Специально для тех, кто любит все невероятное. Потрясающие приключения губернатора Юлии Ветровой, ее тетушки-ведьмы и подруги-умертвия. Вы узнаете всю правду о Шамбале и поймете, что она не так далеко от нас, как кажется. Вы столкнетесь со злом, надевшим личину добра, и добром, рядящимся в одежды зла. Вам выбирать между ними.

Надежда Первухина

СПИЦЫ В КОЛЕСЕ САНСАРЫ

Посвящается моей наставнице и эльфийской королеве Елене Федоровне Варламовой, без которой ничего бы не было, особенно моих книг

О благороднорожденный, при появлении этих мыслеформ не бойся, не ужасайся. Тело, которым ты сейчас обладаешь, — это духовное тело склонностей; даже убитое и изрубленное на куски, оно не может умереть. Тебе не следует бояться, в действительности твое тело есть тело пустоты. А тела бога смерти порождены твоим разумом, они тоже нематериальны; пустота не может причинить вред пустоте… Узнай это, и весь твой страх и ужас рассеются; и, достигнув состояния единства, ты станешь Буддой.

Тибетская книга мертвых

Я искал этот мир вне меня, а он был во мне.

Максим Леонидов

Россия, город Щедрый

Ранняя весна 2012 года

Все началось с этих проклятых роз.

Да нет, розы были обыкновенными — желтые бутоны, зеленые лепестки. Вот только сделаны они были из высококачественного натурального шелка, что повышало их стоимость до умопомрачительных высот. И коммерсант Валерий Алейников здраво не поверил дочери, когда та сказала, что купила эти несчастные три розы в дьюти-фри на Алексинской. Эти розы просто вывели его из себя. Бизнес рушится, можно сказать, с женой непонятки, а дочь тащит в дом всякую дрянь!

— Какого черта ты тратишь деньги? — процедил Валерий, с ненавистью рассматривая шелковый букет.

Пятнадцатилетняя Ангелина уже не была той девочкой, которую пугали одни лишь нахмуренные брови отца. Она вздернула нос и сказала:

— А чё такого…

— А то! — взорвался Валерий. — Денег скоро на жрачку не останется, а ты всякий ширпотреб домой тащишь!

— Ой, да чё ты жлобишься, — выразительно хмыкнула Ангелина. — Они и стоят-то десять баксов за все. Я в дьюти-фри купила.

— Не свисти, — проницательно заметил Валерий. — Это салонная вещь.

У них в Щедром был гипермаркет «Парадиз», а в гипермаркете салон цветов и стильных подарков «Леди Тэст». Когда-то Валерий с каждой удачно провернутой сделки покупал в этом салоне для жены и дочки всякие симпатичные безделушки вроде котят с кристаллами Сваровски или индонезийских серебряных браслетов… Но те времена прошли. Жена собрала вещи и намылилась к матери, Ангелина пока жила с отцом, бизнес которого хирел и скукоживался с каждым днем. Поэтому Валерий считал, что имеет право психануть и наорать на собственную дочь.

Он и наорал. Потом позвонил в «Леди Тэст» и сказал, что к ним сейчас придет девушка и вернет покупку.

— Сожалею, — ответила хозяйка салона, — мы не принимаем обратно проданный товар.

Валерий стиснул телефон и поплелся в гостиную. Раунд с дочерью он позорно проиграл. Плюхнулся на диван, включил плазменный телевизор. По телевизору шел «Час суда». Валерий поморщился, будто разжевал незрелый крыжовник.

Зазвонил телефон. Валерий с некоторым страхом включил прием.

— Привет, Лерчик, — с замиранием сердца услышал он до ужаса знакомый голос. — Как насчет бабла?

— Я все верну, — стараясь придать голосу уверенности, сказал Валерий. — Только дайте немного времени.

— И сколько тебе дать, Лерчик?

— Две недели.

— Много.

— Пожалуйста. Зато я верну сразу все, а не по кускам.

— Ну смотри, Лерчик. Обманешь, мы твою дочуру заберем и тоже вернем тебе ее по кускам.

— Я все верну. — В голосе Валерия прорезалось предательское дрожание. — Обещаю.

— Ну-ну…

Запикали короткие гудки.

Валерий вытер разом повлажневший лоб и выдохнул. Он здорово влип. Занял деньги под бизнес у крутых воротил, а бизнес оказался пшиком. Деньги надо было отдавать — понятно, да только где ж их взять! А тут еще дочура с ее розами дурацкими!

— Ангелина! — позвал он дочь.

Та появилась в дверях, непримиримо глянула на отца.

— Мне никто не звонил? — спросил Валерий.

— Звонили. Какая-то Анна Николаевна Гюллинг. Просила передать, что возвращается.

Валерия будто окатили холодной водой. Только этого не хватало!

Анна Николаевна Гюллинг была его сумасшедшей двоюродной теткой. Или троюродной. В общем, седьмая вода на киселе. Валерий никогда с ней не встречался, хотя жили они в одном городе — Щедром. А потом тетя умотала куда-то — то ли в Испанию, то ли во Владивосток, Валерия это мало волновало. И вот теперь она возвращалась. И ей для чего-то требовался Валерий. Ходили слухи (Валерий их не поддерживал), что Анна Николаевна была ведьмой. Что ж, если она действительно ведьма, пусть спасет бизнес Валерия и его репутацию. Он готов сейчас любым богам молиться, лишь бы…

Снова зазвонил телефон. Валерий прижал трубку к уху:

— Да!

— Валерий Александрович?

— Он самый.

— С вами говорит ваша троюродная тетя Анна Николаевна Гюллинг. Я сейчас беру такси от Холмца до Щедрого, но я подзабыла ваш адрес. Не хотелось бы плутать, я от перелета слишком устала.

— Улица Киевская, два, — автоматически сообщил Валерий.

— Благодарствую. Где-то через полтора часа я буду у вас. Надеюсь, у вас хватит гостеприимства на то, чтобы напоить чаем бедную старую тетушку?

Валерий хмыкнул:

— Хватит.

— Благодарю вас, — чопорно сказала Анна Николаевна и отключилась.

— Ангелина! — снова позвал Валерий.

— Ну чё? — Дочь лениво проволоклась до кресла и села. Точнее, плюхнулась.

— Не чё, а что, — назидательно сказал Валерий. — Анна Николаевна Гюллинг будет у нас дома примерно через час-полтора.

— И ч… что?

— Приберись в гостевой комнате.

— Ну конечно!

— Ангелина!

— Ладно, приберусь.

— И еще. У нас есть что-нибудь к чаю?

— «Октябрьское» печенье.

— Не вариант. Я иду в супермаркет. А ты проследи, чтобы дома все было прилично.

Что ж, Ангелине приходилось исполнять роль уборщицы с тех пор, как папа рассчитал полотера, домработницу и дворецкого. Жить надо скромнее и ближе к простому народу.

В супермаркете Валерий купил торт, коробку конфет, вино пино нуар и так, еще кое-чего по мелочи. Когда он вернулся домой, дочь добросовестно протирала мебель в гостиной.

— Стол сервируй, — велел ей отец.

Ангелина скривилась, но подчинилась.

Вскоре стол был сервирован к чаю, а Ангелина и Валерий приоделись для встречи. Когда на часах пробило восемь пополудни, в дверь деликатно позвонили. Валерий пошел открывать.

Он открыл входную дверь, и перед ним предстала моложавая, чуть полноватая, но все равно чрезвычайно симпатичная леди в костюме а-ля Маргарет Тэтчер. Хотя начало весны в Щедром было очень и очень прохладным, на даме не было ни плаща, ни пальто. Правда, имелась шляпка, очень хорошенькая, и перчатки. В одной руке дама держала кофр.

— Анна Николаевна? — на всякий случай спросил Валерий. Он представлял себе гостью более старой и менее импозантной.

— Она самая, Валерий Александрович!

Тетушка поставила кофр на порог и, крепко взяв троюродного племянника за оба уха, смачно чмокнула его в обе щеки. Валерий даже слегка зашатался от такого проявления родственной любви. В весовой категории он был перед тетушкой все равно что рыбачий баркас перед чайным клипером.

— Э-э, добро пожаловать в дом, — мемекнул Валерий и подхватил кофр.

Тетушка благосклонно кивнула и величественной походкой прошествовала в переднюю. Там ее встретила Ангелина.

— Линочка, дитя мое, как ты выросла! — Анна Николаевна и девочку основательно чмокнула в щеку. — Я привезла тебе кой-какие побрякушки из Толедо. Закачаешься! — Тетя вошла в гостиную, окинула все благостным взором и сказала: — Мне у вас нравится. Какая из комнат — моя?

Ангелина проводила тетушку в гостевую комнату. Валерий перевел дух. Все вроде прошло нормально.

Через час Анна Николаевна спустилась к чаю. На сей раз на ней было изумрудного цвета платье, затканное белыми хризантемами. Ткань была до того хороша, что Ангелина подавила завистливый вздох.

— Что ж, давайте почаевничаем, — потерла руки тетя.

— Прошу к столу.

Они расселись. Ангелина налила в чашки чаю. Анна Николаевна отпила глоток чаю «Джон Кисс» с апельсиновой цедрой и, отставив в сторону чашку, сказала:

— Полагаю, дорогой племянник, я приехала вовремя.

— Что вы имеете в виду? — удивился Валерий.

— Ваш бизнес на грани краха, в семье нелады, да еще нашлись враги, которые требуют слишком много денег.

— Откуда вы все это знаете? — потрясенно пробормотал Валерий.

— Я обладаю даром ясновидения, — просто сказала тетушка. — Да и не надо быть семи пядей во лбу, чтобы определить, что на вас — на семью и на дом — наслали самую обычную порчу. Вот все и разваливается.

— Что же делать? — Валерия охватило отчаяние. Порчу ему ни за что не снять!

— Спокойствие, — сказала тетушка. — Я уже все продумала. Валерий, я займусь вашим бизнесом и вашими долгами, в то время как вы с дочерью отправитесь…

— Куда?!

— В Тибет.

Повисло молчание. Затем Валерий нарушил его робким вопросом:

— А поближе никуда нельзя?

— Нет, — отрезала тетушка. — Я сама только что вернулась из долгого путешествия, куда входило и посещение Тибета. Я вам, люди, скажу: Тибет — это нечто! Там не просто обновляется душа и пробуждаются сверхвозможности. Там человек получает шанс, в буквальном смысле слова, начать новую жизнь. Потрясающую жизнь!

— Это, конечно, замечательно, — сказал Валерий. — Но у нас нет денег на вояжи.

— Я вам одолжу! — отмахнулась как от мухи Анна Николаевна. — На священном паломничестве не стоит экономить.

— Как-то это все неожиданно, — протянул Валерий. — Что я своим сотрудникам скажу?

— Им все скажу я, — успокоила Анна Николаевна. — Решайтесь!

— Ну если деньги будут, то едем.

— Ур-ра! — воскликнула Ангелина. — Мои все офигеют. Из нашего класса еще никто в Тибет не ездил! А Тибет это вообще где?

— В Азии, — улыбнулась тетушка. — Там находится все самое выдающееся на земле: самая высокая гора Эверест, самое высокогорное озеро Намцо, самая высокогорная река Ярлунг Цангпо, самая высокогорная столица — знаменитая Лхаса, самая загадочная гора — Кайлас… Площадь Тибета в семь раз больше площади Франции!

— Лучше бы мы поехали во Францию, — пробормотала Ангелина.

— Глупеныш! — нестрого попеняла ей Анна Николаевна. — Франция — это растленная страна, где нет ничего духовного и сверхъестественного. А Тибет просто напичкан тайнами и загадками. Кроме того, в Тибете твой папа легче сможет скрыться от тех, кто активно требует с него деньги.

— Тогда решено, — сказал Валерий. — Что нам нужно собрать и что делать, чтобы отправиться в Тибет?

— Заграничные паспорта у вас есть? — спросила Анна Николаевна.

— Да…

— Вот билеты и визы. Как видите, я уже обо всем позаботилась.

— Анна Николаевна, вы просто волшебница!

— Я не волшебница, я ведьма. — Мадам Гюллинг обнажила в улыбке белоснежные острые зубки. — Просто ведьма с широким спектром благотворительности. Начинайте собирать вещи. Вы вылетаете завтра.

Назавтра бизнесмен Валерий Алейников с дочерью отправились путешествовать. Им предстояло поменять несколько самолетов и часовых поясов.

В доме бизнесмена осталась Анна Николаевна Гюллинг. Она вызвала фей, которые совершенно изменили обстановку дома. Теперь типичный евродом напоминал готический особняк. И первым делом Анна Николаевна выбросила шелковые розы, которые купила Ангелина и за которые ей так досталось.

— Безвкусица! — констатировала Анна Николаевна.

В обновленном доме появилось множество книг по оккультизму и магии, а также колдовской посуды. И разумеется, в распоряжении Анны Николаевны оказался великолепный магический кристалл.

По нему Анна Николаевна и связалась однажды с кем-то.

— Все сделано, — сказала она. — Дом готов. Бывшие хозяева уже в Тибете.

— Отлично, — похвалил кто-то Анна Николаевну.

— Можно приступать к работам.

— Приступайте. Если хотите, возьмите ассистента.

— Я бы взяла Юлю Ветрову, но она вот уже который год губернатор Щедрого. Могут пойти нелепые слухи…

— Слухи мы пресечем. Берите Ветрову. И еще кого-нибудь, столь же энергичного. Этот дом надо вскрыть, как старый гнойник, — быстро, но осторожно.

— Хорошо, — решительно сказала Анна Николаевна. — Вскроем.

Тибет, у подножия горы Кайлас, деревня Дарчен

Ранняя весна 2012 года

И легенды, и обычная история говорят о том, что многие народы мира поклонялись некоторым горам, считая их местом, где как бы осуществляется связь между небом и землей.[1] Греки поклонялись Олимпу, у персов это был массив Алборж, у китайцев — гора Суньшань. Но ни одна гора в мире не собирала столько паломников, причем принадлежащих к разным исповеданиям, как собирает сейчас священная тибетская гора Кайлас. Многие верующие считают главной целью своей жизни хотя бы однажды совершить паломничество к святыне — к дивному Кайласу. Подавляющее большинство этих верующих не особенно разбираются в разных философских и религиозных апориях и доктринах, но они твердо убеждены в одном: Кайлас — это священная гора, и она особым образом воздействует на тело и душу поклоняющегося ей человека, потому что напрямую связана с Творцом всего сущего…

Высшее счастье для паломника на Кайлас — встретить естественную смерть у подножия дивной горы, чтобы самому стать просветленным, Буддой. Паломники совершают труднейший ритуальный обход вокруг горы — священную кору. Этот обход приравнивается к молитве и символизирует причастность верующей души к великому круговороту времени и судьбы. Медитация у подножия горы Кайлас приводит к измененному состоянию сознания, почти трансу. Паломники верят, что, обойдя гору один раз, они получат отпущение всех грехов. А если совершить ритуальное обхождение (кору) вокруг горы сто восемь раз, то можно вырваться из круга сансары и попасть на следующий уровень перерождения — стать Буддой.

Путешествие к горе Кайлас является самым трудным в мире. Огромные расстояния требуют не менее пяти дней пути по Тибету даже на машинах. Это даже сложно вообразить: продуваемые всеми ветрами старые полуразвалившиеся грузовики, битком набитые паломниками, тянутся к горе с запада через Кашгар от Каракорума, с юга через Гималаи из Непала, с востока — из Лхасы. Паломники не отличаются богатством: тело закутано старыми одеялами, в мешках — ячменная мука, деревянная чашка и бутыль воды. Один раз в день паломники в этой чашке замешивают горсточку ячменной муки с водой и получаемое густое тесто съедают сырым — вот и вся еда.

…Священный Кайлас предстает пред взорами усталых путников внезапно на фоне широкого ровного плоскогорья и двух озер: Ракшас-Тал и Маносаровар. Открытая всем ветрам небольшая деревушка Дарчен, лепящаяся к подножию Кайласа, является началом и завершением внешнего обхода горы. Название Дарчен переводится как «Большой флаг», так как когда-то на стене уничтоженного ныне монастыря вывешивали по праздникам большой флаг (танку) с изображением Будды. Раньше Дарчен был обыкновенной грязной неустроенной деревушкой, но при подготовке к Олимпиаде китайцы ее немного приукрасили: выстроили несколько симпатичных домиков в национальном стиле, магазинчиков и кемпинг для туристов, где за сотню юаней можно получить вполне сносное обслуживание. Но многие паломники, труда ради и благочестия, ночуют в палатках из ячьей или овечьей шерсти, не боясь простудиться на холодных ветрах Кайласского предгорья.

Бизнесмен Валерий Алейников и его дочь Ангелина после долгих мытарств остановились в крошечном гестхаусе деревушки Дарчен. Жить в палатке им представлялось невозможным. Да и в гестхаусе комнатка была донельзя убогой: старые матрасы и одеяла брошены прямо на пол, темноту едва разгоняет светильник на ячьем масле, из щелей дует…

— Вот вы и прибыли, — с сильным акцентом сказал их проводник, тибетец Друкчен. — Отдохните ночь и помолитесь, а завтра можно выходить на тропу коры.

Валерий и Ангелина были настолько измотаны беспрестанными перелетами, пересадками и мытарствами на таможнях, что убогую комнату приняли почти с радостью. Лина села на матрас, похлопала по соседнему:

— Садись, пап. В ногах правды нет.

Валерий сел.

Друкчен смотрел на пришлых белолицых взглядом, в котором мешались сострадание и легкое превосходство. Он встретил русских, как ему было указано, в одной из гостиниц Лхасы и стал их проводником. Без него они были бы как слепые новорожденные крысята — любой сапогом придавит. Друкчен постарался вселить в бизнесмена и его грудастую дочку спокойствие и уверенность. К тому же имя Анны Николаевны Гюллинг оказало на Друкчена почти магическое воздействие. Русская волшебница спасла его маленького сына от порчи, а сын — это было все для Друкчена. Жена его умерла родами, мать была так стара, что не узнавала его, и вот однажды в их квартирку в Лхасе вошла русская волшебница. Она сняла порчу и дала много денег. И сказала: «Друкчен, скоро в Лхасу приедут двое русских. Вот их фотографии. Остановятся они в гостинице Милосердного Ламы. Постарайся найти их и стань их проводником в Тибете. А о твоем сыне позаботится няня». Друкчен повиновался, потому что глаза русской волшебницы горели так, что смотреть в них было страшно. Так горят глаза дэвов и асуров. На всякий случай Друкчен решил больше молиться.

Пришел день, и в гостинице Милосердного Ламы действительно остановились русские — отец с дочерью, Друкчен узнал их по фотографиям. Дочь, Лина, очень понравилась ему. Он понимал, что отец никогда не отдаст девушку ему в жены, но помечтать было так приятно. Русская девушка выгодно отличалась от местных уроженок: у нее была стройная спина, большая грудь, красивые ноги, обтянутые настоящими джинсами, а не тем ширпотребом, которым торгуют на рынках бедных кварталов Лхасы.

Они отправились к Кайласу на старом внедорожнике Друкчена. Ехали почти неделю, ночевали кто как: Друкчен — на земле в спальном мешке (ему не привыкать), а русские — скорчившись в машине. Хорошо, что русские не экономили на еде: они запаслись консервами, вяленым мясом, конфетами, мукой, чаем, солью, купленными в Лхасе. Друкчен впервые за последние годы ел столько мяса и сладостей.

И вот наконец он привез их в Дарчен. Он много рассказывал им о Кайласе, о святости этого места, о ламах, Буддах и бодхисатвах, но старшего русского, Валерия, интересовало только одно — много ли грабителей и душегубов можно встретить на пути к Кайласу. Друкчен заверил его, что с этим у них строго. Раньше попавшимся воришкам отрубали руки, выкалывали глаза или замуровывали в пещерах, так что не всякий решается теперь напасть на паломников. Друкчен удивлялся: неужели в поход русский взял с собой какие-то драгоценности? Ведь главная драгоценность — это девушка. И еще Друкчен точно знал: у русского с собою есть оружие — маленький, но грозный по виду пистолет. Это смущало Друкчена: как можно идти в великую кору, имея немирные мысли? Впрочем, это же русский, Будда Амитаба ему судья.

И вот сейчас белолицые сидели на матрасах, а Друкчен смотрел на них.

— Я принесу воды, — сказал он. — В десять вечера ее перекроют. Вы сможете умыться.

— Умыться! — хмыкнула Лина. — Вот бы сейчас в джакузи.

— Прекрати, — вяло одернул ее отец. — Что у нас на ужин?

Друкчен вышел за водой и не слышал окончания разговора. Он взял кожаное ведро и пошел к колонке. Навстречу ему попалась пара изможденных паломников-«гусениц». Эти ревнители благочестия передвигались вокруг горы особым способом, который всегда приводил Друкчена в трепет. Сначала паломник поднимает руки над головой, затем сводит их вместе перед грудью, опускается на колени, наклоняется к земле и распластывается на ней, вытягиваясь во всю длину своего тела. Замерев на несколько мгновений, паломник как бы отмечает на пыльной тропе место, куда дотянулись его пальцы, а затем встает и делает несколько шагов до этой черты. Потом все повторяется сначала и так бессчетное число раз… Друкчен знал, что этот обряд называется «кианг-тшагс» и все в нем пропитано особой символикой. Опускаясь на колени, путник выражает желание шествовать по трем путям, ведущим в нирвану. Ложась, протянув все четыре конечности, путник просит подать ему осознание четырех великих истин учения Будды Шакьямуни. Вытягивая тело по земле, он как бы желает разорвать круг сансары. Поднимаясь же затем на ноги, он тем самым показывает, что не будет связан с материальным на всем пути к всесовершенным Буддам. Друкчен тоже хотел бы приобщиться к такой благодатной молитве, но плоть его так слаба…

Тибетец подошел к колонке и стал наполнять ведро водой. Струя была слабая, к тому же ведро подтекало. Ничего, воды, чтобы умыться, путешественникам хватит, а для питья они везут упаковку «Перье».

Он бережно завернул кран колонки, перехватил поудобнее ведро, и тут ему дорогу заступила старуха. Она была высокая, жилистая, в черных суконных штанах и китайской куртке. Голову старухи увенчивала высокая традиционная китайская прическа, в волосы был вплетен цветок пиона.

— Ты привез русских? — спросила она Друкчена на мандаринском диалекте.

— Да, госпожа, — поклонился Друкчен. В старухе чувствовалась величавость, осанистость. И еще он понял каким-то шестым чувством, что старуха очень опасна.

— Они будут совершать великую кору? — спросила старуха.

— Я не знаю точно их намерений, — снова поклонился Друкчен. — Но, наверное, будут, госпожа.

— Хорошо. — Глаза старухи на миг сверкнули, точно расплавленное золото, и Друкчен отшатнулся: неужто старуха есть божество гнева — сама Мать Падма Кротишвари?! — Послушай меня, смертный. Когда русские будут совершать великую кору, выведи их к мертвому храму Дзунг. Они должны будут кое-что узнать о себе.

— Да, госпожа. — Друкчен дрожал как в лихорадке.

— Теперь ступай. Да не расплещи воду. Твои наниматели тебе платят за хорошо выполненную работу.

И старуха исчезла. Только на земле остались две выжженные в форме ступней ямки.

Друкчен вернулся в комнату.

— Я принес воду.

— Отлично! — Лина встала с матраса. — Полей мне, Друкчен, а то у меня ощущение, что все лицо в золе.

Сначала умылась Лина, затем ее отец. Друкчен разложил на низеньком столике консервы, ячменный хлеб и открыл бутылку «Перье».

Путники кое-как обосновались у убогого стола. За стенами их ветхого пристанища выл ветер и швырял в окна снежной крупой — у подножия Кайласа никогда не бывало приятной погоды.

Насытившись (чисто символически), паломники расположились на матрасах. Друкчен помолился (русские не молились) и залез в спальный мешок. Повисла тишина. Наконец Лина не выдержала и сказала:

— Спать совершенно не хочется!

— Это кому как, — отозвался Валерий.

— Ой, пап, да ладно тебе! Мы в такое место попали…

— Да уж, занесла нас нелегкая…

— А я хочу знать. Я, например, плохо представляю себе, кто такой Будда. Бог? Или просто святой человек? И почему Будд может быть много? Друкчен, расскажи мне о Будде!

— Мои уста исполнены скверны, — сказал Друкчен.

— Ну, Друкчен…

— Хорошо, я расскажу, как смогу. — Друкчен благочестиво свел руки. — Но вы будьте снисходительны к рассказчику.

— Ладно-ладно. — Лина поправила фитилек светильника. Ячье масло, сгорая, издавало не очень приятный запах. — Мы ждем.

— Вообще, Будда — это не имя, а как бы понятие, означающее нечто отличающееся от всего живущего. Есть шесть родов живых существ: это боги, люди, духи, животные, обитатели ада с одной стороны, а с другой — Будды. Слово «Будда» означает «пробужденный», то есть существо с полным ясным сознанием. Все мы пребываем в некотором подобии сна, и только Буддам удалось проснуться.

— А как определить, Будда перед тобой или нет? — спросила Лина.

— Есть признаки Будды, основные и второстепенные. Основных тридцать два. Тридцать два признака тела Будды также называются тридцатью двумя признаками великого человека, того, кто повернет колесо сансары.

— Тридцать два признака! И ты можешь их перечислить? — Глаза Лины блестели, а при дыхании пар вырывался изо рта маленькими облачками.

— Могу, — кивнул Друкчен. — Я проходил обучение. Тридцать два признака тела Будды суть таковы: [2]

руки и ноги округлые
ноги подобны ногам черепахи
пальцы на ногах с перепонками
руки и ноги мягкие и пухлые, как у ребенка
семь главных частей тела выпуклые
пальцы рук длинные
пятки ног широкие
тело массивное и прямое
колени не выделяющиеся
волосы на теле направлены вверх
голени, как у черной антилопы
руки длинные и красивые
половой орган скрыт
кожа золотистого цвета
кожа нежная и тонкая
каждый волосок завит в правую сторону
лицо украшено невидимыми волосинками
туловище как у льва
запястья округлые
плечи широкие
обладает способностью превращать неприятный вкус в приятный
пропорционален, как дерево баньян
имеющий ушнишу — выпуклость в виде шишки на макушке головы
язык длинный и красивый
голос подобен голосу Брахмы
щеки как у льва
зубы белоснежные
зубы ровные
плотно прилегающие зубы
имеющий сорок зубов
глаза подобны сапфиру
ресницы как у быка.

— Вот таковы тридцать два великих признака Будды, — сказал Друкчен. — Их придерживаются неукоснительно.

— Интересно, — протянула Лина. — Неужели это возможно — сорок зубов? Ну то, что белоснежные, — это я понимаю, можно отбелить, сейчас все голливудские актеры с их улыбками могут записываться в Будды. Но сорок зубов? Где они поместятся? И потом, что это значит — «половой орган скрыт»? Это значит, что его совсем нет? Или как?

— То тайна, неподвластная спящему человеческому уму, — деликатно сказал Друкчен. Будь его воля, он бы показал этой грудастой русской, что такое половой орган настоящего буддиста…

— Давайте спать, — сказал Валерий. — Завтра тяжелый день. Завтра начинается эта, как ее… великая кора.

Постепенно все забылись беспокойным неглубоким сном. Ветер выл, а Кайлас ждал своих паломников.

Россия, город Щедрый

Весна 2012 года

Весна в городе Щедром — благословенное явление. Природа пробуждается после долгой и жестокой зимы, дамы сбрасывают надоевшие валенки и примеривают лаковые сапожки на каблучках… На Желтом мысу, где обычно собираются колдуны или сатанисты из клуба «Алистер», по весне расцветают трепетные подснежники и крокусы, а к крокусам подтягиваются влюбленные парочки. В бутиках объявляют распродажу, на речке с веселым названием Выпь ломается лед, и, наконец, прилетают соловьи и селятся в покрытых зеленой кисеей листвы садах. И поют. Так поют стервецы, что даже у вампиров прорезается сентиментальное настроение.

Тут надо сделать оговорку. Дело в том, что город Щедрый — это оккультный центр России-матушки. Здесь собрались всевозможные расы и виды, о которых так любят писать маститые и немаститые фантасты. Ведьмам, феям, вампирам, оборотням, гномам и прочей оккультной братии в Щедром очень вольготно живется. Тут каждый занят своим делом и делом на благо города и не переходит дорогу другим. Ведьмы ворожат, правда, иногда перебарщивают с заклинаниями; вампиры пьют донорскую кровь и устраивают вернисажи да концерты в местной филармонии; оборотни заняты бизнесом. И никто не позволяет себе обижать людей. Над входом в клуб вампиров даже висит плакат: «Люди — наше главное богатство!» Так что тут все нормально.

И вот когда в такой город приходит весна, не обойтись без капельки-другой озорного волшебства. Девушки выстраиваются в очередь за приворотным зельем (хотя непонятно, зачем им оно: девушки города Щедрого самые красивые в России), юноши записываются в фитнес-клубы, чтобы подкачать одрябшую за долгую зиму мускулатуру, у оборотней начинаются ритуальные бои за самок, а потом брачные игры… Словом, все прекрасно. Приходит весна, и Щедрый блаженствует.

А сколько влюбленных! Они бредут по аллеям Водопьяновского парка, слушают соловьиное пение и тонут друг у друг в глазах. Парочки сидят на скамейках, в новооткрывшихся летних кафе и создают тот самый флер любви и романтики, от которого весной кружится голова даже у умертвий.

У Лизы Камышевой голова не кружилась. Она больше не была умертвием, была живым человеком, но радости весны были ей чужды. Как тут радоваться весне, когда вот уже два года не знаешь, что творится с твоим возлюбленным и где он!

Возлюбленного Лизы звали Лекант. Он был дхианом — существом Высшего Мира. Не ангелом, нет, он имел плоть. Дхианы — это существа, созданные волей владыки Шамбалы, мистической страны, пути в которую еще никто реально не нашел. Дхианы делятся на дхианов Порядка и на дхианов Хаоса, и так уж повелось, что дхианы Порядка — мужского пола, а дхианы Хаоса — женского. Но не следует думать, что если Порядок — то хорошо, а если Хаос — то плохо. Дхианы соблюдают равновесие и не всегда творят то, что называется добром. У Леканта, возлюбленного Лизы, была вечная противница — дхиан Хаоса по имени Лалит. И однажды, когда Лекант уже любил Лизу, Лалит принудила его к соединению ради зачатия ребенка, который повергнет в прах самих ангелов. Этот ребенок должен был стать угрозой всему человечеству и даже бросить вызов Творцу. В общем, «Ребенок Розмари» по полной программе. Лекант стал отцом ребенка, но это подкосило его волю. Он изнемогал от вины — он ведь изменил Лизе, которую любил больше всех на свете. И хотя Лиза простила его, Лекант однажды пропал. Пропал, оставив письмо, в котором цитировал «Тибетскую книгу мертвых» — «Бардо Тёдол». И Лиза поняла, что он перенесся в Шамбалу, чтобы найти и убить собственного ребенка, пока тот еще не натворил бед…

Традиционно считается, что путь в Шамбалу находится в Тибете. И Лиза, которую из умертвия снова сделали живым человеком, решила, что обязательно отправится туда, будет искать Леканта. К тому же она писала диссертацию, посвященную горе Кайлас — главной святыне буддизма. Научный руководитель Лизы, эльфийка Елена Федоровна Варламова, как раз два года назад предлагала Лизе путешествие в Тибет со студенческой группой. Лиза засобиралась, но ничего не вышло: внезапно тяжело заболела мама, и заботы о Тибете пришлось отложить на потом. Так прошли два года. И Лиза ни одного дня не проводила без того, чтобы не думать о Леканте. Ничто не спасало ее от этих мыслей: ни курсы айкидо, ни диссертация, ни домашние дела, ни даже книги Надежды Первухиной, которые она приохотилась читать в местной библиотеке.

У Лизы была подруга — ведьма Юля Ветрова. Эта ведьма прославилась многочисленными подвигами и приключениями. И вообще была авантюристкой до мозга костей. Но два года назад ее выбрали губернатором Щедрого, и Юле пришлось посолиднеть. Как губернатор она проводила в Щедром политику модернизации, борьбы с коррупцией и сокращения чиновничьего аппарата. За это Юлю любили простые щедровчане и ненавидел тот самый чиновничий аппарат. На Юлю уже совершены были два покушения и, по слухам, готовилось третье. Но Юля умела выходить сухой из воды.

Все началось ясным весенним днем, когда город был напоен ароматом нарциссов и оборотни, занятые в ЖКХ, наводили марафет к скоро грядущему празднику Победы. Юля Ветрова как раз побывала на одной из таких точек (возводилась мемориальная стела в честь щедровчан — участников войны), вернулась в Белый дом, подписала увольнение еще одного весьма противного чиновника и пребывала в лучезарном настроении. Она удобно расположилась за своим губернаторским столом в своем губернаторском кресле и полюбовалась свежим маникюром от салона «Мариэль». Вдоволь налюбоваться не получилось: в дверь деликатно постучали.

— Войдите! — сказала Юля и сняла ноги со стола.

Вошла секретарша Катенька.

— Привет, Катюш.

— Юлия Владимировна, я насчет кофе.

— Опять отравлен?

— Ага.

— Что на сей раз?

— Мышьяк.

— Фу как тривиально. Еще какие новости?

— Был человек от бизнесмена Галича.

— Это Галич просит у нас спилить половину Марьиной рощи, чтобы проложить скоростную трассу Дон — Скарятино?

— Да, Юлия Владимировна.

— Отказать. Я завтра самолично пролечу над Марьиной рощей и наложу охранные заклятия. Еще что?

— Звонила Лиза Камышева, просила напомнить насчет сегодняшнего.

— О! Лизка! Отлично! Катенька, откройте окно и можете быть свободны. Я буду работать над планами по модернизации Щедрого.

— Юлия Владимировна, может, не надо?

— Чего?

— Окно открывать. На прошлой неделе в вас стреляли из автомата Калашникова, «беретты», «хеклер-коха» и арбалета.

— Вы забыли пистолет для пейнтбола, заправленный кислотой.

— Да! Верно! Юлия Владимировна, будьте осторожны!

— Ничего, Катерина, мы еще повоюем.

Секретарша открыла окно. И резко отпрыгнула. Тут же в окно влетела стрела и хищно задрожав, воткнулась в портрет президента.

— Метко, — констатировала губернаторша и, встав с кресла, выдернула стрелу. — Это уже пятый за неделю портрет президента. Катенька, повесьте новый. И можете быть свободны.

Катя кивнула и вышла.

Юля снова села в кресло. Взглядом притянула к себе телефон. Сняла трубку, набрала номер:

— Лиза, благословенна будь!

— Благословенна будь, Юля…

— В голосе слышу слезы. Опять оплакивала своего Леканта?

— Опять. Юль, если ты хочешь меня ругать, то…

— Нет, я не хочу тебя ругать. Какие новости?

— Ты разве ничего не знаешь?

— А что я должна знать?

— Два месяца назад в Щедрый приехала твоя тетя Анна Николаевна Гюллинг.

— Черт! Почему же никто меня не поставил в известность? И ты молчала!

— Я думала, у тебя хватает своих осведомителей.

— Так, ладно, проехали. И что же делает в Щедром моя тетушка, причем скрытно? Тебе не удалось узнать?

— Кое-что удалось. Юля, она заняла дом Алейниковых, ну тех твоих дальних родственников с Киевской, и что-то там городит. Я побродила около — сторожевые феи дали мне понять, что мое присутствие бестактно.

— Так-так. Про Алейниковых я что-то слышала — разорившийся бизнесмен, в семье нелады… Дочка у него, кажется.

— Да, Ангелина. Только сейчас их в доме нет. Сейчас там Анна Николаевна с феями.

— Ну что ж, меня как главную ведьму области не может не интересовать приезд такой знаменитости, как моя тетушка, да еще ее манипуляции с недвижимостью. Чужой причем недвижимостью. Лизок!

— А?

— Давай встречай меня у памятника Чкалову, как всегда. Буду через четверть часа. Проедемся до Анны Николаевны. Узнаем, как у нее дела, что она затевает.

— А если она нас погонит?

— Несущественно. Погонит — вернемся и совсем обнаглеем.

Что губернатор Юля Ветрова подразумевала под словосочетанием «совсем обнаглеем», было непонятно. Но предполагалось что-то очень неприличное.

Юля вызвала Катеньку и предупредила ее, что весь оставшийся день будет отсутствовать, поэтому посетителей следует перенаправлять к заместителю Юли — молодой, но очень перспективной ведьме Ксении. Ксения в вопросах управления собаку съела, и даже не одну, так что ей можно было доверять.

Юля на лифте спустилась на первый этаж. Улыбнулась охраннику, проходя через закрытые двери. Позвякивая ключами, отправилась на парковку. Тут среди машин других управленцев стоял ее «Порше Каррера». Юля позволила себе такую роскошь с нескольких губернаторских зарплат. Может же и она жить красиво!

Юля подошла к «порше», ласково улыбнулась в пространство и сказала:

— Ну сволочи! Опять заминировали!

Потом наклонилась и провела рукой под капотом машины. Вытащила руку. На ладони красовалось миниатюрное и очень хитроумное взрывное устройство. Юля дунула на него, и устройство скукожилось, рассыпалось прахом. Юля развеяла прах по ветру, протерла руки влажной салфеткой, которую достала из сумочки, и села в машину.

«Порше» мягко взял с места и покатил по городу, выруливая на проспект Красной Армии. Юля сама вела машину, но не забывала поглядывать по сторонам и замечать вновь появившиеся городские красоты и некрасивости.

К красотам она отнесла большой альпинарий, разбитый у салона-парикмахерской «Фигаро». Мельком отметила, что надо провести в Щедром конкурс садово-парковых дизайнеров. Уж очень, черти, стараются! Любо-дорого поглядеть!

К некрасивостям Юля с сожалением причислила облупленный фасад детской больницы номер два. Припомнила, что руководство больницы уже обращалось к мэру с просьбой о ремонте. Ну что ж, не хочет заниматься мэр — займется губернатор. Юля мысленно поставила галочку в своем воображаемом ноутбуке.

А вообще Щедрый был хорош. Эта весна превратила его в город-сказку. Все сияло, цвело, благоухало и переливалось разноцветьем красок. Даже сотрудники ГИБДД выглядели яркими как букеты.

Юля подкатила к памятнику Чкалову и остановила машину. Возле памятника был разбит крошечный скверик с клумбочками и скамейками. На одной из скамеек сидела Лиза Камышева. Завидев Юлину машину, она встала и приветственно помахала рукой.

Юля распахнула дверцу со стороны пассажирского сиденья:

— Привет, Тийя! Садись!

Прежде чем Лиза Камышева сядет в машину, надо объяснить читателям, почему это Юля вдруг назвала подругу Тийей. Дело в следующем. Лиза Камышева умерла от СПИДа и наркотиков в возрасте двадцати пяти лет. Ее родители заказали посмертное восставление дочери, и не кому-нибудь, а Юле Ветровой, которая помимо общего колдовства умела также воздвигать мертвецов. Юля восставила из мертвых Лизу, и та в своем существовании умертвием стала носить имя Тийя. Но позже произошло чудо: к Тийе вернулась земная жизнь, и она снова стала Лизой. Но Юля иногда называла ее посмертным именем — просто так, без далеко идущих последствий. А Лиза не обижалась. Она вообще не могла обижаться на лучшую подругу.

Лиза села в машину, захлопнула дверцу.

— Включить кондиционер? — спросила Юля. — Сегодня жарковато.

— Да, если нетрудно. Я что-то слишком тепло вырядилась. Юля…

— Что, Лизочек?

— Ты сегодня не занята вечером?

— Нет. Ромул опять уехал. У него работа как у дальнобойщика — только и знает, что мотается в разъездах. А что ты планируешь на вечер?

— Может быть, опять попробуем вызвать Леканта?

— Ох, сколько уж их было, этих проб… Ладно, сделаем. Только плачь поменьше, у тебя уже синяки под глазами.

— Ты же понимаешь…

— Понимаю. Он — твоя единственная любовь. На самом деле это не так. Судьба всегда предлагает нам запасные варианты. Ты просто не хочешь оглядеться вокруг.

— Юля…

— Молчу, молчу. Ты прямо как из романа Джейн Остин — верная, непреклонная и несчастная. И что мне с тобой делать?

Лиза улыбнулась.

— Молчишь… Ну хоть улыбаешься, и то хорошо. Так. Мы почти приехали. Если не ошибаюсь, вон тот особнячок и принадлежит бизнесмену Алейникову. Только что-то больно он уж смахивает на готический замок. Не находишь?

— Нахожу.

— Подъедем поближе.

«Порше» подкатил к особняку и остановился. Юля с Лизой вышли из машины.

Их встретила тишина и сплошной железный забор.

— Мило, — сказала Юля. — А давай устроим тете сюрпрайз.

— То есть?

— Набросим невидимость и проникнем на территорию. Осмотримся и тут уж поприветствуем мою загадочную тетушку.

— Не думаю, что это хорошая идея.

— Да ладно!

Юля сплела заклинание, и они с Лизой стали невидимками.

Юля коснулась ладонью железной ограды. Проскочила синяя искра.

— На заклятии? — полувопросительно сказала Лиза.

— Ага. Но я вижу его узор. Погоди-ка…

Ведьма-губернаторша вычертила пальцем на ограде несколько знаков. Они светились алым светом и шипели, как рассерженные змеи. Потом знаки погасли, и в ограде образовалась щель, достаточная для того, чтобы в нее смогли проскользнуть две очень худенькие девушки.

— Готово, — хмыкнула Юля. — Тетушка не меняется.

Они осторожно прошли сквозь ограду, ведьма заделала образовавшуюся щель. Во дворе девушки осмотрелись.

Двор был большой. Перед особняком разбит газон с зеленеющей травкой (в смысле просто травкой, а не той самой!). По краям газона стояли два неработающих фонтана. И хоть из них не лилось ни струйки, выглядели они шикарно. Один фонтан изображал рождение Венеры, другой Геракла и лернейскую гидру. Но даже не это было главным. Главным в композиции был водоем, расположенный чуть левее дома. Над водоемом склонила ветви плакучая ива, отражаясь в нем как в зеркале.

— Так, так, — сказала Юля, внимательно вглядываясь в озерцо. — Фараонки, значит.

— Кто? — удивилась Лиза. — Какие еще фараонки?

— Не знала, что у тети есть с ними связи, — продолжала Юля. — Фараонок сейчас найти труднее, чем фей.

— Да объясни ты, что за фараонки такие, — коснулась Юлиной руки Лиза. — Русалки, что ли?

— Я про них читала. Это особая разновидность русалок. А почему их фараонками зовут… Есть легенда. Когда войско фараона, преследующее Моисея, потонуло в Чермном море, все утонувшие обратились: женщины — в русалок, а мужчины — в водяных. Хотя я не знаю, что делали в войске бабы. Ну вот. До пупа у них верхняя часть тела человечья, а ниже — рыбья. Вреда они особого не причиняют и в отличие от русалок не злые. Однако могут использоваться при охране каких-нибудь объектов. Вот тетя, наверное, и задействовала фараонку. Подойдем к озерцу.

Девушки подошли к водоемчику. Края водоема были облицованы мрамором. Неожиданно по водоему прокатилась волна и выплеснула на мрамор совершенно очаровательное существо.

Это действительно была русалка, точнее фараонка. Тело у нее было белоснежное, точеное, а рыбья часть светло-зеленая, блестящая, с кокетливым хвостиком. Волосы фараонки были прибраны в сложную прическу и украшены лентами. Высокая грудь скромно пряталась под сиреневым кружевным бюстгальтером.

— Благословенна будь, — сказала ей невидимая Юля. — Ты меня видишь?

— Конечно. — Фараонка улыбнулась одними глазами. Были они у нее огромные, зеленые и с вертикальными зрачками. — И тебя, ведьма ведьм, вижу, и подругу твою. Придется мне о вас оповестить хозяйку.

— Не стоит, — сказала Юля. — Пусть наш приход будет для нее сюрпризом. И потом, мы хотим осмотреться.

— Да здесь нечего осматривать, — вильнула хвостиком фараонка. — Все давно мертво. Если бы не хозяйка, тут все развалилось бы давным-давно.

— Вроде бы этот особняк недавно был построен, — сказала Лиза. — Как же так — разваливается?

— Особняк новый, а душа у него старая. Вот в чем беда.

— Не понимаю…

— Надо с госпожой говорить, она объяснит.

— С госпожой мы поговорим попозже, а сейчас осмотрим окрестности. Кстати, прелесть моя, не хочешь ли ты узнать, когда будет конец света?

Юля, спрашивая это, знала, что по легенде фараонок рыбой не корми, дай только узнать что-нибудь о конце света. Но эта фараонка ведьму удивила. Она похлопала по мокрому мрамору маленькой ладошкой и грустно сказала:

— Чего уж тут не знать… Двадцать первого декабря сего года ждите экологической катастрофы. Вот вам и конец света.

Юля и Лиза пораженно уставились на фараонку:

— Откуда ты знаешь?

— Весь волшебный народец знает, — сказала фараонка. — И готовится. Одни вы, люди, ушами хлопаете.

— Ладно, — сказала Юля. — Коли так, мне требуется немедленно поговорить с моей тетей. Идем, Лиза.

Они прошли мимо газона и поднялись по роскошным гранитным ступеням парадного крыльца. На огромных дверях черного дерева красовались резные драконы и пентаграммы.

— Миленько, — процедила сквозь зубы Юля, и тут с них с Лизой спала невидимость.

— Юля! — ахнула от неожиданности Лиза.

— Спокойно, — отреагировала Юля. — Это фокусы моей тетушки. Она и здесь поставила защиту. Но попытаем счастья и постучимся.

Ведьма ведьм взяла дверной молоток и постучала. Неожиданно громкий звук разнесся по внутренностям дома.

— Такое впечатление, что дом пустой, — пробормотала Лиза.

— Если в нем присутствует моя тетя, это уже не пустой дом, — сказала Юля.

Они постояли с минуту на крыльце. Потом двери медленно распахнулись.

— «Очень страшное кино»-два, — ухмыльнулась Юля.

На пороге возникла бледная девушка в длинном розовом платье. За спиной девушки трепетали большие сверкающие крылья.

— Фея! — прошептала Юля. — Так я и знала!

— Благословенны будьте, пришедшие под светлый кров, — кланяясь, сказала фея. — Госпожа ждет вас.

— А откуда госпожа знала, что мы придем? — удивилась Лиза.

— Госпожа знает все, — меланхолично заявила фея. — Идемте.

Тибет, у подножия горы Кайлас, деревня Дарчен

Весна 2012 года

Они должны были с сегодняшнего дня отправиться на великую молитвенную кору вокруг Кайласа.

Но они не отправились.

Валерий занемог.

Утром у него поднялась температура и страшно заболел позвоночник. Он стонал от боли и метался в жару. Ангелина не знала, что делать. Она обратилась к проводнику, который озадаченно смотрел на Валерия:

— Друкчен, что делать?

Тот развел руками:

— Можно отправиться обратно в Лхасу на моем внедорожнике…

— Папа не выдержит такого пути! А здесь есть врачи?

— Здесь есть только монахи и ламы…

— Кошмар! Тогда приведи хоть ламу! Наверняка они умеют исцелять, молитвой там, святой водой…

— Да, хорошо.

— А сейчас принеси еще воды и завари чай.

Друкчен повиновался. В конце концов, за повиновение ему платили. И он совсем не хотел потерять источник оплаты.

Тибетец ушел. Ангелина смочила водой носовой платок и обтерла лицо отца. Тот дрожал, метался и бредил. Ангелина наклонилась к самому лицу отца:

— Папочка, пожалуйста, выздоровей! Папочка, не оставляй меня!

Валерий открыл глаза и заговорил:

— Не бойся ослепительно-желтого ясного света; знай, что это — Мудрость; доверься ему искренне и смиренно. Даже если ты не преуспел в смирении, вере и молитве, но знаешь, что перед тобой — свет твоего собственного разума, тогда Божественное Тело и Свет соединятся с тобой нераздельно и ты станешь Буддой…

— Папа, я не понимаю, — прошептала Ангелина.

— Я умираю, дочка, — сказал Валерий. — Я не сделал тебя счастливой в этой жизни…

— Папочка, что ты говоришь! Ты поправишься, все будет хорошо!

Валерий слабо улыбнулся:

— Ладно.

Друкчен между тем набирал воду у колонки. И ему не замедлила явиться давешняя старуха. Ее глаза, как показалось Друкчену, метали молнии — о! она точно была одною из гневных божеств. А Друкчен был не тот человек, который спорит с божествами.

— Госпожа, — кланяясь, сказал он. — Мой хозяин заболел.

Старуха что-то прошипела. Потом сказала:

— Его болезнь не входит в мои планы. Он не должен был заболеть! Кто-то строит мне козни на великой коре! Послушай, Друкчен!

— Да, госпожа?

— Непрестанно молись Отцу-Матери Будде Амитабе и вези своих паломников в храм Дзунг.

— Да простит меня госпожа и не прогневается, но я не знаю, где расположен этот храм. Он на пути великой коры?

— Нет, — качнула головой старуха. — Он в дне пути от Кайласа. Садись в свою повозку и езжай без остановки на северо-восток. Храм вырастет пред тобой как огромная молитвенная ступа. Ты его не пропустишь. Монахам храма покажи больного, пусть молятся за него. А потом… Потом мы встретимся снова и я скажу тебе, что еще делать. Выполни все, что я тебе сказала, и избегнешь Бардо.

— Бардо никто не избегнет, — прошептал Друкчен, но старухи уже не было. И снова в земле остались две выжженные ямки в форме ступней.

Друкчен вернулся с водой и стал заваривать чай. Когда чай был готов, он с Ангелиной постарался напоить больного. Тому, кажется, стало немного лучше.

«Как я скажу им про храм Дзунг? — размышлял Друкчен. — Русский так слаб. Разве он выдержит день пути?»

Но, рассудив здраво, он решил обратиться к Ангелине.

— Послушай, русская девушка, — сказал он, старательно выговаривая слова. — Твоего отца можно вылечить в храме Дзунг. Там целители.

«Да простит меня Будда Амитаба за эти выдумки!»

— Как туда попасть? — Ангелина обратила бледное, какое-то посеревшее лицо к Друкчену.

— Надо ехать в моей машине день пути на северо-восток от Кайласа.

— А ты когда-нибудь был в этом храме?

— Был, — нацепил ложь на ложь Друкчен. Теперь ему точно не миновать Бардо. — Если хочешь, чтобы отец исцелился, собирайся и поедем.

Ангелина лихорадочно принялась собирать вещи. Слава богам, распакованных вещей было немного. Друкчен отнес сумки во внедорожник. Затем они с Ангелиной усадили в машину больного. Тот, казалось, спал неспокойным сном и что-то бормотал во сне. Ангелина постаралась с удобством расположить отца на заднем сиденье, а сама уселась спереди рядом с Друкченом.

— Обрати свой взор к Будде, — сказал Друкчен русской девушке. — И милостивые божества исцелят твоего отца.

И они поехали на северо-восток.

Друкчен плохо помнил эту поездку. Помнил только, что дорога была плохой, ненаезженной, да и вообще звания дороги не заслуживала. Русский не приходил в сознание, а его дочь пребывала в слезах и растерянности.

К концу дня пути у Друкчена на миг потемнело в глазах. Он проморгался, не выпуская руля, внедорожник вильнул и остановился.

— Друкчен, — прошептала Ангелина, — это и есть храм Дзунг?

— Похоже на то, — растерянно пробормотал Друкчен.

Перед ними в сотне метров возвышался великолепный, весь покрытый золотом храм. Даже в бессолнечном сумраке он сиял так, что глазам было больно смотреть. Бесчисленные уровни храма украшались затейливой резьбой, реяли молитвенные флаги, и ветер донес до путешественников гул молитвенных барабанов.

— Едем, едем скорее! — заторопила Друкчена Лина.

Друкчен попытался завести автомобиль — ничего не вышло.

— Наверное, боги хотят, чтобы дальше мы шли пешком, — сказал он. — Выходи, госпожа, а я понесу на руках твоего отца.

Они вышли из машины. Друкчен прижал к себе тело русского и почувствовал, как от того пышет жаром. «Он не выживет», — мрачно подумал Друкчен.

Путешественники сделали несколько шагов, и тут перед ними предстал монах, облаченный в сияющие желтые одежды. От него исходило нежнейшее благоухание, а глаза сияли как сапфиры.

— Остановитесь, путники, ибо вы находитесь в священном месте, — сказал он по-тибетски, и понял его только Друкчен. — Снимите обувь с ног и омойтесь светом, исходящим от Калачакра-мандалы.

— О святейший, — тибетец опустился на колени и положил тело русского прямо на землю, — этот человек болен. Нас послали сюда за исцелением. Прими нас и позволь войти в храм.

— Разуйтесь, — повторил монах мелодично.

Друкчен перевел Ангелине слова монаха, и та быстро скинула кроссовки. Друкчен разулся сам и разул больного.

— Хорошо, — кивнул монах. — А теперь идите за мной в свет Калачакра-мандалы.

При этих словах монаха в небесах образовалась щель, и из нее на землю хлынул поток ярчайшего радужного света.

— О безмятежные боги, прекрасные боги, ясновидящие боги, величайшие боги, примите нас! — воскликнул, воздевая руки, монах.

Свет омыл людей, и Друкчен с радостью увидел, что русский очнулся и силится встать. Он подставил ему плечо.

— Что со мной? — прошептал русский, поднимаясь и опираясь на плечо Друкчена.

— Ты болен, — сказал монах. — Но болезнь твоя пройдет.

— Что он сказал? — спросил у Друкчена Валерий.

— Твоя болезнь пройдет.

— Это хорошо, — улыбнулся русский, и в свете радуги Друкчен с ужасом увидел, что у того совершенно черные зубы. Это гнилостная водянка, от нее нет спасения. Но как же монах говорит, что русский исцелится? Все возможно в таком чудесном месте.

— Идемте, — сказал монах и повел их сквозь свет.

Друкчен шел как будто во сне и видел, что так же идут и его русские хозяева. Неземное благоухание наполнило все вокруг, и послышались песнопения. Они приблизились к храму.

— Войдите, и да не войдет с вами ничто нечистое, — сказал монах.

Храм оказался огромным, его величина подавляла и страшила. Многочисленные ступы, изваяния Будд и бодхисатв — все было сделано из чистого золота и отделано драгоценными камнями. Перед статуей Будды стояли огромные чаши с цветами, от них исходил изумительный аромат.

— Останьтесь здесь, на этом самом месте, — приказал монах. — Я приведу святейшего господина.

Монах ушел, и на некоторое время наши герои оказались предоставленными сами себе. Они осматривались и восхищались увиденным.

— Доченька, — сказал Валерий, — такое увидеть — и умереть не страшно.

— Папа, не надо. Ты выздоровеешь. Тебе уже стало лучше.

И тут пришел святейший господин. Его ступни не касались пола, глаза сияли, как рубины, а на одежде была выткана мандала. Святейший господин остановился в трех шагах от них.

— Подойди ко мне, о благороднорожденный, — сказал он Друкчену.

Тот опустился на колени и на коленях подполз к великому существу.

— Ничтожный склоняется пред тобой, — прошептал Друкчен, простираясь ниц.

— Встань, благороднорожденный, — сказал святейший господин. — Во имя Отца-Матери Будды Амитабы скажи: кто эти люди, что с тобой? Их карма странна.

— Святейший господин, это русские. Они приехали на Кайлас, чтобы совершить великую кору. Но вмешалась болезнь. Старший русский очень болен, святейший господин. Похоже, у него гнилостная водянка. Его дочь пребывает в страхе и растерянности. От имени русского я прошу: исцели его!

— Постой, благороднорожденный, не спеши. Скажи мне: кто дал вам знак ехать именно сюда, в храм Дзунг?

— Я не знаю ее имени, святейший господин. Это была женщина преклонных лет, но глаза ее светились, как расплавленное золото. Она повелела нам посетить храм Дзунг и указала путь. Скажи, святейший господин, неужели мы впусте прошли такую дорогу?

— Ни одна дорога не проходит впусте, — сказал архат. — Подведи ко мне больного.

Друкчен взял за руку Валерия и подвел к архату.

— Вот он, святейший господин.

— Ничего не бойся и не ужасайся, — сказал архат. — Я забираю твою душу, тело же твое поместят в одну из священных ступ. Это большая честь.

Русский ничего не понял, а Друкчен побледнел от близкого дыхания смерти.

— Твоя дочь совершит за тебя великую кору, чтобы ты смог достичь света Самадхи. А теперь удались от живых.

Архат коснулся лба русского в области третьего глаза, и Друкчен своими глазами увидел, как душа Валерия покидает тело. Душа устремилась ввысь, к потолку храма, тело же безвольно рухнуло на пол.

— Папочка! — пронзительно взвизгнула Ангелина. — Что вы с ним сделали?!

Друкчен постарался сказать ей как можно мягче:

— Твой отец ушел к Возвышенным. Молись за него, чтобы он миновал колесо сансары.

— Мой отец должен жить! — закричала на весь храм девушка, бросаясь к телу Валерия. Но тут из внутренних резных дверей храма вышли с полдюжины монахов в желтых одеждах и направились к телу русского под мелодичное позвякивание колокольчиков, что они держали в руках.

— Опустись на колени. — Друкчен дернул за руку сумасшедшую девушку. — Это священнейшие монахи. Наверное, они заберут тело твоего отца.

Но Ангелина не опустилась на колени. Она просто рухнула в обморок. Друкчен засуетился над ней, но тут к нему обратился архат:

— Эту деву тебе суждено сопровождать во всех ее земных странствиях. За это твоя карма просветлится и ты избегнешь Бардо. Ваш путь да охранят дакини, а теперь возьми деву на руки и вынеси из храма. Уезжайте. Она больше никогда не увидит тела отца.

Друкчен поклонился архату и подхватил безвольно обвисшее тело Ангелины. Она не приходила в себя. Но Друкчен надеялся, что на свежем воздухе ей станет легче. Слишком уж сильны были ароматы благовоний, курившихся в храме.

«Почему старуха назвала этот храм мертвым?» — задумался Друкчен. Он уходил от храма, и золотое сияние меркло за его спиной. А когда у внедорожника он достал бинокль и попытался в него посмотреть на храм, то ничего не увидел, кроме многослойного тумана.

Друкчен положил Ангелину на заднее сиденье внедорожника, придал удобное положение ее голове. Красота несчастной поразила его. Казалось, она сама была дакини — святой феей, дарящей благостыни смиренному человечеству.

— Очнись, Лиина. — Друкчен вспомнил, что Линой называл дочь русский. — Очнись.

Он взял бутылку минеральной воды, налил немного воды в ладонь и побрызгал Ангелине в лицо. Та открыла глаза. И Друкчен, глядя в ее глаза, вдруг понял: несчастная лишилась разума.

— Кто ты? — со вздохом спросила она Друкчена на чистейшем тибетском.

Языке, которого она абсолютно не знала.

— Я твой слуга, госпожа, — пораженно ответил Друкчен после некоторого молчания. — Я твой верный слуга.

— Да? — задумчиво оглядела его девушка. — Я не помню, чтоб мои слуги так выглядели. Впрочем, это неважно. Где я нахожусь?

— В моей машине.

— Что есть машина?

— Повозка.

— Без коней? Или яков? Странно. Но и это неважно. Раб, я не помню твоего имени.

— Друкчен, госпожа.

— Друкчен, подай мне напиться.

Друкчен подал ей бутылку воды. Она недоуменно уставилась на бутылку:

— Как этим пользоваться?

Друкчен показал на примере другой бутылки, леденея от страха. Девушка сошла с ума, это ясно! А может, и хуже — в нее вселилась чья-то бесприютная душа, которых много бродит вокруг священного Кайласа.

— Мне легче, — сказала девушка, выпив всю бутылку. — Меня мучила сильная жажда. Раб, что же ты стоишь? Садись в свою повозку и вези меня домой, да помогут тебе ракшасы.

Друкчена опять окатило холодом. Что она говорит? О каком доме?

— Моя госпожа! — сказал он, ощущая, как дрожит все тело. — Простите своего раба, но я не знаю, о каком доме вы говорите.

— Разве у меня много домов? — усмехнулась девушка. — Впрочем, ты прав: много. Так вези же меня в Шамбалу, там мой главный дом.

Магическое слово было произнесено. Шамбала. Еще мальчиком Друкчен слышал рассказы монахов и туристов об этой таинственной стране, которую обрести можно только путем глубоких духовных практик и медитации в измененном состоянии сознания. Он в глубине души верил, что Шамбала есть, но верил также, что никогда в нее не попадет. Как верил и в то, что никогда не станет Буддой.

Но где он, путь, ведущий в Шамбалу? Друкчен взмолился бодхисатвам, и тут на него снизошло озарение.

Он знает, как попасть в Шамбалу.

— Прошу вас устроиться поудобнее, госпожа, — сказал он, садясь за руль. — Ехать придется долго.

— Ничего, я привыкла к путешествиям, — сказала безумная.

Меж тем вокруг них сгустился такой туман, что нельзя было разглядеть и вытянутой ладони. Машина завелась, Друкчен крутанул руль и поехал прямо в глубь жуткого тумана.

Они ехали долго, впрочем, Друкчен в какой-то момент утратил ощущение времени. Его пассажирка меж тем пела на тибетском языке гимн плодородию. Друкчен не слышал шума работающего мотора машины, и пение было единственным звуком, скрашивающим тяжелую тишину.

Девушка пела:

О благороднорожденные, воспойте гимн великому
Амитабе!
Дающему жизнь, украшающему небосвод,
просвещающему все концы земли!
Покрывающему все беззакония наши,
осеняющему нас милостью, напояющему
нас праной великодушия!

У Друкчена навернулись на глаза слезы. Давно он не слышал такого проникновенного пения. Но в то же время ему было очень страшно. Он понял, что в его девушку вселилась потерянная душа, пока ее собственная душа отлетала от тела на время обморока. Но чья же это душа?

И тут земля под колесами машины кончилась.

— Амитаба! — вскричал Друкчен и понял, что они падают в пропасть.

Но откуда взяться пропасти на равнине.

Что-то здесь не так, хотел подумать Друкчен, но тут последовал страшный удар машины о камни.

— Взорвемся, — прошептал Друкчен и отключился.

Очнулся он в комнате, жарко натопленной, освещенной несколькими масляными лампами и благоухающей ароматами священных трав.

— Где я? — хрипло выдавил он, не понимая, как остался жив. Лицо горело. Значит, все-таки взрыв был.

— Тише, раб, — отозвался чей-то голос. — Лежи смирно, и я наложу на твое лицо мазь против ожогов.

Друкчен во все глаза смотрел на старца в белых одеждах, который говорил это. У старца был благообразный лик и открытый третий глаз, сияющий мудростью и милосердием. Старец взял в руки небольшую чашку и деревянной лопаточкой принялся зачерпывать из нее что-то густое и желтое. Мазь, понял Друкчен. И верно, старец принялся ловко и споро накладывать мазь на горящее лицо Друкчена. Мазь пахла травами и немного ячьим жиром. И сразу наступило облегчение, боль и жжение утихли. Друкчен удивился тому, что из всего тела чувствует только лицо.

— Кто ты, о святейший? — прошептал Друкчен.

— Меня зовут Гамба, я главный лекарь здесь, — ответил старец. — Я не почтен саном святейшего, но дело свое знаю. Принцесса Ченцэ уже оправилась от ран, полученных в ущелье Смерти, осталось тебя поставить на ноги.

— Принцесса Ченцэ? — удивленно проговорил Друкчен. — Какая принцесса?

— Ты что ж, так-таки ничего и не помнишь? — удивился Гамба. — Ты сгорел вместе с принцессой в огненной колеснице, когда достиг дна ущелья. Если бы не лучшие наши лекари, мы бы не смогли вас спасти. Но теперь в Шамбале праздник: любимая дщерь вернулась на родину.

— В Шамбале? Так я в Шамбале?!

— И ты, раб, и я, и принцесса Ченцэ, и ее светлейший жених Нампхон. Всё вокруг — это благословенная Шамбала.

— Значит, я привез принцессу Ченцэ в Шамбалу.

— Ну, можно сказать, что привез.

— Я могу ее увидеть?

— Конечно. Ты же ее раб и должен служить ей. Но это случится не раньше, чем пройдут твои ожоги.

— А принцесса сильно обожглась?

— Нет, огонь не коснулся ее плоти. Именно по этому признаку мы и поняли, что перед нами давно утраченная прекрасная принцесса Ченцэ, Заря Богов.

— Господин Гамба?..

— Да?

— А почему я не чувствую своего тела? Ничего, кроме лица?

— Потому что все твое тело восстанавливается в особом растворе. Оно почти обуглилось. Для того чтобы плоть восстановилась, тебе нужно лежать в этом растворе две луны.

— Два месяца? Так долго?

— Это время пройдет для тебя незаметно. Если хочешь, я попрошу кого-нибудь из братьев петь тебе мантры или читать богоспасительные книги. К тому же скоро ты начнешь хотеть есть, а когда наполняешь желудок, жизнь не кажется такой уж мрачной. А теперь спи.

И Друкчен заснул.

Россия, город Щедрый

Весна 2012 года

Лиза и Юля оказались внутри полутемного парадного.

— Нет, ты слышала? — хорохорилась Юля. — «Госпожа знает все»! Такое впечатление, что моя тетя — инкарнация богини Дианы.

— Не злись, — мягко попросила подругу Лиза. — Куда нам идти?

Вопрос адресовался фее. Та тряхнула крыльями.

— В гостиную. Я провожу.

И нашим героиням ничего не оставалось, как проследовать за феей.

Пока шли, они оглядывались и испускали удивленные возгласы. Во внутренностях дома не осталось ничего естественного и неволшебного. На стенах висели гобелены каббалистического направления, вдоль стен выстроились железные полки с различной магической и алхимической посудой. Пахло химией и травами.

— Моя тетя решила здесь отрыть философский камень, — хмыкнула Юля.

Наконец они вошли в гостиную. Если бы бизнесмен Алейников (упокой Будда Амитаба его душу!) увидел, что сотворила в его гостиной тетушка Анна Николаевна, он немедленно умер бы опять. Нет, в гостиной вовсе не царили разгром и хаос. Просто теперь она напоминала одновременно выставочный зал зооэкзотариума и алхимическую лабораторию. Вдоль стен стояли большие аквариумы и террариумы с подсветкой. В них задумчиво дремали огромные и поменьше змеи, агамы, игуаны и даже один варан. В террариумах поменьше Юля с отвращением обнаружила колонию пауков-птицеедов, черных королевских скорпионов и мадагаскарских тараканов. В центре всего этого зоологического безумия стоял стол, на котором в идеальном порядке теснились книги и бумаги, а также выключенный ноутбук. На крышке ноутбука сидела крупненькая лягушка-водонос и с подозрением поглядывала на гостей.

Но это было не все. Возле террариумов стояли столики, на которых хрупкой стайкой собрались реторты, колбочки, стаканчики, пробирочки и мензурки. В них что-то периодически побулькивало и подозрительно шипело.

Сопровождавшая девушек фея куда-то смылась. Они остались одни, не считая змей и тараканов.

Обстановка становилась нервная.

— Анна Николаевна! Тетушка! — позвала губернаторша. — Это я, ваша племянница Юля Ветрова, с подругой. Вы где? Отзовитесь!

Лягушка-водонос мрачно квакнула и спрыгнула на пол.

— Ой! — воскликнула Лиза, когда от лягушки посыпались голубые искры.

Через мгновение перед девушками стояла обнаженная Анна Николаевна Гюллинг и с сердитым весельем смотрела на них.

— Тетушка! — всплеснула руками Юля.

— Анна Николаевна! — потупила глаза от созерцания ведьминой наготы Лиза.

— Благословенны будьте, девочки, — сказала Анна Николаевна. — Минутку, я оденусь.

Ведьма щелкнула пальцами, и перед столом материализовался диван. Хороший современный диван, обитый кожей, с валиками и подушками. Тот, кто неравнодушен к диванам, мог бы совершенно искренне им восторгаться: мебель была хоть куда.

На спинке дивана висел черный атласный халат. Анна Николаевна набросила его на плечи, завязала пояс и стала казаться еще стройнее, чем была обнаженной. Хотя вообще-то у нее фигура была скорее полноватая, чем худая. В общем, Мерилин Монро на пенсии, если такое возможно.

— Тетушка, вы, как всегда, очаровательны, — сказала Юля, приседая в книксене. — Позвольте познакомить — моя подруга Лиза Камышева. Я без нее никуда.

— Если мне не изменяет истинное зрение, — сказала Анна Николаевна, — твоя подруга какое-то время назад была умертвием.

— Была, — кивнула Лиза. — Меня тогда звали Тийей.

— Возлюбленная Леканта Азимандийского? — изумилась тетя.

Лиза тут же беспардонно вцепилась ей в руку:

— Что вы знаете о Леканте? Скажите, умоляю!

Потом сконфуженно убрала руки, но стояла, заливаясь краской.

— Так, — сказала тетя, — чувствую, у всех накопилась масса вопросов. Просто так это не обсудить. Нужен чай. Идемте в столовую.

Столовая, слава богу, оказалась простой комнатой со столом, стульями и буфетом, не было в ней никаких змей и игуан. Была, правда, давешняя фея. Она сервировала стол к чаю. Пахло бергамотом и корицей.

