За всю свою жизнь Юдифь Равенстоу видела только мужчин жестоких или очень жестоких и предстоящего замужества ожидала со страхом. Но Гайон ФитцМайлз, лорд Оксли и Ледвордта, для которого брак — лишь политическая сделка, не намерен истязать свою юную супругу. Гай вообще не собирался уделять Юдифь какого-то особого внимания. Однако жена-подросток удивила его! За короткое время отважный рыцарь понял, что на редкость проницательная, твердая духом и здравомыслящая супруга может стать ему верным соратником в борьбе против многочисленных жестоких врагов. И Гайон решил, что не пожалеет времени и сил, чтобы завоевать доверие, преданность и любовь своей необычной жены.

Элизабет Чедвик

Любовь по расчету

Глава 1

Граница с Уэльсом

Колючий ноябрьский ветер гнал снежные вихри в сторону замка, маячившего впереди на высокой скале над бурной рекой Вай. Гайон плотнее закутался в темный плащ, то и дело похлопывал по мускулистой шее спотыкавшегося на скользкой дороге коня. День быстро догорал, ночь обещала быть ненастной и холодной, но, к счастью, до замка было уже недалеко.

Серый конь чуть не свалился в ледяную воду бухты, но Гайон слегка пришпорил его, издав громкое ржание, лошадь рванулась вперед, разбрасывая брызги, и выбралась на грязную, схваченную коркой льда дорогу, ведущую к деревне.

Небольшие домики фермеров были освещены изнутри горевшими очагами и тусклым пламенем свечей. Проезжая мимо церкви, всадник спугнул дворняжку, и та яростно лаяла, готовая укусить Ариана за ногу. Блеснула подкова, раздался громкий визг, все смолкло. Деревянная дверь приоткрылась и тут же захлопнулась, когда из глубины дома раздался резкий окрик.

Гайон продолжал путь мимо мельницы, за которой начинался крутой подъем к замку. Вот всадник остановился, вглядываясь в каменную башню сквозь узкие щелочки запорошенных снегом век, недовольно поморщился. По прибытии Ариана нужно почистить, накормить посытнее и согреть теплым одеялом. Гайон не возражал бы, чтобы его собственные проблемы разрешились с такой же легкостью, но, к сожалению, это невозможно.

По команде мост опустился, лошадь вступила на прочные дубовые доски, цокот подков гулко отдавался в темноте — внизу под мостом находились остроконечные утесы и заросли колючего кустарника.

Всадник пришпорил коня, рысцой пересекшего мост, и они въехали через арку на открытый двор. Гайон спрыгнул на землю. Ноги так затекли, что он не мог сделать ни шагу, так и стоял, припав к седлу, пока не подбежал конюший, что бы увести Ариана.

— Ужасная ночь, милорд, — заметил слуга, с любопытством оглядывая всадника.

Гайон с усилием оторвался от седла, выпрямился.

— Будет еще хуже, — мрачно ответил он, по-видимому, имея в виду не только погоду. — Сим, посмотри подкову на передней ноге, сдается мне, она скоро отвалится.

— Да, милорд.

Гайон ласково потрепал коня по шее и зашагал через двор — сначала медленно, потом быстрее, втянув голову в плечи против ледяного ветра. У входной двери поприветствовал стражников и, снимая на ходу латные рукавицы, поднялся по крутой лестнице в зал на втором ярусе.

Обеденный горн прозвучал незадолго до его прибытия, за столами было много обедающих. При появлении наследника хозяина замка челюсти перестали жевать, руки застыли на полпути к тарелкам, глаза округлились и внимательно провожали приехавшего, пока тот пересекал зал. Мужчины обратили внимание на твердый нетерпеливый шаг, женщины не преминули отдать должное ширине плеч и вызывающей красоте лица.

Не глядя по сторонам, Гайон прошел к главному столу, где сидел его отец, старшие рыцари и управляющий поместья. На месте хозяйки восседала его сводная сестра Эмма, что вызвало явное неудовольствие прибывшего.

Майлз ле Галлоуа встал, испуганно посмотрел на сына, не скрывая беспокойства.

— Гай! Мы не ждали тебя так скоро.

— Когда за тобой гонится дьявол, приходится скакать быстро, — Гайон наклонился, чтобы поцеловать сестру. Сидящие за столом подвинулись, освобождая место. Его ноги вдруг ослабели, стали точно ватные, комната закружилась, поплыла перед глазами.

— Удивляюсь, что ты не свалился с лошади, вид у тебя просто ужасный, — Эмма подала знак одному из слуг.

— Неужели? — он взял чашу с вином, которую протянула сестра. — Ну что ж, Эми, возможно, у меня есть на то веские причины.

Гайон почувствовал на себе пристальные взоры, горящие от предвкушения.

— Ты хочешь сказать, король отказался отдать тебе земли дядюшки Джералда? — удивился отец.

Гайон отрицательно покачал головой и уставился в чашу с кроваво-красным вином.

— Король с радостью признал меня наследником, утвердил во всех правах и привилегиях, причитающихся мне как владельцу этих угодий, — голос Гая прозвучал равнодушно, что только усилило беспокойство отца.

Прошло всего три месяца со дня смерти Джералда, погибшего в бою с валлийцами на острове Мон, который некоторые называли Англеси. Джералд был бездетным вдовцом и завещал собственность Гайону, своему племяннику, но король Вильям Руфус, как говорили, отменил законы наследия, чтобы пополнить доходы казны. Гайон попросил аудиенции у короля в Нормандии[1], чтобы добиться разрешения на наследство. Но вид сына, безрадостный тон, наполнили сердце Майлза дурными предчувствиями. В черных глазах Гайона застыла глубокая печаль, не предвещавшая ничего хорошего. Конечно, он очень устал, но было ясно — Гайон что-то скрывал.

Майлз бросил взгляд на сжатые губы сына, пальцы, судорожно обхватившие чашу, затем перевел взгляд на сидевших за столом людей. Чтобы ни случилось, Гайон не намеревался делать это достоянием всех собравшихся. Майлз хотел предложить проводить сына в спальню, но его опередила дочь, от которой тоже не укрылось со стояние брата.

— Боже! — воскликнула Эмма, положив ладонь на руку Гайона. — Ты совсем замерз! И как только решился ехать в такую погоду? Дело, конечно же, могло подождать! Сейчас же прикажу приготовить горячую ванну, и ты немедленно должен уйти из этого холодного зала!

Гайон немного повеселел, в глазах даже промелькнула искорка смеха. Эмма по-прежнему считала, что, будучи старше брата на три года, имеет право требовать от него послушания, тем более что мать Гайона умерла три года назад. Пока муж Эммы, старший помощник камергера короля, путешествовал со свитой государя, она выполняла обязанности хозяйки замка, терроризируя прислугу и членов семьи требованиями строжайшим образом соблюдать во всем порядок.

На этот раз Гайон не противился, а предоставил сестре поступать, как та считает нужным.

— Ты бы лучше позаботилась, чтобы накормили моих людей, — только и сказал он, следуя за Эммой. — Они должны быть здесь через час. Наверное, клянут меня на чем свет стоит, бедолаги.

Эмма принялась выговаривать брату, что тот имел глупость опередить эскорт, зная, как опасны дороги. Гайон пропускал все слова мимо ушей.

Когда лохань наполнили горячей водой, Гайон начал раздеваться, и Эмма, щелкнув пальцами, отпустила двух молоденьких служанок. Гайон удивленно поднял брови, потом стал стягивать кольчугу.

Майлз опустил портьеру на входной двери.

— Зря ты это сделала, — упрекнул он дочь. — Гай сейчас не в том состоянии, чтобы развлекаться со служанками.

— Ты уверен? Судя по тому, что говорит муж, Гай всегда в состоянии прижать девушку, даже если его избить до полусмерти, — Эмма подхватила кольчугу, бросив на брата укоризненный взгляд.

— Басни, в них ни капли правды, — попытался защищаться Гайон, но сестра так резко сдернула с него стеганую рубашку, что чуть не оторвала уши. Гай вскрикнул от боли.

— Ведьма, — бросил он, потирая ухо. Затем проворно наклонился и поцеловал ей руку.

Эмма ответила сердитым взглядом, губы дрожали, хотя она старалась сложить их в насмешливую гримасу.

— А ты — бабник и негодяй. И можешь не применять на мне свои светские уловки, я-то вижу тебя насквозь.

Гайон разочарованно выпустил ее руку и стал снимать нижнюю рубашку.

— В этом я не сомневаюсь, — внезапно игривость исчезла, лицо омрачилось. — Но все же надеюсь, на других женщин мои уловки, как ты их называешь, действуют более эффективно.

Эмма прищурилась.

— Не в этом замке.

— Я имел в виду другие, более отдаленные территории. Мне предстоит брак с дочерью Мориса ФитзРоджера.

— Что?! — Майлз, стоявший поодаль, насторожился.

— Юдифь Равенстоу, — сухо пояснил Гайон и, сняв рейтузы, ступил в ванну. — По приказу короля.

— Руфус предложил тебе дочь Мориса Равенстоу?

