Сименон Жорж

Мегрэ в школе

Жорж Сименон

Мегрэ в школе

Перевод с французского А. Шаталова

Глава I

Учитель в чистилище.

Бывает так, что какие-либо объекты подспудно и бессознательно фиксируются в мозгу подобно фотографическому снимку, а потом, когда они всплывают в памяти, долго ломаешь голову, где ты мог такое видеть.

Комиссар Мегрэ в течение ряда лет, добравшись до самого верха крутой и пыльной лестницы в здании Уголовной полиции, слегка запыхавшись, всегда машинально скользил взглядом по небольшому застекленному помещению, служившему своего рода залом ожидания, который одни окрестили аквариумом, а другие - чистилищем. Может быть это случалось со всеми и являлось своего рода профессиональным рефлексом?

Даже в такое, как сегодня утро, когда теплое солнце, создавая радостное настроение, сияло над Парижем, в чистилище горели лампочки, поскольку там не было окон, а свет проникал лишь через широкий коридор.

Иногда в креслах и на стульях, обитых зеленым бархатом, можно было видеть каких-то типов с более или менее уголовными физиономиями; старых клиентов здешних мест, подобранных инспекторами ночью и теперь ожидавших допроса или свидетелей, вызванных для опознания, которые хмуро поднимали головы, глядя на проходивших мимо.

По каким-то таинственным соображениям здесь висели в черных с золотом рамках два фотопортрета полицейских, погибших при исполнении служебного долга.

Через чистилище проходили разные лица: мужчины и женщины, принадлежащие к так называемому светскому обществу, и они поначалу не садились, а стояли, как будто зашли сюда на минутку-другую, или вообще оказались тут по пустяковому делу. По прошествии более-менее долгого промежутка времени было видно, что они уже сидели, а нередко это длилось по три часа и более, причем свой лоск они окончательно теряли, взгляды становились мрачными, а социальная принадлежность стиралась.

В это утро в чистилище был только один мужчина, и Мегрэ про себя отметил, что тот относится к типу, который он окрестил "крысоголовыми". Тип этот был довольным худым, со скошенным лбом, залысинами и пушком рыжеватых волос. Глаза скорее всего были голубыми или фиолетовыми, а нос выдавался далеко вперед, дальше подбородка.

Повсюду, ещё со времен учебы в школе, он часто встречал подобных типов и, Бог знает почему, их никто не принимал всерьез.

Все это Мегрэ отметил совершенно машинально, и, если бы его спросили, когда он открывал дверь своего кабинета, кто находится в помещении для ожидания, он бы не сразу нашелся, что ответить.

Было уже без пяти девять. Через широко раскрытое окно видно было, как с поверхности Сены поднимается легкий голубоватый с золотистым отливом туман. Впервые в этому году Мегрэ надел свой легкий демисезонный плащ хотя воздух оставался ещё довольно-таки прохладным, но таким свежим, что его хотелось пить, как молодое белое вино, от которого сводит скулы.

Снимая шляпу, он мельком глянул на свой стол, где лежала чья-то визитная карточка. Надпись на ней была довольно блеклая: "Жозеф Гастен, учитель". В правом углу, ещё более мелкими буковками, что заставило Мегрэ наклониться пониже, значилось: "Сен-Андре-сюр-Мер".

Никак не связывая эту визитку с "крысоголовым", сидящим в чистилище, он спрашивал себя, где же слышал об этом Сен-Андре-сюр-Мер. В это время звонок в коридоре напомнил о времени идти на доклад.

Он избавился от плаща, захватил со вчерашнего дня приготовленное досье и, как это делал уже несколько лет, направился к кабинету шефа.

По пути ему попадались другие комиссары, и у всех на лицах отражалось такое же настроение, как и у прохожих, которых он сегодня встречал на улице.

- Ну, наконец-то весна!

- Да, говорят, что так...

- Великолепный денек...

В широкие, как в сельских церквях, окна кабинета шефа вливалось яркое солнце, а на каменных карнизах ворковали голуби.

Каждый входящий потирал руки и говорил:

- Ну, наконец-то весна!

Всем уже было где-то за срок пять, да и дела, которыми они занимались, являлись достаточно серьезными, иногда даже связанными с трупами, но и этих профессионалов по-детски радовали теплый воздух, а особенно яркий солнечный свет, заливавший город и превращавший улицы, фасады домов, крыши, автомобили переезжающие мост Сен-Мишель в настоящие живописные картины, которые хотелось прямо вешать на стену.

- Мегрэ, вы уже встречались с замуправляющего агентством с улицы Риволи?

- У меня с ним назначена встреча через полчаса.

Откровенно говоря, дело было не слишком серьезным. Да и вообще неделя выдалась почти без происшествия. В данном же случае, заместитель управляющего агентством с улицы Риволи, что в двух шагах от Центрального рынка, заподозрил одного из клерков в мелком мошенничестве.

Пока коллега из другого отдела докладывал о своем деле, касающемся дочери некоего сенатора, попавшей в двусмысленную ситуацию, Мегрэ, отвернувшись к окну, набил трубку.

Потом он вернулся к себе в кабинет, где его уже ждал одетый, даже со шляпой на голове Люка, с которым он должен был вместе отправиться на улицу Риволи.

Мегрэ уже совсем забыл о визитной карточке, но, проходя мимо чистилища, вспомнил о ней, поскольку увидел опять лицо человека, похожего на крысу. Рядом там уже сидели ещё двое, один из которых являлся хозяином ночного заведения и пришел сюда в связи с делом, касающимся все той же дочери сенатора.

До Нового моста оба добрались довольно быстро. Люка, правда, пришлось чаще шагать на своих коротеньких ножках, чтобы идти рядом. О чем они говорили по дороге, даже как-то не помнили. А может просто ограничивались тем, что смотрели по сторонам. Улица Риволи встретила их крепкими запахами овощей и фруктов, а так же грузовичками, перевозившими ящики и корзины. Придя в банк, они выслушали объяснения заместителя директора, осмотрели помещение и исподтишка понаблюдали за подозреваемым.

В связи с отсутствием прямых улик, было решено устроить ему ловушку. Поговорили о деталях, пожали друг другу руки и разошлись.

Выйдя на площадь Дофин, они решили передохнуть.

- А не выпить ли нам по глоточку?

Конечно, час аперитива ещё не настал, но у обоих было ощущение, что вкус перно как раз соответствует весенней погоде, и они толкнули дверь в "Пивную у Дофины".

- Два перно и побыстрее!.

- Ты знаешь Сен-Андре-сюр-Мер?

- По-моему, это где-то возле Шаранта.

Это напомнило Мегрэ пляж в Фурра, солнце, устриц, которых он ел, сидя в пол-одиннадцатого утра на террасе небольшого бистро, запивая бутылкой местного белого вина, на дне которой лежало немного песку.

- Полагаешь, что этот чиновник - мошенник?

- По-моему, заместитель директора в этом уверен.

- Выглядит-то он довольно жалко.

- Через два-три дня разберемся.

Они снова прошли на набережную Орфевр, поднялись по широкой лестнице, и Мегрэ опять немного задержался. "Крысиная мордочка" все ещё был там. Он сидел, положив длинные костлявые руки на колени и чуть наклонясь вперед. В его взгляде на себя, комиссар прочел как бы упрек.

Визитная карточка все так же оставалась лежать на столе, и Мегрэ позвонил секретарю.

- Он все ещё здесь?

- С восьми утра. Пришел даже раньше меня. Настаивает на личной встрече с вами.

Много разных людей сумасшедших или полусумасшедших домогались поговорить лично с шефом или с Мегрэ, имя которого им было известно из газет. Они отказывались от бесед с любыми другими инспекторами, ждали целыми днями и приходили на другой день, поднимаясь со стула каждый раз, когда комиссар проходил мимо, и снова садясь в ожидании.

- Пусть войдет.

Мегрэ устроился поудобнее, набил пару трубок и подал знак вошедшему сесть перед собой. Кивнул на визитную карточку и спросил:

- Ваша?

Взглянув на собеседника, отметил, что он, видимо, не выспался, судя по серому лицу, покрасневшим глазам и их блеску. Тот так же сложил руки на коленях, как и приемной. Хрустнул пальцами.

Вместо ответа, посетитель что-то пробормотал, бросив на комиссара испуганный и беспомощный взгляд.

- Вы в курсе дела?

- В курсе чего?

Он казался удивленным, смущенным и даже несколько разочарованным.

- Я думал, что вам уже все известно. Я уехал из Сен-Андре вчера вечером, когда уже прибыл репортер. Ехал ночным поездом, а как только добрался, сразу пришел сюда.

- Зачем?

Вид у человека был достаточно разумный, но, конечно, слишком взволнованный. И он явно не знал, как начать свой рассказ. Мегрэ его как-то подавлял. Репутация комиссара, очевидно, была ему известна давно, и он видел в нем нечто вроде Отца-Спасителя.

Вероятно, издали ему все казалось проще. Теперь же, когда этот человек сидел с ним по плоти, покуривая трубку и пуская клубы дыма, поглядывая несколько безразлично, это уже выглядело по-другому.

Таким ли он себе его представлял? И не начал ли он уже жалеть о своей поездке сюда?

- Наверное они думают, что я сбежал, - горько улыбнувшись, нервно заговорил он. - Если бы я был виновен, как они убеждены, и хотел удрать, разве я пришел бы сюда?

- Мне трудно что-либо ответить вам, пока я не знаю сути дела, - сказал Мегрэ. - Так в чем же вас обвиняют?

- Будто бы я убил Леони Бирар.

- И кто обвиняет?

- Да вся деревня, причем более-менее открыто. Лейтенант из жандармерии не решился меня арестовать. Он даже сам мне признался, что улик недостаточно, но, в то же время, просил не выезжать никуда.

- Тем не менее, вы уехали?

- да.

- Почему?

Посетитель был слишком напряжен, чтобы долго высидеть на одном месте, поднялся и пробормотал:

- Вы позволите?

Он не знал, как себя вести, как держаться.

- Иногда я спрашиваю себя, что со мною будет?

Он вынул из кармана сомнительной чистоты носовой платок и вытер им пот со лба. Платок весь пропах поездом и потом.

- Вы завтракали?

- Нет, я очень смешил добраться сюда. Боялся, что меня арестуют раньше, понимаете?

- Почему же вы приехали именно ко мне.

- Потому что я верю вам. Я знаю, что если вы захотите, то найдете истину.

- И когда же эта дама... как вы её назвали?

- Леони Бирар. Это наша бывшая почтовая работница.

- И когда же она умерла?

- Ее убили во Вторник утром. Позавчера. Где-то после десяти часов.

- И вас обвиняют в убийстве?

- Вы же сами родились в деревне, я читал об этом в каком-то журнале. Там же прошла и большая часть вашей молодости. Вы знаете, как это случается в небольших селениях. А в Сен-Андре насчитывает всего триста двадцать жителей.

- Минутку. Преступление, о котором идет речь, было совершено в Шаранте?

- Да, в пятнадцати километрах к северо-востоку от Ла-Рошели, неподалеку от мыса Эгвийон. Знаете, где это?

- Немного представляю. Но должен заметить вам, что я отношусь к парижской уголовной полиции, а её юрисдикция не распространяется на Шарант.

- Я думал над этим..

- Но, в таком случае...

На человеке был одет его лучший костюм, хотя и довольно поношенный; воротник у рубашки потертый.

Стоя посреди кабинета, он, наклонив голову, уставился в ковер.

- Конечно..., - вздохнул он.

- Что вы хотите этим сказать?

- Я был не прав. Не знаю. Это мне просто показалось естественным.

- Что, естественным?

- Приехать под вашу защиту.

- Под мою защиту? - удивился Мегрэ.

Гастен решился наконец посмотреть на комиссара. Вид у него был таким, как будто он не понимал, что с ним.

- Там, если даже меня арестуют, то могут быстренько расправиться.

- Они так вас не любят?

- Нет.

- Тогда почему же?

- Прежде всего потому, что я учитель и секретарь мэрии.

- Что-то не понимаю.

- Вы просто давно уехали из деревни. Теперь у них у всех есть деньги. Они все фермеры или занимаются разведением и сбором устриц. Вы знаете, что это такое?

- Наверное сбор раковин на отмелях.

- Ну да. Мы как раз находимся в центре района, где разводят и собирают устриц. У каждого в собственности небольшой участок отмели. И это дает очень приличный доход. Они - богаты. Почти у каждого легковая машина или грузовичок. А знаете, какой они подоходный налог платят? И сколько среди них платит?

- Полагаю, что немногие.

- Да никто не платит! Во всей деревни платим налог только мы с доктором. И, конечно, именно меня они обзывают бездельником. И воображают, что они меня содержат, платят мне. Когда я возмущаюсь тем, что их дети не посещают школу, они отвечают, что я лезу не в свое дело. А когда я требую, чтобы дети их здоровались со мной на улице, они начинают воображать, что я мню себя, по меньшей мере, префектом.

- Расскажите мне о деле Леони Бирар.

- Вам, действительно, интересно?

В его взгляде зажглась надежда и он как бы обрел даже некоторую твердость. Он заставил себя сесть, заставил более четко говорить, но не мог полностью подавить дрожь в голосе от волнения.

- Прежде всего вам надо понять расположение деревни. На словах это трудно объяснить.

"Как почти везде, школа находится за мэрией. Я там и живу с другой стороны двора и располагаю тоже небольшим участочком. Позавчера, во Вторник, погода была такая же, как и сегодня. Настоящая весна, да и вода стояла не высоко.

- Это важно?

- Когда низкая вода, прилив невысок, то ни устриц, ни других раковин не собирают. Понимаете?

- Да.

- В стороне от школьного двора, располагаются сады, а последним из других домов, является домик Леони Бирар.

- Сколько ей лет?

- Шестьдесят шесть. Мне, как секретарю мэрии, известен возраст всех жителей деревни.

- Конечно.

- Восемь лет тому назад она вышла на пенсию, и мало помалу становилась все более беспомощной. Она уже не выходила на улицу, да и внутри передвигалась с палкой. И все же она была скверной женщиной.

- Это почему же?

- Она ненавидела весь мир.

- Почему?

- Этого я не знаю. Может быть потому, что оставалась старой девой. Была у неё племянница, которая долго жила с нею пока ни вышла замуж за жестянщика Жюльена.

В какой-либо иной день такого рода история возможно и утомила бы Мегрэ, но в это утро, когда в окно лилось солнце, неся тепло весны и дымилась трубка, он слушал её, чуть улыбаясь и вспоминая другую деревню, где тоже имели место свои драмы, в которых участвовали почтовая служащая, учитель и сельский полицейский.

Обе женщины больше не встречались, поскольку Леони не хотела, чтобы её племянница выходила замуж. Она даже не хотела видеть доктора Бресселя, которого обвиняла в том, что он будто бы пытался её отравить своими лекарствами.

- А он, действительно, пытался её отравить?

- Конечно, нет! Я ведь все это вам рассказываю, чтобы показать, что это за женщина, или, точнее, что это была за женщина. В те времена, когда она ещё работала на почте, Леони вечно подслушивала телефонные разговоры, читала открытки и таким образом была в курсе секретов каждого. Из-за неё чаще всего происходили ссоры в семьях и между соседями.

- Из-за этого её не любили.

- Конечно, не любили.

- В таком случае...

Казалось, Мегрэ хотел сказать, что в таком случае дело становится ясным, поскольку, раз эта ненавидимая женщина умерла, то все вздохнули с облегчением.

- Но меня... меня они тоже не любят.

- Из-за того, что вы мне уже рассказали?

- Из-за этого и из-за остального. Я ведь нездешний. Я родился в Париже на улице Коленкур в XVIII округе, а моя жена на улице Ламарк.

- Ваша жена живет вместе с вами в Сен-Андре?

- Мы живем вместе, и у нас сын, которому тринадцать лет.

- Он ходит в вашу школу?

- Другой у нас нет.

- Товарищи не любят его за то, что он сын учителя?

Мегрэ это тоже было знакомо. Это напоминало ему его собственное детство. Сыновья арендаторов не любили его, поскольку отец был управляющим и собирал деньги с их отцов.

- Клянусь, я нисколько не выделяю его. Я даже подозреваю, что он специально учится не слишком хорошо, хотя способен стать лучшим учеником.

Мало-помалу он успокаивался. В глазах не было прежнего пугливого выражения. И это, конечно, был не сумасшедший, пытающийся заинтересовать своей историей.

- Леони Бирар выбрала меня козлом отпущения...

- Без всякой на то причины?

- Она утверждала, что я настраиваю детей против нее. Заверяю вас, месье комиссар, что это совершеннейшая напраслина. Напротив, я всегда пытался сделать из них воспитанных детей. А она была очень толстая, просто огромная. Мне даже кажется, что она носила парик. К тому же, у неё было что-то вроде бороды, черные волосы на подбородке и настоящие усики. А дети есть дети, как вы понимаете. Она же приходила в ярость, когда видела их лица, прилипшие к окну с высунутыми языками. Тогда она поднималась с кресла и угрожающе размахивала палкой. А мальчишек это забавляло. У них было любимым развлечением довести эту Бирар до белого каления.

Разве у них в деревне не было такой старухи? В его время это была галантерейщица матушка Татен и её кошка, которых доводили до исступления.

- Я, наверное, надоел вам со всеми этими деталями, но они имеют значение. Бывали, конечно, и более серьезные инциденты. Мальчишки были ей стекла и бросали в мусор в окно. А она, уж не знаю сколько раз, жаловалась в жандармерию. Ко мне приходил лейтенант и спрашивал имена виновных.

- И вы сообщали ему имена.

- Я отвечал, что все они более или менее виноваты, а она, если перестанет изображать из себя пугало, размахивая палкой, не провоцировала бы их на проказы. Им бы все надоело, и они успокоились.

- Так что же случилось во вторник?

- Во второй половине дня, где-то полвторого, Мария, полячка, у которой пятеро детей и которая помогала Бирар каждый день по хозяйству, пришла, как обычно. Окна были открыты, и я из школы услышал крики. Эта Мария всегда так кричала на своем языке, когда приходила в возбуждение. Ее фамилия Смелкер а появилась она у нас у нас шестнадцатилетней девицей. Работала на ферме, замуж не вышла, в все дети от разных отцов. Говорят, что двое, по крайней мере, от помощника мэра. Эта женщина тоже меня ненавидит, но это уже другая история. Я расскажу вам её попозже.

- Итак, во вторник, в половине второго, Мария позвала на помощь?

- Да. Но я из класса не вышел, так как услышал, что туда побежали другие люди. А чуть позже, увидел, что подъехало маленькое авто доктора.

- Вы так и не пошли посмотреть, в чем там дело?

- Нет. И теперь некоторые меня упрекают за это, говорят, что я знал, какую картину там можно было увидеть.

- Полагаю, что вы просто не могли покинуть класса?

- Мог бы. Случается, что я ухожу не надолго, чтобы подписать кое-какие бумаги в мэрии. Тогда я обычно зову свою жену.

- Она тоже учительница?

- Раньше была.

- В деревне.

- Нет. Мы оба работали в Курбевуа, где пробыли семь лет. Она перестала работать, когда я попросил перевести меня в деревню.

- Почему же вы решили покинуть Курбевуа?

- Это связано со здоровьем моей жены.

Тема явно ему не нравилась. И отвечал он менее откровенно.

- Итак, жену вы не позвали, чтобы она, как обычно, подменила вас, и осталась с учениками?

- Да.

- И что же потом?

- Суматоха длилась больше часа. Обычно в деревне тихо и спокойно. У кузнеца Маршандоне перестал стучать молот. Люди о чем-то громко переговаривались через изгороди садов. Знаете, как это бывает, когда что-то случается. Я даже закрыл окно, чтобы ученики не отвлекались.

- Из окон школы виден дом Леони Бирар?

- Из одного окна, да.

- И что же вы увидели?

- Сначала жестянщика Жюльена, что меня удивило, поскольку он никогда не разговаривал с теткой своей жены. А так же помощника мэра Тео, который обычно уже пьян после десяти утра. Потом доктора и других соседей, которые мелькали в окне одной из комнат и что-то рассматривали на полу. Позже появился лейтенант из жандармерии в Ла-Рошели. Но я об этом узнал только того, когда он постучал в дверь класса. До этого он уже опроси многих других.

- Он обвинял вас в убийстве Леони Бирар?

Гастен пробил на комиссара полный упрека взгляд, который, казалось, говорил: "Вы же отлично понимаете, что все происходило вовсе не так".

Глухим голосом он объяснил:

- Я сразу обратил внимание, что он как-то странно смотрит на меня и первый вопрос, который задал, звучал так: "У вас есть карабин, Гастен?" Я ответил, что нет, но у моего сына, Жан-Поля, есть. Это тоже довольно сложная история. Вы знаете, как это бывает с детьми. Однажды, кто-нибудь из них один приходит в класс шариками, а уже на другой день в шарики играют все, и карманы от этих шариков у них раздуваются. Потом кто-нибудь притаскивает воздушного змея, и тогда на несколько недель наступает мода на эти змеи.

"Не помню уж кто, прошлой осенью притащи карабин-22 и все, конечно, принялись стрелять по воробьям. А через месяц уже насчитывалось с полдюжины такого рода карабинов у мальчишек. Мой сын очень хотел получить такой карабин в подарок к Новому году. И я не мог ему отказать...

И даже карабин о многом напомнил Мегрэ, хотя в его время увлекались духовыми ружьями, а их свинцовые пульки могли только напугать воробьев.

- Я сказал лейтенанту, что карабин должен находиться в комнате Жан-Поля. Он послал одного из своих людей, чтобы проверить. Мне бы, конечно, следовало прежде расспросить сына, но я как-то об этом не подумал. Оказалось, что там карабина нет, потому что сын его оставил в сарайчике на огороде, где у меня хранилась тачка и инструменты.

- Леони Бирар была убита из карабина-22?

- Это-то и самое странное. Но ещё не все. Лейтенант спросил меня, выходил ли я сегодня из класса, а я, к несчастью, ответил, что нет.

- А вы и правда не выходили?

- Минут на пятнадцать выходил, сразу после перемены. Когда вам задают такие вопросы, отвечаешь как-то не думая. Перемена закончилась в десять часов. Чуть позднее, минут через пять, наверное, пришел Пьедб?ф, фермер из Гро-Шен и попросил подписать ему документ. Он нужен был ему для пенсии, как инвалиду войны. Обычно, печать мэрии у меня с собой, а тут не оказалась. Ну я и повел фермера в кабинет. Ученики выглядели спокойными. А на обратном пути я зашел домой, поскольку жена себя плохо чувствовала, и спросил, не нужно ли ей чего.

- У вашей жены слабое здоровье?

- Да, в основном плоховато с нервами. Я отсутствовал минут десять-пятнадцать. В общем-то, даже скорее всего десять.

- Вы ничего не слышали?

- Помнится, Маршандон подковывал лошадь, поскольку я слышал удары молота и чувствовался в воздухе запах горелого копыта. Кузница находится рядом с церковью, почти напротив школы.

- С читают, что Леони была убита именно в это время?

- Да. Кто-то выстрелил в неё из одного из садов, когда она находилась на кухне, которая выходит на задний двор.

- Она убита пулей из карабина-22?

- Это-то и самое странное. На таком расстоянии пуля не должна была причинить ей большого вреда. Однако, в это случае, пуля прошла через левый глаз и застряла в задней части черепной коробки.

- Вы - хороший стрелок?

- Люди так считают, поскольку видели, как я стрелял зимой по мишени вместе с сыном. Было это всего раза три-четыре. Раньше же я стрелял только в тире на ярмарке.

- Лейтенант вам не поверил.

- Прямо он меня не обвинил, но сделал удивленное лицо, узнав, что я его не поставил в известность, что выходил из класса. Потом он в мое отсутствие опрашивал учеников, а о результатах ничего мне не сказал. И вернулся в Ла-Рошель. А на другой день, то есть вчера, он устроился в мэрии, вместе с Тео и работал там.

- А вы где были в это время?

- Я был в классе, вел уроки. Из тридцати двух учеников пришло только восемь. Меня дважды вызывали, чтобы задать одни и те же вопросы. А во второй раз заставили подписаться под протоколом. Жену тоже допрашивали. Спрашивали, сколько времени я оставался с нею. Сына расспрашивали о карабине.

- Но ведь вас же не арестовали?

- Вчера не арестовали. Не уверен, что это не сделали бы сегодня, если бы я остался в Сен-Андре. ночь в наш дом бросали камнями, и жена была очень расстроена.

- И вы уехали один, оставив жену и сына?

- Да. Я думаю, что они не осмелятся ничего им сделать. А если меня арестуют, то не дадут возможности защищаться. Запрут и я ни с кем не смогу связаться. Никто мне не поверит. И со мной сделают все, что захотят.

Лоб его покрылся капельками пота, а руки он сжал так крепко, что побелели пальцы.

- Может быть, я не прав? Но я решил, что, если все вам расскажу, вы, может быть, согласитесь приехать и раскрыть истину. Я не предлагаю вам денег, ибо знаю, что это вас не интересует. Но, клянусь, месье комиссар, что я не убивал Леони Бирар.

Мегрэ нерешительно протянул руку к телефону и снял трубку.

- Как зовут вашего лейтенанта из жандармерии?

- Даниелу.

- Алло! Соедините меня с жандармерией Ла-Рошели. Если лейтенанта Даниелу нет на месте, то свяжите меня с мэрией Сен-Андре-сюр-мер. Я - в кабинете Люка.

Он положил трубку, закурил и подошел к окну. Комиссар сделал вид, что учитель два-три раза пытавшийся поблагодарить, его больше не интересует.

Желтый блеск за окном постепенно переходил в голубой, а дома на противоположной стороне улицы принимали кремовый оттенок, в некоторых окнах отражалось солнце.

- Это вы, патрон, просили соединить с Сен-Андре-сюр-мер?

- Да, Люка. Подожди немного здесь.

И Мегрэ перешел в соседний кабинет.

- Лейтенант Даниелу? С вами говорит комиссар Мегрэ из уголовной парижской полиции. Вы, кажется, кое-кого разыскиваете?

Жандарм на другом конце провода все никак не мог прийти в себя от удивления.

- Как, вам это уже известно?

- Речь идет об учителе?

- Да. Я напрасно понадеялся на него. Не подумал, что он может сбежать. А он сел в вчера вечером в поезд на Париж и...

- У вас есть улики против него?

- Да, и очень солидные. И ещё я сегодня получил довольно серьезные показания относительно его.

- От кого?

- От одного из учеников.

- Он что-то видел?

- Да.

- И что же?

- Учитель во вторник утром выходил из своего сарайчика, где хранит инструменты, минут двадцать одиннадцатого. А четверть десятого помощник мэра слышал выстрел из карабина.

- Вы уже запросили у следователя ордер на арест? - Я как раз собирался отправиться за ним в Ла-Рошель, когда позвонили... А как вы узнали? Неужели это уже попало в газеты?..

- Я не читал газет. Жозеф Гастен у меня в кабинете.

Последовало молчание, после чего лейтенант только и мог сказать:

- А?!

После этого ему, конечно, хотелось задать вопрос. Но он этого не сделал. Со своей стороны, Мегрэ мало чего мог ему сказать. Если бы сегодня не было такого солнечного утра, если бы комиссар не затягивался ароматным табачком, не вспоминал о белом вине и устрицах, если бы ему не помешало за десять месяцев отдохнуть хотя бы денька три, если бы...

