Наталья Солнцева

Яд древней богини

(Артефакт - детектив. Всеслав и Ева - 3)

Кто знает мрак души людской,

Ее восторги и печали?!

Н. Гумилев

Глава первая

- Ты помнишь? - произнес безжизненный, страшный голос.

- Что? Что я должна помнить? - похолодела от ужаса Екатерина Максимовна.

В ответ из телефонной трубки раздался протяжный, тоскливый собачий вой. Так воет пес, учуявший покойника.

- Господи! Спаси, сохрани… - зашептала женщина.

В соседней комнате спал мальчик, маленький внук Екатерины Максимовны, которого она приехала нянчить. Раньше она любила смотреть, как он сопит, раскинувшись в своей кроватке, но в последнее время вид спящего ребенка наводил на нее страх. Не дай бог, с внуком что-нибудь случится по ее вине! Ведь она отвечает за Антона в отсутствие родителей.

Вообще-то Екатерина Максимовна проживала в подмосковном Абрамцево, а в Москву ее позвал сын, преуспевающий бизнесмен. Он ни за что не хотел отдавать маленького Антона в чужие руки.

- Пусть с ребенком сидит родная бабушка, - настоял он. - Мальчик должен расти в любви и ласке.

Сам Гордей не мог похвастаться счастливым детством: пьянки отца, постоянная нехватка денег, вечно уставшая мать - какое уж тут безмятежное существование. Еще четырнадцатилетним голенастым подростком он решил, что уедет из родительского дома, начнет хорошо зарабатывать, выберется из нужды.

Екатерина Максимовна была женщиной самой обыкновенной - до пенсии проработала продавщицей в захудалых продмагах, таскала тяжести, стирала в корыте в холодных сенях деревянного дома, скребла некрашеные полы, сама рубила дрова, носила уголь, топила печку, обрабатывала огород, чтобы прокормить сына, купить ему пару обновок. Муж ей попался ленивый и пьющий, никудышный. Она привыкла считать каждую копейку, заготавливать впрок картошку и соленья, работать от темна до темна.

Видать, заслужила она такую жизнь, иначе Бог не обделил бы ее добрым, трудолюбивым мужем, радостью и достатком.

«Грех мне роптать, - думала она ночами, когда боль в спине и натруженных руках не давала уснуть. - Крыша над головой есть, здоровье не подводит, голод не угрожает. Некоторые живут еще хуже. А то, что семья не удалась, так на то Божья воля».

Годы летели, мелькали, похожие один на другой. Пришел и на ее улицу праздник - Гордей уехал в Москву, прочно встал на ноги, начал подбрасывать деньжонок, а потом и вовсе забрал мать к себе, в сияющую чистотой и дорогой мебелью квартиру. Невестка Екатерине Максимовне попалась покладистая, незлобивая, редкой красоты. Когда сын впервые привез Ирину знакомиться, мать обомлела - не ожидала увидеть такую высокую, стройную, яркую красавицу. Ей бы в сериалах играть!

Когда у молодых появился ребенок, Екатерина Максимовна пошла в церковь, накупила самых дорогих, толстых свечек и все поставила за здравие новорожденного и его родителей. Только одну - за упокой. Эта последняя почему-то сразу погасла, зачадила сизым дымом.

- Плохая примета, - зашептались бабы за спиной Екатерины Максимовны.

Святые из всех углов глядели на нее с укоризной, осуждающе. На их суровых лицах лежали густые тени. От блеска сусальной позолоты, запаха ладана и воска закружилась голова, захотелось выйти из храма на свежий воздух.

Мелочь - а настроение испортилось надолго. Нет-нет да и вспоминалась желтая свеча, робкий язычок пламени, который ни с того ни с сего треснул, истончился и погас.

Когда в Москве, в квартире сына впервые праздновали Рождество все вместе, невестка предложила Екатерине Максимовне зажечь свечи - та отказалась. На лице Ирины застыла улыбка недоумения. Гордей поспешил сгладить неприятный инцидент - сделал все сам, пригласил родных к столу, открыл шампанское…

- Ты чего, мам? - спросил уже потом, пока Ирина в детской укладывала малыша.

- Нехорошо мне стало, - оправдалась она. - В голове зашумело. Возраст, сынок! Не обращай внимания.

Когда впервые раздался тот телефонный звонок и Екатерина Максимовна взяла трубку? Она не запомнила с точностью.

- Помнишь? - без приветствия, без разных предварительных любезностей произнес холодный, безжизненный голос.

- Что? - не поняла она.

В трубке с неизбывной, саднящей тоской кто-то завыл. Собака, что ли?

Их ротвейлер Дик проснулся, навострил уши… и подхватил жуткий вой. Маленький Антон бросил свои игрушки, подбежал к бабушке, уткнулся ей в колени, заплакал. Хныканье ребенка и собачий вой привели Екатерину Максимовну в ужас.

- Господи! - испугалась женщина. - Что ж это такое творится?!

Ноги у нее подкосились, и она села в кресло, оглохшая от ударов собственного сердца. Прошло немало времени, пока она смогла пойти в кухню и выпить лекарство. Сердце утихомирилось, забилось ровнее.

- Замолчи, Дик! - прикрикнула она на собаку.

Но пес никак не мог успокоиться. Он начал метаться по квартире из угла в угол, тыкаться носом во все подряд, потом подбежал к входным дверям и заскреб по ним лапами. Пришлось угостить его кусочками свежего мяса. Только наевшись, Дик улегся на свой коврик и задремал.

Екатерина Максимовна еле дождалась с работы Ирину, сослалась на головную боль и легла. От ужина она отказалась, всю ночь глаз не сомкнула, а наутро решила обратиться к доктору. Нервы разыгрались не на шутку. Благо всяческих платных услуг в Москве было на любой вкус. Назначенные процедуры помогли, и бабушка Антона успокоилась.

Дни пошли своим чередом. Странный звонок долго не повторялся. Женщина списала все на склероз, на усталость, на болезненное воображение. А потом… однажды вечером, спустившись во двор прогуляться с собакой, она увидела… вернее, ей показалось, что в кустах мелькнула чья-то тень.

- Мало ли кто может прятаться в кустах? - уговаривала себя Екатерина Максимовна. - Это снова нервы.

Однако Дик зарычал и начал рваться с поводка. Он тянул за собой Екатерину Максимовну, как будто в этих кустах скрывалось невесть что. С большим трудом удалось увести пса домой.

События начали набирать обороты, усложняясь и приобретая совсем уж зловещую окраску. Екатерина Максимовна терпела, сколько могла, не желая нарушать покой в семье сына, но… не выдержала и пожаловалась Гордею на то, что происходит. Он, как и ожидалось, рассмеялся.

- Да ладно тебе, мам! Небось дети балуются. Телефонные хулиганы.

- Так ведь уже и без телефона всякого хватает. Давеча землю кто-то у дверей подъезда рассыпал…

- Мама! Кто-нибудь цветы пересаживал… а ты вообразила разные ужасы. У страха глаза велики.

- Это земля с кладбища! - твердила Екатерина Максимовна. - От нее холодом веет.

- Тебе нужно побольше отдыхать, развлекаться, - улыбнулся Гордей. - Сходи в косметический кабинет, в сауну.

- Лучше в баню, - согласилась она. - Ирина мне составит компанию?

- Вряд ли. Она уезжает на гастроли.

Екатерина Максимовна старалась не нагнетать обстановку, но постоянное напряжение сказывалось на ее здоровье. То пищеварение разладилось, то простуда прицепилась. А вскоре заболел Дик. Пес погрустнел, потерял живость, интерес к еде… начал чихать и кашлять. Вызвали ветеринара - тот просмотрел собачий «паспорт», расспросил о прививках, сделал укол, выписал таблетки и велел в случае ухудшения немедленно звонить.

- Что с ним? - спросил Гордей.

- Чумка, наверное. Надо понаблюдать. Да вы не переживайте, пес крепкий, поправится.

Екатерина Максимовна сочла это дурным предзнаменованием. И не ошиблась.

***

Всеслав Смирнов, частный сыщик, красивый мужчина в расцвете лет, модно и дорого одетый, нетерпеливо прохаживался по перрону. Поезд, которого он ждал, опаздывал.

Конец мая в Москве стоял теплый, дождливый. Тротуары не успевали высыхать, и в воздухе пахло влагой и цветочной пыльцой. Кусты сирени покрылись душистыми нежными гроздьями. По умытому небу бежали мелкие облачка. Смирнов по привычке рассматривал таких же, как он, встречающих, изнывающих от скуки. Дул легкий ветерок. Носильщики гремели своими тележками - на соседний путь прибывал другой поезд.

Всеслав встречал Еву, женщину, которую едва не потерял этим холодным мартом. Их любовная лодка выдержала сильнейший шторм [1], после чего Ева никак не могла прийти в себя. И он отправил ее на две недели в Крым - подышать морским воздухом, послушать набегающий шорох прибоя, отвлечься от пережитого кошмара.

Ему самому, несмотря на прошлую военно-десантную закалку, пришлось туго. Нервное напряжение давало о себе знать бессонницей, безотчетной тревогой. Им обоим требовался отдых, но в Крым поехала только Ева.

- Я хочу побыть наедине с собой, - сказала она. - Побродить по старым приморским улочкам, посидеть у моря. Буду пить кофе по-турецки и курить кальян.

Смирнов не стал возражать. Ева лучше знает, как установить равновесие в своей душе. В первый же день после ее отъезда он уже сожалел, что отпустил ее одну. Слоняясь по опустевшей квартире, из комнаты в комнату, он понял, как они необходимы друг другу. Ему не хватало Евы - ее голоса по утрам, ее примерок у зеркала, приготовленных ею кулинарных шедевров, ее бурных фантазий, возмущенных монологов, ее капризов. В ее отсутствие Всеслав не мог заниматься даже сыском - интеллектуальные головоломки потеряли всю свою привлекательность. Он брался только за те дела, которые могли увлечь его замысловатой интригой, дать пищу его избалованному уму. Он рассматривал внешнюю сторону мира, а Ева - внутреннюю. Ее подсказки проявляли глубоко скрытые связи, которые не отследишь обычным способом. По профессии Ева была преподавателем испанского языка, а по призванию - тонким наблюдателем. Гораздо более проницательным, чем сам Смирнов.

Итак, он занимался частными расследованиями, а Ева давала частные уроки испанского. Она разделяла интерес Всеслава и частенько заполняла своими догадками пробелы в его умозаключениях. Однажды встретившись на его пути, она заполнила пустоту в его сердце, стала неотъемлемой частью его жизни.

И вот теперь поезд, который вез ее из Крыма, подходил к перрону вокзала. Ветер нес за ним кисловатый запах железнодорожной пыли. Состав замедлял ход, вагоны проплывали мимо Смирнова - второй, третий… в пятом ехала Ева. Он пошел следом, пытаясь рассмотреть ее через забрызганные дождем окна. Видимо, где-то под Москвой пронесся ливень. Усталая проводница открыла дверь, протерла поручни, в тамбуре столпились пассажиры. Люди улыбались, махали друг другу руками…

- Ева! - совершенно не ожидая от себя подобной прыти, волнуясь, как мальчишка, крикнул сыщик. - Ева!

Он увидел ее, в светлой курточке, с рассыпавшимися в беспорядке волосами, и задохнулся от счастья. Она спустилась с железных ступенек вагона, как богиня с небес - к нему, простому смертному, взяла у него из рук букет ландышей.

- Я скучал по тебе, - прошептал Всеслав.

Они обнялись. Стояли, не замечая, как их толкают. Носильщики и таксисты наперебой предлагали свои услуги. Толпа обтекала эту живую скульптуру «Двое», ожидающую своего Родена, готового увековечить для потомков их любовный порыв. Запах ландышей мешался с запахами вокзала - дыма, поездов, мокрых платформ.

- Ночью была гроза, как в преисподней! - засмеялась Ева, глядя на Славку снизу вверх. - Я не могла уснуть.

- Я тоже…

Они пошли к машине - Смирнов одной рукой крепко прижимал к себе локоть Евы, в другой нес ее сумку.

- Как море? - спросил он просто так, чтобы услышать ее голос.

- Холодное…

Слова были лишними.

Домой ехали долго, по запруженным автомобилями улицам. Промытая дождями зелень светилась на солнце, яркая на фоне каменных фасадов домов. Шум города казался Еве оглушительным после тишины Крыма, нарушаемой лишь размеренным плеском волн, криками чаек.

- Хорошо отдохнула? - спросил Всеслав, сворачивая во двор.

Ева кивнула. Она привыкала к Москве и радости возвращения. У дома цвели кусты белой сирени, со старых акаций ветер сбивал сухие прошлогодние стручки, они шуршали под ногами. Все это было связано с новой волной жизни, с новыми чувствами, новой листвой, свежим весенним ветром, запахом дождя, новыми ожиданиями.

Мальчишки гоняли мяч по мокрой траве. Соседский пес благодушно наблюдал за ними. Синицы с желтыми грудками сидели на ветках акации, звонко перекликались. И городская суета имеет свои прелести!

Ева легко вздохнула, переступая порог квартиры, где все знакомо, привычно, - уютная гостиная, кабинет, спальня… Крым остался позади, как смутный сон о кипарисах и восточных дворцах.

- Я ездила в Бахчисарай, - рассказывала Ева за едой. - Видела «фонтан слез». Пыталась представить себя обитательницей гарема.

- Ну и как? Получилось?

- Нет, - с сожалением вздохнула она. - Видимо, я безнадежно строптива. Мне даже вообразить такое не удалось!

Она улыбалась, вспоминая, как заворожил ее голос муллы, раздавшийся с минарета дворцовой мечети и сразу словно погрузивший ее в прошлое - из остроконечных каминных труб ханских покоев потянуло дымком, внутренний двор наполнился снующей челядью, звуками стародавней жизни… за окном гарема мелькнуло не прикрытое чадрой прекрасное и печальное женское лицо…

- Знаешь, что мне пришло в голову, когда я смотрела на эти потускневшие от времени стены, выцветшие ковры и парчовые подушки, на круглую крышу дюрбе [2], куда можно заглянуть только через пыльные зарешеченные окошки? Строка забытого стихотворения: «Здесь жизнь владык земных витала…» Боже мой! Люди так стремятся к власти, а ведь она иллюзорна и быстро обращается в прах. Бахчисарайский дворец на самом деле знаменит не именами проживавших в нем правителей, а поэтической историей любви Кырым-Гирей-хана и его безвременно умершей жены Диляры-Бикеч. В память о ней и был сооружен фонтан Сельсебиль… где из чаши в чашу вечно капают слезы безутешного, тоскующего возлюбленного.

- Сельсебиль?

- Ну да! - пояснила Ева. - Сельсебиль - один из райских источников, откуда пьют души праведников. Мусульмане в это верят.

В гостиной потемнело. Через раскрытое окно слышно было, как пошел дождь.

- Ты взялся за какое-нибудь дело? - опустив глаза, поинтересовалась Ева.

Всеслав с усилием кивнул. После тех страшных дней, когда ее похитили, он дал себе клятву не вмешивать Еву в свои расследования. Не женское это занятие - частный сыск.

- Расскажешь?

- Ничего особенного, - пробормотал он. - На сей раз решил побаловаться простенькой задачкой, отдохнуть от интеллектуальных изысков. А когда ты вернешься к урокам испанского? Тебе звонили две женщины, желающие освоить язык.

- Не уходи от вопроса, - рассердилась Ева. - При чем тут мои уроки?

Смирнов так соскучился по их совместным обсуждениям и горячим спорам, что не выдержал и нарушил табу. Тем более что дело действительно было простое, за которое раньше он не взялся бы ни за какое вознаграждение. Не будет беды, если он поделится с Евой подробностями начатого расследования.

- Ладно, уговорила…

Она просияла, подперла рукой щеку, приготовилась слушать.

- Неделю назад обратился ко мне некий Гордей Иванович Руднев, владелец строительной фирмы «Маркус». Бизнес у него вполне легальный, поставлен крепко, основательно, с хорошей перспективой развития. Есть конкуренты, разумеется, но все держится в цивилизованных рамках - то есть ни откровенных угроз, ни «наездов», ни чьего-либо давления с целью прибрать к рукам фирму не было. Руднев любит свою работу - по образованию он архитектор, обладает коммерческой жилкой, здоровым азартом и деловой хваткой, поэтому фирма процветает. Доходы растут, от клиентов нет отбоя - словом, тут все в порядке. Личная жизнь Гордея Ивановича тоже сложилась прекрасно: пять лет назад он женился, с женой Ириной живет душа в душу, воспитывает сына. Мальчику уже исполнилось три с половиной годика.

- Жена сидит дома с ребенком? - уточнила Ева.

- Нет. Ирина Руднева - балетная танцовщица, до замужества работала по контракту в ансамбле «Фуэте». Танцовщиц приглашали на выступление в ночной клуб, где Руднев и познакомился с Ириной. Одним из условий вступления в брак она поставила свое право продолжать танцевать. Руднев, тогда еще жених, согласился. Впоследствии он неоднократно уговаривал жену отказаться от работы, связанной с репетициями, разъездами и, главное, с легкомысленной богемной средой. Ирина возражала, и супруг смирился. Его желание исполнилось самым естественным способом - беременность, роды и уход за ребенком прервали танцевальную карьеру Ирины. Когда мальчику исполнился год, Руднева принялась восстанавливать потерянную форму и заявила, что собирается возобновить работу в «Фуэте». Гордей Иванович, который уже успокоился, был шокирован, занервничал. Но перечить любимой жене не посмел. Встал вопрос о ребенке - кто с ним будет сидеть? Няня? Доверять годовалого мальчика чужому человеку не хотелось, и Руднев решил вызвать в Москву свою мать. Она давно развелась с его отцом, проживала одна в подмосковном Абрамцево, и с радостью откликнулась на просьбу сына. Маленький Антон является ее единственным внуком, она сочла за счастье нянчить малыша.

- Так в чем же суть проблемы?

Еву утомили подробности частной жизни господина Руднева, она жаждала приключений, тайны. Крымский воздух, синий морской простор усыпили ее страхи, от которых она едва оправилась. Она снова была готова мыслить, проникаться чужими страстями, распутывать клубки противоречий.

- Знаю, дорогая, что тебе хочется услышать, - усмехнулся Смирнов. - Боюсь, ты разочаруешься. Гордей Иванович обратился ко мне по весьма тривиальному поводу - хулиганство.

- В каком смысле?

- Понимаешь, Руднев целый день проводит на работе, его жена - в танцзале или на гастролях. Она возобновила контракт с «Фуэте», уже второй год, как на сцене. Поначалу все шло гладко - бабушка возилась с внуком, Рудневы работали, и вдруг на их безоблачном небосклоне появились тучки. Кто-то принялся терроризировать счастливую семью самым бессовестным, наглым образом. Причем не конкретно Гордея Ивановича или Ирину, а… бабушку.

- То есть как - бабушку? - округлила глаза Ева.

- Я тоже удивился, - кивнул сыщик. - Тем не менее некто неизвестный - назовем его условно Икс, - постоянно тревожит пожилую даму, когда она остается одна с ребенком: звонит, устраивает разные мелкие пакости. В общем, основательно и целенаправленно действует на нервы, которые у матери Руднева не железные. Сначала бабушка молчала, не желая понапрасну беспокоить сына и невестку, но потом не выдержала и пожаловалась. Она волновалась не столько за себя, сколько за маленького Антона.

- А, что, Руднев, не в состоянии нанять охранника для своей семьи?

- Разумеется, в состоянии и давно это сделал.

- Не помогло? - спросила Ева.

Смирнов отрицательно покачал головой.

- Видишь ли, охранник присутствует в квартире и создает этим дополнительные неудобства. Сама посуди, каково бы тебе было, посади я здесь охранника, постороннего человека? Как бы ты себя чувствовала?

- Скованно…

- То же и у Рудневых. Далее - охранник сопровождает бабушку и внука на прогулках, открывает дверь посетителям, отвечает на телефонные звонки и тому подобное. Но существенно на ситуацию повлиять не может. На его подопечных никто открыто не нападает, а хулиганские действия он предотвратить не в силах. Скажу сразу, в милицию Руднев не обращался, прекрасно отдавая себе отчет: такой мелочовкой никто заниматься не будет. Похихикают, разведут руками, и все.

- Но какие-то меры принять надо? - возмутилась Ева.

- Приняли. Телефон поставили на прослушку, резко ограничили посещения друзей и знакомых… а что еще предпримешь? Однако этот Икс не дурак - звонки делает короткие, использует устройство для искажения голоса: сейчас таких штучек навалом. Все это безобразие длится уже около полугода и привело к тому, что мать Руднева заболела на нервной почве.

- Да… с появлением бабушки действия Икса не свяжешь - она сидит с мальчиком больше двух лет, а неприятности начались, как я понимаю, полгода назад?

Всеслав кивнул.

- Вот Руднев и пришел ко мне, просит разобраться. Гонорар предложил солидный, не поскупился. Ему не до шуток! Мать слегла, жена в истерике…

- А что делает этот Икс? - поинтересовалась Ева. - Чем он их дразнит?

- Гордей Иванович обрисовал мне положение в двух словах, но ты знаешь, я предпочитаю информацию из первых уст. Поэтому еду сегодня к матери Руднева. Тебя с собой не возьму! - решительно заявил он, заметив азартный блеск в глазах Евы. - И не проси!

Глава вторая

Подполковник Межинов отпустил служебную машину и отправился покупать цветы. С выбором букета для Карины у него всегда возникали затруднения - необычная женщина требует необычного подхода, будь то цветы, духи, другие подарки, угощение или комплименты. Ухаживать за Кариной было мучительно, но так сладко, что Межинов давно перестал колебаться, нужно ли ему все это.

Он влюбился в Карину еще в ранней юности, когда был красивым, самоуверенным подростком с великолепно развитым, накачанным на тренировках телом, пользовался авторитетом среди уличных ребят и не забивал себе голову лишними проблемами. Все в его жизни складывалось предельно просто - школа, клуб единоборств, армия, служба в милиции, учеба в академии, женитьба. И только Карина не вписывалась в стройную линию его судьбы, заставляла метаться, отчаиваться, то проклинать все на свете, то обмирать от счастья… желать свободы и бояться ее.

- Выбрали что-нибудь? - спросила продавщица цветочного магазина, заглядевшаяся на представительного мужчину.

- Мне нужен оригинальный, дорогой букет, - сказал он.

Продавщица задумалась.

- Вот, этот подойдет! - улыбнулась она, показывая покупателю композицию из белых голландских тюльпанов и какой-то экзотической зелени.

«Карине понравится», - сразу решил Межинов.

Он вышел из магазина с букетом и увидел, как дама его сердца спускается в подземный переход на другой стороне улицы. Он узнавал ее в любой толпе, в любых условиях, днем и ночью, зимой и летом, в любой одежде, с любой прической, в темных очках - где угодно и при каких угодно обстоятельствах. Он не спутал бы ее с сотней двойников: он ее чувствовал, и это происходило независимо от слуха и зрения.

Как ни стыдно признаться - он мог, погрузившись в размышления, пройти на улице средь бела дня мимо своей жены Светы и не заметить ее. Но если бы мимо проходила Карина, он ощутил бы ее присутствие, приближение по удару неведомой энергии, толчком проникающей в его сердце при ее появлении. Почему это происходило с ним, Межинов не знал, но зато с течением лет он понял, что бессилен изменить свое чувство к Карине. Женился он от безысходности. С Кариной у него не складывалось, порой ее жестокое равнодушие отталкивало, но проходили месяцы, и Межинов снова ловил себя на мыслях о ней. Семейная жизнь со Светланой шла своим чередом, как будто не соприкасаясь с любовной драмой Межинова. Это были два разных существования, в которых он играл две разные роли.

- Здравствуй, - холодновато произнесла Карина, приблизившись к подполковнику. - Ты в форме? По какому случаю?

- Не успел переодеться. А ты с каждым днем становишься все красивее и красивее.

- Ты в своем репертуаре, Рудольф!

Она не улыбнулась неуклюжему комплименту, и Межинов растерялся. Он допустил очередной промах. Резануло слух это «Рудольф»: чуть ли не Адольф! Столь звучным именем он был обязан матери, обожавшей все редкое. Она сочла, что Рудольфов, как ни крути, меньше, чем Вовочек и Толиков, и оказалась права. В школе он был единственным Рудольфом, но благодарности к заботливой родительнице почему-то не испытывал. Друзья, сослуживцы и просто знакомые называли его Рудольфом Петровичем - при отчестве имя звучало не так вызывающе, и одна Карина подчеркнуто величала Рудольфом.

- Тебе не стоит стесняться своего имени, - говорила она. - Слово «Рудольф» имеет германские корни, кажется, и означает «славный волк». Разве ты не похож на волка, Межинов?

Она смотрела в самую суть Межинова: в глубине души он ощущал себя волком, а ее - волчицей. В каких-то вещах они стоили друг друга.

Карине исполнилось тридцать два года, ему - тридцать пять. Она была независимой, непостижимой, очень красивой незамужней женщиной. Супружеские узы ее не прельщали.

- Скоро пойдет дождь, - сказал подполковник. - Посидим в кафе?

Она неопределенно повела плечами - в кафе так в кафе.

Для встреч с Кариной Межинов облюбовал кафе «Ивушка», оно располагалось в тихом уголке города, и при непритязательном названии там имелся изысканный интерьер, быстрое, вежливое обслуживание, вкусная русская кухня. Карина называла это кафе «дворянским гнездом». Внутри оно смахивало на уютную столовую в дворянском доме: окна, выходящие в запущенный сад, старые портреты в багетовых рамах, горки с выставленным напоказ фарфором, кисейные занавеси, белоснежные скатерти, мягкие стулья. Кушанья и напитки подавали, приготовленные по старинным рецептам, - грибы в сметане, пироги с лососиной и палтусом, монастырскую водку, клюквенную настойку.

Межинов любил хорошо поесть; Карина в еде была непривередлива, но внутреннее убранство зала ей нравилось. Она с удовольствием ходила в «Ивушку».

- Зачем ты меня пригласил сюда? - безжалостно спросила Карина, когда подполковник сделал заказ.

- Хотел увидеть, поговорить.

- О чем?

Она ставила его в тупик своей прямотой. И вместе с тем в ней всегда текла какая-то скрытая жизнь, где Рудольфу не было места.

- О тебе… - пробормотал он. - О нас.

- Ужасно интересно!

Официантка принесла вазу с водой для цветов. Карина поставила в нее тюльпаны и залюбовалась ими. Все вокруг для нее исчезло.

- Неужели для тебя не имеет значения личное счастье?! - в отчаянии воскликнул Межинов, ревнуя ее к тюльпанам.

- Не задавай глупых вопросов, Рудольф.

- Но… скажи честно, у тебя есть мужчина?

- Я никогда не скрывала правды, - подняла на него смоляные глаза Карина. - У меня есть мужчина. И всегда был.

При ее волосах с естественным пепельным отливом черные глаза, ресницы и брови создавали неповторимое очарование. Он ни у кого не видел такого лица.

- Почему он не женится на тебе? Не хочет?

- А зачем? Разве брак и любовь одно и то же? Вот ты, например, женился. Что, счастлив?

- Ты знаешь, как я женился, - занервничал Межинов, хотя давал себе слово сохранять хладнокровие. - Думал, заживу с другой женщиной, забуду о тебе! Время лечит любые раны.

- Ну и как? Вылечился?

Официантка принесла заказ - грибное ассорти, лосося в тесте, и тем спасла подполковника от конфуза. Он налил себе и даме белого вина в высокие бокалы.

- Давай выпьем, Карина… за то, что нас связывает. Ей-богу, пытаюсь разгадать эту загадку с младых ногтей, а она не дается!

- Разгадка бывает ужасна… Выпьем!

Она занялась лососем, а Межинов заказал себе водки. При Карине он не опьянеет, как ни старайся. Возможно, потом, когда он придет домой, алкоголь выполнит свое предназначение.

- Ты ведьма, - неожиданно выпалил подполковник. - Что ты со мной сделала? Любовным зельем опоила?

Она рассмеялась - без злобы, искренне. Начала расспрашивать о семье.

- Как Светлана?

Рудольф Петрович отделывался общими фразами. Когда он сидел рядом с Кариной, она становилась единственной женщиной на земле. Светлана? Живет… что ей сделается? Работает по специальности: аккомпаниатором в доме культуры, ведет хор.

Жена Межинова окончила пединститут, музыкальный факультет по классу аккордеона. Они жили более-менее мирно, воспитывали ребенка - мальчика.

- Сколько лет твоему сыну? - спросила Карина.

- Восемь… какое это имеет значение? Я хочу поговорить о нас с тобой.

- У тебя семья, Рудольф! Жена, сын! Они нуждаются в любви и заботе.

Она говорила заученно, не вкладывая в слова ничего личного. Без упрека, без претензий. Как он ненавидел эту ее отстраненность, умение оставаться на другом берегу!

- Я тебя ненавижу, - выдохнул подполковник.

- Вот и славно… давно пора.

Господин Межинов до назначения на новую должность в управлении работал не где-нибудь, а в уголовном розыске, но все его попытки проследить, с кем встречается Карина, кто ее возлюбленный, окончились неудачей. Он не смел признаться в том, что следил за ней - правда, от случая к случаю. Значит, неуловимый любовник тщательно скрывает свою связь с Кариной. Видимо, женат, боится огласки, скандала… или он известный политик и не желает запятнать «безупречную» репутацию. Или… Сколько он перебрал этих «или»!

- О чем ты думаешь? - спросила вдруг Карина, ковыряя вилкой грибы. - Строишь планы моего разоблачения?

- Угадала.

***

Рудневы жили в просторной, со вкусом обставленной квартире. На стенах Смирнов заметил несколько прелестных пейзажей в духе Куинджи.

Мать Руднева, Екатерина Максимовна, полная дама лет шестидесяти, с бледным одутловатым лицом, приняла сыщика полулежа на диване. Она казалась расстроенной, и глаза ее были полны готовых пролиться слез.

- Вот, расхворалась некстати, - пожаловалась она, тяжело вздыхая. Беспокойно спросила: - Антоша где? С Ирочкой?

- Антон с Ириной вышли на прогулку, - ответил Всеслав. - А мы с вами поговорим, если не возражаете.

- Сын мне велел все рассказать, как на духу, - слезливо промолвила пожилая дама. - Я ничего не скрываю, поверьте. Что за напасть приключилась, не пойму! Было все тихо, спокойно, и вдруг… будто нечистый взыграл. Замучил совсем! У меня и так здоровье не ахти какое крепкое, а тут прямо впору помирать… в груди душит, жжет… голова кружится. Видать, давление подпрыгнуло.

- Вспомните, пожалуйста, как это все началось, - вежливо перебил ее Смирнов.

Он по опыту знал, что пожилой человек может рассказывать о своих болезнях до бесконечности, если его не остановить.

- Так… я ж переживала сколько, нервничала… сердце-то и надорвалось. Оно, чай, не железное!

- Я не об этом, - улыбнулся сыщик. - Я о «нечистом». Откуда он взялся? Как дал знать о себе?

Мать Руднева всплеснула руками.

- Ой, вы меня простите, молодой человек, не сообразила. Мозги уже не те стали, склероз… Кажись, еще зимой начала всякая чертовщина твориться. Сын с невесткой на работу уходят, а я с мальчонкой остаюсь, с Антошей. Покормлю его, поиграемся, потом на прогулку выйдем с санками. Он дите смирное, послушное - любо-дорого нянчить такого. Ну, вот… как-то мы с Антошей кашку кушали… и телефон зазвонил. Я всегда отвечаю: «Квартира Рудневых». И в тот раз то же сказала. А мне говорят в трубку - выходи, мол, на улицу… здесь тебя смерть поджидает. Какая, спрашиваю, смерть? Страшная! - отвечает голос: скрипучий такой, неприятный.

- Женский или мужской?

- Разве разберешь? Неживой голос… Я рассердилась. Прекратите хулиганить! - говорю. Голос смеется. Иди, иди! - прокаркал. - Тут за углом машина стоит, она на вас с мальчишкой и наедет, только мокрое место останется. Я не поверила. Тогда он говорит, - выгляни с балкона, старуха безмозглая! Я на балкон… свесилась, гляжу… и правда, из-за угла дома нос какой-то машины торчит. У меня в груди будто лед застыл со страху! Гулять мы с Антошей в тот день не пошли. Звонков больше не было, и я решила сыну ничего не говорить. Подумает, бабка из ума выживает, мерещится ей всякое. Но про машину спросила все же, не выдержала. Оказалось, это сосед наш иногда за углом, на площадке, машину оставляет. Я и успокоилась. Решила, дети фильмов по телевизору насмотрелись, балуются. На какое-то время наступило затишье.

- Сколько времени примерно вас не тревожили? - уточнил Смирнов.

- Недели две… А потом опять позвонили, тот же голос. У вас, мол, вся квартира «жучками» напичкана, все, чем вы занимаетесь, о чем разговариваете - прослушивается. Мы давай искать! Гордей специалистов вызывал - мебель, стены, балкон, даже ванную и туалет проверили. Ничего. Гляжу, он на меня коситься стал… мол, выдумывает бабка, без повода переполох устроила. Здоровьем моим стал интересоваться, обследование предлагать в частной клинике. Я и задумалась: может, у меня и в самом деле с головой непорядок? Решила молчать.

- После случая с «жучками» опять наступило затишье?

Екатерина Максимовна кивнула.

- Ага. Полмесяца прожили без волнений. С телефоном сын устроил так, чтобы звонки записывались. Он и попался, голос-то! Я трубку взяла, а он говорит: «У вас в квартире появился бразильский ядовитый паук! Он вас ночью перекусает. Бананы покупали? Так паук с ними и прибыл». Я к холодильнику, а там и правда бананы. Сын покупал. Давай я все вытаскивать, перетряхивать… оглядываюсь, как ненормальная, всюду мне пауки мерещатся. Кое-как дождались вечера, обыскали квартиру… поймали нескольких пауков. Только мы в них не смыслим ни черта! Повез Гордей их к ученому человеку, тот посмотрел, посмеялся над сыном… и посоветовал меньше пить. Ему еще не приходилось слышать, чтобы бразильский паук, дескать, попал в московскую квартиру. Хотя исключить подобное нельзя.

- В общем, расстраиваться пока нечего, - усмехнулся Всеслав. - Пауки, «жучки» и прочее - это шутки. Кто-то имеет зуб или на вашу семью, или на одного из вас.

- Может, и шутки… но мне не до смеха, - всплакнула Екатерина Максимовна. - Я ни спать, ни есть спокойно не могу, от каждого звонка дергаюсь, от каждой машины на улице шарахаюсь. Антошенька тоже нервный стал, плачет по ночам. Гулять мы теперь без охранника - ни ногой. Куда такая жизнь годится?

- А раньше вы одни с внуком гуляли?

- У нас собака жила, здоровенный ротвейлер, Дик. С ним было не страшно.

- Где он сейчас? Отдали?

- Сдох… в феврале.

- Заболел? - насторожился сыщик. - Или от старости?

- Какая старость? Ему всего четыре года исполнилось. Заболел… чахнул, чахнул… слюна из пасти текла, задыхался. Чумка, наверное. Хотя ему все положенные прививки делали.

- Ветеринара вызывали?

- Два раза, - вздохнула мать Руднева. - Он так ничего и не понял. Сначала обнадежил нас - если собака привитая, она чумкой переболеет в легкой форме. Но Дик не выздоровел. Жалко пса! Потом звонок был по телефону - мол, сдохнете, как ваш ротвейлер. Получается, этот голос… он следит за нами? Откуда ему знать про Дика?

- Есть еще во дворе собаки? - спросил Смирнов.

- Есть… у соседей наверху, на пятом этаже колли тоже издохла, сразу следом за Диком. И кошка у дворничихи… Похоже на эпидемию. А пудель у женщины с седьмого этажа живой, потому что она к дочери ездила и его с собой брала. Не заразился, значит.

Мор, постигший животных, произвел на Всеслава плохое впечатление.

- Еще звонки были?

- А как же, - закашлялась пожилая дама. - Голос заявил, что наша еда отравлена и что мы скоро последуем за Диком. С тех пор сын перестал поручать кому-либо покупать продукты и заказывать их на дом - все приобретает сам, лично. Но мы продолжаем бояться. У Антоши давеча животик заболел, так Ирина чуть с ума не сошла! Слава богу, ребенок поправился. Не успели дух перевести, вчера у нас очередное происшествие приключилось: катафалк приехал. Кто-то его заказал.

- Мрачная шутка, - Всеслав помолчал. - У вас есть загородный дом? Я имею в виду, у Гордея Ивановича.

- Конечно, сын еще до женитьбы коттедж построил в Хотьково, на берегу речки. Мечтал на рыбалку туда ездить с ночевкой, но с его работой никуда не вырвешься - день и ночь крутится, как белка в колесе. А дом хороший, с удобствами, с камином.

- Может быть, вам туда переехать на лето? - предложил сыщик.

- Не-е-ет! - возразила Екатерина Максимовна. - Там со страху свихнешься. Тут хоть люди кругом - за стенами, сверху, снизу на этажах. Ирочка и Гордей рядом. А за городом, на отшибе, все равно что в лесу: кричи не кричи, никто на помощь не придет.

- Возьмете с собой охрану.

Мать Руднева не соглашалась.

- Здесь в городе мы все вместе, а там… Не поеду я! Боюсь.

Смирнов вышел от Екатерины Максимовны с тяжелым сердцем. Хулиганские выходки неизвестного показались ему зловещими и отнюдь не безобидными.

Руднев ждал сыщика в кухне, за накрытым на скорую руку столом.

- Перекусить не желаете?

Смирнов сел, в задумчивости окинул взглядом бутылку водки, мясную нарезку, овощи. В желудке появилась холодная пустота, есть расхотелось. Отчего-то в голову пришел покойный Дик…

- Спасибо, я на работе, - отказался сыщик. - А вы закусывайте, заодно и поболтаем.

- Со вчерашнего дня ничего в горло не лезет, после Ирининой истерики, - махнул рукой бизнесмен. - Первый раз серьезно повздорили. Семейная ссора! Впрочем, это мелочи. Вы поговорили с моей матерью? Каков будет вердикт?

- Выводы делать рано. У вас есть мнение по этому поводу? Кто может вас ненавидеть?

- Недоброжелателей хватает. Но способ выбрали странный - звонить и выдумывать разные глупости. На женщин подействовало! Мать слегла, а Ирина заявила, что я пренебрегаю долгом мужа и отца и не в состоянии обеспечить семье безопасность.

- Вы полагаете, им что-то реально угрожает? - сделал удивленный вид Всеслав.

- Нервный срыв. До сих пор ведь никто физически не пострадал. Телефонные выдумки не оправдались. Обычное хулиганство!

Руднев налил себе водки, выпил. На его лице отражалась растерянность. Конкретно он никого не подозревал. И почему звонят не ему, не Ирине, а матери? Может, просто совпадение? Он высказал свои мысли вслух.

Сыщик пожал плечами.

- Злоумышленник нашел слабое звено - пожилую женщину, на которую легче всего воздействовать, - предположил он. - Непонятно, какая цель преследуется? Отравить вам существование? Или кое-что посерьезнее?

- Ума не приложу, кто это может быть? Ярых врагов у меня нет. Конкуренты? Те используют совершенно другие методы.

- Значит, с бизнесом вы телефонный террор не связываете?

- Нет, - решительно ответил Руднев.

- Мне нужно будет еще раз поговорить с вашей матерью.

- Ради бога, сколько угодно - и с матерью, и с женой, и с охранником! С кем пожелаете. Я тоже в любое время к вашим услугам.

Хлопнула входная дверь - это вернулись с прогулки Ирина, ребенок и высокий парень в спортивном костюме.

- Как зовут телохранителя? - спросил Смирнов.

- Валентин Дудин. Он работает у меня в охране семь лет, с самого основания «Маркуса».

- Вы ему доверяете?

- Как себе.

- Дайте мне адрес ветеринара, который лечил вашего ротвейлера Дика.

Гордей Иванович с недоумением уставился на Смирнова.

Глава третья

Светлана жарила картошку, когда пришел муж.

- Это ты? - спросила она, выглядывая в коридор. - Почему так поздно?

- На работе задержался.

Она промолчала. Поверила? Какая разница?

Межинов всю дорогу думал о своих сложных, запутанных отношениях с Кариной. В юности он ее боготворил, потом проклинал, когда она предала его. Впрочем, предала - громко сказано. Карина его никогда не обнадеживала, но и не прогоняла. Ему казалось, он сумел покорить ее сердце, и вдруг все обрывалось. Боль застилала сознание, толкала на опрометчивые решения. Потом его опять начинало тянуть к Карине.

Он вспомнил, как уходил в армию. Карина не пришла его проводить, не обещала ждать, а он не мог думать ни о ком, кроме нее. Светлана была рядом, обнимала, писала письма долгие два года, приезжала повидаться. А он мучился от того, что хотел спросить о Карине, и сдерживался. Она не прислала ему ни одного письма… только его родители изредка сообщали, как она живет.

Отслужив во внутренних войсках, он вернулся домой. Как сладостно, до дрожи во всем теле, представлялась ему встреча с Кариной! Рудольф с ужасом почувствовал влагу на ресницах при виде березы, на которой они теплым лунным вечером выцарапали две буквы - К и Р. Если он готов расплакаться, глядя на эту березу, то что с ним будет, когда он увидит Карину?

Вечером родители устроили застолье по поводу возвращения сына из армии. Карина не пришла. Светлана льнула к Рудольфу, таяла от любви. Парень он был хоть куда, а она - обыкновенная девчонка: не уродина, но и не красавица. От злости Межинов напился, крепко прижимал к себе девушку, целовал, кружил в танце. Подхватил на руки при всех, назвал своей. Светлана заслужила - осталась верной, дождалась солдата.

Ночь они провели вместе, и Рудольф пообещал жениться. Сказано - сделано. Насчет будущего Межинов определился: пойдет работать в милицию, будет учиться. Так началась его карьера. О Карине он забыл.

Однажды в кафе они случайно столкнулись, ее щеки вспыхнули, глаза заблестели, и… Рудольф почувствовал, как падает в бездну - стремительно, неостановимо. Карина затмила для него белый свет, заставила потерять голову. Стояло сухое, солнечное лето. Родители готовились к его свадьбе со Светланой, а он ночью выпрыгивал в окно и бегал на свидания к другой. Встречаясь днем с невестой, прятал глаза, отвечал невпопад. Карина снова завладела его душой и царила в ней безраздельно.

- Ты женишься? - спросила она его невзначай, когда они под утро прощались под той самой березой с выцарапанными на коре буквами.

Он кивнул.

- На Светке?

- Ага.

«О чем мы говорим?! - хотелось крикнуть Рудольфу. - Опомнись! Еще не поздно все отменить. Скажи только одно слово, и я у твоих ног!»

- Правильно делаешь, - сказала Карина, вопреки его ожиданиям. - Она будет тебе хорошей женой! Ладно, пока…

Тарелка с жареной картошкой вернула Межинова из прошлого. Светлана со стуком поставила ее перед мужем, села напротив.

- Ешь.

- Не хочется…

- Ты не голоден?

- Просто устал.

Из таких коротких, пустых фраз состояло их общение.

- А Витька где? - спросил он, пытаясь заполнить эту зияющую пустоту.

- Спит.

Больше спрашивать было не о чем. Хотя… как же! А работа? Благодатная тема для задушевной беседы.

- Как дела на работе? - спросил Рудольф Петрович, понимая, что его тошнит от самого себя.

- Нормально.

Все. Между ними опять повисла пауза. Не в силах выносить этого, Межинов шумно встал, отправился в ванную. Стоя под горячим душем, он предался мыслям о Карине. Так бы и стоял здесь целую вечность, думал о ней…

- Затмение мое! - прошептал Межинов, закрыв глаза. - Болезнь моя! Горькая моя отрада!

Когда бы он ни опустил веки, перед внутренним взором неизменно появлялась она.

- Ты скоро? - постучала в дверь Светлана. - Я стирку запустить хочу.

Глухое раздражение волной поднялось в Межинове. Он глубоко вдохнул, медленно выдыхал, считая, - десять, девять, восемь…

- Сериал скоро начнется! - повысила голос за дверью жена. - Мне нужно успеть.

Рудольф Петрович ненавидел «мыльные оперы».

- Семь… шесть…

- С тобой все в порядке? - крикнула Светлана.

Если бы в руках у Межинова оказался тяжелый предмет, он бы запустил его в дверь с силой, равной его бешенству.

- Пять… четыре… Какая пытка жить с нелюбимой женщиной! - заскрипел он зубами. - Какая бессмыслица! Три… два…

- Ты жив? - испугалась жена. - Эй! Что с тобой?

«Она не виновата в моей любви к Карине, - твердил Рудольф Петрович. - Не виновата!»

- Сейчас выхожу, - громко произнес он и выключил воду. - Одну секунду.

Взглянул на себя в зеркало - и ужаснулся. С таким лицом выходить не стоит. Он с трудом выдавил вялую улыбку, открыл дверь.

Светлана принялась объяснять, что хочет включить стиральную машину до того, как начнется очередная серия очередной «любви по-итальянски». Межинов, не слушая, прошел в спальню, лег и уставился в потолок. Перед ним возник образ Карины - такой, как сегодня, во время их встречи. У нее был дар причесаться, подкраситься и одеться так, что… это не поддавалось описанию. Волосы, слегка вьющиеся от природы, Карина почти не укладывала - они были ровно подстрижены и рассыпались естественно, пышными локонами с оттенком серебра; одежду носила облегающую, элегантную, пастельных тонов; обувь - изысканную, на среднем каблуке, подчеркивающую стройность ее ног. Сколько все это стоило, оставалось только догадываться. Межинов примерно прикидывал - на его зарплату подобных шмоток не купишь. Он знал, где и кем работает Карина: там столько не платят. У родителей Карина принципиально денег не брала. Выходит… ей, не скупясь, подбрасывает любовник? Когда же он появился? Когда Карина начала тратить больше, чем зарабатывала? Примерно… лет шесть назад. Дьявольщина! Он отменно маскируется, этот тип. Когда, где он встречается с Кариной? Куда она ходит к нему на свидания? Или это он приходит к ней под покровом ночи?

Несколько раз Межинов, не решаясь обратиться к подчиненным с щекотливой просьбой, самолично следил ночью за домом, где жила Карина. Ему не повезло - она не выходила, и в ее подъезд никто подходящий на роль богатенького кавалера не входил. В сущности, «неуловимый возлюбленный» мог подстраховаться: переодеться, изменить внешность. Но зачем такие сложности? Можно подумать, Карина - резидент иностранной разведки. Или как раз ее мужчина - резидент?

У Рудольфа Петровича кружилась голова, когда он думал об этом. Окольными путями он расспрашивал коллег Карины - женщин, работающих вместе с ней в фитоцентре «Анастазиум». Они подтверждали, что у Карины Серебровой, судя по ее высказываниям и поведению, есть мужчина, причем связь эта давняя, крепкая. К сожалению, в «Анастазиум» он не приезжал, они его не видели. Им самим интересно.

- Сколько стоят твои часики? - однажды спросил Рудольф, глядя на циферблат, украшенный бриллиантовой россыпью.

- Это подарок, - без улыбки сказала она. - Тебе не по карману.

Он насупился, промолчал. Что говорить? Она права - на такие часики ему пришлось бы копить несколько лет.

- Ты принимаешь столь дорогие презенты? От кого?

- От возлюбленного.

Карина резала по живому. Но разве он не сам спросил ее? Платонической, судя по всему, их любовь не назовешь: большие деньги мужчина готов тратить на любовницу, с которой ему хорошо в постели, а не на приятельницу, с которой ему приятно поговорить. Межинов гнал от себя эти догадки, избегал их - слишком сильную боль причиняли они ему. Не совместимую с жизнью.

Он вернулся мыслями в свои молодые годы, в мучительные и прекрасные весны, где таянье снегов, холодный, обжигающий губы березовый сок, запах черемухи, колдовские лунные ночи - все было полно Кариной. Они целовались, но даже в моменты самых жарких ласк Рудольф ощущал незримое присутствие третьего.

Значит, он был уже тогда? Кто? Как? Денег у парня, видать, еще не было. Во всяком случае, Карина если и выделялась среди своих сверстниц одеждой, другими признаками достатка, то не столь разительно. Межинов не раз и не два перебирал, пересчитывал по пальцам все окружение девушки в те годы… претендента на роль «неуловимого возлюбленного» не находилось. Кем стали их общие знакомые, он знал. Купить такие часики Карине ни один из друзей их юности был не в состоянии.

- Подвинься…

Наверное, Рудольф задремал, потому что не заметил, как пришла Светлана. После «итальянской любви» по телевизору ей захотелось чего-то подобного от мужа. Она принялась ласкаться. Супруг сжал зубы, чтобы не сказать резкость. Постепенно в нем проснулось желание, и он удовлетворил свою и ее потребность в сексе.

С Кариной все было не так. Она занималась с Рудольфом любовью, словно мстила кому-то - неистово, жарко, с отчаянием смертника. Такое сравнение пугало его, но и заводило. Эти редкие мгновения страсти горели нестерпимо яркими огнями, освещая его тусклое, унылое существование. Иногда Межинов с ужасом ловил себя на мысли, что если бы он выследил, узнал ее любовника… то убил бы его, чтобы всецело завладеть Кариной, ни с кем более не делить эту женщину. Многолетний милицейский опыт позволил бы ему замести следы и остаться безнаказанным. Опомнившись, подполковник стряхивал опасное наваждение, восстанавливал равновесие водкой, физическими нагрузками, с головой погружался в работу. В такие дни он охотно брал сына на прогулки, водил мальчика в зоопарк, в цирк, в теплое время года катал на катере по Москве-реке, покупал жене подарки. Он цеплялся за Светлану и Витьку как за спасательный круг, боясь утонуть в омуте своей гибельной любви.

После секса обе его женщины вели себя по-разному. Жена сразу засыпала, довольная, а Карина часами напролет лежала без сна, говорила странные, непонятные слова… задавала дикие вопросы.

- Ты мог бы застрелить меня и себя? Ты чувствуешь во время оргазма, как сливаешься со звездами? А после? Что ты ощущаешь, опустошение или… бессмертие?

Однажды она спросила Межинова:

- Где твоя любовь, в сердце или в космосе?

Он удивленно поднял на нее глаза, засмеялся.

- Люди любят сердцем, это всем известно.

- У меня не так, - серьезно произнесла Карина. - «Часы любви бессмертие в себе таят и песню звезд, дыхание небес… они питают пульс Вселенной».

- Чьи это стихи? - поинтересовался Рудольф.

- Ничьи. Древние…

***

Ева решила действовать самостоятельно, раз Смирнов не желает брать ее с собой. Она не станет его слушаться. Еще чего не хватало! Ограничить свою жизнь преподаванием испанского языка и домашним хозяйством? Ни за что! Она уже узнала вкус частного сыска, приключений, опасных тайн - и не собирается отказываться от этого блюда.

- Чем бы мне заняться? - размышляла она, лежа в ванной, полной ароматной пены, с газетой в руках.

На глаза попалось объявление о выступлении балетного ансамбля «Фуэте». Вот! То, что надо. Ева потянулась к мобильному телефону и набрала номер Смирнова, спросила без предисловий:

- Ты уже побеседовал с Ириной Рудневой?

- Пока не успел.

- Давай я с ней встречусь. Мы, женщины, легче поймем друг друга.

- Ева…

- Знаю, знаю все, что ты скажешь! - перебила она сыщика. - Со мной случилась кошмарная вещь: меня заманили в жуткий подвал, заперли, чудом не убили. Но это прошло. Я не могу продолжать жить в страхе! Я хочу вернуться к прежнему… к нашим разговорам, совместным поездкам. Мне надоело чувствовать себя в изоляции. Ты не имеешь права ограничивать мою свободу!

- Я не ограничиваю, - оправдывался Всеслав. - Я несу ответственность за твое благополучие.

- Так ведь дело пустяковое! Хулиганские выходки. Разве это опасно?

- Нет.

- И я так считаю! - обрадовалась Ева.

- Я имел в виду, ты никуда не поедешь. С женой Руднева я поговорю сам.

Ева рассердилась, долго ворчала, смывая с тела густую пену с запахом чайного дерева.

- Ну и ладно, - бормотала она. - И плевать! Начну занятия с новой ученицей. Смирнов еще пожалеет, что отказался от моей помощи.

Сыщик уже раскаивался в чрезмерной резкости тона, которым говорил с Евой. Можно было бы и помягче. Но он и думать не желал об участии Евы в его делах. Хватит с нее того, что он будет все подробно ей рассказывать.

Улыбаясь, он представлял, как она сейчас бушует и ворчит. Пусть возмущается, лишь бы с ней ничего не случилось: Ева была так близка и дорога ему, что он не собирался больше подвергать ее малейшему риску.

Ирина Руднева ждала Всеслава, прогуливаясь по набережной. С реки тянуло прохладой, мимо неторопливо проплывал прогулочный катер.

Танцовщица из «Фуэте» оказалась необычайно прямой, по-балетному изящной, красивой молодой дамой. Ее волосы, традиционно собранные сзади в пучок, были закреплены шпильками на затылке, длинную шею украшало золотое колье. Свободная светлая юбка из хлопка и такая же блузка выглядели безупречно. Мадам Руднева вполне могла бы работать манекенщицей - и внешность, и рост, и телосложение ей это позволяли. Беременность и роды не оставили после себя никакого следа.

Ирина с интересом разглядывала Смирнова, пока он шел к ней навстречу.

- А вы в отличной форме!

- Ну, до вас мне далеко, - усмехнулся сыщик.

Жена Руднева опустила глаза.

- Я хочу объяснить, почему отказалась разговаривать с вами у себя дома. Не желательно, чтобы нашу беседу прослушивали. Все эти шутки с «жучками» могут иметь реальную подоплеку. Во всяком случае, я предпочитаю отвечать на ваши вопросы на открытом воздухе.

- Техника не стоит на месте, - сказал Смирнов. - Если кто-то задастся целью, он услышит нас и здесь. Впрочем, раз вы так решили…

- Да! - перебила его Руднева. - Я так решила. Будем разговаривать в парках, на улицах, где угодно… только не в нашей квартире.

- Вы напуганы? Вам есть, что скрывать?

Ирина растерялась. Как у всякой красивой женщины, у нее были тайны.

- Вы гарантируете конфиденциальность? - волнуясь, спросила она. - Мой муж и свекровь не должны ничего узнать. Обещайте! Или я не скажу ни слова.

- Обещаю. Все останется между нами, - заверил ее Всеслав. - Это условие моей работы. Люди доверяют мне самое сокровенное, как врачу или психоаналитику. Иначе я не смогу помочь им. Не поставив диагноз, не вылечишь болезнь.

Он произносил банальные, примитивные фразы, но Рудневу это успокоило.

- Конечно, - кивнула она царственно посаженной головой. - Меня очень пугает то, что творится вокруг нас. Пусть все поскорее закончится.

Она шла, нервно покусывая губы; за ней тянулся воздушный шлейф французского аромата.

- Кто, по-вашему, терроризирует вашу семью? - спросил сыщик. - У вас есть подозрения, не так ли?

Она пожала точеными плечами, обдав спутника волной запаха духов.

- Если у вас хватит терпения, я расскажу вам историю моей жизни - вероятно, обыкновенную для вас, но драматическую для меня. Я ведь провинциалка, из Ставрополья, там училась, росла… потом потянуло меня в столицу. В классе я была самая некрасивая - большегубая, скуластая, тощая и длинная. Мальчики в мою сторону не смотрели, девчонки поднимали на смех, дразнили. Спасал балет. После уроков я собирала сумку с трико, пуантами и шла в зал - готова была пропадать там сутками. Усердие себя оправдало - меня заметили, взяли в детский ансамбль «Сударушка». Когда выросла, встал вопрос: кем быть? Я уже тогда грезила танцами, а отец уперся, требовал, чтобы я поступала в институт. Все равно, какой - лишь бы получить диплом о высшем образовании. Я честно пробовала сдать экзамены в торгово-экономический, провалилась… и уехала в Москву.

- Вот так прямо взяли и уехали? - удивился Смирнов. - Без денег? Без знакомств? Без возможности у кого-нибудь остановиться?

- Денег мне едва хватило на билет, - призналась Ирина. - А знакомства? Был у меня в Москве знакомый - Олег Загладин. Ансамбль «Сударушка» разъезжал с гастролями по всей стране, в том числе однажды мы выступали и в столице на молодежном фестивале. Этот Олег руководил взрослым танцевальным коллективом, он ходил на наши репетиции, подбирал себе перспективных девочек. Я ему приглянулась, но возрастом не вышла. Он тогда со мной поговорил, адрес свой дал, телефон в Москве. «Если надумаешь, - сказал, - приезжай ко мне, помогу устроиться». Ну… после провала на экзаменах в институт я его и вспомнила. Позвонила, он с трудом сообразил, кто я такая, но в помощи не отказал. Приезжай, мол, о деньгах не думай - на первых порах поддержу, потом сама начнешь работать. Я наивная была, глупая. Поверила… думала, он мои способности оценил, а он оказался птицей другого полета: падким на юных длинноногих девчонок, притом обязательно девственниц. Что было дальше, вы можете догадаться… Явилась провинциальная девица в Москву - жить негде, средств на существование нет, один бог и царь - Олег Загладин. В первый же день он отобрал и спрятал мой паспорт, поселил у себя на даче. Прежде, чем получить работу, мне пришлось переспать не только с ним, но и с дюжиной его дружков - таких же похотливых подонков. Вытворяли они со мной такое… язык не поворачивается говорить! Но хоть не обманули, пристроили в балетную группу «Арабеск», больше похожую на стриптиз на пуантах. Экзотика! И мужиков заводит. В этом «Арабеске» я промучилась год, потом мне повезло - случайно заметил меня один человек, познакомил со своим другом, руководителем «Фуэте». Еле я от Загладина вырвалась! Но зла на него не держу - сама виновата. Возвращаться в Ставрополь не хотелось, идти учиться - тоже. Куда? За какие деньги? Я танцевать люблю, а не мозги напрягать. Вы меня презираете?

- Нет, - искренне ответил Всеслав. - А в «Фуэте» тоже царят… э-э… легкие нравы?

- В общем, да. Но тут хоть никого ни к чему не принуждают - все по доброй воле, а не от безысходности. И платят хорошо. Если женщина замужем, как я, например, к этому относятся с пониманием. Если она просто не желает вступать в интимную связь, это ее право. Выступления в ночных клубах бывают на грани приличия, но не переходят ее. Кстати, в одном из таких ночных заведений я и познакомилась с Рудневым. Влюбилась сразу без памяти, ни о каком расчете речь не шла. Имя его меня поразило - Гордей, первый раз встретила мужчину с таким именем. И вообще… все у нас с ним в первый раз - любовь, свадьба, ребенок… Он до меня тоже не был женат.

- Вы любите своего мужа?

Ирина помолчала, глядя на волны, бегущие по мутной воде.

- Очень. Он меня ни о чем не спрашивал… я имею в виду, о прошлом. Никогда словом не обмолвился, какую жизнь я вела. Хотя догадывался, наверное. И я ему за это благодарна. Иногда я думаю, что у меня вовсе не было прошлого, что моя жизнь началась с чистого листа, когда мы с Рудневым познакомились. Он дал мне все, о чем я даже не мечтала.

- А почему вы настояли на том, чтобы продолжать работать в «Фуэте»? - поинтересовался сыщик. - Разве муж вас не обеспечивает?

- Разумеется, обеспечивает. Гордей ни в чем мне не отказал, ни разу. Но… я не могу быть полностью зависимой от мужчины, пусть даже самого любимого и любящего. Мой опыт приезда в Москву и ужасного, почти рабского существования у Загладина оставил глубокую зарубку. Человек должен быть в состоянии иметь крышу над головой, прокормить себя, одеть. Мне такую возможность дает танец - больше я ничего профессионально делать не умею. «Фуэте» - знакомый мне коллектив, неплохие люди; в общем, меня пока устраивает. С возрастом придется подумать о смене работы. Не представляю себе, что это могло бы быть.

- Вы полагаете, происходящее в вашей семье связано с вашей работой?

Ирина отвернулась, смахивая слезы. Ее аккуратно подведенные глаза размазались. Она вытащила зеркальце и принялась вытирать потеки краски.

- С самого рождения меня преследуют неудачи! - горько воскликнула она. - Или наоборот - я счастливая. Как это назвать? Моя мать рано умерла, зато у меня оказалась чудесная бабушка. Я не поступила в институт, зато переехала в Москву. Здесь мне пришлось туго, но я все-таки получила работу, выжила, встретила Руднева, мы полюбили друг друга. У меня сложилась прекрасная семья, родился здоровый ребенок… и снова надвигаются тучи. Неужели черные полосы у судьбы никогда не кончаются?

Смирнов развел руками.

- Жизнь испытывает нас на прочность, - сказал он. - Наверное, так или иначе, это происходит со всеми.

Ирина привела в порядок лицо, успокоилась.

- Выходя замуж, я ужасно боялась, что Гордей станет попрекать меня прошлым. Вряд ли он заблуждался насчет девушек, подобных мне. Но распущенность - не мой стиль! Думаю, он намеренно обходил и продолжает избегать говорить, размышлять об этом. Он просто закрыл глаза на эту часть моей биографии, не будучи уверен в том, что сможет принять всю правду обо мне. Лучше сделать вид, словно этого не было. Мы оба притворяемся! И судьба нас наказывает за малодушие.

- Вас кто-то шантажирует? - догадался Всеслав.

- Когда я ушла от Загладина, у него начались серьезные проблемы. Он ведь выпивал, баловался наркотиками… и на чем-то попался. То ли у него нашли травку, то ли получился скандал из-за какой-то малолетки - слухи ходили разные. Олег вынужден был скрываться, уехал… я уже забыла о нем. Шесть лет мы не виделись. И вдруг: иду с репетиции к такси и встречаю его на улице, случайно. То есть я тогда подумала, что случайно, а на самом деле Олег интересовался мной, узнал, что я вышла замуж за обеспеченного человека, и решил поживиться. Он специально поджидал меня у выхода… Я не сразу его узнала - небритый, опустившийся… худой.

- Что он у вас потребовал?

- Денег, конечно, - вздохнула Ирина. - Чего же еще? Он напомнил мне о том, как помог устроиться в Москве, и сказал, что долг платежом красен и что теперь моя очередь помочь ему. Сумма, которую он попросил, была незначительной, и я охотно согласилась, только бы он отстал.

- Вы дали ему денег?

Жена Руднева понуро кивнула.

- Я надеялась, он оставит меня в покое… но через пару дней он появился опять и потребовал уже гораздо большую сумму. Пригрозил, что покажет мужу кино, которое он снимал у себя на даче… ну, вы понимаете! Меня будто ледяной водой окатили - я вспомнила, что он любил снимать ужасные сцены «развлечений» на видео и потом просматривал эти кассеты со своими дружками. Представляете, если бы Руднев это увидел?! Я снова дала Олегу денег: у меня были собственные накопления, заработанные в «Фуэте». Когда он в очередной раз явился и потребовал денег, я ему отказала. Своих у меня больше не было, а у мужа я брать не собиралась. Загладин жутко разозлился, проклинал меня на все лады, обзывал… видно, здорово его припекло. «Ты еще пожалеешь! - вопил. - Еще приползешь ко мне на коленях! Будешь в ногах валяться!»

Лицо Ирины покрылось красными пятнами, но она не заплакала.

- Когда вы первый раз после длительного перерыва встретили Загладина? - уточнил Смирнов.

- Зимой… в конце января. Я запомнила. После того, как я не дала ему денег, начались телефонные звонки с угрозами.

Глава четвертая

Ева, напевая, готовила пирог с рыбой - надо же как-то развлекаться.

По сравнению с участием в Славкиных расследованиях, искусство и кулинария занимали ее куда меньше, но она прибегала к ним отчасти от скуки, отчасти из любви к удовольствиям. Сходить в театр, на выставку, полистать альбом с иллюстрациями иногда было довольно-таки приятно. Вкусно поесть - тоже далеко не последнее дело.

После тридцати фигура Евы приобрела выразительные полные формы, бороться с которыми оказалось не только бессмысленно, но и вредно. Округлости, изгибы и плавные линии украшали ее тело, а не портили его. Ева осознала, что ей не суждено быть костлявой, длинноногой и плоскогрудой красавицей, и успокоилась. Каждому - свое.

Зрелые формы и величавая стать античных богинь, не склонных к худобе, убедили ее, что расстраиваться по поводу своей внешности не стоит. Знаменитая статуя Афродиты - богини любви и красоты, с далеко не тощими плечами, далеко не осиной талией, с полными соблазнительными бедрами и слегка наметившимся животиком, веками воплощает в себе идеал женской привлекательности и сексуальности.

Поэтому Ева забросила диеты, пробежки и модные таблетки для похудения, предаваясь радостям жизни без раскаяния. Лишний килограмм не приводил ее в ужас и не лишал сна, как многих менее благоразумных женщин.

Пирог обещал быть восхитительным - Ева положила внутрь большие, сочные куски палтуса, обильно приправила их солью и специями, посыпала мелко нарубленной зеленью и поставила сей шедевр в духовку.

На кухонном столе перед ней лежала кипа газет, которые она хотела просмотреть, пока печется пирог. Журналисты изощрялись вовсю, придумывая небылицы из жизни звезд эстрады и кино, спортсменов и политиков. Ева равнодушно пробегала глазами невероятные истории, скандальные подробности и пикантные новости. Одна коротенькая заметка с названием «Нелепая смерть» привлекла ее внимание.

Некий журналист Ершов писал о последних месяцах жизни своей матери, Мавры Ершовой. Она стала жертвой хулиганских действий - планомерного, методичного запугивания со стороны неизвестного лица. Нервы пожилой женщины не выдержали, здоровье начало сдавать, и она скончалась. Милиция, призванная охранять граждан от подобного безобразия, оказалась не только бессильна, но и не заинтересована что-либо предпринимать. Они попросту отмахнулись от жалобы.

Далее господин Ершов кратко изложил свое возмущение бездействием правоохранительных органов и закончил риторическим вопросом: «До каких пор люди будут беззащитны перед выходками отпетых хулиганов?»

Запах пирога отвлек Еву от газеты. Она открыла духовку - ее изделие покрылось румяной корочкой, пора было вынимать его. Выкладывая пирог на блюдо, она все думала о прочитанном. История, описанная журналистом Ершовым, чем-то напоминала происходящее в семье Рудневых.

Ева выписала телефон и адрес редакции газеты и занялась уборкой. Заметка «Нелепая смерть» не шла у нее из головы. Наконец, она решилась - выключила пылесос, села и набрала номер, указанный в газете. Ей вежливо ответили, соединили с Ершовым, который весьма кстати оказался в редакции.

- Я прочитала о смерти вашей матери, - волнуясь, сказала Ева. - Примите мои соболезнования.

Журналист сдержанно поблагодарил.

- Могу я поговорить с вами? - спросила Ева.

- О чем?

Ершов был немногословен, раздражен неуместным любопытством.

- Видите ли… я кое-что слышала о подобной ситуации. Разве вы не собираетесь выяснить, по какой причине…

- Я очень тороплюсь, - перебил ее журналист. - Перезвоните мне через полтора часа, и тогда мы договоримся о встрече.

Он положил трубку прежде, чем Ева успела ответить.

Она снова взялась за пылесос, но одолевающие ее мысли мешали наведению чистоты и порядка. За полтора часа, отведенные ей журналистом Ершовым, она не успела как следует сделать уборку. Едва дождавшись назначенного времени, Ева позвонила.

Ершов не обманул: он оказался на месте и согласился встретиться с Евой у станции метро «Измайловский парк». Она летела туда, как на крыльях, охваченная сыскным азартом.

Солнышко припекало, цветочная пыльца носилась в горячем воздухе. Ершов, высокий, худощавый мужчина лет тридцати, стоял, обмахиваясь газетой. Ева узнала его по росту и рубашке в малиновых разводах, что было оговорено. Его лицо с угловатыми, заостренными чертами, покрывали бледные веснушки; высокий лоб с залысинами придавал журналисту вид интеллектуала; бесцветные глаза прятались за стеклами очков.

Он без улыбки поздоровался, сухо представился.

- Чем могу быть полезен?

Ева слегка растерялась. Увлеченная самыми фантастическими предположениями, она не подготовилась к разговору. Пришлось импровизировать на ходу.

- Я… понимаете, с матерью моей подруги происходит то же самое! - выпалила она.

- Что именно? - наклонив голову, уточнил Ершов.

Казалось, он плохо слышит.

- Кто-то звонит ей по телефону и придумывает разные страшилки. То пауками пугает, то… «жучками».

- Энтомологический [3] триллер! - глубокомысленно изрек Ершов, криво улыбнулся. - А я здесь при чем?

- Ну… вы писали, что вашу маму тоже запугивали.

- Это совсем другое дело, милая барышня, - нахмурился журналист.

- Да? Ей не звонили по телефону?

- Ей присылали письма…

Ева молча обдумывала услышанное. Неужели чутье подвело ее? Не может быть! Во время чтения заметки «Нелепая смерть» она отчетливо ощутила внутренний толчок: щелк! - ситуации Ершовых и Рудневых взаимосвязаны. Неизвестно, как и чем. Это она собиралась выяснить у автора материала.

- Какие письма? - спросила Ева, собравшись с мыслями.

- Чудовищно глупые и страшные, в духе черной магии. Будто бы сами Силы Тьмы явились из преисподней, дабы отправить душу моей матери в ад, обречь ее на вечные муки. А чтобы она не задерживалась на этом свете, против нее был произведен заговор на смерть, обряд с использованием кладбищенской пыли… и прочее. Письма изобиловали жуткими подробностями магических ритуалов - гробовыми гвоздями, могильными червями, проклятиями типа… «пусть отступится от тебя Ангел-Хранитель, твой избавитель… землю с трех могил мешаю, тебя проклинаю…». Что-то подобное. Ну и «сувениры» соответственные подкладывались - то пучки волос, перевязанные черной ниткой, то гвоздь ржавый, якобы из гроба, то осиновые щепки, то… словом, нарочно не придумаешь. Мать у меня была верующая, очень из-за всего этого переживала, сильно боялась, заболела даже. Особенно после того, как соседский пес Марсик издох.

- Марсик? - удивилась Ева.

- Да. Сначала нам подбросили фигурку собаки из воска, проколотую насквозь иглой… а потом Марсик… ну, вы понимаете. Мама ужасно расстроилась, она решила, что собака пострадала из-за нее. Представляете? Я потом узнал, что в городе эпидемия чумки, в том числе это коснулось и нашего двора. Сдох не только Марсик, а еще пара бездомных собак, которые ютились в нашем подвале.

- Вы пытались все объяснить матери?

- Много раз, - кивнул Ершов. - Она вроде бы слушала, соглашалась, но страх был сильнее. Вскоре после смерти Марсика мы нашли в почтовом ящике восковую фигурку женщины, проколотую иглой. Мама как ее увидела, сразу в обморок… слегла, и больше не встала. Вот чем закончились «магические» шутки!

- А что сказали врачи? Они назвали причину смерти вашей матери?

Ершов подавленно развел руками.

- Какая разница? Мама раньше болела бронхитом, пневмонией… у нее было слабое здоровье. Участковый врач сказал, что на почве нервного перевозбуждения возникла легочная недостаточность, потом паралич сердца… в общем, зачем вам такие грустные подробности?

- Я дотошная, - сказала Ева. - Хочу сделать вывод на основании большего количества фактов. Каким образом попадали к вам эти ужасные письма?

- Их бросали в наш почтовый ящик. Они были в простых конвертах без обратного адреса. Насколько я могу судить, текст писем набирали на компьютере, потом распечатывали. К сожалению, мама их сразу сжигала: она была уверена, что таким образом нейтрализует вредное воздействие.

- Жаль…

- Чего? - встрепенулся журналист. - Писем?

- Жаль, что нельзя на них посмотреть, - вздохнула Ева.

- А что вы ожидали увидеть? Настоящие колдовские атрибуты? Уверяю вас, бумага была самая обыкновенная, для принтера… шрифт тоже не готический и не похожий на каббалистические символы; почтовый конверт, какой можно приобрести в любом отделении связи. Ничего сверхъестественного.

- Фигурки из воска вы тоже уничтожили?

- Тем же способом, - подтвердил Ершов. - После смерти матери я решил написать об этом злодеянии в газете. Вдруг кто-то еще стал жертвой подобных «шуток»?

- Можно, я вам позвоню, если понадобится? - спросила Ева.

- Конечно. Вы первая, кого заинтересовала моя заметка. Люди привыкли проходить мимо чужой беды.

Ева поблагодарила журналиста и побежала к метро. Ей не терпелось позвонить Славке.

Паутинки летали в остывающем воздухе, невесомые, свободные от людских печалей.

***

День Рудольфа Межинова начался как обычно - ранний подъем, разминка, душ, легкий завтрак. Подполковник поддерживал свое тело в хорошей физической форме.

- Ты куда? - спросила жена, когда он, стоя перед зеркалом в прихожей, причесывался.

Коротко подстриженные волосы не желали ложиться ровно.

- На работу.

- Рано еще…

Он смерил Светлану таким взглядом, что следующий вопрос застрял у нее в горле.

Межинов вышел на улицу - во дворе распускалась сирень: ее запах напомнил ему Карину, ее влажные черные глаза, опушенные длинными ресницами, ее нежную грудь, ее сильные стройные ноги…

- Рудольф Петрович!

Черт! Как неудобно получилось - задумавшись, Межинов прошел мимо служебной машины, которая уже ждала его. Водителю пришлось окликнуть начальника.

Подполковник не любил субординацию - он предпочитал ходить в штатском, если условия позволяли, и приучил подчиненных обращаться к нему по имени-отчеству.

- Подбрось-ка меня на Осташковскую, - сказал Межинов, не глядя на водителя.

- Разве мы не в управление?

- Нет.

Парень молча выехал на шоссе - время от времени начальник просил отвезти его на Осташковскую улицу, выходил и отпускал машину. Водитель подозревал, что там живет любовница Межинова. Мужчина он еще молодой, видный - почему бы ему не закрутить роман на стороне? Впрочем, это были только догадки.

Впереди ехала поливальная машина. От мокрого асфальта поднимался пар.

- Останови здесь.

- Так ведь мы…

Парень хотел сказать: «Мы еще не доехали», - но Рудольф Петрович уже хлопнул дверцей, не оглядываясь, зашагал по тротуару. Здесь неподалеку жила Карина. Однокомнатную квартиру на Осташковской улице ей купил отец, предприниматель Игнат Серебров, занимающийся продажей компьютерных игр и программ. Его фирма «Интерком» пошла в гору.

Можно было бы подумать, что Карину обеспечивает отец. Но это не соответствовало действительности, Межинов проверял. Отношения Серебровых с дочерью складывались тяжело - она редко встречалась с родителями, отказывалась брать у них деньги и вела независимый образ жизни. Квартиру - и то приняла скорее по необходимости иметь отдельное жилье, чем по родственным мотивам.

Межинов увидел ее дом, замедлил шаг и спрятался в кустах. Вернее, занял удобную позицию для наблюдения. Карине в голову не могло прийти, что он иногда следит за ней. Узнай она о сих неблаговидных поступках, скандал устроила бы грандиозный. Разругались бы насмерть! Рудольф опасался разоблачения, но не справлялся со своим жгучим интересом к «неуловимому любовнику», не выдерживал и в очередной раз оказывался рядом с домом Карины. Что он рассчитывал увидеть?

Он досконально изучил ее рабочий график в «Анастазиуме» - в те дни, когда ему удавалось проследить за ней, маршрут Карины был один и тот же: дом, работа, изредка магазины, дом. Все. Казалось, она ведет строгую, почти монашескую жизнь. Однако Межинов прекрасно знал, какой вулкан бурлит под этим обманчиво спокойным покровом.

В периоды потепления в их отношениях Карина приглашала Рудольфа к себе домой. Стены ее квартиры были оклеены обоями под шелк, мебель и все предметы обихода тщательно подбирались и стоили немалых денег. Он молча рассматривал это великолепие, но вопросов не задавал. Боялся услышать откровенный, безжалостный ответ.

- Что ты так вздыхаешь? - однажды спросила она. - Не нравится?

- Наоборот, - притворно улыбнулся он. - Прикидываю, сколько средств пошло на такой телевизор, кресла, столик в мавританском стиле, узорный паркет.

- Чужие деньги не считают, - холодно отрезала Карина.

- Тебе отец помогает?

Она молча повернулась, сверкнула глазами, как раскаленными угольями. Будто прижгла к месту. Слова были не нужны, Межинов все понял.

Паутинка попала ему в лицо, вернула к действительности. И вовремя. По аллее шла Карина - она торопилась на работу: сегодня у нее первая смена.

Сердце Рудольфа замерло и неистово забилось, дыхание перехватило. Ее появление всегда заставало его врасплох. Она была безукоризненно одета: тонкая юбка до колен, в обтяжку, блуза с воланами, туфли на маленьких каблуках. Движения ее бедер, ее походка… сразу вызвали у Межинова желание, от которого он до ломоты сжал зубы. Что она с ним делает?!

Он пригнулся. Карина прошла мимо, оставляя за собой запах тропической зелени - ее постоянных духов. У подполковника закружилась голова, он с трудом взял себя в руки. Теперь он наблюдал за ней сзади: прямая спина, вьющиеся локоны, белая полоска шеи между волосами и воротником… Если бы он мог прикоснуться к ней губами!

