Они стали жертвами теракта в нынешней Москве — чтобы очнуться в неведомом мире, в средневековом городе-государстве посреди смертельно опасных пустошей, населенных хищными тварями и враждебными расами. «Судьба-террористка» забросила их в «перпендикулярную» реальность, откуда не возвращаются даже матерые спецназовцы, не то что испуганные подростки. Как «попаданкам» из XXI века выжить среди «ужасов Средневековья», воров, грабителей, наемных убийц, пиратских войн и кровавых нашествий, выжить без всякой магии и помощи «прекрасного принца», рассчитывая лишь на себя, новых друзей и нож на поясе? На что они готовы, лишь бы вырваться из этого «Антимира»? Какую цену придется заплатить за возвращение домой?..

Валин Юрий

Посмертно. Нож в рукаве

Автор благодарит:

Сергея Звездина — за техническую помощь,

Александра Москальца — за помощь на «всех фронтах»,

Евгения Львовича Некрасова — за литературную помощь и советы.

ПРОЛОГ

В кино идти не хотелось. «Брюнетка в миндале» — может шедевр с таким названием привлечь нормального человека? С другой стороны, что делать дома? Опять сидеть в Сети, в чате, тщетно пытаясь пообщаться с кем-нибудь адекватным? Ненужные фразы ненужных людей. Пустая болтовня.

— Ты готова? — возопила Мари откуда-то из кухни.

— Да, сейчас, — с досадой крикнула Даша и выключила компьютер.

Вторую неделю сестры существовали в привычном и необременительном одиночестве. Родители опять сгинули где-то в бездонных порталах Шереметьева. В последнее время предки проводили за границей времени куда больше, чем дома. Работа у них. Для Даши потрясающие успехи родителей на ниве массмедиа символизировались ежедневно получаемой SMS. «Все О?» — озабоченно интересовались предки. Ок, ок. Что может случиться с двумя вполне самостоятельными девицами в центре Первопрестольной? Ограбление? Маловероятно. Наркотики? Фу, пошло. Беременность? Еще пошлее… В свои пятнадцать лет Даша была просвещена насчет форм современной контрацепции не хуже какого-нибудь провинциального гинеколога. Правда, в основном знания оставались сугубо теоретическими. Машка — иное дело. Профессорскую степень на одних «практических-лабораторных» работах наверняка заслужила. В семнадцать лет этакую кучу романов может накрутить лишь истинно увлеченная особа. Ну, это ее дела. Сестры поддерживали доброжелательный нейтралитет. В дела друг друга отучились вмешиваться еще в раннем детстве.

Зацокали каблучки, и в комнату влетела Мари, — возмутительно свежая и прелестная. И это в такую-то жарищу. Хм, фея московского лета. Даша глянула скептически, но к чему придраться, так и не нашла. Хороша сестрица. Стройная, как профессиональная гимнастка, оптимистичная, как утренняя телеведущая. Светлые волосы раскинуты по плечам с шикарной естественностью. Личико чистое, платье простенькое — сразу и не скажешь, что в фирменном бутике прикуплено. Как там в старину говаривали — «спортсменка, комсомолка и просто красавица»? Точно, только значка с лысеньким дедушкой на платьице и не хватает. Вот было бы прикольно. Да, древний идеологический значок отсутствует, иной бижутерии тоже нет, лишь украшают пальчики безукоризненной девушки Марии замысловатые арабские колечки — опять же, недешевый жест в сторону современности и глобализации. Чтоб уж совсем простушкой и девочкой-паинькой не выглядеть. Намек этакий серебряный.

— Ты идешь? Да или нет? Нас уже ждут, — потребовала немедленного решения кинопроблемы сестра.

— Ой, так мы торопимся? — скривилась Даша. — Новый объект? Ты как, только в кино? В смысле, мне потом одной придется домой тащиться?

— Еще чего! Привезут нас домой, не сомневайся.

Понятно — совершенно свежий «объект». Машка всегда точно знает, на каком свидании что допущено: кино, театр, суши-бар, ресторан, клуб и так далее. Лишь по оценке преодоления пробно обучающих миссий соискатель будет допущен к лицезрению, как выражается сестрица, «росчерка девичьих стрингов». Это если объект проявит себя как многообещающий. У Машки естественный отбор поставлен куда строже, чем у основоположника дарвинизма. А алгоритм свиданий и Эйнштейну не постичь. Почему из одной логической цепочки выпадает этап суши-бара и театра, зато появляется стритрейсинг и кальян, а в ином случае тест на сексуальную совместимость следует сразу за посещением концерта в ночном клубе? Неугомонное существо Мари, увлекающееся, невзирая на всю свою столь востребованную циничность. Хотя, нужно отдать должное, старшая сестра все тонкости маневров неоднократно пыталась растолковать. Но Даша в этом отношении неисправимый лузер. В сущности, зачем себе голову забивать, если ты все равно костлява и курноса, как персонаж французского ироничного мультфильма? С такими внешними данными предпочтительнее почаще в монитор смотреть. В хорошем дисплее мало что отражается, а веб-камеру для визуального воспроизведения некоего нелепого фейса в Мировой паутине можно и не включать.

— Только джинсы не вздумай натягивать, — предупредила Мари. — Там кондиционеры стоят непонятно какие. Взмокнешь, как дешевая лядушка с МКАДа.

— Между прочим, я не напрашиваюсь, — пробурчала Даша. — Потненькие ручонки неофита и сама отпихнешь. Надоело мне в роли бессловесной хранительницы приличий выступать.

— Какая еще хранительница?! — возмутилась Мари. — Я о тебе забочусь. Ведь завянешь, как укроп, за компом. Не первоклассница уже. И бессловесной быть вовсе не обязательно. Понравится конкретная личность — я тебе всегда уступлю. Хоть двоих сразу. Я к тебе, между прочим, неподдельно сестринские чувства испытываю.

Застегивая юбку, Даша засмеялась:

— Ты в детстве даже с мороженым жмотничала. Где уж бойфренда приличного подкинуть. Да и дата выпуска в эксплуатацию у твоих мальчиков сомнительная. Спорить могу — подсунешь уцененного, с посаженным аккумулятором.

— Ой, какие речи! — Мари закатила глаза. — Слава богу, у малышки либидо зашевелилось. Начала кроха энергетическими возможностями мужчин интересоваться. Я уж озаботилась — сестричка лягушонком холодненьким растет, от слова «секс» губки бледные поджимает.

— А физиология здесь при чем? — ехидно поинтересовалась Даша. — Ты же всегда утверждала, что оценка потенции самца напрямую зависит от интенсивности вибрации кредиток Visa и Master Card в его бумажнике? Разве не там основной мужской аккумулятор установлен?

— Не вульгаризируй. Мужчина на практике существует как единая взаимозависимая энергосистема. Там полно кабелей и выключателей с рубильниками. Гениталии у настоящего самца с чем только не соединены. Нужно уметь эксплуатировать. Там, знаешь ли, даже газопровод есть.

— Фу, Машка! — Младшая сестра поморщилась. — Иди ты на фиг со своими скабрезностями. Не нужен мне твой бойфренд. У тебя сестра отсталая, юная и непорочная. Она свою девственность только любимому мужу насильно всучит. Пусть, идиот, порадуется.

— Ход эффектный, тонкий. Романтичный. Но что-то не слишком верится, — Мари улыбнулась. — Я тебя тоже знаю. Ладно, мы едем или слушаем, как ты о карьере монашки неискренне бредишь?

* * *

На набережной снова уткнулись в пробку. Странный город — вечная стройка, вечный ремонт мостовых и хвосты чадящих самосвалов. За годы своей осмысленной жизни Даша успела вдоволь насмотреться на агонию старого центра. В мгновение ока истаяли уютные, пусть и обшарпанные дворики Замоскворечья. Перли из недр земли странные чуждые дома — с окнами-эркерами в полстены, с охранниками-чужаками и жильцами, раз в год появляющимися в пугающе просторных, музейных квартирах. Сотни мертвых окон, защищенных жалюзи и пышными портьерами, развешанными во вкусе нефтяников-миллионеров, гулко пустынные по вечерам и выходным переулки. Часто, выходя из дома, Даша чувствовала себя столетней бабкой, помнящей совсем иной город — вон там был скверик, здесь уютная булочная, там детский сад. Теперь вокруг стены, уносящиеся ввысь, камеры слежения, непреступные заборы, по живому рассекшие некогда привычные запутанные проходы между переулками. Шлагбаумы, запуганные охранники, судя по физиономиям, приплетшиеся в столицу пешком за обозом, как древний Ломоносов.

Сейчас «Ауди» медленно двигалась вдоль гранитного парапета набережной. Мари самозабвенно мурлыкала-кокетничала с новым знакомым. Даша, устроившись на заднем сиденье, старалась не морщиться, — так себе «вариант» изыскала сестричка — полноват, даром что про теннис так распинается. И лицо нечистое, как у подростка. Хотя какой он подросток, уже под тридцать. И как с таким целоваться? Ха, кто бы говорил? На себя, мисс Дарья, извольте трезво глянуть. Сколько лосьона на свое личико лунообразное, узкоподбородчатое за неделю вымазать изволили? А красные пятнышки вот они — никуда не делись. Хорошо еще, в глаза не так бросаются. Диатез, как у карапуза трехлетнего. Волосы прямые, невразумительные, блондинисто-серые, вечно секутся, и ничего, кроме «хвоста», из них не придумаешь. Мари сколько раз пыталась сестрицу в свой проверенный салон красоты затащить, имидж родственнице подправить. Может, и стоило рискнуть. Да только мерзостно упрямая у нас барышня Дарья Георгиевна. Не желают-с они современно выглядеть.

Все это чушь. Имидж, самоуверенные парни, модные клубы — тебе-то что до них? В наушниках тихий русский блюз. Ну, не совсем блюз — просто московская музыка. Все равно с заткнутыми ушами легче жить. Сейчас отсмотришь ерунду голливудскую и вернешься домой. Заглянешь в Сеть — мимолетный курс совершенствования английского языка, — что ни говори, а приятно, когда тебя принимают за уроженку федерального округа Колумбия. Не слишком-то патриотично, но льстит. А патриотизм, он никуда не денется — вон, все под юбкой у бронзового долговязого царя ходим-ездим.

Даша проводила взглядом ноги царя, взгромоздившегося на готовый лопнуть от такой тяжести крошечный шлюп. Со вздохом глянула на сжавшееся от близости грозного монарха обшарпанное здание бывшего императорского яхт-клуба. Когда-то двум девчонкам ужасно нравилось разглядывать этот сказочный домик.

Вдруг захотелось выбраться из машины и просто пойти домой. Пусть жара и духота, можно переулком прошмыгнуть. В Мароновском тоже стройка, но всего-то десять минут на своих двоих прогуляться. Кому нужно это кино идиотское? Дома, под высокими потолками, в темных и безлюдных четырех комнатах, так спокойно и уютно. Шторы можно не открывать, просто валяться в кондиционированной прохладе, бездельничать и смотреть на ползущие по потолку узкие полоски вечернего солнца.

Хватать за плечо рыхловатого кандидата в сестрицыны бойфренды и требовать экстренной остановки Даша все-таки не стала. Успеете вы, Дарья Георгиевна, дома насидеться. Половина лета впереди. Стоит ли сестрице вечер портить?

Плеер все мурлыкал в уши:

…без четверти пять окончится дождь,
застынет река, время двинется вспять.[1]

Дождя, несмотря на духоту, так и не случилось. До начала сеанса еще оставалось время, и немногочисленные поклонники «Брюнеток в миндале» коротали время наверху, в кафе. Из окна была хорошо видна площадь с плотными потоками автомобилей и сквер с фонтаном на противоположной стороне.

…Запах пива несет закат
от асфальтовых акваторий.

Старому, некогда самому известному в стране кинотеатру совершенно не подходил хай-тековский фальшивый хромированный пластик, декорирующий кафе. Застывшие волны моря на слишком ярких баннерах, оригинальное «суши», произведенное трудолюбивыми узбекскими руками. Зато кока-кола здесь была просто ледяной.

— Выключи плеер, а, Даш. Послушай, Игорь так увлекательно о Багамах рассказывает. Ты же море обожаешь, — уже повторно намекнула Мари.

— Багамы, Багамы, нас и здесь неплохо поят, — пробормотала Даша, постукивая ногтем по бокалу с кока-колой. — Вы извините, Игорь, но я море только настоящее люблю. С запахом и плеском волн. А в качестве иллюстратора-пересказчика меня даже Айвазовский не устраивает.

— Вполне понимаю, — заверил вежливый Игорь. — Лучше пять раз лично увидеть, чем десять раз лично услышать. Хотите, я вас с Марией приглашу на Багамы в августе? У нас компания аква-байкеров собирается. Будет весело.

— Наверняка, — согласилась Даша, поправляя наушники. — Вы веселый. Сейчас еще что-нибудь этнографическое расскажите сестричке, и мы ваше заманчивое предложение обсудим. Мы с Машей просто без памяти от моря, и экзотик-туров. Особенно когда аккумуляторы максимально заряжены.

Мари снисходительно улыбнулась. Надо отдать должное — великодушная принцесса на подначки младшей сестрицы не обижалась.

Игорь продолжал расписывать гастрономические достоинства багамских лангустов. Даша смотрела на площадь, забитую автомобилями, на чахлую зелень сквера и ничего пыльного не видела. Действительно, на море попасть было бы недурственно. Так, чтобы без людей, без машин, без назойливых съестных запахов. Бухта Морской Пехоты — есть такое укромное местечко в Крыму. Выгоревшая колючая трава, соленое озеро, длинная дуга песчаного малолюдного пляжа. Только вряд ли получится. Приедут родители и морской пляж дорогим наследницам наверняка обеспечат. Черногория или Лазурный Берег. Или эти самые Игоревы Багамы. Шезлонги, коктейли и отличный тренинг в английском языке. Кислотные баллоны аквалангов, сияющие гидроциклы, водные лыжи, вечеринки. Нужно будет пытаться внешне соответствовать.

— Пойдемте, уже пять минут осталось, — предложил Игорь.

Мари грациозно вспорхнула. Это надо же уметь так показать бюст в гаснущих лучах заката. «Современные куртизанки или зеленые человечки. Кто из пришельцев сверхъестественнее?» Интересная тема для реферата. Даша вздохнула и встала. Ладно, наберемся терпения и будем смотреть «Брюнеток в орехах». Вот на кой дьявол они нам сдались? Даже Игорь, похоже, исключительно на светловолосых Марий западает.

Сладкий сок источает песок под ногой,
И тот сегодня живой, кто вчера был убит…

философски предполагал голос в плеере.

Вот двери. Теперь спуститься вниз, к залу на семьсот с лишним мест. Кто-то громко заговорил впереди. Испуганно отскочил в сторону парень в темном кимоно-униформе. В дверь, пригнувшись, вбежала черноголовая фигура. Девушка: джинсы, широкий летний жакет, на голове — небрежно намотанный черный платок. Стиснутые зубы, смуглое лицо, брови вразлет. Отпихнула с дороги, как манекен, грузного оторопевшего Игоря, проскочила мимо сестер.

Даже сквозь наушники истошный визг резал уши:

— Аллах Акбар! Свобода… братьев… смерть!

Девушка кричала, путая русские и нерусские слова.

Даша машинально вынула из ушей наушники. Это что, розыгрыш? Какой идиот…

Мелькнуло бледное от ужаса лицо Игоря, голубые перепуганные глаза сестры, люди за столиками, округлившие рты, дружно собравшиеся воскликнуть «О!».

Девушка в черном платке верещала, оглушая и не давая ничего понять своим визгом. Руки ее неприлично взметнули полы жакета. На животе выпирало что-то смутное, туго облепленное скотчем, уродующее стройную талию.

Так нельзя. Что она себе вообразила?! Двинуть бы ее чем-нибудь тяжелым по башке, чтобы заткнулась. Даша машинально нашла взглядом тяжелый вазон, красующийся на подставке рядом с дверью. Кажется, аспарагус. Врезать таким по затылку — мало не покажется. Игорю стоит только руку протянуть… Парень понял, замотал в ужасе головой. Машка ухватила сестру за руку:

— Не шевелись, Даш…

Черноголовая учуяла, обернулась. На человека вовсе и не похожа. Миловидное лицо стало пустым пятном. И глаза, — белые, белые, белые!

— Аллах Акбар!

«Я в степь хочу. Чтобы только птицы и море рядом. И никого больше», — успела подумать Даша.

В лицо плеснуло белым пламенем.

ГЛАВА 1

Дышать было больно. Влажный густой и теплый воздух распирал легкие изнутри, переполнял грудь, словно туго надутый целлофановый пакет.

— У меня сейчас внутри все лопнет, — простонала Даша.

— Пройдет. Это избыток кислорода. Или озона. Не помню, — пробормотала Маша.

Сестры сидели на скользком голом бугорке. Вокруг простиралась сумрачная мокрая степь. В сгущающейся темноте еще можно было рассмотреть бесконечные ложбины, чередующиеся с островками колючего кустарника и горбами лысой рыжей земли.

— Маш, мы и вправду умерли? — пробормотала Даша. — Почему здесь так сыро?

— Отстань. Откуда я знаю? — прошипела сестра, поглаживая обожженные пальцы. Ожог Мари получила в первый же миг пребывания в этом мокром чистилище. Кольца раскалились на руке, и бедная Машка, задыхаясь, плача и ругаясь, скакала по берегу узкого ручья, срывая украшения и швыряя их в воду.

— Маш, ты бы пописала на пальцы. Моча от ожогов вроде помогает, — безнадежно прошептала Даша.

— Отстань, говорю. Только мочиться на себя и осталось. И так уже… Раз ты такой скаут-экстремал, скажи, куда нам идти?

— Зачем нам идти? Мы же умерли, — тупо удивилась Даша.

— Я сказала — заткнись! — повысила голос сестра. — Умерли мы или нет — сидеть здесь не станем. Страшного суда, может, еще тысячу лет ждать, так что, все время в грязи торчать? Куда идти, я спрашиваю?

— Если заблудились, нужно ждать на месте. Или определиться, где север, и…

— Дашка, я тебя сейчас отлуплю, — отчетливо сказала сестра.

— Ты же меня с пяти лет пальцем не тронула, — прошептала Даша.

— Верно. Но сейчас все изменилось. Не до цивилизованного гуманизма. Говори, куда идти. Не зря же ты в своем дурацком туристическом клубе занималась.

— Я всего полгода туда ходила. Мари, это же просто смешно — в преисподней о туризме вспоминать.

Даша получила подзатыльник, дернула головой, едва не прикусив язык.

— Думать я буду, по-нят-но? — с нажимом заверила Мари. — Твое дело слушаться. Молчи и отвечай на вопросы.

Даше стало неожиданно обидно. Даже если после смерти, так что? Младшая же ни в чем не виновата. Почему? Дикая мокрая степь. Сумасшедшая террористка. За что? Может быть, это все только бред? Она сейчас лежит в палате реанимации, вся обожженная, вся в трубках аппарата искусственного дыхания. А степь — бред. Состояние помраченного сознания. Бывает же что-то подобное?

— Я сказала — думай, куда идти! — прошипела Мари.

От нового подзатыльника Даша пригнула голову ниже к коленям. Из глаз потекли слезы. За что?! В чем виновата?!

Машка ругалась сквозь зубы — после подзатыльников у нее здорово болели обожженные пальцы. У Даши и у самой жгло запястье — след от раскалившихся часов и металлического браслета останется надолго. Наверное, после смерти все «надолго»? Хотя могло быть и хуже, могло и руку пережечь. Как только кисть не отвалилась? Стрелки на циферблате сплавились в какого-то жутковатого паучка. Теперь испорченным «Тисот» вечно блестеть в воде ручья.

Даша крепче вцепилась в собственные спутанные волосы. Действительно, нужно идти куда-нибудь. Или с ума сойдешь. Может умершая душа сойти с ума? Если ожоги так болят, то почему с рассудком все нормально должно быть? Называют же сумасшедших «душевнобольными»?

— Маш, нам, наверное, по течению ручья идти нужно. Течение к людям должно вывести.

— Это точно? — подозрительно спросила сестра. — А если мы в какое-нибудь болото упремся?

— Может, и в болото. Только учили нас идти по течению. Река или ручей должны, по идее, обязательно к поселению вывести.

— Хорошо, — Маша решительно поднялась. — Когда совсем стемнеет, залезем на какой-нибудь холм. Оттуда наверняка огни увидим. Давай, шевели конечностями. Не ночевать же здесь.

Точеные каблучки босоножек вязли в набухшей водой земле, но Маша двигалась уверенно. Даша тащилась за сестрой, вытирая глаза и стараясь не съехать в ручей. Ноги, обутые в летние шлепанцы на тонкой подошве, предательски липли к земле.

Почему все так получилось? Ведь тебе еще и пятнадцати не исполнилось. Почему именно тебя смерть вдруг обожгла, швырнула в хляби эти грязные? Что теперь с родителями будет?

— Перестань слезы лить, — не оборачиваясь, сказала Маша. — Смысла нет. Никто тебя сейчас не пожалеет и к доброму дяде-психологу не отправит. Выберемся, вот тогда оттопыришься по полной.

— Маш, как же мы выберемся? Ведь мы умерли. У нас под самым носом эта бомба взорвалась. У мертвых какие психологи?

— Насчет последнего ничего сказать не могу. Только у мертвецов вряд ли ожоги так зверски болят. Да и кислородное отравление у покойников тоже маловероятно. Что-то здесь не то. Судя по тому, как я себя чувствую — мы скорее живые. Нас, наверное, забросило куда-то в момент взрыва. Я что-то такое в кино видела.

— Какое кино, Маш? Террористка эта тупая рядом стояла. Может, ты или я в коме лежим? И нам все это только кажется? Может, мы бредим?

— Какая разница, твою мать?! — выкрикнула Машка, оборачиваясь. — Иди и молчи. С закрытым ртом ты на умную чуть больше похожа. Умерли мы или не умерли, я в грязи сидеть не останусь.

— Не ори, — пробормотала Даша. — Я понимаю, ты сама психуешь.

— Понимаешь — так иди и молчи. — Сестра стащила с ног босоножки и зашлепала босиком.

Окончательно стемнело. Даша с трудом различала в двух шагах впереди светлое пятно платья сестры. Несколько раз Даша съезжала по скользкому откосу в ручей. Идти по теплой воде было легче, но в потоке попадались тяжелые камни. Девочка выбиралась на берег, старалась догнать сестру. Мари шагала не оборачиваясь.

Силы у Даши давно кончились, ноги подгибались. Наконец Мари сказала:

— Хватит. Не видно ни черта. Нужно передохнуть. Сейчас найдем местечко посуше.

Они сидели на вершине невысокого холмика. От земли шло ощутимое тепло, воздух плыл, влажный и тяжелый, как ватное одеяло. Сестер обступала беспросветная темнота.

— Правда, как в аду, — тихо прошептала Маша. — Уж дачных-то поселков здесь точно никто не строил. Смотри — ни единого фонаря.

— Здесь воздух не наш. Мы все-таки умерли.

Маша коротко засмеялась:

— Не говори глупостей. Можно подумать, ты знаешь, какой воздух в загробном мире.

Они помолчали. Потом Мари сказала:

— Давай попробуем поспать. Неизвестно, сколько еще идти.

Они лежали спина к спине, поджав ноги. Спина у сестры была теплая, даже чуть-чуть духами пахла, но Даша отчетливо поняла, что они никогда никуда не придут. Теперь будет смерть за смертью. От жары, от холода, от жажды и голода. Еще от чего-нибудь. Это кара господня. Они грешили и вот… Неужели так много нагрешили?

— Даш, ты на меня не обижайся, — прошептала Мари. — Я обязательно должна к людям выйти. И тебя вывести. Я не желаю в грязи подыхать. Хватит с нас этой террористки трахнутой. Домой вернемся, можешь меня отлупить как следует. Или в угол поставить.

Домой уже не вернуться. От пронзительного понимания этой истины из глаз Даши потекли слезы. Стараясь не всхлипнуть, она прошептала:

— Хорошо. Я обязательно тебе по шее настучу.

Проснулась Даша неожиданно. Спалось ужасно — лежать жестко и колко, влажный воздух стал заметно прохладнее и окутывал ноги липким саваном. Но вынырнула из глубокого сна девочка вовсе не из-за холода. Что-то крупное постукивало камнями и шуршало в ближайшей ложбинке. Сестра тоже резко подняла голову:

— Что это еще такое?

— Жи-животное, — пролепетала Даша. — Похоже, как змея чешуей шуршит…

— Спятила?! Таких больших змей не бывает.

— Может быть, в аду…

— Не болтай… — Мари задохнулась.

В низине ворочалось голубоватое свечение. Смутные кольца плоти. Светящиеся пятна. Живое.

— Бежим отсюда! — прошептала Мари.

Даша бежала за сестрой, оступаясь и спотыкаясь. От ужаса голова совсем опустела. Впереди легкой босоногой тенью неслась Машка. Взмахивала рукой с туфлями, успевала обернуться и глянуть на голубую тень, успевшую заползти на холмик, где ночевали покойницы.

— Давай быстрее!

Даша несколько раз падала. Сбитые колени саднило, расцарапанный локоть сочился кровью. Легкие разрывались, в боку невыносимо болело.

— Я больше не могу!

— Отдохнем, — согласилась задыхающаяся Мари. — Этой херни уже не видно. Да успокойся, успокойся…

Даша начала дышать спокойнее, одновременно из глаз неудержимо потекли слезы:

— Оно за нами приползало. Забрать…

Мари ударила сестру по губам:

— Заткнись! Никаких истерик. Кому ты нужна? Это, скорее всего, какой-то газ был. Свечение очень похожее.

— Врешь, — Даша вытерла дрожащей рукой рот. — Оно живое было. Не бей меня больше.

— А ты глупости не болтай. Если мозгов не хватает — тупо слушайся меня. Что ты как тряпка сопливая? На вот, — Мари вложила в руку сестры скользкий камень.

— Зачем? Кидать, что ли? Он и не почувствует. Маш, он… оно величиной с машину.

— А ты что предлагаешь? Приласкать его орально? Я бы попробовала, да, судя по всему, оно бесполое. Или двуполое. Черт его знает, я в голубых червях-клубках ничего не понимаю. Сиди здесь, охраняй мою обувь и не смей трусить. Я на холмик поднимусь. Оглядеться нужно.

— Маш, я с тобой!

— Небо светлеет, — сказала Мари, оглядывая бесконечные бугры. — Или уже утро. Или тучи разошлись?

— Тучи расходятся, — нерешительно заметила Даша. — Вон — звезды появились, светятся.

Сестры долго сидели, разглядывая небо. Россыпи звезд сияли все ярче.

— Далека я от астрономии с географией, — наконец признала Мари. — Но кажется мне, что это совсем не наше небо. Что-то чересчур до х… здесь звезд.

— Не ругайся, — попросила Даша и всхлипнула. — Может, мы в Южном полушарии очутились?

— Точно — в Австралии. Сейчас кенгуру запрыгают. Как же ты, Дашка, сама себе врать любишь, а? Неужели легче становится?

Они шли по неровной степи. Даша разулась. Сначала пятки колола жесткая трава, потом ноги перестали чувствовать боль. Девочку качало от усталости. Сестра тоже устала, но упрямо шагала вперед. Найти потерянный во время паники ручей никак не удавалось.

Вдали, уже не в первый раз, кто-то жутко взвыл.

— Кенгуровидная собака, — пробурчала Маша. — Такие в Австралии вроде бы водятся. Жрать хочет. Как я.

— Там сумчатые водятся. И дикие собаки динго. А это большая… Маш, тебе что, совсем не страшно?

— Я уже уссалась и больше не хочу. Нечем. Умерла — не умерла, боюсь — не боюсь. В аду, в чистилище, в Австралии или в созвездии Раком — я хочу существовать. И можешь не сомневаться — жить буду до последнего дыхания. Прискачет твоя динго или динозавр — получит камнем в лоб. Начнет меня жрать — буду до последнего кусаться. Ты камень несешь?

— Несу, — Даша стискивала в руке шершавый кругляш. Как ни странно, от ощущения тяжести в руке становилось немного легче.

— Ну и молодец, — сестра вздохнула. — Может, взглянешь на телефон? Вдруг ожил?

Даша вытащила из кармана на юбке свою «раскладушку». Открывается со скрипом, экран темный, даже вынуть аккумулятор никак не получается. Совсем умер телефончик.

— По-моему, он сломался, — сказала девочка. — А еще, Маш, у меня, кажется, карман отрывается.

— Ты осторожнее. Не потеряй. Телефон да твой плеер дурацкий — все, что у нас осталось. Вот сука эта террористка! Наверное, мою сумку вообще в клочья разнесло. И как я ее из рук выпустила? Черт! Вернемся домой — выйду замуж за генерала из ФСБ. Буду вдохновлять на неустанную борьбу с террористами и прочими незаконными формированиями. Они у нас, тупорылые шахиды, попрыгают.

Даша засмеялась и зашмыгала носом.

— Ты что это? — встревоженно спросила Мари. — Простудилась в такую теплынь? Хлюпаешь на всю степь. Высморкайся немедленно!

— Как? В подол? У меня платка нет.

— В подол не нужно. Мы и так на бомжих похожи. Сморкайся рукой, как футболисты…

Даша честно пыталась, но в основном размазывала сопли. Звуки получались противные.

— Подожди-ка икать, — зашипела Мари. — Это, случайно, не дорога там впереди?

Теперь девушки брели по относительно ровной поверхности.

— Странная дорога, если это вообще дорога, — заметила старшая сестра. — А это что за фигня?

— Это навоз, Маш. От лошадок, — устало сказала Даша. — Здесь, наверное, на телегах ездят.

— Ясно. Значит, сельская дорога? Это хорошо. Деревенские, они обычно не сильно развитые. Значит, выживем мы с тобою.

— Они грубые. Они нас… Куда мы с тобой попали? — Даша почувствовала, как по щекам снова потекли слезы.

— Сейчас по затылку получишь, — предупредила Мари. — Не знаю, куда мы с тобой выйдем, но уж точно не на асфальтированную Рублевку. Держись. Деревенские ей не нравятся, аристократка гламурная. На себя посмотри — одни слезы да сопли. Нет, брезговать мы не будем. Попадется пастух или тракторист — будешь ему улыбаться да просить растолковать, куда нас, дур подорванных, занесло.

Рассвело быстро. Девушки, наконец, набрели на ручей — тек теперь вдоль дороги. Жутко хотелось пить, но Мари заставила процедить воду сквозь ткань. Выжимая из подола прохладные капли, Даша никак не могла напиться.

— Слушай, — озабоченно сказала Мари, — у тебя трусы — дырка на дырке. И платье не лучше. Нам вообще-то и к деревне стыдно выходить. За шалаву тебя примут.

— У тебя платье тоже отвратительно выглядит, — заметила Даша, — ткань как марля просвечивает.

— Вот б… — Сестра посмотрела ткань на просвет. — И здесь не везет. Ведь совсем новое платье было. Вставай и пойдем.

Даша едва волокла ноги. Смотреть по сторонам сил не оставалось. Выпитая натощак вода беспокоила желудок. Хотелось лечь и не шевелиться.

— Эй, сестричка, смотри — кажется, река впереди. И там лес правее. Широченная река, прямо Волга. Или Миссисипи. Сейчас туман разойдется…

— Маш, я сейчас умру, — прошептала Даша.

— Не преувеличивай, — Мари засмеялась. — Мы уже покойницы. Ты сама говорила. Давай-ка, вперед шагай. Наверняка к людям скоро выберемся.

Сестры вышли на перекресток. Ярко светило едва поднявшееся над горизонтом солнце. Щелкали и щебетали, перепархивая по голым буграм вдоль дороги, птицы. Даша тоскливо шмыгала носом.

— Ты в себя приходи, — потребовала сестра. — Впереди спуск, выйдем к реке. Как ты в таком виде людям покажешься? Бродяжка одуревшая.

Даша не хотела к людям. Лучше просто лечь и заснуть. На этот раз навсегда. Хватит жизни. Уже совсем-совсем хватит. Вот только желудок… И на этот раз умереть спокойно не получится.

— Маш, мне нужно отойти, — Даша сошла с дороги.

— Нашла время, — рассердилась сестра, но пошла следом.

Даше хотелось ее отослать, и так стыдно, но тут по дороге застучали копыта и заскрипели колеса. Даша ахнула. Сестра поспешно присела рядом.

— Голову пригни!

Лошадь фыркала уже рядом. За скрипом колес девушки расслышали обрывок разговора:

— …с первыми лучами солнца. Как же! Разве с тобою-то вовремя соберешься? — занудно упрекала молодая женщина.

— Чего рисковать? — оправдывался мужской голос. — Все равно к первому парому успеем. А раньше выезжать опасно. Вон, опять в нашей округе йиена объявился.

— Вечно у тебя отговорок полно…

Мимо промелькнула повозка, запряженная красивым гнедым мерином. Скрипели грубоватые, сколоченные из досок колеса. Даша успела разглядеть черноволосую молодую женщину в просторном одеянии и ее плохо выбритого спутника, бодро помахивающего вожжами. На повозке громоздились туго набитые мешки.

— Ничего себе! — прошептала Мари. — Ты видела?!

— Что они бедные? Да, и телега у них самодельная. На рынок торопятся.

Мари смотрела на сестру широко распахнутыми голубыми глазами. С сочувствием смотрела, как на тяжело больную. Наконец сказала:

— Дарья, ты совершенно с ума сошла? Они же на каком-то странном английском разговаривали.

— Почему странном? — пробормотала Даша. — Акцент какой-то необычный, и все. А так все понятно.

Сестра глянула ей в глаза и сухо сказала:

— Пойдем, слабоумная. Слышала, здесь какой-то йона бродит.

Они подошли к пологому спуску к реке и остановились. Ярко блестела просторная гладь воды. Справа, вдоль ближнего берега, раскинулась зеленая роща. К небу тянулся дымок костра. Сбегающая вниз дорога упиралась в дощатый причал. Рядом стояли две повозки. Сидела группка людей. А на противоположном берегу раскинулся большой город.

Причалы, заставленные десятками кораблей и барок. Целый лес мачт и снастей. Крошечные фигурки, снующие с поклажей по сходням. Стрелы лебедок, поднимающие тюки и бочки. Низкие строения — склады, амбары, зернохранилища, высокие штабеля бревен и бочек сплошным лабиринтом тянулись до самых городских стен. Невысокие, но мощные башни и зубцы крепостных стен. Ворота — одни, вторые, третьи… За стенами крыши домов. Справа, уже внутри городских стен, видны стены повыше — стройные высокие башни с бойницами — замок. Вяло колышутся узкие яркие знамена.

Мари присела на корточки, потерла ладонями лицо:

— Так я и знала. Чувствовала. Просто отвратительно здесь чисто. Что для XXI века, что для ада. Мусора вообще нет. Влипли мы с тобой, сестренка. В историю. В первобытную.

— Не может этого быть, — вяло запротестовала Даша. — Это музей какой-то. Туристический центр. Они здесь все сохранили нетронутым. Как в Праге…

Мари взметнулась на ноги, оскалившись, хлестнула сестрицу по щеке:

— Хватит чушь пороть! И без тебя гнусно! Не знаю, что с нами такое случилось и можно ли выбраться из этого твоего «музея», но уж надышаться здешнего дерьма нам придется досыта. Так что заткнись, если ничего путного сказать не можешь. Мне и за тебя, идиотку, думать придется…

Шлепанцы на исцарапанных ногах держались плохо. Даша плелась за сестрой и тупо сожалела, что не сдохла ночью. Из носа текли сопли, в животе угрожающе бурлило. Не нужно было пить сырую воду. Вот об этом и думай, обо всем прочем позаботится твоя уверенная и мудрая сестрица.

Шмыгая носом, Даша стояла и старалась не смотреть, как сестра разговаривает с местными. Людей здесь было немного: торговцы овощами на двух повозках, — с одной семейной парой, так боящейся опоздать к первому парому, сестры заочно уже были знакомы. Еще здесь торчало четверо юнцов — эти явно заявились пешком и теперь сидели на перилах пристани. У ног мальчишек валялись потрепанные мешки. С этой четверкой и вступила в разговор Мари. Доносившиеся сомнительные шуточки Даша старалась пропускать мимо ушей. Мальчишки явно были уверены, что девки провели ночь, работая в роще у остановившихся там речников. Что за «работа», тоже было абсолютно понятно. Машка бесстыдно улыбалась и не спешила рассеивать заблуждения местной шпаны. Насчет нарядов девушек местные хулиганы тоже не замедлили высказаться. Особенно неприлично было оценено нижнее белье, просвечивающее сквозь платья. С взаимопониманием вопросов не возникало — нормальный язык, только смысл отдельных слов не совсем понятен. Очевидно, местный жаргон. Или ненормативная лексика. Догадаться можно…

Краснеть у Даши не было сил. Девочка отошла к перилам чуть подальше, присела на доски пристани. От досок крепко пахло рыбой, в щелях желтели рассыпанные зернышки овса. Несчастный желудок Даши начал бунтовать с новой силой.

Мари шепталась с парнями.

«Шлюха, — тоскливо подумала Даша. — Моя сестрица — банальная шлюха. Я сейчас умру, а она только хихикает».

Возницы зашевелились. К пристани подходил паром. Медленно ворочались тяжелые весла.

Рядом с Дашей присела сестра:

— Что у тебя такой вид полудохлый? Сопли замучили? Веселей, Дашка, — переберемся в город, я тебя покормлю. Я телефон продала. Продешевила, конечно. Ребятишки подумали, что я его у тех речников сперла. «Шкатулка с секретом» — ха! Ну, пусть открывают. Может, им аккумулятор слитком золота покажется. Да не грусти ты так. Здесь люди необразованные, темные, но общаться вполне можно. Ну, не богема, естественно. Так мы и не в Москве. — Мари вздохнула. — Город этот называется — Каннут. Да что же ты, черт возьми, такая апатичная? Сейчас нам быстро соображать требуется. Неприятностей здесь отхватить легче легкого…

С парома под шум и ругань съезжали повозки. Потом начали грузиться те, что ждали груженные овощами. Мари заплатила за проезд кряжистому бородатому паромщику, увернулась от лапы, норовившей шлепнуть пониже спины, и потянула сестру на паром.

— Да приди же в себя, Дарья! Нашла время капризничать.

Капризничать Даша не хотела. Она вообще ничего не хотела. Ничего-ничего-ничего. Села у борта, обхватила руками колени, чтобы гребцы не заглядывали под слишком короткую юбку. Дичь. Варварство. Воняет навозом, конским и человеческим потом. Занозы крутом. У гребцов сквозь дырявые штаны стыд виден. Средневековье. Сожгут как ведьм. A-а, не все ли равно? Качнуться бы через невысокий борт да в воду. Только не утонешь ты, Дашка. Плаваешь чересчур хорошо. Нет, ты быстрее с ума сойдешь, чем утонешь. Как можно жить без Москвы, без родителей, без зубной щетки? Без телефона.

Сквозь навернувшиеся слезы Даша покосилась на сестру. Машка сидела с мальчишками, на широком носу парома, оживленно болтала. Отпихнула норовящую лечь на бедро наглую руку. А ведь она ноги нарочно показывает. Естествоиспытательница проклятая — изучает, такие же здесь парни или им, средневековым, что иное подавай? И ведь не пропадет, Мария Георгиевна. Вон как на нее мальчишки пялятся. Да что мальчишки, все мужики живо интересуются теми ногами исцарапанными, бесстыдными.

Даша отвернулась и принялась смотреть в воду. Неудержимо текли слезы. Ну не может же за сутки жизнь так измениться?! Разве способен человек такое пережить и с ума не сойти? Ладно — Машка, она всегда не головой, а иным местом думала. Мама вечно так говорила, когда психовать на сестру начинала. Ах, мама, мама…

Даша шмыгнула носом и одновременно всхлипнула. Попробовала сморкнуться, почти получилось, прозрачные нити повисли на доске перил. Даша поспешно размазала их подошвой шлепанца.

— Эй, ты чего такие красивые туфли портишь?

Даша вздрогнула, покосилась. Рядом присел на корточки один из Машкиной компании. Самый некрасивый, худой, мослы торчат, как у марионеточного скелета, глаза хулигански прищурены, штаны в два раза просторнее, чем нужно.

— Ты что здесь одна сидишь, горем убитая? Умер кто? Или потеряла что-нибудь? Наверное, заколку.

— Почему заколку? — растерянно спросила Даша.

— Да сильно похоже на то, — мальчишка показал пальцем, — уж очень ты растрепанная.

Даша машинально пригладила волосы и поинтересовалась:

— Ты мне гребень хотел предложить?

— Не, я и сам не пользуюсь, — улыбнулся парень. Зубы у него были крепкие, но удивительно неровные.

Даша заморгала:

— Если сам не пользуешься, чего к людям пристаешь?

— Так я так, для разговора. Смотрю, сидишь грустная. Подружка-то твоя куда как с острым язычком, с ней-то не заскучаешь.

— Так вали к ней и не скучай. Чего ко мне пристал?

Парень удивился:

— Разве я пристал? Я даже еще и не начал. Ты откуда такая злая? С верховьев или с устья? Говоришь не по-нашему.

— Слушай, какое тебе дело? Я ведь и вправду все свои заколки потеряла. Не приставай, а?

— Ладно-ладно. Не хочешь разговаривать — не надо. Я тебя просто угостить хотел, — парень вытащил из мешочка на поясе что-то обтрепанное, однозначно несъедобное на вид, всунул в пальцы Даши. — Я по опыту знаю — люди злые, когда жрать хотят. И девчонки сероглазые, как и все люди…

Костлявый ловко перепрыгнул через жерди ограждения, пошел к своим на нос. Даша растерянно смотрела на замызганный сухарь в своей руке. Похоже, болтался пыльный продукт у пояса бродяги не один день. Может, и подобрали этот сухарь на какой-нибудь помойке. Но пах огрызок съедобно и даже аппетитно.

Паром медленно двигался наперерез течению. Даша сидела, прикрыв глаза, посасывала сухарь. Вокруг скрипели весла, плескалась вода. С борта стоявшей на якоре барки с руганью выплеснули ведро помоев. Все это было рядом, но, оказывается, об этом можно не думать. Стоит только закрыть глаза.

Два осетра, брат и сестра,
плыли вниз по реке и нашли чемодан в песке…

Паром подошел к причалу. Мальчишки похватали свои мешки и с гиком перепрыгнули на настил, не дожидаясь, когда паром причалит. Сердитый паромщик громогласно обозвал прыгунов «хогменовыми недоносками».

— Хватит грезить, — сказала Мари, беря сестру за руку. — Пошли достопримечательности осматривать.

Даша покорно встала.

Девушки протиснулись мимо повозок и сошли на пристань. Справа сплошной стеной покачивались речные суда. Слева тянулся приземистый сарай, по крыше которого прогуливались, самодовольно курлыкая, многочисленные упитанные, весьма похожие на московских голубей, птицы. Под ногами была густая грязь, развезенная множеством колес и ног.

— Город Каннут — здешний пуп земли, — рассказывала Мари. — Нам повезло, что мы сюда вышли. До ближайшего приличного городка чуть ли не тридцать три года и три месяца караванных путей. А здесь, в Каннуте, король властвует, как положено. Войны, чумы или президентских выборов в ближайшее время не предвидится. Обстановка стабильная, что не может не радовать. Мы же москвички, неужто мы этот отсталый Каннут не покорим? Эй, сестрица, ты меня слушаешь?

Даша не слушала. Страшные сказки стали почти явью, но к чему знать подробности? Нормальный человек все равно не будет здесь жить. Это попросту невозможно. Она, как нормальный человек, должна пойти в десятый класс. Учиться, готовиться к институту. И никаким дикарским королям и вонючим улицам не изменить этого единственно возможного варианта жизни.

— Сухарик хочешь? — пробормотала Даша, протягивая сестре огрызок.

— Не знаю, где ты его откопала, но выглядит он подозрительно. Нет уж, — Мари сглотнула слюну, — сейчас купим что-нибудь посъедобнее. Денежки пока есть, — она звякнула завязанными в клочок ткани монетами.

У городских ворот купили большой пирог со странной смесью капусты и жареной печени. Стараясь не давиться горячей мякотью, сестры сначала сели на кипу досок, но их оттуда тут же прогнал злой плотник. Мари отвела сестру к стене хлипкого строения, торчащего на краю замусоренного рва. Девушки жевали вкусный пирог и разглядывали суету перед воротами.

— Сугубо средневековое средневековье, — заметила Мари. — Воняет жутко. С другой стороны, про эпидемии они здесь слыхом не слыхивали. Выглядят здоровыми. Только зубы плохие, и этот… фурункулез, — она кивнула на троих нищих, устроившихся у моста. Даша с трудом сглотнула кусок пирога — нищие активно демонстрировали прохожим руки и ноги, покрытые десятками нарывов.

— Что ты бледнеешь? — нахмурилась Мари. — Можно подумать, они от наших бомжей так уж сильно отличаются. Вон как живо вертятся. Надо понимать, эти гноища у них — профессиональные «фенечки». Перестань придуриваться, Дашка. Не время для брезгливости. Мы, так или иначе, живы. И нужно устраиваться. Приспосабливаться. Придумаем что-нибудь.

— Я не хочу здесь устраиваться, — пробормотала Даша, вяло дожевывая пирог. — Я здесь жить не могу.

— Перестань, — старшая сестра поморщилась. — Я прекрасно помню, что ты рафинированная интеллигентка в пятом поколении. Только здесь это по фигу, не катит, разве не видишь? Здесь привилегию высокомерно задирать курносый нос еще заслужить нужно. Ждут нас трудные времена, и наше самолюбие столичное отложим пока подальше. Сейчас пойдем и гостиницу отыщем. Мне ребята «Прохладный родник» рекомендовали. Там на таких залетных девок, как мы, внимание не слишком обращают. Пошли, пошли. Пора городок осмотреть.

— Маш, а что ты так руку держишь? Локоть ушибла?

— Какой локоть, — Мари усмехнулась, — у меня платье под мышкой по шву разъехалось. Теперь я с этого боку излишне эротично выгляжу. Нужно нам тряпки поменять, а то совсем проходу не будет…

В город девушек пропустили беспрепятственно. Стражники одобрительно загоготали, вслух оценивая округленькую попку светловолосой красотки. Идя следом за сестрой, Даша видела, что ткань Машиного платья стала совсем уж прозрачной, как будто его десять лет носили не снимая. Как же ты сама выглядишь? Джинсовая юбка еще держалась, но блузка… Будто тонкий шелк просвечивает. Только полный дурак тебя за уличную шлюху не примет.

Девушки пропихались сквозь тесноту у ворот. Дальше на узких улочках стало малолюднее. Машка остановила какого-то солидного господина, чарующе улыбаясь, расспросила, как найти «Прохладный родник». Мужик отвечал сухо, но сам все сквозь платье пялился, скотина.

— Интересно, есть здесь полиция нравов? — пробурчала Машка, увлекая сестру в очередной переулок. — Как бы нас не повязали. Отрабатывать на халяву придется. Парни говорили — здешняя тюрьма не сахар.

— Почему тюрьма? — в ужасе прошептала Даша.

— Догадайся с трех раз, — зло сказала Мари. — Ты перестань тупить. Говори только по-местному. Русский язык забудь до лучших времен. И вообще, перестань идиотничать. Мне тебя утешать некогда.

— Не нужно меня утешать, — пробормотала Даша. — Все равно не утешишь…

Машка промолчала.

Сестры запутались в узких переулках. Почему-то вышли к чадным кузнечным мастерским. Звенела сотня молотов, в глубине низких темных навесов сыпались искры. Пахло углем и горячим металлом.

Машка, ругаясь, повернула назад. Она расспросила дорогу у вертлявого малого. Парень охотно объяснил, а потом предложил что-то, чего Даша вообще не поняла. Сестра, хихикая, пообещала в следующий раз. Парень тоже мерзко ухмылялся. Даша чувствовала себя гадко до невозможности.

— Чего он хотел?

— Не напрягайся. Ты ему таких развлечений предоставить еще не способна, — Мари улыбнулась. — Резвый здесь народ. Не то что о СПИДЕ, но и о элементарной гонорее никто не слыхивал. Нужно этот момент уточнить. Венерическая безопасность — дело, знаешь ли, не из последних.

— Маш, ты что говоришь? Они же грязные, как…

— Мы сейчас ничуть не чище, — резонно возразила старшая сестра. — Перестань себя туристкой воображать. Я на пароме от парнишек уйму полезных сведений получила. Что ж такими развивающими знакомствами брезговать? С королем нам поболтать вряд ли удастся.

— А те парни кто такие были? Бродяжки?

— Нет, они статусом повыше будут. «Деловые». Денежки имеют. Черт, задаром я им все-таки телефон сплавила.

— Маш, а «деловые» — это кто? Жулики? Преступники?

— Ну да. Криминалитет. Бандюки мелкие. Шпана и гопники. Они много чего знают. Только бесперспективные. Дно города.

Солнце спряталось. Начал накрапывать дождь, но все равно было душно и жарко. Девушки вышли на тесную площадь и увидели сразу три гостиницы.

На самой обшарпанной красовалась вывеска — «Прохладный родник».

— Да, это даже не «Рэдиссон Славянская», — вздохнула Мари. — Ну, денег у нас в обрез. Придется здесь прозябать первое время…

Сказать, что Даша была в шоке, было бы слабо. Мари сняла даже не номер, всего лишь полкомнаты. За занавеской жила пухлая жизнерадостная проститутка по имени Донна. В распоряжении сестер оказалась большая часть комнаты, зато у соседки имелось окно, затянутое мутным пергаментом. Донна поздоровалась с новыми жильцами, посоветовала ужинать в «Быстром петухе», что стоит напротив «Родника», — там готовят куда лучше, — и ушла работать.

— Дашка, ты здесь устраивайся, а я на рынок схожу, что-нибудь из тряпок прикуплю. Денег у нас маловато, а в этой «кисее» в общество и выйти уже невозможно. Не трусь, сестренка. — Мари чмокнула ошеломленную Дашу в щеку. — Ты у меня девочка сообразительная. Если свою апатию оставишь, еще и меня за пояс заткнешь. Не скучай, осмотрись…

Даша стояла, не решаясь сесть. Два табурета, глиняный кувшин, два соломенных тюфяка, прикрытых одеялами, больше похожими на неровно распоротые мешки. Глиняный пол. Как здесь можно жить? Даже в тюрьме наверняка уютнее.

По пергаменту окна барабанно стучали капли дождя. За стеной кто-то громогласно хохотал. Даша села на неустойчивый табурет и увидела, как вдоль стены ползет черный, величиной с палец клоп.

* * *

Мари не вернулась ни вечером, ни ночью.

Ночь Даша провела, свернувшись под дурно пахнущим одеялом. Донна, почти непрерывно, одного за другим, приводила клиентов. Азартно ахала и вскрикивала, отрабатывая деньги. От энергичных движений колыхалась занавеска и качался кувшин на табурете. Кувшин Даша в конце концов переставила на пол. Заткнула уши наушниками немого плеера. Заснуть было трудно.

Вышли на минуточку,
не закрыв калиточку,
пошли по улочке,
как по ниточке…

Утром Даша проснулась от звучного посапывания за занавеской. Утомленная Донна спала крепко, сладко причмокивая и бормоча обрывки странных фраз. Часть этих выражений Даша уже вполне понимала — в части сексуального образования ночь прошла весьма насыщенно. Ни в Интернете, ни на порнушных DVD-дисках Даша ничего подобного не слыхала. От воспоминаний явственно подташнивало. Девочка попила теплой воды и отправилась во двор. По-прежнему лил дождь. Небо плотно затянуло тучами. К сожалению, было достаточно светло, чтобы Даша пожалела об этом, — при свете дня отхожее место выглядело еще убийственнее. Рыдать в этой вони было глупо, и девочка поплелась в «свою» комнату. С кухни гостиницы тянуло подгорелым маслом и съестным. Дашу снова замутило, на этот раз от ужаса и голода.

В комнате сидела, зевая и почесываясь, Донна.

— Рано встаешь, — одобрительно сказала она. — Я тоже привыкла спозаранку вскакивать, даром что вчера вечерок удачный выдался. Пойдем в «Петуха» позавтракаем?

— Спасибо. Я лучше потом.

— С деньгами тухло? — догадалась Донна. — Ну, сиди. А то хочешь, принесу что-нибудь на медяк? Или ты вовсе без гроша?

Деньги у Даши были — серебряная монетка, оставленная Мари на всякий случай. Но разменивать ее сейчас было бы безумием. Вот сестра вернется, тогда сообща можно будет решить.

* * *

Серебро с помощью доброй соседки, Даша разменяла на третий день. Есть хотелось невыносимо, и наполнить пустой желудок водой уже никак не удавалось. Сердобольная Донна еще вечером принесла ломоть хлеба, и принимать подаяние от нее и в дальнейшем было уже совсем стыдно.

Даша угостила соседку кунжутом в меду — самым дешевым, что могло сойти за лакомство. Сама понемногу отщипывала свежий хлеб.

— Глупая ты, — грустно сказала Донна. — Сидишь, плачешь. Все ждешь чего-то. Бросила тебя подружка, чего тут гадать?

— Может, с ней случилось что, — пробормотала Даша. Плакать уже не было сил.

— Если б что случилось — мы бы узнали. У нас здесь столица. Если убьют — всегда известно. Кто, чего и зачем — это, понятно, никто не скажет, не расскажет. Но если прирезали, то уж наверняка узнаем. Здесь тебе не дикие места, — заверила Донна. — Каннут — это Каннут. Что в господской части города делается — нам без надобности. Ну а про нас, про шлюх, все как на ладони.

— Она не шлюха, — упрямо прошептала Даша.

— Ха, ты кому рассказываешь? Что я, шлюху по глазам не отличу? Слава богам, уже пять лет на спине работаю. Это вот ты — непонятно кто. Нос у тебя забавный, глаза необычные, имя — вообще лошадиное.

— Почему лошадиное?

— Тебе виднее почему. У женщин таких имен не бывает. Аша — еще туда-сюда. Даша — смех один. Да ладно, если работать надумаешь, имя поменять пара пустяков. А то клиенты над твоей лошадиной кличкой только хохотать бесплатно и будут.

— Я под мужчинами работать не буду, — тихо сказала Даша.

— Это почему? — поджала губы Донна. — Брезгуешь? Благородную честь блюдешь? Видела я, как такие кочевряжатся поначалу.

— Я не кочевряжусь. И не брезгую. Мне вера не позволяет. Честное слово. Никак я не могу.

— А, так ты с верховьев? — догадалась Донна. — Слышала я про ваших. Дивное дело. Да, девочка, нелегко тебе в Каннуте придется. Что, и «голову давать» тебе никак нельзя?

— Нельзя, — слабо улыбнулась Даша. — Да и не получится у меня.

— Почему это не получится? — возмутилась Донна. — Ты, конечно, костлявая ужасно. Краше на живодерню сводят. Зато свеженькая. Глаза, опять же, необычные. Любители найдутся, не сомневайся. А боги сейчас, может, и вовсе в другую сторону смотрят. У богов забот много. Жить-то тебе надо, а?

— Я уж как-нибудь по-другому.

— Ну, жди-жди. Не вернется твоя подружка, вот увидишь.

Мари не возвращалась. Пришлось продать туфли. К удивлению Даши, за потрепанные шлепанцы удалось выручить приличную сумму денег. «Диковинка» — как объяснила посоветовавшая, в какую лавку обратиться, Донна. Действительно, еще одну пару обуви на пластиковой подошве в Каннуте, наверное, найти было трудно. К сожалению, остальные предметы одежды продать оказалось невозможно — и юбка, и блузка превратились в бесформенное тряпье, грозящее расползтись на отдельные гнилые нитки. Из вещей прежнего мира оставался еще плеер. Выглядел он совсем как новый — почему-то переход в ад внешне не повлиял на умолкшую игрушку. Но плеер Даша твердо решила сохранить до самой смерти. Нужно же держаться за что-то реальное?

Нет, здешний мир был реальным. Даже слишком. Теперь Даша плакала редко. Темные полкомнаты стали домом. Огромные клопы уже не пугали — на самом деле черныши оказались насекомыми безвредными, на людскую кровь не покушающимися. И наблюдать за ними было любопытно. Даша следила за размеренной семейной жизнью насекомых, слушала отнюдь не семейные звуки из-за занавески. Донна теперь заимела привычку комментировать поведение только что отбывшего клиента. Даша находила в себе силы хихикать над яркими комментариями соседки на предмет классификации и разнообразия мужских пород. Благодаря соблазнительным телесным объемам и веселому нраву гости у Донны не переводились, но теперь звуки эротического труда за занавеской не мешали Даше спокойно спать.

За жилье девочка уплатила за десять дней вперед. На хлеб и яблоки, которыми теперь питалась Даша, тоже пока хватало. Но что делать дальше?

Чем может заняться не приспособленная к здешней жизни одинокая девочка в чужом городе? Пойти в прачки или судомойки? Опыта не хватает. Даша выстирала собственные одеяла, заодно рискнула простирнуть жутковатую постель Донны. Соседка порадовалась и даже назвала Дашу «жутко хозяйственной девицей», но сама добровольная прачка хорошо понимала, что ей просто не хватит мужества день за днем полоскать и выжимать грязные простыни и одеяла. Вообще, насчет работы в Каннуте дела обстояли не очень просто. Даша не могла до конца разобраться во всех странностях и тонкостях местных обычаев. Начать с того, что многими делами в городе занимались профессионалы. В смысле — не люди. Даша испытала шок, осознав, что всеми пивными-алкогольными делами в «Прохладном роднике» заведует до жути странное носатое существо. Ростом с восьмилетнего ребенка, коротконогое, с шевелюрой лохматых волос, обладающее тихим писклявым голосом, ОНО таскало на поясе ключи от погреба и даже командовало двумя ленивыми работниками «Родника», когда приходила пора менять бочки или загружать в погреб кувшины с фруктовыми настойками. ОНО называлось — клуракан. ОНО-ОН явно заявилось из сказки, было определенно живым, нелюдимым и страшно не любило разговаривать с посторонними людьми. Даша вяло пыталась классифицировать пивного специалиста — ну гуманоид, ну разумный. Что толку? На телевидение любительскую видеозапись все равно не пошлешь. На самом деле, ИХ, гуманоидов, было в городе много. Симпатичные невысокие никсы, квадратные коренастые томте, насмешливые коблинаи. Одни занимались речными перевозками, и их услуги высоко ценились даже самыми опытными капитанами торговых барок. Другие нелюди умели ухаживать за заболевшим скотом. Третьи были самыми умелыми канавокопателями и устроителями всяких сложных канализационных устройств. Рядом с людьми существовало еще множество странных существ. Нельзя сказать, что они попадались на каждом шагу, но Даша уже перестала вздрагивать, сталкиваясь во дворе «Прохладного родника» с кем-нибудь невысоким и заросшим так, что глаз не разглядеть. Люди относились к чудному народцу снисходительно, посмеивались, но однозначно признавали полезность существования мирных дарков. Как поняла Даша, к даркам относилась вся та уйма существ, не принадлежащих к людскому племени и в то же время не являющихся безмозглыми животными. Еще дарков называли «ночным племенем». Почему, было не очень понятно. Возиться с пивом клуракан предпочитал днем, как и нормальные люди. По слухам, были еще другие, «немирные» дарки. О них рассказывали настолько жутковатые истории, что в их правдоподобие не очень-то верилось. Иногда Даша вспоминала голубоватого червя-клубка, виденного первой ночью еще там, за рекой. Ни о чем подобном в городе слышать не приходилось. Впрочем, кроме Донны, девочка мало с кем разговаривала. Сама Донна любила приврать что-нибудь наивно-страшное. Уверяла, что за городом никто не осмеливается ночевать в одиночестве — верная смерть. Даша не возражала. Какая разница?

