Автор представляет вашему вниманию серию рассказов про доктора. Обычного дядю-дока, которого судьбой забросило в спецназ, дерущийся на "чужой войне".

Борисов Олег Док

"Док"

Моим однокурсникам, многие из которых вернулись

в "цинках" с первой Чеченской, посвящается...

PS. Да, автор знает, что постскриптум пишется в конце, а не в начале. Но автор — вредный, и пишет так, как считает нужным. Нарушая каноны и вообще — безобразничая от души. Поэтому — PS/PPS пойдет первым, а уже затем — все остальное.

PPS. Автор представляет вашему вниманию серию рассказов про доктора. Обычного дядю-дока, которого судьбой забросило в спецназ, дерущийся на "чужой войне".

Пролог. Кровавая работа

Шурга плакал. Молча, скрипя зубами от невыносимой боли. Крупные слезы катились по щекам, пробираясь по небритому подбородку, и медленно капали на залитую кровью грудь. Смотреть, как плачет сто килограммовый десантник, было страшно.

Я проверил скальпель и скривился: не инструменты, а ржавое старье. Чем приходится работать! Это даже не вивисекция получается, а сплошное издевательство. Перебрал сменные лезвия, вздохнул, и продолжил тем, что было.

Истерзанное тело задергалось в привязных ремнях. Я поймал взбешенный взгляд, но решил промолчать. Прошлый разговор о философии закончился матерно и обещанием свернуть мне шею при первой же возможности. Поэтому я лучше продолжу экзекуцию молча, здоровее буду.

Простенький медблок пискнул, выполняя команду, и по трубкам потек поддерживающий раствор: анаболики, витамины, сложные наборы аминокислот. Подопытный должен продержаться до завтрашнего утра. Ночью, когда локальная блокада отойдет, парень будет рвать жилы, выламывая стальную решетку клетки, а от его криков оглохнут микрофоны. Но если повезет, утром я найду его полумертвым на полу камеры, а не холодное тело в морге на столе для вскрытия.

Закончив копаться в раскрытой ране, я подтянул швейный блок со жгутом эластана и начал накладывать аккуратные швы. На сегодня план выполнен. Уляпанный кровью фартук в приемник биоматериалов, перчатки и маску следом. Помыться и влить в себя дозу чего покрепче, чтобы ночью не вскакивать от наполненных чужими криками кошмаров.

Проверив крепления, я отер салфеткой залитое потом лицо молодого парня и направился к выходу. Через час, согласно процедуре, санитары добавят химии и вернут бедолагу на место. Но прежде чем я успел нажать на кнопку рядом с дверью, Шурга сипло выдохнул мне в спину:

— Док…

Я обернулся и встретился с осмысленным взглядом пациента. Да, здоровья у него не занимать, быстро оклемался.

— Док… Спасибо…

Кивнув в ответ, я ушел. Потому что не знал, что ему ответить… Еще одному солдату, вернувшемся с войны, где людей тратили не считая… И теперь мне приходится выковыривать из исполосованных шрамами тел боевые импланты, вошедшие в стадию отторжения, и пытаться спасти тех, кто добрался домой. С пять, или десятью шансами на восстановление. Продираясь скальпелем сквозь мешанину исковерканной плоти, не имя возможности отключить модифицированную нервную систему, без нормальных препаратов и инструментов в заштатной больнице на краю "цивилизованного мира".

Бывший военный доктор, похоронивший дома уже тысячи мальчишек.

Я встал под ледяные струи дождя и уткнулся лбом в потертый пластик стены. У Шурги шансы на выживание тридцать два и пять десятых процента. Два дня назад было двадцать девять. И я верю, что завтра утром он скривит в болезненной ухмылке рот и скажет:

— Ну что, док, продолжим?

И ради крошечного шанса дать ему возможность выйти от нас самому, а не выкатиться в крематорий, ради этих крошечных процентов я завтра снова встану к столу и буду перекраивать чужое тело. Потому что это моя работа. Кровавая работа…

01. Диетическое мясо

Говорят, лежа на плахе отлично вспоминается прошедшая жизнь. Не знаю. У меня из прошлого перед глазами встал лишь образ нашего крошечного смотрового кабинета в пригородах Паффа. И раскрашенная молодая мымра, которая буравила гиперзвуковыми воплями мою не выспавшуюся тушку:

— А доктор Граунер всегда назначал мне антицеллюлитный массаж, когда я возвращалась с грязевых пляжей! Вы слышите, молодой человек?! Всегда!

Мдя. "Молодой человек", дожили… Хотя, при своих тридцати пяти, росте под метр девяносто и некоторой худобе я неплохо сохранился. Особенно после работы у муниципалов в латинских кварталах сутки через двое. Чуть-чуть помятый жизнью доктор, с трудом пытавшийся вспомнить, что же он такое пил вчера вечером на отпускных проводах доктора Граунера… Да что же она так орет!

— И после массажа, я всегда получала…

— Витаминизированные ванны, я помню… К сожалению, бухгалтерия не включила вас в список пациентов, имеющих скидки в этом месяце. Исключительно только поэтому я не предлагаю вам сейчас полный комплект восстановительной терапии. Исключительно… Или мы не будем мелочиться и начнем прямо сегодня?

Отлично, раскрашенный в багровые цвета тонкогубый рот захлопнулся, и я смог перевести дух, бережно стараясь не расплескать мутное содержимое в голове. Магическое слово "скидки" действует на таких пациентов безошибочно. Как ударный наркоз на подрезанного в подворотне наркомана. Хотя, бывают и патологические реакции, смотря какую дурь предпочитал клиент.

Не успел я переключиться на привычный список "самых лучших услуг в нашей клинике", как пациентку вывернуло недопереваренным возмущением:

— Что?! И потерять мои честно заработанные семь процентов, которые я с таким трудом выбила из господина Граунера?! Да я…

К счастью, мои измученные уши спас новый визитер, сунувший наглую рожу в приоткрывшуюся дверь:

— Доктор Грундер?

Крошечные глазки под сросшимися в косматую полосу бровями успели за секунду пересчитать подавившуюся воздухом пациентку, меня в накрахмаленном халате и каждую колбу и пробирку на застекленных стеллажах.

— Грундер?

— Доктор Граунер уехал в срочную командировку вчера вечером и вернется лишь через месяц. Чем могу помочь?

— Командировка? — и в дверь протиснулась остальная часть визитера, в мятом буром кителе и давно не чищенных сапогах. — Ладно, отошлем по комму [1]. А вы?

— Доктор Макс Убер. Чем могу помочь?

— Убер, Убер, — забормотал обладатель грязной обуви и потыкал пальцем-сосиской в исцарапанный экран старого планшетника. — О, точно. Убер Макс, косметологический хирург. Отлично, бегать не придется. Распишитесь, доктор, вот тут… О вручении повестки на действительную военную службу. Согласно приказа…

И я понял, что наш великий пройдоха Граунер не зря столь неожиданно и спешно испарился из города в неизвестном направлении. Видимо, витало что-то в воздухе, в сводках с "зоны локального конфликта", и в задушевных беседах в ресторанчиках с высокопоставленными мужьями бесконечной вереницы пациенток, отштампованных по одному шаблону. И еще я понял, что выцветшая платиновая блондинка в кресле напротив — милая молодая женщина, последняя из представительниц слабого пола, с кем я успел пообщаться на этой неделе. И ее вытянутое лошадиное личико с полоской вульгарной помады и неровно приклеенными ресницами — единственное, что врежется в мою память как ключевое воспоминание о гражданской жизни.

А потом я поставил подпись на форме, заполненной сотнями крошечных букв-тараканов, и отключил мозг, дабы воспринимать покатившийся в пропасть мир со спокойствием человека, шагающего на эшафот. И лихорадочная эпопея по моей доставке до места службы осталась в памяти лишь как череда скомканных картинок из замызганного комикса в грязном туалете…

* * *

Любезно предоставленный тарантас комендатуры и домашние сборы под присмотром двух сопровождающих. Тяжелый побитый в бесконечных поездках чемодан и жесткое сидение экспресса до мега-порта в Грензе. Вереницы мужчин разного возраста у стоек регистрации и толпы испуганных бритых мальчишек-призывников у выхода на космодромное поле. Рябь бесконечных погон на мокрых от пота рубашках и крики, крики, крики…

— Вы кого мне привели, капитан?! Кого, я спрашиваю?! Доктора? Где вы тут видите доктора?! Эта глиста-переросток — косметолог! Вы слышите меня, капитан? Я для вас по буквам разжую, если не понятно! Кос-ме-то-лог, ть вашу так!!!

Тогда я еще не знал, что означают эти широкие звезды и ряды цветных полосок на груди. Но волосатого капитана было жалко, он даже не пытался оправдываться, подобрав брюшко и прижав планшетник с документами к бедру. Я, вместе с двумя ветеринарами и десятком отловленных по больницам санитаров, кучковались сзади.

— Кого я должен послать с общей командой? Этого коновала, давившего прыщи у проституток?! А потом гробы считать, капитан?!

Я на минуту вернулся в суматоху зала, высунулся вперед и решил восстановить попранную справедливость. Все же бирка "косметолог…ть его" меня как-то расстроила.

— Господин… Не знаю, как вас там…

Высокопоставленный чин выпучился в мою сторону, и я продолжил:

— В документах указано лишь мое последнее место работы за полгода. А до этого я был врачом неотложной помощи в "Бюргере".

Надо признать, свои погоны плотно сбитый мужчина заслужил явно не зря, он включился просто молниеносно:

— "Папаша Бюргер"? Клиника у латиносов, рядом с торговыми рядами в Паффе?

— Да. Три года, согласно контракту.

— Огнестрел, ножевые, отравления?

— И все остальное. Наркотические ломки, травматизм, бытовые проблемы, включая электротравмы.

— До этого?

— На "скорой" на побережье работал. Куда пришел с общей хирургии в Маджесто.

— Знаю эту дыру… Сам родом откуда?

— Со второго Лакха. Потом с отцом на астероидном поясе два его контракта.

— То есть со скафандрами знаком и в космосе работать умеешь?

— Да.

Обладатель командного голоса поманил пальцем военкома и удовлетворенно бросил:

— Забираю твоего "косметолога". Пойдет с тринадцатой командой, через полчаса. Остальных сдашь на сортировке и свободен.

И я снова выпал из реальности.

* * *

Меня выдернули из общего потока и с грудой безразмерных мешков отправили по другому маршруту. Хмурые, злые, безразличные лица сменялись вокруг. Где-то по дороге мне сунули ящик с тушенкой и наполовину разворованным сгущенным молоком. Так же в череде коридоров и грохоте погрузчиков "осчастливили" мешковатым комбинезоном, увенчав гору выданной амуниции пошарпанной зеленой каской. Затем я ехал на тележке со всем скарбом, придерживая какие-то бурые окованные ящики и невпопад кивал шуткам смешливого водителя электрокара. И снова: жесткое сиденье безразмерного транспортного грузовоза, холодный воздух из вентиляции и черная ночь за крошечным иллюминатором. Одна пересылка, вторая, и лишь удивленные взгляды на пунктах контроля:

— Тринадцатая? База Грандлэг?

Клацанье кнопок и облегченный выдох:

— А, доктор…

Новый штамп, отмашка рукой, и меня пихали в очередной гудящий "борт" на забитом военной техникой неизвестном аэродроме.

Я настолько втянулся в эту беготню, что когда мне сунули в руки тяжелую винтовку, не сразу проснулся. Покрутив неудобную железку, я флегматично положил ее на распухший от вещей брезентовый баул рядом с чемоданом и нарвался на резкий окрик:

— Оружие держать при себе постоянно, рядовой! Что, на гражданке расслабился без меры?!

Наверное, это был сержант. Каюсь, я его не запомнил. Мутное бурое-зеленое пятно с кепи на бритой голове на фоне багрового рассвета.

— Прощу прощения, где мои инструменты?

— Какие…, инструменты?! Рядовой, ты не дома, у мамочки! Привести себя в порядок и отвечать по уставу!!!

Я прочистил мизинцем зазвеневшее ухо и тихо ответил:

— Орать на молодых будешь, кто титьку забыть не успел. А я доктор. И по правилам мобилизации должен получить походный набор инструментов и "медицину". А ружье это можешь себе в одно место засунуть. Потому что по законам призыва и военного времени, медицинский персонал не должен вооружаться и пользоваться какими-либо средствами поражения противника. И если вы это забыли, то я вынужден вам напомнить…

Тем утром было очень тихо. Так тихо, что я слышал, как потрескивают остывающие двигатели у транспортника за спиной, и как сипло икает солдатик слева от господина, принимавшего пополнение. Видимо, я там был первый из волны "бывших штатских", кто про погоны вспоминал раз в пять лет на эпизодических сборах, и о субординации имел крайне смутное представление.

Как ни странно, бравый вояка, чье лицо вымылось со временем из моей памяти, сдержался и даже не дал мне в зубы, что я успел неоднократно повидать за время моего путешествия. Он лишь зло сплюнул мне под ноги и процедил:

— Штурмовая винтовка и боекомплект записаны на твое имя, рядовой. За утерю — штрафбат. А теперь собирай барахло и в барак номер четыре. Там тебе быстро мозги вправят… Духтор…

Захлопнув крышку коммуникатора, этот милый человек брезгливо добавил:

— Согласно законам войск специального назначения, куда вы зачислены по военной специальности, звание младшего лейтенанта вам будет присвоено только после сдачи соответствующих тестов. А пока, рядовой, отдать честь старшему по званию и в место назначения… БЕГОМ!!!

Я кое-как приложил правую руку к непокрытой голове, навьючил на себя выданное барахло, положил на тяжелый ящик с продуктами блестящее смазкой ружье и засеменил по направлению к бараку номер четыре. Бегом, так бегом, мне не жалко.

Ввалившись как загнанная лошадь под крышу длинного закамуфлированного здания, я свалил ношу на пол и посмотрел на мужчин, синхронно повернувшихся к новоприбывшему. И лишь когда маленький боец со следами ожога на левой щеке громко выругался, я наконец-то окончательно распрощался с моей утраченной мирной действительностью и осознал, в какую глубокую задницу попал:

— Бра, вы посмотрите, к нам "диетическое мясо"[2] прислали!

И, потянув из ножен тонкий клинок, меченный огнем солдат пошел мне на встречу…

Зачастую эту фразу вырезали на телах убитых туристов, которые по ошибке забредали на территорию, которую контролировали банды "латто" и "ганга-бойз".

02. Делай раз

Самое обидное при росте "без десяти два" болтаться в воздухе и не доставать ногами до пола. Как говорил мой папа, любивший подвешивать своего непутевого сына за проделки на крюк для старого скафандра: "Учись преодолевать когнитивный диссонанс". Для меня так и осталось загадкой, откуда отец добыл эти два слова, нетипичных для астероидного шахтера, и что за смысл прятал в глубинах трескучей фразы.

Но тогда, в первый день моей действительной военной службы, я определенно испытывал некоторый диссонанс с окружающим миром, с трудом хватая сдавленным горлом воздух и болтая в воздухе тяжелыми ботинками.

Разноцветные ребята, составлявшие большинство в четвертом бараке, определенно нацелились хорошенько поразвлечься. Тем более что чужак принадлежал к категории "диетического мяса": проклятых белых ублюдков, получивших бесплатную общественную школу и шанс на хорошую работу по факту рождения в приличном квартале. И там, где изнеженным белоручкам давали возможность жить припеваючи, нищим ребятам из дальних пригородов приходилось зубами выгрызать в окружающем мире свой кусок хлеба. Так почему бы не проучить "залетного" идиота, перепутавшего двери, и не отыграться на нем за старые обиды? Объявленная мобилизация и спешная переброска к черту на куличики позволит списать любую выходку. Дальше фронта все равно не пошлют, а фронт уже рядом, судя по обрывкам фраз, которые я услышал во время пересылки.

Мое бренное тело поднял в воздух громадный негр. Он с легкостью "подвесил" меня под потолком, вцепившись лопатообразной рукой в тонкую докторскую шею. Нарезающий рядом круги крепыш с обожженной щекой походил на целеустремленную акулу, идущую по кровавому следу за раненным аквалангистом. Придирчиво проверив содержимое моих пустых карманов, он брезгливо пнул сваленные в кучу вещи и озабоченно спросил у напарника:

— Может, мы его в умывальник отнесем? Если уши здесь отрезать, кровью все уляпаем.

Черный как безлунная ночь здоровяк усмехнулся и кивнул. Похоже, он вообще предпочитал делать, а не говорить. Как и большинство в бараке, молча ждавших продолжение представления.

— Будешь резать, ударь сначала сюда, в сердце, — просипел я. — А то кому нужен будет доктор без ушей. Медсестрички любить перестанут.

— О, "мясо" еще и вякает! — восхитилась "акула" и аккуратно чиркнула меня по правой щеке. — Может еще что скажешь, пока я тебя на куски не разобрал?

— Скажу, — я из последних сил выдохнул, разглядывая толпы золотых мушек перед сереющей картинкой. — Ганга-бразе надо сервопривод до ума довести, на двух пальцах неконтролируемый тремор.

Здоровяк сердито насупился на неприятное прозвище, подбросил меня правой еще выше и легонько пробил в солнечное сплетение. После чего швырнул мою скрюченную тушку на пол и отошел в сторону, освободив место новому персонажу.

Не дожидаясь, когда я выблюю остатки желчи, коротко стриженный седой мужчина плеснул на поцарапанную щеку теплой воды и процедил:

— Запомни, умник. Это ты у себя дома был доктор. Тут это имя еще надо заслужить. Поэтому твое место у входной двери и не отсвечивай. Пока ребята тебя в самом деле не прикопали. Понял?

У меня не было даже сил кивнуть в ответ.

— Сиди молча, и не доставляй мне проблем, пока твои бумаги не сунут под зад полковнику. Неделя-две, и тебя переведут от нас к тыловым крысам. Постарайся добраться до них целиком, а не по частям. Мне будет лучше, если не придется отписываться за заблудшего покойника.

И неизвестный доброжелатель ушел так же бесшумно, как и появился. А я остался валяться на полу, как выпотрошенная рыба, хватая воздух распахнутым ртом. Как говорится, вот и познакомились…

* * *

К вечеру я разобрал груду обмундирования и сухпай, рассортировав выданное между жестяным шкафом для одежды и крошечной тумбочкой. Банки оставил в ящике и запихал под кровать. Когда вернулся из душевой, обработав порез, обладатель ожога уже ковырял ножом россыпь прессованной говядины, сублимированных супов и сгущенки. Протиснувшись мимо него, я убрал походный хирургический набор под подушку и тихо заметил:

— Странно. Ни "конгеладо", ни "боррачи" никогда не крысятничали[3].

Солдат медленно поднялся, и переспросил, уперев кончик ножа мне в грудь:

— Что ты сказал, йеббо[4]?

— Ты меня за стол приглашал, чтобы долю в продуктах требовать? Нет? Тогда катись… Или я при случае расскажу моим бывшим соседям, что "латино" испортились, стали втихую по чужому барахлу шарить.

— Что ты знаешь о моих родных, "мясо"? — еле слышно прошипел мой собеседник, с трудом сдерживая ярость. — Газеток начитался и решил за крутого сойти?

— Я три года тебе подобных штопал в "Бюргере", и угол снимал над рыбным рынком. А с Пабло из Боррачи каждые выходные мотались на мото-корриду. Поучи меня еще, что правильно, и как себя надо вести в приличном обществе.

Клинок медленно вернулся в ножны, и подобный ртути подвижный боец похлопал меня по плечу, оскалившись во весь искривленный рот:

— Надо же, земляка встретил… Земелю… Слушай сюда, белый урод. Я успею проверить каждое твое слово до того, как задницы из штаба разберутся с бумажками. И аккуратно вырежу все буквы из сказки у тебя на лбу. В назидание другим…

Оставшись в одиночестве, я обессилено присел на жесткую кровать, не пытаясь скрыть дрожь в коленях. Да и какой смысл скрывать — эти битые жизнью мужики отлично все видели. И при первой же моей оплошности или слабине свернут мне шею… Но по-другому я не умел. Если не воевать за место под солнцем — сожрут. И не посмотрят, что ты гений от медицины.

Уняв мандраж, я постарался успокоиться. И ничего такого, рабочие моменты. И даже не страшно. Хуже было, когда в клинику ввалились "убитые" напрочь залетные, подстрелив охранника и согнав дежурную смену в операционную. Как ни странно, мы тогда даже сумели отделаться всего лишь разбитыми губами, разгромленным лекарственным ларьком и грудой мусора в холле. Хуже было, когда подъехали банды, контролировавшие район, и устроили войну за больницу, вышибая чужаков прочь. Вот тогда мне было совсем "весело". Да и не объяснишь ничего спятившему от передоза наркоману с автоматом в руках. А тут что, тут меня даже слушают. Периодически…

* * *

Когда на плацу зажгли свет, седой командир выгнал всех на вечерний променад. И первое, что я успел сделать, так это испортил ему настроение.

— Упор лежа принять! По моей команде…

— Прошу прощение, но мне нельзя отжиматься. И тем более на кулаках.

Похоже, меня ожидала ночная экзекуция. Очень уж характерный взгляд я заметил у моих сослуживцев. Попытка объясниться положение исправила мало:

— Мне нужно будет оперировать. Поэтому я должен беречь руки.

— Я не получал приказа о зачислении тебя в штат доктором. Только отметка о "штатной единице в медицинской службе". А это может быть и фельдшер. И медбрат. И даже солдат, прослушавший курс об оказании первой помощи… Но раз тебе надо беречь руки, то я готов пойти на встречу и заменю упражнение… Ногами ты не оперируешь? Отлично. Будешь приседать… И делай РАЗ! Делай ДВА! Делай…

К полуночи я добрался к кровати как на костылях. В ушах звенело:

— В моей группе появилось слабое звено! А выживание группы строится именно на том, как выполняет свои обязанности слабейший! Даже если наш санитар не владеет рукопашным боем и не способен выбить на стрельбище сто из ста, он обязан дотащить на себе перевязочные материалы следом за боевыми товарищами во время марш-броска, а затем оказать необходимую помощь! И пока по недоразумению этот доходяга числится под моим командованием, он будет соответствовать нормам спецназа! Ты понял меня, санитар?! Тогда упор присев принять! К выпрыгиваниям приступить! Делай РАЗ! Делай…

На утро меня сбросили с кровати на холодный пол, и довольные голоса хором проорали:

— Доброе утро, солдат! Построение на зарядку, санитар! Делай РАЗ!!!

* * *

Люди — тщеславные существа. И я не исключение. Для того чтобы не сдохнуть на нищей стипендии, я записался в спортивную секцию и даже выступал за любимый университет в беге на средние дистанции. Что давало бесплатные талоны в столовую и иногда приносило бронзовые медали в копилку сборной. Пусть я и не блистал на стадионах, но бегать любил и гордо думал, что способен показать неплохое время и на марафонских расстояниях.

Но лежа в луже и пуская пузыри, лишний раз убедился, что между пробежкой в парке и кроссом по пересеченной местности есть крохотная разница. И эта седая разница орала тогда на меня, не стесняясь в выражениях:

— Санитар! Твои товарищи уже пошли в атаку! Они гибнут там, под вражеским огнем, а ты прохлаждаешься в тылу! Урод колченогий! Вставай и шевели граблями, слабак! Я и так нагрузил твой ранец лишь половинной нормой! И берегу твои нежные ручки, не позволяя запятнать их работой! Подъем, амеба криволапая, шевели отростками!

И еще много разных добрых и приятных слов, существенно пополнивших немедицинский кругозор. Похоже, мой командир читал вечерами не только устав строевой службы.

Поэтому я выскребся из жидкой грязи, с трудом собрал себя как единой целое и поковылял следом за убежавшей вперед колонной. Левой-правой, левой, шлеп, буль-буль, чтоб тебя, дубина камуфляжная, и снова левой-правой… И делай раз… Утром и вечером, осваивая для себя новые разновидности спортивных состязаний… И делай два…

* * *

Не успел я вечером после душа обессилено свалиться на кровать, как ко мне подскочил пучеглазый "латино", по утрам на спор отжимавшийся больше двухсот раз.

— Санитар! Быстрей! Там в каптерке Тибур с Самой на ножах игрались, и Тибуру ненароком всю грудь распластали! Бегом, он кровью исходит!

Я подхватил ни разу не открытый пока набор с инструментами и рванул следом за побежавшим "спортсменом". Ввалился в заставленную стеллажами комнату и упал на колени рядом с раненным. Одним движением распластал залитую красным майку, перехватил в левую руку зажим и быстро промокнул марлей кровь на груди, открывая доступ к поврежденным тканям. Промокнул еще раз и замер. Потом бросил набрякшую тряпку в сторону и осторожно попробовал налипшую на пальцах гущу… Кетчуп… Понятно…

Откатившись в сторону, обладатель обожженной щеки встал и захохотал, пихая в бока набившихся в каптерку приятелей:

— Не, это же надо! Как молния! Я думал, он стену пробьет, так разогнался! А утром еле ноги передвигает! Талант! А глаза-то, глаза, как у Самы, когда на толчке застанешь! Выпученные и дурные!

Я убрал зажим, медленно поднялся и коротко ударил в освещенное улыбкой лицо. В другой ситуации я бы не попал. Скорее всего, меня бы покалечили еще на замахе. Но в тот момент Тибур звонко хлопнулся на задницу и ошарашено уставился на "мясо", поднявшее на него руку.

— М…к сраный! Смешно тебе?! А когда будешь подыхать, поймав очередь в брюхо, тоже станешь веселиться?! А я пошлю тебя на…! И отвернусь к стенке, спать! Потому что как я должен понять, от безделья вы ко мне примчались, или действительно кому-то кишки размотало?! Еще раз, слышишь, шутник пустоголовый, еще раз вы меня разыграете по неотложке, и я тебе точно позвоночник выну… Будешь в коляске кататься на грошовую пенсию и костяные четки перебирать! Понял?!

На меня тогда знатно накатило. В казарму каждый день прибывало пополнение. И эти люди моментально находили свое место в давно устоявшейся иерархии. Снайперы, саперы, радиоспециалисты — крепкие ребята, объединенные законами спецназа. Они вливались в привычную для них среду, находили общих знакомых, восстанавливали боевую форму и лишь удивленно косились в мою сторону:

— Это кто у вас?

— Залетный. Бумажки перепутали. Как разберутся, сунут в тыл.

И глядя на испачканное кетчупом тело, я ощущал, как меня медленно отпускает, как я из человека, способного движением руки спасти жизнь, снова превращаюсь в мусор у входа. Волна ярости уходила, оставляя после лишь пустоту и тоску.

Седой ротный раздвинул толпу, молча полюбовался на мрачных солдат вокруг и хмыкнул:

— А нам рассказывает, что ему руки беречь надо… Все, повеселились. Отбой через пять минут.

* * *

— У меня рапорт о вчерашней драке в казарме. Что скажете?

Замордованный полковник (оказывается, за полторы недели военной жизни я научился различать звания! кто бы мог подумать, как благотворно влияет чтение устава на ночь…) посмотрел на меня и поморщился. Конечно, кому хочется разбираться с "пиджаком", присланным в безумной спешке.

— Я не помню такого, — почесал я затянувшуюся царапину на щеке.

— А это что, ударились?

— Побрился неудачно.

Мой собеседник развернул экран с личным делом и показал на вереницу отметок:

— Убер, вы трижды проходили сборы. У вас отличная специализация для наших войск. Но госпитальные позиции давно заняты и никто для вас там местечко не выделит. А через неделю бригаду снимают с базы и отправляют в джунгли… По-человечески я вас понимаю и говорю: пишите рапорт. Я проведу проверку, может, и найду кого-нибудь, потом поставлю отметку о психологической несовместимости и выпну на сортировку. Там поболтаетесь какое-то время и попадете в больницу. На свое место.

— Это по-человечески. А с точки зрения командира?

С субординацией я тогда не дружил совершенно. Впрочем, как и сейчас. Полковник набычился, но все же ответил:

— А как командиру, мне грамотный хирург в роте не помешает. Потому как мы не в окопы едем, а на пресечение волнений и зачистку взбунтовавшейся территории. С автоматом лично бегать по болотам вам не придется. Зато работой в полевом лагере я вас завалю по маковку.

Я аккуратно развернул экран обратно и постарался закончить беседу:

— Значит, у вас есть этот доктор. Если меня на марш-бросках не замордуют, буду "чинить" парней.

Собеседник помолчал, задумчиво разглядывая мое осунувшееся лицо, потом маркером поставил несколько закорючек в блокноте и протянул мне вырванный листок:

— Завтра в девять сюда, пройдете аттестацию. Штабные завалены работой по подготовке к передислокации и приему пополнения, но я заставлю их выкроить время. Получите младшего лейтенанта и новый приказ, возглавите пока медицинскую службу роты. По моей линии будете подчиняться, как и раньше, капитану Кокреллу. По медицине завтра познакомитесь с майором Джаппом. Раз вы решились остаться у нас, добро пожаловать на экспресс, следующий в ад. Кокрелла я предупрежу, чтобы снизил нагрузку. Нам действительно нужен хороший специалист. Двужильных новобранцев и без вас хватает.

Уже в дверях меня догнал короткий смешок:

— В следующий раз брейтесь аккуратнее, господин доктор.

* * *

Рядом с казармой только что построились для утренней пробежки. Не обращая внимания на косые взгляды, я добыл из груды вещмешков свой, набитый камнями, и взгромоздил на спину. Посмотрев в насмешливые глаза подошедшего ротного, я лишь грустно вздохнул в ответ:

— Извините, господин капитан, но подыхать будем вместе. Вы на передовой, а я у стола за вашими спинами. Ничего не поделаешь, я упрямый. Раз уж тринадцатая команда, то до конца.

— Дурак, — протянул Кокрелл, с крошечной долей уважения в голосе. — Но как скажешь…

Сбитый плотно строй повернул налево и загремел ботинками по асфальту. Новый день, все ближе к малопонятной для меня будущей войне. И снова, с рассвета до заката: делай РАЗ!..

03. Сиротинушки

Аттестацию я прошел. Правда, со скандалом. Меня полчаса передвигали по цепочке исполнителей, пока какой-то из клерков не попытался задать мне первый попавшийся вопрос из методички "Оказание первой помощи в бою". Мой ответ про лечение колотых ран его не удовлетворил, и мне в грубой форме было высказано про "это вам не гражданка, это армия, тут учиться надо"… Тогда я просто достал скальпель, сделал красивый разрез на левой руке моего несостоявшегося учителя, после чего остановил кровь, наложил швы и прочел краткую лекцию прибежавшим на вопли штабным о современных методах лечения, и как именно нужно иммобилизировать идиотов, попавших в руки хирурга. После чего меня препроводили в кабинет полковника, где я подписал бумажку "инструктаж пройден" и отправился в казарму, сжимая в руке бурые погоны с крошечными звездочками.

Как перепрыгнувшего со ступеньки "бесправное наглое мясо" до уровня "офицер безобидный, но с придурью", я получил право перебраться в другой угол нашего камуфлированного барака, где и обустроился с возможными удобствами: все те же шкафчик, тумбочка и ящик с сухпаем, но зато без громыхавшей рядом с головой входной дверью.

Поздно вечером закончив инвентаризацию личных аптечек, я выбрался из каптерки в крайне задумчивом состоянии. Достав пару банок сгущенки, подошел к раскладному столу, на котором костяк роты обустраивался на чаепитие, и поставил свою долю рядом с уже открытой тушенкой.

— Слышь, медицина, тебя вроде как не приглашали, — Тибур сдвинул ножом мое угощение в сторону.

— Не напрашиваюсь. Но Самсону нужно сладкое, пока воспаление вокруг сервопривода не залечит.

Не обращая больше внимания на брюзжание любителя холодного оружия, я сунулся к ротному, открыв одну из походных аптечек:

— Господин капитан, почему у ребят нет нужных препаратов?

Седой командир поворошил пальцем наборы таблеток и вопросительно уставился на меня:

— Чем тебя не устраивает это?

— Тем, что половина в коробке просрочена, еще половина лишь грубый аналог нужного. Где обезболивающие? Где стимуляторы и комплексные наборы? Где кровезаменители? Про сывороточные ампулы я вообще молчу, а ведь нам выходить в джунгли. Где это?

— Лейтенант…

— Младший лейтенант, — автоматически поправил я ротного, но ему было лень со мной пререкаться.

— Хоть генерал… Ты что, действительно не понимаешь?

— Нет. Это бригада войск специального оснащения. Мы должны оснащаться самым лучшим в первую очередь.

Надо мной засмеялись все, кто собрался вокруг стола. Чуть позже, когда остальная часть солдат расспросила, чем вызвано веселье, хохотала уже вся казарма.

— Мы — сводная бригада, медик! Сводная! А это означает, что сюда пихают всех, кого боятся поставить в обычные кадровые части!.. Уморил… Как можно раздавать наркоту и стимуляторы солдатам, из которых большая часть пошла в армию под угрозой тюрьмы за торговлю "дурью"? Ты что, спятил? Кто даст Тибуру сыворотку за пятьсот монет, когда он до призыва бомбил магазины и состоял в банде? Он же толкнет ее в первую самоволку!

— Я дам. — Мой ответ оборвал смех. — И сыворотку, и обезболивающее и все остальное. Потому что когда его цапнет болотная гадюка, он успеет вколоть набор номер четыре и останется в живых до моего прихода с системой переливания. А если Самсон поймает пулю из кустов, то друг нашего бывшего пандиллеро[5] получит нужную медпомощь, и ляжет ко мне на стол всего лишь раненным, а не мертвым.

Кокрелл медленно поднялся, приблизился ко мне вплотную и тихо отчеканил, с ненавистью разглядывая мою переносицу:

— А не будет препаратов, медицина, извини. И твое доверие никого на складах не интересует. Потому как все спущенное сверху на бригаду урезается еще на подходе. И там, где кадровые части получают все и без ограничений, мы пользуемся объедками. И идем умирать первыми, как расходный материал… Поэтому забудь про свои чистые больнички и сестричек в перевязочной. Работать будешь тем, что достанется, и прямо посреди болота, на одной кочке с радистом… И не говори мне, что у нас должно быть. Я это лучше тебя знаю. Наизусть выучил, когда ребят хоронил и год, и два, и три тому назад… Усек?.. Мы — как никому не нужные сироты, избавиться трудно, но и содержать накладно… Вот такие сиротинушки…

Я аккуратно оттер со щеки брызги слюны и так же тихо ответил:

— Когда в Маджесто кончилась кровь, я пошел в ближайший стрип-клуб. Зашел к хозяину и сказал, что его парни умрут у меня в операционной после очередного передела территории. И я не смогу помочь. И муниципалитет не сможет помочь, потому что Маджесто называли клоакой, и финансирование резали безбожно каждый месяц… Но я поговорил, и на утро в больницу завезли все, что нужно…

— Я похож на хозяина стриптизерш? — деланно удивился седой мужчина, с иронией разглядывая идиота-доктора, к своим годам не осознавшего элементарные правила выживания в нашем веселом мире.

— Не знаю, — получил он ответную усмешку, — может, кто в стрингах и бегает по утрам, я в штаны не заглядывал… Самсон, подай банку паштета, что ты прикрыл газетой.

Я ткнул пальцем в жестянку, которую мне неохотно протянул гигант-негр:

— В рационе этого нет. Значит, вы где-то проколупали дыру на склад, куда и ходите уже третью ночь подряд… Мне плевать на то, как плотно будет набито ваше брюхо, но я хочу знать — нет ли на складе боксов с медицинской маркировкой? И кто потом получит этот груз?

Недовольный Тибур отобрал жестянку и попытался увести разговор в сторону:

— Какой склад, какие грузы? Мы что, похожи на идиотов, ходить под трибуналом за кражу бригадного имущества? Это мне мама прислала, на праздники.

— И тот ящик, что сейчас завален одеялами в углу каптерки? Богатая у тебя мама, пандиллеро.

— Угомонись, медицина. Списано это все. И никому дела нет из командиров, потому что по бумагам уже вне бригады, и поедет на ближайший рынок. Деньги потом штабные поделят.

— Но паштет свежий! — удивился я.

— Разумеется, кто же просроченным торговать будет! За такое можно не деньги, а пулю от посредника получить.

Посмотрев на гиганта Самсона, вскрывшего банку, я подвел итог разговору:

— Значит, нужные боксы вы все же видели. Списанные с баланса и приготовленные к отправке. И в войска они не попадут, а будут распроданы из-под полы… А раз так, то ночью сегодня идем вместе, я проверю их содержимое и покажу, что брать. Чтобы на следующей неделе бойцы моей роты пошли в джунгли укомплектованные, как положено, а не с голой задницей.

— Ты спятил, парень? — капитан взял кусок хлеба с намазанным злополучным паштетом и помахал рукой в сторону штаба: — Нас здесь собрали, чтобы штрафбат разгрузить. Последний месяц любых нарушителей дисциплины собирают в части для отправки на юг. Потому что официально на "усиление войск в зоне временного конфликта" не имеют право отсылать военных заключенных. Зато можно послать сводную бригаду спецназа. И сводную бригаду легкой пехоты. И еще кучу других сводных бригад, в которых служат желтые, черные, бурые и прочие уроды, не заполучившие счастье родиться в правильной семье… Но это мы. А тебе-то зачем? Поймают, попрут из профессии. Получишь волчий билет, и простым рядовым в патрулирование, до первой мины…

Подобрав со стола злосчастную аптечку, я покачал ей перед носом командира и ответил, стараясь не сорваться на матерно-агрессивное:

— Не противопоставляй меня парням, ротный. Да, я слабее каждого из вас, и любой из этих бритых волков легко проткнет меня пальцем. Но я отличаюсь от любого в казарме только страховкой, выплаченной семье за погибшего в забое отца. И как вы, я так же рос в "экономически убыточной зоне". И как вы, перебивался с сухарей на воду… Но я упрямый, ротный, я очень упрямый. И когда смог поступить в университет, то пер к своей цели, не считаясь с насмешками и голодными обмороками. И работал там, где сейчас растут их браться и сестры. И лечил их травмы и огнестрел… Я очень упрямый. Поэтому в бой эти парни пойдут со всей необходимой "дурью", и я не буду их хоронить из-за очередной проворовавшейся крысы в погонах… Не хочешь — пойду один. Но нужную дыру в заборе вы мне все равно покажете.

— Дурак, — поставил окончательный диагноз седовласый капитан, протягивая мне бутерброд. — Садись чай пить, медицина… А то с голодных воспоминаний тебе еще что примерещится…

Рано утром вместо зарядки я сидел в каптерке, не выспавшийся, но довольный, и заканчивал упаковку последней личной аптечки. Единственная проблема, которая беспокоила меня тем утром — на кого навьючить два рюкзака с запасными вакцинами и препаратами?

* * *

Неделя перед передислокацией осталась у меня в памяти как один изжеванный дерганый клубок: пустопорожняя беготня, куча каких-то феерически бездумных бумажек и сорванные голоса штабистов, метавшихся между директивами из центра и глухим ворчанием недоукомплектованной бригады. Еще вспоминаются два слова, которые одинокими горошинами болтались у меня в голове: "клоун" и "сиротинушки".

Клоуном вашего покорного слугу назначил один из накрахмаленных писарей. Хлесткое слово мигом прилипло, и до вылета никто из остающихся на базе меня по другому и не называл:

— Где этот клоун?

— Кто?

— Да медик из четвертой роты! Ему предлагали перевод в госпиталь, а он в джунгли рвется, за медалями!

