Зерно-зародыш мыслящего лабиринта, некогда привезенное Ростиком Гриневым на Россу, начинает давать первые «всходы». Из гигантских яиц появляются удивительные существа, способные взаимодействовать с человеком как единое целое и наделяющие при этом своих «наездников» сверхвозможностями. Поначалу кажется, что этот «дар» позволит переломить хол войны с пауками-комши и даст человечеству надежду на выживание, Но к симбиозу с гигантами оказываются подходящими ничтожно малое число людей, да и. тех отыскать и подготовить никто кроме Гринева не может. Как же быть? Одному Росту создать целую армию не пол силу, а заменить его среди людей некем...
Басов Н. Обретение мира Эксмо М. 2005 5-699-11070-4

Николай БАСОВ

ОБРЕТЕНИЕ МИРА

Часть I

ДВЕРЬ В СТЕНЕ

1

«Мужчина должен любить меч, весло и женщину. Если он не знает хотя бы одного из этого, он не живет сам, а его живут».

— Друг-Докай, — Ростик поднял голову от каменной плиты, — я уже не вижу, что здесь нарисовано. Пойдем наверх.

— Нет, друг-Ростик, — Докай был суров, даже не отрывался от той каменной страницы, которую читал, — света достаточно. Ты просто устал. Но все равно читай.

Рост снова попробовал сложить вычурные штрихи в текст. Получалось что-то странное. «Если не знаешь меч, тогда ты раб, не сумеешь защитить место, где живешь. Если не знаешь весло, ты не поймешь, как торговать и питаться. Если не знаешь женщину, ты не сможешь продолжить род. Тогда лучше бы на тебе все и кончилось». Ростик улыбнулся, подумал, что он не знает меча, а женщины сами делали из него… продолжение рода.

— Ты знаешь оружие, — проговорил Докай, не поворачиваясь к Росту. — Ты умеешь стрелять, как мне говорили, получается у тебя неплохо.

— Стрелять — не мечом рубить, — Ростик подумал, — только у аглоров с мечом получается. Может, еще Квадратный это умеет. А весла, даже в переносном значении, я вообще не знаю.

— Я — здесь, — отозвался Докай, — и сделал это ты. Так что весло ты умеешь.

— По-нашему так не говорят. — Ростик погладил шершавую, литого камня доску, которую читал. От нее пахло химией и пылью, она должна была пережить его. Слова, которые она несла, того стоили.

— Сейчас ты мне мешаешь. — Докай все-таки повернулся к нему, его лицо слегка светилось в полумраке. Он что-то внушал, но Ростику было лень вникать в его мысли. — Ты не можешь понять, какое счастье заслужил.

— Это — труд, а не счастье.

— Ты можешь, значит, должен быть счастлив. Когда это пройдет, пожалеешь, что не успел.

— Конечно, пожалею. — Ростик смеялся, Докай тоже внезапно улыбнулся.

— Что мне в людях нравится — ваш смех. — Докай снова повернулся к каменной доске. — Бастен, ты тоже мешаешь. Читай не меня, а его.

Рост попробовал найти невидимку в этом зале, из которого, кстати, Докай не разрешал выносить ни одной пылинки. Каменная стопка сбоку немного сдвинулась, какая-то из скрижалей повисела в воздухе, потом легла на место. Оказывается, это был Бастен, а Ростик думал, что это Ихи-вара или Сурда'нит-во.

«Тот, кто не дает достойным людям оружие, не заслуживает руководства. Он сам плебей, только добравшийся до верха. — Ростик читал, но чувствовал, что у него уже плывет сознание. — Женщина должна любить кровь как продолжение рода. Это ее оружие. Она может не знать весло, но она должна уметь любить мужчину. Она ищет в нем то, чего мужчина не всегда должен искать в женщине. И она всегда выигрывает».

— Все, я больше не успеваю, — Ростик положил свою плиту на место, растер руки, почувствовал, как болят плечи. — Лучше бы они писали менее… концентрированно.

— Почитай еще, — прозвучало у него под ухом. Ростик едва не вздрогнул. Оказывается, Сурда'нит-во тоже была здесь. И в отличие от остальных, кажется, пыталась разобраться в том, что Рост читал. Ей было интересно.

В конце зала, где они стояли в пыли и знаниях прошедших племен, открылась каменная дверь, вошел своей качающейся походкой Шир Марамод, за ним, что-то проговаривая на своем ужасном клювастом языке, следовал Шипирик. Как он-то оказался в Чужом городе, Ростик не помнил, но он отсюда не уходил уже несколько дней, что-то ему было тут нужно. И следом, строгая, как икона, вышагивала Баяпошка. Но пахла она, как лужок трав и наслаждений.

Она улыбнулась, не поднимая глаз от пола. Ей нравилось, когда Ростик ее замечает. Она от этого становилась спокойнее, хотя Ростик и не помнил, чтобы сам от этого становился спокойнее, скорее наоборот, но до ухаживаний дело он все-таки не доводил.

— Завтра почитаю, — пообещал Рост и сразу же понял, что такого больше не случится. Что-то в том мире, где светило солнце и не было чрезмерной мудрости, происходило. И требовало его участия.

— Рост-люд, — проговорил Марамод по-русски, — ты нужен.

— Кому?

— Тебя вызывают, — добавил Шипирик.

И тогда заговорила Баяпошка:

— Ты неправильно читал иероглиф «весло», — она подходила все ближе. Рост чувствовал, что давно уже следовало отпроситься у Докай и хотя бы на пару деньков слетать в Храм, к Винрадке. — Он имеет композицию, сходную с понятием времени и продолжительности, тебе следовало бы думать правильно. — Она подошла. То, как ее облегало платье, следовало запретить законом. — К нам прилетела Лада, с ней Ким, что-то плохое получается на юге. И еще… Ладушка больше не твоя жена.

— Как и ты, — буркнул Ростик, отлично понимая, что мог бы этого не говорить. — Шир Марамод, что происходит?

— Они устали, но могут лететь с тобой.

Ростик погладил стопку каменных плит, похоже, что он этого больше не увидит, время его пребывания тут истекло. И лучше бы ему готовиться к смерти. Хотя Докай отлично видел эти его мысли, и Баяпошка, кажется, тоже понимала, никто не хотел ему ничего подсказывать.

— Ты почти угадываешь, — сказал Докай, не оборачиваясь. — Тот, кто готов умереть, всегда выживет. К тому же будущее — не сложенное строение, а куча заготовок, может выйти и так и эдак.

— Похоже, мои мысли ни для кого больше не секрет.

— Это и делает вас доминантными, — сказала Баяпошка. — Кстати, твой бок опять болит. Пошли.

— Шипирик, — Рост хотел было спросить, зачем он тут оказался, в Чужом, но понял, что это опять лишнее, — рад тебя видеть.

— Л-ру, друг, — сказал Шипирик и слегка присел. Все-таки пернатым не хватало мимики.

Рост подошел к нему, привстал на носки, похлопал его по плечу. Шипирик снова присел, его серая хламида коснулась пола. Баяпошка неожиданно погладила Роста по спине, лучше бы она этого не делала. Ростик сразу согласился:

— Пошли.

Ступени медленно светлели, пока они поднимались. Рост подумал, что ему почему-то не хватает музыки. И очень хотелось догадаться, какая музыка осталась на Земле, которую они оставили. Наверное, отличная. И очень правильная. Хотя, конечно, дури и там хватало. Рост оборвал себя.

— Опять читаешь?

— Что в вас такого? — Баяпошка улыбнулась, как, бывало, улыбалась мама. — И почему вы всех покоряете?

— Мы не покоряем, — Рост готов был обидеться. — Мы…

— Да, знаю, вы — русские. Слышу тебя так, что чуть не спотыкаюсь.

Они вышли на свет. Солнце слепило, от него можно было устать. Напротив Роста, с какой-то на редкость хмурой физиономией, стоял Эдик, кажется, он подозревал, что Ростик вот сейчас уведет его Баяпошку и она больше не вернется. Ростик вздохнул и подмигнул Эдику, тот скрестил руки на груди.

— Как знаешь, — Рост осмотрелся, антиграв Кима и Ладушки стоял где-то за стеной. Как в лабиринтах этого города можно было пройти покороче, он так и не усвоил.

— Рост, люд, л-ру, — разнеслось устало даже для этих древних стен с барельефами. Из какой-то прорехи между домами вышагал Ким. Он доедал кусок чего-то, что сжимал в кулаке, пока подходил к Росту.

За ним не очень уверенно переставляла ноги Лада, она была такой замедленной, какой Ростик ее еще не видел. Она даже не подошла к нему, а подождала, пока Ким приведет его. Но не сразу, Ростик все-таки обернулся и поцеловал Баяпошку в щеку. Она послушно подставилась, хотя ее губы шевелились так, словно Ростик должен был прямо на глазах мужа почувствовать их вкус.

Пока он шел через площадь, чувствовал, как она смотрит ему в спину. Лада махнула ей рукой, и сразу стало ясно, что она будет держаться, пока не упадет.

— Может, завтра полетим? — спросил Ростик у Кима.

— Дурак, — устало проговорил он, — там люди на нервах сидят, а ты…

— Загребного все-таки сменить нужно, — проворковала Ладка. — Он уже и котел крутить не способен.

— А что там?

— Сам увидишь и нам расскажешь. Иначе — кто бы за тобой гонял лодку? — Ладушка схватила его, почти обняла, или придержалась за него. — А тебе эта зима тут, в Чужом, пошла на пользу, выглядишь молодо. Уже и не знаю, стоит ли признаваться, что я не твоя бабушка? Все равно не поверят.

До ворот из города дошагали молча. Лодка стояла как-то боком, словно ее сбили в бою. Прислонясь к ее нагретому боку, спал загребной, кажется, это был Никудышник. Его храп был слышен в Одессе. Ростик посмотрел, как сминается трава сбоку от него, наверное, с ними пошла Сурда'нит-во. Но может, это был Бастен. Лада проследила его взгляд.

— Та-ак, пойдем с перегрузом, оказывается.

— Нет, — прозвучал голос Бастена. — Я встану к котлу.

— Все, — вздохнул Ким, — он нас загонит.

— Я попробую медленно.

— Знаем мы ваше медленно — блины раскаляются, — отозвалась Лада.

— Командуешь ты, — предложил Бастен.

— Рост, — Ким вдруг остановился, словно только что вспомнил, хотя, скорее всего, не хотел говорить об этом в подвале, при Шипирике и Марамоде, а может, при Баяпоше и Эдике, — Виктор погиб. Ромка и Ева тоже едва не загремели, когда пробовали его выручить.

— Рае сказали?

— Лучше бы это была я, — Лада смотрела в сторону. — Ладно, мужики, полетели.

Лодка пошла со свистом, Ким очень старался, но все равно Бастен его каким-то образом перегребал. Лада пару раз даже рычаги бросала, словно к ней в ладони попадал горячий уголь. Потом и Ким сдался.

— Рост, давай ты.

Ростик сел рядом с Ладой. Она закусывала губу, так ей было тяжко. Спина намокла, когда они еще только проходили Боловск. Ростик, правда, мельком подумал, что было бы неплохо немного свернуть и пролететь над знакомыми с детства домами, площадями, заводом и стадионом… Но требовать этого не решился. И без того от ребят валил пар. лишние несколько километров могли показаться откровенным издевательством.

Потом вдруг пошли довольно низко, над красноземом, Лада и пыталась взять чуть повыше и не могла этого сделать. Даже Ким, который сидел в пушкарской кабинке за пилотами, сказал с упреком:

— Лад, ну ладно Ростик, я на него давно рукой махнул, но ты-то должна… иногда думать о безопасности,

— Ким, все. Кажется, придется тебе меня менять.

Ким перехватил у нее рычаги в тот момент, когда она уже закатывала глаза. Пошли чуть легче, хотя и недолго. Бастен как-то почувствовал, что у пилотов есть небольшой запасец силенок, и поднял темп. Ему-то что, подумал Рост мрачно, закусывая губу, как незадолго до этого Лада, он из тех, кто моря переплывает, а каково обычному человеку?

Потом что-то у него словно бы отключилось в сознании, с ним такое уже бывало, когда туговато приходилось. Или слишком много работы нужно было делать за краткое время… Он очухался немного, когда впереди уже виднелись стены алюминиевого завода. Они возвышались совсем не так мощно и уверенно, как Росту представлялось в воспоминаниях, но выглядели все-таки внушительно, даже с высоты. Вокруг завода не было ни души. Почему-то все пурпурные, которые там подкармливались, исполняя какие-нибудь обязанности, или волосатики, которые в бывших цехах вообще что-то вроде постоянной колонии устроили, куда-то подевались.

Рост перевел взгляд на Лагерь, на тот полугород-полувыселки, куда в свое время согнали всех пленных губисков. Его тоже можно было осмотреть целиком, хотя и не совсем высоко они летели, можно бы и повыше, но Киму тоже приходилось трудно, даже он от усталости не совсем правильно гнал антиграв.

Вот в Лагере было столпотворение. И не только между домами, но и в поле, где когда-то перед походом через междулесье Рост пытался грубой муштрой подчинить губисков, набранных для переселения на юг.

— Чего они? — спросил Ростик Кима, мотнув головой в сторону Лагеря.

— Это ты мне скажи, — отозвался старый дружище Ким и подрагивающей рукой вытер пот со лба.

На посадку заходили не слишком уверенно. Рост даже попробовал рассмотреть, где по склону Олимпа проходит линия не стаявшего после этой зимы снега… Все-таки уже апрель стоял, да какой!

Выходило, что снег в этом году таял быстро, даже в близких к вершине складках Олимпа его не было, видимо, размыло стекающими потоками. Речушка, которая огибала завод и где Рост в прошлом году купался с Гулливером, тоже показалась бурной и чрезмерно веселой. Ким неожиданно зарычал:

— Ты бы не головой вертел, друг ситный, а помогал… Не на земле же еще.

— Он уже врубается в задачу, Ким, — мягко проговорила сзади Лада. — Ему не о лодке думать предстоит,

Сели в заводском дворе, и хотя с грохотом, но без поломок, все-таки Ким, усталый или нет, а классно пилотировал. Мне бы так, только и вздохнул Ростик.

Почти сразу из главного помещения, устроенного в стенах, которые неправильным четырехугольником защищали завод от нежелательных гостей, по плитам литого камня к ним зашагала Людочка Просинечка. За ней, едва поспевая, бежал еще кто-то, но Рост уже не стал всматриваться.

Люк сзади откинулся с тем звоном, который издает хорошо кованное дерево, Бастен умел грести, как десяток самых сильных волосатиков, но вот после перелета выводить котел на более мягкие режимы не умел. Лада со злостью что-то прошипела, вероятно, ругалась. Теперь этим придется заняться ей, она не любила, когда с антигравами обращались небрежно. Кажется, за это Ким и прощал ей все на свете, знал, если лодку обиходила Лада, на машину можно положиться.

Рост потянулся, подхватил свою амуницию, которую бросил за пилотские кресла, когда садился за рычаги, и пошел к выходу. Во дворе их уже ждали. Причем помимо младшей Просинечки это еще оказались… оба вырчоха. Рост чуть глаза не протер от удивления. Зато Людочка сразу же на него набросилась:

— Гринев, ты зачем этих своих… наблюдателей на меня напустил?

— Я не напускал, — Рост попытался сообразить, когда видел Барона и Батат последний раз. — Я в Чужом читал всякие каменные скрижали до умопомрачения, мне не до того было.

— Они появились тут ночью, сказали, что ты их послал или… еще что-то. В общем, они тут. — И вдруг Людочка почти всхлипнула: — А я их боюсь, посмотри, какие у них зубы. — Она все-таки взяла себя в руки. — Даже не знала, чем их кормить сначала.

— Они действительно иногда на пару-тройку дней исчезали из Чужого, то ли охотились, то ли уединялись… Но скорее всего, охотились, — Ростик говорил это, чтобы Людочка поскорее пришла в себя. — К тому же, как я вижу, ты их впустила, не оставила за воротами.

— Они сами через стены перелезли, — Людочка была мрачной, но уже не расстроенной. — А что касается… В общем, кто же не знает, что за тобой теперь эти двое повсюду ходят.

Сзади подошел Ким, за ним, слегка ссутулившись, поправляя свой комбинезон, топала Лада. Бастен, скорее всего, тоже был где-то поблизости. Ростик для верности еще разок осмотрел Барона и Батат. Вырчейская девушка ему улыбнулась, раздвинув свои очень заметные выдринские усы. Лучше бы она этого не делала, решил про себя Ростик, непривычные люди, вроде Людочки, от этого равновесие духа теряют.

— Л-ру, Рост-люд, — сказал на едином Барон. — Мы тебя заждались. Докай сказал, что ты тут появишься скоро, а уже почти день кончился.

Значит, это Докай их сюда направил, ведун, решил Ростик. В последние пару месяцев он сменил кличку для Докай с «шамана» на «ведуна», уважительнее получалось.

— Л-ру, ребята. Как видите, я все-таки здесь, ведь день еще не кончился. — Говорить приходилось на едином, русский оба вырчея почему-то не учили. Вернее, в Чужом в этом не было смысла — Докай и Марамод общались на едином. Да и Ростику приходилось чаще объясняться на этом языке, чем по-русски. Он повернулся к Людочке: — Если уж мы тут, рассказывай, что происходит?

— Произошло, Гринев, уже случилось, — отозвалась Людочка. И пригласила нервным жестом: — Пошли.

2

Подвал, где находилась свежая кладка автоклавов с гигантами, показался Ростику куда больше, чем он ожидал. Странное это было чувство, ведь со временем все вещи в мире становятся меньше, это каждый замечает, но что касается этого помещения… Рост оглядел полати в солдатских два этажа, на которых спали очередные, выбранные Докай, наездники гигантов, стол с какой-то немного несвежей снедью, табуретки, стены. Да, помещение показалось ему выше и просторнее.

Кучу шкур в углу, где когда-то он пестовал Гулливера, убрали, потому что места и без того не хватало. Теперь там стояло несколько каменного литья бочонков с водой и молдвуном. Запах грибковой культуры бил в ноздри с силой тарана, которым атакующая армия лупит в ворота осажденной крепости.

— Вы чего так-то? — спросил он Просинечку, указывая на бочонки.

Людочка состроила гримаску, ее волновало совсем другое, к тому же с ее техническими интересами толковой кормилицей она никогда не была. Хоть и не девочка уже, могла бы научиться, подумал Рост, пробуя подавить неожиданное раздражение. Ладно, решил он, тогда осмотримся, выясним, что у них не так?

«Не так» оказалась полоса светлого камня, словно бы нарисованная на стене в самом темном, дальнем от входа и от автоклавов углу. Она выглядела чрезмерно узкой, например, Квадратный наверняка должен был бы входить в нее боком, если бы это была дверь… И тогда Рост понял.

— Людочка, ты вот что, попроси принести сюда кирку.

— Рост… Парень, — не поверила ушам Лада, — тут же везде сплошные стены, это же подвал.

Люда поджала губы и пошла наверх. Пока она приказывала принести какое-нибудь кайло, пока подождала и препроводила волосатика с огромной, цельнометаллической киркой вниз, прошло немало времени. Но Рост даром его не терял, он походил, осмотрелся, еще разок проверил, насколько свежими были автоклавы, вблизи еще заметнее, чем издалека, похожие на огромные, в десяток тонн общим объемом яйца, утопленные до середины в каменный пол. Провел рукой по их… каменной скорлупе, темноватой, с прожилками тончайшего, поблескивающего на поверхности металла. Эти автоклавы были бы красивы, если бы не были так необычны для людей. Впрочем, к ним можно было привыкнуть.

Жизнь — странная штука, и непонятно, откуда она появляется, размышлял Ростик, внутренне уже подбираясь, как для боя, мобилизуясь, потому что по ту сторону стены, которую он собирался проламывать, могло оказаться что угодно. Вот допустим, женщина рожает на свет нового человечка, казалось бы — чудо. Но если это настолько обыденно получается и главное — почти все на это способны, тогда… То, что доступно всем, почему-то теряет свойство чудесного.

— Что теперь? — спросила Лада. Оказывается, бакумур с кайлом и Людочка уже стояли в центре подвала.

Рост взял тяжеленный инструмент для взламывания земли и камня, дотащил его до полосы в стене, размахнулся и ударил. Сначала у него не очень получалось, вес этой штуковины был рассчитан на мускулы волосатиков или п'токов, а не для него, к тому же и «раскиселившегося», как в прежние времена говаривал отец, за зиму в библиотеке Чужого города. Потом пошло веселее. Ким смотрел с интересом, ему пару раз захотелось помочь, но более решительной оказалась Ладка. Твердой рукой она отобрала у Ростика кирку, странным движением размяла плечи, а потом как дала…

И сразу стало понятно, что это действительно не очень толстый слой камня, за которым — пустота. Уж очень гулко ее удар прозвучал. Через пару минут Лада отдала кирку бакумуру, тот принялся за дело еще более энергично, и… стена пробилась. Кирка застряла, проломив отверстие в этой более светлой полосе на стене. Людочка удивленно повертела головой:

— Никогда бы не поверила.

Расчистить проход для бакумура с его-то темновым зрением было теперь делом пяти минут. Когда Росту стало понятно, что он уже может протиснуться в дыру, он вытащил из одного держателя факел, которым освещался подвал, и двинулся вперед. На всякий случай предупредил:

— Вы не сразу входите, неизвестно же, что там.

— Он геройствовать будет, — фыркнула Людочка, — а мы… — И умолкла.

Лада спокойно, без малейшего неудовольствия положила ей руку на плечо, и этого было достаточно, чтобы удержать от комментариев.

По ту сторону двери в стене оказались ступени. Их было много, они вели по узкому коридорчику вниз. Рост оглянулся, у дыры, которую бакумур еще не успел подровнять для красоты, стояли все трое — Ким, Лада и Людочка. Их лица скорее темнели в свете его факела, хотя должны были светлеть. Но Ростик все равно отлично их видел, вероятно, научился, когда… «катался» в гигантах.

Ступени были на редкость ровными, аккуратными, только высокими, сантиметров по сорок. Рост спохватился было, что не догадался их считать, но почему-то решил, когда дошел до низа, что их не менее пятидесяти. У выхода из коридорчика он поднял факел повыше и осмотрел помещение, которое открылось ему.

Тут был на редкость чистый воздух, то есть подвальчик этот каким-то образом вентилировался, хотя до поверхности было более двадцати метров сплошного камня, глины и еще, пожалуй, литых строений самого завода. Свод был полукруглым. В центре, как в старинном, еще земном кинотеатре, находились выступы, смахивающие на лавки, но некоторые были больше, чем нормальные человеческие столы. Пожалуй, решил Рост, за некоторыми действительно можно сидеть, как за столами, если принести сверху небольшие табуретки. Однако даже уют… разумеется, в той мере, в какой Зевс понимал его для людей, решил он.

Перед дальней стенкой на крохотном приступочке лежал… Это был шлем, вроде мотоциклетного, сплошной спереди и блестящий, словно полированный, способный охватывать всю голову до плеч. К нему подводилась уйма проводов, некоторые потолще, другие не очень прочные на вид.

— Тут нормально, спускайтесь, — крикнул он наверх.

Ким слетел шумно, словно небольшая лавина, Лада тоже была решительна, зато Людочка замешкалась, Несмотря на упрек о Ростиковом геройстве, сама она ничему тут не доверяла.

— Ух ты, — высказался Ким, — прямо театр, только без актеров.

— Вот он у нас — и актер, и все остальное, — без особой радости сообщила Лада.

— Ладно, ребята, вы вот что… Я эту штуку попробую освоить, а вы смотрите, что получится.

И Рост натянул шлем. Сделать это оказалось не очень сложно, почему-то каждый выступ в этой скорлупе, даже каждый проводок оказался на своем месте. Шлем лежал на голове удобно, внутри он был покрыт чем-то вроде войлока, который подпирал не только нос и лоб, но и щеки. Дышать и крутить головой в нем было удобно. И перед глазами угадывалось какое-то пространство.

Рост решился и стал представлять себе мир наверху. Алюминиевый завод, двор, его строения, о назначении которых он, несмотря на то что жил тут месяцами, так и не удосужился расспросить… И вдруг понял, что перед глазами у него возникает свет, который вдруг набрал некую глубину, потом расширился, стал панорамным… И тогда Ростик еще не очень уверенно, но уже достаточно четко увидел этот самый завод. Как бы с высоты птичьего полета, как говорили на Земле, где птиц было несравнимо больше, чем в Полдневье.

Он сдернул шлем одним движением. И оторопел… На большом, по виду металлическом, панно, выступающем на стене перед ними, застыла та же картинка. Она повисела перед взором Роста, уже без шлема, и стала тихо гаснуть. Лада от восхищения даже хлопнула в ладоши. А Ким вдруг заржал, как бывало с ним в самых напряженных ситуациях с детства.

— Я же говорю — кинотеатр, — отчего-то сипловато сказал он.

— Рост, что это такое?

А Ростик снова вделся в шлем, не оборачиваясь, попросил:

— Людочка, ты бы приказала принести сюда табуретки, нам теперь, по всей видимости, тут много времени провести придется.

Это был какой-то аналог той самой замечательной машинки, которую Ростик уже однажды встречал в жизни, на вилле чегетазура Фискат-т'Загернаут'а, или как там его звали. Еще это было похоже на тот обучающий экран, который в их палате устроил Нуакола, когда взялся выхаживать их с Шипириком. В общем, все было понятно — смесь телевизора и экрана для общения с металлолабиринтом, управляемая мыслями человека.

Он снова, куда уверенней, принялся думать… уже не об алюминиевом заводе, а о Боловске. Видение почти сразу же потеряло свою наглядность и реалистичность, некоторые строения стали схематичными, но в целом все было правильно. И Рост, к своему изумлению, вдруг понял: если сумеет по-настоящему вглядеться в то, что расстилалось перед ним, то… может заметить даже перемещение некоторых фигур, определенно человеческих. Зевс, устроивший это помещение, умел каким-то образом передавать даже простые действия людей и других живых существ, обитающих в Городе. И чем дольше или настойчивей Ростик всматривался в эти фигурки, тем более похожими на настоящие они становились. Это было дико, невероятно… Изумительно!

Так, спокойно, приказал себе Ростик. Он даже не почувствовал, как кто-то довольно решительно подсунул ему под зад некое сиденье, он просто опустился на него и продолжил. Теперь можно было расслабиться и ментатить с большим успехом.

Границы действия — вот что самое главное в этом изобретении Зевса, решил он. И попытался взмыть вверх, вернее, он все равно видел Боловск сверху, но теперь он направился… так уж получилось, что направление его ментального движения было в сторону Цветной речки. Он промчался через какие-то размывшиеся от неумения управлять свойствами этой машинки полосы, потом движение замедлилось, он добрался до Бумажного холма, который выглядел еще более схематичным, чем Боловск перед этим, но это определенно были те же холмы, где когда-то случилась война с пернатыми, где Рост летал с Бабуриным, посыпал отравой бегимлеси, изготовившихся атаковать на летающих страусах людей, засевших в окопах и не пускающих их к Городу… Он «полетел» дальше на условный восток, пересек пару каких-то речушек и миновал огромную затканную разнообразными цветами равнину, и вдруг… Это было как удар, он определенно почувствовал, что следует снижаться. Он притормозил и вгляделся, заставил себя еще больше сконцентрироваться.

По равнине двигались фигурки бегимлеси из диких племен, потому что у многих имелись только копья. За ними тащился обоз, женщины с выводком маленьких пернатиков, носилки, на которых были уложены мешки, вероятно, со снедью и чем-то еще, что необходимо в походе. Рост попытался вглядеться в этих пернатых внимательнее, но… Нет, у него не слишком получалось, что-то мешало. Вероятно, мышление этих существ было иным, чем то, на которое был настроен Зевс, вот и выходило, что металлолабиринт под Олимпом не мог толково представить бегимлеси Ростику.

Хорошо, пойдем дальше. Рост снова двинул на восток, теперь у него это выходило точнее. Еще пара сотен километров, и… Да, это была Перекопская крепость. Она виделась уже совсем эскизом, временами оплывала по краям, но это была она. Фигурки людей, когда Ростик постарался, тоже появились. Неподалеку от крепости, на посадочной поляне развиднелся антиграв. потом изображение чуть скакнуло, и Рост понял, что видит округу… возможно, глазами одного из людей, которые там работали. В фигуре того, кто подходил к этому существу, которого так беззастенчиво читал Зевс, возникло что-то знакомое. Рост пригляделся и ахнул… кажется, это был Бабурин. Выдающийся нос, умные глаза… Вот это — инструмент! — подумал Ростик, а может, так кто-то высказался за его спиной, но они мешали сейчас — слишком уж тонкой и сложной работой занимался Рост, чтобы выслушивать еще чьи-то мнения.

Хорошо, решил он, закрыл свои настоящие глаза, посидел с минуту, успокаиваясь, потом… Он сумел, ему это удалось — одним скачком, каким-то невероятным образом он оказался на Гринозере, в котором стоял принадлежащий человечеству корабль. Он был виден отчетливо, даже с излишними подробностями, в которые Ростик, впрочем, не вглядывался, но которые все равно проявились. Не составляло труда сообразить, что корабль рассматривает кто-то из летунов, а уж с ними-то у Зевса связь всегда была отличной.

Разглядеть озеро было просто, вода и есть вода, да, набитая викрамами, как и корабль был набит людьми и губисками… Интересно было другое. Рост передвинул фокус внимания ближе к берегу озера, там оказались комши. Вот они-то ничего не транслировали, или Зевс не умел их считывать. Они виделись полупрозрачными, словно какие-то насекомые, кишащие на своем гнездовище. Их было много, хотя и не слишком, доводилось видеть и побольше. И вдруг Росту стало понятно, что они определенно боятся, многие из них пытались разглядеть хоть что-нибудь над собой. Но это было почти бесполезно. И глаза пауков были не приспособлены, чтобы смотреть вверх, и солнце представлялось им непробиваемой световой завесой. И из этого яркого, отливающего блеском на их хитиновых панцирях светового потока выныривала смерть…

Рост скорее почувствовал, чем увидел, как действительно кто-то из птерозавров, в котором находился человек, упал из этого светлого пятна, ударил когтями и закрепился на панцире какого-то паука, потом резко, в три невероятно сильных взмаха, поднял его над поверхностью и стремительно поволок… в сторону воды. Летатель отошел от береговой кромки всего-то метров на пятнадцать, как ему вслед ударила пушка, но выстрел был неприцельный, попасть в летателя мог только человек, с его полной свободой плеч и рук, с глазами, устроенными, чтобы понимать, что творится над землей, и обращающийся с оружием, как со своим анатомическим продолжением… Все-таки за первым выстрелом последовало еще несколько. Один даже прошел так близко от птерозавра, нагруженного пауком, который отчаянно шевелил лапами в воздухе, что Рост дыхание затаил. Но выстрел ушел дальше, не прожег летуна вспышкой сероватого пламени, а значит, парень, который сидел в гиганте, знал, что делает. Он отволок паука метров на пятьдесят от берега и выпустил, комши плюхнулся в воду и тут же исчез. Вода над ним сомкнулась и… Птерозавр быстро, как истребитель, поднялся вверх, к солнцу, защищаясь от последующих выстрелов.

Это было здорово! Хотя, чего уж там, это была война. А на войне нужно быть или молодцом, или… Другим быть не получалось, потому что противник тоже не зевал.

Рост удалился от этого берега чуть замедленно. Он уставал, такая степень концентрации, которую требовал этот шлем, даже для его тренированных самыми разными методами мозгов была чрезмерной. Придется сюда направить аймихо, решил он и тут же понял, что несвоевременная мысль сбила настройку видений, которые расстилались перед ним, словно телевизор вдруг стал барахлить или антенну повернуло ветром.

Он взял себя в руки, попытался двигаться вдоль реки, вытекающей из Гринозера. И у него получилось. Хоть и схематичней, чем корабль в озере, но все равно — получилось. Викрамов в этой реке было немало, но выглядели они странно. Некоторые были заметно меньше, чем Рост привык видеть даже в заливе, некоторые были… чрезмерно вооружены. Ростик продвинул свое внимание еще дальше к морю, и тогда стало понятно.

Перед устьем реки в море бултыхалось до сотни огромных, океанических викрамов, многие из которых были вооружены не хуже, чем защитники Гринозера и корабля. Они воевали, они определенно собирались драться с озерными викрамами, чтобы… Прорваться внутрь и разбить то, что люди собирались там строить. Это было опасно по всем статьям. Рост понял, что подсмотрел для первого раза достаточно.

Он попытался вернуться в реку, хотя выходило это у него уже туговато. Слишком много читал в Чужом, нужно быть в лучшей форме, чтобы общаться с этой машинкой. Но следовало поставить еще один эксперимент.

Рост нашел одного из «своих» викрамов, более других увешанного оружием, и почти так, как это у него получалось с Фопом, стал внушать, что океанские викрамы в эстуарии, они собираются атаковать, поэтому нужно быть готовыми… Нет, желаемого контакта не выходило, или ему казалось, что не выходит. Викрамы, которым Рост решил сообщить эти «ценные» сведения, видимо, и сами отлично знали, что происходит в море, не могли не знать. Либо… у Ростика даже дух захватило от своей догадки, — или они изменились, пока жили в озере, стали другими, и всего-то за несколько месяцев, как они тут обосновались, приведенные сюда из залива. Это было непонятно, темп достаточно серьезных изменений оказывался, если Ростик с Зевсом были правы, слишком уж высоким… И все-таки Рост после некоторых наблюдений за этим викрамом понял, что его догадка близка к правде. Впрочем, решил он, опять же пробуя не нарушить видений перед собой, с викрамами всегда было трудно договориться, его усталая и небрежная попытка связаться с рыболюдьми — еще никакое не доказательство.

Но сил на то, чтобы подсмотреть, в чем именно изменились рыболюди, у него уже не было. Он попробовал вежливо, словно разговаривал с живым существом, а не с металлолабиринтом, выйти из своих… «подглядываний» мира. У него это не слишком получилось, Зевс словно обиделся, выдернулся из его восприятия резковато, так что, когда Рост снял шлем, у него все плыло перед глазами. Он поднял голову и посмотрел на экран, за которым наблюдали остальные. Металлическая панель была темной и пустой, лишь в глубине ее таял свет, подсказывая, что ребята в комнате все видели. Ростик повернулся к ним.

— Ну, ты даешь, — сказал Ким слегка запекшимися губами. Он был даже не ошеломлен, он попросту утонул в тех видениях, которые вызвал Ростик,

— Рост, — Лада, как всегда, думала о нем больше, чем остальные, она уже немного поддерживала его под руку, может быть, памятуя о тех состояниях отсутствия восприятия и мышления, которые с Ростиком случались на ее глазах, — ты бы прилег.

— Вы все видели? — спросил он для верности, как оказалось, шепотом.

— Видели, чертяка гениальный, — пророкотал Ким решительно. — Это было… было.

— При чем тут Гринев? — неожиданно спросила Людочка. — Устройство-то создал Зевс.

— А ты могла бы так? — с усталой запальчивостью спросила Лада.

Людочка дернула плечами, возможно, она не понимала, какая тренировка сознания нужна, чтобы включить Зевса и чтобы вот так, вполне разумно и удачно, им управлять.

— Не уверен, но что-то в этих… изображениях могло быть и получше, — вдруг на едином, чтобы его понял только Рост, проговорил Бастен.

— Верно, — на едином же продолжила Батат. — У нас были такие мыслители, которые умели даже болезни лечить, рассматривая… их через подобный прибор.

— Он может научиться, — с явным сомнением предположил Барон. — Жаль, я так не умею.

Ростик оглянулся на них, они расположились на дальнем ряду втроем, Бастен даже капюшон откинул. Рост освободился от Лады, положил шлем на приступочку.

— Я понимаю, что вы устали, но нужно лететь в Боловск. Доложить начальству.

— Ты едва стоишь, — вкрадчиво пояснила Лада.

— Он может вздремнуть в гравилете, — сказал Ким. — А мы… — и внимательно посмотрел на Ладу. Потом с большим сомнением оглянулся на Бастена.

— Хорошо, — она согласилась, хотя устала едва ли не больше, чем Рост, — давай дотащимся. Только загребного найди не аглора.

— А я с вами и не собираюсь, — Бастен, чтобы всем все было понятно, поднялся на ноги. — Я опробую эту… машину, вдруг у меня тоже получится.

3

Комнатуха была та самая, где когда-то, еще при Рымолове, Дондик принимал Гринева, с боковым помещением, где тогда стояла кровать с панцирной сеткой, умывальником, который, естественно, не работал, и вешалкой. Тогда на ней еще висела шинель Дондика с голубыми погонами. Теперь двери в эту комнатку не было, сожгли, вероятно, или еще где-нибудь использовали, поэтому Ростик, подходя к столу Председателя, заглянул в нее. С той поры немногое изменилось, только на вешалке висела портупея, да кровать была не застелена простынками, а на ней ворохом топорщились одеяла. Эта скудость обстановки красноречивее слов свидетельствовала, что в личном плане у Председателя не сложилось.

Как ни удивительно, у Ростика это вызывало уважение, выходило, что Дондику немного нужно, он вполне по-офицерски склонен к аскезе, если уж Дело касалось его самого, и вполне умел обходиться самым необходимым. Это было правильно — иметь руководителя, который не требовал для себя показного благополучия, особенно тут, в Полдневье.

И вел себя Дондик в этой комнатке более свободно, чем в своем кабинете, чаще улыбался, и глаза у него оставались спокойными. Даже когда Рост докладывал про аппарат, который удалось обнаружить в подвале на алюминиевом. Еще на этих посиделках — потому что назвать это заседанием или совещанием язык не поворачивался — присутствовали Герундий и Мурад.

Вот Мурада Ростик совсем не рад был видеть, но делать нечего, приходилось с ним считаться, потому что командовал здесь Дондик. Мурад, кстати, постройнел, стал суше, безэмоциональнее и даже благороднее, что с азиатами часто происходит, когда они взрослеют. И слушал он Ростиков рассказ внимательно, только чуть более нервно поводил усами, которые его совсем не красили, по мнению Роста. Сам-то он оброс, пока читал каменные скрижали в Чужом, словно хип какой-нибудь, даже неудобно перед начальством было.

— Та-ак, — протянул Герундий, — говоришь, мы получили исключительный способ разведки? А недавнее прошлое эта твоя подглядывающая машинка может устанавливать? Например, произошло преступление, кража или ограбление, вот я и думаю…

— Погоди, Герман, — попросил Дондик, — эта машинка не только для тебя, она гораздо больше может, чем твои гоп-стопы расследовать.

— Они не мои, — Герундий нахмурился от обиды. — Ты же знаешь, крестьяне жалуются, какие-то у нас банды появились, их склады обдирают… Что ни говори, а преступления всегда следует расследовать и выносить приговор.

— Наверное, когда Квадратный ушел на юг, — отозвался Мурад, — с порядком у крестьян стало сложнее.

— Да погодите вы, — Дондик даже зубами щелкнул, останавливая не в меру разговорившихся помощников. — Рост, тебе следует знать вот что… — Он подумал, неожиданно спросил: — Ты что-то тоже хочешь спросить, верно? Я же вижу.

— Хочу, — признался Ростик. — Идея простая, оставлять одного Докай в Чужом нежелательно. Туда надо кого-нибудь послать, чтобы…

— Подслеживать за ним, — согласился Герундий со вздохом. — Правильно говоришь, Гринев.

— Тут и гадать нечего, — пробурчал Дондик, — Рымолова туда пошлем, он умница и на едином болтает не хуже, чем Василиса твоя.

Да что это у него, подумал Ростик, все — «твои» да «твоя»… Может, как Герундий — огрызнуться?

— Ладно, — Дондик решился, — сделаем так, Мурад, давай рассказывай, как нам вчера докладывал.

— У нас на юге сложилось все непросто, Гринев. — Мурад, похоже, уже выдавал свои новости не раз, даже слегка автоматически слова произносил, думая о другом. — Раньше, во время первой войны с пауками, у них было три, пять, ну, десяток пушек на сотню. Они имели огневую мощь, сравнимую с нашим отделением, и не умели драться с летунами… Почти не умели. Теперь же, похоже, откуда-то они набрали столько оружия, что представляют собой угрозу. До половины их бойцов могут палить, лишь иногда встречаются банды, которые вооружены похуже, но и то, всегда более трети, так сказать, состава могут стрелять.

Рост обдумал эти сведения, они были важными. Хотя и непонятно было, чего от него ждут — выводов или… И вдруг он понял. Да так понял, что даже самому стало неприятно.

— Сами они такие эффективные пушки делать не умеют, мы это проверили, нет у них ни способов добывать металл, ни возможности изготавливать патроны. Поэтому…

— Думай, Рост, — прервал Мурада Председатель, — откуда они могут получать оружие, да еще в таком несметном количестве. Их же там, вокруг озера, тысяч пятьдесят, может, семьдесят, кто их считал… И половина при пушках, — неожиданно он посмотрел на Ростика в упор, — что по этому поводу скажешь?

— Поставляет им кто-то пушки и боеприпасы, — сказал Ростик. Герундий кивнул. — А значит, у них есть канал торговли… Вероятно, это корабли с условной Тасмании, с юго-востока. И они, следовательно, рассчитывают, что комши эту войну с нами могут выиграть.

— Правильно, — подтвердил Председатель. — Поэтому нужно придумать, что делать с этими поставками.

— Я не знаю, каковы сейчас наши ресурсы, но ясно, что комши при таком обороте дела будут усиливаться со временем, а значит… — Рост еще раз подумал, но другого выхода, похоже, не существовало. — Следует отрезать их побережье от предполагаемых союзников, откуда бы они не привозили паукам оружие. — Он еще разок взвесил то, что собирался сказать, и все-таки вынужден был спросить: — Сколько у нас сейчас морских гигантов?

— Семь, — тотчас отозвался Герундий.

— Почему семь? — удивился Дондик. — Восемь. Для одного просто наездника не хватает, так вот он, — Председатель кивнул на Ростика, — и может быть этим… недостающим морским погонщиком. Да и поручим ему это дело, чтобы он… В общем, у тебя всегда получается, не вижу необходимости держать тебя в Чужом, если есть более важные дела.

Рост подозревал, что его снимут с чтения плит в Чужом и освободят от опеки Докай, а потому лишь кивнул.

— Вы же предлагали мне возглавить этот поход, — негромко, с затаенным напряжением вымолвил Мурад.

— Ты, пожалуй, лучше на корабле останешься, — задумчиво предложил Дондик.

— Нет, не так, — сказал Ростик. — Война с океанскими викрамами — дело серьезное. Это не сходить, пару сотен из них покусать и вернуться. И даже не полдесятка неизвестных кораблей утопить, чтобы остальные не совались… Отрезать побережье нужно окончательно, наверняка и лучше так, чтобы купцы сами сообразили: без изрядных жертв с их стороны поддерживать пауков они не сумеют. Мы ведь только-только наладили с ними контакт, когда они привезли к нам Докай, вот пусть и дальше думают, что мы не враги. По крайней мере, сейчас.

— Все-таки они торгуют с комши, а следовательно… недруги, — напомнил Герундий.

— Подозреваю, они много с кем торгуют, но это не повод, чтобы открывать боевые действия против них. Лучше… все-таки косвенно и незаметно.

— Не понимаю, — выдохнул Мурад.

— Нужно отбить океанские шхеры, причем окончательно. А на берегу поставить нашу крепость, тогда торговцы сами все сообразят. Тогда они либо научатся ходить к нам в Одессу, что в любом случае будет полезно, либо… Без лишних пререканий откроют торговлю там, на юго-востоке, опять же с нами, потому что мы контролируем берег.

— Очень они смышленые, по-твоему, да? — неожиданно вспылил Мурад.

— Крепость, гарнизон, контроль берега… Пожалуй, для этого дела ты сгодишься, — повернулся к нему Герундий.

Мурад так же неожиданно, как и возмутился, стал вдруг спокойным. А ведь он боялся, что его оставят без серьезного дела, с неожиданным одобрением в его адрес подумал Ростик. Война на юге, конечно, тоже была делом, но Мурад ее проигрывал, не мог не проиграть, если десяткам тысяч пауков кто-то поставлял стрелковое оружие. И как грамотный офицер, он это заметил, доложил и теперь ищет решения. Не от войны он убегает, а от поражения — это, конечно, многое меняло в его оценке.

— Если так, тогда я… — дальше Мурад мог не продолжать, Дондик, как и положено Преседателю, кивнул.

— Только вот что, Гринев, ты опять за свое, как я посмотрю. Все время на войну за шхеры нас подбиваешь.

— Викрамам было обещано, — легко отозвался Ростик, почему-то ему начинало казаться, что его план, чрезмерно общий и важный, совсем не по его званию, начальство может и поддержать. И если он правильно все саргументирует, все получится.

— Вообще-то воевать не самим, а с помощью рыболюдей — способнее выйдет, — протянул Герундий.

— Давайте еще раз, — Дондик потер лицо. — Если мы зажмем пауков с двух сторон, оборвем их торговлю с неизвестными кораблями, лишим их поддержки, тогда… Да, может получиться. И с купцами не поссоримся, как ты правильно заметил. Не дураки же они, сообразят. А сами не сообразят — подскажем. Если мы там закрепимся, тогда можно будет Диктовать свои условия.

— И пауков истребим, — добавил Мурад.

— Тоже не совсем разумно, — осторожно проговорил Ростик. — Раз они умеют торговать, значит, нужно их использовать. Они много чего производят, и плиты для гидропонных ферм изготавливают, и шелк, который в дефиците у купцов… Да мало ли что еще, мы же про них так мало знаем, что всего и предположить не в силах.

— То есть ты предлагаешь с ними помириться? — спросил Дондик.

— Когда они поймут, что мы действительно контролируем окружающую их территорию, они непременно захотят с нами сотрудничать, — убежденно проговорил Ростик. — Они нуждаются во многом, может быть, даже в большей части продуктов, которые привыкли потреблять. Когда поймут, что мы, а не заморские купцы, готовы им эти товары предоставить, обязательно попробуют с нами ужиться. — Он подумал и неожиданно для себя проговорил: — Может, они и траву ихну возьмутся культивировать.

— А на кой черт она нам нужна, если мы и так их прижмем? — спросил Мурад.

— Не знаю, — Дондик думал и оттого выглядел рассеянным, — может, трава тоже для чего-нибудь пригодится, например, леса дваров развивать. Ящеры от этого тоже покладистей станут… Сложно все получается.

— Но в целом, — Герундий был убежден в правильности Ростикова предложения, — идея торговать еще и с ними — это же мир. Навсегда и без всяких неожиданностей. Кто же режет гуся, который несет золотые яйца?

— А может, послать к шхерам еще один корабль? — спросил Мурад.

— Ага, — бодро заявил Герундий, — и потерять его. Учти, парень, взрывать корабли не только наши из залива, но и океанские рыболюди, скорее всего, умеют, недаром их пурпурные с собой по всем морям таскают. Это у тебя не война получится, а авантюра. С гарантированным печальным исходом.

— Слушай, а ты в этой библиотеке что-нибудь еще столь же стоящее вычитал? — неожиданно сменил тему Дондик. Он продолжал думать.

— Насколько стоящее? — не понял Ростик.

— Ну, вроде этой твоей идеи по поводу контроля над побережьем, комши и развития торговли с позиции силы?

— Нет, не очень… Меня Докай все больше философией пичкал, и зачем это ему понадобилось? Может, я слишком неумным оказался, чтобы другие науки изучать?

— Правильно он тебя пичкал, — веско выговорил Герундий, — если ты до таких штук стал додумываться. Не век же тебе в майорах ходить. Когда-то и хозяйничать надо начинать. — Он помолчал. — Расти надо до управленца, до начальника, Гринев, хотя ты чинуш и не любишь.

— Ты-то сам их больно любишь, — проговорил Дондик с неведомым Ростику прежде сарказмом. И тут же повернулся к нему, кажется, он принял решение. — Майор Гринев, что от нас, от Города потребуется для войны за шхеры?

— Во-первых, следует подготовиться к тому, что мы эту войну выиграем, — начал Ростик. — А значит, прикинуть, какую крепость мы сумеем построить там, на другом конце континента. Причем делать ее придется быстро, лучше, если бы уже до холодов мы с этим справились. Населить ее, наверное, можно частично пурпурными, для людей полегче будет.

— Командирами должны быть только мы, люди, — вставил Мурад, но с этим, разумеется, никто не спорил.

— Во-вторых, полагаю, что на алюминиевый завод нужно направить аймихо, и побольше. Наблюдение через машинку Зевса требует очень высокой ментальной подготовки и немалых сил, лучше будет, если аймихо организуются и начнут вести постоянное наблюдение, это нас здорово поддержит. Потому что, мне показалось… — Он чуть смутился. — Я не утверждаю, но мне показалось, что посредством этой машины можно не только вести разведку, но и на довольно большие расстояние сообщать сведения, например, о сосредоточениях противника, в данном случае — океанских викрамов.

— Понятно, — кивнул Герундий, — примерно, как гиганты между собой объясняются чуть не на тысячу километров.

— Наездники в гигантах, — поправил его чуть сварливо Дондик. — И не на тысячу, а всего-то в пределах одной-двух сотен километров. Хотя с Зевсом, похоже, умеют общаться без ограничений. Только он не всегда этого хочет.

— В-третьих, обычных возможностей наших заливных викрамов для этой войны все-таки недостаточно, иначе они бы сами уже давно этот поход затеяли. Поэтому придется их вооружить, то есть выдать несколько тысяч пушек, которые выращивает в пирамиде Зевс. Они одноразовые, кажется, и под водой могут стрелять, не то что наши, которые мы изготавливаем.

— Сколько у Казаринова одноразовых ружей? — повернулся к Герундию Дондик.

— Не знаю, но четырех тысяч точно нет. — Герундий поежился. — И убедить его отдать эти пушки викрамам тоже будет непросто. Он над ними трясется, словно от них его жизнь зависит.

— Прикажем, и выдаст, никуда не денется. — Дондик похмурился, но недолго. — Может, несколько сотен зажмет, он куркуль, каких поискать, но все равно выдаст. Давай, Гринев, дальше.

— И в-четвертых, придется направить на эту войну всех касаток, какие у нас есть. И с лучшими наездниками. — Ростик подумал, закончил: — Кажется, все.

— Не все, — вступил вдруг Мурад, — еще необходимо все это поручить вот ему, — он кивнул на Ростика. — Иначе черта с два у нас что-нибудь путное выйдет.

— Согласен, — слегка улыбнулся Дондик. — Только вот что, Гринев, жалко пушки-то. Может, у викрамов и бойцов столько не наберется… Я имею в виду — умелых бойцов.

— Жалко, не жалко, а это придется сделать, — Рост решил, что пора быть твердым. — Иначе и начинать эту войну бессмысленно. Хотя… Можно их не просто так вываливать в море, а торговать ими. Требовать, как всегда, металл викрамский, может быть, даже много металла. Это Казаринова немного успокоит.

— Или в рассрочку, — проговорил Герундий. — Пусть знают, что мы им не просто так даем оружие, что они все равно за него должны будут расплачиваться. Хотя бы после победы. Опять же, замотивируем их как следует…

— Да, поторговаться придется, — согласился Дондик. — Металл нам нужен, Зевса прокормить непросто.

— Слушай, Гринев, а ты не можешь меня в касатку посадить? — попросил Мурад. — Ну, забудь все, что между нами было, ведь я тоже могу обижаться… за ссылку. — Он помолчал, сообразив, что сказал что-то не то. — Просто считай меня своим замом, что ли?

— Нет, — запротестовал Дондик, — ты должен готовиться к тому, чтобы крепость к осени возвести. — Он повернулся к Росту. — И Гартунга я тебе не отдам, он будет этой твоей волшебной комнаткой заниматься и за аймихо приглядывать. Как думаешь, справится? — И неожиданно сам же решил: — Справится, у него способность подглядывать за этим миром, не то что у остальных… Которых не знаешь, как использовать.

— Гринев, — спросил Герундий, — а Зевс до шхер потянуться не может? Тогда бы мы и не заботились о крепости… Он вон как запросто катакомбы под заводом сооружает, может, и простую крепостишку нам слепит?

— Наверное, может, но это далеко очень… Поэтому потребуется много времени, и главное — металла. Лучше уж мы сами, — Рост очень старался не улыбаться. — Старым, дедовским способом.

Он был доволен, что все так удачно складывалось.

— Дедовским-то недешево выйдет, — буркнул Герундий. — Людей туда таскать, стройматериалы… Запаришься.

— Так, — Председатель хлопнул по своему обыкновению ладонью об стол, за которым они сидели, — решение в целом принято. Попробуем, опять же, как Гринев нам насоветовал.

— Ага, — согласился и Мурад, — хуже-то не будет.

А вот это уже неизвестно, почему-то решил Ростик, но думать об этом сейчас не хотелось.

4

В Одессу прилетели только на следующее утро. Так получилось. Необходимо было хотя бы отоспаться, если уж не по-настояшему отдохнуть, прежде чем переключаться на новое задание с чувством и толком. Ладу с Кимом тем не менее не слишком взволновало, когда Ростик поведал им о результатах позднего собеседования, на котором оба пилота не присутствовали. Ким только свистнул:

— Даже у меня слегка дух захватывает.

— А по мне — все к лучшему, — Лада обернулась, чтобы посмотреть на Ростика, который сидел, по обыкновению, за их спинами, в пушечной башенке. — Даже то, что ты на этот раз удумал. — И тут же занялась более насущными проблемами, повернулась к Киму. — Командир, у Чужого присядем, чтобы Никудышника подхватить?

Они присели у Чужого, Ким куда-то сбегал, привел своего бакумура, вдобавок к тому п'току, которого им на алюминиевом присоветовала Людочка, с двумя загребными полетели дальше. У Одессы Лада неожиданно принялась ругаться:

— Нет, ты посмотри, что они делают? Может, шугануть их для порядка?

Рост присмотрелся и тут же понял, что Лада ругалась правильно. Это была его ошибка, это он просмотрел. Прозрачные киты буквально облепили оба стоящих в отдалении корабля, отбитые на Валламахиси, и кружили около них, кружили… А он-то их не увидел. Вернее, если бы они подошли ближе, тогда, конечно, заметил бы, а так, на расстоянии более десяти километров… Впрочем, все равно он должен был их увидеть, недаром его за пушки посадили, ведь не пассажиром же он летел.

— Справятся без нас, — только и буркнул Ким, закладывая вираж, чтобы посадить машину перед воротами Одессы.

Когда плюхнулись на землю, подняв столб свежей еще, весенней пыли, Ким спросил Роста:

— С тобой сходить к Казаринову? А то он жмот, может упереться и не дать тебе ружей для викрамов.

— Ты, что ли, ему поможешь? — удивилась Лада. — Это, брат, политика, тут мы с тобой…

— А знаешь, пошли. Может, в вашем присутствии Казаринов и вправду подобреет.

Казаринова нашли в одной из мастерских. Он, как и положено инженеру, распекал выстроившихся перед ним работяг, которые хмуро ждали, пока начальственная гроза сама собой выдохнется. Рост доложился управляющему городом, тот с подозрением посматривал то на прибывших офицеров, то на «недобитых», по его мнению, рабочих. Наконец, уразумев, чего от него хочет Ростик, вздохнул.

— Так и быть, если начальство приказало, пойдемте в арсенал. Раз инспекция, подсчеты, ведомости разные… Так тому и быть. — По дороге, пока они шагали по узким улочкам Одессы, неожиданно пожаловался: — Вот ты скажи, Гринев, разве правильно впустую металл жечь? Они его куют, греют почти до двух часов, чтобы он, видите ли, мягче был. А сколько при это металла пережигается?! Другие, нормальные-то ребята в полчаса обходятся, а эти… Лентяи!

— А разве металл выгорает при ковке? — невинно спросил Ким.

— А как же? — Казаринов нахмурился еще больше, понял, что зря изливал душу и жаловался этим-то вот… Которые только по небу гонять умеют. — Эта бригада мне досталась из Боловска, они только дерево умеют ковать, а мне сказали — опытные. Знал бы раньше, я бы им и молотков в руки не давал, не то что молот поковочный.

Дошли до какого-то неприметного строения в центре города, только у ворот его застыли перед начальством целых трое охранников, это ясно обозначало — домик этот не простой склад для банных веников.

Внутри оказалось гулко и пустовато. На прочных, хорошо прокованных деревянных стендах расположилось разнообразное оружие. У дальней стеночки, в самом темном уголке в пирамидах стояли одноразовые ружья.

— Сколько их? — спросил Ростик.

— Да уже три тысячи семьсот семнадцать, — с гордостью сообщил Казаринов. — Зимой Зевс отлично поработал, а когда стало теплее, еще быстрее взялся.

— Это у него энергии больше стало от солнышка, — предположил Ким.

— Вот что, — решился Ростик, — я у вас три тысячи пятьсот из них забираю.

Казаринова, казалось, хватит удар. Он даже возразить ничего не смог. Пришлось Ростику поведать ему все то, что они с Дондиком и остальными вчера решили предпринять. Убеждая и поясняя, Рост подхватил пока одно из ружей, и так дошли до главного, почти уже настоящего административного корпуса города. Казаринов по-прежнему помалкивал, только отдувался, причем на носу у него вдруг прорезались странные морщинки, словно он и хотел наморщить нос, но и понимал, что это — бессмысленно. Наконец, когда все вроде бы стало понятно, спросил:

— Когда примешься за дело?

— Сегодня, сейчас.

— Вода холодная, не лето еще.

— А что делать? Времени, как всегда, жалко, и терять его попусту… Лучше уж сегодня.

Так и получилось. С приготовлениями провозились до обеда, вкусно, как всегда в Одессе, пообедали, а потом отправились на берег. Рост уже волок акваланг, который ему доставили. Ружье несла Лада, Ким куда-то сбежал, видимо, у него имелись свои Планы, о которых Лада, судя по ее рожице, отлично знала.

Дошли до лодочной пристани, как величественно назвал это шаткое сооружение из непонятных досок Казаринов. Он, впрочем, посмотрел на Ростика, махнул рукой обреченно и тоже куда-то ушагал. У него-то действительно были дела, возиться с городом ему предстояло почти в одиночку, замов у него не было, насколько слышал Ростик, такой Казаринов был человек — не доверял хозяйственные или технические дела кому-то другому. Двух гребцов все-таки выделил, оба оказались, конечно, бакумурами.

Доплыли до плота, под которым был подвешен подводный колокол. Рост смотрел на это потемневшее от времени сооружение скептически, разболтанное волнами, удерживаемое воедино только подгнившими веревками, как и пристань, оно не внушало доверия. Но делать нечего, пришлось выбраться из лодки, перейти на качающиеся не в такт бревнышки, между которыми пробивалась холоднющая вода. Лада последовала за Ростиком, приказав гребцам далеко не отплывать. Мельком глянув, неопределенно пояснила:

— Мало ли что?

Впрочем, это было правильно. Ныряльщику полагалось находиться под присмотром. Ростик разделся до кальсон, полусвесился с плота, опустился до пояса в воду. Она оказалась такой холодной, что он даже зубами заскрипел. Не выдержал, все-таки выдернулся.

— Черт, больно же… Жалко, мы полотенце не захватили, — он неопределенно повел руками. — Хоть и Полдневье, а все-таки ветер сквозит. Окоченеть недолго.

— Почему же — не захватили? — рассудительно проговорила Лада. — Я и о еде подумала, вдруг нам до вечера тут сидеть. А бакумуров посылать… Они пока довезут, половину сами сожрут. Тут порядки вольные, они себя с людьми на равных чувствуют. Хотя у тебя в Храме так же.

Пока Рост отказался вытираться, полотенце тоже следовало экономить. Снова сунулся в воду, нашел веревочку, привязанную к языку колокола, дернул, не получилось, потом приноровился. Звон в воде, наверное, пошел такой, что даже бакумуры в лодке долго еще дергали ушами, даже когда Рост вынырнул. Потом пришлось ждать. Рост побродил по плоту, обсыхая, соскучился и предложил:

— Давай, что ли, ружье опробуем?

Подобрал пушку, еще раз подивился ее функциональности и необычности Она действительно была гладенькой, зализанной, немного непривычной, но и естественной, словно персик. Тут уж ничего нельзя было убавить, все оказывалось нужным и на своем месте. Ростик почему-то вспомнил, что Экзюпери таким же совершенством почитал плуг, по той же причине. Только держал он в руках все-таки не плуг. Лада сказала:

— Слушай, а викрамские руки под эти рукояти заточены? Ведь Зевс эти ружья для нас выращивал.

— Океанским были бы малы, а нашим… подойдет, кажется. К тому же они мастера, если что-то им не понравится, сами из положения выйдут, выдумки У них хватит.

Он опустил ружье в воду, посмотрел, как поднялись пузырьки воздуха, заливая ствол, направил его в море и пальнул параллельно поверхности воды, чтобы увидеть, где лопнет шнур ионизированной воды.

— Метров пятьдесят, а то и больше.

— Сорок три метра, — мерно уронила Лада. — Маловато… Впрочем, ты говорил, что дальше викрамы все равно не видят.

— Зато слышат. Но стрелять на слух они, наверное, не сразу научатся. — Помолчал. — Лучше бы все-таки дальше.

Снова позвонили в колокол. Лада хотела было Ростика заменить, аргументируя, что ему еще нырять сегодня, но он не позволил. Сам снова окунулся до пояса, позвонил, недоумевая, неужто трудно было более длинную веревку привязать, чтобы не каждый раз нырять приходилось.

Викрамы появились часа через два, когда уже и бакумуры в лодке задремали на солнышке. Но они же первыми и заметили рыболюдей. Поднялись, что-то стали выкрикивать, куда-то показывать. Рост пригляделся, действительно, на гладкой, лишь слегка взморщенной воде появились непонятные бурунчики. Со вздохом, который не сумел подавить, он принялся впрягаться в акваланг.

— Ты там не очень-то геройствуй, — сказала Лада. — А то они, как тебя с ружьем увидят, могут не понять.

Рост прыгнул спиной назад, попробовал удержать боль от холодной воды, потом понял, что продержится не долее четверти часа. И трусовато решил, если все пойдет хорошо, этого будет довольно.

Первой перед ним появилась какая-то викрамская мамаша, довольно взрослая, большая, с поясом, на котором болтались разные ножи, и невероятным количеством побрякушек вокруг шеи. Грудь у нее была сморщенной, словно из нее давным-давно было выпито все молоко. Она поглядывала на Ростика равнодушно, как это у викрамов было в обыкновении.

Рост пригласил ее жестом. Она подплыла не сразу, но все-таки подплыла. Рост осторожно взял пушку за ствол, причем мамаша как-то малозаметно дрогнула при этом, протянул ей. Она рассматривала Роста очень долго, прежде чем подхватила ружье. А потом… Вскинула его к плечу так ловко, что возникало подозрение, с таким предметом определенно была уже знакома. Взвесила его, снова куда-то прицелилась. Так бы и Ростик приноравливался к новому ружью.

Потом она отвернулась от Ростика, о чем-то куда-то пискнула, и хотя ничего не было слышно, уши все равно заложило. Из водной мглы появились еще трое викрамов. Очень здоровые, молодые. Все по очереди стали опробовать оружие. На лице самого младшего, как решил Ростик, заиграла улыбка восхищения, если, разумеется, это была улыбка.

А Ростик тем временем принялся ментатить. Изо всех сил, но в то же время довольно спокойно он объяснял, что за эти вот стволы люди хотят металл, много градин, которые выращивали в себе местные, разводимые викрамами ракушки. Он процедил через мозги это сообщение раз, другой, третий… Внезапно мамаша заинтересовалась. Она подплыла к Ростику, в какой-то очень легкой и повелительной манере положила ему руки на виски. Ремешок маски, конечно, мешал, но не очень.

Рост расслабился и приготовился повторить свое требование еще раз. Но… Когда он очнулся, то стало ясно, что тело его сводит от холода. Трое викрамов волокли его легко, как пушинку, и по направлению к плоту.

Они вынесли его, осторожненько положили на настил, что-то попищали Ладе, из чего она заключила, что может и сама приниматься за дело. Она принялась растирать Роста так энергично, что чуть кожу не сдирала. При этом, разумеется, ругалась:

— Что ты за непутевое создание, Рост, другие-то не болтаются в ледяной воде дольше необходимого, а ты… Кстати, говорить-то можешь?

— Не знаю, — отозвался Рост, едва шевеля солеными губами.

Он чувствовал, что отдает Богу душу. В прямом смысле. Тело задубенело, сердце гнало кровь по сосудам такими слабыми толчками, что возникало подозрение — вот сейчас возьмет и остановится.

Лада еще разок растерла его, потом принялась скидывать акваланг, уже молча. Снова растерла. Наконец сказала:

— Уж не знаю, получилось у тебя там или нет, но больше тебе сегодня в воду нельзя. Не отогрею потом.

— А больше, кажется, и не нужно, — Рост был не слишком в этом уверен, даже оглянулся на морскую гладь, откуда викрамы его вытащили. — Теперь придется только ждать.

С тем они и добрались до города. Пока Роста устраивали в его обычной комнатке, пока носили белье для постели, он сидел на табурете, закутанный с головой в одеяло, как истуканчик. Потом ему принесли горячего бульона, который был на удивление вкусным и обжигающим. К тому же в нем было много какой-то серой пудры, сделанной из корешков, которые так любили бакумуры. От этой смеси бросило в жар, словно от водки.

Ночью Рост проснулся, жалея, что рядом никого нет. Потому что самому подняться ему было мудрено. У него болела спина, текло из носу, и к тому же дышалось с натугой. А поутру его прихватило по-настоящему. Он находился в том неопределенном состоянии, которое бывает только в болезни, когда временами спишь и в то же время видишь, может быть, в промежутках сна, что вокруг происходит. Но люди и все другие казались при этом едва ли не прозрачными, как привидения.

Так он обнаружил Кима, который сидел на стуле за столом, где Ростик когда-то писал отчет о путешествии на условную Новую Гвинею, и разговаривал он о чем-то с обоими вырчохами. Как они при этом понимали друг друга, оставалось загадкой. Лишь к вечеру Рост сообразил, именно сообразил, придумал, что, рассматривая этих троих, почему-то не заметил Василисы. А она тоже сидела у стеночки, напоминая невзрачную картинку, вырезанную из старого журнала, не больше.

Потолок то опускался, то снова взмывал, каждая трещинка между плитами литого камня временами надвигалась на Роста, а временами становилась едва различимой. И все равно он почему-то так выучил их рисунок, что мог бы нарисовать по памяти.

К утру второго, кажется, дня к нему пришла Лада. Она деловито отпихнула обоих вырчохов, которые сидели на длинной лавочке, наверное, специально принесенной снизу, и объявила:

— Викрамы выложили за ночь на плоту семьсот градин. Если считать, что каждая весит граммов пятнадцать, получается… килограммов десять металла с небольшим хвостиком.

Рост подумал. Или ему казалось, что он думает.

— Добавьте еще столько же и оставьте все градины на плоту. Только выкладывайте не на вес, а по штукам.

Эта речь заставила его закашляться, словно у него в легких образовалась небольшая котельная, которая изрыгала пламя, жар и дым. Лада еще что-то докладывала, но этого Ростик уже не понял.

Он поднялся через три дня. Слабый, как новорожденный щенок, Ростик приоделся в какой-то халат, который оказался неведомым образом у него в комнате, и с помощью Барона и Батат спустился в главный зал. Тут его впервые за эти дни нормально принялись кормить. Вот только аппетита не было, он и съел-то всего ничего. Зато его тарелку, убедившись, что он на пищеварительные подвиги не способен, подвинула к себе Батат. Барон, поглядев на нее с удовольствием, неожиданно сообщил:

— Теперь, люд-Ростик, тебе придется привыкать к тому, что за тобой буду следовать только я. Она ждет ребенка.

— И… куда же ее поместить? — Рост все-таки туго соображал после болезни.

— Куда? — не поняла Батат. — В Храм, где ты нас приветил с первых дней.

— Ага, — только и сказал Ростик, наверное, соглашаясь, что это наилучшее решение. Тогда ему пришла еще одна мысль: — А знаешь, друг Барон, у нас, людей, считается, что ребенка женщина должна вынашивать в присутствии мужа.

