Книга о рабочих буднях спасателей подразделения “000”. Кто сказал, что в будущем не будет катастроф, несчастных случаев, преступности, пожаров? Кто сказал, что все будут делать роботы? Роботы бездушны и не умеют думать нестандартно. Человеку поможет только человек. Если вы попали в беду, если с вами случилось несчастье, позвоните в подразделение “000”, и лучшие спасатели незамедлительно придут к вам на помощь. Подразделение “000” – надежда человечества. Подразделение “000” – надежда вселенной. Героям невидимого фронта будущего – посвящается.
ru ru Black Jack FB Tools 2005-04-16 OCR BiblioNet 60C87375-6230-4537-BFD0-235A3B76F794 1.0 Костин С. Подразделение 000 Эксмо М. 2002 5-699-00215-4

Сергей КОСТИН

ПОДРАЗДЕЛЕНИЕ 000

(Три нуля)

Эпизод 1.

– Диспетчер вызывает тринадцатую машину! Срочно! Тринадцатую машину! Тринадцатая, ответьте диспетчеру!

Боб торопливо затолкал в рот оставшуюся половинку бутерброда с красной икрой, прикрыл жирными пальцами микрофон и спросил:

– М-м-ммм м-м-м?

– Прожуй сначала.

Боб согласно кивнул и со страшной скоростью заработал челюстями.

Меня слегка передернуло. С детства не люблю скрежет.

Боб? Боб мой напарник. Уже четыре года. Это не настоящее его имя. Там, в Америке, его звали Робертом. Неплохое имя для американца. Роберт Клинроуз. Смешная фамилия. Говорит, что в честь какого-то левого папаши из капиталистической верхушки. Бросил его с несчастной мамашей без копейки и умотал с моделью в теплые края. Я сказал “копейки”? Ошибся. К тому времени, когда бросали крошку Боба, даже в Штатах копейки изъяли из оборота. Брюлики. Конечно, брюлики. Со Спасской башней и рубиновыми звездами. Все, как у людей.

Всю сознательную жизнь Боб занимался разведением рождественских индюшек. Говорит, прибыльное было дельце. Не знаю. Врет, наверное. У нас этих индюшек только в зоопарках держат. Мясо жестковато, да и морды у них неприятные.

– Прожевал?

Боб отрицательно замотал головой и показал два пальца. Двадцать секунд не срок. Диспетчерская может и подождать.

Что еще сказать о напарнике?

Во время Восьмой Великой Депрессии Боб решил, что в Штатах ему делать больше нечего и перебрался к нам. Он был одним из тысяч и тысяч бедолаг, которые считают, что в России кисельные берега и молочные реки. Он был песчинкой среди тех, кто искал лучшей доли, и одним из немногих, кому, действительно, повезло.

До сих пор не пойму, чем он приглянулся Директору. Может тем, что носил галстук, пестрый в бабочках. Может, Боб был достаточно заметен своей пышностью и упитанностью на фоне изголодавшихся худых американцев? А может и своим политическим прошлым. Впрочем, последнее – вряд ли. Если верить Бобу, то он только и делал, что ходил перед Белым Домом с транспарантом и требовал гласности, хлеба и зрелищ. Врет.

Так или иначе, но Боб оказался единственным счастливчиком, получившим работу в нашей Службе за все время Двадцатилетней Миграции. Настоящая удача, нечего сказать. Прямо с вокзала в лучшую команду спасателей страны. А ведь тысячи и тысячи его соотечественников до сих пор бродят по бескрайним просторам России в поисках даже самой черной работы.

Не знаю, не знаю. Но когда Директор вручал мне этого парня, то сказал:

– Покажи бедному янкелю, что наша страна всегда рада пригреть на своей обширной груди заблудших американских пролетариев. Позаботься о нем, и Америка, когда-нибудь, запоет о тебе в своих коренных индейских песнях. Где, где! В прериях и в вигвамах. Вот где.

Я клятвенно пообещал Директору не спускать глаз с американца, хотя до сих пор сомневаюсь, что услышу когда-нибудь эти хорошие песни.

Боб – парень неплохой, почти без недостатков. Есть, правда, небольшая особенность, которая меня раздражает. Кажется, я уже вскользь ее отметил. В любое время суток, независимо от положения тела, он жует. Даже не так. Не жует. А методично перемалывает пищу. И скрипит зубами. Наверно, у них там, в Америке, плохо с зубными врачами. Так вот.… И ничто на свете не может заставить его прервать хоть на секунду это увлекательное, по его мнению, занятие.

Но сегодня особенный день. День его рождения. И ради такого случая можно потерпеть.

Боб дожевал бутерброд на три секунды раньше обещанного срока и взялся за дело. Давно пора. Диспетчерская скоро заискрится от натуги.

– Йа фринацатей. Фринацатей, коворью, на связьи.

Диспетчерская резко замолчала. Подумала. Ответила.

– Диспетчерская не поняла. Это кто?

В ответ Боб произнес единственную фразу, которую он произносил абсолютно без американского акцента, и, которой, в свое время и на свою голову, его научил я.

– Чукча в кожаном пальто.

За что получил небольшой, дружеский подзатыльник. Конечно, было бы лучше вообще отстранить его от общения, но сегодня на это у меня рука не поднимется. Человек, даже если он бедный американский эмигрант, в свой день рождения должен делать все, что ему заблагорассудиться.

Подзатыльник немного подействовал, и Боб, слегка напрягшись, стал говорить на вполне разбираемом русском.

– Тринадцатая машина на связи. Находимся в районе Северного моста у Нового района.

Динамик издал неприятное хрюканье и выплюнул очередную порцию мерзости.

– Почему не отзывались последние полчаса?

– А кого это собственно….

– Директора Службы, собственно! Вы что, мерзавцы, не узнаете мой голос? И это лучшая команда Службы?! И на этих негодяев я потратил лучшие годы? И эти не помнящие добра…

Боб прикрыл микрофон.

– Чего это он?

Я пожал плечами. В настоящий момент мне совершенно неинтересно, что происходит с Директором. Существовали более неотложные дела. Например, сравнительно-качественная характеристика девочек с восемнадцатой и двадцатой страницы мужского подпольного ежемесячника “ Я сам”.

– И это он меня так в день рождения? – Боб откровенно загрустил, шаря глазами по заднему сиденью в поисках еды.

– Двадцатая, – решил я и, аккуратно закрыв журнал, запихнул его под кресло.

– Что? – не понял Боб. И не поймет. Напарник никогда не интересовался девчонками. Только еда. В этом есть и свои плюсы, конечно. Никто не перейдет дорогу в самый неподходящий момент.

– Да так, – объяснять Бобу суть дела не хотелось, – Что там шеф?

Боб прибавил звук. И сделал это вовремя. Директор как раз заканчивал и переходил непосредственно к делу.

– … закромами Родины? И чем же таким вы занимались последние полчаса? Я спросил! Если ответа не последует через две секунды, считайте себя уволенными из Службы.

– А мы это… – Боб вопросительно взглянул на меня, но в ответ увидел лишь ослепительную улыбку. По традиции отвечает тот, кто начинал разговор. Старое и незыблемое правило работников Службы “000”. Боб напрягся и выдал: – Мы тут старушку переводили через трассу “Е-95”.

Врать Боб не умел. В этом деле требуется особый полет фантазии. Воодушевление сердца. А у американца ее хватало только на то, чтобы придумать новый скоростной способ поглощения пищи.

Я постучал пальцем полбу, показывая, что Боб не совсем точно изложил ситуацию. Даже самый последний из Директоров, не выходящий месяцами из кабинета, знает, что старушки на современных трассах так просто не валяются. И тем более не переходят дорогу, где попало.

Наш Любимый Директор был полностью с этим согласен, и высказал Бобу все, что думал. И про старушек, и про мозги, и про пустоту.

– А теперь главное! – Директор не любил размусоливать. Он считал, что десяти минут на воспитание подчиненных вполне достаточно. – Пора за работу, мальчики. Нам на пульт поступило срочное сообщение. В третьем секторе Нового Города из окна выпал человек. Предположительно женщина. Предположительно еще жива. И предположительно надеется остаться таковой.

– Подробности? – можно подумать, что эти самые подробности прибавят Бобу настроение.

– Вроде, мыла окна. А может, решила просто подышать. Адрес у вас на мониторе. Сообщение поступило шестнадцать минут назад. Так что торопитесь.

– А почему мы?

Директор был замечательным человеком. И человеком Директор был тоже замечательным.

– Вы лучшие – раз. Вы ближе всех – два. И это ваша работа, мерзавцы! Три! Еще?

“Еще” больше слушать не хотелось. Работа, значит работа.

– Высота-то, какая? – я решил нарушить свое радиомолчание, за что моментально и поплатился. Директор всегда любил меня больше всех.

– А!!! Сергеев!!! Проснулся, голубчик? Смотри, дождешься! Опять журнальчики рассматриваешь? Уволю бездельников! Заборы красить пошлю! Коноплю выращивать! Кстати, Сергеев, – голос Директора подобрел, – Если есть что новенькое, зайди после работы.

– Высота, какая? – просьбу шефа я оставил без внимания. Он до сих пор не отдал мне апрельский номер, – Время-то идет.

– А ты, Сергеев, не умничай. Успеете. Объект свалился с шестого уровня, горизонталь “Ж”. Еще вопросы? Тогда отключаюсь.

Динамики заключительно хрюкнули и выпустили из себя популярные аккорды хита “До встречи, мой мальчик, на Красной площади”.

– Боб, у нас работа!

Напарник грустно замотал головой, показывая, что все слышал, все понял и готов действовать, как того предписывает устав Службы “000”.

– Герасима будить?

– Пусть отдыхает. Успеет наволноваться.

Герасим – третий член нашей команды. В настоящее время спокойно спит в спальном секторе, и будить его не имеет никакого смысла. Герасим специалист узкого профиля. Всякие там чрезвычайные штучки, вроде выпавшей тетки, не для него. В команде более восьми лет. Общее образование, аналитический университет, служба в оранжевых комбинезонах, коробка медалей и орденов, почетное звание магистра Аналитики и Размышления.

– Ну что, за работу? – я повернул ключ зажигания ровно на тридцать два с половиной оборота, согласно правилам эксплуатации спецмашины Службы “000”.

Внутренние микрофоны ожившей спецмашины противным старушечьим голосом запросили:

– Хто там балуется?

– “Милашка”! С тобой не балуется, а говорит командир команды спецмашины подразделения 000 пока что майор Сергеев. Служебный номер – ля-ля три брюля. Сама расшифруешь, или напомнить? Направление задано и известно. Скорость максимальная. Без выпендронов и заносов. Сигнальные и опознавательные знаки по полной программе. Поехали. И смени голос, “Милашка”!

– Как скажешь, командор, – льстить груда металлолома умела и любила. Особенно, если делала это приятным девичьим голоском.

Наш сарайчик на колесах вздрогнул и, прокрутив по пластику дороги всеми десятью гусеницами и шестнадцатью колесами, весело рванул в сторону предполагаемого падения Объекта.

Про сарайчик – это я зря. Спецмашина подразделения 000 вполне сносное сооружение. Приличная скорость и начинка. Да и характер неплохой. Особенно, если ее называть ““Милашкой””. Что там внутри, за полуметровой броней, я не разобрался даже за четырнадцать лет работы в Службе. Но знающие люди поговаривали, что если в судный день вам потребуется лавровый венок на могилу, то в “Милашке” можно найти и его. Ничего удивительного, принимая во внимание размеры “Милашки”. Пятнадцать метров в ширину, сорок в длину. В ее внутренностях спрятано столько, что список оборудования и инвентаря занимал два толстых тома. Которые я, впрочем, выбросил в первый же день работы. Незачем занимать пространство.

И нет ничего прекраснее, чем мчащаяся по улицам города спецмашина подразделения 000. Сирена – невыносимый вопль, закладывающий уши. Особенно тех, кто не внутри Милашки. Все мигает, моргает, переливается. Синее и красное. Красное и синее. Ядерная топка на форсаже. Красота. А если еще и в мегафончик пару фраз тем, кто не успел с дороги свернуть… Песня.

Пока я занимался ““Милашкой””, Боб нашел на заднем сиденье приготовленный для него подарок. Я не успел остановить янкеля. Хотел сделать приятное вечерком, после Службы. Но не учел, что Боб способен чувствовать запах пищи на расстоянии до километра. И отнимать пакет уже поздно. То, что попадало в руки американца, принадлежало ему со всеми потрохами. А попытаться отобрать, значить получить по морде. Даже за подарок.

– Это мне? —Боб вынул голову из пакета и удивленно радостно устремил на меня голубые от счастья глаза, – Это все мне? Майор Сергеев.… Да зачем так.… Да я … прямо… Товаришч!

Сейчас он начнет обниматься, или заплачет. Почему я так уверен? Четвертый год одно тоже. А так как мне не льстило ни то, ни другое, я попытался отвлечь внимание Боба.

– Поймай что-нибудь по приемнику.

Боб кивнул, полностью передавая этим кивком ту огромную благодарность, которую он испытывал ко мне, и принялся шарить по волнам эфира.

– Вот это то, что нужно, – остановил я напарника, когда кабина наполнилась старой доброй классикой. Приятная и спокойная мелодия. “Парам, парам, парам, пара! Уау”! Особенно последнее. Вот этот момент – “уау!”. Ребята умели писать музыку. Настоящую музыку. Не то, что сейчас. Симфонии для деформированных мальчиков из общеобразовательных школ с уклоном на плавательное многоборье.

Боб тоже любил старые напевы. Выудив из подаренного пакета блины с икрой, он принялся раскачиваться на кресле в такт музыке. Естественно, не забывая про еду.

Перегородка, разделяющая кабину от всех остальных внутренностей спецмашины, раздвинулась, и показалась заспанная…, извините, заспанное лицо Герасима.

– Мм?

– Ничего особенного, – я кивнул на четвертый монитор. – Ситуация второй категории сложности.

– Мм!

– Не думаю. Но если что, будь готов.

– Мм.

– Ага.

Перед тем, как отправиться обратно, на спальное место, Герасим попробовал увести из пакета Боба кусок ветчины, но, получив по рукам, передумал. Он прав. Тысячу раз прав. Сначала шлепок, а потом по лицу.

Моя обязанность, как командира спецмашины подразделения 000 за номером тринадцать, пресекать межэтнические конфликты. Лучший способ сделать это, задать вопрос янкелю о его исторической родине.

– Боб, расскажи об Америке?

На вопросы американец отвечать любил.

– В далеком, далеком прошлом, когда еще космические челноки не бороздили просторы космического океана, на нашей Земле бушевали человеческие войны!

Боб облизал пальцы. Дурная привычка. Нет, чтобы как все люди, о штаны вытереть.

– В те далекие времена Америка… да, да, командир, именно Америка… не была еще слаборазвитой страной. Это было воинствующее государство, сильное и могущественное, которым правил последний всенародно избранный президент Арнольд. Древние летописи описывают его, как кровожадного правителя, отлично владеющего всеми видами древнего боя, включая подручные средства. По современным понятиям Арнольд Последний был скорее варваром, разрушителем. Но людская молва нарекла его последним Героем. Он нещадно боролся против тирании зеленых человечков, против различного толка колдунов и разного рода экстремистов.

Во, заливает! Но останавливать, а тем более уличать американца во лжи нельзя. Обидится, драться полезет.

– Ну, ну, – закивал я, сдерживая мудрую командирскую улыбку.

Роберт Клинроуз засиял, словно прошлогодняя елка, с которой забыли снять украшения. Еще бы, в кои времена разрешили рассказать об исторической Родине.

– Загадка истории заключается в том, – продолжал янкель, выискивая в пакете еду, – …В том, что Арнольд Последний бесследно исчез в трущобах городских, оставив лишь непонятную для историков записку со словами, что он еще, может быть, вернется. Но не вернулся. Власть в древней Америке захватили звездно-полосатые кхмеры. Что из этого получилось, мы видим, рассматривая сегодняшнюю Америку. Майор Сергеев! А что вы знаете об Америке сегодняшней?

Посмотрев на потолок, я вспомнил то немногое, что знал о бывшей родине Роберта.

– Америку открыли в каком-то там веке американцы, поэтому и назвали континент в честь себя. Население состоит из белых, черных, индейцев и из женщин. Белые разводят индюшек. Черные играют в баскетбол. Индейцы собирают перья и делают из них головные уборы по пять брюликов за штуку. Женщины заседают в правительстве. Америку погубили эмансипейшен, шестая поправка и неплановое ведение американского хозяйства. На сегодняшний день расплодившиеся бизоны практически вытоптали весь юг этой страны. Родина мутантов-крыс, известных биологам под именем крыса-микки. Чемпионы последних Олимпийских игр по гольфу. Отвратительная жвачка и некачественная сборка машин из запчастей русского производства. Достаточно для начала?

Боб недовольно поджал губы. Наверно, он думал, что я вспомню об производимых в Америке и известных на весь мир само раскладывающихся вешалках для верхней одежды.

Теперь моя очередь.

– Боб. А что тебе известно о древней России? – до места падения Объекта еще два квартала. Продержаться бы.

Вопрос на засыпку. О прошлом нашей страны так мало сведений, что сформулировать точный и правильный ответ под силу только третьему номеру команды, Герасиму. Он единственный, кто посещал Большую столичную библиотеку целых два раза.

– Россия? – замялся американец, которого по результатам прошлого опроса лишили всех отгулов, – Россия большая страна с большими традициями.

– Так! – кивнул я. Пока что янкель говорил правильные вещи.

– Широкая страна во всех смыслах этого слова, – Боб посмотрел на карту, висевшую на лобовом стекле, – В России много лесов, полей и рек. И скажу от всего сердца, командир, я другой такой страны не знаю, где так вольно бы жилось простому американскому эмигранту.

– Великолепно. А теперь заканчивай, Боб, подъезжаем.

Милашка затормозила всеми конечностями, слегка швырнув нас на лобовое стекло. Сзади послышалось недовольные крики Герасима.

Боб мгновенно сгреб все съестное в пакет и запихал последний в сейф. Естественно, что шифр он набирал, заслонив стальную дверь своим телом. Дружба, дружбой, но голодные годы дают знать.

Когда дело касается работы, то здесь Бобу нет равных. Именно в такие минуты он забывает про свой основной инстинкт, и полностью погружался в дебри выполнения поставленной задачи. Пока я разминал ноги, пиная скаты Милашки, Боб вытащил из спецмашины инструменты первой очереди. Титановую треногу, с приваренной к ней вспомогательной аппаратурой.

– Второй номер! – во время работы никаких панибратств, – Доложите обстановку.

Боб прильнул к окулярам, покрутил колесики, пощелкал клавишами микрокомпьютера, сверил данные с бортовым процессором и перепроверил все это карандашом на бумаге.

– Приземлится через двадцать восемь минут, одиннадцать секунд. Плюс – минус три секунды поправки на содержимое карманов и желудка.

Я задрал голову вверх. Где-то там, среди бескрайней высоты небоскребов, пластика и стекла, падает вниз человек. Может быть, он читает молитву. Может быть плачет. Но он уверен, на все сто процентов уверен, что хорошие парни из подразделения 000 помогут ему. Ведь не зря же он платит налоги? И он прав. Это вам не нищая Америка, где на каждом углу подстерегает опасность, и никто, ни от чего не застрахован.

Я зевнул и потянулся. День выдался на редкость суетливым, и тело успело устать. Четыре вызова за рабочую смену это не шутка.

– Думаешь, успеем? – спросил я, наблюдая, как напарник старательно проверяет расчеты, чертя графики и формулы прямо на пластике дороги. На этот счет у него бзик.

– Если бы Директор поменьше болтал, то наверняка, – Боб закончил проверку и теперь аккуратно затирал рисунки носком ботинка, – А так… Черт его знает.

Если Боб говорит “черт его знает”, то так оно и есть. Вполне могло статься, что Объект зря всю жизнь сознательно платил налоги. И лучше бы он жил в прогнившей от мелкой буржуазии Америке. Остался б в живых.

– Если поторопимся, – Боб поковырялся пальцем в зубах, – то, можно попробовать. Пиво хочешь?

Я кивнул. Перед ответственным делом никогда не помешает выпить пива. Тем более перед срочным делом.

Пока напарник ходил к холодильнику, я предавался размышлениям о важности нашей профессии.

Впервые Служба 000 была организована в столице в начале тысячелетия. Совмещение обязанностей спасателей, пожарников, врачей и милиции. Четыре в одном. Один за четырех. Конечно, параллельно “Трем нулям” существовали и непосредственно вышеперечисленные Службы. Но это так. Для галочки и для бюджета. Ничего не соображающие и неподготовленные ребята. Прибывают на место в последнюю минуту и, как обычно, все портят. А мы… Мы делаем работу. Спасаем, тушим, лечим. За это нам и платят такие бешеные деньги. Покажите мне хоть одного министра, который зарабатывает в год пятьсот тысяч брюликов наличными? То-то же. О левых я ничего не говорил.

Всего в столице три команды. Мы – тринадцатые. Почему тринадцатые, если всего три? Это у Директора спрашивайте. Ну, нравится ему это число. И, вообще, мы – лучшие. По крайней мере, так говорится во всех сводках.

– Держи, – Боб протянул литровую банку.

Минут пять мы, торопливо, тянули пиво, не забывая внимательно посматривать по сторонам и отвешивать плоские шуточки редким прохожим. Преимущественно женского пола. И преимущественно с моей стороны. Боб гордо молчал. Скорее всего, парня затуркали еще в Штатах, где в конце второго тысячелетия мужиков перестали вконец уважать. А к третьему тысячелетию, полностью обнаглевшие бабы, вообще, установили полный эмансипейшен. Что и привело к полному разврату и развалу экономики и личности. Бедная Америка!

Пиво имеет свойство быстро кончаться. Бежать за добавкой напарник отказался, мотивируя это тем, что вес объекта в любой момент может измениться в силу объективных причин, и тогда нам точно придется все переделывать.

– А это премия и отгулы, – заключил он, и я не мог с ним не согласится.

– Тогда за дело, – вздохнул я, направляясь к задним воротам нашей Милашки, – Делай разметку.

Задние створки долго не хотели открываться, так что пришлось слегка полаяться с Милашкой относительно соблюдения исправного состояния вверенной ей техники. В заключении она посоветовала мне не лезть не в свои дела и попробовать открыть ворота с помощью лома. Совет оказался верен. Ворота минуту подумали и распахнулись.

Проклиная тех, кому спокойно не сидится в прохладных помещениях, тех, кто самостоятельно занимается мытьем окон, я, то и дело, спотыкаясь о расставленные повсюду железяки, пролез к экскаватору.

– Ржавчине доложить о готовности.

– Горючее в норме. Техническое состояние в порядке. Рабочие нормативы проверялись согласно штатному расписанию. Не желаете узнать последние компрессионные данные? А сводку погоды на Караибских островах? Хозяин, мне бы маслице в правой верхней втулке сменить, а?…

Подсобные механизмы иногда бывают такими нудными.

– Ты, ржавчина, не умничай. Заведись и трогайся. Да не гони, как в прошлый раз. А о маслице подумаем на выходных.

Съехав на мостовую по услужливо подставленному Милашкой помосту, я направил довольно порыкивающий экскаватор в сторону расчетной точки.

Боб уже закончил разметку и теперь соединял флажки синей лентой, на которой красовалась надпись “ …Вход запрещен. Работает служба “000”. Штраф – три минимальных оклада. Служба 000… Вход запрещен. Работает служба “000”. Штраф…”

Я поправил сползший на подбородок связь-микрофон и спросил:

– Разметка?

– Обижаешь, командир. Как в аптеке.

– Глубина?

Боб взглянул в записную книжку, пикнул раза два кнопками.

– Два метра плюс десять сантиметров на основание. Дно чистое. Без примесей. Два процента вероятности залежей.

Могло быть и хуже. Иной раз попадаются старые мостовые, под которыми сплошная грязь и археологические древности. Тогда без санкции ООН и сантиметра не выкопать. Пока согласуешь все бумажки, семь потов сойдет. Но сегодня счастливый день.

Нутро ржавчины заурчало, и ковш, выплевывая взрывные снаряды, легко вгрызся в сверхплотный пластик всеми пятью стволами.

Выкопать яму площадью в двадцать пять квадратных метров и глубиной в два, задача плевая. Отработку по сторонам. Еще пригодится тем, кто придет за нами разбирать конструкцию.

Те самые два процента залежей, о которых упоминал Боб, в виде объемистого ржавого сундука с желтыми кругляками, тоже в сторону. Копаться в древностях не наша задача. Это потом явятся из департамента и станут ахать над этим хламом, недобрым словом вспоминая Службу за пренебрежительное отношение к предметам старины. Либералы, что б их.

Теперь слегка утрамбовать землю и свериться с приборами. Точно и надежно. Помнят еще руки!

Выехав из аккуратного котлованчика, я заглушил экскаватор.

– Хорошая работа, командир! – Боб, на правах второго номера, стоял наготове с раскуренной сигаретой.

– Хорошая работа, напарник, – привычно ответил я, принимая сигарету. Мои любимые. “Космос с запахом деревни”, – Как со временем?

Боб вскинул бинокль, и некоторое время что-то внимательно рассматривал среди разноцветных небоскребов.

– Да вроде.… Но гарантировать ничего нельзя. Слишком мало времени у нас.

Докурили мы уже молча. В такие минуты, когда жизнь честного налогоплательщика весит на волоске и зависит, может быть, всего от нескольких секунд, ничего говорить нельзя. Не тот момент.

– Сгоняй пока в кафе. Мне пару бутербродов с семгой.

– А попить? – Боб любил бегать по магазинам, – Пепси?

– Не. От нее живот пучит. Лучше кваску. Да и тебе советую. Ты прекращай всю эту заморскую гадость пить. Там же витаминов с гулькин нос. Вот квас, ну или там пиво, другое дело. Знаешь, почему в Африке постоянно сокращается поголовье обезьян?

– Почему?

– Потому, что пива не пьют. Так ты как, идешь?

Боб вытащил из Милашки спинной рюкзак и рванул в ближайший супермаркет.

Пока он мотался за едой, я еще раз проверил состояние котлована. В нашем деле не должно быть никаких неточностей и недоработок. Потом загнал ржавчину в нутро Милашки, а вместо нее выкатил автономную бетономешалку и полный комплект для работы на местности. Ну, там, знаете, несколько кубов упакованного бетона, пластиковый цемент и прочую ерунду, без которой не обойтись в нашем, спасательском деле. Не забыл даже ветошь. Это такая штука в одноразовых пакетах, из чистого хлопка. Изготавливается в Иваново специально для подразделения 000.

– Быстро я? – Боб с трудом стащил с плеч рюкзак, поковырялся в нем и вытащил маленький такой бутерброд.

– Это все? – я, конечно, понимаю, что янкель большой жлоб, но до такой степени…

– Один заказ, один бутерброд, – заталкивая рюкзак в кабину, констатировал Боб. Видимо, недельный запас. На случай непредвиденных природных катаклизмов. Однозначно, жлоб.

– Второй номер! – лучшее средство отыграться, заставить американца поработать. Пахать, зная, что где-то там, внутри Милашки есть еда – не для слабонервных. Ничего. В следующий раз подумает два раза, прежде чем предлагать первому номеру какой-то вшивый бутерброд.

– Что? – Боб, недовольный тем, что его оторвали от раскладывания по полкам сейфа продуктов, высунулся из окна.

– Мне необходимы полные данные метеосводки. Направление и сила ветра. Ожидаются ли в этом районе дожди, снегопады, тайфуны и землетрясения. Через две минуты нужна сводка Воздушной Авиации о возможных рейсах над точкой падения Объекта. И последнее. Мне нужна полная тишина.

До Боба быстро доходит. Если командир запрашивает столько сведений, то дело принимает серьезный оборот. Лучше не спорить. И с продуктами подождать.

Пока янкель, опасливо поглядывая в мою сторону, выполнял поставленные перед ним задачи, я подготавливал посадочную площадку. Это так у нас, у спасателей, называется конструкция приема падающего Объекта. Они ведь, Объекты, нет-нет, да и падают.

Первым делом основание. Забить сваи – десять штук. Одна, последняя не лезет. Значит динамитом. Р-раз! Готово. Памятник чугунному мужику на кобыле по соседству, правда, в хлам. Но это так, мелочь. После нас разберутся. Памятники, столбы, домики пониженной сейсмичности входят в параграф непредвиденных расходов. Потом восстановят, как было.

Сваи на месте. Теперь площадку. Залить, завибрировать, выровнять и обработать. Красота. Хоть в футбол.

– Ветер в допустимых пределах. Осадков не ожидается. Ближайшее землетрясение в Греции. Цунами в Ямайке. Министерство транспорта сообщает, что в ближайшие два часа никакого движения над точкой падения не ожидается.

Ведь умеет, когда захочет. И даже преданно в глаза глядит. Знает, что напакостил с бутербродом. Но вожжи пока рано опускать. Вожжи? Да не знаю я!

– Боб. Что такое “вожжи”? Узнать и доложить.

Пусть поработает. А мы займемся установкой именно самой спасательной конструкции.

– Милашка! Срочный запрос. Где у нас комплект РГ-58.14\ 1А.

Спецмашина подразделения 000 за номером тринадцать задумалась, но вовремя разгадала мое издевательство. Любой школьник знает, что вышеназванное устройство, не что иное как “бумага туалетная тюковая”.

– Шутить изволишь, командор? – ехидства ей не занимать. – А если на полном серьезе?

– Ха, ха, – посмеялся я вместе с ней, – Мне бы попрыгун. Где он?

Естественно, что Милашка отправила меня в самое нутро, где и освещение похуже, и хлама побольше.

Выволочь попрыгун на свет оказалось делом непростым. Но я справился.

– Боб! Где тебя носит.

Американец появился с раскрытым старорусским словарем.

– А я еще…

– Брось ты эти “вожжи!”. Потом. У нас со временем и так.… Помоги-ка.

Вот ведь работка. Все на себе, да на себе. А ведь давно Милашке втолковывал, что пора отремонтировать тягач. Все по барабану.

– Разворачивать? – Боб уже стоял наготове, с разводными плоскогубцами и много насадочной отверткой.

– Контрольное время?

– Две минуты до падения Объекта.

– Дальность?

– В пределах видимости.

– Твоя северная сторона. Сверим часы. Цать часов, цать минут.

– Цать часов, цать минут.

– Тогда на счет “три”. Жми!

Мне всегда нравился момент завершения развертки. Когда многотонная конструкция из телескопических стоек, паутины кабелей и навесного оборудования распускается прекрасным, невиданным цветком, у меня аж слезы наворачиваются на глаза.

– Командир! Начать предпусковую подготовку?

Боб всегда был далек от прекрасного. В его душе нет места доброму и вечному. Нет бы, подойти, встать рядом и вздохнуть от избытка прекрасных чувств. Красота-то, какая!

– Второму номеру начать предпусковую подготовку.

Пока Боб, он же второй номер, проверял силовые агрегаты, я поболтал немного с Милашкой. А если быть точнее, то отчитал ее за пыль на ветровом стекле. В обязанности командира команды входит не только руководство спасательными операциями, но и соблюдение элементарных норм санитарии.

Милашка долго припиралась и отказывалась признать свою вину, пока я не ткнул грязный палец, предварительно испачканный в земле при подготовке котлована, прямо в наглый светящийся глаз Милашки. После чего динамики машины издали звуки всхлипывания и осознания вины.

Иногда просто необходимо устраивать подобные разносы. Иначе подотчетная техника может распоясаться и совершенно отбиться от рук. Что для подразделения 000 совершенно недопустимо.

– Тридцать секунд до завершения операции!

Американец всегда нервничает на концовках. Надо отправить его на обследование к невропатологу. Конечно, как человек, я его понимаю. Попробуйте всю жизнь кушать куриные сосиски с булкой – нервы совсем ни к черту станут.

– Двадцать секунд до завершения операции. Командир!

А вот это уже крик души. Чужие нервы надо беречь. Особенно, если это нервы второго номера.

– Десять секунд. Десять секунд! Падает! Падает! Командир!!!

Пора. Тем более что у Боба сегодня день рождения.

Спотыкаясь от усталости и ответственности, я доплелся до второго номера, который вспотевшими ладонями сжимал рычаг включения силовых установок. Будь немного времени, я с удовольствием рассказал бы принцип действия этих силовых установок и самого аппарата, над установкой которого мы столько времени бились. Может быть не во всех подробностях, но основные главы из правил по эксплуатации я помню. Но времени нет. Пора спасать человека. А вот, кстати, и он. Или она. Но точно падает.

С жуткой скоростью, со страшным свистом, на сверхзвуковой, к нам приближался Объект. Из-за перегрузок, которые достигали в момент соприкосновения с поверхностью десяти “жы” (по мнению некоторых специалистов – десяти с половиной “жы”), совершенно невозможно было рассмотреть лицо. Но я был уверен, что Объект давно увидел наши приготовления и уверен в своем спасении.

– Ну? – рука напарника тряслась и дергалась неимоверно.

Я прикинул на глаз расстояние от приемника до Объекта, обслюнявленным пальцем уточнил направление ветра и дал команду:

– Пора!

Боб хмыкнул, и резко дернул ручку включения вниз, как того предписывали правила эксплуатации приемным устройством. ( Для новичков там еще стрелка вниз).

Раздался довольно нехарактерный для подразделения 000 звук, и рычаг включения приемного устройства остался в руках у второго номера.

Объект просвистел мимо и, подняв кучу пыли, с глухим ударом приземлилось прямо в центре неработающего приемного устройства.

Несколько секунд я тупо смотрел на переплетение стоек самой уродливой конструкции во вселенной. Потом перевел взгляд на Боба. На которого, честно говоря, было б лучше не смотреть.

Американец сжимал обломок рычага крепкими американскими руками, которым место на американской ферме. Глаза его были сведены строго в переносице. Шок. Это не по-русски.

И только потом повернулся к Милашке.

Куча железа по выражению моих глаз моментально поняла, кто виноват в случившейся неприятности. Она мгновенно вырубила всю звуковую и световую иллюминацию. (Разобраться: почему все это время она работала и нарушала покой жителей столицы)? Потушила фары и прикинулась компрессором.

В лучшем случае ее ждала переработка в металлолом.

Американец, который так и не получил свою американскую мечту, наконец-то очнулся и отбросил сломанный рычаг в сторону, за что моментально получил внушение о сокрытии вещественных доказательств.

– Командир, а что теперь с нами будет? Ведь он, Объект этот… вниз…как…с такой… скоростью…

Боб рукой показал скорость. И оказался не прав. С такой скоростью только бабочки летают. Наш-то раза в три быстрее просвистел. А что нам будет?… Серьезный вопрос.

– Вычтут из зарплаты за погнутые стойки, – покусывая губы, успокоил я Боба. Правда, я не уточнил, что удерживать из зарплаты будут всю зарплату в течение всей жизни, – Ты бы смотался, проверил. Может, и не слишком погнулись.

Но Боб еще раз рубанул воздух рукой и простонал:

– Объект. Упал. Вдребезги. С шестого уровня.

Ну, упал. Ну, с шестого уровня. Подумаешь. У меня и с десятого падали.

– А может, он жив еще?

О, юность, как ты наивна.

Но лучше подумать о старости.

– Боб. Боб! – привести в чувство янкеля можно только грубым криком, – Быстро в Милашку. Герасима сюда. Живо.

Меня часто спрашивают, для чего в команде третий номер. И я никогда не отвечаю. Потому, что это служебная тайна. Но по секрету. Герасим, именно для таких вот случаев. Непредвиденных. И я не кому не доверю его работу.

Протирая глаза, помятый и небритый, в старой, линялой футболке с изображением старой, линялой певицы, из Милашки появился Герасим. Посмотрел на небо, посмотрел на площадку. Его цепкий взгляд заметил оторвавшуюся деталь.

– Мм?

Я вкратце изложил суть дела, не забыв упомянуть некачественную работу нашей спецмашины.

– Мм!

– Боб, покажи, с какой скоростью.

Боб старательно рубанул воздух.

Герасим почесал щетину. Посмотрел на меня, на американца. Не забыл бросить презрительный взгляд на Милашку.

– Мм.

– Понял, – кивнул я. Вот она, правда жизни. Есть, есть еще умные головы, готовые всегда придти на помощь в трудную минуту, – Боб, быстро разыщи на складе лопаты совковые – две, и метлы березовые обыкновенные – две. Милашка их, кажется, на стеллажи с тазиками запихнула.

Боб выполнил все быстро и без проволочек. Милашка, чувствуя горячее дыхание автогена, выпендрилась, и даже осветила то место внутри себя, где находилось запрашиваемое оборудование.

– Ну что, пошли, – спросил я напарника, примеряясь к несвойственному мне предмету труда. Боб промолчал, потому, что понимал. То, что мы сейчас сделаем – против правил. И против Закона, кстати, тоже. Но так как предложить ничего путное американец не мог, то двинулся вслед за мной в сторону приемного устройства.

– Если делаем все быстро, то даже пятна не останется, – кажется, я говорил сам себе, но Боб жадно впитывал каждое мое слово. – Заровняем, пластиком зальем, а в диспетчерскую сообщим, что Объект не прибыл. Не дрейфь, напарник. Может быть, и обойдется. Ты только метлой аккуратней, чтоб ни кусочка не осталось.

Боб кивнул, но неожиданно отбросил в сторону метлу, схватил лопату и принялся, остервенело, скаля от бессильной злобы, закидывать котлован грунтом из отвала. Ни слова больше не говоря, я присоединился к скорбному нашему долгу.

Вот так всегда. Душу выкладываешь ради дела. А тебе раз, и неожиданные сюрпризы. И весь послужной список в мусорную корзину. Черт с ней, с зарплатой, можно и на леваках прожить. А ведь могут и медали отобрать.

От перекидывания земли меня оторвал истошный крик Боба. Он таращился в сторону полу зарытого приемного устройства, старая привлечь мое внимание к чему-то, чего я еще не видел.

А когда увидел, мне стало плохо.

Цепляясь за погнутые стойки (погнулись таки), уклоняясь от летящих комьев земли (чего это я?) из приемного устройства вылезал Объект. И Объектом был никто иной, как Директор Службы 000. Собственной персоной.

Я стал медленно сдирать с комбинезона шевроны и знаки отличия. Боб же упал на колени и стал обливаться слезами умиления. Дурак. Директор еще не до конца вылез. Вот когда совсем вылезет, посмотрим, какими слезами плакать.

– Товарищ Директор! – я попытался изобразить на лице приветливое выражение, но подрагивающая от волнения щека явно портила все впечатление. – Товарищ Директор, докладывает командир спецмашины за номером…

Директор махнул рукой, останавливая меня.

Я замолчал.

Боб прекратил плакать и теперь просто простирал сложенные руки к Директору.

– Ну, вот что, молодцы…

Директор закашлялся землей. Кашлял долго, выплевывая чернозем с бетоном вперемешку.

– … Основание заложили на “отлично”. Приемное устройство развернули точно в срок и как положено…

Кашель скрыл слова Директора.

– … сам наблюдал. Ваши действия одобряю и поздравляю вас с очередным…

Очередная порция кашля. На сей раз щебень.

–… и впредь Родине-Матери. Контрольная проверка завершена.

Директор закончил, и, пошатываясь, побрел к ближайшей остановке аэрочастников. Потом что-то вспомнил, остановился.

– И вот еще …. Там, на дне котлована, подарок для американца. Банка с клубничным вареньем. Сам на даче собирал. Разбилась, наверно.

Ничего больше не сказал Директор. Посмотрел на нас каким-то особенным, внимательным взглядом, от которого сердце запросилось в неоплачиваемый внеочередной отпуск с последующим увольнением, развернулся и ушел выполнять дальше свой нелегкий долг по сохранению порядка и спокойствия.

Я провожал его глазами, сколько мог. И даже тогда, когда его чуть сутулая фигура стала неразличима, я не мог остановиться, и все шептал и шептал сухими губами: – “Когда такие люди в стране любимой есть!”

А Боб в это время лежал на покрытом толстым слоем земли дне котлована и, стуча сжатыми кулаками горячую землю, рыдал уже без всякого стеснения.

Сзади подошел Герасим, который все это время скрывался вместе с Милашкой за ближайшим поворотом.

– Мм!!!

– Ты прав, друг мой. Этот американец очень любит свою работу. И не его беда, что люди не летают словно птицы. Ну что, команда. На базу? На базу!

Эпизод 2.

– Диспетчерская вызывает тринадцатую машину. Тринадцатая машина! Срочно ответьте диспетчерской.

Боб отлип от стекла, по которому текли грустные капли двухчасового дождя. Он всегда становился грустным во время двухчасового дождя. Странно. Девятичасовой утренний и двадцати часовой вечерний его не заводили. Сам Боб говорил, что это ностальгия.

Я его не понимал. Как может десятиминутный, запрограммированный машинами дождь вызывать грусть по родине. Все он врет. Скорее всего, у Боба портилось настроение оттого, что в дождь он не мог сбегать в магазин. Да его никто и не отпустит. После случая с Директором я решил подстраховаться и отработать оставшийся день честно.

– Тринадцатая!

Я отложил в сторону только что купленный журнал для мужчин преклонного возраста под названием “Садоводство в экстремальных условиях семьи”, переключил рацию на громкую связь и возвестил о своем присутствии:

– Тринадцатая на связи. У нас поломка в четвертом двигателе. Пытаемся залатать пробоины и устранить пожар. Жертв и разрушений нет.

Диспетчер оценил ситуацию и посочувствовал:

– Как только справитесь с пожаром, отправляйтесь на проспект Космонавтов. Точный адрес на мониторе. Срочно требуется ваше присутствие. Неординарная ситуация.

– Что там еще? – ехать в такую даль не хотелось.

– Точных данных нет. Запрос поступил по линии милиции. По нашим сведениям там уже три их экипажа. Подтягиваются пожарные и скорые со всего города.

– Нас там только не хватало, – точно. Ехать абсолютно не хочется.

– Говорят, без подразделения 000 не справятся. Вероятно, нештатная ситуация. Просили специально ваш экипаж.

Это приятно. Это почетно. Но нисколько не прибавляет энтузиазма.

– … и, об этом просил сам Директор.

Милашка завелась, даже не дослушав до конца, и с места взяла в карьер.

– Как там он? – спросил Боб, всеми силами стараясь удержаться в кресле на поворотах.

– Выпил анальгин, и только что уехал инспектировать следующую команду. Передавал вам привет. У вас все?

– Все.

Я отключил рацию.

– Милашка. Командир в водительском кресле! Сбавь обороты.

Спецмашина подразделения 000 за номером тринадцать послушно сбавила обороты, но увеличила тягу. Скорость стала повыше, но гул в ушах исчез.

– Ты бы сирену погромче включила, а то Директор не услышит, – съязвил я. В ответ за бортом раздался вой межгалактического звездолета на разгоне. Язва.

– Что там могло случиться? – это Боб. Он еще никак не может отойти от потери подарка самого Директора. Перерыл весь котлован два раза, но нашел только металлическую крышку. Привязал шнурок и повесил на шею. Говорит – талисман. А я считаю – жаба.

– Приедем, узнаем.

– Герасима будить?

– Ну, ты даешь, Боб. Он же вымотался, как портянка. Тебе бы так работать, как ему. Мозгами ворочать, не руками махать.

– Это да, – согласился Боб, – А я и не говорю ничего. Просто подумал…

– Вот это и оставь Герасиму. Думать.

Чего это я на него взъелся? Неужто из-за варенья? Может быть и из-за варенья. На мой день рождения Директор не придумал ничего лучшего, как всучить мне самоучитель по ухаживанию за новорожденными. Комик. Хоть и Директор.

– Милашка. Будешь так гнать, гусеницы раньше времени сотрешь, – попытался вразумить я спецмашину, которая, по ее личному мнению, могла взлететь, если хорошо разогнаться. – А наш лимит на эту неделю исчерпан. Снова в долг залезать?

– Простите, командор, что сообщаю это только сейчас, но я позволила себе обменять десять тонн удобрения, которые вот уже четыре года лежали без дела, на полный комплект внесезонных гусениц.

– И я узнаю об этом только сейчас? – командир я, или не командир?

– Простите, командор. Но я посчитала сделку обоснованной. У нас удобрения, как…

– Понял тебя, Милашка, – прервал я ее. Боб еще не совсем освоился с нашим языком и второму номеру совсем не обязательно знать все тонкости товарообмена, – С кем поменялась-то? – поинтересовался я.

– С милицией и поменялась, – призналась Милашка.

– Так у них у самих хватает этого…

– Поняла вас, командор. Но сделанного не вернешь. Тем более они не записали мой бортовой номер.

Иногда я уважаю эту груду металлолома. Хоть с норовом, но откровенная душка. Мыслит на три дня вперед. Надо бы договориться в гараже, чтобы заменили на кресле американца новые подлокотники. Старые янкель совсем изгрыз

– Подъезжаем, – возвестил грустный Боб, сверившись с картой города. Координаты на восьмом мониторе в третьем ряду полностью соответствовали голографическим координатам на фасаде здания.

Впрочем, и так ясно, что мы приехали именно туда, куда так спешили. Шесть милицейских танков, дюжина контейнеровозов скорой помощи и три десантно-спасательных автобуса пожарников.

Огласив проспект дополнительными сиренами, которые прошлым летом “Милашка” сперла с боевого крейсера дальней космической разведки, мы стали протискиваться поближе к точке происшествия.

– Фазе, мазе, лав ю бразе! Что творится то! – иногда Боб, в минуты сильного волнения, переходит на родной язык.

Разберемся, что творится. Раз столько народу собралось, знать дело серьезное. Прошлый раз подобное случилось, если память не изменяет, три года назад, когда инопланетный космический корабль без опознавательных знаков с флагом Меркурия на бортах приземлился без разрешения на главной площади столицы. Вот где шума то было. Одних уполномоченных два эшелона пригнали. Специально ветку железнодорожную для этого протянули. А оказалось, дело банки с черной икрой не стоит. Пацан инопланетный карты перепутал, и вместо созвездия Стрельца к нам приблудил. Но, ничего. Разобрались, да и отпустили с миром.

– Милашка, тормозни у киоска и глуши мотор. Второму номеру оставаться в командном отсеке и держать постоянную связь. Остальному экипажу на выход. Форма одежды рабочая. Всем системам находится в полной готовности до специальной команды.

Я поправил клапана на комбинезоне, и спустился по парадному эскалатору, любезно выдвинутому спецмашиной, вниз.

– Как слышимость, второй номер?

– Слышу вас хорошо, командир, – голос Боба в связь-наушнике был слегка громковат, я убавил звук и поправил тембр.

– Теперь нормально.

Не успел я отряхнуть ладони, как передо мной возник (кто бы мог подумать!) сам Директор. Слегка запыхавшийся, но в целом здоровый и бодрый.

– Честь у пустой головы не отдают, – сообщил он радостную новость, чем помешал мне почесыванию затылка.

– Как дела, товарищ Директор? – поинтересовался я, пытаясь узнать подробности задания.

– Подробностей не знаю, ненароком мимо проходил. Так что действуй сам по обстановке.

Что-то у него глаза как-то странно бегают. Наверняка давно здесь и все знает. А говорить боится. Следовательно, дело совсем темное.

– Здесь уже все шишки собрались. Вон, под грибком на детской площадке маются. Так что, приступай.

Среди тусующихся у песочницы я узнал Главного пожарника, Главного врача и Главного милиционера города. И это не обрадовало. Не с моими лычками вперед генералов лезть. Об этом я и сообщил Директору, который пытался скрыться в толпе зевак.

Директор, недолго думая, тут же дважды повысил меня в звании, отлепил от своего мундира несколько шевронов и погон, и пришлепал все это дело на моем комбинезоне.

– А медальки? – нагло поинтересовался я.

Директор, душа – человек, вздохнул, залез в карман и вытащил горсть орденов и медалей.

– Только сделай все, как положено, – попросил он. – Если завалим вызов, то полетит много голов.

Я клятвенно заверил, что разберусь с полной ответственностью, и попрощался с Директором.

– Боб! – я вызвал по рации второй номер, – Мне срочно нужны снимки места происшествия из космоса. В единичном масштабе. Свяжись с космическим агентством страны, пусть поработают.

Получив подтверждение от американца, я направился к детской площадке.

При моем приближении генералы прекратили разговоры и споры, и вытянулись по команде Главного пожарника: – “Смирно! Старший офицер в песочнице”.

Я уселся на деревянного слоника, закинул ногу на ногу и попросил доложить обстановку.

– Сообщение поступило на центральный пульт полчаса назад, – Главный милиционер преданно смотрел на меня и четко выговорил слова. Вот что значит выправка, – Через три минуты я уже был в курсе и, согласно пунктам устава, поднял вверенные мне подразделения по боевой тревоге. Сообщение было продублировано пожарным и скорой помощи. Через десять минут мы были на месте. Но…, – замешкался генерал, – Ситуация настолько нештатная, что было принято решение срочно вызвать на помощь ваше подразделение, маршал-майор.

Директор, кажется, слегка перегнул с шевронами.

– Показывайте, что случилось.

По команде Главного пожарного, передо мной мгновенно установили полевой военный перископ с увеличением сто к одному.

Я прильнул к окулярам и долго изучал место пришествия.

Меня никто и никогда не сможет обвинить в трусости. Меня никто и никогда не сможет обвинить в незнании своего дела. И, наконец, меня никто и так далее, в не компетенции. Но то, что предстало перед моими глазами, было самым ужасным за весь срок работы в доблестных рядах подразделения 000.

На одиноком дереве, на высоте три с половиной метра от поверхности земли, на толстом суку сидело маленькое пушистое животное, предположительно неизвестного вида, и дико орало.

– Что скажите, маршал-майор?

Генералы, боевые генералы, знающие не понаслышке, что такое боль и кровь, чуть не плакали от собственного бессилия.

А ведь наверняка и их погоны могут, того… полететь. Это вам не отлов чокнутого пришельца на главной площади страны.

Я думал ровно минуту. А потом стал действовать.

– Генерал, ваши люди должны немедленно очистить зону происшествия. Перегородить все в радиусе ста метров. Колючая проволока, пластиковые заграждения, электрический ток. Не пропускать внутрь ни одно живое существо без специального, моего, разумеется, разрешения. Выполняйте.

Главный милиционер просветлел лицом, щелкнул каблуками и бросился выполнять поставленные задачи.

– Пожарникам развернуть временный лагерь для участников операции. Немедленно доставить сюда с десяток сборных домов. Обеспечить всех горячим питанием. Трехразовым. Разместить компактные сортиры, из расчета одно «двадцать одно» на десять служащих.

– Простите, маршал, – не по уставу перебил меня Главный пожарник, – Но где их размещать? Места маловато.

Я обвел глазами двор.

– Это что? – показал я пальцем на двухэтажное строение старого образца с колоннами.

– Театр, маршал. Восемнадцатый век. Без единого лазерного шва. Навечно строили.

– Вот вам и место, – мои брови поднялись ко лбу, как бы показывая, что такие вещи пожарник мог решить самостоятельно, – Снести, расчистить место и поставить кабинки.

– А что делать нам? – подал голос Главный медик

Сразу видно, гражданская служба. Ни уважения к маршальским звездам, ни субординации.

– Как обычно. Походный госпиталь. Поголовные прививки. Запас крови. Всем, кроме меня, сдать анализы. Стандартный набор, восемь баночек плюс слепок челюсти. И еще. Соберите весь материал, который найдете. Все об этих, предположительно, животных. Их внутренний мир. Строение. Привычки и интересы. Чем питаются, и так далее. При необходимости подключите большой городской мозг. Для чего-то мы его строили? Вопросы?

Вопросов не последовало. Это хорошо. Чем меньше ребята будут болтаться под ногами, тем спокойнее все можно решить.

– Боб!

– На связи, командир.

– Снимки получил?

– Только что, командир.

– Значит, видишь, чем пахнет. Соображения имеются?

Соображений у второго номера не возникло. И не могло возникнуть. Прежде чем приступить к работе в подразделение 000, каждый проходит специальную подготовку. Которая, помимо прочего, включает в себя тщательное изучение и разбор всех происшествий и вызовов. Так вот. За последние сто лет ничего подобного в столице не происходило. Дело пахло ядерными отходами, и как из него выбираться, знал только бог.

И, может быть, еще и я.

– Второй номер. Слушай мою команду. Проверить все аналогичные случаи за все время существования Службы. Вести расширенный поиск. Все, что может помочь нам в разрешении этой ситуации, сгодится. Сделать запрос по другим городам. Может, у них что-то есть. Если нет, то запросить Европейский Союз.

– Объединенные нации, – подсказал Боб. Умница.

– Это обязательно. Свяжись с президентами всех государств. Пусть слегка погоняют своих бюрократов. И с Америкой своей тоже.

– С Америкой связи нет.

Ах, Америка. Довели страну до ручки. Демократы – эмансипаторы.

– А вот это, уже твои проблемы, второй номер, – повысил я голос, – Хоть голубиную почту посылай.

– А может аэрофлотчиков попросить, – предложил Боб, – Хотя, туда вряд ли кто согласится лететь.

– Пообещай премии, отгулы, домики в деревне. А лучше всего, поговори с Космическим центром. Ребята никогда не отказывали. Что им стоит, туда сюда челнок сгонять.

– Это все? – поинтересовался Боб.

– А как ты думаешь? – молодежь, как была суетливой, такой и осталась, – Позвони Главкому, пусть поднимает вооруженные наши силы по тревоге. По боевой тревоге. Нам нужна полная гарантия спокойствия и безопасности. Таможня пусть перекроет все морские и сухопутные границы. Теперь точно все.

Подбежал запыхавшийся Главный милиционер. По его виду я догадался, что в четком плане операции по спасению Объекта вкралась неприятная недоработка. Не добегая до меня шагов десять, генерал перешел на строевой, чеканный шаг.

– У нас проблемы. Пресса. На вертолете.

Я посмотрел в сторону огороженного двумя рядами колючей проволоки дерева. Над его верхушкой парил аппарат местной телевизионной станции. Из открытых дверей торчал человек и камерой в руках.

– Милашка! Командир на волне.

– Вся во внимании, командор.

– Видишь, вертолет. Желтый, с синей полосой, с цифрой восемь на борту. Убери его.

Такое деликатное дело, как общение с телевизионщиками можно поручить исключительно Милашке. Специальные курсы, работа на тренажерах, трехступенчатые экзамены.

Спецмашина подразделения 000 за номером тринадцать выдвинула из своего нутра четыре громкоговорителя и, включив звук на полную катушку, суровым мужским голосом, от которого кровь застывала в жилах, стала вести переговоры с нарушителями спокойствия.

– Летательный аппарат за номером “восемь” ядовито желтого цвета. Немедленно покиньте запретную территорию. В случае неповиновения применяем силу.

Толи вертолетчик был глуховат, толи на Милашкины запросы плевать хотели, но летательный аппарат продолжал стрекотать над деревом и, соответственно, над охраняемым Законом Объектом.

Милашка, видя столь явное неуважение к себе, разозлилась. Машинка еще та, с характером. Она выставила из верхней башни крупнокалиберный, четырех ствольный пулемет системы “Град 9 на 12”, и, без всякого зазрения совести, выпустила длинную очередь по вертолету. Я даже рта не успел открыть.

Но толи Милашка не до конца потеряла совесть, толи прицел сбился. Вертолет только задымил обоими двигателями и, странно так заваливаясь на один бок, стал спасаться бегством. Ему бы удалось скрыться за ближайшей высоткой, но Милашка решила выпендрится и продублировала очередь. Иногда она бывает излишне старательной.

Я не стал смотреть, что стало с вертолетом. На это есть другие Службы. По крайней мере, я уверен, что за телевидение больше беспокоиться не стоит.

– Хорошая работа, маршал-майор, – Пожарный Генерал смотрел на меня завистливым взглядом. Такого ему не в жизнь не сделать. Пожарники.

– Генерал, – вернулся я к основной работе, – У вас есть костюм высокой защиты? Мне один комплект.

Естественно, что костюма не оказалось. Нашел, у кого спрашивать. В последние годы пожарники только и занимались, что выезжали по частным вызовам населения на поливку лужаек. Современные здания имеют достаточную степень защиты от огня. Даже огонь спички вызывает срабатывание сигнализации и немедленное включение систем пожаротушения. Остается только содержать технику в порядке.

Так или иначе, современные пожарные силы представляли сборище технарей, которые ходят по офисам и квартирам с датчиками и отвертками. Всю основную, черную, по мнению самих пожарных, работу, выполняют подразделение 000.

Костюм высокой защиты, в простонародье «скафандр», удалось одолжить, как ни странно, у Милашки. Оказывается, она прятала его на черный день. И сегодня этот день наступил.

Когда я облачался в скафандр, вокруг меня собрались генералы служб, которые явно не понимали, что я собираюсь делать. На их вопрос о моих дальнейших действиях, я ответил просто, хоть и нелегко мне было это сделать:

– Надо посмотреть все поближе. Личное присутствие на месте вызова, моя первостепенная задача. Хочу определиться.

Генералы отговаривали меня, как могли. Главный пожарный побежал докладывать о моем безрассудном поступке мэру. Но я был неумолим. Мы, сотрудники подразделения 000 обязаны рисковать собственной жизнью, ради жизни других. Пусть даже это попавшее в беду животное неизвестной национальности.

Пока отключали электричество с ограждения, пока раздвигали пластиковые заграждения и расчищали проход, я стоял молча, отрешившись от всего мира. Человек должен иногда побыть наедине с собой. Оценить прожитую жизнь, мысленно попросить прощения у всех незаслуженно обиженных, продиктовать в личный “черный ящик” завещание.

И когда я, с трудом переставляя ноги, приближался к дереву, там позади, за ограждением раздались робкие хлопки генералов. Были они слабыми и редкими. Но с каждым шагом, становились все громче и громче. Люди смотрели мне в след и присоединялись к этому величественному действу. Некоторые плакали…

На подходе, когда до Объекта оставалось не более десяти метров, в ушах раздался голос Боба.

– Командир! Здесь у меня кое-что есть.

– Говори. И поскорей. У меня через десять секунд контакт.

– Не суетись, командир, – я даже присвистнул в скафандре. Раньше Боб никогда не позволял себе орать на непосредственное начальство, – Прошу пару секунд. Есть! Есть, командир!

– Да говори уже, – простонал я, обходя Объект по кругу. Приближаться ближе нельзя. По крайней мере, пока не получены дополнительные сведения.

– Сообщение от Британского биологического общества. Мы переслали им короткометражный фильм об Объекте. Ребята утверждают, что наш Объект может откликаться на слова «кис-кис-кис».

– Ты ничего не напутал? Точно три раза?

– Перепроверяю.

Пока Боб перепроверял полученную от Британского биологического общества информацию, я постарался подойти поближе к дереву. Один бог знает, каких усилий мне это стоило. В нашем деле один неверный шаг может стоить жизни. Я не говорю о себе. Я не в счет. Общество, вот кто нуждается в нашей защите. И каждый из этого общества.

– Это снова я, – Боб работал быстро, – Голоса разделились практически пополам. Есть, правда, небольшой перевес в один голос. Мы с Милашкой смоделировали ситуацию и пришли к вводу, что стоит попробовать первый вариант. Три раза. Желательно с минимальными перерывами.

– Понял. Конец связи.

Что ж. Есть какие-то зацепки. Три раза. Не густо, но ничего другого у нас пока нет.

Я включил внутренний магнитофон, который должен записать все, что я делаю и говорю. Обязательное условие при работе в одиночку.

– Раз, два. Проба. Проба. Время…, – я взглянул на вмонтированные в рукав часы, – Время такое-то. Дело номер такое-то. Объект находится в неподвижном положении. Состояние стабильное. Враждебных действий не наблюдаю. Визуальное наблюдение в допустимых пределах. Провожу голосовой контакт.

Внешние микрофоны выведены на проектную мощность.

– Кис. Кис. Кис.

Из окон нижних этажей соседних высоток с грохотом вылетели все бронированные стекла. Где-то в соседнем районе сработала сейсмологическая сирена. Пришлось сделать громкость тише.

– Кис. Кис. Кис.

Объект взирал на меня широко раскрытыми глазами и совершенно не желал общаться.

– Боб! У меня критическая ситуация!

Боб находился на месте и откликнулся практически сразу.

– Секунду, шеф. Сейчас за продукты рассчитаюсь.

Надо с янкелем потом серьезно поговорить. Нельзя во время работы мотаться по ближайшим магазинам. Мог бы и у меня спросить, что я хочу на ужин.

– Командир!?

– Слышу. Повторяю. У меня критическая ситуация. Поднимай Герасима. Я так думаю, что без его гигантского опыта нам тут делать нечего.

– Может, дождемся вестей из Америки? – робко поинтересовался Боб.

– Согласились космолетчики?

Боб слегка покряхтел. Значит, с космонавтами договорится не смог.

– Голубей только что отослал.

– Герасима буди!

Злиться на Боба нельзя. Американский парень не до конца влился в нашу прекрасную жизнь. Это у них там, в эмансипированной Америке все не спеша, с оглядкой, с оговоркой. А у нас, у русских, сегодня не сделаешь, завтра можно и не начинать.

– Сделано, командир.

– Изображение!

На внутренней стороне шлемофона возник небольшой экран с изображением помятого от долгого сна лица Герасима. Он долго щурился, посматривая на солнце и выслушивая краткое введение в дело второго номера. На изучение документации у Герасима ушло еще меньше времени. Часть из секретных документов он изучил в развернутой неподалеку походной уборной, где их и уничтожил согласно инструкции. Остальной частью он обтер лицо, после того как на скорую руку побрился у специально вызванной для этого бригады скорой парикмахерской помощи.

Видеоматериалы Герасим просмотрел в ускоренном режиме за скромным ужином из центрального ресторана.

– Гера, что скажешь? – я терпеливо топтался под деревом. Никуда не уходил, понимая, что только мое личное присутствие поддерживает Объект в эту, несомненно, в трудную минуту.

– Мм! – Герасим задумчиво погладил плохо выбритую, в двенадцати местах порезанную щеку.

– Нет! – твердо ответил я, – Никаких иностранных специалистов. Не хватало, чтобы нас прославили на весь свет. А кого предлагаешь?

– Мм! – Герасим вопросительно посмотрел на меня сквозь расстояние.

– Тибетские монахи жадные, много запросят. Хочешь, чтобы из нашей зарплаты до конца дней высчитывали. Думай.

Герасим приподнял густые брови и брякнулся в вовремя подставленное сзади кресло с приваренным к нему зонтиком.

– Всем командам полная тишина! – заорал я, осознавая, что именно сейчас в мозгах Герасима создается история.

Смолкли все звуки, затихли голоса. Над районом бедствия нависло безмолвие. Только Милашка, зная внутренний мир Герасима, негромко, тихонечко, проигрывала через наружные усилители любимую песню Герасима с непонятными никому словами – «Пропала собака, живущая в нашем дворе». Почему-то именно эта инструментальная обработка в исполнении объединенного земного оркестра особенно нравилась Герасиму. Не спрашивайте, почему? Не знаю.

Через полчаса непрерывного размышления Герасим странно дернулся, вскочил на ноги и уставился на мир воспаленными глазами:

– Мм!!!

Вот. Вот она истина жизни. Что б все так работали.

– Боб! Срочно отыщи и доставь сюда так называемого котолога. А я почем знаю кто это? Герасим утверждает, что без помощи этого, как там, котолога, нам ничего не светит. И поскорей, Боб. Я уже на пределе.

Пока второй номер, по одному ему известным каналам разыскивал котолога, я попытался на свой страх и риск приблизиться к Объекту на более близкое расстояние. Для того чтобы потом меня не обвинили в трусости, я приказал Главному Пожарнику в срочном порядке вывесить на близлежащих зданиях экран и транслировать все мои передвижения. Совершенно необходимое мероприятие. Главное доказательство при получении очередной медали. Или, чем черт не шутит, ордена.

Казалось, ничего не предвещает беды. Первые два шага к дереву дались, конечно, с трудом, но пока все шло нормально. Но едва я занес ногу для третьего шага, как Объект вышел из стабильного состояния, распахнул здоровую пасть и издал звук, который впоследствии Милашка квалифицировала как «враждебный шумовой эффект агрессивной направленности».

Не дожидаясь последствий, я со всего маху брякнулся на пластик тротуара, краем вмонтированных наружных микрофонов уловив испуганный вздох тех, кто наблюдал за моими действиями по большому экрану. Стоят столбами, рты раззявили!

– Всем в укрытие! – заорал я, понимая, что теперь только от моих решительных действий зависит жизнь участников спасательной операции.

Седые генералы, лысые прапор-лейтенанты, коротко стриженые рядовые, все, без разбору, повалились на дорогу, прикрывая голову тем, что попалось под руку. Один только Герасим продолжал рассеянно мотать головой по сторонам, проявляя чудеса идиотского героизма. Зачем, Герасим, зачем?

Можете называть меня безумцем, можете считать меня глупцом, не ценящим собственной жизни, но я, позабыв о нависшей надо мной угрозе, вскочил на ноги и бросился к Герасиму.

– Гера-а-асим! – кричал я, быстро переставляя ноги в свинцовых сапогах высокой защиты, – Ложи-и-ись, твою….

Последние аккорды крика заглушила сработавшаяся сигнализация всеобщей эвакуации. Над городом на короткое мгновение повисло напряженное внимание и, но уже через секунду из высоток стали выстреливать и стремительно улетать в сторону безопасного периметра спасательные капсулы жильцов.

А я уже гигантскими прыжками достиг Герасима, прыгнул на него, повалил на пластик и накрыл третий номер собственным телом. Иначе я поступить не мог.

Когда вернулся Боб, ездивший на Милашке за котологом, мы все еще лежали в безопасных положениях. Тихо и не шевелясь. Герасим, правда, все норовил выскользнуть из-под меня, но я заботливо удерживал его, прижимая к дороге собственным вестом и весом трехтонного скафандра высокой защиты. После нескольких неудачных попыток поменяться местами, Герасим прекратил дергаться, и затих, с благодарностью принимая помощь, оказанную ему лично командором.

Боб, волоча за собой тощего очкарика в разодранном белом халате и с оцарапанной в шести местах щекой, замер у Милашки и долго-долго смотрел на территорию происшествия.

– Эй! – робко подал он голос, – Есть кто живой?

Живых, к безмерному моему удивлению, оказалось довольно много. Практически весь состав генералов и прапор-лейтенантов. Процентов восемьдесят рядовых и гражданского любопытствующего населения. Остальных, получивших небольшие и очень небольшие повреждения костномозговой системы, быстренько погрузили на трейлеры «скорой помощи» и отправили в лучшие больницы города поправлять здоровье.

Слава богу, летальных исходов не случилось. Иначе не видать нам медалей, как Милашке собственных локаторов.

Боб помог подняться, отряхнуться и привести меня в нормальный вид. И только после этого подтолкнул ко мне очкарика в разодранном белом халате.

– Котолог? – вспомнил я мудреное название профессии очкарика.

Очкарик, прижимая к груди белый халат, усиленно закивал головой.

– Боб, а почему он в рванье? Твоя работа? – Боб при выполнении задания может не сдержать эмоций. Именно так записано в его личной психоаналитической карточке, которую я четыре года назад стянул со стола Директора.

– Не, – улыбнулся Боб, – Это я его из бани изъял.

Все встало на свои места. Несмотря на богатство и процветание страны в целом, в отдельных его ячейках до сих пор продолжали всучивать простодушным налогоплательщикам рваные простынки. И здесь даже подразделение 000 не поможет.

– Немедленно выдать товарищу одноразовое белье из личных запасов, – сурово приказал я. И пока Боб, жуя на ходу ливерную колбасу тройного перегона, мотался за одеждой, я занялся расспросами очкариками с редкой для нашего времени профессией котолога.

Однако все мои усилия оказались напрасными. Котолог на все вопросы отвечал совершенно невнятным языком, постоянно цокал и мотал реденькими волосами, а также тыкал меня в грудь тощим пальцем, повторяя при этом странное, совершенно неморфологическое слово. Точно смысл его не передам, не запомнил, но заканчивалось слово на «…злы». Или что-то в этом роде. Но «…злы» присутствовало точно.

– Ты кого приволок? – вежливо заорал я на Боба, вернувшегося с охапкой одежды, которую мы обычно использовали для протирки ядерного реактора Милашки.

– Как кого? Этого… – Боб задумчиво осмотрел очкарика, – Котолога. Что-то не так?

Не так было многое. Операция из-за разгильдяйства второго номера разваливалась прямо на глазах. Люди устали. Начальства не было видно, но и оно, наверняка, тоже устало. Не говоря уже обо мне и о самом Объекте.

– Да что, в самом деле, командир! – заволновался Боб, когда я прикрыл глаза ладонью, – Ты приказал, я исполнил. Думаешь, легко было этого чудака из Непала вызвонить. Мы с Милашкой, можно сказать, национальный рекорд установили. За нами, смешно сказать, милиция трех стран гналась за превышение скорости, а тебе все не так.

Все ясно. Единственный котолог на Земле, и тот не бельмеса по-русски. Интересно, а как теперь списывать топливо?

Уничтожив янкеля испепеляющим взором, я приказал удалить с глаз моих недоучившегося русскому языку котолога. Столько времени Объекту под хвост. Все нормы перевыполнили.

– Милашка! Командир на связи!

– Прием отличный, командор, – ответила спецмашина подразделения 000 за номером тринадцать.

– Где Герасим? Почему не на штатном месте? Срочно найти. Надо заканчивать всю эту объектовасию.

Милашка включила сенсорные поисковые программы и быстренько, не прошло и пяти минут, отыскала Герасима.

– Заданный объект валяется под моими гусеницами с признаками насильственного удушения по всей области тела.

– Кто посмел? – заорал я. Теперь уже без всякой вежливости. Даже генералы служб, до этого выбивающие на ветру мундиры, замерли по стойке смирно. Чувствуют, наверно, что именно в такие минуты и падают звезды, которые кому-то уже не нужны, – Под трибунал мерзавца! Лично, собственными руками уши оборву. Боб! У всех присутствующих снять отпечатки пальцев. Герасима похоронить с почестями и салютом из бортовых орудий Милашки.

– Он дышит… – не совсем уверенно сообщила Милашка, у которой на борту были самые чувствительные в мире сенсоры, – Дышит, командор! Вот те задний мост дышит.

Пока взмокшие генералы лично стаскивали с ожившего Герасима сваленный на него скафандр высокой защиты, оставленный каким-то негодяем, я потирал грудь в том месте, где находилось сердце.

Чертова работа. Так можно на пенсию раньше времени уйти. Да, смерть, коварная и злодейская, поджидает нас, спасателей подразделения 000 на каждом шагу. Обманчивая эта штука, жизнь.

– Не время умирать, друг, – я первым прижал чудом спасшегося Герасима к груди, – Дел полно впереди. Давай, Гера. Подумай. Хорошенько подумай. На тебя вся надежда. А я уж и не знаю что делать. Руки опускаются. Выручай. Спасем Объект, а уж потом и умирай. А, Гер?

Герасим понимающе кивнул враз отросшей от близкой погибели щетиной.

– Мм.

– Как скажешь, Гера, – я уже был на все согласен, – Ты только скажи, что тебе надо?

Герасим выдал список не задумываясь. Вот что значит специалист.

– Мм, – выставил первый палец Герасим.

– Записал.

– Мм, – второй палец присоединился к первому.

– Найти трудно, но постараемся, – пообещал я.

– Мм, – третьего пальца у Герасима не было. Говорят, что оторвало в далеком детстве. Какие-то составы под откос пускал. Баловался, таким образом. Поэтому Герасим разогнул сразу четвертый палец.

– Ясно, Гера, ясно, – я захлопнул карманный ноутбук и повернулся в сторону ожидавших очередные приказы и повышения генералов, – Полномочиями, предоставленными мне правительством, приказываю очистить территорию. Оцепление снять. Походные кухни затушить. Переносные сортиры оставить на месте. Уходим, товарищи.

Приказы сотрудников подразделения 000 не обсуждаются. Это известно и служивому и гражданскому населению. Сказано, уходить, значит – уходить.

Под завывания сирен народ, участвующий в спасении Объекта торопливо покидал опасную территорию. Я провожал всех внимательным взглядом, следя за тем, чтобы не было паники и мародерства. А то помню несколько лет назад, при обстоятельствах, о которых сегодня еще нельзя говорить, при точно таком же отступлении, кто-то прихватил по ходу дела гусеницы с Милашки. Потом два дня перед Директором потели.

Последними уходили генералы. Отдавали мне честь, жали руку и спрашивали, не надо ли что передать семье и близким. Мало ли что… Главный Пожарник, дождавшись, когда остальные генералы исчезни за углом небоскреба, заглянул в мои глаза и с неподдельной тревогой поинтересовался:

– Что будет то, товарищ маршал-майор?

– Все будет хорошо, – пообещал я, наблюдая, как Герасим, изменив собственному правилу не работать руками, выкатывает из Милашки завернутый в черную фольгу аппарат. Который, как мне показалось, не значился в штатном расписании, – Пора и нам с вами, генерал, уматывать. Тоесть отходить.

Боб уже торопливо разворачивал спецмашину в сторону проспекта и выбирал наиболее короткий маршрут через детские песочницы и качели. Надо бы с ним потом проработать этот вопрос. Негоже ломать последние ребячьи радости. Можно ведь и по газонам прокатиться.

Герасим, поглаживая щетину, дожидался, пока я спроважу любопытного пожарника. Разворачивать странную установку при посторонних он не спешил.

– Надеюсь, ты знаешь, что делаешь, – я переминался с ноги на ногу, понимая, что, оставляя в эту трудную минуту Герасима одного, я взваливаю на свои плечи непосильную тяжесть. Если что-то случиться, если что-то пойдет не так, то первую стружку снимут с меня.

– Мм, – Герасим улыбнулся. Он всегда улыбается. Таким я его и запомню.

– Пора и нам.

Перед тем, как забраться в Милашку, я, следуя давней традиции подразделения 000, сфотографировал Герасима на память. В полный рост. Сидя на пластике дороги. Лежа в клумбах. С приставленной ко лбу ладонью. На шпагате. С козьими рожками. В обнимку с Бобом. У борта Милашки. С развевающимися на ветру волосами. В задумчивости. В горе. В радости. Печали.

Боб в это время снял короткометражный документальный фильм о жизни и деятельности третьего члена нашей команды, и нарисовал Геру в полный рост в окружении рождественских индюшек. Зря это он индюшек влепил. Герасим и так хорошо смотрелся в парадном кителе с одинокой медалью на груди.

Милашка втянув в себя эскалатор, жалобно проскрежетала движком и медленно, где-то даже траурно, потарахтела прочь от одиноко стоящего на прежарком летнем ветру Герасима.

А он стоял, простой русский спасатель, один, без команды, и махал нам вслед рукой.

– Он мне еще десять брюликов должен, – Боб грустно наблюдал за Герасимом в шестой монитор, – Как думаешь, командир, если живой останется, отдаст?

– Если останется, отдаст.

Верил ли я сам в эти слова? Не знаю. Но в одном я был уверен на все сто процентов. Что бы там не задумал Герасим, он, наша последняя надежда.

На дальних периметрах мы быстренько соорудили с Бобом небольшой блиндаж, откуда можно было с полной безопасностью наблюдать за действиями третьего номера. Дальняя связь и пятидесятимильный перископ, который Милашка приобрела у американских подводников за три бутылки водки, позволяли наблюдать ювелирную работу Герасима во всех мелочах.

Я не знал, что собирается сделать Герасим. Да, пожалуй, никто во всем мире не знал этого. Гигантский аналитический ум Геры, проанализировав и смоделировав все ситуации, нашел одно единственное решение, которое позволяло выйти из создавшейся тупиковой ситуации с наименьшими потерями. Я, как командир подразделения 000 полностью доверял своей команде.

Убрав помехи и лишние шумы в виде любопытных генералов, желающих бесплатно поглазеть на работу спасателя, мы с Бобом прильнули к окулярам перископа. Ни одно движение Герасима не ускользало от нашего пытливого взора.

Герасим разминается. Гладит щетину по росту движения. Против движения. Делает ногтевой массаж живота. Потом неторопливой походкой приближается к странному аппарату. Также не торопясь, сплевывая густую пластиковую пыль, разворачивает черную экранирующую фольгу.

– Фазе, мазе, лав ю бразе! – срывается с губ Боба американское ругательство, – Командир, ты только посмотри!

Под черной простынею фольги скрывалась восьми ствольная ракетная установка «Шарик». Контрабандное оружие, запрещенное всеми правительствами, как негуманное. На этот счет даже ООН в свое время выпустило специальный бюллетень, в котором требовало от всего человечества клеймения позором разработчиков, производителей и оптовых распространителей установки.

– Спокойно, Боб, спокойно, – я быстро смахнул предательскую каплю пота с виска янкеля, – Герка мужик стреляный, опытный. Если он принял это решение, значит так нужно. Что там наш Объект?

Объект, нарушивший спокойствие столь большого количества людей, все еще находился на дереве, и покидать его в ближайшее время не собирался. Орать Объект, правда, перестал, считая, что драть глотку ради одного небритого спасателя не резон. Переползал с ветки на ветку, то, появляясь, то, исчезая из поля зрения.

Герасим в это время уже закреплял штативы установки «Шарик» на пластике дороги и протирал прицельную трубку жидкостью из небольшой бутылочки. Поведя носом, я даже со столь значительно расстояния различил в воздухе большую концентрацию этилового увлажнителя. Подумать страшно, что сейчас творится рядом с Герасимом. Там же концентрация совсем запредельная. Противогаз бы надел. Герасим…. Нет, не слышит.

Закончив протирки, третий номер на пару секунд откинулся в кресле стрелка, чтобы собраться с мыслями. В перископ было видно, как играют желваки на его небритых скулах, как подергивается кончик носа, как трепещется в кармане краешек банкноты в двадцать брюликов, очевидно тех самых, которые он задолжал Бобу.

– С богом, Гера, – прошептал я, облизывая сухие губы. Боб, кстати, мог бы и пару банок пива в блиндаж прихватить.

Словно услышав меня, Герасим оглянулся, помахал рукой и так виновато улыбнулся, что я тут же понял, что, скорее всего, не видать Бобу двадцати, как мне банки пива.

Далее события стали развиваться стремительно и даже неуловимо.

Герасим склонился к установке «Шарик», поводил немного по сторонам трубами стволов, а затем, нецензурно пошевелив губами, нажал на гашетку.

Огненный смерч, круша все на своем пути, вспахал, исковеркал супер прочный пластик дороги, разорвал на клочья клумбы цветов, проскрежетал по фасадам небоскребов. Черный дым взметнулся густым жирным облаком вверх, образовывая темное кучевое образование, внешним видом напоминающее поганку. Ударная волна сжала воздух, расколотила бронированные окна эвакуированных домов и, чуть было, не снесла кабинки автономных туалетов.

Через десять минут, когда улеглась пластиковая пыль, и догорели последние клумбы, я различил в закопченных линзах перископа сидящего на штативах установки Герасима, сжимающего в кулаке короткий кусок тлеющей сигареты.

– Второму номеру доложить о состоянии Объекта, – заорал я, возвращаясь к работе. Герка жив, ну и ладно. Потом обнимемся. Может, я ему еще медальку подарю. Из тех, что у Директора выпросил.

– Объекта не наблюдаю, – доложил Боб, – И дерева не наблюдаю. Пропал, карась мое железо! Командир, так что в журнале писать будем? Самораспад, или саморазрушение?

В данном вопросе торопиться не следует. Наша работа у всех на виду. И каждая буква на виду. Напишем неправильно, потом на нас все газеты накатят. Им только дай волю.

– Значица так…, – я наблюдал за тем, как Герасим скрывается в нутре услужливо подкатившей Милашки. Спать пошел. И правильно. Сделал дело, спи смело, – Значица так, Боб. Пиши. «Ложный вызов». И не забудь километраж накрутить Милашке. А то у нас еще за прошлый месяц перерасход.

Я посмотрел на Боба, торопливо заполняющего официальные бланки, и улыбнулся. Сколько еще предстоит узнать этому янкелю, чтобы понять до конца, насколько у нас интересная и творческая профессия. Бывают, конечно, проколы, но это редко.

Я, разглядывал Боба, улыбался и слушал, как нежно мурлычет Объект, только что забравшийся ко мне за пазуху.

Эпизод 3.

– Тринадцатая машина! Диспетчерская на связи. Ответьте.