- Алло, вы слушаете?

- Что вы собираетесь с ним делать?

- Привезти к вам.

- Вы сами?

Это сказано было без особого энтузиазма, что вызвало у комиссара улыбку.

- Заметьте. Я не собираюсь вмешиваться в ваше следствие.

- А вы не думаете, что он...

- Не знаю. Может быть он и виновен. А может и нет. В любом случае я его доставлю.

- Спасибо. Я вас встречу на вокзале.

В кабинете Мегрэ увидел, что Люка с любопытством рассматривает учителя.

- Подожди ещё минутку. Мне нужно сказать пару слов шефу.

Работа позволяла ему взять отпуск на несколько дней. Комиссар обернулся, чтобы только спросить:

- В Сен-Андре ест гостиница?

- Да. "Уютный уголок", что содержит Луи Помель. Кормят там хорошо, но нет водопровода.

- Вы уезжаете, патрон?

- Да, Позвони моей жене.

Все произошло настолько быстро и неожиданно, что бедный ошеломленный Гастен, не осмеливался даже обрадоваться.

- Что он вас сказал?

- Возможно вас арестуют, прямо на вокзале.

- Но... ведь вы едете со мной?..

Мегрэ кивнул головой и взял трубку, которую протянул ему Люка.

- Это ты? Приготовь мне маленький чемоданчик с бельем и туалетные принадлежности... Да... Да... Я не знаю... Может быть на три-четыре дня...

И весело добавил:

- Я еду на берег моря, в Шарант. Туда, где полно устриц. До отъезда перекушу где-нибудь в городе... Пока!

На лице у него появилось озорное выражение, как у тех мальчишек, которые дразнили Леони Бирар.

- Пойдемте со мной, перекусим немного, - сказал он поднявшемуся со стула учителю.

И тот последовал за ним, как во сне.

Глава II

Служанка из "Уютного уголка".

Когда они стояли в Пуатье, на платформе все разом зажглись фонари, хотя было ещё светло. И только позже, когда поезд пересекал поля стало заметно темнее, наступила ночь, и огоньки в окнах ферм поблескивали, как звездочки.

Потом вдруг в нескольких километрах от Ла-Рошели появился легки туман, но не такой, как на море, и на какой-то момент вдали мелькнул свет маяка.

В купе находились ещё двое, мужчина и женщина, которые всю дорогу читали и, только иногда, подняв голову, обменивались несколькими фразами. Жозеф Гастен, все чаще, особенно к концу поездки, останавливал усталый взгляд на комиссара.

Постукивали на стыках колеса. Мелькали за окошечком низенькие домики. Путей становилось все больше, наконец, появились платформы с привычными надписями и пассажиры, ожидавшие поезда. Как только двери открылись, сразу пахнуло свежестью и холодком. Если присмотреться, то можно было увидеть мачты корабликов, мерно покачивающихся на волнах. Слышны были даже крики чаек, а поток донесся запах воды и смолы.

Возле выхода неподвижно стояли трое в форме. Лейтенант Даниелу оказался молодым человеком с черными усиками и густыми бровями. Как только Мегрэ и его спутник приблизились, он сделал несколько шагов вперед и по-военному приветствовал их.

- Честь имею, господин комиссар, - проговорил он.

Мегрэ, заметив, что один из сопровождающих стал доставать из кармана наручники, шепнул лейтенанту:

- Полагаю, что в этом нет необходимости...

Лейтенант подал знак подчиненному.

Несколько человек повернули голову в их сторону. Люди направлялись тесной толпой к выходу, неся тяжелые чемоданы, пересекая по диагонали длинный зал.

- В мои планы, лейтенант, не входит вмешиваться в ваше расследование. Надеюсь, что вы меня правильно поняли. Я здесь неофициально.

- Я знаю. Мы говорили со следователем об этом.

- Надеюсь, что он не обиделся?

- Напротив, он рад помощи, которую вы могли бы нам оказать. Но сейчас, мы не можем поступить иначе, как арестовать учителя.

Жозеф Гастен стоял в метре от них и делал вид, что не прислушивается к разговору.

- Во всяком случае, это в его же собственных интересах. В тюрьме он будет в большей безопасности, чем где-либо. Вы ведь знаете, как на такое реагируют в маленьких городках и деревушках.

Последние слова он произнес скованно. Мегрэ тоже чувствовал себя не в своей тарелке.

- Вы обедали?

- Да, в поезде.

- Решили переночевать в Ла-Рошели?

- Мне сказали, что в Сен-Андре есть гостиница.

- Разрешите предложить вам стаканчик вина?

Поскольку Мегрэ не сказал ни да, ни нет, лейтенант отдал распоряжение своим людям задержать учителя. Мегрэ промолчал и лишь серьезно на него посмотрел. Потом, подумав, проговори, как бы извиняясь:

- Вы слышали? Через это надо пройти. Я сделаю все от меня зависящее.

Гастен посмотрел на него, потому оглянулся ещё раз, уходя в сопровождении двух жандармов.

- В буфете нам будет лучше, - предложил Даниелу. - Если, конечно, вы не хотите зайти ко мне.

- Не сегодня.

Пассажиры обедали в плохо освещенном доме.

- Что вы выпьете?

- Не знаю. Может быть водки.

Они уселись в углу, где уже был накрыт столик.

- Закажите что-нибудь поесть? - осведомился официант.

Оба отказались. А когда выпили, лейтенант смущенно спросил:

- Вы полагаете, что он не виновен?

- Не знаю.

- До тех пор, пока у нас не было показаний ученика, учителя ещё можно было оставить на свободе. Но, к сожалению, эти показания совершенно четкие, и мальчик, кажется, утверждает все совершенно искренне. Да и нет у него причин лгать.

- Когда он об этом рассказал?

- Сегодня утром, когда я во второй раз допрашивал весь класс.

- А вчера он ничего не сказал?

- Он побаивался. Вы сами его увидите. Если хотите, то даже завтра утром, когда я туда приду, и дело вам покажу.

Лейтенант испытывал некоторую неловкость. Видимо на него производили впечатление массивная фигура и авторитет комиссара.

- Вы, конечно, привыкли к делам и людям Парижа. Не знаю, знакома ли вам атмосфера наших небольших деревушек...

- Я родился в деревне. А вы?

- В Тулузе.

Он силился улыбнуться.

- Хотите, я вас отвезу туда?

- Я думаю, что найду такси.

- Если предпочитаете такси, то стоянка прямо перед вокзалом.

Они расстались у дверцы машины на набережной. Комиссар наклонился, рассматривая в темноте порта рыбацкие суденышеки.

Он был несколько разочарован и огорчен тем, что приехал ночью. Машина вскоре повернула в сторону от порта, и, выехав за город, промчалась мимо деревушек, которые ничем не отмечались от других таких же, и наконец остановилась перед домом, где светилось окно.

- Здесь?

- Вы ведь спрашивали гостиницу "Уютный уголок"?

Очень толстый человек подошел к застекленной двери и стал смотреть, как комиссар расплачивается с шофером и забирает свой чемодан, а потом направляется к крыльцу.

В уголке зала люди играли в карты. Пахло вином и рагу. Клубы дыма витали вокруг двух зажженных ламп.

- У вас есть свободная комната?

Все головы повернулись к нему. В дверях кухни появилась какая-то женщина и тоже стала его рассматривать.

- На одну ночь?

- Может быть дня на два-три.

- У вас есть с собой удостоверение личности? К нам каждое утро наносят визит из жандармерии, так что приходится держать книги в порядке.

Игроки перестали раскладывать карты и прислушались. Мегрэ, подойдя к заставленному бутылками прилавку, протянул свое удостоверение. Хозяин, водрузив на нос очки, стал медленно читать. Когда он поднял голову, то хитро подмигнул.

- Так вы тот самый знаменитый комиссар? А меня зовут Помель... Луи Помель.

Повернувшись к кухне, он крикнул:

- Тереза! Отнеси чемодан комиссара в комнату, что выходит на улицу.

Мегрэ не обратил особого внимания на женщину, которой было лет около тридцати, но подумал, что, возможно, где-то её видел. Это несколько поразило его, как бывало, когда он встречал кого-нибудь из тех, кого видел в чистилище, проходя мимо. Казалось, что она тоже вспомнила его.

- Что вам предложить выпить?

- А что у вас есть? Впрочем, можно стаканчик водки.

Остальные посетители продолжили свою игру в карты.

- Вы приехали сюда из-за Леони?

- Я здесь неофициально.

- Правда, что учителя нашли в Париже?

- Сейчас он в тюрьме Ла-Рошели.

Что думал Помель обо всем этом, понять было трудно. Он хоть и являлся хозяином гостиницы, внешне оставался все тем же крестьянином с фермы.

- Вы не верите, что это дело его рук?

- Не знаю.

- Полагаю, что если бы вы считали, что он виновен, то вряд ли стали затруднять себя поездкой сюда. Или я ошибаюсь?

- Может быть и нет.

- За ваше здоровье! Здесь есть один человек, который слышал выстрел... Тео!.. Правда ведь, ты слышал выстрел?

Один из игроков, лет, наверное, шестидесяти пяти, с рыжеватыми седеющими волосами, небритыми щеками, мутными и хитрыми глазами, повернул к ним голову.

- А почему бы мне его не слышать?

- Это комиссар Мегрэ, который приехал из Парижа, чтобы...

- Лейтенант мне говорил об этом.

Он не встал и не поздоровался, продолжая держать засаленные карты в руках с грязными ногтями. Помель негромко пояснил:

- Это помощник мэра.

- Я знаю.

- Не обращайте внимания. В это время...

Он сделал вид, что залпом допил водку.

- А ты, Фердинанд, что видел?

Тот, кого он назвал Фердинандом, был одноруким. Лицо его красно-коричневого цвета, свидетельствовало, что он целые дни проводит на солнце.

- Это почтальон, - пояснил Луи. - Фердинанд Корню. Что ты видел, Фердинанд?

- Ничего.

- Ты же видел Тео в его саду.

- Я даже отнес ему письмо.

- А что он делал?

- Пересаживал лук.

- В какое время?

- На часах, что на церкви, было ровно десять. Мне часы были видны над крышами... Я хожу... Бью девятку... Туз пик и козырной король...

Он бросил карты прямо на стол с мокрыми пятнами от стаканов и вызывающе посмотрел на партнеров.

- Черт побери тех, кто заявляется к нам, чтобы разбираться во всяких историях! - добавил он, вставая. - Тео, тебе платить.

Движения его были неуклюжими, походка нетвердая. Он сдернул свою форменную фуражку с вешалки и направился к двери, ворча под нос что-то неразборчивое.

- И так каждый вечер?

- Почти.

Луи Помель потянулся з бутылкой, чтобы снова налить, о Мегрэ остановил его.

- Не сейчас... Я полагаю, что вы ещё не собираетесь закрываться, и у меня есть время немного пройтись перед сном?

- Я вас подожду.

Он вышел при всеобщем молчании. Перед ним лежала небольшая площадь, не круглая, не квадратная; справа виднелась темная масса церкви, а напротив закрытый не освещенный магазинчик, над котором он скорее догадался, чем разглядел вывеску: "Шаратнский кооператив".

В сером, сложенном из камня доме на углу горел свет на втором этаже. Подойдя к крылечку с тремя ступеньками, Мегрэ, чиркнув спичкой, разглядел медную табличку, на которой прочел:

"Ксавье Брессель, врач."

Он чуть не позвонил, но передумал, решив, что доктор уже, вероятно, готовится ко сну, и пожал плечами.

В большинстве домов свет уже погас. Мэрию он узнал по древку для флага. Это было совсем небольшое здание, а через двор на втором этаже, вероятно, в доме Гастенов горела лампа.

Продолжая путь, он свернул направо, прошел мимо садов, чуть позже столкнулся с помощником мэра, который, видимо, возвращался домой и что-то неразборчиво пробормотал, очевидно прощаясь.

Моря не было ни слышно и ни видно. Деревушка засыпала и походила на все ей подобные, не вызывая воспоминаний ни об устрицах, ни о белом вине, ни о террасах с видом на океан.

Он был разочарован, хотя явных причин к тому не было. Его несколько охладил прием, который оказал ему на вокзале лейтенант. Но за это комиссар не мог на него обижаться. Даниелу, видимо, хорошо знал эти места, где явно служил уже много лет. Он расследовал убийство, как умел, а приехавший без предупреждения Мегрэ, как будто намекал на то, что лейтенант ошибался. Наверное, и следователь был не слишком доволен. Конечно, ни тот, ни другой, не осмелятся ему это высказать, будут вежливо и ознакомят его с делом. И, тем не менее, он останется для них смущающим фактором, человеком, который вмешивается на в свое дело, а ко всему прочему, они будут вообще задаваться вопросом, зачем он предпринял эту поездку.

Он слышал чьи-то шаги и голоса. Вероятно, это расходились по домам другие игроки в белот. А потом еще, чуть дальше, к нему подошла какая-то желтоватой окраски собака и потерлась о ноги, что заставило его вздрогнуть от удивления.

Когда он толкнул дверь "Уютного уголка" и вошел, то там уже горела только одна лампа, а хозяин, стоя за прилавком, расставляя по местам стаканы и бутылки. Был он без пиджака и жилета. Его темные брюки спустились и болтались где-то ниже живота. Из закатанных рукавов рубахи торчали большие волосатые руки.

- Ну, нашли что-нибудь?

Он считал себя хитрым, если не самым важным, лицом в деревне.

- Последний стаканчик?

- При условии, что плачу я.

Мегрэ, который с раннего утра мечтал выпить местного белого вина, тем не менее, выпил водки, поскольку посчитал, что сейчас не время пить вино.

- За ваше здоровье!

- Я полагаю, - негромко заметил комиссар, вытирая губы, - что Леони Бирар не слишком жаловали у вас в деревне.

- Да в наших местах её считали старой каргой. Но теперь она умерла. Бог взял её душу, если не дьявол, но в любом случае она была самой злобной женщиной, которую я знал. А знал я её ещё с тех пор, когда она заплетала косички и ходила в школу. Ей было... подождите... она была года на три старше меня. Да, совершенно верно. Мне шестьдесят четыре. Значит, ей было шестьдесят семь. Лет в двенадцать, это была та ещё язва.

- То, что я не понимаю... - начал комиссар.

- Позвольте вас предупредить, что здесь вы много чего не поймете, несмотря на всю вашу проницательность...

- Одного не понимаю, - как бы продолжал говорить сам с собой Мегрэ, если все так её не любили, то почему вдруг взъелись на учителя. Ведь, даже если он и убил её, то его скорее нужно...

- Ну, да, поблагодарить его! Вы это хотели сказать?

- Не совсем так, но что-то вроде.

- Вы только забываете, что Леони была здешняя.

Он сова наполнил стаканчики, хотя его об этом и не просили.

- Видите ли, это, как в семье. Там можно ненавидеть друг друга, но это не считается чем-то из ряда вон выходящим. И в такого рода ссоры чужим лезть нечего. Леони не любили. Но Гастена и его жену не любили ещё больше.

- И его жену тоже?

- Особенно его жену.

- И почему же? Что она такого натворила?

- Здесь ничего.

- Почему здесь?

- В конце концов все выходит наружу, даже в таком затерянном краю, как наш. И мы не любим, чтобы к нам посылали людей, которых уже не хотят видеть в других местах. Ведь Гастены не первый раз замешаны в драму.

Мегрэ интересно было наблюдать за хозяином, опершись локтями на стойку. Тому явно хотелось выговориться, но каждый раз, когда он бросал фразу, то вглядывался в лицо комиссара, чтобы понять, какое впечатление она на него произвела. Это все выглядело так, как крестьяне торгуются за пару быков на ярмарке.

- Выходит, вы приехали сюда ничего не зная?

- Только то, что Леони Бирар была убита пулей в левый глаз.

- И из-за этого вы проделали такой путь!

Он, как бы даже, на свой манер, посмеивался над Мегрэ.

- И вам не любопытно было остановиться в Курбевуа?

- А что, следовало бы?

- Там бы вам рассказали одну хорошенькую историю. Сюда она докатилась с большим опозданием. Стала известна в Сен-Андре только около двух лет тому назад.

- Что же это за история?

- Гастенша была учительницей и работала вместе с мужем в одной школе. Она вели класс девочек, а он мальчиков.

- Это мне известно.

- Так вам и о Шевасу рассказывали?

- Кто такой этот Шевасу?

- Это тамошний муниципальный советник, красивый парень, высокий и сильный, брюнет со среднеземноморским акцентом. И была ещё там мадам Шевасу. В один прекрасный день эта мадам стреляла на улице в учительницу и попала ей в плечо. Вы, конечно, догадываетесь, почему? Потому что обнаружила, что её муж и это Гастенша вели себя как свинья с хряком. Кажется, её все же оправдали. После этого Гастенам пришлось убраться из Курбевуа, и у них появился вкус к деревенской жизни.

- Я не вижу здесь никакой связи со смертью Леони Бирар.

- Связи-то может быть и нет.

- Судя по вашему рассказу, сам Гастен ничего плохого не сделал.

- Но он - рогоносец.

Довольный собой, Луи заулыбался.

- Конечно, существуют и другие рогоносцы. У нас самих их целая деревня. Ладно, желаю вам приятных снов! Может ещё последний стаканчик?

- Нет, спасибо. Спокойной ночи!

- Тереза!... Тереза сейчас покажет вам вашу комнату. Скажите ей, когда вам принести горячей воды.

- Спасибо.

- Тереза!

Тереза пошла впереди Мегрэ, поднимаясь по неровным ступенькам лестницы, свернула в коридор оклеенный обоями в цветочках и открыла дверь комнаты.

- Разбудите меня около возьми, - сказал он.

Она продолжала стоять на месте, глядя в упор на него, будто хотела о чем-то напомнить. Он тоже более внимательно посмотрел на нее.

- Я, кажется, уже встречался с вами?

- Вы помните?

Он не признался, что помнит довольно смутно.

- Я не хотела бы, чтобы вы здесь об этом рассказывали.

- Вы не здешняя?

- Нет, здешняя. Но в пятнадцать лет я отсюда уехала работать в Париж.

- И вы там, действительно, работали?

- Четыре года.

- А потом?

- Поскольку вы там меня видели, то знаете. Комиссар Приоле может вам сказать, что я не брала бумажник. Это все моя подруга Люсиль, а я даже не знала ничего.

Мегрэ тут же вспомнил эту историю, и где он эту женщину видел. Однажды утром, он, как обычно, зашел в кабинет к своему коллеге Приоле, начальнику бригады, как её называли, "светской", а точнее, бригады нравов. На стуле сидела брюнетка с всклокоченными волосами и глазами на мокром месте, которые она всхлипывая, вытирала. Что-то в её бедном лице привлекло внимание Мегрэ.

- Что она сделала, Приоле? - спросил он.

- Старая история. Маленькая служаночка с Севастопольского бульвара. Позавчера некий коммерсант из Безье подал жалобу на то, что его обокрали и дал нам довольно точное описание воровки. А вчера вечером мы задержали её на танцульках на улице Лапп.

- Это не я! - забормотала икая девица. - Клянусь вам головой матери, я не брала никакого бумажника.

Мужчины подмигнули друг другу.

- Что ты думаешь об этом, Мегрэ?

- До этого её ещё не арестовывали?

- До сих пор, нет.

- Откуда она?

- Откуда-то из Шаранта.

Они частенько разыгрывали такого рода комедии.

- Ты нашел её подружку?

- Нет еще.

- А почему бы тебе не отправить её обратно в свою деревню?

Приоле сурово обернулся и посмотрел на девицу.

- Не желаете ли вернуться в свою деревню?

- При условии, что они там ничего не будут знать.

Любопытно было видеть её теперь, ставшую старше на пять-шесть лет, но все такую же бледную, с темными глазами, умоляюще смотревшую на комиссара.

- Луи Помель женат? - спросил он в полголоса.

- Вдовец.

- Ты спишь с ним?

Та кивнула утвердительно.

- Он знает, чем ты занималась в Париже?

- Нет. И не нужно, чтобы знал. Он обещает на мне жениться. Правда, обещает уже несколько лет, но кончится тем, что однажды он все-таки решится.

- Тереза! - позвал голос патрона снизу.

- Сейчас спускаюсь!

И, обращаясь к Мегрэ:

- Вы ему ничего не скажите?

Он кивнул и ободряюще ей улыбнулся.

- Не забудь принести мне горячей воды в восемь утра.

Ему было приятно, что он встретил её потому что почувствовал себя в общем-то привычной обстановке и к тому же уже обладал некоторыми знакомствами. Дело в том, что другие тоже казались ему знакомыми. Он никак не мог отделаться от впечатления, что где-то раньше их видел, хотя это явно было не так. Наверное, это ему казалось потому, что в его деревне тоже жили такой же помощник мэра, который пил, играл в карты, но не в "белот", а в "пике". А так же были почтальон, который считал себя очен важной личностью, и трактирщик, знавший секреты всех и вся. Их лица навсегда остались в памяти Мегрэ. Только раньше он видел их глазами ребенка, а теперь отдавал себе отчет в том, что на самом деле не знал их.

Раздеваясь, он слышал шаги Помеля, поднимавшегося по лестнице, потом возню в соседней комнате. Тереза присоединилась к хозяину позже и тоже начала раздеваться. Оба они разговаривали в полголоса, как муж и жена, собирающиеся ложиться спать, и последним донесшимся до Мегрэ шумом был звон пружин.

Мегрэ как-то непривычно чувствовал себя под пуховой периной и он долго возился, устраиваясь. Потом он почувствовал запах сена и деревенской сырости, и может быть от этого или из-за того, что солидно выпил с хозяином, комиссар заснул, как провалился в небытие.

Разбудил его шум наступающего дня. Мимо дома прошло стадо мычащих коров. Затем застучал молотками у себя в кузнице кузнец. Внизу кто загремел, открывая ставни. Комиссар открыл глаза и увидел, что солнце за окном сегодня ещё более яркое, чем накануне в Париже.

Сунув босые ноги в домашние тапочки, он спустился вниз и нашел на кухне Терезу, занятую варкой кофе. У неё был наброшен халат на ночную рубашку, голые ноги и от неё пахло постелью.

- Еще нет восьми... Сейчас только половина седьмого. Не хотите ли чашечку кофе? Он будет готов через пять минут...

Помель тоже спустился вниз, небритый, не улыбавшийся, и, как комиссар, в домашних тапочках.

- Я думал, что вы не встанете до восьми.

Они выпили по чашечке кофе из толстых фаянсовых чашек, прямо здесь же у плиты. За окном на площади, стояла кучка женщин в черном с большими и малыми корзинками.

- Чего это они ждут? - спросил Мегрэ.

- Автобуса. Сегодня в Ла-Рошели базарный день.

Слышно было, как квохчут в клетках куры.

- Кто теперь ведет уроки в школе?

- Вчера вообще никто. А сегодня утром ждут замену из Ла-Рошели. Должен приехать с автобусом. Займет здесь комнату.

Мегрэ увидел, как из прибывшего автобуса вышел молодой человек, очень скромного вида, который держал большой, раздувшийся чемодан. Должно быть это и был учитель.

Корзинки погрузили на крышу, а женщины устроились внутри автобуса. Постучала в дверь Тереза.

- Ваша горячая вода, месье.

Глядя в другую строну, и, как бы между прочим, Мегрэ спросил:

- А вы тоже верите, что Гастен убил Леони?

Прежде, чем ответить, она бросила взгляд на полуоткрытую дверь.

- Не знаю, - очень тихо ответила она.

- Просто не верите?

- Да не похоже, что он такое мог сотворить. Но все хотят, чтобы это был он. Понимаете?

Он начал понимать, что взял на себя трудную, если вообще невозможную задачу.

- А кто заинтересован в смерти старухи?

- Не знаю. Говорят, что она лишила наследства племянницу, когда та вышла замуж.

- И кому же теперь достанутся деньги?

- Может быть, пойдут на благотворительность... Она ведь часто меняла решения!... А может быть, Марии-полячке...

- Это правда что у неё пара детей от помощника мэра?

- У Марии? Да, так говорят. Он частенько бывал у нее, да и ночи там проводил.

- Не смотря на то, что там уже были дети?

- Это Марию не смущало. Туда все захаживали.

- Помель тоже?

- Случалось и ему, когда была помоложе. Теперь она не столь аппетитная.

- Сколько же ей сейчас?

- Около тридцати. Она не очень-то заботится о своей внешности, а дома вообще хуже, чем в конюшне.

- Тереза! - раздался, как и вчера, голос патрона.

Задерживать её больше не стоило. Помель казался не довольным. Может быть ревновал? Или просто не хотел, чтобы она слишком много рассказывала комиссару?

Когда Мегрэ спустился вниз, молодой учитель завтракал, и посмотрел на комиссара с любопытством.

- Что вы будете есть комиссар?

- У вас есть устрицы?

- Сейчас не сезон.

- И долго продлится?

- Еще дней пять-шесть.

С самого Парижа он мечтал об устрицах и белом вине, которыми, возможно, удалось бы полакомиться во время пребывания здесь.

- Есть суп. Можно приготовить, если захотите, яичницу с ветчиной.

Есть он не стал, а выпил ещё чашку кофе, стоя прямо на пороге, глядя на залитую солнцем площадь и разглядывая две какие-то фигуры движущиеся внутри "Шарантского кооператива".

Мегрэ задумался, а не выпить ли ему белого вина, чтобы отбить привкус скверного кофе, когда за его спиной раздался веселый голос:

- Комиссар Мегрэ?

Маленький человечек, худой и подвижный, молодо подскочил к нему, протягивая руку. Впрочем, выглядел он лет на сорок.

- Доктор Брессель, - представился он. - Лейтенант вчера сказал мне, что ждут вас. Я и пришел, чтобы отдать себя в ваше распоряжение, прежде, чем откроется мой кабинет. Через час у меня будет полна приемная пациентов.

- Не хотите ли выпить что-нибудь?

- Может быть у меня, если не возражаете. Это рядом.

- Я знаю.

Мегрэ последовал за ним к дому из серого камня. Другие дома в деревне были раскрашены в разные цвета, одни в белый, другие в розовый, третьи в кремовый. Крыши красные. Все это придавало деревни веселый вид.

- Входите! Что выпьете?

- Знаете, ещё в Париже мне хотелось устриц с белым местными вином, признался Мегрэ. - Но, что до устриц, меня уже просветили, что придется обойтись без них.

- Арманда! - крикнул хозяин в открытую дверь. - Достань-ка бутылочку белого вина. Возьми из красного ящика.

И он объяснил:

- Это моя сестра. Она здесь ведет хозяйство с тех пор, как я овдовел. У меня двое детей. Один в Ниоре, учится в лицее. Второй проходит военную службу в армии. Как вам Сен-Андре?

Казалось, что все его развлекало.

