверил байкер, и бросился в темноту.

— Надеюсь, — вздохнула в след ему Вика. — Надеюсь, не оставишь, и отстанешь от меня…

Я молчал. После этого «я тебя люблю» я и так не мог найти, что ответить, а рокер, шельмец, вообще с мысли сбил. Люблю… Сам я говорил это слово лишь одной женщине, хотя и слышал от многих, но никто, ни разу не говорил мне «люблю», отчетливо понимая, что никакого совместного будущего быть не может. Для всех, кроме одной, «люблю» было попыткой опутать паутиной, привязать к себе меня, но, скорее всего — мои деньги. Господи, неужели, они не понимали, насколько это глупо, и, вообще, по-дурацки? Я себя тоже люблю, а дальше-то что?

— Лешка…

— Да?

— Ты извини, но я сегодня не могу, — призналась девушка.

— Чего? — не сразу понял я.

— Ну… у меня женские причины… как-то неожиданно началось.

— До ап… ну и ладно, — ответил я, разминая окурок в пепельнице.

— А как же мы прощаться будем? — огорчилась Вика.

— Пойдем, погуляем, искупаемся под луной… — предложил я.

— А, Лешка! — хлопнула в ладоши соседка. — Сегодня же пятница!

— И что?

— Как что? Сегодня дискотека! Пойдем скорее!

— Пойдем, — согласился я.

Смыв с себя кровь — слишком привычным в последнее время стало это занятие, я позволили девчонке обработать раны зеленкой и заклеить пластырем. Белые прямоугольники, удачно сочетаясь с трехдневной щетиной, довершили образ, сделав меня похожим на вполне приличного бандюгана. Теперь и на публике показаться не стыдно.

Взяв меня под руку, Вероника повела нас на «дэнсиг». Нет, где находится танцпол — потрескавшаяся бетонная площадка со ржавыми перилами по периметру и изгнившей деревянной сценой с ракушкой навеса, я знал. Но не припомню, чтобы хотя бы раз на ней проводились подобные мероприятия. Как на ней торговали деревенским молоком с Москвича-«пирожка» в начале девяностых — это помню, но танцы — нет. Хотя, когда я достиг возраста, в котором оно интересно, началась эпоха демократических преобразований, и похерили не только танцплощадку.

Едва мы спустились к пруду, я убедился в своей правоте: на соседнем берегу, там, где я и помнил, горел сине-зелено-красный пожар иллюминации, отражаясь в воде, и, казалось, танцплощадка находится не над земле, а парит над нею на подушке северного сияния. Оттуда же порывы ветра доносили звуки музыки, но с такого расстояния распознать песню не получалось.

Зиманкова, дрожа мелкой дрожью, прижалась ко мне всем телом. И то верно — даже мне в джинсах и куртке здесь, у озера, с которого дул весьма ощутимый ветер, было не жарко, а девчонке в юбочке, едва доходящей до середины бедра, и маечке — подавно. Выпустив из-за ремня рубашку, чтобы скрыть от посторонних глаз рукоятку Вальтера, заткнутого за пояс, который я забыл бросить где-нибудь в домике, я снял куртку и накинул ее на плечи Вики. Она благодарно чмокнула меня в щеку.

На подходе к дискотеке я услышал радостный девичий визг и пьяный хохот, заглушающий даже звуки музыки. Публика перлась от какого-то ретро типа Duran Duran. Сам танцпол, кстати говоря, пребывал еще далеко не в том бедственном состоянии, в котором я его помнил. Даже перила сияли свежей светло-зеленой краской. На грунтовке, в тени ракушки, стоял целый парк мототехники, начиная ИЖами-49 и М-103, и заканчивая Днепрами, Явами, и опять ИЖами, но уже не сорок девятыми, а ПС. Рядом кучка ребят распивали что-то, что явно не было ни «Ессентуками», ни парным молоком, пустив бутылку по кругу. Да, нам тоже хреново жилось, пока не появились одноразовые пластиковые стаканчики. А вообще на танцах царила обстановка братства, дружбы и доверия, какая была и на наших тусовках в клубах города в середине девяностых. Черт! Половины из них и нет давно!

Признаться, я опасался, что окажусь единственным старпером на мероприятии, но публика подобралась крайне пестрая. Всех возрастов и профессий. Две молоденькие пигалицы лет восемнадцати в суперкоротких платьях, едва скрывающих резинки чулок в крупную сеточку, с пышными прическами, важно курили, старательно показывая, что они прогрессивные — дальше некуда. Они стрельнули в меня глазками, но ответный испепеляющий взгляд Вероники заставил развратниц изменить планы. Эх, жаль, я утром уезжаю… Рядом нерешительно переминалась с ноги на ногу девчушка с двумя косичками, очками в стальной оправе и платье в ромашках, доходящее до пяток, и доставшееся, похоже, еще в наследство от бабушки. Чуть поодаль выписывала кренделя в стиле «твист» пара лет тридцати пяти — мужчина в сером костюме с женой на высоченных шпильках.

— Пойдем танцевать! — Вика сунула мне в руки куртку, и за рукав утянула на середину танцплощадки.

Тем временем композиция сменилась на «The Living Daylights» группы A-ha. Забавно… в мое время она считается чуть ли не классикой, а здесь толпа восторженно закричала, словно услышав новейших хит. Но это ладно — когда заиграла «Chery, Chery Lady» я сам чуть не прослезился.

Погода тоже решила преподнести сюрприз — с первыми аккордами последовавшей за ней C. C. Catch небо прошила рваная угловатая молния, громыхнул раскатистым эхом гром. Все же ветер сделал свое дело — пригнал тучи. Ведущий поспешил закруглить дискотеку.

— А теперь последняя на сегодня композиция, — произнес он в свистящий микрофон. — Песня «Listen To Your Heart» зарубежного вокально-инструментального ансамбля Roxette. Молодые люди, не стесняемся, приглашаем прекрасных дам.

— С ума сойти, — только и смог сказать я.

— Что случилось? — спросила Вика, положив голову мне на грудь.

— Я думал, она появилась позже, — признался я. — Значительно позже.

— Тебе не до апельсина? — передразнила меня Зиманкова. — Лешка, ну же… обними меня.

И я обнял. Обнял, крепко прижав к себе хрупкое, нежное девичье тело. Она обвила руками мою шею так сильно, словно боялась, что я исчезну прямо сейчас. Покачиваясь, мы плавно кружились в нашем первом и последнем танце. Единственном. Сверкала молния, громыхал гром, порывы ветра бросались пылью, вокруг кружились еще несколько десятков пар, но для нас всего этого не существовало. Был только он — этот момент, который никогда не повторится, который девчонка пронесет в себе через всю жизнь. А я… если Семенов прав, и я не буду помнить ничего — это лишь к лучшему.

Новая молния, новый удар грома, наконец, прорвали небо, и к земле устремились миллионы капель воды. Танцующие начали спешно покидать площадку… а Вика, потянувшись на цыпочках, коснулась своими губами моих. По ее щекам, смывая тушь, смешиваясь со слезами, текли капли дождя. Прядь волос волнующим изгибом прилипла к ровному, красивому лбу девчонки.

— Я не хочу тебя терять, — прошептала она, оторвав на миг свои розовые губки. — Никогда!

— Вот вы где! — раздался рядом знакомый голос.

Оказывается, все давно разошлись. Даже музыка давно не играла и не могла играть, поскольку несколько парней уже разобрали аппаратуру, и дружно грузили коробки в РАФик. Как-то мы увлеклись…

Пропустили не только это. Прямо перед нами стоял Юра Картман, взвешивая в руке бутылку темно-зеленого стекла с этикеткой «555». Возле него, плотным полукольцом, стояло с десяток соратников рокера, причем часть из них я уже видел ранее — когда они пускали бутылку с портвейном по кругу. Ребята подготовились к стрелке основательно, вооружившись обрезками труб, цепями и даже одной выкидушкой.

— Отойди от нее, мы тебя сейчас мочить будем, — сообщил байкер.

— Ох, бля… — протянул я. — Сколько же вас, желающих…

— Хочешь сказать, нечестно? — поинтересовался парень, бросив косой взгляд на свою грядку.

Мальчик по своей наивности предполагал, что вывести меня в расход есть желание только у его шайки. Рокер и не подозревал, что за моей головой выстроилась огромная очередь. Мнда… я несколько часов назад ребят и посерьезнее успокоил. От бабушки ушел, от дедушки ушел, а от зайца и подавно уйду.

— Не смей! — прокричала Вика, пытаясь загородить меня собою.

— Солнце, подвинься, — попросил я, устраняя девчонку в сторону одной рукой, и доставая Вальтер второй.

Только я оказался предусмотрительнее его предыдущего хозяина — «арме-пистоле», созданный на базе первого в мире пистолета с ударно-спусковым механизмом двойного действия Вальтера ПП, торчал у меня за поясом уже с маслиной в патроннике. Оставалось лишь снять петарду с предохранителя и шмальнуть в воздух, озарив площадку крохотной молнией, и громыхнув младшим братом грома.

— Так что ты там про мочить говорил? — поинтересовался я.

Бутылка из-под портвейна, выпав из Юриной руки, со звоном упала на бетон, расколовшись на несколько прозрачных скорлупок. Вся банда, испуганно вытаращив глаза на волыну, замерла в нерешительности. Понятно, что семечек на всех не хватит, но первым получить заряд свинца в лоб никто не торопился. А намокли уже все — ливень, начав, и не думал прекращаться.

— Теперь ты, пионер, слушай мое встречное предложение, — усмехнулся я. — Сейчас вы побросаете свои железки, крепко-крепко сожмете свои задницы, чтобы дерьмо не рассыпать по дороге, сядете на свои лесопеды и умотаете так быстро, чтобы пуля догнать не могла. А потом будете с гордостью рассказывать, что я вас не забодал потому что вы — банда! Ну?

Загремело, падая, оружие. Шайка начала расступаться, давая пройти. Не двигался один Картман, в бессильной ярости сжимая кулаки. В таком состоянии голову у человека может закоротить не по-детски — по себе знаю. Когда дело касалось любимой женщины, и у меня срывало паром крышку, ни пистолет, на автомат, ни танк не мог меня не остановить. Сам превращался в бронированную машину возмездия, не чувствующую ни боли, ни жалости. В общем, terminator in love.