Боб приподнял газету и взглянул одним глазом:

– Чья очередь?

Очередь была моя. С трудом поднявшись на карачки, я сощурился на жаркое солнце, под которым получал очередную порцию загара и, обжигая некоторое мягкие места о нагретый металл, сполз в кабину Милашки.

Сегодняшнее утро выдалось на редкость солнечным и безработным. С шести утра ни одного вызова. Столица на выходных полным составом выехала на курорты, так что процент чрезвычайных ситуаций резко упал до нуля. Чего нельзя сказать о температуре окружающего воздуха. Градусов тридцать пять, если температурные датчики Милашки не врут.

– Пока что майор Сергеев у аппарата, – простонал я, чувствуя, что безмятежному отдыху, за который к тому же еще и платят, заканчивается, – Что там у вас?

– ЧП у нас! – завопил динамик голосом психопатки диспетчера. Это не преувеличение. Диспетчер и в самом деле полная психопатка. Начальство считает, что диспетчер, обладающий ярко выраженным психопатическим визгом, способен передать боль и отчаяние попавших в беду граждан.

Переждав, пока динамики выдадут очередную порцию всхлипываний и стенаний, я осторожно, чтобы не повредить окончательно рассудок служащей, задал наводящий вопрос.

– Где-то, с кем-то, что-то случилось?

Всхлипывания моментально затихли, и, наполненный подозрением, голос спросил:

– А откуда вы, майор Сергеев, знаете?

– Догадываюсь, – вздохнул я, понимая, что диспетчер ко всем прочим своим достоинствам еще и лишена воображения, – Так что случилось? Конкретнее.

– Вы, майор Сергеев, грубиян и циник, – незаслуженно выругался динамик, – Поступил вызов с Пятнадцатимайского района. Пожар третьей степени. Но, судя по тому, что там собрались все пожарные экипажи города, дело жаркое.

– Без нас, никак? – черт бы побрал этих пожарных. Тушить пожары их задача. Дергают по каждому пустяку.

– Там не пустяк, – подслушав мысли, строго произнесла диспетчер, – Есть жертвы. По самым скромным данным, как сообщили утренние газеты, десять человек уже в больницах.

Вот те на! С утра в столице такие дела, а я узнаю об этом через диспетчера.

– Милашка! У нас что, проблемы с каналом новостей?

– Да нет, – в голосе Милашки слышалась лень и истома. Видать, верхняя башня перегрелась на солнце, – Канал протестирован. Связь в порядке. Просто я думала….

– Думать на свалке будешь, – отрезал я, – Срочная тревога. И немедленно.

Когда дело касается работы, у Милашки не хватает духа мне перечить. Потому как знает, я слов на ветер не бросаю. Если сказал «на свалку», значит за первое же нарушение устава на свалку. Невзирая на прежние заслуги.

Короткими перезвонами затявкала тревожная система, оповещая весь экипаж о вызове. В верхний люк просунулось перегоревшее на солнце лицо Боба.

– Что, уже время ленча?

Надо бы в свободное время потолковать с янкелем и вразумить, что рев тревожных сирен, от которых лопается суперпрочный пластик шоссе, служит не для созыва членов команды к очередной порции сибирских пельменей.

– У нас вызов. Срочный, – возиться с Бобом в данную минуту не представлялось возможным. Я как раз усаживался за левый, командирский, штурвал и заводил Милашку, – Подробности потом. Да пристегнись ты. К месту происшествия пойдем по «зеленому смерчу».

Боб присвистнул. «Зеленый смерч» по классификации подразделения 000 означал, что сейчас начнется нечто невообразимое. Быстро застегнув крест-накрест ремни безопасности, и, опустив дуги предохранения, Боб, предварительно проверив надежность крепежа личного сейфа, натянул на голову шлем.

– Второй номер к «зеленому смерчу» готов. Командир! Герасима будить?

У янкеля никакого понятия о чувстве жалости.

– Отставить побудку, – рявкнул я так, что даже Милашка дернулась на два метра вправо. Как раз на парковочный счетчик, согласно которому мы задолжали в городскую казну порядочную сумму брюликов за простой в неположенном месте, – Ты думай, что говоришь! А если говоришь не думая, то прочитай машинный устав, где ясно и четко написано – будить третий номер без веских на то оснований не допускается. Ни тебе, ни мне, ни даже Директору. Милашка! Скорость до пяти констант, приоритетное ускорение, движение по "зеленому смерчу-у-у-у…

Боб правильно сделал, что натянул шлем. А я, дурак, понадеялся на совесть Милашки. И еще, надо бы потом узнать, кто выкинул из металлического подголовника весь поролон.

Теоретически, мы летели. Практически, неслись к месту происшествия с безумной скоростью, близкой к скорости отрыва любого тяжелого предмета от поверхности земли. «Зеленый смерч», это, скажу я, не игрушки. Это право, которое дается только подразделению 000. Вперед, с возможно максимальной скоростью, не взирая ни на что. До двадцати процентов потерь среди зеленого насаждения и гражданских зданий.

Умная автоматика в центре управления подразделений 000 давно уже оповестила город о том, что сквозь него, с ревом и воем, продирается к точке происшествия многотонная махина спецмашины. Не успели эвакуироваться? Ваши проблемы. Думать надо, прежде всего, головой.

Боб, стуча челюстью на колдобинах, местами не отремонтированных, дорог, болтал ногами и молча разглядывал проносящихся в окне целые микрорайоны, микро парки, микро озера. Интересно, о чем думает этот простой американский парень, волею судьбы попавший в самое прекрасное место на Земном шаре? Наверняка уж не о рождественских индюшках.

– Боб, а если бы тебе предложили вернуться в Америку, ты б согласился? – давно хотел задать этот вопрос, да все боялся потревожить сердце несчастного американца.

– В Америку? – от стекла Боб не оторвался. Наверно потому, что скорость была приличная и повернуть голову, значит истратить кучу драгоценных калорий, – В Америке сейчас плохо. В последних новостях передавали, что коренное население взбунтовалось и согнало всех белых колонизаторов в резервации. В каньоны да пустыни.

– Индейцы что ль? – вспомнил я разговор с Директором о народных индейских песнях, в которых должны были в нескольких словах воспеть мой подвиг по воспитанию Боба.

– Они. Там сейчас военное положение. Коренное население вырыло топор войны. Требуют переименовать Америку в Индерику.

Боб замолчал, очевидно, вспоминая голодные годы на своей исторической родине. Ничего, дорогой иностранный товарищ, Россия большая, всех прокормит. Практически даром. В первый раз что ли? Не привыкать.

Датчики дыма качнулись в правую сторону, что могло служить косвенным признаком того, что в атмосфере присутствует некоторое количество вышеназванного дыма. Конечно, это мог бы быть и выброс от подпольного курильщика, который где-нибудь в подвале с замиранием сердца торопливо цедит контрабандную папироску. Это ведь только нам, сотрудникам подразделения 000 все можно. Потому что вредное производство. А остальным, ни-ни.

Я постучал кончиком ботинка по датчику, но стрелка упрямо торчала в правом углу. А это уже серьезно.

– Милашка, сбрось скорость. Кажется, мы прибыли.

Спецмашина подразделения 000 послушно включила реверс, выбросила четыре парашюта, два самораскрывающихся якоря и для надежности въехала в скульптурную композицию «дяденька готовящийся запихнуть дурную голову в пасть не менее дурного льва». Минуты две повисев в расплющенном состоянии на лобовом стекле, мы благополучно остановились.

– Команда на выход, – как можно более спокойно и тише приказал я. Во-первых, чтобы паники не было. А во-вторых, чтобы Герасима, не дай бог, не разбудить. А то будет без дела рядом маячить, разговорами умными замечает.

Скорость, вот что главное в нашем деле. Соскользнув по поручню так и не включенного Милашкой эскалатора, мы с Бобом, толкаясь, и перегоняя друг друга, спрыгнули на пластиковую мостовую. В лицо пыхнул нестерпимый жар, заставший нас с янкелем выругаться. Он по-своему, по-американски. Я по-своему. По родному. Но получилось практически одинаково. Как? Не об этом сейчас разговор. А про сильный, нестерпимый жар, который, как уже упоминалось, пыхнул нам в лицо.

Это Милашка не вовремя вздумала охладить свои двигатели. Нашла время и место.

Как и следовало ожидать, кроме нас на чрезвычайное происшествие прибыли все Службы города, так или иначе призванные охранять достойный сон столицы. Служб в городе много, всех не перечислить. Например, перед Милашкой, сверкая никелированными побрякушками, пыхтела аварийно-водопроводная служба. Раковины там прочистить, ионную прокладку на кране заменить. Это если домашние роботы не справляются. Чуть дальше, ветеринары на мотороллерном самосвале. В кузове клетки для крыс и тараканов.

– Второму номеру узнать обстановку, – без этого в нашем деле нельзя. Пока не знаешь всех мельчайших подробностей, к работе, согласно многотомной инструкции подразделения 000, приступать нельзя. Даже за взятки, которые мы, сотрудники подразделения 000, никогда не берем.

Пока Боб метался среди многочисленных приезжих, узнавая последние новости происшествия, я осмотрелся.

Не люблю работать в старых районах. Невысокие, этажей сто-двести дома, построенные еще из стекла и бетона, представляли, в пожарном смысле, в любой момент готовые воспламениться коробки. И теснота страшная. Милашка на что маневренная машина, но и то еле пролезла по неширокому проспекту. И как в такой обстановке, спрашивается, работать?

– Пожар! – доложил Боб, вернувшись с разведки.

– Вижу, что не пикник, – съязвил я, – Подробности давай. И быстро. Через час перекур по плану. Не успеем, будем, как все нормальные люди, работать.

– Ага, – американец впитывал русскую науку как губка, – Подробности как докладывать? Де-факто, или де-юре?

Не тому учат бедных американцев в их американских учебных заведениях. Как средних, так и принудительно высших. Выражается, как последний налоговый инспектор. Страшно и непонятно. Но одно успокаивает. В американском национальном языке много позаимствованных у русских слов.

– Факты, – покивал я головой, удивляясь собственным лингвистическим способностям, – И побольше натуры.

Янкель старательно обтер пальцами кончики губ, на которых висели хлебные крошки (где только успел?), заглянул в компактный блокнот-бук, производства российской компьютерной фирмы «Сура» и, тщательно выговаривая окончания (все же записывается для отчета), доложил:

– Обстановка, надо отметить, совершенно хреновая. Никто ничего не знает. Известно только, что час назад произошла практически девяносто девяти процентная эвакуация населения из горящего дома. Но пожарники утверждают, что слышали крики с двадцатого этажа. Крики не радости, а горя и даже печали.

– Милашка! Командир на связи. Проверь шумовой диапазон в строении. Дальше, второй номер.

– Пожарники попытались прорваться на подозрительный этаж, но не смогли.

– Почему? – я даже знаю, что ответит Боб. Или воду всю на газоны израсходовали, или лифт не работает.

– Лифт не работает, – Боб оглянулся на кучку ярко-красных пожарных, которые, сбившись в небольшую демонстрацию, глазели на вырывающиеся из окна двадцатого этажа клубы дыма, – Говорят, что пешком на двадцатую верхотуру только спасатели подразделения 000 бесплатно ползают. А они, мол, не нанимались. Да и вода у них кончилась. На газоны израсходовали.

Я стиснул зубы, но промолчал. Испытывал ли я неприязнь к демонстрации пожарников, оскорбивших нашу службу самым невыгодным образом? Нет. Потому, что у ребят и внизу дел полно. В столице столько не политой травки!

– Это все?

– Практически все, сели не считать, что какой-то гад мешает всем работать, выкидывая из горящего окна вещи.

Задрав голову, я отыскал исходящее дымом окно. Действительно, какой-то гад выкидывал в окошко вещи. Крупногабаритную мебель, тюки с одеждой, пакеты с едой, мешки с брюликами. Весь этот хлам валялся у подножия дома в разбитом и раздробленном состоянии.

– Хорошо, – сказал я, понимая, что ничего хорошего в происходящем нет, – Приступаем к работе. Милашка, у тебя лестница выдвижная еще осталась? Или загнала кому?

Милашка обиженно мигнула габаритами:

– От Земли и до Вентуры у Милашки все в натуре, – пробасила она мужественным тембром, – Хорошие стихи?

– Хорошие, – согласился я. А если бы не согласился, то спецмашина с ее долбанным трехкратным интеллектом могла бы запросто обидеться на весь оставшийся срок эксплуатации, – Я о лестнице спрашивал.

– Уже выдвигаю.

Одного не отнять у Милашки, работает практически без посторонних приказов. Это если настроение хорошее. А если плохое, то лучше сразу писать доклад о внезапной поломке.

Пока спецмашина тужилась, выпячивая вверх лестницу с бегущей дорожкой, резными поручнями и встроенными беседками для перекуров, я отыскал в толпе пожарников главного брандмайора. Это такой человек в пожарной службе, который во время езды брякает в колокольчик, оповещая население, что поливочная команда прибыла поливать газоны.

– Старший? – поинтересовался я, разглядывая красивые медальки на груди пожарника.

– Ага. Старшой. Майор я, – в свою очередь окинул меня взглядом брандмайор. Был я в рабочем комбинезоне, без знаков различия. О медалях и орденах даже не вспоминаю. Директор Службы отобрал все полностью после того, как мы нечаянно в заграничной командировке вместо озимых полей вспахали минное поле, оставшееся после одного местного конфликта.

– Значит так, майор, – главное ведь не медали, а начальственность в голосе и строгий вид. А этого у меня не отнять, – Слушай мою команду, майор. Соберите своих людей и срочненько вырубите все деревья вокруг горящего дома. Если не понимаете для чего, объясню. Чтобы пожар, вздумай он распространиться по кронам деревьев, не смог этого сделать по причине отсутствия этих самых крон деревьев. Вопросы, жалобы, пожелания имеются?

Брандмайор цепким взглядом оценил площадь вырубки реликтовых парков, общей площадью, примерно в сто гектар, и со всей серьезностью кивнул, показывая, что он не дурак и все прекрасно понимает.

Пожарники, побросав лейки, которыми стучали по пластику внутренних дворовых дорожек в знак протеста против неработающих лифтов, помчались выполнять поставленную задачу. Орлы! Таких главное вовремя остановить. А то ведь могут всю столицу без единого деревца оставить.

Боба я отыскал среди выброшенных из горящего дома вещей. Он бродил по вторичному сырью с корзинкой на колесиках и позаимствованным у пожарников багром и ковырялся в мусоре, выуживая пакеты с продуктами.

Стараясь не привлекать внимания зевак, я шепотом, через Милашкины громкоговорители, подозвал янкеля для профилактической беседы.

– Боб, запомни раз и навсегда. У нас в России не принято рыться в чужом мусоре. И тем более в съестных припасах. У вас в Америке, может быть, это и не считается зазорным, а у нас так не делается. Если уж так приспичило, то выгоняй из Милашки самосвал и экскаватор, и перевези весь этот хлам в нутро спецмашины. Но только одним рейсом. Потом вместе поковыряемся. Но это потом. А сейчас нам необходимо заняться спасением угоревшего. Он там, поди, весь уже на крик зашелся, нас ожидаючи.

Для того чтобы проникнуть в зону поражения огнем, необходимо как минимум две вещи. Первое, сам огонь, а второе, пожарный спец комплект подразделения 000. И если первое уже имелось в наличии, то в спец комплекты еще необходимо было одеться.

Специально для подобных случаев институты, работающие на подразделения 000, разработали два комплекта. Парадный, и выходной. Парадный мундир, как и положено, с символическими красными петухами, и загодя заготовленными дырками под ордена и медали. И рабочий комплект, в который мы с Бобом и одевались в данный момент. Прожженные в специально рассчитанных учеными местах брезентовые штаны с пуговичками. Грязно-серые майки, покрытые специальным составом от потоотделения. И береты, со встроенными противогазом, передатчиком, видео экраном и вентилятором.

– Прихвати на всякий случай цинковое ведро, – попросил я Боба, разыскивая в нутре Милашки хоть один ломик. А так как я все ломики совсем недавно отправил на экспорт в одну южноафриканскую страну, то пришлось удовлетвориться совковой лопаткой, которую подобрал недавно на детской площадке.

– Вам музыку включить? Или грустно работать будете? – поинтересовалась Милашка, которая страсть как не любила тишину.

– Что-нибудь веселое, – с моего непосредственного согласия разрешил Боб, – И если можно, национальное.

Милашка тут же врубила на полную громкость американскую национальную мелодию на русском языке, в которой, среди стука и грохота можно было расслышать слова какого-то американского мужика, который обращался в неопределенной форме к другому американскому мужику по имени Гарри: – «Гарри, Гарри, моя звезда…» – Ох уж эти американцы!

Поплевывая на ходу семечками, которые просто необходимо поплевывать на пожарах, мы со вторым номером поднялись к телескопической лестнице и ступили на самодвижущую дорожку.

– А что, Боб, – поглядывая вниз на муравьев-пожарных, исправно вырубающих зеленые насаждения вокруг горящего дома, обратился я к воспитаннику, – Долго ли еще твоя Америка будет развивающейся страной? Мы ведь ей и брюлики подкидываем и стройматериалы составами гоним. Я уже не говорю о «столичных ножках». Всех курей практически вам замораживаем.

Боб стоял, облокотившись на поручни, и плевался на головы зевак шелухой разгрызенных семечек. И не отвечал. Он не любил говорить о большой политике. Да и что говорить, когда все знают, что на его бывшей родине махровым цветом благоухает казнокрадство, бюрократизм и феминизм. Теперь вот еще и индейцы со своими топорами. Тут кто угодно не захочет говорить.

Беговая дорожка, не торопясь, несла нас к окну, из которого, не переставая, валил дым. Милашка специально поставила дорожку на самую малую скорость. Она знает, что спасателю, перед тем, как войти в бушующее пламя, необходимо собраться с мыслями и трезво оценить обстановку.

А обстановка, если заглянуть глубоко в глаза правде, не в нашу, спасательскую пользу. Спасти человека от огня не слишком простое занятие. Практика показывает, что во время пожаров народ так и норовит заняться само тушением. Хотя в каждой квартире, каждого дома на самом видном месте висит памятка действия жильцов в экстремальных ситуациях. При потопе немедленная эвакуация. При перегорании лампочек немедленная эвакуация. И уж тем более при возникновении пожара, самая немедленнейшая эвакуация.

Главное, чтобы не было жертв. А уж потом специалисты разберутся, как могло случиться, что в напичканной противопожарной техникой квартире возникло пламя. И накажут виновных по всей строгости закона.

В правом ухе связь-панамы раздались позывные Милашки:

– Командир! Директор хочет пообщаться. Соединить, или сказать, что вы боретесь с пламенем?

– Соединяй, – Директору Службы отказывать в общении нельзя. Может у него что-то экстра неординарное. Сообщение о внеочередном присвоении звания. Или горящие билеты на черноморский курорт. Хотя, курорт нам с Бобом ни к чему. Мы на прошлой неделе на выходных туда мотались. Незаконно, конечно. Кто ж нам позволит нецеленаправленно использовать спецмашину подразделения 000? За это и по панаме можно по полной программе.

– Сергеев? – Директор был явно не в духе, о чем сообщала мигающая красная лампочка анализатора голоса, – Почему угорелец до сих пор не вытащен из пекла? Отвечать четко, быстро и без шуточек.

Дело пахло керосином. Керосин, это такой дезодорант, специально разработанный русскими учеными для спасателей, которые, иногда случалось и такое, работали весьма в экстремальных условиях. Керосин обычно дарили спасателям по красным дням в календаре. Лично у меня дома бутылочек восемьдесят этой дряни.

Пальцем потыкав в небо, и знаками показав, что необходима помощь второго номера, я ответил без промедления, шуточек и довольно четко, невзирая на то, что рот был занят семечками.

– У нас тут очень сильный ветер, – закричал я. Боб в это время усиленно изображал ветер, дуя в мое передающее устройство.

– Какой к черту ветер? – выругался Директор, что говорило о том, что никто не собирается предлагать нам горящие путевки на черноморский курорт, – Над всей столицей полный штиль, а у вас ураган? Ты, Сергеев, совсем уж?

– Турбулентность, – растерянно прокомментировал я очередной, с завыванием, порыв шторма. Боб хотя бы в пол-уха слушал, о чем начальство разговаривает. А то скоро начнет изображать громовые раскаты и тропический ливень в придачу.

– Значит так, все еще майор Сергеев, – Директор перешел на более спокойные тона. Данная особенность означала, что в настоящий момент он занес ручку над приказом о дисциплинарном взыскании, – Если через десять минут угорелец не сообщит самостоятельно, что его спасли доблестные спасатели подразделения 000, то отправишься менять на светофорах лампочки.

Судя по издаваемым вторым номером звукам, вокруг нас разыгрывался настоящий природный катаклизм. С землетрясением, с образованием впадин в земной коре и долетевшими до поверхности Земли протуберанцами Солнца. Боб аж покраснел от старания.

– Вместе со своим американским другом…., – вкрадчиво, почти неслышно, закончил Директор и отключился.

Над столицей мгновенно воцарилась тишина, спокойствие и безветрие.

– Не хочу менять лампочки, – когда надо, Боб всегда все слышит, – Мы уже в прошлом месяце урны чистили. Несправедливо.

Какая уж тут справедливость? А урны, действительно, пришлось попереворачивать. Единственная немеханизированная работа в столице. Три дня вкалывали с утра до утра. Без перекуров и полдников. За то, что вовремя не приехали за зарплатой. Кто ж виноват, что мы с командой в это время гонялись по горам за снежным человеком. Он Бобу двадцатку должен.

– Десять минут, – пригорюнился Боб, – Может лучше сразу за лампочками? Не успеем ведь.

Может быть, и не успеем. А может быть, и да. Все зависит только от нашего желания. И желания, естественно, угорельца. Захочет ли он сам встречаться с рассерженными спасателями?

– Милашка! Командир на связи. Работаем по ускоренной программе. Дорожку на максимальную скорость. Протестировать спасательные программы. Вызвать одну…, нет, лучше две скорые реанимационные помощи и одну труповозку. Директор приказал срочно угорельца из пламени вытаскивать.

Милашка, добрая душа, заворчала, что если каждый Директор будет лезть с приказами к работающим спасателям, то толку от этого, как от нее, специальной машины, восемнадцати процентной сметаны.

– Приказы не обсуждаются, – вздохнул я, сожалея, что приходится загонять команду.

Подъемная дорожка рванула с места со скоростью более шестидесяти километров в час. По настоящему засвистело в ушах, и в лицо полетела шелуха от семечек. Боб умудрялся щелкать их даже на такой бешенной скорости.

Издевательство длилось не долго. Двадцатый этаж, не двухсотый, добрались за считанные секунды. Высота, в общем-то, не слишком высокая, но вниз смотреть не рекомендуется. Боб несколько раз порывался полюбоваться на крошечные фигурки внизу, но я под страхом возвращения на историческую родину запретил. Не хватало, чтобы спасатель спасал спасателя. Обхохочутся все.

Сразу бросаться в окно, из которого валил дым, мы не стали. Развернули метрах в двух крытую площадку с автономной подачей чистого воздуха и немного подумали. Минуты две, три. Не дольше. Дольше думать не позволяла напряженная обстановка. Крики угорельца теперь были слышны даже без помощи шумоуловителей Милашки.

Угорелец заливался почище, чем наш дорогой Директор, не к работе будь помянут.

– Уж больно клиент визгливый попался, – заметил Боб, вставляя в ушные раковины затычки, – Придется глушить.

На профессиональном жаргоне спасателей подразделения 000 «глушить» означало именно глушить. Твердым предметом по голове. Мера вынужденная и необходимая. Обычно в стрессовых ситуациях угорельцы так и норовят вырвать спасателю волосы, укусить за руку, или, того хуже, прикрыться им от сильной вспышки огня.

– Странное пламя…, – опытным глазом бывалого спасателя я наблюдал за пламенем. Вернее, за его отсутствием, – Обратите внимание, второй номер, на этот странный синий цвет гари. И чувствуете, как странно пахнет?

Второй номер высунул из закрытой будки нос и втянул синий дым.

– Да вроде ничем не пахнет, – отрапортовал янкель, дергая плечами, – Дым, как дым.

– Я так и думал, – самому-то мне нюхать не очень хотелось. Вдруг отравлен.

– А вы наблюдаете огонь? – задал я очередной вопрос Бобу, у которого зрение было получше, и обзор пошире.

Боб, взглядом изголодавшейся национальной американской эмблемы, проник сквозь пелену застилающего дыма и ничего не разглядел.

Трудная ситуация. Практически тупиковая ситуация. Огня нет. Дым валит. Директор торопит. Объект на грани истерики.

Но сотрудники спасательного подразделения 000 никогда не впадают в панику. Если и есть тупиковые ситуации, то только не для спасателей. В особенности, для спасателей, трудящихся в составе тринадцатого экипажа.

– Раз, раз… Проба…, – это я включил черную коробочку. Обязательный элемент для членов команды. В случае чего, ученые вскроют ее и разберутся, что сказал напоследок спасатель и какими словами поминал начальство, – Члены экипажа номер тринадцать приветствуют тех, кто это слушает. А если вы это слушаете, то, значит, нас уже давно нет в живых.

Боб подвинулся поближе, правда, не выпуская из зоны наблюденья дымное окно.

– Сейчас мы, командир Сергеев и второй номер Клинроуз, войдем в объятое пламенем здание, – продолжил я, чувствуя, как напрягаются от желания спуститься вниз, к Милашке, ноги, – Температура внутри помещения выше всякой допустимой. Настроение членов команды тоже ничего страшного.

Боб мелко-мелко закивал головой. Волнуется, мой американский друг.

– А сейчас мы, члены спасательной команды спецмашины подразделения 000 за номером тринадцать, напоследок споем всем песню. На память. Боб двигайся поближе. Готов? Три, пятнадцать…. Сгорю-ю и йя… Сгорю-ю и йя.…Сгорю и йя в поры-ыве страсти-и.…

И снизу, с Земли нестройный хор зевак, пожарников и прочих праздношатающихся подхватил:

– Сгорят они, сгорят они.… Сгорят они в поры-ыве страсти! Иль защитят от всех напа-астей!…

Вот под звуки этого реквиема мы со вторым номером и перешагнули через подоконник горящей квартиры. И донесся до нас восхищенный вздох сборного хора с места происшествия. Смельчаков везде уважают. Особенно, если это смельчаки из спасательного подразделения 000.

И подумал я, что это не к добру. Тьфу, тьфу.

– Ни черта не видать! – противогаз некрасиво искажал голос второго номера, – Командир, ты осторожней. А то полыхнет внезапным пламенем из-за угла.

Правильно Боб говорит. Пламя, оно ведь по своим законам живет. Иногда, когда я не занимаюсь спасением угарельцев, я размышляю о том, что оно, пламя, живое. Думает самостоятельно, двигается самостоятельно, и также самостоятельно норовит опалить самые дорогие места на твоем теле.

С огнем надо быть уважительным. Надо разговаривать с ним на «вы». И думать так же, как он. Тогда и толк будет. Помню, несколько месяцев назад тушили мы небольшой пожар на пиротехническом заводе мирового масштаба. Все думали, взлетит на воздух весь прилегающий к заводу район к чертовой матери! Вызвали нас, помогите, мол, спасатели. И что? Помогли. Вместо того чтобы тушить подручными средствами, Герасим принял неординарное решение, которое мы и претворили в жизнь. Разбомбили завод с воздуха к матери того, кто пожар устроил. Не то, что камня не осталось, там даже сейчас деревья не растут и птицы не поют. И все несчастные почтальоны, которые забредают по старому адресу, сходят с ума. Правда, району тоже досталось, но ведь главная задача недопущения взрыва пиротехнической продукции была выполнена? Выполнена. А победителей, как известно, под трибунал не отдают.

По всей очевидности, мы в данный момент находились в подсобном помещении. Сквозь плотную пелену дыма можно было разглядеть уложенные штабелями мешки, ящики с тарой, коробки. И выходило, что огонь пока сюда не добрался. Иначе все бы здесь давно гудело синим пламенем.

Где-то невдалеке раздался крик угорельца. В какой-то момент он показался мне странным. Не услышал я в нем той характерной музыки, которая обычно звучит в голосах обжегшихся. Толи скулеж, толи скрип. И непонятное торжество. Вот такой непонятный крик.

Боб постучал меня по плечу, отвлекая от посторонних мыслей, и показал пальцем направление, в котором нам следовало двигаться.

– Дым оттуда! – перекрывая крик угорельца, повысил голос второй номер, – Там сейчас настоящий ад.

Настоящего ада ты, сынок, еще не видел. Вот когда на тебе затлеют волосы, а путь к спасению превратиться в огненную стену, вот тогда по настоящему вспомнишь об аде.

Шаг за шагом мы углублялись внутрь. Дым, словно чувствуя наше приближение, стал гуще, плотнее даже. Бросался на нас рывками, словно пытался воспрепятствовать встрече с основным своим спутником, огнем. А то, что огонь есть, я не сомневался. Над моим креслом в кабине Милашки, висит бронзовая табличка, которую я прихватил на реставрации одного театра. Табличка эта гласит, что «огонь без дыма, что рынок без грузина». Немного непонятно, но суть ясна.

– Осторожней, командир!

Предостережение Боба оказалось как нельзя кстати. Кто так низко вешает оголенные лампочки?

– Милашка, выведи на экран схему здания.

На боковом экране связь-панамы засветилась планировка квартиры. Если этот прямоугольник подсобное помещение, то вот эта дверь должна вести в кухонную комнату.

Обычно, кухонные комнаты служат для разведения там цветов. Но некоторые умники из населения приспособились готовить там еду. Им, видите ли, мало ресторанов, кофе и рюмочных. Хотят у себя дома поварами поразвлечься. Поветрие это в последнее время стало слишком модно среди столичных жителей. А от этого случаются неприятности. Не каждый ведь знает, что на деревянных полах не рекомендуется разводить слишком большие костры.

– Сюда, Боб! – приказал я, но второй номер уже стоял у требуемых дверей с цинковым ведром наизготовку. Кстати, мог бы туда для приличия водички плескануть, – Слушай внимательно, Боб. Забегаем внутрь комнаты на счет три. Не обращая внимания на ожоги, на температуру, на запах горелой кожи, быстренько ищем угорельца. Ты противогаз запасной взял для объекта?

Боб под маской смешно оттопырил губу. Я чуть не рассмеялся.

– Черт с ним, с запасным. Оденешь на голову угорельца ведро, зря что ли тащили. И запомни, Боб. Делай что хочешь, но через тридцать секунд угорелец должен выйти в прямой эфир. Милашка доложила, что Директор уже сообщил наверх, что Объект лично поблагодарит всех, и нас в том числе, за показательно проведенную операцию.

Боб понимающе закивал, взвешивая в руке ведро и поглядывая на меня, постукивающего совковой лопаткой по ладони. Глушить, так глушить. Но не сильно.

– Двадцать секунд до начала прямого эфира! Нам нужно всего несколько слов. Иначе, помнишь Боб, лампочки! Готов?

Янкель плотоядно улыбнулся. Увидев такую улыбку любой угорелец не удержится и обязательно скажет пару ласковых.

– Пятнадцать, Боб! Почеши-ка спинку напоследок.

Четыре секунды мне чесали друг другу спины. Три секунды мне, а оставшееся время Бобу. Он младше по званию и по стажу работы.

– Одиннадцать, полная готовность. Десять. Пошли…

Разворотив дверной косяк на ширину двух фигур спасателей, мы, как и было предусмотрено планом, влетели в комнату. Не обращая внимания ни на что, мы в один момент отыскали в кромешном дыму угорельца и накинули ему на голову цинковое ведро. Угорелец, находясь под воздействием стресса, попытался ударить меня зажатой в руке чугунным предметом на длинной ручке, но я, ловко увернувшись, легко оглушил его лопаткой.

Прекратив визжать, угорелец обмяк на услужливо подставленное плечо Боба и мы, не забыв оставить на месте пожара несгораемый вымпел подразделения 000, бросились вон. Скорее к лестнице, скорее к свежему воздуху, к прямому эфиру.

Уже в дверях я хлопнул себя по лбу и, задержавшись на секунду, бросил в гущу дыма капсулу УТУ. Капсула УТУ, была разработана учеными для выведения тараканов, но в последствие оказалась, что она гораздо эффективнее работает при тушении различного вида возгораний. Выделяемый из капсулы газ не только уничтожает все живое в радиусе ста метров, но и качественно гасит все, что горит, морозит все, что течет, и заземляет все, что искрит.

Прыгая на беговую дорожку, мы услышали, как за спиной, в кухонной комнате гремит страшный взрыв, от которого даже угорелец приходит в себя и начинает истошным женским голосом вопить о потери какого-то кормильца. Но мы с Бобом ничего не хотим слышать, потому, как уже мчимся вниз. Туда, где ждет Директор. Мы даже не сильно удивляемся, что судорожно извивающаяся в наших руках фигура, натуральная старушка.

Уложились секунда в секунду. Всучили спасенную пенсионерку в объятия довольного Директора, а сами, не желая попадать на страницы ежедневных хроник, скромно отошли к Милашке.

Там нас уже ждал проснувшийся Герасим, который не слишком-то обрадовался нашему счастливому возвращению.

– Ты чего, Гера? – спросил Боб, заглядывая себе за спину. Не прогорело ли что? Не отхватил ли пламень кусок брезента?

– Мм, – угрюмо сказал Герасим, глядя на нас с ненавистью.

– Это почему мы те, которыми ты нас назвал? – я чуть не присел от неожиданности. Тут, понимаешь, жизнью рискуешь. Бабок разных спасаешь. А родной член экипажа не то что не радуется, а вообще, обзывается последними словами.

– Мм, – Герасим презрительно осмотрел нас с Бобом с ног до головы, – Мм! Мм!! Ммм!!! – развернулся, и, продолжая громко ругаться, исчез в чреве присмиревшей Милашки.

– Чего, чего? – не понял Боб, – Командир, объясни.

Я грустно взглянул на американца, потом на пенсионерку, которая высказывала Директору что-то нелицеприятное, на пригорюнившуюся Милашку.

Бобу, эмигранту, не до конца въехавшему в нашу русскую жизнь, вряд ли понять, отчего третий номер такой грустный и местами даже злой. Глубина русского менталитета не приходит с прожитыми годами. Она впитывается с молоком матери.

– Понимаешь, Боб. Мы только что спасли тещу Герасима. Но не это расстроило Герасима. Гера тещу любит. И теща, как ни странно, тоже любит Геру. Знаешь, что бабулька в кухонной комнате делала? И отчего дым стеной валил? Самогонку она делала. Старинный национальный русский напиток, рецепт которого знала только теща Герасима. На самогонном аппарате, который только вчера Герасим ей на день рождения подарил. По спец заказу изготовил. На подземном военном заводе. С красивым таким змеевиком. И с хорошей такой производительностью. И теперь, вместе со взрывом погиб не только сам аппарат, но и все записи. Человечество лишилось рецепта самого кристально чистого и бесконечно полезного напитка.

–Мм-мм! – донеслось из нутра Милашки заунывное пение. Это третий номер Герасим тосковал по так и не попробованному национальному продукту.

Эпизод 4.

– Диспетчерская вызывает тринадцатую машину. Тринадцатая, ответьте диспетчеру. Если вы живы, если вы меня еще слышите…

– Боб! У тебя что, руки заняты?

Выезжать из-под Милашки не хотелось. Над столицей грохотал громами и сверкал молниями двухчасовой дождь. Тем более, что я давно не катался на своем любимом велосипеде. Знатная, скажу штука, этот велосипед. Месяца два назад по списанию достался. Прежнего владельца лишили водительских прав за вождение двухколесным средством в нетрезвом состоянии. Толи три бутылки кефира выпил, толи квасом перебродившим опился. Кто лишил? Я и лишил. Уж больно красивая штучка этот велосипед. Сто две передачи, восемь амортизаторов, независимая подвеска и звоночек веселенький вместо клаксона. Милашка аж вся обзавидовалась.

– Тринадцатая!…

– Боб! – потихоньку накатывала злость. Я что, рыжий, все в одну харю делать? На кой черт тогда янкель вторым номером числится, – Боб! Я кому говорю?

В ухе хрустнуло, и по каналу короткой связи донесся голос второго номера. Американца, чтоб его, Боба. По характерному треску в эфире можно было догадаться, что я оторвал янкеля от весьма важного занятия. Естественно, еды.

– Я тут это.… В холодильнике. Застрял слегка. Наверно дверцы узкие.

– Наверно кушать меньше надо, – интересно, дошла до начальства моя докладная с просьбой о сокращение Бобу нормы сухого пайка? – Ответь диспетчерской. Десять минут уже надрываются.

– Угу, – в ухе послышался звук шумно передвигающегося тела. Если бы сенсоры Милашки не были б отключены, давно завопила тревожная сирена, предупреждающая о начале пятибалльного землетрясения, – Второй номер подразделения 000 тринадцатой машины Роберт Клинроуз на линии.

– Какие розы, какие клины? – возмутился диспетчерский канал, – Боб, ты что ли?

– Я, я, – закачалась Милашка.

– Ну, так и говори по-русски, что ты. Почему не выходили на связь?

– А мы это… Колесо меняли. Прокол.

Я на полной скорости врезаюсь в колесо Милашки. Может быть то самое, которое мы только что меняли.

Когда-нибудь я от всей души накостыляю янкелю за неумение правдоподобно врать. Пробить колесо на рабочей спецмашине подразделения 000, можно только выстрелив в него из межконтинентальной ракеты. Тех самых, которых, уже почитай лет двести, как уже не выпускают.

Если диспетчер не дурак, может запросто занести слова Боба в журнал переговоров. А это значит, что не видать нам премии, как янкелю процветания Америки.

На наше счастье диспетчер не знал о снятии с производства межконтинентальных ракет, а посему принял объяснение без лишних вопросов.

– Тринадцатая машина. С центрального пляжа поступил вызов. Требуется срочно ваше присутствие.

А когда наше присутствие не требовалось срочно?

– Боб, я поднимаюсь в кабину. Запускай Милашку и прекрати переговоры с диспетчерской.

Быстренько загнав трофейный велосипед в багажное отделение Милашки, я, через внутренние коридоры добрался до кабинки. Как и предполагалось, за время моего отсутствия американец хорошо поработал с неприкосновенными запасами. Дверцы холодильника нараспашку, внутри пустота. На полу фантики и обертки. На стенах куски использованной жвачки.

– Я приберу, – Боб виновато опустил глаза.

– Не сейчас, – отмахнулся я, – После вызова хоть языком вылизывай. А сейчас работа.

Заученным движением я повернул ключ зажигания на тридцать два с половиной оборота, приводя в рабочее состояние спецмашину Службы “000”.

Пока Милашка прокашливалась, я включил круговые дворники, очищая смотровое стекло.

– Мыше доложить о готовности.

Милашка прекратила кашлять. Она всегда прекращает ерундой заниматься, когда ее начинают называть ласково уменьшительными именами.

– Люки задраены, трапы подняты, холодильники пусты, – доложила спецмашина подразделения 000 после стандартной процедуры проверки, – За пивом едем или по делу?

– По делу, – нахмурился я. Не хватало, чтобы родная Милашка по всему свету раструбила некоторые наши профессиональные секреты, – Выведи на четвертый монитор данные с диспетчерской.

На экране показался центральный городской пляж. Самая большая плотность отдыхающих на квадратный метр. Чистейший песок и теплейшая вода. Но сейчас разговор не об этом.

– Ввести координаты в бортовой навигатор. Включить звуковые и световые сигналы оповещения. Команде пристегнуть ремни. Мыша, мы должны там быть через пять минут.

Милашка взревела двигателями и, выбив десяток квадратных метров пластикового покрытия из-под гусениц, рванула вперед. К центральному пляжу.

Так. Теперь посмотрим, какая работа нас ожидает.

Повезло, так повезло. Код восемнадцать дробь один. Спасение утопающего. Предположительно женский пол. Предположительно пятнадцать минут назад. Предположительно в пределах ограничения отдыха. Жаль, не доплыла до буйков. Иначе можно было бы со спокойной совестью вызывать береговую охрану. Там их территория.

– Успеем?

Это Боб волнуется. Он всегда волнуется. И спешит. А того не понимает, что спешка до добра не доводит. История американцев ничему не научила. В двадцатом веке спешили, спешили, и доспешились. Половина оставшегося в стране американского населения страдает от черепашьей болезни. Это когда любая скорость менее шестидесяти километров вызывает чувство тревоги и неуверенности в завтрашнем дне.

– Успеем, – кивнул я, – Вызов поступил пятнадцать минут назад. Доедем за пять. Все в пределах СНИПа.

Кто не в курсе, СНИП, это спасательные нормативы и погрешности. Час туда, час сюда. Чисто русский стандарт. И никто не жалуется.

Слегка заваливаясь набок на крутых поворотах, Милашка мчалась к точке происшествия, пугая общественный и личный транспорт в разные стороны. Кого обгоняла, кого под днищем пропускала, а кого и на тротуар спихивала. Особо наглых. Тех, кто неофициально с мигалками выпендривается.

Законов они, видите ли, не знают. А там ясно написано, что кроме спецмашин подразделения 000 никто не имеет право на дороге мигать, гудеть и выпендриваться. Жаль, на вызов спешим. Я б им…

– Командор, будем на месте через минуту.

Место вызова я увидел практически сразу, как только выехали на набережную. Неестественно большое скопление людей на песке, желтые ракеты, то и дело, взлетающие в воздух, огромный красный флаг на десятиметровом шесте. Явные признаки случившегося несчастья.

– Боб, запроси синоптиков о прогнозе погоды, – попросил я.

Пока янкель крутил ручки передатчиков и ругался с кем-то на предмет бесплатного доступа к архивам метеослужбы, я выдвинул перископ и прильнул к окулярам.

– Милашка. Командир на связи. Увеличить резкость до трех Кы. Поставить фильтры, убрать помехи. Вот так, хорошо.

Что мы имеем?

Девчонки играют в баскетбол. Красные бикини против синих бикини. И выигрывают, похоже, синенькие. Хорошая подача. Куда? Мазила. Вместо того, чтобы поправлять лямки, по мячу бить надо.

– Командир. Метеоцентр сообщает, что до завтрашнего дня никаких катаклизмов не ожидается. Температура воздуха плюс тридцать. Температура воды плюс двадцать пять. Команди-ир!?

– Слышу, – доклад Боба вернул меня в реальность.

Что дальше по горизонту? Девушка лет восемнадцати бежит по набегающим волнам к своему неповоротливому другу. Друг расправляет ручки в надежде поймать смеющуюся красотку. И промахивается. Девушка пролетает мимо и врезается в кабинки для переодевания. Кабинки восстановлению не подлежат.

– Командир, когда работать начнем? Время-то идет.

Я не стал обращать внимания на желание второго номера поскорее заняться спасением утопающего. Это дело тонкое, с кондачка не подступишься.

А вот это уже интереснее. Лицо кавказской национальности жарит шашлыки. Очереди практически нет. Сказать Бобу или нет?

– Боб. Там мужик шашлыки жарит. Может, сбегаешь? Ты где?

Оторвавшись от изучения пляжа, я посмотрел на пустое место Боба.

– Милашка, а где наш друг?

Спецмашина недоуменно похрустела динамиками. Она не обязана следить за всеми передвижениями команды. Таковы правила и инструкции.

Я вернулся к обзору обстановки.

У шашлыков народу прибавилось. Километра три очередь, не меньше. Какой-то гад лысый без очереди прет. Вот ведь народ! Никакого уважения к многодетным матерям и престарелым пенсионерам. Набить бы морду без очереди, да нельзя. Прежде всего, спасение утопающего. Заждался, поди, Объект? Наверняка хороший человек. Без очереди за шашлыками не лез, как этот лысый.

Хотя это не лысый, а второй номер моей команды. Точно, он. Боб Клинроуз. Молоток. Не телом, так голосом. И правильно. Нечего членам подразделения 000 по очередям всяким выстаивать.

Пока Боб добирался до спецмашины, я, наконец, нащупал на поверхности моря собственно сам Объект. Утопающую фигурку. Предположительно женского пола, и так далее. Плещется, руками машет и кричит что-то. Далеко. Не слышно. А Милашку напрягать не хочется. Она и так массу энергии на кондиционеры тратит.

Боб, осторожно, боясь испачкать новенький комбинезон, забрался в кабину и плотно прикрыл за собой двери, отсекая жаркий летний воздух.

– Вот, шеф, по случаю достал, – похвастался он покупкой, – Чуть на клочья не растерзали. Все нервные, злые. И мужик кавказской национальности на целый брюлик обсчитал.

Улыбаясь и предвкушая легкий, килограммовый вкус шашлыка, я потянулся за своей долей, но остановил конечность на полпути к Бобу. Меняющееся не в лучшую сторону лицо янкеля навеяло неприятные мысли о русской простоте.

– А мне? – осторожно поинтересовался я, готовясь в любой момент сгруппироваться и уйти в сторону от возможного удара.

– А вы не заказывали, – практически гавкнул американский эмигрант в первом поколении.

Ноздри мои затрепетали. Не от злости. Нет. На янкеля злиться бесполезно. Разве можно злиться на голодное прошлое второго номера? Он же, почитай, с самого рождения шашлыков не кушал. Ноздри трепетали от осознания собственной глупости. Ведь я же первым шашлыки заметил. Но упустил момент. За что и поплатился.

В таких случаях лучше всего полностью посвятить себя работе. И, соответственно, привлечь к ней всю команду. Особенно тех, кто истекает слюной и готовится вонзить американские зубы в русское мясо. Не допустим извращения!

– Милашка, командир на связи. Малый вперед к кромке воды. Второму номеру очистить территорию впереди транспорта личным примером. Полосатая палочка, Боб, на стеллаже за твоей спиной. И не забудь накинуть пробковый жилет, а на голову шлем.

Боб несколько секунд смотрел на не надкусанный шашлык. Потом, не глядя в мою сторону, открыл свободной рукой личный сейф и со всей американской силой швырнул палки шашлыков внутрь. Сейф заскрипел, но удар выдержал.

– Второму номеру повторить приказ, – мне нравится, когда голос у меня ровный, со стальным звоном, без капли эмоций и тени панибратства.

Янкель громко скрипнул зубами, и повторил то, о чем просили:

– Очистить территорию, – скрип, скрип, – впереди транспорта, – скрип, скрип, – личным примером.

Один долгий, печальный скрип.

– Выполнять.

Пока Боб, шумно выдыхая воздух, натягивал пробковый жилет и шлем, пока лазил по стеллажам в поисках полосатой палочки, я прикинул на аппаратуре кое какие расчеты. И как только янкель сполз по эскалатору на песочек, я немедленно приказал Милашке отключить все кондиционеры и холодильные камеры.

– И про личный сейф второго помощника не забудь, – уточнил я, разглядывая в перископ бултыхающийся на волнах объект, – С сегодняшнего дня переходим на режим строжайшей экономии электричества. Нет, Милашка. Мой кондиционер отключать не стоит. Я когда потею, начинаю ругаться. Особенно на подотчетную технику.

Милашка понятливо хмыкнула и, вгрызаясь в чистейший песок центрального пляжа, поплелась за ярко-оранжевым пятном второго номера.

Совсем другое дело. Сразу видно, человек работает.

Боб, истекая потом в тесном пробковом жилете, нервно вышагивал впереди Милашки, громко упрашивая отдыхающих разойтись подобру по здорову. Полосатая палочка исправно щелкала непокорных граждан, а то и вовсе несогласных, слабым электрическим разрядом. А защитный шлем регулярно гасил немногочисленные удары от свежих и не очень фруктов, овощей, а также бутылок.

Янкель изредка оборачивался и смотрел на тонированное бронированное лобовое стекло Милашки. В этом взгляде читалась огромная благодарность и признательность. Не стоит, Боб. Я всегда желаю своим друзьям только хорошее.

– Стоп машина!

Спецмашина подразделения 000 резко затормозила, подняв в воздух целую песчаную бурю. На наше счастье, кроме Боба в завихрения бури никто из загорающих не попал. А то б потом управление жалобами завалили.

– Мыша, можешь на время отключиться, – посоветовал я Милашке, проконтролировав, чтобы она вырубила полностью сеть. Включая и мой кондиционер. Теперь без надобности.

Скинув утепленный комбинезон, я поежился от остаточного холода и натянул выходные плавки. Знаете, модные такие. С плавающими дельфинами на ягодицах. И с выныривающим китом спереди. Повесив на шею бирку с опознавательными знаками сотрудника Службы 000, закапав в глаза противосолнечные черные капли, а на голову нацепив связь-папаму, я открыл двери и сровнял среднетемпературные режимы воздуха внутри и снаружи кабины.

Появление в любой точке города спецмашины подразделения 000 у простых и честных налогоплательщиков всегда вызывало неподдельный интерес. У нас в России как? Не надо ничего, только позвольте поглазеть на самое совершенное катающееся сооружение. На гору железа, способную в самые кратчайшие сроки выполнить любые поставленные задачи. Спасти спасающегося, помочь помогающемуся, утопить утопающегося.… Тьфу. От такой жары и не так заговариваться начнешь.

Под вспышки фотокамер и фотоаппаратов, я лихо, не пользуясь эскалатором, спрыгнул с десятиметровой высоты. И даже приземлился вполне удачно. Только связь-панама на глаза съехала.

– Внимание, граждане отдыхающие, – обвел я твердым взглядом притихшую толпу праздно неработающих, – На территории пляжа работает подразделение 000. Просьба сохранять спокойствие и оказывать всяческую, в том числе и посильную, помощь представителям Службы. Отличить нас вы можете по вот таким бирочкам на шее, как у меня, и по оранжевым пробковым жилетам, как у моего напарника.

Отдыхающие согласно закивали головами. Поможем, поможем!

– Огромная просьба. Спецмашину подразделения руками не трогать. Детишек с красками не подпускать. Собачек по малой нужде под колеса не водить. Все под сигнализацией и напряжением. Убьет, мало не покажется. Спасибо за внимание.

Народ скоренько отступил от спецмашины на приличное расстояние.

– Второму номеру прибыть к командиру.

Боб как раз закончил объяснять при помощи полосатой палочки иностранным гражданам суть моего выступления, поэтому отозвался сразу.

– Второй номер прибыл. Разрешите переодеться в рабочую форму номер ноль?

Ноль, это когда совсем ничего. А так нельзя. Надо потом Боба заставить повторить штатные формы.

– Переоденься, – разрешил я, – И прибудь ко мне через две минуты по форме ноль плюс. Кстати, Боб…, – остановил я американца, – У русских не принято ходить в валенках по песку. Это на будущее наука. Выполняйте, второй номер.

Боб покраснел, развернулся, и, четко печатая шаг валенками с резиновыми тракторными подошвами, отбыл выполнять приказ.

–Милашка. Командир на связи. Глянь-ка, как там Объект наш?

Спецмашина закрутила параболическими антеннами и цилиндрическими камерами:

– Объект нестабилен. Цикличность проявления на поверхности жидкой среды уменьшается с константой ….цать с запятой после пятого знака. Надо бы поторопиться, командор.

Не хватало, чтобы всякая глупая машина учила меня, что делать. Или это опять таки в крови русского народа и русской техники, учить, не зная, что на самом деле необходимо делать.

– Продолжать наблюдение, – приказал я.

Милашка, почувствовав в моем голосе холод исправного кондиционера, заткнулась и больше без нужды с советами не лезла.

Появился Боб. В шикарных, с пальмами, трусах по волосатые колена, с белым зонтиком над головой и большим запотевшим бокалом пива. В бокале плавали куски льда, и торчала крошечная вилка с сушеной воблой на конце.

Видать, что-то в моем лице янкелю не понравилось. Потому, что он, не дожидаясь очередного приказа, одним залпом опрокинул пиво в рот. Вобла проследовала туда же через мгновение.

– А-а? – мне, как командиру подразделения 000, в данной ситуации просто необходимо хоть что-то сказать.

– За-начечь-ка, – коверкая исконно русское слово, старательно пролепетал Боб.

Мне оставалась только осуждающе покашлять и сделать отметку на память. Крупными буквами за неимением носового платка. Найти, отыскать и уничтожить местонахождение «заначечьки». Иначе, грош мне, как командиру, цена.

– Значит так, второй номер, – хотел, было, поругать Боба, но передумал. Травмировать напарника во время работы воспрещается правилами Службы 000, – Займись опросом правой стороны отдыхающих. А я, соответственно, левой.

Желающих оказать посильную помощь сотрудникам нашей Службы в лице меня оказалось более чем предостаточно. Народ выстроился в длинную очередь, растянувшуюся до пункта проката резиновых лодок, лежаков и надувных яхт. Я был уверен, что где-то там, в конце очереди, добропорядочные налогоплательщики из уст в уста передавали леденящую душу историю о несчастной купальщице, сопровождая рассказ замечанием, что, мол, начальник просил больше не занимать. Всех выслушать не получится.

Опрос, как того предписывала инструкция, я начал с ладошки, на которой несмываемыми чернилами была выведена жирная цифра «один».

– Мы с моим мужем, – рассказывала полная тетка в купальнике цвета хаки, указывая на двухметрового мужика, который в это время показывал игру железных мышц любопытным детишкам с молоденькими мамашами, – Мы с мужем проводили время как обычно. Загорали, бегали по пляжу, стерегли одежду. Вдруг я услышала крик о помощи. Сначала мне показалось, что кто-то позвал на помощь. Пригляделась вдаль, и правда, зовут на помощь.

– Значит, – я аккуратно заносил показания в протокол осмотра места происшествия, – Значит, ничего подозрительно вы не заметили?

– Ничего особенного, – тетка все время косила глаза на двухметрового мужа, который от детишек перешел к их мамашам, – Это был зов, словно крик из занятой ванны. Знаете, как это обычно бывает?

Мне ли не знать. Боб иной раз засядет в единственном на Милашке туалете, как в дзоте. Захочешь, не выкуришь. Только голос слабенький в ответ, да другие посторонние звуки.

– Спасибо за сотрудничество, – поблагодарил я тетку. Ничего путного она не сказала, но мужа в толпе уже потеряла. А мы, сотрудники Службы 000, помимо всего прочего, должны стоять на страже семьи. Но это так. Побочная шабашка.

Следующим протянули ладони два молодых мужичка, явно переходного возраста. С одним порядковым номером на двоих.

– Мы как всегда в это время суток, – рассказывали они, перебивая друг друга, – Занимались тренировочными заплывами на дальность. Ватерполисты мы. Спортсмены. Чемпионы и олимпийцы. Вам автограф дать?

Кто ж в здравом уме от автографов отказывается. Повешу на лобовом стекле, и буду вспоминать знаменитую пару честных налогоплательщиков.

– Вот. Плывем в районе буйка, анекдотами перекидываемся. Вдруг видим – то она есть, то ее нет.

– Объект? Тоесть утопающая? – задал я наводящий вопрос.

– Совершенно верно, – согласились с неопровержимыми уликами ватерполисты, – Утопающая. Синяя вся, все равно как ваши дельфины.

Дельфины, кстати, не синие, а фиолетовые. Но это к делу не относится. Практически все ватерполисты дальтоники на синий спектр.

– А дальше?

Ребята засмущались и стали толкать друг друга, выясняя, чья очередь говорить. Пока спортсмены били друг другу морды, я визуально проверил качество работы Боба. Америка Америкой, а янки вкалывал со всей ответственностью. Свидетелей двадцать допросил. Огромную помощь ему оказывала полосатая палочка, которую он постоянно вытаскивал из шикарных трусов, которые ниже волосатых колен.

Кто не помнит, я уже объяснял, что это за палочка.

– Ну, так что вы дальше-то делали? – я попинал одного из спортсменов носком босой ноги, проверяя, живой ли. Ответил, естественно тот, кто остался стоять на ногах. Вытер кровь с носа и ответил, – Испугались мы. И на берег быстренько.

– Ясно.

При таких жесточайших условиях кто угодно испугается. Вода, не суша. Геройствовать тоже надо смелость иметь.

Оглядев притихшую очередь, я решил, что раскопал достаточно показаний для срочного оказания помощи утопающей. Практически четыре свидетеля, не считая плачущих детишек, у которых разом исчезли мамаши, и мужа тетки, бегающей по пляжу с нечеловеческими криками. Достаточно. Наверняка еще и Боб раскопал что-нибудь интересное.

– На сегодня прием показаний прекращен, – объявил я под возмущенные крики очереди. Отдыхающие всем сердцем желали помочь попавшей в беду женщине. И от этого единства у меня на глазу проступила скупая слеза сотрудника подразделения 000. А может быть, это ветер бросил в глаз песчинку. Надо бы по горячим следам синоптикам компенсацию выставить. Говорили, что без сильных порывов в ветра, а тут вон какой ураган.

Обмахиваясь стопкой показаний, я забежал под Милашку и уже там, в прохладной тени, дождался Боба.

– Что у тебя?

Янкель разложил свои акты на поверхности муниципального пляжа, для верности придавив их горстями песка.

– Как показал проведенный мною опрос, все свидетели сходятся в одном. Женщина, действительно, была. Кричала и звала на помощь. Крики классифицируются, как …, я вот здесь записал, " «спас», «тон», «погите».

– Странные, какие-то звуки, – пожал я обгоревшими от долго стояния под солнцем плечами, – Ты их в компьютер к Милашке подкинь. Пусть поработает, может и расшифрует. Что еще?

– Задержал вплоть до прояснения подробностей гражданина, который и сообщил в диспетчерскую о тонущей гражданке. Что с ним делать?

– А где он?

– Прикован наручниками к лотку с мороженым, – Боб плотоядно облизнулся. И я понял, лоток с мороженым уже пуст.

Отзывчивый гражданин оказался похож на тощего известного правозащитника прав человека. Один в один, только в трусах.

– Убить его мало, – сквозь зубы тиснул я, вспомнив беззаботное катание на велосипеде. Но, вовремя заметив брошенный Бобом взгляд на здоровый булыжник, случайно занесенный на пляж глупыми чайками, быстро исправился, – Шучу я, напарник. Таких людей награждать надо за мужество и личную инициативу. Узнай данные и подготовь наградные листы.

– Орден?

– Зачем ему орден? – ну ни фига себе Боб орденами раскидывается! – Согласится и на медаль. Да и медаль ему не к спеху. Отстегни ты его, он и так будет доволен, что живым домой вернется. Да поскорей, второй номер. Мы и так практически из графика выбиваемся. Нас человек ждет. Вернее, женщина.

Приставив ко лбу ладонь, я всмотрелся в море. Конечно, можно было воспользоваться более точными приборами для определения жизненного состояния объекта. Но для этого нужно было лезть в нутро Милашки. А после того, как там был отключен микроклимат, это грозило или перегревом или отравлением газами от шашлыков. Дошли уж, поди.

Объект, насколько позволяло видеть зрение, все еще находился на плаву. Согласно визуальным показаниям, амплитуда ныряния затихала с каждой секундой. Еще минут десять, и можно сворачивать Милашку и отправляться сочинить докладную начальству. А чтобы этого неприятного факта не случилось, необходимо как можно быстрее спасти бедную женщину.

Я прикрыл глаза и попытался представить, какая она. Лучше бы, конечно, молодая и симпатичная. С бронзовой кожей и длинными волосами, в которых запутались медузы. Но даже если Объект стар и уродлив, в нашем деле всякое случается, то, что ж из того? Придется спасать и старую уродливую. Удовольствия, конечно, меньше, но зато благодарственных слов от старушек больше. Любят они благодарности писать.

– Свидетель отпущен по подписке о невыезде, – выслужился Боб, запихивая наручники за отворот трусов, – Не хотел освобождаться, гад. Все каким-то ооном пугал. Мол, не имели мы права приковывать его. И он нас обещал по судам затаскать.

– Тебя, Боб. Тебя, – вежливо поправил я американца, – Я этого парня в глаза не видел. И полосатой палочкой признания добровольные не выбивал.

– Так я хотел как лучше, – настроение американца, затурканного еще в родной Америке, стало резко падать вниз. До уровня песка и ниже.

– Вот и молодчина, – похвалил я его. Боба не похвалишь, совсем за совесть работать перестанет. Только за брюлики. А в нашей работе так нельзя. Нам к человеку уважение испытывать надо, – Кстати, напарник, напомни. Мы что здесь делаем?

Боб задумался. Это, думанье, у него смешно получается. Губа нижняя дождика просит, правая бровка полглаза закрывает. А глаза такие одухотворенные, что невольно проникаешься к американскому эмигранту уважением.

– Мы, вроде, спасать кого-то приехали? – закончил свои размышления Боб и, полностью выполнив свою задачу, преданно уставился на меня, ожидая приказаний.

Спасать? Это понятно. Подразделение 000 так просто по городу не шляется. Особенно по пляжу в рабочий день. Пляж! Вот отсюда надо плясать. А еще лучше свериться с записями в бортовом компьютере.

Но Милашка опередила мою попытку залезть в ее спасительное нутро.

– Командор, расчетное время удержания Объекта над жидкой поверхностью три минуты. У вас что-то не в порядке, командор?

С головой у меня не в порядке. По такой жаре да духоте забудешь и собственное имя. Милашка права. Мы приехали, чтобы оказать срочную помощь утопающему Объекту. И у нас осталось три минуты. Даже меньше, если учесть, что на жаре мысли плетутся не спеша.

– Второй номер, работаем!

– Второй номер к работе готов.

Суровые наши голоса, разнесшиеся по всему пляжу при помощи Милашкиных усилителей, мгновенно собрали вокруг нас огромное количество народу. Из уст в уста летела раздирающая душу повесть о том, как лучшая в мире команда спасателей примчалась по первому зову спасти какую-то идиотку, которая вздумала тонуть, не умея даже плавать.

– Второму номеру подготовить площадку для установки извлекателя!

Боб, ловко орудуя полосатой палочкой, живенько очистил пятьсот квадратных метров пляжа от обывателей и просто любопытных. Обыватели и просто любопытные, радостно размахивая руками, бросились на безопасное расстояние от злого толстого спасателя. Полосатой палочкой по голове, конечно, почетно, можно потом всю жизнь гордиться, но больно. Можно потом всю жизнь в больнице проваляться.

Пока второй номер добросовестно уговаривал граждан разойтись, я выгонял из нутра Милашки бетоностелитель. Это такая компактная, но сложная штука, описание которой займет слишком много времени. Поэтому и не буду углубляться в конструктивные особенности супер современного стелителя бетона. Безотказная техника с практически вековым запасом прочности и встроенным молчаливым интеллектом.

Шелестя по песочку центрального пляжа метровыми гусеницами, я аккуратно подвел бетоностелитель к месту развертывания, внимательно наблюдая, чтобы прикрепленная сзади бетоностелителя маленькая тележка с совковой лопатой и цинковым ведром не перевернулись на поворотах.

Времени, для того чтобы произвести качественную разметку не было. Поэтому пришлось расстилать бетонные полотна на глазок. Благо опыта в этом деле мне не занимать. Я свой дачный участок за пятнадцать минут забетонировал. И ни одного шва.

– Бетонные рулоны откуда? Ну,… Сэкономленные материалы. Неликвид. А вы кто? Боб, поговори с любопытным гражданином и привлеки его к общественным работам по уборке пляжа от посторонних бетонных объектов.

Спустя минуту площадка была готова. Не такая ровная, как того требовали правила. Бугры и ямы. Но кто спрашивает качество, когда решается вопрос жизни и смерти человека.

– Командир. Директор на связи. Срочно! – Боб сделал страшное лицо, показывая, что начальство жутко зло и недовольно. А если оно, начальство, зло, то нужно отвечать немедленно, несмотря ни на какие катаклизмы, которые происходят в мире.

– Сергеев на связи, – вроде голос не дрожит.

– Сергеев? Ты? Слушай умник…

Если Директор узнал, что я спихнул на сторону десять тонн цветного металла в виде ломиков, то придется уходить на пенсию.

– Отвечать быстро и по возможности точно. Повесть старорусского писателя Достоевского, пять букв, первая и третья "и"?

– Идиот! – совершенно непроизвольно вырвалось у меня. Это же надо по таким пустякам отвлекать во время работы.

– Откуда знаешь? – толи Директор не расслышал, толи у него сегодня хорошее настроение.

– Давно знаю, – отгрызнулся я, – Шеф, у меня работа. Срочная.

– У всех работа, – в свою очередь огрызнулся Директор, но тут же сменил гнев на милость, – Что там у вас?

– Утопленник. Будет скоро, если отвлекать не перестанете.

– Понял, Сергеев. Тут кстати тебе в управление благодарность из Африки прибыла. Тамошние дворники благодарят тебя за оказанную помощь. С чего бы это?

Да ни с чего. Это я африканским дворникам ломики спихнул. Убедил, что скоро ожидается континентальное похолодание и они, ломики тоесть, им понадобятся, как вода в пустыне.

Лгать Директору я не мог. Не тот он человек. Поэтому знаками показал Милашке, что мне позарез нужна ее помощь. Милашка не дура, сообразила, и, вклинившись в разговор, изобразила вспышки на солнце. Связь захрипела и оборвалась. Милашке благодарность, мне отсрочка.

Работа по спасению утопающей, входила в завершающую стадию. Движения спасателей подразделения 000 стали какими-то отточенными, резкими и скорыми. Не помню, но кто-то из старых классиков бурного периода полураспада России сказал, что мол, промедление работы спасателей смерти подобно. Верно сказал. Чувствовал человек специфику нашей деятельности.

Так. Площадка готова. Бетон приобрел положенную прочность, даже ногтем не сковырнуть. Теперь осталась самая малость.

– Боб! Милашка! Выгружайте сборную конструкцию ПДС. И живенько.

ПДС, это одна из последних разработок российской академии наук. Сильная вещь. Плот деревянный самораспаковывающийся. Как раз для происшествий на воде придуман. Четыре навесных мотора, скоростной до чертиков, время сборки полминуты.

– Боб! Милашка! Долго ждать?

Я как раз всматривался в синее море и только многолетний опыт спасателя подсказал, что за моей спиной происходит нечто неправильное. Я медленно, начальство не имеет право быстро разворачиваться, повернулся и строго посмотрел на американца и погасившую габариты спецмашину подразделения 000.

– Второй номер! Вы слышали команду? ПДС где, спрашиваю?

Боб, он же второй номер, несколько раз неопределенно махнул рукой, при этом беспомощно открывая рот. Наконец сообразил, что я жду от него не молчаливых размахиваний руками.

– Так это… командир… Мы ж на нем прошлую субботу картошку жарили. С пивом. По старинному русскому обычаю. Ты сам приказал.

– На ПДСе? – я не верил собственным ушам. ПДС, конечно, хорошее горючее средство, но не мог я такие дурные приказы отдавать.

– Точно, командир, – Боб убедительно покивал подбородком. Ему вторила Милашка, подавая сигнал клаксонами, которые она свистнула на ежегодной ярмарке старинных автомобилей, – Все двадцать кубов ПДСа на ведро картошки. Ты еще заставлял грибников прыгать через костер и пел песни про то, как взвиваются пожарами темные столичные ночи. А потом рассказывал мне, что именно так поступали первые колонизаторы моей родной американской земли. Поджигали прерию и весело гонялись за индейцами по пепелищам. Мы потом еще два дня пожар тушили. И медали за это получили.

Похоже, янкель говорит правду. Пожар помню. Медали помню. Костер из ПДСа в памяти не отпечатался. Двадцать кубов первоклассной древесины, упакованной в самораспаковывающийся комплект….

– А лодка у нас есть резиновая?

– Утопили, когда за рыбонадзорным катером гонялись.

– Спасательный круг?

– Подарили рыбнадзору когда догнали. С дарственной надписью от всего экипажа.

Никогда не ездить на пикник на спецмашинах! Запомнить раз и навсегда.

– Что делать будем, командир?

А вот паниковать нельзя. Паника, означает конец работе и карьере. А у нас еще Объект не выловлен. И может быть так и останется не выловленным.

– Герасима буди, – сказал, как выстрелил. А что делать? Сам виноват. Перед выездом положено каждый раз проверять комплектацию спецмашины. Все восемь тысяч с хвостиком пунктов. Или, в крайнем случае, заставить Милашку докладывать о не укомплектованности. Кстати, а почему это она не доложила.

Милашка, чувствуя, что виновный в сожжении ПДСа найден, постаралась улизнуть с центрального пляжа задом. Но на ее счастье я уже забыл о раскрытии должностного преступления и общался с третьим номером. С заспанным Герасимом, который жутко возмущался тем, что его разбудили в самое жаркое время суток.

– Мм! – не многословие Герасима не означало минимальность возмущения. Иной раз человеку нужно всего несколько слов, чтобы полностью раскрыть душу.

– Да вот так получилось. Гера, делать-то что? Объект, того и гляди, на дно камнем рухнет.

Третий номер на секунду задумался, пятнадцать секунд чесал небритую щеку и через тридцать секунд после чесания, всего сорок шесть секунд, я специально засекал, выдал решение:

– Мм.

И я не поверил своим ушам. Предлагать мне такое!

– Гер, Ты что, не проснулся? А иначе никак нельзя?

– Мм, – третий номер стоял на своем.

– Не-ет, премии лишаться нельзя. А почему я?

– Мм, – Герасим насмешливо посмотрел на недобро располневшего Боба, который старательно прятал от нас, своих товарищей, глаза.

– Прав ты, – вот ведь человек. На десять шагов вперед думает. У меня так не получается, – Значит, это единственное, что мы сможем сделать?

– Мм, – на этот раз высказались и Герасим и Боб. Практически в один голос.

– Ладно, ладно. Я могу это сделать. Я! Черт.

Не хочется, но придется. Выходить из нештатных ситуаций с честью, одна из задач спасателей подразделения 000. А сейчас как раз такая ситуация. Я бы даже сказал, экстра неординарная.

Под восторженные крики праздно отдыхающих, под сочувствующие взгляды Боба и Герасима, я направился к воде. Да, да! Мне придется сделать именно это. Войти в воду и постараться вплавь добраться до Объекта. Предложение Герасима на первый взгляд выглядит, конечно, идиотским, но раз иного пути нет, то мне придется сделать это.

Вода мокрая. Неприятная. Медузы дуры. Акулы совсем обнаглели. Тычутся носами сырыми. Так и насморк заработать можно.

– Пока что майор Сергеев! Немедленно вернитесь на берег!

Неужто Директор сам на место происшествия пожаловал? Не сидится ему в конторе.

– Я запрещаю вам, Сергеев, рисковать личной жизнью. Вернитесь немедленно, или считайте себя уволенным.

Куда уж возвращаться, раз плавки по самые дельфины замочил. Да и объекта уже не видать. Спешить надо. И чего Директор такой заботливый?

Вытащив из плавок жетон спасателя подразделения 000 и личное табельное оружие, я с силой швырнул, благо не далеко зашел, данное добро на берег. Это такой своеобразный протест против произвола начальства. Зря, конечно, могут и не понарошку выгнать, но что еще делать?

Отдыхающие восторженно захлопали в ладошки, радуясь, что я поступил практически героически. Некоторые даже встали по стойке смирно и отдали мне честь. Это только те, кто в панамах был. А без панам честь не отдавали. К пустым головам руки не прикладываются. Это только у янкелей без дела пальцами в висок тычут. А у нас, русских, так не положено.

Размышляя о национальных различиях и менталитетах, я одним махом присел, позволяя морю ополоснуть свое здоровое тело. Отогнав пару слишком наглых акул ударами кулака по челюстям, я оттолкнулся ногами от песчаного дна. И с силой загребая руками и ногами, поплыл по-собачьи. Жаль, по другому не умею.

С берега мне хором кричали куда плыть, даже Директор покрикивал, что указывало на то, что увольнение в ближайшее время не грозит. Вот если объект будет потерян, или чего доброго сам утону, то тогда да. Залечу по полной программе. Даже пенсии не дадут.

В какой-то момент я почувствовал, как силы оставляют меня. Но в это мгновение я вспомнил о Бобе, который без меня мог запросто пойти по кривой дорожке разгильдяя и обжоры. И это чувство ответственности придало мне силы. Я набрал полные легкие соленого морского воздуха и нырнул в морскую пучину. Туда, где минут двадцать назад еще виднелся терпящий бедствие Объект.

Глубина не меньше ста метров. Это на вскидку. Может быть и больше. Без специального оборудования не определить. Хорошо хоть вода чистая, не застланная. Я имею в виду, не застланная, в смысле не засоренная всякими промышленными отходами.

А вот и наш Объект. На самом донышке, в окружении хищных рыб, примостилась на раскидистых кораллах. Нашла время, где любоваться красотами дна. Рядом с Объектом достаточно хорошо сохранившийся затопленный корабль. Здоровый. Со странным компьютерным именем «Титан Ник». В иллюминаторе какие-то люди. Бородатый дед и дряхлая бабка с красным кулоном на шее. Руками машут. Надо бы потом узнать, не было ли в последнее время ограблений ювелирных магазинов.

Объект валялся с раскинутыми руками. Красиво валялся. Хоть сейчас снимай кино про подводные путешествия капитана Сергеева. Практически классика бы получилась. Сверху яркое пятно пробивающегося сквозь толщу воды солнца. Сбоку громадина корабля с любителями ихтиологами. Внизу именно сам Объект в окружении водорослей и с, ранее не справившимися с водной стихией, скелетами.

Привет. И как наше самочувствие? Пульс есть? Пульс на месте. А почему такие глазки злые, на выкате? Моя физиономия не нравится? Так это от жуткого давления. Сплющило меня слегка. Сейчас мы взвалим вас на натруженные плечи командира подразделения 000 и постараемся выплыть на поверхность.

Не получилось.

Едва я постарался намотать длинные волосы Объекта на кулак, как Объект пришел в бурное движение и лягнул меня ногами в единственное яркое на теле пятно. В кита на плавках. Я постарался, как того требовала инструкция, схватить Объект за шею, за что моментально получил пощечину. Не сильную. В воде сильно руками не покрутишь. Сопротивление воды…, то…, се…. Неважно.

Я уж хотел повысить на сопротивляющийся спасению Объект голос, но вовремя вспомнил, где нахожусь. Да и не потребовалось этого.

Объект, с силой оттолкнувшись от моих протянутых рук, шустро заработал хвостом, и, обдав меня сильным потоком встречной воды, стремительно исчез в обломках громадного корабля.

Протирать глаза на глубине сто метров, пустое дело. Не поможет. Глюк или был, или его не было. Я то давно знал, что в нашем водоеме водятся всякие неправильные штучки. Почище того Лох-Несского чудовища, которого мы с Бобом в прошлый рыбный сезон загарпунили.

Покрутившись на месте еще минуты три, так, на всякий случай, я, выпуская из легких переработанный до невозможности воздух, медленно устремился к поверхности, размышляя, что же такого мне писать в докладной записке. В историю про тетку с хвостом не поверят. Не те ныне времена. Да ладно! Придумаем что-нибудь. Не впервой.

Но в одном я уверен точно. В докладе, который уже конспективно созрел в голове, будет указано, что, самораспаковывающееся ПДС был героически затоплен в результате спасательных работ при десятибалльном волнении моря.

Эпизод 5.

– Товарищ царь! К вам американский посол!

Входит американский посол, останавливается перед царем в наглой позе и визгливым голосом, нещадно коверкая исконно русские слова, заявляет:

– Почто хотите русские басурмане кубинскую здравницу к рукам прибрать? Почто войска свои кровожадные к нашим берегам посылаете? Америка выражает гневный протест и намерена очень обидеться.

Царь шустро снимает с ноги кроссовку и сильно стучит ей об подлокотник трона:

– Да я, вашу Монькину мать, да на вашу обиду вот с таким Суэцким каналом!

Царь и американский посол не находят общего языка и начинают драться, применяя приемы национальных рукопашных видов спорта.

В моем левом ухе пищит вызов связи, но я не обращаю на него внимания. Не ко времени. Мы с Бобом работаем на шабашке.

Мы в массовке. Я изображаю стражника царя. Весь в черном, в руках деревянный автомат, на правом ухе здоровая штуковина с проводом висит. Я спрашивал для чего? Никто не знает. А режиссер сказал, что по его представлению это символ старой России. Не понимаю. Символ в ухе не должен торчать.

Боб на подхвате. Консультант по американским традициям и параллельно дублер-каскадер. Когда царя сильно кидают, швыряют или просто бьют по лицу, его заменяет второй номер. Уж больно личностью похож на царя.

Снимают кино. Захватывающую историческую фантастику. Должно получиться очень интересно. Уж больно смешной сценарий. Про то, как, якобы, давным-давно, американцы хотели воевать с Россией и победить ее. Я ж говорю, смешной сценарий.

Зуммер в ухе стал непереносимым. Я сделал вид, что поправляю автомат, и быстро ответил на вызов:

– Занят я!

– И чем же таким занят лучший мерзавец подразделения 000? – пропищало в ответ в ухе.

Голос Директора Службы я узнаю из миллиона голосов. Подчиненный должен узнавать голос начальника в любых ситуациях. И даже на шабашке.

– Товарищ Директор, – зашипел я, – Я попозже свяжусь. Не могу сейчас говорить.

– Почему это? – настаивал Директор. Ему по роду деятельности положено настаивать.

– Занят, потому что!

Я и сам не заметил, как последние слова практически прокричал на всю студию.

Окружающие меня артисты, стилисты, массовка, режиссер, а самое главное, кассир с пачкой брюликов в чемодане, замерли и уставились на меня.

Первым опомнился режиссер. Он стянул с головы шлем-камеру, красиво откинул на затылок кудрявые волосы и, указав на выход, тихо, но доходчиво объяснил:

– Вон!

Я даже не стал спорить. Потому что понимал, оплошал здорово. Каждая минута съемок исторической фантастики стоит неимоверную кучу брюликов. А тут я, со словами не из сценария.

– Вон, – повторил режиссер, прожигая меня взглядом.

Можно, конечно, побузить, и наговорить кучу гадостей. Но на данной шабашке мы с Бобом находились нелегально. В то время, как Герасим и Милашка плутали по столице и заметали следы, мы с янкелем зарабатывали. Но не получилось.

Боб, которого только что хорошо припечатали к стене, стянул через голову красную рубаху с петухами и, швырнув ее на колени озадаченного царя, двинулся вслед за мной. Мало того, что его национальная гордость была слегка задета, так еще обидели командира. А этого не может простить ни один член подразделения 000.

– Скучный фильм, – бросил я уже у дверей, – Скучный и неправдивый. Никто на Россию, даже в древности, пукнуть бы не смел. В сопли истерли бы.

Боб ничего не сказал. Видать помнило его сердце историческую родину. Но хоть не остался, и на том спасибо.

Уже на улице, дожидаясь приезда Милашки, я отклеил дурацкие усы и связался с Директором.

– Извините, товарищ Директор, – извинился я перед товарищем Директором, – У нас непредвиденная ситуация была. Тут на брусчатой площади ветром люк канализационный сорвало. Так туда народу понавалилось, жуть. Пришлось выручать.

После такого объяснения даже самый злой Директор становится добрым Директором.

– Молодцы, – донеслось из уха, – Надеюсь, завтра во всех газетах появятся фотографии с места спасения.

Надейся. А я со своей стороны надеюсь, что к завтрашнему дню все забудется. А если не забудется, то придется открыть пару колодцев и подождать, пока набегут репортеры. Безвыходных положений не бывает.

– У меня для вас работы, молодцы, – сообщил Директор, где-то у себя в кабинете потирая руки, – Не ожидали?

– Не ожидали, – вздохнул я, разглядывая пасмурное двухчасовое небо. Сейчас бы в пельменную забежать, перекусить. Вон, даже Боб при такой жизни немного похудел. А тут с работой… – Что-то очень срочное?

Директор хмыкнул. А когда он хмыкает, значит, срочность по самой верхней шкале, да еще и с хвостиком.

– Работа, молодцы, не только супер срочная, но и весьма важная. Со мной только что связался Министр Правопорядка. Сидит и шлепает на себя валерьяновые пластыри. Думает даже в больницу на пару недель лечь.

– Нас меньше всего интересует состояние здоровья министра, – поморщился я, – Дело-то в чем?

– Будет и дело. Ты, Сергеев, такой нетерпеливый. Восемь минут назад сообщили, что с автосалона Столица Центральная неизвестными злоумышленниками угнан раритетный экземпляр. Стоимость экземпляра неимоверная. Одна страховка составляет годовой бюджет таких стран, как….

Директор долго и нудно стал перечислять страны. Пришлось его перебить. Хорошие угоны раскрываются только по горячим следам.