За косяком двери торчала палочка, и Даша каждое утро аккуратно выцарапывала на ней очередную зарубку. Их было уже двенадцать. Двенадцать дней в одиночестве.

Нужно как-то жить. Даша говорила это себе сто раз в день, но жить все равно не хотелось. Какой смысл? Снова будет идти теплый отвратительный дождь, шебуршаться клопы, стонать и вскрикивать за занавеской Донна. И каждый день одинокая несчастная девочка будет натягивать на себя платье из грубоватого бледно-коричневого полотна, совать ноги в тряпочные тапочки-башмачки — и то, и другое — самое дешевое из одежды, что нашлось на рынке. И большую часть дня девочка будет бессмысленно сидеть на табуретке. Два раза в день позволит себе кусок хлеба и яблоко. Пока останутся деньги…

— Донна, я через два дня съеду, — сказала как-то утром Даша.

Соседка фыркнула и закончила то, что она называла «утренним умыванием». Воды при этом тратилось не больше чем на купание воробья. Донна отдернула занавеску и, вытираясь многоцелевой тряпочкой, огорченно сказала:

— Вот как? Жаль. Я к тебе привыкла. Ты девка хорошая и соседка что надо. Ты работу нашла или деньги?

— Я, наверное, в верховья пойду. Домой…

— Сдурела?! Сейчас же разгар дождей. Кто же тебя сейчас вверх возьмет? До ближайшего «корыта», что наверх двинется, дней тридцать, не меньше. Это даже я знаю, — Донна внимательно посмотрела в лицо девушке. — Ты что придумала? Пешком идти? Взрослая девка, замуж пора, а ума как у жужелицы навозной.

— У меня деньги кончаются, — тихо сказала Даша.

— Тьфу! — Донна сплюнула в угол. — Тоже повод подыхать нашла. Не хочешь работать как нормальные девки, мы тебе другое занятие найдем. Конечно, не разбогатеешь, но что-нибудь получше хлеба черствого во рту окажется. А то подумай — вон, я уже серебра на половину фермы наскребла. Неплохо за два года, а? Еще чуть-чуть, и начну мужа с правильными руками подыскивать. У меня бабка знаешь, какой картофель выращивала? Я не хуже смогу. И ты, пока молодая, подзаработала бы. Вон, меня вчера насчет твоих серых глаз спрашивали — мол, сколько берешь? Чем слюни на свои сухари сухие переводить, могла бы чего иное в рот потянуть…

Дашу замутило.

— Ладно-ладно, не бледней, — поспешно сказала Донна. — Странные у тебя боги, странные обычаи. Ну да то твои заботы. Я своего Старца раз в год поминаю, а он ничего — все одно помогает. Глупая ты. Зато чистоту любишь. Подожди, на днях найду я тебе крышу над головой…

* * *

Работу для бестолковой соседки Донна нашла на следующий же день.

— Я сказала — ты от мужчин бегаешь. Целомудрие блюдешь. По дому будешь очень старательная. Нынче таких в городе немного. Согласились тебя посмотреть. Баба одна одинокая, я ее давно знаю. Условия такие — еда, понятно, хозяйкина. Тебе в месяц — «корона» медью. Раз в год получишь платье и башмаки. Хозяйство там небольшое. Справишься. И главное — тебя никто лапать не будет. Самое то, что ты хотела. Не волнуйся, покажешь себя хорошо — сразу получше хозяева найдутся. Хорошая прислуга всегда ценится.

— Спасибо, Донна. Мне подходит.

— Да чего ты благодаришь? — смущенно сказала Донна. — Тебе б чего получше, почище найти. Разве это работа для молодой девки? «Корона» в месяц? Курам на смех. Разве что спокойно жить будешь.

— Я справлюсь. А дальше видно будет.

— Это правильно, — одобрила Донна. — Ты хоть и медленно соображаешь, но девка неплохая. Выкарабкаешься…

Вечером Даша купила на последние деньги кувшинчик с яблочным пивом. Донна уделила время между бесконечными клиентами и напоследок посидела с юной соседкой. От пива у Даши слегка закружилась голова. Донна тоже разрумянилась и живо рассказывала о своем недавнем свидании с любвеобильным коблинаем. Оказывается, эти работники не только копать резво умеют.

— Слушай, Донна, — пробормотала захмелевшая Даша. — А как ты не боишься? Ну, «залететь» от этого коблиная. Ведь родится тогда непонятно что.

— Чего тут бояться? — удивилась Донна. — Конечно, многие на постель с дарком смотрят косо. Но я-то без предрассудков. Лишь бы платили исправно. А если насчет «залететь» — так до полнолуния еще дней десять.

— Полнолуние здесь при чем? — не поняла Даша.

— Как при чем? От какого колдовства я понесу дитя, если «трех дней» еще ждать и ждать?

— А… я думала, ты как-то… Ну, предохраняешься… — промямлила Даша.

— Чего предохраняешься? — не поняла Донна. — Детей в обычные три дня полнолуния зачать можно — это каждый младенец знает. Хоть под мужика ложишься, хоть под дарком подмахиваешь. Под «ночным» еще умудриться понести надо. Редкий случай, слава богам. Ты чего спрашиваешь-то? У вас что, в верховьях, по-другому?

— Ну, — пробормотала опомнившаяся Даша. — У нас говорят, что с дарками по-разному бывает.

— Эх вы, темнота, — засмеялась Донна. — Уж поверь мне — ни одна баба, кроме как в три лунных дня, затяжелеть не сможет. А дарки или не дарки — хрен у всех похожий. Удовольствие, правда, разное. От оплаты зависит…

* * *

Утром Донна придирчиво осмотрела девушку:

— В общем — ничего. Но волосы у тебя… Прямо солома, из конюшни выметенная.

— Я мыла, — испугалась Даша.

— Конечно. Да разве у нас здесь помоешься? В баню бы тебе надо. Но это денежек стоит. У тебя, понятно, нету. Ладно, постой, я тебя подровняю.

Даша покорно ждала. Оглядела привычную комнату. Пусто. Только веник, связанный из веточек акации, в углу стоит. Подмела напоследок, и больше тебе здесь делать нечего. Страшно. Может, еще не наймут? Что тогда делать?

Вернулась Донна с большими ножницами. Ворча: «За все платить нужно. Обнаглели совсем!» — усадила девушку на табуретку.

Даша смотрела, как на колени падают серые прядки. Ужас, не волосы — хвостики мышиные. В зеркало девушка смотрела в последний раз еще в прошлой жизни. В светлой, дозагробной. У Донны вообще-то имелся мутный осколок. Здесь зеркала не меньше чем на вес серебра идут. Ну, Донне, как профессионалке, весьма необходимый предмет. А тебе зачем себя разглядывать, на рожу покойницы любоваться? Ты и при жизни мышью была.

— Так-то получше будет, — удовлетворенно сказала Донна и в последний раз щелкнула ножницами.

Даша подмела хвостики-волосы, и Донна повела ее к новому месту жительства.

* * *

Улица узкая, кривая. Лужи. Дома-хибары. Невдалеке маячит городская стена.

— Ты здесь лучше в темноте на улицу не высовывайся, — предупредила Донна. — Здесь и без дарков-кровососов жизни лишишься и даже охнуть не успеешь. Ну, ты-то вообще гулять не привыкла. Затворница.

Они подошли к старому домику. Почерневший и покосившийся забор, за ним крыша чуть повыше забора.

— Не дворец, — кивнула Донна. — Зато никакие воры не полезут. При первой возможности перебирайся куда получше.

На стук в щелястую калитку послышались неторопливые шаги. Дверь распахнулась, и на улицу высунулась черноволосая женщина средних лет. В левой руке у нее была короткая дубинка, правую хозяйка дома держала за спиной. Окинув взглядом исподлобья гостий, женщина коротко буркнула:

— Не пойдет. Тоща больно. Наверняка червь в животе.

Дверь захлопнулась. Послышались удаляющиеся шаги.

Донна и Даша переглянулись. Девочка прошептала:

— У меня глистов, в смысле червей, нет. Честное слово.

— Да знаю я, — с досадой сказала Донна и снова заколотила в дверь.

— Еще раз стукнешь, я из твоей продажной задницы плоскую лепешку сделаю, — сердито сказал голос откуда-то с середины двора.

— Эле, сама ты — жопа старая, — не менее сердито ответила Донна. — Ты что, вежливо отказать не можешь?

— Вежливо я только в морду дать могу. Когда на службе, — объяснила невидимая хозяйка. — А сейчас я дома, выходит, вежливой быть не обязана.

— Ну и дура, — с обидой сказала Донна. — Ты искала работницу, я тебе привела. По такой грязи притащилась. Мы сейчас уйдем, да только ты никого дешевле на свои гроши не найдешь.

— Может, и не найду. Но с червями мне не надо. Они заразные, — равнодушно сказала хозяйка.

— Эле, ты сколько лет меня знаешь? — сердито сказала Донна. — Нет у нее никаких червей. Я с ней в одной комнате жила, знала бы. Что я тебе, врать буду, что ли?

— Вообще-то ты шлюха честная, — неохотно признала хозяйка. — Но чего твоя девка такая тощая?

— Да с верховьев она. Там они все шальные, со странностями. И боги ихнии такие же. Девчонка с мужиками не гуляет, ест один хлеб да воду. С чего бы ей раздобреть?

— Хлеб? — с сомнением переспросила хозяйка и распахнула дверь. — Червя точно не прижила?

Даша отрицательно замотала головой.

— Ладно, — неохотно сказала хозяйка. — Условия знаешь?

— Знает она все, — поспешно сказала Донна.

— А она сама немая, что ли? — поинтересовалась черноволосая работодательница.

— Нет, — пробормотала Даша. — Мне спокойная работа нужна.

— У меня — спокойная, — хозяйка еще раз с сомнением осмотрела девушку. — Спокойная, но не для ленивых. Ладно, заходи.

— Не трусь, — прошептала девочке Донна.

— Спасибо тебе, — прошептала в ответ Даша и шагнула в низкую дверь.

Дверь тут же захлопнулась, хозяйка одной рукой заложила брус засова и уже в запертую дверь сказала:

— Слышь, Донна, если девка подойдет — с меня причитается. Не забуду.

— Ну и жопа ты, Эле, — слышно было, как Донна зашлепала по грязи вдоль улицы.

Хозяйка ухмыльнулась и повернулась к Даше:

— Вижу, вещей у тебя немного. Хорошо. Вон там, — она ткнула дубинкой за дом в угол крошечного двора, — у меня кабан. Не знаю, есть ли червь у тебя, но у этого хрюкливого урода он точно имеется. Не толстеет кабан, чтоб ему… Делай что хочешь, но к осени он должен весить как нормальный боров. Дальше. Вода в доме всегда должна быть. Я, в отличие от некоторых, люблю умываться. Чтобы тот бочонок и два ведра все время полными стояли. И вода чтобы чистая, не вздумай дождевой разбавлять. Двор — каждый день дочиста вылизан. Тут два шага в любую сторону, справишься. Пошли в дом…

Перед входом Даша стащила с ног размокшие грязные тапочки. Хозяйка одобрительно кивнула:

— Это правильно. Я не из господ, но грязь терпеть не стану. Еще я мужиков на дух не переношу. Сюда им вход заказан, так и заруби себе на носу. Тебя как зовут?

— Даша.

— Что за кличка лошадиная? — удивилась хозяйка.

— Так у нас в верховьях… — пробормотала Даша.

Хозяйка хмыкнула:

— Ты думай кому врешь. Я в верховьях не раз бывала. Там таких, как ты, сроду не видывали. Сказала бы, что с севера, — я, может быть, и поверила. Там кто только не водится. Кто тебе так аккуратно нос сломал? Мода какая дурная, что ли? Ладно, не важно. Ты мне лучше не ври. Молчи, и все. Мне все равно, откуда ты взялась. А вот меня ты выслушай внимательно. Если что украдешь — поймаю и шею вмиг сверну. Веришь?

— Верю, — без раздумий сказала Даша. Она смотрела на правую, изуродованную руку хозяйки. Должно быть, старый перелом плохо сросся — из предплечья выпирало что-то вроде ложного сустава. Даша в таких вещах разбиралась плохо, но было очевидно, что хозяйка дома с трудом двигает рукой.

— Ты на это не смотри, — грозно посоветовала Эле. — Я и одной рукой с кем угодно справлюсь.

— Понимаю, — кивнула Даша. — Вон у вас какая дубинка.

Эле усмехнулась:

— Дубинкой я тебя калечить не буду. Без червя внутри ты враз переломишься. Спать будешь вон там, за загородкой. Надо думать, по юному возрасту, ты храпеть не станешь. Не люблю, когда спать мешают. Все, поболтали — берись за работу. Со двора начни. Мне скоро на службу. Завтра с утра на рынок тебя отведу. Покажу, что и где покупать. За деньги до последнего медяка будешь отчитываться.

ГЛАВА 2

Василь Васильич догадался, что чистка закончилась, и вопросительно хрюкнул. Даша отложила давно облысевшую скребницу и сунула кабану огрызок яблока. Васька благодарно чавкнул.

— Ты хоть бы «пятак» свой во двор высунул, — посоветовала воспитаннику девушка. — Скоро не развернешься в загоне.

Василий Васильич равнодушно промолчал. Даша и сама понимала, что совет неуместный и даже прямо противоречащий поставленной задаче. Смирно жиреть кабану положено, а не пытаться вырваться во двор и там свинячить. Хватит уже, было, натворил дел. Забор чуть не проломил — экая крупногабаритная скотина вымахала. Но относиться к Василию, как к груде мяса и сала, которую необходимо в скором будущем выгодно продать, девушка все равно не могла. Вроде свой, и соображает что-то. Ну да куда от поросячьей судьбы уйдешь?

Даша закрыла загон, поставила ведро на место. Двор подметать не хотелось — пыль поднимется, как от смерча. Уже дней сорок стояла адская жара, даже в тени сарая земля пошла тонкими трещинами. Вода подорожала — уже пол медного «щитка» за ведро. Прямо жуть. Вроде и лето кончается, все говорят, что вот-вот дожди польют, а пойди дождись этих дождей.

Лето в Каннуте было долгим — сто пятьдесят душных дней, полных мух и воплей назойливых вороватых попугаев. Даша привыкла к мысли, что месяца здесь длинные. Именуются без затей — Первый месяц лета, Второй и так далее… Хотелось дождичка. И постоять под струями можно, и на ненасытном водохлебе Василь Васильиче сэкономить. Сейчас через день Даше приходилось ходить с ведрами на реку. Вода там, понятно, бесплатная, но на нее и смотреть противно — дерьмом и дохлятиной в нос так и шибает. Даже кабану наливать боязно. Да и шагать до ближайших Бочарных ворот не очень-то близко. К прогулкам с тяжелыми ведрами Даша привыкла, но смысл какой? Плохо жить на Западном углу — здесь речная вода хуже помоев, со всего города вода нечистоты собрала и к далекому морю уносит. Когда еще воды великой реки Оны всю гадость очистят-растворят. Зато на Западном углу самая дешевая земля. Только из-за этой дешевизны Эле, когда настоящую службу потеряла, смогла на домик наскрести. А не наскребла бы серебра хозяйка — что ты, Дарья Георгиевна, в этой жизни бы делала?

В последнее время жизнь шла спокойная. О смерти своей Даша не забыла, но вроде как притерпелась к загробному существованию. Солнце печет, Василий хрюкает, оладьи пекутся — почти жизнь. Можно сказать, повезло с чистилищем.

— Что ты на солнцепеке торчишь, да еще в полуголом виде? — распахнув дверь, строго поинтересовалась Эле. — Мне идти пора, давай помоги.

— Иду, — Даша нырнула в тень дома. Хозяйку девушка уже давным-давно не боялась. Хорошая тетка. Голос, конечно, как у рыночного стражника-десятника, — так Эле иначе и нельзя. Служба обязывает.

— Что там твой Вас-Вас поделывает? — поинтересовалась Эле, садясь за стол и подставляя «плохую» руку.

— Что ему? Хрюкает да еще пожрать выпрашивает, — сказала Даша, осторожно надевая на искалеченное предплечье хозяйки кожаный наруч.

— Да уж, хрюкает, подлец, — проворчала Эле. — Осенью мы его еще подкормим. А потом придется продавать. Он нас объест, скотина тупая. После дождей хоть и корм почти дармовой будет, но ему ведь не напасешься.

— Продадим, — согласилась Даша, затягивая-зашнуровывая ремешки наруча. — Он после дождей весу наберет, что тот бегемот.

— Продадим, угу, как же. Опять сопли распустишь. Знаю я тебя. И не ругайся, — строго добавила Эле. — Набралась гадостей. Я и в банях-то таких ругательств не слыхивала.

— Это не ругательства. Бегемот — это такой толстый дарк. Дикий.

— Тем более. Толстый дарк — это похуже любой ругани. Глупая ты, Аша. И когда повзрослеешь? Ведь не возьмут замуж.

— Очень надо, — буркнула Даша и, чтобы уйти от неприятной темы, спросила: — Не жмет? Или туговато?

— В самый раз, — Эле подвигала стянутой рукой. Наруч не только скрывал уродливый бугор, но и фиксировал несросшиеся кости, так что действовать рукой можно было почти свободно. Наручи Эле носила и раньше, но только с помощью девчонки могла их по-настоящему зашнуровать. Облегчение было великое — боль теперь грызла руку только при неловком движении или толчке. Эле даже слегка помолодела в последнее время.

— И что я без тебя делать буду, Даша-Аша? Зубами мне эти ремешки завязывать навостриться, что ли? Разнежила ты меня.

— Мне нетрудно, — пробормотала Даша. — Что тут говорить, хозяйка?

Эле вдохнула:

— Недолго мне хозяйкой быть. Замуж тебе нужно, и чем быстрей, тем лучше. Что тебе со мной киснуть? Не ребенок уже.

Даша дипломатично промолчала. Разговор о совершенно ненужном замужестве заводился уже не в первый раз, и обе женщины знали, что не в последний. Вбила себе в голову хозяйка глупую мысль, и теперь уже ничего с ней не поделаешь.

— Что молчишь? — поинтересовалась Эле. — Знаешь ведь, что не отмолчишься.

— Я не молчу, — пробурчала Даша. — Ты тоже все знаешь. Я говорила.

— Что знаю?! — немедленно взъелась Эле. — Знаю я! Здоровая девка не должна время терять. Детей надо рожать, приличного человека найти и двумя руками за него держаться.

— Я за тебя с Вас-Васом держусь.

— Ой, лучше заткнись, — Эле скривилась. — Ты мне тоже не чужая. Потому и забочусь. Все, я пошла служить. А ты думай. Найдем кого-нибудь тебе поприличней. Уж конечно, не твоего поганца лохматого.

Эле надела поверх застиранной рубахи кожаный жилет, засунула за ремень короткую дубинку и направилась к калитке.

— Аша, на рынок завтра вместе пойдем. Спозаранку не вскакивай. И смотри, если узнаю, что твой жулик опять здесь вертелся, — все ребра ему переломаю. Так ему и передай. Поняла?

— Поняла, поняла, — Даша заложила засов и послушала, как Эле, ворча, удаляется по улице.

Поворчать Эле любила. Умная баба, а жизнь у нее не сложилась. Не повезло хозяйке с рукой. А так ведь и на лицо, если присмотреться, очень симпатичная. Да и на ноги, приоткрытые недлинным подолом, мужики до сих пор косятся. Правда, глазеют до тех пор, пока в сердитое лицо не глянут да дубинку у пояса не разглядят.

Служила Эле надзирательницей в банях. В тех, что у Земляного канала построены. Заведение не из шикарных, но и особой разнузданностью нравов не отличается. В женской половине в основном мелкие купчихи собираются, торгашки с рынка, что поприличнее, да жены королевских солдат. Любительниц понежиться в теплой воде да языки с подружками почесать всегда хватает. Случаются и склоки с руганью да хватанием за волосы, воровство и прочие непотребства. Тут Эле и вмешивается. Обычно до дубинки дело не доходит — так, гаркнет черноволосая надзирательница-охранница пару раз, и все. Голос у нее правильный — вмиг все утихают. Даша так и не поняла, где хозяйка раньше служила — до руки искалеченной и до бань… Понятно, что всю полноводную Ону от устья до верховья на кораблях успела пройти. И уж точно не шлюхой барочной, что только ноги умеют раздвигать. Но молчит, не рассказывает, а кто такая Даша, чтобы у хозяйки выпытывать? Пусть хозяйка уже почти подругой стала.

Даша повозилась с хозяйкиным башмаком — с трудом, но зашила. Кожа на заднике совсем истончилась — дожди пойдут, долго обувка не протянет. Хорошо хоть иголка не сломалась. Ладно вода, а почему иглы-то дорожают? В чем права Эле, так в том, что денег все время не хватает, как ни экономь. Инфляция у них здесь, что ли? Слов таких не знают, а цены вверх лезут и лезут. Надо бы тебе, бестолковой служанке, еще где-нибудь подрабатывать. Принесешь пару «корон» — глядишь, и замуж не выпихнут.

Даша фыркнула и пошла присобачивать на место покосившуюся доску забора. Топор — смотреть противно. Опять же, все в деньги упирается. Нет уж, замуж Даша точно не пойдет. Где это видано — в пятнадцать лет под мужика навечно ложиться? Мало ли что у них в одиннадцать лет девчонка уже невеста. Ты, Дарья, хоть и мертвая, но из другого мира. Семейные традиции не позволяют так поспешно замуж выскакивать. Тем более, толпы претендентов что-то не наблюдается. Мезальянс мало кого привлекает, особенно когда невеста экстерьером не вышла.

Даша поморщилась. Пора бы забыть умные ненужные слова.

Гвоздь выпрямлялся с трудом. Даша терпеливо обстукивала четырехгранное гнутое железо на обломке каменной плиты. По пальцам уже давно научилась не попадать. Эх, сюда бы тот молоток с желтой ручкой, что на даче бесполезно валялся. Стоп. О таком думать незачем.

…Я въелся в жизнь как купорос,
Я вырос тут, и тут же я врос.
И вот стою во дворе, жажду любве…

Гвоздь неохотно приобрел пристойные очертания. Даша поправила щербатую доску, примерилась и начала осторожно вбивать гвоздь.

— Сейчас все целиком завалится, — предостерег знакомый голос со стороны улицы.

Костяк явился — он же поганец лохматый, жулик, ворюга бесстыжая и еще обладатель длинного списка эпитетов, щедро присвоенных парню злопамятной Эле. Ухажер незваный.

— Так придержи с той стороны, — сурово сказала Даша. — Лучше камнем, пусть гвоздь загнется.

— Я могу. Но обычно гвозди снаружи вбивают. Так крепче выходит — и угол правильнее, и цепляет лучше.

— Геометр хренов, — проворчала девушка.

— Не ругайся, — обычным безмятежным тоном сказал Костяк. — Я тут немного гвоздей принес.

— Я тебя просила?

— Да я их не покупал. У моста нашел. Смотри, какие гнутые.

Рядом с Дашей звякнули переброшенные через забор гвозди. Действительно — закорюки. Явно и не купил, и не спер.

— Мерси, — неохотно поблагодарила девушка. — Дверь открывать не буду. Обещала. Сам понимаешь…

— Понял, — Костяк был отлично осведомлен, что подружка никогда не врет хозяйке и целиком выполняет то, что обещала. Впрочем, парня запертая калитка не слишком смутила.

— Ты гвозди пока выпрямляй потихоньку. Я сейчас…

Даша только головой покачала и принялась колотить по гвоздю. Избавиться от Костяка было решительно невозможно. Он был упорен и приставуч, как репьи далекой досмертной родины.

Даша уже справилась с двумя гвоздями, когда в сарае недовольно хрюкнул потревоженный Вас-Вас, и едва слышный шум оповестил о том, что лохматый поганец проник на частную территорию. Как он умудряется это делать, Даша так и не могла понять — со всех сторон двор Эле плотно обступали лачуги обитателей Западного угла. В двух дворах даже обитали редкие в Каннуте собаки. На редкость криволапые и злющие зверюги. Шуму от них бывало побольше, чем от целой своры нормальных барбосов, известных Даше по старому миру. Но Костяк перебирался через заборы и крыши так бесшумно, по-хозяйски, что не только псы, но и многочисленные любознательные соседи ничего не видели и не слышали. Вообще-то, перескочить через забор с улицы и сразу оказаться во дворе парню ничего ни стоило. Но он благородно не желал компрометировать упрямую Дашку. Заботится, чудак.

— Привет, Даша, — вежливо поздоровался Костяк, приседая на корточки рядом с девушкой.

— Вчера, значит, я от тебя отдыхала. А сегодня — хватит, да? — пробурчала Даша, косясь на гостя. Костяк выглядел как обычно — торчащие дыбом седовато-пыльные волосы, узкое лицо. Мосластые руки обманчиво бессильно свисают на колени. Рубаха с оборванными рукавами, дырявые штаны, стоптанные мягкие башмаки…

— Ну и видик у тебя, багдадский вор. Вокруг города бегал, что ли?

— Багдадский — это где? — хладнокровно поинтересовался Костяк.

— Далеко, — буркнула Даша и принялась лупить обухом неуклюжего топора по гвоздю.

Костяк не мешал, сосредоточенно наблюдал. Лишь в перерыве Дашиного звяканья посоветовал сдвинуть гвоздь на край камня. Девочка послушалась. Костяк глупых советов не давал — это хорошо проверено. Он вообще был, кажется, самым сдержанным и молчаливым человеком, которого знала Даша и до смерти, и после.

Костяк объявился еще весной. Даша тогда даже не поняла, на кого Эле так орет у калитки. Скандалов в Западном углу хватало. Даша тогда прожила у Эле всего дней десять и еще всерьез побаивалась резкую хозяйку. К тому же сильно текла крыша, и Даша возилась с глиной и соломой, пытаясь заделать щели. Дня через два Костяк подстерег девочку, когда Даша возвращалась от бассейна у колодца с купленной водой.

— Привет, Даша, — лохматый голодранец старательно выговорил ее имя.

Девочка шарахнулась, и парень ловко подхватил слетевшую с ведра крышку.

— Ты меня знаешь, — сообщил злоумышленник, возвращая крышку на место. — Мы из-за реки вместе возвращались.

— Да? — Даша вроде бы вспомнила это костлявое лицо, но спокойствия это не прибавило. — А, спасибо за сухарь. Очень вкусный был. Я пойду?

— Конечно, — парень пошел рядом. Он был на голову выше девочки, и Даша чувствовала себя обреченным цыпленком.

Что этому дураку нужно?

— Меня Костяк зовут, — сказал Лохматый. — Я чего хотел спросить — твоя подружка совсем исчезла?

— Совсем, — зло сказала Даша. — Не знаю, где она. Не видела, не слышала. Тебе от меня что нужно?

— Ничего. Ребята интересовались, где твоя подруга ту штуку блестящую взяла.

— У этих… у речников стащила. А у меня ничего такого нету, — Даша отчаянно вцепилась в веревки ведер.

— Я знаю, что у тебя ничего нету. Иначе чего б ты в «Ручье» от голода помирала. Только у речников тоже той шкатулки не было. Мы их… того, спросили…

Даша со страха поскользнулась в луже.

— Ты не бойся, — быстро сказал Костяк, — я без плохого тебя спрашиваю.

— Следили за мной тоже без плохого? — вздрагивающим голосом спросила девочка.

— Никто не следил. Только я интересовался. А насчет той шкатулки хитрой — дело прошлое. Странно, что твоя подруга, считай, нам ее просто подарила. Вещь-то ценная.

— Я ее и не видела, — решительно сказала Даша. — Мало ли кто чего сворует? Я и с той девкой случайно рядом оказалась. Сами ищите. И иди отсюда, меня хозяйка ругать будет.

— Понял. Я еще загляну, — сказал Костяк, повернулся и зашлепал по лужам.

Придя домой, Даша первым делом достала спрятанный под койкой плеер, тщательно завернула и перепрятала, закопав в сухую глину под стеной. Фиг кто теперь найдет. Хоть пытайте.

Костяк заявился тогда дней через пять. Подтянулся на заборе, спросил, как дела, и протянул свернутый фунтиком лист, полный сладких орешков. Осмелевшая за защитой забора, Даша немедленно швырнула кулек обратно и решительно заявила, что никаких угощений ей не надо, и вообще пусть Лохматый проваливает, откуда пришел, или Даша хозяйке пожалуется. Костяк спорить не стал. В щель Даша заметила, что орешки он умудрился поймать и спрятать под рубаху. Потом Лохматый вежливо приподнял ладонь в знак приветствия и, отсалютовав забору, неспешно пошел по улице.

В следующий раз Лохматый перепугал Дашу, оказавшись средь бела дня сидящим на крыше сарая.

— Уходи! — пискнула девочка, хватаясь за лопату. — Сейчас Эле позову!

— Не позовешь, — мирно заметил гость. — Она сейчас в своих банях. Бабищ моет.

— Ну и что. Я тебя сейчас сама… И стражников позову.

— Смелая стала, — с ноткой одобрения сказал Костяк. — Стражники, даже если припрутся, вряд ли меня догонят. А лопату ты об меня сломаешь. Зряшная трата.

— Слезь, — взмолилась Даша. — Крышу провалишь, кабана напугаешь. Мне потом чинить…

— Ты кабана умеешь чинить? — удивился Костяк, вмиг оказываясь на земле. — Ты из томте? Совсем не похожа.

— Идиот, — бессильно сказала Даша, ставя лопату на место.

— Это кто такой? — заинтересовался лохматый гость.

Долго он не задержался. Сказал несколько слов насчет прохудившегося ведра, с которым так долго мучилась девочка, и исчез. Ведро, как ни странно, Даше удалось потом заделать.

Заглядывал в гости Костяк неаккуратно. Очевидно, у него хватало и собственных дел. Подарков и угощений больше не носил, рук не распускал, никаких пошлых намеков не делал. Да и странно было бы ждать от него намеков. Не из уклончивых дипломатов был лохматый гость. С Эле парень никогда не пересекался. Лишь как-то раз Дашу после рынка остановила соседка, красноносая жена сторожа с зерновых складов. Долго и с удовольствием расписывала, как Эле кого-то била во дворе. Даша ничего не поняла. Хозяйка выглядела как обычно, разве что на службу ушла раньше. Через два дня явился Костяк. Синяков на нем хватало, а на ухе все еще виднелась запекшаяся кровь. Не зная, посмеяться или посочувствовать, Даша поинтересовалась — ничего ему не сломали? Парень, не вдаваясь в излишние подробности, кратко объяснил, что зазевался. Сам виноват. Поговорили о кабанах и жаре, и Костяк ушел.

Очевидно, в дальнейшем он относился к присутствию хозяйки куда осмотрительнее. Лишь как-то в середине лета Лохматый осторожно поинтересовался — не лупит ли однорукая банщица свою служанку? Даша возмутилась и бурно объяснила, что Эле хоть и очень строгая женщина, но добрей ее еще ого как поискать придется.

— Да я не спорю, — с несвойственным ему смущением обронил парень. — Просто она удивительно шустрая. И врезать по кости умеет…

Вообще-то, это был единственный случай, когда Даша видела своего «дружка» смущенным. «Дружком» Лохматого уже открыто называли соседки. Особо не дразнили. То, что Костяк из «деловых», — секретом не являлось, а с городскими шайками мало кто хотел связываться.

Нужно сказать, о своих собственных делах Костяк никогда не упоминал. Даша знала, что он таскает под рубахой нож, но почти все мужчины Каннута носили ножи. Часто Даша вообще забывала, чем зарабатывает на жизнь Лохматый. Парень как парень, жутко дремучий и необразованный, но зато руками почти все может сделать. Говорили в основном о всяких хозяйственных проблемах, иногда Костяк рассказывал о речных пристанях — самом бурном и деятельном месте города.

Как-то вечером за ужином Эле пробурчала:

— Упорный этот твой оборванец, что клещ. И как ты с таким головорезом гулять можешь?

Даша подавилась кукурузной кашей:

— Я не гуляю. Я его вообще к себе не зову.

— Что ты раскашлялась? — поморщилась хозяйка. — Если бы и гуляла и развлекалась в меру — невелика беда. Ты молодая, чего уж… Только планы серьезные не строй. Какой муж из «делового»? Каждый день по лезвию ходит. А насчет развлечений — так это нормально. Сходила бы ты на реку, что ли. Или на ярмарку. Мне уж соседи в лицо говорят, что я тебе дохнуть не даю, на цепи держу. Не могу же я всем объяснять, что ты сама такая затворница ненормальная, со двора шагу не сделаешь.

На реку Даша сходила, и даже не раз. С Лохматым, с кем же еще? Шли через весь город к чистой реке. Даша купила пирог с курятиной, Костяк купил десяток крупных персиков. Таких персиков Даша в этой жизни еще не ела, как, впрочем, и нежной курятины. Экономия. В основном они с Эле питались картофелем, кашами, иногда меню разнообразила мелкая и костлявая рыба черноперка.

За тот день девушка узнала о Каннуте больше, чем за все предыдущие месяцы. Лохматый охотно показывал достопримечательности. Центральный город обошли стороной, но Даша рассмотрела черепичные крыши и легкие арки богатых домов. Королевский замок даже со стороны производил впечатление. Богато живут аристократы-эксплуататоры.

На реке было хорошо. Дул приятный ветерок. Прогуливались по мелководью забавные самоуверенные кулики. Скользили по водной глади барки и легкие одномачтовые парусники. На глинистом берегу людей почти не было. Даше жутко хотелось окунуться. Костяк без всяких просьб отвернулся и заверил, что подглядывать не будет.

Вода была теплой, мутноватой, но плыть было здорово. С воды город казался почти красивым.

Оборачиваясь в очередной раз, Даша с удивлением заметила, что Костяк тоже лезет в воду. Что это он удумал? На девичьи прелести захотел полюбоваться? Нечем там особенно любоваться. Да и сильно стесняться и визжать Даша не станет.

Плыл Костяк так себе — неотработанный собаче-лягушачий стиль.

— Ты чего? — сердито поинтересовалась девушка.

— К берегу, Даша, — пробулькал парень. — Давай побыстрее.

Дашка выскочила на глинистый берег. Сверкнула розовой попкой — ну и что такого? Накинула платье.

— Что стряслось?

— Ты зачем так далеко поплыла? — Отдуваясь и сплевывая, Костяк присел на корточки. Со штанов ручьями текла вода. На костлявой груди Даша разглядела росчерки старых шрамов.

— А что такого? Там буйки, что ли?

— Не знаю, кто это. Но навы, омутники и манипо там точно есть. Уволокут, и моргнуть не успеешь. Еще аванки заплывают.

— Дикие дарки?! Сейчас? — Даша оглядела залитую солнцем реку. — Шутишь? Город в двух шагах.

— Ну и что? — пробормотал Костяк. Намокшие волосы гладким шлемом закрывали его глаза. — Ну, про аванка я приврал, их здесь, наверное, лет сто не видели. Да он и не дарк, просто ящер огромный. А остальные здесь. Куда они денутся?

— Так день ведь. И люди вокруг.

— Сейчас день. А ночью сюда ни один человек, что в своем уме, не заявится. Думаешь, дарки отсюда в устье на день уплывают? Ты же от берега шагов на сто отплыла. Да еще без оружия, — парень начал комкать свою рубашку.

«Стесняется своих ребер. Тощий, как я», — поняла Даша и пробурчала:

— Не подумала я. Глупая, как курица.

— Да ладно. Ты только больше так не делай, — Костяк вдруг заулыбался. — Ты здорово плаваешь. Где так научилась?

— В верховьях, — буркнула девушка, отжимая волосы. — Там у нас дарки дисциплинированные. Днем не беспокоят.

Парень моргнул:

— Я просто так спросил.

— Да ла-адно, — Даша постаралась скопировать интонацию Лохматого. — Пирог есть будем?

Они пообедали. Костяк разрезал персики своим узким ножом. Даша высасывала сочную мякоть. Поймала странный взгляд парня.

— Что такое?

— Глаза у тебя необычные. Кругом жара, а они холодные. Северные, как снег. Слышала про снег? Разве бывают такие глаза снежные?

— Ну, — нервно сказала Даша, — ты меня что, первый раз видишь? Глупости. Можно мне нож посмотреть?

Нож был — ничего особенного. Деревянная рукоять, гибкое лезвие. На оружие не очень похоже. В досмертной жизни ножи куда получше качеством в любом сельском хозмаге продавались.

Не в качестве дело. Персик вдруг стал горьким. Даша сглотнула и спросила:

— Ты людей… ну…

Костяк неопределенно качнул острым плечом и, глядя на реку, пробормотал:

— Я мужчина.

Даша жутко обозлилась, главным образом на себя:

— И что значит — «мужчина»? Что ты людей режешь или что по шлюхам ходишь?

— И то, и другое, — как обычно спокойно согласился Лохматый.

Возразить Даше на это было, в общем-то, нечего.

— Честный ты до отвращения, — выдавила из себя девушка. И мстительно добавила: — Вот только плаваешь, как кутенок.

— Кто такой кутенок? — поинтересовался Костяк.

Заговорили о собаках. Дашу интересовало, почему в Каннуте так мало собак. Выяснилось, что собачье племя очень не любят дарки. То ли жрут по ночам, то ли воруют — в общем, заводить псов в городе мало кто рискует. Одни хлопоты с ними. На Костяка произвело впечатление описание собачьих пород, что в изобилии обитают в «верховьях». В рассказ про догов он, похоже, вообще не поверил. Даша, может быть, в первый раз с удовольствием и без слез вспоминала о досмертном мире. Вряд ли Лохматый кому-нибудь еще перескажет такие неправдоподобные «бредни». Под болтовню Даша преспокойно доела персики и даже сама разрезала их бандитским ножом. Считать Костяка бессовестным маньяком-убийцей как-то все равно не получалось. Люди ведь здесь все дикие. Рассказать о моратории на смертную казнь — поверят не больше, чем в голошерстых догов.

Несколько дней Даша за работой все думала про городских бандитов и про то, как они живут. Эле права — ничего хорошего «деловых» не ждет. Рано или поздно поймают, значит, — или тюрьма, или плаха. Казнили преступников каждую неделю. Специальная площадь для экзекуций у королевского замка имелась. Даша там, слава богу, ни разу не была. Смотреть, как живому человеку шею перерубают, — наверняка в обморок хлопнешься. В последнее время на рынке поговаривали, что на казни новая мода идет — прилюдное четвертование и удушение на веревке. А в соседнем Калатере даже кого-то на площади живьем сожгли. Ну, Калатер хоть и самый близкий город, но на самом деле даль несусветная. Вообще вдали от приличной реки стоит, и до этого городишки кровожадного торговый караван сорок пять дней холмами идет. Все равно жутковато. Даша, в отличие от большинства каннутцев, живо представляла, как выглядит огненное аутодафе. Спасибо кинематографу.

Жалко Костяка. Не доживет ведь до старости. Хотя старость — счастье сомнительное. Даша, как умершая, о таких вещах вполне могла судить. Мироздание вообще подло устроено. Хотя какой философ из Лохматого? Он же в себе омерзительно уверенный, хоть и в обносках щеголяет. Интересно, сколько бандиты денег зарабатывают? Видно, немного. Или он все на девок спускает? Козел.

В следующий раз Костяк подвернулся Даше очень удачно. На позднем рынке удалось почти задаром прикупить два мешка свекольной ботвы для Василь Васильича. Волокла их Даша с трудом. Мешки не сильно тяжелые, но неудобные — сразу оба на плечи не взвалишь. Костяк вынырнул из переулка, без разговоров подхватил один мешок.

— Где пропадал? — с облегчением спросила Даша.

— Работал, — кратко объяснил Лохматый и встряхнул мешок. — Вас-Васу?

— Ему, проглоту, — пробурчала запыхавшаяся Даша.

Они дошли до дома. Костяк рассказывал о трех барках, пришедших от моря. Привезли уйму всяких редкостей. Ткань какую-то немыслимо дорогую. Новости. На морском побережье вроде бы война какая-то начинается.

Война Дашу интересовала мало. Как, впрочем, и дорогие ткани. И то, и другое далеко. Тут бы к осени денег на самое простенькое платье наскрести.

Эле была дома. У калитки Костяк передал мешок подружке, но смыться не успел. Хозяйка выглянула на улицу и немедленно погрозила парню дубинкой. Лохматый удалился скорым независимым шагом.

— Я его у рынка встретила. Случайно, — поспешно объяснила Даша.

— Понятно, что случайно, — Эле, словно пушинку, закинула мешок во двор, кивнула девушке: — Заходи, чего столбом встала?

— Эле, я его правда не звала, — сказала Даша, заволакивая свой мешок.

— Это как сказать, — неопределенно заметила хозяйка. — Что ж ты у меня такая слабосильная? Даже бандиты к тебе сочувствие проявляют. Питаться тебе нужно лучше. Вот Вас-Васа продадим…

— Костяк мне просто так помогает. Не из жалости, — пробормотала Даша.

— Эх, Даша-Аша, разве в жизни что-то просто так бывает? Да что ты на дубинку косишься? Разве я тебя когда трогала?

— Вдруг разозлишься по-настоящему? — с опаской сказала девочка. — Ты резкая бываешь. Вон как тогда Лохматого отделала.

Эле засмеялась:

— Защищаешь, значит, носильщика дармового? Глупая ты. Мне ведь по-настоящему злиться нельзя. Убью. Что за тебя, муху безответную, что за твоего уродца потом отвечать придется. У нас в Каннуте, слава богам, до всякого рабства и прочих безобразий еще не додумались. Законы, какие-никакие, соблюдаем. Слышала, что на побережье творится?

— Нам-то что? — сказала Даша. — Сейчас на рынке абрикосы лежалые по «щитку» за ведро отдают. Давай сварим? Горшок треснутый я залепила, теперь если сварить повидло, постоит до зимы…

День был ярмарочный, Даша и Лохматый с трудом протолкались за городские ворота. Дорога к реке стала уже привычной. Честно говоря, Даша теперь с нетерпением ждала прогулок. Раз в неделю можно Вас-Васа и в одиночестве оставить. На берегу ветерок все-таки, а в городе жарища, как в адском пекле. Сегодня Костяк нес тощий мешок. Сказал, что прикупил дынь за Южными воротами. Там дешевле. И правда, дешевле, только ходить слишком далеко. Даша не возражала — отдаст Лохматому денежку, и все по-честному останется. Костяк правило покупать обед в складчину соблюдал беспрекословно. Честный парень. По-своему, по-воровскому. Честность Даше нравилась. Даже бандитская.

Искупались. Вода стала теплая, противная. Даша проплыла вдоль берега, как смогла, вымыла голову.

Мыло в Каннуте было дико дорогое. Иногда Эле приносила со службы кусочек. Тогда Даша нагревала воду и мылась с чувством, не торопясь. Сейчас девушка хорошенько прополоскала свои «мышиные хвостики» в желтоватой воде. Костяк бултыхался в стороне. Даша показала парню правильные движения брассом, и он не упускал случая подучиться. Вообще-то, Лохматый совсем не был дурачком.

Даша накинула платье, поддернула подол повыше, чтобы ноги подсохли. Костяк уже чистил дыню.

— О, медовая! — сказала Даша, чувствуя, как бегут слюни.

— Да, в этом году уже третий урожай, — согласился Лохматый, ловко снимая кожуру. — У городской стены целые холмы навалили. Сгниют.

— Слушай, а ты не знаешь, как дыни правильно вялить? Я у Эле спрашивала, она не знает.

— Мне тоже их как-то вялить не приходилось, — признался Костяк.

— Ну да, — с некоторым разочарованием согласилась Даша, — это не по твоему профилю. У тебя новый нож?

— Хм. — Лохматый вроде бы смутился. — Даша, я, вообще-то, хотел этот ножик тебе отдать.

— Подарить, что ли? — мрачно спросила девушка. — Что это ты? Не возьму. Я тебе говорила.

— Не шуми, — попросил Костяк. — Это не насовсем. Попользуешься — вернешь.

— Сдурел? — Даша удивленно хмыкнула. — А если я его сломаю? Лезвие выщерблю? Такой нож не меньше «короны» стоит. Ты, Лохматый, умный-умный, а дурак. Спрячь нож и молчи.

— Я, конечно, спрячу, — спокойно сказал Костяк. — Только получается чересчур глупо. Когда я своим «пером» жратву режу, тебя воротит. Я понимаю. Дома вы с Эле вместо ножа таким ржавым огрызком пользуетесь, что смотреть противно. Мне нож тебе на время дать ничего не стоит. Гордость твоя здесь ни при чем. Вот прошлый раз ты мне кусок пирога со сливами отдала, потому что сама уже наелась. Что, выходит, я теперь тебе чем-то обязан? Глупо. Не по-дружески.

— А мы с тобой друзья, значит? — неуверенно спросила Даша.

— А разве нет? — удивился парень.

Даша фыркнула:

— Ты мне свое наивное удивление не изображай. Я тебя не первый день знаю.

— Ну и хорошо, что не первый. Как насчет ножа?

— Нет, ты подожди. Я в воровскую дружбу не верю.

— Так не воровская дружба у нас, — безмятежно сообщил Лохматый. — Ты же не «деловая»? Значит, и дружба у нас простая. Человеческая.

— Дружба? — Даша нервно заерзала. — Значит, дружба?

— Не только, — Костяк откинул с лица влажные волосы. — Когда согласишься за меня замуж выйти — ты скажи.

— Взял и все испортил, — упавшим голосом сказала Даша и уткнулась лицом в колени.

— Ничего я не испортил, — возразил Лохматый. — Если дружим — значит, честные. Ты мне нравишься. Сильно. И не говори, что и не знала и не ведала. Только я не надоедливый. Захочешь — я тебе хорошим мужем буду. Не захочешь — дыню будем есть, мешки таскать, разговаривать.

— Ты что, совсем дурак? — пробормотала Даша. — Наговорил, а потом…

— Я не совсем дурак, — Костяк ухмыльнулся. — Я просто хитрый. Я мог бы тебе горсть побрякушек насыпать да кошель с серебром поднести. У меня есть. Да только ты ведь этого и боишься. Ты какая-то скромная наизнанку.

— Я не скромная, — возмутилась Даша. — Я просто побрякушки ненавижу.

— Это вряд ли, — рассудительно возразил Лохматый. — Украшения для того и придумали, чтобы они женщинам нравились.

— Только не кровавые, — буркнула Даша. — И серебра воровского мне не надо.

— Это я понимаю, — согласился Костяк и сунул девушке ломоть дыни. — Только другого серебра у меня нету. Год назад и этого не было. Я, Даша, только так зарабатывать умею.

— Врешь. Ты кем угодно сможешь работать. У тебя руки хорошие.

— Не жалуюсь. Но плотник из меня средненький выйдет. И торговец средненький, и мясник, и каменщик. Да и кто меня такого, без роду без племени, без поручительства на работу возьмет? А как «деловой» — я ничего, повыше среднего.

— Вот тебя, дурака, на голову и укоротят, — сказала Даша, выразительно чиркнув пальцем у горла.

— На себе не показывай, — предупредил Костяк. — Может, меня и укоротят. От судьбы не уйдешь. Тебе будет жалко?

— Будет, — буркнула девушка. — Только замуж я за тебя не пойду. И вообще ни за кого не пойду. Мне муж не нужен.

— Понятно. — Лохматый откусил от ломтя дыни, задумчиво пожевал. — Понятно, что ничего не понятно. Знаешь, Даша-Аша, я тебя сроду не спрашивал, откуда ты взялась, но это вовсе не оттого, что мне не интересно. Я правила знаю. Но в твоем возрасте девки замуж с таким жаром ломятся, будто их на облаве стражники обложили и выход у девиц один — в колечко обручальное влезть. Ха, ну и дивная служанка Эле попалась.

— Что ж ты такое диво замуж зовешь? — пробормотала Даша, машинально вгрызаясь в сочную ароматную мякоть. Дыня действительно была медовой. — У меня ни рожи ни кожи. Ни семьи ни денег. На что я тебе?

— Вопрос непростой, — Костяк сел поудобнее и утер подбородок. — Ты совсем ни на кого не похожа. Мне нравится. И как подружка, и как жена будущая. Я бы тебе и про кожу и глаза сказал, да ты сейчас это за пустую болтовню примешь.

— И правда, болтун. Я же говорю — я замуж не пойду никогда.

— Я понял, понял, — Костяк протянул подруге следующий кусок дыни. — Мне два раза повторять не нужно. Что ты все про замужество да про замужество заладила? Пойдем лучше еще окунемся.

— Я заладила? — Даша улыбнулась. — Ох и иезуитская же ты рожа, Лохматый.

— О! А это кто такие?

Даша учила Лохматого правильно двигать в воде ногами. Слушал он внимательно — видимо, действительно очень хотел научиться. Странно, что, стоя в воде совсем голая, Даша не испытывала ни малейшего смущения. Желтая вода, конечно, прикрывала тело не хуже платья, но все равно. Несмотря на идиотские мыслишки о женитьбе, Костяк был надежным парнем. Касался плеча или руки попросту, безо всяких слюней алчных. Надо думать, не зря к шлюхам ходил. Может, и хорошо, когда мужик знает, где лишнюю сперму сбросить?

Когда возвращались, Костяк мимоходом спросил:

— Как насчет ножа?

— Не возьму, — легко сказала Даша. — Не приставай.

— Следующий раз будешь свой пирог целиком лопать, — предупредил Лохматый. — Я тебе помогать не стану.

Даша засмеялась, но нож все равно не взяла.

Нож на следующий день принесла Эле.

— У бани ко мне твой оборванец подскочил, — недоуменно сказала она. — Сунул сверток, сказал, что это тебе и мне для хозяйства. И деру дал как ошпаренный. Я смотрю — там нож. Ты бы мне, Даша-Аша, объяснила, что это за фокусы? Тебя в «деловые» вербуют? А я при чем?

Даша смущенно хихикнула и попыталась объяснить.

— Ты, значит, отказалась от подарка? — с непонятным выражением сказала хозяйка. — Гордая ты, как я посмотрю. За «корону» горбатиться месяц можешь, а такую полезную вещь принять зазнайство не позволяет. Умище из тебя, девка, так и прет.

— Я обязанной быть не хочу, — насупленно объяснила Даша.

— А я хочу? Думаешь, я не понимаю, что платить тебе в два раза больше должна? Платила бы, да нечем.

— Ты что, Эле? — обиделась Даша. — Я же живу у тебя.

— Ох, глупая ты, — вздохнула хозяйка. — Живешь впроголодь у тетки однорукой, еще и довольна. Я бы твоему ворюге шею свернула. Ненавижу бандитов. Да только разве я не знаю, что он тебе крышу сарая подправить помогал? Сама бы ты, муха, и в жизни не справилась. Насчет ножа — тебе самой решать. Вещь полезная. Я вон вчера кабачок топором пилила. Решай, девка. Не в постель же он тебя этим клинком покупает…

За ужином Даша резала хлеб новым ножом. Эле ничего не говорила, только поглядывала. Уже после еды ловко подкинула новый нож, поймала за лезвие, покачала на ладони:

— Ничего лезвие. Для хозяйства в самый раз. И в дорогу можно. Слава богам, не паршивое бандитское «перо».

— А какая разница? — неуверенно поинтересовалась Даша.

— Эх ты, «деловая» подружка. «Перо» — окна вскрывать да засовы отодвигать приспособлено. Гибкое, легкое. Хлеб резать да кишки из людей выпускать им редко кто станет. Разве что совсем прижмет бандюгу. А этот нож совсем другое дело — для честных людей. И ножны качественные. Спер где-то твой Лохматый. В лавке такой нож не меньше двух «корон» потянет.

— Эле, ты много про оружие знаешь?

— Много-немного, что толку? Денег это нам не прибавит. Смотри, нож не потеряй.

— Мне что, его с собой носить? — изумилась Даша.

— По уму бы неплохо и носить. Времена идут неспокойные. Бандита твоего рядом все время не будет. Мало ли кто такую слабосильную вздумает обидеть? Стражников на улицах все меньше. Да только ты, что случись, со страху нож сама бросишь. И откуда ты такая слабая-хилая взялась на мою голову?

* * *

Забор выглядел почти как новый. Костяк шепотом командовал и плотно придерживал доски со двора, Даша лихо вгоняла гвозди с улицы. Даже выщербленный обух не мешал, разномастные гвозди входили как миленькие. Даша оглядела результаты трудов и, удовлетворенная, ушла во двор. Не так уж это и трудно было забор отремонтировать.

— У тебя отец плотником был? — спросил Костяк, шоркая метлой и сгоняя в кучку щепки.

Даша хмыкнула и отобрала у него метлу. Бывает ли такая профессия — журналист? И вообще, бывают у людей отцы? Вон, ни у Лохматого, ни у Эле с Донной никаких папаш вроде бы и не было. Или просто не принято о таких незначительных деталях упоминать?

Обсудили с Костяком планы по ремонту двери. Во время дождей сквозь щели сильно нагоняло воду. Осенние ливни здесь еще мощнее льют. Опять через лужу перепрыгивать? Лохматый объяснил, что нужно или доски менять, или клинья между ними врезать. Без пилы ни того, ни другого не сделаешь. Упомянул хитрец мимоходом, что пилу может принести, но настаивать и не подумал. Будет ждать, дипломат мосластый, пока Даша сама не скажет. С дверью успеется. Пока Даша дала попробовать помощнику абрикосового повидла. Хоть и не слишком сладкое варево получилось, Костяку все равно понравилось. Одобрил. Льстить Лохматый совершенно не умел, и Даша порадовалась. Значит, не зря деньги потратила. Попили слабенького отвара из диких слив.

— Меня не будет дней десять, — сказал Костяк. — Вниз по реке идем.

Даша знала, что Лохматый частенько покидает город. В округе их банда безобразничает. Правда, десять дней — это много. Что так долго в глуши безлюдной делать? Но спрашивать не стала. Правило есть правило.

— Законно пойдем, — сам пояснил Костяк. — Набирают всех, кто посмелее. Караван разгромили. Будем груз спасать. Что там осталось. Указ с королевской печатью имеется.

— Так ты что, теперь солдатом заделался? — удивилась Даша.

— Вот еще. Наймусь на один рейс. Караван крупный был. Добровольцам десятую часть груза сулят. Если чего нужно — скажи. По дешевке возьму, деньги потом отдадите.

— Да разве угадаешь, что вам попадется? — задумалась Даша. — Ты сам, смотри, поосторожнее. Ты законно ходить не привык. Вляпаешься еще.

— Не веришь, что законно? Я сам бумагу на свой десяток составлял. Я ведь десятником иду.

Даша дернула плечом. Подумаешь, десятник-поденщик.

Костяк зачем-то развернул вынутый из-за пазухи свернутый в трубочку и аккуратно перевязанный веревочкой листок бумаги. Развернул. Хвастает, что ли?

Даша посмотрела на кривоватые строчки. Ну и карябают здесь перьями. Впрочем, в здешнем мире и гуси какие-то поджарые. Не канцелярские. Почерк, конечно, того — далек от китайской каллиграфии.

Обижать Лохматого не хотелось.

— Здорово, — сказала Даша. — Значит, десятником? Заработаешь. Только вот, наверное, пишется «королевской милостью», а не «королевской мьстью». «Мьстя» — это, наверное, что-то другое. Примут у тебя такую бумагу?

Костяк уставился как баран на новые ворота.

— У тебя сейчас глаза повылазят, — сообщила Даша. — Что страшного? «Мстю» твою легко исправить можно.

— Даша, — каким-то крайне неприятным и вкрадчивым тоном поинтересовался Лохматый, — ты что, грамотная? Читать умеешь?

— Слегка, — девушка дернула носиком. — Меня Вас-Вас научил. Мы с ним каждый день талмуд штудируем, а потом окорока пересчитываем и коэффициент прибавки живого веса вычисляем. Очень щепетильный у нас кабан в этом отношении.

— Кофецент? — пробормотал Лохматый и замолчал.

Даша с интересом смотрела на него. Что ему, ворюге, такое посчитать нужно?

Лохматый молчал-молчал, потом отчетливо сказал:

— Ну ты и дура!

Даша от изумления открыла и закрыла рот. До сих пор Костяк в ее адрес ни единого грубого слова ляпнуть не смел.

— Ты что, Лохматый, сдурел?! Что за хамство? Почему это я дура?

— А кто же еще? — пробормотал парень. — Ты зачем притворялась?

— Я притворялась? Насчет чтения? Да что мне здесь читать? Газеты? Грамоты королевские? Где я их видела?

— Да-а-а, странная ты, — сказал Лохматый таким тоном, как будто «странная» было самым мягким из всего, что пришло ему на ум.

— Знаешь, иди-ка ты отсюда, — разозлилась Даша. — Скоро Эле вернется, она тебе такой коэффициент дубинкой выпишет…

— Эле? — задумчиво сказал Костяк. — Ага. Я ее подожду. На улице.

Даша сердито подмела двор, еще раз экономно сбрызнула водичкой, прибивая пыль. В щель забора было видно, как Костяк устроился на корточках на той стороне улицы. Ждет, скотина. Грубить еще вздумал, рожа полуграмотная. Что на него нашло? Эле придет, раскричится.

Эле действительно ругалась. Даша слышала ее громкий голос, бормотание Лохматого. Потом хозяйка заорала:

— Аша!