Недолго выбирая межу ногой и головой, я навел мушку Вальтера на переносицу рокера — точно между глаз. В самом деле, что я — изверг какой-нибудь, на всю жизнь ребенка калекой оставлять? А так — «бац», и готово, даже голова болеть не будет.

— Юра, не надо, — высунулась из-за моего плеча виновница стычки. — Неужели ты не понимаешь, что я никогда не буду с тобой? И не потому что он, или еще кто-то, а потому что ты… потому что ты такой! Ты еще ребенок, и когда ты повзрослеешь — я уже постарею!

— Мне почти двадцать, — ответил юнец.

— По паспорту — да, а по поведению ты — сопливый, избалованный мальчишка! И был таким, сколько я тебя знаю. И не изменишься никогда! Ты мне не нужен!

Парень поступил как настоящий мужик. Сказал — сделал, а не сделал — еще раз сказал.

— Я этого так не оставлю! — во второй раз пообещал он, разворачиваясь.

Грядка скрылась в ночи. Через несколько минут раздался дружный рокот двухтактников мотоциклов шайки, и рокеры, прорезав стену дождя и темноты светом фар, забрасывая друг друга летящей из-под колес грязью, умчались. Массовики-затейники успели смыться еще в самом начале замеса, остались только мы с Зиманковой. Щелкнув предохранителем, я убрал П-38 за пояс.

— Пойдем, — обнял я девушку.

— Что ты! — испуганно залепетала она. — Этот придурок сейчас с ментами вернется, я его знаю. Тебе надо уходить… прямо сейчас…

— Ну… давай, хоть провожу тебя.

— Лешка! — будущая звезда провела ладонью по моей щеке. — Тебя же заберут… нет, я сама. Мне он ничего не сделает.

— Но…

— Умоляю тебя, уходи, — девчонка поцеловала меня в лоб. — Прощай…

А я смотрел на нее, и не мог понять, слезы текут по ее щекам, или это просто дождь. На самом деле она меня любит, или просто заигралась. Вправду боится за меня, или торопится спровадить.

— Прощай, — ответил я.

Процокав каблучками по бетону, Вероника спустилась по ступенькам с площадки, и быстро пошла в сторону сада, дрожа то ли от холода, то ли от плача. Повернувшись спиной к ветру, опустив голову, чтобы спрятать сигарету от дождя, я прикурил «Стюардессу», и щелчком отбросил спичку, зашипевшую в каплях воды.

Кажется, все, с чем я приехал, у меня с собой — в карманах. В домик возвращаться незачем. Подняв воротник куртки, я пошел туда, где спрятал «Скайлика».

Глава 7

Японец завелся с пол-оборота. Ну, на то он и не Жигули. Датчик топлива показывал три четверти бака — тоже неплохо, хотя на три с половиной сотни километров придется заправляться еще раз. Денег тоже хватало — около девятисот рублей — целое состояние по нынешним… этим… советским, в общем, временам. В бардачке я нашел кассету группы «Земляне» и воткнул ее в магнитолу.

— Мы выбираем путь, идем к своей мечте, — запел Юрий Антонов.

— И надо не свернуть с пути уже нигде, — подхватил я. — И стоит шаг пройти, заносит время след, обратного пути у жизни просто… враки все это.

Хотя… неделю назад даже я мог только верить в мечту, а теперь у меня появился реальный шанс изменить все, переписать свою жизнь заново. Главное — не упустить эту возможность. Во всем мире, на всей Земле я знал только двоих, которым был дан этот шанс. Санька им воспользовался, теперь мой ход.

И к черту. К черту эти стройки, к черту эти деньги. Куплю домик где-нибудь в Северной Каролине, лесопилку. Поставлю ПКТ на подоконник, чтобы от «зеленых» отстреливаться, и будем жить с Наталкой спокойно. И счастливо. Сделаем детей — троих, пятерых, семерых, больше — лучше. Старенький списанный армейский Hummer, домик на живописном берегу какого-нибудь горного озера, и любимый человек рядом — что еще для счастья нужно?

Ливень, сменившись мелким, почти незаметным дождиком, успел сделать свое дело — грунтовка раскисла. Мало того, что я успел отвыкнуть от ручной коробки, так еще втыкать передачи левой рукой оказалось крайне неудобно. Пару раз «Скайлик» чуть не завяз в грязи, а на одном из поворотов извилистой лесной дороги вообще чуть не ушел в кювет, удержать аппарат на плаву удалось лишь чудом. В жиже глубиной по колено от удачи зависит гораздо больше, нежели от мастерства.

Повезло таки! Задрав нос, пробуксовывая и сползая по скользкому склону, японец, все же, выехал на трассу. Не знаю, как на счет остального кузова автомобиля, но капот из белого превратился в грязно-серый. Задние стекла, кстати говоря, тоже перестали быть прозрачными. Оставляя на асфальте комья земли, Ниссан взял курс на юг — туда, где родилась моя любимая, и где я надеялся ее найти.

Сейчас я еще не представлял, какой будет наша встреча, что я скажу двенадцатилетней девочке… но и снился мне не рокот космодрома, перед глазами стояли ее зеленые глаза, волнистые черные, как сама ночь, волосы, аккуратные розовые губки и ее белоснежная улыбка. Прошло столько лет, а я все еще помнил ее тело до последней родинки, до шрама на плече, оставшегося от прививки… и ее запах — запах, который я не забуду никогда. Такой родной, теплый аромат, свежий, как весна, прекрасный, как северное сияние!

Центральную часть области, покрытую лесами, многочисленными городками и селами я преодолел еще затемно. За три с лишним часа пути на трассе не попалось ни одного транспортного средства, лишь пролетали по бокам дороги деревеньки с темными глазницами окон, густые стены деревьев, карьерные отвалы, черные в ночи, как неведомые исполинские животные, закрывающие своими спинами звезды. По гряде, словно маленькая гусеница, освещая путь единственным глазом, полз тепловоз.

Перед самим рассветом на землю спустилась густая пелена тумана и видимость сократилась до двух десятков метров, а то и того меньше. После крейсерского полета на скорости в полторы сотни километров в час, движение при шестидесяти казалось черепашьим шагом, но, один черт, я умудрился проскочить указатель «Варна, Берлин, Париж». Возможно, для кого-то это — столицы европейских государств, но здесь эти названия принадлежали деревенькам в степной зоне на юге области. Забавно… я помнил этот же знак с наименованием еще одного города — Карталы, куда я, собственно, и направлялся.

Утопив педаль тормоза, поставив японца, проскользившему по мокрому асфальту с добрый десяток метров, поперек дороги, я остановил автомобиль. Уже после маневра я увидел в зеркале силуэт желтого «сорок первого» с пипкой мигалки на крыше, стоящий на обочине. Мнда, весело будет попасться здесь, где населения раз-два и обчелся, проскочив места, где людей, а вместе с ними и ментов — как пчел в улье. Конечно, «скайлику» детище Автомобильного Завода имени Ленинского Комсомола не конкурент, но в баке осталось литров десять на две сотни километров пути, а последняя заправка — как раз после поворота у указателя.

Главное — без паники. Тихо, спокойно трогаюсь с места… не переборщить бы со спокойствием, ведь абсолютно все правила дорожного движения соблюдают только нетрезвые водители, что и вызывает подозрения, ведь у нас это не принято, и считается едва ли не дурным тоном. Плавно отпустив сцепление, я тронулся с места. Ментовоз продолжал стоять, даже тень патрульного не пошевелилась. Кажется, пронесло.

АИ-95 на заправке не оказалось (да и откуда бы?), пришлось вставить в бак пистолет девяносто второго. Дежурный АЗС долго не хотел просыпаться — я все кулаки об окно сколотил.

— Все ездют, туды-сюды снуют, поспать человеку не дадут, — проворчал дедок с пышными драгунскими усами. — Чего тебе?

— Второго из второй, сколько влезет, — по привычке ответил я.

— Дык, ёлы-палы! — возмутился дед. — Я тебе что, на кофейной гуще, али на картах гадать буду, сколько в твою прорву его влезет? Литров тебе сколько?

— Ну… давай сорок, — прикинул в уме я.

— Шестнадцать рублёв, — ответил заправщик.

— Сколько-сколько? — переспросил я.

— Ох, молодежь пошла! — вздохнул он. — Мне уж седьмой десяток идет, а я и то на слух не жалуюсь. Шестнадцать рублёв. Нуль-нуль копеек.

Признаться, ни одна другая цена в этом восемьдесят восьмом меня так не шокировала… это сколько же получается? Сорок копеек за литр? Хотя, все правильно — пачка сигарет, одна десятая бутылка водки. Соотношение цен, несмотря на различные крамольные слухи, и двадцать лет спустя такое же. Расплатившись, я вернулся к Ниссану и нажал курок пистолета. Стрелка на циферблате медленно поползла по кругу.

Со стороны трассы донесся приближающийся шум двигателя, приглушенный туманом. Нормальному человеку в субботу в половине седьмого утра в десятках километров от ближайшего населенного пункта здесь делать абсолютно нечего, значит — это по мою душу.

— Давай же, — обратился я к бензоколонке. — Давай, быстрее.

Но аппарат продолжал невозмутимо отсчитывать литры с той же скоростью. Шесть литров, семь… интересно, какого же объема бак у этой прорвы, и сколько он, вообще, жрет? Из тумана вынырнули Волговские фары, принадлежащие, однако, не ГАЗу, а Москвичу. Да, да, к АЗС подъехал тот самый патрульный автомобиль, с которым я разминулся несколько минут назад. Желтый «сорок первый», сделав круг по заправке, встал точно перед носом японца, перегородив выезд. Из машины вышел молодой лейтенант с выбритыми до синевы щеками и твердым шагом направился ко мне. Что-то в его внешности говорило, что, ежели чего, червонцем отделаться не получится, это до последнего будет играть в «я не такая». Ну да, вскакивать в субботу с утра пораньше, да еще и бриться — нормальному человеку такое в голову не взбредет. Может, и в самом деле он не такой.