- Извините, забыл, что вы ещё не успели ничего увидеть. Подождите! Возьмем хотя бы, как образец, этого каналью Помеля, который раньше трудился на ферме, а потом женился на хозяйке "Уютного уголка", когда та потеряла мужа. Она лет на двадцать была старше Луи. Кроме того, любила опрокинуть стаканчик. И вот, поскольку она была чертовски ревнива, а деньги-то принадлежали ей, он стал её убивать, подсовывая стаканчик за стаканчиком. Представляете? Она так напивалась, что нередко после обеда снова отправлялась спать. Так она и протянула семь лет, совершенно испортила себе печень и, наконец, он устроил ей пышные похороны. Потом он спал со многими другими, которые приходили и уходили, пока ни остановился на Терезе.

Вошла сестра, тихая и незаметная женщина, с подносом, на котором стояли бутылка и два хрустальных стаканчика. Мегрэ нашел, что она похожа на служанку в доме кюре.

- Моя сестра. А это - комиссар Мегрэ.

Она удалилась, отступив к двери, и это, кажется, развеселило доктора.

- Арманда - старая дева. Она никогда в жизни е была замужем. В глубине души, как мне кажется, она всегда ждала, когда я овдовею. Теперь у неё наконец есть дом, и она может заботиться обо мне, как заботилась бы о муже.

- Что вы думаете о Гастене?

- Несчастный тип.

- Почему?

- Потому что он делает то, что может, но как-то безнадежно, а такие люди всегда несчастны. Никто им за это спасибо не скажет. Он тщится обучить и воспитать банду оболтусов, которых их родители предпочли бы видеть работающими на ферме. Он даже пытается заставить их мыться. Я помню, как однажды он отослал домой одного сорванца с грязной головой. Так отец того, прибежав через четверть часа, устроил скандал.

- Его жена больна?

- Пью, за ваше здоровье! Она собственно не больна в прямом смысле этого слова, но и не здорова. Видите ли, за свою практику я научился не слишком доверять медицинским прогнозам... Гастеншу грызет совесть. Ей стыдно. Она с утра до вечера упрекает себя, что сделала несчастным собственного мужа.

- Это из-за Шевасу?

- Так вы в курсе? Да, из-за Шевасу. Должно быть, она его, действительно, любила. Было то, что называют пламенной страстью. Вы бы не поверили, глядя на нее, поскольку сама она ничего из себя не представляет. И похожа на своего мужа, как сестра на брата. Может быть в этом-то и состоит их несчастье. Слишком они похожи. А Шевасу наоборот, здоровенный малый, полный жизни и похожий на довольного всем быка. Он делал с нею, что хотел. К тому же, у неё болит правая рука и она ею плохо владеет.

- И каковы же были её отношения с Леони Бирар?

- Виделись они изредка только через окна, сад или двор, да и то Леони показывала ей язык, как, впрочем, и все другим. Что я нахожу необъяснимым во всей этой истории, так то, что Леони была убита маленькой пулькой, вылетевшей из детского карабина. И это ещё не все. Здесь есть невероятные совпадения. Левый глаз, куда попала пуля, был больным и подслеповатым. Она им уже многие годы не видела. Что вы на это скажете?

Доктор поднял стаканчик. Вино отливало зеленоватым цветом, было сухое и легкое, а так же обладало терпким вкусом.

- За ваше здоровье! Все они будут пытаться вставлять вам палки в колеса. Не верьте тому, что станут вам рассказывать, будь это дети или их родители. Заходите ко мне, когда захотите. Я сделаю все, чтобы помочь вам.

- Вы их не любите?

В глазах доктора запрыгали смешинки, и он весело проговорил:

- Я их просто обожаю! От них можно помереть со смеху!

Глава III

Любовница Шевасу.

Дверь мэрии была открыта в коридор с выбеленными известью стенами, на которых кнопками висели приколотые всякого рода административные объявления. Некоторые из них, как, например, то, в котором говорилось о специальном заседании муниципального совета, были написаны от руки, вероятно, учителем. На полу лежали серые плиты, рамы и двери тоже были выкрашены в серый цвет. Дверь слева вела в зал заседаний совета, где стояли бюст Марианны и знамя, а дверь, ведущая вправо была полуоткрыта и, наверное, выходила в секретариат. В этой пустой сейчас комнате пахло застоявшимся табачным дымом, поскольку лейтенант Даниелу в последние два дня превратил её в свою штаб-квартиру. Сам он ещё не появился. Напротив двери, ведущей с улицы, находилась открытая низкая двухстворчатая дверь, выходящая во двор, А в трех школьных окнах виднелись головы девчонок и мальчишек, а так же силуэт учителя, сменившего Гастена, которого Мегрэ заметил в гостинице.

Все было спокойно и тихо, как в монастыре. Доносился только стук молота по наковальне из кузницы. Вдали стояла живая стена изгородей, нежная зелень и уже начинавшаяся распускаться сирень, там и тут открытые окна.

Мегрэ направился налево, к домику Гастенов. Едва он поднял руку, что бы постучать, как дверь открылась, и он оказался на пороге кухни, где сидящий за столом, покрытым коричневой клеенкой, мальчишка в очках склонился над тетрадкой.

Открыла ему мадам Гастен. Через окно она, наверное, увидела, как комиссар постоял посреди двора, а затем медленно двинулся к их дому.

- Я вчера узнала, что вы должны приехать, - сказала она отступая, что бы впустить его. - Входите, месье комиссар. Если бы вы знали, как я рада вас видеть!

Она вытерла мокрые руки о передник и повернулась к сыну, который, кажется, не обратил никакого внимания на посетителя, не подняв даже головы.

- Ты не поздоровался с комиссаром Жан-Поль?

- Здравствуйте.

- Не пройдешь ли ты в свою комнату?

Кухонька была совсем маленькая, но, не смотря на раннее утро, тщательно прибранная и бе малейших следов беспорядка. Юный Гастен молча прошел мимо них и, взяв со стола тетрадь, стал подниматься по лестнице на второй этаж.

- Проходите сюда, месье комиссар.

Они прошли через коридор и вошли в комнату, которая служила салоном. У стены стояло пианино. Посредине - круглый стол из дуба, кресла с резными ножками. На стенах висели фотографии и повсюду стояли всякие безделушки.

- Садитесь, пожалуйста.

В доме было всего четыре маленьких комнатушки, и Мегрэ почувствовал себя здесь широким и большим, как бы попавшим в какой-то нереальным мир. Его, конечно, предупредили, что мадам Гастен похожа на своего мужа, но он как-то не представлял, что можно быть похожей до такой степени. Волосы у неё были того же неопределенного цвета, что и у учителя, причем, довольно редкие, лицо несколько вытянутое вперед, а глаза светлые и близоруко прищуренные. Юный Гастен выглядел карикатурой одновременно на мать и на отца. Пытался ли он подслушать, о чем говорят внизу или снова погрузился в чтение? Было ему лет двенадцать, а выглядел он, как старичок или, точнее, человечек без возраста.

- Я не пустила его в школу, - объяснила мадам Гастен, закрывая дверь. - Посчитала, что так будет лучше. Вы же знаете, какие дети жестокие.

Если бы Мегрэ встал, то целиком заполнил эту комнату, и потому он сидел в кресле, жестом пригласив её тоже сесть, ибо ему было видеть неудобно, что она стоит.

Мадам, как и её сын, была человеком без возраста. Комиссар знал, что ей всего тридцать четыре года, но ему редко приходилось видеть женщину, до такой степени утратившую женственность. Под платьем неопределенного цвета угадывалось худое и даже тощее тело; груди у неё висели, как пустые карманы, а спина согнулась. Ее кожа, которая должна была покрыться деревенским загаром, наоборот, выглядела какого-то сероватого цвета. Даже голос казался потухшим.

Тем не менее, она пыталась улыбаться. Робко протягивая руку, чтобы коснуться плеча Мегрэ, когда говорила ему:

- Я вам так признательна за то, что вы верите в него!

Он, однако, ничего не мог ответить, поскольку не хотел признаваться, что виною всему является первое весеннее парижское солнце, а так же воспоминания о белом вине и устрицах, которые пробудили его приехать сюда.

- Если бы вы знали, как я упрекаю себя, месье комиссар! Ведь это я виновата во всем случившемся. Это я испортила жизнь ему и нашему сыну. Я делаю все возможное, чтобы искупить свою вину... я очень стараюсь, поверьте мне...

Он был смущен, как будто вошел в дом, где лежит покойник и где не ясно, когда и что говорить. Он очутился как бы в ином мире, не являющемся частью деревни, и в этот мир сам он был помещен насильно. Все трое Гастенов принадлежали к другой расе, и Мегрэ понимал недоверие, с которым относились к ним крестьяне.

- Я не знаю, чем все это кончится, - продолжала она, глубоко вздохнув, - но я не хочу верить, что осудят невиновного. Это такой необыкновенный человек! Вы его видели, но вы его не знаете. Скажите мне, как он выглядел вчера вечером?

- Очень хорошо. Очень спокойно.

- Это правда, что ему на вокзале надели наручники?

- Нет. Он сам добровольно пошел с жандармами.

- И многие это видели?

- Нет, все прошло незаметно.

- Как вы считаете, ему что-нибудь нужно? Ведь у него слабое здоровье. Он вообще никогда не был крепким.

Она не плакала. За всю жизнь ей приходилось столько плакать, что теперь уже не было слез. Как раз над её головой, справа от окна висела фотография молодой пухленькой девушки, и Мегрэ все е мог оторвать от неё глаз, задаваясь вопросом: неужели это была она - девушка со смеющимися глазами и ямочками на щечках.

- Вы смотрите на ту, какой я была в молодости?

Тут же висел и другой портрет, изображающий Гастена. Тот почти не изменился, если не считать, что когда-то у его были длинные волосы, как у художника, так раньше говорили. И он тогда, наверняка, писал стихи.

- Вам уже рассказали? - негромко спросила она, украдкой бросив взгляд на дверь.

Он почувствовал, что именно об этом ей и хотелось говорить, и она только об э том и думала, как только ей сообщили о его приезде. Это было для неё самое важное.

- Вы имеете ввиду то, что случилось в Курбевуа?

- Да, я о Шарле...

Она тут же покраснела, как если бы это имя являлось табу.

- Шевасу?

Она утвердительно кивнула головой.

- Я все задаюсь вопросом, как это могло случиться. Я так страдала, месье комиссар! Мне так хотелось объясниться! Видите ли, я ведь не какая-нибудь скверная женщина. Я познакомилась с Жозефом, когда мне было пятнадцать, и сразу поняла, что выйду замуж именно за него. Оба решили, что станем преподавателями.

- Это была его идея?

- Наверное. Он был значительно умнее меня. Это вообще человек высокого полета. Но скромен, и потому люди его никогда не замечали. Дипломы свои мы получили одновременно и поженились; благодаря влиятельному кузену, мы оба получили назначение в Курбевуа.

- Вы полагаете, что все это имеет связь с происшествием во вторник?

Она посмотрела на него удивленно. Он не должен был прерывать её, и она от этого теряла нить своих рассуждений.

- Во всем виновата я...

Она нахмурила брови, стараясь точнее объяснить.

- Если бы ничего не случилось в Курбевуа, мы бы сюда не приехали. Там Жозеф хорошо устроился. Люди там вполне современные, понимаете? Он преуспевал, и у него были перспективы, будущее.

- А у вас?

- У меня тоже. Он мне помогал, давал советы. А потом, я как будто с ума сошла. Я спрашивала себя, что со мною случилось? Я не хотела, сопротивлялась. Я клялась, что не сделаю ничего подобного. Но потом, когда появился Шарль...

Она покраснела, забормотала, как бы защищаясь:

- Извините меня... Когда он появился, я не имела сил сопротивляться. Я не верила, что это любовь, потому что любила Жозефа, как всегда. Меня охватывала лихорадка, и я уже ни о чем не думала, даже о сыне, который был тогда совсем маленьким. Я бросала его, оставляла... Я, действительно, собиралась покинуть их обоих, отправиться, куда угодно... Понимаете это?

Он не осмеливался ей сказать, что её история - самая что ни на есть банальная, поскольку она не испытывала сексуального удовлетворения от жизни с мужем. Но ей просто хотелось думать, что её приключение является чем-то экстраординарным, а она вела себя, как последняя из женщин.

- Вы католичка, мадам Гастен?

Он коснулся ещё одного её больного места.

- Я была католичкой, как и мои родители, перед тем, как встретиться с Жозефом. Он же верит только в науки и прогресс. Духовенство он ненавидит.

- И вы перестали ходить в церковь?

- Да.

- А с тех пор, как это случилось, вы тоже не посещали церковь?

- Я не могла. Мне казалось, что я предам его. И еще! В первые годы пребывания здесь, я надеялась, что мы начнем новую жизнь. Но люди смотрели на нас с недоверием, как это бывает в деревне. А я, между прочим, надеялась, что однажды наконец они оценит достоинства моего мужа. А потом, я уж не знаю как, всплыла история Курбевуа, и его перестали уважать даже ученики. Я же говорю вам, что одна во всем виновата...

- Ваш муж когда-нибудь ссорился с Леони Бирар?

- Бывало. Он ведь секретарь мэрии. А она их тех женщин, которые всем создают трудности. Тут как раз возник вопрос о пособии, а Жозеф очень строг при выполнении своего долга. Он отказался подписать какие-то сомнительные справки.

- она знала, что случилось с вами?

- Как и все остальные.

- Она вас дразнила, высовывая язык?

- Когда я проходила мимо, она выкрикивала разные обидные слова. Я старалась избегать пути мимо её дома. Она мне не только показывала язык, но ещё при виде меня задирала юбку, выставляя зад. Извините меня, конечно. Это кажется почти не вероятным, когда речь идет о старой женщине. Но именно такой она была. Тем не менее, у Жозефа никогда и мысль не возникала убить её за это. Да он вообще бы никого не мог убить. Вы же видели его. Мягкий человек, желающий, чтобы все были счастливы.

- Расскажите о вашем сыне.

- Что вы хотите знать о нем? Он похож на своего отца. Спокойный, трудолюбивый, очень развитый для своего возраста. Если в классе он не стал первым учеником, то только потому, чтобы не подумали, будто его тащит отец. Жозеф даже специально занижает ему оценки.

- А это не возмущает мальчика?

- Нет. Он понимает. Мы объяснили ему, почему приходится поступать именно так.

- Ему известно, что случилось в Курбевуа?

- Об этом мыс ни никогда не говорили. Другие ученики, вероятно, знают. Но он делает вид, как будто ему ничего не известно.

- Он играет вместе с другими?

- Раньше играл. Но вот уже два года, когда деревня стала открыто выступать против нас, он предпочитает сидеть дома. Много читает. Я учу его играть на пианино. Для своего возраста он уже не плохо играет.

Окно было закрыто, и Мегрэ стало трудно дышать, он даже спросил себя: не попал ли он в какой-то старый альбом с фотографиями.

- Заходил ли ваш муж домой во вторник вскоре после десяти часов?

- Да. Полагаю, что он приходил именно в это время. Мне уже неоднократно задавали этот вопрос, как будто всеми силами старались заставить ошибиться. Так что, у меня уже нет ни в чем полной уверенности. Обычно, во время перемены, он заходит на кухню, чтобы выпить чашечку кофе. В это время я чаще всего нахожусь наверху.

- Он выпивает?

- Никогда. И даже не курит.

- А во вторник, он приходил во время перемены?

- Говорит, что нет. Я тоже говорю, что нет, поскольку он никогда не лжет. Потом посчитали, что он приходил позже.

- Вы это отрицаете?

- Я была в этом уверена, месье Мегрэ. Потом вспомнила, что нашла на столе в кухне грязную чашку. Так что, я не знаю, приходил ли он во время перемены или после.

- А мог он зайти в сарай с инструментами, что бы вы это не увидели?

- Комната, где я была, не имеет окон, выходящих на огород.

- А дом Леони Бирар вам виден?

- Да, если бы я на него смотрела.

- Звук выстрела не слышали?

- Нет. Я ничего не слышала. Окно было закрыто. Я очень мерзну. И вообще всегда была мерзлячкой. А потом, я всегда закрываю окно во время перемен, потому что дети очень шумят.

- Вы мне сказали, что местные не любят вашего мужа. Я хотел бы кое-что уточнить. А есть ли в деревне кто-либо, испытывающий к нему особую неприязнь?

- Конечно. Помощник мэра.

- Тео?

- Да. Тео Кумар, который живет сразу за нами. Наши сады соприкасаются. С самого утра он начинает накачиваться белым вином у себя в погребе, где у него стоит бочка. А с десяти или одиннадцати утра он уже сидит у Луи и продолжает там пить до вечера.

- Больше он ничем не занимается?

- У его родителей была крупная ферма. А он сам никогда в жизни не работал. Прошлой зимой Жозеф и Жан-Поль во второй половине дня были в Ла-Рошели и вернулись домой где-то полпятого. Я поднялась на второй этаж переодеться переодеться. И вдруг услышала на лестнице тяжелые шаги. Это был он. Совершенно пьяный. Открыл дверь стал хохотать. Потом, как, вероятно, он делал в специальных домах, попытался повалить меня на постель. Я исцарапала ему лицо и сильно ободрала нос. Потекла кровь. Он стал ругаться, потом кричать, что такая женщина, как я, не имеет права сопротивляться. Тогда я открыла окно, угрожая, что стану кричать, позову на помощь. Я была в нижней рубашке. Кончилось тем, что он ушел; скорее потому, что по его лицу текла кровь. С тех пор он со мною не разговаривал ни разу.

"Всю деревню он и настаивает против нас. Мэр, месье Рато, разводит устриц и тратит на это все свое время, а в мэрии появляется только в дни заседания совета. Так что выборами руководит Тео. Он же оказывает любые услуги и всегда готов подписать любую справку...

- Вы не знаете, был ли он у себя в саду во вторник, как утверждает?

- Если он так говорит, то, возможно, это правда. Ведь должен же был кто-нибудь его там видеть? Но, в то же время, если бы он попросил кого-нибудь соврать в свою пользу, они бы это сделали без колебаний.

- Вы не возражаете, если я немного поболтаю с вашим сыном?

Она немедленно встала и открыла дверь.

- Жан-Поль! Спустись-ка внизу!

- Зачем? - прозвучал голос сверху.

- Комиссар Мегрэ хочет с тобою поговорить.

Послышались неуверенные шаги. Появился мальчишка с книгой в руках и недоверчиво остановился в проеме двери.

- Заходи, парень. Полагаю, что ты меня не боишься?

- Я никого не боюсь.

Голос у него был глуховатый, как у матери.

- Ты был в школе во вторник утром?

Он посмотрел на комиссара, потом на мать, как бы спрашивал у нее, должен ли он отвечать на столь невинный вопрос.

- Ты можешь говорить, Жан-Поль. Комиссар на нашей стороне.

Она взглядом, казалось, просила прощения у Мегрэ за такое утверждение. Тем не менее, ребенок только кивнул головой.

- Что же произошло после перемены?

Опять молчание. Мегрэ терпеливо ждал.

- Я полагаю, ты хочешь, чтобы твой отец вышел из тюрьмы, а настоящий преступник был арестован?

Сквозь толстые стекла очков трудно было разглядеть выражение глаз мальчишки, хотя он их и не отводил от комиссара. А на его худом лице не дрогнул ни один мускул.

- В настоящее время, - продолжал комиссар, - я не знаю, о чем рассказывают люди. Так что любой, самый маленький факт, может вывести на правильный след. Сколько вас в классе?

- Отвечай, Жан-Поль!

Тот наконец нехотя проговорил:

- Всех вместе - тридцать два.

- Что значит твое "всех вместе"?

- Больших и маленьких. Всех, кто числится.

Мать объяснила:

- Всегда кто-нибудь отсутствует. Иногда, особенно в удачный для работы сезон, их не более шестнадцати. Не станешь же за каждым посылать к родителям жандармов.

- У тебя есть товарищи?

- Нет, - обронил он.

- Ни одного из всей деревни, кто бы тебе другом?

Мальчишка вызывающе проговорил:

- Я ведь сын школьного учителя.

- Поэтому они тебя и не любят?

Он не ответил.

- А что ты делаешь во время перемен?

- Ничего.

- К матери не приходишь?

- Нет.

- Почему?

- Потому что этого не хочет мой отец.

Мадам Гастен снова объяснила:

- Он не хочет, чтобы была разница между его сыном и другими учениками. если бы Жан-Поль приходил домой, то почему не ходить сыну жестянщика или мясника, например, которые живут через дорогу.

- Понятно. Ты помнишь, что делал твой отец во время перемены во Вторник?

- Нет.

- Он не наблюдает за учениками?

- Да.

- Стоит посреди двора?

- Иногда.

- Сюда он не заходил?

- Я не знаю.

Мегрэ редко приходилось опрашивать кого-нибудь, кто был столь замкнут. Если бы перед ним стоял взрослый, он бы явно рассердился, и мадам Гастен это почувствовала. Встав возле сына, как бы защищая мальчика, она положила ему руку на плечо.

- Отвечай вежливо, Жан-Поль.

- Я и так вежлив?

- В десять часов вы все вернулись в класс. Твой отец подошел к доске?

- Может быть.

- Что был за урок?

- Грамматика.

- Кто-нибудь постучал в дверь?

- Может быть.

- Ты не уверен? Ты видел, что твой отец выходил?

- Я не знаю.

- Послушай меня. Когда учитель выходит из класса, ученики вскакивают, разговаривают, носятся, как сумасшедшие.

Жан-Поль замолчал.

- Так что случилось во вторник?

- Я не помню.

- Ты не выходил из класса?

- Зачем?

- Ну, например, в туалет. Я вижу, что он находится во дворе.

- Я туда не ходил.

- Кто-нибудь подходил к окну?

- Я не знаю.

Теперь Мегрэ стоял, сунув в карманы сжатые кулаки.

- Послушай меня...

- Я ничего не знаю. Ничего не видел. Мне нечего вам сказать..

И вдруг мальчишка выскочил и бросился вверх по лестнице. Было слышно, как он захлопнул там дверь своей комнаты.

- Не сердитесь на него, комиссар. Поставьте себя на его место. Вчера его лейтенант допрашивал больше часа, а когда Жан-Поль вернулся, то, не сказав мне не слова, бросился на кровать и пролежал там до вечера с открытыми глазами.

- Он любит своего отца?

Она не поняла смысла вопроса.

- Я хочу сказать, испытывает к нему особую привязанность, восхищается им? Или больше любит вас?

- Он не доверяет никому. Но, конечно, больше привязан ко мне, чем к отцу.

- Какова была его реакция, когда обвинили отца?

- Он оставался таким же, как вы только что видели.

- Он не плакал?

- Я не помню, чтобы он плакал, с тех пор, как перестал быть младенцем.

- С какого времени у него карабин?

- Мы подарили его ему на Рождество.

- И часто он им пользуется?

- Иногда прогуливается один с карабином в руках, как настоящий охотник, но думаю, что стреляет редко. Раза два-три прикреплял бумажную мишень к дереву во дворе, но отец объяснил ему, что дерево можно повредить.

- Я полагаю, что если бы он во Вторник выходил из класса, когда отсутствовал ваш муж, то другие ученики это заметили ли бы?

- Конечно.

- И сказали бы об этом.

- Вы полагаете, что это Жан-Поль..?

- Я обязан подумать обо всем. Кто из учеников сказал, что видел, как ваш муж выходил из сарая?

- Марсель Селье.

- Чей он сын?

- Его отец одновременно и жестянщик, и электрик, и слесарь, а при необходимости и крыши чинит.

- Сколько лет Марселю?

- Ему столько же, сколько и Жан-Полю. Может старше месяца на два-три.

- Он хорошо учится?

- Лучший в классе, как и мой сын. Чтобы не выделять нашего сына, мой муж всегда ставит Марселя на первое место. Его отец тоже умный и работящий человек. Они - не плохие люди... А вы очень сердитесь на Жан-Поля?

- Почему?

- Он был груб с вами. А я... я даже не предложила вам выпить. Может быть, выпьете что-нибудь?

- Спасибо. Должно быть уже прибыл лейтенант, а я обещал с ним встретиться.

- Вы будете продолжать помогать нам?

- Почему вы меня об этом спрашиваете?

- Потому что, на вашем месте я бы была обескуражена. Вы приехали издалека, а то, что нашли здесь, обещает мало хорошего...

- Я сделаю все, что смогу.

Он направился к двери, и ему показалась, что она готова броситься к нему и поцеловать руку. Ему хотелось поскорее выйти на свежий воздух и услышать другие голоса, кроме унылого голоса жены учителя.

- Я, конечно, ещё зайду к вам.

- Как вы считаете, ему что-нибудь нужно?

- Если ему что-либо потребуется, то я вам скажу.

- Не нужен ли ему адвокат?

- Пока такой необходимости нет.

В момент, когда он пересекал двор, стеклянная дверь школы распахнулась на обе створки, и наружу высыпала куча орущих школьников. Некоторые, заметив его, остановились и стали разглядывать. От родителей они уже знали, кто он такой.

Здесь были дети всех возрастов, от шестилетних малышей, до четырнадцати-пятнадцатилетних подростков, выглядевших, как взрослые. Были здесь и девочки, которые столпились в углу двора, скрываясь от вопящих мальчишек. Через открытые насквозь двери коридора мэрии, Мегрэ увидел машину жандармерии. Он остановился перед секретариатом и постучал. Послышался голос Даниелу:

- Войдите!

Лейтенант, уже успевший снять пояс и расстегнуть мундир, поднялся и протянул ему руку. Он занял место Гастена; перед ним лежали бумаги и печати мэрии.

Мегрэ не сразу разглядел сидящую в темном углу упитанную девицу с младенцем на руках.

- Присаживайтесь, месье комиссар. Я сейчас освобожусь. Я снова опрашиваю свидетелей, провожу повторные беседы от начала до конца.

Наверняка, она делал это из-за присутствия комиссара в Сен-Андре.

- Сигару?

- Спасибо, я курю трубку.

- Я забыл.

Сам он курил черную сигару, жуя кончик, когда разговаривал.

- Вы позволите?

И, повернувшись, к девице:

- Вы говорите, что она обещала оставить вам все, чем располагала, включая дом?

- Да, обещала.

Она, казалось, не понимала, что все это значит. А может быть и вообще ничего не понимала, производя впечатление деревенской дурочки.

Это была плотно сбитая, несколько мужеподобная девица, одетая в черное платье, как бы с чужого плеча, с соломой в нечесаных волосах. От неё сильно пахло. От ребенка тоже несло мочой.

- И когда же это она обещала?

- Давно.

Глаза у неё были светло-голубые, почти прозрачные, а брови хмурились в усилии вспомнить, чего от неё хотят.

- Что значит давно? Год назад?

- Может быть и год.

- А может быть два года?

- Может быть.

- С какого времени вы работаете у Леони Бирар?

- Погодите... После того, как у меня родился второй ребенок... Нет, третий...

- Сколько ему лет?

У неё шевелились губы, как в церкви во время молитвы, когда она мысленно пыталась сосчитать.

- Пять лет.

- Где он сейчас?

- Дома.

- Сколько же их дома?

- Трое. Один со мной, а старший в школе.

- И кто там с ними?

- Никто.

Мужчины переглянулись.

- И так, вы работаете у Леони Бирар около пяти лет? И она сразу пообещала вам оставить свои деньги?

- Нет.

- После двух, трех лет?

- Да.

- Так двух или трех?

- Я не знаю.

- Она подписывала какие-нибудь бумаги?

- Не знаю.

