В городе Зеленодольске умер коррумпированный чиновник Томилин. После него осталось огромное состояние. Единственный наследник богача – непутевый племянник Володя, но где он скитается в данный момент, никто не знает. Этим обстоятельством и решили воспользоваться местные чинуши. Они надумали переписать наследство на подставного лжеплемянника, а затем поделить состояние между собой. Возможно, афера бы удалась, если бы внезапно не объявился настоящий племянник…

Кирилл Казанцев

Вороны любят падаль 

 1

На пологом берегу неширокой реки, метрах в тридцати от проселочной дороги, в самый разгар рабочего дня вели беседу двое мужчин явно городского вида. День выдался необыкновенно жарким – даже лес по ту сторону реки казался будто высохшим и присыпанным пылью. Солнце жгло немилосердно. В такую погоду одежда беседующих выглядела странновато – оба были облачены в строгие черные костюмы и рубашки с галстуками. На самом же деле ничего странного в том не было, поскольку явились они сюда прямо с похорон. Чуть поодаль на дороге их ожидала машина – того класса, что безусловно предусматривает кондиционер в салоне. Водитель, солидный, средних лет, с сединой в волосах, похожий на провинциального актера, играющего благородных отцов, не спеша прогуливался вокруг автомобиля, дожидаясь пассажиров. Его хозяин, Дмитрий Николаевич Орешин, занимал в городе завидную должность, обладал немалыми возможностями и сейчас, используя свое служебное положение, вел тайные переговоры.

– Я тебя неспроста, Андрей Васильич, сюда притащил, – объяснял он своему собеседнику, отирая пот с лица обширным носовым платком с голубыми полосками. – Береженого, как говорится… В городе новые люди ожидаются, как метла пометет, никто пока не знает… Сюрпризов, скорее всего, не предвидится, но уж больно дело у нас…

Орешин зачем-то оглянулся по сторонам, однако никого не увидел и снова принялся водить платком по рыхлым румяным щекам.

– Черт знает какая жара! – пожаловался он, искоса посматривая на собеседника и прикидывая, какое впечатление на того произвели вступительные слова. – А тут еще этот дресс-код!.. Но ничего не поделаешь! Смерть приходится уважать – она, хе-хе, за каждым присматривает… Не приведи господь!

Орешин был крупным, пышущим здоровьем мужчиной, широким в кости, с грубым голосом и насмешливым взглядом, который, однако, в нужный момент исчезал в тени густых бровей.

– Да уж, – сдержанно сказал тот, к кому обращался Орешин. – Этого нам не надо. А пиджак, пожалуй, лучше снять…

Он стащил с плеч пиджак и со вздохом облегчения перекинул через локоть.

– А вы не хотите? – почтительно поинтересовался он, поднимая глаза на Орешина.

Андрей Васильевич Жмыхов всего лишь возглавлял отдел в местном УВД и к первому заместителю главы городской администрации относился с подчеркнутым пиететом. Предстоящий разговор слегка напрягал его – не так уж часто доводилось ему накоротке общаться с Орешиным. Что ему Жмыхов! Совсем другой уровень. Он с губернатором за ручку… Что-то тут не то. Действительно, неспроста выдернул его с похорон Орешин. Но что ему надо? Про какое такое дело упоминал он?

– Ты хорошо знал покойного? – вдруг деловито спросил Орешин, словно угадав мысли Жмыхова.

Полицейский пожал плечами.

– Как сказать, – осторожно проговорил он. – Приходилось, конечно, встречаться. На каких-то мероприятиях. В полицию он заходил… Но чтобы близко – нет. Я ведь нездешний. Да и возраст у нас разный. Вячеслав Сергеич намного старше был.

– Да-а, Вячеслав старой закалки зубр! – соглашаясь, кивнул Орешин, и глаза его затуманились от воспоминаний. – Кремень-мужик! Теперь таких нет. Характер, конечно, непростой, но на таких должностях без характера нельзя. Он ведь какой был – коммунист, боец! И депутатом бывал, в те еще старые времена, и прокурором города был. Таким прокурором – любого в трепет вгонял! А уж позже и в бизнес впрягся как ломовая лошадь. Ну и результат был, сам знаешь!

Орешин на секунду замолк, а потом повторил с какой-то загадочной интонацией:

– Да, результат… А вот теперь давай о главном, майор! – он быстро взглянул на Жмыхова. – Как раз о результате. Разговор будет серьезный. Мне про тебя Прокопенко говорил, что ты человек надежный, без закидонов, на жизнь смотришь реально, да и профессионал хороший… Ты оперативной работой давно занимаешься?

– Десять лет, – сказал Жмыхов. – Даже чуть поболе.

– Вот и отлично! Самое то, – одобрил Орешин. – Но главное, что ты – человек ответственный, умеешь держать язык за зубами. Ну и вообще… Входишь в наш пул. Красный пул – так я это называю.

– Красный пул?

– Ну да, – хохотнул Орешин. – Ты ж знаешь, как зэки говорят – «красная зона»… Так и у нас – красный пул. Кто в него входит, тот от работы не отлынивает, сотрудничает с администрацией, ну, активная жизненная позиция, само собой, и тому подобное… Что ни в коем случае не исключает материальные блага, – назидательно закончил он.

– И все-таки я не совсем понимаю, – хмурясь, сказал Жмыхов.

– Да все ты понимаешь! – неожиданно сердито выкрикнул Орешин, сверля собеседника взглядом. – Чего тут понимать? Мне нужна твоя помощь. Мне твоя, тебе – моя. Мы – одна команда.

– Согласен, – кивнул Жмыхов. В его планы никак не входила ссора с Орешиным. – Я всегда готов помочь, Дмитрий Николаевич, но хотелось бы поконкретнее…

– Будет тебе и поконкретнее, – пообещал Орешин. – Исчерпывающая будет тебе информация. Только и ты головой немного работай, если хочешь в сути разобраться. А суть такова, что после смерти нашего дорогого Вячеслава Сергеича Томилина осталось более чем приличное наследство.

– Да уж, наверное, осталось, – сказал Жмыхов.

– Не наверное, а точно! – отрезал Орешин. – Сеть продовольственных магазинов, два дома, три автомобиля, ценные бумаги, счета в банках. Вот так вот! Томилин хватал добычу как бульдог, как акула! Зато и куш оставил завидный!

– Да, повезло наследникам, – неопределенно протянул Жмыхов, который все еще ничего не понимал.

– А вот наследников-то как раз и нема! – вдруг объявил Орешин. – Один Томилин как перст. Никого у него здесь нет. Ни-ко-го! Бабенка у него коммерческим директором на предприятии числилась – вот она ему самый близкий человек в последние годы была. Любовница, правая рука – как хочешь назови… Адвокат его личный, юрист, доверенное лицо – тоже с носом остался. Грех так говорить, но в последние годы Томилин невыносимым стал, возомнил о себе, переругался со всеми, так держался, будто секрет бессмертия знал. А какой там секрет – с собой на тот свет ничего не заберешь. Эх!

Жмыхов с сомнением посмотрел на отвернувшегося Орешина. Как-то не замечалось раньше за матерым чиновником особой сентиментальности. Нынешняя обида за оставшихся с носом любовницу Томилина и его юриста тоже не выглядела искренней. Однако судьба чужого наследства волновала Орешина не на шутку – и вот в этом сомнений не было ни малейших. Жмыхов постепенно начинал прозревать и настраиваться на нужную волну, чувствуя запах больших денег.

– Ну что же, раз наследников нет, значит, велика вероятность, что все отойдет государству, – намеренно отстраненно произнес он.

– Ты, майор, даже не представляешь, насколько она велика! – горячо подхватил Орешин. – Мы, конечно, любим свое государство, но не до такой же степени. Мы тут все работали бок о бок с Вячеславом Сергеевичем, помогали его становлению как бизнесмена, образно говоря, в этих материальных ценностях есть частица и нашего труда…

При этих словах он испытующе глянул на майора, но тот даже глазом не моргнул.

– Однако не очень представляю себе, какой тут может быть выход, – рассудительно заметил он. – Наследников нет, завещания, как я понял, тоже нет. Что же остается?

Жмыхов догадывался что, но предпочитал, чтобы ключевое слово произнес все-таки Орешин. Но Дмитрий Николаевич опять удивил его.

– Не совсем так, не совсем, – досадливо поморщившись, сказал заместитель мэра. – На самом деле есть и наследник и завещание. Юрист Томилина – Маевский все разнюхал. Ну еще бы, такой кусок из-под носа уводят – будешь носом шевелить, и не только носом…

– Вот как? – хмыкнул Жмыхов. – Значит, есть наследник?

– И это самая главная сейчас головная боль, майор! – скривился, точно от настоящей боли, Орешин. – Томилин и тут поступил по-своему, всем назло сделал, показал характер! Вредный все-таки был мужик, хоть и не следует так о покойнике, да чего уж там, правду не утаишь…

– Серьезный наследник? – деловито поинтересовался Жмыхов.

– Как бы не так! Бездельник, пьянь, подонок без чести и совести! – в крайнем раздражении проговорил Орешин. Его полное лицо налилось кровью. – Ты не здешний, не знал его. Владимир Анатольевич Томилин, племянник Томилина. Единственный и неповторимый. Больше родственников нет. Да и этот, похоже, отдал уже богу душу. Ни слуху ни духу. На зонах подолгу не живут. А тот у нас в Зеленодольске по молодости накуролесил дай бог. Золотая молодежь, как говорится! Рестораны, пьянки, драки, а дальше и кое-что посерьезнее. Связался с компанией, а дружки организовали нападение на обменный пункт валюты, убили охранника… Ну, Томилин тогда сумел его отмазать, прошел парень как свидетель. А чтобы страсти улеглись, спровадил племянничка в армию. Тот было на дыбы, но Томилин жестко повернул – или армия, или тюрьма. Ну, отбарабанил этот два года – в серьезных войсках, то ли десантником, то ли морпехом, лось-то здоровый. Потом приезжал в город, но как-то быстро уехал и уж больше не появлялся лет тринадцать-пятнадцать. Его уж все забыли, кому такой разгильдяй нужен. Подельники его практически все уже на том свете – я наводил справки. Ему, если жив, тридцать семь лет сейчас. А вот это его старые фотографии… Больше ничего найти не удалось, сам понимаешь…

Орешин достал из бумажника три фотографии с надорванными краями и передал Жмыхову. Тот мельком на них взглянул. Улыбающееся лицо вихрастого парня на любительском снимке ничего ему не говорило.

– Оставь, оставь себе! – предупредительно сказал Орешин, когда Жмыхов попытался вернуть фотографии. – Они тебе пригодятся.

Взгляды их встретились. В глазах Жмыхова стоял немой вопрос.

– Да. Найди нам Томилина! Хоть из-под земли, – жестко сказал Орешин. – Даже если схоронили уже. Но нам он живой нужен. Факт смерти не должен всплыть ни в коем случае! Или он, или кто-то за него, все ясно, надеюсь? А по большому счету, только второй вариант и нужен. Томилин – дерьмо. Непредсказуемый и неуправляемый человек. Заставить его делиться будет проблематично. Нам тут нужен человек покладистый! – с нажимом уточнил он. – Покладистый и внешне на Томилина похожий. Сумеешь найти такого?

– Подумать нужно, – уклончиво сказал Жмыхов.

– Думай – только быстрее, – отрезал Орешин. – Про тебя говорят, что ты человек способный. И еще у тебя одно преимущество – ты из другого города родом. И было бы очень кстати, если бы наш Томилин прибыл из другого города. Чтобы никто в нем случайно вдруг не признал Петю Иванова с нашей улицы Советской, понимаешь меня?

– А документы?

– Тебя учить, что ли? Документы сделаем по высшему разряду! На подлинных бланках. Ты человека найди. А вот настоящего Владимира Томилина, если он жив, из игры выводить надо. Чтобы он, не дай бог, не пронюхал, какая его тут малина ждет.

– Но… – с сомнением качнул головой Жмыхов.

– Никаких но! – повысил голос Орешин и нервно оглянулся на загорающего возле раскаленной машины шофера. – Я тебя не за так прошу. Все получат свое. Тебе обещаю пятнадцать процентов от общей суммы вкладов Томилина и повышение по службе. Главой УВД не обещаю, а вот должность первого зама – пробью. Будешь состоятельным человеком и с перспективой служебного роста. Только сделай все так, чтобы комар носа не подточил. У тебя получится.

– Может, и получится, – протянул Жмыхов, пристально наблюдая за Орешиным. – Но уж больно дело наклевывается неаппетитное, а пятнадцать процентов – это мне ни о чем не говорит. Я бухгалтерских книг у Томилина не вел.

– Будешь доволен! – резко сказал Орешин. – Ты что, мне не веришь, что ли? Ради пустяков я мараться не стал бы и в неаппетитное, как ты выражаешься, дело не влез бы! И заруби себе на носу – я тебе доверился, и у тебя теперь пути назад нет! Или вперед к богатству, или… А впрочем, что мы собачимся? – Заместитель мэра широким жестом приобнял Жмыхова и похлопал его потной ладонью по плечу. – Это все жара, мозги плавятся, черт! А у нас, я верю, все получится. Ты в нашем пуле, Андрей Васильевич! Мы одна команда. И приз нас ждет почище мирового кубка. Футбол любишь? Я раньше заядлым болельщиком был, ни одного матча не пропускал. А сейчас хоть разорвись – времени ни на что не хватает. Время сейчас бежит, как эти новые поезда – «Сапсан», что ли? Не успеешь оглянуться, а тебя уже к лицу Всевышнего представили, а? Вон тебе пример – Томилин. Тоже умирать не собирался небось. Да там не спрашивают, какие у кого планы. Человек предполагает, а Господь располагает, как говорится…

«Эка тебя на лирику потянуло! – с раздражением подумал Жмыхов, душа которого разрывалась между радужными надеждами и неприятными предчувствиями. – Ясно, можно комедию ломать, когда все самое грязное чужими руками делается, а тебе только сливки снять и остается. Тут хоть стихи пиши, романы!»

Между тем практический ум Жмыхова уже включился в поиски решения той необычной задачи, которую подбросил ему энергичный заместитель мэра. Расплывчатый образ молодого человека с фотографии проходил в мозгу Жмыхова сверку с сотнями, с тысячами виденных им лиц. Он механически, как вычислительная машина, перебирал их, надеясь вычленить схожие черты. Закавыка была в том, что нужно было подобрать не только подходящую внешность. Требовалась внутренняя сущность человека, сложное сочетание алчности и умеренности, нахальства и сдержанности. Одним словом, кандидат должен был сыграть роль наследника за умеренное вознаграждение, быть покладистым и при этом молчать как рыба. Из опыта Жмыхов знал, что подобный набор добродетелей и пороков крайне редок. Но все-таки заняться этим делом стоило – слишком уж аппетитный куш маячил впереди.

– Ну, в общих чертах я тебя просветил, – деловито, забывая про лирику, объявил Орешин. – И поскольку время, как было сказано, не ждет, сроку тебе на размышление минимум. Завтра жду тебя с конкретными предложениями. Только рисоваться у меня в кабинете не стоит. Встретимся в сквере около театра. Труппа на гастролях, место не людное, там все и обсудим.

Они медленно, расслабленной походкой двинулись к автомобилю. Водитель, заметив их движение, нырнул в кабину, запустил мотор. Он привык на своей работе к чему угодно, но пребывание под горячим солнцем энтузиазма не вызывало.

В пяти шагах от автомобиля Орешин вдруг остановился и придержал Жмыхова за локоть.

– Ты только не думай, что у нас все уже в кармане, – проникновенно сказал он, глядя прямо в глаза майору. – Нотариус, которая завещанием занимается, упертая баба, с амбициями. Она ведь тоже сейчас розыски наследника ведет. С ней договориться вряд ли получится. Да ты, наверное, ее знаешь – Самойлова Марина Константиновна. Она одно время под руководством Маевского работала. Опыта набиралась, так сказать. Потом на вольные хлеба ушла. У нее еще муж следователем в прокуратуре какое-то время служил. Потом тоже все бросил. Где сейчас, не знаю. Может, это и неважно. Но ты все должен выяснить. Мы всех должны опередить.

– Должны – опередим, – буркнул Жмыхов.

Садясь в машину, он машинально окинул взглядом пейзаж. Горячий воздух струился над линией горизонта, вычерчивая в синеве какие-то странные зыбкие фигуры, золотистые ускользающие тени, скудные миражи российского лета.

«Но мы-то ведь не за миражами пустились, – подумал он со смутной тревогой. – Дело верное. Орешин за другое и не возьмется. Только сперва нужно прикинуть, как и что с наследством. Что это за пятнадцать процентов. За идею я ишачить не буду. При всем уважении. Стрелка компаса должна быть позолоченной. Такой у меня принцип, Дмитрий Николаевич!»

Орешин не мог прочитать мыслей полицейского, но почему-то именно в этот момент усмехнулся так, словно видел Жмыхова насквозь.

2

Володя Томилин проснулся от того, что кто-то настойчиво тряс его за плечи. Спросонья да из-за жары ему почудилось, будто начался пожар и нужно бежать через огонь, держа на руках потерявшую сознание красавицу. Томилин рывком уселся на кровати, продирая опухшие глаза.

– Кого, а? – невпопад спросил он, озираясь.

Прямо перед собой он увидел небритую физиономию одного из водителей киногруппы – Валентина Забавы. Это был странноватый флегматичный парень, который не имел, кажется, никаких амбиций в жизни, всему был рад и со всеми умел находить общий язык. Он и с Томилиным находился в ровных отношениях, хотя особой дружбы между ними не возникло.

– Просыпайся! – добродушно бросил Забава. – Кулешов тебя обыскался. Пора сцену снимать, сражение в горящей деревне, все готово, реквизит, пиротехники, а каскадеров нету! Обыскался! В твоей хибаре тебя нема, у осветителей тоже, Кулешов просто бесится. Ему главный пообещал голову оторвать…

– А я вчера перебрал, что ли? – хрипло спросил Володя. – С чего это я? Зарекался же! Вот черт! А здесь я почему?

Он постепенно в полной мере ощущал, что все тело у него буквально разламывается с чудовищного похмелья, и пребывает это тело совсем не на своем месте, а в чужой скрипучей кровати, в избе, где остановились на постой водители.

Забава беззвучно засмеялся.

– Ага, перебрал! – подтвердил он без осуждения. – Ты чего-то там после съемок с нашей звездой схлестнулся, со Звонаревым. Что уж там за кошка между вами пробежала, не знаю… Он психанул, ты психанул… И ты потом на другой конец села отправился за самогоном. А тут такой самогон… – он покачал головой. – Слыхал небось, что местные в него для крепости дурман добавляют. Полстакана – и становишься форменным дураком. Слона с копыт собьет!

Томилин скрипнул зубами. Теперь он ясно вспомнил все, что произошло накануне. Собственно, контроль над собой он потерял после местного самогона, как и говорил Забава. Они тут и в самом деле чего-то мешают в свое пойло, куркули деревенские. Так что после дозы могло случиться все, что угодно, вплоть до убийства. Тут уж деталей не вспомнить. Утешало то, что вряд ли его жертвой стал кто-нибудь из руководства – после съемок режиссер и прочие звезды уезжали за сорок километров в город. Белые люди, они жили там в приличной гостинице. Большая часть киногруппы обосновалась здесь, в полувымершей деревне среди хвойного леса. Деревянные ветхие избы идеально вписывались в замысел режиссера Прохорова. Фильм он снимал из времен гражданской войны – красные и белые, – но в согласии с современными тенденциями выказывал явную симпатию к белым. Были тут предусмотрены и сокровища в таежной чаще, и жадные глупые крестьяне, и беспощадные комиссары, и море крови, и необыкновенная любовь. Главный герой, благородный поручик в самый разгар сражений и поисков сокровищ зачем-то влюблялся в прекрасную крестьянку, братья которой числились в красных партизанах, и завоевывал ее сердце. В общем, обычная сентиментальная галиматья, по мнению Томилина. Что-то подобное уже было на экранах, и особого отзвука в людских сердцах не оставило. Единственное достоинство будущего фильма состояло в том, что Томилин получил в нем работу. В опасных сценах он подменял известного актера Звонарева, который играл главного героя, поручика Беликова. Так что, можно сказать, Томилин здесь был тоже звездой, только звездой без лица, имени и права на приличный гостиничный номер. Томилину было не привыкать к сложностям жизни. Она у него не складывалась с самого рождения, а в последнее время окончательно пошла вразнос. Затеял в Москве дело, но не рассчитал силы и влез в долги. Отдавать было нечем, кредиторы шутить не любили, и Томилину не оставалось ничего другого, как податься в бега. Родной город он как вариант не рассматривал, понимал, что там его будут искать в первую очередь. Подался в Сибирь, куда, как ему подсказали, отправлялся с киноэкспедицией амбициозный режиссер Антон Прохоров. Ехал наобум, на последние копейки, но на месте ему все-таки улыбнулась удача.

Прохоров, как оказалось, о нем был наслышан. Он так и сказал при встрече:

– Слышал я про тебя, Томилин. Парень ты, говорят, ловкий, но говнюк тот еще. По-хорошему я тебя должен послать сейчас подальше, но, к твоему счастью, я этого делать не стану…

Разговор у них происходил в маленьком зале провинциального ресторана, где Прохоров завтракал в компании своего помощника Ираклия Томидзе, продюсера Горянина и какой-то юной актриски с необыкновенно розовой и свежей кожей. Володе никто даже не предложил сесть. Он не обижался, он даже «говнюка» пропустил мимо ушей.

– Посылать я тебя не стану, – менторским тоном повторил Прохоров. – И более того, я дам тебе, Томилин, работу. Не из-за твоих уникальных душевных или профессиональных качеств, а просто потому что ты появился в нужном месте и в нужную минуту.

Внешне Прохоров был полнеющим малосимпатичным мужчиной лет сорока с неприятным немигающим взглядом. В его багаже было три фильма, два из которых даже удостоились каких-то призов, и он отличался уникальной способностью быстро находить деньги для своих шедевров. Он умел убеждать. Девушки мечтали о знакомстве с ним, тем более что месяц назад Прохоров в очередной раз развелся и был в свободном полете. Наверное, ему казалось, что такой человек, как он, нужен всем. В общем, за всех сказать сложно, но Володе он был точно послан судьбой.

– Причем я в курсе, что гильдия каскадеров послала тебя, Томилин, на хер! – без тени смущения продолжал свою речь Прохоров. – Я даже в курсе, почему они это сделали. И должен предупредить, что выдавать индульгенцию на будущие грехи не намерен. Не вздумай принять мою снисходительность за слабость, Томилин! Просто сейчас у меня проблема с каскадерами, и ждать мне некогда. Ты, надо признаться, удачно подсуетился. Будь у меня комплект, я бы однозначно послал тебя подальше. Но ты получил шанс устроиться дублером. За хорошую работу я хорошо плачу. Но если учую от тебя хотя бы запах пива, уважаемый, или услышу хотя бы намек на скандал на съемочной площадке или вне ее – ты вылетишь отсюда со скоростью звука! Я и не таких обламывал, учти это!

Во время этого разговора Володя удивлялся себе так сильно, что даже не разозлился. Прежде в подобном тоне он не позволял с собой разговаривать никому, и если уж не мог сразу дать в морду, то, по крайней мере, одергивал наглеца. Так он поступал даже со следователями и кредиторами, из-за чего, собственно, имел неприятности в жизни, но оно того стоило. Томилин предпочел бы отказаться от любого комфорта, лишь бы не потерять уважения к самому себе.

Так было до встречи с Прохоровым, и тут Володя впервые отступил от своих правил. «Дошел до края, видно, – с удивлением размышлял он, разглядывая наглую физиономию режиссера. – Или старею на самом деле. Мне даже в морду ему дать не очень хочется. Ишь, вылупил-то глазенки! Но насчет выпивки он прав. Что-то часто я стал закладывать. Из-за того и в гильдии не срослось…»

Мысленно Володя тут же дал себе зарок на время съемок не прикасаться к спиртному, отдохнуть. Да и работа вырисовывалась напряженная – взрывы, огонь, джигитовка, падения с высоты, – нужно было держать форму, тем более практики у Томилина давненько уже не было.

Все шло как будто нормально, но при этом напряжение вокруг него исподволь нарастало. Что это было – неспособность сходиться с людьми, притираться к ним, или причина была в той атмосфере нетерпимости, которую создал Прохоров, превративший заброшенную деревеньку и населивший ее кинонарод в собственную маленькую империю? Никогда не служивший в армии, не отличавшийся ни физической формой, ни какой-то особенной харизматичностью, он настаивал на соблюдении в группе дисциплины почти военной, обосновывая это тем, что фильм они снимают о войне и вести себя должны как на войне. У Томилина было свое представление о том, как ведут себя люди на войне, но ему приходилось помалкивать, потому что у Прохорова он числился первым кандидатом на вылет. И это несмотря на то, что из Звонарева трюкач был никакой. Он с большим трудом выучился садиться на лошадь, но это было все, его потолок. Да и берег он себя как девушка. Резон в этом, конечно, имелся. Его смазливую рожу частенько печатали на обложках журналов. И это при том, что с Томилиным они были одинакового роста и примерно одной комплекции. Рыхловат был кумир девушек, красавец Звонарев. Но кого это волновало? Даже Ирина Кашина, холодноватая красавица блондинка, восходящая звезда, которая играла главную женскую роль в фильме, с удовольствием флиртовала с этим недоноском, а Томилина просто не замечала, несмотря на то, что тот являлся как бы тенью Звонарева. Не сказать, чтобы это слишком уж его волновало, но вот женская красота никогда не оставляла его равнодушным, и он старался не пропускать ни одной юбки. Так что у Володи появилось вдобавок желание проучить эту выскочку – отсюда и проистекли все последующие события.

По сценарию вчера ему надлежало вынести из горящего амбара находящуюся без чувств героиню – просто пробежать сквозь огонь и далее через заросли кустарника спуститься к реке. При этом камера ни на секунду не фиксировала его лица – только мужественную широкую спину, и у зрителя должно было создаться впечатление, что спас прекрасную крестьянку не кто иной, как поручик Беликов, он же актер Звонарев.

Актер в мундире поручика вбежал в полыхающий огнем сарай, кашляя и задыхаясь, выбрался с противоположной стороны и плюхнулся на траву, а из ворот амбара с девушкой на руках выскочил Томилин и, увертываясь, как было оговорено, от камеры, побежал через кусты к реке. Оператор с помощниками и с техникой рванули за ним следом. И так до кромки воды, где Владимир аккуратно положил героиню на чистый песочек.

– Снято! – заорал режиссер и принялся бешено вращать головой. – Где Звонарев? Снимаем дальше! У меня солнце уходит!

Теперь ему было нужно, чтобы Звонарев, вовсю торгуя мордой, быстренько объяснился с девушкой у реки. Романтическая, так сказать, сцена. Томилин здесь больше не был нужен.

Но к этому моменту он уже сполна успел ощутить вес молодого тела актрисы (она оказалась довольно упитанной, хотя со стороны выглядела хрупкой), рассмотреть высокую, цвета топленого молока грудь, выглядывающую из ворота дурацкого крестьянского платья, больше смахивающего на наряд опереточной пастушки, успел оценить припухлые капризные губы, тронутые вишневой помадой, с любовью подкрученные ресницы – совершенно по-крестьянски, конечно, – и понял, что его тянет к этой девчонке. Тянет, несмотря ни на что. Потом, после съемок, Владимир попытался заговорить с ней, чтобы как-то навести мосты, преодолеть пустоту, которая разделяла их, предложил даже небольшую прогулку.

– Хочешь, отвезу тебя после съемок в одно место? – спросил он небрежно. – Тут недалеко, километра два, не больше. Там река и тайга во всей красе. Ты такого еще не видела. Я возьму джип у осветителей. Помяни мое слово – не пожалеешь!

Разговаривать с женщинами он никогда не стеснялся и в слова свои всегда вкладывал тайный смысл, который, однако, женским полом угадывался безошибочно и чаще всего с успехом для Томилина. Не все, конечно, поддавались его чарам, но нравился он многим. Нравилась его уверенность, его сила, ритмичная плавность в движениях, бесшабашность, да и вообще внешность, несмотря на шрам на нижней губе, придававший его улыбке несколько зловещий вид.

Однако Кашина сделала вид, что ничего этого не замечает. Володя вообще, похоже, для нее не существовал. Сделав над собой усилие, она все-таки остановила на нем холодный взгляд и надменно сообщила, что красоты природы ее не интересуют.

– Особенно в компании такого гида, – добавила она, уничтожающе взглянув на Володю. – Надеюсь, я все внятно объяснила?

Девочка только начинала свое звездное восхождение. Бедная провинция, откуда она вырвалась в столицу, еще была слишком жива в ее памяти, и она старательно дистанцировалась от всего, что, по ее мнению, могло утянуть назад в трясину.

Послав таким образом Томилина, она подчеркнуто держалась потом возле Звонарева, который совсем вошел в роль романтического «поручика», лихо заламывал фуражку с кокардой, шикарно похлопывал по ладони тонкими перчатками и посматривал вокруг со снисходительным прищуром. Эта игра особенно взбесила Томилина.

Он понимал, что делает глупость, но удержаться уже не мог, слишком велика была досада. При всех он отпустил какую-то колкость в отношении Звонарева, что-то скептическое насчет его мужских качеств. Мол, если мужик не в состоянии залезть на лошадь, то ему и на бабу не влезть. Глупость, в общем. Но Звонарев взбеленился, полез на рожон, их растащили, а то быть бы беде. Слава богу, Прохоров всего этого не видел, а вскоре часть группы укатила в город, и Томилин, испытывая неутолимое желание вознаградить себя за унижения, отправился на другой конец деревни и там воспоминания его прервались. Такого с ним не было давненько.

– Черт! – сочувственно сказал ему Забава. – Тебе лучше бы выйти. Кулешов уже из штанов выпрыгивает.

Томилин послушно слез с чужой кровати, одернул на себе белогвардейский мундир, который не снимал со вчерашнего дня, натянул на голову валявшуюся на полу фуражку с кокардой и тяжело шагнул к двери.

– Ни пуха! – сказал ему в спину Забава.

Томилин вышел на улицу. Солнце уже стояло высоко в небе. От близкого сосняка тянуло горячим смолистым запахом. На краю деревни дежурила пожарная машина, находившаяся тут с тех пор, как начали снимать батальные сцены. Возле домов, которые должны были стать местом боя, возились рабочие, что-то прилаживая и пряча в буйно росшей траве провода. Тут же суетились осветители, на них покрикивал главный оператор. Прохоров еще находился в вагончике, служившем чем-то вроде боевого штаба. Наверное, объяснял звездам боевую задачу. Или выслушивал сплетни. Интересно, про Томилина ему уже доложили?

На него внезапно откуда ни возьмись налетел Кулешов, встрепанный, потный, в расстегнутой чуть не до пупа рубахе.

– Черт! Где тебя носит? – с досадой выкрикнул он, хватая Томилина за рукав гимнастерки. – Я все уже облазил – никто тебя не видел. Тебя Прохоров к себе требует. Ты хоть понимаешь, чем рискуешь? Что у тебя с мордой? Нет, ты посмотри! Вся набок, щетина кругом. А мундир? Как будто в погребе с картошкой валялся! Ты что, Томилин, совсем офонарел?

– А что? – хмуро сказал Володя. – Моя морда – дело десятое. Она в кадр по-любому не попадает. А что мундир грязный, так война идет. Гражданская, беспощадная.

– Поговори еще! – выдохнул Кулешов. – Умник! Вот дадут тебе пинка под зад – куда пойдешь? Кому ты нужен с мордой набок?

Вряд ли его так уж заботила судьба Томилина, скорее он боялся, что с него спросят за некомплект каскадеров. Но Томилин был благодарен и за такое сочувствие. К тому же ему надоело пререкаться. После деревенского самогона он чувствовал смертельную усталость.

– Родина большая, – отозвался он. – Где Прохоров?

– У себя в вагончике. Но злой, как собака, учти.

– В тот день, когда он будет добрым, я устрою прием с шампанским и экзотическими фруктами, – пообещал Володя. – Тебя тоже приглашу.

– Шуточки, – буркнул Кулешов. – На твоем месте я бы лучше не шутил, а придумал какую-нибудь отмазку пожалобнее. Хотя вряд ли толк будет. Ну, все равно скажи, что у тебя, например, умер кто-нибудь. Мол, с горя принял… Может, проканает…

– Я круглый сирота, – отрезал Томилин и пошел в сторону вагончика. – Правда, есть дядя, брат отца покойного, но этот хлюст не умрет. Он нас с тобой переживет. Кремень-мужик. Мне его как-то не с руки хоронить, даже в шутку.

– Ну, смотри. – Кулешов поспешал за ним, спотыкаясь и нервно озираясь по сторонам. – Тогда, скорее всего, Прохоров нас с тобой похоронит.

Они не успели дойти до вагончика, как режиссер сам вышел к ним навстречу. Он остановился сразу у порога и наблюдал за приближением Томилина с самым зловещим выражением лица, которое только мог состроить. Со всех сторон его окружали преданные соратники. Те, впрочем, смотрели на Томилина равнодушно, да и из-за чего было переживать по большому счету? Это Прохоров воспринимал все эмоционально, как и положено крупному художнику. Ну и еще один злорадствовал – Звонарев. Или Володе так казалось – он тоже был в плену эмоций. Его бесило в Звонареве все, даже чистенький наглаженный мундир. «Как будто только что от портного вышел, – с презрением подумал он. – И от парикмахера заодно».

– Ну что, Томилин! – уже издали закричал, не выдержав, Прохоров. – Ты все-таки решил покончить жизнь суицидом? А я тебя предупреждал!

– Скажи, что родственник умер! – с отчаянием шепнул Кулешов.

Томилин подошел совсем близко. Похмелье кровью билось в висках, но он собрал в кулак все силы и смог посмотреть Прохорову прямо в глаза.

– Чего пялишься? – казалось, режиссер сейчас вцепится ему в горло. – Ты бы лучше на себя посмотрел – в зеркало. Свинья свиньей! Убил бы тебя, подонок! – он взмахнул рукой, словно намереваясь ударить, и вдруг неожиданно закончил: – Скажи спасибо, что время поджимает. Некогда мне тебя воспитывать. Но я все запомнил. При расчете я тебе штрафные санкции…

Он сплюнул под ноги и двинулся прочь, бросив на ходу:

– А теперь приведи себя в порядок и чтобы через пять минут был на площадке. Если не сделаешь трюк как полагается, пеняй на себя!

– Как скажешь, начальник! – негромко сказал каскадер.

Ощущение было такое, словно с плеч упал тяжелый груз. Но в этот момент чертов «поручик» бросил через плечо что-то насчет «уродов, с которыми приходится работать». Это было последней каплей, переполнившей чашу терпения. Томилин не умел долго ненавидеть втихую. Он догнал Звонарева и, развернув его, врезал в левую скулу. С похмелья удар не получился, и актер, придя в себя, кинулся в драку. Но Володя тоже уже оправился и вторым ударом в челюсть уложил недруга в пыль.

После короткого замешательства начался ад. Все бросились к поверженной звезде, а Прохоров уже вопил так, что эхо перекатывалось по лесам:

– Ты что сделал, сволочь?! У меня на сегодня постельная сцена запланирована, а герой с фонарем под глазом! Ты – труп, учти это! Я порву тебя, сука!

Он подпрыгивал, размахивал кулаками, багровел на глазах, рубашка лопалась по швам на его жирном теле, но при этом Прохоров будто случайно сохранял дистанцию между собой и опальным каскадером. Похоже, исполнить свои угрозы он всерьез не собирался. По крайней мере, в ближайшее время.

Томилин мрачно смотрел, как беснуется режиссер, а потом повернулся и зашагал по заросшей бурьяном улице.

– Убирайся! – кричал ему в спину Прохоров. – Чтобы духу твоего тут не было! Иначе я за себя не отвечаю! И больше не приближайся к съемочной площадке, сволочь! Считай, что тебе выписан волчий билет!

Крики постепенно затихали вдали. Володя испытал облегчение, когда вся суматоха осталась за спиной. Он осознавал, что вел себя глупо, наломал дров, остался безо всяких перспектив, да еще и мучался с похмелья. Он забрал в избе свои вещи и пошел на другой конец деревни, но не затем, чтобы опохмелиться. У мужика, который накануне продал ему самогон, имелся мотоцикл с коляской, и Томилин надеялся, что он подкинет его до города.

Хитрый самогонщик принял его как родного, но везти поначалу не соглашался, ссылаясь на неотложные крестьянские дела. И только вытянув из Томилина двести рублей, пошел выгонять мотоцикл.

Притулившись на заднем сиденье, Володя покидал деревню с ласковым именем Веснянка, где так неудачно закончилась его кинематографическая карьера. В голове не было никаких мыслей. Он мечтал только об одном: добраться куда-нибудь, где можно будет сбросить грязный опереточный мундир и хорошенько вымыться.

На въезде мотоцикл едва не столкнулся с массивным черным внедорожником, который, поднимая тучи пыли, мчался как на пожар. Мотоцикл вильнул, с Томилина слетела фуражка. Мужик, с трудом выруливая, обложил матом водителя, оставшегося невидимым за тонированными стеклами, и на всякий случай прибавил газу. Володя обернулся, но номер автомобиля не рассмотрел.

Это мог быть кто угодно – спонсор, киношник, просто удачливый бизнесмен, решивший навестить в деревне родителей, но почему-то в этот самый момент у Томилина возник неприятный холодок в груди.

3

Дроздов перешагнул порог кабинета и остановился, оценивающе оглядывая убранство. Увиденное ему понравилось. Ничего лишнего, стильная, но строгая мебель, огромное светлое окно, выходящее в тихий парк, современная техника, в том числе кондиционер, создающий в комнате приятную прохладу. Рабочее место его бывшей супруги оставляло приятное впечатление. Дроздов помнил, как она начинала самостоятельную практику. Тогда все было иначе. Непрестижный район, тесная, темная комната. Треснувший корпус монитора. Колченогие стулья. С тех пор Марина Константиновна Самойлова, частный нотариус, сделала заметный шаг к успеху. Дроздов знал, что дела у нее идут в гору, клиентура растет, появилась новая машина, и вообще все, выражаясь современным языком, в шоколаде. Зачем вдруг при таких обстоятельствах ей понадобился бывший муж, Дроздов не знал. Но Марина сама позвонила ему накануне вечером и попросила зайти к ней в офис. Причин не объяснила, сославшись на занятость. В какой-то момент Дроздов вообразил, что в их отношениях возможен новый поворот, но тут же обругал себя за наивность. Голос бывшей жены звучал в трубке любезно и деловито, но не более того. Разбитую любовь не склеишь. Разошлись они по ее инициативе. Пожалуй, она никогда не любила Дроздова по-настоящему. Просто в молодости все кажутся красивыми, энергичными, полными радужных надежд. Эта иллюзия быстро рассеивается, и время отделяет агнцев от козлищ. Марина быстро сообразила, что муж ее не обременен какими-то особенными амбициями и не собирается увлечь ее в какие-то сверкающие высоты. Ему было достаточно того, что давала ему жизнь, а, по ее мнению, это было непростительно мало. Нет, если она хотела его видеть, то причины могли быть сугубо деловые.

И все-таки, направляясь сюда, Дроздов постарался не ударить лицом в грязь. Он надел лучший костюм, повязал лучший галстук, начистил до блеска туфли, и вообще обратился таким франтом, что не одна женщина по дороге бросала в его сторону взгляд. Правда, уже по прибытии на место выяснилось, что с рубашки неизвестно куда исчезла одна пуговка, но этот изъян прекрасно камуфлировался галстуком, и вообще одна потерянная пуговица – это не такая большая потеря при холостяцкой жизни.

Марина вошла внезапно, просматривая на ходу какую-то бумагу, на ходу ободряюще придержала Дроздова за локоть, улыбнулась ему и сразу шагнула к столу. В воздухе возник едва уловимый аромат дорогих духов.

– Привет! – сказала она. – Извини, мне пришлось выйти. Но я сразу вернулась, как только сообщили, что ты здесь. Видишь, какая я обязательная? Присаживайся!

Она сама уселась на крутящееся кресло, пробежала глазами остаток текста и отодвинула бумагу на край стола.

– А ты прекрасно выглядишь! – заметила она, поднимая голову. – Не женился?

– Знаешь ведь, что нет, – усмехнулся Дроздов. – Жду тебя. Когда надумаешь вернуться, я буду свободен…

– Об этом не может быть и речи! – отрезала Марина.

Она даже не пыталась обратить все в шутку. Деловая до мозга костей женщина.

«Ясно ведь видно, что не быть нам вместе, – подумал про себя Дроздов. – Ежу, как говорится, понятно. Чего же я дергаюсь – вот вопрос».

– А ты вообще шикарно выглядишь, – произнес он вслух. – Бриллиант в дорогой оправе, я бы сказал. И офис у тебя что надо.

– Это все Эдуард, – объяснила Марина. – Он помог с помещением и мебелью. Офисная мебель – его профиль. Он собирается открыть в нашем городе филиал. А еще мы собираемся пожениться. Как только все наладится. Я имею в виду его бизнес. Приглашаю тебя на свадьбу.

– Извини, но я уже был на одной твоей свадьбе, – криво улыбнулся Дроздов. – Еще одна, это будет слишком… Но я тебя поздравляю, хотя, признаться, для меня это сюрприз…

– Он гораздо старше, – пояснила Марина. – Но он очень хороший человек. Ты его оценишь, когда узнаешь.

– Непременно, – пообещал Дроздов. – Однако давай лучше о деле, а то что-то грустный у нас получается разговор.

– Давай о деле, – кивнула Марина. – Честно говоря, дело отчасти неблагодарное, и я не уверена, что ты согласишься им заняться. Но учитывая, что ты все-таки по профессии сыщик…

– Ну теперь-то какой я сыщик! – махнул рукой Дроздов и присел на край мягкого кожаного диванчика. – Теперь я в основном блюду в городе нравственность. Под вывеской «Бобров и Дроздов. Сыскное агентство». Супружеская неверность, шпионы-инсайдеры и прочий компромат. Санитары леса, так сказать.

– И тебе не противно, санитар леса? – с интересом спросила Марина. – Насколько я помню, ты всегда был так щепетилен… Даже из следственного комитета ушел, не мог мириться с изнанкой профессии.

– Теперь я стал гораздо терпимее, – усмехнулся Дроздов. – Помудрел, наверное.

– Это вселяет надежду, – кивнула Марина. – Так вот, о деле… Ты, конечно, слышал, что Томилин умер…

– Твой благодетель? Ну что же, мир его праху… Противный был человечек!

– Скорее своеобразный, – поправила Марина. – И далеко не человечек. Человек он был сильный, не чета многим. Хотя не без странностей. Но его странности дополняли его силу. Да и твоя ирония здесь неуместна. Он действительно для меня многое сделал.

– Да, тебе всегда подворачиваются благородные старики, готовые оплатить современную мебель, – сказал Дроздов.

– Это мелко, – поморщилась Марина. – Вот ты, например, не старик, но тоже готов оказать мне помощь. Или уже раздумал?

– Нет-нет, ни в коем разе, – поспешно возразил Дроздов. – Так что же Томилин?

– После него осталось большое наследство. Незадолго до смерти он оформил завещание. Все достается племяннику – единственному родственнику Томилина. Ну и еще кое-что в виде своеобразного гонорара гражданке Самойловой, мне то есть. Но это так, семечки, а основной капитал, недвижимость, и вообще все, включая любимую канарейку, гражданину Томилину Владимиру Анатольевичу. Вот такие дела. Ну, там есть некоторые разъяснения по временному управлению предприятием до вступления племянника в права наследства, по недвижимости, то есть люди, которые до сих пор присматривали за домом, прислуга, садовник и прочее – они так же получают зарплату и выполняют свои функции, но это частности. Когда объявится племянник, он будет волен распорядиться всем по своему усмотрению. И это главная неожиданность, честно говоря, потому что, по всем данным, этот племянник еще та штучка. Мне кажется, что Вячеслав Сергеевич выбрал его в наследники по одной причине – хотел досадить людям, которые его окружали. Он никому из них не доверял, считал, что их интересуют только его деньги…

– Не думаю, чтобы он сильно ошибался, – пробормотал Дроздов. – Согласись, положительных качеств у него не было. Он не казался привлекательным человеком.

– Твой цинизм никого не интересует, – нахмурилась Марина. – Факт тот, что Томилин был прав. А люди, которые претендовали на наследство – его любовница, его юрист, уже занервничали. Маевский уже прибегал сюда…

– А-а, это тот самый, под крылом которого ты начинала свою карьеру! – воскликнул Дроздов. – И что же? Он просил тебя подделать завещание? Это хорошая тема. Ты хочешь спровоцировать его на откровенный разговор и сделать запись? Отлично! Такая запись не очень поможет в суде, но, по крайней мере, охладит пыл…

– Нет, ты не понял, – перебила его бывшая жена. – Разумеется, он ни о чем подобном меня не просил. Я сообщила это тебе как факт, который настораживает. Я точно знаю, что Маевский всегда был перевертышем. У него есть покровители в городской администрации, и он наверняка сливал им информацию о Томилине. Тот последние месяцы был очень с ним осторожен. Но не выгонял, считая, что дешевле будет иметь Маевского под присмотром. Возможно, он сам затевал какую-то игру, но…

– Хорошо, если тебе не нужен компромат на Маевского, тогда зачем тебе я?

– Ты должен помочь найти Томилина, – решительно заявила Марина. – И сделать это как можно скорее. У меня все-таки есть профессиональная гордость.

– Да уж, этого у тебя не отнять. Но при чем тут она? Что-то я не очень…

– Маевский меня не смущает. Этот хоть свой сукин сын. Меня другое волнует. Если хочешь, напрягает даже. Моя задача – помочь Томилину вступить в права наследства. А там пусть он хоть все это пустит на ветер. Хотя жалко, конечно. Но я должна выполнить волю покойного, тем более я ему многим обязана. Я все сделала. Сразу оповестила о розыске наследников в средствах массовой информации. Только результат получился не тот, на который я надеялась. Владимир пока не откликнулся. При его образе жизни это неудивительно. Кто знает, в каких трущобах он сейчас развлекается. Зато появился какой-то молодой человек в темных очках на черной дорогой машине и довольно нагло выспрашивал у меня, что мне известно про Томилина, как велико его наследство и каковы мои планы. Попутно он интересовался моим семейным положением, спрашивал, имею ли я детей и насколько крепкое у меня здоровье…

– А вот это уже скверно, – заметил Дроздов, делаясь абсолютно серьезным и наклоняясь вперед, словно ищейка, взявшая след. – Что ты ему сказала?

– Я сказала, что полиция у нас в городе работает исключительно хорошо, а за угрозы нотариусу можно запросто оказаться за решеткой, в общем, наврала с три короба. По-моему, он мне не поверил.

– Неудивительно. Он завалился прямо сюда? А как ты разглядела, какая у него машина?

– Я не только разглядела, когда он отъезжал, я сфотографировала номер. Мужчина был настолько самоуверен, что припарковался прямо под окнами. Вот. Номер московский. И мне все это очень не нравится. Нужно разыскать Томилина как можно скорее. Возьмешься за это?

Дроздов почесал затылок и беспомощно посмотрел на бывшую жену.

– Да-а, умеешь ты озадачить человека! – сказал он, вертя в руках фотографический снимок, который передала ему Марина. – Предложение очень неожиданное, прямо тебе скажу! А уж сколько в нем всяких «но»… Поэтому у меня встречное предложение – я организую тебе что-то вроде охраны… Ну, присмотрю, чтобы тебе не сильно докучали вот эти, с московскими номерами… А искать Томилина – дело, насколько я понимаю, бесперспективное и даже неблагодарное. Судя по всему, этот тип связался с нехорошей компанией. Мой совет – плюнь на него. Ты свое дело сделала. Захочет, объявится.

Взгляд Марины был холоден.

– Речь идет не о какой-то формальности! – отчеканила она. – Я обещала, что слово в слово исполню завещание, и мне не нравится возня, которая вдруг возникла вокруг этого наследства. Да, в конце концов, я тоже материально заинтересована. Таковы условия завещания. Тебе я, кстати, возмещу все расходы и заплачу гонорар. Сколько ты получаешь в фирме «Бобров и Дроздов»?

– Это коммерческая тайна, – ухмыльнулся Дроздов, пытаясь скрыть за шуткой смущение. – Мне серьезно не нравится то, что ты задумала. Хотя, наверное, по-своему ты права.

– Не виляй, Дроздов! – сказала Марина. – Ты выручишь меня? Знаешь ведь, что мне больше некому довериться.

– А как же твой Эдуард?

– Не начинай! Ты прекрасно знаешь, о чем я!

– Знаю, чего уж там! – вздохнул Дроздов. – Ну что же, ты не оставляешь мне выбора. Я согласен. Но учти, мне придется долго ползать на коленях перед Бобровым.

– Только не говори, что вы завалены заказами! – засмеялась Марина. – Я навела справки…

– Наша работа не бросается в глаза, – в некотором смущении отозвался сыщик. – Но уверяю тебя, мы движемся вперед, расширяем, так сказать, рынки.

– А мне кажется, вы дрейфуете в неизвестном направлении. В любом случае участие в моем проекте пойдет вам на пользу, тебе не кажется? О вас заговорят.

– Уверяю тебя, мы совсем не нуждаемся в рекламе, – запротестовал Дроздов. – Просто наш профиль… Ну, ладно, какие у тебя имеются материалы по Томилину? Хотелось бы с ними ознакомиться.

– Да практически никаких, – развела руками Марина. – В том-то и проблема. Покойный Томилин при жизни горячих чувств к племяннику не испытывал, плюшевых мишек его и фотографий с прыщами не хранил. В один прекрасный момент он вытащил его практически из тюрьмы и сплавил в армию. С тех пор Томилин в нашем городе, можно сказать, не появлялся. Прошло тринадцать или даже пятнадцать лет, представляешь? Мать его умерла. Ее домашний архив пропал. Все связи порваны. Хуже всего, что на оповещение о наследстве откликнулся не он, а совершенно посторонние люди.

– Ну, это они тебе посторонние, – заметил Дроздов. – Вряд ли они посторонние Томилину. Только, похоже, он не пользуется в своей компании авторитетом. Но неужели здесь никто о нем ничего не знает? Это плохо. Тогда поиски могут затянуться на годы. Представь себе, что Томилин подался на заработки в Аргентину, например… Как ни крути, а остается один вариант, хотя именно он мне не очень нравится. Вернее, совсем не нравится. Придется добывать информацию из грязных рук.

Он еще раз посмотрел на фотографию, которую вручила ему Марина.

– Что ж, если гора не идет к Магомеду… Попробую разобраться с этой машиной. «Ауди». Мне всегда нравился «Ауди». Есть у меня знакомый в дорожной инспекции. Между прочим, мы вместе в юридическом учились. Давно не виделись, но неплохой, по сути, был парень. Сейчас, правда, люди портятся быстро, но, надеюсь, такую мелочь, как номер, он мне пробьет через республиканскую базу. Нельзя же гоняться за призраками. Это вредно отражается на психике.

По лицу Марины было видно, что она удовлетворена разговором. Встав с кресла, женщина легко шагнула к сейфу, вмурованному в стену, отперла его и достала оттуда конверт. Дроздов невольно залюбовался ее фигурой и ухоженными волосами, тяжелой волной спадающими на плечи. Он догадался, что сегодня она сменила обычную деловую прическу на вечернюю ради него – Дроздов любил, когда у женщины длинные волосы.

«Она чертовски прагматична, – подумал он с грустью. – Каждый ее шаг выверен. Если бы вдруг она вернулась, я был бы вынужден жить с роботом, с красивым, на совесть сделанным роботом… Но это меня почему-то не утешает».

– Это тебе на ближайшие расходы, – сказала Марина, протягивая конверт. – Если будут возникать проблемы – обращайся незамедлительно. И вообще старайся держать меня в курсе событий. У тебя ведь есть мой номер телефона?

– Естественно, он у меня есть, – сказал Дроздов. – Если ты вдруг его не сменила.

– Нет, не сменила. Зачем? Я тоже буду держать тебя в курсе дел, – пообещала Марина. – Как только появится какая-нибудь новость, ты узнаешь о ней первым. Только… Я очень тебя прошу по возможности не распространяться о нашем соглашении. Я ведь уже говорила, что почти никому не доверяю в этом городе? Томилин тоже был такой. Он говорил, что здесь настоящее гнездо мошенников.

– Ну да, конечно, – пробормотал Дроздов, ощупывая в кармане хрустящий конверт. – Сам-то он был агнец…

– Нет, ангелом его назвать, конечно, трудно, – ответила Марина и убежденно добавила: – Но по-своему он был порядочным человеком.

– По-своему мы все порядочные люди, – сказал Дроздов. – А все вместе – мошенники. Ну, я пошел?

– Удачи тебе! – улыбнулась Марина. – И не забывай держать меня в курсе дел.

Дроздов обещал держать, однако новости появились у него так быстро, что он мигом позабыл про обещание. Уже через полчаса на одной из центральных улиц недалеко от многоэтажного дома, где они с Бобровым арендовали помещение под контору, Дроздов неожиданно наткнулся на черный «Ауди» с московским номером, и номер был тот самый, с фотографии! «На ловца и зверь бежит!» – подумал с замиранием сердца сыщик.