– Товарищ Директор, а покороче?

– Торопыга, – ласково обозвался Директор, – Силами местных любителей правопорядка сразу же была организована погоня. Ими же было установлено, что похититель, не жалея раритетную модель, мчится с превышением скорости по Северо-столичному проспекту и уже успел грубо нарушить правила общественного движения.

– Как это произошло? – сердце стучало все глуше и глуше, а дыхание становилось все тише и тише.

– Нарушитель не пропустил колонну мусоровозов!

Мое сердце неприятно так сжалось. С самого утра чувствовал, что не к добру это затишье. Так всегда. То целый день ни одного вызова, то вдруг такое ЧП.

– Но и это не все! – голос в ухе опустился до еле различимого ужаса, – Источники докладывают, что водитель во время движения разговаривал по сотовому телефону….

В ухе послышался звук свалившегося на пол тела. Директор был весьма впечатлительным человеком.

Про себя я не говорю. Я еще умею держать чувства спасателя в руках. И могу стойко вынести даже самую дурную новость.

– Что, командир? – Боб, заметив, что я изменился в лице, вовремя подставил плечо, – Неужели все так плохо?

– Хуже некуда, – сердце толчками, словно семга на нересте, стремилось выбраться из груди наружу, – Где Милашка?

– Сейчас, командир, – успокоил Боб, – Сейчас. Мы ее срочненько вызовем, погрузимся и там, в спокойной обстановке ты нам все расскажешь.

Боб уложил меня на местный газон, поставил рядом табличку, что лежит не бревно, а живой человек, и побежал через гастроном к телефонной будке подать условный сигнал Милашке на возвращение.

Я валялся на травке, разглядывал прогуливающихся мимо собачек и размышлял о том, что есть еще в стране ужасные злодеи, которые не хотят свято блюсти закон. Это ж до какой такой степени надо было пасть, чтобы совершить такое правонарушение! Ладно, мусоровозы! С кем не бывает. Я и сам иногда их не пропускаю. Включаю все аварийные огни на Милашке, становлюсь посреди проспекта и злорадно наблюдаю, как колонна этих увальней вынуждена обходить меня дворами.

Но это я. У меня на то права есть. Но вот чтобы по телефону, да еще во время движения…. Да еще на угнанном раритете, страховка за который составляет годовой бюджет таких стран, как…. На моей памяти это первый случай за несколько тысяч лет. Архивы подразделения 000 до сих пор хранят данные о последнем водители, который посмел угнать не принадлежащий ему автомобиль. Пожизненное заключение, строгий режим, полная конфискация имущества и запрет на продолжение рода. Чтобы преступные гены не распространялись по времени. Кстати, надо бы проверить, не случилось ли где осечки с наследственностью. Да.… Ожидает нас сегодня большое и опасное дело.

– Едут, командир, – Боб запыхался. Бедняга. До гастронома три квартала, до телефонной будки десять метров. Намучался.

С ревом и визгом, с сиреной и проблесковыми маячками семи цветов, из-за угла появилась Милашка. Уловив наше местонахождение своими сенсорами, спецмашина резко завернула, чуть не опрокинув высокую, никому не нужную и непонятно для чего построенную башню, и резко затормозила рядом. Из-под всех десяти гусениц и шестнадцати колес на тротуар посыпался расколотый супер стойкий пластик дороги. Хорошо мы с Бобом на травке расположились. Я лежа. Он сидя.

Из боковой дверцы вывалился Герасим и сразу бросился ко мне, держа на вытянутых руках чемоданчик с красным крестом на боковине. Если бы третий номер больше интересовался работой, то знал бы, что медикаментов, как таковых, в этом чемоданчике нет с прошлого года. А вместо анальгиновых пластырей и внутривенных нашлепок американец хранит там неприкосновенный сухой запас.

– Мм? – взволновано спросил Герасим.

– Лучше уже. Лучше, – удовлетворил я любопытство засыпавшего меня вопросами Герасима, – Отнесите-ка меня в машину.

На своем месте, я быстро пришел в себя. Не годиться командиру подразделения 000 выглядеть расстроенным и никуда не годным.

– Значит так, ребята, – растирая виски, начал я неприятное вступление, – У нас сегодня срочная и опасная работа. Все поступающие вызовы не принимать. Трудимся только над спец заданием. Одеть всем бронемайки и бронешорты. Возможно вооруженное сопротивление. Второму номеру держать себя в руках. Возможно, не значит обязательно. Ты, Боб, знал, куда записывался работать. Не всю же жизнь фонтаны от мелочи чистить. Пора заняться настоящим, мужским делом. Верно я говорю, Герасим?

– Мм, – Герасим геройствовать не любил, но от мужской работы никогда не отлынивал.

– А теперь о предстоящей операции.

Я кратко, опуская малозначительные детали, изложил суть дела. Не сказать, что полученное задание понравилось команде. Третий номер, стиснув зубы, еле сдерживался, что бы по полной программе не обругать опасного преступника. А Боб, наоборот, не говоря ни слова, отправился в грузовой отсек одевать дополнительную бронемайку. Второй номер больше всего на свете дорожил собственным здоровьем.

Даже Милашка, уже знакомая с сутью задачи по сообщению из диспетчерской, позволила высказаться самостоятельно, нарушив тем самым все неписаные правила:

– Командор, хочу сразу предупредить, если по мне станет стрелять хоть один мерзавец, я самостоятельно отрываю огонь на поражение. Меня ж только месяц как покрасили.

– Постреляешь еще, – пообещал я спецмашине, – Всему составу занять рабочие места. Выезжаем.

Боб, успевший напялить даже две дополнительные бронемайки, уже пристегивался к креслу. Ему, правда немного мешала каска, но я не решился отдать приказ на ее снятие. Спасатель, прежде всего, человек, и должен заботиться о своей безопасности так же, как и о безопасности Родины.

Герасим посоветовав мне выглядывать повнимательней из-за углов, прежде чем лезть под пули, ушел спать в задний отсек. На начальной стадии операции его знания были не нужны.

Милашка, проверив и перепроверив все системы, доложила о готовности:

– Бронированная обшивка опущена, боекомплект заправлен, реакторная установка залита. Готовность стопроцентная.

Ну что ж. Наша спасательская работа и опасна и трудна. И может быть на первый взгляд результаты ее не видны простому глазу российского обывателя. Но, как учили нас в школе спасателей, если кто-то, не дай бог где-то, в любое время суток и любое время года не хочет жить честно, то уж извините. Мы всегда готовы к тяжелым заданиям, мелким и крупным военным действиям и затяжным боям. Такая уж у нас судьба.

– Возьмем эту сволочь живым или мертвым! – заорал я, поднимая боевой дух экипажа.

Хор, состоящий из американца и Милашки, ответил не слишком дружно, но достаточно громко. Герасим промолчал. Судя по кривой жизнедеятельности на его индивидуальном экране, он уже спал крепким сном образцового борца за справедливость. Слово серебро, а молчаливый сон отсутствие пререканий с начальством.

– Спецмашине выйти на волну нарушителя. Второму номеру узнать номера угнанной машины и определить технические параметры.

– На волну нарушителя вышла. Движется на северо-восток столицы на недопустимо высокой скорости. Милиция пробовала натянуть поперек дороги желтую ленту с предупреждениями, но нарушитель, даже не сбавив скорость, разорвал ее в клочья.

– Что творит негодяй! – ужаснулся я, – Выбери кратчайший маршрут и двигаемся к нему. Только я тебя, Милашка, умоляю! Близко не приближайся. Дистанция от нарушителя не менее пятисот метров. Второй номер! Что у тебя?

– Государственные номерные знаки машины нарушителя забрызганы грязью. Не разобрать. Я уже подал виртуальный иск к дорожным службам. Но по сколам на ветровом стекле, по многочисленным царапинам на бортах и странной надписи на заднем бампере: – «Помой меня», – я индефецирован машину. Марка раритета в каталогах не указана. Потому, как раритет. Но есть сумма страховки, которая, по моим данным, равна годовым бюджетам таких стран, как…..

– Отставить! – приказал я. В правилах подразделения 000 четко сказано, если хочешь наказать справедливо, никогда не узнавай стоимости ущерба, – Сигнализация на угнанном транспорте установлена?

Боб изобразил удивление. У них в Америке про такое даже не слышали.

– Помнишь, с Милашки пару месяцев назад какой-то алкоголик пытался снять гусеницы на металлолом? И Милашка наорала на несчастного из всех динамиков. Несчастный до сих пор проходит курс принудительного лечения от нервов. Это и есть сигнализация. Ладно, второй номер, не бери в голову излишки технической информации. Есть еще что-то без личных и финансовых данных?

– В булочную, что в пяти кварталах от нашего местоположения, завезли свежие пончики. Может, завернем?

– Милашка, тормозни у булочной.

Никакая, даже очень сильная опасность для общества не должна отражаться на самочувствии экипажа. Я только сейчас понял, что неприятный скрип, который раздражал меня все это время, оказался не скрытой неисправностью спецмашины подразделения 000, а урчанием в пустом желудке Боба. А тот рюкзак, который он приволок из гастронома, уже пуст. И к великому сожалению, без моей помощи.

Пока американец пытался без очереди протиснуться к прилавку, мы отъехали чуть в сторону, к газетному киоску.

Для сотрудников подразделения 000 в синем ящике существует специальный разъем, где мы можем бесплатно получить свежую прессу. Нам, Службе спасения, многое положено бесплатно. От носовых платков, до запасных стекол для фар Милашки. Единственное, что нам никак не удается получить бесплатно, пончики. Очередь вышвырнула самоуверенного американца без всякого внимания на личные заслуги и знаки различия.

Пока второй номер честно отстаивал русскую очередь, я успел пробежать передовицы утренних газет. Практически все они пестрели заголовками о беспрецедентном преступлении, которым мы занимались. «Монстр на дороге!» «Погоня! Как много в этом слове!» «Подразделение 000 на страже!»

Последнюю статью я тщательно прочитал, законспектировал и даже сфотографировал. Что б потом было, что Директору в нос ткнуть.

В статье, какой то умник красочно, до мельчайших подробностей описывал, как проходило преследование преступника спецмашиной подразделения 000 за номером тринадцать. Вот только некоторые строчки: – «Самоотверженные сотрудники подразделения 000, как всегда не спят на рабочих местах! С самого раннего утра они ведут неравный поединок с преступными элементами столицы. Вот и сегодня доблестные работники Службы, не щадя государственное имущество, гоняться за самым опасным преступником столетия, которого знающие люди уже прозвали „кровавым телефоном“. Трудна и опасна работа спасателей….».

Дальше, интересней.

« Мы спросили у командира Сергеева, не страшно ли ему? Нет, ответил командир Сергеев, пригибаясь от шального осколка. Это наша работа…»

«Мы спросили у обрусевшего американца Роберта Клинроуза, а не страшно ли вам, Роуз? Фиг ли, ответил отважный американец русской национальности, заслоняя нас от шальной пули…»

«Мы спросили у мозга команды Герасима, не страшно ли ему? Мозг команды Герасим скромно отвернулся от нас и закрылся одеялом, показывая свое пренебрежение к смерти….»

« А погоня за „кровавым телефоном“ тем временем продолжается. Счет идет не на секунды, а на мгновения. И каждое мгновение уносит чью-то человеческую жизнь…»

– Что за народ! – Боб еле затащил в кабину пакеты с пончиками. Один для команды, шесть для себя, – Видят же, что на службе, а без очереди пропустить не хотят.

– Это что, Боб, – складывая газеты в аккуратную стопку, отреагировал я, – Мне тут Сашка, из второго подразделения, рассказывал….. Может, и врал, но сомневаюсь. Мол, как-то наш мэр решил без очереди спичек прикупить. Толи на дачу ехал, толи картошку печь. Так что ты думаешь? Ни один добропорядочный гражданин не пропустил. Все отвернулись и сделали вид, что не узнали. Но после двух часов очереди, когда мэр все же купил три коробка спичек, все разом его узнали и полезли с жалобами и просьбами.

– Ну и? – не понял смысла американец.

– А то! – задранный к верхнему перископу указательный палец указывал на важность вывода, – У нас, у русских, не принято уступать место и очередь кому бы то ни было. А если кто и пропустит по забывчивости, по ошибке, то потом удавится. Сам. От стыда и тяжелых воспоминаний.

– Вы, русские, очень удивительная нация, – уважительно согласился Боб, – У нас в Америке вешаются только разорившиеся, как это по-русски, чепешники.

– А у нас они наоборот, кефир пьют и веселятся. Милашка! А чего мы стоим? У нас вроде как бы погоня?

– Ой, – сказала сконфуженными динамиками спецмашина подразделения 000, и живенько, на месте, развернулась на сто восемьдесят градусов, – Командор! Разрешите продолжить преследование?

– Ага, Мыша, поехали. Только сильно не гони. Мы чай с пончиками пить будем.

Специально для особо срочных вызовов, и для возможных преследований нарушителей закона, конструкторы разработали дополнительное оборудование для спецмашин подразделений 000. Вот, например панелька, на которой сейчас стоит мой чай. Секретный гирокомпас, позволяющий создавать внутри спецмашины практически нулевую вибрацию.

Или вот, посмотрите, три кнопки. А под замком, потому что любопытных слишком много. Ржавый замок? А потому, что его никто не открывает. Для чего нужны три кнопки, ни мне, ни Директору, ни конструкторам, ни тем более Милашке не известно. При первом нашем знакомстве спецмашина убеждала меня в том, что три кнопочки для красоты и можно нажимать их сколько душе угодно. Но рисковать я не стал. Раз в инструкции ничего не сказано, то нечего неположенные кнопки руками трогать.

Еще есть рычаг спец режимов. На спецмашине практически все спец. У рычага два положения. Обычный, когда все спокойно. И необычный, когда все психуют и волнуются. Данное положение рычага называется автопилотом. Используется крайне редко. Только в экстренных случаях. И сегодня, как раз такой случай.

– Милашка! Командир в эфире! Перехожу на автопилот!

Милашка попробовала взвизгнуть, категорически протестуя против действий командира, но было уже поздно. Рычаг рывками, с легким хрустом от давно не смазываемых шарниров, опустился до отметки, напротив которой был нарисован чайник. Посуда такая для изготовления пара.

В центральный мозг спецмашины бурным потоком хлынула освобожденная энергия от ядерных топок. Автоматически подключились дремавшие до этого интеллектуальные дополнительные блоки. Температура центрального мозга резко подскочила до отметки тридцать шесть и шесть, сравниваясь, таким образом, с температурой человеческого тела. Интеллект спецмашины подразделения 000 за несколько мгновений возрос на порядок, превращая Милашку не в груду тупого железа, а в умную, где-то даже мудрую, груду того же железа.

Милашка, приняв управление в собственные руки, не при людях будет сказано, сильно вильнула по проспекту.

– Черт! Чего это я так плохо езжу?

Я, чуть шевеля пальчиками, держал ладони в непосредственной близости от руля, готовый в любой момент перехватить управление в собственные руки, не при Милашке будь сказано.

Необученная вождению спецмашина еще несколько раз опасно вильнула, отгоняя от себя испуганным ревом машины частных налогоплательщиков, подпрыгнула пару раз, наехав на трехметровый заградительный бордюр, и только после этого покатилась вполне сносно, прижимаясь боком к самой правой полосе.

– Еду? Командор! Я еду! Сама!

– С чем тебя и поздравляю. Мыша, ты главное не волнуйся. Спокойно обгоняй велосипедиста. Посигналь только. Зачем так сильно, Мыша? Боб, вызови контейнеровоз скорой помощи. Там у велосипедиста проблемы со слухом. Да и с велосипедом тоже.

Обучалась Милашка быстро. Даже слишком быстро. Через пару минут мы уже мчались по проспекту на максимально возможной скорости. Как положено со всеми сигналами, звуковыми и визуальными. И как положено, Милашка общалась через громкоговорители, выведенными на полную мощность, с водителями впереди едущего транспорта.

– Ты что слепой? Я тебе говорю! Сворачивай отсюда. Ты какой поворотник показываешь? Глаза протри! Я здесь давно еду! Давно неприятностей не имел?

Несколько раз я пытался объяснить Милашке, что мы мчимся по встречной полосе, и для более спокойного движения нам неплохо было бы свернуть немного правее. Но раззадоренная спецмашина ничего не хотела слушать и весело распугивала встречных бедолаг предупредительными очередями из пулемета, установленного в верхней башне.

Когда на третьем в пятом ряду мониторе показалась желтая точка убегающего преступника, я решил применить командирскую мудрость. Обращаясь вроде бы в пустоту, я сказал достаточно громко:

– У нас, кстати, еще квартальная норма по сдаче металлолома не выполнена. Директор приказал все непутевые спецмашины, особо слишком умные, отогнать на завод, для последующей переработки в винтики и шурупчики.

Милашка чихнула из выхлопной трубы обогащенными ядерными парами, резко перескочила зеленые насаждения, разделяющие две полосы движения, и аккуратно пристроилась за контейнеровозом, перевозившим из зоопарка на мясозавод слонов. Слоны, тупо поглазев на тонированное стекло Милашки, ничего дурного не сказали. Иначе бы она бы их напоследок точно расстреляла. Спецмашина с характером.

– Держаться от машины преступника на ранее установленном расстоянии, – я вытер запотевшие руки об штанины и позволил быстрый взгляд в сторону второго номера.

Боб прижался к креслу, весь бледный и какой-то не сытый. Очевидно, американец никогда раньше не катался на русских горках. Надо бы в ближайшие выходные сводить янкеля на аттракционы. И мне приятно, и Бобу тренировка.

– Командор! Визуальный контакт с нарушителем установлен. Плетусь сзади и на глаза не показываюсь, – Милашка, поработав искусственным интеллектом, сообразила, для того, чтобы не оказаться на свалке, надо выглядеть внешне тупой и послушной. Умные долго не живут.

– Силы правопорядка на горизонте имеются?

– Два милицейских танка двигаются вплотную к Объекту. Ой, уже не движутся.

– Сам вижу, – в боковом окне промелькнули уткнувшиеся друг в друга два милицейских танка. Сейчас из них вылезут два взвода ребят в камуфляже и начнут выяснять, чей водитель неправильно совершил маневр. А зря. Водители здесь ни при чем. Просто, каждый должен заниматься своим делом. За преступниками гоняться, это не киоски цветочные охранять.

– Командор! Директор Службы пообщаться желает. Ответите, или мы уже вышли из зоны связи?

Разглядывать достаточно унылый пейзаж пригорода столицы надоело. Кругом одно и тоже. Вдоль проспектов низкие десятиэтажки дачных поселков, утопающих в цветущей картошке и зарослях банановых деревьев. Кое-где мелькают отстроенные на славу двадцати этажные дачи членов правительства и крупной интеллигенции. Спрашивается, для чего отдельной российской семье такие хоромы? Не говоря уже, на какие брюлики все это построено.

Вот у меня, например, дача, весьма скромное строение. Досталась по случаю на распродаже. Бывшая историческая ценность, которая мешала застройкам в центре столицы. Я две недели по кирпичику перевозил развалину. Правда для скульптурной группы из трех чугунных лошадок пришлось привлекать Милашку. Тяжелые лошадки достались. Две бригады знакомых ремонтников их на крышу поднимали.

– Командор! Директор! – Милашка, терпеливо дождалась, пока я передумаю думы, и напомнила о вызове начальства по срочной линии.

– Соединяй, – дачный пейзаж закончился, уступив место промышленным районам. Заводы, фабрики, ряды ларьков, продающих оптом и в розницу всякую мелочь. Серость, одним словом.

– Сергеев, это Директор. Доложи обстановку. Только учти, у меня в кабинете сидит все высшее руководство.

А мне по японскому барабану, кто там у него сидит. Но, хоть и по барабану, придется докладывать как положено. Руководство может и обидеться.

– Я, майор Сергеев, командир спецмашины подразделения 000 за номером тринадцать нахожусь на Северном проспекте в районе завода мышеловок, – загнусавил я, пытаясь заглянуть внутрь пакета, который в это время достал из сейфа Боб, – Преследую преступника, ориентировочно находящегося в предположительно угнанном раритете. За время преследования никаких происшествий во вверенной мне команде не произошло. Имеются отдельные жертвы и разрушения со стороны милиции.

– Ясно, Сергеев. У нас к вашему подразделению просьба. В кратчайшие сроки завершить операцию и остановить преступника.

– Да мы и так…, – попробовал я возмутиться.

– Знаем, Сергеев. Знаем. Но дело в том, что через сто километров проспект переходит колонна детей дошкольного возраста, переезжающих с одного детского сада в другой. Вы представляете, что случится, если этот безумец не будет остановлен? Сотни потерянных бантиков, тысячи раздавленных сандаликов. Миллионы не подлежащих стирке носовых платков. Это не приказ, Сергеев. Мы знаем, что вы и так на пределе. Это просьба.

Директор Службы и все его гости отключились. В эфире осталась только невеселая мелодия из радиопомех.

Боб, повинуясь моему суровому взгляду, выплюнул не пережеванное содержимое рта обратно в пакет и, не найдя ничего лучшего, спросил:

– Герасима будить, командир?

И я сорвался. Злость и одновременно отчаяние охватило меня. Злость от Боба. Отчаяние от всего остального.

– Что, значит, будить, не будить?! – заорал я, пытаясь добраться до американца руками. Янкель испуганно вжимался в кресло и прислушивался в треск рвущихся ремней безопасности, – Может быть вы, второй номер предложите, как остановить преступника? Нет? Тогда сидите, жуйте свои плюшки….

– Пончики, – пролепетал Боб, впервые в жизни видя меня в столь необузданном командирском гневе.

– Да? – немного остыл я, – Дайте-ка взглянуть. Ого! Да они посыпаны пудрой?! Неплохо. Знаете что, второй номер. Разбудите-ка Герасима. Нет, пончики оставьте здесь. Это приказ.

Боб, чуть не плача, расстался с пакетом и поспешил в спальный отек. А я почесал нос, стер пыль с мониторов, пожурил Милашку за отсутствие чистых подголовников, почитал газеты, поглазел в окошко. Много чего сделал. Так что к возвращению второго номера пакет с пончиками был пуст.

– Истек срок годности, – сообщил я американцу, который полез под кресло в надежде отыскать потерявшиеся продукты, – Выкинул я их. Милашка, подтверди.

– Эу-у, – неопределенно промычала спецмашина, не желающая чисто механически, не разобравшись, становиться на чью-либо сторону.

Боб, странно так посматривая на меня, вытащил из кармана платок, обтер вспотевшую от перенапряжения шею и завязал на мокрой тряпочке здоровый такой узел.

– На сыром зря, – прокомментировал я упражнения второго номера в вязании, – Потом захочешь, не развяжешь.

Боб ничего ответить не успел, хотя и пытался, так как в это время в кабине появился заспанный Герасим.

Специалист в неведомо каком поколение, Герасим одним взглядом окинул все сорок протертых мною мониторов, пролистал присланные копии переговоров с Директором и аккуратно отложил в сторону голубиную почту от заведующей детсадом. Он понял все. В его постоянно думающих мозгах нарисовалась картинка, где сотни и сотни ребятишек кидаются в смятении под защиту одинокой и напуганной заведующей детским садом. Как стоит она, простая русская заведующая, раскинув руки, пытаясь защитить от дорожного фанатика своих воспитанников. Визг шин, последний крик и…..

– Мм, – тряхнул головой третий номер, прогоняя видение.

– Не сможем, Гера, – прошептал я тоскливо, – Не поможет ни ракета, ни снаряд, ни даже вызванный по тревоге стройбат. Не успеют они дорогу перекопать.

Герасим задумался еще на восемь секунд. Он, кстати, больше восьми секунд никогда не думает. Мозг у него такой запрограммированный, что ли?

– Мм, – третий номер стал рвать на себе волосы и выщипывать бороду, которой очень дорожил.

– Неужели ничего нельзя сделать? – закричал я, тряся Герасима за грудки. Голова третьего номера бессильно тряслась, а сам он даже не пытался мне воспротивиться, – Неужели даже твой аналитический ум и русский характер не придумает, как остановить злодея?

– Мм, – жестко ответил Герасим, и я понял, вот теперь действительно все. Даже мой третий номер, выручавший подразделение не раз и не два, из, казалось, совершенно тупиковых ситуаций, не в силах придумать ничего хорошего. Ровно, как и плохого.

– Эх…. Гера, Гера, – только и смог простонать я, отпуская напарника, – Как же ты жить будешь после этого?

Герасим жутко покраснел и отвернулся к боковому окну, где только что промелькнул дорожный столб, сообщающий, что до точки встречи Объекта с детишками не более десяти километров.

– Командор! – подала голос обнаглевшая от ума Милашка, – Позвольте….

– Если это Директор, то пошли его в одно место. У них там, на углу, подвал есть. Пусть бежит за бутылкой. Вместе погоны пропивать будем.

– Я не про Директора, – в динамиках заметно посуровело, – У меня предложение. Может быть вам, командор, оно покажется глупым, но это хоть что-то….

– Ну-ка! – я вручную увеличил громкость, что бы вся команда слышала, как тупая машина предложит тупой вариант выхода.

– Командор, – Милашка слегка засмущалась от собственной наглости и нахальства, – Вы, наверно, забыли. У меня в багажном отделение компактный вертолет….

Что там дальше предлагала самая умная на свете спецмашина, я уже не слушал. Несся в багажное отделение, на ходу застегивая на все пуговицы летную куртку, залепляя летный связь-шлем на все липучки и закидывая за плечи парашют, спасательный плот, сигнальный пистолет, аварийный буй и установку для изготовления жареной кукурузы.

Установку с кукурузой я, конечно, выкинул. Не влезет она в вертолет.

Компактный вертолет, как и все находящееся на бесчисленных стеллажах спецмашины подразделения 000, изготовлено опять таки российскими учеными. Их батонами с изюмом не корми, а дай что-нибудь эдакое изобрести. Конструктивный вид, принцип действия, и способ сборки я опишу в процессе работы.

Небольшой оцинкованный ящик без выступов, щелей, ручек. Одна лишь кожаная бирка с инвентарным номером. На верхней грани небольшое, помеченное красной краской, углубление.

С разбегу заскакиваю на верхнюю крышку и добиваюсь полного совмещения красного пятна с пятой точкой опоры человеческого скелета.

Над головой распахивается люк, внизу что-то взрывается и я, совместно с оцинкованным ящиком стремительно подбрасываюсь высоко в воздух. Успеваю только заметить проносящийся под ногами силуэт Милашки. И испугаться тоже успеваю. Высота не менее ста метров над уровнем проспекта.

В оцинкованном ящике завывают невидимые глазу механизмы. Меня обхватывают железные объятия. Вокруг стремительно плетется паутина из металла, пластиковых трубок, проводов. Между стиснутых ног протискивается рычаг с резиновой ручкой, а в связь-шлеме загорается масштабная сетка. Над головой, набирая обороты, вытягиваются лопасти.

– Добро пожаловать на борт, командор Сергеев! – радостным писком сообщает вертолет, подсовывая под пятую точку опоры поролоновую подушку, – Желаете совершить ознакомительный полет над историческими местами столицы?

– Заткнись, железяка, – некогда мне с нежностями к подотчетной технике, – На полных оборотах по самой прямой траектории вон к той раритетной машине. Силенок-то хватит?

– Обижаешь, командор Сергеев, – пискнул вертолет, задирая хвостовое оперение вверх и набирая скорость, – Доставим в лучшем виде. Может пару мертвых петель сделать?

Милашка совсем технику запустила. Вернусь и заставлю ее вслух зачитать всему грузовому отсеку правила общения с командиром подразделения 000.

– Отставить петли. Только вперед. И только по прямой. Где тут у тебя штекер для связи со спецмашиной? Але! Але! Говорит Сергеев. Если вы меня слышите, выпустите пару ракет. Сигнальных ракет, а не боевых, дурни. Вижу, вижу. Чувствую себя нормально. Две минуты, полет так себе. Укачивает сильно. И дует. Иду на сближение с угонщиком. Намерен произвести захват с воздуха. Как слышите меня, але?

Еще две ракеты, на сей раз сигнальные, подтвердили прием сообщения. В случае чего ребята окажут поддержку.

Раритетный Объект с каждой секундой становилась все ближе и ближе. Скорость неимоверная, только пластиковая пыль из-под здоровых колес. Уже можно различить странную, свернутую из газеты треуголку преступника. Уже видны кончики его ушей. Еще немного, и я разглядел небольшой прыщик на облупившемся мясистом носе.

– Ниже, – приказал я вертолету, – Как можно ниже.

Послушная машина поднатужилась, сравняла скорость со скоростью нарушителя и практически прижалась к задней части бешено несущегося Объекта.

– Я могу, конечно, и сесть, – не совсем уверенно пропищал вертолет, – Но боюсь, что посадка будет не слишком удачная. Лучше вы, командор Сергеев, сами как-нибудь. Да тут и не высоко.

Встречный ветер чуть не сорвал с головы связь-шлем.

Место для высадки вертолет выбрал не слишком удачное. Гораздо эффективнее было бы появиться прямо перед лицом нарушителя и спокойным голосом сообщить ему, что он арестован спасателем подразделения 000. Но заходить на второй круг нельзя. Цепкий взгляд спасателя уже разглядел впереди плотную колонну ребятишек безмятежно переходивших через проспект.

До столкновения оставались считанные секунды.

– Высаживаюсь здесь.

Решение принято. Теперь, главное, выполнить то, что принято. Без отсрочек, без оглядывания на прожитую жизнь. Интересно, вооружен ли преступник? У меня ведь нет никакого оружия.

– Оружейный ящик с правой стороны, – услужливо подсказал вертолет, открывая зеленую крышку.

Из всего представленного набора вооружений я выбрал только скорострельный пистолет. Три пули в стволе, две в обойме. Без глушителя. Достаточно, чтобы разоружить небольшую банду. Вспомнить бы еще, как им пользоваться.

Все произошло быстро и даже неинтересно.

Как только я, рискуя каждую секунду сорваться на пластик проспекта, прыгнул вниз, вертолет свечкой взмыл в небо, оставляя меня один на один с оголтелым преступником. Не теряя ни мгновения из отпущенного времени, уже видя медленно поворачивающуюся к летящему навстречу Объекту заведующую, я оттолкнулся от багажника, что было сил, и прыгнул на преступника.

Слишком поздно он сообразил, что хитроумно задуманный план угона терпит полный крах. Испуганное лицо рецидивиста оставалось неподвижным даже меньше мгновения. Я обхватил угонщика за шею, выдернул с сиденья и прошептал на ухо: – « Операцию по вашему захвату производит подразделение 000. Телефон для справки такой-то, такой-то. Жалобы на грубое обращение не принимаются. Вы имеете право помолчать или вызвать хорошего адвоката. Но где в наше тяжелое время найти хорошего адвоката?».

После чего саданул ручкой скорострельного пистолета точно в центр газетной треуголки. Тело нарушителя обмякло. Дело «кровавого телефона» практически было завершено.

Мне оставалось только заскочить на место водителя, сообразить к чему здесь столько ненужных рычагов и педалей, и со всей силой надавить на наиболее подходящую для тормозов педаль.

Все остальное снято Милашкой на пленку творческого концерна «Свема».

Машина летит прямо на испуганных детишек. Заведующая бросается наперерез. Растопыривает руки, словно они способны погасить бешеную скорость угнанного раритета.

Быстро мелькают кадры крупного плана. Мое перекошенное лицо. Не менее перекошенное лицо заведующей. Восторженные мордашки ребятишек, узнавшие во мне спасателя подразделения 000.

Слышится визг тормозов, и машина, прокрутившись два десятка раз вокруг себя, замирает перед самыми ногами заведующей. Из ее рук выпадает красный флажок.

Из перевернутой машины, поцарапанный, но без единого перелома, вылезаю я, ползком добираюсь до ног заведующей, поднимаю флажок и отдаю тряпку хозяйке.

Заведующая хватает меня на руки и крупными скачками бежит к Милашке, только что остановившейся у обочины. За спиной заведующей взрывается раритет. Ребятишки дружно и весело тушат горящую технику. Половина детишек клянутся моей памятью, что станут, когда вырастут, спасателями.

Подъезжает лимузин. Из него выскакивает Директор и, рыдая, припадает к моей не расколотой груди. Позади него стоит Боб с Герасимом. Герасим сурово поглядывает, как нарушителя заталкивают в лимузин. Боб, теребит Директора и задает очередной дурацкий вопрос:

– А эта машина, за которой мы гнались….. Почему у нее такие странные колеса.

Директор отрывается от моей груди, тщательно осматривает колеса и отвечает:

– Это каток. Им раньше дороги укатывали, чтоб не трясло на кочках.

Идут титры, где указаны фамилии и звания всех, кто участвовал в погоне и задержании преступного элемента. Фамилий спасателей спецмашины подразделения 000 за номером тринадцать не видно. Нам, спасателям, слава ни к чему. Мы за правду работаем. И за звания, если получится.

Больше ничего интересного про этот вызов я сказать не могу. Потому, что не в силах вспоминать дикую гонку. До сих пор трясет.

А вертолет на базу не вернулся. Говорят, что видели его в компании голубей. На памятнике сидел.

Эпизод 6.

Снегоуборочная машина. Инвентарный номер такой-то. Шестой стеллаж, третья полка….

Коробка с нарисованными на боках снежинками и рюмками как раз поместилась между рыболовными принадлежностями и ящиком для песка.

Что дальше? ПДС. Только что со склада завезли. Вместо списанного, а точнее сказать, утопленного ранее. Пакет еще в масле и заводской обертке. Сбоку записка от Директора с пожеланиями бережней относиться к имуществу Службы.

Запихнем пакет с плотом под нижний стеллаж. Там у Милашки всякая дрянь смазанная храниться.

Эвакуатор харизматический. Это что за дрянь? У Милашки спрашивать неудобно. Она и сама ничего не знает. Запихнем неизвестное приспособление на стеллаж с ядерными брикетами.

Собственно, я занимаюсь не своим делом. Заботы по наведении порядка в грузовом отсеке лежат исключительно на плечах Милашки. Но сегодня у спецмашины отгул. За две недели предупредила. Так что приходиться мне ящики ворочать.

Нет, Герасима отвлекать от сна нельзя. Третий номер слишком ценный член экипажа, чтобы задействовать его на погрузо-разгрузочных работах. Не дай бог на голову железка какая-нибудь свалится. Кто думать будет?

А Боб в магазине. Как с утра убежал, так до сих пор и нет. Моя вина. Надо американца приучать к порядку. Негоже сотруднику подразделения 000 так долго отсутствовать на рабочем месте. Час, или два, это я еще могу понять. Но уже четвертый час, как второй номер, выпросив самосвал, укатил закупать что-нибудь вкусненькое. А вдруг вызов срочный? А вдруг где беда?

– Командор! Диспетчерская желает пообщаться с кем-нибудь из членов экипажа. Напомню, командор, что в кабине никого нет, а я в отгулах.

Мысли, как воронье карканье. Не было печали. Придется оборудованием завтра заняться.

Добравшись до кабины, я удобно разместился в левом кресле водителя и, закинув ноги на панель управления энергетическими потоками в двигателе Милашки, включил связь.

– Тринадцатую машину вызывает диспетчерская. Предупреждение! Если не ответите через минуту, вызываем к вам спасательную команду.

– Вызовете лучше интенданта, – вклинился я в угрозы диспетчерской, – Вся команда ищет запасную лампочку наружного освещения. Ночью кто-то с Милашки, то есть, со спецмашины, свинтил. Все еще майор Сергеев на связи. Опять у населения проблемы?

Диспетчер ничего о проблемах не слышал.

– Соединяю вас с Директором по служебному каналу. Линия не прослушивается.

В динамиках послышался характерный треск перехода на служебный канал. Значит, в это время к наружному штекеру связи на правом борту Милашки подбежал связист и установил проводную линию. Неблагодарная у них, у связистов, работа. Бегать по столице с мотком провода на спине.

– Сергеев? – треск помех сменился скрипом Директора.

– Так точно, – не по уставу ответил я. Если Директор совсем с ума не вышел, то поймет, что не вовремя он мою команду потревожил.

– Извини, Сергеев, может быть я не вовремя? – нет! дураков Директорами не назначают.

– Чего уж там, – вздохнул я, – Все равно всех дел не переделаешь.

– Это точно, – согласился наш замечательный Директор Службы, – А раз ты там со своими шалопаями бездельничаешь, то получи срочное задание. Записывай, если на память не надеешься.

Перечить Директору способны только лишь герои, или команда, находящаяся в полном составе при исполнении. А так как поблизости не наблюдалось ни тех, ни других, пришлось молча сносить завуалированные оскорбления шефа.

– Запомню, – почему рядом никогда нет ручки?

– Вызов поступил с севера. Координаты места отправлены. Ты там пни свою машину, чтоб все приняла, как положено.

Я добросовестно пнул Милашкину панель. Отгулы отгулами, а сообщения из диспетчерской принимать надо независимо от режима работы. Спецмашина подразделения 000, недовольно заурчав, втянула поток зашифрованных координат и отослала обратно, в центр, подтверждение.

– Может, когда захочет, – захихикал Директор, сам проработавший на спецмашинах подразделения не один десяток лет, – У меня, Сергеев, для подобных случаев всегда рядом кувалда находилась.

Что б я? Милашку? Кувалдой?! Хотя… надо попробовать.

– Далековато что-то, – координаты вызова находились чуть ли не на берегу Ледовитого океана, – Товарищ Директор, я что-то не вижу названия населенного пункта.

– А там и нет никакого населенного пункта. Ни малого, ни большого. В чистой тундре трехэтажный чум. Коренное население просит о помощи.

– Олени что ли разбежались по пастбищам? – вот американец обрадуется! Какая возможность познакомится поближе с русским коренным населением, и сравнить с американским, которое сейчас всех белых колонистов в резервации согнало.

– Не разбежались, – огорчил Директор. Гоняться за оленями мое самое любимое занятие, – Все гораздо хуже, майор Сергеев. И смех ваш здесь неуместен. Аппендицит.

А я и не смеюсь. Я просто радуюсь, что олени на месте.

– Что? – последнее слово Директор произнес невнятно, поэтому до меня плохо дошло.

– Я же просил записывать, – проворчал Директор, – Повторяю для глухих и прачек. У одного из представителей местного населения, проживающего в трехэтажном чуме посреди тундры, болит живот. Местный шаман, которому регулярно сбрасывают с самолетов медицинские журналы, определил все симптомы аппендицита. Будете вырезать аппендицит, майор Сергеев.

– Это как это так? – растерялся я, – Что значит вырезать? Я ж не умею.

– Брось, Сергеев, – вконец обозлился Директор Службы, – Передо мной лежит твой аттестат об окончании академии спасателей. И я своими старческими, но зоркими глазами, читаю. Так….. Рисование, физкультура, вождение, вождение в экстремальных условиях, ядерная физика, фигурное катание…. Зачем им фигурное катание? А! Вот! Нашел! Читаю заново. Оказание первой медицинской помощи – отлично! Невропатология – отлично! Ухогорлоносология – отлично! Хирургия – Отлично! Акушерство – отлично условно. А почему условно?

– Потому, что только теория. На практике сознание потерял. Кричат они сильно.

Называется, влип. У меня с детства к медицине отвращение. Ухо от горла еще отличить могу, а вот почки от гланд, уже вряд ли. А что оценки? Или все такие честные? Я ж не хирургом работать устраивался, а спасателем. Огонь, вода и ржавые трубы, в которых изредка кто-нибудь да застревает.

– Вот и замечательно, – обрадовался Директор, – Хватай в охапку команду, пинай по второму разу спецмашину и двигай к указанной точке оказывать срочную хирургическую помощь коренным народам. И без шуточек. Конец связи.

Ровно три минуты я сидел молча, разглядывая ногти. Ровно три минуты я ни о чем не думал. И ровно через три минуты я медленно поднялся с водительского кресла, крякнул, выгибая спину, и со всей силы пнул борт Милашки:

– Всем общий сбор! Отгулы, отпуска, выходные и праздничные отменяются! Команду в кабину! Пасти никому не разевать! Особенно подотчетной технике!

Милашка только ничтожную долю секунды хотела возмущаться. Но потом, когда до нее дошло, что психованный командир хуже плавильной печи, спецмашина за считанные секунды вышла в аварийном режиме без перезагрузки в рабочее состояние. В ее отсеках уже надрывался тревожный колокольчик, который притащил Герасим со свалки. У колокольчика, правда, был отколот небольшой кусок, но третий номер примотал его изолентой и пообещал что на веки.

От этого колокольчика Герасим и проснулся. Влетел в кабину, путаясь в штанинах. Не говоря ни слова, что было весьма странно с его стороны, свалился в кресло связиста, засунул в уши связь-бируши и, согнувшись в три погибели над масштабным столом, стал внимательно изучать карту местности.

Видать его Милашка предупредила. Мол, к командору лучше не приставать, ногами пихается.

– Где второй номер?! – гремел в унисон перезвону колокольчика мой голос, – Найти, разыскать и доставить в кабину немедленно!

Милашка торопливо связалась со спутником Службы, с его помощью прочесала весь микрорайон, обращая особо пристальное внимание на торговые точки. Через минуту спецмашина выдвинула перископ и нацелила его на искомый второй номер.

Не переставая метать громы и молнии, я резким движением откинул рукоятки перископа и сунул голову в обзорную камеру.

Вот он, голубчик! Бежит, спотыкается. Полные руки сумок, пакетов, и даже в зубах связка сосисок. Следом плетется самосвал до верху набитый продуктовыми заказами….

Американец, вытаращив глаза, мчался к месту сбора. Жители окрестных домов, прохожие, водители проезжающего мимо транспорта, заткнув уши, умоляли американца прибавить ход. Его постоянно дергали за комбинезон и, указывая на нашу спецмашину, орали, стараясь перекричать трель Герасимова колокольчика: – «Туда! Туда! Тебя там ждут! Быстрей беги американец!» Некоторые, особо сердобольные граждане, подталкивали Боба. Иногда и руками.

Янкель, обливаясь потом, все прибавлял и прибавлял скорость, теряя на ходу пакеты и свертки. Я так думаю, что у человека на дальние путешествия нюх. Запасся продовольствием не на одну неделю. И правильно сделал. Кто знает, что нас ждет в тайге? Может быть, там сейчас неурожай на оленину. В другое время я, пожалуй, даже объявил бы второму номеру благодарность. Но только не сегодня. Настроение ужасное.

– Второй номер по вызову прибыл, – глотая воздух, выпалил Боб, предварительно закатив самосвал с продуктами в Милашку через задние ворота.

– На свое место! – взревел я, – Живо!

Боб, продолжая прижимать оставшиеся свертки к разгоряченному бегом телу, плюхнулся в правое кресло, непонимающе вертя глазами по сторонам. Заметив склонившегося над масштабной картой Герасима, янкель округлил глаза еще больше. Третий номер за черной работой, не часто такое можно увидеть.

– Милашка! Командир на связи! Требую полной тишины.

Перезвон колокольчика смолк, и я услышал, как затихают удары по обшивке спецмашины. Это некоторые несознательные налогоплательщики, вместо того, чтобы повышать благосостояние родного города, колотили по Милашке подручными предметами, выражая протест против ублажающего ухо колокольного звона.

Тех, кто не успел отбежать на безопасное расстояние, Милашка отпугнула слабым разрядом электрического тока.

– Тишина в кабине, – доложила спецмашина подразделения 000 ровным, бесцветным голосом. Знает, умница, когда надо эмоции подальше в центральный утилизатор запихать.

– Спецмашине взять направление к северному выезду из столицы, – Милашка четко выполнила команду, развернулась на месте и по центральной, дежурной полосе задребезжала в указанном направлении.

– Второму номеру отыскать в багажном отсеке все, что, так или иначе, связано с медициной. Градусники, скальпели, горшки, черные полиэтиленовые мешки. Нет, Боб, лопаты к медицине относятся также, как удочки к добыче полезных ископаемых, – Боб, поедая меня преданными глазами, отдал честь и побежал, грохоча коваными ботинками по коридору в сторону грузового отсека. До меня слишком поздно дошло, что кроме градусников там стоит грузовик с продуктами. Но не возвращать же американца. Приказы командира не обсуждаются и обратной силы не имеют.

– Третьему номеру рассчитать кротчайший маршрут к точке вызова. Избегать скопления крупных масс машин, людей, оленей и мошек. Третий номер! Третий номер!

– Спит третий номер, – шепотом сообщили динамики спецмашины, – Умаялся третий номер так, что едва сел в кресло, так тут же и заснул.

А я все удивлялся, с чего бы это Герасим на работу с тайкой силой налег.

– Пусть спит, – вот с Геркой я бы в разведку пошел. Где надо промолчит. Где необходимо слово умное вставит. А уж работящий…, – А маршрут, у нас сегодня рассчитает….

Я обвел суровым взглядом пустую кабину. Никто работать, кроме меня, не хочет. А еще называется подразделение 000….

– Рассчитает…, – ведь должна же быть хоть у кого-то совесть? – Рассчитает….

– Ну, хорошо, командор, – сдалась Милашка, в электронных мозгах которой не было места бюрократии и жлобству, – Если больше некому, я сделаю.

– Вот и славненько, – от благодарности я даже протер пальцем один из многочисленных внутренних объективов Милашки, – Как рассчитаешь, сооруди доклад. Сколько добираться, по каким дорогам. В общем, все как обычно. Стандартная процедура и форма доклада.

Пока вверенное мне подразделение занималось делами, я связался с центром Службы. На мой вопрос, на месте ли Директор, секретарша обругала меня хамом и сказала, что порядочные спасатели сначала здороваются, а уж потом требуют достать начальство хоть из гроба. На что я ответил, что порядочные спасатели в это время года делятся профессиональным опытом на курортах зарубежных стран. А не раскатывают по бескрайним просторам нашей горячо любимой родины.

Обаяв, таким образом, секретаршу, я уж хотел пригласить ее на выходных совместно покрасить бампера нашей спецмашине, но неожиданно подключился Директор, оборвав тем самым, тонкую нить зародившихся взаимоотношений.

– Что, майор Сергеев? Уже все сделали? – удивленно поинтересовался он.

– Быстро только мушки дрозофилы в лабораториях разводятся, – успокоил я Директора, – Я по другому поводу. Может, вы отмените приказ? Я так думаю, что с этим аппендицитом лучше нас справятся медики. На их контейнеровозах и сигнал громче и огоньки ярче. Да и сами они в своих белых комбинезонах представительней смотрятся. Мотаются по городу, только налогоплательщиков пугают.

– А кто, по-твоему, майор Сергеев, будет анализы от населения собирать? Мне прикажешь, или милицию на улицы выводить? Так у нее самой полно забот. Изымают у населения излишки хлебобулочной продукции. Приказ правительства. Что б население птичек не кормило. А если птички перестанут кормиться, то существенно повысится чистота и гигиена улиц. И сократиться штат дворников. Что даст в целом по стране экономию…..

Я выключил передатчик. Слушать подсчет экономической прибыли не хотелось. Директор, как и я, от своих приказов не отказывается. Придется нам. Резать. Главное, чтобы американец узнал, где находится аппендицит. Хотя бы приблизительно.

– Командор! Доклад полностью зачитывать, или только интересные места?

– Полностью будешь на комиссии по списанию отчитываться, – мрачно пошутил я. И очевидно удачно. Потому, что Милашка задергалась и стала сползать в правую сторону. Но быстро восстановилась. Спецмашины подразделения 000 все такие. Немного нервные, но быстро отходчивые.

Прокашлявшись, и добавив в топку протеиновых ускорителей для успокоения, Милашка принялась читать доклад голосом гнусавого профессора. Правда на середине доклада я сообразил, что спецмашина пародирует меня самого в не лучшие минуты настроения.

– Формат дороги непостоянный. Тридцать процентов пластик. Двадцать процентов болота. Пятьдесят процентов неопознанное грунтовое покрытие Время в дороге приблизительно до вечера. Отсутствие крупных скоплений техники и населения гарантируется. Желательно приготовить теплые комплекты вещей.

Ну что ж, точные цифры залог успеха. Подъедем к коренному населению вечерком, переночуем, а утром с Директорским благословением, оттяпаем лишний кусок человеческого тела.

В кабину, под тяжестью журналов, книг и видеокассет, ввалился Боб и вывалил принесенное сокровище у водительского кресла?

– Там еще скелет в натуральную величину есть. Принести?

– На скелете аппендицитов не сохраняется, – заглядевшись на книги, проворчал я, – тем более, что это не медицинский экспонат. Еще до твоего к нам прихода чудик ночью в грузовой отсек пробрался. Так и заблудился. С голоду.

Упоминание о возможной голодной смерти несколько взволновало Боба. Считая, что полностью выполнил поставленную перед ним задачу, он взгромоздился на свое место и вытащил из-под сиденья пакет.

– Кушать будешь?

Боб кивнул, даже не пряча от меня своих наглых американских глаз.

– А вот здесь написано, – я послюнявил палец и отметил нужное место в книжке, которую решил прочитать первой, – Написано, что излишки в еде могут привести к медленному старению.

Янкель, очищая вторую палку молочной колбасы, философски заметил:

– Медленная старость, не быстрая смерть. Лучше умереть сытым в постели, чем голодным в нутре спецмашины подразделения 000.

И отвернулся, демонстративно шумно хрустя за ушами.

– Командор! Проспектно-постовая служба требует остановиться для осмотра. Тормозим, или посылаем всех по громкоговорителям?

– С коллегами дружить надо, – наставил я Милашку на правильный путь, – Тормози. Но на всякий случай топки не глуши. У нас срочный вызов и я не намерен задерживаться для пустых разговоров.

Милашка аккуратно, не свернув ни одного бордюрного столба, притормозила у десятиэтажной будки ППС. Угол будки, правда, слегка свернула набок, но трещина оказалась незначительной, так что на нее никто внимания не обратил. В том числе и инспектор проспектно-постовой Службы, взобравшийся по эскалатору в кабину.

– Спасатели? – поинтересовался он, будто впервые в жизни увидел спецмашину подразделения 000, – За грибами едите? Документики, пжлуста.

Не отвечая на глупые вопросы, я протянул инспектору чемодан с документами. Инспектор присел на откидное кресло, поставил чемодан на колени, открыл и первым делом брезгливо вытащил из него заплесневелую колбасу. Заначка Боба, будь я неладен.

– Это что?

– Пенициллин, – вспомнил я мудреное медицинское слово, – Спешим по вызову. Будем полностью аппендицит вырезать.

– Давно пора этих гадов под корень вырезать, – согласился инспектор и уважительно посмотрел на меня, – Просьба у меня, командир. Не отольете пару сотен литров плутония? А мы вам за это зеленый проспект организуем?

Пара сотен литров для Милашки, как один пельмень для эмигранта Боба. Капля в море. Да и зеленый проспект не помешает. Стыдно, конечно, за Отечество. Но всем жить как-то надо.

Договорились на ста литрах и на полной конфискации самосвала с незаконно вывозимыми за пределы столицы продуктами. Американец попробовал качать права собственника, но инспектор его уговорил подчиниться, пригородив, что устроит личный досмотр с пристрастием сиденья второго номера.

Когда мы отъезжали от будки ППС, в четвертом мониторе из второго ряда я отметил довольное лицо инспектора, сообщающего ценные дорожные сведения всем постам, находящимся на пути нашего следования.

Мы с Милашкой пришли к единодушному мнению, что больше ни на какие знаки, светофоры, заградительный огонь, бомбежку и прочее, останавливаться не станем. А в случае, если инспектора совсем достанут просьбами о гуманитарной помощи, свернем на целину и поедем огородами.

Боба я привязал к креслу и засунул ему в рот пенициллин из чемодана с документацией. Я в американской ругани мало чего понимаю, но выслушивать все эти грязные «фазе, мазе, лав ю бразе» не намерен. Даже если они относятся к спецмашине, выдавшей инспектору местонахождение самосвала.

Через час второй номер дожевал пенициллин, который окончательно успокоил нервные американские клетки. И я его развязал. Не могу же я все время отвлекаться и таскать янкеля вместе с креслом в рукомойную комнату.

Еще через час Милашка, стараясь запутать следы, заплутала сама. Блуждая по полям и косогорам, спецмашина тревожила местных кузнечиков и сельскохозяйственных работников истошными гудками и призывами через громкоговорители о помощи. Работники и кузнечики помочь ей не спешили и разбегались по окрестным оврагам.

Конечно, позже Милашка нашла верный путь. Помог спутник Службы, который отыскал ее в дебрях дремучих лесов. Позже нам сообщили, что спецмашину, очень похожую на Милашку, видели в Китае у Великой Китайской щебеночной россыпи. На ближнем востоке, тасующейся среди нефтяных вышек. И даже нашелся один свидетель, который клялся, что тень, напоминающая спецмашину подразделения 000, была зафиксирована на юге Африканского континента. Но это уже полное вранье.

Но, несмотря на все трудности и лишения, Милашка выполнила свое обещание и доставила нас к месту вызова к позднему вечеру. Правда, на третьи сутки после выезда из столицы. За что ей честь и хвала.

Тундра встретила нас неприветливо. Топкие болота сменились глубокими снегами. Милашка, подключив дополнительные ядерные топки, терпеливо уминала перед собой снег, пробиваясь к Объекту. В какой-то момент мы, чуть было, не оказались затертыми снегами, и только самоотверженность второго номера, американца с русской пропиской, спасла нас от позорного вызова спасательных отрядов.

Я искренне радовался за напарника, который, несмотря на пронизывающий ветер и плотный снег – зарядами, настойчиво шел впереди Милашки и прорубал пожарным топором проход. От янкеля даже пар шел.

Помня свой печальный опыт на пляже, Боб категорически отказался надеть валенки и утаптывал рыхлый снег домашними тапочками в виде двух зайчиков. Что не помешало ему вывести спецмашину прямо к трехэтажному чуму коренного населения данной местности.

Кутаясь в дубленку с термоподогревом, притаптывая пятками утепленных валенок, я скептически осматривал неказистое строение.

– Обрати внимание Боб, – я обнял за плечи подрагивающего на ветру американца, – Цивилизация повсюду пустила корни. А здесь, в самом центре таежного края, на берегу ужасно холодного океана, как и три тысячи лет назад царит безмятежность и благодать. И цивилизация, хочешь ты этого или не хочешь, ничего поделать не может. Как жили они в трехэтажных чумах с паровым отоплением, с горячей и холодной водой, с газовыми плитами, с асфальтированными площадками для гольфа, с подземным гаражом на восемь машин, с супермаркетом на первом этаже и домом быта на втором, так и останутся жить еще долгие, долгие годы. Ничто не сможет изменить старинный уклад коренного населения. В отличие от нас, они, Боб, свято хранят свои корни. Да.

– А где оленьи стада, – стуча зубами, поинтересовался Боб, пытаясь горячим дыханием отцепить от своих ладоней металлическую рукоятку пожарного топора.

Я окинул взглядом великую тундру.

Чуть в стороне от чума, обтянутого, конечно же шкурами бедных оленей, разместилась среднегабаритная ветровая электростанция. Рядом исправно качал и тут же перерабатывал нефть небольшой заводик. К заводику пристроился крошечный цех по изготовлению легкого трикотажа и зимней одежды. А за чумом виднелись застекленные крыши теплицы и бассейна. Только оленей нигде не было видно в этом дремучей тундре, находящейся на самом краю северного моря.

– Наверно в стойлах, – предположил я, – Или отвезли на дальние пастбища. Боб, да не мучайся ты так. Отойди за Милашку и отогрей топор естественным теплом.

Американец, смущенно пряча топор под полы пижамы, убежал за Милашку. Тут ему не там. Тундра, одним словом.

Из парадных дверей чума вышел человек. С первого взгляда я признал в нем местного шамана. Улыбаться в таких нечеловеческих условиях проживания мог только представитель шаманского культа. Да и по фотографии, присланной мне Директором, все сходилось. Голубые контактные линзы, шорты из оленьей кожи, бубен и обутые на босу ногу лыжи.

– Сюда! Сюда! – закричал шаман, призывно замахиваясь бубном, – Быстро! Быстро!

– Уже, бежим, – глаза закрывались от летящих в лицо колючих снежинок, – А дорожки лень от снега почистить? Подъезд, того и гляди завалит. Милашка, развернись здесь пару раз. Помоги коренному населению справится со снежными завалами. Боб! Отлепился от топора? Тогда быстренько оботри руки снегом, и идем. Народ волнуется.

На крыльце чума мы с Бобом тепло поздоровались с шаманом, который от радости продолжал прыгать и трясти над нами своим дурацким бубном.

– Не опоздали? – сметая с валенок прилипший снег, поинтересовался я.

Но шаман продолжал повторять только:– «Быстро, быстро!».

– Быстрее некуда. Могли бы маяк для ориентира поставить. Где Объект. Больной, тоесть?

Шаман ухватился за мой рукав и поволок в чум. Следом запрыгал Боб в сандалиях. Американец, словно воспитанный, закрывал за собой все двери, и расталкивал по углам свалившийся с меня снег. Культурный.

Внутри чума нас встретила большая, дружная семья жителей. У огромного электрического камина на всю стену, прямо на полу, на медвежьих шкурах, расположилось человек двадцать местного населения. Они смотрели по кабельному телевидению очередную серию очередной мыльной оперы, которую нам поставляла Мексика в счет оплаты за брикетный газ.

На цыпочках, стараясь не мешать просмотру душещипательных сцен, мы поднялись на второй этаж. Шаман, все время подталкивающий нас с Бобом в спину, указал на двери, из-за которых не доносилось ни одного крика боли или стона.

– Больной здесь? – Боб на правах отогревшегося второго номера попытался открыть двери, но у него ничего не получилось.

Шаман пощелкал языком, вытащил из оленьих шорт магнитный ключ и засунул его туда, куда обычно засовывают все магнитные ключи. После чего скинул лыжи, и, аккуратно прислонив их в специальные крепления на стене, распахнул перед нами дверь.

Объект лежал на двуспальной кровати производства страны Чехия, укутанный стегаными оленьими шкурами с вышивкой. Вокруг кровати горело не менее тридцати свечек и работало не менее десяти обогревателей.

Сам Объект представлял собой накачанного старика, возрастом в пределах от ста, до ста пятидесяти. Во рту дымящаяся трубка, в скрюченных пальцах пустая банка из-под кваса.

Натянув резиновые перчатки для работы с агрессивными средами, я отогнул край одеяла и поинтересовался у Объекта:

– Ну и на что жалуемся, больной?

Объект ничего не ответил. Даже не захрипел, поэтому я решил сделать то единственное, чему меня научили на занятиях по медицине. Поставить градусник.

– О-го-го, батенька, да вы уже практически мертвы! – рассматривая показания волнового градусника, успокоил я больного, – Второй номер! Как на ваш взгляд, жить будет? А если будет, какие процедуры назначим?

Американец полистал прихваченную с Милашки брошюру по оказанию первой помощи жителям крайнего севера:

– Здесь написано, командир, следующее. Для того, чтобы не допустить смерти умирающего, мы должны согреть его своим телом. Для Объекта это единственный шанс на спасение.

– В кровать к нему залезть? – я строго взглянул на Боба, который слишком доверял литературе, – Запомни, боб. Мы спасатели, а не грелки.

– Но другого выхода-то нет, – наморщил лысину американец, – На моей исторической родине только так спасали альпинистов и разбившихся в горах миллионеров.

– Объект не альпинист, и тем более не миллионер. А что, товарищ, – обратился я к шаману, который никуда уходить не собирался и бессовестно подслушивал врачебные тайны, – Нет ли у вас больного помоложе? И желательно женского пола?

Шаман энергично затряс бубном.

– Жаль, – сник я, – Надежда на выздоровление больного уменьшается с каждой минутой. Ну, вот что! Греть мы вашего умирающего не будем. Медицина отвергает сей варварский способ лечения. Будем поднимать его на ноги современными способами. Второй номер! За мной!

Отодвинув шамана в сторону и подоткнув его для надежности лыжными палками, мы с Бобом, скрепя дубовым паркетом, двинулись вниз. На ходу, связавшись с Милашкой по связь-ушанке, я коротко и ясно отдавал приказы.

– Мыша! Мне нужна ровная площадка для развертывания полевого госпиталя. Обрати внимание, что там не должно быть ни снега, ни комаров. И то и другое для Объекта смертельно. Мы прибыли как раз вовремя, и, думаю, сумеем спасти беднягу. Кстати, Боб, найди у меня под сиденьем бланки благодарственных писем и заранее собери подписи всех, кого отыщешь в чуме. Дети и старики тоже пусть участвуют. Пообещай им по результатам подписей разыграть бесплатную кофеварку. Все равно отремонтировать руки не дойдут. Все работают быстро, не теряя ни одной минуты. За дело, команда!

Наблюдая за тем, как спецмашина подразделения 000 разравнивает гусеницами площадку для развертывания, я лениво отмахивался от шамана, который, указывая на пыхтящую Милашку, пытался втюхать мне гель для душа:

– Я гель! Я гель! – предлагал шаман дешевый товар, мельтеша перед лицом бубном. Отчаявшись сбыть неликвид мне, он переключился на завершившего собирать подписи американца.

– Он тут что-то про оленью жратву талдычит, – янкель на наскоки шамана только улыбался и мелко кивал головой, – Говорит, что обеспокоен состоянием какой-то травки.

Нам только наркоманов не хватало.

– Скажи ему, что мы этой гадостью не занимаемся. Нас Родина для других целей привлекла. Милашка! Долго еще?

Спецмашина выпустила пар из ядерных топок и сообщила о досрочной готовности площадки.

– Боб, выкатывай из Милашки походный госпиталь. Только не перепутай с походной кухней, знаю я тебя. А я пока ножовку механическую найду. Может пригодиться.

Развертывание походного госпиталя занимает у опытного спасателя не более десяти минут. Американцу, конечно, до опытного далеко, поэтому проконтролируем работу эмигранта зорким командирским оком и дельным командирским советом.

Первым делом залить площадку быстротвердеющим гудроном. Затем три слоя дощатого настила. Пятисантиметровый слой хлорки, разумеется. Для дезинфекции. Потом полы из мраморной плитки. И в завершение коврики из гигиенической ваты. С полами закончено.

Стены…..

– Боб! Стены ставить не будем. Времени мало. Один навес.

– А столбы по периметру вколачивать? Может, повесить что придется?

Цветы и картины в походном госпитале, это хорошо. Могут поднять настроение умирающего.

– Добро, – согласился я на столбы, – И не забудь воду подвести.

Навес….

– Боб, пожалуй, навес тоже ни к чему. Милашка говорит, что у него не все сегменты стыкуются. А зачем нам навес без всех сегментов. Навесь пару фонарей и достаточно.

Боб, смекнув, что командир подразделения 000, то есть непосредственно я, сильно торопится, спешно установил светильник, вкрутил краны и протер все хозяйство марлевыми тампонами с обеззараживающей смазкой. После чего, под моим одобряющим взглядом, выволок из чума кухонный стол и пару табуреток.

Походный госпиталь развернут.

– Транспортируем Объект, – приказал я, отпихивая доставшего всю команду шамана в неутоптанный снег, – Милашка, пока мы его спускаем, позаботься о проветривании операционной и о влажной уборке. Нет, Герасима будить пока рано. Привлеки для мытья полов местное население в лице бубенщика. А если будет упираться, наклей на него пару пластырей касторки. И ради бога, объясни коренному населению, что во время операции нам потребуется полная тишина.

Объект долго не хотел спускаться к походному госпиталю. Не пролазил в дверные проемы и цеплялся руками за развешенных по стенам чума рога оленей. Бобу пришлось утихомирить Объект, наложив успокоительную повязку на горло. Скорее всего, американец не спал во время лекций в училище спасателей, а добросовестно заполнял конспекты.

Походный госпиталь встретил нас гомоном работы. Милашка, как только ей это удалось, согнала на общественно-полезные работы все население чума. Три сотни народа, от мала, до велика, одевшись в белые халаты из шкур белых медведей мыли, чистили, дезинфицировали и наводили лоск на госпиталь. Руководил работами шаман, отбивая ритм бубном.

– Всем спасибо! – объявил я через громкоговорители Милашки, поправив ухо связь-ушанки, в которую и был вмонтирован микрофон, – Если ваш товарищ выживет, мы непременно сообщим, кто помог ему в трудную минуту не заразиться вредоносными микробами. А теперь попрошу всех удалиться в чум. Окна не открывать, через жалюзи на процесс операции не подглядывать, зеркала занавесить темным. Товарищ шаман, бейте отход.

Каждому из скрывающихся в подъезде чума пришлось лично пожать руку и подарить на память авторучку с изображением спецмашины подразделения 000. Иначе коренные массы не хотели покидать территорию.

Остался только шаман, который не поддался никаким посулам и героически отбивался от всех попыток запихать его в подъезд.

– Бубен с ним, – махнул я на шамана рукой, – Пусть смотрит. Как бы по обмену опытом. Эй, шаман! Стой на месте. Будешь за санитара? Подай, принеси, вылей, закрой глаза. Понял?

Шаман радостно заулыбался и запрыгал вокруг стола с практически покойником, колотя в бубен.

– Первозданный народ, первозданные нравы, – кивнул я на шамана, – Смотри Боб, какая девственно чистая радость у коренного населения. Никто не бастует и не бузит. В отличие от ваших вигвамцев. У нас марлевые респираторы есть?

Ни у Боба, ни у Милашки респираторов не оказалось. Использовали все до единого для заварки кофе. Пришлось закрывать ротовую полость Объекта от вредного дыхания спасателя ухом связь-ушанки. Даже лучше стало, в рот снег не залетает.

– Приступаем к операции, – сообщил я команде и танцующему шаману, ища засунутую куда-то ножовку, – Второму номеру включить освещение. Спецмашине переехать чуть южнее и перекрыть доступ в госпиталь снежных зарядов. И вот еще что, Милашка. Настрой датчики жизнедеятельности на Объект. Гудни, если что не так пойдет. Начали.

Очистив резиновые перчатки оставленной местным населением тряпкой, я откинул простынь, закрывающее тело Объекта и заглянул в испуганные глаза больного.

– Ну что, старик, резать будем, или как?

Объект странно не отзывался, не желая общаться с прибывшими к нему на помощь спасателями.

– Значит, резать, – рубанул я рукой, – Второй номер! Наркозный пластырь!

Боб, удерживая от шевеления голову Объекта, залепил умирающему нос и рот наркозным пластырем. Десять секунд, и человек в полной отключке.

– Обработать место надреза йодом. Или зеленкой? Давай и тем и другим.

Американец вопросительно посмотрел на меня, как бы спрашивая, а где оно находится, это место надреза. Я сделал вид, что занимаюсь наточкой зубцов механической пилы. Ведь должна она, в самом деле, когда-нибудь пригодится!

Не дождавшись подсказки командира, американец выплеснул ведро на Объект, ополоснув тело больного от пяток до макушки. Настала моя очередь.

– Скальпель! Боб, я просил скальпель, а не стамеску. Скальпель это то, чем ты обычно режешь колбасу. Вот, вот. С лазерной насадкой. Батарейки не сели? Перезарядил? Молодец, отмечу в рапорте.

Занеся режущий инструмент над Объектом, я некоторое время размышлял, откуда начинать вскрытие. Мое замешательство уловила Милашка.

– Может, Герасима разбудить? – прошептала она.

– Много твой Герасим понимает в медицине, – пробурчал в ответ я.

– Не скажи, командор, – не сдавалась Милашка, – Он на таких штучках собаку съел.

– Герасим собак не любит, – отшутился я, не желая, чтобы мою работу за меня выполнял третий номер. Разбудишь его, если больной в себя приходить откажется. А пока, пусть отдыхает.

Мозг и заложенные в него знания, продолжали активно искать место надреза. Глубоко задумавшись, я сопоставил несколько фактов и пришел к следующему выводу.

Аппендицит! «Ап» – сидеть, стоять, лежать. В цирке видел. Значит, тазобедренная область. «Пен» – похоже на одно нехорошее слово, которое в искаженном варианте на шлакоблочных заборах пишут. Ди – четвертая буква в алфавите американца. «Ци» – что-то такое китайское, связанное с энергией. "Т" – точка.

Следовательно, точка нахождения искомого аппендицита должна находится примерно в четырех сантиметрах от энергетического седалища нехорошего слова.

Коротко замахнувшись, я всадил скальпель в живот Объекта.

Так. Что там у нас внутри? У-у-у! Какая гадость. И ничего знакомого.

– Боб, поставь под стол тазик. Мы теряем много крови. Что значит, тазика нет? Отбери у шамана бубен. Пусть без инструмента прыгает.

Теперь самое главное, найти то, что не нужно больному. Какой-нибудь лишний кусочек кишки или мышцы. Может быть вот этот? Как-то странно данный кусок дергается. Тук-тук. Тук-тук. Места мало занимает, а беспокойный. Или, например вот этот шматок? От которого даже через защитную повязку никотином разит? Ха!

– Боб, вынь изо рта Объекта трубку. Спасибо.

Поковырявшись еще с десяток минут, я все-таки отыскал парочку, на мой взгляд, совершенно не нужных кусков. Один синий, другой красный. И весь вопрос был в том, какой из них отрезать. Решить столь важный для Объекта вопрос самостоятельно я не мог. Поэтому, с молчаливого согласия Боба, который всю операцию удерживал шамана на безопасном расстоянии от Объекта, я обратился к скрытым резервам:

– Милашка. Буди Герасима. Да не торопи его. Он спросонья цвета путает.

Через час из бокового люка спецмашины с закрытыми глазами высунулось небритое, но не потерявшее одухотворенности лицо третьего номера.

– Мм.

– Доклад принят, третий номер. Вы как раз вовремя. У нас критическая ситуация. Три бубна крови, приходящий в себя, местами надрезанный, больной и два аппендицита. Красный и синий. Гера, помощи ждать неоткуда. Тебе какой цвет больше нравится, синенький, или красненький?

– Мм, – не совсем уверенно ответил третий номер и ткнул из люка пальцем в сторону больного. После чего исчез из поля зрения. Отдыхать пошел.

– А мне тоже больше нравится синий, – заметил Боб.

– В общем-то, я не против данного цвета, – покусывая губы, согласился я, – А что по этому поводу думает товарищ шаман?

Шаман ничего не думал, а бился в истерике, переживая за состояние Объекта.

– Значит…, – подвел я черту, – Значит, общим и единогласным голосованием останавливаемся на синем куске. Это даже символично. Синий иней на Объекте, синий иней на проводах. Даже небо стало темно-синим.

Скальпель, с кусками колбасы, оставшейся от трапезы Боба, нежно перерезал единогласно выбранный синий аппендицит. Объект даже не вздрогнул. Вот что значит хорошая анестезия и качественная работа.

– Второй номер! А где у нас мусорная корзина? Не приготовили? Тогда выливай кровь и кинь в бубен вот эту гадость. Больной! Больно-ой! Вам какими нитками зашивать? Черными, или белыми?

– Командор! Командор! – неожиданно взревела Милашка, – Там… Срочно… Директор….

Вечно он не вовремя.

– Сергеев от операционного стола слушает!

– Сергеев…, – что-то больно у Директора голос елейный. Наверняка очередная гадость для команды, – Тут такое дело, Сергеев….

– Да не мнитесь вы, товарищ Директор. Режьте правду, какой бы горькой она ни была. Спецмашина номер тринадцать и ее команда готова выслушать любые новости

– Дело такое….. Ты уж извини, майор.…По уточненным данным, вашему подразделению не нужно ничего вырезать. Требуется всего лишь вывезти труп на Большую Землю для последующего захоронения. Неправильная расшифровка голубиной почты. Вы слышите меня, майор Сергеев? Майор Сергеев!

Шаман, бившийся до этого в истерике, заулыбался во все щеки и, подскочив к Объекту, стал душить себя руками. Очевидно, данное проявление чувств говорило о полном согласии со словами Директора.

Сорвав с головы связь-ушанку и сунув ее в руки обалдевшего Боба, я склонился над покойником и, стиснув зубы, прошептал:

– Какими нитками зашивать, гад!!!

Объект, по счастливому стечению оказавшийся не больным, а как бы уже трупом, дернул уголками губ и чуть слышно прошептал:

– Синими…..

– Команда! Работаем! – гаркнул я, – Милашка, срочно сюда Герасима. В любом состоянии. Но, со швейной машинкой.

Эпизод 7.

– Тринадцатую машину вызывает диспетчер.

– Тринадцатая машина слушает.

– Тринадцатая машина готова к работе?

– Тринадцатая машина готова к работе.

Несколько секунд тишины.

– Ребята. У вас все нормально?

Второй номер поворачивается в мою сторону.

– Командир, у нас все нормально?

– Милашка, Герасим спит? Как суслик? Значит, все нормально.

– Диспетчерская. У тринадцатой машины все нормально.

– Ни пожаров главного двигателя, ни проколов колес, ни заблудших старушек? И американец есть не хочет?

– Вроде нет, – прислушивается к тихому урчанию в желудке Боб. – Сытый я.

– Да? Ну, ладно. Все же вы после смены к психологу зайдите. Хорошо? Странные вы какие-то сегодня. А по вызову сможете выехать?

– А что нам мешает? Хоть сейчас.

– Тогда пересылаю координаты и подробности. Вы, ребята, все-таки сходите к психологу.

– Сходим, сходим. Конец связи.

Боб отключил канал. Милашка приняла координаты. Герасим перевернулся на другой бок.

– Мыша! Что нам сегодня подкинули? – я оторвался от ознакомительного пролистывания ежедневной утренней газеты «Вечерние новости».

– Вызов с Литейного переулка. Дом такой-то. В скоростном лифте застряли тринадцать человек. Звонок о помощи поступил пятьдесят две секунды назад.

– Направление Литейный переулок. Скорость выше средней. Знаки оповещения обычные. Гудок и цветные гирлянды по бортам. Вперед!

Спецмашина подразделения 000, значащаяся в списках под номером тринадцать, неторопливо вырулила с территории парка Труда и Отдыха и, пропустив колонну мусоровозов, не спеша, обгоняя транспорт четных налогоплательщиков, покатила по направлению к Литейному переулку.

– Стоп! – срываюсь я с места и пытаюсь дотянуться до панели связи.

Милашка от неожиданности тормозит всеми гусеницами и колесами, оставляя на пластике проспекта две широкие канавы глубиной до двух метров.

Второй номер, утыкается лицом в ветровое стекло, оставляя на нем отпечатки не обтертых от мороженого губ.

В спальном отсеке слышатся кратковременные глухие удары. Видать, Герасим забрался спать на третью полку.

– Стоп, – повторяю я команду, – Срочно вызвать диспетчерскую.

Милашка судорожно настраивается на волну Службы и, соединившись, моргает зелеными лампочками.

– Слушает диспетчерская.

– Пока что майор Сергеев это. Тринадцатая машина.

– Узнали, Сергеев. Долго работать до пенсии будете.

– Я по поводу вызова….

– Уточненных данных не поступало.

– К черту данные. Я не об этом. Вы куда нас посылаете? Лифтерами работать? А они чем занимаются? Мы спасатели, или мальчики на побегушках? Директор в курсе?

– Отвечаю по порядку заданных вопросов, майор Сергеев. Вас посылают извлечь из застрявшего лифта тринадцать человек. У лифтеров сегодня день профилактики. Им только что наклеили противоспидывые пластыри. Вы спасатели, а не мальчики на побегушках. Директор Службы сидит рядом и пьет чай с печенюхами. Передать ему микрофон?

– Не стоит, – обида накатывает, словно морской прибой на раскаленную лаву, – У нас тут, кстати, пожар в главном двигателе.

– Не сочиняйте, Сергеев. Датчики показывают, что у вас стабильное состояние.

– Колеса. Все. Разом.

– По теории вероятности такое возможно только раз в тысячу лет. А последний раз все колеса на вашей спецмашине спускали на прошлой неделе.

– А старух кто будет через трассы переводить? – срываюсь я в крик.

Диспетчерская невозмутима.

– Все учтенные, как вы изволили высказаться, старухи, сегодня сидят дома и ждут доставки пенсии. Кстати, майор Сергеев, Директор интересуется, ваш экипаж не хочет заняться развозом пенсионных вкладов?

– Мой экипаж, дорогая диспетчерская, едет вызволять тринадцать человек, которые застряли в скоростном лифте на Литейном проезде! Конец связи!

Тумблер с треском отваливается от панели связи, и Милашка осуждающе подмаргивает красной лампочкой.

– Извини, не сдержался, – психую я, и падаю в кресло водителя, – Нет! Вы слышали, как она со мной нагло разговаривала? Ей же плевать на наши внутренние проблемы. Ей неинтересно, что мы целыми днями колеса меняем. Пенсию развозить!? Может нам еще санитарами на полставки устроиться в дом Малютки? Спа-са-те-ли!!!

– Я есть захотел, – наконец-то подал умные признаки жизни второй номер, – Очень захотел!

Милашка с глухим треском вовремя опускает предохранительную сетку, разделяющую правую и левую сторону кабины. Я пытаюсь дотянуться сквозь крупную ячейку сетки до американца, который спешно закидывает личные вещи в рюкзак.

– Куда, американская мечта? Сбежать захотел? Мы тебя где угодно найдем. Хоть на краю света, хоть дальше, в твоей Америке. Не выпускать!

Милашке ничего не остается, как выполнить приказ командира. Двери заблокированы, стекла подняты, Боб мечется в поисках выхода.

– Ы-ых! – усилием воли я выпускаю из себя дух злого командира. Устал я. Стал невыдержанным. Грубым стал. Если дела так и дальше пойдут, то спишут раньше времени, – Ы-ыы-ых!

Милашка чувствует, что угроза конфликта миновала и неторопливо поднимает сетку. Я подхожу к сжавшему губы Бобу и предлагаю:

– Выбирай, второй номер. Одно из двух. Или ты без нас, или три щелбана.

Американец выторговывает два щелбана и стоически переносит один удар по лбу. После чего мы жмем друг другу руки и расходимся по своим местам. После такой встряски янкель вряд ли вспомнит о пище ранее, чем через два часа.

– Далеко до Литейного? – ровное дыхание и карвалольного пластыря быстро возвращают тело в недавнее рабочее состояние.

– Подъезжаем, командор.

Милашка сворачивает с проспекта, и, чуть слышно грохоча гусеницами, останавливается у подъезда.

Сверяю номера. Все правильно. Дом такой-то.

– Выгружаемся. Форма одежды произвольная. Второму номеру оставить в кабине продуктовую сумку. Спецмашине выключить сирену и потушить гирлянды. Незачем привлекать внимание добропорядочных граждан.

Но добропорядочные граждане уже разбужены и выглядывают из окон. Некоторые позевывают, а некоторые пьют утрений кофе.

– Интересно, а который сейчас час? – смущенный слишком большим количеством зевков, спрашивает американец.

– Четыре утра, – отвечаю я, хмуря брови. Как и янкеля, меня тоже охватило смущение. Но не по поводу большого количества разбуженных жильцов. Добропорядочные граждане никогда не имеют ничего против приезда подразделения 000. Еще со школьной скамьи они знают, что рано или поздно, но и в их тихий дворик ворвется, гудя гудками, колеся колесами и сиреня сиренами, спецмашина подразделения 000. Даже больше скажу. Уверен, что сейчас из домов набежит детвора, которая станет требовать заказанные на Новый Год подарки. У Милашки в грузовом отсеке до сих пор лежат три мешка писем с невыполненными заказами. Они даже про нас, про спасателей стишок нескладный сочинили:

Здравствуй дедушка спасатель,

Комбнезон из ваты.

Ты подарки нам привез?

Кирки и лопаты.

Так о чем я? Да! О смущении. Меня в данную минуту смущает факт того, что посреди ночи тринадцать человек оказались застрявшими в лифте. Это подозрительно. Двое, четверо, это куда ни шло. Частенько случается. Но нечестное число, такое на моей памяти впервые.

– Боб. Свяжись с десантной бригадой. Пусть будут наготове. Может понадобиться их помощь.

– Думаешь, что-то серьезное?

– Эх, Боб, Боб. У нас в России несерьезных дел не бывает. Каждый считает, что его вопрос важнее всего, что его очередь впереди всех, и что каждый начальник прав по-своему. Ясно выражаюсь?

Боб попытался осмыслить мудреное русское размышление, и ничего не осмыслил. Не то дошкольное воспитание. Но согласился, понимая душой, что с начальством иногда просто необходимо соглашаться.