— У нас принято наоборот, мужа отсылают подальше, — отозвался Барон.

— Все равно, друг, тебе придется, наверное, к ней присоединиться.

— Не понимаю, — даже перестала жевать Батат.

— Я скоро залезу в касатку и уйду воевать на юг с океанскими викрамами. — Он помолчал, чтобы они правильно поняли, что он им сообщает. Через некоторое время Барон кивнул. — И это займет не один месяц. Поэтому тебе лучше оберегать Храм и, следовательно, находиться при жене.

— Я не возражаю, — вдруг отозвалась Батат.

— Я никак не смогу тебе сопутствовать? — для верности спросил Барон.

— Уверен, что нет.

— Жаль. И что по этому поводу скажет друг-Докай? Знаешь, — он повернулся к жене, — может, я тогда в городе Шир Гошодов поживу? — Не дождавшись ответа, снова посмотрел на Ростика. — Храм в защите не нуждается. Ты хорошо устроил, что там находятся аглоры. Они лучшие воины, каких я знаю. Поэтому там ничего печального случиться не может.

Вечером в комнату, где Рост продолжал отлеживаться, уже не теряясь во сне, как во враждебных зарослях, а просто почитывая лоцию залива, которую кто-то из лодочников составил между делом, пришел Казаринов. За ним следовала Люся Казаринова. Она здорово изменилась, заматерела, как-то погрузнела и стала жесткой. Но в присутствии отца держалась вежливо.

— Значит, так, — начал Казаринов. — Они выложили рядом с нашей кучкой еще одну кучку градин, Как в первый раз. Это что значит — что они настаивают на своей йене за каждую пушку?

— А прежние градины оставили? — спросил Ростик.

— Оставили, — сказала Люся.

— Значит, они согласны с нашей ценой, — с облегчением признал Рост. — Наши добавленные градины они считают нашей. А те семьсот, которые выложили сначала, следует сложить со второй. На этой цене и остановимся.

— Все равно, можно потребовать больше, — все-таки Люся не могла не хмуриться. — У них вон какие плантации, до горизонта.

— У нас тут нет горизонта, — быстро, словно стесняясь, поправил ее Казаринов. И почему-то в его словах помимо воли прозвучала неприкрытая тоска.

— Больше мы торговаться не станем, — решил настаивать Ростик. — Они и без того довольно рассудительно решили, что те сто двадцать выстрелов, которыми заряжено каждое из ружей, стоят… Именно столько, сколько мы запросили.

У него и фразы не слишком-то получались, и язык заплетался.

— Думаешь, они выстрелили из ружья все патроны? — с интересом спросил Казаринов.

— Дураками были бы, если бы не опробовали его до конца, — твердо сказал Ростик. — А они не дураки.

— Это уж точно, — подтвердил бывший главный инженер вагоноремонтного завода. — Что теперь?

— Выложите на плот сотню ружей и потом очень точно посчитайте количество шрапнелин. Если все получится, будете добавлять каждый день еще по сотне.

Люся кивнула и, не попрощавшись, вышла. Казаринов окинул Ростика взглядом, словно оценивал его как некую довольно странную машину, определял его пригодность к работе, поинтересовался:

— Как думаешь, они потом эти ружья сумеют перезаряжать? Ну, то есть набивать их новыми патронами?

— Не знаю. Не думаю, что на это у них хватит изобретательности. У нас же не получилось.

— То у нас. А у них от бедности на оружие… Знаешь, скудость и дефицит чего-то существенного заставляют иногда такие открытия и изобретения делать, только держись.

Ростик улыбнулся, подумав, что помимо скудости нужно иметь еще много чего, чтобы изобретать хоть что-то.

— А Ким с Ладой улетели, — сказал вдруг Казаринов. — И эти, люди-выдры, которые всегда за тобой теперь шастают, тоже исчезли.

— Я их попросил, — высказался Ростик неопределенно. О том, что Батат ждет выдреныша, он решил пока не говорить.

— Правильно, а то с ними… — Казаринов еще раз окинул сложным взором Ростика. — Я на всякий случай попросил наших в касатках далеко не уплывать. Ведь ты, когда выздоровеешь, теперь в морского гиганта полезешь?

— Полезу. Значит, они вернулись из моря?

— Ты так трезвонил, что они решили, будто это их вызывают.

— И их тоже. — Неожиданно для себя он взъерепенился: — Слушай, Казаринов, ты бы приделал к этому подводному колоколу веревку подлиннее, а то Нырять за ней с края плота холодно. И неудобно.

— А зачем нырять? — удивился Казаринов. — Там же педаль такая есть, на нее ногой наступаешь, раскачиваешь, колокол и начинает звонить. — Он еще раз смерил Ростика взглядом, уже скептическим. — Может, воевать у тебя и получается, Гринев, но в остальном соображаешь ты не очень… — Он поднялся. — Ладно, пойду я, раз тебе ничего не нужно.

Ростик кивнул и закрыл глаза, смеясь про себя, смеясь над собой. Он и забыл, что имеет дело с инженером, которому все на свете нужно было усовершенствовать… чтобы не нырять в ледяную воду.

5

Море было желтым, как латунь. Как в одном романе Ремарка, правда, там речь шла о небе, но о Полдневном небе лучше было не вспоминать. Море было лучше, и оно плескалось под ногами, не считая ниже своего достоинства облизывать Ростиковы подошвы, хотя он знал, что это — нарочито.

Он стоял и ждал. Василиса, давняя подружка, стояла сзади и тоже ждала, только без особого энтузиазма. Ей все это не нравилось, она понимала, что Ростик задумал.

А он думал совсем не о том, о чем полагала Василиса, он просто хотел есть, еще спать, но это была почти привычная надобность, как у каждого солдата, и, конечно, его качало от слабости. Он даже не понимал, как проплывет те несколько десятков метров, на которые к берегу подойдет касатка. И как она его в таком состоянии примет.

Касатки резвились. Складывалось впечатление, что они терлись друг о друга прощаясь. А еще вернее, они прощались со свободой. Каждой из них было понятно: когда придет Гринев, будет не до игрищ. Наконец одна из них выползла из тесного клубка почти любовных объятий, насколько это было доступно этим живым торпедам, и направилась к берегу. Ростик разделся, решил померзнуть, потому что не знал, к чему предстоит готовиться. Вася хлопнула его по плечу, но ничего не сказала, уже понимала девушка, что он не принадлежит этому миру обычных человеческих, или квазичеловеческих, в любом случае — житейских отношений.

Касатка подошла к берегу очень близко, даже брюхом слегка села на песок, поерзала на нем, потом развернулась в сторону большой воды. Кажется, видеть перед собой непонятный и твердый берег ей рыло нежелательно, она хотела уйти на глубину. До нее было — по грудь. Потом произошла обыденная, но и странная штука — ее горб, почти уродливый, стал больше, раскрылся, как кровоточащая рана, и из него появилось… Это был, конечно, человек.

Он был очень легким, мягким, голым и совершенно лишенным волос. Он не торопился расстаться с касаткой, он приник к ней, потом перевернулся на спину, словно согревался. Лишь тогда поднял голову, и Ростику стало ясно, что это Гартунг. Он прошел по ледяной воде, только голова торчала, разгребая волны руками, и оказался перед Ростиком.

— Командир? — ему даже не требовалось ответа, он прошел дальше, Василиса накинула на него какое-то подобие халата, тогда он обернулся. — Ты с моей зверюгой аккуратнее, она превосходная.

Этого Ростик уже не выдержал:

— Забываешь, что этому вас научил я.

Гартунг в этот момент стоял к нему спиной, но все равно спросил:

— Легко быть первым?

— Не мы выбираем, друг. Но первым быть трудно. Если не запомнишь этого правила, можешь надолго застрять вторым.

Почему Рост вдруг разозлился, он и сам не знал, но он это произнес. Чтобы это не звучало слишком уж стариковским брюзжанием, он сразу нырнул до дна, проплыл метров двадцать под водой, потом вырвался на поверхность и вдохнул полной грудью. Что-то ему говорили с берега, но он не слышал, уши залило водой.

Это был Левиафан, и он дышал так мягко, так спокойно, что Рост не смог не обнять его. Хотя это было трудно, рук не хватало, слишком уж он был здоровый. И все равно касатик вдруг отозвался, повернулся к человеку дыхалом, словно пробовал его на запах, может быть, даже приветствовал, хотя одним ударом мог убить акулу любого размера. От него самого пахло водорослями, рыбой и глубокой водой.

И он был теплым, настолько, что у Роста даже отогрелись легкие. Он подумал, что теперь кашлять не будет. И потому, наверное, закашлялся. Кто-то опять заговорил на берегу, но это было уже неинтересно.

Я здесь, я жду, у нас много дел, сказал он этому почти десятитонному зверю, и… получил ответ. Я тебя помню, сказал Левиафан. И Ростик ощутил толчок, сильный, но не разрушительный, наверное, дружеский. Он неожиданно растрогался. Если бы не морская вода, это стало бы заметно, а так он просто полежал вниз лицом, разглядывая дно, такое близкое для Лео, и полез наверх.

Укладывался в лежбище для наездника Рост трудно. Ему сразу стало тесно, и движения не получались, потому что приемная мантия для наездника все время куда-то проваливалась, никак опереться не удавалось… Пока Лео не сказал ему, опять же своим неведомым образом — ты лежи, я к тебе сам приспособлюсь. Верно, решил Ростик и на всякий случай добавил вслух:

— Нам теперь долго жить вместе.

И тут же понял, что болезнь сыграла с ним плохую шутку — он был не готов воспринимать эту тушу. Хотя Лео был готов принять его и не просто так, а с радостью. Но вдыхать воздух из питательной маски гиганта было нелегко, она просто не совмещалась с больным, как выяснилось, дыханием Ростика, хотелось все время что-то поправлять… Наконец он понял, что мнение Левиафана о том, что он сам все устроит, в первую очередь к маске-то и относилось.

Тогда Ростик затих и лишь тогда понял, что они уже идут на вполне приличной глубине, и довольно далеко от берега. Дыхание кое-как установилось, хотя именно кое-как, а не как положено. Зрение проявилось неожиданно и туманно, или Ростик забыл, каково это — смотреть под водой глазами гиганта. Потом он понял, что его кормят, а он и не заметил, просто глотал что-то, как воздух.

Плох ты, друг, сказал ему Лео, и даже странно, что решился со мной… Знаю, отозвался Ростик, когда понял, что теперь мысли гиганта понимает, словно бы через толстое и слегка колючее одеяло. Но спустя некоторое время он в звере вполне освоился, ему даже стало уютно, как в кровати. Хотя теперь его телу приходилось работать больше, чем за несколько последних месяцев.

Для верности он огляделся, вся команда касаток шла за ним, но на расстоянии, всем было понятно, что Ростик болен, и это вызывало невнятное отторжение. Поэтому он решил вернуть себе командирские функции, объявил:

— Кажется, я освоился. Проведем перекличку, называйте себя.

Огромная, слегка побитая касатка, с большим количеством шрамов на правом боку, отозвалась первой, это был Михайлов. Его Рост спросил:

— А как же жена, Артем?

— Злится, конечно, но… я здесь.

— Понятно, — ответил ему Ростик, несмотря на болезнь, начиная ощущать вкус воды и запахи, словно это его губ касалось море. Тут оно было немного пресноватым, пахло болотом и соком каких-то цветов, но в целом его можно было вытерпеть. — Дальше.

— Настя Вирсавина, — доложила следующая.

Вот это номер, решил Ростик, а он-то думал, она только в Белом доме посиживать может. Но дальше пошло еще интереснее.

— Виктория Бабурина, командир. Что нас ждет, когда объяснишь задачу?

— Пока продолжаем перекличку.

Оказалось, что, кроме этих троих, в их команде присутствуют и другие знакомые — Ия Просинечка и силач Рындин. Потом Ростику представился прежде незнакомый паренек по фамилии Шлех, а после… Не очень большой, но на редкость сильный и красивый зверь вдруг отозвался невнятным, шепчущим и в то же время сразу же запоминающимся голосом:

— Самарха.

— Что? — Рост был готов подняться на дыбы, если бы это было возможно в касатке без приличного разгона. — Ты как тут?..

Самарха была девушкой-аглором, она выросла у Роста при Храме, вернее, в той пристройке, которую соорудили себе невидимки. И она, как водилось у аглоров, держалась в стороне от взрослых. Зато, кажется, сошлась с его детьми, бакумуренышами и вообще со всей молодой порослью, которая в Храме обитала.

Самарха вдруг сорвалась с места, на огромной скорости, устроив даже под водой ощутимую волну, прочертила перед Ростом полукруг, пристроилась рядом, едва ли не бок о бок. И пояснила:

— Если бы не пошла я, пошла бы Роса или Гаврилка. Он тоже рвался, но его не пустили, ему полагается много учиться.

Ростик не понимал, слышат ли их остальные касатки… Наверное, отлично слышали. И еще в последнем слове Самархи отчетливо улавливалось не слишком выраженное, но заметное презрение. Или негодование, в любом случае — неудовольствие.

— Тебе бы тоже не мешало поучиться, — высказался Ростик. И вдруг у него прорезался родитель-ско-наставнический тон: — Сама подумай, как я тобой буду командовать?

— Как остальными, — отчетливо произнесла Ия Просинечка, и пришлось с ней согласиться.

Они вышли за корабли, стоящие в видимости Одессы, и припустили на полной скорости по углублениям на дне, словно топали по колеям, неясно, но отчетливо пробитым между полями, на которых скатертями были расстелены десятки, сотни миллионов раковин, выращивающих металлические шрапнелины. Потом и поля под ними кончились, девушки решили порезвиться и показать Ростику, как они освоились в своих гигантах.

Ия пару раз подпрыгнула в воздух, шлепаясь затем брюшком своего зверя о воду, поднимая тучу брызг, Настя, наоборот, пробовала покувыркаться, словно пилот в своей машине, делала «бочку», неожиданно разворачиваясь чуть боком, чтобы использовать встречное давление воды как опрокидывающую силу. Вика разогналась так, что Ростику осталось только проводить ее поддерживающими криками, чтобы не потерять с ней контакт хотя бы отраженным звуком.

Шлех несколько раз прошелся над дном, поднимая след из ила и песка, и вдруг сделал что-то такое, от чего дно сделалось даже для Роста едва ли не прозрачным, по крайней мере теперь он видел зарывшихся рыбок, которых при желании можно было раскопать и отлично схрумкать. Самарха по-прежнему оставалась рядышком, демонстрируя, что ни в чем не уступает Ростику. Еще бы, подумал он, слегка раздосадованный, с алгором состязаться, пусть и маленьким еще… все равно что учить топор рубить дрова. Михайлов с Рындиным ушли куда-то, кажется, кормиться. Но Рост постоянно чувствовал их внимание, которым они обдавали основную группу. А может, и в самом деле включили свои локаторы, хотя расстояние было невелико, они могли по-человечески переговариваться.

А потом на Роста напала задумчивость. И что же это за способность такая, мыслил он, переговариваться на расстоянии десятков километров, не произнося слова губами и языком, а лишь выдумывая их… Разве так положено нормальным людям? Но эта способность была, и очень хорошо, что она существовала.

К вечеру они все решили подкормиться. Ростик слегка забыл, каково это, но у него быстро стало получаться, Лео справлялся за двоих, а вернее, быстренько напомнил Росту, как питаться рыбешками, которых так несложно, но интересно было ловить зубами. Вкус рыбы, которую он отлавливал, на время перебил у Роста не слишком приятный привкус «молока», навязшего на зубах, как липкая конфета. И лишь тогда Рост понял, что Лео немного обиделся, что человек именно так воспринял его угощение после разлуки.

Ты меня извини, брат, с раскаянием подумал Ростик, я болен, у меня иное вкусовое ощущение, чем обычно, вот и пришла в голову дурацкая мысль о молоке ящерокоров, которых разводят двары в своих лесах. Это еще ничего, что коровы, отозвался на невнятном чувственно-понятийном уровне Левиафан, бывает еда и похуже. Верно, согласился Рост, и это сразу их примирило.

Выключилось солнце. В стороне бегимлеси или у берега викрамских городов вдруг возникло какое-то беспокойство. Ростик почувствовал его, хотя в то же время по дурацкой человеческой привычке дремал. Но не исключено, что это Левиафан насылал на него Дрему, он каким-то образом лучше знал, что нужно его наезднику, то есть Ростику.

Все-таки, должно быть, из-за неистребимой командирской привычки Ростик заставил себя проснуться. Ну, почти проснуться, потому что до настоящей ясности мышления в гиганте ему было, конечно, далеко. Зато он отчетливо знал, что следует делать. Он вызвал всю команду, чтобы они оказались поближе, кажется, еще не освоился, что разговаривать теперь с ними можно вне обычного человеческого контакта. Коротко пояснил, чего от них ждут в Белом доме, хотя подробностей избегал. Кажется, опасался, что кто-нибудь откажется сражаться с океанскими викрамами. И потому что здоровые они были, даже во время похода на условную Новую Гвинею с Михайловым не раз устраивали им ловушки, и потому что… слишком уж они были похожи на людей. А это, кто бы чего ни говорил, здорово мешало расправляться с ними зубами, некоторые табу оставались в человеке непреодолимыми, и это было, черт подери, правильно.

— Так, а что делаем теперь? — спросила Ия. Она тоже была командиром, опытным, боевым, и не могла не заметить, что сказано не все, не до конца.

— Сейчас держитесь ко мне поближе, — и Рост направился к тому водному рубежу, который установился, кажется, тысячи лет назад, во время первых столкновений с викрамами. Эти стычки назывались в летописях Войной с Невидимками, хотя невидимками рыболюди, разумеется, не были. Их так поименовали ошибочно, должно быть, по аналогии с прозрачными китами.

Касатки успели и стали свидетелями интересной процессии. Впереди плыла, должно быть, команда в сотню викрамов, вооруженных новенькими, полученными от Казаринова ружьями, за ними более двухсот других, почти безоружных, но нагруженных тяжкими даже в воде корзинами, сплетенными из каких-то толстых водорослей, более похожих на сухопутные прутья, таких же твердых и сохраняющих форму. Не составляло труда догадаться, что в них перетаскивал этот… обоз.

Рост удерживал своих касаток невдалеке, чтобы викрамы их почувствовали, но не обеспокоились. И все равно от передового отряда отделилась группа в два десятка рыболюдей, подошла поближе, оставаясь между восемью зверями, в которых находились люди, и основной беззащитной группой.

Когда викрамы подошли к Одессе, когда берег, словно непреодолимая преграда, надвинулся на них, почти как Фоп, расстилающийся сейчас где-то западнее, у входа в Одесскую гавань, кто-то из вождей викрамов с помощью еще троих здоровяков выбрался на плот. Используя только руки, боясь повредить хвост и плавники о занозистый настил плавучего сооружения людей, этот самый вождь, или вождиха, принялся считать ружья.

Плот осел в воду, Рост даже удивился, как он еще не разваливается от всех этих стволов, выложенных по-человечески, пирамидами. Всего пирамидок было пять, следовательно, в каждой должно было находиться по двадцать штук, он был в этом уверен. И все равно начальник пересчитывал каждую из пирамид старательно и долго. Ему даже пришлось пару раз окунаться, чтобы отдышаться в воде, запастись кислородом для следующего подсчета. Определенно это женщина, решил Ростик, мужик не стал бы так упорно считать.

Наконец подсчеты закончились, вождиха плюхнулась в воду, с облегчением что-то пропищала остальным, и трое здоровяков, которые и прежде ей помогали, выползли на плот, чтобы спихнуть оружие в иоду, своим. Росту казалось, что он и видит происходящее обычным, человеческим образом, и в то же время знал, что это невозможно. Просто он, как и остальные члены его команды, все время испускал тонкие, за гранью порога слышимости звуки, и по ним… да, почти видел каждый жест викрамов даже в воздухе, хотя вне воды это было, конечно, труднее.

А затем все, кто волок корзинки, направились к узкой галечной косе, выходящей в море чуть дальше других подобных же наносов, круто обрывающейся с обеих сторон на приличную глубину, и принялись выставлять свою ношу на глубине не более полуметра, то есть по колено обычному человеку.

Они выставили их, потом почему-то вихрем стали кружить вокруг вождихи, которая до этого пересчитывала оружие. И что-то с ними случилось, они стали дерзкими, беспокойными, настойчивыми… Визг от их голосов в воде поднялся такой, что Шлех, Ия и Самарха отошли подальше, хотя даже расстояние в пару километров от этих звуков не спасало.

И вдруг мигом стало спокойно, все, кто должен был, по мнению вождихи, свое оружие получили. Викрамы, даже те, кому пушки не достались, выстроились в походную колонну и двинулись назад, к своим гнездам или городам.

От всей компании рыболюдей снова отделилась небольшая группа, Рост даже не стал их пересчитывать. Главное он понял сразу, это была вождиха с небольшой, вооруженной свитой. Она подошла к Росту на расстояние в сотню метров, тогда он решился.

Лениво, словно это его совершенно не беспокоило, он пошел к ним, приказав остальным:

— Держитесь подальше. Что бы ни произошло, держитесь вне досягаемости их ружей.

Вождиха, осознав, что он приближается, подождала его, мерно шевеля плавниками на одном месте. Рост очертил вокруг них круг, убедился, что пушки нацелены ко дну, вторгся в их компанию, прошел насквозь. Всего викрамов оказалось больше дюжины, не считая вождихи, и она что-то говорила… Удивительно, но Рост понимал ее, хотя не мог бы объяснить, как это получалось.

— Большой… Можем убить… Страшно.

— Вот что, — начал говорить он, пробуя, чтобы его слова тоже звучали не слишком определенно, потому что сейчас определенность заглушила бы возможность понять его. — Мы будем сражаться вместе, нам следует научиться держаться близко, это необходимо в бою.

Они кружились с полчаса, остальные касатки даже заскучали, Ростик понял это краем сознания, потому что не мог не обращать на них внимания и слегка контролировать их поведение. И вдруг настроение викрамов изменилось, теперь их слова звучали примерно так:

— Завтра будет то же?.. Оружие, оружие…

— Будет, — твердо обещал он и ощутил, что его, возможно, понимают. Хотя вполне могло получиться, что не понимали. Но что-то очень важное было достигнуто — они пробовали разговаривать между собой.

Или не так, просто вождиха вдруг осознала, что для контакта с Ростиком нужен из их племени кто-то, кто знает единый, умеет структурировать мысли словами, и тогда… Да, тогда могло получиться. Она развернулась на месте, вильнув хвостом чуть ли не в морду Левиафану, и, не оглядываясь, пошла домой, к своему берегу.

Но теперь Ростик был уверен, завтра будет легче и, может быть, удастся поговорить по-настоящему.

6

Солнце пригревало по-летнему, и море ожило. Вся живность вокруг, все растения, рыбешки, даже сам песок на дне каким-то образом… ожили. Море стало похоже на крепчайший, настоянный на жизненных силах природы бульон, в котором очень непросто было разобраться. Касатки откармливались после зимы, выбирая добычу повкуснее, гурманствуя. Да и реки выносили в пролив невероятно душистую воду, от которой можно было одуреть… Но наслаждаться жизнью было неправильно, слишком серьезное дело предстояло всем. Поэтому, с ощутимым трудом вырвавшись из прекрасного, но и опасно завлекательного состояния, Рост принялся действовать.

Главное, что его теперь смущало больше всего, так это приказ, который он отдал Казаринову, чтобы тот выкладывал на плот по сотне ружей, добавляя по сотне еще раз. Вот этому добавлению Казаринов, дурья башка, решил не подчиняться. Вероятно, он просто побаивался, что викрамы его надуют, а это было глупо. Потому что викрамы определенно могли быстренько закупить больше ружей за свои металлические градины, а время уходило, и его было жалко. Ростик даже подумал, уж не выбраться ли ему на четверть часа из Лео, чтобы передать приказ в Одессу и поторопить несговорчивого инженера… Но раздумал.

Все-таки это время не уходило зря. Во-первых, потому что рыболюди и касатки определенно привыкали друг к другу. Викрамы уже не опасались подпускать зверюг с людьми к своим караванам, даже допускали их до некоторой черты перед своими городами, уже не нервничали, если какая-нибудь из неловких касаток расталкивала их ряд, чтобы… подсмотреть что-нибудь интересное в их поведении. Хотя до настоящего боевого срабатывания и рыболюдям, и касаткам было, разумеется, далеко, хотелось бы большего — понятийного общения, причем между всеми касатками и хотя бы каждым десятым из викрамов.

А во-вторых, вода по ту сторону водорослевого барьера, в открытом море, определенно еще не прогрелась, чтобы там, как и тут, в заливе, установилась настоящая весна. Поэтому лучше было еще немного подождать.

А потом, когда прошло уже больше недели с момента, как Роет поселился в Левиафане, появился этот парень. Он был не слишком силен на вид, другие викрамы выглядели быстрее, резче и более выносливыми, но он умел говорить. Что в нем было такого необычного, что делало его разговорчивым, Ростик так и не понял. Он лишь с интересом оглядел его, а потом на обычный вопрос, ментально заданный Ростом, неожиданно получил свистящий ответ, тщательно модулируемый под единый язык:

— Мы скоро будет готовы, держатель…

Дальше было непонятно. Пришлось вызывать Самарху, она-то уж точно не хуже Ростика понимала единый и намного лучше его слышала высокие трели, которые, по мнению викрамов, складывались в слова.

— Он говорит, что тебя называют Держателем Храма, — пояснила она.

— Откуда они знают, что это я выстроил Храм на берегу? — оторопел Ростик.

— Они оценили нас, каждого в отдельности и всех вместе, — легко пояснила Самарха. — Им же воевать с нами.

— Ты подбирай выражения, — буркнул Рост. — Не с нами воевать, а совместно.

— Это я и имела в виду, — и Самарха умчалась куда-то в сторону, вместо того чтобы держаться поблизости и помогать. А может, она считала, что таким образом проявляет… вежливость, оставляя командира для решения командирских проблем.

Ладно, решил Ростик, поговорим, была не была! И спросил:

— Сколько бойцов вы решили выставить для войны за ту сторону континента?

— Увидишь, — отозвался разговорчивый викрам, причем значение его ответа дошло до Роста не сразу.

Он даже с тоской подумал, что лучше бы транслировать мысли Фопу, а уж тот, как случалось прежде, передавал их викрамам. Но что делать потом, во время боев, когда Фопа не будет рядом? Нет уж, лучше сейчас помучиться, но установить настоящий, подлинный контакт.

— Послушай, парень… Не знаю твоего имени, — начал было Ростик и оборвал себя, такие длинные речи определенно были не в привычках рыболюдей, приученных к свисту. Да, подумал он, сам темп дыхания приучил их к краткости, к естественному лаконизму, так сказать. — Мы собираемся выполнить наше обещание поддержать вас в войне за шхеры.

Последнего слова он не знал, поэтому произнес его несколько раз и на разный манер — «изрезанный берег», «удобные впадины», «дальний берег, выходящий в море»…

— Мы знаем, — отвечал переговорщик, причем попутно пробовал небольшим, но отменно острым дротиком расшевелить песок под собой, чтобы… видимо, вытащить оттуда что-то съедобное.

Он и вытащил, какой-то корешок, довольно необычный на вид, чем-то напоминающий женьшень, как Ростик помнил его по Земле, и аккуратно спрятал в поясную сумку, придержав даже самые маленькие его отросточки.

— Что-нибудь интересное? — спросил Рост, удивляясь отсутствию мимики и у переговорщика, и у его троих охранников или помощников. Впрочем, сам он тоже, наверное, выглядел совершенно невыразительным — ну, ходит над песчаным дном огромный зверь, иногда всплывает, чтобы вдохнуть воздух, и все.

— Из этого делают мазь для… — дальше опять что-то невразумительное.

Роста стала раздражать эта их, с позволения сказать, беседа. Поэтому он даже с некоторым напором спросил:

— Когда?

— Когда получим из города все ружья, которые вы можете дать.

Вот тогда-то намерение сходить в Одессу и попросить выдавать викрамам по полтысяче ружей сразу стало почти непреодолимым. Рост и сходил к городу, даже высунулся из воды до трети корпуса Лео, рассматривая строения на берегу. Но во-первых, Фоп почему-то сразу стал беспокойным, и подойти слишком близко не удалось, а во-вторых, его глаза плохо видели в воздухе, что-то такое с ними происходило, их застилала какая-то пленка… Поэтому многого он все равно не увидел.

Он вернулся в залив, взвешивая ситуацию, но придумал лишь то, что мысли, эмоции, слабости и страсти людей каким-то образом создавали вокруг Одессы некое… покрывало. Которое, как оказалось, возможно было увидеть из касатки, но которое мешало рассмотреть происходящее на берегу. И мешало, разумеется, послать какой-нибудь ментальный приказ, чтобы его хоть кто-нибудь, например, из аймихо, уловил, понял и передал начальству.

Зато когда он походил около города, то приметил еще одну штуку, которой сначала не придал значения, но которую потом вполне осознал. А именно, амфоры перед пирамидой Зевса, те самые автоклавы, из которых вылуплялись касатки, на этот раз стояли совершенно пустыми, незакрытыми, незаполненными. Это могло означать только одно, Зевс решил больше касаток не выращивать, пока, по крайней мере. И с этим оставалось только примириться.

Чтобы заняться чем-то дельным, Рост придумал тренировки для команды касаток. Обычные упражнения, подобные тем движениям, которыми они с Михайловым отбивались от океанских викрамов, а иногда и от прочих, более сильных морских чудищ, попутно поручив Артему объяснить всем тактику группового сражения с любым противником. Ребята восприняли это по-разному. Самарха послушно принялась тренироваться на пару с Рындиным, зато остальные отнеслись к этому как к очередной блажи Гринева, и хотя выполняли предложенные приемы, но лениво, небыстро и невнимательно.

А сам Рост отправился к водорослевому валу, чтобы понять, как же викрамы собираются его преодолевать. Вал этот закрывал выход в море из залива полосой километров в пятьдесят, а местами и больше. И водоросли эти создавали такой привкус воды, что отчетливо возникало ощущение удушья.

И каково же было его удивление, когда он увидел, что тут трудилась, возможно, уже много дней, некоторая группа викрамов, не самого опрятного вида, не подчеркнуто увешанная оружием, то есть не солдаты, а скорее — работяги, которые пробивали в водорослях зигзагообразный коридор, подобно тому, как саперы делали проход в минном заграждении в войнах на Земле.

Они расчищали этот коридор старательно, вырывая ядовитые водоросли с корнем, орудуя в перчатках и каких-то наглазниках. По крайней мере, именно так Рост решил называть приспособления, которые прикрывали морды работяг спереди довольно причудливым образом. И все равно, понаблюдав за викрамами полдня, Ростику стало ясно, что более трех-четырех часов в день… пропалывать защитную полосу викрамы не в состоянии. У них распухали жабры, у них покрывались волдырями руки и животы, они начинали вести себя неуверенно и нескоординированно, как отравленные «алмазной звездой» бегимлеси. Тогда они откатывались назад, в чистую воду, чтобы прийти в себя.

Труд этот был достоин уважения, но это же значило, что викрамы… Да, что они определенно готовились к прорыву в море. Переговорщик не соврал. Поэтому следовало понять, что творится в городах викрамов, куда прежде касаток не пускали. Тем более что Ростик, кажется, придумал, как ускорить выдачу оружия рыболюдям.

Он вошел в город викрамов почти спокойно, ну, если не считать полсотни вооруженных человеческими же ружьями стражников, которые держались около него так плотно, что мешали обзору. А посмотреть тут было на что.

Города рыболюдей были похожи и на города пернатых бегимлеси, и одновременно на какие-то образования, которые некогда около Боловска устроили насекомые. Крыш у строений, разумеется, не было, но были норы, иногда глубокие, иногда обозначенные кладкой из мощного галечника, связанного в стены или изгороди каким-то раствором, напоминающим литой камень Широв. В некоторых изгородях было грязновато, там скапливались кости, какие-то расколотые камни, иногда даже металлические изделия. В некоторых из этих… строений определенно были устроены мастерские — с похожим на человеческий набором инструментов, с рабочими зонами и даже с примитивными машинами… Которые, кажется, позволяли холодным образом металлические градины сплавлять воедино, в большие и увесистые даже в воде болванки. Зачем они были нужны викрамам, Рост не понял.

А потом он неожиданно вышел к главным строениям рыболюдей. Тут уже имелись перекрытия, устроенные над чем-то, что по внешним обводам показалось Ростику сложно устроенным спиральным лабиринтом, хотя за это он уже не поручился бы. Когда Ростик походил в своей касатке над этим куполом, почти ажурным из-за множества щелей, позволяющим и освещать помещения, и вентилировать в них воду, к нему совершенно неожиданно вышла целая процессия с десятком очень немолодых, но изрядно вооруженных викрамов. Тогда-то Рост и принялся объяснять им, чего он хотел. Он проговорил свою речь раз, другой… Пока к нему не подплыл уже известный переговорщик, который довольно вежливо, хотя и чуть быстрее, чем прежде, предложил Росту уходить из их воды.

Ростик так и сделал, не вполне осознав — достиг ли он своей цели? Но вечером того же дня караван для обмена с Одессой стал составляться гораздо раньше, чем обычно, не к условной полночи или даже за полночь, а когда еще и солнце не выключилось. И была эта процессия гораздо больше, чем обычно. Она вбирала в себя все новые и новые отряды викрамов, которые приходили откуда-то со стороны, чуть не от самых прибрежных вод.

Караван составился в количестве более трех тысяч душ, причем эта масса рыболюдей управлялась не одним каким-нибудь вождем или вождихой, что у викрамов случалось чаще, а почти десятком командиров. И каждый из них старался держать своих подчиненных отдельно от других. Ох, решил Ростик, и тут какая-то сложная, невразумительная клановая, система. Не помешала бы она в войне.

Но подумав так, он неожиданно для себя решил, что в сражении это не помешает, словно его посетило обычное предвидение будущего, и он успокоился.

Этот караван сходил к плоту, на который Казаринов выложил обычную сотню ружей, забрал оружие и выставил почти семьсот корзинок с градинами на мелководье. Когда пушки были розданы, к Росту подплыла, без охраны, та самая вождиха, которая уже приводила рыболюдей к Одессе. Она принялась что-то Ростику доказывать, горячо и пронзительно высвистывая слова, которые она, по-видимому, считала произнесенными на едином. Ростик терпеливо дождался, когда она угомонится, потом спросил переговорщика:

— Что она хотела сообщить?

— Людям следовало бы возвращать корзинки, — пояснил переговорщик почти понятно. — О корзинах мы не договаривались.

М-да, решил Рост, в этом они правы. И остаток ночи, и весь следующий день, наблюдая, как люди вытаскивают металл на берег, он ментатил так, что у него заболела голова. Но… это оказалось безрезультатно.

Нет, Казаринов не подвел, он действительно следующий раз выложил на том же мелководье пресловутые сотни и сотни ружей, но… корзинок не вернул. А потом… Когда все касатки поняли, что за проблема у них неожиданно возникла, Самарха нашла решение.

Она прибежала к Ростику ближе к полудню, когда Лео мирно кормился, а человек в нем дремал, и зачастила еще на расстоянии:

— Командир, иди за мной. Там антиграв.

Рост поспешил за ней, мигом проснувшись. Действительно, чуть в стороне от кораблей, над водой ходила летающая бочка, высматривая касаток. А Самарха и пять ее помощников, кроме, кажется, Шлеха, уже рисовали на одном из полей желтых ракушек корзинку и стрелку, направленную в сторону берега викрамов. Делали они это просто, давили ракушки, и те отлично окрашивали воду ровным, золотисто-мутным цветом. Для верности Рост спросил:

— Что вы делаете?

— Рисуем, — призналась Вика, — уже немного осталось.

— Отставить! — Рост, несмотря на свое благодушное состояние, которое возникало обычно в гиганте, даже немного рассвирепел. — Писать буквами фразу — корзины вернуть. И все.

— Действительно, — удивленно, словно эта мысль только сейчас пришла ему в голову, протянул Рындин. — Они же буквы-то поймут.

Приказ был написан. Антиграв покружил немного, высмотрел произведение касаток и ушел к берегу. А вечером Рост с облегчением увидел, что несметное количество корзин, в которых викрамы таскали шрапнелины, были загружены на лодки, и когда те отошли от берега на километр-полтора, их стали вываливать в воду. Без металла они немного поплавали, прежде чем некоторая их часть затонула, образовав что-то похожее на здоровый плот, правда, едва видимый над водой.

Следующая ночь прошла спокойно, викрамы лишь забрали ружья и уволокли к себе корзины, увязывая их гроздьями. Зато ещё через несколько ночей, когда свершились еще два массированных похода викрамов к одесскому берегу, тоже в количестве более трех тысяч душ с несметным количеством металла они уволокли с собой не выданные людям сотни три корзинок, набитых градинами. И пришлось сделать вывод, что Казаринов свои три с половиной тысячи ружей викрамам уже отдал, и те вполне законно решили не переплачивать.

Ростик на всякий случай подсчитал. Чуть более тысячи ружей рыболюди должны были получить за те ночи, когда им выдавалось по сотне стволов. И более двух тысяч ружей, когда они совершали свои массированные походы. Выходило, что все, торговля с людьми закончена.

Он уже собрался отправиться в город викрамов, ' чтобы словами объяснить им, что пушек больше не будет, но к нему неожиданно приплыла Самарха и объявила:

— Они все поняли, командир. Ну, что ружей больше не будет. И составляют главную колонну, чтобы плыть в океан.

Рост отправился с ней вместе к берегу пернатых и действительно еще издали увидел викрамов, которые привычным для себя образом висели в воде плотными группами. Всего таких групп было семь. И ни одна не была меньше, чем в тысячу вооруженных викрамов. Зато ружья были распределены по этим семи кланам, или отрядам, равномерно, примерно по полтысяче в каждой.

За этими вооруженными отрядами составился немалый обоз, иногда превосходящий бойцов раз в десять. Итого получалось, что число викрамов, которые решили переселяться на ту сторону континента, приближалось к сорока тысячам. Рост и не думал, что их так много, что они способны выделить для войны за новые воды такую орду. Он рассчитывал тысяч на двенадцать-пятнадцать и ошибся. Но это же говорило, что рыболюди настроены решительно.

Ладно, подумал Ростик, пусть так и будет. Еды в море сейчас больше, чем нужно, весна все-таки, а там, куда мы прибудем… Там посмотрим. Тем более что дойдут, конечно, не все. Потери неизбежны. И он не сомневался, что викрамы и сами это отлично понимают.

Часть II

ШХЕРНАЯ ВОЙНА

7

Казалось, невероятный караван рыболюдей растянулся на полсотни километров, не меньше. Виноват был, конечно, малый обзор, который в самой чистой и прозрачной воде охватывал едва ли сорок метров, но чаще — и того меньше. И, конечно, сказывалась необходимость кормиться на марше. Хотя с этим-то проблем не было. Викрамы так ловко устраивали охоты, что пресловутые семь кланов, или семейств, или колонн практически не пересекались, а как-то разъединялись, иногда по направлениям, иногда по времени. То есть иногда охотилась одна колонна, а охотники из другой направлялись в другую сторону, а иногда одно из семейств, наевшись, давало возможность поохотиться в том же косяке рыбешек своим соратникам из соседнего сообщества.

Это не требовало никакого контроля, никаких распоряжений, викрамы все делали самостоятельно, и, пожалуй, даже в штыки встретили бы любую мелочную опеку. Им требовалось только, чтобы касатки с людьми шли впереди и отслеживали общее направление, разумеется, с учетом наилучших мест для охоты. Чем Рост и остальные члены его касаточной команды с успехом занимались.

Кроме того, Ростика порадовало, что очень маленьких викрамчиков в караванах не было, в этот поход отправились только те, кто мог уже считаться подростками, обоего пола, конечно. Старшие, более опытные мамаши их опекали, но тоже, пока не вышли из залива, не слишком плотно.

Коридор в ядовитых водорослях проходили в ускоренном темпе. Должно быть, поэтому перед самим проходом весь отряд в сорок тысяч викрамов, как показалось Ростику, да и не только ему, но и другим людям в касатках, слегка притормозил, отдохнул с денек, а затем припустил вперед.

Проход между темными зарослями, стоящими стеной, плавно колышущимися в воде, выглядел бы торжественно и красиво, если бы не спешка. И удушье, которое возникало от воды, отравленной водорослями, и странное беспокойство, которое одолело почти всех викрамов разом.

Хотя волноваться причины не было, проход по сложному зигзагу, настолько, что в какой-то момент пришлось чуть ли не возвращаться назад, в сторону залива, и лишь потом уже почти по прямой двигать к открытому морю, вывел весь караван в такое место, где и акул-то не было. Отойдя от заградительной полосы водорослей на десяток километров, викрамы стали собираться в общую массу, почти без различий между кланами. Рост со своими семью подчиненными был уже тут.

Он прошел через это скопление получеловеческих-полурыбьих тел, вооруженных и с изрядной поклажей на спинах, несколько раз и понял, что волнение, охватившее викрамов, понемногу стало спадать. А заодно он понял, почему все местные хищники, которых рыболюди, кажется, опасались, разбежались. Викрамов было слишком много, они могли нагнать страху на любых зверей, кроме тех, которые вообще ничего не понимали и не боялись в этом мире. Но такие, к счастью, обитали дальше от берега, в глубоких водах.

Океанских викрамов поблизости тоже не оказалось, хотя Ростик не сомневался, что они заметили этот выход вооруженного отряда из залива. Зато где-то на пределе дальнодействия эхолокаторов его Левиафана он обнаружил три кораблика, неспешно пересекающих эти водные просторы. Один находился где-то на севере, другой на северо-востоке, и еще один, кажется, самый крупный из них, двигался неподалеку от мелких островов строго на западе.

Викрамы отдыхали после перехода через зарослевый барьер три дня, благо пищи тут оказалось достаточно, чтобы не изнуряться еще и голодом. Рост даже стал опасаться, что они могут принять неверное решение и двинуть к шхерам мимо восточного побережья Россы, континента, где все они обитали. Что в таком случае было бы делать, он не знал. Но викрамы, видимо, тоже разбирались в стратегии, а потому двинулись на запад, по тому пути, по которому Рост шел с кораблем в Гринозеро.

Впереди плыли самые подготовленные бойцы, отлично вооруженные и организованные, следом за ними шла одна из колон, но тоже не в полном составе, и лишь затем переселенцы. Или завоеватели. Хотя, чтобы они стали завоевателями в прямом смысле, следовало еще немало потрудиться.

За сутки, как Ростик выяснил с помощью незаменимой Самархи, они были способны проходить чуть больше ста километров, иногда до ста тридцати. Это был совсем неплохой темп, если учесть, что не все из викрамов пребывали в наилучшей форме, то ли из-за поклажи, которую несли с собой, то ли в силу возрастных ограничений. Зато, как тоже скоро стало понятно, после нескольких дней такого перехода им следовало или отдохнуть, или проходить пару дней совсем немного, не больше половинного перехода. Это означало, что весь поход вокруг континента должен был занять более месяца. Пожалуй, если учесть неизбежные бои, ближе к полутора месяцам. На то, чтобы за оставшийся до холодов срок люди могли построить способную даже зимой продержаться под давлением бесчисленных пауков крепость, времени было маловато. Но делать было нечего, оставалось надеяться на лучшее. Рындин как-то разговорился на эту тему.

— Командир, может, предложить ребятам пройти континент с другой стороны? Они бы прибыли на место как раз вовремя и сразу принялись за дело.

— Сначала нужно шхеры завоевать, — почти отмахнулся Ростик от этого непрошеного совета.

— А ты думаешь, мы с одного штурма их не заберем? — спросила Вика, которая в последнее время проявляла повышенный интерес к Ростиковым решениям, хотя и не обладала военной проницательностью Самархи.

— Скорее всего… Не знаю, возможно, эта война окончится для нас успехом, — осторожно отозвался Ростик. — Если бы я так не думал, я бы на нее не решился.

— Так что же? — настаивал Рындин.

— Нужно проверить эффективность ружей в сражениях. Никто же по-настоящему не знает, что из попытки вооружить викрамов на деле выйдет.

Но осторожность Ростика не произвела на остальных погонщиков касаток впечатления. Почему-то все были уверены, что особых сложностей с этими пушками не возникнет.

И в общем, это оказалось правдой. Хотя выяснилось только после того, как они повернули за дальний северо-западный мыс того почти полуострова, на котором находились леса ближайших к Боловску дваров. Совершенно неожиданно для Ростика тут оказался отряд океанских викрамов, причем немалый, в несколько сот солдат, или охотников.

Бой разгорелся спонтанно, причем ни одна из касаток не оказалась на месте вовремя, заливные викрамы попросту бросились в атаку и едва ли не одним холодным оружием, почти не пуская в ход ружья, рассеяли этот отряд противника, хотя потери в этом столкновении для более мелких и слабых… захватчиков оказались значительными. Только погибших с их стороны Рост насчитал до сотни. Это было грустно. Поэтому он устроил скандал:

— Не экономить выстрелы из ружей, биться всеми имеющимися средствами. Экономить следует бойцов, это наш невосстановимый ресурс, ружья мы можем антигравами новые подвезти, — объяснял он вождям каждой из переселенческих колонн, но так и не понял, насколько они учли его требование.

Кажется, они его все-таки поняли, но внутренне не согласились. Что-то в манере ведения войны заливных рыболюдей подсказывало ему, что. они решили пускать в ход ружья только в крайнем случае.

И тут, как иногда бывает, на их стороне оказалась удача, хотя тоже — весьма специфически. Вдоль этого побережья их континента шел довольно мощный, разросшийся, словно дерево, коралловый риф, который, словно Большой Барьерный у побережья Австралии на Земле, закрывал берег едва ли не сплошной, почти непроходимой преградой. И как у Австралии, он был необычайно богат. Тут водились не только несметные косяки рыбы, но и разные чудища, те самые, которых Ростик чувствовал только в самых больших глубинах. И тогда-то выяснилось, что против них у заливных викрамов защиты не было… Кроме пресловутых ружей.

Впервые Рост увидел их в действии, когда совершенно неожиданно, скорее чувствами, чем осознанно, определил появление одного из гигантских осьминогов и ринулся вперед, но к его подходу все было уже кончено. Едва ли не двумя десятками выстрелов заливные викрамы разбили ему основное тело, то самое, где находился клюв и глаза, а может быть, и главные нервные узлы.

Еще на подходе к месту стычки Рост понял, что от выстрелов ружей, которые действовали вполне удовлетворительно, с чудищем в три десятка тонн что-то происходит, оно как-то вздрагивало от каждого попадания ионизированного шнура и… тонуло. Осьминог не мог двигаться, не был способен продолжать атаку, встретив такое сопротивление.

Когда Рост попробовал осознать это явление, непрошенно, но кстати вмешалась Самарха, объяснив:

— А чего тут непонятного? От попадания у морских возникает что-то вроде паралича, может, шоковое воздействие, может, болевые эффекты… Кто знает? Хорошо бы, океанских викрамов этот шок тоже останавливал.

Ростик слышал еще на Земле, что американцы во время войны во Вьетнаме использовали пули со смещенным центром тяжести, которые, попадая в тело, проходили через него по неправильной, непрямой траектории, увеличивая при этом разрушение жизненных органов, перемалывая их, словно мясорубка. И это вызывало такой болевой шок, который можно было снять только специальными препаратами. При этом, если не вывести человека из этого шока быстро и эффективно, он умирал, у него попросту не выдерживало сердце.

Вот что-то похожее, когда он обследовал тушу расстрелянного осьминога, произошло и с этим чудищем. Конечно, после этого надежда Роста на удачный исход войны существенно окрепла. Поражать противника, например, океанского викрама, едва ли не единым выстрелом, не добивая его последующей пальбой, было бы неплохо.

Ко всему прочему это означало, что те три с половиной тысячи ружей, которые у них имелись, обеспечивая более четырехсот тысяч выстрелов, могли противостоять рати океанских викрамов до трехсот тысяч бойцов. Вряд ли в шхерах было больше нескольких десятков тысяч океанских, хотя, даже если их было в несколько раз больше, они должны были отступить. Ведь не насекомые же они, которые сражались до полного истребления, должны дрогнуть, отодвинуться от слишком сильного противника.

Обнаруженный барьерный риф, протянувшийся вдоль всего западного побережья, обеспечивал викрамов питанием в таком количестве и с таким разнообразием, что они заметно повеселели. Некоторые из них, как Ростик понял, приглядываясь к новому месту, даже выражали своими свистами мнение, мол, давно пора было двинуть в эти богатые и удобные воды, возможно, если тут как следует освоиться, и шхерами можно пренебречь.

А вот это уже не входило в планы человечества, поэтому Ростик даже немного поднял темп переходов, чтобы у его… подчиненной рати не возникало таких пустых, в любом случае несвоевременных мыслей.

Впрочем, и ему тут начинало нравиться. Сначала он решил, что это естественная реакция на выздоровление после болезни, которое обеспечил ему Лео, а возможно, просто время ему пришло поправиться. И это тоже существенно поднимало настроение. Но спустя некоторое время Ия Просинечка заметила как-то преувеличенно небрежно:

— Ты, командир, словно шалеешь от своего гиганта. Смотри, не азартничай лишний раз.

— В чем дело? — спросил 6н, понимая, что без Левиафана ему нужно было бы нахмуриться.

— Она права, — вдруг вступил в разговор и Михайлов, который вообще последнее время все время поддерживал Ию, иногда и без необходимости. — Я еще в прошлый раз, когда мы ходили на Гвинею, заметил — ты делаешься слишком уж… — он помолчал, подыскивая слово, — бесшабашным.

Рост разозлился немного, даже отплыл от основного косяка викрамов, чтобы подумать, но расстояния тут почти не имели значения, да и опасно было уходить от рыболюдей, по-настоящему опасно, поэтому он нехотя вернулся. И решил во время возвращения, что ребята правы. Его избыточная самоуверенность, приподнятое настроение могли обернуться серьезной недооценкой ситуации, а это было нехорошо. Особенно для него — командира и предводителя всего отряда. Поэтому Рост попробовал избавиться от своего едва ли не восторженного отношения к викрамам, к действию их оружия, к морю, к пище и прекрасному, едва ли не фантастическому по своим красотам рифу.

Чтобы окончательно вернуться к суровой действительности, он принялся обследовать воду за Барьером, в той акватории, которая была уже заметно опреснена всеми бесчисленными реками, скатывающимися в море с континента, из зоны междулесья. Чтобы не нарушать сложившуюся иерархию, он препоручал при этом командование касатками Рындину или Михайлову, но последний, хотя и был самым опытным погонщиком, с удовольствием от этой привилегии уклонялся.

К берегу Ростик ходил или с Самархой, или со Шлехом. Парень оказался непрост, он очень точно чувствовал рельеф дна, или воду, или даже воздух над водой. Иногда Шлех говорил, мол, не следует приближаться к этим скалам, хотя Рост и даже Самарха при всем их великолепном чувстве опасности ничего не ощущали, и оказывался прав. Бывало, правда, что он перестраховывался, но и в таких делах лучше было придерживаться его экономной тактики и прислушиваться к советам.

Спустя пару таких походов Рост спросил его:

— Ты, наверное, можешь о том, как устроено дно моря или берега, целую лекцию прочитать.

На что получил ответ:

— Целую книгу могу написать, как ты, командир. — Помолчав, он добавил: — Если проживу долго, непременно напишу.

Интеллигент, решил Рост, и от этого его уважение к не очень удачливому бойцу из своей команды, но, несомненно, очень полезному наблюдателю, только возросло.

Впрочем, о междулесье Шлех ничего слишком уж интересного рассказать не сумел. Только пожаловался, что при приближении к этим берегам у него начинает болеть голова. Рост вспомнил, как они бомбили это пространство бабуринскими колбами, последействие которых длилось иногда более десятилетия, и что воды рек, безусловно, выносили эту отраву в море, и не стал настаивать на очень уж пристальных исследованиях. Вполне могло оказаться, что и на Шлеха действовала эта гадость, но он привычным для солдата образом подавлял неприятные ощущения, хотя и не становился от этого здоровее.

Тем более что Шлех все-таки отыскал несколько проплешин умерших кораллов, уже превратившихся в неживые известковые веточки, а это значило, что отравление берега зашло далеко. Это следовало принять во внимание.

У юго-западной оконечности континента, уже вокруг леса незнакомых дваров, они снова столкнулись с кучей разных морских чудищ. Рост даже стал думать, что это леса ящеров своими соками, выбрасываемыми в почву, привлекают самых разных зверей. Среди них были и подводные ящеры, или что-то, на ящеров похожее. Были невероятно большие акулы, которых, впрочем, после нескольких стычек Удалось отогнать в море. Были даже стаи не очень крупных, но весьма прожорливых рыб, смахивающих на мурен. Только челюсти у них были не просто большие, а еще и с дисковыми деснами, буквально перепиливающими почти любой материал, даже самый твердый. Эти были опасны умением прятаться в норах и нападать снизу, неожиданно и в изрядном количестве.

Поэтому пришлось перегруппировать караван, чтобы впереди ходили не малые и потому уязвимые команды разведчиков, а плотно сбитые, с ружьями, направленными во все стороны, в том числе и ко дну, группы, способные в любой момент открыть огонь на поражение.

От этого двигаться вперед стало труднее, скорость суточного перехода замедлилась, но все равно около семидесяти километров караван делал, хотя теперь передвигался только днем, когда можно было видеть каждую песчинку на дне, и даже на некотором расстоянии впереди. Шлех помогал тут гораздо успешнее, чем некоторые из самых опытных и матерых викрамов, а из-за этого уважение к касаткам среди рыболюдей заметно окрепло.

Так они и двигались, теперь уже вдоль южного побережья континента, на восток, к Гринозеру. И однажды Ростик почувствовал его, как с ним часто бывало, во сне. На этот раз ему, подремывающему в мягком лежбище на горбу Левиафана, вдруг приснился снег. Не слишком глубокий, но очень чистый, какой бывает в начале зимы, только мелкий, похожий на крупу. И проснувшись, он понял, что они подходят к чистейшей, благодатнейшей воде, стекающей на этой стороне континента с гор.

И Самарха неожиданно объявила:

— Впереди противник, вероятно, они атакуют наших, в озере.

Что же, философски решил про себя Ростик, первый этап перехода завершается. Это хорошая новость. Но была, разумеется, и плохая, а именно — отсюда начиналась настоящая война.

8

Первые же стычки с океанскими в новых условиях, когда они должны были сражаться на выживание, очень Ростика обеспокоили. И дело было даже не в том, что океанских стало много. Просто его грызло два не совсем ясных для него сомнения. Во-первых, он беспокоился, что те викрамы, которые засели в устье реки и сдерживали до сих пор атаки океанских, не сумеют их опознать. Поймут ли они, что подошли свои, поддержат ли атакой? И второе, гораздо более серьезное. Он не вполне был уверен в тех заливных рыболюдях, которые по старинному своему обыкновению атаковали океанских чуть ли не в одиночку, демонстрируя личную смелость, геройство, готовность к самопожертвованию.

Кроме того что такая тактика была неэффективной, это могло обернуться захватом драгоценных ружей. То есть грозило усилением противника за счет трофеев. Он понял это, когда после нескольких довольно неопасных для основного каравана, разрозненных стычек к нему вдруг примчалась Ия Просинечка.

— Командир, они в нас стреляют! — заорала она еще за полкилометра, да так, что у Роста едва уши не заложило.

— Как? — стараясь оставаться спокойным, отозвался Ростик. — Почему?

И бросился в бой, злой как черт, пробуя самостоятельно разобраться в том, что происходит. Драка получилась довольно бестолковой, но достаточно успешной. Семь касаток буквально разорвали подряд два немалых отряда океанских бойцов, под сотню каждый, действуя по привычной схеме, парами, когда одна выскакивала вперед, успевая перебить иногда до полудюжины врагов, а когда влипала в контратаку противника, ее выручал партнер, сбивая их дополнительной атакой своим рылом, зубами и массой… С этим все было понятно, и затруднений не вызвало. Но все-таки Рост стал свидетелем, как несколько раз океанские выстрелили.

Ростик поборол в себе желание приказать отступление, чтобы понять, с чем они столкнулись. И лишь когда из устья реки, вытекающей из Гринозера, осторожненько, опасливо вышло с полсотни своих, хотя уже и не заливных, а скорее озерных, все стало понятно. Едва ли не каждый второй из них был вооружен пушками… явно захваченными у пауков. Пораскинув мозгами, Рост все понял.

Когда летуны сбрасывали пауков, толкущихся на берегу озера, в воду, чтобы экономить силы и не надрываться, поднимая их, рискуя получить выстрел от других пауков, викрамы, разумеется, этих пауков добивали и получали их оружие. Ружья, которые и в воде могли стрелять. Правда, для этого их необходимо было немного переделать для новых условий, а именно — чуть не каждый патрон, больше напоминающий монету, чем собственно заряд, озерные обертывали очень тонкой фольгой. Зачем они эту фольгу использовали, сообразить было нетрудно. Вода, самый универсальный растворитель во Вселенной, эти самые патроны тоже растворяла со временем, и тогда озерные рыболюди придумали вот такую защиту — фольгу, которую получали, расплющивая какие-то не очень твердые и закаленные свои железки до толщины едва ли не сусального золота. А металла на каждом из этих вояк было столько, что на тончайшую фольгу хватало с избытком. В общем, озерные с этим справились.

Конечно, заряжать пушки стало труднее, потому что приходилось вставлять в приемник не деревянные рамки вроде магазина, а каждый патрон в отдельности. Скорострельность снижалась, но озерных это не беспокоило, они приняли правила игры и правильно поступили, изобретательно и разумно.

К тому же из-за необходимости охранять ружья они научились ходить группами: иногда до двадцати вооруженных бойцов при почти полусотне других, с холодным оружием, что и было, вероятно, наилучшей тактикой. А это уже обещало, что опытные озерные научат новой тактике приведенных Ростом свеженьких рыболюдей. Хотя бы со временем.

Вот только такое тактическое новшество сразу не прижилось. Новоприбывшие не обратили на него внимания, или вожди озерных не сумели объяснить вождям основного каравана необходимость войны группами, или заливные викрамы не очень-то привыкли слушать своих вождей, когда те им что-то советовали, особенно в ущерб их представлениям о настоящей войне.

К тому же, как ни печально это было осознавать, серьезной помощи от озерных караван не дождался. Отряд, который привел Рост, ошалел от той легкости, с которой сбил атакующие устье реки группы океанских, и готов был немедленно двигать к шхерам… не Принимая в расчет, что сопротивление будет крепнуть, что плотность вражеских порядков будет нарастать, что сопротивление противника будет все более отчаянным и умелым.

А потом, когда они уже почти полностью очистили устье реки и даже продвинулись вдоль побережья континента километров на сто западнее, Самарха получила два попадания из ружей океанских викрамов. Складывалось впечатление, что эффективность касаток вызвала среди обороняющихся океанских желание… поохотиться на них с помощью трофейных ружей, захваченных в боях с озерными рыболюдьми.

Конечно, выстрелов у океанских было недостаточно для серьезной пальбы, но они как-то подстерегли касаток, которые тоже гораздо чаще, чем хотелось бы, ходили в одиночку, а не парами хотя бы. И вот самая азартная, самая решительная и жесткая в бою Самарха за это поплатилась.

К тому же в тот день она выбрала в пару Вику Бабурину, которая не очень-то и умела драться. Как ее удалось вытащить из этой передряги, Рост до конца так и не понял. Единственное, что было ясно, рыболюди, когда сообразили, что по одной из их касаток стреляют, вдруг все бросились на подмогу и буквально разодрали охотничков, которые устроили эту ловушку. Затем они вытащили касатку Самархи на поверхность, чтобы она могла отдышаться. После этого Рост приказал всей своей группе притормозить, не лезть в первые ряды.

Самарха приходила в себя медленно. Лишь спустя пару часов она смогла пояснить, что с ней произошло.

— Командир, когда эта штуковина в тебя попадает, мускулы сводит, некоторые вообще не работают, — сказала она. — Но выйти из боя, чтобы прийти в себя, еще возможно. Хуже, когда попадает второй выстрел. После этого… Не знаю, как точно определить, но возможность двигаться и сопротивляться гаснет.

— Больно было? — спросил Рост, памятуя о своих догадках о болевом шоке.

— Терпимо, но перед глазами все время стоит очень светлая завеса, и ничего не видишь, не можешь даже понять, куда плыть.

— Командир, — спросил Михайлов, который, как и остальные из группы касаток, внимательно слушал этот доклад, — не пойму, почему она стала тонуть? Ведь когда морских убиваем, они тонут, потому что у них нет легких. Но мы-то дышим воздухом, у нас должен быть запас плавучести.

— Дыхание останавливается. И вода в легкие сразу заливается, — объяснила Самарха.

— Тогда так, — приказал Рост, стараясь, чтобы его слова звучали весомо, хотя посредством непонятного механизма передачи человеческой речи между гигантами интонации почти не читались, — сначала атаковать тех океанских, кто вооружен ружьями. И лишь потом драться с остальными и при этом следить, чтобы другой враг снова не подобрал пушку. Это приказ.

— Понятно, — согласился Рындин. — Разумно. С разгона мы их легче можем колотить.

Но уже к концу того же дня Ростику стало ясно, что не его приказ оказался важен, а то, что викрамы, когда касатки теперь вступали в бой, окружали их стеной, чтобы не подпускать противника, способного стрелять. Иногда это мешало, потому что, следовало бы признать, касатки не дрались, они совершали убийство.

Из мглы, пусть даже и ощущаемой сонарами викрамов, вдруг на огромной, недостижимой даже для океанских рыболюдей скорости выныривала огромная масса, тонн под десять, и несколькими ударами носа и хвоста расправлялась с противником, а потом еще и пускала в ход зубы… Многие из океанских и понять не успевали, откуда пришла смерть.

Все-таки, думал Ростик, было бы лучше, если бы «наши» викрамы подавляли опасных океанских, а мы дрались только с теми, кто вооружен похуже. Но это было уже из области мечтаний. Как всегда на войне, каждый раз ситуация складывалась по-иному, иногда отнюдь не в пользу пусть и сильных, но слишком крупных касаток.

Попытка приостановить караван, в общем, почти удалась, заливные викрамы стали осторожнее или решили, что следует передохнуть после нескольких дней почти непрерывных боев, хотя и не крупными силами.

Ростик воспользовался этой передышкой, чтобы вернуться назад, к устью реки, и войти в нее. Шел он вместе с Самархой, приказав остальным ждать его возвращения, подчинив их на этот раз самому осторожному, Михайлову. Это вызвало заметное раздражение Рындина, который был выше по званию, все-таки старлей, но Ростик решил, что наездники гигантов должны ориентироваться не на человеческие чины, а на опыт и умение.

В реку с Самархой, которой необходима была эта передышка, они вошли без помех. Должно быть, среди защитников реки уже стало известно, что касатки, которые пришли с караваном, союзники и друзья. Или викрамы были умнее, чем Рост подозревал, и как-то увидели в теле этих зверюг людей, а потому не стали им препятствовать.

Вода тут стала холоднее, но это было понятно, все-таки река вытекала из горного озера, которое питалось талой водой от снега. Но больше всего мешало иногда изрядно быстрое течение, особенно на стрежне.

Самарха, еще слабенькая после ранений, попробовала придерживаться берегов, но Рост ей запретил — не хватало еще, чтобы она поранилась о камни или почему-то притопленные деревца. Когда Самарха посопротивлялась, но подчинилась, она неожиданно заметила:

— И чего ты, провидец, не понимаешь? Эти деревья затопило, потому что уровень воды сейчас самый высокий в году.

Если бы Ростик мог, он бы головой покрутил, настолько это было очевидно.

В самой реке его интересовала возможность выпустить корабль, который они еще совсем недавно с такими трудами и напряжением провели в Гринозеро. Обследовать фарватер Ростику не удалось, и времени на эти изыскания было маловато, да и сомневался он, что в мутноватой и бурной по весне воде он как следует разберется. А потому попросту решил, что вывести корабль тут возможно, ведь вели же его по этой реке вверх, когда направлялись в озеро.

А вот устройство нового водопада, который, как шлюз, этот корабль поднял до уровня озера, он попытался рассмотреть внимательно. Потому что, как бы там сейчас ни полагали в Боловске, а вывести такой ценный инструмент, как корабль, снова в море и использовать его, может быть, для исследования условной Тасмании — было весьма заманчиво.

Вот Ростик и побултыхался с Самархой у самой кромки, где еще мог выдерживать постоянное давление воды, падающей с высоты почти в полтора десятка метров. Конечно, тут он почти ничего разобрать не сумел — вихри, странные и сильные потоки, то возникающие, то вдруг пропадающие, постоянный напор, с которым даже касатки не могли справиться, — все это не давало возможности подойти достаточно близко к каменному барьеру и оценить его. Кроме прочего, это было еще и опасно, неявный и потому предательский удар воды вдруг мог бы бросить его на камни с такой силой, что даже мускулы и кости Левиафана не выдержали бы. А как тогда быть с главной задачей — завоеванием шхер?

Попасть в такой переплет ради воображаемой, совсем не важной сейчас задачи, и не задачи даже, а так, просто идеи, едва ли не откровенной блажи, Ростик не мог, не имел права. Да и Самарха, уж на что была боец, и то — неожиданно заволновалась и не раз, не два попробовала Ростика из этой воды, кипящей, как суп в котле, все-таки вытащить.

А вот те ходы, которые викрамы устроили для себя, чтобы переходить из озера в реку или обратно, ему понравились. Конечно, из этих подземных ходов, сделанных между обоими водоемами, тоже били струи воды, но все же, как показалось Ростику, их напор был не слишком силен, примерно как ветер иногда дует из форточки, особенно если вспомнить земной ветер, настоящий, а не здешний, Полдневный. Он определялся перепадом уровней, существующих в озере и реке.

К тому же Ростик, должно быть, на послеэффекте, когда пробовал оценить плотность и толщину возникшей после взрыва преграды, неожиданно для себя в этих спрессованных камнях обнаружил почти спокойные… «карманы», сделанные викрамами, чтобы даже не очень сильные рыболюди могли не преодолевать постоянно это течение, а отдохнуть, можно рыло даже сказать — отдышаться.

Тем более что проход из озера в реку это же течение сделало почти безопасным, вода так выгладила стенки переходов, что они были «зализаны» едва ли не лучше, чем обводы боевых антигравитационных крейсеров, хотя и викрамы на это положили немало

труда и стараний.

В общем, решив, что вывести корабль из озера возможно в случае крайней необходимости, признавая также, что ввести его в озеро вторично уже не удастся, потому что и с самим озером, вероятно, должны были произойти немалые метаморфозы при этой операции, Рост, к большому облегчению своей напарницы, вернулся в море. И тут-то его ожидал еще один сюрприз.

Только они вышли в соленую воду, только Самарха призналась ему, что здесь ей нравится, потому что и простора больше, и пищи, и возможностей для отдыха, как он, не исключено, что с ее помощью, почувствовал… Нет, это были не викрамы, которые теперь угадывались лишь далеко на востоке. Это было что-то малопонятное, отдаленное, но… ужасно неприятное, потому что эта угроза направлялась именно сюда, где Рост со своими касатками и всем прочим караваном находился. Отчего он так решил, он и сам не мог бы объяснить.

Хуже всего было то, что при этом Лео ему почти не помогал, просто был не в силах оценить это дальнее, несильное, но уже заметное воздействие. Об этом Ростик, пока они с Самархой нагоняли караван викрамов, и думал все время.

Для верности он дальнонацеленными пучками своих вскриков попробовал оценить эту угрозу. Но мало чего добился.

И как ни старался, как ни экспериментировал… Ничего не удалось. Той частью сознания, которая еще оставалась в нем человеческой, не совсем совмещенной с сознанием Лео, он даже подумал, что сумел бы разобраться, что же было опасного в этом далеком море, если бы использовал машинку подглядываний, которую придумал и соорудил Зевс. Но сейчас она была недостижимой, поэтому вспоминать о ней было совсем глупо.

Хотя думать об этой угрозе, оценивать ее и ни в коем случае не пропустить ее приближение — было совсем не глупо, более того, это было необходимо. Потому что Ростик не сомневался — придет момент, когда она навалится на его караван, на его бойцов в полную силу.