— Садитесь, девушки, — распорядилась Анна Николаевна и села сама. Постелила салфетку на колени, обтянутые атласом халата. — Будем разговаривать, а Сентябрь за нами поухаживает.

Фея с именем Сентябрь улыбнулась и кивнула. Тут надо сказать, что феи носят или цветочные имена, или по названиям месяцев. Есть только одна фея с человеческим именем и фамилией. Она замужем за оборотнем. Но не о них сейчас речь.

Сентябрь налила в фарфоровые чашки душистого «Эрл Грея», разрезала торт и всем положила по солидному куску. Анна Николаевна отпила чаю, съела розочку с торта и наконец заговорила:

— Думаю, вам будет небезынтересно узнать о моих путешествиях и приключениях, не так ли?

— Так, — кивнула Юля.

— И о Леканте, — напомнила Лиза.

— О Леканте позже, — сказала Анна Николаевна. — Все по порядку. Я некоторое время жила в Испании после того, как мы с тобой, Юля, расстались по объективным причинам, а потом мне захотелось путешествовать. И я отправилась в Тибет.

— Ого! — покачала головой Юля, а Лиза вся напряглась.

— Конечно, в Тибет я ехала не как простая туристка. Точнее, я преследовала не туристические цели. Так будет лучше выражено. В Тибете я хотела посетить все святыни и напитаться от них жизненной силой, потому что моя сила начала угасать. Видишь ли, Юля, у меня обнаружили неоперабельный рак прямой кишки. Но я решила, что умирать мне рановато, и потому отправилась за спасением на Кайлас.

— Кайлас — это что? — спросила Юля.

— Священная гора буддистов, — сказала Лиза. — Я ж тебе говорила, я про нее диссертацию пишу.

— Я обошла эту гору по пути великой коры, совершила все ритуалы и исцелилась, — продолжала тетя. — Теперь врачи не могут понять, как это так — то был у меня рак, а теперь нет.

— Тетя, поздравляю!

— Но на великой коре я встретила одно существо.

Лиза напряглась.

— Это существо оказалось бодхисатвой, святым. Он перенес меня с Кайласа в храм Дзунг. Храм, о котором не знают даже тибетцы.

— И что же этот храм?

— В этом храме у меня была серьезная беседа с настоятелем. И он поведал мне о следующем. Когда-то на заре времен великие боги не делились на мирных и гневных. Все было гармонично и спокойно. Но так продолжалось не всегда. Однажды боги прочли книгу. Нет, не так. КНИГУ. Она называлась «Сон об оранжевом царстве».

— Никогда не слыхала.

— В этой книге было все о каждом боге и о каждом человеке. Не только о тех, что существовали на земле на тот момент, но и обо всех тех, которые лишь собирались явиться. Боги узнали о том, что они разные. В жилах одних течет темная энергия, а в жилах других светлая, и значит, боги должны разделиться на темных и на светлых, на мирных и гневных, на надземных и подземных. Так произошло первое разделение. Боги разделились и стали творить новых людей. Прежние, невинные люди были ими уничтожены во время Великого потопа.

— Почему?

— Боги решили, что эти люди знают слишком много и это знание может им, богам, повредить… Новые люди тоже, как и боги, делились на светлых и темных. Среди этих людей были сверходаренные — святые, бодхисатвы. Темные и светлые. Для своих святых боги создали две страны: Шамбалу и Шамбалу.

— Как? Шамбалу и Шамбалу?!

— Да. Святые поселились каждый в своей Шамбале и стали творить дхианов — Повелителей Миров. А боги удалились от дел, оставив все управление людям и дхианам.

— Дхиан — дыхание святых, — прошептала Лиза.

— Да. Возникли дхианы Порядка и дхианы Хаоса. Они управляют этим миром и прочими мирами. Богам же нет до нас никакого дела. Но так будет продолжаться не всегда. Богам придется дать ответ за созданные миры.

— Когда?

— Двадцать первого декабря этого года будет Высший Суд Богов. Боги спустятся на землю, и люди будут судить их по делам их.

— Этого не может быть.

— Может, — твердо сказала Анна Николаевна. — Ибо уже родился Губитель, два года он пребывает на земле во плоти, и даны ему ключи от кладезя бездны.

— О ком вы говорите? — прошептала Лиза.

— О сыне Лалит и Лаканатхи, Повелителя Миров. О сыне твоего Леканта, Лиза.

— Скажите же мне о Леканте! Где он, что с ним?!

— Где он и что с ним, никто этого не знает. Хотя, вероятнее всего, он находится там, где находится его сын. Он жаждет убить его. И мне кажется, что место действия этой драмы — Тибет.

— Лекант бросил меня, — прошептала Лиза.

— Возможно, он даже тебя не помнит. У дхианов относительно людей короткая память. Не ищи его, Лиза.

— Откуда вы знаете, что я хочу его искать?

— Это на твоем лице написано. Отчаяние и поиск. Брось, это неблагодарное дело. Лучше давайте подумаем, как составить Эликсир.

— Какой Эликсир? — удивилась Юля.

— Свойство этого Эликсира — останавливать богов.

Оставлять их там, где и положено им быть — в Надмирье и Подмирье. Ведь если боги докатятся до того, что их будут судить люди, то, знаете, каков будет следующий шаг? Боги будут судить людей! А мне, например, этого ох как не хочется.

— Значит, вы приехали в Щедрый и поселились в этом доме для того, чтобы изготовить Эликсир?

— Не только. Может быть, ты не знаешь, Юленька, но с этим домом тоже не все в порядке.

Юля напряглась:

— А именно?

— В этом доме есть комната, которой нет.

Юля опешила, и даже Лиза перестала плакать:

— Погодите, погодите, что, та самая?

— Именно, — торжествующе сказала Анна Николаевна. — Так что первая моя задача — отыскать и обезвредить эту комнату. А уж вторая — составить Эликсир. И в этом мне нужна ваша помощь, девочки.

— Моя помощь, — Юля сделала ударение на слове «моя». — Лизку не трогайте. У нее один Лекант на уме.

— Вот и пусть Лиза помогает. Ей нужно забыть своего возлюбленного. Между ними ничего не может быть. Больше.

— Я помогу, — хрипло сказала Лиза. — Что надо делать?

— Пока пить чай, — мягко улыбнулась Анна Николаевна. — Дела подождут. Лиза, поймите, я ведь не зла вам желаю и не унижаю вашу любовь. Но Лекант наверняка забыл вас. Он дхиан-коган, он мыслит другими категориями. Тем более что перед ним стоит сверхзадача — убить собственного сына…

Лиза вытерла слезы и стиснула зубы.

— Хорошо. Если надо… А для чего вам змеи?

— Я собираю их яд и экскременты, — пояснила Анна Николаевна. — По наитию чувствую, что что-то змеиное должно быть в Эликсире, но что — пока не пойму.

— Погодите, это что же, — удивилась Юля, — у вас, тетя, рецепта Эликсира нет?

— Нет, конечно, — хмыкнула Анна Николаевна. — В этом-то вся и загвоздка. Если б рецепт был, Эликсир смогли бы составить школьники из кружка юного химика.

— Но как же вы?..

— Трудом, девочки, и еще раз трудом. Экспериментирую, как могу. Одной, как я уже говорила выше, трудно. И если вы мне поможете, все будет прекрасно.

— Когда приступать?

— Думаю, прямо с завтрашней полуночи. Юленька, меня только тревожит то, что ты к тому же губернатор. Как ты будешь совмещать губернаторство и алхимию?

— Морока создам. И потом. Я два года не брала отпуск. Вот и отпрошусь. Не пропадет область без меня.

— Брависсимо! Итак, девочки, сегодняшний и завтрашний дни проводите по своему усмотрению, а в полночь пожалуйте ко мне. Час ведьм победит!

— Аминь, — засмеялась Юля.

— Но я не ведьма, — сказала со вздохом Лиза.

— Ничего. Поможешь мензурки мыть. Это тоже очень важное дело.

Девушки распрощались с тетей и покинули загадочный дом. Садясь в «порше», Юля спросила:

— Куда тебя подбросить?

— В Водопьяновский парк.

— Хочешь прогуляться?

— Да.

— Лизка, а когда ты работать будешь?

— Я работаю. Пишу диссертацию.

— Я про ту работу, которая приносит денежки. Хочешь, я тебя своим пресс-атташе сделаю?

— Не надо, Юля.

— Ты здорово депрессуешь, подруга. Да пойми, Лекант твой не единственный!

— Единственный.

— Так нельзя. Ладно, поехали.

Юля от досады стрельнула молнией в ближайшую урну. Сбросила, можно сказать, негативную энергию. «Порше» покатил в сторону главной щедровской достопримечательности — Водопьяновского парка.

У входа в парк машина остановилась.

— Спасибо, Юля. — Лиза пожала руку подруги и вышла.

— Я подумаю, как тебе помочь, — вдогонку ей крикнула Юля.

И уехала, поскрипывая шинами от большой досады. Юлю хлебом не корми, дай только сделать всех счастливыми. И то, что Лиза отказывалась быть счастливой, ее сильно напрягало.

Лиза вошла под сень Водопьяновского парка и направилась на свою любимую поляну. Здесь она два года назад обнаружила гробницу с Лекантом. Здесь они встречались, млея от любви друг к другу.

Поляна была пуста. Пуста была и скамейка, которую недавно здесь поставили, скамейка была красивая, резная.

Лиза опустилась на скамейку, стиснула руки под грудью, словно вбивала в себя таящуюся внутри боль.

— Лекант, — прошептала она. — Лекант, Лекант, почему ты меня оставил?

Она проговорила это и тут же устыдилась ненужной пафосности своих слов. Полились слезы. Лиза сидела сгорбившись, скорчившись от боли. Так она проводила целые дни, а иногда и ночи.

Но сегодня в окружающем мире что-то произошло. Слишком уж нежно пели птицы, и слишком сладко пахли поздние подснежники. Они словно уговаривали Лизу утешиться.

Но даже не это главное.

Главное, Лиза подумала: «Если на эту поляну сейчас придет мужчина, я выйду за него замуж».

Ну приходят иногда в голову девушкам абсурдные мысли, что ж поделать. И Лиза не исключение.

Однако на полянке было одиноко. И Лиза, посидев, собралась уж уходить, как вдруг на поляну из кустов бузины выскочил мальчишка.

Нет, скорее уж юноша лет девятнадцати.

У него было сильно разбито лицо и с правой руки капала кровь. Он был измотан и перепуган.

Лиза вскочила. Она забыла, о чем думала, и сейчас хотела только одного — помочь бедолаге.

Паренек увидел Лизу. И закричал шепотом:

— Уходите! Они сейчас будут здесь!

— Кто они? — негромко спросила Лиза и получила ответ:

— Панки. Они за мной охотятся.

— Спокойно, — сказала Лиза. — Я знаю, как управляться с этой братией. А вы подойдите сюда, я вам пластырем раны заклею. У меня в сумочке пластырь есть. Бактерицидный.

Парень, покачиваясь, подошел к Лизе.

— Уходите, — повторил он, — здесь сейчас будет избиение младенцев.

— Да, если младенцы — панки, — усмехнулась Лиза. — Я занимаюсь айкидо. Надеюсь, моих знаний хватит, чтобы пригладить пару-тройку ирокезов. Садитесь на скамейку. Я буду вашей Тамаркой-санитаркой.

— Какой еще Тамаркой-санитаркой?

— Молодой человек, молодой человек… Вы так юны, а уже забыли Агнию Барто! «Мы с Тамарой ходим парой, санитары мы с Тамарой». Помните?

— Черт, вы мне зубы заговариваете. Специально, да?

— Да. Потерпите. Это укольчик.

— Какой еще укольчик?! Вы что?

— Антибактериальный. Спокойно…

Лиза достала из своей сумочки аптечку. Из аптечки появился шприц, наполненный рубиновой жидкостью. Лиза взяла шприц и ловко вонзила его в предплечье юноши.

— Ой!

— Ну будьте же мужчиной! Не бойтесь, это не наркотик. Это против всех бактерий и вирусов. Спецсостав Юли Ветровой.

— А, Ветровой, ну ладно.

Юноша сел на скамейку.

— Так, теперь обработаем ваши порезы и ссадины… Они что, на вас с ножом?!

— А похоже, что с вилкой?

— Смешно. Потерпите немного, будет щипать, это перекись.

— Уф.

— Уже все. Однако… Как они вас…

Лиза потратила на раны молодого человека почти весь бактерицидный пластырь, но теперь за его здоровье не опасалась.

— Жить будете, — удовлетворенно сказала она.

— Спасибо вам, только это зря. Они сейчас будут здесь, и хана вашему пластырю.

— Да чем же вы так панкам насолили?

— А разве не видно? — удивился молодой человек. — Я же гот.

Лиза осмотрела парня внимательнее.

— Ой, и правда…

Юноша был одет во все черное — джинсы, рубашку и длинный плащ. Волосы у него тоже были длинные, забранные в хвост и неумело выкрашенные черной краской. Вокруг глаз чернела чуть размазанная подводка. Смешиваясь с бледным тональным кремом, она производила устрашающий готический эффект. И еще сережка в ухе. Пентаграмма в круге.

— Уважаю готическую культуру, — сказала Лиза. — Но чтобы драться…

— Я, думаете, полез? — надулся парень. — Шел себе спокойно по проулку Чекмарева, и тут подваливает толпа.

— Проулок Чекмарева далековато. Это оттуда они вас гнали?

— Да. Их шестеро, а я один. Думаете, я трус?

— Не думаю. Шестеро, говорите?

— Да.

— Странно. Я насчитала всего четверых.

И впрямь. На поляну вывалились, дыша, как загнанные кони, четыре разноцветных и громыхающих танка. То есть конечно же панка. Их ирокезы смотрелись внушительно и грозно, а серьги в ушах звенели в унисон цепям и медальонам.

— Ага! — завопил один панк. — Он тут. Мочи его!

Несчастный гот вскочил со скамейки и подхватил с земли суковатую палку:

— Живым не дамся!

— Спокойно, джентльмены, — встала между враждующими сторонами Лиза. — Не стоит ломать друг другу носы из-за эстетических разногласий.

— Ты чё, телка? Тебе вмазать, да? А ну отвалила отсюда, — примерно так сказал главный панк, если выкинуть из его речи весь ненормативный лексикон.

Лиза поморщилась. Она не любила великий и могучий русский язык в его уличном проявлении.

— Мальчики, я вас предупреждаю: уходите с миром. Вас, кстати, было шестеро. Где еще двое?

— Тебе какое дело?

— Да, в общем, никакого. Мне же проще.

— Все, телка, ты нарвалась, — рыкнул один из панков и ударил Лизу кулаком в грудь.

Вернее, хотел ударить.

И с удивлением и диким воплем увидел, что его могучая рука вывернута под невероятным углом.

Лиза легко толкнула противника, и тот упал. Тут оставшиеся панки кинулись на Лизу, игнорируя угрозу и изображая куча-малу. Но нападение захлебнулось в зародыше. Лиза применила несколько боевых приемов из начального курса айкидо. Начальный-то курс начальный, а панков разогнал хорошо. Они в разных позах расположились на молодой травке и постанывали, ощупывая ушибленные и отбитые места.

— Ну что, — весело и яростно сказала Лиза. — Теперь ваши душеньки довольны?

Душеньки кое-как встали, и главный душенька спросил, сплевывая кровь:

— Ты кто, стерва?

— Общество по охране ежиков, — отрекомендовалась Лиза. — Извините, беджик забыла. Вам мой телефончик дать, если захотите добавки?

— Сука, — невежливо подал голос помятый ирокез. — Мы же тебя распнем, вот погоди, наши еще подойдут… Ты пожалеешь, что родилась!

— Ну-ну, — усмехнулась Лиза. Еще никогда за последние дни она не чувствовала себя такой живой и наполненной. — Жду не дождусь.

Конечно, ей в некоторой степени было страшно. Страшно покалечить неплохих в целом ребят. Они же не виноваты, что сделались панками.

Так. Тут надо сделать пояснение. Когда Лиза умерла и стала умертвием, к ее способностям прибавилась большая физическая сила. Она могла запросто ломать людям руки-ноги и выворачивать пальцами шурупы из стен. Когда же Бог снова даровал ей обычную человеческую жизнь, сила никуда не делась. Хуже того. Сила удвоилась. И поэтому Лиза занималась айкидо, чтобы научиться соразмерять свою силу и не рвать деревья с корнем.

— Мальчики, — сказала Лиза, — уходите. Я не хочу делать вас инвалидами. А придется, если вы не отстанете.

И тут на поляну ступили еще два героя. В смысле панка. Были они рослыми и крутыми во всех отношениях. А еще один был вооружен ножом, а другой — пневматическим пистолетом.

Лиза посмотрела на них с участием.

— Да вы уже не мальчики, но мужички, — протянула она почтительно. — Дяденьки, а зачем вам ножик и пистолет?

— Надо, деточка, — процедил сквозь зубы один дяденька, а другой, с пистолетом, сказал:

— Ты ложись, сука, и подол задери. И молчи, пока все мы тебя не попользуем.

— Хо-хо, — сказала Лиза. — День перестает быть томным. Так. Или вы сейчас же сдаете мне оружие и идете со мной до ближайшего отделения милиции, или я за себя не ручаюсь.

Ответом ей был разнообразный и изощренный мат.

— Ну что ж, — вдохнула Лиза. — Голосу разума вы не вняли. Идиоты.

— Я тебя порежу, сука! — взревел амбал с ножиком и кинулся на Лизу. Она поднырнула ему под руку и нанесла удар по почкам. Амбал сразу сквелился. Подвывая, он рухнул в ближайшие кусты. Панки закучковались и зашептались.

— Дальше вам будет только хуже, — сказала Лиза. Она отобрала нож и подошла к тому, кто с пистолетом. — Отдайте пистолет. Ну!

Панк затрясся и нехотя отдал оружие.

— Как не стыдно, — сказала Лиза. — Вы позорите всемирное панковское движение. Вас бы отшлепать, но мы спешим. Гот… Эй, гот!

А гота-то на полянке и не было. Не успела Лиза заметить, как он смылся. Это девушку немного раздосадовало. Она, можно сказать, его защищала, а он деру дал.

Но тут произошла смена действующих лиц. На поляну выскочил наряд милиции с дубинками и наручниками. Они, вопя и раздавая пинки, похватали хулиганов, а Лиза отдала им конфискованное оружие.

— Ты как, цела? — спросил у Лизы майор Копчиков. Она его знала с тех пор, как приходила в отделение милиции читать лекцию о Шамбале.

— Цела, товарищ майор, а кто вас вызвал?

— Да парнишка какой-то, весь в черном. И глаза черным намазаны. Влетел в отделение, наводку дал и смылся.

— А пластырь на нем был?

— Вроде был.

— А, тогда я этого мальчика знаю. Вы не обращайте на него внимания, он местный душевнобольной, под гота косит.

— Ладно. Спасибо тебе, Лизок, что хулиганов задержала. Грамоту тебе выпишем.

— Да я и без грамоты…

— Ничего, ничего, страна должна знать своих героев. Шла бы ты, Лиза, к нам в милицию работать.

— Товарищ майор, да я вроде диссертацию пишу…

— А диссертация оперативной работе не помеха. Сначала посидишь в отделе борьбы с малолетними преступниками начальником по воспитательной работе. Лекции почитаешь наркоманам там, проституткам малолетним.

— Да я и так почитаю…

— О, кстати! У нас со следующей недели начинается декада профилактики наркомании среди подростков. Лизок, я тебе позвоню тогда? Придешь, лекцию почитаешь?

— Конечно. В любое время.

Милиция и панки удалились. Полянка выглядела помято, но Лиза не торопилась с нее уходить. Боевой запал прошел, и опять на девушку навалилась тоска. Лиза села на скамейку и обняла себя руками.

— Лекант…

Вот если бы он был здесь, разве пришлось бы ей самой возиться с этим отребьем? Впрочем, дело не в этом, она сильная и, с божьей помощью, может многое. Но если бы Лекант был здесь, какое бы это все-таки было счастье!

Она вспомнила его ласковые и в то же время тревожные глаза, мягкий голос… Тьфу, нет, так нельзя! Это в сентиментальных романах серии «Роковой соблазн» можно так убиваться по пропавшему возлюбленному, а она не героиня романа!

Лиза принялась копаться в сумочке, искать носовой платок. Все-таки тушь подтекла, надо было привести себя в порядок. Она достала платок, зеркальце и принялась наводить марафет.

Неожиданно в зеркальце отразилось движение. Лиза обернулась. Перед нею стоял многострадальный гот с букетиком весенних цветов.

— Это тебе, — протянул гот цветы.

— Спасибо, — механически приняла цветы Лиза. — А в честь чего?

— Ты спасла мне жизнь.

— Ну это громко сказано.

— Нет, спасла. И я тебе очень благодарен.

— Да ладно. А я уж подумала, что ты сбежал.

— Я в милицию бегал.

— А, так это по твоей наводке они явились?

— Да.

— Тогда ты мне тоже жизнь спас. Мы квиты. Половина этого букета предназначается тебе.

— Нет, что ты!

Лиза засмеялась, увидев нарисованный на лице гота испуг.

— У тебя подводка размазалась, — сказала она парню. — У меня черный карандаш есть, хочешь, подведу?

— Давай, — обрадовался гот. — А то у меня вечно неровно получается. Никак руку не набью.

— Ну если будешь связываться со всякими панками, руку вообще сломаешь. Так. Сиди смирно.

— Ум-м. Кстати, меня зовут Глеб.

— Очень приятно. Я — Лиза. Ты где учишься, Глеб?

— В технологическом институте. Химия пластмасс. А ты где?

— Ну, я свое отучилась. Я уже большая девочка.

— Да ладно. Тебе больше двадцати не дашь!

— Мерси. Мне двадцать семь.

— Да ты что! Не верю.

Лиза засмеялась и убрала карандаш.

— Все, готова твоя подводка. На, смотри.

Она протянула Глебу зеркальце.

Тот посмотрелся:

— Отлично! Похож я на вампира?

— А ты что, хочешь быть вампиром?

— Нет. Я хочу быть похожим на вампира. Сечешь разницу?

— Секу. Ну ладно, Глеб, мне пора.

— Подожди!

— Что?

— Ну… Давай я тебя в кафе свожу.

— Зачем?

— Выпьем кофе, поболтаем. Разве двум людям не о чем поговорить? Или тебе неудобно, что знакомые могут заметить тебя с готом?

— Нет, все нормально. Идем в кафе. А в какое?

— Тут есть одно, ориентальное. Называется «Дневник».

— Так там же, наверное, одни студенты собираются.

— Ну и что.

— Ладно, пойдем.

Они добрались до кафе, сели за свободный столик. Глеб заказал им кофе и пирожные. Слава богу, кафе было почти пустым, так что на них — великовозрастную даму и почти пацаненка — никто не обращал внимания.

Лиза пила кофе и опять наслаждалась этим простым процессом — пить. Когда она была умертвием, вода была ей запрещена в любом состоянии. И вот теперь…

— Расскажи мне о себе, — ни с того ни с сего сказал ей Глеб.

— Что именно тебя интересует?

— Ну, например, замужем ли ты?

— Замужем.

— И кто твой муж?

— В смысле?

— Кем работает?

— А, он логист в одной фирме. Он у меня тихоня, программист по образованию. Весь в своих компьютерах.

Лиза лгала и не понимала, зачем лжет. Но ложь лилась с ее языка свободно, как многоструйная река. В самом деле, не о Леканте же рассказывать этому мальчику! Только нарываться на сочувствие и плохо завуалированную жалость.

— А твой муж знает, какая ты драчунья? — усмехнулся Глеб.

— Да, он в курсе, — улыбнулась и Лиза. — Мы с ним совпадение противоположностей.

— А дети есть?

— Детей мы еще не планировали. Сначала я должна защитить диссертацию.

— А ты пишешь диссертацию?

— Ага.

— О чем?

— О священной горе Кайлас. Знаешь, это сакральное место для всех буддистов, находится в Тибете.

— Знаю, — неожиданно сказал Глеб. — Я там был с приемным отцом. А скажи…

— Нет, погоди, хватит строить мне допрос. Лучше расскажи-ка ты, как учишься.

— Нормально учусь. Без троек.

— А девушка?

— Что девушка?

— Твоя девушка как учится?

— Не знаю. У меня нет девушки.

— Слу-у-ушай! Это недочет, который легко поправить. У меня есть знакомая фея…

— Нет, ради бога, не надо меня ни с кем знакомить! Хочешь, я лучше расскажу тебе, как был на Кайласе?

Лиза притянула к себе тарелку с пирожным:

— Рассказывай.

Шамбала

Время неизвестно

Друкчен утратил ощущение времени. Боль наполняла все его существо, но лекари делали все возможное, чтобы облегчить эту боль. Они давали Друкчену питье, в состав которого наверняка входили наркотики, в результате чего он терял связь с реальностью и видел то, что видеть просто невозможно.

Так однажды он увидел возле своей кровати чудовище. Это была гигантская сороконожка, в рост человека, с черным лоснящимся телом и многочисленными оранжевыми суставчатыми лапами. Самое ужасное, что у нее была человеческая — девичья — голова. Сороконожка обратила к Друкчену свое лицо, и он был потрясен, узрев, как прекрасно это лицо. Он никогда не видел таких красавиц! Но тело, тело сороконожки!

— Это Бардо, — прошептал тогда Друкчен. — Я попал в ад.

Он долго кричал, и сороконожка пропала. Зато со временем вокруг импровизированного ложа Друкчена появились плотные белые занавеси. Главный лекарь сказал, что это нужно для того, чтобы к Друкчену не поступало ничто низменное и загрязненное. А однажды, меняя раствор, в котором находилось тело Друкчена, лекарь сказал:

— Друкчен, принцесса Ченцэ оправилась от болезни и хочет поговорить со своим спасителем.

— А кто ее спаситель? — удивился Друкчен.

— Ты, глупец! Жди, скоро она придет к тебе.

Друкчен равнодушно кивнул головой. Его не волновала принцесса. Он думал о том, сможет ли когда-нибудь ходить и вообще ощущать свое тело.

Однажды, когда Друкчен лежал, забывшись сном, к нему пришел лекарь и разбудил его.

— Друг мой, — сказал лекарь. — Сюда пришла принцесса Ченцэ. Она будет сидеть за занавесью, потому что тебе не положено глядеть на лицо принцессы. Но вы поговорите.

— Хорошо.

Он снова задремал, а проснулся оттого, что мелодичный женский голос за занавесью спросил его:

— Друкчен, можешь ли ты говорить?

Он хрипло выдавил:

— Могу, госпожа.

— Я принцесса Ченцэ, которую ты спас в огне колеса сансары. Я благодарю тебя.

— Принцесса… — пробормотал Друкчен. — Вы что-нибудь помните о своей прошлой жизни?

— Я помню лишь, что рождена была в Шамбале императором-пророком Эли и императрицей Ен. Я выросла в Шамбале, но потом должна была отправиться в земли плоти, чтобы набраться поверхностных знаний. Видишь ли, мои венценосные родители готовили меня к тому, что я со своим супругом принцем Нампхоном после свадьбы буду править землей плотских людей. Таких, как ты.

— Не понимаю.

— Все просто. Шамбала — это надмирье, жилище светлых дхианов, бодхисатв и богов. Здесь также живут и люди, но те, которые победили свою плоть и получили в дар от Будды великие свойства.

— Какие же это свойства?

— Чтение мыслей, полет, управление космосом. Свойств много, и, пройдя сквозь очистительные страдания болезни, ты в этом убедишься.

— Значит, я сейчас в Шамбале?

— Конечно, Друкчен.

— Принцесса, я не пойму одного.

— Чего ты не можешь понять, Друкчен?

— Когда ваш отец, русский по имени Валерий, умер в храме Дзунг, вы помнили о том, что являетесь тоже русской — девушкой по имени Ангелина. И я разговаривал с вами как с русской. Вы так переживали о смерти своего отца!

Занавесь колыхнулась. Наступило молчание. Друкчен подумал было, что принцесса ушла, но нет, она заговорила вновь:

— Друкчен… То, о чем ты только что сказал мне, на самом деле не есть реальность. Не есть моя и твоя жизнь. Это мыслеформы, которые создало наше болезненное сознание, сгорая в огне. На самом деле я никогда не была русской и мой отец — император Эли — жив. Что ты скажешь на это?

— Мне нечего сказать, госпожа. Мой ум изнемог.

— Отдохни, Друкчен. Скоро я еще навещу тебя.

И в самом деле, принцесса довольно часто навещала своего слугу — в благодарность за спасение. Она рассказывала ему разные истории, а Друкчен слушал.

Однажды он попросил принцессу:

— Госпожа, расскажите мне о Будде.

— Что ты хочешь знать о Будде? — переспросила принцесса.

— Все, что вы найдете нужным мне сказать.

— Хорошо. — Занавесь колыхнулась. — Я расскажу тебе о Будде.

РАССКАЗ ПРИНЦЕССЫ ЧЕНЦЭ

В городе Капилавасту, в срединной Индии, жена царя Шуддходаны именем Махамайя увидела чудесный сон: ей приснилось, что боги, стражи четырех сторон света, перенесли ее на горы Гималаи и здесь оставили на ложе под тенистым деревом. Явились затем богини, супруги тех богов, омыли ее в священном озере и одели в небесные одежды, и она вновь возлегла, и вдруг явился белый слон и вошел в ее правый бок.

Наутро царица рассказала свой сон царю; позвал он звездочетов объяснить чудесный сон, и сказали звездочеты, что у царицы родится сын, и если он останется в миру, то будет царем всей земли, а если станет отшельником, то будет Буддой и учением своим просветит весь мир.

И стала царица ждать рождения сына, и когда пришло время, она захотела отправиться в сад; и здесь, стоя под деревом, она родила сына, который чудесным образом вышел из правого ее бока. И произошло чудо: младенец сделал семь шагов и издал победный клич, возглашая как победитель в борьбе.

Затем мать и ребенка отвезли во дворец. В то время жил мудрый отшельник Асита, и дано ему было понять, что родился тот, кому суждено стать Буддой, и радостный поспешил он во дворец, стал просить, чтобы показали ему мальчика-царевича. Царь велел принести сына, и мальчик положил ноги свои на голову отшельника, который преклонился перед младенцем, ибо понял, что перед ним тот, кто будет спасать людей.

На пятый день нарекли царевича именем Сиддхартха — «Цели достигший». И прорицатели сказали, что станет он отшельником и Буддой. Когда царь спросил их, что же побудит царевича стать отшельником, прорицатели ответили: «Четыре встречи: со стариком, больным, мертвецом и монахом». Решил царь уберечь царевича от этих встреч, чтобы остался он в миру, и велел он окружить Сиддхартху охраной и не допускать его никогда к старикам, больным, мертвецам или монахам.

Вырос царевич, и царь захотел его женить. Перед тем он построил ему три чудесных дворца, дворцы были полны прислужников и прислужниц, и было в них много танцовщиц, которые услаждали взор царевича плясками. Дворцы стояли среди садов, в садах были пруды, покрытые лотосами — белыми, голубыми, красными. Царевич был одет в тончайшие и драгоценнейшие ткани, самоцветы блестели в его головном уборе, на браслетах и кольцах. Над царевичем всегда держали белый зонт, дабы не касались его лучи солнца, дождь и пыль.

Когда царь задумал женить сына, он прежде всего подумал о своих родичах Шакиях и стал среди них искать жену юноше. И нашел он царевну Гопа, красивую, умную, добродетельную, и к тому же она нравилась царевичу.

Отпраздновали свадьбу царевича, и зажил он счастливо в трех своих дворцах. Но близилось время, когда предстояло ему покинуть отчий дом, и семью, и радости семейной жизни и идти искать одному в пустыне ответ на вопрос о том, как спасти людей от смерти, страданий и перерождений.

Захотелось однажды царевичу поехать по садам и рощам, и велел он запрячь колесницу. И когда он ехал и любовался деревьями и цветами, вдруг увидел пред собою человека: седого, беззубого, согбенного, который с трудом двигался, опираясь на посох. Спросил царевич возницу:

— Что это за человек, который не похож на других людей?

— Это старик, — ответил возница.

— А я тоже буду стариком? — спросил царевич.

— И ты будешь стариком, и я буду, — ответил возница, — все подвержены старости.

— Довольно на сегодня прогулки, — сказал царевич. — Вернемся.

И когда они вернулись, царевич сел в своем дивном дворце и стал думать: «Горе тому, что рождается, ибо в том, что рождается, проявляется старость». Велено было певицам и плясуньям увеселять тогда царевича, но он сидел и не слушал пения, не смотрел на пляски, думал он о юности и о старости, и радость юности ушла из него.

И опять прошло время, и поехал царевич по своим бесчисленным садам и рощам, и увидел больного: уродливого, покрытого язвами и гнойниками, страждущего, мучающегося, и спросил царевич возницу:

— Кто это?

— Больной, — отвечал возница.

— А я буду больным?

— И ты, и я, и любое рожденное существо не избегнет болезни.

— Вернемся, — сказал царевич.

И еще глубже он погрузился в думу о старости и болезни, и ничем не могли его отвлечь от этих тяжелых мыслей.

В третий раз выехал царевич, увидел толпу плачущего народа и лежащего на носилках бездыханного человека.

— Кто это? — спросил он.

— Это умерший.

Подъехал царевич ближе к покойнику и снова спросил:

— А что же такое умерший человек?

— Умерший — это тот, кого ни мать, ни отец, никто из близких никогда уже не увидит; это тот, кто ни мать, ни отца и никого из близких никогда уже не увидит.

— А так будет и со мной?

— Да, и с тобой, и тебя не увидят более близкие, когда ты умрешь, и ты их не увидишь.

— Довольно прогулки, — сказал царевич. — Вернемся.

И опять, в четвертый раз, выехал Сиддхартха и увидел человека бритого, в коричнево-красном скромном одеянии, и спросил возницу:

— Кто этот человек, у которого голова не как у других людей и странная одежда?

— Это отшельник, — отвечал возница.

— А что такое отшельник?

— Отшельник — человек, живущий благой жизнью, сострадательный ко всем существам, следующий истинному учению.

Возвратился царевич в свои покои и погрузился в думы, и никто не мог развлечь его. Почувствовал он, что настало время для новой жизни, вступления на путь отшельничества. Пошел он к двери и позвал, и откликнулся его возничий, и велел он тому оседлать коня.

И сел царевич на коня, и поехал к городским воротам, весь же город был погружен в глубокий сон. Ворота открыло божество города, и Сиддхартха выехал. Но в то же мгновение предстал пред ним Мара-искуситель, бог любви и бог смерти, и вскричал:

— Вернись, через семь дней ты станешь царем и будешь владычествовать над всею землею!

Ответил царевич:

— Не нужна мне власть царя, я иду, чтобы стать Буддой.

И сказал тогда Мара:

— Отныне ни на шаг не отойду от тебя и буду следить за тобой, чтобы знать, когда у тебя явится хотя бы мысль о страсти, недоброжелательстве или зле.

Отъехал царевич далеко от родного города и сошел с коня; от горя предстоящей разлуки конь тут же умер. Сиддхартха мечом отрезал себе волосы, отдал меч и драгоценности своему верному возничему и пошел куда глаза глядят. По дороге он у встречного человека обменял свое платье на рубище; так он стал отшельником и встал на путь искания истины.

Пошел отшельник к мудрым учителям и у ног их слушал учение их, но ни один учитель не убедил его. И стал он тогда в одиночестве предаваться созерцанию, подавляя в себе все желания и потребности. Остались от него только кости и кожа, и стал он весь черный от голода и изнурения. Всячески скрывался он от людей, чтобы никого не видеть и самому не попадаться никому на глаза. А иногда он спал на кладбище среди трупов. Но, сколько он ни истязал себя, сколько ни уничтожал свою плоть, не получил тем самым просветления и совершенства духовного.

И вот вновь предстал пред ним Мара-искуситель и стал искушать его: «Ты худ, ты бледен, близка к тебе смерть. Для живущего жизнь лучше. Живя, ты станешь делать добрые дела». Но отверг отшельник искусителя, который семь лет преследовал его. И послал к нему тогда Мара своих трех дочерей: Вожделение, Неудовлетворенность и Страсть, они явились в образе прекрасных девушек и стали искушать Сиддхартху. Но он молчал, ушедши в себя, и даже не обратил на них внимания.

Все далее и далее размышлял он и понял, что не голоданием и самоистязанием достигнет он высшего познания, ибо голод только обессилил его, и сказал он себе: «Приму пищу». И вкусил он риса и похлебки. В то время как он подвизался, около него было пять нищих монахов, которые ждали, что самоистязанием он достигнет истины. Когда же монахи увидели, что отшельник ест, то сказали: «Он излишествует, оставил он искание главного». И ушли от него.

Освободившись от ослабления телесных сил, которое мешало созерцанию и размышлению, Гаутама углубился мыслями в рассуждение о том, где искать спасения, освобождения от страдания. И постепенно понял он, что сущность преграды к спасению в существовании и в неведении, в дурных помыслах, дурных словах, дурных делах. И беспокойство в нем стало сменяться спокойствием, ведение победило неведение, и наступило для него прозрение: «Неразрушимо отныне мое освобождение, это мое последнее перерождение, нет для меня иного существования». И стал он тогда просветленным — Буддой…[3]

— Отчего ты молчишь, Друкчен?

— Я слушаю вас, госпожа. Ваш рассказ проникает прямо в мое сердце.

— Твой голос дрожит, Друкчен.

— Это оттого, что я плачу, госпожа.

— Отчего же ты плачешь?

— Эта история… Она так прекрасна, а я так несовершенен. Во мне много грехов и страстей. У меня плохая карма.

— Но ты же знаешь, что можешь избежать законов кармы и достичь просветления.

— Как?

— Идти путем отшельника и Будды.

— Разве такой великий грешник, как я, может стать отшельником?

— Конечно, Друкчен.

— И вы отпустите меня, чтобы я смог ступить на этот путь? Я ведь ваш слуга, госпожа. А еще у меня есть маленький сын.

— У тебя есть сын?

— Да, госпожа, мой отросток греховной плоти.

— Сколько ему лет?

— Минуло два года, госпожа. Он еще совсем маленький.

— И тем не менее ты оставил его, чтобы служить мне. На чьем он попечении?

— Моей дальней родственницы, госпожа.

— Нельзя доверять родственникам собственную плоть. А где же его мать?

— Умерла, госпожа.

— Тем лучше. Друкчен, когда ты выздоровеешь и перед тем, как станешь на путь бодхисатв, ты должен выполнить мое поручение.

— Да, госпожа.

— Ты вернешься в земной мир и привезешь оттуда к нам, сюда в Шамбалу, своего сына. После чего можешь идти в отшельники. А о сыне твоем позабочусь я и мой будущий супруг.

— Вы безмерно добры, госпожа. Но что, если сын мой за все это время умер?

— Тогда мы поскорбим о нем. А теперь отдыхай, Друкчен. Я покину тебя до завтра.

Друкчен остался один. Из головы у него не шел рассказ о Будде, разговор об отшельничестве и о сыне.

Он долго лежал, бодрствуя, но наконец его сморило. И ему приснился удивительный сон.

Друкчену приснилось, что он совершенно здоров, кожа его чиста от язв, струпьев и ожогов. Он стоит обнаженный посреди роскошных палат, и тут в палаты входят прекрасные девы со свитками тканей в руках. Друкчен краснеет и прикрывается, но девицы не смущены.

— О господин, нам велено одеть вас, — говорит самая красивая из них.

Девицы одевают Друкчена в роскошные одежды из шелка, кисеи и парчи. Друкчен даже чувствует, как жесткий парчовый ворот натирает ему шею.

Девицы подводят Друкчена к огромному бронзовому зеркалу, вделанному в стену:

— Взгляните на себя, господин, вы настоящий царевич!

И Друкчен понимает, что отныне он — Сиддхартха Гаутама, великий просветленный. Он воспринимает это со спокойствием и хочет кликнуть своего возничего, чтобы ехать осматривать сады, но тут появляется бог.

Это хитрый и лукавый бог Мара-искуситель. Он язвительно хохочет, и глаза его сверкают усмешкой.

— Что, Гаутама, — говорит он, — недолгим оказалось твое отшельничество. Вот ты снова во дворце и предаешься неге.

— Я пришел за своим сыном, — говорит Друкчен — Гаутама.

— Ты же хотел его увидеть, когда станешь Буддой, — смеется Мара-искуситель.

— Я стал Буддой, неужели ты не заметил этого, Мара?

— О нет, если ты собираешься заботиться о сыне, ты не Будда.

— Что же мне, отдать его на растерзание шакалам?

— Отдай его мне, — говорит Мара. — Я сумею воспитать его как должно.

— Нет, — говорит Друкчен. — Я не поддался тебе, и сын мой не поддастся.

И тогда Мара пропадает, а двери в комнату открываются, и в них показывается женщина удивительной красоты. В руках она несет по спеленутому ребенку.

— О господин, — говорит красавица, — один из этих сыновей твой. Выбери одного, тот и будет твоим сыном.

Женщина кладет обоих детей на золотой престол и принимается их разворачивать. Первый ребенок пухлощекий, и кожа у него цвета персика, ручки и ножки крепкие, золотые волосы вьются, и на темени видна шишечка. Ребенок открывает глаза, и взгляд его подобен взгляду молодого орла.

Второй ребенок худой и бледный, на коже у него чешуйки, между пальчиками перепонки, как у лягушки. Взгляд у дитяти тусклый и жалобный, чувствуется, что материнского молока он недополучил.

— Вот мой ребенок! — говорит Друкчен, указывая на худородного. Сердце его содрогается от жалости к нему.

— Ты хорошо выбрал, господин, — говорит женщина. — Возьми своего сына и ступай путем спасения. И да осияет тебя свет Самадхи!

Друкчен берет мальчика и оказывается в саду. Сад прекрасен: на деревьях множество плодов, а в пруду плавают красные лотосы.

Младенец у него на руках открывает глаза. И Друкчен поражается тому, насколько хитрый и лукавый у столь невинного создания взор.

— Дитя, — шепчет испуганный Друкчен, — что с тобой случилось?

— Я не твое дитя, — говорит мальчик. — Отпусти меня.

Глаза ребенка вспыхивают, как расплавленный металл, да и тельце его становится раскаленным, ярко-красным.

Пеленка воспламеняется и превращается в пепел. Руки Друкчена горят, но он понимает, что должен удержать ребенка во что бы то ни стало, иначе мир рухнет.

— Пусти меня! — визжит младенец.

И Друкчен вместе с ним падает в пруд. Красные лотосы смыкаются над его головой. Друкчен на миг теряет сознание, а потом видит, что ребенок превратился в огромного змея с красной и золотой чешуей, с огромными раскаленными очами, с лапами и когтями, способными разорвать любую плоть.

Змей ревет, и вода вокруг него бурлит, закипая. Друкчен, обожженный и измученный, кое-как выбирается из пруда. И тут он видит дивное существо, сотканное из света. По виду это мужчина, облаченный в боевые доспехи. Глаза его светятся как сапфиры, а в руках он держит по мечу.

— Господин, — шепчет Друкчен, — зачем тебе два меча?

— Один меч носит имя Возмездие, другой же — Справедливость, — говорит воин. — Я пришел убить чудовище.

— Как твое имя, господин?

— Я Лаканатха, Повелитель Миров. Чудовище — мой сын, способный погубить все миры. Я должен остановить его.

На этих словах Друкчен проснулся. На душе у него было неспокойно от этого сна. Столько странностей… Вот бы рассказать сон принцессе! Быть может, она призовет снотолкователей, и они разберут сон Друкчена по частям, помогут ему понять, что ждать от грядущих дней.

Занавесь колыхнулась.

— Кто здесь? — спросил Друкчен.

Занавеска отодвинулась, впуская в комнату лекаря.

— А, господин Гамба, — сказал Друкчен. — Мне сегодня хуже, я видел плохой сон.

— Друкчен, тебе не может быть хуже. Ты уже чувствуешь свое тело. Пошевели руками и ногами.

Друкчен повиновался и с радостью понял, что руки и ноги ему вполне подвластны.

— Целебный раствор вылечил тебя, слуга принцессы. Ты получил новые мышцы, новые органы, новую кровь и новую кожу. Благодари за это не только богов, но и мастеров Шамбалы. Можешь встать с моей помощью.

Лекарь протянул Друкчену руку, тот оперся на нее и неожиданно для себя легко встал со своего целительного ложа. Он оглядел себя. Был он наг, но его новая кожа светилась, как драгоценная одежда. И еще Друкчену показалось, что он стал выше.

— Я сам себя не узнаю, — прошептал он.

— Ты привыкнешь к своему новому виду, — заверил его лекарь. — А пока идем. Ты должен одеться. Тебя хочет видеть принцесса Ченцэ.

Россия, город Щедрый

Весна 2012 года

Глеб рассказывал интересно.

Только неправду.

Лиза спокойно и не подавая виду, что сечет готскую ложь, ела пирожное. А Глеб разливался соловьем о том, как он побывал на великой коре Кайласа, как ездил в Лхасу и чуть ли не нашел Шамбалу. Наконец Лизе это надоело. Она отодвинула тарелку с остатками пирожного, допила кофе и сказала:

— Все, Глеб, мне пора.

Тот удивился:

— Неужели мой рассказ тебя не впечатлил?

— Впечатлил. Фантазия у тебя хорошая. Но извини, я сейчас не склонна слушать байки.

— Что значит «байки»?

— То и значит. Ты все врешь. Никогда ты не был в Тибете.

Глеб густо покраснел:

— Как ты догадалась?

— Ну, дружок, я все-таки по этой теме работаю. А вот объясни мне, с чего ты решил говорить со мной про Тибет?

Глеб помолчал, а потом брякнул:

— Я телепат.

— Угу. Мысли, значит, читаешь.

— Читаю. Нет, честно!

— Ну и о чем я сейчас думаю?

— Сейчас ты думаешь о том, как я тебя достал. Я не хотел доставать. Просто хотелось пообщаться. А насчет баек… Ты тоже врала про мужа-логиста и так далее.

— Блин, извини, врала. Но это странно!

— Что странно?

— Ну, парни твоего возраста обычно общаются с девушками своей, как бы это сказать, возрастной группы. А я тебе в старшие сестры гожусь.

— Возраст — дело десятое. Главное, чтобы людям было друг с другом интересно. А вот сейчас ты думаешь, как же я прав и вам с Лекантом было не до подсчета лет…

Лиза побледнела.

— Ты это… не зарывайся, — сказала она Глебу. — Телепат нашелся.

— Извини. Это что-то очень личное?

— Да.

— Он сделал тебе больно? В смысле душевно?

— Слушай, какое тебе дело?!

— Просто я еще одним даром обладаю.

— Все интересней и интересней, — резко бросила Лиза. — И что это за дар?

— Я — Даритель Забвения. Слышала про таких?

Лиза снова побледнела:

— Нет.

— Но ты знаешь, наверное, что все люди по своему психосоматическому типу делятся на Дарителей и Поглотителей. Или, как еще называют, Вампиров и Доноров.

— Да, об этом я слышала.

— Ну вот. Дарители и Поглотители бывают разные. Поглотители могут поглощать негативную или позитивную энергию человека, а Дарители могут дарить или внушать негатив или же позитив. Я могу внушать забвение, дарить только хорошие воспоминания, а тяжелые изглаживать из памяти. Этот парень, Лекант, да, он ведь оставил о себе тяжелые воспоминания. Ну так я их сотру, а на их место подселю светлые воспоминания, хочешь?

Лиза дернулась как от тока:

— Нет! Не надо мне таких милостей!

— Да я от всего сердца… Я же вижу, как ты мучаешься. Ты меня от панков спасла, давай я тебя от Леканта спасу.

— Нет, — твердо сказала Лиза. — Нет.

— Тогда выговорись, — спокойно предложил Глеб. — Тебе легче станет. Расскажи мне о нем все, что хочешь. Я умею быть слушателем.

— Не сомневаюсь, — сказала Лиза. — Но не в моих правилах открывать душу первому встречному. Извини. Мне пора.

Она положила деньги на столик.

— Это за кофе и пирожные.

— Лиза…

— Не спорь. Я всегда плачу сама за себя. Пока. Не попадайся больше панкам.

— Оставь мне свой телефон! — крикнул Глеб.

— Незачем, — покачала головой Лиза и быстро вышла из кафе.

Она шла по аллее Водопьяновского парка и заливалась слезами. Этот мальчишка разбередил незаживающие раны, унизил ее. Чем унизил? Да тем, что теперь любой желающий может посмотреть на нее и сказать: «Вот девушка, которую бросили». Или: «Вот девушка, у которой не удалась личная жизнь».

Ощущение причастности к жизни, яростного желания существовать, которое возникло у Лизы, пока она дралась с панками, исчезло без следа. Снова навалилась тоска и депрессия. И боль, которая выедала сердце изнутри.

— Может быть, зря я не согласилась на помощь этого мальчишки? — спросила себя Лиза. И тут же ответила: — Нет. Я должна помнить. А еще я должна устроиться на работу. Куда угодно, лишь бы быть все время на людях. Хватит прятаться в нору.

Лиза вышла из парка и направилась к оккультному магазину мадам Жервезы. Вспомнила, что мадам Жервеза еще не рассчиталась с нею за вышитые наговорным крестиком салфетки.

Лиза открыла дверь в салон. Звякнул колокольчик. Тут же попугай ара, которого недавно приобрела мадам Жервеза у какого-то отставного капитана, крикнул:

— Тр-рави стаксель помалу! Выпей с нами, кр-расотка!

Заколыхались занавески из бусин, отделявшие торговый зал от служебного помещения, и взору Лизы предстала мадам Жервеза. Мадам Жервеза была обрусевшей француженкой в надцатом поколении, но свои французские корни любила подчеркивать к месту и не к месту.

— О бонжур, ма шер Лиз! — проворковала мадам Жервеза. — Вы за деньгами?

— Здравствуйте. Нет, я еще могу подождать. Мадам Жервеза, у меня к вам вопрос личного характера.

— Все что угодно, милочка.

— Вам не требуется сотрудник в ваш магазин?

— Вы хотите предложить себя?

— Да.

— О мон дьё, дорогая девочка! Я понимаю, вам сейчас трудно… Но… Мой бизнес не процветает, я едва наскребаю денег на налоги и мне совершенно невозможно взять кого-либо на работу. Даже вас, милая.

— Жаль…

— Но постойте! У меня есть идея! Совсем недавно ко мне заходил профессор Верейский и сетовал на то, что у него нет лаборанта, который бы помогал ему в экспериментах с эктоплазмой. Он оставил мне телефон. Звоните немедленно! Наверняка он еще не нашел себе сотрудника.

Мадам Жервеза принесла визитку профессора и протянула ее Лизе:

— Вот. Воспользуйтесь моим телефоном.

— Благодарю вас, но у меня есть сотовый.

— Ах, ну как угодно.

Лиза не стала звонить в присутствии любопытной мадам Жервезы, покинула магазин и дошла до сквера. Там она села на скамейку и набрала номер с визитной карточки.

Сначала были длинные гудки, потом глуховатый мужской голос отозвался:

— Алло!

— Здравствуйте. Вы профессор Верейский?

— Да. С кем имею честь?

— Меня зовут Лиза Камышева. Мне посоветовала к вам обратиться мадам Жервеза. Она сказала, что вам требуется лаборант.

— Совершенно верно, требуется. Приходите к шести часам вечера на улицу Луначарского, дом 78, квартира 2 в. Я буду ждать.

— Хорошо.

Лиза подумала было, что ввязывается в очередную авантюру, но потом решила, что ничего не теряет.

К шести вечера она уже прибыла по указанному адресу. Семьдесят восьмой дом по улице Луначарского был старой сталинской постройки и выглядел немного помпезно с колоннами и лепниной. Социалистический ампир. Домофона не было, вместо маленького заплеванного подъезда был широкий гранитный вестибюль с мозаичным полом и пальмами в кадках. И с вахтером за стойкой.

— Вы к кому, девушка? — строго спросил вахтер, когда Лиза ступила в вестибюль.

— В квартиру 2 в, к профессору Верейскому.

— Минуту, я позвоню ему.

Вахтер набрал номер на старинном черном дисковом аппарате:

— Илья Николаевич? Здравствуйте! К вам тут девушка. Ждете? Хорошо, пропущу.

Вахтер опустил трубку на рычажки аппарата и сказал:

— На второй этаж поднимайтесь. Можно без лифта.

— Спасибо, — поблагодарила Лиза.

Она по широкой, застеленной бордовым ковром лестнице поднялась на второй этаж и оказалась перед приоткрытой дверью темного дуба. Постучала.

— Входите! — донеслось из глубины квартиры. — Входите, я вас жду!

Лиза потопталась на дверном коврике и вошла. Прихожая была большая и освещалась небольшой запыленной двухрожковой люстрой. Вдоль одной стены вытянулись вешалки для одежды и стойки для зонтов; вдоль другой — высоченные книжные стеллажи, доверху забитые журналами и старыми газетами.

В коридор выглянул мужчина. Было ему около семидесяти, а может, и поменьше. Мужчина облачен был в домашний спортивный костюм от «Адидас» и кроссовки.

— Вы Лиза? — спросил он.

— Да.

— Верейский. Вы можете звать меня Илья Николаевич или просто профессор. — Мужчина подошел к Лизе и пожал ее руку. — Проходите, не стесняйтесь. Я покажу вам свой кабинет. Там вы будете мне помогать.

Кабинетом Ильи Николаевича оказалась довольно солидных размеров комната. Здесь было все, что должно быть в кабинете уважающего себя профессора: книги в застекленных шкафах, два рабочих стола: один, заваленный бумагами и журналами, другой — с новехоньким компьютером и периферией. Еще были полки, заставленные странной на вид аппаратурой и посудой, содержащей внутри что-то вроде клейстера. Большой эркер был занавешен светлой органзой, напоминавшей одеяния призрака.

— Ну как, впечатляет? — спросил Илья Николаевич Лизу.

— Да. А что именно вы изучаете, профессор?

— Хорошо, что вы задали этот вопрос. Я изучаю два довольно редких явления: формирование эктоплазмы и феномен электронных голосов. Вам понятно, что это такое?

— Не совсем.

— Ну а что такое эктоплазма, вы знаете?

— Боюсь, что…

— О, да вы совсем невинны в спиритуалистических вопросах! Что ж, тем лучше. Мне как раз нужен помощник с незамутненным психическим видением. Но для начала присядем.

Профессор и Лиза сели напротив друг друга в старинные кресла, и Илья Николаевич заговорил:

— Начнем с эктоплазмы. Это вязкая, традиционно белая или тона лунного камня субстанция, которая выделяется из отверстий тела медиума во время транса. Считается, что из эктоплазмы состоит оболочка духа умершего при его материализации на спиритическом сеансе. Понятно?

— Не совсем. То есть эта эктоплазма — она действительно существует?

— Существует. В процессе спиритического сеанса. Но затем исчезает, когда медиум выходит из транса. Моя задача, а теперь и ваша, — суметь поймать эктоплазму, уловить тот момент, когда она из субстанции превращается в ничто.

— Понимаю. Значит, вы проводите спиритические сеансы?

— Разумеется. Каким же еще образом я смогу ввести медиума в транс и поручу ему общение с миром потустороннего. Кстати, в вашем голосе прозвучал скептицизм, когда вы говорили про спиритический сеанс. Не так ли?

— Простите, Илья Николаевич, но до сей поры я полагала, что спиритический сеанс — это то, чем балуются подростки.

— Что ж, подростки балуются и магией, но от этого она не перестает быть солидным блоком знаний, если мне позволите так выразиться. Ведь что такое спиритизм? Или, если точнее выразиться, спиритуализм? Это практически религиозный культ, основанный на вере в загробную жизнь, вере в возможность общения с миром духов посредством медиумов или напрямую. Спиритизм возник, кстати, не так уж и давно — в тысяча восемьсот сорок восьмом году, когда две американки, сестры Фокс, заявили, что имели двусторонний контакт с духами из потустороннего мира. Кто-то поверил им, кто-то нет, но спиритуализм пустил корни. Медиумов стало больше… Кстати, вы знаете, кто такой медиум?

— Представляю, но очень слабо.

— Медиум — это человек, который регулярно общается с духом умершего индивидуума, будучи в состоянии транса. Посредством медиума умерший дух говорит с живыми. Духовный медиум передает сообщения духа в письменной или устной форме. Физический медиум присутствует среди людей и является источником паранормальных эффектов, например столоверчения или даже материализации.

— Во все это трудно поверить…

— Милая девочка, мы же живем в Щедром! Здесь паранормальные явления случаются чаще, чем где бы то ни было. Кстати, если угодно, вы сегодня можете присутствовать при спиритическом сеансе и наблюдать за появлением эктоплазмы.

— Спасибо. Я, безусловно, буду. Тем более ведь это теперь моя работа.

— Да, кстати о работе. Вы будете выполнять небольшой, но четко очерченный круг обязанностей и получать, мм, пока пять тысяч рублей в месяц. Если вы будете прилежны, зарплата возрастет. Вас это устраивает?

— Вполне.

— А теперь расскажите мне немного о себе, Лиза. Вы учитесь?

— Нет, я пишу диссертацию.

— О чем?

— О священной горе Кайлас в Тибете.

— Какая оригинальная для нашего Щедрого тема! Впрочем, у нас тоже есть священные горы. Во всяком случае, холмы. И там происходит масса паранормальных явлений. Экстрасенсы просто с ума сходят. Д-да… Ну а теперь немного о феномене электронных голосов. Его я тоже изучаю, правда, с меньшим успехом — нет подходящего оборудования и помещения. Феномен электронных голосов — это феномен, при котором на чистой магнитной ленте обнаруживаются записанные непонятным образом загадочные звуки. Обычно считается, что это звуки, которые издают духи. У меня есть несколько кассет с таким звуками. Как-нибудь прослушаете.

Илья Николаевич хлопнул по коленям и сказал бодро:

— Будем считать, Лиза, что наше знакомство состоялось, а посему надо за это дело выпить по сто грамм коньячку.

— Ой…

— Никаких «ой»! Вы, Лиза, вступаете в зону неизведанного и потрясающего. Коньяк тут просто необходим.

— Хорошо, — улыбнулась Лиза.

Профессор вышел, а затем вернулся, катя впереди себя сервировочный столик. На столике красовалась бутылка «Камю», нарезанные лимоны и крохотные канапе.

— Канапе готовила моя дочка, — сказал профессор. — Она у меня умница, хотя и материалистка до мозга костей. Диссертацию докторскую защитила по экономике. Зато внук — моя надежда. Мне кажется, он отличный медиум и экстрасенс. Сегодня после спиритического сеанса я вас познакомлю.

— Хорошо.

— Сеанс начнется в девять вечера, а пока вы можете погулять и, кстати, предупредить родственников о том, что задержитесь. И что получили работу.

— О да. Я позвоню. Я могу идти?

— Конечно! Но в девять я вас жду.

— Я непременно буду.

Лиза вышла из дома профессора со смешанным чувством. С одной стороны, она считала спиритизм шарлатанством, а с другой — было просто интересно. И почему бы не развлечься? Невозможно только и делать, что рыдать по Леканту. Он наверняка и думать о ней забыл в своей Шамбале.

Лиза села в троллейбус, чтобы добраться до дома. Она с родителями уже давно не жила в деревне Приколье, в домике своей подружки Ванессы. Им удалось взять кредит и купить квартиру, небольшую, но приличную. Теперь мама и папа работали как негры на плантации, чтобы обеспечивать своевременную выплату процентов. Вот Лиза и решила, что пора ей прекращать прекрасное безделье.

Родители были дома.

— Дочка, привет! — Мама высунулась из кухни и продемонстрировала новый передник. — Как дела? Где тебе бродилось?

— О, у меня очень насыщенный день! — сказала Лиза, сбросила туфли и прошла в кухню. — Супчику никакого не найдется?

— А как же! Я сварила сегодня харчо. Мой руки и садись.

— А где папа?

— На заседании своих свободнороссов, разумеется.

Лизин отец в последнее время резво ударился в политику. Вместе с несколькими агрессивно настроенными пенсионерами он организовал общество «Свободная Россия» и когда не работал, то пропадал там. «Свободная Россия» боролась за прибавку пенсий и введение ограничений для оккультных форм существования. Каких ограничений — непонятно. Лиза говорила папе, что вся эта политика — ерунда и нет смысла ограничивать, например, ведьм в их полетах, но папа был непреклонен. И пенял дочери за то, что она водится с оккультистами. Как будто уже забыл, что главная оккультистка, Юля Ветрова, и восставила когда-то его дочь из мертвых.

Лиза налила себе харчо и принялась за еду. Мама уселась рядом — поглощать «Активию». Мама снова была на диете.

— О, мама, я сегодня получила работу, — сказала Лиза. — Правда, папа ее не одобрит.

— Что за работа?

— Лаборанткой у профессора Верейского. Ты что-нибудь слышала о профессоре Верейском?

— Разумеется. Оккультист первой величины. С дочкой у него конфликт. Живет одиноко, все время в работе. Слушай, Лизка, а ведь он еще не старый!

— У него взрослый внук.

— Ну и что?! Это сейчас модно — выходить замуж за старичков. Представляешь, ты — жена профессора Верейского! Ой, я обязательно об этом помолюсь и схожу в храм свечку поставлю.

— Мама, я не выйду замуж.

— Лиза, пора понять, что Лекант тебя бросил безвозвратно. Пора проснуться от спячки. Ты красавица, умница — и страдаешь из-за какого-то мужика. Мое сердце разрывается, глядя на это!

— Мама, успокойся. От волнения появляются мимические морщины.

— Вот-вот, а ты не хочешь покоя для родной матери! Ну ладно, это все детали. Когда ты приступаешь к работе у профессора?

— Сегодня в девять вечера. Будет медиумический сеанс. Моя задача — собирать эктоплазму.

— Что?

— Эктоплазму. Потом объясню, что это такое.

— Ладно. Знаешь что?

— Мм?

— Тебе стоило бы принарядиться к первому рабочему визиту в дом профессора. И даже не потому, что там будет сам Верейский. Наверняка на его опытах присутствует масса молодых людей.

Лиза поняла, что спорить бесполезно.

— Хорошо, мама, я переоденусь.

— И подкрасься.

— Всенепременно.

Лиза вошла в свою комнату. Открыла шкаф, начала перебирать вещи. В конце концов остановилась на джинсовом брючном костюме, затканном стразами. Выглядело даже торжественно. Не в филармонию, конечно, но сойдет. Под пиджак Лиза надела черный шелковый топ, вполне целомудренный. Даже если на опытах Верейского присутствует молодежь, этой молодежи ничего не обломится.

Повинуясь какому-то порыву, Лиза открыла свою старую палехскую шкатулку. Здесь лежали ее невеликие драгоценности, бижутерия и — самое главное — на тонком кожаном шнурке перышко из крыльев Леканта. Золотое, светящееся ровным светом. Лиза подумала-подумала, а потом надела его под топ. Это иллюзия пребывания Леканта рядом, лишь иллюзия, но все равно…

К дому профессора Лиза подошла в половине девятого. Вечер был свеж и пах весной, в кустах разливались соловьи, но Лиза настроена была по-деловому. Эктоплазма так эктоплазма.

Она позвонила в дверь профессора, ей отперла какая-то старушка в сером платье и с невыразительным лицом.

— Вы на сеанс? — спросила старушка.

— Я с сегодняшнего дня работаю лаборантом профессора Верейского. Меня зовут Лиза.

— Очень приятно, а я Наталья Ивановна, домоправительница профессора. Идемте, я вас провожу.

Наталья Ивановна привела Лизу в давешний кабинет.

Там стоял профессор Верейский, облаченный в костюм-тройку, и трое мужчин разного возраста, столь же элегантно одетые.

— Добрый вечер, — сказала Лиза.

Все обернулись и заинтересованно на нее посмотрели. Верейский подошел к ней и протянул руку:

— Знакомьтесь, господа, это моя лаборантка и ассистент Елизавета Камышева.

Мужчины по очереди представились Лизе, но она, к ужасу своему, никого не запомнила. Надо тренировать память. Витамины пить, ноотропы…

— Осталось совсем немного до начала сеанса. Медиум уже на месте. Идемте в зал, — сказал Верейский.

Он взял Лизу под руку и во главе их небольшой группы направился в зал, доселе занавешенный плотными сине-зелеными, как ламинария, шторами.

Залом оказалась круглая комната с плохим освещением. Вдоль стен стояло несколько кресел и стульев, с одной стороны часть комнаты загораживала белая ширма вроде тех, какие еще попадаются в поликлиниках.

— Медиум уже за ширмой, — сказал Верейский будничным тоном. — Рассаживайтесь, господа.

Господа не стали чиниться и расселись кто куда. Некоторые достали приборы ночного видения.

— Итак, господа, — сказал Верейский. — Медиум по моему сигналу впадет в транс. Это явление будет сопровождаться, как вы помните, световыми колебаниями. Затем вы можете потребовать у медиума материализовать того или иного духа. Вы же, Лиза, должны фиксировать слова духа — вот вам диктофон, а затем постараться собрать его эктоплазму до момента развеивания. Все понятно?

— Понятно. — Лизе стало немного жутковато.

— Итак, начали, — произнес Верейский и трижды хлопнул в ладоши.

И тут же, мигнув, погасли лампочки в настенных светильниках.

Лиза зарядилась здоровой долей скептицизма. Светильники, гаснущие по хлопку, — это еще не спиритизм. Это удачная покупка в магазине «Суперсвет».

Она, как и все, находилась в полной темноте. И вдруг с потолка стали спускаться некие светящиеся шарики, крошечные, но очень яркие. Это были не шаровые молнии, нет, шаровые молнии Лиза знала, эти больше напоминали огни святого Эльма. Огоньки застывали в воздухе на разных уровнях, и в комнате стало практически светло.

— Как красиво, — беззвучно прошептала Лиза.

— Медиум, — торжественно заговорил профессор Верейский, — сообщи, готов ли ты открыть канал?

За ширмой вспыхнул и погас яркий свет.

— Одна вспышка означает «да», две «нет», — шепнул Лизе сидевший рядом мужчина.

В комнате ощутимо похолодало. Лизе даже показалось, что ее обдувает ветром.

— Канал открыт? — спросил у медиума Верейский.

«Да».

— Желает ли кто-то из духов материализоваться и говорить с нами?

«Да».

— Что это за дух?

Молчание.

— Хорошо, попробуем иначе. Это дух добра?

«Нет».

— Это дух зла?

«Нет».

— Так что это за дух?

Тишина. Потом вдруг шепот на грани слышимости:

— Я хочу явиться ей. Я хочу явиться ей…

У Лизы по рукам побежали мурашки. Кроме нее, женщин среди участников сеанса не было.

Профессор Верейский явно был растерян. Он не предполагал, что дух может через медиума заговорить. Но ему надо было «держать лицо».

— Хорошо, — сказал профессор. — Явись по своему желанию.

За ширмой вспыхнул свет, яркий, такой яркий! Раздался крик — видимо, это кричал медиум. Затем ширма вспыхнула и упала. Верейский кинулся к лежащему без сознания юноше — медиуму. Но не на них смотрела Лиза. Она смотрела, как из стены выступает выбеленное, как кость, тело обнаженного мужчины. Его плоть была словно вязкой и в то же время зыбкой, призрачной. Лицо проявилось последним. И тут Лиза пошатнулась и при помощи какого-то шестого чувства включила диктофон.

Мужчина открыл глаза.

На нее смотрел Лекант.

Она протянула к нему руку.

— Не касайся меня, — тихо сказал Лекант. — Это тело немедленно разрушится, если ты его коснешься. Разрушатся голосовые связки, а мне так хочется тебе многое сказать! Разрушатся глаза, а я так хотел увидеть тебя, моя единственная!

— Лекант.

— Тийя…

— Почему ты оставил меня? Почему ушел, ничего не сказав?

— Долг звал меня. И я боялся, что, узнав о долге, ты разлюбишь меня.

— Я не могу тебя разлюбить. Это все равно что перестать дышать. Где ты? Как мне найти тебя?

— Я далеко, и там много опасностей. Поэтому не ищи меня, любимая.

— Я не могу без тебя.

— И поэтому я пришел к тебе, чтобы даровать забвение.

— Нет!

— Да. Я люблю тебя, и ты меня забудешь. Подчинись мне, иначе будет больно.

— Пусть будет больно, но я тебя никогда не забуду.

Лекант улыбнулся:

— Тийя…

Он протянул бестелесную руку и легко коснулся ею лба девушки. Лиза тут же рухнула как подкошенная, глаза ее закрылись, бледность залила лицо.

— Прощай, — прошептал Лекант и исчез.

Очнулась Лиза в кресле, в кабинете профессора Верейского. Напротив нее сидел парень, чем-то смутно знакомый.

— Эй! — помахал он рукой. — Как насчет признаков жизни?

— Что? — прохрипела Лиза.

Парень протянул ей стакан воды. Лиза долго пила, а потом сказала:

— Я тебя вспомнила. Ты Глеб. Гот, которого били панки.

— Совершенно верно. — Глеб с улыбкой забрал у нее стакан. — Гот. И по совместительству внук профессора Верейского.

— Здорово, — улыбнулась Лиза. — А что со мной было? Я ничего не помню…

— Проводился сеанс. Спиритический. Я — медиум.

— Так это ты сидел за ширмой?

— Ага, значит, все-таки ты что-то помнишь!

— Выходит, да.