Он принялся лихорадочно соображать, как устроить, чтобы так удачно подвернувшийся «зверь» не ускользнул из-под носа. Но пока он вертел головой в поисках такси или подходящего «бомбилы», из ближайшего магазина вразвалочку вышел высокий широкоплечий молодец в черных очках и, подбрасывая на ладони нераспечатанную, видно, только что купленную пачку сигарет, направился в сторону «Ауди». Как назло, никакого транспорта поблизости не было, и Дроздов едва не застонал от досады. Своих колес у него не было – машину он в порыве благородства уступил при разводе жене, и вот теперь этот поступок аукнулся весьма странным образом и на жене тоже. Молодец в очках явно намеревался уехать, и не вприпрыжку же было за ним пускаться!

К счастью, в кармане верзилы запел мобильник. Приостановившись, он неторопливо полез в карман и поднес трубку к уху.

– Слушаю! Ага, понял. Ага. На Урале, значит? Ну, нормально. А то я тут все облазил – никаких следов. Этого кекса никто, похоже, не помнит. Я сначала думал, он, как наскипидаренный, за наследством рванет… Но он одно из двух, или ничего не знает пока, или… Чего? Прямо сейчас на Урал? А больше некому, что ли? Макар каторжный, что ли? Макар туда, Макар сюда, а другие будут груши околачивать…

На лице с грубоватыми чертами появилось выражение обиды. Подавить ее стоило верзиле немалого труда, но он все-таки справился и уже совсем покорно пробурчал в трубку:

– Ладно, не теряю ни минуты… Как скажете. Подъемных-то хоть подкинете? Ага, на карточку, понял… А дальше-то, когда я его найду – чего делать?

Похоже, собеседник верзилы вышел из себя – его голос в трубке зазвенел так, что вибрация донеслась даже до ушей Дроздова, хотя он стоял довольно далеко. Слов он, конечно, разобрать не мог, но и без этого было ясно, что судьба посылает ему невероятный шанс кое-что узнать о порученном Мариной деле. Безо всякого сомнения, речь шла все о том же Владимире Томилине, которого слишком многие хотели видеть.

Даже местопребывание этого человека обозначилось сейчас в чужом разговоре. Это был Урал. Координаты не бог весть какие – Урал большой, но это уже было кое-что. Главное было сейчас не упустить эту ниточку. Если Дроздов хотел угодить жене, а он это хотел, он должен был прицепиться к москвичу на манер рыбы-прилипалы и вместе с ним прибыть в ту точку, где беззаботный Томилин прохлаждался, ничего не ведая о своем счастье.

Однако как это сделать? Еще минута, и верзила уедет. Если Дроздов даст ему сейчас ускользнуть, то потом отыскать его будет непросто. А без него шансы найти на Урале Томилина равны нулю.

Человека в черных очках нужно было непременно задержать, но как это сделать, Дроздов пока не придумал. Неожиданно ему на помощь пришел сам верзила.

Сильно раздосадованный, он как раз спрятал в карман мобильник и с мрачным видом озирался по сторонам, собираясь с мыслями. Заметив пристальный взгляд Дроздова, он заметно возбудился и с вызовом рявкнул:

– Чего пялишься?

Ему явно требовалась разрядка, и он готов был потратить ради этого свои драгоценные минуты. Он нарывался на драку, и тут Дроздова осенило.

Он был килограммов на десять легче, но решил не обращать пока на это внимания. В конце концов, игра на своем поле должна давать преимущество.

– Что-то не так, уважаемый? – презрительным тоном осведомился он, быстро надвигаясь на своего потенциального противника и демонстративно играя мышцами.

Человек в очках слегка опешил. Про себя он сразу решил, что будет доминировать в этом конфликте, и неожиданная активность Дроздова здорово сбила его с толку. Может быть, он сообразил, что по-хорошему ему не следовало бы отвлекаться от насущных проблем. Но было уже поздно.

Танцующей походкой Дроздов подскочил к незнакомцу и с ходу врезал ему в челюсть. Очки слетели с толстого носа и, подпрыгивая на асфальте, откатились далеко в сторону. Дроздов увидел глаза противника – уже не столько изу-мленные, сколько горящие ненавистью, и слегка испугался. Но ему тоже было поздно что-то менять.

Дроздов успел блокировать мощный ответный удар в скулу, но следующий, выверенный и точный, пришелся ему в печень. У Дроздова перехватило дыхание. Чувствуя, что дело плохо, он как клещ вцепился в рубашку своего врага, заплел ему ноги, и они оба грузно повалились на тротуар, оглашая окрестности злобным рычанием и хриплыми выкриками.

Дроздов не знал, сколько бы он продержался в этой схватке – противник оказался силен, – но тут случилось то, на что Дроздов от души надеялся. Рядом, визжа тормозами, остановилась машина, захлопали дверцы, и грубый голос произнес:

– Вы чего тут устроили? А ну, встать! Оглохли? Давыдов, пакуем обоих! В отделе воспитывать будем. У нас город образцовой культуры, а они вон чего вытворяют среди бела дня…

Уже совсем выбившись из сил, Дроздов дал растащить себя и разъярившегося тяжеловеса, а там и с удовлетворением проследил, как полицейские защелкнули на нем наручники. С Дроздовым проделали то же самое, но его это нисколько не расстроило.

– Я не тороплюсь. А в какой отдел поедем? – поинтересовался он у ментов.

– Там увидишь! – зловеще пообещали ему.

4

Жмыхов любил свой родной город. Пускай тот был не слишком велик и знаменит, но в нем прошла молодость Андрея, там у него случилась первая любовь, там он постигал азы оперативного мастерства, завел семью и схоронил родителей. Много друзей там осталось, из родственников кое-кто, не говоря уже о сослуживцах. Конечно, служба в Зеленодольске была более перспективна, да и привык к новому месту Жмыхов быстро, однако теплое чувство к родному Перекопску, воспоминания о лучших годах грели его сердце. На родину Андрей не выбирался уже года четыре, соскучился, конечно, но ехал теперь туда с тяжелым сердцем. Слишком необычны были обстоятельства и причины этого путешествия. Ввязался майор в дело не слишком красивое и опасное, обещавшее немалую прибыль, но вот только никаких гарантий на этот счет никто ему не давал. Слова Орешина не в счет. Этот человек привык на своей должности обещать. Слова слетают с его языка так же легко, как пушинки с одуванчика.

Жмыхов в глубине души уже пожалел, что согласился на эту аферу с наследством. А как было не согласиться? В тех обстоятельствах это означало записать Орешина в свои личные враги со всеми вытекающими. Остаться у разбитого корыта вообще безо всякой вины? Это уж совсем глупо. Жаль только жене пришлось врать. Андрей не любил врать. А она, узнав, что на работе ему вдруг дали отпуск, обрадовалась и сгоряча предложила:

– Если уж ты выбрался в кои веки в отпуск, то почему бы нам не съездить на море? Я уж забыла, какого оно цвета, море…

– Синего, – буркнул он тогда в ответ. – Только море отменяется, Мариша. Прокопенко мне дал неделю с тем условием, что я попутно одно дельце проверну. В Перекопске. Как говорится, приятное с полезным. Нужно с тамошними коллегами договориться о совместной операции. Артист один объявился на горизонте, вроде видели его несколько раз в Перекопске. А мы его два года пасли, понимаешь…

Мариша сделала вид, что понимает, и Андрей был ей за это благодарен. Если бы она вдруг начала копаться, да ловить его на нестыковках… Ему и без того хватало проблем. Если уж взялся за гуж, то тащи, не шарахайся. Будешь шарахаться – в самый раз окажешься в канаве. Да, все нужно было делать как можно быстрее и так, чтобы комар носа не подточил. Даже плохое дело нужно делать хорошо – так учил когда-то молодого Жмыхова его начальник – веселый майор Левитин. Где-то он сейчас? Вряд ли живой. Много лет прошло. А вот совет его врезался в память.

На последней встрече с Орешиным выработали план-минимум: Андрей представляет кандидата на роль Томилина, Орешин по своим каналам готовит на него документы, удостоверяющие личность, затем они предъявляют «новоиспеченного» Томилина нотариусу и уже вплотную занимаются наследством. Во вторую очередь организуют поиски настоящего Томилина, чтобы, как выразился Орешин, «исключить любую возможность сбоя программы».

И вот эта последняя часть плана была главной головной болью Жмыхова, потому что ответственность за нее Орешин не мудрствуя лукаво возложил именно на него. «Ты с разным контингентом работаешь, – пояснил он. – Опыт у тебя, психологию ты знаешь. Наверняка есть такие личности, которыми ты на манер кукол управлять можешь. За ниточки, за ниточки их!.. Ну и, конечно, смотри по обстоятельствам. Никаких проколов, никаких следов! Любой ценой. Будет форс-мажор – поможем. Главное, не упустить темп. Нам важно, чтобы на свете остался один Томилин. Наш. В этом плане мы задействовали все каналы. Например, могу тебя обрадовать – все материалы по тому старому делу из архива исчезли. Куда исчезли, каким таким образом – никому не известно. Несчастный, можно сказать, случай. Да и кто будет интересоваться этим хламом? Если все сделаем чисто, никто никаких претензий не предъявит. А там по мере возможности осторожненько перераспределим все наследство. В соответствии со вкладом каждого».

Жмыхов, конечно, приветствовал пропажу архивных материалов, наверняка не случайную. В конце концов, это было всегда: и улики пропадали, и свидетели чудесным образом растворялись в пространстве, и даже целые дела летели в топку. Ничего необычного в этом не было. А уж старое дело, осужденные по которому люди давно вышли из любой земной игры, действительно вряд ли кого заинтересует. Все так, но имелось одно маленькое «но»… А, пожалуй, и не такое уж маленькое, потому что на решение этого вопроса Орешин бросил одного своего родственничка, тоже служившего в полиции, Виталия Лоскутова, сержанта из вневедомственной охраны, которому Прокопенко лично, как и Жмыхову, выписал отпуск.

К Лоскутову Андрей испытывал ярко выраженную неприязнь. Да и не он один. Был Лоскутов заносчив не по чину, груб и нахален. Особыми талантами не обладал, но бывал настырен и, как рассказывали, весьма отважен и жесток в рукопашной. Авторитет для него был один – Орешин, и только его Лоскутов слушался по-настоящему. Прочим он как бы оказывал снисхождение. Орешин же откровенно опекал своего родственника и редко когда давал в обиду. Наверняка Лоскутов оказывал Орешину какие-то услуги в щекотливых обстоятельствах. Вот и теперь он должен был выполнить не самое простое поручение. Юрист покойного Томилина Маевский, который теперь тоже вился вокруг Орешина (Жмыхов подозревал, что план распила наследства первоначально зародился именно в его голове), сообщил, что в контору нотариуса Самойловой заходил ее бывший муж Дроздов.

– Они долго беседовали, – объяснил Маевский. – А потом он у себя в конторе взял отпуск. Чует мое сердце, что подрядился Дроздов доставить в город Томилина. Наняла его бывшая благоверная, черт бы ее побрал! Опередить его надо, а то все наши старания коту под хвост.

Орешин отнесся к этому предположению серьезно и сразу отправил по следам Дроздова своего родственника. Полномочия он ему дал, похоже, самые широкие. Что это означает – майор не хотел даже думать. У него хватало своих дел.

Родной город встретил его жарой, порывистым ветром и грозовыми раскатами. Дождя не было, но он мог грянуть в любую минуту. Назревающая буря показалась Андрею плохим предзнаменованием, но отступать ему было некуда. С вокзала он сразу поехал в тот район, где жил человек, на которого Жмыхов возлагал большие надежды.

В старом районе мало что изменилось. Неблагоустроенный двор был пуст. Жаркий ветер гонял по асфальту пыль и мелкий мусор. Андрей нашел нужную пятиэтажку. Возле подъезда стояла покосившаяся скамейка, на которой, свесив хмельную голову на грудь, спал какой-то гражданин.

Домофона в подъезде не было. Жмыхов беспрепятственно поднялся по грязной вонючей лестнице на верхний пятый этаж и позвонил в квартиру номер пятнадцать. Через минуту щелкнул дверной замок, и на пороге возник хозяин квартиры – хмурый поджарый мужчина в замасленном фартуке, повязанном поверх одежды. Коротко стриженные волосы его были тронуты сединой, закатанные рукава рубашки обнажали мускулистые руки. В квартире пахло подгоревшим маслом.

– Здравствуй, Гриша! – негромко сказал Андрей.

Хозяин всмотрелся в его лицо, сначала с недоверием, а потом со все нарастающей растерянностью.

– Жмыхов, что ли? – наконец спросил он настороженно. – Какими судьбами?

– Я к тебе, – просто сказал Андрей. – Разговор есть.

– Разговор? Ко мне? Не понял. Сколько мы лет не виделись? Десять-то уж точно будет.

– Так что, поговорим? – перебил его Жмыхов. – Разговор серьезный. На миллион. Пойдем, посидим где-нибудь. Я угощаю.

– Исключено. Закодировался, – отрезал хозяин. – Да и некогда мне, если честно. Сейчас вот с готовкой закончу, и на смену. Я на двух работах, да еще калымлю кое-где, когда повезет. Так что извини. Многое изменилось, Андрей. Может, я в чем и провинился перед богом и людьми, но зато уж и наказан, по-моему, за двоих…

– Вот об этом я и хотел поговорить, – бесстрастно сообщил Жмыхов. – Наслышан о твоей беде, наслышан, Гриша.

– О чем ты наслышан? – враждебно спросил хозяин. – С тех пор как меня из полиции поперли, ты и не зашел ко мне ни разу, да и вообще из города уехал. Говорят, ты в Зеленодольске процветаешь. Ну а я в полной заднице, понятно? Жена тяжело больна, на операцию четыреста тысяч надо, а я еле на сиделку зарабатываю. Сам-то сидеть не могу – тогда мы вообще с голоду сдохнем. Сторожем работаю в магазине через две ночи, а днями в охранном агентстве – там уж куда пошлют… Сегодня вот выходной, но мне уже на смену в магазин пора. Так что некогда мне с тобой собственные кости перемывать. Найди себе другого земляка для воспоминаний!

Он почти выкрикивал наболевшее, меняясь в лице. Андрею не понравился его настрой. Вести дела он предпочитал с людьми, не склонными к истерикам. Григорий Широков, впрочем, никогда раньше не был замечен в чем-то подобном, даже когда злоупотреблял спиртным. Конечно, жизненные ухабы кого угодно укачают, да и все равно лучшего кандидата для дела у Жмыхова на примете не было.

– Гриша, – сказал он проникновенно. – Я помочь тебе пришел. Именно потому, что все про тебя знаю. Есть шанс заработать на операцию для жены. Реальный шанс. Ну?

Широков выглядел озадаченным. Он машинально вытер руки фартуком, оглянулся назад в полутьму прихожей.

– Ты что, серьезно? – сдавленным голосом спросил он. – Я, знаешь, шуток теперь не понимаю.

– Я за триста километров не шутить ехал, – сухо ответил Жмыхов. – Только разговор это конфиденциальный. Здесь я его вести не намерен.

– Понимаю, понимаю, – забормотал, засуетился Широков. – Да, и у меня дома обстановка не та, конечно… Подмениться я уже не успею… Слушай, а давай так – я заступлю на смену, а ты подъезжай на Водопьянова, там в старые времена, может быть, помнишь, магазин школьных товаров был, а теперь автозапчастями торгуют. Вот я и сторожу железки, резину… Вообще там тихо, так что нам никто не помешает. А ты откуда про жену знаешь?

В глазах его, сделавшихся неожиданно беспомощными, светилась такая надежда, что Жмыхову стало не по себе.

– Земля слухом полнится, – буркнул он. – Я ведь не на другую планету улетел. Заезжал в Перекопск, да и земляков встречал. Извини, зай-ти все недосуг было. Сам знаешь, как это бывает. А сейчас вот взаимный интерес возник, я и пришел.

– Ну понятно, – кивнул Широков. – Жизнь есть жизнь. Так ты подгребай на Водопьянова часам к восьми. Зайди через двор к черному ходу. Там еще лампочка красная горит, и кнопка звонка сбоку. Ты позвони, а я открою.

Андрей ушел от Широкова в мрачных раздумьях. У него пропал аппетит, но он все-таки заставил себя зайти в кафе и съесть пережаренный бифштекс. Были опасения, что в кафе попадутся знакомые, но никого, кроме полупьяной молодежи, он там не встретил и к восьми часам отправился на улицу Водопьянова. Небо отгромыхало, так и не разразившись дождем, и гроза перебралась куда-то за город, посверкивая зарницами. Видимо, это было временное отступление, потому что в городе к вечеру вновь стояла духота, от которой разламывалась голова и нечем было дышать.

Весь взмокший и злой, Жмыхов добрался до места. Широков ждал его и сразу провел к себе в подсобку, где стоял топчан и стол со следами скудного ужина – электрический чайник, коробка с заваркой в пакетиках и хлебные крошки.

– Чаю хочешь? – поинтересовался Широков, приглашая гостя присесть на топчан.

Жмыхов от угощения отказался и, вытирая вспотевший лоб платком, приступил к делу. Он рассказал Широкову все, избегая лишь озвучивать настоящие фамилии. Пока это было ни к чему. Но подробности плана по отжиму наследства изложил полностью и в циничной форме. Ему хотелось, чтобы Широков не питал никаких иллюзий насчет своей роли. Закончив, Андрей снова отер лоб. Он был весь в поту, будто все это время перетаскивал тяжести.

– Вот такие дела, Гриша! – закончил он. – Не знаю, как ты на это посмотришь, но это реальные деньги. Такую сумму тебе вовек не заработать. А так и жене поможешь, и самому останется. Хорошо сыграешь роль, в обиде не останешься.

Широков в ответ долго молчал, уставившись в пол. Потом поднял голову и с усмешкой спросил:

– А если откажусь? Что ж ты не предупредил, что будет со мной, если откажусь? Взять с меня нечего, значит, убьете?

Жмыхов поморщился.

– Что ты, ей-богу!.. Как будто в тылу врага, а кругом немцы… Я вроде на убийцу не похож. Да и потом, какой тебе смысл отказываться? Будешь дальше горбатиться да клясть себя, что не согласился? Ты же умный мужик. Я потому про тебя и подумал…

– Ты потому подумал, что про мое безнадежное положение узнал, – жестко сказал Широков. – Этот никуда не денется, так ты подумал, верно ведь?

– Ну, допустим, – кивнул Жмыхов. – Но это же логика, Гриша. Благополучный человек в авантюры неохотно пускается, сам понимаешь. К тому же ты с тем племянником ровесник и внешностью похожи. Это на случай, если кто-то из старых знакомых любопытствовать начнет. Только это вряд ли. Тот человек не слишком популярен в городе. А мы тебя обреем наголо, сам черт не разберет кто есть кто. Главное, уверенность. А тебе уверенности не занимать. Я помню, какой ты был…

– Был да сплыл, – хмуро отозвался Широков. – Значит, говоришь, с фальшивыми документами на чужой каравай?..

– Документы, кстати, оформят тебе по первому разряду, – веско сказал Жмыхов. – На подлинных бланках. А что касаемо чужого… Знаешь, я на это проще теперь стал смотреть. Один подонок сколотил капитал, другому подонку его оставил… Кого это волнует? А ты не думал, что к этому богатству и наши с тобой денежки прилипли? Откуда все эти капиталы? Если в одном месте прибавилось, значит, в другом каком-то убавилось – это наука, Гриша!

– Может, и наши, конечно, – согласился Широков. – Только ведь не одни наши, а? Да не смотри на меня так! Мне ведь на самом деле наплевать, чьи это деньги. Мне главное, чтобы Анна поправилась. Если честно, я сейчас ради денег не только на мошенничество, я на убийство пойду!

– Ну нет, убийства нам не надо! – замотал головой Андрей. – Не дай бог!

Широков пристально посмотрел на него.

– Не дай бог, говоришь? – усмехнулся он невесело. – А как же быть с настоящим? Он что, так просто все отдаст?

Жмыхов вздохнул.

– Да он пока не знает, – объяснил он. – Может, и не узнает. Во всяком случае, думать об этом пока рано. Давайте переживать неприятности по мере их поступления, так, кажется, Жванецкий сказал? И тут я с ним полностью солидарен. Чего кровь заранее портить? А тебя эта тема вообще не касается. Тебе-то рук марать не придется.

– Кто знает? – пожал плечами Широков. – Чистым в таких делах вряд ли останешься… Но, допустим, все так и будет, как ты обещаешь. Сколько, говоришь, я получу за работу? Впритык на операцию?

– Я уполномочен предложить тебе восемьсот тысяч, – медленно произнес Жмыхов. – Мне кажется, в твоих обстоятельствах этого достаточно. Однако если ты не согласен, я попробую договориться на бо́льшую сумму. Просто прикинь реально, получится ли у тебя достать такую сумму еще где-то…

На самом деле он был уполномочен предложить кандидату на роль наследника ровно миллион. Но решил, что торг будет плодотворнее, если он начнет с меньшей суммы.

Широков размышлял недолго. Взгляд его серых глаз казался совершенно спокойным.

– Хорошо, я согласен, – сказал он. – Но мне нужны деньги на расходы. Мне ведь придется оставить на время жену, верно?

– Никаких проблем, – кивнул Жмыхов и достал из бумажника увесистую пачку денег. – Вот тебе еще сто тысяч. К основному гонорару это не относится. Тебе ведь придется взять отпуск. Было бы, конечно, лучше, чтобы ты уволился, но тут я настаивать не буду. Короче, это тебе на расходы. На проезд, еду, дорогу… Завтра пойдем с утра в фотомастерскую, сделаем фотографии, а когда документы будут готовы, я тебе позвоню, и потом встречу на вокзале в Зеленодольске. На месте обсудим последние детали, а дальше уже будешь действовать самостоятельно. В свободном плавании, как говорится… Естественно, мы всегда будем рядом, но по известным причинам до поры до времени никто об этом не должен знать. Ни одна живая душа. А когда все закончится, осядешь в своем Перекопске и все забудешь. Владимир Томилин исчезнет навсегда.

– Значит, меня зовут Владимир Томилин?

– Владимир Анатольевич Томилин, – уточнил Жмыхов и опять полез в карман. – Это тебе для общего образования. Здесь биография этого хлюста. И еще план Зеленодольска. Рекомендую выучить. Кто знает, какие вопросы могут возникнуть. А так хоть будешь ориентироваться в собственных памятных датах. Названия улиц будешь знать. Где кладбище, то-се… Ну и потренируйся рисовать подпись, это очень важно. Вот образец подлинной. В общем, подойди к делу серьезно. Слишком многое сейчас на кону.

– Не бойся, не подведу, – серьезно сказал Широков, аккуратно складывая бумаги и пряча их за пазухой. – Я ведь тоже сделал ставку.

5

Виталий Лоскутов не был честолюбивым человеком. Место, которое он занимал на земле – а занимал он место сержанта полиции в городе Зеленодольске, – удовлетворяло его вполне, тем более что в приложение к этому месту он получил от судьбы некоторые дополнительные привилегии. Заместитель городского главы Орешин приходился ему родственником и, более того, родственником полезным. Влиятельный Орешин не открещивался от Виталия, как это зачастую бывает с родственниками, а, наоборот, всячески ему помогал. В городе об этом прекрасно знали и Лоскутова уважали. Или, во всяком случае, старались не связываться. Виталию это было по душе. И еще он гордился тем, что сам начальник полиции Прокопенко при встрече здоровался с ним за руку. А ведь он был всего лишь сержантом! Это тоже добавляло ему веса в собственных глазах. Лишнюю копейку на государственной своей службе он всегда мог зашибить, окружающие его побаивались, а если и шли на конфликт, то быстро тушевались, едва на горизонте начинала маячить тень всемогущего Орешина. В благодарность Лоскутов был готов исполнить любое поручение своего родственника, тем более что такие поручения, как правило, приносили и материальную выгоду тоже. Поэтому и в историю с наследством Томилина он включился с энтузиазмом и не раздумывая ни минуты. Собственно говоря, он даже представить себе не мог, что можно ослушаться дядю Диму, как он называл Орешина.

Сначала решили, что Виталий присмотрит за Дроздовым, который был когда-то мужем нотариуса Самойловой и до сих пор, как поговаривали, ее любил. Самойловой он был не нужен, она целилась теперь высоко и нашла себе мужика с большими деньгами. Тем не менее недавно Дроздов с Самойловой встречались и о чем-то договаривались в ее офисе. Об этом доложил наблюдательный Маевский, который теперь вился возле Орешина. Маевский был уверен, что заставить Самойлову обратиться за помощью к бывшему супругу могло только что-то исключительное и, вернее всего, речь шла о наследстве, а конкретно, о поисках наследника. Безбашенный Томилин мог не дать о себе знать еще лет пятнадцать, и Самойлову такой вариант, естественно, не устраивал. Тут ей и понадобился Дроздов, который, как-никак, являлся теперь сыщиком. Все это выглядело логично и правдоподобно, и было решено, что Лоскутов возьмет кратковременный отпуск и сядет на хвост Дроздову, чтобы узнать, куда тот намерен отправиться. Не исключено, что таким образом удастся выйти на самого Томилина. Ну а что делать дальше, Лоскутову пока думать не надо было, на то имелись другие люди и в первую очередь Орешин. Виталию следовало пока смотреть в оба и своевременно докладывать обо всем наверх.

Лоскутов сразу пристроился возле дома Дроздова, потому что когда человек собирается в дальний путь, он непременно зайдет к себе домой и возьмет хотя бы зубную щетку и чистую рубашку. Дроздов, однако, дома так и не появился, а утром Виталия по телефону потребовали ни много ни мало в кабинет к самому Прокопенко.

Лоскутов явился немедленно, гадая, крепко ли ему сейчас влетит. Правда, он не понимал, какой допустил промах, но это было неважно. В таких случаях начальству виднее.

Тем более он удивился, когда нагоняя не последовало. В служебном кабинете начальника УВД находились сам Прокопенко, Орешин и юрист Маевский. Виталия они встретили как родного.

– Садись, – устало сказал ему Прокопенко. – У нас тут совещание.

Выглядел начальник полиции неважно, у него было желтоватого цвета лицо, говорил как будто через силу и тяжело дышал. Совсем скоро он должен был лечь в больницу, но пока исправно появлялся в отделе и вот даже впрягся попутно в дело о наследстве Томилина.

– Обстоятельства поменялись, – объяснил Орешин. – Ты вот всю ночь у дома Дроздова торчал, не выспался, а зря. Этот хлюст вчера сразу после разговора со своей бывшей устроил драку на автостоянке – с каким-то москвичом сцепился. Нанес ему легкие телесные повреждения. Ну и тот ему нанес. Короче, обоих повязали…

– На Дроздова, кстати, совсем не похоже, – озабоченно вставил Маевский.

Орешин покосился на него из-под кустистых бровей и буркнул:

– Похоже – не похоже! Ты о главном говори!

– Так а я о чем? – заторопился Маевский. – Он ведь с кем подрался? С москвичом, который на «Ауди» стоял около нотариальной конторы. А я навел кое-какие справки, и оказалось, что этот тип приходил к Самойловой накануне, и она после разговора с ним выглядела очень взволнованной. У меня впечатление, что Дроздов ей понадобился как раз после этого разговора.

– Вопрос – зачем приходил? – сказал веско Орешин. – Имеется в виду москвич этот?

Он так строго смотрел на Виталия, что тот оробел и пожал плечами.

– А я вот думаю, что неспроста этот москвич приходил, – назидательно произнес Орешин. – Вот есть у меня чувство, что связано это как-то с нашим делом. С Томилиным в первую очередь. Как связано, не знаю, но связано. Короче, Виталик, слушай новые инструкции. Теперь твоя задача следить за московским гостем. За Дроздовым тоже, но это если он появится в поле зрения…

– Я извиняюсь, – перебил Лоскутов. – А мне его кто-нибудь покажет? Ну, москвича? И потом, я должен знать, что он за человек. Раз его повязали, значит, личность установлена…

– Тут такое дело, – вздохнул Прокопенко. – Насчет повязали это верно. Только как повязали, так и отпустили. Что, наших не знаешь? Дежурил Смирнов. Ну и как-то они там договорились. Короче, отпустил он его, и даже факт задержания не зафиксировал. Вот до того уже самовольничать начали, что просто хочется взять и…

Он в сердцах сжал огромный кулак, взмахнул им как молотом, но потом, будто вмиг потеряв силы, остановился, разжал пальцы и только безнадежно махнул рукой.

– Я Смирнову, конечно, вставил, но сделанного не воротишь, упорхнула птичка.

Видимо, на лице Лоскутова появилось выражение огорчения, потому что Прокопенко тут же добавил:

– Но не все так плохо. Когда мне доложили, я сразу дал распоряжение тачку перехватить. Номер машины они, слава богу, запомнили. Он до поселка Веселый доехал, а там его наши тормознули. Не знаю, может, за тонированные стекла, может, за аптечку, не суть важно. Я предупредил, что, если до моего особого распоряжения отпустят, под статью подведу! Даже если ничего на лапу не возьмут, свидетелей найду, подведу под статью как миленьких! Распустились, понимаешь! За мзду мать родную готовы продать! Никаких рамок приличия не осталось!..

Он закашлял, прикрылся ладонью и как-то сразу сник, потерял весь запал. Орешин поспешил прийти ему на помощь и заботливо растолковал Лоскутову:

– Одним словом, этого парня в Веселом придержат до твоего приезда. Вернее, до устного распоряжения Петра Степаныча, – он кивнул на Прокопенко. – Которое последует сразу после твоего звонка. А ты его сделаешь, прибыв в Веселый. Знаю, у тебя «Фольксваген» новенький. Так что бери ноги в руки и шпарь в направлении Веселого. Там позвонишь, дождешься, когда появится твой подопечный, и двинешься за ним. Ну и далее по тексту… Учти, про тебя в Веселом никто знать не будет, поэтому будь там аккуратен. И форму сними! А то получится комедия, а не слежка. И еще учти – мне будешь звонить в самом крайнем случае! А вообще связь держи со Жмыховым – он сегодня вернется в Зеленодольск. У него все получилось. Эту часть вопроса мы решили. Но это полдела. Теперь нужно обеспечить безопасность. Чтобы Томилин собственной персоной здесь никогда не появился! Ни при каких обстоятельствах!

– Мне бы перекусить, Дмитрий Николаевич! – несколько растерянно сказал Лоскутов. – В животе революция.

– Революций нам не надо! – посмеиваясь, отозвался Орешин и подмигнул Прокопенко и Маевскому. – Поешь, конечно! Отдохни чуток. А этот пускай пока в Веселом, в обезьяннике посидит. Злее будет. Скорее раскроется. Нам кровь из носу нужно знать его преступные замыслы. Может, он тут и ни при чем, тогда на него и распылять силы не будем. С богом, Виталий!

Ободренный таким напутствием, Лоскутов немедленно приступил к делу. Он поехал домой, переоделся, сменив полицейскую форму на серую рубашку с накладными карманчиками и синие джинсы, хорошенько закусил и полчаса вздремнул на диване, но все без лишней спешки, потому что был уверен – москвича теперь никуда не выпустят без разрешения Прокопенко. Деньги, конечно, великая сила, но когда речь идет о хлебном месте, рисковать никто не станет. К тому же москвич, скорее всего, не имеет никакого отношения к Томилину, которого они ищут. Мало ли по какой причине ему понадобилась Самойлова. У нотариусов всегда толчется куча народу – вот тоже хлебное место! Но так или иначе, а раз дядя Дима считает, что следить надо, то он, Лоскутов, будет следить до упора. Вот только интересно, куда теперь этот артист двинется? Отправится обратно в Москву, столицу нашей необъятной родины? Здесь дел у него, похоже, больше нет, раз он уже в Веселом. Это, правда, не самый короткий путь до Москвы, но, может быть, он запутывает следы? Хотя на кой черт ему их запутывать?

В конце концов Лоскутов решил больше не ломать голову и не париться на этот счет – он не любил чересчур загружать голову. Всегда все проясняется само собой, нужно просто уметь ждать. Ну и вовремя нанести удар. Виталий немного занимался боксом и часто на жизненные обстоятельства смотрел как на события внутри ринга.

Он рассовал по карманам удостоверение, деньги и после недолгого колебания сунул за пояс левый пистолет «ПМ», который ему еще ни разу не приходилось пускать в ход. Он приобрел его, можно сказать, случайно и без каких-то особых целей, просто из любви к оружию. А этот пистолет был чистый. При его работе оружие всегда кстати. Вот, например, сегодня. Речь о применении ствола, конечно, не шла, и вряд ли дядя Дима одобрил бы, если бы Лоскутов стал размахивать не по делу пистолетом, но кто может знать, что ждет Виталия дальше и какие мысли в голове у москвича, которому в Зеленодольске и так уже сильно попортили нервы?

Заперев квартиру, Лоскутов вывел из гаража новенький «Фольксваген», к которому толком не успел еще привыкнуть, уселся за руль, спрятал в бардачке пистолет и запустил мотор. Дорога на Веселый не отличалась особой интенсивностью движения, потому в скорости Лоскутов себя не ограничивал. Через полтора часа он уже подъезжал к границам поселка.

Веселый оказался довольно большим населенным пунктом, расположенным на плоской равнине, покрытой серебристым ковылем и полынью. Далеко на горизонте синела полоска леса. Туда убегала пустынная асфальтированная дорога, над которой струились потоки раскаленного воздуха. Там в лесу царили почти невероятная тишина и прохлада, но дотуда нужно еще добраться. В самом поселке немало зелени, но даже под деревьями не было спасения от духоты. Пыльные улицы казались неживыми. На главной площади поселка находилось здание местной полиции, какой-то уродливый памятник из цемента стоял и черный «Ауди» с московским номером, который Виталий выучил наизусть еще в Зеленодольске. Удовлетворенный увиденным, он проехал еще полквартала, остановил машину под раскидистым кленом и, как договаривались, позвонил Прокопенко.

– Понял, – скупо ответил начальник. – Сейчас дам команду. Жди.

Лоскутов знал, что больше никаких распоряжений не будет, и убрал телефон. Затем он стал с большим любопытством ждать, рассматривая площадь за своей спиной в зеркало заднего вида, а когда из полиции вышли люди, то не утерпел и высунулся из окошка.

Он увидел, как с крыльца отделения спустился немалого роста мордоворот в помятом костюме и черных очках и размашистой походкой направился к своему «Ауди». Момент посадки в автомобиль особенно интриговал Лоскутова, потому что несколько часов на открытом солнце должны были превратить черную машину в подобие жаровни для гриля.

Судя по всему, так оно и было, потому что москвич, сев за руль, лихорадочно пооткрывал все окна, видимо, у него кондиционера в салоне не было, и рванул с места так, будто намеревался взять звуковой барьер. Менты, наблюдавшие за ним с крыльца, пальцем не пошевелили, чтобы пресечь нарушение, наверняка им было приказано москвича больше не тревожить.

«Ауди» промчался мимо Лоскутова, как горячий вихрь, и тому показалось, что он слышит раскаты матерной брани из раскрытых окон.

– Что, брат, пробрало? – усмехаясь, пробормотал Лоскутов и завел машину. – У нас не Москва.

Что он имел в виду, было неясно, потому что гость наверняка и сам заметил некоторые различия между Зеленодольском и столицей. Первые десять километров он несся на всех парах и даже чуть не слетел в кювет, попав в приличных размеров выбоину на дороге, но все-таки справился с управлением и дальше поехал уже медленнее и осмотрительнее. Было ясно, что он окончательно решил покинуть область, граница которой пролегала как раз там, где темнела приближающаяся полоса леса. Но куда же он направлялся?

Лоскутов размышлял об этом, следуя за москвичом, не увеличивая скорость, но и не отставая. Не стоило прежде времени мозолить глаза этому громиле. Разумеется, Виталий нисколько его не боялся, да и пистолет в бардачке придавал уверенности, но Орешин категорически не советовал светиться и за любое неоправданное действие обещал спустить три шкуры.

Постепенно движение на дороге оживилось. Навстречу Лоскутову промчалась колонна грузовиков, пять-шесть легковушек и карета «Скорой помощи». Обгоняли его меньше – всего две или три машины, но и этого было вполне достаточно, чтобы его «Фольксваген» не так бросался в глаза. Не станет же этот московский понтарь воображать, что за ним отрядили специального человека! Лоскутов вообще мало верил, что из его слежки выйдет толк. По его мнению, следить за Дроздовым было бы вернее. Хотя Дроздов повел себя как-то несерьезно с самого начала. Устроил потасовку с незнакомым человеком, попал в полицию… И это бывший следак! Хотя правильно говорят, от сумы да от тюрьмы не зарекайся, но все-таки солидному человеку такое поведение не к лицу. Лоскутов Дроздова не знал лично, но слышал, что о нем говорили люди, и выходило, что человеком тот был серьезным, покладистым и трудолюбивым. Безобразная уличная драка без веских причин была совершенно не в его стиле. А что, если причина все-таки была? И Дроздов и москвич в течение короткого времени навещали Самойлову, у которой, образно говоря, все ключи к наследству, а после этого между ними случилась драка. Да, не все так просто. Эх, как бы заглянуть москвичу в его бычьи мозги!

Размышляя, Виталий не заметил, как добрался до леса. При ближайшем рассмотрении лес оказался сухим, жарким, озаренным предзакатным красным солнцем. В лесу дорога начала петлять. Преодолевая поворот за поворотом среди густых лиственных зарослей, Лоскутов испугался, решив, что упустил москвича. Он прибавил скорость и вдруг увидел черный «Ауди» с распахнутой дверцей, стоящий на обочине. В салоне было пусто.

Лоскутов раздумывал недолго. Проехав еще несколько метров, он свернул на обочину и затормозил. Посидел немного, поглядывая по сторонам. Потом осторожным движением извлек из бардачка пистолет и сунул сзади за пояс. Пришлось также достать с заднего сиденья холщовую куртку и накинуть на плечи, чтобы прикрыть торчащую из брюк рукоятку. Было жарковато, но Лоскутову не хотелось, чтобы москвич насторожился. Тот его не знал, и можно было со спокойной совестью предложить ему помощь, разговорить, возможно, что-то узнать о намерениях. Гнев, вызванный задержкой, отсидкой в двух обезьянниках и жарой должен был уже в какой-то степени улечься.

Виталий выбрался из машины и, бесшумно ступая, направился к чужому автомобилю. Раскрытая дверца притягивала как магнит. Лоскутову казалось, что в брошенной машине он может найти ответы на свои вопросы. Искушение было слишком велико.

«Куда он побежал? – подумал Виталий, вглядываясь в лесное кружево. – Может, живот схватило? Успею обшмонать?»

Ни звука не доносилось из зарослей. Не было никого видно.

«В конце концов, скажу, что забеспокоился, – решил Лоскутов. – Вдруг водителю плохо стало, или помощь какая требуется… Чисто по-человечески…»

Уже без колебаний он сунул голову в салон чужой машины. Там пахло горячей нагретой кожей, табаком и каким-то вонючим дезодорантом. Ключей в замке не было. На сиденьях ничего не лежало. Лоскутов потянулся к бардачку. Что-то подсказывало ему, что главная тайна владельца автомашины хранится именно там. Ну а если никаких тайн там нет, то все равно было очень любопытно поглядеть.

До замка он не дотянулся, потому что сзади послышался негромкий, злой голос, который отчетливо произнес:

– Убрал руки, сука!

Лоскутова слегка задело, что его, сержанта полиции, так запросто назвали сукой, но он вовремя вспомнил, что погон на нем нет, и вообще не время сейчас обижаться. Он вылез из салона и медленно повернулся.

Метрах в четырех от него стоял хозяин «Ауди» на этот раз без черных очков, в мятых запыленных брюках и рубашке с закатанными рукавами. Левой рукой он придерживал перекинутый через плечо пиджак, а в правой сжимал пистолет, направленный прямо на Виталия.

– Тихо-тихо-тихо!.. – голосом гипнотизера проговорил Лоскутов, внимательно и тревожно вглядываясь в лицо человека напротив. – Не надо горячиться, приятель! Я не хотел ничего плохого…

– Ты чего тут роешься, крыса? – перебил его хозяин «Ауди». – Ты чего вынюхиваешь?

– Не гони! Я просто ехал мимо, вижу, тачка… – начал врать Лоскутов.

– Первый раз в жизни тачку увидел? – прорычал человек с пистолетом. – Да я видел, как ты меня от самого поселка ведешь! Что тут у вас творится? Какого хрена вам всем от меня надо? Тебе конкретно, чего надо, тварь?

«Опаньки! А он меня сейчас элементарно продырявит, – с некоторым испугом подумал Лоскутов. – В состоянии аффекта, ага!.. Глаза-то вон бешеные!.. Так что в гробу я видал, дядя Дима, ваши проблемы, если ради них во мне дырки будут сверлить… Извини, своя рубашка, как говорится…»

Стараясь действовать незаметно, он постарался придать своему лицу выражение абсолютной невинности, а его правая рука тем временем осторожно скользнула назад, за спину и нащупала рифленую рукоятку пистолета.

– Слышь, мужик! Ты меня не так понял! – с фальшивым благодушием сообщил Виталий хозяину «Ауди». – Я же реально помочь хотел. Смотрю, тачка… Никого нет. Мало ли что в дороге случиться может.

– Случиться может! С тобой сейчас что-нибудь точно случится…

Он шагнул вперед, но Лоскутов уже добрался до пистолета. Побледнев, он выхватил оружие и направил его на своего оппонента и приказал, срываясь на крик:

– Бросай пушку! Бросай, я сказал!

«ПМ» еще стоял на предохранителе, стрелять Лоскутов не собирался, это было бы уж слишком. Он рассчитывал на то, что владелец «Ауди» сыт приключениями по горло и ввязываться в новое не станет. Сам бы он при подобных обстоятельствах ни за что не стал рисковать. Но его противник рассудил иначе. Он выстрелил, не раздумывая.

Виталий ничего не понял. Ему почудилось, будто огромная кувалда, сорвавшаяся откуда-то с верхушки самого высокого дерева, с разгона врезалась ему в лоб. Он даже боли не успел толком почувствовать, как все вокруг погрузилось в беспросветную темноту. Колени у Лоскутова подогнулись, и он упал на пыльную траву, распластавшись как тряпичная кукла.

Темнота рассеялась нескоро. Чувства медленно возвращались к Лоскутову – звуки, запахи, – все пребывало в странном хаосе и с трудом просачивалось в его сознание. Виталий долго не мог сообразить, что за холодная жидкость стекает по его лицу и груди, что за тень двоится и мечется перед глазами, но потом в глазах у него прояснилось, и Лоскутов увидел, что какой-то человек, стоя на коленях, поливает его холодной водой из большой пластиковой бутылки. Виталий попытался усилием воли слить воедино двоящуюся фигуру, и это удалось ему не сразу. Он только понял, что это совсем другой человек, не тот, что в него стрелял. Мысль об этом принесла некоторое облегчение, но когда он присмотрелся к склонившемуся человеку, то вдруг с огромным изумлением узнал в нем Дроздова, за которым ему тоже нужно было следить.

«Этот-то тут откуда? – начал соображать Лоскутов. – И вообще, где это мы?»

Соображал он туго. Мешал назойливый гул в голове и боль, от которой, казалось, вот-вот лопнет череп. Он только понял, что лежит на земле под деревьями, а сквозь листву просматривается сильно потемневшее небо. Наступали сумерки.

– Ага, очухался! – радостно констатировал Дроздов и сунул Лоскутову бутылку с остатками воды. – А я думал, ты, брат, того… Кто это тебя так?

Виталий кое-как собрался с мыслями. Было понятно, что Дроздов ни о чем не догадывается. Но как он тут оказался и почему взялся спасать Лоскутова? Нужно было прояснить этот момент. Однако Виталию даже не пришлось задавать никаких вопросов.

– А я еду, смотрю, «Фольксваген» на обочине торчит, – сам принялся рассказывать Дроздов. – Мне это подозрительным показалось. Стемнеет скоро, а тут машина открытая, и никого. Ну, я остановился, посмотрел… Твой это «Фольксваген»? Ну так имей в виду – все четыре колеса проколоты. Бардачок переворошили, в багажник заглядывали. Если что ценное было, можешь распрощаться. Скажи спасибо, хоть сам живой. Тебя, видать, из травматики с близкого расстояния… Потом вот подальше от дороги оттащили, в кусты бросили. Но я тебя нашел. Как себя чувствуешь-то? Ты лежи-лежи, я сейчас «Скорую» вызову…

Лоскутов замахал руками, превозмогая боль, сел, привалившись спиной к стволу дерева. Перед глазами поплыло. Потом его вырвало.

– Не надо «Скорую», – сказал он. – Все нормально. Я сейчас…

– Да где нормально? – с сомнением проговорил Дроздов. – У тебя на лбу такой фингал – беременным женщинам лучше не смотреть, сразу выкидыш будет… Да и вообще, сам ты без колес не уедешь, а мне тебя везти недосуг, у меня, брат, срочные дела. Я и так опаздываю.

– Не надо «Скорую», – повторил Лоскутов. – Я тоже тороплюсь. Не повезло просто. Тебе туда? Так, может, захватишь?

Он уже понял, что Дроздов оказался здесь не случайно, что, скорее всего, катит он по следам все того же москвича. Узнал у ментов, в каком направлении тот двинул, и теперь наверстывает упущенное. Он-то наверстает, а Виталий, если даст сейчас слабину, окажется не у дел и будет иметь очень неприятный разговор с Прокопенко и дядей Димой. Но вот только с новеньким «Фольксвагеном» что делать? Звонить надо – предупредить и попросить отогнать машину. Для Прокопенко это не проблема. Даст команду, и местные присмотрят.

Тут же обнаружилось, что москвич прихватил его мобильник. И пистолет тоже. Лоскутов даже застонал от досады, и Дроздов с тревогой посмотрел на него.

– Это я так, – хмуро сказал Виталий. – Слушай, дай мобилу на пару минут! Мне один интимный звонок сделать надо. Будь другом, а?

– Да не проблема! – Дроздов широким жестом протянул свой телефон. – Звони, а я пока на шоссе. Если чего, свистни, я помогу!

Как только Дроздов скрылся за пологом листвы, Лоскутов поспешно набрал номер личного телефона Прокопенко. Начальник был уже дома, голос его звучал устало и недружелюбно, но звонок сержанта он принял к сведению и пообещал разобраться с машиной. Виталий был удивлен тем фактом, что Лоскутова подобрал не кто иной, как Дроздов, и прокомментировал это так:

– Ты, видно, в рубашке родился, сынок! Тебе и напрягаться не надо, дичь сама к тебе тянется. Ты только будь осторожнее и не портачь больше, учти, в другой области я тебе помочь не смогу. И вообще, когда будешь посвободнее, выйди на связь и поясни все обстоятельно. Только уже не мне, а как договаривались, Жмыхову. Он уже на месте. Все. Отбой!

Виталий влез в настройки телефона и стер в журнале все следы своего звонка. Потом вытер пот со лба, ощущая, как сверлит голову чудовищная боль, и, спотыкаясь на каждом шагу, побрел к дороге.

Чувствовал он себя отвратительно, а вдобавок ему было чертовски обидно, как отнесся к его беде Прокопенко. Сунули на самый опасный участок, не подстраховали и еще упрекают в том, что он, видишь ли, напортачил! Посмотрел бы он на них! После такого удара он имеет полное право взять тайм-аут, очухаться, сходить к врачу, но кого это интересует? У них на первом плане деньги, бабло, а люди, даже свои, ничего не значат. Вот так и живем, по закону джунглей… При этом Лоскутов понимал, что ослушаться не может и будет рыть землю зубами, даже если мозги из ушей потекут.

Дроздов встретил его на обочине, с любопытством осмотрел с головы до пят.

– Ну, как ты? Может, все-таки отвезти назад до Веселого? В медпункте врач посмотрит. А то вон зеленый весь, как та крокодила…

– Нет, спасибо, – буркнул Лоскутов, возвращая Дроздову телефон. – Лучше захвати меня, куда сам едешь. Мне по дороге.

– Уверен? Ну смотри! – покачал головой Дроздов. – Не вздумай у меня в машине дуба дать! Мне это не с руки, понимаешь? Во-первых, я тачку у друга взял, неудобно, если с покойником приеду, а во-вторых… Ну, не с руки, короче.

– Сам не хочу, – мрачно сказал Лоскутов. – Не планировал я на этой неделе помирать? Я только у тебя на заднем сиденье покемарю, ладно? А то голова раскалывается, сил нет! Отдых мне нужен, а не врач.

– А тачку твою приберут? Уверен? А то сам знаешь, какие теперь времена. Хоть и без колес, а уведут, глазом не успеешь моргнуть.

– Да хрен с ней, с тачкой! – сердито сказал Лоскутов, которого страшно утомляли сейчас разговоры. – Какой от нее толк? Так ты едешь или нет?

Дроздов покрутил головой.

– Не нравится мне это! – признался он. – Есть у меня ощущение, что ты поквитаться мечтаешь. Око за око, так сказать. Это и в Священном Писании не отрицается, согласен, но мне опять же не с руки, брат…

– Я поспать мечтаю, – сказал Лоскутов и открыл заднюю дверцу потрепанного «жигуленка». – Поехали, что ли?

6

Томилин проводил взглядом красные огоньки очередного грузовика, уносящегося в сгущающийся сумрак, и зло сплюнул себе под ноги. Все складывалось как нельзя хуже – чужие края, пустые карманы, ночь, дорога среди гор и перелесков, враждебные темные заросли, в которых ему чудились подозрительные шорохи, – в общем, полная ерунда. Володе было не привыкать. В его жизни всегда все было плохо. Конечно, он сам был во всем виноват, но хотелось хотя бы немного милосердия, а его не желали подбирать даже бесстрашные уральские водилы. Один, правда, рискнул, бесшабашная голова, но сразу выяснилось, что им, строго говоря, не совсем по пути, и он подбросил Томилина только до половины дороги, высадив на темном перекрестке. Второго доброго самаритянина не нашлось, и Володе грозила перспектива заночевать в лесу среди живописных уральских гор. В своей бурной жизни Томилину приходилось ночевать во многих экзотических местах – в женских общежитиях, в вытрезвителях, на яхтах, в самолетах, в метро, в тюремной камере. Один раз он даже спал в кабине бульдозера. Такие вещи его нисколько не угнетали. Но вот на природе он ночевать не любил, особенно если вот так – один. Ночью Володю всегда тянуло к девушкам, к огням, к нехитрым развлечениям. Однако сегодня, похоже, ничего хорошего ему не светило, и мысль об этом навевала на Томилина уныние. Он был голоден, устал как собака, голова у него гудела от проходившего похмелья, и ныли ребра от тумаков, полученных, так сказать, на дорожку.

Безнадежно он оглядывался по сторонам, пытаясь различить в надвигающейся темноте блеск автомобильных фар или огоньки какого-нибудь селения. Все вокруг будто вымерло. Лишь неподвижные силуэты хвойных деревьев, да черные огромные камни, да какие-то жутковатые тени, скользящие по влажной от росы траве. Нет, обстановка была нерадостная, неприятная для цивилизованного человека. Особенно для человека, у которого буквально ничего не осталось за душой.

Томилин прикинул, как скоро ему удастся добраться до Веснянки пешком. При самом благоприятном раскладе получалось, что уйдет на это часов шесть-семь. Да и то, если он в темноте не собьется с дороги. И если не развалятся раньше почти бутафорские белогвардейские сапоги. На дальние расстояния эта обувь заведомо не была рассчитана.

В тяжелом раздумье Володя медленно шагал по дороге среди мрачных теней, как вдруг где-то неподалеку послышался нежный замирающий звон гитары. Томилин с недоверием прислушался, не померещилось ли ему с голодухи. Но нет, звук повторился. Аккорд был прозрачен и чист, словно названивал кристальный родник в чаще волшебного леса. Володя почему-то перекрестился, хотя в бога никогда не верил, и пошел на звук, ускоряя шаги. Вскоре он уже ясно различил наигрываемую мелодию. Она была ему незнакома. В ней одновременно слышалась глубокая грусть и спокойная сила. Наверное, это была песня, однако голос гитарным переборам пока не вторил, или певец пел слишком тихо, для себя.

Зато совсем скоро Томилин различил прямо перед собой дрожащий огонек небольшого костра, разложенного на пятачке, окруженном, будто оградой, цепью черных камней. Тут же меж камней стояла крошечная желтая палатка, а у палатки напротив костра с гитарой в руках сидела девушка. Заслышав шаги, она резко прекратила играть и подняла голову. Ситуация складывалась далеко не однозначная, но не было похоже, чтобы девушка испугалась. Володе это понравилось.

– Здравствуйте! – сказал он мирно.

– Привет тебе, о путник! – отозвалась девушка приятным, но чуть насмешливым голосом. – Что привело тебя в этот дикий уголок? Гуляешь или от армии Колчака отстал?