Даша не без страха выглянула на улицу. Эле поманила ее пальцем. Костяк стоял рядом с хозяйкой, смотрел насупленно.

— Ты читать умеешь? Писать? Считать? — поинтересовалась Эле.

Даша неуверенно кивала.

Хозяйка громогласно харкнула под починенный забор, толкнула девушку в сторону калитки. Даша юркнула домой. Следом, не без помощи крепкой руки Эле, влетел Лохматый. Хозяйка неторопливо заперла калитку.

— Ну?

— Что «ну»? — пролепетала Даша и попятилась.

Рука Эле легла на дубинку за поясом.

— Ты зачем врала?

— Что я врала? — Даша почувствовала, как из глаз побежали слезы.

— Эле, она не понимает, — поспешно вмешался Костяк.

— Мне тридцать лет, а меня каждый может водить за нос как последнюю деревенщину, — горько сказала хозяйка. — Вот всю жизнь в дерьме барахтаюсь…

Ругали Дашу долго. Даже не ругали, Эле неторопливо и красочно расписывала, какую бессовестную и тупую уродину она пригрела в своем доме. Костяк подругу не защищал. Тоже считал, что Даша-Аша непоправимо больная. Даша, всхлипывая, пыталась объяснить, что в ее верховьях все грамотные, что она не нарочно скрывала, просто не подумала… К концу разговора несчастная и сама осознала несостоятельность своих инфантильных оправданий. Потом Эле прогнала девчонку умываться.

Смывая слезы, Даша слышала, как хозяйка спросила у Лохматого:

— Может, у нее боги действительно часть мозгов отняли? Я слыхала, так бывает.

— Не знаю, — с сомнением сказал Костяк. — Когда я ее в первый раз увидел — она на канальную шлюшку была похожа. Ну, из тех безмозглых, что под мостом на дымке сладком да орехах нутт живут. А сейчас она вполне ничего. По-моему, здоровая. Только вы, госпожа Эле, сами понимаете, не из Заречных бугров она к нам пришла…

— Храни нас боги от всяких трахнутых тайн, — вздохнула хозяйка. — Ты, воровская морда, перестань меня госпожой величать. Смешно слышать.

— Как скажете, — вежливо согласился Лохматый. — Только я о вас, о прежней, знаю.

— Знаешь и молчи, — отрезала Эле. — Вы, «деловые», — известные всезнайки. Только мне прежнее вспоминать — никакого удовольствия. Понял? Садись, поужинаем, чем нас наша свинарка образованная накормит…

* * *

На следующий день Эле забрала девушку с собой в баню. Даша сидела до вечера в просторной, влажной и полной болтливых женщин зале. Здесь посетительницам предлагалось много услуг. Стригли, красили, массаж делали, настойку наливали, снадобья рекламировали. Писарские услуги, кроме перетрусившей Даши, предлагали еще две женщины. Одна из писарш была совсем слепая, другая больше, чем письмом, персиковой наливкой увлекалась. За день Даша выполнила шесть заказов, в основном корябала любовные записки. Некоторые выражения, которые требовалось изложить, были настолько «личными», что приходилось крепко задумываться, как бы их выдержала бумага. Строго соблюдая инструкции хозяйки, Даша не спешила, выписывала буквы медленно, со значением и не очень заботясь о красоте почерка. Впрочем, тупое перо и отвратительные чернила к каллиграфии совершенно не располагали.

К вечеру у Даши набралось денежной меди больше чем на «корону». Бани начали пустеть, и к девушке подошла Эле. Даша высыпала ей монетки. Хозяйка взвесила медь, фыркнула:

— Ха, это тебе не Вас-Васу задницу чесать. Что ты мне сыплешь? Не знаешь, где у нас дома деньги лежат? Иди, ополоснись, в дальнем бассейне вода почище осталась.

Они возвращались домой, и Эле вздыхала:

— Что ты за девка такая? Языком бы разок шевельнула — мы бы уже крышу успели перекрыть. Ой, дура! Ты только хлюпать опять не вздумай. Работать будешь через день. Если чернила нужны или перья — покупай с умом. Инструмент, как оружие, — должен быть хорошим.

— Доску бы для письма, — неуверенно сказала Даша. — На лавке писать неудобно.

— Думай, думай, — подбодрила Эле. — Хватит за чужой спиной сидеть. Выздоравливай…

* * *

Доску для письма Даша нашла и обстругала сама. Подсмотрела у конкуренток, как правильно точить перья. Бизнес пошел, клиенток хватало, молодая писарша записывала, что говорили, с жизненными советами не лезла, почерк имела разборчивый. Ходить в бани на целый день Даша перестала, все равно горожанки предпочитали заниматься интимной перепиской днем, пока мужья в лавках и на службе. Вообще, сидеть в бане было нескучно, все равно как разом десяток радиоканалов слушаешь. Дамы не слишком стеснялись, иногда Даше казалось, что она в курсе любовных переживаний доброй половины женского населения Каннута. К вечеру даже голова начинала гудеть.

Даша пообвыклась, здоровалась с постоянными посетительницами, с банщицами и «стукачками» из городской стражи. Знакомым писала письма и жалобы с хорошей скидкой, что заметно прибавляло популярности.

— Тебе, Даша-Аша, не в бане сидеть нужно, — задумчиво сказала Эле как-то вечером. — Ты не просто грамотная, а по-настоящему. Вот я только свою подпись царапать умею. Больше ничему так и не научилась. Эх, лет пять назад я бы тебе теплое местечко нашла. Теперь-то мои рекомендации какой вес имеют — голубиное дерьмо их перетянет. Дура я, еще похуже тебя.

— Совсем ты не дура, — возразила Даша, убирая со стола. — А читать я тебя могу научить.

— Да зачем мне? Была бы не дура — обе руки имела. Все бы тогда по-другому пошло. — Эле резко замолчала.

Даша хорошо знала, что хозяйку в таком настроении лучше не трогать.

* * *

Дней через двенадцать пришел в гости Костяк. Принес полмешка пшеничной муки и мешочек подмоченной и окаменевшей, но жутко дорогой белой морской соли. Судя по смешной цене, соль он стащил. Даша на этом внимание заострять не стала. Рассказала о своих писарских успехах. Лохматый расспрашивал, но без всяких вредных намеков на то, каким местом подружка раньше думала. Даша о собственной глупости и сама вспоминала с досадой.

Правую руку, сидя за столом, Костяк явно оберегал.

— Что у тебя с рукой? — поинтересовалась девушка.

— Да свалка у нас там вышла. — Лохматый осторожно подвигал плечом. — Напали с берега, обстреляли. Народ разный, многие в панику ударились. Меня вот веслом задели по-глупому.

— А говорил — не воином идешь. Стоило из-за муки рисковать?

— Без риска не проживешь, — убежденно сказал Лохматый. — Что на реке рискуешь, что здесь. Кроме муки на барках затопленных много чего полезного нашлось. И знаешь, Даша-Аша, наверное, скоро в городе беспокойно станет. Я имею в виду не «деловым», а всем. К войне дело, похоже, идет.

— С кем война? — изумилась Даша. — В банях об этом ни слова не говорят.

Костяк засмеялся:

— Так об этом даже в мужских банях пока помалкивают. А вот по реке серьезные слухи идут. Ты об этом Эле намекни. Она баба опытная, ей полезно будет знать…

Вечером Даша поговорила с хозяйкой. Эле высказалась в том духе, что времен, когда о войне не болтают, вообще не бывает. Тем не менее, к сообщению Лохматого отнеслась, серьезно, что несколько удивило Дашу. Договорились подумать и на всякий случай запастись самым необходимым, пока цены не подскочили.

* * *

Уже прошли первые дожди, но солнце еще сияло. Даша с Лохматым отправилась на реку. Искупались в ставшей чуть прохладней реке. Девушка разложила еду. На этот раз было чем полакомиться — и пирог со свининой, и маленькие жареные пирожки, и даже баклажка с пивом.

— Зазнаешься теперь. Точно за меня замуж не выйдешь, — заметил Костяк, разрезая арбуз.

— Помолчи уж лучше, речной воин, веслом двинутый, — посоветовала Даша.

— Не, из меня воин плохой. Пусть король своих лордов под знамена ставит. Они благородные, им мечами махать — одно развлечение.

— А как же родные стены, честь города, милость королевская и награды боевые? — поинтересовалась девушка.

— Нет, не уговаривай — это не по моей части. — Лохматый улыбнулся. — Стен у меня своих не имеется. Город чужой. Бабка здесь — да и та не родная. Я ей тридцать «корон» отвалил, чтобы меня внуком признала. Так что я вроде по закону каннутский, но кровь лить за славный город спешить не буду.

— А до бабки ты чей был?

— До бабки и выправленной бумаги числился я бродягой, и меня ребята Гвоздя прикрывали. А до этого меня еще мальцом вышвырнули с проходящей барки. Подыхал я от болезни какой-то грудной. Не подох, но откуда и куда та барка шла — и я не помню, и никто уже не помнит. Так что я вроде тебя — непонятно кто. — Лохматый жизнерадостно подмигнул.

— А грамоте тебя бабка научила в счет тех «корон»? — поинтересовалась Даша.

— Нет, бабка только до тридцати считать умеет, — засмеялся Костяк. — Мне с этим повезло. Гражданство Каннута вещь недешевая. Грамоте я сам учился. Два года мучился. Не жалею — очень полезная вещь. Мне один умный парень посоветовал — ох и ловкий тип был, даром что одноглазый.

— Прирезали, небось, твоего умника одноглазого, — пробурчала Даша.

— Почему прирезали? Он здесь проездом был, с женой и товарищем. Дружок у него, между прочим, — морской дарк. Я с ним не раз, как с тобой, болтал. Человек-лягушка, у нас таких не встретишь. Ну, подзаработали они здесь и на север подались. Наверное, уже разбогател одноглазый, как король. Хитрости необыкновенной парень.

— И, надо думать, тоже только о своей шкуре думал жулик твой великий.

Костяк посмотрел внимательно:

— Мы, Даша, отребье безродное. Я понимаю, когда лорд за свое имя, честь и род древний-столетний жизнь кладет. А я только за себя драться буду. И за тебя.

— Спасибо, — пробормотала девушка. — Не нуждаюсь. Ты лучше, если все знаешь, скажи — есть в городе хорошие лекари? Не шарлатаны, не обманщики. Настоящие?

— Хм? А тебе зачем? Ты вроде здоровая.

— Что ты вопросом на вопрос отвечаешь? — рассердилась девушка. — Я не у, тебя медицинской консультации спрашиваю. Тоже, коновал нашелся.

— Так мне нужно знать, что за болячка у человека. В Каннуте всяких лекарей не меньше сотни. Это кроме бабок-заговорщиц, дарков, запретной магией тайно владеющих, и прочей шантрапы сомнительной, — резонно возразил лохматый.

— Шантрапы не нужно, — сказала Даша. — Нужно руку Эле вылечить.

— Э-э, нет, — сочувственно протянул Костяк. — Не выгорит дело. Нет таких лекарей. Знаешь, сколько денег сама Эле потратила, когда руку лечила? Она ведь не в вашем с Вас-Васом загончике жила. Всех известных лекарей обошла, денег не пожалела. Дом продала. Никто не помог. Так что перестань об этом думать. Поговаривают, что твою хозяйку какой-то особо злобный дарк за руку цапнул. И зубы у него заколдованные были. Вот и не заживает.

— Фу, глупости какие! Лечили перелом руки плохо, вот и зажил неправильно. Нормальный врач нужен. Это и ежику понятно.

— Тебе, значит, все понятно? — Лохматый смотрел подозрительно. — И как лечить, тоже понятно?

— Нет, сама я лечить не умею, — призналась Даша. — Но такие перебитые руки-ноги в книгах видела и знаю, что их вылечить можно.

— Да, руку Эле действительно перебили. Тут ты угадала. В свое время история не из последних была. Я узнавал, — Костяк задумчиво почесал нос.

— Что за история? — требовательно поинтересовалась девушка.

— Ты, Даша, не обижайся, но я рассказывать не буду. Врать ты не умеешь, а хозяйка разозлится. И на тебя наорет, и мне ребра пересчитает.

— Ну и не рассказывай. Лучше о лекаре подумай. Может, он у вас колдуном называется или еще как?

— Подумаю, — согласился Лохматый. — Ты пока арбуз ешь.

Даша выплевывала косточки, смотрела на реку — барок и парусов стало совсем мало. Костяк лежал, прикрыв глаза, дыхание равномерно двигало выпирающие ребра. Сколько ему лет? Если и старше меня, то не намного. Поправиться бы ему, мускулы нарастить для солидности. А то как из концлагеря сбежал.

— Ты мне кости считаешь? — не открывая глаз, спросил Лохматый. — Я знаю, что на рыбий скелет похож.

— Скормить бы тебе пару кабанов вроде Вас-Васа, живо бы человеком стал.

— Ха, неужто тебе такие жирные мужики нравятся?

— Ты мне вполне нравишься. Только не как муж, — заявила Даша. — Что там с лекарем?

— Ничего особенного я не вспомнил. Был один старикан хитрый да умер. Еще есть особенный колдун-лекарь. Странный такой. Но живет далеко от Каннута в безлюдных скалах. Этот парень одноглазый, ну что я рассказывал, к этому лекарю специально ходил. Хотел себе глаз вставить-приживить. Глаз не вставил, но тот колдун ему вроде бы понравился. И жена одноглазого о колдуне хорошо отзывалась.

— Да, хорошенькая рекомендация, — Даша скривилась.

— Зря морщишься, — заметил Костяк. — Я тех людей очень даже уважал. Многому меня научили. Ну я, конечно, не то чтобы очень умный. Кофицентов не знаю. А вот одноглазый знал. Ну, ты можешь насчет городских лекарей в банях поспрашивать.

— Ты, Лохматый, не обижайся, — неловко сказала девушка. — Я надежнее тебя человека в Каннуте не знаю. Я просто к колдунам с подозрением отношусь.

— Кто ж к колдунам без подозрения относится? — ухмыльнулся Костяк. — Этот колдун очень даже подозрительный. Живет уединенно. Дарков совсем не боится. Правда, в последнее время ездит туда-сюда. И в Каннуте бывает. Оно и к лучшему — за консультацию он больших денег не берет. Можно рискнуть, поговорить с ним. Только его в городе подстеречь нужно. К нему в скалы мы сами ни в жизнь не доберемся.

— Ну, хоть разговаривать с ним смысл есть?

— Даша, я же его сам не видел. Да и если бы видел… Я тебе о рекомендациях рассказал. А дальше — одни боги знают, кто он такой. Имя у него диковинное — Док Дуллитл.

— Как?!! — Кусок арбуза вылетел из рук девушки.

Костяк подскочил:

— Ты чего затряслась? Имя знакомое?

— Да. Но это не он, конечно. Но имя похожее. Очень похожее. — Даша заплакала.

Парень принес воды, но Даша сама сходила умылась и попросила пива. Глотая теплую шипучую жидкость, сказала:

— Мне этого человека обязательно нужно увидеть.

— Я понял. Подстережем. Серебро я найду.

Даша посмотрела на него:

— Спасибо, Костя. Ты лучше помоги мне за реку сходить. За день мы, наверное, успеем. И лучше до дождей сходить…

* * *

— Очень нужно? — с подозрением спросила Эле. — Ты девка взрослая, запрещать я тебе ничего не намерена. Идите. Только смотри… «Деловой» всегда «деловым» останется. Веры им ни на грош.

— Костяк меня не обманывал. Ни разу, — пробормотала Даша.

— То-то и оно, — наставительно сказала хозяйка и посмотрела на дубинку, пристроенную на кособокой полке рядом с дверью. — Если не обманывал, то когда-то начнет, верно? Ты сопли распустишь. Напомни ему, что если с тобой что случится, я его, лохматого ублюдка, найду и голову без всяких разговоров проломлю.

— Спасибо. Он и так знает.

— Спа-асибо, — хозяйка поморщилась. — Ты, Даша-Аша, все ж и сама помни, что у меня других дел полно, кроме как за бандюгами оборванными бегать. Осторожнее там гуляйте…

* * *

На паромной переправе ничего не изменилось. Даже паромщик тот же. Только вони от гребцов да навоза Даша теперь совершенно не замечала. Смотрела на пустынный по раннему времени заречный берег. Вроде сто лет уже прошло. Вас-Вас вон в какого борова вымахал. А всего-то лето миновало. Ну, по-старому, по-досмертному, — больше полугода. Где-то и день рождения мелькнул. Больше на свечки на торте дуть никогда не придется. Да здесь даже у зажиточных горожан таких барских привычек не заведено.

Даша сморгнула. С неба накрапывал теплый дождик. Идти будет тяжело. Костяк позевывал и беседовал с возчиком, подрядившимся доставить на дальнюю ферму новенький, щедро украшенный грубоватой резьбой комод.

Лохматый явно не выспался — видать, ночью хватало дел преступных. Ничего «деловые» не боятся — ни дарков кровожадных, ни стражи ночной, до рассвета устрашающе стучащей в колотушки.

Паром ткнулся в пристань, и Даша первая перепрыгнула на настил. Костяк с дорожным мешком последовал за подругой.

Поднялись на скользкий склон.

— Ты не беги, — посоветовал Лохматый, — раньше времени устанешь. Лучше на обратном пути поднажмем. И на вот мешок пустой, на голову накинь — не так промокнешь.

Мешок Даша накинула, но сначала разулась и подоткнула подол платья. Костяк без всякого выражения посмотрел на голые коленки:

— Штаны бы тебе надеть — для таких походов куда получше юбок будет. Зря вы, женщины, штанов не носите.

— Я носила, — сказала Даша.

Лохматый хмыкнул. Похоже — недоверчиво. Но сказал нейтрально:

— Так я мог бы для тебя портки взять.

— Не хватало, чтобы я еще твои штаны натягивала.

— Понятно. Брезгливая.

— Да уж, — вздохнула девочка. — Брезгливее меня с Василь Васильевичем вообще не найти.

— Королевским именем ты кабана наделила. Ладно, где твой ручей? Слева или справа от дороги?

Ручей они отыскали довольно быстро и пошли вдоль русла. Двигались молча — рытвины и скользкие бугры не давали отвлекаться. У Даши начали ныть ноги.

— Удобнее было бы нам по дороге скакать, — сказал Костяк. — Все равно вдоль нее идем.

— Только до развилки. Дальше нам нужно будет левее держать.

— Хм, на развилке, если направо — то к Рачьим хуторам. Налево — к Лысой лощине. Ты ничего не путаешь?

— Нет. Не знаю, лысая там лощина или лохматая, но нам идти нужно точно вдоль ручья.

— В форте у Лысой лощины уже лет сто никто не живет. Иногда туда за старыми балками ездят, развалины разбирают. Невыгодно получается — охрану нанимать, ну и вообще… Я к тому, что вряд ли ты могла у Лысой лощины оказаться. Нечего там женщинам делать.

Даша промолчала. Костяк прошел еще шагов сто, потом сказал:

— Ты не обижайся. Кому хорошо будет, если мы не туда зайдем? Ты девушка городская, долго ли запутаться? А ночевать здесь рискованно. Очень.

— Я не путаю. Мы… я здесь недалеко ночевала. И направление хорошо помню. Ну, почти хорошо. Только само место на ручье трудно будет найти.

— Может, то был ручей, что от Рачьих хуторов течет? Здесь ты ночевать не могла. Форт Лысой лощины оставили, потому что там гарнизону от диких дарков продыху не было. Сожрали бы тебя ночью. Обязательно. Или кровь бы выпили.

Даша молча вынула из-за пазухи ножны с ножом, повесила на тряпочный поясок платья.

Лохматый тихо засмеялся:

— Вот теперь я спокоен. Теперь что нам дарки? Всех порешим.

— Что ты ржешь? — не выдержала Даша. — Думаешь, я вру? Я здесь и вправду ночевала. Нужно будет — и еще переночую.

— Может, и переночуешь, — согласился Лохматый. — Ножом-то кого пугать собралась? Дыню мы с собой не взяли. А так ты и курицу полудохлую не прирежешь. Добрая ты, Даша-Аша. С первого взгляда видно.

— Очки купи! — неожиданно огрызнулась девочка. — Трусливая я. И нерешительная. А насчет доброты — фига с два. Не наблюдалось такого за мной.

Лохматый шлепал намокшими башмаками молча, видно, обдумывал. Потом спокойно сказал:

— Что ты сердишься? Добрая — это ведь хорошо. Редко бывает. А за нож тебе браться не нужно. Не получится. Ты плачешь часто. Кто плачет — тот себя жалеет и людей. Не получится у тебя убивать.

— Разве плакать — значит себя жалеть? — поразилась Даша.

— Понятное дело. Не только себя, конечно. Себя кто ж не жалеет? Только у некоторых кровь легко бурлит, ярость да злость в голову бьет. Других жадность и азарт пьянят. Тогда и нож в руке оказывается, да и сам на клинок лезешь. Мужское это дело. Грубое.

— А ты сам-то из каких? Из злых или азартных?

— Я из средних. На жизнь зарабатываю. Нужно, и за нож возьмусь. Только без особой радости.

— А женщина, значит, не может ножом ткнуть, когда нужно?

— Какая и способна легко кровь пустить. Вон, твоя хозяйка — она ого чего могла, когда две руки было. А тебе зачем? Ты лучше так оставайся. Мне нравится.

— Ну тебя, дурака, — пробормотала смущенная Даша.

Ручей булькал, бежал как ни в чем не бывало. Что ему какие-то полгода? Он тысячу лет здесь булькает. Даша боялась, что нанесло грязи, но с виду дно оставалось твердым и чистым. Дождик очень кстати перестал. Даже солнце выглянуло. Серебристый корпус «Тисот» девушка увидела шагов с десяти. Добежала, выхватила из воды.

— Вот они! А говорил — Рачий ручей, Рачий ручей! Ничего я не запуталась!

Кольца искали долго. Лохматый умерял пыл подружки, заставлял прочесывать русло разумно, по порядку и без спешки. Одно из колец Костяк отыскал у самого берега. Когда прошли по течению в пятый раз, парень решительно сказал:

— Хватит. Видать, унесло или подхватил кто.

— Кто? — жалобно заныла Даша. — Зачем кольца даркам?

— Что они, по-твоему, глупее людей? Да только, скорее, твои колечки птица какая вытащила. Попугаи все блестящее любят. Еще повезло нам, нашел бы кто разумный — весь клад бы подчистил. Сейчас перекусим, и к парому.

— Лучше потом покушаем, — сказала Даша, с внезапной робостью оглядывая бугристую пустынную степь. — Пойдем быстрей к переправе…

Костяк быстро вывел подружку на дорогу. Идти по ровному было куда легче, и кладоискатели оказались у переправы задолго до заката.

— А ты здорова шагать, — одобрительно сказал Лохматый. — Я даже не ожидал. Выносливая.

— Куда мне до тебя, — честно призналась девушка. — У меня ноги сейчас отвалятся.

Они плюхнулись на разостланный мешок, не торопясь съели оладьи, с наслаждением запивая обед кисленьким компотом. Снова накрапывал дождь, но сейчас это было даже приятно. Костяк вынул добычу:

— Перстенек ценный, но с этим браслетом не сравнить. Даже не скажу сразу, сколько за такую редкость выручить можно. Уж не меньше, чем Гвоздь за ту «шкатулку для драгоценностей» получил, когда с умом перепродал. Надо же, циферки здесь какие тонкие. Как такую штуку назвать?

— Волшебный счетчик жизни, — сказала девушка, поудобнее вытягивая босые ноги.

— Даша, — сказал Лохматый, не поднимая головы, — ты надо мной не смейся. Закон у нас правильный, ты не спрашиваешь — я не спрашиваю. Только я не совсем тупой. Я странный ожог у тебя на руке еще в первый раз, тогда, на пароме, видел. Он у тебя и сейчас заметен. Думаешь, трудно догадаться?

— Я не вру, — смущенно сказала Даша. — Это приборчик для отсчета времени. Вот здесь стрелочки были. Сейчас сплавились, ничего не разберешь. Одна стрелка доли суток показывала, сутки на циферблате на двенадцать частей разбиты. Другая стрелка потоньше доли долей показывала. Ну, чтобы точнее время знать. Понял?

— Нет, — честно сказал Лохматый. — Слишком умно. Но спасибо, что сказала.

— Да я врать и не хотела. Я, если хочешь, могу тебе подробно объяснить. Прибор, конечно, совсем сломанный, но, может, тебе интересно будет. Я тебе, Лохматый, вполне доверяю.

— Доверять нужно осторожно. В замке пыточные подвалы имеются. Плохое место. И мне, и тебе язык быстро развяжут. Но уж очень мы с тобой закон соблюдаем. Оно и правильно, только… — Костяк моргнул. — Мне тебя спросить нужно.

— Ну, спрашивай, — нервно сказала Даша.

— Ты — Пришлая?

— Это как? — неуверенно спросила девушка. — Что не из Каннута, ты и так знаешь.

— Оттуда? — Парень украдкой ткнул пальцем в небо.

— Из тучи шлепнулась? Вряд ли, от меня бы мокрое пятно осталось.

— Не крути. Из Верхнего мира? И ты, и этот Док Дуллитл? Я слыхал, так бывает. Редко, но бывает. Угадал, да?

— Что ты шепчешь? — сердито зашептала Даша. — Одни сидим. Не знаю я, сверху или снизу. И как это все получилось — не знаю. Умерла я там, понимаешь?

— Умерла? — На узком лице Лохматого промелькнуло оживление. — Значит, обратно не уйдешь?

Даша отшатнулась:

— Вот ты скотина! Я ему говорю, что умерла, а он радуется! Ворюга ты бессовестный.

— Извини. Я просто подумал… Здесь же ты живая.

— Думаешь, это от меня сильно зависит? — сердито зашептала девушка. — Там умерла, здесь не умерла. Как щепка на воде. Мне знаешь, как плохо было? Я же совсем одна осталась. Говорят, когда умираешь, тебя родственники встречают, всякие бабушки, прабабушки. А здесь чуть ли не первая рожа, что я увидела, — твоя была, нечесаная, неумытая… — Даша запнулась.

— Понимаю. Я, конечно, не родственник, — Костяк сосредоточенно поковырял ногтем корпус часов. — Я понимаю. Ну, насколько могу.

— Что ты надулся? — Даша нерешительно толкнула его локтем. — Ты у меня друг. Самый лучший.

— Друг — это хорошо. Плохо, что замуж за меня не хочешь.

— Опять ты за свое? Ты пойми, я слишком молодая. У нас так не положено. И вообще…

— Молодая? — Лохматый искоса посмотрел на подругу. — Ну, допустим. И насчет «вообще» я догадываюсь. Ты ведь из благородных?

— Да ну тебя, — расстроенно сказала Даша, — я тебе серьезно говорю, а ты… Тоже, благородную нашел — двор метет и за кабаном ухаживает. А грамотность — что с того? Ты подучишься и не хуже меня строчить пером начнешь.

— Угу, — Костяк принялся полировать часы о драные штаны. — Я про замужество больше не заговариваю. Твоя правда — не пара я тебе. Но как друг я вполне надежный. Можешь доверять. Тебе нужно наверх пробираться. В благородные. У тебя получится. За кабаном навоз чистить кто угодно сможет, какой интерес?

— Мне, вообще-то, наверх не очень хочется. Мне с Эле нравится. И Вас-Вас совсем не чужой. Да и с тобой дыни трескать хорошо. Спокойно с вами.

— Спокойно только покойникам бывает. А ты сама призналась — ты ожила. Значит, вверх лезть должна.

— А если я не хочу? Я и на рынок-то с опаской хожу. Не полезу я никуда. Шею сворачивать, что ли?

— Это боги решат. Пошли, паром подходит…

* * *

Жизнь текла своим чередом. Бесконечно лили и хлестали осенние ливни. Субтропики. Все остальное было нормально. Даша получила лестное предложение от хозяина конторы у Старого Рыбного рынка, посоветовалась с Эле и пока отказалась идти в счетоводы. Там нужно было работать каждый день, а домашнее хозяйство тоже требовало внимания. Костяк продал часы и притащил целую кучу серебра — больше сотни «корон». Перепугавшаяся такого богатства Даша попросила Лохматого хранить деньги у себя. Тем более, возникли подозрения, что парень приложил кое-что и от себя. На прямой вопрос Костяк преспокойно заявил, что после посещения лекаря можно будет собраться втроем с Эле и решить, куда вложить остаток денег. Если, конечно, отшельник-колдун не имеет привычки обдирать больных и страждущих до последней нитки. Дашу такое предложение вполне устроило. Лекарь пока в Каннуте не появлялся, но тут уж на Лохматого вполне можно было положиться — не пропустит гостя. Оставалось еще уговорить упрямую Эле сходить к этому колдуну. Вряд ли с таким трудом смирившаяся с однорукостью хозяйка с восторгом ухватится за иллюзорную возможность выздороветь.

Даша часто задумывалась — кто такой этот Док Дуллитл? Если имя — совпадение, то просто невероятное. Значит, есть здесь люди с «того света»? Впрочем, на что надеяться? На чудо? Глупо. Насущных забот полно. Хозяйство налаживается, каждый «щиток» экономить уже нет необходимости. Теперь Даша частенько готовила хорошую речную рыбу, да и мясом женщины иногда себя баловали. Как-то незаметно соседки начали выспрашивать рецепты. То им о сомике в мучном соусе расскажи, то о маринаде с горчицей. Даша и сама была в недоумении — откуда в голове столько кулинарных тонкостей оказалось? Никогда на них внимания не обращала. Иногда готовила что-нибудь на скорую руку, когда родители за границей были. И когда полуфабрикаты и пицца надоедали. Машка-то в основном с поклонниками по кафе и ресторанам шлялась. Эх, Машка-Мари, ведь сгинула, как и не было сестренки. Одно колечко осталось. Может, попала сестричка в какой-нибудь мир поуютнее, где небо на землю не льется и крыши постоянно не протекают?

С протечками крыши Даша боролась всерьез, конопатила и замазывала без устали. Над своей, из горбыля сколоченной лежанкой да над скрипучей кроватью хозяйки удалось добиться сухости. Но если всерьез говорить, то зимой нужно будет крышу перекрыть. Зима здесь, по рассказам, хорошая — дождей немного, жары изнуряющей нет. С хуторов яблоки крепкие подойдут, кукуруза и картофель нового урожая наверняка подешевеют. А денег на крышу хватит — поумнела Даша-Аша, больше прозябать в нищете не станет.

Коптильню — вот что нужно сделать. Железо дорогое, ну да ничего. Рыбку и Эле любит, и Вас-Вас головы да хвосты за милую душу лопает. В дожди коптить самое время. Вяленая рыба в такой сырости получается — дрянь одна. А копченой и приторговывать можно.

Даша закончила чистить рыбу, помыла нож и руки. Нож теперь носила на поясе; ничего, никто внимания не обращал — многие хозяйки кухонное оружие при себе таскали. Теперь воду для супчика остается поставить, и можно санитарными работами заняться.

Санитарно-оформительскими работами Даша занималась в «местах общего пользования», как это называлось в досмертной жизни. Стены уборной укрепила плетеными циновками, сиденье сбила из собственноручно выскобленных досок. И главное — почти отбила нехороший запах. Известь на рынке недешева, но если использовать экономно…

Вид чистенького уголка ласкал душу. Даша отлично помнила свой дурной ужас от посещений сортира «Прохладного ручья». Нет уж, только не так! В том гадюшнике ведь как приспичит по нужде, так снова умирать начинаешь. Вообще-то странно — так гордиться кустарно устроенным туалетом. Вроде сущая ерунда. Зато вон как-то Лохматый поинтересовался, когда заглянул. Вышел весь такой задумчивый. Смешно…

Даша тщательно закрыла ведерко с известью. Потянула носом, ничего — резко, чисто, мух надежно отгоняет. Школу 583-ю напоминает. Тогда носик морщила, дурища.

— Опять чистоту наводишь? — За спиной стояла Эле. — Во, прямо королевский трон. Заберут тебя в хранительницы замковых ночных горшков. Титул благородный мигом заработаешь.

— Плохо разве получилось?

— Я и говорю — хорошо, — заверила хозяйка. — Рассядешься здесь, и хоть сутки о жизни думай. Умеешь ты уют и чистоту навести. Что я без тебя делать буду?

— Выгнать меня собралась? — Даша прищурилась.

Эле молча погрозила кулаком.

Вот он, удобный момент. Хозяйка в хорошем расположении духа, иначе к доходчивому жесту добавила бы и пару красноречивых слов.

— Эле, я тут кое-что узнала. Можешь меня послушать?

— Что еще? — Хозяйка нахмурилась. — Ты замуж собралась?

— Вот еще! Тут в город один лекарь приехать должен. Специалист по рукам. Может быть…

— Не дави на больное. Нашла чего предлагать. Сейчас окуну, — Эле выразительно кивнула на «трон».

— Так хороший лекарь, правда… — осторожно продолжила Даша.

— Замолкни и не доводи…

«Доводить» хозяйку девушка продолжила через день. Потом еще через два…

— Да что ты в этом понимаешь? — возмущалась Эле. — Я этих лекарей перевидала… Душить их нужно, козлов жадных.

— Лекари тоже разные бывают.

— Что там разные?! Хотя пусть и разные. Что они могут? У меня на руке, считай, второй локоть вырос. Что здесь поделаешь?

— Сломать нужно и срастить правильно.

— Сломать? — Кажется, Эле всерьез испугалась. — Думаешь, это как ноготок обломить? Я и так выть по вечерам готова.

— Если кости правильно срастутся — рука будет как здоровая. В смысле — совсем здоровой будет. Рискнуть нужно…

— Да что ты в риске понимаешь, сопля курносая?! Иди ты…

Сдалась Эле дней через двенадцать:

— Вот, аванк тебя сожри, прилипла насмерть. Схожу я, если этот твой колдун объявится. Только денег у твоего ворюги брать не буду, и не уговаривай.

— На консультации у нас самих хватит. Потом посмотрим.

— Ладно, посмотрим. И когда ты, Даша-Аша, такой надоедливой стать успела? От Лохматого набралась? Он ведь тебя и врать выучит…

ГЛАВА 3

Зачем воевать? Глупости какие. Даша сердито рубила на доске зелень. Выдумали развлечение. Мука уже до полутора «корон» за мешок подскочила. За что здесь воевать? Земли сколько хочешь, о нефти никто и не слыхал. Защищать и насаждать идеалы демократии тоже никому в голову пока не приходит. Религия у каждого горожанина своя собственная — в кого хочешь, в того и верь, — богов здесь даже больше, чем верующих. Ну, какие поводы для войны могут появиться?

Даша расчетливо полила салат маслом. Опять экономить изволь? Разве это жизнь? Даже для посмертного бытия обидно. Война им понадобилась. Сволочи…

Война двигалась вверх по реке. Произошла битва у какой-то Межевой башни. Кто победил, в Каннуте так и не поняли, но торговля на многоводной Оне практически замерла. От моря теперь рисковали подниматься редкие суда, с верховьев барки шли чаще, но почти все надолго застревали у городских причалов. Поговаривали, что до морского побережья раньше весны никак не проскочишь. В городе заметно прибавилось беженцев. В основном под защиту стен шли жители поселков, расположенных вниз по реке, но и окрестные хуторяне потихоньку перебирались в город. Вокруг Каннута безобразничали не только разбойничьи шайки, но и какие-то особенно жуткие дарки. Нет бы даркам и бандитам друг друга пожрать. Цены на рынке приводили Дашу в тихий ужас. Конечно, при таком-то количестве покупателей спекулировать каждый идиот начнет. А людей в городе все больше и больше. Понаехали тут. Скоро все с голоду помирать начнем.

Даше очень хотелось расспросить Лохматого. Он всегда все знал. Но Костяк не появлялся уже вторую неделю. Считай, как начался в городе беспорядок, так и пропал жулик бессовестный. С ним всегда так — как нужен, так и нету. Даже Эле уже спрашивала — куда запропастился балбес? Хозяйка тоже не на шутку обеспокоена — в банях посетителей полно, да почти все пришлые, порядков не знают. Драки каждый день, одежду воруют, а жалованье охране хозяин бань поднимать и не думает.

…Миску с салатом накрыть, кашу повесить над очагом разогреваться… В соседних дворах один за другим начали голосить петухи. Утро уже залило мягким светом чистый дворик. Хорошее время — зима. Уютное. Еще бы все войны поотменяли.

Эле уже встала. Даша слила хозяйке над ведром. Умывалась Эле с удовольствием, фыркала, прижимая больную руку к животу. Потом принялась чистить зубы — привычка, перенятая у юной девушки. Даша одно время покупала специальную ароматную золу на рынке, потом научилась ее сама делать.

— Со фной фойдефь? — поинтересовалась Эле, пуская серые пузыри и энергично возя мягкой разлохмаченной палочкой по деснам и крепким ровным зубам.

— Нет, попозже приду, — сказала Даша. — С утра все равно заказов не будет.

Бани теперь открывались с самого утра, но услуги писаря особым спросом не пользовались. Пришлым писать было некуда, а горожанки слегка поумерили свой любовный пыл. Трудные времена.

Даша помогла стянуть темные волосы хозяйки в тугой хвост. Густые пряди у Эле, тяжелые, красивые. Позавидуешь, с Дашиными лохмами не сравнить. Ну, кому — волосы, кому — две руки. Равновесие мироздания.

Быстренько позавтракали, и Эле ушла гонять любителей чужой одежды. Даша прибрала, перевесила под крышей сарая связки вялящейся рыбы — удалось прикупить у мальчишек по дешевке два ведра мелкой черноперки. Вас-Вас дремал у себя в хлеву. Чтобы не скучал, девушка подложила ему кукурузных кочанов. Пора и собираться. Даша переоделась. Дома щеголяла топлес, в одной повязке вокруг бедер. Южный город Каннут, и порядки здесь простые, без церемоний. Но на работу так, понятно, не пойдешь. Даша натянула платье из некрашеного холста — по фигуре сама чуть-чуть подогнала. Красоваться и попкой вертеть не перед кем — вон, и отставной друг-жених куда-то запропастился. Платье бедное, зато чистенькое. Сколько Эле ни говорила, что пора что-то понаряднее сшить, — упрямая служанка предпочла два полотняных наряда заиметь. Хоть одно платье всегда чистое остается.

Торбочку с доской, запасом бумаги, перьями и чернильницей повесить на плечо — все, писарша готова к трудовым подвигам. Даша тщательно заперла калитку — Вас-Васа боязно оставлять. По нынешним временам такая куча мяса — немалое богатство. Правда, кабан не кошелек — утащить трудно, за пазуху не спрячешь.

Народу на улицах нынче было полно. И каждый второй — нищий. Выпрашивают со слезами, красноречиво врут о полчищах дарков, что дома пожгли и честных селян нажитого непосильным трудом лишили. Вдоль Земляного канала навесы из тряпок растянуты, дети копошатся — в проходе в два шага шириной целый табор беженцев расположился. Сколько с ними городская стража ни бьется, никак с несчастными не справится, за стену не выселит. Загадили все.

— …жду, потому как жизнь без тебя, сокола жаркого, никак не мила. Приходи, или я от страсти… — Купчиха подперла кулаком в кольцах свои три мягких подбородка и задумалась.

Даша промокнула написанное и терпеливо ждала. Клиент требует уважения. Переживания интимные, нешуточные. Тут хихикнешь — заработок потеряешь. Да и по-человечески вроде искренне сочувствуешь. Хоть и недалекая женщина, и весу в ней как в двух Вас-Васах, а эмоции — Даниела Стилл отдыхает. Вон и следующая заказчица дыхание затаила, сопереживает толстухе.

— …или я от страсти ждать не стану, все мужу в подробностях поведаю, — твердо закончила купчиха.

Слушательница, следующая на очереди, даже причмокнула:

— Правильно. Так его, мучителя.

Даша заскрипела пером.

— И подпиши, — купчиха ткнула пухлым пальцем, — «Твоя любовь». Пусть знает, урод…

Потом Даша помогла сочинить грозное требование вернуть долг размером в две «короны». Заказчица долго высчитывала на пальцах, путаясь в «щитках» и «полущитках», выверяла, сколько же ей задолжали на самом деле.

Потом Дашу позвала одна из банщиц:

— Эй, Аша, к тебе там какой-то сопляк пришел. У дверей ждет.

Даша собрала принадлежности и начала пробираться к двери. Девушку теперь часто приглашали на дом. Записать что-то важное, не предназначенное для посторонних ушей, чаще всего долговую расписку. Несколько раз Даша помогала составить завещания. Появились карьеристские мысли пойти в помощники квартального писца. Потом можно и самостоятельно оформлением деловых бумаг заняться. Вот только рекомендации где взять? Да и одни мужчины этим ремеслом занимаются. Дашу и так уже несколько раз склоняли к оказанию «дополнительных» услуг.

На этот раз за дверями торчал никакой не заказчик, а действительно сопляк лет восьми.

— Ты, что ли, Аша будешь? — Сопляк придирчиво осмотрел девушку с ног до головы. — «Нос кверху, глаза — вода холодная». Ты, значит. Письмо тебе, — мальчишка сунул клочок бумаги и независимо направился прочь.

Даша в недоумении развернула мятую записку.

«Лекарь в городе. „Красный шлем“. Будет сегодня — затра. Идите быстрее. Там жду. Кос.».

«Кос» — это косматый — костлявый — косоруко пишущий. Это-то понятно. Вот остальное…

Даша в растерянности сунула записку в торбочку. Ждешь, ждешь, и тут в самое неподходящее время… А что делать? Если пишет «быстрее», нужно идти сразу…

Эле упиралась изо всех сил:

— Ты что придумала? Меня же со службы выкинут. Да и кто про этого лекаря сказал? Не пойду я какому-то дерьму неизвестному деньги отдавать.

— Мы туда и сразу назад. Мы быстро.

— Быстро? «Красный шлем» — считай, самая господская часть города. Пока доберемся… — заскулила Эле.

Даша видела, что хозяйке очень страшно.

— Эле, пожалуйста, пойдем. Ты же можешь. Подумаешь — доктору показаться. Ты же их уже сто человек видела. Пойдем, Костяк, наверное, уже и задаток колдуну дал.

— Задаток? — Эле жалобно огляделась. — Может, он не успел?

— Пойдем, узнаем. Что ты как в первый раз?

— Не в первый. Ох не в первый! — застонала хозяйка.

Они шли по улице, и Даше приходилось болтать как сороке, не давая Эле впадать в панику. Обсуждали в основном изменения в городе. Ругаться Эле любила, и повод попадался на каждом шагу.

— Лезут и лезут! Что им здесь, медом намазано? Скоро нищих да шлюх немытых по сотне на каждого порядочного горожанина придется. Вот дерьмо блохастое. Город разве мешок бездонный?

— Да, Каннут не резиновый, — согласилась Даша.

— Чего? — Эле покосилась на служанку-подружку. — И где ты, Даша-Аша, такие ругательства берешь? Отрежут тебе язык когда-нибудь. У меня и у самой терпение может кончиться. Ты хоть объясняй, что эти гадости означают.

— Это не гадости. Резина — вроде дыни вяленой, — тянется, но не рвется.

— Что ж ты тогда пищей ругаешься? Нехорошо так, — с осуждением заметила хозяйка. — Мы с тобой, небось, и сами голодали, знаем…

Они свернули на широкую улицу. Вокруг высились двух-, трехэтажные дома, мостовая была частично выложена камнем. В таком богатом квартале Даша еще не бывала и смотрела во все глаза. Почти европейский город.

— Ты башкой не верти, — посоветовала Эле. — Здесь стражи куда побольше, чем у нас в Западном углу. Прицепятся вмиг. Сюда нищих не пускают. Да и таких, как мы, полунищих, в три шеи гонят.

— Мы по делу, — пробормотала Даша.

Навстречу попалась молодая дама. Шла, придерживая пальчиками подол расшитого серебром платья. Позвякивали драгоценности. Ухоженное нежное личико. Скользнула поверх голов высокомерным взглядом подведенных глаз. Пахнуло духами. За госпожой следовал охранник с мечом на бедре. Небрежно глянул на встречную девчонку, с подозрением на высокую Эле.

— Здесь жизнь иная, — тихо вздохнула Эле. — Кабанами не пахнет. Завидно, а, Аша?

— Да не очень, — прошептала девушка. — Подумаешь, цацек нацепляла. Безвкусица.

— Я тоже раньше серебро носила. Вкусица — безвкусица, мне нравилось. Давай тебе хоть пару колечек медных купим? Ты невеста или кто? Хоть чуть-чуть на леди будешь похожа. Вон какая красавица пошла. Неужели и правда не завидно?

— Я не леди. И не невеста. Колечко у меня есть, — пробормотала Даша. — Зачем мне драгоценности?

Ее поразило другое — у встречной, побрякивающей драгоценностями фифы, была настоящая прическа. Не какие-нибудь крашеные, мудрено уложенные волосы, как тужились, модничая, купчихи из зажиточных, а вполне четкая, даже лаконичная, стрижка. Очень похожая на «каре». Короткие черные волосы выглядели просто отлично.

— Эле, а так, как на голове у этой тетки серебряной… ну, такие прически здесь часто носят?

— Новая мода. Говорят, в замке чуть ли не все леди уже дурят. С ума посходили, с жиру бесятся. Раньше себе такое только воительницы и телохранительницы позволяли. Скоро и до наших трущоб мода докатится. Ты, Даша-Аша, совсем по сторонам не глядишь. Так и проживешь всю жизнь в хлеву…

Под ворчание хозяйки перешли площадь, свернули на другую улицу. Даша увидела вывеску с огромным, нарисованным ярко-алой краской шлемом.

— Пришли, да? А куда Лохматый запропастился? — спросила Даша, беспокойно озираясь.

Эле смотрела на какого-то типа, быстрым шагом приближающегося от гостиницы.

Узнать Костяка было трудно. Синяя чистая рубашка, кожаный жилет, новые свободные штаны аккуратно заправлены в высокие и легкие полотняные башмаки. Даже шнурки щегольские — с кисточками. И Лохматый выглядел не очень лохматым — волосы причесаны, приглажены, да и привычного слоя пудры-пыли на них не видно.

Эле одобрительно хмыкнула. Даша смотрела, приоткрыв рот.

— Вы где ходите? — торопливо спросил Костяк. — Лекарь вот-вот отбыть изволит. Из города он уезжает. Если хотите поговорить, тянуть никак нельзя.

— Уезжает, и ладно, — с некоторым облегчением сказала Эле. — Я вполне потерплю.

— Ну вот, сколько еще терпеть? — возмутилась Даша. — Надо этого доктора сейчас же ловить.

Костяк посмотрел на нее и сказал:

— Лучше сейчас. Судя по багажу, он надолго уезжает. Сейчас у него какие-то посетители, а потом на лошадь сядет, и поминай как звали. Его охрана на постоялом дворе у Дровяных ворот ждет. Готовы уже к выходу.

— Пошли, — решительно сказала Даша.

Эле пришлось потянуть за рукав.

В дверях гостиницы проход посетителям преградил охранник:

— Куда прете? Если на кухню, то через двор идите. Здесь для благородных.

— Нам кухня не нужна, — спокойно и даже с некоторой ленцой сообщил Костяк. — Приказано письмо господину Дуллитлу передать. И ответа непременно дождаться.

Охранник осмотрел конверт со старательно выведенной надписью, кликнул мальчишку-посыльного:

— Передай лорду Дуллитлу. И спроси, будет ответ или нет.

Мальчишка умчался. Охранник подозрительно оглядывал посетителей, уделяя особое внимание темноволосой женщине, в основном ее дубинке и наручам, хотя и высокую грудь разглядывал с неоправданным пристрастием.

Мальчишка вернулся:

— Приказали подождать. Милорд выйдет, как только освободится.

— Зайдите, там комната для курьеров и посыльных, — хмуро сказал охранник, — там и ждите.

Гости прошли мимо полированной стойки, за которой торчал тучный портье, и оказались в комнате с низким потолком. Здесь стояло несколько стульев и даже стол с большой чернильницей и пресс-папье.

— Чего мы приперлись?! — зашипела Эле. — Скотов, что меня как одноногую кобылу разглядывают, и в нашем Западном углу хватает. Там хоть в морду можно дать. Позоримся только. А ты, парень, как лох последний, еще и на конверт потратился. Или спер здесь же?

— Спокойно, госпожа Эле, — пробормотал Костяк. — Конверт купил. Послание самолично сочинил. Очень долго вы шли. Была бы Даша, лучше бы написала. А я чуть голову от натуги не сломал, да все равно безграмотно получилось.

— Что ты ему написал? — с любопытством спросила Даша.

— Попросил о встрече и краткой консультации. Сослался на общего знакомого. Ну, того, что я тебе рассказывал, — на одноглазого Кваз-и-Модо.

— На кого?! — ужаснулась Даша.

— На Кваз-и-Модо. Так того парня звали. Лекарь его наверняка помнит. Ты чего рот открыла?

— Ничего, — пролепетала девушка. — Рубашка у тебя красивая. Ты чего вырядился?

— А как же меня иначе сюда пустят? — с удивлением поинтересовался Лохматый. — Здесь не Пристани и не Южный угол. Каждому месту своя одежка нужна.

— А разве… — с возмущением начала Даша.

— Что вы языками треплете? — зашептала Эле. — Рубашку обсуждают, нашли время. Пойдемте отсюда, пока над нами лекарь не посмеялся и не приказал в шею вытолкать.

Даша засопела и решительно села на стул.

— Что вы, госпожа Эле, паникуете? — успокаивающе зашептал Лохматый. — Подождем, раз уж пришли. Вдруг что и выгорит?

— Как же, чудо свершится. Не верю я в колдунов. Все враки. Пойдемте, невмоготу мне здесь, — взмолилась женщина.

Даше показалось, что хозяйка сейчас заплачет. Это уж совсем ни к чему. Ничего такого страшного пока не происходило.

Со стула был виден край лестницы. Широкие ступеньки, застланные ковром. Даша уже сто лет не видела ковров. По лестнице застучали шаги — быстрым шагом спустились трое мужчин. Все при оружии и какие-то странные. Бороды подстрижены необычно, что ли? Пошли на улицу. Тут же спустился еще один солидный мужчина. Даша обалдела и мигом забыла про предыдущих бородачей. Вот у этого господина лицо так лицо! Таких пышных бакенбард девушка в жизни не видала. Разве только на картинках в учебниках. Кто их там носил? Франц-Иосиф или Столыпин?

«Франц-Иосиф» быстрым шагом вошел в комнату.

— Я — господин Дуллитл. Чье письмо мне передали? — Док небрежно держал руку на замысловатом эфесе сабли.

— Наше письмо, — неуверенно пробормотал Костяк. Очевидно, пышные заросли на щеках колдуна не на шутку потрясли и хладнокровного вора.

— Значит, это ты с Квазимодо знаком? Ну и как наш одноглазый — жив, здоров? Сейчас в Каннуте?

— Н-нет, — в замешательстве промямлил Лохматый. — Они на север отбыли.

— Умно, — доктор Дуллитл кивнул головой. — Наш друг всегда умел быстро соображать. Значит, уехал? Жаль, сейчас бы пригодился. И он, и его ловкие друзья. Ну а чем вам могу быть полезен? Только предупреждаю, я крайне ограничен во времени. Тороплюсь.

— Пожалуйста, милорд, руку посмотрите, — попросил Костяк.

— Чью? — Доктор кинул беглый взгляд на сидящую Дашу, чуть пристальнее глянул на, похоже, онемевшую от стеснения Эле. — У вас с руками вроде все в полном порядке.

Даша опомнилась, подскочила и бросилась расшнуровывать наруч на руке хозяйки.

— Если можно — быстрее, — вежливо поторопил доктор, нервно прохаживаясь по комнате. — У меня очень мало времени.

Бугры выпирающих из предплечья костей он все же осмотрел тщательно. Осторожно прикасался кончиками пальцев:

— Так больно? А так? М-м-м… Псевдоартроз… Хм. Хоть сейчас в анатомический атлас. Да, леди, очень жаль. И давно вы носите этот, хм, фиксатор? — Он коротко взглянул в лицо женщины. — Такая милая молодая леди и такая проблема… Сочувствую, да, весьма. Нужна операция. При должном уходе прогноз был бы благоприятным. Но сейчас, увы, при всем желании ничем не могу вам помочь. Мне срочно нужно уезжать. Возможно, когда-нибудь потом…

— А когда вы вернетесь, милорд? — почтительно поинтересовался Костяк.

— Хм, боюсь, что не скоро. Честно говоря, я не рассчитываю возвращаться. Как вы совершенно справедливо заметили, сейчас лучше двигаться на север. Спокойнее, знаете ли. Кстати, и вам советую покинуть Каннут, если у вас имеется такая возможность. А сейчас вынужден вас оставить. Очень жаль, леди, — Дуллитл с явным сочувствием кивнул темноволосой женщине. — В другой раз приложил бы все усилия… Но сейчас не могу, к превеликому сожалению. Прошу простить. Могу только порекомендовать тщательнее ухаживать за рукой. Используйте отвар мышиной дорожки, настой плауна. Воспаление вам будет совершенно ни к чему. И лучше бы вам сменить род деятельности, — он указал взглядом на дубинку за поясом женщины. — Вашей руке необходим покой. Еще раз сожалею. Вынужден проститься. Всего вам хорошего.

Дуллитл повернулся к двери.

— Ничего хорошего нам не будет, доктор, — негромко, но отчетливо сказала Даша. — И вам не будет. Когда нарушается клятва Гиппократа, никогда ничего хорошего не случается.

Дуллитл резко развернулся.

Даша моргнула — перед ней оказалась спина Костяка, заслонившего подружку.

Доктор Дуллитл осторожно отодвинул парня в сторону:

— Не беспокойтесь, молодой человек. Я не причиню юной леди вреда.

Даша с замершим сердцем смотрела в лицо доктора. Нос у Дуллитла был красноватый. С таким носом хорошо у камина сидеть и виски сосать.

— Я не права, доктор Дуллитл? — Голос девушки дрожал.

— И да, и нет. — Доктор пожевал мясистыми губами. — Есть определенные обстоятельства, оправдывающие мое поведение.

— Неужели? Вы оставляете больного человека, заведомо зная, что, кроме вас, никто не окажет действенную помощь. Вас ждут голодные дети и беременная жена, да, доктор? Или вы опасаетесь, что перессорятся ваши многочисленные любовницы?

— К счастью, ни то и ни другое. — Доктор улыбнулся.

— Ах, вы находите наш разговор забавным? — Даша высокомерно вздернула подбородок. — Что ж, мы ни в коем случае не намеревались вас задерживать. У милорда, несомненно, множество дел куда актуальнее какого-то там классического псевдоартроза.

Доктор нагло ухмыльнулся и дернул себя за рыжеватый бакенбард:

— Юная леди знакома с основами терапии? В каком объеме? Школа сестер милосердия при монастыре?

— Нет, — мрачно отвергла дурацкое предположение Даша. — Никаких монастырей. Платная поликлиника, учебник анатомии и немного Интернета.

Доктор недоуменно поднял бровь.

— Знаю, что такое наркоз и скальпель, но никогда не смогу сделать операцию сама, — объяснила Даша. — На вас надеялась.

— Гм. Тронут. — Доктор яростно почесал заросли на щеке. — Значит, имеете общее представление о хирургическом вмешательстве? О послеоперационном периоде? О реабилитационных мероприятиях? Операция — это не минутное дело, мадемуазель. Даю вам честное слово, у меня просто нет времени на лечение.

— О, ну конечно, какие могут быть вопросы, мистер Дуллитл. Езжайте поскорее. Мы подождем следующего хирурга. Лет двадцать-тридцать. Или две-три жизни? Так, доктор? Скелет для анатомического музея кому завещать?

— Жестоко, — доктор посмотрел на девочку оценивающе. — Крайне жестоко для подростка. Пятидесятые-шестидесятые?

— Плюс 50. Конца света в 2000-м так и не случилось.

— Боже мой, целый век пролетел, — доктор на миг зажмурился. — И чем дальше, тем бессердечнее дети. Ах, как интересно было бы побеседовать! Милая леди, я никак не могу остаться. Это будет бессмысленно. Задержись я на день-два, и меня гарантированно ухлопают. Кому от этого станет легче?

— О, железный довод! Вам купить на дорогу пирожков, доктор?

Дуллитл засопел:

— Мадемуазель, вам известно, что существуют такие милые собачки — бульдоги? С крепкими челюстями. Вцепляются мертвой хваткой и…

— У меня ноги чуть поровнее, чем у вашего бульдога.

Доктор глянул на ноги девушки и, кажется, покраснел:

— В третьем тысячелетии весьма раскованные подростки. Леди, у меня есть только сутки. Это крайне серьезно. Потом меня прирежут как абсолютно необразованную глупую скотину. Что я могу сделать? У меня с собой крайне мало надежных людей. Операция — отнюдь не мгновенный фокус мага. Уж вы-то должны понимать. Я был бы счастлив провести хирургическое вмешательство и вернуть подвижность руке вашей очаровательной подруги, но обстоятельства категорически против. Что вы от меня хотите?

— Делайте операцию. Реабилитационный период я возьму на себя, — пробормотала Даша.

Доктор упер руки в колени, согнулся и пристально уставился девушке в лицо. Даша боялась вздохнуть, но упрямо таращилась ему в глаза.

— Ответственность пополам, да? — пробурчал доктор. — Понимаешь, на что идешь? Ночи потом спать перестанешь.

— Так я уже умерла, доктор, — слабо сказала Даша.

Дуллитл хмыкнул:

— Это довод. Тогда рискнем.

Он выпрямился:

— Время терять незачем. Мои люди на постоялом дворе у Дровяных ворот. Там есть уютный сарайчик. Сейчас разойдемся. Молодой человек, вы проследите, чтобы дамы не привели «хвост»? За мной, без шуток, следят. Если вы не придете, я не обижусь. Кстати, мадемуазель, вам придется оказать мне честь и помочь при операции. У меня остался только один ассистент…

* * *

От операции у Даши остались весьма смутные впечатления. После шока от помещения «операционной» — натуральный сарай, свежая солома на полу, стол, куда больше напоминающий верстак столяра, — девушка поняла, что накрепко увязла в предрассудках, унаследованных от досмертного существования. Где же слепящий медицинский свет? Где стерильность, резиновые перчатки, вышколенные ассистенты и мудрые академические замечания ведущего хирурга? Вместо медицинской сестры доку Дуллитлу помогал мрачноватый тип по имени Хенк. Судя по рукам, этот дяденька больше привык держать в руках топор и вожжи. Может быть, еще разбойничий меч. Явно криминальная личность. Вместо ярких ламп сарай освещали масляные фонари. Правда, их было аж четыре. В качестве дезинфицирующего средства, а заодно и дополнительного наркоза, использовалась подозрительная светло-коричневая жидкость с оглушительным ароматом сивухи. Доктор гордо именовал эту бурду коньяком и заверял, что ни один микроб ее воздействия не переживет. Вот в этом Даша не сомневалась — судя по запаху, такую отраву и ни один дарк не пережил бы. Хотя сам доктор, судя по оттенку носа, лечебные свойства медицинского «коньяка» частенько проверял на себе.