— А! Точно! Знаем такого. Он еще винтовку потерял на днях.

Насчет ружья действительно, я тогда знатно прокололся. Вернулся с марш-броска в казарму, дополз до шкафчика и застыл истуканом, с трудом пытаясь вспомнить: где же эта проклятая железка. Из ступора меня вывел ротный, который орал потом что-то про идиотов, способных утопиться в сортире назло ему… К счастью, я смог договориться с патрульными за небольшую мзду, и они со мной полночи утюжили соседний лес на флаере, пока маломощный сканер не засек зацепившийся за куст кусок железа. Но сослуживцы следующие сутки со мной демонстративно не разговаривали.

А про сиротинушек я вспоминал уже сам, глядя на спешные сборы и бесконечные отказы вышестоящих инстанций. Продовольствие? Только галеты и просроченные сублиматы. Бронежилеты и ночные визоры? Закончились еще вчера, получайте ваши латаные разгрузки и докупайте батареи к рациям за свой счет. Боеприпасы к тяжелым пулеметам? Уже отданы первой и второй гвардейским бригадам, вы обойдетесь легким вооружением. И так — во всем… Похоже, прошедший через несколько локальных войн Кокрелл был прав: набранных где попало солдат старший командный состав боялся и ненавидел больше, чем потенциального противника. И не собирался жалеть при заброске на охваченную волнениями территорию. Что жалеть человеческий мусор…

За двое суток до погрузки сорвался Самсон. Громила превратил в мятую гармошку свой шкафчик, матерясь на всю казарму:

— Ненавижу, я! Ненавижу! Это построение перед вылетом! Соберутся все толстожопые с. и и будут с трибуны скалиться! Пустят две роты из гвардейцев, в новом камуфляже, а мы за ними как обоср…ые пойдем! Ни одежды нормальной, ни снаряги, ни уважения! Надоело, я! Ненавижу их всех! Даже подохнуть нормально не дадут, все через ж…у!

На безразмерном гиганте повисла половина роты, пытаясь удержать его от прогулки в штаб. Завалив здоровяка, как медведя-переростка, бойцы привязали скрученными простынями друга к решетке кровати, спеленав негра как распятую мумию. Протолкавшись сквозь толпу, я сунул Самсону в рот деревяшку:

— Выступил? Тогда терпи. Мне придется посмотреть твою спину… Чего вы шикаете на меня? У парня правая рука работает через раз, безымянный и мизинец двигаются бесконтрольно. Можете плеваться в мою сторону сколько угодно, но я отвечаю за ваше здоровье, и хочу видеть эту рожу за столом, а не хоронить вне очереди… Воды лучше наберите…

В полной тишине я аккуратно зацепил диагноста к шунтам на спине и начал разбираться с настройками имплантов. Через несколько минут отключил сервоприводы правой конечности и погнал диагностику. Затылком ощущая жаркое дыхание вездесущего Тибура, я спросил сгрудившихся вокруг спецназовцев:

— Какого черта вы ставите такое барахло? Модель "Униформ-адаптив", снят с производства уже три года как. А оперировали Самсона не позднее полугода, судя по шрамам. Зачем заранее себя калечить?

— Потому что это шанс вернуться домой, умник, — проворчал капитан, неслышной тенью материализовавшийся рядом с кроватью. — Ты знаешь, сколько процентов погибнет в первые два месяца, пока не вернут на переформирование? До восьмидесяти… Без нормального снаряжения, без должной поддержки техникой и оружием, без разведки и последних данных космозондирования. Вот ребята и страхуются, как могут. Шьют любую технику, которая даст шанс на выживание. Потому что чем ты сильнее, быстрее и энерговооруженнее, тем больше у тебя вероятность вернуться назад.

— С этим старьем?

— Нормальный имплант-трансформер стоит до пяти тысяч. Этот "Уни" обошелся в десять раз дешевле. Хоть какая-то замена боевым экзоскелетам, которые дают лишь гвардейцам.

— И много вас с раритетами? — кисло усмехнулся я, заканчивая серию уколов в неподвижную руку. Потом поднял глаза и согнал неуместную улыбку.

Вокруг стояли мужчины, с фатализмом принявшие свою будущую судьбу. Скоро каждый пятый из них будет хоронить товарищей, с оплавленным железом в развороченных телах. И лишь потом остатки роты, бригады и или даже сводной дивизии вернут на базу для пополнения. Посчитав, что первоначальная задача выполнена, и на зачищенную территорию можно вводить регулярные войска.

Аккуратно убрав пустые ампулы в пакет, я отключил диагност и похлопал по плечу чернокожего великана:

— Онемение к вечеру пройдет, управляемость пальцев я тебе восстановил. Неделю вечерами надо будет прокалывать эту жгучую гадость, чтобы снять воспаление. Придешь в норму, максимум через год — снова под нож, убирать выработавшую ресурс биомеханику. Если у меня будет к тому времени практика, обращайся, приму без очереди.

Освобожденный громила покрутил деревяшку и спрятал ее в карман:

— Спасибо, док, даже не больно.

Я взгромоздил на пустой стол один из баулов с запасами и кисло усмехнулся:

— Спасение рук сиротинушек — их личное дело… Кого еще "подкрутить", пока нас не погнали на поверку?.. Не стоит заставлять капитана учить новые фамилии каждые два месяца. Да и я не люблю привыкать к новым лицам…

* * *

Уже ближе к вечеру я закончил возиться с неожиданными пациентами и озвучил ротному свербевшую затылок мысль:

— На сегодня усиленный патруль в пригородах сформирован? Нет? То есть как обычно, выдернут на плацу проштрафившуюся роту и сунут в ночь… Подай заявку, капитан. Есть идея, как набрать по мелочи перед вылетом.

Седовласый спецназовец присел рядом и возразил:

— С какой стати? Я лучше дам парням лишние сутки отдыха. Вторая рота сегодня облажалась на полосе препятствий, пусть горбатятся без сна.

— Потому что вчера это бы не сработало. И не сработает завтра. А сегодня можно проскочить… Мы в усилении, в пригородах. Частный звонок в любой полицейский участок в нашей зоне ответственности и сообщение об угрозе волнений в "цветных" районах.

— Смысл? — Кокрелл никак не мог сообразить, куда я клоню.

— Продуктами и медициной мы запаслись, спасибо расхлябанности часовых на складах "под списание". Но много ли мы навоюем с нашим железом? А любой клуб у латино или ганга-братьев даст нам кучу оружия. Не знаю насчет пулеметов, но что-то наверняка должно быть. И дополнительные средства связи. И всякие полезные для вас штучки… Ну, не веришь мне, давай парней спросим, у кого знакомые в этих районах. Должны же они знать, ротный! Про нужные подвалы, про возможную добычу… Ты же в этом понимаешь куда больше меня, "пиджака" в халате… К утру распихаем добытое и вечером с баулами на вылет. Никто нас даже проверить толком не успеет…

Несколько человек, слушавших нашу перепалку, в унисон пропели:

— "Бакарелла"! Танцы, бабы и перевалочный склад братвы из "Конгеладо"…

Так неожиданно полковник получил целую роту добровольцев на ночное патрулирование.

04. Джамп-джамп, макаки

Я смотрел на сотню стволов, направленных мне в лицо, и пытался сглотнуть. Все же неприятно ощущать, что судьба-злодейка взвешивает твои шансы увидеть рассвет и нахально сбрасывает гирьки с весов с пометкой "Макс Убер". Похоже, моя идея по тихому вскрыть склады одного из криминальных кланов умерла, не успев толком появиться на свет.

— Эй, это что за дело?! Вас не звали, уроды, валите! — истерически заверещал из разномастный толпы писклявый голос. Вокруг меня защелкали предохранители автоматов, и градус ненависти в залитом неоновыми огнями зале резко повысился.

Я медленно поднял руки и сделал осторожный шаг вперед. Потом другой.

— С "рыбных" кварталов кто-нибудь есть?! А с восемьдесят пятой трассы? Или с латино-баскаты? Неужели никто меня не знает?

Недоброжелательно молчащая толпа продолжала буравить меня сердитыми взглядами, пока сбоку не показался молодой парень в распахнутой жилетке. Его обнаженную грудь украшали многочисленные наколки, с распятой Девой Марией в центре композиции.

— Так это "лепила" с больницы! Ромеро, ты что, не помнишь? Он тебя штопал тогда, после Пасхи! Ну?!

Я лихорадочно порылся в памяти: Пасха, ранение, кто-то из чужого для меня района… Поножовщина? Нет, не было… Тогда свои отличились. Может, разборки за территорию?.. Вряд ли, это было чуть раньше… Бытовуха, бытовуха, свадьба и стрельба по пьяному делу… Вот! Вспомнил! Неудачный налет на банк и три боевика, получившие очередь в спину! Я закивал:

— Да, Ромеро! Вы еще потом телевизор в палату привезли, в подарок… Я помню вас. — Народ зашевелился. Мне удалось чуть-чуть отодвинуть начало стрельбы и я зашипел солдатам, сгрудившимся рядом с выбитой дверью: — Уберите оружие! Ну! Мы пришли договариваться, а не подохнуть за сутки до вылета!..

Медленно-медленно стволы автоматов и дробовиков пошли в низ. Еще была вероятность сцепиться в кровавой свалке, но я уже говорил, говорил и говорил, пытаясь достучаться до чужих сердец:

— Парни, вы простите за замочек, что так неудачно открыли. Думали, к друзьям идем, а пускать не хотели… А ведь мы соседи, из сводной бригады. Вон, рядом с ипподромом стоим. Жаль, что в отгулы не отпускали, а то бы давно попили пивка все вместе…

Кто-то уже увидел знакомых, справа даже успели помахать рукой. Дело пошло на лад.

— Вы же меня знаете, я не одному из вас дырки "штопал" и сыновьям разбитые колени зеленкой мазал. Переехал потом, но недавно сюда же и вернулся… Мы на огонек заглянули перед отлетом попрощаться. Думали, последнее "прости" сказать… Ну и поменять чего, из ненужного вам. Так, по мелочи…

Народ засмеялся. Похоже, амплуа клоуна теперь навечно останется со мной. Шизанутый доктор на арене… Лишь бы не стреляли…

— Вы посмотрите на нас! Мы, гордость армии, гордось смешанных кварталов! Мы врагов голыми руками порвем, как доберемся! Голыми руками, честное слово!.. Потому что крутые пушки и броники отдали "диетическому мясу" из гвардии. А мы так, с остатками со складов… Ну, или что по дороге прихватим… Пока хозяева в клубе тусуются… Возьмем попользоваться, чтобы оборванцами совсем не выглядеть. А потом вернем, кто домой доберется…

Смех потихоньку стих. Я чуть напрягся, но навалившаяся тишина была не враждебной. Похоже, что вооруженные до зубов хозяева клуба посмотрели на незванных гостей совсем по другому, заново оценив латанные разгрузки, пошарпанные каски и видавшие виды штурмовые винтовки.

Из толпы выбрался тот самый Ромеро: красавец мужчина с иссиня черными волосами, забранными в роскошный хвост. Глядя, как он медленно идет мне на встречу, я окончательно вспомнил его залитую кровью спину и долгий месяц череды мироопераций, поставивших гангстера на ноги.

— Не кишись, респетадо[6]. У меня племянник в легкой пехоте, неделю как забрали… И у свояка двое мальчишек к вам призвали… Говоришь, и в армии нас делят на "правильных" и "мусор"?

Я лишь криво усмехнулся и одернул мятый комбинезон, висевший на мне все время, как мятая тряпка на вешалке-переростке. Зашумевшая толпа накатила на меня волной выкриков:

— И у меня брата забрили! И у нас… Да что резину тянуть, правильный это доктор! Я его тоже знаю! И копам он никого не сдал!

Бысто оценив смену настроения, вперед высунулся наш латино-спортсмен, успевший спрятать уставной берет и щеголявший отросшей бородкой на подвижном остроносом лице:

— Куда парней свояка определили, в какую роту? Не знаешь? Ну, так фамилии скажи, я найду, слово даю! И мы поделимся с парнями, без дураков. Мы там все одинаковые, братишка, все из пригородов. Все сиротинушки…

Уже ранним утром, когда мы навьюченные оружием и разнообразной хитрой техникой возвращались в бригаду, молчавший до этого ротный пихнул меня в бок и тихо спросил:

— Что, так ни одного и не сдал полиции?

Я лишь вздрогнул и быстро начертил знак оберега:

— Типун тебе на язык, капитан. Я, может, в военных вопросах и профан, но по жизни не идиот. Кто же одного соседа другому в кутузку сдаст? Да и для чего, отчетность полиции портить?.. Нет, этим только богатые балуются, им есть что терять. А я, как ты знаешь, сиротинушка, в чужом красивом костюмчике. Дали поносить с полгода, и хватит.

И приткнувшись головой к подпрыгивающему борту грузовика, я попытался задремать. Впереди накатывала неизвестность, которую мы ждали с равнодушным фатализмом. Сегодня вечером заброс. Прощай, база Грандлэг. Здравствуй, пропеченный солнцем юг… Здравствуй новый дом, плюющийся свинцом…

* * *

После спешного обеда нас собрали кучей на плацу, и какой-то толстый чин с облитым золотом погонами долго надрывался в микрофон про долг, честь и спасение Отечества. Старые колонки дребежжали и хрипло крякали в прожаренный воздух что-то сумбурное, изредка выплевывая куски фраз:

— … нападение… наша обяза… как один… солдаты… ть!..

Я покосился на дремлющего рядом Самсона, за широкой спиной которого спал целая колонна бойцов, и тихо спросил:

— А куда хоть нас забрасывают? И зачем?

Чернокожий гигант переступил с ноги на ногу и лениво ответил:

— На политинформации ходить надо, медицина. Там бы послушал про демократию, оппортунистов и вредителей народа.

Разморенному на жаре спецназовцу было лень рассказывать прописные истины, но я действительно озадачился: в суматохе сборов, вживания в новый коллектив и чехарды бесконечной беготни, мне никто не объяснил: а ради чего нас забрасывают за тысячи километров от дома, увешав оружием с ног до головы. Поэтому я безуспешно попытался расслушать хоть что-нибудь в бесконечной череде безголосого динамика и снова повернулся к силачу:

— Сам, мне некогда было отцов-командиров слушать. Ты мне в двух словах скажи, раз умный, ради чего воюем?

Сзади хихикнули и тихим шепотом продекламировали:

— Мы летим защищать безопасность государства, пресекать сепаратистские поползновения и обеспечивать неделимость Отечества!.. Медицина, ты супер! Мы-то думали, что ты лишь прикидываешься, под идиота косишь, а…

— В нарядах сгною! — прохрипел в унисон трибуне ротный. — Вы у меня глобальные проблемы до печенок прочувствуете!

Толстяк на трибуне укатился куда-то в тень, и вперед шагнул краткий до безобразия командир батальона:

— Слушай мою команду! По-ротно, напра…ву! Шаго-о-ом… МАРШ!

Брякая навьюченным барахлом, мы потянулись вдоль опустевших казарм, в сторону аэродрома. Там уже глухо завывали двигателями транспорты, готовясь сожрать очередную порцию одноклеточных организмов, нацеленных на главную задачу ближайшего месяца: выжить!

Выдернув меня на край колонны, капитан Кокрелл пошел рядом, вкладывая мутрость мира в мою пустую голову:

— Младший лейтенант, дураками рождаются, но нельзя дураком оставаться до пенсии. Это привелегия лишь генералов. Нам с тобой придется башкой думать, а не только лбом пули отбивать… Я понимаю, что ты новости не смотрел, все с медсестричками амуры крутил, но перед другими ротами уже стыдно… Ведь просто все, как два пальца… На юге нашли полезные ископаемые. Наши власти дерут с добывающих корпораций нехилый налог. Вот ребята и решили замутить "независимые территории". Новые власти, новые жирные куски, новые участки на разработку. А идиотам в городах пообещали, что поделятся и устроят счаствливую жизнь.

— И что теперь?

— Теперь на Либертаде провели референдум по отделению, народ машет флагами и орет про новую констутицию. Посланные полицейские силы разогнали встречным огнем из пулеметов, от регулярных частей резерва революционеры удрали в джунгли и жгут все, что под руку попадется. И теперь мы, доблестная защита и опора порядка, пойдем частым гребнем чесать болота.

— А чего местных не заставить порядок навести? Там ведь наверняка войска есть?

— Потому что набирали парней, как и нас, с местных кварталов. Из Независимых Эмиратов, с рудного пояса и черти откуда. Кто же будет против родственников автомат направлять? А мы — вломим, без разговоров.

— Но ведь это война между финансистами и корпорациями, мы-то при чем? — удивился я, с трудом не сбиваясь с ноги.

— Потому что мы — латино, бра! — захохотал Самсон, с интересом слушавший разговор. — И для нас паршивым унидос[7] накостылять — отличный способ прославиться!

— Да какая разница! — возмутился я, придерживая тяжелый мешок. — И там, и там — обычные парни, что живут от зарплаты до зарплаты. И подыхать им придется за дядю, который даже их в глаза и не видел не разу. Зачем?

— Потому что за это нам платят деньги, младший лейтенант. И потому что пока мы грыземся между собой, "диетическое мясо" может спокойно править миром… Вот такая тебе политинформация. Только сдуру не ляпни кому повыше, этими же словами. Им лучше про демократические ценности и прочий муссор расскажи… Ро-о-ота, стой! Раз-два…

Мы выстроились длинной кишкой рядом с открытой аппарелью безразмерного грузовоза. Пропахший выхлопами сгоревшей солярки, шеститурбинный монстр с легкостью заглатывал три роты солдат и восемь легких бронемашин с грудой дополнительного оборудования. И таких куцекрыклых транспортных атмосферных кораблей было натыкано по полю без счета. И в каждый волокли, тащили и грузили ящики с боеприпасами, упакованные палатки, буро-рыжую амуницию и сухпай.

Пока наше командование ругалось с техниками об очередности погрузки, нас посадили на горячие бетонные плиты, и я начал размышлять вслух, чем без меры разозлил Тибура. Практичный боец уже вскрыл добытую где-то банку и на пару с Самсоном жевал жесткое мясо.

— И все же, если люди понимают, что их используют как дешевых проституток, зачем устраивать цирк с выборами? Зачем поднимать бучу, если следом прибудут войска и устроят "зачистку"? И зачем идти в армию, если ее используют для карательных операций?

— Слушай, умник! Дай хоть пожрать нормально! Что тебе еще не понятно?! Прожил рядом с нами несколько лет, а дальше своего носа так ничего не увидел, болван… Думаешь, от счастливой жизни в армию идут? Черта с два! Ради заработка, ради возможности брюхо набить три раза в день. И даже если я сдохну, моя семья протянет лишние пару лет на выданную пенсию. Вот ради этого я буду рвать глотки кому угодно, хоть унидос, хоть обкурившимся хиппи из золотых районов!

Для любителя острых предметов я все еще оставался чужаком. Что поделать, если он делил мир на тех, с кем уже успел повоевать, и кто не бросил под огнем противника, и прочих уродов, ради которых приходится рисковать жизнью. Поэтому я предпочел заткнуться, попытавшись оставить последнее слово за собой:

— Кто спорит… Но я бы договорился разок с соседями, выпнул всю эту зажравшуюся шваль сверху и жил спокойно. Без пальбы и трупов.

Самсон отобрал опустевшую банку, галетой выскреб остатки со стен и смял жестянку, коротко хохотнув:

— Ничего, медицина. Это быстро пройдет. Разок с нами под обстрелом грязь похлебаешь, и все твои фантазии сдохнут, не успев сказать "прости-прощай"… На твоем месте я бы лучше молился, чтобы нам офицера из местных дали. Он не будет на чужих телах в горку забираться. А если сунут кого из регуляров, то твоих запасов "дури" хватит на сутки максимум. И, скорее всего, тебя рядом с нами и прикопают, в опустевшем бауле…

— Подъем, макаки! — донеслось от опустевшего плаца. — Джамп-джамп, шевели лапами!

— Накаркал, — вздохнул Тибур. — Это кто-то из свиты Флапса, только он так сводные части называет. Неймется же генералу, все о великой славе мечтает. Год тому назад мы в горах оружие у аборигенов изымали. Вместо спокойной операции приказали устроить тотальную зачистку. Народу положили с обоих сторон без счета… Что-то сейчас будет…

Подошедший мрачный ротный жестом поднял солдат, потом так же жестом направил в распахнутые недра транспортника. Мы медленно затопали по железному настилу, а нам в спину надрывались мегафоны:

— Джамп-джамп, макаки! Не спать!

* * *

Шесть часов полета для меня превратились в цирк с конями. Где в качестве главного клоуна и деревянной лошади выступал ваш покорный слуга.

За каким-то чертом на наш борт залезла свора штабных не к ночи помянутого генерала Флапса, один из которых попытался высказать свое мнение о внешнем виде офицера и примере, который этот офицер должен давать рядовому составу. Меня сразу после взлета укачало, и я не придумал ничего лучше, как скормить остатки обеда горлопанящему майору. Ну, он сам виноват. Его честно предупредили, причем первым словом было "простите", а вторым уже "бю-э-э-э"…

Как он орал, бедолага. Про то, где именно меня похоронят, как, сколько раз, и с какой радостью господин майор будет плясать на моей сиротливой могилке. Я так заслушался, что не успел отвернуться и меня вывернуло еще раз. На ту же мишень. И тогда к хору обиженного и оскорбленного штабиста присоеденились остальные. Под такой аккомпанимент мы и летели все шесть часов.

Чтобы с грохотом упавшей аппарели услышать, как к нам вернулись вопли спятивших бабуинов, рвуших несчатные перепонки сиротинушек:

— Джам-джамп, макаки, шевели булками, уроды! Строиться!..

Ну, что, господа обезьяны. Вот мы и прибыли на Либертад, несколько тысяч тропических островов, сбитых в запутанный лабиринт посреди океана. Самое место для макак, увешанных оружием с ног до головы.

Джамп-джамп…

05. "Кладбище"

Выгрузка, выгрузка, выгру… Спина болела, руки отваливались, а мы как муравьи все перетаскивали барахло с места на место, расползаясь от забитого техникой аэропорта по всей округе. Над головой стоял грохот от заходящих на посадку "Барракуд" и "Анаконд"[8], на силуэты которых спецназовцы только желчно плевались:

— Как всегда: комендатура сядет в столице, заплетет все колючкой, и будет гвоздить штурмовиками по любой тени поблизости. А мы поддержки с воздуха в джунглях не дождемся.

Умотавшись ближе к полуночи от этой муравьиной суеты, я собрался устроиться подремать, как по нашему временному лагерю в вытоптанном парке промчался ротный:

— На складах простыни выдают к спальникам. Я хапнул, сколько смог, твоя очередь! Шевелись, медицина, не спи, только "погоны" отоваривают!

— На кой нам простыни? Спальников все равно нет! — Я попытался было отбиться, но капитан был неумолим.

— Завтра покажу, бегом, бегом!

— И сколько просить? По штуке на солдата, или вагон? — попытался я пошутить.

Но мой седой командир лишь подтолкнул меня по направлению к вывеске "Склад бригады N…":

— Бери два вагона, я обменяю. Ходовой товар, с утра уже не найдешь!

В итоге я потерял час от моего бесценного сна, но сумел дожать серого от недосыпания вещевика и добыл груду грязных серых простыней, которые тут же уволокли мои сослуживцы. Уже и не помню, на какие нужды я их записал: то ли для будущего полевого госпиталя, то ли как запасные материалы для перевязки…

Но ротный оказался прав — к утру половина добытой материи была распущена на лоскуты или покоилась в компактных скатках, а другую половину лихо обменяли соседям на запасные батареи, галеты и несколько коробок пустых мешков. Глядя на мой удивленный взгляд, Самсон смилостивился и объяснил:

— Отличная штука, док. Перчатки нам не дают, а лопатой и киркой будем руки сбивать без счета. Поэтому — обмотал правильно, и копать… От рассвета и до заката… И еще их обрабатывают чем-то, эти простыни, чтобы насекомые не жрали. Поэтому любые продукты лучше в дерюгу заворачивать, целее будет. Ну и как портянки неплохо пойдут. В дожди никакие носки не спасают…

В отличие от остальных, добродушный громила-пулеметчик стал называть меня "доком" сразу после того, как я довел до ума его сервоприводы. Насколько я понял, остальные столь уважаемое звание давали только тем врачам, кто лично с ними успел побывать под обстрелом и спас кому-то жизнь, спешно латая развороченную плоть. Но мне совершенно не хотелось таким образом подниматься в неофициальном "табеле о рангах". Хотя, кто меня спрашивал…

Утром нас распихали по шустрым авиеткам, и компактные машины повезли нагруженную сверх меры роту куда-то в горы, полукольцом обнявшие набитую войсками столицу. Свесив ноги в распахнутый бортовой люк, капитан Кокрелл допил остатки пива и швырнул пустую банку вниз, на засаженные ровной зеленью пригороды:

— Ну, пора и на "кладбище".

Я подавился влажным жарким воздухом и закашлялся. Довольный произведенным эффектом, ротный сунул мне в руки флягу с водой и пояснил:

— Не дрейфь, лейтенант, это мы так полевой лагерь называем.

— Я мла…

— Ой, хватит… Я быстрее себе язык сотру. У нас взводные через одного или лейтенанты, или старлеи. Как заваруха начнется, ты в погонах быстро "поднимешься". На капитана тебя утверждать будут долго, а до него взлетишь мигом.

— Мне и этих звезд хватает, — попытался я отшутиться и не смог сдержать любопытства: — А почему все же "кладбище"? Я в роте всего-ничего, но более суеверных людей еще не встречал! С чего бы это с загробным миром шутки шутить?

— Потому что счастливое это для нас название, правда, Суерта[9]?

Шустрый латинос, получивший от новых друзей из Конгеладо отличный автомат с прибором ночного видения, довольно кивнул и рассмеялся, вспоминая прошлое:

— О, да, коменданте! Как нас тогда потрошили! Месяц мы давили повстанцев на Карбучире, а потом власть сменилась, коммерсанты ввели наемников и дали нам прикурить. Как нас гоняли, это было что-то… Штурмовки, артобстрелы, даже танки разок сунули, чтобы жизнь медом не казалась. Мы тогда больше половины за неделю потеряли. И сумели закрепиться лишь на старом кладбище. До сих пор помню: мраморные гробницы, ангелочки с крылышками и тишина… До первого артналета.

— Зато как в склепах хорошо было, — поддержал веселого сержанта ротный. — Наверху пальба, шрапнель ангелочков в пыль перемалывает, а мы в прохладе отдыхаем… Так еще неделю и кантовались.

— А Саму помнишь? Как он в дозоре с разведкой наемников столкнулся?

Народ в авиетке захохотал. Судя по всему, только я был не в курсе бравых похождений нашего силача.

— О, да… Соорудил из какой-то черепушки каску и устроился в засаде. Три болвана на него вылезли, он и выскочил из кустов. Автомат заклинило, так орудовал им как дубиной. Эти идиоты перед смертью успели лишь заорать и обделаться. Наверное, решили, что мертвые после бомбежки восстали.

Я представили себе черного призрака в ночи, увенчанного чужим черепом, и меня замутило.

— Вот так, лейтенант. И теперь везде, где мы в землю закапываемся, у нас выходит "кладбище". Уж не знаю, с каким богами так повезло, но как у базового лагеря появилось это имя, потери пошли на убыль. Хотя и землю копаем одинаково, и оружие — столь же паршивый хлам, как и раньше. Добро пожаловать в иной мир! Я для медицины даже запасной генератор не пожалею, честное слово.

Так у меня появилось свой "склеп номер два": вырытая в крошечном распадке землянка, со стенами, укрепленными переплетенными прутьями, и низким потолком. Первый "склеп" занял сам капитан, заодно опутав всю округу "могильными рвами", соединив стрелковые ячейки и запасные окопы лабиринтом ходов. За сутки перекидав гору земли и песка, выстроив из утрамбованных мешков микрокрепости, четвертая рота вцепилась мертвой хваткой в крошечный холм, безымянной точкой застывший на далекой штабной карте. "Кладбище" приняло пока еще живых постояльцев…

* * *

Буквально через день на нас вышла из редкого леса толпа повстанцев, и мы открыли свой "похоронный" счет. Видимо, стремительный захват ключевых точек на границе горной гряды прошел незамеченным унидос, и почти четыреста бравых вояк, прущих по руслу пересохшего ручья, вынесло под наши пулеметы.

Грохот первой очереди застал меня по дороге с полевой кухни, где я разжился кипятком. Присев между глинистых стен узкого прохода, я пытался сориентироваться в происходящем. Судя по звукам, с вершины холма дружно ударили по невидимому противнику все четыре тяжелых пулемета. Секундой позже к ним присоединился легкий станковый гранатомет, от выстрелов которого еще на бригадном стрельбище я постоянно вздрагивал. В общую какофонию вплетались скупые автоматные очереди. Решив, что это какая-то дурная тренировка, я лишь пожалел бесполезно сожженные боеприпасы и, скрючившись, засеменил дальше. Тут нас и накрыло ответным минометным огнем. И мой стакан с кипятком полетел куда-то в боковое ответвление, следом за вздыбившейся землей.

Как мне потом рассказал все знающий Суерта, местных повстанцев начали тренировать закупленные корпорациями наемники. И одна из таких групп инструкторов как раз шла вместе с отрядом, просачиваясь из пригородов столицы в глубину джунглей. Боевое охранение колонны аккуратно сняла наша разведка, и колонна практически уперлась в спешно подготовленные окопы, не имея представления, что ее ожидает. Но выучка и подготовка профессиональных солдат сказалась, и даже попав под шквальный огонь, они успели оттянуться в кусты, где спешно развернули минометную батарею. И пока их бестолковые ученики метались с криками и беспорядочно палили в нашу сторону, проклятые наемники начали методично долбить по чужим позициям, пытаясь подавить пулеметные гнезда.

Пока обе стороны состязались в точности попаданий, капитан Кокрелл пробился через дезорганизованную переброской штабную паутину и сумел дать целеуказание оседлавшему ближайшую гору дивизиону гаубиц. После чего на посеченный осколками лес обрушился шквал фугасных и шрапнельных снарядов. Через десять минут артиллеристы объявили "отбой", и мы выпустили в стороны усиленные группы поиска. К утру они закончили прочесывание чадящего леса, притащив с собой двух пленных "революционеров". Ни одного живого наемника найти не удалось, только переломанные трупы.

Я стоял рядом с глубокой воронкой и с каким-то звенящим оцепенением разглядывал остатки моего "склепа". Счастье еще, что инструменты и большую часть медикаментов я не успел распаковать, оставив в отдельно отрытом окопе. Сбоку от меня появился серый от пыли Тибур, чихнул и весело прокомментировал:

— Хана генератору! Вот ротный расстроится… Отличная штука была, мы его у летунов позаимствовали, еще на базе…

Я лишь аккуратно отряхнул налипшую на комбинезон глину и согласился:

— Да, жалко. Я даже не включил не разу…

Сквозь звон в ушах до меня донеслось:

— Медик где?! Медика сюда!

Я сбросил с расстеленного утром брезента комья земли, выдернул из окопчика "дежурную" сумку и побежал на вершину холма. В спину меня напутствовал матерок Тибура:

— Куда ты прешь…к! По ходам беги, бой только закончился! Поймаешь шальную пулю, ротный тебя еще раз похоронит!

Я послушался доброго совета, и спрыгнул в ближайшую паутину траншей. А когда домчался до изрытой воронками вершины, уже не слышал никого вокруг. Потому что ублюдки-наемники оказались на удивление хорошо подготовлены, и перед смертью успели дорого продать свои жизни, разменяв их почти один к одному…

* * *

Шестерых раненных мы отправили в госпиталь, а еще пять человек погрузили в черных скрипучих мешках. Я устало смыл кровь с ладоней и ответил на немой вопрос командира:

— Первый самый тяжелый. Сержант, что маму звал все время… Поражение печени, кишечника, большая кровопотеря. Я его подготовил к полномасштабной операции, он сейчас на стимуляторах и медблоке. Если до хорошей операционной продержится, то спасут… Остальные чуть получше.

— Будет ему операционная. Пока мы в боях не завязли, госпиталь пуст, возьмут без очереди. А ты молоток, лейтенант. В прошлый раз мы смогли спасти лишь тех, кому в конечности попало. Но при минометном обстреле таких почти не бывает.

Я встряхнул опустевшей сумкой и поинтересовался:

— И часто нас теперь так? Запасов тогда максимум на пару недель хватит.

— Нет, это мы просто неудачно напоролись. Может, еще разок-другой с отходящими группами "постучимся", потом будет затишье. Как раз на ближайшие высоты еще артиллерию подтянут, потом точки подскока для штурмовиков пенобетоном зальют, и начнется наша обычная рутина: мы кого-нибудь по кустам ловим, нам подарки в спину швыряют… Поэтому недельку ты тут пообживайся, а потом я тебя с группой поддержки в город зашлю. Раз уж у меня хирург в роте, сюда народ потянется по любому. Поэтому по госпиталям гуляй, как хочешь улыбайся, но тяни на "кладбище" все, что сможешь добыть: вашу хитрую технику, "дурь", любые материалы. Как начнут полосы бетонировать, я сумею отщипнуть и выстрою тебе здесь отличное логово, никаким снарядом не сковырнуть. По моему опыту, мы здесь надолго, надо обустраиваться.

Я лишь устало отмахнулся:

— Какое логового, капитан? Вон, первой же миной землянку накрыло. И для операционной надо столько земли перекопать, проще ребят в город перебросить, чем тут мариновать. Да и зачем это?

Но ротный лишь крепко взял меня за шею и притянул к себе, упершись лбом в лоб:

— Не тарахти, медицина! Надо будет, я все свои связи подключу, но будет тебе и бункер бетонный, и дизель запасной с горючкой. На своем горбу доволочем, хапнув на ближайшем аэродроме. Но — будет!.. Потому что без тебя сегодня я бы шестерых мальчишек похоронил. Которых ты вытянул и кому шанс подарил домой вернуться. Ради этого я тебе черта из-под земли достану, только терпи! Трудно будет, это лишь начало, но надо справиться… Поверь, не раз еще тебе спасибо скажут, когда в сезон дождей все тропы затопит, а летуны на прикол встанут. Сюда ребята пойдут, потому что ты у нас единственный доктор на ближайшую сотню километров. Остальные все при штабных остались… Поэтому терпи, лейтенант. Ради парней. Ты же упрямый…

— Я упрямый, капитан, ты прав… И мы прорвемся… Ради парней…

Через пару часов мой "склеп" отстроили заново, и я вселился повторно, но уже без генератора. Аккуратно разложив ящики с медикаментами и запас инструментов, мне оставалось лишь повторять услышанную где-то фразу: "в одну воронку снаряд дважды не падает". Повторять и молиться, чтобы проклятые наемники и "революционеры" не тревожили больше наше милое "кладбище", пахнущее гарью и испятнанное оспинами накрытий…

06. Летуны

Неделя жары сменилась легкой хмарью набежавших облаков, и ротный собрал боевую группу для набега на ближайший аэродром, откуда должны были прислать грузовой борт с продуктами:

— Завтра заглянем к летунам в гости, готовьтесь… Кстати, медицина, тебя тоже касается. Командир полка просил тебя на огонек заглянуть, будет золотые горы сулить.

— С чего бы? — удивился я, на секунду вывалившись из послеобеденной дремы.

— Его недавно на должность сунули, вот и старается подгрести под себя все, до чего лапы дотягиваются. Сам понимаешь, в нашем деле по-другому нельзя: кто не успел, тот с голой задницей перед руководством отчитывается…

Ранним утром мы выгребли присланные коробки, оставив большую часть роты на хозяйстве, и вольготно устроились посреди опустевшего трюма. Неразлучная парочка Самсон и Тибур делилась мудростью военного сосуществования:

— Летунов никто из "сводных" не любит. В основном там грамотные, кто хотя бы школу окончил. "Белая кость" и белые рожи. И живут они не в пример богаче других войск. Как на аэродром не попадешь, столько добра вокруг, просто руки так и чешутся… А уж как они спецназ ненавидят, просто слов нет. Кто больше всех просит штурмовку? Мы. Кто без нормальной авиаподдержки ни одну паршивую высоту зачистить не может? То же мы. Кто в ночь-полночь вызовы шлет, и борт для раненных выбивает? Опять мы… С другой стороны, с нами приходится дружить. Потому что любого сбитого пилота добывает именно спецназ. А здесь джунгли, на авиетке не подскочишь и бедолагу с кочки не подберешь. Вот и воюем по тихому. Мы у них прем все, что цепями не приковано, а они или грузы "напутают", или стараются заранее патрулирование в спокойных районах расписать и потом наши крики о помощи лишь комментируют: "ресурсов нет, потерпите"…

— Так ведь одну проблему решаем, на одной войне горбатимся? — удивился я, в очередной раз продемонстрировав свою дремучесть.

— Не прикидывайтесь, господин младший лейтенант, — осуждающе покачал головой Адди, успевший соскочить "с иглы" в армию до того, как окончательно превратился в ходячий скелет. Парень был механиком от бога и его взяли для ремонта оружия, не смотря на столь неприятное прошлое. Я разок уже успел его поймать рядом с запасами обезболивающих, но ограничился только тем, что теперь вечерами колол ему курс слабых заменителей "тяжелой дури". Адди существенно полегчало, и он теперь упорно обращался ко мне строго по званию. Другие мое звание вспоминали, лишь когда хотели поглумиться над очередным гражданским "ляпом". — Не надо изображать из себя идиота, вам не идет… Проблема у каждого на любой войне одна — остаться в живых. Остальное — слабая видимость человеческих отношений.

— Точно, дядя мех, поэтому при любой заварушке наши "повелители неба" предпочитают отсиживаться за спинами "сиротинушек", и прилетают лишь когда плацдарм отбит и зачищен, чтобы забрать остатки раненных и личные жетоны убитых… Кстати, ветошь у тебя с собой?

И бритые затылки склонились над разобранным оружием, чтобы в очередной раз с любовью покопаться в стальных кишках лучшего друга солдата — штурмовой винтовки или укороченного автомата. Больше половины роты щеголяло с неуставным оружием, но никому не было до этого дела. А полученные в подарок хитрые системы слежения позволили уже перехватить без потерь две чужие разведгруппы. И для меня, наблюдавшего среди парней ежедневную взаимовыручку и помощь в решении любых проблем, было странно слышать про столь антагонистические отношения с другими военными, которых послали на одну общую бойню.

* * *

До момента, как на вашего покорного слугу нацепили погоны, я считал, что во время войны армия занимается непосредственно боевыми действиями. Солдаты воюют, отдыхают, лечат полученные раны и снова воюют под мудрым управлением отцов-командиров. Но в реальности, как оказалось, большая часть войск предпочитала лишь имитировать какую-то видимость войны, а основное время занималась обменом и торговлей. Причем в оборот вовлекалось все, до чего могли дотянуться шустрые руки сообразительных ребят: продукты и боеприпасы, амуниция и отобранные у гражданских ценные вещи. Если кто-то не мог себе позволить "махнуть не глядя", то в этом случае просто пробовали стащить нужное у более зажиточных. Для "сводных" частей, кого снабжали по остаточному принципу, закупленные или украденные грузы зачастую означали лишний день-два-неделю жизни. Мало того, иногда в наиболее хитрых штабных головах рождались директивы по зачистке максимально безопасных районов поближе к передовой. И туда забрасывался десант мародеров, которые отправляли "до выяснения" в фильтрационные лагеря каждого, попавшегося под руку, а сами грабили опустевшие жилища. Поговаривали, что раньше эти же умники шли следом за боевыми частями, которые выбили противника из населенного пункта. Но, заметив столь наглый грабеж у себя за спиной, проливавшие кровь солдаты стали просто минировать захваченные ими дома. Когда это стало чуть ли не повсеместной практикой, тыловые части предпочли больше совсем не показываться в районах, где стреляют.