- И вы, конечно, не знаете, почему она вам это обещала?

- Что бы разозлить свою племянницу. Она сама мне так сказала.

- Племянница посещала ее?

- Никогда.

- Это мадам Селье, жена жестянщика?

- да.

- А сам Селье, бывал у нее?

- Бывал.

- А они не ссорились?

- Ссорились.

- Зачем же он приходил к ней?

- Грозил составить протокол за то, что она выбрасывает мусор в окно.

- Они скандалили?

- Кричали и ругались.

- Вы любили свою хозяйку?

Она посмотрела на него в упор своими круглыми глазами, как будто мысль о том, чтобы любит или не любить кого-либо никогда не приходила ей в голову.

- Я не знаю.

- Она была добра к вам?

- Она давала мне объедки.

- Объедки чего?

- Еды. И ещё старые платья! Регулярно платила... Но немного.

- А что такое немного?

- Половину того, что мне давали другие, когда я у них работала. А работать заставляла вторую половину дня. Всю. Вот...

- Вы присутствовали при её ссорах с соседями?

- Да почти со всеми.

- У неё дома?

- Она из дому не выходила, а кричала людям разные слова в окно.

- И что же она кричала?

- Все, что они когда-то сделали и не хотели, чтобы другие об этом знали.

- Выходит, что все её ненавидели?

- Я так думаю.

- А был тот, кто её ненавидел больше всех, настолько, что хотел её убить?

- Конечно, потому что так и сделали.

- У вас есть хоть какое-нибудь представление, кто это?

- Я думаю, что вы сами знаете.

- Откуда?

- Вы же арестовали учителя.

- Вы полагаете, что это он?

- Я не знаю.

- Позвольте мне задать вопрос? - сказал Мегрэ, обращаясь к лейтенанту.

- Пожалуйста.

- Скажите, помощник мэра Тео, это отец одного или нескольких ваших детей?

Она не стала возражать, а скорее задумалась.

- Может быть, что и так. Точно не знаю. Не уверена...

- А он находился в хороших отношениях с Леони Бирар?

Она снова задумалась.

- Да, как и другие.

- Он знал, что она собиралась написать завещание на вас?

- Я ему об этом сказала.

- Ну, и как же он среагировал?

Это слово было ей непонятно. Тогда он сказал по-другому:

- Что он вам ответил?

- Он велел попросить у неё бумагу.

- Вы так и сделали?

- Да.

- Когда?

- Да уже давно.

- Она отказалась?

- Она сказала, что все в порядке.

- Что вы сделали, когда увидели, что она мертва?

- Я стала кричать.

- Сразу?

- Как только увидела кровь. А так, я думала, что она упала в обморок.

- Вы не рылись в ящиках?

- Каких ящиках?

Мегрэ подал знак лейтенанту, что закончил. Тот встал.

- Благодарю вас, Мария. Если вы понадобитесь, я вызову.

- Она не подписала бумагу? - спросила Мария, стоя у двери и держа младенца.

- Пока ничего не нашли.

Тогда она пробормотала, поворачиваясь спиной:

- Я так и знала, что она меня обманет.

Они увидели, как она проходя мимо окна, что-то ворчала со злобным видом себе под нос.

Глава IV

Письма Леони Бирар.

Лейтенант вздохнул, как бы извиняясь.

- Видите! Я же делаю, что могу.

И это было, конечно, правдой. Делал это он все особенно старательно теперь, когда при расследовании присутствовал знаменитый представитель уголовной полиции, имевший большой авторитет в его глазах.

История лейтенанта была довольно любопытна. Он принадлежал к известной в Тулузе фамилии, и по настоянию родителей окончил Политехническую школу, причем далеко не последним в списке выпускников. Вместо того, что бы пойти в армию или работать в промышленности, он решил послужить в жандармерии и два года потратил на изучение права.

У него была красивая жена, тоже из хорошей семьи, так что оба они считались в Ла-Рошели очень приятной и симпатичной парой.

Лейтенант старался хорошо выглядеть даже в серой обстановке мэрии, куда не проникало солнце и где, по контрасту с наружным освещением, казалось почти темно.

- Трудно понять, о чем они думают! - заметил лейтенант, закуривая новую сигару.

В углу комнаты у стены стояли шесть карабинов 22-го калибра, из которых четыре были похожи, как близнецы и лишь один-два оказались более старой модели с резными прикладами.

- Кажется, я их собрал все. Но если и остались еще, мои люди отыщут их сегодня же утром.

Он взял с камина картонную коробочку из-под таблеток и вынул оттуда деформированный кусочек свинца.

- Я тщательно его осмотрел. В свое время я прослушал курс баллистики, а в Ла-Рошели эксперта у нас нет. Так вот, речь идет о свинцовой пуле, называемой иногда "мягкой" пулей, которая сплющивается, попадая в цель, даже, если это еловая доска. Так что на ней бесполезно искать следы, которые можно найти на пулях другого образец, что позволяет определить оружие, из которого сделан выстрел.

Мегрэ понимающе кивнул головой.

- Вам знакомы карабины-22, комиссар?

- Более-менее...

Скорее менее, чем более, поскольку он не помнил ни одного преступления, совершенного в Париже с помощью подобного оружия.

- Из него можно стрелять двумя видами пуль: короткими и длинными. Короткие летят не слишком далеко, зато длинные могут попасть в цель на расстоянии в сто пятьдесят метров.

На мраморной каминной доске лежали и другие кусочки свинца, штук двадцать, целая куча.

- Вчера мы провели испытание нескольких карабинов. Выяснили, что пуля, которая убила Леони Бирар, была 22-го калибра и длинная. Вес её соответствует весу тех, которыми мы стреляли.

- Гильзу нашли?

- Мои люди частым гребнем прочесали сады за домом. Они будут искать и сегодня всю вторую половину дня. Но, вполне возможно, что тот, который стрелял, унес гильзу с собой. Я просто хочу вам сказать, что мы располагаем очень малым количеством материальных улик.

- Из всех этих карабинов давно стреляли?

- Недавно. Трудно сказать точно, потому что мальчишки не чистят и не смазывают оружие после стрельбы. Медицинское заключение тоже не очень-то помогает нам, ибо доктор не может сказать, даже приблизительно, с какого расстояния сделан выстрел. Стреляли, может быть, и с пятидесяти, и с более, чем ста метров.

Мегрэ, стоя у окна, набивал трубку и рассеянно слушал лейтенанта. Он смотрел, как возле церкви черноволосый лохматый кузнец, подковывает лошадь, ногу которой придерживает молодой человек.

- Мы вместе со следователем разбирали все возможные варианты. И первым, как это не покажется вам странным, был вариант с несчастным случаем. Преступление какое-то само по себе неправдоподобное, поскольку очень уж мало было шансов убить Леони Бирар пулей калибра 22; вот мы и решили, что возможен несчастный случай. Кто-нибудь мог стрелять в саду по воробьям, как это часто делают мальчишки. Встречаются и более странные совпадения. Понимаете, что я хочу сказать?

Мегрэ согласно кивнул. У лейтенанта существовала почти детская потребность в постоянном одобрении, и он был трогателен в своем стремлении показать, что хорошо справляется со своим делом.

- Это то, что теоретически мы называем простыми ясным несчастным случаем. Если бы смерть Леони Бирар произошла в другое время или в выходной день, или на другом конце деревни, то мы бы на этом и порешили, как на наиболее вероятном варианте. Но, ведь в то время, когда была убита старуха, дети находились в школе.

- Все?

- Почти все. Отсутствовали всего трое-четверо, и среди них одна девочка, поскольку живут они далеко на фермах. В это утро никого из них в деревне не видели. Сын мясника вообще болен и целый месяц лежит в постели.

"Тогда мы подумали о другой возможности, то есть о ненависти к ней.

"Кто-то, например, из соседей поскандалил с Бирар, как это частенько бывало, и в порыве гнева выстрелил в неё издали, чтобы напугать или разбить стекло, не собираясь вовсе убивать.

"Я ещё окончательно не отбросил эту гипотезу, ибо преднамеренного убийство требует первоклассного стрелка. Если бы пуля попала в любое другое место, а не в глаз она бы только ранила, да и то не серьезно. Для того же, что бы попасть в глаз с некоего определенного расстояния, нужно очень метко стрелять.

"И не забывайте, что это произошло днем, когда большинство женщин дома и занимаются по хозяйству. Вокруг сады и дворы. К тому же, стоит хорошая погода, и все окна открыты.

- Вы пробовали установить, где находился каждый в десять с четвертью?

- Вы слышали, что говорила Мария Смелкер? Другие дают показания такого же рода. Отвечают очень неохотно. А когда говорят о деталях, то настолько смущаются, что все путают и только усложняют дело.

- Помощник мэра был у себя в саду?

- Кажется, да. Все зависит от того, на чем основываться: на время по радио или на церковные часы. Последние спешат на пятнадцать-двадцать минут. Кое-кто, кто слушал радио, утверждает, что видел Тео на дороге четверть одиннадцатого, направляющимся в "Уютный уголок". А в том же "Уютном уголке" говорят, что он пришел туда только после половины одиннадцатого. А жена мясника, которая развешивала белье для просушки, утверждает, что видела, как он спускался в свой погребок, чтобы выпить стаканчик - другой, как обычно.

- У него есть карабин?

- Нет. Только охотничья двустволка. Я это все вам так подробно рассказываю, чтобы было понятно, как трудно получить от них необходимые свидетельские показания. Заслуживает внимание только одно, которое дал мальчишка.

- Сын жестянщика?

- Да.

- Почему же он ничего не сказал в первый день?

- Я задавал ему этот вопрос. Ответ был довольно правдоподобен. Вы, конечно, знаете, что его отец Жюльен Селье женат на племяннице старухи?

- Я так же знаю, что Леони Бирар заявила о своем намерении лишить её наследства.

- Марсель Селье решил на всякий случай выгородить своего отца. И только на другой день поговорил с ним об этом. Тогда-то Жюльен Селье и привел его к нам утром в Четверг. Это очень откровенные и симпатичные люди.

- Марсель видел, как учитель выходил из сарайчика с инструментами?

- Это-то он и утверждает. Дети в классе были предоставлены самим себе. Большинство из них просто шалили. А Марсель Селье, который по натуре своей мальчик серьезный и спокойный, просто подошел к окну и увидел, что Гастен выходит из сарая.

- А он не видел, как тот туда входил?

- Нет. Только как выходил. В это самое время и раздался выстрел. Учитель же продолжает утверждать, что утром в сарай не заходил. Или он врет, или мальчишка все придумал. Но зачем?

- Действительно, зачем? - негромко повторил Мегрэ.

Ему захотелось выпить вина. Казалось, что для этого наступило самое подходящее время. Перемена кончилась. Мимо окна прошли две старухи с сумками, направляясь в кооператив.

- Мне хотелось бы заглянуть в дом Леони Бирар.

- Я вас провожу. Ключ у меня есть.

Ключ лежал тоже на каминной полке. Лейтенант сунул его в карман, застегнул мундир и надел фуражку. Ветер доносил запах моря и довольно сильный, на взгляд Мегрэ. Они оба направились на угол улицы, и возле дома Помеля комиссар, совершенно естественно, предложил:

- Выпьем по стаканчику?

- Вы полагаете? - смущенно ответил лейтенант.

Он явно не принадлежал к тому типу людей, которые свободно могут выпить в любом бистро или трактире. Предложение комиссара его смутило, и он не знал, как отказаться.

- Я думаю, а...

- Немножко, по глоточку белого вина.

Тео был там, сидя в углу вытянув свои длинные ноги. На столе перед ним стояла бутылка, а в руке он держал стакан. Почтальон с железным крюком-протезом вместо левой руки стоял перед ним. При виде входящих оба смолкли.

- Что вам подать, месье? - спросил, стоящий за стойкой Луи с высоко закатанными рукавами.

- Бутылочку.

Даниелу чувствовал себя несколько неловко, не зная, как себя держать. Может быть потому помощник мэра смотрел на них несколько насмешливо. Он был крупный и начал заплывать жирком. Когда он худел, шкура его, наверное, становилась похожей на просторную одежду и собиралась в складки. В его взгляде читалась крестьянская уверенность в себе и насмешливость политика, привыкшего жульничать на муниципальных выборах.

- Ну, и что там с этим канальей Гастеном? - проговорил он, не обращаясь ни к кому в частности.

И Мегрэ, сам не зная почему, ответил в том же тоне:

- Он ждет, когда придет кто-то, кто займет его место.

Это просто шокировало лейтенанта. Почтальон же живо повернул голову.

- Вы вероятно обнаружили у нас что-то новое? - спросил он.

- Вы должны знать свои места лучше, чем кто бы то ни было, поскольку колесите по ним целыми днями...

- Да уж, колесить приходится! Раньше, совсем не так давно, были ещё люди, которые никогда не получали писем. Я помню фермы, куда заезжал раз в год, что бы передать календарь. Теперь же нет ни одного, кто бы не получал газету, которую нужно доставлять на дом, да и многим приходится приносить пособие или пенсию. Если бы вы знали, сколько идет на это бумаги!

И он ещё раз удрученно повторил:

- Бумага, бумага! Куча бумаги!

Слушая его, можно было подумать, что именно он заполняет эти бумаги.

- Ну, сначала ветераны. Это я ещё понимаю. Потом пенсии вдовам. Затем, социальное страхование, пособи для многодетных семей;. И пособия ещё для...

Он повернулся к помощнику мэра.

- Вот видишь? Я иногда даже спрашиваю себя, есть ли хоть кто-нибудь один в деревне, кто не получает что-нибудь от правительства. И уверен, что некоторые специально делают детей, чтобы получать пособия.

Держа стакан в руке, Мегрэ весело спросил: - Вы полагаете, что пособия имеют какое-то отношение к смерти Леони Бирар?

- Кто знает.

Это у него явно была навязчивая идея. Должно быть, он тоже получал пенсию за свою руку, и платило ему правительство. Но его злило то, что и другие получают наравне с ним. Просто испытывал чувство ревности.

- Дай-ка мне бутылку, Луи.

Тео все ещё насмешливо поглядывал по сторонам. Мегрэ пил вино небольшими глотками, и это было почти так, как он представлял себе в поездке на море. Воздух казался такого же цвета, как и белое вино и даже имел такой же вкус. За окном бродили по площади две курицы, время от времени что-то клюя на твердой земле, где вряд ли могли найти червяка. Тереза чистила на кухне лук и иногда вытирала слезы уголком фартука.

- Так мы пойдем туда?

Даниелу, который только обмочил губы в вине, облегченно встал и последовал за ним.

- Вы не находите, что эти крестьяне не выглядели так, будто подсмеиваются над нами? - сказал он уже на улице.

- Ну и черт с ними!

- Можно подумать, что это вас даже развлекает.

Мегрэ не ответил. Он уже начал осваиваться в этой деревне и больше не жалел, что уехал сюда с набережной Орфевр. Утром он не позвонил своей жене, как обещало. Он даже не обратил внимания на почтовое отделение. Потом подумает об этом.

Они прошли мимо галантерейного магазина, где через витрину комиссар увидел такую старую и иссохшую женщину, что даже удивился, как она ещё не рассыпалась.

- Кто это?

- Их такие две, и обе одного возраста, девицы, вернее старые девы Тевенар.

В его родной деревне тоже держали лавку старые девы. Можно было подумать, что жители деревушек во Франции остаются такими же, как и раньше. Прошли годы. На дорогах появились скоростные авто. Автобусы и грузовики сменили повозки. Повсюду возникли кинозалы. Изобрели радио и кучу разных других вещей. И тем не менее, Мегрэ здесь постоянно встречался с персонажами своего детства, застывшими, как на картинках в книжке.

- А вот и её дом.

Он был старым и единственным на улице, который не белили уже много лет.

Лейтенант вставил ключ в скважину, толкнул дверь и их обдал сладковатый легкий запах, который всегда витает в домах, где живут старики и, наверное, так же пахло у двух старых дев рядом.

Первая комната напоминала ту, в которой его принимала мадам Гастен, с той лишь разницей, что мебель не так блестела, кресла были более потертые, а камин украшала большая медная решетка. В углу стояла кровать, которую, вероятно, принесли из другой комнаты и которая все ещё оставалась не застекленной.

- Спальня наверху, - объяснил лейтенант. - Но вот уже несколько лет Бирар не желала подниматься по лестнице. Она жила на первом этаже и спала в этой комнате. Здесь все осталось на своих местах. Ничего не трогали.

Через полуоткрытую дверь была видна довольно вместительная кухня с каменной печью, к которой пристроена плита, топящаяся углем. Все было грязным. От кастрюль на плите отпечатались ржавые круги. На стене сальные пятна. Под окном кожаное кресло, должно быть то самое, в котором Леони Бирар проводила большую часть дня.

Мегрэ понял, почему она предпочитала эту комнату другим. По дороге, ведущей к морю, мало кто ходил, в то время, как отсюда, впрочем, как и из дома учителя, можно было видеть самые оживленные места других домов, дворы и сады, а так же школьный двор. И это её устраивало. Из своего кресла Леони Бирар как бы принимала участие в жизни десятка семей, а если бы обладала острым зрением, то даже могла бы разглядеть, что они едят.

- Вам, наверное, не нужно объяснять, что рисунок мелом - это место, где её нашли. Пятно, которое вы видите...

- Я понимаю.

- Крови было не много.

- Где она сейчас?

- Ее отвезли в морг в Ла-Рошель на вскрытие. Похороны назначены на завтрашнее утро.

- Ее завещание... Так и не ясно, кто станет наследником?

- Я повсюду искал завещание. Звонил в Ла-Рошель нотариусу. Она с ним часто говорила о завещании, но не разу не пыталась его оформить. У него хранятся её некоторые ценные бумаги, облигации, акт о владении домом, в котором мы сейчас находимся, документы ещё на один дом, расположенный километрах в двух отсюда.

- Выходит, если ничего не будет найдено, наследницей станет её племянница?

- Мне тоже так кажется.

- А что она сама говорит об этом?

- Она, вроде бы, на это не рассчитывает. Семье Селье - не бедная. Хотя и не слишком богатая, но у них небольшое дело. Вы их сами увидите. У меня нет вашего умения распознавать людей, но, тем не менее, эти мне кажутся откровенными, честными тружениками.

Мегрэ тем временем открывал и закрывал ящики, в которых валялся разный хлам: поржавелые кухонные принадлежности, старые пуговицы, гвозди, пустые катушки, чулки, заколки для волос.

Он вернулся в первую комнату, где стоял старый комод, который ещё представлял из себя некоторую ценность, и стал там выдвигать ящики.

- Эти бумаги вы тоже просмотрели?

Лейтенант слегка покраснел, как будто его застали врасплох или уличили в чем-то предосудительном.

Вид у него был такой же, как в заведении у Луи, когда ему пришлось взять стакан с белым вином, который протянул ему Мегрэ.

- Это письма.

- Я вижу.

- Им уже лет десять, со времен, когда она работала приемщицей на почте.

- Насколько я могу судить, эти письма адресованы не ей.

- Совершенно верно. Я вложу эту корреспонденцию в досье, конечно. Об этом я ещё не говорил следователю. Просто не мог же я делать все сразу.

Каждое письмо лежало в конверте, на котором можно было прочесть имя: Эварист Корню, Огюстен Корню, Жюль Маршандон, Теодор Кумар и много других имен, в том числе и женских, включая сестер Тевенар, старых дев из галантерейной лавки.

- Если я правильно понимаю, Леони Бирар в те времена, когда работала на почте, не всю корреспонденцию вручала адресатам.

Он пробежал глазами несколько писем.

"Дорогая мама!

Сообщая тебе, что живу хорошо и надеюсь, что у тебя тоже все в порядке. Своими новыми хозяевами я довольна, за исключением деда, который живет с ними. Он кашляет целыми днями и плюет на пол..."

В другом письме говорилось:

"Я встретила на улице кузена Жюля, и он смутился, когда меня увидел. Был он совершенно пьян, так что мне даже показалось, что он меня не сразу узнал..."

Вероятно, Леони Бирар вскрывала не все письма. Кажется, её интересовали одни семьи больше, чем другие. Чаще она проявляла интерес к неким Корню и Рато, которых в этом краю было предостаточно.

На многих конвертах сохранились марки Сената. И подписаны они были известным политическим деятелем, который умер пару лет тому назад.

Мегрэ читал:

"Мой дорогой друг!

Получил Ваше письмо относительно бури, которая разорила ваши садки и унесла более двухсот столбов. Я готов сделать все, чтобы фонды, предусмотренные для жертв национальных стихийных бедствий..."

- Я наводил справки, - объяснил лейтенант. - Эти садки делаются из еловых кольев, вбитых в дно и связанных между собой плетеными фашинами. Там размещают молодых устриц, чтобы они росли. В каждый большой прилив, часто столбиков уносит в море. А стоят они дорого, поскольку их приходится возить издалека.

- И вот, таким образом некоторые хитрецы заставляют правительство приплачивать им по статье расходов на национальные стихийные бедствия!

- Сенатор был очень популярен, - кисло заметил Даниелу. - Он не испытывал трудностей при переизбрании.

- Вы все эти письма прочли?

- Я их пробежал.

- Нет ли в них каких-либо указаний?

- Они только объясняют, за что вся деревня ненавидела Леони Бирар. Она слишком много знала о каждом. Выискивала о людях всю правду. Но, честно говоря, я не обнаружил здесь ничего серьезного, такого, за что, спустя десять лет, кто-то мог бы пустить ей пулю в голову. Да и большинство тех, кому эти письма адресованы, уже умерли, а детям их нет никакого дела до того, что происходило когда-то.

- Вы заберете эти письма с собой?

- Сегодня вечером это необязательно. Я оставлю вам ключ от дома. Не хотите ли подняться на второй этаж?

Мегрэ поднялся туда. Обе комнаты наверху были забиты всяким хламом, ломаной мебелью, так что это ничего нового ему не дало.

Но, выйдя на улицу, он взял ключ, протянутый ему лейтенантом.

- Что вы будете сейчас делать?

- Когда кончаются уроки в школе?

- Утренние - в одиннадцать тридцать. Некоторые ученики, которые живут неподалеку, забегают домой перекусить. Те что, что с ферм, с берега моря, едят в школе бутерброды, которые приносят с собой. Занятия снова начинаются в час тридцать и заканчиваются в четыре.

Мегрэ вынул из кармана часы. Было десять минут двенадцатого.

- Вы останетесь в деревне?

- Мне нужно увидеться со следователем, который утром допрашивал учителя, а к концу дня я вернусь.

- Ну, тогда до встречи.

Мегрэ пожал лейтенанту руку. Ему хотелось пропустить ещё стаканчик белого вина прежде, чем в школе кончатся занятия. Он постоял немного на солнышке, глядя на удаляющегося легким шагом лейтенанта, который, казалось, сбросил с себя некую тяжелую ношу.

Тео все ещё находился у Луи. В противоположном углу расположился оборванный старик с седой бородой и всклокоченными волосами, выглядевший, как бродяга. Дрожащей рукой он наливал себе вино и на Мегрэ взглянул безразлично.

- Бутылку? - спросил Луи.

- Того же, что и прошлый раз.

- Другого и нет. Полагаю, что есть вы будете здесь? Тереза очень вкусно готовит кролика.

Показалась Тереза.

- Вы любите кролика в белом вине, месье Мегрэ?

Это она вышла просто, чтобы бросить на него взгляд сообщницы, в котором выражалась признательность. Он её не предал и, чувствуя от этого облегчение, она стала почти красивой.

- Отправляйся на кухню.

Остановился грузовичок и из него вышел мужчина, одетый, как мясник.

В отличие от других мясников он был худ и выглядел болезненным из-за свернутого на сторону носа и испорченных зубов.

- Мне перно, Луи.

Он повернулся к Тео, который блаженно улыбался.

- Привет, старый разбойник.

Помощник мэра как-то неопределенно помахал рукой.

- ты не слишком устал? И подумать только! Живут же на свете такие бездельники, как ты!

Потом он обратился к Мегрэ.

- Так это вы собираетесь открыть здесь все до одной тайны?

- Пытаюсь.

- Старайтесь, старайтесь. Если вы что-нибудь здесь найдете, то заслужите орден.

Его усы купались в стакане.

- Как дела у твоего сына? - спросил из своего угла Тео, все так же лениво развалившись и вытянув ноги.

- Доктор считает, что он уже должен ходить. Легко сказать! Как только его ставят на ноги, он падает. Доктора ничего в этом не смыслят. Во всяком случае не больше, чем помощники мэров!

Выглядело так, будто он шутил, но в голосе чувствовалась горечь.

- Ты уже кончил работу?

- Осталось ещё съездить в Бурраж.

Он попросил налить еще, выпил одним махом, вытер усы и бросил Луи:

- Запиши на мой счет к остальному.

Потом комиссару:

- Желаю вам всяческих удовольствий!

И наконец, проходя, мимо Тео:

- Пока, негодяй!

На улице он запустил мотор, и грузовичок сделал вираж по площади.

- У него отец и мать умерли от туберкулеза, - объяснил Луи. - Сестра лежит на излечении в санатории. А брата упрятали в сумасшедший дом.

- А он?

- Он трудится, как может, продает мясо в окрестных деревнях. Пытался открыть мясную лавку в Ла-Рошели и потратил все имеющиеся деньги.

- У него много детей?

- Сын и дочь. Еще двое умерли при родах. Сына месяц назад сбило мотоциклом, и он ещё лежит в гипсе. Девочке семь лет, и она должна идти в школу. Кода он совершает объезд, то выпивает не менее полбутылки перно.

- А тебе это нравится? - насмешливо осведомился Тео.

- Что нравится-то?

- Да все это рассказывать.

- Я же ничего такого ни о ком не говорю.

- А хочешь я расскажу про твои делишки?

Луи вроде бы немного испугался. Достав бутылку из-под прилавка, он собирался поставить её на стол.

- Ты прекрасно знаешь, что обо мне нечего рассказывать. А я что? Просто поддерживаю разговор. У Тео был довольный вид. Рот его не улыбался, но в глазах бегали насмешливые огоньки. Мегрэ пор этом он напоминал сельского фавна в отставке. Он располагался здесь в центре деревушки, как некий хитрый божок, которому известно все происходящее за стенами, все, что творится в головах людей и он один наслаждается зрелищем, которое предстает перед ним.

На Мегрэ Тео смотрел не как на докучливого человека, а как на равного себе.

"Вы очень хитры, - хотелось ему сказать комиссару. - Вас считают асом в своем деле. В Париже вы открываете все, что хотят от вас скрыть. Только я далеко не прост. И здесь все знаю я. Ну, что ж! Попытайтесь. Теперь ваш ход! Порасспрашивайте людей. Старайтесь выведать что-нибудь у них. Посмотрим, сумеете ли вы вообще понять здесь что-нибудь!"

Он спал с грязной и некрасивой Марией. Пытался переспать с мадам Гастен, которая была, как он считал, такой же, как все женщиной. Пил с утра до вечера, но никогда вдрызг не напивался. Витал в каком-то своем мире, который нравился и смешил его, поскольку он улыбался.

Старая Бирар тоже владела мелкими деревенскими секретами, но те разъедали её, отравляли, как яд, который ей нужно было выплеснуть тем или иным способом.