— Старший инспектор ГАИ, лейтенант Козлов, — представился он. — Ваши документы.

Да, сейчас заколебет. С такой-то фамилией… еще и не побоялся произнести ее разборчиво. Доставая из кармана документы, я заметил, что клапан кобуры с табельным девятимиллиметровым Макаром открыт. Какой предусмотрительный легавый! Лейтенант долго, придирчиво, несколько раз сверив фотографию с оригиналом, изучал права, после переключился на техпаспорт, благоразумно реквизированный мною у Бекаса. Стрелка циферблата колонки успела пробежать еще тридцать делений, и встала напротив отметки «40». Медленно, с ленцой, подчеркивая, что спешить мне некуда, я выдернул пистолет из бака и повесил его на место.

— Михаил Федорович, — прорезал звенящую тишину голос инспектора. — А доверенность на управление данным транспортным средством у вас имеется?

Опачки! А этот документ я как-то упустил… теперь, если мента не удастся купить, придется замочить.

— Доверенность? — растерянно произнес я. — А там, разве, нету?

— Здесь — нету, — отрезал офицер.

— Товарищ лейтенант! — крикнул высунувшийся из Москвича его напарник. — Вас «первый»!

— Подождите здесь, пожалуйста. Я скоро, — пообещал мент, убирая документы в карман.

Таким же чеканным шагом Козлов вернулся к служебному пепелацу, и сел в автомобиль. Мне этого времени хватило, чтобы переложить «арме-пистоле» из-за пояса в карман куртки, чтобы был под рукой. Наконец, шмальнуть можно, и не вынимая петарду из кармана. Большим пальцем я нащупал флажок предохранителя.

— Ну, Михаил Федорович, — пытаясь изобразить на лице что-то вроде улыбки, произнес, вернувшись, лейтенант. — Все в порядке. Можно поинтересоваться, куда направляетесь? — спросил инспектор, отдавая документы.

— К теще еду, — честно ответил я. — Жену забрать пообещал.

— Счастливого пути, — козырнул гаишник.

— Вам того же, — улыбнулся я, садясь за руль.

Что-то здесь не чисто. То доверенность подавай, то «счастливого пути». И смена настроения мента произошла как раз после разговора с таинственным «первым». Надо валить. Отъехав, ради приличия, на некоторое расстояние, я утопил гашетку в пол, разгоняя японца до максимума. Ускорение вдавило меня в спинку сидения, «скай», прижавшись к асфальту, отщелкивал километры со скоростью пулемета.

Ниссан, прорезая носом море тумана, нес меня на юг. Стрела асфальта насквозь пронзила степь — голое поле, насколько хватало глаз, с редкими островками деревьев и частоколом столбов по сторонам дороги. Да, это мне повезло, что солнце успело подняться над горизонтом — ночью свет фар в этих местах виден на несколько километров, и, если бы кто-то захотел, вычислил бы меня в два счета. Пролетая мимо элеваторов Варны, я выбросил пустую пачку — сигареты кончились. Но и осталось меньше полусотни километров до цели, на такой скорости — меньше полчаса.

Скорее всего, я опять где-то промахнулся и свернул не туда. Тем более, что этого соснового леса, густеющего с каждой секундой, я не помнил. Вернее, я помнил его, но всегда объезжал с внешней стороны, оставляя по левому борту, а эта дорога, похоже, вела к…

— Твою ж мать! — выругался я.

Эта дорога вела к другим Карталам, тем самым, которых не было на карте, тем самым, где базировались ядерные ракеты, тем самым, про которые в начале XXI века мои липовые соотечественники сняли фильм с Александром Балуевым в роли главного негодяя! Это в девяностые годы ракетную базу демилитаризовали по договору Горбачева с Рейганом о сокращении ядерных вооружений… как раз восемьдесят восьмого года! Хотя, отсутствие боеголовок никак не помешало нам с Наталкой собирать в этих лесах клубнику, величиной с кулак и сыроежки со шляпками, диаметром с диск Кайена.

Я стормозил. Причем два раза и в не той последовательности, в которой нужно — сначала головой, и только потом ногами. Зато успел вовремя — как раз перед шлагбаумом с табличкой «Опасная зона. Проезд запрещен». Ракетная часть, как пить дать.

Следующая секунда оказалась на редкость насыщена событиями. Во-первых запищал коммуникатор, сообщая, что сеть-то найдена, правда, оператора он определить не может, но это уже мелочи. Оператора за него определил я — КГБ. Пискнули оба брелока от моих автомобилей, радуя тем, что и «Кайен» и «Лекс» находятся на расстоянии всего трехсот метров от меня. Тоже полный бред, если вспомнить, что даже колчедан для стали, из которой они сделаны, скорее всего, еще не достали из природной кладовой, и, даже там, в две тысячи восьмом, они километрах в трехстах от меня. Километрах, но не метрах! И это — по прямой. Значит, нашли они не мои аппараты, а КГБ. И, наконец, из-за изгиба дороги по стволам сосен полоснул свет фар. Не надо быть гением, чтобы понять — это КГБ, которое сейчас припишет мне шпионаж, диверсию, саботаж, терроризм, подрывную деятельность и так далее.

Все, на что оставалось надеяться — «скайлик» и полбака бензина. Хрен кто меня догонит. С буксами развернувшись, поочередно выстреливая передачи, выжимая из японца все возможное, я начал геройское отступление. Из-за поворота как раз показались три черных, как уголь, «двадцать четверых». Признаться, Волги уже начали меня раздражать, но, лучше уж советские катафалки, чем германские или американские. От этих-то Ниссан оторвется.

Два ГАЗа безнадежно отстали на первых секундах полета, но третий… третий автомобиль упорно сидел на хвосте, не сдавая ни сантиметра. Что же это за истребитель такой? Все еще не веря, я перевел взгляд на спидометр. Сто восемьдесят, все правильно! Но как же тогда этому ведру с болтами удается болтаться у меня в кильватере? Я снова посмотрел в зеркало. Волга, как вампир, который моментально перемещается с одного места в другое, стоит лишь отвести взгляд, уже висела не в ста, а в пятидесяти метрах позади.

Перед очередным поворотом пришлось сбросить скорость, чтобы не уйти с трассы, но преследователь притормозил еще сильнее меня. Ага! Значит потомки Евгения Агитова[2] и Алексея Смолина[3], воткнув в «двадцать четвертую» черт знает какой движок, не доработали должным образом подвеску! Но, заложив вираж, я понял, что ошибался. Перегородив дорогу, почти уткнувшись друг в друга длинными носами, поперек трассы стояли два Москвича-2141 в боевой желтой окраске с советскими гербами на передних дверях. Вот засада!

Сдаваться чертовски не хотелось. КГБ — не та организация, которая купится на секретные схроны ЦРУ. Нащупав язычок ремня безопасности, я воткнул его в защелку и уперся в руль обеими руками. Протаранить Космичи, пробиться между ними там, где сходятся их тупые морды — вот выход, который показался наиболее разумным. Если повезет — оставлю бампер и крылья, но сам прорвусь. О том, что будет, если не повезет, я старался не думать. Да пребудет со мной Сила!

Милиционеры в засаде, поняв, что я и не думаю останавливаться, бросились врассыпную. Один еще пытался отстреливаться — пули прошили лобовое стекло в левой половине, так что, будь у японца руль с человеческой стороны — быть мне с лишней дыркой в голове. Но и успел прыгнуть в придорожные кусты.

— Наталка, я тебя люблю, — успел я произнести перед ударом.

В следующий момент Skyline врезался в баррикаду. Раздался пронзительный скрежет железа, сминаемые рамы окон, словно сжав челюсти, выплюнули осколки стекла. «Сорок первые» разлетелись, словно кегли от удара шара, «открылись», словно чудовищные, уродливые ворота под натиском тарана. Но «скайлик» повел себя не так, как мне того хотелось. Ниссан, подпрыгнув в воздух, теряя в полете куски обшивки, пролетел с пару десятков метров и с жутким лязгом грохнулся на асфальт. Правое колесо, с рычагом подвески, оторвалось от силового каркаса и, закувыркавшись по дороге, ушло в степь. Из-под капота повалил густой пар. Похоже, радиатор пробил. Но это уже не важно. Проскользив, развернувшись по диагонали, по трассе, процарапав асфальт, «скай» с натянутым скрипом покачнулся и замер. И в этот миг, хлопнув пиропатроном, рулевая колонка выбросила аирбэг.

— Живым, живым брать! — кричал кто-то недалеко.

— Да его, поди, там только соскребать осталось, — возразил кто-то совсем рядом.

Еще кто-то с силой рванул дверь, которая не открылась, а рухнула на землю. Эти же руки, схватив за отворот куртки, вытащили меня из груды металлолома. Солнечный свет загородило уже знакомое лицо лейтенанта Козлова.

— Живучий, гад, — буркнул инспектор.

— Ребята… дайте… сигарету… — отрывисто произнес я.

Воздуха в легких катастрофически не хватало. В носу хлюпала кровь. Она же сбегала по подбородку, оставляя соленоватый привкус на губах.

— Ага, — едко усмехнулся гаишник. — А у тебя там цианид, или еще что похлеще.

— У меня вообще кончились… — ответил я.

Подтянутый мужчина лет сорока в форме полковника, с васильковыми линиями на погонах, с огромным циферблатом часов «Восток» на запястье левой руки, достал из кармана кителя пачку «Marlboro», прикурил, щелкнув газовой зажигалкой, и поднес фильтр сигареты к моим губам. Я, жадно глотая ароматный дым, затянулся сигаретой. Совсем другое дело. Теперь и умирать не страшно. Сдаемсу!

Глава 8

Я очнулся. Очнулся оттого, что стало довольно холодно, к тому же, зачесался нос. Впрочем, возвращение в сознание не помогло решить ни одну, ни вторую проблему. Первую — потому что из одежды на мне были только волосы, вторую — потому что руки оказались скованными за спиной. Я сидел на жутко неудобном стуле в небольшом сыром помещении без единого окошка, с тусклой лампочкой под потолком.

