Шукшин Василий

Хахаль

Василий Шукшин

Хахаль

Костя Жигунов ездил в командировку в краевой центр и там зашел к земляку своему Сашке Ковалеву.

Сашка работал на стройке, жил в общежитии, в комнате на двоих. Сашка шумно обрадовался гостю, загоношился насчет выпивки, сосед и товарищ Сашкин организовал яичницу. Выпили. Сидели втроем, беседовали. Строители, в общем, хвалили свою жизнь, но и ругались тоже много. Главное - с деньгами туго.

- Сколько в среднем выходит? - спросил Костя.

- Сто пятьдесят самое большое... Больше не дадут заработать.

- Ну, братцы!.. Надо совесть иметь. Я техникум кончил, работаю завгаром, и то столько не получаю.

- Сравнил! - только и сказали строители. - Город - это город: здесь рубль - за два, а тройка - за рубль.

- Как мои там? - поинтересовался Сашка.

- Давно их не видел... Сеструху, правда, видел раза два. Ничего вроде. Ты в отпуск-то приедешь?

- Не знаю. Пошли к бабам?

- Как это?

- Ну как?.. У меня одна есть, скажем ей, она приведет еще. А чего вечер зря пропадать будет. Пошли.

Костя женился лет пять назад и ни разу еще не изменил жене, даже как-то не думал об этом. Да и случая не было подходящего.

- Хм...

- Что? Пойдем похахалим.

- Нет, я ничего. Пошли. Пошли, - это оказалось рядом - тоже общежитие, тоже с комнатами на двоих.

"Во житуха-то! - подумал Костя. - И ходить далеко не надо".

Сашкин товарищ отвалил куда-то наособицу, а Сашка и Костя постучались в дверь, обитую дерматином.

- Пообивают двери - все казанки посшибаешь об эти скобки, - недовольно заметил Сашка. - Обили дверь, значит, проведи звонок! Так я понимаю. Нет, звонок стоит денюжку - пусть люди пальцы сшибают.

- Хахали. Ходят-то...

- А?

- Не люди - а хахали.

- К ним не одни хахали ходят, - Сашка опять постучал. - А хахали что, не люди?

За дверью молчание.

- Может, нет дома?

- Дома. Голые, - Сашка еще постучал в железную скобочку. И поморщился.

- Кто? - тоненько спросили из-за двери.

- Мы-ы! - тоже тоненько, передразнивая голосок, откликнулся Сашка.

- Сейчас!

- Я ж говорю, голые, черти.

- Почему голые-то?

- Ну, с работы пришли... Переодеваются, умываются.

- Тоже на стройке работают?

- Но.

- Может, мы не вовремя?

- Все в порядке, - успокоил Сашка. И крикнул: - Скоро вы там?

С той стороны двери щелкнула задвижка, хахали вошли. У Кости вдруг взволновалось сердце, когда он переступил запретный в его положении порог.

- Нинон? - удивился Сашка. - Ты приехала? Вот кстати!

Нинон - рослая, чернобровая девушка, грудастая - она-то и колыхнула Костино сердце, Нинон. Так бывало - тоже теперь забытое чувство - при находке какой-нибудь, когда сердце вот так же вздрагивало, ошпаренное нечаянной радостью: "Неужели это мое?"

В комнате жили две девушки - Нина и Валя. Костя сообразил: раз для Сашки новость, что Нина приехала, стало быть, его... хахалиха, что ли, Валя. Валя тоже милая девушка, но Нинон... Костя украдкой взглядывал на чернобровую, и ему не верилось, что просто так - ни за что ни про что, даром - судьба возьмет и подарит ему эту красавицу. Но похоже, что так: Сашка успел подмигнуть другу и показал глазами на Нину.

Сашка, между тем, молотил языком, и у него это получалось славно.

- Нина, ну, как отдохнула?

- Хорошо, Саша. Очень хорошо, - Нина чуть ударяла на "о", выкругляла слова, подталкивала, и они катились - легко, как колесики. - Покупалась в речке... Ох, хорошо!

- Да где уж там хорошо-то? Скучно небось?

- Господи, а чего мне надо? Сходила в кино, раза три на танцы - не манит... В огороде больше копалась. За ягодами ходила.

Костя слушал девушку... И так бы и слушал, и слушал ее - не надоело бы.

"Какое тут к черту хахальство! - подумал. - Тут впору - жениться на такой".

Валя была побойчей, поострей на язык, немножко пустомеля.

- А у нас... Ты знала Зинку-то Хромову? Палка такая ходила, волосы седила...

- Но.

- Замуж вышла за Валерку Семенова.

- Он же женат!

- Бросил. Позарился!.. Доска доской, ничегошеньки нет, и вот - пожалуйста.