Даша с ужасом смотрела, как Эле покорно выпила маковый отвар, так же безропотно запила его чашкой коньяка, содрогнулась и полезла на стол. Даше хотелось завизжать. Но было уже поздно — хозяйка смирилась с судьбой и собралась помирать.

Дуллитл торопился. Казалось, пациентка еще не заснула, когда доктор взялся за дело. Поскрипывал ланцет, текла кровь. Даша решила ни о чем не думать, только тупо делать что велят. Тупо не получалось. Доктор требовал убирать кровь, поправлять лампы и при этом неутомимо расспрашивал о досмертной жизни. В основном его интересовала медицина. Даша честно пыталась вспомнить что-то толковое о лазерной хирургии, ультразвуковой диагностике и прочих уже забытых достижениях науки. Половину медицинских чудес девушка не могла внятно объяснить, вторую половину не мог понять доктор. Выяснилось, что он покинул старый мир в начале XX века, исчезнув прямо с какой-то абсолютно незнакомой Даше войны. Болтовня и возня с лампами утомляли девушку невыносимо, но позволяли почти равнодушно смотреть на развороченную руку Эле. Казалось, что доктор практически полностью отделил предплечье женщины от остальной руки. Поскрипывала под сталью кость, временами доктор, что-то бодро бормоча под повязкой, начинал подпиливать — узкое полотно блестящей «игрушечной» пилки отвратительно взвизгивало. Эле жалобно постанывала во сне и пыталась двинуться. Ремни надежно удерживали женщину. Дуллитл бормотал пациентке что-то успокаивающее, как будто несчастная могла его слышать, и продолжал расспрашивать Дашу о стволовых клетках. Девушка тщетно старалась извлечь из памяти жалкие обрывки знаний. Оказывается, совсем не тем, чем нужно, интересовалась в прежней жизни. Дуллитл удивлялся величию науки, просил промокнуть кровь, возился с обломками белых блестящих костей, поправлял лоскуты мускулов, сшивал. Даша удобнее подвигала светильники, объясняла о мутациях вируса гриппа.

— Ну вот, собственно, и все, — сказал доктор Дуллитл, любовно заглаживая гипсовую повязку.

— Да, док, — согласился молчаливый Хенк, — справились. Большая баба еще дышит, маленькая даже в обморок не хлопнулась. Крепкие девицы в вашей стране. Не приведи боги на такой жениться — каждый день будет сковородкой в кровь лупить. Как вы там живете, если такую волю бабам дали?

— Хенк шутит, — объяснил доктор. — Мы с ним видели дам и куда кровожаднее вас, мадемуазель. Взять, к примеру, уважаемую супругу вашего знакомого Квазимодо. Вот уж решительная женщина. Кстати, Хенку простительно заблуждаться, но мы ведь с вами не совсем соотечественники? Вы из Франции?

— Я из Восточной Европы, — пробормотала смертельно уставшая Даша.

— А, действительно, — славянский носик, — доктор принялся мыть в ведре руки. — Жаль, жаль, что было так мало времени поболтать…

* * *

— Когда вы оттуда вышли и я увидел выражение твоего лица, подумал, все — померла Эле, — сказал Лохматый.

— Да, наш бакенбардистый колдун такой болтун, что у меня голова кругом пошла, — устало объяснила Даша. — Но лечить он умеет.

Она и Лохматый сидели во дворике. В хлеву сонно всхрюкивал Вас-Вас. На город опускалась темнота. Костяк заявился уже под вечер. Весь этот день Даша провела у постели хозяйки. После операции прошло три дня, кризис миновал. Эле уже вполне осознанно разговаривала и жаловалась, что руку дергает и ломит. Потом хозяйка снова засыпала на полуслове.

Честно говоря, Даша и из хвастовства не могла бы сказать, что эти три дня были самыми легкими в ее посмертной жизни. Хорошо еще, что в голове странным образом задержались все многочисленные инструкции доктора. Хотя, когда Эле начала отходить от опиумно-коньячного дурмана, не много было толку от всех этих предупреждений. Ничего, справились. Правда, что там с рукой у хозяйки получилось, еще не скоро выяснится.

— Устала? — сочувственно спросил Лохматый. — Иди, поспи, я с хозяйкой посижу.

Даша хмыкнула:

— Она проснется — тебя одной рукой пришибет. Эле жутко сильная. Я только сейчас поняла. В забытьи швыряла меня через всю комнату.

— Проснется — я тебя сразу разбужу.

— Ну ладно. — Даша судорожно зевнула. — Только сразу меня поднимай.

На следующий день Эле стало лучше, и она даже пыталась встать. Правда, без особого успеха. Расспрашивала, как проходила операция. Даша старалась не сгущать краски. Хозяйка с ужасом поглядывала на громоздкую гипсовую куклу, в которую превратилась рука. Даша объясняла, для чего нужно такое неудобное чудище. Потом Эле снова заснула. Спала хозяйка много — сказывались последствия грубого наркоза и потери крови.

* * *

Вечером Даша опять сидела с Лохматым. Костяк принес половину курицы, сочных гранатов, что заказывала подруга для больной, и фляжку с пивом, прихваченную уже по собственной инициативе. Одет был гость почти по-господски, только башмаки привычные — пыльные и протертые до дыр. С приглаженными волосами парень вызывал у Даши смутное ощущение подделки — вроде притворяется приличным. С другой стороны, почти симпатично выглядит.

— А ты храбрая, — сказал Костяк.

— Ты что это мне льстить вздумал? — хмыкнула Даша.

— Ну, с Дуллитлом тогда как нахально разговаривала. Прямо взяла лекаря за жабры и не выпустила. Правда, я почти ничего не понял, о чем вы говорили.

— Что там понимать? Наглость — второе счастье.

— А, вот это я понимаю, истинная правда. Только ты обычно не слишком счастливая бываешь. А тут смелая, уверенная.

— Не ври, — пробормотала польщенная девушка. — Просто выхода не оставалось. Ты вот, когда нужно, тоже меняешься. Рубашки нормальные надеваешь.

— Нравится? — Костяк плеснул в кружки еще темного пива.

У Даши еще от первой порции слегка кружилась голова. Но нужно же чуть-чуть расслабиться. Последние дни выдались жутко тяжелыми.

— Рубашка как рубашка. — Девушка глотнула густую горьковато-сладкую жидкость. — Ты на человека стал похож.

— Я всегда так ходить не могу, — объяснил Костяк, хотя его об этом не спрашивали. — Мне работать нужно.

— Ох уж и работа у тебя, — вздохнула Даша. — Воришка несчастный.

— Может, и несчастный. Ты-то когда на рынок сходишь и приоденешься по-нормальному? Сколько можно нищету изображать? Деньги-то есть.

— Да, доктор благородство проявил, от платы отказался. Стыдно ему стало. Хоть и с опозданием.

— Ничего ему не стыдно, — ухмыльнулся Костяк. — Ему твоя хозяйка приглянулась. Он ей по правде помочь хотел.

— Ты-то откуда знаешь? Выдумываешь. Разве не я Дуллитла уговорила? — с неудовольствием пробурчала Даша.

— Ты-ты, не сомневайся. У сородича твоего времени не было. За ним и вправду следили. Я проверял. Когда ты его прижала, он рискнул задержаться. Но если руку, к примеру, мне резать нужно было бы, то вряд ли бы лекарь согласился. Что ни говори, а к красивой бабе мужчина жалости больше проявляет.

— Это Эле такая красивая? — с любопытством поинтересовалась Даша.

— А то. Все при ней. Лет десять назад она… Ну, это уже не важно.

— Очень даже важно. Значит, ты тоже ради хозяйки суетился? Донжуан костлявый. Она тебе в матери годится.

— Это не важно, — мерзко заулыбался Лохматый. — Вот то, что она меня отлупила, — это да, это меня серьезно охлаждает.

— Кобель трусливый, — пробормотала Даша, допивая пиво.

— Слушай, Даша-Аша, а у вас там целуются? — прошептал Костяк.

Даша хихикнула:

— Ты что это? Опять начинаешь? Не буду я с тобой целоваться. С чего бы это вдруг?

— Да нет, зачем целоваться, — прошептал Лохматый. — Ты меня просто научи. Я как-то совсем не умею.

— Вот еще. Пусть тебя шлюхи учат. В качестве премии за регулярные посещения.

— Скажешь тоже. Кто же со шлюхами целуется? — недоуменно дернул плечом Костяк.

— Ты что, совсем не умеешь? — удивилась Даша, пытаясь разглядеть в темноте лицо парня. — Врешь, наверное?

— Где мне учиться? На Пристанях? Или когда в чужие дома залазим?

— А ты не залазь, — заплетающимся языком посоветовала Даша. — Больше свободного времени для поцелуев будет. Ты же уже взрослый мальчик. Когда целуешься, главное правильно губы держать…

От Лохматого пахло хорошо выделанной кожей и солнцем. Кожей пах, конечно, жилет, а не парень, но Даша ориентировалась в столь мелких деталях уже не очень хорошо. Запах был приятный. От пива кружилась голова. И у губ был вкус темного пива. И совсем не нужно было Лохматому учиться целоваться. Умел… Глаза Даши закрывались. Устала… устала за долгий день. Руки у Лохматого были осторожные, вкрадчивые. Ох, скотина он наглая. Неужели не понимает?

Широкий порожек дома отдавал спине дневное тепло. Здесь всегда было удобно зелень мельчить для сушки. Руки и ноги налились тяжестью. Лохматый, догадливый и надежный, сейчас творил совсем лишнее. Даша пыталась прервать цепочку бесконечных поцелуев, но уж очень дыхания не хватало. Что же он делает, дурак?

— Ох!

Лохматый двигался мягко и одновременно тяжело. Губы его то не отпускали рот Даши, то обжигали поцелуями щеку и шею. Пальцы девушки вцепились в мягкую кожу жилета. Отпихивать поздно. Вообще, уже все делать поздно. Тяжело под мужчиной, руки слабеют. Даше хотелось жалобно застонать, но губы были заняты поцелуями.

Лохматый содрогался, как от боли. И обнимал до боли. Потом задышал, как от боли, осторожно сполз рядом, завозился со штанами.

— Ты зачем? — пробормотала Даша, глядя вверх на звезды. Половину неба закрывала стена и крыша дома. На второй половине сверкал и раскачивался миллиард равнодушных звезд. — Ты зачем это сделал, Лохматый?

— Ты же не возражала, — придушенно прошептал парень.

— Я же пьяная. Идиот. Воспользовался как… как… животное.

— Я не пользовался, — упрямо прошептал Лохматый.

— Дурак ты. Как все. — Даша заплакала. — Уходи.

Костяк засопел:

— Уйду. Сама ты… Эх, разве поймешь вас, кровь благородную. Ты же сама… A-а, ну тупой я, тупой…

Лохматый взлетел на забор и вмиг исчез.

Даша еще немного посидела на порожке, поплакала и пошла спать. Эле дышала ровно. Выздоровеет. От одеяла пахло сушеными грушами. Решетку с новой, порезанной для сушки, порцией Даша пристроила под крышей над самой койкой. Заворачиваясь в одеяло, девушка в последний раз всхлипнула и прислушалась к себе — ничего особенно не болело. Предрассудки. Вот и стала женщиной. На пороге, как шалава последняя. Можно сказать, под забором — что там, до него два шага. Обидно, но завтра с утра за водой все равно нужно идти. Встать пораньше…

* * *

Лохматый не приходил. Дня через четыре Эле поинтересовалась:

— А что ворюга не заглядывает? За городом шныряет где-то?

— Наверное, — неохотно сказала Даша. — У них сейчас дел много.

— Угу, — согласилась хозяйка. — Что случилось-то?

— Я откуда знаю? Я же здесь вожусь. Вчера только в бани вышла ненадолго. Там мне про Лохматого никто не докладывает.

Эле согласно кивнула и задумчиво сидела на кровати, пока Даша не прошла мимо. Рывок за подол кинул легкую девушку на кровать. Эле обняла ее за шею здоровой рукой, слегка стиснула.

— Я, Даша-Аша, конечно, сейчас хилая и с камнем на руке. Меня, конечно, можно и не слушаться. Я, может, и не оправлюсь никогда. Но пока я языком ворочаю, будь любезна со мной как с нормальной разговаривать. Понятно?

— Понятно. Я же ничего… — пискнула Даша, сдавленная за шею.

— Говорю — не ври, — пояснила хозяйка.

— Я и не думала, — обиженно сказала Даша. — Я тебе больше курицу варить не буду, а то в ней калорий так много, что ты мне шею открутишь.

— Нет, слаба я еще, — с сожалением призналась Эле.

— Как сказать, — пробормотала девушка и осторожно попыталась высвободиться. Эле ее отпустила, но придержала за руку, заставляя сидеть рядом.

— Говори давай. Я тебя вдвое старше. В матери гожусь. Мне все говорить можно. Если и наору, переживешь.

— Я вас, хозяйка, вроде мамой и считаю, — скованно сказала Даша.

Эле погладила хвостик волос девушки:

— Мамка-то твоя настоящая жива?

— Жива. Наверное. Только не вернуться мне никогда, — Даша опустила голову.

— Что у тебя привычка слезу пускать? Как жизнь сложится — одни боги знают. Может, еще и увидишь мамку. Меня больше хозяйкой не называй, нехорошо. Вот через год-два будешь меня бабкой кликать. Или мамкой. Когда мне четвертый десяток пойдет. За это спасибо, — Эле постучала по гипсу на руке. — Сама бы я не решилась, да потом всю жизнь бы переживала.

— Так еще неизвестно, что получится, — осторожно сказала Даша.

— Хуже, чем было, не будет. Болит сейчас как-то… правильно. Хотя и чешется зверски. Хоть вой. Ладно, — Эле тряхнула черными волосами, — что у вас-то стряслось?

Даша скованно рассказала про пиво и про дурака Лохматого. Не выдержала и захлюпала носом.

— Ты до старости дитем будешь, — вздохнула Эле. — Вот дурочка. Думаешь, всем девкам целку ломают принцы прекрасные? Твой Лохматый еще ничего. Вон сколько терпел. Я уж думала — не больной ли? Да успокойся ты. Жизнь длинная, попадется еще и получше хахаль.

— Не хочу я получше, — запротестовала Даша. — Я вообще не хочу.

— Ну-ну, — Эле подергала ее за хвостик. — Еще распробуешь. Что я, не вижу, что ты не из рыбок холодных? В жизни много чего забавного бывает. И в постели. Вот глэстин, к примеру, даром что дарк, но любовник — спятить можно. Да и среди нормальных мужчин попадаются ничего себе кобельки. А в первый раз… Я как-нибудь тебе расскажу, как у меня было. Потом, а то сейчас тебя, чувствительную, вывернет.

— Не надо мне про это рассказывать, — с ужасом взмолилась Даша. — Лучше скажи, что на ужин приготовить?

* * *

Даша сидела-маялась на привычном месте в банях. Посетителей было немного. Заработок ощутимо упал. В городе наступило затишье. Многие беглые фермеры возвращались в свою глушь. Поговаривали, что война так и закончилась, не начавшись. Король вроде бы очень ловко переговоры повернул, и теперь путь к морю свободен. Дашу подробности не очень волновали, цены на овощи и мясо перестали вверх лезть — уже хорошо.

Думать и так было о чем. Даша все размышляла о словах, бегло брошенных уехавшим доктором Дуллитлом. Насчет соотечественников. Дуллитл лично знал четверых «пришлых». Двое забрались на самую верхушку власти. Один сидел в городе Калатере, захапав пост лорда-регента, и властвовал от лица малолетнего короля. Звали честолюбивого пришельца — лорд Дагда. Типом этот Дагда был крайне опасным. Доктор настоятельно советовал держаться от него подальше. Еще одним «пришлым», выбившимся в большие люди, был командор Найти. Этот командовал Объединенным Флотом, что болтался в море и мешал торговать честным людям. Флот — то ли оккупанты, то ли кровожадные пираты-завоеватели — пришел откуда-то издалека. Адмирал Найти опять же, по словам доктора, особого уважения не внушал. В подробности Дуллитл не вдавался, но то, что сам доктор бегает, как загнанная крыса, говорило о многом. Интриги, хм. Еще Дуллитл познакомился с двумя «пришлыми» попроще — рыбаком-испанцем, вполне счастливо проживающим на каком-то островке у побережья, и со странным типом, обосновавшимся на озере в верховьях реки. Этот последний был самым странным — док Дуллитл подозревал, что этого субъекта занесло на берега Оны из далекого будущего. Как поняла Даша, «потомок» общаться с кем-либо посторонним не слишком-то желал.

Еще доктор слыхал о двух десятках «пришлых», промелькнувших то там то сям в последнюю сотню лет истории долины реки Оны. Часть их погибла, следы других затерялись. Малоправдоподобные предания о «пришлых» Дашу интересовали мало, да у доктора и не было времени те фантазии подробно пересказывать. Сейчас, когда появилось время подумать, Даша с опозданием осознала главное — Дуллитл считал, что можно вернуться домой. В смысле — в досмертный мир. Или Даша неправильно его поняла? Вот дура, что стоило спросить прямо? Хотя, если доктор столько лет живет здесь в дикости, какого ответа можно ждать?

Нужно думать о делах насущных. Костяк пропал, но все принесенное им серебро осталось дома, спрятанное рядом с загончиком Вас-Васа. Место не очень надежное — не только мнительная Даша так думала, но и опытная Эле о сохранности денег беспокоилась. Нужно бы серебро вложить в выгодное дело. Соблазнительнее всего поменять дом, вот только цены на недвижимость сейчас до небес взлетели. Ну, все равно, решение финансовых проблем стоит отложить до полного выздоровления Эле. Пальцами она уже двигает, но это еще ничего не значит…

Под вечер пошел клиент. Даша настрочила три любовных послания. Помогла составить длиннющую жалобу на шумных пьянчуг-соседей. Медные «щитки» обнадеживающе позвякивали в кошельке. Позволят боги, переживем это смутное время.

Поскольку желающих отдохнуть в банях за день не набралось и половины обычного, чистой воды осталось много, и Даша воспользовалась моментом — искупалась и даже волосы вымыла. Попрощалась с банщицами, вышла на улицу. Хорошо, прохладно. И правда, зима здесь — лучшее время года.

Лохматого не было. Не появляется, ну и ладно. Кто бы жаловался? Хотя без него как-то непривычно. Тогда ведь даже не объяснила идиоту, почему он грубая скотина. Понял? Не понял? Эле, вероятно, права — все мужчины кобели по своей природе, и ничего здесь не поделаешь.

Даша завернула на вечерний рынок, прикупила помидоров, зелени. На салат к рыбе пойдут. Зимние помидоры нравились больше всего — крепенькие, пусть и несладкие, зато на те томаты, на досмертные, очень похожи.

Мимо прошли двое мужчин. Даша машинально прикрыла кошелек складками юбки, — время предвечернее, коллеги Лохматого на работу вылезли. Нет, эти двое внимания на пустеющие рыночные ряды не обратили, свернули к каналу. Знакомые они какие-то. Даша накрыла корзинку с помидорами чистой тряпочкой и вспомнила. Черт, это же те, что с доком Дуллитл ом в «Красном шлеме» были! Бороденки такие характерные. Может, доктор тоже вернулся?

Опомнилась Даша, уже идя в сторону канала. Впереди маячили спины двух знакомцев-незнакомцев. И куда, скажи на милость, ты сама тащишься? Спросить их, не вернулся ли доктор? Глупо, захотел бы Дуллитл проведать больную, сам бы нашел. Дом знает. После операции один из его людей бессознательную Эле на повозке отвозил и в дом помогал затаскивать. А если эти двое вообще не имеют отношения к доктору? Хорошо, если только посмеются.

Мужчины шагали быстро. Даша за ними поспевала с трудом. Еще и корзинка мешала. Не бежать же бегом с криком: «Куда доктора дели? Мне с ним о других мирах поболтать нужно».

Прошли по кромке канала. Здесь лагерь беженцев еще недавно располагался, да уже расползлись страдальцы. Одна помойка осталась да глухие заборы вокруг. Пару раз Даша порывалась бросить глупое преследование, да только теперь было уже страшновато поворачивать. Лучше до Западной стены дойти, да в окружную вернуться. Там и стража стоит, и вообще спокойнее. А здесь вынырнет шпана, кошелек отберут, визжи не визжи — в канале окажешься. Хорошо, если просто спихнут. Могут и ножом…

На заборы быстро садился вечерний сумрак. Мужчины впереди перебрались через осевшую Земляную стену. Даша вздохнула с облегчением. За старым валом узкий проулок — прямо к Западной стене выводит. Девушка поднялась по крутой тропке на расплывшийся и густо заросший кустами вал. Спускаться было труднее, того и гляди за корень зацепишься.

Когда широкая мозолистая ладонь наглухо залепила рот, Даша и испугаться не успела. Ноги оторвались от земли, кусты хлестнули по бедрам — девушка перелетела через заросли, больно стукнулась носом о жесткую мужскую грудь. Руки оказались стиснуты за спиной.

— Не ори, лахудра.

Даша только моргала. Перед ней стоял один из бородатых. Другой проломился сквозь кусты сзади.

Ухмыльнулся, подкинул в воздух Дашину корзинку, двинул ногой — хрустнуло, салютом разлетелись помидоры. Девушка только проводила взглядом исчезнувшую в колючих кустах корзинку. Что-то горячо кольнуло шею, — бородатый держал за волосы, не давал взглянуть.

— Тебя кто, полоумную, послал нас выслеживать?

Даша поняла, что под горлом держат нож. От страха язык отнялся.

— Кто послал, спрашиваю, мокрощелка? Говори, сейчас за ноги разорвем.

— Пустите горло. Больно, — пролепетала девушка.

— Ишь, нежная какая, — удивился второй бородач. — Нам бы ее на когг, живо бы воспитали.

— Заткнись, — шепотом прикрикнул тот, что с ножом. — Язык у тебя — что хвост у марула.

— Чего там, все едино ее кончать будешь.

— Слышь, шлюха, — старший встряхнул Дашу. — Говори живо, на кого работаешь? Умная будешь — смерти не почувствуешь. Или я тебе пальцы по одному отрезать буду и в задницу запихивать.

— Никто меня не посылал, — прохрипела девушка. — Я вас в «Красном шлеме» видела. Вместе с доком Дуллитлом. Хотела узнать, куда он делся.

Старший удивленно хмыкнул:

— Чего врешь? Зачем такой мааре, как ты, колдун понадобился? Помидорами угощать? Колись лучше по-легкому.

— Не вру. Он маму мою лечил. Только не долечил. Исчез, — Даша говорила с трудом, по шее текло все горячее.

— Ты чего плетешь-петляешь? Когда он исчез?

— Дней десять. Думала, вы знаете, куда он делся, — выдохнула девушка.

— Ведь не врет, коза тупая, — с некоторым удивлением заметил второй бородач. — Глянь на нее — полено поленом. Что ж ты, свистулька глупая, за нами поперлась? Если б колдун юркий у нас был, разве лечить кого смог? Лишилась твоя мамка здоровья. Да и дочки тупой заодно лишилась.

Старший зло зашипел в ухо Даше:

— Что ты мне воз толкаешь, девка? Хочешь перед смертью на требуху свою полюбоваться? Я тебе кишочки на шею намотаю и плясать заставлю. Откуда ты взялась?

— Я правду говорю, — простонала Даша. — Пустите…

— И точно, — снисходительно сказал второй, — что ты ее, курицу, мотаешь? Видна ведь как мышь на шлюхином передке бритом. Давай ее по скорому отбарабаним, да и отмается, сардина бестолковая.

— Сам ее верти, — старший толкнул Дашу в руки напарнику. — Буду я еще всякую амару немытую… Да и в крови она.

— А я ее с кормы, — объяснил добрый бандит. — Уродка нечесаная, зато свеженькая…

— Тихо! — шикнул старший, приседая.

На тропинке послышались голоса. Кто-то спускался с вала.

— Помогите! — Даша рванулась из жестких рук. — Грабят!

От удара в живот желудок чуть не выпрыгнул. Дашу придавили лицом в колючую травы. Девушка почти вывернулась, но жесткая ладонь, сдирая кожу, залепила рот. Ударили еще раз, в нижнюю часть спины — в глазах потемнело.

Сквозь дурноту Даша слышала на тропинке торопливые удаляющиеся шаги.

— Вот же уродка визгливая, — проворчал, поднимаясь, старший.

Ногой он бил коротко, неторопливо. Даша из последних сил свернулась в комок, прикрывала локтями голову.

— Подожди-подожди, — предостерег товарища второй бандит, развязывая штаны. — Ты совсем уж ее в свинину собьешь.

— Ты что ее, в подружки брать собрался? — старший сплюнул. — Какая-нибудь дырка точно уцелеет. Барь, что осталось, и пойдем к лодке. Канал закроют.

— Ну все прям бегом, — пробурчал насильник, опускаясь на колени рядом с девушкой. — Здесь командорских патрулей нету. Чего скакать?

Что-то завыло, заухало в кустах. Бандиты подскочили, выставляя оружие. У одного было два ножа, у другого короткий и широкий тесак. Кусты глухо зарычали, застонали — казалось, звук идет со всех сторон.

— Что за дерьмо? Здесь и крыса не спрячется, — пробормотал старший.

— Темно уже, — запинаясь, прошептал напарник. — Что тут разглядишь? Дарки выползли. Их время. Валим отсюда.

— Какие дарки? — старший с досадой озирался. — В городе мы. Тут, кроме мирных, никого нет.

— Угугогогугу, — мрачно загудели кусты. Звук густой и страшный катился низко над землей. Бандиты попятились.

— Не человек, это уж точно, — пролепетал, поддерживая одной рукой штаны, бородач с тесаком.

— Девку добьем и ноги делаем, — старший деловито повел ножом, шагнул к скорчившейся девушке.

— Гаугуууу!!! — разъяренно взвыли кусты.

Бандиты отпрыгнули.

— Сама сдохнет, — стараясь сдерживаться, сказал тот, что с тесаком. — Валим отсюда, а, Жаха?

— Да заткнись ты! — Старший первым перепрыгнул через темные кусты и бросился к тропинке…

Даша старалась вздохнуть. Нос склеился, во рту было полно влажной пыли. Больше не бьют. Ушли? Или опять умерла? Сколько можно подыхать? Глаза бы открыть…

Ночь. Темно, хоть глаз выколи. Мигнуло что-то. Должно быть, в голове. Сотрясение мозга, наверное.

Что-то черное, мохнатое и безносое в упор смотрело на Дашу. Опять моргнуло кругленькими блестящими глазками.

Даша в ужасе всхрапнула. Из разбитого носа снова потекла кровь. Девушка с трудом поднялась на четвереньки и поползла прочь.

— Не туда, — хрипло сообщило существо. — Тропинка в другой стороне.

Даша ткнулась головой в куст. Запуталась волосами, кое-как вырвалась, села и заплакала. Плакать было трудно — мешала часто капающая из носа кровь. Глупо. Даша запрокинула лицо к звездам, задрала нос и постаралась не хлюпать.

Черное существо осталось сидеть там, где сидело. Очевидно, не хотело пугать.

— Сейчас пройдет, — невнятно сказала Даша то ли носу, то ли живой кляксе. — Мне лучше лечь. Ничего, если я лягу?

— Конечно. Здесь спокойно, — заверило существо.

Даша вытянулась на колючей земле. Голова кружилась, и очень сильно болел правый бок. Все остальное болело терпимо. Бежать бы, да сил нет.

— Вы извините, что я испугалась, — пробормотала Даша. — Меня оглушили, а потом вдруг вы смотрите. Неожиданно.

— Меня часто пугаются. Не волнуйтесь, — грустно сказало существо. Голос у него был хрипловатый, малоразборчивый.

— Это вы выли? В смысле — рычали? — гундосо спросила Даша, трогая нос. Вроде бы не сломан.

— Да, я напугать хотел, — признался черный. — Я только рычать умею, больше ничего. Я бесполезный и неопасный.

— Ну почему же бесполезный? — пробормотала девушка. — Вы мне очень помогли.

Существо задумчиво помолчало и сказало:

— Здесь вечером обычно тихо. Даже ходят редко. Обычно людей грабят у канала.

— Да, — согласилась Даша. — Я как полоумная сама сюда притащилась. В сыщика поиграть вздумала. Лахудра тупая.

— Лахудра? — неуверенно переспросило существо. — Разве не человек?

— Лахудра — эта такая человеческая женщина, которую даже насиловать брезгуют, — морщась, объяснила Даша.

— Бандиты, — сочувственно прохрипело существо. — Не обращайте внимания. Они ничего не понимают.

— Главное, что я теперь понимаю, — пробормотала Даша, осторожно садясь, — такие сволочи, а нос воротят. Я только что из бани, чистая…

— Вы что, сожалеете? — удивилось существо. — Они же вас убить хотели.

— Совершенно не сожалею. Спасибо, что вы их отпугнули. Я глупости говорю, потому что больно очень.

— Хотите, я вас по тропинке провожу? — неуверенно предложило существо. — Там улочка рядом. Вам люди помогут.

— Спасибо. Я посижу и сама дойду. На людей наткнешься, еще неизвестно, что получится. Как вы думаете, эти двое не вернутся?

— Нет. Они вас не боятся. Поэтому добивать не будут. — Существо кашлянуло. — А вы точно человек?

— Сейчас — не точно, — Даша грязными дрожащими пальцами попыталась поправить волосы. — Я жутко выгляжу?

— Вы в крови и порваны. Но я не об этом. Вы почему со мной как с человеком разговариваете?

— А как нужно? — простонала Даша, укладываясь обратно на траву. Сидеть с такой болью в боку было невыносимо.

— Я же дарк. Полудикий. С нами не говорят.

— Я не знала, — Даша вытянулась на боку, осторожно подтянула ноги к груди. Сразу стало легче. Вот только из носа опять потекло. К тому же начало жечь шею, — кажется, из пореза сочилась кровь. — Извините, я, наверное, что-то нарушаю, но мне очень больно. У вас, случайно, нет чего-нибудь острого? Нож я дома оставила. Мне бы лоскут от платья отрезать. Для повязки.

— Я когтями могу, — охотно вызвалось существо. — Если не боитесь.

— Чего мне бояться? Вы меня и сейчас съесть можете, — пальцы Даши развозили липкую кровь под носом без всякого толка. — Если можно, оторвите мне полоску от подола.

Ткань затрещала через мгновение. Существо двигалось быстро, да и когтями умело пользоваться. Даша получила длинную полоску ткани и принялась заматывать шею. «Не стерильно, но если бы меня по артерии полоснули, уже бинтовать не было бы смысла», — успокоила себя девушка.

— Возьмите. Для носа, — существо протянуло два клочка ткани.

Даша заткнула ноздри. Импровизированные тампончики подошли идеально. Похоже, черный отлично видел в темноте. В остальном спаситель особыми статями не отличался — ростом едва ли достигал пояса девушки, руки и ноги имел короткие. Темные космы волос свисали на лицо. Рот и страшноватый провал носа едва разглядишь. В одежде незнакомец вроде бы не нуждался. Действительно, дикий…

— Извините, что столько беспокойства доставляю, — прогнусавила Даша. — Я сейчас пойду. Я вас не сильно задерживаю?

Черный дарк поднапрягся и не без некоторого усилия сформулировал не менее учтивый ответ:

— Что вы, что вы. Я совершенно не тороплюсь. Я здесь живу, так что ни малейшего беспокойства вы не доставляете.

Даша начала собираться с силами, чтобы оторваться от земли и оставить сомнительное существо в полном покое. Только встать все еще оставалось большой проблемой. Пришлось продолжить великосветскую беседу:

— Вы прямо здесь живете? На валу? Наверное, не слишком удобно. Вы ведь брауни?

— Ошибаетесь, — суховато заметил черный. — Из брауни была только моя мать. Отец был хогменом. Я — полукровка.

— О! — сказала Даша.

— Если бы я был чистокровным брауни, мог бы я выть? — с явным вызовом поинтересовалось существо. — И не важно, что меня отовсюду гонят. Я все равно буду гордиться своим отцом.

— Вполне вас понимаю, — согласилась Даша. — Хогмены широко известны.

Уж в этом девушка была уверена. Племя дарков-холмовиков имело в Каннуте славу злобных, к счастью, давно вымерших дикарей. Что-то вроде аналога индейцев-апачи. Вообще-то, Даша была уверена, что хогмены относятся к чисто фольклорным персонажам. Хотя этот черный — еще тот ночной персонажик.

— Вы не боитесь хогменов и полукровок? — недоверчиво спросил черный. — Не будете визжать и звать стражу?

— Я уже визжала сегодня, — напомнила девушка. — Теперь у меня разбит нос и половина зубов шатается. Стражу я на вас науськивать ни за что не стану. Я не такая неблагодарная. И вообще, расизм и сегрегация у меня всегда вызывали протест.

— Вы очень образованный человек, — с уважением отметил черный. — Я вижу, вам трудно встать. Если хотите, обопритесь на меня.

Даша неуверенно оперлась о лохматое плечо.

— Смелее, — подбодрил полукровка. — Я выдержу.

Девушка уцепилась за неширокое, но крепкое плечико и с трудом воздела себя на ноги. Кусты и звезды закачались. Черный ухватил Дашу за юбку, помогая устоять на ногах.

— Спасибо, — прошептала девушка. — Я вас, наверное, кровью вымазала.

— Я отчищусь, — успокоил черный. — Идите осторожно. Вас сильно побили.

Это уж точно. Шаг, другой, — земля насмешливо манила, качалась, как пьяная.

— Извините, я могу потом собрать ваши помидоры? — неуверенно спросил черный.

— Конечно, — пробормотала девушка. — Если поможете добраться до дома, я угощу вас настоящим ужином.

— Приглашаете меня в дом?! — изумился черный.

Даша помнила, что с приглашениями в дом мирных дарков дело обстоит не очень просто. Какие-то там обычаи и церемонии. Может, с полудикими еще сложнее? Впрочем, в дом приглашать гостей она все равно не имеет права.

— Извините, дом мне не принадлежит. Но я уверена, что могу вас пригласить на ужин. Ужин хороший, с тушеной рыбой.

— С рыбой? — неуверенно переспросил черный. — Давайте я вам просто так помогу. Без рыбы. Мне и помидоров хватит. Нам куда идти?

— Западный угол. Чуть ближе к центру от площади Двух Колодцев.

— Тогда лучше вдоль канала пойдем. Стража не прицепится. А если кто плохие появятся, я скажу, спрятаться успеем.

Бок и затылок болели страшно. Даша брела, опираясь о голову дарка. О широкое темя держаться оказалось куда удобнее, чем о низкое плечо. Черный полукровка не возражал. Деловито советовал, куда ступить в особенно темных местах, на подъемах тактично подпихивал неуклюжую девушку сзади. Несколько раз предлагал посидеть на корточках в укромном месте, дабы пропустить нежелательных прохожих. Даша слушалась, соображать самой сил не было. Временами черный что-нибудь принимался рассказывать — вероятно, для моральной поддержки. Девушка действительно едва держалась на ногах. У рынка дарк признался, что дальше дороги не знает. Выяснилось, что в Каннуте он живет не очень долго. Рыночную площадь, где под фонарем, как всегда, торчала стража, пришлось обходить.

Когда дотащились до родной улочки, Даша уже и не понимала, как держится на ногах. Впереди показалась высокая фигура. Судя по неловко согнутой толстой белой руке, это была Эле. От облегчения Даша захлюпала носом.

— Ты где пропала? — издалека начала хозяйка. — Уже ночь глубокая… — Тут Эле разглядела черную фигуру рядом с Дашей и выдернула из-за пояса дубинку: — Это еще кто?!

Дарк шарахнулся за спину Даши, едва не опрокинув девушку.

— Эле, не трогай его! — поспешно загундосила Даша. — Он мне помог. Я ему ужин обещала.

— Какой еще ужин?! — зарычала Эле, рассмотрела лицо подруги и ахнула: — Да что с тобой стряслось-то?

— Меня побили, — пробормотала Даша и начала садиться на землю. Полукровка поспешно уперся ей в тыльную часть, Эле бросила дубинку и обхватила за плечи. Общими усилиями девушку удержали на ногах.

— Живо в дом! — в панике приказала Эле.

* * *

Проснулась Даша уже днем. Сквозь щели в стенах пробивалось яркое солнце. Ныл бок, но уже слабее, никакого сравнения со вчерашним. Еще было больно морщиться и шею припекало. Даша потрогала — ага, свежая повязка, — это она еще помнила. Сесть оказалось непросто, девушка заскулила. Чтоб они сдохли — били всего несколько мгновений, а как будто два дня палками лупили. Даша откинула одеяло, полюбовалась на худые, густо усеянные синяками ноги. Выше пострадавшее тело милосердно прикрывала широкая рубаха Эле. Что в боку так болеть может? Почки отбили или печень?

За перегородкой негромко разговаривали. С кем это Эле болтает? Полукровка завтракать остался?

Заглянула Эле:

— Проснулась, ненормальная? Сейчас пить принесу.

Вернулась с большой чашкой яблочного взвара. Пить и правда хотелось. Даша присосалась, втягивая прохладный кисловатый компот. Разбитые губы болели, но можно терпеть. Все можно терпеть. Все что угодно…

За плечом Эле возникла узкая физиономия Костяка.

— Этот откуда? — пробормотала Даша.

— Я позвала, — сухо сказала Эле. — Нужно же было узнать, что с тобой стряслось?

— На меня у Земляного вала напали…

— Полукровка рассказал, — буркнул Лохматый, разглядывая разукрашенное лицо девушки.

— А где он сам? — спросила Даша, опуская голову. Не хватало еще, чтобы Костяк, гад блудливый, ее распухшим носом любовался.

— Этот дарк ненормальный теперь в хлеву сидит. — Эле фыркнула. — С Вас-Васом разговаривает. Большой любитель кабанов. Вроде тебя. Сроду их близко не видел, теперь не налюбуется. Ты Костяку расскажи, что с тобой случилось, а я пойду с обедом поковыряюсь. Этот полукровка всю нашу рыбу сожрал.

— Он, по-моему, очень голодный был, — смущенно сказала Даша.

— Это уж наверняка. — Хозяйка ухмыльнулась. — От рыбы и костей не осталось. Не волнуйся, на обед я ему полную миску навалю. Если у меня что съедобное выйдет. А ты рассказывай, рассказывай, с какой такой пьяни ты у Земляной стены оказалась?

Даша рассказала. Костяк не перебивал — все, что он думает о дебюте подружки в качестве шпионки, и по глазам было видно. Даша начала злиться. Пришел, сидит как истукан. Чего приперся? По окончании недолгого рассказа Костяк все-таки задал несколько вопросов. В основном интересовался, о чем бандиты между собой разговаривали да как друг друга называли.

— Это не наши. Не городские, — обдумав, категорично заявил Лохматый.

— Это я и без тебя поняла. Они не из Каннута, и дураку понятно. — Даша поморщилась — губа снова лопнула и неприятно сочилась соленым. — Откуда они взялись и куда делись? Собираются ли вернуться? Вдруг они нам дом сожгут? Ты можешь узнать?

— Попробую, — Костяк встал и подтянул ветхие штаны. — Дуракам, значит, все всегда понятно, только рожа у них на головешку похожа? Ну да. Ладно, отлеживайся. Вечером зайду.

Даша хотела сказать, чтобы не вздумал утруждаться, но было слишком обидно. Еще другом назывался. Трахнул, и теперь «рожа на головешку похожа». Ну и проваливай, криминал нечесаный.

Даша пролежала весь день. Лишь раз встала, добралась до отхожего места. На обратном пути завернула в хлев. Полукровка сидел на корточках, смотрел в глаза Вас-Васу. Кабан так же задумчиво разглядывал дарка.

— Умное животное, — сказал полукровка. — Вы себя лучше чувствуете?

— Спасибо. У вас в Холмах разве свиней не разводят? — Даша вынужденно привалилась плечом к хлипкому столбику, поддерживающему крышу.

— Я в Холмах очень давно был, — уклончиво объяснил дарк. — Там в основном коз разводят. Вы не волнуйтесь, я в темноте уйду. Спасибо за рыбу.

— Рада, что вам понравилось. Я не волнуюсь. Вы с хозяйкой поговорите, — Даша смотрела на полукровку с некоторым удивлением. Почему-то при свете дня дарк казался гораздо скромнее размером и более человечным. Только рожица безносая на людскую совершенно не похожа — жутковатая. Даша посмотрела на висящие в углу черные лохмотья.

Вот дура, — он же просто разделся. То не шкура была, а какой-то комбинезончик устрашающий.

— Я, пожалуй, пойду, лягу, — пробормотала Даша. — У меня что-то голова плохо соображает.

— Вас сильно били, — со знанием дела заметил полукровка. — Ногами и убить могли. Хорошо, что тот вас захотел.

— Хорошо, — согласилась девушка и поплелась на свой топчанчик.

Лежать было куда легче. Можно было думать. Эле принесла миску с жидким супом-кашей. Готовила хозяйка и раньше не сильно хорошо, а сейчас и отвыкла, да и скованная гипсом рука мешала. Впрочем, пересоленное варево вполне отвечало настроению Даши.

Сволочи. Сволочи бородатые, отмороженные. Значит, просто так можно людей «кончать»? И как свидетельница не страшна, и как информатор совершенно не потребна. Ублюдки. «Амара немытая», значит? Сами вы козлы вонючие. Снизошел, сука. «Отбарабанить» напоследок решил. Благодетель. Мразь чесоточная.

Ненависть. Вот что это такое. Спокойнее, Дарья. Что толку психовать? Что ты, хилая, со своей мордой почерневшей, безобразной, этим бородачам сделать можешь?

К ужину Даша самостоятельно доползла до стола. Полукровка сидел на табурете, над столом одна голова торчала. Ложкой орудовал неумело, но разговор вел вежливый. В основном говорили о свиноводстве. Даше, непонятно почему, пришлось рассказывать о диких лесных кабанах.

В разгар лекции явился Костяк. Эле брякнула на стол миску для гостя, но Лохматый чинно отказался:

— Простите, хозяйка, некогда. Сейчас уйду, — он мигнул Даше в сторону загородки.

Даша села на койку, потом не выдержала, прилегла.

— Из дома не выходи денька два, — сказал Костяк. — Твои знакомые скоро уйдут. Ты им не нужна, не ищут. Но если случайно натолкнешься — не пожалеют. Так что отдыхай. С твоим везением на них и вполне случайно налететь можешь.

— Ты знаешь, где они?

Лохматый пожал плечами:

— За рекой живут. У Навьих Камней. Видать, со дня на день их кто-то подберет. Но я, Даша, их резать не пойду. Не справлюсь. Их четверо. Кто такие — непонятно. Откуда-то с побережья. Но рубиться точно умеют. В городе как-то стакнулись с ребятами Корня. «Деловые» двоих потеряли, а гостя только одного легко поцарапали. Не смотри на меня так, я убивать чужаков никого из своих людей повести не могу. Было бы это еще в городе… А так, с какой стати? Если моей женщине лицо попортили — мои проблемы. «Деловой» десяток за такое на мечи не полезет. Да и Гвоздь не позволит…

— Это я-то твоя женщина? — с удивлением пробормотала Даша.

— А чья? — холодно поинтересовался Лохматый. — Думаешь, в банях ты треть заработка никому не отдаешь, потому что у тебя глаза серые? Тебя в городе кто трогал? Я от благородных кровей далек, но к себе уважение заработал. Поостерегутся тебя задевать. С чужими другое дело.

— Понятно, — Даша заставила свои распухшие губы не дрожать. — А те четверо — они кто? Они с Флота?

— Не знаю, — Костяк с яростью поскреб нос. — Опытные, смелые. А кто такие — аванк их знает. Или шпионы, или остаток банды какой-то лихой, залетной.

— Если шпионы, нельзя ли на них городскую стражу напустить?

— Я уже думал. — Лохматый странно посмотрел на девушку. — Городская стража не пойдет — не их территория, да и выгоды никакой. Королевские шпики, может, и занялись бы чужаками, да у меня на королевских выхода нет. А те, у кого выход есть, возиться не станут. Сейчас каждый второй приезжий в Каннуте — шпион. Время такое — ни война, ни мир. Даша, если эти твои крысы речные в городе задержатся — я их на «перо» посажу. А за реку не дотянуться. Там мне самому кишки выпустят задаром.

— Понятно, — Даша вытянулась на постели. — Ты иди, раз торопишься. Потом поговорим. Я спать хочу.

Позже заглянула Эле:

— Спишь уже? Ну отлеживайся, отлеживайся. Я что хотела спросить — если этот твой полукровка еще ночку у нас переночует, ничего?

— Ты же хозяйка, — с удивлением сказала Даша. — Тебе решать.

— Да я сейчас — полхозяйки, — Эле с досадой помотала загипсованной рукой. — Сама еле на ногах стою. А этот безносый под Вас-Васом в хлеву все так вычистил — и у тебя такой чистоты не получалось. Странное оно чудище, этот полукровка. Лучше я его завтра вечером до Земляной стены сама провожу, а то еще прибьет кто-нибудь это чучело с перепугу. С миски каши мы не обеднеем, пусть жрет. Завтра обещал поилку для кабана поправить.

— Пусть ночует, — согласилась Даша. — Он такой воспитанный. Даже странно.

— И я говорю — странно. Как бы он нашего кабана не сожрал ночью. Тоже, свинопас косолапый…

«Покою мне не будет, — думала Даша, глядя в темный низкий потолок. — Мне до склероза еще жить и жить. Такое не забудешь. Лучше сразу покончить. Ведь не прощу себе. Что мне терять? Разве что Эле с Вас-Васом еще повспоминают, пожалеют».

* * *

Собиралась Даша в потемках. Эле посапывала, неловко свернувшись на кровати и уступив тощую подушку больной руке. Даше стало немного стыдно. Ну ладно, найдет хозяйка кого-нибудь, снимут гипс. Ничего там сложного, Даша уже не раз подробно рассказывала, что нужно дальше делать, успокаивала переживающую хозяйку.

Девушка выскользнула во двор. Прохладно, зима все-таки. Пока еще солнце встанет, пригреет. Привыкла глупая Дарья к тропической жаре. Московская зима уже чем-то сказочным кажется. Может, если умереть, опять там окажешься, в сугробах?

Даша окинула прощальным взглядом дворик. По крайней мере, подметено. Скрипнула дверца хлева. Выглянул низкорослый дарк:

— Уходите? По делу? Уже оправились?

— Вполне, — заверила Даша. — Вы спите, спите.

— Утро еще, — удивился полукровка. — Я если и сплю, то днем.

— Все равно. Вы потише. Кабана разбудите. И хозяйку.

— Ладно, — низкорослый передернул мохнатым плечом. По случаю прохладного утра на дарке опять была его нелепая звериная одежонка. — Вообще-то, они крепко спят. Я пока над поилкой подумаю. Там трещин много.

— Вот-вот, — одобрила Даша, отпирая калитку. — Только заприте за мной сначала…

* * *

Переправилась в Заречье девушка на знакомом пароме. Идти в круговую, конечно, далеко, да только и торопиться некуда.

Трава, упругая и зеленая, пахла утром. И река пахла утром. Еще рыбой, ракушками, тростником и широкой водой. Почти как на пикниках, что с Лохматым устраивали. Ха, тогда Даша еще своя собственная была, а не «чья-то женщина». Нет, нечего думать о воре. Пусть свое серебро в городе копит. У него своя дорога, у Даши своя.

Дорога, вернее, тропинка вела по пологим холмам. Идти удобно, вид широкий, красивый. Люди здесь еще попадались. Особенно у кромки берега. Рыбаки сети снимали, дальше мальчишки «перловиц» собирали. Дед длиннобородый сорванцов на лодке привез. Прямо граф Толстой, экий благообразный. Или дед Мазай. Зайцев здесь вроде не водится, зато кроликов полно. Надо бы хоть раз приготовить. В сметане. Нет, в сметане дорого. Лучше потушить с той травой, что здесь кислолистом называется.

И о чем ты, идиотка, думаешь?

На противоположной стороне реки тянулся город. Большой город Каннут, Даша многое в нем так и не узнала. Королевский замок — туда ход простым смертным закрыт, это само собой. А вот что за сдвоенная башня, на колокольню похожая? Арсенальная, что ли? Нет, Арсенальная у Конного рынка, там Даша как-то с Лохматым проходила. Да какая разница? Должно быть, уже никогда не узнаешь.

Даша шла по тропинке, поглядывая на залитый солнцем город. Вот уже Западная стена потянулась. Здесь каждая башня знакома. Вроде родные края. Вон и устье Земляного канала. Решетку поднятую почти не разглядишь. Разгильдяйство кругом. Входи кто хочешь, вплывай кто хочет, грабь кого хочешь…

Тропинка свернула к старой пристани. Там сидел мужчина в драном колпаке, удил рыбу. Дальше людей не видно. Вдоль берега сплошные тростниковые заросли. К пристани Даше сворачивать было незачем, и девушка полезла в заросли напрямик. Ноги путались, веревочная лямка торбы съезжала с плеча. Надо бы рюкзак какой-нибудь да ботинки туристические. Или кроссовки. М-м, ни того ни другого на каннутских рынках девушке не попадалось. Да и зачем рюкзак в городе? Бродить по окрестностям Даша никогда не собиралась.

А вендетту безнадежную устраивать собиралась?

Даша остановилась, положила торбу на траву.

Посмотрела на солнце. Пригревает. До полудня еще ничего, приятно. Облака по небу плывут. Бледной луны очертания видны. Рядом угадывается еще тень — луна-близнец. Луна Дарков, или Темная Сестра, как ее в Каннуте именуют. До ночи далеко. Птички порхают. Попугайчики вопят. Те, что изумрудные с алыми крылышками, — особо крикливые. Радуются жизни. А ты куда идешь, самоубийца?

Даша посмотрела на торбу. Груза там всего ничего. Что одинокой девушке с собой в путешествие на следующий свет брать? На торбе чернильное пятно темнеет. Разлилась чернильница, когда ногами тебя, кретинку, пинали.

Убьют тебя, Дарья. Только и добьешься, что тебя действительно «отбарабанят», прежде чем по горлу чиркнуть. Их там четверо, хоть один, а милость такую окажет. Допросишься. Хотя морда у тебя сейчас и правда — свинина. Даже на пароме поглядывали с любопытством. Ну куда ты лезешь?

Глядя на кляксу на торбе, Даша снова испытала приступ отчаянной злобы. Накатило, как и ночью. Аж зубами скрипела. Нет жизни. Ни до смерти, ни после. Террористки сумасшедшие, мужики равнодушные, — кто-то да заявится к тебе. Взорвет, ножом полоснет. Или за ноги порвет. Нет уж. Хрен вам! Расплачиваться нужно. Девушка тихо жила, тише мыши. Спросить только хотела. А вы, значит, прирезать, как курицу, решили? Да еще кочевряжились — «барабанить немытую, не барабанить»? У, сучьи кобели!

Даша заставила себя сесть, разуться. Пусть ноги отдохнут, они еще пригодятся. Не торопясь, съела яблоко. На мякоти оставались розовые следы — опять губа треснула. Пришлось резать яблоко на тонкие ломтики. Потом Даша старательно наточила нож. Эле будет сильно злиться из-за унесенного точильного камня. Ну чего ж поделать? Сталь негромко чиркала по камню. Птицы громогласно радовались яркому дню, в высокой траве что-то шуршало. Даша принялась вспоминать обо всех диких дарках, что по берегам живут. Список вышел немаленький. Впрочем, до ночи опасаться нечего. До ночи Даша или в город вернется, или… Интересно, следующий мир появится или просто в темноту рухнешь? Вот Машка, она куда попала?

Острие достигло идеальной остроты. Даша с удовольствием подкинула нож на ладони. Нет, хоть одного бородатого, а сделать можно. Таким ножом что рыбу пластовать, что в ребра всаживать. Лохматый учил точить. Это он умел, поганец.

Даша задумалась. Что дальше делать? Идя вдоль берега, на бородатых непременно наткнешься. А что потом? Наскочить на них с разгона? Кавалерист из Даши плохой, кто бы спорил. Заманить бы как-нибудь одного из бандитов в сторону. Потом другого… Если повезет. Да только узнают. Такое личико расписное и не узнать? Но попробовать-то можно. Издали не разберут.

Девушка хмыкнула, нашарила на затылке хвост волос и принялась чекрыжить ножом. Волосы скрипнули, поддались. Даша бросила тощую кисточку в траву. Не очень-то и жалко. Зато шее прохладней. Что там Эле про воительниц стриженых говорила? Ну, воительница из тебя липовая, зато за волосы тебя хватать труднее будет.

Даша еще раз подправила нож на камне и решительно обулась. Идти нужно не по самому берегу, но и не слишком далеко от воды, — тогда лагерь бандитов не пропустишь.

Уходя с полянки, девушка оглянулась на примятую траву. Валялся хвостик волос. Нехорошо, вроде как трупик мышиный. Да, на крысу размером определенно не тянет.

Даша похоронила волосы, приподняв зеленый дерн. С облегчением пошла прочь. Фу, символизм какой-то нехороший, первобытный, а все равно легче.

* * *

Лагерь бородатых Даша отыскала уже ближе к вечеру. Сначала попались рыбаки, торопливо возящиеся с потекшей лодкой. Потом девушка подобралась к лагерю каких-то подозрительных субъектов. Эти устроились надолго — барка со снятой мачтой замаскирована срезанными ветвями, шалаши устроены добротно, груда мешков холстом прикрыта. Наверное, контрабандисты. Человек двенадцать. И девка с ними. Даша хорошо рассмотрела, как девица, сверкая голым обширным задом, развешивала на кустах выстиранные юбки. По-семейному, значит, живут. Ну и счастья вам…

На бородатых Даша наткнулась почти случайно. Брела выше по склону. Бок опять болел, шея чесалась от мелкой мошкары. Короткий, в три-четыре такта, стук топора раздался неожиданно. Даша нелепо замерла на полушаге, потом присела и принялась озираться. Место вокруг лежало довольно открытое: купы густых невысоких кустов, пологий склон. Река местами проглядывала сквозь стену тростника — уютное местечко, хоть туристов привози. Туристов в Каннуте не водилось, да и просто так сюда заплывать мало кто рискнет. Занятой народ в городе. Но место для злоумышленников все-таки слишком открытое. Разве здесь спрячешься?

Но бородатые скрывались именно здесь. Даше пришлось обходить островки кустов по широкой дуге. В какой-то момент девушка заметила движение. Совсем не там, где ожидала, но все равно. Крепкий мужчина выбирал из кустов сухие ветки. Дальше уже было легче, — девушка рассмотрела едва заметный дымок костра, потом обнаружила и сам лагерь.

Пришлось ползать на четвереньках, выбирая место для наблюдательного пункта. Подол жутко мешал, собирая ветки и цепкие маленькие лианы. Обозлившись, Даша вытащила нож и в два счета укоротила подол. Из лишней материи получились довольно удобные повязки на колени. Теперь девушка ползала на четвереньках довольно шустро.

Действительно, четверо в лагере. Один сидит, неловко вытянув ногу. Это, наверное, подрезанный «деловыми». Трое других возятся у костра с каким-то мешочком. Награбленное, наверное, делят. Любителя «побарабанить» Даша узнала сразу. Тот, что спиной присел, скорее всего — старший по имени Жаха. Мог бы и мордой повернуться, невежа.

С крошечного бугорка девушке был виден весь лагерь: низко растянутый над землей кусок парусины, дорожные мешки, бочонок, заменяющий стол, миски на нем. Недалеко от стола торчали составленные пирамидой копья. В узкой заводи, надежно укрытая со стороны реки, покачивалась лодка.

Главарь повернулся, и Даша убедилась, что не ошиблась — Жаха. Все на месте, никто не потерялся. Вот только особой радости это не прибавило.

Вели себя бандиты спокойно, нападения явно не опасались. Вот только как к ним подобраться? Прогуливаться в одиночестве никто из бородатых не собирался. Даша видела, как один встал и, не прерывая тихой беседы, отлил под ближайший куст. Оружие, за исключением копий, все держали при себе. И не только ножи — у всех четверых на поясе висели уже знакомые девушке короткие и широкие, как секач мясника, тесаки.

Даша посасывала кусок черствой лепешки. Что делать-то? Так целый год можно просидеть. Сыро здесь, скоро темнеть начнет. Может, в темноте к ним и подобраться? Даше вспомнились сотни фильмов, которые не слишком-то внимательно смотрела в досмертной жизни. У спецназовцев и индейцев все получалось лихо — подполз, рот зажал, кинжалом в сердце. И так по очереди — сначала часового, потом хоть еще тысячу человек. Сейчас, в этих приречных кустах, все выглядело сложнее. Как подобраться? Ведь как ни ползи, чего-нибудь хрустнет-треснет. И потом, ножом в сердце — это как? С какой стороны бить? А если они вообще спать не лягут?

Девушка огляделась. Еще светло, но кусты за спиной и весь склон какой-то пугающий. Как будто прячется кто-то. Жутко.

Вот глупая, ты же сама прячешься. Ты сама в засаде. Это ты убивать пришла.

У костра один из «незнакомых» помешивал в котелке. До Даши донесся запах чечевичной каши. Кажется, с ветчиной. Сволочи. Ублюдки загаженные в памперсах неглаженых. Дикари.

Даша почувствовала, как накатывает. Захотелось встать и просто пойти туда, в лагерь. Они глаза вылупят, а им ножом по роже, прямо по глазам! По глазам!

За спиной раздался шорох. Даша словно ждала — крутанулась на боку, махнула ножом, целясь в голову неслышно подкравшейся на четвереньках фигуре. Почти достала — гад шустро откатился. Даша скакнула следом, до головы уже не достать, зато в ногу можно…

— Шшшш, тихо… — Человек быстро отдернул ногу и выставил пустые ладони.

На девушку смотрел Костяк. Довольно перепуганно смотрел. Даша испытала мгновенное злорадство, потом испугалась — откуда этот ворюга трусливый здесь взялся и как смог подползти так неслышно?