9

Михайлов подошел очень близко, примерно так же, как они держались, когда вместе шли на Гвинею.

— Командир, твое состояние нас беспокоит.

— Кого это — вас? И почему беспокоит?

— Ты не заметил, кажется, но кое-кто считает, ты утратил волю к победе.

Ростик даже не нашелся, что ответить. Он только скромно спросил, может быть, слишком уж уклончиво:

— Потому что попросил всех приостановиться?

Ответ ему не требовался, сам понимал, как примерно все и получилось. Он не сумел в себе разобраться и объясниться, а с его умением определять невидимое, непонятное и действовать соответственно он, конечно, выглядел странно. И действия его могли показаться неразумными.

А он чего-то ждал, хотя даже не мог определить, чего именно. Хотя это было уже близко, совсем близко.

И вот однажды ночью он проснулся под небом, которое, как ему показалось, наваливалось на него всей своей невесомой и в то же время непреодолимой массой, мешая дышать, не позволяя жить, убивая, может быть, самым мучительным образом — выжимая жизнь кашпо за каплей.

Рост поднял тревогу, сумел поднять ее, даже некоторых из вождей викрамов растолкал криками, и едва успел…

К тому же и стражники со стороны океана подняли тревогу — их из глубины кто-то атаковал. Охранники отбивались как могли, но отступать они не умели, не выработалось у них такой привычки за время, что они находились в караване. Они предпочли умереть, хотя, если бы Рост правильно их обучил, некоторых можно было бы спасти.

Потом Рост с помощью Самархи, Михайлова и Рындина выстроил довольно плотный клин касаток, и с приказом не уходить на расстояние больше ста метров от главной группы они пошли вперед. И опять, скорее сонаром, чем зрением, Рост увидел… что на них выползло.

Это были очень большие звери, с чудовищными пастями, полными длинных зубов, какие бывают только у хищников. Они передвигались довольно странно, словно бы шли по дну, хотя ног у них, конечно, не было, а были какие-то плавники очень мощного строения. И были они массивными, некоторые за сотню тонн весом, если, конечно, вытащить их на сушу.

Они ползли к берегу и были предназначены для того, чтобы уничтожить весь караван, всю группу заливных викрамов со всем тем обозом самок и подростков, который они тащили с собой, И нельзя было сказать, что двигались они слишком уж медленно, атакуя вполне уверенно, словно гигантские многоножки.

Их было всего-то штук десять, может, даже меньше. Но эти десять зверей были способны уничтожить все, что оказывалось перед ними. За ними довольно реденькой цепью двигались океанские викрамы. И очень трудно было понять, то ли голод и возможность покормиться плотным караваном заливных викрамов заставила этих морских динозавров подойти так близко к суше, то ли океанские каким-то образом управляли чудовищами и потому натравили их на враждебных им рыболюдей.

Касатки атаковали одного из этих зверюг. Вика Бабурина довольно успешно пооткусывала или изранила с десяток плавников переднего чудища, Шлех на всей скорости, так что даже сам немного пострадал, таранил его шею, уязвимую, как шея у любого живого существа, хотя в некоторых местах на ней выступали такие жгуты мускулов, пробить которые даже касатке не представлялось возможным. Рындин с Просинечкой совсем неплохо надгрызли хвост чудища, который определенно был способен убивать, если бы кто-то из этой пары хоть на секунду зазевался. А Рост с Самархой, поддержанные Настей Вирсавиной, которая, кажется, испугалась больше всех, попытались отвлечь остальных чудищ, чтобы они не помогли атакованному зверю.

Выбранного зверя атаковали также и викрамы. Но вот им скорости не хватало, и хотя Рост в общей свалке увидел, что один из викрамов, даже прикусанный за хвостовой плавник, пытается стрелять из своего ружья в пасть чудовища, в целом следовало признать, что на выстрелы эти звери реагировали не так, как хотелось бы — не обмирали, не впадали в неподвижность, а словно бы и не замечали их.

А когда касатки справились с первым и даже успели изрядно поранить второго, с которым пришлось повозиться, потому что он неожиданно попытался спрятаться за висящую сзади завесу океанских викрамов, и те пару раз выстрелили слишком удачно, неожиданно прозвучал… Это был крик такой боли, что Рост на миг потерял способность соображать. И лишь когда все касатки немного отвалились от противника, когда даже викрамы попробовали выйти из боя, потому что с этими зверюгами без касаток им было безнадежно биться, все стало понятно.

Это была Настя Вирсавина. Она получила удар из плазменного ружья и, очевидно, потеряла ориентировку, а потому и нарвалась… На третьего зверя, который перехватил ее, словно большую рыбу поперек туловища своими чудовищными зубами.

Рост рассвирепел, странным образом пробуя одновременно успокоиться, чтобы не наделать глупостей, но это у него плохо получилось. Зато он сумел сделать другое — заставил всю группу… теперь уже из семи касаток, почти три десятка раз пройти поверх этих чудовищ, ползущих по дну. Он надеялся, всего лишь надеялся, что Настя сумеет выскочить из своей касатки, сумеет всплыть.

Тогда, думал Ростик, было бы очень просто подхватить ее и широкой дугой, чтобы не попасть под атаку океанских, добраться до берега. За пару часов это было возможно, а потом, позволив Насте немного отогреться на берегу, доставить ее в устье реки, чтобы ее приняли уже озерные викрамы. Тем вполне по силам было перевести человека к водопаду, откуда антигравом можно было перетащить ее на корабль…

— Глупости это, командир, — вдруг довольно трезво заметил Рындин. — Слишком много всяких условий, каждое из которых невыполнимо.

— Почему же невыполнимо? — спросила Вика. — Если мы тут деремся, это не значит, что нас невозможно спасать!

— Невозможно, — вдруг прошелестела Ия Просинечка. — Лучше считать, если кто-то вот так… считать, что спасти невозможно. — Она помолчала. — Это конец, однозначный и неизбежный.

— Командир правильно вытаскивает своих, — буркнула Вика.

— Лучше бы мы атаковали того третьего, который убил Настю, — холодно заметила Самарха, и Ростик понял, что она права.

Это была бы не месть, мстить можно разумному или хотя бы полуразумному существу, а с этими чудовищами… Но это все равно было бы правильно. В общем, когда включилось солнце, Рындин вдруг сделал вывод из всей дискуссии:

— Ты, командир, лучше не переживай, у меня дыхание сбивается, а придумывай тактику, как нам этих зверюг обратно в океан загнать.

И неожиданно эта проблема оказалась решена вечером того же дня, когда погибла Настя. Некоторые чудовища вдруг принялись охотиться на своих, которых касатки успели изрядно травмировать. И пировали весь день, причем обе жертвы каким-то непонятным образом сумели подранить еще двоих… охотников, хотя Рост и никто из его команды не видели, как и почему это произошло. Динозавры испачкали кровью огромное пространство, так что неизвестно, откуда появилось несметное количество акул, которые тоже приняли участие в кровавой тризне, и это почему-то заставило глубоководных чудовищ охотиться на них. Они разбрелись в разные стороны, и вот тогда Рост приказал атаковать одну из этих тварей еще раз. Он не знал, не был уверен, что это был тот самый морской динозавр, который убил Настю, но очень на это рассчитывал. Они расправились с ним часа за полтора, причем эффективно. Потому что удары в шею и укусы в хвостовые мускулы, сбивающие защиту зверя, позволили растерзать его плавники. А когда из них обильными токами пошла кровь, осталось только подождать, пока этот зверь станет жертвой акул. Это было не слишком сложно еще и потому, что, как только акул стало действительно много, погонщики-викрамы куда-то исчезли.

Удовлетворенный этой расправой, Рост высказался:

— Вот так их и нужно уничтожить.

— Неплохо, — согласилась Самарха. — Но, командир, у нас уйдет на эту охоту… дня два. И какой в этом смысл?

И тогда Ростику вдруг стало ясно, что… Он и не знал, ругать ему себя или все-таки осознать, что в такой странной, невиданной войне без потерь не обойтись, а потому следовало бы… не терять воли к победе, как ему уже высказывали.

— Океанские с помощью этих зверюг что-то хотят выиграть, — сказал он. — Еще бы понять, что именно.

— Они уже одного из наших убили, — не поняла Ия. — Чего же еще?

— Что-то более реальное, что им необходимо.

— Так что же, простая диверсия, отвлечение внимания? — спросил и Рындин.

— Чертовски успешная для них диверсия, — процедила сквозь зубы Вика. Кажется, она больше всех переживала эту смерть. И это было понятно, почти еще девчонка она не умела воевать, не понимала, как это произошло, и все теперь здесь казалось ей угрожающим, страшным, едва ли не безнадежным.

Эх, подумал Ростик, было бы возможно, поменял бы ее. Она же теперь не боец, она жертва, а это очень плохо. И еще, он не знал, что теперь скажет Косте Бабурину и Аде, если с Викой что-то случится.

Но это был обыкновенный приступ слабости, который случается иногда с самыми лучшими офицерами, если они теряют своего, и который тем не менее следовало перебороть.

За последующую ночь касатки одолели еще двух морских динозавров. Последнего кончали уже под утро, когда даже двужильная Самарха едва не засыпала. В общем, это стало слишком опасно, тем более что акул неожиданно стало еще больше, и появились какие-то совсем уж огромные, как земные магалодоны, раза в три больше, чем касатки, ужасно голодные, которых следовало опасаться едва ли не больше, чем океанских динозавров.

А здорово они нас поджали, решил Ростик, пробуя под утро на глазок определить, не намерены ли оставшиеся морские динозавры вернуться в глубины океана, раз уж их погонщики так ловко куда-то смылись. Но с динозаврами происходила странная штука. Четверо из них все равно перли вперед, на заливных викрамов, которые теперь висели в воде очень плотной группой. И от страха, вероятно, и от желания защитить своих, кто не мог сражаться.

Рост приказал всем передохнуть, откровенно выспаться и подкормиться… какой-нибудь нормальной рыбой, а не кусками акул и этих динозавров. Почему-то это сразу показалось всем очень разумным — есть мясо этих чудищ не хотелось даже касаткам, иногда весьма неразборчивым в выборе добычи.

А сам он, пробуя преодолеть усталость, двинулся к своим викрамам. Не доходя до каравана несколько километров, он попробовал объяснить, что им следует отступить, хотя бы немного, чтобы не попасть под удар тех морских динозавров, которые продолжали охватывать их со стороны океана. Викрамы сначала не понимали, чего от них хочет человек в касатке. А потом вдруг поняли непонятным для Ростика образом и стали отходить. Причем, как Рост почувствовал, они даже были ему немного благодарны, что он позаботился их предупредить, некоторые из них думали, что они сами по себе, а касатки… тоже сами воюют.

Глупо все это, подумал Ростик с внезапной злостью, в которой трудно было разобраться, не исключено, что злился он на себя. Нужно было не высокомерные планы строить, а до главных стычек обеспечить способность общения, наладить надежную связь, может быть, даже вытребовать исключительно для себя того переговорщика, с которым он толковал в заливе.

А когда он выспался или почти выспался, ему в тонком сне пришла в голову идея. Проснувшись, он провел перекличку своих, с наслаждением ощущая, что мир вокруг стал… немного добрее. То есть острое недовольство собой, возникшее после потери Насти, конечно же, не прошло, но Рост снова понимал, что силы к нему вернулись, что он может соображать. А главное, он знал, чего добивались океанские викрамы, когда устроили это нападение.

— Рындин, — объявил он, хотя тот находился почти в часе хода от него, охраняя всех отдыхающих касаток, — и все остальные…. У кого есть какие идеи, кто может ответить на вопрос — чего добились океанские, погнав на нас эту свору чудищ?

— Настя… — одним словом предположила Вика.

— Атакуют нас, ослабляют, — отозвалась Просинечка. — Хотят испугать.

— Выстраивают заслон, — подал голос и Рындин.

— Тогда уж следовало выстраивать их перед своими городами в шхерах, — попробовал поучаствовать в обсуждении обычно молчаливый Шлех.

— Все не то, — решил Ростик. — Они… очищают море с юга. Чтобы…

— Очищают?.. Зачем? — не понял Рындин.

— В том-то и дело, — настаивал Ростик. Решение, которое он принял, ему и самому показалось не вполне нормальным, но он решил, что без него не обойтись. — Думаю, с этими четырьмя, которые нас все еще атакуют, вы справитесь впятером. Без погонщиков, скорее всего, они не будут так уж решительны… Может, вообще скоро повернут назад, в свои глубины.

— А ты? — спросил его Михайлов.

— А мы с Викой пойдем в сторону условной Тасмании.

— Я не пойду, — попробовала поупрямиться Бабурина.

— Там сейчас гораздо безопаснее, чем здесь, — пояснил Ростик, — там нет ни одного чудища, нет даже акул. Вот только океанские там, но, возможно, даже меньше, чем у шхер.

— Что ты там хочешь подсмотреть? — спросила Самарха.

— Не знаю, — признался Ростик. — Подозреваю только… Но это нужно проверить. — Он еще раз окинул своим сонаром всю компанию. И неожиданно закончил: — И лучше бы я оказался не прав.

Вику он выбрал потому, что девушке нужно было перебороть свой страх, нужно было совершить что-то такое, что заслуживало бы уважения в глазах остальных. Тогда, и только тогда она успокоится и будет полагать, раз уж она такая ловкая и неуязвимая, что совершила этот дальний поход в океан, то теперь ей и бояться нечего… или стыдно бояться, если она немного, но героиня.

В океан они вдвоем вышли по широкой дуге. Пока шли, Рост прислушивался к гомону пятерых касаток, причем оставленный за старшего Рындин никак не мог успокоить остальных. Он-то понимал, если все будут действовать разумно и решительно, то и пятерых касаток на одного глубинного зверя хватит, тем более что роли и обязанности каждого были теперь понятны. Но это вызывало сомнения у Просинечки, которую, как часто случалось, поддерживал Михайлов… В общем, даже Вика слегка повеселела, высказавшись:

— А нелегко тебе с нами, командир, верно?

Рост только вздохнул, но и этого было достаточно, потому что эмоциональное состояние касаток читалось так же легко, как и проговоренные в сознании слова.

Они шли в сторону океана весь день, потом еще день и тогда оказались примерно в трехстах километрах южнее того места, где на континенте находились города пауков. Тут уже следовало вести себя аккуратно, поэтому Рост приказал:

— Теперь смотри во все глаза.

— Можем попасть на… морских зверей? — голос Вики чуть дрожал. — Или на викрамов?

— Нет, это нам не грозит, кажется. Исследуй дно.

— Чтобы понять, что творится на дне, тебе бы следовало Шлеха с собой взять.

— Я выбрал не Шлеха. — Чтобы смягчить резкость тона, он добавил: — Это должен каждый уметь, и ты, кстати, тоже.

Они шли теперь медленно, действительно, едва ли не наслаждаясь покоем окрестных вод, отсутствием акул, прочих хищников, какой-то призрачной безопасностью мира. На Вику Ростик не слишком надеялся, она была не самым толковым разведчиком, что-то ей мешало быть подлинным поисковиком. Но нашла именно она.

Это случилось на третий день, когда Рост пребывал в состоянии сытости, мешающей ему соображать. Он уснул незадолго до этого, а пока спал, Левиафан сожрал чуть не целую стаю довольно крупных кефалек, потому и сам потерял привычную для него бодрость, стал ватным и немного сонным.

— Командир, смотри, — голос Вики даже просел от страха.

Рост на одном дыхании домчался до того места, которое она определила.

Это были остатки корабля, довольно большого, но уже на треть засыпанного песком. В его борту зияли чудовищные дыры, даже удивительно было, как такое на первый взгляд толстое дерево удалось кому-то проломить. Кованое дерево в пять-семь раз тоньше иногда выдерживало удар пушки, а тут… Огромные куски обшивки были вырваны, толстенные шпангоуты сломаны, как спички, даже килевая балка по днищу корабля треснула и надломилась.

— Что тут произошло?

— Не знаю пока, — признался Ростик.

Даже на него действовал вид изуродованного корабля, мрачно покоящегося под яркими лучами солнца, льющимися сверху, открывающими какое-то ужасное происшествие. Тогда он сосредоточился, вызвав в себе как можно больше человеческих сил, не принадлежащих Левиафану.

Он походил вокруг, нашел под обшивкой какие-то конструкции, кажется, принадлежащие высотным тяговым змеям. Удивительно, но к каждому из них был приспособлен маленький антигравитационный котел с какой-то автоматикой и пара блинов. Теперь понятно, решил Ростик, как они поднимают их в воздух — не летающей бочкой, а собственным автоматическим антигравом, пока всю конструкцию не подхватит напор воздуха. Что же, экономно и разумно, нужно будет рассказать Казаринову, его это наверняка заинтересует.

Потом он занырнул в корпус через самую здоровенную пробоину, чтобы определить груз, который этот корабль перевозил. Это были — дерево, ткани, немного стекла… И что-то еще.

— Думай, девочка, — приказал он Вике, — работай.

— Я не умею, как ты.

— Учись, это важно, чертовски важно.

Но в способности видеть то, что было скрыто от глаз, Вика была слабовата. Рост даже подумал, может, и вправду зря он Шлеха не взял.

— Командир, а как ты понял, что следует искать именно тут? — спросила Вика, она отвлекала, но ответить ей все же следовало.

— Купцы всегда примерно на этом расстоянии от берега ходят. Тот, кто видел это разок, сразу бы понял.

— Я не поняла бы, океан-то вон какой огромный.

И тогда, как бывает, когда думаешь о другом, вдруг всплыл правильный ответ.

— Тебя не удивляет, что тут нет ружей? — Вика промолчала. — Ведь корабль этот определенно шел к нашему берегу, чтобы торговать с пауками, которые в последнее время ждут только оружия… А его нет. Потому, что… да, потому что викрамы их забрали. Все до последнего патрона.

— Что это значит?

— К сожалению, — Ростик вздохнул бы, если бы мог это проделать в Левиафане, — ничего хорошего, особенно для нас. Викрамы, защищая свои шхеры, решились на мародерство.

10

Значит, — настаивал Рындин, — они просто очистили море, чтобы напасть на купцов, везущих паукам оружие… вне своей береговой полосы. А почему?

— Откуда я знаю, — Рост еще не сердился на эти расспросы, привык, должно быть, что именно к нему всегда вот с такими глупостями и лезут, как будто он все на свете знает.

— Может, они расчищают себе оперативный простор, чтобы было куда отступать? — предположила Вика, она после своего похода с Ростиком, и главным образом именно потому, что сама нашла погибший корабль, стала, как и ожидалось, смелее. Даже пробовала теоретизировать, пусть и не всегда удачно, но этим уже не смущалась.

— Может, — устало согласился Рост.

— Это все равно не объясняет, почему они напали на купцов, — высказалась Ия. — Кроме того, они же защищаться собираются, а не отступать… куда глаза глядят.

— А как они всех этих чудовищных зверюг заставили из глубины на нас попереть? — спросил Михайлов.

— Как-то заставили, — Ростик пытался сохранять спокойствие, хотя это было непросто.

— Может, на себя выманили? — предположила Ия Просинечка. — Я бы не удивилась, если бы они вообще священные жертвы из своих практиковали.

Жесткая она, вяло думал Ростик, даже жестокая. Чего-то в ней нет, что должно быть в женщине… Впрочем, не мне судить, тут уж приходится признать, что женщины всякие важны, всякие нужны.

— Выманить чудищ удалось, — признал Михайлов, — но мы с ними все равно расправились.

Да, так и было, пока Рост с Викой бродили где-то в южных водах, ребята вполне успешно, хотя и долго сражались с монстрами из океана. В целом получилось у них неплохо, хотя пару раз Шлех подвергся нападениям акул. Последний раз его даже выручать Артему с Рындиным пришлось. По словам той же Самархи, едва справились.

Касатки подранили еще трех чудищ, которых потом добили акулы. Два другие морских динозавра ушли куда-то, причем неожиданно, просто растаяли, и никакими поисками, никакими дальними прозвонами сонаров не удавалось их обнаружить. Умели они прятаться, что есть, то есть.

Но в общем, это неважно, думал Ростик. Или все-таки важно? Может быть, именно это и было самым важным во всем этом эпизоде войны за шхеры?

Караван из заливных викрамов, который опасался массированного сборища акул едва ли не больше, чем неуязвимых для ружей морских динозавров, отошел почти к устью реки. Тут рыболюди о чем-то довольно решительно переговорили со своими из озера, потом как-то перемешались между собой, это Ростик сразу увидел, едва вернулся, и теперь двигались тремя очень плотными стаями, окруженные бойцами с ружьями не только спереди и по бокам, но и сзади, сверху и снизу, иногда над самым дном, поднимая при движении облачка песка.

Вот это было уже толково, гораздо лучше, чем чуть не в одиночку кидаться на противника, да еще при каждом удобном случае использовать холодное оружие, игнорируя ружья. Кстати, ружей стало немного меньше, это Ростик тоже почему-то почувствовал. Или он был способен считать стволы едва ли не одним взглядом, как какой-то из гениев математики века Просвещения. Кажется, это у них был кто-то, кто, проезжая в карете, назвал точную цифру пасущихся на лугу овец, а когда его спросили, как же он высчитал их по головам, отозвался, что это ему было затруднительно, вот он и посчитал количество ног всего стада, а потом разделил на четыре.

К концу июня, когда солнце даже в воде словно бы изменило спектр, они снова пошли вперед. Рост усиленно размышлял, не обернулась ли для них эта потеря времени тем, что противник серьезно вооружился. Ведь в одном корабле можно было перевозить столько оружия, что огневая мощь морских теперь была равна или даже превосходила огонь всего их каравана. А это значило, что на одного из стрелков морских следует предполагать потерю одного из своих. Или даже больше.

Но у них не было такого количества бойцов. И это могло означать, что шхеры они не отобьют… В общем, об этом лучше было не думать.

А потом к нему как-то подплыла одна из вождих, окруженная пятеркой охранников, и что-то усиленно стала думать. Рост понял это по ее движениям в его сторону. Он сосредоточивался потом весь день, весь переход, но так ничего и не понял. И лишь глубокой ночью, когда Левиафан кормился, отойдя от берега подальше, чтобы оставить побольше рыбы викрамам, уставшим после дневного заплыва, ему вдруг пришло в голову, что… мамаша рыболюдей отчетливо просила его с касатками вперед не лезть.

Именно так. Она транслировала это, почти не надеясь на успех. Но все-таки она говорила ему это, она настаивала на этом. Она предупреждала, что теперь могут быть случаи, когда в общей свалке боя свои же рыболюди могут выстрелить в них, просто потому, что они окажутся впереди.

Это опять же было разумно, тем более что дела у семи касаток хватало и в тылу — прикрывать обоз и атаковать прорвавшихся океанских.

А спустя два дневных перехода бои начались. Рост, разумеется, как мог, приказал своим вперед не лезть, но Самарха с Рындиным его почему-то плохо слушались. С Самархой все было понятно, тренированная с младенчества для поединка, она была слишком хорошим бойцом, чтобы отсиживаться сзади. Но вот Рындин, внешне невозмутимый, даже флегматичный, как бывает с очень сильными ребятами, теперь хотел бить, терзать, кусать, уничтожать.

Во время первых стычек, еще не очень крупными силами, Рост решил расставить ребят следующим образом: отряд викрамов, ползущий совсем близко у донышка, ближе к берегу и чуть впереди, прикрывали Ия с Михайловым; другой, который оказывался все время обращен к океану и всегда немного отставал, он поручил Рындину с Самархой; средний достался Шлеху с Викой. Сам Рост пробовал поспевать везде, во все стычки вмешиваться и всегда помогать.

Это вызвало странное удовлетворение Левиафана, с личностью которого Ростик в последнее время мало контактировал мыслями и чувствами, просто использовал его, как использовал и свое тело — он должен был служить, должен быть превосходным исполнителем. И его было даже немного жалко, потому что Лео, безусловно, заслуживал большего.

Первые стычки, многие из которых Рост пропустил, оказались скоротечными, и океанские их, безусловно, проиграли, потому что ружей в этих передовых дозорах у них почти не оказалось. А стрелки из залива уже научились использовать их в наилучшем качестве. Зато спустя три дня…

— Впереди заслон, почти сплошная завеса океанских, — первым доложил Шлех.

Спустя еще некоторое время это подтвердили Рындин и Михайлов. Рост попробовал было настроиться на своих викрамов, чтобы передать им это наблюдение, но тут же понял, они и сами обо всем прекрасно осведомлены.

Сначала удар у океанских получился не слишком уверенный, несколько команд из их «завесы», закрывающей море от дна до верхних слоев воды, и от берега километров до тридцати в сторону моря, вылетели вперед при виде врага и напомнили вытягивающиеся вперед шлейфы, которые выбрасывал вал борыма. Они были тут же уничтожены, истреблены до последнего дурака, который попробовал драться без поддержки по бокам и сверху и снизу.

В то же время Рост понял, что мористый край этого построения океанских заходит им в правый фланг и спустя некоторое время окажется и сзади. Он с некоторой тревогой ожидал, как на это прореагируют его три плотно сбитые группы, но те даже не обратили на это внимания, они вполне уверенно продвигались вперед.

И вот тогда это началось. Огонь с двух сторон вспыхнул, как загорается пакля от увеличительного стекла — вот только что ничего не было, и вдруг уже пламя, еще не совсем видное, охватывает всю поверхность, а спустя четверть минуты кажется, что сам воздух над этим костерком начинает плавиться.

Так же теперь на глазах Ростика почти плавилось море, та самая вода, которая по определению гореть не должна. Он был бы рад разобраться в этом сплошном мареве серо-фиолетовых, холодных, иногда недлинных, а иногда почему-то весьма… продленных, до сотни метров, выстрелов. Но не мог — океанские били довольно плотно, и слишком часто стреляли свои.

Спустя пару минут Рост увидел, как раз, потом второй и тут же третий, сливался огонь двух выстрелов, как это бывало и на воздухе, вот тогда-то выстрелы и становились длиннее и уже не рассыпались сетью каких-то искр или мелких всполохов на теле жертвы, а пробивали ее. как спица пробивает клубок не слишком плотной шерсти, и уходили дальше, лишь иногда чуть-чуть изменив своему прямому, как струна, направлению, изломавшись в прошитом препятствии.

Огонь продолжался с четверть часа, Рост уже стал опасаться, а не слишком ли его стрелки тратят заряды в своих ружьях. Но скоро все стихло, лишь в тылу, куда прорвалось два-три отряда океанских, рыболюди залива серьезно и деловито догоняли и расстреливали их.

Но так как эти океанские оказались вооружены главным образом холодным оружием, за них принялись касатки, и… смотреть на это было бы неприятно, если бы это не было необходимо. Например, Рост видел, как Рындин один перебил до сотни океанских, а в конце этой свалки догонял и добивал даже раненых.

Когда сражение утихло и темп наступления трех «ежей» заливного каравана слегка возрос, Самарха доложила:

— С нашей стороны огневая мощь была раза в три действенней, чем у противника.

— Мне тоже показалось, — добавил Михайлов, — наши стреляли чаше. И попадали точнее, иногда вообще не промахивались, а вот океанские мазали даже по группам.

— А мне показалось, — вступила Вика, — что ружья у наших били мощнее.

— Думаю, если они еще разок-другой попробуют вот так с нами сражаться, мы их сделаем, — отозвалась Просинечка.

— Они умные, могут что-нибудь придумать, — высказался и Шлех. — Кстати, ружья у убитых они подхватывают практически мгновенно, чтобы нам не достались.

— Ружья важны для всех, — издалека, чуть поотстав, сказал Рындин.

— Ты почему так далеко один оказался? — рыкнул Ростик. — Марш к своим!

— Есть!

Продвижение продолжалось до полудня. А потом океанские еще разок попробовали напасть, и тогда стало ясно, насколько же их оказалось меньше, чем в первой атаке. Если тогда их было, пожалуй, тысяч пятьдесят или даже семьдесят, то теперь осталось менее тридцати тысяч, и они уже не пробовали охватить все море. Они попытались построиться в такие же плотные ряды, утыканные ружьями спереди, как это делали заливные викрамы, но с дисциплиной у них не слишком удачно выходило, для этого требовалась выучка.

Осознав, что сзади атаки не будет, все три группы заливных викрамов перестроились, вынесли вперед едва ли не все ружья и принялись стрелять, словно на учениях по мишеням. Вот тут-то плазменные шнуры стали сливаться чуть не в один общий сполох, от которого даже в пронизанной светом воде делалось больно глазам. А временами даже дышать становилось трудно, хотя не исключено, что в горячке боя Ростик в своем Лео просто забывал вовремя всплыть, чтобы сделать вдох.

На этот раз столкновение трех отрядов заливных и плотной цепи океанских длилось дольше. Вероятно, до получаса. Зато потом… Откуда появились эти акулы, было непонятно. Они вынырнули, как и глубоководные динозавры, словно бы из небытия и принялись пировать.

Построения заливных стали еще плотнее, хотя теперь они постреливали реже. Лишь если обнаглевший хищник оказывался слишком близко. Но общая, какая-то даже не военная суматоха от этого не становилась меньше, потому что акул было невероятно много, и они почти не обращали внимания на то. что их пытаются отогнать.

Росту пришлось потребовать, чтобы его касатки совсем уж прижались к построениям викрамов, но спокойствия это не добавило. Он помнил, о чем его предупреждала вождиха, и не зря. Кажется, Шлех получил-таки один выстрел от своих, хотя и поверхностный, не слишком опасный, да Просинечка неожиданно нарвалась на попадание, причем скверное, глубокое, задевшее ее саму в пологе касатки.

Рост подкатил к ней, чтобы понять, насколько она пострадала. Выстрел задел ей мышцы на спине и, вероятно, подранил что-то внутри, но Ия холодно сообщила:

— По-прежнему драться я не смогу, но в медицинской помощи не нуждаюсь. Само зарастет. — Помолчав, добавила, чтобы показать, что остается в сознании: — К тому же могу подтвердить, одно попадание касатку не тормозит… Ну, почти.

— Тормозит, — отозвался ее напарник Михайлов, — сбоку виднее.

— В общем, так — станет хуже, немедленно сообщи, — потребовал Ростик. Но мог бы и промолчать, Просинечка не стала бы скрывать, если бы дело было действительно плохо.

Зато даже при всех потерях рыболюдей, которые были, разумеется, гораздо больше, чем ущерб, понесенный касатками, все три отряда заливных викрамов продолжали наступать. Прямо поверх устлавших дно парализованных или мертвых океанских викрамов. Через все их построения, сквозь ту воду, которую они пытались защищать.

Формально это свидетельствовало, что они одержали победу, причем немалую. Но следовало сделать еще одну штуку, даже в той неразберихе, которая установилась из-за акул, даже сквозь ту кровавую муть, которая теперь облаком висела в этом… объеме сражения.

Когда они вышли из закровавленной воды и страшной акульей остервенелости, Рост потребовал, чтобы каждый хотя бы на глазок оценил понесенные потери. Первой доложила, как почти всегда бывало, Самарха.

— Мы потеряли до трети тех, кто может стрелять из ружей. Потери среди тех, кого нужно охранять, меньше, около одной десятой, но тоже имеются. И раненых хватает, — добавила она чуть погодя, — доспехи-то, которые на них навешаны, удар ослабляют, но не очень, наши нузы лучше.

— У меня то же мнение, — высказался Рындин. — Только доспехи тут ни при чем, у океанских ружья слабее работают.

— Нам повезло, — вдруг вступила Вика, — что у океанских металлических доспехов почти нет. А костяные разлетаются при попадании. Их же лучи почти всегда охватывают поверхность наших и как-то гасятся… В общем, — она вдруг смутилась, — мы, наверное, победили. Еще пару таких сражений мы выдержим, а вот противник — нет.

— Стратег, — фыркнула Просинечка, но Рост с Викой согласился.

Да, на пару еще таких сражений их могло хватить. Или даже больше, если патроны в ружьях не кончатся. Но сейчас его волновало не это, и он сказал:

— На прямое столкновение океанские, если они не самоубийцы, скорее всего, больше не решатся. Попробуют, конечно, нападать малыми группами на беззащитных или отбившихся, хотя… Наши тоже будут к этому готовы. Но что получится, когда бои примут сложный характер, в шхерах или даже в их городах, среди построек, где можно стрелять из укрытия?

— Это — впереди, — высказался Рындин. — А пока-то, командир, победа!

Ростик не успел ответить, за него отозвалась Вика.

— Пусть наши викрамы так и считают. — Немного помолчала, может быть, опять пожалела, что выскочила вперед со своим мнением. Но закончила она правильно: — Им это будет полезно.

И добавить к этому Росту было нечего. Он и сам так думал.

11

Ростик держался со своими касатками у входа в великолепный фьорд. Это был самый узкий вход в шхеры, шириной едва ли более пары километров, и к тому же, как ему ощущалось, этот фьорд был самым разветвленным, большим по площади и густонаселенным океанскими викрамами.

Они уже миновали с десяток таких же входов во фьорды, которые чем-то не устраивали его войско. Оно сильно поредело, едва ли не треть бойцов пришлось оставить на дне у этих скал при продвижении на восток, но главное было впереди — следовало захватить базу океанских, чтобы заливным было где обосноваться, и к тому же следовало отыскать место, куда можно было вводить корабли с условной Тасмании.

Вообще внезапно и довольно резко все стало очень сложно. Да, они отвоевали этот берег у океанских, перебили их главные силы, заставили уцелевших укрыться в шхерах… Но главная цель этой войны еще не была достигнута. Следовало создать такие условия, чтобы даже теми малыми силами, которые Ростик привел сюда, можно было контролировать все шхеры, что протянулись тут на две-три сотни километров и где обитали еще многие тысячи океанских викрамов, может быть, до сотни тысяч. А у него осталось менее трех десятков тысяч бойцов. Пусть они были отлично вооружены, пусть выработали наилучшую тактику сражения в море, пусть даже контролировали берег у самых скал, обращенных в океан, по сути, войну они еще не выиграли.

К тому же Рост никак не мог избавиться от мысли — сила людей, как оказалось, заключалась в том, что они, даже побеждая в драке с местными племенами, не добивали эти племена, а включали их в свои экономические и прочие отношения. Так с людьми примирились пернатики, бакумуры, двары и даже сами викрамы, не говоря уж о пленных пурпурных. Вот то же самое теперь следовало проделать и с викрамами, разумеется, выбрав на главенствующую роль людей на берегу и заливных викрамов как их союзников в море. Но как это сделать сейчас?

Именно это предстояло объяснить заливным, чтобы они постепенно, не форсируя события, осуществили то же самое, попутно давая жесткий, иногда смертельный отпор всем океанским, которые, возможно, еще придут из открытого моря, чтобы вернуть себе господствующее положение. Как им объяснить, что только таким образом они выиграют войну, закрепят за собой этот берег?

Из истории человечества он знал, что такое бывает, такое возможно. Приходит какая-нибудь орда, завоевывает господствующее положение, и местные племена, даже если они гораздо многочисленней, как-то соглашаются с возникшим положением вещей.

Но все это имело смысл только при одном дополнительном условии — он должен был разом, к тому же без разведки, выбрать самый «правильный» фьорд, угадать то место, где строить крепость окажется удобнее и полезнее всего и где она всегда будет недоступной, с моря и с суши. Но почему-то, сколько Рост ни размышлял, он не знал, как решить эту проблему,, просто ничего не приходило в голову. Хотя почему-то заливные викрамы, даже одолев местных силой человеческого оружия и с их поддержкой, вперед теперь не рвались, тоже выжидали, может быть, его решения.

Когда он объяснил свои сомнения остальным людям, они его отлично поняли. И даже попробовали помочь, высказав свои соображения.

— Может, ты вылезешь на берег, мы твоего Левиафана посторожим, а ты разведаешь, как тут и что? — спросила Самарха.

— Это можно быстро проделать только с антиграва, а как его сюда вызвать?

— Да, жалко, что та комнатка, про которую нам на берегу рассказывали, оказалась такой бесполезной, — вздохнула Вика.

— А она и не оказалась бесполезной, она….

Вот тогда-то Ростик задумался. То есть он чувствовал, что новое устройство Зевса не могло быть предназначено только для подглядывания, оно определенно было создано для связи, и связь эту могли осуществлять те, за кем из этой комнатки кто-то сколько-нибудь эффективный и подготовленный следил. Но что во время такого контакта требуется делать? Может, просто разговаривать с остальными погонщиками, но тогда следовало выбрать момент, когда за ними следили… А как это почувствовать? Ведь наобум этого не угадаешь, положение на корабле в озере, да в десятке других мест требовало участия командиров из Белого дома, а «окошко» только одно…

В общем, на связь с Зевсом не приходилось полагаться, следовало устраиваться самим, и очень точно все просчитать, без ошибок, которые дорого обойдутся всему каравану. По сути, ошибка обернется провалом всего, что они успели сделать.

Стоп, приказал себе Ростик, «по кругу ходишь», как говорил в таких случаях отец. Да и как было не «кружить», если не было у него уверенности, чтобы на что-то решиться.

— Может, какие-нибудь признаки существуют, где мы главный их город грохнем? — предположил Рындин. — Например, плотность защитных отрядов?

— Они все тут — как кильки в банке, — мрачно отозвалась старшая Просинечка, — не разберешь, где плотнее, где разреженнее.

— Да, атаковать и ошибиться — плохо будет, — соглашался и Михайлов.

— Ладно, — решил Рост, — попробую помедитировать викрамам, может быть, они уже знают, где тут и что. Уж они-то должны понимать, какое место им более всего подходит.

— И чтобы во время нашей атаки не добивали самок с детенышами, — добавила Вика.

— Это как раз не обязательно, — высказалась Самарха. — В любом случае тут столько океанских останется, что не один город можно заселить.

Аглор… хоть и маленькая, решил Ростик. Но сознание уже постепенно освобождалось от всех этих разговоров, он пробовал понять, как и на какой волне думают вожди оставшегося под его началом каравана заливных рыболюдей, врабатывался в них, хотя… Где-то возникала некая помеха, словно бы далекий, едва различимый шум, который висел на слуху и от которого не удавалось избавиться. Раньше его, кажется, не было.

Левиафан, вот ведь умница, все понял, может быть, даже быстрее, чем Рост, и откровенно отвлекся от него. Даже восприятие мира вокруг слегка пригасил… Чтобы не тревожить в себе этот груз — странно думающего человека. Каким-то сектором своего сознания Рост понимал, что они куда-то идут, чем-то кормятся, что-то еще делают, чтобы поддерживать жизнь в этом великолепном десятитонном теле… А потом и это ушло.

Ростик на этот раз не впадал в забытье, оставив в этом мире всего лишь тело, но обитая где-то в другом месте. Отличное самочувствие, возникающее при пребывании в гиганте, сработало так, что он… да, он почти видел, как между ним и какими-то викрамами возникает возможность совмещения, словно бы они вдруг, пусть на минуты, обитали в одном теле. И хотя даже это не обеспечивало им полного контакта, достаточного умственного тождества, все-таки Рост сумел что-то им сообщить при этом. В любом случае это было лучше, чем ничего.

Вот только этот звук, вернее, давление, осторожное, но ощутимое, продолжало висеть перед ним, как матовый светлячок, не слепящий, но все равно почему-то закрывающий своим светом едва ли не все остальное. Иногда он менял цвет, становился то белым, то зеленоватым, то опалово-желтым, хотя прежде, когда Ростик умел воспринимать нормальные человеческие цвета, такого оттенка он никогда не замечал.

А потом все кончилось, он понял, что приходит в норму, и сначала, как уже бывало, стал воспринимать вкус воды на губах. Вот ведь напасть, подумал он ненароком, кто же мог в том, обычном, мире придумать, что сначала ощущаешь пищу, хотя — это и правильно. Ведь от того, что ложится на губы и язык, зависит — не умрет ли он, не отравится ли. При этом Левиафан, разумеется, кормил его совершенно великолепно, сам оставался голодным, такое случалось, а его питал безо всяких ограничений, пожалуй, даже с избытком.

Самарха уже несколько раз что-то ему проговорила, она лучше других чувствовала его состояния. Ростик прислушался, ее слова звучали так:

— Командир, они уже пошли, в тот самый фьорд, который ты и раньше выделял… Вернись, командир…

Рост с трудом стал «возвращаться», пытаясь слышать отчетливо, фиксированно, а не проскальзывая мимо смысла слов, всплывающих в его сознании. Потом увидел дно под собой, устланное раковинами, выращивающими металлические шрапнелины, значит, рыболюдям, которые тут поселятся, будет чем заняться.

Потом он понял, что они с Самархой кружат километрах в трех от входа в залив, у которого болтались и раньше, не решаясь его штурмовать.

— Сколько меня не было?

— Недолго, часа три-четыре. Ты как?

— Где остальные?

— Викрамы пошли на штурм. Наши за ними.

Это может быть ошибкой, подумал Ростик. Касатки в относительно неглубоком и узковатом для них фьорде не смогут действовать в полную силу. К тому же их могут подстеречь и ударить из засады… Но вяло как-то думал, муть отвлеченности еще висела в мозгах.

— Тогда пошли и мы, — решил он.

Самарха рванула, словно стосковалась по драке, потом, виновато повиляв хвостом своей касатки, вернулась. Объяснила:

— Мне приказано тебя оберегать.

— Кем приказано?

— Ты же знаешь, когда ты отвлекаешься, командиров у нас полно, — она иронизировала, хотя обычно бывала в таких ситуациях серьезной, даже суровой, уж очень эта привычка людей всегда командовать ее раздражала, даже с ее-то аглорской дисциплиной. Может, она считала людей слабоватыми для командования?

Они прошли через проход, тут уже было немало трупов, тела океанских, сожженные выстрелами из ружей, иногда всплывали на поверхность, но иногда, если бывали сильно изуродованы, тонули. Пахло кровью, Ростик подумал, что скоро должны появиться акулы. Впрочем, их тут не может быть много, океанские употребляли их в пищу, это должно было сказаться на окрестном поголовье.

Там и сям на дне и между скал были устроены убежища, вроде неглубоких, но довольно замысловатых пещерок, обращенных входом в глубь фьорда, а к его устью смотровыми щелями. Стрелять из них, если бы у океанских имелись ружья, было удобно. Но сделаны они были, скорее всего, для замаскированного наблюдения, а не для стрельбы.

Потом возник какой-то боковой проход между двумя очень высокими скалами, он вел в очень узкий залив, оттуда вода выносила еще больше крови, чем было на… фарватере, которым Ростик сейчас двигался. И еще оттуда пахло большим количеством металла — один из складов оружия, решил Рост, чтобы не тащить издалека в случае нападения.

Скоро открылась здоровенная «поляна». Тут уже пахло едой. Молодцы океанские все-таки, решил Ростик, ведь ясно же, что загоняли сюда косяки из моря, чтобы местным было чем кормиться. Рыбы тут было очень много, вот только еще немало имелось и крабов. Рост вспомнил, что в шхерах Скандинавии на Земле тоже водилось очень много крабов, у викингов в старину даже такая казнь имелась — привязывали человека к столбу, и во время прилива крабы объедали его живьем. Почему-то вот вспомнилось…

Впрочем, викрамы и крабов любили, не стесняясь тем, что они были падалыциками. Интересно, продолжал размышлять Ростик, хотя уже пора было бы включаться в сражение, кипевшее впереди, будут ли заливные питаться этими крабами, которые уже пировали над телами павших океанских рыболюдей? Наверное, будут, ведь люди тоже едят, например, сомов, а те такие же падалыцики…

Впереди случилось что-то очень плохое. Самарха не выдержала, бросилась вперед, а вот он не сумел. Потому что все еще осматривался, ведь общее сражение разбилось на несколько отдельных боев… По крайней мере, вода пахла выстрелами сразу в нескольких направлениях. Все-таки пошел за Самархой.

Та вернулась, прежде чем он догнал ее, издалека прокричала:

— Рындин погиб. Кто-то из этих смышленых… — дальше что-то малопонятное, но не очень привлекательное, — подошел к нему сзади и проткнул копьем в пологе.

— Как погиб? — Рост даже это не сразу понял, настолько был отключен от действительности.

А когда понял, заголосил так, что его было слышно, наверное, даже в устье реки, вытекающей из Гринозера:

— Всем касаткам — назад!

Но в этом уже не было смысла. Касатки, то ли под воздействием эмоций своих наездников, то ли сами по себе, дрались так. что Рост отчетливо чувствовал в сознании их боевое напряжение. И жестокость, внезапную и сильную, как лавина в горах.

Он заметался, пробуя их удержать, как-то вернуть себе контроль над их поведением… Нет, ничего не получалось. Тогда он попробовал действовать самостоятельно.

Первым делом он прикрыл местных самок с детенышами от не в меру разбушевавшейся стаи стрелков, которые уже вознамерились всех перестрелять… И успел вовремя, заливные его поняли, отошли в сторону, а самки, прикрывая собой крохотных викрамчиков с еще не вполне оформившимися лицами, потянулись к выходу из фьорда.

Еще дважды ему удалось проделать это, прежде чем он, как и Самарха, добрался до того места, где погиб Рындин. Он даже нашел его. Его касатка, обливаясь кровью, лежала на дне, слабо шевелясь, но уже умирая. И умирала она не потому, что захлебнулась, и не потому, что ее слишком сильно изрезали океанские викрамы, она умирала от того, что кто-то в упор, раз пять или больше, прострелил ей голову из ружья. По ранам было понятно, что выстрелы были слабее и тоньше, чем из их, выращенных Зевсом ружей, но в упор, поэтому они и добили гиганта.

Потом кто-то издалека, так, что звук даже как-то немного отражался от скал и берегов, доложил:

— Они тут сдаются, командир.

— Не добивать их! — заорал Ростик. — Выпустить без ружей… Главное — ружья!

— Другого-то оружия вокруг много, они на отходе его столько соберут… — кажется, это была Вика.

— Не добивать, приказываю!

Мимо прошел еще один косяк океанских, теперь среди них были даже солдаты, их можно было определить по доспешным пластинам и общему виду. И пахли они иначе — страхом за тех, кого не сумели защитить, и сломленным гневом побежденных солдат.

Спустя пару часов совершенно неожиданно и очень нелепо погибла, атакуя какое-то нагромождение стен и пещер под ними, Вика Бабурина. Было непонятно, что ее туда понесло. На этот раз Рост оказался далеко, заливные викрамы пробовали вытащить ее из боя, но когда вынесли, она уже умерла. Что будет с ее касаткой, Ростик не понял, она могла и выжить, хотя пока была немногим лучше, чем мертвая. Видимо, гибель наездника превращала гиганта в марионетку, у которой разом обрезали все нити, или даже во что-то более скверное… Ведь в отличие от марионеток, гиганты были живыми.

А Рост пробовал не допустить полного истребления защитников фьорда, и иногда ему это удавалось. И только спустя еще час или даже больше он вдруг понял, что это осознали и победители — заливные рыболюди. Идея о том, что противник, если его не добиваешь, меньше сопротивляется, потому что ему оставляют возможность жить дальше, медленно проникала в их от природы чуждые милосердия души.

А потом они взяли цитадель океанских, выстроенную на дне самого глубокого и обширного в этих шхерах каньона. Он действительно оказался на удивление плотно застроен, как город.

Все касатки, осознав свою слабость в бою между постройками, уже отошли. С этим проблем, Кажется, не было. Вот только в них еще не угасло желание мести. Кто-то, кажется, Просинечка пару раз бросилась и буквально растерзала с десяток защитников фьорда. Но общее настроение, к счастью, осталось неизменным.

И даже сами воины из океанских это, кажется, стали понимать. Интересно, грустно думал Рост, сдались бы они, если бы им это заранее предложили? Ведь и при поражении их солдатам все равно необходимо защищать своих детенышей, стариков, невооруженных женщин?.. И вынужден был ответить, что нет, викрамы из этого фьорда готовились драться и только драться.

Только понимание того, что им придется по-прежнему закрывать своих «домочадцев» от всякой опасности и беды, которая подстерегает их в море, заставляла даже самых стойких, самых упорных бросать оружие и сдаваться… Кстати, было непонятно, как это научились понимать заливные, ведь человеческого жеста сдачи на милость победителя — поднятых рук — рыболюди не знали.

И только потом он увидел — викрамы не поднимали руки, они опускали руки вдоль тела и поднимали хвост почти к груди. Некоторые при этом опускали головы, хотя это было бессмысленно, ведь они все равно ощущали пространство вокруг себя на сотни метров, даже в этой воде, уже безнадежно испачканной кровью, запахом выстрелов из ружей и смертью.

Но когда он это увидел, наступил уже следующий день, и фьорд был захвачен. Хотя отряд заливных уменьшился уже до того, что почти каждый из них, даже некоторые из женщин и подростков, мог найти себе ружье, разумеется, забрав его из рук павших.

12

Несколько дней у Ростика ушло на то, чтобы обойти весь завоеванный фьорд. Он был невероятно велик, и в нем было на что посмотреть. Города океанских, конечно, выглядели не такими сложными и по-своему красивыми, как город викрамов у берега бегимлеси, который Рост мельком видел, когда его туда пустили. Но зато тут города располагались на склонах, в несколько ярусов, и эту вертикальную развертку местные строители очень удачно использовали. Было тут и несколько… деревень, что упрощало понимание викрамской архитектуры, хотя, возможно, слишком уж упрощало.

Пару раз, когда Ростик осматривался, он натыкался на небольшие, в пару сотен душ, стайки океанских. Они состояли в основном из детенышей и самок. Эти океанские при виде его касатки расступались, иногда собирались в очень плотные косяки, словно боялись, что вот сейчас неведомый зверь бросится и растерзает их до последнего ребенка. Разумеется, Рост вел себя в таких случаях преувеличенно спокойно, чтобы никого не пугать. То, что они все-таки не ушли, было хорошим признаком. Их вождей перебили или изгнали, теперь им оставалось только подчиниться новым вождям, а уж в том, что заливные это используют, он не сомневался.

На второй день умерла касатка Вики Бабуриной, даже ее невероятных регенерационных способностей не хватило на то, чтобы на этот раз залечить свое тело, слишком тяжелыми и глубокими оказались ее раны. Она умирала молча, тихо рея в верхних слоях воды, но ее уже приходилось поддерживать едва ли не двум десяткам рыболюдей. Они сменялись время от времени, вероятно, это было даже для них тяжелой работой, но они ее выполняли. И все-таки касатка умерла. Она даже выпустила тело Вики, которое опустилось на дно, и тогда стало видно, что она получила два очень плохих ранения, одно от длинного, проникающего копья, в район груди, и второй выстрел разорвал ей мускулы у шеи.

И ей, и обеим касаткам, вместе с находящимся во второй Рындиным, устроили что-то вроде похорон. Это и в самом деле были похороны. Их осторожно, даже ласково вволокли к какой-то тесный грот, вход в который плотно замуровали.

— Крабы все равно найдут туда порогу, — буркнула Просинечка, кажется, сама жалея, что произнесла эти слова.

— Грубая ты, Ийка, — прошипел Шлех. И по тому состоянию, которое он при этом транслировал едва ли не на половину фьорда, стало ясно, что он совсем не просто присматривался к Вике, она ему нравилась, даже больше, чем нравилась, только он не считал себя вправе… Или думал, что она еще маленькая, надеялся, что она подрастет, и тогда он…

Что я скажу Бабурину и Аде, думал Ростик, привычно злясь на себя за то, что не сумел защитить эту девочку. Рындина, должно быть, потому, что тело его осталось в касатке, он воспринимал более отвлеченно. Хотя и его было жалко, он мог бы сделать много полезного для этих викрамов, для всего, что теперь тут предстояло устроить.

Еще Роста почему-то стала волновать возможность того, что океанские каким-нибудь образом устроят подземные ходы между соседними шхерами. Это грозило обернуться тем, что из соседних фьордов, где еще находились океанские, они начнут наносить незаметные удары в тыл заливным, особенно разрушительные тогда, когда их бойцы будут охотиться за пищей или охранять вход в этот фьорд, а сзади окажется мало бойцов.

Всего солдат насчитали менее двух тысяч, и хотя вооруженных рыболюдей было по-прежнему более трех тысяч, потому что почти ни одного ружья они не потеряли, это было опасно, ведь не оружие делает воином, а дух, способность сражаться, защищать свой дом, свое обиталище.

Да и выстрелов у каждого было совсем мало. Как викрамы их ни экономили, в редком ружье осталось более двадцати патронов. Рост сам видел, как в каком-то подобии мастерской, с массой металла и молотками разной формы, мощные на вид викрамши расплющивали человеческое ружье, видимо, потому что в нем не было теперь смысла, стрелять из него было нечем.

Вода в фьорде восстанавливалась медленно, может быть, еще и потому, что у победителей не хватало рук, чтобы вынести из этой воды всех павших, все трупы. Правда, как Рост ни пытался подсмотреть, он не понял, что делали со своими павшими его викрамы, может, и не хоронили так же, как касаток. Он только заметил, что их тела пропали раньше, чем стали уносить куда-то трупы океанских.

На третий день Самарха ему доложила, почти по

форме:

— Скалы тут жутко твердые, командир. Мы со Шлехом, ты же знаешь, как он дно чувствует, обошли весь периметр и решили, что никаких подводных пещер тут быть не может. Поэтому из соседних шхер не нападут.

— Вы обследовали? — удивился Ростик. — Неужто я давал такое задание?

— Ты его сам пытался выполнить… Только у тебя получалось хуже, чем у нас, — пояснил оказавшийся поблизости Шлех.

На четвертый день, когда Левиафан вдруг решил выйти в море, чтобы по-настоящему подкормиться, потому что рыбы в самом фьорде стало не хватать или осталась слишком мелкая, неинтересная, вокруг Ростика вдруг собралась огромная толпа заливных. Это все были ребята с оружием, плотные, даже суровые, если бы к их лицам можно было применить такое человеческое понятие. Ростик даже слегка обеспокоился.

Рыболюди взяли его в кольцо и медленно, едва шевеля хвостами, скорее торжественно, чем угрожающе, повели на небольшую отмель в один из самых неинтересных, с точки зрения Левиафана, заливчиков. Тут было много мелкой гальки, наверное, на такой даже человеку было бы приятно позагорать.

Ростик не понимал, что происходит, уж не награждать ли его каким-нибудь викрамским орденом вздумали, но тогда почему только его? Ведь все отличились, а уж те, кто погиб — Вика, Рындин и Настя Вирсавина, вообще, за эту победу своими жизнями заплатили. Но дело оказалось в другом.

— Командир, ты должен уйти… — Самарха смутилась, выражение «уходить» на едином могло означать и гибель, смерть. — Я хотела сказать, тебе пора выходить из гиганта.

— Что? Почему? — все-таки туповат он стал за последние дни, с того самого момента, когда попробовал внушить викрамам идею милосердия. Или на него давило это место, забивало его способности думать по-человечески…

И лишь когда Ростик увидел на этом бережку трех людей, он понял, что его снова, как уже было, вызывают. Может быть, для доклада или для чего-то еще.

Он на миг взгрустнул, слишком невероятным ему вдруг показалось оставить своего Левиафана, его мягкую поддержку, постоянно присутствующую в сознании, великолепное ощущение силы и радости жизни, которым гигант одаривал своего наездника. И все-таки, возможно, в мире людей, от которого он так давно и основательно отвлекся, что-то происходило, что требовало его присутствия. Если бы не это, наверное, его бы не вызвали, прислав сюда, на край континента, антиграв. Поэтому приходилось подчиняться.

Рост выполз из Лео с трудом, словно не только мыслями и ощущениями, но какими-то росточками нервов, как обычное дерево, врос в него, сделался его придатком. Но и это пришлось перебороть.

Все-таки уйти от гиганта, даже когда Ростик оказался в воде, пробуя ощутить свое новое… нет, обычное человеческое тело, было трудно. Он поплавал вокруг Левиафана, рассмотрел его новые шрамы, каждый из них вспоминая, словно он должен был остаться и на его теле. А потом Лео все-таки нырнул слишком глубоко, это было как дружеский толчок в плечо — мол, не затягивай расставания, все равно не поможет.

Рост доплыл до галечного пляжа, где стояли люди, которые пришли по его душу, и вышел, слегка покачиваясь. Встряхнулся и присмотрелся. Это были Мурад, Гартунг и Ким. Гартунг, кстати, уже раздевался, видимо, он должен был занять место Ростика в его гиганте.

А Ростик стоял по грудь в воде, которая теперь казалась на редкость соленой и холодной, и не решался выйти на берег. И тогда-то вдруг около него появился викрам. Он высунулся, телом опираясь на воду так, как Ростик никогда бы не сумел, и вытянул руку. В ней было что-то, похожее на обычный викрамский нож против акул, только его следовало не подвешивать к поясу, а носить на шее, на очень необычной, какой-то крученой цепочке. На клинке отчетливо читалось изображение касатки, внутри которой размещалось довольно причудливое, схематичное, но местами и слишком откровенное изображение человека.

— Т-во, — просипел викрам на едином, старательно опуская голос, чтобы Ростику было понятнее.

— Это ты, друг-переговорщик? — спросил Ростик, памятуя о том парне, с которым разговаривал в заливе перед началом войны, который служил ему переводчиком в разговорах с вождями. Викрам понял, сделал странный жест плечом.

— Тот пог'б, ще у реки, я — и-но. — Внезапно он поднял голову и посмотрел своими необычными глазами прямо Росту в лицо. — Ты д'мал, мы один… понима'т р-еч?

— Мне не хватало разговоров с вашими вождями.

— Ты, с берег, сл-шком значит р-еч. Мы те-ебя п'нимат. — Он помолчал, оценил, насколько внимательно Ростик разглядел подаренный нож. — Ты думат сил-но, д'же мешал нам.

— Вы все понимали? — Рост был даже не удивлен, а ошеломлен этим. А еще вернее, тем, что он за все время, проведенное с рыболюдьми, не осознал этого, ни на миг не усомнился, что они уклоняются от его советов или приказаний.

— Ит-от нож кажи люб-ом нас, как право 'казат. Нож вождя д'ля война…

Дальше было опять что-то непонятное. Но Ростик и так его отлично понял, кивнул, протянул руку, коснулся кончиками пальцев плеча викрама. Тот снова сделал странный жест и, подняв небольшой всплеск, ушел на глубину.

Рост направился к берегу. Гартунг уже стоял в воде по колено, привыкая к ее температуре, выискивая глазами Левиафана.

— Привет, — сказал он едва ли не будничным тоном, видимо, подробности войны, а уж тем более сам Ростик Гринев, его мало интересовали. Или он рассчитывал все узнать и увидеть, когда будет в гиганте.

— Здорово, — ответил Ростик. — Как там?

— Они расскажут, — и Гартунг, не размениваясь больше на разговоры, прошел чуть глубже и сразу нырнул, на миг показав над водой свои пятки.

Ростик вышел на берег, Ким сразу всучил ему что-то, похожее на полотенце, хотя на ощупь это больше походило на суконную дерюгу. Рост растирался и ежился, его кожа в гиганте стала слишком нежной для такого массажа.

— Что, брат, нелегко в нашей-то одежде ходить будет? — спросил Ким и улыбнулся своей знаменитой улыбкой.

— Зачем вы тут?

— Не журысь, хлопче, за тобой целый крейсер пригнали.

Ростик растерся, чувствуя, как его рассматривает Мурад, повернулся к заливу, чтобы увидеть, как в Левиафана входит Гартунг. Со стороны было похоже, что они сразу же нашли общий язык. Да и почему бы им не вспомнить друг друга, не обрадоваться, подумал Ростик с внезапно проснувшейся мелкой ревностью.

— Погибли Настя Вирсавина, Вика Бабурина и Рындин, — начал он на всякий случай рассказывать. — Также погибло более двух третей бойцовых викрамов из наших и почти треть тех, которых они тащили сюда обозом для поселения. Сейчас их и Двадцати тысяч, наверное, не наберется.

— Так трудно пришлось? — зачем-то переспросил Мурад. Рост повернулся к нему.

— Нелегко, но теперь, вероятно, можно будет уже по проторенной дорожке привести еще рыболюдей из залива. Кажется, им тут должно понравиться, место на самом деле отличное.

— Ты и для крепости отличное место выбрал, — махнул куда-то в сторону Мурад. — И для порта… Прямо тут и устроим.

— Океанские утопили как минимум один из кораблей тех купцов, которые тащили сюда оружие. Оказывается, рыболюди все о ружьях знают, только не верят в них или опасаются пускать в ход. А. мы-то думали, что наше изобретение будет для них полной неожиданностью.

— Но ведь так и оказалось? — со сдержанной убежденностью сказал Ким и вдруг вздохнул. — Эх друг, да за вами из комнатки под заводом следили чуть не круглосуточно. Мы все знаем об этой войне, даже больше знаем, чем ты. Например, как погибла Вирсавина.

Ростик повесил голову, вопреки всякой логике ему хотелось вернуться в воду, выгнать Гартунга и самому продолжить… Хотя зачем, почему? Кто бы ответил на этот вопрос, кто бы помог справиться с этим внезапным желанием?

— В этом не было твоей вины, ты все делал правильно, — проговорил Мурад. — Знаешь, Гринев, я бы не смог так воевать.

— Никто бы не смог, — высказался и Ким.

— Кто за нами следил?

— Как правило, Гартунг, но он оказался не очень хорошим наблюдателем, уставал быстро. Поэтому там почти безвылазно аймихо сидят, душ сорок. И меняются, если у кого-то что-то не получается, — доложил Ким. — Зато они обучаются, у некоторых из их старцев выходит уже очень хорошо, словно телевизор смотришь… То есть я имел в виду, как те телевизоры, которые у нас на Земле были.

— Только в цвете, — добавил Мурад.

— На Земле, наверное, уже и цветные есть, — процедил сквозь зубы Ким, он отчего-то нервничал или слишком отчетливо понимал, как Ростику не хочется уходить отсюда, из этого фьорда, который они с таким трудом завоевали.

И все-таки пришлось одеваться в одежду Гартунга, хотя она была явно мала, на пару размеров, как минимум.

— Нет, ты его тряпки не трогай, — вдруг зачастил Ким. — У меня для тебя халат есть, а вещи эти… Найдется кому позаботиться.

Он и в самом деле вытащил из сумки, которую Ростик не заметил раньше, подобие азиатского халата без пуговиц, зато с поясом. Еще он приволок что-то вроде войлочных, подбитых кожей, шлепанцев.

— А крейсер зачем пригнали? — спросил Ростик, чтобы хоть что-то сказать.

— Как зачем? — делано удивился Мурад. — Мы же сюда уже неделю назад пришли, место разведать, возможности доставки материалов и строителей… Или ты не заметил?

— А разве тут можно построить… Нет, крепость можно, в этом я не сомневаюсь. Но порт?

— И порт можно, я привез одного из Широв, он обещал, — Мурад снова куда-то взмахнул рукой. — Тут проложим отличную дорогу, в скалах этих выроем склады для товаров, укрепленные притом, и вообще — сделаем все, что угодно.

— Взрывать, что ли, их собираетесь? — удивился Ростик.

— У Широв, если ты еще помнишь, есть свои методы обращения с камнем, — высказался Ким. — Ты, парень, не расстраивайся, все уже придумано, кажется, даже планы рисуются, чтобы строителям все было понятно. Разве что вот только колышки не вколотили для разметки.

— Значит, считается, что и с крепостью все получится? Странно… Мне казалось… Понимаете, очень трудно было… Еще несколько дней назад трудно было выбрать фьорд, который следовало завоевать. А вы уже тогда решили.

— Нет, Гринев, тебе с помощью этой самой комнатки давали очень подробные инструкции, — суховато произнес Мурад. — И мы не сомневались, что ты их улавливаешь. Да так ведь и получилось.

Рост на миг сосредоточился и вдруг вспомнил тот режущий в воде, непонятный звук, который ему мешал иногда. Оказывается, это были инструкции, сигнал, который ему гнали из комнатки под заводом.

— Плохо старались, — буркнул он все-таки.

— Ребята работали, — заступился за связь Мурад. — Я там последнюю неделю перед вылетом жил и все видел своими глазами.

— А тебя, значит, по-прежнему держат за командира этой крепости? — Чтобы смягчить интонацию, Рост добавил: — Как крепость назвали?

— Порт Дальний, — Мурад сдержался, многому научился за последние годы.

— Дальний, Далян… — Ким изо всех сил старался развеять Ростиково настроение. — Слушайте, а давайте назовем его Порт-Артур, ведь на Земле у нас был когда-то такой же. И Дальний тоже поблизости от него был. И героическое же название.

— Пошли, — предложил Ростик, оценивая, как он теперь, на плохо гнущихся ногах, будет преодолевать все эти скалы, да еще по гальке почти в домашних тапочках.

— Зачем? — удивился Ким. И посмотрел куда-то вверх, кого-то там заметил и поднял обе руки. Оказывается, за ними наблюдали. — Сейчас крейсер подойдет, места для посадки хватает, отсюда сразу и полетим.

— Вы полетите, — процедил Мурад. — А мне тут работы… теперь на годы хватит. — Внезапно он улыбнулся, видимо, тоже считал, что зря они так-то вот, сухо… Тоже пытался смягчить обстановку. — Порт-Артур буду возводить.

— Ага, тебе тоже понравилось, — улыбнулся ему Ким, видимо, за последние дни они неплохо спелись.

— Ладно, ребята, с этим покончено, как я понимаю, — Рост неопределенно обвел рукой залив перед собой. — Выкладывайте, зачем я начальству потребовался?

— Понимаешь, Рост, — Ким сразу стал каким-то отчужденным или испуганным даже, — беда у нас. — Помолчал. — Астахова его птерозавр… мертвым на алюминиевый возвратил. Начальство боится, что и других наездников… эти гиганты могут уморить. И никто ничего не понимает. — Снова помолчал. — Даже Зевс, кажется, не понимает. Или мы не умеем его расшифровать. Вот для этого ты и нужен — объяснить, что происходит и почему?

— Астахов? — только и спросил Ростик.

— В этом деле, Рост, очень много непонятного, — Ким взъерошил свои не очень короткие для офицера волосы, в которых неожиданно промелькнула седина. Он посмотрел на друга, глаза его были печальны, даже странно стало, что еще полминуты назад он улыбался. — Не завидую я тебе, ох не завидую.

Откуда-то из-за скал, разом сделавшись очень мощным, вывалился звенящий звук крейсера, который почему-то форсировал свои котлы. А потом Рост увидел, как на воде завоеванного заливчика появилась отчетливая, словно нарисованная тушью, тень. Но она уже направлялась к берегу, крейсер садился, чтобы подобрать их. Вернее, отправить его на новое задание.

Часть III

МЕРТВЫЙ НАЕЗДНИК

13

В крейсере Росту отвели самое почетное, как он понял, место, между котлами, но он настоял, чтобы его пустили в башенку. Стрелок и заряжающий, в чем-то неуловимом похожие ребята, вдруг обиделись и ушли куда-то в хвост. За главного пилота сидел, конечно, Ким, а вот вторым пилотом у него оказалась очень скромная на вид девушка с восточным разрезом глаз. Ким потоптался около нее и вдруг представил Росту:

— Ты бы познакомился, это Гуляб. Она теперь со мной летает, детей-то мы пристроили няньке. Ты, кстати, ее знаешь, помнишь у тебя в Пентагоне была такая почтенная матрона из волосатиков, Дутил? Вот она у нас теперь за домоправительницу.

— Дутил… — пришлось Росту напрягать память, и только потом он сообразил, что сделал ошибку. Первой, конечно, следовало признать вот эту самую Гуляб. Ким по ней давно сох, еще когда был жив ее брат, кажется, его звали Рустам, погиб во время одного из разведывательных вылетов в сторону побережья дваров. Ох, и сколько же лет тому назад это было?

Выглядела Гуляб тем не менее довольно молодо, какой была, вероятно, в девицах. И совсем не походила на других пилотов, у которых от физических нагрузок рано или поздно появлялась эдакая тяжеловесность гиревиков.

— Я про вас наслышана, — Гуляб сдержанно улыбнулась.

— Надеюсь, хорошего, — Ростик пожал ее крепенькую от рычагов мозолистую ладошку.