Карина поймала машину. Конечно, у нее достаточно денег раскатывать по городу на такси. Денег ее любовника! Проклятая, божественная женщина… она сведет его с ума!

Межинов подошел к тому месту, где Карина только что садилась в такси - в груди у него болезненно заныло. Он остановил следующую машину, показал водителю служебное удостоверение, уселся рядом.

- Езжайте прямо, пожалуйста.

Тот молча двинулся за такси, которое везло Карину. Ничего интересного и на сей раз не произошло. Дама приехала к Киевскому вокзалу, велела водителю ждать, а сама куда-то направилась. «Наверное, собирается отдохнуть недельку на юге, - подумал Рудольф. - Интересуется билетом на поезд». Выходить из машины он не рискнул: на вокзале потеряться - раз плюнуть. Раз Карина не отпустила такси, значит, скоро вернется. Так и случилось. Она вынырнула из толпы приезжих, села в авто и поехала к фитоцентру «Анастазиум», вышла, перед ней открылись, впустили и закрылись раздвижные стеклянные двери здания.

- Ну что, я больше не нужен? - раздраженно спросил шофер у Межинова. - Могу быть свободен?

Подполковник рассеянно кивнул. Он был занят невеселыми мыслями. Уже несколько раз Карина ездила на Иссык-Куль, не одна, наверное. Восторженно делилась впечатлениями.

- Ненавижу заграничные курорты, - искренне говорила она. - Все эти сусальные, пряничные домики, неестественную чистоту, ухоженность каждого клочка земли, хлорированные бассейны, пресную пищу, безвкусную воду. То ли дело - горные хребты Тянь-Шаня, необозримые просторы, ущелья Ала-Тоо, белоснежные вершины, родники, запах полыни и лаванды… прозрачный, как слеза, воздух.

Карина привозила с Иссык-Куля киргизские войлочные коврики, изделия из серебра, пиалы для чая. Она показывала Межинову редкой красоты серебряные серьги с бирюзой - длинные, все из мелких подвесок, цепочек, покрытые тончайшим узором.

Этим летом она тоже куда-нибудь уедет, будет часами сидеть на берегу, любоваться водой - морем, рекой, озером, предаваться в воображении любовным ласкам. Или, что еще ужаснее, наяву отдаваться другому мужчине, ее тайному возлюбленному. Там, вдали от посторонних глаз, им нечего бояться и не от кого скрываться. Там они…

Межинов скрипнул зубами. Он опомнился, увидел, что стоит на тротуаре, как истукан, и мешает прохожим. Надо идти к метро, ехать в управление - его ждет насыщенный рабочий день. А сил уже нет… их выпила, вытянула по капле Карина, иссушила его душу до дна.

Подполковник не заметил, как оказался в своем кабинете, распахнул окно, включил вентилятор. Ему было жарко, внутри все горело… запеклось незаживающей раной.

За окном шумел в липовой посадке ветер, небо затягивали тучи. Парило. Из-за горизонта надвигалась гроза.

Глава пятая

Смирнов встретился с двумя своими осведомителями и по их подсказке без особых хлопот разыскал бывшего шоу-продюсера Олега Загладина. Тот проживал на заброшенной даче своего друга, такого же опустившегося растлителя малолетних, алкаша и наркомана по кличке Звон. Прозвище свое Звон получил за неуемную болтливость.

Оба заблудших грешника пытались раскурить адскую смесь из маковой соломки и еще какой-то гадости, которую им удалось раздобыть. Небритые, немытые, с мешками под глазами, они долго не могли понять, кто к ним забрел.

Всеслав поморщился от спертого воздуха. Он не переставал удивляться, до какой степени нищеты и самоуничижения могут опускаться люди за какие-нибудь два-три года. Стремительность падения вниз ужасала.

- Чего надо? - угрюмо буркнул Загладин.

Сыщик узнал его по длинным заостренным ушам и рыжим волосам.

- Поговорить, - располагающе улыбнулся гость.

- Деньги есть? - пискнул маленький, тощий Звон.

- Деньги потом.

Загладин заинтересованно поднял голову, отрываясь от своей самокрутки.

- У него «башли» есть! - радостно пропищал Звон, вскакивая из-за колченогого, уставленного грязной посудой стола. - Слышь, Олежка?

Смирнов достал из кармана несколько хрустящих новеньких купюр и помахал ими.

- Деньги получит тот, кто ответит на мои вопросы! - торжественно заявил он.

Звон с готовностью придвинулся, разразившись тирадой по поводу их бедственного положения.

- Заткнись ты! - не выдержал Загладин. - Ну, что тебя интересует? - грубо обратился он к гостю. - Мы не стукачи, парень!

- Я понял. Вы Ирину Рудневу знаете?

Загладин сразу помрачнел, замкнулся. Звон тупо уставился на сыщика. Слышно было, как жужжат под грязным потолком мухи.

- Что, язык проглотили, ребятишки? - ехидно произнес Всеслав. - Так я вам живо напомню, за чей счет вы тут кутите!

Ему уже стало ясно, что ни Загладин, ни Звон телефонными хулиганами быть не могут. Вымогать деньги у женщины с запятнанным прошлым - это предел их фантазии. И то - на этот шаг их толкнуло отчаяние. Вероятно, и видеокассет никаких у них не имеется: пропили, продали. Хотя… чем черт не шутит? А вдруг?

- Я, ребята, с вами церемониться не собираюсь, - зло сказал сыщик. - Заложу вас с потрохами. И переедете вы на казенной машине из этой вонючей берлоги в ментовку. Вас там заждались!

- Он нас заложит! - в ужасе завопил Звон, оправдывая свое прозвище. - Слышь, Олежка? Как он нас нашел? А?! Все! Нам кранты! Сваливать надо! Сваливать! Говорил я тебе, нечего в Москву соваться! Это все ты! «Пастушку», мол, разыщу… она нас озолотит. Она теперь богатенькая!

- Тебя Ирка прислала? - заорал Загладин, наступая на гостя. - Сука! Я этой стерве покажу, где раки зимуют!

Неуловимым легким движением сыщик взял его за руку, повернул, дернул, и Олежка с размаху грохнулся на немытый пол. Звон в страхе забился под стол и непрестанно скулил оттуда, вымаливая пощады.

- Он нас замочит! - визжал. - Его Иркин муж нанял! Я тебе говорил, не связывайся!

- Цыц ты… - простонал Загладин, отползая в захламленный угол. - Придурок…

Смирнов наклонился и одним рывком выволок хозяина дачи из-под стола. У того глаза чуть из орбит не вылезли от страха.

- Повторяю вопрос, - с холодным спокойствием произнес он. - Вы знаете Ирину Рудневу?

- Рудневу не знаем! Не знаем… вот те крест! - судорожно пытался перекреститься Звон. - Не убива-ай! Грех тебе будет! Ирку Пастухову знаем, «Пастушка» ее кличка… это… ну, псевдоним ее в стриптизе… «Прекрасная пастушка»! Понимаешь, брат? Они, девки, себе прозвища придумывали… У Ирки фамилия - Пастухова. И в балете она… одежду такую надевала, наряд пастушки во… восемнадцатого века.

- Все, продал… - просипел из угла Загладин. - Сдал, сволочь.

- А ты не ругайся. Чего ругаться-то? - тарахтел Звон. - На тот свет захотел? Мне еще рано! Ты меня спросил? Посмотри на его рожу… он нам шею скрутит и пойдет себе, насвистывая. И не оглянется.

Смирнов отшвырнул тощего типа ногой и подошел к Загладину, вытащил из-за пояса короткую дубинку, сделал вид, что примеривается, куда половчее ударить.

- А-а-ааа-а! - завопил уже и бывший продюсер. - Не надо! Постой… погоди ты! Давай поговорим!

- Наговорился я с вами, ребята. Пришла пора вам с Богом разговаривать.

- Ну, требовал я у Ирки деньги, признаюсь! - закричал, закрывая голову руками, Загладин. - Пугал ее! Врал, что видеокассету, на которую мы ее «штучки» снимали, покажу ее мужу. Нет у меня никаких кассет, все во время обыска выгребли! Клянусь! Я врал! Понтовался! Она мне сначала деньги давала, а потом отказалась… наотрез. Нету, мол. Ну, я и отстал. Поорал на нее для острастки, чтобы не вздумала заявить, куда не следует, и все. Все! Мамой клянусь!

- Смотри, - поигрывая у него перед носом дубинкой, предупредил сыщик. - Еще раз в Москве появишься, пеняй на себя. А Ирину Рудневу будешь обходить за километр! Увидишь где-нибудь случайно, беги прочь. Запомнил, гнида? Она свое на тебя отработала.

- Мы ее вообще не знаем! - с готовностью пропищал Звон. - «Прекрасная пастушка» была, да сплыла. Ирина Пастухова? Понятия не имеем, кто такая! Никогда не видели, не слышали! Руднева? Тем более.

Загладин с отвращением сплюнул, отворачиваясь от дружка. Звон был и остался трусливой мразью. А Ирка-то, подлюка! Нашла себе заступничка. И ведь придется теперь совсем залечь на дно - такой дядя зря болтать не станет. Сказал - прибью, и прибьет.

Смирнов еще немного попугал «беглых преступников» и собрался восвояси.

- Эй, а деньги? - спохватился Звон.

- Что-о-о?

Хозяин дачи поник, стушевался. Понял, что гостя лучше не злить.

- Ирка не такая уж невинная овечка, - с досадой пробормотал Загладин. - Она меня отравить хотела. Подсыпала какой-то хрени в кофе… хорошо, что меня почти сразу вырвало. А то бы… поминай, как звали.

- Было такое дело! - услужливо подтвердил Звон. - После оргии! Олежка ее заставил обслужить всех по полной программе. Ну, она и взбеленилась. Подумаешь, цаца!

Сыщик прикоснулся дубинкой к подбородку Загладина.

- Я тебя предупредил. И тебя, шавка! - повернулся он к тощему. - Запомнили?

Он вышел из покосившегося домика и зашагал к спрятанной в зарослях орешника машине, чувствуя спиной взгляды «ребятишек», полные бессильной ненависти. Всеслав был доволен - хоть одно полезное дело он сделал: отвадил вымогателя от Ирины Рудневой.

Из дачного поселка Смирнов возвращался в Москву сквозь грозовой ливень. Небо прочерчивали белые молнии, стена дождя отвесно, с шумом падала вниз. Хорошо, что он успел выехать с грунтовки на асфальт. Неожиданно всплыли в памяти слова Загладина: «Она меня отравить хотела…» Если даже и так, Ирину можно понять.

В городе ливень припустил еще сильнее. На дорогах стояла вода, все терялось в дождевой мгле.

Сыщик решил по пути домой заехать к ветеринару, который лечил собаку Рудневых. Тот принял посетителя приветливо.

- А где ваш питомец?

- Я по другому поводу, - улыбнулся Всеслав. - Хочу приобрести щенка ротвейлера. Вы меня не проконсультируете?

- Отчего же нет? С удовольствием.

Ветеринар оказался маленьким пухлым мужчиной, чрезвычайно волосатым - повсюду, кроме головы. Черные волосы густо курчавились на груди, на руках и, вероятно, под халатом и брюками их было не меньше. Зато голову скромно окаймлял редкий венчик кудряшек.

- Понимаете, у моих приятелей, кого ни спрошу - собаки дохнут, как мухи, - приступил к делу Смирнов. - Не хочется заводить капризного, хилого пса, потому что мне совершенно некогда с ним возиться.

- Вообще-то ротвейлеры довольно выносливы и неприхотливы, по сравнению с некоторыми другими породами. Щенков необходимо вовремя прививать, правильно кормить, и тогда особых проблем не возникнет.

- Мой знакомый, господин Руднев, тоже так думал, - гнул свое сыщик. - И прививки делал, и кормил, как положено, а пес все равно издох!

- Руднев? - оживился ветеринар. - Это мой клиент… вернее, он приводил ко мне своего ротвейлера, Дика, кажется. У меня отличная память. Иногда Рудневы вызывали меня на дом. Да… печально, но их собака заразилась чумкой от дворняг, и мне не удалось ее спасти.

- А прививку от чумки Дику делали?

- Разумеется! Хотя привитые собаки тоже могут подхватить заразу, они легче переносят болезнь и чаще всего выздоравливают. А вот Дик… Минуточку!

Ветеринар встал, подошел к своему шкафу, порылся на полке, достал какой-то толстый журнал и принялся его листать.

- Да, правильно, Дику делали прививку, - сказал он, найдя соответствующую запись. - Видимо, неудачно. Такое бывает.

- Рудневы вас вызывали, когда пес заболел? - не отставал Смирнов.

- Конечно.

Ветеринар сел и подозрительно уставился на посетителя. Что за неуемное любопытство?

- Какие были симптомы? - допытывался сыщик.

- Похоже на чумку…

- А на отравление?

Ветеринар задумался, между его черными кустистыми бровями образовалась вертикальная складка.

- Ну… на определенном этапе… признаки отравления и заболевания чумкой бывают весьма схожи… Я не могу утверждать с полной уверенностью. Надо делать анализы, лабораторные исследования. Но Рудневы меня об этом не просили. А почему вас интересует именно Дик?

- Это собака моих знакомых, - выкрутился Всеслав. - Я не люблю рассуждать абстрактно. Конкретный случай куда нагляднее. Выходит, ротвейлера легко отравить? Он что, хватает на улице всякую гадость?

- Как приучите. Кстати, с чего вы взяли, будто Дика отравили? Я такого не говорил.

Смирнов еще четверть часа задавал ветеринару разные вопросы о ротвейлерах, делая вид, что пришел сюда за этим, а не из-за Дика. За окнами шумел дождь.

Когда Смирнов вышел, уже стемнело. Ливень стихал, гроза уходила на запад. Горели фонари, их голубоватый свет делал городской пейзаж похожим на старинную гравюру.

Сыщик ехал домой с мыслями о Еве. Она звонила и обещала рассказать ему что-то интересное. После Крыма Ева изменилась… слегка загорела, похудела, стала молчаливее. Она постоянно менялась: то в одном, то в другом. Всеслав не успевал привыкнуть.

За ужином он поделился с ней результатами встречи с Загладиным и его дружком.

- Ты уверен, что Рудневых запугивают не они? - спросила Ева.

- Почти. Им не до тонкостей типа «жучков» и паучков. Опустившиеся, жалкие подонки, которые скоро начнут собирать бутылки по помойкам. Как я и думал, Загладин блефовал, говоря о видеокассете. Во-первых, он «влетел» на крупную сумму, за ним гоняются кредиторы; во-вторых, малолетка, из-за которой поднялся сыр-бор, оказалась сестричкой борзого криминального авторитета. Так что на Олега охотится и «братва», и милиция. Дачу с квартирой у него отобрали за долги, а перед тем все там перевернули - что оперативники во время обыска не изъяли, растащили бандиты. Вот такая картина вырисовывается. Загладин еле ноги унес, ему не до кассет было. Страх и безнадегу пытается утопить в наркотическом и алкогольном опьянении.

- Жуть какая, - передернула плечами Ева. - Что ты намереваешься предпринять?

Смирнов развел руками. Он пока не знал.

- Понаблюдаю за домом, где живут Рудневы… может, зацепка и появится.

Ева протянула ему газету с заметкой «Нелепая смерть».

- На, почитай. Я сегодня разговаривала с Ершовым, автором этого материала. Не хочешь с ним встретиться?

***

Ирина Руднева, бывшая «Прекрасная пастушка», сидела в спальне перед зеркалом и не узнавала себя. Кажется, у нее появились первые седые волоски. Это в двадцать пять лет! Что же дальше будет?

Гордей уехал на работу, ей тоже было пора в танцзал. Впервые не хотелось никуда собираться, ехать, репетировать, видеть рядом разгоряченные, потные тела других молодых женщин. Ирина резко поднялась, сняла шелковый пеньюар и осталась полностью обнаженной. Она возненавидела свое тело с тех пор, как…

Если не обманывать себя, то она, Ира Пастухова, так и не смогла перешагнуть через порог той деревянной дачи Загладина, где ей приходилось ублажать продюсера и его дружков. Это для других она теперь респектабельная, обеспеченная дама, танцующая в «Фуэте» из прихоти, свойственной богатым, избалованным людям. А в глубине души она не переставала ощущать себя продажной девкой, доступной любому, на кого укажет перст Олега.

Она не во всем призналась сыщику. В первый же день приезда Ирины на дачу Загладина он обвинил ее в краже. У него пропала крупная сумма денег, а Ирина выходила из дому, по его же просьбе, в магазин: покупала вино и закуску. Вернувшись, она застала хозяина в бешенстве.

- Ты взяла деньги? - дико вращая глазами, орал он. - Воровка! Все вы такие, провинциалки! Куда ты их дела? В лесу закопала? Или успела дружку передать? Где твой сообщник, говори?! Я звоню в милицию, тварь! Посидишь в тюрьме, быстро признаешься!

Ирина опешила, ноги ее подкосились, в лицо ударила горячая волна стыда. Она в жизни чужого не брала! А тут… Что он кричит? Какой сообщник? От слова тюрьма ей стало совсем плохо. Ужас, боязнь позора затмили соображение.

Сейчас, наученная горьким опытом, Ирина понимала, что та сцена была разыграна Олегом специально для нее, наивной, неиспорченной девчонки, в расчете на ее глупость и страх. Тогда же ее словно парализовало - и внутренне, в мыслях, и физически, на нее нашел столбняк. Возможно, частично она пребывает в нем до сих пор.

А в тот день Загладин отобрал у нее все документы и сказал, что в милицию, так уж и быть, заявлять не станет.

- Жалко тебя, дуру! Отработаешь то, что украла! - угрожающе изрек он. - Рыпнешься - в тюрьме сгною! Деньги пропали, здесь повсюду твои следы, отпечатки твоих пальцев, дорогуша. Так что срок я тебе обеспечу, не сомневайся. Узнаю, что кому-то звонила, выходила из дому без моего позволения - пеняй на себя!

И началось ее сексуальное рабство. Сначала Олег с ней натешился, развлекался, как хотел. Потом дружков приобщил к «сладкому». Для них это было не впервой, только Ирина того не знала. Они заставляли ее танцевать голой, отдаваться при всех… и совершать еще много всяких изощренных действий. Она не смела сопротивляться, перечить… не смела отказывать в удовлетворении самых низменных, грязных, постыдных желаний гостей Загладина. Ее будто опоили чем-то, лишили воли и достоинства, женской гордости, разума, наконец.

Если Ирина не повиновалась, Олег ее бил - не сильно, но унизительно: по лицу, а мог и ремнем отстегать. Парочка шрамов осталась на память о том времени. Потом Ирина, наверное, надоела загладинской компании. Им захотелось отведать чего-нибудь новенького, свеженького, и Олег ее отпустил стриптизершей в «Арабеск». Придумали ей прозвище - «Прекрасная пастушка», нарядили в соответствующий костюмчик и отправили раздеваться при публике. Справедливости ради, надо сказать, что «Арабеск», кроме стриптиза, показывал иногда и балетные номера. Ирина приобрела определенные навыки, усовершенствовала технику. «Арабеск» стал ее ступенькой к «Фуэте».

Она потеряла уважение к себе после года, проведенного у Загладина; душа ее высохла, подобно выжженной пустыне, сердце окаменело. Иногда ей казалось, что той Иры Пастуховой, которая приехала покорять Москву, больше не существует; она умерла, а вместо нее живет и выступает в задымленной полутьме ночных клубов и на подмостках варьете другая женщина - Прекрасная пастушка: обнажает перед плотоядными взглядами зрителей не свое, а чье-то чужое тело. Она даже не понимала, что красива той неповторимой, разящей красотой, замешанной на генах северных славян и степных народов, которая заставляет мужчин всего мира терять голову из-за русских девушек.

Когда Ирина чуть пришла в себя, у нее появились любовники. Так поступали все девушки в «Арабеске» и большинство танцовщиц «Фуэте», заводили связи с обеспеченными мужчинами, пользуясь их деньгами и покровительством. Они не думали о любви - просто таковы были правила игры, в которой они принимали участие. Ирина подчинялась правилам, принимая поклонение, восхищение и подарки, ничуть не обманываясь относительно мотивов поклонников. Она делила с ними постель - именно так - давая им то, чего они хотели от нее: секса, секса и секса. Взамен получала защиту от посягательств сутенеров и любителей погреть руки на женской красоте, ну и валюту, как водится. О будущем никто из девушек не думал - единицам удавалось подписать контракт с престижными модельными агентствами либо удачно выйти замуж за иностранца или «нового русского», остальных ожидало одно и то же: постепенное увядание, снижение спроса, деградация, алкоголизм и наркотическая зависимость, жалкое прозябание. Ни семьи, ни карьеры, ни достойного занятия. Что они умеют? Танцевать, раздеваться и отдаваться.

- Мы - товар! - говорила приятельница Ирины, приехавшая в столицу из Нижнего Тагила. - Возраст снижает нашу цену. Нас ничего не ждет, и когда мы выдохнемся, окажемся на свалке!

Ирина лукавила, уверяя сыщика, что не держит на Олега зла. Разве не он растоптал, уничтожил ее девичью чистоту, заставил презирать себя? Он применил к ней «мертвый захват» и окунул в грязь, из которой не выберешься. Она мечтала стать танцовщицей, а не девочкой для развлечений. Увы, получилось по-другому.

У Ирины не было ни возражений, ни надежды изменить заведенный порядок. Да и чего другого она заслуживает? Но судьба сжалилась над «Прекрасной пастушкой» и преподнесла ей, за все ее страдания, сказочный дар.

Встреча с Гордеем Рудневым врезалась в ее память каждой, самой незначительной подробностью. После выступления в ночном клубе «Вирджиния» официант принес в комнату, где переодевались девушки, карточку с приглашением для Ирины. Некий господин Руднев желал поближе познакомиться с очаровательной дамой.

Ирина не стала отказываться - настроение у нее в ту ночь было паршивое, хотелось выпить, развеять грусть. Она подошла к указанному в карточке столику. Мужчина с открытым, приятным лицом поднялся, представился.

- Вы мне очень понравились, - просто сказал он. - Впервые вижу такую красивую женщину. Давайте выпьем шампанского! За вашу неповторимость.

Ирина невольно улыбнулась. В его глазах не было заметно похотливого огонька; он не спешил дотронуться рукой до ее коленки, обтянутой черным чулком, не заглядывал в слишком откровенный вырез платья.

- Вы не обязаны сидеть со мной, если вам не хочется, - прошептал Руднев, чуть наклоняясь через стол. - Я буду вашим кавалером на сегодняшнюю ночь, пока не наскучу. Вы сможете отделаться от меня в любой момент. Но я очень постараюсь, чтобы этого не произошло.

Никто никогда не обращался с Ириной так уважительно, с таким искренним желанием заслужить ее расположение, как Гордей Руднев. Он вел себя не как мужчина, который заплатил за ее общество, а как рыцарь - галантный и восхищенный. Потом он отвез ее домой, поблагодарил за волшебную ночь и… уехал.

На следующий день посыльный принес Ирине огромную корзину цветов «от счастливейшего из мужчин». Так начался их короткий, бурный роман. Когда господин Руднев предложил Ирине руку и сердце, она ушам своим не поверила. В самых смелых снах ей не могло привидеться подобное.

- Ты шутишь? - спросила она, едва сдерживая слезы. - Это жестоко! На таких, как я, не женятся.

- Кто тебе сказал?

- Я не могу…

- Ты мне отказываешь?

- Нет, но…

Руднев расстроился, побледнел.

- Может, дело в возрасте? - упавшим голосом спросил он. - Тебе всего двадцать…

Ирина ужаснулась - ей ведь действительно только двадцать лет, а она чувствует себя даже не зрелой женщиной, а старой и опытной, которая через многое прошла, многое испытала. И вот, заветное золотое яблочко готово упасть к ней в руки, а она медлит, раздумывает. Ускользнет удача - не догонишь.

- Будь, что будет, - решилась она. - Я согласна.

- Поехали выбирать свадебное платье!

Он не успокоился, пока они не купили Ирине все необходимое. Дни до свадьбы пролетели как ураган - Руднев затеял ремонт в квартире, перестановку. Он возил Ирину по мебельным салонам, заставлял ее выбирать шторы, посуду, ковры, постельное белье, разные бытовые мелочи. А она… чувствовала себя замухрышкой на чужом празднике. Вот-вот ее узнают, разоблачат, сорвут ложные покровы, начнут показывать на нее пальцем.

- Гордей, опомнись, - однажды не выдержала Ирина. - Тебе не нужно на мне жениться. Я и так буду жить с тобой! Ты знаешь, кто я… какое у меня прошлое.

- Я ничего не стыжусь и ни о чем не жалею, - серьезно сказал он. - А жить мы будем вместе, как муж и жена.

До того момента, как они обменялись обручальными кольцами и женщина-распорядитель поздравила их с законным браком, Ирине все казалось, что ничего такого с ней случиться не может. Что она проснется и обнаружит: все исчезло, испарилось… она прикорнула в танцзале или в поезде, который везет ее на гастроли… или еще где-то. И Руднева рядом с ней нет и не было. Это она замечталась, увлеклась… воспарила в облака. Пора приземляться!

Вокруг смеялись приглашенные, хлопали пробки от шампанского, пахло цветами, духами, и она, в белом платье, в веночке и фате находилась на грани забытья… что-то говорила, двигалась, улыбалась, принимала поздравления… но сквозь дымку отстраненности. Будто все происходило не с ней, Ириной, а с другой, красивой и достойной женщиной. Эту другую женщину взял под руку и повел к выходу влюбленный супруг… подхватил на руки, понес к машине… Эта другая вошла с ним в уютную, превосходно обставленную квартиру, чтобы быть в ней хозяйкой. Это другую целовал, обнимал и лелеял молодой, привлекательный мужчина. Другая родила ему ребенка…

Ирина до сих пор не поверила до конца, что она жена Руднева - законная, любимая, уважаемая и желанная. Может быть, поэтому и не бросала «Фуэте». А вдруг счастье ее обманет - вспорхнет и улетит? И останется она одна-одинешенька, без кола, без двора, без гроша за душой. Зарубки прошлого! Как глубоко, крепко въелись они.

Появление Загладина, призрака из болезненного кошмара, напомнило ей, кто она. Прошлое догнало, грубо вторглось в ее новую благополучную жизнь. Чтобы помочь Ирине понять, как она любит своего мужа, как боится его потерять.

- Ира! - позвала из своей комнаты свекровь. - Ирочка! Иди сюда!

Она поспешила одеться, захватила с собой лекарство. Наверное, Екатерине Максимовне плохо. Поскольку своей матери Ирина не помнила, называть свекровь «мамой» не смогла - она никого так не называла. Та не обиделась, приняла как должное, что невестка обращается к ней по имени-отчеству.

- Я тебе кое-что рассказать хочу, дочка, - пробормотала свекровь, когда Ирина подошла. - Ты сядь… Мне душу облегчить надо. Умру я скоро.

- Ну, что вы! - вздохнула Ирина.

- Ты не спорь… Я смерть видела! Зимой еще… Ты к телефону-то не подходи, не бери трубку! А то и ты… - она закашлялась, тяжело, со свистом втягивая воздух.

- Что? - наклонилась Ирина.

- Мне смерть звонила… Говорит: «Хочешь на меня посмотреть? Подойди к окну, что выходит во двор, когда три пробьет! Так и сказала… «три пробьет». Странно, правда? Я сперва испугалась, потом забыла, а потом… случайно на часы глянула - три! Я - к окну, а она… там, между деревьев… стоит, вся в черном…

- Кто?

- Я же говорю - смерть. А сыщику я про то не поведала… постеснялась.

«Она бредит, - подумала Ирина. - Надо будет вызвать врача».

Глава шестая

- Ну, как? Поедешь к Ершову? - спросила Ева, разливая по чашкам какао.

- Надо бы… - без энтузиазма кивнул Славка.

Он взял горячую ватрушку и начал вяло жевать - аппетита не было. Легкое дело о хулиганстве, не предвещавшее никаких осложнений, зашло в тупик. Олег Загладин оказался ложным претендентом на роль телефонного террориста, а другого пока не появлялось. Слежка за домом, где проживали Рудневы, тоже ничего не дала. То ли злоумышленник сам решил затаиться на время, то ли его спугнули - оставалось только гадать. Охранник, приставленный Рудневым к бабушке с внуком, разводил руками - он считал происходящее дурной шуткой и никого не подозревал.

- Завистника ищите, - посоветовал он Смирнову. - Кому-то не дают покоя деньги Гордея Ивановича, его молодость, красавица жена и вообще… совершенно ничем не заслуженное счастье, свалившееся на господина Руднева. У нас ведь народ богатых не жалует. Да и христианство к этому руку приложило: дескать, как верблюду не пролезть в ушко иголки, так и богатею в рай не попасть. А поскольку ждать высшей справедливости невтерпеж, люди берут на себя задачу создать «буржую» ад на земле.

Всеслав медленно, со скрипом, отрабатывал окружение Руднева - родственников, приятелей, коллег, конкурентов, бывших женщин, соседей. Зацепиться было не за что. Многие могли иметь зуб на Руднева и наверняка его имели, но как среди них вычислить одного? Дело осложнялось и тем, что Гордей Иванович вырос не в Москве, а в подмосковном Абрамцеве, и корни старинной неприязни могли тянуться еще оттуда. Загородная поездка, предпринятая сыщиком, ничего существенного к уже известным фактам не прибавила. Рудневы жили скромно, особым достатком или талантами не выделялись. Супруг Екатерины Максимовны попивал, и она с ним развелась, как только сын окончил школу, уехал трудиться и учиться в столицу. Жила одна, работала продавцом в гастрономе, с трудом сводила концы с концами. Потом Гордей выучился на архитектора, занялся бизнесом, пошел вверх, начал помогать матери, женился, а когда у него родился сын Антоша, вызвал мать к себе, нянчить внука. Вот, собственно, и вся история. Из родни у Рудневых, кроме отставного папаши, были старшая, ныне покойная, сестра Екатерины Максимовны и две ее дочери, проживающие в Волоколамске. Обе, насколько удалось выяснить Смирнову, замужние женщины, погрязшие в семейных хлопотах.

Газетная заметка Ершова не произвела на сыщика должного впечатления. Ему ли не знать, сколько похожих случаев на поверку оказываются ничем не связанными между собой. Но… за неимением выбора придется хвататься за ту соломинку, которая должна спасти утопающего.

- Что тебе сказал этот Ершов? - без интереса спросил он у Евы.

- Его мать получала анонимные письма… уведомлявшие ее об обрядах черной магии. Кто-то наводил на нее порчу, подбрасывал фигурки из воска, ржавые гвозди и все такое.

- Какие гвозди?

- Те, которыми гроб заколачивали.

- Чей? - удивился Смирнов.

- Откуда я знаю?! Гроб с покойником! - разозлилась Ева. - Есть ритуал, понимаешь? «Как гвоздь забит, так и тебе не жить!» Что-то подобное.

- Ну и чепуха! - разочарованно пробормотал Всеслав. - Бред сивой кобылы!

- Напрасно ты столь пренебрежительно отзываешься о черной магии, - тоном учительницы начальных классов заявила Ева. - Это не шутки. Мать Ершова, между прочим, умерла, как ее и предупреждали.

- Все рано или поздно умирают, - резонно заметил сыщик. - Сколько лет было бабульке? Небось, к возрасту прилагался пышный букет заболеваний. Чему удивляться-то?

Ева закусила губу - она допустила промах: не спросила у журналиста о возрасте его матери. И насчет болезней Славка попал в точку: Ершов упоминал о слабом здоровье умершей.

- А собака?

Смирнов насторожился. Ротвейлер Дик не выходил у него из головы.

- Что ты имеешь в виду? - спросил он. - Ершовы держат пса?

- Не совсем. Ершова получила фигурку собаки из воска, проткнутую иглой, а потом… соседский пес Марсик приказал долго жить. И еще несколько дворняжек последовали за ним.

- Боже мой! - простонал сыщик. - Ветеринар мне объяснил, что в городе свирепствует эпидемия чумки, только и всего. С таким подходом любое событие можно истолковать, как черную магию. Муха упала в варенье - происки колдуна! Тараканы появились - кто-то порчу навел! Кот подхватил лишай - ищи злой умысел «темных сил»!

- Не стоит иронизировать. Хочешь сказать, это ветеринары пугают бабушек-пенсионерок?

- Нет, сам Вельзевул разгуливает по Москве и выбирает своими жертвами пожилых дам! Ева, умоляю тебя, будь же благоразумна!

Она надулась.

- Ты неисправим! - буркнула, насупившись. - Посмотрим, куда тебя приведут ум и логика! Что они подсказывают? А? Когда ты избавишь Рудневых от злобного «шутника»?

Всеслав не сразу нашелся, что ответить. В словах Евы был резон.

- Кстати, он что-то почувствовал… этот клоун: притих, и ни гугу, - вздохнул Смирнов. - И я понятия не имею, как к нему подобраться.

- Без колдовства тут не обошлось! - заявила Ева. - Поезжай к Ершову, поговори с ним по-своему. Вдруг появится ниточка?

Смирнов нехотя кивнул. Все равно, никаких версий, предположений и догадок у него не было. Почему бы не встретиться с журналистом? Он позвонил Ершову, представился частным детективом.

- Я расследую случай, похожий на тот, что произошел с вашей матерью. Мы можем поговорить? Желательно у вас дома. Мне необходимо увидеть место происшествия.

Ершов поколебался, но не отказал. В кои-то веки люди заинтересовались его публикацией - это льстило самолюбию. А Ершов был невероятно, болезненно самолюбив.

- Хорошо, - согласился он. - У меня скоро обеденный перерыв, я приеду домой. Записывайте адрес.

Ева довольно улыбнулась. Она-таки уговорила Смирнова.

- Надеюсь, ты не пожалеешь, - прошептала она, закрывая за ним дверь.

На улице похолодало. Пахло цветами, подсыхающей после дождя землей. Дети пускали в большой луже бумажные кораблики. Несколько дворняг нежились на солнышке.

- Девушка! - окликнул сыщик присматривающую за малышами девицу в джинсах и легком свитере.

Та подняла голову, недоуменно уставилась на него.

- Вы меня?

- Ага! - кивнул Всеслав, достал из кармана пачку сигарет. - Покурим?

- При малых не буду, - отказалась девица. - Я возьму две, можно?

Она осторожно вытащила две сигареты, спрятала в пристегнутую к поясу сумочку.

- Как собаки во дворе, не болеют? - вдруг спросил Смирнов.

Девица распахнула и без того огромные, навыкат, глазищи. Оглянулась на дворняжек.

- Вроде нет. А что?

- Говорят, мор на собак напал. Не слышали?

Девица чувствовала себя неловко, переминалась с ноги на ногу и посматривала в сторону детей. Странные вопросы ей задают!

- Я подрабатываю, - объяснила она. - Гуляю с детьми. Три часа в день, оплата приличная, и опыт приобретается. Я на факультете дошкольного воспитания учусь, привыкаю общаться с малышней. Они забавные.

- А как насчет собак? Хочу щенка взять, да ветеринар пока не советует. Болеют братья наши меньшие. Эпидемия у них.

Девица пожала угловатыми плечами.

- Пуделя каждый день во двор выводят, - сказала она. - И добермана, и двух далматинцев. Ничего, вид у них здоровый. Дворняги вон тоже не жалуются.

Смирнов поблагодарил ее и пошел к машине. Девица покраснела, глядя ему вслед. Заигрывает он с ней, что ли?

Через сорок минут сыщик уже поднимался на лифте на пятый этаж, к Ершову. Тот открыл дверь, в нос ударил запах разварившихся пельменей.

- Входите, - пробормотал журналист и ринулся на кухню. - Пельмени сбежали! - на ходу пояснил он. - Вы присаживайтесь в гостиной, я сию минуту.

Квартира Ершовых была обставлена на церковный манер: много икон, лампад, календарей с религиозной символикой, желтых свечек, парчовых подушек. Запах воска и ладана, казалось, пропитал стены. Через окно в комнату косо падали солнечные лучи, в них танцевали пылинки. В кухне хозяин громыхал посудой. Управившись с пельменями, он явился в гостиную.

- Ну-с, я готов, - доложил Ершов, уселся напротив гостя. - Чем могу помочь?

- Расскажите подробнее, что привело вашу матушку в нервное расстройство, а затем и…

Смирнов притворился, что ему больно произносить ужасные слова о смерти. Ершов состроил скорбную мину и рассказал о письмах, жутких осиновых щепках, гвоздях, кладбищенской пыли и прочих атрибутах черной магии.

- Это свело мою мать в могилу. Перед смертью у нее даже разум помутился, страшно было слушать ее речи! - трагически воскликнул он, и веснушки на его лице стали в три раза ярче. - Некого призвать к ответу за совершенное убийство. Не к кому обратиться!

- Убийство? - переспросил сыщик.

- А что же еще? Как назвать подобное злодеяние?

- Вам знакома фамилия Рудневых? - уклонился от ответа Всеслав. - Гордей Руднев? Ирина Руднева?

- Н-нет, - замотал головой журналист. - Не приходилось знать таких.

Он помолчал, подумал и подтвердил первый ответ. Рудневых он не знает.

- А кто была по профессии ваша мать? Как ее звали, кстати?

- Мавра Ильинична, - сказал Ершов. - Она работала швеей в ателье. Неплохо умела кроить, подрабатывала дома шитьем на заказ. До самой смерти… - он шмыгнул носом, глаза за стеклами очков покраснели.

- У вас не осталось вещественных доказательств?

- Чего, простите?

- Ну… восковых фигурок, гвоздей?

Журналист вскочил и замахал руками.

- Мама все уничтожила! Все! Разве такую гадость можно держать в доме? Это значит впустить сатану в свое жилище! Мама так говорила.

- Вы верующий? - Смирнов выразительно взглянул на иконы.

Ершов поник, успокоился и сел.

- Без фанатизма, - признался он. - Это все мамино: иконы, свечи, молитвенники. Я редко хожу в церковь. Верю во что-то высшее, как и другие. Но истинно верующим меня назвать нельзя.

Всеслав не знал, о чем еще спрашивать.

- У вас есть семейный альбом с фотографиями? Дайте посмотреть, - попросил он.

- Ради бога, - Ершов с готовностью метнулся к полке с толстыми, скорее всего, религиозными книгами, взял альбом. - Вот, пожалуйста.

Фотографий было мало, большинство - любительские, плохого качества.

- Это ваши родители? - сыщик показал на снимок, где сидели, обнявшись, молодые мужчина и женщина.

- Да, - кивнул Ершов.

- А где ваш отец?

- Умер много лет назад. Я был еще ребенком. Мама так и не вышла замуж второй раз.

Смирнову попалась фотография, где молодая Мавра Ильинична держала на руках маленького мальчика.

- Это вы?

Ершов отрицательно покачал головой.

- Нет. Здесь мама с моим старшим братом. Он тоже умер. А вот я! - журналист показал гостю снимок: он рядом с матерью, с портфелем и букетиком астр стоит на ступеньках какого-то здания. - Это школа. Я иду во второй класс.

***

Карине было тесно в ее однокомнатной квартире - каждое утро, просыпаясь, она видела одно и то же: белоснежный ровный потолок; изысканно закрученные рожки люстры; обои, отливающие шелком персикового цвета; тщательно подобранную мебель красного дерева; телевизор…

Когда становилось невмоготу, она отправлялась бродить по городу - в Сокольники, Филевский парк или на набережную Москвы-реки, ища простора и не находя его. Отпуск всегда казался ей чрезмерно коротким, а возвращение в город - тягостной необходимостью. Что продолжало держать ее здесь? Неутоленная страсть? Неисполненное предназначение? Нереализованная цель?

- Мои цели ничтожны, - признавалась она себе. - То, что я делаю, не дает мне полного удовлетворения. А то, что кипит во мне, требуя выхода, приходится подавлять. Мне не интересен «Анастазиум», не интересен досуг, заполняемый скучным чтением или просмотром пустых, трескучих телевизионных программ. Театр, кино, музеи, выставки - не более чем жалкая попытка уйти от самого себя, скрыться в каменном лесу от преследующих химер. Я словно в клетке, прутья которой свиты из безысходности. Иногда мне кажется, что сама жизнь является оковами, которые связывают меня. Свобода же для меня еще более губительна…

Поездки на Иссык-Куль давали ей тот глоток разреженного горного воздуха, который позволял дышать еще многие месяцы. Она вспоминала торжественные, необозримые синие просторы озера, с едва обозначенными в туманной дымке заснеженными вершинами Тянь-Шаня, и у нее захватывало дух. Здесь она не чувствовала своих цепей, и ее мысли свободно парили над сапфировой гладью воды, прозрачной и соленой, как слезы. Дневная жара сменялась прохладными ночами. Блестящая лунная дорожка тянулась по черной воде, теряясь в густом мраке. Величественное, загадочное молчание гор таило в себе странную тревогу.

Однажды ночью Карине приснился сон: на огромной отвесной скале, уходящей вершиной в облака, сидит и плачет Демон. В его волосах запутались звезды, а его слезы падают в озеро… сверкающие капли из очей нездешнего существа…

Она встала и подошла к окну. Из ее гостиничного номера как раз была видна высоченная скала. В лунном свете клубящиеся над ней обрывки туч создавали причудливую игру света и тени, похожую на фигуру сидящего Демона. Крупные яркие звезды стояли в воде, и казалось, небо и зеркальная гладь озера поменялись местами… пространство перевернулось, время замерло… До слуха Карины донесся слабый, протяжный звук, исходящий из самого сердца гор - стон Демона, он проник в нее, заполнил каждую клеточку ее тела…

Карина проснулась утром, не в силах разъединиться с ночным видением. Она не могла бы с уверенностью сказать: вставала ли она, подходила ли к окну? Явь и сон смешались, отрывая ее от повседневных восприятий жизни, внедрились в ее сознание и поселились там в виде прекрасной и жуткой фигуры плачущего Демона.

У Карины появилась странная мысль: «Ему тоже тесно здесь! Он тоже страдает!» Она даже подумала, что образ этого существа сродни ее… любви? Какие темные, дикие ощущения бродят в ее сердце! Оторопь берет, если приглядеться, прислушаться к себе. Не зря отец говорил ей: «Не смотри на меня, у тебя демоны в глазах!» И она прятала взгляд…

Чтобы не сходить с ума, Карина решала развлечься. Каждый раз она придумывала что-то новенькое, порой излишне экстравагантное. В последний отпуск она флиртовала направо и налево. В соседнем номере жил молодой человек, который давно приглашал ее покататься на катере по Иссык-Кулю. Он привез с собой кучу всяких приборов для поиска кладов и снаряжение для подводного плавания, расхаживал с деловитым видом, изучал карту побережья, прилегающих к озеру ущелий.

- Это не простой водоем! - с пафосом восклицал он. - На его дне покоится тайна ариев. Отсюда за двенадцать веков до Рождества Христова началось великое переселение народов. Здесь спрятаны несметные сокровища! А во время гражданской войны «черный барон» Унгерн фон Штернберг закопал на берегу озера сундуки с золотом и драгоценностями.

- В самом деле? - удивлялась Карина.

Она приехала на Иссык-Куль с практической и вполне определенной целью, надеясь успешно осуществить ее в ближайшие дни. Почему бы ей не присоединиться к молодому кладоискателю? Это отвлечет от беспокоящих навязчивых мыслей и, возможно, доставит удовольствие. Поиск сокровищ - весьма романтическое приключение.

Молодой человек пришел в восторг, когда она выразила желание составить ему компанию.

- Я думал, вы никогда не согласитесь, - признался он.

Погода была ясная - ни ветерка, ни облачка, катер, заказанный кладоискателем, уже стоял у причала. Им управлял угрюмый, загорелый до черноты небритый киргиз-рулевой. Ему за время летнего туристического сезона успели изрядно надоесть ныряльщики, археологи и прочие джентльмены удачи, охотящиеся за золотом Иссык-Куля.

Катер легко скользил вдоль живописных берегов, рассекая темную синь озера. Карина, не отрываясь, смотрела на воду.

- Много веков назад Иссык-Куль затопил расположенные на его побережье и островах города, - рассказывал кладоискатель. - Любезнейший, отвези-ка нас к замку тамплиеров!

Рулевой молча кивнул. Болтовня пассажира раздражала его.

- И тамплиеры были здесь? - скептически усмехнулась Карина. - Их-то какими судьбами занесло на Тянь-Шань?

- Рыцари искали, куда бы спрятать сокровища ордена, и не придумали ничего лучше, как построить на одном из здешних островов свой замок. В его подвалы они тайно перевезли накопленные богатства. А что? Местность непроходимая, особенно в те времена… добраться до озера мог далеко не каждый.

Рулевой сердито хмыкнул. Он замедлил ход, заглушил мотор и буркнул:

- Смотрите вниз. Ряби нет, видимость отличная.

Кладоискатель сейчас же наклонился над водой, пристально всматриваясь в глубину. Карина последовала его примеру. В прозрачно-синей толще воды происходило какое-то движение… от напряжения глаз стало казаться, будто на дне проступают очертания развалин - крепостная стена, башня…

- Вот он! Замок тамплиеров! - закричал молодой человек. - Видите? А я не взял с собой акваланг! Какая жалость!

Он схватил фотоаппарат и лихорадочно защелкал, пытаясь запечатлеть фантастическую картину.

- Зря это все, - ухмыльнулся киргиз. - Ничего не получится.

Карина наклонилась ниже, подводный вид заворожил ее. Неужели на дне озера действительно…

Она не додумала мысль, ее отвлекло другое: размытые пятна и линии сложились вдруг в черты лица… будто кто-то невидимый смотрел сверху в глубину, отражаясь в ней, как в мутном зеленовато-синем зеркале. Демон?.. Его губы тронула жуткая, едва заметная улыбка…

- А-ааа! А-а-аа! - закричала Карина, отпрянула назад, зажмурилась.

- Что случилось? - всполошился кладоискатель. - Что вы там увидели? Карина! Что там было?!

Он перегнулся через борт и неистово щелкал фотоаппаратом, торопясь уловить ее видение.

- Сокровища Иссык-Куля охраняет дракон, - захохотал рулевой, надвигая войлочную шляпу на глаза. - Он своего нипочем не отдаст.

Карина застыла, пораженная. У нее напрочь отбило интерес к сокровищам и затопленным городам.

- Поедемте назад, - попросила она киргиза. - Мне нехорошо.

- Это от солнца, - суетился возле нее молодой человек. - Надо было вам шляпу надеть, киргизскую, из тонкого войлока. Отличная защита от солнечных лучей. Вы перегрелись.

Он велел рулевому поворачивать. Акваланг кладоискатель оставил в номере, так что нырнуть сегодня не удастся. Да и пленки не терпелось поскорее проявить.

В гостинице царила прохлада. Карина купила бутылку минералки и закрылась у себя, легла. Перед глазами стояла улыбка Демона… Что с ней? Солнечный удар?

Она провалилась в забытьи, а проснулась от стука в дверь. Это пришел поделиться горем кладоискатель.

- Чертов киргиз был прав! - выпалил он, врываясь в номер Карины. - Вот! Все насмарку! Ни одного стоящего кадра.

Он размахивал пленкой, сокрушался и тыкал в нее пальцами, проклиная на чем свет стоит ехидного рулевого, свой фотоаппарат, палящее солнце и коварное озеро.

Карина невольно засмеялась, опомнилась. Она не среди Тянь-Шаньских гор, а в Москве, в своей квартире. Звонок телефона окончательно отрезвил ее.

- Кариночка, я безумно соскучился по тебе, - прошептал в трубку Межинов.

- Ну, так приезжай…

Она открыла шкатулку и достала оттуда киргизские серьги с бирюзой, зеленовато-голубой, как оттенки озерной воды. Надела, подошла к зеркалу… Сильное, неистовое желание страстной, плотской любви вспыхнуло в ее крови, закипело пожаром. Если его не пригасить…

Рудольф позвонил в дверь, и Карина сразу, едва он вошел, прильнула к нему всем телом, горячо дыша, изнемогая от любовной истомы… Бурные ласки закончились слишком быстро, а вулкан внутри Карины продолжал извергать пламя.

- Еще… - шептала она, задыхаясь. - Давай, милый.

Она так и не получила того, чего хотела. Мог ли Межинов утолить ее любовную жажду? Мог ли утолить ее другой мужчина?.. Другой - мог. Но не желал. Глаза Карины наполнились слезами. Ее тело горело, а душа, опустошенная лихорадочными, бесплодными порывами, стенала, молила… Кого? О чем?

Демон со звездами в волосах смотрел на ее муки, улыбался из своей недосягаемой дали…

Глава седьмая

Женщина, бравшая у Евы уроки испанского языка, работала в страховой компании, а муж уговаривал ее перейти в туристическую фирму своего брата.

- Английским и немецким я владею сносно, французским чуть-чуть, а по-испански ни слова не понимаю, - сокрушалась дама.

Способности к языкам у нее, наверное, были врожденные. Это Ева почувствовала с первого же занятия. Полсотни уроков - по три в неделю, и разговорный минимум она освоит.

Между Евой и будущей сопровождающей туристических групп установились теплые, доверительные отношения. Они пили вместе кофе с коньяком, болтали, делились маленькими секретами.

- В эту субботу муж везет меня в Абрамцево, - провожая Еву после очередного урока, сказала дама. - Погода обещает быть прекрасной. Не хотите прокатиться, посмотреть усадьбу Аксаковых, парк?

- С удовольствием, - выпалила Ева, запоздало понимая, что в Абрамцево ее влечет отнюдь не дом Аксаковых. - А как мы поедем? На электричке?

В Абрамцево до переезда в Москву проживала мать Руднева, там Гордей Иванович рос, учился в школе. Вдруг оттуда протянется слабый, пусть едва заметный, но - след? Ведь должно же существовать объяснение происходящему в их семье? А Ершов? Он, кстати, откуда родом?

- …на нашей машине, - долетел до Евы обрывок предложения.

Она погрузилась в размышления и упустила начало, но переспрашивать не решилась. Итак, они едут на машине. Что ж, отлично!

Дама, любезно улыбаясь, попрощалась с преподавательницей.

- Так мы за вами заедем! - сказала она напоследок, закрывая за Евой дверь.

Вечером того же дня Ева заявила Смирнову, что в субботу едет в Абрамцево. Ее пригласили на загородную прогулку.

- Я там уже был, дорогая, - нахмурился он. - Ты знаешь. Никакого толку! Одна пустая трата времени.

- А что ты искал?

Всеслав пожал плечами.

- Что-нибудь! Разве у меня есть стоящая версия? Так… разные глупости. Хулиганство и колдовство. До чего я докатился?!

- По-моему, ты напрасно злишься, - сказала Ева. - Колдовство - далеко не шуточное дело. Люди и собаки просто так умирают, да?

Сыщик вздохнул и посмотрел на нее как на несмышленого младенца.

- Разумеется, не просто, а от болезней и по возрасту. Обычные причины смерти.

- Ты невыносим! - фыркнула она. - Если бы ты искал в Абрамцево человека, который занимается колдовством…

- Нет уж, уволь! - перебил ее Смирнов. - «Темные силы» не по моей части. Я не инквизитор.

- Вот поэтому теперь я съезжу, - вспыхнула Ева. - Может, мне больше повезет.

Она записала адреса, по которым ходил Славка, и задумалась.

- Ты спросил у Ершова, где он родился и рос?

- К сожалению, дорогая, твой журналист - коренной москвич. Во всяком случае, он так сказал. Мрачная личность: возле него все мрут, как мухи. Отец, старший братик… теперь и мамаша. Уж не его ли это проделки - кладбищенская пыль, восковые фигурки и письма? Ты бы побывала у него в квартире. Сплошной иконостас! Религиозность может вывернуться таким боком, что диву даешься. Интересно, он «небесных голосов» не слышит? На учете, как психически больной, не стоит?

- А что, есть подозрения? Мне он показался немного взвинченным и обостренно самолюбивым. Это еще не патология.

Первые дни лета выдались теплыми. Густо, сочно росли травы. Крапива вымахала такая, что сплошной стеной закрывала заборы.

Ева осторожно шла по тропинке, усыпанной лепестками акации. Она извинилась перед своей ученицей и ее мужем, объяснила, что у нее в Абрамцево свои дела - они отправились в парк, а Ева решила проведать отца Гордея Руднева.

Заросший седой щетиной старик сидел на скамеечке во дворе покосившегося деревянного дома, курил самокрутку.

- Мне нужен Иван Руднев! - крикнула Ева через забор. - Это не вы будете?

- Ну, я… Входи, дочка, собак у нас нету.

Вблизи было видно, что старик не промах по части крепких напитков: обрюзгшее, испитое лицо, синие мешки под глазами, трясущиеся руки. Он казался значительно старше своих лет.

- Я занимаюсь социальным обеспечением, - сказала Ева. - Проведываю одиноких пожилых людей, выясняю их материальное положение.

- А-а… - равнодушно пробормотал старик, щурясь от едкого дыма.

- У вас есть жалобы?

- Пенсия маловата. Дом валится, а починить не на что. Он мне от матери достался, в наследство. Жена выгнала… вот я с тех пор сюда и переселился. Работал на железной дороге, ремонтником. А теперь едва перебиваюсь.

- Дети у вас есть? - спросила Ева.

- Сын. Большим человеком стал, в Москве живет. Только он мне не помогает, обиделся. И жена обиделась. Не признают они меня. Катька, неблагодарная баба, за водку меня поедом ела! - распалился старик. - Будто рабочему человеку и выпить нельзя! Забыла, как я ее, голодранку, у себя в бараке поселил, женился на ней. Потом барак снесли, нам полдома дали. А она меня выгнала!

- Почему вы свою… бывшую жену называете голодранкой?

- А кто она есть? Работала продавцом в магазине, комнатушку снимала - половину зарплаты приходилось за жилье отдавать.

- Так она не здешняя?

- Катька-то? - старик Руднев выпустил из щербатого рта облако вонючего дыма. - Знамо дело, не тутошняя! Чего бы она у чужих людей угол снимала? Приезжая она.

- Откуда?

Старик почесал затылок, сделал пару затяжек.

- Запамятовал я… То ли из Березова, то ли из Березовки. Я ее так и называл: «чурка березовая»! - он сипло засмеялся. - Пацана бирюком вырастила, он со мной, родным папашей, разговаривал свысока. Я, вишь, для них пьяница, алкаш, значит. Они меня стыдились, а как Гордей школу окончил, Катька со мной развелась. Ни ответа, ни привета с тех пор!

Он сердито дымил, а Ева обдумывала очередной вопрос.

- У вас еще родственники есть?

- Не-а, - помотал давно не стриженой головой Руднев. - Я один, как перст, остался. У Катьки сестра была старшая - померла. Племянницы есть, дочки ее: они в Волоколамске живут. К нам ни разу не приезжали, только открытки слали… на Новый год. А больше родни нету.

Подул ветер, и на траву снегом полетели лепестки отцветающих акаций.

- Вы в колдовство верите? - вдруг спросила Ева.

Старик закашлялся, долго протирал слезящиеся глаза.

- Ни в бога, ни в черта! - хрипло сказал он. - Какое еще колдовство? Тьфу! Если что померещится, у меня одно лекарство - стакан водки.

Ева не сдавалась. Не может она уехать ни с чем!

- А в молодости… слышали о колдунах, ведьмах? Жили у вас в Абрамцево бабушки, которые гадали, ворожили, от болезней заговаривали?

Руднев уставился на Еву, как на умалишенную.

- Тебе что, ворожка нужна? Жениха увели? Или в девках засиделась?

- Похоже на то, - притворно смутилась она.

- Тут я тебе не помощник. Про ведьмаков да оборотней только в сказках читал, и то давно было.

Скрывая глубокое разочарование, Ева попрощалась со стариком. Он привстал, крикнул вдогонку:

- А пенсию-то мне добавят?

Она, не оборачиваясь, махнула рукой - понимай, мол, как хочешь. Ускорила шаг. Ей нужно было еще успеть в школу, где учился Гордей Руднев.

Несмотря на субботний день, в школе проводили консультации по предстоящим экзаменам, мыли окна, убирали пустые классы. Несколько учителей, которых ей удалось застать, Руднева не знали. Сколько лет прошло… Вопрос о колдунах привел педагогов в изумление. Проживали в Абрамцево доморощенные экстрасенсы и народные целители, как и везде. Только кто же их всерьез принимает?

Из школы, совсем поникшая, Ева отправилась разыскивать улицу, где до переезда в Москву жили Рудневы. Дом был деревянный, на двух хозяев. Половина Екатерины Максимовны сразу бросилась в глаза заколоченными ставнями, травой по пояс во дворе. А в другой половине, как говорил Смирнов, жила одинокая женщина-пенсионерка.

Она увидела Еву через окно, вышла на крыльцо и крикнула:

- Катя к сыну уехала! А вы кто ей будете?

- Я дом купить хочу, - солгала Ева. - На вашей улице никто не продает?

Пенсионерка обрадовалась: хоть с кем-то удастся поговорить. Телевизор да радио - плохие собеседники.

- Заходите ко мне! - радушно пригласила она. - Я вас чаем угощу.

Она накрыла стол в просторной комнате с деревянными стенами. В углу белела печка. Диван с множеством вышитых подушечек соседствовал с самодельным буфетом, за стеклами виднелась гжельская посуда. Пахло лавандой и лампадным маслом.

Ева хвалила чай. Хозяйка улыбалась, потчевала гостью крыжовенным вареньем, пирожками.

- Из печки-то они совсем другого вкуса!

Слово за слово, заговорили о Рудневых.

- Катя со своим мужем не ужилась. Пил он, ругался, денег не давал - пришлось разойтись. Он к своей матери подался, а она тут осталась. Сын у них вырос хороший, толковый парнишка. Отца, правда, недолюбливал. Так тот и не заслужил любви-то!

Соседка говорила много, но все это уже было Еве известно.

- Если дом покупать, так у хорошего человека, - сказала она. - Руднева вам нравится?

- Мы рядом, почитай, двадцать лет прожили и ни разу не поскандалили. С Иваном у них ссоры случались, чуть ли не до драки. Но он, когда напьется, будто с цепи срывается. Трезвый - смирный, а пьяный - дурной! Нет, я на Катю пожаловаться не могу. Славная она баба… только замкнутая очень, вся в себе. Мы, бывало, вот так на стол соберем - чайку, оладушек, наливочки вишневой, она выпьет и молчит, молчит. Будто сама себе в душу глядит. Я болтаю без умолку, а Катя только кивает. Ой, а разве она дом надумала продавать?

- Мне ваш адрес дали в агентстве, - неопределенно ответила Ева.

Пожилая дама не поняла, что к чему, но виду не подала. Негоже выдавать свое невежество.

- Еще чайку? - предложила она.

Ева поблагодарила и отказалась.

- Меня друзья ждут. Они на машине. Если опоздаю к назначенному времени, уедут без меня. Придется электричкой добираться.

Вопроса о колдунах Ева, наученная горьким опытом, решила соседке Рудневых не задавать.

***

Гордей Руднев сидел у себя в офисе, изучая бумаги. В раскрытое настежь окно влетал тополиный пух. Кондиционеров Гордей Иванович не любил - воздух от них становился каким-то невкусным: не то что живой, с улицы.

Он в третий раз перечитывал документ, не понимая его смысла. Да что за напасть? Руднев отодвинул от себя бумаги, откинулся на спинку кресла и закрыл глаза. Его не покидало предчувствие беды.

- Ну, в чем дело? - спрашивал он у кого-то невидимого, кто должен был в совершенстве знать положение вещей. - Что меня гложет?

Угрозы по телефону и зловещие розыгрыши прекратились, но это не принесло желанного успокоения. Скорее напоминало затишье перед бурей. Гордей Иванович и не предполагал, как можно довести людей до грани умопомешательства обыкновенными «страшилками». Жена стала сама не своя, мать окончательно расхворалась. У него самого все валилось из рук.

- Не переживайте вы так, Гордей Иванович, - уговаривал его охранник. - Это все расчет на слабые нервы! Побалуются и перестанут. Надоест же им когда-нибудь?

Со времени своего переезда в Москву Руднев не знал более трудных месяцев.

Совсем еще юным пареньком он устроился на работу в «Мосстрой», поступил на заочное обучение в институт, прошел путь от разнорабочего до мастера. Еще до получения диплома решил основать свой строительный бизнес. Получилось. Начинал вместе с опытным подрядчиком, набирался опыта, из кожи вон лез, чтобы выжить в острой конкурентной борьбе, удержаться на рынке строительных услуг. Его фирма «Маркус» вставала на ноги, росла вместе с ним. Через пару лет он купил себе квартиру в Кузьминках, смог отсылать матери деньги на жизнь, потом… В общем, бизнес у Руднева пошел. Он сумел заработать кое-какой капитал, выстроил в Хотьково дом, предлагал Екатерине Максимовне переехать туда жить, да она отказалась наотрез. Дескать, не привыкла она к таким хоромам и боязно одной, на отшибе - ни людей знакомых рядом, ни соседей.

Женитьба не входила в планы Руднева. Ссоры родителей, отвратительные сцены скандалов, доходящих до рукоприкладства, отбили у него охоту помышлять о браке. Зачем осложнять себе жизнь? Разве ему плохо одному? Женщина для постели при его деньгах всегда найдется, а связывать себя семейными узами, не зная наверняка, чем это может обернуться, - просто безрассудство.

Ирину он встретил случайно. Гордей Иванович никогда не увлекался женщинами вот так, с ходу, с первого взгляда. Ирина поразила его своей особенной, броской красотой, густыми длинными волосами, глазами - бездонными озерами. Молодая и одновременно умудренная каким-то тайным, недоступным ему опытом, она сразила его, покорила сердце убежденного холостяка. Замирая от нахлынувших переживаний, Руднев решился и пригласил Ирину за свой столик. Он хорошо понимал, какую жизнь вела и, возможно, продолжает вести такая девушка - танцовщица, выступающая полураздетой в ночных клубах. Но ему стало вдруг все это неважно… кто она, чем занималась и занимается, что кроется за ее отработанной улыбкой, движениями и манерами, какие «приключения» привели ее на сцену столичных увеселительных заведений. Ему было наплевать! Лишь бы Ирина ответила ему взаимностью.

Вечер и ночь, проведенные вместе с ней, огненной кометой ворвались в его размеренное, отлаженное существование. Это была стихия, которая не спрашивает - захватывает и несет с собой, не разбирая дороги. И в ураганном вихре есть восторг и упоение!

Руднев предполагал, что Ирина может рассказать ему о своем прошлом, и не собирался ни о чем ее спрашивать. Каждые ее день и ночь, с рождения и до той минуты, когда он увидел ее, - принадлежат ей и освящены ею, какими бы они ни были. Они выпали на ее, а значит, теперь и на его долю, и следует принять их вместе с Ириной. Любовь ничего не разбирает, не судит, не делит на части, ни от чего не отрекается!

Через неделю после знакомства с Ириной Гордей Иванович сказал финансовому директору «Маркуса», своему ближайшему другу, что хочет жениться на танцовщице из «Фуэте».

Тот оторопел. Когда к нему вернулся дар речи, он, подозрительно глядя на Руднева, заявил:

- Взять в жены проститутку? Да ты с ума сошел!

Сильнейший удар в челюсть свалил его с ног и лишил двух зубов. В суд на своего шефа и бывшего друга финансовый директор подавать не стал - тихо написал заявление и ушел из фирмы по собственному желанию.

Руднев предвидел, что именно могут и будут говорить за его спиной об Ирине и об их браке, но он знал также, что сможет все это преодолеть. Равнодушие Ирины к его достатку, ее отказ уйти из «Фуэте» и оказаться на полном иждивении супруга ясно показали, что не корысть движет ею. Гордей Иванович не анализировал поступки и слова невесты, ему было все равно, по каким мотивам она приняла его предложение. Главное - она станет его женой, и он сумеет сделать ее счастливой.

Заручившись согласием Ирины, Руднев повез ее знакомиться с будущей свекровью. Та долго, пристально смотрела на избранницу сына.

- Красивая… Ну, как говорится, совет да любовь.

После свадьбы Гордей Иванович ни разу не пожалел о своем выборе. Ирина оказалась прекрасной подругой, нежной, хотя и слегка холодноватой, любовницей и покладистой женой. Она не бросила работу, но перестала выступать в каких-либо двусмысленных шоу, что существенно снизило ее заработок.

- У тебя будет свой счет в банке и своя карточка, - сразу, в первый же день их совместной жизни, сказал Руднев. - Ты - полноправная хозяйка в моем доме и в моем сердце.

Ирина заплакала. Она не ожидала от мужа такого доверия, благородства и великодушия. Рудневы отлично ладили друг с другом, спорные вопросы решали сообща. Ирина осознала, что у нее есть право голоса и к ней прислушиваются.

Когда Гордей Иванович заговорил о ребенке, она возражать не стала. Почему бы и нет? Родился здоровенький, красивый мальчик - к обоюдному восторгу супругов. Ирина считала, что быть женщиной - слишком тяжелое испытание, поэтому пол ребенка несказанно ее обрадовал. А Руднев мечтал о сыне, и судьба подарила ему желаемое.

Наверное, безоблачного счастья не бывает. Над безмятежным семейством начали сгущаться тучи. Кто и почему затаил зло на них, Гордей Иванович не знал. Он многократно перебрал в памяти все события своей жизни, которые могли бы навлечь на него чью-либо месть, и не нашел ни одного весомого повода. Конкуренты? Они действовали бы иными, более простыми способами. Личные враги? Таких, по его мнению, Руднев не нажил - в бизнесе он старался быть честным: никого не «подставлял», не «кидал», ни на кого несправедливо не «наезжал». Чужих жен не уводил, на чужих женщин не засматривался. До встречи с Ириной у него вообще не было ни одного серьезного романа. Юношеские влюбленности - не в счет, а в более зрелом возрасте его редкие связи с представительницами прекрасного пола сводились к обмену сексуальных услуг на деньги. Родственники? Чем могла его мать, Екатерина Максимовна, работавшая то обыкновенным продавцом, то кассиром в продмаге, будучи дамой незлобивой и скромной, вызвать чью-то ненависть? И почему неизвестный злодей взялся за нее только сейчас? Тетка умерла, двоюродные сестры из Волоколамска на роль телефонных террористок не подходили. Пьяница-отец - тоже. Ирина, ее прошлые знакомые? И эту версию нельзя сбрасывать со счетов.

Самым неприятным было то, что никто не мог предсказать, как злоумышленник поведет себя дальше. Перейдет ли он от слов к действиям?

Руднев долго ломал себе голову, а потом обратился к частному сыщику. Пусть в этой запутанной истории разбирается профессионал. Но и у профессионала возникли затруднения.

Звонок телефона прервал размышления Гордея Ивановича.

- Маме плохо, - срывающимся от волнения голосом сказала Ирина. - Приезжай скорее. По-моему, она…

- Вызови «Скорую»! - не дослушал жену Руднев.

- Уже вызвала, но…

- Я сейчас буду!

Он вскочил, бегом пустился вниз, к машине. Секретарша с недоумением проводила его взглядом. Руднев долетел до дома за полчаса. Екатерина Максимовна лежала на кровати - неестественно бледная, с закрытыми глазами. Ирина вытирала слезы. Врач «Скорой», сидя за столом, что-то писал. Он поднял голову, сочувственно посмотрел на Гордея Ивановича и сказал:

- Наступила остановка сердца и дыхания. Мы сделали все возможное… Я напишу заключение, вызовите потом участкового врача, он даст вам свидетельство о смерти.

У Руднева подкосились ноги. Слова врача доносились до него сквозь пелену тумана и слабости.

- Вам плохо? Сделайте ему укол…

«Вот оно! Первая обещанная смерть», - пронеслось в сознании Руднева, пока медсестра возилась с ним. Ее губы беззвучно шевелились: вернее, он просто перестал слышать.

- Гордей! - Ирина прильнула к нему, обняла.

Когда врачи уехали, Рудневу полегчало. То ли укол подействовал, то ли ощущение близости горячего тела жены.

- Твоя мама была с тобой все эти годы, - говорила она. - А я своей даже толком не помню. Екатерина Максимовна перед смертью звала тебя, очень беспокоилась… наверное, хотела попрощаться.

Гордей Иванович ничего не чувствовал, глядя на заострившийся, незнакомый профиль матери. Она ушла от них навсегда. К этому нужно будет привыкнуть.

- Где Антоша? - спокойно спросил он.

- С Валеком, - ответила Ирина, имея в виду охранника. - Я отправила их погулять.

- Правильно сделала, - кивнул Руднев. - Позвони сыщику.

- Зачем?

- Позвони! - твердо повторил он. - Наш неизвестный враг выполнил свое обещание.

Глава восьмая

Смирнов выслушал Еву, улыбаясь. Он знал, что поездка в Абрамцево бесполезна, но позволил ей самой убедиться в этом.

- Фома неверующий, - усмехнулся он, наливая ей горячего чая. - Как тебе Иван Руднев, папаша нашего клиента?

- Он выглядит стариком. Ютится в развалюхе, пенсию пропивает. К проблемам сына, похоже, отношения не имеет. Ему не до этого!

- А что колдуны? Много их там проживает?

- Прекрати! - возмутилась Ева. - Лучше поделись своими успехами. Твое материалистически-рациональное расследование продвигается? Кстати, я побеседовала с соседкой Екатерины Максимовны по дому, она говорит, что Руднева - весьма замкнутая дама, вся в себе. Отчего бы? Надо еще раз встретиться с ней и как следует расспросить.

Смирнов сокрушенно вздохнул.

- Екатерина Максимовна умерла, - сказал он. - Вчера в первой половине дня. Позвонила Ирина Руднева. Ее муж считает смерть матери не случайной.

- Ну, вот! Так я и думала! От чего умерла Руднева? Остановка сердца, паралич дыхания?

Славка кивнул.

- И ты еще будешь отрицать колдовство? - торжествующе воскликнула Ева. - Руднева и Ершова умерли по одной причине! На них навели порчу. Осиновые щепки и гробовые гвозди - не шутки!

- Ева… - поморщился сыщик, - прошу тебя, ради бога! Не выдумывай. Во-первых, в случае с Рудневыми ни щепок, ни гвоздей не было. А во-вторых, обе женщины достигли того возраста, когда обострение застарелых хронических заболеваний, осложненных сильным стрессом, может привести к летальному исходу. Это мне знакомый врач доступно объяснил.

- Ты и про Ершову его спрашивал?

- Разумеется, нет, дорогая. Я задавал вопросы общего характера. Тем более что никакой связи между Ершовой и Рудневой не существует. Я спрашивал Ирину и Гордея Ивановича: они понятия не имеют о Ершовых, такая фамилия им не знакома. Ершова - швея, портниха-надомница, а покойная Руднева работала в торговле. Одна жила в Москве, другая в Абрамцево.

- Но умерли они одинаково! - не отступала Ева.

- Если проверить статистику, окажется, что не только они умерли от остановки сердца и дыхания. Насколько мне известно, подобные причины - не редкость.

- Так займись этой статистикой. Люди умирают, я не спорю! Но все ли получают незадолго до смерти анонимные письма с угрозами, восковые фигурки, всем ли заранее заказывают катафалки и предупреждают по телефону о «жучках» и паучках?

- Откуда я знаю? - вяло защищался Смирнов. - Наверное, не всем. Хотя мерзкие шутки входят в моду. Не исключено, что это явление набирает обороты.

- А собаки от чего дохнут? Они шуток не понимают, их кладбищенской пылью не испугаешь.

- С собаками еще проще, - разозлился Всеслав. - Им просто не делают вовремя прививок или вакцина попадается некачественная.

- И что ты предлагаешь? Делать бабушкам прививки от чумки?

Сыщик рассмеялся бы, не будь момент столь серьезен. Ева в своем репертуаре: доводит восприятие ситуации до гротеска.

- Ладно, - примирительно поднял он руки вверх. - Сдаюсь! Есть в этих смертях нечто зловещее и… непонятное. Не буду спорить. Пожалуй, стоит поинтересоваться статистикой. Только вот к кому обращаться, в милицию или к медикам?

Ева осталась довольна. По крайней мере, ее предложением не пренебрегли. Она отправилась спать с сознанием выполненного долга. Смирнов же ворочался, не мог уснуть. Простое на первый взгляд дело обернулось непредвиденными сложностями. А что, если Ева права, и виной всему пресловутое колдовство?

Он чертыхнулся, закрыл глаза и начал считать овечек, мирно пасущихся на зеленом склоне…

Будильник прозвенел неожиданно. Смирнов, зевая, поднялся, поплелся в душ. На кухне Ева гремела посудой. Она вытащила из духовки творожную запеканку и позвала Славку завтракать. Ели молча. Ева просматривала вчерашние газеты, искала описание похожих случаев подозрительной смерти.

- Думаешь, еще какой-нибудь Ершов объявится? - не выдержал сыщик. - Вряд ли.

- Твоя правда, - вздохнула она. - Ничего подобного, если верить прессе, в Москве не произошло.

- Увы! - он комично развел руками. Наскоро допивая кофе, поднялся, мельком взглянул на часы и пошел одеваться. - Закрой за мной! - крикнул Еве из прихожей.

Утро стояло теплое. Ласково шелестела умытая ночным дождем листва. По клумбе, сминая хилые нарциссы, носился соседский пудель. «Живой и здоровый, - подумал Смирнов, шагая к машине. - Клумбу разоряет, стервец!»

По дорогам уже неслись потоки автомобилей. Славкина «Мазда» влилась в их ряды и покатила по влажному асфальту. Светофоры мигали разноцветными глазами. Удачно избежав попадания в пробку, сыщик подъехал к бару «Червовый король», где у него была назначена встреча с бывшим сослуживцем. Тот из госструктуры на вольные хлеба перейти не рискнул, тянул лямку, дожидаясь пенсии.

Невеселый майор, одетый в мешковато сидевший на нем штатский костюм, сидел за столиком у окна, как и договаривались. В подвальчике со сводчатым потолком было сумрачно, прохладно. Сонный бармен скучал за стойкой.

Смирнов заказал два пива, сосиски для приятеля и соленые орешки для себя.

- Привет частному сыску, - криво улыбнулся майор. - Чем моя скромная персона привлекла знаменитого детектива? Небось, собираешься выудить жирную рыбку в мутной воде?

- Угадал.

Майор попробовал пиво, похвалил.

- А ты стал гурманом, Смирнов. Ну, давай, забрасывай свою удочку, не тяни.

Он принялся жевать сосиски.

- Меня интересует, не случалось ли в городе на протяжении последних года-двух подозрительных смертей? - спросил сыщик.

- Что ты имеешь в виду? - оторвался от сосисок майор.

- Ну… например, человека запугивали, а он взял да и умер ни с того, ни с сего.

- Как это? Раз запугивали, значит, была причина. А от чего он потом умер? От испуга?

Всеслав пожал плечами, проклиная свою покладистость. Не стоило идти на поводу у Евы. Теперь он задает товарищу глупые вопросы, которые тот даже не в состоянии понять.

- Вроде бы от стресса, - пробормотал сыщик. - Но кончина естественная: дома, в собственной постели происходит остановка сердца, прекращается дыхание… или наоборот. Я не доктор.

Майор задумался. Вопреки предположениям Смирнова, он не смеялся.

- Слу-ушай, а откуда ты знаешь об этом? Информация для внутреннего служебного пользования, ее никто…

- Что-что?! - перебил его сыщик. - Ты хочешь сказать, смерть неких пожилых дам интересует органы? Чем обыкновенные пенсионерки заслужили столь пристальное внимание со стороны стражей порядка?

- Какие пенсионерки? - удивился майор. - Это директорша крупнейшего ювелирного объединения «Карат»? Да ей всего сорок три года исполнилось! А Жанна Вальцова, супруга известного шоу-продюсера? Ну и еще пару громких имен могу назвать. Для всех они умерли естественной смертью - такова официальная версия. Случаи разрозненные, редкие: сначала ни у кого сомнений не возникало, пока… В общем, прошел слушок, будто директоршу «Карата» заказали. Она принимала меры предосторожности, но от киллера не спасешься: рано или поздно достанет. Дама занервничала, тем более что ее предупредили о смерти.

- Кто? - уточнил Смирнов.

- Черт его знает! Кто-то. И спустя некоторое время она умирает - не от пули, а от болезни. Начала чахнуть… и скончалась. Особого внимания этот случай не привлек бы, не повторись похожая история с женой продюсера. Ее тоже предупредили, чтобы готовилась к смерти - дама в панике, заперлась, никуда носа из дому не высовывала, захворала на нервной почве, и… того… похоронили.

- Ты шутишь?

- Если бы! Патологоанатом подтвердил указанную в заключении врача «Скорой» причину смерти: остановка сердца, дыхания… в результате бронхопневмонии или чего-то в этом роде. Словом, не подкопаешься. Мы давай окружение шерстить… бесполезно. В последний месяц ни она к кому-либо, ни к ней кто-то посторонний не допускался. Впору на «нечистую силу» все списать. А когда произошел следующий инцидент, информацию распространять запретили. Во-первых, из-за ее полнейшего абсурда; во-вторых, чтобы не сеять страх. Но происшествия брали на заметку, изучали… только без толку.

- Колдовство! - многозначительно заявил Смирнов, поднимая вверх указательный палец. - Порчу на людей наводят черные маги!