— Это не предложение. Король сказал: женись, не то… — Гайон сочувственно посмотрел на остолбеневшего отца. — Он продал за три сотни марок Роберту де Беллему графство Шрусбери.

— Что?! — ужас сменился оцепенением. — Не может быть, чтобы король дал согласие на такое незаконное владение. Принимая во внимание его долги и, учитывая натуру, это было бы слишком рискованно.

Гайон принял из рук Эммы мыло и кусок ткани.

— Любого можно купить, а де Беллем правильно оценил Руфуса, — Гайон поморщился. — Он хотел получить и Равенстоу в придачу, так как поместье принадлежало его покойному сводному брату. И получил бы, если бы ФитзГамон не вспомнил, что прямая наследница уже созрела для замужества. Девушке шестнадцать, и она не помолвлена. Король захотел самолично сосватать ее и не упустить случая слегка позабавиться, — Гайон принялся энергично намыливаться, словно желая отмыться от черных мыслей.

— Но это невозможно! — лицо Эммы перекоси лось от отвращения. — Если ты на ней женишься, то породнишься с этим чудовищем. Все знают, что это за гадина — грабит и пытает людей просто ради удовольствия, сажает неугодных на кол и хохочет, наблюдая их мучения. Собственную жену держит в подземелье с крысами, — ее передернуло. Гайон не упрекнул сестру за преувеличения — в их век, когда жестокость считалась нормой, даже самые свирепые люди бледнели от ужаса, слушая о садизме Роберта де Беллема, старшего сына покойного Роджера Монтгомери, графа Шрусбери.

Всеобщее осуждение вызывало не обращение с простолюдинами — это бы ему простили — но пытки, которым он подвергал благородных узников, вполне способных заплатить выкуп. Для Роберта не существовало авторитета, кроме самого себя.

— Если я не соглашусь, Эми, то потеряю земли дяди Джералда тоже, оба поместья перейдут к фаворитам короля. Меня поймали в ловушку. Руфус не только подсовывает мне неугодную жену, но еще заставляет заплатить за это — пять сотен марок. Конечно, это не три тысячи, но достаточно, чтобы мои арендаторы взвыли, когда я увеличу налог. Хорошо еще, что де Беллем пока не отваживается повеселиться за мой счет.

Эмму охватила дрожь, она перекрестилась.

— К тому же, — медленно процедил Майлз, — замки, которые перейдут к тебе после брака, плюс те, что ты унаследуешь, ставят тебя наравне с де Беллемом, что бы тот ни замышлял.

— Да, конечно, — мрачно согласился Гайон. — За это преимущество меня тоже заставят заплатить, не исключено, что головой.

Наступило тягостное молчание. Эмма издала звук, похожий на сдерживаемое рыдание, и, сославшись на дела, вышла из комнаты.

Майлз вздохнул и присел на табурет. В свои пятьдесят четыре года он сохранил подвижность, крепость мышц и живость ума, лишь слегка пополнел.

— Я знаком с матерью девушки, — произнес он задумчиво. — Алисия ФитзОсберн, сестра Бретеля. В пятнадцать лет она была прехорошенькой. Если бы я уже не был женат, и если бы жена — твоя мать — меня не устраивала, то я посватался бы к ней.

— Мне всегда казалось, что ты не питаешь симпатии к ФитзОсбернам, — пробурчал Гайон.

— К мужской части семейства. Они все были и остаются ядовитыми змеями, возьми хотя бы Бретеля. Но Алисия была совсем другой. Мягка и отважна, а глаза — как дикие фиалки. Никогда не могла простить своих мужчин за то, что продали ее в жены сволочи Морису Монтгомери.

Гайон вылез из лохани, закутался в простыню.

— Есть за что, — заметил он сухо, думая о прежнем лорде Равенстоу, который походил на жирного борова, благостно дремлющего на навозной куче.

— Насколько я помню, Юдифь родилась довольно поздно, после многих лет брака. Алисию тогда изрядно донимали за бездетность, — сказал Майлз. — Думаю, не она была в этом виновата. Несмотря на похотливость Мориса, не слышал о его незаконных детях.

Гайон надел мягкую ночную рубашку и позвал двух слуг, которые слили воду из лохани в отверстие в углу комнаты.

— По крайней мере, Равенстоу — солидное поместье, оно даст тебе положение, придаст вес, — Майлз представил внушительную новую крепость, возвышающуюся над рекой Ди. — Хоть на совести де Беллема много грехов, архитектор он не плохой, это надо признать.

— И у меня есть подозрение, что он не мытьем, так катаньем попытается оттяпать его и присоединить к своим землям. Равенстоу стоит на страже равнины Честер и всех дорог к востоку, — парировал Гайон. — Отлично подходит для грабежей и захватов чужих земель, или я ошибаюсь?

Майлз узнал в сыне свою черту — за видимой бравадой скрывалась неуверенность.

— Но на худой конец остаются Святые Земли, где нет ни Руфуса, ни де Беллема и где всегда можно добыть славу, громя неверных.

— Гайон, прекрати!

— Предпочитаешь, чтобы я ушел в монастырь и лил слезы перед алтарем?

— Возможно, — Майлза не особенно задели искры гнева, вспыхнувшие в глазах сына. Гайон был вспыльчив, но умел владеть собой. — По крайней мере, это лучше, чем… — он осекся, так как в комнату вошла Эмма в сопровождении служанки, та несла на подносе вино и еду.

Гайон сел на стул и откинулся на твердую спинку.

— Розин в зале, — объявила Эмма, отпустив служанку и разливая вино. — Придется ввести ее в курс дела.

Гайон устало потягивал вино.

— Зачем? Последний раз я видел ее в Михайлов день[2], она отказалась остаться у нас, дав понять, что не придает нашим отношениям особого значения. Ей не на что жаловаться.

— Возможно, Гай, тогда у нее не было причин для недовольства, но теперь, наверняка, есть, — Эмма нахмурилась.

— Что ты хочешь сказать?

— То, что она переоценила свое умение пользоваться травами, о чем говорят ее округлившиеся формы. Насколько могу судить, к лету нужно ждать наследника.

Майлз широко раскрыл глаза от удивления.

— Хорошо, завтра поговорю с ней, но не думаю, что мой брак что-либо изменит. С удовольствием признаю ребенка и позабочусь о нем, но ты ведь знаешь, Розин — сама себе закон, дикий закон.

— Я не говорю о диком законе, есть еще закон Уэльса, — возразила Эмма. — Первенец мужчины, даже рожденный вне брака, имеет равные права с последующими законными детьми.

Некоторое время Гайон молчал, сосредоточенно жуя и обдумывая положение.

— Эми, я родился в Нормандии, там законы Уэльса не имеют силы, хотя и жаль. Думаю, смогу выделить случайному ребенку кое-что из моих владений, но он не сможет претендовать на то, что составляет гордость и честь моего имени. Кроме того, ребенок еще не родился, это может быть и девочка. Последний ребенок этой посудомойки в Виндзоре был девочкой. Эмма поджала губы.

— Когда это случилось? — спросила она ледяным тоном.

— Прошлой весной, перед уэльским походом. Ребенок умер, не прожив и недели.

— Ты не скупишься на милости, — проворчала Эмма. — Вы с принцем Генрихом, наверное, ведете письменный счет своим похождениям, соревнуясь, кто кого переплюнет.

— Эмма, не будь занудой, — рявкнул Гайон. — Тебе ведь известно, что делается при дворе. Уж лучше попасть в ад за прелюбодеяние, чем за мужеложество или заговор против короля.

Эмма покраснела до ушей. Ее муж, помощник королевского камергера, отлично знал, что происходит среди ближайшего окружения монарха: скандалы, мелочные склоки из-за власти… Что касается Гайона, то его вызывающая красота, презрение к молве, необузданность характера, свойственная валлийцам, притягивали к нему, словно магнит, хотел он этого или не хотел.

Майлз поднялся и тактично напомнил:

— Уже поздно, спорить будем завтра. Так можно и до утра просидеть.

Он многозначительно посмотрел на дочь. Гайон обрадовался, он и без того был полон впечатлений и тем для размышлений, и вовсе не хотел выслушивать благочестивые наставления сестры.

— Мужская солидарность, — заметила Эмма с язвительной усмешкой. — Убедили.

Подойдя к брату, она поцеловала его в щеку.

— Это не значит, что ты сдаешься, — засмеялся Гайон, игриво дернув сестру за золотистую косу.

— Разве? — Эмма вопросительно подняла брови. — Так вот, я рада передать это поле сражений под командование твоей жены, может быть, ей удастся укротить тебя?

— Значит, признаешь свое поражение? — Гай он самодовольно ухмыльнулся. — Не потому ли ты всегда оставляешь за собой последнее слово?