— Да, я сидел за ширмой, но тут без дураков, я действительно умею вызывать и материализовывать духов умерших. Только в этот раз все пошло не так. Дух оказался не мертвый, а живой. Вообще неизвестно какой! Помню дикую вспышку, потом провал сознания, а потом дед меня приводит в чувство. Дед сказал, что материализация не состоялась. О, а что это у тебя в руке? Диктофон?

Диктофон превратился в жалкий обмылок жженого пластика.

— Выброс ментала был сильный, — вздохнул Глеб. — Хорошо еще, что сгорел диктофон, а не ты. А что в комнате для сеансов творится, вообще катастрофа! Там все сажей покрыто в три слоя. А правда, что ты у деда будешь лаборанткой?

— Правда.

— Вот видишь! Я говорил, что мы еще встретимся! Ну что, способна ты пойти кофе попить или тебе сюда принести?

— Нет, я пойду… Пойду домой, если можно.

— Разбежалась. Без кофе и бальзама дед тебя домой не отпустит. К тому же поздно уже, а я тебя подвезу, у меня машина.

Лиза жалко улыбнулась:

— Глеб!

— Что?

— Ты ко мне не клеишься, часом?

Глеб состроил ужасно невинные глаза:

— Вуз а ву, мадам? Вы мне в бабушки годитесь!

— Лады. Тогда идем пить кофе.

В столовой их ждал накрытый круглый стол, на котором сиял фамильный кофейный сервиз. Илья Николаевич сидел за столом, но, завидев Лизу, встал и бережно подхватил ее под руку:

— Садитесь, деточка! Глеб, не стой столбом, подвинь даме стул!

— Спасибо, — прошептала Лиза и без сил опустилась на стул.

Глеб налил ей кофе в изящнейшую чашечку лиможского фарфора, на блюдце положил печенье. И при этом не переставал искать ее взгляда. А Лиза смотрела исключительно внутрь себя. Она понимала, что в ее душе образовалась пустота и ее невозможно заполнить.

— Лизочка, — откашлявшись, заговорил профессор Верейский, — надеюсь, при этом неудачном спиритическом сеансе вы не сочтете меня самого неудачником и шарлатаном?

— Нет, что вы.

— Мы с моим внуком проводили десятки, да что там, сотни сеансов, и до сих пор срывов не было. Почему сегодня все пошло не так…

— Может быть, мое присутствие…

— Нет, Лиза, нет! Вот, кстати, примите для поправки здоровья пятьдесят грамм настоящего уссурийского бальзама. Тут такие травы!

Лиза выпила бальзам и почувствовала, как он огнем разлился по ее телу. Она ощутила небывалую бодрость.

— Илья Николаевич, Глеб сказал, что в комнате для сеансов полным-полно сажи. Так давайте я начну уборку.

— Сейчас ни в коем случае! И в ближайшие три дня тоже. Я еще поработаю над этой сажей. А сейчас Глеб отвезет вас домой, чтобы вы хорошенько отдохнули. И вот — возьмите ваш аванс.

Профессор протянул Лизе две тысячи.

— Отдыхайте, и всего вам хорошего, Лиза. Я обязательно позвоню вам.

От профессора Лиза позвонила родителям, чтобы они не волновались, почему она появится так поздно.

У Глеба была вполне симпатичная «Лада Приора», впрочем, Лизе было не до марки машины. Ее трясло, и все сильней разрасталась в ней пустота.

Они сели в машину, Лиза назвала адрес и умолкла, уставившись в окно. Глеб пытался как-то ее развлечь студенческими байками и анекдотами, но потом тоже примолк. Вздохнул.

У Лизиного дома машина остановилась. Глеб вышел, открыл перед дамой дверцу:

— Все для вас, сударыня!

Лиза вышла:

— Спасибо, Глеб.

Она повернулась было к дому и тут услышала удивленное:

— Ты что, меня даже не поцелуешь на прощанье?

Глеб сказал это таким возмущенным тоном, что Лиза опешила и ей стало стыдно. Неужели так трудно чмокнуть в щечку в общем-то неплохого парня? Убудет от нее, что ли?

— Поцелую, — усмехнулась Лиза. И коснулась губами щеки Глеба.

А потом… Потом губы этого мальчишки как-то непостижимым образом нашли ее губы и удержали. Они целовались, как показалось Лизе, так долго, что пора было встать заре.

Наконец Глеб оторвался от нее.

— Мне понравилось, — хрипловато прошептал он, касаясь подбородком ее затылка.

— Мне тоже, — неожиданно для себя прошептала она. И вдруг так остро почувствовала всю прелесть ночи с ее птицами, сиренями, травами и прочими красотами, что захотелось петь.

Но петь она не стала. Вместо этого легко скользнула пальцами по груди Глеба и вошла в подъезд.

И только возле самой своей квартиры поняла, что шла по лестнице, не касаясь ногами ступеней.

Шамбала

Время неизвестно

Новая одежда Друкчена была так прекрасна, что ему на миг показалось, что ее взяли из какого-то музея. Сначала его облачили в тонкую белую сорочку с шитьем и такие же тонкие нижние штаны. Затем, при посредстве человека, которого Друкчен счел распорядителем церемоний, на нашего героя надели широкие шелковые шаровары бирюзового цвета, расшитый золотом жилет и темно-синий, до пола халат, на котором бисером были вышиты хризантемы. Обувь тоже была старинная — плетенные из золотых нитей башмаки с маленькими бубенчиками на носках. Когда Друкчен увидел себя в зеркале, он поразился. Он не узнавал себя! Разве это тот Друкчен, что пробавлялся случайными заработками в Лхасе, мучился от безденежья и безысходности! О нет! Из зеркала на него смотрел золотоволосый красавец с оливкового цвета кожей, с ясными глазами и в роскошном одеянии. Да уж, вот тебе и музей. Но что музей! Отныне все вокруг представляло музей, но живой, действующий, и Друкчен, как он понимал, занимал в нем не последнее место.

Волосы Друкчена, к слову сказать, тоже изменились, став золотыми. Лекарь Гамба сказал, что прежние волосы тибетца сгорели вместе с кожей, и он обрел новые, из тончайших золотых нитей, по милости принцессы Ченцэ — Зари Богов.

— Я так волнуюсь, — сказал Друкчен. — Сможет ли мое смертное око выдержать вид солнцеликой принцессы и ее божественного жениха?

— Не бойся, — успокоил его Гамба. — Очи тебе тоже заменили. Ты весь обновился, как молодой орел, Друкчен. Однако, чтобы ты не волновался, вот тебе веер — им ты можешь прикрывать лицо в присутствии высоких особ. Но вот за тобой пришли.

И действительно, пологи, отделявшие ложе Друкчена от остальной комнаты, поднялись, и он увидел двух стройных воинов в доспехах и при копьях. Приглядевшись, он понял, что воинами были женщины.

— Следуй за нами, Друкчен, — произнесла одна из них.

Когда женщины повернулись спиной, он увидел, что у них есть узкие, как у стрижей, крылья.

И Друкчен пошел. Его сначала вели длинным коридором с горевшими по стенам масляными светильниками и полом из гранитных плит, затем коридор кончился, и они вышли на огромную площадь, которая по размерам была, похоже, больше площади Тяньаньмень. Здесь, на краю площади, Друкчена поджидала повозка. Сделана она была из позолоченного дерева, а как прекрасен был конь, впряженный в нее! Грива его достигала позолоченных копыт, а в уши были продеты золотые серьги. Мало того, над спиной коня тоже трепетали прозрачные, поблескивающие крылья.

— Я действительно в Шамбале, — прошептал Друкчен. — Нигде на земле такое невозможно.

Он со своими спутницами сел в повозку, одна из дев гикнула, и конь понесся через всю площадь. Пока конь мчался, Друкчен любовался небом. Было оно здесь лилово-сиреневого цвета, с зеленоватыми, как нефрит, облаками.

Наконец кони встали у большого здания с покатой крышей, галереями и воротами. Здесь Друкчен и его спутницы вышли.

— Сейчас мы входим в вечноцветущий сад императрицы Ен, — сказала одна из спутниц. — Будь осторожен, человек.

— Обычно здесь мы завязываем людям глаза и затыкаем уши, но принцесса Ченцэ повелела нам не делать этого, считая, что ты достаточно крепок.

— Благодарю вас, — поклонился Друкчен.

И двери в сад распахнулись.

В первое мгновение Друкчен подумал, что сейчас умрет, но умрет от счастья. На него обрушился шквал цветов, ароматов, звуков и форм такого совершенства, какого нет в смертном мире. Если где-то и был рай, то это был вечноцветущий сад императрицы Ен.

По обе стороны вымощенной золотой плиткой дорожки стояли деревья, но никогда в реальности Друкчен столь странных деревьев не видел. У них были красные лакированные стволы, а переплетение ветвей напоминало кружева. Листва же этих деревьев была белой и прозрачной как слюда. Меж деревьев росли кусты и цветы, названия которых Друкчен не знал. Головки цветов, казалось, усыпаны были бриллиантами. Напоминали они лилии, но были куда крупнее и изящнее. Каких только оттенков тут не было, всё радовало глаз!

Друкчен услышал звуки, напоминающие голубиное курлыканье, и огляделся. Он увидел двух птиц, что играли между собой. Оперение этих птиц играло золотом и малахитовым цветом, на головах у них были крохотные венцы.

— Это императорские фениксы, — сказала одна из сопровождающих. — Поклонись им.

Друкчен поклонился. Птицы закурлыкали, словно благосклонно принимали его поклон.

— Идем далее, — сказали охранницы.

Друкчен еще долго шел по саду, и казалось, его сердце не выдержит изнеможения перед этой красотой, но вот сад закончился. Он и его спутницы стояли перед резными дверями из красного лака. Двери представляли собой панно — милостивый бодхисатва в окружении облаков.

Одна из дев приложила свою ладонь к благословляющей ладони бодхисатвы, и двери отворились.

— Принцесса Ченцэ назначила тебе встречу в шахматной беседке, — сказала девушка. — Мы проводим тебя туда.

Перед ними простиралось несколько улиц, вымощенных брусчаткой. На улицах стояли разноцветные дома и пагоды, были также фонтаны и небольшие сады.

— Что это?

— Это столица Шамбалы, город Чакравартин, — сказала прислужница, благочестиво коснувшись пальцами губ. — Он огромен и имеет великолепное строение. Мы находимся сейчас в провинциальной его части. Так пожелала принцесса. Во дворец, сказала она, ты еще успеешь попасть.

Они снова сели в повозку, и волшебный конь неспешно повез их по улице, давая возможность Друкчену рассмотреть здания. Он заметил, что многие дома здесь инкрустированы лазуритом и бирюзой, а на деревьях висят длинные нити речного жемчуга.

Наконец они выехали из переплетения улиц на небольшую площадь. В центре площади стояла изящная беседка из черного дерева с позолотой, окна и дверные проемы в ней были занавешены золотистым шелком.

Служительницы подвели Друкчена к беседке.

— Госпожа, ваш слуга уже здесь, — сказала одна из дев.

— Пусть войдет, — раздался мелодичный голос. — А вы ждите.

— Входите, господин, — шепнула девушка и сделала приглашающий жест, отодвигая золотистую занавеску.

Друкчен, затаив дыхание, поднялся по трем ступеням и вошел.

Беседка была небольшой. Вдоль стен ее располагались низенькие диваны и кресла, искусно вырезанные из мандаринового дерева, а в центре красовался ониксовый стол с круглой полированной столешницей. Возле стола стояли стулья, накрытые бархатной тканью, на одном из стульев сидела женщина и рассеянно двигала шахматные фигуры, в беспорядке расставленные на шахматной доске. Лицо женщины было скрыто вуалью.

Друкчен ощутил ужасную робость. От новизны впечатлений он почти что страдал, изнемогал под тяжестью окружающей красоты. Он не знал, как правильно обратиться к принцессе, поэтому опустился на колени, склонил голову и срывающимся голосом сказал:

— Приветствую вас, принцесса!

— Приветствие принято. Ты можешь подняться с колен и сесть за стол.

— Благодарю, госпожа.

Друкчен встал с колен, поправил халат и робко присел на край одного из стульев.

— Ты умеешь играть в шахматы? — спросила его принцесса.

— Нет, ваше высочество.

— Жаль. Я тоже не умею. Но надеюсь научиться. Здесь мне на все хватит времени. Ах! Ты, вероятно, хочешь увидеть мое лицо?

— Не смею и думать…

— Ах, брось эти церемонии. Ты спас меня и потому являешься самым близким мне человеком.

Принцесса подняла вуаль. Лицо ее было одухотворенным и прекрасным, черты — словно выточенными из молочно-белой яшмы. В глазах принцессы сияло расплавленное золото, и вся она была величественной, но в то же время простой и земной.

— Я хороша, да? — улыбаясь, спросила принцесса Ченцэ.

Друкчен кивнул не в силах оторвать взгляда от прекрасного лица.

— Мой жених находит черты моего лица слишком резкими и нехарактерными для жителей Шамбалы, — опуская вуаль, проговорила принцесса. — Во мне еще много осталось от жительницы внешней земли.

— Не смею здесь выразить своего мнения, — смутился Друкчен.

— Ах, как ты робок. Впрочем, надо выпить вина. Ведь для тебя сегодня праздничный день: ты впервые, о да, и навсегда покинул лечебные палаты доктора Гамбы. Ты здоров, жив, полон сил, и за это надо выпить!

Принцесса трижды хлопнула в ладоши. Перед нею материализовался юноша в темно-синей одежде.

— Лучшего вина, кубки и фрукты, — потребовала принцесса. — И поскорее!

— Будет исполнено, госпожа.

Юноша исчез, а буквально через минуту появился с подносом, на котором стояло заказанное принцессой.

— Поухаживай за мной, Друкчен, — улыбнулась принцесса и снова откинула вуаль. Словно солнце воссияло! — Налей мне вина.

Друкчен повиновался. Он налил вина принцессе, наполнил и свой кубок.

— Выпьем за продолжение нашей жизни, Друкчен! — весело сказала принцесса Ченцэ.

Они выпили. Вино было изумительным, оно слегка ударило в голову Друкчену, но в целом он чувствовал себя превосходно.

— Ты еще не бывал во дворце, — сказала принцесса, отщипывая виноградину. — Но с этим спешить не стоит. Дворец… он так роскошен, что это подавляет. Даже я чувствую себя в нем неуютно. Хотя моего жениха это удивляет. Он даже хотел, чтобы лекарь поговорил со мной — вдруг это проявляет себя моя прошлая память. Хотя принц не верит, что я была еще кем-то кроме как принцессой Ченцэ. Но ему приходится верить, иначе как же это объяснить с точки зрения сансары?

— Ваш раб плохо знает, что такое сансара, — поклонился Друкчен.

— Значений этого понятия существует несколько, но вот основные из них: переход, рождения, следующие друг за другом, жизнь, жизненный цикл, круг. Сансара — повторяющийся от рождения к рождению цикл жизни со всеми его страданиями, от которых освободиться можно только благодаря проникновению в нирвану. Круг, понимаешь? Замкнутый круг.

— Спасибо, ваше высочество.

— А помнишь, как я рассказывала тебе о Будде?

— О, мне никогда этого не забыть.

— У нас впереди еще немало таких разговоров. Мне здесь немного одиноко, Друкчен. Конечно, принц и родители — это прекрасно, но они только и делают, что созерцают и самосовершенствуются. А мне бы хотелось чего-то более… живого. Кстати, ты умеешь танцевать?

— Танцевать? О нет.

— Жаль. Я тоже не умею. А придется. Скоро праздник, во время которого я должна исполнить с принцем ритуальный танец. Но принц не учит меня. Правда, он пообещал, что подарит мне учительницу танцев — настоящую дакини. Здорово, да? Давай выпьем еще вина.

Они выпили вина, а потом принцесса сказала:

— Я хотела видеть тебя, Друкчен, не только за тем, чтобы болтать и пить вино. Мы сейчас поедем выбирать тебе жилище.

— Жилище?

— Да. Твой дом. В Шамбале у каждого свое жилище, здесь нет сирых и бездомных. Ты готов к поездке?

— Да, ваше высочество.

— Отлично. Тогда идем. Я позволяю тебе поддерживать меня под руку. Я чуть-чуть напилась.

Они вышли из беседки и сели в повозку. Прекрасногривый конь шел медленно, давая возможность своим седокам как следует осмотреться.

Скоро Друкчену стало не по себе от созерцания огромного количества улиц и прекрасных жилищ. К тому же многие жители, завидев повозку принцессы, выходили на проезжую часть, падали на колени и просили благословения. Это сильно затрудняло движение.

Наконец повозка свернула в небольшой глухой проулок, обсаженный тисами и рододендронами. Здесь стоял всего один дом. Но какой! Красотой он напоминал пагоду; двухэтажный, со скошенными разукрашенными крышами, с отделкой из перламутра и ляпис-лазури, с круглыми окнами, затянутыми прозрачной тканью, с воротами, которые поддерживали колонны в виде вставших на задние лапы драконов.

— Какое великолепие! — только и вымолвил Друкчен.

— Тебе нравится? — весело спросила принцесса. — Это очень хорошо. Войдем.

— Но… Может быть, в доме кто-нибудь живет?

— Не имеет значения. Идем же.

Они вошли в дом. Изнутри он оказался не менее великолепным. Стены были обиты бархатом, на полах лежали ковры и свежие тростниковые циновки, мебель вся из палисандра и красного лака. Они углубились внутрь дома и увидели прекрасный алтарь с малахитовой статуей Будды Авалокитешвары.

Но что самое удивительное — в доме не было ни души, хотя в жаровнях курились благовония, а на столе стояло роскошное угощение.

— Осмотрим кухню, — предложила принцесса.

Кухня была большой и чистой, вся выложена плиткой лазурита и кварца. В очаге тлел огонь, большой котел с водой еще был теплым.

— Вот тебе и жилье, — сказала принцесса Друкчену.

— Но, владычица, как я посмею? — удивился тот. — В доме явно кто-то живет, посудите сами…

— Тогда откуда эта пайцза? — усмехнулась принцесса и продемонстрировала Друкчену пайцзу, означавшую «дом свободен». — Я сняла ее с притолоки у входа. Скорее всего здесь кто-то просто провел день-другой, а потом ушел. Так что смело называй дом своим и располагайся. Понимаю, у тебя нет вещей, но тебе сегодня же пришлют все необходимое из дворца: посуду, одежду, постельные принадлежности.

— Благодарю, владычица, — поклонился Друкчен.

— А чтобы отвадить непрошеных гостей, вот, — и принцесса протянула мужчине пайцзу, означавшую «дом занят». — Повесь у входа.

Они еще походили по дому, отведали приготовленных яств, а затем принцесса распрощалась, пообещав Друкчену, что повозки с вещами из дворца будут немедленно.

Когда повозка с принцессой скрылась вдали, Друкчен повесил пайцзу, запер двери и вошел в главную комнату. Здесь было очень красиво, особенно хороши были свитки с буддийскими изречениями.

Примерно через полчаса прибыли вещи из дворца. Друкчен набегался в своем роскошном халате, перетаскивая из повозок одежду, ткани, вина, провизию. Потом пришлось все это раскладывать по многочисленным полкам, шкафам и сундукам. Кстати, Друкчен не увидел в доме холодильника, но, слава богам, ему не прислали ничего скоропортящегося. Видимо, холодильников в Шамбале принципиально не водилось.

Из присланной одежды Друкчен выбрал самую скромную и удобную и переоделся. Халат и плетеные туфли ему порядком поднадоели, тем более что колокольчики звенели при малейшем движении.

Переодевшись, Друкчен выпил чаю и пошел обследовать второй этаж. Здесь оказалась большая библиотека, книги и свитки, по всему, были старинными и очень ценными. Друкчен опять оробел: в чей же дом он попал?

Он стал рассматривать книги. Здесь было много житий Будд и бодхисатв, но вот Друкчен наткнулся на свиток, озаглавленный «Четыре Благородные Истины», развернул его и стал читать.

«И сказал Возвышенный пяти монахам:

— Признаете ли вы, монахи, что я никогда прежде не говорил так с вами?

— Это правда, господин.

Тогда снова стали слушать пять монахов Возвышенного. Они направили свои мысли на познание.

Говорил Возвышенный пяти монахам:

— Есть две крайности, монахи, от которых должен удаляться тот, кто ведет духовную жизнь. Какие это крайности? Одна крайность — есть жизнь в похоти и наслаждении. Это низко, неблагородно, недостойно, ничтожно. Другая крайность — это жизнь, полная лишений и истязаний. Это больно, недостойно, ничтожно. От этих двух крайностей отстоит Совершенный, он познал путь, лежащий посредине, путь, который открывает глаза и душу, ведущий к покою, познанию, просвещению, Нирване. Что же это за средний путь, который избрал Совершенный, путь, открывающий глаза и душу, ведущий к познанию, просвещению, Нирване? Это священный восьмеричный путь, который называется правая вера, правое решение, правое слово, правое дело, правая жизнь, правое стремление, правая мысль, правое самопогружение. Это, монахи, срединный путь, открывающий глаза и душу и ведущий к покою, познанию, просвещению и Нирване.

Это, монахи, священная истина о страдании: рождение — страдание, старость — страдание, болезнь — страдание, смерть — страдание, с немилым быть соединенным — страдание, с милым расстаться — страдание, не получить, чего желаешь, — страдание.

Это, монахи, священная истина о происхождении страдания: это жажда, ведущая от рождения к рождению, вместе с радостью и желанием, находящим здесь и там свою радость: жажда наслаждений, бытия и тленности.

Это, монахи, священная истина о прекращении страдания: прекращение жажды благодаря уничтожению желания, освобождению от желания.

Это, монахи, священная истина о пути к прекращению страдания, священный восьмеричный путь: правая вера и правое решение, правое слово и правое дело, правая жизнь, правое стремление, правая мысль, правое самопогружение. Вот священная истина о страдании, так, монахи, открылись у меня глаза, открылось познание, понятие, знание. Эту священную истину о страдании я понял.

И пока я, монахи, не обладал во всей полноте истинным познанием и понятием о четырех священных истинах, еще не достиг высочайших свойств Будды вместе с мирами богов, с миром Мары и Брамы, вместе с аскетами и браманами, богами и людьми. И я узнал и увидел следующее: прочно искупление моего духа. Это мое последнее рождение, отныне нет для меня новых рождений.

Так говорил Возвышенный, и радостно приветствовали пять монахов речь Возвышенного.

Когда Будда окончил свою речь, пошла во все миры богов весть, что в Бенаресе святой привел в движение колесо учения. Пять монахов и первый из них Конданна, который с тех пор приобрел имя Конданна Познающий, просили Будду посвятить их в последователи, и он сделал это словами: „Приступите сюда, монахи; возвещено учение. Шествуйте в святости, дабы дать конец всякому страданию“.

Так зародилась община учеников Будды: пять монахов стали ее первыми членами. Новая речь Будды о непостоянстве и бессмысленности помогла пяти ученикам достигнуть состояния безгрешной святости…»[4]

Друкчен прочел свиток еще раз, и уныние охватило его.

— Мне никогда не достигнуть святости, — грустно сказал он. — И не выпасть из круга сансары. Я слишком люблю наслаждаться жизнью! Прах побери, да ведь время уже позднее!

И впрямь за окнами смеркалось. Друкчен почувствовал усталость и направился из библиотеки в спальню.

В спальне он, не раздеваясь, повалился на роскошную кровать.

— Ах, — сказал он, — чего-то не хватает! Впрочем, и так понятно чего: приятной милашки. Она бы и раздела меня, и помогла прогнать усталость. Видно, с этим в Шамбале туго.

Друкчен поворчал еще себе под нос и вскоре захрапел.

И приснился ему сон о том, что он идет по вечноцветущему саду императрицы Ен. Кругом великолепные деревья и цветы, голову пьянит их красота и аромат. И тут из-за одного дерева выступает красавица в легких прозрачных одеждах и начинает манить к себе Друкчена.

— Позволь мне порадовать тебя, — говорит она и приникает устами к его устам.

— А как же истины о страдании и бренности всякого наслаждения? — бормочет Друкчен.

— Ты что, монах? — хохочет девица, а грудь у нее от хохота так и колышется.

— Нет, я не монах.

— Тогда идем скорей со мной. Знаешь ли, кто я? Я сама дакини, и уж если приглашаю, не теряйся.

— Дакини?

— А тебя это смущает?

Под легкий смех красавицы они идут на поляну, полную пышных трав. И вот уже Друкчен видит, как они неистово занимаются любовью, и нет ничего прекраснее, и все благородные истины вылетают у него из головы…

— Чш-ш… Не топай так. У нас, кажется, появился гость.

Друкчен, хоть и опьяненный видением, проснулся от этого шепота моментально.

Шепот шел снизу, из кухни. Друкчена прошиб холодный пот.

Кто проник в его дом? Ведь он собственноручно запер дверь!

Меж тем разговор на кухне продолжался:

— Ты заметил? На доме пайцза новая, говорящая о том, что он занят. В большой комнате короба с вещами, на столе — остатки ужина. Здесь кто-то есть!

— Что ж, ему повезло, сегодня последний день его жизни.

— Дурак! Тебе бы только пришить кого-нибудь! Пень неотесанный! Ты представляешь, что начнется, если в Чакравартине найдут труп!

— А мы его закопаем!

— Где, идиот?! — Повсюду плитка и камень, здесь же не роют могил, потому что здешние жители живут вечно!

— Тогда что же делать?

— Поднимемся в спальню, наверняка он там, и предложим ему вступить с нами в долю. Откажется — изобьем до полусмерти, прихватим вещички и деру!

— Толково.

— Еще бы. Недаром у меня голова круглая, а у тебя сплюснутая, как инжир!

Друкчен вскочил с кровати и заметался по темной комнате в поисках хоть какого-нибудь оружия. Из оружия нашлась только ночная ваза. Он схватил ее и встал в боевую позу.

Медленно отворилась дверь. И на пороге Друкчен увидал одного… нет, троих… нет, пятерых здоровенных мужиков!

— Не подходите близко! — сказал он дрожащим голосом. — Кто вы такие?!

Один из вошедших зажег потайной фонарь.

— Гляди-ка! — сказал он одобрительно. — А он храбрец, вооружился ночным горшком!

— Все равно, прежде чем ты меня прикончишь, я натяну его тебе на голову, — пообещал Друкчен.

— Будет тебе, добрый человек. Убери ты эту пакость. Мы с миром пришли.

— Сначала скажите: кто вы такие?

— Да вроде как… разбойники.

Россия, город Щедрый

Весна 2012 года

Лиза сидела у себя в комнате и вспоминала поцелуй, который случился у них с Глебом. Было, было что вспомнить. Но разве можно допустить такие отношения? Он — малек, студент, она — без пяти минут кандидат философских наук. Да и вообще…

Но тут Лиза посмотрела на себя в зеркало. Девушка с пылающими щеками, огромными блестящими глазами и алыми, с размазанной помадой губами ей, очевидно, понравилась.

— Плевать, — залихватски сказала Лиза. — Что будет, то будет.

И тут зазвонил ее мобильный.

Юля Ветрова.

— Привет, Юля!

— Благословенна будь, печальная красавица!

— Почему печальная? Я в отличном настроении!

— Хм… Это хорошо. Это радует. Какие у тебя новости?

— Я устроилась на работу.

— Все больше позитива в твоем голосе. И куда?

— Скорее, к кому. Ассистентом к профессору Верейскому.

— Вау! Это к тому старичку, что носится с привидениями и упокойниками?

— Да. Но он не такой уж старичок.

— Ха! Кому ты это говоришь? У меня с ним кое-что было. Он жуткий сердцеед, так что берегись. Не одни только привидения его возбуждают.

— Юль, у него есть внук.

— Та-а-а-ак!

— Ему девятнадцать лет.

— Еще раз та-а-ак!

— Сначала я спасла его от панков, а потом ассистировала ему на сеансе. И полчаса назад мы целовались.

— Взасос?

— Юля!

— Значит, да. Кисонька моя, я за тебя безумно рада. Кстати, если и профессор Верейский предложит тебе целоваться, и не только целоваться, не отказывайся. Старичок он пылкий.

— Юля!

— Ах, как приятно слышать твой голос! Вот это голос настоящей девушки, а не грымзы, которой ты была до сих пор! Я вынесу благодарность внуку профессора Верейского. И даже поцелуюсь с ним сама. Если ты не против.

Лиза расхохоталась.

— А что? Давай целенаправленно развратим внучка! Ведьмы мы или нет?

— Я не ведьма, — напомнила Лиза.

— Ничего, моей силы хватит на двоих. Кстати, что звоню: ты не забыла, что сегодня в полночь мы собираемся у моей тетушки Анны Николаевны Гюллинг?

— Ой, забыла, а зачем?

— Будем обследовать ее дом на предмет наличия комнаты, которой нет. Вспомнила?

— А, вот теперь вспомнила. И еще она говорила о каком-то Эликсире для богов…

— Это позже. Пока — комната. Так что полдвенадцатого ночи я за тобой заскочу на помеле. Я бы и так прилетела, но ты ж без помела летать боисси.

— Боюсь. Я и на помеле боюсь.

— Лизка, отбрось страхи! У тебя новая жизнь началась!

— Ну, в общем, да…

— Значит, до вечера! Держи хвост пистолетом!

Запикали гудки.

Лиза нажала на отбой и снова посмотрела на себя в зеркало. Нет, она действительно изменилась, причем в положительную сторону.

Это заметили и родители. Когда Лиза пришла на кухню пить кофе, папа сказал:

— Лизок, ты вся так и светишься. Хорошее настроение?

— Да, папа.

— А можно тебе его чуток подпортить?

— В смысле?

— У меня сейчас собрание представителей «Свободной России» должно начаться через полчаса. А мне к зубному срочно надо — пломба, зараза, вывалилась. Может быть, ты съездишь вместо меня?

— К зубному?

— Ха, юмористка. На собрание. Выручи, дочка. Один раз!

— Ладно, пап, так и быть. Но за это ты мне купишь шампанское и коробку конфет «Вдохновение».

— Обязательно! Так я побежал к зубному?

— Стоп, папа. Ты мне не сказал, где у вас проходит это ваше собрание.

— А, ой, ну конечно. Ночной клуб «Казанова» знаешь?

— Ого! А вы не мелочитесь!

— Само собой. Езжай туда, а на входе тебе объяснят, в какой зал идти. Все, целую!

И папа слинял. Такое впечатление, что его ждал не только зубной врач.

Мама допила кофе и поцеловала дочку в макушку:

— Ты сегодня действительно какая-то особенная, Лиза. Кстати, как прошел сеанс у профессора Верейского? Ты вернулась поздно, я не стала лезть с расспросами.

— Сеанс прошел… — Тут Лиза поняла, что ничего не помнит о сеансе, кроме яркого света. — Ну не знаю как. Медиум вызвал духа, был яркий свет, а потом много сажи. Профессор отпустил меня на несколько дней, пока спиритическую комнату не приведут в порядок. И еще мне дали аванс — две тысячи.

— Ужасно много.

— На новые румяна «Пупа» мне хватит.

— Дочка, зачем тебе румяна! Ты такая сияющая, яркая, светлая! Тебе вообще косметика не нужна!

— Да ладно. Ой, мам, я буду собираться, а то к папиным свободнороссам опоздаю.

— Ты смотри, чтобы папа со своей политикой тебе на шею не сел. Тебе диссертацию писать надо, а не слушать всякую мурню, которую несут озлобленные на власть пенсионеры.

— Хорошо, мам.

Лиза вымыла посуду, стремительно ретировалась из кухни в свою комнату, там распахнула гардероб и надолго перед ним замерла. Что бы такое надеть на заседание общества «Свободная Россия»?

И тут ее осенило. Розовое платье — вот вариант! Старички просто попадают, а у папы потом будет повод больше никогда не пускать дочь на мероприятия подобного плана.

Розовое платье мало того что было розовым, так еще и по крою превосходило все ожидания непродвинутых блондинок. У него было декольте (скромное, впрочем), корсаж с лентой (на ленте розочка) и пышная, расходящаяся от талии веером складок юбка, едва доходившая до колен. Вот такая роскошь!

Когда Лиза облачилась в это платье, выяснилось, что оно недурственно на ней сидит. А с белыми лаковыми туфельками — вообще зашибись. Лиза нацепила еще на шею нитку жемчуга, подкрасила губы и вышла в коридор:

— Мам, ну как?

Мама так и села на ящик для обуви:

— Дочка, да ты просто Барби!

— Само собой, — хмыкнула Лиза. — Зато на собрании «Свободной России» меня все запомнят.

Лиза вышла из дому, вдохнула свежий весенний воздух и зацокала каблучками в направлении троллейбусной остановки. И хотя троллейбусная остановка была недалеко, четыре машины чуть не столкнулись, завидев дефилирующую по тротуару Лизу.

В троллейбусе было многолюдно и нервно, все толкались, шепотом проклинали друг друга и думали о том, как поскорее добраться на работу. Но едва в троллейбус вошла Лиза, вокруг нее словно образовалось пространство, люди жались к стойкам, лишь бы не зацепить сумкой или не помять платье такой превосходной во всех отношениях девушки.

Так что до клуба «Казанова» Лиза добралась без особых помех. Она вышла, миновала небольшую площадку перед клубом (на площадке стояли байкеры с байками, но они поразевали рты и пороняли байки, едва увидели Лизу) и по ступенькам поднялась к двери клуба.

Здесь дежурил швейцар. Он предупредительно распахнул дверь перед Лизой и сказал:

— Банкетный зал направо, мисс.

— Спасибо, но я на заседание «Свободной России», — ослепительно улыбнулась Лиза.

— Да вы что? — ахнул швейцар. — Что такой красавице делать на этом сборище старых мышей?

— Я их немножко развлеку. — Лиза продолжала ослепительно улыбаться.

— Ох, мне вас так жаль, мисс! Василий, иди сюда!

Подошел матерый охранник. При виде Лизы он просиял:

— Какая девушка!

— Вот я и говорю, — поддакнул швейцар. — И представляешь — ей надо на заседание свободнороссов.

— Меня туда папа послал, — нашла нужным пояснить Лиза.

— Ужас, — сочувственно сказал охранник.

— Василий, ты уж проводи девушку.

— Само собой. — Василий широким жестом открыл дверь. — Пожалуйте!

Следом за Василием Лиза вошла под своды клуба «Казанова». «Казанова» вмещал в себя три танцпола, банкетный зал, зал для официальных сейшенов (туда сейчас и направлялись охранник с Лизой), два бара, ресторан итальянской кухни и патио с фонтанами. Пока охранник вел Лизу через все это великолепие, он успел сообщить ей, что недавно развелся, детей нет, и он был бы просто счастлив посидеть с Лизой в местном караоке-баре, если она, конечно, не против. Лиза у дверей в зал обнадеживающе сказала, что рассмотрит этот вариант.

И вот наконец она переступила порог зала. Зал был небольшим, мест на пятьдесят, примерно четверть из них пустовала. Остальные заняли свободнороссы. Ряды располагались перед небольшим возвышением, на котором стояло что-то типа трибуны. Когда Лиза вошла, на трибуне как раз витийствовал очередной оратор:

— Товарищи! Ни для кого не является секретом, что наш город — оккультный центр России. И мы мирно уживаемся с ведьмами, вампирами, оборотнями, умертвиями и прочими представителями оккультных масс. Но спрашивается, помогает ли нам это? Отвечу: нет, не помогает! Представители оккультного большинства пренебрегают нами, людьми, ставят себя на более высокую ступень развития, можно сказать даже, унижают нас, людей! Вы скажете, где доказательства? Вот, извольте, я тут привел некоторые фактики. Вампиры посещают модные бутики нашего города и отовариваются в них гораздо чаще, чем это делают простые люди. Мало того! На вывесках некоторых магазинов города я увидел надписи «Только для вампиров!» и «Только для нелюдей!». Несмотря на эти надписи, я посетил данные магазины. И что же? Что же я там увидел?! Роскошная, не побоюсь этого слова, одежда и обувь, дорогущие аксессуары, развратное белье! А цены, цены! Но не это главное! Главное, что меня, человека — человека! — вытолкали из этих магазинов чуть ли не взашей! И ни один вампир, ни один оборотень не вступился, не сказал: «Как вы смеете унижать представителя доминирующей расы?» Наоборот, посмеивались, кривлялись, тыкали пальцами. Они забыли, как мы их когда-то осиновым колом и серебряными пулями!

А пенсии! Товарищи, рассудите здраво, разве то, что мы ежемесячно получаем от государства, — это пенсии? Это жалкие пособия, рассчитанные только на то, чтобы мы не умерли с голоду! Между тем как домовые, лешие, а также ведьмы получают пенсию примерно в два раза большую, чем обычные люди, и это проверенный факт!

И такая ситуация наблюдается, товарищи, не только в нашем Щедром. Наш областной центр, город Холмец, вообще превратился в рассадник вампиризма и оборотничества. Так недавно там открыли институт прикладного ведьмовства. И знаете, в чем исчисляется стипендия студентов? В долларах и евро! Это тогда, когда мы, люди, влачим жалкое существование на обочинах нашей цивилизации. Да что говорить! Мэр нашего города, конечно, человек, но он пляшет под дуду губернатора. А губернатор кто? Ведьма! Не пора ли нам изменить ситуацию? Повернуться лицом к людям! И если вы согласны, товарищи, то предлагаю сегодня на этом заседании выработать концепцию заявления против оккультного большинства. С этим заявлением мы пойдем к мэру, к губернатору, а если надо — и к премьер-министру. Он, слава богу, еще пока что человек!

И тут оратор заметил Лизу. Возможно, он заметил ее еще раньше, но очень уж ему не хотелось прерывать свою пламенную речь.

— Девушка, вы к кому? — спросил оратор то розовое чудо, которое было Лизой, но вполне могло быть и куклой наследника Тутти.

— Здравствуйте. Извините за опоздание, — сказала Лиза и пошла к первым рядам. — Я дочь Сергея Павловича Камышева, меня зовут Лиза. Понимаете, он внезапно приболел, вот и послал на заседание меня.

— Бред какой-то, — высказалась дама, похожая на вязальную спицу в очках. — Товарищ Камышев совсем рехнулся, можно сказать!

— Папа отнюдь не рехнулся. — Холода в Лизиных словах стало больше. — А заболеть может каждый. Позвольте, я присяду?

— Присаживайтесь, не задерживайте собрание.

Лиза села с краю второго ряда, чинно оправив подол платья. Она просто кожей чувствовала, как ее сверлят глазами мужчины-свободнороссы, и это ее ужасно веселило.

На трибуну поднялся новый оратор.

— Уважаемые товарищи! — заговорил он. — Я хочу выступить с заявлением. Не далее как вчера на мою супругу напал оборотень. Пытался сорвать цепочку с шеи и сумочку. Моя жена криком привлекла наряд милиционеров, но, когда они появились, оказалось, что они тоже оборотни. Поэтому ее заявление о нападении они рассматривать не стали. Свои покрывают своих, товарищи! Я предлагаю подать мэру петицию, в которой говорилось бы о сокращении числа оборотней, вампиров и умертвий в нашем городе. Пусть их высылают в Холмец. Или даже во Владивосток! Это невозможно более терпеть! По словам предыдущего докладчика, выходит, товарищи, что нас, людей, теснят отовсюду. Мы стали вторым сортом. А гастарбайтеры! По последним данным статистики в нашем городе нелегально проживают свыше трехсот оборотней и вампиров из Таджикистана, Узбекистана и Украины. Они, видите ли, приехали на заработки! Они, как нам говорят, выполняют самую низкооплачиваемую и трудную работу в городе. Но это не так, товарищи! Гастарбайтеры отнимают и перехватывают вполне приличную работу у наших работяг-людей. Они быстрыми темпами возводят новый торговый центр, скажете вы. Да, это так. Но если покопаться в документации, связанной с торговым центром, оказывается, что возводится он без надлежащих норм безопасности и стандартов! Даже ведьмы — возьмем эту крайность — над ним не произносили позитивных заклятий. Этот центр может рухнуть в любой момент! И кто будет виноват…

Лиза очень внимательно слушала выступление оратора, поэтому не сразу заметила, что на нее безотрывно вот уже с четверть часа страстно взирает довольно симпатичный молодой мужчина. Когда наконец у нее стала ныть спина от его взгляда, она обернулась и спросила:

— Мы знакомы?

— Еще нет. Но я очень жажду познакомиться. Меня зовут Владимир.

— Лиза.

— Очень приятно. Лиза, вы еще долго собираетесь слушать эту лабуду?

— Но я только пришла!

— В таком платье на заседание политического движения не ходят.

— А при чем здесь платье?

— А притом, что нам с вами надо немедленно идти в коктейль-бар.

— Нет, я досижу до конца!

— Вы меня убиваете. Но хорошо. Я тоже буду сидеть и ждать вас.

Лиза отвернулась и, скрывая победную улыбку, уставилась на оратора.

Заседание было беспредельно скучным, хотя идеи на нем высказывались самые крамольные — от сокращения поголовья вампиров евгеническим путем до открытой войны с лешими. Лиза все это брала себе на заметку, чтобы вечерком рассказать Юле и Анне Николаевне.

Наконец заседание завершилось. Все зашумели, запереговаривались. У старичка одуванчиковой внешности нашлись какие-то листовки и прокламации, и он роздал их желающим. Лиза тоже взяла пару прокламаций — в доказательство того, что она здесь была, чтобы папа не придирался.

Владимир уже стоял возле нее с видом победителя. Лизе не понравился вид победителя — уж слишком самодовольный.

— Ну что, в коктейль-бар? — спросил ее Владимир.

— Сожалею, но нет, — змеисто улыбнулась Лиза. — Я вспомнила, что мне срочно надо взять одну книгу в библиотеке. А также зайти в парикмахерскую и уложить волосы.

— Они у вас прекрасно лежат.

— Да? Ну тогда отполировать ногти.

— Лиза, вы просто хотите от меня отвязаться? Я вам так не нравлюсь?

— Это тест, — усмехнулась Лиза. — Я решила помучить вас и посмотреть: подожмете вы хвост и откажетесь или все-таки предпочтете терпеливо меня обихаживать?

— И что же?

— Пока не знаю. Но вроде хвост вы не поджали…

— Да, он у меня вполне бодр.

И Владимир повернулся к ошеломленной Лизе спиной, чтобы продемонстрировать свой длинный пушистый хвост в изящную полосочку. Хвост весело раскачивался из стороны в сторону.

— Боже мой! — ахнула Лиза. — Вы не человек! Но как…

— Ага! — торжествующе повернулся к ней Владимир. — Я вас заинтриговал-таки!

— Конечно, заинтриговали. Такой хвост. Такой, мм, полосатенький! Это куда интереснее коктейль-бара.

— Значит, в библиотеку не поедем? И полировать ногти тоже?

Лиза очаровательно улыбнулась:

— Вы победили. Пусть будет коктейль-бар. Здесь, в «Казанове»?

— Нет. Предлагаю заглянуть в «Колесо сансары». Очень экзотичное местечко.

— Имейте в виду, я должна быть трезвой. Мне сегодня в полночь встречаться с двумя ведьмами.

— Ворожить будете?

— Все возможно.

Владимир галантно предложил руку своей даме:

— Идемте, Лиза. Кстати, платье потрясающее.

— По-моему, вы это уже говорили.

— В моем случае не грех и повториться. А вы еще очаровательнее своего платья. Погодите, вот я еще его с вас сниму…

— Эй! — посуровела Лиза. — Вы думаете, что, обзаведясь хвостом, можете вести себя столь откровенно?

— Ничего не могу с собой поделать, Лиза, вы меня заставляете терять голову. И хвост, кстати. А вот и моя машина.

Они остановились у солидного черного лимузина с тонированными стеклами.

— О? — удивилась Лиза. — У представителя «Свободной России» и такое авто?

— Я засланный казачок, — улыбнулся Владимир. — Но я все вам расскажу по дороге. Садитесь в машину.

— Эх, совсем я голову потеряла.

— Да? И вы?

— Конечно. Сажусь в машину к незнакомому мужчине.

— Уже знакомому. Вы знаете мое имя и знакомы с моим хвостом. Это много, согласитесь.

Лиза села в машину и смотрела, как на водительское место усаживается Владимир. Ее очень волновало, куда же он денет хвост. У Юли для хвоста в машине была специальная дырка. Здесь дырки не было, великолепный пушистый хвост просто улегся вдоль ноги. Лиза едва-едва подавила в себе желание его погладить.

— Едем, — скомандовал Владимир.

Ключ зажигания повернулся сам собой, а механический голос сверху поинтересовался:

— Маршрут, господин?

— Бар «Колесо сансары».

— Принято, господин.

Машина мягко тронулась и покатила в центр города.

— Какую музыку вы предпочитаете? — спросил Владимир.

Лиза вспомнила Глеба и без зазрения совести ответила:

— Готический рок.

— О? Вы потрясаете меня все больше и больше. Но, увы, дисков с готическим роком у меня в машине нет. Обещаю вскорости исправить сию досадную оплошность.

— Зачем?

— Я уверен, что мне еще не раз и не два посчастливится везти в машине такую потрясающую девушку. Надо подготовиться.

— Владимир, а не слишком ли много вы строите планов? Может, вы меня ради разнообразия спросите? А вдруг я замужняя мать пятерых детей?

Владимир рассмеялся:

— Нет, это вам не подходит. Замужние матроны не хранят в своем гардеробе платьица от Барби.

Он покрутил верньер настройки сиди-плеера, и салон машины заполнила музыка Эннио Морриконе.

— Подойдет?

— Конечно. Это же классика.

Они миновали центр, немного покружились в переулках, а затем выехали в самый фешенебельный район города. Здесь всегда было оживленно, пестро и ярко. Из окна лимузина Лиза залюбовалась витринами роскошных магазинов и ателье. Похоже, что Владимир здесь ориентируется как рыба в воде.

— Для коктейлей еще рановато, — сказал Владимир. — Но для нас «Колесо сансары» всегда открыто.

— Для нас?

— Да. Теперь — для нас.

Он с шиком подкатил к украшенному неоновой рекламой входу. Вышел, распахнул перед Лизой дверь:

— Прошу вас, леди.

Леди элегантно вышла. Тут же собралась кучка зевак, обсуждающих поочередно то машину, то Лизу, то Владимира. В кучку затесались два вампира-трансвестита. Они посылали Владимиру воздушные поцелуйчики и строили рожи Лизе.

Владимир и Лиза вошли в бар. Поскольку час был ранний, народу практически не наблюдалось. Они сели за столик, и Лиза осмотрелась.

Здесь было красиво и стильно. Обстановка почти копировала внутренности буддийского храма, даже курительные палочки тлели перед огромным золоченым изваянием Будды.

— Ну как? — спросил Лизу Владимир.

— Здорово. Но кощунственно. Будда в баре…

— Я бывал в Пенджабе. Там Будда есть даже в борделях.

— А вы тот еще жучок.

— Что значит жучок? В пенджабских борделях я был исключительно с гуманитарной миссией «Свободной России».

— Кстати, почему вы назвали себя засланным казачком?

— Отвечу не раньше, чем мы закажем себе по коктейлю. Вы что предпочитаете в это время суток?

— Владимир, я не искушена в коктейлях, так что хватит издеваться. Закажите мне что-нибудь малоалкогольное.

— Хорошо. И поверьте, я не издеваюсь.

Подошел официант. Владимир заказал для себя двойной бурбон и персиковый кампари для Лизы. Заказ принесли быстро.

— Что же, за встречу! — поднял бокал Владимир.

— За встречу!

Лиза пригубила своего коктейля. Приторный, слишком приторный. Но в голову не ударяет, и это уже хорошо.

— Так, расскажу я вам, Лизонька, почему я засланный казачок. Видите ли, в «Свободной России» я единственный нечеловек.

— Но что же вам там нужно?

— Информации. Видите ли, «Свободная Россия» не такая уж безопасная и беззубая общинка. Они получают финансирование от кого бы вы могли подумать? Адвентистов седьмого дня и «Свидетелей Иеговы». Поэтому община нелюдей и заслала меня — проверять, все ли в этой общинке правильно и славно. Чувствуете, какие у них там речи? Дай им волю и денег, они устроят новый поход против ведьм и вампиров!

— Ох…

— Но не волнуйтесь, этого не будет. Нелюди не допустят.

— Владимир…

— Называйте меня Влад. И давайте будем на «ты».

— Хорошо. Так вот, Влад, как старички из свободнороссов относятся к тому, что ты нечеловек? Почему они тебя не выгоняют и не дергают за хвост?

— Лизонька, ты зришь в корень! Они этого не делают, потому что видят меня как человека. Мой хвост умеет наводить марево.

— Что?

— Марево. Изменять пространственно-временные флюктуации. Подстраиваться под человеческое восприятие. «Священную книгу оборотня» читала?

— Да. Так ты оборотень?

— Нет. Я лемуриец.

— Кто?

— Лемуриец. Никогда о них не слышала?

— Нет.

— О, это потрясающая история. Надо заказать под это дело еще коктейлей.

— Ты хочешь меня споить?

— Конечно. Я без ума от пьяных женщин.

— А как ты пьяным машину поведешь?

— О, я быстро трезвею, не волнуйся. Официант! «Черного русского» для меня и «Маргариту» для девушки!

— Сию минуту-с.

— Итак. Слушай. Раньше, очень давно, чуть ли не во времена Древнего Рима, таких, как я, называли лемурами — призраками, душами мертвецов, умерших насильственной смертью. Считалось, что лемуры ночами бродят по земле и насылают на встреченных людей безумие. Девятого, одиннадцатого и тринадцатого мая отмечались лемурии — дни лемуров, когда закрывались все храмы и не заключалось ни одного брака.

— Так вот ты кто!

— Не спеши. В древности существовал обряд, чтобы изгнать из дома лемуров. Глава семьи поднимался ночью и, трижды омыв руки, брал в рот черные бобы, а затем принимался бросать их через плечо и повторял девять раз, что этими бобами искупает себя и своих близких. Потом девять раз стучал в медный таз и просил лемуров покинуть дом.

— Жаль, что у меня нет медного таза!

— Ты хочешь, чтобы я покинул твой дом? Но я там еще не был. Однако надеюсь побывать. Но я продолжаю. Древние римляне путали лемуров — духов с лемурийцами — расой, которая жила на протоконтиненте Лемурии. Лемурийцы обладали уникальными способностями — могли становиться невидимыми, их не могло убить никакое оружие…

— Кроме черных бобов?

— Бобы — это тоже только паллиатив. Лемурийцы читали мысли, предвидели будущее, обладали психокинезом… В общем, полный набор.

— И ты всё это… тоже?

— Да. Мои родители были и остаются лемурийцами. Но самое главное знаешь что?

— Что?

— Лемурийцы бессмертны. И не стареют. Я живу на земле уже не одну тысячу лет.

— Очень мило. И что же такого потрясающего лемурийца, как ты, занесло в наш провинциальный городок?

— Ты не поверишь.

— И все же.

— Я искал тебя.

— В смысле? Конкретно меня? Лизу Камышеву?

— Нет, конечно. Я искал девушку, с которой смогу быть собой. Не притворяться, не напускать марево.

— Прости, но как ты догадался, что это именно я? А не какая-нибудь Маша, Рита или Аделаида? Розовое платье помогло?

— Розовое платье тут ни при чем. Хотя оно, конечно, тебе идет, Барби ты моя сладкая.

— Но-но! «Моя»! «Сладкая»! Не зарывайся.

— Поздно. Считай, что я уже держу тебя в объятиях.

— Так как ты решил, что я — это я?

— Вот. Смотри.

Влад расстегнул воротник рубашки и вытянул цепочку. На цепочке висел странный медальон — в кусок металла вплавлен черный камень. Сейчас этот камень словно светился изнутри и казался горячим. Воздух вокруг него дрожал.

— Это осколок Лемурийского континента, миллионы лет назад ушедшего под вулканическую лаву, — сказал Влад. — Это талисман для каждого лемурийца. Когда лемуриец находит свою половинку, камень начинает светиться и испускать излучение. Теперь он всегда будет светиться, пока ты рядом. А отойдешь на пару шагов, погаснет. И причинит мне боль.

— Как это боль?

— Когда камень загорается, он начинает резонировать с моим сердцем. Гаснет — сердце останавливается. С остановившимся сердцем я могу жить, но как в коме. Так что уж ты не уходи далеко.

— Это бред какой-то!

— Нет, не бред. Выйди из бара. И отойди на пару десятков метров. На минутку.

— Влад, это не смешно!

— Я не смеюсь. Выйди-выйди.

— Ну хорошо.

Лиза решительно встала, одернула платье и вышла из бара.

На улице красовался весенний день. Кругом зазывали витринами роскошные магазины и сообщали о весенних распродажах и скидках. Лиза уж было хотела зайти в магазин косметики «Рив Гош», как тут ее окликнули. Она обернулась. Это был официант из бара.

— Что такое? — спросила Лиза.

— Девушка, извините, но ваш спутник… Похоже, ему плохо.

Лиза побледнев, влетела в бар. Влад обмяк в кресле, вокруг него суетилась обслуга. Девушка услышала: «Господи, сердце не бьется, надо в реанимацию!» Она подошла к Владу, коснулась его лба. Лоб был ледяным.

— Влад, — прошептала она, — ты что удумал?

Она положила руку ему на грудь. Сердце действительно не билось. Но вот прошла минута, другая, и Лиза услышала глухой удар. Затем второй.

— Вы не волнуйтесь, — сказала она обслуге. — С ним такое бывает. Гипергликемическая кома. Он сейчас придет в себя.

Влад открыл глаза и прошептал:

— Убедилась?

— Ты сумасшедший! Ты это нарочно!

— Не нарочно. Думаешь, меня самого это радует? Таскайся теперь везде за тобой вплоть до сортира.

— Ты просто хам.

— Я знаю.

Влад поудобнее уселся в кресле и усадил к себе на колени Лизу. Она не сопротивлялась. Она все еще держала ладонь на его груди. Сердце билось — бодро, мощно и ровно.

— Ты такая хрупкая, — сказал Влад. — Действительно куколка.

— Между прочим, я занимаюсь айкидо.

— Хорошо, договорились, сломаешь мне руку. Все равно срастется быстро. На лемурийцах все быстро заживает. А теперь нам пора целоваться.

— Думаешь, пора?

— Абсолютно. На нас даже никто не смотрит. А если и посмотрят, решат, что ты своим благостным поцелуем решила вернуть меня к жизни.

Лиза положила голову Владу на плечо. Тот нашел ее губы и надолго приник к ним. Поцелуй был тягучим, как молодой мед, и с некоторым привкусом алкоголя — все-таки они целовались в коктейль-баре. Лиза на миг оторвалась от его губ — чтобы сделать вдох, а потом прижалась снова.

Влад прервал поцелуй.

— Едем ко мне, — тихо сказал он. Его глаза светились, как камень Лемурии.

— Зачем?

— У меня дома кресло шире. И диван есть.

— Подожди.

— Почему?

— Я хочу пока просто целоваться.

— Лизонька, ты садистка. Я же просто взорвусь. Ты не понимаешь…

— Чего я не понимаю?

— Я нашел тебя. И теперь я для тебя всё. Я весь — для тебя. Ты мой смысл. Ты даже больше чем смысл.

Руки Влада стиснули ее талию.

— Хорошо, едем. Но обещай, что мы никуда не врежемся.

— Обещаю.

Они вышли из бара и сели в машину. Тут имел место еще один поцелуй, кончившийся тем, что Влад сделал декольте в платье более глубоким.

— Едем, едем же, — шептал он.

Машина завелась.

— Маршрут, господин?

— Домой.

— Принято, господин.

Влад положил руки на руль, и Лиза заметила, как дрожат его пальцы. Пальцы, кстати, были загляденье.

— Влад, мы точно не разобьемся? — спросила она.

— Я лучше отдам себя на растерзание старичкам из «Свободной России», чем позволю тебе пострадать. Успокойся, моя единственная.

Услышав это, Лиза поняла, что пьяна не от коктейля. Легкомысленный флирт грозил перерасти в полноценный роман.

— А чего мне бояться? — прошептала Лиза. — Собственного одиночества?

Они выехали за город и на скорости сто двадцать помчались по Веневскому шоссе. Влад хотел положить руку на переключатель скоростей, но вместо этого положил ее на Лизино колено.

— Влад, ты точно нас расшибешь, — прошептала Лиза, хотя на это ей было уже наплевать.

Влад сбросил скорость. Они свернули с шоссе на небольшую асфальтированную дорогу, петлявшую в березовой роще.

— Тебе у меня понравится, обещаю, — сказал Влад.

Замелькали роскошные особняки. Влад остановился у одного из них.

— Это твой дом? — спросила Лиза.

— Это твой дом, — вполне серьезным тоном ответил Влад.

Они вышли из машины, и тут из-за кованых ворот появился охранник.

— Здравствуйте, — сказал он.

— Кирилл, поставь машину в гараж и сделай так, чтобы нас никто не беспокоил.

— Хорошо.

Влад и Лиза сделали несколько шагов, и тут лемуриец сказал:

— Нет, так неправильно.

И подхватил Лизу на руки. Так он внес ее в дом.

— Осмотр дома оставим на потом? — спросил он у девушки, лаская ее шею.

— Думаю, да. Я не хочу, чтобы ты взорвался.

— Тогда на второй этаж.

— Пусти меня, я сама поднимусь.

— Ни в коем случае.

Влад на руках понес Лизу на второй этаж. Лиза подумала, что это начинает напоминать ей любовный роман из серии «Роковой соблазн».

«Ну и пусть напоминает, — подумала Лиза. — Влад потрясающий».

— Ты потрясающий, — сказала она ему. — Ты об этом знаешь?

— Ерунда, — ответил Влад. — Вот спальня.

Он толчком ладони распахнул двери и внес Лизу в спальню. Положил на кровать.

— Дай мне хоть туфли сбросить!

— Я сам.

Влад снял туфли с Лизы и начал круговыми движениями массировать ей ступни.

— Твои бедные ножки затекли в этих туфлях, Золушка. Но ничего, это скоро пройдет. Однако продолжим поцелуи. На чем мы прервались?

Лиза молча распахнула объятия.

Розовое платье безвозвратно оказалось на полу, одежда Влада — тоже. Влад неистовствовал, и Лизе только и оставалось, что принимать его — потрясающего, чуткого, напряженного как струна. Ей казалось, что все длится бесконечно, что Влад внутри нее целую вечность и так и должно быть. Скоро они сольются совершенно, и это будет какое-то новое существо…

Волна блаженства захлестнула ее и вознесла на самую вершину. Лиза не смогла сдержать крика и услышала, что ее крику вторит голос Влада.

Наслаждение уходило медленно. Лиза лежала, раскинувшись на подушках, пальцы Влада рассеянно вычерчивали какие-то знаки на ее груди, и сладкое томление наполняло девушку до краев.

— Жизнь моя, — прошептал Влад, целуя ее волосы.

— Влад, мне не верится…

— Во что, любимая?

— Пошла на собрание «Свободной России», а встретила тебя.

— Лизонька, для тебя, может быть, это не так важно, как для меня. Ты, наверное, думаешь: ну вот, теперь у меня есть любовник. А я думаю: ну вот, в моей жизни появился смысл и цель, я не зря живу, теперь мне есть кого любить и беречь.

— Ты… ты не просто любовник, — запинаясь, сказала Лиза, хотя именно так и думала.

— Да! Да, любимая! Я хочу, чтобы ты поняла это — я не просто любовник. Я даже не просто муж, только скажи, и мы поженимся в любую минуту. Я — твое второе лицо, твое отражение в зеркале, твое второе дыхание.

— Мое всё.

— Да.

— Но почему так?

— Потому что по-другому мы, лемурийцы, не умеем.

— Влад, послушай, ты бессмертен…

— А ты смертная? Тебя это беспокоит?

— Да.

— Не волнуйся, сокровище мое. Я знаю способ, как сделать тебя бессмертной, поверь мне. Я люблю тебя и не хочу потерять.

— Влад…

— Что?

— Это очень ответственные слова…

— Какие?

— «Я люблю тебя».

— Я знаю. Потому и произношу их.

— Влад, но я… Это все так внезапно… Я еще в себе не разобралась…

— Ты меня не любишь?

— Я… я не могу сказать, что люблю. Я так не привыкла. Я тебя едва знаю и…

Влад прижал к себе девушку, словно убаюкивая ее.

— Я подожду, родная. Я добьюсь того, что ты скажешь мне слова любви. Мне некуда спешить. Ведь отныне и навсегда мы вместе.

Ее бедро коснулось его твердой плоти.

— А ты ненасытен, — сказала она.

— Безусловно. Сейчас я покажу тебе одну древнюю позу…

В конце концов Влад все-таки выдохся и его лемурийские штучки истощились. Он лежал рядом с Лизой на животе, поигрывал своим полосатым хвостом, пушистым, прямо как у песца, а Лиза этот хвост гладила.

— А хочешь, я отрежу свой хвост? — спросил Влад.

— Ты с ума сошел! Зачем?

— У тебя будет боа, какого нет ни у кого. Боа из хвоста лемурийца!

— Лемуриец, если не перестанешь болтать глупости, у тебя будут неприятности.

— К примеру, какие?

— Я уйду.

— О, только не это! Лизонька, не сердись. Позволь поцелуй.

— Э-э, это разве поцелуй?

— С какой стороны посмотреть.

— Влад, извини, но…

— Что?

— Я ужасно есть хочу.

— Признаться, я тоже. Тогда в душ и на кухню.

Душ они приняли вместе — не из эротических соображений, а просто Влад еще побаивался отходить от Лизы: камень мог погаснуть на любом расстоянии и ввести своего хозяина в кому. На кухню они тоже спустились вместе: Влад усадил Лизу во главе стола, а сам достал из холодильника стейки и принялся их жарить. Лиза не спорила. Ей нравилось смотреть, как готовят мужчины.

А еще она поняла, что у нее началась новая жизнь.

Жизнь с Владом.

Шамбала

Время неизвестно

— Разбойники? — дрожащим голосом произнес Друкчен. — Вот это я попал…

— Добрый человек, ты не бойся нас. Мы просто заберем твои вещички и уйдем. Не будем душегубством заниматься.

Страх Друкчена пропал перед жадностью. Принцесса Ченцэ снабдила его различнейшими вещами и драгоценностями, а он, даже не посмотрев на них, должен отдать каким-то разбойникам?! Интересно, кстати, откуда в Шамбале, стране света и святости, оказались разбойники? Видать, тут все не так свято, как рисуется!

— Вот что, — сказал Друкчен. — Вещей вам не видать, потому что сама принцесса Ченцэ дала их мне. Кощунством было бы отдавать эти вещи в руки разбойников. А если вы хотите подраться, я готов. Я освоил стиль обезьяны и журавля, так что могу постоять за себя.

— Ах так, незнакомец! — вскричал самый высокий разбойник. — Хочешь биться? Да я тебя развею как пыль, растрясу как мякину, расколочу как глиняный кувшин!

— Хвасталась жаба, что может море выпить, — презрительно сказал Друкчен, хотя все поджилки у него тряслись. — Дайте мне меч! У кого я могу одолжить меч на время боя? Впрочем, что и спрашивать, вы все люди непорядочные, а значит, и мечи у вас недостойные!

— Постой, добрый человек, не хули нас, — вышел из кучки разбойников сгорбленный старичок в одеждах даосского монаха. — Я монах Куй по прозвищу Аист Не Вовремя, и я могу одолжить тебе свой меч. Он не простой, он освящен молитвами настоятеля монастыря Трех Гор. Им ты можешь биться.

— Отлично! — Друкчен взял меч и увидел, что тот отлично выкован, изящен и с прекрасным балансом. — Пусть скажет свое имя тот, против кого я буду драться, тогда и я назову свое имя.

— Меня зовут Жуй по прозвищу Железная Крыса! — выпятил грудь детина. — А ты кто?

— Я Друкчен, честный человек без прозвища, — сказал наш герой. — А как звать остальных?

— Я Дуй по прозвищу Ветер В Ракитах, — представился толстый разбойник с одним глазом.

— Я Лей по прозвищу Яшмовый Таз!

— Я Пей по прозвищу Волшебник Лазуритового Города!

— Вот и хорошо! — подытожил Друкчен. — Я принесу ваши головы принцессе Ченцэ и буду знать, как каждую поименовать. Что ж, Железная Крыса, защищайся!

Детина взревел, дико завращал очами и, подняв меч, устремился на Друкчена. Тот вдруг позабыл всякий страх и понял, что его руки и ноги поразительным образом окрепли. Он встал в основную позицию стиля обезьяны и скрестил свой меч с мечом противника.

Тот не ожидал такого отпора. Друкчен напирал, разбойник едва увернулся от удара. И снова замах!

— Да ты правил не знаешь! — крикнул Друкчен, парировав замах.

Теперь уж он устремился в атаку. Он делал молниеносные выпады, а противник отражал их. Мечи звенели и высекали искры. И, как говорится в древней книге «Речные заводи», более пятидесяти раз сходились они, но ни один не мог победить.

Друкчен видел, что его враг выдохся, сам же он ощущал лишь бодрость, словно хлебнул молодого вина.

— Сдайся, Железная Крыса, — кричали его подельники. — Не видишь, он черта переборет! Уйдем отсюда, не будем ничего трогать, да еще и приплатим молодцу, чтобы он о нас помалкивал!

Но Жуй все равно отчаянно сражался, ибо хотел защитить сомнительную честь своего имени. Он отчаянно махнул мечом и сбил головную повязку с головы Друкчена. По плечам последнего, легко звеня и ярко переливаясь, рассыпались золотые волосы.

— О боги! — вскричал монах Куй. — У этого человека золотые волосы!

Жуй немедленно отступил и опустил меч. На лице его был написан испуг.

— Да, у меня волосы сделаны из золота, потому что собственные сгорели вместе с кожей! — прокричал Друкчен. — Не понимаю, почему это вас так поразило. Сражайся, Жуй!

— Нет, господин, я не стану более с вами сражаться, — сказал Жуй и отбросил меч. — Прошу господина считать меня своим рабом.

— И нас, и нас считайте своими рабами, господин! — сказали вразнобой разбойники и повалились на колени.

— Да что с вами? — удивился Друкчен.

— Позвольте объяснить, — поднял руку Аист Не Вовремя.

— Объясните, конечно, только сначала пусть все поднимутся с колен.

— Господин без меры милостив.

Разбойники встали. Вперед выдвинулся даосский монах.

— Видите ли, господин, когда мы получили от настоятеля монастыря Трех Гор благословение разбойничать, он предрек, что над нами не будет главаря до тех пор, пока один из нас не сразится с человеком, у которого волосы будут из чистого золота. Мы уже долго промышляем грабежом и разбоем, но до сих пор такого человека не встречали и были без главаря как цыплята без наседки. И вот боги смилостивились над нами! Будьте нашим главарем, почтеннейший Друкчен, а мы будем во всем вам повиноваться.

Друкчен призадумался. Стать главарем разбойников? Не очень-то приятная перспектива, но, с другой стороны, он ведь может склонить этих заблудших людей ко благу.

— Хорошо, — сказал он. — Я стану вашим главарем, но не раньше, чем вы мне объясните, как разбойники появились в столь святом месте, как Шамбала.

— О, господин, — рассмеялся даос. — Вы думаете, что Шамбала — это святое место? Вы заблуждаетесь. Здесь есть все пороки, присущие грешному человеку. Только люди здесь особенные. Они вместе с пороками обладают сверхъестественными способностями и бессмертны.

— Погодите, выходит, и вы бессмертны?

— О нет, — покачал головой даос. — Так же как и вы. Бессмертны лишь люди, созданные в Шамбале. А пришедшие в нее извне — смертны. Или, скорее, превращаемы.

— Что значит «созданные»? Что значит «превращаемые»?

— О господин, мы точно не знаем. Знаем лишь, что все высокопоставленные люди Шамбалы, все богатые и знатные, родились не от отца с матерью, а были созданы в особых чанах зарождения. Превращаемые люди — это такие, как вы и я. Те, кто попал в Шамбалу из обычного мира. В обычном мире со временем мы бы умерли, но в Шамбале нет смерти — есть превращение. Колесо сансары, а мы спицы в этом колесе. Когда один ваш жизненный цикл подойдет к концу, вы не умрете, но изменитесь. Например, станете мулом или бабочкой. Все зависит от кармы и положения в обществе.

— Мне ничего такого не сказали, — прошептал потрясенный Друкчен. — Когда я сюда попал…

— А как вы сюда попали?

— Я… я взорвался в машине, упавшей в пропасть.

— О, вам не повезло. Хотя кому как. Вот мы — все пятеро — были альпинистами, замерзли при восхождении на Кайлас и оказались здесь. Конечно, мы не сразу стали разбойниками. Вот я был монахом в монастыре Трех Гор, а мои товарищи подвизались на разных службах: кто варил еду, кто чистил отхожие места. Но однажды мы все встретились и решили разбойничать. Красть помаленьку то там, то здесь. Конечно, мы побаиваемся воинов, ведь если нас поймают, то принудят к низменному превращению.

— А что значит — низменное превращение?

— Превращение в предмет. Горшок или скамью. Здесь, господин, ни одна молекула не пропадает даром.

— Слушайте, но вы больше похожи на героев книги «Троецарствие», чем на современных альпинистов.

— О, это Шамбала всех так меняет. Время здесь не течет, оно застыло. Как раз на средневековом уровне.

— Но почему?

— Кто знает ответ? Никто. Может, это выгодно правителям Шамбалы.

— А кто они, правители Шамбалы?