– А, это! – хохотнул Томилин, который опять выпустил из головы, что по-прежнему одет в грязный белогвардейский мундир. – Не обращайте внимания! Это в некотором роде рабочая одежда, спецовка, так сказать… Я тут в кино снимался, в селе Веснянка, там целая киноэкспедиция сейчас…

– Я слышала, – кивнула девушка. – Так вы актер, выходит?

У нее было чуть полноватое лицо и длинные русые волосы, перехваченные узорной лентой. Назвать красивой ее было сложно, но было в этой девушке что-то притягательное, в ее голосе, в ее уверенном взгляде, в ее гибкой фигуре и в том спокойствии, с каким она встретила нежданного гостя, явившегося из ночной тьмы. Одета она была просто – вытертые джинсы и мужская клетчатая рубашка с закатанными по локоть рукавами. Она обнимала двенадцатиструнную гитару с потемневшей от времени декой. Володя обратил внимание на изящную кисть и длинные пальцы, накрывшие струны.

– Разве я похож на актера? – сказал он. – Что вы! Никакой я не актер.

– Да, выглядите вы диковато, – согласилась девушка. – Значит, массовка? А костюмчик увели? На память о кинематографической карьере?

Томилин опять засмеялся.

– Опять не угадали. Можно, я присяду? Вы не бойтесь. Я сейчас не опасен. Это у меня просто вид такой.

– Я не боюсь, – серьезно ответила девушка. – Я могу за себя постоять. Просто я рассчитывала на одиночество. Если честно, то вы здесь совсем некстати.

– Если честно, я вообще на этой земле некстати, – сказал Володя, с облегчением усаживаясь у костра напротив девушки. – Но мне кажется, что это все-таки не слишком разумно – в лесу, в глуши, в одиночестве… А если маньяк? Бандит?

– Я же сказала, что могу за себя постоять, – сухо ответила девушка. – И если вы маньяк, то лучше не нарывайтесь.

– Я не маньяк, – добродушно сказал Володя и протянул девушке ладонь. – Я каскадер. Разрешите представиться, Томилин Владимир Анатольевич.

– Ах, вот оно что, – хмыкнула девушка. – Это, как говорится, многое объясняет. Каскадер – это сажа, грязь, кровь, пот и слезы, так ведь? – После короткого колебания она все же пожала протянутую руку. – Полина меня зовут.

– Очень приятно, – поклонился Томилин и добавил с ухмылкой: – А грязный я не в силу профессии, а в силу неустойчивого характера. Ухожу ото всех, как колобок, не задерживаюсь нигде, но и деньги у меня в карманах не задерживаются, к сожалению. Вот сейчас, например, я прочно на мели. У вас не найдется какого-нибудь завалящего бутерброда для каскадера-расстриги?

– У меня сейчас каникулы. Я месяц намерена скитаться в одиночестве по лесам, слушать ветер, дождь, крики ночных птиц, – объяснила Полина. – Общаться с силами земли, неба и древних гор. Я хочу написать прекрасные песни. Улавливаете?

– Не совсем, – озадаченно произнес Томилин. – Песни – это замечательно, но…

– Нельзя писать песни, таская на себе корзину с провизией, – объяснила Полина. – У меня и так полно барахла. Еды по минимуму. К тому же я использую подножный корм – грибы, ягоды… Это я к тому, что здоровому мужику здесь не на что рассчитывать. Пара галет и стакан чая из дикого шиповника вас устроит?

– Похоже, выбора у меня нет, – вздохнул Томилин. – Но из ваших рук даже скромное угощение покажется изысканным яством…

– Боже, как вычурно! – фыркнула Полина. – Чай в котелке, галеты у вас за спиной в мешочке. Надеюсь, когда вы утолите голод, то оставите меня в покое и пойдете своей дорогой?

– Вы меня гоните? – огорченно сказал Томилин. – Но я не знаю этих мест. И по правде сказать, я совсем выбился из сил. А мне надо в Веснянку, представляете?

– Да, не самый ближний путь, – согласилась девушка. – Но почему это должно меня волновать? Я вас совсем не знаю и, опять же, если честно, большого доверия вы у меня не вызываете. По-моему, вы беспринципный человек…

– Это правда, – удрученно сказал Томилин. – Но в последнее время я стал чуть-чуть принципиальнее, а главное, научился сдерживать себя. Я не причиню вам никакого вреда, обещаю! Если хотите, я все вам о себе расскажу, без утайки, и вы поймете, что, в сущности, я человек несчастный. Мне все время не везет. Вот не везет, и все! Только я попытаюсь взяться за ум, крепко встать на ноги, как что-то случается, и все идет прахом. Да вот хоть этот чертов фильм! Я, можно сказать, на коленях ползал перед режиссером, я терпел все издевательства и оскорбления, все их чванство. Знаете, какие эти киношники? Но потом и мое терпение лопнуло. Да и то, что такого я сделал? Просто чуть-чуть выпил, чтобы расслабиться, а они поперли на меня бульдозером. Этим крысам только покажи слабину, они бросаются на тебя всей стаей… Голливуд хренов!

Решив, что пришло время рассказать свою печальную историю, Томилин стал говорить, ничего не скрывая, но непроизвольно акцентируя рассказ на тех моментах, которые, по его мнению, должны были разжалобить Полину и выставить его перед ней в более выгодном свете. Впрочем, притворяться он был не мастер, врал плохо и в результате, как обычно, выложил почти все без утайки, включая те события, которые непосредственно привели его к лесному костру.

– Короче, взял я шмотки и ушел, даже переодеваться не стал. Видеть я их уже не мог, понимаешь? Задержись я там хоть на минуту, точно бы еще кого-нибудь разукрасил! Сшили бы они мне дело, зуб даю! Ну и потом, если честно, хотелось хоть как-то досадить. Мелко, согласен, но лучше ничего не придумалось. Увел у них форму, хотя грош цена в базарный день этим тряпкам. В общем, подбросил меня тамошний абориген до города, содрал за это две сотни, хотя у меня и так уже финансы пели романсы… Я ведь заработать в этом кино рассчитывал! Думал, чуть подкормлюсь, а там уже буду думать, что дальше делать. Не стану туманить тебе мозги, но у меня, короче, совсем плохи дела, дошел до краю, что называется. Хотел начать жизнь с чистого листа. Начал, называется! Хуже всего, что мужик, который меня до города довез, предложил к свояку завернуть. Ну, перекусить, то-се… Я согласился. Мне бы на вокзал, да на поезд, пока деньги кое-какие были. Пошли к свояку. А мужик пройдохой оказался. Короче, уговорили меня на одну конспиративную хату сходить – в очко перекинуться. Это я им, когда на грудь принял, намекнул, что деньжат хотелось бы срубить. А они, похоже, свои выводы сделали. Одним словом, вечером отправились мы в этот притон. По пьяному делу я форму так и не снял. Ну, тут еще своеобразный юмор, мол, белые в городе, и все такое… Сама небось знаешь, по кайфу все легко кажется…

В этом месте рассказа губы девушки тронула ироническая улыбка, но Томилин решил не обращать на это внимания и продолжил:

– Ну, в общем, как ты догадываешься, ободрали меня на этой блатхате как липку, последние деньги вытянули. Естественно, на грудь еще приняли, и тут, как водится, разборки пошли. Показалось мне, что банкомет сдает как-то не так, высказал я претензии, слово за слово – и пошла месиловка! Их шестеро, я один и пьяный в дым, хорошо еще ножом не пырнули. Пожалели, что ли… Очнулся в каком-то переулке. Опять в этой форме. Ребра болят. Башка с похмелья трещит. В карманах пусто. Куда идти не имею ни малейшего понятия. Правда, я все-таки этим уркам искренне благодарен…

– Это за что же? – с интересом спросила Полина. – За науку?

– Да какая наука! – махнул рукой Томилин. – Горбатого могила исправит. А благодарен я им за то, что документы мне оставили. Паспорт, права… Без документов мне вообще труба.

– Правда, – оживилась девушка. – Документы – это здорово. Не ожидала, что у такого ночного призрака могут быть документы. Можно взглянуть?

– Да смотри сколько хочешь! – великодушно сказал Володя, доставая из кармана френча помятый паспорт.

Девушка отложила в сторону гитару и взяла своими тонкими пальцами замусоленный паспорт. Внимательно, как таможенник, пролистала страницы, и Томилин готов был поклясться, что с любопытством заглянула туда, где ставится штамп о регистрации брака. Даже в нынешнем плачевном положении он не мог усомниться в неизменном женском интересе к своей персоне.

Пока она смотрела документ, Томилин проглотил в один присест нехитрое угощение, предложенное ему, и понял, что только раззадорил свой аппетит. Настаивать на продолжении банкета он не хотел. Еще не хватало умять у бедной девчонки последние припасы. Нужно было просто ложиться спать. Об этом он и сообщил своей спасительнице. Полина внимательно посмотрела на него, протянула паспорт и сказала, не скрывая неприязненных ноток:

– У меня только один спальный мешок, господин поручик! И я не намерена ни с кем его делить. Да и вообще, честно говоря, предпочла, чтобы вы шли отсюда своей дорогой. Ничего личного, но ваша компания меня не прельщает. Мне нужно побыть одной, как говорят в романах.

– Одной опасно, – простодушно заметил Томилин, вызвав у девушки очередную улыбку. – Да нет, я, честное слово, не буду вам докучать. И на мешок я не претендую. Я покемарю тут у костра, огонь буду поддерживать, как первобытный человек… Мне бы только дождаться утра, ноги уже не ходят, честно!

Полина рассматривала его, как диковинного зверя, у которого неизвестно что на уме. Природная доброта боролась в ней с разумной подозрительностью, и, кажется, последняя побеждала.

– Да пойми же ты, – разгорячился Володя, – будь я насильник, давно бы уже на тебя набросился! Сижу тут, жизнь свою тебе рассказываю… Сам как выжатый лимон. Да ушел бы я, перебрался в другое место, да что я тут в темноте пойму? Я вообще человек городской, в лесу дурак дураком… Ну и вообще вдвоем веселее… – не совсем уверенно добавил он.

– Ты, наверное, давно на себя в зеркало не смотрел, весельчак, – беспощадным тоном сказала Полина. – Ладно, черт с тобой, сиди здесь. Но сиди тихо – если начнешь приставать, пеняй на себя!

– Слушай, да не собираюсь я к тебе приставать! – разозлился Томилин. – Было бы ради чего приставать! Тоже мне, красавица!

– Не красавица, допустим, – спокойно проговорила девушка. – Но на таких замурзанных, да вдобавок хамоватых не западаю.

– Ладно, извини, – пробурчал Володя, которому тут же стало стыдно за свою несдержанность. – И так тошно, а тут ты еще со своими предупреждениями. Нервы, знаешь, на пределе. А ты девчонка, в принципе, очень даже интересная.

– Ну, спасибо, – насмешливо протянула Полина. – Комплимент отменный. Большего от тебя и требовать затруднительно. Только я не пойму никак – куда ты теперь двигаешься, если у тебя ни копейки денег?

– Туда и двигаюсь, – мрачнея, ответил Томилин. – В деревню Веснянку. Где съемки идут. За деньгами как раз и иду. Сначала-то я психанул, думаю, а подавитесь вы моими деньгами! Ну а теперь в сложившихся обстоятельствах приходится идти на поклон. Пускай отдают, что заработал. Я им там Кашину из огня выносил – пускай платят! Не заплатят, я из Прохорова душу вытрясу!

– Ну, допустим, выплатят тебе, – сказала Полина, наклоняясь и поднимая гитару с травы. – Куда потом? В карты отыгрываться пойдешь?

– Уеду, – серьезно сказал Томилин. – Шмотки какие-нибудь куплю, сяду на поезд, и тю-тю! Хватит с меня вашего сурового, но прекрасного края!

– Ишь ты, край ему наш не нравится! На себя посмотрел бы! – неодобрительно заметила Полина.

– Ты уже второй раз мне это советуешь. Доберусь до зеркала обязательно посмотрю, – пообещал Володя. – А против твоего края я ничего не имею. Могу тебе даже одно такое место показать на реке – красота дивная!

– Ну, спасибо, края мои он мне решил показать! Вот утешил! Оставил бы ты их в покое, Владимир Анатольевич! Ехал бы к себе на родину! Ты вроде в Зеленодольске родился? Давно там был?

– Давно. Да и что мне там делать? Считай, нет никого у меня там. Все померли. А кто не помер, тот забыл. И слава богу, что забыл. Накуролесил я в молодости, честно тебе скажу!

– Ну где-то у тебя дом должен быть? Девушка? Друзья? Дело какое-то?

– Девушек везде хватает. А друзья… Теперь такие друзья, что лучше бы их и не было, – махнул рукой Томилин. – С домом тоже проблемы. А дело… Про дело лучше не напоминай. С ними у меня напряг. По поводу моих дел кое-кому очень бы хотелось со мной потолковать. А вот у меня такого желания пока нету, понимаешь?

– Что же, так вот и скитаешься? – с недоверием поинтересовалась Полина. – От костра к костру?

– Не я один, – сердито заметил Володя. – Ты же скитаешься.

– Я – другое дело, я песни складываю, – сурово ответила Полина. – И я учусь. А сейчас каникулы. У меня дом есть, мама, папа… А ты что? Тебе сколько уже? А у тебя ни семьи, ни любви, спасибо, хоть паспорт уцелел… Перекати-поле с паспортом!

– Ладно, не учи! – огрызнулся Томилин. – Песни она складывает! Что толку с твоих песен? Кто сейчас песни слушает? Слушают всякую муть, которую в телевизоре разводят…

– Ну, есть такое… – неожиданно делаясь печальной, согласилась девушка. – Мне бы сейчас тоже деньги не помешали. Я, Владимир Анатольевич, диск свой мечтаю записать. Ну и раскрутить хоть немного. А на это деньги нужны. Большие. Никому ничего не нужно, кроме денег! – голос у Полины сделался сердитым, а взгляд, который она бросила на Томилина, недовольным, словно это он был виновником ее неудач с диском.

На самом деле ее брала досада, что она проговорилась о самом сокровенном, раскрылась перед человеком чужим и даже сомнительным, о котором ничего по-настоящему не знала.

– Ладно, я спать! – объявила девушка, делая шаг в сторону палатки. – Если что, я тебя преду-предила. У меня пистолет с собой. Травматический. Не советую нарываться.

Томилин молча усмехнулся, глядя, как она скрывается под пологом маленькой, почти игрушечной палатки. «Фигурка у нее все-таки класс! – подумал он с одобрением. – И зря она с такой фигуркой по чащам бродит. Песни, видишь ли, складывает, голос ветра слушает!.. А в итоге что? Нет денег, и ничего нет. Эх, жизнь!»

Он подбросил в костер еще немного хвороста, с удовлетворением наблюдая, как разгорается, вырастает над угольями золотое пламя. По земле забегали, заметались причудливые тени. В голове у Томилина закружилось, и сами собой закрылись слипающиеся глаза.

Проснулся он от щебета птиц и не сразу сообразил, где находится. Прохладный утренний воздух просачивался сквозь одежду, ввергал в озноб, вырывал из теплой колыбели сна. Володя тряхнул головой, расправил плечи и потянулся. Над верхушками сосен розовело утреннее безоблачное небо. Костер прогорел и превратился в кучку серой неподвижной золы. Метрах в пяти от пепелища Полина с сосредоточенным видом затягивала на рюкзаке ремни. Палатка уже была собрана и упакована, превратившись в сравнительно небольшой тюк. Отдельно лежала зачехленная гитара. Почувствовав на себе чужой взгляд, девушка обернулась и без улыбки кивнула Томилину:

– Проснулся? Если хочешь пожевать, то придется всухомятку. Костер ты проспал. А я обычно не завтракаю.

– Как тебя вообще ноги носят? – проворчал Володя, разминая затекшие суставы. – И опять вон куда-то собралась. Уходишь за запахом тайги?

В душе он испытывал некоторое сожаление. Девчонка была необычная, не такая, как все, но, пожалуй, это в ней и притягивало.

– Так тебя надо до места доставить, – объяснила Полина. – В таком виде ты далеко вряд ли уйдешь. Тут у нас народ не всякие шутки понимает. На попутку тебе, сто пудов, рассчитывать не приходится. Я бы такое страшилище точно к себе не посадила. А пешочком тебе тоже не с руки. Не с ноги, вернее, сапожки-то совсем развалились…

Томилин поглядел – девчонка была права, сапоги просили каши. Ночью он не понял, в чем дело, хотя чувствовал, что идти все труднее, и вот на тебе!

Володя поднял на девушку откровенно жалобный взгляд.

– Это уже полный финиш! – с отвращением сказал он. – И что прикажешь теперь делать?

– Надо было вовремя переодеваться, – заметила Полина. – Пофрантить захотелось? В форме покрасоваться?

– Да не в этом дело! Это все водка, – покаянно признался Томилин.

– Да какая теперь разница что? Теперь башмаки новые искать надо. А еще побриться бы тебе не мешало и умыться. Тут родник неподалеку. Проводить?

– Знаешь, такая вышла неловкость – бритвенных принадлежностей не захватил, – криво улыбаясь, сказал Володя. – Один вариант, до Веснянки добраться надо.

– Кстати, насчет Веснянки, – девушка подошла ближе, уселась на землю напротив Томилина и обхватила руками колени. Взгляд ее был необыкновенно серьезен. – До меня не дошло, а чего ты туда так стремишься? Ведь, насколько я поняла, тебя оттуда вышибли, и причем со скандалом. Надеешься получить заработанное? Не думаю, что обиженный режиссер проникнется твоим положением. Составит акт, что ты в нетрезвом виде сорвал съемку, затеял драку, все подпишутся – ведь друзей у тебя там, похоже, нет, – и тебя еще, глядишь, за решетку отправят. Не боишься такого поворота событий?

Томилин задумчиво потер щетину на щеке.

– М-да, ну и картинку ты нарисовала! И что интересно, на правду похоже, аж мурашки по коже… Но у каждой медали имеются две стороны. Во-первых, я явлюсь с повинной, а повинную голову, как известно, меч не сечет. Во-вторых, Прохоров сейчас уже остыл и сообразил, что каскадеров ему все равно взять неоткуда, особенно за те деньги, которые он платит. И кстати, о деньгах. Это самая болезненная тема. Пусть расценки уже не те, что можно было срубить раньше, и снялся я пока всего в нескольких трюках, и делить там придется с ассистентами… Все равно получается приличная при моих обстоятельствах сумма. Думаю, долларов двести мне накапало. А если с Прохоровым помиримся, то дальше можно будет работать… Нет, Полина, не все так плохо!

Девушка с сомнением посмотрела на его помятую фигуру, заросшую щетиной физиономию, сапоги, просящие каши, и покачала головой.

– А что ты предлагаешь? – с вызовом спросил Томилин. – Что, у меня есть выход? Может быть, ты мне дашь взаймы?

– Может, и дам, – нахмурившись, ответила Полина. – Все будет зависеть…

– От чего?

Девушка как-то странно посмотрела на Томилина.

– У тебя действительно нет никого родных? Как ты говорил? Ни единой души?

Володя пожал плечами.

– Можно сказать и так… А почему тебя это волнует? Мне по фигу. Так даже проще. Никто не учит жить, и вообще. Но, строго говоря, в Зеленодольске у меня дядя, брат отца, Томилин Вячеслав Сергеич. В каком-то смысле я ему благодарен, он меня от тюряги отмазал, когда я по молодости в уголовщину влез. Чего смотришь? Было дело… Грабанули с ребятами валютчиков. Да мне не деньги нужны были, деньги меня не сильно интересовали, они ко мне никогда не липли, мне романтики хотелось. Но я так, сбоку припеку там оказался, а ребята со мной злые были. Короче… А чего я тебе все рассказываю?

– Знаешь, у меня ноутбук с собой, – сказала Полина. – Я вчера ночью решила тебя в Сети пробить. Так, на всякий случай… Ну, каскадера Томилина я не нашла, как ни старалась, зато наткнулась на одно объявление…

Что-то в тоне девушки Володе не понравилось.

– Что за объявление? – враждебно спросил он. – Чего тянешь?

– Вот, слушай… Зеленодольская областная нотариальная палата разыскивает наследников следующих лиц: Томилин Вячеслав Сергеевич, год смерти 2012, нотариус: Самойлова Марина Константиновна. Так, может, это к тебе отношение имеет, как думаешь?

Небритое лицо Томилина сделалось растерянным и удивленным.

– Что?! Дядька помер? Ничего себе! Он же здоровый как бык был. Хотя когда это было!.. Это теперь, что же, выходит, я и правда один на свете остался?

7

Станислав Игоревич Маевский, подвижный и румяный, приятно пахнущий дорогой туалетной водой, точно колобок, вкатился в кабинет коммерческого директора фирмы «Секунда» и с порога жизнерадостно провозгласил:

– Доброе утро, Лидия Михайловна! Дела идут, как я вижу! И это хорошо. Рад видеть всех в добром здравии. Здравствуйте, Анна Петровна, здравствуй, Олег! Ну, что тут у нас?

Кроме директора, Лидии Михайловны Чекановой, красивой, но уже далеко не первой молодости женщины, в кабинете находились главбух фирмы Анна Петровна Воробьева, женщина совсем некрасивая и немолодая, и еще Олег Крутов, высокий, кучерявый красавчик, числившийся при Чекановой чем-то вроде личного секретаря, а на деле исполнявший обязанности более интимного характера. Маевский был в курсе, что подобные отношения сложились между ними еще при жизни Томилина. Не исключено, что покойник тоже был посвящен в этот секрет, а потому и не включил свою любовницу в завещание. Он не прощал малейшей неверности ни в делах, ни в дружбе, ни в любви, хотя сам давал очень мало. Замечал соринку в глазу любого, как говорится. Может быть, и к племяннику оказался благосклонен только потому, что давно не имел возможности к нему присмотреться. Подобный эффект Маевский замечал и на себе. Когда они с Томилиным долго не виделись, тот мог быть терпимым, но при ежедневном общении становился просто невыносим. И это несмотря на то, что, как юрист, Маевский был посвящен в святая святых фирмы. Томилина этот аспект не смущал. Он был уверен, что люди вокруг принадлежат ему с потрохами. Наверное, он был бы находкой для психиатра, но кому бы пришло в голову направить Томилина к психиатру? Такому смельчаку самому пришлось бы потом обращаться к врачам. Нет, смерть Томилина многих заставила испытать облегчение. Маевский своими глазами наблюдал, какая приподнятая атмосфера царила на похоронах старого чудака, и если бы не его выкрутасы с завещанием, все было бы вообще прекрасно.

Между тем обе женщины углубленно и сосредоточенно копались в каких-то бесконечных бумагах, параллельно то и дело посматривая на монитор компьютера, стоявшего на столе перед Чекановой. Олег, маячивший за спиной своей покровительницы, откровенно скучал, и приход Маевского заметно его обрадовал. Бумажные дела, особенно бухгалтерские, навевали на него смертельную скуку.

– Станислав Игоревич, что слышно? Когда эта жара наконец закончится? – спросил он у Маевского. – Я понимаю, лето, но это уже перебор, я считаю. Говорят, кое-где уже лесные пожары начались…

По-своему Крутов был счастливым человеком. Проблемы томилинского наследства волновали его меньше, чем жара на улицах. Ему было достаточно тех благодеяний, которыми его осыпала стареющая любовница. По-своему Маевский завидовал этому красавчику. Сам он никогда похвастаться успехом у женщин не мог – рожей не вышел. Крутов занимался спортом – тягал железо, боксировал, замечательно плавал, а Маевский изо всех видов спорта освоил только шахматы. На Крутове великолепно сидели костюмы, плащи, и даже плавки. Маевский весьма тщательно относился к подбору одежды, но любые «бриони» смотрелись на нем… ну, уж не как на корове седло, но сидели, если честно, так себе. При всем при этом всерьез к такому человеку, как Крутов, он, конечно, не мог относиться, а все-таки иной раз бывало обидно. Маевскому хотелось, чтобы красивые женщины замечали и его тоже. Замечали как мужчину, а не как проныру-адвоката, который на ходу подметки режет. Но так уж хитро устроена человеческая натура, что на самом деле этот свой главный талант Станислав Игоревич не променял бы ни на одну красавицу в мире. Ну, разве что предложили бы в придачу миллионов десять в швейцарском банке. Но почему-то подобных предложений Маевскому никто не торопился делать, и его отношения с красавицами оставались большей частью умозрительными. Впрочем, наследство Томилина открывало перед ним неплохие перспективы. Принимая плотное участие в его перераспределении, Станислав Игоревич надеялся, что место в кругу новых хозяев ему обеспечено. Владея малодоступной информацией, будучи неплохим юристом, зная подноготную фирмы «Секунда», он мог на это рассчитывать. Ради собственного спокойствия Орешин будет вынужден допустить его до кормушки. Такой вывод казался логически неоспоримым, но все-таки червячок сомнения грыз Маевского с той самой минуты, как он ввязался в эту выгодную, но юридически некорректную операцию. Большой практический опыт подсказывал ему, что в деловом мире далеко не все происходит согласно законам, будь это законы юридические или законы логики. Правила игры тут были своеобразные, зачастую меняющиеся согласно обстоятельствам или чьей-то злой воле, а логические нестыковки убирались грубо и просто, как обрубаются сучки на поваленном дереве. Вступая в игру, благодушествовать нельзя, но и постоянно переживать, поддаваться панике тоже не конструктивно. Тот, кто переживал, шампанского точно не пил. Станислав Игоревич был уверен, что ему еще не раз суждено отмечать победу в игре бокалом шампанского.

– Ну что, девушки, как наши дела? – шутливо обратился он к озабоченным женщинам, про себя отмечая малейшее изменение мимики на их лицах, каждую тень потаенной мысли в глазах. – Надеюсь, корабль уверенно держит курс? Ну еще бы, ведь руль теперь в столь прекрасных руках! Женщина-капитан, это необычно, но кому же в наше время править, как не женщинам!

Чеканова подняла на Маевского глаза. Они у нее были темные, как ночь, и совсем не добрые. Станислав Игоревич всегда гадал: тем же самым взглядом Чеканова смотрит на любовника, лежа с ним в постели, или как-то по-иному?

– Станислав Игоревич! Прошу заметить, что эти самые руки уже давно на руле, а вы только соизволили этот факт заметить! – резко ответила Лидия Михайловна. – Прозрели, что ли? И хотела бы заметить, что курс корабля поддерживается не только усилиями капитана. Команда тоже должна принимать участие, или я ошибаюсь?

Маевский всплеснул руками в притворном ужасе.

– Лидия Михайловна! Дорогая! Я никоим образом не собирался вас обидеть! Наоборот! Ваш упрек не по адресу. И должен заметить, относительно команды вы тоже несправедливы. Как мне кажется, мы все теперь особенно сплотились…

– Ах, перестаньте, Станислав Игоревич! – Чеканову даже передернуло от отвращения. Она вплотную приникла к монитору, чтобы не смотреть на юриста. – Всем давно все понятно. Принцип один – спасайся, кто может. А кто не может, все равно спасайся, потому что ближний наверняка постарается тебя утопить.

Анна Петровна, бухгалтер, промолчала, но очень внимательно посмотрела при этих словах на Чеканову. В ней не было того панического настроя, которым последние дни была охвачена начальница. Впрочем, и чрезмерных претензий в этом мире у нее тоже никогда не было. Она удовлетворялась тем, что имела, и страсти вокруг наследства покойного хозяина ее не касались. Для нее по-прежнему Чеканова и Маевский оставались просто коллегами по работе.

– У нас заметное снижение прибыли, Станислав Игоревич, – сообщила она, как бы оправдывая нервозность коммерческого директора. – По разным точкам от десяти до пятнадцати процентов с отрицательной тенденцией, что особенно неприятно. Кроме того, начались увольнения персонала, знаете ли. Пока единичные, но тут тоже просматривается тенденция. Людей можно понять, никто не знает, что будет завтра, кто будет новым хозяином, как он поведет себя… Ищут место понадежнее. А тут еще и конкуренты, сами понимаете…

– Это временные трудности, Анна Петровна, – оптимистически заявил Маевский, усаживаясь в свободное кресло. – В переломные моменты необходимо сохранять железную выдержку. Какие-то потери неизбежны, но мы должны держать удар и не потерять то главное, что у нас есть.

– А что у нас есть? – с надрывом отреагировала Лидия Михайловна, впиваясь в Маевского едва ли не ненавидящим взглядом. – До вас не дошло, что нам всем давно пора искать себе новую работу? Или вы рассчитываете на то, что ваши друзья в администрации выхлопочут вам синекуру в новой структуре? Надеетесь сторговаться с наследником?

– Почему бы и нет? – пожал плечами Станислав Игоревич. – Сторговаться можно с кем угодно. Бывали случаи, когда человек заключал сделку с самим чертом… – он улыбнулся. – Но в нашем варианте все проще.

– Вы так считаете? – язвительно произнесла Чеканова. – Я бы тоже хотела надеяться. Только все это риторика, не более! Мы тут работаем, пока не явился этот чертов наследничек. А дальше тут просто все рухнет, вот увидите! Как в сказке. Карета превратится в тыкву, принцесса в Золушку, а фирма в развалины.

– Это просто нервы, Лидия Михайловна! – сочувственно проговорил Маевский, ерзая в кресле. – Я понимаю ваши чувства, вы больше любого из нас заслуживали благодарности Вячеслава Сергеевича. Но покойник распорядился иначе, – он развел руками. – Трудно спорить с покойником.

– Не надо этих фальшивых признаний, Станислав Игоревич! Представляю, как вы счастливы от мысли, что Томилин именно меня оставил с носом! А я действительно считаю, что это подлость! Я ожидала чего-то подобного, но такого цинизма от нашего дорогого…

Горло ее перехватил спазм, похожий на рыдание. Внимательный Крутов поспешил откупорить бутылку минеральной воды, наполнить стакан и заботливо поставить его перед Чекановой. Однако она уже взяла себя в руки.

– Я, конечно, так просто не сдамся, – заявила она. – Я лапки складывать не собираюсь. Я сделаю все, чтобы показать этому томилинскому выродку, что именно он теряет. Он, конечно, начнет изображать из себя крутого, будет растопыривать пальцы… Уверена – он заявит, что прекрасно справится со всем сам… Надежда на то, что он все-таки хоть чуточку взялся за ум, хоть немного повзрослел. Но боюсь, уповать на это не стоит…

– Вы говорите так, Лидия Михайловна, будто хорошо знаете младшего Томилина, – осторожно вставил Маевский.

Он испытующе уставился на Чеканову, ожидая, что она скажет. Женщина бросила на него ответный взгляд, в котором сквозило недоумение.

– Ну да, я знала племянника Вячеслава Сергеевича, – сказала она. – Между прочим, в те времена, когда он учился, а потом начал куролесить, мы жили с ним в одном доме. Слава богу, не в одном подъезде, но знала я его прекрасно. Трудно было не знать этого подонка. Он заявлял о себе буквально ежедневно. Дрался, пьянствовал, приставал к женщинам… Вячеслав Сергеевич был тогда прокурором города, видимо, на его поддержку племянничек и рассчитывал. Что ж, это были их дела. Я просто хочу сказать, что у меня мало иллюзий в отношении нового… хозяина, как ни противно мне произносить это слово. Время, конечно, идет, все меняется, но не такие придурки, увы! Еще раз повторяю, я буду бороться. Хотя бы из принципа. Я не игрушка в руках рода Томилиных!

Состояние ее, казалось, близилось к истерике. Крутов снова заволновался и еще раз попытался напоить Чеканову водой. Она оттолкнула стакан, едва не опрокинув его. Олег с упреком посмотрел на Маевского, но ничего не сказал. Анна Петровна, поджав губы, ожидала окончания конфликтной ситуации. Она всегда была настроена на решение конкретных задач, и мексиканские страсти истинных и воображаемых наследников ее не трогали. Она и сериалов-то никогда не смотрела. В глубине души женщина сочувствовала Чекановой, полагая, что та и в самом деле могла рассчитывать на большую благодарность со стороны своего бывшего любовника, но нервничать по поводу несбывшихся надежд считала глупым и непродуктивным делом. Чеканова же после похорон Томилина была сама не своя, часто срывалась, кричала на подчиненных, и даже, как заметила Анна Петровна, начала время от времени прикладываться к спиртному, чего прежде никогда себе не позволяла, во всяком случае, на рабочем месте. Человек, который в ее личной жизни занял теперь место Томилина, повлиять на Чеканову не мог в принципе, не тот у него был характер. Да и не имел таких намерений. Анна Петровна была уверена, что Крутов просто нашел себе теплое местечко. Придет время, и он наверняка подыщет себе что-то получше. Было странно, что Чеканова не понимает такой простой истины. Анне Петровне больше был по душе Маевский, который, по крайней мере, постоянно был рядом, интересовался делами и не собирался бежать с тонущего корабля, хотя Чеканова и подозревала его именно в этом. Анна Петровна понимала, что Маевский человек не простой, но ничего предосудительного за ним пока не замечала. Предвзятое отношение к нему Чекановой было вызвано, по ее мнению, теми же психологическими причинами. Наверное, сейчас все окружающие Чеканову люди казались ей предателями.

Анна Петровна была очень внимательна в мире цифр, но в человеческой психологии разбиралась слабо, частенько принимая желаемое за действительное. Вот и сейчас от ее внимания ускользнуло странное волнение, вдруг охватившее благодушного до сих пор Маевского. С лица его исчезла улыбка, он засуетился, заговорил невпопад и вскоре, сославшись на неотложные дела, распрощался. Чеканова почти не обратила на его уход внимания, во всяком случае, сделала вид, а Крутов был слишком озабочен настроением любовницы, чтобы замечать еще что-то.

Между тем Станислав Игоревич действительно был взволнован чрезвычайно. Вопреки договоренности он даже сразу позвонил по сотовому телефону Орешину и попросил о немедленной встрече. Тот был крайне недружелюбен и холодно сообщил, что занят.

«Дистанцируется, подлец! – со смешанным чувством досады и восхищения подумал Маевский. – Как ведь хочется и капиталец приобрести, и невинность соблюсти! Только такое ведь редко бывает, Дмитрий Николаевич! Придется и вам чуть-чуть замараться…»

– Обязательно нужно увидеться, – пояснил он. – Вскрылись неприятные обстоятельства.

– Ладно, ровно через час у театра, – буркнул Орешин. – Надеюсь, что хлопоты не будут пустыми.

До разговора с Чекановой Маевский собирался перекусить, но теперь у него пропал аппетит, и целый час пришлось просто убивать время, потому что делать Станислав Игоревич ничего не мог. Его терзала одна-единственная мысль, которой ему было необходимо немедленно поделиться.

Через час он присел на раскаленную скамеечку в пронизанном солнцем сквере. Зад немилосердно жгло, но Маевский стоически терпел – его почему-то охватило такое волнение, что дрожали ноги. Впрочем, увидев быстро шагающего по аллее Орешина, Станислав Игоревич почти успокоился.

Приблизившись, заместитель мэра не подал руки, а только коротко кивнул и, благоразумно воздерживаясь от сидения на нагретой скамье, произнес:

– Ну?

– Беда, Дмитрий Николаевич! – живо поднимаясь, сказал Маевский. – Плохие у меня новости!

– Что еще случилось? Давай без этих, без предисловий, знаешь… Что-то я сегодня себя неважно чувствую. Сердечко, вот… А тут ты с новостями. Что, в самом деле реальная проблема?

– Проблема, Дмитрий Николаевич, она самая, – энергично закивал Маевский. – Я тут в фирму зашел, ну, проведать, как дела, как настроение у коллектива. На этом фронте тоже не все благополучно – доход упал, люди увольняться начали…

– Черт с ними! – оборвал Орешин. – Снявши голову, по волосам не плачут. Все это неизбежные издержки. Ты об этом хотел сказать?

– Нет-нет! Тут совсем другое… Поговорил я, значит, с Чекановой – нервничает бабенка чрезмерно, между прочим, – ну и в разговоре меня как обухом по голове! Вы в курсе, Дмитрий Николаевич, что Чеканова отлично знает младшего Томилина?

Орешин резко повернул голову.

– Что? Откуда это она его знает? Что за чушь? Она на двенадцать лет старше этого ублюдка. Она с его дядей сошлась всего лет пять-шесть назад. Откуда ей знать Владимира?

– Не чушь, Дмитрий Николаевич! Дело в том, что жила она с ним в одном доме. Это как раз перед тем, как он чуть на нары не загремел. Видела его чуть не каждый день. Он там заметной фигурой был, весь дом в напряжении держал. Я что думаю – вряд ли она может в таком случае его не узнать, верно? Значит, какие-то коррективы нужно вносить…

– Т-твою мать! – в сердцах выругался Орешин и беспомощно оглянулся по сторонам. – Коррективы он вносить собрался! Это же надо! В одном доме… А ведомо тебе, Маевский, что гонцам за плохую весть раньше голову рубили?

Будто обессилев в один миг, Дмитрий Николаевич все-таки, морщась, уселся на горячую скамью и опустил плечи. Станислав Игоревич настороженно посмотрел на него сверху вниз и отметил про себя, что Орешин казался сейчас измученным, изрядно постаревшим человеком. Тем не менее выглядывающие из-под коротких рукавов рубашки загорелые ручищи, до локтей покрытые седыми вьющимися волосами, производили мощное впечатление. Маевский, с детства недолюбливающий физкультуру и тяжелую физическую работу, всегда немного завидовал богатырской стати Орешина. А тот никогда не упускал случая напомнить о своем босоногом деревенском детстве, в котором ему приходилось заниматься настоящим крестьянским трудом. Правда, в последнее время на воспоминания его не тянуло, все силы отнимало настоящее.

– За что же мне голову рубить, Дмитрий Николаевич? – тревожно спросил Маевский. – Кабы не я, могло бы очень нехорошо выйти. Чеканова ведь будет в директорах сидеть до последнего. Так и сказала – иду на принцип. Ну вот пойдет она на принцип, а тут наш Томилин заявляется. Не настоящий, а наш!

– Ладно, не галди! – перебил Орешин. – Все я понял. Переварить дай, подумать!

Но думать, вопреки своим словам, не стал, а сразу опять заговорил – с интонацией глубоко обиженного человека:

– Это, значит, что же получается? У нас документы готовы, такие, что ни одна собака не подкопается, человек со дня на день приезжает, роль свою вызубрил, понимаешь, все на мази, а тут…

Он бормотал, как человек, разговаривающий с самим собой, не замечая стоящего рядом Маевского. Потом вдруг достал из кармана телефон и позвонил.

– Подгребай сюда! Хватит прохлаждаться! Решать что-то надо!

Ждать пришлось недолго. Через полминуты они увидели торопливо приближающегося Жмыхова. Тот был в «гражданке», на носу – черные очки. Видимо, собираясь на свидание, Орешин захватил его с собой, но оставил в машине.

– Без тебя не обойдется, не надейся! – буркнул Орешин, когда к ним присоединился полицейский. – Вот, сюрприз тут у нас! Может, у тебя светлая мысль родится? У меня мозги плавятся, честно признаюсь! Еще жара эта, черт ее дери!

Жмыхов вопросительно взглянул на Маевского. Тот вкратце изложил ему суть дела. Выслушав, Андрей нахмурился и перевел взгляд на Орешина.

– Чего смотришь? – зло спросил тот. – Какие будут идеи? Или отдадим инициативу этой стареющей шлюхе? Пусть все катится, как катится? Ну, думайте!

– Предлагаю Лидию Михайловну купить, – проявил инициативу Маевский. – За хорошую сумму она должна согласиться признать нашего человека Владимиром Томилиным. По-моему, это самый реальный вариант.

– А по-моему, ты просто реальный дурак! – грубо сказал Орешин. – А из каких ресурсов возьмется та самая хорошая сумма, хотел бы я знать? Другими словами, ты предлагаешь взять ее в долю. Предлагаешь ей вступить в красный пул. А кто тебя на это уполномочил? Никто! Она человек не нашего круга, посторонний человек, пешка. Мы не можем раздавать доли направо и налево. Во-первых, это просто глупо, а во-вторых, неизбежна огласка. Нет, нужно что-то другое…

– Нужно сделать так, чтобы она уехала куда-нибудь, – сказал Жмыхов. – Хотя бы на время… Может, путевка? В какой-нибудь райский уголок?

– Да куда она уедет! – возразил Маевский. – Вбила себе в голову, что должна утереть нос наследнику. Нет, ее сейчас из города не вытолкнешь! Может быть, тогда придержать нашего человека?

– Как придержать? – прищурившись, зло спросил Орешин. – Ты вообще понимаешь, что говоришь? Его придержать, а кого взамен? Время-то идет! Каждый день, потерянный впустую, приближает нас к краху.

– Можно попробовать найти настоящего Владимира и договориться с ним. Он, я думаю, спился давно. И уголовщина за ним наверняка какая-нибудь числится. С этими людьми всегда так. Я хочу сказать, что, скорее всего, им можно будет без труда манипулировать…

– Нет, что у тебя с головой, юрист? – презрительным тоном осведомился Орешин. – Несешь бог весть что! Манипулировать он будет!.. Нет ничего опаснее спившегося человека, Маевский! В самый решительный момент он такое тебе выкинет… Но я даже не об этом. Ты забыл, что ли, – мы нашли человека, который должен заменить Томилина. Этот человек посвящен в нашу тайну. Он вызубрил свою роль. Он будет молчать. Мы купили это молчание. И Жмыхов за него ручается, хотя, может быть, плохо спится ему из-за этого ночами. А вот ты предлагаешь отодвинуть этого человека в сторону. Пусть себе идет – с той информацией, что мы ему предоставили, да?

– Нет, но… что же делать? – промямлил Маевский.

Разговор неизбежно переходил куда-то в совершенно непредсказуемую, опасную область. Станислав Игоревич понимал, что дело, в которое он ввязался, опасно по своей сути, и иным быть не может, но ему ужасно хотелось, чтобы неприятности обошли его стороной.

– Мой человек должен завтра приехать, – вдруг мрачно сообщил Андрей.

– Скажешь ему, что приезд откладывается, – бросил Орешин и тут же добавил назидательным тоном: – Но вы учтите, други мои, что вечно откладывать да выжидать не получится. Нужны активные действия. Если будем жевать сопли, кто-то более расторопный обойдет нас. Так всегда бывает. Мы даже не будем знать, откуда что взялось. Тот, кто везде опаздывает, не получает ничего. Поэтому призываю вас к активности, ребята! Уж если впряглись, давайте, тяните лямку!

– Может быть, накопать на Чеканову какой-то компромат? – нехотя сказал Жмыхов. – Должно же на ней что-то быть – налоги, ну, я не знаю, взятки… Бизнес же… В крайнем случае по обычному сценарию можно – пакетик с порошком подбросить, ствол паленый… Мера пресечения – под стражей, допросы – ей уж не до амбиций будет.

– Это хорошая мысль, – одобрительно кивнул Орешин. – Только об одном ты забыл. Вот-вот в городе прокурор сменится и начальник УВД за ним. Вначале оба непременно везде носы совать будут. Слишком велика вероятность, что они это твое дело развалят. Прими во внимание также, что Чеканова тоже не станет сидеть сложа лапки. Она адвокатов привлечет. Нет, я против. Решать надо кардинально. В том же ключе, в криминальном, но кардинально. Понял меня?

– Да понял я, – с неприязнью сказал Жмыхов. – Не хотелось бы… Кардинально.

– Не хотелось? – зловещим шепотом произнес Орешин. Глаза его из-под густых бровей демонически засверкали. – А чего бы тебе хотелось? Чтобы все к рукам прибрал этот хлюст Володя Томилин? Лоскутов отзвонился – ищет на Урале Томилина. Точные сведения, что он там. Виталик тоже идиот, умудрился на ровном месте шишек набить. Машину потерял, ранен… Прокопенко плохо его понял, но один вывод ясен – Томилин жив, и все его ищут.

– В каком смысле все? Это вы Дроздова имеете в виду, мужа Самойловой?

– Дроздов само собой. Вот еще заноза в заднице! Между прочим, Лоскутов к нему теперь прилепился. Вместе по Уралу бродят! Ну, естественно, Дроздов не знает Виталика. Или притворяется, будто не знает. Но дело в том, что Лоскутов сообщает, будто Томилина еще какие-то люди ищут. Та самая машина с московскими номерами – ну, дошло?

– Да меня же не было, – напомнил Жмыхов. – А что за машина – выяснили?

– Да кто больно-то выяснял? Все быстро делалось. А вот теперь разгребай – Томилин, Дроздов, Чеканова, Москва при чем-то… Если Томилин здесь завтра появится, тогда что? С ним не договоришься. Если у него хоть капля дядиного характера – бесполезно надеяться. Но о Томилине разговор впереди. Ты с Чекановой решай. Кардинально.

Жмыхов поднял голову, всмотрелся в пустое небо над собой и сказал скучным голосом:

– Ладно. Решим.

8

– Лех, а зачем нам этот, как его… Крутов, если ты говоришь, что нам бабу завалить нужно? Нет, я ничего… Тебе виднее, но просто лишних следов оставлять не хочется. Мы там нарисовались, теперь здесь. Как-то не по себе мне. Стремно что-то…

Парень, сидевший на заднем сиденье «Жигулей», слегка наклонился вперед, стараясь рассмотреть выражение лица товарища, сидевшего за рулем. Сам он выглядел растерянным и возбужденным. Грубое губастое лицо его казалось в свете вечерних фонарей совсем бледным. Сильные неловкие руки были все время в движении, что также выдавало крайнюю степень волнения. Спутник его, напротив, выглядел совершенно спокойным. Чуть удлиненное лицо с твердой челюстью и выдающимися скулами выказывало зловещую мрачность. В распахнутом вороте рубахи была видна волосатая грудь, а на ней – маленький крестик на простом шнурке, перекинутом через жилистую шею.

Он покосился в зеркало на беспокойного соседа и негромко, но веско сказал:

– Ты бы не суетился, Мураш, а? Сам вызвался со мной идти, а теперь задергался, да? На мокруху с холодной головой надо. Тут любой косяк вышкой обернуться может.

– А я про что? Я про то же самое, – торопливо сказал здоровенный Мураш. – В смысле, что не хочется светиться. Потом кто-нибудь покажет, видел, мол, Мураша, тысяча девятьсот семьдесят девятого года рождения… Я заметный. Сколько раз так было. Еще в школе с пацанами из другого района махались, потом ментов вызовут, все, глядишь, разбежались, а меня, как обычно, повязали. Я насчет этого невезучий. Не фартовый я.

– Ты мне фартового покажи, – хмыкнул Лех. – Все это фуфло. Без фарта, конечно, нельзя, но это дело такое – сегодня он есть, а завтра его нету. А жить-то каждый день надо. Не-е-ет, ты про это забудь. Просто башкой чаще думать надо, мозгом! Вот ты чего сейчас боишься? Кто нас с тобой увидит? Мы же в тачке, а тачка в угоне, на нас не записана. На дворе ночь. Ни один свидетель ночью никого не опознает. Тем более если с тобой за одним столом не сидел. Так что не трясись! Все идет по плану. Почему мы сюда приехали, хочешь знать? А ты дом видел, где та баба живет? Камеры кругом, попугай на входе, соседи вальяжные… Элитный дом! Мы с тобой там запалились бы на раз. А здесь другое дело. Улица тихая. Крутов этот в своем доме живет. Хата небольшая, зато на одного. Тепленького его возьмем. Видишь, тарелка на стене, и в окошке свет скачет? Это он телик смотрит. Ты ему провод перекусишь – он сто пудов выйдет посмотреть, почему ящик не кажет. А я его встречу…

– А он нам зачем?

– Не понял еще? Он ту бабу трахает. Вот пускай и попросит, чтобы она к нему приехала.

– А если она не согласится? – испуганно спросил Мураш.

– Как же она не согласится, если он ее попросит? – притворно удивился Лех. – Как просить будет. А уж мы с тобой постараемся, чтобы он хорошо попросил.

– Да, – не очень уверенно согласился Мураш. – Только давай еще подождем. Пускай все спать лягут.

– Я тебе говорил, что головой нужно думать? – назидательно произнес Лех. – А ты все свое… Если мы ждать будем, так и баба у себя дома спать завалится. Ее потом ничем из теплой кроватки не выманишь. Нет, идем прямо сейчас. Как договорились – ты перерезаешь провод от тарелки, а я встречаю его на крыльце. Потом все заходим в дом.

– Ага, я понял, – с жаром сказал Мураш. – А мужика мы, что же, пришьем тоже?

– Нет, на развод оставим, – мрачно ответил Лех. – Обоих валить придется. Да уж впряглись, назад не повернешь. Ты все ненужные мысли из головы выкидывай.

– Да я что? Я ничего, – пробормотал Мураш. – Просто ты говорил, что баба при деньгах и все такое… Я и подумал… Нам же за мокруху конкретно не забашляют?

– Не забашляют, – твердо сказал Лех. – Тут у меня другие счеты. Зато все, что найдем, все наше. Этот хмырь тоже, между прочим, не по помойкам кормится. Небось и валюта имеется.

– Валюта – это хорошо, – оживился Мураш. – А еще хорошо бы, чтобы у него вискарь был в заначке. Я бы сейчас вискаря засадил – для тонуса!

– Никакого вискаря, пока я не разрешу, – оборвал Лех и, не глядя, открыл бардачок. – Надевай! Стерильно работать будем.

Он швырнул Мурашу пару резиновых перчаток, а свою пару принялся натягивать на руки.

– Ладно, пошли! – скомандовал он, когда оба были готовы. – Ничего не забыл?

– Все при мне, – заверил Мураш.

Они вылезли из машины и огляделись. Улочка и впрямь была на редкость тихой. Вдоль уютных одно– и двухэтажных домов с гаражами росли раскидистые деревья. Наступила долгожданная вечерняя прохлада. Пахло листвой. В большинстве домов горели окна и работали телевизоры. Ни о чем не подозревая, люди смотрели ток-шоу, бандитские сериалы и свежие новости. Что смотрел в этот час Крутов, так и осталось неизвестным, потому что после того, как Мураш обрезал провод, идущий от тарелки, вещание прекратилось.

Некоторое время Лех стоял в тени каштана у входных дверей, дожидаясь, пока Крутов сообразит проверить тарелку. Мураш прятал свое громоздкое тело за углом дома, вжавшись в стену.

Услышав щелканье замка, Лех выступил вперед и столкнулся с хозяином нос к носу. Крутов, растрепанный, одетый в домашний халат и шлепанцы, отшатнулся. От него пахнуло вином.

– Кто это? – успел выкрикнуть он, и тут же Лех головой ударил его в лоб так, что Олег с грохотом влетел в прихожую и растянулся на полу.

Лех быстро глянул через порог – Мураш на цыпочках уже бежал к нему. Они ворвались в дом, захлопнули дверь и замерли.

– Он квасит, – шепотом объяснил Лех. – Может, не один?

Но, прислушавшись, они не различили ничего, кроме звенящей тишины. Потом на полу завозился оглушенный хозяин. Они втащили его из прихожей в комнату и бросили на мягкий, обтянутый желтой кожей диван. Крутов силился сесть, но у него это не получалось. Глаза закатывались, руки двигались хаотически, из рассеченного лба на кончик носа капала кровь.

– Проверь в комнатах! – приказал Лех Мурашу.

Тот кивнул и исчез в боковой двери. Вернулся он быстро и радостно сообщил, что нигде никого нет. Лех удовлетворенно кивнул и снова повернулся к хозяину.

– Эй, просыпайся! – негромко сказал он, дотрагиваясь до Крутова носком ботинка. – Гости пришли.

– Может, освежить его? – предложил Мураш. – Я принесу воды.

– Не надо, – остановил Лех. – Он уж очухался. Дуру гонит просто.

Он присел возле дивана и заглянул Олегу в глаза. Ответом ему был взгляд, полный животного ужаса.

– Ага, уже приехали, – кивнул Лех и небрежно похлопал Крутова по щеке ладонью, обтянутой резиновой перчаткой. – Ну, будем знакомиться? Меня вот кореша Лехом зовут. А это Мураш. Почему такое погоняло, непонятно. Для смеху, наверное. Видишь, какой он здоровый? А зовут Мураш. Смешно.

Крутову было не до смеха. Искаженное от страха и боли лицо его все больше бледнело.

– Что вам нужно? – прошептал он, едва дыша. Взгляд его перебегал с одного гостя на другого.

– Нам нужно? – удивился Лех. – Это тебе нужно. Нужно кое-что сделать для того, чтобы окончательно не потерять драгоценное здоровье. Для дальнейшей долгой и плодотворной жизни.

Лех был очень доволен, что сумел выдать такую красивую фразу. Жаль, никто, похоже, не оценил ее сейчас по достоинству.

– Я ничего не понимаю, – пробормотал Крутов. – Чего вы хотите? Денег?

– Денег, угадал! – заржал Мураш. – Зеленые у тебя есть, колись! Куда заныкал?

– Заткнись! – негромко посоветовал ему Лех и с самым серьезным видом опять обратился к Крутову: – Из-за твоих денег я бы не стал мараться. Дело в другом. Позвони своей знакомой, как ее, Чекановой, и попроси ее прямо сейчас прийти сюда. И мы оставим тебе все твое барахло, все бабки и твою драгоценную жизнь. По-моему, нормально, а?

Несмотря на потрясение, Олег сумел после этих слов удивиться еще больше.

– Как Чеканова? Зачем? Что вам от нее нужно?