Глава 2

В тускло освещенном зале Розин поворочалась на неудобной подстилке, потом села, с раздражением поняв, что нужно опорожнить мочевой пузырь. Рядом храпел отец. Он успешно торговал шерстью, имел солидный доход, уже отрастил животик, соответствующий его положению, и был вполне доволен собой. Дела пошли лучше с тех пор, как он вошел в дело с Майлзом, хозяином Милнема и Ошдайка. Шерсть и шерстяные ткани приносили хорошую прибыль. Лорд Майлз выращивал овец. Еще его отец торговал настригом во Фландрии, немного спекулировал другим товаром — специями, кожей, шелком, тирианским стеклом — и семья разбогатела.

Подле деда спали дети от первого брака Розин — теперь она овдовела. Рису десять, он был очень похож на отца — темноволосый крепыш. Семилетняя Элунед напоминала мать — стройная и легкая, с иссиня-черными волосами, глазами цвета осенней листвы и ярким румянцем на молочно-белом лице. Скоро появится еще один ребенок. Если мальчик, она надеется, что пойдет в отца — унаследует красоту Гайона и, с благословения Бога, не такой тяжелый характер.

«Глупо», — подумала Розин, тихо пробираясь мимо спящих. Глупо было так легко попасться, ведь она знает все травы и рецепты, по крайней мере, ей так казалось, потому что раньше те работали безотказно. Теперь уже слишком поздно, слишком опасно, да и сезон трав прошел.

Она колебалась, ехать ли с отцом в Хэрфорд, но необходимо купить полотна для свивальников, вот-вот наступит зима, трудная для путешествий. Холодный колючий ветер, снежные вихри и так заставили свернуть с дороги и искать убежище здесь, в замке Ошдайк.

Приезд Гайона явился неожиданным сюрпризом. Розин не могла определить, рада ли она ему. Весть о его скорой свадьбе не причинила боли, она была готова к этому, поэтому всегда держалась независимо. Гайон — наследник большого состояния, его долг — выбрать жену, равную по положению, чтобы та воспитывала детей, как подобает его кругу.

Практичный и трезвый ум Розин подсказывал — нельзя возлагать надежды на прочные отношения с Гайоном. Несмотря на красоту его тела и искусность в постели, прекрасное владение языком валлийцев и способности подражать поведению людей Уэльса, его воспитали, чтобы следить за границей между Уэльсом и Англией, и если король прикажет, Гайон вскочит на боевого коня и ринется мечом усмирять недовольных. Граница с территорией, принадлежавшей Нормандии, была ему домом и приютом от невзгод, а отнюдь не тюрьмой.

В туалете царил леденящий холод, Розин там не задержалась. Но вместо того, чтобы вернуться в зал, вдруг свернула на половину хозяев. Инстинкт подсказал, в какой комнате разместился Гайон, у портьеры свернулась калачиком его собака Кади. Почуяв Розин, она радостно заскулила и получила свою порцию похлопываний и поглаживаний, прежде чем Розин подняла тяжелый занавес.

Гайон крепко спал, но шорох портьеры тотчас разбудил его. В этом замке он вырос, здесь нечего бояться, но он так привык моментально реагировать на посторонние звуки и так редко находился в полной безопасности, что вскочил в мгновение ока и в несколько прыжков пересек комнату.

В тусклом проходе мелькнула тень.

— Гайон? — прошептал неуверенный голос.

Он схватил ее сзади, раздался сдавленный крик.

Длинные шелковистые волосы упали ему на грудь, гибкое тело извивалось в руках. Гайон почувствовал в ладони полную округлую грудь. Женщина попыталась укусить его, но он повернул ее лицом к себе.

— Это я, Розин! — возмущенно прошептала женщина по-французски с легким валлийским акцентом. — Ты что, сошел с ума?

— Это ты сошла с ума, — Гайон удивился, что сонливость совершенно покинула его, и близости Розин оказалось достаточно, чтобы вернуть его в хорошее расположение духа. — Какое идиотство красться к мужчине посреди ночи, дорогая! Я часто кладу рядом меч и мог спросонья снести тебе голову.

— Твой меч меня мало волнует, я к нему привыкла, — произнесла Розин как ни в чем ни бывало и призывно потерлась о его бедра, чувствуя, как горячая волна захлестывает ее, проникая до самых костей. Запустив пальцы в его густую шевелюру, Розин привстала на цыпочки, чтобы укусить Гайона за мочку уха, потом прошептала: — Но все же лучше убрать его подальше, милорд.

Гайон хрипло засмеялся.

— Упрячу так далеко, как смогу.

Он прильнул к губам Розин, одновременно расшнуровывая корсаж платья.

Розин лениво потянулась, как сытая кошка, потом расслабилась, довольная улыбка не сходи ла с ее губ.

— Я уже забыла, что значит удовольствие, мурлыкала она, при тусклом свете свечи любовно обозревая красивое тело Гайона.

— Сама виновата, — заметил он без осуждения. — Я приглашал тебя сопровождать меня.

— Среди нормандских женщин я была бы белой вороной, бельмом на глазу и чувствовала бы себя несчастней всех грешниц, вместе взятых.

— Грех не приносит несчастье, — усмехнулся Гайон, за что получил шлепок. Поймал руку Розин, перебросил через себя и игриво похлопал по упругим ягодицам. Она вырвалась, села в постели и стала жадно рассматривать его лицо и тело.

У Гайона была смуглая кожа, унаследованная от бабки-валлийки, черные волосы и лучистые темные глаза цвета болотной зелени. Его легко было принять за валлийца, если бы не высокий рост и повадки нормандца.

— Что ты разглядываешь? — строго спросил он и улыбнулся.

Розин окинула его долгим взглядом и засмеялась.

— Я похожа на нищего, который внезапно попал на пир. Мне трудно справиться с обилием яств.

Гайон расплылся в довольной улыбке, но вскоре посерьезнел.

— Мне сказали, ты в положении, — произнес он мягко.

— Ну и что? — спросила Розин с вызовом.

— Ты собиралась сказать мне?

Женщина прикусила губу.

— Возможно, — она избегала смотреть ему в глаза. — Наши отцы связаны одним делом, секрет сохранить было бы трудно, а Рис и Элунед — известные болтуны, так что рано или поздно ты все равно узнал бы.

Гайон задумчиво смотрел на нее, чувствуя сдержанность, больно отозвавшуюся в душе.

— Сестра считает, что ты потребуешь соблюдения закона Уэльса, если родится мальчик, — еле слышно прошептал он.

Красивые зеленовато-карие глаза выразили вопрос.

— По закону Уэльса внебрачный сын-первенец приравнивается в правах к детям, рожденным в законном браке.

Розин испуганно покачала головой.

— Твоя сестра ошибается. Какой толк ссылаться на Уэльс по другую сторону границы, где царят законы Нормандии? И я не уверена, что захочу, чтобы мое дитя жило в таком каменном склепе, как этот замок, — она окинула неприязненным взглядом уютную комнату.

Гайон готов был ответить не меньшей колкостью — он тоже не уверен, что желает, чтобы его сын бегал босиком по горам Уэльса или вынужден был торговать шерстью, но сдержался, понимая бесполезность подобного пререкания.

— Эмма рассуждала с точки зрения нормандской леди. Считает, что ты поведешь себя так, как она повела бы себя на твоем месте, то есть, приложила бы все силы, чтобы заставить меня взять на себя ответственность за судьбу ребенка.

Гайон взял прядь ее волос, накрутил на палец и горько усмехнулся.

— Думаю, она хотела вызвать у меня неприязнь к будущему ребенку. Чтобы я испугался и не повторил подобной ошибки впредь. Ей очень не по душе мои любовные похождения.

Розин нахмурилась, вспомнив ледяной взгляд Эммы, когда устраивали постели на ночь, потом улыбнулась про себя, представив, как отнеслась бы Эмма к этой ночной встрече.

— Но я беспокоюсь не о том, что думает Эмма, а о тебе, — Гайон не выпускал локона Розин, окинув взглядом слегка округлившийся живот и грудь женщины.

Розин опустила глаза.

— Стараюсь учиться на собственных ошибках, — продолжал Гайон, заметив, что она испугана. — Я не стану удерживать тебя, хотя и хотел бы этого. К тому же, думаю, в моем положении это было бы неразумно.

— Ты имеешь в виду свою невесту? — произнесла Розин без горечи.

Гайон поморщился.

— Тебе известно? Впрочем, немудрено, ведь в зале мои люди. Розин, дорогая, уезжай отсюда. Поезжай в Уэльс и, ради Бога, не оглядывайся назад.

— Что это значит?

— Тебе передали, что меня сватают за дочь Монтгомери? Это приказ короля, мать девушки — старая знакомая нашего семейства. Мой отказ грозит ей смертельной опасностью со стороны Роберта де Беллема, новоиспеченного графа Шрусбери. Если он смог заточить в темницу свою жену и выколоть глаза крестному сыну, что ему стоит расправиться с невесткой и племянницей? Идет жестокая борьба за власть, тебе лучше быть подальше от этого. Когда отец закончит дела в Хэрфорде, или где бы то ни было, отправляйся домой, сиди у своего очага и не рискуй понапрасну. Не появляйся по эту сторону границы без хорошо вооруженной и надежной охраны. Роберт де Беллем превратит пограничную зону в ад для таких людей, как твой отец.