К столь "забавным" отношениям с мирным населением можно добавить активную бомбежку пустых дорог, ради получения лишней отметки "боевой вылет", артналеты на любые группы гражданских, попавших в зону наблюдения, а так же спорадические перестрелки на границе ответственности любой расквартированной в пригородах части. После чего я только удивлялся, почему в отчаянные "революционеры" не подалось все местное население, щедро "обрадованное" высадившимися войсками. Наверное, от немедленной тотальной войны на выживание нас спасало лишь то, что три четверти унидос жили в городах, а там все же поддерживался хоть какая-то видимость порядка.

Выгруженные коробки с пересохшими галетами мы заменили на плотно набитые мешки с местной разновидностью марихуаны и груду начищенного до ослепительного блеска разнокалиберного оружия, которое годилось разве что для колки орехов. Три дня тому назад один из дальних дозоров наткнулся на небольшое поле с колосящейся отравой и охрану поблизости. "Борцов за независимость" разоружили и заставили скосить делянку. После чего груз, включая отобранное оружие, доставили на базу и прогнали незадачливых пленных пинками обратно в лес. Как мне объяснил капитан, за утерю оружия несчастных ждала смерть в "революционных рядах", поэтому, чем объясняться с комендатурой, возиться с бумажками и делиться добытым, было куда проще прогнать грязных неудачников куда подальше, и забыть об их существовании.

— Это пока мы такие добрые, — озабоченно пробормотал капитан Кокрелл, пересчитав плотно упакованный груз. — Пока с повстанцами по мелочи грыземся, можно и пленных отпускать, и спать ночами спокойно. А вот как корпорации посчитают расходы, да в затылке почешут, тогда сюда двинут наемников. Для короткой победоносной войны. И мы столкнемся уже не с крестьянами, а такими же битыми волками, как сами. И наши детские шалости закончатся… Слушай сюда! Если хоть горсти недосчитаюсь, найду урода и заставлю в одиночку такое же поле разведать и новый караван пригнать! Мне только обкурившихся идиотов на постах не хватает… Зато сколько добра махнем на эту гадость…

Для того чтобы избавиться от навязчивого внимания принимающей стороны, ротный пожертвовал мне две бутылки коньяка, и сразу по прилету организовал "братство родов войск". Собрав в кучу всех болтавшихся рядом "господ офицеров", меня напутствовали крепким толчком в спину, и я отбыл в составе целой делегации ценителей халявы в местный клуб, куда позже подтянулся и командир полка. Мои две жалкие склянки послужили лишь запалом к пирушке, и скоро на стол уже выставили шоколад, шпроты, различные разносолы и остро пахнущую канистру с напитком местного производства. И пока мои сослуживцы сновали между ангаров и наводили коммерческие контакты, я провозглашал бесконечные тосты, слушал ответные здравницы и надеялся, что груда заранее выпитых препаратов хоть чуть-чуть спасут мою печень от гибели, а голову от чудовищного похмелья.

Уже поздно ночью застывший под неестественным углом полковник предложил мне побеседовать с глазу на глаз, и сразу взял быка за рога:

— Лейте…нант… Зачем вы залезли в этот паршивый лес? Да… Ни здоровья, ни продвижения по службе, да… И стреляют, сволочи, как чуть пониже пойдешь, так обязательно дыры в пилонах… Да… Вот я и говорю, бросайте этот гадюшник, лейтенант… У нас здесь отличная медицинская служба, а без хорошего хирурга… Да… Повторю, без хирурга — тяжело… То баллон с кислородом на ногу уронят, то пиропатроном руки сожгут… А в город не малый крюк… Да…

— Извините, господин полковник…

— Без чинов, лейтенант!.. Все же мы свои, одно дело… Да…

— И все же… Я лучше с парнями. Хотя бы пока… Мне спокойнее, когда сто вооруженных до зубов мужиков охраняют мою спину. Они за меня глотку порвут, а я для них вывернусь, но заштопаю в лучшем виде…

— Ну и дурак, — икнул командир полка и загрустил. — А что мне прикажешь делать? С пересылки лишь дуболомы-санитары поступают, да и тех еще в городе перехватывают. А у меня некомплект. И за каждого болвана, что травму получит, приходится в госпиталь кланяться… Да… Был бы свой костолом…

— Местных возьмите, — предложил я, незаметно пихая в плотно набитый мешок очередную банку шпротов. — Наверняка кого-то найдете.

— Ты что, идиот? — даже протрезвел на миг мой собеседник. — Потенциального врага и на аэродром, поближе к горючке и летному составу?

— Ну, я же не технаря предлагаю нанять. Врачи обычно аполитичны. Поэтому найдите кого-то с рекомендациями из мирной жизни, семейного. Супругу с детьми сюда же, на базу. И пообещать, что как заваруха закончится, он сможет выехать на материк. Или еще лучше — когда заваруха начнется… Думаю, за такой шанс местные драться будут…

— А ты что, не хочешь?

— А я, господин полковник, пока вернусь на "кладбище". К моей четвертой роте сводной бригады спецназа. Как мне сказали, младший лейтенант в этих войсках растет быстро. Быстрая карьера и выслуга год за два…

— Как хочешь… Младший… Но смотри, если передумаешь, дай знать…

И я вернулся домой. Утренним рейсом, вместе тяжело гружеными парнями, сумевшими в суматохе добыть мне еще один запасной генератор. Который занял свое законное место в "склепе номер два". А разносолы с офицерского стола мы прикончили в первый же вечер, не забыв отсыпать часть добычи часовым, настороженно слушавшим хрупкую тишину.

* * *

Но как не странно, налаженные первые контакты с расквартированными рядом "летунами" не прервались, а наоборот, переросли в подобие дружбы. Щедро поделившись на неделю строительной техникой и материалами, бравые "потрошители неба" помогли нам оседлать соседний холм, выстроив крошечную площадку "подскока" в распадке между оплетенными колючей проволокой окопами. И теперь при первой возможности своих пострадавших забрасывали к нам, не делая долгий крюк на вечно загруженный аэродром в столице. С него еще нужно было тащиться через весь город до госпиталя, а я смотрел незадачливых бойцов прямо на месте, рядом с остывающими двигателями легких авиеток.

Потратив несколько дней на быстрое обучение чужих санитаров, я в качестве благодарности разграбил их запасные боксы, и теперь наш крошечный смешанный госпиталь щеголял портативным диагностом и крошечным примитивным авто-хирургом. Вместе с добытыми в городе инструментами, это позволило начать оказывать первую неотложную помощь на месте, а заодно перетряхнуть и довести до ума все понапиханное в парней оборудование.

Теперь наша "вольница" под руководством мудрого капитана медленно приобретала вид действительно боеспособной единицы, жестко контролирующей прилегающую территорию. Это никак не афишировалось на уровне бригады, но на выделенном нам участке мы перекрыли все тропы, законопатили все норы и заставили безалаберную вражескую партизанщину держаться подальше. Что тут же благотворно сказалось на количестве обстрелов, шальных ранениях и расходе лимитированных боеприпасов. Мы аккуратно вступили в полосу затишья перед "большой заварухой", тратя каждый спокойный день на отращивание клыков и накачку мускулов. Пробурив холмы насквозь, рота вцепилась в чужую землю мертвой бульдожьей хваткой. А "летуны" тут же отреагировали на относительную безопасность окружающих джунглей и сунули наш квадрат в свой хитрый план полетов. И теперь зудящие в поднебесье "Барракуды" и "Анаконды" стали частыми гостями над головами спецназовцев.

А вот с парнями с центрального аэродрома и группы тяжелой авиации мы так и не сошлись. Их интересовали лишь препараты, чтобы снимать похмелье, а к "червям из джунглей" они относились просто погано: даже до разговоров старались не снисходить, и лишь цедили что-то презрительно сквозь зубы. Пару раз столкнувшись с таким обращением, ротный тихо завелся и побеседовал с многочисленными знакомыми, заставив целый вечер радиста трудиться и устанавливать связь с рассыпанными вокруг многочисленными опорными пунктами. После чего какая-то добрая душа не поленилась подбросить на склад гнездо муравьев-листорезов, и печенью с шоколадом пришел конец. А следом на доске приказов появился желчный листок, где аршинными буквами было написано: "Просим прощения, покойнички, но ваше место падения не входит в нашу зону патрулирования".

Скандал был страшный, но, несмотря на груду приказов, матерщины и криков о боевом братстве, летный состав среди обитателей джунглей поделили раз и навсегда. И проштрафившихся зазнаек называли теперь только "автопохоронная команда", выделив в "летуны" группы боевой поддержки, штурмовую авиацию и санитаров. Дошло даже до того, что горючку предпочитали тащить именно с центрального аэродрома, щадя запасы соседей.

Как философски заметил один из пилотов, заглянувший к нам на огонек с очередным грузом продуктов и почтой:

— Ничего, ребята, это все временное. Год назад так же с танкистами бодались, когда те не проставились с прибытием… Все закончится, как только нам рожу начистят. Как пожгут высотников при первой серьезной заварухе, так про вражду и забудем. Потому что смерть уже не разбирает, какие именно погоны на тебя напялили в военкомате. Для нее мы все — лишь расходный материал.

— Не дребезжи, братишка, — разлил остатки фляги ротный. — Все там будем. Но до начала паршивых деньков я еще не одну стружку сниму с зазнавшихся уродов. Чтобы помнили, кто их ж…у будет из кустов выковыривать, когда хряпнутся… Ну, не кашлять…

Я привалился к нагретому борту авиетки и прислушался к комариному писку звена "Барракуд" в высоте. Наши соседи честно прочесывали пока безопастные джунгли, чтобы заработать очередной "боевой вылет". И вернуться домой без истерзанных огнем фюзеляжей… Удачно вам отработать, парни, и пусть количество взлетов будет равно количеству посадок. А уж если где гробанетесь, мы найдем и выручим. Потому как умирать все равно вместе…

07. Снайпер

Стрелок пришел на третий день сезона дождей. Какая-то умная и хитрая голова пустила перед ним очередную группу "революционеров", которые стали методично топтаться на границе наших владений. И когда два взвода зажали повстанцев в клещи и начали истребление, снайпер сделал первый выстрел. Он убил троих и растворился в упавших на джунгли сумерках. Пока спецназовцы разобрались, что их друзья погибли не в результате ожесточенной перестрелки, пока попытались прочесать округу и поискать следы: враг исчез.

Второй раз человек-невидимка объявился через сутки. Он аккуратно "провертел" дырку в голове артнаводчика у соседей и ушел, вновь не оставив следов. Рассвирепевшие солдаты выслали группы на все возможные направления, перехватили в дальнем рейде караван с наркотиками и уничтожили две мобильные группы партизан. Но снайпера обнаружить не удалось.

Зависнув над картой, ротный долго постукивал кулаком по столу, потом ругнулся и предсказал наше неприятное будущее:

— Урода явно готовили хорошие профессионалы. Дожди, воды в лесу полно. Любая крошечная лодка по болотам пройдет и следа не оставит. На тропах мы можем сидеть хоть год, но так его не перехватим… Еще день, два, и он подойдет ближе. И начнет "щупать" уже оборудованные позиции. И в такую погоду наши датчики помогут мало. Да и толку от дешевых полосных сканеров и той мелочи, что мы разжились перед вылетом. Надо что-то особенное…

Я прислушался к шуму дождя и спросил:

— Думаешь, он полезет сюда? Рискуя головой и игнорируя риск нарваться на засаду?

— Это кто-то из местных. Или бывший охотник, или просто урод-самородок. Стрелять в джунглях на две-три сотни метров, это надо уметь. Тем более в дождь… Скорее он обнаружит засаду и завалит еще кого-то из ребят, чем мы сумеем его отследить на подходах. Самсон с подобным сталкивался уже… Надо что-то другое. Или хорошее оборудование с командования выбивать и размещать прорву датчиков по округе, или команду спецов вызывать, чтобы они на живца его ловили…

Пока хмурые бойцы обсуждали возможные варианты, я тихо сидел в углу и жевал подобранную днем соломинку. Потом поймал на себе изучающий взгляд командира и попытался озвучить мою бредовую идею:

— У нас в команде есть четыре человека, поставивших себе микрочипы экспресс-навигации. У двоих пришлось часть функций блокировать, но в целом это работающее железо…

— Есть такие, — согласился капитан Кокрелл. — Наводчик и координатор у пулеметчиков, один отвечает за связь с артдивизионом и один в группе глубокой разведки.

— У этих чипов есть побочный эффект. Если их перекалибровать и добавить атропиновые препараты, то можно неплохо видеть ночью без "ночников". Плюс, обострить обоняние на несколько часов. Четыре бойца на возможных путях подхода. Без фонящего оборудования, которое можно засечь. На сутки-двое их хватит, потом нужно будет госпитализировать и приводить в порядок. Зато их не сможет обнаружить никто. И никто не сможет просочиться мимо незамеченным.

— Двое суток мало. Охота может занять существенно больше времени.

— Тогда мы спалим им мозги. Решай сам, ротный. Но это — возможный вариант разобраться с проблемой без привлечения помощи "сверху". Тем более что ее нам все равно не дадут.

Остро отточенный карандаш лег на карту, и Кокрелл махнул одному из бойцов:

— Понял, о ком говорили?.. Тогда позови парней, будем мозговать, как лучше использовать их таланты…

* * *

— Док, но если я смогу его заметить, то шлепну с одного выстрела!

— И превратишься в ослепшего и оглохшего идиота. Запомни — никаких резких движений, никакой стрельбы и беготни по ночному лесу. У тебя будет притопленный шнур к спутниковому маяку в стороне от лежки, и оборудованная позиция. Твоя задача — лежать и слушать, нюхать, смотреть во все глаза. Ты должен слиться с джунглями, превратиться в опавший лист. И когда чужак пойдет мимо, дать нам знать… Когда наведешь на противника группу перехвата, примешь вот этот препарат. Который тебя вырубит на несколько часов, но спасет от звуков и вспышек стрельбы… Поверь, нам придется еще повозиться потом, возвращая тебя в нормальное состояние.

— Но если ребята его не заметят? И он сможет выстрелить первым!

— Твоего целеуказания хватит, чтобы зажать его на разведанной территории. И там уже ему не укрыться никак.

— Но я бы рискнул отработать сам. Эта сволочь завалила Томми, а мы с ним росли в одном квартале.

— Я тебя понимаю. Но если станешь играть в героя, то отправишься следом за своим другом… Поэтому — выполняй приказ, боец, и не рискуй жизнью товарищей, устроив личную войну…

* * *

— Я не уверен в двоих, ротный. У одного "фонит" чип, парня может просто скрутить на препаратах. Второй готов бежать впереди собственного свиста, лишь бы голыми руками придушить снайпера.

— Я знаю, док. Но выбора у нас нет. Если мы за эту неделю не разберемся с уродом, подтянутся другие ублюдки и начнем нести потери. Мы и так были вынуждены сократить частично патрулирование. Еще немного — и в лесу будет полно ср…х унидос, окопавшихся на каждой кочке. Поэтому придется рискнуть.

— У нас два дня, потом парни начнут "гореть".

— Значит, тебе придется совершить чудо, когда мы их заберем с позиций. Хватит, док, не грызи мозги, и без тебя тошно…

* * *

Снайпер пришел на пятую ночь, в грозу. Он плыл на связке надувных мешков, продвигаясь вперед очень медленно и осторожно. Но как бы он не крался, черный силуэт сумел заметить третий номер и подал нам сигнал. Пропустив его на заранее подготовленную позицию, мы активировали укрытые на стволах деревьев мины и погнали дичь на них. Через пять минут одна из ловушек сработала, и поисковая команда замкнула кольцо оцепления. С первыми проблесками зари раненного стрелка приволокли на "кладбище".

Я выбрался из своего "склепа" и устало подошел к сбившимся в кучу солдатам. Связанный пленный скособочено сидел, привалившись к глиняному отвалу. Молодой совсем еще мальчишка, лет шестнадцати, не больше. В драной рубахе, уляпанной кровью, и широких бурых штанах на широких тесемках, с пустыми холщевыми подсумками.

Обернувшийся капитан разглядел мои пустые глаза и помрачнел:

— Кто?

— Штапп. Все же "фонящий" чип убил парня… Остальных я накачал так, что неделю будут овощами отлеживаться, потом потихоньку верну их к жизни.

— Печально. Мерзавец сумел хоть так поквитаться… Ладно, док. Мне нужно, чтобы он прожил еще дней пять. Лучше — больше. Поройся в стимуляторах, подбери что нужно. И мы выпотрошим этот кусок говна.

Я почувствовал, как внутри меня все собралось в сплошной ледяной ком. Растер заросшее щетиной лицо и прошептал:

— Извини, ротный, но я не буду помогать тебе… Если надо — давай перевяжу его и отправим в бригаду. Пусть допросят с "сывороткой правды" или еще что придумают. Но мы же не палачи…

— Док… Эти люди не понимают другого отношения. Для них мы — мусор. Как и они для нас. И если мне придется разменять сотню или тысячу этих голодранцев на одного бойца, я это сделаю не задумываясь.

— Но мы же люди, ротный… И пусть это война, но есть какие-то принципы, которым мы не можем поступиться. Вспомни сам, ведь за все время боев никто из ребят не грабанул соседнюю деревню, не изнасиловал женщину, не убил крестьянина ради развлечения. И пусть этим балуются тыловые уроды, но ведь вы-то не такие!

Мой седой командир непонимающе оглянулся вокруг и попробовал объяснить мне еще раз. Он явно не мог взять в голову, почему элементарные прописные истины приходится объяснять взрослому человеку, с кем делили кусок хлеба и вместе выживали в этом зеленом аду:

— Док, мы взяли мерзавца с оружием в руках. Он убивал моих ребят и шел продолжать начатое. Он вне каких-либо законов про гражданское население.

Я стоял с опущенными плечами и мучался осознанием того, что все слова бессмысленны. Этих людей, впитавших в себя чудовищную и беспринципную суть войны — не переделать. Выживай любой ценой, спасай своих и убивай других — эти законы подменили собой гуманизм и цивилизованность. В глазах моих сослуживцев я видел только смерть.

— Извини, Кокрелл. Я готов помочь парням выжить, я готов их выхаживать и готовить к новым боям. Но помогать пытать пленного я не буду. Это — переступить через себя… Если тебе что-то нужно — бери сам, я в этом не участвую… Хочешь расстрелять пацана — не возражаю. Но кромсать его на куски — зверство, а не война.

Капитан криво оскалился и медленно потянул нож с пояса. Но громадный Самсон твердо положил ладонь на побелевшие пальцы и прогудел:

— Командир, не заводись. Это же док. Он у нас все еще с придурью… Подожди, после первой же мясорубки пройдет. Как сам зубами кому глотку порвет, так и выветрится из него эта детская глупость… Не заводись, не надо. Док у нас все же хороший, просто дурной…

Ротный помолчал, убрал руку с ножа и прошипел, не сводя с меня бешеных глаз:

— Ладно, умник… Не хочешь пачкаться — твое дело. Тогда займись своими обязанностями. Возвращайся в "склеп" и "чини" парней. Мне они нужны не через две недели, а как можно раньше. Раз ты у нас гений от медицины, то докажи это делами… Док…

И я вернулся в свой бетонный каземат, из которого отлично было слышно, как именно беседовал со снайпером наш командир…

* * *

Мальчишка орал трое суток, почти не переставая. Я возился с нашими следопытами, и назло окружающему миру не затыкал себе уши. И слышал этот надсадный вой каждую секунду, скрипя зубами. Переполненные ненавистью спецназовцы распотрошили аптечки и держали пленного на стимуляторах, не давая подохнуть. Они так же приволокли пойманных в лесу четверых партизан и заставляли их смотреть на бесконечную экзекуцию.

Я подбирал препараты, заново калибровал обезумевшие от нагрузки микрочипы, ставил блокады и шунтировал мозговые желудочки, сбрасывая упрямо ползущее вверх внутримозговое давление. А с улицы доносился переполненный болью вой… Я комбинировал состав "дури", загоняя измученных бойцов в медикаментозный сон, снимал сенсорный шок и шаманил с обезболивающими мазями. А мои уши терзал бесконечный визг… День сменял ночь, неслышно попискивали блоки жизнеобеспечения, чутко отслеживая состояние бывших охотников за снайпером. А их добыча грызла зубами землю и орала, орала, орала, вынимая из меня душу…

На четвертое утро в бункер вернулась звенящая тишина, и я выбрался на улицу.

Серый от усталости командир роты сидел на куске брезента и о чем-то разговаривал с командирами взводов. Капитан показывал на карте маршруты спешно подготовленного рейда, а я смотрел на то, что не могло быть человеком. Стоял, и оцепенело смотрел на бесформенный кусок мяса, тихо вывший в загаженной яме. Потом повернулся и пошел к себе.

Когда я вернулся, Кокрелл уже свернул карту и стоял рядом с пленным. Покосившись на меня, ротный задал лишь один вопрос:

— Как парни?

— Завтра вернутся на свои места, полностью к службе годны будут через двое суток.

— Хорошо, док, у нас теперь каждый человек на счету. Добывающие корпорации просчитались. Они не ожидали, что мы так быстро сможем взять ситуацию под контроль и задавим мятеж в городах и всех крупных поселках. Но вложенные в авантюру деньги надо спасать, поэтому на южных островах уже высадились наемники. И удар по нам нанесут со дня на день… Пусть без авиации и танков, но это будут профессионалы с хорошей артподдержкой и отличным снабжением. И их очень много, док. По три-четыре мерзавца на каждого из нас, если не больше… Парень многое рассказал. И мы получили ценную информацию, которая поможет продержаться какое-то время.

— А четыре болвана, которых перехватили с контрабандой?

— Я прострелил каждому из них правую ладонь и вышвырнул в лес. Через сутки все аборигены будут знать, как мы караем врагов, взявших в руки оружие. Готов поспорить на свое месячное жалование, на наши позиции ни один унидос не полезет. Их теперь даже под угрозой расстрела в местное болото не загнать… Будем воевать с такими же беспринципными парнями, как и мы…

— Значит, ты получил все, что хотел… Слюнтяй док вытянул парней с того света, пленный "раскололся" и выложил все, до крошки. Да еще удалось провести акцию устрашения дешево и сердито…

— Не борзей, док, — предостерег меня ротный, но мне было плевать.

— Ты закончил? Тогда позволь мне прибрать тут, а то антисанитарию развели…

Я поднял тяжелое штурмовое ружье, которое обычно держал в самом дальнем углу, и всадил пулю в лоб человеческому обрубку, оборвав заунывный скулеж. Потом поставил оружие на предохранитель и повернулся к удивленному командиру:

— Труп убрать, яму засыпать с антисептиком. Прислать ко мне бойцов для пополнения израсходованных медикаментов… И еще, капитан. Мы все в одной команде, одно дерьмо хлебаем. Но если ты еще раз притащишь сюда пленного для подобного рода развлечений, я пристрелю его еще у оцепления. И сделаю это так, чтобы мозги уляпали тебя с ног до головы. Тогда в следующий раз ты будешь играть в вивисектора на чужой территории. Потому что у нас здесь опорный пункт войск специального назначения, а не заштатный концлагерь.

И не дожидаясь, что мне ответит взбешенный офицер, я пошел к себе. А за спиной хохотал до слез кто-то из безбашенных пулеметчиков, повторяя одно и то же, как испорченная пластинка:

— У дока новые "тараканы" завелись! Он у нас теперь вместо штатного снайпера в расход пускает! У дока — новые "тараканы"!

И невидимые среди деревьев цветные попугаи вторили его смеху, пародируя безумные вопли людей…

08. Дождь

Мы сумели прожить следующий месяц благодаря дождю. Казалось бы, я должен любить его холодные струи после этого, но я стал ненавидеть шелест падающий с неба воды. Потому что именно с его приходом на обжитом "кладбище" поселилась подлинная хозяйка — смерть…

Богатые люди в дорогих костюмах посчитали недополученную прибыль и очень расстроились. Настолько сильно расстроились, что кого-то лишили премии, кого-то подвинули по карьерной лестнице ниже, чем было запланировано, и волна недовольства с корпоративного Олимпа докатилась до островов, чтобы выплеснуть несколько цистерн бензина в зачахший костер "революции". И на позиции разномастных сводных бригад, зачистивших львиную часть территории, двинули орду наемников, максимально укомплектованных оружием и боеприпасами.

Тропический дождь, набравший силу под конец "мокрого" сезона, поливал осклизлые джунгли, превратив в болото весь лес рядом с невысокими горными склонами. Зачатки дорог исчезли среди бурых от глины ручьев. Трудно проходимый подлесок превратился в спутанный бурелом, протянувшийся из одного конца архипелага до другого. Но людей в дорогих костюмах мало волновала погода, их больше беспокоили упавшие котировки акций. Поэтому наемников послали вперед, не обращая внимания на разверзшиеся хляби небесные. И вместе с холодными каплями дождя в нас полетели капли свинцовые. Тогда я разлюбил дождь…

* * *

Я высунул голову в предбанник и подставил лицо холодным струям дождя. Не успел шум в голове стихнуть, как по узкому проходу ко мне проскользнул капитан Кокрелл, больше похожий на сгнившего заживо мертвеца, раскопавшего ночью глиняную могилу.

— Жив, док?

— Не знаю… Мне показалось, или по башке действительно чем-то стучали?

— Было такое, — согласился ротный, устало пытаясь смыть наслоения грязи с лица. — Третий минометный обстрел за сутки. Пара гостинцев досталась и тебе. Скажи спасибо "летунам", что поделились тогда пенобетоном. Твой бункер сейчас можно проломить лишь солидным калибром, а не переносными пукалками.

Ноги не держали, и я присел на дно окопа, о чем сразу же пожалел: мокрые от пота штаны тут же начали впитывать холодную грязную жижу. Но подниматься уже не было ни сил, ни желания. Я еще раз вздохнул пахнущий дымом воздух и закашлялся:

— Командир, еще сутки-двое, и я начну штамповать "обрубки". Надо что-то придумать, пока еще не поздно.

— Разжуй, — с трудом разлепил веки смертельно уставший мужчина, плюхнувшийся в грязь рядом со мной. — Что за "обрубки"?

— У меня по двадцать человек за сутки с ранениями. Спасают лишь запасы имплантов и пластик, что в городе добыли. Но этих запасов еще на день. И парни, которых я штопал, попадают ко мне по второму-третьему разу. И у большинства раны: осколочные или огнестрельные, грязные, с размозжением тканей и оборудования. Еще чуть-чуть и я смогу лишь делать ампутации. Тяп-ляп, получите обрубок вместо человека: тело, способное лишь гадить, и голова, который надо объяснить смысл будущей жизни…

Ротный помолчал, потом лишь кисло усмехнулся и просипел:

— Значит, будешь клепать то, что получится, док… Мы еще хорошо сидим, на оборудованных позициях, а парней по округе уже смяли… Поэтому готовься, скоро вся рота к тебе в гости начнет ходить, каждые полчаса… Правда, что там от этой роты осталось, шестьдесят человек от силы. И то половина из пробившихся к нам остатков с остальных рот.

— А обещанные подкрепления?

У капитана даже не нашлось сил поддеть как следует собеседника-идиота:

— Подкрепления? Драпают, док, как есть — драпают! В порту на корабли не пробиться. Тяжелую авиацию неплохо пожгли при первом же серьезном налете, так на остатки забились штабные и сдернули быстрее визга. Они же спрогнозировали, что наемники войдут в столицу за три дня. А мы уже две недели держим высоты и часть проходов к ним. Можно сказать, что нас уже нет, а в городе никак не могут установить новый демократический порядок…

— И что потом? Когда в дополнение к нашей голой жопе закончатся боеприпасы и медикаменты?

— Тогда ты возьмешь скальпель, а мы будем грызть врагов зубами. И не ухмыляйся, док, так и будет. Потому что уйдем мы отсюда лишь после падения первого гаубичного снаряда. Пока лупят из минометов, мы будем огрызаться, пустив корни в "склепы". А потом, после подхода основных сил противника, нас сковырнут и погонят через горы к океану. Где и добьют… Вот и весь прогноз…

Ротный был прав. Погнав разрозненных ополченцев перед собой, крупные силы наемников ударили широким фронтом. Соотношение сторон на особо важных участках доходило до один к десяти не в нашу пользу. Крошечный пятачок, на котором мы обустроили "кладбище", спасало наличие нескольких дополнительных оборудованных площадок для авиаторов, и хорошо укрепленные позиции трех гаубичных батарей на высотах за спиной. Благодаря остаткам нашей сети датчиков, артиллеристы неделю пластали наступающего противника при каждой атаке. Усиленные взводы спецназа тем временем прикрывали их от вражеских диверсионных групп и давили мелкие отряды, гребущие по непролазной грязи к океану. Целую неделю я с трудом успевал латать раненных и надеялся, что через пару-другую дней мы победим.

Потом "бог войны" выскреб остатки складов, до которых смог дотянуться, и мы остались без серьезного прикрытия. К которому добавились потери от зенитных комплексов у "летунов". И озверевшие от безжалостного кровопускания штурмовые отряды наемников принялись за нас всерьез. А мы откатились от дальних подступов к ближним, потом зарылись в давно обжитые окопы, а потом и вовсе убрались под землю, лишь огрызаясь в произвольном порядке из заботливо укрепленных бункеров. Стреляли, подрывали, ночью сходились в рукопашную на чужой территории и держали проклятую всеми богами высоту, держали, держали…

Пока парни умирали в непролазной грязи, я оперировал в "склепе-2", под надсадный свист полусдохшей вентиляции. Кроил и штопал, собирал из кусков разбитого металла подобие конечностей, замещал сожженные суставы грубыми подобиями, кидал шунты над оплавившимися микросхемами, вливал литры кровезаменителей и адаптантов. В конце первой недели я боялся промахнуться от недосыпания: иногда в глазах двоилось, а рядом с операционным столом уже лежала очередь "срочных". После двух недель я уже ничего не боялся, а работал подобно закостеневшему автомату: скупые движения, механические операции, упрощение элементной базы и возврат в строй бойца любой ценой. Когда к нам подтянули тяжелую артиллерию, я фактически "спекся" и после разговора с командиром мир воспринимал рваными кусками: мерцающий свет ламп, бурая тягучая пленка свернувшейся крови на бетонном полу, лязг инструментов в кювете, недовольный писк диагноста и пустые коробки от препаратов…

На лицо падали крупные холодные капли, заставив медленно перевернуться на бок. Проклятый дождь. Уставшее тело тряхнуло, и до меня донесся грохот очередного разрыва. С трудом выдирая ноги из липкой грязи, по кишке окопа пробрался Самсон и похлопал еле живого мужчину по щекам:

— Док, ты как? Извини, не сразу достали. "Вилку" вкатали, сволочи, счастье еще, что по бокам от бункера снаряды легли. Тебя откопали, и Чета, остальные так там и остались.

— Инструменты… Инструменты нашли?

— Только остатки чемоданчика, что рядом с тобой были. И винтовку. Остальному каюк… Да и "кладбищу" тоже каюк. Отходим, док. Уроды как раз группируются для атаки, надо успеть оторваться, пока пауза в обстреле…

И потянув волоком контуженого доктора за собой, пулеметчик двинулся дальше, остервенело хлюпая разбитыми сапогами…

* * *

Я аккуратно навел прицел на скрюченную фигурку на гребне холма и нажал на курок. Винтовка больно ударила в одеревеневшее плечо, и наемник закувыркался по траве вниз. Выстрела я так и не услышал. Я вообще ничего не слышал, и двигался подобно рваной марионетке из заштатного бродячего театра. Если меня подтаскивали к умирающему спецназовцу, я брал в руки остатки инструментов и пытался спасти ему жизнь. Если надо было переходить на другую позицию, Самсон тащил меня дальше, а я лишь волочился за ним подобно мешку с дерьмом. Если нас зажимали на очередной кочке посреди болота, я брал в руки винтовку и стрелял в ответ. Мир сузился до размеров булавочной иголки на верхушке мушки. Мы и они. Убей, или убьют тебя. Остальное уже стало не важным… И я стрелял. Стрелял и стрелял. А так как у меня до сих пор были целы руки и ноги, не искрили поврежденные импланты, и кровь не заливала глаза, то на пятидесяти метрах контуженый "пиджак" умудрялся иногда попадать в цель.

— Ну, еще чуток, с…и, еще чуток! — прорычал ротный, вглядываясь в перебегающие в дыму фигуры. — Давайте поближе, мы вам подарок приготовили… Еще…

Капитан вдавил кнопку на крошечном пульте, и чадящие остатки холма вздыбились. Вторя взметнувшейся в небеса земле, по бокам от нас всколыхнуло джунгли, уничтожая все вокруг раскаленным облаком. Заранее уложенные тонны взрывчатки перемешали болото и холм в непролазную кашу, оставив остаткам спецназа крошечную тропу в сторону побережья. Одновременно с взрывом в воздух взметнулись десятки мелких мин-ловушек, засыпавших всю округу жалящей смертью. Пробиться теперь до нас можно было лишь на тяжелой технике, которую пока не подтянули наемники. Пехоте путь был закрыт.

— Отходим, — просипел сорванным голосом Кокрелл, и мы побрели к океану, поддерживая друг друга: тридцать калек, с остатками патронов и по гранате на брата. Все, что осталось от сводной бригады спецназа, державшей свой рубеж до последнего…

* * *

Мы успели перевалить через горную гряду до того момента, как погоня окончательно взяла наш след. Наверное, ошметки роты спасла вакханалия грабежей, захлестнувшая город. И те группы, что должны были отжимать нас от пригородов столицы, занимались куда более интересными делами, чем поиски еле живых солдат с риском поймать ответную пулю.

Мы даже сумели просочиться мимо забитого войсками аэродрома, уничтожив по дороге караульный пост. Подобрав оружие и сухпай, сделали крошечный крюк мимо ярко освещенных складов, и ушли в тонкую парковую полосу, примыкавшую к широким пляжам. Лихорадочно зарываясь в землю, ротный слушал грохот перестрелки, и лишь зло сплевывал:

— Бардак! И у них бардак! Одни идиоты бегут по следу и пытаются штурмовать чужие склады, другие гвоздят в ответ, не пытаясь разобраться в ситуации… Нам бы полнокровную бригаду, мы бы этих идиотов умыли бы кровью за сутки! Одно лишь название: "наемники"!

Затаившись в наспех оборудованных стрелковых ячейках, наша группа затихла, настороженно встречая рассвет. Сопровождавший нас всю дорогу дождь медленно набирал силу, выливая остатки накопленной воды на траву, заросшие кривые парковые дорожки и лохматую цепочку кустов. Когда хмурое солнце должно было подняться где-то за свинцовыми облаками, на нас выбежали первые загонщики… Пришло время последнего дня…

* * *

Остатки роты смогли продержаться целый час. Дважды мы отбивали стремительные атаки, оставив изломанные тела между посеченных осколками кустов. И оба раза возвращались на залитые кровью позиции. В третий раз вместе с косыми струями холодного дождя сверху упали мины, мешая с липкой землей живых и мертвых.

— Док, Саму зацепило! — заорал Тибур, оттаскивая в сторону рухнувшего гиганта. Я успел на четвереньках добраться до воронки, куда они спрятались, когда за спиной легла целая серия разрывов, накрыв нас мутной жижей. Отплевываясь от грязи, я посмотрел на серое лицо Самсона и попытался ободряюще улыбнуться:

— Держись, парень! Нам бы до дому дотянуть, там все исправим! — а сам тем временем уже накладывал жгут на остатки левой руки. Можно сказать, что повезло: большую часть осколков на себя принял каркас сервомотора конечности, спасая хозяина от смерти. Но на пианино нашему пулеметчику уже никогда не сыграть. Да и нам всем скоро останется лишь исполнить похоронный марш.

Я чуть высунулся, успев выстрелить в мельтешащие вдалеке фигуры. Потом подхватил раненного за "упряжь" и скомандовал Тибуру:

— Взяли! Вытягиваем и ходу, ходу!

Вырвавшись из-под обстрела, я бросил пустую сумку и попытался посмотреть, чем могу помочь остаткам подразделения. Кроме горсти хирургических инструментов и залитой кровью рубахи вместо бинтов у меня больше ничего не было.

Рядом с поваленным деревом скрючился наш латино-физкультурник. Его трясло в ознобе, а непослушные пальцы все пытались уложить поудобнее раздробленные ноги. Повернув ко мне обожженное лицо, он лишь всхлипнул:

— Пулемет дай, док! Сама уже не боец, уносите его, а я останусь!

— Не дури, — я попытался было возразить, но умирающий лишь зло отпихнул меня:

— М…к! Если бы не аптечка, я бы уже сдох! Ты же видишь, меня разворотило всего! Пулемет давай, быстро! Я хоть минуту-другую для вас выиграю!

И подхватив тяжелую железку с остатками ленты, он остался один. А я волок с Тибуром потерявшего сознания Самсона и никак не мог вспомнить, как звали нашего весельчака, готового на спор крутить "солнышко" на турнике. И с ужасом понимал, что имена сослуживцев провалились в какой-то черный туман, заменивший их лица и смех лишь окровавленным операционным полем и слепящими вспышками микролазера автоматического хирурга. Похоже, я сошел с ума, превратившись в восставшего из склепа мертвеца, по недоразумению все еще переставлявшего ноги…

Когда редко рокотавший пулемет стих, мы пробились через полосу прибоя и рассыпались по умытым океаном невысоким скалам. Здесь, на границе суши и соленой воды нам предстояло умереть. Забившись в щели, четырнадцать человек готовились сказать последнее "прости" этому миру. Четырнадцать из восьми сотен сводной бригады, переброшенной для "наведения конституционного порядка". Последние из "макак", краса и гордость латинских и ганга кварталов. Последние…

— Ненавижу дождь, — проворчал Тибур, озабоченно проверяя полупустой магазин. Потом посмотрел на уложенного в крошечной ложбинке Самсона и повернулся ко мне: — Ну что, док, спляшем? Напоследок… Чтобы запомнили… Только бы брата не оставить одного, когда сдохнем. На куски ведь порежут, не дадут ему спокойно умереть…

Я полюбовался двумя патронами, что составляли все мое богатство, и устало усмехнулся в ответ:

— Мне ротный гранату подарил, вот она. Последний воспользуется. Чтобы нас действительно запомнили.

Мастер ножевого боя смахнул с бровей воду и расхохотался:

— А ничего, док, ты действительно наш! И как я сразу это не распознал…

Но я уже не ответил, вглядываясь в чужие тени, шагнувшие на пляж из перепаханного разрывами парка. Чужие призраки под неумолкающим дождем, посланные из ада по наши души.

Призраки под холодным дождем…

09. Полковники

Я переводил прицел с одной фигуры среди кустов на другую и никак не мог решить — кто из них умрет первым. Ровно два патрона на полусотню наемников, загнавших еле живую дичь. Замершие рядом сослуживцы так же молчали. Похоже, мы все ждали, когда противник пересечет невидимую черту между жизнью и смертью, или выстрелит первым, пытаясь в очередной раз уничтожить нас. В который раз за этот пропахший порохом месяц…

— Мои координаты…! — неожиданно закричал в гарнитуру рации капитан Кокрелл. — Да, мы в полосе прибоя, на скалах, да! Огонь на себя! Вызываю на себя! Да!