Лех поморщился.

– Да какая тебе разница? Ты жить думаешь или нет?

Небрежным движением он полез в задний карман и пропустил момент, когда в порыве отчаяния Крутов изо всех сил пнул его в грудь и, сорвавшись с места, бросился к выходу. Лех упал, но, привычным движением совершив кувырок назад, тут же ловко вскочил на ноги. Еще раньше Мураш, грязно выругавшись, метнулся вслед за беглецом, поймал его за полу халата и, накрыв всей тушей, повалил на пол, подмяв под себя, как медведь. Олег захрипел, царапая ногтями доски пола, но быстро сдался и обмяк. Мураш привстал, рывком поднял Крутова на ноги и от всей души саданул его огромным кулаком в живот. Олег сложился пополам, а Мураш, ухватив его за шиворот, толчком возвратил на диван.

– Вот сука, а? – с обидой сказал он. – Я думал, этот гад культурный, а он…

– Он просто подумал, что мы с ним шутим, – объяснил Лех, присаживаясь на диван рядом с Крутовым и раскрывая перед его лицом выкидной нож.

Не дав хозяину отдышаться, Лех нежно провел острием лезвия по его гладкой щеке. Из надреза струйкой брызнула кровь. Голова Крутова непроизвольно дернулась.

– Тихо-тихо-тихо! – пробормотал Лех, сдавливая его горло. – Ты нас не понял. Я повторяю – вызови сюда свою подругу. И будет тебе счастье. А иначе… – он нацелил острие ножа в наполненный ужасом глаз Крутова.

– Значит, так, сейчас бери трубу и набирай ее номер, – распорядился Лех. – И говори, как положено, как мужик, без соплей. Если она не приедет, тебе не жить, учти это. Но сначала я выколю тебе глаза…

Он сделал угрожающее движение ножом. Не отрывая панического взгляда от сверкающего лезвия, Крутов всхлипнул:

– А что, что я ей должен сказать?

– Я не знаю, что ты обычно ей говоришь. Ну, там, люблю, жду, не могу без тебя… Сам думай! Мне все равно, что ты скажешь, лишь бы она приехала сюда.

– Но… Она не придет. Сегодня был трудный день. Мы немного поссорились. Нет, она точно не придет.

– Я уже сказал, что будет, если она не придет. Выбирай! А что поссорились, это даже хорошо. Скажешь, что хочешь помириться, приготовил для нее сюрприз. Сюрприз ведь? Вот и скажи. И старайся! Старайся изо всех сил, иначе я не знаю, что с тобой сделаю!

Крутов кивнул. Лех отодвинулся, пропуская его к телефону, лежавшему на столике рядом с открытой бутылкой красного вина. Двигаясь как сомнамбула, Крутов взял мобильник и тупо уставился на кнопки. Губы его чуть шевелились, словно он беззвучно молился.

– Соберись! – сказал Лех. – Помни, ты себе жизнь спасаешь.

Крутов набрал номер, прижал трубку к уху и будто окаменел. Что творилось сейчас в его голове, совершенно невозможно было представить. Лех был готов к любому повороту событий. Одно он знал точно: своего он добьется, хотя бы пришлось для этого содрать с придурка Крутова кожу. Деваться Леху было некуда. Если он не выполнит поручения, то у него самого начнутся неприятности. Слишком много накопал на него майор Жмыхов. Лех даже и не предполагал, что столько. И все обещал вывалить на стол, если Лех не сделает, что его просят. А там, кроме солидного срока за пока нераскрытый грабеж, было и сотрудничество с правоохранительными органами и еще кое-что совершенное не по понятиям – присвоил однажды Лех деньги, которые ему не принадлежали, и сумел выпутаться из этого щекотливого положения. А Жмыхов откуда-то узнал. Правда, точных данных у него на этот счет не было, так, одни намеки, но намеки серьезные, за такой намек на зоне с самого шкуру снимут. Нет, отступать назад он никак не мог, это вышло бы намного дороже.

– Лида? Добрый вечер! – Крутов дозвонился быстро и заговорил, тоже быстро, торопясь сбросить с плеч невыносимый груз. – Что случилось? Да ничего не случилось, просто мне необходимо тебя увидеть. Ты должна приехать. Нет-нет, это обязательно! При чем тут мои капризы? Это касается прежде всего тебя. Один человек хочет тебя видеть. Это срочно и это касается дел фирмы. Нет, я не могу по телефону. Это очень важно, я тебя уверяю. Голос? Голос у меня обыкновенный, просто… Значит, приедешь? Поторопись. Я жду.

Он замолчал, прикрыл зачем-то телефон ладонью и бессильно посмотрел на Леха.

– Приедет? Молодец! – заключил тот. – Можешь хлебнуть стаканчик бормотухи. Заслужил…

– Нам пускай тоже плеснет! – загоготал Мураш.

Лех устремил на него угрожающий взгляд.

– Обойдешься! – отрезал он. – Сядь у входа и помалкивай. Он заработал выпивку, а мы с тобой еще нет. Все ясно?

– Да ладно, я просто сказал… – проворчал Мураш, подтаскивая к порогу стул и усаживаясь на него верхом. – Я этот квас и пить-то не стану. Для говнюков забава.

Несмотря на такую уничтожающую характеристику, Крутов воспользовался предоставленной ему льготой и, насупившись, перешел к столику, где, ни на кого не глядя, принялся прямо из горлышка вливать в себя вино, жадно глотая багровую влагу. Лех внимательно смотрел на Крутова, словно пытался проникнуть в его мысли.

Когда бутылка опустела, Олег вытер рот рукавом халата, сел в кресло и повесил голову. Опьянение мешалось со страхом и нелепой надеждой, что наваждение скоро кончится, рассосется само собой и все вернется в привычные рамки. Он фантазировал, будто Чеканова по дороге обратилась в полицию и едет теперь к нему в сопровождении группы захвата. Потом он представил себе, как было бы здорово, если бы нынешним вечером про него вспомнила большая компания однокурсников, и все бы завалились к нему в гости. Соседи могли заметить что-то подозрительное и прийти на выручку.

Но вино быстро выветривалось из его головы, и чем больше прояснялось в мозгу, тем очевиднее становилась безысходность ситуации. Хуже всего было то, что Крутов абсолютно ничего не понимал. Чем он заслужил этот кошмар? Зачем отморозкам понадобилась Чеканова, которая за всю свою жизнь никаких дел с криминалом не имела? Как-то все это было связано с разладом в делах фирмы, наступившим после смерти Томилина, но это тоже ничего не объясняло. Ни Крутов, ни Чеканова не были крупными фигурами, не владели паями, вкладами, они являлись всего лишь наемными работниками. За что же такой прессинг? Бессмысленность происходящего сводила Олега с ума.

Время шло, и напряжение возрастало. Крутову становилось все хуже. По лицу его градом катился пот, глаза блуждали, холодели конечности. Он не решался поднять взгляд на непрошеных гостей. Он страшился приезда Чекановой, его убивала мысль о том, что из-за своей слабости он заманил в ловушку женщину, с которой спал и которой говорил «люблю». Не часто, но все-таки говорил. Это была подлость. Но еще больше Олег боялся, что Чеканова не приедет, потому что в этом случае для него все кончится – все радости жизни, все планы на будущее пропадут, все запахи, звуки, пропадет все…

Под окнами зашуршали шины и раздался шум автомобильного мотора. Хлопнула дверца. Лех вскочил и осторожно выглянул в окно.

– Она, похоже, – сообщил он и властным кивком поднял с места Мураша. – Бери этого – и в прихожую. Смотри, чтобы баба не пикнула!.. А ты, – он в упор посмотрел на Крутова, – не забывай, что я рядом. А то еще выкинешь что-нибудь нехорошее… Я у тебя за спиной, помни!

Мураш грубо схватил несопротивляющегося Олега и поволок в прихожую. Тот шел будто на ватных ногах, качаясь, как тяжелобольной. Кошачьим шагом Лех последовал за ними.

Едва вышли в прихожую, раздался звонок в дверь. Мураш пихнул Крутова в спину. Тот механически отпер замок, распахнул створку. Они увидели изящный женский силуэт на пороге. В прихожей было темно, и гостья не торопилась заходить в дом. Она подозрительно вглядывалась в поникшую фигуру Крутова.

– Господи, что случилось, Олег? Что за истории на ночь глядя? – спросила она недоверчиво. – Ты сам не свой. Ты пьян, что ли? Что ты молчишь?

– Проходи! – почти всхлипнул он, отступая назад.

– Ну ты хотя бы свет зажег, что ли! – в раздражении воскликнула Чеканова и все же сделала роковой шаг.

Мураш выскочил из темноты, обхватил ее за талию, огромной ручищей зажал рот. Крик женщины заглушила его мясистая ладонь. Не дав Чекановой опомниться, Мураш потащил ее в комнату. Крутов был совершенно обессилен и, наверное, упал бы у порога, но его подхватил Лех и тоже втолкнул в комнату. Потом вернулся, запер входную дверь, подобрал женскую сумочку, которую обронила Чеканова, и зашел в дом.

Крутов сидел на полу, обхватив голову руками и раскачиваясь. Пальцы его были измазаны кровью. Черные курчавые волосы слиплись и торчали в разные стороны. Плечи его содрогались от беззвучных рыданий, но он даже не пытался ни во что вмешиваться. Женщина билась в руках Мураша, стараясь вырваться, и делала это с такой энергией, что даже ему с его силой едва удавалось ее сдерживать. В какой-то момент ей удалось освободить рот, и она, не раздумывая, впилась зубами в руку Мураша.

– Ах, сука! – завопил он и на секунду разжал объятия.

Чеканова метнулась в сторону и побежала прямо на Леха. Сейчас она выглядела совсем неаппетитно – перекошенное лицо, безумные глаза, бледный лоб, растрепанная одежда. У Леха она никаких чувств, кроме отвращения, не вызывала. От ужаса она, кажется, ничего не видела перед собой, и Лех без труда скрутил ее. Больше всего он опасался, как бы Чеканова не начала кричать, а потому, схватив за шею, что есть силы шарахнул ее головой о стену. Женщина и правда попыталась закричать, но, врезавшись лицом в стену, замолчала, обмякла и, раскинув руки, повалилась на пол. Крутов тоненько по-щенячьи завыл, но Мураш пнул его в живот и заставил умолкнуть.

– До крови, сука! – прошипел за спиной Леха Мураш.

Лех обернулся. Мураш потрясенно рассматривал укушенную руку. На месте укуса перчатка топорщилась лохмотьями. Под резиной краснели кровавые пузыри.

– Кровищи из тебя, как из недорезанного поросенка! – недовольно сказал Лех. – Замотай чем-нибудь. И надо кончать с этими…

Он наклонился над женщиной. Она еще не пришла в сознание. Лех сел на диван и выпотрошил сумочку Чекановой. Он нашел там документы, немного денег, телефон, и банковскую карту. Убедившись, что ошибки нет и женщина – та самая, которая им нужна, Лех удовлетворенно кивнул и швырнул сумочку на пол. Деньги и паспорт он рассовал по карманам, но банковскую карточку брать не стал, хотя чутье подсказывало – главная пожива там, на банковском счету. Однако драгоценное время утекало, и приходилось чем-то жертвовать.

– Давай его в ванную! – скомандовал он, поднимаясь.

Мураш кивнул и сгреб за плечи Крутова.

– Что? Куда? Я не хочу! – запричитал он. – Вы же обещали!

Мураш ударил его под ложечку и потащил в ванную комнату, точно куль с грязным бельем. Через минуту там раздался грохот, точно в дом врезался грузовик, набитый под завязку стеклом, но тут же все стихло. Лех поморщился. Хорошо, что отдельный дом. В многоквартирном они давно бы уже привлекли к себе внимание. Мураш незаменим и безотказен, но действует как слон в посудной лавке. За ним постоянно надо приглядывать.

Чеканова застонала и попыталась приподняться на локтях. Она озиралась по сторонам, силясь сообразить, что происходит. Разбитое в кровь лицо выглядело отталкивающе, взгляд был мутным. Теперь Лех вдобавок разглядел, что женщина далеко не молода. Жалости к ней он не испытывал, скорее глухое раздражение, вызванное необходимостью выполнять грязную работу. Она бы очень помогла Леху, если бы сама отдала богу душу.

Но Чеканова изо всех сил цеплялась за жизнь. Едва осознав, где находится, она принялась визжать, как визжит погибающее животное. Лех вздрогнул и поспешно ударил женщину ножом. Он метил в печень и вогнал лезвие по самую рукоятку, повернув его затем на пол-оборота. Визг оборвался. Чеканова побелела и ткнулась лицом в ковер. Лех для верности ткнул ножом еще раз, а потом поискал пульс на вытянувшейся бессильно шее. Сердце не билось. Все было кончено.

Мураш поспешно рылся в ящиках, обшаривал карманы пиджаков.

– Да у него ни хрена нет, Лех! – пожаловался он. – Мобила, да пять кусков денег! Пяти даже не набирается. Это что такое? Двоих завалили, а навара никакого. Может, у него здесь сейф где есть? Поищем?

– Некогда, – мотнул головой Лех. – Валить надо. Ты, кстати, мобилу его сюда давай, она тебе ни к чему. А что бабок не срубили, так на то воля божья.

Мураш с сожалением вернул мобильник, но спорить не стал. Он не сказал Леху, что прихватил еще золотые часы хозяина и пару банковских карт. Он был уверен, что Лех положит глаз и на это, а оставаться ни с чем не хотелось.

– Ну, все! – скомандовал Лех. – Уходим.

Погасив свет в доме, они осторожно выбрались на улицу. Никем не замеченные, сели в машину и поехали. По дороге выкинули ножи. Машину загнали в темный двор на окраине города и бросили там. Резиновые перчатки швырнули в канаву.

– Теперь расходимся, – распорядился Лех. – Ты меня не видел, я тебя не знаю. Нужно переждать маленько, прикинуть, что к чему. Через несколько дней я тебя найду. Ты пока заглохни. Чтобы никто тебя не видел. Если вдруг будут спрашивать, чем занимался в этот день, говори, бухал без просыпу. Со мной не был, понял? Хоть мать родная спросит – не видел, говори, не знаю. И этих, которых мы завалили, – забудь! Не было их.

– Да лучше бы и не было, – буркнул Мураш. – Меньше чем за пять косых живую душу загубил. Честно тебе скажу, Лех, если бы не ты, я бы на такое фуфло никогда не подписался.

– Я предупреждал, что здесь не бабки главное, – сурово сказал Лех. – Тебе все зачтется, Мураш. Только не дергайся пока, ладно?

– Я к Вальке завалюсь на пару недель, – пообещал Мураш. – Она всегда прикроет. Могила. Водяры наберу и даже из дома выходить не буду. После таких дел отпуск положен.

– Годится. Иди в отпуск, – согласился Лех. – Я тебя найду.

Он повернулся, зашагал прочь и быстро растворился в ночной тьме.

До своего логова ему пришлось пройти не больше пяти кварталов. В этом районе почти не светили фонари, асфальт мостовых был покрыт огромными выбоинами, а дома все были старые, покосившиеся, обшитые серым растрескавшимся тесом. Здесь Лех снимал комнату у одной полуслепой старухи, которая сама большей частью жила у своей пьющей дочери в другом районе, а домой заявлялась, только чтобы получить с Леха плату за квартиру. Брала она за жилье недорого, но за деньгами приходила часто, потому что полученное сразу же пропивала. Лех не жаловался, его устраивало такое положение дел. Он жил один, в спокойной обстановке, и при малейшей опасности мог уйти через забор. О появлении в районе чужаков немедленно оповещал разноголосый собачий лай. Собак держали едва ли не в каждом дворе.

Вот и сейчас из темноты доносился настойчивый лай. Лех насторожился, увидев возле дома тень человека.

– Кто здесь? – мрачно поинтересовался он.

Человек выступил вперед, сказал совсем тихо:

– Не трынди! Это я. Мне же известно, где ты живешь. Решил лично убедиться, что ты меня не подвел.

– Все как договаривались, гражданин начальник. Завалить пришлось двоих. Вот их ксивы и трубы, как просили.

В темноте вспыхнул луч фонарика. Майор Жмыхов быстро просмотрел переданные ему документы, проверил контакты в телефонах.

– Нормально, – сдержанно сказал он. – Значит, у Крутова все происходило? Через него выманил Чеканову? Уверен, что не напортачил?

– Обижаете, господин майор, – устало ответил Лех. – Речь о жизни и смерти идет. Тут все по-серьезному.

– Ограбление инсценировал?

– Не без этого… Взял кое-что, вещи раскидал, ящики, там… Да брать-то почти нечего было…

– Ладно, в следующий раз возьмешь, – сказал майор и возвратил Леху документы и телефоны погибших. – Мне это больше ни к чему. Ты уничтожь все, а то улики ведь… Ты один работал?

– В таких делах без помощников лучше, – равнодушно сказал Лех. – Так я пойду? На грудь приму, а то хреново что-то, майор!

– Мне не легче, – буркнул Андрей. – Ступай, конечно. Улики, смотри, не оброни!

Лех отпер калитку, пересек маленький дворик, вошел в темный, с низкими потолками дом и запер дверь. На кухне зажег тусклую лампочку, свет которой обнажил убогую обстановку и пожелтевший от времени холодильник, собранный, наверное, еще в тот год, когда в космос запустили Гагарина, однако до сих пор работающий, и достал из него запотевшую бутылку водки. Швырнув на стол улики, Лех налил себе полный стакан и залпом выпил, закрыв глаза. Только когда в голове зашумело, снова полез в холодильник – закусить.

За окном залаяли собаки. На этот раз с каким-то особенным надрывом, словно взбесившись.

– Та-а-ак! – произнес Лех, прикрывая дверцу холодильника. – А вот теперь я не понял…

Осторожно, прижимаясь к стенке, он пробрался к старому шкафу, под которым прятал «ПМ» со сбитыми номерами, достал его и проверил обойму.

Собаки зашлись хриплым лаем где-то совсем рядом. Леху показалось, что кто-то пробежал через двор. Он облизал пересохшие губы и с сожалением посмотрел на стол, где на самом видном месте красовались улики, но все-таки не стал задерживаться и на цыпочках выскользнул в прихожую. Настроение у него упало, потому что за дверью явно кто-то был. Лех без звука подкрался к маленькому окошку, выходившему во двор, и сквозь грязное стекло увидел силуэты людей с автоматами.

«Ну ты и сука, гражданин начальник! – подумал он, холодея. – Только ведь, если на пожизненное теперь пойду, молчать не стану! Всех сдам. В одиночке меня никто не достанет. Какой же тебе резон?»

В дверь ударили кулаком. Грозный голос прокричал:

– Откройте! Полиция!

Хмель давно выветрился у Леха из головы. Если бы он был готов к такому повороту дел, то заранее позаботился об отходных путях. Теперь время было упущено. Дом был окружен.

Оставалась последняя возможность – как-то избавиться от документов. Они – его погибель. Лех метнулся обратно в комнаты. В дверь ударили прикладами, сапогами, сорвали с петель. Черные тени ворвались в дом, с грохотом бросились вслед за Лехом.

Поняв, что остался последний шанс, он сообразил повернуться и поднять руки. Но опоздал – из темноты полыхнул смертельный огонь. Пули – одна, другая, ударили Леха в грудь, в голову. Он упал, выронив пистолет.

9

На заправке работала симпатичная девушка с коротко стриженными черными волосами. У нее были загорелые плечи, маленькая грудь и сердитые карие глаза. На просьбу Дроздова заправить полный бак она отреагировала так, будто он попросил ее о чем-то неприличном, но бензин отпустила. Дроздов однако не торопился отъезжать. Кроме бензина, ему нужна была информация. Сердитая девушка не обращала на него уже никакого внимания, и поэтому он завел разговор издалека.

– Красиво тут у вас! – с восхищением сказал Дроздов, обводя взглядом окрестности. – Горы, тайга, воздух!

– Мужчина, зубы не заговаривайте! – ледяным тоном сказала девушка. – Заправились? Проезжайте! Не мешайте работать.

– Так нет же никого! – добродушно заметил Дроздов. – А вы разве не любите, когда заговаривают зубы? Мне казалось, что все девушки это любят.

– Вот и катитесь к тем, которые это любят! – отрезала заправщица. – Таких умников здесь за день знаете сколько проходит? Тошнит меня уже от вас, умников! Только и умеете, что языком трепать. Больше от вас никакой пользы.

– А какая от нас должна быть польза? – с любопытством спросил Дроздов. – Ну, я понимаю, цветы на Восьмое марта, зарплату на лопате чтобы подавал…

– Ага, дождешься от вас зарплаты! – уничтожающе сказала девушка, и Дроздов понял, что нашел самое больное место.

Наверное, как и многим женщинам, ей не повезло с мужем. Одета она была скромно. Видимо, и деньги в доме водились не слишком часто. Дроздов решил перейти на сухой язык цифр.

– Не хочу показаться невежливым, но, может быть, некоторая помощь с моей стороны будет уместна? Я имею в виду, в финансовом плане…

Девушка подозрительно уставилась на Дроздова.

– Я сейчас не поняла, мужчина, это на что вы такое намекаете?

– Боже мой, да ни на что я не намекаю! – с досадой воскликнул сыщик. – Я вам недвусмысленно предлагаю некое вознаграждение за необходимую мне информацию. Вы здесь торчите целый день, видите, кто едет мимо. Отвечаете на мои вопросы – получаете… ну-у, скажем… пятьсот рублей.

– А если не отвечаю? – настороженно поинтересовалась девушка.

– Тогда не получаете.

Заправщица колебалась. Взгляд ее потеплел, но доверия к Дроздову она все равно не испытывала.

– Послушайте, милая! – Сыщик для наглядности достал из бумажника пятисотрублевую купюру и показал ее. – Вот деньги, я вас не обманываю. И всего-то надо ответить на простой вопрос, не проезжала ли здесь когда-либо машина «Ауди» вот с таким номером, – он приложил к деньгам бумажку с номером и подал с поклоном девушке. – Честное слово, в этом нет никакого подвоха. Я еду издалека, устал, не выспался, со мной в машине чудик, больной на всю голову…

– Больной – пусть к врачу идет, – заявила девушка, но в бумажку заглянула.

Некоторое время она беззвучно шевелила губами, читая про себя номер, а потом удивленно вытаращила глаза.

– Ну вы даете! – сказала она со странной интонацией. – Просто чудеса какие-то! А эти деньги правда мне?

– Само собой, – ответил Дроздов.

– Так этот, – она помахала в воздухе запиской, – только перед вами заправлялся. Спрашивал, где здесь перекусить можно. А кафе тут в двухстах метрах. Вон там за деревьями поворот, видели, наверное? Туда он и подался. Еще и поесть не успел, наверное…

– Видел я поворот… – протянул Дроздов. – Точно, кафе там указано. Ну, спасибо, красавица! Поцеловал бы тебя, да ты опять в этом намек усмотришь…

– Жену свою целуй! – мстительно сказала заправщица.

– Да не женат я, – подмигнул Дроздов и поспешно направился к машине.

Его спутник с огромным синяком на лбу, доходящим до самой переносицы, угрюмо сидел на переднем сиденье и таращился куда-то в сторону, на обочину, вдоль которой росли молодые сосны. Увидев Дроздова, он вылез из машины и, не меняя сумрачного выражения лица, сказал:

– Слышь, друг, одолжи еще раз телефончик, а? Мне срочно позвонить нужно.

– Понял, – ответил Дроздов, протягивая мобильник. – Так ты пока звони, а я на пять минут смотаюсь тут кое-куда. Я быстро.

И, не дав Виталию опомниться, он уселся за руль и завел машину. Газанув с места, он развернулся, разбросав веером мелкий щебень с обочины, и помчался назад к повороту. Как и обещал дорожный указатель, через двести метров дорога вывела к длинному двухэтажному строению, покрытому красной черепицей. Вывеска в резной деревянной раме извещала, что гостиница «Витязь» готова принять постояльцев в любое время дня и ночи, а кафе с одноименным названием накормить до отвала. На площадке стояло несколько запыленных фур и черный «Ауди» со знакомыми Дроздову номерами. Сердце у него застучало сильнее. Дроздов припарковал машину и по невысокой лестнице с резными перилами поднялся в кафе.

В просторном зале обедали несколько человек, в основном водители-дальнобойщики. В дальнем углу в полном одиночестве сидел хозяин «Ауди». Когда Дроздова выпустили из обезьянника, он вытянул у знакомых ментов некоторую информацию о человеке, с которым подрался возле офиса бывшей жены. Москвича звали Борис Леонидович Калганов. Он представлялся бизнесменом, в розыске не числился и имел при себе травматический пистолет, по которому также не возникло никаких вопросов. Видимо, и с деньгами у него было неплохо, потому что выпустили его гораздо раньше, чем бывшего следователя Дроздова.

Калганов сидел лицом к входу, но был так увлечен едой, что не сразу заметил приближающегося к нему мужчину. А когда заметил, то даже выронил из руки вилку с насаженной на нее котлетой.

– Ни хрена себе! Ты откуда здесь взялся, чучело?

– Аист принес, – сказал дружелюбно Дроздов, отодвигая стул. – Разреши, я присяду?

– Да ты… – Калганов был потрясен до глубины души. – Ты меня пасешь, что ли? Да я тебя… Ну ни хрена себе!.. Опять эта рожа!

– Отрицательные эмоции не способствуют пищеварению, – хладнокровно заметил Дроздов. – Успокойся, сегодня я тебя бить не собираюсь…

– Что-о?! – вытаращил глаза москвич. – Да это я тебе навалял тогда. Твое счастье, что менты набежали – я бы тебя вообще убил, падла…

– Ну, цыплят, говорят, по осени считают, – возразил Дроздов. – Но дело не в том. Я слышал, что ты называешь себя деловым человеком. Так вот, у меня к тебе деловое предложение.

– Предложение? Да ты кто вообще такой?

– Дроздов Виктор Александрович, вот мой паспорт, прошу убедиться. Играю в открытую. Никакого подвоха.

Калганов уставился на раскрытый перед ним документ, а потом перевел недоверчивый взгляд на самого Дроздова.

– А с чего мне с тобой во что-то играть? – хмуро спросил он. – Играй там у себя в Зеленодольске. А я тебя знать не хочу. Будешь ко мне цепляться, башку оторву!

– Как тому мужику в лесу возле поселка Веселый? – невозмутимо спросил Дроздов.

Калганов с большим интересом посмотрел на собеседника.

– А хотя бы и так, – согласился он. – Ты мент, что ли? Ну, понятно, мент! И как я сразу не догадался! Извини, только мои дела тебя не касаются. А тут вообще не Зеленодольск. Чего ты делаешь так далеко от дома, не представляю! Если что, кто тебя здесь прикроет? Один раз я тебе навалял уже. Второй раз будет хуже…

– Насчет навалял, это еще вопрос! – гордо возразил Виктор. – А я не мент. А вот тот бедняга, которому ты в лоб из травматики пальнул, – тот точно мент. Скажи спасибо, что у него лоб медный оказался. Что бы ты делал, если бы он крякнул?

– А мне по херу! Пускай не нарывается. Чего он мне на хвост сел? В тачку заглядывал. Чего искал? Меня ваши менты отпустили, значит, все чисто. Чего ему надо было? За чем пошел, то и получил. А вот ты тут с какого боку, не пойму никак! В Зеленодольске на меня наехал, тут рисуешься… Я не люблю, когда в мои дела лезут.

– Никто не любит, – перебил Дроздов. – Просто так вышло, что твои дела связаны с моими. Предлагаю объединить усилия. Заключить, так сказать, временное соглашение о сотрудничестве.

– Это на хрена? – изумился Калганов. – На хрена мне с тобой сотрудничать? У тебя с головой все в порядке, Дроздов, или как там тебя?

– Ты ищешь зачем-то Томилина, и я ищу Томилина, – твердо проговорил сыщик. – Если мы объединимся на время, то будем искать уже вдвоем. Ум хорошо, а два…

– Знаешь, Дроздов, – заговорил Калганов, опять принимаясь за котлету, – я никак не пойму, ты дурак или притворяешься? Допустим, ты прав, и мне нужен Томилин. Но твоя помощь мне зачем? Я его и без тебя найду.

– Не будь таким самоуверенным. Полицейский, которого ты подстрелил, он здесь. Я его привез. Видно, у него к тебе серьезное дело. Я его в лесу нашел, хотел в больницу сдать, а он уперся и со мной поехал. Я сразу понял, что он тебя ищет, только не мог никак сообразить, какие у него планы. Потом, когда он спал, удостоверение у него нашел – смотрю, точно мент! А это о чем говорит? Ведут за тобой наблюдение, дорогой! И ты сам знаешь, что ведут, иначе зачем бы стрелял? Оторваться хотел? Не получилось.

– Нет, ты, Дроздов, все-таки дурак! – вздохнул Калганов. Он подобрал вилкой остатки салата, отправил в рот и вытер салфеткой толстые губы. – У меня все в ажуре. Это вы в Зеленодольске какие-то бешеные. Сначала ты, потом этот мусор… Только ничего вам не светит.

– Не скажи, – покачал головой Дроздов. – Помешать тебе мы очень даже сможем. Если я объединю усилия с ним, а не с тобой, тебе придется туго. Как бы тебе опять не тормознуться на неопределенный срок. Подумай!

По грубому лицу Калганова ничего нельзя было прочитать, но он и в самом деле надолго задумался, комкая в широких ладонях салфетку.

– Согласен, нагадить вы можете, – наконец сказал он. – Только какой смысл? Ну ладно, тот придурок – я ему в лоб засветил. А ты-то чего? Ты ж на меня первый наехал. Или это у вас в Зеленодольске бизнес такой – приезжих на бабки разводить? – заржал он. – Сначала запираете, а потом за деньги отпускаете, да? А ты все-таки мент, Дроздов, сознайся!

– Не угадал. Частный сыщик. А сейчас вообще действую, можно сказать, по собственному почину. Жена бывшая попросила найти Томилина. А тут ты появился, и тоже Томилина ищешь. А у меня никаких зацепок. Ну и чего? Пришлось тебя задержать хоть таким диким способом. Надеюсь, ты не сильно обиделся?

– Я не обижаюсь. Я сразу в лоб, – убежденно сказал Калганов. – А ты, значит, перед бабой решил выслужиться? Это как же получается – разбежались, а она все равно тобой командует?

– Ну так уж вот, – пожал плечами Дроздов. – Сам не понимаю, что на меня нашло. Не могу отказать, когда просят.

– Зря! Бабам уступать – последнее дело. Я бы не стал. А вообще-то смотри – тебе жить. Ну а если по чесноку – зачем твоей бабе этот урод понадобился, Томилин? Тебе я, так и быть, скажу, что мне от него надо. Мне стыдиться нечего. Это чмо бабки в долг взял у одного человека. Приличную сумму, между прочим. А сам, вместо того чтобы вернуть, как договорились, сдернул потихоньку. Думал, что он человек-невидимка или горец этот бессмертный, как его там? Человек же бесследно не пропадает. Не иголка. Всегда кто-то что-то видел, слышал, чуял… Верно ведь? Вот и Томилин нашелся. Правда, сначала мы думали, что он на родину двинул в Зеленодольск. Мы ж как рассуждали – если дядя его богу душу отдал и наследников ищут, значит, Томилин первым делом за наследством рванет…

– Откуда вы про дядю-то знали?

– Наш шеф, прежде чем бабки ссудить, нам поручение дает все про клиента разузнать. Так что все мы про Томилина знали. Даже больше, чем он сам. Потому что, как я понял, он про наследство ни сном ни духом. Такой уж он человек Томилин – все ему в жизни по хрену. Ну от нас-то ему не отвертеться. Вернет должок как миленький. Теперь вот какое-никакое наследство получит. Тут уж грех долг не вернуть.

– Вернет-вернет, – сказал Дроздов. – Обязательно вернет. Так где он сейчас?

– А черт его знает! – пожал могучими плечами Калганов. – У нас появилась информация, что он здесь в кино снимается. Он ведь каскадер, урод этот. Вообще-то его незаконно взяли, потому что его раньше из каскадеров уже выгнали. Но взяли. И опять выгнали со съемок, просто с волчьим билетом, прямо в белогвардейской форме! Достал всех и здесь! А я из-за тебя чуть-чуть не успел. Не прицепись ты ко мне около нотариальной конторы…

– Ну вот видишь! – сказал Дроздов.

– Да какая теперь разница! Это такая тварь, что ни за что не угадаешь. Может, он сейчас где-то в СИЗО сидит, а может, на свалке дрыхнет, а может, на Дальний Восток подался, он все может! – Борис вдруг пристально посмотрел Дроздову в глаза. – Твой мент у тебя в машине сидит, дожидается?

– Да не мой он! И не в машине. Оставил я его на заправке. Мобилу даже свою уступил на время, чтобы позвонил. Звонить он любит, а потом звонки стирает. Так от самого Веселого и отзванивается.

– Не нравится мне это, – задумчиво сказал Калганов, откидываясь на спинку стула и гоняя во рту зубочистку. – Вот с самого начала не нравится. И твое предложение мне не нравится. Чего-то ты, родной, не договариваешь. Ну, понятно, если чужой в вашу паутину попадает, грех его не подоить, верно? Но я же честно вашим ментам заплатил и обиды ни на кого не держал, и на тебя! До самого Урала меня пасете. Ну, ты придумал отмазку, что Томилина ищешь. А этот мент недоделанный? Ему голову лечить надо, а он за мной увязался. Тоже Томилина ищет? Нет, а если серьезно, чего вы его все ищете? Там наследство большое, что ли?

Бугай испытующе уставился на Виктора. Тот пожал плечами и как можно равнодушнее сказал:

– Да немаленькое. Я в подробности не посвящен, но думаю, что с долгами он теперь разберется без труда.

– Не посвящен, значит? А этот? Ну, твой приятель? Он посвящен?

– Не приятель он мне, сколько раз можно повторять? Но мысль ты подал интересную. Если позволишь, я обдумаю ее попозже, а пока все-таки предлагаю заключить пакт о сотрудничестве.

– Пакт, говоришь? Ну а соображения какие-нибудь есть? По поводу Томилина. Где ты его сейчас будешь искать?

– Ты сказал, что он ушел со съемочной площадки прямо в мундире. Причем речь шла о пьянке, как я понял. Куда он мог податься? Не в лес же! Значит, в город. Наверняка с горя хорошо принял. Ну и где нужно искать пьяного человека в белогвардейском мундире? Что-то подсказывает мне, что Томилин наш томится в здешней полиции. Во всяком случае, попытаться стоит. Поехали? Интересно, тут другим путем выехать можно? Чтобы на заправку не возвращаться?

– Хочешь кинуть приятеля? – с интересом посмотрел на сыщика Борис. – И мобилу не жалко?

– Раз пошла такая пьянка… – развел руками Дроздов. – Мне тут кое-что пришло в голову, так в свете этого лучше мне от товарища отделаться. Я ему в няньки не нанимался, а он мальчик вполне взрослый.

– Нет вопросов, – кивнул Калганов. – А про объездные пути можно вон у водил или у местных спросить. А я, между прочим, тут прикинул в уме, и получается – мент не просто так, а, скорее всего, из-за Томилина ко мне прилепился. Ты тоже об этом подумал?

– Ну, примерно, – согласился Дроздов. – Если учесть, с каким усердием преодолевает он трудности, рискует здоровьем и прочее… Кстати, о здоровье… Не думаю, что тебе стоит возвращаться в Зеленодольск. Покушение на жизнь сотрудника полиции, это, знаешь…

– Мне Зеленодольск твой по барабану. Мне Томилину черную метку вручить нужно. А насчет сотрудника… Кто это видел? Ты видел? Пушку его и трубу я там же выкинул. Иметь за спиной человека с пушкой – это роскошь, которая не всем по карману.

– Так ты еще и пушку у него отобрал!

– Я же говорю… Официант, счет!

Подошел высокий худой парень в форменной курточке официанта. Калганов вручил ему деньги и попросил объяснить, как можно уехать от кафе другой дорогой. Официант рассказал про объездную лесную дорогу и пожелал доброго пути.

Они вышли на свежий воздух. Калганов долго и подозрительно приглядывался к дроздовскому «жигуленку», но в конце концов успокоился.

– Тачку из списанных деталей собирал? – насмешливо поинтересовался он.

– Тачка как тачка. И не моя она. Напрокат взял, – объяснил Дроздов. – Я же не думал, что в такую даль переться придется. Ну ничего, держится пока.

– Что и говорить, консервная банка, а везет! Ладно, поехали, если отставать будешь – посигналь, я придержу…

Крутя на пальце ключи, Калганов вразвалочку пошел к своей машине. Виктор представил себе, как он развалится сейчас на мягком сиденье, как мягко заурчит двигатель «Ауди», и ему стало немного завидно. Затем его мысль перекинулась на автомобиль жены, который ей купил ее новый друг. Там тоже было чему позавидовать. Он за всю жизнь таких денег не накопил бы. Правильно она от него избавилась. Она же знала, что в случае чего может рассчитывать на его помощь. Это же так по-европейски: расстаться, но сохранять теплые отношения. Ну а кто бы согласился пуститься на поиски перекати-поля вот так, почти задаром, на разбитой машине, без ясных перспектив и малейшего плана. Только такой дурак, как он. Марина хорошо его изучила за годы совместной жизни. Женщины всегда отлично знают, на что способны их мужья. А вот жена для Дроздова до сих пор загадка.

Отъезд их прошел почти незамеченным. Никто даже не посмотрел в их сторону, когда «Ауди», а следом «Жигули» свернули на лесную дорогу. Через четверть часа они выехали на широкое шоссе и двинулись по направлению к ближайшему городу. Дроздов представлял себе физиономию своего попутчика-полицейского в момент, когда тот поймет, что его бросили, и эта картина скрашивала сожаление от потери телефона. По правде говоря, Лоскутов успел ему надоесть до смерти.

На самом деле Виталий воспринял неприятную новость довольно спокойно. Она его не обрадовала, но и не ввергла в отчаяние. По телефону Дроздова он еще раз связался со Жмыховым и обрисовал ему ситуацию.

– Колес у меня нет, Дроздов смылся, «Ауди» я потерял, Томилина найти нереально, все равно что иголку в стоге сена. К тому же травма дает о себе знать, неважно себя чувствую. Попробую еще что-нибудь нащупать через местных ментов, но, если не получится, выезжаю домой.

Жмыхов воспринял все как должное и не стал спорить. Наверное, он с самого начала скептически относился к тому, что Лоскутов сумеет что-то разнюхать. А может быть, предпочитал, чтобы решение принял кто-то другой, потому что все-таки дал Виталию один совет – не торопиться, снять номер в гостинице и хорошенько отдохнуть.

– Мы сейчас пробиваем по базе, не засветился ли Томилин в какой-нибудь криминальной афере, – пояснил он. – С его характером это вполне возможно. По адресам работаем. По смертям. Сложностей много, объем информации колоссальный. К тому же, сам понимаешь, огласка нам не нужна. Это тоже связывает руки. А ты все-таки попробуй что-нибудь сделать. Номера машин тебе известны. Обратись к коллегам. У них там все под рукой. Возможно, наведут тебя на след. А то, знаешь, с пустыми руками возвращаться… Ну а вообще тебе решать, конечно.

Лоскутову повезло. Его подобрала патрульная машина, а местные полицейские, ознакомившись с его удостоверением и выслушав историю о том, что он прибыл с неким заданием, подбросили до города. Правда, в помощи отказали, сославшись на занятость, и посоветовали обратиться в городское УВД. В управлении с большой подозрительностью осмотрели расквашенную физиономию Виталия, но все-таки выслушали и даже обещали помочь. Дальше обещаний дело не пошло, и Лоскутов категорически решил все бросить и вернуться в Зеленодольск. Он понимал, что дядя Дима будет недоволен, но рвать пупок ради какого-то призрачного счастья уже не хотел.

«Попробовали бы сами, – мстительно думал он. – Вот так по жаре, с разбитой головой, без машины. Поди туда, не знаю куда. Надо было напарника давать для подстраховки. Нет, они все малой кровью сделать хотят. И еще бабушка надвое сказала, что эти двое знают, где искать Томилина. Искать и знать – две большие разницы, как в Одессе говорят. Гоняйся тут, язык на плечо, а результатов ноль. Сейчас век такой, информационный! В Интернете всех ищут. Пускай и ищут, а вот когда найдут, тут другой разговор…»

Из-за частых междугородних переговоров деньги на телефоне Дроздова закончились. Лоскутов не стал пополнять счет, а сразу поехал на вокзал и взял билет до Зеленодольска – в купейный вагон. Хотелось хоть напоследок спокойно отдохнуть.

10

Томилин испытывал странное чувство, будто его жизненный путь вдруг резко пошел на подъем, и перед ним замаячили какие-то горизонты, о существовании которых он и не подозревал раньше. И дело было вовсе не в наследстве, хотя Томилин в душе соглашался, что наследство подоспело как нельзя кстати. О его размерах он не имел ни малейшего представления, но полагал, что квартира и машина, этот джентльменский набор, наверняка у дяди имелся. Худо-бедно, но это позволило бы ему расплатиться с долгами и не ходить по свету, поминутно оглядываясь.

Но главной причиной его воодушевления являлось все-таки знакомство с необыкновенной девушкой, с лесной феей по имени Полина, которая играла на гитаре, слушала песни леса и с закрытыми глазами управлялась с компьютером. Да при том еще была чертовски привлекательной! Насчет последнего можно было спорить, но Томилина разубеждать было бесполезно – он видел в Полине нечто совершенно необыкновенное, почти колдовское. И это несмотря на то, что она с самого начала не скрывала меркантильного интереса. Она помогает Володе добраться до Зеленодольска, он же после вступления в права наследства финансирует запись ее диска. Томилин не возражал. Деньги для него всегда являлись некоей абстракцией. Он сразу же признался Полине, что не верит в золотой дождь. Он плохо представлял себе, чем жил дядька последние годы. В принципе же Володя готов был отдать Полине все, так его влекло к ней. Девушка вела себя сдержанно, старательно сохраняя дистанцию. Обычно самоуверенный, Томилин теперь частенько терялся от ее строгого взгляда. Его обычные приемчики с Полиной не действовали.

Он сменил киношный мундир на дешевые джинсы и синюю рубашку с коротким рукавом, подстригся, побрился и вообще привел себя в порядок. После проделанных в парикмахерской процедур Володя как будто даже помолодел. Он давно не видел в зеркале такой гладкой и счастливой физиономии. Полина его преображение одобрила, но не сделала даже шага к сближению. Она оставалась просто компаньоном, попутчицей и менять в их отношениях, кажется, ничего не собиралась.

Томилин провел целый день в гостинице, пока девушка улаживала свои дела. Она отвезла домой свой огромный рюкзак и вернулась к вечеру с небольшой сумкой и гитарой. Встретились они на вокзале, и Томилин купил на деньги Полины два билета в купе до Зеленодольска.

Посадка прошла без приключений, хотя соседи по купе Володе категорически не понравились. Один, молчаливый, коротко стриженный, демонстративно поигрывающий мышцами, которые угрожающе перекатывались под серой рубашкой, сразу принялся пялиться на девушку сальным взглядом, а Томилина демонстративно не замечал, явно провоцируя его на конфликт. Второй сосед настораживал по-своему. Он также был молчалив и сразу полез на верхнюю полку укладываться спать. Когда он снял с головы белую кепку с длинным козырьком, Томилин успел заметить огромный кровоподтек, расплывшийся до самых глаз – где-то этому типу хорошо досталось.

Будь Томилин один, он даже и бровью бы не повел, но присутствие девушки, которая так много для него значила, меняло дело. Он был обязан обеспечить ее безопасность и в то же время не показать себя дикарем, нарывающимся на драку – шестое чувство подсказывало Володе, что Полина не одобрит подобного поведения. К тому же она продолжала держать между ними дистанцию, и получалось, что она путешествует и вовсе как бы одна, а Томилин такой же случайный попутчик, как и прочие. Это было немного обидно, но ничего тут изменить Володя не мог. Приходилось ему быть при ней кем-то вроде тени или пажа.

Едва поезд тронулся, как стриженый пассажир покинул купе и отправился куда-то, успев напоследок еще раз пройтись по фигуре Полины похотливым взглядом. Томилину очень хотелось догнать его и убедительно попросить не пялиться так на девушку. Однако он смирился и не стал этого делать.

Пассажир с разбитым лицом отвернулся к стене и, кажется, заснул. Полина достала из сумки какую-то книгу, залезла с ногами на свою полку, и погрузилась в чтение. В коридоре позвякивали ложечками проводники, разносившие чай. Томилин, надеявшийся, что в поезде ему удастся разговорить девушку, понял, что беседа откладывается. Полина даже не смотрела в его сторону. Он досадливо кашлянул, пригладил волосы и вышел из купе.

Идти было, собственно, некуда. Карманы были пусты. Томилин все-таки прогулялся по вагонам. В одном из них он увидел стриженого в серой рубашке. Тот был уже на взводе, с раскрасневшейся физиономией и уже откровенно агрессивным. Сейчас он что-то на повышенных тонах выяснял у кудрявого высокого парня, похожего на студента, норовя ударить его по лицу. В конфликт уже вмешались проводники – женщина и мужчина, – и положение грозило выйти из-под контроля каждую минуту. За спиной у стриженого просматривался еще какой-то скользкий тип с пудовыми кулачищами, явно приятель, и тоже разгоряченный выпитым. Володя не стал ждать, чем кончится инцидент, и вернулся в купе. Полина уже забралась под одеяло. Томилин подмигнул ей, но, получив в ответ лишь строгий взгляд, вздохнул и принялся смотреть в темнеющее окно. От нечего делать он попытался сообразить, кто в Зеленодольске может его помнить, а точнее, кто мог бы хотя бы захотеть его вспомнить. Таких людей в родном городе вряд ли было много. Как-то не удавалось ему располагать к себе окружающих. Все было с точностью до наоборот, а сам он в чем-то походил на того стриженого, что затевал сейчас скандал в соседнем вагоне. Еще спасибо дядьке, ныне, получается, покойному, который отмазал его тогда от тюрьмы. Дядька был сложным человеком, в душе презиравшим людей за их слабости, но сам никаких слабостей не чуравшийся. Володя слышал и о его любовницах, и о злоупотреблениях по службе, и о жестокости, и о многом другом, но не ему было судить дядьку. И даже один-единственный раз решился он вернуться в город, чтобы сказать последнему живому родственнику, что все у него в порядке и на кривую тропинку возврата не будет. Поблагодарил, одним словом, за науку и помощь. Дядька в тот раз был особенно немногословен и, кажется, не слишком рад встрече, но принял племянника радушно и даже ссудил без отдачи некоторую сумму денег. Расстались они тогда быстро, неловко и, как оказалось, навсегда. Но вспоминал Томилин сурового дядьку с неизменной теплотой.

На зоне Володя наверняка махнул бы на себя рукой, превратился бы в зверя. А на том переломном этапе он вдруг понял, какая распахивается перед ним пропасть, и притормозил. Со стороны, может быть, это и не было заметно, но Томилин чувствовал – есть черта, за которую он уже никогда не переступит. Наверное, дядька с самого начала знал о нем что-то такое, чего он сам про себя узнал только теперь. Он валял дурака, прожигал жизнь, морочил людям головы, гонялся за легкими деньгами, но к злодеям его больше не тянуло. У него вообще не было теперь друзей – ни новых, ни старых. В этом он был похож на дядьку.

Почему-то приходила на ум только одна фамилия – Затулин Колька, старый его школьный дружок, тихо ушедший в сторону, когда Томилин пустился во все тяжкие. Только поди найди его теперь, когда столько воды утекло. Жив ли он, не уехал ли куда, какую профессию выбрал, захочет ли признать старого кореша – на эти вопросы не было ответов.

Володя так задумался, что отключился от внешнего мира и вздрогнул, когда дверь в купе с грохотом откатилась в сторону и внутрь ввалился, обдав всех свежим перегаром, стриженый сосед с налитыми кровью глазами. Он секунду постоял, собираясь с мыслями, а потом шагнул прямиком к Полине и с шумом уселся на полку у нее в ногах. Дверь за его спиной осталась открытой.

– Ну что, студентка, читаем? – Он бесцеремонно попытался выхватить книгу из ее рук. – Глазенки портим? Ну-ка, дай-ка сюда!

Томилин снова вздрогнул. На этот раз от гнева и отвращения. Он резко поднялся, намереваясь проучить наглеца как следует, но тут произошло то, чего он никак не ожидал.

Не выказав никакого испуга, Полина просто отвела в сторону руку с зажатой в ней книгой, подтянула колени к подбородку и мгновенно выбросила вперед ноги, въехав стриженому пятками в лоб. Раздался звучный шлепок. Не ожидавший такого оборота, пьяный откинулся назад, потерял равновесие и свалился между полками. Но тут же принялся карабкаться наверх, хватаясь за поручни и матерясь в полный голос.

– Охренела, сука? Да ты знаешь, что я сейчас с тобой сделаю?

На Томилина он по-прежнему не обращал внимания, будто того и не существовало. Это было по-своему обидно, но у Володи и без того хватало поводов, чтобы забыть о благих намерениях.

Стриженый был прекрасной мишенью и поплатился за это в полной мере. Едва он метнулся к девушке, как Томилин быстрым и резким движением хлопнул его с обеих сторон по ушным раковинам и в одну секунду заставил потерять ориентацию в пространстве. У стриженого потемнело в глазах, и его с ног до головы пронзила обжигающая боль. Он сжался и покачнулся. Володя сдержал порыв нанести нокаутирующий удар и, просто схватив противника за грудки, сильным толчком вышвырнул его из купе. Стриженый вылетел как пуля и врезался в коридоре головой в окно. Потом он упал и скрючился на полу, зажав уши ладонями. За дверями кто-то вскрикнул. Послышался топот, встревоженные голоса. А следом в купе влетел разъяренный приятель стриженого – тот, которого Томилин совсем недавно видел в чужом вагоне. Глаза у него были совершенно безумные.

– Порву! – зарычал он и попытался вцепиться в горло Володи.

Дальше Томилин действовал уже автоматически – блок, нырок и короткий удар головой в переносицу. Послышался хруст, отчаянный вопль от боли, и нападавший вылетел в коридор, где споткнулся о тело своего друга и тоже растянулся на полу.

Шум в вагоне усилился. Кто-то звал уже полицию, начальника поезда, врача и бог знает еще кого. Володя опомнился и загрустил.

Несмотря на все добрые намерения, несчастья, похоже, не собирались отпускать его. Ну откуда взялись два этих недоноска, которым захотелось на ночь глядя подраться?!

В купе заглянул крайне озабоченный человек в форме железнодорожника. Перед этим он осторожно переступил через лежащего в коридоре стриженого. Железнодорожник мельком посмотрел на Томилина, на остальных и как бы про себя сказал:

– Та-а-ак! Будем ссаживать…

Володя растерянно оглянулся. Сосед с верхней полки проснулся и с любопытством поглядывал на него. Полина была рядом. Она, к удивлению Томилина, решительно вцепилась в его руку, явно собираясь препятствовать «ссаживанию». Это было так неожиданно и трогательно, что душа у Володи не к месту запела.

Между тем оказалось, что поезд замедляет ход. В окнах замелькали огоньки какой-то станции. В купе опять заглянул озабоченный железнодорожник и сообщил:

– Сейчас будем разбираться!

И правда, вслед за скрипом тормозных колодок, послышался лязг дверей в тамбуре, громкие чужие голоса, тяжелый топот ног, и в сопровождении начальника поезда в вагон поднялись сотрудники железнодорожной полиции. Их было трое – лейтенант и двое патрульных с рациями и пистолетами на боку.

Лейтенант, рыжий, вспотевший и неприветливый, с ходу потребовал у всех обитателей купе документы и стал их дотошно просматривать, назойливо вглядываясь в лица не предвещавшим ничего хорошего взглядом.

– Владимир Томилин, значит? – с сомнением спросил он, неприязненно рассматривая владельца паспорта. – Дебош, значит, устраиваем на транспорте? Судимости есть?

– Да какие судимости! Что вы вообще такое несете! – с возмущением перебила его Полина. – Он, между прочим, меня защищал! У вас по поезду пьяные бандиты разгуливают – это вас не колышет! До сих пор в купе водкой разит! Это в порядке вещей?!

– Тише, девушка, тише! – веско сказал лейтенант. – Вы, между прочим, с представителем власти разговариваете! Между прочим, высадим и вас с поезда – до выяснения личности, тогда запоете!..

– А этих, значит, отпустите? – прищурив глаза, спросила Полина. – Наша служба и опасна и трудна…

– Без этих! Без намеков, девушка! – повысил голос лейтенант. – Всех проверим!

– Вообще-то эти двое уже битый час по вагонам куролесят, – подал голос начальник поезда. – Мне люди докладывали, что какие-то меры принимать надо. Я уже думал на станции их ссаживать, а тут вот…

– Разберемся! – неуступчиво сказал лейтенант.

Неожиданно с верхней полки послышался кашель, и вниз осторожно спустился пассажир с разбитым лицом. Он неприметным движением сунул лейтенанту под нос свое удостоверение и, подхватив под локоть, негромко попросил отойти. Лейтенант посмотрел на него с удивлением, но позволил увести себя в коридор.