Кроме меня в комнате находился стол, за которым сидела круглолицая брюнетка с капитанскими погонами, и деловито распарывала лезвием бритвы швы моей куртки. Рубашка, джинсы и прочие предметы моего туалеты лежали здесь же на полу, искромсанные в клочья. На столе в строгом порядке расположились остальные мои вещи — от коробка спичек до налодонника.

— Попить дай, — с трудом ворочая языком, произнес я.

— А, очнулся, шпион! — вкрадчивым, кошачьим тоном ответила девушка. — Ты понимаешь, что тебе светит за антисоветскую деятельность?

— Сейчас от жажды сдохну — понимаешь, что тебе за это грозит? — парировал я.

Капитан призадумалась. Ненадолго, однако. Отложив лезвие, девушка встала из-за стола, обнажив юбку цвета хаки, бывшую явно короче того, чем требовал устав, и облегающие черные кожаные сапоги на высоком каблуке, тоже отличающиеся от тех, что я видел на плакатах в военкомате. Но для съемок в садо-мазо такой образ вполне сгодится. Подойдя ко мне, брюнетка провела ладонью по моей щеке. От тепла ее руки по телу пробежала сладкая истома.

— Да, детка, отшлепай меня! — рассмеялся я.

И сразу стало не до смеха. Сучка, коротко, без замаха, провела отменный хук слева, и сразу, этой же рукой, которой только что гладила меня — в солнечное сплетение.

— Вот пёзда! — выругался я, жадно хватая ртом воздух.

За мои слова, или просто, ради удовольствия, бестия ударила носком сапога под коленку. Да, опыт чувствовался! Подбрасывая на ладони свинцовый брусок, зажатый до этого в кулаке, капитан обошла стул, и, схватив меня за волосы, проорала на ухо:

— С какой целью ты пытался проникнуть на режимный объект?

Что тут можно ответить? Правду — ехал, ехал, заблудился? Да хрен поверит. Это как раз тот случай, когда правда нереальнее любого вымысла. Уж лучше оставаться агентом Эриком Картманом — глядишь, и выпустят лет через пяток. Или обменяют на какого-нибудь нашего шпиона… мнда, «нашего» в данной ситуации звучит смешно. А слово «шпион» — не вполне политкорректно. Шпионы только на нашей территории — там работают разведчики.

Хотя… будучи агентом ЦРУ я тоже могу сказать немногое. Скорее всего, один черт — расстреляют. И я решил — помирать, так с музыкой! В конце концов, это такое же знаменательное событие, как и рождение — случается единожды в жизни. Развернув руки, я схватил садистку за бедро. М! Какое упругое.

— Поиграть хочешь? — прошептала брюнетка. — Сейчас поиграем.

Оставляя влажный след, девушка провела языком от плеча, по шее, до уха, укусив за мочку.

— Нравится? — промурлыкала чекистка.

— А то! — признался я, чувствуя ее горячее дыхание.

— А так?

Все испортив, капитан саданула ребром ладони по этому же уху. Голова ответила резкой болью, ухо и правая половина лица моментально онемели.

— Так! — гаркнул резкий голос следом за скрипом открывающейся двери. — Что здесь происходит?

По резкому движению воздуха за спиной я догадался, что моя мучительница встала по стойке «смирно».

— Товарищ полковник! Веду предварительную моральную обработку объекта! Доложила — капитан Грабилина! — отрапортовала брюнетка.

— Отставить, — приказал офицер. — Покиньте помещение.

— Но… — попыталась возразить девушка.

— Что? Вон! Немедленно!

— Есть!

Процокав каблуками, садистка вышла из помещения. Вошедший долго звенел ключами, после чего я почувствовал, как он снимает с меня наручники. На колени упал темно-зеленый сверток.

— Одевайтесь, — скомандовал полковник.

Тот самый, что угощал меня сигаретой после аварии. Я облачился в армейские штаны и гимнастерку. Сразу стало заметно теплее, теперь мерзли только ноги — стоять босиком на холодном бетонном полу — сомнительное удовольствие. Офицер, поняв меня без слов, ботинком пододвинул кучу обрезков моей одежды, на которые я поставил свои ступни.

— Попить можно? — попросил я.

Комитетчик с секунду помешкал, потом поставил свой светло-серый дипломат на стол, щелкнул замками, извлек из него плоскую фляжку и бросил ее мне. Поймав посудину, я открутил крышку и приник к горлышку. То, что в баклаге коньяк, а не вода, я распробовал лишь с пятого глотка. Но останавливаться было уже поздно. Да и, признаться, не хотелось. Вернув флягу, я попросил сигарету.

— Да ты вконец обнаглел! — возмутился офицер.

Но сигарету дал. После нескольких затяжек и умирать как-то расхотелось.

— Давайте знакомиться, — предложил полковник. — Казанцев Валерий Анатольевич, начальник отдела контрразведки Комитета Государственной Безопасности. А вы?

— Эрик Картман, ЦРУ, — усмехнулся я.

— А здесь написано — Романов Михаил Федорович, — чекист помахал моим липовым паспортом.

— Значит тезка царя, — согласился я.

— А здесь, — офицер взял со стола мой Российский паспорт. — Скоробогатов Алексей Сергеевич.

— И от этого факта отказываться не буду, — кивнул я.

— Где вы проходили диверсионную подготовку? — задал следующий вопрос Казанцев.

— Лэнгли, Виржиния, — с трудом ворочая языком, ответил я.

Коньяк делал свое дело — голова потяжелела, язык начал заплетаться. Еще бы! На пустой-то желудок! Я ведь больше суток ничего не ел.

— Хватит! — ударил по столу кгбшник. — Ты эту лапшу — вон ей на уши вешай, — он указал подбородком на дверь, за которой скрылась Грабилина. — Был бы ты шпионом — не допустил бы столько проколов. Найти тебя мы бы нашли, пусть и провозились бы подольше. Ты, парень, учти, на тебе столько всякого висит, что будь ты хоть Картман, хоть Романов, хоть Скоробогатов — вышка обеспечена. Одних жмуров на тебе пять штук. Плюс подделка документов, угон транспортного средства, незаконное ношение огнестрельного оружия, незаконное хранение валюты, антисоветская деятельность… продолжать? Одно только нападение на сотрудников милиции при исполнении знаешь, насколько тянет? То-то же.

— Откуда пять-то? — усомнился я.

— А Безрукова с Коноваловым ты уже не считаешь?

— Кого-кого?

— Фиму со Скелетом, — пояснил чекист.

— Про них-то откуда… — удивился я.

— А то ты думал! Мы все про тебя знаем. Каждый шаг, начиная с вечера девятнадцатого июля, — усмехнулся полковник.

— Как… откуда?

— Рассказать?

— Да! — с готовностью кивнул я.

— Ну… пес с тобой, слушай. Утром двадцатого числа в комитет безопасности обратился Николай Волков — шофер таксопарка номер два, который рассказал, что ночью был взят в заложники американским шпионом Эриком Картманом… он еще добавил, что шпионов двое, второй — Вильгельм Телль, но это заявление никто всерьез рассматривать не стал… так вот, был взят в заложники американским шпионом Эриком Картманом, который, угрожая оружием, вынудил таксиста отвезти его на квартиру Ефима Безрукова. Там шпион, то есть ты, убил Безрукова, и, по-прежнему угрожая оружием, заставил отвезти тебя до пересечения улиц Молодогвардейцев и Набережной. Признаться, первой мыслью было, что Волков и Безруков, которые, кстати говоря, отбывали наказание в одно и то же время в ИТК номер семьдесят шесть, и, скорее всего, были знакомы, не поделили что-то, и Волков сам завалил Безрукова. Но, опять же, почему он промолчал про Коновалова? Да потому что не знал, что тот находится в той же квартире. К тому же… — Казанцев достал из дипломата Беретту, запечатанную в полиэтиленовый пакет. — Чтобы простой советский таксист смог достать американский армейский пистолет М-9… слишком невероятно. Свидетели, а их набралось больше пятисот человек, тоже подтвердили, что нападавших было двое. Но и это — мелочи. Волков сдал три купюры достоинством по сто американских долларов, — офицер извлек следующий пакет с тремя моими «Франклинами». — На которых почему-то стояла дата выпуска — две тысячи третий год…

Он замолчал, внимательно изучая меня. Я пока не считал нужным что-то отвечать, и Валерий Анатольевич продолжил:

— Это уже не могло не вызвать подозрений. Мы подключили отдел «Р», и через полтора часа поисков удалось запеленговать неизвестный сигнал на краю города — в садах на берегу Карпового пруда.

— Твою ж мать! — выругался я. — Коммуникатор!

— Возможно, — не стал спорить комитетчик. — Еще через час «Роса» локализовала передатчик в пределах садового участка номер четыреста семнадцать.

— И все? — удивился я. — А почему же меня сразу не повязали?

— Нет, не все, — покачал головой офицер. — С этого момента началась оперативная разработка объекта «Стрела». Нужно ведь было узнать, куда, зачем и для чего ты сюда прибыл.

— Ну это вы, ребята, вспотеете, — усмехнулся я. — А почему «Стрела»?

— Потому что Телль, — пояснил полковник. — Уже здесь ты завербовал Веронику Зиманкову, — Казанцев положил на стол пачку черно-белых фотографий, детально показывающих процесс вербовки — там, на берегу. — Согласен, красиво. Через нее ты вышел на заведующего кафедрой Прикладной Математики и Физики института ЧПИ Семенова Евгения Борисовича. Ну, ее родители — прораб и бухгалтер строительного треста просто не могли заинтересовать агента ЦРУ. Однако, и проверка Семенова показала, что ни к какой секретной информации доступа он не имеет… На следующий день, двадцать первого июля, на мотоцикле JAWA 650, принадлежавшем Юрию Картману…

— Сам офигел, — признался я.