- А дети были? У Валерки-то?

- Нет, не было. Он ходит теперь, треплется: я, мол, потому и бросил, что рожать не может. Ой!.. Посмотрим, сколь тебе эта жердь нарожает! Стыдно - вот и нашел отговорку.

"Да как же это к ним так ходят - к бабам, и все? - все больше удивлялся Костя. - Приврал, видно, Сашка, хвастанул. Выпил маленько и прихвастнул. Не похожи они на таких... Обыкновенные девки, и рассуждения у них нормальные женские".

Сашка торопил события.

- Давайте знаете что - выпьем! - предложил он. Отчаянная головушка. - Ко мне как-никак друг приехал.

К изумлению Кости, девушки легко согласились.

- Валюха, мы - в магазинус, Нинон с Костей - соображают насчет картошки дров поджарить. Пистро! Пистро! Душа горит.

И Нинон с Костей остались одни.

"Ну и что я должен делать? - растерялся Костя. - Анекдот, что ли, какой-нибудь рассказать?"

Перебрал в памяти анекдоты, какие знал - все похабные.

Нина расстелила на полу у двери газету и принялась чистить картошку.

- Вы в командировку, что ли? - спросила она.

- Ага. Надо...

Замолчали.

"Ну и фраер же я! - мучился Костя. - Совсем язык проглотил".

Долго молчали.

- Зинка-то! - вдруг сказала Нина. - Надо же... замуж вышла, - и покачала головой. И усмехнулась.

"О-о! - ужаснулся Костя. - Это ж она при мне... сама с собой разговаривает. За табуретку меня принимает".

- У нас недавно случай был, - заговорил он. - Пошли бабы за малиной на остров... Берут. А с той стороны острова - протока, она летом мелеет здорово. Ну медведь и перешел ее...

- Медведь?

- Медведь. Перебрел, значит, и тоже - к малинке, они любят ее. А одна баба у нас есть, смешная такая!.. Наткнулась на рясный куст и успевает в две руки, и успевает. Вдруг слышит: с той стороны кто-то подошел к кусту... А куст-то большой - не видно. А она, баба-то, и говорит: "Это ты, Нюра?" Думала, товарка с той стороны подошла. А медведь-то как рявкнет!.. - Костя засмеялся. Нина слушала. - Как он рявкнул, баба бросила ведро и драла. Бежит и орет дурным голосом: "Мишенька, у меня дети маленькие!" - Костя опять засмеялся, долго смеялся, представив, как летела по кустам перепуганная баба.

- Дак, а что, он за ней, что ли?

- Медведь? Да нет, он в другую сторону побежал - к протоке. Он сам напугался. А ей казалось, что он следом бежит. Вот она и кричала про детей.

- Закричишь, - Нина так и не посмеялась. - Шутка в деле - медведь! - и продолжала чистить картошку. - Нет, у нас их нету. У нас - змеи.

- Гадюки?

- Но. Да большие! Тоже - берешь ягоду-то, а сама думаешь: "Ох, чикнет сейчас, ох, чикнет".

- Надо ежей разводить. Вот где-то, в Болгарии кажется, змей в одном месте было - кишели. А место само по себе очень здоровое - хорошо бы курортов настроить. Так они что сделали: взяли ежей там развели, и все.

- Дак они что, едят змей?

- Еще как! Ежи и свиньи - жрут за милую душу. Кабаны еще дикие - тоже едят. У меня брательник на Кавказе служит, один случай в письме описывал. С кабанами связано. Один колхоз держал свиней на откорме где-то... подальше от жилья. Ну, и они паслись, ходили одни, а к вечеру сами приходили в загон. А однажды они не пришли к загону. Выяснилось, что они встретились где-то с дикими кабанами, и те сманили их с собой. Суток трое их не было... Искали, но без толку: далеко куда-то ушли. Потом пришли, но не все. Из тысячи, кажется, штук пятьсот вернулось только...

- А те остались?

- Те остались. Но эти, которые вернулись, такой приплод принесли, что колхоз даже обрадовался.

Нина засмеялась.

- Вот, говорят: нет худа без добра.

- Да. Еще говорят: не было бы счастья, да несчастье помогло. У меня зять помер с такой поговоркой.

- Как же это?