- Да ну, - отмахнулся майор. - Скорее всего, действует киллер: каким-то извращенным способом расправляется с намеченными жертвами. То ли страху на них нагоняет, то ли… не пойму! Ему платят, он убивает. Как? Вот в чем вопрос! Человека ведь вернее пули и ножа могут прикончить собственные черные мысли. Мы уже версию скрытого гипнотического воздействия отрабатывали.

- И что?

- Ничего, - вздохнул майор. - Пусто.

Сыщик погрузился в размышления. Ни Ершова, ни Руднева не подходили на роль жертв киллера. Кто стал бы их заказывать? С какой стати? Директор объединения «Карат» - понятно; жена продюсера - тоже более-менее объяснимо…

- О чем думаешь? - нарушил ход его мысли майор. - Не такие умники уже думали! Пей пиво, пока холодное.

Он деликатно не настаивал, чтобы Смирнов признался, откуда у него появились сведения о странных смертях. Шила в мешке не утаишь. Просочились слухи…

- Да, ошарашил ты меня, - сказал на прощание сыщик. - Просто оглушил. Я-то думал…

Он осекся под блеснувшим из-под густых бровей взглядом майора.

- Если чего накопаешь, поделишься? - спросил тот.

- Обещать не могу. Тайна клиента!

- Я тебе помог?

- Еще больше запутал, - усмехнулся Всеслав.

***

Светлана Межинова любила своего мужа. Она давно положила на него глаз. На школьных вечерах Рудольф выделялся крепким, развитым телом, мужественными чертами лица и глазами героя-любовника. Многие девчонки вздыхали по нему.

Светлана решилась и написала ему записку с приглашением на свидание. Он пришел. Они гуляли по пустеющим вечерним улицам, говорили о всякой ерунде. После того памятного для Светланы вечера их отношения развивались как-то вяло, скачками. Подружки нашептывали ей, что Рудик, как называли Рудольфа в юности, увлечен другой девушкой. Светлана осознавала свое истинное положение утешительницы и друга, но довольствовалась и этим.

Рудольф возвращался к ней каждый раз, когда ссорился или расставался с той, другой. Что-то у них не складывалось… а Светлана всегда была готова на все ради Рудольфа. Она провожала его в армию - и отдалась ему в темной дальней комнатушке квартиры его родителей, куда они спрятались. Высокая пружинная кровать громко скрипела, и страх быть захваченными врасплох заглушил в Светлане остальные ощущения.

Он уехал. Светлана едва ли не каждый день бегала к почтовому ящику, с замиранием сердца ждала письма. Писем не было. Рудольф забыл, как они пили вино, танцевали в обнимку, любили друг друга в темноте, пахнущей свечами и лавандой. Наверное, он слишком много выпил… не помнил ни лихорадочных, путаных речей, ни опрометчивых обещаний, ни торопливых ласк.

Она опять первая написала Межинову письмо. Через месяц пришел безликий ответ - о его солдатском житье-бытье, как он привыкает к службе, как начал считать дни до дембеля. Когда Рудольф подхватил воспаление легких и попал в госпиталь, Светлана набрала гостинцев и поехала проведать солдата. После госпиталя переписка оживилась.

Словом, они поженились. Но Светлана так никогда и не почувствовала себя любимой, единственной. На горизонте маячил образ соперницы - непостижимой, роковой женщины, намертво присушившей к себе Межинова.

Светлана старалась о ней не думать: ну, есть и есть… далеко, смутно… как вулкан на Камчатке.

- Рудольф-то живет со мной, а не с ней, - твердила себе Светлана. - У нас родился сын, у нас - семья.

Глядя бессонными ночами на спящего мужа, она понимала, что в своих снах он обнимает, целует ту, недоступную и оттого прекрасную, желанную… несбывшуюся мечту. О том, что это может происходить и наяву, Светлана думать не хотела.

Межинов хорошо продвигался по службе, получил квартиру, Светлана тоже работала. Денег хватало на жизнь без излишеств. Супруги редко ссорились, выяснение отношений считали недостойным занятием, потому острые углы старались обходить, на многое закрывать глаза. Но ни одного дня в браке Светлана не прожила спокойно, без мысли: «А что будет, если та - привередливая и капризная возлюбленная - вдруг позовет Рудольфа под свои знамена? Ведь ей стоит только шепнуть, только пальчиком поманить!»

Когда муж где-нибудь задерживался, всегда существовал риск, что он не придет вообще. Не столько из-за его милицейской работы, сколько из-за этой призрачной, больной любви, которую он так и не смог вытравить из сердца. Или не захотел.

Иногда от Межинова исходил слабый запах дорогих духов, которые Светлана не могла себе позволить, иногда она ловила на себе его снисходительно-презрительный взгляд, иногда… Да что зря мучиться, посыпать солью живую рану?! Она так и не заменила ему ту, другую. Она, видимо, не дотягивала до соперницы ни умом, ни внешностью, ни тем особым женским шармом, который пыталась выработать в себе. Эти попытки были смешны. Светлана ясно читала насмешку в глазах мужа, когда покупала себе обновку или приходила из парикмахерской с новой прической. Та, другая, оставалась недосягаемой, как белоснежная вершина Килиманджаро.

Светлане приходилось усмирять гордыню, стирать мужу рубашки, варить вкусные обеды и ублажать его в постели, делая вид недогадливой дурехи. Она обливалась горючими слезами, но только не при Межинове. Она… сама превратила свою жизнь в ад, подбрасывая в пекло полено за поленом.

Вот и сегодня Светлана ждала супруга, беспокойно поглядывая на часы. Где он? На работе или в объятиях любовницы? В проклятых, ненавистных объятиях…

Услышав, как Рудольф открывает своим ключом дверь, она сменила угрюмое выражение лица на приветливо-радостное и поспешила навстречу.

- Ты еще не спишь? - недовольно спросил он.

- Уже иду… - она сразу поникла, скрывая слезы, заторопилась на кухню. - Котлеты будешь?

- Я не голоден, - особенным голосом, хранящим в себе недавнее переживание страсти, произнес Межинов. Закрылся в ванной, включил душ.

«Смывает ее запах», - задыхаясь от ревности, подумала Светлана. Она знала это его выражение скрытого счастья в глазах, которые он не поднимал на жену, это его внутреннее ликование.

Светлана прислонилась спиной к стене у двери в ванную, подавила стон. Когда муж вышел, она спросила:

- Ты был у нее?

- Отойди, - нехорошо блестя зрачками, произнес Рудольф.

Он отправился в спальню и лег. Ему хотелось спать. Прикосновения Карины, вкус ее губ все еще ощущались всем его существом, и Светлана была лишней в этом продолжении их свидания. Она была помехой…

- Почему ты не уходишь к ней? - с нарастающими истерическими нотками в голосе спросила Светлана, присев на край кровати.

- Она против, - безжалостно ответил Межинов. - Да и ты тоже. Разве ты отпустишь меня?

«Не отпущу, ни за что не отпущу, - давясь слезами, думала Светлана. - Я выстрадала свое право на тебя, Рудольф. Ты мне обязан всем - налаженным бытом, спокойствием, отцовством, наконец. Я - твой надежный тыл, а она несет с собой дыхание войны. В этом есть адреналин и романтика, но нет уверенности в завтрашнем дне».

- Она не подарит тебе ребенка, - выдохнула Светлана.

- Нет, - согласился он. - Ее не интересуют дети.

- И ты ее не интересуешь! Она пользуется тобой, чтобы в очередной раз выпить сок и выбросить выжатый лимон.

- Пусть…

Ночь прошла для Светланы в череде кошмаров. Она находилась на грани желания покончить с собой, с ней, с неверным мужем. Ей представлялось тело, висящее в петле… и поздние сожаления Межинова. Потом она тихо плакала: оттого, что ее ребенок будет расти сиротой из-за какой-то распущенной, похотливой бабы, которая охотно принимает в свою постель чужих мужей. Как только земля таких носит?

«Чем я хуже ее?» - задавала себе извечный вопрос Светлана, понимая, что не получит ответа.

Рудольф спал, отвернувшись к стене, слабо похрапывая. А она до утра не сомкнула глаз. «Нам двум нет места возле него, - думала обманутая жена. - Кто-то должен уступить, уйти. Я сама виновата! Я же все знала с самого начала. Я полюбила мужчину, который никогда не был моим. Он уже тогда принадлежал той, другой - всецело, необратимо. На что я рассчитывала?»

Утром Межинов, не говоря ни слова, собрался и ушел на работу. Светлана сидела на кухне, опустив руки: у нее не было сил плакать. Ночью ее слезы иссякли.

Подполковник ехал в управление, думая о Карине, о том неугасимом огне, который только она одна умела зажигать в нем. Этому огню он отдавал предпочтение перед всем остальным в жизни.

Войдя в кабинет, он распахнул настежь окно, впуская прохладный воздух, тополиный пух и звуки улицы. Если бы Карина согласилась стать его женой… во что бы превратилось его существование? В вечное, непереносимое наслаждение или такую же вечную, непереносимую муку?

- Рудольф Петрович…

Заместитель Межинова, невысокий лысеющий майор - тот самый, что встречался с сыщиком в баре «Червовый король», вошел в кабинет начальника осторожно, приглядываясь, в каком шеф настроении. Кажется, гром и молнии сегодня метать не будет. Слава богу!

- Рудольф Петрович, - уже смелее повторил он. - Вы просили…

- Доложите, как идут поиски киллера, - перебил его подполковник. - Есть он в природе или вы его придумали?

Заместитель развел руками. Он и сам сомневался. Розыскные мероприятия ничего не дали: киллер-невидимка поражал свои жертвы на расстоянии неким таинственным образом. Возможно, он существовал лишь в воображении оперативников, отчаявшихся дать сколько-нибудь правдоподобное толкование по фактам ряда смертей. Слухи тянулись по Москве зловещим шлейфом, дошли до кого-то из начальства, и Межинову поручили неофициально разобраться, что же происходит.

Чем больше он вникал в суть дела, тем меньше понимал, чего от него хотят. Путаница по сему поводу царила страшная - и в бумагах, и в умах. Ясно было одно: люди, вроде бы ничем не связанные между собой, умирали при схожих обстоятельствах. Причем их заранее предупреждали об этом: письмом или по телефону. Смерть выглядела естественной, что подтверждала медицина. Между «роковой вестью» и собственно кончиной проходило разное время, в течение которого жертва успевала успокоиться. Но неотвратимый момент наступал, какие бы меры предосторожности ни принимались.

Списать все на совпадения, случайности и волю судьбы не получалось. Уж больно притянутыми за уши выглядели подобные попытки.

- Выяснили, что общего было между умершими? - раздражаясь, спросил Рудольф Петрович у майора.

Тот покрылся красными пятнами, отвел глаза.

- Очень мало. Все пострадавшие оказались женщинами. Ну и симптомы поразившего их недуга схожие: слабость, головная боль, кашель, судороги, сердце сдает… и конец. Может, это вирус какой? Птичий грипп?

- К вирусологам обращались?

- Негласно. Чтобы не спровоцировать панику. Они ничего не обнаружили.

- Странный грипп! - саркастически произнес Межинов. - Поражает избранных особ. Тех, от кого по тем или иным причинам хотели избавиться.

- И не заразный, - с готовностью подтвердил майор. - Окружающие живы, невредимы. Может, и правда нету киллера? Значит, искать нам некого. В жизни всякое бывает… криминалистика кишит неразгаданными тайнами.

Заместитель Межинова колебался: рассказывать начальнику о Смирнове или нет? С одной стороны, частный сыщик скорее может напасть на след злоумышленника - если таковой все же имеется. У Смирнова талант детектива, чутье, и дело у него расследуется одно, а не целая куча, как у оперативников. С другой стороны, Рудольф Петрович рассвирепеет, догадавшись, что его заместитель снабжает информацией частника. Майор решил промолчать.

Он доложил об остальных текущих проблемах и ушел, а Межинов вернулся к мыслям о Карине. Вчера вечером он намекнул ей, что вынужден заниматься на службе глупейшими вещами.

- Какими, например? - удивилась она.

- Призрак Смерти бродит по Москве, - с придыханием прошептал подполковник. - На кого упадет его «черный глаз», тому крышка!

Карина была не из пугливых, но при его словах побледнела.

- Что ты имеешь в виду?

- Призрак является и приносит «роковую весть». Это и есть черная метка! А дальше - вступает в действие техническая сторона: жертва чахнет, хиреет и испускает дух. Все! Партия сыграна, и начинается новая. Кто-то затеял игру в дьявольские шахматы, а мы теряем фигуру за фигурой.

- Замолчи! - воскликнула Карина. - Мне страшно…

- Мне тоже, - пошутил Рудольф Петрович. - Честно говоря, эта жуткая история кажется мне надуманной. Некоторые люди в трагическом стечении обстоятельств склонны непременно усматривать чей-то злой умысел. И давать другим нелепые задания! У кого-то воображение разыгралось, а ты бегай, лови черную кошку в темной комнате.

Он выглядел расстроенным.

- Давай я тебе погадаю, - предложила Карина.

Карина иногда баловалась картами - так, для развлечения. Она достала из тумбочки специальную колоду, перетасовала, приговаривая: «Четыре масти, скажите мне, чего ждать, чего опасаться, за какое дело не браться». И начала гадание.

- Ты задумал, чего хочешь?

Могла бы и не спрашивать. Межинов имел одно-единственное жгучее желание, и Карина о нем догадывалась.

Она разложила карты… ее губы шевелились, кровь отхлынула от лица.

- Твое желание не сбудется, - вымолвила она едва слышно. - Пиковый король несет гибель. Это - ты…

- Смерть от любви! - воскликнул Рудольф Петрович, целуя ее руку.

Глава девятая

Ева заворачивала творог с изюмом в тонкие блинчики, посматривая на часы. Скоро придет Славка, голодный и уставший. Она поставила вариться клубничный кисель, раскрыла окно. В кухне становилось жарковато.

В окно влетела бабочка с белыми крылышками, запорхала под потолком.

- Улетай, глупая, - вздохнула Ева. - Что тебя привлекло? Запах клубники? Так и случается в жизни: хочешь полакомиться ягодами, а попадаешь в кастрюлю с кипятком.

Бабочка не обратила внимания на мрачную философию Евы, продолжая кружиться над плитой.

- Безмозглое насекомое! Впрочем, некоторые люди ненамного умнее.

Ева завернула последний блинчик, когда явился к обеду Смирнов - задумчивый, озабоченный.

- Изучал статистику подозрительных смертей, - с набитым ртом говорил он. - Ты как в воду глядела. За два последних года в Москве умерли по сомнительным причинам несколько женщин. Картина имеет схожесть, хотя и не полную, с тем, что я расследую. Наверное, подобное происходило и раньше, только редко, поэтому никого не насторожило. Кончина Ершовой - и Рудневой тоже - не совсем вписываются в этот ряд.

- Есть отличия?

- Я обнаружил два. Как бабушки-пенсионерки попали в число жертв? До сих пор печальная участь постигала более-менее известных личностей из деловых кругов. Кое-кто считает, что имеют место заказные убийства. Тогда при чем здесь Ершова и Руднева?

- Руднев - бизнесмен, Ершов - журналист! Их решили попугать…

- Не вяжется, дорогая Ева, - перебил ее сыщик. - Пугали не Руднева с Ершовым, а их родительниц. Кому мешали бывшие швея и продавщица? И второе отличие: ни для кого, кроме известных нам пожилых женщин, «ужастиков» не устраивали. Их просто, незатейливо предупреждали о трагическом конце, и все.

- Может, резонанс вызывал уход из жизни именно известных людей? А неизвестные тихо умирали, и никому не приходило в голову разбираться, отчего и почему?

- Тогда совсем непонятно. По каким критериям производился отбор? Даже маги не насылают «порчу» на всех подряд.

Ева пожала плечами.

- Неужели нет никакой связи между умершими?

- Я буду копать только вокруг Рудневой и… пожалуй, Ершовой, - заявил Всеслав. - Большой круг мне не охватить. Признаться, не представляю, что или кого следует искать! Остается невероятная версия о киллере, который вошел во вкус, превратился в маньяка и расправляется со всеми подряд. Такого не поймаешь!

- А как он убивает? - задала Ева вопрос, который сыщик обходил стороной. - В «порчу» ты не веришь. Тогда что? Самовнушение, гипноз? Как эти женщины заболевают?

- Загвоздка! Руднев наотрез отказался от вскрытия и экспертизы тела покойной Екатерины Максимовны. Он не верит в насильственную смерть матери и опирается на мнение врачей «Скорой помощи» и участкового. Твердит, что какой-то мерзавец довел его мать до тяжелого обострения старых болезней, которое привело к печальному исходу. И требует найти преступника.

- Так убеди его, - неуверенно предложила Ева.

- Как? Я не собираюсь делиться с ним информацией, полученной неофициальным путем. Да и сам не верю в эффективность исследований. Ведь в предыдущих случаях они ничего существенного не выявили.

- Колдовство и криминалистика несовместимы! Нельзя потустороннее изучать посредством научных методик.

- Опять ты за свое? - возмутился Смирнов. - Я скорее поверю в злостное хулиганство, в психологическое давление, наконец! Жертвами черной магии становится тот, кто в нее верит. Люди сами убивают себя.

- Допустим, - согласилась Ева. - И что дальше? Кто этот маг, киллер, гипнотизер? Призрак или реальный человек? Как ты собираешься его вычислять?

Сыщик приуныл. Он жевал блинчик за блинчиком, раздумывая над ее словами. Перед ним вырисовывался безнадежный тупик. Слежка, к которой он прибегал, когда иные средства были исчерпаны, здесь не имела смысла. И Ершова, и Руднева умерли, следовательно, злоумышленник перенесет свое внимание и свои действия на новую жертву. Кто это будет - неизвестно.

«Схожу-ка я в гости к Ершову, - решила Ева. - Вокруг него все умирают. Вдруг именно он и есть черный маг, скрывающийся под маской журналиста?»

- Ты не подозреваешь Ершова? - небрежно спросила она сыщика.

- Ой, - скривился тот. - Что же, он сам в газету написал о своих делишках?

- Почему бы и нет? Маньяки часто бросают вызов обществу.

Смирнов без воодушевления отнесся к ее идее. Он выпил две чашки киселя и завалился на диван - смотреть в потолок, думать. Авось догадка появится сама собой, из пустоты. Это был способ Евы, но сыщику он пришелся по душе. Особенно сейчас.

Всеслав лежал на диване, а Ева начала собираться.

- Ты куда?

- На занятия, - солгала она. - Испанский язык становится популярным.

Сыщик зевнул. После еды его клонило в сон. Когда Ева закрывала за собой дверь, из гостиной доносилось мирное похрапывание.

Адрес журналиста был записан в Славкином блокноте, откуда он перекочевал в записную книжку Евы. Она не испытывала угрызений совести. У них нет секретов друг от друга. А маленькие хитрости - не в счет.

На улице стояла духота, насыщенная влагой и запахами города. Ветер шумел листвой в аллеях, собирал тучи. На западе небо стало сизым, тяжелым от надвигающейся грозы. Ева спохватилась, что не взяла зонтик, но возвращаться не стала. Не повезет.

Ей все равно не повезло. Поднимаясь в расхлябанном, скрипучем лифте на пятый этаж, она сообразила: без предварительного звонка и договоренности Ершова она, скорее всего, дома не застанет. Так и вышло.

Дверь квартиры, куда она звонила и стучала, осталась закрытой. Зато открылась соседняя: не снимая цепочки, в щель на Еву уставилась худосочная старушенция. У ее ног прыгала и пронзительно тявкала рыжая собачонка.

- Здравствуйте, - вежливо поздоровалась нарушительница спокойствия.

- Доброго здоровья, - прошамкала бабуля, не спуская с Евы любопытного взгляда. - Вы к Ершовым? Их нет никого. Мавра померла - царствие ей небесное, а Гриша на работе. Он раньше восьми вечера не является.

Ева скорчила огорченную мину.

- Жалость-то какая! Я по поводу статьи Григория, хотела обсудить с ним детали. Что же делать?

Старушка покачала головой, прикрикнула на собаку:

- Уймись, оглашенный! Дай с человеком поговорить! Вот горластый какой попался. Марсик-то у меня смирный был, послушный. Заболел чем-то, зачах… я его лечила, лечила, да все без толку. Пропал Марсик, издох. Я его сама ходила закапывать. Под кривой березкой его могилка.

«Хозяйка Марсика! Того самого! - «щелкнуло» в уме Евы. - Очень кстати. Раз Ершова нет дома, поболтаю хотя бы с ней».

- А можно, я у вас подожду Григория? - жалобно попросила она. - Издалека ехала! Не возвращаться же?

Бабуля, видимо, жила одна-одинешенька и, кроме собаки, собеседников у нее не было. Она откинула цепочку и пригласила Еву в запущенную темную прихожую, оклеенную старыми обоями. Комната оказалась ничем не лучше.

- Проходите, барышня, не брезгуйте, - шамкала хозяйка, предлагая гостье садиться на продавленную тахту. - Собаке я только на полу лежать разрешаю, на подушке.

В подтверждение ее слов рыжий песик улегся на брошенную в углу подушку и притих.

Ева без труда вызвала на откровенность соседку Ершовых.

- Вы давно здесь живете?

- Почитай, годков сорок с хвостиком. Гриши еще на свете не было, когда я сюда переехала. Тогда в ихней квартире жил один Саша Ершов, он в типографии работал, наборщиком. Хороший человек был. Потом он познакомился с Маврой, привел ее сюда, женился - не посмотрел, что она с ребенком. Правда, мальчонка умер скоро, горемычный. Мавра-то как убивалась, сутки напролет голосила… страшно вспомнить!

Старушке так хотелось поговорить, что она опережала вопросы гостьи. Все же Еве удалось вставить реплику.

- Бедный ребенок. А отчего он умер?

- Хворал… задыхался, с сердцем что-то случилось. То ли порок был, то ли болезнь. Мавра ко мне бегала, горе изливала, советовалась, чем лечить. Если человеку на роду написано умереть, ему лекарства не помогут. Ершовы сильно переживали. Саша ребенка полюбил, как родного, на руках носил… продукты самые лучшие покупал, по больницам возил, по докторам разным. Только все зря.

- Григорий у них родился уже после смерти братика? - спросила Ева.

Старушка помолчала, вытерла краем фартука слезящиеся глаза.

- Гриша-то? Ершовы ему приемные родители. Они его из детдома взяли на воспитание.

- Ка-а-ак?!

- А чему тут удивляться? После смерти своего сыночка Мавра заявила мужу, что рожать больше не станет. Раз у нее первый ребенок больной оказался, то и второй может таким же быть. Она вообще детей уже не хотела. Это Саша настоял, чтобы взять мальчика-сироту и вырастить, как своего. Мавра сначала сопротивлялась, потом согласилась. Ершовы Гришу усыновили, но не в младенческом возрасте. Ему было лет пять, так что он все помнит и знает. Никакой тайны тут нет.

- Он любит… любил приемных родителей?

- Любил, а как же! - ответила старушка. - Саша, правда, умер вскоре. Несчастный случай. Шел зимой, в гололед, в темноте поскользнулся, ударился затылком - и убился насмерть. Мавра во всем винила себя - мол, это ее Бог наказывает. Она шибко верующая была. Гришу ей пришлось одной растить. Ничего, справилась. Она шила - на фабрике посменно вкалывала, да еще заказы брала на дом. Даже когда сама заболела, к ней продолжали клиенты ходить. Не так много, как раньше, конечно - а один, два в месяц. К пенсии был дополнительный заработок.

Старушка надела на нос очки, порылась в комоде и достала коробку с фотографиями.

- Надо же мне вас развлекать! - сказала она Еве. - Глядите-ка, вот Мавра в молодости. Это мы с ней у подъезда стоим, Саша покойный снимал. Красивая она была баба, только несчастная. Впрочем, может, я ошибаюсь. Мавра хоть недолго, да пожила с Сашей, сына воспитала, пусть и не родного. А я свой век одна прокуковала, как пустоцвет!

Она перебирала старые фото, улыбалась, вздыхала. Показывала Еве то на одного человека, то на другого, вспоминала давние истории. Но гостья ее слушала вполуха, спросила невпопад:

- Ершова не говорила вам о письмах, которые она получала в последнее время?

- Письма? Какие? - соседка удивленно подняла на Еву глаза. - Нет, Мавра ничего не говорила. Она болела, замкнулась… я списывала это на плохое самочувствие.

- Вы Марсика водили к ветеринару?

После этого вопроса старушка сняла очки и взялась за голову.

- Зачем? - вымолвила она. - У меня что, есть лишние деньги? Ветеринару надо платить. Я лечила собаку народными средствами. Знаете, я вам честно признаюсь: грешила на Мавру и ее Гришу. Ей-богу, у них глаз черный! Они на моего Марсика вдруг начали подозрительно поглядывать, интересоваться его здоровьем. А вскоре он занемог и уже не поправился. Сглазили! Как пить дать!

***

Серебровы устроили праздник - день рождения главы семьи. Решили посидеть скромно, по-домашнему, накрыть хороший стол не для людей, а для себя. Они редко собирались в узком родственном кругу.

Зоя, жена Сереброва, хлопотала на кухне. Сам Игнат Николаевич - виновник торжества, стоял на балконе и любовался грозой. В темных, низко нависших над городом тучах полыхали молнии; раскаты грома сотрясали воздух. Лил отвесный, густой и крупный дождь, грохотал по водосточным трубам, собирался на земле в бурные, мутные от сбитой пыли, мусора и листьев ручьи. На дорогах стояла вода.

Шум дождя напоминал Сереброву далекую молодость, ожидание жизненных перемен, любви… Он был тогда сильным, уверенным в себе, полным грандиозных планов, которые почти все сумел осуществить. Создание «Интеркома» принесло ему интересную работу, перспективу развития, положение в обществе и деньги. А личное счастье не сложилось.

Игнат не верил в судьбу. Но чем еще можно было объяснить то, что ему приходилось переживать?

Теща Полина Андреевна, крепкая, подвижная старушка, вошла в гостиную с подносом, уставленным салатниками, и принялась размещать их между столовыми приборами, бутылками и вазами с цветами.

- Игнат! - позвала она зятя. - Помоги мне.

Серебров неохотно подчинился. Разреженный, острый грозовой воздух, насыщенный электрическими разрядами, блеск молний и пьянящая, сплошная стена ливня развлекали его куда больше, чем унылое застолье.

- Ты не в настроении? - спросила теща.

Как будто он должен прыгать от радости! Ему ведь не двадцать лет исполняется, и даже не сорок. Пятьдесят два года! Такую дату лучше пропустить незамеченной. После полувекового рубежа дни рождения отмечать становится неинтересно.

Несмотря на возраст, Серебров выглядел хоть куда - подтянутый, рослый, крепко сбитый, с изысканной проседью в волосах, с правильными чертами мужественного, аристократического лица. Дочь Карина красотой пошла в него, а вот характером…

- О чем задумался? - не отставала теща.

Игнат с трудом сдержался, чтобы не вспылить. Впрочем, теща тут ни при чем. У нее как раз нормальный, терпимый характер - в отношения своей дочери и зятя она старается не вмешиваться. В гости не напрашивается: пригласят - придет, не пригласят - обиды не держит.

- Ты здоров ли, Игнат? - с беспокойством глядя на него, спросила Полина Андреевна. - На тебе лица нет.

- Просто устал.

Она ушла в кухню помогать Зое. Что-то со звоном упало, разбилось. Игнат поспешил туда. Зоя - бледная, обмякшая, - сидела, привалившись к спинке кухонного диванчика. На полу валялись осколки дулевского фарфора.

- Блюдо разбила… - невнятно вымолвила она, еле шевеля губами. - Дурно стало, язык онемел, говорить трудно. И в груди… тяжесть.

- Сердце прихватило, - суетилась рядом Полина Андреевна. - На, возьми.

Она протянула дочери таблетку валидола. Лекарство подействовало. Зоя немного посидела, порозовела, закашлялась, и ей полегчало.

- Климакс, наверное, - шепнула теща на ухо Сереброву. - У меня тоже так было.

- Или гроза.

Полина Андреевна согласно кивнула.

- А где Карина? - спросила она шепотом, оглядываясь на Зою. - Почему задерживается? Она не звонила?

- Нет, - коротко ответил Игнат Николаевич. Ему не хотелось говорить о дочери. - Пора привыкнуть к поведению Карины. Она любит заставить подождать себя.

Теща промолчала. Она обдумывала длинную тираду, посвященную конфликту отцов и детей, которую Серебров уже не раз выслушивал - с теми или иными вариациями.

Звонок в дверь спас положение. Это пришла Карина. Она была одета в платье цвета бирюзы, без рукавов, до неприличия обтянувшее ее вызывающе красивую фигуру; волосы она убрала назад, оставив открытыми лоб и виски; в ушах, почти касаясь плеч, висели длинные серьги изумительно тонкой работы. Отсутствие других украшений подчеркивало плавные линии плеч, шеи, соблазнительную грудь в глубоком вырезе платья.

«Вырядилась! - неприязненно подумала Полина Андреевна. - Как будто не к родителям пришла, не на отцовский день рождения, а в ночной бар. И ведь не молодая уже, за тридцать перевалило, а все голыми коленками сверкает! Когда только образумится?»

- Здравствуй, Каринушка, - притворно заворковала она, целуя гостью в прохладную, пахнущую свежестью и тропической зеленью щеку.

Что-что, а духи Карина подобрать умела, да и одеться тоже. Зло берет, а глаз не отведешь!

Сереброва будто сковало, когда дочь подошла к нему, слегка прижалась, коснулась лица скользящим поцелуем. Он не мог дать выхода своему недовольству, тем более в такой день. Не стоило портить всем настроение.

- Поздравляю! - нарочито громко сказала Карина, подавая ему бархатный футляр.

Даже в ее подарках таился некий скрытый смысл с привкусом скандала.

Игнат Николаевич хотел положить футляр на каминную полку, но дочь запротестовала.

- Разве ты не посмотришь?

Он замешкался, открыл коробочку… на черном атласе блеснул перстень с бриллиантом. Ну, вот! Серебров предполагал, сколько может стоить такая вещица. Где Карина взяла деньги? И не спросишь! Потому что большие деньги у женщины, которая сама их не зарабатывает, появляются из кармана либо состоятельного мужа, либо не менее состоятельного любовника.

Два года назад дочь преподнесла ему на юбилей «стеклянное дерево» - изделие ручной работы из стекла и горного хрусталя, с вкраплениями белого золота. Ствол был выполнен в виде двух сплетенных фигур мужчины и женщины, а крона - в виде проросших из них цветущих ветвей. Вещь оказалась настолько необычной, что надолго приковала к себе внимание гостей.

- Древо жизни! - вызывающе заявила Карина.

Взоры приглашенных обратились на нее, одетую в платье из полупрозрачной серебристой ткани с открытой спиной. Под платьем ничего не было, кроме едва заметных бикини.

Никогда не знаешь, что способна выкинуть Сереброва-младшая.

Игнат Николаевич невольно взглянул на Зою, прочитал те же мысли на ее лице. Она тоже сочла расспросы неуместными. Карина, пожалуй, сказанет такое… что со стыда сгоришь.

Теща решила разрядить обстановку.

- Каринушка, ты нас ничем не порадуешь? - с любезной улыбкой спросила она. - Скоро нам к свадьбе готовиться? Я хочу правнуков дождаться.

Серебров позеленел от выражения, появившегося на лице Карины. Оно являло собой смесь недоумения и сарказма.

- Замуж? - с дрожью в голосе повторила она. - Зачем же, позвольте поинтересоваться?

Полина Андреевна растерялась. Карина обладала непревзойденным умением поставить человека в тупик какой-нибудь невинной с виду репликой.

- Ну… разве ты еще никого не полюбила?

Карина расхохоталась злым смехом, при этом ее глаза наполнились слезами.

- А причем тут замужество?

- Мама, - вмешалась Зоя. - Оставь Карину в покое. У Игната день рождения, а вы затеяли нелепое препирательство.

Она намеревалась погасить конфликт, но получилось наоборот.

- Ты, как всегда, права! - вспыхнула Карина. - Наш разговор нелеп. Мне не стоило приходить сюда. Ничего более нелепого, чем мое поведение, невозможно придумать!

- Карина! Зоя! - Серебров переводил умоляющий взгляд с жены на дочь. - Остановитесь. Это невыносимо.

- Садитесь за стол… - пролепетала Полина Андреевна, беря Карину под руку и увлекая ее к кушаньям. - Выпьем коньячку, шампанского. Будем праздновать!

Карина скривилась.

- Вечный праздник, - прошептала она, подавляя желание убежать куда глаза глядят. - Разве не так?

Застолье получилось напряженным. Зоя пыталась скрыть плохое самочувствие, накатывающую дурноту. Серебров сидел как на иголках. Присутствие Карины, его родной дочери, действовало на него угнетающе - он не знал, куда себя деть, испытывая сильнейшее волнение. Он давно искал и не мог найти объяснения этому ощущению, охватывающему его при ней каждый раз. Отношения Сереброва с дочерью складывались трудно. Между ними словно висела грозовая туча, полная молний, готовая разразиться громом и ливнем. Но спасительного извержения стихии, которое в природе, иссякнув, сменяется умиротворением и покоем, не происходило.

Вспышки и раскаты грозовых ударов, доносившиеся в гостиную из открытой на балкон двери, отражали невыраженное состояние семьи Серебровых.

«Как она все-таки потрясающе прекрасна! - думала Полина Андреевна, незаметно наблюдая за Кариной. - Почему Бог при ее внешности не дал ей ума? Что за злой гений в нее вселился? Она делает окружающих несчастными и сама страдает».

Зоя, жена Сереброва, боролась с головной болью, ее мутило.

- Со мной недавно произошел странный случай, - заговорила она, чтобы отвлечься от недомогания. - У меня был ужасный бронхит, кашель… и я ездила к врачихе, моей приятельнице. Она тщательно прослушала легкие, выписала мне рецепт… но дело не в этом. На обратном пути я решила немного пройтись, подышать свежим воздухом. Иду… и вдруг вижу впереди, в сумерках, неясную фигуру…

- Разве нынче можно вечерами одной ходить? Вон какие страсти в новостях показывают: то избили кого-нибудь, то ограбили! - всплеснула руками Полина Андреевна. - Надо было такси вызвать.

- Почему ты мне не позвонила? - удивился Серебров. - Я бы машину прислал за тобой.

- Не знаю, - вздохнула Зоя. - Хотелось прогуляться… Так вот, появляется передо мной фигура в чем-то длинном - я не рассмотрела - и протягивает мне кольцо. Я, будто во сне, беру его и кладу в карман. Сама не понимаю, как это получилось. Мне нездоровилось, то в жар бросало, то в холод… наверное, я плохо соображала, иначе не взяла бы ничего у первого встречного. Кое-как добралась домой, про кольцо, пока шла, забыла.

- Кто это был, мужчина или женщина?

Зоя отрицательно покачала головой.

- Трудно сказать… Фигура не издала ни звука, просто протянула мне кольцо на ладони - бери, мол. Я и взяла. Рука была в перчатке, лицо закрыто… то ли шляпа на лоб надвинута, то ли платок… Темнело уже. Какое-то бредовое видение! Если бы не звонок, я, возможно, так и не вспомнила бы об этом кольце.

- Какой звонок? - подозрительно глядя на жену, спросил Серебров.

- По телефону, на следующее утро. Звонит кто-то и говорит: «Колечко-то не золотое и не простое. Кто его взял, со смертью обручился». И все… гудки. Я спохватилась, про кольцо вспомнила, засунула руку в карман куртки… а там и правда… оно. Хотите, покажу?

В полном молчании Зоя вышла и через пару минут вернулась, выложила на стол перед присутствующими обыкновенное обручальное кольцо из дешевого металла, покрытого фальшивой позолотой.

Не решаясь притронуться к кольцу, Полина Андреевна протянула к нему руку и тут же отдернула. Перспектива обручиться со смертью ее не привлекала.

- Голос звонившего тебе знаком? - спросил Серебров.

Супруга пожала плечами.

- Он механический какой-то был, не разберешь.

- А что ж ты до сих пор молчала?

- Так… глупый же случай! - виновато улыбнулась Зоя. - Ты меня ругать стал бы. Сразу не призналась, а потом вовсе из головы вылетело. Сегодня Карина своим подарком напомнила…

Громкий звук заставил всех резко вздрогнуть. Это Карина уронила на пол вилку…

Глава десятая

- О, Гула, оживляющая мертвых! Прикосновением своей руки ты возвращаешь им жизнь! О, госпожа, насылающая вечный сон… повелительница ночных видений! У тебя два лица, взирающие на свет и тьму. Твоя суть - двойственность, подобная сути Вселенной. Ты явилась из тьмы и возвращаешься во тьму, обратную сторону света. За тобой несется твоя черная собака, твой образ, запечатленный богами… Раскрой же для нас свои объятия, непостижимые и упоительные, как ветер из страны Дильмун…

Женщина, облаченная в алые одежды и золотые ожерелья, раскачиваясь, возносила молитвы. Мимо нее по лестнице, устланной ковром и усыпанной цветами, спускалась в огромную яму пышная процессия: красавицы в разноцветных сверкающих нарядах, в драгоценных головных уборах из сердолика и лазурита, золота и серебра; мужественные знатные воины в парадном убранстве со всеми знаками отличия; слуги, готовые прислуживать своим хозяевам; музыканты с лирами и арфами…

Все они несли с собой вырезанные из камня чаши для завершения обряда.

Арфисты коснулись гибкими пальцами струн, нежную мелодию подхватили лиры… Красавицы и воины встали в круг, центром которого служила огромная медная чаша в виде головы гигантской собаки с раскрытой пастью. Юная жрица помогала участникам церемонии наполнять из ритуального сосуда свои чаши…

- О, Гула, несущаяся на черной колеснице между звездами, повелительница призрачных упований простых смертных, услышь нас!

Этот сон приходил редко, но - ни разу не заканчивался. Его пестрота и великолепие, блеск золота, чарующие песнопения долго не отпускали. И тогда окружающий мир тускнел, из огромного и необъятного превращался в маленький, сворачивался, как зеленый лепесток, обдаваемый жаром суховея. Из этого сна приходило дыхание смерти…

Интересно, снятся ли еще кому-нибудь подобные сны?

Время - ловкий обманщик, перед которым не устоял никто. Оно несет в себе иллюзию перемен, а на самом деле все по-другому. Песчинка за песчинкой перетекает из одного резервуара небесных часов в другой, и наоборот. Есть вещи, которые никогда не меняются - зло, жажда прекрасного, истина, любовь… тоска по вечному…

Есть обеты, данные так давно, что воспоминание о них теряется в глубине памяти. Не каждый способен нырнуть за ними, достать со дна эти обросшие водорослями раковины, раскрыть их и добраться до скрытых там жемчужин - не только белых и розоватых, но и черных. Черный жемчуг - тоже жемчуг, у которого своя цена и своя история.

Человек рождается, взрослеет, живет в окружении близких… и вдруг ощущает потребность что-то понять, отделить свое от чужого, разобраться, зачем он пришел в этот мир. Заблудился? Что-то ищет? Кого-то потерял? Хочет обрести какой-то опыт? Завершить начатое?

На земле сменялись не только царства, религии, королевские династии и поколения за поколениями, канувшие в небытие. Целые пантеоны богов уходили со сцены, уступая место новым претендентам на поклонение. Но разве боги покидают нас навсегда? И где пребывают они, оставив свои Олимпы и Валгаллы?

А может быть, ничто и никто не уходит? Через очки, навязанные нам временем, мы видим искаженное изображение действительности, сидим в нем, как птицы в клетке. Не подозревая, что клетка не заперта! Мы сами обрекаем себя на несвободу.

Что будет, если клетка перевернется? Добро и зло поменяются местами, а истина закроет свое лицо вуалью лжи? Любовь превратится в ненависть, а месть заявит свое право на существование? Где та грань, которую нельзя переступать? Кто ее устанавливал? Где тот, который определил, что можно, а чего нельзя?

От этих вопросов кружилась голова. Жизнь ускользала, как дымка, уносимая ветром. Ветры страны Дильмун… Чем они пахнут? Цветами или кровью? Запах страха перемешался с запахом страсти. Запах золота - с запахом смерти. Картина существования переливается всеми красками, пропитанная слезами счастья и горя. Каждый находит в ней собственный замысловатый или простой узор, добавляет в эту божественную вышивку свои неумелые, корявые стежки…

Боги наблюдают за смертными, смеются. Они постигли игру жизни, устали от нее и соскучились по разреженному воздуху недосягаемых высот. Они поняли всю тщету состязания замыслов и разочаровались. Но люди - не боги. По крайней мере, они так думают.

Где истоки человеческих устремлений? На вершине какой горы бьет сей прозрачный ключ? Как его воды приобретают черный цвет?

И созвала великая царица своих подданных, и сказала: «Я ухожу… Готовы ли вы, служившие мне верой и правдой в этом мире, послужить мне в мире ином? Для вас испросила я у богов позволения сопровождать меня. Вы не жалкие рабы, не безмолвные слуги, и вольны сами сделать свой выбор».

Собрались знатные люди - военачальники, советники и подруги царицы, надели свои лучшие одежды и богатые украшения. И пошли они на жертву добровольно. Для них этот последний ритуал был переходом из одного мира в другой, следом за своей повелительницей, чтобы и там быть с нею рядом, как они были рядом на земле.

Огромная погребальная яма, устланная циновками, вместила всю процессию. Под сладостную музыку каждый выпил поданный жрицей напиток забвения… каждый улегся на отведенное ему место подле ложа мертвой царицы. Драгоценные камни, золото и серебро сверкали на фоне алых и лиловых туник. Воины сжимали в руках свое оружие…

Тонкая, стройная жрица Гулы, с золотой маской собаки на лице, одиноко стояла в стороне, ожидая, пока все уснут последним сном. Потом она медленно обошла погребальную яму, положила лиры и арфы на тела музыкантш, поднялась по лестнице наверх и подала знак. В яму специальным приспособлением обрушили землю… много земли…

- К тебе, о, Гула, взывают алчущие освобождения от земных страданий, - прошептала жрица. - Прими их последнее дыхание, последний толчок сердца… унеси их с собой на Вечные поля страны блаженства…

На сей раз она досмотрела этот сон до конца. Неужели вот так все и происходило? Жуткий погребальный обряд! Но почему сон окончился? И кто была та жрица в маске собаки?

***

- С чего ты взяла, что Ершов - черный маг? - удивлялся Славка. - Он совершенно не похож на человека, который занимается подобными делами.

Они с Евой прогуливались по набережной, дышали воздухом с реки. В нем чувствовался привкус ила.

- Здесь, наверное, ужасное дно, - пробормотала Ева, свешиваясь с перил и глядя на мутную воду. - Сплошная грязь. И как это люди топятся? Брр-р-ррр… Ты видел утопленников?

- Приходилось. Не уходи от ответа, дорогая! По каким признакам ты определила в Ершове черного мага?

- Какие тебе нужны признаки? - хихикнула Ева. - Рога, что ли? Или копыта? Маги имеют самую обыкновенную внешность.

- И это все? Ершов попал в злодеи благодаря своей обыкновенной внешности?

- Не совсем, - Ева была убеждена в своей правоте. - Понимаешь, он, оказывается, не родной сын Ершовых. Они его из детдома взяли.

Смирнов фыркнул. Неопровержимый довод!

- Ну и что? Детские дома не являются школами магии. Там растут на попечении государства дети-сироты. И то, что человек…

- Он расчищал путь для себя, - горячо перебила сыщика Ева. - Первый, родной ребенок Мавры Ильиничны умер. У-мер! Это тебе о чем-то говорит? И на его место явился Гриша. Потом умирает приемный отец, Александр Ершов. И теперь дошла очередь до приемной матери! Неужели не ясно? Он вырос, заполучил жилье и убирает ненужных свидетелей. Думаешь, легко отправлять магические ритуалы в квартире? Это же всем станет заметно. Письма, восковые фигурки и прочие колдовские атрибуты он подбрасывал матери сам. Она ему не родная, поэтому не жалко. А на Марсике тренировался.

- Шаткая версия, - вздохнул Всеслав. - Неубедительно. Кстати, при чем тут Марсик?

- Это соседкин пес. Женщина уверена, что собаку извели Ершовы. У них глаз нехороший. Сначала Марсик умер, а за ним следом - и приемная мать журналиста. Вот скажи, почему Ершов скрыл, что его взяли из детдома?

- Самолюбивый он. Да и не обязан посвящать каждого встречного в подробности своей личной жизни. Ладно, допустим, ты права. Но зачем Ершову убивать… то есть насылать порчу на других людей? На директрису «Карата», например?

- Тут мотив как на ладони, - заявила Ева. - Корысть! Ему деньги надо зарабатывать? Журналистикой он занимается для отвода глаз. А людей изводит за приличное вознаграждение. Ему говорят, кого желательно сжить со свету, платят, и… остается техническая сторона. Конечно, ему Мавра Ильинична мешала! Видал, сколько она икон в квартире понавешала?

- Что же он теперь не убирает иконы?

Вопрос поставил Еву в тупик. Правда, она быстро нашлась.

- Если Григорий сразу выбросит все вещи покойной матери, это вызовет подозрения! Он потом от них избавится, когда пройдет время.

- С тобой разговаривать - одно удовольствие! - засмеялся сыщик. - За словами в карман ты не лезешь. А чем Ершову мамаша Руднева не угодила? Уж она-то никак не могла быть свидетелем его магических ритуалов. И денег за ее смерть никто платить не стал бы.

- Откуда ты знаешь? Разве ты проверял, существует связь между Ершовым и Рудневой?

- Не смеши меня, - взмолился Смирнов.

Ева обиделась.

- Вот ты хохочешь, а сам понятия не имеешь, как отрабатывать деньги клиента, - сказала она. - Кроме Ершова, у тебя нет ни одного подозреваемого. Сходи в редакцию газеты, где он работает. Наведи справки в детдоме.

- Не творил ли мальчик Гриша чудес? - подхватил ее мысль Славка. - Не было ли у него на теле «числа зверя»? Или родинки в виде пентаграммы?

- Вижу, что твои мысли потекли в правильную сторону, - не осталась в долгу Ева. - Так и действуй.

Смех смехом, а подозреваемых у Всеслава таки не было. Поэтому он отвез Еву на урок испанского, а сам отправился в паспортный стол, изучать факты биографии Григория Ершова. Ничего сверхъестественного сыщик не нашел. Григорий родился в Москве, паспорт получал на фамилию приемных родителей - то есть в документе указывался как Григорий Александрович Ершов. Примерно этого Смирнов и ожидал. А что он ищет? Адрес детского дома, откуда мальчика взяли на воспитание? Зачем? Подобные сведения положено сохранять в тайне, в интересах ребенка и усыновителей.

«Даже если я найду тот детский дом, расследование не продвинется, - подумал Смирнов. - Какой смысл без толку терять время?»

Он решил поехать в редакцию газеты, где работал Ершов. Предварительно позвонив, выяснил, что журналист уехал в командировку и до вечера вряд ли появится. Этого сыщику и надо было.

В редакции Смирнов представился корреспондентом, который пишет криминальные репортажи. Он «интересовался» заметкой Ершова о смерти матери.

- Собираюсь обобщить похожие случаи, - говорил он секретарше, которая отвечала, не отрываясь от клавиатуры компьютера. - С кем мне удобнее побеседовать?

- Главного редактора нет, - пробормотала секретарша. - Ершов дружит с Потехиной, она, наверное, в курсе. Вон ее стол.

Всеслав подошел к длиннолицей, бесцветной особе в очках, с короткой стрижкой торчком. Она внешне напоминала Григория, что их, скорее всего, и объединило. Стол, за которым работала Потехина, отделяли от остального помещения перегородки из пластика.

- Ольга, - коротко представилась она, по-мужски протягивая сыщику руку.

Он легонько пожал ее сухую ладонь. Потехина вопросительно смотрела на него из-за дымчатых стекол в тонкой стальной оправе.

- Я хочу поговорить с вами о Ершове, если можно, конфиденциально.

Она без колебаний кивнула.

- Разумеется.

По-видимому, Ольга изображала из себя деловую женщину - собранную, предельно лаконичную, спартанской закалки. Похоже, она уделяла много внимания спорту, так как ее плечи и руки имели ярко выраженную мускулатуру.

Смирнов начал издалека, с особенностей характера журналиста и влияния некоторых индивидуальных черт личности на творческий процесс. Постепенно он вовлек Потехину в диалог.

- Вы ходите в спортзал? - спросил он, с притворным восхищением любуясь ее телом.

- Я сторонница здорового образа жизни, - оживилась она. - Вот и Гришу пытаюсь приобщить. Иногда мы ходим обедать в индийское кафе, там подают вегетарианские блюда. Он курит, а это очень вредно, и выпивает. Алкоголь ему противопоказан!

- Почему?

- Пьяный, он совершенно перестает контролировать себя - жалуется на судьбу, выворачивает душу наизнанку, может даже расплакаться. Потом засыпает. А когда протрезвеет, ничего не помнит. У Гриши было печальное детство, - вздохнула Потехина. - Он до пяти лет рос в детдоме, а потом его усыновили. Своих настоящих родителей не знает. Уже став взрослым, он хотел выяснить, кто они, почему бросили его. Оказалось, что его просто оставили у двери Дома малютки. Представляете? Гриша принял это очень близко к сердцу, напился, болтал разные глупости.

- А как Ершов относится к людям? - спросил сыщик.

Ольга пожала широкими плечами.

- Нормально. Он себя считает невезучим - едва родился, от него отказались; едва усыновили, приемный отец умер. А с матерью… ну, с Маврой Ильиничной, ему было нелегко. Она ударилась в религию, заставляла Гришу молиться, чуть ли не поклоны бить, стращала грехами и Божьим Судом.

- Ершов много нагрешил?

- Нет, конечно, - улыбнулась Потехина. - Какой из него грешник? Трудяга, бескорыстный до смешного. С женщинами робеет… Чего у Гриши много, так это самолюбия. Гордый он! А гордыня, как известно, тяжкий грех. Другой бы давно пошел, потребовал бы увеличить себе зарплату, а Гриша молчит. Его в командировки чаще других посылают - он тоже молчит. Когда его приемная мать умерла, он ходил сам не свой, но от помощи наотрез отказался. Похоронил Мавру Ильиничну сам, на свои средства.

- Переживал?

- Ужасно, - подтвердила Ольга. - Получается, последний близкий человек ушел. Опять Гриша один на белом свете остался. Он и статью написал о смерти матери от одиночества, от отчаяния. Знаете, когда родни много, этого как-то не замечаешь - бабушки, дедушки, родители, тетки, дядьки, братья, сестры, будто так и надо, так всегда было и будет. Для Гриши снова потерять семью - тяжелейший удар. Он после похорон стал как в воду опущенный. Решил родственников искать.

- Каких родственников? - насторожился Смирнов. - Вы же говорите, его настоящие родители неизвестны.

- Да… Поэтому он искал родственников по линии приемных родителей. Со стороны отца все умерли, а Мавра Ильинична - не москвичка. Я имею в виду, она не в Москве родилась, а где-то в области. Захотелось ему съездить на родину матери - может, там кто отыщется?

- Ну и как, съездил?

Потехина кивнула.

- Ага. Вернулся чернее тучи. Я к нему пристала: что случилось? Он признался, что его последняя надежда не оправдалась и что никого близких у него теперь нет. Мавра Ильинична тоже была одна, как перст.

- Откуда его мать родом, случайно не помните? - спросил Всеслав.

- Зачем вам? - удивилась Потехина.

- Мало ли… вдруг ее смерть связана с прошлым?

Ольга помолчала, глядя на дотошного собеседника.

- Странный у вас интерес, - промолвила она. - К сожалению, я не могу помнить место рождения Мавры Ильиничны, потому что Гриша мне его не называл. Но люди далеко не всегда продолжают жить там же, где родятся. Вот я, например, появилась на свет в Карелии, где служил мой отец. А теперь живу в Москве. Вы серьезно полагаете, что это имеет значение? И потом, неужели через столько лет кто-то приехал сводить счеты с пожилой женщиной?

- Всякое бывает.

- Чего же ждал этот неизвестный злодей?

Смирнов развел руками. Если бы он знал! Пока все вилами по воде писано и не идет дальше предположений.

- Вы бывали в гостях у Ершовых? - спросил он.

- Несколько раз. Религиозной атрибутики у них пруд пруди. Мавра Ильинична произвела на меня двоякое впечатление: с одного боку - набожность, с другого - то ли страх, то ли… недовольство. Как будто она на весь мир сердита. Может, Гриша от нее набрался и жалости к себе, и непонятной обиды? Мавра Ильинична, когда разговаривала, она в глаза не смотрела, все вниз куда-то или в сторону. Гриша объяснял это ее смирением, а мне было не по себе. Сложные они люди, неприкаянные… неустроенные… не знаю, как правильно выразиться.

- А каких-то магических вещей вы у них не видели? Карт, например, или… восковых фигурок?

Сыщик имел скудный запас информации касательно магии.

- Воск у них был и еще ладан, - ответила Потехина. - Свечей много, бутылочек с лампадным маслом. Только магия с религией не сочетается. Верующие люди разве будут такой грех на душу брать?

Она с подозрением уставилась на Всеслава. Что за вопросы он задает?

Дабы перевести ее внимание в другое русло, сыщик заговорил о проблемах журналистики, о последних криминальных новостях, о том, какой опасной порой становится городская жизнь. Он делал Потехиной комплимент за комплиментом и сумел усыпить ее бдительность. Поблагодарил за интересную беседу, напомнил:

- Пусть этот разговор останется между нами. Григорий Ершов - человек щепетильный, когда речь идет о его личной жизни. Правильно я вас понял? Не стоит его будоражить.

Ольга охотно согласилась.

Из редакции Смирнов поехал к ближайшему таксофону и позвонил Ирине Рудневой, назначил ей встречу. Танцовщица пришла с опозданием. Она была безупречно хороша в трауре - черном платье и небрежно повязанном черном кружевном шарфе.

- Садитесь, - предложил сыщик, открывая перед ней дверцу машины. - У меня к вам пара вопросов.

Она села, достала из сумочки носовой платок и принялась нервно комкать его в руках. Глаза красавицы были сухи, щеки горели лихорадочным румянцем.

- Неприятности?

- Свекровь похоронили, - отрывисто сказала она. - Думаете, это удовольствие? Жуткая процедура. Гроб, венки, яма… Пришлось везти тело в Абрамцево, она так хотела.

- Ирина, почему вы пытались убить Загладина?

Она не ожидала этого выпада, поникла, сжалась…

- Убить? Я… не собиралась его убивать, просто… Хотя не буду отпираться - наверное, я хотела его смерти. Он… унижал меня, издевался! Вам не понять.

- Что вы подсыпали ему в кофе? - «дожимал» Смирнов.

- Точно не помню… какие-то снотворные таблетки. Слава богу, Олег не пострадал! Его вырвало, и… в общем, у меня ничего не получилось. Сейчас я даже рада этому. На меня нашло тогда безумие… я хотела покончить не только с ним, но и с собой. - Ирина заплакала, прижимая к лицу скомканный платочек. - Господи! Когда же Загладин уйдет из моей жизни?

- Он уже ушел. Успокойтесь.

Она вытирала слезы, шмыгала носом, и все равно была неотразима. Можно было понять Руднева.

- Знаете, что я вспоминала на кладбище? - танцовщица подняла на Всеслава красные, припухшие глаза. - Свекровь говорила мне, что видела свою смерть…

Глава одиннадцатая

После похорон матери природа начала раздражать Гордея Ивановича. Шум зелени, чистота неба, солнечные пятна на асфальте, отцветающая акация во дворах - все это, раньше радовавшее глаз и сердце, сейчас вызывало смутный, глухой протест. Не то, чтобы Руднев был сильно привязан к родителям - давний разрыв с отцом прошел для него безболезненно, но уход Екатерины Максимовны он воспринял как нечто противоестественное. Как будто чья-то злая воля лишила ее сил, вырвала из семьи, отняла у внука и отправила на кладбище. Неужели и с ними - со всеми - может когда-нибудь произойти такое?

Руднев смотрел теперь на сына и жену с болью и страхом. Их тоже смогут отнять у него, если захотят? И чего стоят все его деньги, бизнес, охрана, если он не в состоянии защитить от неведомой опасности самых дорогих ему людей?

Поминки организовали в абрамцевском доме. Гордей Иванович не мог без слез смотреть на знакомые с детства вещи - огромный старый шкаф, коврики на бревенчатых стенах, выскобленный добела деревянный обеденный стол, этажерка с книгами… Сколько раз он предлагал матери отремонтировать дом, поменять мебель! Она упорно отказывалась.

- Хочу дожить среди этих старых вещей, таких же, как я, - говорила Екатерина Максимовна. - Они помнят мою молодость, тебя, маленького, твои первые шаги… А новое будет чужим, лишенным тепла и привычного мне уюта.

Руднев не понимал, как можно дорожить обветшалым хламом, но матери не перечил. Пусть живет, как хочет. А получилось не так - она все-таки провела последние дни своей жизни в Москве, в его квартире. «Зато рядом с внуком», - успокаивал себя Гордей Иванович.

На поминках соседка, которая занимала вторую половину дома, отозвала Руднева в сторону, сказала, что приходили покупатели.

- Какие? - удивился он.

- Дом хотели посмотреть, - объяснила пожилая дама. - Вы будете его продавать?

И тут Руднев осознал, что ему жаль расставаться с домом. Какое-никакое, а это - гнездо, в котором он оперился, из которого вылетел на жизненный простор. Дом хранил в себе его частичку, в отличие от большого и холодного нового коттеджа, где Руднев чувствовал себя гостем. К московской квартире он привык, хотя воспринимал ее как необходимое пристанище, обустроенное и комфортное. Но домом, семейным очагом, к которому стремится душа, оно так для него и не стало.

- Пока я ничего продавать не собираюсь, - ответил соседке Гордей Иванович. - Здесь мамины вещи… и вообще, она любила эти комнаты, веранду, сад.

Отец напился еще на кладбище. Он принес бутылку водки в кармане замызганного пиджака, явно с чужого плеча, и украдкой к ней прикладывался. На поминках он добавил и периодически засыпал, оглашая печальное застолье густым пьяным храпом.

Ирина старалась не смотреть на свекра, а Руднев задавался вопросом: неужели он - плоть от плоти, кровь от крови этого никчемного, пропитого до мозга костей алкаша? И что такое родство?

«Я не чувствую никакой связи с ним, - думал Гордей Иванович, с отвращением созерцая одутловатую, красно-синюю физиономию родителя. - Что делает меня его сыном? Как он стал моим отцом?»

Двоюродные сестры Руднева из Волоколамска не приехали на похороны тетки. Он посылал телеграмму, впрочем, не рассчитывая на их приезд. Они давно перестали поддерживать родственные отношения.

Слезливые речи и бесконечные тосты «за упокой души» утомили Руднева. Он встал из-за стола и вышел в тенистый, заросший травой сад. Солнце садилось. Багровые полосы тянулись по горизонту. На дом и сад опускались теплые летние сумерки. Пахло таволгой, крапивой и мятой. Гордей Иванович сорвал душистый лепесток мяты, растер пальцами и поднес к лицу. Ни с того ни с сего пришла мысль найти и разобрать бумаги матери. Где она их хранила? В комоде, кажется…

Подвыпившие гости разошлись, когда уже совсем стемнело.

- Поедем домой? - спросила Ирина.

- Поздно. Пока доберемся, будет ночь. Антошка там с Валеком, он его уложит. Не волнуйся, я позвоню, узнаю, как у них дела.

Он набрал номер городской квартиры. Валентин Дудин, охранник, оставшийся с сыном Рудневых, ответил:

- У нас все тихо. Пацан уснул, я сижу, смотрю телевизор.

- Мы приедем завтра, - сказал Гордей Иванович. - За Антона отвечаешь головой.

- Могли бы и не предупреждать! - обиделся Дудин. - Глаз не сомкну.

Соседка помогла Ирине убрать со стола, грязную посуду свалили в корыто.

- Завтра воды согреем, вымоем, - сказала она.

Через раскрытые настежь окна в комнаты налетели комары, мошкара. Шуршали под потолком ночные бабочки. За печкой поскрипывал сверчок.

Ирина нашла в шкафу чистые простыни, застелила большую пружинную кровать с железными спинками. Подушки были высокие, душные, из собственноручно собранных покойной хозяйкой перьев. Спать мешал тонкий, назойливый комариный писк.

Руднев долго лежал, слушая, как шумит за окнами одичавший сад. Пение сверчка убаюкало Ирину, она уснула. Руднев дождался, пока ее дыхание станет ровным, тихим, и осторожно поднялся с постели. Стараясь не ступать на скрипучие половицы, он прошел в другую комнату, где стоял комод. Верхний ящик был закрыт на ключ.

Гордей Иванович зажег желтую церковную свечку. Запахло воском… Он обвел глазами комнату. Где же мать прятала ключи от комода? Взгляд упал на пустую лампадку под черной от копоти иконой. Эта икона осталась от прежних хозяев, а Екатерина Максимовна ни за что не хотела ее выбрасывать. Она возомнила, что икона древняя, дорогая, и только боялась, как бы муж не вынес ее из дому и не пропил. Бог миловал.

Руднев нащупал внутри лампадки маленький ключик, вздохнул облегченно. Не придется ломать замок.

Ящик открылся и выдвинулся легко. Он был полон коробок с нитками, спиц, дешевых украшений, ржавых ключей, пожелтевших квитанций, конвертов, каких-то лоскутков, фотографий, маленьких зеркалец; на дне валялись несколько пустых флаконов от духов «Ландыш» и «Белая сирень». Документы лежали в деревянной шкатулке, вместе с перевязанными выцветшей ленточкой крестильной свечкой и крестиком Гордея. Он просмотрел бумаги - книжки коммунальных платежей за много лет, сложенные вчетверо грамоты за хорошую работу, материн школьный аттестат, диплом, трудовая книжка. Все. Обычный набор.

- А что ты хотел найти? - спросил себя Руднев. - Любовные письма? Секретный шифр? Завещание на миллион долларов? Карту, по которой можно клад найти?

Он горько усмехнулся. Свечка, потрескивая, оплывала. Гордей Иванович не зажигал света, чтобы не разбудить Ирину, - дверей между комнатами не было, только проем. Торопливо начал перебирать фотографии… и тут что-то насторожило его. Он пересмотрел снимки повторно. Они были только за абрамцевский период, как будто до того Екатерина Максимовна Руднева и не жила на свете.

Гордей Иванович задумался, вспоминая: мать скупо рассказывала о своем детстве в Березине, выпавшем на трудное послевоенное время, о родителях, умерших один за другим, когда она еще училась в школе, о бабке, которая кое-как помогла ей и старшей сестре встать на ноги. Бабка та давно умерла. Сестра вышла замуж, уехала в Волоколамск, а мать переехала в Абрамцево, встретила отца, они поженились. Тут уже есть пара снимков - молодожены Рудневы чинно сидят рядышком, напряженно смотрят в объектив; какие-то субботники, маевки, застолья. Потом пошли фото, где маленький Гордей улыбается беззубым ртом на руках у матери, школьные годы и прочее. Фотографий мало, но они все же есть.

«Допустим, сразу после войны было не до того, - мысленно рассуждал Руднев. - А потом, в пятидесятые годы? У многих были фотоаппараты, неужели никто ни разу не щелкнул Катеньку Рудневу, вернее, тогда еще Зотову? Или, уезжая, она не взяла с собой ни одного снимка? Почему? Да по сотне причин!»

Несмотря на здравый вывод, отсутствие фотографий березинского периода озадачило Гордея Ивановича. Мать ни разу не ездила на родину - по крайней мере, ему об этом было неизвестно. Странно…

Он сложил документы обратно в шкатулку и отнес в машину, чтобы завтра в спешке не забыть. На досуге нужно будет все внимательно пересмотреть.

Стояла душистая летняя ночь. На черном небе сияли глаза звезд. Луна окутала сад призрачной голубоватой дымкой. Стрекотали сверчки. Остро пахли запущенные, беспорядочно разросшиеся повсюду смородиновые кусты.

Рудневу не хотелось идти в дом. Он присел на крыльце, вслушиваясь в дыхание ночи.

- Не спится? - спросила Ирина. Она вышла, как была, в пижаме, и уселась на деревянную ступеньку рядом с мужем. - Меня комары разбудили, гудят и гудят.

Гордей Иванович обнял ее за плечи. Хорошо было сидеть так, на крыльце старого деревянного дома, в темноте, разбавленной лунным сиянием, полной шорохов сада.

- Какой покой… - прошептала Ирина. - Какая разлитая в воздухе истома… Вот чем стоит дорожить - этими тихими мгновениями очарования.

- Ты - самое лучшее, что есть в моей жизни, - серьезно сказал Руднев. - Я полюбил тебя с первого взгляда и продолжаю любить все сильнее.

Они проболтали до утра, как будто приехали сюда не на похороны, а на романтическое свидание. Впрочем, любовь уживается с любыми явлениями жизни - и радостными, и трагическими, смягчая их, придавая им неповторимый привкус нежности.

Этот разговор на крыльце абрамцевского дома запал Рудневу в память. Наверное, именно в ту ночь они с Ириной стали по-настоящему близки.

На следующий день, по приезде в Москву, он наткнулся в машине, среди прочих мелочей, на деревянную шкатулку. Ирина возилась с Антошкой, а Гордей Иванович заперся у себя в кабинете и без спешки разобрал бумаги покойной матери. Его поразила одна деталь - диплом о среднем специальном образовании. Екатерина Максимовна всю жизнь, судя по ее словам, работала в торговле, то продавцом, то кассиром, и само собой предполагалось, что и образование у нее соответствующее: торговый техникум. Ан нет! Из диплома следовало, что окончила Катенька Зотова медучилище. Почему же не работала по специальности, медсестрой? Да мало ли! Не понравилась ей медицина, не по душе пришлась.

Руднев перелистал трудовую книжку матери - самая первая страничка с записями была вырвана. Наверное, после того, как Екатерина Максимовна оформила пенсию, она и ликвидировала нежелательную запись. Или записи. А вдруг - не она?

Да она, она. Только свой мог знать, где хранятся документы и что ключ от ящика комода - в лампадке.

- Что же ты пыталась скрыть, мама? - прошептал Гордей Иванович.

***

Ева читала книгу «Магия и тайные силы», сидя в кресле. Она включила желтый торшер, его свет окрашивал комнату в золотистые тона.

- Как на картинах старых мастеров, - сказал Славка, глядя на нее.

В ореоле золотого сияния Ева, с забранными назад волосами, казалась боттичеллиевской дамой. Она оторвалась от книги.

- А ты научился делать комплименты!

- Совершенствуюсь, - улыбнулся он. - Хочу тебе нравиться.

- Расскажи, как прошел день.

- В пустой беготне, - признался сыщик. - Наводил справки о Ершове, ездил в редакцию. Уточнял информацию об умерших похожим образом женщинах. Таких случаев за последние два года не так много. Вообще удивительно, как их выделили, связали друг с другом. Наверное, сыграли роль известные в определенных кругах имена. Получается, Руднева и Ершова туда не вписываются.

- Что ты выяснил о журналисте?

- На колдуна, а тем более на мага, он не тянет. Внешность, образ жизни, характер - все не то! Профессионал он тоже далеко не великий, скорее рядовой, ничем не выдающийся.

- Потому что это для него только прикрытие! - возразила Ева.

Смирнов возмущенно хмыкнул.

- Ты всерьез полагаешь, что… днем Ершов сидит в редакции, пишет статьи, а под покровом ночи совершает магические ритуалы? Насылает проклятия и наводит порчу на почтенных старушек?

- И на бизнес-леди, и на…

- Ева! - взмолился Смирнов. - Давай рассуждать здраво! Ершов - самолюбец, он болезненно реагирует на малейшее ущемление его достоинства, но это не делает людей пособниками дьявола. И зачем ему сводить со свету приемную мать, а потом метаться по городам и весям в поисках хоть какой-то родни, седьмой воды на киселе? Согласись, это не вяжется.

- А он что, искал родню?

- У детдомовцев бывает сильная тяга к семье, желание иметь близких. После смерти Мавры Ильиничны Григорий, оказывается, ездил к ней на родину. Думал, что там кто-то остался - тетки, дядьки, внучатые племянники, пусть не совсем родные, но все-таки не чужие. Мне об этом в редакции рассказали.

- И как, нашлись родственники?

- Нет, - покачал головой сыщик. - Во всяком случае, Ершов так сказал.

Ева уныло кивнула.

- Ладно, не подходит Ершов на роль черного мага. А кто подходит? Гордей Руднев? Ирина, его жена? Загладин?

- Кстати, звонил Руднев. Сообщил, что привез из Абрамцево документы покойной матери, но раздумывал, показывать их мне или нет. Его удивили две вещи: среди фотографий, которые хранила Екатерина Максимовна, не было ни одной, связанной с ее жизнью в Березине - то есть до переезда и замужества.

- Постой-ка, - нахмурилась Ева. - Иван Руднев, ее бывший муж, тоже говорил мне о каком-то Березове. Еще картина, кажется, такая есть - «Меньшиков в Березове»! Я и запомнила.

- Не Березово, а Березин. Впрочем, какая разница?

- А что еще его удивило? - нетерпеливо спросила Ева.

- Диплом. Гордей Иванович всегда считал, что его мать окончила торговый техникум, а она по специальности - медик.

- Ну и что? Миллионы людей имеют одно образование, а работают в других сферах.

- В общем, ничего особенного, - согласился Всеслав. - Ты права. Медицина имеет свою специфику, и не каждому дано к этому привыкнуть. Но из трудовой книжки Екатерины Максимовны вырвана как раз та страничка, на которой могла быть запись о ее первой работе. Мелочь, конечно.

- Она вышла на пенсию, трудовая книжка вроде уже ни к чему… вот и потерялся листочек. А может, случайно вырвал кто-нибудь. Ну, сам посуди, что за секрет - работа?

- Непонятно! - с досадой вздохнул сыщик. - Что могло произойти в этом Березине? А другие жертвы «темных сил» родились кто в Москве, кто в других местах, но не в Березине. Я уточнял.

- И Ершова?

- Насчет Ершовой пока не знаю.

- Так позвони Григорию и спроси, - решительно сказала Ева. - Он уже дома, наверное. Давай!

- Ты уже не подозреваешь его в занятиях черной магией? - съехидничал Смирнов. - Звонок может его спугнуть. Он поймет, что на его след напали, и затаится.

Ева предпочла промолчать. Получается, если исключить журналиста, то подозревать некого.

- Тогда сходи завтра же в адресное бюро и узнай, где родилась Мавра Ильинична.

- Это идея, - зевнул сыщик. - Данные вряд ли успели передать в архив.

Ночью пошел дождь. Он шуршал и шуршал в листве старых лип за окнами. Но к утру небо уже было ясным, встающее солнце горело в стеклах.

Славка напевал, бреясь в ванной. Его мысли витали вокруг одного и того же - жизни и смерти. Что бродит в умах некоторых людей и на что они оказываются способны, просто не поддается описанию. На какие ухищрения только не идут убийцы, чтобы лишить жизни себе подобного! И не помогают ни религиозные заповеди, ни картины адского пекла, поджидающего грешников, ни гуманистические философские учения - ничего. Тысячелетиями на земле бок о бок сосуществуют культы всепрощения и насилия. Причем оба - утопические. Вседозволенность приведет к хаосу еще быстрее, чем силовые методы воздействия. Может быть, суть в том, чтобы «добро» и «зло» уравновешивали друг друга?

Всеслав еще в юности задавался этим вопросом, но так и не сумел найти ответа.

Ева спала. Ей снились низкие темные комнаты, глиняные и медные сосуды на огне, запах серы… и бесформенная, мрачная фигура, склонившаяся над чьим-то изголовьем. Ева беспокойно ворочалась, стонала, но не просыпалась.

Смирнов напился на кухне крепкого чаю и, осторожно закрыв за собой дверь, отправился в адресное бюро. Он не чувствовал того неповторимого душевного подъема, который говорил бы о близости разгадки. Руднева умерла, а он был так же далек от того, чтобы назвать виновника трагедии, как и при ее жизни.

В адресном бюро сыщику после тройной оплаты дали справку, он прочитал ее в полутемном коридоре, вздохнул и вышел на улицу. Яркое солнце ударило в глаза. Всеслав зажмурился и чудом не оступился на мокром асфальте. В справке местом рождения Мавры Ильиничны Вилениной, в замужестве Ершовой, указывалась деревня Талица Калужской области. Но зато в Москву госпожа Виленина приехала не откуда-нибудь, а именно из подмосковного городка Березина.

Он постоял, глядя на проезжающие по шоссе автомобили, без единой мысли, с гулкой пустотой в голове. Позвонил Еве. Та ответила милым, сонным голосом.

- Это ты? Боже! Почему ты меня раньше не разбудил? Такой кошмар снился…

- Знаешь, где родилась Ершова? - перебил он.

- В Березине?

- Отнюдь! В какой-то деревне Талица под Калугой.

- Не может быть! - ахнула Ева. - Я была уверена, что с этим Березином не все так просто. А сколько Ершова прожила в деревне? Как в Москве оказалась?

- Замуж вышла за москвича, - мрачно ответил Всеслав.

- Но где-то же они познакомились?

- Например, у Александра Ершова могла быть родня в Талице или друзья, он едет туда погостить, встречает Мавру, влюбляется… и так далее. Просто, как дважды два!

Ева молчала, осмысливая услышанное - ее версия о прошлых тайных событиях в провинциальном городке, получивших зловещее продолжение в Москве, рассыпалась в прах. Обидно!

Смирнов дразнил Еву, хотя уже понял ее правоту. Березин - та ниточка, которая связала Рудневу и Ершову.

- А как быть с другими? - продолжал хитрить сыщик. - Директриса «Карата» тоже провела бурную молодость в захудалом Березине, за что и заплатила жизнью спустя двадцать лет? Не говоря уже об остальных. Просто не населенный пункт, а колыбель порока, рассадник загадочных историй! Или место ведьминских шабашей.

- Остальные - не твоя забота! - парировала Ева. - Твой клиент Руднев платит тебе за расследование конкретного факта доведения до смерти его матери. А ее молодость, судя по всему, прошла в Березине.

- Ну и что? При чем тут одно к другому? Что ты так прицепилась к чертовому городку?

- Почему Екатерина Максимовна не сохранила ни одной фотографии того периода? Случайность? Или в этом заключался какой-то смысл?

- Не каждый человек таскает за собой семейный архив, - вяло сопротивлялся Смирнов. Он понимал, что зацепиться на самом деле больше не за что. - Ладно, сдаюсь. Ершова, в девичестве Виленина, приехала в столицу из Березина. Ты просто провидица, дорогая!

- Вот! - радостно воскликнула Ева. - Я чувствовала! Поезжай к журналисту и выуди у него все, что он скрывает.

Сыщик с сомнением кашлянул.

Ехать к Ершову и разговаривать с ним жестко, добиваясь подробностей жизни его приемной матери? Это мало что даст. Во-первых, если он сразу не признался про усыновление, самолюбие заставит его замкнуться. Во-вторых, Мавра Ильинична могла и не посвящать приемного сына в свои секреты.

- …кто был отцом ее первого мальчика? - включившись, Всеслав услышал в трубке обрывок Евиной фразы. - Соседка сказала, что Александр Ершов женился на Мавре, когда у нее уже был ребенок.

- Думаешь, отец мстит за смерть сына? Не уберегла, мол, кровинушку? - усмехнулся он. - Почему через столько лет? Почему пострадали и другие женщины, у которых дети живы и здоровы? Взять хотя бы Екатерину Рудневу.

- Да, странно… Надо ехать в Березин, искать ответы на вопросы. Ершову и Рудневу кто-то да вспомнит. Не все же очевидцы событий умерли?

- Каких событий? - спросил Смирнов. - Разве у тебя есть предположения, с кем встречаться и о чем спрашивать?

- Ты поезжай. На месте разберешься. Придет вдохновение, как всегда!

Глава двенадцатая

В очередной раз поругавшись с женой, Межинов хлопнул дверью и ушел на работу - разбитый, уставший, как будто ниву вспахал. Кое-как отсидел полдня, а с обеда уже в управление не вернулся. Сказал, есть оперативные встречи в городе, сам же поехал к дому Карины. Просто сидел на скамейке и смотрел на ее окна.

Он знал, что с минуты на минуту она придет. Ее рабочее время в «Анастазиуме» закончилось полчаса назад.

Во дворе играли дети. Они заставляли кошку возить тележку на колесиках, та отчаянно мяукала, норовя сбросить с себя упряжку. Рудольф Петрович невольно подумал: «А чем я отличаюсь от этой кошки? Ничем. Она даже умнее, чем я, - пытается освободиться от нежелательной тележки. Почему я всю жизнь делаю не то, что хочу, а то, чего от меня ждут другие люди?»

По волне трепета и острого волнения, охватившей его, он догадался: приближается Карина. Стук ее каблучков по асфальту отсчитывал время его жизни, тогда как все остальное он называл прозябанием. Он жил ожиданием… встречи, звонка, ее случайного взгляда, улыбки, хмурого приветствия. Не будь Карины, Межинову стало бы безразлично почти все. Он не задумывался, весела ли она, грустна ли, хочет ли его видеть или наслаждается одиночеством, какой у нее характер и привычки. Она была словно куст, утыканный шипами, которые наносили ему рваные раны - но этот куст прятал внутри густой листвы плоды, полные наркотического сока.