— Ты-то ладно, — чекист вытащил из дипломата очередной пакетик, на этот раз — с «лысым» внутри. — Представляешь, как мой старлей, который у тебя документы на посту проверял, офигел? Забегая вперед, скажу, что дактилоскопическая экспертиза совпадений не выявила. Короче говоря, вступил в контакт с организованной преступной группировкой Артема Хмельницкого, известного под кличкой Филин. И вот здесь у меня появился очередной повод задуматься… ведь у них ты заказал поддельные документы, а ни одна разведка мира никогда не забросит своего агента на территорию противника, не обеспечив его документами. Хотя, оставалась возможность, что Филин — твой связной в Челябинске. Но уже двадцать второго числа, когда тебя, связанного, вывезли из города, стало понятно, что это предположение ошибочно. Что случилось в лесу — не знаю, так что и врать не стану. Знаю лишь, что из леса ты уехал один, на автомобиле Ниссан, принадлежащем Еремину… ну, Бекасу, оставив после себя три трупа, а, возможно, и четыре…

— Четыре-то откуда?

— А оттуда, что Борзов Павел как в воду канул — ни мы, ни Хмельницкий так и не можем найти его…

— Да, сильно футболист перепугался, — усмехнулся я. — Ну, если там его нету — значит жив.

— Жив — значит, найдем, — заверил Казанцев. — И вот, наконец, ты спрятал автомобиль на берегу Карпового пруда, а сам вернулся в сады. А здесь наружка совершила свой серьезнейший прокол — проводив тебя с девушкой до танцплощадки, мой сотрудник решил, что до утра ты никуда не денешься, и покинул пост… я с ним еще разберусь! Тревогу забила вторая смена, когда обнаружилось, что в домик на участке четыреста семнадцать ты не вернулся, а Зиманкова — уже у родителей. Подключили «Росу», и нашли тебя… уже в полутора сотнях километров от Челябинска! Двигаясь в этом направлении, ты мог направляться или на Байконур, или в эту ракетную часть. Но! Если твоей целью был космодром — то почему тебя не забросили ближе к нему? Оставалась ракетная часть. Уже с вертолета я связался с управлением КГБ в Троицке, и… чтобы ты думал? Романова Михаила Федоровича, оказывается, как раз собирается привлечь к административной ответственности некий инспектор ГАИ Козлов. И как раз на пути к ракетной части! Мне с группой захвата оставалось лишь ждать твоего появления… а дальше ты и сам знаешь.

— Да, ребята, круто сработали, — восхитился я. — А итог-то какой?

— Итог? — задумчиво произнес кгбшник. — Собственной, у тебя итог таков, что за неполных семьдесят два часа ты умудрился настроить против себя все криминальные структуры города. Я даже не знаю, у кого из них нет желания вывести тебя в расход… и не понимаю — как нормальный человек может нажить себе столько врагов за трое суток?

— Я общительный очень, — постарался оправдаться я. — Но это — следствие, а не результат.

— Результат? Результат таков, что тебя ищут и жулики и все спецслужбы, какие я знаю…

— А попался так глупо, — грустно усмехнулся я. — Поворот перепутал. А дальше-то что? Где вывод, какое-то умозаключение, решение, резюме, так сказать?

Офицер не спешил с ответом. Сделав несколько глотков из фляги, он прикурил сигарету, и выпустил несколько колец дыма. Мне даже немного завидно стало — у меня таких красивых никогда не получалось. Я, обнаглев сверх всякого предела, вытащил из пачки, лежащей на столе, еще одну сигарету.

— Вывод, говоришь? — протянул полковник.

Он в очередной раз открыл дипломат и извлек из него конверт, который, как я считал, оправился по почте моим родителям. Да, круто ребята сработали. Но, получается, что, возможно, первый вариант, предложенный Семеновым вполне мог сработать? Да и, скорее всего, сработал бы, если в дело не вмешалось КГБ.

— Прочел с интересом, — признался Казанцев. — Самое обидное — я членские взносы до две тысячи двенадцатого года проплатил. А вывод, признаться, настолько нереален… ты, сам-то, как думаешь, какой может быть вывод?

Чекист боялся. Боялся произнести вслух то, что вертелось в голове. Тот единственный вывод, который можно сделать, и, кстати говоря, который соответствовал действительности. И он прав! Расскажи мне кто еще неделю назад, что он — пришелец из другого времени… не знаю, как бы я отреагировал.

— Да, Валера, — кивнул я. — Я из будущего.

— Так я и думал, — прошептал офицер. — Но… как… зачем… откуда?

Ну, что мне оставалось? Только в очередной раз пересказать историю своего попадалова, которая раз от разу становилась все длиннее, обрастая хвостом продолжения. Валерий Анатольевич заворожено слушал меня, ни разу не перебив, но прикончив до конца пачку «Мальборо». В то же мгновение и дипломата, начавшего казаться мне бездонным, появилась вторая. Интересно, где он их берет?

— До сегодняшнего дня были всего две вещи, которые удивляли меня, — произнес Казанцев по окончанию рассказа. — Звездное небо у нас над головой…

— … и суровые законы внутри нас, — продолжил за него я. — Это, кажется, Кант сказал.

— Спорить не буду. И что мне с тобой делать? — спросил чекист, скорее себя, нежели меня.

— Отпустить? — предложил я.

— Отпустить тебя я не могу — самого посадят. С теми материалами, что на тебя есть — не отмоешься. Сказать, что ты агент ЦРУ — тоже. Это никогда не подтвердится, и, по меньшей мере, неполное служебное мне гарантировано. А сказать правду… да я в психушку на следующий же день угожу!

— Знаешь, как называется процесс, физику которого ты только что описал? — рассмеялся я.

— Я встрял, — догадался полковник. — У тебя, самого, какие планы?

— Вернуться. Только вернуться, и больше ничего, — заверил я.

— Но ведь один раз не получилось?

— А как бы получилось, если письмо у тебя? — удивился я.

— Это ничего не меняет, — возразил Казанцев.

— Знаешь, Анатольевич… — я позаимствовал очередную сигарету. — Расскажу я тебе еще кое-то… Дела давно минувших дней… — прикурив, выпустив густое облако дыма, я начал другую историю, которую еще ни разу никому до этого момента не рассказывал. — К тому времени, как я окончил институт, отец с матерью уже развелись… Она вообще почти полтора года в больнице пролежала, и потом еще год дома от операции отходила… а найти работу у нас — совсем не то, что у вас. Родина-мать никому ничего на блюдечке не приносит. Нет, можно найти — за три-пять тысяч в месяц… и не делай такие круглые глаза, бак бензина — восемь сотен, пачка сигарет — двадцать рублей… Это тебе не «Посольская» по четыре двенадцать! Вначале устроился к однокласснику — ему отец кусок своей фирмы откусил — на, занимайся, сыночек… в общем, разруха у него царила полная — ни мозгов, ни фантазии. Я за месяц ему баланс в плюс вывел, а за квартал — еще три точки открыл… он сам-то за два года одну раскачать не мог! Ну… умею я упираться, что тут поделать? А как поставил вопрос по зарплате — хуй! Ни копейки прибавки. Послали мы друг друга по матушке… пошел в контору одну снабженцем… ну, у большинства строителей вообще пока ты должен меньше, чем должны тебе — все в поряде, и там исключений не было… короче, три месяца без зарплаты. Естественно, я ушел. После предложили в московский филиал одной компании — строительными материалами торговать…

— Ты это зачем сейчас мне все рассказываешь? — поинтересовался чекист.

— Не перебивай, — покачал я головой. — Вся соль в конце. Вначале торговал как все… ну, если не считать, что семьдесят процентов продаж всего филиала я один делал. А потом… ну, сам, наверно, знаешь — каждый, кто хоть раз туалет у себя на даче поставил мнит себя строителем офигительнейшим… вот и приходили такие, материал покупали, переводили половину, а порой и весь, и с криком «караул!» обратно прибегали — спасите, помогите! Сколотил я пару бригадок, начал и материал продавать и строить из него… С девяти до пяти в офисе, а после, бывало, и до полуночи — в поле. За неделю стал зарабатывать столько, сколько за месяц раньше не зарабатывал. Но, шила, как известно, в мешке не утаишь — вот и прочухал это дело директор филиала, вызвал меня к себе на разговор. Так, мол, и так… ты делами фирмы вообще не занимаешься — только своими — так делиться надо. Половину захотел… Что там еще два менеджера… ну, продавца, — поправился я, заметив удивленный взгляд полковника. — Что там еще два продавца делали — вообще непонятно. Весь филиал на мне держался, и, заметь — снова ни премий, ничего! Через пять минут я ему заявление на стол бросил, развернулся и ушел.

— Дикие какие у вас люди, — прошептал Валера.

— Люди те же, — усмехнулся я. — Время другое. Да, ладно… тогда у меня уж и деньги кой-какие водиться стали — можно было и свое дело открыть. Вот и открыл строительную компанию на паях с одним… гандоном, в общем. На первых порах вообще трудно, а эта скотина, еще и, дочку свою незаконнорожденную на работу взял, еще одну шлюшку, которую трахал… как-то проглядел я все это — в работе по горло был. И за директора, и за дизайнера, и за прораба, и за бухгалтера — за всех. Телефон в семь утра звонить начинал, и переставал в час ночи…

— Я, все же, не улавливаю…

— Да потерпи, куда торопиться? Я к тому времени уже и женат был… Наташка моя… солнце, золото! Я четыре года ее добивался, четыре года! — для верности я показал четыре пальца. — Я как в первый раз увидел ее — остолбенел! Я, знаешь, просто понял — вот оно, мое счастье! И мы были счастливы! Денег катастрофически не хватало — на булку хлеба, порой, еле наскребали, но у меня была она, а у нее был я. Я любил ее… как… больше… словом, любил, как ни кого ни до нее, ни после… да и не любил, если задуматься, никого кроме нее. И она меня любила. А я… не верил до конца. Красивая, как… как закат на море! Как я боялся ее потерять! Потому и работал, как проклятый — знал, что она достойна большего…

— Ага, — Казанцев слушал гораздо более заинтересовано, даже подался вперед на стуле, а на сигарете, зажатой между пальцами, уже образовался внушительный цилиндрик пепла.