— Опять… — ругнулся скрючившийся справа от меня Тибур. — Видать, остатки "летунов" уходят с запасной площадки и готовы высыпать боезапас, чтобы горючки до нейтральной территории хватило. Молись, док, чтобы накрыло сразу. Потому что бомбят наши бравые вояки ничуть не лучше, чем лечат застарелый триппер. Как ни спросишь…

— Рты раззявили и уткнулись! — заорал ротный, чуть сползая с верхушки скалы. — И раненных держите, чтобы ударной волной не сбросило! Шевелитесь, парни, пара секунд осталась!

Сверху невидимый гигант разорвал брезентовое полотнище, и я повторно оглох, превратившись в перепуганный насмерть кусок мяса. Стоявшие за горизонтом линейные крейсера обрушили полновесные залпы на пляжи Либертада. Тяжелые снаряды вздыбили песок, превратив остатки парковой зоны с обугленную щепу. Перепахав тоннами взрывчатки побережье, корабли перенесли огонь в глубину, а рядом с нами опустились четыре размалеванных транспорта, прикрытых сверху звеном штурмовиков. Оцепив зону, флот проводил эвакуацию личного состава сводной бригады спецназа: всех четырнадцати человек. По непонятной для нас причине, бежавшая неделю назад армия вернулась обратно. И теперь уничтожала все живое на своем пути, не обращая больше внимание на лозунги про демократию и спасение мирного населения. Время политической проституции и танцев с повстанцами сменилось топотом карательной экспедиции. Но я узнал об этом позже…

* * *

Чуть разогнав звон в голове, я шатаясь добрел до стола в операционной, куда нас принесли после выгрузки на авианосец поддержки. Мельком взглянув на молодого парня в хирургическом халате, привычно начал сортировку:

— Первым — вот этого, с ранением грудной клетки. Затем — тот, тот и вот тот. Одновременно…

— Извините, но здесь командую я, — попытался возразить мне обладатель модной прически и белоснежной улыбки. — Сейчас подойдет бригада анестезиологов, и…

Я равнодушно снял с пояса гранату и положил кусок рубчатой смерти рядом с накрытыми марлей инструментами. Потом с тем же усталым равнодушием в голосе отчеканил:

— Командовать будешь дома. Господин врач… А я, штатный ротный хирург, буду спасать жизни парней. А ты будешь ассистировать. И начинаем мы прямо сейчас…

Незнакомый мне доктор замер заиндевевшей статуей, с испугом глядя на грязную железку поверх белоснежной марли. Мне пришлось даже тряхнуть его за плечо, чтобы красавчик замотал головой и в его глазах появились отголоски испуганных мыслей.

— Шевелись, мореман. Моемся и начинаем. Прямо сейчас… И рассказывай, что из оборудования у вас есть…

Я разделся догола рядом с шеренгой хромированных умывальников и начал обливаться водой, смывая с себя остатки глины и засохшую кровь. Поглядывая на топтавшегося сбоку хирурга, задавал быстрые вопросы, пытаясь стряхнуть накопленную за все время усталость:

— Какие серии имплантов для локтевых суставов? "Гиберт", или "Фумико-Консалт"? Что есть?

— По "Гиберту" лишь прошлогодние серии, а "Фумико" весь каталог, — осторожно ответил хозяин операционной, в задумчивости застыв рядом с другой раковиной.

— Тогда два трехсотых "Гиберта" и "Фумико" пятисотку, с усиленным армированным сочленением… Не спи, парень, время уходит!.. Давай по синтетике, что можно вместо тканей пока наложить…

Я задавал вопросы, уточнял, выстраивая в голове цепочку предстоящих операций и ресурсы, которые для этого понадобятся. Мой напор и привычная обстановка подготовки к тяжелой работе все же раскачали хирурга, и он тоже начал быстро мыть руки, корректируя и дополняя мои замечания. Подошел местный дежурный медбрат, и стал спешно фиксировать перечень запрошенного оборудования. Следом подтянулись анестезиологи. И лишь когда я повернулся к медсестре, готовый надеть свой халат и начать "чистую" обработку, меня озадачили непривычно прозвучавшей фразой:

— На сколько дней будем планировать? На три или четыре?

— Ты о чем? — не понял я.

— Ну, десять полномасштабных операций и сопутствующие процедуры. Это на несколько дней работы.

— Парень, это нам на сегодня… Четыре стола: два уже развернуты, два из каталок. Все названное достаем из боксов и готовим к установке. С судов снабжения дозапросить кровезаменители и пластику, если не хватит. Реаниматологи готовят ребят по списку, что я назвал, а мы работаем по мере готовности, переходя от одного стола к другому. Шить есть кому? Значит, на завершающие процедуры ставим сестричек. Прогоним основной блок задач, и можно будет сутки передохнуть, пока в камерах неотложной помощи будем капать растворы. Главное сейчас — спасти поврежденные ткани и снять болевой и токсический шок. Остальное — позже… Если чувствуешь, что не справишься, вызывай медиков с других кораблей.

— Адмирал не разрешит собирать всю медслужбу на одном судне! — запротестовал полностью готовый для операции молодой человек.

— Тогда в ж. пу адмирала, будем работать сами. Джамп-джамп, не спим! — и я поймал усмешку медсестры, все еще державшей в руках халат. Недоуменно осмотрев свое голое тело, уставился на миловидную женщину: — Что стряслось? Открытых ран нет, химическим оружием нас не травили…

— Нет-нет, все нормально, — она отвела глаза, а я просунул руки, набросил хрустящую материю на плечи и подхватил салфетку с фурацилином, выбросив из головы чужой оценивающий взгляд.

— Работаем, ребята, работаем! Время уходит!.. Первый "Гиберт" сюда…

* * *

Ротный лег под нож предпоследним. Пока мы разбирались с остальными, капитан успел пообщаться с местными офицерами и теперь делился новостями:

— Док, ты мне дурь местную давай, чтобы не отключился. Нельзя мне отключаться… Лады? И хорошо… Не поверишь, дома у вояк терпение закончилось, и теперь у нас новая власть. Хунта полковников, набранных из строевых и смешанных частей. Сенат расстреляли прямо в зале заседаний, а несколько корпоративных директоров отправили полетать с крыш небоскребов… Военное положение на всей территории и два сбитых с орбиты транспорта с наемниками… Теперь вместо Либертада останется лишь зола. Эти ребята шутить с придуманной независимостью не будут.

— А что с нами? — я быстро почистил пару рваных ран, достав осколки и мусор, поставил дренажи и прогнал первую цепочку швов. — Домой, на базу, или здесь оставят?

— Не знаю пока… Приказ будет позже. Но сейчас — максимально быстро вернуть боеспособность… Черт, жжется…

Залив сожженный кусок спины пенным аэрозолем, я приладил диагностический модуль ротному на грудь и подкорректировал его представление о ближайшем будущем:

— В строй первым вернется Тибур, удачливый сукин сын отделался легче других. Потом радист с раздробленной правой рукой. В лангете сможет погулять, но транспортабелен. Остальные сутки на препаратах, потом повторные операции и лишь через неделю будут готовы перебраться в казарму, для краткого восстановительного отпуска. Кстати, тебя это тоже касается…

— Док, — Кокрелл недовольно поморщился, придерживая забинтованную левую руку. — Какой отдых, тут самое интересное начинается!

— Вот и отдохнем перед весельем. Чтобы выдержать второй забег… Все, спать. Через сутки встретимся, — и я кивнул замершему рядом анестезиологу. Капитану тоже было необходимо поспать. Как ни крути, а именно он вытянул нас с того света, наметив и подготовив пути отхода, а потом звериным чутьем обходя вражеские засады. Сейчас, среди своих, ему нужно было расслабиться. Пусть даже и под медикаментами, которые я тратил без счета. Какое это было счастье: выбирать лучшее и использовать, не оглядываясь на голые полки "склепа". Отправив последнего из пациентов в реанимационный бокс, я устало оперся о край стола и закончил диктовать ассистенту:

— Меняем схему растворов каждые два часа, анализ мочи и мониторинг работы почек и печени — каждый час. Надо следить за возможным отторжением и при первых признаках — на интенсивную терапию. У каждого из ребят по несколько операций за прошедшую неделю. И кромсать их приходилось под конец в окопах. Поэтому держатся парни из последних сил… Пусть держатся, должны продержаться… Дома и стены помогают…

* * *

— В глаза хочу посмотреть, в твои бесстыжие глаза! — орал на меня крепкий телом и духом мужик в белоснежной рубашке и черных отглаженных брюках. — Куда ты меня послал? В ж. пу? Да?! А не слишком ли много чести адмиралу флота оказано? Может, еще куда пошлешь, умник?

Я стоял чуть сбоку от стола и пытался унять звон в голове. После шестнадцати часов рядом с операционными столами мир тихо пытался покачиваться, окрасившись в мутные серые тона.

— Так чем это я провинился, что какой-то урод сухопутный столь щедро посулы раздает? — надрывался мой собеседник, пугая мощью голоса чаек за распахнутым иллюминатором.

Я устал. Мне хотелось спрятаться в каком-нибудь углу и отключиться хотя бы на пару часов. Поэтому я не стал изображать на лице даже подобие раскаяния, а решил закончить разговор как можно быстрее:

— Адмирал, утром мне были нужны три бригады хирургов с других кораблей. Мне отказали, сославшись на ваши погоны. Было такое? Было… Теперь мне специалисты не нужны, я справился сам. Поэтому в данный момент времени никто вас никуда не посылает. Устраивает? А если не устраивает, можете поинтересоваться у моего ротного, куда именно я обычно засовываю субординацию и прочие военные причиндалы. Как узнаете, можете туда же катиться сами…

И полюбовавшись на ставшее багровым лицо собеседника, тихо добавил:

— Хотите, чтобы я отдавал честь и с уважением относился к чести флотского мундира? Тогда отмотайте время на месяц назад и окажите нам поддержку огнем без окрика из столицы. Помогите остаться в живых парням из сводной бригады спецназа. Спасите восемь сотен солдат и офицеров, что сейчас гниют в джунглях, не дождавшись ваших кораблей. И сводному полку пехоты, артиллерии, летному составу штурмового крыла… Можете отмотать время и прикрыть огнем? Нет? Вы в тот момент драпали от повстанцев, не способных даже дотянуться до непобедимой армады?.. Тогда закройте рот, господин адмирал, и идите в ж. пу. Молча. Потому что столько брошенных солдат просто не отмолить…

К сожалению, что именно орал мне в ответ взбешенный флотоводец, я не услышал. Мир для меня окончательно превратился в пепельно-блеклую картинку, и умотавшийся до полуобморочного состояния док сполз по боковой перегородке, утянув с собой на пол пачку красивых дипломов в блестящих рамках. Потом в голове остались какие обрывки фраз, и скрип каталки, на которой мое безвольное тело доволокли до медблока:

— Постоянное недосыпание… Неадекватен… Оперировал… Несколько суток… Но медицинских потерь в его группе сейчас нет… Да, господин адмирал… Нет, гос…

* * *

Мы сидели с капитаном Кокреллом на краю летной палубы и смотрели, как багровое солнце тонет в бескрайних просторах океана. Ротный добыл где-то целый мешок жареных орехов, и мы на пару плевались шелухой в пролетающих мимо чаек. По приказу вышестоящего начальства нам дали две недели отдыха, потом отправляли в измордованную высаженным десантом столицу Либертада. Две недели промелькнули как один миг: сначала в боксах реанимации, потом в прожаренных солнцем кубриках. Завтра утром предстояло принять пополнение, где должности взводных и капралов займут мои сослуживцы, спешно залечившие полученные ранения. Высыпав на ладонь горсть хрустящих катышей, седовласый командир почесал свежую розовую кожу на предплечье и вздохнул:

— Зря ты с этим бабуином сцепился. Тем более что флот отозвали первыми в приказном порядке. Он бы при всем желании не смог остаться и прикрыть нас огнем. А теперь, когда ты в столь любезной манере ему напомнил, кто из нас двоих г…но, адмирал в отместку нагадит тебе. Он уже вызывал меня и заявил, что под трибунал тебя пошлет кто-нибудь другой, а вот старлея и награду за храбрость ты не получишь. Потому что должен понимать, кто останется здесь, в окружении личных ординарцев, а кто отправится в настоящую задницу на архипелаг.

Я посмотрел внутрь опустевшего мешка и отряхнул испачканные ладони:

— Кэп, ты считаешь, что мне есть дело до очередных звездочек на погоны и жестянок на грудь? Ну, так что тогда беспокоишься по пустякам… Скажем спасибо нашим хозяевам, что позволили ограбить медицинскую службу по максимуму, и остатки роты продержатся еще несколько месяцев в джунглях на новых имплантах. Остальное — не важно…

Ротный протянул часть орехов и усмехнулся:

— Зато как хорошо заживем… Новое командование, военная кость у власти. Оружие, снаряжение, хорошо подготовленные солдаты в частях. Остатки наемников законопатим за неделю в грязь и домой… Красота…

Я откинулся на спину и стал разглядывать быстро темнеющее небо надо мной.

— Ой, не балаболь, капитан. Ты не хуже меня знаешь, что просто военное лобби расстроилось, что корпорации для наемников закупили оружие на стороне, минуя планетарные каналы. А прикормленный парламент отказался разбираться в "несправедливости". Вот и организовали военный переворот, поставив во главе временных полковников. Их руками сейчас зачистят конкурентов, устроят полномасштабную войнушку здесь или на материке, погреют руки на сожженных боеприпасах и технике, потом "возврат к демократическому курсу" и все по новой… Лишь парней назад не вернуть, но кто считал "человеческий мусор" с латино или ганга-кварталов? Да и местных тоже похоронят в общих могилах, не разбираясь ни в расовой принадлежности, ни в количестве убитых… Меня одно с этими бравыми полковниками роднит: их спишут в расход так же, как нас списали месяц назад. Мы все — расходный материал.

Капитан устроился рядом и лениво ответил:

— Эх, а какую красивую сказку угробил, док… И что я теперь буду пополнению рассказывать? Про какие идеалы вещать?

— Расскажи, что мы благодарны хунте за то, что они вернули войска назад. И что победоносный флот спас наши горящие загривки в самый последний момент. Вполне сойдет за правду… А про то, как этот же флот и любимое командование драпали до этого, можно и опустить. Зачем портить неокрепшие души…

Помолчав, я добавил:

— Спросить хотел… У тебя ведь выслуги до черта, и все годы в "горячих" точках. Почему подписал очередной контракт? Мог ведь остаться и в центре подготовки? Зачем тебе это?

Мой собеседник долго молчал. Я даже стал подозревать, что он просто заснул, устав отвечать на глупые вопросы. Но, разглядывая первые звезды в жарком небе, все же услышал:

— Ответ такой же, как и у тебя, док. Тебе ведь тоже предложили списание в бригадный госпиталь, или даже на материк. Но ты остался… Потому что надеешься назло всему спасти хоть одного парня, который сможет вернуться домой… Как и я. Остаюсь и спасаю, если это возможно… Жаль только, получается паршиво. В основном — лишь хороню, день за днем… Войне наплевать, за что мы убиваем друг друга. Уже и не идеалов, ни веры в командование, ни черта за душой нет… Но мечта пока осталась. На этом и живу…

И мы остались, на пару с седым усталым капитаном. Остались спасать молодых мальчишек, которые слишком быстро постигнут страшную науку убивать. Потому что им надо будет вернуться домой. Когда-нибудь…

10. Проклятый город

Простые люди любят простые решения. Чтобы белое и черное. Чтобы врагов покарали, а хорошие парни вернулись с почетом в гробах. Чтобы салют по праздникам и пиво каждый вечер. А яйцеголовых — к ногтю, как и остальной корпоративный мусор, возомнивший себя хозяевами жизни.

И хунта играла "по правилам". Поэтому в первую очередь был найден враг, а во вторую — организованы бравые парни, способные этому врагу прочистить мозги раз и навсегда. Приказ об отступлении заменили на "ни шагу назад", вернувшийся флот смешал с вулканической крошкой отряды наемников, наспех доукомплектованные части высотных бомбардировщиков устроили тотальные ковровые бомбардировки джунглей, а подвешенный над зоной боев спутники выискивали следы людей среди дымных облаков.

Наведение порядка в столице Либертада доверили морской пехоте и частям специального назначения. Выдав в помощь к распахнутым складам приказ: "пленных не брать". Их и не брали…

Два транспортника прогревали двигатели на левой скуле авианосца, пока личный состав готовился к погрузке. Чисто выбритый капитан Кокрелл прогуливался перед строем и с не скрываемой насмешкой разглядывал молодых парней, замерших по стойке "смирно". Черные, желтые, цвета кофе с молоком — но ни одного белого, кроме нескольких ветеранов, получивших повышение и награды за храбрость.

Я сидел на груде баулов, заботливо укрывших "позаимствованные" из медслужбы боксы с дефицитными медикаментами, полевыми имплантами и запасами биопластика. Меня куда больше беспокоило, что скажут мои коллеги в белых халатах, когда после чашки утреннего кофе заглянут в операционную, чем предстоящие зачистки в охваченной волнениями столице. Повернувшись ко мне от молодых волков, ротный помахал рукой:

— Господин младший лейтенант, можно вас на секунду?

Черт, да сколько можно… Ведь действительно погорим с этими сборами… Я встал рядом и хмуро полюбовался на нахальные рожи, ловившие каждый наш жест.

— Посмотрите, господин младший лейтенант. Это — наша надежда. Наше будущее. Бравые солдаты, только что закончившие учебку. Готовые голыми руками порвать все, что шевелится. Законопатить ср…х унидос в тот нужник, откуда они сдуру решили выбраться на свет божий… Парни, которые прикроют спину мне и тебе, док… Вот только мне кажется, или у них чего-то не хватает?.. Наверное, мне всего лишь кажется… Господин младший лейтенант, будьте так добры, покажите мне свое оружие.

Я недоуменно перебросил ремень штурмовой винтовки с плеча на предплечье и плашмя продемонстрировал своего "убивца" капитану, чуть сдвинув большим пальцем затвор. В открывшейся прорези масляно сверкнул патрон.

— Спасибо, док.

Когда парни выбрались из реанимационных боксов, они беззлобно подшучивали над моей новой дурной привычкой. Но после возвращения из джунглей я не расставался с оружием. Даже в операционной винтовка стояла у входа, заботливо прикрытая чистой простынкой. А засыпал я спокойно лишь тогда, когда ставил новую обойму, забитую пополам бронебойными и экспансивными, а вынутую разряжал и оставлял до утра. Еще четыре магазина всегда лежали в разгрузке, как напоминание о последних двух патронах, отделявших меня от самоподрыва на гранате.

Видя этот относительно безобидный психоз, Самсон предлагал мне подобрать маленький пулемет и даже обещал таскать дополнительный ящик с боеприпасами за малую мзду. Лишь Тибур матерился в сторону шутников и всячески меня поддерживал. Он даже умудрился перетряхнуть местных "летунов", что перебрасывали войска и грузы на архипелаг, и договорился с ними о взаимовыгодном обмене. Так два пилота получили неучтенные навигационные микроимпланты, а я обзавелся парой шикарных "Рубберов" — патнадцатизарядным револьвером на пояс и его крошечным шестизарядным братом на голень. Где наш любитель бритвенно острых ножей сумел достать запрещенные разрывные патроны к ним — я даже не стал спрашивать.

Полюбовавшись на мою винтовку, командир роты развернулся к замершему строю и рявкнул:

— Оружие к досмотру!

Шагая мимо сверкающего железа, Кокрелл брезгливо морщился и ворчал:

— Покойник, покойник, еще один покойник…

— Господин капитан! — попытался было открыть рот молодой мулат, с выкрашенным в ярко-рыжий цвет коротким ежиком волос. — Нам…

— Умный очень, рядовой?! — заорал ротный, молниеносно застыв нос-в-нос рядом с солдатом. — Тебе мало того, что сам сдохнешь, надо еще других за собой утащить?! Так?! Почему в зоне боевых действий оружие не заряжено?! Почему нет запасных обойм в подсумках, почему гранаты до сих пор в ящике, а не разобраны по личному составу?! Что, отдельное приглашение надо, сопляк?! Думаешь, унидос тебя в ж…пу поцелуют и расплачутся от счастья, подарят лишние секунды на выживание? Да они твоей тупой башкой в футбол играть будут, урод! И самое паршивое, что вслед за одним уродом погибнут неплохие парни, сдуру доверившие тебе прикрывать спину!..

Сделав шаг назад, капитан скомандовал:

— Сержант Штадт, три шага из строя! Кру-у-угом! Оружие к досмотру!

Повернувшись лицом к замершим насупившимся новобранцам, налысо бритый здоровяк продемонстрировал снайперскую винтовку с открытым затвором. Кокрелл вытянул руку и отчеканил, злобно разглядывая замерший строй:

— Вот пример того, как должен выглядеть солдат! С подогнанным снаряжением! С готовностью немедленно открыть огонь по противнику! Четыре унитарные гранаты на поясе, запасные снаряженные магазины, патрон дослан в патронник, и мой боец будет контролировать выделенный сектор немедленно, а не после чашки кофе и чесания яиц!.. Поэтому и выжил там, где восемь сотен сложили головы…

Вернув нашего флегматичного снайпера обратно, чуть остывший командир остановился перед красным от стыда мулатом и закончил знакомство с пополнением:

— В учебке вас научили, как не мазать мимо писсуара после посещения столовой. А я должен научить вас оставаться в живых. И я научу… Обычно этим занимаются сержанты и командиры взводов, но вам вдвойне повезло… Во-первых, ваши непосредственные "мамы" имеют реальный боевой опыт и с радостью забьют его в пустые головы, не способные даже носить нормально каску. А во-вторых, я буду постоянно рядом, и процесс обучения будет происходить быстро и без дураков. Балласт останется гнить на городских улицах, где сейчас полно ублюдков, стреляющих нам в спину. Те, кто выживут, смогут называть себя солдатами…

Я вернулся к своим мешкам и уже краем уха слушал россыпь рыкающих команд:

— Оружие — зарядить! На предохранитель — ставь! К досмотру!.. Первый взвод — гранаты получить!.. Второй взвод, магазины доснарядить!.. Третий взвод…

Заглянувший на крики технарь из группы авиаподдержки подозрительно покосился на наши тяжелые баулы, но чуть-чуть успокоился, не найдя никакого явного криминала. Я поделился с ним сигаретой, отправив пачку обратно в карман и наблюдая, как навьюченные железом бойцы таскают барахло в транспортники. Дымя дармовым угощением, пожилой мужик в черном комбезе полюбопытствовал:

— Что, налегке уходите? Говорят, спецура постоянно что-то тырит, где побывает.

— Наговаривают, — возразил я, отстаивая честь роты. Тем более что новый генератор ребята уволокли с соседнего крейсера, когда мотались туда с дружеским визитом. А то, что добыли на авианосце по мелочи, еще вчера забросили на временную базу на окраине города. Поэтому я лишь беспокоился о моих боксах с оборудованием. А неучтенные ящики с продовольствием, боеприпасами и электроникой уже давным-давно сменили хозяина, и не мозолили глаза бывшим владельцам.

— Бывает, — покладисто согласился технарь и помахал на прощание рукой, когда мы тяжело оторвались от палубы авианосца и двинулись в сторону затянутого дымом города. Навстречу выстрелам в спину и законам тотальной зачистки. Навстречу нашей проклятой работе…

* * *

— Я буду натаскивать парней, как натаскивали меня, — сказал ротный, проверяя крепление гарнитуры рации. — Лучше, если ты останешься рядом с техникой в зоне высадки.

— И буду ждать, когда эту точку накроет минами, или подорвут заложенный фугас? — удивился я. — С чего бы такая странная забота?

— Просто, в нашей зоне мирного населения нет. Официальный приказ — изъятие оружия и проверка паспортного режима. И тебе не понравится, что ты увидишь.

— Почему? — продолжал тупить я, не в состоянии переключиться из хрупкого мирного сосуществования в боевые условия.

— Потому что некомбатантов больше нет, док. И я буду натаскивать парней на беспрекословное подчинению приказам и стрельбу по любой мишени. Боюсь, игры со снайпером тебе покажутся детским лепетом.

Я помолчал, потом проверил, насколько крепко сидит каска на голове, и со вздохом отрапортовал:

— Значит, разгребать это дерьмо будем на пару, кэп. Но мне спокойнее с парнями, чем с чужаками, которые мечтают побыстрее запустить движки и удрать из города куда подальше.

— Как знаешь, — равнодушно согласился капитан. Он никуда и не уходил с войны, она стала его сутью, в отличие от меня. — Сама и Тибур, страхуете дока!.. Первый и второй взвод — левая сторона улицы, третий и четвертый — правая! Пошли, молокососы, шевелись!

Разбившись на тройки, рота двинулась вдоль по улице, прикрывая друг друга от возможной атаки. Два пулеметчика следили за крышами на противоположной стороне, снайперские пары отслеживали улицу спереди и сзади. Автоматчики перебежками добирались до закрытых дверей и замирали по бокам от тяжелых створок. Удар неповоротливой чугунной чушкой, и группа врывалась внутрь, ощетинившись стволами.

— Всем лежать! На пол, мигом! Не шевелиться!

Проверка детектором помещения и людей, не успевших покинуть свое жилище. Быстрые уколы пневмопистолетами в спину — пожизненный маркер жителя "неблагополучных районов". И снова на улицу, чтобы пристроиться к подтянувшимся вперед сослуживцам. Дом за домом, от одного двора в другой. Сквозь лающие команды сержантов и редкие зуботычины солдатам, недостаточно быстро выполнявшим команды.

Я не успел втянуться в рваный ритм перебежек, как в одном из домов раздались короткие злые очереди. На общем канале прошел доклад:

— У двух из пяти объектов следы пороха на конечностях. Вся группа уничтожена, оружие не обнаружено. Мы без потерь.

— Принял, — сухо подтвердил капитан, насторожено всматриваясь в ближайший переулок. — Заканчивайте и обратно, будете держать пару проходов.

Еще через несколько минут четвертый взвод запросил медика. Я помчался туда, еле поспевая за быстро бегущим Самсоном. Ввалившись в сумрачную комнату, сдвинулся влево, освобождая проход спецназовцам, бухавшим сзади сапогами. Прежде чем успел осмотреться, рядом оказался и капитан, моментально оценивший и напряженные лица солдат, и сбившихся в кучу хозяев дома.

— Доклад!

— Господин капитан, мы проводили досмотр, а эта старуха на Бенедикта с ножом! Вон, руку ему порезала! Он отпихивал, а эта дура орала что-то по-своему и железкой махала!

— Нападение на солдата, а вы даже не среагировали? — на лице Кокрелла заиграли желваки. — Инструктаж не слушали?

— Так ведь дети, господин капитан, она защи…

— Эти дети стреляют нам в спину, рядовой! Поэтому подбери сопли и выполняй приказ, твою м…ь!..

Запретив мне жестом приближаться к раненному, ротный тихо скомандовал:

— Бенедикт, дураки здесь не выживают. А оставлять атаковавшего тебя врага — дурость вдвойне. И я не желаю знать, что она там прячет на теле своих выкормышей — взрывчатку или оружие. У меня приказ — проверить зону и отмаркировать всех, кто не сопротивляется. Остальных — уничтожить… Приказ ясен, рядовой?

Молодой мальчишка стоял рядом с окном, прижимая к груди окровавленную правую руку. Его серые губы тряслись, а испуганные глаза метались с одного лица на другое:

— Но она не сделала ничего…

— Это приказ, рядовой, — еле слышно произнес капитан, мрачно разглядывая запаниковавшего парня. — Выполняй.

— Я… Я не могу! Ведь ей можно просто объяснить, что никто их не тронет, что…

— Трибунала не будет, — предупредил Кокрелл. — Дальше нас идти некуда. И либо ты служишь, как остальные, либо — в расход… Что скажешь?

Белый как снег Бенедикт отчаянно замотал головой. Похоже, паршивая реальность оказалась куда как хуже мечты о бравом солдате, рассказанной на призывном пункте. И испуганный мальчишка никак не мог примириться со спятившим окружающим миром.

Ротный достал пистолет и быстро расстрелял сгрудившихся в углу людей. Они обмякли грязными кучами тряпья: старуха и ее плакавшие дети. Перезарядив обойму, седовласый командир шагнул к окну, выдернул чеку из гранаты, подвешенной на поясе испуганного новобранца, и вышвырнул его во двор. Переждав глухо прогремевший взрыв, капитан зло выдохнул:

— Хоть семья получит премию за погибшего в бою… Набрали ср…х пацифистов, теперь жди, когда кто облажается… Всем — доклад. В результате нападения противника в четвертой роте один убит. Противник ликвидирован. Продолжаем зачистку… Взводный, командуйте…

И мы пошли дальше. Опять — дом за домом, перекрывая переулки и стреляя в идиотов, вздумавших посмотреть с крыши дома на суету внизу. Но уже без потерь. С напряженными пальцами на спусковых крючках, открывая огонь на любой шорох и даже косой взгляд… По проклятому городу, ломавшему парней пострашнее любой уставной учебки. По кровавым ступеням подъездов, по пролитой в углу блевотине храбрых молодых спецназовцев. Согласно приказу…

Господи, а я еще хамил адмиралу… Вот уж действительно — мне не отмолить эти дни никогда… Не отмолить…

11. Пилот

Чем дольше мы находились в столице Либертада, тем больше увеличивалось количества бардака вокруг. Пирамида командиров старательно демонстрировала новому правительству высшую степень собственной некомпетенции, загрузив нас бесконечной чередой дебильных задач. И если сегодня мы охраняли дотла сгоревшие после бомбардировки склады, то завтра могли конвоировать очередную группу "неблагонадежных" в фильтрационные лагеря.

Ротный как мог использовал любую задачу для тренировки пополнения, устраивая из любого действия полномасштабную военную операцию, за что ежеминутно получал нагоняи сверху. Но в ответ лишь скалился и орал на парней:

— Куда ты рожу повернул, идиот?! Кто за тебя сектор контролировать будет? Так, свернулись, отходим! И снова в зону — повторно, как положено!.. Еще увижу, что кто-то ворон считает, будете разворачиваться до полуночи, а с полуночи — еще раз до утра! Пошли, любители хреновы!..

Но надо признать, что после первого крупного прокола выпускники учебки стали более адекватны и быстро набирали опыт. Правда, опыт по большей части страшный и кровавый, но под бесконечной муштрой тройки уже более-менее слаженно прикрывали друг друга, и не позволяли чужакам неожиданно стрелять в спину. Чужаков просто уничтожали на подходе, записав на счет "враждебных потерь" почти сотню мирных жителей, оказавшихся не в то время не в том месте. Безумный принцип "убей всех, или кто-то подстрелит тебя" работал без каких-либо исключений. Зато потерь в роте не было, в отличие от обычных дивизионных патрулей "регуляров". Те постоянно сталкивались с проблемами, и меня даже пару раз привлекали срочно "штопать" очередного бедолагу.

Поздним вечером ротный ввалился в офицерскую палатку с кипой бумаг. Собиравшиеся на ночлег "старички" окружили командира и стали с интересом разглядывать исчекарканные пометками карты-миллиметровки. Самсон даже отложил многократно отполированный пулемет и подсел поближе, громыхнув левым металлическим предплечьем о пластиковую столешницу.

— Сгребаемся, мужики, — проворчал капитан Кокрелл. — Конечно, в полном объеме мы не готовы, но наконец-то появилась работа по профилю… Вот буферный район. Между ним и нами в зоне отчуждения уже две недели высотная авиация разбрасывает противопехотные мины. Кто-то озолотился на этом контракте, не иначе. На глубину в пятнадцать километров человеку просто не пройти — все заминировано в несколько слоев.

— Это что же, какой-нибудь придурочный повстанец пророет туда ход, и нам по лианам за ним прыгать, подрываясь на каждом шагу?

— Вряд ли. Считается, что в этих квадратах ничего разумного не осталось. А любой зверь крупнее кошки давно погиб, вызвав детонацию одним своим видом… Ладно, наша проблема в другом. Наемников в прибрежной зоне сожгли, их базы накрыли по наводке со спутников. Но какие-то мелкие отряды бродят в глубине островов. И очень метко пускают оттуда ракеты, сбивая один-два самолета в неделю. Что и произошло в прошлый вторник. Пилот так "удачно" грохнулся, что никакие маяки не сработали. Получил орден посмертно.

— Орден? — удивился Тибур, отлично разбиравшийся в хитросплетениях наградных приказов. — Когда это за сбитую задницу ордена давали?

— Замполка летал, — пояснил ротный, ткнув карандашом в крохотную речушку на карте. — Для повышения нужны были боевые часы, вот и сел за штурвал. Шел на две тысячи ниже, чем положено, поймал "подарок". За героизм господина полковника представили к награде. Остальным устроили выволочку, и теперь наши соседи бомбят из стратосферы, разбрасывая свои игрушки где попало. Один раз даже умудрились накрыть кого-то из корректировщиков с побережья. Тех тоже пришлось награждать вне очереди…

— И чем провинился доблестный господин полковник, что о нем вспомнили через девять дней? — поинтересовался один из сержантов.

— А тут начинается самое интересное. Это — точка падения самолета. Подтверждено спутниковой разведкой. Сегодня утром вот здесь, в пятнадцати километрах к югу, заработал передатчик эвакуатора. И судя по съемке, в этом районе деревня, где могут обитать кто угодно: крестьянствующие фермеры или увешанные оружием "революционеры". А может, все сразу в одном лице. Нам нужно провести высадку, найти передатчик и выяснить, что случилось с пилотом, тело которого на парашюте могло отнести в эту строну.

— И кто-то думает, что через восемь дней отдыхавший на природе полковник решил попроситься домой? И никто не устроит нам горячую встречу по прилету?

— Могут. Мало того, командование совершенно серьезно считает, что таким образом хотят выманить нашу группу на заранее оборудованные позиции. И готово уничтожить потенциальную ловушку вместе с шутниками. Но проблема в том, что район находится вне зоны прямых военных операций. Поэтому полноценный десант с тяжелой техникой туда забрасывать пока резона нет. А вот разобраться с потенциальной проблемой на месте, привязаться к координатам и навести в случае необходимости штурмовую авиацию — это доверили нам… Завтра в пять утра подъем, погрузка и выдвижение. Учитывая высокую вероятность встречи с противником, забрасывают всю роту, а не одну группу разведки… Вопросы по общей задаче?.. Тогда — личному составу отбой, старшие остаются со мной. Побежим детально по всем пунктам…

Я предусмотрительно захватил с собой скатанный в тугой жгут спальный мешок, и потопал в соседнюю палатку, приспособленную под медицинский склад. Благо, у меня для подобного случая давно уже упакованы боксы с портативной операционной и медикаментами. Поэтому надо успеть урвать несколько спокойных часов, прежде чем утром нас поднимут злые голоса сержантов. Спать-спать, док, завтра кому-то из парней легко могут наковырять дыр в хрупких человеческих телах. Надо быть в форме…

* * *

Два взвода высадили ниже по течению крошечной речушки, бежавшей мимо деревни, два других забросили на широкую поляну рядом с длинным узким полем. Оставив тройку бойцов на замаскированной позиции чуть в стороне от выгруженных ящиков с запасами, капитан направил группы разведчиков в джунгли и двинул следом основные силы. Я раскатал кусок брезента, щедро политого репеллентами, устроился на нем и стал слушать редкие переговоры по шифрованному радиоканалу. Дозорные намного лучше меня контролировали окрестности, поэтому нужно было лишь не мешаться у них под ногами и ждать, когда бравым ребятам понадобится медицинская помощь.

— Вышли в третий квадрат. Чисто, — прорезался голос второго взводного.

— На краю поля две женщины, без оружия. Ковыряются в траве… Плюс маленький ребенок на пятьдесят севернее от них. Позиций противника не наблюдаю.

— "Сели" на тропу к западу от деревни. Видим старика с груженым буйволом. Две корзины, сканер на содержимое молчит.

— Пропускаем, — тут же отозвался ротный. Похоже, бойцы закончили окружение деревни, и теперь пытались определить уровень враждебных намерений потенциального противника. Еще через полчаса редких переговоров Кокрелл скомандовал: — Визуально противник не обнаружен, первая и вторая штурмовые группы — выдвинуться и закрепиться!

Я перевернулся на спину и стал бездумно разглядывать пробегающие над головой облака. Перед мысленным взором пробегали как живые картинки, которые многократно наблюдал во время тренировок и патрулирования: карикатурные фигуры в "лохматом" камуфляже гигантскими лягушками скачут с места на место. Одна тройка броском продвигается на двадцать метров вперед и падает, сливаясь с травой. Следом рывком мчится вторая. Потом третья. И все это с хриплым дыханием, сжимая тяжелое оружие и ежесекундно ожидая чужой выстрел. Снайперские пары тем временем внимательно отслеживают все опасные участки, держа палец рядом с курком: чердаки, окна, густые кусты рядом со сваями, на которых возвышаются хлипкие дома. Еще минута-другая, и штурмовые тройки должны или вызвать огонь на себя, или обнаружить расслабившихся повстанцев и дать координаты развернутой в трехстах метрах от деревни минометной батарее. Визг оперенной смерти и кинжальный пулеметный огонь в упор — это стиль ротного. Который любит, чтобы за Родину умирали враги, а его люди возвращались домой, и желательно без ранений.

Но минута шла за минутой, а со стороны деревни доносились лишь редкие звуки мирной жизни: мычание коров, заполошный крик петуха, плач ребенка. Я поскреб щетину на подбородке и решил окончательно проснуться. Потому как или мы вляпались в очень большие неприятности, и теперь наемники вперемешку с "революционерами" замкнули широкое кольцо окружения, зажав нас в громадный "мешок". Или в деревне нет никого опасного, и мои услуги вряд ли понадобятся.

— Док, — проснулась рация. — Походный комплект с собой, и двигай вдоль левой кромки поля к сараям. Там тебя встретят.

— Принял, — механически отозвался я, перекатываясь на живот. Похоже, в этот раз мы действительно легко отделались…

* * *

Рядом с увитыми плющом сваями меня встретил Тибур. Он бесшумной тенью поднялся из кустов и пошел рядом со мной, делясь последними новостями. Но, хотя и балагурил через слово, автомат держал на изготовку и постоянно поглядывал по сторонам.

— Не поверишь, док, этот анекдот кому расскажи — засмеют. Чтобы обвешанный наградами полковник не сумел с парашютом справиться и воткнулся в единственную пальму, торчащую посреди болота. При этом расколотил аварийный маяк, и стропорезом потом смахнул все оружие и рацию. На его счастье, аборигены через сутки добрались до остатков самолета и сняли бедолагу с дерева.

— Сам не смог? — удивился я, аккуратно обходя свежую кучу коровьего дерьма.

— Не-а. Он, сердечный, спиной так шваркнулся, что до сих пор на карачках лишь передвигается. Но при этом козыряет погонами напропалую и требует немедленной эвакуации. Видимо, боится, что староста деревни с него оплату стребует.

— Значит, запасной передатчик все же нашелся, — сообразил я. — Или сидел бы наш инвалид здесь до первого визита партизан.