Он же смотрел на них, посмеивался, а когда кому-нибудь нужна была справка на получение пособия, из тех, что приводили в ярость почтальона, он выдавал её, заверяя печатью мэрии, которую постоянно таскал с собой в кармане мятых штанов.

Он вообще ничего не принимал всерьез.

- Еще вина, комиссар?

- Не сейчас.

Со стороны школы до Мегрэ донеслись детские голоса. Это, конечно, были те дети, которые собирались перекусить дома. Он увидел, как двое-трое этих ребят вышли на площадь.

- Я вернусь через полчасика.

- Кролик как раз будет готов...

- Устриц так все и нет?

- Так и нет.

Засунув руки в карманы он направился к лавке Селье. Какое-то мальчишка проник туда раньше его, скользнув между ведрами, разбрызгивателями и прочим товаром, стоящим на полу и подвешенным на потолке. В пыльном свете были видны какие-то пятна.

Женский голос спросил:

- Вы что-то хотите?

Он должен был всмотреться в полутьму, что бы разглядеть молодое лицо и светлый в голубую клетку передник.

- Ваш муж дома?

- Он сзади в мастерской.

Мальчик находился на кухне и мыл руки.

- Если хотите, пройдите сюда. Я его сейчас позову.

Она знала, кто он такой и не выглядела встревоженной. В кухне, которая явно являлась жизненным центром дома, она подвинула ему соломенное плетеное кресло и открыла дверь, выходящую во двор.

- Жюльен!.. К тебе пришли...

Мальчишка, вымыв руки, с любопытством разглядывал Мегрэ. И он тоже будил в душе комиссара воспоминания детства. В классе, как, впрочем, и во всех, где он учился, всегда бывал один парнишка толще, чем другие с таким же, как у этого, видом прилежным и правдивым, с такой же чистой кожей и жестами воспитанного ребенка. Мать его выглядела далеко не полной женщиной, но отец, который появился чуть позже, явно весил кило сто; крупный мужчина с кукольным лицом и наивными глазами.

Прежде, чем войти, он вытер ноги о половичок. На круглом столе уже стояли три прибора.

- Вы разрешите? - негромко проговорил он, направляясь к рукомойнику.

Чувствовалось, что в этом доме существуют свои порядки, которые каждый выполняет, совершая определенные жесты в определенное время дня.

- Вы собираетесь поесть?

Ответила женщина:

- Чуть позднее. Обед ещё не готов.

- По правде говоря, мне хотелось бы немного переговорить с вашим сыном. Отец и мать посмотрели на мальчика, не проявляя ни удивления, ни беспокойства.

- Ты слышишь, Марсель? - спросил отец.

- ДА, папа.

- Ответь на вопросы комиссара.

- Да, папа.

Повернувшись лицом к Мегрэ, он тут же принял позу ученика, готового отвечать урок учителю.

Глава V

То, что врал Марсель.

В тот момент, когда Мегрэ раскуривал свою трубку, произошла некая молчаливая церемония, которая больше, чем все остальное, виденное им накануне в Сен-Андре, напомнило комиссару его детство. В какое-то мгновение, он как бы увидел одну из своих теток, в переднике в синюю клетку, с высоко поднятым на голове шиньоном, как у мадам Селье.

Она посмотрела на своего мужа чуть прищурив глаза и этот большой Жюль сразу понял, что она хотела ему сказать, отправившись к двери ведущей во двор и исчезнувши за ней. Она же, не дожидаясь его возвращения из тех, что подаются гостям, после чего салфеткой протерла их.

Когда Жюль вернулся, в руках его была бутыль с вином. Он ничего не говорил. И вообще никто ничего не говорил. Кому-нибудь пришедшему издалека или прибывшему с другой планеты, это показалось бы неким магическим ритуалом. Послышался звук вынимаемой пробки, затем бульканье золотистого вина, льющегося в бокалы.

Несколько смущенный Жюльен Селье взял один из них, посмотрел на свет и наконец проговорил:

- За ваше здоровье.

- За ваше, - отозвался Мегрэ.

После этого хозяин отошел в другой угол комнаты в тень, а хозяйка занялась плитой.

- Скажи-ка мне, Марсель, - начал комиссар, обращаясь к мальчику, который так и не шелохнулся, - ведь я полагаю, что ты никогда не лжешь, так ведь?

Если мальчишка и заколебался, то лишь на короткое мгновение. Потом быстро посмотрел на мать и ответил:

- Случалось, месье. Правда, после этого исповедуюсь. Я всегда признаюсь на исповеди.

- Ты хочешь сказать, что после этого ходишь на исповедь?

- Да, месье.

- Тут же сразу?

- Как можно скорее, так как не хочу умереть во грехе.

- Ну, это, наверное, бывает какая-нибудь не очень серьезная ложь?

- Довольно серьезная.

- Не смутит ли тебя привести мне хотя бы один какой-нибудь пример?

- Однажды я полез на дерево и порвал штаны. А когда пришел домой, то сочинил, что зацепился за гвоздь во дворе у Жозефа.

- И ты сразу же исповедовался?

- На другой день.

- А когда же ты рассказал правду родителям?

- Только неделю спустя. А в другой раз я упал в лужу, когда ловил лягушек. Родители запрещают мне играть возле лужи, поскольку я легко простуживаюсь. Одежда у меня промокла. Ну, я сказал, что меня толкнули, когда я переходил через мостик над ручьем.

- И ты опять выжидал целую неделю, чтобы сказать родителям правду?

- Только два дня.

- И часто тебе приходится так лгать?

- Нет, месье.

- Ну, во сколько примерно дней разок?

Он задумался, совсем, как на устном экзамене.

- Реже даже, чем раз в месяц.

- А друзья твои лгут чаще?

- Не всем. Но есть некоторые.

- А они е исповедуются потом, как ты?

- Я не знаю. Конечно, они так делают тоже...

- Ты дружишь с сыном учителя?

- Нет, месье.

- Ты с ним не играешь?

- Он ни с кем не играет.

- Почему?

- Может быть потому, что не любит играть. Или потому, что отец у него учитель. Я пытался с ним подружиться.

- Ты не любишь месье Гастена?

- Он несправедливый.

- В чем же он несправедливый?

- Он все время ставит мне лучшие оценки, когда их заслуживает его сын. Я, конечно, хочу быть первым в классе, но не таким способом, а по-другому.

- Как ты полагаешь, почему он так поступает?

- Не знаю. Может быть боится.

- Боится кого?

Мальчишка пытался найти ответ. Он, конечно, понимал, о чем хотел сказать, но объяснить это было ему сложно, и он не находил подходящих слов. А потому продолжал повторять:

- Я не знаю.

- Ты хорошо помнишь утро вторника?

- Да, месье.

- Что ты делал не перемене?

- Я играл с другими ребятами.

- Что произошло после того, как вы вернулись в класс?

- Папаша Пьедбеф из "Толстого дуба" пришел и постучал в дверь, а потом месье Гастен направился с ним в мэрию, велев нам сидеть спокойно.

- И часто так бывает?

- Да, месье. Довольно часто.

- И вы спокойно сидите и ждете?

- Не все.

- Но ты лично сидишь спокойно?

- Большей частью, да.

- Когда это было в предпоследний раз?

- Еще накануне, в Понедельник. Кто-то пришел, чтобы подписать бумаги о похоронах.

- А что ты делал во вторник?

- Сначала оставался на месте.

- А твои товарищи в это время уже развлекались во всю?

- Да, месье. Большинство.

- И что же они делали?

- Толкались понарошку кидались, чем под руку попадет. Резинками, карандашами.

- А потом?

Если он и колебался иногда, то вовсе не от смущения, а стараясь как бы ответить поточнее.

- Я подошел к окну.

- К какому?

- Из которого виден двор и огороды. Я всегда в него смотрю.

- Почему?

- Не знаю. Просто оно ближе к моей парте.

- А не потому ты подошел, что услышал выстрел?

- Нет, месье.

- А ты бы услышал если бы выстрелили снаружи?

- Может быть да, а может нет. Ребята очень шумели. Да ещё кузнец подковывал лошадь.

- У тебя есть карабин-22?

- Да, месье. Я вчера отнес его в мэрию, как и остальные. Всем, у кого есть карабины, велели отнести их в мэрию.

- Пока учителя не было, ты не выходил из класса?

- Нет, месье.

Мегрэ говорил не громко, спокойно и подбадривающе. Мадам Селье из скромности удалилась в лавку, что бы навести там порядок, пока её муж с бокалом в руке удовлетворенно поглядывал на Марселя.

- Ты видел, как учитель шел через двор?

- Да, месье.

- ты видел, как он направлялся к сараю?

- Нет, месье. Он выходил оттуда.

- Ты видел, как он выходит?

- Я видел, как он закрывал дверь. Затем, он пересек двор, и тут я свистнул другим: "Эй, давайте по местам! Идет!" Ну, все уселись на свои места и я тоже.

- Ты часто играешь с товарищами?

- Нет, не часто.

- Ты не любишь играть?

- Я слишком толстый.

Говоря это, он покраснел и бросил взгляд в сторону отца, как бы прося прощения.

- Так у тебя нет друзей?

- Есть. Я дружу с Жозефом.

- Кто такой Жозеф?

- Сын Рато.

- Сын мэра?

Тут вмешался Жюльен Селье:

- У нас в Сен-Андре и в окрестностях живет много людей по фамилии Рато, - пояснил он. - И почти все они родственники. А Жозеф - это сын Марселена Рато, мясника.

Мегрэ отпил глоток вина и раскурил трубку, которая уже почти совсем погасла.

- Жозеф был с тобой возле окна?

- Его вообще не было в школе. Он уже месяц сидит дома после того несчастного случая.

- Так это его сбил мотоцикл?

- Да, месье.

- Ты был с ним, когда это случилось?

- Да, месье.

- Ты часто его навещаешь?

- Почти каждый день.

- Вчера ты был у него?

- Нет.

- А позавчера?

- Тоже нет.

- Почему?

- Да все из-за того, что случилось. Все были заняты преступлением.

- Я надеюсь, что ты не осмелился врать лейтенанту из жандармерии?

- Нет, месье.

- Ты доволен, что учителя посадили в тюрьму?

- Нет, месье.

- Ты понимаешь, что он там находится из-за твоих показаний?

- Я не понимаю, месье, что вы хотите сказать.

- Если бы ты не сказал, что видел его выходящим из сарая, его бы, возможно, не арестовали.

Он ничего на это не ответил, только переминался с ноги на ногу, снова бросив взгляд на отца.

- Если ты это, действительно, видел, то правильно поступил, сказав правду.

- Я сказал правду.

- Ты не любил Леони Бирар?

- Нет, месье.

- Почему?

- Потому что, когда я проходил мимо, она кричала мне нехорошие слова.

- Тебе больше, чем другим?

- Да, месье.

- Ты знаешь почему?

- Потому что не хотела, чтобы мама вышла замуж за моего папу.

Мегрэ полуприкрыл глаза, думая, какой бы ещё вопрос ему задать. Потом допил бокал и тяжело поднялся, поскольку уже выпил не мало вина с утра.

- Спасибо, Марсель. Если у тебя будет еще, что мне сказать, вспомнишь какие-нибудь детали, которые забыл, то пожалуйста, сразу найди меня. Ты ведь меня не боишься?

- Нет, месье.

- Еще вина? - спросил отец, протягивая руку к бутылке.

- Нет спасибо. Не хочу вам мешать. Ваш сын - удивительно умный мальчик, месье Селье.

Жестянщик покраснел от удовольствия.

- Мы воспитываем его, как можем. Я думаю, что если он иногда и привирает, то это случается не часто.

- Кстати, кода он вам сказал, что видел учителя выходящего из сарая?

- В среду вечером.

- Он ничего не говорил во Вторник, когда вся деревня обсуждала смерть Леони Бирар?

- Нет. Я полагаю, что это произвело на него сильное впечатление. А в среду, когда мы обедали, он, с каким-то странным видом, мне неожиданно сказал: "Папа, я думаю, что кое-что видел". Потом рассказал мне о той цене, а я отвел его, чтобы он сообщил это лейтенанту жандармерии.

- Благодарю вас.

Что-то беспокоило Мегрэ, но что, он точно не знал. Выйдя, он направился сначала к "Уютному уголку", где увидел учителя, заместителя Гастена, который ел у окна и читал какую-то книгу. Мегрэ вспомнил, что обещал позвонить жене, добрался до почтового отделения. Там его приняла девушка лет двадцати пяти, одетая в черный халат.

- Долго ждать Парижа?

- В это время не очень, месье Мегрэ.

Ожидая выхода, он разглядывал девушку, которая что-то писала, и думал: если она была или будет когда-нибудь замужем, то станет ли похожа со временем на старуху Бирар?

В телефонной кабине он находился минут пять, и приемщица смогла расслышать через закрытую дверь только несколько фраз:

- Нет... устриц нет.. Потому что их вообще сейчас не нет... А погода прекрасная... Совсем не холодно...

После этого он решил пообедать. Учитель все ещё находился там, и Мегрэ сел за столик напротив него. Вся деревня уже знала, кто он такой. С ним не здоровались на улице, но когда он проходил, то за спиной обсуждали его. Учитель раза три-четыре поднимал голову от книги. А когда выходил, то заколебался, как будто что-то хотел спросить. Во всяком случае, проходя мимо комиссара, он как-то странно ему кивнул. Впрочем, это могло Мегрэ и показаться.

Тереза одела сегодня чистый белый передник на черное платье. Сам Луи ел на кухне, откуда доносился его голос, звавший служанку. Когда же Луи кончил обедать, он подошел к Мегрэ с лоснящимися от жира губами.

- Что скажете о кролике?

- Он превосходен.

- Немножко виноградной водки, чтобы он легче пошел? Сейчас моя очередь.

Он смотрел на комиссара несколько покровительственно, как будто тот затерялся в джунглях Сен-Андре.

- Это такой тип! - проворчал он садясь и широко расставляя ноги, поскольку явно мешал живот.

- Кто?

- Да Тео. Я не знаю никого, кто бы был хитрее его. Всю жизнь он предпочитал ничего не делать, и она у него текла спокойно.

- Вы полагаете, что больше никто не слышал выстрела?

- Во-первых, в деревне никто не обращает внимания на выстрелы из карабина. Вот, если бы стреляли из охотничьего ружья, то тут бы все услышали. А кроме того, эти пули не создают большого шума и выстрела вообще могли не услышать. Ко всему прочему, все уже привыкли с тех пор, как у многих мальчишек появились эти игрушки...

- Тео был у себя в саду и ничего не увидел?

- В саду или в погребе? Когда он говорит, что находится в саду, то это значит, что он потягивает вино из бочки. Но если он даже что и видел, то вовсе не обязательно, что об этом расскажет.

- Даже, если увидел того, кто стрелял?

- Тогда тем более.

Луи был доволен собой, наполняя рюмки.

- Я же предупреждал, что вы здесь ничего не поймете.

- Вы полагаете, что учитель хотел убить старуху?

- А вы?

Мегрэ, не задумываясь, ответил:

- Нет.

Луи посмотрел на него улыбаясь с таким видом, как будто хотел сказать: "И я тоже."

Но он этого не сказал, может быть потому, что оба отяжелели от того сколько съели и выпили. Некоторое время они молчали, глядя на площадь, которую солнце разделило тенью пополам, на темноватые витрины кооператива и на каменный портал церкви.

- Что у вас тут за кюре? - спросил Мегрэ, чтобы что-нибудь сказать.

- Кюре, как кюре.

- Он, за учителя?

- Нет. Против.

Наконец Мегрэ встал, немного постоял в центре помещения, размышляя, на что решиться, и наконец направился к лестнице.

- Разбуди-ка меня через час, - сказал он Терезе.

В общем-то, он не должен был обращаться к ней "на ты". Но в уголовной полиции он привык говорить "на ты" с девицами подобного рода, и это не ускользнуло от Луи, который нахмурил брови. Зеленые ставни были закрыты, пропуская только узкие лучики света. Раздеваться он не стал, ограничившись тем, что снял пиджак и обувь, и вытянулся на постели, не разбирая её.

Немного позже, когда он уже задремал, ему показалось, что слышится ритмичный рокот моря. Тут он заснул окончательно и проснулся только от стука в дверь.

- Час уже прошел, месье Мегрэ. Не хотите ли чашечку кофе?

Он чувствовал себя все ещё отяжелевшим, даже не знал точно, что же ему делать. Когда он спустился вниз, то увидал, что четверо мужчин уже уселись играть в карты. А сидящие среди них Тео и мясник Марселен даже не переоделись, оставаясь в рабочей одежде.

И опять у Мегрэ появилось ощущение, что что-то здесь не так, что-то ускользает от его внимания, но понять, о чем идет речь, не мог. Это ощущение пришло к нему, когда он разговаривал с юным Селье. Но в какой момент разговора точно?

Тогда он решил пройтись. Сначала к дому Леони Бирар, ключ от которого лежал у него в кармане. Он вошел, уселся в кресло в первой комнате, где прочитал все до единого письма, которые обнаружил утром. Там он ничего важного для себя не нашел, только познакомился с новыми фамилиями: Дюбары, Корню, Жиле, Рато и Бонкеры.

Выйдя из дома, он собрался направиться к морю, но чуть в стороне заметил кладбище и решил сначала зайти туда, почитать имена на могильных плитах. Это были почти те же, что и в письмах.

Он, пожалуй, мог бы даже теперь восстановить историю этих семей , утверждая, что Рато были связаны с Дюбарами на протяжении двух поколений, а одна из Корню вышла замуж за одного из Пьедбеф, который умер в двадцать шесть лет.

Выйдя с кладбища, Мегрэ прошел ещё метров двести - триста, но моря так и не увидел. Луг, через который проходила дорога, казался бесконечным, и только где-то вдали виднелось что-то искрящееся, но идти дальше он не решался.

На обратном пути ему показались местные жители, которые прогуливались по улочкам, держа руки в карманах, и иногда останавливались вроде бы даже без какой-либо причины, просто посмотреть на фасады домов и на таких же прохожих, как они.

Прежде, чем зайти в мэрию, Мегрэ не смог противиться желанию выпить ещё белого вина. Четверо мужчин все продолжали играть в карты, а Луи, усевшись верхом на стул, следил за их игрой.

Солнце ярко светило на фасад мэрии. В коридоре на вешалке висели две жандармские фуражки. Наверное, жандармы все искали гильзу?

У учителя окна в доме были закрыты. А в окне класса виднелись головы учеников.

Лейтенанта он застал за работой. Тот что-то помечал красным карандашом в протоколе допроса.

- Входите, месье комиссар. Я виделся со следователем. Сегодня утром он допрашивал Гастена.

- Ну и как он выглядит?

- Как человек, который провел первую свою ночь в тюрьме. Очень хотел знать, не уехали ли вы обратно.

- Полагаю, что он по-прежнему отрицает свою вину?

- Еще более упорно.

- Сам-то он не высказывает никаких предположений?

- Не верит в то, что её хотели убить. Полагает, что это мог быть акт проявлений своего рода ненависти к ней, который случайно оказался фатальным. К ней часто относились недоброжелательно и разыгрывали всякие скверные штучки.

- С Леони Бирар?

- Да. И не только дети, но и взрослые. Вы же знаете, чем иногда кончается дело, когда деревня имеет своего козла отпущения. Если где-то подыхала кошка, то её обязательно забрасывали к ней в сад, если не в окно., А дней пятнадцать назад её дверь измазали дерьмом. Учитель считает, что тот, кто стрелял, хотел её напугать или разозлить.

- А сарай?

- Он продолжает утверждать, что вовсе не заходил туда во Вторник.

- Не работал ли он во Вторник в саду перед уроками?

- Во Вторник, нет. Зато работал в понедельник. Каждое утро он встает в шесть часов, и только тогда у него есть свободное время. Вы видели юного Селье? Что вы о нем думаете?

- Он не колеблясь отвечал на мои вопросы.

- На мои тоже. Не разу не сбиваясь и не противореча себе. Я опрашивал его товарищей и они, как один, утверждали, что после перемены Марсель не выходил из класса. Я полагаю, что, если бы это была ложь, то хоть один из них проговорился бы.

- Я тоже так думаю. Наследник нашелся?

- Завещание не обнаружено. Так что все шансы пока у мадам Селье.

- Вы проверили, где находился её муж во Вторник утром?

- Он работал у себя в мастерской.

- Кто-нибудь это подтверждает?

- Во-первых, его жена. Затем кузнец Маршандон, который заходил к нему поговорить.

- В котором часу?

- Точно он не знает. Говорит, что где-то до одиннадцати. Утверждает, что они болтали по меньшей мере минут пятнадцать. Это, конечно, ничего не доказывает.

Он полистал свои бумаги.

- Тем более, юный Селье говорит, что, когда учитель вышел из класса, в кузнице работали.

- Значит, его отец все же мог отсутствовать.

- Да. Но не забывайте, что его все знают. Он мог перейти площадь и пробраться в сад, например. Но, если бы он шел с карабином в руке, его бы сразу заметили и запомнили.

- Может быть, просто не хотят его называть?

В общем, ничего не было точного, на что можно было бы опереться, если не считать двух противоречивых свидетельств: с одной стороны, показания Марселя Селье, который утверждает, что из школьного окна видел, как учитель выходил из сарая, с другой, утверждения Гастена, клявшегося, что в то утро его там не было.

События прошли совсем недавно. Жителей деревни уже допрашивали во Вторник вечером и весь день в среду. Все ещё должно быть свежо в памяти.

Если учитель не стрелял, то какой резон был ему лгать? И особенно непонятно, зачем ему убивать Леони Бирар?

И у Марселя Селье не было оснований выдумывать историю про сарай.

Тео же, со своей стороны, утверждает с обычной ухмылкой, что выстрел-то он слышал, но ничего не видел.

Был ли он в огороде или в погребке? Верить в показания и тех и других относительно точного времени нельзя, поскольку деревенские жители не очень-то обращают на него внимание, кроме, как на обеденный ас. Мегрэ не слишком верил, когда ему говорили, что тот или иной человек в такое-то время проходил по улице. Когда привыкаешь видеть десятки раз одни и тех же людей в знакомых местах, то уже не очень-то обращаешь внимание. Можно перепутать одну встречу с другой, а потом совершенно чистосердечно утверждать, что это во Вторник, хотя, на самом деле, все происходило в Понедельник.

От вина Мегрэ стало тепло.

- На какое время назначены похороны?

- В девять часов. Там будут все. Не каждый день случается, что хоронят козла отпущения. У вас есть какие-то соображения?

Мегрэ отрицательно покачал головой, прошелся по кабинету, потрогал карабин и пули.

- Вы мне сказали, что доктор не уверен, в какое время наступила смерть?

- Он считает, что она наступила между десятью и одиннадцатью часами.

- Таким образом, без свидетельства юного Селье...

Все время возвращались к этому вопросу. У Мегрэ опять появилось ощущение, что истина где-то рядом, и в какой-то момент, он уже почти её нашел.

Леони Бирар его не интересовала. Какое ему дело до того, хотели её убить или только попугать, случайно или нет пуля попала в левый глаз?

Его интересовал главным образом случай с Гастеном и те показания, которые дал сын Селье.

Он вышел во двор и остался стоять там, когда дети выходили из школы. Они уже не спешили, как во время большой перемены, а небольшими группами направлялись к выходу. Среди них можно было легко угадать братьев и сестер. Девочки постарше вели за руку малышей. Некоторым предстояло добираться до дому километра два.

Кроме Марселя Селье только один мальчик поздоровался с комиссаром, вежливо сняв каскетку. Другие, проходя мимо, лишь с любопытством поглядывали. Учитель стоял на пороге. Мегрэ направился к нему, и тот, уступая дорогу, спросил:

- Вы хотите поговорить со мной?

- Да, но ничего особенного мне от вас не нужно. Вы когда-нибудь раньше бывали в Сен-Андре?

- Нет. Я здесь впервые. Раньше преподавал в Ла-Рошели и Фурра.

- Знакомы с Жозефом Гастеном?

- Нет.

Столы и скамейки в классе были черными с фиолетовыми пятнами от чернил. Мегрэ подошел к первому окну слева и, взглянув, увидел часть двора, сады и сарай. Из окна справа была видна только задняя сторона дома Бирар.

- Вы ничего не заметили особенного сегодня в поведении детей?

- Они были несколько более сдержаны.

- Может быть перешептывались о чем-то или обменивались записками?

Замене Гастена было не больше двадцати двух лет. Он явно смущался, разговаривая с Мегрэ, и не потому, что тот был из полиции, а поскольку комиссар являлся знаменитостью. Он повел бы себя так же с известным политиком или кинозвездой.

- По правде сказать, я на это не обратил внимания. А должен был?

- Что вы думаете о юном Селье?

- Минуточку... Это который? Я ещё не очень хорошо запомнил их фамилии.

- Ну, самый крупный и толстый мальчик. Хороший ученик.

Учитель взглянул на первое место в первом ряду. Вероятно, там и сидел Селье. Мегрэ подошел и сел туда, хотя не сумел просунуть ноги под низенький столик. Отсюда огороды не были видны, а только липа во дворе и дом Гастенов.

- Он не выглядел обеспокоенным или взволнованным?

- Нет. Помню только, спрашивал его по арифметике и заметил, что это очень умненький мальчик.

Справа от дома учителя, чуть дальше, виднелись крыши двух других домов и окна второго этажа.

- Возможно, завтра я зайду и попрошу вас разрешить присутствовать на уроке. Хочу посмотреть на них.

- Я в вашем распоряжении. Полагаю, что мы живем в одной и той же гостиницей. Я буду здесь готовиться к урокам.

Мегрэ попрощался с ним и решил сходить к Гастенам. Но повидаться не с мадам, а с Жан-Полем. Он был уже на полпути к дому, когда заметил, что занавеска на одном из окон шевельнулась. И тут комиссар остановился при мысли, что окажется снова в душной комнате и увидит унылые лица матери и сына.

Он просто струсил. Его охватила лень, которая, наверняка, возникла от ритма деревенской жизни белого вина и опускающегося за крыши солнца. то, в общем-то, он здесь делал? Сотню раз ему случалось переживать нечто подобное во время следствия. Некое ощущение собственной беспомощности. Ему пришлось здесь погрузиться в жизнь людей, которых он накануне совсем не знал, а теперь должен был раскрывать их секреты. Хотя, по сути дела, это даже не являлось его долгом. И вообще, он решился сюда приехать, потому что учитель провел долгие часы в чистилище, ожидая его.

Воздух синел, свежело, становилось сыро. То тут, то там загорались огоньки в окнах. Кузница Маршандона освещалась красноватыми вспышками огня, можно было даже видеть, как вздымаются огненные языки при каждом выдохе мехов.

В лавке напротив, как на рекламном календаре, неподвижно застыли две женщины. Шевелились только их губы. Выглядело так, будто они по очереди берут слово и, после каждой фразы, расстроенно качают головами. О чем они говорят, о Леони Бирар? Вполне возможно. И о завтрашних похоронах, которые надолго останутся в памяти жителей Сен-Андре.

Мужчины по-прежнему играли в карты. Вероятно они так всегда проводили время во второй половине дня, изредка обмениваясь одними и теми же фразами, делая глоток-другой и вытирая губы.

Сейчас он войдет, в свою очередь закажет бутылку и сядет в углу, ожидая обеда. Тут, резко затормозившее авто, заставило его вздрогнуть.