– А раз ясно, то вытаскивай-ка, мой американский напарник, из грузового отсека ящик с инструментами. Да сам не пыжься. Погрузчиком воспользуйся. Милашка давно обещала его починить. Еще не починила? Ну…. Тогда, выходит, пыжься.

Не желая больше пререкаться с янкелем, я отвернулся и направился к подъезду, где в это ранее теплое утро сидел зеленый патруль в составе восьми бабушек, пяти дедушек и трех неопределенного возраста граждан, которые спали рядом в палисаднике, и по которым ползала большая черная муха.

Мое приближение вызвало в зеленом патруле возникновение трех вопросов. Кто такой, зачем пожаловал и давно ли я вышел из запоя? Восемьдесят процентов зеленого патруля считало, что я приехал на импортной машине к прости… тучхе.. (простите, насморк) Люське. Десять процентов, что я почтальон с пенсией. Десять, что я даже и не выходил из запоя. И одна тысячная процента в виде черной мухи была твердо убеждена, что она воздержалась от лишних размышлений.

Выстроив всех присутствующих в одну шеренгу по росту, а тех, кто не мог стоять, уложив по ранжиру, я кратко и доходчиво изложил населению цель приезда. И попросил членов зеленого патруля обойти каждую из трех тысяч квартир злополучного подъезда дома номер такой-то, дабы предупредить жильцов, что им не стоит дожидаться, когда наша команда отремонтирует лифт, а выходить на работу пораньше. Особенно жильцам верхних этажей.

– А тех, кто не желает топать ногами, попрошу воспользоваться парашютами, но с другой стороны дома. И рекомендую, дорогие мои пенсионеры, начать обход именно с верхних этажей.

Клятвенно пообещав, что похлопочу перед Президентом об индивидуальном увеличении пенсии отличившимся, я проводил старушек и старичков до площадки второго этажа. Боб следом занес трех граждан неопределенного возраста. Сидевшая на них большая черная муха слазить с тел даже не думала.

– Не стыдно вселять призрачные надежды? – Боб откровенно меня презирал, – Это же так плохо.

– Будет гораздо хуже, если в результате нашей работы пострадают ни в чем неповинные люди. А так я отправил пенсионеров подальше от производства с вредными условиями труда. Ты куда, кстати, собрался?

Боб невозмутимо продолжил подниматься по широкой лестнице:

– Хочу проверить, все ли спокойно в подъезде.

– Запомни, второй номер! – крикнул я американцу, – Когда будешь просить у жильцов хлебушка, то не обижайся, если все они пошлют тебя подальше на рабочее место.

Боб демонстративно засунул в карман продуктовую сумку и скрылся за пролетом.

Вот так, воспитываешь эмигрантов, а они все идут по кривой дорожке и ничто их не в силах перевоспитать.

– Милашка. Командир на связи. Ты уже подсоединилась к дому?

– Еще несколько минут, командор. В подвале полно крыс, а я их жутко боюсь.

– Так сожги их, пока все кабели не перегрызли.

Милашке лишь бы приказ получить. Выдвинула из боковой стены телескопический распылитель, вставила в подвальное окошко и дыхнула пламенем. Аж из чердака дым повалил.

– Спасибо за совет, командор. Здание под моим контролем.

– Значица, так, – я с умным видом почесал умную голову, – В первую очередь мне необходимо знать, на каком этаже сейчас промышляет второй номер, и каковы результаты его похождений?

– Второй номер за пятнадцать минут с начала нашего прибытия успел обойти сто шестьдесят пять квартир. Отказано в приеме только в одной. Хозяева в отпуске. Продуктовая сумка полна. На отдельных лестничных пролетах обнаружены скрытые тайники с замаскированными продуктовыми складами. Общий объем гуманитарной помощи собранной с жильцов данного подъезда составляет чуть менее трех тонн. Уточнение…. Три тонны ровно. Если бы вы слышали, командор, что второй номер говорит населению!…

– Не надо, Милашка. Я в курсе.

В первый же день своего пребывания в команде, Боб так разжалобил меня рассказами о несчастной жизни американских содержателей индюшачьих ферм, что я сдал ему не только весь домашний запас продуктов, но и месячную зарплату. Которую, кстати, янкель не отдал до сих пор.

– Мы можем его вернуть без жертв?

Умная спецмашина подразделения 000 выдала ответ через секунду:

– Сто к одному, нет. Может быть, вызвать второй экипаж?

– Не стоит. Если второй номер не появится к вечеру, то запишем его в пропавшие без вести и заявим официальный протест министерству архитектуры. Пусть сами ищут. Но, по-моему, не стоит волноваться. Боб не тот парень, чтобы потерять с нами связь. На чем-то он должен вывезти продукты. Без нас ему не обойтись.

– Вы правы, командор. Я тоже надеюсь на лучшее.

Милашка иногда верит в совершенно несбыточные вещи.

– Скажи-ка, Мыша, – мысли о Бобе немного отвлекли от работы, – А на каком этаже застряли счастливчики? Надеюсь, нам не придется карабкаться выше трехсотого этажа?

– Группа налогоплательщиков количеством тринадцать голов томится между вторым и первым этажом.

– Ты не ошибаешься? – о такой удаче можно было только мечтать. Не придется долго пересчитывать ступени и пачкать руки о километры перилл. Это только в новых моделях домов установлены эскалаторы. А в пролетарских районах, как это не грустно, до сих пор старомодные лестницы. Правда, покрытые мрамором.

– Спецмашина никогда не ошибается, – в динамиках Милашки прозвучала обида, – Высота над уровнем отметки первого этажа полтора метра.

Ну и славненько. Ну и замечательно.

– Полтора метра? Всего? Тогда обрубаем канаты и пусть пассажиры немного попрыгают. Надеюсь, обойдемся мелкими синяками и ссадинами. А уже на месте вскроем двери и заработаем еще одну благодарность от начальства. Как тебе мой план, Мыша?

– Плохой план, командор, – Милашка откровенно дерзила, – Командор не знает, что под первым уровнем еще сотня этажей с гаражами, химчистками, детскими садами, средними и высшими учебными заведениями. Не говоря уже об ипподроме на минус сороковом этаже. Обрубив троса, мы подвергнем угрозе жизнь не только людей, но и лошадок.

– Там маленькие лошадки, и им живется несладко, – вспомнил я слова колыбельной, которую мне пела мама, – План с тросами отменяется. Перед тем, как определиться со второй версией плана, я хочу попробовать связаться с несчастными.

– Хорошая мысль, командор.

– Ты не умничай. Лучше установи постоянное наблюдение за подъездом. Фиксируй, кто вышел, кто зашел. Всех впускать, никого не выпускать. Надеюсь, справишься? И главное, если появится Боб американский, предупреди меня.

Я едва успел войти в подъезд, как спецмашина подразделения 000 загородила своей массой все входы выходы подъезда. У единственного сквозного прохода, проходящего через массив спецмашины, Милашка выставила бронзовую фигурку моряка с острой железной палкой, а рядом выдвинула будку с надписью «выдача пропусков».

Любопытство и жажда знаний заставили меня вернуться, получить пропуск на вход, предварительно заполнив более ста пунктов анкеты, и нацепить пластиковое колечко с намагниченными боками на острую палку моряка. После проверки данных пропуска, глаза моряка загорелись адским огнем, и из нутра донеслись хриплые слова инструкции по пользованию электрических чайников.

– Недоделочка, – оправдалась Милашка, отключая матроса и выставляя на его место пингвина. Глупая птица была приручена Директором Службы после ознакомительного посещения Южного полюса и иногда забегала к нам в гости поклянчить еду у американца. Чаще всего Боб в подачке отказывал, и тогда обиженная птица уходила в глубины Милашки, где находила теплый ночлег на пару дней.

Клятвенно обещая себе, что в ближайшее время прекращу недозволенные посещения спецмашины разными там пингвинами, я, взвалив на плечи инструментальный ящик, поднялся на второй этаж.

Первым делом освободить рабочее место, а именно межэтажную площадку. Отодвинуть в дальний угол кадки с пальмами, автоматы с газированным квасом и наглухо заколотить досками газетный киоск. Практика показывает, что киоскерша всегда все знает лучше спасателей и непременно посоветует сделать вот так, а никак не иначе.

Скатав в тугой рулон ковер, я постелил перед лифтом резиновый ортопедический коврик для работы в горизонтальном положении и приступил непосредственно к работе.

– Милашка! Командир на связи, – поправив микрофон в связь-каске, обратился я к спецмашине, – Делать-то что?

Пока Милашка запрашивала базу данных лифторемонтников, я открыл инструментальный ящик и проверил комплектность. Зеленая контрольная лампочка зажглась в тот момент, когда спецмашина подключилась, сообщая порядок действия при поломке лифта?

– Командор. Это я. В файлах лифтовиков настоящий бардак. Но я сумела расшифровать пару записей. Первым делом попробуйте убедиться в наличии застрявших объектов. Любым из доступных способов.

Было бы сказано. Приложив ухо к дверцам лифта, я прислушался.

– Что-нибудь слышно, командор?

Лифт, как это ни банально звучит, жил своей размеренной жизнью. Скрипели толстые, с руку, тросы подтяжки, натяжки и поддержки. Капала просочившаяся из-под крыши влага. Ворковали голуби, несанкционированно свившие гнездо в шахте. Вопила застрявшая в вентиляции крыса. Но Объект, а в нашем случае Объекты, не подавали никаких признаков жизни.

– Померли они там все, что ли? – не хватало еще такого позорного пятна на мундире спасателя, – Приступаю к аварийным способам проверки.

Подходящий молоток обнаружился в ящичке с надписью «Подходящие инструменты».

Тяжелые удары сотрясли подъезд. Если хочешь, чтобы тебя услышали, надо выкладываться полностью. Из нескольких квартир высунулись любопытные налогоплательщики, которые, впрочем, тут же исчезли под моим испепеляющим взглядом. Мы, спасатели Службы не любим, когда за нашими спинами толпятся любопытные и даром любуются на качественную работу. Пришлось, правда, дать несколько автографов, но без этого в нашей работе не обойтись.

В ответ на аварийные способы проверки чувствительные сенсоры Милашки уловили глухие ответные удары, исходящие из области лифта. Ровно тринадцать ударов. О чем она мне и сообщила:

– Живые, голубчики.

Сколько они там уже томятся? Если верить часам концерна с мировым именем «Заря», то, почитай, часа три с половиной.

– Будем резать двери, – принял я решение и приготовился вытаскивать из инструментального ящика протонный авто резак. Но в ящичке с надписью «Режущие предметы» обнаружил только ножовку по металлу. Ржавую и тупую.

– У нас что, доукомплектация со времен образования подразделения не было?

Милашка осталась безучастной к данному крику спасателя. В ее компетенцию доукомплектация не входила.

– Извините, командор, что мешаю работать, но хотелось бы вам напомнить, что для вскрытия лифтовых дверей механическим способом требуется санкция прокурора и департамента внутренних дел.

Ну, надо же! Плевое дело, а санкцию подавай. Но закон есть закон.

– А взрывать можно?

– Можно, но не рекомендуется, – в особо серьезных случаях Милашка переходила на суровый мужской голос, – Данные лифты изготовлены из отработанных ступеней околоземных челноков «Буран». Особо прочные сплавы. И в обшивке могут сохраняться остатки не переработанного топлива.

Это уже серьезней. Да, было и в России время, когда строили, из чего попало, и как попало. Лишь бы обеспечить всех добропорядочных налогоплательщиков жильем к юбилейному …ехтысячному году. Обеспечить то обеспечили, а о взрыв безопасности не подумали.

– Хорошо, – сдался я перед трудностями, – А что предложит мне умная спецмашина подразделения 000?

Милашка подумала и выдала совершенно необычное, на мой взгляд, решение.

– До выхода на работу лифтеров осталось восемь с половиной часов. Мы можем устроить застрявшим Объектам концерт. Вызовем артистов. Певиц, певцов, артистов оригинального жанра, дрессировщиков с собачками, клоунов. И народ отдохнет и нам скучно не будет.

– А зарплату клоунам кто платить будет? Да и не продержаться Объекты столько времени. Они ж кушать хотят. И остальные дела. Знаешь что? Свяжись-ка ты лучше с диспетчерской. С Директором. Они нас сюда послали, они же пусть и вытаскивают. А то все больно умные на местах, а как до дела доходит, все чай с печенюхами только пьют.

Директор ответил практически сразу. Я даже не успел смахнуть капельки пота с уставшего лба.

– Что за паника, все еще майор Сергеев? – загремел в ухе голос Директора. Пришлось сделать громкость поменьше.

– Я с места происшествия. Одну секунду, сейчас настрою камеру, и вы все увидите собственными глазами. Вот так, хорошо видно?

– Это лифт?

– Нет, товарищ Директор. Это кадка с пальмой. А лифт правее. Проблема в следующем, не вижу пока никакой возможности извлечь Объекты. Подступы затруднены, резать-взрывать нельзя. Сносить весь дом не имеет смысла. Требуется совет старшего товарища и начальника.

– Моя, что ли?

Говорят, когда сам Директор еще не был Директором, а пахал рядовым спасателем, он отличался сообразительностью. С ним советовались не только отечественные, но и зарубежные спасатели. Поэтому он пользовался заслуженным авторитетом, и поэтому стал Директором.

– Значит так, все еще майор Сергеев, – после непродолжительного обдумывания вопроса ожил голос в связь-каске, – Мы тут все тщательно обдумали, и я решил. Ты, Сергеев, на кнопочки нажимать не пробовал? Никакого результата? А ногами по дверцам? Считаешь, что это ниже достоинства спасателя. Тогда попробуй разжать створки. Если ничего не получится, тогда думай сам. Страна платит тебе огромные брюлики не за то, что ты у всякого встречного поперечного советы выспрашивал. Кстати, майор Сергеев, тут у меня лежит представление вас к награде за трудолюбие, – это мы с Бобом шкаф Директору из магазина доставили, – Так вот, я могу и передумать. Награды невезунчикам не вручаются.

– Так ведь…, – я хотел напомнить Директору, что у меня этих наград, полный чемодан. А вот звание давно пора повышать.

– Работайте, Сергеев. Да поможет вам наш двуглавый российский орел.

И отключился.

– Спецмашина! Срочно ответить командиру! – после разговора с начальством всегда, почему-то, работается веселее, – Есть свежие сведения о местонахождении второго номера? Я тут что, один должен ковыряться?

– Второй номер продолжает восхождение. В данный момент возможен визуальный контакт. Желаете пообщаться?

Еще бы я не желал. Там люди того и гляди, концы отдадут, а американец, нет, чтобы поработать немного, занимается запрещенным промыслом. И все мало, мало.

В надвинутом на глаз экране всплыло потное лицо Боба. За его спиной маячили старушки из зеленого патруля с полными сумками добычи. И как он их уговаривает?

– Привет, командир, давно не виделись, – Боб светился от счастья, – Как там наши ваши дела?

– Наши нормально. А вот ваши дела, второй номер, не очень. Увольняют тебя, Боб. И российского гражданства лишают. На всю оставшуюся жизнь.

Какое это блаженство, знать, что не ты один несчастен в это прекрасное солнечное утро.

– Ты… шутишь, командир? – но еще лучше один раз увидеть, чем сто раз узнать, – Но как же мой послужной список? Как моя ред-карта? Как же наша дружба, командир?

– Да нет, не шучу, – ответил я, ковыряясь много насадочной отверткой в панели управления лифта. Красиво сыпались искры, и нос трепетал от горелого запаха проводки, – Только что говорил с Директором. Он поинтересовался, где второй номер моего экипажа? Я сказал правду. Ну и началось. Я заступался, как мог. Увы. Директор заявил, что через пять минут свяжется снова, и если в это время второй части моей команды не окажется на месте….

Боб мгновенно исчез с экрана.

– Боб? Ты куда пропал?

– Командор! Наблюдаю быстро движущийся в нашу сторону объект. Скорость более сорока километров. Если вы не предпримите никаких мер, то столкновение произойдет через две минуты.

На грохот, который издавал приближающийся объект, а им, как все уже догадались, был второй номер, из дверей вновь повылезали любопытные налогоплательщики. Наличие в зоне столкновения посторонних могло привести к непоправимым последствиям. Ладно бы только разрушения! Стремительно спускающийся по лестничным пролетам американец смерти подобен. А жертвы нам, спасателям, не нужны. Они нам противопоказаны.

Договариваться по хорошему с налогоплательщиками времени не оставалось. Выхватив из инструментального ящика охапку пластырей от синяков и ушибов, я, не без помощи командирского голоса, разумеется, растолкал всех обратно по уютным крупногабаритным квартирам. Огромную помощь в этом деле оказали американские матерные воззвания, которые я втайне от янкеля аккуратно записывал в личный электронный блокнот и штудировал по вечерам.

– Фазе, мазе, лав ю бразе, – с искаженным от переживания за здоровье жильцов лицом носился я от одной двери к другой, вежливо умоляя налогоплательщиков спрятаться от возможных разрушений. Стометровки между дверями давались с каждым разом все труднее и труднее, но я знал, что кроме меня сейчас никто не способен помочь этим несчастным.

Жильцы, испуганные не, сколько выражением лица спасателя, сколько грязными ругательствами, хватали детишек под мышки и, не забыв вырвать из моих рук пачку дармовых пластырей, прятались в квартирных убежищах.

Когда второй номер, чтоб его американца, вихрем скатился на площадку второго этажа, я усталый, но довольный от физических нагрузок, сидел на ступеньках и курил, не обращая внимания на антидымную сирену.

– …, – Боб взволновано махал у меня перед лицом руками, не в силах с ходу перекричать сирену.

– Милашка! Успокой гудок. Уши режет, – сирена мгновенно смолкла, – А-а! Кто к нам пришел? Роберт Клинроуз! Американский иммигрант, решивший отдать все силы и душу в борьбе за спокойствие России? А где баулы с подаяниями?

– Нету, командир, – нагло соврал второй номер, хотя Милашка мне давно доложила, что Боб отправил с почты, расположенной на самом последнем уровне, по неизвестному адресу и на неизвестное имя три контейнера. След посылки терялся в Швейцарии, и я был более чем уверен, что никто и никогда не найдет этих контейнеров. Как, впрочем, и многого чего другого, – А где Директор?

– Я за него, – честно доложил я неправду, – Весь, вот, в трудных размышлениях. Да ты присаживайся. В американских ногах правды нет. Это еще с двадцатого века известно. Что скажешь, второй номер. Сразу пойдешь таможне сдаваться, или искупишь свою вину непосильным, но вольным американским трудом?

Боб застучал себя в грудь кулаками и начал впаивать мне о трудностях жизни, о голодном детстве, об игрушках Микки-маусах и о политических репрессиях, которым он, янкель, подвергнется на родине. В завершение монолога второй номер, слегка коверкая русскую речь вместе с орфографией и пунктуацией, выдал трепетную концовку,

– На благо всего мира, я хочу героическим трудом доказать в это прекрасное майское утро, наш я, российский. Хоть и с американским прошлым. Но, с кем не бывает?

Действительно, с кем не бывает? Раскаявшийся, даже если он американец по происхождению, заслуживает прощения.

– Значит, говоришь, мир-труд-май?! Меня ты убедил. Но хотелось бы выслушать остальных членов нашего дружного коллектива. Милашка, растолкай Герасима. Только осторожней, не испугай.

Герасим появился свеженький, как ясно солнышко. Будто не спал. Но злой и недовольный, словно кто-то ему мешал прилечь и выспаться. Оказывается, третий номер за последние три часа, пока я парился в подъезде, не сомкнул и глаза. Пингвин, которого спецмашина приспособила проверять пропуска, ушел своим ходом в центр к родному Директору. А может и на Южный полюс. И Милашка не придумала ничего лучшего, как самостоятельно разбудить Герасима и сунуть ему в руку железную пику для пропусков.

Десять минут, специально засекал, я выслушивал от Герасима нравоучительные речи о недопустимости срыва распорядка дня у третьих номеров. Даже самого в сон потянуло.

– Мм, – закруглился Гера пожеланием впредь так не поступать. После чего заметил топтавшегося рядом Боба с испуганным лицом и раскуроченную до неузнаваемости панель управления лифтовыми дверьми. Там уже ничего не искрило. Да и гореть тоже было нечему, – Мм?

Герасим уже был в курсе наших неприятностей и теперь интересовался, можно ли прилечь на диванчик, которые его цепкий взгляд заметил в углу площадки.

– Не время спать, дорогой товарищ, – я обычно стараюсь с Герасимом вежливо разговаривать. Он от этого спит лучше, – Надо что-то с американцем решать. Да и с застрявшими тоже было бы неплохо.

Что мне нравится в третьем номере, так это умение быстро перестроить организм в рабочий режим. Никаких зевков, никаких потягиваний. Только шевеление мозгами.

Проницательный взгляд сощуренных глаз Герасима выхватывал из окружающей обстановки только самые важные моменты. Американца, кусающего за неимением другой еды собственные губы. Инструментальный ящик. И смятые пустые сигаретные пачки, которые я притащил с Милашки, чтобы не засорять подотчетную технику лишним мусором.

– Мм, – наконец нарушил молчание Герасим.

– С глазу на глаз переговорить? Говорите, – согласился я, подталкивая смущенного Боба в сторону Геры, – Только без мордобития и национальных упреков.

– Мм, – пообещал третий номер и, подцепив Боба под локоток, завел его за мусоропровод. Говорят, что все мусоропроводы сходятся в один, гигантский мусоропровод, который через соседние государства идет к самой Арктической свалке. Также говорят, что эти самые соседние государства тайно откачивают часть мусора и сжигают его в своих топках. Тайно-то зачем. Попросили б по хорошему. Поделились. Россия страна большая, этого добра хватает.

Чего только не говорят?!

Второй и третий номера команды спецмашины за номером тринадцать вышли из-за мусоропровода через час. Герасим, непривычно молчаливый. И Боб, непривычно нервный.

– Мм, – кивнул мне Герасим, направляясь к выходу.

Оглядываясь на американца, который с ходу двинулся к инструментальному ящику, я поплелся за третьим номером. Герасим если говорит, то знает, о чем говорит. Сказано, оставить янкеля наедине с проблемой, значит так и надо сделать. Хоть опасно его одного оставлять, натворит дел, но иного пути нет. Так решил мозг команды, и не мне с ним спорить.

Предъявив удостоверения спасателей старушкам из зеленого патруля, и получив «добро» на проход через заслон, мы с Герасимом забрались в Милашку, чтобы из кабины руководить спасательной операцией. Герасим сразу скрылся в спальном отсеке, готовить новые умные мысли.

– Зачем бабушек к работе привлекла? – строго спросил я Милашку, усаживаясь на место водителя и руководителя, – За это начальство по головке не погладит.

– Они сами напросились, – пробасили динамики, – Умоляли дать им работу поопасней и поответственней. Да вы не переживайте, командор. Я им скамейки поставила, и мешок семечек из запасов американца выставила. Все при деле, все довольны.

– Ну-ну, – журить спецмашину надо, но не слишком строго, – Ты, случайно, не слышала, что Герасим Бобу наговорил?

Спецмашина подразделения 000 никогда не отличалась любознательностью. Ничего не слышала, ничего не видела. Уединившиеся за мусоропроводами микрофоны руками прикрывали, камеры жвачкой залепляли.

– Это меня как раз и беспокоит, – признался я, – Атмосфера в команде напряженная. Один из членов экипажа оставлен с ценным оборудованием. Что он там без нас наворотит?

– Если командор желает, можно взглянуть на панораму подъезда.

Командир не только желал, но и требовал этого. Иначе, что это за командир.

– Третий монитор в пятом ряду, – подсказала Милашка место действия, – Только резкость наведу. Мама заводская!

В дыму и пламени, в радуге от брызг противопожарной безопасности, работал, не жалея себя, простой американский индюшатник Роберт Клинроуз. Его обнаженное по пояс тело наливалось буграми мышц, и потная кожа блестела в неоновых лампах. Стиснув запломбированные американскими врачами зубы, прищурив закапанные русскими контактными каплями глаза, трудился во славу подразделения 000 интернациональный герой.

То и дело меняя ржавые полотна на ножовке по металлу, Роберт, язык не поворачивается называть его Бобом, Клинроуз вгрызался в твердый сплав лифта. Железная стружка неукротимым потоком лилась из-под ножовки. Казалось, не будет ей ни конца, ни края. Но гордый американец, осознав, что может лишиться работы, спасал свое благополучие. А вместе с ним и застрявших в лифтовой шахте несчастных.

– Ай да молодец! Ай да чей-то сын! – зацокал я восхищенно, – Ай да Герасим! Это ж, какие мозги надо иметь, чтобы заставить янкеля выполнять месячную норму за два часа? А американец тоже хорош. Правда, Милашка?

– А кто вам в ящик ножовку подсунул? – запросила свою долю хвальбы спецмашина.

Пообещав Милашке подмести полы в кабине, я продолжил наблюдение.

Из подъезда, напугав до полусмерти зеленый патруль, вылетел Боб и заколотил по переднему бамперу:

– Трос давай! – через шумопоглощающие бронированные стекла долетел его сильный голос.

Милашка быстро высунула конец троса. Американец, не дожидаясь, пока спецмашина ослабит барабан, бросился обратно в дом. Милашку сдернуло с места, чуть не прижав к стенке зеленый патруль, но она вовремя справилась с ситуацией и отпустила трос на свободу.

– С ума сошел, – прокомментировала она действия второго номера, – Так можно и переднюю подвеску в клочья разнести.

– Специалист работает! – со знаньем дела констатировал я, – Сейчас ему, главное, не мешать.

На мониторе было видно, как ловко второй номер закрепляет на створках лифта трос тройным американским узлом. Не уверен, но точно также привязывали к дверным ручкам своих лошадей далекие американские предки Боба. Те самые, которые гоняли по прериям коров и индейцев.

Боб снова показался у подъезда. Связь-каска перевернута козырьком на затылок, лицо в саже и металлической стружке, руки в кровавых мозолях. Меньше надо было продуктовые сумки таскать.

– Вира! Вира! – закричал Боб, от волнения переходя на родное американское наречие. Потом вспомнил, где находится, и исправился, – По малу!

– Дергать что ль? – вытянув передние камеры, поинтересовалась Милашка моим мнением.

– А что еще остается делать? – лучший способ уйти от возможной ответственности ответить вопросом на вопрос.

Спецмашина подразделения 000, проскрежетав всеми десятью гусеницами по асфальту и шестнадцатью колесами по газонам, рванула с места так, словно хотела незаметно скрыться с места преступления.

Но далеко уйти, а точнее сказать, умчаться, ей не позволили обстоятельства.

Толстенный трос напрягся как струна, жилой небоскреб затрещал, и, мгновение спустя, все пространство вокруг нас заполнила густая пыль и треск раскалываемого камня.

Милашка вспомнила инженера, который ее придумал. Я вспомнил более высокоразвитое существо, обитающее, предположительно на облаках. Герасим ничего не вспоминал, потому, как в спальном отсеке не было окон.

Как только видимость стала достаточной, чтобы выяснить, упал дом, или скоро упадет, я высунулся из бокового окна, готовясь высказать американцу все, что я про него думаю. Но не пришлось.

Небоскреб, что явилось для меня приятной неожиданностью, стоял на своем месте. Даже не треснул. Только в том месте, где красовался парадный вход с колоннами, зияла огромная дыра, из которой испуганно выглядывал в полном составе зеленый патруль, включая трех, неопределенного возраста, граждан и большую черную муху.

А между остолбеневшей Милашкой и небоскребом, покачиваясь, с оборванными отростками канатов, стоял лифт. Надпиленный, но не побежденный. Из него доносились вполне различимые слова, из которых становилось ясно, какие чувства испытывают к спасательной команде тринадцать спасенных Объектов.

Вокруг непокорного элемента кругами носился американец и растерянно махал руками.

Я вздохнул. Я улыбнулся. Я смахнул с лица пот.

– Милашка! Командир на связи. Работа завершена. Открывай задние ворота. Забираем лифт с собой. И отвозим Директору. Пусть готовит медали. И не забудь прихватить американца. Куда нам без второго номера? Пусть теперь на пару с Директором пилят.

Эпизод 8.

– Боб! Это надо делать более тщательно. Смотри.

– Я стараюсь, командир. Может пора перейти на следующий уровень?

– Рано. Директор сказал, что лично проверит качество работы. Представляешь, что он скажет, если его личный датчик покажет недопустимый уровень засорения в этом помещении?

– Мы стараемся, командир.

– Да. Мы стараемся. Но этого мало. Необходимо так организовать работу, чтобы исключить даже минимальный уровень загрязнения. Боб, не забудь подмести под скамейкой.

Четвертые сутки команда спецмашины подразделения 000 за номером тринадцать работала на очистке парков столицы. Четвертые сутки мы с Бобом старательно махали метлами, сгребая в кучу гнилую листву, собачьи невыдержанности и пивные бутылки.

Если первые два наименования у нас вызывали отвращение, то каждая найденная бутылка ценилась на вес золота. Собранный неимоверным трудом материал американец, предварительно извалявшись в пыли, относил в стеклотарный приемный пункт, где взамен получал три батона хлеба и литр молока.

На любые попытки отлучится на более дальние расстояния, немедленно прибегал Директор, много ругался и обещал, что мы сгнием здесь так же, как и листья.

Мы не обижались на Директора. В отличие от нас, он не мел улицы. Он их патрулировал. В составе милицейских новобранцев.

– Придержи крышку.

Боб приподнял на вытянутой руке железную крышку бака, дожидаясь, пока я свалю в ящик очередную порцию мусора.

– Я есть хочу.

Если кого мне и жалко, так это американца. Один батон в день….. Удивляюсь, как он стоит на ногах? Хотя, если вспомнить, по чьей вине мы занимаемся непрофессиональным трудом….

– Перекур! – объявил я, – На десять минут. Садись на скамейку. Только ноги Герасима убери. Смотри, не разбуди.

Совесть командира не позволяла отрывать от сна третий номер. Пусть спит. Пусть отдыхает. На его век работы хватит. И не руками, как у нас, недотеп. А мозгами. Мозги, как известно, как и честь, необходимо беречь смолоду.

– Милашка! – поправив связь-берет, вызвал я спецмашину, – Командир, как бы, на связи. Ты где?

Общаться со спецмашиной команде, тоесть нам, категорически запрещалось.

– Заканчиваю поливать проспект, прогнусавила она, изменив до невозможности голос.

Милашке тоже досталось. Позор на всю жизнь. Спецмашина подразделения 000 работает поливочной машиной. Срамота! И все из-за какого-то лифта. Подумаешь, здание разворотили. Мы же его и собрали обратно. Главное, что никто не пострадал. Жильцы даже благодарности написали в огромном количестве. Боб лично бегал, принудительно упрашивал.

И перед теми, кто застрял, мы извинились. В устной, письменной и денежной форме. И после этого нас улицы подметать? Грязь собирать?

– Кончай перекур! – раздался над ухом грозный глас Директора. Нет, чтобы как все нормальные Директора подойти. Нет! С тыла, со спины крадется. Удовольствие он, что ли, испытывает от вида наших вздрагивающих тел?

– Да мы только что…, – каждый раз одно и тоже. Только присядем, он тут, как тут. А нет чтобы, наоборот, там, как там. Или, вообще, не появлялся.

– Разговорчики! – Директор забрался с ногами на скамейку.

Боб, который эту самую скамейку драил битых полчаса, тяжело вздохнул.

Герасим приоткрыл один глаз и поджал под себя ноги, стараясь не задеть Директора.

– Кончай перекур! – продублировал я приказ вышестоящего начальства. Спорить или доказывать, что издевательство над спасателем есть величайшее преступление, не хотелось. Директор, который патрулирует улицы, не ответит ничего хорошего.

Подоткнув под посапывающего Герасима одеяло, мы с Бобом разобрали метла и «завжикали» по инкрустированному пластику прогулочных дорожек. Директор молча наблюдал за нашими нервными движениями и, поджав губы, кивал головой.

– Обиделись, да?

Мы с Бобом переглянулись. До сегодняшнего дня Директор не вступал с нами в разговорный контакт, ограничиваясь короткими приказами и длинными головомойками. Нюх спасателя подсказывал мне, что сейчас может произойти нечто интересное.

– Думаете, одних вас обидели? – или Директор пожаловал к нам, чтобы поговорить о собственной тяжелой доле, – А вам никогда не приходилось бродить по улицам столицы в связь-фуражке и показывать гостям города места расположения общественных уборных?

Нам своих проблем хватает. А движение на главных проспектах регулировать и с туристами общаться, не наше дело.

– Молчите? – продолжил Директор и неожиданно пхнул в бок захрапевшего Герасима, – Вас спрашивают!

– Мм, – недовольно простонал несчастный Гера.

– А ты попререкайся! Развели тут, понимаешь, ночлежку.

За Герасима обидно. Человек, можно сказать, себя не щадит, на работе сгорает до самого конца, а его ногами.

Нет. Директор нас, конечно, любит. И заботиться о нас постоянно. Как праздник, обязательно грамоту или медальку приказом оформит. Правда, после праздником другим приказом все отнимает, но ведь внимание и спасателю приятно.

Мы часто у Директора в кабинете бываем. Выстроит он нас перед столом, Герасима на стулья подле стены уложит и любуется. Молча. А мы, как глупые спасатели, разглядываем пол, на котором красным мрамором выложен девиз подразделения 000: —"Каждый спасатель мечтает стать Директором, но не каждый Директор способен стать спасателем".

– Вот что, молодцы! – Директор спрыгнул со скамейки, оставив на ней протекторы фирменных ботинок. Боб в очередной раз скорчил кислую физиономию, – Бросайте метла и встаньте передо мной, как спасатели перед своим Директором. Сергеев, доложите, как положено.

Придерживая Герасима под мышки, мы вытянулись более-менее в постойке смирно:

– Команда спецмашины подразделения 000 за номером тринадцать по вашему приказу построена, – не отдавая честь, руки Герасимом заняты, доложился я, – И хотя служащие подразделений 000 не подчиняются постовым регулировщикам…, – смех Боба и полусонное хихиканье Герасима, – Мы рады вас приветствовать, товарищ Директор.

– Договоришься, Сергеев, – погрозил мне регулировочным жезлом Директор, – А теперь слушайте меня внимательно. Только что получен приказ. Отстранить вас от штрафных работ по благоустройству города и отправить команду по вызову. В городе ЧП, товарищи. И столица ждет вашей помощи.

Нюх спасателя меня никогда не подводил. Интересно, что случилось на этот раз? Перевозка мебели, или сбор кофе на подшефных полях?

– На шпиле Восточной башни сидит человек и взывает о помощи!

– Не! – разом замотали мы подбородками, – Мы лучше улицы подметать будем. Чистота улиц нам дороже.

– Я понимаю, что собирать бутылки безопасней, – по-доброму, по-хорошему, улыбнулся Директор, – Но человек, забравшийся на Восточную башню не рядовой налогоплательщик. Это….

Директор обнял нас могучим захватом и прошептал имя сумасшедшего, который с дуру залез не туда, куда следовало.

У нас вытянулись лица и мы сказали: – «О-о-о!»

– Полное восстановление в правах. Досрочное освобождение от штрафных работ. Зеленый свет на все действия. Ящик медалей, коробка грамот и мои личные благодарности.

Сбросив с себя недовольно постанывающего Герасима, я вытащил из кармана черный, с красной окантовкой, связь-берет спасателя и, придвинув микрофон вплотную ко рту, воззвал к спецмашине подразделения 000:

– Мыша! Командир на связи! Быстро сюда. У нас вызов!

Не успел я договорить, как из-за кустов, подминая гусеницами и колесами скамейки и скульптуры, вылетела Милашка. Даю один нарукавный шеврон на отрыв, что бессовестная машина подслушивала нас и только ждала команды, чтобы показать свою прыть.

– Командор! Спецмашина подразделения 000 к выполнению любого задания готова. Все механизмы в исправности. Все ядерные топки на полной мощности. Центральный мозг выведен на проектную мощность.

– Начать срочную погрузку команды! Закончить срочную погрузку команды. Товарищ Директор, разрешите приступить к выполнению задания?

Директор махнул рукой, разрешая.

– С российским двуглавым орлом, – напутствовал он, – Летите, сынки. Берегите Герасима. И помните, что от вас сейчас зависит судьба нашей Родины. Если что, я в центре Службы.

Пробежав глазами по приборам, и убедившись, что все функционирует согласно описанию, я повернулся к Бобу.

– Ну что, американец. Покажем, что такое дружба народов?

Боб, хрустя пальцами, кровожадно стрельнул глазами по личному сейфу:

– Сделаем все по высшему разряду, командир. Я готов.

– Милашка! Рабочий режим. Направление, надеюсь, известно. Свяжись с диспетчерской и запроси дополнительные сведения. Вперед.

Спецмашина подразделения 000, не дожидаясь дополнительных команд, врубила все наружные габариты, включила на полную мощность ревуны и, содрав гусеницами плодородный слой чернозема вместе с ухоженными клумбами, бросилась в указанном направлении.

– Дополнительные сведения об Объекте на шестнадцатом мониторе, – завывая от перенапряжения ядерных топок, доложила Милашка.

– Командир, вслух можно? – попросил второй номер.

– Можно. Значит так. Дела неважнецкие. Объект находится на самом конце шпиля Восточной башни. Ориентировочно уже два часа. Руки закоченели, ноги застыли. Того гляди свалится. Как он туда забрался, никому не известно. Охрана пробовала снять его с воздуха, но не получилось. Сильный ветер. Макушка башни дергается с амплитудой во столько-то метров.

– Не сладко ему там, – посочувствовал американец.

– Ни внутренних, ни наружных лестниц нет. Восточная башня была построена в конце двадцатого века для неизвестных целей. Несколько раз горела, пока не пришла в негодное состояние. Сто двадцать лет назад начала падать. Дабы избежать разрушений все внутренности залили стеклобетоном. Угол наклона двадцать пять градусов.

– Памятник старины?

– Возможно. Не отвлекай. Судя по данным из диспетчерской, там сейчас уйма народу. И никто не знает что делать.

– А мы знаем?

– И мы пока не знаем. На месте разберемся. Ведь мы спасатели. Правильно Боб?

Боб улыбнулся кончиками губ. Он всегда так улыбается, если впереди трудная и сложная работа.

– Милашка! Далеко до места?

– Практически прибыли, командор. Здесь тройное оцепление. Все перекрыто. Если будут проверять допуски, потеряем много времени.

– Систему оповещения по первому разряду, – приказал я, судорожно вставляя в уши затычки. Второй номер сделал тоже самое. О Герасиме мы не беспокоились. Третий номер внутренним чутьем всегда угадывал действия спецмашины и принимал адекватные меры по безопасности.

Милашка заржала динамиками, сверкнула предупредительными огоньками приборов и перешла на аварийную систему оповещения по первому разряду.

Представьте себе несущуюся громадину спецмашины подразделения 000. Все, что можно растопырено, все, что можно включено. Гладкая, словно мыльница. Черная, словно ночь. По бокам вереница огней. Спереди и сзади испепеляющий свет фар. Из многочисленных многоваттных усилителей непереносимый грохот, вой и визг. Из установок подавления тихий шелест ультразвука, сжимающий в недобром предчувствие сердце.

Когда спецмашина мчится по городу на аварийной системе оповещения по первому разряду в близлежащих домах перекрывается холодная и горячая вода, гаснет свет, заканчивается отопление и дохнут, занесенные в Красную книгу, тараканы.

Не случайно в народе бытует поговорка: – «Если в кране нет воды, значит, выпили спасатели подразделения 000». Или наоборот: – «Если в кране есть вода, значит, спасатели подразделения 000 даже близко не проезжали». Нас, спасателей, народ любит.

Миновав на полной скорости три ряда оцепления, по ходу смяв пластиковые надолбы и титановые «ежи», мы подкатили к Восточной башне. Здесь уже командовали другие ребята, и нам пришлось притормозить. Не давить же вставших на пути людей в черных кантатных линзах?!

– И эти здесь, – пробормотал Боб, застегивая комбинезон на все кнопки.

– Куда без них, – согласился я, поправляя связь-наушники, как того требовали правила Службы, – Приказ по команде. Ни с кем кроме меня радио разговоры не вести, на вопросы без Директора не отвечать, запечатать все люки, кроме парадного, в глаза никому не смотреть. И вообще, не дерзите, не хамите и в драку не лезьте. Переговоры беру на себя.

В парадный люк позвонили.

– Не запылились, – прошептала Милашка тише обычного, – Командор! Может, спуститесь? А то на борт пускать их…. Потом не выгонишь.

– Иду вниз, – принял я смелое решение. Снял с груди все ордена, медали, вынул из карманов документы, сложил все в коробку и передал Бобу, – Если что…. Ты знаешь, кому это отдать.

Американец смотрел на меня со слезами на глазах. Наверно, он так до конца и не верит, что я собираюсь выйти из Милашки и пообщаться с ребятами в черных контактных линзах.

– Я…, все сделаю, командир. Я…, тебя никогда не забуду.

– Ну, ну, Боб, – прижал я американца к груди, – Не все так плохо. Мы на работе, они на работе. Должна же быть в мире справедливость. Прорвемся. Э-эх! Была, не была! Мыша, родимая! Надеюсь, в стволе твоего пулемета есть одна пуля для меня?

Из динамиков донеслись сдержанные рыдания. Спецмашина подразделения 000 за номером тринадцать не только уважала, но и любила своего командира. За что? А черт ее машину знает?

Покорчив перед стерео зеркалом мужественные рожицы, я кивнул внутреннему глазу Милашки. Открывай, мол, спецмашина двери. Командор идет на встречу с вохровцами.

Если не возражаете, немного истории.

Служба ВОХР – Вооруженная Охрана Ходячих Раритетов – была организована задолго до появления подразделения 000. Весьма и весьма секретная служба по организации безопасности неких государственных лиц. О ребятах в черных контактных линзах известно немного. Говорили, что на заре своего существования вохровцы занимались охраной государственных складов и мелкооптовых магазинов. И что в составе Службы ВОХР были преимущественно старенькие бабушки, большинство из которых вряд ли могли попасть белке в глаз с расстояния менее одного метра. Но все это, я думаю, наглое вранье.

Государственная служба ВОХР была, есть и будет самой могущественной, самой таинственной и самой влиятельной организацией в стране. Да и во всем мире, пожалуй. Это и есть самая настоящая правда.

Ребята в черных контактных линзах имели столько полномочий, сколько не снилось спасателям подразделения 000. Никто и никогда не смел указывать им, что делать, как делать и когда открывать огонь на поражение.. Никто никогда не ограничивал их в средствах, и в праве выбора и применения оружия. Вохровцы, используя самые современные достижения науки и техники, охраняли очень высокопоставленных клиентов. Двух, трех, на всю страну. И надо отдать им должное, с работой они справлялись.

Одним словом, мы, спасатели, даже в подметки не годились серьезным ребятам в черных кантатных линзах.

– А где хлеб с солью?

Я, смущенный заданным вопросом, топтался на нижней ступеньке эскалатора Милашки. Необычный прием, оказанный мне, говорил о том, что у человека в черных линзах есть немного юмора. Обычно вохровцы тыкали в бок пистолет, а уж потом спрашивали, что и кому здесь надо.

Вохровец без погон и шевронов, но с глубоким шрамом поперек лица, не моргая, внимательно смотрел на меня. От этого взгляда стыла венозная кровь и закипала артериальная.

– Майор Сергеев я, – представился я, попытавшись поднять руку для отдания чести.

Не позволили. Навалилось человек пять. Прижали к пластику и размазали об него все лицо.

– Лежать! Руки за голову! Ноги врозь! – шептали они горячим воздухом в затылок. Говорить, а тем более кричать громко, им не позволял устав. Вохровец должен быть тих, незаметен, бесстрашен и ужасен.

– Лежу, – стонать с прижатым к дороге ртом не слишком удобно, но промолчать я не мог. Совсем бы на узел закрутили.

– Кто такие? – прошептал человек в черных контактных линзах, встретивший меня у трапа.

– Команда подразделения три нуля за номером тринадцать прибыла для проведения секретной спасательной операции по снятию со шпиля Восточной башни товарища ….

Прижали посильней, и имя Объекта заглушила дорога. Я и сам понял, что сделал глупость. Правильно Герасим меня учил: – «Молчание, серебро, а слово, мордой об дорогу».

– Документы есть, или как всегда спрятали? – наклонился надо мной вохровец.

Из всех документов при мне был лишь письменный приказ Директора в виде серебряной таблички, который приказывал всем от имени правительства оказывать «подателю сего» всяческую помощь, обеспечивать бесплатный проезд во всех видах транспорта. Выдавать три раза в день горячую пищу и не заставлять убирать грязную посуду со стола. Эти льготы действовали по всей территории России, включая автономные деревни и кишлаки.

Но эти льготы, а также и на само письмо Директора вохровцам было наплевать.

– Нулевики! – процедил сквозь зубы человек в черных контактных линзах. Вохровцы никогда не любили спасателей, считая, что они выскочки, воображалы и бездельники.

– Они самые, – выдавил я из себя несколько слов, – Может, встанете с меня?

Перед тем, как освободить тело от груза пяти вохровцев, меня тщательно обыскали, прощупали и пощекотали. Даже связь-наушники разобрали по микросхемам. Но ничего не нашли. Я не дурак, и не первый раз сталкиваюсь с ребятами в черных линзах.

Вставать пришлось самому. Вохровцы даже не удосужились попросить прощения за изодранный в клочья во время обыска комбинезон.

– Ну и порядочки у вас, поглядывая сведенными глазами на поцарапанный нос, пожаловался я. Холодный взгляд ничего не выражающих глаз вохровца пресек мои попытки высказаться в защиту кровоточащих частей тела. Поэтому было решено перейти непосредственно к делу, – Давно товарищ сидит?

Устремленный на далекую макушку взгляд подсказал вохровцу о ком идет речь.

– Все, что вам необходимо было знать, вы уже знаете, – ух какие мы серьезные! – Вытаскивайте свою команду и занимайтесь делом.

– А наша безопасность? – совершенно не лишний вопрос. Здесь снайперов, как на третьестепенных областных дорогах грязи, – Надеюсь, моих ребят не перестреляют?

Вохровец повернулся ко мне спиной и куда-то в рукав пиджака прошептал:

– Снайперам отбой. Нулевиков не отстреливать. Транспорт спасателей как цель отменить. Группе захвата покинуть барахло.

Из всех щелей Милашки стройными цепочками повалил народ в бронераспашонках. И когда успели?

– Прежде чем приступить к работе, мне нужно составить психологический портрет Объекта, – не отставал я от вохровца, настойчиво подергивая его за рукав пиджака, – Чем он питался с утра? Его рост, вес, объем талии? Умеет ли правильно группироваться при падениях с большой высоты?

– Без комментариев, – чувствовалось, что я порядком надоел вохровцу. Но послать меня подальше за линию охраны он постеснялся. Уйду и не вернусь. Мы, спасатели подразделения 000, парни обидчивые.

– А у вашего товарища, молчу-молчу, но последний вопрос, случайно нет с собой карманного парашюта? А каким образом он ушел из-под вашей опеки?

– Без комментариев, – покраснел человек в черных контактных линзах. Видать, задел я его с опекой.

– Замечательно, – я практически узнал все, что хотел, – А скажите, что с вами будет, если Объект доберется до нас раньше, чем мы до него?

Вохровец закинул голову к верхушке Восточной башни, проследил взглядом маршрут предположительного следования Объекта и проглотил комок, образовавшийся в горле в результате неприятных мыслей.

– Понял, – вохровцам можно улыбаться только в спину, – Без комментариев? Да?

Человек с черными контактными линзами вынул из нагрудного кармана черный носовой платок с впитывающей прокладкой и обтер взмокшую от нехороших предположений шею.

– Вы уж это…. Постарайтесь?! – еще бы чуть-чуть, еще бы немного, и человек в черных линзах улыбнулся, Но не вовремя подбежавший к нам вохровец не дал превратиться человеку в человека.

– Товарищ гранд-генерал! – обратился он к начальству, – Мы только что подсчитали, что товарищ …, —я демонстративно отворачиваюсь, чтобы не слышать фамилию. Меньше знаешь, больше пенсия, – …не сможет прибыть домой к ужину. Аналитики волнуются. Разрешите идти?

– Слышали? – отправив подчиненного, обратился ко мне гранд-генерал. У вохровцев даже звания особенные.

– Нет, – честно признался я. Да и как не признаешься, если всем известно, что у каждого вохровца в ухо вмонтирован детектор лжи.

– То-то же, – прислушался к чему-то человек в черных линзах и посмотрел на часы, – Всем будет лучше, если вы спустите его не позже чем через тридцать восемь минут. Иначе не избежать скандала.

– В политическом плане? – посмел я поинтересоваться.

Человек в черных линзах вопрос игнорировал. И так ясно, что комментарии на такую тему не выдаются.

– Каким образом планируете провести операцию?

Я прикинул на пальцах высоту восточной башни:

– По лестнице на такую высоту не подняться. Даже если вставим дополнительные секции, на таком ветру мы не сможем перехватить раскачивающийся шпиль.

– Логично, – почесал кончик носа человек в черных контактных линзах. У вохровцев в носах вмонтированы микрокалькуляторы.

– Можно развернуть стационарный тент. Но для этого необходимо знать место, в которое, как бы точнее выразиться, захочет приземлиться Объект.

– Логично, – лоб вохровца покрылся испариной. Во лбу у ребят в черных контактных линзах вмонтированы мозги.

– Я бы также предложил послойное уменьшение высоты башни до минимального. Но для этого потребуется масса времени, оборудования и точных расчетов. Да и башня после этого уже не будет представлять ни исторической, ни архитектурной ценности.

– Логично, – похрустел костяшками пальцев вохровец. Просто так похрустел, без всякого злого умысла, – Неужели нет никакой надежды? Вы представляете, чем это грозит?

– Вас уволят, нас переведут на нижеоплачиваемые работы, – глупо пошутил я, но быстро исправился, заметив, как вздрогнул человек в линзах. Черных. И контактных, – Надежда, товарищ, умирает последней.

– А вы умны, спасатель, – на этот раз взгляд человека был пронзительно любопытным. Как у удава в столичном зоопарке, – Говорите.

– Есть только один способ помочь Объекту. Надо забраться по стенам башни со спасательной техникой. Иного пути нет.

Вохровец размышлял недолго. Я успел только прикинуть, опять же, на пальцах, время, за которое сумасшедший спасатель способен преодолеть дикую, продуваемую и раскачиваемую, всеми ветрами башню.

– Мое руководство согласно на ваше предложение, – оказывается, вохровец не просто так в носу ковырялся, – Кто пойдет, вернее, полезет? Вы?

Как он такое мог подумать? В моей команде есть более подходящая кандидатура. Даже две.

– На шпиль поднимутся второй номер Роберт Клинроуз и третий номер Герасим. А я останусь со спецмашиной для страховки и связи.

Человек с черными контактными линзами постучал несколько раз ладонью по виску:

– Роберт Клинроуз? Американец, депортированный за политическую деятельность?

– Да хоть бы и депортированный? – возмутился я, отлично зная, что Боб ни за что ни стал бы врать мне про свое прошлое, – Если не он, то кто же?

Вохровец повторно изобразил удава в черных линзах:

– Кандидатура третьего номера у нас не вызывает никаких нареканий. Честный, проверенный налогоплательщик. Болтает, правда, много. Но с умом болтает. А вот американский эмигрант…. Еще раз нет.

Иногда я совершаю неправильные поступки, за которые в последствии бывает стыдно. Именно так я и поступил и на этот раз. Плюнув на чистый пластик под ногами вохровца, я связался по связь-наушникам с Милашкой и затребовал в срочном порядке Директора.

– Вопрос жизни или смерти, – предупредил я спецмашину о важности вопроса.

Директор отозвался на удивление быстро. Вероятно, сидел у связь-стола и никуда не отлучался.

– Слушаю вас, майор Сергеев?

– Обижают нас, товарищ Директор, – пожаловался я и, кратко, изложил суть вопроса. Особый упор я сделал на то, что местность, в которой Боб держал индюшачью ферму, находилась в районе окруженной горами. Боб сам мне рассказывал, как в детстве катался с них на электрических санках. В таких сложных географических условиях трудно заниматься политикой.

– Мне нужно тридцать секунд, – попросил Директор.

– Да хоть тридцать минут, – на радостях, что Директор сразу не отказался поучаствовать в деле, выпалил я.

Ровно через тридцать минут в ухе у человека с черными контактными линзами засвербело. Давно известно, что у вохровцев там вмонтирован микро динамик.

– Слушаю! Да, я. Да, здесь. Да, рядом. Да, предложил. Да, отклонили. Что? С самим товарищем…, – я закашлялся, поэтому не расслышал фамилию.

Человек в черных контактных линзах зыркнул на меня уничтожающим взглядом и перевел почтительный взгляд на верхушку Восточной башни:

– Слушаю вас, товарищ….

Пролетевшая мимо ворона на мгновение отвлекла меня от содержания разговора.

– Но, товарищ….

Шнурки на ботинках постоянно развязываются.

– Сделаем все, как вы приказали, товарищ….

Чихать в самый нужный момент должен уметь каждый уважающий себя и свое будущее спасатель.

– До встречи на земле, товарищ….

Не забыть забрать ключи у Боба от его личного сейфа.

– Ну что, нулевик, – хмурый взгляд вохровца не предвещал ничего хорошего, – Я только что разговаривал лично с товарищем кха-кха-кха….

Я терпеливо дождался окончание приступа кашля у вохровца.

– И он разрешил американцу участвовать в операции по спасению себя. Но мы со своей стороны предупреждаем, если ваш второй номер вздумает дотронуться до товарища…, – не придумав ничего лучшего я изобразил круглого идиота, – Хоть одним пальцем, мы немедленно открываем огонь на поражение. И поверьте, товарищ нулевик, наши снайперы высоко сидят и далеко глядят. А ваши бредовые мысли относительно стреляных белок выглядят, в высшей степени, бредом. Не смею вас больше задерживать. Спасатель! Ха-ха-ха!

До чего неприятный смех у вохровцев. Автоматическим рашпилем по зубам.

– Второй номер! Милашка! Командир на связи! Работаем, ребятки.

Спецмашина подразделения 000, провизжав гусеницами, развернулась на месте, повернувшись задними воротами к Восточной башне.

– Мыша, буди Герасима. Для него специальное задание. Второй номер! Не расстраивайся. Для тебя тоже кое-что есть.

Из Милашки, опасливо озираясь на вохровцев, вышел второй номер и сразу же встал за мою спину. Через минуту в люке показался Герасим, с мокрым полотенцем на шее. Практически свеженький и бодренький. Ему б еще побриться не мешало.

– Мм?! – недоуменно кивнул он на ребят в черных линзах.

– Руководят операцией они, – пояснил я, – И не какие они не эти. Просто каждый выполняет свою работу. Гера, прекрати на них пялиться. Ты же знаешь их дурной характер.

Герасим, смелая душа, демонстративно обошел человека в черных линзах, осматривая его с ног до головы, и только потом присоединился к нашей тесной компании.

– Значит так, команда, – я от желания поскорее приступить к работе даже пританцовывал, – Ваша задача проста и ясна. Карабкаетесь во-он на ту штуковину и снимаете во-он того товарища. Снаряжение и оборудование на втором стеллаже справа от входа. Я с земли координирую ваш подъем и отвечаю на звонки поклонников. Вопросы, жалобы, пожелания имеются?

И того, и другого и третьего было предостаточно. Начнем с того, что Боб заявил, что он, благодаря своему политическому прошлому, не достоин находиться даже рядом с Восточной башней, не говоря уже о самом Объекте.

Герасим же, в свойственной ему горячей манере общаться, выдал, что он с детства испытывал неприязнь к карабканью по вертикальным стенам.

Что касается предложений, то все они сводились к одному. Раз я такой умный, то непременно должен лезть сам. Объект, мол, от дураков помощь не примет. А от меня запросто.

Пришлось сбегать в Милашку за вырезками из газетных статей о трудовом законодательстве. Где цветным по не цветному было четко пропечатано, что должен, а что не должен делать командир подразделения 000.

Декламируя вслух параграфы законодательства, я подталкивал упирающуюся команду к задним воротам спецмашины:

– Позор! – стыдил я Боба и Герасима, сотрясая газетными вырезками, – И это команда спецмашины за номером тринадцать? Вам выпадает такой шанс, а вы? Или снова хотите дорожки в парке подметать.

Последний довод оказался удачнее всех. Томиться круглые сутки в парке и питаться одними батонами ни второму, ни третьему номеру не хотелось. Для одного рацион маловат. Для второго скамейки жестковаты.

Спустя пятнадцать минут уговоров, обещаний и недвусмысленных угроз, оба претендента безоговорочно согласились.

С тоской в сердце я наблюдал, как два самых лучших в стране специалиста облачаются в комбинезоны для высокогорных подъемов. Все специально разработано лучшими учеными страны исключительно для подразделения 000. Ботинки с липучками. Перчатки с липучками. Комбинезон с липучками. Недельный запас продовольствия без липучек, но обогащенный кислородом на случай перепада давления. Трехместная палатка с чугунной печкой-пролетаркой.

– А топить чем? – заглядывая в перепачканное сажей нутро, спросил американец.

– Дровами! Можно сухими ветками. В крайнем случае, слушайте зов предков.

– А зачем нам пляжный зонтик, – не унимался Боб.

Пришлось объяснить янкелю, что если в инструкции для подъема на большую высоту написано «зонтик», то я обязан проконтролировать комплектность экспедиции.

– А это лично от меня, – я протянул второму номеру коробку, обернутую фальной, – Для себя берег. Эксклюзив. Бери, бери. Он тебе сейчас нужнее.

Американец вытащил из коробки связь-сомбреро и немедленно натянул его на голову.

– Здесь микрофон. Это камера повышенной обзорности. Здесь вентилятор, если жарко станет. А вот на красную кнопку не нажимай. Не для баловства. Герасим по дороге объяснит, для чего она нужна.

Третий номер, на удивление молчаливый, уже стоял рядом, полностью снаряженный в дальнюю дорогу.

– Ну, друзья, давайте прощаться.

Как и всё в подразделении 000, прощание прошло быстро и практически без скупых мужских слез. Команда привычно отправлялась на свою работу.

Человек в доставших уже всех черных контактных линзах выразительно пощелкал ногтем по часам. Толи завод кончился, толи стрелки отставали.

По старой доброй традиции подразделения 000, второй и третий номера на минутку забежали за колесо Милашки и, не стесняясь многочисленных вохровцев, пожелали себе счастливого пути. Милашка, правда, глупо захихикала, но это было, скорее всего, от щекотки, а не от машинной глупости.

С трудом переставляя ноги в тяжелых горных ботинках, сгибаясь от рюкзаков, шли спасатели к Восточной башне. И в каждом шаге читалась решимость спасти, во что бы то ни стало, Объект, который болтался туда-сюда на холодном столичном небе. И даже непробиваемые вохровцы, повидавшие всяких храбрецов, отдавали им честь. Удачи вам, спасатели!

– Удачи вам, спасатели, – прошептал я вслед Бобу и Герасиму и поспешил к Милашке, где меня ждал теплый душ, крепкое кофе и непомерный объем работы.

Поплескавшись в солярии, я плотно поужинал и даже не высушив волосы, уселся в водительское кресло.

– Милашка! Командир за приборной доской. Как там наши скалолазы?

Спецмашина подсоединилась к камере, установленной на связь-сомбреро Боба и на весь мониторный экран показала панораму столицы.

– Красота-то, какая! – искренне позавидовал я друзьям, – Только ты, Мыша, весь экран не загораживай. Четверть на Боба, четверть на Герасима. Остальное раздели между Объектом и вохровцами.

На восьми мониторах тут же показались ноги Объекта, а на остальных, если не считать членов моей высоко-башенной группы, ребята из ВОХРа. Вохровцы бегали вокруг Милашки и прижимали ладони к уху. Переговаривались. Я тут же рассказал спецмашине занятную историю о том, что когда слуховые аппараты только-только изобрели, весь честной народ думал, что у охраны высокопоставленных особ постоянно болят уши.

– Смешно, правда?

Милашка долго хихикала, отчего панорама столицы дергалась, словно от землетрясения. Пришлось призвать присутствующих к порядку и напомнить, что мы на опасной и срочной работе.

До ужина оставалось всего семь минут.

– У второго и третьего номера что-то происходит! – взволнованно захрипели динамики, увеличивая профиль, фас и анфас Боба и Герасима, – Могу ли я включить звук?

А я то думал, что у нас немая картинка!

Донесенные до Милашки через многие метры слова, исковерканные естественными и искусственными помехами, заполнили все пространство перед Восточной башней:

– Мазе, фазе, лав ю бразе! – на всю страну выругался Боб и, не удержавшись на узком метровом карнизе, камнем полетел вниз.

Вохровцы в пятом и десятом мониторе вскрикнули от испуга. Некоторые даже приставили к вискам пистолеты. Но все обошлось, никто не рискнул испортить вмонтированный слуховой аппарат.

А Боб тем временем продолжал неудержимо падать вниз. Казалось, еще немного, еще чуть-чуть и безответственность некоторых товарищей безвозвратно испортит тщательно разработанную операцию.

Но в это время на пути следования американского эмигранта, решившего самостоятельно оставить рабочее место, встал обычный российский спасатель Герасим. Пока Боб, набравший уже порядочную скорость, пролетал мимо, третий номер успел намотать на его пояс страховочный трос и закрепить его вокруг Восточной башни. Как раз на уровне круглой нашлепки, некогда, опять таки по слухам, служившей налогоплательщикам рюмочной под названием «Седьмой уровень».

Я бы назвал картину задержания американца «Прерванный полет». Но не назову. Я всегда уважительно отношусь как к успехам, так и к неудачам друзей.

Страховочный трос натянулся, сократился и резким рывком вернул Боба на ранее покинутый карниз. Но на этом работа троса, изготовленного лучшими прядильщицами страны, не закончилась. Продолжая сокращаться, трос подхватил Герасима, успевшего развязать узлы, и также закинул его на карниз.

Все, в том числе и Милашка, облегченно вздохнули. А Боб и Герасим разбили промежуточный лагерь и развели костер. Чайку попить, комбинезоны некоторым просушить.

До ужина оставалось чуть больше трех минут.

Почистив на ночь зубы, и прочитав две главы из «Настольной книги спасателя» я вернулся к мониторам. И вовремя. Группа башнелазов как раз свернула лагерь, затолкала в стыки стен мусор и возобновила подъем. Поднявшись метров на тридцать, Герасим, очевидно, вспомнил, что они забыли потушить костер, и вернулся.

Костер, к счастью, уже потух сам. На мониторах было видно, как Герасим незаметно спихивает остатки костра вниз. Я всегда учил своих людей в любой ситуации сохранять трезвый рассудок и чистые карнизы.

Над парадным люком зазвенел колокольчик. Главному вохровцу видать не терпелось поделиться со мной радостными восклицаниями относительно работы моей команды. Пришлось спускаться вниз. По существующим стандартам и правилам нахождение на спецмашине посторонних хоть и не запрещалось, но мною не одобрялось.

– Вы по существу, или просто поболтать?

Вохровец застучал кулаком по часам. Пришлось обратить на часы самое пристальное внимание.

– Хорошие часики, – одобрил я выбор человека с черными контактными линзами.

– Осталась всего одна минута! – не выдержал вохровец, очевидно не слишком удовлетворенный похвалой.

Пришлось возмутиться:

– Что вы все мечетесь? Что вы все деревянные столбы в колеса спецмашине вставляете? Мои ребята специалисты. Спасатели! И они вашего товарища…. – над головой на сверхзвуковой пролетела инопланетная тарелка, —… вытащим. Сколько там осталось на ваших старинных?

До ужина оставалось тридцать секунд.

– Смотрите, и учитесь! – я вытянул указательный палец к макушке Восточной башни, – Сейчас мои ребята доставят ваш Объект на землю. Живым, или мертвым. Мы, спасатели, слов на ветер не бросаем. Сами запомните, и подчиненным своим передайте. Лучше нам поперек дороги больше не становиться. Иначе….

Лицо вохровца даже в вечернем воздухе стало покрываться пепельным цветом. Я не большой знаток человеческих душ, а тем более цвета человеческой кожи, но селезенкой почувствовал, случилось нечто страшное.

– Милашка! Кто, кто?! Я это! Срочно разверни проекцию!

В небе вспыхнул походный экран.

На фоне огромной восходящей луны, на самой макушке Восточной башни, у основания шпиля, сидели три силуэта.

Болтали ногами над всей землей. Над всем миром. И о чем-то, никуда не торопясь, говорили.

О чем? Кто знает, о чем могут говорить простой российский товарищ…., какая разница, как его фамилия, … рядовой спасатель Герасим и обыкновенный американский парень Роберт Клинроуз?

– Главное, что бы во всем мире был мир, – сказал я, понимая, что любые слова сейчас, только слова.

– Извините, товарищ спасатель, – вохровец осторожно дотронулся до плеча, – Бог с ним, со скандалом. Переживется. Нам только непонятно, как они спустятся вниз?

– Эх, вы! – повернулся я к переминающемуся с ноги на ногу вохровцу, – Все очень просто. На связь-сомбреро есть красная кнопка. При ее нажатии раскрывается автономный трехместный дельтаплан. Штука такая летающая с моторчиком. Так что никуда ваш и наш Объект не денется. Поговорят о жизни и прилетят.

Я улыбнулся восходящей луне и Восточной башне, на которой встретились таких три совершенно разных человека, и повторил:

– Обязательно прилетят. Если бензин не забыли в бачок залить….

Эпизод 9.

– Тринадцатая машина! Диспетчерская вызывает тринадцатую машину!

– Боб, ответь.

Американец, не глядя, снял с панели микрофон:

– Здесь тринадцатая.

– Чем занимаетесь, тринадцатая?

– Производим стопроцентную дезинфекцию спецмашины.

Я одобрительно похлопал янкеля по плечу. Американец рос в профессиональном плане прямо на глазах. Если раньше Боб на провокационные вопросы диспетчерской выдумывал глупые и заведомо обреченные на провал отговорки, то сейчас полет фантазии американского эмигранта в первом поколении был выше всяких похвал.

Естественно, Боб говорил неправду. Попросту, лгал. Но я, как командир самого лучшего экипажа среди всех экипажей подразделения 000, не видел повода, чтобы осадить завравшегося американца. Потому, что принимал непосредственное участие в поводе для неправды.

Команда спецмашины за номером тринадцать подразделения 000 делила медали.

Коробку с наградами прислал сам Директор по личной просьбе спасенного накануне товарища, фамилию которого мы так и не захотели запоминать. Здоровая такая коробка со всеми степенями упаковочной защиты. Пенопласт, чтобы не билась. Противовес, чтобы не переворачивалась. Пленка, чтобы не стиралась в химических средах. И даже отсутствие захватов, чтобы не кантовалась.

Затолкав коробку в грузовой отсек, мы, предварительно разбудив Герасима, развязали узелки на ленточках и вывалили содержимое на стационарные весы спецмашины.

– Как команда намерена делить спец груз? По честному, поровну, или в зависимости от стажа?

Команда без предварительного обсуждения вопроса решила, что, по честному – как-то честней. А по поровну – как-то ровней. А в зависимости от стажа сплошная несправедливость. На том и сошлись.

– Сто килограмм ровно, – констатировал Боб точный вес медалек, орденов и почетных нагрудных знаков. Способность определять вес по весам, американец получил еще в Америке, где ему часто приходилось взвешивать тушки рождественских индюшек, – По тридцать три целых тридцать три в периоде килограмма на каждого члена экипажа.

В грузовом отсеке не запланировано отключилось освещение.

– Какие проблемы, Милашка? – Боб включил аварийный фонарь и, привстав на цыпочках, заглянул в линзу внутренней камеры спецмашины.

Нет, рано еще доверять янкелю самостоятельный фронт работ. Ему еще учиться и учиться.

– Боб! – я дождался, когда второй номер обратит на меня внимание, и показал ему четыре растопыренных пальца.

Янкель, не сходя с места, и даже не воспользовавшись карманным компьютером, в уме разделил полученный вес на четыре, и скоординировал результаты:

– По двадцать пять килограмм, – лампочки внутреннего помещения чуть не лопнули от перенапряжения, – Остается еще коробка. Командир, можно мы ее подарим спецмашине?

Корпус Милашки мелко задрожал от радости.

– Подарим, – махнул я рукой, хотя имел свои виды на красивую упаковку. Чего не сделаешь ради любимой команды? А пластиковые бутылки из-под кока-кваса мы будем, как и прежде, выкидывать в окно.

– Право почетного делителя предоставляется мне, как командиру спецмашины, – опередил я янкеля, который уже тянул загребущие американские ручки к наградам российского производства, – Делить станем с учетом личных пожеланий. Боб, ты какие медальки любишь?

Последующим общественным опросом, проведенным лично мною, выяснилось, что у каждого члена команды, включая и спецмашину, свои пристрастия, вкусы и пожелания.

Например, американцу нравились маленькие, круглые и обязательно с изображением животных. Очевидно, сказывались долгие годы, проведенные на ферме.

Герасим предпочитал ордена иностранного производства. С красными камушками и позолотой. Он намеревался развесить их в спальном отсеке, утверждая, что это делает сон глубоким и без кошмаров.

Что касается спецмашины подразделения 000. Милашка заявляла свои права на каждую медаль и на каждый орден, гудя по внутренним динамикам одно единственное слово: – «Мое!». Мы Милашку не обижали. Щедрой рукой отгребали в сторону разноцветные медали и ордена. Правда лично мне было непонятно, в какое место запихает железо глупая машина.

Я же целенаправленно отбирал исключительно квадратные медали одного, серебряного цвета. Если их разместить в правильном порядке на парадном мундире, то образуется цельный серебряный фон, который весьма приятно сочетается с цветом моих карих глаз.

К истечению пятого часа распределения наград заснул, не выдержав нагрузок, Герасим. Свалился прямо в грузовом отсеке, прикрыв свою кучу наград собственным телом.

Милашка уже не хапала все подряд, а придирчиво обследовала каждый экземпляр на предмет содержания в нем полезных и благородных металлов. Специально для этого пришлось доставать из дальнего пыльного угла склада лабораторный комплекс. Все отобранные медали личный представитель Милашки пингвин, которого пока не успели отдать Директору, складывал в мешок. К мешку прилагалась опись содержимого, составленная самим пингвином.

Меня тоже коснулась зараза Герасима, и я клевал подбородком, самоотверженно борясь с приступами сна. Оставлять американца одного с остатками посылки не хотелось. Боб то и дело посматривал на меня и, дождавшись очередного кивка, с завистью смотрел на чужие кучи.

Именно от этого увлекательного занятия нас и оторвала диспетчерская.

– С вами желает переговорить Директор Службы. Вы готовы к сеансу всязи?

Общаться с Директором в полусонном состоянии не хотелось. Но с другой стороны, в настоящий момент мы были как бы на работе, и, по правилам, должны были по первому приказу отправиться в любое место для оказания помощи честным налогоплательщикам.

– Ну, давай, – нехотя согласился я на сеанс, мотая головой в надежде отогнать Герасимову заразу.

– Динамики Милашки прокашлялись кашлем Директора, и знакомый с первого дня Службы в подразделении 000 голос поинтересовался:

– Майор Сергеев? – странно, что меня еще не повысили в звании. После безукоризненного спасения Объекта с Восточной башни могли б и подкинуть пару-другую шевронов, – Это Директор.

– Узнали, узнали, товарищ Директор, – я попытался изобразить в эфире счастливую улыбку, но получилось, по-моему, не слишком похоже, – Мы вам всегда рады.

– Знаю, – подобрел в динамиках голос Директора, – Собственно, я связался с вами по делу. Есть два вопроса, хороший и просто хороший, но связанный с работой. С какого начинать?

Мы с Бобом кинули на пальцах и единогласно решили, что лучше всего день начать с хорошей новости.

– Ту посылку, что я вам утром отправил, вы доставили по месту назначения?

В эфире на некоторое время осталась одна тишина, нарушаемая лишь вздохом-выдохом Директора.

Стараясь не звенеть уже прицепленными на мундир медалями, второй номер перевернул крышку коробки и ткнул пальцем в крошечную бирку с адресом отправителя и получателя. После чего стал не менее осторожно отстегивать медали и складывать их обратно в общую кучу.

– Мы как раз собирались, – одной рукой я держал микрофон, а второй показывал второму номеру, что делают с не выполнившими поручение вышестоящего начальства спасателями.

–Поторопитесь, майор Сергеев. Это весьма ценный и важный груз.

– А второй хороший вопрос? – похоже, настроение на сегодняшний день испорчено окончательно.

– Вы готовы выполнить одну небольшую, но личную просьбу?

– Для вас, товарищ Директор, все, что угодно.

– Это даже не просьба. Так, пустячок. Если вы согласитесь, я освобожу вас на сегодняшний день от всех вызовов.

Кто ж отказывается от лишнего выходного дня?

– Мы уже засучили рукава. В чем суть пустячка?

Герасим даже в сонном состоянии не хотел отдавать выделенный ему комплект медалей. Цепкость рук третьего номера могла соперничать с Малашкиными захватами. На моих глазах Боб, пытаясь вырвать синенький орден из рук Герасима, погнул два ручных домкрата.

– Только что позвонил мой старый друг, – излагал Директор суть второго хорошего вопроса, – Ныне министр образования. Он просил выделить на два часа в его распоряжение трех сообразительных ребят.

– Ну, не такие уж мы…, – засмущался я.

– Не о твоей команде разговор, майор Сергеев, – а стоило ли вообще смущаться? – Но кроме вас в радиусе тысячи километров никого нет. Первая машина подразделения на Канарских островах. Обеспечивает безопасность конкурса «Мисс Вселенная». Вторая в Приморье откачивает излишки энергии. Выходит, кроме вас, никого нет. Что молчишь, майор Сергеев?

Вот так всегда. Как на Канары, так первый экипаж. Как в Приморье баклуши бить, второй. А как работать, сразу вспоминают о нас. Правильно в народе говорят, работа спасателей любит. Особенно таких, как спасатели экипажа спецмашины за номером тринадцать.

Но с другой стороны, два часа поработать на министра образования и остаток дня отдыхать, такой шанс упускать нельзя.

– Куда ехать?

– Кремлевский район. Первый сектор. Второй уровень. Общеобразовательная специальная школа. Министр будет ждать у входа. Он и объяснит задачу. Надеюсь, вы не подкачаете старого Директора и не опозорите комбинезон подразделения 000.

– Спасать всегда, спасать везде, до дней столичных донца. Спасать, и никаких ЧП, вот лозунг мой и подразделения 000! – выкрикнул я в микрофон слова официального лозунга Службы. Говорят, что эту нескладуху сочинил сам Директор.

– Молодцы, майор Сергеев. Желаю удачи.

Щелчок в динамиках сообщил, что Директор отключился. Это послужило сигналом к физическому выяснению вопроса, кто виноват в том, что ценнейший груз чуть не был разграблен члена^'ecи экипажа. В основном вопрос выясняли мы с Бобом. Герасим лишь дрыгал во сне ногами, пытаясь достать то меня, то американца. А Милашка, которая так до конца и не поверила в то, что ее лишили честно отвоеванных наград, нервно визжала наружными сиренами и стреляла в нас слабыми разрядами электрического тока.

Долго спорить нам не позволила также Милашка, которая, долбанув нас более сильным зарядом, напомнила, что мы должны стоять перед Министром образования через семь минут.

Помня обещания, которое мы дали Директору, мы согласились на перемирие и, быстро замотав коробку с медальками обратно в цветные бумажки, расселись на свои места в кабине. Герасима, естественно, переложили в спальный сектор. Судя по нервному тику, пробегавшему по его небритому, почти детскому лицу, третий номер очень переживал потерю орденов.

– Милашка! Командир на связи! – я поправил микрофон на связь-бинтовой повязке, – Направление известно. Скорость рассчитаешь сама. Осторожней на поворотах. У второго номера, возможно, сотрясение мозга.

Янкель, морщась, наклеивал на виски противомозгные пластыри.

По дороге мы случайно завернули в лесной массив, разделяющий Кремлевский район от остальных столичных районов и, совершенно случайно, закопали под одним из деревьев небольшую жестяную коробку. Милашка на время проведения земляных работ отключила на профилактику все восемь черных ящиков и отпугивала случайных грибников холостыми очередями из правой пулеметной башни. На дереве Боб вырезал стрелку, указывающую строго вниз и прибил табличку со словом «клад».

Мы вернемся сюда месяца через три, когда утихнет шум вокруг таинственной истории о странном исчезновении нескольких килограммов груза из срочной посылки, отправленной Директором Службы.

– Мировая практика предусматривает на каждую посылку два процента естественных потерь, – объяснял я американцу прописные истины, – Утряска, усушка, протирка. А у русских эта цифра может достигать порой четырех тире десяти процентов. Это от нашего сурового климата, обильной влажности и непостоянного атмосферного давления. Кстати, Боб! Зря ты фанерку к дереву прибил. Запросто какой-нибудь любитель природы ее на костер пустит. Надо было стальной щит поставить и краской написать, чтоб дождем не смыло.

– Подъезжаем, командор!

– Буди Герасима, Милашка. Всей команде выходить строиться. Форма одежды парадная.

Министром оказалась сухопарая тетка с коконом волос на затылке и с титановой указкой в руках, которой она подгоняла опаздывающих на уроки учеников.

– Так вот вы какие, спасатели?! – постукивая указкой по ладошке, разглядывала нас Министр образования, – Надеюсь, Директор был прав, обещая, что вы сожжете продержаться два часа. Не переглядываться, стоять смирно, коленками не трясти!

От крика Министра в юбке взмыли в небо испуганные вороны. А мне, почему-то захотелось посмотреть в глаза Директора.

– Значит так, спасатели, – продолжила Министр, – Довожу до вашего сведения задачу. У нас сложилась катастрофическая ситуация. Сразу три педагога данной школы отпросились домой по личным причинам. Вам, спасателям, надлежит через две минуты заменить их в учебном процессе. Всего два часа уроков и вы на свободе.

– Извините, но такие задачи не в нашей компетенции, – замахал я руками и вышел из строя. Следом за мной потянулся американец. За ним окончательно проснувшийся Герасим, – Мы думали у вас беда, а у вас неудовлетворительная работа обучающего персонала.

– Стоять! – рявкнула Министр. Вороны от греха подальше отлетели к соседней церкви с красной звездочкой на макушке, – Мною получены чрезвычайные полномочия. В течение двух часов я могу делать с вами все, что мне заблагорассудится. Скажу, прыгайте, будете прыгать. Скажу умереть, умрете. Скажу наизнанку вывернуться…. Ну-ка, вот вы, товарищ с наглой небритой физиономией, продолжите!

– Мм, – наблюдая за плавным движение указки, пробасил Герасим.

– Правильно. Вывернетесь не только наизнанку, но и наоборот. Теперь слушайте сюда и не говорите, что не получали прямого приказа!

Хорош Директор. Кинул нас в самое пекло. А ведь как хитро уговорил? Пустячок, безделушка. Два часа отдыха! Воспоминания на всю жизнь! Нельзя верить Директорам. Ни в коем случае.

– Не корчите рожи, товарищ с шевронами на плече. Ваше лицо и без рож достаточно колоритно. Итак, прямой приказ. Ваша команда замещает отсутствующих учителей.

Из стоящей за нашими спинами спецмашины подразделения 000 послышались сдавленные смешки.

– А ваша ущербная машина…, – смешки мгновенно смолкли, – Два часа поработает школьным автобусом. И деткам забавно и вам спокойней. Разбитые стекла и испорченное оборудование за наш счет.

– Но позвольте …, – возмутился Боб, у которого в кабине остались незапертыми дверцы сейфа с продуктами.

– Не позволю, – испуганная стая ворон благоразумно решила найти новое, более тихое место для гнездования, – До начал урока меньше минуты. Ступайте в учительскую, берите классные ноутбуки и шагом марш по классам. У вас, товарищ с типично рязанской физиономией, урок русского языка.

Я новым взглядом посмотрел на Боба, у которого, по мнению Министра, было что-то рязанское . Но ничего такого не заметил. Может только нос картошкой, да уши лопушком.

Американец обречено махнул рукой, и, с опаской поглядывая на указку, побрел к школе.

– А вы…, – продолжила распределять обязанности Министр, – Да, да! Вы! С недельной щетиной!

– Мм! – вздрогнул Герасим.