— Спал часа по четыре в сутки, а тут еще и на деньги на фирме пропадать стали. То зарплата до рабочих не дойдет, то аванс от заказчика исчезнет… а Вадим только руками разводил — не знаю, не брал! И Наташку я понимаю — живем в одной квартире, неделями не видимся. Прихожу — она уже спит. Проглочу что-нибудь, даже не жуя, лишь бы в живот упало — сил не хватало, и спать завалюсь… и то — не с ней, а с кипой документов. Она просыпается — я уже на работе. И денег в доме — ни копейки. Несколько раз дожидалась меня, поговорить пыталась… да какой там! У меня одно в голове — свалиться спать. Полгода так пожил — нерва ни к черту стали. И у Наталки тоже. Она видела, что я совершаю ошибку, пыталась достучаться до меня — бесполезно. Я, как баран, уперся в свое… да мне лет-то было — двадцать с небольшим.

И вот, как-то раз, когда она снова пыталась вразумить меня, попытаться пробитьсе через лобную кость, порвало меня. Сам, не знаю, что нашло — как пелена опустилась. Ни чувств, ничего. Одна тупая ярость. Черт, да я даже не уверен, что это был я! Как со стороны все это видел… как будто не со мной… Ударил ее. Сильно. Потом еще, и еще. Она же — ничего!

— Леша, — говорит, — одумайся! Посмотри на меня, что ты делаешь!

На коленях стоит, не сопротивляется, а по щекам — слезы… я в жизни этого не забуду… и не прощу себе никогда. Схватил ее за волосы и за дверь выбросил. Ее — самого близкого, самого родного человека, который любил меня больше всего на свете — не любила бы — давно бы бросила… как котенка за дверь. Не видел, я, дурак, что она сама эти полгода как в аду прожила.

Бутылку водки из горла, в один присест жахнул, и свалился там же, где стоял. Утром проснулся — сам в крови, вся квартира в крови… в ее крови! И понял — все… просрал я свое счастье. Нет, я понимал, что бесполезно, но где-то в глубине еще теплилась надежда… весь город перерыл, всех на уши поставил — как в воду канула.

Запил по-черному. Как, что, где деньги находил, спроси — и сам не знаю. Когда начинаешь — дальше само как-то идет… Не помню, на что пил, но пил каждый день. Не трезвея. Хотел в петлю залезть — кишка тонка оказалась. По городу ходил, специально нарывался, надеялся — замочит кто-нибудь, и все. Хрен там. Никто греха на душу не взял. Но били сильно.

А потом… знаешь, как выключателем кто щелкнул. Просто понял — хватит. Если подохнуть не получается — придется дальше жить. Первым делом к Вадиму наведался. Повезло сученку — как раз девять дней справляли. С дальнобоем на трассе лоб в лоб сошелся — по кускам из машины доставали. Иначе бы я сам голыми руками кишки через глотку вытащил. Снова свою девочку найти попытался — бесполезно.

Побегал, нашел денег, открыл новую фирму, и снова начал строить. И вот здесь у меня как поперло! За год заработал больше, чем за всю жизнь до этого. Через пару лет Наташка сама позвонила. Оказывается, в Штатах работала. Попросила помочь… повод-то какой-то пустяковый был. Она давала мне второй шанс! Я во Владике был — судостроительную верфь сроил… страна как раз подниматься начала.

Не приехал. Хотя мог бы! Сам не знаю, почему… хотя, вру! Знаю! Не поверил. Себе не поверил. В счастье не поверил. Не поверил, что оно свершилось. И все. Больше я ее не видел и не слышал.

И, знаешь, сейчас-то я понимаю, что деньги, машины, квартиры — это не все. Что счастлив я был тогда, когда учил ее водить машину, когда увозил ее на работу, когда мы готовили вместе, когда первое, что я видел просыпаясь — ее глаза, и последнее, что чувствовал, засыпая — ее губы. Ее, и больше ничьи! Знаешь, что я чаще всего вспоминаю? Как мы, собрав последние копейки, купили еды и устроили пикник в парке. Мы были оба счастливы! Как ходили за грибами, как гуляли по Арбату, как поехали на озеро искупаться, а в результате оказались в ста километрах от города. Как я сжег шашлык на базе… Знаешь, о чем я мечтаю каждый раз, засыпая? Что я просыпаюсь — а на дворе август девяносто девятого, когда мы впервые поцеловались… Я не верил, но… мечты сбываются! Всегда!

— С ума сойти! — прошептал кгбшник, переваривая в голове услышанное. — Но я не до конца понимаю…

— Да чего ты не понимаешь? — вскипел я. — Семенов не промахнулся. Он знал, знал с точностью до дня! Знал, в какой день меня надо отправить, чтобы я изменил все — все свою жизнь. По сравнению с этим цех — такая ничтожная мелочь! Мои предки — фигня. Единственный человек, который может достучаться до меня, пробить мою броню — это она. Надо только подсказать, куда бить, в какую точку. И все! Все встанет на свои места! Тем более, где она сейчас — я знаю! Как раз туда я и ехал…

— Теперь, кажется, понял… — кивнул полковник. — И сейчас самое сложное в твоей задумке — выбраться отсюда.

— Как тонко подмечено! — съязвил я.

— Есть только один выход, — Валера резко встал со стула, расстегивая кобуру.

Глава 9

Прикрываясь полковником, словно живым щитом, прижав к виску офицера его же ПСМ, шлепая босыми ступнями, я вышел в коридор. Пусто. Лишь водопроводные трубы вдоль стен и несколько трещащих люминесцентных светильников под потолком. Ни одного окна. Подвал, скорее всего.

— Направо, там лестница, — подсказал Казанцев.

Мелкие камни, мусор, который, похоже, отсюда не выметали годами, нещадно колол ноги. Но я шел, толкая перед собой заложника. Впрочем, что еще оставалось? Иного выхода нет и быть не могло — это признавал и сам чекист. Ругаясь сквозь зубы, я шел мимо ряда одинаковых стальных дверей, точно таких же, как и на моей бывшей камере.

В конце коридора, и в самом деле, была лестница. Как строителю, мне хватило мимолетного взгляда, чтобы найти несколько нарушений ГОСТов и СНиПов, в первую очередь — отсутствие естественного освещения на лестничном пролете, и высота холодных ступенек явно превышала положенные пятнадцать сантиметров.

Наверху оказалась вполне приличного вида деревянная дверь. Из щели под нею по ногам дул ощутимый сквозняк, а из-за двери слышалось несколько голосов, в одном из которых я узнал голос моей недавней мучительницы.

— Там охрана, — предупредил кгбшник. — Два-три человека.

— Открывай, — приказал я, надавливая стволом пистолета на висок полковника.

— Не переигрывай, — буркнул он, толкая дверь.

За дверью оказалась довольно просторная комната с четырьмя столами, несколькими стульями и рядом шкафов вдоль стены. Но больше всего меня порадовали светло-зеленые занавески, за которыми светлели ровные прямоугольники окон. Признаться, уже успел соскучиться по солнечному свету, что, в принципе, в кгбшных подвалах — дело нехитрое.

Трое чекистов — тучный майор, усатый капитан и еще один капитан — Грабилина, одновременно повернули головы на звук открываемой двери. Да так и замерли, увидев своего начальника с петардой у виска.

— Всем встать! — скомандовал я.

Никакой реакции. Или кгбшники пребывали в состоянии глубокого шока, или считали себя героями, а своего командира — бронированным. Хотя, скорее первое. Ведь ситуации с заложником, скорее всего, в комитетских учебниках пока не было. И уж тем более, никто не мог предположить, что какой-то шпион возьмет в заложники офицера Комитета Государственной Безопасности!

— Встать, быстро, — приказал я. — А не то мозги полковника со стены соскребать придется.

От этих слов вздрогнул и сам Казанцев, видимо, проклиная свой же план.

— Делайте, что он говорит, — произнес он. — Ну!

Комитетчики неохотно встали. Девушка с майором — почти в центре помещения, капитан — чуть дальше, у стены.

— Стволы на пол, — усмехнулся я. — Только медленно.

Три Макарова с громким, почти синхронным стуком упали на деревянный пол.

— Замечательно, — потянул я. — Теперь ты, солнце, оглуши майора.

Толстячок бросил на меня испуганный взгляд. Но Грабилина — молодец, не растерялась. Девчонка не только знала свою работу, что немаловажно — она ее еще и любила. Очень любила. Приятно, когда человек делает свое дело с душой. Капитан, обрывая провода, подняла со стола допотопный дисковый телефон, и засадила им по голове офицера. Майор охнул от боли, но остался стоять на ногах. Из-под его волос показалась капля крови, стекающая по щеке.

— Меня ты сильнее била, — заметил я. — Давай еще раз. Детка, я верю в тебя!

Грабилина кивнула, и ударила еще раз. Глаза чекиста закатились, и он, обмякнув, мешком свалился на пол. Садистка, наклонившись, добавила еще раз. И еще. Аппарат раскололся, рассыпав по полу резисторы и трансформаторы.

— Эй, не увлекайся, — крикнул я.

Девушка, возбужденно дыша, занесла над головой трубку — все, что осталось от телефона, намереваясь добить майора.

— Татьяна! — рыкнул Казанцев. — Отставить!

Фурия замера. Ее глаза постепенно приобретали осмысленное выражение, полная грудь поднималась и опускалась все медленнее и медленнее.

— Извините, товарищ полковник, — произнесла Грабилина, отбрасывая в сторону трубку и приглаживая растрепавшиеся волосы.

— Так, теперь…

Я переступил с ноги на ногу. Причем крайне неудачно — в пятку уколол торчащий из пола гвоздь. До этого я намеревался приказать девчонке оглушить и капитана, но теперь в голову пришла другая, более удачная идея. Тем более, комплекция у офицера была почти такая же, как и у меня.

— Капитан, раздевайся, — приказал я.

— Что? — в один голос воскликнули Татьяна с Валерой.

— Раздевайся, — повторил я.

Сверкнув глазами, садистка начала расстегивать китель.

— Тьфу, да не ты — он, — пояснил я.

Теперь моя мысль стала понятна всем. Капитан снял китель, аккуратно повесил его на спинку стула, потом — галстук, рубашку. Брюки, перед тем как повесить на тот же стул, он педантично выровнял по стрелкам.

— Теперь его, — кивнул я Грабилиной. — Только без фанатизма!