Двух боковых от Гуляб пилотов Ростик не знал, как не знал почти никого из экипажа. Зато загребными на двух котлах крейсера оказались Микрал и Никудышник. Вот они-то Росту понравились, здоровые, спокойные ребята, кажется, даже волосы на лицах стали слегка стричь. Между ними проступало тайное соперничество, Ростик не подозревал, что у бакумуров такое бывает. Хотя отчего же не быть и соперничеству, волосатики вполне освоились в человеческих отношениях, даже некоторые их неблаговидные черты переняли, куда же без этого.

Поднялись вертикально, Рост хотел было посмотреть на фьорд сверху, но Ким сразу ушел подальше от береговой линии, потом повернул на запад-северо-запад. Ростик попросил его, перекрикивая звон крейсерских котлов:

— Ким, ты показал бы мне хотя, как крепость строится?

— Там еще смотреть нечего, — отозвался Ким, — лагерем стоят, в палатках ночуют, и то не всем хватает.

Скорость он развил вполне приличную, даже захотелось развернуть башенку, чтобы в щель для пушек не слишком дуло. К тому же Росту не нравилась одежда, она была великовата, или он похудел в Левиафане, или Киму выдали то, что другим не подошло, как всегда бывает.

Внизу поплыли незнакомые по другим местам Россы едва ли не субтропические джунгли. В них, наверное, было много змей, крокодилов и прочей, невиданной около Боловска живности. Да и лес так плотно стелился, что казалось — плюхнись, ветви и не прогнутся. В лесу дваров можно было на антиграве летать между гигантскими деревьями, а тут… Зеленая броня, иначе не скажешь.

Мимо проскочило сразу четыре грузовых антиграва, они явственно направлялись в Порт-Артур, или в Дальний, в общем, к Мураду. Ким, добрая душа, решил посмотреть, как там его пассажир, бросил рычаги на остальных пилотов, подошел, уселся на приступочку для заряжающего.

— Эти грузовики мы уже дня три ждем, в них… — он оборвал себя, сообразил, что Ростику это, наверное, неинтересно. Хотя послушать, как Боловск взялся за строительство крепости, было нелишним. — Ты не волнуйся, Рост, мы обратно всегда порожняком ходим, быстро долетим.

— Я не волнуюсь, — Ростик улыбнулся ему, всегда-то Ким, когда захочет, умеет быть бестактным. — Может, тогда на корабль в Гринозере взглянем?

— Нет, друже, это крюк более тыщи километров выйдет. А мы напрямик, сразу на завод пойдем.

Так и получилось, Ким пошел напрямик. Причем, насколько Ростик понял, маршрут более трех тысяч километров его не пугал. Он даже не присаживался нигде, чтобы передохнуть, просто передал кому-то из стрелков места за рычагами, дал пилотам прикорнуть на пару часов, а потом опять поднажал. Как менялись загребные, Ростик не заметил, но определенно и там имелась какая-то система, только заведовали ею бакумуры, благо, загребными они были опытными. Среди них оказалось несколько п'токов, но слушали они волосатых спокойно, хотя обычно и не любили, когда ими командовали не люди.

Ростик тоже заснул. Устал, оказывается, пребывать в полудреме, которую ему обеспечивал Левиафан, вот и наслаждался обычным человеческим состоянием благодушного сна. В общем, перелет этот оказался отлаженным, словно часовой механизм, и когда эти ребята так научились? На этот вопрос Роста, коварно улыбаясь, Ким пояснил:

— Только на моем крейсере так заведено. Я же командир отряда всех наших летунов, вот и отобрал себе ребят потолковее. У других не получается, — внезапно он загрустил и даже вздохнул. — Командиров толковых не хватает, потому и Ладу твою пристроили на грузовик. Она же — кремень-девчонка, дай ей волю, поколачивать начнет тех, кто не успевает.

— Я думал, у нас пилотов полно, ведь пурпурных тоже можно задействовать.

— Задействовали, но… Понимаешь, им доверия нет, они же русский так и не выучили. А таскать дополнительно переводчика какого-нибудь — загрузку жалко.

Долетели, однако, даже с этим исключительно работоспособным и тренированным экипажем только к концу третьего дня. Хотя, если посчитать, это был рекорд, средний темп составлял около семидесяти километров в час, совсем неплохой результат при долговременном перелете, особенно если учесть, что летели по большой диагонали континента, то есть совсем над неизведанными местами.

И все бы было хорошо, вот только питаться сухим пайком после полужидкого «стола» Левиафана Росту оказалось тяжко. У него даже что-то вроде желудочной рези началось, но все отнеслись к этому как к обыденности. Гуляб, наверное, на правах девушки, которые в этом больше понимают, объяснила:

— Это у всех наездников случается, мы уж и внимания не обращаем.

Но вообще-то она Роста дичилась. Он думал-думал, отчего это Ким, такой древний и проверенный дружище, да вдруг' свою жену от него прятать решил, но так ничего и не сочинил. Наверное, тому были причины, только Ростик в них не разобрался.

Когда сели на заводском дворе и Рост вышел из машины, помимо воли он вдруг стал как заведенный оглядываться по сторонам, словно никогда тут не бывал. Слишком уж странным ему показалось это устроенное для человека окружение. Здания, двери, окна и бойницы, часовые на башенках по четырем углам, факелы… Они, правда, не горели, но было их немало в специальных держателях по стенам. Опять же, стены… Да как они могли что-то удерживать, если можно и через них перескочить, подумал Рост и только тогда понял, что плавать в воздухе люди без специальных приспособлений не умеют.

Так вот оглядывающегося Ким привел его сразу в столовую. И еще на пороге грозно, как всем показалось, провозгласил:

— Эгей, есть тут кто? Кормить срочно нашего наездника, он чуть концы у меня во время перелета не отдал на сухарях с солониной.

В столовую сразу вошли аймихо и Людочка Просинечка. Вот ее-то Ростик опасался увидеть, всегда неприятно приносить плохие вести. Он встал с лавочки, на которую уселся, ожидая ужина, и проговорил:

— Людочка… Я сочувствую, Стас Рындин…

А Людочка постояла мгновение и подняла к Ростику лицо.

— Я знаю. Мы тут видели. — И все, больше ни слова, вероятно, уже успела отплакать свое.

Вперед, довольно неожиданно для Роста, выступил Сатклихо, бывший Ростиков учитель и отец его двух жен. Он сел, протянул через стол руку, они пожали друг другу ладони, как люди.

— Мы открыли в твоей машинке, Рост-люд, исключительное свойство. Мы можем следить за несколькими происшествиями сразу, а потом выводим их последовательно на экран, разнося во времени.

— Как это? — не понял Ростик. Он испытал и облегчение, что Людочка уже все знает, и горечь, потому что тут такие дела творились, а он, пока воевал с викрамами, отстал от жизни.

— Мы научились сначала видеть события, которые происходят именно сейчас. А потом выяснилось, что при определенной тренировке, конечно, можно вызывать сразу несколько опорных точек для наблюдения, и тогда… В общем, Зевс фиксирует не только происходящее сейчас, но и может показать то, что произошло чуть раньше. Правда, через сутки он, как правило, стирает эти сведения, но за сутки можно увидеть очень многое. Способность накапливать сведения у Зевса колоссальная.

— Как я понимаю, учитель, ты тут главный в обращении с…

— Нет, — отозвался Сатклихо, — она главная.

Рост поднялся, к нему подошла Туадхо, тоже аймихошная старица, когда-то она с Ростом очень неплохо общалась, но теперь подошла, словно он был какой-нибудь генерал, к которому следовало обращаться только после разрешения. Он поклонился ей, она, сдержанно и тонко улыбнувшись, тоже протянула руку для пожатия, уселась рядом с Сатклихо.

— Скоро придет Баяпош-хо, она хочет накормить тебя, но мы не успели… — Туадхо вдруг потерла виски, поправила волосы. — Очень много работы было в последнее время, люд-Рост, что-то с пауками происходит, а мы не понимаем, что именно.

Слова ее словно спустили какой-то триггер, вокруг стола расселись и остальные аймихо, некоторых Рост помнил в лицо, некоторых не знал. Мелькали тут и очень молодые лица. Заметив его внимание, Туадхо пояснила:

— Работа с машиной Зевса требует много физических сил, нам, старикам, это уже трудно. Мы используем молодых.

В зал вкатилось две габаты, одна несла поднос с глубокой мисочкой, от которой очень вкусно и остро пахло. Рядом с ней вышагивала… Это была Василиса. Она еще издалека улыбнулась Ростику, и у того совершенно неожиданно потеплело сердце. Он не подхватил ее руку, чтобы поцеловать вполне по-джентльменски, только потому, что за всем этим караваном вышагивала строгая Баяпошка. Вот она отчего-то не улыбалась.

— А мне? — спросил габату с подносом Ким.

— Т'бе, п-лоот, посл к'манд, — объяснила пурпурная девушка.

— Через пару м'нут принесут и вам, — добавила и Василиса. — На к'не-х сей-счас труд-но.

— Ты здорово говоришь по-русски.

— Это она еще от волнения спотыкается, — выговорил Ким, покорившись неизбежному. — Кстати, я думал, тут кто-нибудь из начальства обретается.

— Начальство занято возведением Дальнего, — пояснил Сатклихо. — С этой стройкой очень много сложностей, главным образом из-за расстояния. Председатель даже предлагал промежуточный пункт построить, а уже потом… Но тогда лучшее время года можно упустить.

Рост попробовал изумительный суп из свежайшего мяса с давно забытым вкусом. Он даже не сразу вспомнил, что это… свинина. Только парная, дающая восхитительный бульон. Еще в супе было немало какой-то травы, некоторые листочки, пусть и изрезанные чуть не до состояния пюре, отдавали отчетливым медицинским ароматом. Туадхо кивнула:

— Правильно понимаешь, майор, этот рецепт мы выработали на основе… большой практики выхаживания наездников после их пребывания в гигантах.

— Так плохо? — спросил Ростик.

— Не все же такие выносливые, как ты. Некоторых приходится выхаживать, — вставила Баяпошка.

— Как к комнате с экраном отнесся друг-Докай? — спросил Ростик, не желая портить себе ужин разговорами о печальных делах.

— Он побывал тут, посмотрел, кажется, одобрил, как мы обращаемся с Зевсом… — начал почти отчетным тоном Сатклихо.

— Он сказал, что теперь может научиться готовить наездников точнее, — прервала его Баяпошка. — Но от библиотеки оторвать его не удается. Он и с кандидатами в наездники работает с пятого на десятое. А тут еще… Зевсова машина.

Неожиданно в столовую вошли… Рост чуть с лавки не упал. Это были оба его вырчоха, Барон и Батат. А впереди них выступал, гордый, как вождь дваров, кесен-анд'фа Табаск. Как всегда, оценивая происходящее вокруг, хвост он нес почти параллельно полу. Потом подошел к Ростику и прыгнул на колени, оттуда перебрался на шею. Есть из-за этого стало почти невозможно.

Вырчохи поступили не лучше, подошли, поклонились, видимо, уже научились этому этикетному приему, и, проследив, что Ростик тоже дважды согнулся, последовательно глядя каждому в глаза, встали у него по бокам. Батат была уже здорово грузной, ее животик можно было бы даже назвать повисшим, но блеск в глазах выдавал в ней бойчиху, да еще какую.

Ростик погладил Табаска, попробовал передвинуть его, безуспешно впрочем, и тогда поискал глазами пустое пространство в дальнем от аймихо углу. Так и есть, там определенно был кто-то из невидимок. Он присмотрелся… Не понял, а потом вдруг Бастен, Ихи-вара и Зули последовательно откинули капюшоны своих нуз, чтобы он мог с ними поздороваться. Ну и ну, решил Ростик, все тут собрались, только Докай, пожалуй, не хватает.

— Так ведь наблюдать за экраном очень интересно, — пояснила Баяпошка, — если бы не жесткий контроль, сюда бы пол-Боловска перебежало.

— Читаешь? — со сдержанной обидой спросил Рост и даже не стал дожидаться ответа.

— Лад'но, — Василиса вдруг поднялась, — если не-е с'можешь суп, я тебе зап-ченны репы. Или тебе ка-пустой х'чется?

Дальше разговор как-то разладился, слишком уж много разного народа собралось в одном месте. К тому же Ростику хотелось есть. Табаск на своем внутреннем языке, который Рост не разучился понимать, вдруг потребовал, чтобы ему выложили из супа, если тот оказался отвергнутым, кусочки мяса, которые так хорошо пахнут… А когда Рост осовел от еды и чрезмерных разговоров нормальным образом, а не ментальным, как в гиганте, и засел с Кимом, Гуляб, Василисой и Табаском, в окружении неумолимых вырчохов, на одной из башен завода, чтобы наблюдать, как вдали светятся огоньки Лагеря пурпурных, его отыскала Людочка Просинечка.

— Я понимаю, что по-нормальному тебе следовало бы дать отдых, но… — она была жесткой и продолжала командовать: — Дело-то срочное. И Председатель просил тебя поторопить.

— Да, я знаю, Астахов вернулся мертвым из полетов.

— Есть подозрение, что его убил летатель, — вставил Ким. — А значит, возможно, существует какой-нибудь неизвестный фактор.

— Что по этому поводу думают остальные летуны в птерозаврах?

— Они лишь констатировали, что астаховский летатель странно себя вел последние пару недель, потом вдруг вышел из войны и вернулся сюда, к заводу.

— Понятно, — кивнул Рост, — он тут родился, тут его как бы гнездо.

— Может быть, — уронила Людочка. И продолжила: — Он приземлился в ручей, поплескался в нем и выбросил тело Леши в воду, мы обследовали тело, перед тем как его похоронить. И ни один из врачей не определил ни малейшего следа ранения, которое могло бы вызвать смерть.

— Хорошо его обследовали?

— Очень долго и подробно, как мне сказали. Даже вскрытие делали, а это в наших условиях, сам понимаешь, редко случается, — отозвалась Баяпошка.

Может, летатель пытался вылечить уже мертвого Астахова, подумал Ростик, времени у него на это было достаточно… Нет, когда мозг умирает, летатель это обязательно почувствует. На всякий случай он поинтересовался:

— Летателя обследовали?

— Нет, он быстренько закрыл свой полог, поднялся и улетел.

— Куда?

— Неизвестно, связь с ним не удалось установить даже аймихо с помощью Зевса. Возможно, где-то кормится, возможно, он вообще не вернется.

— Неизвестный фактор, — промямлил Ростик. — Ну и задачку мне Председатель подбросил.

— А ты на легкие больше не рассчитывай, у тебя теперь, парень, все время так будет. — Ким, кажется, несмотря на тон, не шутил.

— У нас только один свидетель, если не ошибаюсь, сам летатель, — сказал Ростик. — Его и нужно вызывать. И Председатель прав… Хотел бы признать, что он ошибается, что можно подождать, но прав он — нужно торопиться.

— Вызывать зверя не получается, — резковато напомнила Людочка.

— Это у вас не получается. — уронил Ростик, он уже думал, как исполнить задание. — А я для них почти отец, по крайней мере, меня Зевс на эту работенку в свое время толкнул, пока сам не научился,,. их вылуплять. Или пока другие наездники не привыкли к этому.

— Это опасно, Гринев, — проговорила Людочка. — Очень опасно. Может, он дефектный какой-то.

— Вот я и попробую выяснить, что да как, да почему, и до какой степени… Хотя в его опасность я, пожалуй, не верю. Нет в гигантах желания нас убивать, они нас любят… Даже, скучают порой.

Он поднялся из креслица, которое специально сюда вынесли. Если приниматься за работу, то следовало не рассиживаться, а готовиться. Хотя и не хотелось заниматься этим… Да, не хотелось влезать в дело вот так, без отдыха, дружелюбного трепа с друзьями, без привыкания к человеческому бытию, без умения усваивать нормальную пищу.

— Рост, ты, похоже, все же с двух концов свечу жжешь, — непонятно проговорил в темноте Ким.

Рост отмахнулся от него, но жест вышел неловкий, потому что Василиса вдруг погладила его по руке, словно жалела и хотела бы снова заполучить для себя. Читает, уже в который раз за этот день подумал Ростик, вспомнив, что она была из племени пурпурных эмпатов.

— Это война, Ким. — Рост повернулся к Людочке, которая так и не присела во время разговора. — Значит, так, я буду работать теперь, а ты должна обеспечить мне питание, как Сонечка Столова.

— Я понимаю, ухаживать за тобой будет она, — похоже, Людочка кивнула на Василису. Та сразу отчетливо согласилась.

— Будешь? — спросил Василису Рост на едином. — Ты все поняла?

— Отчего же не понять, — с чуть простонародным выговором, насколько Рост помнил единый, отозвалась девушка. — Я буду рада служить, господин.

— Лучше обращайся ко мне — командир, я привык к этому.

— Как скажешь, гос… Прости, командир.

— Мы тоже хотим тебе помочь, командир, — проговорила вдруг Батат. Уж единый-то она понимала, хотя что-то и из русского, по-видимому, улавливала.

Ростик поднял за брюшко Табаска, который дремал у него на коленях.

— А ты будешь помогать, мангуст? Учти, мне без тебя не справиться. — Он и не заметил, что по-прежнему говорит на едином.

— Ты справишься, — прозвучало сбоку, оказывается, там находилась Зули.

И опять все собрались, словно у кровати больного, подумал Ростик. Хотя… он был благодарен, что они вот так… рядом. Иначе ему стало бы совсем непонятно, почему он все это должен делать.

14

Ростик с трудом продрался через неподвижность мышления, которая была, может, каким-то вариантом смерти. Он пробовал привести себя в состояние жизни, но у него это выходило не сразу. Что-то мешало, возможно, действительно близкое ощущение гибели, которая грозила ему и которую он нес… на крыльях. Он даже немного боялся просыпаться, потому что слишком уж очевидным было чувство крыльев вместо рук и способность убивать, хотя создан он был для чего-то другого… Но он все-таки преодолел это состояние.

Потом он понял, что его кто-то зовет, прислушался, нет, ничего особенного, и лишь тогда стал разбирать слова:

— Осторожнее, он еще ничего не слышит.

Голос знакомый, но почему? Тогда он понял, это мама, она что-то делала с ним, словно он был ранен и нуждался в помощи. И рука болела у локтя, как после укола. Они что, и уколы делать снова научились, подумал Рост, словно бы не о себе.

— Таисия Васильевна, но зрачковая реакция…

— Ты бы, Сопелов, не лез с советами, когда тебя не просят.

— Извините.

Так, значит, это Сопелов, нынешний муж Любани, и мама. Что же они с ним делают? Он приготовился вернуться в этот мир, у него не было другого выхода. Нет, конечно, можно было снова нырнуть в ту блаженную тишину, которая находилась где-то в глубине его сознания, но это было неправильно. Следовало все-таки очухиваться. Оба врача заговорили о каких-то тониках, но Рост их уже не слушал, он просыпался сам, без их помощи.

Когда он открыл глаза, мама это почувствовала, повернулась, хотя только что спорила с Сопеловым сердитым голосом. Подошла, склонилась, как в детстве.

— Бестолковый ты, сын, — сказала она уже совсем другим тоном, не как только что спорила. — И все время на краю.

— На каком краю? — он едва разлепил губы, голоса почти не было, горло резало сухой, горячей болью.

Мама тут же поднесла ложку с водой, он выпил, потом попробовал пить из кружки, обливая подушку под собой. Отдышался, снова подвигал глазами, чтобы дали воды. Сопелов стоял над ним в странном сером халате и смотрел.

— Ты был в отключке всего два дня, но это было… очень глубокое состояние, — сказала ему мама.

— Да я и не хотел так-то. Всего лишь намер… намеревался попробовать.

— Ты когда-нибудь умрешь вот так, Гринев, когда тебе что-нибудь вздумается пробовать, — проговорил Сопелов громко.

Мама лишь посмотрела на него, потом погладила Роста по совершенно лысой голове. Приподняла за плечи, вгляделась в глаза.

— Взгляд чистый. Кажется, Ростик, ты уже завтра сможешь подняться… Если я правильно учитываю твою выносливость.

И тогда Рост вспомнил, что он должен был делать. Попробовал для убедительности помотать головой.

— Нет, подняться нужно сейчас.

— Ч-чего? — не поверил своим ушам Сопелов. — Васильевна, он и в Одессе был самым недисциплинированным больным…

— Он не больной, а пациент, — сухо поправила его мама. — Выбирайте выражения, коллега. — Снова обратилась к Росту: — Я против такой поспешности.

— Нужно, — решил Ростик. — Давайте несите меня… к ручью, где гиганты после рождения слизь смывают.

— Да я… — начал Сопелов, но мама как-то оборвала его.

Рост уже мог вертеть головой, а потому нашел взглядом обоих вырчохов, которые стояли, скрестив свои чудовищные руки на груди, и присматривались к тому, что делали врачи. Тогда Рост тоном, не допускающим возражений, повторил им свою фразу на едином. Барон кивнул, мягко, как сотканную из паутины, которую не хотелось нарушать, отодвинул маму и легко поднял Роста на руки.

Мама уже не пыталась спорить, лишь Сопелов что-то бормотал. Но Батат уперлась ему в грудь открытой ладонью, и хирург разом присмирел.

Барон нес его по коридорам жилого здания алюминиевого завода, и это было похоже на настоящее шествие. Потому что к ним постепенно прибивались какие-то люди и всякие прочие. Но дельной оказалась только Василиса, она прихватила с собой два одеяла и какой-то невероятный кусок войлока. Или это была шкура, Рост почему-то еще плохо видел и не мог разобраться.

Они вышли во двор, тут уже к ним подлетела Людочка, за ней следовало несколько бакумуров, но было и несколько охранников из людей, с ружьями. Людочка зачастила, когда ей объяснили, чего потребовал Ростик:

— Если вы решили его вынести за стены, то знайте — это опасно. У нас какая-то дикая стая гиеномедведей в окрестностях появилась, они уже двух пурпурных из Лагеря уволокли… Просто не знаю, что и делать.

— Н'стра-ашн, — вдруг по-русски вполне примирительно ответила ей Батат и вытащила откуда-то из складок своей хламиды немалых размеров пистолет.

Ворота им открыли не сразу, но, когда этого потребовала мама, стражники заторопились. Мама, кстати, тоже не теряла времени даром, она вытащила из держателя факел и попробовала его нести, но ей было трудно, тогда здоровенную деревянную палку перехватила другой лапой Батат. Вот ей было совсем не тяжело, несмотря на живот.

Они протопали те полтора километра, которые отделяли ворота от ручья, впятером, мама, хотя ей стало уже холодно и страшновато, осталась с ними. Василиса выбрала проплешину чистого песка и разложила войлок, из одного одеяла сделала что-то вроде подушки, вторым укрыла Роста.

— Нудоб-н ж му, — сказала Батат.

— Ничего, — ответила мама, — раз сам просил… Пусть терпит,

Рост закрыл глаза. Мама, сгорбившись, присела на край войлочной подстилки, Василиса пристроилась у Роста в головах, неотрывно читая взглядом его лицо, Батат высоко держала факел одной рукой, Барон осматривался, разминая слегка затекшие руки. Он даже не запыхался, перенося Роста.

— Ты, — мама улыбнулась бледными губами, тени на ее лице сделались большими и глубокими, — стал совсем юный. Не знаю, в гигантах, что ли, молодеешь? И массу не мешало бы набрать, нельзя быть таким худым в твои-то годы.

— Не получается, — не открывая глаз, ответил Ростик.

— А потом, без бровей, без ресниц у тебя какое-то зверское выражение сделалось. Даже и не ты как будто.

Рост уже не отвечал, он прислушивался и знал, что ждать долго не придется.

— Ты слишком решителен, — заговорила шепотом Василиса, — мне трудно понять, можно ли тебе…

А потом стало вдруг так тихо, что где-то в темноте над ними отчетливо можно было услышать… Нет, не сейчас еще, подумал Ростик, птерозавр только присматривается. Видимо, боится спуститься, может, отогнать всех, остаться одному?

Невдалеке вдруг завыл-зарычал какой-то из местных хищников. Его дружно в стороне Олимпа поддержало еще несколько голосов.

И тогда прямо над ними, словно из ничего, пронеслась невероятная тень тяжелых и таких сильных крыльев, что по телу Роста прошла дрожь. Да, если бы это был не птерозавр, которого он вызывал, наверное, можно было бы испугаться. Например, если бы эта махина их атаковала… К тому же в этом звере умер Астахов…

Нет, почти закричал Рост внутренне, гигант не виноват, что-то пошло не так, как нужно, а он создан, чтобы служить человеку, нести его в себе! Все-таки эту дурацкую волну паники он погасил не сразу. Поэтому пришлось еще ждать. Рост был уверен, если бы он так глупо, импульсивно не подумал об опасности, птерозавр сел бы раньше, а теперь он снова бесшумно кружил над ними в ночной вышине.

И все-таки… Раздался тяжелый плеск почти перед ними, метрах в двадцати, не дальше. От ударов крыльев зверя о воздух ветер растрепал мамину прическу. Рост подрагивающей рукой откинул одеяло, которое так заботливо подоткнула вокруг него Василиса, слегка стесняясь наготы и слабости, попробовал подняться.

— Ты как цыпленок, — отчетливо на едином сказал Барон, подразумевая, очевидно, человеческих кур, и где он только этому научился… — Я помогу тебе влезть в зверя.

Поднял за плечи и повел. Батат последовала было за ними, но Барон приказал:

— Останься.

Так вот вырчох и дотащил Роста до птерозавра, который делал вид, будто вся суета его не касается, он пил, опустив голову. Потом, закинув голову, как это делают воробьи, набросил воду на шею, волнообразным движением прокатил ее до спины.

— Тихо, — попросил его Ростик шепотом. Он был уверен, что гигант все понимает.

Барон чуть запнулся, все-таки доволок Ростика до спины гиганта, возвышающейся над ними, словно огромный валун. Птерозавр подумал, потом опустился на брюхо и даже слегка перекатился на бок, подставляя свой горб. Ростик попробовал выпрямиться, ему это не удалось, он действительно был слишком слаб.

— Не везет тебе с наездниками, летатель, — сказал он снова шепотом.

Оперся рукой, подтащил свое тело вверх и тогда уже не столько сам, сколько с помощью Барона и встречных движений птерозавра ввинтился в его полог. Вползал в него неловко, опираясь даже на самые нежные и мягкие ткани, возможно, причиняя летателю боль, но тот терпел.

Улегся не сразу, почему-то пришлось еще покататься с боку на бок, почувствовал, как от боли подрагивает все тело зверя, и вдруг понял, что устроился. Мускулы полога гиганта привычно обхватили его, маска наделась на лицо сама собой, теперь он находился в птерозавре почти правильно. Что-то было не совсем хорошо, но в целом он все-таки устроился.

Дыхание сначала было трудным, лишь потом Рост понял, что запыхался от своих упражнений, но это быстро прошло. Он стал слышать, потом видеть, потом стал сливаться с телом гиганта. Пока только с телом, рассудок зверя еще не принимал его, как и не пытался обследовать, каков же этот новый наездник, что в нем хорошего, о чем он думает, что чувствует. Завоевать его расположение Ростику только предстояло.

Птерозавр выбрался из ручья, на другую от людей сторону, покрутил головой, словно все происходящее ему не нравилось, и попробовал взлететь. Разогнался, как они обычно делали, подскочил и… тяжко плюхнулся на камни. Снова принялся разгоняться.

Эх друг, начал Ростик почти говорить ему, ты не слишком удачно взлетаешь. Ничего, я тебя научу… Он помог, это было странно, но и вместе с тем довольно привычно, словно бы плаваешь в незнакомой касатке. Они поднялись, птерозавр прятал свои ощущения от Роста, словно черный котенок забился в дальний угол очень темной комнаты, никак невозможно было его понять.

Ты не суетись, подсказал ему Ростик, просто летай… И только тогда понял, что летатель голоден, да еще как. Рост сосредоточился в том состоянии, в каком он находился, ему было нелегко сразу сообразить, что следует делать. Потом он решился, стал смотреть. Внизу, под ними с птерозавром, к заводу шли вырчохи, мама и Василиса. Их освещал факел, но и за кругом света теперь было все видно, по человеческим меркам — в полной тьме. А там собиралась стая гиеномедведей. Они были плотные и косматые, с клыками и вели себя агрессивно. Когда-то Рост дрался с такими, вместе с Квадратным и Пестелем.

Сейчас, попросил он летателя, не торопись, прицеливайся наверняка, я-то тебе в этом не помощник, не очень обучен летать. Они прицелились, потом вошли в пике, птерозавр испугался, он откровенно боялся не успеть развернуть крылья и потому разбиться о землю, но ему все-таки удалось подхватить одного зверя на бреющем. Тогда стая попробовала ухватить летателя за лапы, но им не хватило скорости. Поднялись, у Роста закружилась голова; чтобы в гиганте да так плохо себя чувствовать, это с ним было впервые.

Взлетели, пожалуй, чрезмерно высоко при такой близости к Олимпу, потом сбросили гиеномедведя, тот расшибся до такой степени, что, когда птерозавр стал его есть, ему и мясо-то рвать не приходилось, оно превратилось почти в желе. Тогда выяснилось, что улетели они от стаи не слишком далеко, и стая их атаковала, чтобы сожрать собрата. Ничего, снова принялся утешать Рост летателя, нового сейчас захватим и отойдем подальше, чтобы ты успел насытиться. Так и сделали.

Потом поохотились на небольших степных сайгаков километрах в пяти-семи от места, где находилась стая хищников, тогда птерозавр немного подобрел. Взлетал он все-таки плохо, долго разгонялся и неуверенно подскакивал в воздух, но это можно было и потренировать, Рост уже представлял, как это сделать. А потом он… уснул, самым обыденным образом, уже не впадая в забытье, в котором побывал, когда вызывал зверя к заводу. Проснулся он, осознав, что солнце включилось и летатель не знает, как теперь быть.

Ты правильно все делаешь, сказал ему Ростик, стараясь не соврать в мельчайших ощущениях. Ты молодец, рожден для того, чтобы летать и охотиться. Сам смотри, как хорошо получается.

Пожалуй, лишь тогда он почувствовал, что в гигантском звере, способном убивать пауков, летать на немыслимые расстояния, вдруг стала пробуждаться… Нет, еще не уверенность, для этого ему следовало переучиваться, возможно, многие месяцы, но в нем начинала прорастать радость бытия. И это тотчас отозвалось в Ростике, он тоже стал… разгонять эту радость, и так вот, раскачивая друг друга, словно на качелях, они стали перебрасываться ощущением удовольствия, как мячиком в хорошем волейбольном кругу.

К вечеру Ростик уже не думал о том, что пребывание в этом птерозавре могло быть опасным, он даже окреп, сказалась способность гигантов лечить своих наездников. К тому же летать было так приятно.

Они парили не очень высоко, потолок у этого летателя был, пожалуй, метров триста, не больше, то есть гораздо ниже, чем у других таких же гигантов, но и это, подумал Ростик, можно будет восстановить. Хотя, он даже удивлялся, как же этот зверь перетаскивался через перевал у Олимпа, который проходил на высоте метров пятисот, не меньше, где уже едва хватало воздуха для дыхания.

И тогда он пожалел зверя по-настоящему. Это же надо, такую мощь, такое физическое великолепие привести в состояние едва ли не разрухи!

На третий день, когда и Ростик уже оклемался от своего очередного ментального штурма, и птерозавр больше доверял новому наезднику, они впервые как бы разговорились. Друг, поведал ему Ростик, мне нужно знать, что произошло. Хотя он уже знал, что главной причиной смерти Астахова и многочисленных дефектов в технике полета у птерозавра стала неуверенность пилота в его возможностях. Но было также очевидно, что не все так просто. Астахов был не дуралей какой-нибудь, а опытный летчик, который неплохо воевал, у которого было за плечами очень многое. И вдруг такой прокол — не сумел приручить зверя, да еще и сам погиб… В этом самом пологе без малейших признаков насильственной смерти.

Вот что с Астаховым случилось, ты и должен мне рассказать, внушал он птерозавру. Покажи мне все, что у вас произошло, что с ним и тобой приключилось.

Летатель сразу зажался, он боялся повторить тот путь, который привел Астахова к гибели. Это нужно сделать, убеждал Ростик гиганта, это необходимо, чтобы мы поняли, что могут делать другие птерозавры и их наездники, а чего они делать не должны. Мы осторожненько выведаем предел этих возможностей и расскажем людям… да, создадим технику безопасности для наездников, чтобы больше никто не умирал так нелепо.

Погибнут еще многие, полусказал-полуподумал птерозавр. Рост даже дернулся, когда получил этот ответ. Но это соображение было явственным, четким, едва ли не столь же чистым, как и разговоры, которые они непонятным образом вели между собой в касатках.

Теперь я с тобой, сказал он летателю, и мы все равно должны это сделать. Тем более что ты такой умный. Умный-то я умный, снова почти сказал ему летатель, но это ни к чему хорошему не приведет. А ты попробуй, посоветовал ему Ростик, давай вместе попробуем. Вот увидишь, у нас получится.

И они полетели вдоль Олимпийской гряды, чтобы выйти в Водный мир не через перевал, а вокруг гор, примерно в том месте, где обосновался со своим складом химических бомб Бабурин. Это навело Роста на мысль, что, возможно, придется выходить из летателя, чтобы сообщить Бабурину о гибели его дочери, о том, как это произошло… Лишь потом он вспомнил, что это видели аймихо в машине под заводом, и конечно, передали ему.

Когда он решил все-таки не вылезать из гиганта, то отчетливо уловил… даже не вздох, а всхлип облегчения от того, что он не покинет этого зверя, останется с ним. Тогда снова пришлось успокаивать зверя, отчетливо ощущая, как бешено от этих опасений бьется гигантское сердце, как сбивается дыхание гиганта, как даже его крылья не совсем правильно загребают воздух.

Как всегда в таких случаях Ростик делал с гигантами, он принялся его немного насильственно кормить. Они убили очень красивого зверя, похожего на небольшого бизона, и сожрали в нем самые вкусные куски. И тогда впервые за эти дни Ростик вдруг понял, что и его кормежка в этом гиганте была какой-то полускисшей, невкусной, но вот теперь, когда они стали общаться получше, и питательная смесь для наездника стала качественней. Она еще не была той восхитительной амброзией, которой его кормил Левиафан, но ее уже можно было глотать не давясь.

Вот видишь, все может быть очень хорошо, друг… А пройти путь, который стал для Астахова последним, нам все-таки придется. И впервые, пожалуй, за все дни, что он уговаривал летателя. получил в ответ — придется. В общем, так и должно было случиться, постепенно все налаживалось. Вот только — что ждало его на том конце пути, пройти который теперь они были почти готовы?

15

Махать крыльями становилось все привычней и обыденней. До такой степени, что Рост, еще недавно покинувший Левиафана, начал отчетливо ощущать разницу между водой и воздухом. Вода держала сама, она грела, приносила пищу, по ее вкусу можно было очень многое узнать об этом мире, опять же эхолот помогал разобраться даже во сне, где дно, где верх, где берег, скалы, друзья, враги… Воздух почти не давал возможности так определиться. Лишь странное, едва заметное ощущение возникало где-то сзади, со стороны Боловска, иногда превращаясь в тонкий, мешающий думать, но в целом необходимый звук.

Ростик уже понимал, что это своего рода маяк, который в большей степени, чем в касатках, ощущали летучие гиганты. Если в воде этот звук был раздражающим, в воздухе к нему почему-то очень быстро привыкалось, он даже начинал казаться поддерживающим, словно похлопывание друга по плечу, мол, я знаю, ты тут, за тобой следят, чтобы ты не сбился с выбранного направления.

Ростик, привыкая летать, довольно долго обдумывал, а не совершает ли он ошибку, обходя Олимпийский хребет с востока, где он становился ниже, ведь Астахов, вполне возможно, умер над Водным миром, и тогда входить в эту необъятную болотную территорию с другой точки было бы неверным. Но в то же время он отчего-то понимал, что можно не тыкаться наугад, пробуя выйти на обратный маршрут, когда его летатель волок уже мертвого наездника, страдая от боли из-за его разложения в мягком пологе горба, а пересечь эту линию там, где наездник был еще жив. Так было спокойнее для гиганта, и можно было наладить с ним контакт, которого, похоже, не сумел добиться Астахов.

Почему же летатель не сбросил Астахова раньше? Ведь это было просто — присесть, раскрыть мускульный мешок с мертвым телом, как-нибудь выдавить его, например, погружаясь в воду или покатавшись на песке… Тем более гигант сделал это, добравшись до ручья у алюминиевого завода, но он не сбросил Астахова, пока не добрался до места, которое полагал самым безопасным на свете. Возможно, если бы удалось разобраться с этой странностью, тогда бы и пришла разгадка смерти Астахова.

Но даже после того, как Ростик нашел с гигантом общий язык, он ничего не мог определить в его сознании, не мог найти ответов. Виновата была сложно спрятанная область в сознании гиганта, куда наезднику не было доступа. А прорываться туда силой Ростик не решался, вполне могло оказаться, что он и сам получил бы оттуда какой-нибудь удар, который мог убить его… Хотя нет, какой там удар! Летатель мог задушить или даже утопить его без труда, наездник ведь зависел от гиганта полностью. В общем, если и следовало разгадывать эту загадку, то по косвенным признакам, не вызывая у летателя негативных реакций.

И нельзя было настраивать его против этого расследования, бояться самому или пугать его, обвиняя в смерти человека. В конце концов виноват-то был не гигант, скорее всего, виноват был именно Астахов. Вот только — в чем?

Они вошли в Водный мир так спокойно, словно плыли по течению знакомой речки, словно и не было никаких других проблем, кроме как лететь, не уставая, да кормиться посытнее. А над этими бескрайними болотами, переполненными всякой живностью, кормиться было просто и лететь было несложно, потому что сыроватый воздух отлично поддерживал гиганта, даже иногда подбрасывал его вверх восходящими токами, как альбатроса над морем.

Как всегда, у Роста в гиганте смещалось представление о времени и расстоянии, которое они прошли. Поэтому он не знал точно, когда же они миновали хребет и вышли к болотам — через неделю после вылета с завода или чуть позже. Но прошло еще с пару деньков, и он вдруг понял, что слышит какие-то слова… Еще издалека, но уже понятно. Он прислушался и сам же удивился тому, что оказался неподготовлен к этому эффекту.

Оказалось, что ребята, которые дрались с пауками, вели между собой отрывистые, но вполне содержательные переговоры. Примерно, как в фильмах о войне, которые он смотрел еще на Земле, переговаривались летчики в бою. То есть он слышал что-то вроде — «Ева, помоги ему… Да не уходи сразу, Витек, поюли, иначе на луч наденут… Тут здоровая стая восьминогих, один не справлюсь, хоть до ночи… Не волнуйся, сейчас еще кто-нибудь подойдет…»

Ого, подумал Ростик, молодцы, колошматят пауков почем зря, посмотреть бы… Но почему-то летатель не соглашался идти к озеру, где стоял корабль, а забрал гораздо восточнее, чуть ли не в самое сердце пустынь, где обитали пауки. И Рост, памятуя, что его гигант должен все решать сам, нехотя покорился. Хотя и получилось, что он только присматривается к ребятам, их страшноватой, но правильной работе, а сам-то, сам… Но делать было нечего, то есть действительно приходилось скучновато парить изо дня в день сначала над болотами, а потом, когда их сменила после невысокой, вполне проходимой гряды пустыня, лететь еще и над песками — коренной территорией пауков.

Кстати, в этой гряде, более низкой, чем Олимпийская, его гигант попробовал серьезно обосноваться. Теперь он расхотел двигаться на юг, хотя прежде сам выбрал это направление, у него не было желания внедряться в пространство пауков, он их или боялся, или боялся чего-то, что с ними было связано. Тогда Ростику пришлось его все-таки слегка пришпорить.

Пустыня внизу сначала показалась на удивление однообразной. Ну, песок, иногда сформованный в какие-то слабые волны, вроде морской ряби, только неподвижные, разумеется. Если снизиться, сходство с морем становилось еще заметнее из-за гор вдали, как если бы там виднелся далекий берег.

Тут частенько возникали паучьи дорожки, их было видно с высоты, хотя на бреющем они расплывались и пропадали или не хватало внимания, чтобы их засечь. Рост вспомнил, что и дно моря, если смотреть из антиграва с высоты, читалось вполне удовлетворительно, а стоило спуститься, как все закрывал блеск воды — тут был схожий эффект.

Чтобы разогнать слишком спокойное течение времени, он попробовал поохотиться на отдельных пауков, и вот тогда-то получил сильнейший протест от летателя, который явственно отказывал наезднику, по сути, в простых маневрах — нырок за пауком, подъем с ним в воздух, до боли в крыльях и где-то в спине, потом сброс иногда отчаянно трепыхающегося комши, чтобы он разбился… Гигант протестовал против этой охоты, хотя поблизости не было ни одной сколько-нибудь серьезной команды с ружьями и, следовательно, опасности не возникало.

Заставить бывшего астаховекого гиганта воевать Ростик не сумел, даже затратив на уговоры несколько дней. И ему пришлось с этим согласиться, потому что главной его задачей было совсем не уничтожение отдельных восьминогих.

Тем внимательнее он стал прислушиваться к тому, как воюют бойцы на западе от него. И многое в их улучшенной тактике для себя прояснил. Только одну штуку не понял. Случалось, что летатель, особенно умелый, под руководством какого-нибудь аса, например Евы, поднимаясь с пауком, уворачиваясь от выстрелов с Земли, от паучьей стаи, вдруг… Вот он был, вот он должен был неминуемо оказаться в следующей точке своей траектории… Но куда-то на миг пропадал, а потом оказывался метрах в двадцати или больше, совсем в другом месте, иногда даже направляясь в противоположную сторону! Словно совершил какой-то невероятный боевой разворот… И вся прицельная пальба восьминогих, разумеется, уходила в пустоту. При этом возникало впечатление, что несколько мгновений летающего гиганта с наездником просто не существовало. Рост это понял, когда подслушал не в меру разговорившегося Ромку, который, поднимаясь с захваченным пауком, попробовал осмысленно, как он сказал, «мерцать»… И звук его голоса при этом исчез, а появился с пропуском нескольких слогов.

Мерцание было настолько странным явлением, что Рост предложил своему гиганту слетать в ту сторону, выяснить, что же там происходит, но и это его летатель отверг. Складывалось впечатление, что та зона для него была закрыта, может быть, навсегда.

Бездельничая из-за странностей гиганта, они довольно неожиданно вышли к башне комши. Вернее, к новой башне, потому что Ростик отлично помнил, где находились две старые, которые он в компании других крейсеров когда-то бомбил. Ширы тогда сделали для людей специальное вещество, размягчающее каменноподобную лепнину, из которой пауки создавали свои башни, и те рухнули, не выдержав в размягченном состоянии собственного веса.

А восьминогие тем не менее заложили новую башню и аккуратно возводили ее на несколько сотен километров восточнее, чем прежние, которые еще можно было найти в пустыне, подобно древним, брошенным городам, превратившимся в груду неопрятных развалин. Рост не стал подлетать, чтобы рассмотреть эту новую стройку. Воспользовался лишь эффектом дальновидения гиганта и решил, что она напоминает картину Брейгеля с изображением вавилонской башни, только без реки перед ней, в которую упал Икар, и так же, как на картине, создавалось впечатление, что должно было пройти еще немало лет, чтобы она приняла сколько-нибудь законченную форму.

Его летатель, опять же непонятно почему, двинул дальше на восток, в сторону шхер, так недавно отвоеванных заливными викрамами. И неожиданно для себя, как почти все происходило в этом полете, оказался над джунглями, которые ковром покрывали юго-восточную часть континента. А ночью вышел к настоящей саванне, где росла довольно плотная трава и паслись бесчисленные животные, где кипела совсем не похожая на пустыню жизнь.

Рост покружил тут немного, пробуя сообразить: может, стоило именно здесь сажать траву ихну, а не со стороны леса дваров? Но теперь, пожалуй, об этом поздно было гадать, решение захватить пустыню восьминогих с запада, а не с востока, было принято, и к воплощению плана приложили изрядные усилия, хотя идея оказалась, пожалуй, неудачной.

А еще через пару дней они оказались над шхерами. Вот тут было очень красиво — изрезанные водой скалы, иногда довольно острые хребты, покрытые лесом или плотным кустарником, и настоящий водный лабиринт, как причудливо выстроенный собор, бесконечный, неохватный с самой большой высоты, на дне которого просматривались то города рыболюдей, то их плантации, а то и какие-то пастбища, куда они загоняли из моря рыбу, чтобы кормить молодняк.

Ростик даже стал думать, что поход с экспедиционным корпусом заливных викрамов и победа, которую они одержали, сделали его более внимательным и благонастроенным к этому месту и к жизни, которая тут кипела. Когда он находился в Левиафане, ему было не до любований, он воевал, дрался, спасал подчиненных касаток и своих викрамов. Теперь же он мог взглянуть на это не глазами участника, а со стороны, и то, что он теперь видел, ему понравилось. Да, это место стоило того, чтобы за него воевать, хотя ребят, которые тут погибли, все равно было жалко.

Налюбовавшись вдоволь, он нашел и крепость, которую строили на этих берегах люди. Будущий Порт-Артур, как предложил Ким. Тем более что определить это место было несложно, там даже с большого расстояния ощущалась такая бешеная активность, туда так часто подлетали и оттуда так часто поднимались антигравы. Его летатель просто направился туда, и Рост привычно решил с ним не спорить.

Когда они подлетели к этому месту, Ростик понял своего летателя — здесь было здорово! На плоском каменистом мысу возникала изрядная по разметке, которую уже при желании можно было распознать, крепость, образующая в плане неправильный шестиугольник. В трех ее гранях, будущих стенах, должны были возникнуть ворота, выходящие на три дороги. Одна вела по извилистому и высокому хребту в сторону той самой саванны, которой Рост еще несколько дней назад так искренне восхищался. Другая выходила на сложное переплетение каменных стен, разделяющих причудливым образом три разных фьорда, между которыми не было видно никакого водного соединения. Ростику и цвет воды в каждом из них почему-то показался разным, один был желтоват из-за обилия раковин, дающих металлические жемчужины, другой плескался светло-зеленой водой от каких-то мелких водорослей, третий, главный, где и обитали дружественные викрамы, блистал чистейшей голубизной.

А третьи ворота вели на короткий путь, который спускался к тому самому месту, где Рост, кажется, покинул своего Левиафана менее месяца назад. Там, как сказал Мурад, собирались строить пирсы, склады, площадки погрузки-выгрузки для купцов, что будут сюда приходить на своих кораблях.

На стройке суетилось множество всяких фигурок, людей, кстати, было меньше всего, зато много было волосатиков и пурпурных всех трех статей. Чуть в стороне от крепости, но довольно близко к ней уже имелось несколько строений, вероятно, для строителей, и имелась здоровенная посадочная площадка для антигравов.

Покружив над будущим портом, рассмотрев все как следует, Рост решительно пошел на посадку. Ему показалось, что теперь, когда он прошел этот путь, он мог немного пожить и не в гиганте. Хотя бы для того, чтобы не забыть, как люди разговаривают с помощью языка и гортани, без ментальных хитростей. И как пахнет, как жуется настоящая пиша, а не только та смесь, которой его кормил гигант через вставленный в рот катетер.

16

Народу на площадке оказалось много, человек пятьдесят, и все были заняты чем-нибудь, в отличие от Ростика. Но он тоже знал, что ему нужно, поэтому, остановив за пуговицу на солдатской куртке какого-то совсем уж молоденького паренька, твердо спросил:

— Где Мурад?

— А где же ему быть-то… — солдатик был так молод, что еще не научился отвечать на вопросы правильно. — За крепостью летатель сел, вот у Него, наверное.

Рост неловко поежился, потому что, приземлившись у двух стоящих чуть в отдалении грузовиков, едва выпросил одежду у летунов, которую те еще и давать не хотели, хотя все-таки выделили какую-то хламиду, оставшуюся, по-видимому, от бакумура, по крайней мере шерсти на ней было больше, чем хотелось бы. Шерсть эта еще и налипла на слизи, покрывающей его тело, словно клей, ведь вымыться Рост тоже не успел… Нужно было у моря садиться, мрачно решил он, хотя бы искупался, когда из летателя вылез, и пошел к посадочной площадке.

Тут уже действительно был Мурад, около него крутилось несколько других ребят, среди них Рост с удивлением обнаружил Сонечку Столову. Та чем-то распоряжалась, кажется, в отличие от остальных, требовала мимо проходящих бакумуров разыскать того наездника, который только что к ним прибыл. Заметив Роста, Сонечка облегченно всплеснула руками.

— Молодец, майор, — почти запричитала она на свой полухохлацкий манер. — Мы с ног сбились, тебя разыскивая, а эти, — она мотнула головой в сторону экипажа грузовоза, где Ростик как бы приоделся, — только и талдычат, мол, был тут, куда-то делся. — Она зло передразнила недружелюбных летчиков.

— Да ладно тебе, Сонечка, я же нашелся. — Ростик оглянулся. — Интересно у вас, правда, шумновато.

— Будет еще шумнее, — к ним подходил Мурад, остальные ребята, с которыми он болтался у летателя, за ним не потащились, только один последовал. Рост присмотрелся, это был Костыльков, тот самый, которого прозвали Хоттабыча-еще-не-нашел. — Мы тут такую кутерьму затеяли.

Он вытянул руку, Рост автоматически ответил, потом Мурад вытер руку об штаны.

— Виноват, — извинился Ростик, — не успел искупаться, одежку разыскивал.

— Ничего, — Сонечка была благородной, — мы тебя и искупаем, и форму выдадим, правда, не по размеру… Или рабочая роба сойдет?

Ростик ответил ей взглядом, мол, конечно, сойдет, хоть что-нибудь.

— Главное, штиблеты отыщите, а то по вашим камням спускаться к морю трудно будет.

Сонечка тут же принялась кого-то куда-то посылать, потом, все еще улыбаясь, повернулась к Росту.

— У нас бакумурши лапти отличные плетут, даже на босу ногу носить можно. Тебе в самый раз будут.

— Слушай, Гринев, — спросил Мурад обеспокоенно, оглядываясь на гиганта, который мирно пасся где-то в густой траве на краю посадочной площадки, подальше от людей и антигравитационных грузовиков, — ты только не сердись, но этого зверя лучше побыстрее угнать куда-нибудь. У нас с едой не очень, сами каждый вечер рыбу пытаемся ловить, чтобы посытнее было, он нас объест вконец.

А Рост, проследив за взглядом Мурада, так и замер, потому что… Да, потому что бывший астаховский летатель определенно кормился травой. Травой! Такого он за птерозаврами не подозревал. И это наводило на какие-то мысли, странные, впрочем. Но главной было простое соображение — жалко, недолго в нем летал, нужно бы подольше, вот и не разобрался, что он ко всему еще и травоядный.

— Может, я с ним попробую? — спросил вдруг Костыльков.

Ростик посмотрел на него, — не очень был собран и внимателен, поэтому не сразу даже вспомнил, когда с ним знакомился, и понял, что этот паренек сделает что-то важное, но погибнет, может быть, глупо погибнет, плохо, нерасчетливо и поспешно. А мог бы, кажется, жить и большую пользу принести людям, всему Боловску или что-то похожее…

— Да, давай-ка, майор, отдай нам этого летателя, — попросил вдруг и Мурад, — Он нам для разведки сгодится, и вообще — найдем ему применение.

— Ты уверен, что справишься с летателем? — спросил Рост Костылькова.

— Так меня же хотели к тебе послать, когда ты шхеры собирался с нашими викрамами штурмовать. Почему-то не пустили, но Докай высказался в том плане, что я могу.

— Друг-Докай, — поправила его Сонечка. Она, кажется, потеряв Фрему, стала как-то слишком уж по-матерински относиться ко всем этим мальчишкам, которые были заметно моложе ее.

— Ну да, друг-Докай, — быстро согласился Костыльков. Он хотел быть послушным, чтобы ему все-таки разрешили влезть в гиганта.

А Ростик смотрел на него и удивленно, и рассерженно, и печально. Выходило, что с пути, начертанного для него, каким-то неестественным, жутковатым и непреодолимым образом пацану этому сойти не удастся. Вот и сейчас, не подозревая о том, он сделал первый шаг, который должен был привести его… Знать бы, что ему грозит, подумал Ростик, можно было бы предостеречь. Хотя все мы тут… по краю ходим, может, он сам, Ростик Гринев, погибнет еще раньше этого мальчишки в расстегнутой гимнастерке с лейтенантскими погонами.

— Ростик, — вдруг и Сонечка решила вмешаться, — отдай ты этого гиганта. А мы тебя до Боловска отлично на грузовике добросим, если хочешь, или У нас поживи немного, ты же эти шхеры завоевывал, к друзьям-викрамам, наверное, приклеился.

— А ты лукава, Сонечка, — Ростик вздохнул. — Ладно, берите, только про обещание доставить в Боловск на грузовозе не забудьте.

Костыльков так обрадовался, что стал почти тут же раздеваться, но все же опомнился и на Сонечку поглядел смущенно.

— Пойдем, я тебя проинструктирую, что с этим зверем тебе предстоит сделать, — заговорил Мурад. — Заодно и погляжу, как он тебя примет, а то я сам-то ни разу этого не видел, замечательное зрелище, говорят.

— Видел, например, как Гартунг в Левиафана входил, — заметил Ростик, все еще думая о Костылькове.

— Я имел в виду летателей, — пояснил Мурад. И, подталкивая Костылькова в спину, как-то неуловимо предложив остальным ребятам к ним присоединиться, они направились в сторону летателя, который уже ушел от людей в степь километра на полтора, не меньше.

— Теперь тобой займусь, — с тайным удовлетворением решила Сонечка, — я же здесь хозяйкой заделалась, сам понимаешь, гостя, особенно такого, как ты, мне обихаживать.

Спустя пару часов все нормально устроилось. Ростик с Сонечкой, которая очень мало стеснялась того, что ей предстояло, спустились к заливчику, он искупался, пока она простирнула бакумурскую хламиду, чтобы вернуть ее пилотам, переоделся почти в нормальный, из тонкой брезентухи костюмчик, подобный тем, в которых студенты на Земле в стройотряды ездили, переобулся в действительно удобные полулапти-полусапоги из травы и кожи и расположился в палатке, в которой стояли грубоватые столы и лавки, как и полагалось в общей для строителей столовой.

Когда туда же пришел и Мурад с какими-то ребятами, из которых Ростик не знал никого, Сонечка, исхлопотав на кухне пару здоровенных тарелок с какой-то лапшой и рыбой, предложила:

— Рассказывай, майор.

— Так это вы мне новости какие-нибудь расскажите, — удивился Рост. — К вам же каждый день грузовики приходят, вы все знаете. А я… и не вылезал за последние три месяца из гигантов, даже вашу лапшу есть разучился.

— Не понравилось? — огорчилась Сонечка. — Ох, извини, Рост, я не подумала, тебя же, наверное, одним бульоном поить полагается.

Рост в самом деле едва мог жевать, даже мускулы челюстей заболели с непривычки.

— Ты не отнекивайся, поведай, что думаешь о летателях? — строго, немного хмуро, может быть, ревнуя, спросил Мурад. Вот он-то все на свете знал и почти все понимал.

Ростик попробовал рассказать, что думает о смерти Астахова. Но вышло у него не очень, мало у чего времени было, чтобы обдумать эту проблему, да и перебивать его стали все, кто в столовой оказался. Оказывается, у этих ребят имелись свои идеи, некоторые интересные, хотя чаще — не очень. Рост думал иначе и о многом уже судил с высоты своего опыта пребывания в летателе. Он замолчал, только жевал, да так старательно, что Сонечка — милая хозяйка — даже слегка морщилась, словно своими гримасками могла помочь ему в этом нелегком труде.

Потом Мурад встрепенулся.

— Слушай, Гринев, если хочешь сегодня же вылететь в Боловск, то один грузовик как раз уйдет перед выключением солнца. Можешь с ними.

Сонечка удивленно повернулась к нему, потом отвела взгляд. Росту не составляло труда прочитать, что подумала она просто — они же завтра собирались, чтобы в световой день выйти… Но поняла, что Мурад настоял на этом отлете и по простой причине — не мог он спокойно видеть, как она с Ростиком возится, вот и нашел выход из положения.

— Ладно, — согласился и Ростик, — только дайте мне в дорогу побольше чаю какого-нибудь.

— Я тебе ухи в котелок насыплю, — тут же согласилась Сонечка. — Только сам пей, никому не давай. Уха наваристая получилась, не хуже мясного бульона будет, почти как для заливной рыбы, только вот ледника у нас нет… — И она умчалась на кухню готовить для Ростика специальный котелок.

Так и получилось, что Ростик уже вечером того же дня летел в грузовике в Боловск, причем от неожиданной усталости даже не позаботился познакомиться с экипажем, чего с ним прежде, кажется, не случалось. Ребята, впрочем, тоже не горели желанием свести с ним знакомство покороче. Были они какие-то чужие, Рост даже забыл, что у людей бывает такая отчужденность. Недоумевая по этому поводу, он устроился в большом, гулком трюме грузовоза на не вполне очищенных шкурах бизонов, которые летчики волокли с собой в город.

Его немного беспокоило, как летчики поведут грузовик в темноте, но тех, похоже, это не волновало. Они и весь следующий день продержались за рычаги, проделав почти треть пути, как мельком обмолвился кто-то из них, хотя Ростику казалось, что прошли они едва-едва четверть всего расстояния. Питом они присели на какой-то возвышенности за джунглями, где еще и Водный мир по-настоящему не начинался. Тут имелись следы многих других стоянок — кострище, запас относительно сухих дров, разный человеческий мусор и даже что-то похожее на большой шалаш, не очень умело сложенный из сухого тростника.

Следующие два дня Ростик провел в полудреме, изредка выглядывая в иллюминатор, чтобы оценить землю, над которой они летели. И хотя называть эту поверхность «землей» было неправильно, но с этой неправильностью оставалось только мириться, спорить с этим термином было бы глупо. Он даже попробовал пристроиться к иллюминатору, чтобы смотреть вниз все время, как, бывало, в поезде на Земле еще, едешь и бездумно смотришь на расстилающиеся перед тобой пейзажи с верхней полки, лежа на животе… Но удобно устроиться не сумел, и потом все-таки слишком уж часто он засыпал. Должно быть, от слабости. И все равно, лететь было очень приятно, давно Рост не чувствовал такой безмятежности, спокойствия и бездумья.

Вот только с желудком творилось что-то несусветное, Сонечкина уха оказалась очень кстати, хотя Ростик заметил мельком, когда пил совсем уже остывшее варево, как неодобрительно на нее косился кто-то из пурпурных загребных на заднем котле. Лишь волосатики, практически всеядные, иногда оглядывались без неодобрения, привлеченные запахом очень уж пикантных для них корешков, истолченных в настоящую приправу.

Грузовик долетел без привалов до Перекопской крепости, и так как Рост только спал, чувствуя, как к нему возвращается энергия, он попробовал было тут пересесть на какой-нибудь другой гравилет, чтобы быть в Боловске скорее, но Ада Бабурина, хотя так и не вышла к нему, когда всех кормили в общей столовой, передала, что других гравилетов не будет. Поэтому Росту пришлось ждать, пока летчики выспятся, а потому он оказался в городе только на пятый день после их отлета из Порт-Артура, за несколько часов до вечера. Первым делом он отправился на Октябрьскую, чтобы привести себя в порядок, но вымыться в горячей воде с помощью бакумуров, которые постоянно обитали в их доме и заведовали хозяйством, не успел.

Он едва поплескался в мамином душе, нагретом на солнце, с неожиданным удовольствием растираясь чем-то, очень похожим почти на настоящее мыло, и стал примерять одну из своих прежних рубашек, ожидая ужина, как к нему пришла Рая Кошеварова и почти официально предложила:

— Ростик, тебя в Белый дом вызывают, срочно.

— Ты у них теперь адъютантские функции выполняешь? — с улыбкой спросил он, соображая, стоит ли пытаться влезть в старую отцовскую штормовку или остаться в курточке, которую ему ссудила Сонечка.

Но на этот невинный вопрос Рая почему-то обиделась, видимо, полагала, что под адъютантскими функциями Ростик подразумевал какое-то не совсем достойное ее поведение. Поэтому она быстро ушла, даже не стала расспрашивать, как обычно поступала при встречах. Ничего не оставалось делать, как отужинать в одиночестве и отправляться пред светлые очи начальства по темным, но таким знакомым улицам.

17

Хотя, как Ростику казалось, он уже привык к скудному освещению, которое воцарилось в Боловске, он не ожидал, что недостаток света так ему не понравится. Света на улицах действительно было очень мало, лишь изредка светилось какое-нибудь дальнее окошко, да еще на задних двориках домов посолиднее других иногда отбрасывал свое зарево редкий факел. К тому же старые фонарные столбы кула-то исчезли, вероятно, их сожрал Зевс, потому что они были сделаны из чистого чугуна, и что характерно, вместе с проводами, а может, их убрали люди, когда собирали весь металл на вагоноремонтный завод для хранения… Как им казалось. Потому что и тот металл тоже вобрал в себя странный, малопостижимый с человеческой точки зрения металлолабиринт, находящийся за две с лишним сотни километров отсюда.

Впрочем, перед Белым домом факелы горели, а по его крыльцу из гранитных плит одиноко расхаживал постовой с ружьем под мышкой, словно старый сторож, который не знает, как следует обратиться с оружием. Рост даже хотел было сделать ему замечание, но передумал, почему-то это стало казаться неоправданной дерзостью.

В холле его задержал еще один постовой, он сидел за древним столом, у которого одна тумбочка была почти дочиста источена, по-видимому, борымом. Рост не помнил, чтобы летающие крысята, которые исправно наведывались каждую зиму, прорывались сюда, в главную резиденцию боловской власти, но он вообще так мало знал, как тут живут люди, что не стоило ничему очень-то удивляться. На главной лестнице, ведущей наверх, в главные кабинеты, его встретил Герундий, вот он обрадовался Росту, даже слегка приобнял за плечи, провожая в кабинет Председателя. А тот был еще любезней.

— Гринев, — Дондик вышел из-за стола, протягивая руку, — рад тебя видеть. Л-ру, как у вас, полудиких разведчиков, принято теперь здороваться. Садись, майор, рассказывай.

Рост уселся, огляделся. Как всегда с ним бывало, попадая в этот кабинет, он замечал произошедшие изменения. На этот раз оказалось, что те самые картинки разных существ, встреченных Ростом в плену, которые когда-то рисовала Баяпошка по его, Ростиковой памяти, оправленные в простые, но естественные для этих рисунков рамки, были теперь развешаны по стенам словно в галерее.

Ростик вздохнул. Этот разговор был необходим, но он опасался, что проведет его на высоте, хотя теперь, в отличие от сумбурных толков в Порт-Артуре, знал, что следует говорить, было у него время подумать, пока он бесполезным пассажиром валялся в грузовозе.

— Значит, так, Астахов умер потому, что… — и тогда он понял, что без пояснений ему не обойтись. — Был такой корабль, на Земле еще, назывался «Медуза», кажется. Когда он перевозил семьи британских офицеров, с детьми и женами, из Индии в метрополию, он затонул. Экипаж…

— Ты что нам рассказываешь? — подозрительно спросил Герундий.

Даже Председатель его поддержал:

— Это имеет отношение к делу?

— Экипаж сделал что мог, спустили шлюпки, высадили пассажиров, сгрузили необходимый запас пиши, воды и даже одежду. Их подобрали через несколько дней, при том, что с их запасами они могли продержаться несколько недель. То есть у них было все — вода, еда, одежда, даже средства сигнализации, чтобы обратить внимание любого проходящего корабля. Повторяю, положение их было далеко не безнадежным, фактически у них не было причин чрезмерно волноваться… К тому же их и нашли через несколько дней, как я сказал, подобрали и обеспечили доставку в Британию.

— И что? — спросил подозрительный Герундий.

— А то, что все люди в лодках старше какого-то возраста, кажется, лет двенадцати, были мертвы. Они умерли, хотя внешних причин для этого не было, им даже погода благоприятствовала, шторм довольно быстро улегся, после того как корабль погиб. — Рост и сам не знал, откуда он знал эту историю, но сейчас, как ему показалось, именно так следовало рассказать то, что он придумал, иначе ему бы не поверили. — Но дети, все дети — были живы, даже не особенно испугались, по крайней мере, не успели сообразить, что им следует бояться. Конечно, по Умершим родителям кое-кто из них горевал, но тоже по-детски, не осознавая, что родители умерли.

— Не понимаю, — мерно уронил Председатель.

— Они умерли от неподготовленности к выпавшему им испытанию. Умерли от страха, с которым не сумели справиться. Было время, мне отец рассказывал, чуть не на половине железнодорожных станций и в комнатах для пассжиров в портах всей Британской империи висела картина под названием «Плот с „Медузы“, сейчас я забыл автора, но суть не в этом, конечно. А в том, что художник, чтобы хоть как-то объяснить эту массовую гибель людей, приврал, как водится — нарисовал необыкновенно крутые волны, шквалы… Которые в действительности выдержали даже все спасательные лодки.

— Какое отношение эта история… с «Медузой» имеет к нам?

— Самое прямое. Мы тоже, в каком-то смысле, оказались в таких же лодках. Перенос, фигурально выражаясь, был нашим крушением. И вот что мне как-то сказала мама.

— Таисия Васильевна, — уточнил Герундий, Ростик кивнул, словно имя его мамы нуждалось в подтверждении.

— Она сказала, что Перенос должен был очень здорово отозваться на психике людей, по ее мнению, многие должны были помешаться или утратить все социальные правила поведения, например стать бандитами… Потому что основные связи с привычным миром, социальные корни жителей Боловска оказались обрублены слишком резко. Но, — он слегка перевел дыхание, — вот ведь какая штука — этого не произошло. У нее сложилось впечатление, что та сила, которая нас сюда перенесла, позаботилась о том, чтобы выжили практически все, даже не самые стойкие. Иначе… нет, не эксперимент, но что-то с этим понятием сходное, что с нами и произошло, стало бы бессмысленным.

— Дальше, — очень мягко предложил Председатель.

— А дальше все просто. У Астахова был очень маленький запас этой вот адаптационной способности к Полдневью. Когда он истек, закончился, Леша умер. Как те взрослые, которые оказались в море на плотах и лодках с «Медузы».

Герундий улыбнулся.

— Глубоко копаешь, — это был у него такой юмор, немного грубоватый даже для милицейского офицера. Впрочем, по его лицу было видно, что он врабатывается, пытается понять, что говорит Ростик. — Давай дальше.

— Я предлагаю, чтобы впредь Докай учитывал адаптационные возможности людей к Полдневью, Переносу и всему, что с нами случилось. Особенно это важно для тех, кто помнит, и хорошо помнит, какой была жизнь на Земле.

— Та-ак, — протянул Дондик. — Не зря тебя, видно, Докай своей философией, как ты однажды выразился, пичкал. Продолжай, ведь это еще не конец, верно?

— Понимаете, все прочие расы живут тут много поколений. Им эти проблемы невдомек. Они просто забыли, каково это — оказаться сразу после Переноса. Они не умеют учитывать эту особенность. Или, приглядываясь к тому, как мы тут осваиваемся, решили, что мы, ну скажем так… безразмерные. Очень выносливые. — Ростик вздохнул. — Даже Зевс, кажется, на этом прокололся. Но только на этом, и ни на чем больше.

— А что, вполне возможная вещь, — вдруг согласился Дондик и внимательно посмотрел на Ростика. — Знаешь, Гринев, я бы и спорил, но ведь все равно, то, что ты высказал, почему-то так и останется, войдет в фольклор… Виноват, в расхожее мнение, поэтому, — он повернулся к Герундию, словно спорил с ним, — проще согласиться, и дело с концом.

Что-то в такой податливости обычно суховатого и даже жесткого в своих мнениях Председателя было необычным, но Рост не захотел сейчас разбираться. Ему важно было продолжать.

— К тому же этот летатель, в который Астахову не повезло попасть, какой-то необычный. То ли Зевс с каждым из них по-особенному обращается, то ли напрямую экспериментирует, не знаю. Но он… В общем, он пытался есть траву, — подвел итог Ростик. Или ему так показалось — что можно подвести итог своим объяснениям.