— Император Эли и императрица Ен. Говорят, что сначала были сотворены они, а потом уж вокруг них сотворили Шамбалу. Но никто не знает правды.

— Скажите, а вот вы грабите…

— Домá и прочие строения, но только не людей. Мы боимся попасться на глаза даже простому человеку. Он донесет воинам, и тогда на нас устроят настоящую охоту. Да кроме того, всякий настоящий житель Шамбалы обладает такими способностями, что может сильно нам повредить.

— Понятно. Значит, вы домушники. Но скажите, куда вы сбываете награбленное? Неужели в Шамбале есть притоны, которые принимают награбленное добро?

— Конечно, есть! В Шамбале есть все, кроме смерти, дорогой господин! Мы сносим награбленное в дом госпожи Мой-нян. А она через верных людей переправляет добро в другие миры.

— В другие миры?

— Конечно! Ведь существуют другие миры помимо нашего. А некоторые товары из Шамбалы Мой-нян переправляет во внешний мир — на обычную землю. Там за них дают громадные деньги.

— А что вы делаете с деньгами, которые выручаете?

— Мы выручаем не деньги, дорогой господин.

— А что же? Ради чего такой риск?

— Ради трудодней.

— Ради чего?

— Ради трудодней.

— Объясните, я снова не понимаю.

— Видите ли, добрый господин, все существа в Шамбале — от мала до велика — трудятся. Каждый на своем месте. За труд они получают так называемые трудодни. Каждый отчитывается, сколько работы он сделал, и за это получает соответственные трудодни. Если у тебя много трудодней и они большие, то есть за тяжелый труд — ты получаешь вкусную еду и питье, хорошую одежду, жилище и обстановку. И даже можешь взять спутницу-товарища. А если трудодней у тебя мало и они за легкий труд — мало еды, мало одежды и спутницы-товарища тебе не видать, как своих косиц.

— И у кого же больше всего трудодней в Шамбале?

— Больше всего, конечно, у императора и императрицы. Подумай только, как они трудятся, чтобы сохранить мир и благоденствие в Шамбале! Потом у приближенных к императорскому дому — сколько церемоний надо выполнять! Потом у различных по рангу чиновников — вот у кого труда больше всего, ведь они должны направлять простой народ и учить его, как жить. Потом у армии…

— В Шамбале есть армия?

— Конечно! Есть воины внутренних и внешних войск. Они должны блюсти наши границы от внутренних и внешних врагов. Шамбала — совершенное государство, на нее кто только не зарится! Так вот. О трудоднях. Когда мы жили просто и работали каждый кто где…

— Я настраивал грависистему безлошадных повозок…

— Я чистил отхожие места…

— Я присматривал за пожертвованиями в храме…

— Я стриг ногти у посетителей бань…

— Я был монахом на побегушках у настоятеля… Так вот, когда мы работали кто где, мы получали очень мало трудодней и ничего не могли себе позволить, даже чашку вина в праздник императора. Тогда мы вспомнили друг о друге и связались между собой.

— А как вы связались между собой? Вы работали недалеко друг от друга?

— Нет. Просто у каждого жителя Шамбалы рангом ниже архата стоит клеймо. И через это клеймо можно связаться с кем угодно. И найти кого угодно. Так мы связались и нашли друг друга.

— А кто такие архаты?

— Высшие существа. Император, его семья, чиновники, воины и еще те из обычных людей, кого особо отметят высшие. За какие-нибудь заслуги. Покажите вашу правую ладонь, господин.

Друкчен показал. Его ладонь была чиста.

— Архат, архат! — вскричали разбойники и снова повалились перед ним на колени.

— Да в чем дело?

— У вас, господин, нет клейма. Вы особый, вы высший, вы архат. А у нас есть клейма, вот.

И разбойники показали правые ладони, на которых было вытатуировано по глазу.

— Встаньте с колен! Ну пожалуйста! — попросил Друкчен.

— Господин, наши жизни в ваших руках. Вы можете выдать нас внутренним войскам. И тогда нас превратят в ночные горшки.

— Я никому не выдам вас. Я решил стать вашим главарем.

— О, господин!

— Только расскажите мне, как вы тратите свои трудодни.

— Ну мы больше всего, конечно, тратим на выпивку да на красоток. Постоянных жилищ у нас нет, живем где придется. А собираемся по сигналу — три синих огонька на болоте Чармуджан. Нас еще не поймали, а с вами, господин, и вовсе не поймают…

И тут в дверь снизу громко постучали:

— Отворите! Внутренние войска!

Разбойники перепугались до смерти:

— Вот мы и попались!

— Спокойно! — сказал Друкчен. Он громко спросил: — Что вам нужно?

— В вашем доме соседи услышали шум и прислали нас узнать, все ли спокойно.

— Да не так уж и спокойно, господа. Прошу простить за шум: я распекаю своих нерадивых слуг. Они опять напутали с ужином и моим костюмом.

— Ах, простите, господин…

— Друкчен.

— Ах, спаситель принцессы Ченцэ! Не смеем более тревожить ваш покой. Простите! Если угодно, мы сами накажем ваших слуг и завтра же пришлем новых.

— Не стоит. Я привык к этим. Спасибо за беспокойство.

— Еще раз простите!

И воины удалились — это Друкчен видел из окна.

Когда все стихло, разбойники в третий раз повалились Друкчену в ноги:

— Вы спасли наши ничтожные жизни, господин!

— Слушайте, мне уже надоело, что вы все время падаете на колени, — весело сказал Друкчен. — Опасность миновала, спрячьте кинжалы и мечи.

— Эх, сейчас бы выпить по полной чарке!

Друкчен сказал:

— Вероятно, на кухне есть вино…

— Нет, господин. Мы должны достойно отблагодарить вас. И закрепить наше соглашение о том, что вы теперь главарь нашего отряда. Для этого нужно идти в «Озорную пташку».

— «Озорная пташка»? Хорошо звучит!

— А выглядит еще лучше, господин! Вы будете довольны. Тем более что заправляет «Озорной пташкой» та самая Мой-нян, которой мы сбываем наше добро. Вам не худо бы познакомиться с нею и отдохнуть в ее обществе.

— Что ж, идемте в «Озорную пташку». Может, прихватим что-нибудь из моих вещей, чтобы заплатить за выпивку?

— Нет, господин, мы угощаем! Только выбираться из этого дома будем задворками, а то как бы ваши соседи снова не подняли шум.

— И верно.

Друкчен и разбойники погасили во всем доме свет и черным ходом выбрались в маленький проулок.

— Следуйте за нами, господин, и простите, что мы не можем нести вас в паланкине. Но мы обязательно исправим эту оплошность.

— Я обойдусь и без паланкина. Куда идти?

— Сюда за нами пожалуйте.

Под предводительством даосского монаха разбойники и Друкчен пошли по улицам ночного Чакравартина. Скоро Друкчен заметил, что богатые и роскошные кварталы с садами и фонтанами сменяются кварталами победнее да поскромнее. Но везде было очень чисто и тихо, этого он не мог не отметить. Не то что на некоторых улицах Лхасы. О Лхаса, Лхаса, благословенная столица, увижу ли я тебя!

Наконец разбойники подошли к скромному на вид двухэтажному зданию без окон, увитому плющом с большими резными листьями.

— Вот мы и пришли, — сказал монах и постучал особым стуком.

Дверь тотчас же отъехала в сторону. За дверью возник огромный негр с голым торсом и в красных шароварах, подпоясанных синим широким кушаком.

— Монах и компания, — пробасил негр. — Всегда рады вас видеть. А это что за новый человек?

— Отныне это наш господин и повелитель, — сказал Пей по прозвищу Волшебник Лазуритового Города. — Пропусти нас, Али.

— Добро пожаловать! — сказал Али, отстраняясь. — У матушки Мой-нян самое веселье.

Они вошли в «Озорную пташку», и Али крепко запер за ними двери.

Наши гости шли по украшенному цветами коридору и слышали, как отовсюду доносится звонкий женский смех, музыка и стук чарок.

— Кажется, я весело проведу ночь, — сказал Друкчен монаху.

— О, мы все весело проведем ночь, не сомневайтесь в этом, господин.

Али привел их в большой зал, освещенный десятками масляных светильников. Курились благовония, от ароматов цветов и надушенных женских тел у Друкчена сразу закружилась голова.

— А Шамбала не такое уж и постное местечко, если здесь есть «Озорная пташка», — пробормотал Друкчен.

— Присаживайтесь, — сказал Али.

Он указал на мягкие диваны, обитые золотой парчой и бархатом. На диванах было разбросано множество подушек.

— Я приглашу хозяйку, — вымолвил Али и удалился, покачивая могучим торсом.

— Али — раб госпожи Мой-нян, — шепнул Друкчену Лей. — Не дай бог отведать крепости его кулаков. Его даже воины внутренних войск побаиваются.

Все расселись по диванам. Друкчен наслаждался ароматами и прекрасной музыкой, хотя понимал, что привели его не в концертный зал.

Разбойникам не пришлось ждать и пяти минут, как к ним вышла очаровательная женщина. Высокая, стройная, с длинными, черными как уголь волосами и бледным лицом, она казалась выточенной из нефрита или яшмы. Ее лицо хранило отпечаток благородства, а глаза были очень выразительны. Одета красавица была в алое, расшитое цветами длинное платье, подпоясанное поясом из пластинок чистого золота. На ногах красовались туфельки, опушенные белым мехом, руки были в браслетах и кольцах.

Разбойники и Друкчен встали и поклонились.

— Приветствуем тебя, госпожа Мой-нян!

— Приветствую и вас, вольные люди, в «Озорной пташке»! Но среди вас есть тот, кого я еще не знаю. Кто ты, незнакомец? Назовись и знай, что, каким бы ни было твое имя, оно останется в тайне внутри стен «Озорной пташки».

— Меня зовут Друкчен, — поклонился наш герой.

— Ах! — распахнула веер госпожа Мой-нян. — Сам спаситель принцессы Ченцэ пожаловал к нам! Вы хоть знаете, кого привели, болваны?

Разбойники замялись:

— Мы знаем лишь то, что он высший… У него нет клейма…

— Господин Друкчен взорвался в огненной колеснице, спасая жизнь принцессы Ченцэ. На этой колеснице он доставил принцессу в Шамбалу к ее названым родителям. Так ли я говорю, господин Друкчен?

— Во всяком случае, это же я слышал и от самой принцессы Ченцэ.

— Присядьте, — сказала госпожа Мой-нян и щелкнула пальцами. — Немедленно вина и закусок! Несите полный стол! — Затем она любезно улыбнулась Друкчену: — Ни слова больше с вашей стороны, пока не отведаете моего вина и закусок. Оцените гостеприимство «Озорной пташки».

Большой круглый стол, уставленный кувшинами вина, золотыми кубками и тарелками с различными яствами, появился во мгновение ока.

Госпожа Мой-нян налила в кубок вина и поднесла его на уровне бровей Друкчену:

— Выпейте, мой господин!

Друкчен взял кубок и выпил. Вино оказалось превосходным.

— Великолепное вино! — сказал он госпоже Мой-нян.

— Я рада, что мое скромное винишко заслужило ваше доброе слово, — лучезарно улыбнулась Мой-нян. И обратилась к разбойникам: — Вы, милостивые государи, сегодня будете обслуживаться не мной, а вот этими девушками. Мое внимание — дорогому гостю.

К разбойникам подошли пять девушек, одетых в изящные и в то же время довольно смелые платья, начали наливать им в кубки вино и подавать закуски. Разбойники чуть не замурлыкали от удовольствия.

Друкчен выпил еще трижды по три кубка вина, и язык у него развязался, да и руки стали шаловливыми. Он обнял за талию Мой-нян, та не противилась, а только хихикала, откусил персик и сказал:

— Мог ли я думать, что испытаю такое блаженство!

— Это еще не блаженство, — таинственно улыбнулась Мой-нян. — Блаженство впереди. Я вижу, что у вас на сердце что-то есть. Поведайте мне, как близкому другу. Заверяю вас: все ваши тайны умрут вместе со мной.

— Ах, если б вы знали…

— Скажите же мне!

— Дорогая госпожа Мой-нян, я пришелец в Шамбале, все мне здесь непонятно и чуждо. Я жил обычной жизнью в обычном мире.

— Вы были женаты?

— Моя жена умерла, оставив мне маленького сына. Теперь ему два года. Мне нужно было заниматься сыном, а я пустился в приключения.

— Какие же, мой дорогой друг?

— Я выполнил просьбу одной ведьмы.

— Ведьмы? Да оградят нас бодхисатвы! О чем же попросила вас ведьма.

— Она попросила сопровождать двух русских к горе Кайлас. Отца и дочь. Вы знаете, кто такие русские? О, это такой народ! Такой народ… Они захотели совершить паломничество на Кайлас. Кайлас — это священная гора…

— Да, да, понимаю…

— Я привез их к Кайласу, но они не успели сделать священное восхождение. Отец заболел, и его пришлось вести в храм Дзунг. Тело его умерло, а сам он стал Буддой. Тело же его похоронили в священной ступе храма Дзунг. Я хотел вернуться с его дочерью к Кайласу, но она впала в безумие и повелела мне везти ее в Шамбалу. Помню лишь, что мы мчались куда глаза глядят, потом была пропасть и там сгорела машина. А позже я узнал, что дочь русского вовсе не русская, а принцесса Ченцэ, принцесса Шамбалы. А я… Я не знаю теперь, кто я…

Друкчен погрустнел и уронил кубок. И тут госпожа Мой-нян прижалась к нему всем телом и страстно прошептала:

— Вы мой господин и повелитель, и ради вас я готова на что угодно. На что угодно, понимаете?

И она страстным поцелуем впилась в губы Друкчена.

Ее поцелуй оказал исцеляющее действие. Отупляющий хмель вылетел из головы Друкчена, грусть прошла, зато на ее место явились совсем другие ощущения.

— У меня так давно не было женщины, — почти простонал Друкчен.

— Мы это сейчас исправим, — улыбнулась госпожа Мой-нян.

Она взяла Друкчена за руку и повела узким коридорчиком в небольшую комнату. В комнате стояла огромная кровать под балдахином, кругом красовались ковры и подушки.

— Возьми вот это, — протянула Мой-нян Друкчену красную пилюлю.

— Зачем?

— Если твой меч притупился, это средство снова сделает его острым и надолго. И наслаждение будет острее, поверь.

— Хорошо, — усмехнулся Друкчен и проглотил пилюлю.

И почти тут же в него словно бесы вселились. Точнее, в его бойца. Увидев, что воин готов к бою, Мой-нян засмеялась и одним движением сорвала с себя платье. Друкчен с вожделением смотрел на женщину: ее тело было совершенным, грудь сводила с ума, а об остальном и говорить нечего. Друкчен зарычал, как дикий зверь, и заключил Мой-нян в объятия. Они повалились на пол, и Друкчен тут же овладел красоткой.

— Какой ты торопливый, — засмеялась Мой-нян. — Ну ничего, у нас впереди еще целая ночь.

Но Друкчен все равно торопился. Это не понравилось Мой-нян, она сама стала наездницей и задала другой темп.

— Так-то будет лучше, — простонала она, целуя Друкчена.

Они резвились несколько часов, и пилюля тут не помешала. Наконец Мой-нян пресытилась и сказала:

— Дорогой, давай отдохнем, выпьем вина и съедим по кусочку засахаренных фруктов. После любви это так приятно.

— Все, что скажешь, сокровище мое, — лениво бросил Друкчен.

Мой-нян позвонила в колокольчик. Вошел мужчина. Был он статен, красив, глаза его горели, как два сапфира… Друкчен даже позавидовал статности этого мужчины.

— Раб, принеси нам вина и засахаренных фруктов!

Мужчина поклонился и вышел.

— Какой видный этот муж! — восхищенно сказал Друкчен.

Мой-нян немедленно взревновала:

— Ты хочешь попробовать с мужчиной? Метать стрелы в поганый медный таз вместо яшмовой вазы? Ах ты, неверный!

— Да нет, что ты… Мне, кроме тебя, никого не надо. Просто удивился — такой здоровяк и раб.

— Да, он странным образом попал сюда. Он уже был рабом, когда попал из внешнего мира в Шамбалу. Дай вспомнить его имя… Погоди… Да, верно. Лекант.

Россия, город Щедрый

Весна 2012 года

Стейки Влад пережарил. Это потому, что он все время оглядывался на Лизу и дарил ей очередной поцелуй.

— Прости, — покаянно сказал Влад, выкладывая стейк на тарелку Лизе. — Вообще-то я хорошо готовлю, но сейчас…

— Ерунда, — улыбнулась Лиза. — А консервированных персиков у тебя случайно нет?

— Нет, а что?

— Вот полжизни бы сейчас отдала за банку консервированных персиков! Это, наверное, секс с тобой на меня так действует.

— Возможно.

— Слушай, а который час?

— Не знаю. Вспомни Грибоедова. Ох, прости, а ты куда-то спешишь? Ты что-то говорила…

— Я должна быть у своих знакомых ведьм, но это ближе к полуночи. А пока просто неплохо было бы заехать домой и сообщить родителям, что я никуда не пропала и вообще…

— Съездим, сообщим. Заодно с родителями меня познакомишь. Все-таки я твой муж.

— Все-таки ты торопишь события.

— Я тебе не нравлюсь?

— Нравишься. Очень. Но не надо устраивать из нашей встречи суету и беготню. Не торопись.

— Не могу. Я столько времени искал тебя! Ты не понимаешь… Это вечное одиночество, бр-р!

— Хочешь сказать, у тебя не было женщин?

— Кхм, были, конечно. Но случайные и ненадолго. Ну вот, я открылся перед тобой. Колись и ты про своих поклонников.

— У меня нет поклонников.

— И ты не была замужем?

— Нет.

— И что, никто не сходил по тебе с ума? Никто не называл тебя своей единственной лапусенькой?

Лиза рассмеялась:

— Похоже, что нет. Влад, ты знаешь, тут что-то странное.

— Где тут?

— В моей памяти. Будто у меня вынули кусок воспоминаний. И я не могу вспомнить, где и когда это произошло. Представляется только яркий свет, режущий глаза до боли.

И все. При этом мне кажется, что у меня действительно кто-то был.

Влад отпил сока из бокала. Поставил бокал на стол:

— Ладно, забудем все это. Важно не кто у тебя был, а кто есть. А есть я. И я не собираюсь тебя ни с кем делить. Так что остальным ухажерам, буде таковые возникнут, даем от ворот поворот. А персики купим. Прежде чем ехать к твоим родителям, завернем в супермаркет. Да и вообще, надо купить что-то к столу, твои родители — это важно. Вдруг они скажут: ну, дочь, рехнулась, завела себе хвостатого?

— Не думаю.

— Лиза, ты очень интересно на меня смотришь. У тебя вертится на языке вопрос. Точно?

— Точно. Может, это бестактно, но хотелось бы знать, где и кем ты работаешь?

Влад усмехнулся, покачал головой:

— Боюсь, любимая, моя профессия тебе не очень понравится, хотя зарабатываю я хорошо. Давай об этом позже.

— Хорошо, — пожала плечами Лиза. — Позже так позже. Главное, что ты не киллер. Ведь не киллер же?

— Никоим образом. Насчет этого можешь быть совершенно спокойна. Доела стейк?

— Угу.

— Будешь кофе с булочками?

— Булочки пек сам?

— Нет, так далеко мои кулинарные таланты не простираются. Купил в супермаркете. Но не волнуйся, свежие.

Влад сварил кофе, разогрел в микроволновке ванильные булочки и подал все на стол.

— Мне интересно, ты всегда будешь такой заботливый?

— Всегда. Лемурийцы отличаются повышенной эмпатией и заботливостью. Особенно заботятся о подругах жизни. Ешь булочки.

Лиза взяла булочку, надкусила, разжевала…

Хрусь!

— Ой! — Брови Лизы взметнулись вверх, она позеленела от ужаса и выплюнула кусок непрожеванной булочки на тарелку.

— Что?!

— Зуб… Кажется, сломался. Ой, не кажется, а точно. Мамочка моя!

— Лизонька, успокойся, сейчас разберемся. Зуб пломбированный был?

— Да-а…

— Господи, что ты плачешь? Солнышко…

— Я стоматологов пуще смерти боюсь! А теперь надо идти! А я не могу-у-у! Я даже когда умертвием была, стоматологов за три версты обходила.

— Так, понятно, запустила зубы, вот они и ломаются. Погоди. Ты была умертвием?

— Да-а! Некоторое время.

— А как же снова стала живой?

— Произошло чудо! — Лиза вскочила, стиснула кулачки. — Блин, такой хороший день испортился! Влад!

— Да, любовь моя!

— Тебе придется отвезти меня прямо сейчас в стоматологическую клинику.

— Хорошо, милая, отвезу, только не волнуйся. Может быть, тебе немножко валерьяночки накапать, чтоб ты так не дергалась? Ну сломался зуб, обычное дело…

— Валерьянки дай, пожалуй, она не помешает. А насчет того, что это обычное дело… У-у-у! Если б ты знал, как я боюсь стоматологов!

— Но они же не звери.

— Я понимаю. И все равно боюсь.

— Ладно, малышка, пойдем, почистишь зубы, и в клинику.

— Влад, а ты будешь там со мной для моральной поддержки?

— Буду, буду…

Лиза почистила зубы, привела себя в порядок (теперь розовое платье ее только раздражало) и села вместе с Владом в машину. Валерьянка немного успокоила Лизу, конечно, выпила она ее полпузырька…

Влад опять разогнал машину.

— Если мы сейчас врежемся, — дрожа, сказала Лиза, — мне не нужно будет идти к стоматологу. Видишь, какие мысли меня посещают?

— Да уж. Сиди спокойно, маленькая. Я обещаю тебе, что все будет в порядке.

Они вернулись в город, Влад поехал в центр и остановился около роскошной, из стекла и мрамора клиники «Мастердент». Здесь лечили зубы самые обеспеченные слои щедровского общества.

— Ой, Влад, у меня столько денег не будет, а поскромнее клинику нельзя было выбрать?

— Нельзя. О деньгах не беспокойся. Идем.

Лиза, жалобно подвывая, выволоклась из машины. Влад держал ее под обе руки.

Они вошли в клинику. Мраморный холл пустовал, если не считать регистраторов и парочки медсестер, поливающих цветы.

— Что случилось? — подбежала одна медсестра к парочке.

— Зуб сломался, — отрывисто бросил Влад вместо приветствия.

— В хирургию или терапию?

— Ой, — пискнула Лиза.

— Пока терапия.

Медсестра ласково извлекла из рук Влада бледную Лизу и, обняв ее, сказала:

— Не волнуйтесь, милая девушка. Вы сейчас пойдете к лучшему доктору. Самому лучшему в клинике. К нему за год записываются, но вас он примет без очереди.

И медсестра повлекла Лизу к кабинету, где выли бормашины.

— Влад! — пискнула Лиза, оборачиваясь.

— Я на минутку, в туалет, — махнул он рукой. — Бодрись, милая!

И Лиза — что ей оставалось делать? — принялась бодриться.

В предбаннике перед кабинетом ее одели в стерильную распашонку со слюнявчиком и бахилы. Потом медсестра ввела ее в кабинет. От жужжания бормашин и позвякивания всяких инструментов Лизу затрясло, но медсестра опять сумела ее успокоить и усадить в кресло.

— Сначала заполним вашу карту, — сказала она. — Ваше имя и фамилия?

— Елизавета Камышева.

— Возраст?

— Двадцать семь лет.

— Проживаете?

Лиза назвала адрес и телефон.

— Очень хорошо. Теперь успокойтесь, пожалуйста, и ждите доктора.

— А я уже здесь! — В комнату вошел энергичного вида мужчина в белом халате, стерильных перчатках, маске и специальных защитных очках. — Добрый день!

Врач сел на свое место, отрегулировал свет, поправил Лизе подголовник.

— Так удобно? — спросил он ее.

— У-у-у… — кивнула Лиза. На врача она старалась не смотреть. Он воплощал для нее весь мировой ужас.

— Так. Сначала проведем санацию ротовой полости. Вам нечего бояться, больная. Это пока просто осмотр.

Врач взял парочку зеркально блестевших инструментов, попросил Лизу открыть пошире рот и принялся его осматривать, попутно сообщая медсестре какие-то загадочные фразы, видимо, о состоянии Лизиных зубок.

— Деточка, — немного старческим голосом сказал врач, — у вас кариес. Поэтому зуб и сломался. Нельзя так ротик запускать. Пломбы надо еще будет в двух местах поставить. Но сейчас со сломанным зубом. Мы его вам восстановим, будет лучше прежнего. И больно не будет. Только терпение и время.

— Хорошо, — прошептала Лиза.

Медсестра ассистировала доктору. Тот быстренько зуб посверлил, потом проверил корни.

— Готовьте состав, — сказал он медсестре.

Лиза сомлела. Она в полуобморочном состоянии ощущала, что что-то с нею делают, но сама была далеко отсюда.

Пришла мысль о Владе. Наверное, он ждет ее возле кабинета. Как забавно закончился их первый день встречи.

Впрочем, день еще не закончился. Лиза сфокусировала взгляд на стене и увидела часы. Они показывали половину третьего пополудни.

«Время детское, — подумала Лиза. — Интересно, сколько меня в клинике промаринуют?»

Она закрыла глаза.

— Вам плохо? — услышала она тревожный голос медсестры.

— Нет, — сказала Лиза.

— Не переживайте, доктор уже смоделировал ваш зубик. Осталось дождаться, пока состав высохнет, и отполировать его.

«Замечательно», — подумала Лиза.

Наконец все мучения были пройдены.

— Попробуйте прикусить, — сказал доктор. — Новый зуб не мешает?

Лиза прикусила, потом ощупала свежеслепленный зуб языком. Зуб был ну просто как свой. И никакой боли! И чего она, дурочка, боялась?

— Спасибо, доктор, — растроганно сказала она. — Все великолепно. Простите, я такая трусиха! Но зато теперь я расхрабрилась и готова даже поставить пломбы.

— Это в другой раз. Сейчас вы и так намучились сидеть с разинутым ртом. Можете встать.

— Ой! — Лиза встала с кресла, слегка покачиваясь. — Я вам так благодарна. А все мой друг. Это он привел меня в клинику, сама я ни за что бы не согласилась. Ой, насчет оплаты.

— Все уже оплачено, — прокаркал врач. — Всего доброго. Еще встретимся. А сейчас, извините, меня ждут другие пациенты.

— Ах да, конечно!

Лиза вышла из кабинета и оказалась в предбаннике. Здесь она сняла с себя распашонку и бахилы и бросила их в урну. Она без преувеличения была счастлива, покинув наконец стоматологическое кресло.

Тут хлопнула дверь кабинета, и кто-то вышел. Лиза хотела обернуться, но этот кто-то с силой заключил ее сзади в объятия.

— Поздравляю, малышка! — прошептал в ухо знакомый голос. — Ты держалась молодцом.

— А-а? — протянула Лиза и повернулась к обнимавшему лицом. Это был ее доктор. — Это что еще такое?!

— Дурешка, — засмеялся доктор и снял маску и очки.

— Господи, — пискнула Лиза. — Влад!

— Собственной персоной, — кивнул тот, улыбаясь и еще крепче стискивая Лизу в объятиях. — Теперь ты знаешь, кем я работаю и как.

— Ты стоматолог! О черт побери!

— А тебя такая профессия не возбуждает? — Влад перестал улыбаться и пытливо посмотрел на Лизу.

— Да будь ты хоть ассенизатором… все равно… — Лиза спрятала голову у него на плече. От Влада пахло больницей, но ее это больше не пугало.

— Моя милая девочка, — тихо засмеялся Влад. — Теперь тебе от меня не убежать. Ты записана на понедельник. Будем ставить пломбы.

— А я не боюсь! Если ты… Влад, скажи…

— Что?

— А ты теперь не побрезгуешь со мной целоваться?

— Ну дурешка и есть, — повторил Влад и прильнул губами к Лизиным губам.

Поцелуй длился долго, и заодно языком Влад обследовал новый зуб.

— Сделано хорошо, — сказал он.

— Разве могло быть иначе?

— Я ужасно волновался. Я боялся, ты сознание потеряешь, боялся сделать тебе больно ненароком. Ты всё самое дорогое, что у меня есть. Я должен тебя беречь и лелеять.

— От таких слов я просто таю. Но как ты меня разыграл! Я ведь тебя совершенно не узнала. Хвостом марево напустил?

— Не без того. — Влад снял халат и повесил его на крючок. — Ну что, идем?

— Идем. А куда?

— Всё забыла. Мы сначала покупаем все к столу, а потом ты представляешь меня родителям. А потом показываешь мне свою комнату, где мы неистово обновляем твою постель.

— Ой, да. И насчет постели — да! Влад, но ведь это жутко дорого!

— Что?

— Лечить зубы в вашей клинике.

— Свою жену я уж как-нибудь бесплатно обслужу.

— Гм.

— Вот тебе и «гм».

Они забрались в машину, выехали в проулок…

— Подожди, — сказала Лиза.

— Что такое? Тебе плохо?

— Нет, наоборот, мне очень хорошо. — И тут она страстно припала губами к его губам.

А дальше была относительная тишина, нарушаемая стонами Влада и писком машины: «Маршрут? Маршрут?»

— И как тебе? — через некоторое время спросила Лиза.

— Я на верху блаженства. Но если ты решишь одарить таким поцелуем кого-нибудь, кроме меня, я его убью. Голыми руками. У меня не должно быть соперников.

— Их и не будет, — приникла к плечу Влада Лиза.

— А вообще, кем ты работаешь?

— Долгое время я не работала, а писала диссертацию. И сейчас пишу. Но нашла себе подработку. Ассистентом у профессора Верейского.

— Погоди, погоди, Верейского… Это у того, который привидений вызывает и спиритизмом занимается?

— Ага.

— Так. Он мужик еще не старый. Смотри мне, Лизок! Я уже начинаю ревновать!

— Ревнуй, ревнуй, Отелло. У него еще внук есть. Глеб. Он медиум. И похоже, этому Глебу я нравлюсь.

— Так! — прорычал Влад, хотя непонятно, как можно прорычать слово «так». — К Верейскому будем ходить вместе!

— Да ради бога! Влад, не дурачься…

— Я так боюсь тебя потерять! Мы знакомы всего несколько часов, а мне кажется, будто я прожил с тобой все эти тысячелетия. Просто ты пока не понимаешь, что такое любовь лемурийца.

— Надеюсь, что со временем пойму. Ну что, едем?

— Едем, — скомандовал машине Влад.

— Маршрут, господин?

— Супермаркет «Билла».

— Принято, господин.

В супермаркете Влад накупил полную тележку всякой всячины. И самое главное — пять банок консервированных персиков.

…Когда Лиза и Влад, нагруженные покупками, появились в дверях Лизиного дома, родители девушки встретили их недоуменным молчанием.

— Привет, мам и пап! — сказала Лиза, по очереди целуя в щеку каждого. — А у нас гость. Его зовут Влад. Папа, я познакомилась с ним на собрании «Свободной России», Влад тоже ходит на заседания.

— Э-э, я что-то не припомню… — пробормотал папа.

— Просто у меня неброская внешность, — лучезарно улыбнулся Влад, пожимая папе и целуя маме руки.

— Мамуль, мы тут накупили всего, — позвала Лиза на кухню маму. — Устроим небольшой праздник.

— А в честь чего?

— В честь моего знакомства с Владом, конечно!

— Лиза, а как же…

— Что?

— Нет, нет, ничего. Я рада, что ты познакомилась с Владом, дочка. Надеюсь, он достойный мужчина.

— Более того, мама, он стоматолог! И он уже сегодня успел вылечить мне зуб! И теперь я не боюсь стоматологии!

— Слава тебе, Господи! — перекрестилась мама. — Нормального мужика нашла. Ой! — выглянула мама из кухни. — Что это у него, хвост?

— Хвост. Очень миленький хвостик.

— Так он ведьма?

— Нет, мама, просто раса у него такая — лемуриец. А так он стоматолог. Между прочим, знаешь, в какой клинике? «Мастердент»!

— Ой, они же там зарплату получают в долларах…

— Ну, зарплата дело десятое, а вообще Влад не какой-нибудь там бедный студент, можешь не беспокоиться.

— Да, — сказал Влад, входя на кухню. — Я не бедный студент. — Поэтому, когда Лизочка станет моей женой, она ни в чем не будет испытывать нужды. Я обещаю.

— А вы уже что, помолвлены? — приложила руку к сердцу мама.

— Можно сказать и так, — улыбнулся Влад. — Давайте, я помогу накрыть на стол.

Стол перенесли с кухни, раздвинули и накрыли в гостиной. Влад откупоривал бутылки, что-то нарезал, мама и Лиза спешно строгали салаты, а папа, узнав, что Влад стоматолог, жаловался на то, как плохо ему сегодня в районной клинике поставили пломбу.

Так что первый тост был за стоматологию.

— Если бы у вас не выпала пломба, Лиза не пошла бы на собрание «Свободной России» и мы бы никогда не встретились! Так вот, да здравствует стоматология! — провозгласил Влад.

Они с папой пили коньяк, а Лиза с мамой красное вино.

— Лизочка, позволь мне напиться, — поцеловал руку девушке Влад. — Машину я сегодня больше не поведу, к твоим ведьмам мы доберемся и пешком, а по дороге хмель выветрится. Уверяю, тебе за меня не придется краснеть.

— Ну хорошо, — улыбнулась Лиза. Ей и самой хотелось напиться для того, чтобы заглушить какой-то пронзительно-яркий свет, бушевавший в душе.

Часам к шести вечера с праздничным обедом было покончено. Мама и папа сказали, что пойдут прогуляются, а Лиза с Владом удалились мыть посуду. Правда, они больше целовались и перебрасывались всякими намеками, но в результате посуду все-таки вымыли.

— И где твоя спальня? — обнимая Лизу, спросил Влад.

— Ты же пьян, — с напускной строгостью сказала Лиза.

Влад грустно глянул на нее:

— Кажется, с такой женой мне все же придется записаться в трезвенники. Будь добра, налей мне стакан воды.

Лиза повиновалась. Она протянула Владу стакан, тот пошептал над ним что-то и залпом выпил. Вздрогнул, словно от порыва морозного ветра. И тут Лиза увидела, что он абсолютно трезв.

— Лемурийская магия, — пожал плечами Влад. — Кое-что я умею не хуже ведьмы. Так где спальня?

— Вот. Она у меня очень скромная.

— Главное, что в ней есть кровать.

Снова полетело на пол розовое платье, снова были объятия, поцелуи и клятвы. Влад был неутомим и в то же время как-то не по-мужски нежен. Лиза могла поклясться, что видела слезы в его глазах…

Они лежали, прижавшись друг к другу, натянув простыни, и мечтали.

— А я смогу от тебя родить? — спросила Лиза.

— Конечно. Мое семя ничем не отличается от семени человека. И родится не лемуриец, а человек.

— Значит, наш ребенок не будет бессмертным?

— Я смогу сделать его бессмертным, как и тебя.

— Но как? Укусом вроде вампиров?

— Нет, милая. Давай пока не будем об этом.

— Влад, извини, мне надо в туалет.

Мужчина выпустил Лизу из объятий.

— Тебе не будет плохо, пока я буду… гм?

— Давай проверим, — сказал Влад. — Посмотрим, сколько метров вдали от тебя я смогу выдержать безболезненно.

— В квартире восемьдесят четыре квадратных метра, — на всякий случай сказала Лиза и вышла.

Она почти дошла до туалета, как у нее резко заболела голова, затошнило, руки и ноги покрылись липким потом. Лиза вбежала в туалет, и ее тут же вырвало. Ее страшно трясло, в глазах двоилось, в ушах нарастал гул, будто от рева самолетных турбин…

— Влад! — простонала Лиза.

Он уже был тут как тут.

— Лизонька! Тебе плохо?!

— Ужасно! Хотя… Сейчас гораздо лучше. Слушай, а ты какой бледный… Может, мы отравились чем, а?

— Нет. — Влад подождал, пока Лиза приведет себя в порядок. — Мы… Кажется, мы завязались.

— Что?

— Пойдем в гостиную, я попробую тебе объяснить.

Влад натянул джинсы, надел на Лизины дрожащие плечи банный махровый халат, сел на диван и пристроил Лизу у себя на коленях.

— Видишь ли, милая, — начал он, поигрывая прядью ее волос. — У лемурийцев в любви все не так, как у обычных людей. Когда мы встречаем Единственную, камень Лемурии начинает резонировать в такт сердцу, и, если любимая отходит далеко, становится плохо. Кстати, я сейчас, когда ты уходила, действительно плохо себя почувствовал. Голова закружилась, руки задрожали…

— Я понимаю.

— Но вот в чем дело. Если для любимой лемуриец тоже Единственный, она, даже человек или какая другая раса, завязывается на него. Ее нить жизни сплетается с его нитью жизни, и она тоже не может от него далеко отлучаться. Вот.

— То есть я завязана на тебя?

— Получается, что так.

— То есть ты — мой Единственный?

— Опять-таки да. А тебя это не радует?

— Радует, — тихо сказала Лиза. — Но как же мы будем отлучаться друг от друга?

— А зачем нам отлучаться? Будем всегда вместе.

— А на работу как? Тебе в клинику, мне к Верейскому…

— Ну к Верейскому мы уже, кажется, решили, что будем ходить вместе. А в клинику я буду брать тебя с собой. Тем более что тебе два зуба надо пломбировать.

— Ох нет, надо что-то придумать другое! — в отчаянии вскричала Лиза. — Ты не понимаешь! Это же полная несвобода! До туалета не дойти!

— Понимаю, — грустно сказал Влад. — Все-таки ты не рада. Прости.

— Ты ни в чем не виноват. Послушай! А может быть, Юля Ветрова тут что-нибудь придумает? Она настоящая палочка-выручалочка!

— Это губернатор, что ли?

— Губернатор она по велению сердца, а так она ведьма, самая лучшая причем. И еще тетя ее, Анна Николаевна Гюллинг. Вдруг они нам помогут? Чтоб хоть на десяток метров можно было отойти.

— Спросим. Сегодня в полночь?

— Да. Кстати, ты сможешь вести машину. Ты же трезв.

— О да. Лизонька, почему ты такая грустная?

— Я боюсь.

— Чего?

— А вдруг нас разлучат? Какие-нибудь злодеи.

— Вот этого мы не должны допустить.

— Знаешь, когда я была умертвием, у меня были враги.

— Какие?

— Есть такая секта — «Пожиратели трупов». Они поклоняются женскому началу Тьмы, но заодно похищают умертвий и трупы и съедают у них сердце и печень. Самое интересное, что командует ими тоже умертвие. Она своих губит для того, чтобы поддерживать свое существование. Я как-то к ним попала… Есть один тип, Овидий его зовут. Так вот, он сначала противился тому, чтобы я восстала, и хотел у Юли Ветровой забрать мой труп…

— А тебя восставляла Юля Ветрова?

— Да. А потом этот Овидий напал на меня, когда я уже была мертва. Ну в смысле умертвием. Они хотели уничтожить меня…

— Теперь не посмеют. Во-первых, я с тобой, а во-вторых, ты живая. Кстати, ты в подробностях не рассказала мне, как произошло это чудо, что ты из мертвой стала живой.

— Мне было плохо мертвой, одиноко. И тогда я пошла в церковь, чтобы меня там окончательно отпели. Чтобы душа ушла. И когда меня отпевали, и произошло удивительное: душа не ушла, она вернулась в тело. И я зажила новой жизнью.

— А что за священник тебя отпевал?

— Отец Емельян из церкви великомученика Димитрия Солунского.

— Вот что, Лизонька. Мне, как лемурийцу, не положено в православную церковь заходить, так ты возьмешь у меня сколько надо денег и сходишь, свечки поставишь. В благодарность. И на храм пожертвуешь, ладно, милая?

— Конечно. Я, кстати, часто в том храме бываю.

Влад побаюкал Лизу в объятиях:

— Как же мне хорошо с тобой, родная!

— Влад, тебе не кажется, что ты немного сентиментален?

— Может быть. А что в этом плохого? И потом, сентиментальный, сентиментальный, а за тебя любому зубы выбью.

— Стоматолог ты мой!

— О, на самом деле у меня страшная профессия. Чего только не сделаешь бормашиной.

— Влад, прошу тебя!

— Все, все, умолкаю. Кажется, пришли твои родители. Идем одеваться.

Когда влюбленные оделись и сели пить чай с родителями Лизы, Влад сообщил, что отныне Лиза будет жить с ним.

— Понимаете, друг без друга нам физически плохо. Наши жизни связаны. Но навещать вас мы будем.

— Влад, а кто ваши родители?

— Они тоже лемурийцы, живут уже не одну тысячу лет. Мы еще помним времена, когда континент Лемурия был цел. Потом он ушел под вулканическую лаву, и его население рассеялось по всей планете. Нас немного, но мы стараемся никому не мешать.

За разговорами время приблизилось к полуночи. И тут Лиза сообщила родителям, что едет с Владом к ведьмам: Юле Ветровой и ее тетушке.

— Зачем? — удивились родители.

— Мы будем ворожить. А я нужна как практикантка. Влад, милый, ты не против, если я немножечко начну ведьмачить?

— Ну если немножечко, то не против.

В половине двенадцатого наши влюбленные уже ехали к дому Анны Николаевны. В весенних сумерках дом казался зловещим.

— Нам точно сюда? — спросил Влад.

— Да.

— Ну тогда вперед.

Влад остановил машину, они вышли. В воздухе пахло белой акацией.

Они миновали открытые ворота и по дорожке поднялись к дверям дома. Лиза постучалась.

Дверь немедленно отворилась. На пороге стояла Юля Ветрова в белом обтягивающем комбинезоне.

— Благословенны будьте! — сказала она. — Лизка, ты и с мужчиной! Вот это номер! Где ты его откопала?

— И тебе привет, Юля. Я сейчас все объясню. Можно нам войти?

— Конечно, входите, ноги вытирайте, а то я полы перед сеансом мыла.

Они прошли в дом.

— Тетушка пока настраивает кристалл поиска, ничего интересного, — сказала Юля. — А вот мужчина в обществе Лизы — это интересно! Присядем.

Они сели в кресла. Юля щелкнула пальцами, и из воздуха появились бутылка вина и три бокала.

— Надо выпить перед сеансом, иначе кто-нибудь сглазит, — суеверно сказала Юля. — Выпьем.

Все выпили. За исключением Анны Николаевны, настраивающей таинственный кристалл поиска.

— Ну а теперь, пока есть время, я познакомлюсь, Лизка, с твоим мужчиной. Как вас зовут, таинственный незнакомец?

— Владимир, госпожа губернатор.

— Эй, эй, — подняла палец Юля. — Сейчас я не губернатор, сейчас я просто ведьма. Ну что, Владимир, нравится вам Лиза?

— Нравится.

— Да, была б я мужчиной, сама б на ней женилась.

— Поздно. На Лизе все равно женюсь я.

— Похвальное намерение. А то она все мозги мне прошпаклевала своим… Ах, черт!

— Что ты хотела сказать, Юля? — напряглась Лиза. — О ком «своем»?

— Неважно. Я хотела сказать «своим одиночеством», — вывернулась Юля. — Нальем по второй. Перно неплохое.

Выпили перно.

— И где вы познакомились?

— На заседании общества «Свободная Россия», — сказала Лиза. — Я туда вместо папы пошла.

— Ой, бред, держите меня, — сказала Юля, закусывая кончик своего хвоста. — Вот где теперь, оказывается, мужиков клеят. Пойти, что ль, себе на заседание «Свободной России»? Нет, мне нельзя, скажут, что губернаторша политически недальновидная.

— Влад работает стоматологом, — гордо сообщила Лиза. — И он уже вылечил мне один зуб.

— Слава тебе, богиня Диана! — сказала Юля. — Наконец-то есть тот, кто займется твоими зубами.

— И не только зубами, — усмехнулся Влад.

— В общем, Лизок, я твой выбор одобряю. И желаю тебе поскорее залететь. В твоем возрасте это полезно.

— Мы поработаем над этим, — кивнул Влад.

Тут к сидящим вышла Анна Николаевна Гюллинг с кошкой на плече. Кошку звали Мадлин, и была она первой помощницей ведьмы.

— Вот черт! — ахнула Анна Николаевна. — Лемуриец! Настоящий!

— А что такого? — удивились все.

— Да ты же теперь к нему привязана накрепко, Лиза, — сказала Анна Николаевна, когда ей все рассказали как есть. — Забудь о личной свободе.

— Ничего, это я переживу. Зато он ко мне тоже очень привязан.

— Это не жизнь, а сиамские близнецы какие-то, — недобро усмехнулась тетушка. — Если хотите, я поищу в своих составах что-нибудь против этой связи.

— Не надо! — в один голос сказали Влад и Лиза. — Нам и так хорошо.

— А если вас силком разделят?

— Кто?

— Да кто угодно! Врагов у каждого человека предостаточно. Впрочем, ладно. Сейчас не об этом. Лиза и Влад, знайте, сегодня мы собрались для того, чтобы отыскать в этом доме комнату, которой нет.

— Зачем вам эта комната? — посерьезнев, спросил Влад. — Это ведь не шутка. Такая комната опасна. Вы уверены, что она есть в этом доме?

— Да, я получила наводку на нее. А зачем… Владимир, да ведь в такой комнате могут храниться любые артефакты! А артефакты и ведьма — явления взаимопроникающие.

— Все равно, это опасно. Я бы не стал втягивать в это Лизу. Она же просто человек.

— Правильно. Но была умертвием. Ее кровь уникальна. Владимир, разве вы не знаете, что кровь бывшего умертвия способна проторить дорожку к местам, которых нет? Лиза, ведь ты дашь свою кровь?

— Конечно, — сказала Лиза, слегка дрожа.

— Тогда приступим. Полночь! Идемте в лабораторию, кристалл я настроила.

Анна Николаевна повела всех в глубь дома. Здесь открыла свои двери самая странная комната из тех, что видела в своей жизни вся честная компания. Все было расчерчено каббалистическими линиями и знаками, от защитных пентаклей рябило в глазах, но круче всего был большой кристалл — сфера, внутри которой горело ярко-зеленое пламя.

— Это кристалл поиска. Он подтверждает направление, по которому мы будем идти, — сказала Анна Николаевна. — Владимир, вам придется остаться в этой комнате. Волшбу творить могут лишь женщины.

— Нет, — сказала Лиза. — Если я отойду от него хоть на десяток метров, ему будет плохо. И мне тоже. Мы идем вместе.

— Тогда за результаты я не ручаюсь. Теперь, Лиза, мне нужна твоя кровь.

— Хорошо.

Лиза села на предложенный ей стул и протянула руку. Старшая ведьма достала обычный десятикубиковый шприц, закатала рукав Лизиной рубашки (да, сейчас Лиза была не в розовом платье, а в рубашке поло и джинсах) и ввела иглу в вену. Лиза услышала, как еле слышно вздохнул Влад.

Ведьма набрала крови полный шприц и вытащила иглу. Лиза зажала руку.

— А теперь, — чуть торжественно сказала Анна Николаевна, — заговорим кровь.

Она вылила кровь из шприца в небольшую золотую чашу, затем прочитала длинное заклинание на латыни. Кровь в чаше вспыхнула и вдруг начала тоненькой горящей струйкой переливаться через край.

— Следите за кровью! — сказала старшая ведьма.

Кровь потекла по комнате, образуя на полу завитки и спирали. Затем прочь из комнаты…

Анна Николаевна подхватила кристалл поиска и устремилась за струйкой крови. Следом за хозяйкой Юля и Лиза с Владом.

— Юля, читай молитвы Диане, Цернунну и Осирису, — сказала Анна Николаевна.

Юля тут же начала:

— О великая и всемилостивая богиня Луны Диана, покровительствующая вольным ремесленницам, прославляющим имя твое…

Кровь споро текла по полу. Это был коридор. Он заканчивался лестницей, ведущей вверх; кровь сделала очередной завиток и устремилась вверх по лестнице.

— Кристалл говорит то же, — возбужденно сообщила Анна Николаевна. — Мы на верном пути.

Юля по-прежнему читала молитвы, кровь привела их на второй этаж и заструилась в спальню бывшего бизнесмена Валерия Алейникова.

— Сюда! — крикнула Анна Николаевна, распахивая дверь в спальню.

Здесь в темноте им предстало удивительное зрелище: огненная нить крови струилась вверх, в пустоту, прямо над кроватью бизнесмена. Кровать немедленно сдвинули. Юля, вспомнив свое искусство левитации, поднялась вверх за кровью прямо к потолку.

— Я вижу вход! — крикнула она. — Давайте кристалл!

Анна Николаевна дала ей кристалл. Юля бросила его в пустоту, и кристалл пропал.

— Поднимайтесь! — позвала Юля и исчезла.

— Ох, — закряхтела Анна Николаевна. — Давненько я не летала.

Она довольно коряво взлетела и тоже скрылась из виду.

— Лиза, — спросил Влад у любимой, — ты хочешь с ними? Это может быть опасно.

— Влад, родной, я умираю от любопытства! Я еще никогда не бывала в комнате, которой нет!

— Обычный пространственный выверт. Ладно, идем. В случае чего я твоя защита.

Влад взлетел, держа в объятиях Лизу. И они увидели…

Это была маленькая комната, оклеенная светло-зелеными обоями. На потолке висела и светилась неяркая лампочка в форме полумесяца.

В центре комнаты стояла обычная детская кроватка. Рядом замерли Анна Николаевна и Юля.

— Тише, — сказали они появившимся в комнате Владу и Лизе. — Он спит.

Лиза и Влад заглянули в кроватку. Там лежал одетый в блестящие одежды мальчик лет двух и спал. Спал он на боку, и можно было видеть, что из его маленькой спинки растут крылья с тысячей тысяч золотых перьев. Мальчик был удивительно красив. Но вот он зашевелился, проснулся и открыл глаза. Глаза его были как два голубых сапфира.

— Это бог, — сказала Анна Николаевна и опустилась на колени перед кроваткой.

Все сделали то же.

И тут мальчик заговорил на непонятном языке.

— Он говорит на тибетском, — нарушила молчание Лиза и стала отчего-то бледной. — Он приказывает нам вынести его отсюда и показать народу. Он… он не бог. Он новый Будда. Будда грядущего. Майтрейя.

Шамбала

Время неизвестно

Раб со странным именем Лекант, отпущенный хозяйкой, шел коридором, соединяющим парадные залы «Озорной пташки» с хозяйственными постройками. Он возвращался в комнату рабов.

Комната была большая, и почти весь пол был устелен циновками и одеялами для спанья. Некоторые рабы были на службе, другие пользовались передышкой и отдыхали. Хозяйка и управляющий веселого дома хорошо относились к рабам. Их не били, кормили достойно и не загружали работой сверх меры. Поэтому рабы служили честно.

Лекант опустился на свою циновку, лег, вытянулся, закрыл глаза. Ему не хотелось спать. Но, чтобы к нему не приставали с расспросами, он закрывал глаза и притворялся спящим. Он даже похрапывал, а сам в это время размышлял о своей постыдной судьбе, приведшей его в «Озорную пташку».

Однако сегодня его хитрость не удалась. К нему подполз однорукий раб Гуй и бесцеремонно растолкал его:

— Эй, Лекант, проснись!

— Чего тебе? — недовольно спросил Лекант, открывая глаза.

— Ты ходил прислуживать хозяйке?

— Да.

— И что, она была с мужчиной?

— Да.

— С новым мужчиной, незнакомцем?

— Да. Раньше я его не видел.

— Ну и как он?

— Мужчина как мужчина.

— Ох, из тебя лишнего слова не вытянешь. А хозяйка была голая?

— Да.

— И крупные у нее сосцы, а?

— Я не смотрел.

— Ну и болван! Я бы обязательно подсмотрел! Вот, помню, когда у меня еще было две руки и мой воин мог пошалить как следует, певички из числа нанятых в «Пташку» резвились иногда и со мной. Я был крепким мужчиной и мог зараз ублажить двоих-троих. Ох, что же они делали! Как стонали, как ласкали! А теперь я только и гожусь, что чистить светильники.

— Это тоже хорошая работа, — равнодушно заметил Лекант. — У тебя все? Я хочу спать.

Лекант отвернулся и натянул покрывало.

Гуй долго еще бормотал что-то, вспоминая о прошлых сладких денечках с певичками, а Лекант лежал и думал. Он думал о побеге из Шамбалы. Но побег был невозможен. Его здесь удерживало нечто более крепкое, чем все веревки и цепи мира.

Вошел управляющий.

— Эй, Лекант, проснись, — загомонил Гуй, — управляющий пришел.

И тут же принялся униженно кланяться управляющему.

— Раб Лекант, — громко сказал управляющий. — На кухню привезли пять говяжьих туш. Ступай и разделай их.

Лекант встал и поклонился:

— Хорошо, господин.

— Да поторопись, а то сегодня много гостей, им может потребоваться много мяса.

Лекант снова поклонился и вышел вслед за управляющим.

На кухне царила та суета, которая всегда царит там, где принимают много гостей. Все кипело, булькало, бурлило, готовились пампушки и блины, супы и закуски. Ароматы приправ и пряностей витали в воздухе. Старший повар сидел на возвышении и командовал поварятами, иногда вставая для того, чтобы лично отведать супу или попробовать свежевыпеченного пирога.

Лекант вошел и поклонился старшему повару:

— Господин, мне сказали рубить туши.

— Верно, верно. Эй, поваренок Ли! Покажи рабу, где лежит мясо, и дай ножи.

Один из поварят подбежал к Леканту и сказал:

— Идем.

Лекант прошел за поваренком в кладовую. Здесь на крючьях были подвешены говяжьи туши. Поваренок протянул ножи:

— Держи! Смотри не поранься! — и, захихикав, убежал.

Лекант снял первую тушу с крюка и положил ее на колоду. Мышцы его при этом слегка вздулись, но казалось, он с легкостью работает рубщиком мяса.

Лекант принялся за дело. Работал он споро и аккуратно, его ножи, тяжелые, большие и острые даже на вид, словно чувствовали, где прорубить кость, а где перерезать сухожилие. Лекант разделывал туши, но мысли его были далеко. Можно даже было сказать, что он молился. Только он не знал имени того бога, которому молился.

С каждым ударом Лекант шептал:

— Пусть она забудет меня! Пусть она забудет меня! Пусть она забудет меня!

Перед рубкой последней туши Лекант позволил себе малую передышку. Он встал, опершись о колоду, и закрыл глаза. И, как всегда, увидел свою возлюбленную. Она шла к нему через луг, полный цветов, и улыбалась.

— Тийя, — простонал Лекант. — Упоминать само имя твое мне надо запретить. Тийя, как я люблю тебя!

Он открыл глаза, схватил ножи и принялся рубить, шепча:

— Пусть у нее будет другой! Пусть у нее будет другой!

…Не успел он закончить рубить мясо, как к нему подбежал поваренок Ли:

— Раб, отдай ножи и кончай работать. Тебя зовет управляющий. Он в комнате Красного Фонаря.

Лекант молча отдал ножи, снял окровавленный передник и вымыл руки. На его спине блестел пот.

— Мне бы умыться, — сказал Лекант поваренку.

— Ничего, — засмеялся тот. — И так хорош будешь.

Лекант выразительно посмотрел на поваренка своими сапфировыми глазами, но ничего не сказал, вышел.

В комнате Красного Фонаря помимо управляющего Леканта ждали две девушки — рабыни с чаном теплой воды и мочалками.

— Лекант, Лекант, где ты ходишь! — засуетился управляющий. — Тебя срочно хотят видеть. Та самая госпожа, что была здесь в прошлый раз и оставила слиток золота. Скорее помойся, девушки помогут тебе, переоденься и ступай в Изумрудные покои. Слышишь?

— Да, — покорно склонил Лекант голову.

— Я побежал дать распоряжения насчет угощений и вина! — сказал управляющий. — Поторопись, Лекант. Девушки, займитесь им!

Лекант покорно дал себя вымыть и переодеть. На него надели шелковую сорочку цвета абрикоса, шаровары из черного шелка, стеганый атласный халат, вышитый бисером, а волосы подвязали парчовой лентой. В таком виде Лекант стал прекрасен, девушки даже завздыхали.

Однако Лекант не обратил на них внимания и отправился прямиком в Изумрудные покои.

Изумрудные покои предназначались для самых высоких гостей «Озорной пташки». Здесь стены были выложены зеленым нефритом и инкрустированы изумрудами, изумрудного цвета были занавеси, ковры, лежаки и подушки. Столики же и умывальники для рук были вырезаны из халцедона и оникса и отделаны листовым золотом.

Лекант вошел в покои и остановился у дверей.

Спиной к нему у маленького резного окошка стояла женщина в роскошном платье цвета сливы. Длинный шлейф этого платья тянулся почти через всю комнату.

— Я пришел, госпожа, — сказал Лекант и задвинул за собой резную дверь.

Стоявшая у окошка женщина обернулась. Лицо ее было божественно красивым и пленительным, но Лекант не смотрел ей в лицо.

— Здравствуй, Лекант, — сказала женщина, улыбаясь и подтягивая к себе шлейф своего платья. — Присаживайся, где хочешь. Эти покои очень просторные. Только присаживайся так, чтобы я не теряла тебя из виду. А то ты снова спрячешься, хитрец!

Женщина мелодично рассмеялась. Улыбка делала ее лицо еще более прекрасным. Но Лекант отводил взгляд от ее лица, словно оно было проклято.

— Почему ты не приветствуешь меня? — меж тем спросила женщины и присела на лежанку, обитую зеленым бархатом.

— Приветствую тебя, госпожа, — сказал Лекант.

— Подойди. Сядь рядом, — почти приказала ему она.

Он подошел и сел.

— Ты разве забыл мое имя, Лекант?

— Оно для меня запретно.

— Неправда. Имя любимой женщины не может быть запретным, а ты любишь меня, Лекант, хоть и боишься признаться в этом.

— Я никогда не любил тебя, Лалит!

Женщина улыбнулась.

— Лжешь. Будь ты хоть Буддой, и то ты не устоял бы против меня. И ты не устоял.

— Ты одолела меня не в честном бою, Лалит. При тебе были браслеты богов.

— Да, — самодовольно сказала Лалит. — Они и сейчас при мне. Хочешь поглядеть?

Она воздела руки вверх, широкие рукава упали, и Лекант увидел, как на запястьях Лалит сияют прекрасные браслеты. Браслеты, которые раньше давали ему силу и мощь, а теперь превратили его в раба.

— Вот они, браслеты, у меня, — сказала довольная произведенным эффектом Лалит. — И значит, ты должен повиноваться мне.

— Чего ты еще хочешь от меня?

— Клятвы.

— В чем ты хочешь, чтобы я поклялся?

— Поклянись, что ты не будешь искать наше дитя и не причинишь ему вреда. Тогда твое положение станет иным.

— Я не могу дать такой клятвы. Придет срок моего освобождения из рабства, и тогда я найду это чудовище, куда бы ты его ни запрятала. Найду и уничтожу.

— Лекант, Лекант… Разве дхиан Порядка может быть таким жестоким? А ведь ты когда-то был именно дхианом Порядка. Я забрала твою силу, но у тебя осталось сердце. Как же ты можешь собственным сердцем желать гибели своему единственному ребенку?!

— Этот ребенок — чудовище. Он сожжет ангелов и бросит вызов Творцу. Он не должен жить.

— Нет, Лекант, нет! Все не так страшно. И потом, почему ты думаешь, будто бросить вызов Творцу — преступление, достойное смерти? Люди, эти твари, эти букашки, всей своей жизнью каждодневно бросают вызов Творцу. И Он не карает их, не мстит им.

— Есть ад.

— О, Лекант! Разве ты не знаешь, что такое ад? Ведь ты был там.

— Я и сейчас там.

— Тем более. Ад — это не более чем отсутствие любви, мой дорогой. Отсутствие любви и любимых. Я же предлагаю тебе свою искреннюю любовь, Лекант. Будь со мной, и ты познаешь рай.

— Ты не умеешь любить, Лалит. Ты умеешь только творить рабов.

— О как ты неправ, Лекант! Даже победив, я продолжаю любить тебя. Ведь я не развоплотила тебя, не сделала бродячим духом без места и времени. Разве это не любовь? И разве не любовь заставляет меня скрывать от тебя нашего ребенка? Я берегу его от твоих безумных выходок. Я хочу, чтобы он жил!

— Он погубит мир.

— Погубит, но и возродит его, Лекант. Ты не хуже меня знаешь, что когда-нибудь этот мир должен погибнуть, уж слишком он прогнил. Ты же знаешь, среди людишек есть те, что верят в какого-то Учителя и Помазанника, который умер и воскрес. Он должен прийти на землю и устроить всем суд. Но это же смешно. Судить надо начинать с Неба!

— Только люди могут судить ангелов.

— Нет! Как ты смешон, Лекант, со своей любовью к этим тварям. Неужели ты веришь и их басням о Помазаннике? Я читала книги о Нем — они слабы и бледны. Наш сын вырастит и затмит Его. Но самое главное — наш сын будет настоящим судьей. Сначала он будет судить Небеса, а потом уж обновит землю.

— Он уничтожит человечество.

— Вот уж о ком у меня меньше всего болит голова. Человечество! Смешно и думать об этой грязи под ногтями. Что ты нашел в них, Лекант, что так печешься о них?

— Они добры.

— Добры? Да не они ли распяли своего Помазанника? Да не они ли жгли самых своих разумных и талантливых на кострах веры? Да не они ли убивают за золото и даже за простую мелочь вроде нефти?! Добры?! От их доброты кровь льется рекой!

— Мы — дхианы, мы не должны судить, мы должны помогать людям. Это наш долг.

— Ну уж точно не твой долг, Лекант. Ты перестал быть дхианом, едва я отняла твои крылья. Благороднорожденный! Ты смешон и мелок. Ты думаешь только о людях, тогда как я думаю о Вселенной! Послушай! А помнишь, ты был влюблен в смертную? Даже более того, в мертвую! Ведь она была мертва, когда откопала твою гробницу, куда я заточила тебя! Дай вспомнить ее имя… Да, верно, Тийя!

— Не смей марать ее имени своими нечистыми устами! Не смей, или узнаешь силу моих рук!

— О, дай мне, дай мне узнать силу твоих рук, златоперый Лекант, — томно изогнулась Лалит. — Дай мне познать тебя снова и снова, и я подарю тебе такое наслаждение, которого не могла подарить твоя Тийя. Ведь ты же любишь меня, хотя и боишься признаться в этом.

— Я не люблю тебя!

— Снова ложь. О как ты лжив, Лекант. А хочешь, я покажу тебе, где и с кем сейчас твоя возлюбленная? Она оказалась тебе неверна.

Лекант стиснул кулаки.

— Пусть, — сказал он. — Я желаю ей счастья.

— И все-таки посмотри, посмотри!

Ладонью Лалит словно размыла перед собой пространство. И Лекант увидел Тийю. Она шла по летнему лугу, собирала цветы, а рядом с нею шел мужчина, он обнимал ее за плечи.

— Видишь? — змеей выползла Лалит. — Как быстро она нашла тебе замену! А ты еще говоришь, что люди хороши и добры.

— Люди хороши и добры, — спокойно сказал Лекант, вглядываясь в счастливое лицо Тийи. — А моя любимая не виновата. Это сделал я.

— Что ты сделал?!

— Я стер ей память о себе. Она забыла меня. А потом я сплел судьбы так, чтобы она встретила этого лемурийца.

— Что?! — свела брови Лалит. — Он лемуриец?

— Да. Теперь Тийя в надежных руках. Лемуриец не даст ее в обиду никому. И тем более тебе.

— Я просчиталась! — крикнула Лалит и стерла изображение. Потом она накинулась на Леканта и принялась колотить его маленькими острыми кулачками. — Негодяй! Ты снова перехитрил меня с этой девчонкой! Знай, что я убью ее!

— Не убьешь. Лемуриец не позволит.

Лалит успокоилась, поправила платье, хмыкнула:

— Ладно. В конце концов, она просто смертная. Она доживет лет до семидесяти и отправится в ад. А лемуриец изведется от скорби. Он-то бессмертен. Хорошую услугу ты оказал представителю великой расы!

— Все будет хорошо, — сказал Лекант. — Все будет не так, как ты предполагаешь, Лалит. Потому что есть Творец, и Он сильней тебя.

— Ну, довольно разговоров, — утомленно сказала Лалит. — Я пришла к тебе не за этим.

— А зачем?

— Ты не догадываешься? Здесь, в Шамбале, ни один мужчина не может ублажить мою плоть так, как ты. Приступай.

— Нет.

— Лекант, противиться глупо. Ты ведь хочешь меня, я это вижу. Ты мой раб и будешь моим рабом. А раб должен выполнять все повеления госпожи.

Лалит встала с лежака и медленно разделась.

— Я ведь по-прежнему хороша? — улыбаясь, спросила она Леканта.

— Слишком хороша для меня, — ответил он.

Лалит подошла к нему и стала стаскивать с его плеч халат.

— Что ты противишься, как целомудренный юноша, Лекант? Уж мы-то с тобой много в своих существованиях нагрешили. И только наш сын откроет для нас рай.

— Мне не нужен рай. Мне не нужна ты! — крикнул Лекант.

Откуда в руках его оказался нож?!

И он ударил этим ножом Лалит. Он рассек ее надвое, и женщина упала, заливая кровью изумрудного цвета ковры.

— Ты тупица, Лекант, — прохрипела она. — Меня этим не возь…

Он отсек ей голову, и она замолчала.

— Проклятая тварь, — сказал Лекант и, бросив нож, вышел из комнаты.

Никто не попался ему на пути, никто не остановил его, и он вышел из здания «Озорной пташки». Он сорвал с плеча наплечник раба, и, переходя от дома к дому, от дворца к дворцу, запутал свои следы. А потом он вошел в разошедшуюся перед ним щель пространства и исчез…

Меж тем в «Озорной пташке» все шло своим чередом. Веселье, вино, забавы и смех были повсюду. Друкчен, успевший задремать в жарких объятиях госпожи Мой-нян, проснулся и выпил вина.

— Ах, милая! — погладил он по плечу Мой-нян. — Жаль с тобой расставаться, но ничего не поделаешь, мне надо до рассвета вернуться в свое жилище. Вдруг принцесса Ченцэ пришлет за мной? Она говорила, что отпустит меня в отшельники, отправит во внешний мир, чтобы я принес ей своего маленького сынишку на воспитание.

— Друкчен, дорогой! — воскликнула Мой-нян. — Во внешний мир мы отправимся с тобой вместе, я пойду за тобой как нитка за иголкой, до того ты мне понравился. А сынишку твоего возьмем и передадим принцессе. Если уж будет таков ее приказ.

— Я совсем не против идти с тобой. Но давай прихватим еще и моих удальцов!

— Ты говоришь про пятерых разбойников?

— Именно.

— Что ж, они неплохие молодцы и могут помочь нам во внешнем мире. Только не становись отшельником. Этого мне не пережить! Я в тебе встретила своего лучшего мужчину!

— Неужели?

— Точно! Мужчины, выросшие в Шамбале, совершенно не могут ублажить женщину. Они не знают ни игры в тучку и дождик, ни танцев дракона с цилинем. Слишком целомудренны! Наш управляющий положил на меня глаз, но, когда я попробовала с ним, оказалось, что его конь совсем не умеет скакать.

— А, чертовка! Так ты не одного распробовала!

Друкчен и Мой-нян расхохотались.

Они уже оделись, выпили еще вина, и тут в створку двери постучали.

— Войдите, — сказала Мой-нян.

Вошел удалец Жуй по прозвищу Железная Крыса.

— Хозяин, хозяйка, — тихо сказал он. — Беда.

— Что случилось? — вскочила с колен Друкчена Мой-нян.

— В Изумрудных покоях кто-то убил женщину.

— Так-так, — после недолгого молчания заговорила Мой-нян. — Кто видел тело?

— Только я да еще Лей Яшмовый Таз.

— А как вас занесло в Изумрудные покои? Разве вы не должны были развлекаться с певичками?

— Мы и развлекались, госпожа. Но потом нам захотелось оправиться, и мы пошли искать отхожее место.

— И вместо этого попали в Изумрудные покои?

— Мы проходили мимо и увидели, как из-под двери течет струйка крови. Мы открыли дверь, увидели труп и сразу бросились сюда.

— Собери всех наших, — сказал, вставая, Друкчен Лею. — И идите к черному ходу. Мы вынесем тело и закопаем его.

— Господин! — сказал Лей. — В Чакравартине нет земли. Все заложено плиткой. Мы не сможем закопать тело.

— Он верно говорит, — сказала Мой-нян. — Идемте в покои. По дороге я решу, что делать с телом.

Все разбойники собрались и потихоньку пошли в Изумрудные покои. Некоторые вооружились ведрами с водой и тряпками — чтобы замыть кровь.

А крови было много.

— Все ковры испорчены, — сказала Мой-нян. Присмотрелась к голове трупа и воскликнула: — Да ведь это Золотая Госпожа!

— Что за Золотая Госпожа? — спросил Друкчен.

— Она часто навещала раба по имени Лекант и, уходя, всегда оставляла золото. Ох! Видно, он ее и убил. Он ведь непревзойденный рубщик мяса.

— Вот и нож. Мясницкий как раз.

— Дурное это дело. Вот что. Вы, удальцы, соберите все пропитанные кровью тряпки и несите на задний двор. Там их сожжете сами, никого не привлекая.

— А если нас заметят?