- Я могу дышать только рядом с тобой, - однажды сказал он Карине. - Ты питаешься моей кровью и моей душой. А взамен даешь немного сладкого опьянения. Когда я трезвею, начинается «ломка». И я снова готов на все, чтобы оказаться рядом. Не понимаю, как тебе это удается.

Она молчала, глядя сквозь него своими черными глазами. Именно так… сквозь. Она была близко, но мечты уносили ее прочь, и Карина им не противилась.

- Рудо-о-ольф, - нараспев произнесла она, поравнявшись со скамейкой. - Что ты здесь делаешь?

Как будто она не знала! Он вскочил, ткнулся губами в ее щеку. Спросил, замирая:

- Ты никого не ждешь сегодня?

- Я всегда жду… - загадочно ответила она и улыбнулась. - Ладно, идем. Ты купил чего-нибудь выпить?

- Да, коньяк, твой любимый.

В ее квартире стоял аромат иланг-иланга. Окна были занавешены синими шторами.

Карина извинилась и закрылась в ванной, через минуту зашумел душ. Межинов, предоставленный самому себе, уселся в кресло. На стене, в маленькой нише с подсветкой, висела картина: сумерки, старинный замок с каминными трубами на крыше, с остроконечной башней, утопающий в зелени; в окнах горит свет. Замок обнесен каменной стеной; слева, на фоне сумеречного неба - огромные, почти вровень с крышей, черные ели.

Раньше этой картины не было. Новый подарок любовника? Рудольфа пронзила колющая боль в груди. Он едва дождался, пока Карина выйдет из ванной.

- Что это? - спросил он, указывая на картину.

Ее лицо стало печальным.

- Майерлинг, - ответила она. - Императорский охотничий замок, расположенный недалеко от Вены. Здесь больше века назад покончили жизнь самоубийством наследный принц австро-венгерского престола и его возлюбленная, баронесса Мария Вечера. Сначала он застрелил ее, потом себя. Перед этим эрцгерцог подарил Марии кольцо с выгравированными буквами ILVBIDT.

- И что сие означает?

- «In Liebe Vereint Bis In Den Tod» - «Любовью соединены на смерть».

- Потрясающе! - с иронией воскликнул Межинов. - Я сейчас заплачу!

- А меня эта история захватила с детства, - призналась Карина. - В ней есть какая-то страшная и романтическая тайна. Поэтому, увидев картину, я сразу ее купила.

Ее ответ успокоил жгучую ревность подполковника. Значит, это не подарок. Карина лгать не стала бы, ей доставляло удовольствие мучить его.

- Там сейчас музей? - поинтересовался Межинов, внимательно рассматривая изображенный на картине замок.

- Нет. Кажется, кармелитский монастырь. Кстати, знаешь, как звали эрцгерцога? Рудольф…

Межинову показалось: темная, холодная тень легла на него при этих словах.

- Шутишь? - пробормотал он, не в силах отделаться от накатившей тоски.

Карина медленно, глядя ему в глаза, покачала головой.

- Это не шутка. Эрцгерцог Рудольф, сын императора Австро-Венгрии, и прекрасная баронесса Мария были найдены мертвыми в Майерлинге, в спальне наследника. У них были прострелены головы.

- Представляю себе это зрелище, - прошептал подполковник. - Ты боишься смерти?

- Нет, - легко сказала она.

У Рудольфа Петровича мурашки побежали по всему телу. Он налил полную рюмку коньяка, выпил одним глотком. Черные глаза Карины пожирали его.

- Как идет твое дело о женщинах, умерших при невыясненных обстоятельствах?

- Зависло, - мрачно изрек Межинов.

- У моего… у Игната был день рождения, - сказала Карина. - Мы собирались узким кругом. Серебровы чествовали главу семьи!

Подполковнику давно хотелось спросить, почему Карина называет отца и мать Игнатом и Зоей, а бабушку - Полиной. Она чувствовала себя чужой в семье и, не скрывая, говорила об этом.

- Почему ты называешь своего отца Игнатом?

- А как прикажешь к нему обращаться? Папуля? Они далеки от меня, все трое. Я с детства считала себя кукушонком, подброшенным в чужое гнездо. Не могла дождаться, пока стану самостоятельной, избавлюсь от их опеки.

- Но они любят тебя.

Карина немного подумала, отпивая коньяк маленькими глотками.

- Наверное. Кто же не любит собственных детей? У людей так не принято. Хотя… если честно, я у них как кость в горле. Они ужасно напрягаются при мне, становятся механическими куклами, внутри которых встроен образец поведения. Не дай боже отклониться от него! Впрочем, я не об этом. Терпеть не могу жаловаться! - В ее глазах закипели злые слезы, губы дрогнули. - Понимаешь… Зоя плохо себя чувствовала, за столом она почти ничего не ела и не пила.

- Заболела? - из вежливости спросил Рудольф.

- Похоже на то. Ей было дурно, но она пыталась не подавать виду. И рассказала какую-то дикую историю о призраке, у которого она взяла кольцо. Вот мы сейчас говорили о кольце, подаренном наследным принцем Марии Вечера, и я вспомнила ее слова.

- Твоя мать говорила о призраке? Тебе не послышалось? - удивился подполковник.

- Ну… о чем же еще? Она шла вечером по аллее, вдруг из-за деревьев появилась какая-то безмолвная фигура, протянула ей кольцо и скрылась.

- Куда?

- Она с перепугу не заметила. Сунула кольцо в карман, а потом забыла об этом. Вскоре кто-то позвонил ей по телефону и напомнил о кольце, сказал: «Ты обручилась со смертью!» Как тебе это нравится?

- Совсем не нравится, - серьезно ответил Межинов. - Ужасно не нравится.

- Полагаешь, она это выдумала? У нее «крыша» едет?

Подполковник молчал, сжав зубы. Что происходит? Не хватало, чтобы в семье Карины…

- Твоя мать показывала то кольцо? - спросил он, предвидя ответ.

- Да, - сказала Карина. - Дешевенькое позолоченное колечко. Ширпотреб.

- Говоришь, она заболела? А чем?

- Не знаю. Бабушка считает, что это климакс: сердце пошаливает, обмороки. На фоне кашля получается целый букет.

- Кашель-то откуда?

Карина пожала плечами.

- Бронхит никак не проходит. То стихает, то обостряется.

***

Господин Смирнов решил никого больше не обременять расспросами и отправился в Березин. Городок представлялся ему тихим провинциальным болотом, с большинством деревянных домов, с маленькой речушкой, текущей между живописных берегов, со старой церковью, с центром из нескольких административных зданий, парой магазинов и запущенным вокзалом. Примерно так все и выглядело.

Еще в Москве сыщик отыскал на карте сие «легендарное» место - железная дорога обходила его стороной. Значит, придется добираться машиной.

По мере удаления от столицы дороги становились все хуже. Леса по сторонам дышали свежестью и покоем. Хотелось выйти из машины, упасть в густую траву и смотреть в высокое, ясное небо.

Любуясь красотами подмосковной природы, Всеслав умудрялся одновременно думать о деле. Ему нужно будет отыскать в Березине людей, которые помнили бы Екатерину Зотову, в замужестве Рудневу, и Мавру Виленину, в замужестве Ершову. Обе дамы давным-давно покинули благословенный городишко, и, учитывая их возраст, свидетелей проведенных ими здесь молодых лет может не оказаться.

«Не существует людей, которые не оставляют после себя следов, - размышлял сыщик. - Где-то они жили, с кем-то были соседями, друзьями, где-то работали, кому-то симпатизировали, кто-то был ими увлечен, кому-то они насолили, в кого-то были влюблены. Жизнь состоит из непрерывной череды мелких событий, проходящих через человеческое сознание и обязательно запечатленных там красками эмоций. Чем сильнее пережитое ощущение, тем прочнее закреплено в памяти событие».

Время пролетело незаметно, и Смирнов свернул влево, как советовал указатель с надписью «Березин».

Городок лежал на возвышенности, утопая в зелени. Сады и огороды спускались к прудам; через обмелевшую речку были переброшены мосты из бревен, с дощатыми настилами. Речка зарастала камышом и осокой. Деревянные дома украшали резные ставни, наличники и флюгеры на крышах. По окраинам тянулся чистый, прогретый солнцем сосновый лес. Оттуда тянуло пряным запахом хвои и смолы. Самая оживленная улица Березина упиралась в работающую лесопилку. Сложенные штабелями доски источали запах свежераспиленного дерева.

За час сыщик объездил все, что можно, и знал теперь расположение улиц, центр, окраины, успел побывать на кладбище, большая часть которого покрылась непролазными зарослями зонтичных трав, бузины и дикого шиповника. Проржавевшие кресты, остатки могил едва виднелись среди этих «джунглей».

Всеслав бесцельно бродил по кладбищу, не до конца понимая, зачем он это делает. Может быть, разыскивает, где похоронены Зотовы: родители или другие родственники Екатерины Максимовны?

Смотритель кладбища, пропитый до мозга костей мужичок неопределенного возраста, с пегими редкими волосами, худой и красный, жил неподалеку. Вместо забора его неухоженный дом окружали кусты боярышника и крыжовника. Мужичок хмуро посмотрел на незваного гостя.

- Чего надо? - злобно спросил он.

Видимо, денег на водку или самогон не было, а выпить хотелось, жгло изнутри нестерпимо. Бутылка «Столичной», которую сыщик как бы между прочим достал из пакета, сотворила чудо. Мужичок просиял, весь как-то распрямился, в его мутных глазах появился интерес. Он потянулся к бутылке, но приезжий охладил его пыл.

- Это потом, - сказал он. - После разговора.

- О чем гутарить будем? - оскалился смотритель. - Хоронить, что ль, кого собираешься? Али могилку какую ищешь?

- Угадал, дед, ищу. Поможешь?

- Какой я тебе дед? - возмутился мужичок. - Мне только шестьдесят семь годков стукнуло!

- Ну, извини, - усмехнулся Смирнов. - Как же тебя величать-то?

- Авдеичем кличут.

- Меня, Авдеич, интересуют Зотовы. У тебя книга какая-нибудь есть с записями, кто где похоронен? Или план кладбища?

- Есть, как же не быть, - судорожно сглотнул, глядя на бутылку, мужичок. - Нести, что ли? Или в дом зайдешь?

- Идем, пожалуй, в твои хоромы.

Внутри дома было не убрано, над столом гудели мухи. Смотритель открыл видавший виды шкаф, вытащил толстую книгу, послюнил палец и принялся ее листать.

- Зотовы… - бормотал он, щуря глаза, - Зотовы… Есть Зотовы. Тут их несколько, и все рядышком лежат. Тебе кого надо? Серафима, Максим, Ефросинья…

- Раз могилы рядом, какая разница? - перебил его сыщик. - Покажешь, где?

- Могилы мы вряд ли найдем… в старой части кладбища сравнялось все, кустами поросло. Никто не приходит, не ухаживает. Видно, оборвался род Зотовых, или разъехались потомки, кто куда. Ладно, пошли… авось набредем на что-нибудь.

Мужичок бодро потрусил к кладбищу, Смирнов - за ним. Пробираясь через заросли, они натыкались на остатки крестов, железных пирамидок и камней.

- Тебе повезло, - обернулся к приезжему Авдеич. - Здесь могилка ухоженная имеется, люди, кажись, есть. Поговори с ними. Раньше-то все друг друга знали. Может, эти люди тебе больше моего про Зотовых расскажут. Я что? Я - вроде сторожа.

И правда, заросли неожиданно расступились, открыв взгляду сыщика двойное захоронение, обнесенное свежеокрашенной оградой. В нос ударил запах краски. Банка от нее валялась тут же, - Авдеич споткнулся и выругался. Внутри ограды копошилась пожилая женщина.

- Ну, приблизительно я тебя привел, - заявил смотритель, делая широкий жест рукой. - Где-то тут ищи Зотовых. Давай бутылку, что ли?

- На.

Авдеич схватил водку и ринулся обратно через кусты. Через минуту он скрылся в гуще зелени. Женщина, выпалывавшая траву на могилах, выпрямилась и обернулась.

- Здравствуйте, - вежливо сказал Всеслав. - Вы случайно не знаете, где Зотовы похоронены? Я их родственник, приехал издалека, хотел могилки проведать… да не найду никак.

- Зотовы? - Женщина задумалась, сдвинула брови. - Они вон там, где шиповник разросся, вы не проберетесь - колючки! - только одежду испортите. С тех пор, как баба Фрося померла, за могилами уж никто не смотрел. У Зотовых две дочери, обе уехали. Бабка их растила из последнего, во всем себе отказывала, а они ее похоронили, и на том крест!

- Почему? - боясь спугнуть удачу, осторожно спросил сыщик.

- Старшая, Валька, замуж выскочила за военного - только след простыл. А младшая, Катерина… ох-хо-хо… обидела ее судьба. Вот она и убежала, куда глаза глядят! Больше ее в Березине не видели.

- Что же с ней случилось?

- Старая история… ее мало кто помнит, - вздохнула женщина. - Столько лет прошло. Вам-то зачем?

- Сестры Зотовы уже умерли, так что ругать вас за болтливость некому, - улыбнулся Смирнов. - А мне интересны подробности, касающиеся нашей семьи. Мы хоть и дальняя, но родня.

Женщина с пониманием кивнула. Ей самой вдруг захотелось вспомнить молодость, беззаботные золотые деньки. Не всем они такие выпали!

- Мы с Зотовыми по соседству жили, поэтому все на моих глазах происходило. Парень, которого Катерина любила, взял да и бросил ее ради другой. Она ходила сама не своя, едва умом не тронулась от горя-то. Видать, шибко он ей по сердцу был! Ну… делать нечего, насильно мил не будешь. Жених ее с новой возлюбленной миловался, а Катя ходила черная, будто окаменелая. И вдруг он занедужил, расхворался, чахнуть стал… и вскоре умер. Как гром среди ясного неба! Катерина пришла попрощаться с ним, а на нее пальцами показывают: извела, мол, парня, в отместку за измену. Нехорошие слухи о ней ходили - будто бы она вернуть жениха хотела при помощи колдовства. А когда не помогли чары, то сделала ему «на смерть», порчу такую. Доказать ничего не докажешь - умер парень от болезни, кашлял, что-то вроде чахотки подхватил. Я точно не помню уже, всякое болтали. Катя переживала ужасно, в церковь даже ходила… молилась, исповедовалась, свечки ставила. Клялась и божилась, что не виновата. Но… на чужой роток не накинешь платок. Доконали ее слухи эти, сплетни, перешептывания - она и бросила все: работу, дом… и уехала. Домишко у Зотовых ветхий был, развалился скоро, а Катерина больше в Березин не вернулась. И правильно. После такого парни к ней на пушечный выстрел не приближались, на работе коситься стали… в общем, исковеркали ее жизнь дурацкие выдумки.

- А где она работала? - уточнил сыщик.

- В больнице, медсестрой. Сами подумайте, с такой репутацией - кто ей свое здоровье доверит? Она переходила из одного отделения в другое, а что толку-то? Больница у нас одна, городок маленький… в общем, пришлось ей уйти.

В кладбищенских зарослях пели птицы, запах свежей краски перебивал все остальные запахи. У Смирнова кружилась голова от близости к разгадке. Неужели вот так все просто?

- Если Катерину подозревали в колдовстве, значит, у нее были такие наклонности? - спросил он.

Бывшая соседка Зотовых всплеснула руками.

- Да вы что? Откуда? Мы ни о чем подобном и не слыхивали! Вы будто тех времен не помните. Какие колдуны при советской власти? Это сейчас их развелось без счету. А тогда, если какая бабка ворожила втихаря или хвори заговаривала, травками целебными приторговывала, так она с оглядкой жила, со страхом. Все в тайне держала. А чтобы порчу наводить… ни-ни. Хотя… шептались бабы про одно место…

- Какое?

- Я-то не верила. Болтали про «собачий дом»… ерунда ужасная! Вроде бы жили там странные люди, а когда умерли, осталась после них собака. Никто ее не видел, только слышали ее вой, а лунными ночами она якобы превращалась в красавицу женщину. Так дом и прозвали - «собачий». Никто в нем не селился, да и стоял он в самом конце улицы, у леса. Потом, через несколько лет, в доме появилась жиличка, пришлая девка, худыми делами промышляла. Туда вроде бы бегала Катерина… Вранье, наверное. Людям дай волю, они такое насочиняют! А может, и жил там кто - мало ли бесприютных на свете, сирых да убогих? У страха-то глаза велики… и любителей приукрасить события полно. Им человека оборотнем сделать - раз плюнуть!

- Сохранился еще тот дом? - спросил Смирнов.

Женщина удивленно посмотрела на него, засмеялась.

- И вы клюнули? Выдумки все это! Дом тот сгорел, на его месте сейчас лесопилка. И никакой нечистой силы.

Напоследок он спросил про Мавру Виленину, не знакома ли бывшей соседке Катерины такая фамилия.

- Нет, - с сожалением ответила та. - Не знаю. Она тоже здесь похоронена?

Теперь пришла очередь Всеслава сказать «нет». Итак, с Вилениной-Ершовой ему не подфартило. Увы.

С кладбища сыщик вышел на дорогу, к машине, насвистывая. У него поднялось настроение. Солнце пригревало. В густой траве гудели пчелы. Авдеич, выпивший и счастливый, помахал ему рукой.

«Хорошо, что я послушался своей интуиции и пошел не в архив, а сюда. Ну, дали бы мне бывший адрес Екатерины Зотовой… а толку? Соседи - кто умер, кто переехал, годы прошли. А на кладбище никто никуда не переезжает, соседи не меняются. Последнее пристанище! И обстановка располагает к откровенности - тишина, покой, понимание тщеты всего земного. Птички чирикают, - подумал Всеслав. - И люди склонны к ностальгическим воспоминаниям. Я молодец! Ева бы меня похвалила».

Поскольку вместо «собачьего дома» на нечистом месте шумела лесопилка, кроме как в больницу, где тому лет тридцать назад работала Катя Зотова, идти было некуда. И господин Смирнов отправился к двухэтажным каменным корпусам больницы. Он обратился к главному врачу - надменной, прямой, как палка, даме лет сорока, с просьбой рассказать ему о самых старых работниках, в том числе и бывших. Представился журналистом, который пишет очерк о старожилах городка.

Дама дала ему несколько адресов врачей и медсестер, которые вышли на пенсию.

- А с Лидией Михайловной вы можете поговорить прямо сейчас, - сказала она. - Ей семьдесят, но она еще работает. Опытный специалист и добрый, отзывчивый человек.

Маленькая, седенькая старушка принимала в кабинете с надписью «Дерматолог». Очереди к ней не было, и докторша охотно согласилась поговорить с представителем прессы. Она много знала о бывших сотрудниках, беседа лилась непринужденно, и Всеслав ждал удобного момента, чтобы спросить ее о Зотовой. Такой момент наступил. Лидия Михайловна сделала паузу, предложила «журналисту» выпить чаю. Тот не отказался.

- Помните медсестру Катю Зотову? - произнес он между хвалебными тирадами по поводу отменных качеств приготовленного докторшей чая.

Старушка подняла на него удивленные глаза.

- Зотову? Что-то смутно…

- Про нее еще ходили скандальные слухи, - напомнил сыщик. - Лет тридцать тому назад. Какая-то трагическая история, связанная с любовью, изменой и несостоявшейся свадьбой.

- Было такое, - кивнула Лидия Михайловна. - Мой покойный муж работал тогда терапевтом, он… кажется, принимал в этом участие. Как врач, разумеется. Да-да… Странно, что вы об этом спрашиваете.

- Понимаете, когда пишешь очерк, текст желательно разбавить какими-нибудь курьезами, забавными или загадочными происшествиями. Иначе все это будет смахивать на сухой, официальный отчет. Вот вы любите читать отчеты?

- Нет, - призналась Лидия Михайловна.

- Я не знаю, войдет ли история Зотовой в очерк, но я хочу ее услышать. Тогда и решу.

- Что ж, извольте. Попробую восстановить в памяти те события, - улыбнулась старушка. - Катенька работала медсестрой сначала в хирургии, потом… хотя, не важно. Ей уже было за двадцать пять, и она, как и все девушки, собиралась выйти замуж. Жених ее работал… инженером, если не ошибаюсь. Вроде электрикой занимался. Он еще у нас в больнице, в старом деревянном корпусе, устанавливал то ли оборудование, то ли автономное освещение… точнее не скажу. Встречались они долго, дело шло к свадьбе, и вдруг этот парень влюбляется в другую женщину, причем без оглядки. Катя все глаза выплакала, умоляла его вернуться, но он - ни в какую. Сердцу не прикажешь! По городку сплетни поползли. Знаете, у нас развлечений мало, а тут такой повод посудачить. Местные кумушки млели от восторга, а Катя страдала. Вскоре этот ее бывший жених заболевает, лечится, но безрезультатно, и… умирает. Мой супруг пытался ему помочь, назначал то одни лекарства, то другие, но организм молодого человека объявил полнейший бойкот медицине. Наверное, иммунитет был чем-то подавлен. Бывает. Я думаю, его совесть замучила, чувство вины перед Катей. Люди разное болтали - смешно сказать! - будто бы на парня порчу навели, колдовство какое-то использовали, чтоб жизни его лишить. Глупости несусветные! Я вам как врач с многолетним стажем заявляю - е-рун-да.

- А что ваш супруг говорил, какой диагноз он поставил больному?

- Давно это было, - сосредоточенно сдвинула брови Лидия Михайловна. - Речь, по-моему, шла о гриппе… осложненном бронхитом и ослаблением сердечной деятельности. Подобные случаи в медицинской практике - не редкость. Если бы не история со свадьбой, на него не обратили бы внимания. А так… Меня удивило только одно - человек был молодой, в общем, здоровый, а его организм не справился с болезнью. Наверное, другие тоже не могли смириться с таким исходом, вот и придумывали всякие небылицы.

- Вы в колдовство не верите? - усмехнулся Смирнов.

Мнение старушки совпадало с его собственным.

- Мне уже восьмой десяток пошел, - прищурилась, глядя на «журналиста» поверх очков, Лидия Михайловна. - Я верю в медицину, а не в заявления шарлатанов и лжецелителей всех мастей. Организм человека еще до конца не изучен, порой в нем происходят необратимые и необъяснимые пока процессы. Бывают случаи как чудесных исцелений, так и непонятных смертей. При чем тут колдовство?

- Вы никогда не сталкивались с женщиной по имени Мавра Виленина? Ей не приходилось быть вашей пациенткой?

- Передо мной прошли сотни больных, разве всех упомнишь? - развела руками старушка. - Может, и сталкивалась. А что?

Всеслав поблагодарил ее за интереснейшую беседу, попрощался. Уже у самой двери обернулся, спросил про «собачий дом», что когда-то стоял на месте лесопилки.

- Об этом вы тоже напишете в очерке? - хитро улыбнулась докторша. - Местное предание. Я в подробности не вникала, а вот одна пожилая женщина, которая приходила ко мне лечиться от экземы, кое-что сможет вам поведать. Ее у нас зовут «преподобная Евлания». Бывшая монашка. Вы с ней поговорите.

- А где мне ее найти?

- В церкви. Евлания там просвирки выпекает. Лучшая мастерица.

Глава тринадцатая

Она называла это «римскими снами», когда, засыпая, оказывалась на площади, вымощенной плитами из цветного мрамора…

Ей снилось одно и то же: она не помнит, как оказалась здесь… идет в легких сандалиях по гладким плитам, мимо бронзовой конной статуи какого-то из императоров. Пахнет апельсиновыми деревьями… легкий ветерок овевает ее стройную фигуру. Она направляется к атрию - внутреннему дворику, посреди которого журчит фонтан.

Солнце опустилось за вершину холма. Лиловое небо отражается в воде, на дне фонтана причудливо сплетаются свет и тени. Она садится на мраморную скамейку, мысли мечутся в поисках выхода…

Вихрем проносятся последующие события - осознание опасности, которая ей грозит; золотой ларец с головой собаки на крышке, его похищение; страшная смерть последнего владельца ларца; ее побег… волны Тибра с отблесками лунного света на гребешках… мерный плеск весел… Лодка кряжистого рыбака, обожженного южным солнцем, уносит ее прочь от города на холмах…

Иногда «римский сон» уводил ее с площади, вымощенной мраморными плитами, в богатое, ухоженное поместье - виллу, окруженную оливковой рощей, с цветущим миндалем в долине… Ее тайные поездки в горы в сопровождении доверенного слуги, поиски того, что давало ей средства к существованию, и немалые. Казалось, она с самого рождения знала, чем станет заниматься…

Позже, дабы не привлекать к себе внимание, она договорилась с дикими пастухами из Кампаньи, чтобы они выполняли часть ее работы. В строго условленный день, а вернее, ночь, один из них спускался с гор и приносил ей добычу. Она, не скупясь, платила. Постепенно она приспособилась к окружению и условиям, обставила все должным образом, избегая лишних усилий. Минимум хлопот - максимум пользы для себя: таково было ее кредо. Ей везло, у нее получалось. Богиня помогала ей.

В поместье была оборудована тайная комната, полная приспособлений для ее ремесла, в которую не имел доступа никто, ни один слуга. Стены в ней украшали прекрасные барельефы, изображающие подвиг Геракла - битву героя со стражем подземного мира Аида трехголовым псом Цербером. Геракл раздразнил пса и вытащил его на свет. Чудовище пришло в бешенство, объятое ужасом, оно изрыгало слюну, падающую на землю…

В этой комнате только она, наверное, могла чувствовать себя уютно. Здесь творились таинства, освященные тысячелетним опытом. Здесь звучали молитвы… Здесь она предавалась мечтам и думам. Здесь смотрела в будущее без страха, но и без радости.

Ни друзьями, ни приятелями она не обзавелась. У нее имелись высокие покровители, которым она оказывала услуги за немалую плату. Она никому не могла довериться, кроме себя. Время от времени ей приходилось скрываться, спасаться бегством.

Ее искусство поражало совершенством, и она почти всегда добивалась того, чего хотела. Ее судьба была предопределена волей богини, которой она поклялась служить. Многое происходило: менялись времена, империи приходили в упадок, исчезали с лица земли, уходили в небытие всесильные правители - но спрос на ее услуги продолжал существовать.

И на все это - начиная с пышной царской процессии, опускающейся по выстланным дорогими коврами ступенькам в огромную погребальную яму, до похищения золотого ларца и прочих, связанных с этим событий, бесстрастно взирает жрица, скрывающая свое лицо под золотой маской собаки. Кто она? И что таится там, под искусно выкованной собачьей головой - чье-то лицо или его отсутствие?

После таких снов она просыпалась иссушенная, как лоно пустыни. Ее неутолимая жажда давала о себе знать с новой силой. Она питалась смертью, как другие питаются едой, вином и удовольствиями. Ей становилось страшно наедине с собой…

Потом, окончательно освободившись от сонного морока, она начинала возвращаться к привычным ощущениям повседневной жизни, встреч, городского шума, знакомых лиц, к огням витрин, суете магазинов, потоку информации, толкучке в транспорте… это было как подъем с большой глубины на поверхность, к свету и воздуху. Она становилась неотличимой от других, таких же женщин, обремененных заботами, умных или глупых, кокетливых или задумчивых, веселых и не очень, красавиц и дурнушек. Она могла принять любое обличье, прикинуться любой из них… ходить среди них, улыбаться или хмуриться, разговаривать, плакать, давать советы. Когда хотела, она растворялась между ними, подобно ящерке-хамелеону.

Она испытывала себя на прочность, уже понимая, что не против вернуться к своим истокам. Когда она закончит все, что удерживает ее в этом мире, то покинет его без сожаления…

***

Березин

Из больницы Смирнов поехал к церкви. Храм стоял недалеко от рыночной площади, окруженный побеленной каменной стеной. Во двор вели окованные железными полосами деревянные ворота с полукруглым верхом, открытые настежь. Над воротами, с вделанной в каменную арку иконы на входящих взирал печальный лик Иисуса.

Сыщик вошел внутрь двора и словно окунулся в тишину, нарушаемую шелестом огромных тополей и берез. У дверей храма стояли женщины в платках, что-то обсуждали.

- Мне нужна Евлания, - поздоровавшись, сказал он. - Где я могу ее найти?

Женщины не выказали удивления.

- Она с батюшкой беседует, - сказала самая молодая, с озорными глазами. - Подождите полчаса.

- Так долго?

Молодая прихожанка прыснула со смеху, покраснела.

- Ну, коли торопитесь, так идите себе, - без надлежащего смирения сказала она. - Евлания раньше не освободится.

Смирнов едва сдержался, чтобы не чертыхнуться. Здесь это выглядело бы неуместно. Ладно, он подождет.

Березы вокруг церкви росли особенные - с толстыми черно-белыми стволами, густые, с плакучими ветвями и сочной листвой. Они монотонно шумели, будто переговаривались. Солнце клонилось к закату, горело красным на луковицах храма, придавало воздуху розоватый оттенок. Вечерний покой был разлит над этими березами, над церковью, над свежескошенной травой, собранной в кучу у каменной ограды, над деревянной крышей колодца.

Евлания подошла неслышно - вся в черном с головы до пят, длинная, дородная, на вид лет шестидесяти, спросила:

- Вы ко мне?

Ее лицо хранило следы былой красоты.

- По весьма щекотливому вопросу, - притворно смутился Всеслав. - Я из Москвы приехал, очерк пишу о старожилах Березина. Интересуюсь местными легендами, забавными историями. Мне порекомендовали обратиться к вам.

Евлания стояла, молча смотрела на него глазами святой мученицы.

- А-а, - наконец изрекла она. - Я-то подумала, вы секрет теста для просвирок узнать хотите. Ко мне часто за этим приезжают. Мое умение в монастыре приобреталось, по старинному рецепту.

- Боюсь, пекарь из меня не получится. Давайте лучше поговорим о… «собачьем доме». Вы не против?

Лицо Евлании дрогнуло, исказилось.

- Ну, вот… - напряженно промолвила бывшая монашка. - Чуяло мое сердце, рано или поздно ко мне придут и спросят об этом. Только я устала каяться, отмолила и свои грехи, и чужие, мил человек. Зря вы меня потревожили. Если что и было, давно быльем поросло.

- А что было?

- Брат беспутный довел до беды! - истово перекрестилась она. - Демьян. Красота Богом дается не во благо, а в наказание. Красивая женщина - сосуд греха, а уж мужчина и подавно. Что ж… раз вы из самой столицы приехали, так и быть, расскажу. С домом тем, о котором вы спрашиваете, у меня свои счеты. Существует поверье, что жила в нем ведьма, потом обернулась она собакой и в лес убежала. Может, врут люди… только в доме никто не селился, и стоял он пустой. Днем любопытные туда забредали, дети, пьянчужки захаживали бутыль самогона распить, а ночью… приближаться не решались, не то что заходить. Жуть брала от того дома. В лунную ночь раздавался оттуда вой собаки, тоскливый и глухой, как из могилы. Кто говорил, что так ветер гудел в печной трубе, сквозняки в пустых комнатах пели… но местные стали дом обходить стороной. Худая слава о нем пошла. А потом вдруг поселилась в нем одна беженка. Случилось это больше тридцати лет назад.

- Какая беженка? - удивился Смирнов. - Войны-то у нас тогда еще не было.

- Разве в мирное время бежать не от чего? - вздохнула Евлания. - Сказывали, она сама себя так называла. Кое-кто, правда, рассудил по-другому: мол, вернулась из лесу женщина-оборотень, та самая собака.

- Сказки! - усмехнулся сыщик.

- Конечно, - согласилась бывшая монашка. В ее речи почти отсутствовали церковные обороты. - Но вы же сами просили легенду поведать. На самом деле в доме появилась жиличка - молодая, красивая женщина, привела развалюшку в порядок, огород устроила. Нешто оборотни картошку сажают?

- Вряд ли.

- Вот и я так думала. Молодая была, жизни не знала… Люди-то сначала опасались, а потом любопытство взяло верх: стали приглядываться. Женщина та пришлая знакомств избегала, держалась особняком. На что она жила, как? Никто не догадывался. Однажды мой брат Демьян с дружками пошли уток пострелять на болоте, разбрелись кто куда, а тут гроза началась. Было это осенью… ветер сорвался, дождь хлещет. Побежал он, не разбирая дороги, и вышел из лесу прямиком к окаянному дому. Господь, видать, отвернулся от него в тот час. Так Демьян и свел роковое знакомство… с пришлой красавицей. Присох он к ней, разум потерял.

- Влюбился, что ли?

- Приворожила она его! - горячо воскликнула Евлания, размашисто перекрестилась, глядя на церковь. - Бешеный стал, безумный! Никого не слушал. Бегал к ней ночами, чтоб люди не прознали. Какие деньги зарабатывал, все ей нес. Что там у них получилось, про то не ведаю, но однажды вернулся он под утро, сам не свой… кинулся в сарай. Родители спят, а у меня на душе неспокойно. Встала я, как была, босиком, побежала за ним - и вовремя! - он уж посреди сарая в петле висит. Я косу схватила, давай веревку резать… лезвие тупое, никак не сладить. Я слезами обливаюсь, причитаю… чудом веревку обрезала, брата подхватила, он, слава богу, живой еще был… отдышался, откашлялся, только на шее - красно-синий след от петли. Отдала я ему деньги, сколько было, взмолилась: «Уезжай, Демьянушка, подальше отсюда! Хоть в саму Москву! Погубит тебя пришлая баба!» Он спорить не стал, собрался тишком да и ушел на дорогу, попутку ловить. С тех пор он в Березин не возвращался.

- Тем все и закончилось? - спросил Всеслав.

- Если бы! Не выдержала моя душа… Как Демьяна проводила, едва рассвета дождалась. Развиднелось. Я накинула на себя платок, ватник отцовский, чтоб случайные прохожие не узнали, побежала к лесу, в проклятый дом. От горя, от возмущения страх мой куда-то делся. Рванула дверь… и обомлела. В горнице черно от грязи, копоти - жилище-то старое, на столе из голых досок свеча горит, а у стола сидит женщина… невероятной красоты. Глазищи так и мечут молнии, губы красные, будто в крови, и коса змеей вьется. Встала она… зато я будто к месту приросла - ни туда, ни сюда, шагу ступить не в силах. Я в ватнике, а она в широком таком платье, в складку - как сейчас помню! - в черном, в мелкие красные цветочки. «Уходи, - говорит, - прочь, пока не поздно!» У меня в глазах помутилось… опомнилась уже дома, в том сарае, где брата из петли вытаскивала. Гляжу на веревку, и руки сами к ней тянулись. Враз жизнь не мила стала! Я давай Богу молиться… только поняла, что не умею. Не получается! А петлю-то уже на себя надела… будто бы примеряю… такой холод меня до костей пробрал, такая тоска легла на сердце, словами не передать! Руки, ноги дрожат, дыхание останавливается, пот по всему телу выступил. Но Господь надо мной сжалился, не дал руки на себя наложить. Выползла я из сарая - ни жива ни мертва! И с того мгновения так и стояла передо мной пришлая бабенка, сверкала глазами. Усну - она! Улыбается и веревку мне подает - доверши, мол, начатое. Как мне от наваждения избавиться? Выходит, два пути: или в сумасшедший дом, или в монастырь. Попросила я прощения у родителей, собрала пожитки да отправилась в обитель. Тогда монастыри в упадке были… еле нашла один, где меня приняли, обогрели, назначили послушание. Жизнь потекла… в трудах, в молитвах. Мало-помалу образ пришлой красавицы померк, оставила она меня в покое. Постриг-то я так и не приняла, через пять лет приехала в Березин родителей проведать - они совсем больные стали. От брата - ни слуху, ни духу. Пришлось мне остаться. Люди рассказали, что проклятый дом сгорел… занялся костром в один миг, только головешки остались, да печная труба торчит.

- А пришлая женщина куда подевалась?

- Обернулась собакой и в лес убежала, - криво улыбнулась Евлания. - Куда ж еще? А если серьезно, слухи ходили, что она занималась злыми делами, порчу на людей наводила. Катя Зотова к ней бегала, жениху отомстить хотела, и другие тоже. Парень-то умер, жених Катькин… тогда и вовсе о пришлой бабе худая слава пошла. Люди тот дом за версту обходили. Болтали, будто у нее ребенок родился с волчьей мордой! Спаси, Господи, помилуй! И сразу после того красавица исчезла, а дом сгорел. Сейчас там лесопилку построили, батюшку приглашали место очищать от скверны, освящать. Вот и вся история.

За разговором незаметно стемнело. Березы гнулись от ветра.

- С братом вы так и не виделись с тех пор? - спросил сыщик.

- Мне в монастыре строго-настрого запретили с Демьяном встречаться. Предупредили: если я обет нарушу, то снова петлю на себя накину. Даже родителей пришлось без него хоронить. Он и сам не больно-то рвался в Березин. Денег, правда, прислал на похороны. Сейчас уж много лет прошло, я иногда думаю - а не померещилось ли мне все то? Люди и про «собачий дом» забыли, будто его не было, и про женщину пришлую. Может, ей по тем временам жить негде было? Вот она и поселилась в развалюшке на окраине. У нас любят напраслину на человека возводить! И я не исключение. Много раз хотела с Демьяном о том поговорить, да он наотрез отказывается. Стыдно, наверное, что в петлю сдуру полез из-за бабы.

- Где он живет? Женился?

- Нет… Письма от брата приходят раз, два в год - скупые, по нескольку строчек: жив, здоров, чего и тебе, сестрица, желаю. А проживает Демьян в Москве, там и работает. Сторожем на каком-то объекте. Мне легче - как из монастыря вернулась, сразу к батюшке попросилась, просвирки печь, другое что помогать при храме.

- Преподобная Евлания! - усмехнулся Смирнов.

- Это мне прозвище такое дали, - не обиделась женщина. - Еще в обители. А в миру я Елизавета. Я уж и сама свое имя забывать стала. Евлания мне больше по душе.

- Интересно, как звали пришлую красавицу?

- Не поминай «нечистое» к ночи, - перекрестилась Евлания. - Только я не скажу. Брат ее никак не называл, а люди… кто ведьмой величал, кто беженкой. Она в Березине и провела-то всего года полтора. Промелькнула злым огнем - и погасла. Я брата не выгораживаю - он сам на тот огонь полетел, как глупый мотылек. На всю жизнь без крылышек остался. Красивый мужик, видный, а так бобылем и коротает свой век.

На городок опустилась звездная ночь. В кустах пели сверчки. Церковь стояла темная, притихшая. В доме на заднем дворе загорелись окна.

- Я при храме живу, - сказала Евлания. - А вам есть, где переночевать?

- Мне в Москву пора возвращаться, - вздохнул сыщик. Достал блокнот и ручку. - Дадите адрес вашего брата? Поговорить с ним хочу.

- Дам, любопытный вы человек! Зачем старое ворошить? Ну, вам виднее. Записывайте: Локшинов Демьян Васильевич… - она продиктовала адрес. - Разбередили вы мою память, не усну теперь. Спаси нас от греха, Господи! Идемте, я вам ворота открою.

Он обернулся, задал ей последний дежурный вопрос о Мавре Вилениной.

- Не знаю, - покачала головой в темноте Евлания. - Не слышала. А кто она вам?

- Знакомая, - соврал Всеслав. - Надеялся ее отыскать. Говорят, когда-то она в Березине жила.

Евлания выпустила гостя из церковного двора на улицу. Над рыночной площадью стоял голубой месяц. Сыщик зашагал к припаркованной у старых тополей машине.

Городок спал. За заборами шумели отцветающие сады. Брехали собаки. Месяц свысока наблюдал, что происходит в его владениях. Пустынная дорога блестела серебром. Смирнов не выдержал, свернул к лесопилке. За тридцать лет улицу застроили домами, но сама лесопилка стояла, окруженная пространством отчуждения.

Сыщик остановил машину и вышел. Из лесу, с болот, доносились крики выпи. В призрачном сиянии месяца штабеля досок и здание лесопилки казались остатками заброшенного поместья. Здесь не было ни одного фонаря.

Всеслав молча смотрел на «нечистое» место, старался проникнуться его духом, впитать его энергетику. Ему стало холодно, сердце тревожно забилось. Возможно, он просто устал… а впереди - долгая дорога в Москву.

Уже на обратном пути он сообразил, что наименование улицы - Сосновая - было указано в адресной справке по Ершовой-Вилениной.

«Затмение на меня нашло, что ли? - рассердился Смирнов. - Мавра Ильинична могла быть прописана на Сосновой улице, а проживать где угодно. Да и номера домов с тех пор перепутались. Это все отговорки! Надо было-таки зайти в архив».

Оставаться до утра в Березине, спать в машине и утром разузнавать в архиве, где именно жила некая Виленина, ныне покойная? Нет уж, спасибо.

«Допустим, - рассуждал сыщик, - «пришлая ведьма» и Мавра Ершова - одно и то же лицо. Как же сочетаются черная магия первой и набожность второй? Или Ева права в том, что религиозность у Ершовых существует для отвода глаз? Но тогда полный абсурд получается: злодейка наводит порчу сама на себя! Зачем этот спектакль? И чем ей не угодила Руднева? Старая история про жениха? Смешно… десятки лет прошли, и тут Мавра вспоминает прошлое, спохватывается и расправляется с бывшей клиенткой. Кстати, Ершова умерла раньше, чем Руднева. Что-то не сходится…

Надо немедленно встретиться с Демьяном Локшиным, может, хоть какой-то свет забрезжит в этом густом мраке».

Глава четырнадцатая

Москва.

Зоя Сереброва достала из ящика комода злополучное кольцо и уставилась на него. В груди заныло, во рту пересохло. Она закашлялась, ощущая, как немеют губы и язык. Мимолетное недомогание отступило, и Зоя снова почувствовала себя здоровой.

- Зачем ты его брала? - ворчала Полина Андреевна.

Что на это скажешь? «Сама не знаю?» Глупо… Кто-то решил подшутить над ней, развлечься. Ее разыграли! Но она все чаще возвращается мыслями к кольцу: они ходят кругами, словно привязанные к этому дешевому колечку. Отчего-то возникла в сердце черная, тяжелая тоска. Зоя решила позвонить врачу.

- У меня иногда ни с того ни с сего немеют губы, - пожаловалась она. - От новых лекарств, наверное.

- Вполне может быть, - ответила врачиха, которая лечила ее от бронхита. - В легких чисто, поэтому, если таблетки вызывают аллергическую реакцию, лучше их не принимать. А в целом как ты себя чувствуешь?

Эта женщина, врач-терапевт, была давней приятельницей Серебровых. Она старалась изо всех сил, но заметных улучшений в состоянии Зои не наступало.

- Мне не хуже, - сказала Сереброва.

- Вот и славно! Побольше отдыхай, ешь фрукты… не нервничай, и все пройдет. Бронхит бывает весьма коварным.

Недомогание ограничило круг общения Зои, лишило ее возможности проводить время, как она привыкла. Куда пойдешь с кашлем? В театр, портить людям удовольствие от спектакля? На концерт? В гости? Чтобы за столом, во время приступа, все на тебя косились? Ей даже пришлось перейти спать в гостиную, дабы не мешать мужу своим кашлем. Он и так стал какой-то дерганый, напряженный, как струна. Переживает из-за Карины - у дочери жизнь не складывается: уже за тридцать, а она не замужем. Зою тоже расстраивало такое положение вещей. Чего девочке не хватает? Образование получила, зарабатывает, квартиру отдельную ей купили, на внешность жаловаться грех. Вот ума бы поменьше! От ума у Карины - все проблемы.

Задушевных разговоров, родительских советов девочка избегала с детства - уставится своими мерцающими глазами в одну точку, выслушает… и сделает все по-своему. А потом и слушать перестала. Чем старше она становилась, тем больше отдалялась. Мечты - вот чему она отдавалась с упоением, с какой-то даже болезненной страстью. Со стороны казалось, будто Карина придумала свой, несуществующий мир, населила его несуществующими героями и погрузилась в него с головой. Замужество она отвергала по той же причине. Несуществующий жених не появлялся, потому что он жил исключительно в воображении Карины. А поскольку природа требовала своего, девочка заимела любовника или… любовников, от которых получала и ласки, и деньги. Сколько, например, стоил подарок, преподнесенный Кариной отцу в день рождения?! И это при том, что она решительно отказывалась от материальной поддержки родителей.

Было одно, о чем Зоя не позволяла себе думать… даже тень подобной мысли гнала прочь. Иногда приходилось делать над собой невероятное усилие.

Зоя почувствовала приближение приступа и закрыла глаза, стараясь расслабиться, перетерпеть жжение в груди. Странный бронхит… Она внезапно провалилась в короткий сон, так же внезапно открыла глаза. Захотелось позвонить мужу.

Игнат был не в духе, отвечал односложно, со скрытым недовольством.

- Тебе лучше? - натянуто спросил он.

- Да, чуть-чуть, - соврала она. - Обедать придешь?

После паузы Серебров сослался на занятость и отказался.

Болезнь жены ужасно угнетала Игната Николаевича. Она напоминала ему уже случившуюся однажды в его жизни трагедию, крушение надежд, мучительный выход из депрессии. Он не переживет подобного еще раз. Лучше уехать на край света, отрезать прошлое и настоящее, стать человеком без сердечных привязанностей, свободным, как ветер. Почему жизнь приносит столько страданий?

Он пытался уговаривать себя, что Зоя простудилась - это происходит с миллионами людей, он сам недавно перенес грипп и кашлял целый месяц. Но что-то внутри подсказывало: не тешь себя иллюзиями, Игнат, у Зои начались галлюцинации, как признак серьезных неполадок в организме. Эта ее «встреча» с призраком, кольцо, телефонный звонок, обручение со смертью… чушь, но зловещая, предвещающая беду. Такие видения не посещают людей без причины.

Игнат гнал нехорошие мысли, но не так-то легко было от них избавиться. Они обступили его со всех сторон - черные вороны, как вестники грядущих несчастий.

Может быть, семейные неурядицы воспринимались бы им проще, не чувствуй он страшной, тайной вины перед Зоей, в которой он не мог признаться никому. Он и себе-то не отдавал отчета, как это могло произойти. Чудовищный, непоправимый поступок, совершенный им в состоянии умственного затмения, какого-то полного отсутствия воли. Эту вину нельзя было ни искупить, ни примириться с ней, ни понять.

- Мне нет оправданий, - твердил Игнат, содрогаясь от всплывающих в памяти подробностей. - Нет прощения ни божеского, ни человеческого. Я даже на исповедь к священнику не смею явиться с подобным покаянием!

И в то же самое время он признавал, что не в силах отказаться от содеянного, и сладость греха - отнюдь не выдумки.

Игнат Серебров не считал себя верующим, в церковь ходил редко, соблюдая скорее традиции, нежели подчиняясь велению души. Измена всем своим принципам, всем устоям, словно неугасимый пожар, пожирала его. Измена жене и угрызения совести являлись только составляющими сего испепеляющего пламени.

Игнат смутно помнил, как они оказались наедине… пили вино, и у него все поплыло перед глазами… В воздухе был разлит едва ощутимый аромат, курился душистый дым… все предметы меняли очертания, растворялись… все реальное таяло, а страсть, о силе которой он и не подозревал, просыпалась в нем, как хищная, утонченная и жадная, дикая кошка. Чувственность поглотила разум… он оказался слишком слаб, дабы оказать достойное сопротивление.

Женщина улыбалась, ее глаза горели… ее грудь розовела сквозь прозрачную блузку… или сквозь туман, застилавший сознание Игната. Могучее, кипящее в крови желание сокрушило все жалкие попытки опомниться, отстраниться… удержаться на грани. Жгучие ласки бросили в жар - он, будто пьяный, овладел ею… потом еще раз. Он перестал быть Игнатом Серебровым - бизнесменом, чьим-то мужем, зятем, другом, отцом, - и стал просто мужчиной, подчиняющимся напору плотской любви, слиянию двух вселенских начал… Женщина добилась-таки своего - она впитывала его страсть, как горячий песок впитывает дождевую влагу во время сезона дождей. Кто знает, когда это повторится вновь? Она заманила его в ловушку и растерзала, как хищник - долгожданную добычу. Кто знает, когда доведется вновь утолить этот голод? Он позволил ей вовлечь себя в извращенную, дикую пляску вожделений, где каждый поцелуй полон яда непоправимости и презрения всех законов. Отрава проникает в душу, и от нее нет спасения.

То расслабленная, то напряженная, в каждое мгновение новая, женщина плотоядно улыбалась, принимая его в себя раз за разом, предугадывая малейшее его движение… она задавала ритм, из которого он не мог выйти. Это был пульс неизведанного, темного, страшного забытья… боль и услада, смертельный плен.

Женщина отдавалась, как невинная весталка [4], знающая, что ее ждет за это преступление смертная казнь. Но казнь ждала не ее, а его! Она начала свершаться сразу, лишь только он вернулся к осознанию себя как Игната Сереброва - мужа, отца, делового человека, уважаемого члена общества. Раскаленное жало содеянного пронзило его насквозь, пригвоздило к позорному столбу, обещая муки земные и небесные. Словно святой Себастьян, пронзенный стрелами, он теперь обречен на гибель. Но если Себастьян принял муки за веру, то за что он, Игнат Серебров, надел на себя терновый венец? Как это произошло с ним?

Женщина молча смотрела, как он, вне себя от ужаса, вскочил, отводя глаза, велел ей уходить.

- Тебе от меня никуда не деться, - промолвила она. - Не сопротивляйся. Так ты еще сильнее увязнешь! Мой мед горек, но такого ты нигде не попробуешь. Ты уже испил из этой чаши, милый.

- Не называй меня так, - бессильно прошептал Игнат. - Ты не смеешь…

- Смею, - засмеялась она. - Теперь можно. Теперь мне все можно! А ты будешь молчать и подчиняться. Мне больно говорить тебе это, но любовь бесстыдна и всесильна. Она безжалостно срывает цветы и плоды, не спрашивая разрешения. Ни у кого! Любовь есть зло.

Она ушла, а господин Серебров долго стоял под горячим душем, стараясь смыть с себя… что? Кожу? Он переключил воду на холодную, но не заметил разницы. Вышел из ванной, сел на кухонный диванчик и выпил полстакана коньяка. Не помогло. Следующие полстакана ничего не изменили. Он был дьявольски, предательски трезв. Как стеклышко. Случившееся не удавалось ни смыть, ни залить алкоголем. Обхватив голову двумя руками, Игнат застонал:

- Боже, за что ты меня наказываешь?

Спустя несколько дней он проезжал мимо церкви и велел шоферу остановиться. В сумеречной прохладе храма поблескивал иконостас. От множества горящих свечей поднималась к потолку сизая дымка; сквозь нее глядели вниз, на молящихся, святые и ангелы. Дева Мария прижимала к груди младенца…

Сереброва скрутил резкий, судорожный приступ тошноты. Он едва успел выскочить из храма, как его вывернуло в подстриженные кусты у ограды. От земли шел приторный запах перегноя. Обливаясь холодным потом, Игнат побрел к машине.

- Вам плохо? - забеспокоился водитель. Ему еще не приходилось видеть шефа в столь плачевном состоянии.

«Плохо ли мне? - подумал Серебров. - Разве можно подобрать слова, выражающие то, что я испытываю? Плохо… хорошо… пустые звуки, за которыми ничего не стоит. Меня преследует рок».

Болезнь жены оказалась первой неприятностью, за ней последуют другие. Возможно, он разорится, потеряет деньги. Или что-нибудь случится с Кариной. Только не это!

По дороге в офис господин Серебров перебирал в уме возможные бедствия, могущие обрушиться на него. Водитель часто оглядывался на заднее сиденье, где, бледный, отрешенный, полулежал Игнат Николаевич, однако ни о чем не спрашивал.

Серебров в его возрасте оставался подтянутым, крепким, весьма привлекательным мужчиной. Ему можно было дать лет сорок пять. Его лицо с крупными, но правильными чертами украшали выразительные глаза, длинные ресницы и чувственная линия губ. Игнат Николаевич коротко стригся, одевался подчеркнуто элегантно и умел произвести впечатление. Особенно на женщин. О нем много сплетничали, часто - без повода.

Его супруга Зоя - бледная тень красавца-мужа, - миловидная интеллигентная дама, имела покладистый, терпеливый характер. Она занималась домашним хозяйством, от случая к случаю воспитанием Карины и была вполне счастлива. Строптивый, необузданный и взрывоопасный темперамент девочки она принимала снисходительно, чего не скажешь о Сереброве. Разумеется, Зоя хотела бы видеть в Карине совсем другое, но - кому что бог дал.

Такими Серебровых люди видели со стороны, и это была оценка, близкая к истине. Карина вносила разлад в их семейную жизнь, что Серебровы тщательно скрывали. Иногда напряжение между отцом и Кариной достигало критической точки. Зоя замирала от страха, но гроза разряжалась, и все возвращалось на круги своя. Когда дочь выросла, Игнату Николаевичу стало легче, а Зоя вообще вздохнула свободно. Отдельная квартира для Карины - большое благо.

Они собирались вместе по праздникам и дням рождения, как добропорядочная семья. Бабушка Полина Андреевна намекала на правнуков, но как-то вскользь. У Карины появилась своя жизнь, к чему Зоя быстро привыкла.

- Тебе нужно позволить дочери быть собой, - изредка говорила она мужу. - Карина не такая, как мы. Пусть живет, как хочет. По крайней мере, она не увлекается курением и наркотиками.

Мало-помалу все улеглось, но это оказалось затишьем перед бурей.

Серебров никогда не изменял жене: он был из тех мужчин, которые крайне брезгливы и чистоплотны в отношениях, ценят постоянство, избегают случайных связей. Переспать с дамой легкого поведения было для Игната так же немыслимо, как подобрать на мусорке надкушенный бутерброд и съесть его. На роль романтического рыцаря он не годился, на пылкого любовника недотягивал. В сексе предпочитал однообразие, и вообще не подозревал о наличии в себе безумных порывов.

Тем чудовищнее было то, что с ним произошло. Хуже всего ему приходилось ночами, когда воспоминания дышали огнем в лицо, а судорога желания сводила тело. Комната пыток гостеприимно распахивала двери… казнь продолжалась. Моральные страдания соперничали с физическими. Господин Серебров так близко подошел к пропасти, что ощущал холод ее глубин…

***

Ева повисла у Славки на шее, не успел он войти в полутемную прихожую.

- А я не спала, знала, что ты приедешь! Не станешь ночевать в Березине.

Она соскучилась.

- Заночуй я там, неизвестно, кто к тебе вернулся бы, - пошутил сыщик. - Я или черт в человеческом обличье? Когда в дело вступают «темные силы», жди сюрпризов!

- Болтун. Есть хочешь?

Часы, проведенные за рулем на ночных дорогах, утомили Смирнова, аппетита не было. Все равно, выпить и перекусить не помешает.

За порцией телятинки с грибами он повеселел, рассказал Еве, что удалось выяснить в Березине.

- Вот видишь? Я же говорила! - торжествовала она. - Нашел колдунью?

- В том-то и дело, что нет. Даже дом, в котором она якобы обитала, давно сгорел. А ее самой и след простыл. Сказки это все! Больше тридцати лет пролетело. Попробуй найти женщину, которую никто не видел и о которой мало кто слышал. Ни имени, ни фамилии… Утопия - надеяться установить, кто она такая!

- Не-е-ет, - возразила Ева. - Мы на верном пути, я чувствую. Этот Демьян… как его?

- Локшинов, - подсказал сыщик.

- Демьян Локшинов, видевший ту женщину и даже вступавший с ней во взаимоотношения, не исчез, он живет в Москве, и мы знаем его адрес. Разве этого мало?

Смирнов согласно кивнул. Брат «преподобной Евлании» - последняя ниточка.

- Хорошо, будь по-твоему, - сказал он. - Допустим, мы найдем эту… «пришлую», «беженку»… как там ее называли, а дальше? Если она не убежала в лес, обернувшись собакой, то ей, по грубым подсчетам, уже около пятидесяти-шестидесяти лет. Почему вдруг ее опять потянуло на подвиги? И почему ее жертвами становятся не только бывшие жительницы Березина, а совершенно посторонние дамы, связанные с бизнесом и деньгами?

- Надо же ей на что-то жить, - рассудила Ева. - Сейчас модно обращаться к магам и экстрасенсам: снимать родовые проклятия, привораживать, совершать обряды для успешного бизнеса, гадать, наконец.

- Ладно. А на какие средства она жила до сих пор?

- Ну, мало ли, - не растерялась Ева. - Избавляла от венца безбрачия, например, возвращала в лоно семьи гулящих мужей, от пьянства отваживала. Поле деятельности тут самое широкое.

- А потом взялась сживать людей со света при помощи магических заклинаний? Прямо вуду какое-то. Мы не в Африке, дорогая Ева, мы - в Москве!

- Какая разница? Магия - она и в Москве магия.

Всеслав не нашелся, что ответить, и попросил себе чаю. Обжегся, рассердился. Ева хихикнула.

- Хорошо, - продолжил он. - Если исходить из твоих предположений, мы имеем дело с потусторонними силами. Так? Что я должен сказать клиенту? Ваша матушка умерла по причине магических действий некой женщины-оборотня? А поскольку Уголовный кодекс и магия - вещи несовместимые, простите и смиритесь? Не исключено, что и остальные члены вашей семьи, милейший Гордей Иванович, один за другим последуют в мир иной. Такова, дескать, воля «нечистого»!

- Неплохо звучит, - одобрила Ева. - Главное, обнадеживающе! Руднев тебя расцелует.

- А ты что предлагаешь?

- Хотя бы обнаружить источник негативного влияния: эту самую «пришлую» даму! Кстати, словечко-то подходящее березинцы придумали - почти «пришелица». Умеет наш народ метко прозвать! А Рудневу можно рассказать кое-какие подробности про его маму Екатерину Максимовну, вернее, тогда еще Катю Зотову. Что произошло с ее бывшим женихом? А? Не поступай с другими так, как не желаешь, чтобы поступили с тобой. Закон кармы, между прочим.

- Понял. Значит, женщина-оборотень расправилась с Рудневой-Зотовой в отместку? С какой стати? Жениха она сама же «извела» по просьбе Катерины - и сама же решила ее наказать? Чего она ждала так долго?

- Счастья, - не раздумывая, ответила Ева. - Пока Екатерина Максимовна жила с мужем-алкашом, в нужде и заботах, ей терять было нечего. Зато сейчас картина другая - нищета осталась в прошлом, сын вышел в люди, женился, родился внук… каждую копейку считать не надо. Вот тут-то и приходит расплата! Вместо обеспеченной, приятной жизни - болезнь и смерть. Карма!

- Погоди… Во-первых, то, что Катя Зотова ходила к «пришлой» женщине заказывать порчу жениху-изменнику - это сплетни, а не установленный факт. Люди и не такое придумают, лишь бы языками почесать. Сама Руднева-Зотова, к сожалению, мертва, и ее уже не расспросишь. А других свидетелей не имеется. Во-вторых, я ничего не узнал в Березине о Мавре Вилениной-Ершовой. По логике вещей, она тоже стала жертвой колдовства. А в ее вина в чем? Чем она не угодила «пришлой» красавице?

- Может, Мавра, в свою очередь, обращалась с сомнительными просьбами к женщине-оборотню? - предположила Ева. - И ее постигла та же участь?

Смирнов молчал, напряженно размышляя.

- Ершова очень набожна, вряд ли вера позволила бы ей совершить такой грех, - после паузы неуверенно произнес он. - Правда, это когда было? Еще в молодости. Она могла измениться.

- У нее умер мальчик, сын. Ершова решила, что Бог ее наказывает, и ударилась в религию. Хотела снять тяжесть с души, вымолить прощение. Бог-то простил бы, а вот вселенские законы неотвратимы! - заявила Ева. - А почему ты не сходил в Березинский архив?

Ее умение непринужденно переходить от «вселенских законов» к прозе жизни, наподобие архивов, адресов и прочих атрибутов повседневности, всегда умиляло Славку.

- Что бы мне там сказали? Ну, дали бы адрес… Так я его уже почти знал, я же брал справку в областном архиве. Улица Сосновая, номер дома не указан. А если бы и был указан, то с тех пор все поменялось. Это же частный сектор! Дома сносят, достраивают, перестраивают. Да и, честно говоря, не хотелось оставаться на ночь в чужом городишке.

- Вдруг Мавра Виленина жила в том самом «собачьем доме», который потом сгорел?

- У меня тоже мелькнула такая мысль, но… как-то не вяжется описанный «преподобной Евланией» образ со швеей, вырастившей Григория Ершова. И наша версия рассыпается! Потому что Мавра Ильинична сама себе мстить бы не стала, тем более устраивать «ужастики». Если хочешь знать, я вообще не вижу мотива для мести.

- Про «ужастики» известно со слов Григория, - возразила Ева. - А он, как наследник колдуньи, получил ее дар… и вынужден отводить от себя подозрения.

- Поэтому взял и описал обстоятельства смерти матери в газете, на всю Москву! - парировал сыщик. - Не попадись тебе та заметка, мы бы ничего не знали о Ершове.

Ева вынуждена была согласиться с его доводами.

- Непонятно… - пробормотала она. - Ершова умирает, а Рудневу продолжают запугивать. Выходит, Григорий выполняет магические ритуалы вместо матери?

- Ева! - взмолился Всеслав. - Давай смотреть на дело здраво! У нас нет оснований считать «пришлую» женщину из Березина и Мавру Ершову одним и тем же лицом.

- Соседка показывала мне ее фотографию, - заупрямилась Ева. - При отвратительном качестве снимка женщина на нем - красивая. Надо попросить фото - не у Григория, разумеется, и показать его Демьяну Локшинову.

- Хорошо. Это можно. Съезди, пожалуйста, к соседке Ершовых и попроси фотографию. Вы уже знакомы, тебе будет проще с ней договориться. А я разыщу Локшинова, попробую с ним поговорить. Вдруг он узнает Мавру? Пусть она не та, из-за которой он чуть не повесился, но ведь жили они в Березине примерно в одно и то же время.

Смирнов почувствовал, как он хочет спать. Глаза слипались.

- Иди, отдохни, - сжалилась Ева. - Ты спишь сидя.

Оставшись одна, она погрузилась в раздумья. Получается, с Березином ее предположения оправдались: за Рудневой грешок тянулся именно оттуда. Но кто же ей отомстил? Возлюбленная умершего жениха? Тогда при чем тут остальные жертвы? С Ершовой не повезло, пока непонятна ее роль в тех событиях. Кстати, мальчик у нее от кого родился? Где его отец? Теперь этого не установишь - Мавра Ильинична упокоилась с миром, а Григорий вряд ли в курсе.

«Пришлая» женщина прожила в Березине недолго, поэтому ее не запомнили. Да и место она выбрала не лучшее - подозрительный дом, пользующийся дурной славой. Сама держалась особняком, к ней побаивались ходить - вот и не обзавелась знакомыми. Смирнов правильно сделал, что вернулся в Москву: в Березине больше искать нечего.

Кроме Локшинова, остается Волоколамск и двоюродные сестры Гордея Руднева. Тоже, скорее всего, пустышка - они родились уже после отъезда их матери из Березина. А старшая сестра Катерины унесла все, что знала, в могилу. Тупик получается.

- Сама-то я верю в порчу и сглаз? - спрашивала себя Ева. - Если бы магические ритуалы так просто лишали людей жизни, тайное ремесло получило бы невиданный размах. Особенно сейчас. Идеальный способ устранять соперников, конкурентов и обидчиков! Главное - ненаказуемый. Нет закона, запрещающего нанесение вреда путем привлечения потусторонних сил.

«Что-то здесь не то, - думала она. - Не то… Связь с прошлым несомненно есть - симптомы «болезни» неверного жениха Кати Зотовой подозрительно похожи на симптомы ее собственной хвори. Ершова тоже кашляла. Тогда она не может быть «пришлой» красавицей из Березина. Искать следует некую даму в возрасте от пятидесяти лет и больше… которая… которая…

Как назывался тот дом? «Собачий»? Мило. В истории странных смертей фигурируют собаки, - Марсик, ротвейлер Дик… возможно, и другие невинные псы. На них тоже магия действует?»

Ева запуталась. Она сварила себе крепкий кофе, выпила две чашки и продолжала рассуждать. Попала ли в ходе расследования бывшая обитательница «собачьего дома» в поле зрения? Должна была… Мать Руднева отпадает, Ершова под вопросом - и обе они мертвы. Остается Ирина, жена Гордея Ивановича, но тут возраст не соответствует. Тогда кто же? Соседка Ершовых? Она одинокая… Нет, ерунда! Соседка Катерины Рудневой по абрамцевскому дому? Вряд ли они могли поселиться рядом - колдунья и та, что обращалась к ней за «черным» делом. Катерина из Березина не зря сбежала: или от людской молвы, или совесть замучила. Так от совести не убежишь - всюду догонит.

Еще было непонятно, почему между событиями в Березине и странными смертями в Москве прошло столько времени? Запоздалое возмездие. А другие жертвы?

- Другие нас не касаются, - прошептала она. - Нам бы с Рудневой разобраться и отчитаться перед клиентом.

Ева лукавила. Любое расследование заканчивается только тогда, когда выяснены все обстоятельства, все факты занимают соответствующие места и все точки над «i» расставлены.

Она выпила последнюю чашку кофе и начала собираться. Методом дедукции, по примеру Шерлока Холмса, разгадать загадку не получалось. Значит, как говорит Славка, придется поработать ногами: съездить к соседке Ершовых для начала и попросить у нее фотографию Мавры.

Ева на цыпочках пошла к шкафу за вещами. С дивана раздавалось мерное сопение. Она оделась, закрыла за собой дверь и побежала по лестнице вниз.

Летнее утро - теплое и сырое - обещало дождливый день. Парило. Ева, придумывая предлог для получения снимка, спустилась в прохладу подземного перехода.

Глава пятнадцатая

Лысеющий майор сидел в кабинете Межинова и отвечал на вопросы.

- Топчетесь на месте? - рыкнул на него Рудольф Петрович. - Хоть какие-то сдвиги есть?

Майор собрался с духом и удрученно покачал головой:

- Почти никаких. Ищем.

- Что вы ищете? Прошлогодний снег?

Заместитель Межинова развел руками.

- Все работают. Ходят по адресам, опрашивают людей. Проверяют окружение. Запланированные мероприятия…

- Хватит! - разозлился подполковник. - Мероприятия! Знаю я ваши мероприятия. Кучу бумаг, небось, исписали, а воз и ныне там.

Он непрестанно думал о Карине, о том, что она рассказала. Колебался, говорить майору или нет. Не хотелось впутывать в свои личные отношения сотрудников.

- Так ведь расследование неофициальное, - оправдывался заместитель. - В принципе…

- К черту принципы! - взревел Межинов. - Люди умирают без всяких принципов! Встречайтесь с врачами, с экстрасенсами, в конце концов… погадайте на кофейной гуще, если у вас нет других методов! Но разберитесь, что за дьявольщина происходит, и доложите.

- Слушаюсь.

Майор обиженно сопел, его лоб покраснел, покрылся капельками пота. Дело ему поручили скользкое, его и делом-то не назовешь. Беседовать с людьми велено осторожно, дабы не вызвать лишних пересудов. А их уже сто раз расспрашивали. Одни боятся говорить, чтобы на себя беду не накликать, другие стараются не попасть впросак, сболтнув глупость. Третьи не хотят, чтобы их приняли за ненормальных, четвертые… Ох, и дурацкое же положение складывается! Подозреваемых много, но конкретно - никого. Доказательств насильственной смерти умерших до сих пор не получено. Систематическими такие случаи не являются - просто они похожи, вот и все. Странно, как на них вообще обратили внимание.

Один профессор-пульмонолог, к которому майор обращался за консультацией, сказал прямо: «Вы себе представляете, молодой человек, сколько людей ежегодно умирает от воспаления легких и прочих заболеваний органов дыхания? Организм человека может по-разному среагировать на обычное респираторное заболевание, на применяемые препараты - начинаются осложнения, отеки тканей, недостаточность сердечной деятельности и множество сопутствующих патологий, приводящих к летальному исходу. Это не редкость. А во время эпидемий в больницы поступают сотни пациентов со схожими симптомами! Никто не ведет подобной статистики».

Майор вышел из кабинета профессора в еще большем замешательстве, чем вошел туда. Не мог же он сказать врачу, что есть одна деталь, объединившая подозрительные случаи: предупреждение о грядущей смерти. Это уже проблема не медицинская, а уголовная! Или нравственная. Человека запугивают, он начинает испытывать нарастающий страх, стресс, подсознательно соглашается с наказанием за свои прегрешения - а их при желании может отыскать у себя любой, - и наступает расплата в виде недомогания. Страх усиливается, нервы провоцируют дальнейшее развитие болезни, сердце сдает, и… как результат - смерть. Вполне правдоподобная схема! Именно такую нарисовал майору знаменитый специалист по психологии. Подобным методом, мол, пользовались жрецы Древнего Египта для воздействия на неугодных. И получалось, о чем свидетельствуют письменные источники.

Увы, в эту схему кое-что не укладывалось. «Страшилки» могли сработать на людях малодушных, мнительных, а они всегда срабатывали безотказно. Хотя… разве кто-то подсчитывал случаи, когда они не возымели действия? Такие факты неизвестны, потому что ими никто не интересовался. Люди восприняли запугивание как дурную шутку и забыли о ней.

- Где вы витаете? - неприязненно спросил Межинов подчиненного. - В облаках? Пора спускаться на грешную землю, майор.

- Вот именно… - машинально подтвердил тот, кивая.

- Вы свободны, - со скрытой угрозой произнес Рудольф Петрович.

Майор вышел из кабинета, в задумчивости зашагал по коридору. Он все еще не решался доложить начальнику, что идет параллельное частное расследование похожих случаев. Возможно, стоит объединить усилия? Черт его знает, этого Межинова… как он на это посмотрит? Человек в управлении новый, недавно назначенный на занимаемую должность. Какой у него характер? Что преобладает, здравый смысл или амбиции?

Заместитель выжидал, приглядывался. За промедление в неофициальном расследовании его не накажут, разве что поругают. А к недовольству начальников он успел привыкнуть. Кстати, почему подполковник так близко к сердцу принимает сие конфиденциальное поручение? Выслужиться хочет? Не похоже… Скорее, что-то личное.

Так и не придя к окончательному выводу, майор погрузился в текучку, отвлекся и на время забыл о странном поведении шефа.

Межинов же места себе не находил, метался по кабинету, снедаемый беспокойством. Слова Карины засели в его уме, вызвали волнение. Он сел, поколебался и набрал номер ее рабочего телефона, что делал крайне редко.

- Рад слышать тебя, - сказал он, подавляя вспыхнувшее желание.

- Что-то случилось?

Голос Карины - грудной, несколько хрипловатый, сразу заставил Межинова внутренне напрячься. Если это любовь, то совсем не такая, как у других. Это горн, в котором он горит и плавится, начиная с ранней юности. Неужели ему суждено гореть вечно?

- Слава богу, ничего, кроме приступа тоски по тебе, - сказал он.

Она холодно усмехнулась, посоветовала:

- Попарься в баньке с травами, и хандру как рукой снимет. У нас в «Анастазиуме» это удовольствие стоит не так уж дорого. Приходи, я договорюсь.

- Ты не поняла, - вздохнул подполковник. - Эта хандра неизлечима.

Карина подавила готовый вырваться смешок.

- Есть универсальное лекарство от неизлечимых болезней, - после паузы произнесла она. - Хотя вряд ли ты им воспользуешься. В Мексике появился культ новой святой… может быть, тебе стоит обратиться к ней?

- До Мексики далеко… Ты имеешь в виду покровителя влюбленных, святого Валентина?

- Это она, Рудольф, Святая Смерть! Она приходит, чтобы обручиться, и приносит кольцо.

- Какое кольцо? - в замешательстве пробормотал Межинов.

Холодный комок появился у него в груди, медленно опустился к желудку.

- Помнишь, я тебе говорила?

- Что?

Мысли Рудольфа Петровича разбежались, и он не мог поймать ни одной.

- Кольцо… с надписью «Любовью соединены на смерть».

- Но… разве на кольце, которое… призрак вручил Зое Павловне, есть надпись? Тьфу, что я болтаю? Призрак! Помешательство какое-то… Мы все впали в безумие! Так о чем я? А! О кольце… - Он говорил сумбурно, сбивчиво. - Ты же вроде не упоминала о надписи.

- На том кольце и нет никакой надписи, - спокойно ответила Карина. - Надпись есть на другом.

Лоб Межинова покрылся испариной.

- Я запутался, - признался подполковник. - Есть еще одно кольцо? Другое?

- Остается только позавидовать твоей догадливости, - мрачно пошутила Карина. - Сразу виден профессиональный опыт. При твоих способностях, Рудольф, пора иметь генеральские погоны.

- Издеваешься?

- Отнюдь нет. Мне не до этого. Хочешь послушать страшную историю?

- Ну… - хрипло, ощущая, как сердце ухнуло вниз, пробормотал Межинов. - Давай.

- Вчера вечером я возвращалась домой… погода была теплая, в небе мерцали звезды, а в воздухе летал тополиный пух. В темноте его не было видно, и, казалось, это сама ночь нежно касается щек. По дороге из тени под деревьями навстречу мне выступила темная фигура… протянула руку… Эта рука была черной, на ладони лежало кольцо. Я, как завороженная, взяла его, положила в карман легкого пиджака… и пошла дальше. Мое дыхание стеснилось, сердце бешено стучало, а язык будто прирос к нёбу. Я хотела обернуться, посмотреть назад, и… не смогла. Как деревянная, я открыла дверь подъезда… и пришла в себя уже в квартире. Видимо, разделась, легла спать… но ничего не помню. Утром зазвонил телефон, и мертвый голос сообщил мне, что я обручилась со смертью.

- Ты достала кольцо?

- Конечно. У меня наступило просветление сознания, я полезла в карман пиджака… там действительно лежало кольцо. Не простое, а золотое… с выгравированной надписью внутри. Это не ты заказал его для меня?

Межинов задохнулся от негодования, кровь бросилась ему в лицо.

- Что ты говоришь?! - прохрипел он. - Как у тебя язык поворачивается?

- Плохо, - призналась Карина. - Он немеет… И в груди появилось странное ощущение жжения и пустоты. Ведь это я рассказала тебе о Майерлинге и о надписи «Любовью соединены на смерть». Разве нет?

- Да… ну и что? Я не заказывал никакого кольца! - Межинов почти кричал. - Клянусь тебе!

Она рассмеялась. В ее смехе сквозила горечь.

- Конечно, не ты. Это сделал наследный принц Рудольф.

- Карина, мне не до шуток! - возмутился подполковник. - Перестань говорить ерунду! Дело серьезнее, чем ты полагаешь. Кстати, как здоровье Зои Павловны?

- Никак.

- Ей стало хуже?

- Ей не стало лучше, - вздохнула Карина. - Кашель, слабость, обмороки. Пора молиться!

- Не шути так…

- А что мне прикажешь делать? - разозлилась она. - В нашей семье творится… Впрочем, прости. Ты здесь ни при чем. Жизнь, любовь и смерть неразрывно связаны, как три сестры. От этого никуда не деться!

Межинов молчал, пытаясь успокоиться.

- Ты можешь показать мне кольцо? - спросил он, отдышавшись.

- Да, разумеется. Оно со мной. Приедешь?

- Сейчас же. И еще одно: тебе необходимо срочно обследоваться, Карина.

- В каком смысле?

- Я не врач, но… сделай хотя бы рентген легких, анализы!

Ее удивлению не было пределов.

- Зачем?

Межинов плохо соображал, что говорит.

- Понимаешь, ты могла заразиться от Зои Павловны!

- Смертью?

- Бронхитом! Ффу-у-у, Карина… ты меня пугаешь. Раз в жизни послушайся моего совета! Я… в общем, не только с вами происходят подобные вещи. Это…

- Я поняла. Ты паникер, Рудольф. У вас в милиции все такие?

Она бросила трубку. Межинов несколько минут тупо смотрел перед собой, слушая гудки. Пот катился по его лицу, по вискам… во рту возник привкус крови.

Подполковник опустил трубку на рычаг и вызвал заместителя.

***

Господин Смирнов с трудом нашел указанный в адресе номер дома на Люблинской улице, где проживал брат «преподобной Евлании». Долго звонил в ободранную дверь на первом этаже. Никакого эффекта.

«Не хватало, чтобы еще Демьян Локшинов куда-нибудь пропал или, не дай боже, умер, - подумал сыщик. - Тогда как в сказке: иди туда, не знаю, куда, ищи то, не знаю, что».

Он вышел на улицу, сел на лавочку под рябиной. За забором в детском садике кричали дети. Ветер гонял по асфальту пыль и фантики от конфет.

К лавочке направлялась согбенная бабулька в панамке, с видавшей виды клеенчатой сумкой. Задыхаясь, она села рядом со Славкой.

- Здравствуйте, - вежливо привстал сыщик.

Старушка, не привыкшая к такой любезности, смутилась.

- Ох… сердце прихватывает, - пояснила она, громко дыша. - Давеча лифт не работал, а я на пятом этаже живу. Чудом не померла на лестнице.

- С лифтами безобразие творится, - поддакнул Смирнов. - О пожилых людях никто не заботится. Куда идет квартплата? Чиновники прокручивают и наживаются на людских слезах!

Старушка с уважением посмотрела на него. Воспитанный человек!

- Вы кого-нибудь ждете? - спросила она.