Вернулся он через три минуты и, уже не глядя на Томилина с Полиной, приказал патрульным:

– Этих двоих – к нам. Протрезвеют, будем дальше разговаривать.

– А с этими чего?

– Ничего, пусть следуют дальше, – мрачно сказал лейтенант, по-прежнему избегая смотреть на Томилина и Полину. – И пускай ведут себя соответственно, без этих…

Полиция ушла, уведя с собой дебоширов. Ушли железнодорожники. Толпа в коридоре рассосалась, Володя и девушка смогли облегченно вздохнуть.

– Я думал, все уже, – мрачно признался Томилин. – Думал, опять все сначала. Ну, не везет мне на эти дела!

– Остынь! – оборвала Полина. Тон ее опять стал суровым и слегка насмешливым. – Не хочется слушать, как ты каешься. Не идет это тебе. Вон как врагов расшвырял – любо-дорого посмотреть! Теперь я поверила, что ты трюкач…

– Да что трюкач! – махнул рукой Володя. – Это тут ни при чем. Немного боксом занимался, да армия еще… Я в морской пехоте служил. Остались кое-какие навыки… Главное, не хотел я никаких скандалов! Но как увидел, что он себе позволяет…

Их взгляды встретились. На какое-то мгновение в темных глазах Полины зажегся огонек интереса – или это показалось Томилину?

– Вообще-то одолеть меня он все равно не мог, – вдруг безжалостно сказала Полина и, обернувшись, откинула подушку. – Тот самый, про который говорила. Так что в следующий раз не слишком за меня беспокойся.

Под подушкой на белых простынях лежал пистолет, очень похожий на настоящий.

– Для меня, что ли, приготовила? – хмуро спросил Володя.

– Почему для тебя? Я сразу поняла, что у этого самца на уме. Хотя об уме тут можно говорить с натяжкой… А вообще-то спасибо нужно этому говорить, – она мотнула головой, показывая на верхнюю полку. – Который с фингалом. Заметил, как он лейтенанта охмурил?

– Думаешь, он? – усомнился Томилин. – Я думал, у летехи разум включился.

– Да нет, точно он, – убежденно сказала Полина. – Я видела, он ему сначала красную книжечку под нос сунул, а потом увел куда-то.

– Тоже из органов, что ли? – пробурчал Томилин. – Ходи, да оглядывайся… Сейчас еще обнаружится, что и те двое придурков из полиции…

– Уже не обнаружится. Смотри, поезд тронулся.

Действительно, за окном поплыли станционные огни. Нарастал привычный убаюкивающий ритм движения, и Томилин осознал, что опасность осталась позади. Да и была ли она, опасность? Так, недоразумение, каких множество встречалось на его жизненном пути. Оно задело его сейчас лишь потому, что рядом была девушка, перед которой не хотелось ударить лицом в грязь. И, кажется, наконец ему удалось произвести на нее впечатление. Хотя она на него произвела впечатление куда большее.

Поезд набирал ход. Суета в вагонах прекращалась, пассажиры укладывались спать. Томилин тоже завалился на свою полку, украдкой поглядывая туда, где под тонким покрывалом вырисовывались волнующие очертания женского тела. Полина уснула быстро, словно и не было только что безобразной сцены, драки и угрозы снятия с поезда. Все-таки природа дала ей на зависть железные нервы. А Володя долго не мог заснуть. Слишком много мыслей теснилось теперь в его голове. Большинство, конечно, вертелось вокруг одной и той же ладной женской фигурки, но было и еще кое-что, занимавшее Томилина. Например, ему показалось странным, что человек с синяком, так своевременно выручивший их, больше в купе не появился. Не осталось после него и никакого багажа.

Остаток ночи прошел спокойно. На следующий день тоже ничего необычного не случилось. В купе подсадили супружескую пару, которая направлялась, судя по всему, на курорт и постоянно выясняла отношения. Из препирательств супругов Томилин догадался, что первоначально муж собирался ехать на юг в одиночку, а жена присоединилась в последний момент, и это стало для него таким сюрпризом, что теперь пара балансировала на грани развода. Общаться в такой обстановке с Полиной удавалось только урывками. Один раз они выбрались в вагон-ресторан, скромно пообедали, но задушевного разговора не получилось, слишком шумно и неуютно там было. Володя уже начинал нервничать, потому что обычно быстро находил общий язык с девушками. Правда, девушки те были определенного сорта, но ведь и он относился к Полине совсем по-другому.

Правда, Томилину было о чем подумать и помимо Полины. Чем ближе подъезжал он к родному городу, тем большее волнение охватывало его. Ничего подобного с ним раньше не было. Пожалуй, в свое время он даже с облегчением покинул Зеленодольск, и никогда по нему не скучал. Здесь были могилы его родителей, но он старался об этом не вспоминать. Слишком тягостно становилось на душе, а Володя подобные ощущения не любил. На этот раз все навалилось на него с новой силой – воспоминания, большей частью неприятные, гадания о нежданном наследстве, зарождающаяся любовь, неопределенные перспективы, угрозы кредиторов – все смешалось в его голове, сложившись во взрывоопасную смесь. Прежде он непременно постарался бы забыться, крепко выпив, но теперь об этом было даже стыдно думать. Томилин ни за что бы не согласился предстать перед Полиной в образе разнузданного стриженого молодца. Это было все равно что похоронить себя заживо.

До Зеленодольска оставалось около сорока минут езды. Последняя пятиминутная стоянка на маршруте на станции Тяглово воспринималась как досадная задержка. Не в силах справиться с волнением, Володя вышел из купе, прошелся по вагону и даже выглянул в тамбур. Проводница стояла на перроне, безразлично посматривая на чудаков-пассажиров, которые закупали на перроне у бабушек семечки, зелень и помидоры, рискуя опоздать на поезд.

С первым же сигналом Томилин вернулся в купе и не нашел там Полины. Супружеская пара, видимо, заключившая временное мирное соглашение, приступала к ужину. На столе были разложены вареные яйца, пирожки, огурцы, стояла бутылка пива. Женщина благожелательно покосилась на Томилина и напевно спросила:

– Вы девушку свою ищете? А она с каким-то мужчиной ушла. Он ее вызвал, она и ушла.

– Как с мужчиной? – удивился Володя. – С железнодорожником, что ли?

– Почему с железнодорожником? Обыкновенный мужчина, солидный, – пояснила попутчица. – В костюме, в галстуке.

Томилин взглянул на багажную полку. Вещи Полины были на месте. Да и где они должны были быть? Он озадаченно хмыкнул и выглянул в коридор. Там было пусто.

Поезд дернулся. Из тамбура вернулась проводница, зашла в свое купе. Вдруг Томилина кто-то окликнул. Он повернулся – на противоположном конце вагона махал руками человек с синяком на физиономии.

– Скорее идите сюда! Ваша девушка! Скорее! Ее уводят, ее обманули!

Бессвязные призывы, отчаянная жестикуляция показывали, что человек до крайности взволнован. Но что могло случиться? С кем могла уйти Полина? Зачем? Но был же какой-то мужчина! И этот подозрительный тип – чего он хочет?

Володя понял одно – с Полиной что-то стряслось. Он было бросился на зов странного пассажира, но потом вдруг его осенило.

– Секунду! – крикнул он и влетел обратно в купе.

Травматический пистолет он нашел на самом дне сумки девушки и сунул его под рубашку, за пояс. Когда он снова выскочил в коридор, поезд уже набирал ход. Человек с синяком ждал его.

– Вопросы потом, – отрывисто сказал он. – Девушку увели обманом. Хотите ее увидеть – торопитесь.

Мотнув головой, он выскочил в тамбур, отпер железную дверь ключом и, обернувшись к Томилину, повелительно крикнул:

– Прыгайте за мной! Мы еще успеем их догнать!

Из раскрытой двери резко пахнуло скошенной травой, вечерней прохладой и мазутом. Поезд размеренно пересчитывал стыки. Сосед Томилина схватился за поручень, всмотрелся в сумерки и прыгнул вниз на насыпь.

Володя чувствовал, что втянут в непонятную и нечестную игру, но поделать ничего не мог. В словах странного человека была только одна истина, в которой Томилин не сомневался, – девушку действительно увели из поезда. Обманом, хитростью, еще как-то, но увели, и ему ничего не оставалось, как следовать за ней. Он оттолкнулся от стальной плиты тамбура и полетел в темноту.

11

– Значит, ты вернулся практически ни с чем? – скорее констатировала, чем спросила Марина.

Сегодня на ней был строгий черный костюм, белоснежная блузка с отложным воротничком, веяло от нее холодноватым ароматом незнакомых Дроздову духов, и вообще она была прекрасной, как Снежная королева, и недоступной, как ледяной айсберг. Разговаривала она с Виктором, одновременно просматривая какой-то текст на экране компьютера. Дроздов невольно почувствовал себя робким просителем, которому что-то от королевы нужно, но права у него птичьи, и рассчитывать ему можно только на высшую милость. В каком-то смысле так оно и было, Виктор сознавал это, но ведь формально речь шла не о его тайных помыслах, а об услуге, которую он оказывал бывшей жене. Что ж с того, что результата добиться не удалось? Он сделал все, что мог.

– Ну, не то чтобы совсем ни с чем, – уклончиво сказал он. – Нужное лицо ускользнуло буквально из-под нашего носа. Зато мы знаем, в каком фильме он снимался, знаем, что съемки он сорвал и что вообще наследник уважаемого Вячеслава Сергеевича Томилина тот еще фрукт. Честное слово, давай лучше поделим это наследство пополам! Он его все равно промотает. Нет, ну в самом деле!

– Кто это мы? – спросила Марина как бы между делом. – Ты о себе говоришь «мы»? Комплекс императора?

– Нет, я же скооперировался с тем самым парнем, который приходил к тебе насчет Томилина, его фамилия Калганов. Если бы не он, я бы вообще ничего не нашел. Я долго за ним гнался, надеясь, что он выведет меня на Владимира. Он ищет Томилина, чтобы получить с него долг. Сумма не астрономическая, но для среднего человека чувствительная. Наконец я Калганова нагнал. Уже на Урале. Там были некоторые обстоятельства… М-м… Ну, тебе про это знать необязательно. В общем, дальше мы поехали вместе. Он уже побывал там, где снимали фильм. Томилина оттуда выгнали с треском. Потом мы пытались отыскать его через полицию, через ГАИ, даже в одну скандальную газетенку обращались – бесполезно. Он как в воду канул. Никто его не видел и не слышал. Хотя шум этот человек, насколько я понял, производит изрядный. Человек-оркестр своего рода.

– Ну и что дальше? – полюбопытствовала Марина, по-прежнему уделяя основное внимание компьютеру. – Что ты со своим новым другом собираешься делать? Какие у вас планы?

– Ну-у, собственно… Калганов пока здесь. Ждет распоряжений от своего шефа. Возможно, в Москве они что-то разнюхают. У нас с Калгановым джентльменское соглашение – как только кто-то узнает о местонахождении Томилина, так сразу делится с другим.

– Вот как? Ну что же, наверное, ты сможешь порадовать своего джентльмена, – сказала Марина, усмехнувшись краем губ. – Томилин здесь. Искать его больше не надо.

– Что?! Он в городе? – Дроздов даже подскочил в кресле. – И ты молчала, пока мы бегали там как шавки с высунутыми языками.

– Он появился только вчера, – невозмутимо пояснила Марина. – Вчера под конец рабочего дня. Вы уже были дома. Так что упрек не по адресу. Одним словом, твоя миссия окончена. Благодарю вас, господин Дроздов. Больше в ваших услугах не нуждаются…

Закончила она шутливым, но довольно решительным тоном. Виктор понял, что надеяться ему в отношениях с бывшей женой не на что.

– Э! Э! Постой! – воскликнул он. – Что это значит – благодарю? У меня были значительные расходы, и, потом, я претендую на какую-то часть гонорара. Можно натурой…

Марина впервые посмотрела бывшему мужу в глаза.

– Виктор, не будь пошляком! – сказала она. – А насчет денег не беспокойся. Я все тебе возмещу, как только по наследству все будет готово. Делами мы с Томилиным еще, конечно, не занимались, не было времени, так, предварительное знакомство… Кстати, мне он совсем не показался таким уж авантюристом и рубахой-парнем. Довольно мрачный тип, я бы сказала.

– А где он сейчас?

– Ну как ты думаешь где? Отправился обозревать свои владения. Надо же ему посмотреть, как скоро удастся пропить наследство. Шучу, конечно. Надо же ему было где-то ночевать? Естественно, что Маевский позаботился, увел его – не знаю только куда – в дядину квартиру или в загородный дом. Нет-нет, младший Томилин совсем не показался мне легкомысленным человеком. Кстати, в качестве каскадера я его тоже не представляю. Ну, крепкий мужик, но ничего особенного.

– Ну вот и режиссер тоже, видимо, так подумал. Так, значит, он должен у тебя сегодня появиться?

– Ох, не знаю! – Марина озабоченно посмотрела на часы. – Здесь, как на грех, это несчастье! Меня вот тоже вызвали на допрос сегодня.

– Несчастье? Допрос? Ничего не понимаю!

– Ты ничего не слышал? Два дня назад зверски убили Чеканову и ее любовника Крутова. Банальное ограбление, да и убийцу уже то ли поймали, то ли застрелили, но, поскольку они оба были завязаны на фирме Томилина «Секунда», то трясут всех, кто имеет отношение к наследству. И меня в том числе. Не могу судить, насколько это оправданно, но не спорить же… В общем, мне пора идти.

– Постой! Двойное убийство? – Дроздов пытался собраться с мыслями. – И оба из фирмы Томилина. Какое интересное совпадение. И кто следователь?

– Кажется, его фамилия Ванин.

– Ах, этот! Ну, он глубоко копать не любит. Думаю, надолго он тебя не задержит. Если этот чертов наследник у тебя появится, дай знать, ладно? Просто позвони по этому телефону и скажи, что птичка в клетке, хорошо?

Он дал Марине номер телефона Калганова, потому что своим все еще не обзавелся.

– Чтобы твой дружок-горилла занялся прямо здесь рэкетом? Спасибо большое! Я пока что забочусь о своей репутации.

– Он не горилла, – возразил Дроздов. – Просто жесткий мужик. С головой, между прочим. А долги нужно платить, разве нет? Да не бойся ты! Я попрошу, чтобы он поделикатнее. И конечно, не на твоей территории. Мы подождем на улице.

– Но я должна буду его предупредить о ваших намерениях, – строго заявила Марина. – Мне совсем не нужно, чтобы моих клиентов брали за горло, да еще врасплох!

– Предупреди, – согласился Дроздов. – Думаю, от денег он не побежит. Дешевле будет заплатить. А вообще стоит, наверное, познакомиться с этим типом покороче, а? Скоро он будет в нашем городке персоной. Денежный мешок, так сказать. Всегда можно перехватить до получки.

– Я ухожу, Виктор! Ты тоже. Мне нужно запереть контору.

– Ну, разумеется! Мне тут больше нечего делать. Выплата заработка откладывается. Кстати, как нотариус, ты должна быть в курсе – за задержку денежных выплат работникам тебя могут наказать.

– Я не вижу тут работников, – отрезала Марина, выключая компьютер и демонстративно делая шаг к двери. – Одни неудачники и недотепы. Санитары леса.

Распрощались они довольно мило, помахав друг другу ручкой. Только бывшая супруга умчалась на серебристой машине, а Дроздов отправился пешком на троллейбусную остановку. Он решил навестить своего нового друга Бориса. Тот остановился в гостинице «Золотая долина». Надо было купить телефон, потому что было слишком мало шансов вернуть старый, но после поездки Дроздов основательно поиздержался. Он очень рассчитывал, что бывшая жена подкинет ему денег, но она изящно обошла этот вопрос, заменив звонкую монету обещаниями. Можно было попробовать занять у Калганова или у компаньона, но Бобров наверняка сам сидел на мели, а у Калганова занимать боязно, учитывая его настойчивость в выбивании долгов.

Ехать было не слишком далеко, остановок пять. Троллейбус шел полупустым. Все форточки были открыты, но знойный ветер, врывавшийся в салон, не освежал, а, наоборот, нагонял жару, точно в духовке. Дроздов думал о том, что в такую погоду нужно лежать на пляже со стаканом ледяной колы в руке и горячей блондинкой под боком, а не заниматься делами, в которых сам черт ногу сломит. Деньги всегда создавали вокруг себя атмосферу легкого безумия, не щадя ни мужчин, ни женщин, ни стариков, ни детей. Если бы была воля Виктора, то он, пожалуй, запретил бы деньги вообще и перевел все на натуральный обмен. Ну, там, выпек буханку хлеба и обменял ее на что-то нужное, например на топор. Сапоги на гармошку, поросенка на сахар и так далее. Конечно, тогда про холодную колу придется забыть, ну так ведь квас никто не отменял. Прожить можно было бы, и кривая преступлений, глядишь, пошла бы вниз.

Подумав о преступлениях, Дроздов вспомнил про ту страшную новость, которую сообщила ему Марина. Жуткая история! Виктор знал Чеканову, видел несколько раз, красивая была женщина, хотя и не первой молодости. Во всяком случае, без мужика не оставалась. Вот и Крутов сразу нашелся, чтобы утешить ее после смерти благодетеля. Он нашелся, и смерть его нашла. Странно, конечно, вот если бы Томилин что-то им оставил, тогда мотив бы просматривался, а так… И к тому же убийца сразу был вычислен, да еще и убит сам. Как пишут в газетах – роковая случайность. Теперь из-за этой случайности всех будут дергать. Хотя, скорее всего, следователь по особо важным делам Ванин Виктор Ильич сильно усердствовать не будет. Поначалу напустит важности, железным голосом допросит нескольких свидетелей, станет настойчиво добиваться «где вы были в ночь на такое-то…», может быть, даже кого-то доведет до слез, глядишь, подписку о невыезде возьмет, но потом спокойно подошьет бумаги, напишет, что дело закрыто ввиду смерти подозреваемого, и положит на полку. И ведь на самом деле все было очевидно, но что-то не давало Дроздову покоя. Что-то не нравилось ему в несвязной на первый взгляд цепочке событий, развернувшихся на фоне объявленного наследства. Томилин оставил большие деньги. За такие бабки могли убить кого угодно. А что, если Чеканова… А что это за странный полицейский, который путешествовал с ним то ли в поисках Калганова, то ли еще зачем-то…

Виктор едва не проехал остановку. Сердито мотнув головой, он выскочил из троллейбуса в последний момент, ругая себя последними словами.

«Ты не следователь, и эти дела не имеют к тебе никакого отношения! – заявил он самому себе. – И потом, что за мальчишество! Наследник жив и здоров. На денежки никто не покушается, кроме Калганова, да и тот держится строго в рамках своей компетенции. Нужно выкинуть глупые мысли из головы. Нам с Бобровым фирму с колен поднимать нужно. Дела совсем из рук вон. Кстати, надо заглянуть к старику, он, должно быть, рвет и мечет там без меня. Вот с Калгановым разберусь и сразу к нему».

Борис сидел в номере с цифрой «27» на двери. Он был в трусах и мятом атласном халате, курил какие-то дьявольски крепкие сигареты и смотрел телевизор. По телевизору показывали мультики. Калганов пускал дым кольцами и добродушно посмеивался.

– Я люблю мультфильмы! – признался он Дроздову. – Маленький когда был, никогда ни одного мультика даже до половины не досмотрел. Батя бухой или за пивом меня посылал, или воспитывал, или телик с балкона выкидывал. Ага, в натуре, шизанутый был до предела! Вот я теперь и досматриваю, ха-ха! А ты чего приперся? Ах, да, ты же трубу тому дебилу подарил! А у меня ничего нового. Я шефу звонил. Там у них пока никакой информации.

– Зато у меня информация, – сказал Дроздов. – Здесь твой клиент.

Он сел в пустое кресло спиной к телевизору и замахал руками, пытаясь разогнать облако табачного дыма, которое Борис выпустил прямо перед его носом.

– Мой клиент? Ты имеешь в виду Томилина? – недоверчиво переспросил Калганов, уставившись на Виктора. – Это что же, наш пострел везде поспел? И он уже вступил в права наследства?

– Не так быстро. Пока он только обозначил свое присутствие. Сегодня должны начать оформление документов. Я попросил свою бывшую позвонить тебе, когда он появится. Только прошу – не прессуй его в конторе. Это может повредить ее репутации.

– Хорошо. Ради тебя не буду, – ухмыльнулся Калганов. – Как-никак, мы с тобой что-то вроде братьев по крови теперь. А я уже тут наслушался про наследство Томилина. Народ болтает, что дядюшка был чертовски богат – магазины, недвижимость, молодые любовницы… Это правда? Может, мне стоит запросить с нашего должника побольше?

– Про старика и старуху сказку помнишь? Ах да, ты даже ни одного мультика в детстве не досмотрел толком… Да нет, я думаю, борзеть тебе не стоит, хоть ты и из Москвы. Второй раз тебя могут и не выпустить из застенков.

– Такие вы тут крутые? Ладно, не волнуйся. Все будет чинно и благородно. Томилин парень покладистый, хотя и ершистый. Но тут и ребенок сообразит – с таких бабок проще заплатить, чем в прятки играть. Мы ведь процент берем за каждый просроченный день, понимаешь? Процент небольшой, как говорится, щадящий, но если сильно затягивать с отдачей…

– Надеюсь, все это юридически безупречно? – со вздохом спросил Дроздов.

– О, да! Юристы у нас хорошие, – заверил Борис. – Но, главное, у нас методы убеждения мощные.

– Да, я уже это заметил на примере полицейского Лоскутова, – кивнул Дроздов. – Кстати, вот с кем бы тебе я не советовал еще раз встретиться! Чин у него небольшой, конечно, но…

– А что, этот тоже уже вернулся? – с отвращением спросил Калганов.

– Не в курсе. Но почему бы ему не вернуться, если он здесь живет? И врачу показаться нужно, и вообще. Не хотелось бы, чтобы вы еще раз встретились.

Калганов глубоко затянулся и со злостью раздавил сигарету в фаянсовой пепельнице.

– Не волнуйся, я на рожон лезть не буду, – пообещал он и, подмигивая, добавил: – Только тогда уж по старой дружбе и ты мне помоги – если что, прикрой, ладно? Кстати! Все хочу показать тебе одну фотку – это мне киношники дали. У них там этого добра навалом. Посмотри, с какими людьми этот мудила общался! Со звездами, можно сказать… Другие всю жизнь мечтают хоть краешком глаза…

Калганов полез в свой бумажник, порылся в нем и достал оттуда цветную фотографию. Судя по всему, это был общий снимок киногруппы, сделанный еще в начале съемок, – человек тридцать на фоне хвойного леса и живописных избушек, крытых соломой. Снимок был мелковат, но Дроздов без труда узнал известных киноактеров – Виктора Звонарева, Ирину Кашину, еще парочку актеров помельче, фамилии которых не мог вспомнить, и даже режиссера Прохорова, невысокого толстого человечка, которого совсем недавно видел в какой-то передаче по телевидению. Калганов встал со своего места, навис всей тушей над Дроздовым и ткнул толстым пальцем в край фотографии.

– А вот это и есть наш красавец. Здесь он, насколько я понимаю, еще трезвый.

Дроздов не без любопытства всмотрелся в изображение молодого широкоплечего мужчины, скромно пристроившегося сбоку. Рассеянная улыбочка, волевое лицо, волнистые волосы – ничего рокового в этом человеке не просматривалось. Было ясно, что любит женщин, не дурак выпить, за себя постоять может, но не более того. Ничего зловещего Виктор в нем не заметил. Мало ли что выкидывал по молодости! Молодыми все валяли дурака. Главное, потом удержать равновесие. Правда, эти долги, скитания, конфликты… Но, возможно, теперь, когда появляются большие возможности, Томилин возьмется за ум?

– Ну что же, на подонка он вроде бы не похож, – заключил Дроздов, возвращая фотографию. – Думаю, с ним можно договориться.

– Договоримся обязательно, – заявил Калганов, пряча бумажник в карман пиджака, висевшего на спинке кровати. – Только бы твоя не подвела.

– Она женщина обязательная. Если пообещала, значит, сделает.

– А ты? Ты как узнаешь? Без мобилы-то?

– Мобилу теперь искать надо, – почесал в затылке Дроздов. – Еще неизвестно, захочет ли Лоскутов ее отдавать – обиделся, поди.

– Ты на мели, я вижу, – усмехнулся Калганов и опять полез в бумажник. – Купи себе трубу, не позорься! Потом отдашь. Только мой номер первым забей, понял?

– Да, пожалуй, влезешь к тебе в долги… – хмыкнул Дроздов, принимая деньги, которые протягивал ему Борис.

– Боишься? – засмеялся тот. – Лучше бы ты боялся, когда полез мне морду бить. А друзей я не трогаю. Ты только не пропей бабки. Купи и сразу мне отзвонись, чтобы у меня твой номер был. Давай!

Дроздов так и сделал – в ближайшем салоне купил дешевую трубку и позвонил Калганову. Договорились встретиться около нотариальной конторы, когда туда явится Томилин.

В ожидании звонка Виктор сподобился выбраться и в собственную контору. Старший компаньон и в некотором роде хозяин Григорий Семенович Бобров был на месте. От нечего делать он изготавливал пружинки из канцелярских скрепок, наматывая их на карандаш. На столе перед ним стояли уже не менее трех десятков таких никуда не годных пружинок. Увидев Дроздова, он просиял, грузно встал и двинулся навстречу.

– Ну, наконец-то! – воскликнул он, крепко обнимая напарника. – А я уже думал, что ты сбежал! Решил меня бросить на этом кладбище… – Бобров обвел рукой их неказистый кабинет. – Как ты уехал, так ни одного клиента, представляешь? До конца года если ничего не изменится, придется самоликвидироваться. Аренда сожрет.

– Просто лето сейчас. Отпуска, – объяснил Дроздов. – Люди отдыхают. Пляж, море, золотой песок, бархатные ночи. Изменяют сами и дают изменять другим. Вот подожди, вернутся все из отпусков, загар слезет, люди станут злые, тогда заказы и посыплются.

– Твоими бы устами да мед пить, – проворчал Бобров. – Ну, хоть расскажи, что видел, как люди в других краях живут.

– Честно говоря, даже не заметил, – признался Виктор. – Все на бегу. И потом, краше Зеленодольска все равно места на земле нет. А у нас тут, оказывается, кровь пролилась?

Григорий Семенович на секунду нахмурил лоб. Он был человеком немалой комплекции, с виду мирным и добродушным, с некоторой даже грустинкой в карих глазах. Никто не верил, что в былые времена Бобров был неплохим опером и грозой бандитов.

– А, ты имеешь в виду это двойное убийство? Было дело. Но там как-то быстро все раскрутили. Сам Жмыхов участвовал в операции. Как Чапай, с шашкой наголо. Говорят, он при захвате лично убийцу положил. В лоб. Тот даже не пикнул.

– Вот даже как! Откуда же следует, что убийца? – подозрительно спросил Дроздов. – Это так теперь делают? Преступление раскрыто по свежим следам – подозреваемого подстрелили и повесили на него все преступления последнего квартала…

– Да нет, говорят, там все сходится, – махнул рукой Бобров. – На хате нашли вещи, которые преступник прихватил в квартире. В сущности, добыча была смешная, как будто бы два мобильных телефона, да тысячи две-три денег. И представляешь, за такую ерунду зверски зарезали двух человек! Нет, за такое, знаешь, надо что?.. Мораторий у них на смертную казнь, понимаешь! Да если бы он мне попался…

Бобров сдвинул вместе два своих огромных кулачища и показал, что бы он сделал, если бы убийца попался ему в руки. Виктор не позавидовал гипотетическому преступнику.

– Хочешь сказать, Жмыхов сам его и наказал? – спросил он. – Думаешь, потому сам и на задержание пошел? Что-то за майором я раньше такого рвения не замечал.

– Да нет, я так не думаю, – устало отмахнулся Бобров. – Совпало просто. А что стрелял, тоже объяснимо. Когда долго в кабинете сидишь, потом в деле кругом опасность чудится. У страха глаза велики! Вот и у него нервишки сдали, наверное. Чего его самого туда потянуло, непонятно. Возможно, нового начальника ждут, да каждый, как умеет, свое рвение показывает.

– Да черт их знает! Не наше это уже дело, Семеныч!

– Это верно, лучше давай-ка подумаем, как нам твое возвращение отметить. Я пустой, сразу говорю!

– Да и я не лучше, – признался Дроздов. – Моя мне пока не заплатила. Да, боюсь, торопиться с этим делом не станет. Клиента-то ей я не нашел. Он сам нашелся. А ты ведь женщин знаешь – они с деньгами расстаются неохотно. Тем более тут вроде родственник, так что вообще можно не церемониться.

– Сочувствую. Ну тогда просто так приходи вечерком, чаю попьем, футбол посмотрим…

– Ладно, договорились! Только с делами немного разберусь – нужно помочь товарищу из Москвы. Он тоже по душу Томилина приехал. Хочется, чтобы все мирно разрешилось и чтобы Марина не пострадала. Ее репутация. Она сейчас на репутацию работает, а потом репутация будет работать на нее, понимаешь?

– Зря смеешься, – сказал Бобров. – Репутация – это именно то, что нашей конторе сейчас бы не помешало, а то развалится к концу года. Куда пойдешь работать?

– Не развалится. Чует мое сердце, скоро клиенты повалят к нам косяком. Ты бы подумал над тем, как повысить тарифы.

– Типун тебе на язык! – рассердился Бобров. – Ступай! И помни – вечером я тебя жду.

Однако спокойного вечера не получилось, так как произошло нечто неожиданное и страшное. Бесполезно прождав звонка от Калганова до двух часов дня, он сам набрал номер Бориса. Телефон москвича не отзывался. Позвонив еще несколько раз и получив ответ, что абонент недоступен, Дроздов не выдержал и решил еще раз съездить в гостиницу.

В «Золотой долине» царила невероятная суматоха. Какие-то бледные люди куда-то звонили, разговаривая неестественно громкими голосами. Площадка для стоянки машин за гостиницей была оцеплена полицией. Тут же озабоченные пожарные уже сматывали шланги, суетились люди в белых халатах. На ступеньках у входа стояли полицейские.

Стараясь быть незаметнее, Виктор проскользнул в вестибюль и спросил у портье, на месте ли жилец из номера 27. Тот посмотрел на Дроздова каким-то странным взглядом, а потом, отводя глаза, негромко, словно бы про себя, произнес:

– Похоже, что ваш знакомый погиб. Вот так. Взорвался в своей машине полчаса назад. Завел мотор и… Так что если не хотите неприятностей, то я бы вам рекомендовал держаться отсюда подальше. Всех трясут, все на повышенных тонах, того и гляди в террористы запишут… Я вас, Виктор Александрович, помню – моя сестра раньше с вами работала, – поэтому по-человечески советую…

– Ну что же, спасибо за совет, – пробормотал ошеломленный Дроздов.

12

Майор Жмыхов чувствовал себя отвратительно и физически, и морально. Последние три дня он не высыпался. В голове стоял какой-то неприятный звон, глаза слипались, а сегодня утром в зеркале он обнаружил, что весь его правый глаз залит кровью – от напряжения лопнул сосуд. Он и прежде подозревал, что у него не все ладно с давлением, просто не оставалось времени заглянуть к врачу. Но теперь не до забот о здоровье. Этот неожиданный звонок Лоскутова с чужого телефона, и новая головная боль. Конечно, с одной стороны, вышло на редкость удачно. Казалось, след был начисто потерян, и вдруг Томилин сам идет им в руки. Можно сказать, облегчил им жизнь. Но с другой стороны… Пришлось все бросать и спешно выезжать, перехватывать поезд, на котором Томилин и девчонка ехали в Зеленодольск.

Ах, эта неизвестно откуда взявшаяся девчонка! Только ее сейчас и не хватало. У Андрея, когда он вошел в купе и увидел девушку, защемило сердце. У нее были на редкость умные глаза и привлекательная внешность. Чем-то она даже напомнила майору старшую дочь, которая училась сейчас в чужом городе.

Все совершалось на ходу, в порядке импровизации, и, наверное, можно было бы провернуть дело половчее, но уж как получилось, так получилось. Лоскутов брал на себя Томилина. Жмыхов занялся девчонкой.

Возле станции в машине их ждал верный человек по фамилии Гусев. Он был не из полиции, но так уж сложилось, что он был многим обязан Андрею. На него можно было положиться. Вот только девушку Жмыхов не собирался ему показывать. Вообще он сразу решил, что девушка тут вне игры. С ее головы не упадет ни один волос. Были, конечно, нюансы, но майор на них закрыл глаза.

Пассажирка встревожилась, когда незнакомый, но очень солидный человек с красными корочками снял ее с поезда и решительно отвел в зал ожидания на маленькой станции. Но дальше все вообще было ужасно. Жмыхов испытывал какое-то мутное безрадостное чувство, когда, глядя в расширенные от ужаса зрачки девушки, недрогнувшим голосом объяснял ей, что она попала в компанию преступника-рецидивиста и подвергается смертельной опасности.

– Мой долг не только предупредить вас, но и обеспечить наивысшую безопасность. Вот-вот начнется операция по захвату преступника. А вам лучше всего взять обратный билет и уехать туда, откуда вы приехали. Мне вас жаль, такую молодую и красивую. Вам жить да жить, а сейчас получается, что вы если не соучастница, то свидетельница. Охота вам скитаться по кабинетам, отвечать на тысячу вопросов, потом идти в суд… А вдруг суд решит, что вы тоже причастны к преступлениям? Нет-нет, вы должны последовать моему совету! Я сам куплю вам билет. Паспорт у вас собой? Там в вагоне остались ваши вещи – мы вам их потом вышлем.

Андрею понравилось, что девушка с ним не спорила, только внимательно слушала, что не стала горевать из-за вещей, уехавших вместе с поездом. Кажется, на нее произвела впечатление речь Жмыхова. Они пошли в кассу, и он купил ей билет до Екатеринбурга, как она попросила. Обратный поезд должен был подойти через каких-то двадцать минут, и, радуясь такой удаче, майор еще раз напутствовал девушку:

– Смотрите, никуда не выходите со станции, пока не сядете в поезд. И ни о чем не жалейте! Вы не представляете, какой беды вы сегодня избежали!

Майор говорил искренне – уж он-то знал, какой беды избежала эта чудачка. Ему нравилось, что она такая серьезная и покладистая. По крайней мере, одной проблемой становилось меньше, и лишнего греха на душу брать не приходилось. У него и без того душа будто железом была скована с тех самых пор, как подписался он на это дело, с тех пор, как вошел в этот чертов красный пул. А у нас раз уж куда-то вошел, то известно: вход – рупь, а выход – два. Задний ход давать поздно, да и был ли он, этот вариант? Сказать легко, только жизнь в слова не умещается.

Провожая девчонку, Жмыхов потихоньку начинал нервничать. От Лоскутова не было никаких вестей. Неужели он не сумел выманить Томилина из поезда? Неужели сейчас едет с ним прямо в Зеленодольск? Или просто ситуация не позволяет позвонить? Или в суматохе потерял мобильник? Все это могло иметь место, но не менее велика была вероятность, что случилось худшее и Лоскутов не справился с Томилиным. Все-таки тот имел кое-какую подготовку, умел драться, и ему нечего было терять.

Все тревожнее делалось Андрею, а поезд на Екатеринбург все не появлялся. И не давал о себе знать Виталий. А Жмыхов не мог оставить без присмотра девчонку и позвонить при ней тоже не мог. Спасибо, что хоть она помалкивала и не задавала никаких вопросов, только таращила большие глаза, видимо, перепуганная до смерти. Интересно, Томилин пригласил ее в Зеленодольск, потому что узнал про наследство или это просто совпадение? Можно было попробовать узнать об этом у девушки, но майор не стал и этого делать. Проще было сделать вид, что она ничего не знает о наследстве. Жмыхов решил не морочить себе голову по этому поводу. Такой человек, как Томилин, может наговорить с три короба, его словам грош цена. С чего бы эта умная девушка поверила в сказки о наследстве? Скорее всего, захотела просто переспать с приглянувшимся ей мужиком – кто-то ведь упоминал, что Томилин всегда нравился бабам. Пусть проваливает, пусть скажет спасибо и пусть навсегда забудет про каскадера и про Зеленодольск.

Он посадил растерянную девчонку в поезд, а Лоскутова все не было. Советоваться по телефону он не решался. Все было настолько непонятно и непредсказуемо, что чей угодно совет здесь вряд ли помог бы. Оставалось ждать.

Проводив глазами прощальные огоньки поезда, Жмыхов внимательно осмотрел перрон, на всякий случай заглянул в зал ожидания, прошелся по другим помещениям, но ничего заслуживающего внимания не приметил. Тогда он вернулся к машине. Гусев дремал за рулем старенького «Форда», нимало ни о чем не беспокоясь. Разбуженный, он смущенно улыбнулся. Андрей знал, что задает бессмысленный вопрос, но все-таки поинтересовался, не связывался ли с ним Лоскутов. Гусев вопросу не удивился, но ответил отрицательно. Жмыхов другого и не ждал – Виталий все время звонил с чужих телефонов, а помнить все номера он, естественно, не мог.

Майор раздраженно посмотрел на часы. Время было позднее. Вокруг станции все шире расползалась тьма, в которой сиротливо теплились одинокие окна. В Тяглово рано ложились спать. Он представил себе, как сейчас нервничает Прокопенко, как выходит из себя Орешин, и настроение у него совсем испортилось.

– Неужели этот идиот его упустил? – в отчаянии пробормотал он себе под нос. – Я же преду-предил, что этот шанс надо использовать на все сто. Я же его знаю, он наверняка взял с собой оружие. В чем же дело?

– А если он его завалил прямо в поезде? – простодушно спросил Гусев. – Ну и спалился. Такой вариант возможен?

– За такой вариант голову оторвать мало! – зло ответил Жмыхов. – Времени у нас было в обрез, но с ним все же обговорили – вот приманка, девка, поезд тронулся, ее нет. Где? Взяли! Что остается делать – прыгают с поезда. А дальше уже разбирайся! Условия лучше не придумаешь – ночь, никого вокруг, насыпь, лес… Главное, сам согласился, пообещал, что проблем не будет. Ну и что теперь делать?

Жмыхова особенно бесило, что он сам же и повелся на обещания Лоскутова. Никому нельзя доверять. И планировать на ходу такие вещи – последнее дело. Правда, выхода у них не было. Этот кретин, ища Томилина, десять дней неизвестно где катался, потерял машину, подставился под резиновую пулю, и никого бы так и не нашел, если бы не счастливый случай. Вот это и называется – дуракам везет. Вопрос теперь в том, повезет ли умным?

Андрей велел Гусеву оставаться на месте и снова вышел к поездам. Жизнь здесь давно замерла. На третьей платформе ждал отправления товарный состав. Безжизненный свет фонарей заливал пустой перрон.

Вдруг там, где рельсы убегали во тьме в сторону Зеленодольска, на фоне красных и синих железнодорожных огней Жмыхов заметил медленно и неуверенно бредущую человеческую фигуру. Человек шел, странно скособочившись, спотыкаясь, как пьяный, то и дело останавливаясь и замирая на время. Что-то екнуло в душе у майора, он пробежался до конца перрона, спрыгнул на рельсы и быстро зашагал навстречу подозрительному человеку. Через минуту они встретились, и Жмыхов уже ясно увидел, что человек этот – Лоскутов.

– Твою мать, майор… – совсем не по-уставному заговорил Лоскутов. – Совсем плохо дело…

Он болезненно кривил лицо и придерживал левой рукой правую.

– Ты что это – ранен? – с раздражением спросил Андрей. – Какого черта? Где Томилин? Томилин где?!

– Не знаю, – сухо ответил Лоскутов. – Осточертело все! Мочи нет!

Он сел прямо на шпалы и уронил голову на грудь. Казалось, он спит.

Жмыхов окончательно потерял самообладание. Он схватил Лоскутова за грудки, поднял, точно безвольную тряпичную куклу, и как следует встряхнул. Виталий застонал.

– Что стонешь, гаденыш? – прошипел Жмыхов ему в лицо. – Перед твоим родственником кому придется объясняться? Тебе, что ли? Где Томилин? Ты упустил его?

– Не совсем так, – плачущим голосом ответил Лоскутов. Ноги его подкашивались. – Мы с поезда соскочили, как и планировалось. Я первый, потом он. Он стал меня искать, а в темноте-то не видно. Я дождался его и отоварил прутом…

– Каким, к черту, прутом?!

– Я в поезде запасся…

– У тебя, что – не было оружия?

– Было. Эта сука, которая меня в Веселом…

– Ясно. Чего дальше было?

– Отоварил я его по черепу. Он упал и отключился вроде. Я хотел документы его посмотреть. А он, сука, из травматики в меня… Второй раз я попал, сука!

– Жаль, что тебя вообще не убили! Дальше что было?

– Рука у меня отнялась! В руку он мне зарядил! Кость, наверное, треснула – боль такая, что терпеть невозможно. Пока я в себя приходил, он куда-то свалил…

– Куда?!

– А я знаю? У меня шок был. Ну, какое-то время… А он, пока я в отключке валялся, собрал свои манатки и ушел.

– Какие манатки, кретин? Ты в своем уме, какие манатки? Он за тобой с чемоданом прыгал, что ли?

– Нет, это я так сказал, по привычке. Пустой он ушел. Ну, с пушкой своей. Развелось этой травматики, мать ее!.. Почему у нас не пресекают этот беспредел? Я бы за это дело срок давал однозначно… Закон принять надо…

Жмыхов едва удержался от желания пнуть своего нерасторопного напарника.

– Заткнулся бы, законотворец! Ты лучше бы о себе беспокоился! С прутком поперся! Ты головой думал или чем?

– А что было делать? – огрызнулся Лоскутов. – Говорю, была у меня пушка, но эта гнида московская ее взяла. И вообще я не знал, что он со мной в одном купе едет. Все же спонтанно получилось! Вы же сами в курсе были! Сами распорядились, чтобы я действовал, а теперь что? А теперь Виталий за все отдувайся?

– Ладно, проехали, – устало сказал Жмыхов.

Его гнев остывал. В самом деле искать виноватых было бессмысленно.

– Поднимайся! – сказал он. – Нечего тут рассиживаться. Надо решать, что делать дальше. Как далеко отсюда то место, где вы спрыгнули?

– Километр-полтора, – вяло ответил Лоскутов. – Не сильно далеко, в общем. Хотите туда отправиться? Да бесполезно! Он давно свалил.

– Вопрос, куда он свалил, – задумчиво пробормотал Жмыхов, вглядываясь в темноту, подсвеченную редкими огнями, и вдруг задал совершенно неожиданный вопрос: – Как думаешь, он про наследство знает? Не было разговоров в вагоне?

– Никаких разговоров, – мотнул головой Лоскутов. – Они с этой девкой вообще почти не разговаривали. Типа едва знакомы. Но потом он за нее заступился от души. Двоим навалял.

– Значит, чувства серьезные, – размышляя вслух, заключил майор. – А мы девчонку как бы похитили – значит, что из этого следует? Что он вернется на станцию, чтобы выяснить, какова судьба боевой подруги. Правильно? Но вернется скрытно, потому что будет подозревать подвох, осторожничать станет. Тебя-то он уже не боится, но ведь ясно, что против него действуют, по крайней мере, двое. Значит, будет действовать осторожно. Выходит, нужно его здесь ждать.

– Мне к врачу нужно, – мрачно сообщил Лоскутов.

Жмыхов едва взглянул на него и продолжил свои размышления:

– А если предположить другой вариант? А если он забил на все и подался на шоссе? Поймает попутку – и через полчаса-час в городе. И где там его искать? Гостиниц у нас много…

– У него, по-моему, денег нет, – подал голос Виталий. – Я обратил внимание – все время девка платила. На что же он гостиницу снимет? Я думаю, в гостиницу он соваться не станет, будет искать старых знакомых, у кого перекантоваться можно.

– Какие у него знакомые? – махнул рукой Жмыхов. – Хотя тебе виднее. Я не местный. Только по опыту знаю, если столько времени прошло, да у тебя в кармане ни шиша, все знакомые куда-то пропадают. Не найдет он никого. Нет, если верить тому, что о нем рассказывают, он придет сюда. Томилин за тобой не раздумывая двинул, когда ты ему про девушку сказал, значит, и сюда вернется, ну, может, чуточку мозгами пораскинет. Значит, и нам это сделать нужно. Подумать то есть. Хватит уже импровизировать.

– Мне к врачу нужно, – напомнил Лоскутов.

Он сидел, скособочившись, на шпале и исподлобья смотрел на майора. В темноте не было видно выражения его лица, но голос звучал довольно недружелюбно. Жмыхов подумал, что, кроме всего прочего, Лоскутов был приставлен, чтобы присматривать и за ним, Жмыховым, и еще неизвестно, что он будет петь на ухо своему родственнику Орешину. Небось наплетет, что история с поездом – провальная идея Жмыхова, а про то, что сам не справился с делом, разумеется, упоминать не станет. Орешин не дурак, но к родне все равно отношение иное, нежели к чужому человеку.

– Где я тебе здесь врача возьму? Соберись! Второго промаха нам с тобой не простят. Мы сами себе его не простим.

– Я виноват, что ли, что у меня рука не действует? – с обидой спросил Лоскутов. – Я в таком виде пользы не принесу. Я и так с травмой головы две недели…

– Ну, не преувеличивай! И не такая, видно, травма, раз своими ногами ходишь.

– Вам легко говорить!

Со стороны станции донеслось стрекотание моторов. Жмыхов с беспокойством обернулся и тут же повелительно протянул ладонь Лоскутову.

– Все! Хорош дискуссии разводить! Вставай! Пошли!

Лоскутов ухватился за протянутую руку, с натугой поднялся. Уже не обращая на него внимания, Жмыхов торопливо зашагал к станции. Неожиданное оживление в тихом уголке обеспокоило его.

При ближайшем рассмотрении, однако, выяснилось, что к их делам это не имело ни малейшего отношения. Просто возле здания станции собрались какие-то отвязные подростки на трескучих мотоциклах. Их было человек пять-шесть, но шума они производили не меньше, чем взвод мотопехоты, идущий в атаку. Андрей терпеть не мог этих ночных рыцарей и в другое время непременно разогнал бы веселую компанию, но сейчас ему не хотелось светиться, а к тому же шум и суета были сейчас на руку. Если Томилин вернется на станцию, он тоже в первый момент обратит внимание на шумных тусовщиков, и возможно, будет не так подозрителен.

Майор приказал Лоскутову садиться в машину, а сам еще раз проверил здание вокзала. Внутри было пусто, только в глубине билетной кассы – их было видно через окошечко – пили чай сотрудницы вокзала.

Жмыхов уже собирался уходить, чтобы присоединиться к своей команде, как вдруг в пустой зал быстро вошел запыхавшийся человек в джинсах и синей рубашке с коротким рукавом. Джинсы были выпачканы мазутом, рубашка порвана. Он настороженно осмотрел помещение и остановил угрюмый взгляд на Андрее. Несколько секунд они недоверчиво разглядывали друг друга, а потом Томилин отвернулся и быстрым шагом направился к окошечку кассы.

Да, это был он. Жмыхов узнал его, хотя видел до этого только фотографии Томилина из того, старого дела. Ошибки быть не могло. Парень не так уж сильно изменился. Только стали жестче черты лица да появился шрам на нижней губе. Ну и следы борьбы, которые остались на одежде. Все сходилось. И в том, что Томилин вернется, Жмыхов не ошибся. Попал в точку.

Он вспомнил про травматику и присмотрелся. Если пистолет и был сейчас при Томилине, то, скорее всего, под рубашкой, которая топорщилась пузырями, за поясом. Вряд ли этот ковбой успеет его выхватить раньше, чем Жмыхов его скрутит. Только нужно сначала вывести его на улицу. Ни к чему устраивать потасовку на глазах у женщин. Иногда они бывают очень внимательны к деталям.

– Простите, вы не девушку, случайно, ищете? – окликнул он Томилина, когда тот уже достиг окошечка кассы. – Такую, симпатичную, с лентой в волосах?

Томилин резко на каблуках повернулся, еще раз смерил с ног до головы фигуру Андрея. Было видно, что особого доверия она у него не вызывала, но Жмыхов держался совершенно спокойно и не проявлял признаков агрессии. Это до некоторой степени успокоило Томилина.

– Ну, допустим, ищу, – грубо сказал он. – А тебе что? Ты ее видел?

– Не только видел, но и общался. Она сейчас у нас в машине, кофе пьет, – дружелюбно сказал Жмыхов и кивнул в сторону выхода. – Жена мне на дежурство всегда кофе в термосе кладет. Уверена, что без кофе я пропаду… – он рассмеялся. – Да вы не беспокойтесь, произошла ошибка, но мы все уладим. Просто нужно проехать в наш УВД и выполнить кое-какие формальности.

– Какие формальности? Не морочьте мне голову. Где Полина? Я хочу ее видеть!

– Да ради бога! Я именно для этого здесь и нахожусь. Идемте. Сейчас вы ее увидите – в целости и сохранности…

Майор уверенно направился к выходу, сделав приглашающий жест. Томилин с видимым недоверием последовал за ним. Но Жмыхов нисколько не сомневался, что он плотно сидел на крючке. Самое важное было сейчас не сплоховать и четко провести задержание, взять без шума. Номера на машине липовые, их здесь никто не знает, и дальше все должно пойти как по маслу.

Вышли на улицу. Жизнерадостные мотоциклисты по-прежнему были тут. Газуя время от времени на месте, они весело проводили время, пили пиво и травили байки. На солидного, при галстуке, Андрея они посмотрели с видимым превосходством, проводили мутными взглядами, но тут же потеряли к нему всякий интерес и снова принялись сыпать матерными прибаутками.

Жмыхов подошел к машине, которая стояла в тени дерева, быстро наклонился к открытому окошечку и тихо сказал:

– Приготовьтесь, идиоты! Он здесь!

И тут же, распрямившись, радушно прокричал приотставшему Томилину:

– Ну что же вы застеснялись? Вас ждут! Прошу!

Томилин стоял в трех метрах от Жмыхова и мрачно разглядывал его и машину. Он явно не собирался очертя голову кидаться в западню. Благодарить за это следовало, конечно, недотепу Лоскутова. Но сделанного не воротишь, и Жмыхов уже настойчивее сказал:

– Ну что же вы? Садитесь наконец в машину! Нам еще в отдел ехать.

– Пусть Полина выйдет! – хрипло произнес Томилин.

Жмыхов понял, что простого варианта не получится, придется идти на крайние меры. Он вздохнул и сделал шаг в сторону Томилина.

– Понимаете, – начал он мягко, – она сейчас не может выйти. Как бы это сказать, у нее был нервный срыв, пришлось дать ей успокаивающее, и она сейчас э-э… спит. Можете убедиться сами.

– А скажите, – неожиданно спросил Томилин. – Такой урод с синяком в половину морды – он не ваш человек?

– О ком вы говорите, не понимаю, – удивился Жмыхов, делая еще один шаг.

Он уже понял, что обмануть Томилина не удастся и придется применять силу. Тянуть дальше не имело смысла. Сейчас или никогда. Противник был несомненно опасен, но церемониться Жмыхов больше не собирался. В голове его вертелась старая глупая поговорка насчет того, что раз пошла такая пьянка, то режь последний огурец. Нужно было кончать эту бессмысленную карусель. Лишь бы не подвели напарники. Лоскутов, конечно, уже был отыгранной картой, но на Гусева он возлагал немалые надежды.

Жмыхов сделал еще шаг. Он прикидывал, как лучше поступить – попытаться применить захват или пригрозить Томилину оружием. Последнее показалось ему надежнее. Не сводя глаз с каскадера, он медленно сунул руку под пиджак, пытаясь нащупать под мышкой рукоятку пистолета. За его спиной так же медленно щелкнула и отворилась дверца автомобиля – кажется, Гусев шел ему на подмогу.

Но Томилин неожиданно тоже двинулся навстречу. Расстояние между ними уже сократилось до расстояния удара, и теперь Жмыхову невольно пришлось отступить на шаг. Он сделал это, одновременно выхватывая пистолет. Но сказать ничего не успел. Потому что Томилин перехватил его руку, дернул вверх-вниз и резко вывернул. Майор вскрикнул от боли и выронил оружие.

– Стоять! – заорал от машины Гусев. – Стоять, сука! Стреляю!

Томилин отшвырнул от себя Жмыхова, который не удержался и свалился на землю, перевернувшись через голову. А Томилин повернулся и побежал назад к станции, петляя, чтобы сбить с толку стрелка.

Но Гусев стрелять не стал, а бросился в погоню. Жмыхов, матерясь, шарил в пыли, пытаясь найти пистолет. Наконец он его нашел и стал подниматься. Но в этот момент Томилин подскочил к группке моторизованной молодежи и, не раздумывая, со всего плеча врезал одному из мотоциклистов по морде. Парень без звука опрокинулся на спину и слетел с мотоцикла, расплескивая по асфальту недопитое пиво. Приятели онемели. Гусев еще раз прокричал: «Стоять!» – он уже был совсем близко.