— Они же для этого не приспособлены, — высказался Председатель Дондик. — Они же хищники от природы, по замыслу и по конструкции.

— Удивительно, правда? — согласился Ростик. — Это и навело меня на мысль, что Астахов в чем-то своего гиганта испортил. А потом я понял, во всем каким-то образом замешан сам летатель, он необычный, у него… Возможно, у него немного другая задача, чем просто долбить пауков, как мы предполагаем.

— То есть каждый гигант — личность? — спросил Герундий, нахмурившись. — Может, он просто рылся в куче отбросов, а тебе так из-за высокой травы показалось? — Была у него такая милицейская манера проверять чужое мнение на прочность.

Председатель отмахнулся от него и спросил в упор:

— Так что же, остальным летунам ничего в их-то птерозаврах не грозит?

— Ну, как сказать, если не считать того, что наездники… Как вам, вероятно, уже не раз докладывали и без меня, работают до изнеможения, потом даже есть нормальную пищу не могут… Есть еще одна штука. Но пока я прошу обратить внимание, чтобы друг-Докай к каждому из гигантов внимательнее присматривался и подбирал наездников в соответствии с их… неожиданными особенностями, возможно даже — предпочтениями. И объезжать каждого из них следует очень внимательно, и лучше, если этим займется очень опытный летун, с большим запасом адаптивности.

— Та-ак, — протянул Дондик, — это хорошая новость. А что ты подразумевал под еще какой-то штукой?

Он не знал, как ему следует теперь говорить то, что он передумал за эти последние спокойные дни, но это тоже следовало назвать своими именами, поэтому он начал напрямую:

— Я сейчас буду говорить не очень приятные вещи, но иначе нельзя. Для меня, по крайней мере. Нам следует после этого случая очень точно осознать, что у нас, вероятно, возникает какая-то другая степень неадаптированности. Я имею в виду неспособности чинуш выбрать правильную систему отношений с этим миром, нашим Полдневьем. Тем более что власть уже проявляла свою дезадаптацию в полной мере. Нет, не сейчас, но было же, было, к сожалению.

— Ага, — уронил Герундий, — недаром этот… — кажется, он выругался про себя, — Борщагов хотел у пурпурных гауляйтером сделаться, сучий потрох.

— Я имел в виду не Борщагова, — грустно сказал Ростик, — а то, что произошло с Рымоловым, с Мурадом… — Он помолчал. — К сожалению. — Снова выждал паузу, именно выждал, хотя ему-то было все ясно. — Они покорились нашей русской привычке чиновничества к безответственности, оказались слишком слабы, чтобы противостоять этому… обычаю наших земных предводителей.

— Ты что предлагаешь-то? — спросил Председатель настороженно.

— Я предлагаю обрести этот мир для себя, — сказал Ростик просто. — Прежде всего потому, что мы как-то так жили, особенно тут, в Боловске, словно в одно прекрасное утро можем проснуться и оказаться снова на Земле. Это важно, это подтачивает наши силы, лишает нас какого-то шанса действовать правильно. И важнее всего именно здесь, в центре, где принимаются наши самые серьезные решения. И тогда… только тогда наши пилоты, столкнувшись с неведомым, перестанут действовать по шаблону, не будут разрываться между заложенными в них личностными режимами адаптации и привезенными с Земли схемами косного начальствования.

— Ты хочешь сказать, Астахова подвело то, что он был опытным пилотом? — спросил Герундий недоверчиво.

— Помимо пилотского прошлого он слишком долго пробыл распорядителем в Перекопской крепости. И слишком привык работать не на конкретную ситуацию, а для отчета перед начальством, как я полагаю. А нужно понимать, что прежние наши «грехи», увезенные еще с Земли, способны убивать, особенно сейчас, когда искусственная, может быть, внушенная способность к адаптации заканчивается. Как невозможность принять существующую реальность убила взрослых людей в лодках с «Медузы».

— А практически? — было даже не очень понятно, кто это спросил, кажется, все-таки Председатель.

— Детей, как однажды мне предложил кто-то из аглоров, мы сажать в гигантов не будем. Хотя они, возможно, и справятся, но пусть уж лучше…

Он не знал, что еще следует говорить, а потому умолк.

— Хорошо, что ты сказал — «наши грехи», — проговорил Дондик после изрядного размышления. — А то я уже подумал, что ты — совсем… оттуда.

— Я — отсюда, и вы это знаете.

— Теперь — уверен. — Дондик с силой потер лицо. — И теперь гораздо лучше понимаю, например, почему ты просил не разбивать пауков до конца, а попытаться включить их в наше… сообщество.

Ростик насторожился, что-то в тоне Председателя ему опять не понравилось.

— Не вижу тут никакой связи пока, — полувопросительно сказал он. — При чем тут наша внутренняя организация и… пауки?

— Понимаешь, кто-то отдал приказ Бабурину отбомбиться по новой башне пауков. Ну, теми бомбами, которые растворяют их псевдобетон в желе. И он это сделал, сегодня утром получили его донесение… Он еще упомянул, что приказ получил письменный, только не понял подписи.

— Что? — Рост даже не поверил сначала, просто не знал, что такое возможно. — Как это? Подпись не разобрал, отбомбился… Да я неделю назад был там, в летателе, башню комши строили вполне усердно, и ничего с ней не случилось.

— Говорят же тебе, только сегодня получил доклад. Совершенно неожиданно для себя. И для всех наших… — Дондик сделал неопределенный жест в сторону двери, за которой была приемная. — Значит, это произошло как раз в эту прошедшую неделю.

— Так ведь — «если враг не сдается…» — вставил Герундий. Он, кажется, не все теперь понимал. — Да мы же с ними воюем, трава эта, которая должна была их вытеснить, — твоя идея.

— Или война за шхеры, — добавил Дондик. — Знаешь, как сложно строить эту крепость на том конце континента?

— А если пауки сдались? — спросил Рост, вдруг разозлившись так, что едва мог раздвинуть зубы, чтобы это проговорить. — К тому же я предлагал не прямые действия, в лоб, а косвенные, которые не загоняли их в угол, а оставляли возможность… Если хотите, оставляли возможность сосуществовать с нами.

— Ты заметил, как он вежливо нас пропесочил, Герман? — Дондик повернулся к главному милиционеру Боловской цивилизации, усмехнулся.

— Нет, подождите, что же теперь? — Ростик говорил почти шепотом, но в его голосе звучало… Да, звучала обреченность.

Дондик посмотрел на него чуть смущенно.

— Мне и самому это не нравится. Но что сделано, то сделано. Возможно, ты был прав, идти на пауков в лоб, как ты выразился, не следовало, может, вообще нужно было даже летателей отозвать, глядишь, они бы и успокоились. А мы бы траву продолжали сажать, присматривались… Но кого-то очень испугали доклады о том, что они гораздо лучше вооружены теперь. И у кого-то, возможно, не выдержали нервы. Вот и вышло… Меня гораздо больше во всей этой истории злит, что я не знаю, кто же у нас такой инициативный, что приказы Бабурину отдает. Да и сам Бабурин… Не переспросил.

Теперь Ростику следовало просто утихнуть. А то, чего доброго, согласно чиновной логике, могло получиться, что Бабурину и достанется за то, что он, якобы, «не переспросил». Он опустил голову и стал рассматривать свои не совсем чистые пальцы. Хотя думать теперь следовало только о том, что творилось там, на юге и восточнее — у пауков.

— Задание тебе будет такое, — Председатель подумал и вдруг замолчал, причем было ясно, что надолго. Он сам не знал, как закончить фразу.

— Да, если пауки теперь решат снова на нас напасть, то… обретение мира у нас получится, — все же выдавил из себя Рост.

— Если хочешь знать, — сказал Герундий, — было у нас недавно такое обсуждение на Совете города, мол, если мы их разбомбим, они откажутся от давления на корабль в озере. Хотя, кажется, ни к какому определенному решению мы тогда не пришли. — Он вдруг чуть откачнулся от стола. — Что вы на меня так смотрите? Я этого приказа не отдавал, кто-то другой постарался.

— Перестарался — так вернее, — сказал Председатель.

Здорово, подумал Ростик, у нас, оказывается, уже и приказы, которые могут спровоцировать войну с пауками, отдает неизвестно кто, а называется это — «перестарался».

— Смотаешься на юг? — спросил вдруг Председатель. — Посмотришь, может, они и не собираются… на нас злиться?

Ростик вздохнул. Он смотрел на обоих, сидящих с ним за столом людей даже не с подозрением, а с жалостью. Ему самому было неприятно это чувство, которое он сейчас к ним испытывал, он привык уважать старших, особенно если они умели взваливать на себя большую, чем у него, ответственность. Но ничего не мог с собой поделать… И молчал, конечно.

— Злость тут ни при чем, — Рост решил не обострять. — А за пауками теперь нужно следить все время. И не делать скороспелых выводов.

У этих людей имелись сомнения, а это было, что ни говори, обнадеживающим признаком. Хотя, если подумать, это свидетельствовало о том же… что погубило в свое время и Рымолова, и даже неглупого Мурада. Это называлось — русская чиновная безалаберность.

— В общем, — Дондик решился, — сам формулируй свою задачу. Только придумай, пожалуйста, что-нибудь, что можно сделать теперь с пауками. Я готов выслушать любое твое предложение, самое неожиданное.

Он попробовал усмехнуться, но теперь-то Рост отлично видел, что ему и впрямь было не до смеха.

18

Ростик сидел в подвальной комнатке перед экраном, на котором можно было подглядывать за этим миром. Именно подглядывать, с неудовольствием подумал он. Жалко, что настоящей связи не удается добиться. То, что и такое подглядывание было чудом, он уже не вспоминал.

— Вооруженные пауки переключились с попыток атаковать корабль на оборону тех, кто идет стороной, можно сказать, в обозе, — сказала Баяпошка. — И вместе с обозом их немногим меньше миллиона особей.

В шлеме сидел какой-то очень молодой аймихо, почти мальчик, но работал он виртуозно, Ростик с завистью наблюдал за ним, сам он скорее всего так уже не сумеет, сколько бы тут ни тренировался.

Изображение на экране было четким, лишь слегка по краям оплывало и увеличивалось, как в фотоаппарате с коротким фокусом, меняя привычную человеческому глазу перспективу. К тому же парень в шлеме очень естественно, не теряя общего вида, переходил от одной точки зрения к другой, то есть сейчас он «скакал» по ракурсам, которые открывались людям в птерозаврах на всю орду пауков.

Вот что при этом выходило. По северному берегу Гринозера, там, где река, впадающая в него, была еще проходима вброд, двигался сплошной поток пауков. Их было очень много… хотя нет, это слово уже не подходило, — их были тьмы, и тьмы… Скорее всего Баяпошка не ошиблась, когда назвала цифру в миллион особей, она вообще взялась консультировать Ростика, даже когда это было не нужно, словно он был совсем тупой и сам не соображал, что видит.

За этой сплошной рекой пауков, как и прежде, во время их первой атаки на человечество, когда они шли к Перекопу, оставалась волна слабо колышущихся нитей, и не было ничего живого, даже травы. Они съедали все.

Паренек в шлеме мягко перетек к летателю, который находился где-то совсем в конце этого безразмерного потока. Тут уже было мало сбитых в кучку групп пауков, они шли широко, потому что для них пищи осталось совсем мало. Но они тоже двигались.

Летатель нанес удар, одного из самых крупных пауков подхватил, поднял, сбросил. Паук неловко качнулся в воздухе раз, другой и грохнулся на землю. Он был еще жив, летатель поднял его не слишком высоко, но на него тут же накинулись те восьминогие, кто вышагивал неподалеку. Причем некоторые из них бежали, чтобы урвать хоть кусок чего-то более питательного, чем несъедобный хитиновый панцирь. Летатель выждал и еще раз спикировал, на редкость точно. Ростик спросил:

— Кто у них так работает?'

— Израилев, — тут же отозвалась Баяпошка. — Он всегда заходит для удара чуть сбоку и с разворотом. Раньше-то прямо прыгал на спину, но недавно получил удар лапой по крылу, видишь, как ему трудно взлетать? Это значит, крыло еще не зажило.

— Сколько они всего набивают за день?

— В сутки, Рост, — Баяпошка была серьезной, словно в церкви, — они почти не спят, поэтому — в сутки. Иногда получается до трех-четырех сотен, лучшие — до пятисот. Но их мало, не больше полутора десятков осталось… И не все такие ловкие. Поэтому лучше полагать, что всего тысяч пять-шесть. — Она неожиданно вздохнула. — Иногда мне кажется, только жертвами наших атак они и питаются, задним-то еды не остается, сам видишь.

— Пройти им нужно тысячи две километров, это значит… Месяца три. Если считать, что в месяце у нас по двадцать одному дню, и ребята не сбросят темпов, и их существенно не перебьют… Выходит, они ликвидируют тысяч триста пауков. Здорово, — он действительно думал, что такая защита может считаться сверхэффективной. Во время первой войны с комши только ее, возможно, хватило бы для победы.

— Неправильно считаешь, — к ним повернулся Саткли-хо, который сидел на скамеечке чуть спереди них. — Когда они дойдут до леса, скорее всего их еще немного задержат двары. Сначала в лесу на той стороне континента, потом наши, которые под боком. И это будет стоить им… От нескольких десятков тысяч пауков до сотни тысяч. Конечно, хотелось бы побольше, но… только если вмешаются двары.

— Если вмешаются, — спросил Ростик, — вы в своей машинке это увидите?

— Там Квадратный, — напомнила Баяпошка. — Он уже месяца три не вылезает из Гулливера, его давно сменить пора, но у нас наездников мало… И он сам не хочет. Кажется, прижился у ящеров или какой-то план придумал.

— Тогда еще остается посчитать междулесье, — добавил Ростик. — Кто знает, пройдут они там?

— При их равнодушии к гибели некоторого числа своих непременно пройдут. Кроме того, невидимые прыгуны не сумеют нападать на них так же ловко, как на людей, — высказался Саткли-хо. — Паук слишком велик, чтобы захватить его целиком, а нападать со стороны головы — значит попасть в его жвала.

— А переправы через реки? — спросил Рост. — Их там, если мне не изменяет память, пять больших и масса мелких.

— Мелкие не считаются, их можно вброд перейти, — проговорила Баяпошка. — Пауки это умеют.

— Добравшись до леса, они почти наверняка запасутся древесиной и будут тащить ее с собой, пока не перейдут последнюю реку, — добавил и Саткли-хо. — Ума для этого у них хватит.

— Если мы начнем бомбить плоты бабуринскими колбами, заражать древесину, можно их остановить? — спросил Ростик.

— И колб не так уж много, всего-то пара сотен, и древесины они способны наломать столько, что… для плотов хватит, сколько их ни отравляй. — Саткли-хо решительно повернулся к экрану, по его мнению, расчеты кончились.

— Все равно хлипко они войну продумали, — сказанул Ростик. — на пределе возможностей. — И тут же почувствовал, как Саткли-хо отчетливо читает его отношение к этому наступлению восьминогих, пробуя выяснить, насколько он тут провидец, а в какой мере принимает желаемое за действительное, что свойственно людям.

— Лучше считать, что тысяч четыреста к нам прорвутся. А это значит… Туго нам придется, — Баяпошка нахмурилась, чего с ней обычно никогда не происходило.

— Начальство подсчеты эти знает? — спросил Рост.

— А ты разве нашу докладную не видел? — спросил кто-то со стороны Саткли-хо, но точно не он, в темноте было не видно, кто именно.

Ростик из вежливости кивнул и стал тереть лицо, почти как Дондик. Четыреста тысяч… Нет, лучше полагать, что полмиллиона. Много это или мало? Даже для летателей эта на полгода войны, хотя нет… Тут окажутся пауки, отлично вооруженные пушками, и потому нападать на них летателям станет гораздо труднее, к тому же и среди гигантов будут потери, а это значит… что придется еще труднее.

— А если борым активизировать пораньше, чем он обычно к нам приходит?

— В ноябре, когда они тут появятся, борыма еще не бывает. К тому же, если они прижмутся к лесу, где волны летающих крыс уже выдыхаются, — мерно заговорила Баяпошка, — тогда потери у них будут незначительными. И мы не знаем, поддержат ли нас двары из нашего леса, вполне могут уйти в свои заросли и просто переждут нашествие.

— Значит, нужно сделать так, чтобы наши тоже по ним ударили, — сказал Пестель, он-то, вполне осведомленный из боловских начальственных источников, конечно, знал все, что здесь говорилось. Но сидел, как и Рост, не спуская глаз с металлического экрана.

— Ты знаешь, как это сделать? — спросил его Перегуда, он тоже был тут, вот только больше молчал, чем разговаривал. Даже когда Ростик задавал ему разные вопросы, он отмалчивался, кажется, не верил, что это наступление комши обернется победой человеческой цивилизации Полдневья.

Пусть уж тогда лучше молчит, решил Ростик. Неуверенных и сомневающихся у нас и без него хватит.

— Теперь, крейсера, — снова заговорил Ростик. — Как бы потолковее прикинуть их огневую мощь?

— У пауков едва ли не сотня тысяч пушек, — отозвалась Баяпошка. Снова вздохнула. — Простые лодки они сбивают, словно те из бумаги сделаны. И крейсерам достается. Мы уже с десяток экипажей… полностью заменили.

— Кого из наших?.. — Ростик недоговорил.

— Многих, кроме тех, кто в Дальний грузы таскает, те не очень пострадали пока. Изыльметьева разок подранили, хотя машину до корабля в озере он довел… Еще крейсеры Семецкого и Федорова сбили, Черныху досталось…

Этих ребят Ростик не знал, если и видел, то не мог вспомнить.

— В основном досталось пурпурным, они вообще теперь отказываются в экипажи вербоваться, — Перегуда скрипнул зубами. — Союзнички… Все больше настаивают, чтобы остатки Лагеря на корабль в озере перетащили. Как будто мы их там бросим, на съедение.

— Наших тоже придется эвакуировать, — проговорил Пестель нехотя. — И на корабли, что у Одессы стоят, и на восток, к Перекопской крепости.

— А Чужой? — спросил кто-то из аймихо. — Там же библиотека.

Ему никто не ответил. Нехорошее, гнетущее молчание повисло в подвальчике, где все старательно делали вид, что рассматривают экран. Но там ничего нового не было, летатели пикировали, били пауков одного за другим, и сейчас-то, несмотря на их виртуозную работу, было ясно, что этого мало, очень мало.

Внезапно Перегуда поднялся со своей скамейки, пошел к Росту, от чего сходство с сеансом в старом кинотеатре только усилилось. Он даже кому-то ноги отдавил, как бывало в таких случаях на Земле, а оказавшись рядом, положил Ростику руку на плечо.

— Ты что думаешь, прорицатель? Справимся мы на этот раз?

Рост поежился, не нравилось ему, когда с ним вот так, словно он урод какой, а не обычный человек с красной кровью. Перегуда понял этот жест по-своему, снял руку, но легче от этого не стало.

— Ты давай, Рост, излагай, — на все помещение предложил и Пестель. — Ты же здесь уже три дня сидишь, только вопросы задаешь, словно… И не ты совсем.

Наконец Ростик выдавил из себя:

— Не знаю я… Думаю, что это не настоящая война. Это какое-то отвлечение нашего внимания от чего-то… Еще более опасного.

— Что может быть опаснее, чем миллион вооруженных пауков? — спросил в упор Перегуда.

— Сказал же, пока не знаю.

— Не юли, Рост, тебя серьезно спрашивают, — Пестель, оказывается, тоже нервничал.

Да и есть от чего, мрачно подумал Ростик. Вслух же заговорил совсем о другом:

— Если пауков на подходе к нашей территории останется тысяч триста или около того, а это вполне реально, то мы уцелеем. Не полностью, разумеется, потери неизбежны, война предстоит жестокая. Но все равно, что-то тут не так, не стали бы пауки бросаться в такую безнадежную для них атаку, едва ли не самоубийственную… Им было бы проще переждать, пусть мы даже и разрушили их новую башню.

— Да, с этой башней как-то глупо получилось, — сказанула Баяпошка.

— И ведь главное, — Перегуда подвинул кого-то из аймихо, сел на краешек скамьи поблизости, — никто так и не признался, что отдал этот приказ. А ребята на Перекопе его получили… И просто сделали свое дело.

— А может, начальство умалчивает, у кого из них… такого ума палата? — спросил Ростик. Ему не ответили, вероятно, тему следовало все-таки сменить. — Ладно, это уже неважно. В любом случае все спишут на коллегиальность решений. Или соврут, что неправильно поняли разведсведения… В итоге, как тогда, когда Хвороста на беззащитных лодчонках против крейсеров послали, будут талдычить, что нужно же было что-то предпринять…

Он, кажется, разошелся, хотя и не хотел, эмоции сейчас только мешали.

— Ты думаешь, именно разрушение новой башни спровоцировало их поход на нас? — спросил Саткли-хо.

— В том-то и дело, что это… не главная причина. Конечно, если бы не эта глупая бомбежка, они бы лучше подготовились, и все равно… Может, не этим летом, так следующей весной… Ведь паукам нужно правильно рассчитать время, чтобы и голодать в походе поменьше, и добраться до Боловска, когда они еще от морозов активность не потеряют.

— Это понятно, — Перегуда был напряжен, но сдерживался. — Ты о той, другой угрозе что можешь сказать?

— Ничего, — отчетливо сказал Ростик. — Только она должна быть, иначе… — он мотнул головой на экран, — эта атака восьминогих бесполезна. А на самом деле все построено очень разумно, очень точно и расчетливо. — Он помолчал. — Это не жест отчаяния пауков, это часть очень эффективного плана. Результатом которого должно быть уничтожение… Полное уничтожение Боловской цивилизации, уничтожение всех людей, скорее всего уничтожение Зевса, что могут проделать только пауки, потому что они отлично умеют копаться в земле и даже, при желании, способны Олимп подрыть, чтобы до металлолабиринта добраться. И к тому же, как было сказано, библиотеку и Широв тоже не следует сбрасывать со счетов.

— Библиотеки Динке, — негромко поправила его Баяпошка.

— Кстати, кто такой этот Динке? — спросил Ростик, стараясь, чтобы голос его не дрогнул. — Святой, ученый, составитель?

— Это старое племя, которое когда-то обитало вместе с Шир Гошодами, которые придумали этот способ создавать каменные плиты, — пояснил Саткли-хо. — Они практически не разрушаются от времени и удивительно легкие для своего размера, каждую можно в руках удерживать.

— Я заметил, — кивнул Ростик, вспомнив, как он читал с Докай эти скрижали в Чужом. — Но люди называют библиотеки именем собирателей или тех, кто создавал тексты, а не в честь способа фиксации.

— На самом деле способ фиксации важнее, чем имена составителей.

— Они не стареют, допускаю, — сказал Пестель, — но их можно уничтожить.

— Уничтожить можно все, только для этого нужен тот, кто обладает силой, — пояснил почти по-своему, по-аймиховски некто невидимый в темноте.

— Например, разрушающие башни комши бомбочки, которые изготавливают Ширы, — добавил Ростик.

— Что ты имеешь в виду? — не понял Пестель.

— То, что паукам может казаться, если они уничтожат Чужой, у них будет возможность жить как прежде, как встарь, с башнями и налаженной торговлей с морскими племенами. А мы — просто попутно подлежащие уничтожению враги, которые умеют доставлять эти бомбочки антигравами. И с их точки зрения эта война… Вовсе не бессмыслица, не самоубийство, а предприятие по уничтожению таких опасно умелых Широв, пусть и с неизбежными потерями.

— Такая гипотеза тоже кем-то была предложена, — сказал Перегуда. — Но от нее отказались… Сочли, что в таком случае паукам должно быть про нас слишком многое известно, чего, как мы полагаем, пока не наблюдается.

— Скорее всего потому, что эта гипотеза ничего в принципе не меняет, — уронил Ростик. — Кроме одного, защищать придется не только Боловск, но и Чужой, и весьма серьезно защищать. А в общем… Это тоже пока неважно. Теперь надо придумать, что делать. — Он повернулся к Баяпошке, привык, что она все тут для него устраивает. — Можно получить гравилет, хотя бы невооруженный, но быстрый, с выносливым и надежным пилотом, чтобы смотаться гуда?

— Куда? — спросил Перегуда. — И зачем?

— Экран, конечно, хорошо, но он не дает… чего-то важного, что можно определить только на месте. Вот поэтому мне следует туда слетать.

— Что ты собираешься искать? — спросил Пестель.

— Скорее, не искать, а исследовать, — пояснил Ростик. — Скажу сразу, я полагаю, что, пока главная угроза не проявилась, нужно исследовать междулесье, это у нас единственный пока не вполне явственный фактор. Он может оказаться очень серьезным, ведь идти паукам придется по самой, может быть, опасной территории нашего континента. И обойти ее им не удастся, ведь по болотам они ходить не умеют. Или?… Нет, построить гать длиной в сотни километров, которая бы многократно выдерживала их вес, — нереально.

Последнюю фразу он высказал, вероятно, для себя. Баяпошка ответила, как всегда, правильно и дельно:

— Сегодня, хоть через четверть часа, я могу организовать вылет в Боловск, до аэродрома. А там уж сам решай, с кем и на чем тебе лететь.

— Ростик, может, мне с тобой? — спросил Пестель.

Рост улыбнулся, ему на миг захотелось, чтобы они вместе, как встарь… Но он подавил это чувство.

— Джордж, — обратился он к другу старым прозвищем, — путь неблизкий, лучше мы пойдем без перегруза.

— Вот только хорошо бы еще знать — зачем? — буркнул Перегуда, кажется, он был очень расстроен тем, что увидел на экране.

А Ростик про себя подумал, действительно, неплохо бы это знать. Но пока оставалось только надеяться, что хоть что-то дельное выяснится в этом его походе, который он так неожиданно задумал.

Часть IV

АТАКА ПАУКОВ

19

Сверху все выглядело даже не очень страшно: ну, спины пауков, ну почти полностью закрывают землю. Однако за те три дня, что Ростик их разглядывал из обычной антигравитационной лодочки, картинка уже примелькалась. Изыльметьев тоже сидел спокойно, а ведь был момент, еще на аэродроме, когда Серый упрашивал взять его пилотом, мол, все равно все в разгоне, Росту показалось, что с бывшим лучшим учеником Кима что-то не в порядке, что-то необратимое произошло после того, как его атаковала прыгающая из ниоткуда невидимая медуза. А потом еще, как недавно выяснилось, его еще и пауки сбивали…

Пауки дошли уже до небольшого, чуть больше сотни километров, промежутка между южным лесом дваров и отрогами горной гряды, окружающей Гринозеро. Все-таки некстати, решил про себя Рост, это озеро назвали его именем, пусть даже он первый нанес его на карту, а потом привел сюда корабль, где отсиживались сейчас пурпурные и где находилась главная база человечества на южном берегу континента. Да мало ли кто здесь, в Полдневье, что открывал и наносил на карту? Не все же поступали так… нескромно. Хотя, если честно, он тут был ни при чем, так вышло, что его фамилия «удачно» приклеилась и к этому водоему, и к этой местности. К сожалению.

Воздух был прозрачен, видно было далеко, а потому голова сама поворачивалась в степи, лежащие на северо-западе, в междулесье, где люди и все звери исчезали неизвестно куда. Странно это было, но это было и потому требовало исследования, осознания в любом случае.

— Ты не головой крути, — вдруг довольно резко выговорил Изыльметьев, у него из-за всех ранений и шрамов испортился характер, а ведь Ростик помнил его совсем другим — покладистым, вежливым и весьма сдержанным. — Ты бы лучше, майор, понял, что они делают.

— С этим-то понятно, — отозвался Ростик нехотя, — они лес рубят, заготавливают древесину, чтобы плоты вязать, чтобы через реки переправляться.

— Значит, они о реках знают?

— Отчего же им не знать? Они тут, если не считать дваров, самые сильные звери, могли разведчиков и до междулесья высылать. Или их охотничьи партии сюда доходили… Ведь мы так и не установили, как у них вообще мозги варят.

Изыльметьев чуть повернулся к нему, не до конца, но Ростик все равно слегка содрогнулся. Его лицо представляло собой сплошной кусок сожженной кожи, но не так, как обгорали, например, танкисты во время Отечественной на Земле, а гораздо хуже. Кожа омертвела, собралась складками и стала какого-то жуткого коричневато-желтого цвета. Это у него произошло из-за той медузы, черт бы ее побрал. Кажется, некогда очень даже симпатичный Изыльметьев изрядно переживал по этому поводу, даже с девчонками после травмы у него не получалось, как Росту сказала на аэродроме одна из подружек Василисы, служившая переводчиком между пурпурными пилотами и людьми. К Росту она почему-то питала самые дружеские чувства, вот и наболтала, чего можно было бы не рассказывать.

— Ты как себя чувствуешь, Сергей? — спросил Ростик, чтобы хоть что-то спросить.

— Ты о ранении? — Серый вздохнул. — Я же тебе еще на аэродроме докладывал, командир, что я здоров. Выносливость полностью восстановилась, могу служить… Или у тебя есть сомнения, претензии?

У Роста их не было. Изыльметьев действительно оказался отменным пилотом, хотя только-только вышел из госпиталя после ранения над Гринозером. Вот только одно было удивительно, он взял себе в напарники двух пурпурных пилотов, одного звали Сабур, другого — девушку — Мириам. Оба были габатами, девушка, правда, была чуть крупнее. У них имелось одно исключительное свойство, оба умели отлично крутить котел. Когда один из них сидел за рычагами в помощь Серому, а загребной уставал, у котла вставал другой из пурпурных. Лишь иногда кто-то из них просил Ростика на пару часов сменить их за рычагами, чтобы все-таки отдохнуть в башенке с пушками.

С этой лодкой тоже было не все понятно. Начать с того, что без этих пушек Изыльметьев лететь отказался, когда узнал о задании. Мотивировал тем, что над этими пространствами много прозрачных китов, хотя они ходили тут не стаями, как над Одессой. Это было понятно и разумно. Но еще Изыльметьев на эту же летающую бочку установил дополнительных три орудия, под брюхо, между передними блинами. Ими мог стрелять любой из пилотов, хотя обычно ни один из пурпурных пилотов к гашетке даже не прикасался, стрелял только сам Серый.

Еще он покрыл эту лодочку специальным составом, объяснив, что улучшает ее аэродинамику и, следовательно, скорость. Лодка действительно оказалась быстрой, но Рост подозревал в этом составе еще какое-то свойство, может, Изыльметьев верил, что засохшая… грунтовка сделает обшивку более прочной и та выдержит попадания из пушек комши?

Обычно они ходили над пауками весь день, а на ночь, не возвращаясь на корабль, присаживались на краю Водного мира, где было посуше и побезопасней, охотились для ужина, отсыпались, потом взлетали снова. И опять ходили кругами над рекой паучьих спин. Хотя момент, чтобы лететь за топливом для антиграва, неумолимо приближался. Вот только Изыльметьев тяготился, оказываясь среди людей, хотя на корабле их служило менее полусотни, остальное его население составляли губиски, и при желании на всей этой невероятно большой конструкции можно было неделями не встретить человека.

— Командир, — вдруг заговорил Изыльметьев, — когда вернемся, может, похлопочешь, чтобы меня в гиганта пересадили?

На гигантов у Серого была надежда. Он рассчитывал, раз они Еве Бахметьевой новую ногу вырастили, может, они и ему физиономию подправят?

— Ты сколько в летателях времени провел за эту зиму? — спросил Рост. — Месяца три, а то и четыре?

— Не меньше, — нехотя признал Изыльметьев.

— И никаких особых улучшений, как мне рассказали, не произошло.

— Не знаю, — вдруг едва ли не жалобно проговорил пилот, — не понимаю. Почему так вышло со мной? Другим они все залечивают, а мне… Может, я неправильно думал в них? Или мне какого-то нестоящего летателя подсунули? — Он помолчал. — При желании я могу договориться, чтобы Ева мне своего на время ссудила.

— Договориться можешь, Ева — девушка добрая. Но вот что любопытно, у меня есть пятна на коже, которые паучки у жертвенного столба на Вагосе, в плену у кваликов, оставили. — Изыльметьев кивнул, он читал ту дурацкую книжку, которую Рост написал, вернувшись домой. — Они остались. А это наводит на мысль, что химические ожоги или те травмы кожи, которые оставляет пищеварительный сок, почему-то им не поддаются. У гигантов выходит лечить только механические повреждения человека. Но не травмы от химии.

— Утешил, — вздохнул Изыльметьев. — Так что же мне, до самой смерти ходить с такой-то рожей?

— Преувеличиваешь ты, Серега, каждый знает, что это не просто так получилось, а на войне, и через пару минут, как с тобой разговоришься, уже забываешь об этом. Один ты и помнишь… По поводу своей физии.

— Была бы у тебя такая, тоже бы помнил. — Он снова вздохнул. — Мне по ночам снится, что я нормальным стал… Даже среди аэродромной обслуги Квазимодо прозвали.

— Дураки везде есть, а среди наших… Тем более что у Квазимодо помимо неприятной рожи был еще и горб. И был он глухой. Хотя человеком оказался неплохим.

— Ты все-таки поговори со Смагой, сейчас на корабле он всем заведует. Пусть мною кого-нибудь из наездников сменит. Я же на летателях классно хожу, со мной еще только человека три могут соревноваться… И наездников менять полагается, а то некоторые из них, когда вылезают на свет, уже и чай пить не в состоянии, молоком ящерокоров их выхаживают.

Да, в этом Изыльметьев был прав. Наездников было так мало, что иные из них и восстанавливаться не успевали.. Плохо это выходило, но новых после смерти Астахова Докай почему-то почти не подготавливал. Да и время было неподходящее. Как Росту сказал Смага, когда они заправлялись на корабле перед этим походом, даже очень опытному, нормальному наезднику, чтобы он после перерыва научился эффективно бить пауков, несколько дней нужно в гиганте провести.

— А если тебе пилота классного на лодку не дадут, то ты с Сабуром и Мириам можешь отлично летать. Только загребного из п'токов подбери… Да они все согласны, им же тогда полетная норма питания будет полагаться, а так они на корабле голодуют.

Он так и сказал по-южнорусски — «голодуют». Хотя в остальном говорил очень чисто, жил бы парень на Земле, мог бы диктором на радио работать. Хотя… В тщательности выговора тоже было что-то от его общей травмы, он таким образом восстанавливал владение мускулами лица и гортани.

— Ты пойми, — Ростик наконец решился, — после смерти Астахова все, кто психически несет слишком уж явное несоответствие с гигантами, отстранены от наездничества.

— Но я же летал, и ничего со мной не случилось!

— Тогда мы не подозревали, насколько это опасно. К тому же это происходит не сразу, не быстро… Зато потом вполне может произойти.

— Значит, это даже не начальство в Белом доме решило, а врачи?

Ростик не ответил, сделал вид, что рассматривает в дифракционную решетку прозрачных китов, которые кружили километрах в пятнадцати от них, над лесом.

— Что-то там, в лесу, происходит. Слишком уж прозрачные плотной кучей сбились. Без обильной кормежки у них такого не бывает.

— Слетаем? — спросил Изыльметьев, сообразил, что неприятный для обоих разговор окончен.

— Давай, только поближе к деревьям держись, чтобы нас не сразу заметили.

— У деревьев двары могут засечь.

— А на что тебе маневр и скорость даны?.. Замечено, если быстро лететь, они не успевают среагировать или боятся по наклонной бить, деревья свои драгоценные не хотят повредить.

— Да знаю я, Ким учил нас над лесом летать.

Он поднажал, при такой скорости обычно возникало ощутимое давление в прозрачное ограждение оружейной башенки со свистом. Но обмазанная составом Изыльметьева машина не свистела. Может, он и вправду что-то полезное выдумал, стоило обсудить это с Казариновым… Или Поликарпом.

— Ты откуда эту свою обмазку корпуса взял? — спросил Ростик.

— Казаринов предложил, он ею экранопланы покрывает. Говорит, полезная штука. Никто почему-то не соглашался, а мне, когда из госпиталя вышел последний раз, машину не давали, времени было — вагон и маленькая тележка… Я вроде не чувствую. хотя иногда… В любом случае — хуже не стало.

Вот так, подумал Ростик, этот бывший инженер и без всяких Ростиковых вмешательств отлично обо всем был осведомлен. Может, я теряю понимание, что и как у нас в Боловске или Одессе происходит, подумал он.

— Значит, ты скорость не замерял?

Изыльметьев не ответил. Они уже подошли довольно близко к китам, приспустились к кронам огромных, до двухсот метров, деревьев и пошли так низко, что антигравитационная волна ощутимо била в кроны.

Рост стал сосредоточиваться, сначала это было нелегко. Но он знал, если постараться, все равно получится, хотя, как иногда оказывалось, довольно причудливым образом.

На этот раз все вроде и получалось, и… не очень. Что-то мешало, Рост сосредоточился еще, еще немного, практически остановил все прочие мысли… Лишь тогда понял. Ему метал сигнал Зевса, который теперь, когда он находился в полной отрешенности от внешней, окружающей обстановки, проявлялся слабым, но назойливым, временами невыносимым звуком. Вот он-то и создавал некую завесу между Ростиком Гриневым и тем, что он хотел понять… И, разумеется, как в гиганте, это наваждение не удавалось скинуть.

А потом Рост все равно понял. И озноб прошел по его коже, у него даже зубы слегка заломило, словно от ледяной воды. Он открыл глаза, посмотрел осоловелым взглядом перед собой, сначала увидел спины пилотов, кажется, это была уже Мириам, и когда Изыльметьев успел ее снять с котла, ведь когда они тут… умно и тонко рассуждали, за рычагами антиграва, справа от Серого сидел Сабур. Или он что-то путает?

— Сколько… времени прошло?

— Более часа, — хладнокровно отозвался Изыльметьев. — Мы уже раза три над тем местом, где ты отрубился, проходили. Что там?

— Там… дваров, может быть, тысяч десять. Хотя нет, до такой армии их численность не дотягивает. Они превосходно вооружены, даже самки. — Как часто случалось после прорыва к всезнанию, говорить Ростику было трудновато. — Собираются напасть на пауков, потому что те стали рубить деревья.

— Не знал, что двары могут собираться такими компаниями.

— Они собрали почти всех, кто может защитить лес. — Все еще на постэффекте от этого своего состояния Рост прочитал в сознании Изыльметьева новый вопрос. — Нет, сами они дрались бы, не создавая многочисленного войска. Этому их научил Квадратный в Гулливере.

— Но теперь-то они готовы?

— Сегодня ночью и начнут. Дождутся момента, когда пауки чуть-чуть притихнут, и ударят. Восьминогие в темноте активность теряют, все-таки хоть и здоровые, а насекомые.

— Понятно, тогда давай, командир, вернемся на корабль, подзаправимся и с утра будем уже тут, посмотрим, как у них сражение разворачивается. — Изыльметьев помолчал, добавил: — Жаль, наши летатели им помочь не смогут, двары их тоже выстрелами отпугивают.

На корабль они вернулись, когда выключилось солнце. Тут уже все знали, что происходит на опушке леса. Квадратный, пользуясь таинственной дальней связью между гигантами, кому-то из летателей доложил, и Игорек Израилев пришел на базу, на посадку, его летателю отстрелили одну из лап. Чтобы гигант не мучился, его решено было перевязать с мазью от ящерокоров.

Передохнув, поутру Изыльметьев сменил Сабура на Мириам окончательно, поставил к котлу уже знакомого Ростику загребного Черака, здоровенного и очень опытного волосатика, который когда-то еще с Кимом безостановочно летал, и они вышли в сторону леса.

По дороге заметили две странные штуки, между озером и лесом пауков стало меньше, видимо, основная часть их уже прошла это расстояние, и теперь им попадались только самые слабые, истощенные или просто отставшие комши. Почти все они к тому же тащили на своих спинах какой-то скарб, то ли продукты, то ли амуницию в сплетенных искуснейшим образом мешках.

Летателей над ними кружило немало, Ростик попробовал подсчитать, дошел до цифры двенадцать, поделился с Изыльметьевым, тот огорченно махнул рукой.

— Когда я сменялся, было пятнадцать, значит, еще двое… Если не считать Футболиста.

Рост вспомнил, что Футболистом прозвали как раз Израилева, который вчера вернулся на корабль.

— Может, как и тебя, угнали зачем-то на север, к Боловску?

Изыльметьев только головой покачал.

А потом они дошли до опушки леса, уже ближе к условным часам десяти утра, видимо, Изыльметьев не слишком торопился, берег и топливо, и выносливость экипажа. Правильно, кстати, делает, решил Рост.

Тут уже разыгралось настоящее сражение. Пауки, хотя их было очень много и стояли они плотным полумесяцем, даже пятились. И палили, не переставая.

Из леса тоже били пушки, иногда очень плотно, иногда пореже, зато мощно. Мелких-то ружей двары не признавали, их стволы были калибра пятнадцатого, а то и двадцатого. При попадании, Рост сам это видел, восьминогого подбрасывало, иногда отшвыривало на два-три его корпуса назад…

К полудню дваров перед почти сплошной полосой застреленных пауков стало меньше. Опытным глазом Рост заметил уже и разрывы в их построении. Не очень большие, шагов в полета, но ими пауки все же пытались воспользоваться. Тогда могли стрелять и те из них, кто двигался на дваров в третьем-четвертом ряду.

Убитых дваров видно не было ни на одной из полянок. Не составляло труда догадаться, что их уносили в лес. Паукам не оставляют, как люди.

— А ну-ка! — азартно закричал Изыльметьев, опустил нос своей летающей лодочки и прошел над шеренгой комши, обращенных к ним спиной.

Огонь его пушек оказался не очень эффективным, потому что бил-то он все-таки сверху, и выстрел поражал только одного паука, лишь изредка накрывал двух, зато разбивал их наверняка. Рост даже увидел, как панцирь какого-то восьминогого треснул от попадания слитного выстрела трех стволов сразу.

— Ты бы экономнее палил, — предложил он Изыльметьеву.

— Не получится, они на синхронный огонь настроены… Ничего, вернемся на корабль, переделаю на последовательный.

Рост тоже прицелился, мельком пожалел, что тут не стоит оптический прицел, а обычная рамка пурпурных была сложной в обращении. Выстрелил и понял, что его умение стрелять не забылось. Тогда стал бить часто.

Продвигая рамку с патронами в патронник, он лишь жалел, что Изыльметьев так резко бросает машину из стороны в сторону, но это было необходимо. Пауки, воспользовавшись своей численностью, стали залезать друг другу на спины, как делали, когда отбивались от летунов, и пробовали дослать выстрелы вслед их антиграву, это было уже опасно, стреляли они неплохо.

Пару раз Рост услышал и почувствовал тугие удары по обшивке, Изыльметьев ругался, да так, как Рост от него и не ожидал… Потом он вдруг отвалился от рычагов и резко, задрав нос, поднялся к солнцу.

— Ты чего?

— Сейчас развернусь и снова зайдем.

— Н'з-дем, — вдруг отчетливо по-русски сказала Мириам. — П-жар.

— Какой пожар? — не понял Ростик.

Но Мириам больше ничего не поясняла, она выскочила из своего пилотского кресла и быстренько просочилась в корму антиграва. И оттуда стало доноситься что-то совсем невразумительное. Рост не выдержал, откинулся от своих спаренных пушек, заорал на едином:

— Что там?

— Загребной ранен, у него течет кровь, — тут же на едином доложила Мириам. — Мешки с топливом тлеют… Сейчас найду, который горит, загашу и стану к котлу. — После полуминутной паузы она договорила: — Все, тлела обшивка, топливо не пострадало, но лучше его перебрать, если оно загорится…

Рост перевел ее слова пилоту.

— Так, майор, садись на рычаги, держись подальше от боя, я схожу проверю.

Он ушел, Рост удерживал лодку на предельной для своей техники пилотирования высоте, по опыту зная, что высоколетящие машины пауки не выцеливают, может, плохо видят?.. Изыльметьев вернулся через добрые полчаса, сказал, усаживаясь в кресло:

— Черака плохо ранили. Если я правильно понял, он молится… кому-то из богов, кто его скоро примет. Топливо не занялось, как нам повезло, даже не понимаю.

Это была правда, топливо, таблетки для антигравитационного котла, если уж занимались пламенем, то начинали факелить, не намного отставая от масла, погасить их в воздухе было почти невозможно. Когда-то, во время первой войны с губисками, это позволило людям сбить немало машин неприятеля.

— Нужно садиться? — спросил Рост. — До безопасного места дотянем?

— Попробуем.

Они вышли на очень плавную, полого спускающуюся дугу, и Изыльметьев поднажал, с помощью Ростика. Через час Серый снова сходил в корму, пожара не было, но топливные таблетки умели таить в себе огонь очень долго и вспыхнуть могли в любой момент. Тогда оставалось бы только садиться, а все пространство внизу, пока еще видел глаз, было занято пауками.

— Нужно было в лесу сесть, двары же видели, что мы на их стороне, может, не тронули бы, — сказал Ростик.

— Ты, командир, иногда умный, а иногда… Да, в обычном состоянии двары нас не тронули бы, но мы же огонь на себе тащим, а это они воспринимают как угрозу. И не стали бы они размышлять, насколько мы на их стороне, просто кончили бы… на всякий случай. Такие случаи бывали, мне ребята рассказывали.

— Понятно. Но уж очень недолгим у нас сражение получилось.

— Что поделаешь.

Они дошли до относительно безопасной поляны на склоне какого-то холма, образующего тут предгорье южной гряды, только часа через два. Сели, стали вытаскивать и раскидывать мешки с топливными таблетками. Потом занялись Чераком. Рост осмотрел его очень внимательно, как человека.

Волосатик умирал, глаза у него ввалились, губы стали серыми. Он на миг открыл глаза, покрытые солнцезащитной пленочкой, увидел Ростика над собой, обнажил клыки, что-то рыкнул без слов. Потом поднял руку и сжал ладонь Ростика, которой тот пытался развести шерсть у него на боку, откуда лилась кровь, несмотря на то что сама ранка запеклась. Ростик видел такие раны, это значило, что ионизационный луч разорвал внутренние органы и ткани.

— Ты лежи, Черак, — попросил Ростик. — Мы сейчас попробуем…

— Ничего тут не попробуешь, командир, — сказал Изыльметьев, стоя над ними обоими.

Черак вдруг подавил свой рык и что-то стал шлепать губами. При этом он так сжал ладонь Роста, что у того потемнело в глазах.

— Не ста-вля…. Х-рон, щай, луд.

— Что? — не расслышал Изыльметьев или не понял этих звуков.

— Просит, чтобы его похоронили, не оставляли диким животным, — вдруг очень отчетливо проговорила на едином Мириам.

Ростик повернулся к ней, она тоже была тут, стояла шагах в пяти, ближе не подходила. Повернулся к загребному.

— Обещаю, друг. Не оставим, похороним по-человечески.

И тогда Черак вытянулся, хотя, возможно, это была судорога, положил голову удобнее… И все, его глаза стали медленно раскрываться, и теперь, несмотря на то что солнце светило ему прямо в лицо, на них не было полупрозрачной пленки. А потом он застыл.

Рост закрыл ему глаза, видеть этот слепой взгляд было трудно, поднялся, посмотрел на свои руки, залитые почти человеческой, красной кровью.

— Мириам, принеси воды, — попросил он на едином.

— Воды нет, нашим запасом я заливала пожар, — отозвалась пурпурная девушка. — Оботри землей, все равно могилу копать.

Ростик только кивнул. Все было правильно, так и следовало поступить. А за водой, хотя очень хотелось пить, можно было слетать и позже, когда они похоронят Черака, волосатого бакумура, который погиб, потому что нужно было спасать их общую цивилизацию — людей, волосатиков, отчасти пурпурных и еще многих других.

20

Добравшись до воды и наполнив все фляги и несколько канистр, сделанных из сушеных тыкв, в которых вода долго не портилась, хотя и приобретала немного… тыквенный привкус, решили на корабль не лететь. Штурмовать своими силами пауков тоже отказались, слишком это оказалось опасно, новых повреждений не вынесла бы машина, а потери в экипаже могли обернуться неспособностью управляться. Ну, не было у них больше резерва, Мириам об этом прямо заявила, и Изыльметьев, скрипнув зубами, подчинился.

Поэтому принялись кружить над местом сражения между дварами и пауками, заходя иногда в междулесье. С этого края континента оно начиналось сразу же, как только опушка леса сама собой обрывалась после узенькой полоски невысоких кустов, похожих на орешник. Как междулесье возникало на севере, с той стороны континента, где стоял Боловск, Ростик не помнил, но ему казалось, что там полоса кустов была все же пошире.

Сражение между дварами и пауками медленно, но неуклонно стало выдыхаться. Двары определенно отступали, пауки, жертвуя тысячами своих бойцов, вгрызались в лес. Сначала узкими, быстро сникающими клиньями, потом стали держаться уверенней, а потом стало ясно, что они дерутся уже километрах в трех, а то и в пяти от опушки, между больших деревьев. Даже рассматривать эту войну стало трудно из-за листвы.

А на третий день и там пальба стихла. Лишь время от времени возникали очаговые перестрелки, но со стороны дваров они были, видимо, не слишком упорными, те уже вынуждены были экономить и выстрелы, и своих солдат. Как только пауки начинали давить по-серьезному, ящеры тут же отходили, очевидно, наблюдая за противником, но сохраняя достаточную дистанцию, чтобы не вызывать шквального огня в свою сторону. И к сожалению, не возникло сомнений, кто в этой драке победил, разумеется, за счет подавляющей численности.

Впрочем, пауки тоже не горели желанием непременно атаковать, тоже, случалось, отходили, по крайней мере глубоко в лес не лезли. К тому же они пировали, трупов было столько, что они ели их, ели… Отъедались и за прошедшие голодные недели, и впрок, перед необходимостью двигаться по совсем уж голодной степи.

Рост проверял то предположение, которое возникло у него еще в Боловске, что в Водный мир пауки не пойдут, будут искать более твердую опору под своими неуклюжими, оканчивающимися острой мозолью ногами. Так, в общем-то, и оказалось, хотя некоторые разведчики доходили до самых болот, из которых вытекали реки в сторону океана. Охота тут для них была обильной, но передвигаться было трудно, к тому же не дремали летатели с людьми, совсем уж небольшие команды разведчиков комши они довольно успешно уничтожали, хотя обычно именно эти команды были вооружены лучше всего.

В эти дни жили просто — летали до изнеможения, отдыхали и отъедались. Изыльметьев отыскал отличный островок, километрах в ста от опушки леса, и примерно на таком же расстоянии от первой реки. Там экипаж и ночевал. Не раз и не два Изыльметьев приставал к Росту, что они тут делают, но Ростик не мог ответить, сам не знал, чего ищет.

В этом пространстве, над этими бесчисленными ордами пауков как-то притуплялось сознание, лишь возникало странное желание висеть в небе, не спускаясь вниз, и, может быть, ждать, ждать… Разумеется, Ростик еще смотрел, но в этом ему изрядно мешала необходимость рулить машиной наравне то с Мириам, то с Изыльметьевым. К тому же от случая к случаю приходилось и ему становиться к котлу, а это изматывало куда серьезнее, чем работа на рычагах. Один раз он так задохнулся, что Мириам ему посоветовала проверить сердце. Ростик оторопел:

— Ты откуда сердце наше знаешь?

— У нас такое же, — холодно отозвалась габата, — к тому же я была медиком там… — И она замолчала на полдня.

С Изыльметьевым тоже состоялся интересный разговор. Как-то Ростик почти случайно посмотрел на привале на обшивку их лодочки и не заметил пробоин. Он тут же спросил Серого:

— Слушай, а ведь дырки как-то затянулись, ты заметил?

— Казаринов мне об этом говорил, мол, эта штука не только сопротивление трения о воздух уменьшает, но и затягивает пробоины. Ты попробуй эту мазилку рукой, она же липкая, до конца не застывает, а как-то течет, может быть, от того же трения о воздух.

Рост попробовал, действительно, поблескивающая кованая древесина была липкой, и хотя лак Казаринова был мутноватым, под ним ничего нельзя было увидеть, в некоторых местах он прогибался куда заметнее, чем в других, где под ним отчетливо ощущалась древесная основа. Да, гений из Одессы снова показал себя во всем блеске.

— Может, это покрытие еще что-нибудь делает?

— Делает, — сказал Изыльметьев, — оно, по словам Казаринова, должно как-то прозрачных китов отпугивать, но проверить это пока не удалось, сам знаешь, глубоко в лес мы не заходили, к их стаям не приближались.

Пауки тем временем нарубили себе сумасшедшее количество древесины. В некоторых отрядах даже разрубили стволы деревьев более десяти метров в поперечнике, превратив их в какие-то короткие плюхи, словно бы плоские пеньки. Потом комши стали их обтачивать. Не составляло труда догадаться, что у рек как-то скрепляя эти деревяшки, словно детский конструктор, они собирались экономить время на сборке-разборке. Другая часть пауков ловко сплела из веток относительно небольшие каркасы, тут же обтягивая их шкурами тех животных, которыми они разжились на марше.

Как ни противно было наблюдать за комши, когда они пожирали трупы своих же павших, их техническая смекалка, их умение работать вызывали уважение.

А потом Ростик, Изыльметьев и Мириам стали свидетелями удивительного явления, когда пауки тронулись к первой, лежащей на севере реке. Эти самые деревянные конструкции, и кожаные лодочки, и просто куски деревьев они несли в несколько убыстренном режиме. Точнее те, кто их нес, передавал свой груз вперед. Получалось, что все плавсредства ползли по живой колонне пауков гораздо быстрее, чем двигались сами комши. Если за день каждый рядовой боец проходил чуть больше пятидесяти километров, то средства форсирования рек оказались впереди уже к концу второго дня. Такая организация всей колонны в целом, умение действовать сообща поневоле заставляли искать в этих бесчисленных рядах каких-то командиров, офицеров, которые и руководили такими сложными действиями, но как Ростик ни приглядывался к морю хитиновых спин, ничего почувствовать не сумел.

На берегу реки пауки устроили что-то вроде лагеря или пункта сбора, куда плавсредства и были доставлены. Изыльметьев неожиданно разнервничался.

— Где же наши? — он оглядывал пространство во все стороны, пытаясь найти хоть какой-нибудь признак антигравов с бомбами, но безуспешно.

Рост тоже попробовал осознать, где находятся летающие лодки, груженные отравляющими бомбами, и тоже без результата. Только и почувствовал, что где-то на востоке, в стороне Водного мира кружат три или четыре летателя, чуть впереди, на условном севере определил какое-то совсем уж пустое пространство, словно там вакуум лежал, и конечно, на него снова навалился звук, означающий, что за ним подсматривают из подвала алюминиевого завода.

— Что же, им никто не сообщил, что тут бомбить их лучше всего? — не выдержал Серый к концу этого дня.

— Возможно, они ждут, пока эта орда переправится через реку, и тогда… Да, тогда получится, что они окажутся между реками, словно бы в ловушке, — предположил Ростик.

— А не может так оказаться, что они просто не знают?

— Нет, тут есть летатели, следовательно, в комнате под заводом и в Боловске знают все, что тут творится. Мы тоже не просто так болтаемся тут, они с нами связываются, поэтому… Да, думаю, пауков хотят запереть между реками.

И когда он окончил эту свою высокомудрую речь, выяснилось, что ни Мириам, ни Изыльметьев толком о способности подглядывать из комнатки за всеми людьми не знают. Пришлось им рассказывать, тем более что у Ростика это вышло неплохо, он почему-то разговорился и, путая слова на едином и русском, поведал историю открытия экрана.

Тогда Изыльметьев немного успокоился, но не до конца. Все-то ему нужно было выяснить, все представить, словно в этой войне можно было что-то планировать.

— Что же ты сразу не сказал, что мы служим им глазами, — чуть ли не возмутилась Мириам, она за последние дни незаметно стала весьма толково продвигаться в понимании русского, некоторые фразы ей можно было уже не переводить. К тому же оказалось, что блуждание над пауками в междулесье ее тоже злило.

— Поймите, тут вполне достаточно было бы летателей, — пояснил Ростик. — Мы тут не для этого.

— А для чего? — сразу же вцепился в него Изыльметьев.

И, как прежде, Ростик не сумел ему ответить. Что заставило его напарников изрядно приуныть, и было от чего… Другие воевали, сражались, у них была серьезная боевая работа, они наносили урон врагу, рисковали наконец, а тут…

А Рост, проснувшись этой ночью под беззвездным полдневным ночным небом, лежал и думал о том, что Мириам, как ни смешно, оказалась вполне интеллигентной девушкой. И почему-то даже понял, почему она раньше так плохо понимала русский язык… По той причине, что в этом не было нужды, речи, которые вели люди в ее присутствии, не содержали сложных смыслов, вот она и не испытывала желания вникать в эти разговоры. И лишь когда речь пошла о более тонких вещах, у нее возник стимул понимать русский язык, осознавать то, о чем говорят люди… Все-таки странно было, почему Ростик не увидел этой способности в пурпурных раньше. Или увидел, только не придал значения?

Нужно будет у них побольше интеллигентов отыскать, может, тогда контакт между двумя расами получится качественным, решил он, засыпая, хотя подозревал, что на следующий день вполне может забыть об этой своей идее.

Утром, перед вылетом, Изыльметьев довольно долго бродил в корме, подсчитывая оставшиеся припасы. Рост даже прикрикнул на него, и, как позже выяснилось, зря.

Они вылетели, и то, что увидели, их буквально ошеломило. Пауки, как бы это ни казалось невероятным, выстроили от леса до реки, у которой, как Росту показалось, они устроили место сбора, живую цепь. И по ней передавали все новые куски древесины и новые охапки прутьев, чем-то похожие на снопы, и разбрасывали все это вдоль всей реки, иногда на довольно большом расстоянии.

— Что они делают? — не поняла Мириам, с которой Ростик в тот момент сидел на рычагах.

— Готовятся к тому, что мы попробуем их снова атаковать химическими бомбами, ведь они с ними уже сталкивались, и делают запасы, чтобы снова не штурмовать лес, — высказался Ростик мрачно.

Когда Мириам ушла к котлу и на ее место сел Изыльметьев, разговор получился более содержательным.

— Хорошо бы, они ошиблись и захватили меньше древесины, чем им потребуется для форсирования пяти рек.

— Считать они, без сомнения, умеют, — отозвался Ростик. — Существа, которые так организованы, настолько толково трудятся сообща, в такой ерунде, как подсчеты, не ошибаются. К сожалению.

— Но они же не знают наших ресурсов… Ну, то есть не подозревают, сколько бомб Бабурин заготовил, — предположил Изыльметьев.

— Тем более заложатся с запасом. Значит, реки они форсируют с гарантией, на простенькой ловушке, оказавшись запертыми между ними, не попадутся.

— Да, — согласился Серый, — будут форсировать водные преграды, как многоступенчатая ракета — один рывок, второй, третий… Значит, все-таки прорвутся.

— Для них эти полторы сотни километров, между лесом и первой рекой, — не обращаясь к нему напрямую, вслух размышлял Рост, — все равно что у нас пригороды Боловска. Они умеют работать на больших пространствах, учитывать невероятные по нашим меркам расстояния… Одна надежда, что провозятся с этим до холодов, и тогда… наши успеют подготовиться. — Помолчал. — И рек тут не пять, мы, когда выходили из междулесья, еще на одну нарвались, хотя, возможно, это был просто параллельный поток одной из рек, если бы мы спустились ниже по течению, их было бы пять все-таки. Но они-то не дураки, будут форсировать реки там, где нет лишних потоков.

Так и оказалось. Ближе к условному полудню того же дня пауки начали переправу. Тут уж Изыльметьев не выдержал. Он резковато пикировал на некоторые из лодок из кожи и расстреливал их, пытаясь не столько пауков убивать, сколько лодки корежить. А Рост бросил его за рычагами одного и из орудийной башенки тоже палил, так что даже щеку слегка прижег. Несколько раз им удавалось топить лодки на стремнине, и ни один паук в них, которые отстреливались, как бешеные, до другого берега не добрался.

А потом у них снова загорелось топливо, и когда они по уже знакомой схеме удирали в сторону Водного мира, пожар так разошелся, что пришлось несколько мешков выбрасывать в люк. Садились они на небольшом островке, между обоими протоками реки, его ширина составляла едва ли сотню метров, и он зарос такой жесткой травой, что даже продавить ее было нелегко. К тому же Серый на посадке ударил лодку о незаметный камень, да так неудачно, что погнул штангу, на которой держался один из антигравитационных блинов.

Обследовав лодку, он мрачно оповестил:

— Штангу мы выправим, это несложно, но вот что делать с топливом? В глубину Водного мира, подальше от этих, — он мотнул в сторону переправы пауков, — мы уйдем, но до озера дойти не сможем.

— А сигнальные ракеты у тебя есть? — спросил Рост.

— Без них теперь никто не летает, — отозвался Изыльметьев. — Только от этого не легче, наших-то поблизости не видно.

— Ис'кт бу-дт, — уверенно отозвалась Мириам, и на этом дискуссии окончились.

Штангу они поправили лишь к вечеру, хотя и торопились изо всех сил, опасаясь, что пауки заметили, где антиграв плюхнулся на землю, и могут выслать команду, чтобы добить его экипаж. К счастью, комши не появились. Лодку удалось поднять и отойти от реки еще километров на сорок-пятьдесят, а потом Изыльметьев снова стал говорить о посадке.

— Дальше невозможно, нога отвалится. Если рухнем — костей не соберем, я на трех блинах летать не умею, это только Киму и Бахметьевой по плечу.

Выбрали небольшой островок на реке, но он так зарос невысоким камышом, что оценить его было трудно, и Изыльметьев стал опасаться, что под зеленью вода. Рост его успокоил, ему показалось, что тут вполне твердая почва. Так и вышло, сели они надежно, и ходить по островку можно было без опаски, не проваливаясь даже каблуками.

Вот только комаров оказалось очень много. А сидеть тут предстояло, вероятно, долго, потому что и ракет было не больше десятка, и летателей или других признаков того, что сюда хоть кто-нибудь заглянет, не наблюдалось. Для охоты у них имелось стрелковое оружие, однако охотиться было не на кого, поэтому принялись рыбачить. Одно было хорошо, вода вокруг них была хоть и темноватой на цвет, но вполне здоровой, отлично профильтрованной всей окружаю шей растительностью.

Они просидели на этом месте остаток дня, ночь, потом еще день… И Мириам стала падать духом. Глядя на нее, и Изыльметьев, словно заразившись, приуныл: Пришлось рассказывать им про «Медузу», благо эту историю Ростик только что докладывал начальству, только тогда это получилось для иллюстрации его мнений, а сейчас его рассказ словно бы объяснял их положение.

И лишь на третью ночь, когда они уже и подголадывать начали, потому что ни один из трех успешным рыболовом не оказался, в воздухе вдруг раздался гул большого крейсера. Первой услышала его Мириам, вскочила, выдернула из вещмешка Изыльметьева ракету и запулила ее по такой дурацкой траектории, что определить место их нахождения неизвестному пилоту было почти невозможно.

Рост отобрал у нее следующую ракету, которую она собиралась пальнуть вслед за первой, и прислушался. Звук крейсера куда-то уплыл, потом появился поблизости, и тогда Рост попробовал осветить их антиграв и возможную площадку по соседству, чтобы эта машина не оказалась в воде и чтобы их самих не раздавили при посадке.

Крейсер покрутился в темноте над ними еще немного, потом режим его работы сменился, он сбрасывал мощность котлов. Сел он, впрочем, далековато, чуть не в полукилометре от их машины, Мириам рванула было к спасителям, но Рост прикрикнул на нее:

— Назад! Заблудишься, потом ищи тебя… Запомни, экипаж всегда остается рядом с машиной и держится вместе.

И потому лишь через полчаса они услышали шелест раздвигаемой или сминаемой травы и хлюпанье влажной почвы под ногами. Рост на всякий случай за это время раз двадцать, наверное, выстрелил из своего пистолета вверх, но ответных выстрелов так и не дождался, видимо, ребята, которые за ними прилетели, считали, что поддержать их, потерпевших аварию, не нужно.

— Эгей! — закричал Изыльметьев, когда понял, что спасители уже близко.

Все прислушались. И Рост с удивительным чувством облегчения и радости услышал родной голос:

— Ну, не знаю, спасать ли вас, лопухов, или бросить на съедение комарам, так ведь и им, наверное, вы лакомством не показались?

Это был Ким. С ним, разумеется, вышагивало с полдюжины бакумуров, отлично ориентирующихся в темноте.

— Ким, — закричал Рост, — ты бы все-таки нас спас, а мы бы тебе спасибо сказали.

Ким вышел из темноты, чем-то неуловимым он казался похожим на тех же бакумуров, что топали с ним. И вдруг голос у него просел:

— Рост, Квадратный с Гулливером погибли. Говорят, что двары на опушке решили было пропустить пауков, но он что-то такое с ними сделал, что… Если бы не наш старшина, драки у леса не получилось бы. Но он при этом погиб.

Ким дошел до Роста и крохотного костерка, который давал больше дыма, чем света, постоял немного и стянул с головы шлем.

А Ростик и не знал, что ответить. Просто смотрел на старого друга, но радости от того, что их нашли, теперь у него не было.

— А ведь там погибло, наверное, тысяч пятьдесят пауков, — сказал он наконец.

— Наши считают, что более семидесяти тысяч, и то… — Ким махнул рукой, в которой был зажат его истертый полетный шлем, и отвернулся.

— Тела нашли? — спросил Ростик деревянными губами.

— На это и надежды нет. Двары утащили его к себе, как одного из вождей. — Он помолчал. — Квадратный словно растворился в лесу. — Снова помолчал. — Оба они… И теперь — навечно.

21

Пауки оказались очень смышлеными, даже слишком. Они ломились вперед так, словно на том конце пути у них находилось решение всех проблем — и нынешних, с человечеством, и будущих.

Они проходили уже третью реку, и непохоже, чтобы у них возникали трудности с древесиной — цепочка пауков, выстроенная от леса, в котором погиб Квадратный, действовала бесперебойно. Взамен отравленных или просто разбитых пушками плотов они регулярно, с неимоверным упорством поставляли новый материал, причем настолько обильно, что сплавлялись без затруднений. Рост обратил на это внимание, как и многие другие летчики и стрелки, занятые попыткой их сдержать, но толку от этого было чуть — это наблюдение так и не привело ни к какому совершенствованию тактики.

Крейсер Кима висел над паучьей армией уже почти месяц. Дрались отчаянно, вот только постоянно чего-то недоставало — или машин, или бомб, которые регулярно, но все-таки в недостаточном количестве поставлял Бабурин, или патронов для пушек, которыми почти два десятка крейсеров обстреливали пауков на переправах. Хотя следовало бы признать, что по-настоящему не хватало пилотов. Ведь были же где-то у Боловска крейсеры, или на кораблях под Одессой, и все же… Да, именно пилотов оказалось меньше, чем требовалось.

А впрочем, если бы было на десять-двадцать крейсеров больше, стрелять-то пришлось бы теми же патронами, за которые даже среди обычно выдержанных летунов уже возникали мелкие ссоры, едва ли не ругань, потому что каждый из них полагал, что именно он распорядится имеющимся скудным боепитанием лучше всего… Нет, несколько дополнительных крейсеров не спасли бы ситуацию.

Рост теперь стрелял почти так же точно, как в прежние времена, когда не расставался с винтовкой и пользовался ею чаще, чем ложкой. Ким уговорил Изыльметьева пока оставить планы пересесть на гиганта, а взял его с собой вторым пилотом. Иногда Серый даже замещал Кима в кресле командира крейсера, но выходило так не часто, уж очень выносливым и злым сделался Ким.

В ту лодочку, на которой Рост с Изыльметьевым и Мириам исследовали междулесье, перетащили пару мешков с топливом и отправили от греха подальше на корабль в озере. Такие небронированные, легкие машины, как показывала практика, погибали в течение трех боев, максимум четырех.

Плотность огня у пауков иногда получалась такая, что даже крейсеры горели, да еще как! Всего на двух предыдущих реках истребили более ста тысяч пауков, но этого все равно было недостаточно, пауки не дрогнули, не повернули назад, а дрались… И всегда спасали свои пушки, а не бойцов.