Розин сжалась, ей хотелось думать, что Гайон преувеличивает, но в глубине души знала — это не так. Даже, если на словах не все соответствовало реальному положению, то выражение лица, глаза, не лгали.

— Я поговорю завтра с твоим отцом, чтобы он проезжал только по нашим дорогам и обходил стороной Шрусбери, хотя тот путь короче.

— Это, в самом деле, настолько опасно?

— Да, Розин, я говорю серьезно. Или поезжай в центр Уэльса, или оставайся со мной в одном из замков. Третьего не дано.

Розин сокрушенно покачала головой. Гайон взял ее руку в свою, ладонь была холодна, как лед. Он притянул Розин к себе, натянул на нее одеяло. Женщина прижалась к его теплой груди, которая уже не могла защитить ее.

Итак, все кончено. Теперь она не сможет жить и одной из этих мрачных крепостей, как не дано женщинам Нормандии гулять по горам Уэльса. Кроме того, у норманнов свои взгляды на любовниц и права их отпрысков, и ей не хотелось вести тяжбу с женой Гайона за признание им ребенка, если хочет видеть ее и малыша, путь приезжает в Уэльс.

— Прощай, любовь моя, — прошептала Розин и поцеловала его три раза в шею, потом потянулась к губам.

Гайон крепче прижал ее к себе, их губы встретились, тела слились, непрошенные слезы навернулись на глаза.

— Я тоже люблю тебя, дорогая, — прошептал он хрипло и молча послал проклятия клану Монтгомери.

Глава 3

Юдифь стиснула зубы от боли и буквально зарычала на служанку Агнес, гребнем из слоновой кости расчесывающую золотистые, с медным отливом волосы молодой госпожи.

— Стойте спокойно, милая, тогда не будет больно, — сказала горничная с досадой, на тройном под бородке выступили капли пота. — Уже почти все.

— Что ты разговариваешь со мной, как с маленькой? — огрызнулась девушка, переступая с ноги на ногу, словно ужаленная лошадь, и ведя себя самым неподобающим образом для невесты, которую наряжают перед первой встречей с женихом.

Агнес надула губы, прибавив еще одну складку на мясистом лице, взяла длинную нитку бус из отшлифованного агата. Юдифь сдержала слезы — плакать бесполезно. Это она усвоила с раннего детства. Отец всегда выражал подчеркнутое презрение к женской слабости. Мать пролила слишком много слез, оплакивая несбывшиеся мечты юности, чтобы дочери захотелось последовать ее примеру.

Юдифь бросила взгляд на свадебный наряд. Льняное платье нежно-салатового цвета, плотно облегавшее ее стройную худощавую фигуру, и туника из более темного плотного зеленого шелка, роскошно вышитая золотом у горловины, по подолу и краям рукавов, на поясе кушак, украшенный бронзовыми пластинами с драгоценными камнями. У Юдифи появилось чувство, что ее готовят как лакомое блюдо к пиршеству, где она будет с вожделением проглочена жадной толпой.

До брачной церемонии оставалось несколько часов, придется давать обет верности человеку, которого Юдифь никогда не видела, оставить родной дом, стать его собственностью, которой муж сможет распоряжаться по своему усмотрению, сегодня же лечь с ним в постель и, возможно, девять месяцев спустя родить ребенка. До шестнадцати лет ей не хватало недели, замужество пугало. Юдифь видела, какие страдания выпали на долю матери вплоть до смерти отца в сентябре. Ругань, проклятия, побои и в трезвом, и в пьяном виде, презрение, которое делало невозможным доверительные отношения. Мать сумела вынести свой крест, оградить дочь от многих невзгод, но Юдифь такого насмотрелась, что не могла без ужаса представить для себя подобную судьбу.

— Не ерзайте, радость моя, — уговаривала Агнес. — Позвольте приколоть это к вашим прелестным волосам. Вот умница.

Пальцы горничной причиняли боль. В душе Юдифи закипал гнев, не только из-за служанки, из-за всего сразу. Она отбросила руку Агнес.

— Тебе только женой мясника быть, а не горничной у благородной леди! — зашипела девушка.

Оскорбленная Агнес закудахтала, как наседка.

Раздался шорох портьеры, и в комнату грациозной девичьей походкой вошла Алисия де Монтгомери. Она тут же оценила обстановку, меж бровей обозначились неглубокие складки.

— Благодарю, Агнес, ты сотворила чудо, наш птенчик превратился в прекрасного лебедя. Будь любезна, сходи вниз и распорядись, чтобы принесли побольше свечей.

Горничная с первого слова поняла, что от нее хотят избавиться, да и сама была рада уйти. Хотя служанка была предана леди Юдифь, в последние дни девушка стала слишком вспыльчива и капризна, Агнес приходилось нелегко.

— Агнес иногда бывает неуклюжа, но это не значит, что следует на нее кричать. Разве я тебя этому учила? Так со временем ты станешь не лучше отца.

Юдифь прикусила губу и попыталась сдержать слезы.

— Прости, мама, — сказала она, запинаясь. — Но она сделала мне больно и вообще, я чувствовала себя как лошадь, которую готовят к торгам.

Алисия задумалась. Юдифь всегда выказывала покорность отцу, у того не было повода сомневаться, что дочь принимает его теорию превосходства мужского пола, но в глубине души мать знала — непокорный нрав дочери рано или поздно вырвется наружу.

— Извинения адресуй Агнес, а не мне, — она обняла дочь. — А мне поверь на слово, этот брак для тебя очень удачен, хотя ты пока этого не понимаешь.

В ответ Юдифь разразилась горькими рыданиями, цепляясь за платье матери.

— Мама, мне страшно, — всхлипывала она.

— Перестань, ты испортишь все, что с таким старанием сделала Агнес, — Алисия поцеловала дочь и погладила по голове. Но, заглянув в глаза, увидела страх затравленного зверька.

— Этот брак позволит кое-кому из влиятельных мужчин осуществить политические цели, но для тебя это просто благословение Господне, я хочу, чтобы ты поняла это. Тот человек, сын которого станет тебе мужем… Я чуть было не вышла за него замуж… когда была молодой. Но Богу не было угодно подарить мне такое счастье.

Юдифь вытерла слезы, не сводя с матери изумленного взгляда.

— Он был уже женат, — Алисия отвернулась, неловко расправляя складки на платье. — Твой дедушка ФитзОсберн предложил ему меня в жены, когда во время одного из набегов его жену захватили валлийцы. Но потом Майлзу удалось отбить ее. Дед был вне себя, когда планы рухнули, а я радовалась за Майлза — он любил Кристину, но после проклинала судьбу много ночей, — Алисия стала разглядывать себя в небольшое зеркало, отделанное слоновой костью, и, казалось, что в нем отражается не лицо сорокачетырехлетней дамы, не утратившей еще былой привлекательности, а черты пятнадцатилетней цветущей девушки, стоящей рядом с черноволосым лордом Майлзом, для которого не существовало на свете другой женщины, кроме его светловолосой жены-англичанки.

Алисия так и не смогла полностью оправиться от первой девической боли. Последовавшая через год свадьба с Морисом Монтгомери только обострила чувство утраты, тем более что муж бил ее за малейшую провинность и относился к жене по-скотски.

— Гайона я знаю плохо, но, если судить по его родителям, твоя жизнь должна быть намного легче моей… Если бы обстоятельства сложились иначе, вы смогли бы узнать друг друга до брака, но, все равно, хорошо, что у тебя будет сильный покровитель. Это лучше, чем если бы твой дядюшка Роберт отнял бы у тебя наследство. Угроза вполне реальна.

Юдифь искоса посмотрела на мать, но ее лицо было непроницаемо, пожалуй, слишком непроницаемо. Девушке хорошо были известны слухи о Роберте де Беллеме. Служанки по вечерам рассказывали леденящие душу истории о его жестокости, а Юдифь знала английский и валлийский лучше, чем было положено девушке ее положения, которая воспитывалась в лучших французских традициях. Говорили, что Беллем истязал людей ради удовольствия, убивал и грабил без зазрения совести. Обладавшие более богатым воображением даже утверждали, что у него есть раздвоенный хвост, рога и копыта, но Юдифь не верила подобным утверждениям. И без того правда достаточно страшна.

Роберт де Беллем сам начертил проект замка и одолжил отцу деньги на постройку. Они еще должны ему несколько сотен марок. Юдифь знала — мать боялась, что он может в любой момент потребовать деньги, так как сам задолжал королю. Поэтому свадьбу постарались устроить побыстрее, пока Роберт не потребовал в счет долга поместье.

Юдифь сжалась от страха. Свадьбу решено отметить скромно, присутствовать будут только избранные гости, вернее, так предполагалось вначале. Но накануне прибыл брат Беллема Арнулф из Пемброка, а с ним Уолтер де Лейсн, могущественный вассал из свиты Беллема, соратник ее отца по охоте и бывший претендент на ее руку и земли Равенстоу. Матери нелегко было разместить их в замке и делать вид, что им очень рады, ибо и так ясно — визит объяснялся отнюдь не желанием засвидетельствовать глубокое удовлетворение по поводу предстоящего бракосочетания. Но отказать в приеме невозможно, потому незваные гости были приняты с тем же радушием, что и официально приглашенные, такие, как Хью д, Авренчес, граф Честер, и ФитзХамон, лорд Глостера. Портьера раздвинулась, и появилась Агнес в сопровождении служанки, которая несла полную корзину свечей.