– Это ваше личное дело, товарищ спасатель, – закатила глаза Министр, – Мне не хочется травмировать детей вашей излишней болтливостью, поэтому немедленно следуйте в бассейн. Сейчас там начнется урок плавания. Надеюсь, вы сами-то понимаете толк в плавании?

– Мм! – лицо третьего номера непонятно оживилось и он, неожиданно даже для меня, радостно понесся к бассейну.

– Сразу видно, человек любит детей, – впервые за нашу встречу улыбнулась Министр. Впрочем, улыбка сохранялась на ее лице не долго, – А вы чему улыбаетесь?

Я прикусил губу и подавил естественный процесс радости.

– А меня куда?

– Вас? – Министр тщательно изучила мой, слегка не глаженый комбинезон с масляными пятнами и следами прошлогодней грязи, – А вас, товарищ спасатель, мы пошлем на самый легкий фронт работ. В младшие классы. Судя по вашему одухотворенному лицу, общение с детками пойдет вам на пользу.

Младшие классы! Могли бы найти работу более опасную. Например, научить старшеклассников делать искусственное дыхание. Или водить по горному серпантину спецмашину подразделения 000.

Я с грустью посмотрел на Милашку, по которой ползали расторопные рабочие. На лобовом фонаре Милашки уже красовалась табличка, указывающая, что данный транспорт перевозит детей. Борта Милашки были покрыты цветными рисунками в виде цветочков, кузнечиков и лопоухих монстров, держащих в клешнях зеленых крокодилов в связь-шляпах.

– Повторите, что я сказала! – Министр выпучила глаза и недвусмысленно вертела перед моим носом указкой.

– Детей руками не бить. Голос не повышать. Не забыть одеть бронежилет, – повторил я последние наставления Министра и, не дожидаясь официального приказа, направился в сторону школы.

Мимо меня, к Милашке просвистел Герасим, успевший на ходу весело подмигнуть и сообщить, что уроки плавания являются его самыми любимыми уроками. Третий номер скрылся в Милашке, но через секунду появился вновь, волоча за собой контейнер со свинцовыми болванками, которыми мы подпирали колеса спецмашины на крутых спусках, и бухту супер прочных веревок, которыми Милашка привязывалась в случае сильного ветра.

Министр, наблюдавшая сборы Герасима, только успела поинтересоваться, для чего все это надо? Герасим на ходу ответил, что у него собственная технология учебного процесса и пообещал, что через пару занятий ученики будут чувствовать себя в воде, как собаки. После чего скрылся в здании бассейна.

Спасательская работа требует от человека собранности воли и мысли. Нас готовили к тому, что мы обязаны в любой ситуации оставаться на высоте. Спокойствие человека, вот основная задача спасателей подразделения 000. И не важно, вызваны мы для тушения пожара, подметания улиц, либо как сегодня, для воспитания подрастающего поколения. У людей случилась беда, и мы, спасатели, обязаны сделать все, чтобы исправить ошибки судьбы.

Предавшись умным размышлениям о важности своей профессии, я даже не заметил, как оказался на нужном этаже-классе. Предъявив удостоверение охране, и миновав две металлические шлюзовые двери, я ступил в святую святых детства.

Многое изменилось с тех пор, когда я в последний раз посещал школу. В мое время не было коридора из бронированного стекла, отделяющего учителя от учеников. На полу не было надписей, предупреждающих о возможных неприятностях в случае схода с дорожки. И ученики не сидели за решетками.

Всего их было четверо. Три мальчика и одна девочка. Глазки злые, бровки нахмурены, носики насуплены. Недовольные тем, что нашлась замена учителю.

– Садитесь дети! – сказал я первое, что пришло на ум. Никто, правда и не думал вставать при моем появлении, но звук собственного голоса вселил в душу некоторую уверенность.

Бочком протиснувшись мимо двух механических охранников, внимательно наблюдающих за детьми, я взобрался на высокое учительское кресло и открыл классный ноутбук.

– Произведем перекличку, – именно так, по моему мнению, должны были начинаться все нормальные уроки в первом классе, – Бродский?

Мальчик с ушами вундеркинда, но с глазами недоучившегося спасателя скинул ноги со стола и встал:

– Ученик первого класса, чтоб его, Мишка Бродский, на ваши вопросы отвечать не намерен. Позовите моего папу. Я требую смены обучающего персонала.

– Садись, два, – в школе спасателей нас учили, отказ от дачи показаний приравнивается к повторному преступлению. Наказание за это должно быть быстрое и по возможности жестокое.

Нажав на клавишу с фамилией Мишки Бродского, я понял, что не ошибся в составе преступления. Круглый двоечник. Тридцать восемь двоек и пятнадцать единиц. А ведь только второе сентября.

Следующим по списку значился Ваня Иванов. Отъевшийся маленький проказник, пытающийся выбраться из класса при помощи автономного резака. Но решетки на учебном месте, слава богу, были ему не под силу.

На мое предложение познакомиться, Ванюша пообещал, что обязательно познакомиться. Но на кладбище, где я буду лежать в самом скором времени.

– Садись, шалунишка, – улыбнулся я несмышленышу, – Два! Родителей вызывать не будем. Я к ним потом сам приеду. На красивой черной машине. И мы еще посмотрим, у кого лопаты больше.

Ванюшка посмотрел на меня уважительно и, убрав резак, спокойно разлегся на кровати. Пусть уж лучше книжку читает.

– Ученица первого класса Машенька, – весело и задорно представилась девочка с огромными красными связь-бантами, – Кстати, единственная дочка генерального Директора уральского машиностроительного концерна.

– Садись, Маша с уралмаша. Два.

– За что? – возмутилась девочка Маша, выпучивая глазки.

– За ответ не по теме, – смачно вдавливая клавишу с цифрой «два», ответил я, – Гордиться надо не родителями, а страной, в которой выпала честь родиться твоим родителям. А где у нас Вовочка?

Ученик Вовочка отыскался на детской площадке, вырезающим, из куска парты, рогатку. Оба охранника, привлеченных мною для водворения ученика за парту, перегорели впервые же минуты яростной борьбы. Наблюдая из-за бронированного стекла за дымящимися останками охранников, я решил оставить нервного мальчика в покое. Больше всего на свете я ценил количество собственных нервов.

– Итак, ребята, – привлекая внимание учеников легким постукиванием кресла о пол, начал я занятия, – Кто скажет, о чем вы говорили на прошлом уроке?

Умненькая девочка Маша с Уралмаша первой подняла руку.

– Превращение непостоянной константы в постоянную при воздействие на нее биоэнергетическими модулями в изотопном поле, – выпалила Машенька и, мило улыбнулась.

Мда. В мое время в первом классе изучали совсем другие вещи. Без посторонней помощи здесь не обойтись.

– Милашка! – я подул в связь-галстук для лучшей слышимости, – Командир на связи. Срочно нужна помощь.

– Командор! – запищала в ответ Милашка, – Только быстро. Мне через тридцать секунд карусель запускать надо.

Я спешно повторил сказанное Машенькой.

– Это же очень просто! – запищала спецмашина, – Непостоянная константа всегда превращается в постоянную, если ее как следует прижать биоэнергетическим модулем. А в изотопном поле процесс ускоряется в несколько раз.

– Вот теперь все понятно, – вздохнул облегченно я, – От второго и третьего номера никаких известий?

– Третий номер забаррикадировался в бассейне и никого туда не пускает. Попросил доставить ему еще свинцовых болванок. Говорит, старые закончились. Как думаешь, командор, научатся ребята плавать?

– Герасим знает, что делает. А что Боб?

– А второй номер со своими учениками в поход ушли. Забрали все съестное и ушли. Но обещали вернуться за новыми припасами. Командор, извини, детишки на карусель пришли.

Милашка отсоединилась. А я подумал, что самым педагогичным из нас, является американец. Взял и повел детей на экскурсию прививать любовь к отечественной природе и еде.

А мои ученики, пока я общался со спецмашиной, совсем разленились. Машенька рисовала на бронированном стекле большие красные сердца, пронзенные острыми палками с перьями на концах. Под сердцами глупая девочка писала «Маша плюс Уралмаш равняется вопросительный знак». Причем писала на двенадцати двух иностранных языках, исключая русский.

Ванюша торопливо набирал номера на связь-телефоне. Что-то торопливо шептал, украдкой посматривая в мою сторону и, как-то нехорошо хихикал. Я тут же, не делая Ванюше замечаний, нажал несколько раз на нужную клавишу.

Мишка двоечник вел себя примерно. Сидел перед телевизором, пялился на экран и ковырялся в носу. Совсем как я в детстве. Только я еще и телевизор иногда включал.

Вовочка, используя детали сгоревших охранников, пытался собрать миниатюрную термоядерную установку для выведения плохих отметок в классном ноутбуке. Дурная затея. В свое время я тоже пытался проделать такие штучки. Но ничего не получилось. Энергии жрет много.

– Ну, вот что дети! Мне плевать, что вы проходили на первом уроке, но сегодня мы займемся контрольным опросом. На мои вопросы отвечать только да, или нет. Всем ясно? Бродский, что?

– Писать хочу, – поглядывая в сторону личного туалета, прошептал Мишка двоечник.

Знаю я эти отговорки. Проведенные, еще во времена моей юности, исследования обнаружили странную закономерность. Желание учеников отлучиться по тем или иным естественным причинам с урока, обратно пропорционально сложности урока. Перед контрольными у детей чаще всего заболевают зубы, живот, голова. Учащается сердцебиение, обмороки, преждевременные не при детях будет сказано что, насморк, свинка, и даже переломы верхних и нижних конечностей. И именно поэтому в прошлом веке отменили как контрольные, так и сочинения, диктанты, домашние задания, общественно полезную работу, сбор металлолома и макулатуры, шествование над слабыми учениками и старенькими бабушками. Государство стеной встало на защиту детства.

Но я всегда придерживался старых методов воспитания.

– Садитесь Бродский на свое место. Потерпите два часа. Итак, дети, серия контрольных вопросов…. Иванов, не понял! Что ты сказал?

– Паяц! – отчетливо на весь класс повторил Иванов, предварительно включив записывающую аппаратуру.

– Два, Иванов! И последнее предупреждение, – в доказательство своих слов я немедленно отключил Иванову электричество и его угол погрузился в потемки. Естественно, что тут же сгорела вся записывающая аппаратура, – Вопрос первый. На засыпку. Сколько будет дважды два?

Детишки, проклиная все на свете, бросились к рабочим столам. Но я вовремя нажал кнопочку на классном ноутбуке и отключил все компьютеры.

– Головой работать надо, дети! – по рядам учеников пробежала, громыхая папиным ремнем, паника, – Слушаю ваши версии. Машенька, оторвись от своей картины и выдай дяде учителю свою версию.

Машенька, нервно отгрызая целые куски лакированных ногтей, беспомощно оглянулась в сторону Вовочки. Но Вовочка был хорошим мальчиком и никому не собирался подсказывать. Потому, что сам находился в затруднительном положении.

– А вам с точностью до какого знака, – Машенька быстро хлопала ресницами, – А можно связаться со своим адвокатом?

– Думаете, гражданка Маша с Уралмаша адвокат в курсе школьной программы? Отвечайте.

– Предположим, дважды два, где-то в районе от ста до трех с половиной тысячи. Да?

– Нет! Иванов? Ваши предположения?

– А это с какой стороны посмотреть? – Иванов схватил авто фломастер и красным цветом начал выводить на стекле формулы, – Если по десятичной системе, то ответ неопределенно бесконечен. А если принимать вторую цифру за зеркальное отображение первой, то в вопросе изначально заложена ошибка. Вот, вот, и вот. Думаю, дяденька учитель согласится с выложенными постулатами.

Я быстро пробежался глазами по столбцам написанных формул, но ошибки в своем вопросе не заметил.

– Увы, Иванов. У вас изначально знак интеграла поставлен не на свое место. Плохо. Кто следующий по списку? Миша Бродский?

«Вам письмо!» – пропел классный ноутбук.

В почтовом ящике лежал плотный конверт, на котором корявыми буквами, написанными явно левой рукой, было выведено: – «Взятка от Миши Бродского».

«Двоечник, а знает как в этой жизни не пропасть», – уважительно подумал я, распечатывая конверт. Пятьсот брюликов мелкими купюрами. Сам Миша Бродский, прижавшись носом к стеклу, усиленно моргал одним глазом.

– Спасатели мелких взяток не берут, – гордо сказал я, и брезгливо отодвинул от себя конверт, – Если вы, гражданин ученик, не знаете правильного ответа, то пятьсот брюликов вам не помогут.

В почтовый ящик шлепнулся еще один конверт, и я переключил все внимание на последнего опрашиваемого. Вундеркинда Вовочку. Он как раз закончивал собирать из двух сгоревших охранников логарифмическую линейку. Кулибин.

– Мы тут подумали! – многозначительно сказал Вовочка, двигая колесики и рычажки на собранном аппарате, – Посовещались, проконсультировались и пришли к единодушному мнению. Так больше жить нельзя. Ваши требования, дяденька учитель, явно завышены. Разве вы не знакомы с пунктом восьмым зы, параграфа тринадцать бис Общих Законов по охране прав Ребенка? А там ясно написано, что ребенок имеет право на три равноценных попытки. И если учитель, думающий, что он знает больше ученика, принуждает последнего ответить на сложные вопросы, то учитель наказывается лишением….

Выключить все микрофоны в отделе Вовочки раз плюнуть. Не хватало мне еще кошмаров, на ночь глядя.

– А теперь подведем итоги, – я пододвинул классный ноутбук поближе и радостно потер руками, – Если не возражаете, начнем с Маши с Уралмаша. Безобразные знания. Два. Владимир. Безобразные знания. Два. Иванов. Безобразные знания. Два. Миша Бродский. Безобразные знания. Четыре с минусом. Хорошо, хорошо, Бродский. С плюсом. Оценки занесены в журнал. Опротестовать решение учителя, то есть меня, вы можете в течении десяти календарных дней.

Детишки, кроме Мишки Бродского, слегка побузили, побили мебель о стеклянные стены, помахали флагами и транспарантами, но быстро угомонились. Дети быстро забывают неприятные моменты в жизни.

– Дяденька учитель?! – Вовочка оторвался от собирания из частей перегоревших охранников муфельной печи, – А, сколько на самом деле будет дважды два?

Я мысленно улыбнулся и скосил глаза на учительский компьютер, где еще в начале урока решил эту непростую задачку. Экран монитора был черен, как борт Милашки после химчистки. По сравнительному анализу детских глаз я сразу же понял, чьих это рук дело. Вовочка, ковыряясь в закопченных деталях, изредка, хитро прищурившись, бросал на меня косые взгляды. Жаль, что я поставил умнику такую высокую оценку.

Мое затянувшееся молчание привлекло нездоровый интерес остальных троих учеников, включая и Машеньку, рисовавшую на стекле акварелью мой портрет с подбитыми глазами и свернутыми набок ушами.

– Сколько? – дружно спросили дети, потянув ручки к дневникам, где напротив рисунка с изображением ремня и детской попки горела красным пламенем контрольная лампочка.

Все попытки оживить учительский компьютер успеха не принесли. И вопрос детишек, по-прежнему оставался без ответа.

Спасатель подразделения 000 должен находить выход из любой ситуации, какой бы неразрешимой она не казалась. Если же спасатель не знает, что делать, он должен проконсультироваться с товарищами.

Уронив на пол наглядное пособие «дезорибонуклеиновая молекула в разрезе», я сдернул незаметно с шеи связь-галстук и вызвал спецмашину.

– Командор просит о срочной помощи! Положение критическое. Командор требует выйти с ним на связь!

Милашка вышла на связь не сразу, но хоть вышла, и то слава Директору! В ушах зазвенел веселый детский гогот, звук скручиваемого металла и кусок из классического шлягера месяца «Жизель и ее команда».

– Командор! Слышу вас хорошо. Что у вас?

– Мыша! Быстро! Сколько будет дважды два?

– Один момент, командор. Еще один момент. А можно сделать звонок Директору? У меня тут пара первичных логических цепей детки спалили.

Пока Милашка общалась с Директором Службы, я успел разобрать и собрать обратно все пятьдесят четыре тысячи кубика дезорибонуклеиновай молекулы в разрезе".

– Командор! Плохие новости. Директор не может нам помочь. Он сейчас на огороде картошку селекционирует и под рукой ничего нет. Но по его совету я связаллась со столичным центральным пунктом вычислительной информации. Ребята, помня вас, как замечательного спасателя, заложили данные в столичный мозг и просчитали все возможные варианты. Сейчас распечатывают. Обещали к вечеру связаться с вами лично.

Это был полный провал достоинства и чести спасателя. Но безвыходных положений не бывает.

– Милашка! Слушай меня внимательно. Делай что хочешь, но отыщи министра образования!

– А чего ее искать? Рядом стоит. Детишек на горку силком загоняет. А кто не хочет, того в комнату смеха.

– Не понял? Это где?

– В кабине, – прошептала динамиками Милашка, – Извините, командор, но я ваши фотографии по стенам развешала. Деткам очень нравится. Плачут, правда, сильно.

– Ладно, ладно, потом разберемся, кто кого повесит. Не забыла, что мне нужно. Вот и задай вопрос Министру. Только вежливо.

Некоторое время в связь-галстуке царила тишина и спокойствие. Внезапно она разорвалась ревом сошедшего со штапелей эскадренного миноносца.

– Милашка?! Что случилось? Милашка?!!

– Да все нормально, командор, – голос спецмашины, действительно, был абсолютно спокоен, – Это не я. Это Министр. Не хочу вмешиваться в ход учебного процесса, командор. Но она вместе с проверяющими, родителями, бабушками и дедушками, не считая адвокатов и налоговых инспекторов, бежит к вам.

Больше Милашка сказать ничего не успела. Двери шлюзов распахнулись, и Министр в эффектном прыжке пролетела к учительскому столу и разом нажала на восемь клавиш.

Бронированные листы с глухим шелестом опустились перед вытянутыми лицами учеников. Свет по всему помещению потух, а вместо него загорелось аварийное освещение. Мерзкий и противный, лишенный выражения возвестил, что в школе объявляется карантин.

– Детей изолировать! Самозванца под трибунал! Все вымыть с хлоркой! – закричала Министр образования, и от ее голоса на бронированных листах появились трещины.

Сквозь трещины было видно, как отсеки с учениками резко уходят вниз. С потолка потекла дурно пахнущая жидкость, а ко мне весело запрыгали два охранника, которых, в конце концов, отремонтировал Вовочка. Но вместо того, чтобы натянуть на меня тюремные тапочки с магнитным замками, охранники раскрыли надо мной зонтик и встали горой за новый метод воспитания детей. На груди одного зажглись красные слова: – «Сергеев светило образования». На груди второго: – «Передовые методы Сергеева в жизнь».

Подоспевшие адвокаты, родители, инспектора постарались оттеснить меня, но охранники выхватили длинные деревянные линейки и отбили всем не только руки, но также ноги, уши, носы и прочие мягкие места. Что-то Вовочка перестарался.

– Вы понимаете, что наделали? – прыгала вокруг Министр Образования, – Какую заразу вы, подлый спасатель, внесли в не сформировавшийся мозг детей?

Естественно, я не понимал.

– Нарушен весь учебный процесс, – не унималась Министр, отчего на потолке стала отваливаться супер прочная штукатурка, – Дети, вместо счастливого будущего будут теперь вечно искать ответ на ваш глупый вопрос. Зачем? Зачем?

Министр упала на колени и воздела руки к обваливающемуся потолку.

– Но это же глупо! – возмутился я, – Самый обычный вопрос, который задают в школе. Даже песенка такая есть – дважды два парирум, дважды два не помню.

– Дурак! – Министр встала с колен и смахнула с плеча кусок потолка килограмм на десять, – Дети должны знать интегралы и либералы, котангенсы и собангенсы, никотинамидадениндинуклеотидфосфаты и нитраты, а не ваши дважды два парирум. Как есть дурак.

После чего Министр презрительно оглядела меня с ног до головы и выдавила:

– А еще спасатель!

И все инспектора, родители и адвокаты тоже оглядели меня с ног до головы и сказали:

– А еще спасатель!

И под этими уничтожающими взглядами мне, спасателю-орденоносцу, стало нестерпимо стыдно. Я все понял. Время летит слишком быстро. И то, что было вчера, уже давно устаревшее прошлое. Страна живет, устремив взгляд в будущее. И ей, нашей великой стране, не нужны ученые и рабочие, которые знают, сколько будет дважды два. Н нужны люди, способные помнить такие ничтожные мелочи.

Склонив низко-низко голову, я медленно направился к выходу. В спину мне летели куски суперпрочный штукатурки и обидные слова.

В школьном коридоре было тихо и пусто. Посмотрев внимательно направо, потом налево, я распрямил гордо плечи, обернул связь-галстук вокруг шеи и вызвал Милашку.

– Мыша. Я это. Собирай команду. Мы срочно уматываем из общеобразовательной школы. И больше никогда сюда не вернемся. И еще. Передай Директору, что через полчаса мы будем у него. Пусть пакует чемоданы и срочно уезжает в отпуск. Иначе я за себя не отвечаю.

У спецмашины подразделения 000 меня уже дожидался американец, с красным галстуком на шее. Просто галстуком, без всякой начинки. Сбоку его поддерживали стройные старшеклассницы, которые рыдали, провожая своего учителя. От бассейна, волоча на себе остатки свинцового оборудования, плелся Герасим. За ним стройными рядами вышагивали подтянутые ученики старших классов в резиновых шапочках и с олимпийскими медалями на голую кожу.

У людей всегда все получается. А у меня….

– Команде грузиться в спецмашину. Мы уходим.

За мою штанину кто-то подергал.

– Дяденька учитель!

Внизу стоял никто иной, как вундеркинд Вовочка, который, пусть и косвенно, спас меня от разъяренного Министра.

– А-а! Вовчик! Пришел полюбоваться на позорное бегство спасателей?

Вовочка красиво шмыгнул носом, подпрыгнул, поправляя заплечный ноутбук, и сказал:

– Не-а. Просто мы подумали и решили вашу задачу. Идемте, дяденька учитель.

У заднего борта Милашки стояли все четверо моих первоклашек и счастливо улыбались перемазанными масляной краской физиономиями.

А на борту спецмашины, было выведено: – «2 х 2 = 5»

Эпизод 10

– Заходи справа, Боб! Справа заходи!

– У меня вода кончается!

– Милашка! Подключай дополнительные цистерны!

– Командор! Дополнительные цистерны израсходованы!

– Черт! Перекрывай микрорайон. Делай что хочешь, но чтобы через минуту вода была. А мне плевать на жалобы. Собьем пламя, тогда на все жалобы разом и ответим.

– Командир, это Боб. Требуется срочная помощь!

– Что у тебя, второй номер?

– Пожарники с конспектами лезут. Просят тушить помедленнее, чтобы все успеть зарисовать и законспектировать.

– Так туши помедленнее. Может, тогда в следующий раз сами потушат. Милашка, что с водой?

– Подключилась. Пришлось задействовать и близлежащие микрорайоны.

– Командир! Боб снова. Огонь вырвался наружу. Не могу сдержать. Может вызвать подкрепление?

Правила подразделения 000 четко и однозначно говорят, что подкрепление вызывается исключительно в наисложнейших ситуациях. Когда отдельно взятое подразделение уже не в силах справиться с ситуацией. Вызывать, или не вызывать подкрепление решает исключительно командир.

Командир, в данном случае, это я.

Прикрываясь рукой от жара огня, я, через черное закопченное стекло, которое выдала мне Милашка под расписку, оценил ситуацию. Мусорная урна, наполненная до краев цветным мусором нехорошими честными налогоплательщиками, пылала во всю мощь, и даже не думала тухнуть. Все наши усилия пока не увенчались успехом. Я мысленно подсчитал убытки. Двести тонн воды, пять тонн пены, десять самосвалов песка, два сгоревших до углей комбинезона.

Может второй номер и прав. Без дополнительных сил с урной не справится.

В какой-то момент я почувствовал растерянность. Такое со мной редко происходит. Считается, что подразделение 000 способно справиться с любыми, подчас даже совершенно невыполнимыми задачами. Но сегодняшний случай показывает, что не все еще резервы нами использованы. Что, есть еще чему поучиться спасателям подразделения 000.

В некотором замешательстве я огляделся по сторонам, словно ища поддержки. Вокруг зоны работы подразделения собралась приличная толпа из честных налогоплательщиков. Народ с неподдельным интересом наблюдал за слаженной работой моей команды.

Вот второй номер Боб. Перепачканное сажей лицо с блестящими глазами. Лихо сдвинутая на уши связь-каска. Термостойкий комбинезон, прожженный в трех местах коварными выстрелами пламени. Стоит, широко расставив ноги. Крепкие американские руки лежат на универсальной водометной пушке. Рядом группа пожарников, что приехали минут двадцать назад. Внимательно слушают объяснения янкеля, торопливо конспектируя полученные на практике знания. Усатый майор пожарных сил прохаживается у них за спинами и внимательно наблюдает, чтобы никто не шланговал.

Герасим, третий номер, лежа на растянутом шезлонге, рассматривает в квадронокль пылающую урну. Шевелит губами. Может быть, и ругается. Но я уверен, что он просчитывает варианты операции.

Рядом с ним металлическая коробка для добровольных пожертвований. От коробки до ближайшего здания Универсама длинная очередь честных налогоплательщиков. Большинство с ведрами, но есть и с банками. Герасим свободной рукой принимает добровольные пожертвования, и тут же наливает в подставленные емкости из шланга воду.

И я. Командир подразделения 000. С опаленными бровями, в противогазе, с транспарантом, на котором огромными красными буквами написано: – «Пожар – бич нашего времени!».

Милашка за моей спиной бодро гремит наружными динамиками, вещая популярную ныне мелодию «Столичных окон негасимый свет».

От тяжелых раздумий меня оторвала спецмашина.

– Командор! Директор просит выйти на связь.

Отказывать Директорам могут только люди, подыскавшие очередное место Службы. Я не из таких.

– Соединяй.

– Майор Сергеев? – голос Директора взволнован. Значит, опять что-то случилось.

– До сих пор майор Сергеев слушает! – а вот напомнить об очередном звании с моей стороны смелый поступок.

– Это Директор. Только что поступил срочный вызов. Хватит прохлаждаться. Выезжайте.

– У меня тут пожар первой степени, – завожусь я, – И прохлаждаться нам некогда. Слышите, как трещит пламя? Как гудит металл и шипит вода? Милашка, выведи панораму бедствия на монитор диспетчерской. Пусть полюбуются.

– Извини, Сергеев, – Директор после просмотра наиболее эффективных кадров с напряженным лицом Герасима меняет тон, – Вижу, серьезное дело. Но у нас случай весьма важный. Даже где-то щекотливый.

– Опять кто-нибудь на Восточную башню залез?

– Хуже, Сергеев, гораздо хуже. Приезжайте срочно. Вся информация строго засекречена. Так что, только на месте.

– А с этим что делать? – киваю в сторону разбушевавшегося не на шутку пламени.

– Перепоручите пожарным. Выдайте надлежащие инструкции, и срочно в центр. Встречаемся у здания Службы.

Директор отключился, а я, еле сдерживая шаг, отправился огорчить усатого майора и его команду.

Когда через минуту Милашка, задраив все люки, на полном ходу, покидала место пожара, вслед за ней бежали пожарники, во главе с усатым майором, и умоляли не оставлять их одних.

Боб откровенно плакал.

Мы сделали все, что могли. И совесть наша чиста. Приказ, есть приказ. Мы оставили пожарникам не только брошюры «Как вести себя на пожаре», но также: лопаты деревянные – две, ведро оцинкованное – одно, надувной матрац – восемь, плакат с надписью «Пожар, бич нашего времени» – один.

– Ничего, Боб, – похлопал я второй номер по плечу, – Когда-нибудь мы вернемся. Обязательно вернемся. Спасатель не должен грустить. Поверь, без нас им будет лучше. Хочешь бутерброд?

В последнее время американец сильно похудел. Согласно последнему медицинскому обследованию на целых двести пятьдесят граммов. А меня в академии спасателей учили, что каждый грамм, потерянный спасателем в мирное время, это секунды, потерянные на задании.

Янкель от бутерброда отказался. Только вытащил колбасу и тут же, не отлипая от окошка, съел. Хоть что-то.

– Командор! Через минуту прибываем к зданию Службы. Платформа номер один. Предупредительный гудок дать?

– Не стоит, – в прошлый раз стандартное приветствие Милашки нам дорого стоило. Потом целую ночь меняли бронированные стекла на первых этажах. Милашка, она ж меры не знает. Гудит, как в открытом поле.

– Прибываем на первую платформу.

Паркуясь, спецмашина подразделения 000 за номером тринадцать не нарочно сбила бетонный знак «Остановка только для инвалидов». Наблюдавший за нами Директор только головой покачал.

– Выдвинуть парадный трап! Поднять флаг! Команде посторониться для встречи начальства! Третьему номеру оставаться на штатном месте.

Милашка под звуки государственного гимна спустила эскалатор. Из центральной башни выдвинулся стометровый штырь, на макушке которого заплескался на свежем столичном ветру стяг с эмблемой подразделения 000. Спасатель в полный рост. В правой руке – контракт на обслуживание, в левой – спасенная девица неизвестного возраста

Мы с Бобом вытянулись по стойке смирно у входного люка. Герасим, выполняя приказ, остался в спальном отсеке.

– Директор на спецмашине! – заорал я, дергая руку к связь-фуражке.

– Вольно, сынки, – начальство, позвякивая погонами и медалями, проследовало в кабину и заняло почетную табуретку для гостей.

– Команде вольно! Второму номеру приготовить праздничный обед. Третьему номеру продолжить оставаться на штатном месте. Милашка, музыку сделай потише. Уши закладывает.

Прибытие Директора на спецмашину всегда праздник. Кто со мной не согласен, может писать заявление по собственному. Лично я нашего Директора любил. Помню, когда я только пришел на Службу, он встретил меня с распростертыми объятиями, и тут же отправил на задание. Прорыв канализации с особо тяжкими последствиями. Не посмотрел ни на мой скромный послужной список, не на неопытность. Поверил и послал. За что ему большое спасибо.

– Не суетись, Сергеев, – Директор нервно постукивал кончиками пальцев по пульту. Как раз в том месте, где у нас находилось управление башенной крупнокалиберной пушкой для разгона грозовых туч. С каждым стуком Директора Милашка нервно вздрагивала и мигала лампочками запрещенного доступа. Но Директор, с его полным допуском и тяжелыми мыслями не обращал внимания на предупреждающие красные огоньки.

– Что-то серьезное, товарищ Директор? – я постарался просунуть между пультом и пальцами начальства бронированную пластину, но не успел. Палец Директора, отвечающий за ноту «ля», попал на спусковую кнопку и Милашка подпрыгнула, выпустив в небо незапланированную ракету.

– Что-то у вас, товарищ майор, техника неправильно функционирует? – Директор наклонился к лобовому стеклу и проводил взглядом ракету, – Может вам спецмашину поменять?

Милашка с испугу выстрелила еще двумя ракетами.

– Шучу, шучу, – по-доброму улыбнулся товарищ Директор, – Мы все знаем, что у вас замечательный, дружный экипаж. Вот только никак к наградам приставить не можем. За последний год ни одного стоящего задания.

– А этот…., – напомнил я, – Тот который на башне. Товарищ…..

Директор шумно вздохнул, заглушая фамилию товарища:

– Это секретное задание. Лучше бы вам его забыть, товарищ майор. И вам, и им спокойней. И так каждое утро интересуются, не погибли ли вы, не случилось ли чего по дороге. С этими ребятами лучше не связываться. Ясно?

Куда уж ясней. То-то я смотрю, за Милашкой все время хвост крутиться. Колонна из десяти машин. Неспроста.

Вернулся из продуктового отсека Боб. Разложил стол, расстелил одноразовую скатерть, расставил одноразовые тарелки.

– Борщ национальный американский, – гордо сообщил янкель, выплескивая на тарелки наваристую массу цвета мичиганского глинозема.

Директор без всякого энтузиазма попытался повозить в тарелке ложкой, но не получилось. Я всегда говорил Бобу, что в борщ надо хоть немного добавлять воды.

– Вот что, сынки, – Директор пальцами сдавил глаза. У меня у самого от борща слезы повылазиди, – Хочу поручить вам очень важное дело. Нет, записей не вести, кино не записывать. Все запоминайте.

Директор тяжело вздохнул, словно осознавая, что взваливает на наши плечи непосильную ношу.

– Час назад пропал наследный принц …ой республики.

Американец о неожиданности роняет тарелку с борщом. Подозрительная масса проедает палубу Милашки и стекает в нижние отсеки.

– Похищение с целью выкупа? Террористическая акция? Племенные разборки?

У меня еще много версий, но выложить их все не позволяет требовательный жест Директора.

– Пока нам ничего не известно, – скосив глаза на дымящуюся дырку в поле, Директор осторожно отодвигает от себя тарелку с борщом, – Принц загорал на нудистстком пляже. Отпросился у охраны на пару минут в кустики. С тех пор его никто не видел.

– И охрана ничего подозрительно не заметила?

– Ничего. На месте уже работают ребята из ВОХРа. Именно они обеспечивали туристическую программу принца. По последним данным, следы принца обрываются в ста метрах от кромки моря в прибрежной лесополосе.

Работать бок о бок с вохровцами не хотелось. Ребята в черных контактных линзах не любят, когда в их дела суют нос другие подразделения. Тем более, подразделение 000.

– Стоит ли ввязываться? – засомневался я, – ВОХР самостоятельная организация. Найдет принца сама, никуда не денется.

Директор морщит лоб.

– Помощи нашей Службы попросило посольство …ой республики. После инцидента оно не доверяет вохровцам. И они очень обеспокоены здоровьем принца. У него через двадцать четыре часа назначена коронация. Представляете, если принц не вернется в страну в указанное время? Разрыв дипломатических отношений, прекращение торговых операций, снижение потока иностранных туристов. И все это многие миллионы брюликов, которые не попадут в государственную казну.

– Спасение пропавших, дело рук ответственных лиц допустивших пропажу, – Боб на правах второго номера тоже имел право голоса, – Вохровцы нас даже на пляж не пустят. Еще по шеям надают. Знаем мы их.

– С каких это пор спасатели подразделения 000 боятся вохровцев? – Директор красиво выгнул седые брови, – Вы будите вести свое расследование, ВОХР свое. Никто никому не мешает.

– За двадцать четыре часа трудно найти иностранного принца в большом городе, – говори, не говори, а работать надо. Прежде всего, мы спасатели, призванные обеспечить безопасность честных иностранных налогоплательщиков, – Нам необходимо получить доступ в информационный блок посольства.

– Все что угодно, майор Сергеев, – радостно улыбнулся Директор, понимая, что мы уже согласились, – Дипломаты пообещали оказать вам полное содействие. Я же со своей стороны даю вам зеленый свет на проведение любых мероприятий. Найдите его, сынки, и о вас споют в коренных….

– Знаем, знаем, – нетактично перебил я собственно Директора, – В народных песнях споют. Слышали.

– Тогда за дело, – Директор Службы аккуратно обошел дыру в полу и уже у выходного люка обернулся, – А с ВОХР вы все же осторожней. Они сейчас злые. Честь мундира замарана. Ясно? Не провожайте меня.

– Вечно нам собачью работу подкидывают, – Боб дождался, пока Директор спуститься с парадного эскалатора и только после подал голос, – Вот скажи, командир, почему так?

– Потому, что мы лучшие. А насчет работы, вы, второй номер, зря. Кто на прошлой неделе двое суток на мясокомбинате колбасу маркировал? А в прошлом месяце? Целую неделю чистили котлы на шоколадной фабрике. Забыли, второй номер? Я вас тогда еще пургеном отпаивал.

Боб, он же второй номер, покраснел. Потому что сказанное являлось чистой правдой. И мясокомбинат был, и кондитерская фабрика. И последствия.

– Милашка! – повязывая на шею связь-косынку, затребовал я спецмашину, – Командир на связи. Доложите о готовности вверенной вам техники к работе?

– Да все в порядке, командор, – Милашка иногда отвечает совершенно не по уставу, – Сюда доехали, и куда угодно доедем.

– Едем к дикому пляжу. Второму номеру взять управление на себя. А я поковыряюсь в базе данных посольства. Мыша, на второй экран их.

Информация по принцу не отличалась ни качеством, ни количеством. Ни визуальных портретов, ни физических параметров. Только краткое описание, заключающееся в трех словах: – «Божественный, наследный, царственный». Не густо. Но достаточно, чтобы понять, с такой биографией нормальный человек и одного квартала не пройдет.

Прежде чем заняться поисками пропавшего человека, будь он из простых честных налогоплательщиков, или из принцев заморских стран, следует ответить на один единственный вопрос. Куда мог пойти Объект? И как только мы ответим на данный вопрос, можно будет считать, что дело решено.

– Милашка, поставь таймер оповещения на двадцать четыре часа. Всей команде получить личное оружие. Чувствую, что дело пахнет не переработанной нефтью.

– Командор! Третий номер отказывается получать личное оружие.

– И правильно делает. Его оружие – ум, честь и совесть. Запомните раз и навсегда. Далеко до пляжа?

– Подъезжаем, командор.

На центральных воротах нудистского пляжа красовалась вывеска «Санитарный день». Недовольные налогоплательщики выстроились огромной очередью и требовали у правительства сохранения своих прав. Несколько вохровцев стойко держали оборону, отпугивая слишком настырных граждан предупреждающими выстрелами в воздух. Рядом дымилось несколько разбомбленных ларьков.

– Это то, о чем предупреждал Директор. Милашка, на самом малом прямо к входу. Если будут стрелять, дай пару предупредительных очередей. Имеем на то полное право.

После небольшой, но красочной перестрелки, вохровцы залегли за стеклобетонными плитами и согласились принять нашего представителя. По началу вызвался второй номер. Но я, как командир, не мог рисковать командой. Боб не слишком хорошо знает русский разговорный лексикон. Это раз. Слишком крупная цель. Это два. Так что пришлось на переговоры отправляться мне.

Перебежками, под градом пуль и осколков, я добрался до передового отряда и предъявил им свой жетон спасателя. Ребята в черных контактных линзах, конечно, побузили слегка, но, после предупредительного залпа Милашки из всех стволов, решили не препятствовать работе подразделения 000. Едиснтвенным условием нашего присутствия на пляже была форма одежды. То есть, отсутствие таковой. Дикий пляж, дикие нравы.

Проехав по пляжу километров пятьдесят, мы, наконец, обнаружили то, что искали. Немногочисленную группу людей, столпившихся вокруг яркого пятна. Пятно, при тщательном рассмотрении в бортовой перископ, оказалось одеждой. Аналитически проанализировав ситуацию, мы пришли к выводу, что данные останки, скорее всего, принадлежат исчезнувшему принцу. Именно с этого момента команда переключилась в рабочий режим. До коронации оставалось ровно двадцать часов.

Идти на разведку мы решили вдвоем. Я и Боб. Герасима будить не стали. Еще не наступило его время.

Прикрывая срамные места ладошками, все-таки место обязывает, мы спустились по эскалатору и как бы, между прочим, зигзагами направились к народу.

При непосредственном приближении к месту происшествия мы обнаружили, что люди, столпившиеся вокруг одежды Объекта, на нас никакого внимания не обращают. Во-первых, все они кричали друг на друга. А во-вторых, следили за тем, чтобы как следует прикрывать свои срамные места ладошками.

Среди кричащих мы узнали вохровцев в черных контактных линзах, представителей министерства иностранных дел и нашего Директора. Он один был одет не по сезону. Широкополая соломенная связь-шляпа и кусок вчерашней газеты на носу.

И те, и другие и третьи решали очень важный вопрос, кто ответит? Вохровцы убедительно доказывали, что вины их нет никакой. Объект , нарушив пункты контракта, исчез, некого не уведомив об этом. Значит, и взятки гладки.

Дипломаты утверждали, что они обязаны только встретить и проводить иностранного гостя. А уж бегать за ним по лесополосам обязаны другие.

Наш Директор ничего не говорил, а только задумчиво прыгал от набегающих волн и кидался в них плоскими камнями. Приглядевшись, мы с Бобом поняли, что камни он швыряет не просто так, а в плавающих в территориальных водах вохровцев аквалангистов. Некоторые из них радостно приветствовали Директора взмахами обоих рук и торопливо уплывали на глубину. Можно подумать, если Директор Службы захочет их достать, то глубина им поможет.

Пристроившись рядом с вещественными доказательствами, я тщательно обыскал карманы Объекта. Ничего подозрительного, а тем более ничего указывающего, где сейчас мог бы находиться Принц, в карманах не нашлось. Пачка брюликов и часы неизвестной мне иностранной фирмы были изъяты и приобщены к тощему, пока, делу. Боб в это время отвлекал внимание всех присутствующих художественной лепкой. Голая женщина, вылепленная его талантливыми американскими руками, была настолько похожа на голую женщину, что я даже сам удивился. Не знал, что у меня в команде такие талантливые американцы.

Совершив вместе с присутствующими пару кругов вокруг песочной композиции, оставив благодарственные подписи в книге жалоб и предложений, я решил, что мы слегка отошли от намеченной цели. Поэтому, оторвав Боба от набежавших фотографов и корреспондентов, я незаметно для окружающих поволок его, упирающегося, по следам исчезнувшего принца.

Следы, надо отдать должное вохровцам, были обнесены с обеих сторон бетонным забором с колючей проволокой. Через каждые десять метров стояли вышки с автоматчиками на верху, и злобными собаками внизу. Так что никаких особых проблем мы с американцем не испытали. До той поры, пока не натолкнулись на гранитный полированный камень, который сообщал, что далее «след потерян». Потоптавшись вокруг скульптурной группы из мраморных принца и его коленопреклоненных подданных, мы решили вернуться на Милашку. Все, что нам нужно, мы узнали. Теперь дело оставалось за малым. Найти и обезвредить. Живым или мертвым.

– Мыша! Командир и второй номер в кабине. Срочно нужна карта местности. Масштаб произвольный.

Спецмашина подразделения 000 живенько убрала из кабины кегельбан, а на его место выставила стол с макетом столицы в произвольном масштабе. Несколько миллионов высоток, сотни тысяч магазинов, ресторанов, забегаловок. Десятки тысяч культурных заведений. Три бани и один общественный туалет.

– И искать мы будем… будем…, – я впился глазами в миллиардный город, – Искать мы будем где-нибудь вот здесь!

Неопределенный радиус поиска ограничился длиной моей руки.

– Второй номер!

– Слушает второй номер!

– Свяжись с милицией. Пусть перекроят все вокзалы, аэропорты, космодромы, лодочные станции, пункты проката велосипедов и самокатов, лошадиные ипподромы, беговые дорожки, шоссе и проспекты, больницы и морги, санатории и кладбища! Никого из столицы не выпускать. Всех подозрительных голых мужчин свозить в центральную больницу. Особые приметы Объекта – не русский.

– Понял, командир!

– Милашка! Теперь ты. Мне нужны снимки столицы со спутника. Что значит военная тайна? Кто сказал? Министр обороны? Свяжи меня с ним. Министр обороны? Это я, Сергеев. Спасибо, товарищ министр, вы тоже долго министром будете. У меня личная просьба, товарищ министр. Парочку снимков столицы с высоты спутникового полета. Знаю, что нельзя. Ну а если по старой дружбе? Вот спасибо. Ящик пива за мной. Три вагона? Будет три вагона. И вам успехов. Спасибо.

– Командир. Докладывает второй номер. Вся столичная милиция поднята по тревоге. Все въезды выезды перекрыты.

– Хорошо, Боб. Свяжись с авиаторами. Пусть они круглые сутки разбрасывают над столицей листовки с особыми приметами Объекта. Милашка, что со снимками?

– В срочной проявке. За срочность придется доплачивать из своего кармана.

– Черт с ними, доплатим. Главное – дело. Сколько у нас осталось времени?

– Пятнадцать часов, командор.

– Мало. Ох, как мало. Давай сделаем вот что. Подсоединись к кабелю центрального вещания. Мне нужно, чтобы в каждом доме, в каждой квартире этого города через каждые две минуты передавали получасовые новости о пропавшем Объекте. Что значит, министр Информации не согласится? Ему реклама женских пластырей дороже международного мнения? Многомиллионные контракты? Тогда напомни ему, что он мне с прошлого года должен пять брюликов. Долг чести превыше всего.

За окнами спецмашины на пластик дороги стали медленно опускаться белые листовки. Через десять минут столицу было не узнать. Белая, красивая. Не подвели авиаторы.

Время, время, время. Как часто спасателям не хватает этого короткого слова. И как много оно в себя вмешает. От короткого мгновения, до бесконечности. И не хватает ни того, ни другого. До коронации осталось всего….

– Время, милашка?!

– Четырнадцать, командор!

Всего четырнадцать часов. А результатов пока никаких. И чутье спасателя подсказывает, не там мы ищем. Не там.

Когда-то давным-давно, дня три назад, Директор учил меня:

– « Если хочешь, Сергеев, что-то сделать хорошо, надо это делать хорошо. Иначе получится плохо. Если тебе нужно найти пропавшего человека, то для этого необходимо думать как он, действовать, как он. И идти по дороге, как он».

Слова старого наставника пульсировали в моем воспаленном мозгу. Что-то в них было такого, что казалось, еще немного, и я поймаю очень умную, не сказанную Директором, мысль.

Сконцентрируйся, Сергеев. Напряги и без того напряженные мозги. Подумай хоть раз нормально, как человек, а не как командир подразделения 000. Нет. Не получается. Не могу. Неужели все пропало? Неужели мы, спасатели, допустили где-то ошибку?

– Герасима ко мне!

Милашка, привыкшая обычно получать ласковые и тихие команды, испуганно дернулась, чуть не слетев с восьми полосного моста, по которому мы мчались со скоростью более разрешенной в несколько раз.

– Командор, у нас еще есть тринадцать часов, – напомнила она, – Есть ли смысл будить третий номер?

– Приказы здесь приказываю я, – холод моего голоса мог смутить кого угодно, но только не спецмашину подразделения 000.

– Проанализировав ситуацию в центральном мозге, я, спецмашина за номером тринадцать, со всей ответственностью заявляю, что привлечение третьего номера к оперативным действиям негативно скажется на физическом состоянии последнего. Что, в свою очередь, сделает работу подразделения непродуктивной. Данное замечание будет внесено в журнал замечаний и пререканий.

– Тьфу, на тебя, – последнее дело, когда в работу вмешивается спецмашина. Уж сколько раз говорили техникам, укоротите язык железу. Все руки не доходят. Можно, конечно, не прислушиваться к занудным советам спецмашины, но она ведь потом припомнит. Причем в самый важный момент, – Отставить побудку третьего номера.

Милашка протрубила динамиками «Славься, славься» и приглушила по всем отсекам свет. Что б, не дай бог, третий номер не проснулся.

Значит, придется думать самому. Не жизнь, а сплошное подчинение машинам. Но, вернемся к мыслям. Что подразумевал Директор, когда учил меня думать, как Объект? Откуда я могу знать, что взбрело в голову иностранному принцу, который на минуту отошел в кусты? Этого никто не знает.

– Боб, прекрати свистеть!

Если бы охрана натянула бы на голову принца связь-корону, тогда совсем другое дело. Пара запросов в координационный центр и вот вам ваш голубчик заморский. Держите. Даже пыль протерли.

– Боб, я кому сказал! Во время работы свистеть нельзя по уставу.

Второй номер пожал плечами, но свистеть перестал. Зря я, наверно, так с ним. Свистел он свою американскую национальную мелодию. Никого не трогал, и меня в том числе. И даже хорошо свистел. С переливами. Вот только что за песня такая знакомая?

– Боб! Ну-ка свистни первый аккорд. Что, значит, не хочу. Я приказываю. За это и под трибунал можно.

Второй номер только под дулом личного оружия согласился просвистеть первый куплет.

– Фьють, фьють, фьють, фьють, фьють – фьють – фьють…. Хватит, или командир решил до утра издеваться.

А я уже не слушал ни свиста американца, ни его нытья.

Мысль, скакавшая в мозгу загнанным кенгуру, наконец-то остановилась и позволила рассмотреть себя во всем блеске.

Эта песня…. Точно. И слова…. Как там…. Если кто-то позовет меня с собой, я пойду и день и ночь. Даже если хреновые будут приметы, типа распустившихся, где попало цветов.

– Команда! – взревел я голосом, от которого застыла охлаждающая жидкость в охладителях ядерной топки спецмашины, – Срочный разворот! Срочный, черт вас всех побери! К пляжу! Немедленно!

Милашка всегда чувствует, когда командир приказывает от души, а когда от сердца. С душой еще можно поспорить, а вот с сердцем шутки плохо. Тут или в металлолом, или выполняй все, что тебе прикажут.

Говорят, что разворачиваться на пяточке размеров сто на сто метров учат спецмашины специальные инструктора. Не знаю, не знаю. Милашка мне об этом ничего не говорила, да я и не спрашивал. Личная жизнь каждого члена экипажа святое дело. Тем не менее, я несколько удивился, когда после полученной к развороту команды, спецмашина подразделения 000 моментально скинула скорость до нуля, сиганула на месте и приземлилась на колеса и гусеницы строго в обратном направлении. У нас с Бобом только зубы клацнули, да шее немного выкрутило.

– Разворот совершен, – абсолютно бесцветным голосом сообщила Милашка, – Цель – пляж. Выполняю.

– Командир, что случилось? – Боб старался перекричать свист ветра в открытых боковых окнах.

Я не отвечал. Подставив лицо летящему навстречу ветру, я лишь загадочно улыбался. Уверенность в том, что мы найдем принца, уже не покидала меня. Потому, что я понял, о чем хотел сказать старый учитель.

Милашка тормознула практически точно в указанном месте. Рядом с кучей одежды, возле которой теперь стоял только Директор.

– Ты услышал мой голос, майор Сергеев? – улыбнулся он мудрой от времени и опыта улыбкой.

– Как вы догадались, товарищ Директор? – воскликнул я, позабыв отдать честь.

– Поживи с мое, сынок, – ответил Директор, отмечая в своем ноутбуке о сделанном нижестоящему офицеру замечании.

– Но я думал….

– Запомни три правила, сынок. Не учи отца общению с женщинами. Начальник потому и начальник, что думалка лучше работает. Вперед Директора в приемную не лезь. Последние два к делук не относятся, но запомнить их не помешает. Каковы ваши действия, майор Сергеев.

– Мои действия…, – я скосил глаза на спустившихся по эскалатору американца и все-таки разбуженного Герасима. Совесть, видать, у Милашки взыграла, – Мои действия в данной ситуации следующие. Представить себя иностранным принцем, у которого через два часа коронация и проследовать по его маршруту. Полностью, так сказать, вжиться в образ Объекта.

– Не совсем то, о чем я думал, но то ж сгодиться, – Директор подумал, и стер в личном ноутбуке замечание нижестоящему офицеру, заменив на отметку о сообразительности последнего, – Что ж, майор Сергеев, действуйте.

Под недоуменными взорами всех собравшихся, я неторопливо скинул с себя все обмундирование. Оставил только связь-козырек. От солнца палящего прикрываться.

– Команде прекратить пялиться на командира и занять места, согласно рабочему плану. Товарищ Директор приглашается в Милашку почетным гостем. На время отсутствия командира, старшим никого не назначаю. А чтоб неповадно было. Связь держать постоянно. Следовать за мной не ближе двухсот метров. Выполнять.

Милашка с погрузившимися на нее командой Директором и, послушно отползла на двести метров. Я остался наедине с горячим песком, ласковыми волнами и вещами принца.

Распластавшись на песке, я закрыл глаза. Представил себя принцем. Представлялось, правда, не очень хорошо. Совесть русского человека не позволяла занимать чужое место. Но я приказал себе – надо! И подумал, как хорошо быть принцем. Правда, для этого пришлось за один присест осушить три двухлитровых пакета с пивом. Боб притащил из личных запасов.

Спустя полчаса я неожиданно почувствовал, что хочу сходить туда, куда и пропавший принц. Благо, дорожку он протоптал заметную. Держась одной рукой за бетонную стену, второй придерживая кое-какие растревоженные мысли, я потопал прямиком к лесополосе. Принц принцем, а дорожку прямую выбрал, словно по линейке прошелся.

Добравшись до гранитного камня, на который кто-то рассеянный вывалил кучу венков и цветов, я позволил себе немного подумать. Минут пять не больше. Как раз столько, чтобы успокоить растревоженные мысли и вступит в контакт с образом Объекта.

Если интуиция меня не подводит, а она меня вообще никогда не подводит, правда, редко посещает, то Объект в этом месте потерял ориентацию и решил перепрыгнуть через так называемый ручей. Прыгаем и мы. Главное, чтобы Милашка не передумала через ручей перебираться. Для нее, как и для каждой мыслящей машины нанести вред рыбкам хуже должностного преступления.

По осторожному треску за спиной я понял, что верная спецмашина пренебрегла безопасностью рыбок и благополучно пересекла водную преграду. Интересно, будут ли после этого в ручье рыбки водиться?

Придерживая все время спадающий связь-козырек, я взобрался по зеленому склону и вышел на обочину скоростного проспекта. Мимо, с тяжелым воем обиженных жуков, проносились машины частных налогоплательщиков. Порыкивали общественные автопоезда, противно гундели гунделевозы. Поперек нагретого солнцем пластика проспекта отчетливо виднелась цепочка человеческая следов.

– Спасибо учитель! – прошептал я, с благодарностью вспоминая науку Директора.

– На кого ты там ругаешься? – зазвучал в связь-казырьке обеспокоенный голос Директора.

– Ни на кого, – наш Директор, во все дырки заглушка, – Мне необходим свободный проход проспекта. Координаты такие-то и такие-то.

Милашка быстро расшифровала секретный координатный код и сообщила, кому следует, мою просьбу. В таком-то, таком-то координатном секторе обеспечить нелегальный проход сотрудника подразделения 000 через проспект. Не прошло и минуты, как требуемый проход был организован.

Перед мчащимися машинами сначала взвились восемьдесят красных ракет, приказывая снизить скорость до минимально допустимой. Затем, из пластика проспекта вылезли две десяти метровых прозрачных стены, полностью перекрывающие движение в обе стороны. От одного края дороги до другого вырос хлюпенький веревочный мостик. По обе его стороны выстроились юные регулировщики из общественной организации « Дети – за безопасность движения».

С детишками, конечно, перебощили. Кто теперь им объяснит, почему по проспекту нагишом прогуливается лучший в столице спасатель? Порушаь\ться идеалы и пошатнется вера в справедливость.

Прикрываясь тем, чем бог послал, руками, я быстренько, на цыпочках перебежал подвесную стометровку. На самой середине, правда, чуть было не рухнул вниз. Пришлось пренебречь природной стыдливостью и уцепиться руками за поручни. Хорошо хоть детишки в это время растолковывали глупым дядькам и теткам, что, то, что бегает по лестницам, не есть показатель развращенности современного общества.

Следом за мной, неторопливо, сминая прозрачные стенки и саму конструкцию мостика, проспект переползла Милашка. Водители столпившихся на проспекте машин понимающе заулыбались. Ученья идут!

За проспектом расстилалось многокилометровое поле. И следы Объекта вели в самую его глубь. Словно поисковый механизм, унюхавший молекулы преступника, я бросился по следу принца.

Не совсем, правда, бросился. Осторожно пошел. Голыми пятками по вспаханной земле передвигаться достаточно сложно. Через пару метров я решил, что даже коронация неизвестного мне принца не стоит таких мучений, и свистком в связь-козырек подозвал Милашку. Трястись на передней броне тоже удовольствие сомнительное, но все же не грязь месить.

На другом конце вспаханного поля пришлось распрощаться с спецмашиной и продолжить преследование Объекта самостоятельно.

Не обращая внимания на удивленных налогоплательщиков, в этот поздний час решивших вернуться с работы домой, я гордо прошагал пару десятков кварталов и остановился напротив кованых проходных шлюзов.

– Зоопарк, – с непонятной для себя радостью прочитал я красную табличку на шлюзе, – Эй, в Милашке! Вы слышите меня? Объект где-то здесь. В зоопарке. Я чувствую это.

Из связь-козырька послышались восторженные крики команды и не восторженное предупреждение Директора, что до коронации осталось чуть меньше часа.

– Вызывайте сюда его гвардию, – завопил я, пытаясь бесплатно перелезть через пропускной шлюз. Долбануло так, что я решил заплатить. А так как платить было нечем по причине отсутствия кошелька и магнитных брюликонакопителей, пришлось привлечь Милашку и ее пробивной характер. Разворотили ворота так, что любо дорого посмотреть.

– Куда, майор? – заволновался Директор, выглядывая из боковой башни.

Я крутанулся на пятке и безошибочно показал направление.

Спецмашина подразделения 000, объезжая фонтаны и плюющихся водой дельфинов с веслами, пыхтела сзади. Прибывшая делегация из посольства плелась следом. Чуть в стороне от основного маршрута перебегали от вольера к вольеру ребята в черных контактных линзах.

– Полчаса, – практически простонал Директор, сдергивая обертку с валидоловых пластырей, – Где он?

Я эффектно обогнул угол и встал в позу стреляющего Амура. Вместо лука и стрел растопыренные пальцы:

– А вот и принц!

В человеке всегда есть шестое чувство. И как бы он ни старался спрятать его, оно всегда пробьется сквозь толщу предрассудков и непонимания. Я стоял посреди зоопарка, простой голый человек, и спинным мозгом чувствовал, что позади меня находится Объект. Называйте это чудом. Я разрешаю.

Из Милашки по эскалатору скатился Боб, встал рядом, вяло улыбнулся и спросил:

– А какой из них?

В просторном вольере, среди деревьев, кустов и голодных тигров, прогуливались взад-вперед около полусотни диких, мохнатых обезьян.

Сознание мое слегка пошатнулось. Если и была в мире несправедливость, то вот она, прямо перед глазами. Неужели Объект не мог выбрать вольер, предположим с жирафами? Или с кроликами? Почему он залез именно сюда?

– Герасим?! – не стон, а тихая просьба уничтоженного человека, – Герасимушка, выручай.

Не надо ждать, когда придет спасатель подразделения 000. Спасатель сам знает , когда ему приходить. Герасим, скидывая на ходу комбинезон, уже бежал к обезьяньему вольеру. Перед тем, как протиснуться сквозь прутья, он на мгновение замер, обернулся, откинул в сторону ненужный материал и улыбнулся улыбкой человека, который вернулся к природе.

Отпихнув в сторону разинувшего было пасть тигра, он прошел на середину каменной площадки, постоял несколько мгновений, осматриваясь, и разжал кулак. И весь мир увидел в руках русского спасателя початую пачку Беламора.

– Мм? – предложил он величественным жестом дармовую сигарету всем присутствующим обитателям.

Второй номер тоже было дернулся, но я его вовремя остановил.

– Не сейчас, Боб. Смотри, как работают настоящие профессионалы.

Из праздно шатающейся толпы обезьян отделилась фигура, не менее волосатая, чем Герасим, и подошла к нему.

– О! – сказала не менее волосатая обезьяна, – Блек мор кенал? Вери Гуд!

И вытащила из пачки сразу две папиросы.

– Вери гуд! Вери гуд! – закричали за нашими спинами дипломатические работники.

Волосатая обезьяна крепко обняла Герасима за волосатые плечи, обернулась к прогуливающимся между голодных тигров обезьянам и, издав совершенно непереводимый вопль, прокричала:

– Вери гуд, джунгли!

И все обезьяны, от мала до велика, и даже волосатый Герасим, ответили хором:

– Вери гуд, Тарзан!

Дипломаты тут же, не откладывая в долгий ящик, короновали нового короля, и укатили вместе с ним в теплые страны. А мы остались в зоопарке. Искать ушедшего в природу Герасима.

Эпизод 11.

– Я достаю из широких шорт! – Роберт Клинроуз демонстративно залез в карман шорт и вытащил пластиковое удостоверение сотрудника подразделения 000, – …Дубликатом бесценного груза. Смотрите, завидуйте, я спасатель! А не какой-нибудь зануда!

Команда спецмашины подразделения 000 за номером тринадцать дает гуманитарный бесплатный концерт в столичном доме престарелых. Только что закончил выступать Герасим, стренькавший на сдвоенном пианино отрывок из рок оперы «Собачий вальс» Музыка и слова народные. Имел оглушительный успех.

До Герасима выступала Милашка. Исполнила на сцене пару-тройку своих коронных разворотов на месте. В заключение выступления бабахнула из всех стволов салютом. Еле потушили. Но паники среди пенсионеров не наблюдалось.

После второго номера выступаю я. С элементами строевой подготовки и демонстрацией командного голоса. Очень волнуюсь. Для меня это первый выход в этом гуманитарном сезоне. Как примут зрители? Как среагирует критика в лице Директора Службы?

Проделав небольшую дырочку в шторах, я выглянул в зал. Потягивая водку со льдом из бокалов с высокими ножками, развалившись в креслах, гуманитарный концерт смотрели три человека. Собственно сам Директор, выразительно обмахивающийся приказами об очередном отпуске на всю нашу команду. И, конечно, престарелые. Манерная бабка в топике и худощавый старик в связь-слуховом аппарате.

Еще до начала выступления Директор сообщил, что несчастные престарелые добровольно покинули шикарную четырехэтажную квартиру в центре и переехали сюда. Под присмотр четырех сотен врачей и медсестер. Директор также сообщил, что через месяц пребывания в престарелом доме бедным пенсионерам стало скучно, и они написали жалобу Самому. Понятно кому. И теперь сюда, в загородный комплекс, каждый день приезжали артисты, спортивные команды, иностранные знаменитости. Старость в нашей стране уважали.

Пока Боб танцевал национальный американский танец ламбаду, корни которого уходят глубоко в национальное прошлое американского континента, я прикинул, во сколько миллионов брюликов обходиться стране содержание двух бедных несчастных пенсионеров, которых наверняка выгнали из родного дома неблагодарные дети.

Три больничных корпуса, бассейн, баня на триста шаек-мест, табун из трехсот чистокровных рязанских тяжеловозов, артезианская скважина с минералкой номер тринадцать, стокилометровый кусочек пляжа, жилой высотный комплекс с раздельными санузлами, поле для сбора ягод и лесной массив для сбора грибов, пятиразовое питание, не считая сладкого, подземный гараж, площадка с прогулочными вертокарами и даже скамейка перед главным входом с подогревом.

От такой жизни кто угодно со скуки сума сойдет.

Пенсионеры, трогательно поджимая губы, похлопали американцу. Директор облегченно вздохнул и отложил в сторону отпускное свидетельство Боба. Теперь моя очередь.

– Мыша! Командир это. Играй марш.

Милашка, руководствуясь лишь собственным вкусом, включила отрывок из бессмертного произведения неизвестного русского композитора «Прощание с Марусей». Под слова «Кап, кап, кап», я вышел на сцену, задирая ноги, словно списанная балерина.

Старушка, грустно сплюнув на пол, сказала: – «Фи», – и недоуменно посмотрела на покрасневшего Директора. Тот в свою очередь скрипнул зубами и стал медленно рвать на клочки мое отпускное удостоверение.

Это означало, что весь мой экипаж отправится в очередной оплачиваемый отпуск без командира. А командир останется в душном городе перебирать бумажки.

Директор прекратил издеваться над бумагой, схватился за связь-бабочку и стал быстро кивать головой, принимая депешу из диспетчерской. Потом встал. Неуклюже поклонился несчастным престарелым. Прекрасная акустика зала донесла до сцены его слова:

– Срочный вызов. Приношу свои соболезнования. То есть извинения. Мы вынуждены покинуть вас в самом срочном порядке.

Никогда не видел Директора Службы таким взволнованным и озабоченным. Прервать гуманитарный концерт в самый кульминационный его момент, на это должны быть веские причины.

– Команде спецмашины за номером тринадцать срочно на выезд! – загремел его голос, заглушая вечную музыку.

Очень веские причины!

– Майор Сергеев! Вас это касается в первую очередь!

Супер веские причины!

– Сергеев! Прекратите топтать сцену и срочно грузитесь в спецмашину. Финита ля гуманитарный концерт!

Архиважные причины!

– Ладно, майор Сергеев! – Директор торопливо, при помощи языка, склеил мое отпускное удостоверение и даже поставил гербовую печать, – Довольны?

А майор Сергеев уже бежал к спецмашине подразделения 000, по инерции задирая ноги, словно списанная балерина.

– Командир в кабине! К работе готов!

– Второй номер в кабине! К работе готов!

– Мм! Мм!

– Прекратите болтать, третий номер!

В кабину Милашки влетел вспотевший Директор Службы и плюхнулся в гостевое кресло.

– Работа. Срочная. Опасная. Смертельная.

– Что может быть опасней гуманитарного концерта в доме престарелых? – улыбнулся я широкой улыбкой смелого спасателя, – Можете на нас положиться, товарищ Директор. Что случилось?

Директор Службы торопливо, давясь примесями, выхлебал стакан воды из-под крана, обтерся рукавом и, словно боясь опоздать куда-то, затараторил:

– Шифровка из центра. Только что. Над среднерусской возвышенностью терпит бедствие инопланетный корабль типа «летающая тарелка». Командой тарелки подан сигнал, расшифрованный как «спасите инопланетные души». Расчетное время падения два часа восемь минут. Расчетная точка падения …цать долготы, …цать широты. Расчетный радиус разброса обломков примерно вот такой ширины, вот такой высоты. Приказано всеми возможными способами не допустить падения. Спасатели подразделения 000, вперед!

Директор Службы вскочил с гостевого кресла и бросился к приборной панели. Видать самому захотелось порулить самой совершенной в мире спецмашиной. Но я не допустил грубого нарушение устава. Перехватил Директора на полпути и насильно усадил обратно.

– Ну, падает. Ну, тарелка. Чего все так переполошились? Они каждый день пачками с неба валятся. Что, каждую спасать? Увольте. Научились по пространству летать, научитесь, и садиться правильно. Разве я не прав?

Боб и, задремавший было Герасим, согласно кивнули.

Согласно общеизвестной статистике инопланетные корабли типа «летающая тарелка» садятся на среднерусскую возвышенность с кучностью восемь единиц на сто квадратных километров в день. Правда, не один еще нормально не приземлился. Честные налогоплательщики замучались металлолом собирать. Глупые зеленые человечки. Нет, чтобы приварить к днищу пару колес. Да технологию изготовления парашютов у землян позаимствовать.

– Здесь особый случай! – захрипел Директор, – Впервые за все время инопланетных визитов, зеленые человечки решили завязать с нами торговые отношение и прислали в тарелке весьма важную делегацию. Нас уже предупредили, если что-то с ними случиться, Земля будет раздавлена. И, прежде всего, наша любимая страна.

– Тьфу, на них, – дополнения Директора не из приятных, но к катастрофическим не относятся, – Много таких желающих было. И все обещали. Уничтожим, с карты вселенной сотрем! Где они? По лесам, да по болотам. А все почему? Колеса к днищам не научились приваривать. Гуманоиды! Прав я, Боб?

Бывшая родина Боба последней на планете перешла на стопроцентное приваривание к днищу любых аппаратов колес. Подобной технологической операции не избежали ни ядероходы, ни ядеролеты, ни ядерожабли. Даже на ядерорезиновых лодках на носу торчало колесо. Так, на всякий случай. А если добавить, что каждое пассажирское кресло современного ядеролайнера оборудовано катапультой, двумя парашютами, самораспаковывающимся домиком на четыре койко-места и запасным бортпроводником, то мечты зеленых человечков о частичном или полоном уничтожении Земли кажутся смешными. Земная наука этого не допустит.

– Но там же гуманоиды? – попытался воззвать к нашей совести Директор.

– А где были ваши гуманоиды, когда бедная Америка погрязла в страшных международных долгах? – стеной гнева навис я над вдавшимся в гостевое кресло Директором, – Куда пропали зеленые человечки, когда родина янкеля практически даром разбазаривала по миру свое национальное богатство? Вы, товарищ Директор, спросите у Боба, хочет он спасать равнодушных свидетелей упадка Родины? Аляску обратно нам спихнули? Спихнули. Калифорнию Кубе за долги отдали? Отдали. Маленькой Югославии, вот такой крошечной стране, Лас-Вегас по решению международного трибунала проиграли. Где ваши гуманоиды в это время загорали?

Нечего было сказать Директору. Он тоже учился в школе и тоже неплохо знал историю средних веков. Мои слова верные.

– Значит, отказываемся? – развел руками Директор.

– Выходит так. Отказываемся! И точка. А то придумали моду, как что, так «вперед спасатели». И должны мы от личных дел отказаться и мчаться в квадрат …цать долготы, …цать широты.

Внезапное чувство тревоги дотронулось до краешка сердца. Предчувствие беды. Ожидание катастрофы.

– Подождите-ка.… Какой там разброс тарелки?

– Цать, цать, – повторил координаты Директор, не понимая, зачем мне это надо.

А вот понадобилось. Потому что я вдруг понял, что мы просто обязаны спасти дружественную делегацию инопланетных человечков.

Не сводя глаз с обеспокоенного лица Директора, я заученным движением ткнул пальцем в тревожную кнопку и. одновременно с взревевшей сиреной, слегка повысил голос до уровня средне командирского. Это когда перепонки еще не лопаются, но мясо от костей отслаивается:

– Команде занять места согласно боевому расписанию! Посторонним незамедлительно покинуть кабину! Топки на полную мощность! Направление – склад навесного оборудования подразделения 000! Герасим у тебя пять секунд, чтобы пристегнуться к кровати!

Директор Службы знал меня как крутого спасателя, не бросающего слов на ветер. Если я попросил покинуть кабину, то лучше сделать это незамедлительно. Иначе потом придется прыгать на ходу.

Люк за Директором захлопнулся в режиме «суматоха». Топки, получив четыре дополнительных ядерных брикета, загудели ровным потоком, набирая проектную мощность. Огоньки обозначающие спальный отсек замигали зеленым. Второй номер поднял вверх большой палец. Все готовы.

– Милашка, вперед!

До склада навесного оборудования доехали быстро. Я даже не успел досмотреть до конца ежеквартальный журнал для настоящих мужчин « Женофобия». Зато Боб прекрасно провел время, выглядывая в боковое окно и пугая честных налогоплательщиков длинными гудками. Милашка в свое время позаимствовала с паровоза, выставленного памятником у одного столичного вокзала.

Склад навесного оборудования для спецмашин подразделения 000 располагался на охраняемой территории бывшего столичного космодрома. Раньше в этом живописном месте кипела жизнь. Прилетали в столицу за вкусной колбасой жители окрестных стран. Улетали на заработки в теплые страны наиболее бедные слои населения. Но сейчас космические перелеты полностью заглохли, уступив место более дешевым способам преодоления расстояния. А ненужную, но очень удобную территорию заняла под свои нужды Служба.

Вокзальный микрорайон снесли, посадочные площадки разобрали на дачные участки, диспетчерские вышки вывезли на поля необъятной родины пугать несознательных птиц. Огородили все забором со встроенными пулеметчиками. Отгрохали склады и одну единственную взлетную полосу.

Охрана знала нас в лицо, поэтому пропустила без лишней проверки документов. Взяла только пять брюликов за страховой полис и помахала рукой.

– Совсем обнаглели, – поглядывая в мониторы заднего вида, пробурчал Боб. Пять страховочных брюликов заплатил именно он из своего кармана, – Полгода назад бесплатно проезжали. Командир, не знаешь, Директор себе новую квартиру собирается покупать?

Мне некогда было отвечать любопытному американцу. Живет в России несколько лет, а не понимает прописных истин. Если брюлики кто-то собирает, значит кто-то их и получает.

– К шестому складу, Милашка.

Всего на территории бывшего космодромы было три склада. Первый, второй и шестой. Последний именовался такой странной цифрой в целях безопасности. Если на первый и второй склады мог попасть всякий, кому не лень, то на шестой пропускались только самые-самые посвященные и заслуженные. Например, экипаж спецмашины за номером тринадцать.

– Майор Сергеев? – четвертый в пятом ряду монитор погас в целях безопасности. Никто не мог видеть лица сотрудников шестого склада. Впрочем, они мало кого интересовали. Но приказ, есть приказ, – Нас предупредили, что вы заскочите к нам. Подготовьте заявку и мы сделаем все в лучшем виде.

Обмусолив на языке несмываемый карандаш, я быстренько накропал пару строчек. Подходящей бумажки поблизости не оказалось и пришлось пожертвовать отпускным свидетельством. Янкель и так меньше всех работает.

– Второму номеру спуститься и отдать заявку будочнику. Спецмашине открыть задние ворота и подготовить площадку для приема груза. И не вздумай орать, когда на тебя спецоборудование вешать станут. Поняла?

Милашка в ответ только фыркнула. Стреляная машина. Не первый год на дорогах Родины гусеницы стирает.

– Командир! – подал голос американец, – Тут будка спрашивает, гамму менять, или так оставить?

– Менять, – кого в будочники набирают? Все им объясни, все расскажи.

– А они нам что-то сверх списка хотят вручить. В устной форме. Брать?

У американца какой-то иммунитет к русским матерным словам. Не воспринимает он их. Я уж и записывал на бумажке, и на память учить заставлял. Нет, не берет янкеля русское слово. Нет в его душе той исторической изюминки, которая присуща всем русским мужикам. И как американец будет дальше вливаться в нашу суровую жизнь, не понимаю.

– Боб! – но я еще надеялся на сообразительность второго номера, – То, что они предлагают, это то же самое, как ты меня за глаза называешь по-своему, по-американскому.

– Лопушок?

Спецмашина заглушила хихиканье скрипом поршней на задних воротах.

Я повторил второму номеру то, что предложили янкелю в будке. Боб, получив двойную дозу, залез в Милашку и, спрятавшись в библиотеке, попытался найти объяснение непонятной мудрости русского народа. Не найдет. Нету такой умной книжки.

– Всему живому персоналу покинуть зону склада! – проревели складские громкоговорители. И добавили, – Быстренько, быстренько, быстренько! Процесс навески начнется через десять секунд! Десять, девять, восемь…

Из всех будок, надстроек, дверей и коридоров на волю ломанулись служащие. Подхваченные этой живой волной мы с Бобом оказались на свежем воздухе в первых рядах. По дороге второй номер пытался до меня докричаться, но так как вопили все, включая меня самого, то у янкеля ничего не получилось.

Только на улице, растолкав толпу, старательно прячцщую от нас лица, мы с Бобом смоги найти друг друга и сказать все, что хотели.

– Надеюсь, Боб, ты хотел сообщить мне приятные новости? – жмурясь на ласковом искуственом солнышке, я радовался ласковому ветерку и чириканью складских воробьев.

Второй номер сказал только одно слово. Вернее имя.

– Герасим.

Все сегодняшне утро я ждал беды. И каждое событие сегодняшнего дня доказывало – беда близко. Сначала тарелка с делегатами, которым дома не силиться. Теперь третий номер. Н хочу показаться плохим командиром, но своего товарища мы забыли в спальном отсеке спецмашины подразделения 000.

Поняв по моим глазам, что произошло самое страшное, американец широко раскинул руки и, бросившись обратно к уже запечатанным воротам, тонко, по-индейски, заголосил:

– Герасимушка! Друг ты наш незаменимый! Верните на рабочее место третий номер!

Боб попытался взломать ворота склада, но его вовремя оттащили за красную линию. Еще и по лицу пару раз прошлись.

По рядам топтавшихся рядом работников склада пролетел тяжелый шопот:

– Загубили парня…. Сгорел на работе…. Командиру век работы не видать.

А на меня будто столбняк напал. Стою, хлопаю ресницами и ничего сделать не могу.

– И что теперь будет? – мой вопрос относился скорее к моему служебному положению, но народ ответил, имея в виду находящегося внутри склада третьего номера.

– Ищите замену, майор. Вернее, бывший майор. Помер ваш третий номер. Там внутри настоящий ад. Даже хуже.

Сквозь неплотно пригнанные ставни склада можно было разглядеть вспышки пламени, разряды. Слышались взрывы, хлопки и звуки, похожие на человеческие вопли. Пластик под ногами мелко вибрировал, вырывая с корнем связь-столбы и около складские деревья.

– Ничего, Боб, – под презрительными взглядами работников склада, я добрался до американца и насильно уткнул его рыдающее лицо в свое плечо, – Мы ведь всегда будем помнить нашего друга и товарища? А хочешь, на Милашке его бюст поставим. И будет третий номер всегда с нами. Не плачь, Боб. Это наша работа. Или Герка тебе должен? Неужто крупную сумму? И не отдал?

Плечи янкеля затряслись сильнее, чем пластик под ногами.

Над воротами склада загорелись зеленые китайские фонарики. Технологический процесс навески был завершен. Работники расступились, освобождая место, створки распахнулись, из проема вылетели остатки густого пара, и из глубины склада навесного оборудования громыхнула маршевая походная «Мы рождены, чтоб быль сделать сказкой».

Мягко шелестя по пластику десятью гусеницами и шестнадцатью колесами, из склада выехала Милашка.

– Не может быть! – ахнул янкель.

– Может, Боб, может. Это последняя разработка наших русских специалистов. Наисекретнейший проект. Специально для подразделения 000. Смотри и радуйся, какая великая страна стала твоим родным домом.

Милашка, плавно затормозила и остановилась перед нами, представая во всем своем великолепии.

Солнце играло яркими бликами на ее серебряных бортах. Двадцатиметровые крылья торчали из боков. Короткий, на швеллере, хвост с тремя нулями. Помытые с шампунью стекла. И бутылка «Советского шампанского», привязанная на веревке к камере бокового обзора.

– Это и есть торжество технического прогресса, Боб. Да не сто ты столбом. Тащи бутылку сюда. Обмоем новое оборудование, а заодно и Герасима помянем.

Американец, не закрывая рта, двинулся выполнять приказ. Но не успел.

Преображенная спецмашина подразделения 000 за номером тринадцать выдвинула парадный трап с новыми кожаными перилами. Из люка выпрыгнул пингвин в форме бортпроводника. А следом за ним, широко расправив плечи, появился Герасим.

Моя левая бровь недоуменно задралась в район левого виска.

На первый взгляд, это был, конечно, Герасим. Но на второй и последующие, ничего общего у появившегося я не обнаружил.

Гладко выбритые щеки. Короткая модельная стрижка. Совершенно выспавшееся лицо. Новый, со стрелками, комбинезон. Чистые руки и вымытые уши. Нет, это определенно был не Герасим.

– Мм, – закричал радостно неизвестный и вскинул сцепленные руки в приветствии.

– Гера? – уж голос третьего номера я узнаю из миллионов голосов.

– Мм, – подтвердил предположение выбритый человек и театрально развернулся на сто семьдесят девять и девять десятых градуса. Завершить полный оборот ему не позволил Боб, который с каким-то тоскливым продыхом бросился к третьему номеру.

Не утерпел и я. Подскочил к команде и присоединился к всеобщему ликованию. Радовались мы, радовались сотрудники склада навесного оборудования. Только пингвин, тщетно пытающийся разглядеть кончики своих ног, не радовался. Сколько он не всматривался в даль, нигде не видела глупая птица утесов. А без них пингвинам нет никакого счастья.

– Мм, – Герасим мягко отстранил от себя Боба и посмотрел на часы.

– И в самом деле пора, – согласился я, – Грузитесь. Время не терпит. Время делает все там, где ее застала нужда. Хе-хе.

Довольная команда заняла свои места в кабине. После навески оборудования на приборном щитке появилось несколько рядов дополнительных кнопок, а в рядах с мониторами, несколько лишних экранов. О белых подголовниках и выдвижных мусорных корзинах в подлокотниках кресел не говорю. Стандартная процедура при монтаже навесного оборудования.

– Мыша! Командир на связи. Ответь.

– Спецмашина за номером тринадцать, модифицированная усовершенствованная, с кучей дополнительных кнопок и мониторов, на связи. Командор, прошу разрешение на проведение консультативных занятий для всей команды на предмет нового оборудования.

– Разберемся, не маленькие, – каждая спецмашина будет учить заслуженного командира подразделения 000 как пользоваться кнопками, – Выруливай на взлетную полосу и запроси разрешение у вышки.

– Вышка, вышка! Я корпус 000. Прошу зеленый свет.

– Сообщите цель полета? – ответила вышка, очевидно не разобравшаяся издалека с кем имеет дело.

– А не ваше собачье дело, – рявкнула в ответ Милашка, качнув на выбоине серебряным крылом, – Освобождайте быстро коридор. Взлетает спецмашина подразделения 000 за номером тринадцать.