Второго коллегу девушка обработала более профессионально — без фанатизма, с одного удара, невесть с каких времен оставшимся в кабинете пресс-папье. Перехватив пистолет левой рукой, я выдернул правой ремень из висящих на стуле брюк офицера.

— Солнышко, осталась только ты, — улыбнулся я ей. — Ну-ка, развернись… а теперь нагнись.

Попка у нее была что надо. Казанцев пихал меня локтем по ребрам, но большего сделать он уже не мог. Ввязавшись в игру, полковнику оставалось играть до конца, или подписать себе же смертельный приговор. Размахнувшись, я полоснул садистку ремнем по попке. Всхлипнув, упираясь руками в стол, девушка прогнула спинку, выше поднимая свою замечательную задницу. Кожаная петля, со свистом прорезав воздух, второй раз хлестнула Татьяну. Протяжно простонав, она вздрогнула, и почти легла на стол, стараясь дотянуться попочкой до потолка.

— Ты вконец офанарел? — прошипел полковник.

Отведя руку, я в третий раз стеганул извращенку. Грабилина окончательно потеряла контроль над собой. Распластавшись по столешнице, девушка задрала юбку, обнажая края чулок на подвязках, узкую полоску кружевных трусиков и три красных линии на полушариях ее попки. Интересно, где эта садистка достала такое белье в конце восьмидесятых?

— Еще, — простонала она.

Здрасти, приехали. Впервые в жизни хочу сделать женщине больно, а она получает от этого удовольствие! Моя месть благополучно обломалась. Оттолкнув заложника, я схватил Татьяну за плечо и рывком развернул лицом к себе. В глазах девчонки плыл знакомый туман, с которым она избивала меня, и с которым молотила майора. Из прокушенной губы стекала струйка крови. От возбуждения ее колотила крупная дрожь.

— Еще, — умоляюще произнесла Грабилина, шумно вздохнув. — Пожалуйста!

Не помню где, но где-то я читал, или слышал, что у женщины самое слабое место — подбородок. Малейшего удара хватит, чтобы она потеряла сознание. Самое время проверить…

Из здания вышли уже не бывший арестант с заложником, а два офицера КГБ — капитан и полковник. Причем капитан, если судить по щетине, взъерошенным волосам и форме, оказавшейся на размер больше, был редкостным раздолбаем. Слава Богу, хоть ботинки оказались подходящего размера. Еще и выпивкой от младшего офицера разило на километр — в виду отсутствия воды кровь с лица пришлось смывать остатками коньяка из фляги Казанцева.

Солнечный свет, отраженный от идеально ровного, чистого серого асфальта на миг ослепил меня. По тропинке, словно выведенной по линейке, пронзившей аккуратно подстриженные газоны с сочной, зеленой травой (красят они ее что ли?), под руководством Валерия Анатольевича, мы вышли на небольшую площадку с белоснежными, словно их только что покрыли известкой, бордюрами. В центре стоянки, контрастируя по цвету с поребриками, чернели три уже знакомых Волги.

— В среднюю, — направил меня полковник, вкладывая в мою руку ключи от автомобиля с пустой винтовочной гильзой вместо брелка.

Повернув в замке ключ, я прыгнул на водительское кресло, Казанцев — на пассажирское.

— Твою ж мать! — изумился я. — Что это за «двадцать четверка» такая?

Вместо обычных для таких аппаратов трех педалей, ноги нащупали две, а, рука, вместо рукоятки переключения передач над туннелем кардана встретила пустоту. Сама рукоятка оказалась на рулевой колонке, в духе американских дорожных дредноутов конца пятидесятых годов.

— Это тридцать четвертая[4], — пояснил полковник. — Поехали.

— Тридцать четвертая? — переспросил я.

— У нее двигатель от «Чайки». Жми давай!

Теперь понятно, почему этот пепелац с такой легкостью висел на хвосте «скайлика». Я выжал тормоз и повернул ключ в замке зажигания. По автомобилю прошла мелкая дрожь, и V-образная восьмерка басовито заурчала. По сравнению с этим звуком даже рокот «Кайеновского» «боксера» — грохот гаек в пустой консервной банке. Умеют ведь, когда есть установка сверху! Для партийной номенклатуры вообще, как для детей, шло все самое лучшее. Переключив автомат, я тронулся с места. Офицер тем временем открыл бардачок и рванул пучок проводов.

— «Роса», — ответил он на немой вопрос.

В самом деле, не очень бы хотелось, чтобы нас сразу запеленговали. После побега, да еще и захвата в заложники сотрудника КГБ со мной никто церемониться не будет, и взять живым даже не попытается. Автомобиль под управлением Казанцева покинул путаный лабиринт дорог ракетной части и вышел на финишную прямую — широкую, закатанную асфальтом полосу, окантованную ослепляюще белыми бордюрами, упирающуюся в ворота КПП. Прорваться бы… выехать за ворота — а там хрен догонят. Второго такого гибрида, как я успел понять, здесь не было.

До КПП оставалось около двухсот метров, когда пронзительным протяжным ревом завыла сирена. Похоже, кто-то обнаружил троих чекистов, лежащих без сознания. А, может, несмотря на старания Грабилиной, очнулся кто. Не важно. Важно то, что теперь территорию части мы не покинем.

— Жми, жми, жми, — закричал полковник.

Я с тоской посмотрел на зеленые ворота проходной, украшенные красными звездами. Створки выглядели настолько массивным, что затея протаранить их казалась совершенно бессмысленной. В армии, тем более — советской, все делалось на совесть, и с десятикратным запасом прочности.

— Разобьемся к черту, — буркнул я, ослабляя давление на педаль.

— Отставить ссать! — приказал комитетчик, придавливая своей левой ногой мою правую.

Волга, чуть не встав на дыбы, пулей устремилась к воротам. Из КПП выскочили два солдатика с Калашами, второпях взводящих оружие. Сто метров.

— Patrio muerte! — завопил я.

— No pasaran! — подхватил офицер.

Пятьдесят метров. Автомобиль, присев на разгоне на задний мост, еще и не думал разгибаться, продолжая стремительное ускорение. Сухо затрещали автоматы — дежурные открыли огонь, ощутимо запаздывая с углом опережения. Трассеры пуль рассекали воздух в нескольких метрах от машины.

Десять метров. Один из солдатиков разглядел, наконец, полковника в салоне Волги, и его лицо исказила гримаса ужаса, когда боец понял, в кого он стрелял.

«Тридцать четвертая» протаранила носом ворота. Створки, сорванные с петель, разлетелась в стороны, словно фанерные. Пепелац даже не почувствовал удара, продолжая набирать скорость. Только морда автомобиля стала больше похожа на передок БТРа — такой же заостренный, сплюснутый с боков, а замятая крышка капота торчала, точь-в-точь имитируя волнорез. В остальном, кажется, никаких повреждений. Ничего не отвалилось, даже радиатор не потек. Скажем «спасибо» товарищу Сталину за наше счастливое детство!

— Сказал же — прорвемся! — рассмеялся Казанцев.

— Ногу-то уже, наверно, убрать можно, — заметил я.

— Ах, да…

Чекист убрал свою ногу с моей. Но я уже, почувствовав мощь советской техники, и сам топил по полной. С юзом, свистя резиной, вылетев на трассу, я положил стрелу спидометра на отметку «220». Дальше делений не хватало.

— Минут через двадцать поднимут вертолеты, — предупредил Валера. — Успеем?

— Спрашиваешь! — усмехнулся я. — Сигаретой лучше угости.

— На столе забыл, — признался пассажир.

По абсолютно пустой трассе мы долетели до Карталов за пару минут. Проскочили мостик, железнодорожный переезд. На узких улицах пришлось сбросить скорость, но я, один черт, укладывался в отведенное время. Вот парк, через который Наталка ходила в школу. А вот и поворот в ее двор. Подпрыгнув на кочке и мягко приземлившись на лапы, Волга подлетела к дому. Я еле успел остановить автомобиль перед КамАЗом-дальнобоем с лейблом «СовТрансАвто» на тенте, припаркованным во дворе.

— Ух, твою ж мать, — произнес я.

— Что? Что не так? — забеспокоился кгбшник.

— Подъезд не помню, — признался я. — Кажется, этот.

Дедок с клюкой, выходящий из подъезда, молодцевато отпрыгнул в сторону, пропуская двух офицеров.

— Батюшки, война что ли? — запричитал он.

Еще бы! Бегущий полковник и должен вызывать панику. Перепрыгивая через несколько ступенек, я поднялся на нужный этаж. Сзади, не поспевая, пыхтел Казанцев. Он нагнал меня лишь перед дверью, где я пальцем, от напряжения ставшим такого же цвета, что и полоски на моих погонах, давил кнопку звонка. Открывать никто не торопился. А если… если они уехали на дачу, к бабушке, просто на озеро, или еще куда? Мало ли куда может оправиться советская семья в субботу?

Мне определенно везло! Дверь открыла потрясающе красивая женщина лет тридцати — моя бывшая… или будущая теща? Да, теперь я понял, в кого моя милая киска такая красавица!

— Валентина Сергеевна, Наталка дома? — выпалил я.

— Да, а что…

Она могла не продолжать. Мой нос уже почувствовал запах жареной картошки — такой ароматной, с поджарками, нарезанной мелкими ломтиками, как умеет лишь один человек во всем мире — моя драгоценная радость. Вообще, по сравнению с тем, как готовит Наташа, остальное — такая гадость. И больше всего меня удивляло, как девчонка могла приготовить сразу несколько совершенно потрясающих блюд, когда и денег нету нифига, а в холодильнике — иней, вот и вся еда.

— КГБ, дело государственной важности, — просветил подоспевший Казанцев. — Алексей, — он протянул мне пухлый конверт с моими ночными трудами. — Пригодится.

Вот шельмец! Даже это предусмотрел! А сигареты забыл… Схватив пакет, я залетел на кухню. Самый красивый ребенок в мире, стоя на табуретке, помешивал лопаточкой ломтики картошки в сковородке, шипящие на раскаленном масле. Наталка удивленно подняла на меня свои небесно красивые зеленые глаза.