Костяк потрогал себя за ухо, посмотрел на кровь на пальцах:

— Острый ножик. Ох и быстрая ты. Что ж вы с Эле меня норовите по одному уху-то?

— До глаза не дотянулась, — извинилась Даша. — Чего приперся? С толку меня сбиваешь.

— С толку? — Лохматый посмотрел на ее завязанные тряпьем, открытые обрезанным платьем, колени. — Ну да, вчера лежала умирающая, а сегодня весь берег на карачках обползала. Мы замучились, пока по следам шли.

— По следам? — изумилась Даша.

Костяк коротко мотнул подбородком.

Даша посмотрела направо и вздрогнула. В шаге от нее сидел полукровка в своем волосатом одеянии. Вообще-то до дарка было куда ближе, чем до парня, пытавшегося замазать-залечить слюной порез на ухе.

— Ножом меня не надо, — поспешно предупредил полукровка и отодвинулся. — Я только его привел.

— Я и не думала, — пробормотала Даша. — Я только от неожиданности.

— Ухо-то чуть не отлетело, — указал полукровка. — Что вы от него хотели?

— Ничего, — Даша вытерла распухшие губы. — Не нужно было подкрадываться.

— А разве… — заинтересованно начал дарк, но его перебил Лохматый:

— Пойдем домой. Уже стемнеет скоро. Пока еще до города доберемся. Госпожа Эле волнуется.

— Скажи ей, что мне очень жаль. Пусть дни считает, когда гипс снять нужно. Да и камень ей передай, — Даша полезла в торбу.

— Какой камень? Ты совсем ума лишилась? — зашипел рассерженно Лохматый. — Жить надоело? — Он потянул руку к Дашиному плечу.

— Лапы убери! — Девушка взмахнула ножом. — Ну, надоело мне жить — твое какое дело? Проваливай в свой город, жулик квартальный. Тебе здесь и правда кишки задарма выпустить могут.

— Даша, тебя убьют, — спокойно сказал Костяк. — Кому лучше будет? Эле тебя любит. Сильно огорчится. Кабан скучать будет.

— Ты мне на жалость не дави, — шепотом взвыла девушка. — Вас-Васу судьба на сало идти, а мне… Меня, значит, только трахать можно, барабанить да немытой мокрощелкой обзывать? Хватит с меня. Валите в город. Мое дело здесь. Или я, или они меня. Надоело!

— Никаких «или» не будет. Даша, неужели тебе так умирать хочется? Пойдем, или я сейчас тебе по голове врежу и силой утащу. Эле мне только спасибо скажет.

— Не дашь ты мне по голове, — заявила Даша, угрожающе держа нож у бедра. — Больше не подкрадешься. Да и смысл какой? Я сказала, что их убью, и убью.

— Зачем, Даша? — тоскливо спросил Лохматый.

— Мне обидно, — коротко объяснила девушка.

Костяк смотрел молча.

— Их четверо, и они сильные, — влез полукровка. — Вы одна не справитесь. Тогда их двое было, и то…

— А ты заткнись, — яростно зашипела Даша. — Твое какое дело? Привел Лохматого — уведи обратно. Денег я с собой не взяла, но ты хозяйку попроси, она от меня тебе целый мешок помидоров купит. Обожрешься.

— Рыба лучше, — заметил мелкий дарк и нагло улыбнулся. — Вообще-то, я хотел вам сказать…

— Помолчи, — прошипел Костяк. — Даша, хоть что делай, мы четверых не убьем. У нас только два ножа. Я ничего солиднее взять не успел, торопился. Они нас даже не подпустят.

— «Нас»?! — Даша раздвинула распухшие губы в улыбке. — Тебя кто звал? Здесь серебром не пахнет. Иди, набирайся сил для своих грабежей.

— Сучка ты, Даша, — мрачно сказал парень. — За плевок меня держишь? Сука и есть.

Даша молчала.

— Что вы спорите? — снова влез полукровка. — Их всего на одного больше. Мы их сделаем.

— Да заткнись ты! — Костяк сунулся ближе. — Я что, первый день в деле?! Как мы их сделаем? Как? Ну я подберусь, одного срежу. А дальше? У них же там целый арсенал. Давайте лучше сами себе жилы порежем. Веселее будет.

— Разведем их в разные стороны, — предложил полукровка. — У меня камни есть, — он продемонстрировал узелок с речными голышами.

Даша недоуменно посмотрела на полдюжины камней размером чуть меньше куриного яйца и сказала:

— Я их отвлеку, ты, Лохматый, нападешь сзади. А там уйдем. Как получится.

Костяк застонал:

— Да разве так безмозгло подыхать нужно?! Спятили, совсем спятили!

Вода омыла искусанное тело. На миг стало легче. Река сейчас хоть и обычного охристого желто-бурого цвета, но прохладная, зимняя. Моржиха ты, Дарья, спятившая моржиха. Лохматый остался далеко позади, где-то в зарослях. Чуть не плакал, бедняжка. Страшно ему, «деловому», а кто его сюда звал?

Отсюда, с воды, Даша видела только сплошную стену тростника. Плыла тихо, осторожно. Руки раздвигали мягкую воду, пальцев почти не было видно. С боку качалась, никак не хотела тонуть, торбочка. Наконец, девушка ее утопила рукой, — нечего поплавок изображать. Плыть еще далеко. В воду Даша спустилась не меньше чем шагах в двухстах от лагеря. Теперь течение ощутимо противилось движению девушки. Это не у берега бултыхаться, сонных нав опасаясь. Сейчас в тени тростниковых зарослей уже наступал вечер, тень густела на воде. Главное — просвет нужный не пропустить. А то доплывешь, как дура, до самого Каннута. Если навы за ноги на дно не утащат.

Вот он, просвет. Даша осторожно нащупала ногами дно. Ступни противно увязли в холодном иле. Вряд ли навы в этой грязюке добычу вздумают подстерегать. Ага, вон и корма лодки просвечивает. Не ошиблась, не промахнулась — уже хорошо.

Девушка сделала осторожный шаг. В тростнике немедленно зашуршало — в сторону зигзагом скользнула черная тень. В двух шагах от человека змея остановилась, выставила повыше треугольную голову, вгляделась оценивающе. Даша нашарила на поясе под водой нож, с трудом высвободила из намокших ножен. Плавным, но грозным движением показала сталь пресмыкающемуся: плыви отсюда на хрен, мне терять нечего, если и укусишь, и тебе голову отрезать успею. Или откусить.

Змея понятливо нырнула в тростники. Даша сплюнула в воду медный привкус страха и побрела-поплыла к берегу. Бесшумно двигаться не получалось, вода то и дело всплескивала, намокшая торбочка теперь висла мешающим мягким камнем. Но и вокруг весь мир плескался, жил — дышали-чавкали тростники, вскрикивали невидимые птицы, где-то хлопали по воде хвостами охотящиеся бабуры — деликатесные рыбешки весом и длиной с Дашу. Или это навы из своих подводных хижин выбрались на прогулку?

Поздно хвостатых речных дев бояться — вот он, берег, а на нем иные хищники ждут. Даша добралась до лодки, дотронулась до теплой шершавой кормы. Считай, уже на месте, коммандос Дарья Георгиевна. Страшно? А то! Ноги деревяшками кажутся. Только и зло берет — из-за них, скотов, так дрожать приходится. Отбарабанить, значит, возжелали грязнулю уродливую? Давайте, прямо сейчас и начнем.

Прячась за лодкой, Даша, как могла, отжала ворот платья, растянула неподатливую горловину торбочки — внутри просто мешка ужас что творилось. Нет, сначала нужно волосы в порядок привести — ладони пригладили-откинули назад мокрые, неровно обрезанные пряди, открыли лицо, курносый нос, распухшие губы.

От невидимого костра по-прежнему тянуло горячей едой. Когда же они нажрутся, садисты проклятые? Слышались неразборчивые тихие голоса. Устроили посиделки, мерзавцы.

Пора? Пора. Чего бояться умершей девушке?

Как ни уговаривай, а ноги выпрямляться не желали. Даша еще раз проверила, легко ли сидит нож в ножнах, сдвинутых за спину.

Вперед, дура упрямая.

Вода с платья на бедрах потекла звонким оглушительным водопадом. Даша выпрямилась за лодкой и сразу стала большой, как жираф. Только у жирафов платье так бесстыдно к груди не липнет. Шаг, другой, на полянке все замерло…

Заметили девушку не сразу. Разговор оборвался. Двое, что сидели лицом к реке, выпучили глаза. Их товарищи, не поняв, обернулись. Одновременно лязгнула выхватываемая из ножен сталь тесаков.

Девчонка в облипшем тело платье отвязывала лодку. Двигалась воровка неторопливо, беспечно.

— Нава! — шепотом завопил один.

— Лодку уводит!

Один из сидящих мягко ухватил арбалет, потянул рычаг.

— Щас я ее…

Двое других вскочили:

— Постой, эта завизжит — другие полезут. Их здесь, говорят, что лягушек. Да и мелка она для взрослой.

— Эй, ты чего пришла? — смело окликнул старший. — Мы закон блюдем, в воду не мочимся, жемчуг не ищем. Лодку не трожь. Плыви себе дальше.

Услышав голос, Даша оставила неподатливый узел на лодочной веревке. Разбитые губы в улыбку складываться никак не хотели. Девушка все-таки оскалилась, приподняла торбочку, зачерпнула жменю бурого месива, протянула на ладони…

— Предлагает что-то, — зашептал бандит с подпорченной ногой. — Жемчуг, что ли?

— Жемчуг за лодку? — старший неуверенно хохотнул. — Где это видано, чтобы навы торговались?

— Да какая она нава? — ткнул взведенным арбалетом стрелок. — Морда белая, никаких узоров. И в синяках вся. Водяница свежая…

— А водяниц, если свежих, нельзя, того… попользовать? — поинтересовался третий бандит.

По тону Даша определенно узнала любителя-барабанщика.

— Да заткнись ты! — зашипел старший. — Видит кто, что у нее в руке? Нет? Вот ты, раз такой смелый, и посмотри.

— А чего ж, — «барабанщик» ухмыльнулся. — Я баб, что живых, что утопленных, все одно не боюсь. Только пусть Лоб ее на прицеле держит. Вдруг она на меня сама скакнет?

— Если что, девка сразу в лоб «болт» заполучит, — успокоил старший. — Уж, правда, не знаю, что утопшей «болт»? Может, отпугнет только?

Даша стояла неподвижно, расслабленно. Ладонь жгло, густая капля плюхнулась на нос лодки.

«Барабанщик» подступал медленно, осторожно. В волосатой руке покачивался выставленный в сторону утопленницы тесак. В тишине потрескивали угли костерка. Сапоги бандита отчетливо шуршали по траве. Старший из бандитов не выдержал, осторожно высвободил из пирамиды копье, двинулся следом…

Страшно Даше не было, только руку палило как огнем. «Барабанщик» приближался невыносимо медленно — казалось, сто лет будет идти. Смотрел то на выставленную ладонь утопленницы, то на бледное лицо с толстыми, неровными губами.

За тростниками завопила первая ночная птица-ревуха. Даша вздрогнула, и в этот миг «барабанщик» ее узнал:

— Ух, дерьмо китовое! Да это же та девка, что…

Даша неловко, но быстро прыгнула через нос лодки. Покачнулась, упав на колено, изо всех сил швырнула кашу из ладони в лицо «барабанщика». Тот взвыл, выронил тесак и схватился за лицо — размокшая смесь красного кострового перца и красного соусного жгла глаза острее горящего лампового масла. Даша, не слыша собственного визга, выхватила из-за спины нож, метнулась к мужчине. Ударила справа, под ребра — клинок вошел, потом чуть не вывернулся из пальцев, — руку полоснула такая боль, что девушка едва нож не выпустила. Вырвала из раны, «барабанщик» словно не заметил, только покачнулся — все косолапо танцевал на месте, драл ногтями горящее лицо. Даша отшатнулась, мокрый башмак поехал, — девушка села на траву. Над плечом что-то свистнуло — стрела арбалетная. Из-за спины воющего, как раненый бык, «барабанщика» выросла фигура с занесенным для удара копьем.

Даша даже отползти особенно не пыталась. Смерть так смерть, на этот раз хоть не задаром.

Бородатое лицо бандита вдруг изменилось. Даше показалось, что у него от ярости глаза из орбит выпрыгнули. Почти так и было, — голыш, угодивший в затылок старшему, разнес череп не хуже разрывной пули. Предводитель бандитов сделал еще шаг и рухнул на траву. Даше крепко досталось по ноге древком копья. Девушка недоуменно посмотрела на окровавленный затылок бандита — кости черепа, вмятые в серо-кровавую жижу, торчали, как осколки нелепого волосатого горшка. Даша посмотрела на костер — там лежало одно неподвижное тело, а рядом Лохматый дрался с арбалетчиком. Быстрый Костяк, согнувшись почти вдвое, скользил вокруг, пугая ножом. Бандит заслонялся, как щитом, разряженным арбалетом, другой рукой опасно взмахивал тесаком. На одну ногу он ступал с трудом, но подпустить внезапного противника собирался разве только для того, чтобы наверняка полоснуть широким лезвием. По всему было видно, что хромой боец в поединке поопытнее привыкшего к совсем иным воровским стычкам Костяка.

— Раууу-урауууу! — раздался воинственный клич. Камень, со свистом вылетевший откуда-то из зарослей, угодил хромому бандиту в плечо. Судя по хрусту, ключица была сломана, как сухая ветка. Арбалет бандит выронил, рука повисла плетью. Бородач со стоном попятился, Костяк прыгнул следом.

Увернулся от тесака, ткнул ножом под ремень противника. Бандит с проклятьем осел на землю. Костяк выпрямился, оглядывая поверженного противника, и чуть не поплатился за неосторожность. Бородач ловко метнул свой с виду массивный тесак. Костяк шарахнулся, чудом увернувшись от просвистевшего на уровне живота оружия. Выругался, присел на корточки. Бандит, ерзая по земле, безнадежно и упорно полз к лежащему на столике-бочонке ножу.

Из кустов появился полукровка. Оглядел поле битвы и хрипло объявил:

— Мы победили!

Даша на преисполненного гордости низкорослого метателя не смотрела. Быстрым шагом пересекла полянку, присела над все еще пытающимся ползти арбалетчиком. Тот глянул с ненавистью, но закрыться и не пытался. Девушка ударила ножом туда, где заканчивалась черная бородка. Кровь из пробитой шеи брызнула неожиданным фонтаном, окропила мелкими частыми брызгами подбородок и грудь девушки. Даша машинально отряхнула грудь, встала.

Костяк смотрел потрясенно. Полукровка тоже удивленно моргал. Даша нехорошо оскалилась.

— Жалко гада?

— Я только… в смысле… допросить надо бы… — пробормотал Костяк.

— Рыбы пусть их допрашивают, — хрипло сказала Даша и пошла к воде. По пути ткнула ногой «барабанщика», — рот приоткрыт, в глазных впадинах темная жижа. Сдох. На старшего и смотреть нечего, с половиной черепа никакой скот не выживет. Значит, все.

Даша зашла по колено в воду, отмыла скользкий нож, с трудом, левой рукой вложила в ножны. Правую руку жгло, будто свинцом расплавленным. Кроме ладони, опаленной перцовой смесью, обнаружился глубокий, до кости, порез на большом пальце — это собственным ножом заработала, когда рука с рукояти соскользнула. Вот дура!

Даша отмывала руку в прохладной воде. Жжение от перца постепенно уходило. Осталась тупая боль от пореза. Вода плескалась темная, ночная. На запах крови кто-нибудь приплыть может. Даша не боялась, чувствовала — сейчас и с любой навой справится, и с аванком. Может быть, даже без ножа. Девушка кое-как, одной рукой, умылась. Злость, что до горла переполняла эти два дня, уходить не торопилась. Злость — не перец и не кровь — речной водой не смоешь.

Прижимая к груди порезанную руку, девушка забралась в лодку. Потихоньку закапали слезы. Даша плакала, моргала на темную реку, посасывала палец. Кровь никак не останавливалась. За спиной тихо переговаривались, возились Костяк и полукровка. Потом Костяк подошел:

— Дай руку завяжу. Кровью истечешь…

Даша позволила промыть рану чем-то едким, спиртным, потом дала завязать палец тряпицей.

Поужинали подгоревшей, но все равно вкусной чечевичной кашей. Дашу не тошнило. Она вообще не чувствовала никакого раскаяния. Нецивилизованный вы человек, Дарья Георгиевна. Ни стыда, ни сочувствия к убиенным. Наверное, потому, что сама мертвая. Только усталость да какое-то смутное удовлетворение, словно после большой и трудной уборки. И чуть-чуть гордости. Сказала — сделала. Зато не стыдно перед собой. Убийца ведь. А с мертвой-то какой спрос?

Лохматый глотал что-то из кружки. Отдувался. Предложил, но Даша только головой помотала. Хватит, в прошлый раз темного пива перебрала, как малолетка глупая. Хотя чего-то крепкого глотнуть хотелось. Во рту вкус крови так и остался. Грязная. Платье теперь вообще не отстираешь. Да и куда его, такое укороченное?

После ужина полукровка заявил, что будет ходить кругом дозором и охранять. Можно спать и не беспокоиться. Если что — завоет, разбудит. Вообще, после битвы дарк явно почувствовал себя гораздо увереннее. Даже сопеть носом стал по-другому. Тоже — снайпер короткопалый.

Полукровка отправился патрулировать. Костяк подозрительно огляделся и прошептал:

— Знаешь, Даша, что-то я его побаиваюсь. Где это видано, так камнями швыряться? Ладно бы, какой-нибудь великан был. Об этих полудиких чего только не говорят.

— Он на нашей стороне дрался, — заметила Даша, глядя в огонь костра.

— Сегодня на нашей, завтра на своей собственной. Я чего не понимаю, тому и не доверяю.

— Меня, значит, хорошо понимаешь? — вяло спросила девушка.

— Нет, — признался Лохматый. — Ты страннее любого дарка будешь.

— Ну и иди тогда в лодку, один спи, — порекомендовала Даша. — Тебе спокойнее будет. У меня уже глаза слипаются, вдруг во сне тебя придушу?

— В лодке спать неудобно, — обиженно отказался Лохматый.

Спали спина к спине. Плащей в лагере хватало, а под низко натянутым тентом было сухо. Даша вроде бы умирала, так спать хотелось, а легла — никак не спалось. От плащей чужими мужчинами пахнет. Мертвыми. Не по себе. Череп разбитый чудится, глаза — жижа черная. Вроде бы лишнее все это. Ненужное. Лохматый совершенно неслышно дышит, еще хорошо, что теплый. Живой. На реке кто-то трубно мычит, плещет. Полукровка сгинул. Стражник-невидимка.

Даше вдруг захотелось, чтобы Лохматый повернулся. Пусть обнимет, что ли? Вообще-то, ни к чему такое, но ночь сегодня все равно неправильная. Что ты, девочка, сегодня наделала? Душегубка. Забудешь такое?

Когда Лохматый повернулся и прижался к ее спине, Даша возражать не стала. Сделала вид, что спит. Руки у парня были осторожные, словно мотылька обнимал. Пах Костяк привычно — кожей сыромятной. Вообще, Лохматый всегда бережный был. Даже трогательно. Вот дурачок — не понимает, что ей это вообще не нужно. Дотрагивается, как будто мина под одним плащом с ним дремлет. Даша не выдержала, подвинулась удобнее. Пусть. Спокойно в теплых объятиях. И покачиваться спокойно, даже уютно. До полной луны еще неделя. Глупости все это. Секс — совершенно кисельное слово. Даша и действительно почти дремала.

* * *

Солнечный восход Даша проспала. Проснулась, когда уже дождик накрапывал. В кустах перекрикивались обиженные попугайчики. Костяк уже закончил прятать вещи. Полукровка сидел у костерка, поджаривал ветчину, навитую на прутики какими-то сложными спиральками.

Вежливо поинтересовался у девушки:

— Вы с перцем будете?

— Что ж, мне его теперь всю жизнь не есть? — фыркнула девушка и пошла приводить себя в порядок.

Когда вернулась, Костяк укладывал в мешок оружие, поглядывал на подругу обеспокоенно. Вот чучело, не было ничего — разве не понял? Сон в зимнюю ночь у реки. Поллюция.

Пылкий любовник вроде понял сердитый независимый взгляд подруги, принялся мешок затягивать. Вот и хорошо.

Наскоро позавтракали и отправились в дорогу. Лодку и большую часть вещей Костяк спрятал в тростнике — потом за ними вернется. С собой взял только мешок с самыми ценными трофеями. Новость о найденном количестве серебра Даша встретила равнодушно. Бандитам и положено награбленное иметь. Выбрасывать кровавое серебро смысла, конечно, нет. Пусть добычу Лохматый забирает, не зря же он в такую даль перся?

Даша знала, что насчет Лохматого несправедлива — за ней, холодной-высокомерной, парень понесся. Рискнул, помог, не бросил. Ну и что теперь, рыдать от счастья? Друзья так и поступают. Только друзья между собой не трахаются. Это уже извращение какое-то. Или любовь, или дружба. Какой из Лохматого возлюбленный? Пародия и юмореска. Даша и сама-то… чучело чучелом. Нет, нужно что-то с собой сделать. И вообще больше о жизни думать.

Полукровка вынырнул из кустов впереди отягощенного мешком Костяка, огляделся. Шнырял полудикий на своих коротких ногах на удивление ловко. Действительно, головное охранение, боковое и еще какое бывает? Даша забыла. Хм, индеец Зоркий Камень.

Даша завела разговор издалека:

— А, простите, вы не скажете, как этот шашлычок делаете? Очень вкусно получается. Как же он замариноваться успел?

— Шашлычок? — не понял дарк. — А, палочки-жарочки. Свинятину я первый раз делал. Вы и не поверите, как вкусно из козлятины получается. Берете листочки кислого злыдня, натираете осторожно, потом луковку островерха…

Даша слегка заслушалась. Действительно интересно, о половине упомянутых трав она в Каннуте и не слыхивала. Костяк прислушивался к кулинарной дискуссии с некоторым страхом. Наверное, гадает — из кого, кроме коз, хогмены на своих диких праздниках яства готовят? О народе Холмов разные слухи ходили. Собственно, эта тема и Дашу интересовала.

— Вы так много всего знаете насчет хозяйства, — неуверенно спросила она. — Это, наверное, от мамы вашей уважаемой? А от папы что-то перешло?

Полукровка глянул мрачно. Настроение у него явно упало:

— Я понимаю, почему вы спрашиваете. Камни, да? Я ведь в Холмах не жил никогда. Так, гостил только. С мамой жил, пока ферму наших хозяев не сожгли. И мама сгорела…

— Сочувствую, — искренне сказала Даша. — Я тоже маму и папу потеряла.

— Да, сироты мы, — печально признал дарк. — Плохо без родителей.

Костяк невежливо фыркнул:

— Я тоже сиротка. Только вилять не умею, уж извините. Прямо спрошу — ты жутко ловко камнями швыряешься, где научился?

Даша сердито посмотрела на парня и сказала дарку:

— Вы внимания не обращайте. Он иногда тупым бывает и невежливым.

Полукровка кашлянул.

— Вообще-то, мне всегда вежливым тоже трудно быть. Насчет камней — это у меня природное. Только вы, Аша, не обижайтесь, что я вас тогда на Земляном валу не защитил. Я — непостоянный.

— Это как? — не выдержал Лохматый. — Один день — одному в голову швыряешь, другой день — другому?

Дарк недобро посмотрел ему в спину и сказал:

— Ты не волнуйся, я твой черепок разбивать не стану. Не нужно мне. А Аше объясняю как разумной. Во мне две крови — одна дикая, другая домашняя. Они смешиваются плохо. Дом, хлев, очаг — это брауни. Камни, следы, охота — это хогмены. Хогмены всегда племенем живут, и на войне, и на охоте. Один хогмен не бывает. Вот и я один драться не умею. Обязательно войско должно быть. Как вчера, — маленький дарк мрачно засопел, — вчера первая битва была, в которой я участвовал. Я вам благодарен. Даже тебе, Костяк, хотя ты мне не веришь. А вчера ведь во мне не сомневался, да?

Костяк перекинул мешок на другое плечо:

— Ты извини, если я свои сомнения честно показал. Я — вор простой, грубый да непонятливый. Это Даша правильно сказала. А вас, диких дарков, разве поймешь? Я лично тебя обидеть не хотел.

Полукровка промолчал, только выразительно глянул на Дашу.

Перед паромом Даше пришлось взять мешок с оружием. Во второй мешок влез полукровка. Вчера Костяк его так и волок через город в мешок упакованным.

На пароме девушка перехватила задумчивый взгляд Лохматого, обращенный на мешок, стоящий у перил. Ну да, один пинок, и больше никогда не будет мелкий индеец камнями швыряться.

Даша ухватила Лохматого за руку, одними губами прошептала:

— И думать не смей!

Мешок зашевелился в некотором смятении. Костяк бросил на подругу укоризненный взгляд и заговорил о планах по реализации добытой лодки. Дашу проекты сомнительного обогащения волновали мало — предстояла встреча с Эле, и вполне можно было схлопотать по шее. Вряд ли хозяйка отнесется к бегству Даши снисходительно. И правда, со стороны очень глупо выглядит. Предательски.

Полукровку выпустили на волю у Земляной стены. Выбравшись из мешка и очутившись среди знакомых кустов, дарк пригладил встрепанную шерсть на макушке, встряхнул пыльные лохмотья одежки:

— Всего хорошего. С вами было весьма интересно, — полукровка посмотрел на Костяка, — особенно когда ты хотел меня утопить.

— Тебе показалось, — заверил вор.

— Само собою, — согласился дарк. — Доставшиеся от папаши уши частенько меня подводят. Я такого чуткого слуха явно недостоин. Спасибо, Аша.

— Спасибо тебе, — неловко сказала Даша. — Ты нам очень помог.

Полукровка кивнул и шмыгнул в кусты.

У Старого Рыбного рынка Даша сказала Лохматому:

— Я пойду. Пожалуй, не стоит меня провожать. Эле наверняка будет очень рассержена. Я заслуживаю колотушек, но тебе подворачиваться под руку хозяйки совершенно незачем.

— Она не будет драться. Она очень расстроилась и…

— И оторвется на мне, — со вздохом закончила Даша, — и будет совершенно права.

— Она расстроилась и, кажется, плакала. Сама прислала за мной мальчишку на Бобовую улицу. Эле за тебя боялась…

— Очень трогательно, — буркнула Даша. — Спасибо ей. И тебе спасибо, что пришел на реку. Хотя я и не просила. Ты, Лохматый, неплохой парень, хотя некоторых вещей абсолютно не понимаешь.

— А ты меня научи, — с некоторым вызовом предложил Костяк. — Научишь меня понимать, а я тебя научу нормально держать нож, пока ты все пальцы себе не поотрезала. Кстати, когда добиваешь людей, запрокидывай им голову и сама держись сзади — кровь не так хлестать будет.

— Заткнись немедленно! — Даша побледнела. — Надеюсь, мне никого никогда не придется резать. Разве что куриц. Эти моряки уродские получили свое, и я хочу об этом забыть.

— Хм, вряд ли у тебя получится. Ты… — Лохматый запнулся, подбирая слова, — ты бешено злая внутри.

— Может быть, — Даша разглядывала уличную пыль под ногами, — но я не хочу быть такой. То, что я сделала, — дурно. Я буду благодарна, если ты об этом забудешь.

Костяк почесал затылок:

— Попробую. По крайней мере, попробую тебе об этом не напоминать. Ты странная. Могу я зайти вечером?

— Не нужно, — сухо сказала Даша. — У меня будет полно дел. С Эле придется объясняться. И мне нужно забыть, как ты собирался утопить полукровку как несчастного кутенка. Это нечестно. Он был на нашей стороне.

— Сейчас да. А в следующий раз? Так или иначе, он остался целехоньким. И должно быть, еще немало черепов разнесет, как гнилые помидоры, — мрачно заметил Костяк. — Да пусть клыкастые боги Холмов сами с ним разбираются. Даша, после этой ночи я думал, что ты меня простила. Мы могли бы сходить в «Треснувшую ложку». Там у меня…

— Подожди, — удивилась Даша, — а что такого ночью случилось? Я заснула, как в пропасть провалилась. Что там у тебя с полукровкой стряслось?

Костяк посмотрел на подругу, подтянул испачканные штаны:

— Да, Даша-Аша, оказывается, ты и врать умеешь. Как взрослая. Экий ты у меня перевертыш…

ГЛАВА 4

Кожа выглядела припухшей и красной, но ни гноя, ни безобразных выпуклостей на предплечье заметно не было. Шрам, темные черточки швов — не очень эстетично, но и уродством не назовешь.

Эле с очень странным выражением на лице разглядывала собственную руку. Даша на всякий случай отодвинула подальше остатки не без труда срезанной гипсовой повязки. Разъярится хозяйка — можно и по макушке схлопотать разлохмаченным лубком.

— Шрам будет, — пробормотала Эле. — Знак навроде.

— А ты как хотела? — обиделась Даша. — Такая операция сложная. Вот швы снимем, и почти незаметно станет.

— Ты о чем болтаешь, девчонка? — с отсутствующей улыбкой прошептала Эле. — Ведь двигается, почти не болит. Червей нет.

— Ты что, Эле? Какие черви? — в ужасе пролепетала девушка.

— В прошлый раз были, — заметила хозяйка, с блаженством поглаживая починенную руку. — И черви были, и гной. И воняло дохлятиной. Ваша правда — истинный колдун ваш док Дуллитл. Смотри, совсем как новая рука.

Даша неопределенно пожала плечами. Доктор Дуллитл свое дело знал, тут спору нет, но шрам мог бы быть и поменьше. И шов поаккуратнее. Хотя если вспомнить, что эскулап творил с несчастными костями… От одного скрипа пилы можно в обморок грохнуться.

— У тебя теперь одна рука, наверное, чуть короче будет, — нерешительно сказала Даша. — И ты с ней осторожнее, пока окончательно не срослась.

— Да я теперь всю жизнь ее беречь буду, — с отсутствующей улыбкой заверила Эле. — Две руки — это же… ну, счастье, что ли? А я, дубина деревенская, еще такому лекарю не верила. И тебе не верила. Вот я задница тупая. Отпраздновать нужно. Даша, сходи за персиковым ширитти. Для такого дела «короны» не жалко.

— Не сегодня, — воспротивилась Даша. — Сейчас шрам настоем промоем, коньяком протрем, забинтуем. А праздновать будем, когда швы снимем. Мало ли что, вдруг воспалится? Или подвижность вернется не полностью.

— Ну и скучная ты девка, — засмеялась Эле. — Руку я разработаю — это я умею. Без спешки, конечно. А вот ты радоваться никогда не научишься. Футляр с моей руки сняла — скучная. Деньги зарабатываешь — скучная. Отомстила за себя — и то вялая, как та рыба лежалая. И что только Костяк за тобой бегает?

— Он за мной не бегает, — буркнула Даша. — Уже четыре дня и носу не показывает.

— А ты повыше свой собственный нос задирай. Воительница слезливая. Победили, так и отпраздновать по-человечески можно было. Парень полез тебя выручать, не посмотрел, что глупее тебя девки во всем городе не сыскать. И что тебе, дурной писарше, в голову пришло? Была бы я действительно твоей мамкой, ты бы у меня месяц сидеть не могла…

Даша поспешно придвинула миску с настоем горькой чистокожки. Ругаться Эле могла бесконечно долго. Тогда, по возвращении из победоносного похода, девушка схлопотала всего две затрещины. Ничтожно мало, если судить по накалу словесной бури. Так на Дашу еще никогда не орали. Если судить по совести — мало орали. Спас порезанный палец и полная покорность. Даша и сама знала, что поступила бессовестно и изумительно глупо. Ну теперь уж зачем вспоминать? Быстрей бы та кровавая история забылась. Знакомый дворик, очаг, горшки… Фрукты вот сушатся. Как поверишь, что ты в людей ножом тыкала?

— …ладно ты — мышь наивная, — продолжала раскаляться Эле, — а он, ворюга бессовестный, неужто тебе объяснить не мог? Не мальчишка уже. Шляетесь вместе, ножи вострите, а толку никакого.

— Мы вместе не шляемся, — не выдержала Даша. — В последнее время только за реку подраться и сходили.

— Ну и глупо, — немедленно рявкнула хозяйка. — Раньше гуляли и правильно делали. Тебе ходить купаться да фрукты лопать очень даже нравилось. И ему, негодяю нечесаному. Или вру я? Вы же молодые. Тьфу, за что тебя боги обидели? «Не шляемся», говоришь? Ну да, это он за тобой волочится, смотреть стыдно. Ох и гордости в тебе, Даша, что в принцессе. Откуда только такая надутая-важная взялась?

Даше стало плохо видно полотняную полоску бинта, что осторожно накладывала на предплечье хозяйки.

— Опять хлюпать вздумала? — Эле немедленно сбавила тон. — Ну что, с тобою даже поговорить спокойно нельзя? Я ведь только так, как опытная баба тебе мозги вправляю. А решать тебе. Костяк парень неплохой. Чего зря хулить — надежный парень. Таких еще поискать. Вон как за тобой оголтело полез, словно сам ума лишился. Но вор, тут ты права. С таким тесно свяжешься — сто раз пожалеешь. Ладно, вот я в себя окончательно приду и занятие получше бань отыщу. А там и тебе кого-нибудь приличного подберем. Каннут город большой.

— Эле, я тебя умоляю, — взмолилась Даша, закрепляя бинт, — не нужно мне никаких женихов. Мне и от одного Лохматого тошно.

— Если тошно, чего его не прогонишь? — пробурчала хозяйка. — Скажи ему — «проваливай», и он исчезнет. У него тоже гордость где-то имеется.

— Я уже говорила. Он все равно возвращается.

— Не так ты ему говорила, — снисходительно заметила Эле. — У тебя у самой в голове каша. Вроде той, что у меня варить получается, — липкая, комками и жрать невозможно. Ну ничего, не я, так боги тебя вразумят.

* * *

Из бань Даша вышла рано. Клиентов совсем мало, едва «корону» за день наскребла. Пока Эле не работала, с денежками возникли трудности. Из зарытого в сухую землю «неприкосновенного запаса» брать деньги на жизнь очень не хотелось. Пусть за тем серебром пока Вас-Вас приглядывает.

Даша попрощалась с толстухой-охранницей. Та улыбнулась, в очередной раз спросила, как Эле поживает, и украдкой шепнула:

— Слышь, Аша, тебя те двое спрашивали…

Двое парней сидели напротив бань, грызли орешки. Ни одного ни другого Даша никогда не видела. На «бородатых» не похожи. Эти явно каннутские и смотрят с ленцой. От сердца слегка отлегло — нельзя сказать, что девушка сильно опасалась мести со стороны сообщников зарезанных бандитов, но и такая мысль нехорошая иногда появлялась. Ну сейчас бояться нечего — в любом случае, тронуть при свете дня да при свидетелях побоятся.

Даша направилась к парням:

— Чего меня спрашивали?

— И тебе добрый день, девушка, — насмешливо сказал парень с поломанным, заметно сдвинутым на сторону носом.

— Зачем меня спрашивали? — храбро повысила голос Даша. Охранница наблюдала от дверей. В случае чего, можно туда и отступить.

— Ой какая ты громкая! — удивился второй парень. Этот выглядел посимпатичнее: длинноволосый, с серьгой в ухе. Добротный, хотя и грязноватый дублет распахнут на груди. Обут был красавчик в сапожки с шитьем.

Оба парня вставать не торопились, нагло рассматривали Дашу.

Девушка шагнула ближе:

— Вы меня спрашивали или просто так здесь задницы отсиживаете?

Парни переглянулись.

— Наглая, — заметил кривоносый. — Может, она?

— Не-а, — возразил красавчик. — Эта уж очень серая. Кому такая приглянется?

Даше захотелось немедленно двинуть его ногой. Да так, чтобы зубы посыпались.

Парни, кажется, почувствовали, оба мигом оказались на ногах. Даша поспешно отступила. Оба незнакомца были выше ее. У кривоносого под рубашкой был небрежно спрятан нож. У красавчика оружия вроде бы не имелось, но девушке как-то сразу стало понятно — «деловые».

— Не совсем дура, — насмешливо заметил красавчик.

Даша вздернула нос и повернулась, чтобы уйти.

— Эй, постой, — остановил кривоносый. — Ты Аша, что у однорукой Эле живет?

— Может, и я, — высокомерно процедила Даша. — Вам-то чего надо?

— Да ничего, — кривоносый с пристрастием разглядывал девушку, — мы так пришли, глянуть.

— Посмотрели? — враждебно поинтересовалась Даша. — Тогда я пошла.

— Ну и иди, — ухмыляясь, согласился красавчик. — Только скажи, это ты к Навьим Камням ходила?

— К каким еще камням? — удивилась Даша.

— Да брось, — кривоносый ухмыльнулся. — Кто слыхал, тот знает. А лишних ушей между нами нету.

— Выдумывайте что хотите, — небрежно сказала девушка. — Я к сплетням очень равнодушно отношусь.

— Не, тут что-то не то. — Красавчик сплюнул, едва не попав Даше на подол. — Не верится. Мышь — она и есть мышь. Даром что глаза и правда пустые, холодные.

— Слышь, натуралист дромедерный, — зашипела Даша. — Если еще свои слюнявые ферменты разбрасывать будешь, я тебе зоб вместе с мошонкой вырву и кабану скормлю. Надеюсь, не отравится.

Парни снова переглянулись.

— Не, может, и она. — Красавчик непринужденно почесался. — Ишь как кроет. У меня даже зазудело. И где ругательств таких наковыряла?

«Деловые» пошли в одну сторону, Даша — в другую. С опозданием по позвоночнику пополз липкий страх. Может, не нужно было так шипеть? У красавчика в рукаве дублета что-то было припрятано. Шарахнул бы в висок, и все. И откуда они взялись? Может, Лохматый свою опеку с бывшей подружки снял? В следующий раз потребуют выручкой делиться? И откуда они про Навьи Камни знают?

Дома Даша рассказала об инциденте Эле. Потом не выдержала и расплакалась. Эле подбодрила подругу парой своих обычных упреков в наивности, но было заметно, что хозяйка и сама в недоумении.

— Ничего, в банях с бабами из охраны я поговорю. Они от тебя лишних бродяг отвадят. На улицах будешь поосторожнее. И надо с твоим Лохматым поговорить. Небось он тебя и втравил во что-нибудь. Эка невидаль — четверых чужаков за городом прирезали. Было бы о чем «деловым» болтать. Вот дернули тебя боги обидчиков разыскивать, да еще своего хахаля натравливать. Разве приличные девушки себя так ведут? А Костяка придется завтра же отловить и все выспросить. Может, он своим проболтался?

Даша, вытирая нос, пожала плечами. О подробностях произошедшего у Навьих Камней хозяйке рассказывать не очень-то хотелось. Порезали бородатых придурков, и все. Вспоминать неохота. Ну, про полукровку с его неожиданными снайперскими навыками, конечно, рассказала. Хозяйка поохала, но не слишком-то удивилась. Даркам Эле доверяла еще меньше, чем ворам.

* * *

Отыскивать Лохматого не пришлось, вечером сам заявился. Хмурый, зато с мешком. Явился добычей делиться.

— Деньги за лодку и за имущество. Ну и часть того серебра, что у них с собой имелось, — Костяк выкладывал на стол мешочки с монетами. В довершение прибавил ремень с тесаком и кинжалом в нарядных ножнах. — Эти бородатые с Флота пришли. Я там бумагу одну разобрал, — угрюмо пояснил парень и прибавил к мешочкам с серебром еще один звякающий кошель. — Здесь цацки. Украшения в основном каннутские. Видать, здесь добыли. Продавать скупщику смысла нет — как украшения такое серебро заведомо дороже потянет. Хотите — припрячьте на черный день, хотите — выбрасывайте. Мне чужого не надо.

Эле с удивлением оглядела горку ценностей на столе и с подозрением посмотрела на парня:

— Что-то много.

— Две трети, — неохотно пояснил Костяк. — Я себе полную треть взял за реализацию. Возни с лодкой много было. Вообще-то, треть я не заслужил. На Навьих Камнях в основном всю работу Даша сделала и этот… недоросток череподробящий.

— Гм, — Эле в замешательстве потрогала кошель с украшениями. — Видно, крепкая банда была?

— Э, хозяйка, да у вас рука совсем как новая, — с некоторым оживлением заметил Костяк.

— Да подожди ты с рукой, — Эле вытащила из ножен тесак, оценила. — Скажи на милость, зачем ты моей девке этот инструмент приволок? Вас-Васа жизни лишать?

— Можно и кабана, — Костяк принципиально не смотрел в сторону Даши. — Но если ваша Аша снова на битву соберется, пусть уж этим мечом машет. Несолидно с ножом прыгать. А этот тесак шеуном называют. На Флоте пираты им умеют очень ловко орудовать.

— Да где этот Флот? — рассердилась Эле. — Вранье сплошное. Даше зачем эта сталь?

— Так говорю, двух-трех людишек понадобится завалить — что ж ножичком возиться? — неожиданно ядовито объяснил Костяк. — Даша девушка скромная, аж не верится в ее злобство. Но между нами-то чего скрывать?

Даша с ненавистью смотрела на Лохматого. Болтун проклятый, ну кто его за язык тянет?

Эле коротко взглянула на девушку и скомандовала:

— Аша, бери две «короны» и ступай за пивом и ширитти. Мою руку исправленную отметим и победу вашу невразумительную. Насчет той победы меня сейчас Костяк просветит. Так что, говоришь, парнишка, у вас там за сражение приключилось?

Ходила Даша долго. Торопиться очень не хотелось. Если хозяйка все подробности той бойни узнает, то, возможно, ночь и под дверью придется провести.

Оказалось, что Костяк уже ушел. Эле взяла Дашу за шиворот, больно постучала костяшками пальцев по лбу:

— Ставь кувшины и садись. Рассказывать будешь. То одна мне недоговаривает, то этот подлец какую-то уклончивую чушь несет. Беда с вами. Тоже еще, «деловые» бандиты выискались…

Даша рассказала все как было. За прошедшие дни произошедшее у Навьих Камней и самой девушке стало казаться весьма сомнительным. Даже порез на пальце зажил на удивление быстро. Только от воспоминания о летящих в лицо теплых брызгах еще передергивало. Даше даже расхотелось пить сладкое ширитти. Пиво по вкусу куда меньше кровь напоминало.

— Что за жизнь такая? — Эле поправила фитилек масляного светильника. — Как ни крути, а убийство выходит. Я, Даша-Аша, знаю, что у тебя внутри твердость есть. И сопли есть, и слезы, и твердость. Да… Но что ты сама начнешь ножом бить да глаза выжигать — ни в жизнь бы не поверила. Я-то, деревня, думала, что твой Лохматый по-воровски подрезал разинь тех спящих да пьяных. А наш вурдалак низкорослый камнями остальных, уже ошалевших, добил. Оказывается, совсем по-другому вышло. Ты хоть понимаешь, как повезло вам?

— Понимаю, — сонно пробормотала Даша. От пива слипались глаза.

— Ничего ты не понимаешь, — наверное, от выпитого ширитти голос Эле звучал непривычно мягко. — Иди спать, воительница сопливая.

Проснулась Даша под утро. Гадский напиток это пиво. Даша во тьме поплелась во двор. Уже возвращаясь, вздрогнула:

— Ты чего в темноте сидишь?

— Масло выгорело, — шепотом пояснила Эле. — А рыбу твою вяленую я и на ощупь жевать могу. Я ее раньше очень любила. Теперь, когда две руки, чтобы хвосты раздирать, имеются, опять люблю. Посидишь со мной?

— Да, я уже выспалась, — неуверенно сказала Даша и села на табурет.

Перед Эле высилась целая груда рыбьих голов и чешуи.

— Давно я не пила, — объяснила хозяйка. — Боюсь, и всю твою рыбу сожрала.

— Да еще купим, я завялю. Соль есть, — заверила Даша, на ощупь пытаясь найти в оставшейся связке рыбешку помельче.

— Соль-то есть, — согласилась Эле. — Ума у нас обеих нет. Крепко нам подумать нужно, как дальше жить…

— …мне тогда лет восемь было. Или семь? У нас на ферме, знаешь ли, не принято было годочки отсчитывать. У меня было пятеро братьев и сестер. Сейчас уже и не упомню, как их всех звали. Я была самая резвая, — Эле слабо улыбнулась, взболтала остатки ширитти в кувшине и вылила в чашку. — Да, я была быстроногой соплячкой. Гоняла по прибрежным балкам как коза и больше всего любила ловить раков в озере. Никаких нав, водяных змей и токолошей я тогда не боялась. Бродишь себе по пояс в воде, шаришь под корнями. Главное, пальцем в клешни не попасть. Раки ленивые, что твой Вас-Вас. Мне везло. Братишке две фаланги на левой руке рачище оттяпал. В общем, выкинешь этого пятнистого гада на берег, там сестренки уже костер разводят. Жрать мы всегда хотели. Запекали раков прямо в панцирях. Мать котелок нам никогда брать не позволяла. И вечно крику дома было, когда мы на озеро удирали. Полоть нужно было, жуков с грядок собирать. Ну, не важно. Просто помню, вот идешь в воде, поджидаешь, когда под пальцами шишковатый панцирь окажется. Хватаешь рака двумя руками, от натуги мышцы чуть не лопаются, — лишь бы до берега дошвырнуть. В том раке весу как в каннутском петухе. Нравилось мне такое лихое занятие. Солнце спину печет так, что аж кожа шипит. Дождей не помню. Не было тогда дождей, что ли?

Продали меня почти случайно. Ну, как продали — в обучение отдали. На реке караван остановился. Что-то там у них на одной из барок стряслось. Встали лагерем недалеко от нашей фермы. Родители взяли мешки с кукурузой и орехами, поехали продавать. Продали. Заодно и меня сторговали. Приглянулось купцу, как я шустро отцу помогала мешки на лодку перегружать. Отца подозвал. Заставили меня рубашку поднять. Ну, я тогда худая была, но кожа ничего, гладкая и без изъянов. В рот мне заглянули, зубы проверили. Три «короны». Отец было торговаться начал. Мать всхлипывает, но ему шепчет — мол, отдавай, когда еще такая удача подвернется? К следующему году у дуры Эле точно пальцев не будет хватать, кто ж ее тогда возьмет? Я тогда и удивиться не успела. Столько чужого народу кругом. Барки громадные. Купец улыбается, город обещает показать.

В общем, за свою прыткость и страсть к рачьему белому мясу оказалась я на борту барки. Родителей я не сильно-то виню — по тем временам «короны» полновеснее были, много на них чего купить можно было. Но плакала я на той барке. Отец-то думал, что купец меня для собственной забавы сторговал. Да не угадал отец. Никто меня не мучил, к блудодейству ночному не принуждал. Наоборот, и кормили хорошо, и рубашку поновее дали. Купец мне про город рассказывал, радовался, что я все быстро схватываю. Наверное, с месяц мы по Оне тащились, так что я про дом родной под конец путешествия почти и забыла.

Ну, Каннут мне, соплячке, само собой, чудом показался. Стены, башни, людей просто тьма. Рот разинула, как ворона. Купец меня в Школу Перчаток отвел. Школа тогда у Старой Цитадели стояла. Сейчас ее уже закрыли. Купец, в отличие от мамашки моей, поторговаться умел. Уж не знаю, сколько он за меня выручил, но внакладе точно не остался. Покупать меня не очень-то хотели — тогда на чернявых моды не было. В Каннуте черноволосых и без меня полно. Ну, рассмотрели-то меня там хорошенько, чуть наизнанку не вывернули. Решили, что такую здоровую малолетку еще поискать. В общем, попала я в Школу. Честь по тем временам немалая. Многие из горожан мечтали туда своих девчонок пристроить. Да только в Школе таких, как я, предпочитали — чтобы ни роду ни племени. Без вопросов-запросов, без ответов, без сложностей.

Что такое Перчатка? Прислуга умелая. Нянька, годная и для сопляка, у которого еще молоко на губах не обсохло, и для старикашки, что больше уже с богами, чем с людьми, беседы ведет. Еще Перчатка — шлюха, ни в чем хозяину отказа не дающая. Любовница нежная, догадливая. Собеседница, которая лишнего слова не ляпнет. Еще кукла редкостная, которой перед людьми похвастать можно. И главное — телохранительница, которая жизнь за своего господина отдаст не моргнув.

Честь, позор, блуд, повиновение, роскошь да красота — это для Школы одно слово, одно понятие. Перчатка, она и есть перчатка. Перчатки — те, что на руки натягивают, там, в Школе, опять же, первый предмет необходимости. Нежные ручки нам, девочкам, никак портить было нельзя. Что оружие держишь, что поводья, — пальчики твои холеные потом господину и в постели понадобятся. Уж какие мозоли здесь могут быть?

Жилось там хорошо. Подушку я там первый раз увидела. Еда регулярная, вкусная. Что за чудо такое — массаж и баня, узнала. Подружки появились. Холили нас, лелеяли. В невинные шкурки наши немалые денежки вкладывали. Но и требовали многого. Я по глупости думала, что бегаю быстрее всех на свете. Как же, едва в середине держалась. Кольчугу чистить научилась. Ножи прятать. Улыбаться благородно. Вино без клякс на скатерть в кубки наливать. Язык за зубами держать. Вот это у меня лучше всего получалось. Я и раньше не из болтливых была. Вообще, весело там было. Целоваться я быстро научилась. И еще многому. Ты, Даша-Аша, можешь краснеть, в темноте все равно не видно. Было так было. Не жалею.

Ну, смущать тебя больше не стану. Через четыре года меня первый раз на смотрины выставили. Скромничать нечего — было что предложить. Ростом я тогда уже повыше тебя теперешней была. Взрослого мужика могла в мах с ног сшибить. Только нужды в этом особой не возникало — большинство мужиков сами валились, лишь бы я рядом прилечь согласилась. Нанять меня долго никто не мог — не потому, что желающих не находилось, а потому, что Школа много серебра за меня запрашивала. Большие надежды на нас хозяева возлагали. Трое нас было — Либан, блондинка на год меня старше, Ан, моя ровесница, и я. У Ан была смуглая кожа, я такой смуглявой шкурки больше в жизни не видела. За цену нас троих тогда можно было и половину товаров Пристани сторговать.

Ох и глупые мы были. Ведь не в рабстве жили. Захотели бы — ушли. Школа нас бы и не останавливала насильно. Престиж — там честных телохранительниц готовили. Да и попробовали бы силой остановить — мы втроем и сквозь королевскую гвардию проскочили бы. Так не было ума у девок. Каннут — центр земли, а мы лучшие Перчатки города. Фу, от гордости чуть попки не лопались. Мы ведь тогда свои перчатки только в купальне и спальне снимали. У меня их целый мешок был — и боевых, и для верховой езды, и чтобы за столом посидеть, кубок хозяину наполнить.

Ну и посчастливилось нам — всех троих взял принц Берн. Помню, как мы от восторга визжали, когда узнали, что расставаться не нужно…

Эле замолчала…

Даша сидела, подперев подбородок кулаками. Не слишком-то верилось. Ну какая из Эле амазонка-куртизанка? Вышибить дух хозяйка, конечно, может из кого угодно. Но разве ее в бархате или шелке можно представить? Хотя что-нибудь обтягивающее статной Эле наверняка пошло бы. Только какие здесь стрейч-платья?

Почему-то сидеть в тишине становилось еще печальнее.

— Он был хорошим хозяином, — пробормотала Эле. — Легкомысленным, нерасчетливым, но добрым. Он доверял нам, мы верили ему. Он был щедрым. Иногда я таскала на себе драгоценностей весом больше чем оружие. Я забыла, что простыни бывают не только шелковыми. Шла война. Ха, это больше походило на прогулки, что устраиваете вы с Лохматым. Охота, переговоры, боевые стычки — показательные, словно кукольные представления на ярмарочной площади. Снова переговоры. У Берна появлялись и исчезали настоящие любовницы. Леди, жены купцов, роскошные томные шлюхи. Но мы всегда были рядом с хозяином. Мне ничего не стоило задрать подол какой-нибудь уважаемой супруге лорда и удостовериться, что у нее там все нормально. Нет, ни я, ни девочки не зарывались. Мы всегда помнили, что придет время и нас сменят Перчатки посвежей, понежнее личиками и задницами. Но нам была обещана спокойная отставка. Никто и никогда не смел позориться и вышвырнуть Перчатку на улицу нищей и раздетой. Мы были уверены…

Кувшин был пуст. Даша встала и достала бутыль, оставленную доктором Дуллитлом. Коньяк предназначался для обработки ран, но сейчас Эле очень было нужно напиться.

— Спасибо, — хрипло сказала хозяйка. Хлебнула из горлышка, замотала головой: — Умеет ваш колдун лечить. Понимающий мужик. Да, когда-то мне казалось, что бывают понимающие мужчины. В один прекрасный день все кончилось. Сразу и навсегда, мы и икнуть не успели.

Мы тогда вышли вдоль одного из притоков Оны. Там есть уютная долинка — одни боги знают, сколько лет там наши всадники и воины Калатера выясняли, кто лучше сидит в седле. Там даже специальные площадки для лагеря всегда готовились. Короля с нами не было, старшим над войсками стоял наш принц Берн. Все шло как обычно. Сначала намечались переговоры. Законники постоянно выясняли суть претензий между нашими городами. Видят боги, я ни тогда, ни сейчас не знаю, в чем там, собственно, загвоздка. По-моему, и наш хозяин не знал. Что-то спорили насчет караванных путей и таможенных сборов. Должны же быть какие-то официальные поводы для развлекательного кровопролития? Ждали лорда-регента Дагда. Это сейчас он один из главных в Калатере, а тогда о нем еще мало кто слышал. А пока наш принц решил устроить охоту. Там водятся такие камышовые антилопы, жутко вкусные, когда их поджарят на вертеле.

Принца охраняли мы втроем, четверо гвардейцев и лорд-констебль. Остальная стража ушла с загонщиками. Места были всем знакомые, там вдоволь повоевал еще дед нашего короля. Мы двигались по-боевому. В кольчугах, с боевым оружием, только щиты у нас были легкие. Принц не любил, когда у его Перчаток появлялись потертости на плечах. Он всегда говорил, что от стрел и копий его прикроет гвардейская сотня. Ну а мы трое всегда заслоним его от скуки ночи. Но в тот день до ночи дожили не все.

Это был самый быстрый бой, в котором я участвовала. Не знаю даже, можно ли это назвать засадой. Они прятались у самой реки. Я ничего не почувствовала. Никто из нас ничего не почувствовал. Хотя должны были, нас учили чуять. Нападающих было четверо. И у каждого по два копья. Очень короткое оружие. Граненые иглы наконечников длиною с половину древка. Только что мы ехали, лорд-констебль рассказывал о новом лагере, и вдруг четверо из наших начали валиться из седел. Я быстрая, но я ничего не поняла. Из спины Ан, прямо между лопаток, торчало сияющее острие. Ан начала ложиться на круп лошади, а я все еще ничего не понимала. Те четверо чужаков поднялись из тростника. Они двигались неуловимо — вот тростник, вот они уже рядом. Просто тени, худые, мгновенные. Принц ехал впереди. Одна из теней ударила замершего в седле гвардейца и тут же уколола нашего хозяина. Жеребец принца шарахнулся, но клянусь — копье пронзило и бедро всадника, и бока скакуна, словно это была не плоть, а подтаявший воск. Я из седла прыгнула на одну из теней. Каким-то чудом попала, опрокинула тварь на землю, но она тут же вскочила, скользнула мимо. Этим тварям было наплевать и на меня, и на принца — они хотели убить лорда-констебля. Я только потом поняла: они просто перепутали и приняли его за принца Берна из-за хороших доспехов. Наш хозяин предпочитал охотиться налегке и в своем легком кожаном «джеке» показался им одним из слуг.[2] Лорд-констебль помнил свой долг — схватил рог, чтобы позвать подмогу. Он не успел — один из нападающих ужалил его копьем в голову. Очевидно, отличный барбют все же помог — лорд-констебль только покачнулся в седле.[3] Его конь взвился на дыбы, защищая всадника. Нападающим пришлось отшатнуться. Тут я напала на тварей сзади. Я была молода, быстра, преисполнена ненависти. Я не видела, как упала Либан, но я чувствовала, что обе Перчатки мертвы. Я хотела убивать. Но они просто расступились. Я им была безразлична. Лорд-констебль едва успел протрубить в рог, как они метнули копья, все четверо. На этот раз ни шлем, ни усиленная кольчуга лорду-констеблю не помогли. Конь рванулся в тростник, унося седока, пронзенного насквозь. Я тянулась мечом к этим проклятым худосочным теням. Достала одного… До сих пор не знаю, был ли он в доспехах — я ударила словно по камню, спрятанному под тонкой тряпкой одежды. Только камни не могут так быстро двигаться. Он исчез — не существо — расплывчатая тень. Меня ударили в спину. Ножи их были куда хуже копий — кольчуга спасла, только ребра захрустели. Я развернулась, но я двигалась вдвое медленнее их. Я едва увидела этот проклятый «клюв», успела подставить щит.[4] Уж не знаю, что тогда хрустело — щит или мои кости. Вот дерьмо, до сих пор этот звук в ушах звучит. В общем, и щит, и моя рука разлетелись пополам. Но мне кажется, я еще и боли не ощутила, как нападающие исчезли.

Я добрела до принца. Он лежал, придавленный мертвой лошадью. Выставил оружие, но меч в его руке дрожал. Хозяин жалобно звал Либан. Она всегда была у нас старшей. Но слышать принца могла только я. Лошади убежали, люди были мертвы. Нашей Либан острие копья вошло в рот и вышло из затылка. Думаю, она не успела ничего понять. Счастливая.

Из ноги хозяина хлестала кровь. Будь я проклята, но я ничего не могла сделать. Я не могла высвободить его из-под лошади. Не могла даже перевязать. Рука моя, как сломанный сук, била по коленям, и от каждого движения у меня темнело в глазах. Единственное, что я могла сделать, — это сорвать с шеи Либан платок и прижать к продырявленному бедру принца. Он ругал меня, проклинал и все звал Либан и гвардейцев. Он очень-очень испугался, наш принц Берн…

Даша обняла хозяйку сзади, уткнулась лбом в темноволосый затылок:

— Нужно тебе вспоминать? Все было так давно. Рука у тебя будет как новая. Пора начинать новую жизнь.