- Я вас напугал? - прозвучал веселый голос доктора. - Ну как, вы ещё не разобрались со всеми своими тайнами?

Доктор выбрался из машины и закурил сигарету.

- Да, это вам не Большие бульвары в Париже, - продолжал он, указывая на окружающее: плохо освещенные витрины, кузницу, полуоткрытую дверь в церкви, откуда сочился слабый свет. - Вам бы взглянуть на это в разгар зимы! Ну как, начали осваиваться в нашей местной обстановке?

- У Леони Бирар хранились письма, адресованные разным лицам, а не ей.

- Вот уж была каналья, так каналья! Некоторые называли её клопом. Ели бы вы только знали, как она боялась смерти!

- Она была больна?

- Больна-то больна, но никак не могла сдохнуть. Как и Тео, которого следовало бы похоронить, по крайней мере, лет десять тому назад, а он, тем не менее, продолжает регулярно выпивать в день свои четыре литра белого вина, не считая аперитива.

- Что вы думаете о семействе Селье?

- Делают все? возможное, что бы стать мелкими буржуа. Жюльен приехал сюда по направлению "Общественной ассоциации" и много работал, чтобы добиться здесь определенного положения. У них только один сын.

- Я знаю. Умненький мальчик.

- Да уж.

Мегрэ почудилось, что доктор проговорил это как-то сдержанно.

- Что вы этим хотите сказать?

- Ничего. Хорошо воспитан. Поет в церковном хоре. Любимчик кюре.

Доктор, вероятно, не любил кюре.

- Думаете, что он солгал?

- Я этого не сказал. И вовсе так не думаю. Проработай вы двадцать два года деревенским врачом, вы бы были таким же, как я. Их интересует только одно: заработать деньги, превратить их в золото, положить его в кубышку и закопать её где-нибудь в саду. Даже, когда они болеют или получают рану, то хотят, чтобы за это чем платили.

- Не понимаю.

- Просто всегда существуют всякие страховые общества или пособия, а так же какой-нибудь способ прервать все в деньги.

Он рассуждал почти, как почтальон.

- Куча негодяев! - заключил он, тоном, как бы опровергающим его же слова. - Но все равно они смешные. Я их очень люблю.

- Леони Бирар тоже?

- Ну, это была феномен!

- А Жермену Гастен?

- Эту? Эта будет всю жизнь терзать себя и других за то, что переспала с Шевасу. Могу поспорить, что такое случалось с ней не часто, может быть и всего-то один раз. И вот, из-за одного раза, когда она получила удовольствие... Ладно. Если завтра ещё останетесь здесь, приходите к мне позавтракать. А сегодня вечером мне нужно быть в Ла-Рошели.

Наступила ночь. Мегрэ все ещё бродил по площади. Выбил пепел из трубки, постучав о каблук, и, вздохнув, отправился к Луи. Когда он уселся за столик, Тереза, ни о чем не спрашивая, поставила перед ним бутылку белого вина и стакан.

Напротив него, с картами в руках сидел Тео, бросая время от времени на комиссара взгляд с хитринкой. Казалось, он говорил:

"Давай! Давай! Несколько лет такой жизни о ты был бы таким же, как и все остальные здесь".

Глава VI

Похороны.

Вовсе не из-за похорон Леони Бирар Мегрэ проснулся, а просто почувствовал, что отлежал плечо. Смерть старухи никто в этот солнечный день не волновала, не превращалась в драму, а жители Сен-Андре в своих домах и на фермах готовились к похоронам, как будто собирались на веселую свадьбу.

Луи Помель, так тот с раннего утра ходил у себя по двору в белой накрахмаленной рубашке и черных суконных брюках, хотя без пристяжного воротничка и галстука, наполняя вином огромное количество бутылок, ставя их на стойку и кухонный стол, как это делал в ярмарочные дни.

Мужчины брились. Все собирались одеться в черное, как будто вся деревня должна была погрузиться в траур.

Мегрэ вспомнил одну из своих теток. Когда он был ещё маленький, отец при нем спросил у нее, зачем она опять купила себе черное платье.

- Понимаешь, у моей невестки рак груди, и она может умереть через несколько месяцев, если не недель. Это же требует столько одежды! Новой одежды!

В деревне всегда полно родственников, которые могут умереть со дня на день, так что некоторые жизнь и проводят в черной одежде, в трауре.

Мегрэ тоже побрился.

Он увидел, что утренний автобус в Ла-Рошель ушел сегодня полупустой, хотя была суббота. Тереза принесла ему в комнату горячей воды и чашку черного кофе, поскольку видела, как он вчера в обед, сидя в углу, пил вино, а потом ещё пил и после обеда.

Но вовсе не потому, что он вчера крепко выпил, у него было ощущение близкой драмы. Возможно, это из-за того, что он плохо спал. Ему снились детские лица, причем крупным планом как в кино. Лица, напоминающие юных Гастена и Селье, но на самом деле, не принадлежащих ни тому, ни другому.

Он пытался вспомнить этот сон, но никак не мог. Кто-то из мальчишек из него сердился, но он не помнил, кто именно. Он твердил себе, что их легко различить, потому что сын учителя носил очки. Но почти сразу же увидел Марселя Селье в очках, который ответил, когда он его спросил:

- Я одеваю их только тогда, когда иду на исповедь.

То, что Гастен находился в тюрьме, не являлось такой уж большой трагедией, поскольку лейтенант жандармерии был не слишком уверен в его виновности. Да и следователь также особо не верил. Просто в тюрьме ему было лучше переждать эти дни, чем находиться в деревне. Что бы его осудили, одного свидетельства мальчишки было недостаточно.

С Мегрэ такое случалось. Можно даже сказать, что во время каждого нового расследования настроение его менялось в ту или иную сторону. Сначала людей видишь внешне. Недостатки их выступают только самые явные, и это даже забавляет. Потом постепенно влезаешь в их шкуру и начинаешь понимать, почему они поступают тем или иным образом, хотя и посмеиваешься над ними. А затем, мало-помалу это все начинает выглядеть уже по-другому, и ничему не удивляешься, а только посмеиваешься, как доктор Брессель.

До этого Мегрэ ещё не дошел. Его больше занимали сейчас мальчишки. Ему даже казалось, что где-то здесь находится, по крайней мере, один, который переживает нечто вроде кошмара, не смотря на то, что деревушку занимает ласковое солнышко.

Он спустился, что бы, как вчера, позавтракать в уголке, а на телегах уже стали съезжаться фермеры из тех, кто жили далеко от деревни. Они не сразу заходили к Луи, а сначала собирались небольшими группками на улице и перед церковью. На фоне загоревшей и задубевшей их кожи белые рубашки выглядели просто какими-то ослепительно белоснежными.

Кто будет заниматься самими похоронами, он не знал. Ему об этом как-то заранее не сказали. Наверное, тот, кто доставил гроб из Ла-Рошели и поместил его в церковь.

Число черных фигур все увеличивалось. Мегрэ замечал новые, совершенно незнакомые ему лица. Жандармский лейтенант пожал ему руку.

- Ничего нового?

- Ничего. Я видел его вчера в камере. Он все отрицает и не может понять, почему Марсель Селье воводит на него нараспашку.

Мегрэ отправился на школьный двор. Уроков сегодня не было. Окна в доме учителя были плотно зашторены. Мать и сын, конечно, не пойдут на похороны, опасаясь новых инцидентов. Впрочем, гнева в толпе не чувствовалось. Мужчины переговаривались между собой, а кое-кто уже начал заходить к Луи. Выпивали по стаканчику и выходили, вытирая губы. При виде Мегрэ все умолкали, а как только отходили, продолжали говорить, но не громкими голосами, поглядывая на него.

К комиссару подошел молодой человек, держащий во рту толстую трубку. Не смотря на хорошую погоду, он был одет в плащ с поясом.

- Альбер Реймон, репортер газеты "Ла Шарант"! - уверенно представился он.

На вид ему было не больше двадцати двух лет. Худощав, длинноволос, он кривил губы в иронической усмешке.

Мегрэ кивнул головой, этим ограничившись.

- Я ещё вчера хотел зайти к вам.

Судя по его манере говорить и держаться, можно было догадаться, что он чувствует себя на равных с комиссаром. Впрочем, они оба чем-то выделялись из общей массы. Оба могли смотреть на толпу сверху вниз, как люди, знающие нечто, помогающее им догадываться о том, что движет окружающими.

- Это правда, - спросил он, держа в руке карандаш и блокнот, - что учитель предлагал вам все свои сбережения, что бы вы помогли ему выпутаться из этой истории?

Мегрэ повернулся к нему и смерил взглядом с головы до ног, открыл было рот, потом передумал, пожал плечами и отвернулся.

Пожалуй, этот идиот мог решить, что угадал. Впрочем это не имело никакого значения. Зазвонили колокола. Женщины двинулись в церковь. За ними некоторые мужчины. Послышались негромкие звуки органа и звон колокольчика мальчика из церковного хора.

- Будет месса или отпущение грехов? - спросил комиссар у кого-то незнакомого.

Наступило время пропустить стаканчик у Луи. Мало-помалу большинство мужчин стопились перед гостиницей, куда заходили кучками. Так и шмыгали туда и обратно. То же самое происходило на кухне и во дворе заведения.

Луи уже успел побывать в церкви, вернулся, переоделся и теперь во всю трудился. Ему помогала Тереза и какой-то молодой человек, видимо, к этому привычный.

В церковь прошли Селье с женой. Марселя комиссар не увидел, но понял, что тот уже там. Позже, пройдя туда, он увидел мальчика в стихире, прислушивающегося при проведении мессы.

- Dies irae, dies illa...

Женщины, действительно, выглядели молящимися и шевелили губами. То ли они просили Бога за душу Леони Бирар, то ли молились о себе самих? В глубине нефа стояли несколько старух и стариков. Последние держали в руках шапки. Другие время от времени заглядывали в полуоткрытую дверь, чтобы послушать, как идет служба.

Мегрэ снова вернулся к Луи и заметил Тео, который вместо того, что бы поздороваться, встретил его своей насмешливой ухмылкой.

Обязательно, один или несколько человек должны что-то знать. Знают и молчат? В заведении у Луи говорили уже громкими голосами, а какой-то незнакомый крестьянин с обвислыми усами, был уже полупьян.

И ещё комиссар заметил, что глаза у мясника блестят сильнее, чем обычно, походка менее твердая и, к тому же, в течение нескольких минут он выпил один за другим три стакана, чокаясь то с одним, то с другим.

Менее любопытный, чем другие или просто не любящий привлекать к себе внимание толпы, лейтенант находился в кабинете мэрии, двор которой оставался пустым.

Проехала телега, приспособленная под катафалк, которую тянула рыжая лошадь, покрытая черной попоной. Оставив её перед церковной папертью, кучер отправился к Луи пропустить стаканчик.

Легкий ветерок едва колебал воздух. В небе проплыло несколько облачков, отливающих перламутром.

Наконец двери церкви растворились, и мужчины гурьбой повалили наружу. Четверо, среди которых Мегрэ узнал Селье и помощника мэра, вынесли гроб.

Не без труда они водрузили его на катафалк, прикрыв черным, вышитым серебром сукном. Появился молодой Селье, неся серебряный крест, стихирь его раздувался на ветерке.

Священник, продолжая творить молитву, осмотрелся вокруг и остановил взгляд на Мегрэ. На какое-то мгновение.

Жюльен Селье и его жена, одетые в траур, у неё ещё была и черная вуалетка на лице, шли впереди всех. За ними мэр, тучный мужчина со спокойным лицом крестьянина и сединой в волосах, окруженный членами муниципального совета. А дальше - вся толпа: впереди мужчины, позади женщины, некоторые из которых тащили за руку малышей.

Пронырливый журналист мотался взад-вперед, делал себе какие-то пометки, разговаривал с неизвестными Мегрэ людьми. Кортеж медленно двигался вперед, проходя мимо заведения Луи, где на пороге стояла одна Тереза, а сам Помель занимал место в группе муниципальных советников.

Второй раз за утро Мегрэ захотелось пойти к дому Гастенов и поговорить с Жан-Полем. В то время, как все направлялись на кладбище, не чувствовали ли мать с сыном себя совсем одинокими посреди пустой деревни?

Он как-то бесцельно следовал за другими. Процессия миновала дом Леони Бирар, потом ферму, где во дворе мычал теленок.

Прежде чем вступить за ограду кладбища, случилась небольшая заминка. Священник и ребенок стояли уже перед могилой, а остальные ещё не подошли.

И в этот самый момент Мегрэ увидел лицо над кладбищенской оградой. Он узнал Жан-Поля. В одном из стекол его очков отражалось солнце, как в зеркале.

Вместо того, чтобы идти со всей толпой, комиссар остался снаружи и начал огибать кладбище, чтобы добраться до мальчишки. Тот же был очень занят происходившим вокруг могилы и не заметил его маневра.

Комиссар шел по пустырю и, когда уже находился шагах в тридцати от мальчика, у него под ногой хрустнул сучок. Жан-Поль мгновенно обернулся в его направлении, спрыгнул с камня, на котором стоял, и бросился к дороге.

Мегрэ хотел было окликнуть его, но не стал, ибо его услышали бы другие, а только прибывал шагу, надеясь найти мальчишку.

Все это выглядело смешным, и он это понимал. Бежать Мегрэ не решался. Жан-Поль тоже. Мальчишка даже боялся обернуться. Наверное, он единственный во всей деревне из детей, кто не одел выходного костюма, а был в том, в чем хотели в школу.

Что бы вернуться домой, как, вероятно, ему хотелось, Жан-Поль должен был миновать ворота кладбища, перед которыми стояла кучка фермеров. И он повернул налево по направлению к морю, надеясь, вероятно, что комиссар за ним не последует.

Но Мегрэ последовал. Не видно было больше ни ферм, ни домов, только простирались поля и луга, где паслись несколько коров. Море пряталось за каким-то бугром, а дорога постепенно поднималась вверх.

Мальчишка шагал быстро, как только мог, едва не бежал. Мегрэ со своей стороны тоже прибавил. Он, собственно, не знал, почему преследует мальчишку таким образом, но понимал, что это в общем-то жестоко.

Вероятно, в глазах Жан-Поля он выглядел некой неодолимой силой, идущей по его следу. И комиссару захотелось крикнуть:

"Жан-Поль".. Остановись!.. Я хочу только поговорить с тобой..."

Кладбище и деревья позади их скрылись из виду. А сын Гастена тем временем, забравшись на бугор, уже спускался по противоположному склону. Мегрэ видел теперь только его плечи, потом голову. Еще мгновение и мальчик скрылся весь, но, когда комиссар в свою очередь добрался до вершины, он наконец увидел переливающуюся поверхность моря, небольшой островок, казавшийся очень далеким, и несколько лодок под парусом, как бы подвешенных в пространстве.

А Жан-Поль все ещё шагал. Дороги не было ни справа, ни слева. На берегу стояли несколько небольших домиков с красными крышами, в которых сборщики устриц хранили свой инвентарь.

- Жан-Поль! - решился наконец позвать комиссар.

Голос прозвучал столь странно, что он сам едва его узнал и обернулся посмотреть не наблюдает ли кто за ним. Ритм шагов ребенка несколько изменился. Он заколебался: остановиться или побежать. И все же опять пошел, только быстрее, чем раньше. Почти прибежал, охваченный паникой.

Комиссару стало стыдно настаивать, строя из себя этого большущего грубияна, напавшего на беззащитное существо.

- Остановись, малыш...

Самое смешное, что он запыхался, и голос было еле слышно. Расстояние между ними оставалось почти прежним. Преодолеть его можно было бы только бегом.

На что надеялся Жан-Поль? Может быть на то, что Мегрэ отстанет наконец от него и повернет назад?

Скорее всего, он вообще ни о чем не думал, кроме как бежать подальше, будто это позволило бы ему избежать опасности. Но в конце пути его было только море, волны которого, поблескивая, скатывались с гальки...

- Жан-Поль...

Теперь уже было одинаково глупо прекращать или продолжать преследование. Мальчик дошел до воды и неуверенно собраться двинуться по тропинке, ведущей в соседнюю деревню. Потом остановился спиной к комиссару и, только услышав его тяжелое дыхание, осмелился повернуться лицом.

Он был скорее не румян, а бледен, ноздри раздувались. Грудь так быстро вздымалась, что казалось будто бы сквозь приоткрытые губы слышен был стук сердца, как у пойманной птицы.

Мегрэ ничего не говорил. Просто не нашел, что сказать. Ему тоже было нужно отдышаться.

Жан-Поль больше на него не смотрел, отвернувшись к морю. Так и глядели они на воду довольно долго и молча пока их дыхание ни стало ровнее и спокойней.

Тогда Мегрэ сделал несколько шагов назад и сел на связку еловых кольев. Снял шляпу, вытер лоб медленно и не стыдясь, а потом стал так же медленно набивать трубку.

- Быстро же ты ходишь! - негромко поговорил он.

Мальчишка стоял нахохлившись, как молодой петушок, и не ответил.

- Сядь-ка рядом со мной.

- Я не хочу сидеть.

- Ты сердишься?

Жан-Поль бросил на него короткий взгляд и спросил:

- Почему?

- Я хотел поговорить с тобою наедине, без твоей матери. Дома у вас это невозможно. Когда я увидел тебя у стены кладбища. то решил, что это подходящий случай.

Чтобы не пугать ребенка, он говорил медленно, делая долгие паузы между фразами.

- Ты на что там смотрел?

- На людей.

- Не смог же ты сразу смотреть на всех. Я уверен, что ты смотрел на кого-то одного. Я прав?

Жан-Поль не ответил ни да, ни нет.

- ты обычно ходишь в церковь?

- Нет.

- Почему?

- Потому что мои родители туда не ходят.

Со взрослыми все проще. Но Мегрэ уже давно вышел из детского возраста. К тому же у него не было ни сына, ни дочери. Тем не менее, ему необходимо было настроиться на детское мышление.

- Ты сказал матери, что уходишь сегодня утром из дому?

- Нет.

- Ты не хотел, чтобы она знала?

- Она бы меня не пустила.

- Значит, ты воспользовался тем, что она была наверху, и потихоньку вышел? А потом дал круг по улочкам?

- Я хотел увидеть...

- Кого?

Он не хотел увидеть ни толпу и ни могилу. В этом Мегрэ мог поклясться.

Он вспомнил развевающийся на ветерке стихирь и крест, который нес Марсель. Вспомнил, что, когда ему самому было семь лет, то очень хотелось петь в церковном хоре. Ему пришлось дожидаться этого два года. И он также, на глазах у всей деревни, нес серебряный крест к кладбищу...

Ты хотел увидеть Марселя?

Он почувствовал, как мальчишка вздрогнул. Это было удивление ребенка, который неожиданно понял, что взрослый разгадал его мысли.

- Почему ты не дружишь с Марселем?

- Я ни с кем не дружу.

- Ты никого не любишь?

- Я же вам говорил, что я сын учителя.

- Ты предпочел бы быть сыном жестянщика или мэра, или любого крестьянина в деревне?

- Я этого не говорил.

Пугать его не стоило, ибо он и так готов был сбежать в любую минуту. Однако, его сдерживал не страх, что комиссар может его догнать. Бегал он, конечно, быстрее, чем Мегрэ. разве теперь, когда они находились один на один. не испытывал он некоторого облегчения? Разве у него самого не было в душе затаенного желания поговорить?

- Может ты все же сядешь?

- Я лучше постою.

- Ты очень огорчен, что твой отец в тюрьме?

Не отвечая, мальчишка хранил молчание.

- Так ты огорчен?

Мегрэ чувствовал себя, как человек, устроивший засаду, который продвигается вперед с величайшими предосторожностями. Продвигаться быстро он не мог. Достаточно было одного неосторожного слова, чтобы мальчик замкнулся, и тогда из него вряд ли что вытянешь.

- Тебе неприятно: что ты не такой, как все?

- Почему же я не такой, как все? Кто вам сказал?

- Предположим, что у меня есть сын, который ходит в школу и играет на улице. А товарищи говорят: "Это сын комиссара!" И поэтому они относятся к нему не так, как к остальным. Понимаешь? Вот так и ты: сын школьного учителя.

Мальчишка посмотрел на него долгим и более внимательным взглядом, чем раньше.

- Тебе бы хотелось петь в церковном хоре?

Тут он почувствовал, что пошел по ложному пути. Трудно сказать почему, но почувствовал. От некоторых слов Жан-Поль как бы замыкался.

- А у Марселя есть друзья?

- Да.

- Когда они играют вместе, то секретничают и смеются, глядя в твою сторону?

Эти воспоминания пришли к Мегрэ из такого далека, что он и сам удивился. Впервые воспоминания детства были такими отчетливыми, что он даже ощутил запах школьного двора в пору, когда цвела сирень.

- А ты пытался с ними подружиться?

- Нет.

- Почему?

- Просто так.

- Ты думал, что они не захотят?

- Почему вы мне задаете все эти вопросы?

- Потому что твой отец в тюрьме, а он не стрелял в Леони Бирар.

Он внимательно посмотрел в глаза ребенка, но тот даже не моргнул.

- Ты хорошо знаешь, что он не стрелял. Это сделал кто-то другой. Ты хотел бы, чтобы твоего отца осудили?

- Нет.

Мегрэ увидел, что мальчик колеблется и решил не настаивать. Еще вчера, сидя в уголке у Луи, Мегрэ подумал, не затаил ли ребенок обиду на отца и на мать за то, что они не такие: как все. И не только за то, что отец был учителем. Родители не ходили в церковь, одевали его не так, как других детей. Даже дом их был не похож на другие дома в деревне. И жизнь их была другой. Мать никогда не смеялась. Скользила, как тень, смиренная и раскаивающаяся. Она совершила что-то плохое, и чтобы её наказать какая-то женщина стреляла в нее. А поскольку женщину не осудили то это доказывало, что она была права.

Как бы то ни было, может Жан-Поль и любил их, будучи плотью от их плоти. Все это трудно выразить, и когда Мегрэ пытался это сделать, то какие-то нюансы исчезали.

- Предположим, что тебе известно нечто такое, что поможет твоему отцу выйти из тюрьмы...

Мегрэ и сам не знал, к чему приведет его предположение, но удивился, увидев, как Жан-Поль быстро поднял голову и уставился на него с некоторым страхом, смешанным с восхищением. Мальчишка открыл было рот, чтобы что-то сказать, но смолчал и сжал кулаки, как бы пытаясь взять себя в руки.

- Видишь ли, я только стараюсь понять. Я не очень хорошо знаю твоего отца, но уверен, что это человек, который никогда не лжет. Он утверждает, что во Вторник утром ноги его не было в сарае, и я ему верю.

Мальчишка, замерев, продолжал смотреть на комиссара.

- С другой стороны, Марсель Селье производит впечатление хорошего мальчика. Когда ему приходится солгать, он сразу идет в церковь и исповедуется, чтобы не оставаться жить во грехе. У него нет причин желать осуждения твоего отца. Ведь твой отец никогда не относился к нему несправедливо, а наоборот, отмечал его, как первого ученика в классе, хотя им должен быть именно ты. И тем не менее, Марсель утверждает, что видел твоего отца, выходившим из сарая.

Это напоминало камень, упавший в пруд и вызвавший круги. Жан-Поль, опустив голову и не глядя на Мегрэ, проговорил:

- Он лжет.

- Ты уверен, что он лжет, я правильно понял? Это не просто твое впечатление? И не ревность с твоей стороны? Не зависть?

- Я ему не завидую.

- Почему же ты не сказал раньше?

- Что?

- То: что Марсель солгал.

- Потому что!

- Так ты уверен, что он не видел твоего отца?

- Да.

- Почему?

Мегрэ готов был увидеть слезы ребенка, услышать его плач, но из-за стекол очков на него смотрели сухие глаза Жан-Поля. Только все тело его теперь было расслаблено и не оставалось ничего агрессивного в позе. Ноги у него как бы ослабли, и он сел на некотором расстоянии от комиссара.

- Я его видел.

- Кого ты видел?

- Марселя.

- Где? Когда?

- В классе, возле окна.

- Расскажи мне точно, как все произошло.

- Да ничего и не произошло. Месье Пьедбеф пришел за отцом. И оба они направились в мэрию, в кабинет.

- Ты их видел?

- Да. Со своего места я мог их видеть. Они туда вошли, и тут все ученики, как обычно, стали бузить.

- А ты не вставал со своей скамейки?

- Нет.

- Ты не бузишь?

- Нет.

- А где в это время был Марсель?

- Около первого окна слева. Оно выходит во двор и на сады.

- И что же он делал?

- Да ничего. Смотрел наружу.

- Он тоже не бузил?

- Он это делает очень редко.

- И когда же с ним это случается?

- Когда в классе Жозеф.

- Это сын мясника?

- Да.

- Итак, ты сидел на месте. Марсель стоял у левого окна. Твой отец и месье Пьедбеф находились в мэрии. Так?

- Да.

- Окна были открыты?

- Нет, закрыты.

- Тем не менее, ты слышал, как работают в кузнице?

- Кажется, да. Но я в этом не уверен.

- И что же дальше?

- Марсель отошел от окна и пересек класс.

- Куда он направился?

- К одному из двух окон справа.

- К тому, откуда можно видеть задний двор мадам Бирар?

- Да.

- А твой отец в это время ещё был в мэрии?

- Да.

- Марсель ничего не сказал?

- Нет. Он посмотрел в окно.

- А ты не знаешь, на что он смотрел?

- С моего места не видно.

- Ты всегда наблюдаешь за Марселем?

Жан-Поль выглядел смущенным, когда признался:

- Да.

В этот момент Мегрэ не стал у него спрашивать, почему. Оба они хорошо учились, и только потому, что Жан-Поль был сыном учителя, первым учеником в классе считался другой. Марсель к тому же пел в церковном хоре по воскресеньям; у него были друзья. Был друг Жозеф, сын мясника, с которым он шептался на переменках и играл после школы на улице.

- Ты видел, как отец вышел из мэрии?

- Он направился к нашему дому, чтобы выпить чашечку кофе.

- Окно в кухне было открыто?

- Нет. Но я знаю, что он выпил кофе. Он всегда так делает.

- А твоя мать была в это время внизу?

- Наверху, в моей комнате. Я видел её через открытое окно.

- А потом твой отец пошел в сарай?

- Нет, он прошел через двор и вернулся в класс.

- А Марсель по-прежнему находился у правого окна?

- Да.

- Почему же ты сразу не сказал об этом?

- Когда?

Мегрэ помолчал, чтобы привести в порядок свои мысли.

- Подожди. Тело Леони Бирар обнаружили в начале второй половины дня. Вас тут же не опросили?

- Нас вообще в этот день не расспрашивали. Мы даже не знали точно, что произошло. Мы только видели, что люди входили и выходили из её дома. Потом появились жандармы.

В общем-то, во вторник никто открыто не обвинял учителя. Марсель ничего не рассказал своим родителям и вообще никому. Следовательно, у Жан-Поля не было причин да и никакой возможности говорить обратное.

- На другой день ты был там, когда допрашивали Марселя?

- Нет. Нас вызывали в кабинет по одному.

- А когда ты узнал, что он сказал о твоем отце?

- Не помню.