- Я к Локшинову пришел, - не теряя надежды получить информацию о местонахождении Демьяна Васильевича, сказал сыщик. - А его нет дома.

- Спит он. В ночную дежурил, а теперь отсыпается. Демьян сторожем работает на автостоянке. Хороший человек, золотые руки! Он мне и краны чинит, и ножи точит, и лампочки вкручивает… я ведь одна живу, и он одинокий. Куда женщины смотрят? Такой мастеровитый мужик без семьи остался. Пьющий, правда, но в меру. Зато как хорош собой - загляденье! И возраст - не помеха. Говорят, настоящая красота с годами выстаивается, подобно вину - только набирает силу.

- Я долго звонил, а он не открывает. Может, случилось что?

Старушка добродушно улыбнулась.

- Демьян Васильевич на ухо туговат. Слышит плохо. Если спит, стучать, звонить бесполезно.

- Вот досада! - расстроился Всеслав.

- Вы не волнуйтесь, он к обеду проснется. Погуляйте полчасика.

Старушка подхватила свою сумку и засеменила к подъезду. Сыщик остался сидеть на лавочке. С рябины ветер сбивал сухие листья. «Как осенью», - подумал Смирнов. От нечего делать он достал из папки фотографию Мавры Ершовой, принялся рассматривать. Две женщины - одна высокая и тонкая, другая пониже: черноволосая, ладно сложенная. Качество снимка оставляло желать лучшего, но и смазанные, расплывчатые черты лица Мавры говорили о незаурядной внешности их обладательницы. Казалось, она испугалась фотоаппарата, дернулась и моргнула, отчего пострадали резкость и общий замысел фотографа-любителя. Все же даму можно было узнать.

Ева ловко справилась со своей задачей - наплела небылиц соседке Ершовых и раздобыла фотографию. К сожалению, снимок имелся в единственном экземпляре. И то хорошо.

- Я придумала, что собираюсь делать фотоколлаж на тему «Москвички семидесятых годов», и выпросила несколько снимков, среди них и этот, - рассказала она. - Дескать, у меня из головы не идут две женщины у подъезда… с необыкновенным блеском в глазах. Старушенция растаяла, прослезилась и позволила мне выбрать несколько фотографий.

Смирнов обрадовался. Если Локшинов узнает Мавру, они хотя бы установят личность «пришлой» колдуньи. Никакой она не оборотень: женщина как женщина, с трагической, нелегкой судьбой. А если не узнает?

Полчаса пролетели незаметно, и сыщик сделал вторую попытку дозвониться в квартиру Демьяна Васильевича. На сей раз ему открыли. В проеме двери стоял сонный мужчина лет шестидесяти, прекрасно сохранившийся, высокого роста, могучего телосложения. Выражением глаз и очерком губ он напоминал «преподобную Евланию».

Локшинов пригласил гостя в единственную, скромно обставленную комнату с письменным столом у окна, трехстворчатым шкафом и раскладным диваном. Они сели.

- У меня к вам серьезное дело, Демьян Васильевич, - без улыбки сказал Всеслав. - Оно касается обстоятельств вашей жизни в Березине.

- Говорите громче, я плохо слышу, - сказал хозяин.

Сыщик повторил фразу.

- Я же просил Лизу никому не давать моего адреса, - сухо произнес Локшинов. - Женщинам нельзя доверять.

- Поэтому вы и не женаты?

- Отчасти, - не среагировал на шутку хозяин. - А вы, собственно, кто?

- Краевед. Хочу написать хронику Березина и подобных ему маленьких подмосковных городков с занимательной историей.

- Что же в ней занимательного? Глушь, снега, непролазная грязь на дорогах. Летом от тишины - в ушах звон. Работы нет. Заводик свечной был, обувная фабрика по пошиву тапочек, и те пришли в упадок.

- А лесопилка?

Локшинов поднял на гостя проницательные карие глаза, в них мелькнула и погасла непонятная искра.

- Лесопилку построили позже, когда меня в Березине уже не было. Сестра писала.

- А почему вы уехали? - напрямик спросил Смирнов.

- Это не относится к краеведению, - усмехнулся Демьян Васильевич. Он был далеко не так прост, как казалось. - Историю Березина лучше всего изучать в Березине, а раз вы приехали ко мне, значит, вас интересует нечто другое. Краевед!

Сыщик промолчал, оставил его выпад без внимания.

- Уехал искать работу, - вынужден был продолжать Локшинов. - Разве я один покинул родные пенаты ради длинного рубля? - Он иронизировал, а в голосе сквозила горечь. - Вас именно моя судьба интересует?

«Если я буду ходить вокруг да около, то ничего не добьюсь, - подумал Всеслав. - Надо вызвать его на откровенность».

- Видите ли, история любого города так или иначе связана с судьбами его жителей, - начал он. - Дома и улицы сами по себе ничего не значат. Люди, их жизнь - вот и проза, и поэзия бытия. Легенды передаются из уст в уста, когда они наполнены живыми чувствами. В Березине я услышал одно предание о странном доме на окраине, у леса, и женщине-оборотне, которая обитала в нем.

Смирнов, не отрываясь, наблюдал за собеседником. У того на лице ни один мускул не дрогнул.

- Вы верите в оборотней? - спросил Локшинов.

- Нет, но…

- Тогда о чем речь?

- Ваша сестра ушла в монастырь, хотела постриг принять, потом передумала. Почему?

- Не решилась, наверное, - угрюмо ответил Демьян Васильевич. - Мир таит в себе слишком много соблазнов, чтобы вот так взять - и отрезать, отказаться от всего… запереть себя в келье, посвятить жизнь молитвам и святому служению. Я бы не смог.

Его манера говорить выдавала в нем интеллигента - учителя или врача, в общем, гуманитария. Смирнов пожалел, что не спросил у Евлании о профессии ее брата. Впрочем, это не поздно выяснить у него самого.

- Вопрос не в том, почему Елизавета Васильевна не стала монахиней, - сказал сыщик. - Меня интересует другое. Что заставило ее бросить родительский дом и отправиться искать утешения в святой обители?

- Думаю, об этом лучше узнать у нее, - зло сверкнул глазами Локшинов. - Каждый сам выбирает свою дорогу.

- А кем вы работали в Березине? - сменил тему Всеслав.

По комнате гулял сквозняк, дверь в коридор то приоткрывалась, то с легким стуком закрывалась. Казалось, кто-то невидимый ходит мимо беседующих туда-сюда.

- Бухгалтером в лесхозе, - взглянув на захлопнувшуюся в очередной раз дверь, нехотя ответил Демьян Васильевич. - У меня экономическое образование, правда, заочное. Я и здесь, в Москве, бухгалтерией зарабатывал на хлеб с маслом. Надоели цифры, как горькая редька! Плюнул, в сторожа подался. А мечтал учительствовать, прививать детям любовь к русской словесности. Стихи даже писал по молодости лет.

- Может, вам приходилось переживать романтические чувства?

Оттаявшее, оживившееся было лицо Локшинова сразу «захлопнулось», на переносице образовалась жесткая складка.

- Я старый холостяк, - заявил он. - Какие чувства? Не сложилось у меня с женщинами. Романтика хороша в книгах, а в жизни… сухой рационализм надежнее. Бухгалтер во мне взял верх над поэтом. И слава богу!

Смирнов почти физически ощущал преграду, которую воздвиг между ним и собой хозяин квартиры. Как же показать ему фотографию?

- А вы бывали в том доме, который березинцы называли «собачьим»?

- Ни в «собачьем», ни в «кошачьем», - саркастически произнес Демьян Васильевич. - Что за выдумки? Зоопарк какой-то. Это сестра вам наговорила? Вы ее меньше слушайте. У нее фантазия играет, а люди верят. Так легенды и родятся: один что-то сочинил, второй добавил, третий приукрасил, четвертому показалось…

Он осекся под внимательным взглядом гостя. Не многовато ли эмоций для опровержения сестриной болтовни?

- Понятно, - с наигранным разочарованием кивнул Смирнов. - Выдумки, значит. Жаль! А с Маврой Ершовой вы случайно не знакомы?

- Первый раз слышу.

Локшинов ответил чересчур быстро и уверенно. Ему бы хоть пару секунд подумать, прикинуть.

- Возможно, она известна вам как Мавра Виленина?

- Нет, не знаю.

- Тогда посмотрите на эту фотографию, - предложил сыщик, доставая раздобытый Евой снимок. - Будьте внимательны, пожалуйста.

Демьян Васильевич побледнел еще до того, как взглянул на фото - вынужден был взглянуть. Черты его лица заострились и окаменели.

- Что вы скажете? Знакома вам эта женщина? - Всеслав указал пальцем на Ершову.

Локшинов хрипло вздохнул, отрицательно покачал головой. Он хотел и не мог отвести глаз от снимка.

- Не знаю… - с трудом вымолвил он. - Откуда у вас… Что вам от меня нужно?

- Я составляю хронику…

- Не лгите, - разозлился Демьян Васильевич. - За кого вы меня принимаете? За идиота? Приходите, копаетесь в наших с сестрой семейных отношениях, задаете дикие вопросы о каких-то «собачьих» домах, оборотнях! Может быть, вы из «желтой» прессы? Или из секты какой-нибудь? Я не артист, не политик, не спортсмен… почему вы явились именно ко мне? Да-да, - махнул он рукой, - вас Евлания ввела в заблуждение. Уходите, будьте любезны. Я ночь отдежурил, плохо себя чувствую, спать хочу! До свидания, господин хороший. А еще лучше - прощайте!

Сыщику ничего не оставалось, как подняться и двинуться к выходу. Уже в коридоре он обернулся к Локшинову, протянул специально заготовленную для подобных случаев визитку с номером телефона, сказал:

- Мавра умерла… при невыясненных обстоятельствах. Похоже, кто-то расправляется с участниками прошлых событий. Будьте осторожны и позвоните мне, если вдруг что-нибудь вспомните.

Демьян Васильевич так хлопнул дверью, закрывая ее за «краеведом», что у Смирнова зазвенело в ушах. Последние реплики он придумал на ходу. Надо же было как-то расшевелить господина Локшинова, заставить его заговорить.

Глава шестнадцатая

- Нам следует поторопиться, - говорила Ева.

И Всеслав соглашался с ней. Поэтому пока он ездил к Локшинову, она отправилась на встречу с Гордеем Рудневым. Тот не скрывал своего удивления.

- Мне предстоит прогулка по парку в обществе красивой женщины? - усмехнулся он. - А я думал, у господина Смирнова есть новости. Интересные у него методы!

- Главное - во всем разобраться, - сказала Ева. - И побыстрее. Вы же не хотите, чтобы…

- Не хочу! - перебил ее Руднев. - Считайте меня трусом, паникером, кем угодно… но мне начали сниться кошмары, я вздрагиваю от телефонных звонков. Жена взяла отпуск за свой счет. Мы боимся нанять няньку для сына! Перестали встречаться с друзьями, не открываем двери соседям. Это безумие пора прекратить!

Ева кивнула. Тут у них с Рудневым не было разногласий.

- Господин Смирнов поручил мне ознакомить вас с некоторыми фактами из биографии вашей матери, - серьезно сказала она.

- Вы ему помогаете?

- В некоторых вопросах. Я стажер, - засмеялась Ева. - Вам приходилось бывать в Березине, на родине покойной Екатерины Максимовны?

Было видно, что слово покойной резануло слух Руднева: по его лицу пробежала тень.

- Нет… к сожалению. Мама редко вспоминала детство, молодость, сама не ездила в Березин и нас не приглашала. Как-то тетка еще при ее жизни обмолвилась, что у них там остался дом без присмотра, наверное, развалился от времени. Мама промолчала.

- А что за дом? Почему они его не продали?

- Со слов тетки, дом деревянный, плохонький. Кто его купит?

- Знаете, у вашей мамы в Березине был парень… которого она любила - жених.

- Правда? - удивился Руднев. - Вот не подумал бы. Хотя… почему бы и нет?

- Екатерина Максимовна работала в больнице медсестрой, - продолжала Ева. - А он - вроде бы инженером по электрооборудованию или по технике безопасности. Собирались они пожениться, свадьбу сыграть. Но… жених оказался ненадежным, увлекся другой женщиной, и…

- Я понимаю, - перебил ее Руднев. Ему было неприятно говорить о прошлом матери. - Разве это относится к делу?

- Выслушайте меня до конца, Гордей Иванович, наберитесь терпения. Так вот… Катя Зотова - это девичья фамилия вашей мамы, очень любила жениха, и его измена оказалась слишком сильным ударом для нее. Она умоляла парня вернуться, но он наотрез отказался. И тогда… Катя решила прибегнуть к последнему средству - услугам «пришлой» ворожеи, гадалки. От отчаяния, от невыносимого горя она пошла на этот шаг.

- Простите, - снова перебил ее Руднев. - А зачем она пошла к этой… ворожее? Погадать?

- Возможно, - кивнула Ева. - И погадать, и взять приворотное зелье, например. Чтобы вернуть жениха.

Гордей Иванович скривился. Такие подробности из жизни матери пришлись ему не по вкусу.

- Мама не была суеверной, - возразил он. - Я не помню, чтобы у нас в доме речь шла о колдовстве или гадании. Тем более - о каких-то зельях. Вы ничего не путаете?

- Если и да, то не по существу, а в деталях. Березин - городок маленький, сплетни разносятся с быстротою молнии, и подобное происшествие обратило на себя внимание обывателей. Раз о нем до сих пор помнят! Значит, кто-то видел, как ваша мама посещала «пришлую» колдунью, или Катя сама проболталась. Поделилась с подругой своим горем: на что ей пришлось пойти ради любви. Слушайте дальше. Жених Кати Зотовой - теперь уже бывший - вдруг заболел, зачах и… умер.

- Что-о?! - Руднев побледнел, потом покрылся красными пятнами. - Вы намекаете…

- Я не намекаю, а излагаю факты, - спокойно ответила Ева. - Парень, который собирался жениться на вашей матери, а потом передумал, увлекшись другой дамой, вскоре после посещения Катей Зотовой гадалки-ворожеи захворал и умер. Знаете, каковы были симптомы его болезни? Кашель, слабость… осложнение на сердце… Вам это что-нибудь напоминает?

Руднев побагровел. Он хотел что-то сказать, открыл рот… закрыл и уставился на Еву побелевшими от ярости глазами.

- Вы полагаете… - с усилием наконец вымолвил бизнесмен. - Мама сама… устроила всю эту… весь этот… - от возмущения у него перехватывало дыхание. - При чем тут бывший жених, гадалка… и все остальное? Прошло столько лет, и вы…

- Мы пока только обсуждаем причины, по которым Екатерина Максимовна напрочь отрезала свое прошлое, специальность, даже листок из трудовой книжки вырвала. Думаю, там была запись о ее работе медсестрой в Березинской больнице. Как вы это объясните?

Руднев сник, пожал плечами.

- Понятия не имею. А вы?

Ева промолчала. Они шли по аллее между молодыми березками. Их белые стволы напомнили ей собственное детство - прозрачный березовый сок, стекающий по холодной коре… сладкий, обжигающий губы. Фиалки в траве, которые она собирала в маленькие букетики и приносила домой, запах ландышей в тенистых уголках леса.

- Почему вы молчите? - не выдержал Гордей Иванович.

- Не торопите меня, - строго сдвинула брови Ева. - Я собираюсь с мыслями. Итак… по какой-то причине бывший жених Кати Зотовой умер. Совесть заела? Или приворотное зелье повлияло не так, как ожидалось? Или… брошенная невеста отомстила неверному возлюбленному? Предположим, заказала заговор «на смерть». Какой вариант вам больше по душе, господин Руднев?

- Никакой… - буркнул бизнесмен. - Разве не бывает совпадений? Мог он просто заболеть?

- А людская молва приписала Катеньке неслыханное злодейство! - с готовностью подхватила Ева. - Несправедливо! Березинские сплетницы небось проходу ей не давали. На работе стали шептаться, больные отказывались от ее услуг. Пришлось бросить работу, уехать. Допустим, ваша мама пострадала безвинно. Но почему же она уничтожила все фотографии той поры? Или не пожелала взять их с собой? Почему сменила профессию, невзирая на медицинский диплом, перешла в торговлю? Почему листок из трудовой книжки вырвала? Только ли из чувства незаслуженной обиды?

- Да, странно, - вынужден был согласиться Руднев. - В Березине похоронены мои дедушка с бабушкой, другая родня, но мама не ездила на кладбище. Во всяком случае, я такого не помню. Может быть, она так сильно переживала смерть того… человека, что вычеркнула из жизни любое воспоминание о тех событиях?

- Не исключено. А в обстоятельствах последних месяцев жизни Екатерины Максимовны, в ее болезни и смерти вы не видите никакой связи с прошлой историей?

- Пожалуй, вы правы, - не стал сопротивляться Гордей Иванович. - Но что это означает? Жалко, мы не узнали историю маминой молодости раньше. Можно было бы спросить у нее.

- Теперь уже не спросим, - вздохнула Ева. - А как насчет мести? Кто-то отомстил Кате Зотовой.

- Смерть за смерть? По прошествии стольких лет? - усомнился Руднев. - Кто? Родителей бывшего жениха, скорее всего, уже нет в живых. Кстати, господин Смирнов установил, кто был тот парень? Фамилию, имя, адрес?

- Пока нет. А это имеет смысл? Он же мертв.

- Раз вы говорите о мести, имеет. Вы забыли ту женщину, которую он полюбил и ради которой бросил мою мать. Сколько ей сейчас? Вероятно, за пятьдесят? Но почему она так долго ждала?

Ева не стала делиться с Рудневым мыслями по поводу того, как изменилась к лучшему жизнь Екатерины Максимовны и у нее появилось, что терять, о чем жалеть. Ей вдруг показалось: в этих рассуждениях не хватает чего-то главного… Вроде все складно, а на поверку - притянуто за уши. Самое непонятное - способ, который использовал злоумышленник. Черная магия? Ева горячо отстаивала эту версию, в глубине души соглашаясь со Смирновым - это не все. Если и есть влияние «темных учений», то за ними стоит нечто нераспознаваемое.

- Я вспомнил одну вещь, - вмешался в ее рассуждения Руднев. - Получается, в ваших словах есть доля истины. Как-то раз мы всей семьей ездили в Сергиев Посад, в лавру: я, Ира, мама и Антоша. Мама загодя готовилась к поездке - постилась и прочее, собиралась исповедаться тамошнему священнику. Меня это удивило. Я не замечал за ней особой религиозности. На мой вопрос, откуда такое рвение, она страшно рассердилась, вспылила. Потом, в лавре… она постоянно нервничала, углубилась в себя. Когда мы уже собрались уезжать, мама решилась идти на исповедь. Вернулась она сама не своя - подавленная, отрешенная. Мы с Ириной ни о чем ее не спрашивали, молча сели в машину и поехали. Антошка устал, начал капризничать… проситься на руки к бабушке. Но она его не взяла. Вы понимаете? Я только сейчас осознал, насколько она была расстроена. Ведь мама обожала Антона, души в нем не чаяла… а тут вдруг отказалась взять внука на руки. Так он и хныкал почти до самой Москвы, пока не уснул. Она сидела всю дорогу с закрытыми глазами и беззвучно шевелила губами, словно молилась. А приехали - открыла глаза и произнесла одну только фразу: «Грех на мне, дети. Батюшка не сумел отпустить… облегчения не чувствую». И все. Больше об этой поездке мы не заговаривали.

- Это было до того, как начались телефонные звонки с запугиванием?

Руднев подумал… кивнул.

- Да, кажется.

- Может быть, она имела в виду ту историю с женихом? - предположила Ева.

- Знаете, тогда я не придал значения маминым словам - у пожилых людей свои странности, но теперь они приобретают иной смысл. Вполне возможно, мама в чем-то раскаивалась… хотела снять тяжесть с души.

- А перед смертью она не просила привести священника?

Руднев отрицательно покачал головой.

- Нет. Она не ожидала, что умрет - болезнь развивалась исподволь, маме становилось то лучше, то хуже. Врачи тоже не видели серьезной опасности. И вдруг… приступ за приступом, удушье и… конец. Ира позвонила мне в офис, я срочно приехал. Мама звала меня… возможно, хотела что-то сказать. Не успела.

Они остановились у маленького кафе - на открытом воздухе под навесом стояли несколько столиков.

- Хотите выпить? - предложил Гордей Иванович. - Или лучше мороженого?

Ева попросила себе кофе, Руднев заказал коньяк и лимон. Он пил небольшими глотками, о чем-то думал.

- Полагаете, та женщина… ну, к которой ушел мамин жених… это она? - спросил он.

- Что? - рассеянно спросила Ева. - А… в принципе, мотив для мести у нее имелся. Но как она это сделала?

- Если то, что вы рассказали, соответствует действительности, - сдвинул брови Руднев, - я понимаю, почему маму ужасно пугали все эти приемчики, особенно катафалк и призрак смерти. Та женщина все просчитала.

- Скажите, Гордей… а откуда родом ваша жена?

Руднев поднял на Еву полные недоумения глаза.

- Вы Иру подозреваете? Боже мой, какая ерунда! Они с мамой прекрасно ладили.

- И все-таки.

Руднев пожал плечами, всем своим видом выражая благородное возмущение.

- Ирина родилась под Ставрополем, в какой-то Грачевке. Потом ее родители переехали в город… вернее, отец. Мама Иры умерла рано… я не вникал в подробности. Какое это имеет значение?

- Никакого, - примирительно сказала Ева. - А что вы еще знаете о жизни вашей жены?

- Иру, кажется, воспитывала бабушка, - буркнул Руднев. - Потом отец забрал ее в Ставрополь, но каникулы и лето она проводила в Грачевке. Потом… Послушайте, к чему эти вопросы? Ире двадцать пять лет! А та женщина… по нашим подсчетам, гораздо старше.

Какая-то мысль пришла ему в голову, и он замолчал, изменился в лице, одним глотком допил коньяк.

Летний день входил в силу. Солнце вовсю грело сквозь навес. Дорожки парка покрылись пятнистым ковром света и тени.

Ева прикидывала, как ей связаться со Смирновым. У нее тоже появилась смутная догадка…

***

Межинов вертел в руках золотое кольцо, внутри по кругу шла надпись «Л С Н С»: начальные буквы фразы Любовью Соединены На Смерть.

- Ты уверена, что надпись расшифровывается именно так? - спросил он Карину.

Они сидели в ее квартире на просторной застекленной лоджии, рассматривая зловещий презент.

- А как еще?

Карина была одета в домашний костюм из хлопка, обтягивающий ее соблазнительные формы. Вымытые волосы ложились естественной волной на открытую шею.

Рудольф Петрович боролся с желанием заключить ее в объятия, прильнуть губами к ее теплой коже, пахнущей зеленью тропиков. Эти духи кружили ему голову.

- Удалось рассмотреть человека, который вручил тебе кольцо? - спросил он, опуская глаза. - Хотя бы определить пол: мужчина или женщина?

- В темноте? - вздохнула Карина. - «Призрак» выбрал отличное место - густую тень, куда не падал свет фонаря. Он был в длинной одежде… наподобие савана… только черного.

- Саван белый, - пробормотал Межинов, ощущая горячую волну желания.

- А этот был черный, - ничуть не смутилась Карина. - И рука… ладонь, на которой лежало кольцо, тоже была черная. Помнишь детские страшилки про «черную руку»?

- Помню. Наверное, «призрак» надел на руку перчатку, - выдавил напряженную улыбку Рудольф.

- Да? Возможно…

- А какое у него было лицо?

- У «призраков» не бывает лиц, - сказала Карина. - Я ужасно струсила… стыдно признаться, до какой степени. Просто к месту приросла! Потом пыталась вспомнить подробности… куда там! Как взяла кольцо, толком не могу сообразить.

- Если бы я не знал тебя много лет… мог бы обвинить в разыгравшейся фантазии, - нахмурился Межинов. - Что я могу предпринять в данной ситуации? Кольцо явно изготовлено на заказ. Искать в Москве ювелира, который его сделал, - все равно что иголку в стоге сена.

Карина смотрела на него чересчур подозрительно. Подполковнику стало не по себе.

- Ты… думаешь, это моя дурная шутка? - в горле у него пересохло. - Ради бога! Я клянусь тебе…

- Не клянись. Мне это даже чуть-чуть нравится, щекочет нервы. Славная любовная игра!

Карина была чужда простых радостей. Она жила страстями. Существование для нее заключалось в том, чтобы ходить по лезвию бритвы. Любое приключение, пусть и с привкусом смерти, развлекало ее.

Межинов не стал отпираться. Он давно понял: если Карина составила какое-либо мнение, то заставить ее отказаться от него практически невозможно.

- Как здоровье Зои Павловны? - желая сменить тему, поинтересовался он.

- Неважно. Она кашляет и совсем упала духом. Отец сам не свой… Что с ним происходит, не пойму?

- Родители знают… об этом кольце?

- Еще чего не хватало?! - взвилась Карина. - Не вздумай им сказать! У них свои проблемы.

- Но как же…

- Рудольф! - перебила она, гневно блестя глазами. - Не вмешивайся в наши семейные отношения. Они как сухой порох: одной искры будет достаточно, чтобы все взорвалось к чертовой матери!

- Понял, - покорно кивнул он.

Рудольф Петрович терялся в догадках, каким образом ему обеспечить безопасность Карины. Учитывая известные факты, золотое кольцо, преподнесенное «призраком», могло означать недвусмысленный намек на… Нет, от самой этой мысли он испытывал суеверный ужас. Только не Карина! Кому она может мешать? На ее место в «Анастазиуме» вряд ли кто-то претендует. Да и не тот масштаб, чтобы заказать человека. Значит, поводом послужили либо бизнес Игната Сереброва, либо неуловимый любовник. Корысть и ревность - два кита, на которых держится преднамеренное убийство. Любовник, скорее всего, женат… Супруга нанимает частного детектива, выслеживает соперницу и… если денег много, обращается к киллеру. Просто и цинично. Зловещая атрибутика - появление «призрака» и прочее, определяет почерк этого наемного убийцы-оригинала. В жизни и не такое встречается.

- О чем задумался? - спросила Карина, прислоняясь к его плечу.

По телу Межинова от ее прикосновения прошла мощная волна жара, дыхание стеснилось.

- Да так… ни о чем, - соврал он. - Кстати, откуда ты узнала о Святой Смерти?

- В журнале прочитала. Почему ты спрашиваешь?

- Интересно. Я вот думаю, что мистические романы не исчерпывают даже отчасти нашу земную реальность, не говоря уже о потустороннем. Смотришь фильм или читаешь книгу - кажется, ну, автор и накрутил! А действительность порой бывает куда круче и ужасает не фантазиями - обыденностью вещей, которые творятся вокруг нас.

Межинов перед тем, как ехать на Осташковскую, к Карине, выслушал доклад заместителя. Тот добросовестно изучил вопрос о новом мексиканском культе Святой Смерти. Оказывается, все обстоит довольно зловеще: поклонение Санта Муэрте, как это звучит на их языке, существует более трех столетий, уходя корнями в древние верования ацтеков, в которых отсутствовало понятие Зла. Существуют такое явление, как смерть, и занятия, сопряженные с ней, - значит, есть и тайная сила, покровительствующая этому.

Статуя Санта Муэрте представляет собой скелет, облаченный в длинный балахон с капюшоном, сжимающий костлявой рукой косу. Ей молятся, приносят подарки, к ней обращаются с просьбами убийцы и все те, кто имеет отношение к преступной деятельности, наркоторговле, разбою и прочие, вынужденные рисковать жизнью либо избравшие сей путь добровольно. Перед Святой Смертью все равны - и богатые, и бедные, и доброхоты, и злодеи. Многие считают, что Санта Муэрте - их сообщница, она не осуждает, а помогает. Некоторые приносят ей человеческие жертвы.

- Неужели это существует в наше время? - моргая глазами, воскликнул майор.

Межинов и сам, признаться, был ошарашен «красочными» подробностями.

- А как на подобный культ реагирует католическая церковь? - спросил он. - Ведь Мексика - католическая страна, или я ошибаюсь?

- Не ошибаетесь, - криво улыбнулся майор. - Церковь долгое время подавляла поклонение Смерти, но оно возродилось и… набирает силу. Просто кошмар! Влияние мировоззрения ацтеков оказалось не так-то легко вытравить. Здесь имеет место целая философия. Не везде Санта Муэрте выглядит скелетом в балахоне: иная трактовка ее образа - унизанная драгоценностями рука, в которой Смерть держит весь мир. Знаете, в этом что-то есть.

- Давай, поговори еще! - оборвал его Рудольф Петрович. В минуты раздражения или непонимания он обращался к подчиненным на «ты», чего в другое время себе не позволял. - Сейчас мы дойдем до идеи, что и нам неплохо бы заручиться поддержкой этой Святой. Разве нет?

Майор смешался. Нечто похожее мелькнуло в его уме, но он привычно отогнал крамольную мысль.

- Может быть, в Москве появились последователи культа Санта Муэрте? - робко предположил он.

Межинов хотел возразить, возмутиться… призвать к здравым выводам. Передумал. В словах майора могла быть правда. Столько развелось вокруг суеверий, диких «учений», идолопоклонства, различных «братств», что в голове не укладывалось.

- Надо проверить, - сказал он без иронии.

- А как?

- У вас есть агентура? - перешел на «вы» подполковник. - Вот и работайте.

Теперь, сидя рядом с Кариной на лоджии, вдыхая напоенный ароматом отцветающих деревьев воздух с примесью городской пыли и дыма, Межинов сопоставлял доклад майора с ее рассказом.

Она захотела курить, вставила сигарету в длинный мундштук, затянулась и… раскашлялась.

- Ты обращалась к врачу? - спросил подполковник, понимая всю бесполезность вопроса.

- А, ерунда, - отмахнулась Карина. - Дым в глаза попал, в горле запершило.

Межинов продолжал смотреть на нее, ждать ответа.

- Ну, да, да! У нас в «Анастазиуме» свои специалисты, я ходила, попросила прослушать легкие… все чисто. Вчера была в поликлинике, рентген делать не стала за ненадобностью - сдала только анализ крови. Все показатели в норме. Тебя это успокоило?

- Покажи данные анализа.

Карина вздохнула, закатила глаза, но решила не спорить - ушла в комнату и через пару минут вернулась с заполненным лабораторным бланком.

- Вот, изволь! Это смешно.

Подполковник, не будучи знатоком в медицине, все же кое-как разбирался в общих понятиях. Данные, указанные на бланке, его удовлетворили.

Карина опять поперхнулась дымом, начала кашлять.

- Давай я договорюсь в нашей санчасти, - предложил Межинов. - Там хорошее оборудование. Мне не нравится твое состояние.

- Мы превращаемся в параноиков, Рудольф, - усмехнулась она. - Уволь, пожалуйста! Шутка не должна переходить условленных границ. Иначе она приобретает оттенок дурного тона.

С улицы доносились собачий лай и звуки ударов по мячу. Подростки во дворе играли в волейбол. Чей-то пес азартно облаивал эту забаву.

- А если кольцо - не шутка? - с дрожью в голосе произнес Межинов.

- Тогда молись перед сном Санта Муэрте! - жестко сказала Карина.

Ее слова так не вязались с этим погожим летним днем, душистым ветром, шумом зеленой листвы и игрой в мяч, что по спине подполковника волной прокатился озноб.

Глава семнадцатая

Запах прошлогоднего сена, невыделанной кожи и дегтя забивал дыхание, горло перехватил тугой спазм. Локшинов захрипел и… проснулся.

Давно ему не снился этот сон: деревянный сарай, лопаты, грабли и коса в углу, пустые рассохшиеся бочки, шкурки кроликов на крючках под потолком и петля… жуткая боль в груди, наливающаяся кровью голова… Он годами вскакивал по ночам, обливаясь холодным потом от повторения кошмара. С тех пор, как сестра Лиза вытащила его из петли, он начал глохнуть. Слух ухудшался медленно, словно Локшинов хотел воздвигнуть между собой и прошлым непроницаемую стену тишины.

Визит человека, который назвался краеведом, всколыхнул то, от чего Демьян Васильевич старательно закрывался.

Господин Локшинов вскочил и пошел в ванную принимать контрастный душ. Ледяная вода после горячей и наоборот - отличное средство прийти в себя.

В гостиной царил полумрак - с некоторых пор яркий свет раздражал Демьяна Васильевича. Его раздражали женщины, разговоры о любви, секс, романтические фильмы и даже лирические песни. Уехав из Березина, он надеялся зажить новой жизнью, но не смог. Дамы, с которыми он общался, вызывали до того стойкое отвращение, что ни о каком сближении речь не шла. Смирившись с уделом одинокого мужчины, Локшинов замкнулся. Живут же монахи в монастырях, уговаривал он себя. И католические священники не воспринимают свое положение как трагическое. Безбрачие не приравнивается к непоправимому несчастью.

Постепенно он привык жить один. Внешняя красота привлекала к нему внимание прекрасного пола, а сдержанность придавала ореол загадочности. Женщины, отчаявшись вызвать ответное чувство, начинали строить предположения - от болезненной стеснительности до импотенции. Они были и правы, и не правы.

Чем только не занимался Демьян Васильевич, дабы вернуть прежние лихость и задор, интерес к женщинам и естественное сексуальное влечение. Все закончилось в том сарае! Ни специальные аутотренинги, ни физические упражнения, ни йога, ни разные популярные оздоровительные системы не срабатывали. Ему надоело сражаться с собственной тенью, и он все бросил. Стал жить, как получается, - без азарта, огонька. Потух его костер раз и навсегда: видно, так суждено было. Как ни странно, остальные интересы тоже угасли. Деньги, карьера, благосостояние стали безразличны Локшинову. Будто он попробовал чего-то запретного, и этим отказался от своего будущего.

Он привык жить тускло, без ожиданий, без надежд. Он привык быть человеком безликого мгновения - серого, туманного, как унылый осенний день.

Есть судьбы, в которых события и переживания распределены по годам более-менее равномерно, есть судьбы - подъемы и спуски, есть крутые горки, есть стоячие болота - кому какая выпадет. Демьяну выпала горящая звезда: летела, сияла - аж душа его замирала от восторга; упала - все вокруг выжгла дотла, подняла в воздух черную тучу, горячий пепел. Не стерпел он, хотел уйти навеки… Сестра помешала, срезала петлю тупой косой. Дура! Он так и не заставил себя почувствовать к ней благодарность, так и не сумел простить. Зачем она влезла в чужое дело? Как посмела?

Потом уже, когда ушла за горизонт туча, рассеялся пепел… Локшинов понял, что повторить неудавшуюся попытку покончить с собой не сможет. И еще одно дошло до его сознания. Звезда хороша в небе - а в руках не каждый ее удержит: она обжигает нестерпимой болью, слепит глаза, высушивает сердце. Остается после нее след - черная пустыня.

По этой пустыне и брел Демьян Васильевич - один год как две капли воды походил на другой, пока не спохватился: уже седеют его светлые волосы. Получилось, что он свою жизнь прожил в несколько месяцев, а остальное время - доживал, убегая от собственной памяти. И куда прибежал?

Ненастным зимним вечером, когда за окнами завывала на все лады злая вьюга, Локшинов позволил себе вернуться мыслями в то запретное время… в дом у края леса. Яркая вспышка озарила его душу, уснувшие чувства всколыхнулись с новой силой - как наяву встали перед ним безумные ночи, полные страсти… неистовых объятий, клятвенных слов. Черные глаза молчаливой красавицы смотрели горячо, но холод пробирал до костей от того взгляда. А какие мягкие, сладкие были у нее губы - красные, темные от поцелуев… «Демьян! - звала она его издалека. - Демья-а-аа-ан!» И протягивала длинные нежные белые руки… Все горело у него внутри от ее зова, сердце запеклось от жара, ум помрачился. Ничего он больше не понимал, не видел, не слышал, знать не хотел, кроме нее.

Люди что-то говорили, предостерегали, мать слезами обливалась, сестра умоляла не ходить в тот дом. Куда там! Слова отлетали от Демьяна, словно горох от стенки. На краю леса манила, сияла его звезда! Что разговоры, мольбы и просьбы?! Ум молчит, когда сердце поет любовную песню.

Недолго пришлось ему петь… однажды явился он в неурочное время, когда красавица не ждала его. В большой горнице было пусто, из-за двери в соседнюю комнату раздавались странные звуки. Все помутилось перед глазами Демьяна. Задохнувшись от ревности, он толкнул ногой дверь… до сих пор леденеет кровь от увиденного.

- Зачем ты пришел? - спросила она. Она ли? Голос звенел металлом и угрозой. - Поди прочь! А не то…

В ее черных очах родился холодный огонь, а в руках появилось… Демьян, как ни старался, не смог восстановить в памяти все, что тогда происходило. Колеблющееся, рассеянное пламя свечи, темнота, скрадывающая подробности, нервное возбуждение переполнили его измученное сознание. Жуть пробрала Демьяна до самых костей.

- Прочь! - повторила его прекрасная возлюбленная. - Все кончено. Все…

В горле Локшинова пересохло, губы онемели, а в уме застрял один вопрос: неужели он нужен был ей только для этого? Она прочитала вопрос в его глазах и задрожала от ярости, выкрикнула:

- Да, да! Ты сослужил черную службу! А теперь убирайся…

Ее вопль перешел в стон… где-то за окнами, в чаще леса завыл не то волк, не то собака. Она метнулась из дома в темноту, исчезла… Демьян кинулся следом. Впереди мелькал ее силуэт, трещали под ногами ветки. Или это он ломился сквозь кустарник, сокрушая все на своем пути? Ночь хохотала над ним голосами болотных птиц. Луна подмигивала безумным глазом.

Выбившись из сил, задыхаясь, он опомнился, остановился… прямо перед ним горели два то ли волчьих, то ли собачьих глаза. «Ну, все, Демьян! - возникло в голове. - Молись, если умеешь». Он не смог пошевелить губами, ноги приросли к земле, и полетела его душа в ночной мрак… вверх или вниз? Без возврата.

Как он оказался на окраине городка? Как вышел на свою улицу? Демьян не сообразил тогда, не вспомнил и сейчас. Светало. Он побежал к сараю… ничего не увидел, кроме веревки. Руки сами сделали петлю…

Локшинов сжал ладонями виски, подавил готовый вырваться крик. Зачем Лиза не спала в то утро? Зачем помешала ему? Все было бы кончено. «Все кончено!» - как она сказала ему, стоя посреди комнаты с распущенными по плечам волосами. Пламя свечи отражалось в ее страшных зрачках…

Картина прошлого потеряла былой накал, но все еще заставляла его страдать. Тоскливой безысходностью веяло от стен квартиры, от мебели, телевизора и прочей домашней утвари - от всего этого мира, где он остался один навеки.

- Что это было? - прошептал Локшинов, отнимая руки от висков. Привычная тишина успокаивала его. - Ночное видение? Сон? Игра воображения?

Как ни объясняй, какие названия ни придумывай… ясно одно: черная звезда опустилась над лесом… а он, впавший в неистовство, пожелал поймать ее. И обжегся, едва жив остался. Опалила она его, превратила в уголь. Он называл ее лесной феей, а надо было - ведьмой!

Сама мысль о поездке в Березин пугала Локшинова. А ну как он снова в петлю полезет? Это ж грех великий - руки на себя наложить. Единожды Господь отвел, в другой раз не помилует. Даже сожаление о том, что не удалось ему покончить с собой - и то душу губит. Родителей похоронили без Демьяна, сестра писала редко, от случая к случаю. Да и он к общению не стремился. Прошлое мало-помалу остыло, затянулось туманным покровом.

И вдруг… около полугода тому назад почтальон принес господину Локшинову заказное письмо. Вместо обратного адреса напечатано: «Москва, почтовое отделение №… до востребования. Л. Собакиной». Смешная фамилия. Демьян Васильевич прочитал, улыбнулся угрюмо.

- Это ошибка, - сказал он почтальонше. - Я никакой Л. Собакиной не знаю.

- Адрес ваш указан? - удивилась та. - Демьян Васильевич Локшинов - это вы?

- Я.

- Значит, письмо вам. Распишитесь!

Он послушно расписался, закрыл за почтальоншей дверь и прошел с письмом в гостиную. Руки отчего-то дрожали. Долго смотрел на надпись - Л. Собакина, не решаясь открыть конверт. Все же открыл, на колени вывалилось письмо: сложенный вдвое белый лист с напечатанным текстом. По мере того, как Демьян Васильевич читал, его удивление, недоумение и замешательство росли. Содержание письма повергло его в оцепенение. Он дважды перечитал текст. Начинался он обращением: «Господин Локшинов», - без всякого приветствия, сухо и по-деловому. Заканчивался без всяких слов, точкой в конце последнего предложения.

Демьян Васильевич положил письмо на стол, сходил на кухню, выпил горячего чая с мятой и вернулся в гостиную. Втайне он надеялся, что, пока он пьет чай, письмо неким необъяснимым образом исчезнет. Но оно лежало там же, где Локшинов его оставил.

- Господи, - прошептал он. - Может быть, мне все это показалось? И дом на краю леса, и женщина в нем, и та роковая встреча, и страстные наши ночи, и людская молва, и разлука, и сарай, и петля? А теперь мне мерещится это письмо? Просто у меня разыгралось воображение. От одиночества. Или я тронулся умом, причем смолоду. Я скрываю от всех свою болезнь…

Он аккуратно сложил письмо, засунул его в конверт и положил в нижний ящик письменного стола, на самое дно.

- Постарайся забыть, Демьян, - сказал он себе. - И у тебя останется надежда на спасение. Иначе - путь один, в психушку.

Локшинов старался не думать о письме, не открывать ящик, где оно лежало, даже не подходить к столу.

Примерно через месяц пришло второе письмо от Л. Собакиной, такое же, как первое, только в обратном адресе было указано другое почтовое отделение. Содержание тоже было иным, оно как бы продолжало начатое повествование. С каждой строчкой Локшинову становилось все хуже, в голове мутилось…

- Что за дикий бред? - восклицал он, но не мог оторваться от текста, пока не прочитал его весь, до конца.

Второе письмо последовало за первым - на дно нижнего ящика.

Этим дело не кончилось. Письма стали приходить все чаще, они были похожи, как близнецы, - одинаковая бумага, одинаковый шрифт, и только содержание разное. И еще одно отличие заметил Демьян Васильевич - в обратных адресах указывались разные почтовые отделения.

Письма накапливались, и господин Локшинов серьезно опасался за свой рассудок. С одной стороны, визиты почтальонши, конверты и листки с текстом были очень реальны - он мог их видеть, брать в руки, читать, а с почтальоншей изредка перебрасывался парой слов. С другой - то, что излагалось на листках, приводило его в суеверный ужас. Он не верил то своим глазам, то своему уму.

Визит «краеведа», который расспрашивал о том доме в Березине и показывал ему фотографию, окончательно выбил Локшинова из колеи. Что-то непонятное творилось вокруг. Письма… фотография… Он сразу узнал Мавру, как же иначе? Выходит, ее уже нет в живых.

Как сказал незваный гость? Кто-то расправляется с участниками прошлых событий.

- Вот и славно! - прошептал Демьян. - Может, и меня избавят от постылого существования? На том свете хуже не будет…

***

- Тебе понравился Гордей Руднев? - спросил Всеслав у Евы за ужином.

Они решили ничего не готовить сегодня и перекусить в уютном ресторанчике на набережной. Ева заказала жареного судака, а Смирнов - холодную водку и двойную порцию налимьей ухи. Они оба любили рыбные блюда.

- Представительный мужчина Гордей Иванович, несмотря на молодость, - ответила Ева. - Прекрасно держится. Березинскую историю о несостоявшейся свадьбе Кати Зотовой он сначала принял в штыки, но потом поразмыслил и остыл. Мы поговорили. Он вспомнил семейную поездку в Сергиев Посад, в лавру. Екатерина Максимовна решила исповедаться, что и сделала. Но покаяние не принесло ей облегчения. Всю обратную дорогу она нервничала и произнесла такую фразу: «Грех на мне, дети. Батюшка не сумел отпустить».

- Имела в виду ту скандальную эпопею со свадьбой, наверное. Жених-то умер. Вот она и повесила на себя вину.

- Но перед смертью мать Руднева не потребовала, чтобы к ней привели священника. Почему?

Сыщик пожал плечами.

- Забыла. Или ей было не до исповеди, настолько плохо она себя чувствовала. Заранее не позаботилась, а потом так припекло, что врач оказался нужнее батюшки.

- Есть еще одно объяснение, - заявила Ева. - Руднева нашла способ облегчить душу. Раз исповедь не помогла ей, она сделала это по-другому.

- Интересно, как?

Ева отодвинула от себя тарелку, закрыла глаза и глубокомысленно изрекла:

- Постаралась все забыть, например. Или написала исповедь на бумаге, а потом сожгла. Есть разные способы.

Она подняла вверх указательный палец.

Смирнов сопроводил ее движение взглядом. На потолке, искусно изображенные художником, водили хоровод русалки. В самом центре кружились лопасти вентилятора. Водяной, весь заросший зелеными волосами и бородой, грозно следил за рыбохвостыми девами. Ресторан, кстати, так и назвался - «Русалка».

- Подходящее местечко мы выбрали, - усмехнулся сыщик. - Здесь полно «нечистой силы», только речной. Подгадали!

Ева не обиделась на его подтрунивание, она увлеченно рассуждала:

- Что ты думаешь о покойном женихе? Он как-то выпал из нашего поля зрения.

- При чем тут жених? - удивился Всеслав. - Нам еще умерших женихов не хватало. А так - налицо весь джентльменский набор: гадалки, ведьмы, оборотни, черные маги!

Пожилая дама за соседним столиком повернулась в их сторону, внимательно прислушиваясь.

- Тише ты, - наклонилась над тарелкой Ева. - На нас оглядываются.

Смирнов беспечно махнул рукой.

- Пусть. Модная нынче тема!

- Послушай, я насчет жениха, - не унималась Ева. - Он ведь бросил Зотову ради другой женщины. Так?

- Предположительно, - кивнул Славка. - Во всяком случае, по мнению березинских сплетниц, столь коварно он и поступил. Наказание последовало незамедлительно!

- Не иронизируй. Ты не допускаешь, что у него могли быть интимные отношения с новой возлюбленной?

- Почему же? - расплылся в улыбке сыщик. - Очень даже допускаю.

- Отсюда следуют две вещи. Первая: женщина, которая теряет любовника и потенциального мужа, клянется отомстить. Вторая: у нее мог родиться ребенок, уже после смерти жениха. И этот ребенок унаследовал от матери ненависть и мотив для мести.

- По-моему, ты усложняешь, дорогая Ева. Опять возникает вопрос о времени. Почему месть так запоздала? И еще. У русских не настолько горячая кровь, они не горцы, чтобы ребенок мстил за отца, которого в глаза не видел, и вообще… мамаше этого ребенка не следовало уводить чужого мужчину. В их любовном меде полно дегтя!

- Ты не понимаешь, - возразила она. - Ребенок мог толком ничего не знать… и вдруг случайное стечение обстоятельств сталкивает его с виновницей прошлой, полузабытой трагедии. Судьба подбрасывает ему роковое совпадение, он вступает в мучительную борьбу с самим собой, не выдерживает и осуществляет возмездие!

- В тебе пропадает талантливый драматург, - пошутил Смирнов. - Шекспир!

- Не говори мне о Шекспире, - простонала Ева, хватаясь за голову.

- Прости… Может быть, у тебя имеется на примете этот ребенок? Уж больно складный монолог ты произнесла. Столько пафоса. Не шепнешь имечко?

- Шепну, - Ева наклонилась и произнесла вполголоса. - Ирина Руднева.

- Ба! Я так и знал! Догадался, в чей огород летят твои камешки. И есть обоснования сей смелой версии?

- Конечно. Я знаю твой главный козырь против: Ирина Руднева, в девичестве Пастухова, родом не из Березина. Угадала? И родители ее, вернее, отец, проживают в Ставрополе. Ну и что? Разве, потеряв любимого человека, вне себя от горя, мать Ирины не могла уехать, куда глаза глядят? В Грачевку Ставропольского края, например. Будучи беременной, она выходит замуж за некого Пастухова. Сказала она ему о своей беременности или нет, мы не знаем. Возможно, Пастухов уверен, что Ирина - его родная дочь.

- Мама Иры Пастуховой, насколько мне известно, рано умерла, - возразил Всеслав, едва сдерживая смех. - Ее спокойно можно исключить из списка подозреваемых. Хоть это радует.

- Ну и что? Возможно, перед смертью она во всем призналась дочери и поручила ей отомстить за отца.

- Несмышленому ребенку?

- Умирая, она могла оставить девочке письмо… чтобы та прочитала его, когда вырастет. Это мелочи. Слушай дальше! Ирина выросла, переехала в Москву. Возможно, она начинает поиски виновницы смерти отца… или жизнь случайно сводит ее с Рудневым. Сознательно соблазняя Гордея, девушка выходит за него замуж, Екатерина Максимовна становится ее свекровью, а дальше… дело техники. Есть и другой вариант. Совершенно ни о чем не подозревая заранее, Ирина выходит за Руднева, рожает ребенка… свекровь приезжает нянчить маленького Антона, сближается с невесткой и, на свою беду, рассказывает ей историю своей молодости. Надо же ей с кем-то поделиться? Щелк! У Ирины возникает страшная догадка… Скорее всего, Екатерина Максимовна пошла на откровенность с невесткой после неудачной исповеди в лавре. Ведь неприятности начались некоторое время спустя.

- Складно… складно, - улыбнулся сыщик. - А как же возраст Ирины? Березинской истории около тридцати лет, а жене Руднева всего двадцать пять. Загадка природы!

- Может, она скрывает возраст? - неуверенно предположила Ева.

Она понимала, что с цифрами не поспоришь. А жаль! Так все хорошо связывается.

- Сомневаюсь. Выглядит Ирина моложе своих лет, и ее паспорт супруг мог видеть неоднократно. Только не говори, что паспорт поддельный, а на лице она сделала пластическую операцию.

- Не буду, - надулась Ева.

- Кстати, если мы все же допустим, что в смерти Ершовой и Рудневой повинна Ирина, то как быть с остальными?

- У нас нет данных о других случаях. В милиции могли напутать.

- Тебя ли я слышу?! - с притворным изумлением воскликнул Смирнов. - Тогда не объяснишь ли заодно, каким способом Ирина отправляет женщин в мир иной? Черная магия сюда не вписывается. А? «Пришлая» колдунья никак не может быть Ириной Рудневой, даже с бо-о-ольшой натяжкой. Разумеется, оборотень может принять любое обличье… и возраста у него нет. Он не стареет.

- Вот именно! - разозлилась Ева. - Ты правильно подметил.

- Надеюсь, ты не успела сообщить Гордею Ивановичу, что он женат на оборотне?

- Хватит язвить. Лучше скажи, что удалось узнать у Локшинова.

Сыщик помрачнел.

- Ничего.

- Ка-а-ак?

- Представь себе. Он наотрез отказывается говорить на тему Березина, «собачьего» дома, своего пылкого романа и попытки самоубийства. Все отрицает! Мол, сестра Лиза наболтала лишнего по женской склонности преувеличивать, фантазировать и выдавать одно за другое. На фото он взглянул мельком, позеленел и заявил, что не имеет понятия, кто это. Я ему не верю. Демьян Васильевич скрытен и замкнут неспроста.

- Ты оставил ему визитку? - уныло спросила Ева.

- Да. Хотя вряд ли у Локшинова появится желание позвонить.

- Почему он не идет на откровенность? Боится?

Смирнов помолчал, рассматривая рисунок на скатерти - водяные лилии. Он не знал ответа.

- Человек, который решился на суицид, обыкновенно имеет проблемы с психикой, - наконец сказал сыщик. - Он необщителен, насторожен и в каждом видит врага. Насчет Локшинова я судить пока не могу - подождем, понаблюдаем. На мстителя он не похож. Его что-то гложет… то ли страх, то ли… черт знает!

- Придется тебе еще раз съездить в Березин, - решительно заявила Ева. - Хочешь, поедем вместе? Надо разыскать кого-нибудь, кто знал бывшего жениха Кати Зотовой. Женщина, к которой он ушел, наверняка жива.

- А покойная мама Иры как же?

- Вот и проверим, - отмахнулась Ева. - Покажем «преподобной Евлании» фотографию Мавры Ершовой. У нее память получше, чем у брата.

- Есть еще священник из Троице-Сергиевой лавры, которому исповедовалась Екатерина Максимовна, - напомнил Смирнов.

- Да ты что? Во-первых, мы не знаем, кто он. Во-вторых, тайна исповеди нерушима. Он ничего нам не скажет.

Глава восемнадцатая

Игнат Серебров не спал, он ворочался с боку на бок, измучился и наконец встал. За стеной, в соседней комнате кашляла жена. Эти звуки напоминали ему о том, как он виноват перед ней.

Он вышел на балкон - беззвездное небо дышало сыростью. Городские огни проступали сквозь туман. Игнат наслаждался прохладным воздухом с запахом назревающего дождя. Сырость вызвала ухудшение здоровья Зои - ее организм отказывался бороться с болезнью, сдавался.

- За что ты наказываешь меня, Господи? - прошептал Игнат в черноту ночи.

Вместо ответа зашумели кронами деревья внизу, во дворе.

Господин Серебров поймал себя на запретных мыслях, глухо застонал. Жена в тяжелом состоянии, а он думает о… Боже, как мерзко, отвратительно! Но он не мог избавиться от этих постыдных, гадких воспоминаний. Ощущая себя облепленным несмываемой грязью, он, тем не менее, купался в ней, упивался ею, как наркоман, увязший в страшных и одновременно пьянящих иллюзиях.

Вчера Игнат Николаевич привозил домой хорошего врача. Тот долго провозился с Зоей, подробнейшим образом ее расспрашивал, выслушивал легкие и бронхи, велел сделать дополнительные анализы и назначил принимать новые дорогостоящие лекарства.

- Весьма редкий, странный случай, - сказал он ожидающему в гостиной Сереброву. - Не буду утомлять вас медицинскими терминами… в общем, картина следующая: лекарства, которые принимала ваша супруга, не поправили, а усугубили положение. Сердечная и дыхательная функции тесно взаимосвязаны, поэтому… впрочем, вы все равно не поймете всех тонкостей. Да и не нужны они вам.

На вопрос о диагнозе доктор произнес длинную фразу, из которой ни слова невозможно было понять.

- На что мы можем рассчитывать? - попытался уточнить Игнат.

- На Всевышнего, батенька мой, - отвел глаза знаменитый эскулап. - Только на Него. У вашей супруги развивается блокировка… - он махнул рукой с тщательно отполированными, ухоженными ногтями. - Опять я увлекаюсь научными пояснениями! Человеческое тело - тончайшая штука. Если вы думаете, что медицина в этом полностью разбирается, то боюсь вас разочаровать: мы делаем хорошую мину при плохой игре. Увы, увы! Признаюсь без опасений, так как мы с вами люди интеллигентные.

Доктор спросил за визит баснословный гонорар и, преисполненный важности, согласился выпить с господином Серебровым по рюмочке коньяка.

- Вызывайте, сударь, если понадоблюсь, - пожимая на прощание руку Игната, сказал он. - Дело движется к развязке… - он осекся, засуетился и поспешил скрыться за дверями.

Серебров молча постоял, тупо глядя на захлопнувшуюся за врачом дверь, вернулся за стол, налил себе полную рюмку коньяка и залпом выпил. Он хотел выловить у себя внутри какие-то чувства, эмоции… но напрасно. Оглушительная пустота звенела в голове, в сознании же застряла одна мысль: «Я стану свободен и смогу… раз она тоже этого хочет. Никто не узнает».

Он гнал эту мысль, но она не уходила. Она разрасталась и становилась огромной, как гора… черной и огнедышащей. Она показывала на Игната пальцем и дико, истерически хохотала.

- Я схожу с ума… - он смахнул выступившую на лбу испарину. - Что же это такое?! Я тоже болен?

До сих пор у него не ладились две вещи - личная жизнь и отношения с дочерью. Теперь все выглядело гораздо хуже. Смолоду он считал себя порядочным человеком, способным на неразумный порыв, на ошибку - но достойным уважения. Сейчас и этого не было.

Когда доктор, уходя, сказал: «Дело движется к развязке», в душе Игната молнией полыхнуло: свобода! Теперь он сможет… И тут же разряд ушел в землю, потух, сменился тайным раскаянием и горем. Зоя прожила с ним бок о бок многие годы, терпеливо сносила его равнодушие, периодические депрессии, ужасные выходки Карины, возникающие, как в каждой семье, неурядицы. Она умела все сгладить, найти компромисс, не мучила себя недовольством, а его - упреками, никогда ничего не просила. Лучшего друга, жену трудно представить. И чем он заплатил Зое за преданность и любовь?

- Нет, это не я! - ужаснулся Игнат. - У меня не может родиться подобная мысль! Это… чудовищно.

Он отрицал собственные чувства, стыдился их и ненавидел себя за это.

Где-то вдалеке, на западной стороне города начиналась гроза - бледные вспышки молний делали небо призрачным, как казались призрачными Сереброву те мысли, которых он боялся и в которых не смел признаться себе. С неба упали первые крупные капли, эти звуки оглушили Игната, вернули его к жестокой реальности. Хлынул ливень…

Господин Серебров поспешил к жене - как она там? В спальне горел синий ночник, Зоя лежала с открытыми глазами, тяжело, хрипло дышала.

- Ты не спишь?

Лишний вопрос, потому что он и так отлично видел - Зоя проснулась.

- Дождь… - прошептала она. - Открой окно.

- Нельзя, ты простудишься.

- Открой, Игнат, - попросила она. - Мне хуже не будет.

Он распахнул створки, свежесть и звуки ливня наполнили комнату.

- Забыла тебя спросить, - тихо произнесла жена. - Что сказал доктор? Сколько мне еще осталось?

- Зоя! Ты поправишься… он обнадежил меня. Новые лекарства…

- Не лги, Игнат, - перебила Зоя. - Неужели ты не устал лгать? Успокойся, наконец. Тебе не нужно больше притворяться. Бедный, бедный… как это, должно быть, ужасно - постоянно следить за каждым своим взглядом, каждым движением… словом. Теперь ты вздохнешь с облегчением.

Серебров смешался. Его подбородок дрогнул, во рту пересохло.

- Ты… догадывалась?

Она кивнула, приступ кашля помешал ей ответить. Серебров подал микстуру, присел на край кровати.

- И молчала?

- Разве язык повернется говорить о таком? - прошептала она. - Я думать себе запрещала. Пыталась обмануться… Знаешь, получалось…

Он онемел. Выходит, Зоя все знала! Все ли?

- Когда ты поняла?

- Не сразу…

Игнат тешился надеждой, что они говорят о разных вещах. Они оба себя обманывали, даже сейчас, на пороге… смерти? Это слово не выговаривалось, не думалось - оно существовало где-то в стороне, на другом берегу. Наверное, и Зоя не осознавала происходящее до конца.

- Не сразу… - повторила она еле слышно. - Потом… когда мы праздновали юбилей, десять лет совместной жизни.

- Еще тогда?

Она не ответила. Тяжелое молчание повисло между ними. Дождь с шумом лил за окном черной блестящей стеной. В спальне пахло водой, ландышевой отдушкой и микстурой от кашля. Серебров чувствовал себя разоблаченным преступником, боялся поднять глаза на жену. Его грех страшен… ох, и страшен!

- Между вами… что-то было?

- Зоя! Зоя… умоляю тебя, - простонал Игнат Николаевич.

- Мне лучше… уйти, - прошептала она.

- Тебя вылечат, - сказал он, накрывая своей ладонью горячую, сухую руку Зои. - Я привезу другого специалиста, самого лучшего.

Жена улыбнулась. В синем свете ночника ее лицо тоже казалось синим, а губы - черными.

- Знаешь, как говорили древние римляне? Прежде, чем обращаться к врачу, вспомни, сколько врачей умерли. По-латыни это звучит великолепно. Может быть, фразу я немного переврала, но смысл сохранился. Если бы врачи были сильнее болезней, они стали бы кастой бессмертных. - Она замолчала, подавляя приступ кашля. - Я ведь изучала философию, хотела писать научные труды, а судьба сделала меня домохозяйкой. Но я ни о чем не жалею, Игнат. А ты?

Он не мог похвастаться тем же. Виновато опустил голову.

Дождь начинал стихать, его грохот сменился вкрадчивым шепотком.

- Спи… спи… спи… - повторял он.

***

Ева вышла во двор, к машине. Там уже сидел Смирнов, курил, выдыхая дым через приоткрытую дверцу. Серая пелена неба опустилась на крыши домов, моросило. Утренняя холодная сырость пробиралась под одежду.

- Взяла ветровку? - спросил сыщик, когда Ева уселась рядом.

- Да. И зонтик.

Потоки машин еще не успели запрудить улицы, до объездной удалось добраться довольно быстро. Из-под колес летели веера брызг. В низменностях стоял туман.

Ева задремала, а когда открыла глаза, по бокам дороги уже тянулся подмосковный лес.

- Мы не зря едем? - спросил Всеслав, искоса глядя на ее сонное лицо.

- Надеюсь, что нет. Хотя… искать разгадку надо в Москве.

- Зачем же мы тащимся в Березин? - возмутился сыщик.

- Кое-что выяснить.

Он промолчал. Ева смотрела в окно, на верхушки елей, уткнувшиеся в тучи. Тусклые, унылые краски русского ненастья навевали лирическую грусть.

- Как раньше люди на извозчиках путешествовали? - мечтательно произнесла она. - Представляешь?

- Ага, - буркнул Смирнов. - Дождь и грязь из-под копыт летят в лицо, трясет неимоверно, на ухабах подбрасывает, рессоры отчаянно скрипят, кучер, охрипший от ругани, орет на лошадей. Поэзия! На постоялых дворах несет навозом, в избах - вонючие перины, клопы и чай с привкусом сала.

- Ну, ты и расписал!

- Я реалист, дорогая Ева. А российские дороги славились на весь крещеный мир именно этим.

Дождь усилился. Видимость ухудшилась, с трассы пришлось свернуть на узкую ленту выщербленного асфальта. Ева решила еще немного вздремнуть. Ей даже приснился сон: женщина в монашеском одеянии ведет их куда-то в глухую лесную чащу, в руке у нее свеча… а впереди - почерневший от сырости рубленый дом, на крыльце сидит кудлатая собака, воет…

Смирнов разбудил ее у придорожного кафе.

- Ева! Нам еще час ехать, - сказал он. - Пойдем, съедим чего-нибудь горяченького.

В душном низком зале оказалось неожиданно уютно и чисто. Они заказали щи со сметаной, котлеты и квас. Дождь припустил с новой силой, по стеклам текло, и березовая роща за окнами казалась написанной крупными размытыми мазками.

- Ты звонил господину Рудневу по поводу его жены? - спросила Ева. - Спросил, от чего умерла ее мать?

- Он знает это только со слов Ирины. Та утверждает, что ей едва три года исполнилось, когда мать попала в аварию и разбилась. Она работала экспедитором, развозила по деревенским магазинам товары.

- Одна?

- Нет, с водителем. Их фургон на скользкой дороге врезался в трактор, подробностей Ирина не знает. Шофер выжил, а женщина, которая сидела рядом с ним, погибла.

- Руднев поверил?

- У него нет оснований сомневаться. После разговора с тобой ему пришла в голову та же мысль - о женщине, которая увела у Кати Зотовой жениха. Он пристал с расспросами к Ирине. Та клянется, что ее мать родом из Грачевки и что сама она до школы росла в Грачевке у бабушки.

- Не мешало бы проверить, - предложила Ева. - Ирина могла все выдумать. Правда, Ставрополье далековато, но ради клиента…

- Нет уж, в Грачевку я не поеду! - запротестовал Смирнов. - Хватит с меня Березина. Второй раз приходится пилить по этим кошмарным дорогам.

- Вкусные щи, - невинно заметила Ева. - Почти как домашние.

После еды ехать стало веселее, спать расхотелось. Дорожный указатель на Березин Ева встретила радостным возгласом. Городок на окраинах поражал тишиной и запустением, разъезженные грунтовки хлюпали грязью.

- В солнечный день здесь приятнее, - сказал сыщик. - Зелень, деревянные домики с резными ставнями, петухи поют… идиллия. Куда направимся в первую очередь? К «преподобной Евлании»?

- Пожалуй.

Березы в церковном дворе выглядели мрачно - мокрые, с печально обвисшими ветвями. Белые стены храма приобрели свинцовый оттенок, золотые луковицы отсвечивали тусклой медью.

- Нам бы с Евланией повидаться, - обратилась Ева к насупленной старухе, торопливо шагающей под косым дождем к хозяйственным постройкам. Та ниже наклонила голову, зыркнув исподлобья маленькими глазками, недовольно прошипела:

- Она тесто замешивает… святое дело без помех должно ладиться, с молитвой.

- Скажите, что мы от ее брата Демьяна, из Москвы.

Старуха прибавила шаг, скрылась за массивными дверями длинного дома. Из трубы шел дым: видно, просвирки выпекать следовало в настоящей печи, а не в газовой или электрической духовке. Всеслав и Ева спрятались под деревянный навес крыльца.

Спустя пару минут из той же двери вышла Евлания, с красными от усердия или печного жара щеками.

- Опять вы? - сурово спросила она, вытирая руки о фартук из серой холстины. - Зачем пожаловали? Что с Демьяном?

- Ему угрожает опасность, - заявила Ева. - Понимаете…

- Идемте в мою келью, поговорим, - перебила ее Локшинова.

Кельей она называла небольшую опрятную комнатушку с кроватью у окна, узким шкафом и парой стульев. В «келье» пахло мукой, ладаном и дрожжами. В углу теснились иконы, теплилась скромная лампадка. Из окна была видна стена храма, каменный крест с полустертой надписью.

- Что с братом? - повторила свой вопрос Евлания. - Он здоров? Мы ведь с ним вдвоем из всей родни остались.

- Пока здоров, - многозначительно ответил сыщик. - А вот одна женщина умерла… при невыясненных обстоятельствах. Вы ее знали?

Он достал из папки и показал Евлании снимок, где молодая Ершова с соседкой стояли у подъезда.

- Отведи, Господь, спаси и помилуй, - размашисто перекрестилась на икону несостоявшаяся монахиня. И только потом перевела взгляд на фотографию, отшатнулась. - Кажись, она… «пришлая»! Выходит, ее черная душа отправилась в ад! Молиться за нее буду.

- Посмотрите внимательнее, это действительно та женщина, что проживала около тридцати лет назад в том самом «собачьем» доме у леса?

Локшинова протянула было руку взять снимок, но не решилась, отдернула.

- Точно не могу утверждать, - ответила она. - Похожа вроде. Я ее тогда в нервном возбуждении не разглядела как следует. У той коса была, а у этой… волосы распущенные, до плеч. Нет… не помню. Сразу показалось: она - а теперь не знаю. Сколько годков прошло!

У Евы от разочарования вытянулось лицо. Настроение упало. Оно стало созвучно затяжному дождю за окном.

- Спасибо вам, Елизавета Васильевна, - сказал Смирнов, вставая со стула. - Мы пойдем.

Он незаметно пожал руку Евы - мол, я предупреждал, что зря едем. Она сердито вздохнула.

- Вы зачем приходили-то? - спохватилась Локшинова. - Демьян что-нибудь велел передать?

- Да, - соврал сыщик. - У него все хорошо. Живет, работает.

Фотография Мавры произвела на Евланию такое впечатление, что женщина забыла об опасности, которая, по словам гостьи, угрожает ее брату. И хорошо, а то пришлось бы выдумывать объяснения.

- Ну, слава богу! А то у меня сердце не на месте. Погода, наверное, тоску наводит.

Глаза Локшиновой беспокойно бегали, пальцы теребили края фартука, но «преподобная» молчала.

С зонтика Евы, поставленного у двери, натекла на чисто выскобленный пол лужица воды. Она извинилась.

- Пустое… - махнула рукой Евлания, с облегчением провожая гостей. - Храни Господь!

Уже в машине Ева выразила свое неудовольствие короткой памятью Локшиновой.

- Показалось ей! Они с братом явно что-то скрывают!

- Не думаю, - возразил Всеслав. - Нелегко узнать человека по фотографии, если ты плохо с ним знаком, да еще спустя десятки лет. Будь снисходительна, Ева. Нельзя подозревать людей из-за того, что они в чем-то не уверены. Частенько свидетели на опознании живого человека вспомнить не могут, а тут снимок черт знает какой давности.

- Ладно, ты прав. Куда мы едем?

- В больницу. Поговорим еще раз с докторшей Лидией Михайловной, очаровательной пожилой дамой. Ее муж лечил больного жениха Кати Зотовой.

- А с самим мужем можно встретиться?

- К сожалению, он умер, - нахмурился сыщик.

Им повезло, докторша находилась в своем кабинете, вела прием больных. Чисто формально, впрочем. В маленьком коридорчике у двери с надписью «Дерматолог» было пусто. Несколько стульев с потертыми сиденьями сиротливо стояли у стены.

Смирнов деликатно постучал.

- Войдите, - прозвучало из кабинета.

Лидия Михайловна пила чай. Она отставила чашку в сторону и улыбнулась.

- Снова вы? На сей раз не один?

- Моя коллега, корреспондент областной газеты, - солгал сыщик, представляя Еву. - Нас заинтересовала история вашего городка. Решили приехать вместе.

- Вы позволите? - спросила Ева, в подтверждение его слов доставая из сумки фотоаппарат. - Запечатлеем вас для потомков.

Старушка добродушно рассмеялась, порозовела от удовольствия. Ева сделала пару кадров, подсела к докторше и начала расспрашивать о березинском житье-бытье. Незаметно подвела к рассказу о прошлых событиях.

- Мы разыскали Катерину Зотову в Москве, - говорила она. - К несчастью, поздно. Она недавно умерла. Похоже, от той же самой болезни, что и обманувший ее жених. Вот какие странные совпадения случаются в жизни.

- Как? - удивленно уставилась на нее поверх очков Лидия Михайловна. - В самом деле?

- Ваш покойный муж, кажется, лечил молодого человека, - вмешался Смирнов. - Вы не помните его фамилию?

Старушка сдвинула брови, задумалась.

- Это имеет значение для читателей газеты?

- Мы хотим описать необычные, трагические судьбы реальных людей, - бросилась спасать положение Ева. - И через них показать все стороны жизни: не только патриотизм, профессионализм или творчество, но и любовь, ревность, возмездие.

- Да-да… - растерянно пробормотала докторша. - Вероятно, вы правы. Материал не должен быть сухим. Фамилия того человека была Нароков, муж много рассказывал о нем, да и городские сплетницы судачили. Нароковы жили с нами по соседству, а мой супруг был участковым врачом.

- А женщину, к которой он ушел, бросив Катю Зотову, вы случайно не знаете? Как потом сложилась ее судьба? Вышла ли она замуж?

Лидия Михайловна отрицательно покачала головой. Она не знала.

- Кто-нибудь из Нароковых еще жив? - спросил Всеслав. - С кем можно побеседовать?

- Родители умерли, но в том доме, по-моему, проживает их дочь. Мы иногда встречаемся в магазине.

Она назвала адрес.

Смирнов и Ева поболтали еще для вида о том о сем и удалились.

Дождь перестал. Дороги развезло, и сыщику приходилось ехать очень осторожно, чтобы не застрять в жидкой грязи. У дома Нароковых росла огромная старая ель, ее ветви ложились прямо на крышу. С деревьев капало. По узкой тропинке, вымощенной обломками кирпичей, «корреспонденты» прошли к крыльцу.

На стук обшарпанная дверь резко отворилась, неприветливая седая женщина пригласила их в кухню с давно не беленным закопченным потолком.

- В комнатах не убрано, - угрюмо сообщила она. Как будто кухня блистала чистотой!

- Вы Нарокова? - спросила Ева. - Мы интересуемся историей вашей семьи. Хотим написать очерк.

Женщина подняла на нее выпуклые водянистые глаза с тяжелыми веками.

- С какой радости? Да и о ком писать-то? Умерли все, я одна осталась.

- У вас был брат?

- Ну, был… Виталием звали. Тоже умер, еще в молодости.

- А что с ним случилось? - не отставала Ева.

- Какая разница? - вздохнула Нарокова, и ее большая рыхлая грудь всколыхнулась. - Болел.

- Он был женат?

- Послушайте, - с угрожающими нотками в голосе произнесла хозяйка. - Какое вам дело до моего покойного брата?

- Вы не волнуйтесь, - пришел Еве на помощь сыщик. - Мы собираем данные о старожилах Березина. Хотите, мы вас сфотографируем?

- Вот еще! - растерялась женщина. Ее неповоротливый ум зашел в тупик, а гостям только этого и надо было. - Какой я старожил? Мне только шестьдесят два исполнилось. А брат мой не успел жениться. Я же объясняю - умер он. Невеста у него была… одна, потом другая. Несчастливые мы, Нароковы. От меня муж давно ушел, детей нет; про брата и говорить нечего. Собирались свадьбу играть, а пришлось устраивать похороны.

- Невеста вашего брата жива?

Хозяйка неуютного дома разговорилась и уже не реагировала на вопросы так агрессивно.

- Которая из них? Первая или вторая?

- Обе.

- Первую Катькой звали, она медсестрой в больнице работала. Когда они с Виталием рассорились… вернее, он ее на другую променял, Катерина уехала. На злое дело решилась, чтобы жениха себе вернуть! - водянистые глаза Нароковой налились кровью. Видать, обида до сих пор не прошла. - Больше я про нее ничего не знаю.

- А почему ваш брат бросил Катю? - спросила Ева.

- В другую влюбился. Сердцу не прикажешь! Нешто за это смерть полагается? Мужья, и те от законных жен уходют.

Смирнов, подыгрывая Нароковой, спросил:

- Вторая-то небось красивая была, раз чужого жениха увела?

- Лариска? Обыкновенная баба. Что в ней Виталий нашел? Она его недолго оплакивала, через полгода замуж выскочила за моряка. Тот ее увез во Владивосток. И вся любовь!

- Во Владивосток? - огорчилась Ева. - Вы ничего не путаете?

- Она года два тому назад приезжала, на кладбище ходила… там мы и встретились. Поговорили, поплакали. У нее два сына выросли, в пароходстве работают, внуки уже есть. А в Березине она дом продавала, могилы родителей в порядок приводила, ну и к Виталию зашла… по старой памяти.

Нарокова со слезами на глазах рассказывала о болезни и смерти брата, о том, как Катька-змея бегала к пришлой ведьме, сделала ему «на смерть». И как осталась безнаказанной.

- Разве такое докажешь?

Благодарные слушатели кивали, поддакивали.

От Нароковой Смирнов и Ева вышли в недоумении. Все ниточки оборвались. Ни Лариса из Владивостока, ни сестра Виталия не подходили на роль мстительниц. Предположение, что роковая разлучница - мать Ирины Рудневой, тоже рассыпалось.

- Нам с тобой остается только съездить во Владивосток, и лично убедиться, что Лариса никуда не отлучалась из города в течение последнего года. А потом махнуть в Ставрополье, проверить подробности смерти другой подозреваемой. В общем, будем бороздить и бороздить необъятные просторы нашей великой родины! - в сердцах воскликнул сыщик. - О, я совершенно упустил Волоколамск! Возможно, одна из племянниц покойной Екатерины Максимовны одержима жаждой мести.

- Лариса приезжала в Березин два года назад, - вяло возразила Ева.

- Оставь, дорогая! По-твоему, она звонила мамаше Руднева из Владивостока? Мы отлично понимаем, что промахнулись.

Глава девятнадцатая

Межинов ни у кого не видел таких пепельно-русых, шелковистых волос, как у Карины. Он бы гладил и гладил их - вот и весь смысл его жизни. Смысл… странное слово. Как определить: он есть - или его нет?

- Рудольф?

От одного только звука ее голоса Межинова пронизывал электрический разряд.

- Что?

- Ты правда меня любишь?

Он промолчал. В груди стало горячо, как в жерле вулкана.

- А ты меня? - прошептал он. - Знаю, знаю… можешь не говорить. У тебя есть любовник. Почему вы не поженитесь?

- Он не хочет. И потом, он уже женат. - Карина закашлялась. - Теперь я еще и кашляю. Зачем ему больная женщина?

- Ты не больная! - с жаром возразил Межинов. - Это пройдет.

- Ты тоже женат, Рудольф. И тебе тоже не нужна доходяга.

- Замолчи…

Он закрыл ей рот поцелуем.

- Нет такой любви, как я хочу! - сказала она, отдышавшись. - Невозможно любить так. А по-другому мне не надо. Я бы не смогла жить, как твоя Света.

Он не знал, что сказать. Она и не ждала ответа, разговаривала, будто сама с собой.

Межинов боролся с нарастающим желанием. Карина позволяла лежать рядом, гладить ее тело, целовать… и не более.

- Я для тебя запасной игрок, - сказал он, опираясь на локоть и заглядывая в ее черные глаза.

- Вообще жизнь - ужасный обман… Ее задача - обуздать тебя, объездить и накинуть седло. Сделать ручным. И потом, если ты поддался, она начинает тебя погонять. Ей нельзя поддаваться, Рудольф!

Он не сдержал порыва, навалился на Карину, взял ее почти силой. Она сопротивлялась, и это только сильнее его распаляло. Карина знала, как довести его до умопомрачения - смеялась и выскальзывала, отталкивала… потом сдавалась… На краткий, мимолетный миг она давала ему почувствовать себя победителем. Ее глаза закрывались, а из сомкнутых губ вырывались глухие стоны.