— Никто вас не заметит, я ручаюсь. А вы помоете пол и стены.

— Слушаемся, госпожа.

— Погодите, сейчас я призову одного человечка.

И госпожа Мой-нян вышла.

Разбойники стали скатывать окровавленные ковры. И тут один из них увидел сияющие браслеты на руках трупа.

— Погляди-ка, господин Друкчен! — сказал разбойник. — Каковы вещицы!

— Да, это настоящая красота! — воскликнул Друкчен, рассматривая браслеты. Он аккуратно снял их с рук убитой и обтер полой халата. — Это будет наш подарок госпоже Мой-нян.

— Верно, верно, — загомонили разбойники.

Друкчен спрятал браслеты в платок и положил в карман.

Вернулась Мой-нян. Она вела за собой старшего повара.

— Вот, господин, новая туша, — сказала она, указывая на труп. — Ее надо пустить на начинку для пампушек. Сможете ли вы это сделать?

— Для вас, госпожа, — сказал повар, — я пущу на начинку даже самого Будду.

Повар надел фартук, взял топор и быстро разделал останки Лалит на мелкие куски. Затем они с Мой-нян втащили в комнату из коридора большой плетеный короб и положили в него куски.

— Мясо в фарш, а кости — в кислоту, — сказала Мой-нян.

— Будет исполнено, госпожа, — сказал повар, взял короб и вышел.

Разбойники меж тем привели комнату в относительный порядок. А Друкчен вынул браслеты и сказал:

— Не побрезгуй, дорогая! Эти украшения я снял с рук убитой.

— Ах! — ахнула Мой-нян, увидев, как прекрасны браслеты. — Да хоть бы ты вытащил их из отхожего места, и тогда я не побрезговала бы ими. Они великолепны, словно сделаны для богов!

Она надела браслеты и полюбовалась тем, как они сверкают на ее запястьях.

— А тяжелые, — сказала она. — По виду не скажешь. Видно, это драгоценные камни утяжеляют их.

Вернулись разбойники, которые жгли ковры.

— Ну как вы? — спросила их Мой-нян.

— Все спалили, — отчитались удальцы. — И следа не осталось.

— Тогда я запечатаю эту комнату, — сказала Мой-нян. — Своей личной печатью. Никто сюда и носу не сунет.

Она запечатала комнату.

Друкчен сказал:

— Идемте в мой дом. Там днем мы будем прятаться от внутренних войск, а по ночам совершать свои вылазки. Дорогая, ты пойдешь с нами?

— Пока пойду, — сказала Мой-нян. — Хочу знать, придет ли к тебе принцесса Ченцэ и что она скажет. А так мне надо быть в «Озорной пташке», иначе там все придет в упадок.

— Понимаю тебя, — сказал Друкчен.

И они покинули веселое заведение.

В доме Друкчена было пустынно и тихо, когда туда пришли удальцы со своим предводителем и Мой-нян. Была глухая ночь, и, чтобы не разбудить соседей, они не стали зажигать нигде света.

— Вы, молодцы, — сказал разбойникам Друкчен, — идите на чердак и пока затаитесь там. Вот вам одеяла и подстилки. Днем посмотрим, как вас можно устроить. Второй этаж большой, и, пожалуй, мы могли бы сделать потайную комнату.

— Хорошо, господин.

— Отдохните. Скоро грядет новый день, а с ним новые заботы.

Друкчен помог разбойникам подняться на чердак, довольно просторный и прохладный, без окон. Разбойники развернули скатанные одеяла и циновки и повалились спать.

А Друкчен с Мой-нян уснули в главной спальне. Правда, Мой-нян пообещала скрыться в какой-нибудь из задних комнат, едва придет принцесса Ченцэ.

Рассвет над Шамбалой едва затлел, герои наши крепко спали, а между тем просыпались простые жители великой страны: разносчики вестей, молочницы, рабочие и животноводы. Все они спешили по своим делам и создавали тот шум, который создает большой, хорошо организованный город.

— Вести, вести! — кричал разносчик вестей. — Всего за полтора трудодня полные свежие вести перескажу я вам в точности и по правде!

— Молоко, сметана, творог! — предлагала молочница. — Всего за трудодень. У моей коровы лучшее молоко в Чакравартине!

И так далее…

Совсем рассвело, проснулись соседи Друкчена — богатые и знатные люди. Они бы с удовольствием познакомились с ним поближе, но на окнах его дома еще спущены были занавеси — это означало, что хозяин спит.

Однако Друкчен не спал. Они встали вместе с Мой-нян и принялись обследовать дом. Они обнаружили несколько комнат, в которых безо всякого труда могли спрятаться и разбойники, и сама Мой-нян.

— Отлично! — сказала хозяйка «Озорной пташки». — У тебя, милый, можно открывать новый притон. И черный ход как раз ведет в глухой, нежилой переулок.

— Главное, чтобы об этом не догадалась принцесса Ченцэ, — потер руки Друкчен.

— Не догадается, — сказала Мой-нян.

Все позавтракали, благо у Друкчена в коробах, присланных принцессой, оказалось немало еды. После завтрака разбойники снова спрятались на чердаке, а Мой-нян принялась разбирать содержимое коробов в закрытой комнате.

Время близилось к полудню, и тут Друкчен услышал звон цимбал, бой барабанов и щелканье трещоток. Этому мелодичному шуму вторили крики:

— Дорогу принцессе Ченцэ, Заре Богов, дочери императора Эли и императрицы Ен!

Друкчен метнулся в комнату Мой-нян:

— Дорогая, прячься! Кажется, сюда направляется принцесса Ченцэ.

— Хорошо, — заторопилась Мой-нян.

Друкчен не ошибся. Высокий, резной и украшенный драгоценностями паланкин принцессы остановился напротив его дома.

Друкчен вышел на крыльцо и склонился перед паланкином:

— Неужели мне суждено снова лицезреть саму божественную Ченцэ?

Занавеска паланкина отдернулась, и Ченцэ подала ему руку:

— Здравствуй, благороднорожденный! Вот я и пожаловала к тебе, как обещала. Да еще привезла кой-какие мелочи из дворца. Мой жених и родители передают тебе привет.

— Благодарю, — сказал Друкчен. Он помог принцессе выйти из паланкина и провел ее в свое жилище. — Простите, ваше высочество, у меня не прибрано. Вчера так устал, что не успел разобрать тех коробов с подарками, что вы прислали мне. Занялся этим сегодня, но слишком промедлил.

— Тебе понравились вещи, что я подарила?

— Принцесса, они совершенны. Я недостоин вашей милости.

— Полно тебе, Друкчен, манерничать со мною. Мы ведь вместе пришли из внешнего мира, вместе прошли колесо перерождений и, значит, друг другу все равно как брат и сестра.

— Я не смею…

— Да будет тебе! — рассмеялась принцесса. — Ну как спалось на новом месте?

— Прекрасно. Только кровать слишком мягка для меня.

— Ты завтракал?

— Еще нет, — солгал Друкчен. — Прошу вас, госпожа, отведать скромной трапезы.

— Трапеза не будет скромной. Я привезла с собой яства из дворца. Ты сойдешь с ума, до чего они вкусны!

— Вы балуете меня, госпожа.

Принцесса велела слугам накрыть на стол. Все было сделано во мгновение ока. Ченцэ и Друкчен, возблагодарив богов и Будд, сели трапезничать.

Кушанья и в самом деле оказались прекрасными, но Друкчен волновался за разбойников и Мой-нян, поэтому почти не ощущал вкуса.

— Дорогой названый брат, — сказала принцесса, — я приехала к тебе не только для того, чтобы вместе позавтракать. Видишь ли, у меня есть к тебе дело, которое я могу поручить только доверенному человеку.

— Разве во дворце, госпожа, нет доверенных людей?

— Людей нет, там лишь новосозданные рабы, от которых никакого толку. Брат! Я хочу, чтобы ты совершил для меня кое-что.

— Все, что вашей душе угодно, дражайшая названая сестра!

— Это преступление, Друкчен, не стану скрывать.

— Пусть.

— Это не просто преступление, а святотатство.

— И теперь я не боюсь, ваше высочество.

— Хорошо. Тогда послушай меня, Друкчен. Ты знаешь, что у меня есть жених, принц Нампхон Прекрасный и Утренний.

— Да, госпожа.

— Скоро должна состояться наша свадьба. После церемонии принц должен прилюдно познать меня и объявить, что я отдала ему девственность.

— И что же?

— Я не девственна, Друкчен! Мне пока удается это скрывать, а единственный человек, который до тебя об этом знал — мой лекарь. Он и посоветовал мне этот способ.

— Какой способ, принцесса?

— В далеком городе Сангё есть гора, а в горе храм Благого Восьмеричного Пути. В этом храме из стены бьет волшебный источник, вода которого исцеляет все недуги, а также возвращает молодость и девственность. Но вся беда в том, что источник из-за людских грехов так оскудел, что дает в день по капле. Эти капли собирают служители храма и прячут в сокровищнице в особом сосуде. Выкради у них этот сосуд, Друкчен, и привези мне! Выкради, потому что они не продадут его ни за какие деньги! И милость моя будет к тебе безгранична.

Друкчен побледнел, но сказал твердо:

— Хорошо, госпожа, я выполню вашу просьбу.

— Выпьем вина, — сказала принцесса.

Они выпили по кубку вина и помолчали. Наконец принцесса заговорила вновь:

— Это опасное дело, Друкчен.

— Я понимаю, госпожа.

— Есть ли у тебя друзья в Чакравартине, Друкчен?

— Я только вчера прибыл и…

— Скажи мне правду, Друкчен. Ты можешь меня не бояться.

— Хорошо, госпожа. Тогда я все расскажу вам. Вчера ночью, когда я остался один, ко мне пришли пятеро удальцов, промышляющих кое-каким разбоем. Мы подружились, и они назначили меня своим главарем. Каверзных дел мы еще не совершали, так что…

— Это прекрасно! — захлопала в ладоши Ченцэ. — Боги благоволят к тебе, брат мой, вот и послали этих людей. Ах, недаром у тебя волосы из чистого золота! Где сейчас эти люди?

— Да простит меня госпожа, но они на чердаке моего дома и уж наверное слышали весь наш разговор.

— Сходи позови их, я хочу, чтобы они отправились в Сангё с тобой.

— Еще одно, принцесса…

— Что?

— Вчера ночью, побратавшись, мы с удальцами пошли в заведение «Озорная пташка». Там я встретил хозяйку, госпожу Мой-нян…

— И уж, конечно, не смог устоять? Зови и ее, хотя женщине труден будет путь в Сангё.

Друкчен поклонился и вышел из комнаты. Сначала он поднялся на чердак к разбойникам.

— Ну что? — спросил он. — Подслушали наш разговор с принцессой?

— Само собой, — ответил монах Куй по прозвищу Аист Не Вовремя.

— Что скажете на предложение принцессы?

— Давайте-ка все спустимся и предстанем пред ее очи, а там и решим, как ответить.

— Хорошо, спускайтесь, а я пока схожу за Мой-нян.

Наш герой отправился в потайную комнату за ширмами.

Мой-нян сидела там и вышивала.

— Что случилось, дорогой? — спросила она Друкчена. — Принцесса уже ушла?

— Нет, милая. Она хочет познакомиться с тобой. У нее есть задание для всех нас.

— Ох, — прижала шитье к груди Мой-нян, — что-то я боюсь.

— Не бойся, молись Будде Амитабе, и все получится.

Друкчен взял под руку свою возлюбленную и так вышел к высокородной гостье.

Перед принцессой Ченцэ уже стояли на коленях пять разбойников и земно кланялись:

— Да не прогневается на нас госпожа за наше непотребство!

— Я не гневаюсь на вас, встаньте, друзья, — сказала принцесса Ченцэ. — Теперь вы все хранители моей тайны. И если вы выполните то, о чем я прошу, моя милость к вам будет беспредельной. Если же ваши языки окажутся слишком болтливы, я найду вас и на дне моря.

— Госпожа может не беспокоиться, — сказал Куй. — Тайна ее умрет с нами.

— Я ручаюсь за них, — сказала, кланяясь, Мой-нян. — Это отличные ребята, ваше высочество.

— Что ж, хорошо. Теперь давайте все сядем, выпьем вина за встречу и обсудим, как вам лучше попасть в Сангё и в храм Благого Восьмеричного Пути.

Все сели за стол. Мой-нян прислуживала принцессе и разливала вино по кубкам. Выпив и закусив всяческой снедью, разбойники начали обсуждать свой план.

— Нам лучше всего идти под видом паломников, — сказал Куй. — Город Сангё всего в трех днях пути. Пойдем пешком, возьмем только одного яка с повозкой, чтобы Мой-нян могла ехать. Все-таки она женщина, и ноги ее слабы.

— А я считаю, все надо сделать по-другому! — сказала принцесса Ченцэ. — Не стоит прибедняться, иначе на пути в Сангё вас могут обидеть. Я дам Мой-нян свой паланкин на гравиподушке, вы все сядете на коней, вооружитесь как следует и поедете в Сангё под видом воинов, сопровождающих саму принцессу Ченцэ.

— Прекрасный план! — одобрила Мой-нян. — Но что скажет ваш будущий супруг, если узнает, что вы ездили без спросу в Сангё?

— Ох, — побледнела принцесса. — Тут начнутся такие расспросы, что мне лучше повеситься.

— Вешаться никому не надо, — сказал Друкчен. — Мы вооружимся и поедем под видом воинов, но в паланкине повезем Мой-нян под ее собственным именем. Разве госпожа хозяйка «Озорной пташки» не настолько богата, чтобы отправиться в паломничество!

— Верно, — сказала Мой-нян. — Надо, чтобы и тень подозрений не пала на принцессу.

— Хорошо, — улыбнулась принцесса Ченцэ. — Так и поступим. Отправляйтесь завтра же.

— Но где нам раздобыть оружие, доспехи и паланкин?

— Все это я достану, — заверила Мой-нян. — У меня большие связи. И главное, никто и не подумает, что это дело касается принцессы. Скажу, что для меня.

— Благодарю вас, — растрогалась принцесса. — Если вы сложите свои головы за меня, я постараюсь умолить богов, чтобы они дали вам благое перерождение.

Они пообсуждали дело еще некоторое время, а потом принцесса отправилась во дворец.

— Дорогой, — сказала Мой-нян Друкчену, — пусть пока удальцы едят, пьют и отдыхают, а ты сам иди со мной.

— Как скажешь, моя умница.

Разбойники, получив приказ от Друкчена полежать в неге, а потом отправляться в «Пташку», тут же наполнили вином чарки.

— Однако не упивайтесь сильно, — предупредила Мой-нян. — Завтра выступаем.

Вдвоем они вышли из дома Друкчена и направились в сливовый сад, где был пруд, заросший ирисами.

Они подошли к пруду. Было безлюдно и тихо, так, словно все люди растворились где-то в далекой дали.

— Ты умеешь удивляться, дорогой? — спросила, улыбаясь, Мой-нян.

— С тех пор как попал в Шамбалу, только и делаю, что удивляюсь, — ответил Друкчен.

— Тогда смотри.

Мой-нян воздела руки к небу и запела:

— О милостивые боги, грозные боги, благороднорожденные боги, великие боги, внемлите мне и гласу моления моего! Повелением своим дайте силы мне и право творить чудеса, как всегда до сего времени давали! Да встанут эти воды как две стены и да откроют сущее на дне! Внемлите мне, боги!

Мой-нян опустила руки и закрыла глаза. Губы ее все еще шептали молитву, и тут Друкчен увидел, что воды пруда расступились, встав как две стены и открыв небольшой дворец, бывший на дне пруда.

Мой-нян открыла глаза, взяла Друкчена за руку и сказала:

— Удивляешься ли ты?

— О да.

— Идем. Я познакомлю тебя с моей названой сестрой.

Они спустились на дно пруда, и вода не сомкнулась над их головами.

В подводном дворце их встретил призрак, страшный до того, что у Друкчена поджилки затряслись.

— О боги, кто это? — спросил он у Мой-нян.

— Это моя названая сестра — хранитель моих сокровищ, — сказала Мой-нян. — Смертному не выжить здесь, поэтому я призвала колдовством этого призрака.

— Так ты колдунья?

— Совсем немного, милый. Как и все женщины. О призрак, удались, этот смертный идет со мной.

Призрак исчез. Мой-нян взяла Друкчена за руку и повела по залам дворца. Наконец они пришли в арсенал. Здесь Мой-нян велела Друкчену отобрать оружие и доспехи. Все было новым и блестящим, словно только что вышло из-под руки оружейника.

Получилась неплохая горка доспехов и оружия.

— Как же мы все это перетащим в «Озорную пташку»? — спросил Друкчен.

— Немного колдовства не помешает, — улыбнулась Мой-нян и посыпала доспехи и оружие каким-то порошком. Они стали прозрачными, а потом исчезли совсем.

— Чудеса! — сказал Друкчен.

— Они уже в «Пташке», — молвила Мой-нян. — А теперь идем обратно.

Они вышли из дворца, стали на берег пруда, и Мой-нян сомкнула его воды одним движением ладоней.

— Теперь ты знаешь мой секрет, — сказала Мой-нян. — Не выдай его кому.

— Клянусь молчать! — заверил ее Друкчен.

В «Озорной пташке» их уже поджидали разбойники. Они успели подготовить паланкин для Мой-нян, а потом им роздали оружие и доспехи.

— Что ж, осталось только помолиться в храме Будды Амитабы за благополучие нашего начинания, — сказала Мой-нян.

Все вместе они отправились в храм. Здесь было пустынно и тихо, медленно вращались молитвенные колеса, курились благовония…

Наши герои опустились на колени, зажгли ароматические свечи и помолились Будде Милостивому об успехе своего предприятия.

Так начался их путь в Сангё.

Россия, город Щедрый

Лето 2012 года

Лето в Щедром выдалось сухое и жаркое. Где-то горели торфяники, и губернаторше Юле Ветровой приходилось прикладывать и ведьмовские и человеческие усилия для того, чтобы ликвидировать пожары. После того как в потайной комнате обнаружился мальчик Будда, Юля отстранилась от колдовских дел и всецело занялась губернаторством. Влад и Лиза практически с нею не виделись.

Анна Николаевна Гюллинг взяла мальчика Будду и стала его изучать. Хотя, скорее, это мальчик изучал Анну Николаевну и мир вокруг. Мальчик хорошо научился говорить по-русски, много гулял, занимался медитацией. Анна Николаевна так увлеклась мальчиком, что забыла о том, что ей надо готовить волшебный Эликсир. Она разговаривала с мальчиком о пророчествах майя относительно 21 декабря 2012 года, но мальчик сказал, что о грядущих переменах он пока ничего не знает, ему, дескать, это не открыто.

Ничего не знал он и о своих родителях. Сказал только, что не помнит их, но знает, что они были. Анна Николаевна жалела Будду-сироту и реализовывала свои материнские инстинкты, столько времени дремавшие.

Будда говорил, что родился он не на земле и помнит только розовое сияние прекрасных цветов, которые его окружали. Потом сияние исчезло, и Будда уснул. И спал он до тех пор, пока в потайную комнату не проникла Анна Николаевна со своей компанией.

Что же касается Влада и Лизы, то они жили несуетной счастливой жизнью семейной пары. Свадьбу сыграли первого июня, особо не приглашая гостей. Лиза переехала жить к Владу и, поскольку была масса дел в особняке, редко виделась с родителями. Влад залечил два Лизиных зуба, она ездила с ним на работу в клинику и уже привыкла к шуму бормашин, хотя, казалось бы, привыкнуть к нему невозможно.

Молодожены стали также посещать спиритические сеансы профессора Верейского. Лиза как ассистентка, хотя при заработках Влада деньги ей были не нужны, а Влад как ее защитник и наблюдатель. Сеансы проходили гладко, больше не было никаких вспышек и потерь памяти. Лиза ассистировала, наблюдая за тем, как внук профессора Глеб погружается в транс и начинает общаться с потусторонним миром. Духи, можно сказать, выстраивались в очередь к профессору и его внуку для того, чтобы пообщаться с людьми из реальности. А еще Лиза знала, что Глеб страдает от первой любви. К ней. Но поделать ничего не могла, сама она по уши втюрилась в своего лемурийца. Глеб страшно ревновал и все искал повода, чтобы поговорить с Лизой наедине, но такого повода не было, Влад просто не оставлял Лизу одну.

В такой благодати наши герои прожили до середины июля, и тут на Лизу свалилась беда. Она начала видеть сны.

Нет, Лиза видела сны и раньше, но они были нестрашные и нетревожные. А эти…

Снилось Лизе, что идет она в одиночестве по ночному Водопьяновскому парку и выходит на некую поляну. А на поляне той собрались сатанисты, разожгли пламя, воздвигли алтарь и говорят Лизе:

— Отличненько! Тебя-то мы и принесем в жертву нашему повелителю.

— Только попробуйте! — говорит Лиза. — Я сама кого хочешь в жертву принесу!

И тут у сатанистов в руках оказываются бутылки с водой.

— Смотри, умертвие, — говорят они. — Мы не шутим. Иди с нами, иначе зальем.

И Лиза понимает, что она снова стала умертвием и что вода теперь для нее все равно что кислота. Она дрожит (в смысле Лиза, а не вода) и, повинуясь сатанистам, идет к бушующему пламени. Что удивительно, пламя не обжигает ее, оно как прохладный шелк, и Лиза уже хочет возлечь на алтарь, как вдруг слышит крик:

— Стой! Тийя, не смей!

Она смотрит сквозь пламя и видит высокого всадника на гнедом коне. За плечами всадника развевается алый плащ с белым подбоем, в руках его сверкающий меч, которым он устрашает сатанистов так, что они разбегаются.

Лиза смотрит на всадника, но не видит его лица. Вместо лица чернота, провал, пустота. И это так страшно, что она кричит. Кричит и просыпается.

— Опять? — спросил ее Влад, приподнимаясь на локте.

Они лежали в кровати в доме Влада. Лиза постепенно приходила в себя после сна. Ее окружали привычные вещи и стены. Вот комод, на котором светится бледной лампочкой ночник, вот тумбочка, на ней хрустальный стакан с водой, часы и книга. Часы показывают половину четвертого. За окнами, раскрытыми по случаю жары, светлый сумрак летней ночи. Где-то под потолком звенит одинокий комар, еще не отравленный парами «Фумитокса». Но самое главное — рядом тепло любимого тела, заботливые руки, тревожащиеся глаза.

— Малышка, как ты? — Влад погладил Лизу по лбу и почувствовал, что ладонь мокрая.

Лиза села в постели, обхватила голову руками:

— Это кошмар какой-то!

— Про всадника с пустым лицом?

— Да, я тебе рассказывала… Повторяется вот уже который раз. А знаешь, иногда снится другой сон.

— Какой?

— Будто я иду по лугу и собираю цветы. Так много полевых цветов! И вдруг вижу — спиной ко мне стоит мужчина. Я обхожу его, заглядываю в лицо — а лица нет, одна пустота и чернота. Я чувствую себя очень одинокой в этих своих снах. Скажи, Влад, а не может быть эта повторяемость снов симптомом какого-нибудь психического заболевания? Может, у меня голова не в порядке?

— Вроде нет. Но если хочешь, сходим к психиатру, моему знакомому. Вместе ординатуру заканчивали. Может, он пропишет что-то успокоительное, снотворное.

— Ой! — Лиза схватилась за горло. — Опять тошнит!

Благо к спальне была пристроена ванная с туалетом.

Лиза вскочила с кровати и склонилась над раковиной. Ее долго рвало водой и желчью. Влад встал с кровати и подошел к жене:

— Бедолага… Может, ты все-таки беременна?

— Надо проверить. У меня в комоде где-то валялся тест.

— Сейчас найдем. Ты иди ляг, не стой на холодном полу.

— Да он не холодный этим-то летом…

— Все равно.

Лиза, ослабевшая, в испарине, легла в кровать. Простыни были влажными. И так плохо, да еще тут эта жара… Мир словно ополчился против них с Владом…

Муж рылся в верхнем ящике комода, где они обычно держали лекарства и всякую бытовую мелочовку.

— Нашел, смотри-ка! — сказал он, подняв в руке палочку теста в упаковке.

Через несколько минут они с Лизой сидели и напряженно смотрели вдвоем на использованный тестер.

— Сколько полосок? — спросил Влад.

— Вроде две… — севшим голосом сказала Лиза.

— Значит, у меня в глазах не двоится! Лизочек, это значит…

— Ну вроде беременна я. Ой, Влад…

— Милая! — Лемуриец обнял жену. — Мы сегодня же утром поедем в консультацию, все проверим. Вот почему тебя тошнит. Может, и сны поэтому. У беременных всякое бывает…

— Тогда снотворное мне нельзя.

— Будешь пить отвар мелиссы и мяты, я сам тебе приготовлю. С медом. Сейчас приготовить?

— Если не трудно.

— Идем в кухню.

Лиза набросила пеньюар, который Влад обожал с нее снимать. Посмотрела на мужа. Влад был само воплощение заботливости. И все же тот, во сне, с пустым лицом, почему-то был ей гораздо ближе и роднее, чем Влад. Она боялась самой себе признаться в этом.

Они спустились в кухню. Где-то в округе драли глотки первые щедровские петухи. Светало.

— День опять будет жаркий, малышка, — сказал Влад. — Ну ничего, в машине кондиционер. Проедемся до больницы.

— А как же тебе на работу? У тебя сегодня первая смена…

— Отпрошусь. Имею право! У меня жена беременная!

Лиза тихо рассмеялась и присела на диванчик у кухонного стола:

— Даже не верится.

— Почему? — удивился Влад. Он включил чайник и принялся доставать из стенного шкафа различные травы, которыми их снабжала Юля Ветрова. — В конце концов, мы с тобой здоровые мужчина и женщина.

— Но я была умертвием…

— Ну и что? Стала ведь снова живой!

— Да. А тогда я и не думала, что когда-нибудь смогу забеременеть. Спасибо тебе, Влад.

— За что?

— За то, что ты у меня есть.

— Я сейчас разрыдаюсь просто. Так. Мята, мелисса, зверобой и пустырник. Завариваем…

— Пустырник горький!

— Я добавлю меда, сластена.

— Влад…

— Да?

— Мне кажется, к психиатру все-таки тоже надо сходить.

— Хорошо. Я договорюсь с ним. Возможно, все получится сегодня. Главное, не нервничай, Лизочек.

— Ой, не получается.

Влад заварил травы, дал им настояться, потом процедил в кружку через ситечко. Добавил мед, протянул кружку Лизе:

— Пей, малышка!

Лиза начала маленькими глотками пить горячий отвар. Сейчас, в рассветной прохладе, это было даже приятно.

— Хорошо бы это был мальчик, — задумчиво протянула Лиза.

— Ты читаешь мои мысли. Впрочем, девочка тоже неплохо. Лизочек, главное, чтобы ты была здорова и малыш. А пол — дело десятое.

— Он не будет лемурийцем?

— К сожалению, нет. Лемурийцы рождаются только тогда, когда с хвостами и отец и мать.

— Значит, не будет бессмертным. Как и я.

— У вас будет бессмертие, Лиза, обещаю!

— Но каким образом?

— Понимаешь, это трудно объяснить. Для таинства передачи бессмертия нужны как минимум три лемурийца с камнями континента.

— А разве двумя другими лемурийцами не могут быть твои родители?

— Могут. Но их еще надо найти.

— То есть?

— Мои родители — неуловимые существа. Они могут быть где угодно: в Марианской впадине, Бермудском треугольнике, на полюсах, на Бали, в Китае… Даже в Шамбале!

— Где?

— В Шамбале!

— Ах, ну да, мистическая страна…

— Вовсе не мистическая, дорогая. Шамбала существует.

— В своей диссертации я это опровергаю. Кстати о диссертации. Если я беременна, то когда же я буду ею заниматься?

— Ну зачем тебе эта диссертация, любимая? Зачем тебе звание кандидата философских наук? На полочку положить? Самое главное — мы вместе и мы будем растить нашего ребенка. Или даже не ребенка, а детей! Родим целую кучу, заберем моих родителей…

— Откуда?

— Да хоть из Марианской впадины! И будем счастливы.

— Ну тогда уж и моих родителей…

— Согласен. Устроим большой счастливый дом.

— Ох, Влад.

— Что?

— Не верится мне в большой счастливый дом. Судьба такого не позволяет.

— А мы будем сильнее судьбы, родная. Как вампиры в твоем любимом сериале «Сумерки».

— Ха-ха-ха! Ой, кстати, надо бы перечитать. Вот если положат на сохранение, буду читать «Сумерки» и Джеймса Роллинса!

— Лучше про муми-троллей. Как у Мандельштама: «Только детские книги читать, только детские думы лелеять…» А Роллинс твой пишет о насилии.

— Ты же не читал!

— Ну так просмотрел. Одни пистолеты и трупы.

— Ничего ты в бестселлерах не понимаешь.

— Ты много понимаешь, солнце мое. Ну что, допила?

— Йес.

— Тогда спать?

— Не хочется. Давай посмотрим, как солнце встает…

— Ну идем. Но только больше на крышу подниматься не будем, это последний раз. Вдруг у тебя голова закружится? Или ты на лестнице поскользнешься?

— Ой, ты теперь меня задушишь своей заботой.

— Обижусь!

— Не обижайся, большой дядечка! А возьми меня на ручки.

— С удовольствием.

Влад побаюкал жену в руках.

— Сильные руки дантиста, — с ухмылкой прокомментировала Лиза.

— Ага.

— Ну все, опускай и пойдем на крышу.

— Я первый.

— Не спорю.

Они вышли во дворик и по лестнице, обвивавшей стены дома, поднялись на плоскую крышу. Здесь стояли два шезлонга и кадки с цветами. Лиза привычно полила цветы, побрызгала их из распылителя. Влад усадил ее в шезлонг лицом на восток, сам не стал занимать другой шезлонг, растянулся у ног любимой.

— Дымом пахнет, — протянула Лиза.

— Торфяники горят, — пояснил Влад. — Юля не справляется.

— А ты мог бы ей помочь?

— В смысле?

— Ну ты колдовать не умеешь?

— Вообще-то немного могу. Ну там, вытрезвиться срочно, марево напустить…

— А телепортироваться можешь?

— Могу, но это не колдовство вовсе. Лемурийцы носят это качество в крови. Малышка…

— Да?

— Помнишь, в нашу первую встречу…

— Ох, ты был ненасытный!

— Это да, но вот еще… Ты тогда сказала, что слова «я люблю тебя» слишком для тебя значимы и ты не можешь их сказать.

— Ну…

— А теперь?

— Что?

— А теперь можешь?

— Влад, милый! Конечно же! Я так люблю тебя, ты даже не представляешь! Мне кажется, что до тебя я не жила, а спала. Как спящая царевна в хрустальном гробу. А ты пришел — и разбудил.

— И гроб развалил. Хрустальный.

— Ну не без этого. Я люблю тебя, мой родной. Я это тысячу раз готова повторить и даже под присягой.

— Не надо. Теперь я спокоен.

— А до этого не был спокоен?

— Представь себе, да. Я все время боялся, что ты меня еще не любишь, что можешь уйти, бросить меня.

— Ты сумасшедший дантист с бормашиной, вот ты кто. Как я могу тебя бросить, если ты — мое все, как Пушкин для России?

— Ладно. — Влад погладил Лизины колени. — Молчим и смотрим, как поднимается солнце.

И они молча смотрели, как встает солнце их нового счастливого дня.

Потом Лиза изъявила желание немного подремать, тем более что начиналась жара. Влад проводил ее в спальню, прикрыл двери, а сам позвонил на работу, отпросился, потом договорился о встрече с психиатром и поставил Лизу на очередь в женской консультации.

Через час Лиза проснулась бодрой и веселой.

— Как себя чувствуешь? — спросил Влад.

— Отлично, тьфу-тьфу, не сглазить. Примем душ?

— Само собой.

Они приняли душ, затем позавтракали (на сей раз готовила Лиза, и Влад, как всегда, отдал должное ее мастерству).

— Я договорился и в консультации, и с психиатром, — сказал Влад Лизе за завтраком. — Сначала в консультацию?

— Да, конечно. Вдруг я у психиатра плохо себя почувствую?

— Будем надеяться, что нет.

Лиза надела легкое платье лимонного цвета и ожерелье из маленьких бусинок малахита, перемежающихся с черненым серебром. Влад по жаркой погоде надел белые льняные брюки и футболку с логотипом «Свободной России» (эта футболка была предметом нежной заботы Лизы. Все-таки на собрании этого общества они и встретились).

Они спустились к машине, Лиза взялась за ручку дверцы и ахнула:

— Боже, кровь!

— Где? — тут же подскочил Влад.

Лиза растерянно смотрела на ручку дверцы и на свою ладонь:

— Вот… Только что была… Померещилось. О господи, Влад! Мне уже всякая чертовщина начинает мерещиться!

Внезапно Лиза расплакалась. Муж принялся ее успокаивать:

— Маленькая, да бывает такое. Ну приглючилось, случается всякое. У тебя сейчас нервы на пределе… Успокойся, родная!

— Нам надо обязательно как-нибудь зайти к Юле Ветровой или к ее тете.

— Зачем?

— Видишь ли, родной, мнимая кровь — это признак порчи или сглаза. Юля мне об этом давно говорила.

— Ты считаешь, нас кто-то сглазил или испортил?

— А почему нет? — Лиза, нервно поводя плечами, забралась в машину. Влад все осматривал кристально чистую ручку. — Вдруг у нас есть завистники?

— Ладно, — Влад сел на водительское место, включил навигатор. — Маршрут — женская консультация, улица Воейкова, семь.

— Принято, господин.

Машина выехала из гаража, стенка которого автоматически за ними опустилась.

Влад задал небольшую скорость. Он вообще не любил лихачить, разве что на трассе разгонялся до ста двадцати в час. Но поскольку сейчас он вез беременную жену и страшно волновался, стрелка спидометра колебалась между сорока и шестьюдесятью.

Город проснулся. Суетились оборотни, открывая ярмарочные балаганы на, площади Ленина (проходила очередная сельскохозяйственная ярмарка). Уже образовывались пробки на главных проспектах. Хозяйки коттеджей поливали газоны и ругали жару. Влад повел машину в объезд главных улиц, так что заторы они миновали.

В женской консультации дам в интересном положении было не очень много. Влад и Лиза надели бахилы, поднялись на лифте на третий этаж, сели возле нужного кабинета и сдали медсестре Лизину карту.

— Ох, Влад, — прошептала Лиза, прижимаясь к мужу.

— Что? — спросил тот, ласково поглаживая ее руку.

— Я и радуюсь и боюсь.

— Я, если честно, тоже. Но все будет хорошо. Я уж это устрою.

— Ты? Устроишь? Ты прямо Вседержитель. — Лиза хихикнула.

— Не Вседержитель, конечно, но кое-что могу.

— Логинова, войдите, — открыв дверь кабинета, сказала медсестра.

Логиновой после свадьбы стала Лиза.

— Извините, — обаятельно улыбнулся медсестре Влад. — Можно мы войдем вместе?

— Пожалуйста, — не могла не поддаться его обаянию медсестра.

Они вошли в кабинет.

— Что вас беспокоит? — спросила доктор после обычных приветствий.

— Тест показал беременность, — сказала Лиза.

— Понятненько. Беременность — это хорошо. А то что-то наши щедровские женщины рожать стали меньше. Совсем о демографии не заботятся.

— Мы очень заботимся о демографии, — сказал Влад.

— Так, так. Первая беременность, как я погляжу. Господи, да вы девочка совсем. Рожать трудненько будет, родовой канал узкий.

— Ой.

— Не волнуйтесь. Так. Беременность подтверждается, срок совсем небольшой — четыре недели. Есть неприятность…

— Какая? — в один голос спросили Влад с Лизой.

— Матка в тонусе, существует угроза выкидыша. Вот что. Я пропишу вам туринал и уколы. Ваш муж может вас возить на уколы?

— Я могу их сам делать, — сказал Влад. — Я медик.

— Отлично. Тогда вот рецепты. Каждые две недели ко мне, будем смотреть, как протекает беременность. Если что, положим на сохранение. И если, не дай бог, кровотечение, сразу в больницу, хорошо?

— Конечно.

— Ну все, одевайтесь. Поздравлять пока не буду, чтобы не сглазить. Всего доброго.

Влад и Лиза вышли из консультации как пьяные.

— С одной стороны, я радуюсь, — сказал Влад, — а с другой — теперь еще больше за тебя боюсь. Ты же такая слабая, такая хрупкая!

— Ничего, выдержу, — улыбнулась Лиза. — Тем более что ты хотел пятерых. Теперь куда?

— К психиатру. Давай раз и навсегда разберемся в твоих снах, чтобы они тебя больше не тревожили.

— Хорошо.

Машина понесла их через весь город. Психиатр жил на окраине, там же была у него и небольшая частная клиника.

— Олег — психиатр от Бога, — сказал Лизе муж, когда они выходили из машины. — Так что не волнуйся, он должен разобраться.

Они вошли в клинику. В регистратуре их уже ждали, направили в третий кабинет.

Когда они вошли в кабинет, из-за стола навстречу им поднялся медведь. Натуральный бурый медведь с желто поблескивающими глазами.

— Ой, мама! — пискнула Лиза.

— Не волнуйся, — сказал Влад, — это и есть Олег. Я забыл тебе сказать, что он оборотень.

— Привет, ребята! — прорычал медведь. — Пардон, что я в таком образе, у меня полнолуние. Но я все равно приму вас и постараюсь разобраться в вашей проблеме. Присаживайтесь! Кофе будете? У меня бескофеиновый.

— Нет, спасибо, Лизе вот только минералочки, — сказал Влад. — Она переволновалась, когда тебя узрела.

— Ничего подобного, — сказала Лиза. — Благословенны будьте, Олег. Где можно присесть?

Олег указал на кресла.

— Ну что, люди, как вам семейная жизнь? — спросил он. — Ругаетесь?

— Семейная жизнь просто благодать, — сказал Влад. — И мы не ругаемся. Мы не по этому поводу пришли тебя беспокоить. Кстати, можешь нас поздравить — Лиза беременна.

— О, это просто отлично! — Олег аккуратно сжал в медвежьей лапе хрупкую Лизину ручку, она там просто утонула. — Володька, ты смотри береги жену. Так что вас тревожит?

— Видите ли, Олег, — нарушила молчание Лиза, — я стала видеть кошмарные сны. Они не дают мне спокойно жить. Может, можно от них как-то избавиться?

— Этаперазин и анафранил, — сказал медведь. — Но ни того ни другого беременной женщине нельзя. Нейролептики отпадают. Вот что! Как вы относитесь к гипнозу?

— Ну как… Нормально.

— А если нам пройти курс гипнотерапии? Во-первых, раскопаем причину снов, ведь сны — это область подсознательного. Во-вторых, урегулируем процессы возбуждения и торможения вашего мозга. Ну и, в-третьих, постараемся от кошмаров вас избавить.

— Я согласна, — сказала Лиза. — А кто меня будет гипнотизировать?

— Я, — ткнул себя лапой в грудь Олег. — А что, не подхожу?

— Подходите, подходите, — улыбнулась Лиза. — Вам я доверяю, раз вы друг моего мужа.

— Ну и хорошо. Когда начнем сеансы?

— А можно прямо сегодня? Просто меня замучили эти сны, и я с ужасом представляю себе, как буду засыпать.

— Ну с одного сеанса сны не пройдут. Но начать можем. Тогда идемте в кабинет гипнотерапии.

Они перешли в кабинет гипнотерапии. Здесь было полутемно и прохладно, стояли удобные кушетки с подушками и пледами.

Влад устроился в кресле.

— Лиза, вы лягте, — сказал медведь. — Попробуем.

Лиза легла на кушетку, пристроив себе под голову подушку и накрывшись пледом. Ее немного знобило от волнения, но она старалась этого не показывать.

— Итак, — сказал Олег и вытянул из кармана маленький круглый блестящий диск на ниточке. — Я буду раскачивать у вас перед глазами этот диск. Смотрите на него.

Диск принялся раскачиваться из стороны в сторону, оставляя за собой в воздухе тонкие блестящие полосы. Лиза пристально смотрела на него и вдруг почувствовала, как ее неудержимо клонит в сон.

— Что вы ощущаете, Лиза? — спросил Олег. Его желтые глаза неуловимо поблескивали.

— Сонливость, — пробормотала Лиза.

— Ваши руки и ноги становятся тяжелыми и теплыми. Вы чувствуете это?

— Да.

— Ваше тело будто налито водой. Вы чувствуете покой и тепло. Ваши веки тяжелеют. Вы ощущаете это?

— Д-да.

— Почему вы заикнулись, когда отвечали? Вы ощущаете какой-то дискомфорт?

— Да.

— В чем выражается этот дискомфорт?

— Мне мало одной подушки.

— Хорошо. Муж сейчас подложит вам под голову еще одну подушку. — Олег сделал знак Владимиру. — Теперь хорошо?

— Да.

— Вы чувствуете, как ваше тело отяжелело?

— Да.

— Вам хорошо, спокойно и уютно. Это так?

— Да.

— Вы закрываете глаза.

Лиза закрыла глаза.

Медведь убрал диск.

— Как только я скажу слово «ментол», вы уснете, Как только скажу слово «бабочки» — проснетесь. Вы слышите меня?

— Да.

— Ментол.

Лиза задышала медленно и ровно, как дышат спящие.

— Лиза, теперь вы спите, но слышите и выполняете все то, что я говорю вам. Вы понимаете?

— Да.

— Вам снится сон. Это хороший сон. Вам снится, что вы встречаете Новый год со своим мужем. Вы наряжаете елку…

— Да.

— Опишите эту елку.

— Она живая, большая, пушистая. Очень зеленая. Я исколола все руки хвоей, пока вешала игрушки. Влад приделывает к макушке звезду.

— Опишите эту звезду.

— В ней восемь лучей, она сделана из серебряного стекла. Она так сверкает. В ней маленькие лампочки и батарейки. Эта звезда может сверкать сама собой.

— Хорошо. Вы нарядили елку. Вы накрываете на стол. Что вы ставите на стол?

— Володин столовый сервиз. Тарелки, салатницы, супницу, голову, пирожковые тарелки…

— Лиза, вы сказали только что, что ставите на стол голову. Что это за голова?

На лице молодой женщины отразилось беспокойство и замешательство, но глаз она не открыла.

— Голову? — переспросила она. — Какую голову?

— Лиза, вы сказали, что ставите на стол голову.

— Я так сказала?

— Да. Опишите эту голову. Она игрушечная?

— Нет. Ох, нет!

— Она живая?

— Нет.

— Она мертвая?

— Да!

Влад обеспокоенно посмотрел на жену. Ее лицо было бледно, на лбу выступила испарина.

— Лиза, вы ничего не боитесь, потому что знаете, что это сон. Опишите мне эту голову. Это голова мужчины или женщины?

— Женщины.

— Почему вы так думаете?

— У нее длинные волосы.

— Опишите лицо.

— Это очень красивое лицо. Тонкий нос, высокие скулы, острый подбородок, высокий лоб… Но это мертвое лицо!

— Не бойтесь. Это сон. Глаза открыты или закрыты?

— Закрыты… Нет! Она открыла глаза!

— Но это же мертвая голова. Как она может открыть глаза?

— Я не знаю. Не знаю!

— Какого цвета у нее глаза?

— Они как расплавленное золото. Они жгут! Она смотрит на меня и жжет! Мне больно!

— Олег, прекращай сеанс, — поднялся с кресла Влад. — Не видишь, ей больно!

— Спокойствие! — сказал Олег. — Лиза, вам не больно. Вы ничего не чувствуете. Эта голова не может причинить вам вреда. Что она теперь делает?

— Открывает рот.

— И?..

— И говорит со мной.

— Что она говорит?

— Она говорит на тибетском языке мертвых… Она говорит: «Вспомни о Леканте!»

— Вспомни о Леканте?

— Да!

— Кто такой Лекант?

— Я не знаю!

— Лиза, спросите у головы, кто такой Лекант.

— Она не отвечает.

— Спросите еще раз!

— Олег, ты ее убьешь! — это Влад.

— Лиза, ничего не бойтесь! Спрашивайте!

Лиза помолчала.

— Лиза, что она вам ответила?

— Она сказала, что Лекант — это мой единственный возлюбленный. Я не могу, не могу больше!

— Бабочки!

Лиза открыла глаза. Ее трясло.

— Лиза, вы проснулись. Все хорошо. Все хорошо. Вы спокойны. Сейчас я выведу вас из постгипнотического состояния. Вам легко, и вы чувствуете себя бодрой и здоровой. Вы уже не под гипнозом. Вы слышите меня?

— Да, о черт!

— Что такое?

— Извините, кажется, я, я… описалась.

— Ничего страшного.

— Да со мной такого не было с двух лет! Что со мной было под гипнозом?

— Мы вам все расскажем, Лиза, только не волнуйтесь.

— Влад, что мне делать? Все мокрое…

— Не страшно.

— Стыд-то какой.

— Успокойтесь, Лиза. У меня здесь есть душевая кабина. В ней вы можете привести себя в порядок. Влад, проводи жену.

— Но я испортила вам кушетку!

— Вот это пусть вас совсем не беспокоит. У меня этих кушеток как собак нерезаных.

Лиза слабо улыбнулась.

Влад подхватил ее на руки.

— Душевая в конце коридора, — сказал Олег. — Не бойтесь пользоваться полотенцами. Они стерильные, одноразовые.

Через некоторое время Лиза и Влад вернулись в третий кабинет. Лиза заметно успокоилась, но все равно была бледна, Влад держал ее за руку.

— Так что я вам наговорила под гипнозом? — слабо улыбаясь, спросила Лиза, когда они сели в кресла.

— В общем-то ничего особенно страшного. Вам снился сон. Вы наряжали елку, потом сервировали стол. И вот тут произошло нечто необычное.

— А именно?

— Вы сказали, что ставите на стол голову.

— О господи!

— Вы достаточно подробно описали эту голову. Это была голова мертвой женщины с длинными волосами и красивым лицом. Сначала ее глаза были закрыты, потом она открыла их и сказала вам буквально следующее: «Вспомни о Леканте. Лекант — твой единственный возлюбленный». Лиза, имя Лекант вам ни о чем не говорит?

Лиза нахмурилась, словно пытаясь вспомнить.

— Лекант? — переспросила она, словно пробуя имя на вкус. — Лекант… Ничего не помню.

— Лиза, под гипнозом вы еще сказали, что голова говорит с вами на тибетском языке мертвых. Откуда вы знаете…

— Что?

— Тибетский язык мертвых.

— Ах это… Все очень просто, я пишу диссертацию о священной горе Кайлас. Это в Тибете. Пока я занималась диссертацией, я выучила китайский, тибетский и тибетский мертвый. Это достаточно просто. Дело в том, что я одно время была умертвием, и у меня поэтому оказался очень высокий уровень запоминаемости языков.

— Вы были умертвием? — удивился Олег. — А теперь живая?

— В моей жизни произошло чудо.

— На следующем сеансе вы мне об этом подробно расскажете.

— А будет следующий сеанс?

— Конечно! Мы только начали. Мы, можно сказать, расшевелили ваше подсознание, сейчас оно начало работать, и гипноз — первое средство для того, чтобы постепенно, поэтапно избавить вас от кошмаров.

— Доктор, а нельзя ли мне выписать что-нибудь, чтобы я была поспокойнее? Меня просто трясет от мысли, что я должна ложиться спать.

— Медикаментов никаких не рекомендую. Видите ли, Лиза, все препараты нервно-психического воздействия противопоказаны беременным. Вот что. Вы попробуйте пить отвар из корней пиона. Обыкновенного пиона, знаете, который в садах растет, красивый такой. По чайной ложечке перед сном пейте, вреда не будет.

— У нас есть корни пиона? — спросила мужа Лиза.

— Посмотрим, — успокаивающе похлопал он ее по руке. — Если нет, найдем. Не мандрагора.

— Ну что еще вам сказать, бельчата, — прогудел медведь. — Живите тихо-спокойно, а послезавтра в три ко мне на сеанс. Володька, ты, как я понимаю, жену будешь сопровождать?

— Конечно. А то ты еще соблазнишь.

Медведь ухнул. Видимо, это должно было означать смех. Лиза тоже улыбнулась.

Из клиники Олега Логиновы поехали домой. Пора было устроить второй завтрак и Лизе передохнуть.

В доме уже было жарко.

— Кирилл, — обратился к управляющему домом Влад, — а что с кондиционером?

— Потек. Я уже вызвал мастера, но пока все глухо. Он пищал что-то про то, что у него много вызовов.

— Может, мне самому починить? — всерьез задумался Владимир.

— Да ладно, — махнула рукой Лиза. Было видно, как она утомлена. — Давай перекусим. Только я сначала переоденусь.

— Хорошо. Ты будешь овсянку с йогуртом?

— Фу, гадость! Лучше яичницу с ветчиной и сыром.

— Между прочим, яичница — это канцероген и холестерин.

— Ну, Володечка…

— Когда ты называешь меня Володечкой, я плавлюсь от счастья.

— Не расплавься окончательно.

Лиза поцеловала мужа в нос и пошла переодеваться.

Влад приготовил яичницу на двоих, сварил кофе себе, а Лизе выжал сок из апельсина и моркови. Лиза такой сок терпеть не могла, но пила, потому что это было полезно. Влад еще добавил консервированных персиков — их жена могла есть в неограниченном количестве.

Лиза спустя несколько минут спустилась к столу. Она надела свободные белые брюки из плиссированного шелка и бирюзовый топ от Виктории Саммер. Топ ей подарил муж, и Лиза любила в нем пощеголять.

— Присаживайся, — подставил ей стул Влад.

Лиза села к столу.

Влад положил ей яичницы и протянул стакан с соком.

— Маленькие девочки пьют сок.

— Я уже большая девочка.

— Нет, ты маленькая и капризная.

— Я? Капризная? Впервые слышу о себе такое. Ну ладно. Пусть капризная. Зато ты очень такой…

— Какой?

— Переживательный.

— То есть?

— Все время за меня переживаешь.

— Ты — все, что у меня есть. Мое великое богачество.

— Богачество?

— Угм. Кстати, знаешь, что мы не спросили в консультации?

— Чего?

— Можно ли нам заниматься сексом.

— Это упущение, — протянула Лиза, расправляясь с яичницей. — Надо полистать какую-нибудь специальную литературу. Мы ведь сейчас поедем за лекарствами?

— Давай я один съезжу. Ты полежишь, отдохнешь…

— А ты впадешь в кому?! Ну уж дудки! Да и лежать в комнате со сломанным кондиционером в такую жару… Я лучше прокачусь с тобой. Заодно заедем в книжный магазин. Наверняка там есть литература для беременных.

— «Курочка Ряба».

— «Колобок».

— «Волк и семеро козлят».

— А вот это уже триллер.

— «Колобок» тоже триллер, а как читается!

Они расхохотались.

После ленча Лиза помыла посуду, а Влад позвонил в ближайшую аптеку насчет корней пиона. Корней не оказалось. Влад позвонил в пять аптек, но везде получил вежливый отказ.

— Блин, — сказал он. — Похоже, эти корни просто раритет.

— Давай съездим к Анне Николаевне Гюллинг, — предложила Лиза. — У нее-то уж наверняка эти корни есть. Заодно и проведаем. Я давно с ней не виделась. Интересно, как она и как тот мальчик?

— Хорошо, съездим.

В машине было почти холодно, кондиционер работал на полную мощность. Лиза пристегнулась и передернула плечами:

— Как зимой!

— Убавить мощность?

— Да, немного.

— Верно, а то еще простужу тебя.

Они выехали к проспекту Ленина. Здесь вовсю хороводилась ярмарка, но посетителей было немного. Зато в торговом центре, куда Влад и Лиза пошли, чтобы посмотреть книги, иголке негде было упасть.

— Очередная рекламная акция, — проворчала Лиза. — А вон там воздушные шарики раздают.

Они поднялись по эскалатору на третий этаж в магазин «Либрум».

— Здравствуйте, — приветливо улыбнулась им продавщица. — Могу я вам чем-то помочь?

— Да, — сказала Лиза. — Мне нужны книги для будущих матерей.

— О, это раздел «Здоровье». Пожалуйста, пройдите сюда.

Под руководством улыбчивой продавщицы Лиза и Влад выбрали парочку глянцевых фолиантов, расплатились и решили пройтись по торговому центру.

— Влад, я посмотрю бижутерию?

— Ну что тебе бижутерия? Несерьезно. Давай лучше купим тебе что-нибудь золотое, с каменьями.

— Да? А денег хватит?

— Хватит. У меня с собой «Виза».

— Ну ладно, тогда идем в ювелирный салон.

В ювелирном салоне «Золотое время» было пустынно.

Заманчиво блестели украшения, но цены отпугивали даже самых смелых покупателей.

— Смотри, Лиза, — подвел Влад жену к витрине. — Как тебе эти вещицы?

Вещицами оказались два золотых нешироких браслета-кольца, украшенные бриллиантовой крошкой.

— Красиво, — прошептала Лиза, завороженно глядя на браслеты. — Но цена-то — ужас!

— Ерунда. Давай купим.

— Ты сумасшедший!

— Ради тебя — всегда.

Браслеты были куплены и торжественно надеты на Лизины запястья. Она любовалась ими и вдруг нахмурилась.

— Что такое? — спросил Владимир. — Разонравились?

— Нет, просто… Просто, когда я смотрю на них, у меня почему-то возникает ассоциация с ломбардом.

Муж рассмеялся:

— Наша семейная экономика еще не настолько в кризисе, чтобы бегать по ломбардам. Успокойся, дорогая. Едем к Анне Николаевне Гюллинг.

Анна Николаевна по-прежнему жила в особняке покойного бизнесмена Алейникова. Правда, дом подутратил свой боевой готический вид и стал более причесанным. Когда машина Логиновых подъехала к воротам особняка, навстречу им вышла Мадлин — доверенная кошка ведьмы.

— Благословенны будьте, — мяукнула кошка, когда Влад и Лиза выбрались из машины. — Хозяйка с мальчиком в саду. Я провожу.

В саду шумел фонтан, цвели розы и вообще все выглядело идиллически. Не хватало только порхающих бабочек размером с ладонь.

— Госпожа, — мурлыкнула Мадлин. — Госпожа!

— Кто зовет меня? — послышалось красивое контральто.

— Анна Николаевна, это мы, Логиновы, — сказала Лиза.

Анна Николаевна вышла из зарослей малины. В руках она держала садовые ножницы.

— О, приветствую! — весело поздоровалась она. — Какими судьбами к нам?

— Просто давно не виделись, — потупилась Лиза.

— И вообще-то по делу, — добавил чистосердечный Влад.

— Отлично. Идемте в беседку, я только что приготовила оранжад со льдом. В такую жару нет ничего лучше.

— А где… — Лиза замялась. — Где мальчик?

— Собхита? — переспросила Анна Николаевна. — Он качается на качелях возле беседки.

— Собхита — это его имя?

— Да, так он сказал мне.

— Так звали одного из учеников Будды Гаутамы, — задумчиво протянула Лиза.

— Собхита сказал мне об этом и о том, что он — инкарнация этого ученика. Идемте.

Они прошли по тропинке и оказались у большой беседки с резными стенами и увитой бугенвиллеей крышей. Рядом с беседкой были качели. На них сидел мальчик, подросший, но все равно очень маленький и какой-то беззащитный. Своими сапфировыми глазами он внимательно глядел на людей.

— Благословен будь, Собхита, — сказала Лиза и поклонилась мальчику.

Влад повторил за ней поклон.

— Здравствуйте, — чисто, без акцента, по-русски сказал мальчик. — Я рад вас видеть, благороднорожденные.

— Собхита, — сказала Анна Николаевна, — не угодно ли тебе покинуть качели и испить с нами оранжада.

— Что такое оранжад? — немедленно спросил мальчик.

— Напиток из апельсинов.

— Хорошо. Я выпью. Я знаю, что такое апельсины. Идемте.

Мальчик спрыгнул с качелей, его золотые крылья затрепетали. Лиза думала, что он первым вбежит в беседку, как это сделал бы любой ребенок, но Собхита степенно шел рядом с Анной Николаевной.

В беседке они расселись по деревянным лавочкам и стали угощаться напитком.

— Анна Николаевна, как ваши дела? — спросила Лиза.

— Неплохо, неплохо, — улыбнулась ведьма. — Вот, изучаем с Собхитой мировую историю.

— Да, — подтвердил Собхита. — Сейчас мы читаем про Крестовые походы. Очень познавательно.

— Скажи, Собхита, а ты не вспомнил, кто твои родители? — спросила Лиза.

Мальчик очень внимательно посмотрел на нее своими голубыми сапфирами, а потом сказал:

— Вспомнил.

— Как? — переполошилась Анна Николаевна. — Но ты мне этого не сказал!

— Ты не спрашивала об этом, — парировал мальчик.

— И ты знаешь их имена? — продолжала спрашивать Лиза.

— Да. Мою великую мать зовут Лалит. А моего великого отца — Лаканатха. Или — на земном языке — Лекант.

Лиза медленно сползла со скамьи в глубоком обмороке.

Шамбала

Время неизвестно

Путь до Сангё был неблизкий. Наши удальцы помолились в главном храме Чакравартина и отправились засветло. В последний момент решили немного переиграть со средствами передвижения. Принцесса — своя рука владыка — прислала удальцам шесть великолепных коней из императорских конюшен и двух мулов, чтоб тянуть повозку, в которой поедет Мой-нян.

Они покинули городские ворота, расплатившись со стражниками десятью трудоднями. Зато не было лишних вопросов. Мой-нян, сидя в своей красивой, крытой шелком повозке, молилась про себя, чтобы им нигде не было препон.

Ворота Чакравартина остались далеко позади, рассвело, запели утренние птицы — лихуа и вайсуй. Путники ехали широкой дорогой вдоль прекрасных рощ и садов.

— Вот я чего не пойму, — сказал Друкчен, обращаясь к монаху Кую, — это то, как в Шамбале течет время.

— Время в Шамбале не течет, оно стоит, — немедленно отозвался монах Куй.

— Но как же тогда день сменяет ночь и наоборот? Как же вы говорите, что встречаете новогодние праздники? Как же используется календарь и часы?

— О господин, нам самим это непонятно. Мудрецы объясняли это так: есть большое время и малое время. Большое время течет во всем мире, оно неизменно и неостановимо. А малое время течет только там, где за ним следят.

— Следят?

— Да. То есть не дают ему замереть. Так вот Шамбала живет не по большому, а по маленькому времени. По внутреннему. Такому, какое принял император Эли и императрица Ен, живущие бесконечно.

— Мне этого не понять, — повесил голову Друкчен.

— Эй, дорогой, — позвала его из повозки Мой-нян, — не забивай себе голову всякими умностями. Это вредно для здоровья. А вы, молодцы, лучше спойте.

— Что же вам спеть, госпожа? — спросил Лей Яшмовый Таз.

— Песню про улыбку. Она такая славная!

— Хорошо, госпожа, — улыбнулся Лей.

— Я не знаю слов, — посетовал Друкчен.

— Ничего, — успокоили его разбойники. — Вы будете отбивать такт.

И Лей запел:

Если однажды утром вы вышли из жилища хмурым,
И вам не нравится то, что наступивший день полон
солнца,
Так пусть вам подарит улыбку совершенно
незнакомый
Встречный разносчик рыбы!

Разбойники подхватили припев:

И улыбка станет, несомненно,
Вашим верным спутником в пути!
И хорошее настроение не покинет вас даже тогда,
Когда придет сборщик налогов!

Разбойники спели еще десять куплетов. Между тем местность перед ними сменилась. Вместо тенистых рощ и садов потянулись бесконечные поля риса и ямса, солнце добралось до полуденной отметки, и стало жарко.

— Ох, сейчас бы сделать привал, — сказал Друкчен.

— Нет, господин, нельзя, — покачал головой Дуй по прозвищу Ветер В Ракитах. — Посмотрите, нигде нет и клочка тени. Придется миновать эти поля без привала. Постарайтесь меньше расходовать воду — неизвестно, когда закончатся эти поля и начнется лес. И найдем ли мы в лесу источник питья.

Так они ехали весь день, жалимые палящим солнцем. Разбойники вспотели в своих доспехах, оружие казалось им неподъемно тяжелым, кони еле плелись, и лишь Мой-нян в своей шелковой повозке чувствовала себя полегче. Чтобы взбодрить удальцов, она рассказывала им истории из повседневной жизни «Озорной пташки». Поначалу это веселило, потом бойцы совсем скисли, сморило и Мой-нян. Все двигались черепашьим шагом и вскоре остановились бы совсем, сморенные жарой, если бы не одно обстоятельство.

В небе появилась темная точка, которую они не сразу заметили. А когда заметили, было поздно: точка увеличилась в размерах и превратилась…

— Кайминшоу! — закричал монах Куй. — Это Кайминшоу!

Это действительно был легендарный и почитаемый в Китае Кайминшоу — чудовище с одним телом и девятью головами. Ростом он был в один чжан, туловищем напоминал тигра, а все девять лиц у него были человеческие. Считалось, что Кайминшоу охраняет девять врат священного дворца на древней горе Куньлунь. Но где Куньлунь и где Шамбала!

Путники остановились. Кони дрожали и хрипели, грызя удила. Кайминшоу опустился на землю, его тело грациозно изгибалось, а девять лиц на девяти головах смотрели весьма приветливо.

— Мир вам, путники! — сказало чудовище.

— Мир тебе, великий Кайминшоу, — поклонились наши герои.

Мой-нян вышла из повозки и опустилась на колени перед чудовищем, надеясь, что ее красота и беззащитность смягчат сердце исполина.

Кайминшоу внимательно оглядел Мой-нян и благосклонно улыбнулся ей.

— Какая красавица, — сказал он. — И верно, не замужем.

— Не замужем, великий князь, — кивнула Мой-нян.

— Куда держите путь, смертные? — спросил исполин.

— Мы идем в Сангё, о господин, — сказала Мой-нян.

— Что нужно вам в Сангё?

— Там на горе есть храм Благого Восьмеричного Пути, — продолжила Мой-нян. — Мы должны совершить там моление согласно приказу принцессы Ченцэ. Она скоро выходит замуж и хочет заручиться поддержкой Небес.

— Благое дело, — кивнуло чудовище.

— О великий, — обратился монах Куй к исполину, — а что тебя заставило покинуть гору Куньлунь и оставить без присмотра девять священных врат?

Исполин вздохнул. При этом все его девять лиц прослезились.

— Я очень одинок, — сказал он. — И уже несколько тысяч лет подряд подавал Небесным Чиновникам прошения о даровании мне подруги жизни. Но мои прошения оставались без ответа на том основании, что у меня девять голов, а значит, я уж как-нибудь сам себя развлеку. Но я продолжаю изнывать от одиночества. Послушайте, смертные! Среди вас я вижу женщину, прекрасную, как весенняя роса на лепестках лотоса…

Мой-нян зарделась. Чудовище было жутковатое, но обходительное. К тому же девять лиц выглядели вполне симпатично.

— Отдайте мне эту женщину в жены, — вещал меж тем исполин, — и я озолочу вас! Каждому я подарю дворец, шелка и яшму на горе Куньлунь, ведь я там хозяин… Ну? Что же вы молчите?

Разбойники озадаченно переглядывались. Потерять Мой-нян вовсе не входило в их планы.

— О великий! — наконец подал голос Друкчен. — Эта женщина уже обручена со мной.

— Дудки! — вдруг подала голос Мой-нян. — Ничего я с тобой не обручена. Кайминшоу, господин, если вам угодна моя жизнь и красота, можете взять ее.

— Благодарю тебя, красавица, — сказал исполин. — Как тебя зовут?

— Мой-нян, господин.

— Я буду звать тебя Цветок Лотоса На Заре, дорогая, — сказал Кайминшоу. — Ты не пожалеешь о том, что пошла со мной. Я усыплю твой путь нефритом и жемчугами, облачу тебя в шелка и парчу, а что касается любви… Тут ты ни в чем не будешь обделена.

— Благодарю тебя, о господин, — поклонилась Мой-нян. — Она повернулась к разбойникам и сказала: — Я нашла наконец свое счастье. Друкчен, прости, но насчет тебя я ошибалась…

— Ты говорила, что пойдешь за мной как нитка за иголкой, — пробормотал жалобно Друкчен.

— И я пошла! Но обстоятельства изменились, сам видишь. Человек не должен отказываться от удачи, что сама идет в руки. Не обижайтесь, братцы. Продолжайте свой путь, а я буду молиться за успех вашего предприятия, сидя на горе Куньлунь.

Сказано — сделано. Кайминшоу посадил на спину коварную Мой-нян и взмыл в небеса. Удальцы долго провожали взглядами темную точку.

— Вот и лишились мы Мой-нян, а «Озорная пташка» — своей хозяйки. Зря ты подарил ей браслеты, господин, лучше бы мы их пропили.

— Сделанного не воротишь, — мрачно сказал Друкчен. — Выпрягите мулов. Пусть пасутся тут. А повозка больше не нужна.

— Нет, она нам пригодится, — сказал Лей. — Мало ли что случится в пути.

— Хорошо, тогда пусть кто-нибудь сядет в повозку, а коня поведем в поводу.

Монах Куй сел в повозку как самый старый, а коня его повел в поводу Пей.

Так они продолжали свой путь — усталые и обозленные на женщин.

— Нет никого коварней женщины! — громко сетовал Друкчен. — Она обовьется вокруг твоего сердца как золотая змея, а потом ужалит, и ты покойник!

— Ну вы еще не покойник, дорогой господин, — успокаивали его разбойники.

— Я поверил этой Мой-нян! Она мне нравилась! Я бы, может, даже женился на ней!

— О, женщины, подобные Мой-нян, не годятся для семейной жизни, — сказал с видом знатока Жуй Железная Крыса. — У них в крови тяга к изменам и вольнице. Ее не заставишь сидеть дома за ширмой и прясть шерсть!

Так, кляня женщин и рассказывая истории о самых коварных из них, наши удальцы добрались до небольшого леса. Расположились на опушке и решили, что самое время для привала. Солнце клонилось к закату, становилось прохладнее, и разбойники решили разделиться: Жуй, Дуй и Куй разбивали лагерь и занимались костром, а Лей, Пей и Друкчен пошли поохотиться, чтобы раздобыть всем ужин. Не пресными же лепешками питаться настоящим мужчинам!

Друкчен шел неподалеку от своих товарищей и держал на изготовку лук и стрелы. Он еще ни разу не стрелял из лука в Шамбале, но так уж получилось, что в прошлой своей жизни он занимался спортивной стрельбой из лука и кое-какие навыки у него остались.

Неожиданно перед ним промелькнуло серое пятнышко. Друкчен мгновенно прицелился и вдруг услышал:

— Добрый господин! Не убивай меня!

Друкчен всмотрелся в переплетение листьев и веток и увидел зайца.

— Заяц! — воскликнул он. — Вот добыча на ужин!

И снова услышал:

— Добрый человек! Не убивай меня!

Друкчен и руки опустил — на человечьем языке разговаривал заяц. Да еще на мандаринском диалекте!

— Заяц! — обратился к нему Друкчен. — Ты что, разумный?

— Да, я разумный заяц, живущий на луне, — сказал зверек. — Этим я отличаюсь от своих собратьев. Я живу на луне, служу Лунной богине и толку в ступке траву бессмертия.

— Как же ты попал с луны на землю?

— Я уронил пест, которым толок траву. Вот и ищу его. Как только найду, вернусь на луну.

— Бедняга, — посочувствовал зайцу Друкчен. — Что ж, не стану тебя губить, хоть и останутся мои друзья без ужина.

— Спасибо, добрый господин. А твои друзья без ужина не останутся. Я пошлю им удачу именем Лунной богини!

И заяц ускакал, а Друкчен пошел обратно к костру. Дорогой он подстрелил двух жирных фазанов, так что, можно сказать, не зря прогулялся. Друзья его тоже настреляли много дичи. На опушке уже горел костер, наступили сумерки.

Монах Куй выпотрошил и ощипал дичь, нанизал ее на вертел и принялся жарить. Молодцы достали из повозки котелок и стали варить рис. Заодно достали и доброго вина, чтоб не так было скучно коротать вечерок.

— Эх, была бы с нами Мой-нян, — вздохнул Жуй, — она бы исполнила танец осы, все было бы веселее.

— Забудь и не береди раны, — сурово прикрикнул на него Куй.

Наконец ужин был готов, в чашки налили вина и, восхвалив богов, выпили. Принялись есть, и некоторое время над опушкой разносилось только шумное чавканье да одобрительные возгласы в адрес повара.

Спустя некоторое время животы были наполнены, головы достаточно хмельны, но спать еще не хотелось.

— Друзья, — подал голос обычно молчаливый Дуй по прозвищу Ветер В Ракитах, — а хотите, я расскажу вам историю, которая как-то случилась со мной?

— Расскажи, это было бы славно, — загомонили все. — Сейчас самое время послушать какую-нибудь интересную историю!

— Не знаю, правда, будет ли она интересной, но ежели что, вы меня остановите…

— Хорошо, хорошо…

РАССКАЗ РАЗБОЙНИКА ДУЯ

Дело было еще тогда, когда я учился в народной школе Чакравартина. Нам там рассказывали историю династии Эли и вообще о Шамбале. Очень интересно! Но два раза в учебном году нас всех собирали, грузили в повозки и отправляли за город собирать ямс. Жили мы в деревне Убо, там нам дали старый, разваливающийся дом в несколько комнат с лежанками. Нам было не до удобств, после сбора ямса главное было прийти и, съев свою чашку риса, лечь спать. За тем, чтобы мы старательно собирали ямс и не бунтовали, следили люди из внутренних войск. Но по ночам они тоже хотели спать и уезжали из деревни, так что мы были предоставлены сами себе.