- Во Вторник вечером твои родители говорили о Леони Бирар?

- Только, когда я уже лег спать. Я слышал часть того, что они говорили. Мать утверждала, что это её вина. Отец отвечал, что нет, что это только слухи и все поймут, что он тут ни при чем.

- Почему же ты не протестовал, когда узнал, что Марсель его обвиняет?

- Мне бы все равно не поверили.

Мегрэ показалось опять, что он уловил какой-то нюанс, пустяк, что-то такое субтильное, что не выразишь словами.

Мальчик, конечно, не радовался тому, что его отец в тюрьме. Возможно, что он даже испытывал чувство стыда. Но не было ли это, пусть и ничтожным, но желанием, как-то отделаться от своих родителей?

Из-за них он был не таким, как другие. Ибо они были не похожи на других жителей деревни, и все местные попросту сторонились их.

Жан-Поль завидовал Марселю.

Но станет ли он его обвинять?

В глубине души он, конечно, испытывал к нему недоброжелательные чувства. Это было не предательством. ему представился случай опровергнуть Марселя, назвать его лжецом. В общем-то, все было просто. Но, может быть, для него такая победа казалась нечестной?

Помимо всего оставалось важным и то, как он считал, что ему никто не поверит. Кто бы, действительно, ему поверил, если бы он пришел и сказал:

"Селье солгал. Мой отец не был в саду. Я видел, как он вошел в дом, вышел оттуда, пересек двор. А Марсель в это время стоял у другого окна и не мог его видеть".

- Ты ничего не сказал матери?

- Нет.

- Она плачет?

- Не плачет.

Это было скверно. Мегрэ представлял себе атмосферу, которая царила в доме последние дни.

- Почему ты сегодня утром ушел из дому?

- Посмотреть.

- Посмотреть на Марселя?

- Может быть.

А, может быть, и сам того не подозревая, он хотел участвовать в жизни деревни? Хотя бы издали. Не задыхался ли он в маленьком домике в глубине двора, где больше не осмеливались даже открывать окна?

- Вы расскажете все лейтенанту?

- Сначала я должен повидаться с Марселем.

- А ему вы расскажете, что это я вам сказал?

- А ты хотел бы, чтобы он об этом не знал?

- Да.

В глубине души Жан-Поль ещё не утратил надежду попасть в кажущийся ему престижным круг, где находятся Марсель, Жозеф и другие.

- Я полагаю, что он сам скажет мне правду. Другие же ученики видели, у какого окна он стоял.

- Они в это время шалили.

- Все.

- Кроме одной девочки, Луизы Бонкер.

- Сколько ей лет?

- Пятнадцать.

- Она не бесится с другими ребятами?

- Нет.

- Ты думаешь, что она смотрела на Марселя?

Впервые мальчика покраснел, особенно уши.

- Она всегда на него смотрит, - пробормотал он.

Не потому ли она не опровергла сына жестянщика, что была в него влюблена или просто для неё не было разницы между тем или иным окном? Марсель утверждал, что стоял у окна. А у его товарищей и вопросов не возникало, о каком окне идет речь.

- Пора возвращаться в деревню.

- Я не хотел бы идти туда вместе с вами.

- Пойдешь первым?

- Да. А вы и правда ничего не скажете Марселю?

Мегрэ утвердительно кивнул, и мальчишка, чуть поколебавшись и помяв каскетку, двинулся к лугам, сначала шагом, а потом бегом.

А комиссар, попав наконец на берег моря, даже не смотрел на воду, а следил за маленькой удаляющейся фигуркой.

Потом пошел и он, остановился на минуту, чтобы набить трубку, пробормотал что-то неразборчивое и двинулся дальше. Если бы кто-то видел его, то наверное удивился бы, почему он время от времени качает головой.

Когда он проходил мимо кладбища, то погребение уже закончилось, и гроб Леони Бирар покрывала желтоватая земля, а на могильном холмике лежали свежие цветы и венки.

Глава VI

Всепрощенчество доктора.

Женщины разошлись, за исключением тех, что жили далеко, они должны были переодеться, снять выходные платья и обувь. Мужчины остались и, как в ярмарочные дни, двинулись к Луи. Они ставили бутылки на подоконники и на старый железный стол, провалявшийся всю зиму во дворе.

По их голосам, смеху, замедленным движениям и жестам можно было догадаться, что они уже прилично нагрузились.

Уставшая Тереза нашла все же время протянуть комиссару бутылку и стакан. Едва сделав несколько шагов в поисках места, Мегрэ услышал несколько разговоров одновременно и заметил в кухне доктора, но не смог к нему протиснуться, так как вокруг было слишком много народа.

- Никогда бы не подумал, что мы наконец зароем её, - говорил какой-то старик, качая головой.

Их было трое примерно одного возраста. Все более семидесяти лет. В углу, где они стояли, на стене висела выписка из закона о продаже алкогольных напитков и поведении в общественных местах. Сегодня в черных костюмах и накрахмаленных рубашках они выглядели строгими и торжественными.

Было как-то странно видеть на их морщинистых лицах глаза, которые порой принимали наивное и детское выражение. Каждый держал в руке по стакану. Самый высокий из них обладал прекрасной седой шевелюрой и шелковистыми усами. Слегка покачиваясь, он, когда начинал что-либо говорить, касался пальцем плеча соседа.

Почему-то Мегрэ представил их в школьном дворе. Их смех, быстрые взгляды, которыми они обменивались, мелкие шалости. Учились ни вместе в одном классе. Потом сидели на свадьбах друг у друга, на похоронах родителей, затем на свадьбах у детей и крестинах внуков.

- Она могла бы даже быть моей сестрой, ибо мой папаша мне всегда рассказывал, что любил в молодости пошалить с её мамашей. Баба она была ещё та, так что её муженек всю жизнь проходил рогоносцем.

Разве это не характеризовало деревню?

А позади Мегрэ стояли кучкой другие и кто-то объяснял:

- Когда он мне продал эту самую корову, я ему и говорю: "Послушай, Виктор! Я ведь знаю, что ты ворюга. Но не забывай, что, когда проходила наша служба в Монпелье, ты однажды вечером..."

Луи, запыхавшийся, снял пиджак. Мегрэ, пробираясь сквозь толпу, помнил, что доктор пригласил его сегодня вместе позавтракать. А вот сам-то доктор не забыл об этом?

Доктор держал в руке стакан, но сохранял хладнокровие, пытаясь урезонить мясника Марселена, который был пьянее всех и выглядел очень возбужденным. Издали было трудно понять, что там происходит. Марселен казался рассерженным и, отталкивая маленького доктора, пытался выйти в первую комнату.

- А тебе говорю, что все ему выскажу! - услышал комиссар.

- Успокойся, Марселен, ты же пьян.

- Может я не имею права напиться. А?

- Помнишь, что я сказал тебе, когда ты последний раз был у меня на приеме?

- Да наплевать мне!

- Если ты будешь и дальше так продолжать, следующие похороны будут твоими.

- Я не позволю, чтобы за мной шпионили! Я человек свободный!

Выпивка явна шла ему не на пользу. Лицо побледнело, а скулы покраснели. Под глазами обозначились мешки.

Движениями своими он плохо владел, а голос стал тягучим.

- Слышишь ты, лекарь! Я никогда не терпел шпионов! А что он здесь делает, если не...

Он смотрел на Мегрэ издали и пытался к нему добраться, чтобы высказать все, что было у него на сердце. Двое или трое других смотрели на него и посмеивались. Кто-то из них протянул Марселену стакан с вином, который перехватил доктор и вылил на землю.

- Ты что, Фирмен, не видишь что ли, что он уже набрался!

До этого здесь не было ни сальных слов, ни драк. Все друг друга хорошо знали, чтобы драться, а к тому же понимали, кто из них самый сильный.

Мегрэ старался не приближаться к ним, и чтобы не провоцировать мясника, притворился, что не замечает его. Тем не менее, он краем глаза держал эту группку в поле зрения и стал свидетелей некой сильно его удивившей сцены.

Помощник мэра, высокий и рыхлый Тео, со своей обычной ухмылочкой пробрался к ним со стаканчиком перно, которое, судя по цвету, было не слишком разведено.

Он что-то тихонько сказал доктору и протянул пойло мяснику, положив руку ему на плечо. Шепнул ему на ухо, отчего тот вроде бы отшатнулся, а потом, казалось, готов был оттолкнуть его. Наконец, выхватив стаканчик, одним глотком выпил содержимое. Почти сразу, глаза его потускнели и остекленели. Он ещё раз попытался погрозить пальцем комиссару, но руки его отяжелели.

Когда он совсем обмяк, Тео подтолкнул его к лестнице, заставляя подниматься, подпирая плечом.

- Вы не забыли о моем приглашении?

Доктор, с облегчением вздохнув, подошел к Мегрэ и проговорил, почти так же, как тот старик:

- Наконец-то закопали ее! Ну что, пошли?

Оба выбрались из толпы, вышли на улицу и сделали несколько шагов по тротуару.

- Месяца через три наступил и очередь Марселена. Я ему неоднократно повторял: "Марселен, если ты не бросишь пить, то подохнешь!" Он уже дошел до такого состояния, что пьет, не закусывая.

- Он болен?

- У него в семье все больны. Бедняга.

- Тео уложит его наверху?

- От него нужно было избавиться.

Доктор открыл дверью В доме вкусно пахло едой.

- Выпьете аперитив?

- Лучше не надо.

В заведении Луи стоял такой винный дух, что и без выпивки хотелось закусывать.

- Вы присутствовали на похоронах?

- Издали.

Я вас пытался отыскать, когда выходили с кладбища, но не увидел. Арманда! У тебя все готово?

- Через пять минут.

На столе стояли два прибора. Сестра доктора, как и служанка кюре, за стол не садилась, а ела в кухне, между подаче двух блюд.

- Садитесь. Ну и что вы об этом скажете?

- О чем?

- Обо всем. Ей ведь устроили пышные похороны!

Мегрэ проворчал:

- А учитель все ещё в тюрьме.

- Надо же было кого-то посадить.

- Я хотел вам задать один вопрос, доктор. Как вы полагаете, среди присутствующих на похоронах, многие считали, что Леони Бирар убил Гастен?

- Конечно, кое-кто так думает. Есть люди, которые верят во что угодно.

- А остальные?

Доктор не сразу понял вопрос. Мегрэ объяснил:

- Допустим, что десятая часть жителей считает, что стрелял учитель.

- Пожалуй, такая пропорция правильна...

- У остальных, девяти десятых, иные мысли.

- Наверняка.

- А кого же они подозревают.

- Трудно сказать. По-моему, каждый более или менее искренне подозревает того, кого бы он хотел видеть виновным.

- И никто об этом открыто не говорит?

- Между собой может быть и говорят.

- А вы слышали?

Доктор посмотрел на него так же насмешливо, как и Тео.

- Мне таких вещей не говорят.

- Однако, зная, что учитель не виновен или веря в это, они, тем не менее, не переживают оттого, что он в тюрьме.

- Конечно, нет. Гастен для деревни - чужой. И если лейтенант или следователь посчитали нужным его арестовать, то это их дело. Им за это платят.

- И они допустят, чтобы учителя осудили?

- Не моргнув глазом. Но, если бы это был кто-либо из них, то совсем другое дело. Понимание? А раз уж нужно кого-то арестовать, то пусть это будет лучше чужой.

- Они считают, что сын Селье честный мальчик?

- Марсель - хороший ребенок.

- Но он солгал.

- Вполне возможно.

- А почему?

- Потому что подумал, что могут арестовать его отца. Не стоит забывать, что его мать - племянница старой Бирар и является её наследницей.

- Я считал, что Леони её не любила и утверждала, что не оставит ей ни одного су.

Доктор был в некотором замешательстве, и тут вошла его сестра.

- Вы не были на похоронах? - спросил её Мегрэ.

- Арманда никогда не ходит на похороны.

Они молча начали есть. Первым, как бы сам собой, заговорил Мегрэ.

- Марсель Селье видел учителя выходящим из сарая не во вторник, а в понедельник.

- Он признался?

- Я его ещё не спрашивал, но почти уверен в этом. В понедельник, до начала занятий Гастен работал у себя в саду, Когда он утром шел по двору, то заметил валявшуюся мотыгу и отнес её на место. Во вторник вечером, когда обнаружили тело Леони Бирар, Марсель ничего не сказал и даже не думал обвинить учителя. Позднее, эта мысль прошла ему в голову или, может быть, на неё его натолкнул какой-то разговор. Откровенно врать он не стал. Женщины и дети - большие специалисты в полуправде, полулжи. Придумывать он ничего не стал, а просто перенес события одного дня в другой.

- Что ж, это довольно смешно!

- Могу держать пари. что он даже пытался убедить себя в том, что учитель действительно выходил из сарая во вторник . Но это ему не удалось, и он решил идти исповедоваться.

- А почему бы вам не спросить об этом кюре?

- Потому что, если бы он мне это подтвердил, то нарушил бы тайну исповеди. Пусть бы даже подтвердил не прям, а косвенно. Священник так не поступит. Я хотел расспросить соседей, членов кооператива, не видели ли они, как Марсель ходил в церковь после службы. Но теперь знаю, что он ходил туда через двор.

Жиго было зажарено как надо, а фасоль просто таяла во рту. Доктор достал бутылку старого вина. Снаружи доносился глухой шум голосов из заведения Луи и с площади.

Отдавал ли себе отчет доктор в том, что Мегрэ лишь пытался проверить правильность своих мыслей, испытывая их на собеседнике? Он все время возвращался к одной и той же мысли, лениво перебирая различные варианты, но не касаясь главного.

- В общем-то, я не верю, что побудительным мотивом лжи Марселя было желание отвести подозрения от своего отца.

Создавалось такое впечатление, что доктор об этом знал больше, чем хотел сказать.

- В самом деле?

- Видите ли, я пытаясь поставить себя на место ребенка. С самого начала у меня было ощущение того, что в этой истории замешаны лишь дети, а взрослые попали в неё случайно.

И он добавил, глядя прямо в лицо доктору спокойно и уверенно:

- Я все больше и больше начинаю думать, что многие это знают.

- В таком случае, может быть вам удастся заставить их заговорить?

- Может и удастся. Но ведь это трудно, не так ли?

- Очень трудно.

Брессель посмеивался над ним, как и помощник мэра.

- Сегодня утром у меня был долгий разговор с сыном Гастена.

- Вы заходили к ним?

- Нет, я заметил его, когда он из-за стены кладбища наблюдал за похоронами, и пошел за ним до самого моря.

- И что же он делал у моря?

- Он обедал от меня. И в то же время ему хотелось, чтобы я его догнал.

- Что же он вам сказал?

- Что Марсель Селье стоял не у левого, а у правого окна. На худой конец, он мог видеть, как Леони Бирар упала, получив пулю в глаз, но выходящего из сарая учителя он никак видеть не мог.

- И какой же из этого вывод?

- Марсель Селье лжет, покрывая кого-то. Но решился он на это поразмыслив. Понадобилось некоторое время. Наверняка, то не сразу пришло ему в голову.

- Почему же он выбрал учителя?

- Потому что это показалось ему достаточно правдоподобным. И ещё потому, что видел его почти в то же время, выходящим из сарая накануне. И наконец, может быть, из-за Жана-Поля.

- Вы полагаете, что он его ненавидит?

- Обратите внимание, доктор, что я ничего не утверждаю. Я ищу, иду наощупь. Я наблюдал за стариками, которые когда-то здесь были детьми. Если жители деревни враждебно относятся к пришельцам, то, вероятно, оттого, что завидуют им. Вся их жизнь проходит здесь в Сен-Андре с редкими поездками в Ла-Рошель, да с участием в свадьбах и похоронах.

- Кажется, я начинаю понимать, куда вы клоните.

- Учитель приехал из Парижа. С их точки зрения, он человек образованный, который занимается их мелкими делишками и ещё лезет со своими советами. Для местных ребятишек его сын обладает почти тем же престижем.

- так Марсель мог солгать из ненависти к Жан-Полю?

- Частично из зависти. Но самое смешное, что Жан-Поль со своей стороны завидует Марселю и его товарищам. Он чувствует себя одиноким, отличным от других, стоящим в стороне от них.

- Тем не менее, кто-то стрелял в старую Бирар и этот кто-то никак не может быть одним из этих двух мальчишек.

- Что верно, то верно.

Принесли домашний пирог с яблоками. Из кухни доносился запах кофе.

- Мне все больше и больше кажется, что Тео знает правду.

- Потому что он был у себя в саду?

- По этому и по другим причинам. Вчера вечером, доктор, вы, посмеиваясь, сказали мне, что все они канальи.

- Я шутил.

- Но лишь наполовину, не так ли? Все они более или менее жульничают, совершают то, что вы назвали мелкими махинациями. У вас ведь есть своя манера откровенно высказываться. При случае вы их поругиваете. Но, на самом деле, никогда их не выдадите. Я не ошибся?

- Кюре, как вы считаете, отказался бы вам ответить на вопрос относительно Марселя, и, полагаю, что вы здесь правы. Я же их лечу, и это в какой-то мере одно и то же. Не кажется ли вам, комиссар, что наш завтрак становится похожим на допрос? Что нам подать к кофе, коньяк или кальвадос?

- Кальвадос.

Брессель, подойдя к старинному буфету, достал оттуда бутылку и наполнил рюмки. Был он все такой же жизнерадостный, только взгляд стал несколько более серьезным.

- За ваше здоровье!

- Я хотел бы поговорить с вами о несчастном случае, - почти мягко произнес Мегрэ.

- О каком случае?

Доктор задал этот вопрос только для того, чтобы дать себе время подумать, поскольку несчастные случаи бывали в деревне не часто.

- Несчастный случай с мотоциклистом.

- Вам о нем рассказывали?

- Я знаю только, что сына Марселена сбил мотоцикл . Когда это было?

- Чуть больше месяца, в субботу.

- Это случилось возле дома старой Бирар?

- Неподалеку. Может быть метрах в ста.

- Это произошло вечером?

- Незадолго до обеда. Было уже темно. Оба мальчика...

- Какие мальчики?

- Жозеф, сын Марселена, и Марсель.

- Их было только двое?

- Да. Они возвращались домой. Мотоциклист ехал со стороны моря. Точно не известно, как все это произошло.

- Что за мотоциклист?

- Эрве Жюссо, тридцатилетний сборщик, который только в прошлом году женился.

- Он был пьян?

- Он не пьет. Воспитывался у своих теток, а те, женщины довольно строгих правил. Он и сейчас продолжает жить вместе с ними.

- Фара у него была включена?

- Как показало расследование, да. Дети, должно быть, играли. Жозеф хотел перебежать улицу и его сбило.

- Перелом ноги?

- А двух местах.

- Будет хромать?

- Через неделю-две все восстановится.

- Пока он не может ходить?

- Нет.

- Марселен что-нибудь получил в виде компенсации за несчастный случай?

- Страховое общество заплатит некоторую сумму, поскольку Жюссо признал, что возможно был не прав.

- А вы считаете, что это так?

Доктор, которому стало не по себе, пытался засмеяться.

- Я начинаю наконец понимать, что вы там у себя на набережной Орфевр называете допросом "в темную". Предпочитаю все же выпить и просто посидеть за столом.

- Видите ли, Марселен - бедолага. Все знают, что долго он не протянет. Понятно, конечно, почему он пьет. Ему всегда не везло. Не только сам болеет, но и дома у него постоянно кто-то болен. Да и все, что он ни делал, оборачивается неудачей. Три года назад арендовал луга для откорма бычков, так началась засуха и он потерял то, что хотел заработать. Едва сводит концы с концами. Даже грузовичок его чаще стоит сломавшись у дороги, когда он развозит мясо.

- Таким образом, Жюссо, которому нечего терять, поскольку платит страховое общество, взял вину на себя?

- Примерно так.

- И все, конечно, в курсе дела.

- Более или менее. "Страховая компания" для них некое далекое и смутное понятие, впрочем, как и правительство. Так что, получить с неё деньги выглядит вполне нормальным делом.

- Справку составляли вы?

- Конечно.

- И, конечно, так, чтобы Марселен получил сумму побольше?

- Допустим, я несколько сгустил краски, относительно возможных осложнений.

- Но их не было?

- Но ведь могли бы быть. Когда корова подыхает от болезни, то в пяти случаях из десяти ветеринар пишет, что произошел несчастный случай.

Настала очередь Мегрэ улыбнуться.

- Если я правильно понимаю, сын Марселена мог уже встать с постели одну-две недели назад.

- Неделю.

- Не снимая с него гипс, вы даете возможность отцу получить от компании сумму побольше.

- Вы видите, что здесь даже врач должен быть немного канальей. Если бы я отказывался, то долго здесь не задержался бы. И учитель сейчас находится в тюрьме именно потому, что отказывался выдавать нужные им справки. Если бы он был более гибким и не спорил сотни раз с Тео, упрекая, что тот слишком щедро раздает государственные деньги, то давно бы считался здесь своим.

- Несмотря на то, что произошло с его женой?

- Да тут все они рогоносцы!

- Марсель Селье оказался единственным свидетелем несчастного случая?

- Я же уже говорил вам, что дело было вечером, и на дороге больше никого не было.

- Но ведь мог же кто-то видеть из окна?

- Вы думаете о Бирар?

- Я полагаю, что она не всегда сидела в кухне, а случалось и перебиралась в переднюю комнату.

- Во время расследования вопрос о ней не вставал. И сама она ничего не говорила.

Доктор почесал голову и стал совсем серьезным.

- Думаю, что вы в конце концов разберетесь в том, что хотите узнать. Заметьте, однако, что я не совсем вас понимаю.

- А вы уверены?

- В чем?

- По какой причине Марселен сегодня утром хотел броситься на меня?

- Пьяный был.

- Но, почему же все-таки на меня?

- Вы были единственным чужим у Луи. Он, когда выпьет, то начинает считать, что его преследуют. Вот и решил, что вы там, чтобы шпионить за ним...

- Вы-то пытались его успокоить.

- А вы бы предпочли, чтобы началась драка?

- Тео его совсем оглушил, заставив выпить двойную или тройную порцию перно, и отвел на второй этаж. Впервые вижу, чтобы помощник мэра играл роль сенбернара.

- Марселен его двоюродный брат.

- Я бы предпочел, чтобы ему дали сказать, что он хочет выставить меня отсюда.

Другие явно не хотели, чтобы он высказывался, и его быстренько убрали. Пусть продолжает пить свое вино на втором этаже.

- Мне нужно заглянуть к себе в кабинет, - сказал доктор Брессель. Там уже, наверное, меня ждет добрая дюжина пациентов.

Кабинет для консультаций представлял из себя низенькое строение во дворе, состоящее из двух комнат. Были видны, сидящие на скамье перед дверью люди, среди которых выделялся мальчишка с забинтованной головой и старик с костылем.

- Думаю, что вы все-таки добьетесь своего, - вздохнул доктор, намекая, конечно, не на карьеру Мегрэ, а на его расследование этого дела,

Он теперь смотрел на комиссара с бульшим уважением, хотя и было заметно, что доктор расстроен.

- А вы бы предпочли, чтобы я ничего не обнаружил?

- Я вот и сам об этом думаю. Может быть было бы лучше, если бы вы совсем сюда не приезжали.

- Смотря по тому, что нас ждет в конце расследования. У вас есть хотя бы какая-нибудь идея на этот счет?

- Я знаю об этом не больше, чем вы.

- И вы хотели бы, чтобы Гастен оставался в тюрьме?

- Его не станут долго там держать.

Брессель был не местным. Он, как и учитель, родился в городе. Но уже двадцать пять лет, как жил в деревне, и, вопреки себе, стал с нею солидарен.

- Заходите ко мне, когда захочется. Поверьте, что я делаю все, что могу. И предпочитаю жить именно здесь, проводя большую часть дня в дороге, а не быть запертым в душном кабинете для консультаций в городе или каком-нибудь предместье.

- Спасибо за завтрак.

- Вы снова будете допрашивать юного Марселя?

- Еще не знаю.

- Если хотите, чтобы он заговорил, то допрашивайте его без отца.

- Он боится отца?

- Я бы не назвал это страхом. Скорее, это восхищение им. Если он солгал, то должен сильно переживать.

Когда Мегрэ вышел наружу, у Луи и возле его заведения оставалось не много народа. Тео сидел в своем углу, как обычно и играл в карты с почтальоном, кузнецом и каким-то фермером. Взгляд его скрестился со взглядом Мегрэ, и, хотя ещё оставался насмешливым, в нем начинало сквозить уважение.

- Марселен все ещё наверху? - осведомился комиссар у Терезы.

- Храпит во всю! Перепачкал всю комнату. Он теперь плохо переносит выпивку. Каждый раз одно и то же.

- Меня никто не спрашивал?

- Недавно заходил лейтенант. Зашел и осмотрелся, как будто искал кого-то, наверное, вас. Выпьете чего-нибудь?

- Спасибо.

Его мутило от одного запаха вина.

Мегрэ медленно направился к мэрии. С лейтенантом беседовал один из жандармов.

- Вы хотели меня видеть?

- Да так. Ничего особенного. Просто я был на площади и заглянул к Луи, нет ли вас там.

- Значит, ничего новенького?

- Есть кое-какая мелочь. Бригадир Нули нашел седьмой карабин.

- Калибр 22?

- Да. Вот он. Такого же образца, как и другие.

- Где он был?

- В сарайчике за домом мясника.

- Спрятанный?

Ответил сам бригадир:

- Я вместе с коллегами искал гильзу. Прочесывали сад за садом. Увидел открытую дверь сарайчика и пятна крови повсюду. Заглянул, а в углу карабин.

- Вы допросили жену мясника?

- Да. Она сказала, что, когда Селье объявил, чтобы все принесли свои карабины в мэрию, она не подумала о карабине своего сына, поскольку тот уже спал. Тут месяц назад был несчастный случай и...

- Я знаю.

Держа карабин в руке, комиссар попыхивал трубочкой. Он поставил карабин в угол, отдельно от остальных.

- Не могли бы вы пройтись со мной ненадолго?

Они пересекли двор и вошли в класс, где пахло мелом и чернилами.

- Заметьте, что я ещё не знаю, куда это нас приведет. Во Вторник утром, когда учитель вышел вместе с фермером Пьедбефом, Марсель Селье подошел к этому окну.

- Именно это он нам и сказал.

- Справа от липы виден сарай. Видны также окна и среди них окна второго этажа в доме мясника.

Лейтенант внимательно слушал, нахмурив брови.

- Но мальчик не остался на этом месте. Еще до того, как учитель вышел из кабинета, он пересек класс.

Мегрэ так и сделал для наглядности. Прошел мимо классной доски, стола учителя и направился к другому окну, находившемуся напротив первого.

- Отсюда, как вы можете убедиться, виден дом Леони Бирар. Старушка находилась у своего окна в тот самый момент, когда стреляли, как показало расследование, и вполне возможно, что Марсель Селье видел, как она упала.

- Вы полагаете, что у него была причина перейти от одного окна к другому? Увидел что-то такое и...

- Не обязательно.

- Почему же он солгал?

Мегрэ предпочел не отвечать.

- У вас есть подозрения?

- Я думаю.

- Что вы собираетесь делать?

- То, что полагается, - без особого энтузиазма отозвался комиссар.