Стоп, подумал Ростик, в этом что-то есть. Он закричал Киму, который и правил машиной:

— Ким, а тебе не кажется, что они даже отравленные ружья как-то обмывают в воде и продолжают использовать?

— Кажется, — отозвался Ким. — Наши это еще на первой переправе заметили.

— На второй, наверное, — буркнул Ростик, памятуя, что на первой сопротивление паукам создали поздно, когда более половины из них уже оказалось на другом берегу. Впрочем, если считать, что первая переправа проходила через реку, которой на карте людей не существовало, тогда…

— Ким, а сколько всего переправ у них еще осталось?

Они кружили над целой армадой мелких плотиков, хитро увязанных охапок хвороста, каких-то надувных мешков, которые позволяли тяжелым паукам держаться на воде, причудливых полулодочек из заготовленных деревянных деталей, которые входили одна в другую, образуя головоломную, но надежную конструкцию, и били по ним из пушек.

Ким вдруг бросил свои рычаги, подошел к Росту, который стрелял, используя как заряжающего Самуэля, в просторечии — Сэма, сына Винторука и Кирлан, который вырос у Роста в Храме и, наслушавшись разговоров Росы и Гаврилки о войне, сбежал в Боловск, пришел на аэродром… И Ким взял его в свой экипаж.

Ким рывком за плечо почти выволок Ростика из кресла стрелка и вгляделся в глаза. Покрутил головой, недовольно промычал:

— Ты, Рост, кончай меня дергать, посмотри, что вокруг-то происходит… Или совсем уже, без перерыва в своей отключке завис?

— Дурак, — только и отозвался Ростик, возвращаясь за пушки. Потом решил, что перегнул, и миролюбиво напомнил: — Ты не ответил на мой вопрос.

Начальственный, так сказать, конфликт все остальные из экипажа пытались не замечать, отводили глаза. Даже Изыльметьев, который вывел крейсер на горизонтальный полет, делал вид, что пытается что-то рассмотреть через лобовые стекла.

— У них еще две переправы, не считая этой, — Ким вернулся за рычаги и тут же набросился на одного из боковых пилотов. — Мосияш, ты бы не сидел, как у тещи на блинах, а работал в полную силу… Будто я не чувствую, что у меня левый блин все время проваливается.

Двумя дополнительными пилотами у Кима в крейсере были Гуляб и этот самый Мосияш, невысокий, очень сильный на вид паренек, чем-то смахивающий на молодого Коромысло. Мириам, которую Ким тоже забрал к себе, когда вытащил их из Водного мира, иногда пускали за рычаги, но обычно она возилась в корме с пушками. Получалось у нее неплохо, вот только, на взгляд Роста, бить ей следовало бы по скоплениям пауков, а не по одиночным целям.

Рост мельком посмотрел на пилотов, которые сидели к нему спиной, Мосияш от обиды даже выпрямился в кресле, словно сидел по стойке «смирно». Ничего, решил Ростик, не может же Ким на жену кричать, а нервы у него, видимо, гуляли.

— Ладно, — заорал Ким на весь крейсер, — перерыв окончен, атакуем.

Крейсер заложил вираж, резковатый, даже Сэм немного съехал вбок, но быстро поправился, обоймы для спаренной пушки не выронил. Рост приник к прицельной рамке.

Река внизу отливала привычным блеском, но уже не так ослепительно, как летом, все-таки солнышко потихоньку блекло, воздух становился холоднее день ото дня, особенно это было заметно на высоте.

Внизу по реке двигались к противоположному берегу все те же плоты, над ними кружили крейсеры, некоторые из них проходили достаточно низко, чтобы не просто поливать пауков своим огнем, но и придавливать выхлопом из антигравитационных блинов, пауки отстреливались. Грузовики с бомбами висели у берегов. Иногда кто-то из них тоже пробовал приспуститься, чтобы наверняка накрыть скопление пауков, тогда ответный огонь становился плотнее. Вот у них-то нет недостатка в патронах, зло подумал Ростик, возвращаясь к состоянию боя.

Крейсер пошел над водой всего-то метрах в пятидесяти, на предельной скорости, напор воздуха, врывающегося в пушечный разрез стекол, даже целиться мешал и перекрыл в ушах вой котлов… Кстати, снова думал Ростик, котлы от беспрерывного использования тоже как-то изменили тон, их звук стал более низким, хриплым, неустойчивым… Кто-то из пилотов сказал ему, что они пригорают от некачественного топлива, если их долго не чистить.

Пушка с левого крыла ударила первой, немного рано ударила, лучи ушли в полуметре от выцеленного плота пауков, правый стреляет всегда точнее, решил Рост. И тоже выстрелил, его лучи легли в середину другой, связанной из хвороста конструкции, на которой разместилось едва ли не два десятка комши. Некоторые из них, как он заметил, тоже стреляли, и ударил еще раз. Сэм работал очень хорошо, патроны возобновлялись в казенниках словно по мановению волшебной палочки или по одному усилию Ростиковой воли. При втором выстреле лучи его пушек слились, попали в одного из пауков, тот буквально раскрошился на куски неопрятного хитина и желтоватой массы, стоящий рядом паук от этого удара вылетел за борт, его, кажется, никто не спасал, пауки своих не выручали, даже если некоторым из них, оказавшись в воде, каким-то чудом удавалось вынырнуть.

Новая лодка, снова преждевременный выстрел слева… Сходить туда, что ли, отругать дураков, думал Ростик, выцеливая вязанку хвороста с кожаными мешками, нагруженную сверх меры, выстрелил, дым на этот раз получился едким, и луч ударил только один. Так бывало, если из двух спаренных стволов срабатывал только левый, правый уже давно… «заедало», как это называлось по понятной аналогии.

Теперь приходилось дышать дымом недосгоревшего выстрела и закисью азота. Что-то с его правой пушкой произошло, она отказывала все чаще, говорили, что, если продолжать пользоваться таким орудием, его могло разорвать. Почему так происходило, Рост не знал, он вообще мало понимал, как стреляет это оружие. Для верности, продолжая бить по чуть более отдаленным плотам, прокричал:

— Сэм, ты чистил правую пушку?

— Пр'каз, — отозвался бакумуреныш. — Ч'слти-л, ка-ак сво-и ш'рст не-е чеш-ут.

Это хорошо, что он шутит, решил Ростик. И принял решение. Стал отстегивать пушку от общего станка. Стрелять одним стволом было труднее, потому что возникала неравномерная отдача на станке, но лучше было так продолжать бой, чем взорваться и вывести крейсер из строя. Сэм догадался, помог ему, его ловкие и сильные пальцы, действительно более длинные и куда менее волосатые, чем у других бакумуров, справились с этой работой уверенно. Передав ему правую пушку, Рост опять принялся за дело…

Внезапно подряд два тяжелых удара заставили зазвенеть весь крейсер. Ого, подумал Рост, где-то комши крупнокалиберные пушки раздобыли, явно не из ружей бьют… Или лучи сливают.

Попадания пришлись в центр, но броня, кажется, выдержала. Или загребным все же досталось? Да, к сожалению… Сзади раздался приказ кого-то заменить, кто-то верещал от боли, но уже не громко… Наверное, рана была тяжкой, после которой быстро теряют силы.

Рост стрелял, приноравливаясь к несбалансированному оружию. Запах закиси азота и несгоревшего выстрела отнесло ветром из стрелковой щели вниз и назад. Теперь он бил в центральную часть основного скопления плотов, и многое зависело от Самуэля, но тот успевал, быстрый паренек, а можешь ли еще быстрее?..

Внезапно крейсер дернулся, вся панорама боя на переправе куда-то уплыла, Рост даже головой покрутил, настолько необычно все изменилось. Оказалось, что крейсер падал… Ну, почти падал. Ким зарычал страшным голосом, Ростик подскочил на своем сиденье, неужели в Кима?.. Нет, командир крейсера почти стоял над своими рычагами, наваливаясь на них всем весом, раненый так не сумел бы, хотя кто Кима знает?..

Медленно, как в дурном сне, крейсер выправился, тогда Рост понял, что снизу ему в ноги бьет жар и пламя. Сэм, молодчага, уже орудовал невесть откуда взявшимся брезентом… Нет, это же была его, Ростикова, куртка, которую он скинул, ворочая тяжелые пушки, к тому же в ней в башне было тесновато. Потом, кажется, в них опять попали, но броня выдержала, все-таки кованое дерево почти в два пальца толщиной…

Изыльметьев вдруг сорвался со своего кресла второго пилота, каким-то невероятным движением почти сдвинул Мосияша с кресла и выхватил его рычаги. Да, пилот на левом антигравитационном блине уже не управлял ими, он за них держался. Крейсер выправился окончательно. Ким заорал:

— Мириам, ко мне!

Габата появилась моментально, должно быть, пилотское чутье ей подсказало, где она нужнее — на рычагах левого пилота. Она сволокла Мосияша вниз, на палубу, и тут же, даже не посмотрев, что с ним, перехватила рычаги, которыми пытался управлять Изыльметьев. Тот даже не сразу отпустил их, потом отдернулся, как от горячей сковородки, снова, уже спокойнее, уселся на свое место. Только тогда Ростик увидел в дыму, что весь пилотский пост забрызган кровью, ее было даже слишком много.

— Что там? — спросил Ким почти нормально.

Заряжающий с левого крыла уже пробовал утащить убитого пилота в корму, чтобы он не отнимал необходимое пространство.

— Его-о про-рби'л-о то-от х'во-сте д-о г-лв-ва, — четко доложил Сэм, справившись наконец с горящими зарядами под собой. — Пх-жар тушон.

Ноги у него стали какими-то слишком тонкими и руки тоже, решил Ростик. И лишь тогда сообразил, что на мальчишке-бакумуре обгорела шерсть.

— Пожар залейте чем-нибудь, вода у нас еще осталась, — приказал Ким. — И имей в виду, Сэм, хвоста у человека нет. Мосияша пробило до головы от бедра, а не от хвоста, понял?

— От б-дра, — звонко оповестил Сэм, и от этого довольно неожиданно стала попискивать Гуляб, видимо, у нее случилась тихая истерика.

Ким, впрочем, времени не терял, оглянулся на Изыльметьева, который кивнул в ответ, нырнул вбок, в сторону левого трюма. Вернулся не скоро, чуть не через минуту, коротко рявкнул:

— Навылет. Он уже умер.

Ким осмотрелся, для верности приказал:

— Мириам, ты теперь за левого пилота. — Молчание было недолгим, Ким снова почти заорал: — Не слышу ответа!

— Есть, командир. — Полушепотом. На едином.

— Так-то.

Они прошлись над рекой еще пару раз, причем теперь Сэм немного опаздывал с заправкой патрона в ствол, видимо, у него саднило обгоревшую кожу. Но он помалкивал, не жаловался и отложил лечение на потом, когда бой кончится. Хотя теперь даже Ростик немного сомневался, а кончится ли этот бой?.. Ким мог остаться над переправой и ночью, пробуя ненадежную тактику опрокидывать плоты, пролетая над ним. Ночью это выходило лучше, чем днем, хотя все время приходилось советоваться с кем-нибудь из бакумуров, чтобы обнаруживать цель.

— Рост, — проговорил Ким, почти успокоившись, — все-таки нужно было сюда, в реки, викрамов затащить. Они на переправах большую пользу оказали бы.

С русским у него не слишком, решил Ростик.

— Ага, притащишь их сюда, как же… Мы даже рифовый барьер у западного берега не прошли. А тут, в эпицентре отравлений, после нашего похода по этим землям… Здесь теперь на много лет все отравлено, только вот пауки почему-то не умирают, живучие, черти.

— Что? — не расслышал его Ким.

— Невозможно, — прокричал он тогда. — Потом объясню.

Внезапно он засмотрелся на одного из летателей. Тот сделал плавный скачок к земле, захватил паука, как положено, почти сразу же сбросил его в воду… И вдруг, как Ростик еще ни разу не видел воочию, размазался в пространстве. Вынырнул, вернее, снова стал видимым совсем в стороне, чуть не в двадцати метрах от лучей, которыми пауки пробовали его достать. Это было бы здорово, если бы не было так непонятно.

Что это такое, стал думать Ростик, что же это за «мерцание» такое? Ведь как-то же это связано с теми выпрыгивающими из ниоткуда медузами, которые так терроризировали людей и пурпурных во время похода по этим землям?.. И кстати, почему прозрачные прыгуны не атакуют комши? Или атакуют, только те умеют с ними справиться? Слишком много вопросов, на которые не приходят ответы. А они нужны и именно сейчас, когда возможно как-то использовать это знание…

Впрочем, такое с ним тоже бывало не раз. Кажется, в голове пусто, но что-то крутится в сознании, и остается лишь подстегивать себя, чтобы… Нет, все-таки слишком сложными были эти бои, концентрации требовали изрядной, не до размышлений. А жаль. Только и остается надеяться, что будет время подумать. Или наоборот — если они не удержат пауков, то и думать о таких вещах станет бессмысленно.

— Мама родная, — внезапно почти детским голосом проговорила Гуляб.

Рост сразу вернулся из своих дурацких, ненужных сейчас отвлечений к реальности, осмотрелся… Прочерчивая в воздухе густой дымный след, на землю падал крейсер. В воздухе еще оставался не слишком длинный горизонтальный шлейф, неровный, уже раздуваемый ветерком, который над рекой все-таки гулял. А потом он переходил вертикаль…

Удар о землю был так силен, что захотелось зажмуриться. Почти сразу оранжевое пламя снопом взметнулось к серому Полдневному небу, и лишь спустя пять счетов докатился звук взрыва. Изыльметьев вдруг заговорил часто и быстро, даже негромко, но его почему-то было слышно через вой котлов:

— Это же… Игорек Футболист, что же он наделал?..

— Прекратить! — заорал Ким.

Он вывел свой крейсер в горизонталь, но машина почему-то все равно висела, опустив правый борт, и потому заскользила к очень недалекой воде. У Ростика даже пушка крутанулась в сторону крена, видимо, он тоже слегка разжал пальцы.

Крейсер Ким все-таки поймал, выровнял, хотя они еще некоторое время скользили вперед и вбок, как по невидимому, но очень скользкому льду, обернулся, глядя на Гуляб в упор, отчеканил:

— Прекратить. Будешь тут эмоции поднимать, я тебя… спишу и не посмотрю… Сама должна понимать, — добавил он уже спокойнее.

Они поднялись, Ким покружил немного, выискивая следующий объект для атаки, но машина почему-то все время подрагивала, словно пилоты теперь, после гибели крейсера Израилева никак не могли собраться, чтобы идти на следующую штурмовку. Так, решил Ростик, кажется, сегодня ночью цирка с низким пролетом над пауками не будет.

Так и оказалось, едва выключилось солнце и река стала невидимой на фоне чуть более темной земли, едва ушло зарево на условном западе, Ким решительно направил крейсер к Водному миру, где было назначено место сбора для получения припасов и отдыха. Летели больше часа, на всех давило слишком близкое присутствие комши, хотя каменистый островок, где собирались машины, был надежно отделен от переправы через реку огромной, чуть не в тридцать километров, непроходимой для пауков болотиной.

Островок этот был уже набит крейсерами, видно его было издалека из-за костров, около которых расположились экипажи и бакумуры обслуги, которые исправно готовили ужин.

Едва они приземлились, едва расположились, усталые, замедленные, к ним тут же подскочили две пурпурные тетки. Одна с длинными и грязноватыми волосами, забранными в подобие конского хвоста, предложила фасолевой каши с крупно порубленной дичиной и чай, много чаю. Причитала она почему-то с певучим украинским выговором:

— Не-ед, к'шать дн-до, по-очем н'ко не к'шад…

— Дай хоть дух перевести, — мирно попросил Ким, на правах командира, — посидим, и кушать захочется. Пока только чаю давай.

Чай в больших солдатских кружках из алюминия, впрочем, тоже сначала показался невкусным. И чересчур горячим. Может быть, потому что в нем было слишком много меда, от этого он наводил на мысли о болезнях и потерях. К тому же Ростика от сырости стало знобить, он хотел было отправиться к грузовозам, чтобы отыскать какую-нибудь шинель взамен той куртки, которую до дыр изгваздал Сэм, когда тушил пожар. Но Ким, оказывается, уже этим озаботился, что-то приказал второй тетке, та осмотрела Ростика, не приближаясь к нему, и утопала. Шинель, длинную и тоже не вполне чистую, пахнущую сеном из незнакомой травы, принесла… Это была Лада, она была свежее всех летчиков, которые дрались на переправе, поэтому Рост решил, что она только что из Боловска. Так и оказалось.

— Мы сегодня почти не воевали, — стала говорить Лада, поглядывая, как измученные ребята оттаивают с кружками в руках, иногда поклевывая стынущий ужин, — так, постреляли немного, а потом сюда разгружаться пошли.

— Я бы тебя за такие художества… — неопределенно отозвался Ким. — Сколько раз говорено, сначала разгружаетесь, лишь потом летите в помощь.

— Я слышала, сегодня Израилев-Футболист? — спросила Лада.

Ей никто не ответил. Только Ким, порывшись на поясе под своей полетной курткой, вдруг достал солдатскую флягу, открыл ее и, мрачно сверкнув глазами, протянул Росту.

Ростик принюхался, это был спирт с чем-то растительным, таким пойлом Ким его угощал уже, после него становилось туманно, но сил прибавлялось. Рост поднял флягу, осмотрел всех, кого освещал костерок.

— За ребят. — Спирт был едким, как кислота, но после него стало не так темно и муторно. Хотел передать Изыльметьеву, у того, как ни удивительно, оказалась своя фляга, только в брезентовом чехле. Тогда Рост сунул флягу Ладе.

Выпили, молча присоединившись к словам Ростика. Потом Ким выпил еще раз, не отводя глаз от огня.

— Удивительно, как мы прошли тут позапрошлой зимой? — спросила Лада, чуть повернувшись к Росту. — Гиблые же места, даже я чувствую.

— Они тоже пройдут, — отозвался Изыльметьев, — сколько бы мы их ни утюжили… Пройдут. Слишком здорово у них все организовано.

— В городе это понимают, — продолжила Лада, выискав и себе кружку с чаем, хотя определенно уже не первую за сегодняшний вечер. — Из Лагеря пурпурных перетащили почти всех в Город, часть — в Одессу. На корабль, правда, не пускают, опасаются, что свалят куда-нибудь. Людей, кто не способен воевать, частично перевозят в Одессу, а других отправляют куда-то на восток, к Бумажному холму и даже еще дальше, к Бабурину.

— До Бумажного холма пауки допрут легко, — сказала Гуляб. — Они… любые расстояния покрывают, словно по дороге катят. — По голосу было слышно, что от спирта ее немного повело. — Даже если мы круглосуточно будем летать.

— И новый Перекоп не сделаешь, — добавил Изыльметьев.

— Так что же, Боловск погибнет? — спросила Гуляб.

— Не погибнет, — решил высказать свое мнение и Ростик, — достанется сильно, с этим спору нет. Но не погибнет. — Он помолчал. — Если только они не придумали что-то еще, с чем мы не сумеем справиться.

— Пауки? — удивился Изыльметьев.

— Нет, те, кто все это устроил. Кто на этот раз начал войну.

— Пурпурные? — спросила Лада. — То есть я имела в виду… Враждебные пурпурные. — И тут же спросила еще: — Так они что, на кораблях опять к нам идут?

— Не знаю я, — с чувством отозвался Ростик. — Тут такая петрушка, что… В общем, когда Зевс задействовал эту свою комнатку под заводом, когда он стал слишком уж явно воздействовать на наше сознание, у меня предчувствие распалось, я теперь многого не понимаю, хотя должен.

— Интересная история, — сказал Ким. — А выключать Зевса из себя ты не пробовал?

— Я бы научился… Научусь, когда воевать прекратим, когда время на это появится, — отозвался Ростик.

— Воевать, конечно, нелегко. — осторожно сказала Лада. — Но раньше ты умел и воевать… и много чего еще попутно делал.

— Теперь не получается.

— Та-ак, — протянул Ким. — На, выпей еще. В конце концов, Москву тоже Наполеону сдавали, а кто в итоге победил?

— М-ны, — вдруг вступил Сэм, которому спирта по молодости не давали, но который все равно решил, что участвует в разговоре. — М-ны п'дили.

— Вот именно, — Ким посмотрел на него, улыбнулся устало, — не забывай этого, парень. И нам всем об этом помнить следует, когда драться будем. Пусть даже и над Боловском.

— А может быть, именно над Боловском, — добавила Лада, отхлебнув из фляги Изыльметьева, видимо, там была не такая крепкая смесь, как у Кима. И поднялась. — Пойдем, Сэм, я тебе руки чем-нибудь смажу, от ожогов.

22

Рост отвалился от пушек, Сэм молча развел руками, Ростик даже пожалел его, у парня могло сложиться впечатление, что все кончено, теперь биться нечем.

— Ты к кормовым стрелкам ходил? — Сэм кивнул. — Тогда и в самом деле ничего не поделаешь, патронов больше нет.

— Нет, — подтвердил Самуэль, и еще раз для выразительности развел руками.

Рост огляделся. Пауки переправили через последнюю реку уже тысяч сорок своих, но и на другой стороне оставалось не меньше бойцов, чем вначале, и откуда они только берутся?.. Это могло означать одно — они подтягивали тех из своих, кто образовывал живую цепь для передачи древесины от дальнего леса дваров. Беда была в том, что теперь и ближайший лес дваров. тех самых, где жил, например, Арнак и все прочие знакомые Ростику ящеры, находился в пределах досягаемости для пауков. А впрочем, особой заинтересованности у комши в древесине теперь не было, они в ней не нуждались.

Ким от злобы прошелся над самыми плотами, над которыми осталось уже не очень много стрелков, надеясь хотя бы напугать их. Стреляли они реденько, потому что основная часть стрелков выстроила живую цепь по периметру плацдарма на другой стороне, охватив чуть не двадцать километров вдоль реки. Теперь на крейсеры они обращали мало внимания, тем более что те стали гораздо слабее, чем вначале, и бомб у них уже не было, и стреляли они так, что дураку было ясно — берегли каждый выстрел, а следовательно, при желании их можно было не опасаться, комши осталось только рассеиваться в цепи пореже и наступать.

Они и наступали. Даже перегруппировку производили, подтягивая хвосты, собираясь для последнего рывка вперед, до Лагеря пурпурных, до Боловска и еще дальше, до всех крепостей, которые люди выстроили на восточной стороне их территории.

Ким поднял машину как можно выше, тут уже было трудно дышать. Гуляб недовольно что-то замычала, но Изыльметьев каким-то образом тут же взял на себя часть ее нагрузки. В последнее время он отлично научился понимать, что происходило с их крейсером, и реагировал гораздо лучше и точнее, чем прежде, даже предвидел, как поведет себя каждый из пилотов. Но теперь и Ростик это умел, научился стрелять, прежде чем летчики своими маневрами, которые тоже были необходимы, сбивали ему прицел, вот только и это было бесполезно — стрелять стало нечем.

— Все, — решительно проговорил Ким, — идем… в Пентагон. Они в сторонке останутся, им патроны ни к чему, может, и выдадут горсточку.

— Нет, — решил спорить Ростик, — Пентагону придется поддерживать Перевальскую крепость, я бы на их месте тебе ничего не давал.

— Перевальская крепость? — довольно уныло спросила Гуляб.

— Как ты не понимаешь, если они там застрянут, у них останется только один подход к Городу, через лес, — вполголоса отозвался Изыльметьев. — А чтобы через лес пройти, им придется с нашими дварами драться — помощь, какая-никакая.

— Скорее, никакая, — предположила Гуляб, но эту тему уже никто не поддерживал.

— Лучше в Боловск, — сказал Изыльметьев.

— Городу тоже необходим каждый выстрел, — ответил Ростик. — Им всем, и заводу, и Одессе, и даже Бумажному холму потребуются все их ресурсы. Всерьез нас заправят только на корабле в озере.

— Чего? — не поверил своим ушам Ким. — Туда же пилить через весь континент.

— Зато у них есть все, что нужно.

— Черт, — спустя пару минут проговорил Ким. — А ведь верно, все наши рвут куда поближе, вот и дерутся за каждый мешок топлива и патронов. И грузовики уже дня два не приходят, видимо, таскать нечего стало… Выходит, Рост, ты прав, идти за полной заправкой выгоднее всего на юг.

— Ну, не могут же они нас бросить без боепитания, — снова заговорила Гуляб, видимо, ей очень хотелось в Боловск.

— Детей в Городе скорее всего уже нет, — сказал ей Ростик. — Их давно отправили на корабли под Одессой.

Гуляб смерила его сложным взглядом, хотя видеть лицо не могла, только ноги и половину торса, но больше не спорила. Кстати, Ростик тоже ее не видел, а прочитал ее состояние так легко, словно они из одной тарелки хлебали.

— Может, тогда в Одессу? — спросил Изыльметьев, его тоже что-то грызло.

Хотя, что тут размышлять, все было понятно, ребята беспокоились о тех, кто остался… в тылу, который внезапно стал фронтом, самой что ни на есть передовой, и который пауки собирались штурмовать всей силой. И хотелось убедиться, что с близкими все в порядке, они эвакуированы, не голодают и не слишком подвергаются опасности.

— Одесса, если я правильно понимаю Роста, скоро будет самым центром нашей обороны, — сказал Ким. — Поэтому идем на юг, вот только…

Он безошибочно выбрал крейсер Лады, который висел чуть дальше к лесу и иногда пикировал на пауков. Словно два грузовика на пустынной дороге, оба крейсера сблизились, сбросили скорость, лишь по инерции слегка дрейфовали пересекающимися курсами. Ким добрался до боковой форточки, открыл ее и принялся орать так, что уши закладывало, хотя он теперь был снаружи, а все остальные сидели под защитой крейсерской брони:

— Лада, Рост предложил сходить на юг, чтобы заправиться.

Лада из своей машины тоже высунулась, ее короткие волосы взъерошились от ветерка, но она определенно все слышала и тоже что-то прокричала. Ким вернулся на свое место.

— К ночи она нас догонит, — объяснил Ким. — А вообще-то, давно пора крейсера радиосвязью оборудовать. Ведь где-то у нас десятка два этих машинок для переговоров валяется.

Потом они пошли на юг, поперек Водного мира, хотя пилотов и загребных жалко было так напрягать, они, что ни говори, нуждались в отдыхе. Но Рост все равно полагал, что дал дельный совет. Поэтому он поудобнее устроился в своей башенке и попробовал соснуть.

Уже ночью, когда они оказались на каком-то островке в центре Водного мира, Ким отправил весь летный состав отдыхать, предложив Ростику со стрелками оставаться на вахте. Ростик против этого не протестовал, это было разумно и справедливо.

К полуночи к ним дотащилась Лада. Ее крейсер был избит даже сильнее, чем машина Кима, зато она предвкушала перелет на юг, как отдых, да так, наверное, и было. Прибывших накормили, хотя продуктов было уже не слишком много, но бакумуры из команды загребных перед сном наловили немало рыбы в окрестных прудиках, поэтому хотя бы ухи было вдоволь.

На корабле, где они оказались к следующей ночи, им без звука выдали все, о чем только Ким и Лада попросили. Лада даже головой покрутила от удивления:

— Надо же, как тут спокойно, и все есть, что ни попроси. А в Боловске…

Впрочем, они и сами не очень-то знали, что творится в Боловске, поэтому объяснений всем «корабельным», как их чуть негодующе назвала Гуляб, давать не пришлось. Обратно вылетели утром следующего дня, заправившись так, что крейсеры на слишком крутых виражах поскрипывали, словно перегруженные тачки. К тому же Ким сменил Гуляб на Сабура и на еще одного пилота из пурпурных, Рост его помнил, это был Манауш, толковый офицер, хотя внешне и не слишком дружелюбный к людям. Но пребывание на корабле его обкатало, он согласился принять участие в войне с пауками.

Рост, когда они взлетели, поговорил с ним, потому что этого пурпурного пока за рычаги не сажали. Вспомнили Нифрата, лоцмана, который, собственно, и провел корабль в озеро, Ролу, специалиста по грибковым культурам, еще кого-то из общих знакомых, Ростику все эти разговоры показались полезными, теперь он гораздо лучше, чем прежде, представлял, как жил корабль, что теперь у них творилось.

Оказалось, когда Квадратный, светлая ему память, вошел в доверие к южным дварам, те стали поставлять на корабль колоссальное количество латекса, требуя взамен только патроны. Они на оборудовании корабля выходили не в пример лучше, чем двары умели выделывать их в своем лесу. Поэтому договор оказался действенным и соблюдался неукоснительно.

Это было ценное знание, Ростик еще раз поздравил себя, что сумел подсказать Киму именно сюда, на юг, смотаться за очередной заправкой крейсера, даже далекий путь стал не слишком большой ценой за полученные припасы. К тому же, пока экипажи отдыхали, Лада-умница добилась, чтобы оба крейсера подремонтировали. Манауш сказал, что котлы как следует прочистить не получилось, просто времени не хватило, но кое-какую профилактику им провели, и Ким за рычагами это радостно подтвердил, как свое открытие.

В общем, напряжение, вызванное усталостью и боями, за эти дни слегка отпустило, и, как заметил Ростик, кое-кто из людей даже стал посмеиваться над его Самуэлем, называя «горелым». Это было хорошим признаком, значит, внезапный отдых получился вовремя. Зато, когда дотащились до Перевальской крепости, стало не до шуток.

Тут кипело сражение, и по валу убитых пауков можно было понять, что бой длился уже несколько дней. Крепость держалась, хотя ее стены местами обгорели так, словно пауки использовали против нее огнеметы.

Оба крейсера помогли защитникам, и очень толково, как решил Ростик, хотя и не с самой безопасной высоты, потому что тут уже нечем было дышать и выше подниматься не получалось, но их удар в тыл заставил комши от самой крепости на время откатиться.

— Кто там командует? — спросил Ростик, когда они к вечеру все-таки решили выходить из боя.

— Ты не поверишь, — усмехнулся Ким, который посадил первым пилотом Изыльметьева, чтобы проверить Манауша на позиции второго пилота, и потому влез в башенку Роста, — командует там Смага. То ли сдуру, то ли из честолюбия решил добиваться, чтобы ему поручили отдельный участок обороны.

— Жаль, не тот он командир, которого хотелось бы тут видеть.

— Он начинал на перевале, помнишь? Местность хорошо знает и за последние годы кое-чему научился. И дерется пока неплохо, ведь пауки тут не прошли.

— Завтра сходим к лесу, где Олимпийский хребет кончается. Посмотрим, как комши наткнулись на дваров.

На этом и договорились. Передохнули, как уже привыкли, под открытым небом, на относительно безопасном островке в Водном мире, выставив, впрочем, немалую охрану, чтобы дикие пернатые, которые тут бродили целыми ордами, не застали врасплох.

Но бегимлеси не появились, вероятно, откочевали подальше от места сражения слишком сильных, чтобы проявлять любопытство, армий, Ночь прошла спокойно. А утром двинулись к лесу, на западный конец Олимпийской гряды.

Тут пришлось драться серьезно. И потому что пауков было чрезмерно много, даже странно — на переправах до пятидесяти-семидесяти тысяч расстреливали, а их снова оказалось чуть не больше, чем вначале; и потому что Ким, прекрасно соображающий, что, натравив комши на дваров, столкнув ящеров и пауков, они облегчают ситуацию для Боловска и остальных человеческих крепостей, уперся изо всех сил. Ростик даже не сразу понял, и лишь потом, часа через два, когда уже и пот вытирать забыл, дошел: там, где дерутся более упорно, где сражение кипит ожесточенней и злее, туда и втягивается большая часть этих самых пауков. В этом был довольно тонкий психологический расчет, как Ким его увидел, осталось для Ростика загадкой.

К концу дня стало ясно, что именно тут, через лес, пауки и попытаются пройти дальше. Вот только опять стало не хватать патронов, вернее, они еще были, но, наученные горьким опытом последней переправы, стрелки заранее начинали их беречь. Но Ким и тут нашел выход.

Он как-то договорился с несколькими из своих бывших подчиненных, а может быть, и курсантов, которых когда-то учил летать, и направил именно на юг пять крейсеров, однако потребовал при этом, чтобы они и его обеспечили боепитанием и топливом по возвращении. Так сказать, в уплату за эту идею.

Крейсер Лады к концу дня получил несколько очень скверных попаданий и ушел в Боловск. Лада намеревалась сменить машину и, если получится, пополнить экипаж. Ким и тут подсуетился, передал ей своих раненых загребных и снял с ее крейсера двоих целеньких. Лада поворчала, но подчинилась, заодно уж отдала и немного боеприпасов.

Ими дрались весь следующий день, но к вечеру стало ясно, что и тут пауки оказались сильнее ящеров. Двары медленно, даже как-то неуклюже, но отступили в глубь леса, и комши это поняли, стали проводить свои отряды по заросшим густым подлеском предгорьям Олимпа, чтобы выйти на оперативный простор, на равнину, где обитало человечество.

На ночь для отдыха Ким отвел свой крейсер на алюминиевый завод. Тут было еще спокойно, хотя и народу стало, как никогда, много, и места для посадки во дворе завода не хватало, садились, чуть не зацепив примостившийся у самых стен крейсер. Если бы не пилотское искусство Кима, почти наверняка подавили бы его выхлопом антигравитационных блинов. Но Ким справился, и все обошлось, хоть и с руганью Людочки Просинечки, которая как была, так и оставалась тут за главного распорядителя.

А поутру пауки начали штурмовать Лагерь пурпурных. Незадолго до того как включилось солнце, они атакующей колонной вышли к тому нагромождению построек, в котором обитали пурпурные, и попытались устроить штурм с ходу. Ростик, рассматривая происходящее, почему-то оставался спокойным, словно в этом не было ничего необычного. Должно быть, потому, что с высоты все это выглядело слишком уж отвлеченно.

Лишь усилием воли он заставил себя включиться, и тогда, скорее воображением, чем ощущениями, он воспринял это по-настоящему — словно бы сам находился на земле, перед ордой атакующих чудищ под два метра ростом, с ожерельем глазок, в которых не отражалось ничего, кроме голода, с жвалами, выставленными вперед в поисках пищи, с ружьями, зажатыми в четырех небольших лапах под брюхом… или что там у пауков находится под туловищем. И одержимых жаждой крушить, завоевывать, побеждать и пожирать.

Ведь должны же были наши эвакуировать губисков из Лагеря, думал Ростик при этом, должны… Но оказалось, что кто-то из пурпурных не захотел уходить, с неимоверной подчиненностью судьбе они решили умереть, но не сдаваться без боя, даже на этой ужасающе незащищенной позиции.

И бой начался. Сначала было непонятно, что происходит, передовые комши как-то задергались, потом их строй словно бы распался на некоторое подобие раздвоенного языка, и лишь тогда стало по-нятно, что по ним из первых домов Лагеря стреляют. Реденько, не очень эффективно, но стреляют.

— Ким, — заорал Ростик, — помогай своим.

Сам он приник к пушкам, заставил Сэма приноровиться к его работе и начал палить, хотя до пауков было далековато. Одно только и выручало, на корабле ему сменили «подгоревшее» орудие, поэтому дальность огня увеличилась, хотя при этом бить следовало только в самые плотные построения комши.

Ким и сам все понял, прошелся над Лагерем, правда, с обратной стороны от атакующих пауков, но бочком, чтобы стрелки в крыльях треугольника тоже могли палить, и вот тогда-то стало ясно, что совсем просто паукам захватить Лагерь не удастся. Что-то там происходило такое, от чего они пробовали сбиваться в кучу… И тогда накрывать их пальбой было легче… Но все равно их было слишком много, слишком плотно они отвечали на огонь защитников, и тогда удерживающий их огонь затихал.

Они продвинулись сначала на окраины городка, потом кто-то из них вторгся на улицы, кто-то даже попробовал втиснуться в строения… Хотя это им плохо удавалось, двери были узки для них, и слишком широко расставленные четыре лапы мешали. Тогда они стали каким-то невероятным образом ломать строения, поднимая тучи легкой, уже холодной пыли, и все-таки то там, то тут это им удавалось. Рост даже подумал с отчаянием, что пурпурным стоило бы строить свои дома покрепче, тогда у обороняющихся было бы больше шансов… Хотя бы оставалось больше времени для боя.

А так, как получалось, выходило плохо. Дома пурпурных, как у них и было принято, иногда в четыре-пять этажей, ломались, давя слишком агрессивных пауков, но и погребая под собой обороняющихся. Не прошло и часа, как пауки оказались на главной площади перед зданием человеческой администрации Лагеря. Тут паукам стало просторнее, к тому же они вышли в ту часть развалин, которая осталась от пожара во время бунта пурпурных и которые почему-то не восстанавливали, видимо, за ненадобностью.

Комши, прежде рассредоточенные, вдруг собрались и дружно, едва ли не в порядках регулярной армии, бросились на штурм именно здания администрации. Ростик хорошо его помнил, его неширокие, темноватые коридоры, не слишком высокие помещения, его ступени между этажами… Даже супец, которым пыталась отравить его Василиса, вспомнил, хотя и был занят под завязку.

А потом крейсер Кима, как стало казаться, остался над Лагерем в одиночестве, Ростик даже осмотрелся… Но нет, еще два крейсера тоже палили из всех своих орудий в стороне завода, но как же недостаточна была эта сила, хотя ребята очень старались меткостью восполнить недостаток численности… И лишь к полудню, когда здание администрации стало валиться, сначала южным углом, обнажая внутреннее устройство, потом проваливаясь и перекрытиями, стало понятно, что здесь все кончено.

В начале штурма комши не обращали внимания на крейсеры, реющие над ними, но когда пауков стало много, очень много, некоторые из них, не сумев протолкаться к домам, принялись отгонять и треугольники. Ким что-то кричал, предупреждая кого-то сзади — Ростик не понял, кого именно, — но попадания в их машину стали такими регулярными, что стало ясно, придется отойти.

Ким так и сделал. Только тогда Рост оторвался от пушек и заметил, что их крейсер горит, от него в воздухе остается дымный след, да и раненых оказалось немало. Трое или четверо загребных на котлах и кто-то из стрелков на корме. К тому же и машина шла криво, отчетливо не вытягивая своего веса правым задним блином, видимо, тому тоже досталось.

Рост все равно развернул пушку и попробовал бить по паукам через корму, хотя это было уже трудновато. Да и палить на слишком большом расстоянии не имело смысла — патронов было жалко.

И, все-таки, все-таки… Как неожиданно стало ясно, пауки, почти охватившие Лагерь, в восточной стороне своего кольца вдруг расступились. Стрельбы там не было, но комши умирали от какой-то невидимой опасности… Аглоры, решил Ростик, работают мечами. А может, только один аглор, кто-нибудь из тех, кто решил, что сумеет вдоволь накромсать этих чудищ и уйти в случае явной опасности. Уж чему-чему, а этому невидимок учить не следовало, в тактическом отношении они были самыми ловкими бойцами Полдневья.

А потом он увидел, как сзади, за дымом, который они протянули за собой на несколько километров, один из двух оставшихся крейсеров потерял опору, крутанулся на месте и пошел вниз… И уже не вышел из этого пике. Он врезался в скопление пауков и окутался взрывом, ощутимым даже под осенним Полдневным солнцем.

— Что?! — заорал Ким, которому было не видно из его кресла, что произошло. — Кто?!

Только бы не Лада, думал Ростик. Только бы… Но он не знал, не видел, кто это. А Ким не мог бросить рычаги, чтобы оценить своим умным взглядом происходящее, он лишь рычал, словно помогал работать перетруженным котлам своей машины. Внезапно стало тихо, очень тихо, и только тогда Ростик понял, что это была тишина после докатившейся до них взрывной волны.

— Значит, так, — заговорил Ким, и в голосе его послышались странные, срывающиеся ноты, — идем на завод, если… Там и починимся.

— Может, до Боловска, — совсем неуверенно, хотя и четко предложил Изыльметьев. — Пожар гасят, а блины… должны выдержать.

— С ума? — вдруг почти на чистом русском спросила Мириам.

— До завода бы дотянуть, — отозвался Ким, — с таким пожаром… Скоро как бенгальский огонь заполыхаем, а ты более двухсот километров предлагаешь пилить.

Если придется садиться, подумал Ростик, тогда пауки, заметив по дыму сбитый крейсер, мигом примчатся и всех кончат… Даже неведомый аглор не поможет. Нет уж, лучше ударом о землю пусть сразу кремирует.

— Тем более, — прошипел Ким, все еще сквозь зубы, но уже спокойнее, — правый блин не тащит. Одну посадку, может, выдержит, а вот взлететь будет… проблематично. Кстати, Рост, ты не ответил, кто из наших там взорвался?

— Не разобрал, — отозвался Ростик. — Дым все закрыл, да и треугольники ваши для меня… на одно лицо.

Он и сам, словно еще мог это выяснить, вглядывался в поднимающийся в холодном воздухе дым от горящего Лагеря.

Дым не рассеивался, наоборот, его становилось больше, и он выстилался по земле, клубясь и темнея. Очевидно, взрыв крейсера как-то докатился до домов и подпалил сухое дерево, вот оно и горело, потому что некому было этот пожар гасить. Ведь пауки делать это определенно не собирались. А может быть, и не умели, или попросту решили, согласно логике войны и агрессии, обойти этот городок, обращающийся на их глазах в пепел. Ведь у них была теперь более выгодная цель — равнина с фермами и урожаем людей. И с Боловском, до которого теперь было чуть больше двухсот километров.

23

Уже под самый вечер избитая до последнего клочка машина Лады приземлилась на пустом дворе алюминиевого завода, выложенном плитами из литого ширского камня. Пожар на крейсере Кима к тому моменту загасили, и люди разошлись, почти в изнеможении, кто куда.

Но едва Лада приземлилась, оба экипажа принялись обсуждать, какую машину легче и быстрее можно «вылечить». Сошлись на том, что если снять блин с машины Лады, переставить его на крейсер Кима, а потом еще соорудить какие-то тяги, укрепив их проволокой, которой на заводе почему-то осталось много, то можно будет довести до Боловска оба крейсера, причем Ким будет опекать Ладу, защищать ее, а в случае, если она не сумеет дотащиться до Города, то и подхватит ее экипаж.

Рост на этих переговорах командиров крейсеров присутствовал, но они ему не понравились. Он сказал на всякий случай:

— Обе машины не уведете, ремонтируйте ту, которая быстрее взлетит, Кимов крейсер, например.

— Чего ты так? — хмуро спросила Лада.

Она была усталой, тени залегли под ее обычно красивыми и выразительными глазами, губы стали сизыми, словно были намазаны воском.

— И не успеть, и не суметь. — Для убедительности Ростик даже хмыкнул. — Тоже мне, на проволоке лететь собрались.

— Ты знаешь, чего мне стоило получить этот крейсер? — возопила Лада. — Ты что думаешь, у нас их — пруд пруди?

— Людей нужно вытаскивать, — сказала вдруг Людочка Просинечка. — Машины пауки все равно не тронут. Их можно будет подобрать, когда мы вернемся.

Почти все подумали — «если вернемся», и это положило конец всем спорам разом. Даже Лада примирилась, что крейсер она потеряет, пусть и на время. Но оставалась надежда, что удастся вернуться… Или так — только на возвращение и стоило надеяться. На возвращение людей сюда, на завод, на возврат крейсера, на восстановление мира… и всего остального.

Ночью пауки не атаковали. Стражу из почти десятка волосатиков выставили по всем высоким надстройкам завода, на всех стенах, и даже заставили их перекрикиваться. Кто так распорядился, Ростик не знал, но он не стал в это вмешиваться.

Для него гораздо интереснее было думать о том, что творилось в Перевальской крепости, как погиб Яха Якобсон, почему его так легко сбили над Лагерем пауки… Это Лада, прилетев, доложила, что она-то осталась целой, а вот экипаж Яхи весь целиком… Рост еще спросил, недоумевая:

— Он же вроде бы на летателях был?

— Его Ева зачем-то перевела, — суховато высказалась всезнающая Людочка. И как у нее было заведено, не могла не добавить: — Оказалось, что зря.

— Зря? А если бы кто другой погиб, было бы легче? — азартно возразила Лада.

Людочка только пожала плечами, конечно, было бы не легче, но по ее логике механика-инженера было так — если кто-то погиб, то есть не справился, следовало поставить другого офицера, как бы заменить одну деталь на другую, и тогда, может быть…

Да, быть может, подумал Ростик. Но скорее всего… Впрочем, кто знает?

Еще он не мог не думать об оставшихся на заводе аймихо, их было немного, не больше полудюжины, если Рост правильно посчитал. Они бродили по заводу, занимаясь своими, непонятными сейчас для него делами, что-то пытались обчувствовать, постоянно следили по экрану в подземелье за всем происходящим и, как казалось, рассчитывали, что завод пауки не сумеют взять штурмом. Хотя Ростик-то был уверен в обратном. Потому что одной из целей пауков всегда, при любых обстоятельствах оставалась — забирать металл и атаковать металлолабиринт. А именно тут, на алюминиевом, был выход Зевса к людям, поэтому его следовало разрушить, с точки зрения пауков, конечно.

Когда ремонт во дворе затянулся окончательно, Ростик спустился в комнатку с экраном, и ему сразу предоставили шлем. Что следовало выяснить, он толком и сам не знал, а когда натянул на себя пахнущий чужим потом шлем, то все довольно точные и красочные картинки атаки пауков на остатки дваров, на Перевальскую крепость и даже на Пентагон в торфяных полях Водного мира погасли. Перед глазами Роста, как и в его сознании, вдруг установилась туманная мгла, словно прием сразу прекратился. Он сидел, размышлял обо всем разом и ни о чем конкретном, пытался прогнать эту муть на экране, но получалось у него не очень. Он даже стал досадовать на себя, за то что потерял техническую способность включаться в возможности Зевса. Но, как ни странно, Саткли-хо к его попыткам отнесся серьезно.

Он даже ощутимо попробовал помочь ему своей энергией, а потом, когда остальные аймихо, отзываясь на его ментальный зов, пришли в подвальчик с экраном, и их заставил помогать Ростику. Это было настолько сильным впечатлением, что он, несмотря на хроническую усталость, даже не почувствовал, какие энергии вдруг стал задействовать, какую волну очень мощного внимания обратил… неизвестно куда. Пока сам не испугался — еще не хватало сейчас, как уже бывало, вывалиться из реальности и стать ненамного более разумным, чем кукла в натуральную величину. Поэтому он прервал сеанс и выбрался из комнатки, впав в немилосердное недовольство собой.

Из этого состояния его вывел… Барон, который вдруг появился перед ним с совершенно жуткой, подчеркнутой выдриными усами усмешкой на морде. На четком, с каким-то даже чеканным выговором едином он доложил:

— Командир, прибыл для защиты и обороны.

— Крепость ты, к сожалению, один не сумеешь… — начал было Ростик и лишь тогда понял, что этого странного парня совершенно не понял. — Ты что, опять за мной увязался?

— Странно вы, люди, говорите. Конечно, я обязан защищать тебя, тут скоро будет жарко.

— А ты чего тут-то? — Рост стал подозревать, что Барон недоговаривает.

— Я был в крепости на Перевале, как вы ее зовете. Там мы сопротивлялись долго, но неуспешно. Я забрал раненых бакумуров, нашел их дикое племя, которое оказалось поблизости, и передал им для выхаживания. Поэтому, — Барон почти ощутимо вздохнул, — не смог быть раньше, занят был. Но я почувствовал, что ты тут еще с вечера.

— Молодец, — сквозь зубы процедил Ростик. — Как крепость?

— Никак, завтра к ночи она падет, а может быть, к середине дня. Тогда комши придут сюда.

— Они могут прийти сюда и от Лагеря пурпурных.

— Я бы на их месте, — отозвался Барон, ощутимо расслабляясь, потому что теперь у него и в самом деле было несколько часов передышки, — атаковал ваш город, Б'ло-ск.

Скорее всего потому, что Ростик все-таки измотался, когда так неаккуратно и неосторожно, а главное — бессмысленно попробовал поработать со шлемом, а может быть, посмотрев на Барона, на его усталость, Гринев и сам почувствовал, что должен отдохнуть. Он заснул, прислушиваясь к шуму ремонтируемых крейсеров во дворе и к перекличкам часовых на стенах завода. Вырчох прикорнул на соседней кровати казармы. Тогда-то посильнее вездесущего здесь, на алюминиевом, запаха синтетической пыли от литого камня и вполне человеческой смазки из нефти на Роста стал давить запах вырчоха. И ведь не вызывало сомнения, что, возвращаясь после встречи с дикими волосатиками, он купался почти во всех встречных ручьях и речушках, но его запах все равно плыл в воздухе, как неизбежное свидетельство его присутствия. А может, думал Ростик сквозь свой неглубокий сон, именно то, что он искупался, и сделало Барона таким… ароматным. Но он решил на это не обращать внимания, как он помнил еще со времен обучения у Нуаколы, для вырчохов человеческий запах тоже был не подарок.

Под утро он разоспался так основательно, что Барон разбудил его с трудом.

— Что случилось?

— Сейчас что-то произойдет, командир. Тебе лучше подняться на стену, — очень тихо проговорил Барон, пробуя своим шипящим голосом не разбудить похрапывающих в другом углу казармы волосатиков. Это было бесполезно, в свете единственного на все помещение факела Ростик увидел, что все они подняли из шерсти на голове уши, чтобы понять — можно ли спать дальше, или опасность настолько велика, что необходимо проснуться.

Рост встал, умылся, оделся, обулся и поднялся на стену. Сейчас его больше всего раздражало то, что он был небрит. Отвык от волос за последнее время, вот и не мог вынести щетину на подбородке.

Ремонт крейсеров в заводском дворе стал как-то потише, там уже не колотили молотом, там уже суховато, но и звонко позвякивали какие-то более тонкие инструменты. Людей около одного из крейсеров, кажется, Кимова, стало больше, а около машины Лады уже никого не было, лишь тускло горел костерок. Еще одна машина, причем грузовик, вполне целый на взгляд Роста, стоял у ворот, но около него даже костер не горел.

Часовые на стенах перекликались не слишком громко, должно быть, устали за ночь. Парапет стены, неровный, шершавый и не слишком высокий, лишь по пояс любому бакумуру, был в некоторых местах наращен мешками с песком. В тех местах, где ширина прохода вдоль стены это позволяла, мешки также защищали и с боков, образуя что-то вроде будочки для наблюдателя. В таких были установлены довольно тяжелые орудия, калибра десятого или даже пятнадцатого. Где Людочка такие сумела раздобыть, было непонятно.

В стороне Лагеря пурпурных еще бушевало зарево, его даже не скрывал дым, который растекся над землей в холодном октябрьском воздухе. Ростик смотрел в ту сторону и отчетливо понимал, что Барон прав, на это стоило посмотреть, потому что… Потому что это все было не просто так. Что-то с той стороны тянулось к заводу, что-то на самом деле должно было произойти.

Для верности Ростик сходил на стену, обращенную к перевалу через Олимпийскую гряду. Там, как всегда, выли гиеномедведи, но в целом все оставалось спокойно. Он даже попробовал понять, а не зря ли Перевальская крепость подверглась такому лютому штурму, вполне могло оказаться, что пауки не сумеют пройти перевалом, им могло уже не хватить упорства. Ведь когда-то они должны были выдохнуться?

Впрочем, эта надежда была зряшной. Не такие уж дураки были комши, если атаковали крепость, значит, перевал был им нужен. Иначе они не стали бы там сражаться. Возможно, именно на высоту перевала рассчитывал Смага, когда принял там командование, подумал Ростик и тут же обругал себя за эти мысли. Если Барон прав, Смага со своими ребятами должен был сейчас сражаться, пока он посапывал на удобной койке завода. Рост не имел права так думать о них.

Хотя это уже роли не играло. Ведь оставалось всего-то пять-шесть часов, когда он и сам вынужден будет драться, и тогда все грехи и заслуги между ним и его друзьями или недругами уравняются. Нужно было только подождать.

По непонятной склонности думать ни о чем, как это у него повелось на заводе, Ростик вдруг стал размышлять, что Квадратный, земля ему пухом, наверное, не там воевал. Если бы он перебрался в Гулливере сюда, на эту часть континента, и скорешился с местными, знакомыми дварами, возможно, он не погиб бы… А впрочем, нет, он все сделал правильно, очень разумно, даже мудро, как все делал в своей жизни.

За ту древесину комши дорого заплатили, и, следовательно, Квадратный погиб не зря. Лишь тогда Ростик вспомнил, что обдумывал все это уже не раз и, может быть, не один десяток раз.

Вдруг Барон напрягся. Рост и сам понял, что он что-то слышит. Он перехватил ружьецо, которое взял с собой из казармы, и… В темноте впереди, за краем стены ничего видно не было. Но там что-то происходило, он снова прислушался. Эх, жалко, у него не было сейчас темнового зрения гигантов, тем более что гиганты видели в разных спектрах и на разном расстоянии.

Вдруг над стеной что-то появилось. Это происходило в темноте, но это было так отчетливо, что Ростик сразу понял — это уже здесь. Потом… Кто-то перемахнул через невысокий парапет, и стало что-то видеться. Кажется, это были какие-то пятна, подпалины, повисшие в воздухе, словно беззвездное небо над головой могло отбрасывать ночные тени вниз. Затем эти тени куда-то уплыли или размазались на фоне темной стены и снова появились, но их стало больше. Тогда Ростик понял.

— Ха, Рост-люд, ты здесь. — Ихи-вара откинула капюшон. И помогла стащить такой же капюшон нузы с головы Зули. — Ты как? — спросила Ихи-вара ее на странном, лишь отдаленно напоминающем единый языке аглоров.

— Прости, вождь, я, кажется, была не самой сильной в этом бою, — отозвалась Зули.

Она была ранена, на ее нузе подпалин попаданий от ружей пауков было больше, но она держалась. Хотя и вынуждена была принять помощь от Ихивары, чтобы взобраться по стене завода.

— У вас что же, нузы даже попадания из ружей выдерживают? — спросил Барон, разглядывая аглоров и, может быть, сумев разобрать их положения куда точнее, чем Ростик.

— Не всегда, — буркнула Иха, — чаше держат, но вот у Зули дважды… Теперь придется сожженные куски заменять, а это возня, перебирать всю нузу придется, иначе не получится.

Она тоже устала, иначе не была бы такой многословной.

— А Бастен? — спросил Рост. — А остальные?

— Вождь на перевале, — пояснила Зули, присев у парапета, переводя дух, — Сурданитка атакует пауков, направляющихся к Городу, Каса в Храме, ее обязанность — стеречь детей.

— Тут такое дело, Рост-люд, — по-деловому стала говорить Ихи-вара, — Зули тебе придется взять с собой в Город, когда вы туда отправитесь по воздуху на машине. Сам видишь, если она пойдет без меня, для нее это будет пустой тратой сил и задержит выздоровление. А я передохну немного, если у вас найдется еда, я бы перекусила и пойду помогать Бастену. Вдвоем мы выберемся даже из Перевальской крепости, когда она падет. А в одиночку… Он гордый, может раздумать отступать, если дело коснется его чести.

— Он выберется, — твердо сказала Зули. — Он должен стать отцом последующих детей. И знает это.

Рост немного растерялся даже, отвык, чтобы ему так вот приказывали. Он с сомнением посмотрел на Барона, тот медленно, как будто смотрел сквозь воду, мигнул обоими глазами и куда-то ушел, бережно придерживая Зули, которая, должно быть, от запаха, тут же накрылась капюшоном. Впрочем, помочь ей в этом даже нуза не могла.

Ихи-вара проводила глазами странную парочку и тут же, не поворачивая головы, спросила:

— Ты выискал в экране то, что хотел?

— А что я искал? — спросил он осторожно.

— Ты — Познавший, тебе виднее.

— Я почти ничего и не искал, если…

— Если, — подтвердила Ихи-вара, словно цитировала знаменитое послание, которое, кажется, коринфяне отправили на восковой дощечке в осажденную крепость как ультиматум, где было много слов — «Если вы не сдадитесь, мы убьем ваших воинов, Изнасилуем женщин, детей продадим в рабство…» Там было еще много обещаний, но ту же табличку вернули очень быстро, причем кто-то из лакоников-защитников стер все слова, кроме первого. И ответ получился — «Если».

Необязательные мысли, воспоминания из обрывков земной истории, решил Ростик, но все-таки что я ищу? И конечно, неужели мои мысли ни для кого не секрет?

— Если и нашел, то вспомню об этом позже, — отозвался он, едва понимая собственные слова.

— У тебя бывает, — подтвердила Иха и подождала, пока из темноты, совершенно внезапно для Ростика, появились две женщины с едой.

Ростик посмотрел, как они расставили глиняные тарелки на парапете и как Ихи-вара чуть брезгливо их рассматривает. Старинная вражда аглоров и аймихо еще не умерла в ней и не могла умереть.

— Вы обязались быть в одной армии, — сказал Ростик.

— Это трудно, — вздохнула Ихи-вара, но принялась есть.

А ведь она не уйдет, почему-то решил Ростик, и Ихи-вара вдруг стала что-то мычать в том смысле, что, если бы не Бастен, она бы, наверное, да, не ушла, враг скоро сам тут появится. Видимо, она устала больше, чем хотела показать. И только сбросив напряжение, сообразила, что оказывать помощь Бастену — для нее сейчас слишком… самонадеянно.

Рост на всякий случай сходил к ремонтной бригаде. Ребята умаялись так, что даже пошатывались. Причем скорее всего вымотало всех именно требование Лады спасти второй крейсер, поэтому ремонтироваться приходилось в два потока. Если бы они восстанавливали только крейсер Кима, скорее всего все было бы уже закончено.

— Что смотришь? — спросил его Ким, слабо улыбаясь, когда Рост подошел поближе. — Держаться вам, ребята, придется до полудня, не больше. Но и не меньше.

— Будем держаться, сколько сумеем, — заверил его Ростик.

— На третьем грузовике пойдешь ты и Людочка, — сказала подошедшая в этот момент Лада. — Она неплохо пилотирует, а ты на второго пилота тоже сгодишься.

Лицо у нее обострилось, потемнело и покрылось незаметными прежде морщинками. И все время Лада вытирала засаленные руки ветошью.

Пауки ударили, едва включилось солнце, видимо, шли к заводу всю ночь, используя зарево горящего Лагеря вместо факелов. Сначала Рост увидел со стены какое-то шевеление в высокой траве. Потом шевеление превратилось в отдельных пауков, но те еще не очень вылезали вперед. И приглядевшись, Рост понял, почему — над ними парило с десяток летателей, которые таких вот смельчаков безжалостно вырывали вверх, чтобы сбросить на камни Олимпа. По ним палили, разумеется, но без толку. Оказывается, на ходу пауки стреляли совсем не метко, кажется, у них возникали проблемы с прицеливанием.

Ихи-вара попыталась стрелять из его ружья, которое он, оказывается, забыл на стене, когда решил спуститься к летчикам. Она что-то пробурчала, что воин не должен забывать свое оружие, но послушно отдала его, едва Ростик подошел.

Он полуприсел, чтобы парапет находился на уровне глаз и чтобы меньше мешала отдача. Привык, понимаешь, со станка стрелять, вот и приходилось теперь это компенсировать. Его стрельба Ихи-вара понравилась, она уже не мычала раздраженно, но все равно высказалась:

— Мечи — вернее.

— Кому как, — не удержался Ростик.

Атака пауков получилась уверенной, несмотря на летателей, и многочисленной, но когда огонь со стен завода стал плотным, они дрогнули и стали уходить на фланги, охватывая завод со всех сторон. Часа за три до полудня Рост понял, что у него кончаются патроны. Он затребовал себе в помощь какую-то мелкую девушку-бакумуршу, но та скоро куда-то исчезла, и патроны второй раз ему принесла ошеломительно красивая аймихо.

Она же принялась, сидя за парапетом стены, перезаряжать второе ружье, что было необходимо, потому что, стреляя из одного ствола, Рост очень скоро стал обжигать о него руки.

Насколько он мог удостовериться, чуть приподнимая голову не для прицеливания, а чтобы осмотреться, в его секторе лучи били в вал пауков реже, но точнее. С других стен стреляли чаще, но хуже, и там пауки уже подползли к заводу метров на сто, а может, и на семьдесят. Людей пока выручало то, что пауки совершенно не умели прижиматься к земле, да и смешно было бы, если бы эти громадины по полтонны весом пытались укрыться за мелкими бугорками и травой. Вот они и ломились вперед, у них просто не было другой тактики, к тому же они должны были высоко подниматься на лапах, чтобы стрелять из-под живота, где держали свои ружья. Это выручало… Но только если умело этим пользоваться.

И все-таки они приближались. Рост даже представил себе, как они, оказавшись у самых стен, почти в мертвом пространстве, тут же начнут громоздиться друг на друга, чтобы составить живую лестницу. Затем какой-нибудь верзила с бессмысленными челюстями и могучими, хитиновыми лапами, украшенными внутренними резаками, переберется в крепость-завод и пойдет кромсать, словно богомол, людей и немногих пурпурных, которые окажутся у него на пути… А тем, чтобы сбить эти живые лестницы, придется стрелять отвесно вниз. Это значит — высунуться до пояса и оказаться под огнем тех, кто прикрывал своих, из числа все время подходящих пауков, выныривающих, словно из небытия, из степи, которая расстилалась под стенами во все стороны.

Гранат у защитников не было, а значит… Значит, думал Ростик, скоро комши будут здесь. И ничего мы с нашим стрелковым оружием не сделаем. Лучше бы ребята дочинили антигравы, иначе пауки закусят нами и спасибо не скажут,

К условному полудню починиться не успели, хотя было видно, что Лада и сама не рада, что ввязалась в такое ненадежное дело, как идти на своей избитой машине к Боловску. Но теперь-то получилось, как получилось. Они отбивались еще час, еще немного… Краем глаза Ростик заметил, что стрелки со стен постепенно куда-то испаряются.

И вдруг около него появилась Ихи-вара и пробурчала:

— Все готовы, с двух сторон пауки скоро влезут, мне придется их сбивать.

— А как же ты?

— Дурак, — только и отозвалась Иха и для верности помахала блестящими на солнце клинками. И когда она только успела их очистить от ошметков комши, «заработанных» в прежних схватках, подумал Ростик, ведь полировать такие мечи — не один час нужен…

Рост поорал на «свою» заряжающую аймихо, отдавая приказ отходить перед ним и за него прятаться, выбрал почти остывшее из ружей, засунул с десяток обойм за пояс и бросился к ближайшим ступеням со стены. Девчонка-аймихоша, имя которой он даже не успел узнать, вдруг схватила слишком тяжелое для нее второе ружье и побежала за ним, а не впереди. Она отставала. Рост оглянулся.

Над парапетом показалась одна из ног вскарабкивающегося паука. Рост от живота выстрелил два раза, в ногу не попал, но она все равно убралась. Девчонка добежала, стала спускаться… И вдруг покатилась до самого низа. Рост не понял, сбежал следом, подхватил ее. Ее голова бессильно болталась, она была прострелена, обуглена, от прекрасного девичьего лица осталась запекшаяся маска сожженной плоти и спекшихся волос.

Он, удерживая ее легкое, почти невесомое тельце, таща другой рукой ружье, побежал к антигравам. Те вдруг ударили из башенных пушек куда-то вбок, и только тогда Рост понял, что в него стреляли с другой, противоположной стены завода. Там пауки уже сидели на парапете, вырисовывались на фоне Олимпа, как вырезанные из бумаги. Он стал стрелять, разумеется, но не попадал. На бегу, да еще одной рукой, он тоже бил не слишком метко.

Ким из пилотского кресла одного из крейсеров махал ему руками, грузовик уже взлетел, кто-то из его незакрытых дверей стрелял вниз, как во Вьетнаме американцы «причесывали» джунгли со своих вертолетов, крейсер Лады дергался бессильно перед главным корпусом завода, не в силах набрать высоту, но Росту показалось, она все-таки сумеет подняться… А он волок по совершенно открытому пространству, под огнем пауков, которым, правда, неудобно было стрелять, тельце девочки-аймихо. И надеялся, что успеет.

И знал, если он упадет, Ким не взлетит, попробует его вытащить.

Перед крейсером ему вдруг помогла Мириам, которая, прячась от выстрелов под крейсером, ждала его у низового люка. Рост передал ей тело девочки, развернулся и принялся бешено нажимать на курок, но выстрелов не было. Он даже выволок из-за пояса еще одну обойму, чтобы вставить ее, но ему не дали.

Кто-то весьма решительно втащил его в крейсер. Ростик тут же присел у люка, чтобы, когда машина поднимется, накрыть еще несколько пауков выстрелами сверху, но кто-то нежно вытащил у него ружье из рук, и люк закрыли. Ростик обернулся, это была Зули.

— Мы летим домой, люд, — сказала она. И улыбнулась, капюшон ее плаща был откинут, она действительно улыбалась, без обмана.

— А девочка?..

— Все правильно, своих не оставляешь, — отозвалась Зули.

— Нет, я перепутал… Я хотел спросить, а Ихивара?

— Смотри сам.

Зули рывком, совсем не стесняясь, подхватила его под мышки с пола крейсера, поставила так, чтобы он мог в редкую стрелковую щель, направленную под углом вниз, рассмотреть, что творится на заводе.

А творилось там что-то странное. Пауков было много, они безоговорочно занимали двор, но вдруг… Он увидел картину, которая потом не раз ему снилась.

Среди почти сплошной, как трава, массы пауков быстро, как по волшебству, возникла широкая и чрезвычайно грязная просека, словно пьяный комбайнер попытался провести свою машину поперек самых густых зарослей корявой кукурузы. И это движение было неукротимым и неостановимым, как лавина, и жутким, словно смерч. Некоторые пауки пытались стрелять по невидимой цели, но попадали в своих же, стоящих с другой стороны… этой просеки.

А потом все ушло куда-то вбок, и Рост понял, что по корпусу крейсера молотят выстрелы пауков. Но они были слабыми, черная броня треугольника их выдерживала, поэтому это было почти не опасно… Рост неуклюже, пробуя остаться на ногах при всех виражах крейсера, подошел к телу девочки, которая лежала на краю закрытого теперь люка.

— Всех взяли? — спросил он и лишь тогда понял, что говорит по-русски.

— А ты ка-ак д'ма-ш? — по-русски отозвалась Зули.

И тогда Ростик почему-то уткнулся в свои коленки. Зули наклонилась над ним и снова проговорила на чужом, малопонятном, не совсем удающемся ей русском:

— Л-ьюд, лы-тм до-о-ом, пон'л?

Чего же тут не понять, хотел сказать Рост, и поднялся на ноги. И зачем-то натянул на лицо Зули капюшон нузы. Своей-то у него не было.

24

Неожиданная и не вполне даже понятная скорбь по девушке-аймихо у Ростика никак не проходила, поэтому он вздернул себя, словно коня за узду, поднялся и прошелся для начала по крейсеру. Тут все было нормально, испуганные последними событиями, но все еще верные людям волосатики крутили котел под управлением трех здоровенных п'токов, трюмы были забиты аймихо, неожиданно их оказалось гораздо больше, чем Ростик видел перед экраном, стрелки стояли на боевых постах, хотя перелет этот не обещал никаких неожиданностей.

Поэтому Ростик перешел к Киму, и тот вместо приветствия почти добродушно произнес:

— Ага, очухался, значит. — Помолчал. — Жалко, ты не попал на грузовик к Изыльметьеву вторым пилотом — ему было бы легче.

Ростик выглянул в одно из окошек, только смотрел теперь не на землю под машиной, а на небо. Крейсер Лады, «прихрамывая» на свои два концевых блина, то и дело задирая нос, все-таки тащился за ними. Грузовик, в который, как выяснилось, Ким посадил Изыльметьева, немного приотстал, но с ним тоже все было в порядке, хотя бы относительном.

Еще неподалеку кружили, совсем уж в вышине, несколько летателей. Рост спросил:

— А летатели как тут оказались?

— Это, брат, плохой признак, — отозвался Ким. Росту подумалось, что такими словоохотливыми на Земле бывали водители, когда на темной, ночной дороге боялись заснуть за баранкой. — Значит, с дварами у нашего леса все кончено, вот они и выбирают себе жертвы уже на равнине.

— Я не о том, что-то их мало, по-моему.