— Они едут, миледи, будут примерно через час, так сказал де Бек, — объявила Агнес.

Комната поплыла перед глазами Юдифь, стены, казалось, сейчас сомкнутся и раздавят ее. Ей стало плохо, лицо пылало, но руки были холодны, как лед.

— Агнес, извини, что накричала на тебя, — запинаясь, промолвила она.

— Пустяки, милая, — поспешила успокоить Агнес. — Денек выдался тяжелый, не так ли? — она вдруг замолкла и протянула руки к девушке, побелевшей, как полотно.

Юдифь почувствовала, что умрет, если не вырвется из этой комнаты. Подобрав юбки одной рукой и зажимая рот другой, она бросилась к выходу, сбив с ног вторую служанку. Алисия и Агнес кричали вслед, призывая вернуться, но девушка быстро скрылась, опрометью слетела вниз по крутой опасной лестнице, словно по пятам гналась свора гончих.

— Догнать ее, миледи?

— Не нужно, — не сразу ответила Алисия. — Сегодня ей нелегко. Пусть побудет одна, ведь еще предстоит утомительный вечер.

— Малышка не готова стать женой, — мрачно заметила Агнес. — Говорят, он привык к обществу придворных дам, пользуется благосклонностью замужних женщин.

— Сплетни! — отрезала Алисия. — Нечего слушать всякую болтовню. И, пожалуйста, не смотри на меня, как на идиотку, я не так наивна, чтобы не верить слухам. Но они все преувеличивают. Допускаю, что у Гайона было несколько любовниц, но я доверяю его воспитанности больше, чем фантазиям служанок, к которым сведения доходят через третьи руки. Кроме того, как бы ни сложилась жизнь Юдифи, это лучше, чем оказаться в руках Беллема или Уолтера де Лейси. Так пусть будет готова к браку.

Алисия отвернулась, чтобы выражение лица не выдало истинных чувств.

*

Когда Юдифь очнулась, то почувствовала, как что-то острое вонзилось в бок — она полулежала на старом замшелом камне, дыхание было стеснено, волосы рассыпались по плечам, темное пятно расползалось по подолу платья — вероятно, она попала в лужу. Позолоченные туфельки насквозь промокли, пальцы слиплись в холодной жиже.

Колючий ветер нес ледяные комья мокрого снега, застревавшего в растрепанных волосах. Юдифь почувствовала, что очень замерзла. Новый плащ на белом горностаевом меху остался в платяном шкафу в спальне, но девушка и думать не могла о том, чтобы вернуться за ним.

— Этого я не могу сделать, — шептала она в отчаянии, понимая напрасность слов. Если сейчас не согласиться на брак, все семейство окажется беззащитным перед Робертом де Беллемом. Рано или поздно ее все равно выдадут замуж, возможно, за Уолтера де Лейси, а это равносильно смерти, твердила она себе, не сводя глаз с темной поверхности реки, протекавшей внизу.

Гайон ФитцМайлз, лорд Оксли и Ледвордта[3]. Юдифь попробовала произнести имя, при слушалась, как оно звучит, и попыталась пред ставить этого человека, но не испытала ничего, кроме леденящего душу страха. Что, если у него гнилые зубы или от него плохо пахнет? Что, если он толст и лыс, как Хью, лорд Честера? Образы один отвратительнее другого наплывали, на ка кой-то миг девушка подумала о возможности броситься в реку, как о реальности.

Мысль об этом испугала еще больше. Юдифь отпрыгнула от края пропасти, ветер подхватил волосы, швырнул в глаза. Она разрыдалась.

Поблизости раздалось мяуканье, рыжая кошка подобралась к ногам и, задрав хвост, потерлась о сырой подол платья.

— Мелин! — напустилась на нее Юдифь, мгновенно придя в себя, подняла кошку на руки. — Где это ты бродила, негодница?

Кошку не могли найти три дня, но теперь та мирно мурлыкала, не чувствуя за собой вины.

В то время кошки еще не были приучены к роли баловней семьи, им предоставлялась свобода бродить, где заблагорассудится, и отпугивать грызунов от замков и амбаров. Юдифь подобрала ее двумя годами раньше, Мелин была маленьким жалким котенком со сломанной лапой. Алисия передавала дочери свое знание лечебных трав, и девочка попробовала отвары на животном. Лорда Мориса в то время не было дома, а к его возвращению Мелин поправилась, привыкла к жизни в замке и даже научилась вести себя прилично. Инстинкт самосохранения заставлял быстро исчезать из комнаты и прятаться в укромном месте, как только животное чувствовало приближение хозяина.

После его смерти Мелин важно прогуливалась по замку, как королева, обозревающая свои владения — невозмутимая, величественная, неприкосновенная. Тем более неожиданным оказалось ее исчезновение, словно кошка чувствовала, что в доме появится новый тиран; Но теперь Мелин решила вернуться.

Мелин посмотрела в глаза хозяйке, грациозно изогнувшись, заняла свое любимое место на ее плече, оцарапав при этом руку. Девушка вскрикнула, но не прогнала кошку, только теперь осознав, как скучала без любимицы.

Юдифь выдернула прядь волос из-под лап кошки. Мелин издала дикий протяжный вой и вонзила когти в шею девушки. Внизу вдруг по явилась другая кошка и не спеша направилась к замку. Она была черной масти, мокрая от дождя, сильная и грациозная.

— О, Боже! — воскликнула Юдифь, не зная, радоваться или огорчаться. Только Господу известно, как будущий хозяин отнесется к кошатнику в доме. Только Господу известно, как он отнесется ко всему прочему…

* * *

Гайон натянул поводья. Герольд поехал вперед, чтобы официально объявить о прибытии, а пока Гайон обозревал прямоугольный замок, белизна которого казалась неестественной на фоне серого облачного неба и покрытых мхом скал.

— Я безумец, — пробормотал он, наблюдая, как опускается мост через оградительный ров, как суетится стража у ворот, распахивая двери в ад. Гайон сжался от дурного предчувствия. Равенстоу, пожалуй, самый неприступный замок на северной дороге, любой счел бы за счастье стать его хозяином, но, Боже, с какой легкостью он, Гайон, отказался бы от этой чести. Однако, ставка слишком высока. Гайон слегка пошевелил поводьями, Ариан ступил на мост. Кади радостно устремилась вперед, не испытывая сомнений хозяина, который требовательным свистом вернул собаку и заставил бежать рядом с лошадью.

— Валлийцы не допускают поспешности в подобных делах, — заметил Майлз, когда они подъехали к стене, ограждавшей внутренний двор замка.

Внушительные сторожевые башни с проемами для наблюдения за подступами к крепости произвели на Гайона сильное впечатление. Не смотря на неприязнь, он оценил их боевые качества. На сердце было бы легче, если бы Роберт де Беллем не был так тесно связан с этим местом.

Группа прибывших спешилась. Их приветствовал низенький человек в красном шелковом одеянии. За ним стоял более высокий рыцарь во всеоружии, и еще несколько человек, по виду наиболее важные люди из охраны и рыцари, несшие службу в замке.

— Да благословит вас Господь, милорд, добро пожаловать, — произнес человек в красном. — Я Ричард ФитзУоррен, управляющий Равенстоу, а это наш констебль Майкл де Бек…

Гайон собрал все силы, чтобы не показаться невежливым, хотя ему хотелось скрежетать зуба ми, пока шла процедура представления каждому из встречавших. Для успеха дела требовалось по мнить всех по имени, это могло пригодиться в дальнейшем и считалось большим достоинством хозяина, но он не мог отделаться от мысли — в доме что-то случилось, раз его встречает не хозяйка, а управляющий, и из-за чего их держат на холодном ветру, оттягивая время процедурой, которая могла подождать.

Из главного входа торопливой походкой к ним направлялась женщина в богатом плаще на меховой подкладке и розовом платье, видневшемся, когда полы плаща расходились. Ее волосы были черны, как вороново крыло, и уложены толстыми косами.

— Это леди Алисия, — тихо произнес Майлз. Гайон бросил на него укоризненный взгляд.

— Благодарю, ФитзУоррен, — произнесла леди Алисия, подойдя. — Знаю, вы старались сделать, как лучше, но можно было сначала пригласить гостей в дом, согреть вином, вместо того, чтобы морозить на ветру.

Она повернулась к Майлзу и Гайону и улыбнулась, хотя глаза оставались озабоченными.

— Простите великодушно. Сегодня буквально все в заговоре против меня. Прошу в дом, пожалуйста.

— Что-то случилось, миледи? — спросил Майлз, ибо не нужно было обладать особой наблюдательностью, чтобы заметить ее смущение и беспокойство, а значительная бледность лица объяснялась вовсе не холодной погодой.

Первым порывом Алисии было сказать, что все в порядке, но, передумав, она издала тяжелый вздох и неуверенно пожала плечами.