— Я так думаю, что партизаны никуда и не девались. Тут все поголовно — или сочувствующие, или воюют на богатую сторону. Кто больше платит, того и поддерживают… Наемники и корпорации платили — они фугасы нам подбрасывали. Сейчас наемников прижали, вот ребята и переметнулись. Разобрали остатки самолета по хозяйству, а потом и на полковника насели. Торговались до последнего. Потом карты полетные посмотришь. На задней стороне почти тысяча пунктов накарябана. И жратва, и горючка, и даже стройматериалы. Наш орденоносец жалуется, что трое суток они условия обсуждали. Покажут запасной маяк и ставки повышают.

— Ладно, то хорошо, что все хорошо кончается, — миролюбиво вздохнул я, вытирая пот. Полюбовавшись на заросшие лианами дома на кривых сваях, зацепился взглядом за самый большой сарай, аляписто накрытый кусками обшивки самолета. Судя по всему — место обитания старосты деревни. — Как полковника домой вернем, пусть крутится, организует оплату.

— Какая оплата, док, ты о чем? — восхитился Тибур. — Им радоваться надо, что мы деревню на ноль не помножили, а ты говоришь — оплата! Как только этот замполка умотает, так радость общения с белыми людьми для аборигенов и закончится. Пусть молятся, чтобы про них лишний раз не вспомнили.

— Но кто будет верить тогда нашему слову, если мы его нарушаем? — я поставил ногу на первую ступеньку, замер на мгновение и нахмурился. — Я бы список урезал, но хоть что-то заплатил. С дерева-то они его сняли и кормили-поили все это время.

— Вот пусть летун и платит, — усмехнулся Тибур, снова превратившись в мохнатую кочку среди кустов. — А мы лишь можем пообещать, что не шлепнем их во имя великой победы. По мне, остаться в живых — стоит дороже ящика с сухпаем…

* * *

Как ни странно, сбитый пилот действительно легко отделался. Ушиб спины, небольшое сотрясение мозга и оскорбленное самолюбие, требовавшее немедленного реванша. Но грубым спецназовцам на тонкую душевную организацию клиента было плевать, поэтому полковнику пришлось заткнуться, а мы организовали его вывоз. Многократно перепроверив подходы к окраине деревни, радисты навели на освобожденный от скота утоптанный пятачок авиетку, и загрузили туда крепко привязанного к носилкам "героя". Через полчаса нас подобрала группа поддержки, и я только успел помахать сбежавшейся малышне на прощанье. Странные ощущения переполняли грудь после вылета: никто не пытался меня убить, парни живые и здоровые возвращались домой. И лишь слова капитана, брошенные на прощание старосте, царапали мне душу:

— Слушай сюда, пень коротконогий. Я с твоими в джунглях не раз бодался. Но воевали мы по честному. Если сразу друг другу глотку не порвали, потом домой не приходили и детей не резали. А этот умник, что здесь жрал и спал, он тебе не простит. Потому что для него даже мы — мусор, про вас и речи нет. Поэтому собирай свою деревню и проваливайте куда-нибудь на день-два пути южнее. К родне, или вообще — в лес дремучий. Понял, старик?

— Он обещать! Еда обещать, одежда обещать! Он сказать…

— Ты не с тем договаривался. Я бы пообещал и сделал. Он — делать не будет… Послушай меня, кочерыжка желторожая… Детей пожалей. Уходите, пока не поздно. Если к сезону дождей деревню не тронут, тогда вернетесь… Этот совет — единственный подарок, который я тебе сделать могу…

Уже в казарме, вытираясь насухо серым от бесконечных стирок полотенцем, я тихо спросил ротного:

— Что, все так плохо? Они же дружественное поселение, пилота спасли? Ну, не будет он им обещанные продукты сбрасывать, тоже мне, проблема…

— Нет, док, все не так. У этого толстозадого урода орден на груди сейчас. И ему оправдаться надо. За то, что сбили. За то, что жив остался, и его задницу пришлось целой ротой из джунглей добывать… Обычный бы пилот в рапорте пару строк черкнул и лишь порадовался, что живой вернулся. А этот должен теперь перед своими отмыться, кресло свое зашатавшееся укрепить. Поэтому мой рапорт даже не смотрели, спихнули куда-то в архив. А полковник вызвал к себе в госпиталь всю свору заместителей и теперь им про вражеский укрепленный лагерь рассказывает. И про то, что благодаря его таланту удалось раскрыть группу поддержки наемников.

— Но ведь он врет, — я скомкал полотенце и зло швырнул его в корзину для грязного белья. — Рапорт на вышестоящего начальника и пусть по рогам ему даст!

— За что? Деревня есть? Есть. Мы спутниковую привязку подтвердили… Мужского населения в деревне нет? Нет. Где шляются — это тот еще вопрос. Оружие староста выпрашивал в обмен на маяк? Выпрашивал. Вместе с продуктами и прочими благами цивилизации… Вот тебе и факты. А трактовать их можно — кому как удобно. Поэтому док, не кипятись и не поднимай волну. Мы свою работу сделали. Если старый пень не дурак, он людей выведет. А если останется, то пусть помогут ему местные боги…

* * *

На следующий вечер я вернулся в казарму и нашел взглядом командира. Тот посмотрел в мои помертвевшие глаза и медленно поднялся из-за стола, заваленного бумагами.

— Весь полк подняли на заре. Все шестнадцать машин. Там теперь вместо деревни выжженная воронка на полкилометра, не меньше. И напалмовый пожар на сотни метров вокруг… Называется, дядя подарков не пожалел.

— Это война, док, — вздохнул Кокрелл. — Это — война.

— Не-е-ет, — помотал я головой, ощущая во рту паршивый кислый вкус. — Война, это когда мы с тобой зубами таким же придуркам глотки рвем. А когда за спасенную ж. пу сверху пару вагонов бомб вываливают, это уже не война. Это — геноцид. И поверь, в следующий раз нам в спину будут стрелять не только взрослые, но даже младенцы. Потому что даже у военного маразма существуют границы.

Стоя в душевой, я безуспешно пытался избавиться от ощущения дерьма во рту. Но полоскание ничуть не помогало. Появившийся рядом Самсон пихнул в бок свою тень-Тибура, и прогудел:

— Плохо близко к сердцу принимать, док. Можно с катушек съехать. Надо хотя бы на грудь принять, чтобы отпустило. Или еще как развеяться… Нельзя такое в себе носить.

Я посмотрел на свое отражение и плюнул. В раковину. Хотя очень хотелось — в мерзкую рожу напротив…

— Нельзя мне пить, Сам, никак нельзя. Рука дрогнет, и кто-нибудь и ребят под скальпелем умрет…

— Ну… Тогда поехали с нами по девочкам. А то посмотри на себя. Ты за время высадки в город поседел совсем. Того и гляди, по фазе съедешь.

Я закрыл глаза и уткнулся лбом в холодное зеркало. Ощущая, как медленно покачивается мир вокруг, попросил парней:

— "Станок" мне найдите, побреюсь. Хватит на роту и одного седого…

Гремя сапогами, неразлучная парочка на несколько минут вернулась в казарму. А я стоял, закрыв глаза, и пытался прогнать из памяти, как заливисто смеялась маленькая девчушка, которую мать щекотала сорванным цветком. И яркое солнце над полем, с которого мы уходили в зенит. Яркое солнце, рукотворным огнем опалившее землю сегодня утром…

12. Любовь

"Не могу сказать, что скучаю по тебе, но почему-то хочется тебя увидеть. Увидеть, услышать твой голос, твой смех. А потом пойти вдвоем вдоль взлетной полосы, слушая вопли цикад в роще неподалеку… Наверное, это…"

Я посмотрел на кривые строчки на белом листе бумаги и медленно скомкал письмо. Потом покосился на громко храпящих сослуживцев, достал зажигалку и поджег свидетеля моей слабости, оставив от него лишь хрупкий серый пепел. С парней станется — покопаться в мусорной корзине и потом цитировать лучшие на их взгляд куски из личной переписки. Ничего святого, настоящие бабуины…

Эшли была красива. Очень красива. Такие милые миниатюрные девочки очень редко заглядывали к нам в клинику пластики, потому что не было никакой необходимости дорабатывать дарованное природой. Черные блестящие волосы, озорные карие глаза, чуть вздернутый носик на кукольном личике. Но впервые я ее увидел, когда какой-то идиот из вольнонаемных неудачно сдал на погрузчике и уронил на девушку стопку фанерных ящиков с одеждой. Грубая тара оставила огромных размеров синяк на спине, и распорола острым углом кожу на левой лопатке. Я привычно обработал рану и наложил швы. А девушку из разряда пациентов перевел в знакомые во время второго визита, когда практичная малышка притащила кучу сластей в большой сумке и попросила как-нибудь замаскировать еле заметный шрам:

— Мистер Убер, мне теперь в купальниках появляться нельзя, пальцем тычут. Нельзя ли как-то решить эту проблему, вы же пластический хирург в прошлом?

— Я? Откуда такие странные предположения?

— В личном деле так написано, я посмотрела. Пожалуйста, мистер Убер, очень прошу…

Так я познакомился с "малышкой Эшли", обладавшей прорвой достоинств и знакомств на базе, помноженных на бульдожью деловую хватку и редкостную беспринципность. Девушка в военной форме. Девушка с "бронебойными яй…ми", как ее называл Самсон…

* * *

Я лежал на животе и лениво прикидывал: можно ли меня считать уже хорошо прожаренным бифштексом, или стоит пока продолжить прием солнечных ванн.

Командование сводных сил, расквартированное на окраине города, обзавелось толпой адъютантов, навербованных в каких-то модных учебных заведениях. Мальчики-мажоры прибыли в зону боевых действий за медалями, и первым делом потребовали "усилить и улучшить" качество патрульной службы. Чтобы обезопасить свои молодые тела от атак потенциального противника. Кто-то из генералов-адмиралов не досмотрел, и несостоявшаяся финансовая и политическая элита успела наложить лапу на бригаду специального назначения, сформированную заново в дикой спешке. Половину бойцов бросили на усиление "регуляров" и зачистки города, а другую посадили на голову десантно-штурмовой группе, расквартированной рядом с аэродромом. И теперь вместо рейдов по вонючим джунглям наша рота топала двести метров до КПП, где сменяла наевших круглые рожи парней с зелеными беретами, и следила за ползущими по дороге грузовиками.

Капитан Кокрелл дал нам неделю на отдых, после чего правдами и неправдами добыл для тренировок один из полупустых ангаров, где и продолжил прерванные тренировки. И пока очередной взвод нес караульную службу на постах, остальные браво вламывались с крыши в полумрак ангара, захватывали укрепленные баррикады и минировали входы-выходы. Вечером увешанные оружием спецназовцы бежали за город, где на пляже выдавался в океан длинный скалистый мыс. Там ставили разнообразные мишени и разносили их на мелкие куски, пугая чаек и остатки "условно мирного" населения в хибарах поблизости. Ротный натаскивал пополнение по полной программе, не обращая внимания на смешки за спиной. Он знал, что война не закончилась, а лишь отступила на миг, чтобы вернуться потом и вновь взять нас за глотку костлявой лапой.

Пока парни втихую потрошили склады с изъятым у наемников оружием, я маялся от безделья. До обеда принимал редких пациентов в госпитале авиаторов, там же доводил до ума изредка барахлившие импланты у сослуживцев. А после обеда пытался убить время, которое тянулось как протухшая на жаре патока. Пытался до момента, как в моей жизни появилась Эшли. И свободное время тут же закончилось…

* * *

Я ввалился в палатку затемно, по дороге зацепив чьи-то ботинки и шарахнувшись головой о подвешенный жестяной чайник с остывшей заваркой. На мое злое шипение сонно отозвался лишь Баламут — крохотный радист, по чистому недоразумению попавший к нам вместо каких-нибудь центров космической связи. Остальные даже не пошевелились, умотавшись на дневной тренировке.

— Док, тебя ротный искал. В "барахолке" найдешь…

Еще раз приложившись о проклятую жестянку, я вывалился на улицу. Через пару минут добрался до нашего складского контейнера, "позаимствованного" у стратосферщиков. Стальные бока, кодированный замок и габариты с пяток безразмерных грузовых боксов. Отличная вещь. Не удивительно, что мы уволокли его, как только увидели среди прочего мусора, брошенного во время "великого драпа". Зато теперь ни одна сволочь не могла приложить ручки к нашему добру, честно уворованному по всей округе.

Капитан сидел под потолком, скрючившись наподобие червяка. Подсвечивая себе фонарем, седовласый командир передвигал коробки и что-то бурчал под нос. Мельком взглянув на меня, кивком поздоровался и продолжил ковыряться. Потом что-то вспомнил, добыл из кармана мятый листок и бросил мне:

— Штабные совсем ошалели, инвентаризацию вздумали проводить. Недостающее нам простили, а вот любые неуставные предметы требуют сдать на центральный склад… Посмотри там, нет ли чего по медицине? Обидно будет, если вместо драной ветоши что полезное потеряем.

Я по диагонали просмотрел бледно-синие строки распечатки и хмыкнул:

— Действительно, нам все простили. Ни перевязочных материалов, ни препаратов. Даже диагност не отметили, хотя обязаны на роту две штуки выдать… Нет, кэп, тут чисто, ничего неуставного не вписано.

Жилистый мужчина ловко спустился "с небес" и забрал бумагу.

— Безобразие, приходится в голове все держать. Даже в планшетник не забьешь, проверяют через неделю. А за неуставное оборудование — половину месячного оклада долой, да еще взыскание в личное дело. Уроды…

Потянувшись, я лишь усмехнулся:

— Тоже мне, нашел проблему… У "летунов" комбо-комплекты на складе есть. Махни на что-нибудь, я тебе поставлю. Крошечная пластинка на правое или левое предплечье, шифрация данных, сенсорный или удаленный ввод. Никакими детекторами пока не ловится, взломать можно лишь в крупных дата-центрах. Штурманы в таких штуках полетные задания держат и карты местности. Думаю, ты туда все личные дела бригады можешь запихать, и еще на дивизию места останется.

Полюбовавшись на мои обветренные опухшие губы, ротный согласился с предложением и удобно устроился на раскладном скрипучем стуле, протянув мне открытую банку пива:

— Сделаем, хорошая идея. Сам как? Вижу, расслабуха у тебя?

Я отогнал мелькнувшее перед глазами воспоминание и улыбнулся в ответ:

— Да, похоже на то.

— Это хорошо, док. Мне нужно, чтобы люди были в норме, чтобы никто с тоски и печали в петлю не лез. А ты недавно походил лишь на бледную собственную тень… Только хочу предупредить, чтобы ты ни о каких серьезных отношениях не думал… Это военная база. И люди здесь соответствующие. Никаких обязательств, никаких обещаний любви до гроба. Вернешься домой, обзаведешься семьей, детьми. А пока — живи одним днем. И не жалей о будущем, которого у нас нет.

— Да я и не жалею, — осторожно ответил я, устраиваясь рядом. Начало разговора мне не понравилось, но Кокрелл редко трепал языком без дела, поэтому его следовало хотя бы выслушать.

— Ты взрослый мужик, док. И не блюешь, как институтка, когда парни чужие мозги по стенке размазывают. Пусть тебе не нравится, как мы выживаем здесь и сейчас, но ты наш человек, а не болван из элитного гадюшника. Поэтому и предупреждаю: "Эшли с яй…ми" тебя попользует и сдаст, как только на горизонте что нарисуется. Относись к этому как данности, как великой мировой константе… И к тому, что сестрички в госпитале могут на тебя взгляд положить, а утром прогуляться в душ и усвистать "на повышение". Я на этом даже по молодости погорел разок… Не поверишь, втрескался в официантку из офицерской столовой. Лейтенант был, в голове только уставные команды и ветер свободы после училища… Мне тогда наш полковник впервые в рыло дал, когда я к нему с рапортом приперся. Типа — жениться удумал. Как он мне вмазал… И орал потом, аж стекла тряслись… И ведь прав оказался, скотина. Через неделю совместной жизни в съемной квартире у нас начались крошечные разногласия, а еще через неделю мы разбежались. Счастье, что мой рапорт умный человек в мусор отправил.

— Ты это к чему? — нахмурился я, смяв пустую пивную жестянку.

— Глаза у тебя шалые. Поэтому и спрашиваю, как ты… Отдыхай, Макс, только близко к сердцу не принимай. Потому как флиртовать — это одно. А головой от несчастной любви в стены биться — совсем другое… Эшли с утра на вас двухдневный отпуск пробила, я уже свою подпись поставил. Не знаю, с кем и как она договорилась, но завтра в восемь утра на десятой полосе ждет авиетка. Отправишься на "командные" острова, сто километров отсюда. Там гольф-клуб смастерили, пляжи и рестораны. Вся наша верхушка там отмокает при первой возможности. Отдохнешь хоть по-человечески.

— Отпуск? — пустая банка гулко загромыхала в пустом ведре, и я озадаченно покрутил непривычное слово в голове. — Кто бы мог подумать…

— Она и подумала, — расхохотался ротный, подтягивая полупустую упаковку с пивом к себе поближе. — Рядовой состав туда не допускают, а ты — офицер. И отгулов накопил без меры. Поэтому отличная кандидатура, чтобы вывести девушку в местный свет. Заодно и человек приятный, уважаемый. Спьяну никто не станет тебе рожу бить, вспоминая старые обиды. Просто — идеальный кандидат для путешествия… Отдыхай, док, пользуйся моментом. Только не удивляйся, если обратно один поедешь. Такое тоже возможно… Все, шагай, а мне еще надо неучтенку пересчитать, а то два ящика гранат никак найти не могу… Или на стрельбище уже оприходовали, или Самсон с Тибуром уже куда-то махнули без спроса… Удачи…

* * *

Два дня промелькнули быстрее одного мига. Я сумел каким-то чудом настроиться на "жизнь овоща" и не обращал внимания на сальные взгляды людей с большими звездами на погонах, скабрезные шутки и довольный смех моей попутчицы. Я наслаждался ярким солнцем, жаркими ночами, безумным сексом и танцами до упаду на площадке рядом с рестораном. Мое воздержание от спиртного сыграло положительную роль, и когда большая часть потенциальных кавалеров валялась рожами в салате, Эшли надувала губки и возвращалась ко мне. Трезвый и внимательный кавалер скрашивал ее одинокий вечер, веселя и не требуя ничего взамен. И надо признать, что мы неплохо провели время. А когда вернулись обратно на базу, куколка вздохнула и жалостливо погладила меня по щеке:

— Макс, ну почему ты не хочешь перевестись в большой госпиталь? Или даже не флот? Там тебя возьмут с радостью! Представляешь — нормальная каюта, никакой стрельбы, белый халат и я рядом, секретаршей… Тебе с ходу дадут капитана, потом майора. А с боевым опытом до полковника ты домчишь быстрее ракеты… Что ты забыл с этими обормотами?

— Они спасли мою шкуру, а я спасаю — их. Так и живем.

— Ой, какие мы крутые… Убер, Убер… Дурак ты, — ее глаза печально разглядывали мое худое лицо, а руки гладили выбритую налысо голову. — Знаешь, пока я была молодая и глупая, западала на крепких парней из десантуры или спецназа. Думала — вот они, настоящие мужики. Стоит только прижаться покрепче, и он подарит тебе счастье… А вместо этого — пьяные сопли вечерами, кошмары вместо снов и привычка убивать любого, кто пытается создать вам проблему. Вы же даже бреетесь на ощупь, настолько вам страшно увидеть себя в зеркале по утру. Крутые парни, которые набиты ржавым железом под завязку, не способные даже кончить без моей помощи… Боже, кто бы мог подумать, что под такой мощной внешней оболочкой скрывается ходячий покойник…

Я прижал теплую ладошку к щеке и тихо спросил, разглядывая помрачневшую девушку:

— И я такой же? Зомби с повадками трупоеда?

— Да, Макс. Может быть еще не превратился окончательно, но запах от тебя уже идет… Этот бзик на оружии, привычка постоянно оглядываться по сторонам, готовность упасть на пол и открыть огонь… Даже ты уже отличаешься от нормальных парней, которые водят грузовики, летают на гражданских грузовых шатлах, работают на складах или штабах. Тебя тоже сожрала война… И самое паршивое, что тебя это устраивает. И менять ты ничего не будешь… А жаль.

И прагматичная Эшли подхватила свою сумку, чтобы походкой фотомодели двинуться в домик, где снимала комнату. Обернувшись мне на прощание, она помахала рукой и рассмеялась:

— Но ты не горюй, док! Это лечится! Вы сами так говорите: лечится девятым калибром в лоб, или затылок, как повезет! Но если вдруг надумаешь расти в чинах на авианосце, то можешь позвонить из персональной каюты!

Тем же вечером кто-то из парней видел, как за ней заехал лощеный хлыщ на шикарном автомобиле. Судя по всему, она действительно с пользой провела эти два дня, как свободная спутница мелкопогонного офицера, и обзавелась новыми полезными и перспективными связями. А я остался один, писать вечерами письма и сжигать их в пламене зажигалки…

* * *

Поздно ночью, когда зудящие москиты бились толпами о сетку распахнутого окна, крепкая рука ротного затрясла меня за плечо:

— Подъем, док. Приказ о передислокации, на сборы полчаса…

И посмотрев на то, как я привычно и быстро сгребаюсь с кровати, капитан коротко хохотнул:

— Вижу, вижу старину дока. Похоже, отдых пошел тебе на пользу… А девушки… Думаю, тебе хватит нашей любви, близких тебе друзей, без соплей и болтовни. А кто вздумает тебя обидеть, так его мы полюбим еще сильнее, в циничной извращенной форме… Тебе понравится… Эй, парни, мы ведь любим нашего дока?!

И, гремя сапогами, казарма проревела в ответ:

— Да, капитан! Так точно, капитан! Мы любим нашу медицину, чтоб ее!!!

— Ур-р-роды, — только и смог ответить я, вешая штурмовую винтовку на плечо. А в чернильной темноте уже ревели двигатели транспортников. И нас ждала война. Которая тоже любила всех и каждого, щедро одаривая своими подарками: психозами, увечьями или смертью. Вот такая была у нас любовь…

13. Фортуна

Нас выбрасывали с бреющего, в ночь. Может быть, кто-то из нового директората корпораций посчитал, что его обошли с деньгами. Может быть, полковники хунты что-то не поделили между собой и решили "продавить ситуацию", подсидев умников на боевых должностях. Или вообще крутые ребята из транс-галактических грузовых перевозок решили вложиться на будущее и попытались хапнуть себе новые территории. Не знаю, что лежало в глубинах финансовых потоков, но эта паршивая первопричина вылилась в две тяжелые дивизии наемников, высаженных в южной части архипелага. Третью дивизию вместе с транспортными кораблями распылили над океаном, окрасив небо всполохами багровых разрывов.

Но для нас это уже большой роли не играло, нам вполне хватило бы и десятой части выброшенных на джунгли и поля войск, вместе со всеми их танками, бронетранспортерами, зенитными комплексами и крайне злыми солдатами, получившими простой приказ: "захватить плацдарм, отбить все атаки, поддержать местных оборванцев, объявить независимое государство и вернуться домой". И забирать их с планеты до выполнения поставленной задачи никто не собирался. А позволить размазанным в мелкий фарш "революционерам" повторно сбросить в море войска хунта не могла. Поэтому десантно-штурмовую группу и спецназ сбрасывали на противника, дабы сковать его передислокацию, разрушить коммуникации, обескровить в партизанских стычках и дать время для доставки регулярных войск с материка. И в надежде на призрачную победу мы валились с распахнутой рампы транспортников, надсаживая глотки в перепуганных криках. В ночь, навстречу затянутой туманом земле. Навстречу зарослям и болотам, на головы крепких мужиков, умеющих стрелять не хуже нас. Навстречу судьбе.

* * *

— Не люблю, когда все идет хорошо, — проворчал Тибур, добивая разряженные магазины патронами из вскрытого свежего "цинка". — Лучше сначала кровью умыться, чем потом всем на скалах подыхать.

— Считаешь, что все хорошо? — удивился я, заканчивая ровнять крошечную ямку, вырытую между спутанных корней срубленного артобстрелом дерева. — Треть роты тю-тю, еще треть вся издырявлена немилосердно, а оставшиеся через одного башкой стукнутые, в чужой крови и дерьме. Неплохое у тебя представление об удаче.

— Ничего ты не понимаешь, док, — закончил один магазин наш разведчик и принялся за следующий. — Десантура второй волной шла, у них просто половину еще в воздухе пожгли. А мы высыпались на землю практически в полном составе. Мало того, "береты" хватались за любой плацдарм, им уже было не до выбора, куда упали — там и воюют. А мы, как белые люди, вцепились в зенитчиков и службы тыла. Посмотри: за двое суток добиваем уже третью бригаду совместными усилиями. И даже успели роту бронетехники со спущенными штанами поймать. Чем не чудеса?

Про танкистов Тибур не врал. Наши соседи, третья рота, сумела рухнуть на голову дивизиону артподдержки, который нашинковала буквально за полчаса. Потом с комфортом устроилась на захваченных бронетранспортерах и двинулась на юг, где косморазведка отметила повышенную активность слабо вооруженного противника. Добравшись до развернутого в поле бригадного заправочного комплекса, парни порезвились по полной программе. Мало того, что они сожгли все, до чего дотянулись их шаловливые ручки. Так успели еще накрыть девятнадцать танков, ливших в бездонное брюхо горючку. Без гранатометов, мин и ответного огня: просто расстреляли завтракавшие экипажи и подорвали бронированные машины их же боекомплектом. Действительно, чудеса…

— Вот только лафа заканчивается, док. Десантников дожуют и за нас возьмутся. То, что мы тыловые службы разгромили и артдивизионы причесали — нас уже не спасет. Потому как передовые усиленные части наемников почти без потерь. И теперь развернутся и попрут назад, по нашим костям. Никто не оставит в тылу такую толпу вооруженного народа. И давить будут всем, что у них осталось… Это стратосферщикам хорошо, мы почти все зенитные комплексы раздолбали. А танки и минометные батареи никуда не делись, вот ими и попотчуют.

Прервавшись на полуслове, Тибур прислушался к звукам обожженного леса и без разговоров швырнул меня в подготовленную яму, рухнув поверх и прикрыв голову руками. И пока я сплющенной камбалой пытался глотнуть хоть каплю воздуха, вокруг нас начали рваться снаряды, перемешивая окружающий мир в аморфную грязь, набитую щепой и остатками тел. Те самые передовые части противника наконец-то добрались до собственных тылов, уничтоженных нашим неожиданным рейдом. "Все хорошо" закончилось, начались будни…

* * *

Мы должны были умереть еще вчера. Или неделю назад. Или две. Но Матушка-Удача решила поиздеваться над нами, и лишь щедрой рукой отвешивала оплеухи, не добивая окончательно. И мы продолжали существовать, подвешенные между небом и землей, превратившись в аморфные тени, слившиеся с влажными джунглями. Существовать, чтобы ночными призраками оставить фугас на грунтовой дороге, снять бедолагу-часового или всадить пулю зазевавшемуся идиоту, высунувшему голову из проезжающего мимо бронетранспортера. Нас уничтожили уже несколько раз, и для верности повторили процесс еще и еще. Но мы лишь харкали кровью, хороня убитых, и вновь кусали и кусали озверевших наемников, застрявших на проклятом архипелаге.

Через три недели накачанные техникой и людьми войска двинулись с побережья вглубь лесов, выжигая любые очаги сопротивления. Остатки мирного населения, не успевшие сдохнуть в фильтрационных лагерях, разделились на поклонников хунты и ее противников. Ощущая спиной обнаженные штыки, эти отряды или катились волной впереди наступающих войск, или окапывались перед наемниками, создавая хлипкую линию обороны. Поверх истрепанных боями частей моталась авиация, внизу нащупывали друг друга артдивизионы, а в зажатом кольце окружения ловили ночами парашюты с боеприпасами обескровленные спецназ и десант. И вся эта куча постоянно перемещалась, грызла друг друга и превращала южную часть архипелага в сожженные дотла холмы, перепаханные разрывами снарядов и мин до состояния лунного пейзажа. По узким протокам между островами болтались лодки и крошечные кораблики, за которыми наши пилоты охотились с остервенением. На этих утлых суденышках наемники совершали рейды и пытались просочиться между нашими войсками. При этом в течение недели какой-нибудь заштатный остров мог переходить из рук в руки по нескольку раз. Но плотная блокада с орбиты и перевес в численности играли свою роль. И теперь в чадящих гарью лесах вместо двух полноценных высадившихся дивизий осталось от силы три бригады с остатками тяжелого вооружения. И в кольце окружения, в этом кровавом бутерброде где-то болтались мы, в очередной раз помноженные на ноль бригада войск специального назначения и сводная рота десантников.

* * *

— Баламут, всеми святыми клянусь, по возвращению выгрызу для тебя орден и пенсию по выходу со службы.

Измочаленный ротный пристроился рядом с замотанным в грязные бинты радистом. Крошечный повелитель эфира дважды попадал под близкие разрывы мин, я выковырял из его спины груду осколков и затянул в лубки перебитые пулеметной очередью ноги. Парень был плох, но держался "через не могу", скрипел зубами и давал нам связь. При любой погоде, при любой постановке помех противником, под любым обстрелом. Благодаря ему и звериному чутью командира мы до сих пор не сгинули в проклятых болотах. Пакет с коррекционной картинкой раз в час, отметки дислокации разведанных позиций наемников, наш доклад о выявленных огневых точках и ползком на брюхе подальше от остатков чужих танков и минометов, на которые начинали сыпаться бомбы и снаряды. Похоже, это только придуркам из спецназа было нечего терять. А ребят из регулярных частей ждали дома, поэтому они старались воевать на расстоянии, старательно выбивая врага из каждого буерака. А мы были для них глазами и ушами, платя жизнями за каждый кусок разведданных. И продолжали воевать, назло всему миру.

— Нормально, парни, недолго осталось. Мы еще неплохо отделались, больше тридцати бойцов в деле, соседей пощипали куда сильнее. На днях заваруха закончится, и домой… Верно, док?

Я механически улыбнулся в ответ. Во время одного ночного перехода меня знатно приложило, пришлось заживлять треснувшие ребра слева. Осколками посекло правое бедро, и правую руку закрывал регенерационный пластырь, пряча многочисленные ожоги. Но самое обидное, что я опять начал терять ребят из-за отсутствия препаратов и материалов. Можно было почистить раны остатками инструментов, наложить швы на временных скобках, но без кровезаменителей и пластики солдаты гибли от сепсиса и токсического шока, а личные аптечки мы за прошедший месяц исчерпали полностью. Удалось протянуть лишнюю неделю на захваченном барахле у вырезанного патруля наемников, но это были крошки. Еще день, два — и меня можно будет использовать только как священника, отправляющего в последний путь.

— Кэп, штаб дает новую вводную… Вот координаты точки. Завтра ночью по периметру ее обработает артиллерия и авиация, потом вот здесь будет организован прорыв наших войск. С точки заберут всех, кто остался в живых из десанта, затем фронт выровняют и нароют всю область перекрестным огнем. На других островах наемников додавили, это последний крупный очаг сопротивления. Нам дали добро на отход.

— Точка-точка… Черт, паршивое место, — Капитан Кокрелл быстро привязался к местности, разглядывая карту лихорадочно блестящими глазами. Наш старший уже плотно "сидел" на стимуляторах, без которых уже не мог бороться с хроническим недосыпанием и усталостью. — Небольшой холм, рядом полно сухих площадок, где можно развернуть минометы. Здесь дорога проходит… Как только мы туда сунемся, нас начнут давить как тараканов. И выйти самостоятельно из котла не получится, задавят свои же… Придется что-то придумывать.

— Дуриком пойдем, — предложил вездесущий Тибур. Остряку перебило спину, и теперь злого как черт разведчика таскал на себе Самсон. Он был готов сгинуть вместе с другом, но не бросал его. — Надо туда попасть под самый прорыв, тогда по башке меньше достанется.

— И лучше голову прикрыть чем-нибудь, — я попытался поддеть серого от боли парня, но он лишь посмотрел на меня безумными глазами и захихикал:

— Док, это точно! "Броню" надо захватить. Самую паршивую! Танки пожгли, так бронетранспортеры же пока еще остались. Хапнуть один, и с комфортом домчаться. А потом своих предупредить, чтобы не прикончили, и ждать эвакуации. Попробуй минометом броню сковырнуть, как же. Это все лучше, чем голой ж. пой сверкать на холме, по которому станут лупить уроды с двух сторон.

— С двух? — я соображал с трудом, пытаясь догнать скачущие блохами мысли.

— А ты что думаешь, док, наши артиллеристы и авиация сплошь снайперы? Ха, сейчас! Не волнуйся, они еще навтыкают нам пострашнее, чем все наемники, вместе взятые… Но на "броне" мы еще не катались, это факт. Обычно тихо-тихо, как мыши. А тут — пробиться к моменту прорыва, прикрыть своих огнем и с победой домой… Шикарно мыслишь, док.

Я лишь скривился и попытался свернуться калачиком, чтобы поберечь ноющий бок. Раз парни принимают меня за гения и приписывают чужие идеи — пусть будет так. Лишь бы выбраться из этого гниющего ада. Хотя бы по частям…

* * *

Убил бы того, кто придумал марш-броски. Особенно — ночные. Когда крохотный прибор ночного видения на полусдохших батарейках больше искажает окружающий мир, чем показывает спину впереди бегущего. Когда дыхалка сдохла "еще вчера", а второе и третье дыхание исчерпаны до донышка. Когда ноги переставляешь уже механически, хлюпая болотной жижей, и двигаешься даже не на остатках злости или упрямства, а уже по привычке, вбитой долгими тренировками. Привычка выживать, привычка бежать, хрипя в затылок мутной тени перед тобой. Вперед, навстречу неизвестности. И шкурно радуясь, что по спине колотит лишь пустой рюкзак с остатками инструментов и еле живым хирургическим диагностом, а парням приходится тащить на себе оружие и раненных. Я бы так не смог… Смог… Не смог…

Тройка разведчиков выдвинулась перед нами и подготовила позиции для лежки. Когда мы доковыляли до опаленных огнем кустов, наши "глаза и уши" уже вовсю высматривали подходящий транспорт. А еще через несколько минут ротный закрыл глаза умершему связисту и тихо скомандовал:

— Выдвигаемся, мужики. Время поджимает, через полчаса артподготовка. Если не успеем — свои же на подходах к точке накроют. Позывные мы получили, остальное — как повезет. Пошли…

* * *

Мы "на зубах" продрались к намеченному бронетранспортеру, потеряв разведку и остатки четвертого взвода. Не знаю, сколько наемников положил Самсон, израсходовавший остатки боеприпасов к пулемету, но в залитое чужой кровью бронированное нутро мы забились практически "голые", с пустыми магазинами. Туда же, до кучи, влепили осколочную гранату из подствольника, напутствовав нас в добрый путь. И до точки прорыва я лишь успевал штопать ребят, подпрыгивая на ухабах и матерясь при каждом ударе в керамические плитки активной защиты захваченного драндулета. Уже на простреливаемом со всех сторон холме, ротный с Самсоном выволок из дымящейся железки контуженых бойцов и свалил в ближайшей воронке. Чуть позже здесь же пристроили Тибура, сунув ему в руки снятый с бронетранспортера пулемет. Само транспортное средство служило отличной мишенью для озверевших от артналета наемников. И пока они практиковались в уничтожении пустой жестянки, мы закапывались в землю и молились на обещанную группу прорыва. Вокруг собрались жалкие остатки десанта, что сумели к часу "Х" прорваться в указанную точку, скупым огнем огрызаясь на наседавших врагов. Те бравые парни со стальными яй. ми, кто умирал в джунглях долгий месяц, чтобы выиграть время регулярным частям на передислокацию и создание огневого мешка. Кто дожил до этой минуты, чтобы под шквальным минометным обстрелом и пулеметным огнем ждать своих, кто должен был прийти. И кто умирал, не дождавшись буквально несколько секунд. Сводная бригада войск специального назначения и усиленная десантно-штурмовая группа. "Мусор" из проблемных кварталов.

Прошедшие на высоте штурмовики вывалили тонны взрывчатки по периметру холма, заставив наемников отступить и чуть ослабить огонь. Воспользовавшись этой заминкой, на наши головы свалились транспортники, на откинутых рампах которых стояли безбашенные сержанты, подгоняя нас криками:

— Бегом, бегом, уроды! Пока не сбили всех, бегом!

Первая строчка разрывов мин прошла с недолетом, лишь окатив нас комьями земли и жаром сгоревшей взрывчатки. Я волок хрипящего Тибура, поймавшего где-то шальной осколок, а за мной топал Самсон, взваливший на себя потерявшего сознание капитана. И уже когда я вскочил на гремящий под сапогами металл, вторая серия разрывов догнала нас. В многострадальный левый бок сильно ударило, и меня просто забросило внутрь вместе с залитым кровью разведчиком, приложив головой о стальной борт. Сползая по стенке вниз, я ощущал, как заваливается на бок окружающий меня мир, но почему-то было все равно. Мы вырвались, как сумели. Вырвались, забрав на борт всех увечных и небоеспособных. А дальше пусть болит голова у "летунов", как нам убраться из этого ада. Пусть болит голова у них, а я полежу. Пусть болит. Пусть…

14. Жестяные солдатики

Ненавижу капельницу. Висит мутная кишка у тебя перед глазами, и из нее садистки ме-е-е-едленно капает жидкость. Шлеп-шлеп, минута прочь, шлеп-шлеп, можно звать сестру и проситься на "утку". Удивительно, как постельный режим сближает бывшего доктора с пациентами. Начинаешь понимать, за что тебя ненавидели, а за что готовы были расцеловать. Например, за бесконечные капельницы и перевязки я готов удавить кого-нибудь, или удавиться сам. А с милым пастором, который заходит вечером с коробкой кексов поиграть в шахматы — мы отлично ладим и даже не ругаемся, когда он пытается обсуждать политику.

Но в целом с политикой сложно. Первым делом, что я услышал от молоденькой медсестрички, когда пришел в себя в палате, было:

— Господин лейтенант, а вы действительно из спецназа, кто воевал в Либертаде?

— Да, — просипел я, пытаясь осознать, где нахожусь, и что со мной происходит.

— Но как можно было убивать мирное население, которое выбрало демократическое правительство?! — возмутилось воздушное создание, бодро ворочая мое деревянное тело на каталке. — Почему вы поехали туда? Ведь набирали лишь добровольцев!

— Не знаю, — только и смог пробормотать в ответ, щуря глаза от яркого света. — Я не силен в политике.

— Это прописные истины, известные ребенку! — отвергло мой беспомощный лепет подросшее политически грамотное поколение и припечатало напоследок: — Мясник!

Так я узнал, что, потерпев поражение на военном фронте, представители корпораций профинансировали разномастную оппозицию, и теперь старательно вытирали ноги о хунту в расплодившихся газетах, электронных системах развлечений и среди вечно недовольного окружающим миром студенчества. И пока генералы закрывали один вонючий газетный листок, десять новых издевались над их неуклюжестью и топорными методами работы. Недофинансированная за этот год полиция лишь изображала видимость работы, предоставив возможность воякам самостоятельно разгребать свое и чужое дерьмо. А нам, доставленным кусками в материковые госпитали, предстояло в полной мере услышать про себя, и про войну, в которой мы участвовали.