— Да, — пробормотала Эле. — Дай мне чего-нибудь попить.

Даша принесла компоту. Глаза хозяйки влажно блестели в темноте.

— Все кончилось плохо. Особенно для меня, — едва слышно продолжила Эле. — Когда подоспели гвардейцы, началась паника. Даже не помню, почему так получилось. Я была не в себе. Даже на лошади сидеть не могла. Мы отступали. Лагерь бросили. Тела погибших бросили. Почему-то все думали, что принц Берн вот-вот испустит последний вздох. На нас вроде бы никто больше так и не напал. Но пока добежали до кораблей, должно быть, четверть войск отстала и пропала в прибрежных зарослях. Это было самое странное поражение армии Каннута за последние сто лет. Четыре тощих твари распугали все воинство. Из оставшихся в живых и видели-то противника только я да сам принц. До корабля меня везли как падаль, перекинув животом через седло. Наверное, я заслужила ту боль. Даша, я рыдала, как маленькая девочка. Как ты. Будь все проклято — меня не бросили только потому, что один из командиров гвардии относился ко мне… Ну, мы с ним бывали близки, до того как… До того как я стала рваной старой Перчаткой, не сумевшей исполнить свой долг.

— По-моему, ты сделала все как нужно, — прошептала Даша, прихлебывая прохладный компот. — Я ничего в боях не понимаю, но, если бы ты не прикрыла лорда-констебля, он бы не вызвал подмогу. Разве ты поступила неправильно?

Эле вздохнула:

— Откуда тебе знать и как тебе понять? Я поступила неправильно. Перчатка не должна участвовать в бою. Я жила как леди, носила серебро и спала на шелке, чтобы в нужный момент умереть прежде хозяина. Защитить своим телом, утешить своей великой преданностью. Как Либан и Ан. Разве должен был принц видеть меня с переломанной лапкой, уродливую и плачущую?

— Глупости. Разве ты виновата? Ты сделала все, что могла.

Эле покосилась на юную подругу:

— Ты судишь о том, в чем совершенно не понимаешь. Я была не солдатом, не охранницей и не наложницей принца. Перчатка — то, что защищает и лелеет хозяйскую плоть и рвется в первую очередь.

— Не согласна. Пусть я ничего не понимаю, но разве твои действия не были целесообразны? К поэзии и куртуазности та засада не располагала. — Даша яростно высморкалась. — Конечно, ты могла опуститься на колени и порадовать своего драгоценного принца ласковым отношением. Вдруг бы он от удовольствия забыл, в какое хреновое положение попал?

Эле хрипло засмеялась:

— Ну и бесстыдной же ты скромницей бываешь. Ты, Даша-Аша, еще той сучкой станешь.

— Может быть. — Девушка поморщилась. — Уж стать воительницей или Перчаткой у меня талантов точно не хватит. А что у вас дальше было?

— Ничего, — Эле передернула плечами. — Доволокли меня в горячке до Каннута. Воинский лекарь моей рукой и ребрами занялся. Ну, на руке уже нагноение случилось. В общем, спасибо, что не отпилил. Что он, собственно, коновал солдатский, умеет? Если бы мной королевский лекарь занялся, тогда, возможно, и с рукой иначе сложилось. Но королевские лекари да маги всей толпой принца выхаживали. Не до меня было. Да и недостойна я была благородной заботы.

Даша фыркнула:

— Свинское отношение. Гнусность и дикость.

— Все было правильно, — вяло возразила Эле. — Я стала никем. Понимаешь, нужно вовремя умирать.

— Странная это вещь — смерть, — неуверенно сказала Даша. — Попробуй ею поуправлять.

Они помолчали, глотая кисловатый компот. Потом девушка спросила:

— А что принц? Выздоровел?

Эле невесело засмеялась:

— А сейчас в замке кто сидит, кто королем готовится стать? Ты, Аша, совсем к жизни равнодушна. Разве можно имя будущего властителя не знать? Женился наш принц два года назад. А иметь Перчаток давно из моды вышло. После нас, неудачниц, богами проклятых. Плохо мы себя показали.

— Ты, Эле, прости, если твои чувства задеваю, — решительно заявила Даша, — но принц ваш просто скотина. Так нормальные мужчины не поступают.

— Нормальные? Это как? — заплетающимся языком поинтересовалась Эле. — Он — принц. Он Хозяином был. Это даже не мужчина — это вся наша жизнь, целиком и полностью. К тому же… Ему о драной Перчатке вспоминать не с руки было. Он тогда у реки… Испугался животом. От страха бывает. Но принцу вроде бы не пристало…

— Обделался? — изумилась Даша.

— Все. Забудь, — строго приказала хозяйка. — Болтаю я много. Давно не пила, а этот конь-як… Спать пора.

Даша помогла ей добраться до кровати. Эле вытянулась, и старое ложе заскрипело.

— Самое плохое, — прохрипела хозяйка, — то, что мне до сих пор по ночам Ан и Либан чудятся. По кровати рукой шарю, зову… Не слыхала?

— Нет, — прошептала Даша. — Ты иногда какого-то Фрика зовешь.

— Это конь мой был. Пропал тогда. Я его не меньше, чем сестричек, любила, — пробормотала Эле и засопела.

* * *

— Что-то я не хочу каши, — мрачно сказала Эле.

Выглядела хозяйка действительно не слишком бодро, и Даша быстренько убрала миску с кашей. Эле ограничилась двумя кружками компота и несколько пришла в себя.

— Мммм, давно я не пила, — уже не в первый раз заметила она, обводя блуждающим взглядом комнатушку. — Что-то я тебе хотела сказать…

— Наверное, что немного пива нужно оставлять на утро? — предположила Даша.

— Не дразни старших, — хозяйка погрозила перевязанной рукой. — Я вспомнила. Во-первых, я вчера тебе много лишнего наболтала…

— Разве? — удивилась Даша. — А я ничего не помню. У меня от пива голова как дубовая становится. Ничего в ней не закрепляется.

— Это хорошо, — заметила Эле. — Очень полезное свойство у твоей головы. Ты, наверное, и не помнишь, но ты сегодня с Лохматым гулять идешь.

— Зачем? — изумилась девушка.

— Вам поговорить нужно, — сообщила хозяйка. — У Костяка неприятности намечаются. Между прочим, не без твоей вины. И моей. Поганец из-за нас пострадать может, а это нехорошо. Согласна?

— Что мы такого сделали? Он, наверное, сам во что-то вляпался.

— Нет, не сам. Из-за нас. Пойди и спокойно с ним поговори.

Когда Эле начинала говорить таким тоном, возражать ей было бесполезно. Даша вздохнула:

— Схожу. Только сегодня, наверное, дождь будет.

— Не размокнешь. Возьми мой плащ. И вообще, когда мы тебе плащ купим?

— Подешевеют, и купим. Сейчас самый сезон.

— Даша, ты умная или нет?! — сердито поинтересовалась хозяйка. — Рассудительная, экономная, скромная. Тьфу! Ты когда на людей с ножом прыгаешь, в тебя какой-то злой дух вселяется? Губы не криви. Я, между прочим, в стольких драках и потасовках участвовала, что даже тебе, при всей грамотности, не сосчитать. А жизнь я забрала только у шести уродов. На четыре больше чем ты, в твои-то сопливые годы. Я не в упрек тебе говорю. Просто нельзя с утра бесстрашной как берсек быть, а к вечеру дрожать, потому что тебе встретиться с парнем нужно. Он за тобой, инном гулящей, не задумываясь помчался. Ты с ним и спала, и убивала. А теперь нос воротишь, когда поговорить нужно?

— Я поговорю, — поспешно заверила Даша. — Просто у нас с ним как-то неправильно получается.

— Поговори о деле. Потом, если захочешь, объяснишь парню, как правильно с тобой гулять нужно. Будет время, и меня, темноту фермерскую, просветишь. Жутко хочется научиться жить правильно. Но сначала о деле поговори. А то я разозлюсь. Поняла?

— Поняла. С похмелья все злые, — сообщила Даша и удрала к спокойному Вас-Васу.

* * *

Дождь так и не начался, хотя небо хмурилось. Даша с Лохматым сидели на знакомом месте. По реке тащилась одинокая барка. Вокруг было ни души, но купаться совсем не хотелось. Костяк выглядел ничуть не веселее мрачного неба.

— Жевать, в смысле обедать, что-нибудь будем? — неловко поинтересовалась Даша.

— Ты от меня ничего брать не хочешь, — пробубнил Лохматый, упорно не отрывая взгляда от одинокого пеликана, покачивающегося вдали от берега.

— Ну, персиком я бы не побрезговала, — призналась девушка.

Костяк засопел, пододвинул к себе довольно пухлый мешок и принялся ковыряться.

Даша замигала и жалобно уставилась на слегка помятый персик. Догадался, подлец. Хитрый.

— Ладно, — пробормотала девушка, доставая нож, — что ты такой трагичный? Что случилось? Эле сказала, что мы с ней можем тебе помочь.

— Эле помочь не может, — четко сообщил Лохматый. — Ты можешь. Если захочешь. Не захочешь — я обойдусь. Мне одолжений не нужно.

— Фу, какой ты официальный, — поморщилась Даша. — Что делать-то нужно?

— Если можешь, сходи со мной в таверну. Встретимся с моими. С «деловыми». С моим десятком.

Даша растерянно заморгала:

— Зачем? С какой стати я должна пить с бандитами? Зачем мне на них смотреть? Я вообще в таверны не хожу.

— Я знаю, — с досадой сказал Костяк. — Я знаю, что ты не пьешь и ни с кем знакомиться не хочешь. Но они хотят тебя увидеть. Я знаю, что на тебя приходили посмотреть. Но этого недостаточно. Они хотят, чтобы я привел тебя.

— И в каком качестве ты собираешься меня представить?

— Ты моя подружка. Будешь возражать? Тебя это знакомство ни к чему не обязывает. Ну, разве что выпьешь пару стаканчиков и поразговариваешь с бан-ди-та-ми.

Таким злым Лохматого Даша еще не видела.

— Ты толком можешь рассказать, что случилось? — довольно робко попросила девушка.

Костяк, хоть и неохотно, рассказал.

Ему выразили недоверие. Серьезный момент в бандитских взаимоотношениях. И виновата, пусть и косвенно, в этом обострении отношений оказалась именно Даша. Дело было в добыче, захваченной у Навьих Камней. Часть оружия и походного имущества Костяк перепродал через своих людей, но вырученные деньги поделил на три части. Посему родному десятку досталась только треть вырученного серебра. И слово Костяка оказалось под сомнением. Действительно, трудно поверить, что деньги нужно отдать какому-то непонятному дарку. Да и необходимость так щедро отсыпать монеты девке, пусть любовнице или невесте, не казалась такой уж очевидной. Кто ее, эту девку, знает? Ладно бы своя была.

Даша была шокирована. И зачем Лохматый щеголял этакой дурацкой правдивостью перед своими подельниками? Неужели трудно было соврать, что сам порезал бородатых? Зачем было подругу приплетать?

— Я за ваш счет наживаться не собираюсь, — скрипнул зубами Костяк. — Мне и деньжонок твоего дружка коротконогого не нужно. Я все по закону поделил.

Даша смолчала. Честный он, понимаешь, законы воровские блюдет. А теперь-то что делать прикажете? Судя по ярости Лохматого, или он кого-то прирежет, или его самого на «перо» посадят. Угораздило связаться с уголовником. Теперь и самой горло перерезать могут. Впрочем, на Навьих Камнях вы, Дарья Георгиевна, не очень-то смерти боялись. Эле права — подлец помчался тебя выручать, теперь нужно ему самому помочь. Ну, хотя бы постараться помочь.

— Когда презентация? — Даша постаралась, чтобы голос звучал независимо. — В смысле, смотрины?

— Пойдешь? — с удивлением уставился на девушку Костяк.

— Побегу, — девушка фыркнула. — Глупо, а куда деваться? Я за твой счет тоже не собираюсь обогащаться.

— Не обязательно идти, — пробормотал Лохматый. — Я и так выкручусь.

— Ну да, а потом уши тебе обрежут. Лечи тебя. Ты не виляй. Что мне там делать придется?

— Пить. Разговаривать. Постараться, чтобы поверили, что ты ножом умеешь работать. Что деньги те твои по праву.

— Да чтоб они провалились, те деньги… — Даша вытерла липкий от фруктового сока клинок. — Но козлов бородатых я сама добила. Ты же видел.

— Даша, — со странным выражением сказал Костяк, — ты на себя посмотри. Я уже и сам не верю — ты ли там была?

— На себя я смотреть не буду! У меня зеркала нет. А про тех — я не жалею. Не люди были, насекомые хуже клопов. И не смей мне мертвецами в лицо тыкать. То было мое дело, и я тебя вмешиваться не просила.

— Понятно-понятно, — поспешно согласился Лохматый. — Кричать только не начинай. Значит, пойдешь?

— Сказала же. Что мне там делать придется?

Костяк посмотрел на нее с опаской и сказал:

— Я зеркало принес.

Даша вскинула брови, и парень быстро добавил:

— На время. Каждому месту своя одежка. Если ты так в «Треснувшую ложку» пойдешь, э-э… не поймут.

— Не поймут. И «барабанить» меня никто не пожелает, — мрачно кивнула девушка.

— Это ты брось, — резко сказал Костяк. — Пока я рядом, до тебя никто пальцем не дотронется. Если сама не захочешь.

— Идиот. Дебил и скотина, — грустно сказала Даша.

— Почему? Ты мне очень нравишься. Мы вместе арбуз ели. Почему я дефил и скотина?

— Потому что все испортил. Там, где я выросла, трахать пьяную, плохо соображающую девушку считается вопиюще свинским поступком. И вдвойне свинским, если у девушки это в первый раз. Истинное скотство так поступать.

— У нас это скотством не считается, — пробормотал Костяк. — Прости, что я не понял. Я не нарочно. А как у вас в первый раз бывает?

— Сейчас я тебе начну расписывать. С красочными подробностями, — ядовито пообещала Даша. — Давай объясняй, в каком виде я в ваше криминальное общество явиться должна…

* * *

Ничего Даше не нравилось. Прошли через рынок уже дважды, и ничего подходящего, что захотелось бы на себя натянуть, не нашлось. Приличные женщины эти юбки, платья и кофточки на себя не наденут. Неприличные женщины тем более в это убожество наряжаться не будут. Дешевые тряпки, для нищеты. Даша нищей себя считать не желала, но и отдавать «короны» на дорогую ткань и шитье у хорошего портного смысла не видела. Стоит ли из-за одного раза тратиться? Да и времени на такие излишества уже не оставалось.

— А ты жутко привередливая, — заметила Эле. — Мы уже полдня потратили, а ты все перебираешь. Посмотри на ту юбку — вполне к кофточке, что ты уже выбрала, подойдет.

Даша поморщилась — юбка была бабская-селянская, разве что отделка симпатичная. В такой можно за кабаном в хлеву ходить, а не кабаки посещать. И к кофточке, редкого приятного шоколадного цвета, юбка совершенно не подходила.

— Пойдем в тряпичный угол, — решительно сказала Даша. — Может, там что подберем.

— Да на что тебе в грязных обносках рыться? — возмутилась хозяйка. — Ради такого случая можно лишнюю «корону» потратить. Не гулять ведь идешь, по делу.

— Ага, нужно мне то дело, как собаке пятая нога, — пробурчала Даша. — Еще голову ломай из-за этого Лохматого. И чтоб фасонисто было, и чтоб на шлюху не слишком походила. Кутюрье, что ему…

— Не ругайся, — строго сказала Эле. — Влип твой ворюга — нужно помочь. Он тебе помог и мне помог, когда Дуллитла выслеживал. Нужно по-человечески отнестись. Он все же не кобель, нам совсем незнакомый. А ругаться там будешь, с «деловыми». Ты, со своими мудреными проклятиями, за свою мигом сойдешь. Если глупить не будешь.

Сказать на это Даше было нечего. Глупить, конечно, не стоит, но за воровку в бандитском обществе сойти вряд ли удастся. Одна надежда — на Лохматого. Он хоть и полным идиотом бывает, но слово держит — этого у него не отнять. Защитит. Хотя идти на «смотрины» все равно жутко не хотелось.

Под тряпичный ряд был отведен дальний угол рынка. Вороха мятой одежды, по большей части совершенно потерявшей вид. Продавцы трясли бывшими рубахами и плащами, демонстрируя немногочисленным покупателям несомненные достоинства обносков. Часть достоинств была подпорчена подозрительными бурыми пятнами и не менее неприятными разводами. Тряпья было много — неспокойные времена весьма пополнили тряпичные рынки Каннута.

— Даша, здесь дерьмо одно, — ворчала Эле. — Разве что нищим впору. Смотри, мы блох нахватаемся.

— Хорошо, что здесь вшей нет, — машинально пробормотала девушка.

— Что у тебя за выдумки мерзкие? — возмутилась хозяйка. — Не смей мне про эту гадость вспоминать.

О вшах в Каннуте действительно никто слыхом не слыхивал. Как, впрочем, и о чесотке, холере и венерических заболеваниях. Даша даже с явным туберкулезом ни разу не встречалась. Наверное, и этой легочной напасти здесь не было. Вообще-то для загробного мира долина реки Оны оказалась довольно уютным местом. Иногда Даша разговаривала с хозяйкой о разных болезнях и выяснила, что Эле пребывает в блаженном неведении о двух третях болячек, известных подруге-служанке. Например, тех же вшей Эле считала зловещей и глупой выдумкой девушки. Ну, может быть, и не лично Даши, а тех придурков, любящих сочинять про дарков-кровососов, умеющих летать, и про морских драконов, что целиком глотают корабли. Когда человеку делать нечего, он всякую ерунду выдумывает. Сама Эле верила в блох, кусачих мух и болотных червей, забирающихся под человеческую кожу, и заверяла, что ей и этих насекомых с лихвой хватает. Даша на реальности существования вторично-бескрылых эктопаразитов не настаивала, — во-первых, сама видела вшей только на картинке, а во-вторых, нет этой мерзости, и не надо. Меньше всего Даша считала себя пытливой исследовательницей загробного мира. Да и не очень-то он уже загробный, этот Каннут. Вон забот здесь сколько.

— Пойдем отсюда, — заныла Эле, — смотреть на эту помойку не могу.

Иногда суровая хозяйка начинала канючить, как заскучавший подросток. Тем более, сейчас Эле несла в свертке собственные обновки. Даша вздохнула:

— Сейчас пойдем…

Это что такое? Даша выдернула из вороха, пахнущего нестираным бельем и плесенью, короткие штанишки. Вполне ничего себе, ткань добротная, по швам вышитой тесьмой украшена. «Кюлоты» — всплыло в памяти что-то забытое, то ли из учебника по истории, то ли из какого-то женского журнала. «Такие вроде бы во времена Французской революции носили. Или там только белые были модны? Эти-то этакого приятного темно-оливкового тона».

— Ты что, парнем рядиться решила? — изумилась Эле.

— Что, муженек к мальчикам у Гостиной башни похаживать начал? — понимающе ухмыльнулась противная старуха-торговка. — Бери, красавица, тебе в самый раз будут. Из самой Скары привезли. Тебе недорого отдам.

— Да я что, с ума сошла мужские вещи натягивать? — огрызнулась Даша. — Ну и тряпка. Разве что нашему сопляку-водоносу отдать? Он замучил своей голой задницей сверкать…

Поторговаться удалось недурно. Когда подруги выбрались из тряпичного ряда, Эле с некоторым восхищением заметила:

— Торговка бы из тебя получилась — весь бы рынок стонал.

— Здесь в маркетинге мало кто понимает, — заметила очень довольная Даша. — Сейчас платок купим и домой.

Купила Даша даже два платка, хотя за шелковый просили уж сильно дорого. Отправились домой. Эле не терпелось примерить новое платье, а Даше постирать так неожиданно добытые эксклюзивные штанишки.

* * *

…Товарищ Мордюков, вот вам топор,
мы знаем вас, вы преданный работник… —

мурлыкала Даша, работая иглой. Ничего штанишки получались, очень даже ничего. И к башмачкам новым подойдут.

Эле все еще разглядывала себя в зеркало. Платье хозяйку вполне удовлетворило, но вот лицо…

Даша не выдержала:

— Ты, Эле, болела долго. Вот подожди, сейчас оправишься окончательно, в себя придешь. Ты ведь действительно красивая. Вон Лохматый и то говорил…

— Какой с него, сосунка, спрос? — с тоской пробормотала хозяйка. — Кого он, кроме дешевых шлюшек, видел? В тебя, худышку, по уши влюбился, щенок беспутный. Ты, Даша-Аша, не обижайся, но что вы в настоящей красоте понимаете? Ты можешь себе представить, что шесть лет назад я красила губы помадой, склянка которой подороже пары коров? Ты знаешь, как мужчины такие губы целуют?

— Нет, как двух коров целуют — не знаю, — обиделась Даша. — Но в косметике кое-что понимаю. Я ее, знаешь ли, не один шкаф видела. Да и мазаться меня сестричка учила. Хотя мне все эти премудрости по фигу были.

— Ты, выходит, все кабанов воспитывать мечтала? — ядовито поинтересовалась Эле. — Завтра иди и вволю поторгуйся за подводку для глаз да за помаду. Мне-то уже никакие благовония да помады не помогут. Постарела я. И какого трахнутого аванка мне в зеркало понадобилось смотреться? Жила без зеркала и жила бы себе дальше. Смотреть на собственную рожу противно.

— Не получится. Это ты когда без руки жила, тогда и от зеркала отказывалась, — возразила Даша, аккуратно завязывая узелок. — А теперь — фигушки. Ты еще и замуж выйдешь.

— Замуж не хочу. Кого-нибудь с яйцами поиметь — это можно и обдумать. Я же не как ты, Дашка-Ашка, я в свое время побаловаться на мягких подушках ой как любила. Только простому мужчине красота без особой надобности. Ему другое нужно. Я и без помады кого захочу в койку загоню, — самоуверенно заявила Эле.

Даша только головой покачала. После коньяка дурацкого в хозяйке чересчур активно бывшая Перчатка начала просыпаться.

* * *

Костяк шел молча. Он явно чувствовал себя не в своей тарелке. Даша тоже молчала, коварно радовалась. Глупо злорадствовать, но ведь имелись основания быть собой довольной. Даша знала, что выглядит очень мило. Кюлоты ловко обтягивали бедра, черный платок, вместо пояса продернутый в петли штанишек, делал фигурку более женственной. Высокие мягкие башмачки оставляли между голенищем и штанинами полоску дразнящей девичьей плоти. Шнуровка кофточки в меру приоткрывала шею. Вишневая шелковая косынка, повязанная на голову, подчеркивала черты милой юной рожицы, особенно курносый носик и, столь редкие в Каннуте, холодные «лифляндские» глаза. Еще на шее девушки красовалась довольно толстая серебряная цепочка, да на запястьях звякала пара браслетов. Без драгоценностей Даша вполне могла бы обойтись, как и без неудобного кинжала за поясом. Тем более, обыденный нож тоже пришлось взять — уж очень он стал привычным, без него было неловко. Но и «представительский», с посеребренной рукоятью, кинжал, и украшения являлись необходимыми штрихами имиджа бандитской подружки. Хотя, судя по физиономии Лохматого, в чем-то образ воровки вышел избыточным. Ну, побрякушки можно снять хоть сейчас. Пусть скажет, что ли?

— Слушай, если что-то не так, я могу исправить, — сказала Даша. — Мы от дома недалеко ушли. Я же точно не знаю, как у вас ходить принято. В конце концов, могу и просто чистое платье надеть и серебро. Достаточно будет?

— Нет. Не поможет, — Костяк разъяренно засопел. — Лучше нам вообще не идти. Ты слишком шикарная. Не поверят.

— Да пошел ты в задницу! — Даша остановилась. — То я слишком серая и мышиная, то слишком шикарная. Ты что, толком не мог объяснить, что мне нужно только платье постирать и причесаться?

— Какое платье?! Ты же в штанах. Так даже шлюхи не ходят. А это что такое? — Лохматый повертел пальцем перед своим лицом.

— Это макияж, — с достоинством сообщила Даша. — Немного помады и краски для ресниц. Довольно дорогой краски.

— Я вижу. — Лохматый скрипнул зубами. — Ты вообще слишком дорогая для меня. И куда мои глаза смотрели? Я же тебя почти год знал. Надо же мне так два раза откровенно слюздиться. Ты кто, Даша?

— Дура я круглая. Сказал «помоги» — я пошла. Что ты так уставился? Если меня такой твои головорезы не примут, так и скажи. Исправим быстренько, произведем нужное впечатление.

— Впечатление мы произведем. Еще бы! Только что мне потом самому делать?

— А что? — Даша ехидно оглядела кавалера. — Выглядишь прилично. Опять новая рубашка. Наверняка нажита преступным путем.

— Не насмехайся. — Лохматый очень осторожно взял подругу за руку. — Ты жестокая. И красивая.

— Это обвинение? — Даша чувствовала себя очень неожиданно. Очень-очень довольной. У Лохматого были дивно глупые телячьи глаза. Лепи из воришки что хочешь — мягче воска сейчас обормот. Пусть это и на один вечер, и совершенно ненужно, но чертовски приятно.

— Даша, — прошептал парень, — поцелуй меня, а?

— Это зачем? Чтобы в образ вжиться?

— Чтобы я мог тебе доверять. Ты совсем чужая. Чтоб я сдох, я же тебя такой не видел.

— Ладно, если для нервов нужно, можешь меня в щеку поцеловать, — великодушно позволила Даша. — Только без глупостей. Чмокни, и пойдем. Нехорошо коллег заставлять ждать.

Без глупостей не обошлось. Лохматый почему-то решил, что если нужно чмокнуть в щеку, то объект чмоканья обязательно нужно придержать за талию. Причем обеими руками. Даша решила на такие вольности закрыть глаза.

Они шли вдоль Центрального рынка. Костяк, наконец, собрался с мыслями и пытался внятно объяснить планы на сегодняшний вечер.

— Ты не бойся. Просто встреча, вкусный ужин. Ребятам нужно отдохнуть и развлечься. В «Треснувшей ложке» спокойно, облав там сроду не бывало. Стражники прикормлены. Сидим, выпиваем, разговоры разговариваем. Не о деле — так, пустой треп, байки разные. Тебя могут поддразнить, за язык подергать. Самый вредный, ядовитый — Утбурд. Не смотри, что он ростом не вышел. Не давай себя до слез довести. Огрызайся без всяких сомнений. Здесь наглость уважают. Только нож не доставай. Голое «перо» — значит, ты крови хочешь. Достанешь — бей.

— Я знаю. Мне Эле говорила.

— Она много чего знает, — согласился Костяк. — Только она больше среди благородных жила. С «деловыми» понаслышке знакома. У нас все проще. Ребята у меня нормальные. Так, иногда вспухать начинают. С кем не бывает? Не бойся.

— По-моему, ты сам боишься, — пробурчала Даша. Настроение у нее стремительно портилось.

— Я не своих боюсь, — заверил Лохматый. — Просто среди «деловых» какая-то волна идет. Вроде стравливают нас друг с другом. Не нас, конечно, нижних, а тех, кто дела в городе направляет-контролирует. Я вот вчера с Гвоздем говорил, он тоже… Ну, ты об этих сложностях не задумывайся. Это так, наши заботы. Непонятно, откуда сложности взялись, вот в чем беда. Может, там какой-то фокусник завелся, — Костяк кивнул на башни близкого замка. — Ладно, это тебя не касается. Тебе просто за столом посидеть нужно.

Остаток дороги Лохматый рассказывал о своих сотоварищах. Мрачная Даша заявила, что такую кучу кличек никогда не запомнит. Костяк заверил, что стоит только увидеть рожи, и в именах ошибиться будет трудно.

Таверна «Треснувшая ложка» выглядела заведением сомнительным настолько, что Даша туда и днем заходить не рискнула бы. Сейчас уже стемнело, узкая улочка выглядела вымершей, только вдалеке истерически хохотала пьяная женщина. Вот теперь Даше стало страшно.

Лохматый смотрел выжидающе.

— Пошли, — прошептала Даша, — а то я прямо на месте от избытка решительности опозорюсь.

* * *

Нельзя сказать, что стол ломился от яств, поскольку такой могучий предмет мебели и под фаршированным слоном не сломался бы. Но столько вкусностей Даша в посмертной жизни точно еще не видела. Особенно хороша была пряная свинина и крошечные маринованные патиссончики. Даша ела, пила и думала в основном о том, как это Костяк при такой диете умудряется оставаться костяком?

Первый жуткий момент знакомства с уголовными элементами миновал. Особой необузданностью Костяковы воры не отличались. Поздоровались, окинули любопытными взглядами и продолжили застолье. В большей степени Дашу успокоило то, что члены компании, сидящей за столом, ни телосложением, ни возрастом не превосходили гостью. Можно подумать, Лохматый подбирал в свою шайку по внешним габаритам — чтобы все в самое узкое окошко могли протиснуться. Эле со своим ростом здесь была бы на голову выше любого воришки. И уж точно могла бы разметать всех преступников по углам в один миг. Это сразу несколько успокоило перетрусившую Дашу, хотя, по сути, обманчивое было утешение, — хозяйка-то сейчас дома сидит, рядом с мирным Вас-Васом.

Самыми крепкими и заметными в шайке были уже знакомые Даше парни — те, что приходили знакомиться в бани. Кривоносого звали Паррот, нахального красавчика — Малыш. Сегодня оба жулика девушку доставать и дразнить не собирались, сидели на дальнем краю стола, усиленно пили и беседовали о чем-то своем, сугубо бандитском. Еще за столом имелись две девицы. Мааре — крепкая, темноволосая, с противным наглым взглядом торговки тухлыми пирожками — и Ресничка — изящная девушка лет четырнадцати, в измятом, но очень нарядном платье. Эта Ресничка неприятно удивила Дашу очаровательной улыбкой и шикарной гривой черных, с медным отливом, кудрей. Выходит, берет Лохматый под свою руку всяких там особ порочно-соблазнительных. Какая из Реснички воровка? Она в борделе куда больше заработает.

Впрочем, шлюхой Ресничка не была. Гулящие девки в «Треснувшей ложке», естественно, присутствовали, но скучали в полупустой общей зале. А здесь, в отдельной комнате, занятой Костяковыми «деловыми», царила атмосфера чинная и даже отчасти семейная. Даша чувствовала себя несколько разочарованной — оказывается, у Лохматого даже что-то похожее на родню имеется. И зачем пугал, плел невесть что? С первого взгляда видно, что он здесь «в авторитете». Костяк сидел рядом с Дашей, но разговаривал в основном с крепеньким серьезным пареньком по кличке Виг. До девушки долетали только обрывки их разговора — мешали другие голоса и бренчание струнного инструмента из общей залы. Даша не слишком расстраивалась, не шпионить же сюда пришла. К тому же послушать каннутскую альтернативу гитарной музыки было любопытно — до сих пор девушка ни кабаков, ни местных филармоний посетить как-то не удосужилась. Поскольку сейчас Даша оказалась за столом крайней и вести светскую беседу нужды не было, оставалось слушать струнные переборы и отдавать должное чудесной свинине. Девушка разбиралась с косточками с помощью кинжала, — посеребренное оружие для этого вполне годилось, и, судя по тому, что почти все за столом пользовались клинками, в данной ситуации обнаженная сталь поводом к кровопролитию явиться не могла. Вот вечно Лохматый норовит краски сгустить.

Блюдо со свининой, стоящее в пределах досягаемости, потихоньку показало дно. Кроме Даши опустошением блюда занимался странный тип, сидящий напротив девушки. Сначала Даша приняла сотрапезника за ребенка — ростом любитель свинины явно не задался, разве что чуть повыше знакомого полукровки будет. Но взгляд тяжелый, взрослый. Звали карлика — Утбурд. Имечко непростое. Утбурдами называли диких нехороших дарков — обычно младенцев, брошенных родителями и превратившихся в кровожадных духов. Эти духи то ли норовили кровь высосать, то ли просто удушить одиноких путников — Даша толком не помнила. Зверские младенцы если и существовали в действительности, то водились за тридевять земель от Каннута. Фольклор, однако. Хотя взглянешь на этого типа — и сомнения берут. Может, тоже какой-нибудь полукровка? Хотя Лохматый тогда бы упомянул. У Костяка в отношении дарков проглядывал явный расизм и дискриминация.

Утбурд, несмотря на свои карликовые размеры, челюстями работал исправно. Поглядывал из-под надвинутого на брови замурзанного колпака, чавкал. Слава богам, в беседу вступать не пытался. Не нравился он Даше, почти в той же степени, что и не в меру сексапильная Ресничка.

Пили воры яблочную водку. С коньяком по крепости не сравнить, но мягкое ширитти сей напиток по действенности превосходил. Отвертеться от употребления никак нельзя — Лохматый эту тонкость первым делом объяснил. Пока Даша чувствовала себя неплохо — углы комнаты оставались на месте, свинина попадала в рот. Помогал кусок сливочного масла, проглоченный перед выходом из дома. Правда, Эле со скепсисом отнеслась к столь известному способу предупреждения алкогольного отравления. По словам хозяйки, масло вещь спасительная, когда живенько набираешься и можно быстро удрать. Если сидеть за столом неизвестно сколько, потом пойло по мозгам еще крепче бьет. Даша решила, что лучше потом, чем сразу. Собственный опыт употребления алкогольных напитков назвать солидным язык не поворачивался. Тогда вот даже от пива окосела. Целка незадачливая.

Ладно, что было, то было. Сейчас закуски много, мясо жирное, масло еще действует. Может, с опьянением все и обойдется. Вот от обжорства можно серьезно пострадать.

Паррот взял кувшин, начал обходить стол, наполняя бокалы. Разливали яблоневку всем по очереди — странный элемент бандитской демократии, не очень-то понятный Даше. Скоро и ей самой придется пройтись по кругу, разливая терпко-сладкую жидкость. Ничего страшного — не чайная церемония, главное, никого не пропустить и плеснуть всем примерно поровну. Справимся.

Кривоносый Паррот нагнулся над девушкой, наполняя стакан. Как пить дать, в кофточку заглянул. Там, между прочим, полный порядок — не так изобильно, как у отставных Перчаток и прочих записных красавиц, зато аккуратно и шея чистая. Не то что, к примеру, у Мааре, — отсюда видно, что девка мимо бани давненько проходила.

Костяк осторожно ткнул локтем:

— Ты как?

Соизволил на свою даму внимание обратить, великий предводитель разбойников.

Даша двинула плечиком:

— Нормально. Бандиты у тебя как бандиты. Вот свинина — супер. Не знаешь, в чем они ее, кроме муската, готовят?

— Понятия не имею, — пробормотал нелюбознательный Лохматый. — Ты с яблоневкой поосторожнее.

Взгляд Костяка соскользнул в вырез кофточки, тут же поспешно перешел на стопку лепешек на столе.

Даше стало грустно. Вот всем сиськи нужны, хотя там вообще-то и сисек настоящих не имеется. Всем только плоти и нужно. Паррот со своим клювом, коренастый Виг, красавчик Малыш, сам Костяк… Даже карликовый Утбурд, и тот плотоядно зыркает. Хотя этот, возможно, из тех побуждений, что свинина уже заканчивается. Для некулинарных радостей ему ростом разве что крольчиха подойдет.

Ну и в чем тогда между парнями разница? Что Лохматый, которого уже вечность знаешь, что Виг, которого сегодня в первый раз увидела, — все одного хотят. Полапать, пристроиться… Права Эле — все они скоты похотливые. И бедная Машка была права — использовать мужчин нужно цинично, как полотенца одноразовые.

Использовать мужчин Даша категорически не умела. Полотенца умела, но их как раз и не было. Пришлось жирные пальцы, в который уже раз, украдкой вытирать о крышку стола. Сейчас это уже не вызывало неприятия, в голове образовалась некая легкость — видимо, яблоневка начала пробиваться сквозь масло.

— Аша, налей, — попросил Лохматый.

Даша встала, взяла кувшин. В ногах была легкость, в кувшине — тяжесть. Новый кувшин, еще полный. Умеют пить «деловые». Даша двигалась вдоль стола, наполняла лоснящиеся от жира глиняные стаканы. Встретилась взглядом с Ресничкой. Красивые, черные, щедро подкрашенные глаза. Злые. Ага — обоюдная антипатия. В зубах у девицы хвостик петрушки, но сравнить потаскушку с запеченным поросенком все равно не удастся — прехорошенькая, стерва.

Широколицый Сом сострил про штаны для верховой езды и про жеребчиков с мулами. Даша сдержанно улыбнулась шутке, обижаться не собиралась. Кюлоты ей в самом деле идут — подкалывайте, не подкалывайте, — а Даша это знает. Лучше бы на свои портки посмотрел, остряк-юморист, — ткань хорошая, а пятен как на заднице лягушачьей.

Мимо стаканов удавалось не пролить. Даша рассматривала нечесаные затылки. Хм, и почему бы банде хоть одного парикмахера не заиметь? Так ли уж необходимо поголовно под хиппующих бродяг маскироваться?

Мааре чопорно поблагодарила. Тоже змея немытая. И глаза гадючьи. Интересно, с кем из бандитов Даша может подраться на равных? Наверное, ни с кем. Может быть, ножом кого пырнуть и удастся. Эле в последнее время, после Навьих Камней, озаботилась — начала всяким трюкам-приемам обучать. Даша слушала внимательно, нож теперь держала правильно, да что толку? И Эле знает, да ты и сама понимаешь — из тебя ни воительницы, ни даже хулиганки толковой никогда не получится. На Навьих Камнях просто повезло. К боевым искусствам у тебя, что в прошлой жизни, что в этой, — склонности не больше, чем у Вас-Васа. Разве мыслимо все эти движения, удары и толчки запомнить?

Это же не рецепты — в драках и поножовщинах ничего логичного, да и разумного не содержится. Вот черт, с чем же все-таки свинину в этой «Треснувшей ложке» готовят?

— Да что ты торопишься как на пожар? — Малыш мягко, но цепко ухватил за платок на поясе, заставил опуститься на скамью. — Поговори с людьми, не беги. Мы ж старые знакомые.

Даше пришлось поставить все еще тяжелый кувшин на стол. Повода удрать нет, уже всей компании налила. От Малыша пахло душистым маслом — парень единственный, кто свои длинные волосы пригладить сподобился. Лицо у парня правильное, и серьга в ухе ему идет. Мог бы какую-нибудь джинсовую одежку в другом мире рекламировать. Особенно если курточку на голый торс натянуть. Вот только зря он Дашину талию отпускать не собирается.

— Ты насчет бань? Я тогда не была уверена, что вы от Костяка, — сказала Даша. — Вы как-то неубедительно представились.

— Ничего, — Малыш заулыбался, — сейчас-то знаешь, что мы свои.

Свои… Даше очень хотелось стукнуть его по руке. Лучше ножом. Лапа, под прикрытием стола, вовсю ползла по бедру девушки. И противно, и штанишки жиром вымажет.

С другой стороны на Дашу с любопытством смотрел Паррот. Изучают, психологи блохастые.

— Свои, может быть, и не совсем свои, но не какие-нибудь посторонние, — с улыбкой согласилась Даша и заботливо поправила под дублетом ворот шелковой рубашки парня. На светло-голубом шелке остались отчетливые следы пальцев.

— Ты чего? — изумился Малыш. — У меня рубашка новая.

— Правда? А у меня штаны новые. Как на ощупь? — Даша мстительно поправила парню и дублет. Плотная ткань вытирала пальцы даже получше шелка.

Малыш поспешно отдернул руку:

— Ладно-ладно. Я же так… Уж очень у тебя штаны модные. А ты что другое подумала?

— Я подумала, вдруг тебе моя попа понравилась, — пробормотала Даша. — А ты просто о модные штаны решил свои грабельки вытереть. Я-то стирать каждый день не люблю.

— А что, Аша, твоя попка в банях многим нравится? — влез Паррот. — Небось пристают тетки-то?

— Бывает, — согласилась Даша. — Но они же смирные, пошлешь их в анальное отверстие «Космополитен» штудировать — сразу отстают. Даже нож показывать не нужно. Латентные свинки-пинки, нерешительные.

— Хм, — Паррот неуверенно ухмыльнулся, — а на Навьих Камнях флотские тоже латетные были, нерешительные? Сами шеи вам подставили?

— Эффект теоретической спонтанной внезапности, — доходчиво объяснила Даша. — Мы их на протонную пушку взяли и мозги мигом вышибли. Хотя одного я и вправду поторопилась резать. Мог бы ценные показания дать. Насчет награбленных активов и пассивов.

В глазах Паррота отразилось уважение. Стремится парень к образованию, молодец. Зато Малыш, судя по обнаглевшей длани, слушал о битве вполуха.

— Манипулятор убери, пока не отсох, — уже с прямой угрозой посоветовала девушка. — Сказала же — грязными лапами не шарь.

— А я сейчас помою, — с готовностью пообещал красавчик. — Тогда можно?

— Если в хлорке сполоснешь, то я с готовностью. И H2SO4 рожу взбрызнуть не забудь. Очень гламурно, девок железно заводит.

Малыш принялся соображать, о чем речь, а Даша высвободилась и поднялась.

— Слушай, Аша, а ты откуда к нам? — поинтересовался, ухмыляясь, Паррот. — Я тебя с красивой девкой на пароме помню. Ты тогда совсем не такой смелой казалась.

— Я тогда в трауре была. Нас с барки выкинули. А родом я из Замоскворечья. Был такой городок, сплошь купцы да бандиты. Интересно жили, тихо-спокойно. Потом ликвидировалась «малина». ЧК бандитов порешило, потом мэр дома и деревья сплошь под асфальт закатал. Грустная история.

— Понятно, — сочувственно кивнул посерьезневший Малыш. — Но ты не огорчайся. Каннут — город веселый. И «чики» здесь никакой нет. А за что вас с барки выкинули?

— За неурочную попытку абордажа, — сказала Даша и пошла на свое место.

Мясо остыло, да и сколько его можно в желудок пихать? Даша перешла на маленькие пирожки с голубятиной. Тоже вкусно. Хотя о рецепте догадываться смысла нет — голуби на рынке еще подороже свинины идут.

Костяк кинул на вернувшуюся подругу беглый взгляд и снова вернулся к неотложной беседе с Вигом. Наплевать Лохматому, что его даму с ног до головы ощупали. Хам бандитский. Даша глотнула из стакана, с хрустом раскусила еще один пирожок.

— Лапал он тебя? — прошептал вдруг вспомнивший о подруге Костяк.

— Как можно?! Мы только руки друг о друга вытирали, — независимо пояснила Даша и поинтересовалась: — Хочешь пирожок? Вкусные.

Пирожок Лохматый взял, но смотрел встревоженно:

— Ты, пожалуйста, осторожнее.

У, какие мы вежливые. Причин для тревог Даша абсолютно не видела. Обычное застолье. А что преступники-жулики вокруг сидят, даже интересно. В досмертной жизни с криминалитетом общаться не приходилось. Все обойдется. Вот только этого дурацкого кальвадоса многовато. В голове чуть-чуть шумит. Да еще Утбурд все так же неприятно пялится. Словно приценивается. Нечего глазеть — этот объект не продается.

От пойла не только в голове Даши шумело. Молодые бандиты явно расслаблялись. Малыш оказался рядом с Мааре. Облапив за крепкую талию, что-то шептал в нечесаные пряди. Наверное, делился рецептами новейших афродизиаков. Девица мрачно улыбалась.

В дверь коротко постучали. Заглянул невысокий мужчина с резким треугольным лицом. Окинул взглядом компанию, чуть дольше задержавшись взглядом на Даше.

— Гвоздь пришел! — прошептал кто-то.

Виг поспешно встал, освобождая место рядом с Костяком. Но новый гость отрицательно покачал головой и поманил Лохматого за дверь. Костяк тут же вышел, в свою очередь кивнув Вигу. Все трое исчезли за дверью, а растерянной Даше достался лишь мимолетный обеспокоенный взгляд Лохматого. Толковать этот взгляд можно было по-разному.

Вроде бы ничего особенного не произошло. «Деловые» вернулись к своим закускам и стаканам. Сом, в свою очередь, обошел стол, разливая яблоневку. Но пить Даше совсем расхотелось. Без Лохматого рядом было как-то не по себе. Костяк хоть и дубина бесчувственная, но свой. К тому же алкоголь блуждал по телу как хотел — дотянуться до пирожка стало проблемой, пальцы норовили ухватить что попало, то патиссон, то кусок копченой рыбы.

— Что же не пьешь? — вдруг поинтересовался Утбурд. — Или хватит уже честной девице?

Вроде и негромко сказал, а за столом примолкли. Возможно, потому, что голос у карлика-недоростка оказался под стать морде — противный, визглявый. А возможно, потому, что вот она — настоящая проверка гостьи начинается. Лохматого, конечно, нет. Его всегда нет, когда нужен.

Досады Даша скрывать не стала:

— Как пить? Я до слив не дотянусь, а я кисленьким люблю закусывать. Передал бы кто, если не трудно.

— Здесь слуг не держим, — немедленно отозвалась Ресничка. — Сама дотянешься. Не из благородных.

— Дотянусь, — согласилась Даша. — Хотя и из благородных.

Опереться коленом о стол, дотянуться до блюда и зачерпнуть жменю слив — такой акробатический этюд трезвой Даше в голову бы и в жизни не пришел. Ничего, в остатки мяса животом не вляпалась, стаканы не опрокинула. Что глазели, как над столом вытягивалась да как штанишки задницу облегают, — плевать! Не на губернаторском приеме сидим.

— Длиннорукая, — скорее с одобрением отметил Паррот.

— Ляжки — прямо хоть на блюдо клади, — с воодушевлением поддержал друга Малыш.

— Гнется-то красноречиво, — визгливо согласился гадостный Утбурд. — Не зря ее наш Костяк по подушкам пошворит. За Костяком нашим как за замковой стеной. Не дует, сухо, и денежки сами капают. Так, красавица? Уютно за «деловым» сидеть?

— Тебе виднее, под кем сидеть, — вызывающе вздернула нос Даша. — Если насчет серебра, что мы на Навьих Камнях кровью добыли, то я свою долю Костяку верну. Пусть тебе подушку под задницу купит, а то не разглядеть, кто из-под стола вещает.

— Короток я, да и умом скуден, — Утбурд развел руками. — Куда мне, убогому, подушки? В одиночестве прозябаю. А ты, принцесса благородная, видать, хорошую деньгу в бабских банях зашибаешь, раз серебром так легко швыряешься. Что ж там, в банях, за работа такая выгодная?

— Известно, языком вовремя пошоркать — серебро само и приплывет, — ядовито промурлыкала Ресничка. — Благородная она, с бабами…

— Ты бы заткнулась, если сама по уши в понятии засела, — посоветовала Даша. — Такие, как ты, грелки навозные, в банные стоки ныряют да потом в канале всплывают, пухнут да воняют. Путана, кобелем путанная.

— Ой, какие ужасы рассказываешь, — закачал головой коротышка. — Значит, и в банном деле горбатишься, и «пером» помахать не прочь? И где же девица стольким наукам обучилась? Уж не от Эле однорукой? Говорят, Перчатки бывшие весьма склонны послушных девочек истинам, на благородных ложах унюханным, обучать. Видать, ты из способных?

Даша не помнила, как оказалась на ногах:

— Эле не трогай! Она мне как мама! Ты, мизер криворотый, языком любую блевоту трипперную развози, но Эле не трогай! Гном дерьмофродитный!

Карлик вытянул губы трубочкой:

— Красиво вещаешь. Жарко. Тоже от Эле научилась? Ну да, про нее много рассказывают. К примеру, говорят, что она с «сестричками»…

— Заткнись, говорю! — зарычала Даша, наваливаясь на стол. — Урою, лилипут подмогильный!

— Ну? А если не заткнусь? — Утбурд откровенно подначивал. — Кровь мне пустишь? Вон ножичек твой богатый лежит. Давай, покажи, что ты «пером» умеешь. Тут все «деловые», вмешиваться никто не будет.

Кинжал на столе Даша и без его подсказки видела. Клинок взгляд так и притягивал. Но еще сильнее чувствовался нож, заткнутый за пояс на пояснице. Если пользоваться, то уж лучше им. Только ножом никак нельзя…

— Я и без «пера» обойдусь, — Даша и не подозревала, что может рычать так злобно. — Я тебя, мормышку ободранную, руками разделаю. Кожицу твою младенческую портить не буду. Сначала пленочку ногтями поддену, наизнанку выверну. На порции тебя, черномора засаленного, поделю. Ты, конечно, в объемах сдуешься, если живьем поджарить. Но если кипяточком сначала обдать, то сойдет. Потом в масло, с репчатым луком, да по самые пятки. Кориандром тебя посыпать, перчиком, флешка ты, бомжом оплеванная. Секрет в том, чтобы шкурку-оболочку раньше времени не повредить. Глазки у тебя повылазят, тираннозавр поддиванный. Обжариваем до не-е-ежной такой корочки…

Карлик слушал с явным интересом. Даша останавливаться не собиралась.

Тут фыркнула Мааре:

— Слышь, Утбурд, она тебя, как бычьи яйца, готовить собирается. У меня мамка так готовила. Вкусно получалось.

— Я догадался. Насчет яиц, — карлик хмыкнул. — Язык у тебя, Аша, — разве что гной не капает. Даже не пойму — то ли ты все детство в борделе солдатском провела, то ли с теми «деловыми» гуляла, о которых мы и не слыхивали. А может, это у тебя все сразу случилось? Раз ты еще и грамотная, так записывала бы за собой. Флешка, бомжом оплеванная, — это что такое?

— В старости словарь издам, — буркнула Даша. — Тогда узнаешь. А Эле цеплять не смейте.

— Да поняли, — Утбурд примирительно поднял ладонь. — Не ори. Кто знал, что ты ее мамой называешь? Для нас Перчатки — сказка совсем старая. Чего мы их поминать будем? Ругаться ты умеешь. От страха штанишки не мочишь. Должны мы знать, с кем Костяк снюхался? Нам, может, еще работать вместе.

— Я одна работаю, — категорично заверила Даша. — Уж не обессудьте, привычка у меня с детства.

— Да что можно в банях делать? — с интересом спросил Сом. — Там и медяка в день не заработаешь.

— Если читать-писать умеешь, в любом месте заработаешь, — пояснила Даша.

— Что там, в бабской половине, писать? — вопросил Малыш, плотнее прижимая к себе Мааре. — Расскажи, не кочевряжься. Я в женских банях в жизни не бывал.

— Приходи, — пригласила Даша. — Я тебе юбку дам и помаду. Тебя без вопросов пустят.

Теперь заржал весь стол. Малыш выражал готовность отправиться в рискованный поход хоть сейчас. Мааре, смеясь, пыталась соорудить дамскую прическу из его длинных волос.

В комнату заглянул сердитый Виг:

— Что расшумелись? Подождать, пока мы с Гвоздем поговорим, не можете? Вы еще песни хором поорите.

— Тс-с, — зашипел на товарищей Утбурд, — Гвоздь шума не любит. Давайте выпьем, раз в стаканах что-то есть.

Даша жадно глотнула теплого кальвадоса. От запоздалого страха мурашки бегали по ногам. Если бы не выдержала, за нож схватилась? Булькала бы сейчас мордой в пустое блюдо, взрезанным горлом пузыри пускала. Ой, Эле, куда ты меня пустила?

Когда в комнату влетел Костяк, девушка глянула на него очень холодно.

— Что вы здесь шумели? — хрипло спросил Лохматый.

— Ты чего вспотел? — невинно удивился Утбурд. — Все нормально. Нас твоя Аша обещала бычьими яйцами угостить. Так расписывала, аж слюни текли…

* * *

Возвращалась Даша под утро. Ноги слегка заплетались, но чувствовала себя девушка великолепно. За Лохматого так удобно цепляться, воздух чудесно свеж, и главное — завтра не нужно ни с кем чужим встречаться. «Деловые» оказались ребятами не такими уж страшными, но и без их общества Даша вполне могла обойтись.

— Уф, как хорошо на свежем воздухе. — Девушка привалилась плечом к крепкому забору, за которым темнели склады королевских мастерских. — Еще хорошо, что в «Треснувшей ложке» не курят.

— Чего? — насторожился Костяк.

— Чего-чего… Хорошо гулять, говорю. — Даша засмеялась.

— Завтра у тебя голова раскалываться будет. Меня начнешь крыть всеми своими заковыристыми словечками.

— Так то завтра будет. И я почти не пьяная. Люблю я гулять.

— А не страшно?

— Страшно? После попойки с твоими жуликами? Чего мне бояться?

— Ну смотри, темнота какая, будто в брюхе у аванка. Люди по домам сидят, запершись. Даже стражи нет. Одни дарки за добычей охотятся.

— Я добыча мелкая, непитательная. Да я и не слышала, чтобы дарки в городе людей жрали.

— Не слышала, потому что слышать не хочешь. Каждую ночь люди пропадают. Или мертвецами поутру оказываются.

— Мертвецами — это понятно, — Даша похлопала парня по боку, где под жилетом прятался короткий меч, который Лохматый почему-то именовал дагой. — Мертвецы не переведутся, пока злодеи «деловые» из города не исчезнут.

— Это ты зря. Серебро ребята и вправду любят, а мертвяки нам не нужны. Мы человечину не готовим. Даже с луком и кориандром.

Даша хихикнула:

— Настучали уже?

Лохматый вздохнул:

— Смелая ты бываешь до умопомрачения. А иногда тени боишься.

— Ты меня не пугай, тогда я и бояться не буду.

— Я тебя пугать не хочу. Я тебя поцеловать хочу, — пробормотал Костяк.

Поцеловать себя Даша позволила. Губы у Лохматого были горячие, жадные. И пах он как обычно — сыромятной кожей. Вообще-то было приятно. Но Даша оказалась прижатой к забору, и пришлось упираться парню в грудь. Костяк замер и прошептал:

— Тебе нравится быть красивой?

— Красивой — не знаю, не пробовала. А такой, как сейчас, — неплохо. Мне в штанах удобно.

— Штанах? Не уверен, что то, что ты на себя натянула, называется штанами. Штаны — это то, что я ношу. Почему ты всегда не хочешь быть такой? Яркой, красивой, нахальной?

— Не хочу, чтобы меня каждый день пытались расплющить по забору, — пояснила Даша. — И хорошо, что в штанишках я труднодоступна для всяких там балбесов.

Лохматый чуть отстранился:

— Ну, в тот раз я не вытерпел. Я извинился. Я понял. Что ты еще хочешь?

— Ничего не хочу, — легко сказала Даша.

— Так не бывает. Скажи, чего хочешь, и я… — Лохматый издал шипение, как кот, которому погрозили метлой. — Я хочу…

— Это называется — «признаться в любви», — безжалостно подсказала мучительница.

— Я уже признавался, — ошалело пробормотал Лохматый.

— В смысле — «выходи за меня замуж»? — изумилась Даша. — Но это же пошло! Что я — тридцатилетняя тетка?

— Я подожду, — мрачно заверил Костяк. — Тридцатилетние уж точно знают, чего хотят.

— Вот как? — Даша оскорбилась. — Я, между прочим, совершенно точно знаю, чего не хочу. Например, не желаю, чтобы меня трахали под дверьми, «барабанили» в кустах и тискали у забора. Я не экстремалка.

— Чего? Ладно, не важно, я понял. Ты, случайно, не можешь сказать, что и где ты ХОЧЕШЬ? Кроме как чесать и обхаживать тупого борова.

— Вас-Васа не тронь! — возмутилась Даша, посмотрела на кавалера и смилостивилась. — Можешь меня поцеловать, а я пока подумаю, чего хочу…

Целовались долго. В какой-то момент Даша обнаружила, что висит на шее парня, обхватив его ногами за талию. Почему-то особенно стыдно не было. Руки у Лохматого были сильными, и целоваться он явно стал лучше. Кстати, о забор было удобно опираться спиной.

— Да-аша! — урчал Костяк.

— Раздавишь, — пролепетала девушка без особой уверенности, — не нужно…

Лохматый осторожно поставил ее на землю. Голова кружилась. Вероятно, поцелуи как-то вдруг всколыхнули ведро кальвадоса. Даша погладила парня по щеке.

— Спасибо. За то, что штаны мне не порвал.

— А мог бы, — с дурацкой гордостью сказал Лохматый.

— Вот ты идиот! — рассердилась Даша и взяла парня за руку. — Пойдем, Эле волноваться будет.

* * *

Эле не слишком волновалась. Как ни странно, хозяйка полностью доверяла лохматому ворюге. Впрочем, Даше было не до деталей, очень хотелось лечь. Голова кружилась уже безо всяких поцелуев.

Утром голова уже не кружилась — она с треском и грохотом разваливалась на части.

ГЛАВА 5

Дождик все капал, но уже так, исключительно из принципа. В последние дни лило как из ведра — настоящая весна. Пока Даша допрыгала до Земляного вала, старые башмаки промокли насквозь, да и на подоле грязных клякс хватало. Теперь Даша сидела на камне, застланном тряпочкой, и смотрела, как полукровка кушает рыбу. Для существа, не привыкшего к речным продуктам, дарк расправлялся с жареной черноперкой просто виртуозно — два движения, и рыбья голова оказывалась в одной кучке, обглоданный хребет с хвостом в другой. Бренные останки аккуратно складировались у ног сидящего на корточках дарка — головы неизменно у правой ступни, хребты — у левой. Потрясающе пунктуальным существом был полудикий. Как говорила когда-то бабушка Даши — «в крови явно немец отметился». Ну от истинно арийского типа безносый полукровка был далек. Да и аккуратность у него была не германская, скорее какая-то японская, самоотрешенная. Это надо же додуматься — прибирать мусор в никому не нужных кустах на заброшенном валу. Хотя, если это поднимает самооценку коротколапого…

В узком кругу Даша уже давно называла старого знакомого — Мин. От «минимума», и в то же время слегка по-восточному, и с намеком на боевые качества швыряльщика-кидальщика. Полукровка не возражал, ему жутко не хватало общения. Покушать ему тоже не хватало. Он и не скрывал, что рад видеть не только Дашу, но и угощение. Голодную жизнь вел одинокий, никак не вписывающийся ни в один из социальных слоев Каннута полукровка.

— Спасибо, — поблагодарил дарк и чистой тряпочкой вытер широкий рот, потом свои четырехпалые ладошки. — Черноперка — очень вкусная рыба.

— Это потому что с мелиссой, — пояснила Даша.

— Нет, это потому что ты готовишь очень хорошо, — возразил дарк.