Но Владимир вскочил в седло освободившегося от водителя мотоцикла, выжал газ и с грохотом и треском рванул с места, едва не сбив бегущего Гусева. В одну секунду он миновал то дерево, под которым стояла припаркованная машина, свернул направо и помчался вдоль спящей поселковой улицы.

Жмыхов сдержал желание выстрелить ему вслед и махнул рукой Гусеву.

– В машину! Скорее! – прохрипел он.

Они кинулись к автомобилю. Но еще раньше с гиканьем и треском устремились в погоню мотоциклисты. Один, впрочем, остался утешать нокаутированного товарища. Зато трое других понеслись вслед за обидчиком, что называется, очертя голову. Ситуация полностью вышла из-под контроля. Гусев тоже понял это и, выезжая из тени, спросил у Жмыхова сквозь зубы:

– Что будем делать?

– Задача одна – догнать Томилина, – сказал майор. – Догнать любой ценой.

– Эх, знать бы сразу – разогнал бы эту сволочь на мотоциклах! – с сожалением заметил Гусев. – Вот чего с ними теперь делать? А он-то, гад, каков? Быстро сориентировался!

– Что делать, что делать – на трассу выедем, посмотрим, что делать.

Кавалькада проскочила поселок. Впереди Томилин на грохочущем мотоцикле, за ним на некотором отдалении растянулась троица байкеров, а на хвосте у них – старенький «Форд» Гусева. Томилин выжимал из железного коня все, что мог, и за поселком неожиданно свернул не на шоссе, а к лесу. Причем сделал это там, где не было никакого поворота и никакой дороги. Просто выбрал пригорок на обочине и на полной скорости взлетел на него, использовав как трамплин для отчаянного прыжка в темноту. Красный огонек перечеркнул небо и канул вниз, погаснув на фоне черной громады близкого леса. С дороги было видно, как пробежал по стволам деревьев последний луч света и погас.

Разгоряченные погоней мотоциклисты поступили по-разному. Первый решил, что его мастерство ничуть не уступает мастерству угонщика, и направил своего железного коня на тот же трамплин. Но что-то у него не заладилось с самого начала – возможно, он не сумел вырулить на пригорок по центру, а проехался наискосок, пролетел в воздухе совсем немного и клюнул носом в землю. Парень вылетел из седла, перевернулся через голову и тоже пропал в темноте.

Второй поосторожничал. Сбросил скорость и просто съехал в придорожную канаву. Там у него заглох мотор, и было слышно, как парень матерится, стараясь изо всех сил завести машину.

Третий не захотел изображать из себя каскадера и затормозил на обочине. Опустив ногу на землю, он напряженно всматривался в темноту, пытаясь понять, что происходит с его товарищами.

– Еще двадцать метров, прижмись к обочине и тормози! – проорал в ухо Гусеву Жмыхов, хватая его за рукав.

Гусев молча кивнул и выполнил все, о чем его просили.

– Давай! Я знаю, чего он хочет, – выпалил майор. – Он попытается спрятаться в лесу. Действуем! А ты, Лоскутов, сторожи машину. В бардачке ствол возьми. И если, не дай бог…

Лицо его в этот момент было настолько страшным, что Виталий не осмелился перечить, хотя чувствовал себя из рук вон плохо и едва не падал.

Жмыхов вместе с Гусевым выскочил из машины. Подняв руку с пистолетом, Андрей всмотрелся в перепаханную полосу, которая лежала между дорогой и лесом. Он смутно различил валяющийся на боку мотоцикл. Рядом никого не было.

– К лесу! – скомандовал он Гусеву. – Он туда побежал. И будь осторожней – у него травматический с собой.

Они побежали, не обращая внимания на сбитых с толку мотоциклистов. Те окончательно забыли о погоне и, оставив мотоциклы, пошли вытаскивать из канавы своего самого неумного товарища.

– Мне стрелять? – спросил на бегу Гусев.

– На поражение! – не колеблясь, ответил Жмыхов. – Семь бед – один ответ. Эту историю надо кончать, пока она нас не прикончила.

– А что с этими? – спросил Гусев, подразумевая парней с мотоциклами.

– Плевать! – сказал Жмыхов. – При первом выстреле разбегутся и будут молчать в тряпочку.

Они добежали до первых деревьев и здесь по знаку Жмыхова остановились. Подняв предостерегающе руку, он несколько секунд вслушивался в тишину. Потом оба довольно ясно различили шелест веток и треск хвороста, удаляющийся в юго-западном направлении.

– Он! – удовлетворенно кивнул Жмыхов. – К реке бежит. Там берег на той стороне крутой. Теперь он от нас не уйдет. Главное, сгоряча в меня не шмальни! Разойдемся маленько, чтобы охват больше был…

Они побежали дальше, временами останавливаясь и вслушиваясь в звуки леса. Преследуемый, кажется, их еще не обнаружил и все время бежал в одном и том же направлении. Это облегчало задачу, но бегуном Жмыхов был неважным, поэтому очень скоро почувствовал усталость, а перед глазами у него побежали красные круги. Сердце колотилось как бешеное и грозило вот-вот выскочить из груди. Майор невольно замедлил бег, а потом и вовсе перешел на шаг. «Чертов возраст! – мысленно выругался он. – Но кто же знал, что на старости лет придется в забегах участвовать? Еще и неизвестно, какой приз за этот забег получишь…»

К счастью, лес стал редеть, на небе прорезался узкий серп нарождающегося месяца, и Жмыхов, точно во сне, увидел приближающуюся гладь неширокой реки, пологий берег и бегущего к воде человека. Слева от майора из зарослей с хрустом выбрался Гусев. Он тоже тяжело дышал и озирался. Жмыхов молча указал ему на силуэт, спешащий к воде. Гусев понимающе кивнул и тщательно прицелился. Однако пистолет ходил в его руке ходуном, и он все медлил с выстрелом.

– Томилин, стоять! – закричал Жмыхов срывающимся голосом.

Убегающий человек обернулся, и тут же грянул выстрел. Пуля со свистом ушла в ночь, не причинив никому вреда. Гусев выругался и снова выстрелил. На сей раз пуля ушла вниз и взбила песок у самой кромки воды. Выстрел подстегнул беглеца. Он прибавил шагу. Теперь выстрелил Жмыхов и с ликованием в душе увидел, как Томилин споткнулся, упал на колени, а потом и вовсе повалился на бок, пропав из поля зрения.

– Есть! – завопил Гусев.

Удача придала им сил, и они снова бросились бежать. Однако в этот момент Томилин довольно резво поднялся и, согнувшись пополам, чтобы быть менее заметным, метнулся к реке. Потом он, поднимая фонтан брызг, врезался в воду, глубоко нырнул и поплыл к противоположному берегу.

Жмыхов выстрелил в расходящуюся кругами воду. Подскочил Гусев и тоже стал стрелять, методично выпуская одну пулю за другой в медленные прохладные волны. Быстро опустошив обойму, он словно очнулся, вздрогнул, опустил руки и вопросительно посмотрел на своего спутника. Майор, словно гончая, принюхивался к запахам ночи, а на его лице все отчетливее проступало выражение крайней озабоченности.

После оглушительного грохота выстрелов тишина просто давила на уши. Кажется, Жмыхов различил в этой тишине подозрительный всплеск метрах в двадцати вниз по течению и подался вперед, намереваясь бежать вдоль берега.

– Готов? – почему-то шепотом спросил Гусев. – Как думаешь?

– Когда пульку расписываешь, думать надо, – зло оборвал его Жмыхов. – А нам доказательства нужны. Убедительные. Нам в любом случае у него документы забрать надо.

– Но если он выплыл, то должен обнаружить себя. Тут место открытое. Не может он незаметно уйти.

Что-то сообразив, он принялся оглядываться по сторонам, высматривать что-то под ногами, а потом опустился на колени и посветил себе телефоном.

– Посмотри, Васильич! – позвал он. – Тут все в крови!

13

Дроздову никак не удавалось привести мысли в порядок. То, что произошло на стоянке возле гостиницы, казалось настолько невероятным и диким, что просто не укладывалось в голове. Еще утром разговаривать с человеком, строить планы, а потом найти вместо него груду искореженного, оплавленного металла! Еще повезло, что портье посочувствовал, не то числился бы сейчас первым подозреваемым – что-что, а эту систему Виктор знал слишком хорошо. Но кому понадобилось прикончить Калганова? Томилину? Бред. Так сказать, опохмелился и взорвал кредитора. Вместо того, чтобы оформлять документы на наследство.

Полицейскому Лоскутову? У этого есть мотив, не поспоришь. Только метод он предпочел странный. Такого полета птицы ведут себя иначе. Он бы придрался, забрал обидчика в отдел и там бы отметелил за милую душу. Взрывать – глупо. Другое дело, если за Лоскутовым стоит кто-то посерьезнее. Но почему вдруг Калганов? До сего дня он не выказывал ни малейшего беспокойства за свою жизнь, да никто на нее, кажется, и не покушался, хотя возможностей для этого было предостаточно. Что-то имеется в прошлом Калганова, о чем он не знает и не может знать? Возможно, но если с ним хотели посчитаться за старое, то, как уже говорилось, для этого были возможности куда более удобные. Калганов ни от кого не прятался, даже от Лоскутова. Нет, причину нужно искать здесь, в Зеленодольске. Вопрос в том, нужно ли это самому Дроздову? В конечном счете его дело теперь – щекотливые дела о супружеской неверности, иногда об инсайдерах, сливающих деловую информацию, зачем ему убийство неизвестного, в сущности, человека? Внутренний голос, однако, шептал, что не все здесь так просто, и, может быть, убийство это имеет прямое отношение к делу о наследстве, а значит, и к Дроздову тоже. В любом случае стоило посоветоваться с бывшей супругой, так как она заварила всю эту кашу.

В дверях нотариальной конторы Виктор едва не столкнулся с коренастым поджарым мужчиной, в серой рубашке, не старым, но уже с заметно тронутыми сединой волосами. Взгляд у него был пристальный и недоверчивый. Он однако вполне мирно извинился и пошел своей дорогой.

Дроздов ворвался в кабинет и увидел, что жена собирается куда-то звонить.

– Подожди! – замахал он руками. – Ты сейчас повиснешь на полчаса, а у меня к тебе дело…

Марина опустила руку с зажатой в ней трубкой и недовольно посмотрела на бывшего супруга.

– И зачем только я вызвала тебя из небытия, Виктор? – печально сказала она. – Все равно помощи от тебя никакой, но теперь ты любыми путями стараешься вернуться в мою жизнь. Пойми, этот номер у тебя не пройдет!

– Нет, все гораздо хуже! – заявил Дроздов, усаживаясь на край стола. – Ты уже в курсе?

– В курсе чего?

– Что Калганов, которому ты должна была сообщить о прибытии к тебе Томилина, погиб?

Марина захлопала длинными ресницами. Лицо у нее на миг сделалось беспомощным, как у ребенка.

– Ты меня разыгрываешь, что ли? – обиженно спросила она. – Вот у меня нет других дел, как только твои шуточки выслушивать… Чепуху какую-то несешь… Я ему позвонила. Давно уже. Еще до прихода Томилина. Тот мне звонил, сказал, что немного задерживается… А твой Калганов сказал, что подъедет, но вот до сих пор нет… Постой…

Глаза ее округлились. Марина, замерев, уставилась на Дроздова.

– Так ты не шутишь, что ли?

– Нет, конечно, – буркнул Дроздов. – Его взорвали в машине, как раз когда он собирался к тебе ехать.

– Ничего себе! – потрясенно сказала Марина. – И кто это сделал? Зачем? Ты думаешь, это сделал Томилин?

– Ты его видела, а не я, – заметил Дроздов. – Он похож на идиота?

– Я бы так не сказала… Да ты ведь его тоже видел! Он же только что ушел. Вы наверняка столкнулись в дверях…

– Как? – вытаращил глаза Дроздов. – Как ушел? Никого я не видел! Постой, ты имеешь в виду того, с сединой в волосах, в серой рубашке?

– Ну а кого же? Больше-то никто отсюда не выходил…

Виктор хотел что-то сказать, но вдруг встрепенулся и схватил себя за волосы. В голове его словно молния сверкнула. Он приложил палец к губам, слез со стола и поманил Марину за собой.

– Черт! А я ведь этого типа и не разглядел толком, – проговорил он довольно небрежным тоном, продолжая при этом делать знаки бывшей супруге. – Ладно, тогда я пойду, чтобы у тебя не было повода говорить, что я лезу в твою жизнь, как заяц в трамвай.

Он задом отступил к двери и еще раз махнул рукой. Они вышли в коридор. Только сейчас Дроздов заметил, что на прием к бывшей жене сидит небольшая очередь, и эта очередь довольно недружелюбно пожирает его глазами.

– Что это за цирк? – понижая голос, спросила Марина. – Ты меня доконаешь, Виктор. У меня уже голова кружится.

Он молча схватил ее за запястье и потащил за собой. Женщина не сопротивлялась. Они вышли на какую-то лестницу, кажется, это был пожарный выход. Во всяком случае, здесь никого не было, и Дроздов уже без опаски сказал:

– Сейчас она у тебя еще сильнее закружится, когда я тебе скажу, что к тебе приходил никакой не Томилин!

– Что-о-о?! – Марина вырвала руку, которую Дроздов почему-то все не выпускал из своей. – Вот с этого места, пожалуйста, поподробнее!

– Это не Томилин, – убежденно сказал Виктор. – А у тебя в кабинете наверняка стоит жучок. И Калганова срочно убили, когда узнали, что он должен прийти к тебе, чтобы встретиться с Томилиным. По той причине, что Калганов, в отличие от тебя, прекрасно знал, как выглядит Томилин. Тебе подсунули фальшивого претендента на наследство!

– Не может быть! Я видела его документы. Они подлинные. Он сказал, что работал последнее время на Урале, нанимался в строительные бригады. Сезонные работы. Трудовой книжки у него нет, это правда, но…

– На Урале – это верно, тут он угадал. Вот только про сезонные работы это он зря сболтнул. Настоящий Томилин на Урале снимался в кино! Он каскадер, понятно? И я видел его фотографию, мне Калганов показывал. Ничего общего с тем мужиком, который приходил к тебе. Ну, разве что комплекция…

Марина отступила на шаг, прижала пальцы к вискам и замотала головой.

– Стоп-стоп-стоп! Притормози! – с отчаянием сказала она. – Ты хочешь меня уверить, что кто-то решил выдать себя за Томилина? Объявление о розыске наследников появилось совсем недавно. Когда бы этот человек успел справить себе подлинные документы или, во всяком случае, такие, которые не отличишь от настоящих? Он приехал неизвестно откуда и ориентируется в наших реалиях – с поправкой на время, конечно, но все-таки Зеленодольск он знает. А если Калганов показывал тебе фотографию не того Томилина?

– Да нет уж, именно того! Выколачивать долги – это было его профессией, и вряд ли он мог ошибиться. Тем более он встречался с ним в Москве. И искал он именно того Томилина, который должен получить наследство. Того же самого, которого искала ты. Нет, тут ошибки быть не может. Кстати, его смерть – лишнее свидетельство моей правоты. Жаль, поздно я сообразил, что к чему…

– Так что же мне делать? – слегка побледнев, спросила Марина. – Это же невероятный скандал. Нужно немедленно обратиться в полицию, чтобы там удостоверили его личность. Проверили по своим каналам.

– Ох, не советую! – покрутил головой Дроздов. – Есть у меня подозрения, что кое-кто из полиции уже давно в этом деле. Думаешь, откуда они Урал взяли? Я же тебе про мента, который на хвост Калганову сел, рассказывал…

– И что же ты предлагаешь? – с вызовом спросила бывшая супруга.

Виктору подобная ситуация была знакома. Когда жена попадала в трудное положение, то первое, что она делала, – искала, кого бы назначить виноватым. Обычно на эту роль назначался человек, первым сообщивший о неприятности. Потом, конечно, она приходила в себя и принималась действовать, прекрасно справляясь с трудностями, но вводный, так сказать, ритуал всегда оставался неизменным. Теперь она, кажется, решила назначить козлом отпущения его.

– Что предлагаю? Ну, не знаю. Это зависит от того, какие приоритеты ты для себя выдвигаешь. Тебе интересно передать наследство истинному наследнику или для тебя главное срубить причитающиеся тебе бабки?

– Ты в своем репертуаре! – с отвращением сказала Марина. – Разумеется, первое! И потому я больше не намерена ничего слушать. Я немедленно обращаюсь с заявлением в полицию. Обращусь прямо к начальнику УВД. Говорят, он очень обязательный человек. Думаю, проверка не займет много времени.

– Я бы на твоем месте все-таки не торопился, – покачал головой Дроздов. – Присмотрелся, что вокруг происходит. И еще поискал бы в кабинете жучка.

– У тебя мания преследования, Виктор. Профессия такая, я понимаю.

– При чем тут моя профессия? Человека взорвали среди бела дня – тебе мало?

– Но этот человек не имеет ни ко мне, ни к моим делам никакого отношения!

– А ты забыла, что именно с него все началось?

– Ну-у, это в некотором роде совпадение. Информация о наследстве была в данном случае всего лишь неким маяком для этого человека. Он искал по этой информации Томилина, а не наследство. Зачем же его убивать?

– Я сразу тебе объяснил зачем, – начиная сердиться, огрызнулся Дроздов. – Если допустить, что кто-то хочет выдать себя за наследника, то убрать Калганова он был просто обязан. Борис целенаправленно искал Томилина, и он знал его в лицо.

Они оба замолчали. Марина смотрела куда-то в сторону, озабоченно хмуря брови. Доводы бывшего мужа казались ей по-своему вескими, но предложение все заморозить и присмотреться, представлялось ерундой. Она уже решила, как будет себя вести.

– Нет, честное слово, сил никаких нет! Что за полоса такая пошла? – в сердцах сказала она. – Работать совершенно не дают. То допросы по поводу одного убийства, то теперь еще одно… Нет, все, больше ни на что не отвлекаюсь! И тебе запрещаю лезть в это дело. Ты свое сделал, спасибо тебе, теперь займись своими проблемами. Я прямо сейчас обращусь в полицию с заявлением, пусть у них голова болит…

– А что, кстати, по убийству Чекановой? – с интересом спросил Дроздов, вдруг сообразивший, что оно тоже может иметь отношение к последним событиям. – Что говорит Ванин?

– Ванин? Ванин спрашивает, – удивилась Марина. – Мне он ничего не говорил, да и что там говорить? Так, формальность. Ведь преступник найден.

– И убит, – задумчиво протянул Виктор, дотрагиваясь до плеча бывшей супруги. – А ты все-таки поищи жучка! Созвонимся. Я, пожалуй, выйду через пожарный вход. Пока!

Выбравшись на боковую улочку, щедро залитую солнцем, Дроздов будто посмотрел на мир новыми глазами. В отличие от своей бывшей, он куда серьезнее воспринял сигналы, которые подавала им судьба. В его голове начинала складываться довольно безрадостная картина. Он все яснее видел водоворот людских устремлений, где эпицентром являлось наследство Томилина. До полной ясности, однако, было еще далеко, и поэтому Дроздов решил уточнить кое-что – на этот раз в фирме «Секунда».

Атмосфера в офисе произвела на него двоякое впечатление. С одной стороны, впечатляла вышколенность клерков, изо всех сил изображающих трудолюбивых работников, сидящих по кабинетам, но, с другой стороны, не менее впечатляла некая пустота в глазах этих людей, выдающая глубоко спрятанную тревогу. Смена хозяина воспринималась здесь явно как трагедия.

У Дроздова имелось удостоверение, подтверждающее факт того, что он является сотрудником частного сыскного агентства – они с Бобровым заказали себе таковые для солидности, – и с помощью этого удостоверения, продемонстрированного с многозначительной небрежностью, Виктору удалось выдать себя за работника следственных органов. В конце концов, некоторые основания для этого у него имелись, к тому же бдительность сотрудников фирмы была притуплена, потому что многие из них уже имели счастье беседовать с представителями закона по поводу убийства коммерческого директора.

Дроздову без труда удалось выяснить, кто последним общался с Чекановой перед тем, как она погибла. Этим человеком оказалась бухгалтер фирмы Анна Петровна, и лучшего свидетеля нельзя было пожелать, потому что она сразу прониклась к Дроздову почти материнской нежностью.

– До вас уже приходили следователи, – сообщила она Дроздову. – И знаете, я была разочарована. Такие невнимательные, такие невежливые, вы уж извините, может быть, это мое субъективное мнение, но… Вот вы производите совсем другое впечатление – внимательный молодой человек, вежливый… Только, к большому моему сожалению, ничего интересного сообщить мне нечего. Ничего нового я не вспомнила. Да и не было ничего из ряда вон выходящего… Какая страшная судьба! Кто бы мог подумать! Погибнуть от руки какого-то наркомана! И зачем только Лидия Михайловна связалась с этим Крутовым? Он никогда мне не нравился – скользкий тип. Альфонс. Только из-за него она погибла! – она с многозначительным видом кивнула и, понизив голос, добавила: – Она в тот день поздно ушла с работы, очень устала, собиралась как следует отдохнуть. А этот… Вы же знаете, их обоих у него дома убили. Значит, он заставил ее прий-ти! Он после смерти Вячеслава Сергеевича постоянно вился около Лидии Михайловны. Сам-то он ничего собой не представлял, альфонс и есть! А Лидия Михайловна ответственную должность занимала, и в дальнейшем имела перспективы. Она, конечно, беспокоилась, что будет, когда новый хозяин придет, предвидела, что новая метла, как говорится… Очень негативно она относилась к племяннику Вячеслава Сергеевича, ничего хорошего от него не ожидала. Порассказывала она, что он вытворял в молодости… А я думаю, зря она беспокоилась. Не век же человеку дурака валять. Небось уж взялся за ум, жизнь-то его потрепала, не дай бог! Может быть, фирму возглавит, ответственность почувствует, и все на лад пойдет. Лидия Михайловна ему сейчас, ох, как кстати была бы!

– Постойте, Анна Петровна! – оживился Дроздов. – Вы упомянули, что Лидия Михайловна рассказывала что-то о племяннике Томилина, что он вытворял в молодости. Она его знала, что ли?

– Так они в одном дворе, оказывается, сколько лет жили! Знает она его, как облупленного! То есть уже знала, бедняжка…

– Стоп-стоп, Анна Петровна! А вы не вспомните, когда и при ком Чеканова об этом рассказывала?

– Да как раз в тот день и рассказывала – в свой последний. До того дня никто и не знал про это. А при ком… ну, при ком? Мы как раз балансом занимались… Я была, Крутов… Потом Маевский пришел, наш юрист, очень положительный мужчина. Вот, пожалуй, и все. Она тогда очень разволновалась, Крутов еще ей все воды наливал… А потом у нас разговор на другое перешел… Ну да, вот при нас она и рассказывала.

– Спасибо, Анна Петровна, вы нам очень помогли, – машинально произнес Дроздов и поднялся, чтобы бежать дальше.

Он уже понял, что напал на след.

14

– Сработал ты, майор, на чистую двойку! – констатировал Орешин, когда, покинув свои машины, они со Жмыховым остались с глазу на глаз. – Я бы сказал, преступно плохо сработал! Мало того, что ты поставленной задачи не выполнил, ты еще и меня ставишь в нелепое положение, заставляешь светиться, отвлекаться, бросать все и гнать на край света, чтобы только поучить тебя уму-разуму! Была же договоренность – ты делаешь всю работу и получаешь за нее вознаграждение. Теперь же получается, что ничего с места не движется без указки свыше. А как же инициатива, майор?

Перед ними простирался уже знакомый пейзаж – выгоревшая трава, неподвижная река, лес на противоположном берегу. Андрей посматривал на лес и реку с определенным беспокойством, словно ожидал от них какого-то неприятного сюрприза.

– Инициатива, как известно, наказуема, – мрачно ответил он. – Но это так, шутка, не обращайте внимания!.. А вообще с оценкой я не согласен, извините! То, что не все получилось, как было задумано, признаю, но уж больно обстоятельства были необычные. Делалось все наспех, на лету, как говорится. Однако главное сделано – на след Томилина мы вышли, не сегодня завтра он будет у нас в руках. А кандидат взамен него уже вступил в игру, и, по-моему, успешно. С Чекановой вопрос решили, а это было совсем не просто!

– Красиво у тебя получается! На след они вышли! Вышли совершенно случайно, не ваша это заслуга. При том что это тот след, стопроцентной уверенности тоже нет. И тут же потеряли. При этом едва не лишились человека. Он лежит, не встает… Упустили из виду московского гостя – пришлось решать вопрос в форс-мажорном порядке. Ну это ладно, можно списать на московские разборки, допустим… Хотя если бы вовремя вмешаться, то можно было бы не доводить до крайности… Ну, с Чекановой этого, конечно, никто предвидеть не мог. Тут я ничего против сказать не могу. Такое может случиться, и от нашей воли не зависит. Но вот что делать с этим, как его – Дроздовым, что ли? Мужем нотариуса. Он все время крутится рядом, вынюхивает чего-то… С его, что ли, подачи эта стерва написала заявление – слава богу, прямо на имя Прокопенко. Таким образом, оно у нас теперь под контролем…

– Заявление? И чего она хочет? – насторожился Жмыхов.

– Чего хочет? А вот того и хочет – просит проверить подлинность документов и личности человека, который называет себя Томилиным. Теперь чуешь, в какую сторону ветер дует? Ну, Прокопенко обещал, что подготовит для нее ответ, очень похожий на официальный… Тут нам повезло, что она сразу через голову пошла… Но нам нужно спешить, майор! Нужно, чтобы твой кадр как можно скорее получил на руки свидетельство о праве на наследование имущества. Чтобы он быстро зарегистрировал его – тогда у нас будут в какой-то степени развязаны руки. Пока же любая мелочь может поставить наши планы на грань катастрофы. Заартачится Самойлова, Дроздов что-нибудь накопает, или, не дай бог, объявится настоящий Томилин, и начинай все сначала…

– Не должен бы объявиться, – нахмурился Жмыхов. – Мы с Гусевым все обшарили. Нигде никаких следов тела. А на песке кровь. Прилично вылилось – не меньше стакана. Зацепили мы его крепко. Я дал задание держать под контролем этот район. Если обнаружат тело, меня оповестят в первую очередь.

– Ты на самотек дело не пускай! – сурово сказал Орешин. – К трупу никого не допускать. Документы изъять. Покойника оформить как неопознанного бомжа. Ну как это у вас делается, не мне тебя учить… И еще раз хорошенько проверь район. Лично! Вдруг это тело очень даже бегает?

– Понял, – кивнул майор. – А с Дроздовым-то как быть?

– Ты у нас специалист. Ты и решай. Прикинь, насколько он опасен в данной ситуации, и соответственно принимай меры. Может быть, будет достаточно сделать так, чтобы он отдохнул с месяцок – на больничной койке, а? Ищейка с гипсом на ноге – это что? Юмор?

– Кому юмор, – безразлично сказал Жмыхов. – А кому и сатира.

– Но-но, духом не падать! – грозно произнес Орешин, шутливо показывая майору большой кулак. – Косяки выправляй, и все будет в порядке. Дело непростое, но оно себя окупит, помяни мое слово. Давай-давай, соберись!

Он похлопал Андрея по плечу и оглянулся. Над горизонтом в раскаленном небе медленно вырастали красноватые плотные облака.

– Гроза будет, – сообщил Дмитрий Николаевич. – Давай, майор! Разъезжаемся порознь. Бывай!

Жмыхов дождался, пока «Мерседес» Орешина вырулил на дорогу, а потом полез за пазуху и оторвал от тела прилепленный там клейкой лентой плоский диктофон. Отмотал немного ленту. Нажал на кнопку воспроизведения и с угрюмым видом вслушался в игрушечный говорок, льющийся из динамика: «Ты у нас специалист. Ты и решай. Прикинь, насколько он опасен в данной ситуации, и соответственно принимай меры. Может быть, будет достаточно сделать так, чтобы он отдохнул с месяцок – на больничной койке, а?»

Удовлетворенно кивнув, Жмыхов выключил диктофон и спрятал в карман брюк.

– Несмотря на ваше желание при любом раскладе остаться чистеньким, Дмитрий Николаевич, это вряд ли у вас получится. Если играет команда, то выигрывает команда и проигрывает тоже – команда. Одиночных результатов тут быть не может.

Он неторопливо зашагал к своей машине, где его ждал невыспавшийся Гусев, взлохмаченный и небритый. Видимо, он дремал, пока Жмыхов и Орешин разговаривали.

– Куда? – хрипло спросил он, когда майор уселся в машину.

– Все туда же, – мрачно сказал Андрей. – Косяки исправлять. Пока не найдем того висельника, живого или мертвого, покоя у нас с тобой не будет. Про сон и пищу можешь забыть.

– Шутишь? – хмыкнул Гусев, заводя мотор. – Так куда все-таки поедем?

– На то место, где ночью были. Еще раз все осмотрим. Чует мое сердце, упустили мы его!

– Сомневаюсь! Крови он много потерял, потом еще в воде сколько бултыхался. В воде, знаешь, как кровотечение открывается?

– Знаю. Поехали. Посмотрим ниже по течению, там, где лесной участок. Может, он туда уполз – раны зализывать.

– Не веришь, что достали мы его?

– Может, и достали, но все равно не верю! Ты меня понял, надеюсь? Мы должны его достать по-настоящему. Мы должны убедиться.

Гусев только кивнул. Они поехали вдоль извилистого берега реки и через полчаса остановились возле железнодорожного моста. За рекой был виден лесной массив, разделенный надвое лентой шоссе, по которому бежал бесконечный поток машин. Еще чуть ниже по течению был виден второй мост, пешеходный, возле которого стояла патрульная полицейская машина.

– Давай туда! – распорядился Жмыхов. – Что парни скажут…

Подъехали к патрульным.

– Привет, ребята! – Андрей вылез из машины и поздоровался с каждым за руку. – Как тут, спокойно? Никаких происшествий?

– Вроде спокойно, товарищ майор. Мы тут везде проехали – нигде никаких происшествий. Никто не обращался.

– Ладно, свободны, – кивнул Жмыхов. – Можете возвращаться. Мы тут еще сами посмотрим.

Проводив взглядом отъезжающий патруль, Андрей опять уселся в машину и велел Гусеву ехать на противоположный берег.

– Все-таки, я думаю, искать его нужно там. Крутой берег он, раненный, не одолел бы. Так что если выплыл, то заполз в какую-нибудь нору. А вообще, паршиво все. Сразу надо было его брать. Упустили!

– Прытким оказался, чего там говорить, – сочувственно заметил Гусев. – Никто не ожидал.

– За мостом останови, – приказал Жмыхов. – Ну, как поступим? Ты налево, я направо? Он где-то в лесу, чует мое сердце!

Гусев пожал плечами. В глубине души он не верил, что беглеца удастся найти. Если он утонул, то, скорее всего, тело обнаружат дня через три гораздо ниже по течению, а если выплыл, то давно уже смотался отсюда с попутной машиной. Конечно, если рана была серьезной, но не смертельной, то мог затаиться и где-то возле реки. Но на это, считал Гусев, надежда плохая. Искать стоило больше для того, чтобы успокоить себя.

– Ну, так я направо, – решил Жмыхов. – Будь на связи. Если через сорок минут никто ничего не найдет, встречаемся…

Он достал из кармана телефон, который в ту же секунду зазвонил, точно сработала какая-то невидимая кнопка.

– Да, слушаю! – Майор поднес трубку к уху и тут же изменился в лице. – Что?! Где она? Придержите ее у себя. Я минут через сорок буду. И ничего сами не предпринимайте. Это очень важно.

Гусев тоже изменился в лице – он с кислым видом следил за разговором, а потом спросил:

– Чувствую, сматываешься? А мне, что прикажешь – неужели по лесу лазить?

– Придется, – буркнул Жмыхов. – Остался бы сам, но обстоятельства из ряда вон выходящие. Вот уж воистину – голову освободишь, хвост увязнет. А сейчас вообще с двух сторон… Но ты не расстраивайся, я обязательно вернусь за тобой. Разрулю там – и назад. Ты только хорошенько тут поройся, лады? А я мигом!

Он прыгнул на сиденье водителя и рванул с места так, что из-под колес брызнули мелкие камешки. Гусев посмотрел вслед удаляющемуся автомобилю и плюнул себе под ноги.

– Ладно, налево так налево, – сказал он сам себе и направился к лесу.

Некоторое время он плутал в кустах, для проформы вглядываясь в усыпанную старой листвой землю. Но кустов и деревьев было много, и вскоре Гусев понял, какая непосильная задача стоит перед ним. Тут перед ним открылась укатанная и довольно широкая – автомобиль мог проехать без труда – лесная дорога, уходившая куда-то в глубину чащи.

– Я не Чингачгук, чтобы по кустам шарить, – убежденно заметил Гусев, с удовольствием выходя на дорогу. – Я нормальный русский человек. Налево могу сходить, но только по хорошей дороге.

Он двинулся туда, куда вела дорога, и через некоторое время вышел на лесной кордон, где его встретили лаем собаки. Их было две. Одна большая, лохматая, с рыжими подпалинами подскочила прямо к нему и весело залаяла. Вторая, в роду у которой, кроме беспородных кобелей, несомненно присутствовали и образцовые немецкие овчарки, щерилась на Гусева, не отходя от колена хозяина – нестарого человека с бородой, в защитном комбинезоне и тяжелых солдатских ботинках со шнуровкой. Тот возился в моторе старого «уазика» с брезентовым верхом. Заслышав лай, он неторопливо выпрямился и посмотрел на гостя.

– Рика, фу! Томас, к ноге! Вы не бойтесь, без команды они вас не порвут, – добродушно улыбаясь, сказал бородач. – Вы к нам по делу или по грибы?

– Да нет, какие грибы? – удивился Гусев. – Такая сушь. Да я и без корзинки, кстати.

– Да вот и я удивился, по грибы, а в городском костюме! Значит, по делу?

– Просто гуляю, – ответил Гусев. – А вы, похоже, лесник?

– Вот именно, хранитель здешних угодий. Лесной отшельник. Николай Затулин. Так, значит, вы не ко мне? Может, заблудились? Как появляется человек в таком костюме, считай, заблудился. Тут часто – приедут на пикники, а потом вчерашний день ищут. Но вы на загулявшего не похожи. Как же вы сюда попали?

– Один живете? – уводя разговор из ненужного русла в нужное, поинтересовался Гусев. – Одному-то, наверное, тоскливо, а?

– Да откуда же в лесу тоскливо? – возразил лесник, вытирая руки ветошью. – Не замечал такого. А вы, значит, гуляете? А я прямо сейчас уезжаю. Масло вот проверял перед дорогой. Вас подбросить куда-нибудь?

– Не стоит, – ответил Гусев. – Подышу еще.

– Ну, смотрите, – пожал плечами Затулин. – Вы только собачек имейте в виду. Они у меня сторожевые. Покусать могут. Так что вы лучше где-нибудь в сторонке дышите…

– Я понял, – поддакнул Гусев. – Я дальше пойду.

– Ну, это как знаете. Только огня не жгите – при нынешней суши до беды недалеко.

– А что, бывают пожары? Нет? А как вообще тут обстановка у вас? Не страшно вот так по ночам? Происшествия случаются?

– Я думаю, в городе-то происшествий побольше будет – разве нет? – усмехнулся лесник. – А у нас что – благодать. Нет, у нас спокойно.

– Это хорошо. Так я пойду, пожалуй. Всего вам доброго.

– Ага, бывайте! А то бы подбросил вас. Чего по жаре шататься! Говорят, для здоровья вредно.

– Нет, спасибо, я уж, как решил, пешочком…

Гусев обогнул кордон и снова углубился в заросли. Он с удовольствием этого бы не делал, но чувствовал на своей спине пристальный взгляд лесника. Только исчезнув из его поля зрения, он почувствовал себя увереннее. Чем-то этот лесник его настораживал. Гусев вряд ли мог дать себе отчет, в чем тут дело, но что-то в поведении мужчины ему не нравилось. Как будто тот вел какую-то непонятную игру. Например, он всячески намекал Гусеву, чтобы тот держался подальше от его избушки. Собаками стращал, предлагал куда-нибудь отвезти, гулять по жаре не рекомендовал. Всячески отваживал от своей обители. Почему?

Неожиданно в голову Гусеву пришла мысль проверить, не пополнилось ли число обитателей этого благословенного местечка еще на одного человека? Зачем лесник собрался в город? За полицией? За медицинской помощью? Что вообще у него на уме? Гусев торопливо зашагал обратно, стараясь обогнуть кордон так, чтобы его не заметили ни собаки, ни хозяин. Постепенно он перешел на легкий бег и вскоре оказался в десяти метрах от дороги, ведущей к кордону. Притаившись за кустами, он стал ждать. Вскоре он услышал рычание мотора, и «УАЗ» промчался мимо, подняв над дорогой легкое облачко пыли. Дождавшись, когда шум машины смолкнет за деревьями, Гусев достал из-под пиджака пистолет и снял с предохранителя. Потом осторожно двинулся туда, где совсем недавно расстался с хозяином лесного логова.

Главным препятствием ему сейчас представлялись собаки лесника, но, к удивлению, повторное его появление лохматые стражи восприняли с неожиданным восторгом, устроив вокруг Гусева веселый перепляс, а лохматый пес даже лизнул его в губы. Видимо, после отъезда хозяина они настроились скучать, а появление человека, которого с некоторой натяжкой можно было назвать знакомым, явилось для них приятным сюрпризом.

Приободренный, он решил осмотреть кордон. Дом, гараж, что-то похожее на курятник или свинарник, да рубленая банька, вот и вся архитектура. Похоже, ценного в доме не водилось, потому что входная дверь была не заперта и даже слегка приоткрыта. Гараж также был нараспашку, и ничего интересного там не просматривалось. От свинарника несло за версту, и Гусев туда даже не заглядывал. Больше всего его заинтересовала банька. Туда он и двинулся.

В крошечное оконце, заделанное тусклым кусочком стекла, невозможно было ничего разглядеть. Гусев осторожно потянул на себя дверь, приоткрыл ее и вдруг осознал, что внутри кто-то есть. Он пожалел, что у него с собой нет фонарика, но довольно уверенно выкрикнул в полумрак небольшого, пропахшего дымком помещения:

– Есть кто-нибудь?

В темноте послышалась возня, а потом мужской недовольный голос произнес:

– Кто там? Хозяина нет, отъехал. Будет часа через два.

– А вы, простите, кто? – вежливо спросил Гусев, на всякий случай держа пистолет наготове.

Он стоял в дверях – точно в прямоугольнике света, падающего снаружи, и не сразу сообразил, что хорошо виден. Впрочем, он не слишком этим обеспокоился, только отступил на шаг в сторону.

Этот шаг, возможно, спас ему жизнь. Из темноты внезапно полыхнул красноватый огонь, и громыхнул выстрел, показавшийся Гусеву громким, точно взрыв гранаты. По его правому плечу будто хлестнули плеткой с раскаленными хвостами. Он вскрикнул и невольно разжал пальцы. Пистолет плюхнулся на разбухшие доски пола, а самого Гусева отшвырнуло к стене. Он ткнулся в косяк и, инстинктивно пригнувшись, выскочил наружу. И тут же вслед ему грянул еще один выстрел. Крупная дробь с треском врезалась в дверь. Рука у него онемела, из-под рукава пиджака заструилась кровь. Гусев метнулся прочь от кордона, треща валежником и натыкаясь на молодые деревья. Залаяли собаки.

Только один раз он решился обернуться. Возле баньки стоял высокий темноволосый человек с перевязанной рукой и не слишком ловко перезаряжал ружье. Гусев видел его только ночью и на фото, но сейчас отчетливо понял, что это и есть Томилин и что ему лучше убираться отсюда поскорее.

15

Судьба иногда совершает такие повороты, что дух захватывает. Причем не всегда эти повороты в худшую сторону, хотя на неприятности судьба щедра. Однако периодически она дает человеку передышку и чуть-чуть облегчает ему жизнь. К таким метаморфозам Томилин давно привык, но все равно удивлению его не было предела, когда в лесной сторожке совершенно неожиданно среди ночи он обнаружил того самого человека, на встречу с которым надеялся, направляясь в Зеленодольск. Подобное было невероятно, но оно случилось. И слава богу, что случилось, потому что дела в эту ночь пошли совсем плохо.

Когда у реки по нему начали стрелять в спину, Володя решил, что его час настал. Укрыться было негде, впереди водная преграда, крутой берег, и он бежал, как заяц, на одном лишь инстинкте самосохранения. И все-таки они его достали. Огнем обожгло правую руку. Он упал, потом вскочил и все-таки успел нырнуть в тепловатую черную воду. Как сквозь ватную подушку он слышал настойчивое баханье выстрелов на берегу. И еще одна пуля задела его – отыскала под толщей воды, чиркнула по ребрам, сдавила грудную клетку предательской болью. Он выдержал и это, стремясь как можно дальше уйти от опасного места. Ушел в глубину и, изо всех сил работая мышцами, поплыл по течению. Плыл до тех пор, пока кровь не загудела у него в ушах. Тогда он вынырнул на поверхность, стараясь при этом производить как можно меньше шума, и отдышался. Прямо над ним склонилась ива, а над ней в черном небе посверкивали звезды. Было слышно, как шелестит листва и плюхает вода, ударяясь о противоположный берег. Шума погони не было слышно, но Томилин знал, что времени терять нельзя ни секунды.

Он осторожно выполз на берег, приподнялся и на полусогнутых ногах стал пробираться вперед, перебегая от одной ивы до другой, пока не выбрался повыше. К его радости, прямо перед ним возникла тень леса, до которого было рукой подать. Видимо, под водой он одолел значительное расстояние. Однако из-за потери крови его шатало и кружилась голова. Добежав до деревьев, Володя сел на землю, стащил с себя рубашку, оторвал от нее лоскут и старательно перемотал простреленную руку. Пуля задела мягкие ткани и прошла навылет, в принципе, ничего страшного, но не в таких обстоятельствах.

Перевязав рану, он двинулся в глубину леса, надеясь на авось. Так он вышел к лесному кордону, где попросился к леснику на ночлег, а лесник оказался тем самым Николаем Затулиным, с которым когда-то они сидели за одной партой.

Нельзя сказать, что встреча получилась радушной, уж слишком она была неожиданной. Но Николай Томилина приютил, обработал ему раны, накормил и выслушал его печальную историю.

– Ну и что скажешь? – спросил в заключение Володя. – Что посоветуешь? Я-то, видать, в родных краях совсем чужой стал.

– Что скажу? – поскреб бороду Затулин. – Все мы гости на этой земле… Но твои проблемы, мне кажется, не из-за этого.

– А из-за чего? Что им от меня надо?

– А по-моему, им надо как раз то, что мне, например, по барабану. Им нужны твои деньги.

– Мои деньги?!

– А что ты глаза вытаращил? Ты же сам мне сказал – тебя разыскивают, чтобы передать наследство дяди, разве нет?

– Ну а что такого необычного в наследстве моего дяди? Он что, совладелец «Газпрома»?

– «Газпром» тут ни при чем, но по масштабам нашего города твой дядя далеко не последний человек здесь. Я думаю, определение денежный мешок к нему очень подходит. Подробного перечня, чем он владел, у меня нет, конечно, – тебе его представят в другом месте, но вот так…

– Это что, серьезно?

– Конечно. А чем ты еще мог так заинтересовать людей, чтобы они стали в тебя стрелять?

– Наверное, ты прав. Но чего они хотят этим добиться?

– Уволь, больше никаких выводов делать не буду. Понятия не имею, чего они хотят. Просто, мне кажется, больше никаких причин гоняться за тобой нет.

– И что же делать? Ничего себе, вернулся в родной город!

– Ну, давай поедем в город, прямо к этому нотариусу, уточним ситуацию. Все равно тебе нужно показаться врачу. Да и в полицию не помешает обратиться.

– В полицию? Есть некоторые опасения, что именно полиция в меня и палила. И куда я к нотариусу с размокшими документами? Представляю, какими глазами она на меня посмотрит! Заявился наследничек – рука перевязана, паспорт мокрый…

– Ну, давай, я на разведку смотаюсь. Так и быть, по старой дружбе. Больше-то ведь, как я понял, никого у тебя здесь нет?

– Не нажил друзей, это точно! – вздохнул Томилин. – Девчонку вот встретил хорошую… И ту упустил! Как я ее найду теперь? Да ладно, пусть не найду – вопрос, что с ней? Я ведь в поезде ее потерял, когда эти шакалы появились…

– На лучшее будем надеяться, – спокойно заметил Затулин, но потом оценивающе посмотрел на своего гостя. – А поберечься все-таки надо. Пока меня не будет, переберись в баньку и не высовывайся. На крайний случай, если вдруг опять убивать будут, ружьишко тебе оставлю. Только без злоупотреблений, договорились? Ружье на меня зарегистрировано. Я бы этого не делал, но вижу, что тебя всерьез прессуют, а мне почему-то не хочется видеть тебя мертвым.

– Ну, спасибо и на этом!

Такой был у них разговор накануне, а на следующий день Николай, следуя своему обещанию, стал собираться в город, чтобы посоветоваться со знакомым врачом по поводу Томилина, а заодно разузнать, какая обстановка вокруг наследства Володи. Он еще раз попросил напомнить ему фамилию нотариуса, которую Томилин выучил наизусть, и уехал, призвав Володю быть осторожнее.

– Собаки у меня только на вид грозные, – объяснил он. – Припугнуть могут, но отчаянного человека не остановят, даже наоборот, они у меня симпатизируют отчаянным почему-то…

Володя перебрался в баньку и прилег там на импровизированную постель, устроенную на полке. Его слегка знобило. В простреленной руке время от времени начинала пульсировать горячая боль. Хороший хирург ему бы сейчас не помешал.

Он попытался от скуки думать о том, что могло стать причиной такой усердной охоты на него. Его искали москвичи, чтобы вытрясти долг, это было понятно. Но зачем убивать? С мертвого взятки гладки. А насколько он знал эту кредиторскую контору, на голые эмоции она не разменивалась. Там всегда брали деньгами. Значит, не они, но тогда кто? Кто мог быть заинтересован в смерти неприкаянного бродяги, которого даже Прохоров терпеть не захотел? Получается, что Затулин прав, и это как-то связано с его наследством. Дядька-то у него, оказывается, крутой. Денежный мешок. Наследство оставил – и не квартиру с «Жигулями», а реальное богатство. Это как в сказке. И кому-то не понравилось, что в эту сказку попал он, Томилин Владимир. Может быть, у него есть конкурент, брат, о котором он ничего не знает, как в мыльной опере? Нет, гадать тут бесполезно. В уме он эту задачку не решит. А путь в город опасен, как заминированное поле. К тому же это ранение…

Володя задремал и не заметил, как уехал Затулин. Проснулся он от странного ощущения, будто кто-то за ним наблюдает. Потом за маленьким оконцем мелькнула тень. Человек прильнул к окну и тут же отпрянул. Томилин слышал осторожные шаги по другую сторону стены – чужой обходил баньку кругом.

Володя бесшумно сел, потянул к себе ружье, взвел курки. Он сейчас не думал о Затулине, очень не хотелось еще раз оказаться в роли мишени.

– Есть кто-нибудь? – вдруг донеслось от двери.

– Кто там? Хозяина нет, отъехал, – сказал Томилин. – Будет часа через два.

– А вы, простите, кто?

Голос был вежливый, даже вкрадчивый, в лесу такими голосами не разговаривают, и этот голос насторожил Володю. А когда человек в дверях неосторожно повернулся и показал, что держит в руке пистолет, стало окончательно ясно, что опять пришли по его душу, и Томилин, не раздумывая, выпустил один заряд дроби в незнакомца, а за ним другой. За грохотом выстрелов не было слышно, как тот вскрикнул. Но он наверняка вскрикнул. Он даже выронил пистолет! Человек шарахнулся в сторону, затем выскочил в дверь и бросился бежать.

Томилин встал, взял из коробки несколько патронов и пошел догонять. По пути он подобрал с пола «ПМ» и, не глядя, сунул его за пояс, мимоходом вспомнив, что утопил ночью пистолетик Полины. «Ничего, подарю ей настоящий! – с мрачным юмором подумал он. – Лишь бы жива была».

Он вышел из бани и стал перезаряжать ружье. Незнакомец улепетывал в заросли, почти не оглядываясь и не делая попыток позвать кого-нибудь на помощь. «Один он здесь, значит, – сообразил Володя. – Но оставаться все равно нельзя. Сейчас даст сигнал подельникам, мигом примчатся. А, может быть, они уже близко – лес прочесывают. Что же делать? Так, если он туда побежал, то мы пойдем другим путем, как Ленин учил…»

Томилин зашагал к дому, отмахнулся от собак и поднялся по лестнице. Поставив ружье в углу, он натянул на плечи старую куртку, которую ему подарил Затулин. В ней было жарковато, но Володе не хотелось демонстрировать всем и каждому свою забинтованную руку. Затем он собрал свои вещи, которые сушились на особой подстилке, на которой школьный друг обычно сушил грибы и лесные яблоки. Здесь были документы, немного мелких денег и носовой платок – все его имущество. Единственное, что прибавилось к этому, – пистолет с полной обоймой. «Ох, не помешало бы тебе, Томилин, сейчас наследство! – подумал он, рассовывая все по карманам. – Совсем не помешало бы!»

Он подумал и прихватил еще ломоть хлеба с куском сала. Трудно было рассчитывать на полноценное питание в дороге с его капиталами. Володя принялся заворачивать бутерброд в старую газету, как вдруг за окном заурчал мотор, послышался шелест шин, и на территорию кордона въехала запыленная белая «Нива», из которой не спеша выбрался довольно полный человек в полицейской форме. На голубой рубашке красовались капитанские погоны. На поясе висела кобура с табельным пистолетом. Под мышкой он держал тонкую кожаную папку. Лицо у капитана было круглое, жирное и хитрое. Он так же не спеша огляделся, свистнул добродушно собакам, достал из машины форменную фуражку, водрузил ее на голову и, тяжело ступая, двинулся к дому.

Томилин на миг растерялся. Стрелять по представителю власти он не мог, хоть тресни. Бежать тоже не мог, от души набегался ночью. С каким-то странным равнодушием он уселся на лавку прямо напротив входной двери и стал ждать.

Тяжко проскрипели ступени, и капитан шагнул через порог, заранее улыбаясь, и несколько удивленно посмотрел на Томилина.

– Наше вам!.. – сказал он, кивая. – С кем имею честь?.. А где Николай?

Он остановился в дверях и цепким взглядом обшарил все углы в комнате.

– Отъехал, – сказал Володя. – В город подался.

– Ага, – капитан опять кивнул и потянулся за ружьем, которое Томилин оставил у порога.

Он понюхал дуло ружья, поморщился и еще несколько раз понимающе кивнул.

– Стреляли? – спросил он и тут же сам себе ответил: – Стреляли. Свежак. Между прочим, когда я у поворота был, мне как раз два выстрела послышалось. Охотились? А вроде не сезон.

– Так, баловался, – ответил Томилин. – Смотрю, ружьишко стоит – почему бы не пальнуть? В воздух, конечно…

– В воздух не страшно, – согласился капитан. – Главное, в человека не попасть. Так вы, между прочим, не сказали, как ваше имя. Документики, надеюсь, имеются?

После секундного колебания Томилин все-таки протянул полицейскому свой едва просохший паспорт.

– Искупался вот невзначай, – объяснил он. – В полной выкладке. Но вроде данные не смылись… А вы, между прочим, мне первым представиться должны, или я ошибаюсь?

Капитан хмыкнул и хитрым взглядом посмотрел на собеседника.

– Дело нехитрое, – сказал он, принимая паспорт. – Представлюсь, если вам это так необходимо. Капитан Решетников из отдела по борьбе с экономическими… Я господина Затулина нет-нет да навещаю. Дела у нас с ним старые. Сами понимаете, лес – древесина, охотничьи угодья, Красная книга… У кого-то рано или поздно неизбежно возникает желание поживиться за счет природных богатств. Считается ведь как – если само растет, значит, ничье. А само ничего не растет, даже хвост у ящерицы. Все денег стоит…

Высказав такое парадоксальное мнение, капитан пристроил свое громоздкое тело на стуле у окна и принялся с интересом изучать подмокший документ Томилина.

– Фамилия у вас любопытная, – заметил он наконец. – Вы Томилину Вячеславу Сергеевичу не родственник будете?

– Племянник, – подумав, ответил Володя. Он решил, что хуже ему от того, что признает родство, не будет.

– Ага. А я ведь слышал, что приехал племянник наследство на себя оформлять. Вот только не ожидал в таком месте вас встретить. Знакомы с Затулиным?

– Друзья со школы.

– О! Школьная дружба! А я своих, как школу окончил, больше и не видел ни разу. Жизнь разбросала.

Он закрыл паспорт, попытался разгладить покоробленные корочки, но не сумел и вернул документ владельцу.

– Ума не приложу, что мне с вами делать? – сказал он, разглядывая Томилина. – Есть у меня на ваш счет большие сомнения. Вы ведь не просто в воздух стреляли, а? Я же не только выстрелы слышал. Я еще человечка видел, который бежал отсюда как ошпаренный. Самое прискорбное, показался он мне знакомым, а кто такой, рассмотреть не успел. Он и от меня шарахнулся. Прямо в лес рванул. Здорово вы его напугали!