Хотя, к чести начальницы хирургического отделения, она быстро сообразила, как погасить начавшиеся конфликты на подведомственной территории. И когда озверевший от насмешек Самсон вышвырнул прочь ассистента, пробив его телом стекло операционной, меня выдернули из ожогового бокса и продиктовали приказ:

— Господин Убер, мы с вами коллеги. И вы единственный из офицеров, кто хотя бы может передвигаться по отделению в кресле-каталке. Остальные люди в погонах по большей части в реанимационных палатах под препаратами. И если вы не наведете порядок среди рядовых, которых доставили на излечение, я их просто вышвырну на улицу подыхать. Потому что мне персонал госпиталя важнее, чем спятившие от крови убийцы. Лучше потерять лицензию на работу в этом городе, чем хоронить молодых глупых девчонок или мальчишек.

— Значит, вас тоже коснулась война, — усмехнулся я, придерживая рукой левый бок, который после завершения действия "блокады" немилосердно грызла боль. — Пусть через нас, но все равно… Соберите свободный медперсонал в ординаторской, или в столовой, куда все поместятся. Я хочу сказать им пару слов. Потом займусь сослуживцами.

Когда меня вкатили в комнату, я оглядел толпу в белых и голубых халатах и похлопал ладонью по ручке коляски, призывая к тишине. Но народ бурно обсуждал недавний инцидент с полетом сквозь стекло, и не обратил никакого внимания на шкуродера-инвалида, бледным скелетом глядевшего на элиту хирургического отделения. Тогда я подцепил стоявший рядом костыль и хорошенько шарахнул им плашмя по ближайшему столу раз. И еще один, и еще. Добившись испуганной тишины, аккуратно вернул железку на место и заговорил, тихо и без эмоций, которые выгорели во мне уже несколько месяцев назад:

— Господа. Как человек, не следивший уже с полгода за новостями, я не разбираюсь в политических событиях, повлиявших на вас и ваше отношение к поступившим раненным. Но хочу вас предупредить, что для меня и вашего руководства в первую очередь важны принципы "не навреди" и "спаси любой ценой". Мы — медицинский персонал. Наши домашние проблемы, наши личные отношения и пристрастия должны оставаться за пределами госпиталя. Так велит данная присяга и контракт, который мы подписали. И если кому-то слишком трудно держать себя в рамках, пусть пишет заявление и уходит. А я найду, кого порекомендовать завотделением на свободную вакансию… С этим понятно?

— А не слишком ли вы много на себя берете, господин…

— Господин Убер. Макс Убер. Младший лейтенант медицинской службы войск специального назначения. И как врач, я могу написать официальный рапорт в министерство здравоохранения, где дам придурку с излишне длинным языком краткую характеристику. Из двух слов: "профессионально непригоден". И поверьте, вас вышибут из профессии раз и навсегда. И работу вы сможете найти лишь где-нибудь в трущобах, где берут на работу без диплома. С этим понятно?

Народ замолчал, потом кто-то пискнул из задних рядов:

— Но это бесчестно!

— Бесчестно плевать в лицо больным, которые повально с военными психозами и неадекватны. Это лишь говорит о вашей неспособности анализировать простейшие симптомы заболеваний и оказывать необходимую медицинскую помощь. И я бы радовался, что ваш ассистент так легко отделался. Потому что при наличии оружия его бы пристрелили, как бездомную собаку… И постарайтесь не забывать, что даже без автоматов и пулеметов большая часть из попавших в госпиталь до сих пор несет в своих телах оборудование военного предназначения. И способны применить его, защищая свою жизнь и честь армии, как они ее понимают… Поэтому я настоятельно рекомендую заткнуться и следить за своим поведением. А поведением солдат и офицеров я займусь лично…

На этой бравурной ноте я закончил общение с медперсоналом и поехал по палатам, вправлять мозги бравым парням, которых доставили несортированной грудой на "большую землю".

* * *

Через неделю жизнь почти наладилась. Больные и медики сохраняли по большей части вооруженный нейтралитет. Одни терпели болезненные процедуры и мечтали о скорейшем выздоровлении, другие молча выполняли свой долг и жарко обсуждали в закрытых кабинетах новости или сплетни, в огромном количестве бродившие по госпиталю. Я же болтался между состоянием "почти покойник" и "годен к очередной операции". Измотанный марш-бросками по джунглям организм забастовал, а молодой врач аккуратно вычеркнул мои рекомендации по лечению, и начал свои манипуляции, которые прямым ходом загнали меня сначала в палату интенсивной терапии, а потом должны были отправить в морг. На мое счастье завотделению я был нужен живым, поэтому мисс Шелара вышибла экспериментатора помогать более грамотным коллегам, а сама занялась моим здоровьем лично, гарантировав мое присутствие больше на этом свете, чем на ином.

Когда я смог принимать гостей сидя в кровати, ко мне наведались Самсон в гипсовой повязке и хромающий на костылях Тибур. Капитана Кокрелла должны были перевести в мою палату через сутки, после очередной операции. Приятели продемонстрировали, как они бодро идут на поправку и поехидничали на тему очередного отказа повысить меня в звании.

— Эх, док, говорил же тебе ротный, не надо было злить адмирала! Его рапорт до сих пор твое личное дело портит! После того пинка, что нам дали на островах, тебе прямая дорога была в капитаны, а то и в майоры. А так ведь и останешься лейтенантом, с нами в грязи ковыряться.

— Останусь, — благодушно согласился я, разглядывая парней, изображавших из себя бравых вояк на потеху публике. — Куда я денусь от вас. Теперь до конца этого бардака вместе в одном г. не ковыряться… Кстати, Тибур, я вижу, тебя неплохо залатали, ноги уже не подволакиваешь. А Саму я докалибрую, как сам оклемаюсь, к нему тремор в правую руку снова вернулся. Но это дело поправимое. Главное, вы гражданских больше не обижайте. Надеюсь, через месяц уже и закадрите кого-нибудь.

— Этих психопаток? Шутишь, док! У них одно слово в наш адрес: трупоеды!

— Глупости это, — я поправил подушку и устало усмехнулся. — Посмотрят, что вы тоже люди, хоть и со своими тараканами в голове, и привыкнут. А дальше видно будет. По моему опыту, вся эта политическая шелуха осыпается быстро, а дальше от человека зависит, как он с другими отношения выстраивает. Вы не представляете, как у меня в отделении ганга-братва оттягивалась, когда их на ноги ставил. Цветы-конферы, любовь и прочие радости…

— Серьезно, док? — Тибур почесал отрастающую щетку волос на голове и довольно улыбнулся: — Верю… А сестрички тут какие симпатичные…

* * *

Поздно вечером я сидел в узком кресле, а госпожа Шелара проверяла, как поживают мои восстановленные ребра. Я уже ковылял по отделению, опираясь на трость, мигрируя из одного бокса в другой. Несколько бывших "тяжелых" принципиально требовали, чтобы я присутствовал при ковырянии в их телах. Фраза "пусть док проконтролирует, он свой" — стала моим проклятием. Но я честно присутствовал при операциях, перевязках и любых мало-мальски серьезных манипуляциях, тихо иногда подсказывая хирургам, что и как можно сделать. Кто-то лишь кривился в мою сторону, но многие прислушивались. Все же опыт по восстановлению истерзанных войной тел у меня был приличным, да и военные импланты я знал куда лучше этих молодых парней со скальпелями в руках.

— Вы практически здоровы, господин Убер, — завотделением положила инструментарий в бокс для обработки и устало откинулась на спинку кресла. — Да, организм истощен, надо проходить восстановительную терапию, но повреждения мы залечили, теперь лишь покой и хорошее питание. Через месяц — на первичную медкомиссию, и она уже будет решать, стоит ли вас отправить домой, или оставить в войсках.

— Спасибо, — отозвался я, натягивая больничную пижаму.

— Извините, что лезу с вопросами, — осторожно спросила женщина с мелкой сеткой морщин вокруг усталых глаз. — Я полистала сопроводительные документы… Ведь вы — врач. И хороший врач. До момента, как начали работать в косметической клинике, успели побывать и в "неотложке", и на "скорой". Зачем вам это? Кровь, смерть?

Я посмотрел на темное окно, за которым начинал играть огнями ночной город и попытался ответить максимально честно, хотя бы себе:

— Не знаю… Когда меня забрали повесткой, выбора не было. Куда распределили, туда и пошел… А потом… Парни верят в меня. Они знают, что как бы ни было плохо, я постараюсь спасти их жизни. И спасаю… А если я уйду, это будет предательство. По отношению к людям, которые защищали меня ценой жизни. Кто верил мне и считает своим… Наверное, я больше всего на свете сейчас боюсь, что, проходя мимо ребят, увижу их презрение к дезертиру. Потому что они будут идти до конца, чтобы не случилось. И не поймут, если я брошу людей, которые нуждаются во мне…

— Но это не ваша война, — возразила мне мудрая женщина, повидавшая в жизни намного больше неприятностей, чем я мог бы себе представить.

— Это наша общая война, — услышала она мой ответ. — Всех и каждого. Кто-то убивает в джунглях других людей, провинившихся или цветом кожи, или названием компании, выплачивающей зарплату. А потом другие люди потом пытаются вправить мозги мальчишкам, спятившим от вседозволенности и развращенным простым решением любых вопросов. Эта отрава коснется всех на планете, если уже не коснулась. И как это остановить — я не знаю… И лишь пытаюсь выполнить свой долг, спасая жизни людей, с которыми меня свела присяга… Людей, которых газеты изображают тупоголовыми болванчиками, стреляющими налево и направо. Жестяными солдатиками, которых так легко сломать, уронив со стола на пол… Похоже, я доктор-самоделкин, который старается превратить жестяных солдатиков обратно в людей. Потому что мы вернемся домой, рано или поздно. И я хочу, чтобы вернулись Тибур и Самсон, ганга-братья и веселые латино, а не жестяные фигурки, променявшие душу на право нести смерть… Я очень это хочу…

* * *

Последний раз смерть укусила нас уже напоследок, когда большая часть пациентов перевелась в общие палаты. Стабильно "тяжелый" пожилой арт-наводчик из десанта, балагур-здоровяк, ушел тихо под утро. Его привезли еле живого вместе с остальными, лечили все время, но так и не смогли стабилизировать. Во время рейда мужик получил две очереди в живот, задавил сепсис убойными дозами препаратов и дотянул до эвакуации просто каким-то чудом. Но потом отказали почки и печень, их перезапускали несколько раз, но все без толку. Прооперированный на несколько раз кишечник постоянно расползался, шунты забивались сгустками отторгнутых тканей, и в конце-концов сердце просто остановилось. После часа реанимационных мероприятий врачи были вынуждены констатировать необратимые изменения в мозге и отключить аппаратуру.

Проводить погибшего среди домашних стен собрались все, кого опалило войной. Молча мы стояли рядом с печью крематория и смотрели, как пляшет жаркий огонь в крошечном окошке, пожирая друга и товарища. Мы потеряли очередную частичку души, получив лишь пустоту взамен. И молились за десантника, который шагнул на другую сторону, вслед за сотнями других. Пусть земля тебе будет пухом, а ветер подарит твоему пеплу веселую песню, брат. Мы не забудем тебя…

* * *

Я стоял у приоткрытого окна и дышал влажным воздухом, слушая дождливую капель на улице. Завтра меня ждала медицинская комиссия. Половину из ребят уже перебросили обратно на базу резерва, проходить курс реабилитационной подготовки перед возвращением в строевые части. В госпитале остались лишь по большей части комиссованные и вновь прибывшие раненные, вывезенные из зоны боев. Моя же судьба решалась завтра утром.

Но я думал не об этом. Мне показалось, что большая часть людей в халатах, столкнувшихся с нами, чуть-чуть изменили свое мнение о происходящем. И хотя бы перестали развешивать надуманные политологами ярлыки. По крайней мере, группу молодежных активистов-агитаторов просто выставили за порог госпиталя, когда они сунулись сюда с ворохом глянцевой макулатуры. Желанные гости полгода тому назад, сегодня лишь бессильно матерились за оградой, щедро умытые налетевшей грозой.

Похоже, мы сможем вернуться домой, где нас не только будут проклинать, но и попытаются понять. Не все, но хотя бы кто-нибудь… Оказывается, у жестяных солдатиков тоже бывают лица. И с нами можно разговаривать. Если чуть-чуть присмотреться. Чуть-чуть, самую малость. Заглянуть в души плоских металлических героев, выстроенных на столе.

А если скосить глаза вправо, то в самом конце бесконечной колонны можно увидеть долговязую фигурку с косо раскрашенным ранцем и блеклым красным крестом на облупившейся краске. Это я — младший лейтенант четвертой роты сводной бригады войск специального назначения. Макс Убер, жестяной солдатик на чужой войне.

15. Минус сто

На мою переаттестацию собралась огромная толпа. Груда тыловых чиновников в погонах горели желанием полюбоваться "клоуном", который не только вернулся живым из мясорубки на архипелаге, но и вновь просился обратно. При этом не смог сдать ни один из нормативных тестов и провалил собеседование на профпригодность. Такое шоу показывают редко, поэтому центральный зал штаба бригады спецназа был забит под завязку. И главную роль в представлении отдали мне.

Я устроился на скрипучем стуле и с интересом слушал бубнящий голос секретаря, зачитывавшего мое лично дело. Из вороха канцеляризмов периодически вываливалось:

— Поощрял неуставные отношения… Проявил неуважение к старшему по званию… Неадекватен во время боевых действий… Утеряно имущества на сумму…

Зал тихо гудел, сопровождая почти каждую фразу ехидными шипящими комментариями. Но я ждал главного: когда в бой вступит главная артиллерия. Генерал и его замы умчались в боевые части, которые переукомплектовывали по четвертому разу за полгода. На базе резерва остались лишь мелкие пешки, рангом не выше полковника, купившие правдами и неправдами бронь. Как любили говорить мои сослуживцы: "Главные уроды и плесень сейчас обитают за пределами подлета гаубичного снаряда. Загляни в тыл — и увидишь реальную армию во всей ее красе". Правда, с приходом хунты ряды зажравшихся тыловиков чуть-чуть почистили, но оставшийся балласт до сих пор считал, что именно они решают, кому и как надо служить и умирать.

Наконец, утомившись бухтением секретаря, председатель аттестационной комиссии встал, выложив круглое брюхо на покрытую зеленым сукном столешницу, и требовательно побарабанил наманикюренными пальцами по хрустальному стакану:

— Спасибо, господин капитан, мы услышали достаточно. И как написано в заключение медицинской комиссии, младший лейтенант не адекватен. Он не выполняет приказы, нарушает субординацию и позорит звание офицера! Поэтому я предлагаю…

— Что вы сказали про честь офицера? — поинтересовался я, медленно встав. — Можно еще раз, я не расслышал.

— Вы. Позорите. Честь. Офицера. Войск. Специального назначения! — радостно продекламировал полковник, гордо выпятив брюхо вперед. Я, как мог, изобразил строевой шаг, подойдя к столу, и от души врезал в зубы этому уроду. Жаль, кастет у Самсона забыл одолжить. Но и так получилось неплохо. Этот "пончик" сковырнулся, будто ему бейсбольной битой по башке дали.

В зале стало тихо-тихо, будто каждому из присутствующих сунули лом в задницу, и теперь народ переваривал новые для себя ощущения. Я же аккуратно достал из кармана сложенный листок бумаги, развернул его и прочел, смакуя каждое слово:

— За проявленное мужество и спасение жизни подчиненных во время боевых действий младшему лейтенанту Максу Уберу присвоить внеочередное звание старшего лейтенанта. Назначить командиром медицинской команды номер шесть и отправить в зону дислокации сводной бригады войск специального назначения на Либертад. Подпись: генерал Штадт. Дата…

Аккуратно положив листок перед секретарем благородного собрания, я повернулся к выпученным глазам тыловых крыс и тихо и вежливо спросил:

— Кто еще хочет мне рассказать про честь офицера спецназа? Мне, защищавшему эту честь и заплатившему кровью за право носить погоны? Нет таких? И хорошо… Когда эта гнида прочухается, посоветуйте ему написать рапорт генералу. Можно и не один, а несколько. Не поверите, в джунглях постоянно не хватает хорошей бумаги в нужниках…

Честно говоря, я совершенно не боялся и наслаждался крошечным спектаклем, который устроил. Еще три дня тому назад, перед вылетом в части, самый главный убивец бригады вызвал меня к себе и задал только один вопрос:

— Убер, какого черта ты болтаешься у меня под ногами? Если врачи тебя комиссовали, проваливай на гражданку. Если же ты здоров, то почему до сих пор здесь?

— Господин генерал, — начал я издалека. — По медицинским показателям я в норме. Но по меркам моего ротного не смогу бегать с полной выкладкой еще месяц или два. Боюсь, я стану обузой парням, если меня забросить туда немедленно. Да и ваши штабисты упорно тычут меня рожей в секундомер, когда по утрам пыхтят следом на спортгородке.

— Можешь дать штабистам в рыло, — отрезал Штадт. — Я разрешаю.

— Без дураков? — не поверил я своему счастью.

— Лейтенант… Если я сказал можно — значит можно!.. Только без трупов. За трупы с нас спросят. А про беготню — бригада выкуривает остатки наемников с вулканического массива. Осталась там какая-то паршивая сборная дивизия, и зарылись как кроты по норам. Поэтому вместо беготни приходится копать и взрывать. И раненных у меня до черта… Если готов поддержать ребят, то в воскресенье туда уходит борт с пополнением, вылетай с ними.

— А приказ?

Так я стал обладателем волшебной бумаги, с удовольствием воспользовался индульгенцией на мордобой, и чуть позже массировал свою худосочную задницу на гремящих железных лавках транспортника, битком забитого бритыми налысо новобранцами. Я даже сумел подружиться с сержантом, который по ошибке решил на меня наорать за неопрятный внешний вид и мешковатый комбинезон без погон. Достав из кармана мутно-зеленые звездочки, я попросил его помочь прикрутить их согласно уставу, а потом достал из набитого медикаментами мешка фляжку с коньяком, и мы неплохо провели время.

Я вернулся на проклятый богами архипелаг, чтобы превратиться из доктора в крота. Но мне было плевать. Потому что я вернулся к своим ребятам. Я вернулся домой, на войну.

* * *

— Ты придурок, док, — поприветствовал меня капитан Кокрелл, помогая выгрузить ящики с барахлом из авиетки. — Нормальные люди уже давно разбежались с этого балагана, оформив себе пенсию по инвалидности, и лишь тебя угораздило сунуться в то же самое дерьмо.

— Тоже рад тебя видеть, — усмехнулся я, подтянув к распахнутой двери деревянный ящик, звенящий плотно набитыми бутылками. — Местное пиво брать не рискнул, поэтому еще на сортировке махнулся с каптерщиками на "Будштадт" с материка. Принимай.

— Надо же! — восхитился ротный, хлопнув по загребущим рукам Самсона, который на слово "пиво" сделал молниеносную стойку. — И что послужило валютой?

— Расписал на бумаге, какой КПП сколько и чего берет, когда пропускает на базу из самоволки. Надеюсь, хотя бы в одном из пунктов я не соврал. Когда предупредил, что комендант базы каждого пойманного свежует лично и отправляет в бессрочные городские патрули.

— На периметр в городе теперь военную полицию поставили, так что твои фантазии и близко с реальностью не пересекаются.

— Зато пивом разжился, — я выгреб последний мешок и выпрямился рядом с черной дырой посреди утоптанной площадки. — Рассказывайте, что тут у вас и как?

Вновь набитая новобранцами под завязку, четвертая рота играла в подземные войны в лабиринте ходов и каверн, изрезавших стены давно потухшего вулкана. Выбитые из джунглей жалкие остатки наемников вместе с ополченцами окопались здесь, превратившись в крайне опасных кротов, стрелявших из любой щели и минировавших любые тропы. По доброй традиции наши ребята перед вылетом снова наведались в криминальные районы, к родственникам и друзьям. И теперь опутали все подходы к своим позициям разнообразным датчикам. А на крошечный автономный буровой агрегат размером с бейсбольный мяч просто молились. С его помощью уже несколько раз пробивали неожиданные дыры к "соседям" и поджаривали их напалмом.

Но в целом ситуация приближалась к патовой: необстрелянные ребята гибли, подрываясь на растяжках или словив пулю в темных коридорах, а наемники не собирались сдаваться. Обе стороны закапывались все глубже, плодя трупы и почти не показываясь на поверхность.

— Извини, док, но сверху сидеть тебе смысла нет. Мы раненых до поверхности просто дотащить не успеваем. Пока по лабиринту доковыляешь, по лестницам и щелям протиснешься — время уходит. Там, на отметке минус сто, оборудовано небольшое лежбище. Аккумуляторы стоят, линию от дизеля сверху протащили. Устроишься с комфортом. И под тобой несколько постов будет, неожиданно не подкопаются. Поэтому показывай, что на склад, а что для работы, и пошли…

Так на одного крота в роте стало больше.

* * *

Неделя в конце октября выдалась тяжелая. Вышестоящее начальство требовало срочных результатов, проливные дожди затопили часть коридоров, и вечная сырость превратилась в вездесущую хлюпающую грязь. Одновременно с этим часть слабо укрепленных штолен просела, открыв новые проходы, и на стыке двух противоборствующих миров разгорелись ожесточенные схватки. Тяжелое вооружение помогало мало, важнее были реакция и выучка бойцов, а так же датчики диагностики, ловившие наличие живых существ поблизости. Пока мы дрались с выставленными патрулями повстанцев, молодые спецназовцы громили их в хвост и гриву. Но как только продвинулись глубже и сцепились с наемниками, картина изменилась. Теперь мне каждый час тащили орущих от боли пацанов, получивших пулю или удар тесаком. Но этим еще повезло. Сколько их осталось там, во тьме коридоров, не успевших перед смертью даже понять, что происходит вокруг.

И лишь когда "старикам" удалось пробиться к центральным пустотам, где засел противник, барабанные гранатометы решили исход затянувшегося противостояния. Мы просто обрушили многократными взрывами твердые породы на головы загнанных в угол "ср. х крыс". Потом подорвали все ответвления, которые смогли обнаружить, и медленно выползли на поверхность. Оставшийся месяц относительно сухого сезона вновь пополненная рота лишь выковыривала редких одиночек, сумевших выбраться из разрушенного лабиринта в джунгли.

Обратно под землю нас загнали не минометные обстрелы, а промозглая погода, затянувшая небо серыми тучами и долбившая по бритым затылкам тяжелыми каплями. Электроэнергию можно было уже не экономить, и самодельные калориферы создавали терпимые условия на сотой отметке, где мы и проводили большую часть времени. Наверх поднимались только для того, чтобы смыть наслоения грязи и получить очередные ящики с продуктами. Как невесело шутили парни: "Нас ждет лучшая новогодняя елка, изготовленная из пальмы и увешенная шахтерскими фонариками".

* * *

Я сидел на забитом мусором ящике и зеленкой раскрашивал очередную гранатометную гильзу. Целая вереница щербатых мордашек уже красовалась на ее товарках, выстроенных рядом. Тибур гвоздиком пробивал дырки и ловко мастерил петли из лески. Закрепить узелок на огне свечи — и можно вешать новую "игрушку" на облезлый куст в углу пещеры, заменивший нам и елку, и домашнее растение. Самсон в очередной раз ковырялся в любимом пулемете, добывая из его потрохов крохотные кусочки глины. Каждый поход по узким коридорам требовал потом разборки-сборки оружия и чистки капризных механизмов. Счастье еще, что постоянная влага и грязь не испортили окончательно металлизированные импланты в телах спецназовцев, хотя калибровать их приходилось в несколько раз чаще, чем на поверхности.

Обтопав сапоги на несуществующем пороге, внутрь ввалился ротный, прижимая к груди безразмерный бумажный кулек, пахнувший на нас давно забытыми запахами фруктов.

— Все, парни, отмучались. Только что "летуны" приволокли кучу барахла и почту из бригады. Завтра сгребаемся и через сутки — на запасную базу у границы карантинной зоны. Местных обормотов там полно, кто еще недавно партизанил против нас. Но в целом заваруха заканчивается. Будем ходить в патрули и жить как белые люди в занятой деревне: каждый день сон на свежем воздухе и водные процедуры.

Я подозрительно покосился на капитана, не прерывая художественные извращения. Жизнь под землей перекосила психику большинства из сослуживцев, и в моду вошли дурные и злые розыгрыши. Одному шутнику даже проломили голову по итогам выяснения отношений. Мало ли, вдруг и Кокрелла переклинило? Но командир аккуратно разгрузил подарки, потом полюбовался на пахучее богатство и довольно вздохнул:

— Надо будет "елочку" не забыть. Поставим в хижине, пусть солнышку порадуется.

Закончив очередную оскаленную рожу, я решил поинтересоваться нашим будущем:

— Кэп, ты у нас человек жизнью битый, не первый сезон авральный заканчиваешь. Что потом?

— Патрулирование, что еще, — не понял меня капитан.

Но я был упрям, и еще раз задал вопрос, более внятно обозначив свою мысль:

— Нет, я говорю — когда авантюра закончится? Посмотри — из всех частей, участвовавших в свалке, лишь спецназ гоняют без перерыва. Мы — как палочка-выручалочка, не смотря на потери. Основные части лишь матерятся, что их посмели перебросить с материка в какую-то дыру и заставили отработать жалование. Чудо еще, что выполняют приказы. А мы — и в патрулях, и на зачистке, и в десантах. Проще посчитать, чем не занимались… Вот и интересно, что судьба подбросит на закуску. С учетом твоего опыта.

Ротный почистил пузатый апельсин и поделился с Тибуром, который большую часть угощения тут же выделил Самсону. В мрачной тишине Кокрелл тихо ответил, аккуратно не повышая голос, чтобы не слышали за пределами пещеры:

— А дальше будет невесело, док. Потому что ты сам подметил главную черту этой войны: опора командования лишь на крошечную долю армии. На тех, кто не предаст. Остальные — давно превратились в балласт. И когда станет совсем плохо, нас бросят на защиту хунты. Потому что бывшим полковникам просто не на кого опереться.

— И мы?

— И мы пойдем. Потому что по другому не умеем. Как шли под землю и в ядовитые джунгли. Выполнять приказ и следовать данной присяге… Как было на многих других планетах уже сотни раз.

— Замкнутый круг? — спросил я, поставив последнего "бойца" в ряд разрисованных железных болванчиков. — Снова и снова?

— Можно и так сказать. Просто у нас выбор простой: или сдохнуть с голода в нищих кварталах, или прорваться сквозь очередную войну и вернуться домой с деньгами и связями. У бедняков из пригородов вариантов немного.

— Но ведь когда хунту скинут, спишут в расход и тех, кто ее будет защищать до последнего патрона. И ты пойдешь этот путь до конца все равно?

— Я пойду. И парни, скорее всего. Но только рано ты нас хоронишь, док. Как там хунта будет поживать, еще вилами на воде написано. А то, что мы дадим прокашляться кому угодно — это я обещаю. Потому как по другому не умею. Поэтому и пацанов снова поднатаскаю, и Новый год встречу без проблем. Потом посмотрим, как карта ляжет.

Набрав полные ладони "игрушек", я стал помогать украшать корявые колючие ветки. Действительно, что думать о далеком и туманном будущем, когда ждут насущные проблемы. Будет ли продолжение войны, или мы досидим до очередных липовых перевыборов местной сласти и вернемся домой — какая разница? Главное, мы выжили даже здесь, в глиняных норах. А уж наверху, под солнышком, сумеем наподдать кому угодно. Потому что по другому не умеем. Мы — элита элит, завербованные в нищих кварталах бритые затылки. Люди, для которых выживать в любых условиях так же естественно, как дышать. "Проклятое отребье", как нас называют твердолобые в модных галстуках и дорогих костюмах…

Похоже, я все же спятил на отметке "минус сто". Ведь именно тогда я сделал свой окончательный выбор и сказал себе — с кем пойду до конца. Драный долговязый крот, слопавший свою долю фруктов и щедро поделившийся остатками коньяка из неприкосновенных запасов. Старина док…

16. Свой-чужой

В январе на островах наступило затишье. Сезон дождей угомонился, оставив после себя редкую облачность. Солнышко уже не жарило в полную силу, и мы вполне комфортно обитали в оккупированной деревне. Предусмотрительный капитан выселил жалкие остатки населения на пять миль южнее, забросив туда же несколько бочек с соляркой и инструменты с разграбленного в городе склада. Не успели мы обосноваться в покосившихся домишках, как крестьяне уже заселяли их копии, вовсю чадившие трубами.

— Я предпочитаю делиться, — объяснил свою неожиданную щедрость ротный. — "Регуляры" месяц назад так же пост поставили. "Прислонили к стенке" все взрослое мужское население, остальных выбросили на болота. Потом оказалось, что где-то в бамбук напихали взрывчатки еще перед отъездом. Ба-бах, и пятьдесят трупов. Поэтому я лучше помогу аборигенам, дав возможность жить спокойно рядом и подкармливая, чем буду терять людей.

— Так все равно, при каждом удобном случае нам всадят нож в спину, — засомневался я, заканчивая натягивать гамак.

— Сопли развешивать не надо, — отрезал Кокрелл. — Мы на враждебной территории, друзей здесь не бывает. Просто злить партизан лишний раз не стоит, вот и все. Тогда и проживешь дольше, и спать будешь спокойнее. Полезут в атаку, или попытаются колодцы травить — я им кишки размотаю. А пока они меня не трогают лишний раз, я буду добрый и пушистый. Как "каучуковая жаба" *.

* "Каучуковая жаба" — крошечная жаба, обитающая на болотах архипелага. Крайне ядовита. Отличается мерзкой привычкой плеваться в противника.

Приняв приказ командира к исполнению, мы стали дружить с недобитым местным населением, изредка меняясь с ними на продукты и мясо, присматривая за обезлюдевшими окрестностями, и охраняя штурмовики, которые оборудовали точку дозаправки на залитом бетоном поле. Потянулись тихие дни спокойного взаимососуществования…

* * *

Поздним вечером меня разбудил мрачный Самсон. Я спросонья с удивлением стал разглядывать его крепкую фигуру, увешанную оружием с ног до головы. Внешний вид пулеметчика разительно отличался от спокойной дремы вокруг.

— Проблемы у нас, док. Пойдем, потолкуем.

— Кто-то подорвался? — спросил я, в первую очередь вспомнив бесконечные минные поля, опутавшие зону отчуждения.

— Нет. Но ничуть не лучше… Пошли, сам увидишь.

На краю деревни в свете двух прожекторов стоял худой молодой парень в драных штанах. В ночной тени рассредоточилось несколько наших бойцов, ощетинившихся стволами вдоль дороги. Не успел я подойти поближе, как меня перехватил капитан:

— Не отсвечивай пока, док. Этот без оружия, но по кустам человек десять мы засекли. И там даже пулемет замечен, не говоря о другой мелочи. Хотя парламентер пришел "пустой".

— А что хотят? — меня начало распирать любопытство. Все же тихая однотонная жизнь быстро приедается. Привыкший к адреналиновым взрывам организм требовал стрессовой подпитки.

— Тебя хотят. Говорят, баба у них вот-вот рожать будет и с проблемами. Просят тебя помочь. Обещают, что за это чужие отряды из нашего района отвадят и нападать не будут.

— Я хоть не акушер, но помочь могу.

— Да? А если шлепнут тебя на обратной дороге? Или, что еще хуже, на цепь посадят и оставят гнить где-нибудь на болотах? Будешь из-под палки на них горбатиться, дырки штопать, пока не сдохнешь.

— Вряд ли, — скептически пожал я плечами, пытаясь найти взглядом кого-нибудь из "старичков". — Доктора обычно нужны живыми и здоровыми. А на цепи медики плохо работают… Тибур! Слушай, прихвати из сарая старый бокс с мятым боком. Там по мелочи разного набрано, как раз для подобных случаев. Принеси, а я пока с парламентером поговорю.

— Зря, — зло сплюнул седовласый командир. — Грохнут, кем тебя заменить сможем? И ведь условие поставили, с. ки, что только тебя проведут, без сопровождающих. И маяка никакого приличного под руками сейчас нет.

— Не пыхти, кэп. Сам говорил — надо с соседями дружить, чтобы поменьше в нашу сторону стреляли. А маяк снять — секундное дело. Толку от него…

Подойдя к чужаку, я задал несколько вопросов, но парень лишь мотал головой и тарахтел:

— Я плохо знать! Плохо! Она болеет, мы носить ее к знахарь! Знахарь не помочь! Ты — помочь! Идти, быстро-быстро идти!

— Хорошо, сейчас пойдем. Но — ящик тащить будете на себе. Туда и обратно. Понял?

— Да, да! Мы нести, ты идти! Быстро идти, быстро!

Рядом со мной встал ротный и вцепился рукой в грязное плечо парламентера:

— Слушай сюда, папаша… Я твою рожу уже не в первый раз вижу. И в деревне ты мелькаешь, и на рынке появляешься. Поэтому отдельно тебя предупреждаю: мы люди добрые. Но если с доктором что случится, я вам второй Шашем устрою. Понимаешь, о чем говорю? Двух суток хватит?

Парень лишь молча кивнул, обнимая тяжелый ящик с красным крестом, который приволок Тибур. Я прикинул предстоящий марш по ночным джунглям и не стал брать с собой винтовку — только плечи сбивать. Помахав своим на прощание, двинулся по укатанной дороге прочь от деревни, еле различая мелькающую впереди белую рубаху. Рядом с кустами нас встретила молчаливая команда, подхватившая груз. Молодые ребята, почти мальчишки. Новое поколение, шагнувшее в джунгли взамен выбитого войной. Сформировав охранение, отряд двинулся по им одним известным тропам, помогая мне в трудных местах не свернуть шею…

* * *

С первыми лучами зари я уже сидел на жесткой циновке и проводил осмотр больной. Худенькая женщина с секущимися волосами испуганно держала за руку проводника, кусая губы. Я быстро пробежался диагностом по выпяченному животу, потом поставил маленькие датчики на грудь пациентке. Вымытыми в кипяченой воде руками пропальпировал бока, отметив увеличенную печень. Затем пошла рутина: кровь, просьба дать мне чуть-чуть мочи, осмотр приготовленного завтрака. Затем повторный анализ крови, и я пригласил хозяина потрепанной палатки выйти на улицу.

— Недолеченная пневмония и лихорадка в самом начале. Сейчас сделаем несколько уколов, потом я оставлю препараты и расскажу, как их нужно принимать. Читать умеешь?

— Умею. И читать, и считать, — неожиданно чисто ответил проводник.

— Тогда будешь следовать рекомендациям, и все закончится хорошо. Ребенка я послушал, диагностом основные параметры посмотрел. С малышом все нормально. Если не будете дальше по болотам ползать, то все пройдет без проблем. До родов вам еще полтора месяца.

Прищурившись на всходящее солнце, я быстро посчитал в уме даты и продолжил:

— На повторный курс антибиотиков у меня не хватит. Я дам названия, постарайся найти в городе. Точно знаю, что в старых районах аптеки работают, и нужные препараты там были. А когда срок подойдет, можешь снова в гости позвать. Хотя, хорошая акушерка помогла бы больше.

Уже после обеда, собираясь обратно, я предупредил гостеприимного хозяина:

— Вы на краю болот. Но если полезете дальше, можете ее растрясти. Я бы на твоем месте пока тут сидел, никуда не дергался. Дорогу я запоминать не буду, место найти не смогу. Поэтому подожди неделю-две, пока супруга окрепнет, тогда и переберетесь в более спокойную нору.

— Твой командир не заставит тебя вспомнить тропу?

— Мой командир хочет вернуться домой. Ему больше делать нечего, кроме как по джунглям бродить и остатки местных гонять. Вам к кому под кровать не загляни — автомат валяется, а бабушки-дедушки повстанцам продукты таскают по очереди. В любого можно пальцем ткнуть — попадешь в "освободительную армию". Что теперь, моему командиру, геноцид устраивать?

— Он сказал, что если с тобой что-нибудь случится, нам устроят второй Шашем. Вижу, ты не знаешь, что это такое… Это деревня на другом берегу океана. Молодые ребята решили доказать свою доблесть и отравили продукты, которыми торговали на рынке. Умерло несколько солдат. На следующее утро пришли военные и распяли живыми всех, кто был в деревне. Всех, кто не успел убежать… А потом убивали каждого, кого встречали на ближайших дорогах… Как думаешь, ваш командир может так поступить?

— Если не получит мою тушку вовремя — может.

— И при этом не будет тебя расспрашивать и не начнет искать мой отряд в джунглях?

— Нет. Война почти закончилась, люди устали убивать, даже по приказу.

Человек без имени удивленно посмотрел на меня и лишь развел руками:

— Это нельзя понять. Извините, доктор, но нормальные люди так себя не ведут. Воюют без желания и убивают ради развлечения.

Я положил отобранные препараты на циновку, закрыл ящик и пошел к выходу из палатки. Откинув полог, обернулся и посмотрел на молодого человека с глазами старика:

— Парень, а давно ты смотрелся в зеркало? Кто взял в руки оружие, теряет свою душу, продав ее духам войны. Мы одинаковы. Вы сажаете пленных на бамбуковые колья, мы сжигаем напалмом деревни. И понять, кто больше виноват, уже невозможно. Надо лишь закончить эту мясорубку, пока есть кому убрать автомат под кровать и вернуться на поля. Не знаю, кем ты был раньше: учителем, студентом в университете или чиновником в правительстве. Но твою образованность и воспитание джунгли почти сожрали. Еще чуть-чуть, и они сожрут твою семью.

— Не мы начали эту войну! — возмутился командир отряда, сжав кулаки.

— Но хоть дайте нам ее закончить и уйти… Ради всех нас…

Встав рядом с узким проходом между зарослями, я сунул полегчавший ящик ближайшему партизану и попрощался с высыпавшими на поляну низкорослыми вояками:

— Удачи, господа повстанцы. И чтобы нам не встречаться больше…

К закату я уже был дома.

* * *

Мой поход к "соседям" принес нам неожиданные послабления. В деревне мне теперь меняли продукты с существенными скидками. А когда я заикнулся про мясо, попросили заехать еще раз и пригнали отличного быка. Правда, каждую субботу теперь у рыночной площади собиралась молчаливая очередь из женщин с детьми. И стоило нашему старому грузовичку зафырчать на дороге, как мои пациенты вставали и приветливо махали руками: дядя доктор прибыл, вот удача! На пост к нам больше никто не приходил, предпочитая вопросы со здоровьем решать в деревне, не мозоля глаза разгрузками с гранатами и потертыми винтовками.

Единственный скандал, который устроил Тибур, произошел в один из больших базарных дней. Взбешенный Самсон выдернул из очереди молодого идиота, забывшего снять с пояса пистолет и тесак. Мотая парня, как тряпичную куклу, пулеметчик рычал ему что-то нецензурное. Флегматичный Тибур приволок старосту деревни и прошипел перепуганному старику, показав пальцем на притихшую толпу женщин и детей:

— Дед, вы тут расслабились без меры? Ты сам правила на доске вывешивал. За неучтенное оружие — расстрел. За поддержку партизан — расстрел. За нападение на патрули и минирование дорог — расстрел. Ты что думаешь, вы убивать будете, а мы по доброте душевной вам пулевые ранения штопать?.. Берешь болвана и пинками гонишь его в то болото, откуда он вылез. Так быстро, чтобы я закрыл глаза на секунду, открыл — и уже никого нет… А если еще раз такое повториться, то мы приедем без дока и наведем тут свой порядок. Быстро и без дураков. Понял? И сам будешь тогда малышне уколы ставить и таблетки выдавать. Если кто в живых останется…

И, получив пинок под зад, староста деревни исчез в жарком воздухе, прихватив с собой слишком расслабившегося "партизана". Больше мне на глаза в деревне повстанцы не попадались.