Он вздохнул, выбил пепел на сероватый пол, посмотрел на него и, как бы сожалея, проговорил:

- Это будет не слишком приятно...

Из противоположного окна на втором этаже на них через двор смотрел Жан-Поль.

Глава VIII

Подкова Леони

Прежде, чем покинуть класс, Мегрэ ещё раз обернулся к окну и увидел через него вдали за садами фигуру человека. Тот сидел на подоконнике спиной к нему, но по форме головы и полноте Мегрэ узнал Марселя Селье.

- Я полагаю, что это дом мясника?

Лейтенант проследил за направлением его взгляда.

- Да.. его сын Жозеф и Марсель - большие друзья.

Сидевший на подоконнике мальчик, обернулся и наклонился, что бы посмотреть вниз на женщину, развешивающую в саду белье на просушку. Машинально, его взгляд описал полукруг, как раз в тот момент, когда Мегрэ и Даниелу выходили из класса и поворачивали в его сторону.

Несмотря на расстояние, можно было догадаться по его движениям, что он поговорил с кем-то в комнате, затем слез с подоконника и исчез.

Повернувшись к комиссару, Даниелу негромко задумчиво проговорил:

- Желаю удачи.

- Вы возвращаетесь в Ла-Рошель?

- Хотите, подожду вас?

- Это позволило бы мне уехать вечерним поездом.

Мегрэ оставалось пройти какие-то метров сто пятьдесят. Шел он размеренным широким шагом. Мясная лавка выглядела низеньким, приземистым домиком. Она не была по-настоящему магазинчиком. Под неё использовали левую комнату первого этажа, где установили некий странный прилавок с весами, поставили старенький холодильник и разделочный стол для мяса.

Прежде, чем постучать, Мегрэ прошел мимо правого окна, которое было кухонным. А там в кухне три женщины, среди которых была одна пожилая в белом чепце, сидели за круглым столом и ели пирог. Это были жена Марселена, её мать и сестра, которые жили в соседней деревне и, вероятно, приехали на похороны.

Женщины видели, как комиссар прошел мимо окна. Окна были такими маленькими, что широкая фигура Мегрэ на какое-то мгновение заслонила их. Они слышали, как он, поколебавшись, постоял у двери, ища звонок. Не найдя, комиссар сделал пару шагов, стараясь пошуметь.

Жена мясника встала со стула, приоткрыла кухонную дверь и спросила:

- Кто там?

Потом, узнав комиссара, которого, возможно, видела в деревне, спросила:

- Вы ведь полицейский из Парижа, а?

Если она и ходила на похороны, то успела переодеться. Была она не очень старой, но плечи согнулись, щеки впали, а глаза лихорадочно блестели. Не глядя в лицо комиссару, добавила:

- Мужа нет дома. Я не знаю, когда он вернется. Вы ведь, наверное, пришли к нему?

В кухню она его не пригласила, а две сидящие там женщины тоже молчали.

- Я хотел бы поговорить с вашим сыном.

Она испугалась, но это ничего не значило, ибо жена мясника принадлежала к тем женщинам, которые всегда чего-нибудь боятся и живут в ожидании катастрофы.

- Он лежит в постели.

- Я знаю.

- Уже больше месяца он находится наверху.

- Вы разрешите мне подняться в его комнату?

Что она могла поделать? Впустила не протестуя, стиснув пальцами кусочек фартука.

Комиссар поднялся на четыре или пять ступенек, когда увидел Марселя, спускавшегося по той же лестнице, а при виде Мегрэ, прижавшегося спиной к стене.

- Извините..., - пробормотал он, тоже избегая смотреть ему в лицо.

Он торопился выйти на улицу, опасаясь, что Мегрэ его остановит или позовет обратно. Но Мегрэ этого не сделал. Он продолжал подниматься по лестнице.

- Дверь справа, - произнесла сзади мать, когда он добрался до площадки.

Мегрэ постучал. Детский голос откликнулся:

- Войдите.

Мать оставалась на лестнице внизу, подняв голову и глядя, как он входит и закрывает за собою дверь.

- Не вставай.

Лежа на кровати, с подложенными под спину подушками и вытянутый в гипсе ногой, мальчик смотрел на комиссара. Жозеф сделал вид, что пытается встать.

- На лестнице я встретил твоего друга.

- Я знаю.

- Почему он меня не подождал?

Потолок в комнате был низким, и Мегрэ почти касался головой верхней балки, да и сама комната - не велика, так что почти половину занимала кровать. Внутри царил беспорядок: повсюду валялись иллюстрированные журналы и изрезанные перочинным ножом кусочки дерева.

- Тебе здесь очень скучно?

Стоял один единственный стул, тоже заваленный всякой всячиной: куртка, рогатка, несколько книг и опять всякие деревянные чурки и дощечки.

- Вы можете все это сбросить, - проговорил мальчик.

- Если Жан-Поль Гастен был похож сразу и на отца и на мать, а Марсель напоминал отца - жестянщика, то Жозеф ни единой черты не взял ни у одного из своих родителей. Из всех троих детей он был самым красивым и производил впечатление здорового, уравновешенного ребенка.

Мегрэ сел на подоконник, спиной ко двору и саду, на то самое место, где недавно сидел Марсель, и не спешил начать разговор. Это вовсе не было приемом, который применялся, чтобы сбить с толку собеседника на набережной Орфевр, просто комиссар не знал с чего начать.

Жозеф первым открыл рот и спросил:

- Где мой отец?

- У Луи.

Мальчишка слегка поколебался, потом снова спросил:

- Как он?

Стоило ли от него скрывать то, что он и сам хорошо знал?

- Тео уложить его проспаться.

Вместо того, чтобы взволноваться, Жозеф успокоился.

- Моя мать внизу с бабушкой?

- Да.

Заходящее солнце мягко пригревало спину комиссару; из садов доносилось пение птиц; где-то вдали какой-то малыш дудел в жестяную трубу.

- Ты не хочешь, чтобы я снял твой гипс?

Можно было подумать, что Жозеф ждал такого вопроса и понял Мегрэ с полуслова. Но он не проявлял беспокойства, как и его мать. И испуганным он не выглядел. Мальчик разглядывал огромную фигуру своего гостя, казавшееся равнодушным лицо и раздумывал, что ему предпринять.

- Так вы знаете?

- Да.

- Это вам доктор сказал?

- Я сам догадался. Что вы с Марселем делали, когда тебя сбил мотоцикл?

Жозеф явно испытывал облегчение.

- Так вы нашли подкову? - спросил он.

При этих словах в голове Мегрэ забрезжил какой-то образ. Где-то он уже видел подкову. Вроде бы, когда он посетил дом Леони Бирар. Ржавая подкова лежала на полу справа от окна в углу, неподалеку от мелового контура, обозначавшего положение трупа.

Это не ускользнуло от его внимания. Он даже хотел на этот счет спросить лейтенанта. Потом, вставая, он увидел гвоздь и решил, что подкова висела на нем.

В деревне многие хранят найденные на дороге подковы, как талисман, приносящий счастье.

Даниелу и жандармы, которые до него осматривали место происшествия, рассуждали, вероятно, так же.

- Действительно, у Леони Бирар есть подкова, - ответил он.

- Это я её нашел в тот вечер, корда произошел несчастный случай. Мы с Марселем шли по дороге к морю, когда я о неё споткнулся. Было уже темно. Вот я и прихватил её с собой. Мы проходили мимо дома старухи, и я нес подкову. Окно со стороны дороги было открыто. Мы тихонько к нему подошли.

- Леони Бирар была в первой комнате?

- В кухне. И дверь приоткрыта.

Он не мог удержаться, чтобы ни улыбнуться, слушая Жозефа.

- Я сначала хотел бросить подкову в дом, чтобы напугать её.

- Как бросал дохлых кошек и огрызки?

- Это не только я делал.

- А потом ты передумал?

- Я решил, что интереснее сунуть железку в кровать. Я перелез бесшумно в комнату, сделал два-три шага и, к несчастью, на что-то наткнулся. Она услышала. Тогда я бросил железку и выпрыгнул в окно.

- А где был Марсель?

- Он меня ждал неподалеку. Я бросился бежать. Услышал, что старуха ругается, глядя из окна, и вот тогда-то меня сбил мотоцикл.

- Почему ты об этом не рассказал?

- Сначала меня отнесли к доктору, мне было очень больно. Мне дали какое-то лекарство, и я заснул. А когда проснулся, рядом был отец, который и сказал мне о страховке. Тут я понял, если расскажу правду, то посчитают, что виноват я сам, и страховку не выплатят. А отцу нужны деньги.

- Марсель навещал тебя?

- Да. Я взял с него обещание, что он никому ничего не расскажет.

- С тех пор он тебя навещал каждый день?

- Почти каждый день. Это мой друг.

- А Жан-Поль тоже твой друг?

- Он ни с кем не дружит.

- Почему?

- Не знаю. Наверное, не хочет. Он похож на свою мать. Она не разговаривает с женщинами из деревни.

- А тебе не скучно одному в этой комнате целый месяц?

- Скучно.

- И чем же ты занимаешься?

- Ничем. Читаю. Вырезаю из дерева кораблики и разные фигурки.

Вокруг лежала дюжина корабликов, причем некоторые сделанные очень хорошо.

- Ты никогда не подходишь к окну?

- Мне нельзя.

- Боишься, узнают, что ты можешь ходить?

- Да, - откровенно ответил он.

А потом спросил:

- Вы сообщите в страховую компанию?

- Это меня не касается.

Наступило молчание, во время которого Мегрэ повернулся к нему спиной, рассматривая тыльные стороны домов и школьный двор.

- Я полагаю, что ты поглядываешь в окно, особенно, во время перемен?

- Да, частенько.

Как раз напротив, по другую строну садов, виднелись окна Леони Бирар.

- Случалось, что Леони замечала тебя?

- Да.

Мальчишка помрачнел. Он ещё колебался, но теперь уже понимал, что ему придется признаваться.

- Еще раньше, когда она меня видела, то корчила разные рожи.

- И показывала тебе язык?

- Да. После несчастного случая, она издевалась надо мной и показывала в окно подкову.

- Почему?

- Наверное, чтобы дать мне понять, будто она все знает и может пойти рассказать.

- Однако, она этого не сделала.

- Нет.

Старуха впала в детство и переругивалась с мальчишками, которые возненавидели её и сделали из неё козла отпущения. Она кричала, грозила им, дразнила, высовывая язык. Издали напоминала Жозефу, что может причинить ему неприятности.

- Это тебя пугало?

- Да. Моим родителям нужны деньги.

- Они в курсе истории с подковой?

- Отец знает.

- Ты сам ему рассказал?

- Он догадался, что я что-то сотворил, что-то скрыл от него, поэтому я был должен ему признаться.

- Он тебя ругал?

- Он посоветовал мне молчать.

- И сколько же раз Леони Бирар показывала тебе из окна подкову?

- Да раз двадцать, наверное. Как только меня видела.

Так же, как и утром с Жан-Полем, Мегрэ медленно раскурил трубку, чтобы казаться, как можно менее страшным. Он делал вид, что вся эта история не очень-то его и занимает. Видя его несколько расслабленным и даже наивным, мальчику могло казаться, что он разговаривает с одним из своих товарищей.

- А что же тебе сейчас рассказал Марсель?

- Он сказал, что если его ещё раз будут допрашивать, то он сознается и скажет всю правду.

- И почему же? Он что, боится?

- Он ходил исповедоваться. А потом ещё на него произвели впечатление похороны.

- Он скажет, что видел тебя в одном окне, прежде, чем подошел к другому?

- Откуда вы знаете? Вот видите! В этом доме все поворачивается плохо. Другие делают ещё хуже, но с ними ничего не случается. А у нас все наоборот.

- Ну, и что же ты делал у окна?

- Я смотрел.

- Старуха показывала тебе подкову?

- Да.

- Расскажи-ка мне по порядку, как все было.

- Я ведь не мог ничего другого сделать, а?

- Ну, не знаю.

- Я взял карабин.

- Где был карабин?

- В углу, возле шкафа.

- Он был заряжен?

Мальчишка заколебался.

- Да.

- Пули были, конечно, двадцать второго калибра, но короткие или длинные?

- Длинные.

- Карабин обычно стоит в комнате?

- Часто.

- В последнее время ты стрелял из него по воробьям из окна?

Он опять заколебался, стараясь думать, как можно быстрее, как некто, кто не имеет права на ошибку.

- Нет. Не припомню.

- Ты просто хотел напугать старую женщину?

- Конечно. Да я вообще не знаю, что я хотел. Она насмехалась надо мной. И я подумал, что она в конце концов все сообщит страховой компании, а отец не сможет купить новый грузовичок.

- Он решил таким образом потратить деньги?

- Да. Он считал, что на новой машине увеличит число ездок и заработает больше денег.

- А сейчас, он мало зарабатывает?

- Иногда ничего не получает в месяц, и тогда нам бабушка...

- Она вам помогает?

- Когда нет совсем денег, то да. Но при этом устраивает таки сцены!

- И ты выстрелил?

Он утвердительно кивнул и виновато улыбнулся.

- Ты целился?

- Я целился в окно.

- В общем, ты хотел разбить стекло?

Он снова согласно кивнул, и тут же спросил:

- Меня посадят в тюрьму?

- Мальчиков в твоем возрасте в тюрьму не сажают.

Кажется, он даже был разочарован.

- И что же тогда сделают?

- Судья сделает тебе внушение.

- А потом?

- Сделают выговор твоему отцу. В конце концов, виноват-то ведь он.

- Почему же, если он ничего не сделал?

- А где он был, когда ты стрелял?

- Не знаю.

- Он уезжал?

- Наверное, нет. Он никогда так рано не уезжает.

- Сидел в лавке?

- Может быть.

- Ни он, ни твоя мать ничего не слышали?

- Нет. Они мне ничего не сказали.

- Им известно, что это ты стрелял?

- Я им об этом не сказал.

- А кто же отнес карабин в сарайчик?

На этот раз мальчишка покраснел, растерянно оглянулся по сторонам, избегая взгляда Мегрэ.

- Полагаю, что ты со своим гипсом не мог спуститься по лестнице, настаивал комиссар, - да и двор не мог пересечь. Ну, так как же?

- Я попросил Марселя...

Тут он совсем замолчал, потом признался:

- Нет, это не правда. Это отец. Все равно, вы узнаете...

- Ты сам попросил его унести карабин?

- Да. Но я ему не сказал, почему.

- А когда рассказал?

- А среду утром.

- Он тебя ни о чем не спрашивал?

- Нет. Только сердито посмотрел.

- А матери твоей он рассказал?

- Если бы рассказал, то она вынудила бы меня рассказать всю правду.

- Она всегда так поступает?

- Всегда, если я пытаюсь соврать.

- Это ты попросил Марселя заявить, что он видел, как учитель выходил из сарая?

- Нет. Я даже не знал, что его допрашивали.

- Почему же он это сделал?

- Наверняка потому, что видел меня в окошке.

- С карабином? У тебя в руках был карабин?

Жозефу стало жарко. Он всячески пытался не противоречить себе, делать вид, что говорит прямо и без колебаний.

Мегрэ же старался говорить мягко, как будто незначащими фразами, но мальчишка был достаточно смышлен, что бе понимать: комиссар постепенно подходит к истину.

- Я точно не помню. Может быть я ещё не взял в руки карабин.

- Но, когда он из другого окна увидел, что Леони Бирар упала, он, конечно, понял, что стрелял именно ты?

- Он мне об этом не говорил.

- А вообще, вы говорили об этом?

- Только сегодня.

- И он тебе просто сказал, что если его ещё раз спросят, то он расскажет правду?

- Да.

- Он грустный был?

- Да.

- А ты?

- Я хотел, чтобы все скорее кончилось.

- Ты предпочитал лучше оказаться в тюрьме?

- Может быть.

- И почему же?

- Ни почему. Что бы просто посмотреть.

Он, конечно, не добавил, что в тюрьме ему было бы интересней, чем в доме у родителей.

Мегрэ, вздохнув, встал.

- И ты так бы и согласился, чтобы обвинили учителя?

- Нет. Не думаю.

- Так ты в этом не уверен?

Конечно, нет. Жозеф не был в этом уверен. Мысль о том, что он причинил страдания Гастену, не приходила ему в голову. Да и вообще, приходила ли она в голову другим жителям деревни?

- Вы уходите? - спросил он, видя, что комиссар направляется к двери.

Мегрэ остановился на пороге.

- А что же мне ещё делать?

- Вы расскажете все лейтенанту?

- За исключением того, что относится к твоему несчастному случаю.

- Спасибо.

Он уже был не слишком доволен, что его покидают.

- Тебе есть, что ещё сказать?

Он отрицательно помотал головой.

- А ты уверен, что рассказал мне всю правду?

Он кивнул на этот раз утвердительно, но Мегрэ, вместо того, чтобы открыть дверь, вернулся и уселся на край кровати.

- А вот теперь точно расскажи мне, что ты видел во дворе.

- В каком дворе?

Ребенок снова так покраснел, что у него зарделись уши.

Прежде, чем ответить, Мегрэ встал и, приоткрыв дверь, сказал жене Марселена:

- Попрошу вас спуститься вниз. Совсем вниз.

Подождал, пока она это сделала и только тогда закрыл дверь.

- В этом самом дворе.

- Нашем дворе?

- Да.

- А что я мог там видеть?

- Это знаешь ты, а не я.

Мальчишка аж отодвинулся к самой стене и ошеломлено посмотрел на Мегрэ.

- Что вы хотите сказать?

- Ты был у окна, и старуха показывала тебе подкову.

- Я же вам уже рассказал.

- Но ведь карабина у тебя в комнате не было.

- Откуда вы знаете?

- Твой отец был внизу во дворе, а дверь сарайчика открыта. Так что он делал?

- Он рубил тушу барана.

- Со своего места он мог видеть тебя в окне, как и Леони Бирар.

- Вам этого никто не мог сказать, - пробормотал гораздо более восхищенный, чем расстроенный мальчик. - Вы просто догадались?

- Он со старухой был не в лучших отношениях, чем ты Она каждый раз оскорбляла его, когда он проезжал мимо её окна.

- Она обзывала его ничтожеством и побирушкой.

- И дразнили, высовывая язык?

- Да. У неё такая привычка.

- А когда он вышел, то в его руках был карабин?

- И что ему за это будет?

- Это будет видно. Ты же решил мне больше не лгать?

- Я скажу вам всю правду.

- Мог ли тебя отец в это время видеть?

- Может быть. Я не помню. Это все произошло очень быстро.

- Что же произошло очень быстро?

- Он оглянулся вокруг и тут же выстрелил. Я даже слышал, как он проворчал: "Получай, гнида!"

- Он тщательно целился?

- Нет. Приложил ружье к плечу и нажал курок.

- Он хороший стрелок?

- Не мог бы попасть и в воробья с десяти шагов.

- Он увидел, что Леони Бирар упала?

- Он даже какой-то момент стоял, как оглушенный. Потом бросился к сараю, что бы спрятать карабин.

- А потом?

- Посмотрел на мое окно и поспешил в дом. А затем я услышал, как он уходит.

- И куда же он направился?

- К Луи.

- Откуда ты знаешь?

- Потому что, когда он вернулся, то был очень пьяный.

- А Тео находился у себя в саду?

- Он как раз выходил из своего погребка.

- Он видел, как твой отец стрелял?

- Там, где он находился, видно не было.

- Но тебя-то в окне он видел?

- Наверное.

- И выстрел слышал?

- Должен был слышать.

- Отец с тобою с тех пор ни о чем не говорил?

- Нет.

- И ты тоже?

- Я не осмеливался.

- Ну, а Марсель подумал, что стрелял ты.

- Конечно.

- Потому-то он и солгал?

- Я - его друг.

Мегрэ машинально потрепал его по голове.

- Вот и все, парень! - сказал он поднимаясь.

Он чуть было не добавил: "Некоторые узнают жизнь раньше, чем другие",

Но к чему? Жозеф не слишком трагически воспринимал это событие. Он настолько привык к мелким повседневным драмам, что эта не произвела на него большее впечатления, чем другие.

- Его посадят в тюрьму?

- Не надолго. Если только не докажут, что он целился в Леони Бирар и пытался её убить.

- Он только хотел её напугать.

- Я понимаю.

"Вся деревня даст показания в его пользу", - подумал он, произнеся это вслух.

Мальчишка, подумав, согласился.

- Думаю, что да. Его любят, не смотря ни на что. Это не его вина.

- В чем, не его вина.

- Во всем.

Мегрэ уже спустился до середины лестницы, когда мальчишка его позвал:

- Вы не хотите снять мой гипс?

- Лучше я пришлю к тебе доктора.

- Вы его сразу пришлете?

- Если он дома.

- Не забудьте.

И когда Мегрэ спустился уже совсем вниз, он услышал шепот:

- Спасибо.

Он не пошел через кухню. Солнце начинало садиться за домом и с земли поднимался пар. А три женщины все ещё были там. Они сидели совершенно неподвижно. Он молча глянул на них, проходя перед окном.

На паперти церкви кюре беседовал с какой-то женщиной среднего возраста, и комиссару показалось, что он хочет перейти площадь и заговорить с ним. Ему тоже, наверное, все было известно. Он узнал правду о том, что Марсель солгал из исповеди. Но кюре был единственным, кто не имел права ничего сказать.

Мегрэ поприветствовал его, и священник, казалось, удивился. Потом Мегрэ пришел в мэрию к Даниелу, который ждал его. дымя сигарой. Лейтенант встретил комиссара вопрошающим взглядом.

- Вы можете отпустить учителя, - проговорил Мегрэ.

- Это Жозеф?

Мегрэ отрицательно покачал головой.

- А кто же?

- Его отец, Марселен.

- Я думаю, что мне остается только арестовать его?

- Я хотел бы сначала сказать ему пару слов.

- Он не сознался?

- Он не в состоянии сознаться. Не хотите ли пойти со мной...

Они вместе направились к заведению Луи. Но в тот момент, когда они уже собирались войти, Мегрэ вспомнил о своем обещании и пошел к Бресселю. Позвонил.

Сестра открыла дверь.

- Доктор дома?

- Он только что поехал принимать роды.

- Когда он вернется, попросите его пойти к Жозефу и снять гипс.

Она должно быть тоже считала, что Жозеф виновен. Лейтенант ждал у двери заведения Луи. Внутри никого не было, кроме какого-то пьяницы, заснувшего за столом, и игроков в карты.

- Где Марселен? - спросил Мегрэ у Терезы.

Спросил он достаточно громко, специально для Тео. На этот раз пришла очередь Мегрэ бросить насмешливый взгляд на помощника мэра. Но тот был хорошим игроком. Вместо того, что бы растеряться, он лишь пожал плечами, как бы говоря: "Тем хуже. Но уж это не моя вина..."

- Комната слева от лестницы, месье Мегрэ.

Он поднялся один и открыл дверь. От шума мясник проснулся и, подняв голову, посмотрел на него широко раскрытыми глазами.

- Что вам от меня нужно? - тягучим голосом проговорил он. - Который час?

- Пять часов.

Тот спустил ноги на пол и протер глаза. Поискал нет ли чего выпить. От него так несло перегаром, что комиссара затошнило.

- Тебя внизу ждет лейтенант, Марселен.

- Меня? Почему? Что я сделал?

- Он сам тебе скажет.

- Вы уже были у меня?

Мегрэ не ответил.

- Вы мучили ребенка? - глухо продолжал мясник.

- Поднимайся, Марселен.

- Если пожелаю.

Волосы у него были растрепанны. Взгляд неподвижен.

- А вы - хитрюга, а! Должно быть гордитесь собой! Мучать ребенка! Так вот зачем вы сюда приехали!,, И за такую-то работу правительство вам платит!

- Спускайся.

- Я запрещаю вам меня касаться.

Тем не менее, встав, он зашатался и пробормотал:

- И все потому, что тот - учитель, образованный, получает деньги налогоплательщиков...

Чтобы лучше выразить свое презрение, он плюнул на пол и двинулся на выход, чуть не упав с лестницы.

- Луи, перно! - скомандовал он, держась за стойку.

Он хотел уйти красиво, поглядывая на окружающих его людей и хихикая.

Луи взглядом спросил у Мегрэ, должен ли он обслужить клиента. Комиссар знаком показал, что это ему безразлично

Марселен выпил перно одним глотком, вытер губы и бросил, повернувшись к Тео: ъ - Все-таки я прикончил, эту гниду!

- Не строй из себя самого умного! - негромко обронил помощник мэра, глядя в карты.

- Что, может я в неё не попал?

- да ты и в быка не способен попасть с тридцати метров.

- Так прикончил я её или нет?

Вмешался лейтенант:

- Прошу вас идти со мной. Не заставляйте надевать на вас наручники.

- А если я хочу, чтобы мне надели наручники?

Он до конца ершился.

- Как хотите.

Наручники блеснули и защелкнулись на руках мясника.

- Ну вы там, смотрите на меня!

Он ударился о притолоку, пересекая порог, и через несколько мгновений было слышно, как хлопнула дверца машины. наступила тишина. Воздух был пропитан вином, густой дым окружал только что зажженную лампу, хотя на улице ещё было достаточно светло. Правда, через полчаса здесь окончательно стемнеет, и в деревне будут видны только светящиеся точки окон, две-три плохо освещенные витрины, да какая-нибудь, скользящая вдоль домов, тень. Приготовьте мой счет, - первым нарушил тишину Мегрэ.

- Уезжаете прямо сейчас?

- Вечерним поездом.

Остальные хранили молчание.

- Как здесь вызвать такси?

- Достаточно попросить Маршандона. Она довезет вас на грузовичке. Он всегда отвозит всех на вокзал.

Раздался голос Тео:

- так что, играем или не играем? Я объявил туз пик. И ещё треть...

- Чем это?

- Дамой.

- Она козырная.

- А я хожу валетом.

Мегрэ чувствовал грусть и усталость, как всегда с ним бывало, когда он заканчивал дело. А ведь он приехал сюда, чтобы поесть устриц с белым местным вином!

- Что вам налить, комиссар?

Он колебался. От запаха вина его слегка мутило. Но он ничего иного не сказал, потому что мечтал об этом ещё в Париже.

- Бутылку белого.

Скобяная лавка была освещена. Сквозь висевшие в витрине ведра и кастрюли можно было разглядеть кухню, где сидел за столом Марсель Селье перед книгой, подперев голову руками.

- За ваше здоровье!

- И за ваше.

- Должно быть наши места показались вам странными?

Он не ответил, а чуть позже, Тереза снесла вниз его чемоданчик, который сама и уложила.

- Надеюсь, что ваша жена найдет здесь все в порядке.

действительно, было сейчас хорошо вспомнить о мадам Мегрэ, об их квартире на бульваре Ришар-Ленуар, о ярко освещенных Больших Бульварах, куда он поведет её в первый же вечер в их обычный кинотеатр.

Когда чуть позже он проезжал на грузовичке перед мэрией, в окнах дома Гастенов горел свет. Через час-два учитель вернется, и они все трое снова будут вместе, столь похожие друг на друга, как бы выброшенные на затерянный остров.

А позднее, он даже не обратил внимание, что справа от него покачиваются мачты судов и, прибыв на вокзал, купил целую охапку парижских газет.

8 декабря 1953 г.