— Ничего существенного, милорды. Гости расстроены — повар только что опрокинул кипящий жир на мальчика, помогавшего на кухне, хлеб подгорел, служанки сбились с ног, управляющий держит дорогих гостей на холоде, в довершение всего моя дочь с перепугу сбежала неизвестно куда. В остальном все нормально, если учесть, что свадьба ужасно скоропалительна и на подготовку не хватило времени.

Майлз подавил желание иронически ухмыльнуться. Гайон хотел задать вопрос, но в это время его собака взвизгнула и с громким лаем устремилась в сторону девушки, пытавшейся незаметно проскользнуть в дом. В результате ей не удалось это сделать.

Кошка, сидевшая на плече девушки, воинственно выгнула спину, выпустила когти, сверкнула зелеными глазами и издала угрожающее шипение. Собака бросилась под ноги девушке, та покачнулась и села на сырые грязные камни. Кошачья лапа с растопыренными когтями мелькнула в воздухе, брызнула кровь, раздался дикий вопль. Кошка перескочила через собаку и пулей влетела в замок, счастливо избежав оскаленной пасти.

Юдифь пыталась подняться, но запуталась в платье, жалея, что не лишилась чувств при падении. Оказавшиеся во дворе слуги и стража с восторгом смотрели на происходящее. ФитзУоррен от потрясения открыл рот, да так и забыл закрыть его. Лицо Алисии, нагнувшейся, чтобы помочь дочери, приобрело каменное выражение. Она даже закрыла глаза, но поняв, что это не улучшит положение, снова открыла их. Кто-то хихикнул. Словно сквозь туман, до сознания дошло, что пожилой седеющий мужчина пытается помочь Юдифи подняться на ноги, одновременно поддерживая ее, Алисию, за локоть.

— Я считаю, эта сцена — недоброе предзнаменование. Вы с моим сыном обречены вести вечную войну, как кошка с собакой, и прославитесь этим на всю округу, — пытался шутить Майлз.

Юдифь тупо смотрела на него, не находя в себе сил ответить в том же духе. Если бы был жив отец, он избил бы ее до полусмерти.

— Не более, чем ты воевал со своей женой, — дружелюбно ответил Гайон. Он подошел к отцу и схватил за ошейник собаку, рвущуюся за кошкой в дом. Перевел взгляд с отца на испуганную молоденькую девушку, почти ребенка. — Это я виноват, — обратился он к Юдифи. — Кади — еще щенок, ее нужно дрессировать.

Юдифь опустила глаза. Он был красив и похож на мечту любой женщины. Девушка решила, что ей все кажется. Галантный кавалер, мягкий голос, плавные движения. Дядя Роберт тоже красив и умеет гладко говорить, но за внешней позолотой скрывается… Ее охватила дрожь… от холода, ужаса. Мать дала распоряжение ФитзУоррену и увлекла дочь под крышу, на ходу инструктируя Агнес, как привести девушку в порядок.

Вскоре Алисия снова спустилась к гостям, что бы убедиться — те удобно устроились. Майлз про себя улыбнулся скорой перемене в выражении ее лица.

— Это будет необычная свадьба. Уверен, первая встреча с суженой будет преследовать Гайона до конца дней.

Алисия бросила взгляд на молодого человека, который в другом конце зала передавал Кади под временное покровительство одного из рыцарей, затем направился к отцу.

— Надеюсь, вы шутите, милорд. — Да.

— Юдифь боится брака. Еще утром она чувствовала себя ребенком, завтра же ей придется стать женой.

Майлз посерьезнел, понимая волнение матери.

— У Гайона есть сестра и племянницы, и в отношениях с женщинами он не новичок.

— Об этом мы слышали, — отозвалась Алисия, несколько вызывающе. — Да это и не удивительно, если принять во внимание его внешность и нравы при дворе.

— Я уже не состою в свите придворных, — возразил Гайон, подошедший к ним и слышавший последние слова.

Алисия повернулась, подавляя смущение. Гайон улыбался, но глаза были холодны.

— Можете не бояться, даю обещание, что буду относиться к вашей дочери с полным почтением и деликатностью.

— Юдифь еще очень молода, но восприимчива и способна управлять хозяйством. Сегодня она предстала перед вами не в лучшем виде, но девочка выбита из колеи смертью отца и внезапной переменой в собственной жизни.

«Иными словами, — подумал Гайон с горечью, — она не желает этого брака. Бедный напуганный ребенок, придется проявить максимум осторожности и терпения».

Принесли вино и вошел Хью д'Авренчес, граф Честер, что избавило Гайона от необходимости отвечать.

— Поначалу будет трудно, — сочувственно произнес Майлз, когда Гайон переключился на разговор с вновь прибывшим, обсуждая с ним валлийские кланы пограничной зоны.

— Если бы можно было не спешить, у них хватило бы времени привыкнуть друг к другу, — продолжал Майлз.

— Если бы не вынужденная спешка, никакой свадьбы вообще не было бы, — возразила Алисия, отводя глаза.

Майлз не ответил.

Глава 4

Гайон изучал взглядом девушку, которой только что принес клятвы в холодной часовне замка Равенстоу, взяв на себя обязательство защищать ее до конца дней своих. Ее голос звучал еле слышно, часто срывался от сдерживаемых рыданий.

Гайон чувствовал на себе завистливые взгляды мужчин, пронзавшие его, словно кинжалы, и готовые растерзать за тонкую шерстяную ткань, из которой была сшита свадебная туника. Арнулф из Пемброка процедил поздравление сквозь зубы, Уолтер де Лейси был насмешливо враждебен.

Юдифь стояла, подняв к жениху лицо для ритуального поцелуя — веснушчатый бледный овал с высокими тонкими скулами, которые придавали медово-карим глазам кошачье выражение.

«О, Господи, — подумал Гайон, — в какую авантюру я ввязался!» Положив руку на талию невесты, он почувствовал, как та напряглась и задрожала под зеленым шелком. Женское платье неуклюже висело на худой, не сформировавшейся фигурке, и Гайон понял, что лечь с ней в постель в тот же вечер — равносильно брачной ночи с одной из его племянниц-подростков.

Гайон поцеловал Юдифь в щеку коротким безликим поцелуем долга. От ее кожи исходил легкий аромат травяного мыла, волосы пахли розмарином и ромашкой, которой девушка мыла их перед свадьбой. От его прикосновения девушка испуганно вздрогнула, Гайон тут же разжал руки и отстранился. Она подавила страх и повернулась к гостям, чтобы вместе с женихом принимать поздравления. Свидетелей было немного, но ей казалось, что вокруг огромная толпа.

Обряд прошел, как в тумане. Взгляд выхватывал отдельные картины, которые оставались в сознании, словно нарисованные на полотне. Вот она стоит, положив руку на руку мужа, одинаковые кольца-близнецы из уэльского золота закрепляют его право обладать ею, как он владеет лошадью или собакой. Теперь муж может делать с ней все, что хочет и как хочет.

Туман снова сгустился. Юдифь механически отвечала на поздравления, улыбалась, вела себя безупречно, не переставая думать о предстоящем кошмаре брачной ночи, не замечая, каким взглядом наградил молодоженов де Лейси, когда те проходили мимо.

Большой зал первого яруса был полон гостей. В одном конце возвышался помост для музыкантов, внизу танцевали в честь новобрачных. Гайон наблюдал, как грациозно двигается в такт музыке его молодая жена, положив руку на плечо одного из соседей Равенстоу, Ралфа из Торнифорда, вассала де Беллема, неприятного старого пройдохи, который, как утверждала Алисия, приехал, чтобы попировать за чужой счет, оставив дома свою жену. Однако, такой гость устраивал Гайона больше, чем некоторые другие, претендующие на гостеприимство.

Танцы продолжались. Теперь Юдифь шла в паре с Арнулфом из Пемброка, кожа которого напоминала замшелый камень, а черты лица также не уст пали этому камню в привлекательности. Гайон поморщился при мысли, что теперь породнился с этим типом. Арнулф Монтгомери не обладал ни одной из черт, придававших привлекательность внешности Роберта, ни талантами брата, но в полной мере повторил его низкую, коварную натуру. Не обладая фантазией, он был достаточно изворотлив, что бы подражать другим, если это было выгодно. Его излюбленной тактикой было нападение из-за угла, на открытое противостояние он не шел. С ним следовало держать ухо востро.

Арнулф передал племянницу Уолтеру де Лей-си, который стоял последним в цепочке танцующих. Тот поймал запястье Юдифи и провел ее вокруг себя. Лицо девушки было непроницаемо, учтивая улыбка больше походила на гримасу боли. Вот Уолтер обхватил ее за талию и что-то шепнул на ухо.

— Больше масла, чем дает целая оливковая роща.

Гайон оглянулся. Граф Честер, Хью д'Авренчес, из-за огромных габаритов известный также как Хью ле Грос. Более безобразной внешности Гайону не приходилось встречать, и даже давнее знакомство не уменьшало неприязни.