- Да у него голова что-то болела. Болит и болит голова, ну а к врачу, знаете, - все некогда, да, может, обойдется... А тут - дотерпел, что сознание потерял. Ну, его в больницу. Сеструха потом рассказывала: "Прихожу, говорит, к нему, а он мне и говорит: "Вот, говорит, не было бы счастья, да несчастье помогло. Теперь хоть вылечусь". Рад был, что в больницу попал. Веселый лежал... Потом помер". А жили они за Новосибирском, далеко. Ну, что: надо ехать за ним. Он был из нашего села, Сашка его знал. Хоронить надо на родине. Я поехал. А было начало ноября, река только становилась. А мост у нас был наплавной, к зиме его разбирали. Самая распутица. Я туда-то на моторке пробился, а оттуда - это уж дня через четыре - реку уже схватило. Пешие ходят, досок накидали - ничего. А с гробом-то как? Ну, я сестру с ребятишками перевел по доскам, а сам вернулся, нанял подводу и поехал вверх по реке - там, говорят, схватило покрепче. И вот мы с возчиком выбрали такое место - вроде, ничего, можно. Разогнали коня, а сами - в стороны от саней. Лед трещит, гнется, мы бежим и со стороны орем на коня. А он сам уж - дай бог ноги, самому охота живому до берега добежать. Как переехали, не знаю. Хороший мужик был, зять-то. Жалко. Тридцать три года всего было. Двое детей осталось...

Эта грустная история рассказана была, как понял сам Костя, совсем некстати. Он замолчал. На какое-то время он забыл и про Нину и зачем он пришел сюда - вспомнил зятя-покойника. Ребятишек-племяшей вспомнил... И почему-то совестно стало. Закурил.

И в это время пришли Сашка с Валей. Пришли веселые. Сашка вовсю дурачился.

- Спорим? - кричал он. - Давай спорить!

- Чего вы? - спросила Нина

- Она не верит, что я могу выпить бутылку вина, не держась руками.

- Кто спорит, тот...

- Да это мы слышали! Скажи, что тебя сперло. Мне только напиваться неохота, а то бы я показал.

- А как это?

- Вон чайник, да? Я б счас вино вылил в него, носик в зубы и...

- А-а.

- Вот те и "а-а". Ну, как тут у вас?

- Я еще картошки только начистила.

- Ну-у, товарищи!.. Чем вы тут занимались, не знаю. Не знаю. Нинон, чем вы тут занимались?

"Трепач, - с яростью подумал Костя. - Носик в зубы..."

- Долго с этой картошкой, - сказала Валя. - Ну ее к черту! Закусим чем-нибудь.

- Идея! - подхватил Сашка. - Выпьем и пойдем на танцы.

Нина остановилась с тазиком в руках.

- Ну?

- Как, Костя?

- Да мне-то, господи!.. Нужна мне эта картошка. Так и порешили - не возиться с картошкой. Сели за стол.

После двух стаканов вина Косте стало веселей.

- А где тут у вас танцы? Далеко?

- В парке.

- Пойдем, Нина?

- Мне что-то неохота. Не манит. Можно сходить, только я танцевать не буду.

- Почему?

- Не умею, как они. Совестно.

- Ерунда! - раздухарился Костя. - Я могу дрыгать ногами не хуже их.

До парка решили идти пешком.

Валя с Сашкой шли впереди, Нина с Костей сзади.

Костя начал помаленьку растрачивать веселье из груди. Опять подступили к сердцу неловкость и стыд, и, как он себя ни взбадривал, как ни старался настроиться на беспечность - не получалось. Он взял Нину под руку и шел так, молчал. Зато Сашка впереди строчил, как из пулемета, Валя то и дело смеялась громко. Костя завидовал земляку, понимал, что только так и нужно сейчас нести околесицу, чтоб уши вяли. Только так и надо. Но Костя боялся, что если он начнет говорить, то его опять поведет куда-нибудь не туда. Про гроб начал давеча!..

"Смотри ты, какой он стал! - думал о Сашке. - Наблатыкался".

- Расскажи чего-нибудь, - попросил он девушку.

- Чего рассказать?

- Ну... веселое что-нибудь. А то со мной с тоски завянешь.

- А я вот так вот люблю: ходить и смотреть на людей. И отгадывать про них...

- Ты что, ворожейка? - Костя посмеялся насильственно и снова остро почувствовал, что это глупо - что он хихикает.

- Не ворожейка, - серьезно сказала Нина, - просто хожу и отгадываю: вот у этого горе какое-то, а этому - только до постели добраться, с работы идет. А другому, посмотришь, - ничегошеньки не надо: куда-нибудь придет...

"Это она про меня, наверно".

- Знаешь, - сказала вдруг Нина, останавливаясь. - Пойдем на реку. Там хорошо.

- А они?

- А что они?

- Ничего? Оставим-то их...

- Ничего, - Нина посмотрела на своего кавалера, и тому показалось, что она усмехнулась.

"Ну, давай, Костя, - серьезно подумал он, - не будь же уж совсем-то чумичкой: девка сама подсказывает. Совсем, что ли, баран?"