– Слушай, капитан, чего вы тут все от меня хотите? – обозлился Томилин. – Я в родном городе сто лет не был. Приехал, а на меня охоту объявили. Ты вот, похоже, тоже по мою душу заявился. Так давай начистоту – чего надо? Наследством интересуетесь? Еще один родственник обнаружился?

– На «ты», так на «ты», – согласился Решетников. – Я не гордый. Только сразу скажу, из твоих слов, брат, я ни одного не понял. Какая охота, какой родственник? У меня к Затулину вопросы по поводу двадцати кубометров круглого леса. Я и не знал, что здесь ты торчишь. Так что упреки не по адресу. Но как представитель власти твое подозрительное поведение оставить без внимания не могу. Так что или ты мне сейчас все вразумительно объясняешь, или я тебя задерживаю по подозрению в покушении на убийство. И это при том, что лично к тебе я испытываю симпатию.

– А я вразумительно как раз ничего объяснить и не смогу, – сердито сказал Володя. – Хотя скрывать мне нечего. Слушай, что было, а там сам решай. Мне уже вся эта кутерьма надоела…

И Томилин рассказал Решетникову обо всех неурядицах, что случились с ним за последний месяц. Рассказ получился сумбурный и не вполне реальный. Во всяком случае, по хитрому лицу Решетникова было невозможно понять, верит он или нет. Тогда Володя, прикусив губу, стащил с плеча куртку и продемонстрировал простреленную руку.

– Спасибо, что рука, – сказал он. – А вообще сажали пулю за пулей. Задача была убить. И сегодня тут уже кто-то шарился с пушкой. Ну я его и пугнул. А что бы ты на моем месте сделал?

Решетников не успел рассказать, что бы он сделал на месте Томилина, потому что у него в кармане зазвонил мобильник. Капитан достал трубку, ответил, потом долго и напряженно вслушивался в настойчивый говорок далекого собеседника.

– Слушаюсь, товарищ майор! – сказал он наконец. – Я сейчас же все осмотрю. Только подъехал. Понял, все сделаю, как вы сказали…

Он спрятал телефон и посмотрел Томилину в глаза.

– А ведь, похоже, ты прав! – заявил он. – Сейчас мне начальство звонило. Приказало, чтобы я тут все осмотрел и, если найду кого, задержал. Но вот что странно, откуда бы ему знать, что я здесь, если только ему не доложил тот тип, что бегал по лесу? И еще странно, что не велено тебя ни о чем расспрашивать и проверять документы. И еще страннее, что даден мне на тебя карт-бланш. То есть, если покажется мне, что ты сопротивляешься, могу пристрелить без слез и сожалений.

– И что ты выберешь? – спросил Томилин.

– Не поверишь, – сказал Решетников. – Я тебя отпущу. Есть у меня кое-какие соображения насчет всей этой карусели, и тебе про них знать необязательно. Для правдоподобия дождемся товарища начальника, а ты ко мне в тачку переместишься. Там у меня барахло кое-какое, коробки, прикрою тебя. Полежишь на полу, потерпишь. Деваться-то тебе некуда.

16

В кармане у Дроздова зазвонил телефон. Вариантов было всего два – звонила или бывшая супруга, или Бобров. Кроме них его новый номер был известен только Калганову, мир его праху. Виктор как-то не позаботился о том, чтобы восстановить список контактов, все не было времени, а возможно, и желания тоже. Приятно было отрешиться от части забот, связей, каких-то обязательств. Хотя совсем отрешиться не получалось.

Звонила жена. Голос ее звучал, пожалуй, озадаченно, да и новость, которую она сообщила Дроздову, выглядела необычной.

– Слушай, только внимательно, я быстро, – явно стараясь говорить потише, начала Марина. – Я подхватила от тебя паранойю. Звоню из туалета, боюсь жучков. К тому же тут вертится этот сукин сын Маевский. Короче, слушай! Вдруг заваливается сегодня ко мне девчонка. Абсолютно незнакомая. Представляется Полиной и с ходу задает вопрос про Томилина. Мол, познакомилась с ним на Урале, она же сама якобы и сообщила ему про наследство – вычитала в Интернете, – поехали в Зеленодольск. Но этой ночью в поезде на станции Тяглово то ли на них напали, то ли ее похитили – я, честно говоря, не все поняла. Одним словом, она интересовалась, появился ли у меня Томилин. То есть ситуация совершенно бредовая, но девчонка выглядит вполне адекватной, только утомленной немного, и я подумала про тебя.

– Правильно подумала, – похвалил Дроздов. – Немедленно к тебе еду.

– Ко мне не надо. Я спровадила ее в кафе «Анжелина», знаешь, в двух кварталах отсюда. Ей явно нужно поесть, а здесь, как назло, Маевский. Он слышал половину ее монолога и сразу откланялся. Вот это-то меня больше всего и смутило.

– Верно поступила. А как она выглядит?

Марина объяснила и сказала, что должна вернуться к делам. Дроздов помчался в кафе «Анжелина». Новость была в самом деле сногсшибательной. Дроздов даже забылся и истратил последние деньги на такси. Жалеть он об этом не стал, потому что встреча с девушкой Полиной окупала все.

Он нашел ее без труда. В кафе было довольно людно, но она выделялась в толпе, хотя выглядела предельно строго. Виктора она очаровала. Трудно было сказать, обоюдным ли было это чувство, но, во всяком случае, она Дроздову доверилась. Рассказ ее не слишком поразил сыщика, но позволил ему заполнить некоторые пустоты в той мозаике, что складывалась в его голове. Он выспросил тщательнейшим образом, как выглядели люди, с которыми столкнулась ночью Полина, а потом предложил:

– Я должен вас спрятать. Есть одно местечко. Там не слишком уютно, но про него никто не знает. Сами видите, дело пахнет керосином.

– Где Томилин? Никто из вас мне не ответил на этот вопрос.

– Боюсь, пока на этот вопрос и нет ответа. Отвечать на него придется вместе с вами. Но я подозреваю, что второй раз вас уже не выпустят. Поэтому нужно вас спрятать.

– У меня в поезде остались вещи, – устало сообщила Полина. – И гитара. Главное, гитара. Тот полицейский обещал выслать вещи на мой адрес. В это можно верить, как вы считаете? Или все-таки стоит обратиться в камеру хранения? Я не стала этого делать, когда возвратилась, потому что спешила.

– Тому полицейскому я бы не верил. Но и на вокзал вам возвращаться не надо. Когда я расскажу, что здесь происходит, вы меня поймете.

Он отвез Полину на квартиру Боброва. Девушка Григорию Семеновичу понравилась, и он без труда дал себя уговорить поселить Полину на своей даче.

– У меня там не хоромы, учтите, – пробурчал он смущенно. – Все по-старому, как в СССР. Бассейна нема, удобства во дворе, комары… Да и покушать надо купить.

– Ты отвезешь нас? Только надо сделать все как можно незаметнее.

– Пожалуйста. А за тобой уже следят, что ли?

– Похоже на то. Вертелись вчера какие-то у подъезда… В общем, мы должны действовать на опережение.

– Мы?

– А разве мы не одна контора? – притворно удивился Дроздов. – Не компаньоны? Между прочим, я все уже продумал и очень на тебя рассчитываю.

– А доводы?

– А на кого мне еще рассчитывать? Сам подумай!

– Но вообще-то у меня есть своя жизнь. А я подозреваю, что твоя затея может мне ее здорово испортить.

– Может, – признался Виктор. – Поэтому я и говорю, что мы должны действовать на опережение.

– И что это значит? Какие у тебя планы?

Слегка рисуясь перед девушкой, Дроздов объяснил, какие у него планы. Выслушав его, Бобров только крякнул.

– Похоже, ты сошел с ума, приятель! – заявил он. – Тебя нужно показать доктору, который лечит головы.

– К доктору мы всегда успеем. А здесь нужно действовать без промедления, пока вся эта компания не спохватилась. Они просто не поняли, с кем имеют дело.

– Кто они? У тебя есть конкретные соображения?

– Одно имя у меня есть, – заявил Дроздов. – Мой верный попутчик с разбитой мордой – сержант Лоскутов. Похоже, это он ехал в одном купе с Полиной. Она его хорошо описала. Нужно будет найти и его тоже. У него, кстати, мой мобильник.

– И насколько я понимаю, финансовое и техническое обеспечение операции возложено на меня? – саркастически спросил Бобров. – Машина, питание, накладные расходы…

– Все воздастся сторицей. Как только наследство попадет к законному владельцу, мы получим, что нам причитается.

– Звучит зловеще, – заметил Бобров. – Но так и быть. Просто если оставить тебя одного, ты наломаешь таких дров… Только дай слово, что, когда я скажу притормозить, ты будешь внемлить!

– Буду. А у тебя дома, случайно, не завалялись наручники?

– У меня даже пулемет на даче закопан, – пробурчал Бобров. – Ох, подведешь ты меня, Дроздов, под статью!

– В случае успеха, знаешь, какая у нас будет реклама? Клиенты в очередь встанут!

– Побойся бога, Виктор! Тут речь о жизни и смерти идет. Не до жиру, как говорится… Спасибо скажи, если с тебя шкуру не снимут.

– Не успеют! – бодро сказал Дроздов.

– Ну, тогда поехали!

– Вот потому, Витя, тебя жена и бросила! – с упреком заметил на это Григорий Семенович. – Прежде чем грубыми мужскими делами заниматься, нам с тобой девушку накормить нужно. С дороги человек, да и стресс у нее – от стресса знаешь как аппетит разыгрывается?

Однако Полина наотрез отказалась от угощения, сославшись на то, что перекусила в поезде, когда возвращалась в Зеленодольск.

– И вообще, у меня, кажется, теперь долго не будет аппетита, – заявила она. – Вы такого тут напланировали, что интерес к обычным вещам улетучился совершенно.

Погрузились в машину Боброва в сосредоточенном молчании. Видимо, каждый в глубине души переваривал то, что «напланировал». Отвезли Полину за город, в тот район, где один к другому лепились дачные участки, доставшиеся владельцам еще при советской власти. Здесь не было роскошных строений, зато огороды и сады были ухожены и выделялись свежестью и яркостью зелени. У Григория Семеновича на участке был маленький домик из двух комнат и сарай, в котором он держал инструменты, рыболовные принадлежности и массивный верстак. Десяток яблонь с прогнувшимися от тяжести плодов ветвями, несколько грядок помидоров, лука, вот, пожалуй, и все хозяйство. По крайней мере, здесь было спокойно и тихо.

Они оставили Полину в домике, сели в автомобиль и поехали через дачный поселок. Выбравшись на дорогу, Бобров остановил машину.

– Ну что, не передумал?

Дроздов мотнул головой.

– Это их главный козырь. Липовый, но главный. Если мы им не завладеем, то они или пустят его в ход, или спрячут в рукаве. В любом случае мы лишаем их инициативы. Но делать это надо именно сейчас, пока еще есть шанс.

– Значит, едем в Новый?

– Едем!

Новым назывался поселок, где уже второй год начинали вырастать дачные строения, кардинально отличающиеся от владений старых дачников. В Новом находился загородный дом покойного Томилина, куда, по сведениям Дроздова, перебазировался претендент на наследство.

Двухэтажный дом Томилина, крытый черепицей, стоял на отшибе, отделенный от основной массы строений еще и рядом густых кустов, усыпанных мелкими красными плодами. В этой уединенности, видимо, в очередной раз проявился эгоцентричный характер покойного бизнесмена. Но Дроздову с Бобровым такое обстоятельство было, однако, только на руку.

Оставив автомобиль за кустами, они разделились. Григорий Семенович вперевалочку принялся обходить кругами машину – по сигналу Виктора он должен был постучаться в двери дома – забор вокруг него оказался не достроенным, поэтому доступ был совершенно свободен. Дроздов же совершил значительный обходной маневр и подобрался к зданию с тыла, как раз там, где уже стояла незаконченная кирпичная стена забора. Укрываясь за этой стеной, Дроздов подкрался совсем близко и высмотрел открытое окно на первом этаже. В окне торчал человек. Он курил, пуская дым в небо. Докурив, швырнул окурок на землю и скрылся.

Виктор легким шагом пробежался до стены дома, сполз на землю и в таком непрезентабельном положении перекочевал под открытое окно. У него под ногами еще дымился недавно выброшенный окурок. Наверху в доме слышался звук включенного телевизора. Дроздов достал телефон и послал Боброву условленную эсэмэску. Через некоторое время из дома донесся шум, мужской голос кого-то окликнул. Другой голос что-то невнятно ответил. Потом все стихло – видимо, пошли открывать. Дроздов поднялся и быстро заглянул в окно. Перед ним была кухня. Недавно здесь обедали – на столе стояли тарелки с недоеденной лапшой быстрого приготовления, кетчуп и пустые бутылки из-под пива. Дроздов взобрался на подоконник и спрыгнул на пол. Теперь он слышал не только звуки работающего телевизора, но и невнятные голоса, доносившиеся из прихожей – там Бобров под надуманным предлогом пытался проникнуть в дом через парадный вход.

Виктор быстро осмотрел кухню в поисках какого-нибудь оружия. В шкафчике нашелся богатый набор кухонных ножей разбойничьего вида, но Дроздов выбрал молоток для отбивных и, вооружившись им, на цыпочках вышел из кухни.

Судя по тарелкам на кухне, обитателей в доме как минимум трое. Один сейчас вел переговоры с Бобровым. Двух других видно не было. Очевидно, кто-то смотрел телевизор на втором этаже – звуки доносились оттуда. Дроздов двинулся в прихожую.

За минуту до этого Бобров с пятилитровой канистрой в руках вразвалочку подошел к двери и постучал. Канистра была полна, но тем не менее, когда ему открыли, Григорий Семенович добродушно произнес:

– Земляк, водички не плеснешь? Радиатор закипел, чтоб ему…

Мужик, открывший дверь, сухощавый, скуластый, загорелый, похожий на спортсмена-пятиборца, недоверчиво оглядел Боброва с головы до ног и посоветовал убираться. Еще он попытался с ходу захлопнуть дверь перед носом у непрошеного гостя, но тот успел проворно подставить ногу, и дверь застряла.

– Во-первых, грубить старшим нехорошо, земляк! – укоризненно сказал Бобров. – А, во-вторых, тебе чего, воды жалко? Совсем уже дожили – воды жалко!

– Ладно, извини, если обидел, отец, – более миролюбиво ответил человек в дверях. – Но воды я тебе не дам. И вали отсюда, если не хочешь, чтобы я тебя обидел второй раз – уже без извинений. Убери копыто, я сказал!

Он попытался выпихнуть ногу Боброва, но тут у него за спиной возник Дроздов с молотком в руках. Парень резко обернулся, и в тот же миг Григорий Семенович всем своим могучим телом налег на дверь, отвалив ее в сторону, как плуг отваливает пласт земли. Скуластый прижался к стене и с молниеносной быстротой выхватил откуда-то пистолет. Но в тот же самый момент Дроздов приложился молотком к его запястью, а Бобров, в свою очередь, шарахнул парня по голове полной канистрой. Тот коротко застонал и свалился к ногам Боброва как мешок. Пистолет выпал у него из руки.

– Куда ты со всей дури лупишь! – зашипел Виктор, склоняясь над поверженным и наскоро обшаривая его карманы. – Ну, так и есть – старший лейтенант Коровин, Зеленодольское УВД. Представитель власти, а ты его со своим весом…

– Ты сам хорош, – проворчал в ответ Бобров, пряча пистолет лейтенанта в задний карман брюк. – Ты же ему руку сломал!

– Рука срастется, – сказал Дроздов, поднимаясь и осторожно прикрывая дверь. – Конечность зафиксируем. И рот, кстати, заклеим.

Он достал заранее припасенный скотч и замотал им руки парня. Отдельной полоской заклеил рот. Потом взял молоток и взглянул на Боброва.

– Чего смотришь? – спросил Григорий Семенович. – Это явно не тот, кого мы ищем. Пошли дальше. Семь бед – один ответ. Сколько их тут?

– Не меньше троих.

– Сашка! Ты где? – послышался голос из коридора, и почти сразу в прихожую просунулась физиономия, покрытая болезненной бледностью и однодневной щетиной.

Впрочем, она стала еще бледнее, когда прямо перед носом различила дуло пистолета.

– Тсс! – сказал Бобров, сменивший канистру на более солидное оружие, а Дроздов схватил человека за грудки и втащил в прихожую.

– Спокойно! – предупредил он. – А то одного вон уже изуродовали… Ба, да ты тоже порченый! У вас теперь можно филиал госпиталя открывать.

Правая рука человека была забинтована выше локтя и покоилась на перевязи.

– Да, я ранен, – подтвердил он, стараясь держаться уверенно. – И кроме того, я сотрудник УВД… Гусев моя фамилия.

– Оборотень ты, а не сотрудник, – сердито сказал Бобров. – И если не хочешь сейчас же получить серебряную пулю, докладывай, кто тут у вас еще в наличии из сотрудников и где конкретно гражданин Томилин.

– Вы не понимаете, с кем связались, мужики, – по-свойски заговорил Гусев. – За такие дела вам яйца оторвут.

– За своими присматривай, – посоветовал Виктор. – И отвечай на вопросы.

– Плевать я хотел на ваши вопросы, – уже совсем дерзко заговорил Гусев. – Я вас, кстати, знаю, клоуны, и меньшее, на что вы можете рассчитывать – это остаться без лицензии. Ну а как уж там выйдет, если дело до суда дойдет…

– Эка у него язык развязался. Да не в ту сторону, – с досадой сказал Дроздов. – Придется самим разбираться.

– Да, время тратить на болтовню не будем, – согласился Бобров, обрушивая на зазевавшегося Гусева кулак с зажатым в нем «ПМ».

Тот упал как подкошенный. В ход пошел скотч, и вскоре второй сотрудник лежал у порога, спеленатый, как младенец.

Напарники вошли в холл. На второй этаж вела крутая лестница с деревянными перилами. Дроздов поднялся наверх почти бегом и с досадой посмотрел вниз на Боброва, который поднимался с видимым усилием, тяжело дыша и останавливаясь. Виктор оглянулся и через раскрытую дверь вдруг увидел того человека с седыми висками, который выдавал себя за племянника Томилина. Человек сидел в кресле и смотрел телевизор. При этом он механически жевал попкорн, который доставал из большой банки, стоявшей у его ног.

Дроздов сделал шаг к двери и просунул голову в комнату.

– Эй, – сказал он. – Собирайся, аферист! Пойдешь с нами.

Человек поднял голову, повернулся и уставился на Дроздова. В глазах его не было ни страха, ни надежды, ни того неугомонного огонька, какой бывает в глазах прирожденных мошенников. Вообще его лицо никак нельзя было назвать отталкивающим. Это было лицо человека, немало испытавшего, усталого, но ничуть не озлобленного. При иных обстоятельствах они вполне могли стать друзьями, подумалось Дроздову.

– Все, брат! Игра окончена, – добродушно сказал он. – Бери свои вещи, какие у тебя есть, и поехали.

– Ага, – спокойно отозвался фальшивый Томилин. – Айн момент.

Он неспешно приподнялся с кресла, стянул со спинки потертый пиджак, перекинул через плечо и, подхватив банку с попкорном, сунул ее под нос Дроздову.

– Будешь?

И прежде чем Виктор успел опомниться, ему в лицо выплеснулось содержимое банки, резко пахнущее подгорелым маслом. Он невольно отпрянул, а «Томилин» бросился к окну и вскочил на подоконник.

– Он уходит! – завопил Дроздов, швыряя молоток вслед беглецу. – Вниз!

«Томилин» уже прилаживался спрыгнуть вниз, как молоток врезался ему в левый локоть и помешал сгруппироваться. Без единого звука мужчина неловко рухнул вниз.

Бобров понял Дроздова с полуслова и уже с грохотом скакал по ступенькам вниз, спеша перехватить мнимого Томилина на улице. Виктор бросился к окну. И вдруг за его спиной прозвучал странно знакомый голос:

– Стоять!

Дроздов обернулся. В дверях стоял его старый знакомец Лоскутов и целился в него из пистолета с левой руки. Синяк на лбу приобрел оттенок мертвенной желтизны, и лицо Виталия приняло удручающе неприятный вид. К тому же у него явно были проблемы с правой рукой – она висела у него как протез.

– А, привет, приятель! – весело произнес Дроздов, отступая от окна и протягивая руку для приветствия. – Давненько не видались.

– Стой, где стоишь, ищейка долбаная! – зашипел сержант. – Ты на частной территории. Просверлю дырку…

– Да и ты не на своей, герой-пионер! – заметил Дроздов, приближаясь еще на шаг. – Насколько я понимаю, тебе теперь позвонить надо, а рука одна? Давай ствол, я подержу!..

Он сделал еще шаг. Битое лицо Лоскутова перекосилось. Виктор пихнул кресло. Оно врезалось в полицейского. Дроздов нырнул вниз. Грохнул выстрел. Виктор дернул Лоскутова за ноги, и тот полетел на пол. Дроздов перехватил его руку с пистолетом и вывернул. Сержант заорал.

– Ты еще пожалеешь, сука! Ты еще на коленях ползать будешь…

Теперь, когда он остался без оружия, справиться с ним не составило никакого труда. Дроздов скрутил его и по примеру остальных обмотал скотчем. Потом спокойно спустился вниз и вышел на улицу.

Бобров стоял над фальшивым Томилиным, который сидел на земле, и мирно с ним беседовал.

– Ты живой? Поздравляю! – приветствовал он Дроздова. – А этот выпал из окна и подвернул ногу. Облегчил нам задачу.

– Форму потерял, – смущенно объяснил псевдо-Томилин. – Не сгруппировался. Ты еще молотком…

– В следующий раз я тебя не так уделаю! – сердито пообещал Дроздов, у которого в ушах еще стоял грохот выстрела. – Тащим его в машину, Григорий Семенович!

17

К вечеру над городом начали сгущаться тучи. Черные с красноватым закатным оттенком, они заполнили все небо. Поднялся ветер. Где-то за рекой то и дело угрожающе погромыхивало. Особенно сильный порыв ветра срывал с края тучи несколько крупных капель, и они россыпью падали на горячий асфальт, где моментально испарялись. Вот-вот должна была разразиться гроза.

Приземистый черный автомобиль остановился возле шестнадцатиэтажного дома, на первом этаже которого располагался салон красоты, по случаю позднего часа уже закрытый, а все прочие этажи были отданы под жилые квартиры. Большей частью жильцы их уже спали, но десятка два окон еще светилось.

– Ваша задача, Маевский, убедить Самойлову открыть дверь. Муж ее в отъезде. Вам она должна поверить. С вами пойдет Коровин. Если не удастся ее уговорить, доставите силой. Но это на крайний случай. Скажете, что на ее офис совершено нападение и нужно дать показания, что пропало.

Жмыхов произнес все это монотонно, словно читая по бумаге, ни разу не обернувшись в сторону Маевского.

– Она может перезвонить в полицию, – поспешно сказал Станислав, которому перспектива участвовать в спектакле совсем не улыбалась. – Чтобы убедиться… И потом, не проще ли было взять ее там, возле офиса, после работы? Зачем нужно все осложнять? Она может поднять шум…

Теперь майор обернулся. В тусклом свете от приборной доски Маевский видел, что на него сейчас обращены взгляды всех, кто сидел в машине, – Жмыхова, Коровина и водителя, фамилию которого он не знал. Секунд пять длилось напряженное молчание. Потом Андрей щелкнул дверцей и сказал:

– Так! Выйдем, Маевский!

Они вышли из машины и сделали несколько шагов в сторону, словно прогуливаясь. Горячий ветер взъерошил им волосы, надул пузырем рубашки.

– Маевский, не стройте из себя идиота! – Жмыхов говорил негромко, но злоба так и кипела в его голосе. – Вы точно так же в деле, хотя пользы от вас, на мой взгляд, мало. Вреда больше. Мы не взяли Самойлову днем, потому что днем вопрос так не стоял. Я разговаривал, сами знаете с кем, уже довольно поздно, и указание поступило поздно, но выполнено оно должно быть уже сегодня. Мы еще должны каким-то образом связаться с этим мерзавцем Дроздовым и предложить ему обмен. Он еще любит свою бывшую жену и не захочет, чтобы она погибла. А нам нужно вернуть «племянника» во что бы то ни стало!

– А вам не кажется, что это уже отыгранный вариант? – осторожно спросил Станислав. – После того как разгорелся весь этот сыр-бор…

– «Племянника» нужно вернуть! Вместе с документами! Если мы этого не сделаем, вот тогда действительно начнется… Сегодня было официальное представление нового прокурора города. Абсолютно темная лошадка. Никто о нем ничего не знает. Дал понять, что намерен «повернуть в городе процессы в русло законности…». Так и сказал. Поэтому пока не стоит лезть на рожон. Вернуть систему в состояние устойчивого равновесия – это распоряжение Орешина.

– Какое же оно устойчивое? – усомнился Маевский. – Она же шум подымет! Я ее знаю.

– Это хорошо, что знаете. Будете помогать исправлять ошибку, которую все мы допустили. Нужно было заручиться поддержкой нотариуса с самого начала. Тогда не было бы всех этих неприятностей. Пожадничали.

– Допустим. Но ведь настоящий Томилин… Где он? Вы говорили, его видел последним лесник. Он действительно оказался знакомым Томилина?

– Он его знает. Но мы решили пока его не трогать. Томилин как в воду канул. Если только он как-то нашел Дроздова…

– Даю голову на отсечение, – горячо заявил Маевский. – Он у нотариуса не появлялся. А каким еще путем он мог выйти на Дроздова?

– В таком случае, где же он? – с ненавистью спросил Жмыхов. – Пока мы этого не знаем, все повисает в воздухе. Но в любом случае, нужно заниматься Самойловой. Отвезем ее на брошенную ферму – это в двадцати километрах к северу от города. Коровин знает. Пока будем устанавливать связь с Дроздовым, постарайтесь правильно настроить свою ученицу, Маевский!

Майор зашагал обратно к машине и нырнул в салон. Взамен него вылез долговязый Коровин и вопросительно взглянул на Станислава. Тот с хмурым видом наклонил голову, сунул руки в карманы и засеменил в сторону высотного дома. Им повезло, не пришлось пользоваться домофоном – возвращавшаяся домой подгулявшая компания любезно впустила их в подъезд. Поднявшись на четвертый этаж, Маевский позвонил в квартиру Самойловой. Она появилась на пороге, облаченная в домашний халат. Судя по ее сосредоточенному лицу, спать женщина еще не ложилась.

– Марина Константиновна, беда! – жалобно сказал Маевский. – Контору вашу… Ограбили, что ли… Короче, нужно срочно приехать…

– У следователя к вам есть ряд вопросов, – веско добавил Коровин, демонстрируя служебное удостоверение. – Думаю, это займет не больше часа. Только, пожалуйста, побыстрее!..

Глаза Самойловой округлились.

– Как же так? Но почему…

– Марина Константиновна! – взмолился Маевский. – Дорога каждая минута! Важно поймать похитителей по свежим следам!

Женщина посмотрела на него, на непроницаемое лицо Коровина и кивнула.

– Я сейчас! Мне нужно переодеться.

Когда она скрылась, Коровин шепнул:

– Может, того… По темечку и вперед?

– Вы с ума сошли! – зашипел Станислав. – Стойте и молчите!

Через минуту-две появилась Марина – в деловом костюме и с маленькой сумочкой в руке. Спустились вниз, вышли на улицу. В лицо им ударил ветер. На горизонте полыхнула зарница.

– Ужас какой! – пробормотала Самойлова.

Маевский подхватил ее под руку.

– Я думала поехать на своей машине.

– Автомобиль уже ждет, Марина Константиновна!

Самойлова забеспокоилась. Она спрашивала себя, с какого боку в этой ночной истории присутствует Маевский. Но прежде чем она сумела ответить на этот вопрос, он довел ее до автомобиля, а потом вместе с Коровиным впихнул на заднее сиденье.

– Что такое? Негодяй! Я буду кричать! Пустите! Полиция!

Полуобернувшись, Жмыхов негромко сказал:

– Не нужно кричать, Марина Константиновна! Тем более звать полицию. Полиция уже с вами… Сергей, поехали!..

Машина плавно тронулась с места. По мере того как за окном проносились городские кварталы, Самойлова нервничала все больше и больше. Сумочку у нее вырвали из рук. С обеих сторон ее стискивали твердые мужские плечи.

– Чего вы от меня хотите? – прерывающимся голосом спросила она.

– Доедем до места – узнаете, – пообещал Жмыхов.

Марина умолкла.

Они выехали из города и помчались среди темных полей на север. Женщина пыталась высмотреть в ночи хотя бы малейший намек на цель их странной поездки, но вокруг не было ни огонька. Только светящиеся дорожные знаки, как призраки, на мгновение проступали из темноты и тут же исчезали.

Ехали недолго. Наконец машина свернула на боковую дорогу. В лучах фар замелькали какие-то щербатые мертвые стены, обломки бетонных плит, разбитые трубы. Автомобиль остановился между двух серых бараков. Фары погасли.

– Выходите, Марина Константиновна! – скомандовал Жмыхов.

Ее чуть не на руках вынесли из машины. Вспыхнули лучи карманных фонариков. Самойлову, придерживая под локоть, повели к одному из бараков, втолкнули в зияющий пролом.

Внутри было неуютно – пахло цементной пылью и сыростью. В тех местах, куда не попадал луч фонарика, тьма была непроглядной.

– Вы меня хотите убить? – жалобно спросила Марина.

Впервые в жизни она по-настоящему испугалась. Впервые вдруг поняла, насколько хрупкая вещь ее собственная жизнь.

– Ну что вы! Мы просто хотим совершить с вашей помощью одну деловую комбинацию, – с издевкой сказал Жмыхов. – Маевский, предоставляю вам возможность объяснить даме ситуацию, а я, с вашего позволения, отойду, чтобы позвонить. В телефоне Марины Константиновны я обнаружил номер господина Дроздова. Интересно, спит он уже или нечистая совесть не дает ему спать?

Недобро усмехнувшись, он пошел в глубину помещения, светя себе под ноги фонариком. Было слышно, как оборвались его шаркающие шаги, когда майор вышел из барака наружу. Марина бессильно оглянулась по сторонам, увидела в луче фонаря какой-то грязный ящик и, не раздумывая, опустилась на него. Она ощущала чудовищную слабость в ногах.

– Марина Константиновна, вы только не пугайтесь! – заговорил Маевский, доверительно наклоняясь к ней. – Включите логику. Мы все деловые люди. Давайте решать вопросы в рамках делового партнерства. Нас всех волнует судьба предприятия, начало которому положил покойный Вячеслав Сергеич. Я сам отдал этому предприятию немало сил и лет своей жизни. Мне было бы больно, если бы это прекрасное начинание рассыпалось, точно карточный домик. Вы тоже лично знали Томилина и, думаю, испытываете сходные чувства…

– Я не понимаю, о чем вы говорите, Станислав Игоревич! – с раздражением перебила Самойлова. – У меня кружится голова. Скажите ясно, чего вы от меня хотите?

Маевский сердито пожевал губами.

– Извольте! – буркнул он. – Ваш бывший муж, Марина Константиновна, кажется, окончательно потерял рассудок. Он дошел до похищения человека. Это серьезное преступление. Мы хотим, чтобы вы убедили его опомниться. Дело зашло слишком далеко.

– Действительно, дальше некуда, – слабым голосом сказала Марина. – Мой бывший муж похитил человека, и тогда вы похитили меня. Очень логично. Насколько я понимаю, вы тут все переживаете за похищенного? Чем он вам так дорог?

– Он не менее должен быть дорог вам, Марина Константиновна! Этот человек – племянник Томилина…

Самойлова уже давно поняла, что Дроздов прав и с претендентом на наследство не все чисто. Она уже хотела съязвить по этому поводу, но сообразила, что излишняя строптивость в ее обстоятельствах может только повредить. Нужно было обмануть бдительность похитителей и постараться выведать, что у них на уме.

– Но чего же вы от меня хотите?

– Мы хотим, чтобы все шло тем путем, каким оно шло, – терпеливо объяснил Маевский. – Человек получает свободу и в обычном порядке оформляет свидетельство на наследство. Вы хотели провести идентификацию личности, убедиться, что Томилин тот, за кого себя выдает, так вот, бумага, удостоверяющая это, акт экспертизы, так сказать, у вас будет. Вам нужно только одно: не затягивая, оформить документы на наследство. Ситуация и так уже начинает выглядеть двусмысленно, а это никому не нужно, вам в том числе. Это обязательно скажется на вашей репутации. Нам всем, кто хотел бы приумножить сделанное Вячеславом Сергеевичем, нужно быть заодно. Ну что будет хорошего, если такое наследство попадет в руки легкомысленного и даже криминализированного человека? А как вам понравится, если какая-нибудь московская структура совершит рейдерский захват фирмы «Секунда»? Кому от этого станет лучше?

– Значит, вы предлагаете мне мошенничество?

– Я бы так это не называл, Марина Константиновна! – с упреком произнес Станислав. – Мы с вами спасаем бизнес. Бизнес – это борьба. Иногда даже без правил. С этим приходится мириться.

Марина не ответила. Снаружи вдруг с особенной силой завыл ветер, и совсем близко ударил мощный раскат грома. Вой ветра наполнился еще одним нарастающим шумом – начался ливень.

– Черт побери! – выругался появившийся из темноты Жмыхов. – Ну и погода! Грунтовку развезет… Ну да черт с ней! Выберемся!..

Отряхивая с себя дождевую воду, он подошел ближе.

– Ну что тут у вас? Консенсус найден? Лучше, если он будет найден, Марина Константиновна! Ночь темная, место глухое, вы же меня понимаете?

– Вы звонили Дроздову? – спросила Самойлова. Стараясь говорить так, чтобы не дрогнул голос.

– Да, он не стал кочевряжиться, – небрежно ответил майор. – Я дал ему сорок минут и призвал не совершать необдуманных поступков. Ведь от него теперь зависит ваша жизнь. И не только сегодня, Марина Константиновна! Вы теперь постоянно будете под дамокловым мечом, учтите это! Маевский вам все объяснил?

– Да, – еле слышно отозвалась Марина. – Он очень старался.

– Значит, мы теперь единомышленники?

– Я не знаю. Я не все поняла.

– Плохо, значит, Маевский объяснил! – раздраженно сказал Жмыхов. – Но ничего. Подъедет Дроздов – он, думаю, объяснит лучше. Он очень вас ценит.

– До сих пор я думала, что служители закона именно закону и служат, – с глубокой досадой произнесла Самойлова.

– Именно ему они и служат, – сухо сказал Андрей. – Наша ли вина, что законы теперь стали таким расплывчатым понятием?

– Для меня они звучат вполне определенно.

– Вы еще ничего не поняли, – сказал Жмыхов. – Ну ничего, сейчас у вас будет возможность наверстать упущенное. Закон рождается там, где сходятся интересы многих людей, Марина Константиновна. И не всегда они успевают воплотиться на бумаге. Однако они имеют такую же, если не большую силу.

– Вот как? Интересные мысли родятся в некоторых головах. Вы подводите базу под собственное беззаконие?

– Под беззаконие вашего мужа также.

– Я не отвечаю за действия моего бывшего мужа!

– Не будем спорить. Вы никак не осознаете главного. Сегодня ночью законы не работают. Те законы, что на бумаге. Догадываюсь, чтобы понять это, вам нужно время. Но времени у вас как раз нет. Придется как-то поднапрячься, Марина Константиновна, устроить мозговой штурм… В момент смертельной опасности открываются такие ресурсы организма, о которых человек и не догадывается. Думайте, взвешивайте! Времени, – он посмотрел на часы, – остается все меньше. Всего полчаса.

Он отошел, сделав знак Маевскому. Они скрылись в темном углу барака и принялись что-то вполголоса обсуждать. Смысла их разговора ей уловить не удалось. Тот, что остался сторожить Марину, высокий скуластый парень, чиркнул по ней лучом фонаря и тут же деликатно убрал его в сторону. Женщина вцепилась ногтями в шершавые края ящика.

Мысли мешались у нее в голове. Она была страшно зла на бывшего мужа, который в своем идиотизме превзошел на этот раз самого себя. Похитить человека! Пусть даже тот явился за наследством с фальшивыми документами. На что Дроздов надеялся? Однако и полиция ведет себя странно. Она-то ведь тоже похищена, и ее собираются обменивать, как провалившегося шпиона. Но при этом от нее еще требуют, чтобы она в дальнейшем вела себя так, будто ничего не случилось, и к претенденту на наследство нет никаких вопросов. Ей обещают официальное подтверждение его личности. И обещание это исходит из уст полицейского. Невероятно.

Но она вспомнила еще одного полицейского, толстого, бесцеремонного, с хитрыми глазами. Он заявился к ней на днях, но не в офис, а поймал в тот момент, когда она садилась в машину, чтобы ехать домой. Предъявил удостоверение, кажется, на имя Решетникова, и долго изводил ее вопросами о Томилине, о наследнике, о Маевском, спрашивал, была ли знакома с Чекановой, вспомнил и о Дроздове, заявил, что одно время вел с ним какое-то дело, и даже показал удивительную осведомленность в отношении последней миссии Дроздова – его поездке на Урал. Марина не вполне была уверена, что поступает правильно, но призналась этому назойливому толстяку в том, что сама отправила бывшего мужа на поиски наследника, что поиски эти закончились ничем, вернее ничем хорошим, потому что погиб человек, с которым Дроздов эти поиски вел. Решетников знал и об этом, а нужен ему был всего лишь номер телефона Виктора, который Марина ему сообщила с легким сердцем. Сейчас бы она этого не сделала, потому что доверие к людям в погонах было подорвано основательно. Впрочем, сейчас у нее никто ничего не спрашивал – все брали сами и решали все без нее. Что будет дальше, она не могла себе представить. Марина чувствовала себя мухой, которую оплели несколькими слоями паутины – ни вздохнуть, ни пошевелиться. Она мечтала сейчас о храбром рыцаре, который придет и вызволит ее из омерзительной темницы, увезет прочь из этого ужаса, утрет слезы и утешит. И почему-то в этой роли она видела только Дроздова, бесшабашного и безденежного, бодро шагающего по жизни от одной неудаче к другой, но никак не своего нового мужа, удачливого и рассудительного. Возможно, это было потому, что муж находился в отъезде, в командировке и даже не мог знать, что с ней происходит, а Дроздов как раз знал и должен был вот-вот появиться. Так сказать, выбор из возможного.

Но больше всего она мечтала сейчас заснуть. Жуткая усталость сковала ее тело, веки набрякли, в голове стоял звон, как после долгого сидения в душной комнате. Заснуть, чтобы проснуться и убедиться, что весь кошмар позади и все лишь пригрезилось ей из-за переутомления и ужасной погоды.

А гроза между тем разошлась не на шутку. Потоки дождя безостановочно поливали землю, и даже сквозь крышу барака, где они находились, начали просачиваться холодные струи. По всему помещению стоял звон от падающих капель и гуляли сквозняки.

Снаружи вдруг послышался короткий тревожный гудок. Жмыхов и Маевский сорвались с места и поспешили к выходу.

– Едут, кажется!

Парень, стороживший Марину, вытянул шею, пытаясь рассмотреть что-то за окном. Сердце у нее похолодело от недобрых предчувствий. Женщина встрепенулась и невольно подалась в сторону выхода. Полицейский грубо толкнул ее, заставив снова усесться на ящик. Марина хотела высказать все, что она о нем думает, но тут парня позвал к себе Жмыхов, а на караул при ней заступил Маевский. Он с кряхтением присел рядом на корточки и проговорил с сокрушенной интонацией:

– Ах, Марина Константиновна!

Это прозвучало как упрек – будто она заварила всю кашу с похищениями, с дележом наследства, убийствами.

– Просто закройте рот и помолчите! – резко бросила она ему. – Хотя бы чуть-чуть совести у вас осталось?

Она говорила почти в полный голос – полицейские, или кто они были, вышли на улицу, и темнота поглотила их. Самойловой хотелось бежать отсюда куда глаза глядят, но вот куда они могли глядеть в такой непроглядной тьме, под ливнем?

– Ах, Марина Константиновна! – повторил Маевский. – Я ведь по-своему любил Томилина. Служил ему верой и правдой. И все остальные, с кем он поднимал фирму… Понимаете, буква закона одно, а здравый смысл и справедливость – это другое. По-хорошему, это наша фирма, наши активы, тех, кто ее создавал. А он оставляет все мальчишке, голытьбе, которому нет до фирмы никакого дела. Вы же понимаете, он в месяц уничтожит труд многих лет, оставит людей без рабочих мест, надругается над надеждами…

– Я сейчас зарыдаю, – сказала Марина. – Значит, вы из лучших побуждений решили подсунуть мне фальшивого наследника?

– Вот этого я вам не говорил, – после короткого раздумья сообщил Станислав. – Наследник как наследник, с документами. Кажется, сначала у вас не возникло к нему никаких вопросов. Подозреваю, что это ваш шебутной Дроздов мутит воду. Правильно вы с ним расстались, Марина Константиновна, но вот отношения поддерживаете зря, это я вам прямо скажу. Дроздов на плохом счету в городе. Общение с ним и на вас бросает тень…

– Ну конечно, ваше общество куда изысканнее! Но, по правде говоря, лично вами я уже сыта по горло. Вы ходите за мной по пятам уже две недели. Чуть не в туалет провожаете. Жучки в кабинете – тоже ваша работа? Телефон прослушивать – что может быть благороднее!

– Марина Константиновна! Не понимаю, о чем вы сейчас говорите! – притворно ужаснулся Маевский. – Какие жучки? Да я дома пробки поменять не в состоянии. Как бы я мог…

– Да не своими руками, разумеется. Кроме как шпионить, вы ни к чему не способны, это ясно. Но это с вашей подачи приходила бригада чинить телефон, когда линия якобы вышла из строя. Теперь я понимаю! Жалею только об одном – не сразу поверила Дроздову. Он-то вас раскусил сразу.

– Марина Константиновна, побойтесь бога! Такого на меня наговорили… Я ваш друг, поверьте. Я вас обучал азам нашей профессии. Вы для меня как дочь. И сейчас я делаю все, чтобы помочь вам. Все это вынужденные неудобства. Как только ваш бывший муж опомнится и прислушается к голосу разума, вы будете свободны.

– Допустим, он опомнится. Отпустит вашего ставленника. И что дальше?

– Дальше вы спокойно завершите оформление наследства. Никто вам больше не помешает.

– Я буду добиваться всесторонней экспертизы. Я уже не верю, что этот человек действительно Владимир Томилин. Это подлог.

– Вы ошибаетесь. Вы очень ошибаетесь, Марина Константиновна.

Нервы у Маевского, видимо, начинали сдавать, потому что он вдруг отвернулся и, подойдя к двери, стал напряженно вглядываться в темноту. Марина неуверенно последовала за ним. Сквозь потоки дождя мигнул яркий луч, потом еще раз и погас.

Дроздов остановил машину, когда в лучах фар увидел впереди два силуэта. Эти два человека торопливо пошли к машине, пробиваясь сквозь потоки воды. Опознать кого-то в этих размытых фигурах было невозможно.

– Где Марина? – с тревогой спросил Дроздов.

– Не дергайся, – прогудел с заднего сиденья Бобров. – Ничего они ей не сделают. И я сразу это сказал. Они взяли тебя на понт.

Два мокрых человека разом открыли дверцы и нырнули в машину. Теперь Дроздов узнал Жмыхова и старлея Коровина. Здороваться не стали.

– Где человек? – утирая мокрое лицо, спросил майор. – Было сказано, чтобы без него не являться. С огнем играешь, Дроздов!

– Я не играю, – сказал Виктор. – А вот вы заигрались, по-моему.

– Не лезь не в свое дело! – оборвал его Жмыхов. – Забыл, что ты теперь никто? Да за все, что ты натворил, тебя в порошок стереть мало! Ты вообще чем думаешь, Дроздов? Похищение человека. Нападение на представителей власти. Да еще надо посмотреть, взрыв у гостиницы не твоих ли рук дело. Ты ведь того человека знал! Да тебя так закатать можно, что следа не останется!

– Так ты сюда закатывать приехал, – иронически спросил Бобров, – или грязную сделку осуществлять?

Жмыхов обернулся и зло посмотрел на частного сыщика.

– Не любим мы, когда нам мораль читают, – объяснил Григорий Семенович. – Особенно такие аморальные типы, как вы, майор!

– Присоединяюсь, – подтвердил Дроздов. – Не надо нас стращать, майор. И вообще, давайте ближе к делу. Где Марина? Я должен ее видеть, и точка.

– Сейчас увидишь! – Жмыхов рванул дверцу и вышел под дождь. – Иди за мной!

Виктор выбрался с водительского места, распахнул дверцу. Холодные капли забарабанили по непокрытой голове, легкий пиджак мгновенно промок насквозь. Сыщик втянул голову в плечи и, невольно ускоряя шаг, бросился за Жмыховым, который шагал по мокрой траве в сторону бетонного здания со слепыми окнами. На секунду Дроздов обернулся. Коровин шел за ним, сверля ненавидящим взглядом. Бобров перебрался на водительское место и теперь вглядывался в мутную пелену за стеклом.

Жмыхов вдруг приостановился и резко повернулся к Виктору.

– Чего ты хочешь, Дроздов? Чего добиваешься?

– Мне нужна моя жена.

– Бывшая! И я тебя не об этом спрашиваю. На что ты рассчитываешь в этом деле? Какое место ты себе присмотрел?

– Ты о чем?

Дождь сек их лица. Но они уже не замечали этого.

– Спрошу иначе – где ты прячешь свой главный козырь? Учти, вопрос серьезный. Не ответив на него, ты не уйдешь отсюда.

– Это ты так решил?

– Так решили большие люди.

– Так, давай заканчивать этот абстрактный разговор. Я приехал забрать жену. Я ее забираю. Ваша шестерка вернется к вам, как только мы окажемся в городе. Это мое последнее слово.

Жмыхов оглянулся, словно в растерянности, но потом вдруг быстро и без замаха ударил Дроздова под дых. Тот не был готов к удару. У него перехватило дыхание. Он покачнулся. Майор ударил еще раз – ребром ладони по шее. Теряя сознание, Дроздов упал в грязь.

Бобров выскочил из машины на помощь другу. Но в лицо ему уставился ствол пистолета.

– Спокойно! – предупредил, подходя, Жмыхов. – Если хочешь помочь товарищу, изыщи возможность представить нам обоих племянников. Ты меня понял. Связь через старый номер Дроздова – его телефон у нас, ты знаешь.

Он пошел назад к бараку. Коровин с видимым удовольствием всадил из пистолета несколько пуль в колеса бобровской машины.

– Посиди здесь ночку! – злорадно сказал он Григорию Семеновичу. – Подумай.

Бобров плюхнулся на переднее место и в бессильной ярости смотрел, как черная машина увозит прочь врагов, друга и его бывшую жену. Уже давно он не чувствовал себя таким беспомощным и одиноким.

18

– Давай, здесь тормози! – сказал Бобров, кладя тяжелую пятерню на плечо водителя. – Я сойду.

– Хозяин барин, – радушно сказал шофер, давя на тормоз.

Груженный досками «КамАЗ» остановился напротив здания УВД, просматривавшееся сквозь чахлую зелень сквера, разделявшего улицу пополам.

– Спасибо, земляк! Выручил, – сказал Григорий Семенович, открывая дверцу.

– Да ради бога! – ответил водитель и, качая головой, повторил мысль, которая последний час мучила его неотвязно: – Все равно не пойму, как ты сразу четыре колеса проколоть сумел!

– Мастерство не пропьешь! – мрачно ответил Бобров и спрыгнул на землю.

Задумчиво глядя на здание УВД, он подошел к ларьку и купил пачку сигарет. Закурив, перешел улицу и сел на скамейке в сквере. Достал мобильник и набрал номер. Соединение установилось только с третьего раза, и то без особого успеха.

– Занят я, занят, понятно! – рявкнули в трубку и отключили связь.

Бобров терпеливо набрал номер еще раз.

– Это я, Бобров! – не дожидаясь крика, заявил он. – И плевать мне, чем ты там занят. Если не выйдешь сию минуту в сквер, я сам поднимусь к тебе и вытрясу душу на хрен! Ты меня знаешь, Валентин!

– Ладно, выхожу, – уже спокойно проговорили в трубку. – Только не в сквере. Неподалеку кафе-мороженое – вот там.

Бобров убрал телефон, докурил сигарету и тяжело поднялся. Зло поглядев на УВД в последний раз, поплелся к месту встречи. Он представлял, каким идиотом будет выглядеть в этом кафе – грузный небритый мужик в джинсовой жилетке и измазанных до колен брюках. К тому же он ненавидел мороженое.

К счастью, ждать пришлось недолго. Уже через пять минут к нему присоединился Решетников, еще один толстый мужик, правда, в чистой форме, но тоже неважно выбритый и с черными кругами под глазами. Он заказал себе двести граммов пломбира и объяснил:

– Здесь спокойнее. Никто из наших сюда и носа не кажет. Чего я тебе понадобился?

– Ты что, идиот? – Бобров мрачно воззрился на него. – Или меня за идиота держишь? Мы как договаривались? Мы встречаемся по поводу обмена, завязываем переговоры, а потом подключаешься ты. Мы тебе этого мистификатора доверили! Ты же должен был включиться! А ты где был? Где наш наследник?

– Зачем он вам? Он все равно фальшивый! – небрежно сказал Решетников.

Бобров дернулся вперед и сгреб капитана за рукав форменной рубашки.

– Ты, комбинатор! – прорычал он. – Я из тебя сейчас душу выну! Ты должен был включиться в процесс обмена! Ты что нам пел?

– Успокойся! Люди же смотрят! – прошептал Решетников. – Лучше расскажи, чем там у вас вчера закончилось?

– Ты если, гад, заодно с ними, – угрожающе заявил Бобров, не торопясь отпускать рукав капитана, – то тогда молись! Я Дроздова вам не прощу! Я на все пойду, чтобы вам жизнь испортить, как вы мне ее испортили…

– Да угомонись ты, Семеныч! – сказал Решетников. – С кем это я с ними? Я как раз против! Только тут комбинация не такая простая, как ты думаешь. Тут сразу карты раскрывать не стоит. Так что у вас вчера случилось? Я думаю, все живы? Пока у них наследника нет, они никого больше и пальцем не тронут. А мне нужно выяснить, сколько их и кто за ними, понял?

Принесли мороженое. Решетников набросился на него с энтузиазмом человека, по меньшей мере три дня голодавшего. Бобров смотрел на него с плохо скрываемым отвращением.

– Все будет путем, – поймав его взгляд, заявил Валентин. – Мы же вчера были рядом и, когда все кончилось, проследили, куда они поехали. Чертовски мерзкая вчера была погода! Зато, кажется, они нас не заметили. Это уже плюс…

– Что-о?! Так вы вчера были там?! – взорвался Бобров, пытаясь снова ухватить Решетникова за одежду. – И вы позволили им уйти с заложниками?

– Именно, – сказал полицейский, аккуратно отстраняясь и укоризненно качая головой. – Семеныч! Ты ставишь нас в неловкое положение! Все-таки я в форме, негоже… Что люди подумают? У полиции и так уже имидж… Да не дергайся ты наконец! Говорю тебе, мы проследили их до места. Они не слишком беспокоились о хвосте. Погода играла нам на руку. Теперь нам известно, где они прячут, гм, супругов Дроздовых…

– Где? Мы сейчас же туда едем! – наставив толстый палец на Решетникова, проговорил Бобров и начал подниматься со своего места.

– Сядь! – поморщился Решетников. – Ты стал какой-то нервный, Семеныч. Раньше-то, помню, мы, молодые, на тебя снизу вверх смотрели – орел ты был! А сейчас не то…

– Ты мне зубы не заговаривай! Говори, где они! Не то я сейчас все кафе разнесу к чертовой матери!

– Кафе-то тут при чем? – удивился Валентин. – И ничего я тебе не скажу, хоть тресни. А будешь буйствовать, вызову наряд. Вот будет здорово – Бобров в обезьяннике! Не, Семеныч, ни к чему тебе это знать. Ты все испортишь. У меня комбинация в голове сложилась, а ты с шашкой наголо…

Тяжело дыша, Бобров опустился на стул. Он сдерживал себя из последних сил.

– Не знаю, что у тебя за комбинация, – сказал он с отвращением, – а меня волнует одно – чтобы Дроздов был жив и здоров. И плевать я хотел…

– Вот это зря, – с сожалением заметил полицейский. – Надо видеть сверхзадачу. Если мы ограничим себя только спасением людей, то, возможно, и получим временный и ненадежный результат. Но нам-то нужно совсем другое! Нам нужно, чтобы эта история с наследством перешла на новый уровень. А для этого следует вскрыть все механизмы…

– Пока ты вскрываешь механизмы, они угробят хороших людей.