У великана были треугольной формы глаза водянисто-голубого цвета, под которыми, как два красных мешка, висели щеки. Где-то в глубине прятались обмякшие губы, всегда полуоткрытые, обнажавшие пустоту верхней челюсти, где когда-то были зубы. Он вел себя, как считал подобающим своей внешности, имитируя весельчака и балагура, рубаху-парня. Дружить с ним было не плохо, как враг, он никогда не испытывал сожаления.

— Достаточно, чтобы его собственные ноги разъехались в стороны, — подтвердил Гайон.

Хью д'Авренчес сложил на груди руки и остановил на Гайоне испытующий взгляд.

— Насколько я помню, он уже немало повеселился, пытая и насилуя малолетних подростков, — усмехнулся Гайон.

— Неужели? — пожал плечами граф. — Мы все не без греха, а после пыток многие начинают выводить более мелодичные песни.

Ноздри Гайона раздулись.

— Да, — бесстрастно согласился он.

— О, Боже! — граф сочувственно положил руку на плечо молодого человека. — Приятель, ты слишком милосерден, в теперешней ситуации это — не позволительная роскошь.

Уолтер де Лейси переместил руку на бедро Юдифи и крутанул ее.

— Знаю, Хью, — вяло ответил Гайон. — Он сам сватался к этому ребенку незадолго до гибели ее отца, на что имел благословение де Беллема.

Честер сложил губы бантиком.

— В самом деле? — он не скрывал любопытства и по-новому посмотрел на танцующих. — Не спускай с него глаз, он производит впечатление человека, который нелегко уступает победу.

Гайон повернулся к танцующим. Музыка кончилась. Уолтер притянул Юдифь к себе и страстно целовал в губы, проводя одной рукой по ягодицам девушки. Гайон выругался, сунул свой бокал в руку графа и быстрым шагом направился к парочке.

— Полагаю, эта привилегия принадлежит мне, — спокойно обратился он к де Лейси, пытаясь встать между ним и невестой. — Не хотел бы, чтобы остальные гости были введены в заблуждение относительно того, кто на самом деле является женихом.

Де Лейси вспыхнул и зло посмотрел на Гайона.

— Это шутка, просто захотелось подурачиться, — бросил он с натянутой улыбкой. — Выпил лишнего, кровь ударила в голову.

— Как и иллюзия обладания, — в тон вторил Гайон. — В следующий раз осторожнее выбирайте компаньонов для выпивки.

Гайон говорил тихо, другие не могли их слышать. Потом подал знак музыкантам начинать следующий танец и пригласил Юдифь.

— Не могу танцевать, — прошептала та сквозь плотно сжатые губы. — Извините, милорд, меня мутит.

Лицо девушки стало зеленым, в тон платью. Гайон потянул ее к выходу, не обращая внимания на игривые реплики вдогонку.

Они вышли на воздух. Начинал падать снег. Юдифь обессилено прислонилась к стене, ее тошнило. Когда скользкий язык де Лейси разжал ее губы и проник в рот, она почувствовала физическое отвращение. Девушка все еще ощущала этот тошнотворный вкус, чувствовала на себе бесцеремонные пальцы, испытывала на животе колючие движения члена. Все это было ужасно. А через час предстояло пережить то же самое, и еще худшее в брачной постели.

— Он причинил тебе боль?

Юдифь молча покачала головой, но не могла произнести ни слова.

— Такие, как он, не редкость, — презрительно заметил Гайон. — Он хотел досадить мне. Прости, что тебе пришлось стать средством мести.

Юдифи хотелось одного — чтобы ее оставили в покое. Снег падал большими хлопьями.

— Меня тебе нечего бояться, детка, — сказал Гайон мягко, приподняв подбородок девушки. — Я не причиню тебе вреда.

— Я не детка, — огрызнулась она, отпрянув, и закрыла рукавом лицо, боясь, что получит оплеуху.

— Но и не взрослая женщина, еще, нет, — ответил Гайон беззлобно. Положив руку на ее плечо, он почувствовал, как дрожь отвращения пробежала по спине невесты, и задумался над тем, какое обращение пришлось ей вынести, чтобы страх так глубоко запал в душу. — Я понимаю, брак для тебя — тяжелое испытание.

Юдифь раздражал его покровительственный тон. Она содрогалась при мысли, что сейчас он погладит ее по голове, точно собаку.

— Понимаете, милорд? Неужели?

— Тебя выдали замуж против воли, из политических соображений, за человека, которого ты раньше никогда не видела. Как же не бояться его? Я понимаю больше, чем ты думаешь.

Юдифь метнула на него взгляд, полный страха. Такого доверительного и мягкого обращения она никак не ожидала, ей чудился подвох. Девушка не осознавала, что неприязнь была взаимной, ему не нужны ее земли и богатое приданое, вдобавок к которым на плечи Гайона ложились тяжкие заботы, и что меньше всего ему нужна она сама.

Гайон легко повернул жену к себе.

— Я уже говорил, ты не должна меня бояться… Тебя волнует брачная ночь?

Юдифь опустила глаза, гадая, к чему муж затеял этот разговор. Ей не хотелось выслушивать нравоучения, каким бы елейным тоном их ни произносили.

Гайон принял ее потупленный взор за скромное согласие.

— Первая часть брачной церемонии неизбежна, всем приходится ее выдерживать. Что касается второй, ее можно отложить. Меня никогда не привлекало насилие.

— Я знаю свои обязанности, милорд, — произнесла она храбро.

— Не сомневаюсь, однако, это все равно будет насилием, а я предпочитаю, чтобы обе стороны получали одинаковое удовольствие. Это произойдет, когда ты сама захочешь, моя дорогая, — Гайон откинул прядь, упавшую ей на щеку. Юдифь решилась посмотреть ему в глаза, терзаемая сомнениями в его искренности и одновременно испытывая огромное облегчение.

— Вы и вправду согласны на это, милорд?

— Я был бы идиотом, если бы поступил иначе. Твоя ноша и без того слишком тяжела, чтобы подвергать пыткам твое юное тело.

Юдифь разрыдалась.

— Я не всегда такая плакса, милорд, честное слово. Просто мне было очень страшно. Перед вашим приездом я чуть было не бросилась в реку. Потом, когда увидела вас… — она снова опустила глаза. — … Теперь я боюсь еще больше.

— Но почему? — не понял Гайон. — Разве я дал повод бояться меня?

Юдифь не хотела продолжать. Не могла же она сказать, как должен чувствовать себя цветок, доверчиво раскрывший лепестки солнцу, которое в ответ опаляет его зноем и губит.

— Мне казалось, вы будете презирать меня, когда я растянулась в луже у ваших ног.

— Это действительно вышло неподражаемо. Ни одна девушка не пыталась привлечь мое внимание таким маневром, — довольно усмехнулся Гайон.

Как бы подхватив разговор, у его ног замяукала кошка. Прежде чем Юдифь успела нагнуться, кошка привычно изогнулась и вскочила на плечо Гайона, впившись когтями в его тунику, чтобы сохранить равновесие. Гайон поморщился.

Юдифь перестала дышать от страха.

— Ты играешь с огнем, киса, — обратился он к Мелин, но не сбросил ее с плеча, а направился к дому. — Твоя жизнь дорога твоей хозяйке, но я могу и не разделять ее привязанностей. Так что прибери свои коготки, они пригодятся тебе для лучшей цели.

Гайон посмотрел на Юдифь и подмигнул. У той отлегло от сердца, девушка даже слегка улыбнулась.

— Пойдем, посмотрим, как отнесутся гости к моему новому меховому воротнику, — позвал он невесту.

Алисия, увидев, что Гайон и Юдифь вместе заходят в дом, вздохнула с облегчением. О чем бы они ни говорили во дворе, это именно то, что нужно. Юдифь казалась менее натянутой, в глазах не было страха.

— Что это у Гайона на шее? — смеясь, спросил Майлз.

Алисия ахнула, не зная, радоваться ей или извиняться.

— Эта кошка не знает своего места, хотя, как она очутилась там, непонятно. Обычно она избегает мужчин. Те, как правило, пинают ее, когда она вертится под ногами.

— Значит, это хороший признак, — заключил Майлз.

— Не обязательно. Я слыхала, женщины часто бывают неравнодушны к чарам Гайона. Мелин просто поддалась инстинкту пола.

Майлз ухмыльнулся, но поспешил возразить, встав на защиту сына:

— Молва приписывает Гайону подвиги, которых он не совершал. Я не хочу сказать, что он невинный агнец, отнюдь, но люди любят преувеличивать, кроме того, служба при дворе может испортить любую репутацию.

— Не обращайте внимания на мои слова, ми лорд, — поспешно сказала Алисия. — Только сегодня утром я упрекала Агнес за то, что та верит слухам, а теперь сама оказалась не лучше. Вы должны понять меня, я ведь мать.

Она наклонила голову и вдруг стала похожа на слегка увядший цветок. Розовый цвет платья придал легкий румянец щекам, но Майлз понял — это обманчивое впечатление, Алисия бледна и вокруг прелестных глаз пролегли темные тени.