- Ты готов умереть вместе со мной? - спрашивала она, когда Межинов медленно приходил в себя после этой захватывающей, чувственной интимной игры.

- Я хочу жить вместе с тобой…

Карина отрицательно повела глазами. Рудольф Петрович рывком поднялся, пошел принимать душ. Через час ему надо быть на работе. Суеверный страх мешал ему спросить о здоровье Зои Павловны. Пожалуй, только во время любовных забав он забывал о расследовании странных смертей. В голову приходили несусветные мысли то о таинственном вирусе, вырвавшемся из секретной лаборатории, то об экспериментах по психическому воздействию, то о мистических культах. Межинов не узнавал себя. Он словно попал в ирреальный мир, где происходили вещи, доселе невиданные.

Добравшись наконец до управления, он вызвал к себе заместителя.

- Ну, как идут дела, майор? Нашли последователей культа Святой Смерти?

Тот опустил глаза. Культов в Москве - хоть отбавляй, но о таком пока неизвестно.

- Не прижилась еще у нас эта зараза, - сказал он.

- Вы проверили окружение Игната Сереброва?

- Проверяем. Пока ничего… «Интерком» крепко стоит на ногах, бизнес он ведет цивилизованными методами…

Густые брови майора то поднимались, то опускались в такт словам. Закончив докладывать о фирме Сереброва, он перешел на семью. И здесь Межинов не услышал нового для себя: семейство Серебровых он и так знал вдоль и поперек. Можно сказать, рос вместе с Кариной. Они познакомились по дороге в школу.

- Жена Сереброва, Зоя Павловна, серьезно больна, - продолжал между тем майор. - Из квартиры практически не выходит. Я поручил оперативнику осторожненько побеседовать с участковым врачом - он твердит о гриппе или респираторной инфекции, которая осложнилась и плохо поддается лечению. Серебровы еще пользуются услугами страховой медицины, но и там - весьма неохотно, правда, подтвердили диагноз, разбавив его кучей дополнительных терминов.

- У Серебровых бывают друзья, знакомые?

- По-видимому, исключительно редко. За время наблюдения к ним никто не приходил, кроме медиков. Завсегдатай - теща Сереброва, которая помогает по хозяйству и ухаживает за дочерью. Она дружит с соседкой Серебровых, пенсионеркой Вдовиной - недавно поделилась с ней впечатлениями от рассказа Зои Павловны. Той якобы привиделся призрак Смерти, который вручил ей кольцо. Самое удивительное - кольцо жена Сереброва принесла домой. Оно из дешевого металла, но где Зоя Павловна его взяла? Соседка считает все это выдумками. У Серебровых, мол, фантазии разыгрались непомерно - денег-то куры не клюют, заниматься нечем, вот и лезет всякая чушь в голову. Карина Игнатьевна, дочь Сереброва, незамужняя, проживает отдельно, родителей навещает редко.

Заместитель деликатно кашлянул. Оперативник доложил ему, что видел на Осташковской улице автомобиль Межинова, а потом и самого подполковника, входящего в тот подъезд, где находится квартира Карины Серебровой. Интерес начальника к этой ситуации, по крайней мере, стал понятен.

Рудольф Петрович хотел задать вопрос: похож ли случай с Зоей Серебровой на печально известные случаи, которые без успеха расследовал майор, но не решался. Боялся услышать подтверждение своих опасений? Все же он пересилил себя, спросил.

- В общем, картина похожа, - ответил заместитель. - За исключением некоторых фактов. Серебровы не ударились в панику, никуда не сообщали об угрозах, наверное, восприняли происходящее как должное. То есть у них не закралось мыслей о чьем-то злом умысле.

- А он есть, этот умысел? - с нажимом уточнил подполковник.

- Один Бог знает…

- Вы можете что-либо добавить к сказанному? - продолжал давить на подчиненного Межинов. - Или мы будем уповать на Всевышнего?

Заместитель поднял на него красные от бессонницы глаза.

- Думаю, нам не стоит игнорировать высшие силы, - полушутя сказал он. - В этом деле они играют не последнюю роль.

- Вот как?

Межинов резко встал, подошел к окну. Мокрые тротуары, деревья и дома утопали в белесой дымке. Город затаился под этой сумрачной завесой, замер в ожидании будущих событий. Кто или что предопределяет их ход?

- Я могу идти? - спросил майор.

- Идите…

«Говорить или не говорить ему о Смирнове? - думал заместитель Межинова, шагая по коридору в свой кабинет и взвешивая все «за» и «против». - Как он это воспримет? Теперь, когда дело коснулось лично Рудольфа Петровича, он будет рад любой вспомогательной информации. Надо посоветоваться с сыщиком. Одна голова хорошо, а две - лучше».

Успокоившись народной мудростью, майор закрылся в кабинете и набрал номер Всеслава.

***

- Ну, и что мы имеем? - ехидно спросил Смирнов, когда они с Евой затемно вернулись в Москву.

- Дождь, - сказала она. - Он как шел, так и идет.

Влажное дыхание мокрой земли, деревьев скользило по их лицам. С неба сыпалась водяная пыль. Фонари отражались в лужах.

- И это ты называешь дождем? - усмехнулся сыщик.

Они шли к подъезду своего дома. Волосы Евы покрылись серебристыми капельками, на губах блуждала улыбка.

После душа и ужина с красным вином Славка прилег - он просто отдыхал, без мыслей и рассуждений. Устал ходить по кругу. Руднева умерла, и на этом можно поставить точку, признать свое поражение. Или заблуждение.

- Нельзя сдаваться, - твердила Ева. - Мы близки к разгадке.

- А по-моему, мы дальше от нее, чем когда бы то ни было! - вздыхал он.

- Искать следует здесь, в Москве.

- Какого же черта мы делали в Березине? - возмущался Смирнов.

- Отбрасывали побочные версии, - не терялась Ева. - Знаешь, как Микеланджело создавал свои знаменитые статуи? Отсекал от куска мрамора все лишнее. Вот так и рождаются гениальные творения.

Она была полна энтузиазма, а сыщик - скепсиса. Вялотекущее, призрачное расследование, где все зыбко, словно на ощупь, повергало его в спячку. Наверное, он соскучился по стрельбе, погоням или хорошей драке. Пора размять затекшие мускулы.

- Мой интеллект оцепенел, - признался Всеслав. - Он не в состоянии справиться с проблемой. Задача со всеми неизвестными ему не по зубам.

- Когда все слишком сложно, надо сделать паузу. Из хаоса что-нибудь да появится.

- Локшинов. Это наш последний шанс.

Ева закрыла глаза, задумалась. Демьян Локшинов не хочет говорить о прошлом. Значит, у него есть причина молчать. Как же вызвать брата «преподобной Евлании» на откровенность?

- Давай придумаем какой-нибудь трюк, - предложила она. - Много лет назад этот человек пережил сильнейший стресс. Понимаешь, психика имеет несколько степеней защиты: сознание как бы отгораживается от болезненного воспоминания, воздвигает вокруг непроницаемые стены. Оно упорно не желает смотреть на источник страданий. Но часто нечто похожее - подобный случай, может произвести хороший эффект. Клин клином вышибают!

Легкий храп был ей ответом. Смирнов безмятежно раскинулся на диване, уснул сном праведника.

Ева отправилась делать ревизию своего гардероба.

- Какой наряд подошел бы женщине-оборотню? - шептала она, перебирая платья и юбки. - Черное, длинное… вот это, пожалуй.

Из шкафа были извлечены юбка: в складку из темно-синего шифона, черная кружевная накидка и бархатный корсаж того же цвета. Не хватало парика. Волосы Евы, слишком светлые для образа колдуньи, следовало спрятать.

«Ну, парик я куплю, - примеряя у зеркала отобранные вещи, думала она. - Лицо подкрашу… в темноте сойдет!»

Адрес Локшинова она переписала из блокнота сыщика, прикинула по карте города, где это. И тоже отправилась спать.

Утром Смирнову позвонил майор, с которым они встречались в баре «Червовый король».

- Ты где пропадал? - спросил бывший сослуживец. - Я тебе вчера раз пять звонил.

- Отдыхал за городом, - схитрил сыщик.

- Как бы нам поговорить с глазу на глаз?

- Давай через час там же, в «Червовом короле», он открыт круглосуточно. Получится?

- Не примелькаемся? - усмехнулся майор. - Ладно, шучу. Буду.

Всеслав торопливо побрился, сделал еще пару звонков, на ходу выпил чашку кофе, поцеловал сонную Еву в щеку.

- Куда в такую рань? - удивилась она. - Я хотела уточнить про Локшинова. Когда он дома бывает? Ты выяснил?

- Демьян Васильевич работает сторожем на автостоянке. График его дежурств я переписал, надо бы понаблюдать за ним.

- А как он выглядит?

- Красивый мужик, хоть и в возрасте. Представь себе Евланию в брюках, рубашке, без платка и с короткой стрижкой. Все, я бегу!

- Очень смешно, - сердито проворчала Ева вслед Смирнову.

Он приехал в бар раньше майора минут на пять, заказал баварского пива и креветок. На сегодня у него даже не было плана - что делать, куда идти. Ева подкинула идею слежки за Локшиновым. Чем не занятие? Авось, глуховатый сторож с внешностью киногероя выведет на загадочного киллера, в которого - положа руку на сердце - сыщик не верил. Или покажет дорожку в логово черных магов, что и вовсе из области очевидного-невероятного.

- Посмотрим… - пробормотал Всеслав, жуя креветку.

- Сам с собой беседуешь? Вижу, дело дрянь! - Майор с натянутой улыбкой уселся напротив. - Угадал?

- Ага. Угощайся.

Бывший сослуживец пил пиво, не спешил начинать разговор. Смирнов тоже помалкивал. Ждал.

Повар поставил на открытый огонь обжариваться нанизанные на вертел куски мяса. По залу поплыли запахи специй и перца.

- Как там твои бабушки-пенсионерки? - вяло поинтересовался майор, потягивая носом. - Сказочный аромат!

- Какие бабушки? - прикинулся непонимающим сыщик.

- Напуганные до смерти старушки.

- А-а, те! Почивают с миром на кладбище. Ты не темни, майор. Если есть новости, говори.

- В том-то и штука, что говорить нечего, - в свою очередь схитрил майор. - Может быть, ты больше преуспел?

О Серебровых, за которыми он установил наблюдение по личному поручению начальника, заместитель Межинова решил умолчать. А подробностями предыдущих случаев он уже со Всеславом делился.

- Вас много - я один, - саркастически улыбнулся сыщик. - Вам и карты в руки! Что тебя привело ко мне, дорогой? Кто-то еще умер от страха?

- Пока нет. Но тенденция наметилась.

- Я бы рад помочь, - уже серьезно сказал Смирнов. - Да нечем. Тыкаюсь туда, сюда… и все без толку. Скользкое дело. Корнями тянется в городок Березин: примерно тридцать лет назад там умер от болезни с похожими симптомами некий Виталий Нароков, неверный жених.

Он в двух словах описал майору события тридцатилетней давности.

- Такие симптомы у каждого: гриппа или простуды, - мрачно заметил бывший сослуживец. - Поди, разберись!

- Но не каждый от них умирает. Причем после того, как бросил одну женщину ради другой.

- Если поездить по этим тихим городкам, где по ночам от тоски даже собаки воют на луну, и не таких историй наслушаешься, - возразил майор. - Что же предпринять?

- Ума не приложу, - ушел от ответа Смирнов.

Он подозвал официанта, заказал еще пива. О Гордее Рудневе сыщик в разговоре не упоминал, не называл и фамилию его покойной матери - сохранял тайну клиента. Так, обрисовал картину измены и ревности в общих чертах.

- Может, и существует это… проклятие или порча, - процедил сквозь зубы майор. - Раньше я бы ни за что не поверил, доказывал бы с пеной у рта материалистические принципы бытия. А теперь… иногда думаю: чего только на свете не бывает?

Всеслав деликатно промолчал.

- Вкусное пиво, - оценил угощение заместитель Межинова. - Ладно, спасибо за информацию. Пойду сопоставлять факты, наведу кое-какие справки. Если что, звони - поделюсь.

Он, сутулясь, прошел между столиков к выходу.

После вчерашнего дождя парило. Косые солнечные лучи падали на выложенный каменными плитками пол зала через открытые настежь окна. Смирнов спросил счет, расплатился и вышел. Кроме наблюдения за Локшиновым, заняться было решительно нечем.

Слежка за Демьяном Васильевичем наводила сон. Сыщик предусмотрительно накупил газет, запасся сигаретами и семечками. И все равно беспрерывно зевал. Сидеть в машине было жарко… тень липы, под которой Всеслав устроил пункт наблюдения, переместилась; солнце нагревало крышу салона. Хотелось пообедать и улечься, подремать часок в прохладе комнаты.

Сторож Локшинов сидел в наполовину стеклянной будке охраны, слушал радио - шлягеры, новости, снова шлягеры гремели на всю площадку. При плохом слухе такая громкость была нормальной, но при хорошем - утомляла.

Смирнов, морщась, старался пропускать мимо ушей в который уж раз запущенный «по заявке автомобилистов» хит Верки Сердючки. «Все будет хорошо, я это зна-а-аю!» - доносилось до него со стоянки.

- Волшебные слова. Люди сами себя уговаривают, - пробурчал он, закуривая. - Им хочется загипнотизировать «птицу счастья»!

Локшинов несколько раз выходил - по-видимому, в туалет. Один раз он оставил вместо себя какого-то паренька в униформе, а сам бегал в магазин за пирожками, кефиром и минералкой. Ни черной магией, ни заказными убийствами здесь и не пахло.

Сыщик изнывал от голода, духоты и одолевающей его сонливости. Газеты он перечитал от корки до корки, от скуки взялся за кроссворды. На автостоянке происходили какие-то перемещения - кто-то ставил машину, кто-то выезжал. Водители общались с Локшиновым, но никто посторонний к нему не подходил.

«Что значит посторонний для платной стоянки? - спрашивал себя Всеслав. - Подобное место - отличная ширма для поддерживания связи, если ее желательно скрыть. Поставил машину, перебросился парой слов с охраной: все выглядит естественно. Хотя… о какой еще связи можно думать, глядя на Локшинова? Он глуховат, ему кричать надо. И вообще, злоумышленник из Демьяна Васильевича никудышный. А слежу я за ним потому, что в голову больше ни одной путной мысли не приходит».

С трудом дождавшись вечера, когда у Локшинова закончилось дежурство, сыщик двинулся за ним следом. Тот явно не спешил домой - зашел в чебуречную, перекусил за стойкой у окна. Было видно, что человек чем-то озабочен, погружен в себя, и окружающие его не интересуют.

Пройдя пару остановок пешком, Демьян Васильевич все же втиснулся в переполненный автобус. Стемнело. Зажглись голубоватые фонари, витрины и рекламные щиты. Остывал нагретый за день асфальт. На своей улице «объект» наблюдения вышел, направился дворами к дому.

Смирнову пришлось оставить машину. Господин Локшинов шел, не оглядываясь, - следить за ним было легко. У подъезда он приостановился… женский голос громко окликнул его из темноты.

- Демья-а-ан!

Силуэт дамы в длинном одеянии смутно вырисовывался на фоне стены. Демьян Васильевич замер, вглядываясь в призрачное видение. Со зрением у него дела обстояли не блестяще, но лучше, чем со слухом.

- Демья-а-ан! - простонал голос. - Иди ко мне! Я жду-у-у…

- Кто… ты? - хрипло спросил Локшинов. - Ле… лесная фея?

- Я-а-а…

- Подожди! - выкрикнул он. - Я понял! Я… хочу быть с тобой! Если ты умерла, то и мне пора.

- Тебе нельзя-а-а…

Локшинов весь горел от возбуждения, у него даже слух прорезался - впервые за долгие годы.

- Почему? - хрипел он. - Почему нельзя? Возьми меня с собой!

- Не-е-ет…

- Что мне сделать?!

- Расскажи все… все…

- Кому?

Демьян Васильевич с неожиданной прытью метнулся к силуэту, споткнулся и едва не упал. Когда он поднял голову, женская фигура исчезла. Локшинов протянул руки в темноту и пошатнулся. Он был раздавлен, уничтожен.

Сыщик с нарастающим изумлением следил за разворачивающейся перед ним сценой. Когда таинственный силуэт метнулся в кусты, он бросил Демьяна и ринулся за «призраком».

Глава двадцатая

- Куда ты? - с плохо скрытой неприязнью спросил Руднев у Ирины.

Она одевалась перед зеркалом.

- Этот подходит? - обернулась Ирина к мужу, прикладывая к блузке легкий шарфик василькового цвета.

- А с кем Антон останется?

Она вздохнула, положила шарфик на подставку зеркала.

- Не знаю… с тобой. Ты же не хочешь нанимать няньку?

- Я боюсь нанимать няньку, - делая акцент на слове «боюсь», поправил ее Гордей Иванович. - Ты же видишь, что происходит. При наших обстоятельствах пускать чужого человека в дом просто опасно!

- После смерти Екатерины Максимовны все прекратилось. Ой, прости! - спохватилась Ирина, увидев в зеркале отражение его лица. - Ну… пора смириться с неизбежным.

- Смириться?

- Моя мама умерла, когда я еще под стол пешком ходила. Жалко, горько, но что же делать, Гордей? Нельзя хоронить себя вместе с покойником!

- Ты мою маму так и при жизни называла - Екатерина Максимовна, - удрученно заметил Руднев. - Она не стала тебе родной.

- Я вообще забыла, как произносится слово «мама»… в этом нет злого умысла. Наши отношения со свекровью были достаточно теплыми. Не цепляйся к мелочам, ради бога!

В квартире работал кондиционер, и воздух был слишком холодным, тогда как за окнами сияло солнышко. В этом Рудневы расходились: Ирине нравилась прохлада, а Гордею Ивановичу - жара. Он чувствовал себя комфортно при температуре выше двадцати пяти градусов.

В спальню родителей, шлепая босыми ножками по паркету, вбежал Антон. Он залез на кровать, раскашлялся. У Гордея Ивановича екнуло сердце.

- Он что, простыл?

- Да нет вроде, - легкомысленно ответила Ирина. - Не поднимай панику!

- У меня горлышко першит, - смешно коверкая слова, заявил ребенок. - Кха-кха!

Он заметил, какой эффект произвел на отца его кашель, и пустился развивать интересную игру.

- Он кашляет! - с испугом воскликнул Руднев. - Надо вызвать врача! Звони немедленно. Или нет… я лучше сам отвезу его в больницу. Одень ребенка, Ира.

Она с недоумением уставилась на супруга.

- По-моему, это слишком, Гордей! Дети частенько кашляют… У Антоши немного болит горло от мороженого, которого он переел вчера на прогулке. Не стоит тащить его в больницу из-за ерунды.

- Здоровье единственного сына ты называешь ерундой? - взорвался Руднев. - Вспомни, где моя мать, которая тоже просто кашляла! Или ты намеренно закрываешь на это глаза, или… знаешь больше, чем стараешься показать. Сколько раз я просил тебя не включать этот чертов кондиционер! У нас в квартире, как в погребе! Мама постоянно мерзла, жаловалась, что у нее ноги леденеют. Но ты и слышать не хотела о коврах! Малыш тоже бегает босиком… У тебя замерзли ножки, сынуля?

- Замерзли! - охотно подтвердил Антон, забавляясь игрой. Он не понимал, что разговор родителей превращается в ссору.

- От ковров полно пыли, - возразила Ирина. - А ребенок пусть закаляется. Ему это только на пользу пойдет.

- Одевайся, Антон! - потребовал Гордей Иванович. - Поедем к врачу.

- Не хочу в больницу… - захныкал мальчик.

Ирина замечала, что муж последнее время не в себе, но не понимала, насколько далеко зашли его раздражение и страх.

- Оставь ребенка в покое, - решительно сказала она. - Ладно, я никуда не пойду, посижу сегодня с ним. Отправляйся в свой офис, Гордей, и выпей чего-нибудь. У тебя нервы расшатались.

Он едва сдержал готовое сорваться с языка ругательство, вздохнул глубоко. Что это с ним? Руднев хотел остановиться - и не мог.

- Как умерла твоя мать? - повернулся он к Ирине.

- Я уже говорила: разбилась на машине. Ты не веришь? Но это же глупо! И вообще, при чем тут моя мама? Ее давно нет в живых… Какая разница, отчего и как она умерла?

- Замолчи, - Руднев прижал пальцы к вискам. - Не лги мне. Я никогда тебя не спрашивал о… твоем прошлом. Может быть, настало время откровения?

Маленький Антон притих и только переводил глаза с одного родителя на другого.

- Что за намеки? - вспылила Ирина. - Я никогда не скрывала, кто я… ты все прекрасно знал.

- Видимо, не все.

- Ах, вот как! - она вскочила и вышла из комнаты.

Руднев постоял секунду, как в ступоре, и поспешил за ней. Жена стояла в кухне, у окна, по ее лицу текли слезы.

- Мне, наверное, стоит уйти от тебя, - сказала она безжизненным, потухшим голосом. - Я с самого начала понимала, чем все закончится. Сказок в жизни не бывает, на то они и сказки.

Руднев испугался, но не подал виду. Он решил непоколебимой твердостью, даже жестокостью образумить Ирину. Как глава семьи, он не может допустить, чтобы… чтобы…

- Пожалуйста! Отправляйся на все четыре стороны! - ужасаясь своим словам, выпалил Гордей Иванович. - Но Антона я тебе не отдам. Мальчик не должен расти на подмостках!

Он рассчитывал на материнские чувства супруги: она не бросит ребенка. Ирина вздрогнула, как от удара, побледнела.

Еще не закончив фразу, он уже горько сожалел о сказанном. Что это он набросился на жену? Страх потерять ее и сына делает его безумным.

- Это ты лгал! - со странным спокойствием возразила она. - Все, все… лгал! И о любви, и о нашем будущем счастье! Я в самом деле глупая, что поверила.

Руднев опомнился. Его тактика возымела не совсем тот эффект, на который он надеялся. Часто применяя в бизнесе этот прием - демонстрируя незаинтересованность в партнере, он добивался согласия на свои условия. Но любовь - не бизнес. Он все перепутал!

- Ирина, - забормотал Гордей Иванович, ощущая непоправимость момента. - Прости! Извини меня. Я… говорю гнусности. Будь же снисходительна. Пойми, что я беспокоюсь о тебе и Антоне. Я боюсь за всех нас… Что-то холодное, скользкое, смертельно опасное вползло в наш дом. Откуда? Мама стала первой жертвой. Последней ли?

- Глядя на тебя, уже ясно, что нет.

Ирина отвернулась и стала смотреть в окно - во дворе, так же, как и вчера, и три дня назад, зеленели деревья; дворничиха подметала асфальтовые дорожки; два соседских далматинца нюхали чахлые цветы на клумбе, а домработница, которая их выгуливала, тщетно пыталась оттащить собак. Эта незатейливая картина вдруг потеряла свои краски, стала безжизненной, даже какой-то механической. Ирина удивилась, как раньше обычные вещи могли радовать ее.

- Почему ты молчишь? - донесся до нее голос Руднева.

- Жаль… - вздохнула Ирина.

- О чем ты?

- Жаль, что нет любви. Загладин был прав: существуют только секс, расчет и деньги! Раз так, мне плевать на нашу великую семью! Я думала, у меня есть не столько муж и любовник, сколько друг… и, как всегда, ошиблась.

- Кто такой Загладин?

- Мой бывший сутенер! - слезы Ирины высохли от злости, на щеках загорелись красные пятна. - Он тоже лгал. Сделал меня воровкой, чтобы удержать! Но ты поступил гораздо изобретательнее - сделал меня матерью, чтобы шантажировать ребенком. Какие же вы скоты…

Она без сил опустилась на стул. Руднев лихорадочно искал способ исправить положение. Говорить сейчас Ирине о любви было бы опрометчиво. Он ощутил, как почва уходит у него из-под ног. Отсутствие конфликтов между ним и женой сделало его беспомощным в этой ситуации: у него не было опыта примирения. Дров он наломать успел, а что дальше?

Гордей Иванович и мысли не допускал об уходе Ирины. Он никогда ее не обманывал и любил с такой силой, которую не умел объяснить словами. Да и есть ли такие слова?

- Думаешь, мне нужны твои деньги? - подняла на него свои огромные, блестящие глаза Ирина. - Вы возомнили себя хозяевами жизни: деловые, преуспевающие мужчины. Решили диктовать правила? Я слишком хорошо знаю, что заказывает музыку тот, кто платит. Но нельзя купить вдохновение музыканта! Нельзя купить влечение души, Гордей. Ни за рубли, ни за доллары или фунты стерлингов. Даже за золото и бриллианты. Свет звезд не продается!

Руднев онемел. Он ни разу не видел ее такой - горящей от ярости, неистово, потрясающе красивой. Она вся сияла внутренним светом, которого Гордей Иванович никогда не чувствовал в себе. Может, потому он и потянулся к ней? Чтобы раздуть угасающее пламя?

- Мы все можем умереть… - произнес он одними губами, почти беззвучно.

- Ну и что? - так же беззвучно сказала Ирина. - Разве это повод для ненависти? Я тоже боялась, пока не осознала, насколько страх разрушителен.

- Прости меня, - Руднев опустился к ее ногам, обнял ее гладкие, твердые от балета икры совершенной формы. Его сердце затопили нежность и раскаяние. - Прощаешь?

- По-христиански, - вздохнула она, в шутку перекрестила его. - Исключительно для собственного спасения.

Ирина мгновенно переходила от слез к радости и от отчаяния к умиротворению. Она умела привнести юмор в самую безнадежную ситуацию.

Руднев увидел ее по-новому, поразился собственному дремучему непониманию того, какая женщина волею судьбы оказалась рядом с ним - яркая, много пережившая, светлая… и одновременно темная, смутная, как первобытная ночь. Ему, с его правильностью, всегда не хватало бездны, куда можно было бы броситься очертя голову.

- Я все еще лечу… - прошептал он, потянулся к ее губам.

- Куда?

- На твой огонь… или в твою глубину…

Антону надоело сидеть в спальне одному. Он слез с кровати и пошлепал на кухню, откуда доносились голоса родителей. Мальчик остановился на пороге, наблюдая, как мама и папа целуются. Это было захватывающе…

***

Котлеты равномерно обжаривались в масле, рядом кипел овощной суп, в духовке доспевали пирожки с повидлом.

Светлана Межинова не любила готовить, но занималась этим исправно. Она поддерживала в квартире чистоту, стирала и гладила, таскала из магазинов тяжелые сумки, обеспечивала уют сыну и мужу, бегала на работу. Иногда Светлана успевала даже заскочить в парикмахерскую или купить себе обновку - кофточку, юбку, туфли. Хотелось отдохнуть где-нибудь в Болгарии, на Золотых Песках или хотя бы в Крыму, жить в номере со всеми удобствами; загорать на благоустроенном пляже, купаться в чистом, прозрачном море, собирать ракушки и выброшенные на берег прибоем камешки. Позволяют же себе другие люди?!

Карина наверняка не раз бывала на курортах, и за границу ездила. Таким женщинам судьба дает много, а за что, непонятно. Какие заслуги у Карины? Да никаких! Характер вздорный, лени хоть отбавляй, мужчинами крутит, как ей заблагорассудится, но замуж не торопится. И правильно! Живет в свое удовольствие… спит, сколько хочет, покупает себе модные тряпки, ни о чем не заботится. Небось, не вскакивает в семь утра готовить семейству завтрак - встанет, потягиваясь, пойдет вразвалочку в ванную, понежится в воде с душистой пеной, причешется, накрасится, разоденется, как принцесса, на работу едет не в переполненном метро, а на такси. В общем, нет справедливости в этом мире.

Светлана не заметила, как ее мысли с раннего утра плавно направились в сторону Карины и потекли неудержимым потоком.

Уже с детства пошло у Серебровой незаслуженное везение - росла она в обеспеченной семье, ни в чем не нуждаясь, тогда как Светлана донашивала вещи старшей сестры, ходила в школу со старым портфелем, а фрукты и конфеты получала только по праздникам. Повзрослев, Карина являлась на вечеринки в красивых платьях, золотых украшениях, пользовалась хорошей косметикой, духами, о которых Светлана и не мечтала. Ясно, что внимание всех мальчиков было приковано к ней. Умом Сереброва не блистала, зато выпендривалась, как только могла.

Почему так происходит? Карина палец о палец не ударит для Межинова, а он без ума от нее. Сидит, бывало, задумчивый, за столом чудом ложку мимо рта не проносит - все о ней мечтает. Телевизор смотрит - будто мимо экрана глядит. Окликнешь - с третьего раза отзывается. И в постели как чужой: ласкает по обязанности, не от страсти. Правда, бывают порывы пламенные, жгучие, но лучше бы их не было! Это Рудольф не по жене истосковался - по Карине, изнемог от неудовлетворенного желания. Обнимает Светлану, а представляет себе ту, проклятую!

Госпожа Межинова переворачивала котлеты, а слезы с шипением капали на сковородку. Ну вот, опять придется идти на работу с распухшими, красными глазами.

Звонок в дверь застал ее врасплох: муж пришел на обед. Неужели время так быстро пролетело? Она поспешно умылась холодной водой, пошла открывать. Рудольф Петрович не заметил заплаканных глаз жены, казалось, он и саму Светлану едва увидел. Сел за стол мрачный, как черная туча.

- Что-то случилось? - спросила она.

Супруг не ответил, продолжая созерцать нечто внутри себя. Светлана заметила, что на висках у него за последний месяц начала пробиваться седина. А ведь ему нет еще тридцати шести.

Он без аппетита съел немного супа, от котлет и пирожков отказался.

- Не хочется. Пойду, покурю на балконе.

Светлана изо всех сил старалась казаться веселой. Она, напевая, вымыла посуду, пошла одеваться. Сегодня у нее репетиция вокального ансамбля, потом хора - домой удастся вернуться не раньше десяти.

- За тобой придет машина? - уже одетая и причесанная, заглянула она на балкон. Может быть, муж подвезет ее до дома культуры.

Межинов стоял спиной, он даже не повернулся.

- Рудик!

- Не называй меня этим идиотским прозвищем! - его глаза метали молнии. - Сколько раз повторять?!

Светлана опешила. К его постоянному раздражению она уже притерпелась, но эта вспышка бешенства переполнила чашу. Слезы хлынули по ее лицу, размазывая тушь и румяна.

Рудольф Петрович смотрел на дрожащие губы жены, на весь ее несчастный, оскорбленный незаслуженной обидой облик и раскалялся добела. Черт его дернул ехать домой обедать! Поел бы спокойно в столовой или ближайшем кафе… здесь все равно кусок в горло не лезет. Чем сильнее одолевал его страх за Карину, тем больше злился Межинов на супругу, подчиненных, соседей, знакомых, на прохожих. Потому что всех их эта ползучая, неведомая опасность, которую он не в состоянии даже осмыслить, обходила стороной.

«Почему именно Серебровы? - спрашивал себя Рудольф Петрович. - Именно Зоя Павловна, Карина? Как они попали в «черный список»?»

Громкие всхлипывания Светланы выбивали его из колеи, мешали думать.

- К дьяволу! - взревел подполковник, вылетая мимо нее в коридор. - Надоели твои сопли! Не нравится такая жизнь - разводись! Имей же гордость, наконец!

Он хлопнул дверью, а жена разрыдалась в голос, срывая с себя бусы, клипсы, купленную вчера модную блузку. Вырядилась, как кукла, а с Каринкой ей все одно не сравниться! У той наряды и побрякушки только подчеркивают неотразимость, а Светлана выглядит в них жалко, будто вымаливает внимание окружающих.

Она подошла к зеркалу, ужаснулась: вся опухшая, красная, в потеках туши, с безумными глазами. На работу в таком виде лучше не появляться.

Дрожащими руками Светлана накапала в рюмку корвалола, выпила. Хорошо, что сын еще не скоро придет с прогулки. Мальчику незачем знать о семейных конфликтах. Успеет еще, нахлебается. Как сказал Межинов? Разводись… Слово, которого она панически боялась.

- Я не хочу с ним расставаться, не хочу! - шептала женщина, содрогаясь от внутренней боли. - Тогда зачем я плачу? Были и в моей жизни минуты торжества, когда я чувствовала свою победу над Кариной. Ведь на мне женился Рудольф, не на ней! Мне он надел на палец обручальное кольцо, со мной засыпает и просыпается в одной постели! Я родила ему сына, не она.

- А душа его в это время - с ней! - возразил Светлане голос ее сердца. - С ней его мысли, его мечты. И с тобой он живет потому только, что Карина его отвергла. Она не пожелала выйти за него замуж, а ты и обрадовалась, ухватилась за парня мертвой хваткой! Перед собой-то лукавить бессмысленно. Не ты отбила Межинова у соперницы - она сама отдала его тебе. А ты удержать его не можешь, от того и воешь по-звериному, и слезы льешь! Рвется он от тебя к ней… хоть умри.

Она накапала вторую порцию лекарства, проглотила, морщась. Надо разводиться! Прав Рудольф… раз нет сил находиться рядом, лучше расстаться. Словно в дурмане промелькнули шальные надежды, неудержимая страсть ее к Межинову, проводы в армию, торопливые, жаркие объятия в темной комнате, ревность и отчаяние, нахлынувшее счастье от его предложения пожениться… Ничего не понимала, ни о чем не спрашивала! Любит ли? Хочет ли он ее так же, как она его?

- Сама во всем виновата, - твердила Светлана, проваливаясь в беспамятство. - Сама виновата…

Рудольф Петрович возвращался в управление, решая, где бы ему сегодня переночевать. Идти домой, выслушивать истерику жены не было смысла. Что он ей скажет? Пообещает бросить Карину и стать примерным семьянином?

Межинов сплюнул и крепко выругался. Как его угораздило жениться на Светлане? Зачем? Он вполне отдавал себе отчет, что не любит ее. Карине решил насолить? Так ей это безразлично. Сама же поздравила его - искренне, от души, пожелала счастья. Знала, знала, что не будет ему покоя, чувствовала свою власть над ним. Потешалась! Поживи, мол, с другой, позабавься - рано или поздно не выдержишь, приползешь на коленях. Неужели… знала?

У подполковника пересохло в горле, тело прошиб озноб. Захотелось выпить чего-нибудь покрепче, «уйти в отрыв» - как он называл состояние, наступающее после двух-трех стаканов коньяка. Тогда ему начинало казаться, что не все еще потеряно и еще возможно будущее… с Кариной.

- Я обманываю себя, как последний дурак! - с горечью шептал он. - Живу несбыточным. Да и оно ускользает.

В кабинете Межинова стоял запах пыли и мужского одеколона, на подоконнике цвели фиалки. Он шагал из угла в угол, ощущая себя чужим здесь, как были не к месту среди суровых стен и казенной мебели эти розовые цветы в горшках. Такой же нелепой казалась ему любовь к Карине, от которой он не мог избавиться.

Рудольф Петрович сел за стол и вызвал заместителя.

- Чем порадуете? - спросил он угрюмого майора.

- По культу Святой Смерти - ничем. Эта волна до нас не докатилась, я уже докладывал. По расследуемым случаям новых данных не выявлено. Агентура молчит. Складывается впечатление, что люди испытывают суеверный страх относительно интересующей нас темы и не желают говорить. За Серебровыми продолжаем вести наблюдение, пока без особых успехов. Людей нет, вы же знаете - все загружены под завязку.

- Какие не особые успехи вы имеете в виду? - уточнил подполковник, игнорируя намек майора на отсутствие свободных оперативников.

Тот сдвинул кустистые брови.

- Мотива для устранения жены Сереброва нет. Дама она, извините, не примечательная, обыкновенная домохозяйка. На директоршу «Карата», супругу продюсера и других потерпевших кое-кто зуб имел - им угрожали, на них давили, а в случае с Зоей Серебровой ничего подобного не выявлено. Я встречался с Игнатом Николаевичем, окольными путями выспрашивал о состоянии его дел, о каких-либо «наездах», шантаже и прочем. Он все отрицает, решительно отвергает подобные подозрения.

Докладывая, майор смотрел на шефа, как тот нервничает, барабанит пальцами по столу, дергается.

- А его дочь, Карина Сереброва? - спросил Рудольф Петрович.

- Окружение дочери мы не прорабатывали. Вы сами были против. Даже наблюдение за ее домом велели снять. Оперативник, который этим занимался, заметил подозрительного типа: он дважды подходил к дверям квартиры Серебровой, но позвонить не решился. Вот его фото.

Подполковник долго всматривался в мужчину на фотографии и вынужден был признать, что видит его впервые. Таинственный любовник? Не похоже.

- Я вам даю карт-бланш, майор, - поднял он глаза на заместителя. - Делайте, что хотите, но добудьте мне хоть какие-то сведения об этой… чертовщине. Если вам необходима командировка к ясновидящей Ванге, я найду средства.

Майор, не ожидавший такого предложения, откинулся на спинку стула.

- Ванги нет в живых, - пробормотал он. - Впрочем, я понимаю важность задачи. Я уже сделал шаг… встретился с одним человеком… частным сыщиком. Он занимается тем же делом… вернее, не совсем.

Майор путался, желая представить источником информации не себя, а Смирнова.

- Как вы узнали, чем он занимается? Частники не любят делиться секретами, у них существует договор с клиентом, - заметил подполковник.

- Да, но… Всеслав Смирнов - мой бывший сослуживец, мы случайно оказались в одном баре, пили пиво, разговорились… Мы доверяем друг другу!

- Что именно? - жестко спросил Межинов. - Служебные тайны?

- Вы же сами…

- Да, простите, - остыл Рудольф Петрович. - Вы правы, не стоит обращать внимание на мелочи. Итак, что сообщил вам господин…

- Смирнов, - подсказал майор, опуская глаза. - Его наняли для расследования похожих случаев. В подробности он не вдавался, сказал только, что жертвами стали две пожилые женщины… обыкновенные пенсионерки.

- Ему удалось что-нибудь обнаружить? Мотивы? У него есть предположения?

- Похоже, он зашел в тупик, как и мы. Намекал на черную магию… и какой-то городок Березин. Кстати, я уже слышал это название. Не могу вспомнить, где и в связи с чем.

- Березин? - переспросил подполковник. - Березин…

Глава двадцать первая

Господин Смирнов не мог успокоиться после погони за «призраком».

- Как ты могла додуматься до такого? - ворчал он на Еву. - А вдруг этот Локшинов - сумасшедший? Что, если бы он тебя…

- Не выдумывай, - защищалась она. - Он просто остолбенел, когда меня увидел. Вернее, для него это была не я, а та женщина… из дома у леса. Он назвал ее лесной феей.

- Как ты его узнала?

- По твоему описанию. Демьян Васильевич действительно похож на «преподобную Евланию». Пока я его ждала, у меня глаза к темноте привыкли, и вообще… чутье подсказало.

- Чутье… - возмущенно вздохнул Всеслав. - Тебе бы найти своему знаменитому чутью лучшее применение!

- Я и нашла! Теперь Локшинов позвонит, никуда не денется. Он аж задрожал весь, как только меня увидел. Я не знаю, что там у них произошло в «собачьем» домике, но, видать, Демьян ту женщину любил без памяти. Он ведь в петлю-то неспроста полез! Значит, у человека был э-э… нервный шок. Понимаешь? Локшинов так и застрял в том времени!

- Как это - застрял? - удивился сыщик. - Время - не дырка в заборе.

Ева округлила большие, чуть раскосые глаза.

- Вот-вот! - охотно согласилась она. - Из дырки застрявшего можно вытащить элементарно, а что касается времени… не так-то просто вызволить узника. Ты же сам говорил, что Локшинов живет как во сне, ни с кем тесно не общается, ни к чему не стремится; жениться, и то не удосужился. Это и есть признаки! Он с того момента, как расстался с красавицей-колдуньей, остановил свою жизнь. Поэтому его расспрашивать бесполезно!

- И что прикажешь с этим делать?

Ева состроила глубокомысленную мину.

- Теперь, чтобы его вытащить оттуда, должно произойти нечто похожее. Это как кнопка у телевизора: нажал - включил, нажал - выключил.

Славка смотрел на нее, сдерживая смех. Начни он хохотать, Ева обидится, надуется, замолчит надолго. Лучше потерпеть.

- Ты чего? - подозрительно спросила она, глядя на его неестественно безмятежное лицо.

- Ничего, слушаю. Очень интересно. Значит, твой фокус с переодеванием и завыванием из темноты как раз и был на это рассчитан?

- Почти. Только я не завывала! - рассердилась Ева. - Призраки ведь не разговаривают так же, как обычные люди, поэтому пришлось применить артистические способности.

Смирнов фыркнул.

- Прекрати глупое хихиканье! - вспыхнула она. - Сам уперся лбом в глухую стену, ни туда, ни сюда. Ему помогают, а он еще гримасничает!

- Я просто вспомнил, как ты улепетывала от меня напролом через кусты, - на ходу оправдался он. - Небось, душа ушла в пятки?

Ева не стала отрицать очевидного. Она настолько увлеклась любительским спектаклем под названием «Встреча Демьяна Локшинова с призраком», что ни о чем другом не помышляла. И вдруг откуда ни возьмись кто-то бросился к ней явно не с мирными намерениями! Пришлось уносить ноги.

- Хорошо, что я вовремя тебя узнала, а то бы отведал содержимого газового баллончика, - заявила она.

- Да ты от страха про баллончик-то напрочь забыла! - захохотал-таки сыщик.

Ева прыснула. Так и было - убегая от неизвестного преследователя, она думала только о том, как спастись. Мысль о баллончике не пришла ей в голову. Воображение живо нарисовало ей страшную собаку-оборотня, несущуюся за ней во мраке ночи… тут уж было не до баллончиков!

- Я чуть разрыв сердца не получила из-за тебя, - призналась Ева. - Думала, мне конец. Почему-то решила, что за мной оборотень гонится, а на них обычные средства защиты не действуют.

- Ловко выкрутилась, - продолжал подтрунивать над ней Смирнов. - Призраки и оборотни - одна компания, они друг друга не пугаются.

Звонок телефона прервал его обещающую стать длинной речь, посвященную нечистой силе. Ева взяла трубку.

- Это Локшинов, - побледнев от волнения, сказала она. - Тебя спрашивает.

«Неужели сработало? - успел спросить себя Всеслав. - Похоже, у Демьяна Васильевича и впрямь нервы сдали».

- Вы оставляли мне свою визитку! - с ходу завопил господин Локшинов. - Обещали помощь! Можно на вас рассчитывать?

- Разумеется, - скрывая радость, ответил сыщик. - Я к вашим услугам. Что-то случилось?

- Вы меня предупреждали, но я не поверил. Решил, на пушку берете. А вчера вечером произошло… нечто странное. Понимаете, я всю ночь не спал… кошмары мерещились! Дело в том, что… в общем, с тех пор, как я пытался… совершить самоубийство, мне постоянно не по себе. Невозможно объяснить это ужасное состояние подвешенности, неустойчивости, тревоги. Наверное, Бог наказывает меня за малодушие, за позорный поступок. Но я больше так не могу! Должен же хоть кто-то выслушать меня. Для церковной исповеди я недостаточно верующий, для врача - недостаточно больной. Пусть это будете вы, журналист, раз сама судьба послала вас.

Он говорил быстро, громко, захлебываясь и глотая слова.

- Я внимательно выслушаю все, что вы пожелаете рассказать, - успокаивающе произнес Смирнов. - Не торопитесь. Хотите, я приеду к вам сейчас же?

- Да, да! Приезжайте… я буду ждать. Держать это все в себе выше моих сил. Я слаб… растерян, сломлен. Развалина, оставшаяся от некогда красивого, гордого человека, который мыслил и мечтал. Если вам не противно, я открою вам свою истерзанную сомнениями и болью душу. Вы… не боитесь?

Неуместный вопрос. Всеслав уверил Локшинова, что ничего не боится и самое большее через час будет у него.

- Возьми меня с собой, - робко попросила Ева.

- После вчерашнего представления? Даже думать не смей! Если он тебя узнает, то и рта не откроет.

Возразить было нечего, и Ева осталась дома. Она улеглась на диван, включила телевизор… слезливые сериалы, наигранные ток-шоу ее не прельщали, спорт не интересовал. Она пощелкала пультом, переключая каналы, и разочарованно вздохнула. Жизнь - самый захватывающий сериал, а ей приходится пропускать ключевые моменты. Вот так всегда! Кто-то старается, но лавры достаются другим.

Смирнов гнал машину, молясь, чтобы с Демьяном Локшиновым до его приезда ничего непоправимого не случилось. Его молитвы дошли по назначению.

- Я места себе не нахожу, - с порога начал жаловаться Демьян Васильевич, к счастью, живой и здоровый. - Вы проходите в комнату.

Он, сбиваясь и перескакивая с одного на другое, поведал о вчерашнем инциденте у подъезда.

- Это была она… она… лесная фея! Я узнал ее голос. Она не позволит мне быть рядом, пока я не расскажу все! А кому мне рассказывать? Кто интересуется моим прошлым, кроме вас?

Смирнов скромно опустил глаза. Ева оказалась права: Локшинов неадекватно воспринимает ситуацию, его психика явно нарушена.

- Давайте по порядку, - предложил сыщик. - Как состоялось ваше знакомство с… той женщиной?

Демьян Васильевич повторил уже известную из уст Евлании историю своего появления в доме у леса.

- Я влюбился в нее с первого взгляда, несмотря на все сплетни, на все ужасные слухи, которые ходили о ней по Березину. Она очаровала меня, покорила навеки. Ни одна женщина с тех пор не могла возбудить во мне такой страсти, такого всепоглощающего обожания. Родители умоляли меня образумиться… но я не понимал их. Не понимаю и сейчас, по прошествии трех десятков лет. Я ничего не видел, кроме ее прекрасных глаз, ее нежного, гладкого, как шелк, тела. Почему я должен был отказаться от своего блаженства? Во имя каких идеалов? Я не верил, что она - прислужница Сатаны, как твердили мои мать и сестра. Ей пришлось покинуть родную деревню, поселиться в полуразрушенном доме, потому что ее преследовал злой рок.

- Какой же? - воспользовался образовавшейся паузой Всеслав.

- Женщины ненавидели ее, ревновали к своим мужьям… словом, обычная зависть и злоба людская заставили Мавру искать приюта в чужих краях. Так она говорила. Откуда ей было взять денег на хорошее жилье?

- Ее звали все-таки Мавра?

- Да. Я сразу узнал ее на том снимке, что вы приносили. Неважное качество и резкости нет, но Мавру я бы узнал из тысячи. Значит… она умерла? - По его небритым щекам потекли слезы. - Поэтому она приходила ко мне… вернее, ее призрак. Она казалась живой! Господи, как я обманулся!

- В Березине она где-нибудь работала?

- Нет. Она хотела жить свободно, по своим законам. А деньги я ей давал. Люди болтали, будто Мавра занималась гаданием и ворожбой, но я обвинял их во лжи. Она ослепила меня… просто овладела моей волей! Я ни о чем ее не спрашивал, ни на что не обращал внимания. Меня не удивляло ее требование приходить только в назначенное время и в определенные дни. Я не задавался целью узнать ее жизнь - я любил ее! Однажды… получилось так: я пришел внезапно, когда Мавра не ждала меня. И тогда… я увидел…

Локшинов замолчал и закрыл глаза.

- Что вы увидели? - спросил сыщик.

- Ее… совершенно обнаженную, только на лице… Господи! - он смахнул выступивший на лбу пот. - Мне показалось, что у нее собачья морда.

Последнюю фразу Локшинов произнес шепотом и оглянулся, как будто их могли подслушивать.

- Вы серьезно?

- Я так хлопнул дверью, что единственная свеча погасла. Или ее задул сквозняк - в окнах были огромные щели. Я выхватил из кармана спички и зажег огонь. Мавра успела накинуть на себя какое-то покрывало, и с ее лица уже исчезла собачья морда. Я увидел валяющуюся на полу… искусно выполненную маску. Думаю, ее сделали, ободрав большую собаку. На столе были разложены ужасные предметы… какой-то окровавленный нож с черной ручкой, синие бусинки… или камешки, похожие на бирюзу, серебряная чаша… и отвратительные засушенные останки маленьких животных: то ли мышей, то ли лягушек. У меня тошнота подступила к горлу, внутри все похолодело. Понимаете… это удивительно: вроде бы все происходило как в тумане, в горячечном бреду, и в то же время каждая мелочь намертво врезалась в память. Стоит мне закрыть глаза, как я сразу же оказываюсь там… в той жуткой комнате, у стола, на котором горит свеча… и вижу Мавру, ослепительно красивую, с очами, пылающими адским огнем. Я протянул к ней руку, но она отпрянула и закричала: «Прочь! Изыди… Ты погубил мою силу! Ты… Убирайся вон и никогда больше не попадайся мне на пути. Через тебя пришло то, что должно было спать во мраке. Нарушился магический круг…» От ее слов меня словно ударило в грудь потоком воздуха, я пошатнулся и попятился, одержимый одной только мыслью - бежать, исчезнуть, зарыться в землю. Да! Именно зарыться в землю. Но… в могилу ведь живым не полезешь. Я не помню, как добрался до сарая, взял веревку… Остальное вы знаете.

Локшинов схватился двумя руками за голову и сжал ее, раскачиваясь из стороны в сторону.

- С тех пор вы никогда больше не видели Мавру Виленину? - спросил сыщик.

Демьян Васильевич поднял на него мутные глаза.

- Правильно вы сказали… ее фамилия была Виленина. Прошли годы, и я ни на минуту не переставал думать о ней. Вам опять покажется странной моя двойственность - я гнал от себя те воспоминания, а на самом деле жил ими. Это разрывает меня на части! Иногда я начинаю сомневаться - а происходило ли все наяву? Вдруг то была игра моего измученного ума, видения, созданные болезнью? Возможно, она гнездится у меня в мозгу… а я не признаюсь в этом. Если отвечать на ваш вопрос, то Мавру я так и не видел с того момента, как выскочил за порог ее дома. Однако вчера… кто же звал меня из темноты?

- То есть вы не знаете, куда она уехала из Березина, какова ее судьба?

Локшинов, скривившись, словно от боли, отрицательно покачал головой.

- Нет. Но… примерно полгода назад мне стали приходить письма. Вместо обратного адреса были указаны разные почтовые отделения и незнакомая фамилия отправителя - Собакина. Я никогда не знал женщины с такой фамилией. Письма не могут быть старыми, потому что они напечатаны на компьютере, насколько я могу судить, и бумага новая.

- А что в них написано?

Демьян Васильевич смутился.

- Видите ли, я уже полагаю, что и письма могут существовать только в моем воображении. Их содержание непонятно, оно пугает. Я ничего, ничего не знаю! Я складывал письма в нижний ящик письменного стола. Посмотрите сами… лежат они там или нет?..

Смирнов присел у стола, выдвинул нижний ящик - писем не было. Он приподнял ворох квитанций, потрепанные журналы… на самом дне лежали несколько обычных почтовых конвертов, надорванных по краю.

- Я невероятно одинок, - продолжал говорить ему в спину господин Локшинов. - Словно я живу не в огромном городе, а на скалистом острове, вокруг которого простирается до самого горизонта безлюдный океан. Если я закричу, меня никто не услышит. Если я стану изливать душу, меня никто не поймет. От меня отвернутся, сочтут выжившим из ума идиотом.

Всеслав вытащил письма - ни одной буковки от руки, все напечатано. Картинки на конвертах все разные. Скорее всего, конверты покупали каждый раз, когда собирались отправить очередное послание.

- Вы вполне нормальный человек, - сказал сыщик бледному от волнения Локшинову. - Письма я нашел, вот они.

- Слава богу! - выдохнул тот. - Хоть это мне не померещилось. Возьмите их, прочитайте… может быть, что-то поймете.

- Почему вы решили все рассказать?

Демьян Васильевич отвел глаза.

- Она… велела мне поступить так. Думайте, что хотите, но я не посмел ослушаться.

Смирнов обратил внимание, что Локшинов не просит его говорить громче.

- Вы стали лучше слышать? - поинтересовался он.

- Я не спал всю ночь… к утру до меня дошли звуки хлопающих в подъезде дверей. Я не сообразил, в чем дело. Когда я встал и включил кран на кухне, я услышал журчание воды… как будто рассеялась плотная пелена, давившая на мои барабанные перепонки. Это чудо!

***

Межинов любил раннее лето, но в этом году он его не замечал. Бледные городские рассветы, цветение деревьев, теплые дожди, бурные грозы, свежая зелень в скверах существовали будто за стеклянной стеной, где-то в стороне от русла, по которому текла его жизнь.

- Нынче не до красот природы! - сердито ответил он сослуживцу, пригласившему на рыбалку.

Тот соблазнял дивным воздухом, речкой в камышах, костром, ухой. Подполковник отказался. Рыбалка! Сидеть с удочкой на берегу и следить за поплавком… когда здесь, в Москве, кто-то преследует Карину?

Рудольф Петрович уставился на фотографию мужчины, которую на всякий случай сделал оперативник - нет, лицо совершенно незнакомое. Кто бы это мог быть? Поклонник? Коллега по работе? Какие у него намерения?

Наверное, стоит встретиться с тем частным сыщиком, самому обо всем расспросить, особенно о Березине. Женщины-пенсионерки… удивительно! Голова идет кругом. При чем тут Березин, ничем не примечательный городишко?

Посидев в раздумьях, подполковник набрал рабочий номер Карины.

- Как ты себя чувствуешь?

- Кашляю…

Межинов ждал и боялся этих слов.

- А как Зоя Павловна?

- Плохо. Отец сам не свой, похудел килограммов на пять.

- Я заеду к тебе, - он бросил взгляд на часы. - Через сорок минут. Провожу домой.

- Ну, если хочешь…

В этом была вся Карина - жестокая и прекрасная, наверное, равнодушная к нему, Межинову. Она не нуждалась в его опеке, заботе, любви, но и не прогоняла.

Через тридцать пять минут, чуть раньше назначенного времени, Рудольф ждал ее у входа в «Анастазиум». Она выглядела, как всегда, потрясающе - в темной юбке выше колен, в открытой блузке. Разве что была несколько бледнее обычного.

- Пройдемся? - предложил он.

Карина молча взяла его под руку, и сердце Межинова забилось быстрее. В аллее летал тополиный пух. Они шли между деревьев, как между колонн.

- Я хочу кое-что показать тебе, - сказал подполковник, доставая из папки фото незнакомого мужчины. - Только не волнуйся. Посмотри, ты знаешь этого человека?

Она взяла снимок, долго изучала его, морщила лоб, пытаясь вспомнить.

- Нет, никогда не видела. А кто это?

- Пока выясняю, - уклончиво ответил подполковник.

Не мог же он сказать Карине, что за ней и за ее домом было установлено наблюдение? Подобное заявление вызвало бы взрыв негодования, а чем ему оправдываться? Она ведь не просила Межинова прибегать к таким мерам. Бурю возмущения он бы себе обеспечил.

Листва на тополях серебрилась от ветра, облака величаво плыли в сторону Останкино. В чуть задымленном воздухе смутно просматривался шпиль телевизионной башни.

Карина о чем-то думала, покашливала.

- Зайдем в кафе, выпьешь чего-нибудь горячего? - скрывая тревогу, спросил Рудольф.

- Почему ты показал мне эту фотографию? - вместо ответа задала встречный вопрос Карина. - Что за странные вещи происходят?

Этот вопрос он предусмотрел и заготовил правдоподобное объяснение.

- Вечерами я иногда жду тебя во дворе… от нечего делать курю, смотрю по сторонам. Когда этот мужчина появился в первый раз, я не обратил на него внимания. Второе появление насторожило меня. Он вел себя так, будто не хочет быть замеченным.

- Ну да, у тебя глаз наметанный, - саркастически улыбнулась Карина.

- Вот именно, - не обиделся Межинов. - Этот человек подходил к твоим дверям, но не звонил.

- Откуда ты знаешь? - ее глаза вспыхнули злым блеском. - Следил за мной?

- Не за тобой, а за ним. Он мне не понравился.

Щеки Карины покрылись красными пятнами, что говорило о крайней степени волнения.

- Может быть, кто-то кого-то искал, не знал номера квартиры… Жалко, что ты не принял обычного человека за вора и не арестовал его! А вдруг он изучал мои замки, чтобы проникнуть в квартиру и обокрасть ее? У ищейки особый ход мыслей, недоступный пониманию других людей!

- Карина… - опешил подполковник. - Ты несправедлива! Я только хотел…

- Окружить меня колючей проволокой! - завершила фразу по-своему она. - И не подпускать ко мне на пушечный выстрел ни одно существо мужского пола. Что, угадала? А если это мой кавалер? Кто дал тебе право лезть в мою личную жизнь, фотографировать людей, которые ко мне приходят?

- Ты же сказала, что не знаешь этого мужчину.

- Этого не знаю. Но где гарантия, что ты не поступишь так же в любом другом случае? Постоять у чьих-то дверей - не преступление, дорогой Рудольф! Почитай на досуге Уголовный кодекс. Ты его явно подзабыл. Кстати, ты сам частенько околачиваешься во дворе моего дома. Уверен, что тебя кто-нибудь не сфотографировал?

Она выпустила пар и успокоилась. Межинов виновато опустил голову. В ее словах была доля правды. Намек про «ищейку» он предпочел пропустить мимо ушей. Дальнейшие выяснения могут привести к непредсказуемым последствиям.

- Ладно, пошли пить кофе, - сжалилась Карина. - У меня в горле першит.

В кафе «Шоколадница» пахло какао и пирожными. Они выбрали столик на открытой веранде.

Карина кашляла все время, пока официантка в коротеньком фартучке и кружевной наколке не принесла Межинову двойной кофе без сахара, а даме - большую чашку горячего шоколада и миндальный торт.

Порыв ветра приподнял воланы на груди Карины, и взгляду Межинова приоткрылся необычный медальон - золотое колечко на шнурке.

- То самое? - спросил он, внутренне холодея. - Зачем ты его надела?

- Пусть все будет, как тогда! - с вызовом произнесла Карина. - Так поступала баронесса Мария Вечера. Она носила подаренное кронпринцем Рудольфом кольцо на груди, под платьем.

- Это ребячество… Что за дикие ассоциации? Ты все еще думаешь, что мрачная шутка с кольцом - моих рук дело?

Она пожала плечами.

- Какая разница?!

Проводив Карину домой, господин Межинов твердо решил позвонить сыщику и назначить встречу. Во-первых, он прощупает, что тому известно, а во-вторых, покажет ему фото незнакомого мужчины.

Глава двадцать вторая

Летом у Евы было больше свободного времени. Клиенты разъезжались на отдых, а изучение испанского языка откладывали на осень и зиму. Поэтому она могла некоторые дни целиком посвятить более интересному занятию - частному сыску.

В деле Рудневых, как подсказывала Еве интуиция, наступил перелом. Его пока нельзя было увидеть, но очень скоро события начнут принимать крутой оборот: только успевай реагировать, не зевай. Она сказала об этом Славке. Тот скептически хмыкнул.

- Можешь ухмыляться сколько тебе угодно! - спокойно улыбнулась Ева. - А будет по-моему.

- Откуда такая уверенность?

Ева подняла вверх руку, указывая пальцем на потолок.

- Оттуда. Есть еще вопросы?

У Смирнова не нашлось слов - он молча сопроводил взглядом ее выразительный жест и вздохнул.

- Не слышу комплимента, - возмутилась она.

- Ты неповторима! Другой такой нет на всем белом свете.

Ева не собиралась опровергать его убеждение. Она важно кивнула и сказала:

- Что ты узнал у Локшинова?

- Почти ничего нового. Он подтвердил рассказ Евлании… я имею в виду ту давнюю историю с женщиной-оборотнем…

Сыщик повторил во всех подробностях исповедь Демьяна Васильевича.

- Вот! - торжествовала Ева. - Без черной магии не обошлось! Теперь нет сомнений, что «пришлая» колдунья и Мавра Ершова - одно и то же лицо. Я чувствовала! Все проясняется… осталось увязать несколько фактов.

Смирнов не был настроен столь оптимистически.

- Выходит, она отомстила самой себе? А по какой причине, кроме Рудневой, погибли и другие женщины?

- Мавра таким способом зарабатывала деньги, - без запинки заявила Ева. - Я уже говорила! Знаешь, сколько существует чародейских заговоров и ритуалов, чтобы свести человека в могилу?

- К счастью, понятия не имею. А то бы потерял покой и сон! Лучше объясни, почему она при таких-то способностях всю жизнь проработала швеей?

- Это ширма! Так же, как и религиозность, иконы. С целью скрыть истинный род занятий.

- А из Березина почему уехала? Чем ей не по вкусу пришлась тамошняя жизнь?

- Худая слава пошла, пришлось уносить ноги, - не сдавалась Ева. - Мавра и в Березин прибежала по той же причине. Черные дела гонят человека с места на место.

- Слишком просто у тебя все получается, - возразил Смирнов. - Та женщина, которую описал Локшинов, и Ершова - как будто разные люди! Мавра Ильинична вышла за Ершова, уже будучи матерью. Потом, когда мальчик умер, взяла на воспитание и вырастила приемного сына Григория. Не вяжется тут одно с другим.

- Почему не вяжется? Соседка считала, что у Ершовых - «черный» глаз! Такое мнение без причины не складывается.

Всеслав не собирался уступать и пустил в ход козырную карту.

- Кто отец умершего мальчика?

Ева открыла рот, закрыла… и захлопала глазами.

- Да тот же Локшинов, - уже не так уверенно сказала она. - Его отношения с Маврой были далеко не платоническими.

- Зачем же тогда ей приспичило выгонять отца будущего ребенка? Тем более что она жила на его деньги. Скажешь, колдуньи замуж не выходят? А как же Ершов?

Ева задумалась. Действительно, странно выглядит поведение Мавры. Демьян ее любил без памяти - подумаешь, подсмотрел какой-то обряд? Рано или поздно, при подобном образе жизни, это бы все равно произошло.

- Значит, Локшинов или врет, или что-то путает, - предположила Ева. - Второй вариант: ребенок у Мавры - от другого мужчины, поэтому она и дает Демьяну от ворот поворот. А третий… мы пока не видим.

- Все равно непонятно, что случилось с самой Ершовой? Не верю я, что она устроила из своей смерти безобразный балаган! И ты еще забыла собак.

- Собаки - часть колдовского действа, - не растерялась Ева. - Но меня удивляет: за что пострадала Руднева? Допустим, когда-то она обратилась к Мавре с просьбой навести порчу на жениха. Допустим, парень от этого умер. С какой стати через столько лет расправляться с Катериной? Ведь наверняка не одна она бегала к Вилениной и пользовалась ее услугами?

- То-то и оно.

Смирнов и Ева долго молчали, обдумывая сложившуюся ситуацию.

- Я сделаю крепкий чай, - сказал он. - Может, наступит просветление в уме?

Ева не ответила. Она осознавала, что они зациклились на каком-то ложном факте, который все ставит с ног на голову. Из кухни доносились звуки льющейся воды и стук банок с разными сортами чая.

- Даже если березинская колдунья и есть покойная Мавра Ершова, я не могу считать дело законченным, - сказал сыщик, возвращаясь в гостиную. - Что я скажу Рудневу? Каким образом эта женщина погубила его мать? Он потребует доказательств и объяснений. А их нет!

Ева не стала возражать. При ближайшем рассмотрении версия не выдерживала критики.

- У тебя в запасе есть еще козыри? - спросила она, демонстрируя свою проницательность.

- Кто писал или продолжает писать господину Локшинову эти письма? - жестом фокусника Славка достал из-за спины сложенные веером конверты и подал их Еве. - Кто сей таинственный отправитель?

Она с горящими глазами схватила «веер».

- И ты молчал? Где ты взял письма? У Локшинова?

- Он сам отдал мне их, - ответил сыщик. - Твой вчерашний маскарад произвел на Демьяна Васильевича неизгладимое впечатление. Лесная фея! Ха-ха! Он принял тебя за призрак Мавры. Поздравляю!

Ева, поглощенная письмами, не заметила его иронии.

- Ты их читал?

- Конечно. Разве я мог выдержать? Вышел от Локшинова, сел в машину и прочел эпистолярный шедевр неизвестного автора от «а» до «я». Не удивляюсь, что получатель в ужасе от этой корреспонденции. Я почти ничего не понял. Есть в этих посланиях какой-то зловещий подтекст, но умом я его не уловил - исключительно шестым чувством.

- Л. Собакина, - произнесла Ева, разглядывая конверты. - Обратный адрес «До востребования», и все из разных почтовых отделений. Значит, отправитель хочет сохранить инкогнито. Тогда фамилия Собакина - вымышленная.

- Скорее всего, - согласился Смирнов. - Письма, кстати, заказные. Выходит, для этой Собакиной важно, чтобы они непременно дошли до адресата. Почему? В чем тут смысл?

- Я должна их прочитать. Тогда я смогу составить какое-то мнение.

Зазвонил телефон. Ева даже головы не подняла. Письма не на шутку заинтриговали ее.

Сыщик взял трубку. В кухне засвистел чайник. Если что-то начинает происходить, не зевай.

- Я - Межинов, - представился незнакомый голос. - Ваш бывший сослуживец - мой заместитель. Он-то и дал мне ваш телефон. Не возражаете, если мы через полчаса встретимся?

- По какому поводу?

Всеслав задал вопрос для порядка, он догадывался, каким будет ответ. Его сослуживец… уж не майор ли?

- По поводу расследуемого вами дела, - подтвердил его догадки Межинов. - Вы согласны?

- Где?

- Приятно разговаривать с умным человеком. У станции метро «Новослободская» подойдет?

- Вполне.

Чайник на плите разрывался от свиста. Ева, поглощенная чтением писем, не собиралась его выключать. Она пропустила мимо ушей и то, что чаепитие отменяется, и то, куда идет Славка. Хлопок входной двери прозвучал в ее сознании как далекий неопределенный отзвук.

***

Матери своей я не помню. Говорили, что она страдала врожденным пороком сердца и умерла при родах. То есть я убила ее. С сознанием этого я и росла.

Воспитывали меня бабушка с прабабушкой, весьма примечательные особы. Но о них позже.

Мои детство и юность прошли в тихом провинциальном городке, где до любого места легко можно было добраться пешком, где дороги на окраинах были вымощены булыжником, а сонное спокойствие нарушали лишь проезжающие машины да лай собак. В домах за тюлевыми занавесками цвели фуксии и герань, сушился на подоконниках липовый цвет. Весной за заборами распускалась сирень - по ночам ее аромат, перемешанный с лунным светом, лился в окна и сводил с ума скучающих барышень.

Мы жили в маленьком, уютном одноэтажном доме из трех комнат, коридора и веранды. Комнаты отапливались двумя печками, и я любила проводить время, сидя на старом диване у горячей, шершавой побеленной стены, с книгой в руках. В печке трещали дрова, а с веранды, которая служила и кухней, доносились запахи пирожков, блинчиков или вареников. До стряпни обе мои воспитательницы были великие охотницы - пекли, жарили, варили без устали, искусно и с удовольствием. Грех чревоугодия, к счастью, совершенно не испортил фигуру ни им, ни мне.

Дом окружал большой запущенный сад. Он был одинаково хорош во все времена года. Зимой утопал в снегу, осенью в золоте, а весной - в бело-розовом душистом цветении. Летом в его тенистых зарослях пахло одичавшей смородиной и яблоками. В глубине сада стоял почерневший деревянный столик со скамейками, под ним росла глухая крапива.

Хорошо было собирать в траве ранние зеленые яблоки и жевать их за чтением. На все последующие годы вкус яблок связался у меня с романами Диккенса, Теккерея и Вальтера Скотта, коими моя прабабушка заполнила до отказа книжный шкаф. Несколько раз я перечитывала «Женщину в белом» Коллинза и «Джен Эйр» Шарлотты Бронте. Отчего-то женские образы из этих книг казались мне близкими, какой-то романтической таинственностью веяло с пожелтевших от времени страниц.

Книги стояли на полках двумя рядами, и во втором, скрытом от посторонних глаз, попадались довольно старые издания, напечатанные дореволюционным языком с твердыми знаками. Я доставала их, рассматривала и ставила обратно - время их читать еще не пришло.

Телевизор стоял у бабушек в спальне - маленький, черно-белый, я к нему не пристрастилась. Зато книги составляли основной интерес моей жизни. То был период уединения, длительных раздумий, неторопливых разговоров за чаем и любовных мечтаний.

Кто взял на себя право судить, с какого возраста душа человеческая становится способной к любви? Существуют общепринятые мнения. Но это всего лишь убеждения определенных людей, которые могут идти вразрез с жизнью. И тогда приходится втискивать чувства в рамки общепринятых суждений и правил - с болью, с кровью. Потому что любовь - самое свободное, непосредственное и непреодолимое тяготение одного существа к другому: законы ее не писаны. Люди пытаются для всего создать правила, и это, наверное, необходимо. Но любовь разрывает любые путы и цепи, презирает любые кодексы чести, морали и нравственности, нарушает любые клятвы и обеты, ибо ее суть - небесная гармония. А сферы небесные земному неподвластны.

Подавить же в себе божественную искру удается далеко не каждому. Тот, кто на это отважился, обрекает себя на неисчислимые страдания, а последствия такого шага могут быть самыми жестокими и уродливыми. Небесную лошадку земными удилами не взнуздаешь - брыкнет, сбросит да и растопчет нерадивого седока. Или понесет, куда Макар телят не гонял.

Эти выводы не может, разумеется, сделать ребенок - приходят они в пору юности или зрелости, и то не ко всем. Я же, будучи маленькой девочкой, только интуитивно догадывалась, какое бурное и опасное течение меня подхватило. Не понимая, что происходит, я переживала это в себе как некое патологическое отклонение, не в силах признаться в своем чувстве. Я подавляла в себе сердечную привязанность, которая поглотила меня. Казалось, я узнала невыносимую душевную боль раньше, чем боль физическую, телесную.

Была ли это любовь с первого взгляда? Думаю, да. А иногда я склоняюсь к мысли, что любила Его еще до нашей встречи в этом мире. Во всяком случае, первый взгляд, который я бросила на Него, уже был исполнен любви.

Мы редко виделись. То, как называли Его мои воспитательницы, резало мой слух, заставляло меня негодовать и возмущаться. Разумеется, молча. Я надолго убегала в сад - настолько будоражило меня Его присутствие, или пряталась в доме, отказываясь выходить к обеду и ужину.

Зимними вечерами к взрослым приходили гости - пожилая супружеская пара, оба врачи. Он был похож на Чехова: худощавый, в маленьких круглых очках и с бородкой клинышком; она - толстая, с круглым добродушным лицом, с косой, уложенной в узел на затылке. Компания ужинала, отведывала вишневых и смородиновых домашних наливок, яблочного вина, изготовленного моей седовласой прабабкой, а после чая усаживалась играть в карты. За игрой болтали, обсуждали последние новости и сплетни маленького городка, курили.

- Девочка растет необычайно дикая, - глядя на меня, задумчиво говорила толстая жена доктора. - Петя, она здорова?

Петей звали ее супруга, который был нашим семейным врачом - его вызывали всякий раз, как я сваливалась с простудой или желудочным отравлением. Воспитательницы мои сами обращались за медицинской помощью крайне редко: они не столько обладали крепким здоровьем, сколько умели не придавать значения недомоганиям. Пара рюмок водки с перцем, грелка, мятные капли и отдых - вот и весь перечень применяемых ими лекарств. Впрочем, весьма действенный.

- Здорова, - спокойно отвечал Петр Иванович, поглаживая бородку. - Только худа чрезмерно. Давайте ей белого вина для аппетита.

Вино мне давали исправно - высококачественный белый портвейн, который привозил из Москвы Он, Властитель моих дум.

Он был в нашем доме редким, но самым долгожданным гостем. Загодя зная о Его приезде, готовили комнату, выбивали пыль из ковровых дорожек, застилали свежие простыни, а в кухне жарились, парились и запекались разные кушанья.

Я бегала от окна к окну, замирая от тайного и страшного предчувствия - вот, откроется калитка и на крыльцо взойдет Он, стукнет в дверь… Когда же это наконец происходило, я забивалась в самый дальний угол и не смела показаться Ему на глаза.

- Куда ты подевалась? - сердито кричала одна из бабушек. - Иди, встречай!

- Несносная девчонка, - сетовала вторая. - Что с ней делать? Будто сроду людей не видывала!

- Ладно, оставьте ее в покое, - царственным жестом останавливал их Мой Повелитель. - Пусть делает что хочет.

Он едва удостаивал меня своим вниманием - неприступный, величественный.

Воспитательницы мои были старомодны, придерживались строгих правил, любили классическую литературу, музыку, игру в карты и хорошие сигареты. В доме имелись старинное немецкое пианино и гитара, плюшевые альбомы с довоенными фотографиями, множество портретов в тусклых рамках, подсвечников, вазочек, вышитых подушечек, источенных жучком дореволюционных шкафов, набитых всякой всячиной.

В деньгах мы не нуждались, по крайней мере, я не ощущала этого. Мне покупали куклы, нарядную одежду, конфеты, мороженое и прочие детские лакомства, ни в чем не отказывая. На еде тоже не экономили - часто готовили мясные блюда, жарили рыбу, пекли пироги. Принимали гостей, вино текло рекой. Сигареты курили дорогие, пользуясь длинными мундштуками из красного дерева.

Поскольку ни бабушка, ни, тем более, прабабушка нигде не работали, получали скромную пенсию, а сад и огород были запущены, источник подобного изобилия оставался для меня загадкой. Позже, повзрослев, я догадалась, откуда у нас появлялись средства для безбедного существования.

Теперь я испытываю потребность описать моих чудесных воспитательниц, которых я вспоминаю и всегда буду вспоминать с благодарностью и легкой грустью.

Прабабушка - высокая, статная, седая, с высокой прической, с крупными, но правильными чертами лица, тронутого морщинами, с прямой осанкой, одетая в длинное темное платье или юбку с кофтой, - гордилась своей принадлежностью к обедневшей старинной аристократической фамилии. Она говорила низким, хриплым от курения голосом, держалась несколько надменно с чужими и просто, ласково со своими.

Прабабушка дважды выходила замуж, овдовела и доживала свой век с дочерью и правнучкой, то есть со мной.

Бабушка моя училась музыке и вокалу, но… по некоторым обстоятельствам образование пришлось оставить до лучших времен. У нее была в молодости любовная история. Она хранила несколько писем от возлюбленного в палехской шкатулке, на самом дне. Однажды, когда никого не было дома, я достала шкатулку и прочитала письма. Они не произвели на меня никакого впечатления. Разве то, что в них выражено, похоже на мои ощущения? Может быть, то была не любовь, а тоска по несбывшемуся?

Потом я еще пару раз доставала письма и вчитывалась в короткие, торопливые строчки. Что я хотела найти в них? Наверное, посредством анализа чьих-то чувств я собиралась понять свои. Увы, напрасно! То, что испытывала я, невозможно было выразить ни вслух, ни на бумаге. В голову пришла мысль о странности, непостижимости моих неистовых порывов и того, что их питало. Я еще глубже запрятала пожиравшие меня ощущения. Ясно, что мне не с кем было поделиться своим состоянием, своими мучительными сомнениями и терзаниями.

Иногда я усаживалась на диван и перебирала старые фотографии, листала семейные альбомы - с них на меня смотрели лица людей, канувших в небытие. Они волновали меня. На фотографиях молодая и веселая бабушка обнималась с военным, они стояли на перроне у вагона пассажирского поезда. Прощались? Или встретились?

Короткое бабушкино замужество длилось семь лет, после чего ее супруг умер. Так я осталась без дедушки.

Бабушку, казалось, не тяготило вдовство, потому что на многочисленные предложения руки и сердца она отвечала отказом. Она руководила в клубе художественной самодеятельностью, давала частные уроки пения и музыки, без сожаления ушла на пенсию и посвятила свое время воспитанию внучки, то есть меня.

Смерть единственной дочери не наложила отпечатка вечной скорби и трагизма на ее существование. Она будто бы даже не плакала: приняла этот удар судьбы стойко, как и кончину своего мужа.

Несмотря на нелегкую, полную испытаний жизнь, обе мои воспитательницы относились к ней с интересом, получали от нее массу удовольствий, развлекая себя всеми доступными способами. Тот же дух живого любопытства, неистребимого жизнелюбия и умения довольствоваться простыми радостями они прививали и мне. Насколько это у них получалось? Трудно судить…

***

Я росла, познавая мир через книги, через взгляды моих воспитательниц и через мое чувство к Нему… В эти три грани моего существования вплеталась четвертая. Мой трехмерный мир содержал скрытое четвертое измерение - мои воспоминания о прошлом, которого у меня, по здравым рассуждениям, быть не могло, и мои сны. Я проваливалась в них, как проваливается в подземные катакомбы путник, ступивший на неверную, размытую дождями почву… падает и приходит в себя в кромешной тьме.

Разница лишь в том, что у меня тьма сменяется живыми цветными картинами, где я не столько наблюдатель, сколько участник. Возможно, таково влияние книг «из второго ряда», как я их называла. Из них я узнала еще одну сторону жизни, которую люди предпочитают не замечать. Я обратила внимание на то, что содержание этих старых книг как будто мне знакомо. Пришло их время, и я забросила художественную литературу. Я открыла в себе много такого, о чем не подозревала. В частности, свою способность предвидеть будущее, обостренную любовью.