* * *

С моим образованным врагом я встретился через месяц. Молчаливый молодой человек подошел перед нашим отъездом на базу, поздоровался и сказал:

— Мы не нашли акушерку.

Я договорился о месте встречи, и вечером еще чуть-чуть поругался с ротным, который с большой неохотой отпустил меня на неделю.

— Знаешь, док, если тебя там пристукнут, я найду твой с…ный труп, заставлю местных колдунов оживить, и расстреляю показательно перед строем еще раз! Развели бардак на войне, просто черти-что. Будто на курорт приехали…

Капитан ворчал чисто для проформы. А ящик с новыми бинтами и системами для переливания, которым заранее расплатились "аборигены", взял с удовольствием. Правда, сам использовать не рискнул, но уже договорился махнуть его по бартеру на ночную оптику у соседей. Так я неделю провел на болотах. Где принял роды, присмотрел первые дни за новорожденным, и поддержал медикаментами маму. Мы даже пообсуждали со счастливым отцом виды на мирную жизнь, перспективы сельского хозяйства и будущий рост туризма на островах. При этом аккуратно обходили любые политические вопросы и старались не вспоминать о возможной встрече по разные стороны прицела.

Уже собираясь назад, я поинтересовался:

— А тот милый покойник, что болтается на краю лагеря. Что-то стянул? Или еще чем провинился? Очень уж радикальный способ внушения вы использовали.

— "Непримиримый", — нехотя отмахнулся командир партизан. — Приходят, предлагают нападать на блокпосты, солдат взрывать. Только зачем это нам? На побережье за каждого убитого штурмовкой отвечают, гибнут женщины и дети в первую очередь. И терять людей, когда вас выведут через месяц-два… Не вижу никакого смысла.

— Бардак, — кратко подвел я итог беседе. — Вы вешаете своих, чтобы закончить войну. Мы лечим ваших детей и пинками отправляем солдат обратно в джунгли, если кто попадется на глаза. Скоро начнем совместные базы строить.

— Может быть, — не стал спорить узкоглазый молодой человек, бережно держа на руках новорожденного сына. — Но лучше вообще не делить мир на своих и чужих. Тогда и будем жить счастливо.

Я не стал спорить с этой идеалистической мечтой. Действительно, жить мирно куда как лучше, чем каждую секунду ждать чужую пулю из кустов. Но вот получится ли когда-нибудь? Особенно в нашем свихнувшемся мире, где все давно поставлено с ног на голову. И где легче найти друзей среди врагов, чем поверить в поддержку своих, торгующих жизнями подчиненных как расходным материалом…

А предсказатель из моего знакомого получился паршивый. Нас вывели на центральную базу через три дня, а не через месяц, как он думал. Хунта собирала силы, передавая управление местной территорией очередной марионеточной власти. На материке заваривалась крутая политическая каша, и какой-то поджаренный напалмом архипелаг на другой стороне планеты уже никого не интересовал. Войска возвращались домой…

17. Медаль

— Господин старший лейтенант Убер?

В голосе вестового сквозило вполне оправданное сомнение. Мы только что выгрузили остатки нашего барахла из забитого под завязку транспортника, и даже не успели перевести дух. И после путешествий по бесконечным глиняным катакомбам больше походили на оживших грязевых истуканов, чем бойцов спецназа.

— Он самый, — сплюнул я тягучую слюну в пук травы, нагло проросший среди плит взлетно-посадочной полосы. — Что стряслось?

— Командир базы полковник Вильямс ждет вас для беседы. Немедленно.

На последнем слове вестовой споткнулся еще раз, но все же осторожно повторил:

— К сожалению, ему уже доложили, что вы прибыли, и он действительно хочет видеть вас немедленно.

Я лишь пожал плечами и нахлобучил на голову бурую от грязи панаму. Почему бы не повидать господина полковника. Тем более что напрямую я ему не подчинялся, и больших неприятностей он мне доставить не мог. Так, разве что еще раз в личном деле "потоптаться".

— Господин полковник, Макс Убер по вашему приказанию прибыл.

За безразмерным столом сидел огромных размеров мужчина с тяжелой лошадиной челюстью и колючим недобрым взглядом, глубоко запрятанным в провалах глазниц. Командир базы молча полюбовался на мой драный комбинезон, на жеваную панаму на голове и коричневые наслоения грязи на лице. Потом покосился на шикарную кожаную мебель в кабинете, перекатил дымившую сигару из одного угла рта в другой и выдохнул:

— Это теперь модно в спецназе, в таком виде приходить к начальству?

— Ну, я могу следовать уставу. Прослежу за размещением раненных, пополнением аптечек, организую баню личному составу, помоюсь сам… Наверное, к утру смогу зайти снова.

Полковник Вильямс удивленно покосился на меня, потом потыкал пальцем в планшет, хмыкнул и с холодом в голосе прокомментировал:

— Вот оно как… Взыскания, пререкания с вышестоящим начальством, рапорт с базы о рукоприкладстве… Как вас только держат в войсках, господин старший лейтенант.

— Зато у меня медицинских потерь в роте нет, — устало отмахнулся я, заскучав посреди полированного великолепия. Но хозяин кабинета сумел меня удивить.

— Согласен. Для доктора это важнее. Будь моя воля, я бы всю эту макулатуру заменил на единственный рапорт вашего ротного, где вам дана блестящая характеристика… Значит так, Убер. Мне плевать, чем вы занимаетесь у себя в подразделении, и как именно развлекаетесь во время боевых действий. Но сейчас у меня приказ доставить вас и еще десяток охламонов на авианосец, где прибывшая из метрополии комиссия наградит героев войны орденами и медалями. Учитывая существующий уровень бардака, я разрешаю вам прибыть ко мне с рапортом еще раз завтра утром. Но уже одетым и бритым согласно устава.

— Награда? — я пригладил наполовину оторванный левый погон и переспросил: — Это за что меня вдруг награждают? Обычно лишь жалобы в личное дело шьют.

— За спасение жизни командиру службы политического воспитания в зоне боевых действий.

Я не успел удержать сорвавшиеся с языка слова:

— Этому пьяному бурдюку? Так я ему лишь чирей на пятой точке убрал проездом, когда медикаменты для роты получал!

Полюбовавшись на мою ошарашенную рожу, полковник нарисовал дымящей сигарой нечто абстрактное в воздухе и закончил:

— Возможно. Но — приказу дан ход. Запрошенный орден "зарезали", но медаль вручат. Поэтому — кругом, и приводить себя в порядок. Если завтра в восемь ноль-ноль я снова увижу перед собой чучело, лично спущу шкуру и вам, господин старший лейтенант, и вашему капитану. Для поднятия тонуса. Свободны…

* * *

— Правильный полковник, — прокомментировал мой рассказ Тибур. Он уже успел помыться, сменил форму и теперь щеголял по выделенному нам ангару в новеньком камуфляже, дожевывая добытый где-то кусок кекса. — Лично на штурмовку мотался, когда тут заваруха была с высадкой наемников. "Летуны" на него молятся. Говорят, дважды огнем прикрывал эвакуационные команды, когда сбитых пилотов забирали. И уставщиной зря парней не мучает, хотя по делу дерет беспощадно.

— И как же он попал на место начбазы? — поинтересовался я, с трудом снимая с себя вставшую колом одежду.

— Прежних на повышение сунули, его временно — сюда. Если генералы замам теплое место искать не будут, так и оставят мужика на хозяйстве.

— Сожрут, — только и смог прокомментировать я, отсвечивая голым задом посреди расставленных в беспорядке кроватей. — Ладно, где у нас тут помыться можно?

— В соседнем бараке! — хором радостно ответила любимая рота, наслаждаясь происходящим.

— Где?! Так какого я тут!..

— Док, так ведь ты у нас всегда нестандартно мыслишь! — захохотал Самсон, спешно сгребая груду тряпок и удирая к выходу. — Зато тебя сестрички любят, не то, что нас, грубых и неотесанных!

Я лишь беспомощно погрозил кулаком вслед. Потом махнул рукой, как мог завернулся в старенькое полотенце и с гордым видом потопал в соседний барак, мыться. То, что там была лишь женская душевая, мои любимые бабуины умолчали. Спасибо знакомым сестричкам, которые сжалились надо мной и пропустили без очереди. Потому как два рапорта подряд о неподобающем поведении и непристойном внешнем виде старшего лейтенанта вряд ли порадовали бы господина Вильямса.

Зато в качестве мести я вечером заставил сослуживцев организовать мне "соответствие уставу", включая модные блестящие звездочки на погоны, отглаженных до хруста комбинезон и прошитый жесткими нитками камуфляжный берет, украшенный начищенной эмблемой войск специального назначения. Как-никак, но я буду лицом сводной бригады, надо не ударить в грязь лицом…

* * *

Утром господин полковник построил всех счастливчиков и проинспектировал внешний вид. Похоже, слухи о грозном нраве были оправданы, поэтому застывший по стойке "смирно" народ сиял отполированной обувью, благоухал одеколонными ароматами и готов был немедленно промаршировать на обложки глянцевых журналов. Смахнув с миловидной девушки в погонах сержанта несуществующую пылинку, Вильямс строго предупредил:

— Банкет ждет на базе. На авианосце — ни капли! Пусть комиссия надирается, ей положено. Вы — радуетесь привалившему счастью, бодро отдаете честь и назад… Убер, командование бригады там же. Специально для тебя говорю, чтобы проникся и осознал. Потому что если опять кому-нибудь в рыло зарядишь, огребешь не только ты, но и генерал Штадт. Конечно, тебе виднее, но я бы норов поумерил… Нале-е-е-ву! На погрузку шагом… Марш!

Я сидел в авиетке напротив девушки и задумчиво пытался придумать причину, по которой ее ждет награда. Ладно я, осчастливленный руководящим чирьем. Не думаю, что так "повезло" остальным. Как бы ни было, большую часть наград вручали все же за реально пролитую кровь. Если только будущий обладатель жестяного "подарка" успевал дожить до столь волнующего момента. Поэтому я попытался разглядеть войсковые эмблемы сержанта, потом присмотрелся к неестественно неподвижной левой щеке и поворошил в памяти сплетни, которыми щедро любил делиться Тибур. Улыбнувшись соседке, спросил:

— Автобат? Прорыв к третьей дивизии регуляров, когда ее заперли в пригородах?

Девушка удивилась:

— Да. А откуда вы знаете?

— Постарался вспомнить, где вас крепко потрепали. Макс, Макс Убер, — протянул я руку.

— Дженни Лэрой… Нас тогда трижды накрыли минометным огнем. Один раз наемники, и дважды свои. На второй раз я и поймала "плюху". А вас за что награждают?

— За анекдот, — вся отглаженная команда с интересом выслушала мой ответ. Когда я без имен обрисовал свой "подвиг", народ посмеялся и чуть-чуть расслабился. Кто-то вспомнил свои приключения, кто-то приплел к месту чужую перевранную байку, и к посадке на безразмерную палубу авианосца мы уже вовсю хохотали. Куда как лучше, чем трястись перед увешанной звездами высокопоставленной комиссией.

* * *

— Ногу тянем, ногу! — орал красный от натуги капитан, метаясь между нами. Переполненному важностью штабисту доверили тренировку великого события, и теперь эта гнида орала мне в ухо, подобно взлетающему истребителю: — Где ваш строевой шаг?! Где? Вы должны пройти к точке награждения так, чтобы палуба гремела! А у вас шаг, как у дохлой курицы! Позор, старший лейтенант!

Я с тоской полюбовался на лазоревое небо над головой, дождался, пока придурок ускачет к другому несчастному, и тихо прошептал соседу:

— И когда нас окончательно представят под сиятельные взоры? Через час?

— Какое-там! — уныло ответил бравый подполковник с широкой планкой наград. — Я успел выловить писаря. Говорит, что награждение в шестнадцать ровно, а сейчас еще десяти нет. Замордуют шагистикой, уроды… Хоть не приезжай.

— Когда?! — я с трудом прокашлялся и высунулся вперед: — Господин капитан! Разрешите перекур? А то ведь взмокнем, форма внешний вид потеряет!

— Какой перекур! — всполошился штабист, — мы только начали!

— Спасибо! — я состроил радостную рожу и быстро добавил: — Пять минут, мы мигом! Вот здесь в уголочке, чтобы никто не видел!

И быстро потопал под тень, отброшенную широкой платформой авиа-лифта. Пока наш краснорожий мучитель пытался что-то родить в ответ, следом потянулись и остальные награждаемые. Капитан потоптался в одиночестве, потом проверещал вслед:

— Пять минут! Только пять минут!

— Обязательно! — кивнул я в ответ. — Как только, так сразу… Давай, сердечный, тебе тоже надо горлышко промочить… А теперь, господа, кто-как, а я по делам… Дураков нет, под солнцем до четырех корячиться.

— Взгреют, — засомневался мой сосед, вытирая платком пот.

— Обязательно, — согласился я. — Но как человек с окончательно испорченным послужным списком, имею право на мелкие послабления. Хуже мне уже точно не будет, поэтому исчезаю. Если будут искать, скажите, что вызвали к командованию… Пойду, посмотрю на авианосец. А то стыдно даже, сколько на островах болтаюсь, а все наведаться недосуг. Кто со мной?

Видимо, у госпожи сержанта кроме поврежденного лица столь же сильно пострадало и личное дело. Потому что лишь она беспечно согласилась удрать с растянутой по времени экзекуции и составила мне компанию. Остальные остались обреченно смолить вонючие сигареты. А мы ушли…

* * *

Через три часа мы успели побывать почти во всех закоулках, куда можно было сунуть нос без сопровождающих. Даже пообедали, попав в столовую летного состава. И лишь рядом с оружейной палубой попались на глаза слишком бдительному начальнику БЧ[10], который не поленился узнать, что это двое посторонних делают в его владениях.

— Разыскиваем командира сводной бригады войск специального назначения генерала Штадта! — браво отрапортовал я. — Но вот заблудились немного. Может, надо было там налево повернуть, а мы пошли направо…

— Генерала? Видел его. Буквально пять минут тому назад, — недобро усмехнулся офицер. — Я вас провожу. Господин генерал сейчас рядом, проводит инспекцию оборудования перед погрузкой.

Мы бодро прошагали вереницей длинных коридоров и оказались на длинной палубе, заставленной ящиками. Пока впереди маячила форменная синяя рубашка нашего проводника, я постарался приободрить свою попутчицу, которая сильно погрустнела и семенила сзади, спрятавшись за моей худой спиной:

— Не тушуйся, Дженни, у нас в бригаде генерал правильный. В штабе козлы по большей части, но сам генерал — нормальный мужик. Кстати, вот и он…

Без лишней показухи я промаршировал оставшиеся несколько метров и бодро отрапортовал:

— Господин командующий сводной бригадой! Разрешите доложить! Ваш приказ о защите чести и достоинства звания офицера выполнен! Готов продолжить несение службы!

Усталый и мрачный мужчина оторвался на секунду от вороха бумаг и покосился на меня:

— А, Убер. Все никак не остепенишься… Знаю я про тебя, кучу г…на после твоих развлечений на комиссии навалили. Что тут забыл?

— Прибыл для получения очередной и единственной награды, господин генерал.

— Награды? Это хорошо… Ладно, шагай, не до тебя сейчас.

Я же подозрительно всмотрелся в испарину на лбу командира, послушал его хриплое дыхание и оценил расфокусированный взгляд. Потом осторожно тронул правый бок Штадта, отчего он дернулся, будто получил электрический разряд.

— Как давно вы были ранены? Неделю, две назад? И почему на ногах, а не в медблоке?

— Лейтенант, какого…

Но я уже не слушал. Единственно нормальный мужик на штабных должностях спецназа еле стоял на ногах, держась явно через "не могу". Подтянув к себе бледного адъютанта генерала, я зашипел на него:

— Вы что, ошалели? Если "старший" крякнет, то не погоны полетят, головы снимут!

— А что я могу поделать?! — сердито запыхтел парень с такими же, как у меня, звездами: — Что?! Он же на месте не сидит, все лично проверить надо!

Я вытянул из-за спины Дженни и показал на погрузчик, застывший рядом со штабелем ящиков:

— Агрегат гони сюда, быстро. Поедем с комфортом, и бегом. Джамп-джамп!

И прежде чем генерал рухнул на металлическую палубу, мы погрузили его на поданную "карету" и помчались к ближайшим лифтам, следуя указаниям перепуганного проводника. Адъютант придерживал голову матерящегося командира, а я ловил плавающий пульс и орал на редких прохожих:

— С дороги, уроды, с дороги! Срочная эвакуация командного состава! Пшли вон!!!

* * *

Когда-нибудь я сделаю этого милого хирурга заикой. Потому что каждый раз, когда мы пересекаемся, я вышибаю любые признаки субординации за дверь и начинаю командовать, не взирая на должности и внутренний распорядок службы.

— Привет, давно не виделись… Реанимационный набор и растворы, быстро! Так, лейтенант, а ты скороговоркой: характер ранения, что за операция была, где делали, сколько "старшой" отлежаться успел?.. И это все?.. Понятно…

И уже спешно собравшейся хирургической бригаде:

— Диагностику на левый контактную площадку, вены ловим в темпе! Меня за ширму, мыться уже не успеваю, работать будешь ты, руки у тебя золотые… Начали, ребята, начали…

Через час генерал уже отдыхал в реанимационном боксе, постепенно приходя в сознание, и о чем-то тихо беседовал со своим помощником. Меня же разыскал взмыленный посыльный, который попытался с ходу наорать:

— Господин старший лейтенант, вы где ходите?! Награждение через час, а… Так ведь комиссия… Но награда, ее положено!.. Куда засунуть?

Я объяснил, куда именно комиссия может засунуть мою медаль, потом хорошенько накрутил ему хвост и передал миловидного сержанта с рук на руки, пообещав лично закопать всех штабистов, если кто-нибудь попытается обидеть Дженни. Сам же остался в медблоке, присмотреть за командиром. Потому как его здоровье меня волновало куда больше, чем вся груда толстозадых уродов, прибывших на авианосец для показухи…

* * *

— Знаешь, первый раз видела, чтобы цвет морды так менялся, — тихо смеялась моя попутчица, когда мы возвращались на базу. — Стоит этот боров на трибуне и верещит, что вот, как можно, и где это тебя носит, когда он здесь время теряет… Тут подают ему переносной ком, а оттуда рык на всю палубу…

— Да, я как раз рядом сидел, когда Штадт его "строил". Вовремя мы нашего "батьку" поймали. Придумал же, не отлежавшись опять гору дел взвалить на себя… Хотя, нас выводят на днях, не доглядит, и все через одно место организуют.

— Вот-вот… И это чучело на трибуне как светофор — то белый, то зеленый, то красный… Потом так твои бумаги в сторонку сдвинул и давай дальше вызывать.

Медаль мне сунули на бегу, когда спешно грузили "осчастливленных" обратно на борт авиетки, завернув в мятый приказ. Я затолкал коробку в карман и потом бросил, не глядя, на дно вещмешка. Пришлось еще пару вечеров отбиваться от наших зубоскалов, поминавших "чирейный" подвиг на разные лады.

А через два дня я сумел договориться с операционной уже на летной базе, и мы восстановили поврежденные лицевые нервы у миловидного сержанта. И искренняя улыбка Дженни Лэрой стала для меня куда как большей наградой, чем все официальные жестянки, щедрой рукой сброшенные с военного Олимпа…

18. Отпуск

— Четырнадцать! Пятнадцать! — в казарме стоял невообразимый ор. Самсон на спор глотал консервированные сосиски, мечтая побить рекорд роты. Прошлый раз он одолел двадцать пять. Легенда гласила, что один из мастер-сержантов умудрился после рейда по джунглям за раз заглотить тридцать две. Учитывая размер консервированного чудовища, я сомневался, что оголодавший спецназовец выжил после рекордной отметки. Но Самсону было скучно, и он нашел себе именно такое развлечение. Благо, охрана на продуктовых складах авиаторов была паршивая, и мы уже какой день жевали чужие деликатесы.

Неслышной тенью появившийся ротный дождался, когда на вопле "двадцать девять" наш гигант отвалится от стола, после чего объявил долгожданную весть:

— Хватит куролесить, парни, наше время пошло. Эту неделю прилизываем перышки и сводим концы по отчетности. Затем — официальный парад в честь завоеванной победы и возвращения демократических ценностей на земли Либертада. И домой, в штатное расположение бригады.

Подождав, когда радостная буря чуть-чуть уляжется, капитан добавил:

— Учитывая объем предстоящей подготовительной работы для переброски, высокое руководство вычеркнуло нас из любых списков на патрулирование и срочные хозяйственные работы. Поэтому объявляю карантин и запрещаю любые увольнительные в город. Мне надо, чтобы каждый боец отправился вместе с ротой, а не куковал на местной гауптвахте. Если кто-то облажается, лично попру взводного с его должности. Всем понятно?.. В пределах базы можете отчебучивать что угодно, провинившегося вывезут под трибунал на материк. Но городские уроды такого идиота с радостью четвертуют на месте. А я обещал вашим мамочкам вернуть любимых идиотов домой… Будете таскать ротное имущество, и помогать мне отбиваться от тыловых крыс из бухгалтерии.

Не обращая внимание на хор стонущих голосов, Кокрелл достал крошечный комочек бумаги из кармана и стал его медленно разворачивать, превращая в жеваный листок с бледными фиолетовыми буквами. Наблюдая за его манипуляциями, рота медленно затихла и стала ждать продолжение.

— Док, подгребай сюда… Вообще-то, у нас принято плясать, когда приходит хорошая новость. Но, зная твою любовь к забегам на длинные дистанции, согласен завтра утром с тобой всего-навсего пробежать марш-бросок с полной выкладкой. Чтобы ты проникся выпавшей тебе удачей. Как, согласен?

Я попытался безуспешно выхватить малопонятную мне бумагу из быстрых рук ротного, но, потерпев поражение, вынужден был согласиться. С него вполне могло статься сунуть документ куда подальше, дабы потом с интересом наблюдать, как я буду сражаться со штабистами в решении неизвестной мне проблемы.

— Тогда — держи, — щедро поделился наш седовласый командир, великодушно вручая мне предписание. — Специально для тебя распечатал. Можешь в сортире помедитировать, я тебе как раз помял ее хорошенько. Электронный приказ должен быть уже на твоем планшете… Ты — в официальном двухнедельном отпуске, старший лейтенант. Послезавтра на материк уходит борт, который вывезет нашу любимую медицину в цивилизованные места. И вернешься ты к нам уже прямиком на базу Грандлэг. Как тебе новость?

И пока меня качали, рискуя пробить мосластым телом высокий потолок ангара, я все пытался удержать в пустой голове столь неожиданное и приятное слово: "отпуск". Черт побери, оказывается, у вояк тоже иногда бывает счастье…

* * *

Мы сократили марш-бросок до легкой пробежки, во время которой капитан успел надавать мне кучу советов. Но одну важную вещь он мне повторил несколько раз, вдалбливая раз и навсегда:

— Док, пересадка будет на побережье. И пока борт будут дозаправлять и менять экипаж, тебе нужно переодеться в "гражданку" и выбраться в зону общих терминалов. Там бери билет, куда душа пожелает, и отправляйся отдыхать.

— Смысл? Я с тем же успехом могу уехать с базы.

— И получишь по голове сразу за воротами. Времена изменились. Ты думаешь, только здесь корпорации успели нагадить? По всей планете хунта еле-еле успела притушить больше двадцати локальных конфликтов. Армия испачкана в чужом дерьме по маковку. Человека в форме сейчас любят выставлять главным злодеем в любых новостях. Полиция даже не заводит дело, если кому-то в погонах пробили голову. Дело идет к тому, что где-то на верхах договорятся, потом бывших полковников сдвинут "к стенке", и все вернется на довоенные рельсы. Но море помоев, залитых в пустые головы сограждан, обратно просто так не выковыряешь. Поэтому я тебе настоятельно рекомендую: не отсвечивай своим текущим положением. Ты — милый нескладуха-парень из глубинки. Даже если поскрести тебя хорошенько ножичком, никаких спецназовских заморочек не откопаешь. Вот и отдыхай. Как обыватель.

— Думаешь, все так плохо? — я никак не мог поверить в нарисованную ротным картину. Хотя, учитывая его звериное чутье на неприятности…

— Я знаю, док. И ты мне нужен живым и здоровым из отпуска, а не инвалидом в кресле-каталке. Поэтому — на базу назад ты попадешь без проблем, а вот превратиться в вольного человека я тебе настоятельно рекомендую в нейтральном порту. А если кто будет спрашивать, где пропадал, смело ври, что комиссовался из тыловых служб. Торговцев армейским имуществом до сих пор любят — что диссиденты, что патриоты. В любой компании сойдешь за своего.

С этим добрым напутствием я и отправился отдыхать…

* * *

— Добрый день, девушка. Могу я увидеть господина Граунера?

Блондинка в статусе "чуть за тридцать" подозрительно посмотрела на мой видавший виды джинсовый костюм и попыталась отделаться от нищего посетителя в нейтральном ключе:

— К сожалению, доктор Граунер сегодня не работает. Он на службе.

— Да? Какая досада. Я думал, что из клиники меня забрали одного.

— Забрали? — по кукольному личику пробежала стайка морщинок и исчезла, оставив после себя лишь недопонимание в широко распахнутых глазах.

— Да. Прошлым летом я работал здесь вторым хирургом. И все время лелеял надежду, что моего босса не успели сцапать. Вот, мечтал повидаться.

— А… Да, да, шеф что-то такое рассказывал. Вы?..

— Макс. Для вас — просто Макс.

Я уже четыре дня болтался по материку. Успел полюбоваться на прожаренные тушки на океанических пляжах, потом заглянул с подарками в один из госпиталей, куда отправили несколько парней из роты на лечение. Посмотрел ночное шоу в Паффе и потратил часть денег на эротический массаж в припортовых клубах. Я медленно дрейфовал к своему бывшему месту работы, с удивлением отмечая, как легко мне удается врать на любой заданный встречный вопрос. Хотя большей части окружающего мира было плевать и на меня, и на любых других человекоподобных муравьев, бежавших по кишкам мегаполисов в вечном безумном ритме.

— Отдыхаете? Проездом? На сколько дней? Бронировать ли для вас машину? На каких пляжах так хорошо загорели? Хорошего дня…

И я старательно пытался потратить навалившееся свободное время, пробуя найти старых друзей и забыть о чужой войне хотя бы на две недели. Благо, друзей у меня…

Поздним вечером я все же сумел разыскать бывшего босса, и мы теперь сидели в полумраке ресторана, поднимая тосты за здоровье собеседника.

— Макс, как тебе не повезло! Но прости, я сам не знал, что все так закрутится. Меня вызвали к старой клиентке буквально вечером, а утром — уже началось. Повестки, толпы уродов в погонах на всех углах. Хватали, кого попало, лишь бы заткнуть дыры.

— Да ладно, я и не в обиде. Тем более что меня лишь поначалу пинали с базы на базу, а потом сунули в одну захолустную дыру, где я дремал все время. Зеленкой разбитый палец помазать, да клизму поставить каптерщикам, если обожрутся без меры.

— Действительно? Кто бы мог подумать… А меня все же притянули за уши, но чуть позже. Вот, даже звание сержанта заслужил. Кроме дубинок на днях шокеры выдали. Вооружили просто с ног до головы… Ходим в патрули, следим за порядком. Три дня в неделю с восьми утра до шести вечера. Так от работы отрывает, просто кошмар…

— Зато будет что вспомнить, старина. Потом приколешь сержантские нашивки рядом с медицинскими дипломами, будешь смущать военным опытом сердца пациенток…

* * *

Утром я смотрел в вереницу облаков за окном и пытался понять, что разбудило похмельного дока в такую рань. За всей этой бездарной суетой, мимолетными встречами и дежурными фразами ворочалась пустота: пустота в раз и навсегда разорванных связях, потерянных отношениях, успевших сменить пару замужеств девушках, потрепанных собутыльниках. Тот чуть циничный и легкомысленный Макс остался далеко в прошлом, в модной косметологической клинике, куда сумел пробиться после долгой и тяжелой работы в грязи и крови пригородных служб неотложной помощи. Но здесь и сейчас новый усталый мужчина смотрел на редкие капли дождя за окном и не мог понять, что он делает в городе, ставшим ему чужим. Человек без настоящих друзей и с кучей ненужного свободного времени, которое надо было как-то "убить". Человек, которому больше не хотелось навязывать отформованным под шаблон манекенам очередную расхваленную "пластику" и "эко-татуаж". Меня старого сжевала война, а новый Макс пока никак не мог родиться на свет.

Поэтому я достал бутылку, где плескалось на дне, опрокинул крошечную рюмку и пошел в дождь…

* * *

Грязная дверь скрипуче пожаловалась на жизнь, и в глаза ударил яркий свет фонарей. Ночной клуб или еще не закончил работу, или наоборот, уже зазывал новых посетителей. Не успел незваный гость пристроится на высоком табурете у стойки бара, как к нему подкатил вышибала: бритый налысо бугай в украшенной бисером кожаной жилетке:

— Эй, "мясо", что забыл? Мы закрыты.

— Да? А табличку об этом ты себе куда засунул?

Здоровяк поперхнулся и заглянул мне за спину: вдруг там сидит кто-то из местных, вздумав сдуру показать достопримечательности латинских кварталов залетному пижону. Потом чуть распахнул полы моей джинсовой куртки и убедился, что на поясе нет никакого оружия. Отсутствие кобуры с пистолетом или завалящего ножа на секунду поставили громилу в тупик, но сомневался он недолго:

— Слушай, болван. Я уже потратил на тебя время, но до тупых доходит долго и трудно. Поэтому, прежде чем ты вылетишь отсюда, придется компенсировать мои расходы. Рабочее время сейчас стоит дорого. Думаю, за сотню мы договоримся. И я даже не сломаю тебе ногу. Правую. Или левую… Какую выбираешь?

Я улыбнулся столь милому и дружелюбному представителю местного населения, потом повернулся к бармену, лениво наблюдавшему за нами, и спросил:

— Ромеро в клубе? Повидаться пришел.

В глазах бармена мелькнула искра интереса:

— Хозяина сейчас нет. Что передать?

— Что в гости зашел человек, который штопал его спину. Приветы от племянника привез.

— Племянника? Подождите, пожалуйста, я проверю, вдруг хозяин вернулся.

Пока мужчина за стойкой ходил, вышибала стоял чуть в стороне от меня и сверлил недобрым взглядом. Похоже, наглый белый прощелыга ему совершенно не нравился. Но пока не было приказа, пришлось поумерить пыл: мало ли какие клиенты могут общаться с хозяином. Правда, если окажется, что "диетическое мясо" просто выделывается и строит из себя крутого, сотней монет залетный уже не отделается. Ни сотней, ни тысячей.

Ромеро почти не изменился: все тот же роскошный хвост иссиня-черных волос и модная рубашка с изыскано небрежно повязанным галстуком. Правда, седины раньше на бакенбардах не было.

Остановившись рядом, он пару секунд с сомнением разглядывал мое лицо, потом расплылся в улыбке и обнял:

— Респетадо, доктор! Как ты изменился, кожа и кости! Заходи, мы рады тебя видеть!

— Я хотел попросить прощения, Ромеро. Не уследил за твоим пацаном. Их дивизию легкой пехоты кидали по всему архипелагу, потом лишь передвинули поближе к нам. Когда узнал про ранение, сумел твоего племянника перевести на авиабазу, там прооперировал. Позже его отправили в госпиталь на материк. Но руку до конца спасти не удалось, будет жить с имплантами… Навестил его уже здесь, проведал. Приветы передает.

— Я знаю, знаю, сегодня утром от него вернулся.

Вот как. Оказывается, пока я болтался по бывшим "друзьям", хозяин гангстерского анклава заглянул проведать своих близких в больнице. Ну, тем лучше.

— Не волнуйся, доктор. Мне хирург рассказал, что ты сорванца с того света вытянул. Если бы не операция, гангрена сожрала бы не только часть руки, а всего мальчика. Можно сказать, ты нашу семью второй раз с того света добываешь… Поэтому не думай даже прощения просить, не за что. Пойдем, стол сейчас накроем, ребят позовем. Такой гость пришел, это надо отметить.

— Да я домой собирался, паковаться…

— Именно, ты уже дома! Мой дом — твой дом! Чтобы я отпустил голодным человека, который меня на ноги поставил и Рауля живым из мясорубки вырвал? Как смогу в зеркало потом смотреть? Даже не думай… Эй, парни, встречайте гостя!

И не успел я пробормотать что-либо в ответ, как уже сидел за столом, на который выставляли и выставляли пышущие жаром блюда. И до самого позднего вечера я рассказывал, с кем из ребят из латинских кварталов я служил, о ком хоть что-нибудь слышал, и кого мельком довелось увидеть за эти месяцы. Мы пили за спецназ и пехоту, десант и артиллеристов, поминали павших и уточняли, в каком госпитале отлеживается тот или иной мальчишка, кого зацепила война. А перед тем, как возвращаться в гостиницу, Ромеро взял с меня клятву, что утром я снова приеду в гости, и мы большой толпой отправимся с горой подарков по раненным, с дружеским визитом.

Бдительный вышибала подвез меня к самым дверям на блестящем лимузине и смущенно склонил голову, открыв лакированную дверцу:

— Извините, доктор, я не знал. Босс никогда не показывал вашу фотографию, я бы запомнил. Но в следующий раз…

— Хватит, Патти, не тарахти. Ноги-руки целыми оставил и спасибо… Шучу, шучу… Завтра увидимся. И прошу, не называй меня доктором, я не в белом халате здесь гуляю. Макса вполне будет достаточно. Понял? Макс — и точка…

Вторая неделя пролетела для меня как один миг. Мне больше не приходилось в одиночестве смотреть на холодный дождь за окном. И я не увидел ни одной фальшивой улыбки за эти дни. Что поделаешь, если мои новые друзья не любили показуху. Эти люди делили мир лишь на белое и черное, одинаково увлеченно громили конкурентов в криминальных разборках или воевали с повстанцами, попав на фронт. Но при этом они следовали данному слову и не забывали, если кто-то помог им в жестоком мире нищих кварталов. И, как ни странно, я почувствовал здесь себя своим. Может быть, потому что вместе с их братьями умирал на забытых всеми островах, до которых большинству обитателей метрополии было попросту нас…ть. И эти дни, вырванные из обычной жизни, навсегда поставили меня по другую сторону баррикад, отравив душу сомнениями в правильности "единственно верного пути".

С последним днем моего отпуска я окончательно похоронил старого Макса Убера. И на базу Грандлэг вернулся уже совсем другой человек.

19. Золотая молодежь

История повторяется сначала в виде трагедии, затем превращается в фарс. Или наоборот. Смотря с какой стороны разглядывать происходящее. По крайней мере, так говорили мудрые предки, о которых мы постарались забыть как можно быстрее. Или наоборот, мы лишь приписали им эти слова.

Я дремал, уткнувшись головой в спину Самсона. Все же погоны старлея дают ряд преимуществ. Я не отвечал за роту в целом, как капитан, но и горбатиться на авралах не приходилось, как рядовым. Синекура, пока стоим на базе. Всегда бы так.

Создавая ощущение дежавю, с трибуны снова верещал какой-то мордастый урод, упоминая Родину-мать, демократические ценности и продажных политиканов. Застыв на плацу, бригада войск специального назначения скучала, перебрасываясь сплетнями в задних рядах. Хотя вру, на плацу стояло лишь ядро — восемь рот немедленного реагирования, полторы тысячи человек. Дивизионы усиления, вобравшие в себя арт-поддержку, радиоразведку, парк легкой бронетехники и авиакрыло — построили на аэродроме, и оттуда тоже долетало: "гав-гав-гав, демократия, народ, победа, етить-переетить". В сумме должно получиться почти восемь тысяч человек, включая укомплектованные по военному времени резервы. За год бывшая бригада раздулась до безобразия, подобрав под себя все, до чего смогли дотянуться руки "бати". Который, кстати, дорос до целого генерала, не забыв при этом, с какой стороны держат в руках автомат. Вот про "батю" и шептались:

— Слышал? "Нашего" задвинули, отправив еще раз на архипелаг с инспекцией. Руководство приказом передано этим толстожопым.

— А почему?

— Штадт неделю тому назад послал их, когда попытались две роты сунуть в порт для разгона демонстрации. Сказал, чтобы полицию заставили работать, а не превращали солдат в вышибал.

— Плохо. Значит, вместо порта нас запихают в какую-нибудь клоаку.

— Само собой. Только мозгов у них еще меньше, чем раньше. Чтобы озверевшие от крови войска с боевым оружием кидать на политических придурков — это надо совсем с башкой не дружить.

— А когда они дружили?..

Рядом возник ротный, тычком в бок разбудив меня:

— Сгребаемся, док. Хотя есть возможность остаться в бригаде.

— С чего бы вдруг? — окрысился я, привычно поправляя ремень штурмовой винтовки. — Как что — так все пытаешься меня в балласт списать.

— Потому что здесь организуют госпиталь для парней. И, как я понимаю, можно отработать свое на базе, а не мотаться с ротой по закоулкам.

— Мясорубка ожидается? Чего кривишься, мне надо знать, что из "медицины" с собой брать.

— Мясорубка. Но не для нас. Волнения в Аппике. Полиция даже район блокировать не стала. Молодежь жжет машины, громит магазины и требует смены хунты. Нас бросают на подавление.

Я посмотрел на командира и вздрогнул. Единственно боеспособные части отправить "давить" пустоголовую молодежь, в университетские кампусы элитных учебных заведений… Боги, мы же умеем только одно — убивать! Увидев мою реакцию, Кокрелл повторил:

— Твой шанс, док. Можно отсидеться здесь… Я же предупреждал, что этим и закончится. Нас сунут затыкать чужие дыры и кровью решать политические проблемы. Потом польют сверху дерьмом для запаха и сдадут. Все как обычно.

Высунувшийся из-за спин Тибур кратко подвел итог политинформации:

— Зашибись! Давно мечтал яйцеголовым шею свернуть. А то в этом Аппике ни одного с нищих кварталов с фонарем не найдешь, сплошь богатенькие п…сы. Дадим прокашляться уродам.

Я нашарил в кармане ментоловую конфетку, сунул в рот и вымученно улыбнулся:

— Выделяй бойцов, кэп. Я на склад, за боксами с перевязочными материалами. Печенкой чую, что штопать мне придется толпу народа.

— Как знаешь, — не стал спорить капитан, жестом подзывая одного из взводных. — Две тройки тебе дам, набирайте по максимуму. Сдвоенный боезапас уже в бронемашинах. Выдвигаемся через час, не опоздайте…

* * *

Мы сели в аэропорту Аппика под истеричные вопли диспетчеров. Гражданские специалисты "закрыли" зону, но наши транспорты внаглую притерлись на посадочную полосу, прекратив любое воздушное сообщение. Пока группа захвата вламывалась в "аквариум" и брала под контроль системы связи, колонны бронетехники двинулись в сторону города, чадя солярным выхлопом посреди причесанных лужаек неприлично богатого пригорода. Университетский комплекс располагался почти в центре, который нам и надлежало блокировать. Прежде чем пьяная бунтующая молодежь осознала, кто пожаловал к ним в гости, войска уже окружили зону волнений редкой цепью, воткнув на основных перекрестках по бронетранспортеру, и сунув минометные батареи в ближайших парках.