Мы конечно, по ночам почти и не спали. Развлекались, как могли. Дрались с местными деревенскими парнями из-за девушек и вина, пьянствовали, играли на трудодни в азартные игры, запрещенные законом. Словом, весело было!

И вот однажды мы здорово напились. И легли спать. А наша комната, в которой, кроме меня, жило еще шесть человек, была крайней к выходу. Так что кто ни заглядывал в барак, обязательно попадал сначала к нам.

И вот лежим мы и слышим грохот повозки. Потом крик: «Тпру-у, окаянные!» И что же вы думаете? Прямо на крыльцо нашего барака заехал своей повозкой местный деревенский молочник Люй. Он был известным пьяницей и забиякой, а величины его кулаков побаивались даже самые отпетые драчуны. И тут этот Люй выходит из повозки и начинает орать:

— Городские! Выходите, скоты! Я хочу знать, кто из вас избил моего брата Пая!

А надо вам сказать, что именно я и подрался с этим слюнтяем Паем и наставил ему шишек. Но я, конечно, молчу, молчат и мои ребята, не хотят выдавать однокашника. Тогда этот Люй отводит свою повозку от крыльца и врывается в наш барак. И прямо в нашу комнату!

Надо было видеть это зрелище! Стоит он в дверном проеме, в каждой руке вращает по топору, глаза выпучены, борода всклокочена — страх, да и только! Тут поднимается с лежанки наш староста. Он сделал перед Люем четыре установленных поклона и сказал:

— Да не прогневается господин! Чем мы, недостойные, заслужили в столь поздний час это радостное посещение?

Люй, конечно, пьян, но не настолько, чтобы не ответить старосте взаимными установленными поклонами. Поклонившись, он сказал:

— Почтенное собрание! Не хочу никого упрекать и подозревать в неблаговидности, но пусть тот, кто набил шишку на лбу моего брата Пая, выйдет ко мне, и мы с ним сразимся в честном поединке!

Делать нечего — вышел я. Совершил четыре поклона и сказал:

— О почтеннейший Люй! Поверь мне, что я совершенно не имел в своих намерениях ставить шишку твоему благороднорожденному брату. Он сам вынудил меня недостойным поведением и попранием канонов восьмеричного благого пути. К тому же он был пьян.

— Пьянство не порок для истинного воина! — сказал Люй, отвечая на мои поклоны. — Вот второй топор — возьми его и идем на двор, сразимся. А все твои друзья пусть будут свидетелями, что бой был честный.

Судьба повернулась ко мне обратной стороной, и я воскликнул:

— О, знала бы моя старушка-мать, проживающая в Шимине, что сейчас испытывает ее сын!

— Шимин? — переспросил Люй. — Ты сказал — Шимин?

— Да, это городок моего становления.

— Брат! Как же хорошо, что ты сказал это. Ведь мы из одного города! Представь, как было бы огорчительно, если бы я уходил топором своего земляка! За это стоит выпить!

Тут, конечно, все обрадовались тому, что битвы на топорах не будет. Самого младшего послали в ночную лавку за гаоляном. Когда он вернулся, все выпили, а потом Люй предложил покататься на его повозке. Он развозил молоко, и повозка полна была чанов и кувшинов, но это нас не испугало. Мы залезли в чаны, покидали наземь кувшины, а Люй стегнул лошадей и с песнями повез нас по деревеньке. Люди просыпались от шума и думали, что это злые духи вышли из подземного мира, чтобы покарать их за грехи.

Люй привез нас к молочницам, разбудил их, и мы весело провели время. А наутро, когда протрезвели, оказалось, что нас ищет начальник управы, чтобы предать наказанию за произведенный шум и разбитые молочные кувшины. Что ж! Каждому дали по десять палок, на меня и Люя надели по канге в пять цзиней весом и хотели отправить в ссылку, но наш староста подкупил чиновника, и тот закрыл против нас дело. Вот какими веселыми были мои молодые годы!

— А я расскажу вам историю про ведьму и ее дочерей, — сказал монах Куй.

РАССКАЗ РАЗБОЙНИКА КУЯ

В одной далекой холодной стране, названия которой даже никто и не знает, жила-была ведьма. Имени ее тоже никто не знает, но мы будем называть ее Чу. Была она не замужем, как и положено ведьме. Что же она делала? Ворожила, насылала порчу и проклятия, раскапывала могилы мертвых младенцев, чтобы добыть себе их костей для ворожбы. Словом, вела такую жизнь, что прогневляла богов. Но вот однажды в их город приехал учитель каллиграфии Ли Пин. Он должен был написать иероглиф на главном молитвенном знамени, что вывешивалось в городском храме в святые праздники. В выбранный счастливый день Ли Пин помолился своим покровителям и принялся работать над написанием иероглифа. Каково же было его недоумение, когда выяснилось, что кисть его выделывает все что угодно, но только не пишет нужный иероглиф! Ли Пин рассердился на себя и хотел было уж повеситься на собственной косе, но старцы, бывшие при сем, сказали ему:

— Уж не происки ли это нашей ведьмы Чу? Эта ведьма знаменита в нашем городе. Никто не начинает никакого дела, пока не поклонится ей и не принесет в дар сверток шелка и двадцать лян серебра. Вы, господин, конечно, не знали этого и не поклонились ведьме, а между тем она и решила наказать вас за непочтительность.

— В моем краю ведьм жгут на костре, — сказал каллиграф Ли Пин. — Их никто не почитает и не носит им подарков. Почему я должен почитать вашу ведьму?

Ответили старцы:

— Да не прогневается господин, но со своей лапшой в кабачок не ходят, посему вам, как гостю, следует выполнить традиции нашего города.

— Хорошо, — нахмурился Ли Пин. — Скажите мне, где живет ваша ведьма, и я поклонюсь ей.

Ведьма Чу жила на улице Желтых Хризантем, ее дом был одним из самых видных и богатых в городе. И вот господин каллиграф взял сверток лучшего шелка, двадцать лян серебра и отправился с поклоном к ведьме.

Он постучал в ворота, вышел старик.

— Что вам угодно, господин?

— Я каллиграф Ли Пин из уезда Шансая. Хочу засвидетельствовать свое почтение госпоже Чу.

— Госпожа уже давно ждет вас, — сказал старик. — Идемте, я провожу.

Каллиграф удивился, но ничего не сказал. Старик ввел его во внутренние покои. Это был зал, искусно украшенный резным нефритом и яшмой, богато отделанный парчой и шелком. На деревянном полу красовались ковры из Хургистана, всюду стояли столики с благовониями и драгоценностями.

Тут дверь отворилась, и навстречу каллиграфу вышла ведьма Чу. Едва он глянул на нее, то понял, что пропал, ибо ведьма была так красива, что невозможно описать. Ее лицо словно было выточено из яшмы, узкие брови напоминали стрелы, прямой носик был само совершенство, а алые пухлые губы так и просили поцелуев. Но самым прекрасным на лице ведьмы были глаза. Они меняли цвет в зависимости от освещения и напоминали глаза благородных цилиней.

Ведьма и каллиграф раскланялись друг перед другом.

— Приветствую вас, господин каллиграф! — сказала ведьма, совершая поклон. — Для меня выпала высокая честь принять вас в своем скромном жилище.

— Приветствую вас, госпожа Чу! — сказал каллиграф. — Я благословляю Небеса за то, что вы изволили принять меня в своем прекрасном доме.

— Полно вам, господин каллиграф! — улыбнулась ведьма, и от ее улыбки каллиграф растаял как мед на солнце. — Вы столичный житель, а я всего-навсего скромная гадальщица. Здешние жители зовут меня ведьмой, но они далеки от истины. Просто я постигаю глубины жизни и тайны бытия способами, не описанными в «Дао дэ цзин». Однако сейчас не об этом. Прошу вас выпить со мной за встречу.

Ведьма хлопнула в ладоши, тут же вошли несколько красивых служанок. Они несли вина, кушанья, воду для умывания и полотенца. Ведьма почтительно омыла руки господину каллиграфу и вытерла их полотенцем. Затем они сели за стол, служанки подали им вина и закусок.

Первую чашу поднял каллиграф.

— Я пью за прекрасную и благородную хозяйку этого дома, — сказал он. — И надеюсь, что она отнесется ко мне благосклонно.

— О, вы можете не сомневаться, — кивнула хозяйка.

Они выпили трижды по три чаши вина, вкусили различных кушаний, и тут каллиграф вспомнил, что принес ведьме подарок.

— Госпожа Чу, — сказал он, — простите мою худость! Я принес вам скромное подношение, но совершенно забыл об этом, очарованный вами и вашим жилищем.

При этом Ли Пин достал кусок шелка и двадцать лян серебра и протянул их ведьме.

Та зарделась, словно невинная девушка.

— Мне это очень приятно, — сказала ведьма и взяла подарки. — Я хочу выпить за вас, господин каллиграф, и пожелать вам успеха в вашем предприятии.

Каллиграф погрустнел.

— Отчего с ваших уст исчезла улыбка? — ласково спросила его ведьма.

— Я вспомнил, для чего приглашен в ваш город, — сказал каллиграф.

— И для чего же?

— Я должен написать боевой иероглиф на знамени, которое будет вывешиваться в главном храме по священным праздникам.

— Так в чем же сложность?

— Когда я начал работу, моя кисть выводила все что угодно, только не положенные черты! Словно вмешалась чья-то злая воля!

— И вам, конечно, сказали, что это я мешаю вам писать иероглиф? — спросила ведьма.

— Да, — склонил голову каллиграф.

— Жители этого города не любят меня и часто оговаривают, — грустно сказала ведьма Чу. — Они не понимают моих дел и поэтому думают, что я творю зло. Но это не так! И вовсе не я мешаю вам писать иероглиф, господин каллиграф!

— А кто?

— Духи города! Но поверьте, есть способ их умилостивить. Я помолюсь за вас и принесу жертву. И тогда вы спокойно сможете приступить к работе.

— Моя благодарность вам будет безмерна, — поклонился каллиграф.

Они выпили еще по десять чашек вина, и каллиграф совершенно захмелел. И во хмелю ему показалось, что ведьма смотрит на него особенно нежно.

— Можно ли задать вам вопрос? — начал издалека подъезжать каллиграф. — Отчего такая прекрасная женщина, как вы, и не замужем?

— Ах, господин каллиграф, — грустно сказала ведьма и подперла рукой щеку. — Мужчины этого города сторонятся меня, потому что боятся, как бы я не околдовала их, а женщины клевещут на меня. Между тем мне, конечно, хочется замуж. Тогда всеми делами моего дома занимался бы, как положено, мужчина, а я сидела бы во внутренних покоях и пряла шерсть да вышивала.

— Я тоже не женат, — сказал каллиграф. — Все дела, разъезды…

— О, это большое упущение! — молвила ведьма, улыбаясь. — Хотите, я сосватаю вам самую лучшую девицу города?

— Ни к чему! — пылко воскликнул каллиграф и заключил в объятия ведьму. — Не нужны мне никакие девицы, если в вас я увидел совершенство! Будьте моей женой!

— Я согласна! — сказала ведьма. — Давайте же принесем клятвы пред алтарем предков и назовем друг друга мужем и женой.

Немедленно они принесли клятвы перед домашним алтарем, после чего стали считаться мужем и женой. Тут уж каллиграф не стал церемониться — подхватил на руки молодую женку и удалился с нею в спальню. Там они до первых петухов играли в тучку и дождик да изображали утку и селезня, резвящихся в одном пруду.

Наступило утро. Ведьма Чу разбудила Ли Пина.

— Мой господин, вам следует позавтракать и отправляться писать иероглиф. А я буду приносить жертвы духам города, чтобы они вам не мешали.

Каллиграф отдал должное трапезе, поцеловал молодую жену и пошел в управление храмовой службы, где его ждала работа.

На сей раз, когда он принялся писать, кисть была ему послушна как никогда. Он написал иероглиф, весь будучи в восторге от своего таланта. Когда он закончил, чиновники и храмовые служки сбежались полюбоваться красотой иероглифа. Немедленно сообщили правителю города, что каллиграф Ли Пин прекрасно выполнил работу. Тот наградил каллиграфа двадцатью слитками золота в виде долек чеснока, конем по имени Прекрасный Светящийся В Темноте Яшмовый Лев и тремя кусками отличного шелка. Каллиграф не стал медлить и со всеми подарками отправился в дом ведьмы.

Та поджидала его у входа. Едва каллиграф вошел, как она низко поклонилась ему и проговорила:

— Мой господин пришел! С удачей или неудачей?

— С большой удачей, дорогая. Сегодня я написал иероглиф, и вышел он великолепно. Это ты помогла мне.

— Я молилась и приносила жертвы, — улыбнулась ведьма. — Духи склонились в твою сторону. Более того. Знай, милый, что отныне, какое дело ты бы ни затеял, оно получится.

— Благодарю тебя. — Каллиграф обнял жену. — А не устроить ли нам пир?

— Все уже готово.

Они сели в зале и вдвоем пировали. Каллиграф пил вино и читал жене стихи, а она аккомпанировала ему на цине. Наконец вина они выпили достаточно и отправились в спальню, где снова предались страсти.

Так каллиграф провел в доме ведьмы не один месяц. И вот однажды явился гонец с письмом самого правителя Восточной столицы.

— Я понадобился правителю Восточной столицы, — сказал каллиграф жене, которая к тому времени уже была в тягости. — Я поеду и постараюсь вернуться как можно скорее. Ты же береги себя и нашего нерожденного ребенка.

Каллиграф приехал в Восточную столицу и сразу направился к правителю.

— Великий господин, — сказал он правителю, — вы вызвали меня, не сообщая причины, но я прибыл, полагая, что понадобится мое каллиграфическое искусство.

— А вот и нет! — рассмеялся правитель. — Я вызвал тебя по другому делу.

— Какому же, великий господин?

— Я решил женить тебя. И не спорь! Такому замечательному человеку, как ты, не след быть без жены.

Каллиграф сказал:

— Воля ваша, великий господин, но я уже женат, и жена моя в тягости.

— Великие духи! — выругался правитель. — Почему я обо всем узнаю последним?! Ну да ладно. Пиши своей жене разводную бумагу, и дело с концом. А потом женишься на девице, которую я тебе присмотрел.

— Я не буду писать разводное письмо. Я люблю свою жену.

— Ах так! — рассвирепел правитель. — Так ты преступник и идешь против моей воли! Эй, люди! Взять его и отволочь в тюрьму! Там он одумается.

Ли Пина избили палками так, что потрескалась кожа, надели на него кангу и бросили в тюрьму. И некому было вступиться за него. Так он провел в тюрьме несколько месяцев.

Между тем ведьме пришла пора родить. Она родила двойняшек — двух девочек — и нарекла их Чуй и Тинь, что в переводе означает «разлука» и «печаль». Едва оправившись от родов, ведьма препоручила дочерей заботам доверенных нянек и кормилиц, а сама стала собираться в Восточную столицу.

Прибыв в Восточную столицу, она по слухам узнала, что каллиграф Ли Пин сидит в главной городской темнице за то, что не подчинился требованиям самого правителя. Ведьма Чу немедленно отправилась в темницу. Подкупила надзирателя и темничного стража и проникла в камеру к мужу.

Каллиграф доживал последние дни. От постоянных побоев тело у него было в рубцах и кровоточило, от недоедания он исхудал так, что остались кожа да кости, и силы в нем было не больше, чем в ребенке.

— Милый муж! — зарыдала ведьма. — Что правитель сделал с тобой!

— Он хотел, чтобы я развелся с тобой и женился на представленной им девице. Но я не хочу никого, кроме тебя. Бедная моя жена! Родила ли ты?

— Да, благодарение богам, у нас родились две девочки, прекрасные как заря и яшма. Они здоровы и хорошо растут.

Каллиграф заплакал:

— Бедная моя жена! Бедные дети! Вам придется хлебнуть сиротской доли. Я не жилец на этом свете, милая.

— Ну это мы еще посмотрим! — сказала ведьма и достала небольшую тыкву-горлянку. — Выпей-ка этого, мой милый!

Муж выпил и почувствовал, как в нем прибавилось сил и бодрости.

— Что это?

— Эликсир даосских монахов, — сказала жена. — Я добыла его на горе Ляншаньбо. Пей, пей все до капли, и силы в тебе прибавится.

После этого ведьма взмахнула рукой, и в камере появился стол с едой и выпивкой. Она накормила и напоила мужа, а потом стала лечить его раны. Наконец исцеленный и успокоенный каллиграф уснул, а жена, уходя, на прощанье сказала ему:

— Скоро ты будешь свободен.

На следующий день с каллиграфа сняли кангу и перевели в тюремную больницу, где были хорошие условия. Жена же его отправилась к правителю.

Сначала ее не хотели допускать, но она щедро одаривала всех золотом, так что наконец ей позволили лицезреть правителя.

— Что тебе нужно, женщина? — надменно спросил правитель.

— Я прошу справедливости, — сказала ведьма.

— О чем ты?

— Разве справедливо отнимать мужа от живой жены и детей для того, чтобы женить его на другой? Ты жесток и несправедлив, правитель, и я насылаю на тебя и на всю твою семью проклятие! Да опухнете вы все и будете мучиться от гнойных ран! Вы захотите смерти, но она убежит от вас. Смерть я могу даровать вам лишь из милости. Но для этого вы должны будете еще найти меня!

И ведьма беспрепятственно вышла из дворца правителя. Никто не посмел ее остановить. А правитель тут же почувствовал себя весьма нехорошо и начал звать лекарей.

Ведьма же навела сон на всех жителей Восточной столицы, прошла в тюрьму и вывела из нее своего мужа. После этого она приклеила к его и своим ступням лепестки лотоса, и они волшебным образом перенеслись домой.

Здесь Ли Пин увидел своих дочерей. Они росли не по дням, а по часам и в несколько месяцев выглядели как годовалые.

— Милая, — сказал жене Ли Пин, — что же нам делать? Спокойно жить здесь мы не сможем, люди Восточного правителя найдут нас и казнят. А самое страшное — казнят наших детей.

И тогда ведьма сказала:

— Не беспокойся, дорогой муженек! Мы удалимся на гору Ляншаньбо, где живут вольные люди, обиженные властью. Они выберут тебя своим главарем, и мы заживем спокойно.

И вскоре ведьма, ее дети и ее муж отправились на гору Ляншаньбо и поселились там с другими разбойниками и вольными людьми.

— Интересная история, — сказал Друкчен. — Только очень уж длинная. К чему было рассказывать ее так подробно?

— А к тому, что завтра утром мы как раз будем проходить мимо горы Ляншаньбо и нам неплохо бы приготовить подарки для главаря разбойников, его жены-ведьмы и его дочерей-ведьмочек.

— Так это что, все правда? — изумился Друкчен.

— Конечно, — раздался из-за зарослей веселый женский голос.

Наши герои ахнули и замерли. Раздвигая пикой кусты, на опушку вышла стройная высокая девушка в доспехах.

— Рада вас приветствовать, путники! — сказала она. — Меня зовут Пин-эр, я внучка каллиграфа, о котором вам рассказывали. Позвольте сопроводить вас в наш лагерь. К чему дожидаться утра? Едемте сейчас!

Тут же со всех сторон заржали кони — и не только те, что принадлежали нашим удальцам.

Делать нечего, пришлось подчиниться. Наши герои сели на коней и в окружении небольшого отряда, возглавляемого Пин-эр, отправились ночной дорогой в Ляншаньбо — пристанище вольных людей.

Россия, город Щедрый

Лето 2012 года

— Лиза! — звал ее голос из глубокой дали забвения. — Лиза, очнись!

Она открыла глаза. Над нею склонился Влад с тревожным лицом и Анна Николаевна Гюллинг.

— Пить, — простонала Лиза.

Муж очень аккуратно приподнял ее голову, а Анна Николаевна дала Лизе попить какой-то темной воды из стакана.

Темная вода оказалась травяным чаем. Лиза выпила его почти весь. После этого ей стало заметно легче.

— Что со мной было? — спросила она.

— Ты потеряла сознание. — Муж, не стесняясь присутствия Анны Николаевны, усадил девушку к себе на колени. — Малышка, ты очень слаба. Сейчас поедем домой.

— Вы так и не сказали, по каком делу приехали, — напомнила Анна Николаевна.

— А, верно, — кивнул Влад. — Анна Николаевна, нет ли у вас корней пиона? Лизе прописали настой из этих корней, а ни в одной аптеке нет…

— Есть, конечно. Сейчас принесу. Собхита, идем со мной.

Собхита взял Анну Николаевну за руку и, все время оглядываясь на Лизу, пошел с ведьмой к дому.

— Снова Лекант, опять Лекант, — проговорила Лиза, прижимаясь к Владимиру. — Почему это имя так на меня действует?

— Ну если принять за истину то, что Лекант — твой бывший бойфренд…

— Не было у меня никаких бойфрендов! Я тебе говорю, у меня в памяти все чисто!

— Не волнуйся только, ради бога. Кто б ни был этот Лекант, я сумею тебя от него защитить.

— Спасибо, Володечка.

Вернулась Анна Николаевна. Она принесла нечто сухое и корявенькое в целлофановом пакетике.

— Вот, — сказала она, — корни пиона. Как заваривать, знаете?

— Сообразим, — сказал Влад. — Спасибо, Анна Николаевна. Мы уж поедем.

— Смотрите. А то посидите еще, я могу над беседкой климат поменять на прохладный и даже с дождиком.

— Нет, мы уж поедем. Лиза неважно себя чувствует.

— Ничего, Лизок, крепись.

— Погодите, — сказала Лиза. — Анна Николаевна, тут еще вот что. Я сегодня кровь на ручке машины видела. Ну то есть ненастоящую. Галлюцинация была.

Анна Николаевна помрачнела.

— Это не галлюцинация, — сказала она. — Это скорее всего наведение. Кто-то напустил на тебя порчу. Не спешите, ребята. Надо над этим поработать. Идемте в дом.

Логиновы пошли за Анной Николаевной. Она привела их в дом, в комнату, где обычно занималась колдовством. Где-то слышался тоненький голосок Собхиты. Он напевал песенку крокодила Гены из мультфильма.

— Садитесь, — сказала Анна Николаевна. Сама же расстелила на столе кружевную салфетку, в которую завернуты были несколько пробирок, ланцет, маленькое зеркальце и ножницы. — Сначала возьмем нужные ингредиенты, — молвила ведьма.

Ланцетом она уколола палец Лизы и собрала в пробирку немного крови. Ножницами срезала кусочек Лизиных волос и положила их на зеркальце. Лицо ее стало бледным и отрешенным.

Владимир успокаивал Лизу, ласково гладя ее ладонь. Но Лиза не могла успокоиться, она дрожала и тоже была бледна.

Анна Николаевна взяла маленькую спиртовку, зажгла ее. Пропитала Лизиной кровью кусочек марли и, читая заклинания на латыни, сожгла эту марлю. Запахло каким-то странным дымом — в нем был не только запах горелой ткани, но и аромат каких-то цветов.

— Чувствуете? — спросила ребят Анна Николаевна. — Пахнет цветами. Я даже могу сказать, что это за травы. Дурман и паслен. Их используют в приворотных и отворотных зельях. Кто-то не просто навел на тебя порчу, Лизочка. Кто-то пытается отвратить твое сердце от Владимира. Значит, тут точно замешана женщина, которой Владимир знаком. И которая Владимиру знакома. Владимир, у вас много знакомых женщин?

— Сотрудниц по клинике — да.

— С кем-нибудь из них у вас была связь?

— Н-нет.

— Владимир, можете не смущаться и выложить здесь все.

— Боюсь, Лизочка будет меня напрасно ревновать. Лизок, то, что было, то прошло, веришь?

— Конечно, верю.

— Тогда ладно. Была у меня интрижка с Галей Моисеевой. Она тоже стоматолог. Лизок, но все кончено, клянусь!

— Да верю я, верю.

Анна Николаевна продолжила колдовство. Она вновь использовала Лизину кровь, потом волосы и наконец сказала:

— Никакая Галя Моисеева тут ни при чем. Это не порча. Это долговременное проклятие. И наложено оно на Лизу не человеком. Лиза в любой момент может умереть.

— Господи! — воскликнул Влад. — Это невозможно! Анна Николаевна, как нейтрализовать проклятие.

— Выхода два, — молвила ведьма. — Или уничтожить того, кто навел проклятие, или принести жертву. Большую жертву, так называемую гекатомбу.

— Что подразумевается под гекатомбой?

— Человеческое жертвоприношение.

— Кошмар какой-то…

И тут вошел Собхита. Его лицо светилось, как маленькое солнышко.

— Люди, вы не знаете, о чем говорите, — сказал Собхита. — Не нужно убийств и жертв. Нужна любовь и благословение.

— Но, Собхита… — начала было Анна Николаевна.

— Не прерывай меня, бабушка Аня, — сказал мальчик. Он подошел к Лизе и велел ей: — Склони голову, женщина.

Лиза повиновалась.

Мальчик возложил руки ей на голову:

— Избавляю тебя от проклятия, насланного богами. Теперь ты чиста.

При этих словах все вокруг засияло и заискрилось, словно включили тысячу электрических елочных гирлянд. Собхита держал руки на Лизиной голове, и молодая женщина чувствовала, как из нее уходят боль и страх.

— Вот и все. — Мальчик отнял руки. — Я могу играть дальше. А вы ничего не бойтесь. Боящийся несовершенен в любви.

И Собхита убежал, напевая песенку крокодила Гены.

— Что это было? — спросили друг у друга Владимир и Анна Николаевна.

— Это была благодать Будды Майтрейи, — благоговейно сказала Лиза. — Анна Николаевна, проверьте, есть ли еще на мне проклятие?

— И проверять нечего, — фыркнула Анна Николаевна. — Все чисто, как после ядерного удара. Даже грехи смыты. Я вам говорю — мальчик есть бог.

— Бог и Будда — разные понятия. А что, если этот мальчик и есть тот самый, что бросит вызов самому Творцу? Что будет судить богов и ангелов? Тот, чье явление миру будет двадцать первого декабря этого года?

— Не знаю, не знаю. Он такой чистый, такой невинный, такой милосердный. Вчера на его глазах умерла бабочка. Он оживил ее. Он истинный чудотворец!

— Что ж, кто б он ни был, — сказал Влад, — я благодарен ему за то, что он избавил от проклятия Лизу. А теперь мы все-таки поедем.

— Хорошо. Да будет благословен ваш путь. Лиза, а ты на-ка возьми амулет от порчи и сглаза. Носи его всегда на всякий случай.

Наши герои распрощались с мадам Гюллинг и отправились домой. Жара стояла нещадная, весь город будто вымер, прячась от нее в кондиционированных помещениях, заезжать никуда не хотелось.

Дома, к счастью, починили кондиционер. Кирилл сказал, что мастер только что ушел. Влад попросил Кирилла проверить распылители в саду, а сам занялся приготовлением ужина. Лиза сидела рядом на кухне и листала книги, купленные в магазине.

— Ну, что пишут? — спросил Влад, размешивая тесто для слоеных пирожков.

— Пишут, что любовью заниматься можно. В определенные месяцы и в определенной позе. И главное, не перестараться.

— Отлично. — Влад чмокнул жену в щеку. — Сегодня ночью воплотим это в реальность.

— Влад!

— Дорогая?

— Я хочу сегодня вечером съездить к Верейскому. У него сеанс. Я как ассистентка должна присутствовать.

— Хорошо, съездим. Хотя ты должна сказать миляге профессору, что скоро не будешь ассистенткой, а будешь мамой нашего бебика. А пока давай ужинать.

Влад быстро и профессионально напек слоеных булочек, сварил кофе и сделал салат с курицей. Они поужинали, потом вышли в сад. Жара не спадала, хотя солнце уже клонилось к закату.

Лиза села в шезлонг и утомленно закрыла глаза. Слишком много за сегодня ей пришлось пережить. Беременность, гипноз, порча… Если она так насыщенно будет жить, на старость, пожалуй, ничего не останется.

— Володик, — позвала она мужа. — Ты что делаешь?

— Нарезаю розы к нам в спальню. Хочу осыпать тебя розовыми лепестками.

— Ага, их потом пылесосом убирать замаешься. Лучше просто поставим розы в вазу.

— Ты напрочь лишена романтики.

— Зато не лишена здравомыслия. Ой!

— Что?

— Я хочу тебя поцеловать. И немедленно!

— Пожалуйста.

Они долго целовались и ласкали друг друга. Наконец Владимир с сожалением оторвался от жены и сказал:

— Если мы хотим ехать к Верейскому, то надо сделать это сейчас. Или я утащу тебя в спальню.

— Нет, нет, едем. Спальня остается на ночь.

И они поехали к Верейскому.

У профессора, как всегда, собрался оккультный бомонд. Пили шампанское, рассуждали о непознанном, о битвах экстрасенсов, о шаманизме и знахарстве. Лиза и Влад после приветствия скромно притулились в уголочке. Но долго скромничать им не дали. Появился сам Илья Николаевич.

— Лиза, Владимир, здравствуйте! Рад вас видеть. Лиза, надеюсь, что вы, как всегда, будете замечательной ассистенткой на сеансе. Глеб уже все готовит. Сегодня знаменательный день! Ровно десять лет назад я начал заниматься спиритуализмом и достиг некоторых результатов! Но идемте, идемте в зал для сеансов, друзья!

Все загомонили и прошли в зал для сеансов. С той поры как его покрывала сажа, зал преобразился. Он был отделан панелями из вишневого дерева и оклеен светлыми виниловыми обоями. Новая ширма для медиума уже была раздвинута, стулья расставлены.

Народ потихоньку расселся, и тут вошел Глеб. Он поздоровался и занял свое место медиума, старательно игнорируя взгляд Лизы. Лиза же, держа в руках сосуд для сбора эктоплазмы, по-прежнему в душе жалела бедного влюбленного в нее мальчика.

— Начнем сеанс, — хлопнул в ладоши Верейский.

Свет погас. Но вот постепенно из сумерек начали образовываться маленькие сгустки света. Они кружились над сидящими в зале и разгоняли темноту.

— Это духи умерших, — объяснил гостям Верейский. — Они хотят вступить с нами в контакт. Глеб, готов ли ты?

— Готов.

— Сегодня дух умершего будет говорить через тебя посредством гортани и языка, а не вспышками.

— Понимаю.

— Дух жаждущий, войди!

Глеб побледнел и закрыл глаза. На его макушку опустилось светящееся облачко и словно накрыло тело юноши тонкой сверкающей пленкой.

— Я готов говорить, — мелодичным голосом сказал Глеб.

Голос был не его.

— Скажи нам, дух, какое имя ты носил или носила при жизни?

— Павсикакий, — ответил Глеб.

— Кем ты был при жизни?

— Церковным певчим.

— При каком храме?

— При храме великомученика Димитрия Солунского.

— Скажи нам, Павсикакий, после смерти куда отправилась твоя душа, в рай или в ад?

— Ох, грешен я, грешен! Моя душенька ни в рай, ни в ад не попала, так и осталась на мытарствах, на мытарстве сребролюбия. А все потому, что я десять рублей пожертвований от церковного сбора утаил. Лежат они в кошеле за окладом иконы Казанской Божьей Матери. Пусть кто-нибудь вынет их да на храм пожертвует, иначе так и останется моя душа мучима бесами сребролюбия!

— Хорошо, мы выполним твою просьбу. Можешь ли ты проявиться?

— А это-то… Могу…

И в темноте комнаты начало белеть очертание мужского тела. Оно все более и более становилось материальным.

— Лиза, возьмите образец эктоплазмы, Глебу все труднее держать канал!

Лиза подошла к призраку и раскрыла сосуд. Часть эктоплазмы просто перелилась в него как молоко. Лиза поскорее захлопнула крышку и завинтила ее.

— Все, не могу, — сказал Глеб своим обычным голосом. Дух покинул его.

Зажегся свет. Присутствующие зааплодировали.

— Как все реалистично! — восхищались одни. — Трудно не поверить, что это не призрак.

— Это и есть призрак, — горячились другие. — Настоящий призрак! Здесь нет никакого шарлатанства!

— Спасибо вам, милая Лиза, — сказал Илья Николаевич Верейский, беря из ее рук сосуд с эктоплазмой. — Кажется, на сей раз эктоплазма будет первосортная, и я смогу с ней поработать до того, как она рассеется.

…И как-то так вышло, что Владимир увлекся разговором с Верейским, а Лиза отошла на пару-тройку метров и села на стульчик. Ей было скучно, но одно она решила для себя: обязательно пойдет в церковь Димитрия Солунского и поговорит с настоятелем насчет заначки бедного Павсикакия.

И тут к ней подошел Глеб.

— Привет, — сказал он.

— Привет, — ответила Лиза.

— Впервые вижу тебя без твоего мужа-прилипалы. Или он отирается где-нибудь поблизости?

— Поблизости. И благодари Бога, что он тебя не слышит.

— Благодарю. — Глеб молитвенно свел ладони и закатил глаза. — Можно с тобой поговорить?

— Конечно.

— Господи, какая ты милосердная, меня аж тошнит.

— Тошнись в другом месте. Так о чем ты хотел говорить?

— Вообще… Например, как тебе семейная жизнь?

— Прекрасно. Влад — муж, о котором можно лишь мечтать.

— Да? О, как все запущено! А я?

— Ты? А что ты?

— А ты не помнишь?

— Что я должна помнить?

— Свои мысли! Свое обещание! Процитировать? «Если на эту поляну выйдет мужчина, я выйду за него замуж!» Помнишь?

— О господи, Глеб! Во-первых, это было несерьезно, а во-вторых, так давно!

— Всего-то пару месяцев назад. Лиза…

— Ну что?

— Я прочел твои мысли, когда проходил мимо поляны, когда спасался от панков. Я бы мог бежать куда-нибудь еще, но твои мысли меня остановили. Они были как вопль в пустыне!

— Глеб, это и был вопль. Я… я очень страдала. Но потом нашелся Влад…

— И ты, конечно, забыла про меня.

— Глеб, но ведь ты меня намного моложе. Как я могла думать о тебе как о потенциальном… ну, муже!

— А чем я хуже Влада? Тем, что пока не зарабатываю, как он?

— Дело не в деньгах. Просто Влад, он… Он ворвался в мою жизнь как будто по заказу. Как будто его кто-то послал и сказал: «Полюби именно эту девушку!»

— Любовник-супермен.

— Перестань! В конце концов, ты не имеешь права предъявлять мне претензии. У нас ничего не было.

— Да? А поцелуй?

— Ну знаешь! Я в третьем классе всех мальчишек перецеловала. Что ж им теперь, всем на мне жениться?

— Блин, твой муж идет. Сменим тему. Так вот, об эктоплазме…

Владимир подошел и положил руку на плечо Лизе:

— Как ты, малыш? Не скучаешь?

— Скучаю немного. Вот, Глеб пытается меня развлечь разговорами об эктоплазме.

— Слишком уж это мудрено. Поехали домой, Лизок. Кстати, ты сказала профессору?

— О чем?

— О том, что теперь больше не сможешь присутствовать на его сеансах.

— Хм, почему?

— Да, почему? — встрял и Глеб, сохраняя на лице завидное безразличие.

— Моя крошка беременна, — сказал Влад Глебу. — И нам сейчас не до эктоплазмы.

Глеб посмотрел на Лизу такими глазами… А потом сказал:

— Я передам это деду, можете не волноваться. Жаль, что вы больше не будете приходить на сеансы, но что поделать…

— Мы пойдем. Пока, Глеб. — Лиза, держась за руку мужа, встала и пошла к двери.

— Имей в виду, — сказал ей дорогой муж. — Я всё слышал.

— Что «всё»?

— То, что тебе наплел Глеб. Он добивается от тебя взаимности?

— Кажется.

— Если он не отстанет, я просверлю ему в черепе дырку. И вставлю в дырку хризантему.

— Да нет, он не будет больше приставать. Он же совсем мальчишка. Найдет себе ровесницу…

— А что, вы действительно целовались?

— И был-то один поцелуй.

— Ладно. Тогда не буду ревновать. Почти.

— Да перестань! Володик, я люблю только тебя. А еще я ужасно устала.

— Что, проект «веселая спальня» отменяется?

— Нет, никоим образом! Наоборот. Только будь понежнее…

— Я буду сама нежность, просто как банановое суфле!

Влад сдержал слово. Может, конечно, банановое суфле и не бывает таким нежным, но он точно был. Лиза крепко заснула после его ласк, а он не спал, размышлял о будущем и клял комаров, которые не дохли от таблеток «Москитола».

Лизе снился сон. Она бродила по бесконечным каменным коридорам какого-то замка. Было прохладно и сумрачно, темноту коридоров не разгонял свет факелов, крепившихся к стенам. Лиза вытащила из крепления один факел и взяла его с собой. Страха у нее не было, было желание отыскать кого-то в этом переплетении коридоров. Она шла, шла и шла и вдруг услышала, как поет флейта. Лиза всей душой потянулась к этой немудреной мелодии и вдруг оказалась не в замке, а на поляне около него. Поляна вся заросла травой и цветами, но самое главное — на ней росло огромное дерево со стволом в пять обхватов и роскошными ветвями. На нижней ветви сидел кто-то в пурпурном одеянии и играл на флейте.

Лиза, погасив факел, пошла к музыканту. Ее охватили волнение и радость, словно она наконец нашла того, кого так долго искала. Когда она подошла, оказалось, что музыкант сидит к ней спиной.

— Здравствуй, — сказала ему Лиза.

— Здравствуй, Тийя, — последовал ответ.

— Тийей меня звали, когда я была мертва, — молвила Лиза. — Почему ты зовешь меня Тийей?

— Потому что для меня нет ничего дороже этого имени.

— Кто ты? — помолчав, спросила Лиза.

— Я не могу тебе сказать.

— Можешь, — молвила Тийя. — Это ведь сон.

— Хорошо. Я скажу. Но тебе будет больно.

— Пусть.

Человек поворачивается, и Лиза опять видит пустое пространство вместо лица.

— Я когда-то был твоей единственной любовью.

— Я люблю Влада!

— Теперь — да. Я сам сделал так, чтобы ты полюбила именно его. Пусть все идет как идет. Но на мне грех, Тийя.

— Какой грех?

— Я не могу забыть тебя и оставить в покое. Что это за украшения у тебя на запястьях?

— Браслеты. Их подарил мне Влад.

— А ты не хочешь передарить их?

— Как? Кому?

— Мне. Сейчас.

— Ну хорошо. Возьми.

Лиза снимает с рук браслеты и оставляет под деревом.

— Спасибо, Тийя. А теперь уходи. Уходи не оборачиваясь!

Лиза вскрикнула и проснулась. На какой-то миг ей показалось, что пустое лицо, полное черного тумана, все еще парит над кроватью.

— Володик, — простонала она.

Муж склонился над нею:

— Опять?

— Опять. Только какой-то другой сон. Он попросил у меня твои браслеты. Ну те, которые ты мне купил. Дай мне их, кстати, пожалуйста.

— А где они?

— В шкатулке на комоде.

Владимир встал и подошел к комоду. Открыл шкатулку… Браслетов в ней не было. Зато было золотистое перышко, излучавшее мягкий свет.

— Что за чертовщина, — выругался Влад.

Встала и Лиза.

— Похоже, мои сны проникают в реальность, — нервно засмеялась она, взяв в руки перышко. — Мне это перышко что-то напоминает, но что именно…

Влад взял зажигалку, валявшуюся на комоде, крутанул колесико и поднес язычок пламени к перышку. Оно вспыхнуло и осыпалось невесомым пеплом.

— Зачем ты?.. — удивилась Лиза.

— Не люблю тайн и загадок. Они тебя нервируют.

— Но браслеты ведь пропали.

— Поставим сигнализацию.

— Их украл не обычный вор. Ладно, давай спать.

Лиза уснула и больше снов не видела. А Владимир долго не мог заснуть. В конце концов он встал, снял с шеи кулон с кусочком Лемурийского континента и положил его рядом с Лизой. После чего оделся и поднялся на крышу.

Крыша была пуста, и небо, ночное щедровское небо, казалось, роняло на нее свои звезды.

— Ну, — тихо сказал Владимир, — ты можешь появиться.

Рядом с ним возникли, постепенно обретая плотность, очертания мужской фигуры. Это был Олег.

Психиатр пожал руку Владимиру и сел в пододвинутый шезлонг.

— Где жена? — спросил психиатр.

— Спит.

— А как ты смог от нее отлучиться?

— Снял кристалл, оставил рядом с нею. Пока кристалл там, ей ничего не грозит.

— А ты?

— А я слабею. Поэтому давай сделаем наш разговор предельно кратким, без обид.

— Какие обиды! В общем, вот что я выяснил. Он дхиан-коган, один из тех, кто был создан при возникновении Шамбалы. Его имя на санскрите Лаканатха, что означает Владыка Мира. А так его зовут Лекант Азимандийский. Он хранит подступы к Шамбале. У него есть враг — дхиан-коган Лалит, дхиан Хаоса. Она победила его в одной из битв и заточила в особой гробнице. Нашу Лизу угораздило отрыть эту гробницу и оживить Леканта. Мало того, она в него влюбилась.

— А он в нее?

— Вот тут загадка. На словах он ее любил, а на деле ей все время приходилось его выручать и спасать.

— Это еще ничего не значит.

— Значит, Влад. Мужчина должен быть сильным. Это звучит банально.

— Нет, ты знаешь, в наше время это звучит ново. В наше время вообще считается, что мужчина ничего не должен. Черт! Что же делать?

— О чем ты?

— Ясно, что этот Лекант не дает покоя Лизе в снах потому, что хочет наяву добиться ее взаимности.

— Тут все очень противоречиво. Видишь ли, Володька, я стыковал линии судеб, и получается, что вас с Лизой свел не случай, а именно Лекант. Получается, что он подсунул ей тебя вместо себя.

— Ну спасибо ему! Олег, в это я никогда не поверю. В нашей встрече повинен Бог, судьба, случай, но уж точно не какой-то там Лекант. Кстати, где этот Лаканатха сейчас?

— Он был в Шамбале, но вот уже некоторое время тамошние оборотни потеряли его след. Не волнуйся, найдем. У нас разветвленная сеть по всему миру и даже внемирью.

— Я просто хочу поговорить с ним, как мужчина с мужчиной. Хочу, чтобы он оставил Лизу в покое раз и навсегда. Что это за детский сад: сны, видения? Теперь вот еще браслеты пропали…

— Какие браслеты?

— Да я Лизочке купил пару золотых браслетиков в честь беременности. И вот сейчас глянул в шкатулку — они пропали. Бред какой-то. Черт! Что-то голова закружилась.

— Давай я сведу тебя вниз. Ты бледный как незнамо кто. Просто труп ходячий. Наверное, слишком долго пробыл вдали от своего кристалла.

— Да, помоги мне, если нетрудно.

— В гостиную?

— Угм.

Влад зримо терял силы. Олег подхватил его и кое-как дотащил с крыши в полутемную гостиную.

— Свет, — приказал Влад слабым голосом.

В помещении зажегся свет.

— Чем тебе помочь? — спросил Олег.

— Все нормально. Я сейчас дойду до спальни, надену кулон, и все будет в порядке.

— Ну смотри. Выпить что-нибудь есть?

— В баре. Бери, что хочешь, — вяло махнул рукой Владимир и направился в сторону спальни.

Олег как раз смешивал себе виски с содовой, когда из спальни раздался жуткий вопль.

Олег отшвырнул стакан и кинулся в спальню.

Владимир стоял, ухватившись за столбик кровати. Кровать от этого шаталась, как клипер в бурю.

— Лиза… — прохрипел Влад. — Ее нет. Ее НЕТ!!!

Он упал на постель и скорчился от приступа боли.

— Погоди, может, она в туалете или в ванной…

— Нет! Я смотрел. Она пропала! И мой кулон пропал вместе с ней!

Олег побледнел:

— Чем это грозит?

Влад сказал чересчур спокойно:

— Через несколько минут я впаду в кому. Все зависит от того, насколько далеко от меня Лиза и кулон. А они далеко, я чувствую. Олег…

— Что я должен делать?

— Найди их. Подключи всю свою сеть.

— А с тобой-то что?

— Помести меня в палату реанимации, пусть подведут все трубки и катетеры и наблюдают.

— Сделаю. Может, сообщить твоим родителям?

— А это идея. Если сможешь их найти, пусть приедут. Их кулоны создадут поле, в котором я, вероятно, смогу очнуться. Олег, сделаешь?

— Да.

Владимир бездыханным упал у ног друга. Тот перетащил его на диван, позвал Кирилла, объяснил ему ситуацию.

— Я не слышал, чтобы кто-нибудь пробирался по дому, — честно сказал управляющий. — Вы-то как здесь оказались?

— Профсекрет. И сейчас не обо мне. Позвоните немедленно вот по этому телефону и скажите одно слово: «Форс-мажор». И назовите ваш адрес.

— Будет выполнено.

Олег тем временем вызвал реанимационную неотложку. Врачи приехали немедленно, сначала взялись за головы, потом за дефибриллятор.

— Не волнуйтесь, — сказал Олег. — Он не умрет, он будет в коме.

— Откуда вы знаете, что он не умрет?

— Он лемуриец.

— Кто?

— Лемуриец. Раса такая. Они бессмертны, но иногда им бывает хреново.

Неотложка с Владимиром умчалась, а Олег и Кирилл остались в доме.

— Я все сделал, как вы сказали, — доложил Кирилл.

— Отлично.

Тут послышалось, как шуршат шины по песку.

— Прибыли, — улыбнулся Олег.

— Я пойду встречу, — сказал Кирилл.

— Если не трудно.

Через несколько минут вслед за Кириллом в комнату вошли двое мужчин в официальных черных костюмах.

— Ищейки, — светски склонил голову Олег. — Рад, что вы оперативно.

— Мы всегда работаем оперативно. Обрисуйте ситуацию.

Олег обрисовал.

— Нам традиционно требуется одна из личных вещей пропавшей.

— Идемте в спальню, там белье и все такое, — сказал Кирилл.

Ищейки осмотрелись в спальне, не стесняясь, обнюхали стены и пол своими замечательными носами. Потом понюхали Лизин бюстгальтер.

— Есть предварительные выводы, — сказал один из ищеек.

— Слушаю, — кивнул Олег.

— Потерпевшую похитили умертвия. В момент похищения она находилась без сознания.

— У них был какой-нибудь транспорт?

— Нет, они провели портал. Значит, пользовались услугами какой-нибудь ведьмы.

— Что-нибудь еще? Есть наводка, в каком месте можно искать Лизу?

— Пока нет… Но будем стараться.

Лиза долго приходила в себя. Все тело ломило, боль была такая, словно ее нанизывали на тысячи иголок. Голова раскалывалась, глаза щипало, болели даже ногти и волосы.

— Вот что бывает, когда слишком сильно нюхнешь нашатыря, — услышала она насмешливый голос.

Лиза открыла глаза пошире и постаралась сфокусировать свое зрение на говорящем. Точнее, на говорящей.

Это была женщина необыкновенной красоты. Тонкое, живое, умное лицо, чувственные губы, нежный румянец. Только глаза были страшные — золотые, с вертикальным зрачком, пустые и мертвые.

— Ты не вспомнила меня? — спросила женщина. — Кто я?

— Я не знаю, — молвила Лиза и тут же поняла, что говорит на тибетском. — Где я?

— Этот вопрос я пока оставлю без ответа. И давай договоримся: сначала вопросы задаю я. А Леканта ты тоже не помнишь?

— Я не знаю, кто такой Лекант! — простонала Лиза.

— Врешь, но впрочем… Если он стер твою память. Дай-ка я проверю.

Женщина вытянула указательный палец с длинным загнутым когтем и коснулась этим когтем лба Лизы. Та закричала: голова словно взорвалась огнем.

— Да-а-а, — протянула женщина, отнимая палец. — Все стерто. Тогда позволь представиться: меня зовут Лалит, я дхиан-коган Хаоса.

— Мне это ничего не говорит.

— Ты пишешь диссертацию о Кайласе и не знаешь, кто такие дхиан-коганы? Тогда позволь небольшую лекцию. Дхианы и дхиан-коганы созданы благодатью Шамбалы и дыханием святых старцев, хранящих путь в Шамбалу. Изначально дхианы были разделены на дхианов Порядка и дхианов Хаоса. Не на плохих и хороших, злых и добрых, нет! Порядок — не всегда добро, а Хаос — не всегда зло. Если ты понимаешь, о чем я говорю.

— Пить, — тихо попросила Лиза.

— Пить? Чего бы ты хотела: воды, травяного настоя, вина?

— Воды. Просто воды, если можно.

— Конечно.

Лалит подошла к столу — этот стол только сейчас заметила Лиза — и налила из стоявшего кувшина стакан воды. Подала его Лизе.

Лиза напилась. Вода была чистая, удивительно вкусная. В голове стало немного яснее. Лиза осмотрелась.

Она лежала на узкой кровати с множеством ярких подушек в весьма красивой комнате. Стены были расписаны сценами из жизни Будды, из мебели стоял только стол и небольшой сундук в углу. Потолок тоже был расписан и выглядел как павлиний хвост. Ни окон, ни дверей в комнате не было.

— Напилась?

— Да, спасибо.

— Вот видишь, я нормальное существо, а не зверь какой-нибудь, как меня расписывал Лекант. Ах да, ты не помнишь его. Что ж, пришла пора вернуть тебе память. Закрой глаза и ничего не бойся.

Лиза повиновалась. Лалит положила ей одну руку на грудь, а другую — на лоб и заговорила медленно, мерно, спокойно:

— О благороднорожденная, преследуемая кармическими демонами-мучителями, ты почувствуешь, что вынуждена, хотя и не хочешь этого, идти дальше. Демоны-мучители, губители жизни, увлекающие тебя за собой, мрак, кармические вихри, гром, снег, дождь, ужасные бури с градом, ледяной ветер и смерчи — все это вызовет у тебя желание бежать. И вот перед тобой, ищущей в страхе убежище, появятся прежние видения: огромные дворцы, пещеры в скалах, норы в земле, джунгли и цветы лотоса, которые закрываются при приближении; ты спрячешься в одном из этих мест и побоишься выйти оттуда, думая: «Выходить сейчас нельзя». Но отринь все и выйди, и ты увидишь!

Лиза закричала и забилась. Перед ее глазами вставали те куски памяти, которые забрал ранее Лекант.

…Первый поцелуй…

…Первое объятие…

…Первое признание в любви…

Лекант, такой живой и почти осязаемый, встал перед Лизой и протянул ей руки:

— Тийя, любовь моя!

— Лекант, — простонала она и открыла глаза.

Никакого Леканта, конечно, не было. А была Лалит, с любопытством наблюдавшая за мучениями девушки.

— Ну что, вспомнила? — спросила она.

— Да, — прорыдала Лиза. — Лекант, Лекант! Почему ты меня оставил? Почему ты убил мою память!

— Видишь ли, Лизочка, — сцепив пальцы, принялась расхаживать по комнате Лалит, — у Леканта изначально была другая женщина. Я. А я очень ревнива, мстительна и злопамятна. Мы как-то поссорились с ним, и я вызвала его на поединок. И победила. Конечно, он не умер, ведь дхианы бессмертны, но ослаб сильно. Я заточила его в особой гробнице, точнее, заточила тогдашнее его тело. Но тут влезла ты. Ты, конечно, не виновата — это Лекант прокапал тебе мозги своими вещими снами и просто вынудил тебя сделать все так, чтобы он получил новое тело. Отдаю должное его сообразительности! Как он это все провернул! Влюбил тебя в себя…

Лиза слушала, не веря своим ушам. Лекант — провернул?

— Я вам не верю, — сказала она Лалит. — Лекант любит меня.

— Ха-ха-ха! — Лалит была особенно прекрасна, когда смеялась. — Ты хоть понимаешь, что дхианы вообще неспособны любить? То, что было между мною и Лекантом, тоже не было любовью, скорее похотью и страстью двух богоподобных существ.

— Он любил меня.

— Нет. Он лгал. Правда, он был милосерден по отношению к тебе — стер твою память и нашел себе подходящую замену. Как зовут твоего лемурийца?

— Влад.

— Ты ведь его любишь?

— Да!

— И Леканта любишь?

— Да!

— Детка, тебе не кажется, что ты слегка запуталась в своих мужиках? Но пока ты будешь мучиться, разбираясь в том, кого ты любишь больше, а кого меньше, я расскажу тебе, куда ты попала. Все очень просто. Ты в Бардо.

— В Бардо? Мире мертвых?

— Да, можно сказать и так.

— Значит, я мертва?

— Нет, ты вполне живая, из плоти и крови. Заметь, как забавно. Раньше ты была мертвой в мире живых, а теперь живая в мире мертвых.

— Я помню, что писала о Бардо в диссертации: «Пребывание в мире Бардо может продолжаться от пятисот до тысячи лет, а в исключительных случаях — до нескольких тысячелетий. Всё то время, пока выход из Бардо закрыт, умерший лишен возможности перенестись в райские области или вновь родиться в мире людей. Но все же в конце концов он попадает в материнское чрево, и его пребывание в Бардо завершается». Значит, я тоже?

— Что?

— Буду мучиться здесь тысячу лет?

— Нет, ты ведь не умерла. Все проще. Здесь ты у меня в плену. Я буду ухаживать за тобой, как за самой благородной пленницей. В обмен на кое-что.

— На что же?

Лалит вытянула вперед руки. На ее запястьях блестели браслеты, которые Влад купил Лизе.

— Милые игрушки, — сказала Лалит. — Считай, я взяла их у тебя на время — поносить. А насовсем мне нужны мои браслеты. Браслеты богов!

— Но ведь они у вас были.

— Были. Но Лаканатха, твой Лекант, убил то мое, прежнее тело. По глупости и из гнева. Браслеты были похищены.

— Им?

— К сожалению, нет. Если бы браслеты взял Лекант, я бы это хоть как-то поняла — он снова объявил мне войну. Но браслеты просто пропали! Я даже излучения их не чувствую. Так что придется твоим мальчикам попотеть.

— Каким мальчикам?

— Леканту и Владимиру. Пусть отыщут браслеты и вернут их мне. Кто первым вернет, тот и получит тебя, как переходящее знамя!

— Но как они узнают? И потом… Вот кулон Влада — без него он не может нормально жить. Он сейчас наверняка в коме. Видите ли, мы завязаны друг на друга, нам становится плохо, когда мы разлучены.

— Я это учла. Ты, пока будешь в Бардо, не пострадаешь. Ведь здесь нет тления и разложения. И ребенок твой не пострадает, не волнуйся, это я тоже предусмотрела. А как узнают? Смотри.

Лалит подошла к стене, на которой была нарисована мандала, и потерла стену. На стене образовалось окно. За окном виднелись скалы, покрытые лишайниками. Над скалами кружил дракон. Но вот он снизился, и Лиза получила возможность разглядеть сидящего на драконе человека. Это был Лекант.

— Лекант! — закричала она, сердце рвалось от боли.

— Внимай нам, о Лаканатха, — насмешливо сказала Лалит.

Дхиан спрыгнул с дракона и подошел почти вплотную к стеклу. Глаза его метали молнии. Он смотрел то на Лизу, то на Лалит.

— Ну что? — насмешливо сказала Лалит. — Опять я обскакала тебя на повороте, Лекант! Ты думал, что разделался со мной, ан нет! Ты полагал, что навсегда лишил эту несчастную девушку памяти о себе, но нет, она все помнит: тебя, твою нежность, твое тело! Знаешь, как ей сейчас больно?

— Знаю, — прошептал Лекант. Он протянул руку, словно хотел коснуться Лизы, но это было невозможно. — Тийя. Верь, я не хотел сделать тебе больно. Я хотел, чтобы ты была счастлива.

— Ну она и была счастлива какое-то время со своим лемурийцем. Верно, Лиза?

— Верно, — прошептала Лиза. — Лекант, почему ты ушел от меня?

— Он тебе этого не объяснит, — сказала Лалит. — Я объясню. Он хотел убить нашего ребенка, нашего премудрого малыша. Но это ему не удалось. Малыш надежно спрятан и явится миру двадцать первого декабря сего года. Будет суд, Лекант. Будет! И ты не уйдешь от суда.

— Лекант, — промолвила Лиза. — Ты хоть немного любил меня?

— Прости, — сказал Лекант. — Я не знаю, что такое ваша человеческая любовь. Но я хочу, чтоб тебе было хорошо. Что я должен сделать, чтоб ты освободила ее, Лалит?

— Достань мне браслеты богов, Лекант.

Шамбала

Время неизвестно

Разбойники и Друкчен прибыли в Ляншаньбо как раз перед рассветом.

Встающее солнце золотило вершины гор, свет стекал в лощины, заросшие лесом, дрожал на переливах рек. Запели птицы. Друкчен подумал, что попал в сказочный мир, но реальность в лице появившихся на дороге разномастно одетых людей сообщила ему о том, что он в стане врага.

Впереди показался всадник. Он сам и его конь были облачены в драгоценные ткани и увешаны украшениями. Но в одной руке всадник держал меч, а в другой копье с наконечником в виде волчьего клыка, и ни у кого бы не повернулся язык назвать его щеголем или бездельником.

— Добро пожаловать в Ляншаньбо! — весело крикнул всадник. — Похоже, вы не простые купцы или чиновники. Пин-эр, вели им, пусть едут прямо к главарю.

— Будет сделано, господин, — поклонилась Пин-эр. — Эй, заворачивайте коней! Езжайте за мной вот по этой тропе, и упаси вас боги свернуть — попадетесь в ловушку!

Наши удальцы последовали за девушкой. Они миновали перевал и рощу и оказались как будто в небольшом городе. Здесь были улицы и переулки, много домов, кабачки, храмы, кумирни, ярмарки… Бегали дети, куда-то спешили чиновники с бумагами в руках, в открытых паланкинах несли роскошно одетых женщин. Мостовые были покрыты камнем, дома стояли крепкие и красивые, нигде не проглядывала нищета и бедность.

— Что это за город? — спросил Друкчен у своей сопровождающей.

— Это не город, — засмеялась она. — Хотя и похож. Это главный лагерь Ляншаньбо. Здесь живут наши главари и их семьи.

— Неужели в Ляншаньбо до сих пор кипит жизнь? — изумлялся Друкчен. — Ведь с тех пор как это место было описано в «Речных заводях», прошли века!

— Века нам не помеха. К тому же в Шамбале все по-иному. Пора бы уж вам понять это. И эти горы Ляншаньбо не имеют никакого отношения к тем, что когда-то были описаны в «Речных заводях».

Впереди показался большой, изукрашенный резьбой и флагами дом. На флагах читалось: «Дом великого каллиграфа Ли Пина, вождя Ляншаньбо».

Путников подвели к этому дому. Вокруг них уже собралась небольшая толпа из любопытных женщин и ребятишек. На их веселых лицах читалась радость, но никак не подозрение и вражда. Все были хорошо одеты, упитанны, нигде не было видно нищеты или скудости.

— Пожалуйте в дом, — сказал нашим путникам вышедший слуга. — Господин каллиграф и его семья ждут вас в главной зале.

Путники вошли в дом. Их поразило, какая красота росписей и вышивок царила здесь. Словно все художники и вышивальщицы Шамбалы потрудились над стенами этого дома.

Друкчен сказал слуге:

— Я и мои друзья выглядим слишком запыленными, ведь мы долго были в пути. Нельзя ли нам умыться с дороги, прежде чем увидим господина каллиграфа?

— Хозяин уже позаботился об этом. Вас ждет мыльня и свежая одежда. А потом вы предстанете пред очами нашего славного вождя.

Наши герои отправились в мыльню. Здесь хватало и мыльного корня, и горячей воды, и шаек, и мочал. Разбойники вымылись и помогли Друкчену ополоснуть чистой водой золотые волосы. При этом они рассмотрели его тело — ведь все оно было создано как бы заново, и они еще раз убедились, что их предводитель — необычный человек, вырвавшийся из когтей самой смерти.

Вышедши из мыльни, они оделись в предложенные слугами свежие одежды. Все было новое и роскошное.

— Ах, мы недостойны такого почета, — засокрушался монах Куй. — Кто мы такие, чтобы предстать перед главарем Ляншаньбо?

Но слуги уже ввели их в главный зал. Там на высоком седалище сидел не кто иной, как каллиграф Ли Пин, а чуть пониже, на других креслах, располагались младшие главари Ляншаньбо.

Наши путники при виде такого собрания опустились на колени и стали отбивать поклоны. Но вот Ли Пин сошел со своего кресла и подошел к стоявшему на коленях Друкчену.

— О золотоволосый друг мой, как странен твой вид! — сказал он. — Поднимись же скорее с колен и дай рассмотреть тебя. Сразу видно, что ты человек необычный. Поднимитесь и вы, друзья, и садитесь за стол. Устроим радостную трапезу по поводу встречи и хорошенько повеселимся. Мы здесь, в Ляншаньбо, рады новым людям, тем более когда эти люди нам не враги. Но для начала назовите ваши славные имена.

— Я Друкчен Чужеземец, предводитель этого отряда.

— Я Жуй по прозвищу Железная Крыса.

— Я Дуй по прозвищу Ветер В Ракитах.

— Я даосский монах Куй по прозвищу Аист Не Вовремя.

— Я Лей по прозвищу Яшмовый Таз.

— Я Пей по прозвищу Волшебник Лазуритового Города.

— Все мы разбойники, ваша милость, — сказал Друкчен. — Но никогда не марали рук душегубством. Вот если что где плохо лежит…

Ли Пин рассмеялся:

— Что ж, господа разбойники, у нас вы найдете применение вашим талантам. Я представлю вам наших главарей, чьи имена гремят далеко за пределами Ляншаньбо: Ань Ду, Бей Пин, Вонг Чу, Гао Чай, Ду Фу, Е Де, Жуй Мень, Зао Лян, И Во, Кань Ту, Ли Бо, Мынь Фу, Нунг Тхон, Оуян Сю, Пань Ань, Рю Дарю, Сунь Ятсен, Тань Мань, У Фэй, Фэй У, Ху Цэ, Цзюань Линь, Че Ге, Шао Бао, Щун Се, Эге Ге, Ю Лян, Ян Ли. Запомнили хоть кого-то?

Разбойники удрученно покачали головами.

— Ну ничего, в процессе пира перезнакомитесь. Эй, слуги! Накрывайте-ка столы!

Немедленно в большой зал были принесены длинные деревянные столы и лавки. На столы постелили вышитые узорчатые скатерти, на лавки набросали пышных подушек. Тут же забегали слуги, подавая на стол яства и вина. Чего тут только не было! У всех, севших за стол, разгорелись глаза и потекли слюнки. Тут были:

фазаны копченые,

пироги печеные,

угри верченые,

потроха крученые,

ананасы моченые,

картошка толченая,

селедка перченая,

корюшка соленая,

печенье слоеное,

…ну и так кое-что по мелочи вроде медвежьей печени и драконьих мослов. Говяжий

студень также был хорош.

— Не церемоньтесь! — угощал всех Ли Пин. — А то пока будем церемониться, все остынет. А медвежью печень хорошо есть только горячей, холодной ее и в рот не возьмешь.

Тут слуги всем налили по большой чарке вина (отличного шандунского вина!), и первый тост сказал Сунь Ятсен:

— За большого человека Ли Пина и за славный Ляншаньбо!

Все выпили и принялись закусывать. Пошли в ход и фазаны, и угри, и пироги. После того как гости и хозяева выпили трижды по три чашки вина, Ли Пин сказал:

— Пора послушать славную музыку! Эй, слуги, зовите сюда музыкантов и певичек!

Раздался звон цимбал и циней, свиристенье флейт, и в зал вошли музыканты. Певичек было три, одеты они были весьма целомудренно и даже лица прикрывали вуалями.

— В Ляншаньбо женщины ведут себя смиренно, — пояснил Друкчену Шао Бао. Шао Бао был толстяком, одышливым и неповоротливым, но так только казалось. Лучше его никто не мог метать отравленные дротики. — Одна из певичек — младшая внучка Ли Пина. Она обучалась пению у самого великого певца Шамбалы!

— Кто же в Шамбале самый великий певец? — поинтересовался Друкчен, но Шао Бао не ответил, а призвал его внимательнее вслушаться в слова песни.

Зазвенели цимбалы, заиграла флейта, и девушка, поводя руками в длинных рукавах, запела:

Ждешь ли ты меня, любимый?
Видишь ли мой путь во мраке?
Я иду, и снег в ладонях
Алым стал, как будто маки
Расцвели. Любимый, слышишь?
Я пою, мой голос тонок,
Тоньше ниток паутинных…
Будет у меня ребенок —
Научу такому пенью,
Научу такому смеху,
Чтобы все вокруг любили,
Чтобы все вокруг, как эхо,
Эту песню затвердили.
Помнишь ли меня, любимый?
Боль души и трепет тела?
Я иду, мой путь ложится
Точно так, как я хотела.
Только я боюсь — забудешь.
Только я боюсь — не встретишь.
И любовь мою на нитки
Паутинные растреплешь…

Певице рукоплескали. Песня была грустная, многие из вождей прослезились и, чтоб совсем не расклеиться, выпили еще вина.

— Пока мы еще не совсем пьяны, — сказал Ли Пин, — и луна не взошла, расскажите нам, дорогие гости, куда вы держите путь.

— Мы идем в Сангё по поручению принцессы Ченцэ.

— Что же нужно вам в Сангё, этом городе проклятых душ? Мы его даже никогда не грабили, чтобы не навлечь на себя немилость богов.

— В Сангё есть храм Благого Восьмеричного Пути, а в том храме — священный источник.

— Слыхали мы об этом. Говорят, служки храма собирают по капле токи этого источника, потому что он сильно оскудел. И ни за какие деньги нельзя у них купить сосуд с волшебной водой. Говорят, она возвращает молодость и силу?

— Да, говорят. Принцессе нужна эта вода.

— Зачем это? Разве принцесса одряхлела так, что уж и не встанет без волшебной воды?

— Дело не в том, — лукаво улыбнулся монах Куй по прозвищу Аист Не Вовремя. — Вода возвращает утраченную девственность.

— А принцесса утратила девственность без мужа?

— Да. А скоро ее свадьба с принцем Нампхоном. Принц сойдет с ума, ежели узнает, что его избранница не целомудренна. Вот она и послала нас в путь.

— На верную гибель послала вас принцесса из-за своей утраченной девственности! — возник Сунь Ятсен. — Я всегда говорил, что женщина — это коварство!

— Почему на верную гибель? — побледнел монах Куй.

— Да потому что Сангё — город живых мертвецов, где всякую истинную душу ждет гибель от их грязных лап! К тому же храм Благого Восьмеричного Пути охраняется так, что туда и не подступиться. Только такие люди, как наши, могли бы добыть эту воду! Потому что…

— Мы из Ляншаньбо! — грянули все хором. Ужасно громко. Певичек как ветром сдуло.

— Верим мы, что храбрецам Ляншаньбо подвластны небо и земля и преисподняя, — сказал Друкчен. — Но мы дали слово принцессе Ченцэ не возвращаться без святой воды. Она надеется и ждет нас.

— Так мы поможем вам! — сказал Ли Пин. — У нас столько храбрецов, которые поддержат вас! Хотя делаем мы это не из-за принцессы Ченцэ, а из-за вас: славные вы люди!

— Мы недостойны такого к себе отношения, — загомонили наши удальцы и принялись кланяться.

— Да ладно! Давайте-ка лучше побратаемся! Слуги, еще вина!

Было принесено вино и закуски (верченые-копченые-печеные…), и главари двух шаек побратались, Ли Пин назвал Друкчена своим братом. Побратались и все остальные.

— Скажи, брат Друкчен, отчего ты не похож на остальных смертных людей? — спросил Ли Пин, пока пир шел своим чередом. — Называешь ты себя Чужестранцем, волосы у тебя из чистого золота, а глаза словно сапфиры… Кто сотворил с тобой такое?

— Маги и доктора принцессы. Дело в том, почтенный Ли Пин, что я сначала жил не в Шамбале, был простым смертным. Но волею богов заброшен я был в Шамбалу — почти мертвым. По воле принцессы Ченцэ меня оживили и вылечили. Поэтому я вечный ее должник и поэтому должен-таки раздобыть воду, возвращающую девственность.

— Мы все раздобудем! — заверил его Ли Пин. — А пока пускай продолжается пир! Почему ушли певички и музыкантши? Пусть вернутся и споют нам что-нибудь душещипательное. Сердцу песни хочется!

Сказано — сделано. В зал снова пришли музыкантши и певички, и одна из них под аккомпанемент цимбал запела песню на мотив «Луны над восточной рекой»:

Судьба ко мне подобралась, грозя
За все, что жизнь отрезала чертою…
Мне снится тот, кого любить нельзя,
Его лицо прозрачно-золотое.

Его ладони кроткий свет струят,
И губ его касается молитва.
Он снится мне, и снова плачу я,
И снова жизнь на камушки разбита.

Останься там! Границ не пересечь,
Когда судьба решила все заранее.
Мне снится смех, печаль, улыбка, речь,
Как созданные для моих страданий.

Но я смогу проснуться. И смогу
Пойти к другим, где проще все и тише.
А тот, кто снится, — я пред ним в долгу:
Он душу мою поднимает выше.