В диспетчерской все поняли, сообщили метеосводку и благоразумно отключились. Милашке всякие там грозы с градом по фюзеляжу.

Притормозив на минуту у взлетной полосы, Милашка демонстративно погазовала, повертела закрылками, подкрылками, надкрылками, вместокрылками и даже носом. Пару раз взбрыкнула задними гусеницами и, весело прозвенев бортовым колокольчиком, стала неторопливо разгоняться.

В начале взлета, когда еще скорость спецмашины не превысила сверхзвуковой, в кабине появился пингвин, который принес на подносе конфеты и бутылки с квасом. И тем и другим единолично овладел второй номер, который пообещал выдавать припасы по мере необходимости и в порядке очереди. Он даже выдал мне пластиковую карточку, на которой значилась пятизначная цифра, обозначающая порядковый номер. Добрая душа этот американец.

От пингвина мне удалось выпросить только чашку кофе, да два десятка пустых пакетов. Зная резвый характер Милашки, я был уверен, что не зря пообещал пингвину свозить его на Северный полюс.

Спецмашина подразделения 000 взлетала тяжело. Ядерные топки надрывались, стараясь разогнать несколько сотен тонн металла, оборудования и живого веса экипажа до необходимой скорости. Сама Милашка сосредоточенно молчала, отдавая всю себя первому в своей механической жизни полету. И в то, что она взлетит, похоже, верила только сама Милашка.

Загрустивший от постоянных пробок в ушах второй номер тупо разглядывал мешанину мелькающих красок за окном. Изредка он прикладывался к холодной бутылочке кваса.

– Командир? – когда ему надоело портить глаза, он решил попортить нервы остальным членам команды, – Могу ли я задать вопрос?

– По существу? Пожалуйста, – во время взлета я успел решить три объемных кроссворда из раздела «Пуск-стандартные-программы-развлечения» и теперь маялся от безделья. Ходить по кабине нельзя. Курить нельзя. Трогать кнопки тоже нельзя. Все это опасно для жизни. И об этом сообщает красное табло, втиснутое над вторым рядом мониторов.

– Меня вот что интересует, – Боб затолкал в рот сразу пять сосательных конфет, бросив оберточные контейнеры на пол, – Почему вы сначала отказались от задания? А потом согласились?

Янкель задает слишком много вопросов. После смены надо с ним серьезно поговорить на тему «Неуставные взаимоотношения командного состава с подчиненными». Неужели тяжело понять, что решения командира спецмашины подразделения 000 обсуждению ни в какой форме не подлежат. С другой стороны, второй номер только овладевает всеми премудростями нашей профессии. И не ответить, значит недоучить.

– У меня в детстве была белая крыса. А потом она куда-то пропала. Мама сказала, что ее похитили инопланетяне. Вот я и хочу взглянуть в их зеленые глаза и спросить – что ж вы гады, разрешения спросить не могли? Я б ее сам вам отдал. Все равно дохлая была.

– Да, вздохнул Боб, – меня в детстве тоже зелеными человечками пугали. Командир, а мы когда взлетим? Перекурить бы пора.

– Милашка! Долго нам по взлетной полосе трястись? Может хватит разгоняться. У нас и так скорость достаточная, чтобы с орбиты слететь.

– Да? – спецмашина помигала лампочками, проверяя истинность слов своего командира, – И то верно. Достаточная скорость. Так я попробую?

Криком здесь не поможешь. Ум спецмашинам или при постройке дается, или накапливается в процессе работы. Похоже, у нас именно второй случай.

– Пробуй, Мыша, пробуй. Только раньше времени колеса и гусеницы не убирай. Днище поцарапаешь.

– Взлетаю! – четко среагировала Милашка и вывела ядерные топки в режим взлета.

Нос спецмашины стал медленно задираться, задираться, задираться….. Пока не задрался совсем. Следом за ним потянулся хвост. Потом все выровнялось.

– Ух ты! – сказала спецмашина, – Не наврали на складе. Вроде летим? Командор, у меня тут в гарантийном талоне написано, что я могу и фигуры высшего пилотажа делать. Попробую, ладно?

Я не успел ничего ответить. Реакция вышедшего из-под контроля центрального мозга спецмашины быстрее человеческого языка в миллионы раз. Милашка, не дожидаясь разрешения, весело взвизгнула динамиками и изобразила мертвую петлю. Ровно восемнадцать раз. Затем сдуревшая спецмашина проделала в воздухе несколько замысловатых фигур, названия которых нет ни в одном летном справочнике, и в заключении замерла в небе с вздернутым к солнцу носом.

– Командор! Правда я на кобру похожа?

Признаться, мне уже порядком надоело вертеть в руках полную чашку горячего кофе и я вежливо попросил спецмашину привести себя в строго горизонтальное состояние и без лишних пируэтов лететь к точке встречи с летающей тарелкой.

– Ругаться то зачем? – обиделась Милашка, вертикально набирая положенную высоту, – Вот вам, командор не понравилось, а остальным даже очень.

Остальные, Боб и Герасим, пингвин в расчет не принимается из-за отсутствии данного имени в списках команды, были рады не меньше чем я. Второй номер лазал по полоу, собирая рассыпавшиеся конфеты. А третий номер….

– Герасим? Тебе плохо?

– Мм, – выпалил третий номер и, упав в кресло связиста, закрыл лицо руками. Лицо то закрыл, а глаза не получилось.

Наш товарищ, наш третий номер, во время навески дополнительного оборудования, хоть и остался жив, но получил сильнейший шок. Его глаза перестали закрываться.

Следующие полчаса полета мы всей оставшейся командой, включая и настырного пингвина, пытались уложить Герасима спать. Но на несчастного не действовали ни уговоры, ни снотворное, ни даже прямые приказы командира. Опять таки меня. Тело Герасима отказывалось принимать горизонтальное положение, веки не закрывались, а он сам упрашивал нас убить его, чтобы не мучался.

Только случайно брошенный взгляд Боба на часы в спальном отсеке в виде домика, из которого то и дело беспричинно выскакивала неизвестная науке птица, заставил нас вернуться в кабину, бросив мучавшегося от бессонницы Герасима на полу. Конечно, мы поклялись помочь третьему номеру, но только после завершения работы.

– До контакта «земля-тарелка» осталось двадцать минут, – сообщила Милашка, сверив свои атомные часы с неизвестной науке птицей, – Визуальный контакт спецмашины с инопланетным летательным аппаратом через три минуты. Да не на мониторы смотрите, а в окна.

Мы со вторым номером прилипли к лобовому стеклу, где кроме далеких облаков, да яркого солнца ничего не было.

– Вон, вон, вон, вон! – первым заметил падающую точку Боб.

– Где, где, где, где? – заметалась Милашка, у которой на радаре было много всяких разноцветных точек.

Боб ткнул пальцем в лобовое стекло, Милашка быстро сориентировалась на местности и, резко дернувшись, меняя курс, направилась на сближение с кораблем пришельцев. До контакта с землей оставалось пятнадцать минут.

– Заходим с солнечной стороны. Расстояние до Объекта двадцать метров. Спецмашине выйти на параллельный курс. Уровнять скорость. Держать дистанцию. Второму номеру выйти на связь с Объектом.

Американец кивнул, и сосредоточенно задвигал рычагами, переключателями и колесиками:

– Связь установлена. Канал нормальный. Произношение непонятное.

– Они инопланетяне, Боб. Дешифратор включи.

Боб послушно передвинул тумблер с деления «Директор» на деление «Инопланетяне». Немного подумал и переставил на деление «Инопланетяне не разговаривающие по-русски». В его связь-наушниках что-то застрекотало, и второй номер в такт стрекоту закивал головой:

– Командир! Зеленые отказываются с нами общаться. Говорят, что мы им не внушаем доверия. Может напомнить, как они похитили вашего хомяка?

– Отставить напомнить. Спроси-ка лучше, это они посылали запрос на спасение?

Американец аккуратно ввел данные в дешифратор и, закончив, дернул за рукоятку. В дешифраторе загремело, зазвенело, и на табло выскочили три вишенки, обозначающие, что запрос ушел по назначению.

– Зеленые отвечают, что им обещали лучшую на земле спасательную команду на летающей тарелке. А пока они видят рядом с собой чудовище с ручками. Что отвечать?

– Передай, что на земле именно такие летающие тарелки. Нет, подожди. Набери лучше, что мы летающие чайники. Милашка, мы похожи на летающие чайники? Изобрази-ка пар из центральной башни.

Конечно, спецмашина подразделения 000, всю свою сознательную внутренность, отдавшая делу спасения, страшно разобиделась, но тут же страшно быстро отошла, сообщив, что ради дела командор имеет право называть подотчетную технику какими угодно словами. И в этом Милашка права.

– Второй номер! Вы слышали.

– Командир! Слышал. Передаю.

Звон, бряканье и на табло появляются три перечеркнутых скрюченных пятерки. Второе послание дошло в два раза быстрее.

– Отвечают, командир. Цитирую. Извините, что без выражения. «Зеленея от мысли, что нас будет спасать несовершенная земная техника, мы отдаем себя в ваши конечности. Да поможет нам Амбаратрок». Это что за гадость такая?

– Амба, Боб, это такой инопланетный бог аварий. Тебе, как спасателю, пора бы знать такие вещи. Они как только начинают падать, все его вспоминают. А теперь отключайся. Милашка, сколько до контакта с поверхностью. Можно даже приблизительно.

Спецмашина подразделения 000, сверившись с особо точными измерительными приборами, сообщила:

– Приблизительно не скажу, но на вскидку минут пятнадцать еще полетаем.

Пятнадцать минут, почти вечность.

– Командир спецмашины готов выслушать мнение команды. Как спасать зеленых будем?

– Можно вызвать истребительную авиацию, – первым подал голос, быстро соображающий американец.

– Вам, янкелям, лишь бы авиацию вызывать. А ручками поработать лень? Отклоняется. Вы бы еще, второй номер, шестую десантную бригаду вызвали. Стыдно! Думать всем.

– Нам нужен свой человек на борту тарелки, – робко встряла Милашка в разговор команды.

– Дельно говоришь. Присутствие земного спасателя среди зеленых поднимет их падающий дух и, возможно, окажется решающим фактором в деле спасения. Кто пойдет?

Боб, смущенный моим пристальным взглядом выдвинул первую кандидатуру:

– Герасим бы справился. Да?

– Нет! – иногда второй номер предлагает совершенно глупые вещи, – Третий номер слишком ценный член команды и мы не имеем права рисковать его жизнью. Так что? Боб?

– Пингвина? – американец слишком хорошего мнения об умственных способностях нашего борт проводника.

– А перед Директором кто за птицу отвечать будет? У вас еще есть кандидатуры, второй номер? Или вы отстраняетесь от выполнения задания? Решайте скорее, времени мало, земля близко, шансы уменьшаются, риск растет.

Боб нервно тряхнул головой, высоко задрал американский подбородок и сделал смелое, даже где-то дерзкое заявление:

– Я….

– Вот и молодец, второй номер. Быстренько переодевайтесь и за борт. Я хотел сказать, переезжайте в летающую тарелку. Да смотрите, не уроните честь мундира.

– Но я не….

– А я уже приказ подписал, – опередил я американца, который прямо таки рвался в бой, – Так что не мельтешите перед глазами, и не мешайте работать. Милашка, сближение минимальное. Подготовить переходной трап. Вызвать истребительную авиацию. Оповестить наземные системы ПРО один, Про два и ПРО восемьдесят с половиной. После перехода второго номера на тарелку, быстро сваливаем в сторону.

Переход Боба на инопланетную территорию много времени не занял. Я даже не успел помыть полы в кабине. Пришлось оставить ведро с грязной водой рядом с креслом второго номера. Дурная примета.

– Второй номер! Командир на связи. Рассказывайте обо всем, что видите. Не молчите. Ваши слова записываются. Ваш опыт обрабатывается. Ваш подвиг….

– Командор! – у Милашки дурная манера перебивать командира на самой умной мысли, – Истребительная авиация подлететь не может. Слишком быстро падаем. Системы ПРО согласятся работать с нами, если получат стопроцентную предоплату за испорченные ракеты. Платить будем?

– Черта с два! Пока мы тут кувыркаемся, они успеют наши брюлики раза четыре крутануть. Да и Директор не разрешит. Придется нам, Мыша, самим управляться. Найди-ка в запасниках книжку, маленькая такая, обтрепанная, называется «Как спасти падающее тело». Второй номер! Почему молчите? Мы беспокоимся за ваше самочувствие. Отвечайте!

В связь-краповом берете, одетым по случаю важности операции, щелкнуло и такой далекий, но родной голос американца пробился сквозь помехи:

– Але! Але! Говорит и показывает Робер Клинроуз. Я нахожусь на сопредельной территории инопланетного государства. Летающей тарелке класса…. Эй, у вас какой класс?

Послышались писклявые звуки, очевидно издаваемые инопланетянами.

– Они сами не знают, какого класса. Да это и не важно. Важно то, что инопланетяне действительно зеленые! И мокрые! И покрыты липкой гадостью. Не гадость? Скафандры? Оказывается, это у них скафандры! Гы-гы-гы!

– Боб, у тебя все в порядке? – поведение второго номера слегка настораживало. Вполне вероятно, что янкель подцепил инопланетный вирус. Не зря я ведро рядом с его креслом оставил. Не к добру.

Несколько томительных секунд в динамиках слышалось пыхтенье, скрипы и американские ругательства.

– Да.… Теперь все в порядке, командир. Я их связал. И отодвинул в угол, чтоб не мешали работать.

– Правильное решение, второй номер, – где он нашел в тарелке угол? – Теперь слушай меня внимательно и делай все, что я скажу. Работаем по инструкции.

Послюнявив палец, я открыл инструкцию. А именно книжку, рваную и потрепанную, которую отыскала Милашка в своей многотомной библиотеке.

– Действие первое. Для того, чтобы уменьшить скорость падающего аппарата, необходимо освободить его от лишнего груза. Слышал? Выполняй.

В днище тарелки, там, где у нормальных инопланетян должны были быть приварены колеса, открылась дыра, и из нее стали вылетать зеленые ящики, зеленые коробки, зеленые кульки. Главное, чтобы Боб не перестарался и не выкинул зеленых человечков.

Освобождение тарелки прекратилось. В эфире возникла напряженная тишина.

– Второй номер! Почему молчите? Боб! Советую не прикасаться к съестным инопланетным припасам. Это опасно для жизни. Боб?!

– Кислятина, – вновь вышел на связь второй номер, возобновляя освобождение тарелки. Из дырки полетели зеленые пакеты, зеленые фрукты и зеленые овощи, – Закончил, командир. Что дальше?

– Действие два. Одеть всем парашюты. Милашка, где у нас запасные парашюты?

– Это…, – динамики издали звук мнущейся бумаги, – Так их того…. Яхтсменам отдали. Сами же приказали.

– Раз приказал, значит приказал. Все отдали? А мой?

– Ваш второй номер забрал. Сказал, что вы, командор, в курсе.

Американец совсем обнаглел. Ничего я не в курсе. А если, предположим, Милашка сковырнется? Что я без парашюта делать стану?

– Ладно. Переходим сразу к третьему действию, – полистав инструкцию с разноцветными шариками, я отыскал нужную главу, – Действие третье…. Милашка! А где страницы с …цатой, по …цатую?

– После тщательно проведенного расследования, – спецмашина перешла на официальный тон, – Заявляю, что в хранилище библиотеки был неоднократно замечен третий номер. Который, уж извините, обвиняется в похищении национального наследия и порче имущества. Все вопросы к нему.

Я знаю эту странность Герасима. Все важные документы он изучает строго в одиночестве, строго в отдельных помещениях, а затем уничтожает их самым варварским способом.

– Буди Герасима.

Память у третьего номера более чем цепкая. Что прочитал, то запомнил. Инструкцию он, конечно, зря на листки распустил. Но кричать на него не стану. Времени мало.

В кабине появился Герасим. Лицо страшное, опухшее, не выспавшееся. Глаза навыкат, руки трясутся. Мне даже показалось, что размеры черепа у третьего номера слегка уменьшились. И это вина всей команды, которая не заботиться о своем друге.

– Мм, – простонал Герасим, держась за стену, чтобы не упасть.

– Знаю, Гера. И сочувствую. Обещаю, после смены сразу к хирургу на стол. Разберемся с твоим недосыпом. А пока крепись. У нас критическая ситуация. Тарелка через пять минут громыхнется. Это без вопросов. Но, там Боб. И,… в общем, ты понимаешь. Он наш друг и все такое.

Герасим все понял. Он всегда все понимает, в каком бы состоянии не находился. Опираясь на верное плечо бортпроводника, Герасим добрался до кресла второго номера и с тяжелым вздохом уселся, предварительно уронив ведро с грязной водой. Одна плохая примета за другой.

– Задача минимум, спасти тарелку. Задача максимум не попасть под ее обломки. Но лучше спасти, – я принес Герасиму сырое связь-полотенце и обмотал его горячий лоб. Говорят, помогает думать.

Герасим с благодарностью посмотрел на меня, потом сморщил лоб с глубокими морщинами и задумался.

– Подсказываю, Гера, – я вспоминал, для чего, собственно вызвал в кабину третий номер, – Решение находилось на двух страничках вот из этой инструкции. Узнаешь? Ложь сейчас не уместна. Я знаю, что ты брал эту книжку. Могу устроить очную ставку со свидетелями.

Пока Милашка и Герасим спорили друг с другом, кого спецмашина видела в хранилище, и куда могли подеваться вырванные страницы, прошло еще две минуты. За окнами появились первые кучевые облака, второй номер вспомнил, что умеет паниковать, а я закончил влажную уборку кабины. Пустое ведро подальше от греха вынес в ванную комнату. Правда, по дороге встретил бортпроводника. Плохая примета.

– Ну, так что? Вспомнил? – разглядывая в окошко игрушечную землю, поинтересовался я, – А если вспомнил, то помоги инопланетным товарищам совершить мягкую посадку. Если тебе, Гера, будет от этого легче, то я скажу, куда планирует упасть эта круглая дура.

Наклонившись к уху третьего номера, я шепнул пару слов, от которых глаза Герасима полезли еще дальше на морщинистый лоб.

– Да, да! Именно туда и упадет. Представляешь, что после этого с тобой будет?

Когда я разговариваю с подчиненными тихим, почти неслышным голосом, вся команда знает, я взбешен. Я весь на взводе! И я готов разорвать кого угодно собственными руками!!

– Мм, – побледнев неимоверно, Герасим мгновенно включился в работу. Которая закончилась ровно через одну минуту, – Мм!

– Подожди, Гера! Командир вызывает второй номер! Командир вызывает американца! Хватит орать, Боб. С нами Герасим. Послушай, что он скажет, и сделай все как положено. Это твоя последняя надежда, мой незабываемый американский друг. Герасим, говори.

– Мм. Мм! М, – Герасим, завершив объяснения, без сил откинулся на спинку кресла и, впервые за целый день, заснул спокойным сном выполнившего свой долг спасателя.

– Боб, это я. Кто-кто, командир в связь-краповом берете. Совсем нюх потеряли. У тебя меньше минуты. Придется поработать. Знаю, что предложение Герасима противоречит всем законам физики, квантовой механики, аэродинамики и курсу начальной школы. Знаю, что ничего подобного никто в мире не делал. Ты первый. Попробуй, может и получится. Да, Боб! Не слишком надейся на мой парашют. Помнишь, мы на прошлой неделе отправили полярникам две сотни носовых платков? Вот-вот. Милашка! Отключи этого паникера.

Спецмашина подразделения 000 прервала испортившуюся связь с кораблем пришельцев и, выполняя ранее полученные распоряжения, удалилась на наиболее безопасное, на ее взгляд, расстояние от места предполагаемого падения летающей тарелки.

Верил ли я сам третьему номеру? Как ни странно, верил. По пальцам одной руки можно пересчитать ситуации, когда совет Герасима, этого супер мозга нашей команды, не приносил положительных результатов. Значит, остается только верить и ждать.

– Мыша, как думаешь, не растеряется второй номер в критической ситуации? Не упадет духом? Не опустит руки? Может, зря я ему про платки сказал?

– Спецмашина подразделения 000 не вправе обсуждать действие командира, – Милашка строго блюла принципы спецмашинотехники, – Но если кому-то интересно мое мнение, то второй номер уже приступил к заключительной фазе спасательных работ. Данные выведены на центральный монитор. Командор, вы когда прослушаете подборку траурной музыки. До падения, или после?

Отмахнувшись от Милашки, я удобно устроился перед центральным монитором. Это первое самостоятельное крещение американца. Если он выйдет из данной заварушки с честью, то придется отдать ему пару медалей со своего мундира. А если нет, то, как говориться, проставляться придется нам.

Из всех дыр, щелей, иллюминаторов летающей тарелки валил густой зеленый дым. Летательный аппарат с инопланетными недоделками дергался, вихлялся и прыгал по ясному русскому небу, словно неприкаянная птица. Но, согласно точным показаниям приборов спецмашины, скорость тарелки с каждой секундой становилась все меньше и меньше.

– А ведь если так дело пойдет, то может и получиться, – радостно завертел я головой, ища с кем поделиться новостью. Но кроме внутренних камер Милашки и спящего пингвина рядом никого не наблюдалось, – Вот что значит умный совет умного члена команды. Мыша, давай-ка поближе. Посмотрит второй номер в окошко, а там мы. Это, несомненно, поднимет его настроение.

Летающая тарелка в какой-то момент практически замерла, но вдруг сорвалась и стала стремительно падать, на домики, огороды, яблоневые сады. И людей, конечно. Их там внизу жуть сколько собралось. Видно не успели предупредить, что спасатели иногда ошибаются.

Милашка, видя такое неприятное дело, сразу же дала задний ход, но я краешком глаза успел заметить в иллюминаторе, как второй номер хватает все, что попадается под руку и кидает в жаркий костер, пылающий посередине тарелки. Мне даже показалось, что в костре догорают липкие комбинезоны зеленых человечков. Это Боб зря. Спасать тоже надо с головой. Делегация и обидеться может за мародерство.

Когда до земли оставалось меньше десяти метров, я отвернулся. Нет ничего ужаснее разбившейся летающей тарелки. Зеленые лужи и зеленая слякоть. Лужи земные, слякоть инопланетная.

– Командор! – заорала Милашка дурными динамиками, – Вы только посмотрите, что там второй номер вытворяет!

Летающая тарелка тормозила с неимоверной скоростью. Зеленый дым сменился зеленым пламенем. Поверхность звездного корабля покрылась зеленой копотью. У костра суетились развязанные зеленые человечки. А внизу, под днищем, второй номер нашей команды Роберт Клинроуз, с кувалдой в левой руке клепал инопланетному кораблю посадочные колеса.

Когда тарелка, изрыгнув из себя остатки зеленого пламени, плавно опустилась на три колеса, я услышал облегченный вздох за своей спиной. Это был Герасим, который только притворялся спящим, а на самом деле в лже-спящем состоянии уходил от ответственности.

– Мм, – быстро затараторил он, пытаясь оправдать себя и увеличить заслуги второго номера.

– А разве могло быть иначе? – я строго посмотрел в бесстыжие глаза третьего номера, – Я и не сомневался, что у Боба все получиться. Вот только надо было клепать не три, а четыре колеса. Налицо явное незнание технических стандартов. Придется записать второму номеру выговор.

– Мм, – попросил за друга Герасим.

– Да пошутил я, – улыбка порой так идет к лицу командира спецмашины подразделения 000, – Пошли встречать гостей.

У эскалатора Милашки уже поджидала делегация зеленых человечков, тянущих в нашу сторону длинные ладошки, сложенные лодочкой. Свободными конечностями инопланетная зелень прикрывала свои грехи.

– Выдача гуманитарной одежды в порядке общей очереди! – объявил я, – Герасим займись братьями по разуму. Да новые комбинезоны не выдавай, самим пригодятся. И пожалуйста, не пускай их в кабину. Я там полы помыл.

Отдав все необходимые распоряжения, пожав несколько скользких ладошек и приняв в знак признательности букет зеленых роз, я подошел к Бобу. Второй номер сидел на земле, голый по пояс, чумазый, но живой, и гладил подстриженную траву.

– Это по праву принадлежит тебе, – зеленый букет перекочевал в руки Боба, – Молодец. Мы тобой гордимся. Страшно было?

Американец слабо улыбнулся и умилительно захлопал выгоревшими ресницами:

– Страшно? Нет, командир, страза не было. Только непонятно.

– Чего там непонятного? – я разулыбался вслед за янкелем, – Тебя к награде представят. Может быть, отпустят родину повидать.

– Я не о том, – Боб выронил инопланетные цветы, и они рассыпались по земной траве, – Понимаешь, командир, когда все это началось, я спросил у зеленых человечков про твоего хомячка. Они не брали.

– Ну и что? – веселился я, – Не у меня, так у другого.

– Они вообще ничего ни у кого не берут, – глаза Боба стали какими-то детскими, беззащитными, – Ты мне наврал, командир. И теперь мне не понятно, почему ты все-таки согласился принять участие в спасение тарелки?

Иногда командир подразделения 000 должен взглянуть правде в глаза и команде и честно ответить на поставленные вопросы.

– Понимаешь, Боб, – я подобрал букет и всучил его обратно американцу, – Расчетная точка падения летающей тарелки приходилась как раз на мою дачу. Ты встал бы с травки. Я ее только в эти выходные подстригал. Клубники хочешь?

Эпизод 12.

– Ты посмотри, Сергеев, красота-то, какая! Поставить бы здесь шлакоблочную избушку этажей эдак на пять, баньку срубить с водопроводом, да жить в тишине и в красоте. По утрам, едва солнце встанет, пройтись по росе, встретить на опушке молоковоз. Отлить пару канистр парного молока и обратно. Косточки старческие в солярии погреть. И даже помереть в этих дивных местах не страшно.

– Так точно, товарищ Директор, – согласился я, щелчком сбивая с руки здоровенного комара-кровопийцу, – Места здесь чудные, – Совсем не страшно. Потому, что никто никогда в такой глухомани не найдет. А что, товарищ Директор….

– Мы не на службе, Сергеев, – Директор вытащил из-под кресла банку замороженных червей, – Можно без званий.

– Ага, – было б сказано, – А что Директор, скоро тебе на пенсию?

– Ждешь, не дождешься? – ласково улыбнулось непосредственное начальство, – Моя должность под пенсию не подпадает, а сам я уйти не могу, пока не найду подходящей замены.

Напоминать Директору о наличии в подразделение 000 огромного количества подходящих кандидатур, особенно тех, кто сидит рядом, не хотелось. Мы приехали сюда, не для того чтобы о работе говорить, а для того, чтобы от нее, проклятой, отдохнуть. Как говорил сам товарищ Директор: – «Сделай сегодня то, что не дадут тебе сделать завтра».

Засунув замороженного червяка в размораживатель, Директор сполоснул в реке руки и обтер их об комбинезон, который позабыл Боб.

– Как американец?

– Работает, – уклончиво ответил я, – Вливается в нашу действительность. Языком овладел. Я с ним дополнительные занятия проводил. Навыки второго номера освоил. Я с ним дополнительные консультации проводил. Спасательскую профессию полюбил. Я с ним профилактические беседы конспектировал. Да вы и сами видите. Каждый день рапорты получаете.

– Получаю, – Директор посмотрел в окошко размораживателя, нашел, что червяк достаточно разогрелся, вынул извивающееся тельце и осторожно, даже нежно, зажал между контактами высокого напряжения, – Голову пригни.

Тщательно прицелившись, Директор сдвинул на два деления вправо удочку и нажал кнопку заброса. В удочке звякнуло, и из нее, в сторону центра реки, вылетела сборная упаковка из зажимов, грузовой камеры и поплавкового буйка.

– Хороший заброс, – похвалил я Директора, наблюдая из-под ладони, как упаковка уходит под воду.

Директор покрутил резкость, настраивая монитор удочки, и добавил напряжение на развернувшиеся зажимы. Долговязый червяк на мониторе недовольно заворочался, привлекая со всей округи глупую рыбу.

Я закрыл глаза, вздохнул полной грудью и подумал, что Директор, в принципе, прав. Чистый воздух, тишина, комарики те же. Конечно, жить в этой глуши нельзя, но на рыбалку сюда приезжать стоит.

Сегодня у команды спецмашины подразделения 000 за номером тринадцать выходной. Можно было бы отсидеться в городе, но Директор упросил свозить его на рыбалку. А так как оказалось, что кроме самого Директора практически все члены команды являются заядлыми рыбаками, то на предложение начальства возражений не последовало.

Боб, отошел вниз по течению, и ловит рыбу старо американским способом. Палкой с электрогарпуном на конце. Стоя по пояс в воде, он зорко высматривает проплывающую мимо живность и, улучив подходящий момент, резко втыкает палку в проплывающую добычу.

Правда мне, как исконно русскому человеку, не понятно, зачем американец что-то поймав, отпускает это что-то обратно в воду. Сам Боб заявил, что рыбачит чисто из спортивного интереса, но я ему не верю. Почему-то вся его добыча после получения свободы не слишком торопиться уйти на глубину.

– Боб!? – я поправил связь-накомарник, согнав с нег тучу жадных комаров, – Это я. Как рыбалка?

Американец повернулся в нашу сторону и приветливо помахал очередной добычей.

– Это уже у него пятый бобер? – оторвался от монитора удочки Директор.

– Шестой, – поправил я, – Еще две анаконды, три палтусины, четыре водяных крысы и, если не врет, одна рыба-молот.

– Везет американцу, – Директор завистливо вздохнул и отвернулся к удочке, где в это время к заскучавшему червяку подплывал годовалый карась. Директор спешно задвигал реостатами. Зря, только вспугнул карася. Рыба не любит, когда вокруг наживки вода закипает.

Да, сегодня янкелю везет. Только палкой успевает дергать. И Герасиму тоже, наверняка везет. Потому, что рядом нет нетерпеливого Директора, который даже не может дождаться, пока нормальная рыба нормально не закусит нормального червяка.

Герасим, он же третий номер, рыбачит выше по течению. Километра три от нас отошел. Чтобы не мешать. Но все равно, то и дело слышны раскаты грома, и по воде идет крупная рябь. Я уж не говорю о большом количестве белопузых рыб, плавающих на поверхности, которые уже никогда не услышал звонкого голоса Герасима.

Спецмашина подразделения 000 за номером тринадцать курсирует вдоль берега, отпугивая от нас надоевших сотрудников рыбнадзора и комаров. И если с первыми у нее получается без лишних проблем, то со вторыми Милашка явно не справляется. За что и получает регулярно замечания.

Про рыбинспекцию я зря. Хорошие ребята. Им бы байдарки помощнее, да весел побольше. Мы с ними частенько вместе работаем, когда по вызову браконьера наглого в лесу или на озере гоняем. Мы с суши, они с воды.

Директор в очередной раз поторопился, вода вокруг поплавкового буйка вскипела одним большим пузырем, но на зажимах кроме обессилевшего червяка никого не оказалось.

– Вы поплюйте на него, – посоветовал я, – Старая рыбацкая примета. Говорят, помогает. Только предварительно напряжение выключите, что б губы не обжечь.

Хмурый Директор включил обратную перемотку, вытаскивая стальной трос с упаковкой, и на мой совет не обратил никакого внимания. Щенок учит старого волка рыбачить.

Нет и не надо. Лично я рыбачил старым и проверенным способом. Мне еще дед передал секрет неизменного успеха. Данный способ называется ловлей на грузило.

К любой найденной на берегу палке привязывается длинная, лучше бельевая, веревка. К концу веревки крепко накрепко крепится груз. В моем случае полукилограммовая гиря, найденная при раскопках столичного рынка. Затем рыбак, в моем случае я сам, должен совершить вот такое махательное движение и постараться попасть грузом, полукилограммовой гирей, точно по голове ранее выпущенного в водоем пингвина.

Пингвин, получив условную команду и не желающий получить ее еще раз, немедленно бросается на поиски подходящей рыбы, находит и привязывает ее к веревке. Рыбаку, опять же в моем лице, остается только намотать бельевую веревку на руку и похвастаться размером рыбы перед товарищами. Иногда, правда, случаются неувязки, и рыбак, но только не я, вытаскивает из воды самого пингвина. И тут уж не до пакта о ненападении.

– Директор, смотри какой красавец, – здоровый, с пол-ладошки карась, обмотанный веревками до неузнаваемости, тщетно пытался вырваться из пут на волю. Но, как уже было отмечено, тщетно, – Еще штук сто таких и можно ехать в ресторан отмечать удачное завершение рыбалки.

Начальство, у которого на счету имелись только загубленные насмерть червяки, осталось недовольно осмотром разрезвившегося в двух кубовом вольере карася. Оно даже высказало предположение, что пойманная рыба недостаточно упитана, чтобы называться рыбой.

– Дяденьки! – достойно ответить зарвавшемуся Директору помешали настойчивые толчки в плечо, – Вы не подскажите, где ловит рыбу знаменитый спасатель Роберт Блинроуз?

Мы с Директором одновременно обернулись. Перед нами стоял отряд детей младшего школьного возраста. Как положено, с электрическим барабаном и шотландским горном.

– Клинроуз, – поправил я неправильное детское произношение, – Клинроуз его фамилия. Рыбу, если можно так выразиться, он ловит во-он там. А зачем вам янкель?

Но дети меня уже не слушали, а наперегонки бежали к американцу, вытаскивая на ходу блокноты для автографов.

– Везет сегодня американцу, – повторил Директор, провожая завистливым взглядом убегающих от нас ребят, – И рыба, и почет.

– Милашка пропустила, – я тоже по-доброму завидовал, – Я на нее управу найду! Нашла к кому детей несмышленых пускать.

Мы с Директором дружно вздохнули и уставились на воду, где по непроверенным данным водилась крупная рыба.

– Извините, мальчики, – долго пялиться на воду нам не позволили, – А вы не подскажите, где ловит рыбу знаменитый спасатель Роберт Клинроуз?

На этот раз нас отвлекли от хорошего клева группа девушек в полосатых купальниках.

– Роберт? Там. А зачем?

Но нас уже никто не слушал. Девчонки, размахивая обкусанными комарами руками и ногами, наперегонки бежали к американцу, который только что закончил раздавать автографы мелкоте.

– Да что это такое? Прямое нарушение правил Службы. Выходные спасателям предоставляются для отдыха, а не для общения с разными фифами. Непорядок! – в подтверждение своей правоты Директор достал из-под кресла квадронокль и принялся пристально наблюдать за моральным состоянием подчиненного.

– Милашка! Ты где? – перво-наперво разобраться со спецмашиной, а потом уж и с остальным, отдельно взятым, членом команды.

– Мы здесь, командор, – радостно ответила Милашка, не подозревавшая о своей участи, – С Герасимом рыбу в самосвалы грузим. Рыбнадзор оптовиков нашел.

– Спецмашина ни при чем, – доложил я Директору, отключив связь-накомарник, – Похоже, это личная инициатива американца.

– Сначала автографы, потом девочки, – Директор несколько раз нажал на кнопку фотокадра, делая снимки для личного дела Боба, – А потом этот американец и Родину предаст? Я тебя спрашиваю, Сергеев!

– Не! – замотал я головой, – Второй номер Родину не продаст. Он ее как бы уже. Ты меня понимаешь, Директор?

– Товарищ Директор! – поправил Директор со злостью запихивая квадронокль в футляр, – С этой минуты я на работе. И ваша рыбалка….

Директор пнул удочку, и вытащил ноутбук, чтобы записать рапорт о недостойном поведении команды спецмашины подразделения 000 за номером тринадцать на отдыхе.

– Молодой человек!?

Перед Директором стояла группа ветеранов, участвовавших в свое время в освоении Антарктиды. Сады сажали, льды растапливали, медали получали.

– Не подскажите, молодой человек, где ловит рыбу знаменитый спасатель Роберт, извините, не помним сложную американскую фамилию.

– Клинроуз, – Директор выбрасывал из себя слова, сжатые, словно макароны в коробке быстрого приготовления, – Мой непосредственный подчиненный ловит рыбу в ста метрах ниже по течению. Вас проводить, или сами по песочку доковыляете? А зачем он вам?

Но Директора уже никто не слушал. Седые ветераны освоения Антарктиды неслись к американцу, позабыв о старости.

– Майор Сергеев. Не кажется ли вам странным то обстоятельство, что три, только что прошедших мимо нас группы, включая и девушек в полосатых купальниках, искали именно вашего второго номера? Ни вас, майора Сергеева, ни мозг команды, Герасима, ни, извините за нескромность, меня, Директора самой героической Службы мира. А именно американца. Может быть, мы чего-то не знаем? А если это так, то будьте любезны, майор Сергеев, узнайте и срочно доложите.

Директор, произнеся столь долгую и мудреную речь, выдохся и свалился в кресло отгонять наглых комаров.

По всем приметам беззаботный выходной был основательно испорчен. Теперь Директор вряд ли когда захочет сгонять с нами на рыбалку, а мы вряд ли когда получим выходной. И из этой неприятной ситуации существовал только один выход. Выполнить приказ Директора и узнать все, и даже больше чем все, о втором номере моей команды.

– Милашка! Командор на связи. Срочная работа.

– Командор! Рада вас слышать. Какая работа в выходной день? Да не шипите вы. Нет, Герасим не спит. Мы только что закончили грузить последний самосвал рыбой. Третий номер передает вам огромный привет. Приве-ет!

– Отставить приветы. Я не шучу. Немедленно ко мне.

Со стороны леса послышались звуки лесоповала, и из чащи, в облаке голодных комаров, валя вековые деревья и сминая кусты дикого крыжовника, показалась Милашка. Спецмашина ловко перепрыгивала лужи с застоявшейся водой, аккуратно объезжала ядовитые грибы и любопытных ежиков.

На верхней башне сидел Герасим с сучковатой корягой и отгонял от Милашки кровососущих. При это ни одна жужжащая гадость на него не садилась и, как мне показалось, даже старалась и близко не подлетать к злому третьему номеру.

– Товарищ Директор. Здесь останетесь, или в спецмашину переберетесь? – его только внутри не хватало.

– Здесь, – рявкнул Директор, устраиваясь поудобнее на пеньке с раскладным перископом, направленным в сторону американца. Вокруг Боба усатые ветераны и девчонки в полосатых купальниках водили хоровод. Дети выщипывали цветы и вязали здоровые венки. Сам Боб смущенно топтался внутри круга и глупо улыбался.

– Ну, я пошел, – постоянно оглядываясь на вышестоящее начальство, которое нервно крутило колесика управления перископом, я забежал в спецмашину и плотно прикрыл люк.

– Мм? – Герасим, лениво почесывая под мышками, полулежал на своем рабочем месте, ожидая приказов.

– Да совсем он обнаглел, – это я о Директоре, – Единственные выходной и то, по человечески отдохнуть не дадут. Вот скажи мне, Гера, Директора все такие?

– Мм, – подтвердил третий номер мое предположение.

– Работа, работа, работа…., – я смахнул с панели управления обрезки ливерной колбасы и одноразовые граненые стаканы с жидкостью, название которой никогда не будет занесено в черные Милашкины ящики. Потому, что примета такая, об этом вслух на Милашке не говорить, – Мыша! Мне что, индивидуально тебя на работу приглашать?

– Здесь я, командор. А что это вокруг второго номера художественная самодеятельность крутиться? И Директор ваш сегодня какой-то ни такой.

– Директор наш! – поправил я спецмашину, – А насчет самодеятельности это ты мне доложишь, примерно минуток через пять. И без возражений. Подключись через спутники к общему участку данных Службы. Слей из нее все, что только можно касательно Боба. Обработай материалы и доложи, с какой такой радости у американца посетителей привалило.

– Мм, – Герасим, борясь со сном, вставил пару нелицеприятных слов о втором номере.

– Да не может наш Боб Родину продать! Что вы, сговорились сегодня все? Боб, это кристальная честность. Лучше бы шел ты, Гера, приглядывать за Директором. А то не дай бог случится чего.

– Командор. Обработка данных закончена. Ничего подозрительного в личном деле второго номера не обнаружено. С лицами иностранных держав не встречался. К секретным документам доступа не имел. От продуктовых магазинов жалоб не поступало. Ликвидировать сейчас будем, или подождем?

Вот так! Ничего подозрительного. А народ все прибывает и прибывает. За пять минут, пока Милашка изучала дело янкеля, у Директора спросили дорогу две группы. Одна из почетных комбайнеров, приехавших на личных комбайнах. Вторая, спортсмены из общества нетрадиционной ориентации под названием « Охота на лис». Директор прав. Почему именно к Бобу?

– Милашка, как там Директор?

– Бегает по берегу, ломает оборудование, распугивает комаров. Третий номер сообщает, что подходить к нему не намерен. Боится.

Герасима понять можно. У нашего Директора рука тяжелая. В прошлом году заступился в подземке за женщину. Ее пресс-турникетом зажало. Станция подземки до сих пор выведена из строя. Капитальный ремонт за счет заведения. То есть Службы.

– Уводи Герасима. Пока Директор американца в лучах славы наблюдает, с ним бесполезно разговаривать.

– Я же говорю, срочно ликвидировать, – отучить спецмашину подразделения 000 от умных, но несвоевременных мыслей невозможно. Такой ее задумали конструкторы, такой она и на слом пойдет. И даже под ножом гильотины Милашка будет советовать, как правильно ее резать, что бы никого ни убило.

– Мм, – едва забежав в кабину Герасим бросился к аптечке, где хранился неприкосновенный запас американца. За отсутствием кровоостанавливающего пластыря ему пришлось воспользоваться черствой маковой булочкой, – Мм!

– А я говорил, близко не подходи, – соврал я, разглядывая расквашенный нос третьего номера, – А нейтрализовать Директора, мы тоже не можем. Устав не позволяет на вышестоящее начальство руки поднимать

– Мм.

Иногда Герасим говорит так тихо, что его невозможно понять. Хоть переспрашивай.

– Милашка, проверь частоты американца. Если отзовется, постарайся вернуть его в родной коллектив. Только пусть вдоль берега не идет. Лучше по лесу. Спрячешь его в грузовом отсеке до вечера. Может Директор к тому времени отойдет.

– Не отвечает он, командор, – вздохнули динамики, – Я так понимаю, что пора звенеть сигнал «человек за кабиной»? Да и клаксоны, что мы три дня назад на нефтяную вышку выменяли, пора опробовать.

Верно Милашка говорит. Поверка сигнальных клаксонов увлекательное и полезное для дела занятие. Проверим и посмотрим, не обманули ли нас при обмене. Тоже.

– Командир в кабине! Всей оставшейся команде сидеть в личных креслах! Спецмашине трубить сигнальными клаксонами «человек за кабиной»! И, пожалуйста, кто-нибудь уберет от меня этого пингвина? Достал со своей тухлой рыбой.

Впервые за долгие годы работы в подразделение 000 вверенная мне команда занималась спасением не отдельно взятого налогоплательщика, а сотрудника Службы. Тяжелый груз ответственности лег на плечи команды. Рядом с нами погибал наш друг, товарищ, и практически брат. И смерть его, не дай бог конечно, ляжет несмываемым пятном на обшивку спецмашины подразделения 000 за номером тринадцать. Могут и премий лишить.

Я, собственно, о Директоре говорю.

Непосредственное начальство с пеной на губах каталось по берегу. На короткие секунды он приходил в себя, бросался к перископу, смотрел на веселящийся вокруг американца массы, и вновь впадал в яростную кому. Правда, до того, как свалиться, он успевал верно указать направление очередной группе, желающей пожать руку « знаменитому спасателю Роберту Клинроузу».

Сигнальные клаксоны меня разочаровали. Их писк даже не разбудил успевшего заснуть Герасима. А комары, решившие оставить в покое «невкусную» Милашку, бросились на спецмашину, словно услышали брачный писк единственной в лесу самки. Успокаивало одно, та нефтяная вышка была на самом деле геодезической треногой, обменянной в свое время у геологов за три ящика полезных ископаемых в виде хлама из желтых самородков.

– Итак! – заложив руки за спину я принялся неторопливо расхаживать по кабине, все время спотыкаясь на спящего Герасима, который не успел добраться ни до своего креста, ни, тем более, до спального отделения, – Вопрос на сегодняшнюю минуту один. Как спасти Директора от полной депрессии?

Милашка, создав в кабине уютный полусумрак, внимательно слушала, помигивая глазками внутренних камер.

– Кажется, ответ на мой вопрос лежит на самой поверхности. Вернуть второй номер в родную среду и запретить впредь показываться на глаза налогоплательщиков. Отстань! Не надо мне твоей рыбы!

Пингвин обиженно шмыгнул клювом и ушел в грузовой отсек, волоча на веревке заснувшего от перидозировки кислородом карасика.

– Поэтому, как командир спецмашины подразделения 000 за номером тринадцать вижу лишь один выход из создавшегося положения. Милашка, срочно обеспечить мне связь с американским посольством.

Пока спецмашина работала, я выглянул в форточку, чтобы выяснить , на какой стадии психоза находится Директор.

Живописный берег реки превратился в перерытый участок строительства, который покинули строители. Выкорчеванные пеньки, разбросанная снасть, переломанные удочки, клочья пены на вытоптанной, выдерганной, выкусанной и свежевспаханной траве. И посередине этой свалки, Директор. В том же состоянии, что и во время дерзкого нападения на Герасима.

Совсем иная картина наблюдалась ниже по течению. Аккуратная пластиковая тропинка петляет между деревьями и выходит на площадь, где толпятся налогоплательщики. Лотошники раскладывают одноэтажные палатки. Торгуют жареной рыбой, вареной колбасой и ноутбуками для автографов. Посередине площади стоит раскладной столик из красного дерева, за которым сидит Боб и раздает автографы.

– Американское посольство на связи, командор. Просят вести переговоры за наш счет. Соглашаемся?

– Нищета. Соглашаемся. Переведи со счета Службы и оплати счета на год вперед. Потом спишем на Директора. Окажем американскому народу братскую помощь. А почему изображения нет? Стесняются?

– В Америке в этот час Каламбия Пикчерс наши боевики крутит. Вот канал и забит.

– Давно пора научиться свои фильмы снимать, – проворчал я, прекрасно понимая, что Америке до нашего уровня еще учиться и учиться. Чего только стоят такие русские фильмы, как «Полет над курятником», «Девять с половиной лет», «Уродка», «Терморегулятор». Американцы с их отсталой техникой сняли только один стоящий фильм, «Нью-йоркский бакалавр», да и тот, на наши деньги.

– Счет оплачен. Связь ровная.

– Мыша, – попросил я, усаживаясь в кресло водителя, – Ты переводи, ладно? А тоя только английский знаю. Поехали. Скажи американцам, что русская служба просит оказать содействие по возвращению бывшего американского подданного Роберта Клинроцуза в кабину спецмашины подразделения 000.

Милашка погудела приемно-передающими микросхемами.

– Отвечают, командор, что согласны. Но выставляют ряд требований. Перечислять по порядку, или в порядке наглости?

– По порядку, – можно подумать кто-то думал, что даром помогут.

– Первое. Америка требует выдать им внеочередной кредит. И побольше.

– Скажи, сделаем. Побольше не обещаем, но половину точно.

– Второе. Требуют рафинировать старые долги.

– Чего сделать?

– Рафинировать. Именно так и сказали.

– Не знаю что это, но обещай рафинировать. Потом разберемся. Директора подключим и прорафинируем. Дальше.

– Хотят, чтобы мы отдали им из Эрмитажа какое-то платье. Утверждают, что это национальное богатство и гордость нации было похищено в древности русскими разведчиками.

– Разведчики дерьмо не крадут. Черт с ними. Передай, что отдадим и национальную гордость. Надеюсь, это все?

– Еще один пункт, командор. Даже не знаю, как сказать. Реле не поворачивается. Хотят, уж извините, командор, что бы мы снесли с брусчатой площади столицы музей восковой фигуры. А то американским самолетам садиться негде, до аэродромов топлива не хватает.

– Вот же….! Это не переводи. Может им еще и луну в вечное пользование? Надо же до такого додуматься? Музей, произведение неизвестных зодчих, на котором даже вывеска бронзовыми буквами сделана, и на слом? Не бывать этому! Милашка, дай-ка я сам им напрямую скажу.

Спецмашина, понимая мое возбужденное состояние, быстро переключила микрофоны. Я подвинулся поближе, ухватился вспотевшими от негодования руками за передатчик и высказал все, что думал:

– А мазе, фазе лав ю бразе не хотите?

На том конце испуганно затихли, понимая, что с запросами переборщили. Впредь наука. Хочешь получить малое, не требуй большого.

– Выключай их, – приказал я, – Все обещания аннулируются. Счета на связь считать ошибочными. «Нью-йоркского бакалавра» дальше предварительно просмотра на Крымский кинофестиваль не пропускать. Обойдемся без них. Россия еще на умы не оскудела.

Спецмашина подразделения 000 за номером тринадцать послушно разорвала связь-мост, дипломатично покашляла, но не сдержалась:

– Оскудеть-то может, и не оскудела, только что делать станем, командор? Директор долго не протянет. Да и второй номер с каждой минутой все больше к славе незаслуженной приобщается. Потеряем парня, как есть потеряем.

– Значит так! – рубанул я ладонью по рулю, – Слушай в очередной раз мою команду. В связи с безвыходностью ситуации приказываю личному составу вскрыть, ох, господи, помоги, секретный пакет чрезвычайных ситуаций.

– Командор, я, конечно, все понимаю. Нервы, начальство, выходной. Но секретный пакет чрезвычайных ситуаций!? Не слишком ли?

– Не слишком. Иного выхода у нас, к сожалению нет.

Пакет, о котором шла речь, шел в комплекте с остальной, технической и психологической документацией к спецмашине подразделения 000. Видные ученые науки и дальновидные начальники, создавшие как саму спецмашину, так и подразделение 000, знали, что рано или поздно возникнет сложнейшая ситуация, когда без надлежащего приказа нельзя будет выполнить задание. И, соответственно, позаботились о кривой выполнения.

– Где у нас сейф с секретной папкой? – дрожат руки, дрожат коленки. Но надо, майор Сергеев. Надо!

– Где и раньше, – динамики Милашки тоже звучали не слишком ровно, – Под бачком в ванной комнате.

– Как командир спецмашины приказываю доставить секретный пакет личико ко мне в руки.

– Без проблем, командор, – спецмашина заметно нервничала, – Но, как вы сами понимаете, я его доставить не могу. Третий номер, похоже, без памяти, вы его слегка запинали. Второй номер и Директор вне кабины. Я, конечно, могу позвать Директора….

– Не надо, сам схожу, – ходить за секретным пакетом не командирское дело, но….

Я даже не успел встать с водительского кресла. Передо мной стоял пингвин, без веревки, но с пакетом.

– Хвалю, Мыша! Хоть какая то польза от оболтуса.

– Он, простите командор, сам, – в динамиках толи удивление, толи еще больший испуг, – Выпустил рыбку в бачок, а пакет по дороге прихватил. Рыбка оклемалась даже.

Погладив довольного пингвина по голове, я отправил его присматривать за новым аквариумом, а сам, взобравшись на кресло, стал открывать самый секретный пакет подразделения 000.

Сдирая пальцы о чугунные печати, зубами надрывая стальной конверт, я даже не знал, какие тайны хранит в себе тонкий титановый листок. Может быть, приказ немедленно пустить пулю в висок, может наоборот, перестрелять всех к таким-то таким-то, не станем говорить к каким. И любое слово, содержащееся в пакете, я должен выполнить с точностью до запятой. Или до точки, как получится.

– Так! – надкусанный конверт звякнул о пол, – Инструкция на случай неадекватных ситуаций. Слышь, Мыша, у нас ситуация неадекватная?

– Так точно, командор. Не адекватнее просто не бывает.

– Тогда ищем пункт на букву «ны». «Невозвращенец»! Подходит ли американец к данному определению? Очень даже подходит. Тогда читаем. "Если один из членов экипажа не желает по доброй воле или по принуждению возвращаться в кабину, – прям все как у нас, да, Милашка? – Не возвращаться в кабину…. Тогда командиру спецмашины следует выполнить приказ номер восемь гы, который предусматривает….

– Что, командор, что? – все тридцать внутренних камеры Милашки вытянулись на максимальную длину, – Не томи, командор!

Титановый листок с инструкцией о невозвращенцах упал мне колени, сделав пару синяков, но я этого не почувствовал. Закрыв глаза руками, дрожа всем телом, я шептал:

– Мы не может так поступить с ним! Не можем! Он же…. Он же наш друг. Товарищ. Член команды! Зачем же так! Зачем!

Милашка искрилась от любопытства, пытаясь рассмотреть скупые строчки приказа. Но на ее беду листок упал текстом вниз. «Правило приказа». Грамотно написанный приказ всегда падает вниз текстом. Доказано многолетними наблюдениями.

– Спецмашина подразделения 000! Говорит твой командир, майор Сергеев. Вывести на проектную мощность все наружные громкоговорители! Установить коридор вещания в направлении второго номера! Уровень повышенный, частотность пониженная!

– Командор! Может не надо?! – спецмашина все поняла. Но даже ее железный мозг не мог понять, как такое можно сделать с живым человеком, – Будет много, очень много крови, командор!

– Потом за все ответим. Или мы, или американец, или всю жизнь Директора на анализы возить. Доложить о готовности!

Борьба между долгом и честью у спецмашины подразделения 000 всегда заканчивается победой здравого смысла:

– Готова по всем параметрам. Усилители выведены на повышенную мощность. Модули заблокированы, третий номер и пингвин изолированы. Директор Службы вне зоны потока. Начинаю отсчет. Три, два, раз! Есть!

Я поднес микрофон к трясущимся губам, и тихо, очень тихо прошептал:

– Боб! Пингвин сожрал продукты из твоего сейфа!

В кабину на полном ходу влетает Директор и, дико озираясь, орет благим матом:

– Уходим! Быстро! Он же нас всех…. Сергеев – ты зверь!

По берегу, изрыгая из ноздрей пар, с жутко недружелюбной физиономией к заметавшейся спецмашине подразделения 000 несся тот самый знаменитый спасатель Роберт Клинроуз.

– Милашка! Командир на связи! Высылай пингвина на перехват.

Эпизод 13.

В связи с особым секретным статусом миссии данный эпизод не рекомендуется для ознакомления с ним аудитории честных налогоплательщиков.

Директор Службы 000 Подпись неразборчиво.

Дата залита квасом.

Эпизод 14.

– Лужу, паяю, ножи точу! Лужу, паяю, ножи точу!

Боб, он же второй номер спецмашины подразделения 000 за номером тринадцать, второй час вел скрытное наблюдение за проходной крупнейшего в столице колбасного завода. По непроверенным данным именно через эту проходную некоторые не слишком честные налогоплательщики выносили с завода некий ценный продукт.

Милиция, попросившая нашей помощи в этом весьма сложном и запутанном деле, утверждала, что вынос ценного продукта поставлен на широкую ногу. Конечно, они могли бы справиться и самостоятельно, но присутствие на месте подразделения 000 делало работу более эффективной.

– Лужу, паяю, ножи точу!

Сотрудники завода, пройдя через вооруженные заслоны и многочисленные мясоискатели, недоуменно посматривали на человека в оборванном смокинге, рядом с которым стояло цинковое ведро и чайник. Ведро по просьбе самого Боба мы продырявили в трех местах, а чайник позаимствовали в музее. Неподалеку от второго номера пыхтела доисторическая машина на четырех колесах с небольшой башней. Сотрудники музея, всучившие нам его, убеждали, что чайник и машина неразрывно связаны с друг с другом и представляют единую композицию.

– Лужу, паяю, ножи точу!

Недоуменные взгляды работников самого крупного в столице колбасного завода не смущали американца. Он считал, что его внешний вид и набор реквизита достаточно неприметен. Именно так, по его мнению, выглядели сотрудники секретных служб России. Бедняга, начитался в американских библиотеках низкопробной шпионской литературы середины– конца двадцатого, или рядом, века.

Я был полностью с ним не согласен. Антураж совершенно не привлекателен. Единственное, что я бы посоветовал убрать, так это картонную коробку у ног Боба. Честные налогоплательщики так и норовили кинуть в коробку брюлики. Янкель же орал на налогоплательщиков, насильно отдавал им банкноты с красными звездами и убеждал всех, что он работает на подразделение 000 не за деньги, а за славу.

В общем, вот такая секретная операция.

Мы с Герасимом осуществляли негласную поддержку янкеля, сидя в Милашке. Собственно, сидел один я. Третий номер набирался умных мыслей в спальном отсеке. Я бы тоже не отказался вздремнуть пару часиков, но, по мнению спецмашины, это, в отличие от третьего номера, не прибавило бы умных мыслей. А спать только для того, что бы спать, это нерациональная растрата рабочего времени. К тому же я играл с Милашкой в шашки. В поддавки. Глупая машина, играющая в нормальные шашки, все время проигрывала, хотя считала, что выигрывает. Счет был разгромный. Восемьдесят – ноль, в мою пользу. Соответственно спецмашина подразделения 000, как самая умная, считала, что в ее пользу. После каждой партии мы сначала радовались, потом обзывали друг друга, по-доброму, по-товарищески. А потом снова садились выяснять, кто умней.

– Шашка зы-а-константа-зет-восемь, на зы-а-константа-зет-четырнадцать! – сделав коварных ход и дожидаясь, пока Милашка «скушает» четырнадцать моих «бойцов» я взглянул в окошко на американца, – Глянь-ка, Мыша! Наш-то янкель совсем освоился. Чайник с железякой четырехколесный хочет народу спихнуть. А отвечать за растрату кому? Мне?

– Тебе, командор, – спецмашина погасила огоньки скушанных шашек и чуть маслом не сочилась от счастья, – Восемьдесят один – ноль в мою пользу, командор. Или вы снова придерживаетесь противоположного мнения?

– Дура ты, Мыша, – слово «дура» в Милашкином лексиконе не значилось, поэтому говорить его можно было без всякого опасения за свою жизнь, – Дурой и на свалку отправишься.

– Спасибо, командор, за признание моих умственных способностей, – спецмашина пробежалась разноцветными лампочками по кабине, – Право же, не стоит, командор! Одну минуту, командор! Свежий вызов из диспетчерской, командор! Соединить, или мы работаем под прикрытием?

– Соединяй, – я лениво потянулся, скрипнув несмазанными шарнирами водительского кресла, – Конец смены, как никак. Может, разрешат снять наблюдение. Все равно без толку. Нечестные налогоплательщики существовали, существуют, и будут существовать, независимо от того, кто с ними будет бороться.

– Точно, – согласилась спецмашина, выводя на восьмой в пятом ряду монитор данные о связь-канале, – Связь устойчивая. Говорите.

– Тринадцатая на связи. Отвечаем по обычному каналу. Передачу ведет командир спецмашины пока что майор Сергеев.

– Диспетчерская слышит тринадцатую хорошо. Для вас срочный вызов. Как поняли?

– Принять вызов не можем. Мы и так на вызове. Подстраховываем американца. Если помните, он….

– Все отменяется, тринадцатая. Приказ Директора Службы. Для вас особая миссия. Данные и координаты высланы.

– Требую подтверждения прямого приказа.

В динамиках послышались звуки топающих ног, и глухой голос Директора напомнил, что он всегда отдает прямые приказы:

– Пока что майор Сергеев! – тон, с которым Директор сказал эти слова, мне не понравился, – Подтверждаю прямой приказ и требую незамедлительного выезда вашей спецмашины на заявку. Конец сеанса, пока что майор Сергеев!

Динамики хрюкнули и выдавили аккорды «Майор, майор, улыбнитесь, ведь улыбка это знак спецмашины».

– Конец смены. Нервная работа. Куча вызовов. И ни минуты отдыха! Милашка! Что пялишься! Собирай команду.

Спецмашина подразделения 000 за номером тринадцать взвизгнула ревуном, сообщая второму номеру, что на сегодня наблюдение закончилось, и его ждут в кабине.

Американца мы оторвали от работы в самый неподходящий момент. Янкель взобрался с ногами на башню четырехколесной машины, и, размахивая чайником, что-то яростно доказывал столпившейся вокруг толпе честных налогоплательщиков. Услышав ревун Милашки, Боб поправил все время сползавший с головы связь-парик и , недовольно нахмурившись, соизволил ответить:

– Второй засекреченный номер вызов принял. Буду через минуту. Сейчас только закончу тезис.

Усиленный спецмашиной голос Боба возвестил на весь колбасный завод:

– Лучше, меньше колбасы, товарищи честные налогоплательщики, но качественней. Только через качество мы сможем достучаться до огрубевших сердец жителей нашей необъятной Родины и всего мира. В то время, когда коренные жители многострадальной Америки только мечтают о колбасных изделиях, некоторые не чистые на руку налогоплательщики, пользуясь служебным положением, подло подрывают финансовую независимость нашей страны. Не допустим этого! Все на борьбу с ворованной колбасой. Удачи вам, и успехов в вашем полезном и важном деле. До свидания товарищи.

Американца провожали всенародными овациями. Большинство из сотрудников завода, со слезами на глазах, вытаскивали из-за пазухи не обнаруженные мясоискателями круги и палки колбасы и складывали продукты у дырявого ведра. Особо честных тут же награждали повестками и бесплатными путевками в местное отделение милиции.

– Командир! – раскрасневшееся лицо Боба выражало полное удовлетворение от проделанной работы, – Как я справился с заданием? Стопроцентная раскрываемость.

– Медаль завтра выпишу, – проворчал я, не совсем удовлетворенный результатами расследования, – Ты зачем продукт на открытом пространстве оставил? Трудно было в Милашку загрузить? Герой, Америку твою через Атлантический океан!

Смущенный янкель плюхнулся на свое место и подозрительно заелозил. Можно подумать, я не вижу, как он складывает в свой сейф колбасные изделия, выуженные из-под оттопыренного смокинга. Килограммов двадцать, не меньше. Двухдневный запас.

– Командор! Команда в полном составе. Разрешите вывести на центральный монитор координаты и цель вызова?

По центральному монитору забегали скупые цифры и фразы.

– Так, чем под конец рабочего дня нас решил порадовать Директор? – одним глазом я наблюдал за монитором, вторым за наполнением сейфа второго номера. Двадцатью килограммами не пахнет. Не меньше сорока, – Двухсотый микрорайон, дом три тысячи с копейками бис, вызов поступил тридцать минут назад. Шустро диспетчерская работает. Не понял!?

Боб, наконец, затолкал ногами последнюю палку колбасы в сейф, тщательно запер дверь на ключ и, как ни в чем не бывало, честным голосом обратился начальнику. То есть, непосредственно ко мне:

– Что вы не поняли, командир? Слишком сложное задание?

– Хуже, Боб. Все гораздо хуже. Кажется, нас ждет веселенькая ночка.

– Вооруженное ограбление с отягчающими обстоятельствами? Разбой в особо крупных размерах? Организованная преступность?

– Запомни Боб, в России нет организованной преступности. Это, может, у вас там, в Америке, мафия связь-таксафоны потрошит. А у нас, родной, есть только редкие проявления несознательности. Но сейчас речь не о них. У нас особый случай. Плачущий ребенок. Милашка, полная система оповещения и вперед без остановок. Если взрослые налогоплательщики могут подождать, то дети никогда. Только заглянем на пару минут на стадион. Там бразильцы у наших чемпионский титул собираются отыгрывать.

– Сколько можно? – проворчали недовольно динамики, – Каждый год одно и тоже. Никак угомониться не могут.

Милашка, как и положено, завелась с двадцати двух с половиной оборотов. Деликатно бибикнув, спецмашина подразделения 000 дала задний ход, и выехала с места засады. Несколько подозрительного вида интеллигентов, облюбовавших спецмашину для задушевных разговоров, разбежались по сторонам.

– По библиотекам не сидится, – проворчал Боб, который только что заметил мои быстрые взгляды на разъезжающийся по швам титановый сейф, – Я говорю, по библиотекам им не сидится! Да, командир? А что за ребенок?

– Не знаю, – я отвернулся и стал смотреть в боковое окно на засыпающие дома. Везет людям. Отработали двадцать часов и отдыхают до утра. Чай дома пьют, с женами спорят, кому из столовых еду заказывать. А тут…. Всю жизнь на колесах, – Боб, поймай что-нибудь по приемнику.

– Сделаем, – бодро ответил второй номер, прекратив обвязывать сейф цепями, – Вот эта подойдет?

Столичное связь-радио крутило песню о свихнувшейся стиральной машинке восьмого поколения: – «Я сошла с ума! Я сошла с ума».

– Боб, – смотреть на чужие окна надоело, – А у вас в Америке, какие песни популярны?

– У нас? – американский эмигрант только что закончил конопатить щели сейфа, – Когда уезжал из Америки, там была популярна песенка о любви к яичнице.

– Мда, – только и смог сказать я. Такая большая страна, а песни все о еде. Нет, чтобы сочинить песню о любви к родине. Что-нибудь типа «Америка, Америка, тарим-пам-пам-пам-пам».

– Подъезжаем, – объявила спецмашина подразделения 000, – Наблюдаю контейнеровоз скорой помощи. Скорее всего, они нас и вызвали. Чему их только в университетах учат?

– Клизмы ставить и пластыри лепить, – со знанием дел ответил я. Как никак два месяца в больнице провалялся с головной болью, – Пугни их для профилактики.

Милашка на полной скорости рванула к контейнеровозу, затормозив только перед самым носом испуганного водителя. Даже пошутила по этому поводу в том смысле, что кое-кому клизмы больше не нужны.

– Что у вас? – спустившись по эскалатору, я подошел к консилиуму врачей в белых комбинезонах.

Лысый череп со связь-стробоскопом на лысом черепе нервно помял пачку противоаппендицитных пластырей:

– Там ребенок. Плачет второй час подряд. Родители в шоке. Моя бригада…, – череп оглянулся на консилиум, – Моя бригада тоже в шоке. В нашей практике подобного еще не встречалось. Мы прилепили валидольные пластыри, но результатов пока нет.

– Ребенку прилепили?

– Что вы? – возмутился череп, – Как можно? Нашей бригаде.

– Ясно, – сказал я, отбирая у черепа связь-стробоскоп, – Возраст ребенка?

– Пять.

– Ясно. Пять лет. Боб, прихвати с четвертого стеллажа связку ремней. Здесь ребенок от рук отбился.

– Пять месяцев, – поправился череп, бледнея.

– Так что ж ты…., – череп ловко отпрыгнул и скрылся в консилиуме, – Боб, отбой. Уточненная информация. Ребенку пять месяцев. Хватит и одного ремня. Милашка, разбуди Герасима. Кажется, без него нам сегодня не обойтись. Заодно свяжись с диспетчерской, пусть присылают подкрепление. Да и сам Директор не помешает.

В парадном люке появился третий номер с куклой. Кукла смешно разевала рот и растопыривала руки и ноги.

– Герасим, ребенку всего пять месяцев. Он в такие большие игрушки не играет.

Из грузовых ворот показался американец, накручивающий на руку резиновый ремень из-под роторной водокачки.

– Второй номер, оставьте эту штуку в покое. И вообще, оставьте все в покое и идите сюда. Оба. На мою голову. Становитесь вот здесь. Выровняйтесь. И стойте, пока не скажу что делать.

Герасим с вытаращенными от бессонницы глазами и Боб с вытаращенным от переедания животом замерли, привалившись к борту Милашки.

– А теперь слушай мою команду. Там, на верху, плачет ребенок. И мы, спасатели подразделения 000 обязаны ему помочь. Пока не прибыло подкрепление и сам Директор, будем работать самостоятельно. Знаю, что не легко. Знаю, что не этому вас учили. Но мы призваны родиной, и обязаны… обязаны…, Милашка! Как там дальше по уставу?

– Обязаны перед выполнением задания обязательно продизенфецировать руки. Продеинфецировать продизынф… дизенсцинировать….

– Отставить проверку орфографии! – вечно у спецмашин проблемы с грамматикой, – Закончить предложение в упрощенной форме.

– Мойте руки перед едой и перед общением с плачущими детьми, – динамики облегченно вздохнули, что указывало на то, что Милашка чуть не спалила всю систему.

Спецмашина подразделения 000 выдвинула из спецнищи спецкраник с моющим средством. Тоже, кстати, специальным. Ученые разработали исключительно для подразделения 000. Если год назад одной заправки хватало на месяц, то после усовершенствования формулы мыльной водички – на год.

Просушив руки о штанины комбинезона, мы показали ладони Милашке на предмет качества. Контроль подтвердил, что все в порядке, значит, можно приступать к работе.

– Второму и третьему номеру приготовить необходимое оборудование. Брать только самое необходимое. Все остальное по списку перетащат медики. Милашка, помоги ребятам определиться. Да смотри, чтобы от работы не отлынивали, да не разбили ценные инструменты. Знаю я их. Кроме пластырей ничего тяжелее в руках не держали. Боб, это что?

Американец остановился, пыжась под весом коробки, обернутой в алюминиевую фольгу.

– Соски, командир. Милашка сказала, что это должно помочь.

– Милашка слишком много знает. Оставь в машине. Хотя нет, неси. Может, там стульев нет.

– Мм? – Герасим подкинул на плече тугой рулон без бирки.

– Этого мало, Гера. Прихвати еще один рулон. Я где-то читал, что на одного ребенка в день расходуется больше пеленок, чем на все Вооруженные силы за год. Так! Медики! Быстренько разбирайте оборудование и за нами. Милашка, поторопи подкрепление. Передай, что зашиваемся.

Загрузившись всей командой в скоростной лифт, мы поднялись на второй уровень. Медики с оборудованием решили идти пешком. Почему-то все сотрудники скорой помощи жутко боятся скоростных лифтов. Кажется, это называется мудреным словом лифтофобия.

Доступ в необходимую квартиру был заблокирован. Из-за тройных шлюзовых дверей на весь уровень слышались истошные крики ребенка. Боб недовольно поморщился и попробовал вышибить первый шлюз коробкой с сосками. Не получилось.

– Мм, – двинулся вперед третий номер, но я его вовремя остановил.

– Прежде чем взрывать, надо попробовать нажать на звонок. Второй номер, тыкни свободным пальцев вон в ту кнопочку.

Я всегда говорил, что ведущая роль командира определяется исключительно в экстремальных ситуациях. После тыканья второго номера по кнопкам распахнулись все пятьдесят четыре двери, расположенные на площадке, исключая ту, куда нам требовалось проникнуть.

Герасим быстренько, не дожидаясь приказа, растолкал всех любопытных налогоплательщиков обратно за двери, причем действовал исключительно уговорами по причине полной занятости рук. Иначе одной спасательной командой дело бы не закончилось. Гера очень горячий парень.

Я решил действовать нестандартно. Нам, спасателям подразделения 000 дано на это полное право.

Развернувшись спиной к дверям, нацепив на каблук правого ботинка специальную, разработанную учеными, насадку и, попросив всех по возможности заткнуть уши, я тихо лягнул молчаливую дверь.

После того как осела пыль, я отодвинул в сторону сорванную с петель шлюзовую дверь, и широким жестом пригласил команду пройти внутрь:

– Учитесь, ребята. И запомните раз и навсегда, прежде чем что-то делать, головой думать надо. Ноги-то вытирайте, не к себе домой ломитесь.

Судя по индикатору прибора звуковых колебаний, источник шума, предположительно плача, находился чуть в стороне от основного коридора. От входа метров триста. Видимость нулевая.

После того, как позади меня раздались несколько ударов чего-то твердого о различные выступы помещения, я приказал включить аварийные фонари, закрепленные на связь-касках. При включенном освещении оказалось, что бесследно пропал второй номер.

– Милашка! Командир на связи. Мы потеряли американца. Сообщи координаты расположения холодильного оборудования.

Командирская интуиция не подвела. Янкеля мы застукали у холодильного шкафа. Рядом с открытыми дверцами подозрительной кучкой возвышалась горка из сосок, а из коробки, которую тащил Боб, веяло духом съестных припасов.

Времени на то, чтобы разбираться с негативным поступком второго номера не было. Посоветовав янкелю сохранить коробку до прибытия в кабину спецмашины, мы привязали его страховочным тросом к Герасиму и, оставляя маркером отметки на стенах, двинулись дальше к источнику плача.

Миновав в спешном режиме коридор, оставив позади ванный бассейн и гостевой ресторан, мы, наконец, добрались до спальной комнаты.

Обозрев окрестности в квадронокль, я обнаружил одиноко стоящую кроватку, которая и являлась источником шума.

– Милашка. Даю координаты Объекта. Сто метров от западной стены, двести пять метров от шестого окна фасада. Как только прибудет подкрепление, посылай всей туда. И не забудь передать ориентировку медикам. Что-то я их давно не видел. И еще. Мне срочно нужно знать, сколько налогоплательщиков живут в этой квартире. Жду.

Пока спецмашина занималась своими делами, мы вскрыли пакеты с неприкосновенным запасом и подкрепились. Причем американец наотрез отказался пить консервированный какао, утверждая, что, по его мнению, название продукта говорит само за себя, и травиться абы чем он не намерен.

Мы с Герасимом посмеялись над страхами второго номера. Но янкеля можно понять. Кроме скрипящей на зубах кока-колы он в своей американской жизни ничего калорийнее не пил.

– Командор! – прервала наш добрый смех спецмашина, – По данному адресу проживает три человека. Двое взрослых и один ребенок. Подкрепление выехало. Директор срочно вылетает с загранкомандировки, обещал часов через шесть быть на месте.

– Ясно. Я так думаю, что взрослые имеют какое-то отношение к плачущему ребенку. Скорее всего, родители. Давайте рассуждать логически. Сам ребенок не мог вызвать ни медиков, ни спасательную команду! Так? Так. Значит, это мог сделать кто-то из взрослых. Вот ему то мы и предъявим счет.

– Мм, – хмыкнул третий номер.

– Найдем и их. Никуда не денутся. А теперь слушай мою команду. Третьему номеру приблизиться на максимально возможно близкое расстояние к Объекту. В контакт до особого распоряжения не вступать. Обо всех передвижениях Объекта докладывать мне лично. Третий номер, подтвердите получение приказа?

– Мм, – кивнул Герасим и мелкими перебежками побежал к детской коляске. Герой!

– Второму номеру отыскать женщину-мать.

– А почему женщину? – не понял приказа Боб.

– А тебя, второй номер, кто вскормил? Кенгуру?

– В Америке кенгуру не водятся, – надулся янкель.

– А у вас в Америке вообще, что-нибудь кроме лысых орлов водится? Отставить пререкания! Выполняйте приказ, второй номер. А я займусь поискам второго жильца.

Огорченный моим поведением, Боб включил определитель запахов и, установив его в положение «женщина-мать», двинулся в сторону салон-команаты.

Я же, пользуясь огромным жизненным опытом, отправился в туалетный зал. Если мне не изменяет интуиция, а чего ей изменять, то в момент психологической нестабильности все мужчины отправляются в туалетный зал. Единственное место в нашем развитом мире, где человек может спокойно обдумать прожитые годы и помечтать о будущем.

Жилец болтался на веревке, привязанной к крючку ядеросцентной лампы. На одной ноге болталась домашняя тапочка. В кулаке зажат диктофон. Дыхание прерывистое, учащенное. Зрачок на свет реагирует слабо. Температура тела….

– Милашка! Почему в аптечке нет градусника? Я что, на язык должен температуру мерить?

…Температура тела, мм, как говорит третий номер, в пределах нормальной. Амплитуда качания двадцать два с четвертью градуса. Веревка капроновая, мыло противобактериальное. Сразу видно, аккуратный человек.

– Милашка! Командир на связи. Как только прибудет подкрепление, пришли, кого-нибудь ко мне со стремянкой. Второму и третьему номеру доложить ситуацию.

Первым откликнулся американец.

– В салоне обнаружена женщина-мать женского пола. Вся в панике. Буйная, на меня бросается. Уши заложены ватой. Думаю, что это реакция на крик ребенка. Мне как, дождаться ученых, или попробовать самостоятельно привести ее в чувство?

– Ваты много?

– Не очень, командир. Знаете, в древнеземной мифологии был такой антиземной герой. Одиссеем звали. Так он, для того чтобы не слышать пения чаек, залил уши воском. Здесь примерно такая же ситуация.

– Знаю я твоего Одиссея. Читал первоисточники. Настругал детишек и от супруги смотался на целых тридцать лет и три года. Если бы не хорошие люди, черта бы с два назад вернулся. Но это к делу не относится. Привяжи ее, чтоб не волновалась и прилепи пару противошоковых пластырей. Оставайся рядом и жди дальнейших указаний. Что значит, плюется? А ты ей стихи почитай. Конец связи. Третий номер, твоя очередь.

В наушниках раздались яростные вопли Герасима, перебиваемые не менее яростными воплями ребенка.

– Мм! – доложил третий номер, – Мм!

– Черт! Гера! Я же просил близко к Объекту не подходить! Мне что, как детей малых вас учить! Только наблюдение. Никаких рискованных шагов. Помощь близка. Сейчас я со своим клиентом разберусь и подойду. Милашка, где подкрепление? Где стремянка? Где, черт возьми, Директор?

– Командор, вынуждена вас огорчить. Подкрепление опаздывает. Стремянка сломана. Директор вне зоны связи. Мне сейчас на свалку ехать, или подождать?

Удар ниже спины. То есть, ниже пояса. Тщательно распланированная ситуация сделала первый сбой. И во всем виноват только я. Можно было догадаться, что подкрепление опоздает, стремянка сломается, а спецмашина подразделения 000 раньше времени запросится на пенсию. Значит, нельзя надеяться на помощь. Значит, придется рассчитывать на свои силы.

– Милашка! Говорит командир. Твой командир, понятное дело. Беру всю ответственность за проведение операции на себя. Прекратить все посторонние разговоры в эфире. Отключить связь-автоответчик. Заблокировать каналы доступа к оперативным данным. Остается связь только между членами команды. Приступаем к завершающей стадии операции.

Так. Что имеем? Амплитуда висящего перед глазами тела уменьшилась до десяти градусов. На ту же саму цифру уменьшилась, мм, температура тела. В одном тапочке смотрится не красиво. Снимем тапочек. И постараемся вынуть из ручек диктофон. Ай да молодец! Крепко-то как кулачки держит. Не иначе налоговый инспектор. Где тут кнопочка нужная? Вот она, кнопочка нужная.

… шшшш… кто меня найдет, – промотаем, – шшшш …его мать, – лирику тоже промотаем, – шшшш …все спасатели ко…, – о благодарностях чуть позже, – шшшш… не хочу…шшшш.

Конец выступления. Все ясно, честный налогоплательщик, не вынеся бремя чудесной жизни, самостоятельно решил отстраниться от воспитания подрастающего поколения. А такое у нас не проходит.

– Эй, чудик?! – я подергал тело за большой палец ноги, – Кивни головой, если слышишь? Ладно, не хочешь, не кивай. Но слушай меня внимательно. Я сейчас тебя раскачаю посильней. Ты только не сильно волнуйся. За мыслью лучше следи. В тот момент, когда размах будет наиболее большим, я подам тебе ножик. Кивни, если понял план. Туповатый ты, я смотрю. Объясняю подробнее. Получив нож, ты попытаешься перерезать веревку. Понял. Тогда начали.

Все прошло, как и задумывалось. Правда, налогоплательщик чуть не промазал ниже сантиметров на двадцать, перерезая веревку. Но я вовремя подсказал, куда лезвие вонзать. А что бы в следующий раз не мазал, ущипнул его в бок. Не сильно. Он даже не рассмеялся.

Приняв в крепкие спасательские объятия практически чуть прохладное тело, я с величайшей осторожностью выбрал наиболее ровное место и свалил тело. Тело, чуть постанывая от немногочисленных ушибов, которые, как говорят в народе, возможно, заживут к концу года, поползло по полу, волоча за собой огрызок веревки.

Куда пополз честный, но впечатлительный налогоплательщик, меня не интересовало. Наше спасательское дело спасать, а не выслеживать ползающих. Вот если он доползет до связь-аппарата и наберет номер диспетчерской Службы подразделения 000, тогда пожалуйста. Тут же верну его на место в целостности и сохранности.

– Мм, – робкий сигнал от третьего номера оторвал меня от раздумий, – Мм?

– Уже иду, Гера. Уже иду. Как там Объект? Да ты не части. Доложи четко и ясно. Кричит? Сильно кричит? А что кричит? Не разобрать? Бессвязная речь? Герасим, ты умный человек. Постарайся объяснить ребенку, что его поступки противоречат всем принципам сотрудничества.

– Мм.