По радиоканалам сплошным потоком шла "накачка":

— Внимание, солдаты! Не забывайте, перед вами — враг! Законопослушные студенты уже неделю как покинули зону проведения спецоперации, остались лишь профессиональные провокаторы. Ваша задача: закрепиться на первоначальных позициях, затем согнать противника на центральную площадь, где провести аресты. Любой задержанный в городке — должен быть доставлен в фильтрационный лагерь. Любое сопротивление — подавлять силой. Разрешено применять оружие без ограничения. Любой…

— Совсем охе…ли, — приглушил звук Кокрелл. — Молодым парням, кто до армии жрал через сутки на двое, показать облизанных властями ублюдков, чьи джинсы стоят больше, чем мое месячное жалование. И сказать: "стреляйте, все можно"… Стоит кому-то с той стороны неосторожно хлопнуть мешком для попкорна, как их в фарш перемешают.

— Может, лучше остаться на позициях? — попытался высунуться я, закончив пересчет выгруженных ящиков с медикаментами. — Поорут придурки день-два, жратва закончится — и угомонятся.

— Вряд ли. У них задача — спровоцировать нас на применение силы. Задача кукловодов с этой стороны — лишить нас выбора, подвинув максимально близко к стрельбе на поражение. Не удивлюсь, если в городке уже раздают оружие пьяным идиотам, которое привезли с "разграбленных" магазинов.

— Но ведь мы не полиция. Вон, артиллерию подтянули. Ладно, провокаторы. Но ведь у студентов башка должна быть. Если начнется реальная заваруха, от города останется пепелище. Что, никто не соображает?

— Эти-то? Док, окстись. Здесь собрали "элиту". Местные пупсики считают, что им все должны, на любой чих нищеброды обязаны построиться и нагнуться, чтобы доставить "правителям мира" удовольствие. Ты можешь расстрелять показательно любой кампус, остальные лишь скажут, что уродов с чужого курса надо было наказать, а вот они — действительно незаменимые, и сейчас все-все наладится… У меня племянник одно время по гранту учился в похожем месте. Редкостный гадюшник, набитый доверху отборной мразью. И теперь представь, что будет, когда с этим отребьем столкнутся наши ребята. У них и так пальцы на курках чешутся. А свести лицом к лицу…

Я посмотрел на жарившее солнце, отер пот и зло пнул ни в чем не повинную пирамиду из ящиков. Потом полюбовался на широкие окна ближайшего супермаркета и повернулся к ротному:

— Кому-как, но для меня эти студенты — всего лишь мальчишки и девчонки. Пусть безмозглые, но почти дети. И если я не могу остановить это, то хоть постараюсь спасти, кого можно… Выделяй парней, кэп. Вскрываем магазин, разгребаем зал, будем складировать раненных там.

И, еще раз посмотрев в сумасшедшие глаза командира, добавил:

— Все же скажи нашим, пусть не крушат все вокруг. Одно дело, если найдут действительных зачинщиков, тех не жалко. А пьяных болванов лучше связать и в парке оставить до утра, трезветь.

Но ротный уже не слушал, раздавая команды. Выделив мне полвзвода, остальных раскидали по округе. И пока я вышибал дверь в супермаркете и спешно разворачивал будущий госпиталь, сослуживцы "оседлали" ближайшие улицы, загнав перепуганных обывателей по домам. Теперь между орущими студентами и нами осталась лишь тонкая "нейтральная полоса", которую ни те, ни другие не спешили пересекать. Броня и пулеметы против пьяных криков и дымовых шашек. Хрупкое равновесие несуществующего мира, давным-давно разорванного на клочки социальным расслоением и политической демагогией. Последний миг на чужой шахматной доске, где невидимый нам кукловод расставлял последние фигурки кровавого карнавала.

* * *

Капитан был прав. Он всегда был прав, битый жизнью старый волк. Одуревшие от безнаказанности, накачанные спиртным так, что из ушей лилось, "золотые" мальчики и девочки бегали перед развернутыми в их сторону стволами, снимали штаны и демонстрировали покрытые ровным загаром задницы "казарменным болванам". Где-то в нашу сторону кидали палки и пустые бутылки, где-то подпалили от усердия парк и суматошно метались, не зная, как потушить набирающий силу пожар.

Но стоило только бригаде двинуть вперед технику и начать отжимать взбудораженную толпу на центральную площадь, как из-за пьяных спин зазвучали лихорадочные выстрелы. С одного угла хлопали пистолеты, ближе к стилизованным под старину общежитиям гремели помповые ружья.

— Гаси уродов, гаси! Долой хунту! — заорала толпа, упиваясь своей эфемерной силой.

— Шарах! — громыхнул ответный залп, и вслед за ним заворчали пулеметы. И радостные крики тут же сменил страшный вой истерзанных пулями тел. Тех, кто еще был жив и мог орать, размазывая кровь и сопли по искореженным лицам. А пулеметы продолжали свою страшную песню. Бригада выполняла приказ: "пленных не брать".

* * *

Следующие сутки для меня превратились в монохромную картинку. Там, где перепуганные бывшие "повелители мира" не успели бросить оружие и забиться в ближайшую щель, свинцовый ливень выкашивал все живое. Где бежали, ползли, искали спасения — властвовала смерть. Встреченные стрельбой спецназовцы действовали так, как их учили и натаскивали в чужих джунглях — ловили в прицел любой живой силуэт и давили на курок. Если медленно идущая вперед цепь солдат находила живых, на бедолаг надевали пластиковые наручники и стаскивали в общие кучи. Оттуда после краткой сортировки тяжелораненых тащили ко мне, остальным лишь накладывали грубые повязки и оставляли лежать на залитой кровью мостовой. Если кто-то пытался качать права или просто не вовремя открывал рот — сначала прикладом вдалбливали "последнее предупреждение", а при повторной попытке — стреляли в голову. Бывшие жители нищих кварталов мстили "небожителям", которые попались им на пути. Мстили за голод, холод, пережитые унижения и обиды. Натасканных на уничтожение себе подобных парней спустили с цепи, разрешив убивать без оглядки. И они убивали…

— Мамочка, мамочка, я умираю! — надрывалась молоденькая девчушка, получившая две крупнокалиберные пули в левый бок. Я успел воткнуть ей обезболивающее, потом пробежался диагностом по краям раны и оценил шансы на выживание. Селезенка — в труху, плюс пара ребер в мелкую крошку. Кишечник зацепило второй пулей, но крупные сосуды целы. Два широких разреза, убираем размозженные ткани, останавливаем кровотечение и накладываем скобы на вены и артерии. Микроблок поддержки тяжелораненых — на грудь, пластырь на рану и тело — на отложенную сортировку. Если через шесть часов бедолагу успеют положить на операционный стол ближайшего госпиталя — мама и папа не получат похоронку. Не успеют — украшенная модные татуировками и фиолетовым ирокезом девушка отправится в морг. Я больше ничем ей помочь не могу. Меня ждут следующие раненные, чьи вопли метались под ярко освещенным потолком супермаркета. Я лишь мог провести первичную оценку ранений, оказать первую помощь и стабилизировать общее состояние пострадавших. Я лишь кромсал, накладывал зажимы, ставил блокады и гнал вал тел мимо себя.

— Ты не можешь меня бросить, с…ка! — попытался вцепиться в камуфляж парень неопределенного возраста с козлиной бородкой, подстриженной с нарочитой небрежностью. Такому может быть и двадцать пять, и под сорок. Рубашка с закатанными рукавами, толстая золотая цепочка на шее. И остатки штанов, лохмотьями покрывшие остатки измочаленных очередью ног. Бедра еще целы, а все от колен и ниже — каша. Я привычно выдернул два тонких эластичных жгута из набора и наложил их на еще целые ткани, сорвав колпачки с таймера. Через час — необходимо оперироваться, или вместо остатков ног парень всю жизнь будет прыгать на протезах.

Но "козломордый" никак не успокаивался. Он вцепился, словно клещ и орал, брызгая слюной:

— Ты что сделал, урод! Ты что! Как я теперь буду ходить! А?! Меня оперировать надо, прямо сейчас! Не видишь, с…ка, я же подыхаю!

Шагнувший слева взводный легонько замахнулся и припечатал бузотеру в лоб прикладом. Время доктора — ограничено. Тебя посмотрели — уступи дорогу следующему. Законы войны. Я лишь кивком поблагодарил сослуживца и уже склонился над следующим пациентом. И над следующим. И еще, и еще. Стрельба давно стихла, а искромсанные пулями тела волокли бесконечным потоком. И ни одна сволочь из гражданских госпиталей даже близко не показывается. Вот и догадывайся, почему: или кто-то наверху специально ввел запрет на передвижение спасательных служб в зоне операции, чтобы наплодить побольше трупов. Или просто кто-то бережет любимую шкуру, стараясь не обращать внимание на лавину вызовов, сброшенных из военных сетей на локальные сервисы. Ни одного человека в белом халате вокруг. Только раненные и умирающие, для которых я единственный крохотный шанс дотянуть до утра.

— Последний бокс вскрываем, док! — донеслось с другого конца импровизированного лазарета.

— Понял! Взводный, бери двух парней и по домам рядом! Если кто есть живой — пусть берут любые машины и развозят тяжелых по госпиталям! Каждую рожу водителя и погруженных в машину — снимай на "ком", потом проверим. И радисту передай, чтобы дозапросил спасательные комплекты с аэродрома, там должно быть в "НЗ"!

Пока парни выполняли приказ, я сменил израсходованную сумку на поясе, и вернулся к бесконечной очереди. Меня ждали мальчишки и девчонки, чьи судьбы мамы и папы решили бросить на весы политических игрищ. Разменные пешки на чужой войне. Которых мы смели прочь, как мусор. Не считая. Как не считали и нас…

* * *

Через сутки я увидел серого от усталости капитана. Присев рядом со мной, он выдернул из стоявшей рядом упаковки бутылку минералки, свернул крышку и, захлебываясь, присосался к холодному горлышку. Потом зашвырнул опустевшую пластиковую тару в угол и тихо сказал:

— Операция закончена, док. Мы зачистили район, покрошив все живое… По данным перехвата, сюда перебрасывают регуляров. То, как мы долбили из пулеметов, показывали в прямом эфире. Теперь на всех каналах вопят о взбунтовавшемся спецназе, посмевшем поднять руку на детей… Подстрекателей в толпе списали вместе со студентами, они уже никому не интересны… Чуть позже весь Аппик закроют армейскими частями, и нас пустят в расход. Вслед за "золотой молодежью".

— Финал? — безразлично спросил я, выцеживая последние капли стимулирующего раствора из крохотной фляги.

— Черта с два! — зло скривился ротный, пихая мне в карман чип с данными. — Аэродром уже накрыли штурмовиками, гражданские самолеты горят, как хворост. Но наши транспорты успели перебросить сюда, на автострады. Связь со спутниками забита мусором, успеем уйти. Тебе, док, сопровождать раненных до запасной базы. Там под боком большой штатский госпиталь, постарайся с них вытрясти всю доступную помощь.

— Сколько человек?

— Пятьдесят шесть, на двух грузовиках.

— У них загрузка до семидесяти сидячих на каждый. А здесь еще куча "тяжелых", которых развести не смогли. Давай смешаем, все равно в госпиталь прорываться.

Кокрелл лишь пожал плечами в ответ: ты док, тебе виднее.

— Личные дела у тебя. Как мы с бардаком разберемся, парней заберем. Характер ранений ты знаешь, многих сам же штопал недавно. Давай, сгребайся, погрузка уже заканчивается. И не теряйся, если что. Координаты для связи я тебе оставил.

Я похлопал по ушам, прогоняя звон в голове, и медленно поднялся. Предстояло еще на относительно свободные места напихать самых проблемных пациентов. Ухмылка судьбы: в одной куче в хирургические отделения поедут те, кто недавно стрелял друг в друга. Остается лишь надеяться, что в безмозглых головах зареванных студентов осталась хоть толика здравого смысла, и они будут ехать молча, попридержав длинные языки. Потому как до конечной точки можно и не доехать…

Через двадцать минут мы выдвинулись на север, стараясь проскочить по еще не перекрытой автостраде. Оставив позади укрытую дымами и радиопомехами сводную бригаду спецназа, объявленную вне закона. Парней, которых пытались "слить" в очередной раз, выбрав разменной монетой на чужой войне. Войне, шагнувшей следом за нами из джунглей на территорию метрополии. Вот только кто сказал, что последняя опора хунты позволит вытирать о себя ноги? Это вам не корпоративные подковерные войны. Это — резня без правил и ограничений. Это — ад, шагнувший на залитые кровью улицы. Это — солдаты, вернувшиеся домой. Жестяные солдатики, потерявшие свои души на далеких островах. Это — мы…

20. Мятеж

— Доктор, вам плохо?

Мне? Нет, мне хорошо. Как только может быть хорошо покойнику… Крохотная больница, забитая раненными под завязку. Операция за операцией, по итогам которых пациенты направляются или в палаты, или в морг. И уже не важно, что залито кровью: военная форма, или последний писк дизайнерской мысли, воплощенный в эластичных тканях. Когда в тебя всадили порцию свинца, а потом волокли в душном грузовике, шансы на спасение уходят из рук хирургов в заоблачные дали. Там уже совсем другие силы будут решать, стоит ли бедолаге коптить небо, или можно поставить точку в короткой истории существования.

— Кто у нас следующий?

— Все, это был последний. Повторная операция только завтра утром, через восемь часов. Вы можете отдохнуть.

Я механически кивнул, и лишь через минуту осознал, что мне сказали. Сон. Кровать, на которую можно упасть и провалиться в забытье, закрыв воспаленные глаза. Впервые за трое суток, которые прерывались лишь на глоток очищенного воздуха в предбаннике операционной и спешные "перекусы". Похоже, я не успею отрезать что-нибудь нужное бедолагам, впав в ступор. Спать…

По последним слухам, бригада спецназа испарилась из района, где ее пытались "запереть", и объявилась на следующую ночь ближе к столице. Там стремительным маршем несколько рот прошлись по крупным корпоративным конгломератам, успев перехватить часть высокопоставленных управленцев. Вместе с захваченным в плен командованием, отдавшим приказ на расстрел университетского корпуса, всю толпу чиновников в погонах и без — грохнули скопом. После чего бригада снова исчезла, растворившись в районе грузовых терминалов портового конгломерата. Туда же успели прорваться остатки хунты, в кого не вцепились поднятые по тревоге полицейские и переметнувшиеся на сторону корпораций войска.

Маховик гражданской войны медленно начал набирать обороты, плюясь в нас из круглосуточно работавших телевизоров сводками локальных боев, погромов и волнений на границе бедных кварталов. Казалось, что вся планета сошла с ума, втягиваясь в увлекательную игру: "прибей ближнего своего". И грохот бесконечных перестрелок лишь вторил воплям умирающих. Бетонные джунгли оказались ничуть не дружелюбнее, чем заросли на островах. К нашим раненным начали прибывать новые пациенты, подобранные на улицах. Чудо еще, что больница оставалась крошечной зоной спокойствия в этом бедламе.

Утром на краткой планерке директор госпиталя обрисовал ситуацию:

— Спасибо военным, час назад нам пополнили склады. Еще на неделю есть материалы и препараты… В остальном ситуация сложная. Хирургических бригад шесть, экстренных операций уже на утро тринадцать. Электричество и вода пока из городской сети, но из муниципалитета уже звонили и предупредили, что к вечеру могут все отключить… У кого есть возможность, просите близких подъехать сюда. Я же настоятельно не рекомендую никому не покидать границы комплекса ни в одиночку, ни группами. Вчера вечером мы так потеряли одну из реанимационных машин. Выехали за продуктами в ближайший магазин, и нарвались на мародеров…

Стоявшие вдоль стен тесного кабинета врачи и медсестры тихо зашептались между собой. Завершая планерку, директор обозначил ключевые пункты на ближайшее время:

— Итак, дамы и господа. Нам надо продержаться неделю. При этом — не потерять больных, если это возможно. Пока есть энергия от города, работаем на ней. Потом — запустим дизели. Постарайтесь максимально по объему решить проблемы с хирургией, а выхаживать потом будет легче… Надеюсь, за неделю ситуация нормализуется. Все, работаем.

И мы пошли снова по операционным и палатам. Чтобы наши пациенты увидели мир, который останется после мятежа. Потому что любой мятеж рано или поздно заканчивается, а люди — остаются. И лучше, чтобы они оставались живыми, а не мертвыми…

* * *

Через три дня я подумал, что нам повезло. Всем повезло. Потому что военные действия скатились к редким вылазкам спецназа вдоль прибрежной линии. Неуловимые команды перехватили еще пару крупных шатлов с бегущими корпоративщиками, выборочно отстреляли по списку пассажиров самые одиозные фигуры, и снова исчезли. Полиция поначалу сцепилась с мародерами и взбунтовавшимися латино и ганга-кварталами, но быстро вымелась оттуда, потеряв в полномасштабных боях кучу народа. Перепуганные до смерти состоятельные обитатели метрополии надавили на все возможные рычаги и развернули большую часть армейских подразделений в пригороды, заставив их охранять свои бесценные тела. Похоже, кровопускание в Аппике произвело неизгладимое впечатление на нежные души лучших слоев нашего общества. Журналисты даже начали поговаривать о судебных процедурах, переговорах с хунтой и возможных условиях будущего соглашения.

На фоне этой болтовни мы закончили экстренную хирургию, и теперь лишь клали на стол несчастных, кого в первые дни переводили из разряда "абсолютно критических" просто в "критические". Даже количество битых и резанных с улицы уменьшилось. Местный криминал успел растащить наиболее лакомые куски чужой собственности, и теперь присматривал за общим порядком на вверенной территории.

А потом вырубилась спутниковая связь, чтобы через час взорваться телетайпными сообщениями: внешние корпорации высаживают наемные дивизии для окончательного свержения хунты и установления власти совета директоров. После чего хрупкий мир покатился в пропасть, оставив после себя лишь дымящие остовы небоскребов.

* * *

Я сумел "достучаться" до ротного только через один из запасных номеров, привязанных к частному коммуникатору. Еле различимый в полумраке какого-то подвала, капитан Кокрелл обрадовался звонку, словно получил новогоднюю премию:

— Док! Черт возьми, как хорошо, что ты нашелся… Как ребята, как сам? Ага, понял, понял… Слушай внимательно. Завтра на тебя выйдет человек, которого ты хорошо знаешь. Он скажет, что дальше делать. Пока же постарайся сильно не отсвечивать и готовь ходячих парней к эвакуации. Что говоришь? В бой рвутся? Будет им бой, будет… Много чего будет. Но пока — сидите как мышки, и чтобы ни одна зараза про вас не слышала. Завтра все узнаешь… И еще одно, док. Поаккуратнее там, ладно? А то у меня от роты опять осталось меньше половины. Обидно будет еще и вас потерять…

На этой странной оборванной ноте мы закончили разговор. А рано утром я встретился в предбаннике морга с тем самым старым знакомым: генералом Штадтом. Бритый налысо командир сводной бригады в аляпистой гавайской рубахе и мятых шортах совсем не походил на командующего "озверевшими людоедами", как его называли в прессе. Поздоровавшись, Штадт похлопал себя по груди и усмехнулся:

— Спасибо, Убер, знатно меня тогда подштопал, бегаю как молодой мальчик… Ладно, давай о деле. У тебя двое суток на то, чтобы малыми группами вывести раненных из госпиталя. Координаты точек эвакуации я тебе дам.

— С этим проблемы, господин генерал. Я вывез пятьдесят шесть человек из зоны боев, семеро умерло уже здесь. Осталось еще пятнадцать "тяжелых", которых нельзя транспортировать. Тридцать четыре человека ограниченно годны к прохождению службы. Пятеро из них почти полностью поправились, остальные могут пользоваться оружием, но не переживут любое боестолкновение.

— Не будет столкновений, старший лейтенант. Мы уходим в подполье. Парням оформлены другие личные дела, провели их по хозяйственным службам. Два-три месяца отлежатся подальше от наемников и полиции, потом передислоцируем в более спокойное место.

— Уходим?

— Да. С планеты мы точно уходим. Ядро бригады на днях, остальных заберем позже, когда снимут блокаду с внешних рейсов и перестанут трясти пассажиров.

— Где меня подберете?

— Извини, Убер, но ты останешься пока здесь.

Я попытался пропустить это замечание мимо ушей:

— Вам нужен специалист. Потери в бригаде высокие, ребята гибнут без медицинской помощи. Скажите, где меня подхватит развед-тройка, буду там ждать.

Но генерал лишь покачал головой:

— Нет, старший лейтенант. Это приказ. Ты остаешься здесь, в городе. Выводишь ребят, готовишь базу для нетранспортабельных, и при первой же возможности переправляешь их на новое место. Мы перехватили пакет приказов. Грядет тотальная зачистка. Нужно залечь на дно, пока наемные "варяги" не закончат отрабатывать деньги, и не встанут тихим пьяным лагерем где-нибудь на военных базах.

— Но…

— Ты что, Убер, не слышишь?! Кому ты сейчас нужен там, в трубах нефтеперегонных заводов или шахтах погрузки космопорта? Сдохнуть мечтаешь, не успев спасти никого из сослуживцев? Нет там тебе места, слышишь, нет! Снайперская война и бесконечные вылазки в железном лабиринте. Остатки бригады против двух дивизий, и это лишь начало. Ваши игры в кишках вулкана — детский лепет, по сравнению с тем, как нас сейчас давят. Хочешь стать обузой, гробануться бездарно, забрав с собой парней? Нет? Тогда делай то, что умеешь лучше всего. Спаси ребят, которых вывез, а через полгода, или даже год, я тебя найду… Понял? Твое место сейчас здесь. Там — раненных не бывает. Только убитые и пока еще живые…

Мне было очень горько. Умом понимал, что генерал прав, но сидеть здесь, в чистенькой спокойной больнице, когда ребята подыхают под огнем противника, и не иметь возможности помочь…

— Я постарался, чуть подправил твое личное дело. Ради штабистов даже пальцем бы не пошевелил, но для тебя сделал… Ты теперь у нас — борец с режимом. Все твои выходки должным образом отмечены. И мордобой, и неподчинение приказам. Вся твоя партизанщина отретуширована. И ты уволен из рядом спецназа две недели назад, как отказавшийся выполнять очередной приказ… В Аппике ты был уже штатским, работал под принуждением. И когда поднимут архивы и начнут штамповать уголовные дела, ты останешься в стороне… По крайней мере, я на это очень надеюсь…

— Я старший лейтенант сводной бригады войск специального назначения… — Тихо прошептал я, ощущая вкус желчи во рту.

— Именно так, Убер. Поэтому слушай приказ… По новой легенде обеспечить эвакуацию личного состава, снизить возможные потери до минимума, вернуть в строй максимальное количество людей. Ждать сигнал для последующей передислокации… Понятно?

— Так точно, господин генерал.

— Тогда иди, док… Иди, и жди. Мы обязательно за вами вернемся. Я обещаю…

* * *

Я остался с "тяжелыми", ближе к полуночи отправив последних раненных, способных на своих двоих добраться до неприметной машины на заднем дворе. Те, кто все еще лежал в клубках капельниц и растяжках, остались под моим присмотром. Я надеялся, что мы отсидимся в испуганно притихших пригородах, с улиц которых новый режим стальной метлой вымел редких прохожих. Даже бандиты запрятались как можно глубже, чтобы не получить пулю от патруля. Комендантский час заканчивался в семь утра, но казалось, что он длится круглосуточно: ни машин, ни людей. Только мусор, летящий вслед порывам ветра.

А утром к нам пришли. Две роты наемников, в их черных бронекостюмах с невидимыми лицами, скрытыми за зеркальными щитками шлемов. Похоже, у кого-то дошли руки зачистить больницу, куда отправляли раненных из сводной бригады. Стандартная операция директората корпораций, одна из многих, которые проводили по всей планете…

Яркий свет хирургических софитов, мерное постукивание аппарата диализа и писк кардиостимулятора. Мальчишка, только-только начавший ходить в школу. Не усидел дома, вылез во двор поиграть с собакой. Поймал шальную пулю. Родители даже не смогли объяснить, кто и куда стрелял. Просто сын упал на траву, вцепившись руками в окровавленную рубашку. Я уже накладывал на закрытую рану бактериальный пластырь, когда в операционную вломились эти уроды.

— Куда?! Здесь стерильное помещение! Быстро за дверь, пока…

Зато я теперь знаю, что происходит с человеком, когда ему в лицо прилетает приклад автомата. И как именно "взрывается" голова, обрушив своего хозяина в цветное беспамятство…

Машина тихо фырчала двигателем, изредка подскакивая на колдобинах неровной дороги. Я подавил стон, попытавшись потрогать замотанный бинтами лоб. Водитель увидел мое движение и радостно затараторил, мешая сленг латинских кварталов и модные словечки, подслушанные явно где-то в коридорах больницы:

— Доктор! Ты у нас зинга[11], не иначе! Остальные под столы попрятались, лишь ты с кулаками на вояк полез!

— Где я?

— В машине, доктор. В реанимационной машине… Я тебя видел, ты недавно у нас, мог не знать Лопеса… А меня здесь все знают, я уже давно работаю. Если в какой район неспокойный надо съездить, меня просят. Сам понимаешь: братья, сестры, родня, знакомые… С Лопесом не тронут, "колеса" не трясут и пистолет в нос не тычут.

— Почему я здесь, Лопес? Я же был в операционной.

— Был, доктор. Но как тебя шарахнули, так операция и закончилась. Вытащили тебя в подвал, я чуть позже и подобрал.

— Подвал?

В голове болтался мутный туман, не желая рассеиваться. Я тупо смотрел в сумерки за окном и пытался собрать рассыпавшиеся на куски воспоминания.

— Да… Туда мертвых сносили. Наверное, думали, что ты тоже умер. А я увидел, что ты дышишь, и вытащил…

— Мерт…

Лопес тяжело вздохнул, пожевал погасшую сигаретку и зло выплюнул ее в открытое окно:

— Вояки пришли. По всем палатам прошли. Где были взрослые — всех расстреляли. Даже не разбирались, кто там: бывшие солдаты, или мои родственники из местных… Хотя, они всех теперь стреляют. На улицах, в домах. Приходят, берут, что понравится. Девушек уводят. Грабят, убивают… Плохие времена… Представляешь, доктор, я теперь трупы вожу. Из больницы на карьер. Сваливаю их в яму, и назад… Даже стараюсь в лица не смотреть, вдруг кого узнаю. А так — хоть надежда останется, что кто-то из друзей вернется. Потом, когда-нибудь…

— Расстреляли?

Я попытался сесть, но голова закружилась, и тело безвольно сползло с сиденья.

— Да, всех, подчистую. Даже двух докторов убили, когда те попытались что-то сказать… Считай, больницы и нет уже, оставшиеся разбежались. Лишь водителей оставили, убитых вывозить… А ты правильно сделал, что опустился, так лучше. Вон, сзади полицаи на своей "люстре" ковыляют, сопровождают… Чтобы я мимо карьера не проехал… Но они туда не заедут. Поэтому я развернусь боком, тебя высажу у кустов, а как уедем, ты сможешь выбраться в ближайший квартал. До утра пересидишь, и домой…

Водитель поежился от набегающего холодного ветра и закрыл окно. Потом покосился на всполохи ламп в зеркале заднего вида и состроил рожу:

— Удумали, в людей стрелять. Ну, этого вы у меня не получите, дудки. А то Лопес дожил, мертвых возить. Всю жизнь врачей к больным возил, а теперь лишь покойников, как дрова напиханных… Дикие времена, я тебе скажу… Нехорошие времена…

Я лишь просипел что-то в ответ. Что я еще мог сказать, еле живой кусок мяса. Осколок неудавшегося мятежа, вырезанного по живому из кровоточащего тела государства. Бывший доктор, который трясся в труповозке по дороге на карьер. Макс Убер, бывший старший лейтенант сводной бригады войск специального назначения…

21. Финал

Я сидел на груде старых картонных коробок, бездумно разглядывая окружающий меня город. Я даже сейчас не смогу найти это место в чужом квартале, куда забрел после долгой ночи на карьере. Перед глазами стояли сваленные в одну кучу тела моих пациентов, расстрелянных в упор. Военные и гражданские, в основном молодые ребята, не успевшие даже помолиться перед тем, как их забрала смерть.

Наверное, я выглядел крайне паршиво, потому что местная шпана обратила на меня внимание лишь ближе к вечеру, когда бывший доктор давно уже превратился в деталь местного пейзажа. От пробегавшей мимо стайки подростков отделилась пара, с брезгливым интересом остановившаяся рядом.

— Эй, "мясо", ты дорогу домой забыл?

Я лишь устало запахнулся в кусок грязной клеенки. В путеводителях пишут, что, в случае контакта с местными бандами, желательно улыбаться и показывать свое дружелюбие. Якобы это позволит сохранит жизнь, оставив вас всего лишь с пустым кошельком. Но у меня не было ни кошелька, ни дружелюбия.

— Почему сразу — забыл? Помню… Только добираться туда далеко. Да и не ждут меня там.

— Да? Так ты скажи, где это, мы поможем… Или боишься, что жена трепку задаст? Раз дома не ждут…

Я хотел было закрыть глаза и прервать разговор, но самый прыткий из парочки легонько пнул меня окованным ботинком в бок и спросил еще раз, уже агрессивнее:

— Слышь, козел, ты что тупишь? Живешь где, урод?

— База Грандлэг, сводная бригада спецназа.

Парней будто током шарахнуло. Выхватив из карманов ножи, они отскочили и завертели головами. Видимо, приняли меня за "подсадную утку", рядом с которой должны появиться другие люди: вооруженные до зубов и готовые убивать. Увидев, как перепугались два шакала из стаи, подтянулись остальные, обступив меня плотным кольцом. Пошептавшись, беседу продолжил уже главарь: крепкий мальчуган с кучей позолоченных колечек на издырявленном левом ухе:

— Слышь, мужик, ты кто? И что тут делаешь?

Я обхватил голову руками и постарался понять: действительно, кто же я? Кто сидит здесь, в куче мусора на краю разумного мира, перевернутого вверх тормашками?

— Я? Я — доктор. Бывший старший лейтенант спецназа… Я с парнями был в местной больнице, лечил их после ранений. А потом приперлись безмордые наемники, и пустили нас в расход. Всех… И теперь мои парни лежат в миле отсюда, в грязном котловане. А я пока здесь… До ближайшего патруля…

И я засмеялся, представив рожи полицейских, когда они найдут меня в набегающих сумерках.

Шпанята зашушукали, тарахтя еле слышными словами:

— Доктор? Лепила? А! Точно, был такой… Ты видел? Видел? Когда? Точно он Шрушу "чинил"?.. Да отстань ты, где того зацепили! Идиоту не надо было в магазин с хозяином лезть, вот и подстрелили!.. Но это он? Без дураков? Хоть и без халата, рожу ведь его видел?.. Доктор, во как… А в карьере точно жмуриков нашли, целую кучу…

Присев рядом со мной на корточки, вожак стаи переспросил, потеряв в голосе большую часть ненависти и настороженности:

— Слышь, мужик, на базу тебе нельзя. Там сожгли все, по новостям показывали. И патруль тебя шлепнет тут же, даже гадать не надо… Может, кто у тебя знакомый есть, кто укроет? Ну, местный кто-нибудь, или "в законе"? Тебе спрятаться надо, чтобы в карьере не оказаться. Знаешь кого нибудь?

Я перестал хохотать, вытер истерические слезы и постарался вспомнить, кто бы мог меня приютить в это странное время. Да еще так приютить, чтобы мое необдуманное появление не привело "хвост" на те несколько тайных точек, куда я переправил ходячих раненных. Я называл вслух каких-то подруг и собутыльников из прошлой жизни, потом сам же вздыхал и отвергал неудачную кандидатуру. Видимо, я тогда получил приличное сотрясение головного мозга, потому что лишь через несколько минут в сознании промелькнуло еще одно имя:

— Слушай, а ребята из Конгеладо меня смогут спрятать? Я неплохо знаю Ромеро из "Бакареллы". Если ему позвонить, может что посоветует.

— Ромеро? Мужик, а ты не гонишь, часом? Братва из Конгеладо — серьезные люди. Если ты им должен, а теперь решил их именем прикрыться, лучше самому к жмурикам шагнуть.

Но я уже суетился, пытаясь найти какой-нибудь дешевый "комм" в пустых карманах драного медицинского костюма:

— Не, серьезно. Мне бы только до него достучаться. Ромеро подскажет, в какую дыру забиться, у него должны быть знакомые здесь… Черт, да куда я его дел? Неужели там, в морге остался?..

Имя моего друга сыграло магическую роль, и через минуту я уже смотрел на его лицо, нахмурившее брови с потертого экрана:

— Респетадо, кто это тебя так? Что, парни ошиблись и решили чуть-чуть снять с тебя стружку? Нет? Все наоборот?.. Хорошо, верю, верю, пусть не трясутся. Так… Давай их старшего, я сейчас растолкую, куда тебя забросить. На ночь тебя укроют, а утром Патти тебя заберет…

И я спрятался на долгие три месяца на складах с "дурью", откуда гангстерский анклав Конгеладо снабжал половину побережья. Спрятался, чтобы сохранить себе жизнь…

* * *

Иногда человек верит в то, чего не может быть. Никогда. Но мы ненавидим это страшное слово и придумываем себе лазейки, чтобы обойти его, или хотя бы отодвинуть чуть-чуть подальше, замаскировав холодный бездушный смысл проклятого "никогда". И я не исключение.

От хунты осталось восемь человек. Бывших полковников, по скромности душевной объявивших себя "новыми главнокомандующими". Когда наемники подтянули в лабиринт припортовых коммуникаций две дивизии, потом еще две, новое правительство планеты посчитало потери от непрекращающихся боев и решило пойти на переговоры. В результате которых остатки хунты с большей частью капиталов нашли себе место где-то в других мирах. Собранным в кучу верным войскам "полковников" дали коридоры для вылета с планеты и назначили дату отправки.

Отбытие бывших повелителей метрополии проходил тихо, без шумихи. Я неоднократно представлял себе, как маленький шатл захлопывает двери, оставляет после себя выхлоп прогретых двигателей и взмывает в затянутое тучами небо. А потом на спецназ, грузившийся в грузовые корабли, сквозь косые струи дождя валятся набитые бомбами штурмовики. И за усиленной танками цепью наемников начинают грохотать батареи, превращая поле космодрома в море огня, забитое пылающей техникой. Совет директоров посчитал, что им выгоднее списать с баланса шесть грузовозов, чем потом вспоминать ночные рейды "непримиримых" и расстрелы своих предшественников, вспоминать и ждать, когда за ними снова придут. Хунта в обмен на свободу сдала парней, умиравших за преданные идеалы. И, вместо шанса жить под чужими звездами, мои сослуживцы получили лишь возможность попасть в сводки экстренных новостей, где на сводную бригаду в очередной раз списали все возможные прегрешения нашего безумного мира.

Я не видел, как отстреливался Самсон, прикрывая раненного Тибура. Не видел, как танки проутюжили остатки броневика, где укрылся в последний раз мой ротный, капитан Кокрелл. Я не видел, как умер над телом генерала Штадта его бессменный адъютант. А раз не видел, то они живы. Как говорил мой балагур-спаситель Лопес: "если я не смотрел в лица мертвых, то оставляю шанс друзьям вернуться домой". Когда-нибудь они вернутся, мои верные товарищи, я в это верю. Потому что не могу сказать себе: "я их не увижу никогда". Черта с два! Они вернутся, хотя бы в моих снах. Чтобы сказать снова и снова:

— Ты придурок, док, как только носит тебя земля. Наш старый верный док…

Вот только генерал Штадт все не звонит. Хотя я держу коммуникатор постоянно включенным… Но он молчит…

* * *

Весна, холодная и дождливая, больше похожая на перевалившую через снегопады осень. Стук тяжелых капель в окно, режущий глаза свет из вереницы плафонов.

— Господин Убер, мы рассмотрели ваше личное дело. К сожалению, в косметологических клиниках вакансий пока нет. Но, если вы готовы подождать, мы запросим другое побережье.

— Спасибо, меня вполне устроит что-нибудь из неотложной терапии. Можно в пригородах.

— Но с вашей квалификацией…

— Прошу прощения, но я за время волнений провел больше времени в реанимационной, чем в салоне хорошей клиники. Поэтому согласен на ставку простого хирурга.

— Боюсь, вы тогда потеряете в зарплате. Все же муниципальные службы платят мало, а экономика сейчас в упадке, власти не доплачивают бедным районам.

— Ничего, потерплю. Будет куда как хуже, если у меня дрогнет рука, и я испорчу чужую бровь. Или кто-нибудь в отделе кадров заглянет в мои бумаги и решит, что лучше обезопасить клинику от нежелательного элемента, выпнув меня на улицу…

Молодая девушка понимающе кивнула и быстро защелкала клавишами компьютера. Действительно, доктору с отметкой о военной службе лучше держаться подальше от пафосных медицинских учреждений. Для них смерти подобно заполучить иск от очередного толстосума, недовольного качеством предоставленных услуг. В таких случаях хозяева белоснежных кабинетов сбрасывают проблемный балласт в первую очередь.

Я же не стал объяснять хозяйке крошечного кабинета, что каждую ночь вижу пустые лица неизвестных мне кукловодов, бросивших собственных детей на пулеметы спецназа. И лечить этих уродов, списавших будущее поколение ради карьеры? Лучше торговать подпольно имплантами, куда меньше грязи…

— Есть вакансия в Чержете. Три палаты, объединенный медблок. Они готовы принять вас уже завтра. Обещают небольшие деньги на переезд и квартиру в жилом районе за счет больницы. Это лучшее, из того, что сейчас есть на рынке предложений. Кроме того, над вами будет только директор больницы, вряд ли он захочет копаться в вашем послужном списке.

— Чержет? Знаю. Разорившиеся нефтяные промыслы, несколько заводов и дотации на питание в школах. Встречался с парнями из того района.

— Если хотите, я посмотрю еще варианты.

— Не надо, меня вполне устраивает.

Я уже потянулся было за сумкой, когда девушка закончила листать объявление и вежливо кашлянула:

— Знаете, тут приписка, что хирург будет загружен полный рабочий день. Очень много людей вернулось из войск. Требуется комплексное лечение, замена отработавших имплантов и различного рода пластическая хирургия для получивших ранения. Вы в самом деле хотите заниматься этой работой?

Ремень на плечо, распечатанный листок с адресом в карман. И ответ вопросом на вопрос:

— А чем плоха эта работа? Тем более что именно этим я и занимался последнее время… Обычная работа. Обычная кровавая работа…

Комм — коммуникатор, средство передачи информации (текстовой, видео и пр.)
Диетическое мясо (сленг.) — Грубое название "белых" в бедных кварталах, населенных преимущественно выходцами из государств Латинской Зоны и Африки.
"Конгеладо", "Боррачи" — названия банд в Латинских кварталах
yobbo (исп.) — паршивец
andillero (исп.) — член банды, гангстер
Res
Унидос (unidos, исп.) жаргонное обозначение жителей Независимых Эмиратов, организованных выходцами с арабских анклавов на Земле.
"Барракуда" и "Анаконда" — названия легких авиа-штурмовиков, зачастую используемых как средство поддержки пехоты и войск специального назначения.
Suerte (исп.) — удача
БЧ — боевая часть
Зинга (искаж. сленговое, исп.) — живчик, бодрячок