– Повторяю, этого они никак не могут сделать, потому что для них основным является также вопрос о наследстве. Угробить нотариуса и подделать завещание? Это чересчур даже для наших неандертальцев. Во всяком случае, пока бумаги не оформлены, они на убийство не пойдут. Надеюсь, у твоих друзей хватит ума потянуть время…

– Я не понимаю, для чего мы тянем время! Какого рожна тебе еще надо? Я тебе точно могу сказать, кто там всем заправляет – Жмыхов. Доволен?

– Не очень, – задумчиво покачал головой Решетников. – Про Жмыхова я знаю. Сам он на это никогда не пошел бы. Кто-то дал ему команду. Очень важно знать, кто этот человек. И вообще, все должно быть шито-крыто. Вот когда настанет время нанести разящий удар, тогда мы выйдем из тени… И хватит об этом! Лучше расскажи в подробностях о вчерашней встрече. Я хочу знать, как и что было.

– Да отвратительно было, – зло произнес Бобров. – Я чувствовал себя так, будто вляпался в дерьмо по уши. Будь у меня с собой оружие… Эх! В общем, этот шакал потребовал, чтобы мы представили ему обоих племянников – настоящего и фальшивого. Связь по старому номеру Дроздова. Тот телефон остался у одного из шестерок Жмыхова, у Лоскутова…

– Лоскутов, Лоскутов… – пробормотал Решетников. – Где-то я слышал эту фамилию… Ну, ладно, значит, племянники ему нужны?

– Да. Кстати, где тот, которого мы с Дроздовым поймали? Как я жалею, что купился на твое предложение! Где он?

– Он в надежном месте, – важно кивнул Решетников. – Все будет нормально, Семеныч, не гони волну. Сегодня мы при исполнении, – он подмигнул, – а вы с Дроздовым просто чудаки на лицензии. Не хочу обидеть, но это уже не то, сам понимаешь. Поэтому слушай, что я тебе говорю, и все будет в порядке.

Бобров смотрел на нахального капитана, раздувая ноздри. Он помнил этого Решетникова еще молодым и худощавым опером. Ничего плохого про него сказать было нельзя – в меру старательный, не трус, и даже нахальства тогда еще не набрался. Но вот с течением времени растолстел, перешел на борьбу с экономическими преступлениями и, судя по всему, стал очень себе на уме. Период, когда этот фрукт созревал, прошел мимо глаз Боброва, потому что к тому времени он уже расстался с родной полицией. И вот теперь этот жирный, хитрый, жадный до мороженого комбинатор указывает Боброву, что ему делать!

– И что же я должен слушать? – подозрительно спросил Григорий Семенович. – Что умного ты скажешь мне сегодня? Я вот вижу, что после первой твоей комбинации мы потеряли Дроздова, мы потеряли «наследника», а Самойлову так и не выручили. Видимо, дальше у тебя запланировано сдать меня…

– Да ведь тебя они могли спокойно взять вчера! – удивился Решетников. – Но они оставили тебе свободу, чтобы добраться до наследника. И это замечательно! Мы сыграем в эту игру. Я вижу по твоему лицу, что эта мысль вызывает у тебя отторжение. Хм, ну не представляю, что сделать, чтобы ты мне поверил… А, впрочем, знаешь ли ты, где сейчас находится настоящий Владимир Томилин?

– Откуда я могу это знать? – буркнул Бобров.

– У меня, – спокойно ответил Решетников. – Настоящий Владимир Томилин у меня. В надежном месте.

– Врешь!

– Иногда вру, – усмехнулся Решетников. – Но не сейчас. Настоящий, подлинный Томилин, которого наверняка опознают десятка два человек в городе – больше мы сейчас вряд ли наберем. И вот это настоящая бомба. И об этом твой Жмыхов пока не имеет ни малейшего представления. Он, может быть, что-то подозревает, но поверить до конца в свои подозрения не может. Уж слишком все было сыграно тютелька в тютельку. Ни одной ноты мимо. Я увез Томилина у него из-под носа. Он стоял в трех шагах от него и даже не встрепенулся. Вот такая классная работа, Семеныч, а ты сомневаешься…

Полицейский уже доел свое мороженое и начал посматривать по сторонам, кажется, собираясь заказать себе добавки. Такое легкомыслие окончательно взбесило Боброва. Он сжал пальцы в огромный кулак и поднес его к толстому носу Решетникова.

– Мне плевать, что ты при исполнении! Доведешь меня до греха – врежу так, что мало не покажется. И пускай потом отбирают у меня лицензию. Я не пропаду. А вот тебе придется на врачей работать весь остаток своей жалкой жизни! Так что если не хочешь получить по первое число, кончай трепаться, жрать и хвалиться. Говори, что задумал!

Решетников посмотрел на кулак перед своим носом, подумал, с видимым сожалением положил ложечку, измазанную в мороженом, и сказал:

– Нет, тебе, Семеныч, точно нужно лечиться. У меня есть знакомый невропатолог, он тебя мигом на ноги поставит. Не хочешь? А зря! Тогда слушай! Всего я тебе сказать не могу, потому что лед еще слишком тонкий, по одному пробираться нужно. Не дай бог, не туда наступишь – треснет все, и хана! И самое главное, никто не должен знать, что я в это дело проник глубже, чем кажется. То есть, вот мы сейчас сидим тут, а шансы наши тают, как вот это мороженое. Вместе нас не должны видеть, иначе все пропало. Мне еще нужно кое с кем общий язык найти, понимаешь? А я его пока не нашел. Но как только я этот пазл сложу, я тебе отзвонюсь и скажу – время. И тогда ты позвонишь на их номер и объявишь, что наследник спрятан в доме 2/8 по улице Короткой, в подвале. Самому тебе туда ездить не надо, дальше я сам разберусь.

– Короткая, Короткая… – озадаченно наморщил лоб Бобров.

– Это квартал в южной части города, предназначенный на слом. Там, где деревообрабатывающий комбинат, обанкроченный, ну, знаешь…

– Ах, вот это где! И сколько я должен сидеть, ждать, пока ты соизволишь начать шевелиться?

– Не надо специально ждать. Приди домой, отдохни, прими ванну, смени одежду, поешь хорошенько… Можешь даже принять чуть-чуть, но не перебарщивай. Думаю, к вечеру все прояснится.

Бобров сумрачно посмотрел на Решетникова. Ему хотелось понять, что за мысли роятся в голове капитана, какие комбинации выстраиваются. Было ясно, что в опасную игру он ввязался вовсе не из идеалистических соображений, и вряд ли его так уж волновала возможная несправедливость. Не мог он испытывать сильных чувств по отношению к бывшей супружеской паре Дроздовых, потому что ни ту, ни другого близко не знал. Значит, действовал из корыстных соображений. Но не это смущало Боброва, а то, как далеко он мог зайти в своих соображениях. Бобров опасался, что может попасть из огня в полымя. За последние годы он приучился относиться с подозрительностью к людям в погонах. Если бы пятнадцать или даже десять лет назад ему кто-нибудь сказал, что он станет таким, Григорий Семенович просто не стал бы с таким человеком здороваться. Времена изменились разительным образом, и вот они, служители закона, гоняются друг за другом, ставят ловушки, подсчитывают возможную выгоду… Тьфу!

– Ладно, договорились! – мрачно сказал он, вставая. – Сделаю, как ты говоришь. Только помяни мое слово, Решетников, если не выручишь Дроздова с женой, не сносить тебе головы – это я тебе обещаю. У меня супруга теперь в лучшем мире, земля ей пухом, дети давно разъехались, беречь мне себя не для кого…

– Да ладно тебе, Семеныч! – добродушно сказал полицейский. – О чем ты говоришь? Все будет путем, я отвечаю. Мое слово – кремень.

– Ну, живи пока, – разрешил Бобров. – Напоследок намекни только, где настоящий? Не доберутся до него?

– Не должны, – делаясь серьезным, ответил Решетников. – Он, понимаешь, ранен. Я положил его к знакомому доктору подлатать. Абсолютно приватно. Деталей уточнять не стану, ни к чему, но там его не достанут. Он под чужой фамилией, и диагноз не его, и вообще его как бы не существует сейчас. А в докторе я уверен, как в самом себе. У меня на этого доктора такой компромат собран по экономической части – хоть сейчас на строгий режим. Он в моем присутствии дышать боится.

– А без тебя?

– А без меня просто боится. Но доктор хороший. На самом деле. Вот такой парадокс нашего времени – как хороший человек, так непременно жулик.

– Прямо свою характеристику зачитал, – буркнул Бобров и направился к выходу.

19

Полина вышла на обочину шоссе и принялась всматриваться в полуденное марево на горизонте. Ей хотелось как можно скорее попасть в город, но, как назло, дорога будто вымерла. За спиной девушки темнели притихшие сады, лепились дачные участки. Впереди зеленели залитые солнцем луга, над убегающим вдаль асфальтом вились струйки горячего воздуха. Полина была сердита до невозможности. Разумеется, она была благодарна людям, которые приютили ее, не дали умереть с голоду, спрятали от преследователей, но вот потом они повели себя непорядочно. Они попросту забыли о ней, бросили в этой невероятной дыре, среди зреющих плодов и навязчивых насекомых. Они ничего не сказали о местонахождении Томилина, хотя это интересовало ее больше всего, они даже увезли того человека, который выдавал себя за Томилина, оставив ее уже совсем в полном одиночестве. По правде говоря, от того человека пользы ей было мало, поскольку он находился на даче Боброва на правах заключенного, был прикован к неподъемному верстаку и в основном угрюмо молчал. Но его забрали и увезли куда-то, пообещав ей, что скоро все разъяснится. Ничего не разъяснилось. Полина провела ужасную ночь в жарком помещении, где до рассвета зудели комары, а утром, выпив жидкого чая с засохшим бутербродом и остатками сахара, решила бежать.

Принять это решение ее подтолкнула находка – в доме среди мусора валялся смятый конверт, на котором значился городской адрес Боброва. Полина решила наведаться по этому адресу и напомнить о себе. Ее очень беспокоило, что от Томилина по-прежнему не было ни слуху ни духу. Насколько этот человек был важен для нее? Она сама не сумела бы ответить на этот вопрос. Вряд ли месяц назад девушка обратила бы внимание на такого легкомысленного и недалекого парня. Во всяком случае, именно таким он старался казаться, и это у него, надо признать, здорово получалось. Ну да, их связали вместе необычные, пожалуй, даже трагичные обстоятельства, и что там греха таить, тот отблеск неожиданного богатства, который ложился на его потрепанную фигуру, произвел впечатление и на Полину. С ее финансовыми возможностями на запись и раскрутку диска даже надеяться не стоило. Непутевый, но, похоже, не жадный Томилин мог ей помочь. Потому она и потянулась за ним следом, нужно было признаться, что это стало определяющим обстоятельством. Полина не видела в этом ничего плохого, но сейчас мысль о собственной корысти вызывала у нее легкую досаду. Страшная ночь, когда исчез Томилин, а ее саму чуть не отправили на тот свет – такой вариант был вполне реален, по ее мнению, – все перевернула. Девушке теперь было важно найти Володю живым. Важно было сказать ему слова сочувствия. Она вдруг осознала, в каком беспросветном одиночестве находится этот человек, не сумевший ни за что зацепиться в этой жизни. Ему сейчас была нужна особенная поддержка, именно сейчас, когда перед ним замаячил призрак богатства, потому что богатство только усугубляет одиночество.

Одним словом, ей было необходимо увидеть Томилина живым и здоровым. Теперь она просто не могла уехать домой. И по большому счету сейчас Полине было плевать на собственные меркантильные планы.

Она никак не могла дождаться попутки, а послеполуденное солнце все припекало. Девушке было не привыкать скитаться по дорогам. Этот романтический образ жизни она выбрала для себя уже давно, но обычно в пути с ней была любимая гитара и еще кое-какие вещи, к которым она привыкла. Сейчас все было иначе. Кроме документов и небольшой суммы денег, при ней ничего не имелось. Ей даже не во что было переодеться, что чрезвычайно стесняло Полину. За гигиеной она всегда очень тщательно следила. Желание принять ванну было еще одной причиной, по которой она собралась в город.

Наконец вдали появилась движущаяся точка. Она быстро приближалась и наконец превратилась в мощный грузовик, мчавшийся порожняком в Зеленодольск. Шофер, мрачный неразговорчивый парень, посадил Полину, даже не спрашивая, куда ей нужно. Она привыкла, что мужчины всегда пристают к ней с намеками и разнообразными предложениями, но этот молчал до самого города и даже до свидания не сказал. Несколько оскорбленная таким отношением, девушка отправилась искать адрес Боброва.

По правде говоря, она весьма смутно представляла себе, что происходит. Не были ей ясны и те личности, что вдруг выросли на ее пути – эта странная парочка Бобров и Дроздов. Не было времени как следует с ними познакомиться, да и они сами не спешили о себе рассказывать. Даже тот, что был помоложе, Дроздов, явно положивший на нее глаз, и тот не стал распускать перед ней хвост и хвастаться какими-нибудь своими необыкновенными достоинствами или интересными подробностями биографии. Не были они чересчур разговорчивы и во всех других отношениях. На вопросы Полины о нравах местной полиции они или бормотали что-то невнятное, или отделывались шуточками. И главное, они вообще ничего не знали о судьбе настоящего Владимира Томилина. Этот факт угнетал Полину более всего. Разумеется, она не могла испытывать к случайно встреченному человеку каких-то больших чувств, но иногда необычность такого случая сближает куда больше, чем формальное знакомство где-нибудь в гостях или на дискотеке. И она и Томилин подвергались реальной опасности, и теперь ей не найти покоя, пока не будет доказательств, что с Володей все в порядке.

Дом Боброва Полина нашла не сразу. Дважды она садилась не на тот троллейбус, а потом долго плутала пешком, пока находила нужную улицу. Планировка застройки домов в Зеленодольске оставляла желать лучшего. Город как бы делился на две части – старый город и новый. Если в новом соблюдались геометрия и порядок, то в старом застройка казалась почти хаотичной. Кривые улочки загибались под немыслимыми углами, исчезали, пересекаясь скверами и парками, а потом вдруг возникали вновь. Дома прятались во дворах, номера на них чередовались в произвольном порядке, некоторые повторялись – одним словом, найти здесь нужный дом было делом непростым, требующим навыка и сноровки. Когда Полина все-таки вышла на старенькую «хрущевку», в которой жил Бобров, она чувствовала себя до предела усталой, голодной и злой. Однако, нажимая на кнопку дверного звонка, все-таки постаралась придать своему лицу выражение дружелюбия и радушия.

Звонить, правда, пришлось долго и безрезультатно, от чего благодушие с ее лица слиняло быстрее, чем появилось. Полину даже охватил на минуту ужас – неужели и здесь она никого не найдет? Куда они все пропадают? Нет, она не испугалась всерьез, ее трудно было испугать, но ощущение было неприятным – точно она видела сон, в котором все рассыпалось, исчезало, ускользало из рук.

Девушка уже собиралась повернуться и спуститься во двор, чтобы там понаблюдать, а возможно, и порасспрашивать о Боброве соседей. В сложившихся обстоятельствах она не считала правильным выяснять что-либо в лоб, все было слишком неоднозначным, и действуя топорно, можно было навредить и себе и людям. Но когда она собралась было уходить, за дверью послышалось шарканье, топот, замок щелкнул, и на пороге появился мокрый, распаренный, с полотенцем на голове Бобров. Вытирая макушку, он дико взглянул на Полину и откровенно недовольным тоном спросил:

– Вам кого, девушка?

– Здрасьте! – еще более недовольным тоном ответила Полина. – Вас, кого же еще? Или вы думали, что погребли меня в вашем саду и забыли навеки?

– Фу-у! Так я вас и не узнал совсем! – с изумлением проговорил Григорий Семенович. – Как вы вообще здесь оказались? Я, кажется, адреса вам не давал. Вы – экстрасенс?

– Никакой мистики. У вас на даче я нашла старый конверт, адресованный вам. В общем, других вариантов не было, и я решила навестить вас здесь. Как оказалось, не ошиблась. К слову, с легким паром! А войти не разрешите?

– Да-да, пожалуйста! Конечно, заходите. Милости прошу!

Бобров посторонился, пропуская Полину в квартиру. По его лицу было видно, что он все еще не пришел в себя. Девушка прошла на кухню и обессиленно опустилась на табурет.

– Черт! Как я устала! Хотела задать вам несколько вопросов, но пока избавлю вас от этой нагрузки. С вашего позволения, для начала я бы приняла ванну, поела чего-нибудь и хотя бы полчасика вздремнула.

– Да-да! Сколько угодно! Ванна там. Чистое полотенце я вам дам. Пока купаетесь, я что-нибудь приготовлю на скорую руку. Не обессудьте, живу я по-холостяцки, порядка настоящего нет…

– Это ничего, – сонно сказала Полина. – С порядком сейчас везде напряг. А все-таки было свинством забыть меня на даче.

– Согласен, получилось некрасиво, – серьезно ответил Бобров. – Но, к сожалению, обстоятельства… Кстати, вы напрасно сюда пришли, Полина. Еще ничего не определилось. Здесь опасно.

– Интересное кино! Не до зимы же мне там сидеть! У вас там нет погребов с окороками и соленьями.

– Да, у меня там запущено, – согласился Бобров. – Последнее время я стал неразворотливым. И все-таки вам было лучше посидеть пока там.

– Пока – что?

– Пока наша не возьмет, – вздохнул Григорий Семенович. – Понимаете, ввязались мы с вами в это дело, по разным причинам, и теперь не знаем, как из него выйти. Тот случай, когда за вход берут рубль, а за выход два. Слишком далеко все зашло.

Он протянул девушке чистое полотенце и флакон с жидким мылом.

– Звучит ужасно, но не очень понятно, – сказала Полина. – Так я пойду? А вы пока картошечки хотя бы пожарьте, а?

– Картошка у меня имеется, – обрадовался Бобров. – А вот масло кончилось. Я мигом. У нас магазин прямо в доме. Вы купайтесь, а я сейчас…

Он наскоро натянул на плечи рубаху и, застегиваясь на ходу, отправился в прихожую. Полина слышала, как хозяин квартиры там возится с башмаками, гремит ключами. Потом хлопнула входная дверь, и все стихло.

Она пошла в ванную и, раздевшись, встала под душ. Шум воды, ласковые теплые струи расслабили ее. Полина как будто отключилась от всего на свете. Плескалась она довольно долго и с большой неохотой заставила себя остановиться.

Когда она вышла из ванной комнаты, то услышала, что на столе в кухне вовсю надрывается забытый Бобровым телефон. Поколебавшись, она все-таки взяла трубку. Почему-то вдруг девушка вообразила, что звонок может быть как-то связан с Томилиным.

Однако звонивший ничего насчет Володи не сказал, а только спросил:

– Семеныч, ты?

Полина объяснила, что Семеныч вышел, и тут же получила порцию отборной брани. Звонивший ничуть не стеснялся в выражениях.

– Вы там с ума посходили, что ли? – сердито поинтересовался он. – Семеныч мне нужен позарез и прямо сейчас. Ты ему кто?

– Дед Пыхто! – в тон ему ответила Полина. – Научись сначала разговаривать, придурок!

– Нет, вы точно сбрендили! Короче, как только он появится, пускай сам звонит – он знает кому. Не передашь, я тебя лично найду и задушу собственными руками! Все!

Полина не успела даже обидеться, так быстро закончился разговор. Однако он оставил в ее душе ощущение тревоги. Ей сразу же расхотелось спать. К счастью, вернулся Бобров с пакетом, набитым продуктами – там было масло, какие-то сладости, колбаса, еще что-то. Девушка сообщила насчет звонка. Бобров сделался чрезвычайно серьезен и схватился за телефон. Переговорив с грубияном, он повернулся к Полине и с глубоким сожалением сказал:

– Придется тебе, девочка, самой картошку жарить! Мне сейчас нужно уйти, и появлюсь я, наверное, нескоро. Ты ешь, отдыхай… Дверь никому не открывай и в город лучше не ходи. Если же вдруг я не вернусь ни сегодня, ни завтра, то забирай деньги, которые лежат на телевизоре, и уезжай подальше от нашего города, поняла?

– Постойте, это как-то связано с Томилиным? – взволнованно перебила Полина.

– Связано, конечно, – кивнул Бобров. – Только не напрямую. Где твой Томилин, я, честное слово, не знаю. Да, признаться, и знать не хочу. Из-за него мой лучший друг в передрягу попал. Но ты не волнуйся. Есть данные, что жив твой Томилин… В общем, хозяйничай тут, а я отбыл…

Бобров вышел, хлопнула дверь, и Полина снова осталась одна.

20

– Какого черта ты водишь к себе баб, Семеныч, когда нужно делами заниматься? – с преувеличенной развязностью набросился Решетников на Боброва, когда они встретились в условленном заранее месте. – Кто это была такая?

Они находились на задворках позади старого стадиона, закрытого на реконструкцию. Финансирование осуществлялось крайне неравномерно, и уже с месяц на стадионе не велось никаких работ. Вокруг тоже было тихо и спокойно. Решетников приехал на старом «УАЗе» с опознавательными знаками городских электросетей. Он был один и без формы. В потрепанной гражданской одежде, со свисающим брюхом и хитрой физиономией, Решетников производил крайне неприятное впечатление, а его почти хамский тон вообще вывел Боброва из равновесия. Он решил сразу поставить капитана на место.

– Во-первых, давай договоримся, – жестко сказал он. – Разговариваешь со мной уважительно. Идиотские вопросы задаешь особенно почтительным тоном. И вообще мозги мне не пудришь, понятно? Иначе я все-таки исполню свою угрозу, – он демонстративно сжал кулаки.

– Брось, Семеныч! Нам сейчас ссориться никак нельзя, – запросто заявил Валентин. – Я тебя почему и позвал, что у меня людей для операции не хватает. Сам понимаешь, дела у нас деликатного свойства, кого попало не позовешь, а ты уж так и так замаран… А про бабу я спросил, потому что просто хотел узнать, не растреплет она? Мужики всегда своим бабам все выкладывают. Наступают на те же грабли, так сказать. Ты что ей сказал?

– Во-первых, это не моя баба. Во-вторых, это вообще не баба, а девушка. И ничего я ей не рассказывал. Нет у меня такой привычки, поверять в свои тайны посторонних…

– Что же эта посторонняя твой телефон берет?

– Так получилось, – мрачно сказал Бобров. – Тебя не касается. И если думаешь, что я тебе свои тайны выложу, то жестоко ошибаешься. Ты мне вон до сих пор ничего толком не сказал, хотя я в вашем дерьме уже по уши.

– Ну, это ты своего дружка благодари, да его бывшую, – махнул рукой Решетников. – Они тебя втянули, а не я.

– Допустим. Но это хоть ясно. А вот твое участие в этом деле для меня загадка. Полная. Все ты крутишь вокруг да около, а что у тебя на уме, Решетников, я никак не пойму!

– Да что у меня на уме, я и сам не всегда разбираю, – хохотнул капитан. – Но я тебе, Семеныч, в общих чертах все нарисую, не беспокойся. С нужным человеком я таки по всем пунктам договорился. Он не участвует, но когда потребуются аргументы, нас поддержит. Это следователь Ванин, знаешь такого? При чем он тут, я пока объяснять не буду. Факт тот, что он согласился выступить против Жмыхова. У нас ведь на сегодня какой расклад? Прокопенко вот-вот уйдет, это неизбежно. Прокурор города уже новый. А тут секрет какой? Под нашего мэра, говорят, хорошо копают, и не будут возражать, если в городе случится громкое дело – с коррупцией, кровью, ну и так далее… Под это дело вся руководящая бражка сменится. Ну а кто был на вторых ролях, но отважно боролся с коррупцией, пойдет вверх. Смекаешь, куда я клоню? Конечно, наверху не будут возражать, если мэр сам опомнится и уйдет без скандала. Этот вариант даже предпочтительнее. И для меня в том числе, но повышение я себе и в этом случае выхлопочу. Просто нужно теперь взбаламутить это болото, чем мы сегодня и займемся. Хочу пошерстить шайку Жмыхова, взять его, гада, за глотку реально. А для этого я комбинацию придумал. Жесткую, но по-другому нельзя. Иначе он опять, как песок сквозь пальцы.

– Жесткую – это как? С той самой кровью?

– Именно. Без крови настоящее дело не делается. Помнишь тот адрес, который я тебе дал? Мне под большим секретом донесли, что по этому адресу временно скрывается опасный рецидивист по кличке Аганез. Он в розыске, на нем тройное убийство висит, и у него на уме только одно – тихо отсидеться два-три дня, пока его кореша не переправят дальше к югу. Как думаешь, что будет, если в это тихое место к вечеру наведается группа оперативных работников?

– Стрельба будет, – хмуро сказал Бобров. – Не дело ты затеял, Решетников.

– А ты Дроздова увидеть желаешь? Так вот, по моему авторитетному мнению, ни хрена ты его не увидишь, если мы сейчас Жмыхова за жабры не возьмем. Он надеется своего подставного получить и окончательно дожать дроздовскую супругу, чтобы она его в наследники записала. Они не выпустят ни Самойлову, ни Дроздова, пока свидетельство о праве на наследование имущества не будет подписано, и причем именно на того, на кого надо. Дроздова, возможно, вообще укокошат, чтобы нагнать страху на Самойлову. Мол, и тебя то же ждет… У них цейтнот, Семеныч! Они теперь на крайние меры пошли, и мы, соответственно, на крайние пойдем. А как же? Кто не рискует, тот не пьет шампанского!

Решетников трепался, сыпал словами, и на его потной хитрой физиономии живо поблескивали глаза, но все равно чувствовалось, что он находится не в своей тарелке и пересиливает себя, изображая энтузиазм. Боброву, в сущности, было наплевать, какие планы строились в беспокойной голове капитана, его претензии так далеко не распространялись. Ему было важно вернуть живым и невредимым Дроздова, по возможности и бывшую жену Виктора, а все прочее выходило за рамки его интереса. Конечно, хотелось еще вернуться домой и, может быть, хорошенько врезать коньячку для расслабления нервов, но это были уже такие отдаленные события, что о них даже мечтать было страшно.

– В общем, ты проще на это смотри, Семеныч! – посоветовал Решетников. – Мы сейчас заедем за ребятами – я тебе говорить не буду, кто они такие – для твоего же спокойствия. Им соответственно про тебя тоже ничего не известно, просто хороший человек. Приметы не запоминай, ни к чему это. Вы все будете выступать в качестве грубой рабочей силы. Очень грубой. Мочить противника разрешаю до самой смерти. Ты, Семеныч, конечно, будешь чистоплюйствовать, но учти, те ребята, жмыховские, церемониться не станут. Тем более у кое-кого из них на тебя зуб имеется. Соберемся, дождемся сумерек, затаимся на Короткой в складках местности, ты позвонишь, как велено, и будем ждать гостей.

Ребят у Решетникова действительно было немного – покружив по городу, он подобрал в разных местах двоих. Это были крепкие на вид мужики средних лет, выглядевшие довольно обыкновенно. О профессии их Бобров мог только догадываться, потому что оба оказались заядлыми молчунами. Единственное, что узнал о них Григорий Семенович, что одного зовут Яном, а другого Степой. Даже импровизированный ужин, который организовали прямо в машине, прошел в полном молчании, будто на похороны собирались.

Когда начало темнеть, приехали в заброшенный квартал и припарковали машину в захламленном дворе деревообрабатывающего комбината. Заброшенное производство выглядело жутковато – безлюдные дворы, выбитые окна, облезлые стены. Нигде ни одного огонька. Сам квартал вокруг комбината не был совсем уж нежилым. Некие стойкие домовладельцы не покинули еще своих изношенных жилищ, несмотря на многочисленные предупреждения администрации. В некоторых окнах теплился свет, хотя вряд ли это освещение было электрическим – провода были давно обрезаны.

Без шума компания проследовала во двор дома 2/8 – обветшавшую «хрущевку» с осыпающимися балконами – и после короткого, вполголоса, инструктажа рассыпалась в разные стороны. Ян ушел к дальнему торцу здания, Степа спрятался в кустах у ближнего, а Решетников с Бобровым укрылись за вонючими контейнерами для сбора мусора.

– Не зря нас мусорами зовут, – с черным юмором заметил Решетников. – Очень близко к действительности. Давай, звони теперь, думаю, они уже созрели. Копытами небось стучат.

Под мышкой у него торчал какой-то продолговатый предмет, завернутый в мешковину. Предмет этот Боброву очень не нравился.

Он позвонил по старому номеру Дроздова. Ему действительно ответили сразу. Голос он не узнал. Скорее всего, это был Лоскутов. Бобров сообщил адрес и получил указание ждать на месте.

– Только больше никаких уловок, – сказали ему. – Шутки кончились. Если человека не будет, пеняй на себя, Бобров.

Решетников тоже напутствовал его.

– Семеныч, ты их встретишь в воротах и поведешь в подвал через первый подъезд, понял? Все они не пойдут, да это и к лучшему. Кто тут останется, за теми я присмотрю. А ты, главное, голову береги. На этих-то перевертышей внимания не обращай. Они сами свою судьбу выбрали. А вот если тебе башку снесут, обидно будет. В общем, ходи, да оглядывайся.

Бобров не собирался никому преподносить в подарок свою голову, но Решетникову в ответ сказал, что когда-нибудь обязательно с ним сочтется, да так, что тому мало не покажется.

– До меня скоро не дотянешься, Семеныч! – без улыбки заявил Решетников. – Я кроме шуток карьерный рост себе наметил. Так что на будущее ты не рассчитывай.

Район все больше погружался в темноту. Вскоре с той стороны, где поднималось в небо городское зарево, послышался шум автомобильного мотора.

– Все по местам! – пробормотал Валентин, прячась за мусорным ящиком. – Кажись, едут.

Бобров неспешно направился к въезду во двор. Звук едущего автомобиля приближался. Из темноты вырвался сноп яркого света. Григорий Семенович вышел навстречу, поднял вверх руки. Автомобиль, урча, подкатил ближе и затормозил в метре от Боброва. Щелкнули дверцы. Три темные фигуры возникли в приглушенном свете фар и направились к Боброву.

– Ну и местечко ты выбрал! – брезгливо сказал из темноты Жмыхов. – Хотя… Здесь, по крайней мере, спокойно. Если ты нас обманул, то у нас будет возможность спокойно поговорить.

– Хорош трепаться, начальник! – грубо перебил Григорий Семенович. – Где Дроздов?

– Дроздов в укромном месте. Не вообразил ли ты, что я повелся на твои обещания? Сначала деньги, а потом уже стулья, как говорится. Племянники здесь? Оба?

– В подвале, – буркнул Бобров. – Запер я их. Один мой старый знакомый за ними приглядывает.

– Что еще за знакомый? – насторожился майор.

– Не твоего ума это дело, – грубо ответил Григорий Семенович. – Отпустил я его сейчас.

– Ладно, так ты имей в виду – если ты крутишь, Бобров, то я тебя тоже скручу…

– Ты мне Дроздова верни! И жену его.

– А это уж от тебя зависит. Давай, ребята, шуруйте за ним. Мы с Петром – видимо, имелся в виду водитель – здесь подождем. И будьте осторожней. Хватит с нас сюрпризов.

С Бобровым пошли Коровин и Гусев, которого еще сильно беспокоила подстреленная рука, но который сам напросился в эту поездку, потому что рассчитывал «начистить рыло» своему обидчику даже раненой рукой. Григорий Семенович заметил, что у обоих за поясом торчали пистолеты. К встрече они подготовились серьезно. Бобров вспомнил про сверток под мышкой у Решетникова, про рецидивиста Аганеза, возможно, скрывающегося в подвале, и ему стало не по себе.

Впрочем, все было тихо. В этом проклятом районе даже собаки не лаяли. Бобров махнул рукой.

– Ну чего ждать? Пошли! – скомандовал он и направился к выбитым дверям первого подъезда, стараясь в темноте не переломать ноги о валяющийся повсюду строительный мусор.

Шел он наугад, понятия не имея, что ждет его впереди. Вряд ли это представлял и Решетников. Бобров до конца так и не знал, что затеял его беспокойный партнер. Однако все нити сейчас были в его руках, так что приходилось просто подчиняться.

В подъезде Григорий Семенович все-таки налетел на какой-то ящик, произвел страшный грохот и едва не скатился вниз по ступеням, которые были словно вымазаны салом. Впрочем, возможно, они и были им вымазаны. Грязища в брошенном доме была необыкновенная, запахи тоже оставляли желать лучшего.

– Осторожнее! – буркнул Бобров, прислушиваясь.

Ему показалось, что где-то в темноте подвала послышались какие-то звуки – будто кто-то перебежал по утоптанному земляному полу, кто-то заговорил тревожно и быстро, скрипнула старая дверь. Он впервые подумал, что подвергается большой опасности, вступая первым в это подземелье, и мысленно поблагодарил Решетникова за доверие. Однако отступать было поздно. Бобров решительно спустился по скользким ступеням, нырнул в сырое вонючее подземелье и обернулся. Два силуэта неуверенно спускались за ним следом. Вдруг в их руках вспыхнули лучи фонарей.

– Куда ты нас завел? – с раздражением спросил Коровин. – Что за помойка?

– Ты, наверное, на сауну с девочками рассчитывал? Иди уж, не парься! – бросил Бобров, уворачиваясь от слепящих фонарей.

Но фонари были видны не одному ему. В подвале дома явно что-то происходило. Теперь уже совершенно отчетливо послышались шаги, голоса, заскрипели проржавевшие петли, а потом где-то снаружи у дальнего конца дома хлестнул одинокий выстрел. Бобров разом вспотел и, прижавшись к стене, стал сдвигаться влево, подальше от входа в подвал.

– Что такое, сука? – растерянно воскликнул Коровин, пытаясь нащупать лучом фонаря источник звуков.

Бобров сделал несколько быстрых шагов, вытирая стену спиной, а потом вдруг юркнул в какую-то нишу, сильно отдающую плесенью – и вовремя.

– Где этот гад? – завопил Коровин. – Гусь, прикрой меня! Я его сейчас убью!

Размахивая фонарем, он заметался посреди подземелья, пытаясь понять, куда скрылся Бобров. Наверху между тем бабахнул еще один выстрел, потом еще один, послышались крики, и выстрелы загремели уже со всех сторон.

– Нас подставили! – крикнул Гусев и побежал наверх.

Григорий Семенович принялся лихорадочно шарить вокруг себя и нащупал сырую тяжелую дверцу, обитую жестью, похоже, когда-то прикрывавшую вход в подвал, – и поднял ее над головой. Едва разъяренный Коровин оказался рядом, как Бобров выступил из темноты и обрушил на него дверцу с такой силой, что та даже треснула пополам. Коровин охнул и зашатался. Фонарь выпал из его руки и укатился к стене. Бобров наугад пнул его и бросился к выходу. За спиной послышался шум падающего тела.

Григорий Семенович не стал интересоваться, в каком состоянии оставил Коровина, и выскочил во двор. Именно в этот момент в темноте сверкнул огонь и жахнул выстрел, произведенный явно из охотничьего ружья. Раздался крик от боли.

Бобров пригнулся. Мимо него кто-то пробежал и скрылся во тьме. Опять выстрелили – на этот раз из пистолета, и все стихло. Потом Боброву показалось, что его кто-то зовет. Наконец он явственно расслышал свою фамилию и пошел на зов. Через несколько секунд его глазам предстала удивительная картина.

У ворот, где стояла машина Жмыхова, в лучах ее фар на земле лежали два человека со сцепленными на затылке руками. Над ними, широко расставив ноги, стоял широкоплечий невозмутимый человек с пистолетом, приговаривая вполголоса: «Спокойно, ребята, спокойно…» Бобров узнал в нем Яна. Степа что-то объяснял поодаль Решетникову, разводя руками и указывая куда-то в темноту. У ног Валентина темнела какая-то груда, и, подойдя поближе, Григорий Семенович понял, что это еще один человек. Он попытался рассмотреть его лицо, но было слишком темно.

– Ладно, Степа, пробегись по периметру, – негромко приказал Решетников. – Посмотри, все ли спокойно, а я тут проведу разъяснительную беседу… А, и ты здесь, Семеныч? Как тебе комбинация? Тебя не задело?

– Меня не задело, – мрачно сказал Бобров. – А вот я немного задел одного. Доской или чем-то вроде нее. Хорошо приложился. Он там в подвале.

– Ага, Степа, ты одним глазком туда тоже, ладно? – предложил Решетников. – Чтобы уж без сюрпризов.

Степа кивнул и удалился в темноту. Капитан хмыкнул.

– Представляешь, Семеныч, в ходе ночной операции были убиты опасный рецидивист Аганез и еще один из его подельников. Выбора не было – отчаянно сопротивлялись, отстреливались – что тут поделаешь! Третьему удалось уйти, да и черт с ним! Все равно это не наша победа и не наш косяк. Все лавры мы целиком передаем господину Жмыхову и его людям. Это они, рискуя жизнью, отказавшись задействовать ОМОН, осуществили рискованную операцию. С нашей, так сказать, стороны также имеются раненые… – включив фонарик, Решетников опустил его луч вниз, высветив лицо лежащего человека.

Бобров узнал в нем Жмыхова.

– Что с ним?! Надо вызвать «Скорую»!

– Тихо, Семеныч! Операция не закончена. Она только началась. И ты теперь должен молчать и слушать.

Майор застонал, открыл глаза, но тут же прикрыл их рукой, спасаясь от света.

– Суки! Кто здесь? Кто стрелял? Коровин! Гусев!

Он попытался подняться, но вскрикнул от боли и снова рухнул на асфальт. Свет упал на его ноги, и Бобров увидел, что ниже колен брюки майора промокли от крови.

– Спекся твой Коровин, товарищ майор! – злорадно сообщил Решетников, опускаясь на колени. – И Гусев, и Петя заодно. Все они сейчас у меня на мушке. Как и ты, между прочим.

– Мать твою, Решетников! – вдруг поняв, кто перед ним, воскликнул Жмыхов. – Что ты тут делаешь? Что тут вообще происходит, черт побери?! Кто в меня стрелял?

– Ну как же, товарищ майор, – спокойно ответил Решетников. – Забыли? Вы брали банду Аганеза. Двоих положили, третий ушел, вы ранены, остальные напуганы…

– Что за бред! Какая банда? Что ты затеял? Вызови «Скорую»! Мне нужна перевязка! Черт, какая боль!..

– Банда очень серьезная, – сказал Валентин, усаживаясь прямо на землю рядом с раненым и доставая из кармана сигарету. – А вы, получив секретную информацию, решили отличиться, не так ли? Вы же любите сами принимать участие в опасных операциях?..

– Что ты несешь? Да я с тобой знаешь что сделаю, если ты немедленно…

– Закрой рот и слушай! – жестко сказал Решетников, закуривая. – Сейчас я позвоню, и сюда подъедет следственная группа во главе с Ваниным, тем самым, который вел дело об убийстве Чекановой. Мы с ним нашли общий язык, майор, к сожалению для тебя.

– Не понимаю, куда ты клонишь, – зло сказал Жмыхов. – При чем тут Ванин и Чеканова?

– Я объясню. Но сначала ты сообщишь, где прячешь Дроздова с его бывшей женой. А Бобров туда съездит и заберет их. Вот если он их не заберет, тогда твое положение осложнится до предела. В тебя попали крупной дробью из двух стволов с близкого расстояния. Обильное кровотечение, переломы, риск заражения… Все это требует неотложного хирургического вмешательства. Так что, если будешь тянуть резину…

– Это ты стрелял! – выдохнул Жмыхов. – Я понял! Ты не случайно встал у меня на дороге! Еще там у лесника…

– Как раз у лесника я оказался совершенно случайно, – парировал Решетников. – Но, разобравшись в ситуации, принял в деле живейшее участие. Настоящий Томилин у меня, и тебе до него не добраться. Особенно с перебитыми ногами. Понял теперь, в чем фишка? Со мной бесполезно играть в кошки-мышки. Я иду ва-банк и щадить никого не буду. Ну что, ты даешь адрес или будешь медленно угасать на этой помойке? Что толку запугивать нотариуса, если завтра весь ваш карточный домик все равно развалится? Нам еще о многом надо поговорить, и для тебя этот разговор важнее, чем для меня.

– Сволочь! Ни хрена ты не получишь!

– Тогда ты взвалишь на себя еще и похищение человека. Оно тебе надо? Ты спрашивал, при чем тут Ванин? А при том, что я убедил Ванина не закрывать дело об убийстве Чекановой. Вскрылись новые обстоятельства. Понимаешь, мои люди задержали мелкого уголовника по кличке Мураш. Он пытался снять деньги по банковской карточке убитого Крутова. Идиот редкий! Но зато выяснилось, что он был подельником убитого вами, майор, уголовника по кличке Лех. Они вдвоем ходили убивать, понимаете? И он вообразил, что раз Лех убит, теперь никто ни о чем не узнает. Примерно, как и вы, командир! Вы тоже думали, что смерть Леха снимает проблемы? А вот Мураш вас заложил.

– Мразь подзаборная! Идиоты последние! – от негодования Жмыхов даже сумел сесть, но уронил голову и несколько секунд тяжело дышал, не произнося ни слова. – Только показаний этого дебила маловато будет, Решетников! – заявил он наконец.

– Согласен, майор. Это я с разминки начал. Главное дальше пойдет. Нам ведь не до суда дело довести важно. Нам база для переговоров нужна. Я ведь понимаю, что вы не сами это дело затеяли. Стену за собой чувствуете? А она ведь не такая уж монолитная, как может показаться. Есть сведения, что она шататься начинает. Как бы не засыпала вас, майор!

Жмыхов выругался и отвернулся. Он осматривался по сторонам, словно ожидал, что из темноты вот-вот подоспеет помощь. Но помощь не шла. Снова заговорил Решетников.

– Значит, слушайте внимательно, майор! У нас в активе не только глупый Мураш, который, впрочем, тоже может многое порассказать. У нас будут показания настоящего Томилина, за которым вы устроили охоту на станции Тяглово, у лесника и далее. У нас будут показания его знакомой девушки, которая также видела вас. Наверняка сюда опять заявятся люди из московской группировки, организации – не знаю пока, как назвать, они знают настоящего Томилина в лицо, и они от него не отстанут, пока не получат свои деньги. Всех вы взорвать все равно не сможете. Ваши ресурсы тают на глазах. И главное, у нас в руках человек по фамилии Широков, который тоже даст показания, а это уже полный гроб для вас, майор!

Решетников замолчал, любуясь произведенным эффектом. Жмыхов и в самом деле был раздавлен. Он чувствовал себя все хуже из-за полученной раны, да и психологический прессинг не добавлял ему бодрости. Даже Боброву стало слегка тошно при виде полной беспомощности человека, который, по идее, должен был олицетворять закон в этом городе.

– Чего ты хочешь, Решетников? – простонал наконец Жмыхов в отчаянии.

– Чего и все – почестей, денег, славы, – усмехнулся капитан. – А в нашем конкретном случае хочу, чтобы вы прекратили ломаться и признали наконец поражение. Козыри почти все у нас на руках, вы из-за своего физического состояния исправить ничего не успеете и не сумеете. Самое время начать серьезные переговоры. Поймите, я же не желаю вашей смерти. Всегда можно найти компромисс. Кто вас прикрывает? Прокопенко? Еще кто-то? Объясните им, насколько выгоднее принять мои условия, чем потом тушить разгоревшийся пожар.

– И какие же ваши условия, Решетников?

– Об этом я буду говорить с другими. Вам сейчас нужно заняться здоровьем. Но прежде сделать одну важную уступку. Чтобы показать, что вы готовы сотрудничать. Нам нужны Дроздов и Самойлова, живые и невредимые.

– Да черт с вами! Забирайте! Все равно… – Жмыхов не договорил, махнул рукой и попытался повернуться на бок. Острая боль пронзила его с головы до ног и он вскрикнул: – Да сделайте же наконец что-нибудь! На тебе, Решетников, моя кровь, ты стрелял в меня, ты! Вызови немедленно врача!

– Не раньше, чем Дроздов будет свободен, – хладнокровно ответил капитан. – А кто в кого стрелял – это только экспертиза может установить, следствие… Мне почему-то кажется, что не станете вы поднимать шум, товарищ майор. Тем более у вас есть такая прекрасная версия – сами задерживали банду…

– Ладно, записывайте адрес! – рявкнул Жмыхов. – И дайте мне телефон – нужно предупредить, чтобы ваших придурков отпустили. Мой телефон разнесло на хрен! Кто за ними поедет?

– Вот старый друг господина Дроздова и поедет, с вашего позволения, на вашей же машине. Она вам пока не понадобится, – любезно пояснил Решетников, указывая на Боброва, и, обернувшись к тому, добавил: – Заберешь их, Семеныч, и сразу перезвони. Сюда не возвращайтесь, и объясни им, пожалуйста, чтобы они ничего не предпринимали, сидели тише воды ниже травы. Хватит этой неразберихи. Теперь все пойдет в рабочем русле. Я держу ситуацию под контролем.

– Какой, к черту, под контролем! – взорвался Жмыхов. – Ты ждешь, чтобы я кровью истек? Ты свое получил – чего тебе еще?

– Да не волнуйтесь вы так, товарищ майор! – протягивая ему телефон, сказал Решетников. – Сейчас подъедут врачи. Все условлено. Ребята надежные. У меня с ними… Короче, это неважно… Кстати, если вы принимаете версию с бандой Аганеза, я немедленно связываюсь с Ваниным. Он все оформит. Вот увидите, этот вариант будет самым наилучшим. Никаких разговоров в городе, вы уходите героем…

– Да делай что хочешь, скотина!

Жмыхов отмахнулся и трясущимися пальцами набрал ему одному известный номер телефона, дал кому-то распоряжения насчет заложников, потом продиктовал вслух адрес.

Бобров не стал задерживаться. Все происходящее вызывало у него отвращение и странную усталость, будто он целый день таскал мешки с цементом. Однако негативные чувства скрашивались надеждой, что он вот-вот увидит Дроздова. Бобров сел в автомобиль Жмыхова и поехал. В голове не было ни единой мысли. Появись там сейчас хоть одна, он, наверное, сошел бы с ума. Как на автопилоте он добрался до нужного места. Когда сворачивал во двор, свет фар выхватил из темноты две встрепанные фигуры – Григорий Семенович мгновенно узнал в них Дроздова и Самойлову. Они шли, обнявшись и неуверенно оглядываясь по сторонам. Бобров тормознул, высунулся в окошко:

– Витюша, Марина, скорее в машину!

Они замерли только на секунду, потом разом бросились к автомобилю.

– Сейчас прямо ко мне! – сурово сказал Бобров. – Там меня уже ждет один человек. Надо держаться вместе. Заедем по пути продуктов купим. Поедим, на грудь примем и спать. А все вопросы завтра.

21

– Значит, так, Владимир Анатольевич, эпопея твоя, похоже, заканчивается, – объявил, входя в палату, Решетников. – С тебя, как говорится, бутылка.

Он по привычке деловито оглядел все углы, подвинул к себе стул, сел и сосредоточился на бледноватом лице Томилина. Капитан был в форме – мятые брюки с кантом, пропотевшая синяя рубашка с погонами, на поясе – «ПМ» в кобуре. Выглядел Решетников неважно, осунувшийся, с черными кругами под глазами, но эти глаза по-прежнему были полны энергии и откровенно циничного лукавства.

– Как рука? – спросил он Томилина.

– Получше, – ответил тот. – Доктор сказал, что еще день – и заражения крови было бы не избежать. Но теперь вроде пошло на поправку. Опухоль спала и вообще…

– Рад за тебя, – кивнул Решетников. – Ну и по юридической части у нас с тобой положительные подвижки. Ставлю тебя в известность, что ты теперь легитимизирован в нашем городе. Знаешь, что значит легитимизирован? Это значит, что стрелять в тебя больше не будут, ха-ха-ха! А если проще, то прав на наследство у тебя теперь никто не оспаривает. Был фальшивый конкурент, но мы попросили его смазать лыжи. Поправляйся – и к нотариусу. Будешь владельцем заводов, газет, пароходов… У твоего дяди фирма процветающая была. Сейчас в связи с событиями захирела немного, но если у тебя имеется деловая жилка… У тебя она имеется? Ладно, это потом. Тебе нужно понять одну вещь. Людей, которые положили глаз на богатства твоего дяди, мне удалось нейтрализовать. Не скажу, что это было просто и что действовал я из чистого альтруизма. У меня свой расчет. К тому же обстоятельства благоприятствовали. В городе власть закачалась. Конфликт интересов. Самое время рыбку в мутной воде ловить. В общем, все договорились – тебе наследство, прочим спокойствие. То есть никто никаких показаний давать не будет. Не было ничего – ни фальшивого наследника, ни охоты за тобой, ни компрометирующей информации, – все решили замять. До поры. Понял меня?

Хитрющие глаза Решетникова сделались серьезными и злыми. Томилин пожал плечами. Раненая рука двигалась еще неважно.

– Да что тут не понять. Получается, что я у тебя по гроб в долгу, капитан.

– А вот тут ты прав! – радостно оживился Решетников. – Но ты не волнуйся, я наглеть не стану. У меня только одна просьба будет. Жена моя, прекрасная женщина, два высших образования, экономическое и юридическое, а приложить себя негде. А у тебя теперь фирма. И между прочим, этой фирме требуется директор, а? От души рекомендую!

– Я подумаю, – сказал Томилин, который просто не знал что сказать.

Переход от бродячей жизни к положению богатого наследника еще не отложился в его голове.

– Ага, подумай! – подхватил Решетников, вставая. – И так, для справки… Помнишь то ружьишко, из которого ты по представителю власти шмальнул?

– Так я же… В порядке самообороны… Они же меня грохнуть хотели!.. – в растерянности воскликнул Томилин. – У меня не было выхода!

– Так и я о том же. В порядке самообороны стрелял на поражение. Ранил сотрудника полиции. Документально подтверждено. И ружьишко с твоими отпечатками лежит в надежном месте. Как говорится, и наш бронепоезд стоит на запасном пути… Это дело все заморожено и забыто, но никуда не делось. Ты это имей в виду Томилин!

– Ладно, – совсем уныло сказал Володя. – Буду иметь…

– Да ты нос-то не вешай! У тебя теперь такие перспективы! И между прочим, девчонка в коридоре вон дожидается. Жизнь прекрасна! А насчет моей супруги все-таки подумай. Чтобы и зарплата достойная, и подъемные, соцпакет… А она не подведет. Давай!

Решетников отсалютовал крепко сжатым кулаком и вышел. На смену ему, придерживая на плечах белый халатик, проскользнула Полина. Она поздоровалась и присела на краешек стула. Оба чувствовали себя чуть-чуть неловко.

– Я рад, что ты здесь, – сказал наконец Томилин. – Так глупо тогда вышло в поезде… Повелся я на их байки, кретин. Просто за тебя сильно испугался.

– Ты за меня испугался? А я за тебя. И как вижу, не зря.

– А, это? Ерунда. Уже заживает. Зато я теперь что-то вроде местного олигарха. Говорят, у дядьки фирма процветающая была, советуют заняться.

– Займись. Приумножишь богатства.

– Ну, пока только раздавать собираюсь, – улыбнулся Томилин. – Списочек вот составил. Москвичам должок надо вернуть. Насчет того мужика, который себя за Томилина выдавал – мне рассказали, что он не от хорошей жизни на это пошел. Жене его операция требуется. Тоже, думаю, помочь надо. Ну и тебе… Я про обещание свое не забыл, – смущенно признался он. – Раз деньги теперь будут – запишешь свой диск, это железно! Твоя гитара-то, кстати, цела?

– Гитара пропала, – со вздохом сказала Полина. – И вообще вещи. Меня же тот мент развернул на станции, как была, без вещей. А я на следующей станции опять пересела и в Зеленодольск. Вещи мне сразу искать отсоветовали, опасно, мол, так что теперь я, как ты при первой нашей встрече – все свое ношу на себе…

Девушка принужденно рассмеялась.

– Ладно, не переживай! Мы тебе другую гитару купим. Самую дорогую, какая будет, – пообещал Томилин. – И вообще, знаешь что? Ну его к черту, этот Зеленодольск! Не везет мне здесь. Не мое это! Пускай без меня эти фирмы процветают, тем более что… Знаешь, что я сделаю? Продам я все, что будет можно, и уедем мы с тобой куда только захочешь!

Полина подняла на Володю глаза. Взгляд у нее был серьезный, но где-то в глубине зрачков плясали веселые искорки.

– Не поняла, господин Томилин, в качестве кого вы предлагаете мне себя? Что это значит – уедем с тобой?

– Ну, не знаю, ну, в качестве продюсера, например, – быстро заговорил Володя. – Нет, я тебя обижать не буду, не бойся…

– Да я не боюсь, – усмехнулась Полина.

– Ну я в том смысле… – Томилин не мог найти подходящих слов. – Понимаешь, когда я тебя впервые увидел, это было так необыкновенно, что даже наследству я уже не так удивился. Понимаешь, мне теперь тебя не забыть. Ну не смогу я. Тебя судьба послала. Ты веришь в судьбу?

– Пожалуй, верю, – сказала Полина.

Она протянула руку и провела пальцами по забинтованной руке Томилина – провела нежно, едва касаясь. А потом ее ладонь на какое-то время задержалась на его ладони.

– Выздоравливай, – ласково сказала девушка. – Я подожду. Что же делать – от судьбы не уйдешь.