- У меня там скамеечка есть... Сидишь, думаешь... Хорошо. Иной раз дотемна досидишь.

- Одна? - Костя только что не взбрыкнул - так ему хотелось показаться игривым.

- Одна.

- О чем мысли?

- Не знаю.

- Вот это да! Как же так? Сидеть, думать, а о чем - не знаю.

- Не знаю. Сижу - вроде, думаю, а спроси - не знаю, о чем. Может, вспоминаю... Я маленькая бойкая была, в школе озоровала...

- А теперь?

- Теперь другая.

- Замуж пора, - брякнул Костя.

- Была, - просто сказала Нина.

- Была? Где, здесь?

- Здесь. Полтора года была замужняя женщина...

- Ну?

- Теперь нет. Опять на танцы хожу.

- А почему?

- Разошлись.

- Как так?

- Что?

- Почему разошлись-то?

- Не надо об этом, - попросила Нина. - Не бывает, что ли?

Не скажешь, чтобы в голосе ее слышалась грусть или скорбь, но была в ее голосе, глубоко спокойном, - усталость. Как будто накричался человек на том берегу реки, долго звал, потом сказал себе тихо, без боли: "Не слышат".

Некоторое время шли молча.

Шли по набережной. Нина смотрела на воду, Костя сбоку разглядывал ее. И досмотрелся до того, что забыл неловкость и крепко прижал ее руку к своему боку. Нина повернулась к нему...

- Почему разошлись-то? - вылетело у Кости. Он не хотел больше об этом. Он чуть не взвыл от отчаяния. Вовсе ему неинтересно было знать, из-за чего разошлись Нина с мужем. И ведь хотел-то он сказать что-нибудь доброе, ласковое, а... Тьфу!

Нина усмехнулась... И ничего не сказала.

Между тем подошли к той самой скамеечке, где любила сидеть Нина.

За домами на той стороне садилось солнце. Небо было темное, мутное, река черная... А там, где садилось солнце, обозначился слабый румянец зари. По обоим берегам зажглись на столбах огни, и по воде, поперек реки, заструились тоненькие светлые вилюшки... Наносило холодом от воды... Костя снял пиджак и накинул на плечи Нины. Когда накидывал, то хотел тут же и приобнять ее. Нина спокойно отстранилась и спокойно сказала:

- Не надо.

С удовольствием устроилась удобней в пиджаке и продолжала смотреть на воду.

Костя закурил.

Долго молчали.

- Домой-то не лучше уехать? - сказал Костя.

- Все равно, - не сразу откликнулась Нина. Помолчала и еще сказала: Устала я как-то.

- Домой надо, - опять сказал Костя.

- Дома хорошо, - согласилась Нина.

- Тебе сколько лет?

- Двадцать три.

Костя не знал, о чем еще говорить. Замолчал. Но теперь почему-то не мучился, что молчит.

"Обязательно тискаться, что ли?" - подумал сердито.

Чахоточный румянец за рекой погас. В той стороне на небе светлела только одна бледная пролысинка. Вода сделалась совсем черной, маслянисто-черной, неслышно текла на середине, а здесь, у берега, сонно покачивалась и лизала жирный гранит.

- Пошли потихоньку к дому, - сказала Нина. И поднялась. - Не холодно без пиджака-то?

- Нет.

- Ну, пойду в нем. Зябко.

- Не простыла?

- Нет, так чего-то.

Тихонько шли до общежития.

Костя и сам сейчас - не то думал, не то вспоминал что-то такое. Вообще грустно было.

- Пришли, - сказала Нина.

- Сашку я уж теперь не дождусь...

- Они долго будут.

- Скажи, что я ушел в гостиницу. А завтра - домой.

- Счастливо.

Костя пожал крепкую ладонь девушки... Задержал ее в своей руке. Нина улыбнулась, отняла руку, еще сказала:

- Счастливо, - и пошла. И ушла в подъезд, не оглянулась.

Костя пошел наугад переулками - потом где-нибудь на большой улице можно спросить, как пройти к гостинице. Думал о Нине... Шевельнулось в груди нечто вроде жалости к ней - или он попробовал пожалеть? - очень захотелось, чтоб у ней в жизни случилась бы какая-нибудь радость.

"Все мы какие-то...", - подумал он и о себе. И не додумал. Стал слушать: где-то во дворе или в переулке молодые девичьи голоса тянули:

...Мою печа-аль, мою печа-аль,

А я такой, что за тобо-ою

Могу пойти в любую даль.

А я тако-ой...

- Пойдешь, пойдешь, - сказал Костя вслух. И встряхнулся, точно хотел смахнуть с себя стыд и бестолочь сегодняшнего вечера - вспомнил свои рассказы про медведя, про гроб... - Тьфу!