— Ты чрезвычайно любезен, — улыбнулась девушка.

— Вовсе нет, — возмутился дарк. — Готовить ты умеешь.

От преувеличенной вежливости, унаследованной с того дня, когда Дашу чуть не прирезали в здешних кустах, было решено отказаться уже давно. Как выразился Мин — «товарищи по оружию могут позволить себе неофициальный тон». Ветераном сражений Даше считать себя очень-то не хотелось — события на Навьих Камнях потихоньку забывались, — но поболтать с полукровкой было интересно. Безносый оказался неплохим парнишкой.

Дружеские отношения установились после того, как Даша приволокла на Земляной вал причитающуюся полукровке долю добычи. Безносый оказался «дома» и после краткой неуверенной паузы вылез к девушке. От добычи он отказался, и даже с некоторым ужасом. Напомнил, что брауни в качестве платы могут брать лишь сливки, хлеб, ну и, возможно, другое угощение. Любые иные подарки брауни обязан расценить как попытку подкупа, в связи с чем обязан навсегда сменить место жительства. Что касается законов по линии отца, то хогмены от людей сроду ничего не принимали, ибо кровные непримиримые враги до скончания времен. Юридическая коллизия была налицо. Даша выдвинула довод о том, что военную добычу никак нельзя считать подкупом. Дарк возразил, что настоящий хогмен трофеи обязан снять с бездыханного человеческого тела. А если человек сам приносит, то это не трофеи, а полная нелепица. Что касается точки зрения брауни, то мирные дарки вообще не воюют, что, несомненно, следует из самого определения «мирный». Девушка намекнула, что если данный конкретный воин не является ни брауни, ни хогменом в полном смысле этого слова, то возможен некоторый компромисс. Полукровка напомнил, что, кроме древних законов и обычаев, иного наследства от родителей ему не досталось, и не считает ли Даша, что разбрасываться любыми унаследованными ценностями — безрассудство?

— И нечего хихикать, — пробурчал полукровка. — Сам понимаю, что смешно, но ничего не могу с собой поделать. Мне окончательно опускаться нельзя, и так как бродяга живу. И потом, вот здесь ныть начинает, когда делаю не так, как мама учила, — дарк постучал себя в грудь.

— Инстинкт, — кивнула девушка. — Слушай, а у тебя в роду никого из судейских не было? Уж очень ты казуистикой увлекаешься.

— Должны быть у меня какие-то личные развлечения? — с пафосом вопросил коротышка.

Они похихикали. Потом дарк поинтересовался у Даши — как она представляет его бродящим по рынку и закупающего продукты на обед? Картина выходила действительно нелепая. Пожалуй, попытка полукровки поторговаться с неподготовленным человеком могла плохо закончиться.

Договорились, что серебро останется у Даши и девушка иногда будет готовить обед и для мохнатого. Еще полукровка согласился, что нож ему не помешает, и владение им можно рассматривать как временное использование инструмента.

С тех пор Даша через день захаживала на Земляной вал с корзинкой, полной продуктов. Обычно приходила утром до работы, делая перед банями небольшой крюк. Хозяйке в подкармливании «живоглота-недоростка» признаваться опасалась, пока Эле не раскричалась насчет того, что если девчонка вздумала таиться, то пусть делает это по-умному, а то из нее воровка такая, что Костяк от стыда сдохнет. Потом Эле пару раз интересовалась — как там поживает убивец мелкий?

— Готовить ты умеешь, — повторил Мин, не без сожаления обозрел остатки трапезы и в один миг закопал их в землю. Действовал он коротким широким ножом с такой ловкостью, будто с таким оружием в лапе и родился. Честно говоря, Даша замучилась выбирать заказанный инструмент на рынке. Полукровка описывал требующийся ему нож так скрупулезно, что в первое время девушке казалось, что такой клинок только в кузне на заказ сделают.

Но что-то похожее найти удалось, и, судя по всему, Мин остался весьма доволен.

— Готовить ты умеешь, — еще раз пробормотал дарк, любовно вытирая нож, — муж твой растолстеет. Когда у вас свадьба?

— Если ты про Лохматого, то в ближайшие десять лет до свадьбы вряд ли дойдет, — холодно сказала Даша.

— Почему? — удивился Мин. — Костяк жестокий и глупый, как всякий нормальный человек, но тебе с ним хорошо будет. Ты ему нравишься. Тебе закон твоей семьи не позволяет?

— Что-то вроде того. Я выходить замуж за вора совершенно не хочу.

— А за кого хочешь? — с интересом воззрился на девушку полукровка.

— Слушай, это совершенно ненужный разговор.

— Извини, — Мин почесал влажную от дождя шерсть на макушке. — Я просто думал, что вы до отъезда поженитесь.

— До какого отъезда? — изумилась Даша.

Полукровка посмотрел на нее озадаченно:

— Ты что, не знаешь, что из города все уходят?

— Кто это все? — еще больше изумилась девушка.

— Хм, — Мин недоуменно поправил свой лохматый «комбинезон», — я точно знаю, что многие брауни ищут себе пристанища на дальних хуторах. А коблинаи все до одного ушли еще дней десять назад. Даже клуракан из «Сирени» ушел. Неужели люди на такие события внимания не обращают? Я думал, вы тоже собираетесь уехать в спокойное место.

Даша пожала плечами. Из всех ее знакомых из Каннута уехала только Донна. Впрочем, жизнерадостная проститутка уже давно собиралась поменять место жительства. Даша ей помогала списываться с одним вдовцом, что жил на хуторе в Холмах вверх по Оне. Судя по старательно накорябанным посланиям — вполне солидный мужчина. Повезло Донне.

— Слушай, Мин, а почему, собственно, дарки в странствия двинулись? Что за туристическая лихорадка?

— Думаешь, заболели? — Полукровка задумчиво прошелся вокруг камня. — Нет, все здоровые, но забеспокоились. Я вот и сам думаю… Неспокойно в Каннуте стало. Дарки слишком часто пропадают, умирают.

— Как, и они тоже? Костяк то же самое про людей говорил. Бандиты какие-то новые появились?

— Не знаю, — с досадой сказал Мин. — Со мной кто всерьез разговаривает? Да только зачем бандитам томте грабить? У томте, кроме снадобий для скота, и нет-то ничего ценного. Зачем их убивать? Или вот, три дня назад двое никсов пропали. Вчера нашли в Каменном канале. Оба без голов. Ну, у речников, конечно, могло при себе и серебро быть, они зажиточные. Но бошки их кому понадобились? Чудные дела. За мной, Даша, тоже кто-то охотился. Иду сегодня ночью, все спокойно. На пристань у Земляной решетки ходил, там лодочники ячмень рассыпали. Набрал мешочек, возвращаюсь. Тут идти-то всего ничего. Вдруг у забора, что на Лопатной улице, выпрыгивают двое. Чувствую, пивом меня угощать точно не собираются. Я — бежать. Не сюда, понятно, а к замку. Места знакомые, тьма хоть глаз выколи, все условия. Но чувствую, догоняют. Едва успел в ров нырнуть и в щель на стене запрыгнуть. Хорошо еще, у нашего короля руки до ремонта замковых стен не доходят. Эти, что за мной гнались, в щель не протиснулись. Слава богам, потолще меня оказались.

— Это кто был? Это «деловые» были?

— Даша, — полукровка посмотрел на девушку укоризненно. — Ты же умная. «Деловые» в кабаках ночью сидят, добытое за день пересчитывают. Кого по ночам грабить? Ларв призрачных? Крыланов вонючих? Или у меня ячмень отбирать? Я, слава всем богам Холмов, до сих пор особо соблазнительной добычей не считался. Да и не слышал я, чтобы грабители на четырех ногах бегали.

— Так, может, это звери какие? Пробрались за стены, охотятся. Стража у нас вечно спит.

— Стража спит, — согласился Мин. — Но звери между собой обычно не переговариваются. А эти шипели-ругались, когда меня потеряли. Я слышал. Нет, эти из дарков были. Только чужих каких-то. А ячмень я потерял вместе с мешочком.

— Да зачем тебе ячмень? Хочешь, я тебе кулеш сама сварю? С салом или с маслом.

— При чем здесь кулеш? — надулся полукровка. — Я ячменем птиц подманиваю. Какая-никакая, а охота.

— Хм, может, ты у нас поживешь? С Вас-Васом пообщаешься. Знаешь, какой он здоровенный стал? Я с Эле поговорю, она против не будет. По хозяйству поможешь…

— А Костяк что скажет? — ехидно поинтересовался Мин. — Где там у вас принято гостей утоплять? В Двух Колодцах? Там вода холодная, у меня сопли потекут.

— Да пошел он, тот Костяк, — рассердилась Даша. — Если Лохматый возникать будет, я его сама утоплю.

Полукровка ухмыльнулся:

— Он, Даша-Аша, твой парень. Ничего не поделаешь. Я без ревности говорю, уже смирился. Хотя ночи не спал, все надеялся.

Даша попыталась стукнуть насмешливого волосатика корзинкой:

— И ты, Минимум минимальный, туда же? И что же вы, козлы разнокалиберные, все такие одинаковые?!

— Просто ты похорошела, — отскакивая подальше, радостно объяснил полукровка. — Губки подкрашивать не забываешь. Невеста…

Даша попыталась попасть камешком в наглую задницу, но полумирный умел уворачиваться не менее ловко, чем швыряться.

* * *

Дома за обедом Даша спросила об обстановке в городе у хозяйки.

— Да, в городе полный бардак, — Эле отодвинула опустевшую миску. — Вроде все спокойно, но все подряд вербуют себе охранников. Чтоб был мужик, мечом-копьем владел, желательно из арбалета стрелял и жрал мало. Я по всем пунктам подхожу, кроме первого. Но, вообще-то, в такую тупую охрану мне идти не хочется. Им не охранники, а простые солдаты нужны. Того и гляди в сотню собьют и в какой-нибудь форт отправят с тоски подыхать. Радости мало.

— Не надо ни в какой форт. Как мы без тебя будем? — Даша быстренько сполоснула посуду и села перебирать чечевицу. — Тебе нужно себя в порядок приводить, а не о войне думать.

— Я никуда уходить не собираюсь, не волнуйся. Как вас оставишь без присмотра? Ты или прирежешь кого-нибудь, или полный дом женихов наведешь.

— С чего это? — обиделась Даша. — Что вы все про женихов заладили?

— Что, вурдалак мелкий тоже про женихов говорил? — Эле ухмыльнулась. — Это ты похорошела. Все замечают.

Даша дернула плечом. Ну, замечают, что с того? На улицах мужчины теперь действительно посматривали чаще, оценивали. Вообще-то, странно. Штанишки Даша почти не надевала, кофточку тоже. Обычное скучное платье, разве что платок на голове яркий. Все равно, пялятся, как на шлюху. Кто их, этих мужчин, разберет?

— Ничего я не похорошела, — пробормотала Даша, вышвыривая из чечевицы мелкие камешки. — Мне бы волосы подровнять. Отросли уже. И вообще, ты бы, Эле, на себя побольше внимания обращала.

— А что, я в порядке, — Эле глянула в зеркальце, повешенное на столбе у стола. — Неплохо выгляжу, для безработной тетки, которую кормит сильно умная девчонка. Прическу ты мне роскошную сделала.

Прическа действительно удалась. Даша напрягла память и заплела хозяйке «французскую» косу. В Каннуте таких причесок еще не носили. Получилось эффектно — толстая и короткая коса подчеркивала красивую шею Эле. С лица хозяйки исчезло выражение болезненной усталости. Помолодела Эле, появилось что-то властное, уверенное. Красивая женщина. Теперь Даша могла представить, как выглядела хозяйка лет десять назад. С такой фигурой и таким лицом вполне можно охранять ночной покой половозрелого наследника трона. Даша с некоторой тревогой поняла, что и сейчас старшей подруге вряд ли имеет смысл ограничиваться ролью владелицы самого толстого кабана Западного квартала.

— А что ты, Дашка-Ашка, расселась? — поинтересовалась бывшая Перчатка. — Жир растрясать после обеда кто будет? Ну-ка, бросай эту чечевицу.

— Эле, у меня потом руки дрожать будут, — заскулила Даша. — Давай лучше завтра.

— Завтра тоже будем, — утешила хозяйка. — Лови!

Дубинку Даша ловить научилась. И еще кое-чему выучилась, хотя особенного счастья от получения этих грубых воинственных навыков не испытывала. Преподавательницей и тренером Эле оказалась беспощадным.

Сейчас от прикосновения торца дубинки хозяйки Даша умудрилась увернуться. Взвизгнув: «Я еще перчатки не надела!» — девушка выскочила во двор. В последние дни морально подготовиться к учебному сражению хозяйка уже не давала. Хорошо еще, хоть предупреждала, что сейчас учить начнет.

Дубинки сталкивались с сухим треском. Даша парировала удары, старалась не оказаться загнанной в угол узкого дворика. Сейчас уже получалось удержать дубинку в одной руке. В первое время Даша больше страдала от собственного оружия, упорно выскакивающего из рук. Теперь руки в драных рабочих перчатках надежно удерживали старую, отполированную руками Эле, дубинку. Простое оружие оказалось способно на многое. Безжалостная Эле не уставала это доказывать на каждом уроке. Оказалось, что дубинка длиною едва ли с локоть умудряется найти уйму болезненных точек на человеческом теле. К концу первых занятий Даша не могла даже повизгивать и считала себя одной большой отбивной. Но, как выяснилось позже, Эле ее тогда жалела — прикосновения дубинки синяков почти не оставляли. Теперь синяки имелись в изобилии, правда, дотягивалась дубинка преподавательницы до ни в чем не повинного девичьего тела чуть реже.

Стук-стук — Даша парировала и обманный выпад, и настоящий, попыталась атаковать сама, попалась на еще один ложный замах. Пришлось срочно отскакивать. Эле имела мерзкую привычку в случае совсем уж непростительной ошибки воспитанницы оказываться за спиной. Тогда раздавался звонкий звук, и ягодицу Даши обжигал весьма ощутимый шлепок. Это было не только обидно, но и больно.

Сейчас Даша от позора спаслась, отскочив за поленницу нарубленного и ровно уложенного хвороста. Попытку обхода девушка пресекла, резво удрав в противоположную от учительницы сторону. Эле улыбнулась:

— Я знаю, что ты скачешь, как кролик. Полезное дело, с твоей прыткостью и от кавалерии можно попытаться ускакать. Но сейчас мы вроде бы обучаемся драться?

— Ну да, — согласилась Даша. — Я вот только думаю — не прикупить ли нам еще дров? Смотри, меньше половины осталось.

— Прикупим, — Эле по-кошачьи двинулась вдоль поленницы. — Вот дожди кончатся, и прикупим.

— Подорожает, — Даша в том же темпе отступала в безопасную сторону.

— Если и подорожает, то не сильно, — тон Эле не меняла, но глаза ее смеялись. — На дрова у нас денежек пока хватит.

— Дрова — это огонь, а огонь — это дым. Пускаем деньги на ветер, — бормотала Даша, держа дубинку наготове и пытаясь угадать, что именно задумала профессионалка.

Разговаривать во время драки Эле любила. Считала, что это отвлекает воспитанницу, заставляет смотреть и мыслить шире. Бой отнюдь не ярмарочный кулачный поединок один на один. Нужно смотреть шире…

— Ой!

Дубинка отлетела к забору, а сама Даша оказалась сидящей на земле. Поскольку попа была прикрыта, заслуженного шлепка не последовало. Эле просто щелкнула незадачливую партнершу по курносому носу:

— Бой — вовсе не пауза в возне по хозяйству, как думают некоторые.

— Да, и бой не ярмарка. Кто убирать будет? — заскулила Даша, окидывая взглядом разбросанные по всему дворику дрова. Эле прошла сквозь преграду-поленницу, как сквозь паутину.

— Полагаю, убирать должен тот, кто посчитал поленья надежной шеренгой латников, — объяснила наставница, но тут же смилостивилась: — Вместе уберем…

Справились с дровами быстро. Эле доставляло удовольствие одинаково хорошо работать обеими руками. Поленница быстренько приняла обычный достойный вид.

— Теперь пойдем, погадаем, — скомандовала Эле.

Они вышли на улицу. Соседа с тележкой пропустили — и так понятно, к площади Двух Колодцев идет. Потом Эле кивнула на незнакомую женщину с пустым мешком. До перекрестка оставалось еще шагов пятьдесят. Даша напряглась. Куда повернет? К рынку с пустым мешком в это время вряд ли. Скорее всего, сама что-то продала. На дом носила. Там только Низкий тупик, значит… Ничего не значит. Может, ей мешок кто-то вернул, а может, она расчлененный труп в канаву, что у ручья, отволокла. Там такая свалка, что хоть десяток «деловых» прячь…

— Не угадывай! — зашипела Эле. — Чувствуй!

Даша отогнала все мысли. Куда повернет? Шляются здесь разные.

— Направо, — бессмысленно сказала девушка.

Тетка повернула направо.

— Молодец, — похвалила Эле. — Можешь ведь, когда свою логику подальше засунешь.

— Логика тоже полезная вещь, — неуверенно запротестовала Даша.

— Не спорю. Только она работает, когда старый Брас тележку тащит или из-под рубашки твоего лохматого дружка дага выпирает. Тут можно мозгом додуматься, факты сопоставить. Я тебе в который раз другое пытаюсь объяснить.

Даша вздохнула. Что здесь объяснять? Эле чувствовала, куда направляются люди. Чувствовала, и все. С вероятностью примерно в восемьдесят — восемьдесят пять процентов. И объяснить сей странный феномен было решительно невозможно. Оставалось только попробовать и прочувствовать самой.

— Аша, ты все сомневаешься? — Эле улыбнулась. — Меня такому с девяти лет учили. Когда нужно угадывать — угадывай. Главное — не размышлять. Это легко.

У Эле все легко. И двумя ножами драться, и подножку подставить, и бюстом повести так, что мужики немеют.

— Аша, ты сегодня в «Треснувшую ложку» сходи. Лохматый ждать будет.

— Что-о?! С какой это стати?! Я как вспомню, у меня голова разламывается. И не подумаю идти. Что это он выдумал? Опять вляпался?

— Не вляпался. Просто сходи, посиди с ним. Яблоневку пить не обязательно. Обратно Костяк тебя проводит.

— А туда мне самой тащиться? Да еще его дружкам улыбаться?

— Даша, я тебя прошу, сходи. — В голосе Эле появились жалобные нотки.

— Фу-ты, — Даша наконец догадалась, — разве прямо не можешь сказать, что я вечером мешать буду?

— Не мешать, но… — Эле засмущалась. — Аша, ты не обижайся. Мне бы, пока я совсем старая не стала…

— Что я, совсем дура? Не понимаю? Пойду, погуляю, конечно. Извини, я сразу не поняла.

— Дарь-я, — голос Эле приобрел обычную стальную твердость. — Это и твой дом. Смотри мне, глупости не выдумывай. Знаю я тебя.

— Ничего выдумывать не буду. — Даша приподнялась на цыпочки и чмокнула строгую наставницу в щеку. — Вам что-нибудь приготовить на вечер?

— Вот еще! Буду я всяких случайных типов деликатесами приваживать…

* * *

Добралась Даша до «Треснувшей ложки» еще в первых сумерках, но улицы уже были непривычно пусты. Даже гулящих девок почти не было видно. Возможно, именно поэтому к Даше три раза настойчиво пытались прицениться. Девушка с тревогой подумала, что кюлоты можно было и не надевать. Для одиноких прогулок одежка явно не подходила.

Лохматый торчал перед входом в таверну. Вид у парня был мрачным.

— Если я отвлекаю от злодейских замыслов, то я обратно пойду, — сказала девушка.

— Я тебя всегда рад видеть. Обратно идти не нужно. И опасно, и хозяйке планы расстроишь. У нее планы хоть и не злодейские, но все равно.

— Догадливый какой.

— Ну, догадаться несложно. Это ты у нас бестелесная и воздержанная. А мы люди неблагородные, нам бы пожрать да поспать. Что ты губы надуваешь?

— Грубый ты и невоспитанный, — заявила Даша.

— Что правда, то правда, — угрюмо согласился Костяк. — Ты внутрь зайдешь или здесь торчать будем?

— Зайду, но пить эту проклятую яблоневку не буду.

— Я тебе лимонную воду заказал, — пробурчал Костяк. — Она с медом. Тебе понравится.

В углу общего зала потасканный музыкант лениво перебирал струны. Меланхоличным звукам внимало человек пять. В зале даже большая часть масляных фонарей была притушена.

— Этак разорится ваша «Ложка», — заметила Даша.

— В других заведениях дела идут не лучше, — пробормотал Лохматый. — Народ по домам сидит.

Знакомых «деловых», к удивлению Даши, оказалось всего трое. Виг, Утбурд и красотка Ресничка сидели за столом вокруг одинокого кувшина с пивом. Появление подружки десятника особого оживления не вызвало — парни кивнули, девица демонстративно разглядывала свои ногти.

Даша глотнула из пододвинутого Лохматым стакана. В лимонад явно бухнули слишком много меда. Впрочем, пить не очень-то и хотелось. Девушка глянула, как Виг ковыряет ножом стол. Что это с ними?

Даша притянула за рукав Лохматого, шепотом поинтересовалась:

— Что у вас за траур? Ограбления сегодня не задались?

— Тебе-то что? — неожиданно резко прошипел Костяк. — Что тебе до наших дел?

— Да ничего, — растерянно пробормотала Даша. — Я так, из вежливости.

Лохматый засопел и объяснил:

— У нас Сом пропал. А Парроту руку порезали.

Кривоносого Паррота девушке было жалко. Вполне нормальный парень. С Сомом Даше и поговорить толком не пришлось, но вроде тоже ничего парнишка. Даша подумала и решила спросить:

— У вас драка была, да?

— Ну, была, — неохотно признался Костяк. — С ребятами Хава стакнулись. У них тоже парень пропал. Они на нас его подвесить удумали. Побеседовали крепко. Хорошо, до полной «свинины» не дошло. Отлежится Паррот.

— Ой, иногда проще с Вас-Васом о поэзии подискутировать, чем твой рассказ понять, — прошептала Даша. — А куда Сом пропал? Загулял?

Костяк посмотрел на подругу как на идиотку:

— Пропал — значит пропал. Если бы он с бабами был или подрезанный в канаве валялся — я бы знал. Я не башмачник бесприхватный, я здесь десятником сижу.

— Извини. — Даша поджала губы.

Тоже, номенклатурный пост — ответственный менеджмент кучкой вороватых беспризорников.

В комнату влетели запыхавшиеся Малыш и Мааре.

— На Южном двое пропали! — объявил Малыш и плюхнулся на лавку.

«Деловые» оживленно забубнили вполголоса. Мааре мимоходом хапнула стакан Даши, в два глотка перелила содержимое в себя и, пробормотав: «Ну и жуть на улицах!» — подсела к друзьям.

До Даши долетали обрывки разговора: названия кварталов, таверн, бандитские клички. Вот они, трудовые будни мелких местных гангстеров. Разборки, предательства, провокации полиции. В смысле, городской стражи. Кто из этих мальчишек доживет хотя бы до двадцати лет? А Лохматого даже жалко. Сразу видно — ужасно переживает. Бывают воры с повышенным чувством ответственности?

Судя по обрывкам разговора, дела в Каннуте шли из рук вон плохо. Кроме пропавших в разных районах города воров умирали и пропадали и обычные люди. По пути в «Треснувшую ложку» Малыш и Мааре видели два трупа. Это при том, что едва успело стемнеть. Даже для беззаконного Средневековья многовато.

Обсудив ситуацию, «деловые» принялись мрачно пить пиво.

— Дарки! — сказал в тишине Малыш. — Больше некому. Целое нашествие!

— Но зачем? Зачем? — коренастый Виг поднялся на ноги. — Они не жрут, кровь не пьют. Ладно, у Дровяных ворот из бабы кровь высосали — здесь согласен. Пусть еще двое-трое мертвяков у нас в сомнениях. Хотя ноги и все остальное им уже дохлым могли отгрызть. Но мертвецов каждую ночь все больше. Неужто к нам дарки табунами прут? Так только в сказках бывает.

— Говорят, третьего дня стражники йиену зарубили, — сказал Утбурд.

— Да стражники что угодно наплетут. — Виг фыркнул. — Они уже с месяц из башен по ночам носа не высовывают. Когда вы в последний раз ночной патруль видели? Если кто хочет сказать, что война с дикими дарками начинается, — ни в жисть не поверю. Хватит с нас войны с Флотом.

— Об этом все и болтают, — Мааре потыкала куда-то в потолок стаканом с пивом. — Флот впереди себя дарков пустил. Чтобы шпионили, страх наводили и колодцы отравляли.

— Это вряд ли, — пробормотал Костяк. — От воды еще никто не помер. А разведку Флот к нам запускал. Только не дикую, а вполне человеческую. Мы с Ашей убедились.

Все посмотрели на Дашу, и девушка почувствовала себя совсем лишней.

— Скажешь что-нибудь? — Лохматый склонил голову к плечу. — Тебе, может, со стороны виднее.

— Что мне виднее? — Даша пожала плечами. — Я в убийствах ничего не понимаю.

— Давай-давай, красавица, — неожиданно поддержал командира Утбурд. — Ты интересно говоришь. Неожиданно. Давай, не ломайся.

— Чего это я ломаюсь? — Девушка вздернула нос. — В нашем городе что-то похожее бывало. Руководство города формировало тайный отряд по борьбе с преступностью. Чтобы без законов, без приговоров и тюрем. Называли — «эскадрон смерти». В общем, где вор попался — там и смерть.

— Сурово, — Виг поскреб в затылке. — У нас все же, если живьем взяли, сам король под приговором закорючку поставит.

— Да, мерзопакостный у вас, Аша, городишко был, — Утбурд ухмыльнулся. — Но у нас, слава богам, что-то другое. Не думаю, чтобы ваши эскадроны смерти на торговок пирогами охотились или на шлюх дешевых. Но мысль твоя неглупая. Мы ее, правда, уже думали.

— Осторожнее нужно быть. — Костяк тяжело вздохнул. — Ходить только по трое. Мааре, отправляй своих сестер на хутор. И мать Малыша тоже с ними пусть убирается. Повозку завтра найдем. Чую, просто так эта возня не кончится. Где это видано, чтобы мы не могли сообразить, что в городе происходит? Может, хоть Гвоздь концы нащупает?

— А если Флот подойдет? — Малыш смотрел жалобно. — Что моя мамка на хуторе делать будет? Мы здесь, родичи там?

— На Пустых хуторах спокойно. Пираты в такую даль не попрутся. И там какая-никакая охрана есть. Частокол высокий, от местных дарков отобьются. Пусть и Паррот туда едет. Зачем он нам однорукий? Зарастет рука, тогда вернется. Мааре, если хочешь, езжай со своими, спокойнее будет.

— Я что, уже не гожусь ни на что? Овца я, что ли? — Мааре презрительно выпятила челюсть.

— Только у тебя и Малыша родичи имеются, — Костяк пожал плечами. — Как хочешь. Ты здесь очень даже пригодишься. Ладно, сейчас пиво допиваем, кто хочет спать — валите наверх. Комната свободна. Завтра денек еще тот будет…

Мааре с Малышом и Виг сразу ушли спать. Костяк сел рядом с Дашей.

— Невесело сегодня?

Даша хмыкнула:

— Зато в прошлый раз я здорово хохотала. Пока утром башка не отвалилась.

Выглядел Костяк уставшим. Надо думать, прошлую ночь не спал. А может быть, и не только прошлую.

— Тебе отдохнуть нужно, — неожиданно для себя сказала Даша. — Шел бы ты спать.

— А ты пойдешь? — Лохматый смотрел мрачно. — Кровать есть.

— Там у тебя всегда кровать свободна? — поинтересовалась Даша, краем глаза следя за Ресничкой.

Девица сидела за столом, поджав ноги, и откровенно наблюдала за разговором. У, сучка!

— Я, когда спокойно, дома ночую. С бабкой. В соседней комнате, — очень подробно объяснил Лохматый. Его тоже беспокоил пристальный взгляд Реснички.

— Неужто в соседней? А бабка одиночество легко переносит? — обеспокоилась Даша.

Сучка Ресничка встала, играя стройными бедрами, обошла стол и нагло уселась рядом с Лохматым. Даша с изумлением смотрела, как бесстыдница устраивается щекой на плече Костяка. Девка ответила вызывающим взглядом и прошептала в ухо парню:

— Она тебя не хочет. Она — как лягушка, холодная да липучая. Только что штаны красивые натянула.

Шепот был достаточно громким, чтобы не только Даша расслышала каждое слово, но и хлебающий пиво Утбурд догадался, кто именно здесь лягушка.

Даша почувствовала, как у нее начинают гореть щеки. Лохматый молчал как истукан.

— Хочешь, поднимемся втроем? — мурлыкала сучка. — Сравнишь. Да ты и так знаешь…

Твою мать! Даша чуть отклонилась, за спиной Костяка перехватила руку девчонки. Запястье у Реснички было горячее. Даша сжала его так, что завитушки бронзового браслета впились в ладонь.

— Земноводное я или нет — без меня выясняйте. А пока я здесь, держись от парня подальше. Или гланды через задницу выдерну.

— Он пойдет с кем захочет, — прошипела Ресничка.

— Сначала ты отсюда пойдешь, шмакодявка, — Даша перехватила большой палец потаскушки так, как учила Эле. Вообще-то, прием предназначался для освобождения от нежелательно цепляющихся мужских лап. Но и для устранения бесстыдных красоток вполне подошел. Ресничка ойкнула и против воли сползла с лавки. Коленопреклоненная и со скривившимся от боли ртом, она выглядела вполне удовлетворительно. Даша преодолела искушение подержать негодяйку в столь унизительной позе, отпустила:

— Вали отсюда, секс-бомба пустоголовая.

Ресничка вскочила на ноги. Большие глаза ее бешено сверкнули. Даша поняла, что сейчас, для начала, получит по голове увесистым стаканом. А потом и до ножей дело дойдет. Костяк сидел неподвижно, и лицо у него было странное. Испугался, что ли?

— Ресничка, детка моя, — хрипло воззвал Утбурд. — Брось их. У них чувство. А у тебя еще время будет. Иди, пиво допьем.

Красотка смерила Дашу ненавидящим взглядом, прошипела:

— Лягушка!

Даше очень хотелось прыгнуть на нее. Схватить за густую гриву, приложить лбом к столу так, чтобы кувшин до потолка подскочил. Тварюга воровская!

Ресничка села рядом с Утбурдом, обняла за шею, глотнула из стакана, что-то шепнула в ухо гнома. Утбурд мерзко заулыбался. Девка чмокнула его в щеку и пошла к двери. Дверь захлопнулась, а перед глазами Даши все еще насмешливо покачивались крепенькие ягодицы девицы. Это надо же так курдюком вилять?!

Утбурд насмешливо подмигнул, то ли Даше, то ли своему десятнику.

— Костяк, — почти спокойно прошептала Даша, — если есть желание, быстрей волочись за этой шлюшкой. Отдохнешь со смаком.

— Она не шлюха, — пробормотал Лохматый. — И она права — ты меня не хочешь.

— Значит, обязательно тебя хотеть, да? — в бешенстве сказала Даша. — Без «сунь-высунь» никак нельзя? Барабанщики вы все, мать вашу… Только постель вам и нужна.

— Зачем врать? — мрачно сказал Костяк. — И без постели вполне можно. Вон, Утбурд сидит, лыбится. Мозговитый, надежный, сукин сын, таких еще поискать. Но чтобы я с ним в койку полез?! Лучше уж сам себе все отчикаю. Эта харя вампирская мне друг. И ты мне друг, только я тебя еще и хочу так, что из ушей желание лезет. Обидно, что ты мною брезгуешь. Тебе же нравилось. Что я, не чувствовал?

— Осел ты бесчувственный. Про такое слово — «любовь» — не слышал? Чушка свинцовая.

— Про любовь я слышал, — меланхолично возразил Лохматый. — Я вообще-то как-то упоминал, что тебя люблю. Или не упоминал? Ох, столько времени прошло, где все запомнить? Но точно помню — ты мне ничего подобного не говорила. Так, целовалась иногда по рассеянности.

— Ах, так раз я с тобою не сосусь сутками напролет, ты по шлюхам утешения ищешь?! Спал ведь с этой дурой глазастой?

— Бывало. Я ведь от тебя не скрывал никогда, — с возмутительным спокойствием признал Лохматый.

— Сексуал озабоченный! Хобот распухший, австралопитек загнанный. Ну и иди за ней, маньяк серийный-засерийный. Дружит он через постель, плейбой ребристый, — Даша пихнула парня с такой силой, что несчастный чуть не слетел с лавки. — Что ты с лягушкой сидишь? Там амары ждут не дождутся. Не хочешь с глазастой, я тебе денег дам, снимешь тетку поумелее этой соплячки.

— Ресничка вполне ничего, — сообщил Костяк. — Все умеет…

Даша задохнулась:

— Босяк ты бесстыжий. Вибратор прямоходящий…

Глаза внезапно наполнились слезами. Даша и слова больше не могла вымолвить.

Утбурд, подперший подбородок кулаком и наслаждавшийся представлением, поощрительно кивнул и заметил:

— Продолжайте. Помню, маменька с папенькой тоже чувства любили выражать. Но чтобы маменька отцу денег на девок сулила…

— А ты пасть заткни, бандерлог недоношенный! — Даше хотелось еще разок пнуть молчавшего Лохматого, но в глазах от слез так плыло, что скорее промахнешься, чем врежешь по-настоящему. Оставалось встать и просто пойти к двери.

— Ты куда, Аша? — встревоженно спросил Костяк.

— В отхожее. Меня с вас, козлов, пучит.

— Только на улицу не вздумай выходить…

Светили звезды. Пахло пылью и навозом. Попахивало и отхожим местом, до которого Даша так и не дошла. Обычные ароматы Каннута. Тихо. Ниредкого собачьего лая, ни криков ночных сычиков и попугаев-желтяков.

Даша сидела на старой повозке. Здесь лежало немного соломы, можно тут и поспать. Мошки сейчас мало. Окончательно сходить с ума и идти домой Даша не собиралась. Но обидно. Правда, обидно. Сволочь он. И раньше ведь знала — вор и потаскун. Чего психовать?

Даша принялась болтать ногами. Его дело, с кем спать. Все, что случайно между ними произошло, не повод для скандалов. Нужны ему шлюхи — пусть гуляет. Кто ты ему? Жена? Невеста?

Обидно. Привыкла, как дура последняя.

…Ночью, когда ты спишь,
Всходит Луна,
И молча по гребням крыш
Бродит она.
Злая ухмылка Луны
Навевает…

— Не скучно сидеть? — Лохматый стоял за спиной.

Тихо ходит, ворюга. Вот учила Эле слушать, а тут ты так рассопливилась, что и стадо бизонов к себе запросто подпустишь.

— Обиделась? — тихо спросил Костяк.

— Это твоя глазастая обиделась. Зря я ее дергала. Ваше дело, когда и с кем пихаться-кувыркаться.

— Тебе, значит, без разницы? — едва слышно спросил Лохматый.

Даша открыла рот. За спиной парня от земли поднялась темная фигура. Узкая, длиннорукая, со смутным лицом.

— Сзади! — успела выдохнуть девушка.

Костяк ударил локтем, но было поздно. Длинные темные лапы обхватили его за грудь, начали валить на землю. Теряя равновесие, парень сам толкнул себя назад. Оба тела с силой ударились об угол сарая, с глухим стуком рухнули. Лохматый бешено вырывался, но неведомый противник закостенел на парне и, сжимая объятия, тянулся зубами к горлу вора. Костяк выворачивался, бил затылком в лицо напавшего. Деревянно стучали кости голов, лягались ноги — обутые в башмаки ноги парня и босые, с длинными пятнистыми ступнями, ноги врага. Костяк почти вытащил дагу, но тварь, оседлавшая его, ловко ударила коленом, оружие отлетело под повозку. В лунном свете клацнули грязно-желтые зубы, почти достали шею парня.

Даша опомнилась. Выхватывая нож, слетела с повозки. Фигуры, слипшиеся словно в сексуальном объятии, катались по земле. «Зови…» — прохрипел Костяк. Девушка не слушала. В печень или под лопатку? Уловила момент, ударила. И держала правильно, и попала куда целила. Лезвие полностью ушло в чужую плоть. Голое тело чуть вздрогнуло, но грязные лапы, густо унизанные браслетами, отпускать парня и не подумали. Даша с яростью повернула клинок. Враг еще раз вздрогнул и вдруг мощно рванулся, откатываясь в сторону. Рукоять ножа вырвалась из пальцев девушки. Перед Дашей мелькнуло искаженное лицо Лохматого. Парень явно задыхался. Тонкие узловатые пальцы, украшенные кольцами и длинными желтыми ногтями, сдавливали его горло. Дашу затошнило — пятна на коже врага выглядели ужасно. Труп какой-то. Девушка отползла. Выяснилось, что дага отлетела жутко далеко. Даша подхватила витую рукоять. Оружие оказалось тяжелым, четырехгранное острейшее жало длиной с локоть. Даша прыгнула обратно к корчившимся телам. Там боролись молча — Костяк едва слышно хрипел, его противник хранил полное молчание. Даша замерла, примерилась и, когда узкая голая пятнистая спина оказалась наверху, ударила. Жало даги вошло твари между лопаток. Девушка надавила двумя руками — дага вонзилась так глубоко, что Даша испугалась. Так и Лохматого пришпилишь. Пятнистая спина лишь передернула лопатками, словно ее комар укусил, качнулась в сторону. На этот раз девушка успела вырвать оружие из худого, бесчувственного к стали тела.

Ах, тварь! Падла прыщавая!

Даша ударила рукоятью даги в висок. Облезлая голова недовольно качнулась. Тварь повернулась к девушке, оскалилась. Вроде бы человеческие черты, но ничего человеческого в том лице не было. Гнилые длинные зубы. И такими зубами людей кусать?! Даша зарычала, навалилась на отвратительную спину. Используя дагу как рычаг, зацепила урода под подбородок, двумя руками рванула на себя, пытаясь оторвать от Костяка. Душила, тянула — чудовище вертелось. Слипшиеся редкие волосы тыкались в лицо девушки, от урода воняло дохлятиной. Нет, не воняло — просто убийственно несло, как из скотомогильника. Дышать Даша не могла и поэтому тянула так, что казалось, жилы лопнут. Ну же!

В какой-то момент стало легче. Тварь перевернулась, забилась. Даша поняла, что чудовище выпустило Костяка. Теперь сама девушка лежала на спине, изо всех сил удерживая на себе пятнистое бьющееся тело. В этом было что-то жутко непристойное, поскольку вонючий зомби был полностью обнажен. К счастью, его причиндалов Даша не видела.

Костяк поднялся и тут же отлетел, сбитый ударом длинных рук. Тварь билась, как на электрическом стуле, лупила острыми локтями по ногам Даши. Каким-то чудом девушка еще удерживала противника. Костяк возник сбоку, навалился, прижимая к земле. Под двойной тяжестью Даша начала задыхаться. Дага норовила вырваться из рук. Лохматый вонзил нож в горло твари.

— Жмур, — рычал Костяк. — Сука!

Даша поняла, что он перепиливает горло твари. Скрипело лезвие воровского «пера». Тварь рванулась, отрывая Дашу от земли. Из горла вонючего урода вырвался оглушительный вой:

— Уууууу-иии-уууууууу!!!

В вое отчетливо слышались жалоба и ужас.

Даше стало легче, она шлепнулась на спину. На груди лежала наконец-то отделившаяся от тела голова монстра. Девушка поспешно скатила страшный шар в сторону, села, сжимая дагу. Костяк с «пером» у бедра стоял рядом. Безголовое тело чудища неуверенно поднялось на ноги, сделало несколько заплетающихся шагов в глубь двора.

— Тухлятина неугомонная! — в отчаянии заорала Даша.

Ноги безголового окончательно заплелись, и он завалился. Рука попыталась опереться о землю, поскребла суставчатыми пальцами и замерла.

— Все? — дрожащим голосом поинтересовалась Даша, поднимаясь на колени.

— Наверное, — пробормотал Костяк, пытаясь вытереть лезвие ножа пучком соломы. — Без головы он не очень-то…

Голос у парня был хриплый, но твердый, зато руки дрожали.

Даша посмотрела на голову, валяющуюся под стеной сарая. Голова тоже смотрела на Дашу. Нестрашно смотрела, отстраненно. Девушка поспешно вскочила на ноги. Темные глаза мертвой головы равнодушно закрылись.

— Сдох, — сказала девушка и всхлипнула.

Дверь трактира распахнулась, и во двор вылетела низкорослая фигура. Это был Утбурд, без рубашки, зато вооруженный двумя кинжалами. Потом во двор люди повалили сплошной толпой. Даша никуда смотреть не хотела — хлюпала, уткнувшись в плечо Лохматого.

— Даш, я грязный, — прошептал Костяк.

— Я тоже, — пробормотала девушка. — Зубы…

— Что — зубы? Почистить? Я утром чистил, как говорила.

— У него зубы. Грязные. Помыться нужно. Яблоневкой. Заразный…

— Пойдем, — прошептал Лохматый, увлекая ее к дверям.

— Йиену пришибли! — хрипло завопил на весь двор Утбурд.

* * *

Рассвет принес истинное облегчение. В чужой рубашке сидеть было противно, к тому же ворот тер шею. Еще пришлось смотреть на труп вонючего йиены. Безголовый, которого отволокли к воротам, выглядел отвратительно. Даша изумлялась про себя — неужели с этим чудовищем в обнимку по земле каталась? Тошнота то и дело подступала к горлу. Хорошо, что отдувался за все Костяк. Парень рассказывал любопытствующим о битве с такими подробностями, которых сама Даша совершенно не помнила. Катающиеся по земле тела, клинок, трудно входящий в бесчувственную плоть, отвратительно редкие грязные волосы, лезущие в нос, — вот и все. А у Костяка в рассказе и тактика, и стратегия, и мысли глубокие. Наверное, так и нужно. Авторитет Лохматого точно возрастет. Может быть, его и до полуторадесятника повысят. Тьфу! Даше очень хотелось оказаться дома. Рядом с Эле, с Вас-Васом. Дома никогда ничего не происходит. Не нужно никому головы отпиливать. А здесь стой в толпе, кивай как дура на идиотские вопросы. И откуда народу столько набежало? В «Треснувшей ложке» столько посетителей и жильцов не было. Соседи приперлись?

Следствие быстро установило детали злодейского замысла йиены. Чудовищный пожиратель трупов затаился в углу двора, за старыми досками. Выжидал появления одинокого человека. Даша безуспешно пыталась догадаться, почему одиноким человеком оказалась не она, а куда более крепкий Костяк. Впрочем, разве можно догадаться, что в голове у трупоеда? Возможно, он мужчин больше любил. Извращенец. Истинная загадка в другом — почему йиена вообще оказался за городскими стенами? Такого случая никто из горожан припомнить не мог. Йиены, как известно, заводились исключительно на пустошах у кладбищ. Из-за мерзкой привычки выкапывать и употреблять в пищу свежих покойников никаким уважением ночные твари не пользовались. Их раньше, собственно говоря, и не боялись. Это ведь даже не дарки — так, полумертвецы тупые. Обычно смотритель кладбища, увидев две-три разрытые могилы, собирал ночную облаву. Йиену выслеживали и дружно рубили в куски. Десяток-другой добровольцев всегда находился — гонораром за бессонную ночь и схватку в свете факелов служили драгоценности, кои бесчестный трупожор имел привычку сдирать с мертвых тел и цеплять на себя. Подробности некоторых особо отвратных привычек йиены вызывали у Даши новые приступы тошноты. Ну неужели обязательно нужно о таких гадостях смачно рассказывать? Где все эти повествователи были, когда несчастная девушка с зомби обнималась?

Впрочем, в толпе больше обсуждали другое: раз даже йиены в город пробрались — дело совсем плохо. Значит, дарки действительно сообща войной идут.

Наконец, можно было со двора уйти. Костяк, отдуваясь, сел за стол:

— Ну и ночка. Я когда-нибудь спать лягу или нет?

— Сейчас отметим победу и вздремнем, — провозгласил Утбурд, размахивая мешочком с украшениями, снятыми с тела трупоеда. — По крайней мере, не зря ночь пробегали.

Ресничка уже несла кувшин с пивом.

Утбурд брякнул мешочек на стол:

— Делите. Мне, как сидевшему в резерве, что-то полагается?

Даша не выдержала и хлюпнула носом.

— Ты чего? — удивился карлик. — Я шучу. Все ваше с Костяком. Вы же так вовремя полюбезничать во двор вылезли. Нам только пиво поставите, если не жалко.

— Она сначала дерется, потом бояться начинает, — объяснил Лохматый, обнимая подругу за плечи.

Даша уткнулась носом ему в шею, с облегчением захныкала. От Костяка привычно пахло сыромятной кожей, яблоневкой, которой пришлось чуть ли не умываться после схватки, и чуть-чуть трупным разложением. От самой Даши пахло очень похоже, поэтому можно было нос не воротить, а спокойно поплакать.

— Да, для девушки в морду трупожору посмотреть — это не юбку новую выбрать, — с сочувствием сказал Малыш. — Ты, Аша, поскули, это ничего. На твоем бы месте любой бы обделался. Вообще, девки у вас в Замоскворечье смелые. Мааре, да хватит тебе глазеть, разливай пиво. До рассвета всего ничего осталось…

* * *

Домой Даша поплелась с первыми лучами солнца. До этого они с Лохматым успели немного подремать, обнявшись прямо на лавке. На этот раз Костяк никаких амурных поползновений не предпринимал — полностью выдохся парень. Даша хотела, чтобы он в таверне спать завалился, но нет, потащился провожать.

Улицы были пусты. Видимо, даже рынок нынче открывался позже.

— Лохматый, ты извини, что я перед твоими слюни распустила. Я испугалась, — сказала Даша.

— Брось, — сонно пробормотал Костяк. — Что, ребята не понимают? Ты же не кверху лапками без чувств валялась, когда мы с йиеной по двору кувыркались. Ты у меня девочка смелая. А слезы — сено пустое. Вон, Утбурд, когда за нож берется, визжит, как поросенок молочный. После дела сам над собой ухохатывается. И ребята смеются. Ты в голову слезы не бери. Перед своими можно.

Лапа Лохматого обвила талию Даши, но девушка возражать не стала. Глупость, конечно, но про «смелую девочку» слышать приятно.

— Йиена?! Да вы спятили! — Эле открыла рот, чтобы исчерпывающе высказаться по поводу столь неуместной утром брехни, посмотрела на исцарапанную шею Лохматого, на его отсутствующее лицо. — Вот дерьмо! Пустить вас никуда нельзя. — Хозяйка пихнула парня к своей кровати. — Иди, поспи, ворюга непутевый, а то на улице свалишься.

Костяк что-то промямлил, но Эле подтолкнула его еще решительнее:

— Ложись, ложись. Толку с тебя все равно не будет.

Лохматый стянул с себя жилет, рубашку, повалился вниз мордой и моментально засопел.

Даша в общих чертах описала хозяйке ночное происшествие.

Эле покачала головой:

— Что делается. Раньше трупоеды даже к хуторам приближаться не рисковали. Жуткое время. Прямо хоть съезжай из Каннута. Тебя-то эта тварь не сильно помяла? Зря я тебя дубинкой учу махать. Против мерзких дарков больше секира подойдет. Не сиди как пьяная, иди ложись. Лучше б вы пиво дома пили. Как дети, обязательно во что-нибудь влезете.

Даша встала и, глядя, как хозяйка стаскивает башмаки с ног бесчувственного Лохматого, неуверенно спросила:

— А у тебя как? Ну, вечер как прошел?

Эле поморщилась:

— Лучше бы я с вами пошла на йиену поглазеть. Что-то пять лет назад мужчины малость получше были. Или мне кажется? В общем, пошел он в задницу, бахвал заезженный. Ты спать иди, говорю, — сурово закончила хозяйка.

* * *

Отличная вещь — морской тесак. Даша приноровилась рубить ботву на обрезке толстой доски. Рукоять шеуна хорошо ложилась в руку, и приготовление очередной порции корма для ненасытного кабана заметно ускорилось. Нужно было только выбирать время, когда Эле не было дома, — такое нецелевое использование боевого оружия хозяйка точно не одобрит. Эле и так все грозилась перейти от занятий с примитивной дубинкой к обучению более серьезными «инструментами». Правда, владеть заморским шеуном Эле и сама не очень умела.

За стеной озабоченно хрюкнул Василь Васильич. Напоминает. Вот, ну когда здесь военной подготовкой заниматься? Хотя исходя из последних событий…

Каннут бурлил днем и вымирал ночью. За прошедшие два дня горожане зарубили еще двух трупоедов и спалили в сарае у Южных ворот злобного хобия. Последний успел насмерть загрызть троих лодочников. Еще говорили о лемурах-ларвах, появившихся у самого замка и сведших с ума и удушивших нескольких стражников. Еще у паромной переправы объявилась стая толокошей. Еще додо утащили в колодец сразу троих детей. Обо всех этих событиях король запретил упоминать официально, и поэтому на улицах только об этих ужасах и болтали.

Даша старалась ничего не слушать. Утром бегала на рынок и сразу домой. В банях делать было нечего. После того, как в старых купальнях у центрального рынка якобы разглядели клыкастое рыло высунувшегося из стока додо, горожане предпочитали мыться дома. А еще лучше, на всякий случай, пока совсем не мыться. Заработка Даша временно лишилась. Впрочем, и дома дел хватало.

Вдали, у рынка, глухо загудел сигнальный рог. Очередное напоминание о событии государственного значения. Гудели и дудели с раннего утра. Созывали горожан на оглашение королевского указа на площади у замка. Что-то важное вещать будут. Говорят, чуть ли не сам король лично свой указ зачитает. Даша о столь торжественных мероприятиях раньше и не слышала. Да и Эле говорила, что такое не часто бывает. Хозяйка надела новое платье и отправилась участвовать в общественной жизни. Звала и Дашу, но девушка проявила несознательность и осталась дома. Даже если действительно о новой войне объявят, Даше-то какое дело? Девицы в Каннуте, слава богам, мобилизации не подлежат. Да и вообще, такого неприятного явления горожане не знают. Солдаты здесь воюют, остальные увлеченно обсуждают ход боевых действий — очень правильное положение вещей.

В калитку коротко постучали. Даша раздраженно свалила нарубленные листья в ведро. Что-то сегодня совсем работать не дают. Замешать свинский корм так и не успела. Теперь платье надевать нужно.

Даша накинула платье и, прихватив тесак, пошла к калитке. С улицы снова коротко постучали. Судя по терпению — Костяк. Даша глянула в щель, успокоилась и, поднимая засов, поинтересовалась:

— Ты чего так рано?

— И ты тоже отлично выглядишь, — сообщил Лохматый, проскальзывая в калитку.

— Я невежливая, потому что с кабаном вожусь. Он жрет быстрее, чем я ему насыпаю, — оправдалась девушка.

— Извини, но Вас-Васу пора ветчиной становиться, — мимоходом намекнул Костяк и, чтобы подруга не сердилась, тут же спросил: — Эле на площадь ушла?

— Ушла. Только ты без глупостей. Я совершенно к блудодейству не расположена.

Лохматый хмыкнул:

— Неужто я другого ожидал? Я по делу зашел. Только интересно узнать — ты вообще развлечений постельных избегаешь или только со мной?

Даше обсуждать подобные глупости совершенно не хотелось, но Костяк смотрел с честным интересом. В конце концов, друг он или не друг? Ведь заслуживает откровенности.

— Иногда целоваться с тобой очень даже приятно, — с некоторым смущением признала Даша. — Но трахаться и барабаниться я совершенно не желаю. Ни с кем. Такая уж я уродилась.

— Ладно, — пробормотал Лохматый. — А я уж думал, ты от меня отбиваться решила, — Костяк кивнул на шеун в руках девушки.

— Вот дурак, — Даша улыбнулась. — Я тебя резать не буду, даже если на меня полезешь. Только мне противно будет. Мне секса не хочется.

— А что нужно, чтобы тебе захотелось? — спросил Лохматый и сел на колоду, явно приготовившись слушать.

— Ну, ты прямо профессор-сексопатолог, — хихикнула Даша. — Знаешь, для пробы меня бы устроила уютная постель, чистое белье, спокойная обстановка, музыка, нежный партнер. И немножко моего собственного возбуждения.

— А так бывает? — с сомнением спросил Костяк.

— Ты насчет моего возбуждения? — вздернула нос Даша.

— Нет, я насчет того, захочешь ли ты вообще попробовать снять пробу, если заранее не хочешь попробовать пробовать.

— Издеваешься, да? — Девушка с подозрением смотрела на задумчивого вора.

— Я?! — удивился Лохматый. — Извини, я просто неграмотный и косноязычный. Ты бы на бумаге все свои любовные пожелания изложила, я на ночь по слогам читать буду и запоминать.

— Вот бюрократ-извращенец. Сейчас как дам по уху! — Даша показала другу измазанный зеленью кулачок.

— Опять по уху? — Костяк все-таки ухмыльнулся. — Мой руки и пойдем на площадь.

— Что я там не видела? — удивилась Даша. — Толпы я не люблю, а новости мне потом Эле перескажет.

— Я тебя не указы слушать зову. Там еще и казнь будет, что тебе тоже вряд ли понравится. Но сходить нужно, ты должна на кое-что иное посмотреть.

В спокойном голосе Лохматого Даша уловила совершенно несвойственную ему нерешительность. Вот еще новости.

— Что-то случилось? — настороженно спросила девушка.

— Вроде пока нет. — Костяк вздохнул. — Я бы рассказал, но лучше, если ты своими глазами увидишь. Так честнее будет.

— Ты меня сейчас напутаешь.

Лохматый засопел:

— Я тебя когда-нибудь напрасно пугал или беспокоил?

— Как сказать, — Даша покосилась на памятный порог дома. Ну, тот пошлый случай назвать «беспокойством» язык не повернется. — Мне переодеваться?

— Как хочешь, но, пожалуй, не нужно. Лучше нам незаметными быть. А когда ты шикарная, я еще и нервничаю. — Лохматый выразительно вздохнул.

— Брехун, — сказала Даша и пошла переодеваться.

Кажется, на площадь собрался весь город. Костяк настойчиво пробивался сквозь толпу, Даша с трудом поспевала следом, поневоле активно работая локтями. Вокруг ругались. Какой-то здоровенный, заросший волосами кузнец обозвал Дашу вертлявой потаскухой, Костяк обернулся и коротко спросил:

— Что?

Вокруг мгновенно замолчали.

Кузнец, возвышавшийся над толпой чуть ли не на голову, неуверенно пробормотал:

— Что ноги добрым людям отдавливаете.

— Твои колоды и бык не отдавит, — буркнул Костяк. — Ты, волосатый, больше за свой язык волнуйся.

Кузнец благоразумно промолчал, а Костяк ухватил подругу за руку и потащил дальше. За спиной что-то сказали про обнаглевших «деловых», но не слишком громко. Даша лезла за Лохматым, утешая себя тем, что догадалась надеть штанишки — подол платья точно бы оборвали. Снова гнусаво загудел сигнальный рог.

— Куда мы премся? — наконец взмолилась девушка. — Я уже вся оборванная.

— Сейчас, маленькая, — заверил взмокший Костяк. — Нам видеть нужно…

Даша надула губы. «Маленькая» — вот еще. Сам-то двухметровый огр-баскетболист выискался.

Рядом уже возвышались стены замка. Костяк бесцеремонно спихнул с возвышения двух подмастерьев, и Даша оказалась стоящей на приготовленном для ремонта штабеле бревен. Отсюда была видна вся плотно забитая народом площадь. Справа, шагах в тридцати, виднелась двойная шеренга солдат, отсекающая толпу от двух помостов. На одном занимали места благородные лорды и дамы, на меньшем помосте торчала колода отвратительного вида. Рядом с колодой красовался мужчина в несуразной, украшенной перьями, шляпе. Он монотонно читал длинный свиток:

— …вероломно и нагло грабят купцов, находящихся под защитой королевской руки. К примеру, у Белой затоки напали на барку честного купца Грейда-Оружейника…

— Войну сейчас объявят пиратам Флота, — прошептал Костяк, обнимая девушку сзади.

— Сама не глухая, — огрызнулась Даша. Стоило лезть через толпу, чтобы присутствовать при столь исторически значимом моменте. Политика Даше и в досмертном мире надоела. К тому же сейчас Лохматый слишком крепко ее обнимал. Стоять, конечно, удобно, но… Если ему так пообжиматься приспичило, можно было и дома остаться.

— Аша, если про войну поняла, смотри на благородное общество. В центре, видишь, король сидит. Лицо такое важное, жабье…

На короля взглянуть было любопытно. Так себе монарх — весьма престарелый и весьма перекормленный. Мантии с горностаями его величество, вероятно по причине жары, не носил. Расшитый жилет, рубашка шелковая. Шелка потребовалось — на два парашюта хватит. И борода венценосному старику не шла — кто видел жабу с этакой жалкой порослью на щекастой физиономии?

— Рядом с ним лорд Дагда, — продолжал просвещать подругу едва слышным шепотом Костяк. — Этот из Калатера прибыл. Тамошний лорд-регент. Мы с Калатером теперь вроде как в союзе против Объединенного Флота. Этот Дагда, по слухам, железную руку имеет. Суровый до ужаса. У него в городе без разрешения и плюнуть боятся.

Даша поморщилась. Ну не плюют, и очень хорошо в санитарном отношении. Хотя, судя по худому, брезгливому и болезненному лицу, личность этот лорд-регент малосимпатичная. На рынке Даша слышала, что у него в городе целый кодекс экзекуций расписан, вплоть до четвертования. Хвалили на рынке этого тощего типа — мол, вот кто порядок в своем городе навел-то.

— По другую руку короля — его сестра, леди Ида. Дальше принц Берн…

Вот на кого интересно посмотреть. Даша разглядывала крепкого, среднего роста мужчину. Нельзя сказать, что противный, — лицо решительное, открытое. Невзирая на теплую погоду, в полном воинском облачении — кольчуга, на груди полированными железяками усиленная, блестящие наручи. Шлем на руке держит. Ветерок темные волосы перебирает. Вполне за настоящего принца сойдет, разве что уже весьма не юн, под сорок будет или даже чуть больше. Пять лет назад, наверное, посвежее выглядел. Не так уж плохо Эле в Перчатках служилось. Физиономия у принца Берна действительно благородная. Хотя, между нами, девочками, — засранец, он и есть засранец. Деспот неблагодарный.