– Да я тебя тоже иногда не понимаю. Вот что, Гера. Спой ребенку песню. Предложи конфету. Покажи козу. Но близко, близко, повторяю, не подходи. А я уже бегу.

Ходу до третьего номера минут пятнадцать. Все больше по кладовкам, забитым барахлом и не сданными на пункты вторсырья компьютерами, и смежным комнатам. Несколько раз пришлось останавливаться и пропускать проползающего поперек движения налогоплательщика с веревкой. Очевидно, товарищ знал короткие тропы и беззастенчиво этим пользовался. На все мои просьбы показать короткий путь, он невнятно хрипел и тыкал рукой в горло, показывая, как все мы его достали.

В комнатке, где стояла кроватка с кричащим ребенком, царил полумрак. Третий номер демонстративно отлынивал от работы. Рассевшись у экрана домашнего кинотеатра, Герасим просматривал моно цветной художественный фильм из домашней библиотеки. На экране какой-то бесчувственный скотина волок к водоему мохнатое животное с хвостом, бобра наверно, и пытался его утопить. В кульминационных местах третий номер громко хлопал в ладоши, выражая тем самым протест против отвратительной работы режиссера.

– Мм, – оторванный от экрана Герасим заметно погрустнел, и глаза его налились сонной поволокой, – Мм!

– Я тебе этот фильм на день аквалангистов подарю, – пообещал я, понимая, что без этого нормальную работу третьему номеру не обеспечить, – Как обстановка?

– Мм. – Герасим театральным жестом выкинул руку в сторону не умолкающего Объекта и долго и нудно объяснял, какие шаги лично он предпринял для того, что бы прекратить этот режущий, переворачивающий, нестерпимый для любого нормального человека звук.

– Хорошо, Гера. Да успокойся ты! Чего вы все сегодня как с цепи сорвались? Боб кричит. Ты кричишь. Дорогу все время разные там переползают. Работать надо, тогда и волноваться некогда будет. Вызывай американца сюда. Может, втроем с этим крикуном и совладаем.

Герасим, поправив связь-капюшон, вызвал по срочному американца. Боб появился через двадцать минут, мокрый от пота и слегка взволнованный.

– А где честная налогоплательщица, – сурово поинтересовался я, заботясь о здоровье всех находящихся в квартире людей.

– По дороге на нас напал ползающий человек, – испуганно озираясь, доложил второй номер, – Неожиданно выполз из игрового зала. Пришлось оставить женщину-мать там. Вы же меня по срочному вызвали.

– Мм, – успокоил Боба Герасим, – Мм.

– Потом с ними разберемся, – я был в корне не согласен с третьим номером, но командирский гонор показывать не стал. Если бы на меня из темного чулана неожиданно напал ползающий человек, я, наверно, тоже бы оставил там не только налогоплательщицу, но и коробку из-под сосок. А Боб молодец, притащил. Жизнью, можно сказать, рисковал, но принес, – Хватит языками трепать. Обстановка, доложу вам, наисложнейшая. Помощи ждать неоткуда. Работать будем одни. По первой категории. Вопросы, жалобы, пожелания имеются?

Второй и третий номера не первый день работали в подразделении 000, поэтому вопросов, жалоб и предложений прозвучало немного и все больше по существу дела.

Герасим с ходу предложил, воспользовавшись полномочиями, предоставленными подразделению 000, пригласить для успокоения разбушевавшегося ребенка концертную группу корейских циркачей, выступавших в эти дни в столице. Укротителей, клоунов и воздушных гимнастов.

– Воздушных гимнастов, Гера, у них вовек не было. Глаза узкие, вот и промахиваются постоянно. Предложение хорошее, но запоздалое. Пока укротители слонов в клетки запихают, пока приедут, все нормативы выйдут. А нормативы для спасателя это что?

– Премия и отгулы, – Боб прекратил озираться по сторонам и теперь обдумывал свое предложение.

– Правильно, второй номер, – не похвалить Боба, значит проявить интернациональную несознательность, – А что предложите вы? Как в Америке поступают в данном случае?

– Стреляют, – коротко бросил янкель, нахмурившись. И это была чистая правда. Чуть вякнул, срок. Крикнул в полголоса, электрический стул. Даже без предупредительного разряда.

– Нет, свое новое поколение мы будем воспитывать иначе, – я поправил связь-стробоскоп, который так и не отдал черепу-медику, и объявил приказ: – Время ..цать-цать. Выдвигаемся в район непосредственной близости к Объекту. Всем соблюдать предельную осторожность и внимание. Не кашлять, не чихать, при ребенке не выражаться. В колонну за Герасимом по одному марш! Я замыкающий.

Третий номер, как спасатель, изучивший эти места лучше, чем кто-либо из нас, полу пригнувшись, двинулся в сторону максимального воспроизводства шума. К кроватке. По дороге осторожный Герасим несколько раз прятался за выступающими частями мебели, так что нам с Бобом приходилось силой вытаскивать его из щелей и напоминать, кто из нас самый спасатель.

Залегли мы опасно близко к кричащему ребенку. Метров пять не меньше. Нервы накалены до предела. Виски ломит от скачущего децибельного уровня. У второго номера даже кровь из носа пошла. Сдержать команду в таких условиях не представлялось возможным.

– Милашка! Милашка! – дул я в микрофон, пытаясь докричаться до спецмашины. Но ответа не было. Крик ребенка, временами переходящий в визг, забивал все частоты. А это значило, что теперь даже спецмашина подразделения 000 не сможет нам помочь.

– Мм? – зажимая уши руками, спросил Герасим, который по одному выражению лица мог опознать критическую ситуацию.

– Да уж хуже некуда, – ответил я знаками, – Теперь понимаешь, почему у остальных жильцов квартиры неадекватная реакция? В таких условиях у кого угодно верхний уровень слетит.

Лежали мы, лучшие спасатели страны, за перевернутым набок столом и впервые в практике не знали, что делать дальше. Все варианты, которые приходили на ум, казались глупыми и никуда не годными. Даже третий номер, который по штату был обязан найти одно-единственное верное решение, печально разводил руками, которые, впрочем, тут же возвращал в исходное положение к ушам.

– Командир! – перекрывая визг, прокричал Боб, – К нам гости! Гости к нам!

От входных дверей, удерживая связь-безкозырку зубами за ленточки, таща за собой деревянный ящик, полз Директор собственной персоной.

– Что? А? Не слышу! – заорал он, присоединившись к нашей грустной компании за перевернутым столом. Можно подумать, кто-то, что-то говорил, – Доложите ситуацию, майор Сергеев.

Я выставил большой палец правой руки вниз. Что на неграмотном устном обозначало, ситуация очень и очень никудышная. Директор опустил брови на уровень переносицы. Что означало, неужели? Я пожал плечами. Сами, что ль не видите? Директор усмехнулся. Так и знал, что без него сынки не справятся.

– Значит так, майор, – Директор пригладил пышные усы и по-отечески улыбнулся, – Вспомни, майор, как тебя в детстве успокаивали?

– Как, как? Разным местом об косяк, – тоскливо пошутил я, понимая, что Директор приполз сюда не оказывать действенную помощь, а наставлять подчиненных на свершение новых трудовых подвигов.

– Вы, все еще майор Сергеев, зря так, – ласково пожурил меня Директор, – Какой пример остальной команде подаете. Когда я был маленьким, а это, заметьте майор Сергеев, было очень давно, то процесс успокоения протекал в два этапа. Вы, майор Сергеев, с третьим номером изображаете лошадок, прыгающих через естественные барьеры. Что, значит, не хотите? А в отпуск хотите? Тогда выполняйте. А я пока проинструктирую американца.

Выполнять приказы всегда легче, чем их придумывать. Ответственность возложена на плечи вышестоящего начальства. Значит, в случае провала ему и отвечать.

Посовещавшись с Герасимом, мы пришли к выводу, что план Директора не так уж и плох. Естественных барьеров, ровно, как и площади для скачек, предостаточно. Ржать мы с Герой пока что не разучились. И хоть скакать с зажатыми ладонями ушами не так удобно, но мы попробовали.

Через пять минут нам даже понравилось, и мы устроили настоящие скачки с тотализатором. Тот, кто первым пройдет полных три круга вокруг орущего ребенка и ни разу не споткнется, получает один день отгула.

Пока мы с третьим номером, кося глаза на не умолкающего ребенка, протаптывали круги, Директор, тщательно изучив содержимое коробки американца, нашел применение как самому содержимому, так и второму номеру.

Пор приказу опять таки Директора, несчастный янкель , морщась от режущего ухо визга, подтащил свою бесценную ношу поближе к кроватке и, изображая клоуна принялся поглощать то, что вытащил из холодильной камеры.

Проходя галопом мимо Боба, мы с Герой завистливо посматривали на потихоньку добревшего Боба, который с усилием заталкивал в себя гастрономию, выпечку и наши язвительные советы побольше кушать.

Директор Службы наблюдал за происходящим из укрытия. Но, насколько я понимал, должного эффекта не получалось. Крик из кроватки превратился в непрекращающийся визг, от которого у нас с Герасимом постоянно сбивался галоп. Видя, что наши забеги не приносят результата, Директор решил прекратить использовать нас в качестве скакунов и выпустил из-за стола две красных ракеты.

Внезапный красный свет, озаривший комнату алым жутковатым заревом, вызвал в американской душе Боба дремавшие до поры до времени инстинкты. Как известно, все американцы не любят красный цвет, звезды и валенки с ортопедическими калошами. Они вызывают у них стойкую аллергию и конвульсивные спазмы мышечной системы.

Второй номер, не избавившийся до сих пор от древнего зова предков, сделал то, что никогда в жизни не делал.

Американец Роберт Клинроуз поперхнулся вишневой косточкой.

Показывая на горло, Боб заметался от импровизированного ипподрома до укрытия Директора. По ходу дела он хватался за наши шеи, призывая сделать с ним хоть что-нибудь. Решив, что придушить Боба мы всегда успеем, мы решили оставить его в живых. Пока второй номер окончательно не задохнулся, мы всеобщим голосованием, исключая, конечно, Боба, как заинтересованное лицо, приняли решение спасать сначала американца. Все-таки мы его больше знаем, чем визгливого ребенка.

Герасим, как самый отважный, обхватил янкеля сзади, а мы с Директором по переменке стали обрабатывать живот поперхнувшегося. Согласно последним исследованиям ученых, именно такой способ в настоящее время самый эффективный.

Вишневая косточка оказалась весьма упертой, и нам с Директором пришлось изрядно попотеть.

За спасением своего собственного товарища, мы как-то позабыли об Объекте. Как только Боб, он же временно пострадавший, задышал более спокойно, Директор обратил внимание на странный звук.

– Майор, – обратился он ко мне, подозрительно прищуриваясь, – Не кажется и тебе, майор Сергеев, что вокруг нас создалась некая зловещая тишина?

Директор был прав. За интересной работой мы как-то и не заметили, что к квартире стихли визгливые звуки, и наступила подозрительно спокойная тишина.

– Это то, о чем я думаю? – Директор, настроив карманный звуковой анализатор, тщетно пытался уловить хоть какие-то звуки, – Неужели вы справились? Точно, справились. Объект молчит? Герасим, дру. Ну, молодцы! Ну, спасатели! Всех к орденам. Всех к медалям……………

Эпизод 15.

– Первая машина прямо! Остальные на пра-во! По спецмашинно! С песней! Шага-ам! Иаш!

Директор любит парады. Говорят, что в ранней молодости он служил в строительных батальонах. Именно с тех далеких времен в нем и осталась эта негаснущая любовь к парадам, командам, песням.

– Песню запе-вай!

С песнями в тринадцатом экипаже всегда был порядок. Как только в команде появился американец, он сразу же, по единодушному решению, был назначен запевалой. Разработанный на американской ферме голос, как никто другой подходил для этой миссии.

Парады – давняя традиция подразделения 000. Раз в год, на день Спасателя, Директор проверяет на главной площади строевую выправку подчиненных. Отличившимся полагается дополнительная премия, день отгулов и вечная любовь самого Директора. В этот день, по личной просьбе Директора, синоптики отменяют двенадцатичасовой дождь. Милицейские танки перекрывают движение. А все честные налогоплательщики столицы приходят полюбоваться выправкой и звонкими голосами своих любимцев.

Впереди вышагиваю я. Задираю коленки практически до подбородка. Подбородок касается неба, руки засунуты глубоко в карманы парадного комбинезона. В зубах положенная строгим уставом сигарета. Пепел все время сваливается на пластик главной площади столицы.

За мной, соприкасаясь плечами, следуют второй и третий номера. Лихо сдвинутые на ухо связь-пилотки, подпрыгивают при каждом шаге. Позвякивают многочисленные медали и ордена.

Милашка плетется следом. Спецмашины подразделения 000 не любят двигаться на самых малых скоростях. Им милее безудержный рев топок, вой сирен и яркий свет опознавательных сигналов. Но ради простой человеческой благодарности, да пары новых радиолокационных станций можно и придержать горячие нейтринные протоки.

Не доходя до блиндажа, на котором расположился Директор, Боб набрал полную грудь столичного воздуха и запел высоким, чуть подрагивающим от маршировки, голосом командную строевую:

– Мы парни бравые, бравые, бравые….

Вступаем мы с Герасимом:

– И чтоб не сглазили нас девушки кудрявые….

Милашка врубает на полную мощность наружные динамики:

– Мы перед выездом еще их поцелуем горячо….

Снова один американец:

– И трижды плюнем…..

Я и Герасим:

– Через левое….,

Милашка:

– Плечо….

Из центральной башни Милашки высовывается пингвин, радостно вертит головой, и делает в сторону Директора, с которым мы как раз поравнялись, вот так:

– Тьфу, тьфу.

Немузыкальный голос Директорского любимца нарушает стройность песни, сбивает с ритма. Я пытаюсь обернуться, чтобы указать пингвину недостойность его поведения, спотыкаюсь. Герасим бросается ко мне на помощь. Боб опережает его и бросается под ноги Герасиму. Спецмашина визжит всеми гусеницами, вспахивает покрытие главной площади столицы и, совершая невозможное, сворачивает в сторону. В стороне находиться лишь одно препятствие, которое способно задержать скользящую юзом многотонную массу Милашки. Это Директор, который, распахнув руки, старается защитить государственное строение.

Спецмашина подразделения 000 наезжает всей массой на стойкого Директора, расплющивает его о блиндаж, и все скрывается в густом облаке пластиковой пыли. Всем известно, что блиндаж используется для хранения пластикового цемента.

Я просовываю голову под мышку американца и с тоской наблюдаю за облаком. Рядом протискивает Герасим.

– Мм, – умничает он, щуря глаза.

– На гауптвахте, может, и отоспимся, – соглашаюсь я, – Главное, чтоб у Милашки бампер не поцарапался. Американец его только сегодня утром отполировал.

Янкель под нами вежливо покашливает, и мы, наконец, решаем с него слезть. Боб, прикрываясь от пыли рукой интересуется, на сколько медалей мы сегодня наворотили строений. Я тут же бросаю на пластик площаи связь-каску, куда и прошу личный состав сложить все имеющиеся награды, включая почетные грамоты за долгую и безупречную службу.

Наша спецмашина долго крутится на месте, пытаясь сориентироваться. Наконец, поймав сигнал со спутника, съезжает с блиндажа задним ходом.

К нам уже бегут команды спецмашин за номерами один и два, и прочие честные налогоплательщики, оказавшиеся свидетелями наезда. Близко к облаку пыли никто не подходит, предпочитая ругаться издалека. Каждый школьник в стране знает, из чего изготавливается пластиковый цемент, поэтому вонять в течение трех месяцев никто не желает.

В один момент стихают все сирены, завывания, нравоучения, пожелания смыться подальше, и над главной площадью столицы проносится удивленный гул.

Из густого облака пластиковой пыли, заложив руки за спину, появляется Директор. На мундире ни пятнышка, на погонах ни крошки. Выправка строгая, но не гневная.

– Ну, вот что, сынки….

Директор с почти отеческой улыбкой делает шаг навстречу, и я понимаю, что никакая гауптвахта нам не грозит. Директор сегодня в прекрасном настроении, и небольшая мелочь в виде разрушенного блиндажа его не смущает.

Но в это время дурная птица пингвин, от страха подпрыгивает высоко в воздух, и совершает невозможное. Взлетает с центральной башни Милашки и на бреющем полете пролетает над Директором.

Не знаю, чем кормили на завтрак глупую птицу, но на безукоризненно чистую связь-фуражку Директора падает то, из чего, собственно, и делают пластиковую пыль. Утренний завтрак пингвина.

Директор снимает связь-фуражку, не моргнув глазом, смахивает то, что упало. Лицо чуть заметно передергивается, но отеческое выражение глаз все еще просматривается.

– Ну, вот что, сынки…..

Сделавший крутой разворот пингвин, нервно работая крыльями, возвращается, и перед тем, как благополучно приземлиться обратно на башне у Милашки, во второй раз бомбит Директора. Надо признаться, довольно удачно. Два из двух.

Директор Службы, даже не вздрогнув, задирает глаза вверх и чутко поводит носом. То, из чего делают пластиковый цемент, стекает по вискам Директора и капает на отутюженные штаны.

Очевидно, именно этот факт особенно расстраивает Директора, потому, что он выхватывает из кобуры пистолет и открывает беспорядочную, не в пример глупой птице, стрельбу по той же самой глупой птице. Пингвин, не дурак, ныряет с разбега в люк центральной башни. Пули дробно стучат по обшивке Милашки. Спецмашина начинает резко прыгать из стороны в сторону, стараясь сохранить праздничный свежевыкрашенный вид.

Директор недобро усмехается и переводит взгляд, а вместе с ним и дуло пистолета, в нашу сторону.

Герасим, отважная душа, прикрывает меня своим телом. Но опаздывает всего на секунду. Боб бросается вперед. Но спотыкается, и мы втроем валимся на искореженный Милашкиными гусеницами пластик главной площади столицы.

Пули свистят над нашими головами, и я вновь вспоминаю о теплой, благоустроенной, с пляжами и трехразовым питанием, на берегу моря, а главное безопасной гауптвахте.

Директор недовольно задирает верхнюю губу, обнажая ровные белые зубы, и целится с учетом нашего нового положения.

Герасим закрывает ладонью глаза бедного американца, не успевшего в полной мере вкусить все прелести жизни на новой родине.

Директор давит на курок.

Зря снимали с себя награды.

В связь-фуражке Директора звучит зуммер вызова. Годами выработанная привычка заставляет Директора на время отложить стрельбу по неподвижным мишеням.

– Директор слушает. Да, дорогая! Да, дорогая! Да, дорогая!

Он пристально смотрит мне в глаза. Я чувствую, как струйка холодного пота стекает со лба Герасима и капает ко мне за воротник. Глаза Боба все еще закрыты. Но мы все еще живы. И если командирская интуиция меня в очередной раз не подводит, то сейчас Директор общается со своей дражайшей половиной.

– Не надо волноваться, дорогая! Я сделаю все, что смогу. Немедленно? Но у меня парад! У меня смотри художественного строя. А.… Но….

Лицо Директора Службы становиться грустным. Мне отчего-то его жалко. Нелегкая семейная жизнь, тяжелые семейные будни, заштопанные одноразовые носки.

– Хорошо, дорогая. Я вышлю самых лучших. Кого? Этих? Они больше у нас не работают. Похороны завтра. Нет, еще теплые. Что ты говоришь? Вместе с ними?! Ну, хорошо, дорогая. Я постараюсь. Возможно. Обязательно. Всенепременно. Майор Сергеев! Ко мне!

Строевым шагом обхожу тучу пластиковой пыли и приближаюсь к рассерженному начальству с подветренной стороны.

– Майор Сергеев по вашему приказу ….

– Молчать! – гавкает Директор, запихивая пистолет в кобуру. Значит, похороны завтра отменяются, – Слушайте внимательно, Сергеев! Наказание получите позднее. А сейчас важный вызов. Требуется группа смертников. Пойдете вы и ваша команда. Дело чести, дело мундира, дело жизни. Вашей. Все подробности перекидываются в спецмашину. Кру-гом! Отставить!

А я только хотел ножкой топнуть.

Директор посмотрел пристально так, потом резко качнулся вперед и обнял меня крепко-крепко:

– Прощайте, майор Сергеев. Надеюсь, я вас больше никогда, нигде и ни при каких обстоятельствах.

Видя, что я собираюсь открыть рот и поинтересоваться ближайшей перспективой в наших отношениях, Директор полез за пистолетом.

Достал он его, или нет, не видел. Я уже бежал к Милашке. Следом торопливо дышали в спину второй и третий номера.

Перепрыгивая через ступени парадного эскалатора, я заскочил в кабину, и тут же дал команду спецмашине немедленно покинуть опасный район. Милашке, не глушившей ядерные топки, оставалось только крутануться на месте и, дождавшись полной усадки экипажа, сорваться с места.

– Как таких людей допускают до руководящих постов? – в своем правом кресле второго номера американец был безудержно храбр и отважен, – Командир, разве это порядок? Куда смотрит ваша русская общественность? Где, в конце концов, наш профсоюз? Мы же могли безвременно и окончательно!

– Послушай Боб, – я повернулся в сторону американца, – Послушай и запомни. Россия, не Америка. Здесь за тебя, кроме тебя самого, никто заступаться не станет. Ни профсоюзы, ни общественность. Ни даже женсоветы, которые мы разогнали лет пятьсот назад. Директор прав. Мы во всем виноваты. Сами. Почему посторонние в спецмашине?

Боб изобразил на лице недоумение.

– Впервые в жизни, командир.

– Герасим, твоя работа?

Третий номер тактично промолчал. В последнее время он не часто баловал нас своими нужными разговорами. Все больше гулял по отсекам спецмашины. Может быть даже с пингвином, которого пригрел на Милашке по просьбе Директора. И, может быть, слишком много разговаривал с глупой птицей. Вот она и сошла с ума.

– Второй номер! – я натянул на макушку подаренную друзьями связь-тюбитейку и настроился на общую волну. Одно дело отдавать приказы лично, совсем другое через Милашку. Уж она то старательно проверит, выполнен тот или иной приказ, – Командир в кабине! Приказываю! Немедленно очистить спецмашину подразделения 000 от нежелательных посторонних объектов. Третьему номеру оказать всяческое содействие.

Боб и Герасим, слыша в моем голосе желание покомандовать, бросились исполнять приказ. На шестом в первом ряду мониторе показалась обиженная спина пингвина, которого спихнули с эскалатора. Глупая птица, бросив в лицо второму и третьему номеру грязные упреки, развернув коротенькие крылья, засеменила к все еще размахивающему руками Директору. Пусть теперь друг с другом разбираются, да конечностями машут.

– Выполнено, командир, – американец демонстративно обтер руки о заднюю часть парадного комбинезона, что являлось грубейшим святотатством над формой спасателя. Но наказать, словом или делом янкеля не поднялась рука. В чем-то Боб, несомненно, прав. Если всякий, кому не лень, будет стрелять в спасателей подразделения 000, то к концу столетия нас вообще может не остаться.

– Боб. Герасим. У меня не очень хорошие новости, – я дождался, пока второй и третий номер рассядутся на свои места, и включил центральный экран, – Похоже, что Директору, понадобились мальчики для битья.

– А что такое «мальчики для битья»? – поднял руку американец.

– Герасим, объясни, – попросил я, видя, что третий номер готовится уйти в глубокую дрему.

– Мм, – коротко определил значение словосочетания умный Герасим.

– Ясно, – кивнул Боб, – Что-то вроде русских индейцев.

– Вроде того, – согласился я, – Только с большим кругом полномочий. Посмотрите сюда. Видите в углу экрана букву «ны»? Это значит, что дело пахнет керосином.

– А что такое «пахнет керосином»? – непонятливость Боба слегка раздражала, но я, помня, в каких условиях воспитывался американец, не стал злиться.

– Герасим!

– Мм, – встрепенулся Герасим.

– Ясно, – улыбнулся янкель, – Разбавленное виски.

– И если мы не выполним это задание, то нам вкрутят гайки по первое число.

– А…?

– Гера!

– Мм.

– Понятно. Разобрать железнодорожные пути «Нью-Йорк – Чикаго».

– А теперь, друзья, краткое введение в курс задания. Второму номеру прекратить задавать вопросы. У нас, как всегда, мало времени. Милашка, включи дополнительную информацию по вызову.

Спецмашина подразделения 000 за номером тринадцать послушно заполнила пространство мониторов мелкими строчками, столбцами цифр, кривыми и где-то даже прямыми.

– Что мы имеем, – ознакомление с первичными данными о характере вызова может много рассказать о предстоящей работе, – А имеем, мы не слишком приятные вещи. На пересечении одного из центральных проспектов сломалась машина супруги нашего глубокоуважаемого Директора. Прокол всех восьми колес.

Боб раскрыл рот, собираясь что-то сказать, но я его остановил. Перебивать командира на полуслове может только сам командир.

– Срочно вызванная группа специалистов с завода скорой технической помощи сделать ничего не смогла. Есть жертвы среди группы специалистов.

– Мм? – вопрос третьего номера прозвучал по существу. Мне и самому было интересно, как можно проколоть сразу все восемь колес.

Скупые строчки информации заполнили четвертый и пятый мониторы в шестом ряду. Если верить специалистам завода технической помощи, машина супруги Директора сначала проколола одно колесо. Заменили. Проехала пару метров. Еще прокол. Заменили. Еще три метра. Следующий прокол. Менять не стали. Запаски кончились. Два метра. Сразу три прокола. Подцепили на буксир. При трогании с места взорвались четыре колеса. После чего специалисты завода технической помощи поспешно ретировались, оставив на проспекте нескольких своих сотрудников, с которыми весьма красноречиво поговорила супруга Директора нашей Службы.

– Таким образом, – подвел я черту, – Нам предстоит работать с одной из самых одиозных фигур нашей столицы. Плюс восемь проколотых колес. Командир готов выслушать предложения команды.

Американец, жутко вспотев, вытащил значок спасателя, удостоверение спасателя, корочки спасателя, нашейную табличку спасателя, именной пистолет спасателя и выложил все это нехитрое добро на приборную доску.

– Я ухожу, – сказал он, – Простите меня, командир. Но такая работа не по мне. Я слишком молодой, чтобы рисковать жизнью в таких количествах. Свой запас из личного сейфа я оставляю вам. Пользуйтесь. Хотя нет, заберу. Все равно он вам больше не понадобиться.

– Мм, – это, кто не понял, Герасим решил высказаться. Кстати, мог бы сделать это не зевая, – Мм.

– А кровать с собой черта с два я тебе отдам, – вскипел я, – Вы что, сговорились? Кого испугались? Подумаешь, жена Директора. Да мы этих жен! Но дело не в этом. Там, на дороге, терпит бедствие человек. Человек! Хоть и женщина. И мы обязаны! Мы должны! У нас, в конце концов, нет другого выхода. Боб, ты думаешь, Директор позволит тебе свалить из столицы просто так?

– Что такое свалить? – когда американец сильно волнуется, то совершенно забывает некоторые русские слова.

– Скальп отрежет, – опередил я Герасима, – По самые американские уши. А ты, Гера! Забыл, как на День Независимости пил с Директором на брудершафт и клялся ему в дружбе? Утопиться обещал, если клятву не выполнишь.

Второй и третий номера пристыженною молчали. Зря я на них кричу. И зря носы ребятам разбил. Кровищи-то на пол накапало. Но по другому в данной ситуации поступить не могу. Честь мундира и все такое.

– Считаю ваше молчание согласием оказать немедленную помощь пострадавшей. Да?!

Команда вздрогнула и торопливо закивала. Согласны, еще как согласны.

– Милашка! Командир на связи! Ты чего плетешься, словно инвалидная ядерокаляска. Или с тобой тоже проф беседу провести. Про свалки и автогены.

Спецмашина подразделения 000 за номером тринадцать, изрыгнув из ядерных топок изрядное количество нейтрино и выбросив в окружающий воздух недопустимое количество сжиженной переработки, рванула по проспекту на всех порах. Даже не забыла дежурный оповеститель включить. Это штука такая интересная, мы ее обменяли у археологов на списанный грейдер. Двухметровый домик, из которого выползает железный человечек и колотит кувалдой по шестиметровой рельсе. Я и говорю, практически даром старинный экспонат достался.

– Командир, – Боб, виновато опустив голову, топтался рядом, – Извини, командир. Не повторится такого больше. Смалодушничал. Струсил. Запаниковал.

– Ничего, второй номер. В нашей трудной работе паника иногда тоже случается. Я ж тебя понимаю. И не осуждаю.

Американца, действительно, понять было можно. На его исторической родине пару сотен лет назад был принят единый закон, запрещающий лицам женского пола управлять любым наземным, подводным, воздушным и космическим транспортом.

– Как там… Женщина за штурвалом, потенциальная угроза обществу?

– Так точно, командор. За нарушение пожизненная ссылка на подземные фабрики шампиньонов.

– В этом отношении вы, американцы, молодцы, – похвалил я далекую Америку, – Эмансипейшен нужно душить в самом зародыше. Вот мы, русские, в свое время не придушили, как завещал древний мудрец по имени Отелло, и что в итоге? Дороги загружены, аварийность повышена. Была б моя воля, я бы этих за эти ни на одну эту не подпустил.

– Мм, – совершенно не к разговору влез Герасим, который от сильной тряски никак не мог впасть в рабочее состояние.

– Да! – радостно заулыбался янкель, – Лошади у нас, действительно, самые лучшие в мире. Вы знаете, командир, что порода чистокровных скакунов, выпускаемая конезаводом «Мерседес» постоянно берет все призы на всех скачках?

– Твоя Америка только и может, что кобыл на конезаводах разводить, – обгоняя скоростную модель «Большая – Ока-Вишня», заметил я, – Кобыл, да еще этих, которых вы в баскетбол заставляете играть. И вообще, второй номер, мне надоели ваши вечные разговоры о политике. Займите свое место.

Боб, слегка обиженный за историческую родину, занял свое место. Минуты две наблюдал за дорогой, потом от скуки вытащил из личного сейфа старинный лазер-граммофон, вставил поцарапанный тусклый блин и накрутил динамо. Кабину заполнил шуршащий звук, как от несмазанных задних ворот Милашки. И, из растрескавшейся квадро-трубы, вырвался на волю голос в сопровождении одного ансамбля. Краткое содержание.

«Один, весьма умный и талантливый товарищ в минуты творческой активности чесал голову. Он, товарищ, думал, что в голове у него, кроме посторонних дерево стружечных предметов, есть масса всяческих новаторских идей. И это, действительно, было так. Потому, что в конце первого куплета умному и талантливому человеку даже присудили пулецеровскую премию за гениальную поэму. Во втором куплете шел разговор о не складывающихся рифмах. Заканчивалось повествование тем, что умный и талантливый человек вывел закон, согласно которому творческая продуктивность напрямую зависит от качества и количества потребляемых калорий».

Что было дальше, послушать мы не успели. Лазер-граммофон заскрипел и остановился. Американец вытащил из его нутра синюю батарейку величиной с шестнадцатикилограммовую гирю:

– Энерджайзер, – распознал я южно-азиатскую подделку, – Ты в следующий раз наши покупай. Русские. Три года гарантии непрерывной работы. Потом можно сдать в металлолом и получить взамен цветной ядеровизор.

– Командор! – подали голос внутренние динамики Милашки, – Вам стоит взглянуть на третий в четвертом монитор.

Спутник наблюдения Службы специально для нас передавал картинку перекрестка. Около тысячи машин стояли, уткнувшись друг в друга, образовывая гудящий гигантский крест. В самом центре креста можно было различить ярко красные «жигули-карону».

– Натворила дамочка дел, – пробормотал я, не желаю дезорганизовывать команду, – Милашка, постарайся подъехать как можно ближе.

Взвывая ревуном, который мы обменяли на три ядерных брикета у смотрителей одного речного маяка, спецмашина осторожно принялась расталкивать пыхтящий транспорт честных налогоплательщиков. От звуков ревуна у особо старых машин замыкало проводку и, то тут, то там из транспорта стали выбегать водители с автономными огнетушителями.

– Потише сделай, – попросил я спецмашину. Ревун, конечно, штука хорошая, но уж больно громкая. Когда стану совсем старым, обязательно напишу мемуары, где расскажу, при каких условиях мы его обменяли. Года полтора назад, когда по просьбе историков доставали из речки затопленный клад какого-то древнего завоевателя Налугеона.

Спецмашина плелась слишком медленно. Поэтому мной, как командиром самой лучшей Службы, было принято неординарное решение.

– Третий номер! Остаешься старшим. Мы с американцем доберемся до Объекта самостоятельно. Милашка, подготовить ядерокаты, которые мы выиграли на прошлой неделе у корпорации «Русский квас-тоник».

Хорошая штука, эти ядерокаты. Компактные, легко сборные. Мы с командой два дня на складе готовой продукции корпорации крышки свинчивали, буквы искали. Заодно и таракана заблудшего поймали.

– Боб, одень броне-комбинезон и проверь личное оружие. В ориентировке сказано, что супруга Директора весьма эксцентричная особа. Только первым не стреляй. Милашка, открывай нижний люк. Выйдем через него. Связь держать постоянно. В случае чего, сама знаешь что делать.

На восьмом во втором мониторе спецмашина красноречиво повертела по сторонам засиженную наглыми чайками гаубицу.

Зажав под одной мышкой ядерокат, под другой чемодан с минимальным набором слесарных инструментов, я спрыгнул в запасной люк. Пролетев три метра, и приземлившись на носки ног, я, как учили в школе спасателей, ловко завалился на бок и перекатился несколько раз через спину. Рядом вертелся второй номер. У янкеля кувыркание получалось не так эффектно. Наверно потому, что он захватил с собой, кроме ядероката и чемоданчика, еще и заплечный мини сейф с едой.

К нам сразу же стали подбегать честные налогоплательщики, волею судеб оказавшиеся запертыми в этой ужасной пробке. Все они требовали только одного, чтобы здоровая спецмашина подразделения 000 с цифрой тринадцать на борту немедленно убралась из этого района и не перекрывала движения.

Второй номер, лениво жуя калужскую картофельную жвачку, со знанием дела разогнал народ посредством одного только показа каждому из несанкционированных участников марша протеста желтой карточки. Три желтых запоминающих образ карточки и вам автоматически присылается приглашение на трех дневные исправительные работы. Хорошо, что янкелю не доверили красную карточку. Одно ее предъявление и честный налогоплательщик лишался права самостоятельно определять свой распорядок дня на долгих три года, три месяца, три недели и три дня.

Мы разложили ядерокаты и покатили к центру перекрестка, ловя на себе завистливые взгляды тех, кто никогда в жизни не выигрывал ядерокаты от концерна «Русский квас-тоник».

– Второй номер! – я поправил связь-треуголку, – При контакте с Объектом возьмете на себя отношение устного характера. Пообщайся с гражданкой, поговори о жизни, сними отпечатки, в общем, допрос по полной программе. А я проведу визуальный осмотр поврежденной машины.

– Вы не исключаете злой умысел? – вздернул бровью американец, у которого на бывшей родине все неудачи в стране списывались на злой умысел американского населения. Даже суд такой быстрый учинили, америкен-экспресс называется.

– С супругой Директора ничего нельзя исключать. Ты никогда не задавался вопросом, почему наш любимый и в меру суровый Директор ночует в диспетчерской? А я отвечу. По тем отрывочным сведениям, которые я слышал, жена Директора та еще штучка.

– Что есть в русском языке «штучка»? – Боб ловко уклонялся от раскрывающихся дверей и совершенно не хотел вспоминать значения слов, – Это продажная женщина за штуку брюликов? Или у вас в Росси нет продажных женщин.

Глупый американец. Они там, в своей темной и насквозь эмансипированной Америке думают, что великая Россия до сих пор не оправилась от нанесенного много тысяч лет назад удара по половому устройству страны. Все у нас есть. Вот, недавно прошел юбилейный съезд этих самых. Со всех концов съехались. Они же и в думе большинство составляют.

– Второй номер! Рабочий режим! Наблюдаю Объект. Десять тридцать по Гринвичу. Действуем по ранее намеченному плану. Милашка! Даю ориентир тремя красными ракетами. Чтоб через десять минут была здесь.

Супруга Директора таскала за волосы какого-то несчастного налогоплательщика, который посмел выразить негативное общественное мнение относительно квалификации супруги Директора, как водителя. Второй рукой она придерживала связь-парик и жала на экстренный вызов подразделения 000. При соединении с диспетчерской супруга Директора громким криком напоминала, кто она такая, и кто такие все, кто ее слушает. Выходило не слишком равнозначно, но довольно весело, если учесть, что Директор, якобы находящийся на срочном вызове, наверняка слышал все, что верещала его супруга.

Второй номер проглотил нагретый столичный воздух, поймал мой ободряющий знак и, растопырив ноздри, ломанулся прямиком к супруге Директора держа перед собой жетон спасателя подразделения 000.

– Супруга Директора! – близко подходить он постеснялся и начал переговоры издалека. Метров десять, не больше. Смелости янкеля можно было только позавидовать.

Супруга Директора удивленно обернулась в сторону подозрительного шума, заметила покрывшегося испариной американца, отшвырнула от себя общественного обвинителя и закричала в связь-парик:

– Здесь ваши спасатели! Явились, голубчики! Передайте моему зайчику, что я ….

Видимо, в этом месте связь непроизвольно оборвалась, потому, что супруга Директора свирепо сверкнув зрачками, одним движением сорвала с себя связь-парик и громыхнула им о нагретый пластик проспекта. Дорогущий прибор звякнул и прекратил свое существование.

Второй номер выронил из рук жетон спасателя. Но жетон никуда не упал, а остался болтаться на веревке. По крайней мере, мне стало ясно, зачем ко всем жетонам спасателей привязывают веревки.

– Смелее, второй номер, – прошептал я по выделенному связь-каналу, – Вспомните все, чему вас учили в школе спасателей. Умереть за идею не страшно.

Боб выполнил несколько гимнастических упражнений, восстанавливающих дыхание, стиснул кулаки и, твердо переставляя ноги, подошел вплотную к супруге Директора. Я на всякий случай укрылся за башней нервно мигающего светофора и приготовился вызвать контейнеровозы скорой помощи. Судя по выражению лица супруги Директора, не такое уж смешная идея.

– Это кулебяка с салом, – раздался у меня в ухе голос американца, – Лучшая кулебяка с лучшим импортным салом. Возьмите, не пожалеете.

Я выглянул из-за башни переставшего нервно мигать светофора. Пропустить сцену размазывания кулебяки с чем-то там импортным по физиономии Боба не хотелось. Это ж воспоминание на всю жизнь.

Но размазывания не произошло.

Супруга Директора была, в конце концов, обыкновенной русской женщиной. И ее мгновенно сразил шарм, а главное иностранный акцент, а что еще главнее, заморское невиданное в столице яство, симпатичного пухленького спасателя. Она молча приняла из рук американца батон с небольшим кусочком чего-то там белого и улыбнулась. Вот вам спасательское слово, улыбнулась.

По перекрестку разнесся одурманивающий запах иностранного продукта. Водители, дергая носами, вылезли из кабин. И у всех на губах завис один вопрос. А не война ли это?

Пришлось срочно соединиться с Милашкой и попросить ее передать по громкоговорителям сообщение. Что, так мол и так, на границах России с иностранными государствами все спокойно. Никто ни к кому претензий не имеет. Наркоруководители войну не ведут. А то, что воняет, совсем не то, что воняет в обычное время.

Честные налогоплательщики успокоились, предоставляя мне возможность наконец-то выйти из укрытияи заняться работой, попутно подслушивая, в служебных целях конечно, переговоры второго номера с Объектом.

– … Представляете дорогой Боб…, – подцепив рукой американца под локоток, супруга Директора прохаживалась вокруг своей машины, волоча слабо упирающегося янкеля за собой. Особо наглых налогоплательщиков, пытавшихся подобраться поближе к бутерброду с салом, Объект отпихивал ногой, – Представляете, дорогой мой спасатель, у меня через двадцать минут встреча в парикмахерской. И если я не успею к назначенному часу….

Я отключился, посчитав, что непосредственной угрозы второму номеру не существует.

Так, что мы имеем на этот несчастный раз. Практически новенькие «жигули-корона». Два дня как с завода. Цвет уже упоминался, ярко красный. Топка стандартная, на ядерных брикетах. Четыре ведущих моста, повышенная проходимость, три камеры заднего вида. И совершенно глупая начинка с зачатками интеллекта. Ни какого сравнения с Милашкой. Кроме сдутых колес никаких видимых разрушений. Работы, раз плюнуть. Ну, хорошо, хорошо. Восемь раз.

– Милашка! Командир в эфире! Подготовь к работе домкратную установку и найди восемь колес. А мне все равно, где ты их найдешь. Машин вокруг много. Изыми с каждой по одному колесу на нужды национальной безопасности и все проблемы.

Со стороны вероятного нахождения спецмашины подразделения 000 за номером тринадцать послышались глухие звуки, похожие на разрывы снарядов. Вторично над перекрестком пролетело сообщение об обязательном добровольном сотрудничестве со спасательными службами столицы.

– … я попробовала эти пластыри, и что вы думаете, дорогой Боб, моментально похудела восемнадцать килограммов….

– Милашка! Это я. Что? Не вижу никакого сравнительного анализа с данным видом животного. Вы скоро? Второму номеру удалось на несколько минут отвлечь Объект от неприятностей, но я не знаю, надолго ли его хватит.

– Мм, – ответил за спецмашину Герасим. Что успокоило неимоверно. Если за рулем такой проверенный авто асс, как наш говорун, то через минуту Милашка со всеми внутренностями должны быть здесь.

Выставив перед собой само раздвигающий ковш, нашего, русского производства, чрез перекресток, напрямки, перла на всех парах Милашка. Те машины честных налогоплательщиков, кого не успели, не сумели или не захотели отодвинуть, пропускали под днищем. Некоторые счастливчики получали взамен раздавленных машин именные сертификаты на право досрочного голосования на очередных выборах.

Милашка затормозила не так эффектно, как ей хотелось. Все тридцать фар «жилулей-короны» вдребезги. Спецмашина проворно отползла назад и сделала несколько кадров дежурной камерой. Она прекрасно понимала, что если с нас, со спасателей, сдерут хоть один брюлик за испорченное имущество Объекта, то дорога на межведомственную свалку станет на несколько сот километров короче.

– … если их хорошо поливать, то они непременно, слышите мой дорогой Боб, непременно вырастают до размеров сковородки….

У американца все нормально. Ведет светскую беседу и не боится за свое будущее. Интересно, о чем это они? Скорее всего, о курлягах, гибриде курицы и лягушки. Питаются мухами, несут яйца, скользкие и плавать не умеют. При хорошей поливке достигают размеров неограниченных. Выведены недавно в целях удовлетворения потребностей переедающего населения. Калорий ноль, хлопот никаких. Только петухи их, почему-то, бояться. Мрут от страха. А кто не мрет, тот теряется.

– Мм! – доложился третий номер, спущенный Милашкой при помощи лебедки. Разленились, бездельники.

– А остатки куда денем? – поинтересовался я, наблюдая, как Милашка при помощи добровольцев из честных налогоплательщиков пытается закрыть задние ворота, из которых торчат снятые у населения колеса, – Не знаете, третий номер?

Третий номер не знал. Пришлось выкручиваться самостоятельно. Не мотаться же по городу с полным багажным отделением.

– Милашка. Пока мы работаем, устрой сезонную распродажу колес по сниженным ценам. Вырученную сумму отправь в Америку. Пусть купят хоть один ядерожабль и посмотрят с высоты птичьего полета, во что они превратили свою страну. Третий номер…. Третий номер! Извини, что разбудил. Посмотри, что можно сделать с машиной Объекта. А пока выведу домкратную установку.

Домкратная установка, разработка русских специалистов специально для подразделения 000. Гениальность мысли и передовая технология. Откликается на кличку «Димка». В работе злой, в быту тих. Говорильник не предусмотрен. Достаточно одной спецмашины.

Узнав меня по запаху, Димка завилял задним мостом и постарался лизнуть руку алмазным резаком.

– Не балуй, – приказал я домкратной установке, забираясь внутрь тесной кабинки, – Милашка, отвлекись на минуту. Трап спусти.

Под восторженные вопли честный налогоплательщиков, выстроившихся в очереди за практически дармовыми колесами, я скатился на Димке по трапу и подкатил к «жигулям – короне».

Домкратная установка, почувствовав свободный воздух столицы не приминула подкатить к заднему правому спущенному колесу Объекта и слить под него излишки охлаждающей жидкости. За что тут же получила замечание в устной форме. Негоже, когда подсобная техника сливается на проезжей части. Газонов что ли мало.

Герасим в это время методично обходил машину Объекта с ледорубом в руке. Отмеряя пальцами равные расстояния на борту сверкающей краской машине, третий номер сосредоточенно производил разметку, вонзая алмазный наконечник ледоруба в толстую обшивку «жигулей-короны». После чего, ржавым гвоздем, на глазок, без всяких там линеек, чертил от дырки к дырке толстую волнистую царапину.

– Это для чего? – поинтересовался я, наблюдая, как мозг команды разбивает машину Объекта на неравнозначные квадраты.

– Мм, – долго объяснял Герасим.

– Гера! – воскликнул я, – Ты что, не выспался? Мы меняем колеса, а не лакокрасочное покрытие. Зачем делать из хорошей техники шахматную доску?

Гера ничего не ответил, обиделся и прихватив дисковую пилу, которой он уже начал вырезать на корпусе машины металлические красные квадраты, удалился в Милашку.

С легкой грустью я осмотрел практически искореженный «жигули-корона». Вот что получатся, если не дать третьему номеру выспаться в меру сил и возможности. Но я не имею права винить Герасима. Сам виноват. Допустил к работе заведомо не отдохнувшего члена экипажа.

– Боб! Если меня слышишь, кивни.

Американец, который выслушивал от супруги Директора содержание очередной серии мыльной оперы, странно задергал головой. Янкель на исходе. Продержится минут десять о силы. Потом супруга Директора потеряет к нему всякий интерес, обратит, наконец, внимание на свою слегка поцарапанную машину, у которой еще даже не поменяно ни одно колесо, и наступит небольшой такой конец света и моей рабочей биографии.

– Боб, голубчик! Сне нужно еще полчаса, – умоляюще прошептал я, – Своди женщину в столовую. Угости квасом и ватрушками. Подари цветы. Почитай, в конце, концов, стихи. Это не приказ, Боб. Это личная просьба. У нас тут небольшие проблемы с ее транспортом. Выручай, друг.

Я знал, я был уверен, что американец расшибется, но просьбу друга, а тем более друга-командира выполнит. Хоть и нелегко ему улыбаться супруге Директора.

–… оборочки вот здесь, здесь и по краям. Представляете, дорогой Боб, они умудрились пустить по краю зеленую оборку….

Я б давно свихнулся. Кстати, что-то давно не видно домкратной установки.

– Милашка! Где этот, постоянно истекающий охлаждающей жидкостью, домкрат?

– По правому борту, командор.

Не спецмашина, а чудо техники. Умная и внимательная.

– Я, командор, все колеса загнала. То есть распродала. Даже парочку наших запасок втюхнула.

– Надеюсь, для замены спущенных колес машины Объекта догадалась оставить восемь штук?

– Так… как бы… приказ был…. Нет.

Дура и ничего не соображающая куча железа.

– Господи! – вспомнил я господи, – Во всей команде только один человек, на которого можно положиться на сто процентов.

Из люка показалось заспанное лицо Герасима.

– Мм?

– Уйди, Гера. Уйди, от греха. Не про тебя разговор.

– Вы что-то хотели, командир? – вышел на связь секретный агент номер два, – Да, нет, командир. Я просто так. Мы тут в столовой слегка с бабкой покуролесили. Счет я выписал на ваше имя. Ничего, командир?

– Ничего, Боб. Но впредь запомни, для таких ситуаций существует специальный счет Службы. Впредь вве расходы списывать исключительно на него. Сколько у нас еще времени?

– Мало, командир. Дама рвется в дорогу.

– Делай что хочешь, но задержи ее хотя бы на пять минут. У нас тут полный аврал.

Американец клятвенно пообещал, что постарается продержаться еще пять минут и отключился, а я отправился на поиски загулявшего домкрата.

Милашка оказалась права. Домкратная установка находилась по правому борту машины Объекта. Снимала навесное оборудование и обшивку и тут же переплавляла добытое на бруски, помеченные как «лом цветной».

– Да ты что! – ахнул я, увидев проделанную домкратом работу, – нам же колеса только!

Димка радостно закрутился вокруг меня, не понимая в чем проблемы. Раз нет запасных колес, то он, как исправная техника, долже хоть что-нибудь сделать во славу спецмашины.

– Уйди, – попросил я домкратную установку и без сил опустился на пластик перекрестка.

Это конец карьере. Конец заслуженному авторитету. Директор не простит, Директор не поймет. Да что там Директор. Через несколько минут перед моими глазами возникнет самая свирепая женщина в столице. И тогда, я даже не знаю что. Вот ведь как. Не доработать до пенсии, каких то тридцать лет.

– Командор! – кашлянули встроенные в связь-треуголку динамики, – Я так понимаю, командор, что наша миссия полностью провалена?

Эта сволочь, эта спецмашина подразделения 000 за номером тринадцать издевается.

– А как назвать вот это? – я посмотрел на груду исковерканного металла, бывшего некогда самым лучшим представителем класса «жигулей-корона», – Нас повесят, а тебя точно на переплавку. Без апелляций.

На переплавку спецмашина не хотела. В самые первые дни ее эксплуатации, когда она только-только сошла со штапелей завода по изготовлению спецмашин, их, только что собранный выводок, возили на экскурсию на плавильный завод. Кошмарные впечатления на всю железную жизнь. Чтоб служилось лучше.

Именно поэтому спецмашина подразделения 000 за номером тринадцать, вспомнив жаркое пламя и кипящие котлы, решила, что ей не слишком хочется посещать плавильный завод с повторной экскурсией.

– Командор! Я тут подключила дополнительные секции в центральный мозг, покумекала и пришла к выводу, что ситуация не совсем хреновая, – когда спецмашинам не хочется на переплавку, они начинают выражаться неадекватно, – Если командор прикажет, то я постараюсь в меру своих и без того ослабленных сил исправить ситуацию.

– Да? – я конечно знаю, что Милашка умная штучка, но мы имеем дело с супругой Директора, а не с самим Директором, – Если знаешь, что делать, то делай это немедленно. У нас не более трех минут до возвращения Объекта.

Милашка радостно взвизгнула сиреной, развернулась на месте, задними воротами к металлолому «жигули-корона».

– Посторонись, командор. Это мой звездный час, – загадочно захрипели динамики связь-треуголки.

Из задних ворот спецмашины на проезжую часть выехали сразу три компактных автокрана, четыре компактных тягача и шесть компактных чернороботов.

Под громкие команды Милашки вверенная ей техника общими усилиями закидала все запчасти машины Объекта внутрь грузового отсека, и погрузилась сама.

– Извини, командор, – перед моим носом задние ворота захлопнулись, – Вам, командор, лучше этого не видеть. И не беспокойтесь, командор. Сделаем из запчастей конфетку, лучше чем было. Вы мне верите, командор.

Я слишком долго работаю спасателем, чтобы кому-нибудь верить. Но сейчас, в этот трудный для всей команды час, я поверил. Слишком много уверенности слышалось в динамиках спецмашины.

– Мм, – выдворенный из Милашки Герасим стоял, покачиваясь, рядом, обхватив руками ортопедическую подушку.

– Не знаю, Гера. Но обещала исправить все то, что вы здесь натворили.

– Мм, – покачиваемость третьего номера стала еще больше.

– Это ты слишком много болтаешь, – обиделся я на незаслуженно оскорбленную спецмашину, – А она, Гера, работает непокладая своих механических рук.

– А где моя ласточка? – раздался за спиной голос супруги Директора.

Объект явился раньше положенного времени. Под ее мышкой счастливо улыбался объевшийся за мой счет американец.

– Майор Сергеев, – прохрипело я от неожиданности, – Через минуту ваша машина будет готова. В мойке она. Да, Герасим?

Третий номер сквозь сон подтвердил мою версию.

В связь-треуголке слышались отдельные приказы Милашки: – «Где зубило? Бей сильней! Тушите, тушите!» А также доносились соответствующие звуки. Скрип сгибаемого железа, звон битого стекла, звяканье лишних деталей.

Супруга Директора недоверчиво заглянула под Милашку, где через запасной люк в специально вызванный мусоровоз сваливался разный металлический хлам.

– Вы уверены, пока что майор Сергеев, что с моей ласточкой все будет в порядке?

«Поберегись!» – раздалось в динамиках, после чего Милашку основательно встряхнуло.

– С вами работают лучшие спасатели подразделения 000, – не моргнув глазом, не соврал я, – Ваша, как вы изволили выразиться, птичка….

– Ласчточка, – нахмурилась супруга Директора.

– Ласточка, конечно, – поправился я, – Будет здесь через десять секунд. Гера, тьфу, третий номер! Выведете отремонтированную машину.

Герасим лихо развернулся, не выпуская подушки и, в слепую, направился четко к задним воротам спецмашины.

– Знаете, пока что майор Сергеев, – супруга Директора встала рядом, все время поправляя пытающегося свалиться счастливо объевшегося за мой счет Боба, – Вчера за ужином мой супруг, ваш Директор спросил меня, а не присвоить ли пока что майору Сергееву внеочередное звание подполковника? И знаете, что я ответила?

Задние ворота приоткрылись, и в щель высунулась голова третьего номера. По одному внешнему виду мозга команды я понял, что что-то пошло не так. На лице Герасима не было заметно даже налета сна. А такое с ним случается исключительно в экстремальных ситуациях.

– Я ответила…., – супруга Директора стала боком заходить в тыл Милашки, пытаясь заглянуть в грузовой отсек.

Милашка невероятным образом пятилась от нее, стыдливо уворачиваясь от горящего взора супруги Директора.

– Я ответила….

Из задних ворот полностью вышел третий номер, держа руки за спиной. Его смущенность переходила все мыслимые границы и нормы.

На негнущихся ногах, ощущая непривычный жар на плечах, я подпрягал к застывшей супруге Директора и заглянул вместе с ней внутрь Милашки.

В грузовом отсеке спецмашины подразделения 000 за номером тринадцать ничего не было. Даже полы подметены и продизенфецированы специальной присыпкой от ржавчины.

Третий номер с честным и открытым лицом подошел к супруге Директора и вытащил из-за спины небольшой сверток. Супруга Директора тупо уставясь в нутро Милашки, развернула упаковку и заглянула внутрь коробки. Ее лицо на мгновение озарилось той неподдельно ошарашенной удивленностью, которая бывает у детей, когда они узнают, что Дед Мороз это не переодетый сотрудник из агентства, а живой старик, живущий на Северном полюсе.

– Вот здесь подпишите, пожалуйста.

Супруга Директора медленно перевела взгляд с отсутствующей машины на присутствующего пока что майора, а в скором времени, возможно, и капитана.

– Вот здесь, – я протягивал супруге Директора счет на вызов, доклад о проделанной работе и акт приемной комиссии, подписанный, кстати, самим Директором, о незапланированном саморазрушении машины «жигули-корона» ярко красного цвета. Я ж не первый год в спасателях.

Супруга Директора машинально, не выходя из ступора, подписала все необходимые документы, включая счет из столовой.

Вырвав счастливо улыбающегося американца из одеревенелых рук супруги Директора, я стал отходить задом, стараясь не терять из виду большие и крепкие руки Объекта.

– Это ваши экземпляры. Команде срочная погрузка Спасибо за сотрудничество. Милашка, заводись немедленно Передавайте привет мужу. Уходим по срочной.

– Подождите, майор! – окликнула она меня, собирающегося скрыться в кабине притихшей морально, но порыкивающей физически, спецмашины, – Неужели вы не хотите узнать, что я ответила мужу о вашем внеочередном звании?

Хотеть то хочу. Но жизнь экипажа мне дороже. Положенные медиками три минуты ступора истекли, и сейчас может возникнуть неадекватная реакция. Ученые еще называют это «роликовым эффектом». Это когда шарики за ролики…, в общем, все знают. Страшная штука без смирительной рубашки.

Я захлопнул парадный люк в тот момент, когда по перекрестку, сметая все на своем пути, промчался урагах, состоящий из ветра, слов и междометий.

Лобовое стекло покрылось мелкими трещинами, титановые швы затрещали, и Милашку чуть не завалило на бок. Но она сумела выровняться и помчалась вперед, набирая с каждой секундой скорость.

Через пару сотен кварталов спецмашина сбавила скорость, и устало выпустила пар из топок.

Я отстегнулся от водительского кресла, на трясущихся ногах подошел к автомату с газированным квасом и долго пил холодную жидкость, стараясь унять пульсирующую боль в груди.

– Милашка, – спасатели долго не переживают неудачи, – Надеюсь, ты нам всем расскажешь, что было в той коробке.

Спецмашина подразделения 000 за номером тринадцать, скромно потрескивая внутренними динамиками, включила центральный монитор. И показала красивые, новые, только что сработанные, ярко красные роликовые коньки с ядероускорителем, пневмоподвеской и усовершенствованной тормозной системой.

Голубая мечта каждой русской женщины.

Эпизод 16

– Тринадцатая машина! Срочный вызов. Проспект Загородный. Координаты переданы. Налогоплательщик оставил дома магнитные ключи.

– Тринадцатая машина приняла. Выезжаем. Милашка, координаты на экран. Всей команде приготовиться к работе.

За лобовым стеклом мирно тарахтел по бронированной обшивке спецмашины подразделения 000 за номером тринадцать послеобеденный дождик. Редкие налогоплательщики спешили укрыться от запрограммированных струй внутри многочисленных рюмочных и пельменных. Разбавленная чистящим средством «Миф-Россия-универсал» жидкость смывала с города пыль и практически все известные науке микробы. Через час, когда Главный Техник столицы перекроет краны, город превратится в образцово-показательный, уютно-антибактериальный рай. Честные налогоплательщики выйдут из рюмочных и пельменных, улыбнуться начищенному до блеска солнышку и отправятся домой, досматривать отечественный сериал про удачливых милиционеров.

– И никто, никогда не снимет кино о серых буднях спасателей.

– Вы что-то сказали, командир? – второй номер, американец первой волны эмиграции Роберт Клинроуз, отложил в сторону карманный ноутбук, в который только что закончил заносить опись имеющегося в его личном сейфе продовольствия.

– Я сказал, что кроме нас в этом мире есть только один несчастный человек. Тот самый налогоплательщик, который забыл дома ключ. Представляешь Боб, сейчас вся страна замерла у экранов домашних кинотеатров, а этот несчастный домой попасть не может. Расстройство на всю жизнь.

– До начала сериала еще полчаса. Если постараться, то успеем. Заодно и сами посмотрим. Представляешь, командир, в последней серии милиция все-таки нашла, кто похитил буровую платформу. Три часа погони, а потом платформу разнесли глубоководными бомбами. Смешно, да?

– Было бы смешно, если бы не было так смешно. Обидно, Боб. Они ж с нас этот сюжет содрали. И платформу мы не подбивали. И не три часа погони, а восемь. И не нашли, а обнаружили на глубине восемьсот метров. И не платформу, а водный велосипед. Скажи, Боб, есть у людей совесть? Хотя бы в титрах указали, так, мол, и так, авторы идеи спасатели подразделения 000.

Боб в знак солидарности протянул мне надкусанное печенье.

– А давай, командир, устроим сегодня образцово показательное спасение. Вызовем корреспондентов, телевизионщиков, пресс-службу какую положено. И в самые сжатые сроки обслужим население. Дело-то пустяковое. Дверной шлюз взломаем, и считай, слава и почет у нас в кармане.

Я откусил половинку надкусанного печенья и вернул остатки Бобу. Чтобы потом не говорил, что я жадный.

Идея янкеля показалась весьма и весьма перспективной. Давненько о нас, о спасателях, не трубила пресса. Опять же Директор, каждое утро на планерке песочит. Уровень преступности в столице нулевой. Травматизм нулевой. Смертность нулевая. Рождаемость, наоборот, выше головы. Говорит, что если и дальше так пойдет, то непременно встанет вопрос о закрытии Службы. И, если мы сегодня выполним работу без скола и зазубринки, да еще при этом полюбуемся в объективы корреспондентов, да еще вспомним добрым словом самого Директора, то столица вновь заговорит в самых лучших выражения о самых отважных ребятах мира.

– Ну, вы и кусаете, командир! – Боб повертел перед носом кусочек печенья и, тщательно завернув его в оберточную бумагу, спрятал в сейф, – Вам бы только кусать. Маленький ротик, командирский животик. Так что насчет предложения?

– Принимается, – даже если что-то пойдет не так, то всегда можно распугать корреспондентов, запретить съемки и оставить налогоплательщиков без темы для вечернего обсуждения, – Милашка, все слышала?

Спецмашина подразделения 000 слышала все, всегда и везде.

– В связи с тем, что спецмашины не имеют права высказывать свою точку зрения на решения команды, должна только заметить, что лично мне, как глубоко интеллектуальному созданию, ваша идея не по механизму. В правилах Службы записано, что спасатели должны выполнять работу без лишнего шума, волнения и надежд на дальнейшее продвижение по служебному эскалатору.

– Все, Мыша, – прервал я спецмашину, которая при удобном случае могла рассуждать долго и нудно, – Ваше мнение понятно. Предлагаю вычеркнуть кандидатуру Милашки из списка, который мы донесем до корреспондентов. Правом командира принято единогласно.

Милашка хмыкнула и равнодушно промолчала. Уж кто-кто, а она прекрасно понимала, что даже командир спецмашины не способен так поступить с лучшей техникой в мире. Иначе она может жутко обидеться и послать всю команду делать работу вручную.

– Герасима будить?

– Пока не вижу в этом необходимости, второй номер. Может чуть позже.

Третий номер команды отсыпался после двухчасовой лекции в столичном университете, куда его пригласил лично профессорский состав. Название лекции я точно не помнил, так как категорически отказался присутствовать на ней. Мне на работе болтовни Герасима хватает. Известно только, что после лекции Герасима закидали цветами, а профессорский состав принял Геру в почетные члены. Я, правда, так и не понял, в какие.

– Командор! Исключенная из списков спецмашина никак не может связаться с киностудиями, газетами, журналами и столичным телеканалом. Вы еще бумажку со списком не запечатали?

Строго поглядывая на хихикающего американца, я, скрепя командирским сердцем, вписал Милашку в списки особо отличившихся на невыполненном еще вызове.

– Киношный автопоезд выехал. Работу подразделения вызвались освещать все центральные газеты и журналы. Американцы прислали запрос с просьбой разрешить им допуск в район вызова. Хотят сделать мультэпопею под названием «Охотники за несчастными случаями». Голливудмультфильм какой-то. Обещали цветным ломом заплатить.

– У нас у самих этого лома навалом, – проворчал я, но под умоляющим взглядом Боба согласился, – Свяжись с Министром Иностранных Дел. Пусть выдадут американцам визу на четыре часа. Если Министр вдруг станет гоношиться, то напомни, что он мне должен за спор, что Атлантида, это не гренландское государство, а подводная научная станция в океане. Боб, проверь, как там третий номер. Что-то его личная кривая подрагивает.

Янкель, счастливый оттого, что скоро встретится с бывшими соплеменниками, умчался проверять тяжелый сон Герасима.

– Милашка! Сообщи на таможню, что американцы везут контрабанду. А все равно какую. Хоть шпалы, хоть турбины. Пусть в привокзальной тюрьме часа четыре до окончания срока визы промаринуются. К черту общественное мнение. Сами вызываем, сами и сажаем. Не в первой. История подобную практику не порицает. Не дай бог, сманят обратно нашего американца. Пропадет он там после России.

Не то чтобы я американцев не любил. Совсем наоборот. Уважал я Америку. Как-никак богатая природными ресурсами страна. И сколько людей талантливых миру явила. Только все это меркло на фоне их непоследовательности. Примеров полно.

Стояла в Америке на одном из островов фигура здоровая. Тетка с фонариком. Эпохи позднего капитализма. И что? Кому-то помешала. Снесли на мелкие камушки. На ее месте поставили вышку для прыжков в воду. А сейчас обратно хотят тетку с фонариком сооружать. Говорят, какой-то там американский дух олицетворят.

– Третий номер в нестабильном состоянии, – доложил вернувшийся янкель. Это означало, что Герасим сильно храпит. Поэтому и личная кривая прыгала, – Командир, а можно я на вызов парадный комбинезон надену.

– Разрешаю.

В какой-то момент мне стало стыдно. Но потом, тщательно подумав, я решил, что стыдиться нечего. Россия приняла отчаявшегося американца в свои широкие объятия. Дала ему двенадцати комнатный кров с отдельным подъездом. Превратила фермера в спасателя с мировым, не побоюсь этого слова, именем. И что? Разрушить все какой-то дешевой мультэпопеей? Нет! И песен коренного американского населения мне не надо. Достаточно того, что русский народ о нас, о спасателях, уже матерные частушки слагает.

– Командор. Мы на месте, – доложилась Милашка, – Все запланированные и приглашенные гости прибыли. Все ваши индивидуальные заказы выполнены. Четыре часа без права выхода под залог.

– Какие заказы? – путаясь в рукавах парадного комбинезона, влез в доклад спецмашины Боб.

– Маринованные соевые орешки, – нашлась спецмашина, – Специально для наших и ваших американских гостей.

Я выглянул в боковое окошко. Милашка постаралась на славу. Ребята из кино разворачивали походные павильоны, красили стены вокруг окон квартиры, которую нам предстояло открыть и высаживали цветочки для антуража.

Газетчики всех газет и журналов столицы плотным кольцом обступили испуганную старушку и брали у пострадавшей первые интервью.

– Скажите, как вам пришло в голову вызвать спасателей подразделения 000?

– Сколько вы заплатили за вызов?

– В какую сумму вы оцениваете приблизительный ущерб?

– Вы намерены обратиться с иском на спасательную службу в суд?

– Вам известно о том, что спасатели часто наносят честным налогоплательщикам грубые физические увечья?

Я свернул подслушивающую аппаратуру. Слушать про себя разные мерзости не хотелось. Вот и спросил бы меня кто, за что я не люблю журналистов? Всем известно, что денег мы не берем. Наоборот, каждый спасенный нами Объект самостоятельно норовит всунуть в карман. Но от чистого сердца, и без всякого принуждения. Тем более физического.

– Моих не видать? – между мной и боковым стеклом втиснулся второй номер в надежде рассмотреть среди кучи народу соплеменников.

Я многозначительно посмотрел на внутреннюю камеру спецмашины. Вот оно, началось. Что ни говори, а тяга к исторической родине есть даже и у американцев. Милашка многозначительно мигнула в ответ красной лампочкой. Граница на замке.

– Второй номер, а что это у вас за странная спецодежда?

Боб растянулся в улыбке и повернулся на сто восемьдесят градусов, показывая обновку.

– Национальная американская одежда, командир. Джинсы.

– Странная у вас национальная одежда, второй номер, – я скептически осмотрел невзрачный синий материал, – И почему-то вьетнамского производства.

– Это название такое, – совершенно искренне засмеялся Боб, – Фирма Ли.

– Я и говорю, вьетнамское. Вы что, хотите в этом появиться перед широкой аудиторией всей нашей необъятной родины? Перед миллионами и миллионами русских граждан? Что скажут честные налогоплательщики, увидев на вас эти страшные штаны, да еще с непонятно расположенными на, простите, попе, карманами? Вы бы еще их наизнанку вывернули, товарищ второй номер.

– Национальная…., – попробовал вступить в пререкание с командиром второй номер.

– Немедленно переодеться, второй номер. За индюками присматривать, да гоняться по прериям за коренным взбунтовавшимся населением вы можете хоть голышом. Но я не позволю оскорблять, простите еще раз за выражение, честные взоры честных русских налогоплательщиков разными там, как вы их назвали?

– Джинсами, – глаза Боба налились грустью, тоской и слезами.

– Джинсами, – хмыкнул я, – Слово-то какое. Исковерканное. Идите, второй номер, переоденьтесь. Разрешаю вам надеть национальную одежду русского населения. Портки на веревках и с прорехой вместо вашей глупой железной молнии.

Пока американец, сдерживая готовый сорваться с губ национальный стон, переодевался в штатную униформу, я решил привести в себя в порядок. Засунул голову в компактную парикмахерскую и попросил Милашку подстричь, побрить и подушить моим любимым одеколоном «Шипр – четыре в одном». Удаляет перхоть, убивает кариес, сглаживает рано проступившую седину и устраняет неприятные запахи от всех рядом стоящих. Специальная разработка для спасателей.

– Командор! – прервала умная спецмашина командирский туалет, – Американцы, недовольные пленением ребят из Голливудмультфильма выразили ноту протеста и послали к нашим границам три вооруженных ядерожабля.

– Вот…, – рифма так и просилась высказаться, но я сдержался, – Откуда у американцев ядерожабли?

– Купили на те брюлики, вырученные нами от продажи покрышек населению, – напомнила Милашка, – Сами же приказали.

Так вот куда идет гуманитарная помощь! Нет, чтобы детишек на мустангах покатать, так они вооружаться надумали!

– Милашка. Будь добра, соедини с Министром Воздушного флота. Алло, Министр? Сергеев это. И тебя…. Ага. И твою…. Угу. И твоих. Да. Я вот по какому делу. Дошли до меня слухи, что к нам агрессор приближается? Они, кто ж еще! Ха-ха-ха! Самому смешно. Не говори. У меня тут американец тоскует. Да знаешь ты его. На Новый Год со мной был. Снегурочкой. Боюсь, сманят обратно на историческую родину. И я говорю. Не бывать этому. Ты попроси свояка, он же у тебя в Погодном центре сидит, пусть организует пассат какой-нибудь. Или муссон. Я в этом не разбираюсь. Главное, чтобы часа четыре эти ядерожабли нам настроение не портили. И тебя. И твою. И твоих.

В обязанности спасателей входит не только спасение честных налогоплательщиков, но также и удержание шаткого мира на отдельно взятых кусках границы.

– Вот, теперь совсем другое дело! – воскликнул я, оглядев переодевшегося американца с ног до головы. Стандартный желтенький комбинезон связь-картуз для работы в подъездах, ботинки-липучки повышенной проходимости, – Медальки еще надень и будет самый порядок. Журналисты тебя как конфетку оближут.

Повеселевший янкель полез в личный сейф за медалями, а я переключился на внутреннюю связь:

– Мыша, гаркни посильней по наружным динамикам. А то эти борзописцы на нас никакого внимания не обращают. Приезжаешь тут, понимаешь, по срочному вызову, стоишь полчаса, а на тебя ни один подлец глаз не повернет.

Милашка с удовольствием выполнила мою просьбу. По всему местному микрорайону пронесся низкий гул гудка. Новое приобретение Милашки. Махнулась не глядя с каким-то заводом. Они нам гудок заводской, мы им три килограмма обогащенного сахарозаменителя.

– Ишь как засуетились, – с удовольствием отметила гордая спецмашина подразделения 000, – Командор, а за чей счет они полопавшиеся ядероюпитеры списывать будут?

– Не наше это дело. Ты лучше за третьим номером приглядывай. Нам ночью еще работать надо. Пару рисунков заковыристых на полях озимых изобразить. Так что пусть выспится хорошенько. Второй номер! Вы готовы?

Американец похлопал по груди, на котрй позвякивало дюжина малентких и невхрачных медалек. Большинство юбилейных «Один месяц Службы», «Два месяца Службы» И так далее.

– Тогда следуйте за мной к выходу.

С трудом оторвав тело от водительсткого сидения, сгибаясь под тяжестью нескольких сотен орденов, медалей, почетных лент, с торчащими из карманов золотыми статуэтками Оскаров, Ник, пальмавых ветвей, держась за поручни, я побрел к парадному люку. Слава, она хоть и приятная штука, но больно тяжелая.

– Милашка, свяжись с депутатским корпусом. Пусть они на внеочередном своем заседании срочно рассмотрят вопрос о том, чтобы все ордена и медали изготавливались впредь из легких сплавов. Если кто будет против, напомни, что не за горами весна, и копать огороды кое-кому придется самостоятельно, не надеясь на помощь нашего тракторного парка.

Мы спустились по парадному эскалатору под свет прожекторов, звуки марша и взрывы аплодисментов. Последние звучали из наружных динамиков Милашки.

Какой-то любитель, явно из районной газеты, навел на нас допотопную камеру и блеснул вспышкой. Я даже улыбнуться не успел. А Боб манерно прикрылся рукой и сказал:

– Без комментариев.

Правда, его никто ни о чем и не спрашивал.

Вежливо попросив присутствующих освободить место вокруг потерпевшей, мы довольно культурно упросили слишком настырных не мешать работе подразделения и только после этого приступили к допросу, то есть я хотел сказать, опросу пострадавшей. Специально для тождественности американец сбегал к Милашке и притащил стол и кресло. Стол оказался хирургическим, а кресло гинекологическим. Но, как говорит наш любимый Директор, что имеем, тем и пользуемся.

Усадив Объект на кресло, я сам взгромоздился на стол, предварительно очистив его рукавом от засохшей красной краски. Раскрыл дежурный ноутбук и задал первый вопрос:

– Застрахованы ли вы от несчастных случаев?

Объект в лице коренной жительницы столицы свято верил в Русстрах. А зря. Потому как Русстрах страхует от всех несчастных случаев, но только не от работы спасателей подразделения 000. Да и то, если страхователь прожил в России не менее пятидесяти лет. Если у него нет родственников в Эстонии. И если не имеет ничего против двусмысленного наименования страхующей организации.

– Вопрос номер два. Магнитные ключи от квартиры оставлены вами преднамеренно, специально, со злым умыслом, принципиально, по религиозным убеждениям, в знак протеста против правящего кабинета, или по другой какой причине. Нужное выделить.

Объект долго не мог разобраться в своих собственных мыслях и придти к окончательному выводу. Пришлось оставить данный вопрос без соответствующей отметки.

Пока Объект приходил в себя, второй номер, тщательно маскируясь от вездесущих репортеров, пробрался к дверным шлюзам квартиры и запустил в ключевую щель Разведчика. Разведчик – специально разработанная для подразделения 000 модель биоробота с дистанционным управлением в виде улитки. Практически все параметры взяты с оригинальной модели, которая хранится в музее восковых животных. На рожках передающие камеры, на животе гусеницы, вместо раковины несколько грамм взрывчатого вещества. А так, на всякий случай.

– Вопрос номер три, – я неодобрительно покосился на слишком близко придвинутый ко мне черный раструб микрофона. Журналисты дружно загалдели, осуждая своего нерадивого товарища, микрофон отполз подальше, и свидетели кропотливой и вежливой работы спасателей замерли в ожидании следующего вопроса: – Третий вопрос, я сказал!

Объект встрепенулся. А я подумал о том, что неплохо было бы проверить родственную связь бабушки с третьим номером. Засыпаемость практически та же. А родственникам у нас крупные скидки на обслуживание.

– Вы кого-нибудь подозреваете?

Я вскочил со стола, громыхнув орденами и медалями, резким движением подскочил к Объекту и уставился широко раскрытыми командирскими глазами прямо в переносицу потерпевшей.

Потерпевшая охнула и попыталась скрыться с места опроса свидетелей. Но толи годы были не те, толи авто захваты сработали вовремя, но данная попытка успехом не увенчалась. Объект назвала меня рыбным именем «касатик» и четыре раза ткнула в ордена и медали, щедро развешанные по всему парадному комбинезону.

Тщательно проанализировав ситуацию, я пришел к выводу, что Объект причастен к происшествию лишь номинально. Поэтому подозреваемых неплохо бы поискать среди окружения.

Горящий и суровый командирский взор тяжелой очередью пробежался по лицам присутствующих. Очередь сопровождалась красноречивым передерживанием затвора личного пистолета.

У киношников моментально заела лазерная пленка. У осветителей перегорели все фонари. У журналистов закончилась паста в вечных ручках, и перегорели ядерофоны, ядероушники и просто обычные провода. Народ, потупив честные глаза, занялся исправлением неполадок.

– Тогда последний вопрос, – я убрал оружие и облокотился на стол. Фонари загорелись, ручки записали, обычные провода самовостановились. Работа закипела с новым энтузиазмом, – А не бросить ли вам этот город ко всем таким-то нехорошим? У меня на примете есть чудесный деревенский домик. Пятиэтажная сараюшка и десять квадратов пахотных земель. Клубничка там, цветочки. Лесокомбинат рядом, гидроядеростанция тихо спускает теплые воды. Ласковый песок из песчаного карьера неподалеку. Будете жить, радоваться. И всего за чисто символическую цену. А квартирку вашу хрущербную даже вскрывать не станем.

Объект в категоричной форме отказался от моего заманчивого предложения. Оказывается, магнитный кошелек потерпевшая тоже забыла дома. А без оплаты, при всем моем командирском уважении, никакого домика и никакого лесокомбината.

– Будем вскрывать, – вздохнул я. По журналистским рядам пролетел вздох восхищения, и вечные ручки торопливо заскрипели на вечной бумаге, оставляя для потомков отважные слова отважного человека.

– Командир! Второй номер просит сеанса связи. Разведчик проник на территорию квартиры. Магнитные ключи обнаружены висящими на стене. На приспособлении номер два.

Приспособление номер два, это старинный способ крепления магнитных ключей к стене. Длинный тонкий штырь, с небольшим уплотнением на одном конце и с лазерной заточкой на другом, втискивается в пластик стены на глубину достаточную, чтобы выдержать вес, в десятки раз превышающий его собственный. Как такое возможно, не может понять ни один научно исследовательский институт. Говорят, что за раскрытие этой очень древней теоремы обещана годовая подписка еженедельника «Тайны черного рынка», издательства одной граничащей с Россией страны.

– Вот видите! – я театрально развел руками, как бы открывая всего себя журналистам и киношникам, – Есть уже первые результаты. Сейчас мы проведем окончательное уточнение данным и приступим непосредственно к открытию дверного шлюза.

Окончательное уточнение данных заключалось в переворачивание наизнанку самоочищающихся дверных ковриков. Некоторые честные налогоплательщики частенько оставляют магнитные ключи под самоочищающимися дверными ковриками. Исключать ничего нельзя. Вдруг Объект забыл с утра прилепить чуть ниже поясницы противослерозный пластырь?

Но сколько мы с американцем не трясли половичок, сколько не выбивали у него признание, но настырный аппарат упорно молчал, не желая выдавать спрятанные в нем тайны.

Уткнувшись лбами, сидели у дверных шлюзов два лучших спасателя страны и размышляли, каким образом можно открыть эти самые дверные шлюзы.

– Никаких экскаваторов, второй номер. Представляешь, что напишут о нас утренние газеты? «Спасатели, взламывающие двери честных налогоплательщиков грубой механической силой!» «Кому мы доверяем спокойствие наших шлюзовых дверей!» И все в таком же роде. Нет, брат. Здесь нужен очень умный, я сказал бы, неординарный ход. Такой ход, чтобы все ахнули.

Американец преданно смотрел в глаза, но ничего путного не предлагал. А предлагал одну ерунду:

– А если через форточку?

– Представляю заднюю часть твоих штанов, торчащую из форточки. Не смеши.

– Спалить квартирную электронную коробку. Сеть замкнется, шлюз откроется.

– Квартирная электронная коробка стоит столько же, сколько десять спецмашин. Не пойдет.

– Разбудить Герасима.

– Рано. До начала сериала пятнадцать минут. А надо успеть ровно к началу показа.

Больше глупых мыслей у янкеля не имелось, и он выдал умную:

– Пригласить специалиста широкого профиля.

– Вот! – я задрал указательный палец, как признание умственных достоинств второго номера, – Так мы и поступим. Милашка! Командир на линии. Прием!

– Спецмашина подразделения 000 за номером тринадцать слушает! – громко протявкали динамики в связь-бейсболке. А потом чуть тише: – Командор, тут ко мне Директор собственной персоной приперся. Инкогнито. Замаскировывался под почтальона. Но я его раскусила.

– Как? – тоже шепотом поинтересовался я. Инспекционная проверка на проф пригодность, не меньше.

– А он пингвина своего глупого притащил, – доложилась Милашка, – Сейчас роются в грузовом отсеке. Но кроме трех заначек второго номера ничего не нашли.

Боб даже не вздохнул, что позволяло предположить, что заначек на борту спецмашины имелось куда больше трех. У меня у самого в укромном месте были припрятаны пара незарегистрированных велосипедов, изъятых в свое время у нарушителей, превысивших скорость дорожного движения.