— Потери, друг, — серьезно сказал Ким. — Можно, правда, надеяться, что подраненные летатели ушли на Одессу. Скорее всего и Ромка там, иначе ты бы почувствовал, — он хмуро тряхнул головой, — если бы с ним что-то случилось.

Рост попробовал почувствовать своего старшего, но ничего не понял, а потому просто пересчитал летающих гигантов, их было всего-то четыре, слишком мало, он опять спросил:

— А сколько их всего осталось?

— Вчера вечером я видел восемь, кажется.

— Девять, — вдруг отозвалась Людочка Просинечка со своего места, — бывший астаховский где-то на юге крутится.

Я знаю, где он крутится, подумал Ростик, но ничего вслух не сказал. Не о том следовало думать. Хотя, с другой стороны, о чем же еще?.. И внезапно он понял, почти закричал от посетившей его догадки:

— Ким, стой! У тебя крейсер же почти нормальный, летать может? И топлива, наверное, достаточно?

— Ты что задумал? — подозрительно спросил Ким.

— Нужно сходить к Перевальской крепости.

— Они почти наверняка уже отбились, — сказала Людочка. — Высоко там очень, для пауков неудобно, а что им там еще делать, если… — И вдруг она поняла. — Ты хочешь теперь и перевальским помогать?

— Не знаю, но нужно туда сходить.

— Нам бы за Ладой проследить, — недовольно пробурчал Ким, но не очень уверенно, привык доверять Ростиковым предложениям. — Хорошо, давай быстренько, может, и в самом деле что-нибудь важное подсмотрим. Мы еще недалеко ушли.

По требованию неугомонного Кима Рост выстрелил зеленой ракетой, чтобы Лада не волновалась. Как она могла понять, что Ким просил у нее именно не волноваться, а не подавал, например, сигнал бедствия, Рост не знал, но послушно исполнил требование командира крейсера, и они, подняв скорость, пошли на условный юг.

До перевала дошли за полчаса, потом еще столько же ползли по ущелью между кажущихся тут высоченными гор, словно втискивались в узкую и опасную нору. Но еще на подходе к крепости Ким вдруг так вздернул машину вверх, что от гребцов на котлах, которые работали изо всех сил, послышались недовольные взрыки. Рост еще подумал, что теперь понятно, у кого Ким научился рычать, когда ему трудно приходится.

Прямо по перевалу на них катилась волна пауков. Они прижимались к камням, часто останавливались, чувствовалось, что им нелегко приходится, но они тут были. И оказалось их немало.

— Рост, ты бы лучше, чем палить со стен, за этой крепостью по экрану последил. У нас же здесь маневра нет, как мы поднимемся?

— Значит, вперед никак? — спросил Ростик, занявший к тому времени уже вполне привычное для себя место главного стрелка.

— Не могу я тут с ними связываться, — отозвался Ким. — Пара попаданий, и мы вообще отсюда не выберемся, и так регулировки — хуже не придумаешь.

А Рост его уже и не слушал. Он продвигал свое внимание вперед и пробовал понять, что творится там, за складками гор, за поворотами этого чертова перевала… И ничего не чувствовал. Впереди была… да, впереди была пустота, хотя он старался изо всех сил.

Ким, умница, понял, что он творит, и кружил перед пауками на достаточном расстоянии, чтобы им было еще неудобно по нему палить, но не уходил. И наконец-то Ростик сдался, откинулся на спинку стрелкового кресла и громко, чтобы все слышали, произнес:

— Перевальской крепости больше нет. Кажется, пауки подкопались под нее, и ребята не справились.

— Подкопались? — переспросила Людочка. — Как? Тут же один камень.

— Это нам кажется, что камень, а для них — вполне доступная для подкопа почва, — рассудительно отозвался Ким. Он развернул крейсер на север, к Городу, и снял свой знаменитый полетный шлем. — Светлая ребятам память.

По крейсеру прополз шепоток, потом на несколько мгновений стало тихо.

Скорость снова возросла, с каждой минутой дышать становилось легче, Ким пытался догнать Ладу и грузовик. Людочка, когда все немного успокоились, вдруг заговорила:

— Гринев, а ты не мог бы сообразить, кто из перевальских, может быть… — И вдруг она заплакала.

Рычаги не бросила, сидела на своем месте и работала в полную силу, помогая Киму, наравне с двумя другими пилотами, но плечи ее вздрагивали. Ким оглянулся на нее. Рост подумал, что сейчас он прикажет ему сменить разревевшуюся пилотшу, но Ким сказал:

— Смага, и остальные… Нет, но Смага каков! Дураком выглядел и был не ахти какой офицер, а… умер молодцом. Не отступил, дрался до последнего.

— Как тут убежишь? — Людочка уже успокаивалась. — Выйдешь из крепости, пауки все равно настигнут.

— У них же машины, чтобы торф возить. Можно было на них, — неопределенно высказался кто-то из стрелков, кажется, слева.

— Значит, не представилось такой возможности, — хотя Рост подумал, что скорее всего Смага проворонил эту самую возможность. Должен был предвидеть ее. прогнозировать, готовиться к ней… А вот не сумел. Впрочем, о мертвых или ничего, или… И потом, кто же знает, может, Смага и попытался, но не справился.

Все замолчали, в крейсере установилась та дружественная, но тревожная атмосфера, когда все делают свое дело. Через час Ростик сменил Людочку, она оказалась все-таки слаба, чтобы полноценно работать на рычагах, и стал помогать пилотам. Даже пропустил момент, когда они нагнали избитый крейсер и грузовик.

Перед самым Городом Ким вдруг попросил Людочку сменить его и предложил:

— Рост-люд, — кажется, он и не думал шутить, — посмотри-ка на Боловск.

Рост взобрался в башню стрелка, согнав оттуда Зули, и стал смотреть. Город в самом деле стал другим, неузнаваемым.

Прежде, когда все было спокойно, он раскинулся шире своих прежних, земных границ, потому что многие возводили дома с расчетом прихватить кусок земли для огорода, чтобы наладить какое-никакое, а хозяйство или чтобы вырыть колодец, потому что в самом Городе воды было мало.

Теперь же эта граница резко ужалась. Когда-то вокруг центра уже возвели стену, чтобы не прорвались насекомые, но она обветшала за многие годы, лишь около вагоноремонтного ее почему-то восстанавливали. Теперь ее укрепили, сделали выше и протянули дальше. А центр обвели еще одним валом, отделив от жилых кварталов Белый дом, главную площадь, Дворец культуры, кинотеатр «Мир», универ, создав в центре единый защитный островок. Это была хорошая стена, из литого ширского камня, возможно, с подземными переходами для скрытой переброски сил. С юга стена упиралась в стадион, замыкала даже часть парка, где обычно жили городские волосатики, до больницы, которая тоже оказалась внутри защитного кольца.

Другое такое же кольцо почти автономно охватывало завод, часть шоссе и железнодорожную станцию, где Ростик заметил множество людей. Лишь спустя пару минут наблюдения он понял, что люди использовали могучие, еще с Земли оставшиеся сооружения, как склады.

— А аэродром совсем незащищенным остался, — с непонятным выражением в голосе проговорил Ким. И добавил уже по-деловому: — Ты что теперь будешь делать?

— В Город схожу, — отозвался Ростик, — хочу посмотреть, что и как.. И почему так мало… эвакуировались? Да, знаешь, еще эта девочка…

— Не сомневайся, похороним, как и всех, на краю аэродрома. Помнишь, там, где пурпурные во время первой войны наших постреляли. — Он вздохнул.

— Меня вот что интересует, неужто Боловск защищаться будет? — спросила Людочка. Ей, после ломового, с безудержным превосходством вражеских сил штурма алюминиевого завода казалось, что защититься невозможно. Что Город постигнет та же участь, что и ее завод, и Перевальскую крепость. Но ей никто не ответил.

— Ладно, ты у нас самый догадливый, — проговорил Ким напоследок, когда они уже плюхнулись на землю, — скажи, сколько у нас времени?

— Думаю, послезавтра они будут здесь, — ответил Ростик. — Ведь какая-то дисциплина у них есть, вряд ли они долго будут отъедаться на наших окрестных фермах, и я заметил, внушительный отряд их стрелков направился как раз в эту сторону… Впрочем, не знаю, может, они начнут оценивать наши земли или побоятся атаковать малыми силами, станут готовиться, собираться для штурма… Но в любом случае, думаю, тебе лучше всего рассчитывать именно на послезавтра.

— Это хорошо, — сказал Ким, — тогда мы отремонтируемся почти спокойненько, если Ладка опять чего-нибудь не удумает, и рванем… — он осекся, говорить о другом командире крейсера в таком тоне при подчиненных, конечно, не стоило.

Рост выбрался из машины в числе последних, за ним с неизбежностью наступающей зимы выбрались и Барон с Зули, они даже ничего не объясняли, не сочли это нужным.

Посмотрев на расстоянии на Ладу, которая уже хмуро разговаривала с двумя другими летунами, чем-то неуловимо похожими на нее и на Кима, Рост махнул ей и потопал в Город. Всю дорогу он пытался высмотреть гласис по всей кажущейся безразмерной длине стен. Но заметил только за уже голыми деревьями поле, уставленное антигравами, называемыми в просторечии «бочками», которые люди отбили во время последней войны с Пурпурными. Многие из них были, без сомнения, в порядке, с иных даже пушки не сняли, но летать на них было некому, и слишком мало у людей осталось топлива, чтобы их использовать. Зато ни одного из черных треугольных крейсеров на поле не было. Лада, видимо, не зря старалась довести сюда свою машину.

Погубят здесь все пауки, когда прорвутся, решил Ростик. Многое погубят, просто из злобы на людей. Может, удастся хотя бы часть этих машин угнать на юг, может, этим и стоит заняться, для боя-то он был пилотом, конечно, не очень, но простым перегонщиком мог бы поработать.

Октябрьская оказалась включена в центральную часть ограждения города. Сразу же за ее домами, в дальнем, верхнем конце высилась стена, что было непривычно. Ростик дошагал со своим сопровождением до дома, посмотрел на знаменитую липу по соседству, она стояла в осеннем убранстве, пережив все, что на Боловск обрушилось после Переноса, только стала вроде бы поменьше. Ростик вспомнил, что именно эта липа чуть не последней сбрасывала свою листву перед зимой и вообще пыталась сопротивляться временам года изо всех сил. Еще он посмотрел на лавочку, где папа сделал маме предложение, где ему сделала предложение Любаня. Лавочка стояла на своем месте, но по краям кирпичи немного обкололись от старости.

В доме не оказалось ни Пашки с Машей, ни Степана, должно быть, их, как и другую молодую поросль человечества, эвакуировали на корабли перед Одессой, но тут осталась чистенькая и непривычно светленькая бакумурская девочка, которая Ростика почему-то застеснялась и убежала в сад, который теперь простирался куда дальше, чем Ростик привык о нем вспоминать. Скоро оттуда появилась командирского вида волосатая мамаша, за которую девочка пряталась. Бакумуршу Ростик не помнил, но она его отлично знала и принялась объяснять, что мама теперь все время проводит в больнице, домой приходит редко. Да, подумал Ростик, застать маму было бы приятно, хотя, конечно, это было бы невероятное везение. Таисия Васильевна времени не теряла, дома сидеть для нее было бы то же самое, что для Ростика оказаться без пистолета на поясе.

Они решили купаться по очереди в почти горячей воде, что Барон воспринял с удовольствием, но алгорша, смутно поглядывая на Роста, когда оставляла на его попечение нузу, проговорила:

— Комфорт бывает излишним, тебе это знакомо, Рост-люд, но другим людям скорее всего неизвестно.

Купалась она тем не менее дольше всех. Потом, перевязав раны, с большим старанием почистив нузу от подпалин, куда-то исчезла. А Ростик оделся в свежую форму, которую неожиданно обнаружил в шкафу, и посидел с Бароном в удобных креслицах с подушками, выставленных на заднем крыльце, хотя для этого было уже холодновато. Но они не чувствовали холода, наслаждались чистотой и ни о чем не говорили. Рост лениво размышлял над последней фразой Зули, она крутилась в сознании, как надоедливая мелодия. Такое с ним бывало, но кто же знал по-настоящему, как к этому относиться, с его-то многократно и разными способами вывернутыми мозгами?

Тогда-то его и нашли Председатель с Перегудой, которые вошли в калиточку, аккуратно закрыли ее за собой и вместо приветствия по очереди покивали. Ростик вскочил, выдыхая пар в воздух, пригласил:

— Давайте в дом пройдем, тут холодновато.

Бакумурша стала тут же стелить скатерть на семейный стол и со своей девочкой и Бароном выставлять чай. Перегуда попросился вымыть руки, Председатель молча отправился за ним. Выглядел он не очень хорошо, под глазами засели тени, двигался он, словно сам не отдавал себе отчета, что и как делает. Когда уселись, он смутно сказал, оглядываясь вокруг, впрочем, без особого интереса:

— Никогда не был у тебя.

— Не у меня, а у мамы, да и то… Она теперь больше времени проводит в больнице, как мне сказали.

— Верно, — кивнул Перегуда, накладывая себе на тарелочку побольше дивно пахнущих медом сухих лепешек. — Сам понимаешь, Гринев, больница теперь — первое дело.

Внезапно Председатель посмотрел на Ростика в упор, даже зрачки у него слегка расширились.

— Перевальская крепость пала, как мне передали? И алюминиевый вы тоже сдали?

Ростик опустил голову. Не хотел ничего объяснять, лишь подумал, что кто-то определенно уже сходил с аэродрома в Белый дом и принес эти сведения, а также рассказал, что Рост отправился домой, иначе как бы Председатель его тут нашел.

— Когда решили эвакуироваться, неожиданно выяснилось, что весь урожай мы перевести на корабли не сумеем. К тому же крестьяне, — Председатель помолчал, словно выругался про себя, — вместо того чтобы тянуть к Одессе, вдруг все собрались в Городе. Был бы жив Квадратный, он бы им объяснил, он умел с ними разговаривать. А так, как получилось… Не знаю. Может, и прав ты, слабовата у нас администрация, если даже такого простого дела не исполнила.

— Мы слишком долго и убежденно объясняли им, что Боловск — основа нашей цивилизации, — договорил за Дондика Перегуда. — Это сыграло свою роль. Не удалось перенаправить их на север, на корабли. Они, вероятно, не понимают, какая силища на нас прет. Подумали, что, как всегда, удастся отсидеться за стенами. Зато стены мы сделали… Видел?

— Когда подлетали, Ким специально над Городом повисел. — Ростик помолчал. — Впечатляет, хотя… У алюминиевого стены были не ниже, а их взяли после всего-то четырехчасового боя.

— Они и к своим хозяйствам привыкли, к земле, к своему труду, — Дондик опять тряхнул головой, думая о фермерах. — Вот и вышло, что придется защищаться. Удрать без своих же людей… Сам понимаешь, подлость получится.

Ростик допил чай. С удовольствием увидел, как светленькая девочка снова наполняет ему стакан. Барон, кажется, пил уже третий.

— А что другие города? Чужой, например.

— Ха, — Перегуда улыбнулся, — этот твой Докай оказался молодцом, как-то так сделал, что в Чужой пришло чуть не с полтысячи пернатых, многие на летающих страусах, и все отлично вооружены.

— Драться будут за Чужой?

— Не столько за ширский город, — кивнул Перегуда, — как мне представляется, сколько за библиотеку.

— С крепостями тоже все неплохо обстоит, — добавил Председатель, — на бумажном, в Перекопской и у Бабурина, когда узнали, что у нас привезенный крестьянами урожай и хранить негде, вывезли отсюда столько, что… Наверное, год сумеют продержаться, до следующей посевной. К счастью, часть людей туда же забрали. Может, хоть они уцелеют.

— Стоп, Председатель, — Ростик даже руку поднял, чтобы остановить его. — Ты что же, считаешь, Боловск падет?

— Не знаю, — Дондик по своему обыкновению с силой потер лицо. — Это ты мне скажи — устоим мы или нет? — молчание воцарилось за столом. — Скажи, Гринев, мы правильно…

— Погибнут, конечно, многие. — Ростик еще раз подумал. — Но то, что остался Докай, — это хороший признак. Пожалуй, пауки навалятся на Город всей массой. Но если мы отобьем штурм раз или два, они… Да, наверное, рассыпятся по нашим землям, и их можно будет долбить по частям. Это шанс.

— А что еще? — спросил Дондик.

— Еще? Пожалуй, следует как можно эффективней использовать алгоров. Я видел под алюминиевым, как Ихи-вара сквозь их порядки, просто через сплошной атакующий вал проходила. Она их до сотни за четверть часа, наверное, нашинковала и ушла, хотя, прошу особо заметить, была к тому времени уже обожжена через свою нузу несколькими попаданиями и вообще, перед этим несколько дней дралась без передышки. — Он снова допил свой чай, но, когда увидел, что третий стакан опять наполненным стоит перед ним, обрадовался ему меньше, чем второму.

— Это-то понятно, — кивнул Перегуда, — невидимок твоих, к счастью, и подначивать не нужно, сами в бой рвутся.

— Как и летатели, — уронил Дондик. Чай он выпил едва до половины, есть лепешки, в отличие от Перегуды, не стал. — А ты что собираешься делать?

— Если вы мне выделите на денек антиграв и достаточно топлива, смотаюсь в Храм, Барона оставлю. Пока там Каса оборону держит, но она же, когда пауков увидит, за ними охотиться начнет, а нужно, чтобы кто-то постоянно находился.

— Не-а, — вдруг отчетливо произнес Барон. — М-ня…

— И не спорь, — напустился на него Ростик, впрочем, не слишком энергично, вырчей в этом не нуждался, — прикажу — и останешься.

Барон задумался.

— А Храм твой выдержит? — спросил Дондик.

— Для обороны строил, — неопределенно отозвался Ростик. — Да и придут туда, на север, к. побережью, уже не сплоченные орды, а так… разведчики. Надеюсь, устоит.

— Оружие, боеприпасы нужны?

— За последние годы, что я там жил в свое удовольствие, такой арсенал собрался, наверное, полроты могу вооружить. — Рост допил-таки третий стакан чаю, перевел дух. — Потом вернусь, могу батальон взять.

— Это хорошо, — серьезно кивнул Дондик. Поднялся, с шумом отодвинув стул. — Ты себя береги, Гринев, ты нам еще понадобишься. — Уже у двери обернулся: — Кстати, ты говорил еще что-то про какую-то угрозу, которая к нам приближается. Это не борым? А то было бы неплохо, если бы крысята пауков сожрали. Против них мы уже умеем защищаться…

— Нет, не борым, — из вежливости Ростик тоже поднялся, — что-то другое, и более скверное, чем пауки. — Он подумал. — Определение этой угрозы с помощью Зевса ничего не дало. Для того в Храм и направляюсь — только там сумею понять, что же это такое.

— Как узнаешь, не сочти за труд… — сказал, дожевывая, Перегуда. И снова улыбнулся, кажется, сообразил, что лишнее говорит, но все-таки договорил: — Извести, в общем.

Втроем они вышли через кухню на заднее крылечко. Тут, неожиданно для Роста, оказался Чернобров, тот самый водила, с которым он… много чего испытал. Чернобров постарел, стал морщинистым, и борода его поседела напрочь, только брови и остались черными и кустистыми, как в прежние времена. Они пожали друг другу руки.

— А ты чего чаевничать не стал? — спросил его Ростик.

— Не дело водителя с офицерами восседать, — важно отозвался старый шофер. — Я и тут, с твоими волосатиками, славно побеседовал.

Рост мельком посмотрел на бакумуршу, что вела у мамы хозяйство, по всему, она была довольна, что ей удалось покормить Черноброва и как-то с ним потолковать. Тут были свои отношения, в которые непросто было вникнуть.

Ростик и не стал. Он проводил нежданных гостей до калитки, еще раз посмотрел на Октябрьскую и пошел домой. Неожиданно ему захотелось выспаться. Пока это еще было возможно. Пока этот спокойный, уютный мирок его детства оставался вне войны.

Часть V

ОБРЕТЕНИЕ МИРА

25

Снежинки кружились спокойно, словно ничего в мире не было важнее, чем падать с неба, устилать эту землю чистотой, нависать на кустах серебряным мехом, преображать весь мир. Особенно странно было видеть снег на разгоряченных боем лицах и одежде ребят, не очень чистой, испачканной сажей и пылью, выбитой из литого камня парапетов выстрелами пауков.

Комши атаковали зло, почти беспощадно, но Ростик отлично знал, что этот бой люди выиграют. Вот такая у него появилась в последние дни особенность — он чувствовал войну, как никогда прежде, даже в те времена, когда не расставался с автоматом.

Пауки еще наседали, какой-то здоровенный п'ток, Ростик и не помнил, чтобы он дрался в его батальоне, вдруг завалился на него, грузно дыша и на каждом выдохе выбрасывая красную, почти человеческую кровь поверх странного нагрудника из кованого дерева. Рост по привычке, появившейся у него много лет назад, склонился над ним, пытаясь поймать последний взгляд умирающего.

Он знал, что это очень важно, поймать этот взгляд, что каждый, кто уходил в другой мир, как считалось, более совершенный и добрый, должен был проститься с кем-нибудь взглядом — долгим, ищущим, заполненным болью и страхом. Этот п'ток глаз не открывал. Это был его выбор, Ростик был в этом убежден так же, как и в том, что все делает правильно, что может на долгие минуты отвлечься от боя и посмотреть в лицо этого существа. С пурпурной кожей, с зелеными глазами, странно похожими и непохожими на человеческие, бывший враг, который умер за Боловск.

Рост сжал ему руку, п'ток почувствовал, тоже сдавил… Едва не сломав Росту кости, но нужно было терпеть. Потом его пальцы разжались.

Ростик поднял голову, подхватил ружье, прицелился и выстрелил, неудачно, выстрел попал не в голову паука, который все еще полз вперед, кажется, уже с одной перебитой задней ногой. Выстрел, чуть шипя в сыром воздухе, ушел в сторону от его спины. Так в старину, еще на Земле, рассказывали, иногда от брони отскакивали наши патроны из противотанковых ружей.

Смахнув снег, налипший на бровях, Рост снова выстрелил, на этот раз очень точно попав в раздвинутые жвала, паук забился, ему уже некуда было ползти, он должен был умереть. Потом Ростик стал стрелять, почти не целясь, как ему казалось, но попадая все точнее и вернее. Не нужно было отвлекаться, решил он, нужно бить и бить этих… А вот зла против пауков он почему-то не чувствовал, не понимал, как можно ненавидеть этих зверюг, больших, отлично приспособленных к жизни, которых все-таки следовало убивать, потому что они убивали людей и тех, кто сражался с ними рядом.

То, что у него куда-то исчезла ненависть к паукам, его в последнее время весьма интересовало, он даже раздумывал об этом, но так уставал, настолько недосыпал и, случалось, забывал согреться, что было даже важнее, чем вовремя перекусить, что эта его индифферентность к противнику осталась недопонятой.

Слева вдруг стал стрелять старинный, земной, с патронами из металла, крупнокалиберный пулемет. Он хорошо и расчетливо хлестнул передних пауков длинной, но точной очередью, потом вырубил в их рядах почти аккуратный сектор и стал подавлять кучки комши дальше, во втором уже ряду. Пауки пробовали прижаться к земле, но это было бесполезно — они или закатывались в какие-то ямки, выставляя вверх только спинки, которые этот пулемет все равно пробивал, разбрасывая желто-коричневые внутренности комши, либо вынуждены были отбегать назад.

Рост пожалел, что выскочил помогать ребятам в этом бою, сейчас ему следовало быть на КП, рассматривать, что творилось у него на флангах, не прорвались ли комши в соседнем секторе, не выходят ли к центру Города. А он тут, как обычный стрелок, поливает пауков своей даже не всегда точной пальбой…

Справа ударил огнемет, накрыл одну из траншей, по которым пауки пытались добраться до стен, чтобы их разрушить. Обычно там поливали пауков короткими, как удар жала, всплесками жидкого огня, на этот раз у них что-то не получалось, шлейф горящего спирта с чем-то липким все бурлил и кипел в воздухе, пришлось бежать в ту сторону.

Конечно, бежать следовало по стене, чтобы подбодрить людей, чтобы они видели его, но пришлось спуститься с четырехметровой стены, потому что так было быстрее. Хотя Ростик и не любил вот так бегать, слишком уж это походило на панику, каждому становилось ясно — что-то случилось, а случиться могло только плохое… Все-таки он побежал, потом нашел каменную, крутую лесенку на стену, вскочил на нее и почти сразу оказался в небольшой башенке из литого камня до полуметра толщины с круговым обстрелом. Тут обычно сидел Сева Дорман, его лейтенант, командир правой роты. Сейчас его не было, куда-то уже уволокли и огнемет.

Ростик выдернул от бойницы низкорослую девицу, довольно невзрачную, в ватнике, который был ей велик размера на три, подпоясанную криво, и в каске, сбившейся на светлую челку.

— Где Дорман? — закричал он, потому что в этом каменном кармане звуки боя раздавались слишком гулко.

— Дальше, у Нуделя.

Вовчик Нудельман, закадычный дружок Севы Дормана, был замом комроты. Оба они были щупленькие, Дорман даже в очках. Когда Рост их впервые увидел, то сокрушенно подумал, что Дондик решил его за что-то наказать… Но оба оказались отменными бойцами, хладнокровными, смелыми и очень расчетливыми. Рота под их предводительством дисциплину понимала слабо, но дрались все как черти. Поэтому-то Рост вот уже неделю и держал их тут, на своем правом фланге, где было труднее всего, потому что соседний кусок стены пауки все-таки завалили, и теперь тут образовался выступ с их стороны, до следующей стены, закрывающей прямую дорогу к центру Города.

Рост внимательно осмотрелся, отыскивая огнемет, но тот больше не палил, приходилось ориентироваться на плотность стрелкового огня. Девица почему-то увязалась за ним искать лейтенантов, видимо, он шел правильно. Хотя… с другой стороны, куда он еще мог идти, если не дальше по стене?

Дорман сидел в такой же башенке, где Рост обнаружил и непонятную девицу, над дымящимся стволом огнемета, и грыз одну из лучин, которыми по ночам тут освещались, причем поперек, так, что оба конца деревяшки торчали в уголках рта. Заметив командира, он метнулся в бок от амбразуры и выпрямился, разминая затекшие ноги. Бойницы тут были низкими, чтобы стрелять под самую стену, вот и приходилось палить из положения «вприсядку». Да, иногда даже у строителей, которые обычно все делали правильно, случались накладки. А возможно, что тут стену строил какой-нибудь короткорослый г'мет и делал, естественно, под себя…

— Что у тебя? — спросил Ростик, выглядывая в амбразуру.

— Командир, тут такое дело… — была у Дормана дурацкая привычка к многоговорению, тут уж ничего поделать было невозможно. — Они не только траншеи роют, но и идут, кажется, под землей. А такие норы мы же умеем подавлять только с воздуха… Ну, я подумал, если все вокруг этой предполагаемой дыры выжечь, может, им воздуха под землей не хватит, сам знаешь, они там дышать не слишком приспособлены.

Да, в последние дни стали замечать, что пауки, отчаявшись подобраться к стенам поверху, в траншеях, стали копать мерзлую уже землю, взрывая твердую каменистую породу минами, укрепляя ходы каким-то составом, из которого они, как Росту казалось, у себя строили башни для прессования плит. Тех самых, которые потом продавали пурпурным на корабли, для гидропонных ферм. Ростик дрогнул и попытался забыть, как он сам был рабочим на такой ферме на Валламахиси.

Такие норы люди обычно выжигали из огнеметов с антигравов, а потом старательно, хотя и не всегда успешно, забивали бомбами из взрывчатого вещества, сделанного на основе латекса, что в свое время тоже придумал Ростик в одном из своих трансов.

Беда была в том, что таких нор становилось все больше, а вот бомб все меньше, их поставляли, конечно, с кораблей у Одессы, но слишком редко и мало, наверное, больше производить не успевали, да и выходов из своих подкопов пауки теперь делали несколько, к тому же научились их маскировать, поэтому удара из-под земли, по другую сторону оборонительной стены, можно было ожидать в любой момент.

На стороне людей было только два фактора. Во-первых, земля промерзла, хотя и неглубоко. И во-вторых, такие норы отлично видели аймихо, они их находили своими неведомыми приемами. Но иногда и они ошибались, поэтому следовало бы иногда совершать вылазки, чтобы такой… невнятный подкоп взорвать уже вручную. Но это имело смысл делать только с поддержкой невидимок, а алгоры на участке Ростика не появлялись уже дней пять. Вполне могло случиться, что очередную мину пауки продвинули под самые стены, и ее никто не заметил… Кроме осторожного Дормана.

— Ты, Севка, горячку не пори. До входа в подкоп все равно не добьешь из огнемета. Ты точно укажи, где, думаешь, они копают?

Рост достал из сапога самодельную схему их линии обороны, Дорман показал. Да, подумал Ростик, вполне может быть, и холмик какой-то дурацкий там имелся, чтобы нору со стены видно не было, и развалины старых пятиэтажек сбоку, под их защитой вполне можно было землю скрытно выносить…

Ростик оценил радиус действия огня из машинки Дормана, на белом снегу осталось несколько языков-проталин. Они не доходили до развалин метров на двадцать, как раз столько, сколько обычно оставляли пауки, чтобы не попасть под человеческое пламя и чтобы даже п'токи не могли добросить тяжелые гранаты. Эх, подумал Ростик, сюда бы миномет, хотя бы ротный, вмиг перепахали бы подозрительный участок, от пауков и их возможной норы только воспоминания бы остались. Но чего не было, того не было.

— Ты там наблюдателей поставь, поглазастей, — предложил он. — А я вечером доложу начальству, антигравы этот сектор придавят сверху бомбами.

— Они все реже к нам залетают, — вдруг вмешалась девица, которая так и не отстала от Ростика.

— Правильно, — согласился Рост. — Значит, у нас дела обстоят хорошо, а есть другие места, где приходится хуже.

— Воевать нужно уметь, — буркнула вдруг девица, — тогда и мест, где похуже, не останется.

— Вот дорастешь до генерала, тогда и будешь с критикой лезть, — не удержался Ростик. И чтобы подчеркнуть свой начальственный тон, поправил на девице каску. — И эту штуку покрась в серый цвет. Ведь знаешь же, что по шлемам и каскам пауки в первую очередь палят.

Действительно, стоило комши заприметить над стенами что-то похожее на металлический шлем от доспехов против борыма, который некоторые особо умные бойцы использовали в бою, или хотя бы старую армейскую каску, которых осталось в Городе довольно много, как они принимались долбить туда изо всех стволов. Поэтому Ростик каску не носил. Да и ориентироваться без этой… экипировки было легче, хотя мама, пару раз заглянувшая на его участок, здорово ругалась. В том смысле, что большая часть ранений или смертей получалась от попадания в голову. Лишь у здоровенных п'токов, как было с четверть часа назад, иногда ранения оказывались на уровне груди, но это возникало потому, что им высота бруствера на стенах была все-таки мала, вот они и страдали. Из-за этого их все чаще приходилось использовать позади, для подноски патронов и продуктов. Но находились и такие, кто был с этим не согласен… А жаль, потому что в большого и медлительного пурпурного гиганта попасть было проще, их вообще в батальоне Роста почти не осталось.

— А ты, Гринев, дорастешь до маляра, я так и быть, позволю тебе мою каску разрисовать.

— Че-его? — удивился Ростик.

— Ладно, ладно, — заговорил Дорман, подталкивая девицу к выходу из бастиончика. Справившись с ней, он повернулся к Росту: — Это же Дора Нудельман, она и так славится… сложным характером, а теперь и вовсе…

— Что значит — «вовсе»?

— Нуделя в начале боя подстрелили, в госпиталь отправил. — Дорман вздохнул. — Так что мне, командир, нужен новый зам по роте. У меня среди этих салажат… — Дорман небрежно кивнул куда-то в сторону продолжения своей стены, где бились его ребята, — кандидатуры нет. — Внезапно он воодушевился. — И имей в виду, осталось душ семьдесят всего. Подкрепления бы мне… К тому же из них чуть не три десятка пурпурных. А волосатики, сам знаешь, воюют так, что их или стреляют, или они вообще не знают, как подойти к ружью.

Ростик только головой покрутил.

— Дорман, сколько раз тебе говорилось, у тебя лучший мой состав. В других ротах не более твоего, в тылу резервов за эти две недели, что пауки нас… утюжат, тоже не осталось. Откуда я достану тебе пополнение?

— У начальства — вот откуда, — с еврейским ехидством, раздражающим иногда больше, чем бессмысленные споры, высказался Дорман.

Но Ростик его уже не слушал. Он высматривал поле боя, и вовремя. Потому что бой затихал, где-то еще стреляли довольно плотно, но это было не так опасно, как четверть часа назад. Это уже было скорее нервическое — люди догоняли выстрелами отходящих пауков, а не отбивались от них.

— И учти, командир, у меня тут выступ… Мне полагалось бы роты полторы, а не тот огрызок, которым я сейчас воюю. Мне…

— Тихо, — попросил Рост, и Дорман сразу умолк, тоже прислушался.

Теперь бой кипел в стороне завода, но вот на самом ли заводе или ближе к стенам — Ростик сообразить не мог. А ведь полагалось бы ему и на слух понимать, что и где происходит. Может, ребятам помощь нужна, и стоило выслать туда взвод под началом толкового и бойкого сержанта?.. Но скорее всего нет. пока следовало ждать, иногда пауки сразу после деланого отхода вдруг бросались вперед. Тогда Ростику каждый взвод будет нужен, не считая, конечно, необходимости маневрировать силами в собственном секторе. Все-таки следовало исполнять свою задачу, с непрошеной помощью к соседям не лезть — дорого могло обойтись.

— Отбились на этот раз, — сказал Дорман, аккуратно укладывая огнемет около стены. И повысил голос: — Шалаев, посмотри, сколько у нас еще топлива для огнемета осталось.

Откуда-то высунулась чумазая и усатая физиономия возрастного, лет за сорок, солдатика в синем рабочем ватнике, он мутно осмотрелся, кивнул и куда-то исчез.

— Так, — сказал Рост, — приводи роту в порядок, а я пройдусь по стенам.

Он сходил в центральную роту, где и встретил бой, затем на левый фланг. Пулемет оттуда уже куда-то увели, видимо, на самом деле были места, где он требовался больше. Потери у роты на этот раз оказались незначительными, хотя там все равно недосчитались почти двадцати человек убитыми и с десяток ранеными, которых отправляли в госпиталь.

А ведь и впрямь придется теперь пополнения просить, думал Ростик, спускаясь к себе, в ближайший к стене домик. Когда-то тут жили старики, муж с женой, Ростик теперь даже не мог вспомнить их фамилии. Они погибли во время первой атаки борыма. Потом дом стал разрушаться, как-то незаметно в нем поселились пурпурные, а когда вокруг Города стали возводить стены, он оказался в черте обороны и его слегка обновили. В домике пахло сырой ветошью, хотя, кроме голых стен, там почти ничего и не осталось, но его можно было обогреть, чем и занималось семейство г'метов, отказавшееся эвакуироваться. И сверху не капало, поэтому Рост вот уже две недели, что длилась осада Боловска, жил тут. Лишь пару раз удирал домой, на Октябрьскую, чтобы вымыться и постираться.

Октябрьская была недалеко, по прямой метров четыреста, сразу за старым трамвайным парком, но после того как пять дней назад пауки выгрызли этот сектор и дошли до ближайшей к центру стены, трампарк оказался ими завоеван. Поэтому приходилось шагать больше километра, чтобы попасть домой. Сейчас, правда, Ростик об этом не думал.

Он посмотрел на всякий случай, как с два десятка бакумуров под предводительством Любани укладывали тяжелораненых на носилки, чтобы отнести их в кинотеатр «Мир», где теперь располагался главный госпиталь, а еще с полдесятка волосатых женщин готовят обед для трех рот разом, и добрался наконец до своего обиталища.

Тут, к несказанному удивлению, его уже ждали. Это были Жорка Пестель и Василиса. Мельком посмотрев на длинного очкастого Пестеля, Ростик понял, что его докладная все-таки дошла до начальства, по крайней мере на нее обратили внимание. И на том спасибо. Значит, Пестеля прислали, чтобы он выяснил, насколько все, что писал Ростик, серьезно. Жорка протянул руку:

— Здорово, командир.

Рост устало пожал его на удивление чистую ладонь. А вот с Василисой получилось не так… Она попросту подошла к Ростику, близко-близко, обняла его и от всей души поцеловала в губы. Потом совершенно по-девчоночьи провела рукой по заросшей щеке, нежно заглядывая в глаза.

Рост тоже ее приобнял, но тут же отпустил, потому что сбоку вдруг раздалось со вздохом:

— Любят тебя, Гринев, девушки. И за что, спрашивается?

Оказалось, что в темном уголке примостилась Лада.

— Что же ты, подруга, на своем крейсере не помогала? — спросил ее Ростик, усаживаясь за стол, на котором лежали ненужный в этом бою пистолет, несколько чистых листков бумаги и чернильница с торчащей из нее ручкой.

— Помогала, только не тебе, — отозвалась Лада, — а заводу. Там сегодня было дело… Не чета твоему.

— Просто он умеет бой организовать, — заступился Пестель. — Выучка и опыт сказываются.

И чего на меня сегодня все девицы набрасываются, подумал Ростик, но это была уже необязательная мысль. Он запалил плошку с маслом, чтобы было веселее и чтобы лица гостей стали виднее, и спросил:

— С чем пожаловали?

— Поговорить, — отозвался Пестель. — Сам напросился, — добавил он, подтверждая догадку, что разговор пойдет о том, что Ростик писал начальству. — И если дело серьезное, то… воевать тебе здесь уже не придется.

— Дело куда как серьезное, — отозвался Ростик. — Серьезнее не бывает. — Чуть усмехнувшись, он посмотрел на Василису и Ладу. — Но, может быть, сначала перекусим?

26

Антиграв был небольшой, двигался почти бесшумно, или причиной тому был снег, который как начал валить вчера, так и не переставал, поэтому в машине сразу установилась торжественная атмосфера доверительности и странного покоя, какой бывает только в густой снегопад. Разговаривать было легко, тем более что Ростик более двух недель воевал и существенно отстал от всего происходящего в мире. Но сначала все рассматривали Город, каким он предстал с высоты.

Обнесенный стеной Боловск выглядел даже более незнакомым, чем во время первых войн с насекомыми — и стены были повыше и более грозными, да и сражение теперь разворачивалось не очагами, а по всему периметру. Это было тем более заметно, что подпалины от огнеметов окружали стены сплошной траурной полосой, так что даже свежий снег казался серым.

Рост осмотрел из своей башенки с пушками пауков, которые теперь хозяйничали на стадионе и в Парке культуры, окинул взглядом Бобыри, Острохатки, от которых осталось одно воспоминание, оценил разрушенную больницу с прудом за ней, который особенно четко выделялся спокойной темной водой на белом фоне. Всего в руках людей осталось не более половины старой площади Боловска, а если сравнить с нынешним раскидистым расположением Города, то и менее одной пятой, пожалуй.

Было странно видеть пауков, вышагивающих на площади перед большим изысканным зданием Ширского дворца, который Ширы выстроили на месте прежних новостроек, когда решили устроить в Городе свою колонию, или по старому рынку, окруженному складами, куда крестьяне свозили продукцию. Склады, кстати, тоже были частично разрушены и сожжены.

— Мало что у нас осталось, — буркнул Ким, покружив в белесой снежной мути и выводя наконец антиграв по направлению к Олимпу. — Даже антигравы эти сволочи ломают. И чем им наши машинки не понравились? Теперь чинить замучаешься, если вообще будет что чинить.

— Их было слишком много, — сказал Изыльметьев, который сидел в кресле второго пилота. — У нас уже давно людей нет, чтобы их обучать.

— Не машины виноваты, — огрызнулся Ким, — а люди стали беспечными, или неумелыми, или думали, что тут всегда будет спокойно и мирно, как в последние годы было… Впрочем, это одно и то же.

— А что вы еще знаете? — спросил Ростик, чтобы ребята поскорее стали рассказывать новости.

— Что тебя интересует? — Ким был хмур, видимо, здорово переживал за попорченные пауками антигравы. Или еще по какой-нибудь причине.

— Храм стоит, — сказал Изыльметьев. — Там же эта… Невидимка оставалась, да еще пара вырчохов. Они хоть и собираются рожать все время, но, мне в Одессе рассказывали, как встали к пушкам — от пауков только клочки полетели.

— Ты подробнее объясни, пожалуйста, — попросил Ростик. — Пауки, значит, там все-таки появлялись?

— Ну, под Одессой, — начал Ким. — собралось их до двадцати тысяч. К тому же к ним все время подходили те, кто шлялся по нашим полям, грабил фермы, отъедался после марша… Таких оказалось много, возможно, это нас и спасло — что не все сразу в бои ввязались. Если бы они собрались и дружно навалились, Одесса бы не выстояла. А так… Полегло, конечно, много народу, но в принципе ребята там справились, сейчас уже ощутимо легче стало. — Он помолчал, потом убедился, что Изыльметьев ведет машину правильно и плавно, бросил рычаги, откинулся на спинку и продолжил: — От этой основной орды отделилось чуть не полтыщи разведчиков, они поперли в сторону леса. И, естественно, должны были налететь на твой Храм. Камней, которые объявляют ту территорию зоной мира, они не признали. Наудачу там оказалась Каса, алгорша не самых сильных кондиций, по мнению Ихи-вара, но для пауков хватило. Она в первую ночь выбила у них чуть не полторы сотни бойцов, причем, как у них. невидимок, водится, холодным оружием… Пауки к концу второго дня все-таки подошли к Храму, попробовали его атаковать, вот тут, как было сказано, здорово поработали Батат с Бароном. Да и сама Каса, как я понимаю, не упустила своего… К вечеру на пауков с тыла вообще двары напали, не много, десятка три, но у них удачно получилось. Из всего отряда комши, кажется, никого и не осталось. Так что, друг, у тебя там вполне надежная оборона, не сомневайся.

— Наверное, еще и ребятишки помогали, — задумчиво проговорил Ростик. Примерно на это он и рассчитывал, когда решил вернуться в Боловск. Тогда, в Храме, когда он залетел туда на пару часов, это решение казалось неправильным, даже опасным, теперь же он чувствовал странную смесь облегчения и стыда за то, что его не оказалось в Храме, когда потребовалось защищать собственный дом и семью. — Я имею в виду Росу, Гаврилку, молодых алгорышей.

— А разве они тоже умеют?.. — начал Изыльметьев и, не закончив вопроса, сообразил, что глупо в алгорах сомневаться.

— Самарха, хотя ей едва шестнадцать, со мной в войне за шхеры с океанскими викрамами участвовала, — пояснил ему Ростик. — И отлично дралась, лучше многих, может, и получше нас всех. Ладно, с Храмом понятно, что с Одессой?

— Там не очень хорошо вышло, пару раз пауки прорывались, приходилось между домами делать баррикады. Зато в тамошних подвалах… Помнишь, какие там подвалы и переходы между домами?.. Вот по ним несколько раз удавалось заходить паукам в тыл.

— А почему пауки не воспользовались подвалами?

— Коридоры для них тесноваты и низковаты, едва-едва человек пролезает, а для комши… Ну, как ты не можешь влезть в кресло для г'мета или в жилище Махри Гошода, так и они… не сумели.

— Вообще-то я могу влезть в жилище Махри, — сказал Изыльметьев. — Пробовал и получилось.

— К тому же там с полтыщи пернатых откуда-то возникло, — продолжил Ким, не обратив на это замечание младшего пилота никакого внимания. — Помогли… Теперь их, говорят, почти всех выбили из того, первого, отряда, но они на своих летающих страусах новых подбросили, так что с Одессой все даже лучше, чем здесь, в Городе.

— Я думал, бегимлеси только в Чужой пришли по какому-то сигналу Докай.

— Да, в Чужом пернатых тоже немало, может, и побольше, чем в Одессе. Туда их Шипирик привел, твой старый приятель. Говорят, он недавно погиб, но это не наверняка. Наши в устройстве их войска не шибко разбираются, могли ошибиться, — Ким обернулся на мгновение. — Ты не расстраивайся из-за Шипирика раньше времени. Может, он опять вместо доспехов в свою хламиду переоделся, вот его и потеряли из виду.

— Я с ним с весны не виделся, — ответил Ростик. — Жалко, если…

— Друзей, когда они пропадают, всегда жаль, — подтвердил Ким. — Что творится в Боловске, ты знаешь, наверное, лучше меня. К остальным крепостям пауки даже не совались, или приказа не было, или хотели сначала с Городом покончить. Хотя даже это у них не получилось. — Он помолчал. — Нет, ну кто бы мог подумать, что мы отобьемся, а? И ведь, считай, уже отбились, пауки теперь менее активны, а по холоду вообще, наверное, уберутся куда-нибудь.

— Они другого ждут, — отозвался Ростик. — Еще бы понять — чего же именно?

— Все равно отбились, — убежденно сказал Ким и вздохнул. — Потери, правда, большие, Эдика Сурданяна убили, Паша Тельняшка в Одессе чуть не погиб, ему даже руку пришлось отнять, будет теперь калекой… Если выживет. Долгополова недавно сбили где-то в стороне Бумажного холма, Сашу Шумскую со всем экипажем… Так что нас, старых служивых, почти и не осталось, Рост. Теперь молодые командуют, и придется с этим мириться.

Ростик не знал ни Долгополова, ни таинственную Сашу Шумскую со всем ее экипажем, но другу посочувствовал. Вернее, если внимательно об этом подумать, то жалко было ребят, люди все-таки, а людей…

Их осталось мало. И еще меньше осталось тех, кто еще помнил, каково жить на Земле, кто помнил Землю. Зато так же неукротимо в Боловске появлялось все больше молодежи, все вернее они брались за исполнение тех задач, которые когда-то решали они — старые служивые, как выразился Ким.

— У наших тоже потери… — сдавленно, но решительно высказался Изыльметьев, вспомнив свое поколение. — Игорек Израилев, Фрема Пушкарев, Витек Грузинов… Да, я вчера узнал, что на заводе Людочка Просинечка… Тоже.

— Как Людочка?.. — Ростик не очень любил эту своенравную девушку, но все-таки считал, что она одна из них, и о ней тоже теперь, когда стало известно, стоило помнить. Всего лишь помнить, другого теперь им, живым, было не дано.

— Я тоже слышал, — кивнул Ким, — забыл назвать. Во время вчерашнего штурма, когда ты еще на стенах воевал… Она командовала обороной дальней части завода, где склады металла были в пустых цехах, помнишь, Рост? Вот в тот сектор пауки все-таки прорвались, дошли до заводоуправления и водонапорной башни. Там все наши… Сложили головы. Теперь у нас только половина завода осталась, в атаку идти, чтобы вернуть территорию, сил не хватает… Говорят, ребята держались, сколько могли, наверное, рассчитывали на помощь… И ничего не поделаешь.

— Сначала Стас Рындин, теперь она, — выдал свои мысли вслух Ростик. — А кто же теперь там командует?

— Дубровин, но… Скоро из Порт-Артура притащат Мурада и еще трех-четырех офицеров. У них никакой войны нет, вот и решили там оставить Сонечку Пушкареву на хозяйстве, — заговорил вдруг сзади Пестель.

Перед полетом он сообщил, что попробует выспаться в хвосте антиграва, а вот. оказалось, прислушивается к разговору. Ростик даже пожалел, что вчера, когда объяснял свои соображения Председателю и Перегуде, не поинтересовался тем, что и где происходит. Как-то не до того было, он хотел в первую очередь доказать свою правоту, хотел объяснить начальству, что нужно сделать… Ради чего они теперь и летели на алюминиевый завод. Доказать-то он доказал, ему разрешили вылет, даже Кима с Изыльметьевым выделили, хотя снять с боевых машин таких пилотов было, очевидно, не просто. Пестель сам напросился, а еще прихватили с собой Василису. Ее Ростик был рад видеть, к тому же она могла кое в чем помочь. Как и Сатклихо, который тоже летел, но, как обычно, отмалчивался.

— Не знаю, хорошо ли, что мы так распылили силы? — медленно произнес Ростик. — Может, и неплохо, если учесть, что не все угрозы еще выявились. Но если бы собрались всеми силами, возможно, от пауков потерь было бы меньше.

— Отказываться от того, что такими трудами завоевано, сделано, обустроено, — высказался Ким, — тоже не здорово. Да ладно, сами все понимаете.

Действительно, все понимали. От этого расхотелось разговаривать. Поэтому некоторое время летели молча. И хотя приходилось горевать о погибших и вообще обстановка оставалась неясной, не вполне даже обнадеживающей, замечание Кима, что теперь, по холоду пауки почти наверняка сбавят активность, казалось верным. И, следовательно, можно было считать, что самые трудные дни миновали…

В этом утверждении имелось то странноватое, но знакомое каждому ощущение правды, истинности. Несмотря на то что похоронить придется еще многих, это Ростик и сам знал по опыту недавних боев, было понятно, что паукам сломить человечество не удалось.

Внезапно внизу, на слишком белом снегу, определилась какая-то довольно странная колонна комши, они шли по снегу с четкой расстановкой, словно в шахматах, чтобы каждый видел спины не следующего ряда, а через следующий.

— Атакуем, — отчетливо приказал Ким.

Машина резковато встряхнулась, словно собака освобождалась от налипшего снега, и нырнула вниз. На миг Ростику показалось, что Ким неправильно определяет расстояние до белой поверхности, вполне мог ошибиться и разбиться в этой-то метелице. Но затем почти с удивлением понял, что палит из обоих стволов своей спарки, и неплохо палит. Двух пауков разбил в куски еще на подходе, а потом просто увлекся скорострельностью, какой почти неделю не позволял себе на стенах. Там патронов не хватало, а тут…

Антиграв выровнялся, Ким сделал плавный разворот, выцеливая хвост колонны комши, чтобы пройтись еще раз. Пауки почти не отстреливались, поэтому даже этот слабенький антиграв не пострадал. Прежде такого нападения пауки не спустили бы, наверняка стали бы массированно отстреливаться, и попаданий было бы не избежать, а сейчас Ростик ни разу не почувствовал удара в их машину.

Прошлись еще раз, пушки Роста парили в морозном воздухе, когда они снова стали набирать высоту.

— Ты чего? — спросил Ростик в азарте. — Можно же еще…

— Можно, но я не понимаю… — высказался Ким, выглядывая в боковое окошко слева от себя. — Народ, что же это такое? Или я один заметил?

И действительно, вдруг стало понятно, почему пауки почти не отбивались.

— За каждым из них какие-то бревна тащатся, — сказал Пестель, который не стрелял и потому удобно разглядывал пауков в боковой иллюминатор. — Они что же, крепежный материал тащат к Городу, чтобы свои подземные мины укреплять, что ли? Или просто топливо доставляют?

— Нет, тут что-то другое, — разумно возразил Ким. — Ростик, что это?

— Дрова-то им нужны, конечно, но попутно они так защищаются от наших летателей, — сказал Ростик, которому потребовалась всего-то доля мгновения, чтобы все понять. — Любой гигант сумеет поднять в воздух паука, а вот с этой привязью…

— Понятно, — кивнул Ким. — Разумно… с их стороны. Черт бы их подрал, изобретательны, однако.

— Постой-ка, — почти возопил Пестель, — почему же они раньше так не поступали?

— Раньше у них слишком много бойцов было, не берегли их, незачем было… — вдруг очень зло и четко проговорил Изыльметьев. — Теперь научились бояться. — Помолчал. — Отсюда и странное построение… Все-таки ты молодец, Гринев, что все понимаешь.

— Я еще вот что думаю, — Ким уже перевел машину в горизонтальный полет, нацеленный на завод под Олимпом, — попробуй потаскай летом и осенью эти бревна по песку или по земле — запаришься. А по нашему русскому снегу — получается.

— Они, вероятно, давно этот трюк против гигантов изобрели, еще когда материал для переправ через реки в Междулесье таскали, — добавил и Ростик. — И летуны наши в гигантах это, вероятно, учитывали, только с ними давно никто не общался по-человечески… Но тогда вправду пауки и своих не особенно берегли, да и не сподручно было, как Ким заметил. Теперь же на наших просторах иначе им передвигаться нельзя, гиганты их враз выбьют.

— Тогда давайте их добьем, раз они отстреливаться не могут, — предложил Изыльметьев. — Мы-то — не гиганты, их бревна с привязью нам на руку.

— Не наше это дело, — спокойно высказался сзади Пестель. — У нас и задание другое, и найдется кому с ними разобраться на подходе к Городу.

Ким поскрипел невнятно и повел машину дальше, сквозь вязкий снег, забивающий теперь даже лобовое стекло. Пару раз, как Ростик заметил, он отрывался от управления и крутил какой-то рычажок, чтобы очистить стекло. Такие ручные «дворники» были на самых первых машинах, еще в тридцатые годы, если Росту не изменяла память. На антигравах он их тоже видел, только давно.

Внезапно откуда-то сбоку огромной, темно-серой тенью выплыла огромная масса птерозавра. Она мягко обдала их антиграв порывом воздуха, закружив снег вокруг своих крыльев и легко, словно играючи, ушла вверх, растаяла в сумеречном, зимнем свете. Ростик дернулся, едва не нажал на планку, чтобы выстрелить, но все-таки не нажал.

— Кто-то из своих, — доложил Изыльметьев.

— Из своих-то, своих, только еще раз так вот… поупражняется, я ему потом уши обдеру.

— Почему ты думаешь, что это не Ева, например? — спросил Пестель. По его тону было понятно, что он подхихикивает над Кимом.

— Тогда и ей достанется, — сурово высказался Ким. И решил сменить тему: — Рост, ты, собственно, зачем на алюминиевый всех тащишь? Поясни неразумным.

Ростик бросил рукояти пушек, попробовал откинуться на спинку своего креслица, оно было не слишком удобным, к тому же из стрелковой щели между прозрачными стеклами дуло, но отворачиваться от направления полета не хотелось.

— Ребята, все просто. Мне уже давно, еще когда мы пауков на переправах на юго-западе пытались сдерживать, подумалось, что главную атаку не комши поведут. Сами они с нами справиться не смогут, силенок у них недостаточно. Но для начального, первичного удара вполне подходят…

Нас ждет какое-то еще более опасное испытание. Пока не знаю, какое именно, но такое, что сотрет в порошок и нас, и Зевса. Может, грамотно спланированное действие насекомых, мы их, похоже, в последние годы не слишком отслеживали… Больших животных тоже могут задействовать, помните, были такие, длинноногие черепахи метров по пять высотой? И обучаться со своим роевым интеллектом они умеют… Или это будет какое-то чудовищное по силе нападение борыма, которое нас всех подавит… Нет, не то, не знаю пока.

— Зевс паукам не поддастся, они не могут на его высоту подняться… — Изыльметьев прервал себя: — Все, молчу, извини.

— Верно, я об этом тоже думал… — согласился Ростик. — Понимаете, у меня было чувство, а таким ощущениям я привык доверять… Да и аймихо о чем-то похожем говорили, только их мало кто понял тогда… В общем, нужно эту новую для нас опасность разведать. И придумать, как с ней бороться. А сделать это можно только с помощью шлема дальнего наблюдения в подвальчике.

— А почему ты думаешь, что комнатка с экраном еще действует? — спросил Пестель.

— Паукам под такой слой камня, каким эту комнатку защитил Зевс, не пробиться. В коридорчик, который к ней ведет, им тоже не влезть. Ким же говорил, они даже подвалы под Одессой не сумели использовать из-за своей анатомии. Значит, есть надежда.

— Все равно странно получается, — высказался Пестель. — Аймихо, наши лучшие наблюдатели, ничего не заметили, а ты рассчитываешь…

— То-то и есть, что машинка эта подсматривала за всем происходящим, используя разум и органы чувств кого-нибудь из наших, — пояснил Ростик. — Или гигантов, или некоторых из людей, или даже нелюдей, но всегда существ с сильным и развитым сознанием. Это аймихо и использовали.

Он внезапно понял, что в его мыслях появилось присутствие Сатклихо. Тот не спал, его не очень интересовала стычка с колонной пауков, его вообще сейчас мало что занимало, но теперь он читал Роста так усиленно, что у того даже немного заломило в затылке.

— Там, куда нам предстоит заглянуть, чтобы определить эту угрозу, наших никого нет. Поэтому они ничего и не увидели.

— Стоп, — Пестель был, пожалуй, возбужден. — А почему ты думаешь, что сможешь эту угрозу определить? И более того, найти против нее какой-то способ защиты?

— Не факт, что смогу найти против нее защиту. Я просто на это надеюсь. А вот выяснить, что это за нападение, пожалуй, смогу.

— Как? — спросил Ким. В антиграве установилась такая тишина, что можно было различить хлопанье тяжелых, мокрых снежинок по лобовому стеклу и по обшивке.

— Мне показалось, что я сумею подключиться к сознанию и органам чувств самого Зевса, как аймихо подключались раньше к чужому восприятию мира. — Ростик помолчал. — Разумеется, металлолабиринт гораздо мощнее, чем наши несовершенные мозги… или глаза. И поэтому рассчитываю все рассмотреть.

— Та-ак, — протянул Ким. — А ты не перегоришь, как лампочка? Ну, когда они у нас еще были?

И чего греха таить, шутка получилась невеселой.

27

Антиграв плюхнулся на площадку алюминиевого завода довольно сурово, можно было подумать, что Ким и Изыльметьев разучились работать в паре. Пестель зашипел, Ростик для порядка решил ругнуться:

— Ты бы, Ким, вокруг завода походил, что ли? Ведь неизвестно, что тут и как?

— Тебе хорошо говорить, — неожиданно разозлился главный пилот, — а нам тащить эту обросшую наледью тачку… И видно же по следам на снегу, что тут давно уже — ничего.

— Сам же говоришь, снегом обросшая «тачка», — отозвался Ростик. — Вот и нет следов — заметает.

Бросать насиженные, тепленькие места и расставаться с настроением, которое возникло во время перелета, не хотелось. Все-таки в машине было уютно, как иногда случается в начале русской зимы, если вокруг друзья и не дует, например, из пушечной щели стрелковой башни, особенно если развернуть ее против хода.

Вышли, поскрипывая таким замечательным звуком под сапогами, что у Роста отчетливо возникло ощущение, что все будет хорошо. Все должно было обернуться наилучшим образом, даже удачнее и легче, чем он предполагал, когда еще побаивался, что у него что-то не получится и он лишь выведет из боев и машину, и людей, и сам вроде бы удерет.

— Интересно этот летатель подошел к нам, — вдруг заговорил Изыльметьев. Голос его гулко отозвался в заводском дворе, после приглушенности снегопада, из которого они только что вышли, это показалось необычным. — Я ничего не почувствовал, просто как призрак какой-то налетел и растаял.

— Все равно, — набычился Ким, — узнаю, кто нас так вот… призрачно попугать решил…

— Ладно тебе, — высказался Пестель, — давайте делом займемся. Неизвестно же, сколько нам времени пауки предоставят.

— А он у-ж р'бота-иет, — неожиданно подала голос Василиса. От холода акцент у нее стал заметнее.

А она, решил Ростик, пожалуй, умнее и тоньше, чем о ней можно подумать, она отчетливо поняла, что без ее умелых рук, без ее желания помочь в обращении с ним, Ростиком Гриневым, и с другим летуном, который, если все получится, вылезет из летателя слабым и почти не способным существовать самостоятельно, не обойтись. А раз так, тогда все правильно, все хорошо.

Он все-таки перехватил свое ружье покрепче. Слова о том, что тут могут оказаться пауки или другие сюрпризы, были сказаны им не просто так.

Сатклихо кутался в какое-то подобие настоящего тулупа, вот только на ногах у него вместо положенных в таких случаях валенок почему-то были меховые бахилы, напоминающие унты. Тоже правильно старец утеплился, решил Ростик, еще неизвестно, сколько тут торчать и сколько придется работать. А эти дурацкие ментальные штурмы всегда отбирают массу энергии, и это сказывается на способности согреваться.

И лишь тогда он сообразил, что действительно уже работает, настраивается на то, что ему предстояло.

— Тихо как, — сказал Сатклихо. — Если бы не было так опасно, я бы сказал, что хорошо.

Снега на бывший завод нападало столько, что приходилось пробивать себе дорожку с усилием. Впрочем, Рост быстро пристроился к Изыльметьеву, который оказался впереди, и пошел след в след. Василиса следовала за ним, как привязанная. Она раскраснелась, вернее, стала темно-пурпурной и выбрасывала в воздух клубы разгоряченного дыхания.

Ким тем временем достал откуда-то пару факелов. Чиркнул кремнем, поджигая их. И когда он успевает, удивился Ростик, — обо всем подумать. И посмотрел на небо. Зимнее, суровое и низкое, оно наваливалось на людей и все эти строения. И ведь времени было едва за условный полдень, а казалось, что вот-вот наступит вечер. Вернее, такой вечер мог бы наступить на' Земле, решил Рост, а тут только мы с Кимом и Пестелем помним, какие они — сумерки.

И почти сразу же понял, что его ждут. Там, впереди, нечто почти повелительно призывало его, заставляло не болтаться тут, а спешить. Почему-то нужно было спешить.

Так и не дождавшись Кима, который возился с факелами, он протопал к входу в подвал, спустился по ступеням в помещение, где когда-то вылуплялись гиганты, засыпанные каменной крошкой и изморозью остатки автоклавов так и остались в углу. Пустые, конечно, и от этого становилось еще неприятнее думать о той работе, которая ему предстояла.

— Ты поперед батьки не лезь, — сказал Ким, отталкивая его, он осветил подвал факелами, которые трещали при каждом движении. — Неизвестно же, что тут?

— Слышите? — спросил его и остальных Ростик.

Все прислушались, но никто, кажется, не сообразил, что имел в виду Ростик. Звук этот — давящий, как когда-то, когда он впервые разобрал его звон в гигантской касатке, — никто не улавливал, кроме него. Но он был, а значит, в самом деле — пора.

Он спустился в подвальчик с экраном следом за Кимом, который слишком уж беспокоился о безопасности — ведь понятно было, что ничего тут, кроме запустения и Зевса, больше нет. Почти нервно, торопливо, едва ли не с нетерпеливой дрожью рук, натянул холодный, как лед, шлем на голову. И сел в заботливо выставленную тут для таких же вот ментатов табуретку.

Нет, оказывается, это была не табуретка, он просто не разобрался в неверных, пляшущих отблесках огня, это было почти настоящее кресло, даже обитое мягкой тканью.

Зевс действительно ждал. Он еще не вламывался в сознание Роста, но как-то очень действенно готовил его. Сначала Ростик понял, что Сатклихо гонит к нему мощный, почти на пределе его человеческой выносливости поток энергии. Об него можно было обжечься, из-за него хотелось сбросить бушлат и расстегнуть гимнастерку. Впрочем, Ростик не стал этого делать.

А потом он понял, что видит перед собой что-то сложное, запутанное, словно бы какие-то провода, какие-то блоки, проникнуть в которые был не в силах, но они светились, работали, жили своей, электрической жизнью. По-видимому, это были внутренности Зевса. А потом в сознание Роста проникла способность Зевса размышлять. Конечно, она была чужда ему, даже вызывала что-то болезненное, неприятное, подобно тому, как чегетазуры, желая наказать за что-нибудь, перестраивали способность человека думать, понимать и ориентироваться в этом мире.

Если бы не волна ментальной силы, исходящая от Сатклихо, Рост бы не выдержал, сдался, просто сдернул с головы шлем, а Председателю сказал, что это невозможно… Скорее всего это и было невозможно. Но он почему-то терпел. И думал, если только можно было думать в таком состоянии — отстраненно, словно бы не он тут сидел, а некий муляж в полный его, Ростика, масштаб. И впитывал каждой клеточкой своих испорченных мозгов что-то очень важное, чего и понять-то было невозможно, но что необходимо было понять.

Скоро я вывалюсь отсюда, решил Рост, не сумею, не пойму… И вдруг впереди загорелся свет, не очень яркий, подобный сумеркам, которые царили на поверхности в этот снежный день. И тотчас его внимание переключилось на экран, он даже от своей внутренней непонятной боли отвлекся. Он смотрел, пятно серого света приближалось или расширялось, охватывая все большую площадь перед глазами. И наконец он увидел довольно четко…

Это был плавающий город пурпурных, составленный из множества кораблей, связанных общей платформой, затянутой поверху черной, вырабатывающей электричество тканью. Местами на ней выступали языки снега, но их кто-то, передвигающийся по специальным конструкциям, сметал мягкими метелочками. А он и не замечал прежде, что эта конструкция имела мостки, по которым можно ходить… Кажется, это были ярки, полуразумные ящерицы почти с г'мета размерами. Впрочем, нет, когда некоторые из них поднимались на задние лапы, они бывали даже повыше человека, но сейчас это было неважно.

Потому что Ростику очень сильно, словно гвоздь в тугую деревяшку, вколачивали положение этого корабля на невообразимо большой карте… Кажется, этот корабль находился у самых юго-восточных пределов их Россы. Неужели они так близко, подумал Ростик, отчего-то не ощущая при этом отчаяния. А ведь было от чего отчаяться — отсюда даже этой тихоходной махине до их залива было не дольше месяца пути… Хотя скорее всего еще меньше.

А потом, с болью, от которой он даже согнулся в своем кресле, как ребенок, его внимание, точнее, внимание Зевса, за которым Рост только следовал, переключилось куда-то на условный север, пожалуй, к западной оконечности Новой Гвинеи, на которую он когда-то ходил в Левиафане с Артемом Михайловым. Этот плавучий город, зерно цивилизации морских пурпурных, был поменьше, всего-то кораблей сорок, то есть общая численность его обитателей едва превышала полмиллиона душ. Но и этого было достаточно, тем более что шестиугольные палубы многих и многих кораблей были уставлены сухо и холодно блестевшими черными треугольными крейсерами.

Мать моя Родина, подумал Ростик, да для нас сейчас и этого корабля хватит, чтобы… Стереть в порошок, утоптать в краснозем настолько, что даже следов не останется. Так нет же, они еще и тот огромный корабль сюда тащат. Это — чтобы наверняка, чтобы ничего, даже памяти, не осталось от некогда бывшей земной, человеческой цивилизации, от Боловска и всего, что люди успели тут, в Полдневье, освоить. Это чтобы раз и навсегда установить только свое господство. И, разумеется, чтобы уничтожить Зевса, разобрать его на безобразные, неживые куски металла, подобно тому, как муравьи съедают до костей дохлую собаку, а может, даже и кости им удастся как-то использовать… Ведь Зевсу, сколько он ни закапывайся в землю, не удастся существовать без людей, без их действенности в мире, их рук и горячих желаний, их завоевательности и азарта.

Так что же, думал Ростик лихорадочно, краем сознания, которое вдруг появилось у него, — это конец? И все, больше ничего не будет?

Но связь с мышлением гигантской машины под Олимпом в нем еще не совсем оборвалась, и Зевс что-то… маловразумительное с ним делал. Правда, Рост не понимал, что именно, потому как идея, которую теперь он должен был освоить, была ему не по зубам, вернее, не вмещалась в его представление о мире, не способна была правильно существовать в его мозгах.

Но Зевс безжалостно что-то переделывал… Впрочем, такое уже бывало, и когда Ростик погружался в Фоп-фалла, и когда однажды придумал под воздействием какого-то эликсира аймихо взрывчатую смесь неимоверной силы, которую можно было сделать из латекса гигантских деревьев… Такое с ним случалось, но от этого не становилось легче, он не понимал, что на самом деле сейчас придумывает, на чем фокусирует сознание… А должен, обязан был понять, потому что только в этом и остался для них, людей, какой-то шанс выжить… Мизерный, почти невозможный… Но он все же был.

Рост понял, что выключается, как это, к сожалению, тоже случалось прежде. Кажется, Ким был прав, он просто перегорал, как лампочка от чрезмерного напряжения тока, который проходил через него…

Медленно, словно бы на ощупь, он сообразил, что спит, хотя на редкость неудобно. Рук и ног не чувствовал, зато очень хорошо понимал сухость во рту. Да, хотелось пить. И словно по волшебству у самых его губ появилась какая-то емкость с водой, не совсем привычной, сладковато-пресной, возможно, талой. Но это была вода… Он вытянул губы или попытался так сделать, но до воды все равно оставалось далеко, много миллиметров… Тогда Рост подумал, что вода сама способна втекать между его губ, как по трубочке.