За день до того, как Ему приехать, меня начинало лихорадить, сон пропадал, сознание мое заполняли видения нашей встречи - тем более мучительной, чем ласковее Он обращался со мной. Я жаждала Его ласк… но не таких. О, нет! Лежа без сна на горячей от моего жара постели, я представляла страстные поцелуи и объятия - совсем не те, какие Он дарил мне. Я доводила себя до исступления, до полного истощения - когда Он появлялся, проводила время рядом с Ним будто в бреду, в горячке - и заболевала, едва Он уезжал. Неделя недомогания была мне обеспечена.

Стараясь отвлечься, я углублялась в книги «из второго ряда», повествующие о странных, необъяснимых вещах. Они изобиловали недосказанным - для многих, но не для меня. Достаточно было малейшего намека, крохотной детали, и полная картина разворачивалась в моем воображении, как цветок распускается в лучах солнца.

Я взрослела, и взрослели мои помыслы. У меня не было надежды соединиться с Ним, я обрекала себя на одиночество своей любовью. Мое будущее представлялось мне пыткой - когда изможденный пустыней странник привязан к раскаленному столбу, а на расстоянии вытянутой руки перед ним плещется прозрачная, холодная вода… но руки его связаны крепкими, неразрывными путами. Он не может дотянуться до спасительной влаги, а жар все нарастает…

Если бы я не подозревала об избавлении - ужасном и неизбежном, то не выдержала бы и дня. Но все должно будет кончиться… Это понимание придавало мне сил жить, лелеять безумную мысль - а вдруг? Разве не совершается невозможное? Разве не исчезают раз от разу с небес солнце и луна во время затмения? Разве не поворачивается вспять всесильное время, когда его умоляет об этом любовь? Разве не замедляется ход светил? И разве не сопутствует безумцам свет звезд, когда все покрывается мраком ночи?

Увы, мрак ночи мне отныне стал милее белого дня. Только ночами, зарывшись лицом в подушку, грезила я своими болезненными снами.

Днем же, не зная, чем занять себя, я стала воплощать описанное в книгах «из второго ряда». Удивительно, что они вызывали интерес только у меня. Жизнь шла своим чередом - в трехмерном мире, и завлекала меня в катакомбы четвертого. Словно я шла одновременно по двум дорогам - наверху, вместе со всеми, и внизу, во мраке, таящем в себе причудливые, загадочные видения сверхчувственного бытия. Я ощущала себя жрицей культа, более древнего, чем библейские сказания… когда я носила золотую маску собаки. Я владела искусством, которое впоследствии стало привилегией царей и сильных мира сего. Я осознала, что и в нынешнем мире оно найдет себе применение. Таким образом, я сумею соединить мои катакомбы с поверхностью земли, то есть с реальным миром. Переходя туда и обратно, я сохраню себя и свой рассудок от разрушительного влияния разъединенности во времени и пространстве.

При этом состоянии раздвоенности, сумеречного существования мне удавалось вводить в заблуждение как моих воспитательниц, так, отчасти, и Его, не говоря уже о сверстниках, товарищах моей юности. Я старалась не слишком выделяться в своем окружении, быть похожей на остальных. Копировать их. Так хамелеон в целях безопасности приобретает окраску среды обитания.

***

Я называю это «римскими снами», когда, засыпая, оказываюсь на площади, вымощенной плитами из цветного мрамора…

Мне снится одно и то же - я не помню, как оказалась здесь… ступаю в легких сандалиях по гладким плитам, иду мимо бронзовой конной статуи какого-то из императоров. Пахнет апельсиновыми деревьями… легкий ветерок овевает мою стройную фигуру. Я направляюсь к атрию - внутреннему дворику, посреди которого журчит фонтан.

Солнце опустилось за вершину холма. Лиловое небо отражается в воде, на дне фонтана причудливо сплетаются свет и тени. Я сажусь на мраморную скамейку, мысли мечутся в поисках выхода. Агриппины, моей высокой покровительницы, уже нет в живых. Теперь за меня заступаться некому.

Смутно припоминаю, что помогла Агриппине сначала разбогатеть, а потом… шаг за шагом идти к своей цели. Пассиен Крисп, один из мужей Агриппины, оставил ей в наследство большое состояние.

Покровительница была обязана мне всем, чего достигла. Но отдать долги не успела. Многие меня боятся. Многие меня ищут, готовые вступить в тайный сговор. Сын Агриппины подарил мне богатое поместье - многие догадываются, за что. Закрывшись в своих дворцах и виллах, они трепещут… Кое-кто разыскивает меня, чтобы убить, избавиться от своего страха. Особенно сейчас, когда пошатнулись незыблемые устои, и дыхание смерти доносится из лагеря преторианцев. Сын Агриппины уповает на милость богов и на то, что я оставила ему в золотом ларчике. На крышке заветного ларца барельеф - голова собаки. Это мой «знак». Зачем я пожертвовала своим ларцом, по которому меня без труда опознают? Нельзя допустить, чтобы он попал в чужие руки. Но как мне вернуть его? Сына Агриппины уже ничто не спасет, тогда как я еще могла бы успеть скрыться.

Я думала о том, что на город опускается ночь, луна всходит над густыми садами, разбросанными по холмам. Розовые звезды взирают со своей недосягаемой высоты на суету людскую. Хорошо быть звездой… В эту страшную ночь сенат объявил сына Агриппины врагом народа; его разыскивают, чтобы предать казни по закону предков. Наверняка он покинул свои покои в надежде спастись, уберечь жалкую жизнь - тот, кто с легкостью отбирал жизни у других. Он трясется от страха, забыв о своем почти божественном величии. Он умирает, хотя смерть еще не пришла за ним.

Куда он мог податься? Где прячется? Не во дворце, не на виллах знатных горожан - там его будут искать. Скорее всего, он забился в жилище простолюдина, слуги… он, который пользовался неограниченной властью. Золотой ларчик он прихватил с собой.

Фонтан заунывно журчал, нагоняя тоску. Я поднялась и, подчиняясь внутреннему импульсу, кликнула служанку, спросила сурово:

- Где дом Эпафродита, вольноотпущенника?

У девицы забегали глаза.

- Откуда мне знать? Я…

- Говори или умрешь.

Служанка дрожала от страха и возбуждения. В городе было неспокойно, ходили зловещие слухи. Чего стоит жизнь какой-то девушки из Кампаньи, безродной, неимущей? Девица не посмела перечить мне, махнула рукой в сторону реки:

- Там…

- Едем, покажешь.

Служанка и госпожа накинули на себя темные покрывала, взяли двух лошадей и выскользнули со двора. Окольными путями мы, не привыкшие ездить верхом, добрались до каменной стены, увитой плющом.

- Дальше я сама, - прошептала я, отпуская служанку. - Возвращайся домой.

Та молча скрылась в темноте, за деревьями. Я постояла минуту в раздумьях: что-то подсказало мне - сын Агриппины здесь, поблизости, значит, и ларчик с головой собаки на крышке - тоже. Я схватилась за плющ, ловко перелезла через стену в сад - меня манил тусклый огонек, мерцающий за неплотно занавешенным окном. Пробираясь сквозь густой терновник, я изорвала одежду. Чутье, сродни чутью собаки, вело меня по следу. Я не ошиблась. Сын Агриппины, переодетый до неузнаваемости, находился в полутемной комнате… он спал, громко, тревожно всхрапывая. То ли изнуренный беспокойством, то ли напившийся до беспамятства.

Я прокралась чуть вперед, нашла незапертое окно и проникла внутрь чужого жилища.

- О, богиня, приди ко мне на помощь! - шептала я, сдерживая дыхание.

Ноги сами понесли меня к тяжелому балдахину над пустым ложем. В ворохе одежды и тряпок что-то блеснуло. Ларец! Я схватила свою добычу, бросилась к окну… Громкие шаги спугнули меня, заставили метнуться к нише, закрытой деревянными створками, дернуть их на себя. К счастью, богиня услышала мою молитву - створки раскрылись, и я нырнула внутрь, притаилась.

- Сюда едут! - взволнованно воскликнул мужчина с огарком свечи в руке, торопливо проходя мимо ниши и пустого ложа в следующую комнату, откуда раздавался храп. - Просыпайтесь!

Я прильнула глазом к щели между закрытыми створками. По стуку копыт, шуму и мелькающим багровым отсветам я догадалась, что к тайному убежищу приближаются люди с факелами. Бряцало оружие.

Храп стих, сменился быстрым, приглушенным разговором. Сын Агриппины - я сразу его узнала - кинулся к ложу под балдахином, зарылся в ворох тряпок. Он искал ларец - и не находил его. Со стонами ужаса несчастный разбросал одежду и тряпки, оборвал балдахин и в отчаянии воздел руки к потолку.

- Эпафродит, где же он? Куда он мог деться?

- Кто, мой господин? - поднял свечу выше вольноотпущенник. - О ком вы?

- Ларец! Ларец! - вопил сын Агриппины, хватаясь за горло, словно ему стало нечем дышать. - Он был здесь! Я положил его сюда, спрятал! О, горе мне! Зевс и все боги отказались от меня. Я проклят! Проклят своей матерью! Всеми! Меня предали! Неужто и ты, верный Эпафродит, решил отобрать мою последнюю надежду? Ларе-е-еец! - завывал он. - Ларе-е-ец! Верни ларец!

Раздались удары в дверь, топот ног, обутых в тяжелые сандалии.

- Ларе-е-ец… - стонал господин, протягивая руки к обескураженному слуге. - Сжалься, Эпафродит…

Слуга подал сыну Агриппины короткий меч.

- Лезвие острое, - сказал он. - Если рука не дрогнет…

Господин выхватил у него оружие, задрожал, поднес к горлу. У него не хватило духу нанести себе сильный удар, и он лишь сделал неглубокий надрез. Вольноотпущенник оказал ему эту последнюю услугу, резко нажав на лезвие. Хлынула кровь. Тело господина обмякло, рухнуло на пол…

Я вспомнила, как тонкая, стройная жрица с золотой маской собаки на лице стояла у края погребальной ямы, в которой покоились роскошно разодетые царица и ее свита - красавицы в алых одеждах и драгоценных уборах, вооруженные воины, музыкантши, прислужницы… Это видение посещало меня в решающие моменты - оно приходило и уходило независимо от моей воли.

Сыну Агриппины повезло меньше. Ему пришлось зарезаться, и то чужой рукой. Он валялся на полу, в луже собственной крови… и никого не было рядом, кроме Эпафродита. Позорная, жалкая кончина.

«Однако мне пора выбираться отсюда», - подумала я.

Остальное я помню смутно, как покрытое туманом. Центурионы ворвались в дом. Чудом ускользнув от них, я оказалась на пустынной темной улочке. Луна скрылась за облаками. В садах гулял ветер. Пахло горелым, на холмах виднелось зарево пожаров. Где-то вдали раздавался грохот колес по вымощенной камнями дороге. Прижимая к себе ларец, я спустилась к реке, где меня ожидала лодка. На веслах сидел угрюмый кряжистый рыбак. Плеск воды и стук собственного сердца - это было последним, что я помню…

Я просыпаюсь, долго лежу, глядя на тени на потолке. Откуда приходят ко мне эти сны? Если бы я знала!

***

Привилегия царей… Такое занятие меня устраивало. Мое утонченное, обостренное любопытство питалось новыми и новыми подробностями. Они приходили из двух источников - книг «второго ряда» и моего скрытого воображения. Предательски покинутая кем-то в этом мире, где меня должны были опекать, я замерла на распутье. Мне пришлось интуитивно постигать мое предназначение, выбирать дорогу. Я шла наугад, на ощупь…Если бы Он ответил мне взаимностью, жрица уступила бы место возлюбленной. Но произошло иначе - вместо венка Афродиты я плела погребальные венки. Мне суждено было собирать иные цветы, и я пошла по следам подземного стража - Цербера…

То, что в моих снах приносили мне пастухи из Кампаньи, теперь приходилось добывать самой. Рим остался в прошлом, а тут, где я оказалась, это можно было найти на тропе, по которой шел полководец Чингисхана Субудай. Немного поразмыслив, я догадалась, как мне следует поступить.

Неужели так далеко разлеталась бешеная слюна пса Цербера? Я карабкалась по склонам, поросшим ароматным ельником, спотыкаясь о камни. Капюшон монаха был моей целью.

Множество великих имен чередой прошли в моей памяти, начиная со знаменитого хана Тимура - императоры Тит, Клавдий, Каракалла, Калигула и Нерон. Не только они. Халдеи указывали благоприятный час для… Впрочем, что мне за дело до них? Мое искусство значительно усовершенствовалось с тех пор. Теперь сама смерть уступила мне место… ее работа перестала отличаться от моей. Почти. Совсем немного не хватало для моего триумфа.

Идея обменивать свое умение на золото была не нова для меня. Она пришла естественно, словно ничем другим я и не промышляла. Есть предложение, нашелся и спрос. Мне казалось, я опять вижу из окна лагерь преторианцев, холмы… розовые крыши вилл, храмы, водопроводы, проведенные с окрестных гор, зеленые сады…

«Была ли в той моей жизни любовь? - гадала я. - И к кому?» Пресыщенные, развратные римские патриции отталкивали меня своей жестокой ненасытностью, извращениями и жаждой крови. Простолюдины не вызывали интереса. Жрецы замыкались в своем кругу, и я слишком хорошо понимала, что меня туда не допустят.

Я сама принадлежала к забытой касте посвященных и знала законы, изложенные еще тайнописью жрецов Древнего Египта - эпигматическим письмом, до сих пор нерасшифрованным. За разглашение секретов полагалась смерть. Этого я не боялась, да и одиночество не тяготило меня. Тайна жизни раскрывает тайну смерти, и наоборот. Поэтому посвященного невозможно испугать - переход из бытия в небытие имеет обратную силу. Знающий неуязвим. Ибо смерть, а не жизнь, правит миром!

Люди погрязли в трясине заблуждений, которая медленно, неотвратимо затягивает их. Впрочем, я отвлеклась от своего повествования.

Итак, книги из «второго ряда» сформировали круг моих интересов. А книга Орфилы, в дурном переводе с французского, стала моей настольной книгой. Изучив ее от корки до корки, я осознала, что моему искусству сей труд ничем не угрожает.

Там же, во «втором ряду», я нашла роман малоизвестного автора «Разбитые иллюзии» о мечтательной, обольстительной и утонченной парижанке Мари Капель, которая стала известной, как мадам Лафарж. Эта прелестная француженка имела изысканную натуру, получила приличное образование и любила книги, почти как я. Она воспитала себя на сентиментальных романах и погружалась в собственные фантазии, дабы найти в них спасение от безнадежности существования. Бедняжка! Она пыталась воплотить в реальность книжную любовь.

Ей не стоило выходить замуж за Шарля Лафаржа. Он имел металлургические заводы на реке Коррез, но не имел сердца. Мари совершила опрометчивый шаг, за который и поплатилась. Мужнина родня плохо приняла ее, а большой дом Шарля в местечке Гладье кишел крысами. Сексуальные притязания супруга были грубы и вызывали отвращение. Мари избегала постылых ласк, как только могла, и потребовала развода, угрожая покончить с собой. Поздно! Не таким рисовала она возлюбленного в девичьих грезах. Месье Лафарж - вдовец, старше ее, оказался вульгарным, примитивным мужланом, невежественным и на редкость неотесанным.

Душевный кризис поверг Мари Лафарж в отчаяние, она проклинала себя за легкомыслие и напрасные надежды. Не лучше ли ей было довольствоваться скромным наследством в сто тысяч франков золотом, оставшимся от родителей? Вступив в брак, она обрекла себя на зависимость - пришлось смириться и отдаться во власть мужу физически и духовно. Впрочем, видимость покорности являлась не чем иным, как искусным притворством. Казалось, дни разочарования и слез миновали. Но в душе мадам Лафарж зрело желание вернуть себе свободу. Как? Каким образом она может сбросить ненавистные путы? Этот вопрос она обдумывала днем и ночью, пока наконец не нашла выход.

Однажды господин Лафарж отправился по делам в Париж. Декабрь выдался холодный. Шел мокрый снег, собор Нотр-Дам терялся во мгле. Каминные трубы густо дымили. Колеса экипажей увязали в рыхлом месиве. Посыльный, укутанный в теплый шарф, торопливо взбежал по ступенькам гостиницы, где остановился Шарль Лафарж, чтобы доставить ему посылку. Это был презент от Мари в знак «нежной симпатии» - сладости и ее портрет в овальной рамке…

На сей лирической ноте я прерву повествование о мадам Лафарж, так как не время еще открывать карты. Глупышка! Она бредила славой, тогда как истинно велик тот, кто не оставляет следов. Если бы я могла предостеречь ее! Она предпочла смерть забвению, но людская память так коротка…

История прекрасной и утонченной Мари напоминает мне о собственных ошибках. Почему я описываю чужое прошлое столь подробно? Да потому, что оно похоже на мое настоящее. Есть кое-какие отличия, но… в целом нас объединяет несбывшаяся, неосуществленная любовь.

Иногда можно заблудиться в незнакомом городе или в незнакомом лесу. Я же заблудилась во времени…Порою мне кажется, что древняя Ниневия, Вавилон или Рим гораздо более близки и понятны мне, чем современная Москва. Города и царства не исчезают, они продолжают существовать… только на иных страницах книги бытия. Когда захочешь, можно вернуться: все листы в переплете, им никуда не деться. О «напитке бессмертия» - хаюме - я узнала в древнем Иране… или при дворе персидского царя Артаксеркса? Или мне поведал о нем Имхотеп, сын древнеегипетского бога Тота?

Я молюсь в темноте, безлунными ночами: «О, госпожа моя! Свет звезды Сириус! Чародейка! Царица всех женщин! Ты знаешь смерть в лицо, держишь ее за руку… научи меня ходить по ее темным тропам туда и обратно. Раскрой мне вечно ускользающую тайну любви. Как мне следовать за ней? Пересекаются ли пути любви и смерти?»

Я долго молюсь, когда на черном зеркале неба появляется Луна: «О, глаз Гулы, Гекаты и Маат! От тебя ничто не укроется! Боги многооки и многолики, они везде…»

Дальше следуют заклинания, недоступные людям, опасные, потому я накладываю на свои губы печать молчания. Я молюсь незримо и неслышно… прокладывая мост из лунного света между собой и богами. Я жду от них поддержки, подсказки.

Почему я пишу тебе? Мое существование в этом мире должно быть подтверждено. Кто-то должен узнать мою историю, понять ход событий. Иначе моя земная тень промелькнет, никем не замеченная. И даже Он, Властитель моих дум, не узнает обо мне. Часть истины - еще не истина. Дуновение любви осеняет своими крыльями избранных… и погружает их либо в адские муки, либо в райские наслаждения. Здесь я научилась понимать, что ад и рай - две стороны одной ладони, два лица жизни, как явь и сон.

Жрица в золотой маске собаки не знала любви и легко попала в ее неразрывные сети. Она принесла ее с собой, сюда… ибо пути любви неуловимы, похожи на пути смерти. Экстаз, даруемый нам хаюмом, ничто перед вкусом любви - раз испивший уже не откажется.

Я молюсь перед тем, как вступить на лунный мост. Куда он приведет меня? Не все ли равно? Я получила то, чего жаждало мое естество, и теперь меня ничто не пугает.

Смерть придет к каждому, кто стоит на дороге.

Почему я пишу тебе? Придет время, и ты поймешь. Ты, ничтожный, помог мне, сам того не подозревая. Это удел спящих. Короткие сны… долгие сны… Смерть - долгий сон, когда просыпаешься в ином качестве.

Книги из «второго ряда» заменили мне постижение жизни посредством опыта, они разбудили скрытое. Я научилась прятаться, менять маски…Никто не знает, кто я. Даже ты.

Однажды ты заглянул в глаза смерти и… струсил. Смешной человек. Теперь смерть смотрит в твои глаза. Чувствуешь, как проникает в твою душу этот холодный блеск? Но не бойся. Пока моя история не окончена, тебе ничего не грозит.

Она хотела обмануть провидение… Наивно и глупо. Слова лживы, но суть неизменна: она проявляется и настигает. Можно обмануть человека. Как обмануть лунный свет?

Жалкий клоун! Твои кривлянья никого не могут рассмешить. Все вы получите то, что заслужили. Все вы дрожите от страха. Он бесполезен. Страх еще никого не спас. Ха-ха! Он только парализует жертву, делает ее беспомощной. Страх - это начало конца.

Я знаю, как я уйду отсюда. Но вы не знаете. Ваш путь тонет во мраке. Вы бежите от смерти и ждете ее. Она не замедлит прийти.

***

Мое искусство дает мне все, чего я хочу, так было всегда. Оно же и не дает мне заблуждаться. Увы! Теперь, после того, как я почти добилась своего, воздала всем по заслугам и расчистила себе дорогу, мне придется уходить. Лунный свет не обманешь! Я сольюсь с ним и уплыву на голубой ладье в бесконечность… не навсегда, а чтобы вернуться и закончить начатое. Когда это будет? Время - всего лишь условие, которого не обязательно придерживаться.

Но прежде я расскажу о моем земном пути. Почему именно тебе? Ты узнаешь об этом из последнего письма, если я успею его написать.

Когда я вполне осознала себя, я приступила к действиям. Та сторона моей жизни, которую я позволяла воспринимать окружающим, служила мне занавесом: за ним-то и разворачивалось мое истинное существование - невидимое и неуловимое, пронизанное флюидами звезды Сириус. Я привлекла в свою жизнь обстоятельства, позволившие мне играть ту роль, которую я сама для себя выбрала. Я послала в пространство призыв, и на него не замедлили откликнуться. Это великолепное изобретение помогает избежать нужды в личных встречах и непосредственном общении, дает возможность не оставлять следов. Пожалуй, единственное стоящее изобретение этой цивилизации.

Итак, мой призыв возымел действие, и я взялась за старое доброе дело, приносившее мне достаток и удовлетворявшее мои желания. Это было привычно, получалось легко, даже с учетом новых реалий. Двойная жизнь захватила меня, она развлекает мой ум и щекочет нервы в этом скучном мире. Если бы еще Он мог ответить мне взаимностью!

Непреодолимая преграда, разделяющая нас, добавила жестокости моему холодному сердцу. Оно то пылало, то застывало в моей груди комком льда. Нет ничего, на что бы я не решилась, дабы сломать запруду, сдерживающую наши чувства. Привыкшая наносить удары без предупреждения, я не ожидала сама получить удар. Способ, который применили против меня, породил возмездие.

Я выла, как одичавший, брошенный хозяевами пес, как волчица, потерявшая детенышей. Оказывается, преграды, о которую я билась, получая рваные раны, истекая кровью, задыхаясь от боли, не существовало вовсе. Меня предали, чудовищно, подло обманули. От меня скрыли правду. А теперь, когда я ее узнала, уже слишком поздно. Курок взведен.

Я молила лунный свет утолить мое отчаяние, терзающую мое сердце невыносимую боль! Тщетно… Голубая ладья приплывет в назначенный час - не раньше. Эту чашу, уготованную мне провидением, придется испить до дна. Осталось совсем немного, и мои страдания утихнут… я отправлюсь в далекое путешествие, чтобы вернуться. Я умею смотреть в глаза смерти, но не научилась смотреть в глаза любви… Я научусь! Эти глаза бездонны… Я не знаю, как любовь выбирает. Но я постигну ее суть.

Я открою моему возлюбленному тайну, которой Он не ведает: для любви не существует преград. Любые помехи на ее пути - не более чем иллюзии, созданные людьми. Я не придавала им значения, но Он скрывался от меня за этой ужасно твердой стеной. Жизнь в мире иллюзий полна боли и страха, вопреки бытующему мнению. Иллюзии усыпляют… но это сон Смерти…

Голубая ладья уже совсем близко, я вижу ее свечение в черных глубинах ночи. Она плывет за мной… Я пыталась сорвать цветок любви… не сумела. Но я уношу с собой его аромат. Я прикоснулась к нему, чтобы запомнить его вкус и никогда ни с чем его не спутать.

Лунный свет проникает всюду, он вездесущ. А я - всего-навсего рука богини, исполняющая ее волю. Я попыталась сорвать плод, которого Она еще не пробовала…

Она разгневалась? Или погрузилась в блаженство?

Последнее письмо оказалось самым коротким. Закончив чтение, Ева сидела, очарованная, не в силах ни о чем думать.

Стемнело. За окном стояла тревожная золотая луна. Ее сумеречный свет заливал комнату. Ева глубоко вздохнула, пытаясь сбросить с себя сладостное и страшное оцепенение.

Глава двадцать третья

У станции метро «Новослободская» толпились люди. Приближался час пик. Смирнов любил старые станции метрополитена, построенные с присущей советским временам помпезностью. Их пышный декор радовал глаз, тогда как плитка, бетон и стекло делали новые станции холодными, похожими друг на друга.

- Здравствуйте, - сдержанно произнес крепкий, начинающий полнеть мужчина в штатском, с выражением твердой решимости на лице. - Я Межинов. Майор описал мне вашу внешность, но вы гораздо интереснее, чем я себе представлял. Какие кадры растеряли наши силовики! Ай-яй-яй! Аж душа болит.

Смирнов улыбнулся, изучая собеседника. Глаза уставшие, с красными от недосыпания веками, между бровей залегла складка, губы красивой формы - они такие, какие нравятся женщинам. На висках уже седина, хотя в целом Межинову больше тридцати пяти не дашь.

- Отойдем? - предложил сыщик. - Здесь недалеко есть чудесный подвальчик, где вкусно кормят. Вы любите настоящий плов с бараниной?

- Не пробовал, - признался Межинов. - Зовите меня Рудольф.

- Всеслав.

Они, как добрые приятели, направились в ресторанчик «У Ахмета», выбрали столик в углу, заказали красное вино, плов и лаваш.

- Я весь внимание, - сказал Смирнов, когда официант в тюбетейке и полосатом халате принял у них заказ. - Чем я привлек внимание наших доблестных стражей порядка?

- Не иронизируйте. Давайте говорить как мужчины, а не как профессионалы. У меня серьезные неприятности, Всеслав. Личного характера. По чистой случайности они переплелись с неофициальным милицейским расследованием. Влиятельный человек обратился с просьбой… не мне вам рассказывать, как это бывает. Но это ерунда. В деле оказалась замешанной женщина… с которой я… В общем, я ее люблю и хочу оградить от опасности, чего бы это ни стоило. Вы меня понимаете?

- Да, - кивнул сыщик. - У вас личные мотивы, значит, огласка исключена. Что ж, это меняет дело. Я готов помочь, если смогу.

Межинов кратко обрисовал сложившуюся ситуацию. Всеслав, в свою очередь, поделился добытой информацией. Они оба лукавили, не желая раскрывать карты до конца: каждый надеялся перехитрить другого. Подполковник сильнее волновался и выдавал себя.

- Получается, жертвами неизвестного убийцы - будь он черный маг, мастер гипноза или… черт еще знает кто - оказались близкие мне женщины из одной семьи, - не называя Серебровых, объяснял Рудольф Петрович. - Кажется, одна из них умирает. А вторая… пока только слегка покашливает. Но это и у других так начиналось: что-то вроде простуды, обострение, потом болезнь вроде бы идет на убыль… чтобы вспыхнуть в любой момент.

Он впервые сказал о своих догадках вслух - и ужаснулся.

- Приступая к этому делу, я ошибочно посчитал его очень простым, - нахмурился Смирнов. - Принял происходящее за чьи-то хулиганские действия с целью испугать, нарушить спокойствие в семье, создать нервозную обстановку. Шутников нынче развелось великое множество, и они бывают весьма изобретательны. Но, шаг за шагом продвигаясь к разгадке, будто в потемках, я убедился, что противник хитер и безжалостен.

- Вы понимаете, как он это делает? Я имею в виду…

Принесли заказанную еду, и Межинов замолчал. Плов оказался рассыпчатым, в меру жирным, с кусками сочного бараньего мяса.

- Выпьем? - предложил сыщик, наливая вино в бокалы: себе чуть-чуть, собеседнику побольше. - Я за рулем, а вам можно. За удачу!

Подполковник проглотил вино, не чувствуя вкуса.

- Какие у вас прогнозы? - спросил он, глядя мимо Всеслава на стену, увешанную войлочными панно.

- По поводу ваших знакомых женщин? Неутешительные.

Рудольф Петрович вздохнул.

- Что же, нет никакого выхода?

- Наверняка есть, - улыбнулся Смирнов. - Только я его не вижу. Посудите сами: все, к чему я пришел, это давняя история, случившаяся в подмосковном городке Березине. Известные ее участники уже умерли. Кроме подруги незадачливого жениха… но и та вышла замуж, уехала во Владивосток.

- А неизвестные?

Сыщик мрачно рассмеялся.

- Шутите? Впрочем, я оговорился. Один из разыскиваемых мною персонажей - некий Демьян Локшинов, возлюбленный «пришлой» колдуньи, находится в добром здравии и проживает в Москве, на Люблинской улице. Он передал мне несколько писем, мягко говоря, странных… которые начали приходить на его адрес около полугода назад. Сущий бред, должен признаться!

- Что за письма? - насторожился Межинов. - От кого?

- Письма как письма… только содержание запутанное, нелепое. Записки сумасшедшего! Ха-ха… По моему мнению, обычный человек такого не напишет, если у него с головой все порядке. Может быть, это из той же оперы, что и предупреждения «призрака»? Тогда мы имеем потенциальную жертву мужского пола, первую после жениха-обманщика. Скажу сразу - по письмам автора найти практически невозможно, поверьте моему опыту: они набраны на компьютере и отпечатаны на принтере, а отсылались из разных почтовых отделений. Глухо!

Рудольф Петрович жевал плов, обдумывая услышанное.

- Вы уверены, что нашли ту женщину… колдунью? - после некоторого молчания спросил он. - Идиотизм какой-то. Оборотни, собаки, ворожба! Просто волосы встают дыбом.

- Если верить Локшинову, то да. Он узнал ее по фотографии. Впрочем, «нашли» - не очень подходящее слово, ведь она мертва.

- Главную подозреваемую мы, получается, потеряли! - усмехнулся сквозь зубы Межинов. - И опять оказались в тупике. Это если отбросить байки про оборотней и черную магию, где смерть не рассматривается как препятствие для совершения каких-либо действий. Оборотни, вампиры и прочая нечисть, кажется, бессмертны?

Сыщик пожал плечами.

- Я не специалист. Компетентной консультации дать не могу.

Они снова недоговаривали, но, уже больше доверяя друг другу, обсудили возможные варианты развития событий. Ни один не удовлетворил их.

- Вы вообще верите в различные воздействия на людей при помощи магических ритуалов? - задал подполковник вопрос, который давно вертелся у него на языке.

- Сомневаюсь… но не исключаю такой возможности. Психика людей чрезвычайно уязвима, а подсознание не изучено: это темный лес. Что обитает в его густых чащах, куда не проникает свет? Бог весть! Одно могу уверенно заявить - там таится страх. Никто пока не определил, где его истоки. Еще жрецы Древнего Египта умели направить этот глубинный страх человека против него же самого. Вы можете не признаваться, но… обнаружив в своем доме кем-то вбитый гвоздь, спутанный клок волос и прочие атрибуты колдовства, далеко не такие безобидные, как я перечислил, вряд ли вы останетесь спокойным. А ваша супруга - и подавно. Откуда-то полезут предательские мыслишки - а вдруг? А что, если?.. И все - вы пропали.

- Я не суеверен, - мрачно, резко возразил Межинов.

- Многие так думают…

Рудольф Петрович вскинул на собеседника полыхнувшие металлическим блеском глаза. Остыл, сдержал готовую вырваться гневную отповедь. Он пришел сюда не спорить - сотрудничать.

- Знаете, мое имя в переводе с германского означает славный волк. Волки не из пугливых. Кстати, фотография той женщины у вас с собой?

- Случайно - да, - улыбнулся Всеслав. - Только она сделана около четверти века назад. Показать?

Он вытащил из папки, протянул подполковнику снимок Мавры Ершовой с соседкой.

- Которая из них? - дрогнувшим голосом спросил Рудольф Петрович.

Его лицо окаменело, пока он всматривался в размытые очертания на фотографии. Смирнов готов был поклясться, что сидящий напротив мужчина струхнул. Просто виду не подает - неловко.

В подвальчик ввалилась веселая компания молодых людей, мокрых до нитки. Оказывается, на улице лил проливной дождь. Когда он успел собраться? Только сейчас сыщик осознал, что мерный шум за низкими витражными окнами, природу которого он мельком пытался определить, и есть шум ливня.

- Интересно, - не разжимая губ, пробормотал Межинов, отодвигая от себя снимок, и забарабанил пальцами по столу. - Полагаете, корни следует искать в Березине?

- Больше негде. Хотя я не представляю, что еще искать. Может, вы подскажете?

Подполковник долго молчал, будто принимая какое-то важное решение; по его лицу пробегали тени, на скулах обозначились желваки.

- У меня тоже есть фотография, сделанная несколько дней назад, - наконец, хрипло выговорил он. - Не желаете ли взглянуть?

Он полез в карман и достал снимок мужчины, выходящего из небезызвестного дома на Осташковской улице.

Смирнов задержал дыхание. Он невозмутимо изучал фото, усмиряя клокочущий в груди вулкан. Он сразу узнал этого человека: характерная худоба, лоб с залысинами, очки. Говорить или не говорить?

- Знаете его? - уловил колебания сыщика Межинов.

- Вроде бы… Это Григорий Александрович Ершов, журналист. Приемный сын той самой Мавры Ершовой, которая некогда жила в «собачьем» доме и занималась колдовством.

- Вы ничего не путаете? - напрягся подполковник. - Она действительно умерла?

- Проверьте по документам, найдите захоронение. У вас больше возможностей.

- Да, вы правы. Мне на миг показалось… Нет, ничего. Это дождь! Давление скачет. - Рудольф Петрович налил себе полный бокал вина, осушил его одним махом. - Дадите адрес этого Ершова?

Смирнов прислушался к своему внутреннему голосу - протеста не было.

- Записывайте. - Он назвал улицу, номера дома и квартиры, добавил: - Пятый этаж, лифт. Могу я спросить, откуда у вас фотография Ершова?

- Потом… Лучше скажите, сила оборотня или колдуна передается по наследству?

- По слухам, да. А вообще-то я не знаю. Одна женщина (он имел в виду Еву) утверждает, что обладатель сверхъестественной силы может передать ее, кому пожелает. Разумеется, по обоюдному согласию.

- Приемным детям тоже?

- Вы верите в подобную чепуху? - вместо ответа спросил сыщик.

Межинов растерялся, но быстро взял себя в руки.

- Я должен отбросить все ложные версии, - натянуто улыбнулся он. - У меня есть еще просьба.

- Письма?

- Вы догадливы!

- Профессия обязывает, как и вас, - подыграл собеседнику Смирнов. - Я тренирую ясновидение, как передовой метод современного сыска. Оно-то и подсказало мне сделать ксерокопии сих эпистолярных документов, а также захватить их собой.

- Вижу, вы преуспели в освоении паранормальных способностей, - пошутил Рудольф Петрович. - Мне повезло.

- Есть два условия. Письма читаете только вы, больше никто. А в обмен я получаю фото Ершова.

- Обещаю.

Межинов взял ксерокопии, дал сыщику пару снимков журналиста, поблагодарил и взглянул на часы.

- Торопитесь? - спросил Всеслав.

- Извините, очень. Не терпится прочесть…

Ливень за окнами усилился. Подполковник ушел, а сыщик не спеша доел плов, заказал зеленого чая. Он почувствовал ту волну подъема, которую еще раньше уловила Ева. Развязка стремительно приближается.

***

Вернувшись домой около полуночи, господин Смирнов застал в гостиной настоящий разгром - книги перекочевали с настенных полок и шкафов на письменный стол, стулья, диван и даже на пол. По крайней мере, треть библиотеки, заботливо собранной его матерью - ученой-историком, которая имела разносторонние интересы, - была сложена стопками вокруг Евы. А сама она сидела на ковре, скрестив ноги и уткнувшись в один из толстенных фолиантов.

- Что ты делаешь? - удивился он.

- Пытаюсь разобраться в этих письмах, - не поднимая головы, пробормотала Ева.

- Ты разыскиваешь в книгах имя автора? Ведь Л. Собакина - явно псевдоним. Далеко продвинулась?

- Не остри, - огрызнулась Ева. - Оставлю без ужина.

- Я наелся плова «У Ахмета», во время беседы с Рудольфом Межиновым. Это милицейский чин, по стечению обстоятельств связанный с нашим делом. Две знакомые ему женщины, кажется, стали жертвами маньяка-оборотня. Вот он и пожелал встретиться, объединить усилия.

- Ты согласился?

- Свежая струя не помешает, - ответил Славка. - Фамилию Рудневых я не упоминал, так что обещанная клиенту конфиденциальность соблюдена. Мы с господином Межиновым обменялись некоторой информацией, только и всего.

- И что это за женщины?

- Знакомые Рудольфа? Он тоже оказался джентльменом, фамилий не назвал.

- Продуктивное же у вас получилось сотрудничество! - ехидно воскликнула Ева.

Сыщик, поглощенный какой-то мыслью, проигнорировал ее выпад.

- Я показал ему фотографию Мавры Ершовой. Он виду не подал, но… сдается мне, он ее то ли видел, то ли… черт, непонятно! Может, просто испугался: колдунья все-таки. Или мне показалось?

- Вы пили вино?

- Я - чисто символически, а Рудольф пил много. Он выглядел удрученным.

- Тогда точно показалось, - вздохнула Ева.

Смирнов выразительно окинул взглядом разложенные повсюду книги.

- Нашла что-то подходящее?

Она развела руками.

- Если мы разгадаем письма, то все поймем! Но в них так много исторических имен… каких-то скрытых намеков, что у меня в голове образовалась каша. Полезла в книги, одно потянуло за собой другое, закопалась и ничего толком не выяснила. Хотя появились догадки!

- Превосходно, - без энтузиазма кивнул Всеслав. - Только оборотни, позволь заметить, писем не пишут. А вдруг это фантазии извращенного ума? Кто из причастных к нашему делу умеет складно излагать свои мысли на бумаге? Ершов! Ты же сама утверждала, что черный маг и наследник приемной матери именно он!

- Откуда он знает о Локшинове?

- Мамаша же и поделилась с ним перед смертью историей своей молодости. А найти в Москве человека, если он не прячется, вполне разрешимая задача.

- Думаешь, Л. Собакина - это Ершов? - с сомнением произнесла Ева. - Нет, дорогой. Письма написаны женщиной! И потом, должна же быть причина, по которой Ершов вдруг взялся за перо. Почему он выбрал адресатом Локшинова, а не кого-то другого?

- Демьян Васильевич - реальный свидетель прошлого. А письма - подобие исповеди. Такое количество дичайших выдумок могут захлестнуть человека, если их не выплескивать наружу. То, что автор посланий - женщина, еще не факт. Пишут же писатели и от имени женщин, и от имени мужчин. Знаменитая французская писательница скрывалась под псевдонимом Жорж Санд, например. Ершов, между прочим, имеет специальное литературное образование: он журналист, и писать - это его работа.

- Нет! - заупрямилась Ева. - Ты меня не убедил. Я почувствовала женскую руку, женский стиль изложения.

- Стиль можно подделать. Рембрандта и Фаберже подделывают, не то что какой-то там стиль.

- Так то для продажи, а здесь…

- … чтобы замести следы! - перехватил у нее инициативу Славка. - Лучше не спорь со мной. Полюбуйся! - Он вытащил из папки фотографию Ершова, любезно предоставленную ему Межиновым. - Кто это, по-твоему?

- Ершов. Зачем ты его фотографировал?

- Не я, а, по-видимому, оперативник Межинова. Как бы я поступил, окажись ты в опасности? Имея возможности милицейского начальника, приставил бы наружку, чтобы отслеживала подозрительных лиц, ну и оградила тебя от нападения, если придется. Думаю, оперативник следил за одной из женщин и сфотографировал подозрительного человека. Видишь, на снимке Ершов выходит из подъезда жилого дома?

- Он мог оказаться там случайно, ходил брать интервью у кого-нибудь.

- Не ты ли приучила меня к мысли, что случайности - всего лишь замаскированные закономерности? - напомнил сыщик. - Давай рассуждать здраво. Господин Межинов показал мне фото Ершова не просто так, а в связи с расследованием, которое он ведет со своей стороны. Правда, насколько я понял, не в полную силу и полулегально. Значит, Ершов неоднократно появлялся у дома, где проживает объект, за которым было установлено наблюдение.

- Допустим… и что?

Ева подошла и распахнула створки окна. Ливень закончился. Влажное дыхание ночи заполнило комнату.

- Пока не знаю. Надо бы заняться Ершовым плотнее.

- Хочешь, я расскажу тебе о письмах? Мне удалось немного больше понять благодаря сведениям из книг. А вообще, Смирнов, сходи-ка ты к эксперту. Не хочешь показывать ему письма - выпиши имена, все, кажущееся тебе странным, и поинтересуйся мнением специалиста.

- В какой области? В психиатрии?

Ева возмущенно всплеснула руками.

- Ты неисправим! Выслушай сначала, а потом иронизируй. Содержание писем таково, что диву даешься. Автор далеко не прост и преследует цель, которой мы не знаем. Необходимо разобраться хотя бы в том, что он или она - а я склонна считать отправителя женщиной - излагает в этих текстах. Хочет человек или не хочет, но в творчестве любого рода он проявляет свою личность. Я тебе уже говорила об этом и буду еще повторять, раз ты не понимаешь.

- Ладно, - буркнул сыщик. - Признаю твою правоту. Я понял из этих посланий одно: у кого-то основательно поехала «крыша», и он начал переносить иллюзии на бумагу, чтобы получить хоть какое-то облегчение. Кем он себя возомнил, сей неизвестный автор, одному богу известно. Но он будет писать еще, потому что история не выглядит законченной. Там полно громких имен, что говорит о мании величия у пишущего.

- Речь идет о Древнем Риме! - воскликнула Ева. - Упоминаются атрий, сенат, преторианцы, центурионы, патриции, слово вольноотпущенник тоже из тех времен. Ты понимаешь? Преторианцы - это же императорская гвардия; центурионы - командиры подразделений в древнеримском легионе; атрий - закрытый внутренний дворик древнеримского жилища. А имена? Агриппина, например, типичное римское имя. Тит, Клавдий, Каракалла, Калигула и Нерон - римские императоры!

- Я тоже, вопреки твоему мнению, неплохо изучил эти бредовые тексты. Рядом с именами римских владык упоминается хан Тимур. Почему вдруг?

- Ну… он являлся правителем, воином.

- А Чингисхан и его полководец Субудай? А какой-то Имхотеп, сын бога Тота? А персидский царь Артаксеркс? Тьфу, язык сломать можно. А мадам Лафарж? Это уж явно не полководец - француженка, которая неудачно вышла замуж за владельца заводов! Что их всех связывает?

Ева обиженно молчала. Она сознавала шаткость своей позиции.

- Я выписала все непонятные слова, имена и детали. Иди к эксперту! Я не знаток древней истории. Зато по поводу золотой маски собаки я вспомнила, что древнеегипетский бог Анубис изображался в облике волка, шакала или человека с головой шакала. А шакалы относятся к семейству собачьих.

- Анубис? - закатил глаза Всеслав.

- Это покровитель мертвых и божество погребальных обрядов.

- Господи! - Смирнов схватился за голову. Ему расхотелось спать. - Локшинов же увидел на своей возлюбленной маску собаки, правда, не из золота…

- Мавра мертва, - перебила Ева. - Она не может писать никаких писем. Разве что перед смертью она захотела раскрыть свою тайну человеку, которого любила. Предположим, Мавра Ильинична попросила приемного сына отправить письма Локшинову после ее кончины. Журналист набирает их на компьютере: он прекрасно умеет это делать - кстати, в редакции наверняка имеется несколько машин - распечатывает текст и отсылает письма из разных почтовых отделений. А чтобы Демьян Васильевич догадался, от кого приходит корреспонденция, подписывается - Л. Собакина. Это намек! Понимаешь?

- В таком случае, Локшинов намека не понял. И еще: почему Мавра, раз уж она решила раскрыть свою тайну, не подписалась своим именем?

- Может, и подписалась, да Ершов не рискнул его указать. Он побоялся не исполнить последнюю волю матери, но имя изменил.

- Допустим, - согласился Смирнов. - Значит, мы возвращаемся к Мавре Вилениной в качестве подозреваемой? Тогда кто преследует женщин, знакомых господина Межинова? Или призрак собаки-оборотня является с того света?

- У Мавры был еще один сын, родной, - заметила Ева. - Вдруг слухи о его кончине сильно преувеличены? Иными словами, парень жив и продолжает дело матери.

- Где же он прячется? И почему?

- Меня это тоже сбивает с толку, - признала она.

Сырая ночь, не мигая, заглядывала черным оком в освещенную комнату. Ева в задумчивости покачала головой.

- Если рассуждать чисто по-житейски, в письмах сказано, что у автора рано умерла мать… тогда можно подозревать Ирину Рудневу. Тихий провинциальный городок может быть как Березином, так и Грачевкой. Далее… Ирину ведь, с ее слов, воспитывала бабушка. В письмах, правда, упоминаются бабушка и прабабушка, но это мелочь.

- Тысячи людей воспитаны бабушками, - возразил Всеслав. - Зато Л. Собакина ничего не пишет о танцах. А Ира Пастухова этим жила. Ясно одно: эти письма - не последние, они еще будут приходить.

- Знаешь что? - спохватилась Ева. - Совсем забыла тебе сказать! Я тут в одной книге отыскала интересный факт в связи с именем персидского царя Артаксеркса I. Царь безумно любил свою жену Статиру, а его мать ревновала. Женщины часто ревнуют своих сыновей к их женам! Так вот, мамаша царя отравила невестку.

- Ты имеешь в виду…

- Не стоит гадать! Нам нужен эксперт, который разбирался бы не только в истории, магии, а еще и в ядах.

- Но медицинские исследования ничего подобного не выявили.

- Искусство тем и отличается от ремесла, что оно достигает совершенства! - глубокомысленно изрекла Ева.

Глава двадцать четвертая

«Славный волк» Рудольф, получив адрес Ершова, прикидывал, как ему поступить - установить слежку за журналистом или… Черт! Есть еще Локшинов. Наблюдать за обоими?

Лицо женщины с фотографии все стояло у него перед глазами, не уходило.

«Она и вправду похожа на колдунью, - думал подполковник. - Если я раз взглянул и забыть не могу, то…»

Он нарочно обманывал себя, лукавил. Лицо Мавры заворожило его, приковало к себе. Это происходило со всеми мужчинами или только с ним?

- Не со всеми, - вынужден был признать господин Межинов. - Просто я…

Мысль обрывалась, не доходя до своего логического конца. Впрочем, в данном случае о логике говорить смешно. Все так перепуталось!

Ночной город блестел электрическими огнями, в их свете все казалось Рудольфу мертвенным. Как он раньше не замечал этого? На тротуарах после ливня стояли лужи, огни отражались в них, как в черных зеркалах. Домой идти не хотелось. Что там, дома? Светлана с заплаканными глазами, спящий сын, остывший ужин. Межинов вспомнил о жене и сыне, как о чем-то далеком. Однако больше идти было некуда. Вокзалы, ночные заведения, гостиницы - вот и весь выбор. Денег, чтобы снять номер до утра, у него не хватит; запах вокзалов вызывал у подполковника отвращение с первых лет службы; ну а про казино, ночные клубы и рестораны - думать нечего.

Мимо проезжали, шурша резиной по мокрому асфальту, легковушки. Межинов поймал такси, назвал домашний адрес. Появилось ощущение неприкаянности, одиночества в огромном городе. Светлана и сын, как ни странно, тоже казались чужими. Он остро пожалел об отсутствии собственного отдельного жилья - пусть хоть одна комнатушка, да своя: делай, что хочешь, ни перед кем не нужно позировать, ни от кого не нужно скрывать истинное состояние души. Может, поехать к Карине?

«Нет, - подумал Рудольф Петрович. - Она уже спит. Ей завтра рано вставать, идти на работу. Да и чем я объясню столь поздний визит?»

Всю дорогу он ломал себе голову, что делал журналист Ершов у дверей Карины? Хотел проникнуть в квартиру? Наблюдал? Или собирался совершить нечто более страшное? Приемный сын Мавры, колдуньи. Не его ли рук дело…

Рассуждать мешало лицо женщины на фото, притягивая к себе внимание.

- Теперь в переулок? - спросил таксист.

Межинов вспомнил о письмах - свернутые в трубочку ксерокопии он держал в руке, совершенно не ощущая этого. Как только не потерял? Мог и в такси оставить.

- Сюда, пожалуйста, - ответил он водителю.

Тот молча въехал во двор. Рудольф Петрович рассчитался, не поворачиваясь, зашагал к подъезду. С деревьев капало, под ногами хлюпала вода.

Осторожно, чтобы не разбудить жену, он открыл дверь своим ключом и проскользнул в темную прихожую. Пахло оладьями. Межинова затошнило. Где бы прочитать письма? В кухню может заявиться Светлана, одержимая благими намерениями накормить припозднившегося мужа. В гостиной спит Витька, в спальне… О, черт! В квартире хозяину некуда податься!

- Не хочу никого видеть, - прошептал он, стаскивая с ног намокшие туфли. - Никого.

Подполковник закрылся в ванной, устроился на табуретке и развернул листы, испещренные печатным текстом. С первых же строчек сердце подпрыгнуло к горлу… Не отрываясь, он жадно вчитывался в несвязное повествование, чувствуя, как по телу гуляют волны жара и холода. Неотвратимость происходящего… вот что повергло его в отчаяние. Спасения нет! Каждый прочитанный лист убеждал его в этом. Волка загнали в угол, и ему оставалось одно…

- Нет, капкан еще не захлопнулся, - бормотал Межинов. - Еще есть время! Я еще успею…

- Что ты успеешь? - нашептывал внутренний голос. - Если ты сейчас сожжешь эти проклятые листы, так у сыщика есть другие. Он мог сделать много копий. Он не новичок. Он подобрался слишком близко. Это конец, Рудольф. Не обманывай себя, ты же волк, а не трусливая овца!

- Но если это ошибка?

- Почти ни одного шанса…

- Почти! - обрадовался подполковник. - Значит, не все потеряно!

Он перечитывал письма раз за разом, погружаясь в их фантасмагорические фантазии, замирая от ужаса. Сомнения таяли…

«Ершов! - вспыхнуло в воспаленном мозгу Межинова. - Пронырливый журналюга! От него можно ожидать любой пакости. Что он делал у дверей Карины? Почему именно там?..»

Стук в дверь ванной грубо вторгся в поток мыслей, нарушил их стремительный бег.

- Рудик, ты жив? Что с тобой? - Светлана, плача, начала дергать за ручку. - Открой же!

Межинов тупо смотрел, как ходит ходуном хлипкое дверное полотно, жалобно дребезжит защелка. Уже что, утро? Похоже, дражайшая супруга давно пытается пробраться в ванную.

- Витька-а-ааа-а! - истерически заорала Светлана. - Беги к дяде Коле, за топором, будем дверь ломать. Папе плохо!

В глазах Рудольфа Петровича побелело от гнева. Чертова дура! Сейчас поднимет на ноги всех соседей!

С холодным бешенством он рванул защелку, жена с криком отскочила, зарыдала в голос. Витька юркнул к себе, от греха.

- Который час? - спросил Межинов, с отвращением глядя на трясущееся тело Светланы, на ее красное, залитое слезами лицо.

- У-уже… восемь с-скоро… - заикаясь, выдавила она, прижимая руки к груди. - Ч-что с тобой, Ру… дик?

- Я опаздываю!

Он прошел мимо нее, как проходят мимо манекена очень занятые, озабоченные важными делами люди, надел кроссовки вместо мокрых туфель и, не оборачиваясь, не говоря более ни слова, хлопнул входной дверью.

До управления доехал как во сне, наблюдая за собой со стороны, оценивая каждый шаг. То, что он не в форме, даже хорошо - привлечет меньше внимания. Уже в кабинете сел, отдышался, достал из сейфа початую бутылку коньяка, отпил прямо из горлышка… ощущая странную, жуткую эйфорию. Ну, вот и все!

Межинов взял из сейфа табельное оружие, засунул под рубашку, за брючный ремень, зачем-то окинул взглядом рабочий стол, телефоны, подаренный сослуживцами письменный прибор… Зачем? Пожал плечами и вышел.

Теперь они с Ершовым поменялись ролями. Интересно, журналист уже отправился по своим корреспондентским делам? Не столкнуться бы носом к носу.

В подъезде жилого дома было прохладно и пыльно, пахло мышами. Рудольф Петрович поднялся к двери нужной ему квартиры, прислушался. Утро, когда большинство жильцов расходится, - самое удачное время для взлома. Ну, ломать замки милиционер со стажем не станет: несолидно. Воспользуется набором отмычек.

Подполковник немного постоял, примериваясь, приглядываясь… не пробежит ли опаздывающий в школу ребенок, не проковыляет ли старушка с собачкой или пенсионер за булочками к завтраку. Обстановка благоприятствовала. Он на всякий случай - береженого бог бережет - нажал на кнопку звонка. За дверью стояла глухая тишина. Можно!

Господин Межинов ловко и почти бесшумно справился с замками, скользнул внутрь квартиры. Настороженный полумрак обступил его, он словно поджидал незваного гостя. Гость постоял, проникаясь атмосферой чужого жилища, осмотрелся.

- Начнем-ка слева направо, - прошептал.

Двинулся приподнимать все, что висело на стенах, простукивать, заглядывать на полочки, в шкафы и шкафчики, тумбочки, ящички, раскрывать баночки, коробочки и ларчики. Что он искал? А что попадется! Работы хватит как минимум на пару часов. Возможно, он даже успеет перебрать бумаги. И уничтожить…

Ничего похожего на то, что подполковник рассчитывал обнаружить, он не нашел.

Ящики и полочки шкафов ломились от вещей, которые явно не соответствовали заработку их владельца. Но Рудольф Петрович уже не гадал, откуда все это взялось. Одна из деревянных шкатулок в форме сундучка привлекла его внимание рельефом на крышке. Взяв вещицу в руки, гость не торопился ее открывать - богатый опыт многочисленных обысков подсказывал: не торопись, будь осторожен.

Крышка не желала поддаваться, пришлось воспользоваться лезвием ножа. Внутри сундучка с вызовом лежала толстенная пачка долларов, словно тот, кто положил ее туда, намеревался посмеяться над незваным гостем. Это, мол, ты искал, дорогой друг? Так не стесняйся, бери! Подчиняясь ощущению жара в кончиках пальцев, Межинов вытряхнул деньги на пол и отодрал бархат, выстилавший стенки и дно шкатулки. Гладкое деревянное дно показалось ему слишком толстым - сундучок был с секретом. Любой другой на его месте, обнаружив деньги, прекратил бы дальнейшие поиски. Но подполковник искал не доллары. Он все еще надеялся на чудо… вдруг ничего такого в сундучке и вообще в квартире не окажется? А пальцы профессионала делали свое дело.

И дно поддалось: верхняя его часть поехала в сторону, наружу, тогда как нижняя осталась на месте. В образовавшейся выемке лежала плоская, плотно закрытая металлическая коробочка, с виду похожая на портсигар. Межинов догадался, что там не сигареты: прятать их так тщательно никто не стал бы. У него подкосились ноги - пришлось сесть, а сундучок поставить на колени. Рудольф Петрович не мог отвести от него взгляда. Он не слышал, как открылась дверь и кто-то вошел.

***

Смирнову пришлось задействовать свои старые связи, чтобы найти эксперта. Один был прекрасным химиком, но ничего не смыслил в истории, другой отлично разбирался в мифологии и дворцовых интригах угасших империй, но оказался полным профаном относительно ядов. Третий начисто отрицал магию. В общем, после бесчисленных звонков сыщик остановился на Игоре Брунове, весьма эксцентричном молодом ученом, который успел издать две книжки: «Магические реальности» и «Превращения веществ».

Молодой человек оказался примечательной наружности - худощавый, высокий, как жердь, с длинными вьющимися волосами и лицом утонченного интеллигента. Он напоминал скорее поэта или художника, нежели автора научных трудов. Если бы не компьютер, телевизор и прочие блага технического прогресса, жилище его вполне могло сойти за мастерскую алхимика.

Господин Брунов пригласил гостя в комнату, где стоял зажатый с двух сторон книжными стеллажами диван.

- Вы частный сыщик? - с интересом рассматривал он Всеслава. - Здорово. Я должен помочь вам распутать зловещую историю. Угадал?

Ученый излучал жизнерадостное любопытство, в отличие от гостя, который старался скрыть скепсис и некоторую неловкость. Все-таки вопросы придется задавать глупые.

- Видите ли… существуют некие тексты, - начал издалека Смирнов. - Точнее сказать, письма, которые я не могу вам показать в силу определенных причин. Но… я выписал оттуда некоторые непонятные выражения, имена и… словом, не обессудьте за бестолковый винегрет из названий и фраз. Надеюсь, ваш интеллект расщелкает мои загадки, как орешки.

- Справимся, - без малейшего смущения кивнул Брунов. - Излагайте.

- Некая… дама владеет искусством, которое она называет «привилегией царей и сильных мира сего». Что бы это могло быть?

Ученый тряхнул головой, и его волосы шелковистой волной упали на лицо.

- Мм-м-ммм… пока не знаю. Дайте побольше информации.

- В текстах упоминаются имена хана Тимура, царя Артаксеркса, императоров Тита, Клавдия, Каракаллы, Калигулы и Нерона, а также Имхотепа, сына Тота, богинь Гулы, Гекаты и Маат. Не считая француженки Мари Лафарж, какого-то Орфилы… еще есть Чингисхан, его полководец Субудай… Агриппина и Пассиен Крисп. Простите, упустил пса Цербера. Теперь, кажется, все.

Игорь откинулся на спинку дивана и воздел руки к потолку.

- Ну и наборчик! Удивили, признаться. Минуточку дадите на раздумья? - он закрыл глаза, сосредоточился. - Тексты занятные, прямо скажу - столько громких имен! Так… учитывая вашу специфику, надо полагать, вас интересует… смерть или способы убийства. Император Тит умер от таинственной болезни, Клавдий был отравлен не без помощи своей коварной супруги Агриппины. Кстати, она же - мамаша Нерона. А Пассиен Крисп… подождите-ка… - Ученый подошел к компьютеру, защелкал клавишами. - Пассиен Крисп - один из мужей той же Агриппины, которого она благополучно спровадила на тот свет, оставшись наследницей огромного состояния.

- А Каракалла и Калигула?

- Эти сами были не прочь использовать яд для устранения неугодных. В Древнем Риме отравления приобрели массовый характер, так что знатные люди имели целый штат пробователей пищи. Травили императоров, их детей, жен и любовниц, полководцев и философов. Аристотель, по слухам, тоже умер от яда. Александр Македонский… Да и впоследствии сильные мира сего не брезговали угостить соперников порцией яда. Екатерина Медичи, например, знаменитые Борджиа, думаю, и другие тоже. Поговаривали, что Рене Декарт был отравлен, Петр Великий. Вот вам и «привилегия царей»! Мать Артаксеркса отравила свою невестку Статиру. Таких случаев не перечесть.

- Значит, все эти имена связывает то или иное отношение к ядам?

- Похоже.

- А хан Тимур? - с сомнением спросил Всеслав.

- По одной из версий… его тюбетейку изнутри натерли ядовитым соком… аконита. Постойте-ка! - господин Брунов хлопнул себя по высокому лбу мыслителя. - Я болван! В Древнем Риме жила известнейшая отравительница галльского происхождения… некая Локуста. Именно она помогала Агриппине освобождаться от надоевших мужей, расчищать путь к трону, а затем избавиться от престарелого Клавдия. Локуста приготовила яд, а евнух, который должен был пробовать пищу, подмешал отраву в любимое кушанье императора. Это были грибы. Клавдий умер, к власти пришел сын честолюбивой Агриппины - Нерон. По примеру матери, он всячески обласкал Локусту, вознаградил ее за труды, и она еще не раз сослужила службу императору. Нерон оказался настоящим зверем, извращенцем, он заставил трепетать Рим, убил собственную мать. И Локуста лишилась знатной покровительницы. Правда, сам Нерон не смог воспользоваться ее искусством. Он постоянно возил с собой золотой ларец с ядом, но в решающую минуту, когда сенат объявил императора врагом народа и его разыскивали, чтобы казнить, Нерону пришлось зарезаться. Он умер бесславно, в доме какого-то вольноотпущенника…

- Почему же Нерон не принял яд?

- Ларец бесследно исчез, - ответил ученый.

Смирнов, который несколько раз читал письма, пришел к выводу, что в одном из них описана именно смерть Нерона и похищение ларца. Вовсе не бессвязный бред излагал неведомый автор!

- Не перейти ли нам от персонажей исторических к персонажам мифическим? - предложил сыщик. - Кто такой, например, Имхотеп, сын бога Тота?

- Покровитель медицины в Древнем Египте. В Греции его называли Асклепием, - не задумываясь, сказал Брунов. - Символ Тота - Луна, а его супруга Маат играла большую роль в загробном суде Осириса. Ее имя в переводе означает «тот, кто является истинным». Что касается названных вами Гулы и Гекаты, тут мы опять имеем дело с загробным миром. Начнем с Гулы, древнейшей месопотамской богини - она покровительствовала врачеванию, ее величали «оживляющая мертвых». Одним прикосновением Гула могла как оживить, так и умертвить. Первоначально ее почитали как богиню смерти, а ее атрибутом является собака. Богиня сама превращалась в собаку.

- Как вы сказали? Собака?!

- Да. Гулу еще называли госпожой ядов… А что, собственно, вас удивляет? Гекату, повелительницу ночи, призраков и колдовства, знатока ядовитых веществ, тоже повсюду сопровождали собаки - свора адских псов. Древнеегипетский бог мертвых Анубис изображался человеком с головой шакала, а подземное царство Аида охранял пес Цербер. Его вы, кажется, сами называли. Так что собаки…

- Постойте! - остановил его Всеслав. - Не торопитесь. Я совсем запутался. Неужели в глубокой древности люди уже умели изготовлять и использовать яды?

- В самой глубокой, уверяю вас! - весело воскликнул ученый. - Их научили этому боги. Уже на шумерских табличках мы находим упоминание о приготовлении различных зелий из горчицы, сливового дерева, ивы, пихты, сосны…

- Но ведь это лекарства!

- То, что лечит, может и убить, а то, что убивает, способно вылечить. Вспомните богиню Гулу - оживляющую и умертвляющую. Добро и зло так тесно сплетены в этом мире! Древние люди умели не бороться с существующими явлениями, а находиться в гармонии с ними. Касательно ядов приведу вам общеизвестный пример с морфием - он может облегчать страдания или превратиться в смертельно опасное средство, в зависимости от того, кто, как и с какой целью его употребляет. Возраст ядов - многие тысячелетия! Египетские жрецы уже знали белену, стрихнин, опий, коноплю и синильную кислоту. Скифы применяли коноплю. В Древнем Иране существовал культ хаюмы - напитка, который дает состояние экстаза, приближающего человека к божеству. До сих пор точно не известно, какое именно растение применялось для этого «напитка бессмертия». Дайте-ка ваш список… - господин Брунов взял листок с записями и принялся изучать его. - Ба! Да вот он, хаюм, в вашем перечне! Занятно…

Вся комната, куда молодой человек пригласил сыщика, была уставлена стеклянными сосудами с различными жидкостями, колбами, пробирками, коробками. На столе, рядом с компьютером, теснились микроскоп, медная ступка с пестиком, весы. Солнечные зайчики бегали по всей этой утвари яркими пятнами, вспыхивая то тут, то там золотистым сиянием, до ряби в глазах. Смирнов осознал, что ему трудно собраться с мыслями. Вопросы, которые были заранее заготовлены, разлетелись в неведомом направлении. Черт побери! Он с трудом заставлял себя думать о том, зачем пришел.

- А что может означать фраза… «Мне суждено было собирать иные цветы, и я пошла по следам подземного стража Цербера»?

Ученый сдвинул брови.

- М-мм-ммм… Вообще-то один из древних мифов повествует нам о битве Геракла со стражем Аида Цербером - злобным трехглавым псом. Герой раздразнил чудовище и выманил его наружу, на свет. Цербер от ужаса и бешенства начал изрыгать слюну… там, где она упала на землю, вырос ядовитый цветок аконит. Возможно, речь идет об этих цветах?

- Вместо венка Афродиты я плела погребальные венки… - пробормотал Смирнов.

- Что, простите?

- Да так… кое-какие выражения проясняются.

- Тут у вас записано слово «Кампанья», - заметил Игорь. - Это географическое название, если мне не изменяет память… кажется, область на юге Италии. Хм… одно из мест произрастания аконита, между прочим.

- Расскажите подробнее об этом растении, - попросил сыщик.

Молодой человек потер лоб.

- О-о! - воскликнул он. - Мир растений, как, впрочем, и любой другой, таит в себе одновременно и жизнь, и смерть: все зависит от точки зрения. Аконит - мифический, легендарный цветок, выросший из ядовитой слюны трехглавого адского пса, выглядит весьма привлекательно. Он любит каменистые склоны гор и похож на синий шлем, отсюда и одно из его названий: капюшон монаха. Akonitum napelles - многолетняя трава семейства лютиковых, трехсот видов, все ядовиты в большей или меньшей степени. Но самый смертоносный произрастает в гористой местности: отравиться можно даже запахом. Ядовитый алкалоид аконитин содержится главным образом в клубнях.

- То есть в корешках?

- Если выразиться проще, то да, в корешках. Корень аконита по виду похож на корень хрена или сельдерея. Извините за научную терминологию… я к ней привык.

- Нет, ничего, продолжайте, - махнул рукой Всеслав. - Вот что приносили ей пастухи из Кампаньи! А здесь пришлось добывать самой…

- Вы говорите загадками, - усмехнулся ученый. - Ну, мы оба чуть-чуть недопонимаем друг друга - обычное дело. Так я, с вашего позволения, буду рассказывать. Из клубней, особым образом обработанных, делали порошок, который легко растворялся в вине, меде, наверное, и в некоторых других жидкостях - причем вкус его совершенно неощутим. Яд составляли с расчетом на то, чтобы он подействовал в положенный срок: через два-три месяца, например, через полгода, год. Это, полагаю, позволяет отравителю остаться неизвестным. Согласитесь, нелегко установить подробности событий по прошествии нескольких месяцев и связать их с возникшим у жертвы недомоганием. Догадки, смутные и неопределенные - вот на что вы можете рассчитывать. Люди чахнут в течение долгого времени… Самая легкая смерть от аконита - мгновенная. Растительных противоядий от него нет, вы их не найдете. Только экстренные меры могут спасти умирающего, но время обычно бывает безнадежно упущено. Этот алкалоид чрезвычайно трудно обнаружить! К счастью, древний рецепт изготовления такого яда утерян.

- А как еще называется аконит?

- «Ведьмин цветок», «капюшон монаха», как я уже говорил, «колдовской цветок», «трава Медеи».

- Кто такая Медея?

- Чародейка из мифа про аргонавтов. Она влюбилась в Ясона и помогла ему украсть у ее отца золотое руно. А потом, когда Ясон задумал жениться на другой, погубила соперницу, убила двух своих детей, рожденных ею от предводителя аргонавтов, и улетела на крылатой колеснице! Страшная женщина.

- Мстительная, - охотно подтвердил Смирнов.

- «Знай: пока есть на земле и булат, и отравы, и пламя, мести лихой ни один враг не избегнет моей», - процитировал ученый. - Это Овидий, «Послания героинь». Раньше мстительность не осуждалась, а восхвалялась. Ужасные были времена! - полушутя улыбнулся он.

Гость не стал оспаривать это утверждение.

Молодой человек поправил волосы, подумал и дополнил:

- В скандинавской мифологии аконит известен как борец-трава, голубой лютик. Борец вырос на месте гибели бога Тора, победившего ядовитого змея и умершего от его укусов. Видите, происхождение цветка связано с борьбой добра и зла. Кстати, викинги лечили опасные раны бальзамом из борец-травы. Хотя специально приготовленный яд из аконита обрекает жертву на медленное, неминуемое умирание. Ошибись целитель на каплю, на миллиграмм, и… конец! А ведь в древности не было точных приборов: все делалось на глаз, полагаясь на чутье. Представляете, какое это должно было быть чутье? Выверенное годами, если не десятилетиями, взращенное тысячекратным повторением.

- Вы считаете, секрет изготовления этого яда окончательно утерян?

Игорь развел руками.

- По крайней мере, существует такое мнение. А что, у вас есть основания думать иначе?

- Вроде нет, но… возникают подозрения. Каковы симптомы отравления этим ядом?

Ученый посмотрел на собеседника долгим внимательным взглядом.

- Раньше лекарство из аконита применяли для облегчения депрессивных состояний, при страхе смерти, как гомеопатическое средство. Видите, смерть смертью исцеляют. Признаки отравления следующие: в зависимости от дозы - желудочные проявления, онемение губ, языка, иногда кожи, жжение и боль в груди. При маленькой, специально рассчитанной дозе яда картина несколько иная - периодическая головная боль, слабость, кашель, которые медленно обостряются и постепенно приводят к поражению нервных отростков и смерти от паралича сердца и дыхания. Послушайте, вы меня заинтриговали! Неужели в наши дни кого-то отравили редчайшим ядом древности? Если нашелся такой умелец, познакомите? Я хоть поговорю с ним!

- Пока не знаю, - уклончиво ответил сыщик. - Обещать не могу.

- Удивительно… При длительном пребывании в организме аконитин, как алкалоид растительного происхождения, претерпевает превращения в клетках, а если человек при этом употребляет лекарства… для установления причины недомогания потребуются специфические знания и сложные анализы. Да и то исследователю предстоит трудная задача. Может быть, невыполнимая.

- Вы серьезно?

- Вполне. Мы до сих пор не имеем понятия, как строились подземелья Наска или египетские пирамиды. Другие области древних знаний не менее загадочны. Утраченные технологии… их столько, что дух захватывает! Древнегреческий врач Фрасий, например, делал крохотные пилюли, весом меньше драхмы. Предположительно, он брал сок болиголова пятнистого, мака, других трав, смешивал ингредиенты в придуманной им самим пропорции и получал средство, которое делает смерть легкой и безболезненной. Противоядия от этих пилюль нет вовсе! Тот же иранский хаюм, вероятно, использовался не только для достижения экстатических состояний, но и для облегчения перехода из одного мира в другой.

- Напиток для путешественника на тот свет?

- Вроде того. Незаменимая вещь при определенных церемониях, возраст которых исчисляется тысячелетиями. Погребение владык в Месопотамии иногда требовало, чтобы вся свита царя или царицы - вельможи, советники, военачальники, придворные дамы - сопровождала его в загробном странствии и служила своему повелителю так же, как на земле. Все они добровольно пили из ритуальной чаши богини Гулы «напиток бессмертия», погружались в приятный сон, чтобы проснуться в стране Дильмун.

- Это шумерский рай?

Господин Брунов не стал скрывать удивления.

- Приходилось бывать? - пошутил он. - Однако ваша эрудиция заслуживает похвалы.

- Ничего себе, «бессмертие» придумали! - возмутился Всеслав. - Массовое самоубийство - вот что это такое!

- Как сказать, - не спешил соглашаться ученый. - Существование духа таинственно, а путь его непостижим для материалистической логики. Но науке придется отступиться от ортодоксальных принципов, иначе она обречена на слепоту.

Смирнов счел за лучшее промолчать. Солнце спряталось за тучу, и вместо сияющих золотых зайчиков в комнате сгустились тени.

- Подозреваю, что и мой вопрос о Мари Лафарж не останется без ответа, - улыбнулся сыщик.

- Ну, это совсем просто. И снова яд, мой друг! Еще в далеком прошлом врачи пытались опознать или предупредить отравление и придумали множество суеверий, включая магические символы на дне кубков и чаш, драгоценные камни, которые нужно было опускать в вино… и прочее. Некоторые утверждали, что сердце умершего от яда не горит в огне. В общем, чушь, конечно. Если не ошибаюсь, первая доступная широкой общественности книга по токсикологии была написана Орфилой и издана во Франции в начале девятнадцатого века. С именем Мари Лафарж связано громкое дело об отравлении. Но если знаменитая Локуста пользовалась ядом на основе аконита, то мадам Лафарж отравила своего постылого мужа вульгарным мышьяком. «Святая Локуста», так ее называли не лишенные чувства юмора французы. Насколько я помню, ее вина не была доказана, но перед судом Мари Лафарж таки предстала…

- Будьте добры, составьте о том, что мы обсуждали, обширную справку, - попросил господин Смирнов. - Для клиента. Я заплачу.

- Хорошо. Подождете полчаса? - сразу согласился молодой человек. Он еще раз пробежал глазами список сыщика. - Касательно Чингисхана, какой-то его тропы и полководца Субудая я постараюсь выяснить и сообщу дополнительно.

Брунов печатал на компьютере справку, а сыщик напряженно размышлял.

- Там… в тексте еще упоминалась звезда Сириус, - вдруг вспомнил он.

- Сириус? - поднял голову от клавиатуры ученый. - Хм… Древние догоны называли Сириус «собачьей звездой», их жрецы раз в шестьдесят лет закрывали лица масками и выполняли танец-ритуал, смысл которого до сих пор не разгадан, как и многие тайны этого африканского племени. Странное название для самой яркой звезды на небе, согласитесь… Кстати, Сириус расположен в созвездии Большого Пса. Ха-ха! Да… астрология считает, что при других соответствующих показателях гороскопа Сириус несет опасность отравлений.

- Вот мои телефоны, - положил ему на стол визитку Всеслав. - Если еще что-нибудь выясните, позвоните сразу.

Глава двадцать пятая

- Надо перечитать письма снова! - воскликнула Ева после изучения составленной Бруновым справки. - То-то повествование об Агриппине и смерти ее сына показалось мне знакомым. Речь шла о Нероне! Я должна была сама догадаться. Позор на мою голову!

- Автор писем, кажется, и есть тот, кого мы разыскиваем, - сказал Смирнов.

- Кажется?!

- Разве в этом деле можно быть хоть в чем-то уверенным? Сплошная мистика! Осталась сущая ерунда - установить, кто писал письма.

- Они не смогут служить доказательством, - вздохнула Ева. - Здесь все иносказательно, завуалировано и в виде намеков. Никто не станет нас слушать. Притом текст не написан от руки, а набран на компьютере.

- Руднев послушает. Когда перед человеком возникает призрак смерти, он становится и понятливее, и сговорчивее, и предусмотрительнее.

- Вот-вот! - обрадовалась Ева. - Ты намекни ему, что мадам Лафарж отравила своего мужа! Если письма писала Ирина, то…

- Почему Ирина?

- Кроме известных имен и мифических персонажей, автор упоминает обычные эпизоды и раскрывает некоторые тонкости своей частной жизни. Например, фраза: «капюшон монаха был моей целью», которую мы не понимали, выдает ее или его с головой. Ясно, что речь идет о ядовитом цветке! В Москве, думаю, аконит не растет… значит, его откуда-то привезли. А кто у нас бывает в постоянных разъездах? Гастроли, выступления… Ирина Руднева! Между танцовщицей и Мари Лафарж существует сходство: они обе вышли замуж за бизнесменов. Далее. Дама сообщает, что, изучив книгу Орфилы по токсикологии, она убедилась - ее искусству сей труд не угрожает. Она уверена в своей безнаказанности! Она пишет Локшинову, чтобы некий Властитель ее дум узнал о ней. Может быть, она тайно влюблена в Демьяна Васильевича?

- Неудачная идея, - фыркнул от смеха сыщик. - Красавица стриптизерша и без двух минут пенсионер Локшинов!

- Почему нет? - неуверенно возразила Ева. - Стриптиз остался в прошлом, Ирина раскаялась, решила начать новую жизнь… вышла замуж, родила… и вдруг встречает мужчину своей мечты! Конечно, она ни перед чем не остановится.

- Смерть придет к каждому, кто стоит на дороге, - саркастически улыбнулся Смирнов. - Ирина убирает свекровь, собирается избавиться от мужа и осчастливить Демьяна Локшинова! А при чем тут Ершова и другие дамы? Хочешь сказать, Руднева так зарабатывала себе на украшения и наряды? Допустим. Тогда что означают обращенные к Локшинову строчки: «Ты, ничтожный, помог мне, сам того не подозревая»?

- Пробудил любовь в жестоком и безжалостном сердце!

- У тебя на все готов ответ, дорогая Ева. Согласись хотя бы, что любящая женщина не станет называть Властителя дум ничтожным.

- Ирина запуталась… Какая-то непреодолимая преграда разделяет ее и Локшинова - возраст, например, ее унизительное прошлое или поспешный брак!

- Это ты запуталась, - засмеялся Всеслав. - А как же Березин, дом на краю леса, женщина-оборотень, колдовство?

- Кое-что не стыкуется, - призналась Ева. - Надо еще подумать.

Она зарылась в письма, а Смирнов вспомнил, что ужасно проголодался. Он едва успел порезать мясо на отбивные, как зазвонил телефон.

- Всеслав, ты? - возбужденно заговорил майор. - Сижу в кабинете, работаю… и до того вдруг стало не по себе! Что меня беспокоит, гадаю? Тебе фамилия Серебров ничего не говорит?

- Нет.