– Пусть роются, – разрешил я, – У тебя связь круглосуточно работает?

– Днем по двойному тарифу, – призналась честная спецмашина, – А что?

– У нас тут полный аншлаг. Завал, то есть. Спасательная операция зашла в тупик. Предпринимать кардинальные шаги нельзя. Журналисты, телевизионщики, Директор с пингвином.

– От меня то что требуется, – динамики совсем перешли на хрип. Надо бы потом проверить контакты.

– Срочно соедини меня с Министром Внутреннего Порядка. Он сейчас где-то в Европе опытом работы с тамошними Министрами делится. Они ж без нашего опыта не могут. Давай, выполняй.

Пока спецмашина разыскивала Министра, мы с Бобом немного прибрались на площадке. А то как-то неудобно увидеть себя в новостях на фоне грязных стен.

Пока американец восторгался умелыми руками русских подростков, непонятно каким образом сумевших нацарапать на супер прочных стенах различные художественные словосочетания, я вытряс ковры, переставил мебель, перевесил картины, пересадил цветы, протер жалюзи, покрасил плинтуса, собрал большой комок б.у. жвачки, привел в чувство вахтера. После чего мы с янкелем на пару, предварительно занеся наиболее перспективные выражения в записную книжку американца, затерли порочащие современную молодежь надписи.

– Министр Внутреннего Порядка на связи, командор, – на ушко доложила Милашка, – Очень просил говорить по короче. Он там на коронации очередного короля.

– Все никак от пережитков не могут освободиться. Европа, чтоб ее в Азию. Соединяй, постараюсь покороче.

В ушах зашумела нестабильная космическая связь, и через спутниковые помехи донесся голос Министра.

– Слышу.… Слышу тебя хорошо! – обрадовался я. Не часто с Европой можно без помех поговорить. Они ж все жмотятся скинуться на нормальный спутник. Нашими за умеренную цену пользуются, – Да! Сергеев это! Ну, дык…. Не! День рождения у меня не скоро. Да я знаю, что завязал. Печень, почки, сердце. Поэтому заранее и не приглашаю.

Я смахнул со щеки скупую мужскую слезу. Будь на моем месте какой-нибудь опытный журналист, он бы непременно написал, что я скинул с околоносного образования жадную самцовую глазную жидкость. Но я обыкновенный спасатель и выражаюсь так, как в жизни. Повторюсь, смахнул скупую мужскую слезу.

– Дело у меня к тебе. Пустяковое дело. Помнишь, лет пять назад я тебе медвежатника поймал. Специалиста высочайшего класса. Кличка «Пискун». Пищит все время. Да, тот, который банк в деревне взять хотел. Мы ему специально на побережье Северного Ледовитого тюрьму построили. С печками вместо центрального отопления. Нужен он мне. Что значит, последнего даже ВОХР не забирает. Он мне всего на десять минут нужен.

Министр ненадолго оторвался от разговора. По звукам можно было определить, что он вручает верительные ноутбуки новому королю. Но это дело недолгое, корону на голову тиснуть. Через минуту Министр вернулся.

– А ты через «не могу»! – настаивал я, слыша в динамиках робкие отказы, – Устрой ему временный побег. Поработает у меня немного, а потом мы твоему любимчику обратный забег устроим. Так сказать, в родные пенаты. Срок лет на сто скостим. Одеял стеганых из личного фонда пришлем. В общем, все, как у людей.

Министр подумал-подумал, и согласился. Друзьям нельзя отказывать.

– Вот и замечательно. Выручил. Адресок я тебе по связь дипломатической почте кину. Присылай парня срочно. С охраной разумеется. Жду.

Второй номер, Роберт Клинроуз по фамилии, и американец по национальности, уважительно посмотрел на своего командира, то есть на меня.

– Да, Боб. Без этого парня нам не справиться. Последний медвежатник в истории человечества. Зверь, а не человек. Ему эту шлюзовую дверь открыть, как тебе ватрушку с красной икрой скушать.

– А журналисты? – напомнил американец больную тему, – Что скажут журналисты, узнав, что нам помогает мафиозный элемент?

Об этом я как-то не подумал. Одно дело появиться на страницах утренних газет в обнимку со спасенным Объектом, другое, с оголтелым преступником, который в свое время взял не один банк. И только самоотверженная работа спасателя Сергеева спасла страну от серийного ограбления банков. Я, кстати, в тот деревенский банк случайно заглянул. Нужно было.

– Милашка! Командир на связи. Директор еще там?

– Здесь, – вздохнули динамики, – Вместе со своей птицей раздает интервью журналистам. Вернее, он раздает, а пингвин мячиками жонглирует. Достал всех.

– Замечательно, Милашка. А теперь слушай меня внимательно и запоминай приказ. Замани его внутрь грузового отсека. Предложи рыбу из личных запасов американца. Да не Директора замани, а пингвина.

– Рыбой пингвина, – продублировала приказ спецмашина.

– Сейчас к тебе подвезут одного парня. Я знаю, что ты в курсе. Меня слушай, а не рассуждай. Вместе с охраной впусти их через задние ворота. Все должно быть сделано незаметно. Чтобы ни Директор, ни тем более телевизионщики с журналистами не пронюхали.

– Ни Директор, ни телевизионщики.

– Молодец. А теперь самое главное и ответственное. Спрячешь пингвина в морозильник. Пусть позагорает немного. А этого Пискуна медвежатника подручными средствами загримируй под пингвина. Ты чего молчишь?

Динамики учащенно задышали:

– Командор, а ты случаем не того? – предположила спецмашина самый худший вариант, – Я же все-таки спецмашина подразделения 000 за номером тринадцать, а не гримерная. Да и Пискун не клоун. Пошлет всех подальше.

– Не пошлет, Мыша. Передай ему привет лично от меня. Человеку, как и машине, ласковое слово всегда приятно. И растолкуй парню, чтобы руками зря не махал и рот не разевал. На чашу весов поставлены честь и достоинство подразделения 000. Второй номер, может, хватит в окошко пялиться?

Боб тяжело вздохнул и засунул недоеденное мороженное в мусорочавкальник. Все ждет своих соплеменников.

– Милашка, что с агрессором?

– Ядерожабельный флот отнесен на безопасное для агрессора, растояние от русских границ. Но они никак успокаиваться не хотят. В данную минуту высаживаются на Северном полуострове. Прямая интервенция, командор.

– Вызови туда наряд местной милиции. Пусть перекроют дорогу и не пущают далее нулевого километра до особого распоряжения.

Чего людям дома не сидится? Своих проблем, что ли, мало? Все в чужую страну залезть норовят. На готовенькое, да на сладенькое. А того не понимают, что рано или поздно нам это может надоесть, и мы их с позором выдворим за пределы океана.

– Командор! Спецмашина от дел отрывает. Груз Х прибыл. Как и было велено, впустила их через задние ворота. Никто, ничего не заметил.

Я быстренько поменял связь-головной убор и Милашка выдала на экран связь-картуза изображение секретных гостей. Два здоровых охранника, вооруженных по последнему слову науки и техники, и щуплый Пискун в наручниках, наножниках, наголовнике, напояснике, наспиннике, назатолочнике. Плюс ко всему в железной клетке.

Пискун-медвежатник за то пятилетие, которое он провел в личной тюрьме на берегу Северного Ледовитого ничуть не изменился. Все та же добродушная улыбка, все тот же добрый взгляд. Только в глазах появилось еще больше мудрости, да на голове стало светлее. Стареем, все стареем.

– Пингвина закрыла? – спросил я у спецмашины. Невыполнение даже самого маленького пункта из намеченной программы сулило невиданных размеров скандалом.

– Еле уговорили, командор! – динамики проиграли первые аккорды популярного хита «Поговори со мною милая птичка», – Этот гад потребовал тройную дневную норму и настоял на том, чтобы в морозильнике я устроила небольшой зимний бассейн с гидромассажом. В общем, сплошной рыбный день.

– Делай все, что он попросит. Даже если этот, ты правильно заметила, подлец захочет полярника в напарники, достань ему полярника. Но чтобы из морозильника носа не показывал. Как наш гость? Преображается?

Милашка перевела внутренние камеры на Пискуна-медвежатника. Он развалился в моем кресле и, закрыв глаза, отдался рукам гримеров, специально выписанных спецмашиной из центрального музея одного экспоната. Ребята, тоже специалисты не дай бог, работали скоро и талантливо.

На тело самого опасного в стране преступника накладывали толстые слои искусственной подкладки. Сверху наклеивали толстый слой жира. И только потом ядеростеплерами крепили черно-белую шкуру.

По моему личному указанию почетного гостя спецмашины расковали, оставив только наручники и наножники. Как известно, пингвин слишком умная птица, чтобы работать руками, и слишком неторопливая, чтобы мельтешить ногами.

В пупок пингвина вмонтировали камеру, а к затылку агента прилепили пластырный мысле-передатчик. Есть, есть такие! Особо секретная разработка особо секретных русских специалистов, естественно. И, конечно, только для подразделения 000. Испытательный образец. До этого испытывался только на мухах-дрозофилах. Но неудачно. Мухи приклеивались к пластырю-передатчику и моментально дохли.

На ноги Пискуна приладили детские ласты. Медвежатник поморщился, но претензий выдвигать не стал. Стеганые одеяла стоят того, чтобы пять минут помять ноги.

Небольшие проблемы возникли с клювом. Специфика ожидаемой работы требовала, чтобы Пискун-медвежатник смог открыть шлюзовые двери. Для этой цели, как я предполагал, мог потребоваться клюв. Но с другой стороны, мне бы не хотелось, чтобы в самый не подходящий момент закоренелый преступник начал выкрикивать анти тюремные лозунги.

Выход подсказал американец. Предложил заклеить рот Пискуна-медвежатника суперклеищим скотчем, а клюв состыковать из нижней челюсти и носа.

– Коль тебе медвежатник имя, то искупай грехи делами своими, – выдала крылатую фразу спецмашина и от щедрот механических выдала из личных запасов баночку красной краски для клюва.

Лже-пингвин получился на славу. Если бы мне вдруг на центральной площади столицы навстречу попался загримированный Пискун-медвежатник, я бы ни за что не отличил его от настоящей глупой птицы. Может только по мудрым глазам, да по наколке «Век моря не видать» на левом крыле.

– Агент готов, – доложила Милашка, отослав по рабочим местам гримеров, – Пора выпускать на волю. А то Директор обыскался своего любимчика.

– Спусти его через нижний люк. Да охранники пусть за ним не ходят. Напои ребят чаем с печенюхами.

При выводе Пискуна-медвежатника на волю произошло небольшое происшествие. Вставая с кресла, лже-пингвин не справился с вестибулярным аппаратом и, запутавшись короткими ножками в самих же коротких ножках, всей массой рухнул на приборную доску. Свежевыкрашенный клюв ткнулся туда, куда не положено тыкаться свежевыкрашенным носам, и на спецмашине подразделения 000 произошло короткое замыкание. В результате неисправности по всему микрорайону погас свет и, как выяснилось в дальнейшем, сработали самонаводящиеся ракеты «Милашка – ближний космос».

Улетевшие в неизвестном направлении шестнадцать боеголовок случайно сбили единственный секретный американский спутник, лишив тем самым целый континент возможности просмотра единственного телевизионного канала, по которому, кстати, в это время передавали экстренное сообщение о всеобщей мобилизации. И так как никто из населения сообщение не услышал, то коренное население продолжило борьбу за свои гражданские права, эмансипированное правительство ушло в полном составе в отставку, а черные баскетболисты полным составом перешли на сторону русской национальной сборной.

Ядерожабли, устав бороться со встречным ветром, вернулись на базу, а сборный отряд интервентов, не получив указаний от командования, погрузились на паром, любезно предоставленный Северной пассажирской флотилией, и отбыл на последнюю американскую военную базу в Гренландию.

Так простой русский медвежатник Пискун предотвратил войну между двумя народами. За что получил право посещать исторические места Крайнего Севера не чаще одного раза в год.

Спецмашина подразделения 000 за номером тринадцать быстро, минут за пять, даже не глуша топки, исправила электропроводку и восстановила работу в штатном режиме. Лампочки зажглись, морозильник заработал, музыка заиграла. И длинная очередь, выстроившаяся у задних ворот Милашки, снова стала сдавать белье.

Как не говорил? Не может быть? Мой недосмотр.

Милашка в свободное время принимает от населения грязное белье. Загружает тонн десять в свою стиральную машинку и полощет в течение всего времени вызова. Перед тем, как уехать на следующее происшествие, вываливает выстиранную кучу на улицу. Честные налогоплательщики потом устраивают у выстиранной кучи народные гуляния с рукоприкладством и здравницами в честь друг друга. Иногда, правда, Милашка так замотается, что забывает вывалить белье, и тогда мы устраиваем распродажу с десяти процентной скидкой. Пенсионерам с доставкой на дом.

Стукнутый о приборную панель Пискун долго вертел головой, пытаясь прийти в себя, но так до конца и не пришел. Охранникам, по личной просьбе дружелюбно настроенной Милашки, пришлось лично спустить его из нижнего люка и немного придержать за растопыренные локти, то есть крылья, дабы человеческое сознание, спрятанное за много сантиметровым слоем жира и искусственной кожей, сориентировалось на местности.

Но я всегда говорил, что удары об твердые предметы так просто для головы не проходят. Секретного агента и вора Пискуна швыряло из стороны в сторону, словно пришибленного. Я даже испугался. Одного, даже мимолетного взгляда достаточно, чтобы понять, что пингвин не настоящий.

– Милашка! – отвернувшись от шныряющих, словно налоговые инспектора, журналистов, я подул в микрофон связь-картуза, – Хочу напомнить тебе, Мыша, известную истину. Мы все ответственны за того, кого загримировали. Но более всего ответственна ты. Прими срочно меры по приведению агента в нормальное состояние.

А Милашке лишь бы приказ внятный был. Исполнить его она всегда готова с превеликим удовольствием.

Собрав в единый комок накопленный за время вынужденного простоя энергетический потенциал, спецмашина подразделения 000 выдвинула из днища строчечный излучатель и прострекотала зарядом в несколько, а то даже и больше, вольт точно в хвост лже-пингвина. А кто видел хвост у пингвина, тот знает, что он и все остальное тело представляют практически единое место.

– Эк его! – второй номер, создавая видимость кипучей работы у шлюзовых дверей, в десятый раз заносил размеры проема в ноутбук. Но параллельно наблюдал за событиями на улице, – Командир, а что будет, если Директор не признает в нем своего пингвина?

– А бес его знает, – меня данный вопрос волновал не меньше американца.

– Что такое «бес»? – янкель начинает волноваться за ближайшее будущее.

– Бес, второй номер, это постаревший на сорок лет Амур со стрелами. По-вашему, по-американскому, старый индеец. Вместо того, чтобы стрелять в сердце, попадает преимущественно в ребра. Прекрати отвлекать меня от работы.

– Да ладно, – протянул американец, приступая к одиннадцатому, контрольному замеру шлюзовых дверей.

В это время, получивший свою дозу электричества пингвин, он же замаскированный агент подразделения 000 медвежатник Пискун, руководствуясь внутренним чутьем и указаниями, которыми снабдила его Милашка, направился прямиком к Директору Службы. По дороге агент очень ругал груду железа. В каждом слове так и слышалось косвенное упоминание умственных способностей спецмашины. Также медвежатник выразил пожелание поскорей оказаться на Северном Ледовитом и не видеть больше этих мерзких рож. Именно так и выразился.

К всеобщему облегчению команды, Директор о подмене не догадался, и даже погладил любимчика по голове.

Агент подумал о чистоте рук всяких там Директоров и вспомнил о долгих полярных ночах, когда можно все время спать и ничего не делать. Или сидеть, задрав голову к звездному небу и пересчитывать звезды.

Порой у закоренелых преступников такие романтичные мысли.

Присутствующие телевизионщики, журналисты и репортеры стали обеспокоено поглядывать на часы. Особенно усердствовала потерпевшая. До начала сериала оставалось не более четырех минут.

Директор забегал между приглашенными и вынужденными гостями, убеждая всех, что часы у них сильно спешат. И сериал начнется гораздо позже. И команда спасателей скоро приступит к разблокированию шлюзов. Не убедив даже расстроенную пострадавшую, Директор, получив обратно потерявшегося было пингвина, попросил его продемонстрировать умение жонглировать мячиками.

«А на голове тебе не постоять?» – подумал Пискун.

– Или постоять на голове, – закончил мысль Директор.

Распоясавшийся медвежатник назвал нашего горячо любимого Директора уркой несмышленой, но мячики побросал. Милашка может еще раз по хвосту разрядом полоснуть. А это неприятно.

Но народ продолжал волноваться. А вместе с народом заволновался Директор. И хотя он находился здесь на нелегальном положении, его совесть старого спасателя и строгого Директора не выдержала. Скинув с плеч маскировочный халат и связь-каску с приделанными к ней зелеными ветками кактусов, Директор с грозным видом направился к спецмашине подразделения 000 за номером тринадцать.

Появление начальства в кабине могло привести к непоправимым последствиям. Могли быть обнаружены следующие вещи: – пившие восьмой стакан чая охранники, загорающий в морозильнике настоящий пингвин и выстиранное белье населения, которое до сих пор не было возвращено законным владельцам.

Любой из названых факторов приводил к немедленному обвалу звезд на погонах и падению зарплаты в перспективе.

– Пора, командир! – простонали одновременно спецмашина и второй номер. Спецмашина в динамики. Второй номер прямо в ухо.

– Пора! – прошептал я сам себе и, раскрывая объятия, выбежал на улицу.

Телевизионщики переметнулись на снятие моего радостного лица, а журналисты приготовились слушать комментарии.

– Товарищ Директор! – в три прыжка я преодолел растояние от подъезда до парадного трапа спецмашины, – Не ждали вас так рано.

Директор попытался меня обойти, но я крепко сжимал его руку. Такому только дай до приборной панели добраться, всю операцию завалит на корню.

– Объясните, что происходит, пока что майор Сергеев? – грозно просипел Директор, пожирая меня добрыми глазами, – И отпустите мою руку.

Не выполнив прямого приказа вышестоящего начальства, я потащил упирающегося Директора к журналистам:

– Прошу минуту внимания! – мой голос, усиленный наружными динамиками спецмашины, заставил присутствующих оторваться от созерцания часов и переключить все внимание на меня, – Сейчас вы увидите, как мы, команда спасателей, образцово-показательно вскроем двери вот этой несчастной женщины! Снимите ее на всякий случай для истории.

Мерцание вспышек озарило улицу.

– Мы, спасатели, не станем применять сегодня ни совершенную технику, ни взрывчатку. Даже не воспользуемся форточкой, как думают многие из вас.

В толпе журналистов послышался глухой ропот вопроса: – «А как?» А я продолжал воодушевленною врать:

– Силой только своего ума, мы заставим вот это скромно стоящее животное, – быстрый взгляд на засмущавшегося пингвина, – Птицу, я хотел сказать, одним клювом вскрыть самые секретные шлюзовые коды на планете.

– Не верю! – сказал Директор и все-таки вырвал побелевшую ладонь из моей руки.

– Не верим! – застрекотали камерами телевизионщики.

– Вызовите команду 06! – закричали журналисты, строча срочные доносы о свихнувшемся командире подразделения 000 в утренние газеты.

– Смотрите сами! – улыбнулся я широкой улыбкой командира спецмашины спасателей, – Подразделение 000 никогда не врет. Правда, товарищ Директор?

Директору ничего не оставалось, как встать грудью на защиту мундира. Он важно закивал и первым указал лже-пингвину на подъезд.

Пискун-медвежатник, оправдывая кличку, запищал сто-то в свое оправдание, но стянутый суперклейкой лентой рот заглушил слова.

– А ну двигай ластами, – сквозь зубы выдавил я, обращаясь к медвежатнику, – И без лишней болтовни. Сделаешь дело, загуляешь смело. Иначе попрошу перевести тебя в южно-пустынную колонию строго режима. Тамошние ребята давно меня просили подкинуть им на перевоспитание хоть одного мохерового преступника.

Пискун чертыхнулся и, правдоподобно ковыляя, направился прямиком к месту работы.

Телевизионщики и журналисты аж запищали от удивления. Временно отложили снимать скандальную хронику с командиром спасателей в главной роли и переключились на съемки героических новостей с теми же лицами в главных ролях.

На входе всех встречал американец и, тщательно проверяя аккредитацию, рассаживал журналистов на пронумерованные квадратики на полу. Телевизионщиков, как более серьезную и дорогостоящую организацию, янкель усадил на диваны. Любимого Директора второй номер втиснул на кресло вахтера, отправив того в неоплачиваемый однодневный отпуск.

– Прошу подписать расписку о неразглашение строго государственной тайны, – Боб быстро прокатил между рядов контрольно-кассовый аппарат, который вместе с распиской вручал журналистам трехстраничный контракт, предписывающий зрителям перевести энную сумму на счета Службы 000 в двухдневный срок после просмотра работы сына подразделения 000 ученого пингвина.

Директор от подписи отказался, что и было занесено в протокол замечаний.

Я обтер ордена и медали рукавом, для лучшего блеска, и дождавшись, пока американец соберет контракты, выступил вперед:

– Товарищи, – многозначительная пауза, сопровождающаяся красноречивым вглядыванием в лица, – Надеюсь, не надо объяснять важность события, при котором вы присутствуете. Некоторые средства массовой информации рассказывают о спасателях подразделения 000, как о людях, у которых в груди вместо пламенного сердца обычный ядерный мотор. Да, это можно записать. Майор Сергеев, к вашим услугам.

Журналисты подчеркнули высказывание двумя черточками.

– Смею заверить, что это далеко от истины. Спасатели подразделения 000 самые аккуратные, самые понимающие спасатели в мире. И сегодня мы лишний раз докажем этот факт.

С дальних рядов послышались одинокие хлопки. Рукоплескало заинтересованное лицо. Роберт Клинроуз.

– Спасибо. Мы хотим, чтобы сегодня вы посмотрели и сняли, конечно, как бережно и нежно обращаемся мы с имуществом честных налогоплательщиков. А заодно продемонстрировать последние научные разработки в этой области. Дежурный экземпляр пингвина-спасателя, выполняющего самую черную, самую э-э…

– «Неблагодарную..,» – подсказал мысленно медвежатник

– Неблагодарную работу. Хочу также отметить тот факт, что согласно пописанным заявлениям о неразглашении вы не имеете права упоминать или показывать возможные неточности в работе опытного образца. И никаких конкретных имен и фамилий. Кроме майора Сергеева, лейтенанта Роберта Клинроуза и, безусловно, наставника пингвина-спасателя Директора.

– "А груду железа и капитана, который дрыхнет во время работы? – мысленно напомнил Пискун-медвежатник.

– «Много чести. Газеты не резиновые» – подумал я.

– «И то верно» – согласился вор и преступник .

Я поймал растерянный взгляд Директора. По его мнению, я совершал самую непростительную глупость за все время работы в подразделении 000. Заваливал не только себя и свою команду, но и самое святое, начальство в лице Директора.

Взглянув на настенные часы, я быстренько подсчитал, что до начала сериала осталось полторы минуты.

– Эти супер прочные шлюзовые двери, – я красивым жестом руки указал на бронированного монстра, – Эту неприступную крепость пингвин-спасатель вскроет без всяческих разрушений и без посторонней помощи ровно за одну минуту!

– «Двадцать секунд, шеф!» – поправил меня последний преступник страны.

– Двадцать секунд!? – вырвалось у меня в открытый эфир. Народ даже привстал от удивления. Я быстро пришел в себя, и привел в чувство остальных, – Поправка! Вскрытие неприступной крепости произойдет за двадцать секунд!

Шквал аплодисментов заглушил звук падающего в обморок Директора.

– Пингвин-спасатель! – я незаметно пнул ногой по ласту и добавил мысленно: – «Двадцать секунд или остаток жизни в южно-песчаной колонии».

– «Гад!» – без всякой злобы подумал Пискун-медвежатник, – «Убивать таких гадов надо, а не командирами назначать».

На площадке стихли овации, тихо заскрежетали камерами киношники и несколько десятков глаз в ожидании скрестились на пингвине.

– «Уроды!» – подумал про всех Пискун. Поплевал, как мог, на кончики коротких крыльев и отвернулся к шлюзу. Присутствующим осталось только разглядывать кончик опаленного Милашкой хвоста.

Настенные часы неторопливо, словно подчиняясь воле коварного и безжалостного преступника, неторопливо отсчитывали секунды. Восемь, семь, …

Директор пришел в себя, посмотрел на стрелки с снова ушел.

– Боб, Разведчик все еще в коридоре? – чуть слышно просил я в связь-намокшую-потом-бейсболку, – Если что, взрывай все к чертовой матери.

…пять, четыре….

– Палец на крючке, командир!

…два….

– «… и в колонии строгой прокурор навещал…» – мысленно подбодрил я медвежатника.

…один….

– «Фиг тебе!»

Внутри шлюзовой двери щелкнуло и она, скрипнув давно несмазанными подшипниками, въехала в стену.

Мимо меня, оттолкнув в сторону радостно улыбающегося Пискуна-медвежатника, в квартиру пронеслась пострадавшая. У нее еще есть время, чтобы включить домашний кинотеатр, налить чашечку кофе, разложить компактный диван и, развалясь на нем, приготовиться к долгожданной встрече с любимыми теле героями.

Следом за Объектом, на ходу сверкая вспышками, ломанулись в кинозал журналисты, киношники, осветители, продюсеры, режиссеры, стажеры и ассистенты. Если старушка не дура, то сможет сделать на сегодняшнем просмотре неплохие брюлики.

– Повезло! – второй номер завистливо посмотрел вслед последнему, скрывшемуся в квартире объекта, звукорежиссеру, – А нам что делать?

– Готовить дырки для новых звездочек, – улыбнулся я, – Подними пока Директора, а я займусь нашим спасителем.

Пискун-медвежатник топтался у шлюзовых дверей и терпеливо ждал своей порции благодарности.

– Молоток! – не удержался я, – Сто не сто, а лет двести с судимости скинем. Слово майора Сергеева. Отлично работаешь. Не будь ты злодеем и вором, непременно бы взял тебя в свою команду. Милашка! Срочно требую почетное сопровождение для нашего заключенного героя. Разбуди Герасима, пусть готовит охранников в обратную дорогу.

– Командор! – запищал в ухе взволнованный голос спецмашины подразделения 000 за номером тринадцать, – Проблема у нас.

– У нас сегодня праздник, Мыша, – перебил я спецмашину, – Все проблемы переносятся на завтра. Готовь банкетный зал. Мы сейчас с Директором припремся очередные звания обмывать. Только в чувство его приведем.

– Не надо приводить Директора в чувство, – тихо попросила Милашка.

– Да в чем дело?

– «Завидует!» – медвежатник почесал крылом, на котором синела татуировка, белый живот

– Дело такое…. Вы не того пингвина с собой на работу взяли.

Эпизод 17.

– Але! Але! Привет! Какие новости! Давно я не был в Америке. Уже пятнадцать сезонов я в России, ну как идут у вас дела? Все хорошо? И хороши у вас дела? Ни одного печального сюрприза? Пустяк один? А что это за пустяк?

Я перестал любоваться заснеженным городом и прислушался к переговорам второго номера с сородичами из бывшей родины.

– Что? Упала и разбилась моя любимая керосиновая лампа времен короля Джима? И подпалила ковер, который мне подарила бабушка на день рождения? Сгорела комната? И огонь перекинулся на ферму? И штат весь выгорел дотла? Командир! Представляешь, в Америке очередная революция!

– Какая по счету? – никак успокоиться не могут. Не золотуха, так другие неизлечимые болезни.

– Последняя, – обиделся почему-то Боб и выключил сеанс дальней связи.

Раз в году нам разрешают подключиться к почтовым службам и поздравить родственников с Новогодними праздниками. Я лично считаю, что это настоящее баловство. Вот американец, например, сейчас расстроится. А какой из расстроившегося спасателя спасатель? А может, я просто завидую американцу, которому есть, кого поздравлять?

Я вздохнул и снова уткнулся в стекло.

За окном кабины шел последний предновогодний снег. Команда спецмашины подразделения 000 за номером тринадцать занималась расчисткой улиц от этой холодной заразы. Главный метеоролог столицы перед самыми праздниками ушел в беспробудный загул и забыл перекрыть клапан двухчасового снегопада. Пока начальство спохватилось, пока разобралось, что к чему, столицу засыпало по самые пончики.

– На ферму бы съездить, – Боб отложил в личный сейф недоеденный пакетик с сухими пельменями, – Говорят, без меня там плохо. Слышишь, командир!? Плохо там.

– Что с тобой, что без тебя, разницы никакой, – пробурчал я, наблюдая за работой Герасима.

Третий номер, вооружившись деревянной лопатой, двигался параллельно Милашке и очищал соседнюю полосу. Производительность у третьего номера и у спецмашины, вооруженной грейдером, была практически одинакова. Милашка разве что на полкорпуса отставала.

– Командир, а правда что в Управление пришла телефонограмма из Америки с просьбой прислать им команду спасателей для обмена опытом?

– Не телефонограмма, а голубиная почта, – поправил я американца, – Правда. Хочешь, чтобы я поговорил с Директором? Ладно. Только учти, лично мне эта идея не нравится. Зачахнем мы в твоей Америке.

Боб изобразил на лице мольбу, пустил пару слезинок и полез в карман за групповой фотографией всех своих родственников.

– Не сейчас, второй номер, у нас диспетчерская на проводе. Не дай бог вызов. До Нового года два часа осталось. Тринадцатая машина слушает. Пока что майор Сергеев на связи.

Красный фонарь вызова сменился зеленым, и в динамиках связь-ушанки захрипел незнакомый голос:

– Майор Сергеев?

Мы с Бобом недоуменно переглянулись. Доступ к секретной линии имели кроме диспетчера только Директор и товарищ, которого мы сняли с Восточной башни. Но товарищ с Восточной башни уже поздравил команду, а Директор ждал нас за накрытым столом в Управление.

– Да. Сергеев. Майор.

Неприятно засосало сначала под левой, а потом под правой лопаткой. Верный признак неприятностей.

– Майор Сергеев. Мужайтесь!

Точно неприятности.

– Вы готовы мужаться?

Одной рукой я уже наклеивал на лоб валидольный пластырь, а второй нажимал на кнопку экстренного сбора.

– Вам надлежит срочно прибыть в Управление, майор Сергеев. Вам, и вашей команде. С Директором Службы большие неприятности.

– Прощай Америка, – заскулил Боб, пристегиваясь к креслу ремнями безопасности.

– Что случилось? – я не узнал собственного голоса, – Что с Директором?

– Подробности на месте. Поспешите, майор Сергеев. Если конечно хотите увидеть Директора живым.

Третий номер, получив сигнал экстренного сбора, уже бежал к спецмашине. Следовавшая за Герасимом колонна машин, уткнулась мордами в вертикальную стену сугробов и уныло провожала спасателя протяжными сигналами клаксонов.

– Милашка! Командир на связи! Поднять парадный эскалатор. Задраить люк. Курс на Управление. Самый полный!

Спецмашина подразделения 000 захлопнула за третьим номером дверь и, взревев топками, рванула вперед, пробивая в толще снега тоннель.

Управление Службы располагалось в редко заселенном микрорайоне, на проспекте с романтическим названием «Сто восьмая садовая». Ничем не примечательный проспект. Район старых высоток. Несколько универсальных магазинов, две школы, один детский сад и восемьсот банков.

– Мм? – запыхавшийся Герасим, цепляясь за поручни, добрался до своего места.

– Черт с ней с лопатой, – с лопатой, конечно, не черт. Водители народ ушлый, приберет к рукам моментально. Надо бы вернуться и забрать инвентарь. Но уже поздно. Разворачиваться негде, – С Директором проблемы.

Герасим ахнул и прикрыл рот рукой. Зубы, что ли, болят?

– Подробностей нет. Но приказали срочно прибыть в Управление. Сказали, что можем и не застать Директора в живых.

Подпрыгивая на ледяных ухабах, вглядываясь в снежную пелену, стремительно летящую и разбивающуюся о лобовое стекло, я думал о нашем Директоре.

Жизнь странная штука. Вот вроде живет начальник, ругает по каждому поводу. А ты его ненавидишь, презираешь. А умрет начальник, и жалко. Жалко, что не успел сказать ему всего, что накипело в душе. Наш Директор не такой. По пустякам не приставал, зря разносов не устраивал. Бывало, вызовет к себе в кабинет, посмотрит жалостливо так, и махнет рукой. Иди, мол, ущербный. Что тебя обижать, ты жизнью обиженный. Такой вот был человек наш Директор. Хотя, почему был?

На проходной Службы нас даже не остановили. У шлагбаума с автоматической наводкой и слежением за целью, рядом со штатными охранниками роботами, стоял вохровец, который властно указал на центральный вход.

– Этим то, что здесь надо? – Боб в окошко показал вохровцу одноухого зайца, созданного пальцами руки. По мнению янкеля на языке глухонемых это означало, что мы друг друга поняли.

– Мм, – ответил за меня третий номер. И я был полностью с ним согласен. Действительно, вохровцы похожи на мух, только с черными глазами. Только вот про Службу зачем так?

Присутствие ВОХР в здании Службы навевало тревожные мысли. Эти ребята так просто на людях не показываются. Значит, случилась не неприятность, а самая настоящая катастрофа.

– Милашка! Помнишь, мы два месяца назад на африканской пирамиде флаг водрузили? Повтори маневр.

Спецмашина подразделения 000, рыкнув для разгона, снесла центральные шлюзы Управления и, вгрызаясь гусеницами в мрамор лестничных маршей, стала карабкаться на пятьдесят второй этвж. Повороты ей давались с трудом, но по моему личному приказу Милашка не слишком церемонилась с перегородками.

Сотрудники подразделения, большинство из которых я знал с первых дней работы в Службе 000, приветливо махали руками и прижимались к уцелевшим стенам. Некоторые, из ветеранов, даже успевали запрыгнуть на подножку и переброситься парой фраз о житье-бытье.

Но у кого бы я ни спрашивал, что с Директором, все только недоуменно пожимали плечами. То же самое касалось и присутствия в здании ребят в черных контактных линзах. В Управлении царила полная неосведомленность.

Милашка остановилась лишь у кабинета Директора. Да и то, только потому, что обычные, без всякой электронной начинки двери преграждало оцепление из ВОХР. Суровые женщины в красных бронежилетках, на которых белой краской было выведено «ВОХР», вцепившись друг в друга, образовывали непроходимую и не проезжаемую линию обороны.

– Командор. Мы на месте. Парадный эскалатор спущен. Вас ждут представители ВОХР, – запыхавшиеся от быстрого подъема динамики слегка глотали окончания слов. Надо потом техникам сказать, чтобы поставили спецмашине дополнительные, воздушные фильтры.

– Спасибо, Милашка. Сообщи им, что я иду.

Вохровцы не любят ждать. И не ждут. Сами приходят. Но сегодня не их день. Потерпят. Пойду не спеша. Не нервничая. И не показывая вида, что волнуюсь.

Вохровцы не часто просят помощи у подразделения 000. Если уж быть совсем точным, то совсем не просят. У них у самих силенок хватает, чтобы справиться с любыми проблемами. Но уж если такое случилось, то и географические карты нам, спасателям, в планшеты.

На последних ступеньках эскалатора я не выдержал и быстренько пробежал оставшееся расстояние. Гордость гордостью, но пулю за неуважение из положения «из-под мышки» получить не хочется. Вохровцы, они ж не люди, а правительственные служащие.

– Майор Сергеев, – лениво козырнул я, вскинув ладонь к связь-тюрбану.

– Все еще майор? – не улыбнулся вохровец. Может быть даже тот самый, что работал с нами у Восточной башни. А может, и нет. Иногда мне кажется, что все вохровцы на одно лицо. А глаза закрыты непроницаемыми черными контактными линзами.

– А не ваше дело, – нагрубил я, – Это вы разговаривали со мной относительно Директора? Где он, и что с ним?

Вохровец даже глазом не моргнул. Такая у них поганая профессия, глазами не моргать. Развернулся и показал на двери, ведущие в кабинет Директора:

– Долго он не протянет.

Подскочившие женщины в красных бронежилетках грудью оттерли меня от дверей.

– Да отпустите же! – когда сверху наваливаются две дюжины накаченных женщин, приятного мало, – Я уже успокоился.

Вохровец не поверил и лично прилепил мне на лоб три дополнительных валидольных пластыря. Дикий интерес немедленно взглянуть на загибающегося Директора понемногу стих и на его место пришла обычная рабочая любознательность.

– Застрелился, или супруга подарок себе сделала?

Мне показалось, что человек в черных контактных линзах усмехнулся. Но только показалось. Всем известно, что вохровцы не умеют ни смеяться, ни улыбаться. Уставом не предусмотрено.

– Его похитили.

Я оттопырил нижнюю губу и вопросительно посмотрел на вохровца с немой просьбой повторить только что сказанное.

– Его похитили, майор Сергеев. Вы не ослышались.

– Одну минуту…, Милашка, ты все записываешь?

– Как положено, командор. Записываю и снимаю. В трех экземплярах.

– Продолжайте, – обратился я к вохровцу, – Надеюсь, вы оторвали меня от расчистки улиц не для того, чтобы по-приятельски поболтать о семейных проблемах Деда Мороза? Я работаю в подразделение 000 достаточно долго, чтобы понять, здесь случилось нечто, с чем вы, ВОХР, самостоятельно не справитесь. Я прав?

Человек с черными контактными линзами кивнул.

– Думаю, что вы, майор Сергеев, достаточно успокоились, чтобы взглянуть на тело Директора. Пройдемте. И там, у тела, я расскажу все, что нам известно на эту минуту.

Вохровец поколдовал с дверной ручкой и с трудом открыл двери в приемную, где под дулами автоматов сидели все пятнадцать секретарш Директора. Все они, часто заглядывая в орфографические словари и поправляя прически, набирали в личных ноутбуках текст объяснительных.

– Здравствуйте, – сказал я.

– Здравствуйте, пока что майор Сергеев, – заулыбались секретарши, зная мой крутой нрав. Кто не улыбнется, враг навеки.

А вохровец уже тянул меня в самое святое место в Управлении, кабинет Директора, на ходу давая короткие, и, честно сказать, совершенно непонятные объяснения.

– Мы обнаружили тело два с половиной часа назад. Пытались вытащить самостоятельно, но пятеро наших агентов вышли из строя. Не выдержали нервы. Отправлены в лечебницу, и, возможно, никогда уже оттуда не вернуться. Было принято решение использовать ваше подразделение.

– Использовать? Вот даже как? – я выложил личные вещи на столик, подписал опись имущества и получил именную карточку допуска, – Сами, значит, как пингвины летающие.

– Не понял? – не понял вохровец.

– Да куда уж! – грубить, так по полной программе. По всему выходит, что даже могущественная ВОХР не в состоянии справиться с ситуацией. Пятеро потерянных агентов, не автомат с газировкой на трассе потерять. За такое по головке не погладят.

Перед последней дверью вохровец на мгновение задержался:

– Я посоветовал бы вам использовать противогазные пластыри. Запах отвратительный. У Директора отсутствует реакция Бройлера

Предварительно налепив на нос противогазный пластырь, я дождался, пока вохровец приоткроет дверь, и заглянул внутрь кабинета, в котором неоднократно получал хорошие дозы благодарственных комплиментов.

За своим рабочим столом, , среди переплетений толстых стекловолокнистых кабелей, полулежал Директор. Его седые, давно, но не по миногу, выпадающие волосы раскинулись по столешнице. Руки его лежали на строенной клавиатуре «супер персонального путера». Модель Сура-4000. Память небольшая, но цепкая. Быстродействие медленное, но верное.

– Надеюсь, вы не трогали тело?

Черные контактные линзы не ответили. Вохровцы никогда не отвечают на глупые вопросы. И на риторические вопросы тоже.

– Молчаливый ты наш, – улыбнулся я суровому лицу и прикрыл дверь, отсекая неприятные запахи, – А теперь давайте все по порядку.

– Нами установлено, – глаз вохровца немного дергался, что говорило о его богатом боевом опыте, – Установлено, что Директор вошел в Болото, чтобы срочно отправить поздравительные открытки. Он сделал это никого не предупредив, и не поставив в известность охрану.

– На то он и Директор, – пробормотал я, уже догадываясь, чем закончилось желание Директора обойти почтовые Службы. Путешествия по Болотам в одиночку чревато.

– Как бы то ни было, – глаз вохровца перестал трястись, но запрыгала щека, – Похищение состоялось именно в тот момент, когда Директор уже выходил из Болота. Нападение было неожиданным, и он не успел позвать на помощь. Да его бы никто и не услышал.

Щека вохровца затихла, но правая нога человека в черных контактных линзах стала непроизвольно отстукивать по полу замысловатый степ.

– В его похищении уже признались виртуалы. Они связались с нами двадцать минут назад и выставили ряд требований в обмен на душу Директора.

Я снова приоткрыл дверь и взглянул на начальство, позабывшее, что такое осторожность.

Тело без души пустая формальность. Если Директор пробудет в Болотах более четырех часов, он уже никогда не вернется. Станет еще одним блуждающим виртуальным привидением. А это тело, с седеющими волосами, придется похоронить под грохот барабанов и плач неутешной вдовы.

– Какие требования?

– Полная и безоговорочная легализация компьютерных игр.

– Они что, совсем? – присвистнул я, – А больше они ничего не хотят?

– Мы предлагали им брюлики, но они отказались.

– Ваши действия?

– Мы потрясли кое-кого, – вохровец протянул фотографию, на которой был изображен бомж, сидящий в канализационном колодце в окружении самопальных компьютеров, – Завербованный ранее гражданин, в обмен на новый модемный усилитель, сообщил, что Директор находится в самом конце Лабиринта. Надеюсь, вы слышали, что это такое?

Угораздило же под Новый год так влипнуть. Вызволять Директора из Лабиринта, все равно, что вытаскивать американца из продуктового магазина. Никаких шансов.

– Совершенно верно, майор Сергеев. Лабиринт – игра, придуманная виртуалами для собственного развлечения. Кровожадные чудовища, страшилища, ловушки, тупики.

Вохровец забыл, а может, и не захотел, сказать, что по секретным данным Лабиринт никто и никогда не проходил до конца.

– Мы послали спецгруппу подготовленных сотрудников. Вы знаете, что с ними произошло. После этого виртуалы предупредили, если мы продолжим предпринимать меры по насильственному освобождению Директора, то ему не поздоровится.

Можно подумать, что сейчас Директору приятно и радостно.

– И вы решили вызвать нас? – угадал я следующую фразу вохровца.

– Ваша команда лучшая, – польстил вохровец, – И, в конце концов, кому, как ни вам спасать собственного Директора. Только не забудьте о времени. Если вы не вернете Директора через полтора часа, то последствия для страны и для вас лично будут просто ужасными.

Надо было начинать со второго.

– Так значит. Моя команда берется за это дело. Благодарности и поздравительные открытки направляйте на имя Директора Службы. Условие одно. Мы, спасатели подразделения 000, не принимает никаких советов, никакой помощи и работаем самостоятельно. Если вы нам понадобитесь, позовем. Только в этом случае мы гарантируем десяти процентный успех. Если мое предложение устраивает вашу службу, то улыбнитесь. Нет, это не шутка. Попробуйте, и увидите, как это здорово.

Вохровец попытался улыбнуться, лицо его скривилось и замерло исковерканное страшненькой маской.

Эффект Компрачикоса. Был в древности такой врач, первым открывший «судорогу от смеха».

Пока вохровец при помощи различных пластырей пытался привести лицо в порядок, я поспешил к Милашке.

– Мм? – встретил меня вопросом Герасим, который и сам все видел на центральном мониторе.

– Для непонятливых объясняю, – отлеплять валерьяновые пластыри очень больно и неприятно. Но надо, – Директор в большой опасности. У нас есть всего полтора часа. Если начальство не вернется к полуночи, то последствия для страны и для вас лично будут удивительно отвратительными. Вы меня поняли, второй и третий номера?

Команда у меня подобралась на редкость понятливая. Ребят икрой не корми, только дай спасти кого-нибудь. В особой степени это касалось и спецмашину, которая с особым трепетом относилась к специфическим заданиям. Вытаскивать Директора из Болота, это не дороги для всяких там честных налогоплательщиков чистить.

– Милашка, – самое важное правило для спасателей, работай всегда в одиночку, – Освободи помещение от посторонних. Не хочу, чтобы в заварушке пострадали посторонние люди.

Спецмашина на предстоящую заварушку отреагировала весьма нетрадиционно. Врубила на полную мощность все системы оповещения. За звуконепроницаемыми окнами кабины заметались ребята в черных контактных линзах. Забегали женщины в красных панцирных накидках. Облетели листья с тополей, так некстати выросших в кадушках приемной.

Через минуту на обозримом пространстве никого не осталось.

– Так то лучше, – похвалил я спецмашину, – Теперь нужно, чтобы ты подсоединилась к Директорской линии связи. И будь любезна, открой оружейную комнату.

– Как?! – удивился второй номер, – У нас еще есть оружейная комната?

Молодость, неопытность. На Милашке много интересных мест. Даже я не знаю, что там у нее внутри спрятано. Месяца три назад, например, прогуливаясь по нижнему отсеку, я натолкнулся на потайной ход, который вел в русскую баню. Милашка сама удивилась, когда я рассказал о находке.

По дороге в оружейную комнату я проверил личный состав на предмет теоретических знаний.

– Виртуальный принцип один из исходных принципов виртуального позитивизма, – наступая мне на пятки, старательно докладывал Боб, – Согласно которому истинность всякого физического ощущения должна быть, в конечном счете, установлена путем его сопоставления с чувственными данными. Но мне, командир, все же ближе тезис о том, что познание вообще не может выйти за пределы чувственного опыта.

– Неплохо, второй номер. Только в следующий раз выражайтесь проще. Существует только то, что можно пощупать, попробовать на язык. Все остальное бред сивой кобылы. Хотелось бы напомнить вам основное правило поведения на той стороне. У нас совершенно нет времени. Работаем быстро, слаженно, четко. На провокации не поддаваться. В разговоры без моего разрешения не вступать. Жрать, что попало, тоже не рекомендую. И если какая сволочь надумает там остаться, перестреляю всех. Вопросы есть?

Вопросов у команды не возникло. Если командир сказал «перестреляет», то обязательно перестреляет. А об остальном и спрашивать не стоит.

Оружейная комната с оборудованием для работы в Болоте представляла собой крохотное помещение. У одной стены трехъярусная лежанка, с не струганными досками вместо матрацев. У другой стены три шкафа со специальным оборудованием.

– Что, Боб, нравится? – ортопедические матрасы в свое время я обменял на годовую подшивку журнала «Если у вас нету тещи. Условия экстремального выживания». А вот оборудование я не трогал. Как знал, что рано или поздно пригодится.

Американец, втянув живот, протиснулся в оружейную, и неодобрительно отозвался в электронный адрес русских специалистов, соорудивший такой тесный индюшатник.

– Разговорчики, второй номер! Разбирайте оборудование и располагайтесь на лежаках. Боб, там, в стене, есть отверстия для подключения, смотри, не перепутай плюс с минусом.

Спецодежда для посещения виртуальных болот, отдельная тема. Лучшие ученые, укрывшись в секретных бункерах в толще земли, создавали это произведение искусства. От обычных, контрабандных костюмов его отличала легкость, компактность и простота в обращении. Белые тапочки с проводами, белые хлопчатобумажные перчатки с теми же проводами. Несколько трубок, не стану объяснять для чего, и пара самоклеющаяся датчиков. Главный предмет, связь-бандана автоматически обвязывается вокруг головы и не снимается до полного возвращения из Болота.

Боб, сграбастав в кучу жутко дорогое оборудование, взобрался на вторую полку и засопел там, разбираясь, куда что втыкать. Разборки происходили с постоянными жалобами на жесткость досок, на большое количество заноз и жуткий холод.

Третий номер, Герасим, расположился на третьей полке. Немного поворчал о слишком жесткой подстилке и, отрапортовав, что оборудование установлено в строгом соответствии с инструкциями, заснул.

Проследив, что команда удобно разлеглась в отведенных ей местах, я вытащил из-под нижнего лежака спальный мешок, проверил крепление связь-банданы и, втиснувшись в узкое горлышко спального мешка, уставился в потолок. А если точнее, на низ лежака, где ворочался американец.

В оружейной комнате заметно похолодало. Даже разогретый до предела спальный мешок еле-еле справлялся с морозом. Полка надо мной ходила ходуном. Это американец, не желающий по утрам обливаться холодной водой, постукивает зубами. Третья полка молчала. Очевидно, храпеть на лютом морозе было не удобно.

– Команде доложить о готовности! – термодатчик спальника сработал, и тело стало понемногу согреваться. Даже тонкий слой инея на досках оттаял.

Никто не ответил командиру. Значит все в порядке.

– Пока что майор Сергеев готов, – доложил я сам себе., – Милашка, запускай программу.

У меня в детстве над кроваткой висела игрушка с крутящимися зайцами. Зверюшки играли на разных инструментах и пели тихими голосами колыбельную песню о зайцах, которые в далекой заснеженной Сибири валили на лесоповале деревья и не боялись ни стужи, ни ветра, ни свирепых сибирских волков. И вместе с зайцами кружились над кроваткой колокольчики, перезванивающиеся друг с другом.

Примерно такая же мелодия из колокольчиков встретила меня, едва я очутился в Болоте.

Я стоял по колено в грязной виртуальной луже, в которой плавали виртуальные головастики и золотые рыбки. Улица нависла надо мной серыми, размытыми силуэтами нескладных домов. От балкона к балкону тянулись виртуальные веревки, на которых сушилось виртуальное белье. В мусорных бачках шуршали виртуальные животные.

– Йё, пацан!

Здоровый негр, с абсолютно квадратной челюстью и с полным отсутствием растительности на макушке, вышел из тени и подозрительно уставился на меня. От греха подальше я встал так, чтобы нас разделяли головастики и золотые рыбки.

– Йё, пацан! – повторил негр, присев на одной ноге и подогнув вторую. При этом руки негра с растопыренными пальцами разлетелись по сторонам, – Не встречал белого мужчину с глупым выражением лица?

Я повертел головой, пытаясь отыскать пацана, к которому обращался здоровый негр.

– Я тебя, пацан, спрашиваю, – не унимался здоровый негр, тыча скрюченным пальцем в мою грудь, и все время приседая, – А может ты встречал еще одного белого мужчину, болтливого и, возможно, спящего?

Аналитический ум бывалого спасателя, мгновенно проанализировав ситуацию, и вспомнив все законы Болота, пришел к сногсшибательному выводу. Негр в набедренной повязке обращается ко мне. А это значит, что с моим собственным видом что-то не так.

Кеды на босу ногу. Содранные, перемазанные зеленкой, коленки. Рваные шорты с оттопыренными карманами. А руки…. Почему они такие маленькие? Что с моими руками? И что со мной? Боже!

Каждый, кто собирается уйти из реального мира в Болота, должен знать правило, о котором я, глупый и забывчивый спасатель, забыл. Перед отправкой думать надо не о том, какие колокольчики звенели на ухо в детстве, а о том, в каком теле ты должен появиться в Болоте.

Шмыгнув носом, я нагло уставился на негра :

– Фазе, мазе, лав ю бразе! Значит, говоришь, мужика с глупой физиономией?

Здоровый негр озадаченно сказал : – «Йё» , – икнул и захлопал здоровыми негритянскими ресницами:

– Командир?

Почему я догадался, что передо мной стоит ни кто иной, как Роберт Клинроуз? Только американец мог притащить из Мира в Болото заплечный мешок с продуктами первой необходимости. Невероятно, конечно, но факт.

– Командир, командир, – согласился я с негром, – А ты, значит, второй номер?

– Второй номер приветствует командира, – негр радостно ощерился и поправил бейсбольную биту на поясе.

– Это… Боб. Ты лучше не улыбайся. На работе не положено улыбаться. Давай лучше найдем Герасима, потом вытащим Директора и свалим отсюда, пока не засосало.

– А мне здесь нравиться, – американец поправил набедренную повязку и в очередной раз присел, растопыривая пальцы, – Я, командир, наверно здесь останусь. Конечно, помогу, чем смогу. Но обратно вы уж без меня.

Вот она, первая весточка заразы. Человек попадает в свой выдуманный мир и ему больше ничего не надо. Сильные духом находят в себе мужество и выбираются из трясины. А слабые, такие вот как американец, остаются здесь. Максимум шесть часов, и новый пропавший без вести занесен в каталоги.

Распугивая головастиков и золотых рыбок, я прошлепал прямиком через лужу и, уткнувшись лбом в пузо негра, тихо и спокойно заорал:

– Второй номер! Отставить панические настроения! Слушай мою команду! Никаких останусь. Никаких без меня. Известно ли вам, второй номер Роберт Клинроуз, что в Болоте не очень-то любят негров и отстреливают их на каждом шагу? Болото, не Америка, Боб. И здесь нет еды. И воды. И столовых. И рюмочных. Нет даже автоматов с бесплатным квасом.

Негр неторопливо вытащил из-за пояса трубку с лейблом «Трубка мира. Производство Одесса», раскурил ее, и минуты две неспешна думал, каждые пять секунд нервно озираясь по сторонам.

– Ладно, командир, – американец пригладил блестящую лысину, – Как говориться в русской поговорке, хороша страна Америка, но Россия лучше некуда. Если не пристрелят, я с тобой.

Одно дело сделано. Теперь необходимо найти Герасима.

– Герасима не видел?

Второй номер, помахал отрицательно перед моим носом битой:

– Отряд не заметил потери бойца, – спел он на страшно искаженном русском языке.

– Это откуда? – поинтересовался я, посматривая по сторонам. Ну не может такой парень, как Герасим, отбиться от команды.

– Это вольный перевод старинной американской джазовой композиции, йё! – присел Боб, – Времен восьмой гражданской войны. Хочешь спою?

– Спой, – если третий номер не появится в течение пяти минут, будем искать Директора без него.

Американец, продолжая странно приседать, дергаться и восклицать после каждой фразы свое идиотское «йё», спел незамысловатую американскую композицию. Некоторые американские слова были мне знакомы, поэтому я достаточно точно уловил содержание песни.

Когда над широкой американской рекой Гудзон повально падают в середину течения обессиленные стервятники, а на американском горизонте встает опять таки американское солнце, сотня не повзрослевших окончательно ирокезов из племени с трудно переводимым названием выехали пострелять белых захватчиков. Но возникли какие-то проблемы стратегического плана, и одного глупого ирокеза подстрелили. А так как ирокез ездил на охоту без бронежилета, то соответственно он падает в густую траву прерии, и говорит человеческим голосом. Лошадь! – говорит ирокез, – Езжай без меня в вигвам и передай Нетоптаной Росе, что ее Орелик погиб за индейское дело и его тело скушали прожорливые койоты. В конце песни изрядно поредевший отряд ирокезов вернулся к своим вигвамам и получил нагоняй от вождя за то, что не срезали с упавшего ирокеза скальп.

– Вот такая героическая песня, – вздохнул второй номер, подумал и добавил: – Йё!

– Врут все ваши американские песни. Будет тебе известно, Боб, вашу Америку открыли русские первооткрыватели. Сначала высадились на Аляске. Там их встретили алясканцы и послали дальше, в глубь материка. Открыватели пошли в глубь. Но к ним все время приставали неразвитые народы, а наши всех посылали: – «Канайте, да!», – говорили русские первопроходцы. Поэтому страну так и назвали – Канайда. Это уж потом буква исчезла. А что касается вашей Америки….

Из переулка, останавливаясь у каждого столба, выбежала грязная мохнатая собачонка с кудрявой растительностью на собачьем теле. Заметив нас, она радостно тявкнула и, подпрыгнув воздух раза в три выше, чем способна прыгать нормальная собака, весело понеслась к нам.

Негр, то есть Боб, перехватил поудобнее бейсбольную биту и приготовился встретить неведомого врага хорошим американским ударом.

Я, на всякий случай, встал у Боба за спиной. Кто их знает, виртуальных собак радостно бросающихся на встречу в Болотах? Может они заразные. Илии бешенные. Здоровые собаки до третьего этажа не допрыгивают.

– Мм! – протявкала псина, почуяв желание негра нанести ей физические увечья.

– О! – сказал негр, опуская биту.

– Неужто? – удивился я, отпуская набедренную повязку негра.

– Мм! – недовольно скривилась морда третьего номера, – Мм!

– Не ругайся в общественном месте, – попросил культурный американец Герасима, – Мы думали, что ты алчущее крови животное, а ты спасатель у которого не все в конуре.

– Хватит! – приказал я строгим командирским голосом. Правда, получился не совсем уверенный писк, но команда подействовала. Второй и третий номера вытянулись по стойке смирно. Негр с приставленной к ноге битой. Собака, задрав колечком облезлый хвост, – Слушай мою команду. Строго по ранжиру двигаемся в сторону предполагаемого нахождения Директора. По ранжиру, Боб, означает, что впереди иду я, а дальше как договоритесь.

Договорились по мирному. Негр, обстукивая битой бачки для мусора, пошел чуть в стороне, а Герасим потрусил в дозоре. Но через несколько метров устал и запросился на руки. Пришлось Бобу засунуть за пояс биту и тащит быстро устающее животное на руках.

Миновав темные и грязные переулки, мы выбрались на центральную улицу.

Для справки. Население Болота состоит из четырех представителей.

Почтальоны, таскающие туда-сюда почту. Грузчики, толкающие перед собой тачки с информационными тюками. Духи-приведения, не сумевшие вовремя выбраться из Болотного виртуального пространства. И, собственно, виртуалы. Злодеи-бездельники, избравшие не принадлежащий им мир для гнусного время провождения.

Почтальоны и грузчики на нас внимания не обращали. Им платят не за то, чтобы они глазели на посторонних, а за то, чтобы послание или посылка дошла до адресата точно и в срок. Иначе запросто можно получить полную форматированность и удаление из рабочих списков Болота.

Привидения, наоборот, пристают на каждом углу и просят, за просто так, то есть даром, переедать весточку оставшимся наверху родственничкам. Только активные действия американца, справедливо полагающего, что духи сами виноваты в выборе своего жизненного пути, избавили нас от докучливого внимания грустных невозвращенцев. Получить по башке тяжелой битой даже для духа сильное потрясение.

А вот виртуалов нам по пути не попадалось. У меня сложилось впечатление, что все они в этот судьбоносный час собрались в одном месте и ждут, когда русское правительство, перешагнув через собственные принципы, разрешит играться в дурацкие виртуальные игры всем, кому не лень.

Если, не дай бог, это и произойдет, то на Земле наступит такой бардак, который даже не снился Дьяволу, которого мы с Бобом, кстати, забыли на этой неделе навестить в центральной столичной тюрьме.

Вход в Лабиринт, согласно данным, любезно предоставленными вохровцами, располагался в старом, пованивающем подвале. Ничем ни приметный подвал. Вывески нет. Только на стене чьей-то рукой выведены корявые буквы: – «Лабиринт». И очередь, человек в сто, желающих выплеснуть наружу свою злобу.

Кроме очереди у подвала нами были также замечены подозрительные люди с плакатами. «Свободу компьютерным гениям», «От простого уровня к сложному», «Убей в себе телепуза».

На дверях, ведущих вниз подвала, висела табличка, извещающая, что «Лабиринт временно не функционирует в виду забастовки постоянно убиваемых монстров».

Наши попытки пробиться к дверям была встречена неприветливым гулом очереди. Какой-то гад перехватил тявкающего Герасима за шкварник и со словами: – «Выгул собак запрещен. Штраф сто брюликов» попытался выкинуть спасателя из очереди.

Когда спасателя подразделения 000 вышвыривают из очереди, словно маленьких нечесаных собак, обидно. Но не так, когда того же спасателя отводят за ухо в конец очереди. И если бы не американец, который вспомнил, что у него за поясом торчит крепкая бита, торчать бы нам в хвосте желающих пострелять до скончания Директора.

Иногда янкель бывает чрезмерно убедительным. Вытаращив глаза и откусывая на ходу чужие уши, он вежливо попросил присутствующих пропустить без очереди инвалида-собаку и больного карлика. Народ, немного посовещавшись, с криками боли и отчаяния любезно согласился втиснуть вышеуказанных в очередь и впредь не чинить им никаких препятствий.

Под табличкой, сообщающей о временном перерыве в работе Лабиринта, имелось окошечко, в которое я и постучал. Пока второй и третий номер отбивались от наседающей толпы, я предъявил сторожу удостоверение и посоветовал ему поскорее открыть засовы. Иначе, пообещал я, в ближайшее время сюда прибудет партия защитников измученных круглосуточным трудом монстров.

Миновав длинные, с протекающим потолком, подвалы, мы вышли к началу Лабиринта. Обыкновенная конечная станция виртуальной подземки.

– Глянь-ка, командир, – оторвал меня американец от чистки шорт от липкой паутины, – Нас встречают.

– Этого только не хватало, – почти выругался я, – Смотри, Боб. Это и есть виртуалы.

– Самые настоящие? – почему-то обрадовался американец.

– Самые, что ни наесть, – рука сама залезла в шорты в надежде отыскать там хоть какое-то оружие. Но, увы. Кроме пивных пробок ничего обнаружено не было. Даже рогатки. Видать детство у меня было сплошь гуманитарное.

Угрюмые лица виртуалов не предвещали нам ничего хорошего. Обвешанные с ног до головы самым невероятным оружием, они столпились у пяти неподвижных оболочек некогда секретных агентов вохровцев. И что-то подсказывало мне, что с нами виртуалы намерены поступить не лучшим образом.

– Мм, – проскулила собачка Герасим, ловко запрыгнула за пазуху негра и тут же захрапела здоровым собачьим храпом.

Американец перехватил поудобнее бейсбольную биту и предложил немедленно смываться, пока некоторые нервные не перестреляли всех присутствующих здесь негров.

Только я, командир подразделения спасателей, твердо стоял на ногах, отважно взирал на угрюмые лица виртуалов, и смело сжимал кулаки, готовясь оказать всяческое, в том числе и физическое сопротивление врагам всего человечества.

Одно было плохо. Даже в виртуальном мире мокрые штаны так и останутся мокрыми штанами.

К виртуалам можно относится по разному. Вохровцы, например, считают их наркошами, не способными к нормальному человеческому общению. Чем дольше они в Болоте, тем чаще им нужно здесь бывать. Иначе ломка, дефрагментация мозгов и, как следствие, смерть с «крыской» в руках.

Но среди этого народа, должен признаться, встречаются отпетые парни. Умеющие не только метко стрелять по движущимся мишеням, но и думать, когда стреляешь. Гора мышц, цепкий взор и быстрая реакция. Сами себя они чаще всего называют снайперами. Способны в одиночку дойти до последнего уровня. И даже выбраться из Болота без посторонней помощи. Есть у них слово заветное. Какое, не знаю.

От группы снайперов отделилось несколько человек, и бросились к нам на встречу. Второй номер, вспомнив о ранжире, постарался скрыться за моей, нес слишком широкой спиной, и ему, к удивлению, это удалось. Там за спиной, хрипел во сне третий номер. Так что встречать снайперов пришлось мне в одно лицо.

Сморщив нос и выставив перед собой хиленькие кулачки, я замычал и, пугаясь собственной храбрости, двинулся на нападающих.

Бить, к сожалению, никого не пришлось. Виртуалы заключили меня, и не только меня, но и негра с собачкой, в крепкие объятия.

– Наконец-то! Дождались! Пришли! – орали злобные снайпера, хлопая меня по затылку, поглаживая проснувшегося от чрезмерного шума Герасима и осторожно дотрагиваясь до могучего торса американца, – А мы уж думали, что вы нас одних со нашей бедой оставите.

– Если спасателей зовут, то они всенепременно приходят, – на всякий случай сказал я, показывая, кто здесь из нашей команды старший. После этого меня перестали бить по затылку, а янкеля гладить по накачанным мускулам.

При дальнейших переговорах ребята, обвешанные тяжелым и легким оружием, популярно объяснили. В чем дело.

Оказывается, после пленения Директора, его пытались доставить в самые дальний уголок Лабиринта, для временного заточения .

– Три месяца общими усилиями дорогу чистили, – кричали, надрывая глотки, снайпера.

Наш Директор по дороге воспользовался временным невниманием сопровождающих его лиц и совершил дерзкий побег. После того, как он обнаружил, где находится, Директор пообещал не выходить из страшного места до тех пор, пока не изведет страшных чудовищ под корень.

– И теперь он там, один, ведет варварское истребление монстров, – в этом месте виртуалы дружно вздохнули и как-то испуганно посмотрели в сторону Лабиринта, – Заберите его, пожалуйста.

Необычная просьба. Очень и очень. Но, зная нашего Директора вполне можно было предположить, что этим все и закончиться. Рьяный борец с несчастиями, преступностью и незаконной тратой денег, Директор не то, что монстров, всех в Болоте может уничтожить.

– Но как же с вашими требованиями, – потирая настуканный затылок, осторожно поинтересовался я.

– Да черт с ними, с легализациями, – заревели все разом виртуалы, – Жили столько лет в подполье, и еще проживем. Только уведите этого беспредельщика. Он же монстров стаями и без разбора.

А вот это уже серьезно. Болото устроено таким образом, что на смену одного убитого монстра приходят два следующих. Закон трясины. И если Директор всех и без разбору, то сейчас в Лабиринте творится, черт знает Директор что. Может произойти перенасыщение и тогда…

– И тогда чудовища вырвутся в этот город! – застонали самые лучшие снайпера современного виртуального мира, – И Болото превратиться в чужой для человечества мир.

– Да черт с ним, – беззлобно сказал второй номер, – Будете в библиотеках книжки читать, да на улицах девчонок рассматривать. Конечно, качество, может, и другое, но суть одна.

Я шикнул на американца, который не понимал всей важности момента. Прежде всего, наше непосредственное начальство в беде. Директор не успокоится, пока всю дичь не перестреляет.Так что придется, хотим мы этого или нет, выручать монстров от поголовного истребления.

Прежде всего я договорился с виртуалами, что они оформят как положено заявку на вызов подразделения 000 и, соответственно, оплатят все расходы, имеющие место быть и в перспективе из своих личных финансовых фондов. Снайпера слегка поупрямились, утверждая, что им известно о безвозмездности работы Службы, но скоро были сломлены. Несколько истекающих кровью монстров с жалобным визгом выхвалились из входа в Лабиринт.

… – И чем больше мы спорим о, в сущности, мизерной оплате, тем хуже придется вам потом, – справедливо заметил я, отпихивая ногой настырную подраненную зверушку с длинными когтями и мощными клыками.

По рукам ударили после того, как из Лабиринта, припадая на одно крыло, прорвалась огнедышащая тварь цвета снега, который мы недавно разгребали. Из раненого крыла птеродактиля торчал здоровый кол с выведенной на нем краской надписью «За Директора! За Службу!».

– Не стреляйте в белых птеродактилей, – гыкнул второй номер, проявляя тем самым нездоровый американский юмор, – А где тут у вас красная виртуальная книга? Скоро наш Директор от вашего Лабиринта и камня не оставит.

– Зверь! – зашептались виртуалы, и я понял, что пора бы нам заняться своей работой. Жаль только, что нет рядом с нами любимой спецмашины Милашки за номером тринадцать. Пешком несподручно, да и огневая мощь у спецмашины приличная.

После завершения всех формальностей, нам предложили широкий выбор всевозможного оружия по сниженным ценам. Второй номер от предложенных гвоздеметов и реактивных пулеметов категорически отказался, заявив, что бейсбольная бита есть его национальное оружие, с которым ему не страшно идти на любого врага.

Все еще спящему Герасиму американец на свой страх, риск и здоровье выбрал шипованый противоблошиный ошейник. Я к ошейнику на всякий случай добавил горсть отравленных костей и резиновый мячик с ядерной начинкой. Не хотелось бы, чтобы проснувшийся товарищ почувствовал себя обделенным.

После недолгого колебания и долгого ковыряния в оружейных ящиках я засунул в карман пару превосходных рогаток, стреляющих миниатюрными гранатами и скорострельную трубку «Стингер». Уж больно название понравилось. Правда я так и не понял, зачем к скорострельной трубке прилагалась подшивка прошлогодних пожелтевших газет.

На мою скромную просьбу, выделить из числа снайперов хоть одного провожатого, виртуалы дружно качнули волевыми подбородками и сказали твердое и решительное : – «Нет».

– На «нет» в виртуальности и суда нет, – мудро заметил бывший житель американских прерий и каньонов и , вспомнив о чем-то, добавил, – Йё!

К моему удивлению все виртуалы тоже сказали: – «Йё!», – добавили более родное: – «Мойё!», – и, растопырив пальцы, присели на одной ноге, подвернув вторую в коленке. Прям цыркачи, а не снайперы.

Пока виртуалы подбирали свалившееся с них оружие, мы с негром, за пазухой у которого сотрясалась в накоплении мыслей облезлая собака в противоблашином ошейнике, внимательно обследовали проход в Лабиринт. Черная, местами обслюнявленная прорвавшимися монстрами поверхность, похожая на фальшивое зеркало.

На пальцах кинули, кому первому идти. После восемнадцатой попытки вышло, что счастье улыбнулось третьему номеру.

Вытащив за шкварник не просыпающегося от такой мелочи Герасима, Боб легким движением руки отправил товарища через зеркальный портал.

– Жив будет, не помрет, – у Боба, когда адреналин играет, ум прямо таки пробивается через толщу черепной коробки.

– Доброе слово и собаке приятно, – не остался я в долгу. У меня тоже адреналина полно.

С минуту постояли, ожидая добрых вестей от разведчика. Не дождавшись, решили лесть сами. Мал ли, решили мы, Герасим мог за что-то по дороге зацепится. Или убежал в сторону сразу, что б мы своими здоровыми телами не пришибли.

Третий номер был обнаружен в спящем состоянии, окруженный любопытной стаей крупнокалиберной дичи. Кровожадных наклонностей монстры не проявляли, даже наоборот, после профилактической беседы с Бобом добровольно показали направление, где в последний раз видели разбушевавшегося Директора.

– Идите, – сказали монстры, – и заберите своего неорганизованного браконьера.

Добрые вести в Болоте разносятся также быстро, как и дурные. Проходя по разрушенным улицам, практически в каждом сохранившемся окне мы видели испуганных чудовищ, с опаской поглядывающих в нашу сторону. Но после того, как нас узнавали, улыбки становились все шире, а радость больше. Несколько наиболее смелых монстроидальных типов, внешностью напоминавших недоразложившихся скелетов, выбежали на дорогу и обкидали нас охапками пустырника, в обилии разросшихся на местных клумбах.

То и дело встречались погубленные твердой рукой Директора обитатели. Туши, тушки, а то вовсе, безобидные тушканчики валялись на дороге, всем своим мертвым видом напоминая, как хрупка, как нежна местная флора и фауна.

Несколько раз мимо нас на всех парах пробегали чудовища с отсутствующими частями тела. Выдернутые с корнем крылья, переломанные конечности, оторванные головы. И с каждым шагом над лабиринтом сгущались черные тучи. Даже чернее, чем просто черные.

– К дождю, – повертел головой второй номер.

– К апокалипсису, – с трудов выговорил я мало употребляемое в жизни слово.

– Мм, – заворочался за пазухой негра третий номер. Как же! Только его мнения и не хватало.

Долго мы шли. Добрые монстры показывали нам дорогу и на прощанье чертили в воздухе за нашими спинами пятиглавые кабалистические звезды. Выносили из разрушенных домов последнее мясо без соли. И все желали только одного, поскорее избавиться от кровожадного, ненасытного, точного на руку Директора.

Непосредственное начальство мы обнаружили на единственном уцелевшем во всем Лабиринте здании стадиона.

Директор, зажав под мышкой окровавленную бензопилу, принимал парад.

Стройными рядами проходили мимо нашего Директора монстры. Летели над нашим Директором огнедышащие ящуры. Проплывали мимо Директора морские чудовища в автономных аквариумах.

– Кто шагает дружно в ряд? – голосил впередиидущий монстр с зажатым в лапах черным флагом.

– Виртуальный наш отряд! – отвечали чеканящие шаг чудовища с острыми когтями и здоровыми такими клыками.

– Кто шагает дружно в лапу? – снова впередиидущий.

– Поздравлять идем мы папу! – общий хор.

Равняясь с Директором впередиидущий задирал древко, и вся толпа дружно скандировала:

– Да здравствует папа, Директор Болота. Похож на могучего он бегемота!

Директор улыбался и нажимал на газ автоматической бензопилы, отчего у монстров мгновенно вставала дыбом шерсть, и тянулись лапы к вискам.

– Красиво ходят, – с некоторой завистью заметил второй номер.

Красиво, то красиво. Да только несколько тысяч чудовищ разных цветов и форм, сконцентрированных в одном, мелко населенном людьми месте, не внушают уверенности в завтрашнем дне.

Озираясь по сторонам, как бы какой дурень не забыл, что он находится на строевом смотре, мы приблизились к Директору. Непосредственное начальство очень обрадовалось нашему появлению и на радостях немедленно пообещало каждому, включая и спящему третьему номеру, отдельный микрорайон Лабиринта в вечное пользование.

– Подождите немного, – орал Директор, размахивая бензопилой, – Мы еще устроим образцово показательное общество. Проведем олимпийские игры, введем поголовно насильственное обучение грамоте. И свет в каждый дом. И счастье каждому монстру.

Бесшабашный американец, пользуясь тем, что он в Болоте негр, а значит и взятки гладки, напомнил Директору, что в Лабиринте положено мочить всех подряд, а не свет в отдельные чудовищные семьи проводить.

И случилось странное. Директор нерешительно затоптался на месте, заглушил пилу и задумался над словами простого американского фермера.

Плохому спасателю, как известно, мешает нерешительность и отсутствие практики.

Монстры всем скопом, а также отдельно взятые несознательные чудовища, почувствовали своей виртуальной шкурой, что власть Директора пошатнулась. Стройные ряды сбились, послышался негромкий пока ропот. И вот уже несколько отрядов, построившись квадратом, выкинули в небо Болота флаг вооруженного мятежа.

Директор, все еще находящийся в возбужденном трансе, постарался восстановить пошатнувшиеся эшафоты человеческой власти:

– В Сибирь! – оскалив вставные челюсти вопил он, словно на скрипке играя бензопилой, – Всем упасть и отжаться!

Некоторые монстры, действительно, упали с и стали старательно отжиматься.

Но это был, как оказалось, только временный успех. Плотные ряды обитателей Лабиринта смешались и монстры, сбивая друг друга с лап, бросились на Директора. А может быть и на нас. Мы ведь как бы рядом оказались. Все ведь не объяснишь, что случайно.

– До последней капли виртуальной крови, – прошептал Директор, выставляя на наступающих заведенную бензопилу, – Приготовьтесь, спасатели. Все, как один.

Убил бы старика, если б не любил.

А впрочем, какая разница. Судя по часам, мы в Лабиринте уже два часа. Плюс обратная дорога. Директор труп, а мы случайные жертвы, не выполнившие задание.

– Второй номер! Буди Герасима. Помощи от него мало, но может, у кого какую-нибудь лишнюю деталь отгрызет. И то помощь.

Мы встали треугольником и приняли бой.

Прицельными выстрелами из спаренных рогаток я сбивал первые ряды наступающих, и краем глаза наблюдал, как Боб, сверкая потным черным телом исправно крушит чудовищ с правого фланга. Директор неплохо орудовал бензопилой с левого. Где только научился? Проснувшийся, наконец, Герасим, носился за своим хвостом в центре треугольника и всячески поднимал наш боевой дух.

Но силы были не равны. Атакующие, не сумев взять нас голыми руками, сбегали за тяжелым оружием и открыли по нам беспорядочный беглый огонь на поражение.

– Вот и все, – дожидаясь своей пули, прошептал я, – Простите Директор, что не вытащили вас из Болота.

Со стороны входа на стадион послышался удивленный вой монстров и сквозь их плотные ряды, моргая крошечными фарами и гудя одиноким сигналом, медленно, но неотвратимо, ползла к нам странная конструкция на четырех колесах. На спине здоровый ящик для песка. Впереди крошечная кабинка, над кабинкой два железных штыря. На штырях полощется полотнище, на котором написано «Танки Болота не боятся».

Подавив приличное количество наступающих, странная конструкция на время ослабила их натиск и, элегантно подняв тучу пыли, затормозила рядом с нами.

– Командор! – проквакала странная конструкция, – Я решила, что без меня вам будет тоскливо?

– Милашка! – почти нежно прошептали мы, – А чего такая грязная?

Ничего не ответила спецмашина подразделения 000 за номером тринадцать впервые в истории человеческой цивилизации сумевшая уйти в виртуальность. Так уж в спецмашинах устроено – что бы ни расходовать зря энергию, не отвечать на глупые вопросы. И так всем понятно, что это не грязь. А то, из чего делают пластиковый цемент.

– Грузитесь, граждане спасатели, время дорого, – проквакала слегка пованивающая конструкция, ради нас побывавшая черт знает где.

Это было спасение. До Нового года оставалось еще три минуты. Если мы за эти три минуты успеем выбраться, то….

Тяжелый огненный снаряд, посланный неопытной рукой монстра, разорвал на части грудь радостно улыбающегося Директора. Его горячее сердце, а также большая часть внутренностей, улетели с шальным снарядом дальше по намеченной траектории. Директор покачнулся, упал на наши руки и тяжело вздохнул остатками не разнесенных в клочья легких:

– Я умираю! – хрип наполнил его горло, – Я славно пожил. Вы не увидите такой жизни. Эх, вы, бедняги….

Завыл третий номер. Задрожали толстые губы у негра. И только я остался спокоен, словно командир подразделения 000.

– Раненых в дурно пахнущую конструкцию! – зычно закричал я, – Всем грузиться в ящик! Пленных не брать!

Милашка в виртуальном обличии, зачем-то выпустив из зада облако сильно загазованного воздуха не пригодного для дальнейшего употребления, рванула прямиком на наступающие ряды монстров.

Над нами свистели снаряды, проносились огненные шары и различные режущие предметы.

Мы клацали на кочках зубами и тихо ругали Милашку за отвратительную амортизацию.

– Майор Сергеев! – позвал меня умирающий Директор.

Хватаясь за борта, я переполз поближе к начальству, который покоился на коленях открыто рыдающего негра.

– Майор Сергеев по вашему приказанию прибыл, – доложился я и из уважения к смертельной ране начальника отдал честь.

– Слушай внимательно, Сергеев! – Директор все время захлебывался собственной кровью и икал, поглядывая на отсутствующее сердце и прочие внутренности.

– Слушаю. И сделаю все, что положено в таких случаях. Выполню вашу последнюю волю. Похороню на высокой круче, средь берез. И чтобы видна была Волга– матушка.

– Нет больше Волги, – Боб, оказывается, знал гораздо больше, чем положено простому сотруднику подразделения 000, – Загнали в трубы и пустили вспять. Зачем вы так с ним, командир?!

От драки в ящике для песка нас удержал только здравомыслящий третий номер.

– Мм, – сказал он и лизнул Директора в застывающее лицо.

Директор сплюнул собачью слюну и повернулся ко мне:

– Сергеев! – Директор прислушался, не застучит ли вдруг вырванное с корнем сердце. Не застучало, – Сергеев! Сними с души моей невыносимый груз. Ты не майор Сергеев. Ты сын мой!

«Обана!» – подумал я.

– Обана – сказал я вслух.

– Не перебивай меня, – захрипел Директор. Теперь вроде бы, как и отец, – Это не все. Роберт! Прости меня старика. В молодости ездил я в Америку на практику. Нагрешил я там. Ты сын мой, Роберт!

«Обана!» – подумал я во второй раз.

– Обана! – черная челюсть второго номера отвисла практически до груди, – Я знал! Я знал!

– Не перебивайте меня, – закашлялся Директор. Уже как бы отец двоих детей, – Герасим! Тьфу, ты, собачья морда. Прости и ты меня. Молод я был, горяч. Ты сын мой старшенький.

«Обана!» – переглянулись мы с братом Робертом.

– Мм, – завилял хвостом третий номер. Собакам иначе радость показывать не полагается. Да и нечем больше.

– Папа! – закричали мы все вместе, – Не умирай, папа!

Но Директор уже закатил глаза и перестал щупать рукой отсутствующие внутренности.

До Нового года оставалось меньше минуты.

– Прорвемся, – твердо сказала Милашка и прибавила обороты.