— Ким, посмотри, что он делает, — как бы издалека прозвучали слова Василисы над ним. Он ее понял, хотя говорила она на той диковатой смеси русского и единого, на котором привыкла изъясняться. — Он вливает в себя воду… Она его слушается, подчиняется его желанию, я только кружку подношу.

— Телекинез, — сказал над ним мудрый, как всегда, Пестель, — причем с жидкостью. Не думал, что Рост на такое способен.

— На такое даже мы, аймихо, не способны, это у него… временно. Дай-то Бог, чтобы временно.

Потом Ростик снова спал, у него не было никакого желания просыпаться, но он знал, что проснуться все равно придется. Он просто оттягивал время, восстанавливался изо всех сил, хотя этих сил, кажется, уже не осталось. Или нет, не так, он знал, что может поспать еще немного, совсем чуть… Потому что для себя и для всего человечества что-то решил, что-то сумел придумать, вот только словами не мог проговорить или объяснить. Но какая-то программа у него теперь имелась. И она уже работала, только не было необходимости, чтобы он прямо сейчас принимал в ней участие, пока должны были действовать другие ее участники…

Ростик проснулся, как от толчка. Свет падал на него от двух больших факелов. Он лежал на той самой кровати, на которой привык валяться во время своих пребываний на алюминиевом заводе. Его так укутали, что трудно было дышать. За окошком, наглухо забранным каменного литья ставнем, очевидно, царила тьма. Вот ведь, подумал он, спал-спал, а все равно понятно, что там — ночь.

Перед ним сидел Ким в каком-то подобии восточного халата, стеганом, со странными переливами серого и голубоватого цветов. Вернее, так Ростику казалось, потому что он еще до конца не очухался.

— Ты как? — спросил Ким, не шевелясь. Лицо его очень трудно было разобрать в тени. — Пить хочешь?

— Где… остальные?

— Ого, на этот раз ты даже не слишком… плох. Мне рассказывали, что ты после этих своих трансов говорить не можешь, а сейчас… — Ким вздохнул. — Плохо, брат. Мы все видели на большом экране. И даже я, бестолковый в вашей мистике, и то понял, что они уже близко.

Ростик, едва ворочая пересохшим языком, описал то положение кораблей пурпурных, которые направлялись, чтобы их уничтожить, разумеется, в той мере, в какой сам понимал.

— Да, примерно так Сатклихо и сказал нам, когда стало ясно, что ты больше в экран ментатить не в силах. Он молодец… считал из происходящего больше, чем мы вместе взятые.

И опять вздохнул.

— Ты чего развздыхался?

— А как тут?.. Они идут, чтобы нас уничтожить?

— Несомненно, — подтвердил Ростик. Ким тем временем поднялся, подтащил миску с водой. Пришлось эту воду пить, хотя почему-то на этот раз она показалась еще хуже, чем тогда, когда он пил ее, не просыпаясь. — Талая?

— Где же мы другую возьмем? — Ким снова сел на свой стул у Ростиковой кровати. — Что-то ты еще придумал, как сказал старец. Может, пояснишь?

— Не могу, сам пока не понимаю. Но что-то предпринять… попробую.

— Ты уж попробуй, друг, — серьезно сказал Ким. И снова поднялся. — Хочешь, я схожу за остальными?

— А где они?

— Так ты же вызвал сюда, на завод, чуть не всех летателей. Они собрались еще вечером, прямо небо над нами померкло… Это часть твоего плана?

— Скорее всего да. А кто там, персонально?

— Все, я же сказал. — Ким маялся, он не знал, идти ли за остальными, или еще поговорить с Ростиком. Он, Ким, старый дружище, не знал, что сейчас будет правильно, а чего делать пока не стоит. — Один из гигантов, как мне сказал Сатклихо, самый верткий и умный, выбросил своего наездника, я эту девушку не помню, говорят, зовут Ира Шкуренкова… Тонкокожая такая, и не сказать, чтобы сильная, сейчас над ней Василиса квохчет. Сам знаешь, каково из гиганта вылезать.

— Знаю, — Ростик и разговаривал, и просыпался, сбрасывая остатки транса, хотя это было трудно, и думал. Усиленно думал, чтобы понять, что же ему такое привиделось, когда он включился в Зевса? Что за план он тогда составил и как ему теперь следует поступить? — Ладно, — решился он наконец. Он был слаб, но корабли пурпурных были слишком близко, чтобы нежиться под одеялами, а потому принялся подниматься. — Летатель, из которого тонкокожая девушка вышла, далеко? А то мне дальние марши не по силам.

— Ты что же, прямо сейчас полезешь в птерозавра? — даже с некоторой опаской спросил Ким.

— Надо, Ким, иначе… В общем, надо.

Ростик и сам не понимал, почему это нужно. У него сложилось… даже не впечатление, а скорее, некая версия впечатления, что, если он прямо сейчас окажется в гиганте, не расплескает того, что в него вложил Зевс, он вспомнит, что нужно делать. Вспомнит свой план, хотя это было трудно.

Главное — ему нужно было оказаться в гиганте, нужно было понять, что же он придумал… А что ребята ему помогут справиться со слабостью и гигант его, скорее всего, примет — он не сомневался. Для того они все тут и собрались. Включая и других летателей, как сказал Ким.

28

Перед тем как влезть в гиганта, который терпеливо поджидал нового наездника, Ростик, дрожа голым телом, произнес синими губами:

— Ким, ты нас пока не бросай, сходи с нами.

— Куда? — не понял Ким.

— Мы, наверное, сейчас в междулесье полетим. Ты там только… не вплотную с нами гуляй, отбывай номер, отслеживай, что и как, ладно?

— Вы скоро и сами захотите… отбывать номер, — вставил Изыльметьев. — Там же кормиться нечем.

В этом у Ростика имелись сомнения, но уточнять он ничего не стал.

Потом последовало мучительное, на редкость неприятное… совмещение с гигантом, на вид очень сильным и крепеньким; хотя и не таким большим, как Ростику хотелось. Но что досталось, с тем и приходилось мириться. Он влез, чуть не отключился, потому что этот летатель почему-то не подавал воздух в маску, охватившую лицо, потом стало ясно, что он все-таки дышит… Только не соображает ничего.

Летатель на этот раз почему-то очень отчетливо, почти безжалостно отрезал его слабое, избитое ментальной атакой сознание от своего мышления и чувствования. Кажется, даже с летателем Астахова было легче. Впрочем, теперь того птерозавра следовало называть как-то иначе, потому что в нем побывали многие, и Ростик, и Гартунг, и почти наверняка — кто-то еще.

Рост сколько-нибудь пришел в себя, только когда они уже парили, в той же снежной мути, какую он помнил с того дня, когда еще дрался на стенах Города. Метель, кажется, и не собиралась стихать. Снег валил и валил, его становилось очень много по меркам Полдневья, его было много даже по меркам Земли, насколько Ростик помнил.

Снег не казался холодным, постоянное движение, хорошо разогретые мышцы и яркое, сильное восприятие, свойственное гигантам, делали эту метель радостной, словно вальс. Ростик разглядывал мир, удивлялся, насколько же заметно зрение у летателей смещалось в другую часть спектра, потому что даже в снегопад видно было на многие километры, хотя, конечно, и не так отчетливо, как в обычном диапазоне света.

И лишь спустя чуть ли не час он стал понимать, что с ним разговаривают. Спрашивала, конечно, Ева:

— Рост, почему не отзываешься, что с тобой?

— Ничего, — наконец сумел заговорить Рост, хотя, возможно, ему только казалось, что он говорит. Тем самым неведомым, таинственным образом, какой позволял общаться людям в гигантах, не произнося слов, но понимая все точнее и яснее, чем на словах. — Я… готов.

— К чему? — спросил Ромка.

— И ты здесь?

— А где же мне быть?

Рост еще немного покружил, ему хотелось есть, или, возможно, хотелось есть его гиганту, он еще не разобрался. Но пока они не занялись этой важной, жизненной проблемой, он попробовал пояснить, что, по его мнению, им следует делать. Ева не удивилась, Ромка очень удивился. Остальные летатели, которые все, разумеется, отлично слышали, хотя и кружили на некотором расстоянии, вообще мало что уразумели.

— Ладно, — решила взять в свои руки инициативу Ева. — Ты вот что, Гринев. Пока кружись, обживайся в своем летателе. А мы поохотимся.

— Только, пап, учти, он считается у нас очень умным, с ним нужно аккуратно.

— Да что вы заладили — чуть гигант, так сразу — осторожно? — не выдержал Рост, которому и в самом деле никак не удавалось почувствовать сознание зверя, в котором он оказался.

Это и раздражало, и позволяло понимать, что следует делать, и отрезало его от какой-то очень существенной части собственной способности думать. Что-то этот гигант с ним такое делал, чего Рост не хотел, не мог позволить ему делать с собой… Но что все-таки происходило.

Потом те летатели, которые не приближались к заводу, а кружили над разрушенным Лагерем пурпурных, забили сразу трех трехгорбых жирафов. Эти звери заблудились, не сумели уйти на восток, в степи, возможно, пробуя увернуться от орды пауков.

Летатели Евы, Ромкин и Ростиков принялись с аппетитом завтракать. Солнце еще не включилось, но темнота не была им помехой. Они отлично сожрали самые лакомые куски жирафов, а потом, когда насытились, за еду принялись остальные гиганты. Кто в них сидел, осталось для Роста загадкой, но это его мало интересовало, гораздо важнее было установить со своей зверюгой полноценный контакт, которого пока не было. Хотя зверь его все-таки покормил через мундштук.

Потом они полетели над лесом. Лететь было приятно, особенно хорошо стало, когда включилось солнышко и снег заблестел всеми цветами радуги, словно огромная палитра или лист бумаги, на которую небрежно вылили все банки красок, какие только у людей имелись. Это было даже лучше, чем летать над Цветной речкой.

Впрочем, почему-то снег скоро кончился, и начались каменистые отроги Олимпийского хребта, которые тут, на западных склонах, выглядели на редкость безжизненно. Через эти скалы и очень неприятные на вид каменные осыпи перебрались чуть не ползком, высоты не хватало даже на то, чтобы как следует использовать попутный ветерок, приходилось работать во всю силу крыльев, чтобы удерживаться в воздухе. Они достигли потолка летателей, при желании можно было почувствовать, с какой натугой, каким напряжением работают легкие его зверя. Летателям Евы и Ромки, наверное, тоже приходилось несладко.

Все же за этот день они миновали горные склоны и вышли к опушке леса, уже обращенного на юг, в сторону междулесья. Вечером снова охотились, пришлось этим заниматься всем троим, добычи тут было мало. И потому что стояла зима, и потому что совсем недавно, с месяц назад, по этим землям прошла армия пауков, тогда еще многочисленная, голодная и свирепая. Это и навело Роста на странную мысль, он спросил:

— Ева, а может, не стоило вам двоим меня провожать? Может, Ромку следовало бы оставить сзади, пусть бы себе пауков долбил?

— Найдется кому их долбить, ты не волнуйся.

Кажется, Ева отлично понимала, что Рост не может вжиться в своего гиганта, и потому разговаривала с ним, как с ребенком, которого постоянно нужно поддерживать. А Ромка вообще обиделся, решил, что Рост его оберегает.

— Пап, ты бы на самом деле… Я же почти год воюю, уже столько видел… Ты бы подчинялся хоть иногда знающим людям, а?

— Кстати, майор, — Ева иногда откровенно смеялась, вот как сейчас, наблюдая эти странноватые для нее отношения отца и сына, — пауки придумали тут таскать за собой иногда бревна, иногда корзины с камнями на спинах. Трудно стало их поднимать, чтобы потом сбросить.

— Я заметил.

Чтобы все стало яснее, Рост рассказал, как они при перелете на алюминиевый наткнулись на колонну комши, которые волокли за собой бревна. Одновременно он пытался пробить ту вату, то непонимание, которым окружил его летатель. Он замечал, если разговаривать, эта пелена становилась тоньше. Возможно, на время, но и этим следовало воспользоваться… Хотя, с другой стороны, слишком много разговоров гиганты не терпели.

— Да, именно так, — согласился Ромка, когда Рост договорил. — Сменили тактику, подлецы. Когда такого пригруженного чем-нибудь паука пытаешься поднять, или вообще не получается, или… Слишком долго над ним висишь. Вот тут-то тебя и надевают на выстрелы его соседи.

Кажется, Ромка хотел выругаться, но родительский Ростиков авторитет не позволил ему такой вольности. Ева только похмыкала.

К вечеру следующего дня они ушли так далеко на юг, что стало понятно, нужно быть готовым ко всему, тут уже было царство выпрыгивающих из ниоткуда медуз, ядовитых, сильных и решительных. Может быть, самых решительных зверей, каких Рост только узнал за все свои странствия по Полдневью.

Чтобы поохотиться и отужинать, они отошли к Водному миру, и тут-то, когда Рост уже почти с облегчением думал о том, что скоро летатель позволит ему подремать, хотя бы три-четыре часа, до них долетел не совсем внятный голос:

— Эгей, славяне!

— Кто… там? — не сообразил Рост.

— Тут у нас на стреме… — в последние слова Ромка вложил весь свой сарказм, — еще один летатель водится.

— Костыльков, — ахнул Рост.

И тотчас его захлестнуло, как когда-то у Порт-Артура, предчувствие, вернее, предвидение того, что вот этому парню с ними никак нельзя, что он может от этого пострадать, да так ужасно, как Ростик и представить не решался…

— Он самый, — суховато откомментировала Ева. — Кружит над Водным миром без толку. Возможно, не он виноват, а его летатель. Это же тот самый, что у нас около юго-восточной крепости поселился, разведчик, черт его побери… Все сражались, как полоумные, более десятка летателей с ребятами загинуло, а этот… Сачкодрал, и больше ничего.

— Который Астахова убил, — добавил Ромка.

— Я его, после того как Астахов умер, заново облетывал, — пояснил Рост.

— Ага, — согласился Ромка. — Мы не забыли.

— Только говорить, что он убил Астахова, не стоит, — продолжал Ростик. — Не летатель в смерти наездника виноват, вернее, не он один. Летун и сам был…

— Ты бы выбирал выражения, — встряла Ева. — Лешка, по крайней мере, от боев не бегал.

Пришлось снова, уже в который раз объяснять, что, по мнению Роста, у этого летателя произошло с его же летуном, то есть с Астаховым. И точно взвешивать слова, хотя при этом — не щадить чувств Евы, которая когда-то была женой Леши Астахова. Она все еще пыталась спорить, но уже не очень… Или ее боль после этой утраты стала утихать, или она все-таки согласилась с доводами Роста.

Была в ней вот такая офицерская честность, она, хоть и девушка, со всеми свойственными прекрасному полу эмоциями, способна была воспринять то, что произошло, и в том виде, в каком это имело смысл рассматривать — с учетом вины каждой из сторон. Или Росту так показалось? Этот чертов его гигант никак не давал полноты того обмена чувствами, какой на самом деле в этом разговоре требовался и какой был этим зверюгам доступен.

Хоттабыча-еще-не-нашел, как иногда называли Костылькова, подошел к ним под утро. Рост снова попытался его прогнать, но почему-то после слов Евы и Ромки, их ясно выраженного отношения к Костылькову, это стало особенно трудно. К тому же он сидел в своем гиганте уже более месяца, они стали единым целым, и отношение ребят к себе улавливал очень точно. В общем, Рост ничего не добился.

Тогда он попытался рассказать, что их при выполнении того, что он задумал, скорее всего ждет много сложностей и разнообразных угроз… Но такие вот неопределенные пугалки на этих ребят не действовали. Они прошли через настоящие опасности, видели слишком много смертей своих друзей и людей, которые воевали с пауками внизу, под ними, на земле, и ни черта не боялись. Медленно и неохотно Ростик с этим смирился.

Или снова виноват был тот полог, которым укутывал, отнимая часть его собственной воли, гигант, в котором Рост находился… Он этого не знал по-настоящему, но подозревал, что потом будет жалеть. И все равно — смирился.

Утром четвертого, кажется, дня, откормившись как следует на обильных еще угодьях Водного мира, двинулись вдоль третьей реки, средней, той самой, которую когда-то бомбил своими колбами Бабурин.

Лететь было далеко, почти двести километров, а может, и больше. Рост отлично помнил, а теперь, кажется, даже что-то начинал понимать в том, как это пространство могло разворачиваться, и как возникали какие-то не учтенные картой лишние километры. Да что там — километры, иногда в этой неоднородности расстояний возникали десятки километров! Которые в любом случае следовало преодолеть.

К полудню их совершенно неожиданно настиг Ким. На этот раз он был в треугольном крейсере. Лететь эта машина могла чуть не вдвое быстрее, чем летатели, но запас хода у нее при этом был не очень велик. Если любой летатель мог оставаться в воздухе месяцы, опускаясь только, чтобы чем-либо поживиться и, возможно, искупаться в какой-нибудь речке, то это технологическое… чудо с трудом выдерживало неделю полета. И всего-то три, максимум четыре тысячи километров, не больше. И только при самом экономном режиме полета.

— Ну вот, теперь соглядатай у нас будет, — проворчал Ромка, видимо, давно выработанную летунами в птерозаврах формулу.

— А чем это плохо? — забеспокоился Ростик. — Я сам попросил Кима нам помочь. И последить за тем, что с нами произойдет.

— Да, это Ким, — философски согласилась Ева: — Правда, раньше он был в нормальном антиграве.:. Видимо, смотался на Гринозеро, пересел в новую машину.

— Крейсер сейчас под Боловском полезнее будет, — добавил и Костыльков.

— Ты не понял? — с неожиданной горячностью почти набросился на него Ромка. — Он с нами пойдет.

— Это необходимо, — решил проявить командирские функции Ростик. Кажется, пришло время ему высказаться. — Вы, летуны в гигантах, как всегда, впрочем, бывает, стали чем-то вроде отдельной касты. К вам не прикоснись, не задень, не скажи чего-то невпопад… А это неправильно. Пусть у вас сложная, не вполне даже понятная задача, пусть на вашу долю выпало… много чего. Но другие дрались не хуже, а может, и больше урона паукам нанесли. Так что, если вам и есть чем гордиться, право на исключительность это вам не дает.

— Высказался? — спросила Ева, очевидно, собираясь спорить, но Ростик ей не позволил.

— Я даже не могу своего летателя от этого комплекса мнимого превосходства отучить. А вы еще добавляете дров… Так что же? Вы совсем не представляете, что нас на этот раз ждет?

И только тогда стало ясно, что за все прошедшие дни ребята так и не поняли, что видел Ростик в комнате под алюминиевым, не сумели понять, какую опасность на самом деле волокли для Боловска, всей человеческой цивилизации два плавающих города пурпурных.

— Стоп, — попросил Ромка. — Я, например, не ожидал, что…

— Вот именно. Вы даже не удосужились сообразить, что ситуация может быть гораздо хуже, чем вам кажется. Как же, вы все такие из себя героические, непостижимые, ничему не доступные… Особенно людишкам, которые внизу по земле топают и в этой самой земле ковыряются.

— Рост, не кипятись, — попросила Ева очень спокойно. Она думала, по-настоящему думала. Кажется, именно сейчас пелена, созданная его летателем, потихоньку, но заметно стала таять. — Пожалуй, ты прав. — Снова молчание, довольно долгое. — И прав в том, что при выполнении этого задания любое недопонимание опасно. — Она хмыкнула, невесело, впрочем. — Мы его растворим.

— Да уж, сделайте одолжение.

— Пап, — на этот раз у Ромки не было дурацкого гонора, не было и тени превосходства, замечаемого ранее, — а сколько у нас времени?

— Не знаю, но нужно торопиться.

— М-да, — сказал в конце этого нелегкого выяснения отношений и Костыльков, — а правильно вы нам вставили, командир. Я тоже замечал, хотя… ни в чем же не виноват.

— Я-то знаю, — согласился Ростик. — Они должны это понять.

Уже далеко за полдень, когда они подошли, пожалуй, к самому краю той области, которую бомбил Бабурин и где-то, когда-то наметил небрежным очерком карандаша на карте Ростик, Ева признала:

— Надо же, Гринев, оттрепал нас за уши, словно салаг каких-то, словно первогодков. Только тебе это и могло сойти с рук… — И неожиданно согласилась: — Однако мы заслужили.

Роста уже эти перипетии не интересовали. Он с некоторым даже удивлением заметил, что неспособность пробиться ко всем мыслительным и чувственным способностям его летателя действительно ослабла. Значит, решил он, дело было не только в его гиганте, но и в том отношении, которое транслировали своим летателям другие летуны из… его же отряда.

Но сейчас и это показалось лишним. Он уже приглядывался к тому пространству, которое расстилалось… перед ними. Это был просто воздух, — где-то в неимоверной дали, при желании, со способностью гигантов приближать дальние объекты, можно было рассмотреть море. И вроде бы больше тут ничего не было. Но все-таки что-то непонятное, невероятное тут определенно было.

Оно чувствовалось, как иногда угадывался прозрачный летающий кит, оно проявлялось тем, что над этой местностью — и это заметили все разом — очень опростились все чувства. Из этого самого пространства, воздуха, который держал гиганта над землей и вроде бы так послушно плескался под крыльями, все время хотелось выскочить. Как хочется выскочить из слишком холодной воды… Или из той воды, которая отравлена, допустим, какой-нибудь вредоносной химией.

— Что ты видишь? — спросила Ева, после того как Рост пару раз окунулся… в самое неприятное место из всего окружения и вернулся из него.

— Ничего, только… Вот что приходит в голову — если бы тут не прошли всей своей массой пауки, нас бы уже атаковали.

— Даже в воздухе? — спросил Костыльков.

— Даже в летателях. И не уверен, что мы бы с этим справились.

На мгновение в сознании Роста мелькнула кошмарная картина — вот летатель, вдруг на него наваливается одна из этих прыгучих тварей, от боли, от выделяемого медузой сока гигант падает, бьется на земле, и тотчас на него наваливаются другие медузы… Которые и в одиночку способны убить за считаные мгновения.

— Где-то тут должен быть вход, — сказал вдруг Костыльков.

— Нет, сначала я, — приказал Ростик. — Вы должны только следить.

Для верности он обернулся в воздухе мягким виражом, Ким висел всего-то в паре километров, но Ростику показалось, что он очень далеко, в другой вселенной.

Рост снова попытался. И вдруг сообразил, что он неправильно… смотрит. Нужно было разглядывать этот мир, этот воздух каким-то другим образом. Несфокусировано, размыто, словно бы через те самые дифракционные решетки, которыми они сначала пользовались, рассматривая летающих китов… И только тогда он понял, что приказал:

— Помогайте.

Его очень внимательно читали все трое летунов его отряда. Если бы у него осталась эта отчужденность от них, эта пелена, они бы не поняли, не способны были понять… А теперь все же сообразили. И, кажется, даже летатели восприняли, какой трюк он пытается провернуть.

Зрение гигантов неуловимо изменилось, оно стало… именно что неправильным. Но для данной ситуации — единственно возможным.

— Вижу! — вдруг завопил Костыльков.

И бросился вперед. Рост дернулся так, что даже его летатель потерял с десяток метров высоты.

— Нет… Не-ет!

Но было уже поздно. Костыльков вошел в некое слабое марево, стоящее еще миг назад в прозрачном и холодном воздухе… И исчез.

— Нет, не то, не то! — орал Ростик. Он почему-то знал, как у него иногда бывало в самые точные и яркие моменты предвидения, что это ловушка. — Это не тоннель, это однонаправленный вход!

Они вынуждены были отойти от этого пространства. Ева подавленно спросила:

— Что это было?

— Однона… однонаправленный вход? — чуть не заикаясь, если только на ментальной речи, на которой они общались, можно было заикаться, переспросил Ромка. — Что же теперь будет с Хоттабычем?

— Не знаю, — Рост чувствовал, как у него почему-то болит все тело. Теперь уже не от слабости, а по-другому. Болело от неудачи, от потери… человека. С которым он был связан посредством всех возможностей гигантов, то есть… теснее, чем связаны между собой близнецы, которым даже разговаривать не нужно, которые с младенчества, и даже еще раньше, понимают друг друга на ином, нечеловеческом уровне. — Возможно, он сумеет оттуда выйти. Но сомневаюсь. Скорее всего он так и будет теперь в одиночестве… плавать где-то, в неизвестном для нас месте, в пространстве, где с трудом можно ориентироваться, пока… Не умрет от голода или от усталости. Или не сойдет с ума от невозможности встретиться с подобным себе.

— Это конец? — спросила для верности Ева.

— Пап, а как же теперь?

— Попробуем снова. Только теперь вперед пойду я. А вы… Лучше вообще не суйтесь.

— Ну, нет. Я согласна, раз ты так все это понимаешь, идти за тобой мах в мах. И не спорь, все равно пойду.

— И я, — добавил Ромка.

Ростик ничего не ответил. Удержать этих ребят, не позволить им следовать за собой он не мог. А мог только сделать все максимально корректно и безопасно.

Они снова полетели через это пространство. Он догадывался, что сейчас увидит. Возможно, Зевс с их помощью тоже обучался, возможно, даже помогал, но скорее всего они действовали сейчас в силу обыденной человеческой доблести и отваги.

И он увидел — это был еще один вход… Куда? Рост не знал. Но это был вход в мир, откуда выпрыгивали невидимые медузы.

Он вошел в него с ходу. По ушам ударила очень тонко звучащая волна, в тело впилось вдруг множество каких-то иголок, сознание поплыло… И не только у Роста, но и у его летателя…

Он понял, что падает, но сумел выровняться и начал осваиваться в новом месте. В любом случае он снова мог зачерпывать воздух крыльями своего птерозавра.

Он посмотрел вниз, а там… На всей поверхности, до тех пор пока ее охватывал глаз, тянулись ровные ряды торчащих вверх камней, ровных или шершавых, молодых или старых. Это были окаменевшие чегетазуры.

Они находились в новом пространстве, которое было спрятано… или просто существовало параллельно с миром, где люди уже привыкли жить.

Даже термины и определения, решил Ростик, для этого явления придется выдумывать новые. Хотя сейчас, когда они тут оказались, не это было главным. А главное было — засечь, запомнить и использовать тот переход, которым они прошли, чтобы вернуться в свой мир.

А потом между… менгирами, как он привык называть эти камни еще в бытность свою в плену у пурпурных, он увидел прозрачных медуз. Только сейчас они не были невидимыми. Их вполне можно было видеть, и было их бесчисленное множество. Вот только нападать на летателей они почему-то не решались. Хотя, Ростик определенно теперь это чувствовал, умели подниматься очень высоко, как-то животным своим образом уничтожая вес тела… Но происходило это медленно, и при желании сильный и подвижный птерозавр отлично от них бы ушел. А то и напал в ответ.

Теперь роли поменялись, подумал Ростик, и, пожалуй, скоро придется учиться на этих самых зверей охотиться — есть-то после перехода в новый мир все равно хотелось, и даже острее, чем еще несколько минут назад. Так что чувство голода тут, как и везде, отнюдь не отменялось.

29

Потом Рост понял, что он не один. В том пространстве, в которое он вывалился пару минут назад, появился еще кто-то, сильный, хищный, стремительный и… почти неуязвимый. Таким и должен быть зверь, которому все по силам, который ничего не испугается, даже того, что с ним только что произошло. И пришлось, как ни странно, приложить усилия, чтобы Рост понял — это Ева в своем летателе.

Она пока помалкивала и озиралась, сам Ростик реагировал, как ему показалось, эмоциональнее. А ведь тут было чему удивляться. Зато когда появился Ромка, он сразу завопил:

— Здорово!

И поплатился. Ему пришлось уворачиваться от одного из прозрачных прыгунов, потом от другого, которые пробовали спланировать на него сверху.

— И откуда они только берутся? — удивился Ромка.

— А ты не голоси, — предложила Ева спокойнейшим тоном.

Она и учит по-матерински, подумал Ростик… Думать, кстати, было трудно, что-то мешало тут, как мешало соображать на других континентах Полдневья, куда он попадал, когда был в плену и когда бежал из плена. И не то чтобы Рост совсем выключался, как происходило, когда его пытались превратить в раба или когда его ментально со всей безжалостностью давили чегетазуры, нет. Он что-то понимал, хотя и совсем не так, как хотелось бы, без свойственной при пребывании в гиганте ясности, радости и полноты… Всем телом, в котором, что бы ни говорила обыденная наука, а тоже оказалась немалая способность к соображению.

— Так, — сказал он, словно голос пробовал, — первое: атаковать прозрачных запрещаю.

— Какие же они прозрачные? — удивился Ромка. — Они в нашем мире невидимы, а тут…

— Второе: необходимо пометить это место. Иначе над их бесчисленными рядами мы потеряемся. Однообразие и бесконечность чегетазуров сведут нас с ума.

— Это мы еще посмотрим, — «вполголоса» отозвалась Ева, — кто кого.

— Предлагаю осторожненько, чтобы не попасть под планирующих медуз, подобрать камни и разбить… самые древние из менгиров, которые оказались под местом нашего выхода в этот мир.

И вот тут начались удивительные вещи. Оказалось, что медузы на самом деле собрались только под местом их… «выхода» в это пространство и что иначе запомнить его было очень трудно, оно не обозначало себя, не проявлялось подобно тому мареву, которое Ростик увидел… в своем мире. Поэтому, внутренне поворчав, Ева согласилась через пару минут, что это разумная мера.

Они подобрали камни довольно внушительных размеров чуть ли не за два километра от места, которое хотели пометить. И тащить их было весьма нелегко, тем более что Ростик переборщил с нагрузкой. К необходимому месту, с которого Ева приказала «не сходить» Ромке, он добрался, запыхавшись так, словно сам волок, например, семидесятикилограммовый мешок с песком, да еще бегом.

Зато потом падение камня с высоты трехсот метров было впечатляющим. Камень Евы не попал в менгир, просвистев между ними. но… отлично прибил какую-то из медуз, которую буквально вдавило в песок. А вот камень Ростика по почти идеальной дуге, словно бомба с пикирующего бомбардировщика, врезался в один из столбов, и от него поднялась пыль и какая-то зеленоватая сажа… Он развалился, и тогда Ростик понял:

— У них внутри спрятаны… таланты.

— Что? — не поняла его Ева.

— Таланты, те самые камешки, за которые в нашем мире… при торговле с другими племенами можно получить что угодно. Если хотите, это самая большая ценность тут. Не металл, и конечно, не глупое золото, а это вот…

— Так, — спокойно отозвался Ромка, — кажется, я вспоминаю. Ты писал в своей книжке. В общем, там все объяснялось.

— Оказывается, не все, — высказался Ростик. — Я не знал, откуда они возникают. Особых идей у меня тогда на их счет не было. А ведь мог бы догадаться, если бы подумал как следует.

— Если бы ты догадывался о таких вещах, Гринев, я бы… пожалуй, поостереглась иметь с тобой дело, — заявила Ева. — Ведь это уже не нормальные человеческие знания, это было бы что-то… запредельное. Даже для аймихо.

— Аймихо, наверное, знают, — высказался Ромка. — Только не прояснили нам, не намекнули даже… Союзнички.

Опять эта высокомерно-воинственная поза, подумал Рост. Да, теперь, пожалуй, долго придется пацана от нее отучать. В том, что она неверна для существования в Полдневье, у него не возникало даже сомнения. Если бы он был вот таким — горделивым, чрезмерно самоуверенным и пренебрежительным… Скорее всего он давно был бы мертв. Такое отношение ко всему, что существовало в Полдневье, грозило ошибкой, приводило к недооценке опасностей, которые существовали во всей силе, но проявлялись лишь намеками, лишь слабым следом своего присутствия.

Потом Рост остался на месте выхода из их нормального мира в этот, а за камнями отправились Ромка и неутомимая Ева. Ромкин летатель был сильнее и справлялся с переноской камней легче. Ева же, кажется, уже после первого раза все отлично поняла и выискивала камни именно того веса, который и тащить было не очень трудно и которые отлично разбивали менгиры.

Прежде чем отлететь от этого места подальше, они разбили почти с два десятка менгиров. Разбили бы больше, но очень уж трудно было выискивать подходящие камни… Нет, на самом-то деле камней было много, вполне достаточно, чтобы сделать то, чего хотел добиться Ростик, но одни было очень трудно выковыривать из земли, а другие находились между такими плотными рядами менгиров, что их было не достать ни за какие коврижки.

Хорошо еще, что в этой каменной «щетине» то и дело попадались то проплешины, то довольно странные… дорожки, похожие на проходы между могилами на человеческих кладбищах. Вот с них подбирать камни было возможно, тем более что делать это приходилось с лета, подхватывая подходящий валун с первого касания, и сразу же нужно было набрать максимальную высоту… Иначе летатель рисковал попасть под уже планирующего на него прозрачного прыгуна. Ромка даже удивился:

— И где они так насобачились? Ведь летают без крыльев, практически без управления.

— Но и без усилий, может, они восходящих потоков держатся? — предположила Ева. — Раскидываются, подскакивают и… Нет, все равно не получается. Что-то слишком их высоко эти потоки выносят, на раскинутых мантиях так не получится.

Ростик принялся рассказывать ребятам о животной левитации, вспомнив ярков, боноков… А вот этих воспоминаний, кажется, следовало избежать, потому что Ева отозвалась резковато:

— Да какая разница, майор — ярки, боноки? Все равно это — единственное объяснение. А главное, они летают хуже, чем мы.

— Ночью придется быть осторожными, — заметил Ромка, наверное, и сам понимал, что мог бы этого не говорить.

— К ночи следует найти место, где можно подкормиться, — заявила Ева. — Кто как, а я проголодалась.

Они уже присмотрелись к местности, над которой пролетали. В целом Ростик не сомневался, что теперь они не заблудятся даже в темноте, вычислят точку, откуда можно будет вернуться… Не то что бедный Костыльков. Но вот какое расстояние оставалось до края этого поля менгиров, где могли жить хоть какие-нибудь «съедобные» звери, было непонятно. Кроме того, Росту почему-то казалось, что им необходимо будет много воды. Что-то такое он уже читал в сознании Евы, хотя и не ахти как определенно, но заметно.

Внезапно он понял. И почти возопил, как Ромка:

— Ева, ты что же, думаешь, что сумеешь… питаться медузами?

— А чего? — Ева определенно думала над этим и уже не считала свою идею невыполнимой. — Все просто, подхватываешь летящего бонока, или как там его… Только придется бить сразу в голову, теперь-то мы их головы видим, вот тот мешок в центре мантии, который всегда торчит вверх.

— Да, то, что их отравленная… полость всегда обращена вниз, когда они летают, — большое удобство, — дурашливо, с деланой сварливостью, видимо, подражая некоторым интонациям самой Евы, поддел ее Ромка.

— Потом, — не обращая на него внимания, продолжала Ева, — сжимаешь эту самую голову, только быстро, чтобы они не успевали развернуться и обжечь тебя внутренним ядом… И клюешь. При желании можно это проделывать даже в полете. — Она помолчала. — Саму мантию есть я не собираюсь, а вот голову, где явно много питательных веществ и необходимых мне калорий, — вполне.

— Ты понимаешь, каким пилотом… То есть каким наездником нужно быть, чтобы так управлять летателем? — спросил Ростик. И тут же понял, что поступил неправильно, это замечание только добавило обоим его спутникам азарта, брать этих ребят «на слабо» было глупо и даже опасно.

— Бывало и хуже, — сказал Ромка, — но ведь выкручивались. — Он тоже уже прикидывал эту возможность. — Может получиться. Тем более что кто-нибудь из вас будет рядом, поможет, если что.

— Ни черта не сделаешь, если эта тварь прицепится, — убежденно высказался Рост. — Лучше отойти от этого поля менгиров подальше и поохотиться по-настоящему.

— Кормиться все равно придется, — высказалась Ева. — А далеко улетать от нашего входа сюда — неразумно.

— Я запрещаю такие эксперименты. Тут нам никто не поможет, если что-то случится, мы попросту тут и останемся…

— Да ладно, пап, ничего не случится.

— А если ноги обожжет, найдем прудик, искупаемся, может, этот яд в воде неустойчив.

Они даже убеждали его с похожими интонациями.

— Ты сначала найди этот прудик. Тут же великая сушь.

— А если найду, разрешишь попробовать?

К счастью, каким-то своим почти мистическим чутьем, которое у Роста всегда проявлялось в таких вот безводных и очень обширных землях, он определил, что где-то не совсем даже далеко, не далее полусотни километров, начинаются довольно плотные заросли травы, а чтобы там не нашлось чего-нибудь пригодного для питания летателей — такого и быть не могло.

Они полетели в ту сторону. Примерно на полпути в выбранном направлении Ева снова заговорила:

— Ну, что подумываете при рассмотрении этих земель? Давайте без утайки обменяемся впечатлениями.

— Тут лететь проще, воздух плотнее, чем у нас, — высказался Ромка.

— И лето стоит, — поддержала его Ева. — А если даже не лето, то осень в разгаре, нет и намека на ноябрь и снег.

— Чем дальше от этого… портала, тем меньше медуз, — поддержал игру Ромка.

— Как ты сказал — «портал»? — переспросил его Ростик, термин ему понравился.

— Скорее всего мы как-то перенеслись на другой континент… — в голосе Евы было больше сомнения, чем обычно. Но в то же время это была версия, обдумывать которую следовало бы Росту.

Да, решил он, если так, то… это открывает совершенно ошеломительные возможности для людей и их союзников. Возможность удрать, не принимая бой на Россе, — это же выход! Нет, решил он, пожалуй, не выход. Там, на их континенте, находится их город, их крепости, освоенные пространства, поля и берега, там библиотека Динке, металл, заводы, какие ни есть, там же гнездовья их союзников, и главное — там Зевс. Нет, удрать не получится.

— Кстати, по поводу воздуха, — продолжил Ромка, — виноват, кажется, он не плотнее, просто в том месте, где мы ввалились сюда, воздух отравлен. Возможно, это следствие той бомбардировки, которую когда-то устроил Бабурин… Пап, так могло получиться?

— Наверное, — согласился Рост.

— Да, камни в том месте стоило таскать осторожнее, — тут же высказалась и Ева. — Пожалуй, теперь и я чувствую, что мы подотравились. Если бы не регенеративные способности гигантов, вероятно…

Она не договорила. Но все и без того было понятно — их бы могло уже не быть.

— Может, потому так пить хочется и есть тоже, — высказался Ромка.

— Я еще думаю, — Рост решил, что стоит завершить эту игру, предложенную Евой, — что для местных мы… слегка невидимы. Как те звери, что приходят к нам отсюда.

— Что? — сразу же оживилась Ева. — Ты имеешь в виду этих боноков?

— Не только. Еще летающих китов и, конечно, алгоров.

— Здорово, всегда хотел быть немножко алгором, — хмыкнул Ромка.

Потом они набрели на довольно обширный пруд или, возможно, залив какого-то подземного озера, тут выступающего на поверхность. По крайней мере, Рост ощущал в этой воде какую-то глубину, уходящую под здешние каменные россыпи… Впрочем, на настоящее болото эта местность была не похожа.

Все трое поплескались на мелководье, сначала с удовольствием, но потом на Еву вдруг стал откровенно охотиться какой-то смахивающий на здоровенного крокодила зверь. Ева заметила его и попробовала пристукнуть сверху, но зверь имел такую бугристую и мощную шкуру, так легко уныривал от Евы при ударе, что ничего не вышло. Пришлось искать местный водопой и уже там охотиться на антилоп.

Когда выключилось солнце, они все-таки загнали пару похожих на быков травоядных и отлично пообедали. Что подняло им настроение, вот только далековато было до ближайшего поля менгиров, километров двадцать. Зато они отлично отдохнули, вместе с летателями, которым, что ни говори, а тоже требовалось иногда просто поплавать в воздухе, не заботясь о возможных опасностях и кормежке.

На следующее утро опять долбили менгиры, которые ближе всего оказались к водоему. Тут, правда, возникло некое осложнение. Боноки каким-то образом организовались, вероятно, чувствовали чужаков и собрались в плотную компанию именно у этого края «торчащего поля», как выразился Ромка. Но двигались они, разумеется, медленнее, чем летатели, поэтому обойти их не составило труда. И даже удачно получилось, потому что многие из них, пробуя защитить вверенных им чегетазуров, оголили соседние сектора этого безбрежного поля камней.

Поэтому, когда летатели убрались подальше от медуз, они набрели на совершенно беззащитные поля выставленных каменных столбиков, к тому же древних, дряхлых, непрочных, которые и разбивать было легче.

К полудню они раздраконили почти с сотню менгиров. К большому Ростикову сожалению, таланты располагались в теле чегетазуров не одинаково. Некоторые из менгиров хранили их в голове, некоторые — в «плечах», а некоторые столбы необходимо было разбивать чуть не до основания, чтобы добраться до этих прозрачных, зеленоватых камней.

Еще одной сложностью было то, что сами чегетазуры не разбивались на части, а как-то обсыпались, словно сухая глина, и потому использовать куски окаменевших чегетазуров как метательные снаряды не вышло. Зато иные из камней можно было использовать несколько раз, особенно если они попадали в скопления менгиров сбоку и их можно было из этой гребенки вытащить.

В общем, это была непростая работа, но, к счастью, именно работа, а не война. Наконец Ева не совсем вежливо поинтересовалась:

— И что теперь, Рост? Мы же их не все будем крошить, у нас и времени на это нет… Если ты правильно расстояние до плавающих городов определил.

— Да, со временем в этих… новых пространствах происходят странные штуки, — согласился Ростик. — Тут кажется, что прошли дни, а у нас… возможно, миновали недели. Нужно торопиться.

Он стал торопиться. Тем более что отлично понимал, боноки бросились за ними в погоню и за прошедший день пролетели-прошли, наверное, с половину расстояния, что их разделяло. Поэтому у него на самом деле было не слишком много времени.

Он приземлился, выполз из своего летателя и принялся собирать таланты. Иные каменноподобные гиганты оказались слишком велики, чтобы он мог забраться им на плечи и добраться до талантов, но в целом разбившиеся, сколотые столбы были доступны… Он забирался на них и вырубал талант, выкрашивая вещество некогда живых чегетазуров камнем. Материал, как ему показалось еще из летателя, оказался не тверже старого кирпича… Но пару раз, как ни жаль было затраченного времени и труда, Рост вынужден был отступить.

Вот если бы в летателях можно было еще проносить инструменты, что-нибудь вроде геологического молотка, дело пошло бы быстрее, думал он. И все-таки десять талантов он успел набрать, прежде чем выключилось солнце.

Потом возникла другая проблема — как перенести эти самые добытые с таким трудом таланты. Ростик отлично помнил, какой гнойник образовался в пологе Левиафана, когда он попробовал привязать к ноге нож и пронести его внутри гигантской касатки. Тот летатель, который оказался в его распоряжении ныне, определенно не был приспособлен для такой сложной операции, ему бы просто не хватило выносливости.

Все же Рост забрал камни с собой. Потом троица слетала к найденному прудику поохотиться, так как перед обратной дорогой следовало подзаправиться. Затем Ростик выкроил две полосы из шкур антилоп и попробовал сделать ожерелье вокруг шеи своего летателя. Тот не понял его сначала и резко вскидывал голову, чтобы Ростик не надевал на него… ошейник. И лишь после приказов или уговоров Евы и Ромки, которые за всем следили, хотя и не вылезали из своих гигантов, сумел его приспособить.

Ну а после всех затраченных трудов все-таки вынужден был отказаться от этой штуковины. Во-первых, шея гиганта ходила такими волнами мускульных напряжений, что слабое подобие хомута, которое Рост смастерил, неминуемо должно было разорваться. Во-вторых, сплести что-то более гибкое и прочное из травы у него вряд ли получилось бы, тем более что сырые стебли местных растений для этого мало подходили, пожалуй, не получилось бы даже у Вин-торука, известного спеца по плетению корзин, мешков и веревок.

А в-третьих, потерять таланты было нельзя. На второй поход сюда, в эти земли, у них попросту не было времени. Поэтому Рост сделал вид, что готов рассориться со своим летателем, но решительно забрал камни с собой внутрь.

Летатель, когда понял, что ему предстоит весь путь назад проделать с этим дополнительным и крайне неприятным грузом, попытался взбунтоваться, и тут Ростику снова помогла Ева. Она обладала для этих гигантов непререкаемым авторитетом, и потому Ростику все удалось. Был бы он в одиночестве, возможно, ничего бы у него не вышло. А так, все получилось. Он забрался в летателя, снова, уже вторично за один день, устроился в его пологе, они славно поохотились, наелись так, что чуть ли не в глазах меркло от сытости, искупались на прощание, все на том же мелководье, и отправились назад.

— Что теперь? — спросил Ромка. — Нырнем назад, к нам, это понятно. А потом?

— Дальше я пойду один, — сказал Ростик.

— Вот уж нет, — веско объявила Ева. — Вместе начинали и заканчивать этот твой трюк будем вместе.

— Это опасно, — отозвался Ростик. Спорить ему не хотелось. Он рассчитывал, что это поймут и Ева, и Ромка по тому каналу эмоционального единства, который установился между птерозаврами.

— Для тебя опасно, а для нас?

— Это приказ. Вы лучше следите, чтобы этот летатель меня во сне не выбросил вместе с талантами. Все остальное — мое дело.

— Почему же только твое? — не удержался Ромка.

— Потому что еще на подходе к кораблям вас собьет ментальная сила чегетазуров, которые этими кораблями командуют. У вас нет ни единого шанса уцелеть, это будет даже не эксперимент, это будет убийство. Лишь у меня есть возможность… Тоже не стопроцентная, но другого выхода нет.

И после этого споры сами собой закончились. Ростику даже удалось выговорить главное:

— Вы только выведите меня отсюда, а то я опять, кажется, не очень точно ориентируюсь. И наведите, разумеется, на корабли пурпурных.

— Сделаем, — пообещала Ева.

30

Выныривали в обратном порядке, как пришли в тот мир, где находились менгиры. Сначала Ромка, потом Ева, после нее пошел Рост. Он был совершенно не уверен, что у него получится. Он не опасался, что может получиться, как с несчастным Костыльковым или что портал приведет не в их мир, не на Россу, а куда-либо еще. Нет. Все было гораздо хуже. Таланты, свежие, только что вынутые из менгиров, да еще в таком количестве, оказались страшным ментальным медиатором… Нет, скорее всего катализатором. Они вызывали дикую, совершенно неуправляемую реакцию в сознании Ростика, и, еще до того как летатели дошли до отмеченного портала, его уже изрядно штормило.

Он летел как пьяный, или словно был ранен, истекал кровью и вот-вот мог окончательно отключиться. Это было даже страшнее, чем ранение, потому что было непонятно и грозило обернуться настоящей бедой, так как через Ростика это состояние передавалось его гиганту.

Он и так-то Ростика не всегда слушался, а когда в него всадили десяток этих камней, так вообще потерял всякое доверие к наезднику. Поэтому Рост наверняка пропустил бы то место, где им полагалось выйти, но… Ева не подвела. Правда, она сообщила, что прыгающие медузы даром времени не теряли, поставили почти всех окаменевших чегетазуров, которых они повалили или разрушили, чтобы отметить эту точку в пространстве, но кое-какие следы все же остались. В общем, худо-бедно, она справилась.

Когда выходили, Ева еще что-то говорила Ростику, кажется, побаивалась, если оставит его, то он окончательно запутается в своем… опьянении и не справится, но, когда он прикрикнул на нее, все-таки решилась и прошла. Рост пытался сфокусировать зрение, чтобы отчетливей увидеть этот узел между мирами…

И кое-что заметил. Ничего, правда, не понял, но заметил — вот летатель Евы только что был тут, вот он медлительно, может, даже осторожно взмахнул крыльями, подходя к какому-то слабому свечению в густом воздухе, словно бы очень разреженному облаку, странно подсвеченному солнцем, поднялся от земли… И вот его уже не стало.

Если бы Рост был в лучшем состоянии, возможно, он бы понял больше. А так, как получилось, ему осталось только повторить этот трюк, что он и проделал. Не с первого раза, правда, попал, куда следовало, не сразу воткнулся в это облако, опять же, как пьяный иногда не может пройти в дверь, распахнутую перед ним, но… Кажется, со второй попытки уже справился.

Переход его немного оглушил, у него даже уши заложило, и видеть он начал тоннельным образом, без малейших признаков периферийного зрения, но… Он все равно оказался там, куда и нужно было попасть. Ростик понял это сразу, потому что над заснеженным, безжизненным полем кружили два летателя, а еще чуть в отдалении — тяжелый, утыканный пушками так, что страшновато становилось, черный треугольный крейсер.

Потом они летели, летели и очень не скоро приземлились, что-то съели, это Ростик понимал уже плохо, смутно, словно и не с ним было… Вернее, конечно, с ним, но своего летателя он должен был бы ощущать гораздо полнее и точнее.

Потом полетели дальше, по мнению Ростика, совсем не в ту сторону, куда следовало. Лишь ночью, когда он неожиданно задремал, а потом все так же неожиданно проснулся и на пару минут еще был почти нормальным, он сообразил, что их ведет крейсер. Вероятно, это были Ким с Изыльметъевым, или с Ладой, или еще с кем-то знакомым. Потом его сознание снова… отошло от него, как отслаивается старая кожа у змеи или как сходит отбитый ноготь на пальце.

Ему хотелось иногда смеяться, такая вот веселость на него нападала, иногда он начинал унывать, чуть слезы на глазах не наворачивались — так ему было жалко и людей, и пурпурных, и чегетазуров, и всех-всех, кого он мог вспомнить. Пожалуй, только «алмазные звезды» он не способен был жалеть, но лишь потому, что слишком уж неаппетитно они выглядели в стеклянных колбах.

Над Олимпийской грядой Росту стало совсем плохо, он даже не помнил, как преодолел это препятствие, зато над человеческой равниной слегка… поумнел. Сознание у него не очистилось, и он вдруг стал получать откуда-то существенную, весьма ощутимую поддержку. Что-то издалека, опять же, как высокий звук, постоянно висевший у него в ушах или в мыслях, вел его, словно под руку, над этой землей, над Полдневьем.

Сначала Рост решил, что Зевс подкармливает его своим сигналом. Но потом подумал, что это не может быть металлолабиринт, а значит, это были аймихо, которые догадались, что их помощь необходима. Продолжая раздумывать над этим, Рост снова скорее почувствовал, чем понял, что это на них не похоже. И давление было иного вида, и не умели они вот так, на расстоянии, поддерживать кого бы то ни было. Вблизи — да, могли, на больших расстояниях — нет.

Оставался только Докай, друг-Докай. Или, возможно, в сознание Роста, и так исковерканное до основания, вмешивался Фоп-фалла… И была еще одна возможность, о которой он не хотел даже думать, — его вели чегетазуры. Зачем им было это нужно, он не очень-то понимал, но такую версию скидывать со счетов тоже не следовало. Кто знает, что они понапихали в его мозги, когда он был в их подчинении? Возможно, вот эту способность притягиваться к ним они тоже… как-то просчитали на всякий случай, и теперь, когда дело подходило к концу, они решили ее использовать.

Эта мысль Ростика немного отрезвила, совсем немного… И тогда он осознал, что помимо сигнала, с ним почти постоянно разговаривают то Ева, то Ромка.

— Рост, левей, ты забираешь правым крылом слишком сильно. Равномерно взмахивай, твоя нескоординированность…

Дальше что-то малопонятное. На всякий случай он решил говорить сам:

— Ева, если что-нибудь… случится, ты передай там, что портал построил Зевс. Это, может быть, важно. Не мы его открыли, он был намечен для… Не знаю, для чего, но Зевс его усилил, сделал для нас доступным, проложил… в нужном направлении. И, конечно, подвиг Костылькова не должен быть забыт, он сам как-то, и его летатель, они были предрасположены для того, чтобы… Чтобы первыми пройти в этот портал. Почему-то он промахнулся, но без него мы бы вообще ничего не добились.

— Костыльков, его летатель?.. Ты соображаешь, когда Зевсу по этой твоей версии полагалось бы все предвидеть? И корабли пурпурных, и войну с комши… Нет, это диковато звучит, на мой взгляд. Даже для тебя, майор.

— Тем не менее, — Ростик не мог объяснить точнее, но и этих сведений, возможно, для Белого дома, для человечества хватит, если они хоть как-нибудь сумеют ими воспользоваться.

— Может, ты почувствовал, где мы побывали? — Кажется, это был Ромка. — Это тебе хоть что-то напомнило? Ведь это тоже важно.

Он пребывал в панике, он никогда не видел Роста в таком состоянии, а если и видел его в слабости, то это хоть как-то можно было объяснить. Сейчас же он ничего не мог понять, и потому… Да, ему было хуже всех.

А может, эти самые таланты, все силы которых принимал на себя Ростик, как-то, пусть и в ослабленном режиме, действовали и на других летателей с наездниками, которые оказались поблизости. Поэтому несориентированность задевала и их, со всеми эмоциональными перепадами.

— Рост, я передам… Но ты учти, — это опять Ева, — корабли стоят уже у входа в залив. Свои крейсеры на нас не выслали, но готовятся к этому.

— Откуда знаешь? — поинтересовался Ростик.

— Наши же летатели за ними с неделю следят.

— А из Зевсовой комнатки нельзя было их заметить?.. Ах да, аймихо, наверное, побаиваются их рассматривать по моему методу. Это только мне и удалось, потому что я у них в плену был. И они на мне свои эксперименты ставили…

— Верно, пап, это только ты сумел разведать, у аймихо не получилось.

— Ромка, ты разговаривай с ним, он от этого немного… в себя возвращается.

— Я все-таки не понимаю, — опять Ромка, — что ты делаешь, пап? Ну, раздобыли мы эти таланты, а дальше? Почему, как прежде, во время войны с Валламахиси, не взорвать их?

— У нас уже нет такого количества латекса, чтобы бомбу сделать. — Это Ева. — Для крейсеров, кажется, топлива не хватило, чтобы его перевести в безопасное место, когда пауки Боловск захватывали. И патроны приходится экономить, я замечала… Нет, для серьезной бомбы у нас уже возможностей нет.

— Но все равно такие вот корабли, настоящие плавающие города, и… мы втроем?

— Даже не мы втроем с крейсером, а один этот наш… Рост.

— Ева, Ромка, — если так можно было выразиться, у Ростика заплетался не язык, а мысли, но для его… собеседников-попутчиков это звучало, наверное, как если бы он разучился говорить. — Все же просто. Полдневье, по крайней мере в известном нам месте, держится на двух базовых… не знаю как сказать, это вроде опорных знаков, которые делают сферу действенной. С одной стороны, это, без сомнения, металлолабиринты, вроде Зевса, или точнее, такие, как Нуакола. Зевс все-таки маленький, он не вырос, а может, и не вырастет никогда до настоящего лабиринта, потому что на Россе ему металла не хватит.

Они проходили мимо Боловска, Рост и не заметил, что взял гораздо правее, чем находился их Город. Если на него так действовал тот груз, который он нес с собой, то что же могло произойти с другими людьми? Лучше уж держаться подальше, что он и сделал, правда, заметил это не сразу.

— Продолжай, Рост.

— Другим образцом такого вот… осмысления сферы являются скорее всего поля из окаменевших чегетазуров. Не понимаю, как и почему это происходит, возможно, тут играет роль что-то… ну, как у нас, у людей, помните, то, что определяет в архаическом сознании власть над территорией? Очаги жилых домов и могилы предков. Почему-то могилы людей, живших прежде нас, очень важны. Раньше считалось, что этим люди очищают землю от бесов, от враждебных духов… Возможно, у чегетазуров нечто подобное наблюдается. Тем более есть свидетельства, что они не умирают просто так, даже когда, с нашей точки зрения, «окаменевают».

— И что? — снова Евин голос.

— Эти поля даже для наших скромных сил оказываются очень уязвимы. Поэтому чегетазуры их прячут, иногда шифруют карты, иногда каким-то образом закрывают пространство… Но мы прорвались. И вот представьте, когда я покажу, что мы туда прорвались и при желании силами наших летателей можем все это их кладбище раздробить, вытащить кучу талантов и, возможно, научиться ими пользоваться… Ведь они не просто так, они что-то делают со мной, а значит, их силу можно использовать, нужно только с Докай, например, потолковать… Если я им покажу эти десять камней, возникнет другой счет.

— Рост, ты на самом деле полагаешь, что этот… наш поход в… не знаю куда с помощью портала может их остановить?

— Я не знаю, только надеюсь. Да, надеюсь, что это может их остановить.

Вечером скорее всего уже следующего дня, которого Ростик не заметил совершенно, они что-то ели уже на полуострове пернатых бегимлеси. И, хотя вся эта местность была набита городами-гнездами, которые охранялись пернатиками на летающих страусах, иногда вооруженных весьма неслабыми пушками, на этот раз трое летателей оказались почему-то в полной изоляции. Около них не было ни одного из наблюдателей, не было даже намека, что эта земля заселена разумными существами. Они словно попали в новый мир, где не было ничего, кроме столовых гор и иглохвостых попугайчиков.

Когда-то этих птиц было много и в районе Храма, вспомнил Ростик, с трудом поглощая молоко, которым его питал летатель, а когда там появилось семейство мангустов, они куда-то подевались. Видимо, кесен-анд'фам не понравилось, сколько фасоли жрут эти создания каждую осень, оставляя людей без заслуженного, заработанного трудом урожая. Здесь же, на полуострове бегимлеси, они роились стаями и казались очень симпатичными на вид… К сожалению, лишь внешне, потому что голоса этих птиц звучали на редкость противно, а характер у них был вздорный.

Потом полетели дальше, Ева рулила Ростиком уже откровенно, словно на румпеле стояла или сидела за рычагами антиграва. Но это было к лучшему, он даже слегка выспался, когда она вела его птерозавра.

Поутру они оказались над морем, километрах в сорока от берега, тут лететь было уже недалеко, не больше двух-трех часов.

Вот сегодня все и решится, подумал Ростик и, как ни был слаб и дизориентирован, потребовал:

— Теперь я сам, а вы идите к берегу.

— Думаешь, мы тебя бросим?

— Еще как бросите. — Рост мог бы разозлиться, но на это у него не было сил. — Для вас продолжение полета, без сомнения, окончится гибелью. А вы нужны, не забудьте, если со мной что-то случится, вы должны будете провести летателей в портал и научите их долбить менгиры и, чем черт не шутит, может быть, уничтожать таланты. Так что это приказ.

— Может, Ромка один вернется, а я… Тут же полно летающих китов.

— Нет, вы оба. И уведите с собой Кима. Его крейсер вызовет у чегетазуров подозрения, что он гружен взрывчаткой, он даже на десяток километров к кораблю не подлетит, его собьют. А лишние потери… нам ни к чему.

— Ростик, милый, я…

— Молчать, Ева. Дальше — я сам.

— Один ты не долетишь, пап, это точно. Это тоже будет… лишняя потеря.

— Еще раз напоминаю — приказы не обсуждаются.

И странное дело, должно быть, он все-таки сумел как-то собраться, потому что его воли вдруг хватило заставить их подчиняться. Сначала Ромка, потом Ева, потом, когда она как-то посигналила крейсеру, в котором сидели обычные люди, не наездники гигантов, не летуны в пологах, черный треугольник развернулся и пошел к берегу. Медленно, преувеличенно плавно.

Рост проводил их взглядом, покружив на месте. Что ни говори, а задание могло окончиться его смертью или хуже того — новым пленом. Поэтому посмотреть, как друзья и сын возвращаются домой, пусть и в те дома, которым грозило разрушение, было приятно. Тем более что это оказалось еще и красиво.

Над слегка парящим на морозце морем, почти в полную силу освещенным солнцем, два странных, чудных, но уже ставших такими родными драконообразных птерозавра поплыли к виднеющемуся вдали берегу по бокам от черной треугольной машины. Хотя, если подумать, в их уходе было и что-то печальное. Но Рост знал — он все сделал правильно, по-другому нельзя.

А потом он двинулся вперед, к тому месту, где уже угадывал присутствие злой и мощной, как ураган, воли чегетазуров.

Корабли долго были не видны за туманом. Зато, когда это покрывало истончилось, из него вынырнули почти полсотни крейсеров. Не возникало никакого сомнения, что это пурпурные. И крейсеры у них были какие-то чужие и более мощные, чем те, которыми располагало человечество. Они были больше, лучше вооружены и выглядели… более крепкими. Броня из кованого дерева на них была, наверное, в ладонь толщиной, а не в три пальца, как на треугольниках людей.

Росту опять стало худо, он снова шел в своем летателе, как раненый, с залитыми потом глазами, почти ничего не разбирая ни впереди, ни по бокам, где висели эти самые враждебные треугольники. Они как бы отрубили его способность воспринимать мир по бокам от себя. Как и снизу-сверху, со стороны моря и в сером пологе Полдневного неба.

Только не сбивайте меня, попросил он и лишь тогда сообразил, что эту фразу он проговаривает про себя, наверное, без перерыва. Скорее всего Ромка и Ева его слышат, подумалось ему, но это было неважно. Гораздо серьезнее было то, что его птерозавр, в котором он находился, вдруг почти осмысленно спросил его — мы погибнем?

А он и забыл, что с летателями тоже можно разговаривать, если они этого захотят… Нет, друг, мы уцелеем. Ростик обрадовался, потому что теперь он был не один в странной живой машине, что им подарил Зевс, а был с другом, который, как и он, боялся смерти, которому также было больно от этих проклятых талантов, сложенных где-то в ногах наездника, и он, вероятно, также мало понимал, что произойдет через час… Нет, оказывается, скорее, потому что до кораблей почему-то сразу стало недалеко.

Только не сбивайте нас, это будет неправильно, это будет ошибкой…

Палуба ближайшего корабля была затянута черной тканью, вырабатывающей электричество. Сесть на этот корабль было мудрено, лишь два или три корабля, составляющих сейчас общий корпус плавающего города, оказались лишены этой ткани, но на них почти сплошной корой, крыло к крылу, стояли черные треугольники… И тогда Ростик понял, что главным является корабль, который сидел в воде чуть сбоку и подальше от первого, самого большого.

Именно на этом, втором, корабле находились те чегетазуры, которые командовали всей операцией по уничтожению человечества. Только они могли принимать решение — оставить ли этих настырных людишек в покое, раз они грозят разрушением менгиров… И палуба этого плавающего города была в большей степени свободна от фотоэлементов. А значит, и приземлиться там было легче.

Вот, решил Ростик, я чего-то уже добился, они меня не сбили. А хотели… Или они все поняли, во всем разобрались, и садиться на палубу, доставать таланты — уже не нужно? Нет, все-таки нужно.

Он плавно развернулся для посадки. При этом один из крейсеров чуть не врезался в него, наверное, решил проявить грубость, свойственную всем пурпурным воякам? Или попробовал придавить его выхлопом своих антигравитационных блинов, но не сумел?.. Какая разница.

Внизу было немало народу, но все эти пурпурные разбегались и прятались в надстройки. Теперь, когда Рост шел над самой палубой, выстроенной из шестигранных площадок, он это отчетливо видел. До главных надстроек, возвышающихся над всей этой плоской конструкцией, оставалось еще километра три, когда давление ментальной силы чегетазуров стало непереносимым. Ростик и его летатель плюхнулись на палубу примерно так же, как подбитые самолеты, наверное, во время войны садились на брюхо. Его летателя даже протащило юзом по палубе, настолько он был нескоординированным. То-то эти пурпурные, наверное, хохочут, наблюдая за мной, решил Ростик. Но для него сейчас важным было иное.

Сейчас, друг, я освобожу тебя от нашей ноши… Может, и мне станет полегче, сказал он почти вслух, выбираясь из кокона летателя. Как всегда бывало, тело гиганта показалось теплым, с него не хотелось сходить. Но Рост сумел оторваться, встал на колени, порылся и вытащил из мягкой, трепещущей, живой ткани полога, где только что лежал сам, таланты… Которые притащил сюда.

Он выбирал их, потом уронил сразу три штуки, вынужден был совсем уж смешно нырнуть в утробу летателя, чтобы достать эти камни… Потом один никак не хотел находиться в розовато-серых складках. Наконец он нашел и этот проклятый, закатившийся под дальнюю складку, талант. И сполз по шершавому боку летающего ящера на палубу вражеского корабля.

Тогда что-то изменилось, что-то неуловимое, чему Рост при всем желании не мог бы подобрать названия. А он пошел к главным надстройкам, придерживая камни у груди. Почему-то сейчас они фонили сильнее обычного. От того, что они находились так близко, можно было задохнуться, словно они испускали ядовитый газ. Он опустил руки до уровня бедер. Хорошо, что они такие… небольшие, все умещаются в ладонях, решил Рост.

Один из них вывалился, покатился по палубе, поблескивая на солнце. Черт с ним, решил Ростик.

И вдруг на него навалилась такая силища, что он попятился, как от серии ударов, нанесенных кувалдой. Это было ментальное давление, которым его пытались подчинить. Это было непереносимо, он даже зашатался… Но не упал, только опустился на одно колено, но сумел подняться.

Сил для гнева у него не было. Он остановился, посмотрел на башни главных надстроек этого корабля. Они были высоки, пожалуй, этажей в десять или даже больше. Они возвышались над всей плоской палубой, как небоскребы. Они возвышались даже над морем, спокойно лежащим со всех сторон от этого маленького человека, пришедшего сюда со своим странным зверем, который послушно ждал его сзади.

Вы все можете понять сами, решил Рост наконец. Вы умеете читать мои мысли лучше, чем я когда-нибудь сам научусь их понимать. Вот и смотрите, что мы, люди, слабые и малочисленные, сделаем с тем, что находится по ту сторону портала, ведущего неизвестно куда, если вы не остановитесь… Ведь сделаем, и это самое главное.

Он постоял, подождал, потом понял, что сейчас снова упадет под прессом этой ментальной агрессии, под давлением этой силы, под напором этой мощи. И разжал руки. Таланты, еще не высохшие от слизи, которой летатель попытался, оказывается, их изолировать от своего тела, раскатились в разные стороны. А Рост повернулся и пошел назад, по-прежнему покачиваясь, едва сдерживаясь, чтобы не кричать от боли, которой начиняли его тело чегетазуры. И от той ненависти, которую они теперь, не таясь, на него опрокидывали.

Но ему хватило выдержки, чтобы не упасть. И вдруг… Это было, как глоток воздуха, когда удается всплыть с большой, давящей глубины. Давление пропало или сделалось почти неощутимым.

Рост обернулся, еще раз посмотрел на эти высоченные надстройки плавающего города, в ту сторону, где находились его враги. Сейчас начнут стрелять, подумал он. Просто захватить его в плен, с таким накалом ненависти, обращенной против него, невозможно. Он подождал и пошел к летателю.

Никто в него не стрелял. Значит… Он не мог поверить себе, своим ощущениям. Но, кажется… Да, они поняли, решил Рост, все-таки поняли. И пробуют учесть изменившиеся правила игры. Но что же дальше?

И вдруг возник сигнал. Не очень сильный, такой иногда нагоняют ярки, когда не хотят, чтобы тот, с кем они разговаривают, пострадал. Даже ментально слова звучали незнакомо, необычно… Лишь после довольно долгого обдумывания Рост понял, что сигнал транслируют на очень архаичном едином.

Вы обретаете мир, но… То, что произойдет с вами потом, нас не касается.

Ха, чуть не рассмеялся Рост, конечно, у нас еще будет, возможно, куча проблем. Полдневье — такое место, где умереть, погибнуть даже всем Боловском проще, чем заболеть насморком. Но не сейчас… А возможно, мы справимся и с этим. Ведь главное — не сейчас, мы не будем уничтожены этой силой… Не будем подавлены превосходством двух плавающих городов с численностью жителей более миллиона, так что…

Это не окончательная победа, конечно, но конец войне. И это уже кое-что.

И лишь когда он уже влезал в своего летателя, он вдруг понял. Обретение мира означало, если перевести на русский язык, не только отсутствие войны с пурпурными, не только покой, но и присвоение места обитания. Они обрели Россу, на которой жили.

Да, они обрели мир. В обоих значениях, и никогда еще для Ростика эти значения не сливались так точно и крепко. И так обещающе.