- Это владелец «Интеркома», предприниматель. Наш шеф встречается с его дочерью.

- Серьезно? Не боишься по телефону разглашать служебные тайны? - усмехнулся сыщик.

- Какие они служебные? Скорее, личные. И звоню я из уличного таксофона - не поленился спуститься вниз, выйти из управления и перейти через дорогу. Так надежнее.

- Ладно, говори.

- Именно у жены и дочери Сереброва возникли проблемы, похожие на те, которые мы обсуждали, - прерывисто вздохнул заместитель Межинова. - Шеф будто с цепи сорвался, роет землю! Я сегодня утром мельком увидел его в коридоре - на нем лица не было. Клянусь! Он явился рано, думал, никого еще нет… в общем, не позаботился надеть маску. Зашел в свой кабинет, побыл там пару минут и сразу куда-то подался.

- Это на него не похоже?

- Совершенно. И тут… меня осенило! Где я встречал название городка Березин? Да Межинов же родом оттуда! У него родители там живут, он на охоту приглашал, уток стрелять. Их там на болотистых речушках видимо-невидимо…

Майор еще что-то продолжал говорить о Березине, но Смирнов уже ничего не слышал; у него застучало в висках, а внутри разлился жар, как перед решающим поступком.

- Где сейчас твой шеф? - хрипло спросил он.

- Не знаю. Он еще не возвращался!

- Звони ему домой, ищи.

Майор без лишних вопросов повиновался. Домашний телефон Межинова не отвечал. Мобильный тоже.

- Ах, ты… - замысловато выругался заместитель, прикидывая, где может в такое время пребывать Рудольф Петрович. Обедает? Тогда почему не берет трубку? Или…

Майор снова набрал номер сыщика.

- Нашел? - выдохнул тот.

- Пока нет, но… я, кажется, догадываюсь, где он.

- Все! Я через четверть часа буду на нашем месте, - сказал Всеслав. - Жди!

«Нашим местом» они называли тенистый скверик у бара «Червовый король». Парило. Низкие тучи, полные влаги, наползали на город.

«Опять дождь будет», - подумал майор, устраиваясь на скамейке под липой в ожидании бывшего сослуживца. «Мазда» Смирнова подкатила неслышно.

- Эй, парень! - высунулся из окна сыщик. - Нам стоит поторопиться.

Заместитель Межинова сел на переднее сиденье, и сыщик показал ему фото Ершова.

- Ваша работа?

- Наш оперативник снимал, - кивнул тот. - Как раз у того дома, куда мы едем. Там проживает пассия шефа.

До Осташковской улицы они долетели за десять минут, нарушая все правила.

- Ну, ты лихач! Шумахер! - ворчал майор, вытирая выступившую на лбу испарину. - Здесь тебе не гонки.

Во двор въезжать не рискнули, оставили машину за углом.

- Давай быстрей. Какой подъезд?

Всеслав почти побежал к дому, майор едва поспевал за ним.

- Чего ты горячку порешь? - недовольно бубнил он. - А вдруг это ложная тревога?

- Переживем.

- Межинов меня в порошок сотрет… Здесь! Тормози.

Они остановились у двери из хорошего светлого дерева, переводя дыхание, прислушались. В квартире царила мертвая тишина.

- Ой, как мне все это не нравится, - прошептал сыщик. - Ох, и не нравится! Звонить, что ли?

Господин Смирнов был сам себе хозяин, а майор - человек подневольный, вынужденный соблюдать служебную субординацию. По дороге пыл его поугас, обстоятельства дела потеряли остроту, и он уже жалел, что пошел на поводу у товарища. Тому при любом раскладе все - как с гуся вода, а майору может не поздоровиться. И чего он поддался панике?

Славка не успел сообразить, какую картину ожидает увидеть. Его вело чутье охотника, напавшего на след. Неважно, что происходит за дверями этой квартиры… он должен это увидеть. Выводы будут потом. Все потом!

- А если мы их застанем… ну… - заместитель Межинова сконфузился. - Неудобно получится.

Смирнов внезапно передумал, убрал руку с кнопки звонка. Не так надо…

Приглушенный сигнал мобильника заставил майора вздрогнуть, а сыщика отпрянуть от двери. Он отошел подальше и тихо ответил. Взлом - то есть незаконное проникновение в чужое жилище - откладывался. Майор облегченно вздохнул. Скаженный этот Смирнов! Всегда был скаженным. И ничего - одет с иголочки, денег не считает, катается на иномарке! А майор ничего не нажил, кроме тесной квартирки в Черемушках, давления и прочих хворей.

Всеславу звонил эксперт. Он вспомнил еще одно название ядовитого цветка аконита - «иссык-кульский корень».

- В связи с этим мне пришла мысль, что имена Чингисхана и Субудая связаны с озером в Киргизии, - радостно говорил ученый. - Понимаете, существует поверье, будто Чингисхан спрятал свои несметные сокровища на берегах Иссык-Куля. Многие пытались их отыскать, и одним из первых был полководец хана Субудай. Он исследовал тайные тропы в горах, но ничего не нашел.

«Это можно было найти на тропе, по которой шел полководец Чингисхана Субудай», - вспомнил Смирнов строчки из письма.

- Как вы сказали? «Иссык-кульский корень»?

Разные кусочки мозаики сами собой складывались в стройную картинку.

Майор подошел к сыщику и слушал, о чем тот говорит.

- Шеф спрашивал про путевки на Иссык-Куль, - прошептал он. - А что за корень?

Вместо ответа Всеслав вытащил из кармана брюк набор отмычек, улыбнулся.

- Нас здесь не ждут! Правда, майор?

Заместитель Межинова онемел, с ужасом уставившись на инструменты взлома.

- Ты с ума сошел!

- Не я, - парировал сыщик, примериваясь к замку. - Кое-кто другой. Ну-ка, попробуем… Первое правило взломщика: прежде всего проверь, заперта ли дверь?!

Он надел тонкие резиновые перчатки и нажал на ручку. Дверь легко поддалась, отворяясь.

- Открыто, - прошептал Смирнов, оглядываясь на майора. - А ты боялся! Тихо… тсс-с…

Они проскользнули в полутемную прихожую, вдыхая запах ароматических палочек. В единственной, своеобразно обставленной комнате окна были занавешены… на тахте лицом вверх лежала женщина дивной красоты, вокруг ее головы расплылось пятно крови. У изящного туалетного столика, привалившись к нему, лицом вниз полусидел мужчина… на полу, рядом с его висящей мертвой рукой валялся пистолет.

Майор со свистом вздохнул и схватился за сердце.

- Это шеф, - одними губами вымолвил он. - Что здесь произошло? Их у-убили? Ревность! Инсценировали самоубийство… Грубая работа.

- Я полагаю, все и проще и страшнее, - возразил Всеслав, двигаясь по комнате, изучая обстановку. - Рудольф Петрович сначала застрелил…

- Карину, - подсказал майор. - Это Карина Сереброва. Боже мой!

- Правильно. Господин Межинов выстрелом в голову убил Карину, а потом сам застрелился. Даю голову на отсечение: пистолет является табельным оружием подполковника. В ушах женщины удивительные серьги! - продолжал сыщик, осторожно осматривая труп. - Серебро, тончайшая работа… бирюза… а на шее странный кулон в виде кольца… с надписью внутри.

- Что за надпись?

- Буквы «Л», «С», «Н», «С». Абракадабра! Наверное, чьи-нибудь инициалы.

- Зачем он это сделал? - растерянно спросил майор. - Хотел спасти ее от мучительного, медленного умирания?

Смирнов достал маленький фотоаппарат и запечатлел мертвую женщину.

***

На город опустился душный сумрак; там, где сгустились тучи, полыхали слабые зарницы, и только спустя минуту раздавался отдаленный гром.

После тщательного обыска в квартире Карины Серебровой пришлось наводить порядок, чтобы сотрудники соответствующих органов, которые непременно прибудут на место происшествия, застали примерно ту же картину, что и Всеслав с майором.

- Никто не должен знать, что мы побывали здесь, - заявил сыщик. - Иначе появится столько вопросов, что мы не отобьемся.

Заместитель покойного подполковника не стал спорить. Оправдываться и доказывать свою непричастность к трагедии ему совершенно не хотелось.

На туалетном столике, рядом с простреленной головой Межинова, они нашли толстую пачку стодолларовых купюр и шкатулку в форме сундучка, испещренную египетскими иероглифами. На покатой крышке шкатулки красовалось инкрустированное перламутром, серебром и сердоликом изображение бога Анубиса с головой шакала. Второе дно сундучка было выдвинуто и открывало потайную выемку, которая оказалась пуста. Чуть в стороне лежала плоская коробочка из дорогого металла. По форме она повторяла выемку и, скорее всего, именно эта коробочка там и хранилась.

- Не прикасайся! - воскликнул Смирнов, увидев, что майор собирается взять ее в руки. - Осторожнее, ради бога. Мы захватим с собой и сундучок, и коробочку, только надень это.

Он стащил с руки и бросил товарищу резиновую перчатку.

- Зачем? - удивился тот. - Мы же забираем вещдоки!

- Потом объясню, - отмахнулся сыщик.

Майор послушно натянул перчатку и упаковал вещи в полиэтиленовый пакет. Он знал Славку не первый год: понимал, раз тот говорит - надо подчиняться.

Больше ничего примечательного в квартире не обнаружилось, кроме фотографии Карины на катере, посреди ярко-синей водной глади. Внизу прописными буквами шла надпись: «Привет с Иссык-Куля». Снимок положили в тот же пакет.

В комнате запах восточных благовоний смешивался с запахом тропической зелени и крови. Тихий, мелодичный смех заставил Смирнова обернуться. Майор побледнел, как полотно.

- Пора сматываться, - дрогнувшим голосом, пробормотал он. - А то чертовщина всякая мерещится.

- Ты смеялся? Шутник!

Заместитель Межинова неловко осенил себя крестом, втянул голову в плечи.

- Клянусь, нет. Это… она!

Ледяные мурашки пробежали по спине сыщика.

- Ты тоже слышал?

- Н-нет! Показалось. Пошли отсюда!

- Ну, ладно. Можешь вызывать оперов, - сказал Смирнов. - Разумеется, анонимно.

Они вышли во двор, никем не замеченные, поспешно сели в спрятанную за углом «Мазду» и отъехали. У таксофона Славка притормозил.

- Иди, звони! Скажешь, что сосед… шел, дескать, по лестнице, увидел приоткрытую дверь… заглянул из любопытства, а там два трупа с огнестрельными ранами.

- Не учи ученого, - проворчал майор. - Туфли теперь из-за тебя выбрасывать придется.

- Из-за твоего любвеобильного шефа, - мрачно изрек Смирнов. - Ты праведное с грешным не путай.

- Ладно…

Заместитель Межинова, кряхтя, выбрался из машины и заторопился к таксофону. Ослепительным зигзагом полыхнула молния, раскат грома взорвал душную тишину. Первые крупные капли упали на горячий асфальт. Припустил ливень.

Всеслав смотрел, как майор говорит, потом бежит под дождем…

- Успел намокнуть. О, черт! Ну и ливень!

- Куда тебя подбросить? - спросил Смирнов. - Нас не должны видеть вместе.

Тот согласно кивнул.

- Через пару кварталов поймаю такси, - выдавил он напряженную улыбку. - Пожалуй, мне стоит обеспечить себе алиби. А?

- Попробуй, - пожал плечами сыщик. - Не лишнее.

Майор промолчал, пристально глядя, как «дворники» убирают с лобового стекла потоки воды. По дороге, смывая грязь и мусор, бежали бурные ручьи, устремляясь к стокам.

- Останови здесь, - попросил он, выскочил и ожесточенно замахал рукой подъезжающему такси. Одежда вмиг прилипла к телу.

Всеслав повернул в сторону улицы, где проживал Ершов. Следующей сегодня будет встреча с ним. Хорошо бы, журналист оказался дома, а не в редакции. Увы, так не получилось. Сыщик позвонил, постоял у запертой двери квартиры Григория.

- Что ни делается, все к лучшему, - прошептал он. - Съезжу к знакомому фотографу, проявлю пленку.

Парень впустил его и ахнул.

- Вы промокли до нитки! Быстро в ванную.

- Некогда. Мы можем срочно проявить пленку?

Он на ходу сбросил мокрые рубашку и брюки, закрылся в лаборатории вместе с фотографом.

- Не смотри, - предупредил парня. - Меньше знаешь, крепче спишь. И проживешь дольше.

- Убедили. Печатать и сушить снимки сами будете?

- Как всегда. Ты иди, поставь чайник!

Спустя минут двадцать Всеслав вышел из лаборатории. Парень развесил его одежду, приготовил горячий чай.

- Вот деньги, - сыщик положил на стол пару купюр. - Не в обиде?

- Да нет, спасибо.

Чай был с бергамотом и медом, густой, мутноватый, но очень вкусный.

- Я утюг включил, - сказал фотограф. - Если вы свои вещи прогладите, можно будет их надеть.

Всеслав с благодарностью воспользовался его предложением. Натягивать на себя мокрую, холодную одежду было бы неприятно.

Проделывая все эти бытовые действия, он поймал себя на том, что перед ним стоит красивое, мертвое лицо Карины.

От фотографа Смирнов поехал к редакции, из машины позвонил, попросил к телефону господина Ершова.

- Хочу с вами поговорить! - без обиняков заявил он. - Еще раз.

- А мы разве уже разговаривали? - удивился журналист. - Вы, собственно, кто?

- Я сыщик. Помните? Расследую случаи, похожие на смерть вашей матери.

Ершов вспомнил.

- Я уже ответил на ваши вопросы и считаю…

- Вы не поняли! - перебил его Всеслав. - Я был у Карины Серебровой. Она мертва. Вы убили ее?

Повисла пауза, после которой журналист издал нечленораздельное бульканье.

- Вы в своем у-уме? - отдышавшись, выдавил он. - Как… мертва?

- Если вы отказываетесь от разговора со мной, я сейчас же звоню в милицию! Там у вас состоится беседа со следователем. Только вы, скорее всего, окажетесь обвиняемым, милейший Григорий Александрович. Причем единственным! Знаете, чем это вам грозит? Так да или нет?

- Хорошо! - едва слышно вымолвил Ершов. - Где мы встретимся?

- Выходите на улицу, через дорогу, за табачным киоском - моя машина. У вас есть зонт? Жду не более трех минут.

- Да-да! Уже бегу…

Смирнов не успел закурить, как журналист, красный, возбужденный и взъерошенный, постучал в тонированное стекло окна. Он шумно дышал, возился с зонтом и порядком вывел из себя и без того сердитого сыщика.

- Да садитесь же!

- Я никого не убивал, - выпалил Ершов, со стуком закрывая дверцу. - Я… не знаю никакой… Карины.

- Однажды вы мне уже солгали и тем запутали следствие, - грозно сдвинул брови Всеслав. - Будете снова лгать, поплатитесь! Вот, полюбуйтесь! - он протянул журналисту фотографию, сделанную оперативником покойного Межинова. - Узнаете себя? За вами следили!

- Кто?! - дернулся приемный сын Мавры. - По какому праву? Я ничего противозаконного не делал.

- А Карина убита.

- Вы меня на понт берете! Не выйдет.

И так комично прозвучало в устах Ершова жаргонное словечко, что сыщик засмеялся.

- «На понт»! - передразнил он и перешел на «ты». Достал снимок мертвой женщины. - Да ты герой, братец-кролик! Гляди, коли такой храбрый!

Журналист взял фото - его рука ходила ходуном, подбородок отвис, а на лбу выступил пот.

- Н-не может быть… - прошептал Ершов, когда обрел дар речи. - Я даже в к-квартиру не заходил. Не решился. Постоял и… ушел. Я несколько раз приходил, но… позвонить так и не смог. Вы мне не верите?

Он положил снимок на колени, снял очки и начал тереть глаза. Смирнову показалось, он вот-вот заплачет.

- Откуда ты знаешь адрес Серебровой и ее саму? - в той же напористо-фамильярной манере продолжал сыщик. - Почему ты ее преследовал и убил? Любил, ревновал, не стерпел оскорбления, да?

- Что вы?! - замахал руками Ершов. - Не знал я ее вовсе! Познакомиться только хотел…

- Следователь будет долго смеяться, а ты - долго сидеть в тюрьме.

Журналист позеленел от ужаса, но стоял на своем:

- Не входил я! А про Карину Сереброву мне мать рассказала… перед смертью. Я ей слово дал, что никто, кроме меня, об этом не узнает.

- И что же она тебе такое рассказала?

- Это исповедь умирающего человека, - с мольбой глядя на Всеслава, патетически произнес Ершов. - Как я смею разглашать? Впрочем, разве у меня есть выбор? - Он помолчал, вздыхая с несчастным видом. - Когда мама почувствовала себя совсем плохо, то позвала меня…

- Не тяни! - подстегнул его Всеслав. - Времени в обрез!

- Она… была не в себе, и половину сказанного я не понял. Мама, вероятно, бредила… упоминала какую-то богиню то ли смерти, то ли вечного сна… ей-богу, я не сумею повторить дословно! В общем, смолоду она якобы занималась магией, и ей в ночь полной луны было видение… что через нее придет в мир жрица Гулы. Да, она так и произнесла - «Гулы»! Мне врезалось в память. Вы только не принимайте меня за помешанного, я повторяю речи умирающего человека… возможно, то были галлюцинации, рожденные агонизирующим мозгом…

- Я сам разберусь! Ты продолжай.

- Ну… потом мама призналась, что судьба забросила ее в какой-то Березин, где она встретила одного очень красивого мужчину и влюбилась в него. Она зарабатывала на жизнь разными приворотными зельями, гаданием… скрывая все это от него. Вдруг она обнаружила, что забеременела, и вспомнила пророчество…

Рассказывая, Ершов все более увлекался, картина предсмертной исповеди приемной матери разворачивалась перед ним, как наяву.

В комнате стоял полумрак, пропахший лекарствами. Мавра Ильинична была очень слаба, каждое слово давалось ей с трудом, а приступы кашля надолго прерывали ее речь.

- Я знала, что в нее перейдет вся моя сила, - шептала больная. - Она опустошит меня. И я решила избавиться от ее появления. Срок оказался слишком большой… я поняла, что придется рожать. У меня созрел план… Я начала заранее к нему готовиться. Одна обманутая женщина, Катерина Зотова, прибежала ко мне за приворотным зельем. Я дала ей то, что она просила, только… добавила туда немного ядовитого порошка. Этот порошок достался мне от моей прабабки, великой колдуньи и знахарки. Секрета порошка она мне не открыла, потому как сама его не знала - сказала только, что это корни «травы Медеи» и что с ним надо обращаться осторожно. Порошка было совсем чуть-чуть, и я весь пустила в зелье. Я совершила большой грех, сынок… за что и несу наказание. Человек тот, которому Катерина тайком подсыпала в вино зелье, умер. По городку поползли страшные слухи. Наверное, лишь мои заклинания и сила темной Луны спасли меня от расправы разъяренных людей. Я осознала, на каком пути я стою… и ужаснулась. Она должна была появиться совсем скоро!

Мавра начала задыхаться, и Григорий испугался, бросился к телефону. Она остановила его жестом, отдышалась, сказала сурово:

- Не суетись, сынок. Смерть моя не придет, пока я все не выскажу. Я с самого начала знала, от чьей руки умираю, а вид делала испуганный нарочно, тебя обманывала, не хотела впутывать в худое дело. Да, видно, придется. Врачи мне не помогут, так что беспокоить их попусту не нужно. Думала, пожертвую самым дорогим, чтобы от зла откупиться, - откажусь от своей любви! Начну жизнь заново, отмолю грехи… Только зло, как смола, прилипло - не отдерешь, не очистишься. Не так это просто! Не успеешь ноготок опустить, как уж сам с головой нырнул. А вынырнуть-то не получается - все сильнее тебя вниз тянет, засасывает. Та женщина, медсестра Зотова, жених которой умер, оказалась в моей власти - слухи слухами, но только я знала достоверно, что и как на самом деле было. Боялась она меня, как огня. У нее начались неприятности, с работы едва не выгнали, переходить пришлось с места на место. А мне - того и надо! Рожать время пришло - Катерину как раз в акушерки перевели, потому что не хватало их. Я накануне ворожила, сложится ли все, как задумано? Выпала карта! Сложилось. В роддом я сама пришла, в Катеринино дежурство… и произвела на свет девочку-красавицу. Взглянула в ее глазенки, а там… черный блеск. Она явилась! Меня в дрожь бросило, сердце захолонуло. Только никуда не денешься.

Мавра Ильинична закашлялась. Григорий подал ей лекарство, на нем лица не было.

- Тебе плохо, мама, - зашептал горячо. - Ты бредишь. Поспи лучше.

- Скоро я усну надолго, а перед тем все рассказать хочу, душу освободить. Ты не бойся… слушай. В ту же ночь еще одна женщина рожала… больная она была, и умерла при родах. Сердце остановилось. Ребенок остался живой, мальчик. В то время в больнице врачей не хватало, роды в экстренных случаях принимали по очереди две акушерки: Катерина и другая, постарше. Кардиолог, которого вызвали к больной женщине, ничем не смог помочь и вернулся к себе в отделение. В суматохе вряд ли он запомнил пол ребенка. В родильном отделении остались только полуглухая санитарка и мы с Катериной. Призвала я ее к себе, припугнула своими чарами, намекнула на смерть жениха… и потребовала поменять детей: мальчика умершей женщины отдать мне, а девочку - ее родственникам. Никто не мог узнать про подмену - та роженица так и не успела увидеть своего ребенка, а муж не ожидал скорых родов, привез ее и ушел домой.

- Как же ты решилась на такое, мама? - ужаснулся Ершов.

Мавра Ильинична разразилась спазматическим кашлем. Приступ закончился, и она продолжала.

- Решилась вот… Не все ты в состоянии понять, сынок, да и не надо тебе отягощать душу темным, смутным. В жизни все взаимосвязано - прошлое с настоящим и даже с будущим. Впрочем, я не о том говорю… мне торопиться надо, скоро уже… Из городка мне пришлось уехать, чтобы оторваться от слухов, сплетен и пересудов. Да и дети будут расти… может появиться сходство, вызвать опасное любопытство. И вообще… хотелось быть подальше от всего, что пришлось пережить. Я думала, если отдам девочку, то как бы выйду из круга зла. Ну, не выдержала, следила издалека за ее судьбой. Катерина тоже уехала - не только потому, что невольно погубила бывшего возлюбленного, но и из-за ужасного своего поступка. Она, как и я, питала надежду все забыть. Это - мой второй грех, за который незамедлительно наступила расплата. Я привязалась к чужому ребенку, прикипела сердцем… души в нем не чаяла, а мальчик-то оказался хворый, в мать. Уж как я его лелеяла, дышать на него боялась, все свое знахарское искусство применяла, а он… умер. Знала ведь, понимала, что он обречен… потому что занял ее место. Я должна была…

Язык и губы Мавры онемели, она едва могла говорить, надолго останавливалась, но, приходя в себя, продолжала:

- Имя той… умершей женщины… Галина Сереброва, а девочку… назвали Карина, «дорогая»: с намеком - дескать, дорогой ценой на свет появилась. Супруг Галины второй раз женился, я узнавала. Они сейчас в Москве живут, Серебровы. Карина красавица выросла - в меня и в отца. Демьян в молодости удивительно хорош собой был, настоящий принц! Прогнала я его навсегда, хоть и любила без памяти. Он же подсобил Карине невольно! Впрочем, какая она Карина… у нее магическое имя есть… из тьмы веков… тайное…

Дальше умирающая будто провалилась в беспамятство и забормотала такое, что у Григория волосы дыбом встали - он и крестился, и свечки церковные жег, и ладан курил… а все равно жуть брала. Ближе к полуночи Мавра очнулась, посмотрела на приемного сына мутными глазами, поманила пальцем… Наклонился он к самым ее посиневшим губам.

- Позвала она меня… ответа потре-бовала… каждую ночь явля-лась… Пришлось встре… встретиться, поведать все, как было, - прохрипела больная. - Тогда я и вина… вы… вы-пила… не хотела, а противиться сил не было. Знала… чем ко… кон-чится… Пыта-лась беду… о-отвести, да не смо… не смог-ла. Я… за-кон пре-ступи-ла. Не от руки до… доче-ри умираю… от руки са-мой богини Гулы. Там… - указала она перстом под подушку. - Возь-ми… Бой-ся ее… Гри… Гри-ша, остере-гай-ся…

Дрожащей рукой Григорий полез под подушку, на которой лежала голова Мавры, нащупал свернутую трубочкой бумажку, вытащил, прочитал адрес на Осташковской улице.

Так и рассказал все сыщику, стараясь не упустить ни одной детали.

- Зачем же вы статью в газету написали? - удивился тот, выслушав.

- Испугался… что она и меня отыщет! Очень испугался. А так, думаю, газета ей в руки попадется, и поймет она - никто ни о чем не догадывается. То есть я не догадываюсь, не знаю ничего. Никакой предсмертной исповеди слыхом не слыхивал! А потом… почувствовал я странное, неодолимое влечение к ней. Дай, думаю, хоть одним глазком гляну, какая она… пришелица из мрака и тьмы. Мысль эта буравила меня днем и ночью, съедая мозг. Вам не передать! Она и сейчас…

Ершов вздрогнул, поежился и оглянулся, как будто бы кто-то невидимый мог сидеть в машине позади него. Приглушенный смешок почудился ему.

- Вы… слышали? - вскинул он на Всеслава шальные, горячечные глаза.

- Воображение разыгралось? - через силу улыбнулся сыщик. - Давай, братец, возвращайся в свою редакцию. Недосуг мне тут с тобой болтать всякую чепуху!

- Полагаете, это чепуха? - затравленно озирался по сторонам журналист. - Дай-то бог! Она, получается, умерла? Не-е-ет… - поднял он вверх указательный палец. - Вы не понимаете. Никто не понимает!

- А куда ты ездил после смерти Мавры Ильиничны? - решил перевести разговор на другое сыщик. - Какую такую родню разыскивал?

- В Талицу… деревенька есть под Калугой, где моя… приемная мать родилась и росла. Сам не знаю, чего меня туда потянуло. - Ершов перешел на шепот. - А там никто никакой Мавры не помнит. Будто ее и не было. Разве может такое быть, чтобы человек появился… ниоткуда?

- Дело давнее. Какие по деревням документы? По стране война смерчем прошлась, людей раскидала, а сколько бумаг сгорело, пропало бесследно…

- Не-ее-ет! - перебил Всеслава журналист и повторил: - Вы не понимаете!

Он выскочил из машины и смешно запрыгал по лужам, забыв о дожде и зонтике. Потоки ливня не охлаждали его.

Господин Смирнов, глядя на плотную, тяжелую пелену струй небесных, осознал наконец, кого ему напомнило мертвое лицо Карины… молодую Мавру с фотографии почти тридцатилетней давности.

Глава двадцать шестая

- Эта история была такой запутанной, а раскрывается сама собой! - воскликнул сыщик, посвятив Еву в трагические подробности происшествия на Осташковской улице. - У меня были разные предположения, но того, что мы застали в квартире, я не ожидал увидеть. Майор тоже был поражен. Бедняга!

- Ему будет проще простого представить смерть своего шефа как двойное самоубийство на почве любовно-сексуального помешательства, - задумчиво произнесла Ева.

- Пожалуй. Межинов был женат, имел сына… метался между женой и любовницей, не выдержал и… положил конец мукам. Оба выстрела - я больше, чем уверен - произведены из табельного оружия подполковника, на котором остались отпечатки его пальцев. Женщина не оказала никакого сопротивления. Все указывает на то, что по обоюдному согласию Рудольф Петрович застрелил свою возлюбленную, а потом себя. В квартире, правда, легкий беспорядок, но тоже вполне объяснимый. Решив свести счеты с жизнью, люди иногда ведут себя неадекватно. Шкатулку с ядом мы забрали. Деньги? Пачка долларов могла бы удивить сотрудников розыска, если бы отец Карины не был бизнесменом, человеком довольно состоятельным. Он мог давать дочери определенные суммы, которые та откладывала на черный день. Или копила на крутую иномарку, например. Машины у Серебровой не было? Не было. Вот и объяснение!

- Ты уверен, что в металлической коробочке яд? Ведь она не открывается.

- На девяносто девять процентов, - заявил Смирнов. - Один процент я всегда оставляю на превратности бытия и бесконечный набор сюрпризов, которые не устает преподносить нам жизнь. Контейнер с ядовитым порошком и не должен открываться по желанию каждого любопытного. Я разыщу умельца, который справится с этим хитрым устройством, и мы получим прямое доказательство!

- А где Карина брала эти… корешки?

- Мне позвонил эксперт и сказал, что вспомнил еще одно название аконита - «иссык-кульский корень». Думаю, она ездила на Иссык-Куль отдыхать, сочетая приятное с «полезным». И фотография, которую я прихватил, это доказывает. Майор, кстати, проговорился, что Межинов интересовался путевками на знаменитое озеро. Наверное, он собирался провести отпуск с любовницей.

- К сожалению, вышло по-другому, - вздохнула Ева. - Пришлось отправиться в путешествие гораздо более дальнее и долгое…

Она с интересом рассматривала ларец с изображением Анубиса. Сердоликовый глаз бога с шакальей головой жутковато поблескивал, словно подмигивая.

- У меня есть один вопрос, - с сомнением произнес Всеслав. - Откуда Карина могла знать секрет приготовления порошка? Эксперт уверяет, что способ давно и безнадежно утерян. Если верить Ершову, даже Мавра не имела об этом понятия.

- Ну… подсознание - кладезь непознанного. Что-то пробудило скрытую способность - хотя бы книги «из второго ряда». Бывают же дети, которые вдруг начинают играть на фортепиано, как виртуозы? А сколько случаев, когда после травмы или сильного стресса у человека возникают ясновидение, способность понимать несколько языков и даже говорить на них?

- Я предпочитаю реальные факты мистике, - возразил сыщик.

Ева не стала спорить, ее занимало другое.

- Послушай! А что, если Ершов солгал? Если он себя выгораживает?

- Мне так не показалось, - возразил сыщик. - У тебя есть сомнения по поводу Карины? Ты, вижу, письма до дыр зачитала.

- И кое-что осталось загадкой. Например, она пишет о каком-то возлюбленном, и это явно не Рудольф Межинов - потому что когда она была еще девочкой, тот человек являлся уже взрослым мужчиной. Сколько лет было покойному подполковнику?

- На вид не больше тридцати пяти.

- А Карине?

- По документам - исполнилось тридцать два года. Но это же не простая женщина, а жрица Гулы! - ехидно заметил Всеслав. - Собака-оборотень! Пришелица из магического мира. Разве у нее есть возраст?

Однако Ева, вопреки ожиданию, восприняла его реплику совершенно серьезно.

- Этот тайный женский культ, связанный со звездой Сириус из Большого Пса, не имеет начала, - заявила она. - Я имею в виду, его древность превосходит наши знания о развитии цивилизаций. Наука еще не докопалась до мистического источника.

- И не докопается, смею тебя уверить, дорогая! - ухмыльнулся Смирнов. - Речь идет о банальном отравлении растительным ядом, изготовленным эксклюзивным методом. Только и всего. Остальное - приемы черной магии и письма - не более чем навороты, которыми сия… хм… непростая дама обставляла свои поступки, включая убийства. Она так развлекалась! При ее от природы эксцентричном воображении начиталась книг, как ты говоришь, вот «сдвиг» и пошел. Еще следует учесть дурную наследственность: мамаша ее, Мавра Ильинична, судя по всему, тоже была с вывихом. Не будешь же ты утверждать, что Карина Сереброва - воплощенная Локуста, настоящая жрица некоего таинственного культа, которая…

- Но откуда она узнала секрет приготовления яда? Чтобы какие-то вещи всплыли из подсознания, они должны там быть! Ни Локуста, ни Карина не являются ее истинными именами, - запальчиво перебила Ева. - Тебе не удастся свести все к обычной уголовщине.

- Почему же? Дама решила поиграть в киллера-отравителя, имея перед собой исторические примеры. Та же Локуста отправляла на тот свет знатных патрициев, членов императорской семьи Древнего Рима и жила припеваючи. «Дай-ка и я попробую! - решила госпожа Сереброва. - Рисковать, так по-крупному!» Смею тебя уверить, пачка долларов, которую мы нашли в ее квартире, не единственная. Спросишь, как она находила клиентов, то бишь заказчиков? Да проще простого: пользуясь компьютером, Интернетом и электронной почтой. Спрос на такие услуги есть? Есть. Значит, Карине оставалось организовать предложение, что при ее уме не составило большого труда. Кстати… вот, чтобы не быть голословным! - он схватил одно из писем и процитировал: «Мое искусство дает мне все, что я хочу, так было всегда», - разве это не указывает на источник денег? Зарплата в «Анастазиуме», где работала Сереброва, не позволила бы накопить такую сумму и за десять лет. Или вот, послушай: «Я послала в пространство призыв, и на него не замедлили откликнуться. Это великолепное изобретение помогает избежать нужды в личных встречах… дает возможность не оставлять следов». Это она о компьютере, голову даю на отсечение. Именно его дама называет «единственным стоящим изобретением этой цивилизации».

- Вероятнее всего, у нее на работе был компьютер, - кивнула Ева. - Сейчас и салонов полно - пользуйся, сколько душе угодно. Тут ты прав. Как-то она наладила эту связь: киллер - заказчик. А что такое «Анастазиум»?

- Я успел навести кое-какие справки. «Анастазиум» - лечебно-оздоровительный центр, где применяются фитотерапия, гомеопатия и народные средства типа бани, травяных, паровых, ароматических ванн, грязей. Карина по профессии - фармацевт-гомеопат, она приготавливала смеси из трав и прочее. Думаю, там же, пользуясь необходимым оборудованием, новоявленная Локуста делала отраву из корешков голубого лютика. Ей ничего не стоило добавить в травяной отвар для бани или паровых ванн немного ядовитого порошка! Я почти уверен: умершие странной смертью женщины так или иначе пользовались ее услугами в «Анастазиуме». То есть она травила их прямо на рабочем месте, если удавалось их туда заманить. Центр дорогой, элитный, богатой клиентуры много, в рекламе почти не нуждается. Предложить, намекнуть, прислать приглашение, отпечатанное на фирменном бланке… и жертва сама придет в расставленные сети. Это частично объясняет отсутствие среди жертв мужчин - Сереброва обслуживала женское отделение «Анастазиума».

Сыщик помолчал, собираясь с мыслями.

- Сначала осуществлялось отравление - причем при попадании яда в организм во время какой-либо процедуры легко было списать возникший приступ дурноты на непредвиденную реакцию, вызванную лечебным воздействием. Гомеопатия, кстати, основывается на том, что болезнь сперва обостряется, а потом идет на убыль. И лишь позже, по прошествии некоторого времени, когда факт посещения «Анастазиума» уже трудно было связать с последующими событиями, шло предупреждение о грядущей смерти. Это был своеобразный психологический толчок, даваемый страху, который гнездится в глубине души. Страх провоцирует продолжительный стресс и работает заодно с ядом, подавляя защитные силы организма. Жертва воображает всякие ужасы, ожидающие ее, и тем вернее себя губит. Воображение - огромная область непознанного, просто Клондайк, - вздохнул Смирнов. - Ну, Мавру, по ее собственному признанию, дочурка при встрече угостила отравленным вином. С Зоей Серебровой, своей мачехой, она могла легко проделать то же самое. Екатерина Руднева… тут стоит подумать. Если мать Гордея Ивановича не посещала фитоцентр, то Карина, видимо, нашла другой способ с ней расправиться. Личная встреча, например. Сереброва разыскивает Рудневу, звонит ей и называется той самой девочкой, которую Руднева, будучи акушеркой в родильном отделении городка Березина, забрала от родной матери и подсунула другим людям. Екатерина Максимовна от этой встречи отказаться не в состоянии. Ей не удалось исповедаться священнослужителям, а потребность грех с души снять - одолевала. И тут сама судьба предоставляет Рудневой случай покаяться, броситься в ноги «несчастному ребенку», все объяснить и вымолить прощение. Карина воспользовалась этим и отомстила: либо пригласила в знак примирения посетить «Анастазиум», либо… подсыпала порошок в то же вино, в угощение. Ясно, что о встрече с Серебровой Екатерина Максимовна никому не рассказывала. И даже потом, когда начались зловещие звонки и угрозы, пожилая женщина не сразу связала одно с другим, а если и догадалась…

- …могла посчитать, что Мавра мстит ей за признание, - подхватила Ева. - Но не посмела открыть правду о себе сыну с невесткой. Она приняла болезнь и смерть как наказание Божье за двойной грех: смерть бывшего жениха и подмену младенцев.

За окнами шел дождь. Гроза ушла на юг, из поредевших серых туч сыпало мелкими каплями. В гостиной, где сидели и разговаривали Всеслав и Ева, было прохладно, горела настольная лампа. На столе лежали письма Л. Собакиной - теперь уже понятно, чьи.

- Судя по тексту, дама обладала недюжинной фантазией, - невольно восхитился сыщик. - Она разыгрывала такие спектакли в духе черной магии, что люди с ума сходили от ужаса! Теперь понятно, отчего дохли собачки. Наша «Локуста» проверяла на них действие яда - давала им понюхать что-нибудь, посыпанное порошком, или разбрасывала его во дворе. Для людей такие дозы, наверное, не опасны, а песики с их привычкой все обнюхивать - страдали.

- Собаки являлись непременным атрибутом культа и повсюду сопровождали своих ужасных повелительниц - богинь чародейства, призраков и загробных царств. Они использовались и как помощники. Смерть собак могла служить для устрашения и предупреждения, - добавила Ева. - «Локуста» знала толк в своем ремесле, вряд ли нуждающемся в проверках. Мне другое не дает покоя - кто же все-таки Повелитель Ее Дум, не названный возлюбленный? Судя по письмам, он был вхож в дом, где она провела детство и юность. Интересно, жива ли ее бабушка? Что имела в виду Карина, когда писала: «Смерть придет к каждому, кто стоит на дороге»? Значит, на ее пути к достижению неведомой цели кто-то стоял. Кто? О какой цели идет речь? Или вот это: «Я получила то, чего жаждало мое естество, и теперь меня ничто не пугает».

- Эта дама начиталась книг «из второго ряда», окончательно свихнулась на почве колдовства и ядов, возомнила себя служительницей тайного культа, оказалась во власти галлюцинаций, а ты хочешь найти логику в ее бреднях? - удивился Смирнов. - Не получится.

- А мне ее письма нравятся. Теперь они перестанут приходить, и мы не узнаем конца… жаль!

- Конец известен: два трупа в квартире на Осташковской улице. Неожиданный финал драмы: «Любовь и яд».

- Не согласна, - упрямо покачала головой Ева. - Жрица Гулы, в отличие от нас, была со смертью на «ты», она ее предвидела и не боялась. Смотри, что она пишет: «От меня скрыли правду. А теперь, когда я ее узнала, - уже слишком поздно. Курок взведен». Это не просто иносказательное выражение! За ним что-то стоит…

- Карина узнала, кто ее настоящие мать и отец, - терпеливо объяснил сыщик. - Она поняла, что не является родной дочерью Серебровых. Слова «слишком поздно» означают сожаление о совершенных убийствах, а фраза «курок взведен» - намек на неминуемую расплату.

- Ты меня не убедил. Почему вдруг Карину одолело раскаяние? И что - поздно? Жить, как все? Неужели ты не понял, что для нее это было неприемлемо? Она не рассчитывала на долгую жизнь и потому шла ва-банк, брала от существования все возможное. Карина обитала в своем, придуманном ею мире, или в мире, который остается непостижимым для нас - а сюда, в мир людей, она выходила на охоту. Я допускаю, что она, как Локуста, убивала за деньги, но смерть Ершовой и Рудневой - явная месть. Мать потеряла право на жизнь, когда бросила девочку, отказалась от нее; Руднева - когда осуществила подмену. Если верить словам Ершовой о Карине как о жрице Гулы - воплощенном зле, сеющем смерть, - то Мавра совершила ошибку. Нельзя избавляться от зла посредством зла! Посеешь ветер, пожнешь бурю.

- Это все философия! - саркастически заметил Смирнов. - Мистика и Уголовный кодекс несовместимы.

- Ты еще попробуй, примени свой кодекс! - огрызнулась Ева. - Карина слилась с лунным светом и уплыла от нас на голубой ладье. Пойди, догони! Поймай и приведи ее! Что, молчишь? А она, между прочим, предупредила: уплываю в бесконечность «не навсегда, а чтобы вернуться и закончить начатое». Ясно тебе? Она здесь что-то начала, но не сумела закончить. Дальше. Зоя Сереброва, мачеха Карины, за что поплатилась?

- Она пока жива, - буркнул сыщик.

- Вот именно, что - пока! Это ты правильно заметил. А в чем ее вина?

- Ложь… - неуверенно произнес он. - Серебровы скрывали от девочки правду, притворялись ее настоящими родителями.

- Во-первых, Игнат Серебров сам не знал, что у него в ту роковую ночь, когда умерла Галина, родился мальчик, а не девочка. Он действительно считал Карину родной дочерью. А кем была для нее Зоя, мы не знаем. Взгляни на первые строки первого письма: «Матери своей я не помню. Говорили, что она страдала врожденным пороком сердца и умерла при родах». Ясно? Зоя не могла обманывать падчерицу.

- Это стоит уточнить, но чисто формально, - согласился Всеслав. - Думаю, так и есть.

Ева взяла в руки шкатулку-сундучок, погладила ее отполированную поверхность. Бог Анубис с головой шакала, в традиционном древнеегипетском полуповороте, шагал в вечность, изукрашенный перламутром и сердоликом.

- Красивая вещица, - восхищенно вздохнула Ева. - У этой Карины был изысканный вкус.

- Ты бы видела ее квартиру! Ни одного стандартного предмета, начиная от мебели и заканчивая посудой. Я равнодушен к интерьеру, но там у меня захватило дух.

Ева сдвинула брови, спросила:

- Почему Межинов убил ее?

- Из милосердия и любви. Не сомневаюсь, что во время нашей встречи он уловил на снимке, который я ему показал, сходство молодой Мавры Ершовой с Кариной, и в его уме началось смутное брожение. Когда я узнал на фотографии Ершова, подполковник сразу загорелся: вероятно, решил «прижать» журналиста и выбить из него признание. Но потом, прочитав письма, резко изменил свое намерение. Он лучше знал Карину и догадался, кто автор посланий. Будучи родом из Березина, Рудольф Петрович уловил те подробности, которые мы упустили. Он не стал копаться в мелочах и рассуждать - ринулся искать доказательства вины или невиновности Карины Серебровой у нее в квартире. Оружие взял на всякий случай. Он не мог не чувствовать, каков будет конец романа. Но, как всякий сильный человек, ступив на дорогу, не собирался с нее сворачивать. Я нашел в его кармане набор отмычек, почти такой же, как у меня. Значит, Межинов надеялся произвести обыск в отсутствие хозяйки жилища. Каким-то образом Карина узнала об этом и вернулась. Между ними произошло бурное объяснение, женщина ничего не отрицала - она, похоже, была готова к такому исходу. Межинов слишком ее любил, чтобы передать в руки правосудия, и одновременно понимал, что должен остановить ее.

- Решил уйти вместе с Кариной… - задумчиво произнесла Ева. - Поступок, достойный славного волка.

- От любви не отказываются. Тут мне все ясно. А вот Серебровы из головы не выходят. Во-первых, почему жертвой оказалась Зоя Павловна? Во-вторых, если у Карины было развито ясновидение, как она не понимала, что не является родной дочерью Игната Сереброва?

- Ты путаешь предвидение и всезнание. Если бы жизнь можно было читать, как открытую книгу, она потеряла бы всю свою привлекательность. Карина, наверное, что-то смутно ощущала… но догадываться и точно знать - разные вещи. Догадки можно истолковывать и так, и сяк; истина же проста и всеобъемлюща. Нет предсказателей, которые видят картину прошлого или будущего в мельчайших деталях. Скорее это неопределенные видения, требующие осмысления и трактовки. Возьми Нострадамуса…

Ева ударилась в философские рассуждения, а сыщик, слушая вполуха, старался сообразить, по какой причине Карина подсыпала порошок своей мачехе. Что, если они с отцом в сговоре, и тот пожелал избавиться от второй жены? Он поделился мыслями с Евой, перебив ее на полуслове. Она долго хлопала глазами, выбираясь из мистических дебрей в сегодняшнюю реальность.

- Думаешь, Серебров хочет избавиться от Зои? Интересно, Карина рассказала ему, что он не родной ее отец?

Господин Смирнов развел руками. В этой истории от каждого установленного факта, как от брошенного в воду камня, продолжали расходиться круги.

- Надо встречаться с Серебровым. Наверное, ему уже сообщили о смерти дочери.

- Постой-ка… а сама Карина ведь тоже кашляла? Выходит, она и себя отравила? - вдруг вспомнила Ева. - Как же так?

Пока Всеслав с майором делали обыск в квартире на Осташковской улице, последний много чего рассказал о покойном шефе и о Серебровых.

- Я еще успел навести справки, прежде чем звонить тебе, - объяснял заместитель Межинова. - Оказалось, что Карина тоже родилась в Березине, а сам Игнат - коренной москвич.

Эти слова вспыхнули в уме сыщика.

- Получается, родом из Березина была его первая супруга Галина! - невпопад воскликнул он, не отвечая на вопрос Евы. - Туда, к матери, она и поехала рожать, там умерла, там же, в доме бабушки, росла и воспитывалась наполовину осиротевшая девочка. Игнат работал, да и не мужское это дело - ухаживать за младенцем.

- Да… по письмам выходит, что Карину вырастили бабушка и прабабушка. Но я не о том. Почему жертвой ядовитого порошка оказалась сама «Локуста»? Надышалась нечаянно? Или…

- Никакого «или»! - твердо заявил Смирнов. - Карина здорова… вернее… не знаю, как выразиться. Никаким порошком она себя не травила - ни случайно, ни намеренно. Это была игра на публику. Она искусно притворялась, прикидывалась, что ей пришла черная метка. Если существовал сговор с Игнатом, то - чтобы отвести от себя подозрения, а заодно и Межинова одурачить. Она играла с ним, как кошка с мышью! И упивалась своей властью, разыгрывая трагикомические сцены, а он повелся, как несмышленыш. Поверил, бросился спасать ненаглядную Кариночку! Слу-у-ушай, она понимала, что если он докопается до истины, то убьет ее и себя. Дама обожала опасные забавы: она нарочно дразнила Рудольфа, доводила его до белого каления… Она отвела ему роль убийцы, того, кто поможет ей воспользоваться голубой ладьей, уплыть вместе с лунным светом в неведомые дали! Черт! Вот женщина! Она заранее все рассчитала! Только не знала, каким образом сложатся обстоятельства. То есть она вряд ли предугадала, что делом займется частный сыщик, найдет Локшинова, а тот отдаст письма…

Всеслав вскочил и возбужденно зашагал по комнате. Ева молчала.

- Карине и не надо было знать, - наконец вымолвила она. - Она создала финал в своем воображении, а каким путем ему осуществляться, не ее забота. «Я знаю, как я уйду отсюда» - вот ее слова.

Какая-то ускользающая мысль беспокоила Еву.

- Зачем она вообще писала эти письма? - удивился сыщик. - Если бы не они…

- Для нее существовала причина, гораздо более важная, чем угроза разоблачения. Ее «существование в этом мире должно быть подтверждено»! Понимаешь? Иначе Властитель ее дум не узнает о ней! Карина выбрала адресатом своих посланий родного отца, через которого она проявилась в этом мире. Кому еще она могла открыться? «Ты, ничтожный, помог мне, сам того не подозревая». Она не случайно пишет Локшинову, хотя не скрывает презрения к нему. Здесь есть еще нераскрытая тайна!

- Ева, Ева! Ты опять хочешь все запутать, лишить меня всех достижений. Это не по-божески, - взмолился Всеслав.

- Зато - честно. Белых пятен оставаться не должно, дорогой. Все знаки препинания необходимо расставить не куда попало, а на положенные места. Ты сам учил меня этому.

- Есть еще белые пятна?

- Мотив, Славка! Мотив… Мавра Ершова, Катерина Руднева, Зоя Сереброва - эти женщины стали жертвами не «по заказу», а по собственному желанию Карины. Неужели только из-за подмены младенца? Чем ей плохо жилось у Серебровых? Разве Мавра предоставила бы ей больше возможностей? Чем плоха была жизнь Карины? Что она не смогла простить? Да, ее предали, обманули. Но последствия вовсе не так ужасны - девочка не попала в семью алкоголиков, бомжей или бандитов, ее не отдали в детский дом. Она росла, окруженная любовью и заботой, имела все блага! Подмена - шаткий повод для мести.

- И Зоя в него не вписывается, - кивнул Смирнов. - Что будем делать?

- Пойду думать.

Ева взяла со стола письма, удалилась в спальню - искать в них ответ.

- А Серебров? - крикнул ей вдогонку сыщик.

- Потом…

Глава двадцать седьмая

Утро следующего дня выдалось туманное, теплое, безветренное. В воздухе висела сырая мгла. Земля впитывала небесную влагу, тонкая пелена облаков золотилась от солнца. Промытая дождем зелень имела особый, яркий цвет, контрастируя с бледными красками рассвета.

Но ничего этого не замечал Игнат Николаевич - жена его умирала, а вчера вечером его вызывали на опознание трупа дочери.

- Карина, Карина… - шептал он. - Это расплата за мой грех. Я во всем виноват…

Он выпил почти бутылку коньяка, но не смог залить тяжкую, черную тоску. Ему ничего больше не хотелось: ни богатства, ни этой прекрасной двухуровневой квартиры в доме с консьержем и живописным видом из окон, ни этой утомительной городской суеты, ни самой жизни. Он устал, смертельно устал! Все, что происходит с ним, непоправимо. К чему продолжать дышать, есть, пить, продолжать зарабатывать ненужные деньги, вести бессмысленные, пустые разговоры? Когда ничего нельзя вернуть! Даже ничтожной малости…

Серебров посмотрел на осколки «стеклянного дерева», подаренного ему Кариной, - оно вдруг, без всяких причин, разбилось, разлетелось на мелкие кусочки. В такие же осколки превратилась и его жизнь: прозрачные, острые, бесформенные… бесполезные.

Господин Серебров смешал абсент с коньяком и глотнул. Никакого эффекта. Он не может забыться, уйти от этих невыносимых душевных мук. Перед ним неотступно стояло красивое, бледное лицо Карины, уже застывшее, с заострившимися чертами. Смерть не коснулась ее красоты… только сделала ее совсем холодной.

Игнат Николаевич застонал, сжатые добела пальцы хрустнули.

- Я проклят! Проклят…

Телефон разрывался, но Серебров словно оглох. Отключить аппарат он не мог - должны были звонить из милиции. Наконец, чтобы избавиться от надоедливого звука, Серебров все же взял трубку.

- Вас беспокоит Смирнов, частный сыщик, по делу о смерти Карины Игнатьевны.

- Нет никакого дела… есть только смерть, - пробормотал Игнат Николаевич. - В присутствии смерти нет более ничего. Все остальное… кадры дурного и лживого фильма.

- Понимаю вас, но…

- Как вы можете понять? - горько усмехнулся Серебров. - Моя первая жена умерла много лет назад. Теперь и вторая при смерти, а вчера… я увидел труп единственной дочери. И вы говорите о понимании?

- Примите мои искренние соболезнования. Я бы не стал вас тревожить, если бы не письма Карины. Они у меня. Из них следует, что… впрочем, об этом при встрече. Мы можем увидеться? Желательно поскорее.

- Письма?..

Игнат Николаевич плохо соображал, о чем идет речь. Зоя еще жила, но врачи сказали: больше трех дней она не протянет. Карина мертва… Какие письма? Кому они нужны?

- Письма Карины! - громко, настойчиво повторил сыщик.

- Что вы… какая ерунда…

- Вовсе не ерунда! - возразил Всеслав. - Могут заподозрить вас.

Он сказал это нарочно, чтобы встряхнуть Сереброва, который, видимо, окончательно раскис.

- Меня? В чем? - с проблесками сознания в голосе спросил тот. - Вы в своем уме? Карину застрелили в ее квартире. Любовник… Он сошел с ума. Все обезумели!

Смирнову не удавалось расшевелить Игната Николаевича, и он сказал фразу, на которой настаивала Ева. «Вот увидишь, это его приведет в чувство!» - заявила она.

- В письмах Карина написала всю правду! - с более чем выразительным ударением на слове «всю» произнес сыщик.

Повисла пауза. Господин Серебров то ли не мог собраться с мыслями, то ли у него перехватило дыхание. Наконец он издал несколько нечленораздельных звуков.

- Вы меня слышите? Всю! - повторил Всеслав.

- Да… хорошо. Где мы встретимся?

Из голоса Сереброва ушли остатки жизни. Казалось, это по инерции говорит механизм, все детали которого внезапно пришли в негодность.

- Я заеду за вами, назовите свой адрес.

Учитывая полнейшую апатию собеседника, Смирнов решил держать инициативу в своих руках.

Через полчаса он привез бледного и полупьяного Игната Николаевича к себе домой, где их с нетерпением ждала Ева.

- С какой стати вы меня притащили сюда? - бездарно пытался разыграть возмущение гость.

В его потухших глазах читалось: «Оставьте меня в покое, все и навсегда». Но общественная роль заставляла этого убитого горем человека произносить дежурные реплики, изображать отсутствующие эмоции. Зачем он это делал?

- Присаживайтесь, господин Серебров, - вежливо улыбнулась Ева. - Нам предстоит долгий разговор.

Он даже не спросил, кто она такая, - просто опустился в кресло и застыл, как кукла.

«Потрясающе красив, - подумала Ева. - Сексуален, с мужественным лицом, широкими плечами, без признаков лишних жировых отложений. В явно выраженном депрессивном состоянии его одежда, прическа все же выглядят безупречно. Хорош! При такой внешности он должен пользоваться бешеным успехом у женщин. Неудивительно, если жена ему мешает. Но зачем убивать, когда существует развод? Неужели моя безумная догадка является правильной?!»

- Меня нанял один человек для расследования странных событий, угрожающих благополучию его семьи, - начал Всеслав. - Не буду говорить, кто, потому что я обязан хранить тайну клиента. Некоторые факты, мои рассуждения и, наконец, неопровержимые улики привели к Карине Серебровой. Ваша… дочь вела двойную жизнь. Вы об этом знали?

Гость подавленно кивнул.

- У нее были любовники… и вот к чему это привело. Они давали ей деньги, много денег. В квартире криминалисты обнаружили тайник с долларами. Господи! Я мог ей давать сколько угодно денег, но она не желала брать их у меня. А у чужих мужчин брала… отдавалась им, как… падшая женщина, проститутка. Она же ни в чем не нуждалась! Какая ужасная, жестокая судьба! Один из этих мужчин застрелил ее… а потом пустил пулю себе в висок. Вульгарная, жалкая смерть.

По мере произносимых слов он трезвел, приходил в себя.

- Эти деньги Карина зарабатывала сама, а не получала от любовников, - сказал Смирнов. - Она убивала людей… по «заказу». Женщина-киллер - не такое уж редкое явление в наше время. Редким я бы назвал способ, который она применяла.

- Убивала? Чушь…

- Вы узнаете эту шкатулку?

Ева сняла кружевную салфетку с шкатулки-сундучка, покрытой египетскими знаками.

- Первый раз вижу, - равнодушно ответил гость. Было видно, что он не лжет. - Зачем вы мне это показываете?

- Шкатулка принадлежит… принадлежала Карине.

- Вы уверены? В общем, она обожала экзотические безделушки, - кивнул Серебров. - Но я впервые увидел ее вещи только… когда ее не стало. Она не приглашала меня к себе, а я не напрашивался. Я даже не смог определить, пропало что-нибудь из ее квартиры или нет.

- Вы ни разу не были в квартире, которую купили дочери? - недоверчиво хмыкнула Ева.

Игната Николаевича перекосило.

- Только вначале, во время ремонта. Потом - всего пару раз… - буркнул он. - Мельком. Я не любопытен! К вещам не присматриваюсь.

- Допустим. А этой штучки вы тоже ни разу не видели?

Ева открыла шкатулку, выдвинула деревянную пластинку, закрывающую второе дно, и показала металлическую коробочку.

Кровь бросилась Сереброву в лицо, хотя до этого он был бледнее мертвеца.

- Узнаю, почему же нет? Это мой подарок. Карина попросила заказать для нее портсигар… плотно закрывающийся, гладкий, с секретным замком. Она любила вещи необычные, с изюминкой. Я заказал. Он пригнан так тщательно, что щели почти незаметны. Это серебро, покрытое напылением из белого золота.

- Ваша дочь курила?

Гость не мог отвести взгляд от портсигара.

- Редко… и только исключительно дорогой табак. Знаете, день рождения Карины - одновременно и день смерти ее матери… моей первой супруги Гали, поэтому праздник получался невеселым. Этот портсигар я подарил дочери на ее тридцатилетие. Откуда он у вас? Откуда у вас эта шкатулка?

- Так получилось, что я побывал на месте происшествия раньше, чем приехала милиция, - объяснил Всеслав. - Если у вас не пропадет интерес, потом обсудим подробности. Вы знаете, как открывается портсигар?

- Конечно.

- Минуточку! - сыщик подал гостю резиновые перчатки. - Наденьте, пожалуйста.

- К чему эти глупости? - вспыхнул Серебров. - Дайте сюда!

- Я хочу сохранить вашу жизнь. Без перчаток вы к портсигару не прикоснетесь.

Игнат Николаевич смирился, всем своим видом выражая недоумение. Он натянул перчатки, взял коробочку одной рукой за дно, другой за крышку, сделал неуловимое движение, словно откручивая крышку влево… Раздался тихий щелчок. Крышка приподнялась, и Серебров ее открыл. Внутри вместо сигарет лежали стеклянные пробирки - тонкие, закрытые пробками, с серовато-серебристым порошком.

- Что это такое? - удивился Серебров. - Нюхательный табак? Почему такого странного цвета?

- В пробирках не табак, а смертоносное вещество, посредством которого Карина помогала людям отправиться в мир иной.

- Бред…

- Ваша жена Зоя не избежала сей роковой участи. А по какой причине? Может быть, вы подскажете?

До того покрытое красными пятнами лицо гостя приобрело пепельно-серый оттенок. Эта смена красок была столь стремительна, что Ева испугалась. Не хватил бы господина Сереброва удар!

- П-при чем тут моя жена? - выдавил он обескровленными губами.

- Предполагаю, она стояла у Карины на пути. Или у вас? - сурово спросил Всеслав.

- Как вы смеете? - севшим от волнения голосом прошептал Серебров.

- Видите ли, - вмешалась Ева. - Мужчина, застреливший Карину, был не просто ее любовником, а еще и подполковником милиции… Когда он узнал все, то убил ее и себя.

Игнат Николаевич отрицательно покачал головой.

- Нет… нет! Майерлинг! Она с детства бредила этой жуткой историей о гибели в охотничьем замке Габсбургов наследного принца Рудольфа и его возлюбленной Марии Вечера. Она говорила, что мечтает о такой смерти. Боже мой! У нее на груди, на шнурке висело кольцо с надписью «Л С Н С», - Любовью Соединены На Смерть. Вы понимаете? Она все заранее продумала. Я чувствовал… книги так захватывали ее, что это не могло закончиться чем-то хорошим. Жизнь постоянно оказывается слишком бедна, скудна для таких натур, как моя дочь.

- Откуда у Карины кольцо с надписью? - спросил сыщик.

- Наверное, подарок мужчины, который… застрелил ее. Или она сама заказала кольцо для себя. Только не железное, как в истории Майерлинга, а золотое. Хоть в чем-то, но она должна была превзойти печально знаменитых любовников. Просто повторить - не в ее духе. Карина придумала финал своего романа, а этот… Межинов, оказался подходящим исполнителем на отведенную ему роль. Только и всего! Она умела увлекаться и жить мечтами, воплощая их в действительность.

- И все же… чем провинилась перед Кариной Зоя Павловна? - спросила Ева. - Они не ладили друг с другом?

Лицо Сереброва дрогнуло, исказилось гримасой боли.

- Моя жена умрет? - закрыв глаза, ни к кому не обращаясь, прошептал он.

- Как ни прискорбно, да. Ее уже не спасти - поздно.

- Я во всем виноват! - воскликнул Игнат Николаевич. - Мой грех! Я и должен понести наказание! Почему Зоя? Карина? Проклятие тяготеет надо мной! Я ездил в Березин на охоту и там познакомился с Галиной, рано женился. Мы так любили друг друга, что я думал - более сильной любви не бывает. Галина страдала врожденным пороком сердца, ей нельзя было рожать. Но я так хотел ребенка от нее, мальчика! Я умолял ее, клялся, что все обойдется, все будет хорошо. Я убедил ее рискнуть… Когда подошел срок, Галина решила рожать в родном Березине. «Если умру, то дома», - говорила она. Я не хотел верить! Я поехал с ней, заранее привез ее в больницу, за несколько дней до предполагаемых родов. Была ночь… огромная луна висела в небе светящимся шаром. Говорят, полнолуние влияет на женский организм. В общем, роды начались неожиданно, стремительно, а врач, с которым я договорился, должен был приехать только утром. Галина наотрез отказалась рожать в московской клинике, рвалась домой, под крыло матери и бабушки. Я уступил. Я все делал неправильно! До утра Галина не дожила. Ребенка, девочку, отдали мне. Не могу описать моего отчаяния. Теща, Галина мама, ни в чем меня не упрекала. Только я сам казнил себя! Я ничего себе не простил. Галина ушла безвременно… и теперь забирает с собой всех моих близких. Мне не следовало жениться во второй раз, на Зое: я даже не любил ее - просто поддался на уговоры окружающих. Карина росла в Березине, я жил в Москве, работал, начал свой бизнес. Мы редко виделись. Родные Галины воспитали мою дочь почти без моего участия. Ее судьба - кара Господня за грех отца. Карина… относилась ко мне странно… возможно, винила в смерти матери, в своем полусиротстве. К нам с Зоей она переезжать не хотела, окончила школу в Березине и только поступать согласилась приехать в Москву. Совместной семейной идиллии не получилось. Карина с трудом выдержала пару лет, и я вынужден был снять для нее жилье, а потом купил ей однокомнатную квартиру на Осташковской. Отношения у нас сложились прохладные… хотя Зоя всячески сглаживала конфликты. Нет, не представляю, чем она могла вызвать у дочери ненависть.

Серебров словно не понимал, что Карина - убийца, хладнокровно лишавшая людей жизни и устраивавшая для себя из этого развлечения. Смысл сказанного Евой и Смирновым не доходил до него. В стрессовых ситуациях такое бывает.

«Он не искренен, - думал сыщик. - Или не знает, что Карина - не его дочь». «Последняя тайна Карины не раскрыта», - думала Ева.

- Вы говорили о письмах, - напомнил Серебров. - Могу я взглянуть на них?

Всеслав протянул ему листы.

- Это же печатный текст. Откуда известно, что его писала моя дочь?

- Вы прочитайте, - сказала Ева. - Если останутся сомнения, мы это обсудим.

Гость углубился в чтение. Угол рта у него подергивался, на скулах ходили желваки. Он откладывал в сторону листок за листком, все больше бледнея. Дойдя до конца, господин Серебров со свистом втянул в себя воздух… откинулся на спинку кресла.

- Это писала Карина, - отрывисто произнес он. - Откуда они у вас? Кому она их адресовала?

- Письма? - невинно улыбнулся сыщик. - Своему отцу.

- То есть… мне? Но… я их не получал. Как они попали к вам?

- Игнат Николаевич, вы уверены, что автор писем - ваша дочь? - вместо ответа спросила Ева. - У вас есть хоть малейшие сомнения…

- Да нет же! - перебил ее Серебров. - Такие подробности… например, описание дома, имена врачей… не мог знать никто, кроме нее. Зоя ни разу не бывала в березинском доме, а бывшая теща и ее престарелая мать умерли. Еще «книги из второго ряда»… только Карина так их называла.

- А что это за книги? - поинтересовался Всеслав.

- Они достались Галиной матери по наследству, от какой-то дальней родственницы. Некоторые были в рукописном виде и стоили немалых денег. Но выглядели они потрепанными, старыми, поэтому их поставили на полки шкафа во второй ряд. Однажды я привез с собой в Березин приятеля, который помешался на мистике, все болтал про замурованные подвалы бывшей Сухаревской башни, какую-то «черную книгу»… впрочем, это неважно. Так вот, я показал ему книги «из второго ряда». Он был в восторге, назвал их библиотекой чернокнижника и не велел читать на ночь. Их никто и не читал, кроме Карины. Уезжая из Березина, она сложила их горкой во дворе и сожгла. Представляете? С ней бесполезно было спорить. Она отличалась от всех нас; иногда мне казалось, что она чужая нам. Взять эти письма… как будто их писал безумный выдумщик!

Серебров достал из кармана белоснежный носовой платок и промокнул лицо. Было видно, что внутри у него разгорается пожар.

- Вы любили Карину? - вдруг спросила Ева.

Игнат Николаевич вспыхнул.

- Разумеется! Она ведь мне дочь!

- Родного отца Карины зовут Демьян Локшинов, - невозмутимо изрек Смирнов. - Ему и адресованы письма.

Казалось, еще секунда, и господин Серебров лишится сознания. Каким-то чудом он усидел в кресле… только дыхание его стало громким, хриплым.

- Ч-что-о?!

Ева схватила со стола стакан, предусмотрительно наполненный водой, поднесла гостю. Он привстал, потом рухнул обратно… застонал. Предложенной воды он не увидел, и стакан вернулся на свое место.

- Галя мне… и-изменяла? Не мо… не может быть… Вы лжете! Лжете…

Такой реакции Смирнов и Ева не ожидали.

- Все не так! Ваша жена в ту ночь родила мальчика, - поспешно забормотала Ева. - А девочку - другая женщина, Мавра Виленина. Детей подменили!

Она рассказывала, а лицо Сереброва то наливалось кровью, то бледнело. Половину он не понимал, но лихорадочный блеск в глазах сменялся отчаянием и тоской.

- Так я Карине не отец? - выдохнул он, когда Ева завершила краткий экскурс в прошлое. - Я ей не отец?

- Не родной отец, - подтвердил сыщик. - Ее настоящие родители - Мавра Виленина, ныне покойная, и Демьян Локшинов, который, слава богу, жив.

- А мой сын… наш с Галиной сын…

- Умер. Я сожалею. Он унаследовал от вашей покойной супруги больное сердце. Если вы пожелаете, то сможете разыскать его могилу.

- Где гарантии, что вы все это не придумали? - процедил сквозь зубы гость.

- Гарантий никаких нет, - спокойно ответил Всеслав. - Зато есть фотографии, любезно предоставленные господином Локшиновым и Григорием Ершовым, приемным сыном Мавры Ильиничны. Вот, взгляните!

Снимки родителей Карины развеяли остатки сомнений. Сходство их с дочерью было настолько явным, что Серебров больше ни о чем не спрашивал. Карина смотрела на него с фотографий сквозь молодые лица Мавры и Демьяна; ее красота являлась столь необычной, а черты столь утонченно-изысканными - спутать было невозможно. Овал лица, линия бровей, разрез глаз, рисунок губ… он ни разу в жизни не встречал похожей женщины.

По щекам Сереброва потекли слезы. Он вскочил и зашагал по комнате, нервно вздрагивая. Несмотря на то, что ему пришлось выслушать, на его лице читалось огромное, всепоглощающее… облегчение. Как будто неведомые судьи вынесли ему вместо мучительной смертной казни оправдательный приговор.

- Она мне не дочь. Не дочь… - шептал он, не замечая слез. - Какое счастье! Теперь я понимаю… Бедная Зоя! Она стояла на ее пути! На нашем пути… Господи, прости нас!

- В одном из писем есть фраза: «Я получила то, чего жаждало мое естество, и теперь меня ничто не пугает», - процитировала Ева. - Вы знаете, о чем идет речь?

Серебров уставился на нее горящим взглядом. Он молчал. Тогда начала говорить Ева:

- Вы вступили в любовную связь с Кариной. Не отрицайте! Это казалось вам чудовищным, но вы не смогли противостоять своей, а главное - ее страсти. Ужасная тайна пожирала вас. Ведь это вы… тот человек, любви которого Карина добивалась - и получила. Вы - Ее Повелитель, Властитель ее дум? Она с детства воспылала к вам чувствами отнюдь не дочерними. Ее страсть была неудержимой, она захватила и вас, против вашей воли. Этого нельзя было не заметить! Ваша жена, наверное, обо всем догадалась. Вы держались долго… долго, но наконец сдались. Звезда притянула вас в свое огненное лоно, и вы сгорели. То, что вы ее отец, и было той непреодолимой преградой, о которую разбивались все попытки Карины склонить вас к взаимности. Разве она не пыталась внушить вам, что вы - прежде всего мужчина и женщина?

- Пыталась… - признался Игнат Николаевич. - Я считал это ее стремление неким нервным расстройством, своего рода безумием, порожденным комплексом сиротства. Ее мать умерла, и она стремилась привязать к себе отца всеми узами, в том числе и любовными. Я даже советовался со светилами психиатрии. Они сказали, что это бывает, но с возрастом проходит. У Карины не прошло. Однажды она заявила, что я напрасно хочу сделать ее сумасшедшей и что во мне самом спит демон. Знаете, мне стало жутко от ее слов! Ведь я… тоже… тайно думал о ней и не смел признаться себе в том, что желаю ее как женщину… доходя до неистовства в своих фантазиях. Нереализованное влечение питает самые дикие выдумки - так человек, будь то мужчина или женщина, хочет более сильным раздражителем отвлечь себя от того, что гложет его денно и нощно. Я заглушал свои желания работой и воображаемым горем после потери Галины. Когда становилось невмоготу, ехал в Березин, на кладбище, каялся там, жаловался покойной супруге - благо, никто меня не слышал, кроме могильных памятников. Я придумал лицемерное оправдание, будто моя неугасимая любовь к Галине перешла на дочь, приобрела такие уродливые формы. Карина же вступила на путь страшный… если вы сказали правду, и она… начала убивать. А Зоя… она, конечно, замечала странные отношения между нами, но призналась мне в этом совсем недавно. Наверное, не могла поверить в свои догадки.

- Катерина Руднева, Мавра Ершова и ваша вторая жена стояли на пути Карины к вам, - сказала Ева. - Она мстила не за то, что мать отказалась от нее, а Руднева пошла на подмену, а за тот жестокий обман, который разделил вас и ее надежнее любой каменной стены. Ваша жена тоже являлась помехой. Она умрет, как умерли те двое.

- Карина… знала, что она мне не родная дочь?

- Нет. Она узнала правду совсем недавно и решила убрать с дороги всех виновных. Она понимала, что уже поздно… в этой жизни. Но все равно отомстила. Она писала свою историю в письмах и отсылала их родному отцу, Локшинову.

- Зачем? - поник Серебров.

- Чтобы вы узнали все и запечатлели ее в своем сердце! Она хотела оставить свой огненный знак в вашей душе. Она ушла, чтобы вернуться. Она будет искать вас вновь. Чтобы осуществить то, чего ни вы, ни она не испытали в полной мере.

- Боже… Но почему она мне не открылась?

- А вы бы поверили? - горячо воскликнула Ева.

Игнат Николаевич промолчал, подавленный ее правотой.

- Я люблю ее, - прошептал он. - Всегда любил. Не как дочь, и это лишало меня рассудка. Я хочу быть с ней.

- Несмотря на то, что Карина - убийца? - не удержался Всеслав.

- Вам ведомо, какие силы нас соединяют? - без обиды произнес Серебров. - Существует необъяснимое. Любовь… она не приемлет условий… и преодолевает все, даже смерть. Любое зло сгорает в ее огне.

- Дай-то бог! - вздохнул сыщик. - Вы верите в оборотней?

Господин Серебров поднял на него измученные глаза:

- Я потерял веру во что бы то ни было. Я не хочу, не могу больше верить никому и ничему. Я буду просто ждать.

Заключение

Смирнов написал подробный отчет о проделанной работе и вручил его Гордею Рудневу вместе с копиями писем, справкой, составленной экспертом, фотографиями и металлической коробочкой с ядовитым порошком.

- Прежде, чем вы углубитесь во все это, - сказал он, - ответьте на один вопрос. Не посещала ли ваша мама оздоровительный центр «Анастазиум»?

Руднев надолго задумался.

- Она обращалась в какой-то центр, хотела подлечить нервы. «Анастазиум»? Не припоминаю.

- Кажется, обращалась, - вмешалась Ирина, жена Руднева. - Она и меня приглашала туда. Но я все никак не могла выбрать время. А что?

Смирнов пожал плечами.

- Последний штрих! - усмехнулся он. - Читайте.

- Вы считаете дело раскрытым? - не решался притронуться к бумагам Руднев. - Окончательно? Моей семье… ребенку больше ничего не угрожает?

- Думаю, вы можете успокоиться.

Рудневы занялись чтением. Когда они закончили, в гостиной их комфортабельной квартиры уже стемнело. Сыщик терпеливо ждал, стоя у открытого окна - он курил и любовался зажигающимися огнями города. Гордей Иванович, потрясенный, подошел к нему.

- Их действительно нашли мертвыми, Карину Сереброву и Межинова? Что же будет?

- Скорее всего, дело закроют. Убийство и самоубийство на почве ревности - вот как истолкуют происшедшее. Наказывать некого, следовательно, постараются замять скандальный факт. Милицейский начальник все-таки… честь мундира и прочее. Ну, вы понимаете.

Руднев кивнул.

- Мне нечего сказать. Как моя мать позволила себе впутаться в эту дикую историю?

- Не нам ее судить, - ответил Всеслав. - Я не обвинитель, я - сыщик.

- Да, конечно… А куда девать ядовитый порошок?

- Положить в еще один контейнер и закопать в лесу, глубоко-глубоко. Сделаем?

- Обязательно.

От Рудневых он поехал домой. Ева испекла клубничный пирог. Они решили устроить чаепитие по случаю успешного расследования.

- За дело, которое раскрылось само собой! - воскликнул Смирнов, поднимая чашку с зеленым чаем.

- Ты Локшинову ничего не станешь говорить? - спросила Ева.

- Нет. Зачем? Чтобы он обрел дочь и тут же потерял ее навсегда? О! До меня только сейчас дошел смысл слов, которые произнесла Мавра при расставании с ним: «Через тебя пришло то, что должно было спать во мраке». Ты поняла, о чем она?

- О Карине. Жестоко… Может быть, отдавая девочку, она надеялась оградить ее от зла? Но зло пришло вместе с ней. - Ева помолчала. - А впрочем… это не нашего ума дело. Нам бы со своими проблемами разобраться. Как быть с Ершовым, например?

- Он знает, что Карина мертва. А остальное его не касается, - твердо сказал сыщик. - И вообще, я в очередной раз убедился: все зло на земле - от неспособности быть счастливым. Реализуйся Карина как любящая и любимая женщина Игната Сереброва, возможно, и не было бы всех этих убийств. «Локуста» так и не проснулась бы в ней.

- Ой ли? Не забывай, что Карину предали в самом начале ее пути. Мавра, которая должна была направлять и помогать ей, отказалась от дочери. Испугалась? Не захотела ребенку «черной судьбы»? Этого мы до конца не поймем. Карина вынуждена была двигаться на ощупь, на свой страх и риск… как слепец. Ее письма к отцу - жест безысходности. То, что она не могла больше держать в себе, выливалось на бумагу: правда, вымысел, мечты, воспоминания… Время вынесет всему этому свой приговор - разрушение и забвение. Всему, кроме любви. Хотя, возможно, ты прав: не влюбись Карина в своего «отца», она не стала бы мстить. И вообще… зачем она приходила, жрица Гулы? Этого мы не узнаем.

Смирнов молчал. Он думал о неиссякаемой щедрости жизни, которая всегда несет в себе нечто, делающее ее прекрасной.

Ева вышла на балкон. Великий город лежал перед ней. Далеко в темном небе вспыхивали зарницы.

Лето вошло в силу, перевалило за середину и пошло на убыль. В зелени садов и парков появилось первое осеннее золото. Жаркие, спелые краски сентября сменило ненастье - затяжные дожди, слякоть. Незаметно подкралась зима: уже в ноябре земля покрылась снежной порошей, а там и морозец грянул. Запели нескончаемую песню метели…

Ранними зимними вечерами господина Сереброва неудержимо тянуло из дому. Он сам садился за руль, чтобы не шокировать водителя, и ехал на кладбище. Пробирался по снегу к двум могилам - Зои Серебровой, Карины Серебровой. У последней он стоял и стоял, глядя на звезды. Он не чувствовал, что Карина ушла. Она - где-то рядом…

Между сугробов поджидала одинокого посетителя большая черная собака. Ее шерсть серебрилась в лунном свете, глаза сверкали… Над горизонтом низко висела, сияла легендарная звезда Сириус.

Примечания

1

Читайте роман Н. Солнцевой «Театр теней».

2

Дюрбе - мавзолей на ханском кладбище.

3

Энтомология - раздел зоологии, изучающий насекомых.

4

В Древнем Риме жрицы богини Весты должны были служить богине, сохраняя обет безбрачия. В случае нарушения обета весталок живыми закапывали в землю.

This file was created

with BookDesigner program

bookdesigner@the-ebook.org

2/18/2008