— Это поет моя внучка Цыси, — с гордостью сказал Ли Пин, хотя выглядел он так молодо, что удивительно было, как у него имеются внуки. — Она не замужем. А ты женат, Друкчен?

— Был женат еще в прошлой жизни, — сказал Друкчен. — Но жена умерла и оставила мне ребенка двух лет, о котором я ничего теперь не знаю. Открою тебе сердце, владыка: здесь, в Шамбале, я познакомился с хозяйкой веселого заведения по имени Мой-нян. Она отправилась с нами в этот поход, но затем избрала другой путь.

— Это как же? — удивились все вожди.

— На нашем пути возникло великое чудовище — Кайминшоу. Его девять голов благосклонно поглядели на Мой-нян, и она согласилась стать его супругой и жить на горе Куньлунь. Так что я опять остался без подруги сердца.

— Это легко поправить, — рассмеялся Ли Пин. — Цыси, иди-ка сюда!

Девушка, стройная, как ива, и прекрасная, как сон в нефритовом павильоне, подошла к деду и вежливо всем поклонилась.

— Цыси, вот тебе муж, — сказал Ли Пин. — Он хорош собой, второго такого не найдешь во всей Шамбале. Согласна ли ты пойти за него?

— Я почту это за честь, дорогой дедушка, — сказала Цыси. — Но захочет ли господин взять в жены такую неумеху, как я?

— Не скромничай, — заметил дед. — Ты отлично справляешься с хозяйством, останавливаешь на скаку коня, без страха входишь в горящую пагоду, метче других женщин стреляешь из лука. Ты будешь прекрасной женой Друкчену. Вот и породнимся еще раз!

Друкчен и Цыси принялись кланяться, благодаря за милость.

— Вашу свадьбу сыграем завтра, завтра как раз благоприятный день для свадеб. Цыси, у тебя готово приданое?

— Да, господин дедушка.

— Вот и отлично. Скажи матери, что выходишь замуж. Впрочем, я сам с нею переговорю.

Цыси кивнула и удалилась, а пир продолжался своим чередом. Немало было съедено и выпито, уже и луна взошла. Тогда Ли Пин предложил всем выйти на крышу — любоваться луной и ночным Ляншаньбо. Взяли с собой легкого вина и крепкого чаю, расселись на крыше и стали беседовать о возвышенных вещах. Среди вождей Ляншаньбо оказались два поэта: Оуян Сю и Рю Дарю. Ли Пин провозгласил меж ними поэтическое состязание:

— Победит тот, кто прочтет лучшие стихи об осени! Я так люблю осень!

Первым читал Оуян Сю:

Я чувствую дыханье сентября
В непреходящем мареве июля.
Увы, увы, меня не обманули —
Ничто в судьбе не происходит зря.

И горечь встреч, и сладкий час разлук
Предписаны как вечное лекарство.
Душа моя, живи, люби и кайся
Среди знакомых и незримых мук.

Придет сентябрь. Закружится листва
В беспечном, нежном и прекрасном танце.
Душа моя, сама собой останься!
Живи, покуда ты еще жива.

Твори добро, пока еще добра.
Встречай и провожай одной молитвой…
И будут дни, как слезы, не излиты.
И жизнь тебе подарит свой февраль.

— Великолепно! — промолвил Ли Пин, и все остальные подтвердили его мнение. Поэту немедленно налили горячего зеленого чаю, крепкого как поцелуй в губы. Оуян Сю испил и стал с веселой искоркой в глазах поглядывать на своего соперника-поэта: дескать, что же он выдаст?

Но Рю Дарю не смутился. Он вышел к балконной ограде и сказал:

— Стихи божественного господина Оуяна бесподобны, но позвольте и моему ничтожеству прочесть некую безделку. Она была написана в ответ на стихи знаменитой куртизанки Юйлин Шэнь.

Все захлопали в ладоши, воодушевляя поэта, и он прочел:

Да, ты права, и память нужно жечь,
Как палую листву в саду осеннем,
Чтоб возвратиться в города и семьи,
Чтоб позабыть про боль, про бой, про меч…

Про то, что жизнь — один сплошной надлом,
Сказать с улыбкой и не верить в это.
Коль мы с тобою подались в поэты,
То так и надо нам. И поделом!

Еще не раз нам будет суждено
Переживать октябрьской ночи холод,
Не раз понять, что этот мир расколот,
Но все же в нем печалиться грешно.

И надо жить, и править вновь и вновь
Свою строку, покуда хватит силы.
И я не раз скажу тебе спасибо
За веру, за надежду, за любовь.

Оуян Сю в порыве восторга сломал свой веер.

— Нет лучше твоих стихов, брат! — крикнул он. — Я признаю тебя первым поэтом, себя же вторым, и благодарю Небо за то, что оно позволило мне жить в одно время с тобой!

Все принялись рукоплескать и угощать поэтов вином и сластями. Потом пели хором песни, славящие луну и звезды, а потом разошлись спать.

Друкчену и его удальцам отвели целый дом для отдыха. Красивые служанки помогали разбойникам раздеться, и не только. Все нашли себе подружку на ночь, лишь Друкчен, как ожидающий свадьбы, остался один.

Он долго ворочался без сна, все вспоминал свою прежнюю жизнь, смерть бизнесмена Алейникова, чудеса, происходящие тогда и теперь…

…Видимо, он все-таки заснул. Потому что к нему пришел Будда.

Будда был в золотых одеждах, расписанных киноварью. Складки его одежд струились по ветру, глаза сверкали, вокруг головы сиял нимб из самых чистых бриллиантов.

Друкчен простерся ниц перед Буддой и услышал:

— Встань, Друкчен, разве ты не узнаешь меня?

— О великий Будда!

— Да, я Будда, но когда-то я был человеком. Меня звали Валерий Алейников. Тот самый русский, которого ты привез в Тибет, чтобы совершить кору вокруг Кайласа. Милость богов была такова, что я стал Буддой, проницающим будущее. Послушай меня, Друкчен.

— Я весь внимание, о господин.

— В мире, из которого ты ушел, происходят беды и нестроения. Мир катится к концу, ибо уже явился тот, кто будет судить богов и уничтожит человечество. Но его можно попробовать остановить. Помнишь ли ты браслеты, что отдал в подарок женщине по имени Мой-нян?

— Да, господин.

— Эти браслеты нужно отобрать у нее и вернуть дхиану по имени Лекант. Лекант. Тебе знакомо это имя?

— …что-то вспоминаю. О да! Это был раб в заведении Мой-нян. Он еще скрылся, когда убили Золотую Госпожу. Мой-нян подозревала в убийстве именно его.

— Женщина по имени Мой-нян права. Дхиан Лекант, истинное его имя Лаканатха, убил тело своего врага — дхиана Лалит. Но по недальновидности забыл забрать с рук трупа браслеты. А эти браслеты очень важны, Друкчен! С их помощью можно не только творить чудеса, но и создавать целые миры. Впрочем, тебе это не надо знать. Твое дело — найти женщину Мой-нян, забрать у нее браслеты и передать их Лаканатхе.

— Но где я встречу Лаканатху?

— Он сам найдет тебя. Где сейчас женщина?

— О господин, чудовище Кайминшоу унесло ее на гору Кунлунь, где сочеталось с нею браком.

— Значит, тебе придется идти на гору Кунлунь.

— Но, господин, сначала я должен попасть в храм Благого Восьмеричного Пути, чтобы добыть святую воду для принцессы Ченцэ.

— Ты попадешь и добудешь. Ведь Ченцэ в прошлой жизни была моей дочерью! Но потом отправишься в новое путешествие. А я сделаю так, что путешествие твое пройдет без опасностей. Понял ли ты меня?

— Да, великий Будда.

— Тогда да пребудет с тобой благословение Небес.

Будда простер руки над головой Друкчена и исчез. А Друкчен проснулся и увидел, что в окошки его комнаты уже заглядывает рассвет. Ох, вспомнил Друкчен, сегодня ведь день его свадьбы с Цыси!

Не успел он подумать об этом, как в его комнату постучали.

— Войдите! — сказал Друкчен.

Вошли двое слуг, предводительствуемые поэтом Оуяном.

— Доброго утра тебе, брат! — сказал весело Оуян.

— И тебе, — приподнялся с ложа Друкчен.

— Пора вставать! — насмешливо пропел Оуян. — Ведь сегодня мы празднуем твою свадьбу с прекрасной Цыси. Мы принесли тебе воду для умывания и праздничную одежду. А вот с едой придется подождать! Праздничный обед не скоро, сначала пройдет церемония в храме. Ну ничего, поголодаешь, брат! Зато потом и еда, и женка покажутся тебе слаще!

Друкчен встал, и слуги принялись помогать ему в умывании. Потом нашего героя облачили в торжественные одежды алого цвета. Поэт Оуян лично вплел в золотые волосы Друкчена красные шелковые нити, свидетельствующие об изобилии и богатстве. Друкчен предстал перед бронзовым полированным зеркалом и обомлел — он увидел такого красавца, что дух захватывало.

— Верно, ваши зеркала лгут, — сказал он с улыбкой поэту. — Разве я такой уж красавец?

— Такой, такой! — аккуратно похлопал его по плечу поэт, чтоб не сбить праздничной позолоты. — Идем. Твой конь и друзья уже ждут тебя.

— А разве совершен обряд на-би?

— Отправление даров в дом невесты? Твои друзья об этом позаботились. Они отправили в дом невесты десять кусков шелка и пятьдесят лян золота.

— Слава богам! Догадливые у меня друзья!

Они вышли из дому, и действительно, богато украшенный конь и не менее разряженные друзья на своих скакунах ждали Друкчена на небольшой площадке перед домом.

Оуян Сю тоже сел на коня и сказал:

— Я буду сопровождать ваш кортеж до дома невесты.

Утро радовало красками, весь лагерь Ляншаньбо приукрасился, везде звучала музыка и славословия в честь предстоящей свадьбы. Детишки играли в жениха и невесту, носились собаки и кошки, взметая уличную пыль.

Когда они прибыли на место, Оуян Сю взял на себя обязанности отца Друкчена. Они спешились. Оуян подал жениху чашу вина и сказал:

— Ступай, встреть твою будущую супругу и будь впоследствии продолжателем в деле служения предкам.

Друкчен опустился на колени, пролил немного вина на землю — в жертву богам, остальное выпил, поднялся и сказал:

— Не осмелюсь забыть преподанных наставлений, но боюсь, что у меня не хватит умения выполнить их.

Оуян Сю только сверкнул глазами.

По традиции Друкчен сделал перед ним два поясных поклона и пешком пошел к дому невесты. Перед ним шли двое: монах Куй и Пей несли зажженные факелы и указывали дорогу, хотя особой надобности в этом не было, но что поделать — традиция.

Когда Друкчен подошел к разукрашенному домику невесты, его проводили в одну из комнат, где он ожидал, пока закончится обряд проводов девицы из родительского дома. Сначала невеста долго молилась перед алтарем предков. Затем, принеся на алтарь положенные жертвы, девушка встала на колени перед матерью, отцом и дедом — великим Ли Пином. Ей подали чашу вина, она отпила немного, затем возлила вино на жертвенник.

Отец Цыси, встав, сказал:

— Соблюдай себя и будь почтительна!

Цыси, одетая в праздничные алые одежды, поклонилась отцу. Тут встала ее мать:

— Доченька, добродетель женщины — терпение. Терпением ты сломишь горы, поэтому никогда не забывай о моих словах.

Цыси поклонилась.

Тут встал и Ли Пин:

— Внучка, знай, в случае чего за вашу семью вступится весь Ляншаньбо!

Невеста, провожаемая мамками и няньками, прошла до средних ворот дома. Здесь ее встретил Друкчен и повел к брачным носилкам. Все было так торжественно, что напоминало актерское представление. Цыси села в носилки вместе с кормилицей, жених с друзьями сели на лошадей и, провожаемые торжествующими воплями толпы, отправились в храм богини Гуаньинь Милостивой, или Авалокитешвары, чтобы принести жертвы и моления.

В храме их ждали священники и монахи. Совершив моление, жених и невеста впервые коснулись рук друг друга. В храме курились благовония и жужжали молитвенные колеса. Невеста и жених выпили по чаше вина, совершили друг перед другом земные поклоны, а потом их посадили в общие брачные носилки и понесли в зал пира.

В носилках Друкчен снял покрывало с лица невесты. На него со страхом, восторгом и нежностью взглянула прелестная Цыси.

— Я не обижу тебя никогда, дорогая, — поклялся Друкчен.

— Я всегда буду верна вам и не уроню законов чести, — поклялась Цыси.

В пиршественном зале их ждали все разбойники Ляншаньбо. Они приветствовали молодых громким стуком чаш и кувшинов.

— Вина! Вина! Всем налить вина! — провозгласил Ли Пин. — Кто сегодня не пьет, тот мне смертный враг.

Молодоженов усадили на почетное место и подали им особых яств и вина. Муж должен был есть вареные стебли бамбука в остром соусе, чтобы показать себя молодцом на брачном ложе. Жена же ела рис и мягкие булочки, чтобы быть такой же мягкой и податливой. И конечно, вино! Реки, водопады вина!

Потом начались пляски. Разбойники плясали, пели, били в барабаны и вообще устроили такой праздничный шум, что казалось, его слышат даже на луне.

Потом в пляс пустились женщины — от молодых до самых старых, веселились до упаду.

Наконец луна показала свой лик над занавесом пиршественного зала и молодых с почетом отвели в их новый дом. Вокруг дома горели факелы и ходила стража, чтобы охранять покой молодоженов, да и чтобы невеста вдруг не сбежала.

В новом доме все было украшено цветами и лентами. Друкчен и Цыси стояли, любуясь великолепием их жилища. Наконец Друкчен робко обнял Цыси. С нею он чувствовал себя словно несмелый юноша. Цыси прильнула к нему, и он почувствовал, что девушка дрожит.

— Отчего ты дрожишь, Цыси? — спросил он, улыбаясь.

— Я стесняюсь, — молвила Цыси. — Ты, наверное, уже изведал все, а я еще совсем глупенькая…

— Не волнуйся, я тоже смущен, — сказал Друкчен. — Впервые у меня такая юная и прекрасная жена!

Они поднялись в спальню и, раздевшись, предались любовным утехам. Цыси робела, и это еще больше распаляло ее мужа, но в конце концов они пришли к взаимопониманию.

Уже под утро они уснули в объятиях друг друга. Но Друкчену не удалось всласть поспать: деликатным свистом его вызвал на улицу монах Куй.

Друкчен быстро оделся в повседневное платье — праздник-то прошел — и вышел на улицу.

— Что случилось? — спросил он у Куя.

— Слава богам, все спокойно, — ответил Куй. — Просто главарь, господин Ли Пин, хочет видеть зятя.

— Идем немедля.

— Как молодая женка? — спросил Куй, пока они шли к залу совещаний и встреч.

— Она прекрасна, я не заслуживаю такой, — ответил Друкчен.

— Лучше Мой-нян?

— Разве можно сравнивать старый пень и молодую плакучую иву?

Мужчины засмеялись.

Они вошли в зал совещаний и, поклонившись, сели на стулья, дожидаясь, пока Ли Пин завершит совет с главарями и обратит внимание на них.

Меж тем перед Ли Пином представали все новые и новые посланцы.

— О господин, — кланяясь, заговорил бедно одетый, но благообразный старец. — Я, худородный, послан к тебе из провинции Юйлян. Там из-за засухи большой недород. А чиновники ничего не хотят делать! Запасов у них много, но они не желают раздать эти запасы народу и помочь беднякам из казны. Говорят, кормите себя сами! Помоги, великий господин! Накажи наших нерадивых чиновников!

— Провинция Юйлян в трех днях пути, — подсчитал Ли Пин. — Пань Ань, возьми с собой отряд в две тысячи воинов и разберись с наглыми чинушами. Чиновников истреблять беспощадно! Они — язва и гнойники для страны! Успокойся, старец, твое прошение будет выполнено.

Старец сел на место. Перед Ли Пином встал поэт Рю Дарю:

— О господин и отец наш! — сказал он главарю. — До меня дошли вести из моего родного города Вишаня.

— Что же это за вести?

— Дурные, мой господин и отец. Новый правитель города мало того что поднял налоги, он еще и пошел на беззаконие!

— Расскажи подробно.

— В городе живет плетельщик корзин по имени Нань. Он бедный человек, что заработал, тем и кормится, но вот жена у него настоящее сокровище — красавица, умница, целомудренная и рукодельница. Она вышивает платки, вяжет из рисовой соломы туфли, делает куколок — все на продажу. И вот новый правитель как-то увидел ее в храме. Он сразу воспылал к ней нечистой страстью и решил отбить у законного мужа. Нашлись коварные люди, которые состряпали против Наня донос, что он, дескать, говорит антиправительственные речи, и беднягу посадили в тюрьму, а все его имущество забрали в казну. Правитель силком забрал жену Наня в свой дом, но та от горя и стыда наложила на себя руки. Господин и отец, должна восторжествовать справедливость!

— И она восторжествует. Бери три тысячи бойцов и отправляйтесь в Вишань. Правителя возьмите в плен и приведите сюда, я лично казню его. А беднягу Наня, если он еще жив, тоже возьмите к нам, пусть хоть конец жизни встретит в достатке.

Наконец все доклады закончились. И Ли Пин призвал к себе Друкчена и Куя.

— Садитесь, братья, — сказал он. — Выпьем и поедим немного.

Тут же подали вино и закуски. Друзья выпили трижды по три чаши вина, и тут Ли Пин спросил у Друкчена:

— Ну как моя внучка, понравилась тебе?

— Я не смею осквернять ее чистое имя своим нечестивым дыханием, — сказал Друкчен. — Она словно сама Небесная Чиновница, посетившая меня в моей печали и одиночестве. О лучшей жене невозможно и мечтать.

— Что ж, я рад за тебя. Слава богам, что не сбылось проклятие!

— Какое проклятие! — спросили в один голос Друкчен и Куй.

— Видите ли… Когда моя дочь была беременна Цыси, она отправилась отдохнуть и подлечиться на горячие источники. И вот там она столкнулась с одной ведьмой. Чем уж она не угодила ведьме, не знаю, только ведьма прокляла плод в ее утробе, и проклятие звучало так: «Когда дитя вырастет и сочетается браком, то сойдет с ума». Слава богам, что это проклятие не сбылось и милая Цыси осталась в здравом уме и твердой памяти!

— Да, такой я ее оставил, — сказал Друкчен. — Она собиралась вместе с нянюшкой чинить мою одежду…

И тут у дверей в зал совещаний раздался страшный шум.

— Тебе нельзя сюда! — кричали стражники. — Женщинам вход в зал совещаний воспрещен!

— Так пусть господин вождь сам выйдет ко мне! — визжала какая-то женщина. — Дело неотложное!

В зал вбежал стражник.

— Господин и отец! — упал он на одно колено перед Ли Пином. — Сюда рвется какая-то старая баба и требует, чтобы вы ее приняли.

— Зал не место для женщин.

Ли Пин встал, поправил одежды. Лицо его стало тревожно.

— Идемте, друзья, узнаем, что это за женщина.

Они вышли из зала и увидели, что на ступеньках у входа стоят два стражника. Они держали под руки старуху лет семидесяти пяти. Она была прилично одета и вроде не пьяна, но все лицо ее было залито слезами.

Ли Пин узнал старуху.

— Лань-эр, что стряслось? — спросил он у нее.

У Друкчена стало неспокойно на сердце.

— Страшная беда случилась, господин и отец! — завопила старуха и, вырвавшись из рук стражников, упала на колени. — О горе, горе!

— Довольно причитать, расскажи все толком, — сердито приказал Ли Пин.

Он, по всему, был недоволен, что уже начали собираться зеваки, хотя стражники и покрикивали: «Проходите, проходите, нечего здесь смотреть!»

Лань-эр, справившись со слезами, заговорила:

— Я на сегодняшний день приставлена нянюшкой к нашей голубушке Цыси. Должна была ей во всем помогать, когда господин супруг изволит уйти.

— Ну и?..

— Я помогла госпоже Цыси умыться и одеться, затем мы покушали. На завтрак были пампушки в меду, молоко и чай…

— Да не тяни ты…

— После завтрака мы с госпожой прибрались в комнатах и сели шить. Мы разговаривали о вещах благочестивых, и госпожа изъявила желание как-нибудь отправиться с супругом к священным источникам, чтобы помолиться и испросить благословение на брак. А потом…

— Ну что, что?

— Госпожа вдруг побледнела и упала в обморок. Когда я привела ее в чувство, она долго сидела молча, а потом и говорит мне: «Знаешь, кто я? Я маленький белый котенок! Дай мне клубочек ниток, чтобы поиграть!» Я отвечаю: «Что за шутки, госпожа! Вы уже выросли для таких шуток. Полно вам! Возьмите лучше иголку с ниткой да зашейте вот эту прореху!»

Но Цыси не послушалась меня. Она стала прыгать, играть с нитками и мяукать, как котенок. Я пыталась ее образумить, но тогда она шипела, плевалась и царапалась. Господин и вождь, боюсь, ваша внучка повредилась в уме!

— Сбылось проклятие, — прошептал Друкчен, бледнея.

— Я не верю этому, — решительно сказал Ли Пин. — Скорее всего, в моей внучке бродит хмель после вчерашних возлияний. Или ты, старуха, напоила ее чем-то?

— Клянусь! — завопила Лань-эр. — Клянусь своей утраченной девственностью, что, кроме парного молока и зеленого чая, Цыси ничего не пила. И то же пила с нею я!

— Идем в твой дом, дорогой зять, — сказал Друкчену Ли Пин. — И ежели сбылось проклятие, то… Крепись.

— Я не оставлю Цыси, какой бы она ни была, хоть бы и драконицей, — сказал Друкчен. — Я полюбил ее всею душой.

— Спасибо тебе, друг. Идем.

И они пошли к дому Друкчена.

Когда Ли Пин, Друкчен и Лань-эр вошли в дом, их встретила тишина. Все остальные ждали за воротами и волновались.

Друкчен осмотрелся. Все чисто и прибрано, нет никаких следов разрушительной деятельности безумия. Может, и впрямь Цыси просто все еще под хмельком?

— Цыси! Цыси! — позвал Ли Пин. — Дитя мое, выйди к нам из женских покоев. Здесь твой супруг, дедушка и няня.

— Цыси, милая, как ты? — подал голос и Друкчен.

Тут отодвинулась дверь, ведущая в женские покои, и появилась Цыси. Но в каком виде! Она скроила себе из белой простыни штаны и рубаху, на голову прикрепила уши из белой ваты и набелилась так, что узнать было сложно.

— Что с тобой, Цыси? — ахнули все.

— Я маленький белый зайчик, — писклявым голосом проговорила Цыси. — Зайчик-попрыгайчик. Скок-поскок, с берега на песок, на мосток и молчок! А вы кто? Серые волки?

— Мы твои любящие родственники, Цыси. Вот это твой муж, господин Друкчен. Помнишь его?

— А что такое муж? — спросила Цыси и пошевелила ватными ушами. — Он будет со мной играть?

Друкчен заплакал от жалости к жене.

— Я буду с тобой играть, милая Цыси, — сказал он. — Я люблю тебя и сделаю все, что прикажешь.

Цыси подошла к нему и сняла кончиком пальца слезинку с его щеки. Попробовала на вкус:

— Солоно. Что это такое?

— Это слезы, Цыси. Милая, тебе надобно показаться лекарю. Друкчен, Лань-эр, поухаживайте за нею. Снимите с нее это дурацкое одеяние, а я пойду за нашим лекарем Мао.

Няня подошла к Цыси и попыталась снять с нее уши из ваты. Та завизжала и забилась:

— Ушки, ушки, мои бедные ушки-усики! Их хотят оторвать!

Друкчен подбежал к Цыси и нежно обнял ее:

— Успокойся, родная моя. Никто не оторвет твои ушки. Хочешь, я поиграю с тобой в игру?

— Какую игру?

— Мы с тобой будем большими говорящими куклами.

— Да-а? Это здорово.

— Только ты одета как зайчик, а не как кукла.

— А ты одень меня как куклу.

— Конечно, одену. Идем со мной, милая.

Друкчен взял на руки жену и прошептал Лань-эр:

— Помогите мне одеть ее.

Вдвоем с Лань-эр они надели на Цыси приличное платье. Хотя от ватных ушей бедняжка так и не пожелала отказаться.

— Надо немедленно пригласить лекаря, — сказал Ли Пин, увидев свою бедную внучку в таком состоянии.

Лекарь был приглашен. Он трижды считал пульс Цыси, рассматривал ее зрачки, простукивал спину. Наконец он сказал:

— Природные жидкости госпожи пришли в волнение, что привело к разлитию черной желчи. Она давит на мозг, и именно поэтому разум ее находится в помутнении.

— Как же быть? — спросил Друкчен.

— Необходима жидкость, которая растворит черную желчь и отведет ее от мозга естественными путями.

— Что же это за жидкость?

— К сожалению, ни одна жидкость в мире не поможет тут, — сказал лекарь. — Есть только одна надежда: в городе Сангё, в храме Благого Восьмеричного Пути, имеется источник, вода из которого исцеляет все недуги. Правда, воду эту добыть трудно.

— Но мы добудем ее! — сказал Ли Пин. — Дорогой брат Друкчен, ты и твои соратники! Я пойду с вами в путь за святой водой. В моей жизни немного радостей, и одной из этих радостей является милая Цыси. Я не могу вынести вида того, как она страдает.

Цыси же в это время принялась напевать какую-то песенку и собирать цветы. Потом подошла к Друкчену и протянула ему букетик:

— Ешь травку, мой ослик!

— Боги, как ужасно это безумие! — зарыдал один из самых крепких разбойников.

После недолгих рассуждений собрали отряд, который должен был следовать в Сангё за святой водой. Это были пятеро удальцов под водительством Друкчена, сам вождь Ли Пин и его удальцы Оуян Сю, Шао Бао и Рю Дарю. Оуян Сю собирался описать их поход в новой поэме.

Друкчен поцеловал молодую жену, и они отправились в поход.

Благодарение богам, день для этого выдался благоприятный.

Храм Восьмеричного Пути ждал их.

Россия, город Щедрый

Начало осени 2012 года

Глобус был красивый — яркий, лакированный, сверкающий стразами. Это был самый большой и оригинальный глобус, который только смогла найти Анна Николаевна Гюллинг в магазине канцтоваров.

— Ваш ребенок будет очень доволен, — сказала продавщица, аккуратно погружая глобус в объемистый пакет.

— Да, — кивнула Анна Николаевна, — я тоже так думаю.

Глобус предназначался Собхите.

Анна Николаевна всей душой привязалась к мальчику. Он был мудр, разумен не по летам, благороден. Еще бы! Будда! И в то же время Анна Николаевна понимала, что ошибается. Ребенок, рожденный Лалит и Лаканатхой, никак не может быть Буддой, тем более Буддой Майтрейей. Об этом ребенке все сказано достаточно ясно: губитель богов и истребитель человечества. Это ему, и никому другому, предстоит отверзть бездну и выпустить на свет божий все и всякое зло.

Анна Николаевна видела об этом сны. Сны, полные пламени, крови и трупов. Но наяву, когда она смотрела в глаза Собхите… Казалось, нет на свете никого чище и невинней. Собхита был сам мир, приязнь, любовь. К тому же он был охоч до знаний, и особенно его увлекала человеческая история. Они за весну и лето прочли немало книг по истории мира, а теперь, как посчитала Анна Николаевна, настал черед географии.

Она расплатилась и вышла из магазина канцтоваров. Глобус ощутимо оттягивал руку. Интересно, обрадуется ли Собхита? Для него это будет как новая игрушка…

Анна Николаевна не стала брать машину, ей хотелось пройтись пешком. Увядающая красота лета нежно волновала душу ведьмы. Вместе с началом осени пришла долгожданная прохлада — на смену ошеломительной жаре, и Анна Николаевна наслаждалась воздухом, в котором ощущалась близость тихих осенних дождиков, опят и спелой антоновки.

В кармане завибрировал мобильник. Анна Николаевна взяла трубку.

— Тетушка! Приветствую, — зазвенел в трубке чистый и оптимистичный голос Юли Ветровой. — Как дела?

— Хорошо, тьфу-тьфу, не сглазить. Вот, купила глобус Собхите. Пора изучать и географию.

— Как он себя чувствует?

— По-моему, прекрасно. Много читает, рисует, лепит. Его особенно увлекает лепка. Мы извели тонны пластилина, и знаешь, что он вылепил? Тадж-Махал.

— Надеюсь, не в натуральную величину?

— Нет, конечно. А еще он слушает музыку. Самую разную. Все диски, которые у меня есть, переслушал. Ему особенно нравится группа «Окоем».

— Вот это странно. Группа ярко выраженной христианской направленности…

— И тем не менее. Юля, а ты что звонишь-то? Какие-то проблемы в губернаторстве?

— Ну тут всегда проблемы. Сейчас строим дома для погорельцев. Ну вы помните, сгорели летом несколько домов, что были возле торфяников. Вот сейчас строим, хотя денег на это федеральный бюджет не выделил. Да еще с библиотеками не знаю, что делать.

— А что с библиотеками?

— Новые времена грядут. Засилье Инета и блогов. Поэтому решено библиотеки перевести на самоокупаемость. Вывести их из дотационной сферы. А разве они продержатся на самоокупаемости? Нет, конечно. Вот и думаю, как сделать так, чтобы и волки были сыты и овцы целы…

— Юля, а ты в отпуске была?

— Какой отпуск! Забудьте! Все ближайшие месяцы я пашу как зайчик-энерджайзер.

— Слушай, а заходи к нам в гости. Собхите все-таки скучновато все время со мной. А в детский садик я его отдавать боюсь: во-первых, там неподходящая среда, а во-вторых, как еще на это посмотрит сам Собхита.

— О черт! Мне сигнал по интеркому. Благословенны будьте, тетушка. За приглашение спасибо, как-нибудь заеду.

— Ну пока.

Анна Николаевна убрала телефон, и мысли ее потекли по привычному руслу. А что, если прогуляться с Собхитой в лес? А то все дома да дома…

Она добралась до своего жилища и уже у калитки услышала тоненький голосок Собхиты. Мальчик пел песню солистки группы «Окоем»:

Латунь покрывается патиной,
И красная медь не блестит.
Начнешь вспоминать — обязательно
Найдется немало обид.

И вроде бы сердце не тронуто,
А как-то неловко саднит.
Глаза были — темные омуты.
И губы — как вешние дни.

И это обидою давнею,
Как прядью седою, легло.
Увидела в нем себе равного,
Да через кривое стекло.

И меди с латунью не вынести
Того, что повытерпит плоть.
Обиды б из сердца повымести,
Да не попускает Господь.

Анна Николаевна вошла в дом. Поставила глобус на галошницу и позвала:

— Собхита! Мальчик мой!

Собхита вышел из гостиной. Там продолжала довольно громко звучать запись группы «Окоем».

— Приветствую тебя, наставница, — учтиво поклонился Собхита. Крылья за его спиной сияли как маленькие солнышки.

— Приветствую тебя, чадо света, — сказала в тон ему ведьма. — Я принесла тебе кое-что. Идем в детскую.

— Хорошо. Я выключу музыкальный центр. Я знаю, что ты не любишь шума.

— Собхита, ты ангел.

— Нет, я не ангел. Я знаю, кто такие ангелы. Я не из них.

Анна Николаевна мысленно обругала себя за невоздержный язык. Собхита все понимал слишком буквально.

Они вошли в детскую. Здесь было царство Собхиты — пластилиновые армии и боги, дворцы и хижины. Аккуратными рядами сидели мягкие игрушки (Собхита редко играл с ними), на столике разложены кисти, краски и альбомы. Мальчик рисовал цветы — такие, каких никогда не видела в своей жизни его наставница.

Анна Николаевна вытащила глобус из упаковки и поставила на маленькую тумбочку. Стразы, которыми были выложены полюса, засверкали в лучах солнечного света. Мальчик восхищенно уставился на глобус:

— Что это?

— Дитя, это маленькая модель нашей планеты Земля.

— Модель?

— Да, как модель Тадж-Махала, которую ты слепил из пластилина. На самом деле наша планета огромна. Эта модель называется глобус.

— А для чего ты принесла этот глобус?

— По нему мы будем изучать географию — расположение континентов, морей и океанов. Ведь когда-нибудь ты вырастешь, Собхита, и отправишься путешествовать…

— Для путешествий необязательно вырастать большим. Мы могли бы отправиться в путешествие вдвоем.

— Это прекрасно, мальчик мой, но пока давай рассмотрим подробно глобус. Вот это — Азия, это Европа…

Собхита резко откачнулся от глобуса.

— Здесь нет, — пробормотал он.

— Чего нет? — удивилась Анна Николаевна.

— Места, где я родился.

— А где ты родился?

— В Шамбале.

— Но, чадо, Шамбала — это тайное место, не изученное географами. Попасть туда почти невозможно простым людям. Поэтому Шамбалы нет на глобусе.

— А если Шамбалы нет на глобусе, я не буду с ним играть. Он невзаправдашний.

— Дитя, ты огорчаешь меня.

— Прости, наставница. Позволь мне лучше послушать песни.

— Хорошо. Ступай.

Собхита удалился в гостиную, и снова зазвучал диск «Окоема». Анна Николаевна вздохнула и с грустью посмотрела на глобус. Ну ничего. Она что-нибудь придумает.

Ведьма отправилась на кухню. Там она приготовила обед мальчику: молоко, тофу, ячменный хлеб. Собхита не ел мяса и мясных продуктов, его рацион ограничивался молоком и фруктами. Это беспокоило Анну Николаевну: организм мальчика не получал достаточного количества белка. Впрочем, это такой мальчик…

С подносом в руках она вошла в гостиную. Малыш чинно сидел у музыкального центра и слушал любимую группу. Анна Николаевна поставила поднос на стол:

— Обед, Собхита.

Мальчик кивнул.

— Можно, я буду есть и слушать музыку?

— Конечно.

Солистка «Окоема» запела любимую песню мальчика — «Драгоценности»:

Объятья розовых жемчужин,
Объятья красного коралла…
Лишь тот судьбе бывает нужен,
Кого она не покарала.

Сверкают блестками цирконы —
Не драгоценности, так, малость.
Судьбою тот бывает понят,
Кому она не улыбалась.

И хризопраз, и лунный камень
Падут к ногам твоим, как росы.
Судьба лишь нашими руками
Ткет полотно стихов и прозы.

И в миг последней, высшей яви,
Что не дана простому глазу,
Судьба тебе с улыбкой явит
Всех откровенностей алмазы.

— Почему тебе нравится эта песня? — спросила мальчика Анна Николаевна.

— Она о судьбе, а меня заботит судьба.

— Чья?

— Вообще судьба.

— Это не интерес для маленького мальчика.

Собхита грустно поглядел на наставницу.

— Я не так уж и мал, госпожа. Я помню все свои предыдущие перерождения, а тот, кто помнит перерождения своей души и тела, тот уже вырос.

Анна Николаевна занервничала, как нервничала всегда, встречаясь с недюжинными способностями малыша.

— Пей молоко, — сказала она. — Остынет.

— Это не страшно. Я всегда могу подогреть.

— Собхита, я же просила тебя не подходить к плите.

— Я и не подхожу. Смотри, наставница.

Мальчик зажал чашку с молоком между маленькими пухлыми ладошками. Сначала над чашкой появился дымок, в воздухе сильнее запахло молоком. А потом Анна Николаевна увидела, как молоко закипело.

Собхита поставил чашку на поднос.

— Если ты думаешь, что это круто, то ты ошибаешься, — улыбнулась Анна Николаевна, хотя на душе у нее скребли кошки.

— Что значит «круто»?

— Ну то есть удивительно, замечательно. Я тоже могу подогреть молоко в чашке одними руками. Правда мне для этого потребуются еще некоторые заклинания.

— Что такое заклинания?

— Слова, исполненные волшебной силы. Слова, которые могут помочь.

— Произнеси заклинание.

— Какое?

— Любое. Я просто хочу видеть, как оно работает.

— Хорошо. Вот заклинание для того, чтобы сделать воздух в комнате холодней.

Анна Николаевна произнесла заклинание. Собхита внимательно следил за ее губами и руками. Когда ведьма закончила, в комнате ощутимо похолодало. Мальчик поежился. Он не любил холода.

— Ну вот, — весело молвила ведьма. — А теперь я скажу обратное заклинание, чтобы в комнате стало тепло. Запомни, дитя, у каждого явления на свете есть своя половинка, светлая или темная. У дня — ночь, у женщины — мужчина, у зимы — лето…

— Это я понимаю. Можно не есть тофу?

— Собхита, пожалуйста, не капризничай. Если ты не будешь есть тофу, то не вырастешь большим и сильным.

— Хорошо, — вздохнул чудо-ребенок и принялся за тофу.

После обеда мальчик удалился рисовать, а Анна Николаевна набрала номер Юли Ветровой.

— Юльчик, благословенна будь!

— И вам того же, тетушка.

— Знаешь, Собхита сказал, что он родился в Шамбале.

— Это и так было понятно. Непонятно только, как он оказался в невидимой комнате.

— Может быть, Лалит там спрятала его от глаз Леканта?

— Возможно. Но она нерадивая мамаша. Ребенок уже сколько времени у нас, а она даже и не почесалась.

— Мы не можем просчитать ее действия. Кстати, ты давно звонила Лизе?

— Недавно. Телефон не отвечает. Я даже съездила в их шикарную хату. Там был только охранник. Он сказал, что Лиза и Влад отбыли в Египет. Я не поверила.

— Я тоже не верю. Сколько можно торчать в этом Египте? Тем более что жарко там почти так же, как и у нас в Щедром. Давай-ка соберемся на выходных, поищем их с помощью яйца и иголки.

— Согласна. Я сто лет не ворожила.

— Жду тебя в полночь с пятницы на субботу на старом кладбище.

— Отлично. Ну, всего доброго.

Анна Николаевна положила трубку и тут услышала, как из сада ее зовет Собхита.

— Что, мой мальчик? — бросилась она к нему.

Малыш грустно стоял над мертвой птицей — похоже, сойкой.

— Что с птичкой? — спросил он.

— Она мертва.

— Что значит — мертва?

— Это значит, что за ней пришла смерть.

— Смерть… Расскажи мне о смерти.

— Собхита, я почитаю тебе одну книгу… Но сейчас надо похоронить птицу.

Анна Николаевна взяла садовую лопатку, вырыла ямку и похоронила в ней несчастное существо. Золотоперый малыш внимательно наблюдал за ее действиями. Анна Николаевна отставила лопату, вымыла руки под медным садовым рукомойником и сказала мальчику:

— Идем в дом.

Они пришли в комнату, которая одновременно была и кабинетом Анны Николаевны, и ее обширной библиотекой. Она усадила в кресло мальчика и достала с полки книгу Ольденберга «Будда. Его жизнь, учение и община».

— Мы уже читали эту книгу, — сказал Собхита.

— Но не полностью. Сегодня мы прочтем о смерти, страдании и зле.

Откуда происходит сила зла, сила страдания? Истинно верующие признают Мару, отрицательную противоположность Будды. Мара — верховный владыка всякого зла, главнейший соблазнитель к дурным мыслям, словам и делам. Как Будда приносит человечеству искупление, так Мара является силой смерти в образе демона. Мара — могущественный бог и спускается на землю, когда хочет отвоевать власть Будды и его святых.

Радха говорит Будде: «В чем состоит сущность Мары?» — «Где есть телесность, Радха, там есть Мара — смерть. Поэтому, Радха, смотри на телесность как на Мару — это и есть убийца — или умирающий, или болезнь, или смертельная рана».

Мара не вечен, ибо нет ничего вечного в пределах возникновения и гибели. Но пока миры вращаются в своем круговороте и пока существа умирают и снова рождаются, появляются и все новые Мары с подчиненными им полчищами богов…

Если святой муж напрасно просит милостыню и нигде не получает подаяния — это дело Мары. Если в деревне люди издеваются над благочестивыми монахами — это Мара вселился в них. Если ученик Ананда в решительный момент перед смертью Будды не попросил наставника продолжить свое земное существование до конца этой вселенной, то это случилось потому, что Мара затуманил его чувства.

Однажды пребывал Возвышенный в стране Косала, в лесной хижине. И возникла в душе его мысль: «Поистине возможно быть царем, царствуя справедливо, никого не убивая и не позволяя убивать, не притесняя и не позволяя притеснять, не терпя скорби и другим не причиняя страданий». Тогда услышал Мара эту мысль, возникшую в душе Возвышенного Будды, и пришел, и сказал так:

— Господин, пусть Возвышенный сделается царем, пусть Совершенный будет царем, царствуя справедливо, никого не убивая и не позволяя убивать, не притесняя и не позволяя притеснять, не терпя скорби и другим не причиняя страданий.

Будда возразил:

— Что ты имеешь в виду, говоря мне это?

Мара сказал:

— Возвышенный усвоил себе волшебную силу: если Возвышенный захочет, он может потребовать, чтобы Гималаи сделались золотом, и они сделаются золотом.

— Какая польза мудрому, если он будет обладать серебром или золотом? — возразил Маре Будда. — Кто познал страдание, как может тот человек предаваться удовольствию? Кто знает, что земное существование представляет оковы в этом мире, тот человек пусть упражняется в том, что освобождает его от этих оков.

И Мара удалился от Будды опечаленный и раздраженный.

О той твердости, которую благочестивый человек должен противопоставлять посягательствам Мары, говорит Будда в басне о черепахе и шакале:

— Однажды черепаха как-то вечером отправилась на берег реки поискать пищу. И шакал тоже вышел к реке на добычу. Когда черепаха увидела шакала, она втянула голову в панцирь и без страха погрузилась в воду. Шакал решил дождаться, пока черепаха не потеряет бдительность и не высунет голову. Но черепаха лежала на дне реки, и шакал оставил свою добычу и ушел прочь. Так же, ученики, подстерегает вас Мара всегда и постоянно, и думает: «Я войду через их глаза, через их уши, тела и мысли. Поэтому охраняйте двери ваших чувств. Тогда Мара удалится от вас, потому что не найдет вход, как шакал удалился от черепахи!»

Анна Николаевна закончила читать и поставила книгу на полку. Потом посмотрела на Собхиту. Мальчик слушал ее, сверкая глазами.

— Все ли понятно тебе, дитя? — спросила ведьма.

Собхита кивнул.

— Только мне кажется, — сказал он, — что, если бы шакал попался упорный, он дождался бы черепахи. Значит, этот Мара просто не упорный и не сможет противостоять мне.

— Почему ты думаешь, что Мара будет тебе противостоять?

— Я не думаю, — спокойно сказал мальчик. — Я знаю.

…Прошло несколько дней. Анна Николаевна мыла окна в доме и оступилась с табуретки. Получилось небольшое растяжение связок, которое, впрочем, не давало спокойно жить. Анна Николаевна препоручила Собхиту заботам домашних духов и отправилась в поликлинику. Платную, разумеется. В платной, как она надеялась, не будет очередей.

Однако ее надеждам не суждено было сбыться. В кабинет хирурга сидела очередь человек из десяти. Анна Николаевна грустно вздохнула и села в очередь. Выхода не было. Она достала из сумочки новый роман Даниэлы Стил (в последнее время ведьма пристрастилась к сентиментальным романам) и принялась читать.

Когда она в третий раз перечитала эпизод, где герой страстно покрывает тело героини поцелуями, то поняла, что за ней кто-то наблюдает. Это было неприятно. И может быть, даже опасно.

Анна Николаевна захлопнула книгу и вызывающе огляделась вокруг. И ее взгляд, как рапира, скрестился с другим взглядом — любопытствующим, напряженным, смелым. На нее смотрел мужчина лет тридцати. Анна Николаевна не смутилась, а в свою очередь принялась лорнировать незнакомца.

Незнакомец сидел напротив — в кабинет к офтальмологу и выглядел на миллион рублей, как сказала бы современная молодежь. Он был стильно и со вкусом одет, хотя во всем наряде ощущалась некоторая богемность. Такая, какая наблюдается у успешных писателей и фотохудожников. Физиономия тоже была отменной: высокий лоб с шапкой каштановых кудрей, карие глубокие бархатные глаза, оливкового цвета кожа… Вид немного портили узкие, в ниточку вытянутые губы.

Анна Николаевна почему-то почувствовала себя неловко. Вспомнилось, что колготки на ней заштопаны в двух местах, да и костюмчик бедноват. Но она, в конце концов, пришла в больницу, а не в ночной клуб!

Меж тем незнакомец, поймав ее взгляд, обаятельнейше улыбнулся. Анна Николаевна поймала себя на том, что хочет улыбнуться в ответ. Но ей все-таки удалось сдержать этот порыв.

— Привет, — сказал ей незнакомец.

— Добрый день, — чопорно отозвалась Анна Николаевна. — Простите, не могу припомнить…

— А вы и не припомните! — весело сказал парень. — Мы с вами виделись довольно давно на одной из многочисленных корпоративных вечеринок.

— Вы, вероятно, обознались. Я не посещаю корпоративных вечеринок.

— Не может быть! Вы ведь Анна Николаевна Гюллинг?

— Совершенно верно.

— А я Марат. Марат Кадыров. Фотохудожник.

В определении профессии ведьма Гюллинг не ошиблась.

— Очень приятно. И что же дальше?

— Как что дальше?

— С чего вы, Марат, решили завести этот разговор?

— Я просто обрадовался вам, как старой знакомой.

— Благодарю за слово «старой».

— Ох, простите! Я не мастер говорить комплименты и следить за словами. Леплю, что в голову придет. Вообще-то вы прекрасно выглядите. Даже не понимаю, зачем вы пришли в клинику.

— Растянула связки. Пусть пропишут какие-нибудь мази и физиотерапевтические процедуры.

Марат сочувствующе поцокал языком.

— Ну, в конце концов, растяжение связок — это не так страшно.

— А что страшно?

— Ну, например, перелом. Открытый.

— Да, неприятно. А вас, Марат, что привело в клинику?

— Вы знаете, стали болеть глаза от фотовспышки. Пусть посмотрят глазное дно. Капли какие-нибудь пропишут…

— Ваша очередь, Марат. Всего доброго.

— Я не прощаюсь. У меня к вам интересный разговор. Я дождусь вас, Анна Николаевна.

Ведьма припомнила, что за последние лет надцать ее никак не дожидались тридцатилетние красавчики с модной профессией фотохудожника.

Но марку надо держать.

— Что ж, если вам так надо, — равнодушно бросила Анна Николаевна. — Сидите и дожидайтесь.

Марат исчез за дверью кабинета. Анна Николаевна снова раскрыла роман, но поняла, что не может сосредоточиться на чтении.

Наконец подошла ее очередь. Она вошла в кабинет хирурга. Врач осмотрела ее связки, прописала мази и дала талон на посещение физиотерапевта. А потом попросила у Анны Николаевны совета по поводу того, что муж пьет горькую и никак от нее не отвяжется. Анна Николаевна доброхотно написала несколько заговоров и после этого распрощалась с врачом.

Марат ее действительно ждал.

— Ну что? — спросил он. — Что сказал ваш эскулап?

— Мази, компрессы и физиотерапия. А ваши глаза как?

— Сказали прийти еще раз. Диагноз не могут уточнить. Но пока прописали капли. Анна Николаевна…

— Да?

— Вы не очень спешите?

— В принципе нет, а что?

— Давайте зайдем посидим в каком-нибудь кафе. Нам надо поговорить. Поверьте, в моем предложении нет ничего… крамольного.

— Верю, Марат. Я вам в бабушки гожусь.

— Ну это, допустим, не так. Идемте. Тут поблизости славная кафешка под названием «Помпадур».

Они пришли в «Помпадур». Марат заказал два эспрессо и сливочный десерт.

— Итак, — заговорила Анна Николаевна, пригубив кофе. — О чем вы хотели со мной поговорить?

— Видите ли… — Марат нервно крутил в руках чашку. — Я, как уже сказал, фотохудожник и недавно получил странный заказ от одной фотогалереи.

— Какой же?

— Серию снимков колдующей ведьмы. То есть нужен весь антураж, все правдиво, как на настоящем колдовстве. Пентаграмма там, ритуальные ножи…

— Откуда вы знаете о пентаграмме и ритуальных ножах?

— Почитал одну книжечку по ведьмовству. Надо же хоть немного подготовиться. Вы — великая ведьма, Анна Николаевна…

— Ну так уж и великая…

— Не отнекивайтесь. Так вот, вы великая ведьма и наблюдать за вашим колдовством было бы для меня великой честью. Мало того! Не только наблюдать, но и заснять все это! Реально ли это?

— Вполне реально. Я могу для вас организовать небольшое колдовство. Например, призвать силы Дианы для благословения полей.

— А как это, черное колдовство вы можете?

— Могу. Но я его не практикую. Я светлая ведьма.

— Эх, жалко! Фото с человеческими жертвоприношениями…

— Вы рехнулись, простите! Человеческих жертв не приносят даже маги сантерии! Я начинаю сомневаться в здравости вашего ума!

— Простите, Анна Николаевна, — смиренно сказал Марат. — Я, как бы это выразиться, проверял вас. Подумал, если вы согласитесь на черное колдовство, то вы мне не подходите. Мне нужна именно светлая, позитивная ведьма. Еще раз простите. Так вы согласны на съемку?

— Да.

— Тогда давайте не откладывать дела в долгий ящик. Давайте уже сегодня проведем пробную фотосессию.

— Сегодня не получится, — решительно возразила ведьма. Ей не нравился напор молодого человека. — Сегодня день не благоприятный для колдовства, кроме того, у меня не прибрано. Приглашаю вас на послезавтра, к десяти часам вечера. Вот адрес.

Анна Николаевна начеркала на салфетке адрес.

Встала.

— Спасибо за кофе, Марат. И до встречи. Извините меня, я спешу.

— Понятно-понятно, не смею задерживать.

Анна Николаевна ушла и не видела, как Марат провожал ее восхищенным, почти влюбленным взглядом. Что, конечно, было подозрительно.

На сегодняшнюю полночь у Анны Николаевны было запланировано свидание с Юлей Ветровой. Они опять собирались с помощью искусной ворожбы вызнать, где находится Лиза и ее муж Владимир. Пока им это не удавалось.

Ведьма зашла в аптеку за мазями для связок, потом в продуктовый супермаркет — купить Собхите свежих фруктов на ужин.

Дома все было по-прежнему. Собхита сидел в своей комнате и рисовал очередной фантастический цветок. Когда его заставали за подобным занятием, было понятно, что его невозможно отвлечь. Поэтому Анна Николаевна пошла на кухню готовить ужин.

Ужин мальчика состоял из стакана сока, персиков, белого хлеба, бананового пюре и тертого сыра. Правда, в последнее время Собхита капризничал и отказывался есть. Но кто сравнится с Анной Николаевной в педагогическом такте и терпении! Поэтому из всех споров о еде Собхита пока выходил побежденным.

Через некоторое время ведьма вошла в детскую. Собхита оставил сохнуть свеженарисованный цветок, а сам отправился в ванную — мыть кисти. Анна Николаевна залюбовалась цветком. Он был великолепен и совершенно нереален. Откуда Собхита берет такие цветы?

Этот вопрос Анна Николаевна задала мальчику за ужином.

— Они мне снятся, — пожал плечами мальчуган. — Я гуляю среди них со своей матерью.

— Ты скучаешь по матери и отцу, Собхита?

Мальчик покачал головой.

— Почему? — удивилась Анна Николаевна.

— Можно ли скучать по небу и земле? Они ведь всегда рядом. Только, когда окажешься в Бардо, придется поскучать. Но я не попаду в Бардо.

— А ты знаешь, что тебя ждет впереди, малыш?

— Знаю, — пробормотал мальчик, поедая персик. Сок брызгал во все стороны.

— И… что же это?

— Я не должен об этом говорить никому из смертных, — сказал мальчик.

— А ты бессмертен?

— Нет. Даже Будда Возвышенный был приложен к смертным, наставница.

— Собхита, дорогой, сегодня тебе придется пораньше лечь спать. У меня неотложные дела.

— Хорошо, наставница.

После ужина Анна Николаевна проследила, чтобы малыш выполнил все положенные водные процедуры и отправился спать. Засыпал он сразу и крепко. И ни разу не просыпался ночью — видимо, не хотел, чтобы чудесные, снящиеся ему цветы исчезли из памяти.

Собхита спал, когда Анна Николаевна принялась собирать свой ведьмовской саквояж. Надо было взять мантию, ножи, травы и волшебные жидкости.

В полночь Анна Николаевна встретилась с Юлей Ветровой у ворот Новоспасского кладбища.

— Благословенна будь, сестра, — сказала она Юле. — Поколдуем?

— А что нам остается делать? Я страшно беспокоюсь за Лизку. Может, ее Влад бросил и она уехала куда-нибудь и покончила с собой?

— Маловероятно. Ладно, идем.

Они прошли в небольшую калитку сбоку от ворот. Сторож им не препятствовал, он уже знал этих заполошных ведьм.

Ведьмы прошли по кладбищу и скоро остановились перед могильной плитой, на которой было высечено имя Лизы и даты ее жизни и смерти. Они знали, что под этой плитой покоится лишь кукла, что был ритуал, при помощи которого Лиза-умертвие была оставлена в мире живых. Но теперь от нее не было известий, а могила была последним местом, которое как-то могло связывать души двух ведьм с душой Лизы.

Ведьмы разделись донага, несмотря на покусывающую осеннюю прохладу. Затем набросили на плечи плащи. Юля расстелила на могильной плите черный плат с вышитой на нем пентаграммой, расставила в положенном порядке ритуальные чаши, жертвенник, треножник для благовоний.

Затем они хором прочли молитву богине Диане.

— О светлая богиня Диана, покровительница Луны и всех поклоняющихся тебе. Снизойди к нам, просящим твоей помощи и заступления. Укрепи руки наши на предстоящее волшебство и не вмени его нам во зло. Приди, приди, приди!

В воздухе запахло грозой. Вдалеке сверкнули зарницы.

— Диана услышала, — сказала Анна Николаевна, творя молитвенный знак. — Приступим.

Юля возложила на жертвенник хлеб, пропитанный красным вином. Затем воскурила на треножнике травы. Запахло сладко и таинственно. Затем ведьмы по очереди прокололи себе пальцы иглой и накапали на жертвенник крови. Тьма словно сгустилась над ними.

— О всесветлая богиня Диана! — взмолилась Анна Николаевна. — Прими сию жертву и помоги нам!

Тьму прорезал светлый луч, ударивший прямо в жертвенник. Хлеб и вино вспыхнули и исчезли. Диана приняла жертву.

Тогда ведьмы вынули из специального сосуда яйцо. Анна Николаевна поднесла яйцо к губам и сказала:

— Принеси ответ из мира мертвых, из мира живых, где находятся лемуриец Владимир и человек Елизавета? Заклинаю, прошу, молю, ответь!

И разбила яйцо над плоским блюдом.

Поначалу ничего не происходило, и ведьмы уж заопасались, что снова проиграют этот гейм, но вот желток засветился, как золотой.

— Показывает! — восторженно воскликнула Юля.

Они приникли к импровизированному круглому экрану.

А он расширился уже до пределов тарелки. Экран показывал лицо Владимира — бледное, бескровное, с закрытыми глазами. Потом картинка сменилась: она показывала, что Владимир лежит на кровати в больничной палате…

— Да эта ж наша больница Семашко! — прошипела Юля. — Вот мы дуры! Везде искали, а там не подумали!

И видимо, от этого Юлиного шипения картинка пропала. И сколько ни взывали ведьмы к своему экрану показать, где находится Лиза, тот не отзывался. В конце концов, ведьмам пришлось свернуть свою ворожбу.

— Одно ясно: Володька в больнице, — возбужденно говорила Юля, переодеваясь в джинсы и свитер. — Я доберусь до него любыми способами и выясню, где Лиза. Уж он-то должен знать!

— Хорошо. Займись этим ты, а то я в ближайшее время буду занята.

— Собхитой?

— И да и нет.

Ведьмы уже шли к выходу с кладбища.

— Я сегодня была в поликлинике по поводу растяжения связок и познакомилась там с одним молодым человеком.

— Тетушка!

— Да уж, вот так. Где не ждала. Его зовут Марат, и он фотохудожник. Ему сделали заказ: фотосессию ведьмы за работой. Вот он и упросил меня, чтобы я ему позировала над пентаграммами и ритуальными ножами.

— Блин, — ревниво сказала Юля. — Вот меня никто на фотосессию не зазывает.

— Ты и так губернаторша, чего тебе еще надо?

— Любви, — немедленно ответила Юля. — Большой и чистой на сеновале. С кузнецом. Или токарем. Тетя, у меня нет личной жизни!

— А Ромул?

— Что Ромул? Ромул в последнее время так увлекся своим дайвингом и спелеологией, что по полгода его не вижу! То ли есть он, то ли нет. Даже эсэмэски не шлет!

— А в губернаторском секретариате нет подходящих молодых людей?

— Да вы что, тетя! Они же все карьеристы и склочники. Если такой типчик попадет в мою постель, все, прощай мое губернаторство, выкинут с позором. Нет, тут нужно что-то большое, основательное. Может, мне прийти поприсутствовать на вашей фотосессии? Глядишь, Марат и мной заинтересуется.

— А что, это мысль. Приходи.

— Куда, кстати? В ваш старый дом или алейниковский особняк?

— В особняк, конечно. Ой!

— Что?

— Я Марату, похоже, старый адрес дала. Того дома. Вот черт! И телефона нет. Похоже, фотосессия не состоится.

— Да ладно вам. Если он парень настойчивый и любопытный, порасспрашивает о вас соседок и те укажут на особняк. Весь Щедрый знает, как хитро и беспардонно вы его захватили.

— Потому что у меня было задание найти потайную комнату.

— Да я ничего, не осуждаю. Ну что, разлетаемся?

Ведьмы поцеловались и оседлали метлы.

— Я тебе позвоню насчет Марата, не переживай, — пообещала Анна Николаевна, взлетая.

Следом за ней поднялась в воздух и Юля Ветрова.

Анна Николаевна вернулась в дом почти перед рассветом. В доме стояла тишина, и ведьма порадовалась тому, что ее прекрасный малыш спит спокойно.

Она оставила магические причиндалы в кабинете и поднялась в спальню Собхиты. Каково же было ее удивление, когда она не обнаружила ребенка в постели!

— Собхита, ты где? — негромко спросила Анна Николаевна.

Она методично обошла весь дом, зовя мальчика, но того нигде не было. Тогда она вышла в сад.

Тихо шуршала опадающая листва, и в этом шорохе ведьме послышался тихий, едва слышный шепот. Анна Николаевна набросила невидимость и взлетела. И таким манером двинулась к беседке в центре сада. Разговор слышался именно оттуда.

Когда Анна Николаевна приблизилась к беседке, то увидела следующее. В беседке друг напротив друга сидели Собхита и Лекант. Златоперый сын и бескрылый отец.

— Я долго искал тебя, сын, — бесстрастно говорил Лекант. Лицо его ничего не выражало. — И вот наконец нашел. Твоя мать хорошо спрятала тебя.

— Меня зовут Собхита, отец.

— Мне неважно имя того, кто может погубить весь мир. Я призван остановить это.

— Отец, я умею рисовать цветы. А еще у меня есть глобус.

— Я должен убить тебя, сын. Поэтому не стану слушать твоих слов — они обольщают, как слова твоей матери. Ты — сын лжи и клеветы, ты должен умереть.

— Но я же твой сын!

— Против моей воли ты был зачат, но по моей воле ты умрешь.

— Пожалей меня, отец. Поговори со мной. Я не сделал никакого зла.

— Это еще впереди, если я не остановлю тебя.

— Не убивай меня, отец!

Лекант приказал металлическим голосом:

— Встань.

Собхита повиновался, словно сомнамбула. И тогда Лекант занес над его головой меч.

Анна Николаевна закричала:

— Ты не посмеешь!

И, собрав все силы, запустила в Леканта шаровой молнией.

Шамбала

Время неизвестно

До Сангё наши герои добирались без особых приключений. Правда, попали в кабачок, где хозяйка пекла пампушки с человечиной. Пришлось закрыть кабачок, а хозяйку повесить, но это мелочи.

К вечеру третьего дня удальцы подошли к воротам Сангё. Из большой смотровой башни вышли два стражника, вооруженные пиками и мечами, и преградили им путь.

— Кто вы такие и по какой надобности идете в наш город?

— Мы паломники, — сказал за всех Ли Пин, а его люди меж тем цепко оглядывали стены города. — Хотим поклониться правителю города и вручить дары, а также осмотреть ваши святыни.

— Что ж, паломники, проходите. Только сначала заплатите десять лян серебра в казну на благоустройство городских ворот.

— Хорошо.

Оуян Сю отвесил десять лян серебра и с поклонами передал стражникам. Торговаться не приходилось — главное, попасть в город.

Наконец они оказались в Сангё. Они стояли на рыночной площади и осматривались удивленно. Никому из них еще не приходилось видеть такого некрасивого города.

Дома здесь, казалось, были слеплены из грязи и соломы, улицы не подметены, в канавах бурлили помои, и воняло так, что у монаха Куя стали слезиться глаза.

— Что ж, идемте искать постоялый двор, — сказал Ли Пин.

Постоялый двор они нашли не скоро. Уже почти стемнело, когда они наконец увидели старую покосившуюся вывеску, гласившую: «Постоялый двор „Процветание и долголетие“».

— Ну и названьице, — хмыкнул Пей. — Похоже, тут далеко до процветания.

— Тише, Пей, — одернул дружка Друкчен. — Мы в чужом городе, и за нами наверняка следят и подслушивают. Мало ли что может из этого выйти. Людям и за меньшие слова рубили головы.

— Прости, господин, — покаялся Пей.

А Ли Пин уже стучал в ворота постоялого двора. Долго никто не отзывался. Наконец к воротам подошел старик с фонарем в руках.

— Кто вы такие? — прошамкал он, поднимая повыше фонарь.

— Мы добрые паломники, отец, и хотели бы остановиться на постой у вас.

— Что ж, гостям мы всегда рады. Десять лян с каждого за постой, и ни слитком меньше!

Что делать?! Разбойники согласились на такую цену и не стали торговаться. Снова пришлось потрясти мошной.

Старик ввел их в большой зал, ветхий и покосившийся.

— Ужина я вам подать не могу, — сказал старик. — У меня сегодня не готовили. Так что придется вам лечь спать голодными.

— Ничего, у нас с собой есть припасы, — сказал Жуй.

— Ну как угодно, — прошамкал старик. — Я пойду приготовлю одну общую спальню. Вы ведь не против общей спальни?

Разбойники заверили, что не против.

Они вымыли руки и лица и сели за скрипучие столы. Лей и Дуй быстро разложили припасы, и наши удальцы неплохо выпили и закусили. После чего старик показал им их спальню. Спальню! Это было несколько пыльных тюфяков, набитых сенной трухой, от которой чесалось в носу. Но разбойники стерпели и это. Постелив плащи, они легли, предварительно выставив у дверей часовых. Мало ли что. Уж слишком негостеприимен этот город!

Ночь была глубока, когда пришел черед Друкчену и Кую стоять на часах. Они встали у закрытой двери и стали прислушиваться. Поначалу все было тихо, но вот…

Заскрипели полы первого этажа, и сверкнул огонь.

— Добро пожаловать, добро пожаловать, — послышался униженный шепот старика.

— Заткнись, старый пес. Говорят, ты приютил у себя гостей?

— Да, сильные крепкие мужчины, целых десять человек с горячей кровью.

— Да, кровь… Владычица учуяла ее запах даже сквозь стены дворца. Что ж, попируем, глядишь, и нам что перепадет.

У Друкчена дрогнуло сердце. Неужели это действительно город живых мертвецов — упырей?

Едва стих разговор внизу, Друкчен принялся будить друзей:

— Вставайте, братья, мы попали в беду!

— Что случилось, брат Друкчен?

— Только что слышал разговор хозяина постоялого двора с каким-то человеком. Они говорили о нас, о нашей крови. О том, что их повелительница учуяла нашу кровь и что они будут пировать.

— Упыри!

— Точно!

— Делать нечего, братья, — сказал Ли Пин. — Мы должны дать им бой, сколько б их ни было. Упырям не место на земле!

Куй в это время выглянул в окно и отшатнулся:

— Милостивая Гуаньинь!

— Что такое, Куй?

Аист Не Вовремя вытаращил глаза:

— Сюда, к гостинице, движутся толпы людей!

— Упырей?

— Да, упырей!

Разбойники посмотрели в окна.

Действительно, к постоялому двору шли толпой страшного вида существа. Их глаза сверкали багровым огнем, изо ртов торчали длинные клыки, скрюченные пальцы заканчивались когтями…

— Я слышал, — сказал монах Куй, — что они слабеют с наступлением утра и прячутся в свои жилища.

— Значит, до утра мы должны их уничтожить как можно больше. Что страшно упырю?

— Огонь.

— Дай боги, чтобы было так.

Внизу раздался стук в дверь.

— Впустите владычицу Сангё и ее свиту! — услышали разбойники.

Шао Бао и Рю Дарю быстро спустились по лестнице и увидели, что их старик тоже превратился в упыря. Он зашипел, увидев их:

— А, свежее мясо! Сейчас я впущу в дом госпожу, и она напьется свежей крови!

— Ты не впустишь никого! — крикнул Куй и отрубил старику голову. Тут же его тело рассыпалось в прах, голова стала кататься по полу, воя и грызя доски.

— Рубите им головы, как полезут! — вскричал Ли Пин. — А головы бросайте в огонь.

Остаток ночи наши герои провели так: часть их старательно рубила головы упырям, а часть швыряла эти головы в огонь. Вместо крови из упырей лилась мерзкая зеленая жидкость, шипевшая при соприкосновении с землей.

Наконец наступил рассвет, и, едва солнце коснулось лучами земли, упыри (оставшиеся) поспешили убраться в свои жилища. Но и тут им не было покоя. Люди Ли Пина подожгли дома с упырями, огонь распространился почти на весь город, и к полудню с Сангё было покончено.

Усталые герои вышли из города — их никто не останавливал — и направились к небольшой роще. В роще стояло несколько хижин.

Как только герои вошли в рощу, из хижин показались изможденные люди с луками и копьями в руках.

— Мы оставшиеся истинные люди, мы прячемся здесь от упырей, — сказали они.

— С упырями покончено, — молвил Ли Пин. — И Сангё, проклятый город, мы предали огню. Вам нечего бояться.

— Кто же вы, великие герои?

— Мы удальцы из Ляншаньбо.

— Что привело вас в такую глушь?

— Нам нужен храм Благого Восьмеричного Пути.

— А, вы, верно, думаете, что сможете добыть хоть один сосуд с волшебной водой? Напрасные чаяния! Храм Благого Восьмеричного Пути давно осквернен и разрушен упырями, и воды в источнике нет ни капли.

Разбойники переглянулись:

— Что же нам делать?

— Идти тем путем, который начертан, — твердо сказал Друкчен. — Идемте в храм.

— Нам нужен провожатый, — сказал Ли Пин.

Один из жителей согласился вести удальцов к храму.

Дорога туда была неблизкой, и лишь к вечеру они добрались к руинам того, что когда-то было храмом Благого Восьмеричного Пути. Храм действительно был разрушен, только одна деревянная колонна, расписанная цветами, стояла уцелевшей. При виде такого разорения все разбойники разразились проклятиями в адрес упырей.

Они до позднего вечера бродили по пепелищу в надежде, что где-нибудь отыщется источник, но все было тщетно.

В конце концов усталые разбойники повалились спать. Один Друкчен не спал и все бродил по развалинам храма. Его сердце разрывалось от боли. Если нет священной воды, его милая Цыси так и останется безумной. Что ему принцесса Ченцэ! Он тосковал по собственной жене, ведь благодаря ей его жизнь в Шамбале наконец обрела смысл.

Друкчен опустился на колени, посыпал голову пеплом и стал молиться:

— О всемилостивая Гуаньинь, снизойди к моей молитве! Ты покровительствуешь всем, кто обзавелся семьей и честно исполняет супружеский долг! Ты даруешь детей, исполняешь закрома зернами и рисом! Почтительно молю тебя я, ничтожный Друкчен, не совершивший в жизни ни одного благого деяния. Вонми мне, богиня, и не отвергни моей молитвы! Сделай так, чтобы здесь, в этом оскверненном храме, снова забил волшебный источник. Эта вода очень нужна мне для своей нежной супруги и ее высочества принцессы Ченцэ! Снизойди своей милостью и не отврати лица твоего!

Друкчен долго молился, наконец, изнемогши от молитвы и слез, он заснул. И приснился ему странный сон. Будто бы пошел он в нужное место да ногой и вляпался в самое дерьмо. Ругается он, клянет себя за такую неловкость и вдруг слышит голос: «Ступай к трем камням и очистишься».

И Друкчен, приволакивая грязную ногу, пошел искать три камня. И скоро нашел их, а из камней бьет источник, да такой бурный! Такой, что перед ним образовалось озерцо. Друкчен сбросил с себя всю одежду и нырнул в озерцо. И превратился в рыбку! Плавает он в озере, встречается с другими рыбами, раскланивается, хвостом виляет. А другие рыбы — это его соратники: Ли Пин, Оуян Сю и прочие. Тут проплыла и золотая рыбка с серебряными глазками — в ней узнал Друкчен свою милую Цыси. Стали они плавать, резвиться да метать икру…

— Проснись, брат! — Кто-то тряс Друкчена за плечо. — Пора уходить.