— Ах ты, моя мурлыка!

Я обнял свою будущую жену, провел ладонью по ее волнистым волосам, и поцеловал ее в щеку. Боюсь, совсем не так, как тридцатилетний мужик должен целовать двенадцатилетнюю девочку. Акелла попал в самую точку, в яблочко!

— Алексей, время, — напомнил Валера.

— Солнце мое, — я положил конверт на табуретку перед Наташкой. — Слушай меня внимательно и запоминай…

Ветер, пробравшийся в квартиру через открытую форточку, донес приближающийся рокот вертолета…

Эпилог

Стоя у окна коттеджа, я забивал трубочку. Новую трубочку. Старая, зараза, треснула сегодня утром. Жаль, я к ней так привык! С другой стороны — ничего удивительного. Ей лет было больше, чем мне, Наталке и нашим обоим детям вместе взятым. Danhill тысяча восемьсот девяносто пятого года, на аукционе утверждали, что ее еще Георг какой-то там курил… все равно обидно.

Покончив с этим делом, пыхнув несколько раз, я затянулся ароматным вишневым дымом. Нет, старая лучше была. Черт, шестнадцать штук бакинских, а за что? Да, до апельсина. Не деньги в жизни главное. Их, слава Богу, как грязи. Есть вещи, которые даже я изменить не мог. Погода, например, которая к вечеру начала портиться. И есть вещи, которые дороже денег. Например, моя семья. Моя жена и мои дети в мире — единственные, а бабла в этом же мире — умотаться.

— Мама! — закричал Коська. — Сейчас папу опять по телевизору покажут!

— Пойдем, Лешка, посмотрим на тебя, — произнесла жена, обнимая меня со спины.

— Пойдем, родная, — согласился я, целуя ее в вовремя подставленную щечку.

Бросив трубку в мусорную корзину, я спустился в гостиную. Костя с Галкой уже заняли диван, нетерпеливо прыгая, в ожидании телепередачи.

— У нас замечательные дети, — прошептала Наташа на ухо, чуть касаясь его губами.

От такого прикосновения у меня шерсть на загривке дыбом встала.

— Да, — согласился я. — А еще у меня замечательная жена.

— А у меня — замечательный муж, — ответило мое счастье.

— Тема нашей сегодняшней программы — успех, и как его добиться, — произнес ведущий с экрана телевизора. — И наш первый гость — предприниматель Алексей Скоробогатов. Здравствуйте, Алексей!

— Здравствуйте, Андрей, — ответил я из студии.

— Знаете, Алексей, про вас ходит множество слухов, и, пожалуй, самый распространенный из них — что ни один из ваших инвестиционных проектов не закончился неудачей. Правда ли это, и, если да, как вы можете объяснить сей феномен?

— Чистая правда, — согласился я. — А объяснить… скорее, интуиция. Это у меня наследственное, знаете ли. Еще родители удачно вложили деньги в АО МММ[5]

— В МММ? Вы ничего не путаете?

— Не путаю, — заверил я. — Именно в МММ. Потом моим родителям сказочно повезло одиннадцатого октября девяносто четвертого[6]

— Невероятно! — перебил ведущий.

— Ага, — согласился я. — Говорю же — интуиция.

— Интуиция, — ткнула меня локтем в бок Наташа. — Врешь, и не краснеешь!

— Но это родители, а вы? — продолжал Андрей.

— Мне тогда шестнадцать лет было, о чем вы? Мне подфартило в августе девяносто восьмого[7]… как-то так получилось, что все мои сбережения были в долларах.

— Подфартило, — растерянно повторил шоумен. — А дальше?

— А дальше появилось Евро, и тут у меня как поперло!

— То есть весь секрет успеха — интуиция?

— Отнюдь! — возразил я. — Интуиция — только половина успеха. Еще половина — сильная женщина рядом, которая и играет роль этого моторчика… этой движущей силы, которая и заставляет двигаться вперед, несмотря ни на что.

— Ах ты, подлиза, — ласково прошептала Наталка.

— Эх, малышка, ты же знаешь — если бы не ты…

— Да нет, Лешка, если бы не ты…

— Если бы не Семенов, — подытожил я.

— А наш следующий гость — экономист и политолог, профессор Оксфордского университета Валерий Казанцев, — произнес диктор с экрана.

Выражение лица Скоробогатовой моментально изменилось. Она смотрела на телевизор так, словно увидела в нем приведение. Но я ничего необычного не увидел. Седой мужчина с военной выправкой, в относительно недорогом костюме. На вид ему можно дать лет сорок пять — пятьдесят. Хотя, на самом деле, скорее всего, гораздо больше.

— Это он! — ткнула пальцем в плазменную панель жена.

— Кто, он? — не понял я.

— Ну он, тот кто приходил с тобой двадцать лет назад. Неужели, не помнишь? Я в жизни не забуду, как ты тогда растворился в воздухе прямо на моих глазах!

Я внимательнее всмотрелся в черты лица профессора. Нет, определенно я его видел впервые, если не считать встречи в студии. Вообще, забавно, про свое путешествие в прошлое, если оно и было, я не помнил абсолютно ничего. Вообще, то, что оно было, я знал лишь со слов Наталки и родителей Семенова. Ну, еще осталась целая подшивка пожелтевших от времени листов с машинописным текстом, описывающая политико-экономическую жизнь последних двадцати лет с потрясающей точностью.

— Самое сложное было выехать за границу, — рассказывал Казанцев шоумену. — Ведь до восемьдесят восьмого года я служил в Комитете Государственной Безопасности…

Восемьдесят восьмой? Да черт его знает, возможно. Так-то все сходится. Вообще, из того, что было написано про мою личную жизнь, совпало мало. Возможно, из-за Наталки, которая пришла к нам в класс той же осенью? В письме этого не было, значит, тогда все и начало меняться. В любом случае, я не верю, что моя жизнь могла бы быть лучше. Я и так совершенно счастлив, и, девяносто девять процентов моего счастья, моего успеха — моя жена. Лучшая женщина в мире! Признаться, никак не могу понять своих знакомых, которые изменяют своим женам, разводятся, сходятся. В моей жизни была всего одна женщина, мы вместе с десяти лет, и пожелать еще чего-то… лучшее — враг хорошего, да, но что может быть лучше идеала?

— Сегодня последний день, — напомнила Наталка.

Да, девятнадцатое июля две тысячи восьмого года. Этой датой заканчивается мое послание из будущего. Я знал, что этот день наступит, но ждал его с некоторым опасением. Привык, к ощущению, что кто-то сильный и большой направляет меня. Почти два десятка лет жизни, когда, засыпая вечером, я знал, что будет утром. Теперь… неизвестность — с другой сторон, это даже приколько.

— Мне немного не по себе, — призналась девушка, в который раз за эти годы прочитав мои мысли.

Во дворе залаял Тревор. Вот ведь псина — ему никаких писем не надо, и так каким-то образом знает, что к нам кто-то идет. Не просто человек идет по улице, или к соседям, или еще куда, а именно к нам. Не дожидаясь звонка, я вышел из коттеджа и подошел к калитке, отворив ее в тот момент, когда полноватая женщина в годах поднесла палец к кнопке звонка.

— Ой, Алексей Сергеевич, снова напугали меня, — вздрогнула почтальонша. — Как вам это удается? Вы ясновидящий?

— Больше — нет, — усмехнулся я.

— Вам заказное, распишитесь, пожалуйста.

Расписавшись в квитанции, я получил увесистый пакет. Закрыв калитку за почтальоншей, неспешно шагая по плитке дорожки, я сорвал клапан с посылки и достал… кипу листов в три пальца толщиной. «Привет вам из будущего, мои дорогие Алексей и Наталья…», — гласила первая строчка. Дрожащими руками я перелистал пачку до последней страницы. Здесь стояла дата «20 июля 2028 года». И подпись — «Скоробогатов А.С.»

Ха! Ясновидящий? Теперь — опять да!

Сентябрь-Декабрь 2008 г. г. Челябинск

В 1988 году Ельцин Б.Н. - заместитель министра Госстроя,
Е. В. Агитов — конструктор завода ГАЗ, создатель рекордного автомобиля ГАЗ-ГЛ1, ставшего в 1938 году самым быстрым автомобилем в Советском Союзе, развив скорость 161,87 км
А.А. Смолин — до 1950 года — главный конструктор Горьковского авиазавода N21, с 1950 по 1959 годы — главный конструктор автозавода ГАЗ, создавший рекордно-спортивные автомобили Победа-Спорт (1950), Торпедо-ГАЗ (1951), ГАЗ-ТР (1954), ГАЗ-СГ4 (1959).
ГАЗ-24-34 — седан для спецслужб на базе стандартной ГАЗ-24-10. Внешних отличий эти автомобили не имели. Основное различие заключается в установке на «тридцать четвертую» двигателя ЗМЗ-2434 — V-образной восьмерки мощностью 190 л.с., аналогичному тому, что устанавливался на ГАЗ-14 «Чайка». Ходили слухи, что часть автомобилей оборудовалась усиленным передком — для очистки дороги от препятствий в случае нападение на правительственный кортеж, но документальных подтверждений тому нет. Автомобиль выпускался в период с 1987 по 1993 годы.
С февраля по конец июля 1994 года, когда акции АО МММ упали в стоимости в 125 раз, и миллионы вкладчиков потеряли свои деньги, акции МММ возросли в цене в 70 раз. По большому счету, Сергей Мавроди не только выполнил, но и перевыполнил свое обещание 1000 % годовых прибыли — те, кто успел продать акции, за полгода получили по 7000 % прибыли. Но таких оказалось подавляющее меньшинство.
11 октября 1994 получило в отечественной экономической истории название «Черный вторник». В этот день курс рубля понизился на 845 пунктов. Но уже 13 октября (этот день вошел в историю как «Красный четверг») курс рубля поднялся на 742 пункта. Таким образом те немногие, что смог сыграть на резкой смене курса, увеличили свои капиталы на 14 % за два дня.
18 августа 1998 года — знаменитый «дефолт», когда курс доллара по отношению к рублю за один день вырос с 6,31 рублей до 24 рублей с копейками.