— Рядом супруга будущего короля — леди Бекума, — шептал Костяк. — Королева, значит, будущая…

Королева будет здесь средненькая. Лицо милое, спокойное. Черты лица приятные. Но если на Эле столько шелка и вышивки навертеть, пожалуй, из хозяйки куда пошикарнее дама получится. Эта леди Бекума разве способна кого-нибудь толково под дых двинуть? Хотя рукоприкладство в обязанности королевы, наверное, не входит.

— Дальше лорд-констебль с супругой, — объяснял в ухо девушке, как оказалось, вполне разбирающийся в придворной жизни Костяк. — Рядом вдова лорда Эрнмаса. А вот дальше посмотри, Даша…

Даша вздрогнула. Рядом с пышной вдовой сидело несколько юных дам. Изящно одетых, увешанных серебром и драгоценными камнями. Чернявая девица щеголяла короткой, словно из модного журнала, стрижкой. Но не пряди, эффектно падающие на накрашенное личико юной леди, ошеломили Дашу. Рядом с продвинутой девицей стояла молодая блондинка.

Быть не может!

Блондинка лучезарно улыбалась и о чем-то шепталась с соседкой. Очевидно, придворных дам тоже не слишком интересовали политические речи.

— …негодяи будут уничтожены до последнего разбойника. Преступный сговор с богопротивными дарками будет наказан без снисхождения. Мы утопим пиратов в море, из коего их выплюнул прожорливый и смрадный северный кракен…

Не может этого быть! От слез в глазах Даши все начало плыть. Блондинка в черно-зеленом, нагло открытом платье повернулась. Это движение, эта насмешливая улыбка рассеяли последние сомнения — Машка.

— Ну что ты дергаешься? — шептал Лохматый. — Тебя к ней не пустят.

— Я не хочу. К ней не хочу, — выдавила из себя Даша. — Уйти хочу.

— Сейчас не пробьемся. Потерпи. И не плачь, пожалуйста.

Плакать Даша не хотела. Только не сейчас. Никаких слез.

Даша молчала, но слезы по щекам все равно катились. Костяк сочувственно обнимал, прижимал к себе. Даша опиралась о его грудь, молчала. Площадь превратилась в пестрое расплывчатое пятно. Гукающее, взрывающееся криками, одобряющее войну с насильниками-пиратами, славящее короля и союзный Калатер. Народ единогласно поддерживал справедливую войну и требовал поголовного изничтожения диких дарков. Даша слушала, но не слышала речь лорда-констебля. Ничего не запомнила и из короткого слова короля и еще более лаконичного призыва принца Берна. Равнодушно смотрела, как выволокли на помост троих преступников. Толстолапый хобий вырывался, глухо и жутко выл, пытаясь открыть замотанную цепью пасть. Двое мужчин, объявленных шпионами Флота, покорно опустились на колени и подставили шеи мечу палача. Бешеного хобия пришлось держать шестерым стражникам. Даша испытала лишь смутное облегчение, когда глухой стук меча по плахе оборвал глухой вой людоеда.

На трибуну с благородными господами Даша взглянула еще лишь раз. Мелькнула глупая мысль, что там сидит совсем не Машка. Ведь бывают же двойники? Дурацкая идея. Мария Георгиевна, совершено определенно. С первого взгляда Даша ее не узнала только потому, что совершенно не ожидала увидеть сестру среди расфуфыренных дам. Мари, без сомнений она, как всегда веселая, сияющая, милая и привлекательная, как эксклюзивная дорогостоящая кукла на витрине. Вот только волосы ее стали еще лучше — светлые, восхитительно густые пряди, с эффектной простотой падающие на обнаженные плечи. Круглая маленькая шапочка казалась еще одним украшением, венчающим красивую головку.

Расходился народ неохотно. Толпа все еще разражалась воплями, призывающими немедленно уничтожить паршивых пиратов и гнусных людоедов-дарков. Даша и Лохматый ждали на своих бревнах. Костяк подругу не торопил. Слезы на щеках Даши высохли, только кожу щипало.

— Пойдем, — хрипло сказала девушка. — Эле вернется, волноваться будет. Я ей не сказала, что уйду.

Костяк кивнул и снял подружку с бревен.

Шли молча, за что Даша была очень благодарна. Только у площади Двух Колодцев Лохматый неуверенно предложил:

— Можно встречу устроить. Она в замке живет. В новой части. В Цитадель не попадешь, а туда можно сунуться. Ее леди Мари зовут. Говорят, она с лордом-констеблем. Или с самим принцем…

— Или с обоими, — Даша скривилась. — Наплевать. Сука и предательница. Еще встречаться с тварью… Не нужна она мне. И не смей про нее больше говорить!

— Ты не горячись, — Костяк взял ее за руку. — Все-таки сестра…

— Какая она сестра?! Бросила меня, как тряпку ненужную, — Даша покосилась на Лохматого. — С чего ты взял, что сестра? Я не говорила.

— Похожи вы. Движениями. И глазами.

— Глупости. Где ты ее глаза видел?

— На пароме.

— Помнишь до сих пор? Что ж ты тогда к ней не прицепился? Сейчас бы в замке благоденствовал, кошельки и вилки тырил. Не волнуйся, Машка бы и тебе внимание уделяла, между констеблем и принцем. Я ее знаю, она насчет полезных парней очень даже добросердечная.

— Не шуми. Я тебя ни на кого менять не хочу. А вот ты теперь можешь и в замок перебраться. На белье хорошее и постели мягкие…

Даша заехала кулаком в живот кавалера. Костяк охнул и согнулся.

— Блин, еще раз про нее упомянешь, — Даша громко на всю улицу выстроила несколько многообещающих и довольно замысловатых вариантов физиологических преображений десятника «деловых».

Костяк с трудом разогнулся и спросил:

— Что значит «порвать на британский флаг»?

— Это значит — порвать очень больно, — с некоторым смущением сказала Даша. — У меня в памяти много чего лишнего болтается. Что ты лыбишься? Еще стукнуть?

— Не нужно. Ты, Даша-Аша, в последнее время здорово окрепла.

— Ладно, — Даша обняла Лохматого. — Ты извини. Я ее, суку, ненавижу. Слышать и видеть больше не хочу. Понятно?

— Понятно. Только ты это… пожалеешь. Жизнь могла бы измениться.

— Она у меня и так слишком часто меняется. Хватит. Меня эта устраивает.

Костяк осторожно взял в ладони ее лицо:

— А я устраиваю? Я, Дашечка, без тебя не могу. Без глаз твоих прозрачных.

— Поэт. — Даша поцеловала его сама. — Вот окончательно поумнеешь, тогда поговорим.

— Я потерплю, — заверил парень.

— Ага, с Ресничкой чего ж не потерпеть. Не соскучишься, — мрачно согласилась Даша. — Пошли, преданный Ромео…

У дома Даша попросила:

— Ты Эле ничего не говори. Она расстроится и ругаться будет.

Лохматый покачал головой:

— Не получится, Даша. Я наврать могу, только на тебе и так, как на бумаге, все написано. Хозяйка у тебя умная. Если вилять будем, она и мне по загривку настучит, и тебе достанется. Давай я ей все объясню. Тогда меньше крику будет.

— Поговори, — Даша отвернулась. — Только без меня. А то у меня опять сопли потекут.

— Если бы меня родственники кинули, я бы громче, чем тот хобий, выл. — Костяк нежно чмокнул подружку в висок.

— Ты меня пожалей еще, пожалей, — забурчала Даша. У нее снова щипало глаза.

* * *

Эле не приставала. Неизвестно, что ей наговорил Костяк, но за ужином хозяйка только посматривала сочувственно. Но разговора избежать не удалось. Даша уже легла. Старалась думать исключительно о делах на завтрашний день. Эле все ворочалась на своей скрипучей кровати. Даша не очень удивилась, услышав шаги босых ног.

— Аша, может, встретишься с ней? — Хозяйка осторожно присела на узкий топчанчик в ногах девушки. — Ты девка умная, в замке бы прижилась. Что тут с кабаном маяться?

Даша молчала. В темноте были видны только пряди густых волос хозяйки и очертание высокой груди. Красивая все-таки бывшая Перчатка. Ничуть не хуже сучки светловолосой. Разве что постарше.

— Эле, ты со мной в замок пойдешь?

— Что я там делать буду? — проворчала хозяйка. — Убогую приживалку изображать? Меня там еще многие помнят. Да и не нужна я тебе там буду. Ты еще Вас-Васа с собой потащи. И воришку своего.

Даша вздохнула.

— Лохматого приглашать не нужно, он, наверное, за мной сам пролезет. Вас-Васу недолго осталось в хлеву скучать. Уйдет к своим кабаньим богам. Мне, Эле, без тебя плохо будет. Не хочу я в замок. Да и не получится. Ненавижу я ее. Бросила меня, словно огрызок. Я ведь совсем мышонком была. Едва выкарабкалась. Да пошла эта леди Мари в аванкову задницу! И замок туда же.

— Может, и правильно, — прошептала Эле. — В замке жизнь беспокойная. Особенно сейчас. Война. Да мы еще вдруг в союзе с Калатером оказались. Где это видано? Ну ладно, спи. Война от нас далеко.

* * *

Утром Даша поговорила с Эле, возражений не встретила, взяла торбочку и отправилась к Земляному валу. Пришлось долго вопить шепотом и швырять в кусты камешки. Мин появился, когда девушка уже потеряла надежду. Выглядел он встрепанным, сонным и прихрамывал. Левая лапа-нога была замотана тряпкой.

Подозрительно оглядевшись, полукровка объяснил:

— Спал крепко. Загоняли.

— Ночью? — удивилась Даша.

— И ночью не дали, и днем беспокойно. — Дарк еще раз хмуро огляделся.

— Гоняют? Люди или дикие?

— И те, и другие, — с досадой сообщил Мин. — Как будто только за мной и охотятся. Я уж думал череп кому-нибудь пробить, чтоб меня хоть не зря ловили. Каждый мальчишка норовит выследить, будто за меня в награду мешок «корон» ему отсыплют. Тоже, страшного людоеда нашли. Кстати, это ты с Костяком в «Треснувшей ложке» трупоеда укоротила?

— Ой, а ты откуда знаешь? — изумилась Даша.

— Говорят. — Полукровка помахал четырехпалой ладошкой. — Про Костяка с подругой. Ну, подруга-то у него одна. Что тут догадываться? Ладно, не подскажешь, как мне через реку переправиться? Как там паром, ходит еще? Думаю на хутора уйти.

— Если хочешь, мы тебя можем отправить на Пустые хутора. Там Костяк людей предупредит. Но вообще-то, я хотела тебя к нам домой пригласить. Эле не возражает. Поживешь, пока облавы не прекратятся.

— Из милости приглашаете? — мрачно поинтересовался полукровка.

— Ты же не будешь надутым гостем сидеть? Работы полно. Да и время беспокойное — если нападут, вместе отбиться легче.

— Это да, — приободрился Мин. — Я вас камнями всегда прикрою. В вашем отряде мне воевать понравилось.

— Да, я тебя у «Треснувшей ложки» тоже вспоминала, — согласилась Даша. — Нам артиллерии явно не хватало. Я мешок принесла, залезешь?

Дарк осмотрел мешок:

— Ты меня донесешь? Я тяжелый.

— Ты, главное, не ворочайся и не выпячивайся…

Волокла Даша товарища по оружию с трудом. Хорошо, что у площади попалась вышедшая навстречу Эле. Мешок немедленно перекочевал на крепкую спину хозяйки.

— С бойни? Почем нынче кости?

— Ну и шутки у тебя, — Даша с беспокойством покосилась на мешок.

Мешок подумал и тихо сообщил:

— Я шутки понимаю. Если реки рядом нет.

— Да, у колодца вечно народ толпится, — согласилась Эле. — Туда разве сунешься?

Мешок неуверенно фыркнул:

— Ну очень смешно.

* * *

Деятельность Мин развил не очень заметную, но весьма полезную. Видимо, в последнее время его мирная половина истосковалась по домашнему труду. В два дня балки крыши оказались подправлены, все башмаки перечинены, и даже котел выдраен до неестественного блеска. Особенно Эле восхитили башмаки:

— Ну ты и умелец! Как из лучшей лавки. Неужели и полностью обувку можешь сшить?

— Не приходилось, но попробовать можно. Мне нравится, — Мин стыдливо отвел глаза. — Может, у меня где-то в роду леприхун затесался?

— Ох и темпераментные у тебя предки были, — покачала головой Эле. — С кем только не гуляли. Это хорошо, все бы дарки такими многорукими работящими были.

— Может, пока все дома сидим, нам кабаном заняться? — с замершим сердцем предложила Даша.

Эле посмотрела на нее:

— Вообще-то, давно пора. Ты-то как? Жаль, небось?

— Жаль, — Даша всхлипнула, — только пора. Он ведь не морская свинка.

— Ну да. — Эле вздохнула. — Я хоть сейчас могу. Нас «добирать» зверя учили. Без мучений. Правда, таких толстозадых антилоп мне колоть не приходилось.

— Он сопротивляться не будет, — сказал Мин. — Он понимает.

Даша неудержимо захлюпала носом. Ей тоже казалось, что Василий Васильевич все понимает. В последнее время смотреть ему в глаза стало просто невозможно.

Когда на следующий день в гости заглянул Костяк, заплаканная Даша возилась с требухой. Сало ждало своей очереди, окорока уже отправились в коптильню — дел было невпроворот.

— Я думал, вы никогда не решитесь, — сказал Костяк и потыкал пальцем ком большого кабаньего сердца.

— Иди отсюда! — завопила Даша. — Живодеры вы все, вам лишь бы глотки резать.

— Отскакивай, она и ножом стукнуть может, — предупредила Эле, за локоть оттаскивая парня от стола.

Костяк проявил сознательность. Через какое-то время Даша с удивлением поняла, что Лохматый в дворике мирно беседует с полукровкой, занятым уборкой прогоревшей соломы.

Василий Васильевич надежды хозяек оправдал. Даше казалось, что такого сочного мяса она сроду не ела. Плакать все равно хотелось, но Вас-Вас наверняка обиделся бы. Кабан честно, с осознанием своего предназначения прожил свою короткую жизнь. Конечно, не кабаном он был, а боровом, но при жизни этого слова не любил, что и понятно. Чувства воспитанника Даша и при жизни уважала, да и сейчас благородного покойного все свои исключительно «кабаном» вспоминали.

* * *

Пустой загон нагонял печаль, но бурная жизнь в городе заставляла забыть о многом.

— Чувствительной меня назвать нельзя, но меня с этих людских развлечений воротит, — заметила Эле по возвращении с рынка.

— Садизм фашистский, — пробормотала Даша. Ее ощутимо подташнивало. Содранная окровавленная кожа, подвешенная на столбе посреди рыночной площади, выглядела ужасно. Мальчишки, с гиканьем и свистом швыряющие в нее грязь, тоже глаз не радовали. Бабуины злобные.

— Забили толпой и даже не поняли, кого прикончили, — с осуждением сказала Эле и принялась выкладывать из корзины кочаны молодой капусты.

— Это был гроган, — сказал Мин.

Даша вздрогнула. Ходил полукровка так тихо, что девушка вечно натыкалась на него совершенно неожиданно, даром что и дом, и дворик крошечные.

— Я тебе, мелкому, говорила, чтобы не путал? — строго спросила Эле. — Не заставляй девочку подпрыгивать. И с чего ты взял, что ободрали грогана? То тварь, конечно, страхолюдная, и овец-то ему не каждый доверит, но гроганов сроду к диким даркам не причисляли. Какой от них вред, кроме запаха?

— Перепутали, — мрачно объяснил Мин. — В амбар загнали, а там уже поздно было. Люди боятся. Кстати, Аша, извини, что пугаю. Я нарочно топаю, но ты все равно не слышишь.

— Эле, вы бы меня научили слушать, — сказала Даша. — Ты же шаги Мина слышишь? А я дергаюсь как дура.

— Вот подергаешься-подергаешься и сама слышать начнешь, — утешила хозяйка. — После обеда дубинками помашем. Он подкрадется, а ты его хлоп промеж ушей. И он красться отучится, и ты руку натренируешь.

— Это как-то не по-товарищески получается, — улыбнулась Даша. — Вдруг я попаду? Лечи его потом от сотрясения мозга.

— Ничего, у меня голова крепкая, — заверил полукровка. — Эле, а нельзя ли мне тоже с дубинкой учиться? А то я, кроме камней, ничего не умею.

— Ты же сам ростом с дубинку. — Хозяйка с сомнением оглядела Мина. — Как ты ею махать будешь?

— Я справлюсь, — пообещал полудикий. — Я сильный, хоть и короткий.

— Да пожалуйста, — Эле ухмыльнулась. — Хочешь синяки получать — милости просим. Только сначала вы с Ашей штаны закончите шить. Если ты полуголый у меня между ног шнырять начнешь, я сама от смеха свалюсь.

Полукровка засмущался. Дома лохматую шкурку хозяйка ему носить запретила, а старые штаны, купленные на рынке, никак не удавалось подогнать по размеру. Пока наряженный в них Мин походил на шимпанзе, играющего роль незалежного запорожца. Или наоборот? Даша захихикала.

— Ой, дети вы, — вздохнула хозяйка. — Вроде уже не маленькие, а все как будто забавляетесь. Времена-то на дворе какие непонятные. Ты, Аша, вечером во двор выходишь, так нож в рукаве прячешь. Ну что за ухватки «деловые»? Ведь случись что, себя и порежешь. Ох, боги, что ж за времена?!

Времена действительно были не из лучших. Даша, слушавшая беседы хозяйки с Костяком и частенько Мина, вставляющего в разговор свое полудикое слово, поневоле была в курсе событий. После объявления войны часть войск выступила в поход. Ушла армия вниз по Оне, дабы не дать пиратам пройти мели у Сожженных башен. Командовал экспедиционным корпусом принц Берн. К каннутским войскам примкнул сильный отряд из союзного Калатера. Даша успела вдоволь налюбоваться на белоголубые цвета воинов из города, стоящего где-то далеко на юго-востоке. Дисциплинированные солдаты, этого не отнять. И вид боевой, и к женщинам не пристают. С расхлябанным воинством Каннута никакого сравнения. Корпус принца Берна отправился в поход на спешно собранной многочисленной флотилии барок, и с тех пор наступила непонятная тишина. Даша понимала, что ни радио, ни телевидение сводок о ходе героических военных действий передавать не будет, но уж такое абсолютное отсутствие новостей выглядело странно. В городе увлеченно охотились на дарков-людоедов, хотя нападения на горожан почти прекратились. Эле ворчала, критикуя неразумные действия короля. По мнению хозяйки, совершенно незачем было идти куда-то, дробя силы. Вряд ли пираты рискнут подняться до самого Каннута. А если и рискнут, разгромить их у стен города будет куда легче, чем биться на неукрепленных берегах реки в двадцати днях пути от столицы. У Даши возникло впечатление, что бывшая Перчатка волнуется за принца Берна. Вот уж зря, Даша сроду бы не стала переживать за такого бессердечного гада. Впрочем, это дело самой Эле.

У Даши дел и так хватало — и по хозяйству, и с «боевой физкультурой». Да и с полукровкой, пока руки заняты работой, было интересно поболтать. Еще Даша раз в три-четыре дня ходила в «Треснувшую ложку». Пила пиво (не больше кружки), слушала разговоры «деловых», злила своим присутствием Ресничку. Была и еще одна причина — в «Треснувшей ложке» Дашу уважали, и совсем не потому, что девчонка подружка десятника «деловых». Подробности схватки с йиеной уже стали легендой улицы. И хозяин трактира, в молодости исходивший на барке всю длинную Ону, и прислуга, вдоволь повидавшая воров и бандитов, относились к невысокой светлоглазой девчонке с симпатией и уважением. Что скрывать, такое отношение Даше нравилось. Еще в «Треснувшей ложке» можно было посидеть с Лохматым. Костяк вел себя хорошо, не приставал, о ненужных вещах не вспоминал. С ним было спокойно. Немного смущало, что он по-прежнему жаждет секса — Даша научилась это чувствовать, даже не глядя в глаза парня. Вообще-то, можно было и уступить. Девушка не видела особых причин отказывать, самой было бы интересно попробовать еще разок и в спокойной обстановке. Но тут только начни, потом отбиваться каждый день придется. Кроме того, Лохматый, как его ни подпирало, инициативы не проявлял. Не может же нормальная девушка сама ему в штаны лезть? Так что поцелуй на прощание, и хватит. Целоваться Даше нравилось — губы у Лохматого были нежными, а страсть, что он давил в себе, пьянила куда сильнее пива. Да и обнимать шею парня было приятно — пах он по-прежнему кожей, но следить за собою стал куда как лучше. Даша слышала, как его поддразнивают по этому поводу товарищи.

ГЛАВА 6

— Пьянствовать сегодня пойдешь? — поинтересовалась Эле, сбрасывая пропотевшую рубашку. Полукровку она совершенно не стеснялась. Мин поспешно отвернулся, на него производили сильное впечатление упругие достоинства бывшей Перчатки. Вероятно, статная женщина казалась полукровке настоящей великаншей.

— Мы с Костей на завтра договорились, — сказала Даша.

Переименование Лохматого произошло как-то непроизвольно, но и Эле, и Мин восприняли трансформацию воровской клички как совершенно естественную. Появилось у парня домашнее имя, ну и хорошо.

— Завтра так завтра, — сказала Эле. — Я тогда сегодня пойду погуляю.

Гуляла хозяйка довольно часто, но возвращалась обычно не в самом хорошем расположении духа. Очевидно, подобрать достойного партнера по постели было не так-то просто. Даше казалось, что подруга заслуживает кого-то поинтереснее, чем самоуверенные приказчики и десятники городской стражи. Впрочем, в кратких комментариях Эле по поводу бездарно проведенного времени мелькали такие странные выражения, что у Даши закрадывалось подозрение, что дело не в неумелости случайных любовников, а в их недостаточном количестве. За время своей однорукости Эле порядком истосковалась по плотским удовольствиям.

Умывшись, Даша убрала свои новые дубинки на место. Оружие вырезал Мин из мимозового дерева. Дубинки пришлись идеально по руке девушки, — это даже взыскательная к оружию Эле признала. Костяк притащил бутыль какого-то специального лакирующего масла. Теперь, имея эту пару темно-коричневых «игрушек», Даша начала испытывать даже некоторое удовольствие от тренировок. Тем более, основным объектом для шлепков и подначивания теперь стал коротколапый Мин. Впрочем, полукровка был страшно доволен, что с ним занимаются как с человеком и своим удвоенным прилежанием обещал весьма скоро искупить свой физический «минимализм».

Но все эти воинственные упражнения, возможно, полезная физическая и психологическая подготовка, но совершенно не отменяющая первоочередные домашние дела. Даша принялась за работу…

* * *

— Значит, добраться туда можно?

— В принципе, да. Но оно тебе очень нужно? Здесь забот мало?

— Хватает. Но все равно интересная эта ваша астро-номия, — Мин лежал, закинув одну лапо-ногу на другую, и пристально следил, как зажигаются новые и новые звезды.

Наблюдатели предавались созерцанию небесных тел, разлегшись на крыше сарая. Вообще-то, сарай был соседский, но если спокойно себя вести, то ничего страшного, не развалится. Впрочем, если и рассыплется, старый Фрул решит, что от дряхлости строение завалилось. Главное, успеть к себе во двор спрыгнуть.

— Значит, их две? Я отчего-то думал, что Темная Сестра просто отражение Луны в небесном озере. А когда ветер, то озеро рябит и не видно Сестры. Слушай, а может, Луна просто отворачивается от озера и смотрит на нас?

— Романтично. Но скорее всего, лун все-таки две.

Астрономы в молчании наблюдали, как едва заметно ползут по небосклону ночные светила. Горел серп желтого яркого сыра Луны. А Темная Сестра сегодня была четкой, но очень светлой — наверное, в новой ночной рубашке. А звезд с каждым мгновением становилось все больше. Все-таки трудно привыкнуть к тому, что каждый день звездный узор иной.

Безделью Даша и Мин предались довольно неожиданно — в планах на вечер была окончательная подгонка полукровских штанцов. Но Эле вернулась с гостем, и срочно пришлось «дышать свежим воздухом». В «Треснувшую ложку» идти было поздновато, да и Костя не ждал. Собственно, хозяйка сказала, что ей с гостем — «переговорить нужно о серьезном. По-быстрому».

Вообще-то, не очень «по-быстрому» получалось. Домочадцам валяться на крыше порядком надоело. Даша хозяйку учить житейским, интимным и всяким прочим делам не собиралась, но как-то сегодня незапланированно все вышло… И, главное, кавалер какой-то… антипатию вызывающий. Даже непонятно почему. Ростом удался, на физиономию вообще красавчик. Собственно, не только на физиономию. Одни локоны черные, по плечам распущенные, чего стоят. В Каннуте так за волосами мало кто из мужчин следит. И одет оригинально, со вкусом. Например, сапожки Дашу откровенно удивили — отделка конским волосом по заднему шву — довольно креативно.

А все равно неприятный тип. Между прочим, Костя и без всяких гламуров вполне. Подумаешь, смазливость. И вообще непонятно, отчего Эле собственным принципам изменила. Обычно у нее кавалеры вполне понятные, крепкие телом, а не иными достоинствами.

Думать на подобную сомнительную тему не хотелось, но неприятная уверенность в том, что хозяйка где-то пару стаканчиков пропустила, прежде чем этого щеголя подцепить, досаждала. Уж очень Эле нетерпение проявляла — чуть ли не в спину подпихивала. Что это за приступ, хм… гм…

Промелькнула в темной вышине пара сычиков, на миг зарябил серп луны. Совсем темнеет, скоро крыланы появятся. Вообще-то, в город крупные хищники не залетают, но все равно…

— Может, пойдем, а, Аша? — неуверенно сказал Мин. — Там давно уже тихо.

— А ты зачем подслушиваешь? Это неприлично.

— Я подслушиваю? — возмутился полукровка. — Уж конечно, развесил я уши, каждый «ах» ловлю. Можно подумать, ты сама глухая…

Вообще-то, Даша и сама кое-что слышала. Непреднамеренно. Со звукоизоляцией здесь не очень…

— Конечно, у полудиких смолчать умишка не хватает, — проворчал Мин. — На Холмах гон, между прочим, вполне регулярн…

Даша попыталась щелкнуть бесстыдника по мохнатой макушке, но Мин уклонился и жалобно сказал:

— Ты бы объяснила, а не дралась. Вот что я такое сказал? Правда, она ведь…

Даша попыталась объяснить. О тактичности и о правилах приличия. Мин внимал, разглядывал звезды, потом закинул лапу на лапу по-другому и скорбно вздохнул:

— Вроде ясно. Одно, второе, третье — законы благопристойности. А если все вместе — запутанно. Может, это суеверие, а? Вот если мне интересно, отчего вы с Костяком, э-э… воздерживаетесь, так это значит, что я жутко неприличный?

— Это значит, что ты озабоченный. И не только ты. И все, говорить на эту тему я не желаю! Понятно?

— Что ж тут непонятного? Сглазить боишься.

До наглеца Даша опять не дотянулась — откатился, мерзко хихикая. Крыша заскрипела.

— Ладно, слазим, — мрачно сказала Даша. — Если что, обратно поднимемся.

В доме было тихо.

— Спит хозяйка, а конюх ушел, — прошептал Мин.

— Почему конюх? — изумилась девушка.

— А кто? От него лошадьми так и перло. Ты что, не чувствовала?

— Буду я нюхать, — Даша поморщилась.

Надо же, гость еще и конюх. Нет, профессия вполне достойная, но раз Мин этого профессионала, не входя в дом, распознал…

— Он, наверное, еще там, — с сомнением сказала девушка. — Иначе Эле нас бы позвала.

— Притомилась, — пояснил полукровка и ткнул пальцем в сторону калитки. — Вон, у вас отперто, и вообще он тут много бродил. Сама внюхайся.

— Прекрати. Вдруг он… — Даше стало не по себе, и девушка поспешно заперла калитку. Но что-то спокойнее не стало.

На цыпочках вошли в дом. Нет, с хозяйкой все нормально было — дышала ровно, раскинулась на кровати безмятежно. Даже слишком безмятежно, одеялом не озаботившись. Даша с грустью подумала, что хозяйке жутко не везет по жизни. Такая красота, и то с принцем-пачкуном, то вот с конюхом. Даже бывшая Перчатка навсегда избранной остается: иссиня-черные волосы, словно нарочно, густой волной по подушке раскинуты, грудь округлая равномерно вздымается, сияет в полосах лунного света…

— Не пялься, — прошипела Даша замершему полукровке.

— Не пялюсь, — заверил Мин и продолжил завороженно пялиться.

— Мама у тебя наверняка повоспитаннее была, — рассердилась Даша, ухватила дикаря за шерстистый затылок и повернула физиономией к двери.

— При чем тут мама, я же сейчас по отцовской линии, — логично возразил бесстыдник. — И не щипайся. Лучше посмотри, не стащил ли чего этот… Он, видно, поужинал неплохо. Вон как пахнет…

Даша спешно проверила кошель с мелочью — на месте. Вот крышка с горшка точно снята, на дне одна гуща осталась. Выхлебал взвар гость. Ну, с потерей компота можно смириться, хотя варилось на два дня. Даша накинула на хозяйку одеяло.

— Деньги не тронул — уже хорошо, — заметил опечаленный последним действием Мин. — Ты посмотри внимательнее. Странный гость-то…

— Да что у нас брать-то? Деньги припрятаны, на остальное кто польстится, — Даша на всякий случай проверила оружие и одежду. Вроде все на месте. На столе беспорядок, крошки, корки, пятна. Ну, это неприятно, но поправимо. Девушка заглянула за крошечную выгородку кладовочки и ахнула. С балки свисала оборванная веревка, а окорок исчез. Отличный окорок, родной можно сказать! Себе оставили, хотя мясник такую хорошую цену давал. И крышка с кадки сдвинута… Нет, сало на месте, только соль мерзавец поскреб. Но окорок-то!

— Ах ты…!

— Что? — заинтересовался полукровка. — Что это ты сказала?

— Говорю, окорок пропал. — Даша выскочила из кладовочки, затрясла хозяйку за плечо: — Эле, проснись! Нас обобрали!

Хозяйка заворчала, повернулась на бок, натягивая одеяло на голову.

— Нет, сильно притомилась, — заметил Мин.

— Да ты хоть помолчи! — Даша тянула одеяло, хозяйка удерживала. — Эле, да очнись ты! Может, еще догнать гада можно?!

Хозяйка из-под одеяла довольно внятно ответила. В смысле, куда все могут пойти и чем заняться.

— По самые уши? Языком? — изумился Мин. — А вот это самое слово…

— Умолкни! — не выдержала Даша. — И отвернись…

Скинула платье, мигом натянула штанишки и кофточку. Нож на пояс, дубинки…

— Аша, ты что?! — оторопел полукровка. — Ночь на дворе. Куда? Сожрут или и вовсе… С ума сошла?!

— У нас все, что осталось от Вас-Васа, сперли. А я, значит, сидеть буду?

Мин попятился и загородил дверь:

— Утром найдем. Костяку скажем, он поможет. Никуда этот конюх не денется.

— А если он окорок сожрет? Тогда ворюгу на мясо разделаем, да?

— Ну, может, и сожрет. Но разве можно за мясо жизнью рисковать? Ты знаешь, как я Вас-Васа уважал. Но если ты сама побежишь, мне хозяйка голову оторвет. А потом Костяк еще раз открутит.

— А ты скажи, что не пускал. А я тебе промеж ушей дубинкой врезала, — Даша взмахнула проверенным оружием. — Вообще, это ты за ворами охотиться должен. Или опять мамин период? Ты полудикий дарк или нет?

— Так я… — Мин насупился, сердито подтянул ремень с ножнами. — Пошли. Но не говори, что я тебя не предупреждал.

* * *

На улице было жутковато. Обе луны сейчас вроде и не светили, темнотища. Слабым пятном угадывался далекий фонарь у Старого Рыбного рынка. Охотники-сыщики шли в другую сторону. Старались держаться в тени заборов, Мин, поддерживая полы плаща, перепрыгивал через лужи. Плащ взяли для маскировки — в нем Мин казался ребенком. Но маскироваться было не от кого — заперся в своих домах Каннут и уже спал. В голову Даше мигом полезли все недавние слухи и сплетни о дарках зловещих. Тот же йиена вспомнился…

Мин обернулся:

— Аша, давай вернемся. У тебя уже зубы клацают.

— Это от свежести. Надо было мне тоже плащ взять.

— Так есть же. Я ж в нем только путаюсь. — Полукровка с готовностью освободился от неудобной «мантии».

Пришлось брать проклятый плащ и вешать на плечо.

Сыщики добрались до перекрестка.

— Туда! — Мин решительно взмахнул дубинкой.

— Точно? — Двигаться по узкой Козлиной, уводящей в сторону Низкого тупика, Даше совершенно не хотелось. Здесь и днем-то ходить было нехорошо.

— Да уж куда точнее. — Полукровка яростно втянул дырочками ноздрей ночной воздух. — Во — конюх и ветчина. Ладно, такой пахучий конюх может еще и попадется. Но твое-то копчение я сразу распознаю. Слюни уже текут.

— Подбери и двигаемся. Надо мерзавца до его логова перехватить. Ведь сразу начнет жрать, альфонс паршивый.

Сыщики пробирались по извилистой Козьей. Даша обстрекала крапивой руку. Местами дряхлые заборы почти смыкались, и находить заросшую тропку приходилось на ощупь. Коротконогому Мину было, естественно, попроще. Полукровка обернулся:

— Слушай, а эти альфансы, они…

— Потом! Потом я расскажу, опишу и нарисую. Если захочешь.

— Не злись. Сама еле плетешься.

Козья закончилась, сыщики выбрались в проулок. Впереди начиналась впадина известного своей дурной репутацией Низкого тупика, переходящего в овраг, уводящий к городской стене у Дровяных ворот. Если взять левее, выйдешь к мосту через канал. Казалось, даже фонарь у караулки виден. Впрочем, что толку? Как ни визжи, стражники не высунутся. Дураков нет.

«Дура есть, — подумала Даша. — Идиотка. Вернее, полтора идиота. Господи, что ж я делаю?»

Сыщики съехали-скатились по крутой тропинке. Даша уронила плащ.

— Здесь он, ворюга! — Мин от нетерпения подпрыгивал на месте. — Почти догнали!

— Слушай, а чего он в овраг полез? — прошептала девушка. — Тоже, что ли, ненормальный?

— Кто их, конюхов, разберет? — Полукровка азартно втягивал в себя воздух. — Может, здесь конюшня? Вон как разит…

Даше очень хотелось вернуться. Конечно, окорок жалко. На две «короны» тянул наверняка. Нет, бред, конечно, даже самый отличный кусок свинины две монеты никак не тянет. Просто это был наш окорок!

Заборов наверху уже видно не было — в овраг вышли. Тропинка петляла меж колючих кустов. Понесло падалью. Нет-нет, тут лучше не задумываться. Просто мусор выбросили.

Мин озабоченно всматривался вперед. Замер, предостерегающе подняв дубинку.

— Ну? — прошептала Даша, чувствуя, как колотится сердце.

— Туда, кажется. — Полукровка не слишком уверенно указал в сторону зарослей.

— Он что, окорок выбросил? — ужаснулась девушка.

— Так вроде они вместе пролезли, — пояснил, озираясь, Мин. — Ты внюхайся, внюхайся…

Даша, присев на корточки, попыталась последовать совету. Слева опять невыносимо тянуло гадостью. Из кустов тоже… ну, может, и не такой гадостью, но конским потом уж точно несло. И, кажется, мочой. Тоже конской. Поверх всего этого сомнительного букета витал нежный дух копчений. Галлюцинация, наверное. Даша вспомнила, как ходила в коптильню, как втолковывала хозяину насчет нужных приправ. Передний окорок, он ведь самый полезный, диетический…

— Лезем. И там без разговоров. Бьем, я хватаю окорок. И сразу отступаем.

— Понятно, — Мин почесал лоб кончиком дубинки. — А если наоборот? Он первый бьет? Там, между прочим, для тебя темновато будет’.

— Зато для тебя в самый раз. Главное, под мои дубинки не подвернись. И окорок побыстрее нащупай. Сразу сматываемся. Мы не палачи какие-нибудь, чтобы воришку за мясо убивать. Он, наверное, из беженцев. Но это вовсе не повод чужую свинину тибрить…

— Слушай, может, он из дарков? — озабоченно прошептал Мин.

— В смысле? Ты хочешь сказать, что Эле… Совсем ошалел?!

— Я ошалел?! Ну, ясное дело, хозяйка разумная, Аша еще разумнее, а полукровка дурень дурнем. Сама посмотри — будет здесь человек прятаться? «Деловой» или даже убивец какой? Или похитители свинины поотчаяннее любого разбойника будут?

— Да ты сам его видел. Какой дарк из этой смазливой рожи?

— Ага, значит, раз дарк, так рожа вроде трупоедской?

— Я не к тому. Просто он не похож…

— Аша, — полукровка назидательно поднял дубинку в сторону луны. — Я вот полумирный дарк и кое в чем разбираюсь. Но я всего о дарках не знаю. Это у вас все друг на дружку обликом похожи. А если взять, к примеру, оркулли или ушастого кора-найда…[5][6]

— Я мысль уловила. Мы идем или нет?

— Какая же ты прижимистая насчет свинины… — вздохнул Мин, но подруга уже повесила на шею плащ и на четвереньках протискивалась в едва заметный лаз среди колючек.

Полудикий обогнал неуклюжую Дашу, очевидно, не совсем случайно пихнул пяткой. Девушка придержала его за меховой доспех, шепнула в дырку уха:

— Отход камнями прикроешь.

Мин кивнул, похлопав по подшитому к изнанке шкуры кармашку, в котором неизменно таскал пару «специальных» камней. Даша в очередной раз вспомнила, что обещала соорудить полумирному что-то вроде патронташа. Где тут все успеешь? Хорошо, новые штаны не дошили. Точно бы изорвал.

Путь сквозь колючки оказался истинно адским. Даша цеплялась и волосами, и плащом, да и руки расцарапала. Неожиданно выбрались на полянку у откоса. Пахло здесь неважно, в склоне темнела неглубокая яма-пещера. Доносился явственный храп.

— Тоже притомился, — ядовито заметил Мин.

Даша погрозила неугомонному полудикому, тот пожал плечами — было понятно, что вора так просто не разбудишь. Сыщики осторожно двинулись к пещере. На встречное движение Даша замахнулась дубинкой — фу, это оказался дублет вора, повешенный на куст. Ниже болтались штаны. Самого злоумышленника разглядеть в тени пещерки было трудно. Пятно казалось крупным — наверное, под плащом скрутился. Всхрапывал гад размеренно, по-мужицки. Эх, Эле, не того ты себе нашла.

Разумнее всего было забрать окорок и убраться. Похититель, сообразив, что зря старался, и так дураком себя почувствует.

Мин яростно взмахивал лапой и дубинкой, показывая, как ловчее приложить противника. Даша показала воинственному полукровке, чтоб остыл. Вот он, окорок. Берем и сматываемся…

По первому ощущению, окорок оказался гораздо массивнее, чем помнилось Даше. Второе ощущение было куда определеннее — окорок лягнулся, так крепко двинув сыщицу в живот, что девушка с воплем отлетела к кустам…

Когда Даша вырвалась из колючек, в пещерке дрались: Мин яростно колотил дубинкой, враг фыркал, отбивался и пытался вскочить. Даша налетела и осыпала темную шевелящуюся массу градом ударов. Что и говорить, поставить удар Эле умела — пара дубинок из мимозового дерева крепко и часто работала по плоти противника. Мерзавец фыркал, екал, стукался головой о свод, тщетно пытаясь встать. Даша не церемонилась, выкрикивая скверные словечки, метила по гривастой голове. Кажется, разок и Мину досталось, сунувшемуся под руку.

— Последнее, сволочь, своровать норовите?!

Противник, и до сих пор путавшийся в своих ногах, обмяк и попытался сбить девушку какой-то слабой, конвульсивной подножкой. Уже смутно понимая, что у вора что-то слишком много ног, Даша еще раз хорошенечко приложила мерзавца по голове. Фыркнул, заскреб землю…

Ноги Даша видела хорошо. Четыре ноги. Не сильно мощные, зато длинные. С копытами. Конь, что ли?

— Это что такое? — ошеломленно пробормотала воительница.

— Глэстин, полагаю, — прокряхтел Мин, держась за плечо. — Или родич его какой. Я плохо разбираюсь. Слушай, Аша, ты не хочешь на живодерне подрабатывать? Правда, там смотрят, по чему лупят.

— Извини. Кто такие «глэстины»?

— Я тебе потом расскажу. Ты мне об альфонах, а я об этих… Сейчас сматываться нужно. Слышишь?

Даша с ужасом услыхала какое-то рычание и взрыкивание на дне оврага. Как раз у тропинки. Именно взрыкивание, а не фырканье…

— По верху надо уходить, — деловито прошептал Мин. — Все, отходим.

Даша потянулась за лежащим на каком-то тряпье окороком, замерла. Никакой глэстин не конь, а вполне человекообразный парень. В смысле, сейчас уже парень. Вернее, мужчина. И не голый, а обнаженный. Сидит, за голову держится, смотрит жалобно…

— Эй, ты не околдовывайся! — Дашу чувствительно пихнули в поясницу.

Да, драпать нужно. В кустах за спиной затрещало…

Склон был скользок, а окорок в руках здорово мешал. Даша приостановилась, запихивая за пояс дубинки.

— Не дури! — взвизгнул полукровка, подталкивая воительницу в центр тяжести.

Даша поднажала. Рядом взбирался этот… брюнет. Оскальзывался, взмахивая одеждой и парой сапог. Успел, значит, схватить имущество, воровская порода. Но, видимо, босые ноги не копыта. Опять поскользнулся, поехал вниз… Даша придержала, уперлась в… спину окороком. Фу, такой продукт осквернила.

Выбрались на тропинку… Обнимая окорок, девушка оглянулась…

Ой!

Внизу, у пещерки, стояли, задрав морды, три твари. Крайне неприятные. Вернее, две стояли, а третья короткими мощными прыжками взбиралась по склону.

— Рауууу-урауууу! — издал боевой клич Мин.

Свистнуло. Запущенный метким метателем каменный снаряд с отчетливым стуком угодил в лоб преследователю. Тварь замерла, казалось, удержится на склоне, нет, заскользила вниз… Но ведь ужас какая твердолобая! Глухо взрычали ее сотоварищи внизу…

Даша неслась по тропинке, придерживая на плече окорок. Следом бежал лошадиный брюнет с охапкой своей одежды. Мин прыгал впереди, успевая оглядываться:

— ЭТИ взобрались! Ходу!

Отступающие перескочили через ручеек. Впереди маячил забор, идущий вдоль оврага, — начинались кварталы Южного угла.

— На… надо, пере…скочить! — прохрипела Даша.

Мин мячиком взлетел на забор, ударом дубинки обломал закрепленную по гребню сухую ветвь «королевского» шиповника, чьи колючки с успехом заменяли в Каннуте колючую проволоку. Даша зашвырнула окорок, ухватилась за доску… Все затрещало: забор, штанишки, ворот кофточки, за который тянул Мин. Сидя на заборе, Даша с ужасом услышала плеск — преследователи проскочили ручеек. Моляще фыркал брюнет…

— Кидай и давай!

Лошадиный швырнул через забор свои шмотки, протянул руки. Даша в панике отметила, что думает черт знает о чем — какие теплые у брюнета пальцы, приятные.

— Вот отожрался! — взвизгнул Мин, валясь во дворик.

Гривастый бестолково колотил ногами в забор, хотя уже был наверху. Даша спрыгнула, угодила ногами в поленницу. Так и ногу подвернуть можно. Окорок?!

Вот он!

Лошадиный брюнет спешно собирал одежду.

— Сюда! — подал голос откуда-то от дома Мин.

Даша кинулась на звук. Ага, проход между домом и сарайчиком. В спину дышал гривастый…

Забор содрогнулся под ударом — кажется, тройным. Ой-ой-ой!!!

Мин уже был на сарайчике, когда за спиной захрустел, рушась, дряхлый забор. Даша в два прыжка взлетела по лесенке. В ужасе всхрапывая, карабкался гривастый.

— Ходу! Ходу! — Полукровка пинком сшиб лесенку на землю.

Во дворе мелькали хищные тени. Кажется, шестиногие. Ой, не дай бог рассмотреть!

Мин мячиком скакал по крышам, Даша, не раздумывая, неслась следом. Топотал Лошадиный. Истинный тяжеловоз, да простят его боги.

Проскочили мимо трубы — взлетали искорки. Топят, наверное, лепешки наутро будут. Живут же люди…

— Так, туда не суйтесь, — Мин деловито взмахивал лапой. — Крыша слабая, провалитесь. Где эти-то?

— Отстали вроде, — пропыхтела Даша, озираясь.

Гривастый ободренно фыркнул. В тот же миг беглецы заметили подпрыгнувшую во дворе тень. Вытянутая морда, косматая шерсть вокруг шеи… Варги какие-нибудь?[7] Больше Даша никого не знала. Но у варгов лапы вроде…

Некогда лапы считать — на дальний сарай лезли-скреблись хищники…

— Ходу! — Мин первым спрыгнул в крошечный дворик, через мгновение уже карабкался на навес следующего строения…

Лошадиный подсадил Дашу. Потом втянули его самого.

— Не, ну до чего толстый! — возмутился полукровка.

Толстым Лошадиный, конечно, не был. Мускулистым был. Крепким. Просто ему вещи мешали.

— Веди, Минимум. Некогда зубоскалить, — пробормотала Даша, смущаясь благодарного взгляда гривастого. Что ж это такое, с кем ни столкнись — вор. И опять смотрят-то так нежно…

Даша чуть не свалилась в дыру перекрытия, уложенного над забором, — внизу сонно захрюкали свиньи.

— Аша, ты бы им ляжку доверила, — просипел Мин, кивая на окорок.

— Еще чего! Столько мучений и…

Пробежали по крыше большого дома, и оказалось, что дальше некуда. Двор, крепкий забор, улица… По другую сторону стоят дома приличные, двухэтажные. Мин, подпрыгивая, озирался.

— Может, в сад? — предположила Даша, кивая на несколько старых яблонь в крошечном палисаднике. — Ветви крепкие…

Гривастый протестующее зафыркал.

— Вот с этим я согласен, — проворчал Мин. — Я полудикий дарк с Холмов, а не птичка.

По крышам прыгали две тени. Почему-то сейчас преследователи казались еще здоровеннее. Вдруг замерли, исчезли… Донесся истошный поросячий визг… Оборвался…

— Наш Вас-Вас так легко бы не… — начал Мин.

— Чего торчим?! — Даша села на край крыши, прижимая к себе окорок, соскользнула вниз.

Слетел вниз Мин, бухнулся Лошадиный — естественно, сшиб лопату. Отшатнувшись, стукнулся плечом о столб-подпорку — с навеса посыпались жерди. За ставнями дома мелькнул огонек свечи, грозно забасил хозяин:

— Вот я вас вилами!

— Возместим! Серебром! — взвизгнула Даша. — Дверь только отоприте!

Внутри мгновенно умолкли, свеча погасла.

— Ну и сиди, сволочь трусливая! — крикнула девушка, кидаясь к Мину с Лошадиным, уже возящимся с брусом на воротах.

Беглецы оказались на улице: если направо драпать — выскочишь к Центральному рынку, если налево, опять вернешься к Низкому тупику, только к его верхней, жилой части. Мост там рядом, стражники.

— Не откроют, — пробормотал быстро соображающий Мин. — А откроют, так нас же и постреляют. Лучше уж к рынку. Там народ может попасться, отвлекут…

Где-то в соседнем дворе истерично закудахтали куры. Им ответило короткое низкое рычание…

Даша с окороком на плече устремилась по улице. Мин, сжимая в лапе камень, оглядывался. Фыркал, отставая, гривастый. Хоть дублет бы накинул, дурак. Все ж удобнее…

— Аша, стой. Он прав. Все-таки разумней будет.

— Что прав? Ты его понимаешь?

— Так что тут не понять? Пусть перекинется.

Даша пыталась понять, а Лошадиный уже совал девушке свои вещички. Фыркнул как-то истерично. Даша моргнула — нет, действительно лошадка стоит. В смысле, конь. Не слишком крупный, но такой… весь соразмерный.

— Так, вещички… — Мин сунул себе за пазуху сапожки оборотня, остальную одежду скатал в ком. — Садись, что смотришь?

— Да как… Я же через секунду брякнусь. И вообще, неприлично…

— Да?!

Коник вроде бы присел, и Даша без особых проблем оказалась на его спине. Мин скатывал плащ узкой полосой:

— Это, как его… ярмо.

Конь возмущенно фыркнул.

— Ладно, узда, — поправился полукровка.

Уточнение конику не понравилось, и Даша поспешно сказала:

— Воротник.

Активных возражений не последовало, жгут плаща перекинули вокруг шеи вороного, Даша попыталась удобнее ухватиться.

— О, они на улице, — доложил Мин. — Ой!

— Терпи, — пробормотала девушка, за шиворот взваливая коротышку на коня…

Скачкой это назвать было трудно. Сплошной ужас какой-то. Вороной нес хорошо, заботливо — Даше, сидевшей в седле всего несколько раз, да и то в досмертной жизни, удержаться было не сложно. Но надо было везти Мина, окорок и узел одежды. Сразу стало понятно, что из полукровок настоящих ковбоев-казаков не вырастить. И окорок, и полудикий дарк подпрыгивали на лошадиной спине примерно в одном ритме, разве что свинина не подвывала от ужаса. Понятно, что с короткими ногами действительно усидеть трудно. И просто чудо, что у несчастного Минимума хватало самоотверженности придерживать окорок и узел с вещами. Даша держала полукровку и повод, который «воротник».

Все это, к счастью, требовало полной концентрации, и по сторонам смотреть было некогда. События запоминались обрывками…

…На площади Центрального рынка беглецов натуральным образом обстреляли. Какие-то доблестные идиоты из стражников вопили со смотровой площадки Рыночной башни. Возможно, приказывали остановиться, но в стуке копыт все равно расслышать было сложно. Даша видела минимум один отскочивший от мостовой «болт». Возможно, стреляли и еще — по вылетевшим на площадь варгам (или как их там?). По крайней мере, за спиной рычали и орали…

…От канала беглецы свернули направо. Вороной во весь опор несся к Дальним воротам, у добротного двухэтажного дома наперерез вынырнула длинная тень, вскинула когтистые руки… Мин, взвизгнув, метнул камень. Снаряд беспрепятственно пролетел сквозь тень и стукнул о стену дома. Как отреагировала тень, сказать было трудно — Даша была занята удержанием чуть не свалившегося с коня метателя…

…Успокоить вороного оказалось трудно. Он вздрагивал и норовил вновь сорваться в галоп. Но какой смысл вылетать к запертым воротам, к страже? Даше не верилось, что стреляли именно в нее, но если так и дальше пойдет…

Пришлось сползти со спины и успокаивать, похлопывая по шее и перебирая гриву. Вообще-то, успокаивать мирных и разумных парнокопытных подотряда нежвачных, широко известных как «свинки», Даша вполне научилась, но с этими лошадиными ведь совсем иное дело…

В проулке гривастый перекинулся в двуногого. Даша спешно подсунула ему одежду. Парень, вздрагивая и пофыркивая, натягивал мятые штаны. Скакун он был неплохой, да и так, чего скрывать, довольно сексапильный жеребчик, но явно трусоват. Мин пытался растолковать план спасения, гривастый отфыркивался, но вроде соображал.

Двинулись, ориентируясь по городской стене. Близко не подходили — на башнях могла бодрствовать стража. У мостов через канал в Центральный город точно кто-то бодрствовал: доносились далекие крики, изредка мелькали факелы. Загудел сигнальный рог…

Глэстин несколько пришел в себя, взял у девушки замурзанный окорок. Даша не протестовала, понимая, что в двуногом состоянии гривастый сбежать вряд ли сможет. Так-то он был ничего, но сразу видно, не горожанин. И чего в Каннут приперся? Что-то ненормальное у дарков творится, с мест поснимались, в город полезли.

Беглецы опять вышли к Низкому оврагу. Здесь, у стены, он был несколько облагорожен, даже ограждение с перилами имелось. Все равно было страшновато. Беглецы крались в тени стены. Когда наверху что-то завозилось, захлопало крыльями, у Даши сердце ушло в пятки. Обошлось. Просто птицы. Ну, наверное, птицы…

Беглецы прошли путаными улочками старых кварталов Южного угла. Канавы с нечистотами, лужи громадные, кучи отбросов. Но здесь было спокойно. Особенно если дышать неглубоко.

— Нас аромат выдаст, — прошептал Мин, тыча пальцем в многострадальный окорок.

— Да мы все уже непонятно чем пахнем, — пробормотала Даша. — Ты посматривай. Напоремся под конец.

Полукровка успокаивающе взмахнул лапой с зажатым камнем — успел вооружиться. Надо ему срочно подсумки сшить.

Гривастого оставили в укромном месте у бочарных мастерских. Даша с помощью Мина растолковала, что утром оборотню имеет смысл двинуться прямиком к Южным воротам и покинуть город. Пусть он и не из самых зловредных дарков, но времена нынче суровые — шкуру сдерут и моргнуть не успеешь. Или эти, многоногие, сожрут. Кстати, к ворам в Каннуте и в мирные времена относились весьма плохо.

Гривастый помалкивал, даже не фыркал и вроде как улыбался. Глаз его в темноте Даша рассмотреть не могла, но знала, что они черные. И странные мысли одолевали… вот здорово было бы выйти с ним за ворота, прокатиться на просторной свободе. Может, до самой Дозорной горы проскакать. Там, наверное, травы некошеные, мягкие, и…

— Не пихайся, — сказала Даша полукровке. — Я еще в своем уме. Пошли домой. А этому скажи, чтоб больше к нам не совался. Сразу по наглой морде схлопочет.

— Давай понесу, — прошептал Мин, когда дотащились до проулка, ведущего к площади Двух Колодцев. — Я смогу, у меня плечи развитые.

— Нет уж. Ты охраняй. И вообще мне за глупость расплачиваться нужно, — признала Даша, безуспешно пристраивая на плече проклятый пахучий груз.

— Это да. Начудили… — Полукровка обернулся. — И вот скажи: что такого в этом кривокопытном вы находите?

— Я не о нем говорила. И не об Эле.

— Правда? Я полумирный, а не полоумный.

— Не обижайся. Ночь какая-то странная выдалась. Я словно спятила из-за этого окорока.

— Ну, ты из-за окорока, а я из-за чего? — пробормотал Мин. — Мне, собственно, всегда больше рыбка нравилась.

— Можно подумать, я теперь этот идиотский окорок есть буду. Ужас какой-то. Эле вообще в ярости будет, когда все узнает.

Мин покосился и пробурчал:

— А вдруг она ничего не узнает? Это все морок мог быть. Ну, увело нас куда-то, а ее по-другому пробрало, а? Очень возможный случай.

— Ты же знаешь, я хозяйке врать не стану, и вообще… — Даша замолчала.

Может, и правда морок? Грязный окорок на плече сейчас казался сущей нелепицей. Из-за чего по всему городу бегали? И скакали. Верхом ведь скакала. Черт знает на ком. Сон? Кошмар какой-то окаянный?

— Слушай, а как его звали? Ну, дарка этого черного.

— Не спросил, — Мин почесал нос. — Слушай, он тебе не пара. Он вообще…

Даша выругалась.

Полукровка помолчал, потом заметил:

— Точно, все причудилось. Столько новых слов за ночь узнать вообще никак нельзя.

— Забудь. Скажи лучше, зачем этому копытному вообще наш окорок понадобился? Он же травоядный.

— Сменять на рынке хотел. На овес. Бессловесному здесь жить трудновато. Бедствует.

— Ладно. Забудем.

Дальше двигались молча. Лишь открывая калитку, Даша пробормотала:

— Если хозяйка спит, значит, нам причудилось.

Эле спала, широко раскинув голые красивые руки. Даша поправила одеяло и кивнула полукровке:

— Теперь-то мы совсем с ног свалимся.

Действительно попадали. Уже под утро. Проклятый окорок был вымыт, подсушен и подвешен на свое место, одежда починена и постирана, голова вымыта. Мин тоже частично постиран. Мешочки для камней сметаны. На большее сил не хватило. Минимум пошел дошивать «патронташ» на свежий воздух, а Даша бухнулась на койку и заснула.

— Эй, ты, случаем, не приболела? — Дашу потрогали за пятку.

Оторвать голову от подушки было почти невозможно.

— Ночью не спала, — с трудом выговорила Даша.

— Так я вижу. Что за дурь, ночью постирушки учинять? И почему, скажи на милость, у нас так конями воняет? Старый Фрул опять шкуру на выделку купил?

— Да я его не видела.

— Совсем одурел старикан. Еще и ветерок в нашу сторону. — Эле, ворча, пошла к очагу, а Даша отключилась.

Проснулась уже в полдень, когда домашние обедали. Костяк соизволил навестить — негромко рассказывал о ночной битве стражников с дарками у Центрального рынка. Эле ни в каких «волковсадников» не верила, посмеивалась. Мин в разговор не лез, исправно работал ложкой и сербал — видимо, суп был горячим. Надо ему объяснить, что звуки невоспитанные, за приличным столом ведь сидит.

Кстати, слышать Костяка было приятно. А ноги лишь чуть-чуть ныли. Так: о всяких глупостях забываем, встаем и делом занимаемся…

* * *

Жизнь — довольно увлекательное занятие. И если вдуматься, то посмертное бытие от досмертного не так уж и отличается. Здесь даже как-то себя на своем месте чувствуешь. О родителях, конечно, вспомнишь, и очень грустно становится. А так ничего. Вполне. Еще бы войны поотменяли. Ну, война не первая в истории, переживем. Может, и вообще стороной обойдет.

Нет, жизнь определенно очень увлекательное занятие.

Здесь и далее стихи из песен команды «Несчастный случай».
«Джек» — дублет или куртка, усиленная маленькими металлическими пластинками или просто простеганная.
em
«Клюв» — одна из разновидностей боевых молотов-чеканов.
Оркулли — вороватые и вонючие оборотни из итальянского фольклора.
Коранайд — карлик, обладающий чудесным слухом. Персонаж кельтской мифологии.
Варги — в скандинавском фольклоре волки-оборотни.