Друкчен вырвался из плена сна, и так ему стало обидно, что это всего лишь сон!

— Мне снилось, — сказал он Кую, который и будил его, — что источник забил. И было это у трех камней.

— Здесь нет трех камней.

— Нет, есть! Вот же они, смотри!

И Друкчен бросился к руинам храма. Он стал разбрасывать горелые доски и железные кованые ворота и наконец докопался до самой земли. И все увидели три белых камня.

— Ну и… — сказал Куй и больше ничего не успел сказать.

…потому что из камней ударила струя воды высотой с хороший дом.

— Слава тебе, Гуаньинь! — вскричали все, а источник продолжал струиться во все стороны, смывая грязь, хлам и пепел. Разбойники все омылись в источнике и почувствовали себя помолодевшими и ободрившимися. Наконец они набрали воды в сосуды и засобирались домой. Но перед этим Друкчен и Ли Пин дали клятву, что обязательно вернутся сюда и построят новый храм.

Дорога обратно была благополучной. Через несколько дней перед разбойниками замелькали родные места. Когда они въехали в Ляншаньбо, их приветствовали почти все жители, которые только могли ходить и разговаривать (мы не берем в расчет пускающих пузыри младенцев). Ли Пин созвал в совещательном зале всех вождей и во время пира рассказал о том, как прошел поход. Друкчен же поспешил домой к своей дорогой жене.

— Как она? — спросил он у няньки, входя в большую залу.

— Играет в куклы и плачет. Иногда поет. Да такие странные песни! Да вот, извольте послушать сами! Пойдемте, я проведу вас тихонько в покои, а то так она, пожалуй, испугается от неожиданности.

Друкчен пошел за няней и встал у занавески. Сквозь легкую тафту он увидел, как исхудала его бедная жена, как бледно ее личико. Цыси рассаживала кукол и разговаривала с ними. А потом сказала:

— Сейчас я спою вам песенку, если вы будете себя хорошо вести.

Мы попали под дождь — милый муж мой и я.
Оказались вдали от людского жилья.
Одинокий фонарь подмигнул нам хитро,
Лился дождь, как расплавленное серебро.
И под этим дождем мы куда-то брели,
И размытые башни виднелись вдали.
А когда муж сказал, что он очень устал,
Впереди засияло что-то, словно кристалл.
И от этого света мы прозрели на миг
И сдержать не могли удивления крик:
Были мы в царстве фей. И повсюду они
Зажигали призывно ночные огни.
Феи в танце сплетались средь ночи и тьмы.
В этом танце участие приняли мы.
А потом все мы пили сливовый нектар.
Феи нам принесли много золота в дар.
И в прекрасном их замке мы встречали рассвет.
Мы опомнились: фей нет и золота нет.
Замок тоже исчез, опалив миражом.
Но зато мы увидели старый наш дом.
Муж меня целовал, в дом знакомый войдя.
И никто из нас больше не помнил дождя.

— Какая грустная песня, — сказал Друкчен няне. — Но значит, она меня помнит?

— Нет минуты, когда б она вас не вспоминала, — сказала няня. — Попробуйте подойти к ней, только не напугайте. Она очень пуглива.

Друкчен отдернул занавеску и вошел в покои жены.

— Здравствуй, милая! — ласково сказал он. — Вот я и вернулся.

Цыси посмотрела на него и закрылась рукавом.

— Кто ты такой? — спросила она дрожащим голосом.

— Я твой муж.

— Неправда, — вскочила Цыси. — Мой муж благородный старец, а ты молодой мальчишка! Вот я велю слугам выгнать тебя.

— Цыси, я изменился потому, что омылся в священном источнике. Все мы немного помолодели.

— Я тебе не верю. Ты хочешь, верно, украсть моих куколок? Няня, няня!

Няня подошла к Цыси.

— Простите, господин, она очень разволновалась. Вас ведь и впрямь не узнать, вон как вы помолодели.

— Незачем тогда медлить! Милая Цыси…

— Уходи!

— Хорошо, я уйду, только ты сначала выпей воды из этой фляги.

— Ты хочешь отравить меня!

— Нет же, милая. Вот, смотри, я сам пью.

И Друкчен отпил из фляги воды.

— Хорошо, — сказала Цыси. — Я выпью. Но после этого ты уйдешь, потому что я не хочу, чтобы ты украл моих куколок.

— Я уйду, уйду, если ты этого захочешь.

Цыси стала пить из фляги. Лицо ее разгладилось и порозовело. Она выпила всю воду и отбросила фляжку.

— Ах, — сказала она. — Что это со мной? Все тело словно на ниточки расплетается.

Тут она заметила Друкчена, взволнованно глядевшего на нее.

— Мой милый муж, ты вернулся!

Она поклонилась ему, а потом бросилась на шею.

— Милый, как я счастлива, ты вернулся! А я без тебя все словно спала. Голова болела, и тело ломило. Что со мной было?

— Я потом тебе все расскажу, — с улыбкой сказал Друкчен. — А пока ответь мне: как ты себя чувствуешь?

— Прекрасно. Я словно маленький бутон лотоса.

— Ах, как я хочу поцеловать тебя, маленький бутон!

Няня, наблюдавшая все это, засуетилась:

— Пойду-ка я приготовлю брачное ложе да вина со сластями.

Едва няня ушла, Друкчен осыпал лицо жены поцелуями, распустил ее прическу и стал играть шелковистыми прядями ее волос.

— Ах, милая, я столько пережил! Ты мне награда за пережитые страдания!

— Не понимаю, милый, о чем ты?

— Я расскажу тебе все позднее. А пока идем в спальню.

В спальне уже было приготовлено вино и сладости, ложе любви было застелено особым покрывалом, на котором были изображены две уточки-мандаринки, символ честной и верной супружеской любви. Няни нигде не было видно, хотя скорее всего она подглядывала, как все пройдет, готовая прийти на помощь своей воспитаннице.

Друкчен и Цыси выпили по три чашечки вина, а потом Друкчен стал заигрывать с молодой женой. Она раскраснелась, крепко прижималась к нему и тихо смеялась.

Друкчен раздел жену и чуть не застонал от восторга: тело его Цыси было прекрасно, как розовая яшма.

Он уложил Цыси на кровать, лег рядом и начал ласкать ее тело. Цыси смущенно улыбнулась и покраснела.

— Тебе что-то не нравится? — спросил Друкчен у жены.

— Нет-нет, все нравится, только мне кажется, что я вам не нравлюсь.

— Глупости, милая. Я докажу тебе обратное.

Они сплелись в объятиях, как ветви дерева в ветреный вечер. Друкчен совсем обезумел от страсти, но не позволил себе быть грубым или резким с женой. Наконец они изнемогли и решили подкрепиться фруктами и вином.

— Теперь ты расскажешь мне, что со мной было все эти дни? — спросила Цыси.

— Да. Видишь ли, милая, на тебя было наложено проклятие: после первой брачной ночи ты потеряешь разум. Так и произошло. Но лекарь, осматривавший тебя, сказал, что тебе вернет разум священная вода из храма Благого Восьмеричного Пути. Твой дед, почтенный Ли Пин, вожди Шао Бао, Оуян Сю и Рю Дарю и пять моих молодцов отправились в Сангё, неподалеку от которого расположен этот храм. Ох, что было в Сангё!

— Что же, милый?

— Тамошние жители оказались упырями и хотели поживиться нашей плотью и кровью. Но благодаря мужеству твоего деда мы одолели их и сожгли проклятый город. Храм же Благого Восьмеричного Пути был давно разрушен этими негодяями. Но после молитв к великой Гуаньинь источник забил снова. Мы набрали воды и вернулись. Вот и весь рассказ.

— Ах сколько ты пережил, милый! Но теперь мы всегда будем вместе!

— Да, только я сначала съезжу в город Чакравартин.

— Как?! Ты снова покинешь меня?

— Если твой дед отпустит тебя, то ты могла бы поехать со мной.

— Ой да, я очень хочу. Я же никогда не видела столицы, только слышала рассказы о том, какой это прекрасный город. А зачем тебе туда?

— Видишь ли, я выполняю одно важное поручение принцессы Ченцэ.

— Самой принцессы Ченцэ?

— Да.

— И что же это за поручение? Уж мне-то ты можешь сказать, ведь я твоя жена.

— Видишь ли, принцесса выходит замуж за принца Нампхона. И он должен удостовериться, что его принцесса девственна.

— А она не девственна? Какой позор!

— Так уж вышло. А вода из источника способна возвратить девственность.

— Да? Но мне она ее почему-то не возвратила!

— Это, видимо, потому, что ты потеряла ее в честном браке, а принцесса — неизвестно с кем.

— Друкчен, пожалуйста, не бросай меня. Поедем вместе к твоей принцессе.

— Конечно! Я и сам с тобой больше никогда не расстанусь!

Так они и порешили. На следующий день Друкчен обратился к Ли Пину:

— Господин мой и брат, мне пора ехать в Чакравартин, чтобы отвезти волшебную воду принцессе Ченцэ. Милая Цыси тоже едет со мной, она никогда не видала столицы. Что ты посоветуешь мне перед дорогой?

— Я советую тебе взять удальцов, которые прибыли с тобой к нам, а заодно армию в две тысячи человек. Удальцы повезут тебя и твою жену, а армию расположим здесь. — Ли Пин развернул карту и указал на небольшое селение. — В селе Лунян. Командовать армией будут Оуян Сю и Шао Бао.

— Дорогой брат, но зачем нам целая армия?

— У меня дурное предчувствие. Во-первых, ты потратил на дорогу до Сангё больше времени, чем тебе было отпущено принцессой, а во-вторых, люди высокой власти склонны к переменам настроения. И если принцесса разгневана на тебя и хочет твоей смерти, мы сумеем тебя выручить. Однако! Возьмем и другой путь. С собой ты повезешь двадцать кусков шелка, трех могучих жеребцов, золотые и серебряные украшения. Все это ты преподнеси в дар принцессе. Может, она примет тебя благосклонно.

Сказано — сделано. В Чакравартин отправилась повозка с Цыси и ее супругом, а также пять верховых. Армия же, про которую говорил Ли Пин, шла тайными тропами, известными только людям Ляншаньбо, и оказалась в селе Лунян на день раньше, чем Друкчен приехал в столицу.

Когда они подъехали к воротам города, их остановила стража:

— Кто вы такие и с какой целью едете в столицу?

— Мы путешественники и едем осмотреть столицу и ее достопримечательности. Также мы везем подарки царствующему дому и самой принцессе Ченцэ.

— Так вас и допустят до принцессы! Ну проезжайте.

Оказавшись в городе, наши герои очень удивились. Чакравартин посуровел, с лиц прохожих исчезли беспечные улыбки, не было шума, смеха и веселья. А еще везде рыскали отряды внутренних войск и иногда останавливали и осматривали прохожих.

Наши герои добрались до дома Друкчена. Здесь, слава богам, было все по-прежнему. Друкчен велел распрягать лошадей, сам перенес дары принцессе в гостевой зал и положил пред домашним алтарем Будды, чтобы дары хорошенько освятились.

Цыси осматривала дом. Наконец она спустилась в гостевой зал к мужу.

— Как тебе осмотр, милая?

— Хороший дом. Но в Ляншаньбо нам построили бы не хуже.

— Как? Ты скучаешь по Ляншаньбо?

— Да, дорогой. Давай побудем здесь какое-то время, а потом вернемся к дедушке.

— Хорошо. Вообще, в Чакравартине меня ничто не держит.

Подошло время обеда, а припасы, которые взяли с собой герои, были скудны. Да и что за радость жевать вяленое мясо, когда на рынке можно раздобыть жареного фазана!

Друкчен подозвал монаха Куя и Лея по прозвищу Яшмовый Таз.

— Вот вам десять лян серебра. Ступайте поскорее на рынок и купите самой лучшей еды и выпивки. Отметим возвращение в столицу!

Разбойники повиновались и ушли, прихватив с собой корзины для припасов. Цыси же меж тем прибиралась в гостевом зале, вытирала пыль, подметала коврики, поправляла подушки на лежанках.

— Надо взять тебе служанку, дорогая, — сказал Друкчен. — Я не хочу, чтобы твои нежные пальчики марались черным трудом.

— Ах, милый. Мой дедушка говорит, что труд никогда не бывает черным. Да и зачем нам служанка? Ведь мы скоро вернемся в Ляншаньбо!

Друкчен обнял жену и усадил ее рядом с собой на скамейку:

— Послушай, милая Цыси, я тебе должен кое-что рассказать.

Цыси изобразила полное внимание.

— Еще до встречи с тобой, еще вообще до того, как я попал в Ляншаньбо, я здесь, в городе, познакомился с женщиной по имени Мой-нян. Она содержала веселый дом под названием «Озорная пташка». Я не любил ее, просто решил поразвлечься от скуки. И вот однажды в «Озорной пташке» произошло убийство. Раб по имени Лекант убил некую высокопоставленную даму. Мой-нян решила замять убийство и избавиться от тела. Но прежде, чем она это сделала, мы увидели на запястьях убитой прекрасные браслеты, настолько красивые, что их впору носить богине. Мы сняли эти браслеты и преподнесли их Мой-нян.

— И она не отказалась?

— Нет. Повторяю: браслеты были очень красивы. И вот через некоторое время принцесса Ченцэ поручила нам отправиться в путь к храму Благого Восьмеричного Пути за волшебной водой. Мой-нян отправилась с нами, она должна была изображать богатую паломницу, едущую на источник. Но на пути с нами произошло приключение. С горы Куньлунь прямо перед нами спустился Кайминшоу — великое чудовище, которое охраняет эту гору. Кайминшоу очень понравилась Мой-нян, и он предложил ей стать его спутницей жизни. Мой-нян согласилась, и чудовище забрало ее к себе на гору Куньлунь.

— Вместе с браслетами?

— Да, вместе с браслетами. Я не думал, что они кому-нибудь понадобятся, но вот однажды мне приснился сон, в котором Будда повелевает мне отправиться на гору Куньлунь, забрать браслеты у той женщины и передать их рабу по имени Лекант. Я не представляю, как все это сделать, но сон снился мне уже несколько раз, и я понимаю, что не должен нарушать волю богов. Поэтому, милая, из Чакравартина ты отправишься домой в Ляншаньбо, а я со своими молодцами пойду на поклон к чудовищу Кайминшоу.

— Нет! — сердито сказала Цыси. — Я пойду с вами. Вдруг ты опять влюбишься в свою Мой-нян и позабудешь меня. Поговорка гласит: ни мужа, ни веер не отпускай по ветру — обратно не воротятся, унесет судьба.

— Милая, я буду верен тебе. Я просто не хочу подвергать тебя опасности.

— Ничего, я сумею за себя постоять. Я лучше других женщин управляюсь с луком и кинжалом. Ты можешь мной гордиться, дорогой муж.

Тут вернулись Куй и Лей, по самую маковку нагруженные покупками.

— Ох! — сказал Куй, ставя корзину на пол. — Ну и цены в Чакравартине! Раньше все было дешевле.

— На рынке болтают всякое, — сообщил Лей. — Особенно много толков про принцессу. Дескать, что же ей теперь делать.

— А что? — спросил Друкчен.

— Вот что сказала мне по секрету торговка блинами, — заговорил Лей. — Принцесса все откладывала и откладывала свадьбу, но наконец принц не выдержал. Свадьбу сыграли, принародно принц познал Ченцэ и тут же объявил, что она не девственна.

— Ох! — схватился за голову Друкчен. — Это моя вина. Мы слишком задержались!

— Был созван кабинет министров для того, чтобы решить, как поступить с принцессой — лишить ее жизни через разрывание лошадьми или просто выслать из Чакравартина в отдаленный монастырь.

— Ох! — снова ахнул Друкчен.

— Естественно, принц Нампхон подал на развод. Теперь родители принцессы несут пятно позора и смыть его может только или смерть принцессы, или смерть того, кто лишил ее девственности.

— О милостивая Гуаньинь! — проговорил Друкчен. — Избави нас от гнева принцессы! Что же нам делать, братья?

— Обедать, — сказал монах Куй. — А потом решим, как быть дальше.

Сказано — сделано. На стол поставили яства и вина, сели вокруг и принялись пировать. Цыси льнула к Друкчену, тот обнимал ее, но на сердце у него было тяжко. Как он явится пред очи принцессы, особенно теперь? А явиться надо, не прятаться же в этом доме как ворам!

— Слушайте меня, — заговорил Друкчен, когда все основательно выпили. — Завтра я и монах Куй пойдем во дворец принцессы с дарами и водой. Мы падем на колени и попросим прощения за нерасторопность. Может быть, она помилует нас. Если же она велит схватить меня, то ты, Куй, беги к остальным и скажи об этом. Тогда немедленно собирайтесь и бегом из Чакравартина!

— Глупости ты говоришь, милый, — повела плечиком Цыси. — С тобой к принцессе пойду я и объясню ей все. Женщина женщину всегда поймет лучше. Мы принесем ей богатые дары и попросим нас отпустить. Если же она заартачится, то не забывай, милый, про армию из двух тысяч отменных воинов, которую послал мой дедушка. Они только и ждут знака, чтобы вторгнуться в Чакравартин.

— Что ж, ты говоришь разумно, Цыси.

Разбойники еще попировали, Цыси спела им несколько песен, после чего все отправились спать.

На следующее утро Цыси, свежая и прелестная, как птичка, разбудила своего мужа.

— О-о, — простонал Друкчен. — Как же не хочется идти во дворец!

— Ничего, идем. Боги пребудут с нами, потому что на нас нет никакой вины.

— Как же нет — я ведь опоздал с этой водой.

— Но ведь принцесса сама виновата, что лишилась девственности! Так что боги на нашей стороне.

Проснулась и пятерка удальцов. Они принялись украшать повозку лентами, а в центре вывели надпись: «Дары светлейшей принцессе Ченцэ». Друкчен и Цыси оделись подобно вельможам и сели на коней. Лей правил повозкой, а Куй и Жуй должны были следовать за повозкой тайно, чтобы посмотреть, что случится с нашими героями во дворце.

Повозка с дарами проследовала через весь город. Иногда воины внутренних войск останавливали наших героев, но убедительные слова и горделивый вид Цыси лучше всего говорили им, что перед ними — честные, богатые и, несомненно, порядочные люди.

Они подъехали ко дворцу.

— Кто вы такие? — спросила стража у ворот.

— Мы купцы из Западного Хэ, везем дары принцессе Ченцэ, да хранят ее боги долгие годы!

— Что ж, проезжайте. Направление вам — вот по этой дороге, мощенной белым кирпичом, она приведет вас прямо в покои принцессы.

Наши удальцы поехали, следуя направлению. И чем дальше углублялись они внутрь дворцового комплекса по белой дороге, тем скуднее и беднее становилась обстановка вокруг.

— Не нравится мне это, — пробормотал Друкчен. — Неужели принцессу низложили и содержат в бедности?

— Похоже, что так, — кивнула Цыси. — Ох, недаром я взяла с собой свой кинжал.

Наконец дорога кончилась и вывела их к старой двухэтажной постройке с белеными стенами и черепичной крышей. Дом выглядел так убого, что даже ирисы, растущие в изобилии вокруг, не могли скрасить его нищеты.

Друкчен спешился и постучал в дверь.

— Кто там? — послышался женский голос.

— Купцы с дарами светлейшей принцессе Ченцэ!

— Что?

Дверь отъехала в сторону. За ней стояла пожилая толстенькая женщина в скромных одеждах.

— Я няня принцессы Ченцэ, — сказала женщина, поклонившись. — Принцесса сейчас в молельне. Я проведу вас в парадный зал, и вы подождете.

— Хорошо, — кивнул Друкчен.

Цыси тоже спешилась, они взяли из повозки сундуки с дарами и последовали за няней принцессы Ченцэ.

В парадном зале (бывшем, к слову сказать, очень скромным) Друкчен и Цыси распаковали свою поклажу. Они разложили на лавках куски ярчайшего шелка, на стол поставили раскрытые шкатулки с золотыми и серебряными украшениями, положили также и золотые слитки весом в двадцать лян. Слитки эти были вылиты в форме долек чеснока, что означало пожелание удачи, долголетия и благоденствия.

Как только Друкчен и Цыси сели, няня сказала:

— Сейчас я приглашу принцессу.

И ушла.

— Будь спокоен, муж мой, — шепнула Цыси. — Я не дам тебя в обиду.

— Милая, не вздумай чего напортачить со своим кинжалом! Иначе нам не уйти отсюда живыми.

Тут зазвенели колокольчики, которые пришивают к подолу знатных особ женского пола. В зал вышла принцесса Ченцэ.

Увидев Друкчена, она даже покачнулась. Стиснула кулаки и молвила зло:

— Так вот какой купец ко мне пожаловал! Заждалась я тебя, Друкчен!

Друкчен и Цыси повалились в ноги принцессе, прося их помиловать.

— Встаньте! — повелительно сказала принцесса. Была она бледна и нездорова. — Встаньте же, нечего пол протирать! Вы, я вижу, действительно привезли дары.

— Да, и воду, принцесса, мы тоже привезли! Но мы задержались в пути.

— Это-то и беда. Теперь мне вода ни к чему. Принц Нампхон на всю Шамбалу ославил меня, сказав, что я не девственна. Меня ждет или казнь, или изгнание.

— Это ужасно, принцесса. Чем мы можем помочь?

— Да чем… Впрочем, помочь вы могли бы. Если бы ты, Друкчен, сказал, что именно ты растлил меня, и принял за это казнь, меня бы оставили в живых и восстановили в правах.

— Нет! — крикнула Цыси. — Друкчен, ты ведь не пойдешь на это!

— Это твоя жена? — меж тем спросила Ченцэ у мужчины.

— Да, госпожа.

— Она красавица. Конечно, жаль, если она потеряет мужа.

— Друкчен, не слушай ее! Уйдем!

— Подожди, Цыси. Ведь в том, что случилось с принцессой, есть доля моей вины. Видно, такая уж моя судьба. Принцесса, я признаю себя вашим растлителем и приму любую казнь.

— Нет!!! — завопила Цыси и выхватила кинжал…

А принцесса рассмеялась:

— Успокойся, Друкчен. Я лишь проверяла твою верность, и теперь вижу, как ты предан мне. И теперь вижу — предан… — Ченцэ хлопнула в ладоши. — Стража! Стража!

Появились вооруженные воины.

— Схватите этого негодяя! Это он осквернил меня и лишил девственности! Схватите также и девчонку, она покушалась на мою жизнь. В тюрьму их!

Начались крики и сумятица. Цыси применила боевой стиль журавля и довольно успешно отбивалась от стражников. Но все-таки ее скрутили, как и Друкчена.

Так их и повели через весь город. А глашатай, что ехал рядом на коне, то и дело кричал:

— Вот ведут преступника, растлившего принцессу Ченцэ, и преступницу, покушавшуюся на жизнь принцессы!

Так их привели в главную городскую тюрьму для смертников. А надо сказать, что эта тюрьма отличалась от других тюрем Чакравартина тем, что в ней были только одиночные камеры. В такие камеры и посадили Друкчена и Цыси.

Цыси плакала так, что у Друкчена сердце разрывалось. Он очень боялся, что тюремщики воспользуются его красавицей-женой. Поэтому он стал кричать, что она ведьма и заколдует всякого, кто только приблизится к ней. Это, конечно, не облегчило участи Цыси. Ей боялись подать даже стакан воды.

Меж тем монах Куй и Лей по прозвищу Яшмовый Таз проследили все, что случилось. И когда стражники вели Друкчена и Цыси в тюрьму, они уже докладывали остальным удальцам обо всем происшедшем.

Разбойники собрались в доме Друкчена, налили себе вина и стали думать, как лучше поступить.

— Ничего мы не надумаем, кроме того что надо вести сюда воинов из Луняна! — сказал монах Куй.

— Отправляемся туда немедля!

— Все?

— Нет. Пусть Жуй и Лей подойдут к тюрьме под видом нищих и выведают про то, как содержатся Друкчен и Цыси и в каких камерах.

— Хорошо.

И разбойники начали претворять в жизнь свой план.

Меж тем Ченцэ, донельзя довольная своей хитростью, совершила омовение, оделась в лучшие одежды и украшения, умастила голову благовониями, насурьмила брови и приказала няне подать ей паланкин. Паланкин подали, и принцесса отправилась в главный дворец, где находились ее названые родители император Эли и императрица Ен.

Они играли в мацзян, когда им доложили о том, что во дворец прибыла принцесса. Император и императрица немедленно оставили игру и вышли в малый парадный зал. Там их дожидалась принцесса Ченцэ.

— Приветствую вас покорнейше, мои всесветлые родители! — Принцесса опустилась на колени и коснулась лбом пола.

— Негодная! Распутница! — вскричала императрица. — Как смела ты покинуть свое жилище и явиться пред наши очи?!

— Постойте, почтенная супруга, — сказал мудрый император. — Наша дочь, сколь распутна бы она ни была, все же знает правила внутреннего распорядка и не стала бы их нарушать из мелочи. Видимо, случилось что-то важное. Чадо тьмы, мы повелеваем тебе встать и сказать нам, что привело тебя сюда.

— О мои достойнейшие родители, чьи светлейшие имена я страшусь назвать под страхом смертной казни, — начала принцесса. — Я осмелилась нарушить ваш покой лишь потому, что у меня есть новость.

— Какая же это новость? Говори.

— Сегодня я предавалась молитве и посту, прося богов смягчить мое наказание. И вот моя няня вошла в молельню и сказала, что меня ждут купцы, привезшие мне различные дары. Я вышла к ним — и что же увидела?

— Что?

— Что?

— Никакие это были не купцы. Это был негодяй Друкчен, который и обесчестил меня!

— Дитя, — нахмурила брови императрица, — но раньше ты говорила, что Друкчен — человек, который спас тебе жизнь в огненной колеснице.

— Да, все так. Но однажды произошло между нами вот что. Друкчен уже был здоров, и я отправилась с ним подобрать ему хорошее жилище в Чакравартине. Мы нашли дом — он выглядел очень достойно. Мы вошли в этот дом, осмотрели его, и вот в спальне в Друкчена словно вселился злой дух. Он повалил меня на кровать и осквернил меня. Теперь же он явился со своей подружкой, чтобы вообще убить меня! Свидетели не солгут, все, бывшие со мной, видели, как она выхватила кинжал!

— Дочь, ты рассказываешь ужасные вещи!

— Поверьте мне, я не лгу!

— Мы верим тебе, дитя, — сказала императрица. — Виновника предадут страшной казни.

— Да, но это не вернет тебе расположение принца Нампхона.

— Государь, принц Нампхон не единственный, кто добивается расположения нашей дочери. Найдутся и другие, менее разборчивые. Вот, например, князь Бажан. Он богат, у него хорошая родословная.

— Но он только князь!

— Ничего. Он зато не будет капризничать по поводу того, что его невеста не девственна.

— Почтеннейшие мои родители, — сказала принцесса Ченцэ. — Что вы прикажете мне делать теперь?

— Возвращайся в свои парадные покои, арест с тебя снимается. Готовь приданое, мы же напишем письмо князю Бажану.

— А что будет с растлителем и его подружкой?

— Их предадут казни, самой лютой, какую только можно выдумать. С них живьем будут снимать кожу и натирать солью.

— Отлично, — сказала принцесса Ченцэ. — Это смоет мой позор.

Она тихо улыбнулась, затем склонилась в глубоком поклоне перед родителями.

Россия, город Щедрый

Осень 2012 года

Шаровая молния ударилась о грудь Леканта и рассыпалась золотистыми искорками. Тот словно ничего не почувствовал.

— Ах вот оно как! — вскричала Анна Николаевна и, вытянув руки вперед, растопырила пальцы. Из кончиков ее пальцев в Леканта ударили струи огня. Загорелся плющ на беседке, а Лекант даже не пошевелился.

Впрочем, одно изменение произошло. Он изволил посмотреть на Анну Николаевну. И сказал:

— Твои ухищрения бесполезны, женщина. Ведьме не одолеть дхиана.

Анна Николаевна уцепилась за эти слова:

— Не одолеть? А может, попробуем сразиться, а, красавчик?!

Она резко взмахнула кистью, и в ее руке материализовался сверкающий огненный меч. Она приставила острие к горлу Леканта:

— Защищайся!

— Старуха, ты мне надоела, но если ты хочешь смерти…

— А-ах! Старуха!!!

Лекант виртуозно махнул мечом и нанес удар. Анна Николаевна умело его отразила.

— Выйдем из беседки, — предложила она, отчаянно фехтуя. — Здесь тесно.

— Хорошо, — процедил сквозь зубы Лекант. — Но тебе все равно не удастся меня победить.

— Посмотрим!

— Посмотрим!

Они выскочили из беседки, где остался Собхита, потрясенно взирающий на этот бой, и продолжили фехтовать. Работая мечом, Анна Николаевна, призвала все свои силы, всех элементалей, подчиненных ей, и сейчас ее окружало радужное сияние, так что силуэт ее казался слегка размытым. Но это не помешало Леканту ранить ее.

Анна Николаевна пошатнулась, но не сдалась. В ответ она нанесла рубящий удар, и он пришелся прямо в плечо Леканту. Человек от такого удара не выжил бы, а дхиан лишь засверкал в струящихся по нему молниях. Магия бушевала в этом поединке, и ясно было, что поединку не предвидится конца: противники были слишком хороши. Анна Николаевна, не обращая внимания на рану, теснила Лакента к ограде из штокроз. Выпад — и меч ведьмы пробил латы дхиана прямо в области сердца. Лекант остановился и пошатнулся.

— Ведьма…

— Значит, и ты уязвим!

— Я сейчас восстановлюсь… я сейчас. Я должен убить своего сына.

— Я не позволю тебе это сделать!

— И это правильно, Анна Николаевна!

На сцене появился новый персонаж. Это был Марат Кадыров, улыбчивый, изящный, непревзойденный.

— Марат! Откуда вы? — это Анна Николаевна.

— Мара! Великий бог зла и смерти, как ты здесь оказался? — это Лекант.

А Собхита просто тихо заплакал. Впервые в жизни.

— Мара? — переспросила ведьма. — Вы — Мара?

— Именно так! — обаятельнейше улыбнулся Марат. — Древняя противоположность Будде. Вечный искуситель, соблазнитель, совратитель. Со мной вы познаете, как сладок грех. А карма… да что с ней будет!

Лекант опустил меч.

— Женщина, я не враг тебе, — сказал он ведьме. — А вот он — враг. Он враг всему мыслящему и живущему.

— Ты непочтителен, Лаканатха, — громовым голосом проговорил Мара. — За это ты будешь низложен!

Молодой и прекрасный мужчина сладострастно провел руками по своему телу. Одежда и человеческая кожа спали с него, как шелуха. Через мгновение перед изумленными зрителями предстал громадный, под три метра ростом, синекожий мужчина, облаченный в затканные золотом одежды. В одной руке она держал человеческие черепа, ожерелье из черепов было у него на бедрах. В другой руке он сжимал меч с искривленным сверкающим лезвием.

— Сразимся, — предложил бог. — Кто победит, тот и забирает мальчика.

Лаканатха молча бросился на него. Анна Николаевна тоже преобразилась — черный латекс вместо скромного костюма, змеиный хвост с шипами на конце, узкая звериная морда с двумя рядами клыков. Сжимая меч, она ринулась в гущу битвы.

Земля гудела от напряжения. Разряды молний сверкали в осеннем небе, собирались тучи. По краям туч пробегало змеистое алое свечение. От этого свечения все на земле казалось окрашенным в кроваво-красный цвет.

Мара выбил меч из руки Лаканатхи и поверг того на землю. Тут же напала Анна Николаевна, стремясь расправиться сразу с двумя противниками. Мара одним движением меча рассек ей бедро. Ведьма упала, истекая кровью.

— Нет, я не отдам мальчика! Заклинаю Дианой и Цернунном!

— Эти боги ничего не значат, — засмеялся Мара. — Они слишком молоды, чтобы называться богами.

И он пронзил мечом грудь Леканта, пригвоздив того к земле. Дхиана охватило зеленое пламя, он закричал, сгорая.

— Что ж, — сказал Мара, — я снова победил. Я всегда побеждаю в итоге.

Он повернулся вокруг своей оси и принял вид респектабельного жиголо Марата Кадырова.

Земля потрескивала, остывая. Мара прошел в беседку и протянул руку Собхите:

— Идем, дитя.

— Мне суждено тебя одолеть, — насупившись, сказал мальчик.

— Посмотрим. Пока же тебе суждено идти со мной. Ты увидишь мое царство. Может быть, тебе понравится.

Мара взял ребенка за руку. Меж их ладонями проскочила молния. Мара поморщился:

— К чему эти дешевые трюки, Собхита? Тебе все равно не победить. Во всяком случае, сейчас.

И они покинули особняк, в котором когда-то жил бизнесмен Алейников.

Незаслуженно забытый, кстати, бизнесмен.

О котором пришла пора вспомнить.

Ведь он стал не кем-нибудь там.

Он стал просветлённым.

Буддой.

И пришел его час прийти на помощь своей родственнице, коей, несомненно, являлась Анна Николаевна.

В воздухе возник огромный золотой бутон. Едва его основание коснулось земли, как лепестки раскрылись, и оказалось, что внутри сидит в молитвенной позе Будда Самадхи — Будда Просветления Нетварного Света.

Бывший бизнесмен.

Просветленный сошел с сердцевины цветка и, ступая по воздуху, приблизился к лежащей без сознания Анне Николаевне. Затем он склонился над ней. Женщина открыла глаза.

— Я умерла? — спросила она.

— Да, ты умерла, почти умерла, но я возвращаю тебя к жизни целой и невредимой. Все твои раны я исцеляю, все грехи твоей плохой кармы стираю, как стирает волна надпись на песке. Восстань, жена. Тебе предстоит великий путь.

Анна Николаевна встала. Она чувствовала себя заново рожденной, все ее члены были целы и полны сил.

— Благословляю тебя стать воином света, — сказал Возвышенный. — Когда придет срок, ты поймешь, что надобно делать.

— Мара забрал Собхиту, да?

— Да. Но ты доберешься до них и будешь сражаться снова.

— Скажи, о Возвышенный, ведь этот мальчик не зло?

— Увы, он чистое зло.

— Но почему тогда я должна спасти его?

— Потому что этому миру зло сейчас нужнее, чем добро.

— Не понимаю.

— Не нужно понимание, нужно ведение. Вот тебе знак: когда ты найдешь Собхиту, у тебя откроется третий глаз. Мара будет прятать мальчика по-разному, в разных местах и личинах, но ты знай: третий глаз есть знак.

— А где Лаканатха?

— Он ушел в Бардо. Его нет в мире людей и в мире светлых духов. Лаканатха изгнан в Бардо за свою нечистую страсть повелевать и самому судить, кому дарить смерть, а кому — жизнь. А теперь прощай. Живи и ищи Собхиту.

— Он может быть где угодно!

— Нет. Только на темной стороне.

Возвышенный вступил в цветок, лепестки сомкнулись, и бутон унесся ввысь.

Анна Николаевна стояла, слегка покачиваясь.

— Да уж, — пробормотала она. — Вот это номер.

Она огляделась вокруг. Ничто не говорило о только что бывшем бое. Цвели штокрозы, воздух полнился сладковатым запахом листвы.

— Что ж, — сказала Анна Николаевна самой себе. — Если уж фотохудожник оказался Марой, то мне надо срочно чего-нибудь выпить.

Она вошла в дом, села перед телевизором и налила себе на два пальца коньяку. Выпила залпом, поморщилась.

— Вот что… — Одиночество пугало ее. — Надо срочно позвонить Юле.

Она взяла трубку, набрала номер.

— Юля? Привет, это я. Ты не могла бы прямо сейчас подкатить ко мне? Произошли некоторые события. Не по телефону. Словом, прибывай и захвати с собой бутылочку «Бейлиса» и фрукты какие-нибудь. Считай, что я приболела и ты собралась меня навестить.

Юля Ветрова примчалась на помеле через четверть часа. Она распаковала сумку, из которой явились свету ликер «Бейлис», водка «Немирофф», балык в нарезке, фрукты всякие по мелочи и багет.

— Юля, ты перестаралась, — обнимая ее, сказала Анна Николаевна.

— Это вы перестарались недавно, — проницательно заметила Юля. — Вы полчаса назад принимали боевой облик. Почему? Зачем?

— Садись, я тебе все объясню.

Юля села, но сначала разлила по рюмкам напитки: тете — «Бейлиса», а себе — водочки.

— Вздрогнем, — сказала Анна Николаевна, и они выпили не чокаясь.

— А где Собхита? — спросила, оглядевшись, Юля.

— Собхиты больше нет с нами, — ответила Анна Николаевна, баюкая в ладонях рюмку с новой порцией «Бейлиса». — Собственно, все началось с того, что я вернулась в свой дом и обнаружила мальчика беседующим со своим отцом.

— С Лекантом? Здесь был Лекант?

— Да.

— Вот черт! Что ж вы меня сразу не вызвали! Я бы ему вломила!

— За что?

— За то, что он Лизку бросил. За то, что сына своего хочет убить. Словом, за все хорошее.

— Не волнуйся. Вломила ему я. Правда, без толку. С него мои плазмоиды как с гуся вода.

— Значит, он убил Собхиту?

— Нет, что ты! Тут появились третьи силы.

— Третьи силы?

— Да. Хорошо сидишь?

— Н-ну…

— Мара. Бог зла, смерти и страданий. Он отправил Леканта в Бардо, этакое тибетское Чистилище, практически прикончил меня и забрал с собой Собхиту. Так что, видишь ли, в этом сражении победило зло. В своем натуральном виде. Мара в буддийской традиции еще и демон. Бог-демон.

— И… как вы?

— Цела и невредима. Возродилась к жизни в новом качестве — воина света.

— Черт, я ничего не понимаю.

— Все просто. Здесь был Будда.

— Что, прямо вот так и…

— Совершенно верно. Из сердцевины золотого лотоса вышел Будда и исцелил меня, а также сделал воином света. Моя задача теперь — найти и вернуть в мир Собхиту.

— Но как же вы это сделаете?

— Эх, Юля, если бы я знала… Но почему-то мне думается, что все пути ведут в Шамбалу. И Мара с ребенком отправится туда. Конец света близок, и Шамбала станет прибежищем тех, кто стремится не только выжить, но и стать кем-то в новом мире. Занять место. Важное или не очень. Вот так-то.

— Но как мы попадем в Шамбалу? Это ж не в Холмец съездить.

— Во-первых, почему «мы»?

— Да потому что я вас в одиночку не отпущу. И не будьте наивной, полагая, что вы от меня отделаетесь. Не отделаться вам никак. Когда мы отправляемся?

— Когда я узнаю, где же находится Шамбала.

— А как вы это узнаете?

— Из первоисточников. Надо хотя бы агни-йогу почитать. Кроме того, Шамбала подождет. А вот история Владимира и Лизы ждать не может. Мы должны им помочь.

— Верно.

— Нам нужно идти в больницу Семашко и попробовать вывести Влада из комы.

— Завтра и пойдем. А сегодня давайте пьянствовать.

Но вволю попьянствовать им не дали. Через час примерно в дом Анны Николаевны постучали.

— Кого черт принес? — удивилась ведьма. Они сидела в неглиже и крепко поддатая. — Я сегодня больше никого не принимаю.

— Нет, — заявила не менее в неглиже и не менее поддатая Юля. — А вдруг это важно. А вдруг это мужчина. Мы его поймаем и… нальем ему выпить.

Ведьмы набросили на свои, затянутые в кружевное белье от Виктории Саммер, тела по плащу (ведьмовскому, естественно) и отправились открывать.

Был поздний вечер. Накрапывал дождик, и это неприятно отрезвило дам. Поэтому они поспешили к калитке.

— Кто там? — чересчур громко поинтересовалась Анна Николаевна и в ответ услышала удивительное:

— Госпожа Гюллинг, это я, профессор Верейский. У меня для вас срочное сообщение.

— Профессор Верейский? — ахнула ведьма. Илья Николаевич когда-то был ее пассией. — Но я собиралась… поколдовать.

— Поверьте, я не отниму у вас много времени. И это крайне важно. Крайне.

— Ну что же. Входите. Только у меня неприбрано, и я… И моя племянница…

— Ничего. Я пришел со своим внуком. Вы позволите?

Анна Николаевна распахнула калитку. Юля скромненько пошла к дому, предоставив тетушке самой разбираться с гостями.

Профессор и Глеб вошли и двинулись следом за Анной Николаевной к дому.

— Погода сегодня, — пьяно хмыкнула Анна Николаевна и получила профессорское:

— М-да.

Оказавшись в доме, Илья Николаевич и Глеб сняли куртки, а ведьмы поплотнее запахнули свои плащи.

— Идемте в гостиную, — сказала было ведьма номер один, но вспомнила, что в гостиной стоят водка и ликер, и переиграла: — Нет, идемте лучше в библиотеку. В гостиной я нынче ящериц сушу.

— Тетя, каких ящериц?

— Заткнись.

Профессор и Глеб деликатно не заметили этой перепалки.

В библиотеке мадам Гюллинг щелчком пальцев включила свет и пригласила всех сесть в кресла. Оказалось, что Анна Николаевна села напротив профессора, а Юля — как раз напротив профессорского внука. В свете ламп Юля разглядела, что внук ничего, симпатичный, и чуть-чуть раздвинула плащ, обнажив круглую, розовую, как сны девственницы, коленку. Внук немедленно этот маневр заметил и покраснел. Юля злорадно хихикнула.

Меж тем мадам Гюллинг, вопросив профессора о чае и кофе, приступила к главному:

— Что привело вас ко мне в столь поздний час?

— Анна Николаевна, случилось ужасное. Лиза Логинова похищена!

Мадам Гюллинг изумилась:

— Мы знаем, что она пропала, но что похищена… Как вы узнали об этом?

Илья Николаевич достал из кармана портативный диктофон:

— Вот отсюда!

— Из диктофона?

— Да. Я давно изучаю феномен электронных голосов. Вы знаете, что их могут издавать бесплотные духи или души умерших. У меня в доме есть специальная комната, оснащенная звукозаписывающей аппаратурой с очень высоким уровнем чувствительности к звукам. И вот, проверяя сегодня пленку… Послушайте сами.

Профессор включил диктофон. Сначала было тихо, потом стали раздаваться какие-то шепотки, а потом:

— Володя, Володечка, это я, Лиза. Это я, Лиза. Мне очень плохо без тебя. Я в Бардо… Я в Бардо… Я в Бардо… Меня удерживает Лалит. Ей нужны браслеты богов. Найди их, Володечка. Освободи меня…

Снова шепотки и шипение, а потом тишина, нарушаемая только шорохом пленки.

— Вот. — Профессор выключил диктофон. — Как с этим быть, ума не приложу. Я поехал с этим в дом к Лизиному мужу, но там меня встретил охранник и сказал, что Владимир в больнице.

— Это так, — кивнула Анна Николаевна. — Но он не просто в больнице, он в коме.

— Надо идти в больницу, — сказал Илья Николаевич. — Может быть, голос жены выведет Владимира из комы. Кроме того, я могу пригласить хорошего экстрасенса, он тоже может посодействовать.

— Хорошо, — сказала Анна Николаевна. — Давайте экстрасенса. Завтра в девять утра встречаемся у палаты Владимира.

— Спасибо, что приняли нас.

— Не стоит благодарности. Профессор…

— Да?

— Не могли бы вы оставить диктофон с записью нам. Завтра вернем.

— О, разумеется. Пожалуйста. — Верейский положил диктофон на стол.

Анна Николаевна проводила поздних гостей и вернулась к Юле.

— Ну, что скажешь? — спросила она, кивая на диктофон.

— Это Лизкин голос. Имитация невозможна.

— Значит, она действительно в Бардо.

— И там же оказался Лекант. А если они встретятся?

— Молись, чтобы этого не случилось. Впрочем… Лиза должна отомстить Леканту за то, что он так воспользовался ею. Ей предоставляется шанс.

— Предлагаю подремать часа два. У нас завтра тяжелый день. А нам еще вытрезвиться надо.

— Ты права. Все. Отдых.

…Покуда главные ведьмы города Щедрого отдыхали, мы, дорогой читатель, перенесемся в таинственное селение мертвых. В мир блуждающих душ.

В Бардо.

Здесь стоял дворец Лалит. И в этом дворце томилась Лиза. Пребывание в Бардо наложило на нее свой мертвящий отпечаток. Лиза не хотела есть и спать, она лишь изредка пила воду. Она потеряла счет времени, и ей казалось, что она находится в Бардо вечность. Она бродила среди сонмов таких же блуждающих душ, отшатывалась от дэвов и асуров с их специфической внешностью, но более всего она просто сидела у окна во дворце и плакала, звала мужа.

Однажды Лалит постучалась в ее комнату.

— Что случилось? — спросила ее Лиза.

— У нас гость. Идем со мной. Ты захочешь его увидеть.

Лалит привела молодую женщину к озеру забвения. На берегу озера лежал мужчина, не подавая признаков жизни.

— Лекант! — вскричала Лиза.

— Да, это он, — самодовольно кивнула Лалит. — Бог Мара победил его и заключил в Бардо. Теперь вы никогда не расстанетесь, бедные влюбленные. Будете здесь вечно. Пока не придет ваш черед родиться вновь.

— Тийя, — простонал Лекант, приходя в сознание.

— Не называй меня больше этим именем! — закричала Лиза. — Никогда, слышишь! Тийи больше нет! Есть я!

Лекант встал. Был он по-прежнему прекрасен. Взор его омрачился, когда он увидел Лалит.

— Ты снова победила меня, Лалит.

— Да, дорогой. Вот только получилась проблема: если ты здесь, кто найдет браслеты богов и вернет их мне?

— Уж это ты сама думай, — позлорадствовал Лекант.

— Что ж, я придумаю, — усмехнулась Лалит. — Есть еще муж этой крошки. Вот его-то и направим на поиски. А теперь я оставлю вас наедине. Вам, вероятно, найдется что сказать друг другу.

Лалит исчезла. Лекант и Лиза стояли у озера, не поднимая глаз друг на друга.

— Лиза, — наконец заговорил Лекант. — Прости меня.

— За что? — безучастно спросила Лиза.

— Я ушел. Я не предупредил тебя. Я подумал, что мировая задача важнее нашей с тобой любви. Я ошибался.

— Ты так говоришь лишь потому, что не сумел победить. Убей ты собственного сына, где бы ты был?

— В Ашраме Проклятых Душ.

— Это еще что такое? Что за место?

— Это не место. Ашрам не имеет привязки к координатам. Его вообще как бы нет. Он появляется только тогда, когда появляется проклятая душа. А моя душа была бы проклята.

— Как ты можешь об этом думать? Убить собственного сына!

— Он зло.

— Да кто вообще решает, кто — добро, а кто — зло.

— Время близко, Лиза. Двадцать первого декабря по всей земле вступит в силу новый закон.

— Это пророчества майя! Это не значит, что они касаются всей планеты!

— Касаются, поверь мне. Майя пророчествовали, окутанные духами Тибета.

— Боже, как все запущено. И что нам теперь делать?

— Мы должны выбраться из Бардо.

— Как?

— Есть только один способ — родиться заново. Воплотиться в ком-то.

— Неприемлемо. Мы должны выбраться из Бардо самими собой. С нашими телами, с нашим всем. Тем более что я беременна. Я отвечаю не только за себя.

— Ты носишь ребенка?

— Да. И это не твой ребенок. А мог бы быть твоим, если бы ты не сбежал трусливо, как заяц!

— Это не трусость.

— Нет, именно трусость, — зло сказала Лиза. — Трусость — сбегать от любви во имя каких-то высших идей. Тем более что убить ребенка — это не высшая идея. Отнюдь не высшая!

— Ты в гневе…

— А тебя это удивляет?

— Нет, я просто забыл, как ты прекрасна в гневе. Вообще как прекрасна.

Лекант приблизился к Лизе и коснулся ее плеча. Лиза вздрогнула.

— Ты боишься меня? — спросил Лекант.

— Да, боюсь. Потому что ты — прошлое, которое страшно воскрешать. Потому что я слаба. Потянусь к тебе снова, а ты так же меня бросишь.

— Нет, — сказал Лекант, заключая в объятия Лизу. — Никогда не брошу. Больше никогда.

— Лекант, — прошептала Лиза, борясь с искушением ответить на поцелуи Леканта. — Это… нельзя. Это неправильно. Я жена другого человека, и я люблю его!

Лиза вырвалась из объятий Леканта. Она тяжело дышала, голова ее кружилась. Она выставила вперед руку:

— Больше не приближайся ко мне. Я не позволю. У меня есть муж, ребенок, семья. Я живу ради них, а не ради тебя. Ты ушел, так уйди навсегда!

— Я стер память о себе в твоей душе. Почему же ты так стремилась вернуть себе эту память?

— Потому что память о тебе — это все, что осталось от прошлого. И оно должно быть. Как бы там ни повернулась жизнь.

— Лиза, я люблю тебя.

Лиза покачала головой:

— Неправда. Самая большая из неправд. Как можешь ты, дхиан, так беззастенчиво лгать?

— Я не лгу. Я докажу тебе.

Лиза нервно засмеялась:

— О господи, чем это еще?

— Я не буду убивать своего сына. Во имя тебя. А еще я помогу тебе уйти из Бардо.

— Родившись заново?

— Нет. Есть другой путь. Он очень страшен, и пройти его можно только однажды. Но он ведет в мир людей.

— Ты пройдешь его вместе со мной?

— Да, но я не вернусь к людям. Я… Ты открыла мне мои грехи, и я должен пробыть в Бардо, совершенствуя душу.

— Лекант, поверь, я любила тебя. Я, может быть, даже и сейчас… Но все изменилось.

— Я понимаю. Лалит!

Лалит немедленно явилась. К глазам она комично прижимала носовой платочек.

— Ах ребята, ах порадовали. Какой театр! Любовь, страсть, ненависть. Век не забуду.

— Не паясничай, Лалит. Ты, конечно, подслушивала.

— Конечно. Я всегда подслушиваю. Я подслушиваю все разговоры в мире.

— Уши не вянут? — презрительно осведомилась Лиза.

— Не вянут, — сказала Лалит и отвесила Лизе пощечину. — Это тебе за дерзость, девчонка. Я тебе дхиан, а не какая-нибудь ведьма.

— Да ведьмы в тыщу раз лучше тебя, — сказала Лиза с ненавистью, потирая распухшую щеку.

— Значит, Лекант, ты задумал вести Лизу Путем? — усмехнулась Лалит.

— Да.

— Я не буду вам мешать. Я буду наблюдать за вашими муками. Все равно вы вернетесь, приползете на окровавленных коленях и попросите меня исцелить вас.

— Этого не будет.

— Это будет, — вяло махнула рукой Лалит. — Что я, не знаю, что ли.

— Лалит? — молвила Лиза.

— Да? Кстати, извини за пощечину. Вспылила, была неправа…

— Ладно. Скажи, а зачем тебе браслеты богов?

— Чтобы править, естественно.

— Но Лекант здесь. Как же он их достанет?

— А кто сказал, что их обязательно должен доставать Лекант? Пусть достает твой муж, я слова против не скажу.

— Мой муж сейчас наверняка в коме, — сказала Лиза. — Здесь его кулон и я. Когда мы далеко друг от друга, он впадает в кому.

— Ну это не моя проблема. Лизок, твой муж положительный мужчина! Наверняка у него полно всяческих друзей. Пусть и выводят его из комы. А потом за браслетами — топ-топ. Разве не так?

…Так, так, подлая и прозорливая Лалит. У Владимира действительно очень много друзей. И они душу положат за то, чтобы он жил и был счастлив.

В девять часов утра реанимационное отделение больницы имени Семашко было осчастливлено визитом следующих неофициальных лиц:

Анны Николаевны Гюллинг,

Юлии Владимировны Ветровой,

Ильи Николаевича Верейского

и Эмилии фон Цванге.

Первые две из этого списка были ведьмами, как вы все знаете, Илья Николаевич — спиритуалистом, а вот новое лицо нашего романа — фрау Эмилия фон Цванге — была не просто старушкой божьим одуванчиком, а мощнейшим экстрасенсом, одним движением воздетых рук вытягивавшим из ауры подопечных болезни и патологии, а из их карманов — толстые кошельки.

Фрау Эмилия согласилась на эксперимент только потому, что профессор Верейский посулил ей крупную сумму денег. Бессребреницы-ведьмы поэтому смотрели на Цванге с глубоким осуждением. Вообще, между экстрасенсами и ведьмами давно идет тихая война, особенно в Щедром. Правда, победителей в этой войне не было. И проигравших тоже.

— Вы к кому? — удивилась медсестра на рецепции реанимационного отделения. — Такой толпой, простите…

— Мы к Владимиру Логинову.

— А вы в курсе, что он в коме?

— Да. И мы идем затем, чтобы попробовать его из комы вывести.

— Ну только если шумом… Я вас не пущу. Без письменного разрешения завотделением к Логинову посетители не допускаются.

— Пустить-пустить, — улыбнулась фрау Цванге. — Я дафать фам зер гут устанофка, фройляйн: фы нас не фидеть и читать кляйне роман Надежда Перфухина. Айн, цвай, драй!

Фрау хлопнула в ладоши. Медсестра немедленно взяла толстенькую книжечку в мягкой обложке, раскрыла ее и уставилась в текст. Наши герои благополучно прошли мимо в именную палату.

Когда они вошли внутрь, их ждала новая неожиданность. Точнее, ждал. Это был красивый мужчина с желтыми глазами оборотня.

— Здравствуйте вам! — изумился он, загораживая собой безвольно лежащего Владимира. — Вы к кому?

— К нему, — сказал Верейский, указывая на Владимира.

— Он в коме, я пока за него, — хмыкнул оборотень. — А вообще, вы кто?

Юля Ветрова уперла руки в бока и просверлила несчастного оборотня взглядом:

— Я губернатор Юлия Ветрова, если кто не знает, а это моя команда.

— Губернатор? Серьезно? — удивился оборотень. — И что же губернатору с командой понадобилось в палате моего друга?

— Сначала позвольте узнать ваше благословенное имя, — змеей прошипела Анна Николаевна.

— Олег Иевлев, психиатр по специальности. Володькин друг. Потому и дежурю около него. А вы, позвольте…

— А мы друзья его жены. Потому и пришли.

Олег не сводил с Юли взгляда:

— Что вы знаете о его жене?

— Она похищена.

— Это мне известно.

— Она находится в Бардо.

— Это что, город такой?

— А что, — поинтересовалась Юля, — психиатры все такие остроумные?

— Нет, только я один, — покаялся Олег. — Извините. Но я правда не знаю, что такое Бардо.

— В буддийском вероучении туда попадают души мертвых.

— Лиза мертва?

— Нет, скорее всего она жива. Вот послушайте.

Олегу прокрутили магнитофонную запись.

— Слушая это, я решил бы, что она все-таки умерла… Ужас какой! И чего вы хотите?

— Мы хотим вывести из комы Владимира.

— Это невозможно, — сказал Олег. — Он впал в кому потому, что Лизы и его кулона нет рядом.

— А вы пробовали? — коварно спросила Юля.

— Что?

— Вывести его из комы.

— Пробовал. Простыми медицинскими способами не получается. Я хотел связаться с его родителями, но нет даже намека на то, где их нужно искать.

— А как вы искали?

— Проверял все номера в Володькином телефоне, все записи в ноутбуке — его родителей как будто просто нет. Ни писем, ни звонков, ни даже эсэмэс.

— А чем бы могли помочь его родители?

— У них тоже кулоны. Может, совместным излучением этих кулонов удалось бы поднять Володьку…

Юля задумчиво смотрела на психиатра.

— А вы не так глупы, как кажетесь, — молвила она. — Что ж, ваши методы не сработали — попробуем наши.

— А что у вас за методы? — спросил Олег, проглотив «глупого психиатра». — Колдовство?

— Сначала попробуем экстрасенсорикой, — сказала Анна Николаевна. — А уж не получится, тогда старый добрый шабаш!

— И кто экстрасенс? — спросил Олег.

— Фы не знать меня, герр психиатр? — искренне удивилась фрау Цванге. — Фрау Эмилия Цванге к фашим услугам!

— Сама Цванге? — ахнул Олег. — Ну тогда что-то будет.

— Будет, — победоносно сказала Цванге. — Не будем теряйт фремя. Просить фсех сесть. Не мешать. Не кричать. Не курить.

— Хорошо, хорошо.

Все аккуратно расселись на кушетках, стоявших в палате.

Фрау Цванге подошла к кровати, на которой лежал Владимир, и подняла руки. Лицо ее изменилось, стало вдохновенным. А все, сидевшие в комнате, почувствовали какую-то вибрацию.

Фрау Цванге немного опустила руки и поставила параллельно ладони. Меж ее ладоней проскочила ветвистая сиреневая молния.

— Богиня светлая Диана! — прошелестела Юля. — А старушка-то не шутит. Ее аура автономно запитана.

По-прежнему держа ладони параллельно, фрау Цванге опустила их к вискам Владимира. Не касаясь висков лежавшего в коме мужчины, она принялась аккуратно водить ладонями по часовой стрелке. Затем остановилась. Снова проскочила молния. Только теперь уже сквозь голову Владимира — голова в этот миг стала абсолютно прозрачной.

Это видели все. Кое-кто побледнел.

Фрау Цванге продолжала свои манипуляции. Молнии проскакивали все чаще, а потом…

Владимир открыл глаза!

— Зер гут, — сказала фрау Цванге. — Почуфстфофать себя?

— Что? — слабо простонал Владимир. — Кто вы такая?

— Он оживает! — взвизгнула Юля.

Олег смерил ее негодующим взглядом.

И получил не менее негодующий в ответ.

Экстрасенс принялась, изогнувшись змеей над телом Владимира, водить руками над всем телом. Трещали молнии, пахло озоном. И тут произошло невероятное.

Душа Владимира отделилась от тела. И соскользнула с кровати — вполне видимая, реальная, плотная. А тело так и осталось лежать на кровати.

— Аллес! — сказала госпожа Цванге. — Капут.

И с довольным видом отошла от кровати.

Душа Владимира озадаченно глядела на свое одинокое тело. Наконец душа заговорила:

— И что это всё, блин, значит!

— Действительно! — возмущенно вскочил Олег. — Оживила она! Вот труп! Он теперь без души труп!

— Неуч, — презрительно отфыркалась фрау экстрасенс.

— Подождите, — подала голос Юля Ветрова. — Мы действительно ничего не понимаем. Фрау Цванге, объяснитесь.

— Йа есть отделять ментальная оболочка от плотного тела. Это не есть душа. Душа спать. Фместе с тело. Ментальная оболочка есть слепок с герр Фладимир. Жизнеспособна до тех пор, пока он не фыйдет из кома. Фсепроникающа.

— Всепроникающа?

— Зер гут. Сильна. Непобедима. Знать фсе о хозяин.

— О хозяине — то есть о теле?

— Зер гут. Моя миссия есть фыполняйт. Оплата?

— Как договаривались, — сказала Юля и достала чековую книжку. — Триста тысяч рублей моим чеком. Обналичите в «Экономбанке».

Она выписала экстрасенсу чек.

— Данке шеен, — усмехнулась экстрасенс. — Не фолнофайтесь насчет тела. Оно жифо есть.

— Живо?

Экстрасенс кивнула.

Помахала чеком, чтоб высохли чернила.

— Ауф видерзеен!

И пошла — гордая, независимая, деловая донельзя — к выходу из палаты.

Те, кто остались в палате, некоторое время молчали.

Молчание нарушалось только писком кардиомонитора да вздохами аппарата искусственного дыхания.

— Ну что, Володька, — первым нарушил молчание Олег. — С возвращением тебя, как говорится!

Друзья пожали друг другу руки.

— Слушай, вот странно! — воскликнул Олег. — Рука как настоящая, из плоти.

— Сам удивляюсь, — сказал Владимир, оглядывая себя. — Так я кто — человек или фантом?

— Похоже, и то и другое, — подала голос Юля. Она встала с кушетки и подошла к Владимиру. — Позвольте вас потрогать.

— Смотря где.

— Плечо.

— Плечо еще куда ни шло.

— Володька, ты юморишь! — обрадовался Олег и, пока Юля трогала одно плечо, похлопал Владимира по другому.

— Что ж. — Юля отошла и села на кушетку. — Мы получили не самого Владимира, а его ментальную оболочку. Может, это и лучше.

— Для кого лучше?

— Для него. Может, так он проще попадет в Бардо?

— Куда? — удивился Владимир.

— Владимир, прослушайте сначала запись, — подал голос профессор Верейский.

Влад кивнул.

Снова прозвучала запись Лизиного голоса. Слушая это короткое послание из потустороннего мира, Логинов сжимал кулаки. Кулаки у него были будь здоров, не скажешь, что ментальные.

— Я должен идти, — сказал он, когда запись закончилась. — Где это Бардо?

— Вот тут нам помогут первоисточники, — заставила обратить на себя внимание Анна Николаевна.

— А именно?

— «Бардо Тёдол», или «Тибетская книга мертвых». Я захватила с собой экземпляр. Присядьте, послушайте.

Владимир и Олег послушно сели.

Анна Николаевна раскрыла небольшую плотную книгу с золотым обрезом:

— «Великое Учение об Освобождении Слушанием, что дарует в Промежуточном Состоянии духовную свободу последователям, наделенным обычным умом, состоит из трех ступеней: подготовительной, основной и заключительной.

Сначала ищущий Освобождения должен пройти подготовительную ступень Руководств.

С помощью Руководств человек с исключительно развитым умом несомненно достигнет Освобождения; если же он не будет освобожден, тогда в Промежуточном Состоянии Момента Смерти необходимо осуществить Перенос сознания; одно воспоминание об этом процессе даст Освобождение.

Человек, наделенный обычным умом, может достичь Освобождения таким же образом; если же он не будет освобожден, тогда в Промежуточном Состоянии Реальности необходимо усердно внимать Великому Учению об Освобождении Слушанием.

Если Перенос был выполнен успешно, в чтении Тёдол нет нужды, если же Перенос не удался, тогда Тёдол следует читать, без ошибок и внятно, возле мертвого тела.

…С последним вздохом лама, который был гуру умершего, или собрат по вере, которому умерший доверял, или друг, которого он очень любил, приблизив губы к уху умершего, но не касаясь его, должен читать великий Тёдол».[5]

— Вот! — торжествующе сказала Анна Николаевна, захлопнув книжку. — Теперь все ясно?

— Ничего не ясно, — пожал плечами Владимир. — Перенос сознания, Освобождение… О чем это вообще?

— Владимир, вы не уловили сути, — молвила великая ведьма. — Нам нужен лама.

— Я понял, — заговорил Олег. — Чтобы попасть в Бардо, Владимиру кто-то должен, как умершему, читать «Тибетскую книгу мертвых».

— Не кто-то, а именно лама. Для пущего эффекта.

— Не согласен, — сказал Владимир. — Там говорится и о любимом друге. У меня есть такой друг, вот он — Олег.

— Я готов читать.

— На тибетском языке?

— Ой, блин.

— Нет, нужен лама!

— Погодите, тетушка. Давайте попробуем без ламы. Владимир, вы садитесь вот сюда, — указала Юля Ветрова.

Владимир сел.

— А вы, Олег, садитесь рядом и возьмите книгу. Так. Раскройте ее на первой части «Бардо Момента Смерти» и читайте. Читайте! А мы постоим, послушаем.

— Хорошо, — сказал Олег.

Он раскрыл книгу и начал читать:

— «Наставления о встрече с Чистым Светом в Промежуточном Состоянии Момента Смерти таковы:

— можно слушать много религиозных наставлений, но не познать. Можно познать и все же быть нетвердым в знании. Но, если обратить эти наставления к тому, кто практически обучался так называемым Руководствам, он предстанет перед Изначальным Чистым Светом, минуя Промежуточное Состояние, вступит на Великий Восходящий Путь и достигнет Дхарма-Кайи Нерождения…»[6]

Олег читал примерно полчаса. И вдруг Юля заметила:

— Он тает! Он становится прозрачным!

Да, Владимир таял, как льдинка на солнце. И вдруг исчез, словно его и не было.

— Мне еще читать? — спросил Олег у Анны Николаевны.

— Погоди. Надо посмотреть, что с его телом.

С телом было все нормально. Тело жило своей тихой коматозной жизнью.

— Так где же теперь Владимир и его душа?

— В Бардо, господа, — торжественно сказала Анна Николаевна Гюллинг. — В Бардо.

Шамбала

Время неизвестно

О том, что Друкчен и его жена попали в беду, в Ляншаньбо узнали скоро.

Помогли тому посты на дорогах. Когда наши герои шли в Чакравартин, они расставляли посты по дороге на расстоянии полета поющей стрелы. Такая стрела летит быстрее и дальше.

Разгневанный Ли Пин созвал в совещательном зале всех главарей Ляншаньбо.

— Наши друзья попали в лютую беду. И нет у нас другого выхода, кроме как идти войной на Чакравартин. Созывайте все свои армии — и вперед!

Никто не оспорил приказа Ли Пина. Ляншаньбо перешел на военное положение. В самом лагере оставили только женщин, деток и стариков да отряд лучников, который должен был их охранять. Сами же с армией в сто тысяч воинов отправились в Чакравартин.

Там, где проходила армия, пыль поднималась до небес и деревья клонили свои пышные кроны. Наконец армия остановилась близ села Лунян, и Ли Пин выслал гонцов к императору.

— Скажите бессмертному владыке, что мы не хотим войны. Если нам целыми и невредимыми вернут Друкчена и его жену, мы не нападем на Чакравартин и уйдем, оставив богатые дары.

Император принял гонцов и рассмотрел их предложение. Он был готов выпустить несчастных из темницы, но тут вмешалась принцесса Ченцэ.

— Почтенный отец! — вопила она, валяясь у императора в ногах. — Не отпускайте Друкчена. Иначе мой позор останется неотмщенным!

Император пошел на поводу удочери. Гонцам отрубили головы и отправили эти головы Ли Пину.

Тот сильно разгневался, получив такой ответ.

— Что ж, — крикнул он. — Они хотят войны — будет им война!

И стотысячная армия ринулась на Чакравартин так, как весной река затопляет долину. За три дня они захватили и предали огню восемь пригородов Чакравартина и подбирались уже ко дворцу. Император не был готов к такой войне — он недооценил противника — и теперь пребывал в страхе. Он мобилизовал все внутренние и внешние войска, но, как оказалось, воинов не хватало, чтобы справиться с железной армией Ли Пина.

Находясь в одном дне от захвата императорского дворца, Ли Пин снова послал гонцов к императору.

«Мы чтим законы и нравы, — говорилось в его послании. — Но нечестия не стерпим даже от императора. Требуем отпустить наших близких друзей, и тогда мы уйдем, не тронув дворца».

Тут уж император не послушался дочь.

— Ты интриганка! Тебе лишь бы сохранить свою репутацию, а тут город гибнет! — Император накричал на принцессу, велел изгнать ее из дворца и передал с гонцами большие дары Ли Пину и клятву, что Друкчен и Цыси будут освобождены.

И действительно, их немедленно освободили, снабдили всем необходимым, дали коней, и наши герои, обрадованные и свободные, отправились к Ли Пину. По пути они видели разрушения, причиненные городу, и диву давались — до чего сильна армия их побратима и деда.

Так закончилась эта история. Ли Пин с армией, Друкчен и Цыси вернулись в Ляншаньбо и там устроили пир по случаю этого победоносного возвращения. А о принцессе Ченцэ больше никто не слышал, и неизвестно было, куда она делась, хотя Цыси порывалась найти ее и отомстить за все унижения.

Прошел месяц или два спокойной жизни, и тут Друкчен явился в совещательный зал и рассказал Ли Пину и всем главарям о том, что ему надобно попасть на гору Куньлунь, чтобы вернуть браслеты богов.

— Этот сон снится мне почти каждую ночь, — сказал Друкчен. — Меня призывает Гуаньинь, дабы я вернул эти браслеты Леканту.

— Кто такой этот Лекант? — спросил Ли Пин.

— Господин мой, когда я видел его, он был рабом в заведении «Озорная пташка».

— Непонятно. Впрочем, не нам рассуждать о воле богов. Ты отправишься к горе Куньлунь, но не один. С тобой пойдет твоя верная пятерка и отряд наших лучших воинов. А возглавлять отряд буду я.

— Благодарю, господин мой, — сказал Друкчен. — Но вот что заботит меня: моя супруга также хочет отправиться в это путешествие.

— Не женское это дело, — сказал Ли Пин. — Но да что поделать с моей милой внучкой! Уж если она вобьет себе что в голову, так не выбить никакими силами! Пусть едет.

За неделю были сделаны необходимые сборы. И после прощального пира отряд, который назвали «Флаг Ляншаньбо», отправился в путь к горе Куньлунь…

И здесь колесо сансары делает новый поворот. И по-прежнему нестерпимо сверкают его алмазные спицы. И тем, кто хочет узнать, что же стало с героями этой книги, придется подождать.

Но недолго.

Тула, 2010

Глава написана на основе материалов книги А. П. Редько «Тибетский гамбит» (М., 2009).
См.: Иллюстрированная энциклопедия буддизма. М., 2009.
См.: С. Ф. Ольденбург и др. «Пять лекций по буддизму».
Г. Ольденберг. «Будда. Его жизнь, учение и община».
Тибетская книга мертвых. СПб., 1992.
Тибетская книга мертвых. СПб., 1992.