— Не беспокойтесь, Гайон не допустит грубости по отношению к вашей дочери, — успокоил Майлз, подводя Алисию к скамье в углублении стены.

— Уверена, так и будет, — и вдруг выдала то, что ее беспокоило больше всего: — Но Юдифь слишком молода и неопытна. Если слухи о похождениях Гайона верны хотя бы наполовину… Он уже опытный мужчина, и старше Юдифи на двенадцать лет. Что делать, если утром дочь прибежит ко мне с рыданиями и заявит, что больше не хочет иметь с ним дела? Это разобьет мне сердце. Я помню себя в ее годы. Мне тоже было шестнадцать. В первую брачную ночь я не испытала ничего, кроме отвращения, и хотела умереть.

— Здесь-то и пригодится опыт Гайона. Он не позволит себе применить силу. Как вы могли убедиться, к нему льнут даже кошки, он и птицу может приручить, те слетают с дерева и садятся к нему на плечо. Вы случайно не поделились с дочерью опытом? Это может навсегда вызвать у нее отвращение к мужчинам.

— Я не настолько глупа. Хотя ее отношение к мужчинам во многом объясняется поведением отца. Тумаки, проклятия и побои в пьяном виде не могли вселить в нее желание испытать это на себе. Надеюсь, ей повезет больше, чем мне.

— Да, у вас обеих мало причин питать расположение к нашему полу, — сочувственно прошептал Майлз.

— Мне не нужна жалость, милорд, — Алисия гордо вскинула голову и отыскала глазами Юдифь. Та стояла рядом с Гайоном. Рыжеватые волосы отливали золотом, губы слегка улыбались. — Нет, не нужно меня жалеть, — повторила Алисия. — У меня были в жизни и радости, это окупает то зло, которое причинил Морис. Теперь меня тревожит только Юдифь. Вижу по повадке, ей достался в мужья леопард, которого предстоит либо усмирить, либо стать его жертвой. В ней достаточно характера, чтобы стать укротительницей, но она еще молода, слишком молода.

Майлз ничего не понимал. Алисия говорила недомолвками и вела себя странно — то жаловалась, то гордо вскидывала голову, отвергая всяческое участие. Он пожалел, что рядом нет Эммы или Кристины — те прекрасно справлялись в любой ситуации. Но дочь срочно призвали ко двору, а жена уже никогда не даст ему совета.

— Принесу вина, — пробормотал Майлз и с облегчением отошел, чтобы дать распоряжение слуге.

Алисия взяла себя в руки, поняв, что вела себя как строптивая лошадка. Если за ней закрепится подобная репутация, ее продадут замуж какому-нибудь самодуру и, скорее всего, будут держать взаперти, как бедняжку-жену Ралфа Торнифорда.

Майлз вернулся с вином. Алисия приняла из его рук чашу и окинула взглядом гостей.

— Не подумайте, что я всегда так истерична, — сказала она, извиняясь.

— Я этого не думаю.

— Но я видела, вам было не по себе. Майлз ухмыльнулся и почесал затылок.

— Самую малость, — согласился он. Алисия отпила вино и поставила чашу — нужно иметь ясную голову, чтобы заниматься гостями, устроить всех на ночь. Предстоял трудный вечер. Она заметила, что кошка по-прежнему восседает на плече Гайона и чувствует себя вполне комфортно. Тот одной рукой держит Юдифь за талию, а девушка что-то говорит ему. Гайон настороженно слушает, но глаза блуждают по залу, время от времени останавливаясь на Уолтере де Лейси и Арнулфе из Пемброка. Алисия молилась про себя. Вот уж действительно леопард в шкуре агнца.

В комнате невесты, ранее принадлежавшей родителям, Юдифь покорно предоставила себя заботам Агнес. Постель вытряхнули, проветрили и покрыли хрустящими льняными простынями, по которым разбросали сухие травы, источавшие благовоние и способствовавшие зачатию. Священник окропил все предметы святой водой и нагое тело невесты тоже. Юдифь дрожала от холода. Агнес медленно расчесала ее волосы и, хихикая, помогла надеть брачную ночную рубашку.

Женская половина гостей ворковала вокруг невесты, превратив комнату в настоящий курятник. Юдифь не сводила глаз со стены, чувствуя, что тело становится деревянным. Кто-то прошептал на ухо совет. Кто-то, обладавший более практичным складом ума, сунул в руку средство, смягчающее проход в женское лоно и успокаивающее боль после неделикатного обращения или рождения ребенка.

— Мне это не понадобится, — заявила девушка и удивилась дружному смеху. Страх и неуверенность вернулись, теперь она не знала, можно ли доверять Гайону. Что, если тот передумал или не сдержит слово? Что, если он будет с ней так же груб, как отец с матерью? Мужчины часто лгут. Юдифь невольно всхлипнула.

Алисия попыталась успокоить дочь, но в этот момент раздвинулись портьеры, и комнату заполнили мужчины. Многие уже были навеселе и от пускали непристойные шуточки. Юдифь старалась не обращать на них внимания, не слушать реплики. Она ушла в себя и не почувствовала, как с нее стянули рубашку и потащили к постели, сунув в руку ритуальную чашу с напитком, приготовленным из вина и специй и забрав баночку с мазью. Облегчение приносили только руки матери, сжавшие ее в объятиях. В отчаянии девушка прижалась к розовому платью, но их растащили. Алисия сдерживала рыдания. Наконец, все звуки смолкли, наступила тишина. Юдифь тупо смотрела перед собой, чаша в руке дрожала.

Гайон нежно наклонился над ней и убрал из рук чашу. Он тоже был обнажен, худощавое, но мускулистое тело носило шрамы былых сражений. Юдифь перевела взгляд на нижнюю часть его фигуры, там, где густой темный волосяной покров скрывал мужское начало. Гайон подошел к портьере, произнес что-то по-валлийски. Юдифь насторожилась.

— Кади не любит кошек, но сторож просто отменный, — объяснил Гайон, вернувшись к постели. — Она не кусается, но непрошенного гостя по приветствует так, что тому больше никогда не захочется приближаться к нашей комнате и подслушивать.

Юдифь кисло улыбнулась. Гайон надел рубашку, которую с него стянули гости, и подал невесте ее сорочку, оставаясь на расстоянии вытянутой руки.

Юдифь неловко пыталась одеться, но руки дрожали и не слушались. Гайон подошел к узкому окну, приподнял штору и выглянул в сырую ветреную темноту.

— То, что я сказал раньше, остается в силе, котенок, — прошептал он, не поворачиваясь. — Можешь не бояться меня.

В очаге потрескивали поленья.

— Я не боюсь, — храбро ответила Юдифь, судорожно сжав на груди рубашку.

— Не боишься? — он повернулся.

— Немного. Мне надавали столько советов, что заболела голова.

— И не только советов, если судить по этому снадобью, — он кивнул на баночку с мазью. Юдифь с волнением наблюдала за мужем, словно собачонка, пытающаяся угодить хозяину. Красные отсветы огня играли в ее медных волосах, делая их особенно привлекательными. Светло-карие глаза выдавали лихорадочную работу мысли. Золотистые веснушки покрывали лицо и шею и на секунду девушка напомнила Гайон у кого-то еще, но он не успел вспомнить, кого именно.

— Мама хорошо знает травы.

— Похоже на то. А ты тоже обладаешь ее способностями?

— Она научила меня.

Гайон налил себе вина из графина, оставленного на столе, сел на край кровати и смотрел на жену.

— Если я проткну руку кинжалом, что ты станешь делать?

— Сами себя проткнете? Напою вас отваром валерьянки, чтобы вернуть к разуму, — язвительно ответила девушка. Гайон не скрывал довольной улыбки.

— Нет, я имею в виду острый язычок моей жены, который не уступит кинжалу, — засмеялся он.

— Если рана глубокая, посыплю ее порошком из корня окопника, чтобы уменьшить кровотечение, затем зашью и привяжу плесневелый хлеб.

— Плесневелый хлеб?!

— Это средство пришло к нам от бабушки ФитзОсберн, обычно помогает. Глубокие раны от этого не гноятся и не сочатся. Главная опасность — это столбняк. Неглубокую рану можно промыть настоем сосновых игл, помазать медом и перевязать, если нужно.

Гайон старался не подавать вида, что его очень забавляет серьезность жены и ее старание показать знания. Информация сама по себе очень интересна, видно, что Алисия не преувеличивала, когда хвалила искусность дочери. Было что-то неправдоподобное в том, что эта худенькая стройная девочка рассуждала с солидностью и умудренностью седовласой матроны.

Неправдоподобность ситуации возросла, когда Гайон попытался проэкзаменовать ее насчет некоторых хозяйственных вопросов. Юдифь подробно рассказала, как солить бобы и коптить колбасы, сколько сосновых игл потребуется для окраски домотканого полотна в оранжевый цвет, как покупать специи, чтобы продавцы не надули. Он чуть не поперхнулся вином, когда девушка стала объяснять, как лучше наточить меч.

— Этому тебя тоже научила мать?

— Нет, конечно, — возмутилась Юдифь. — Это прошлой зимой, когда замок занесло снегом, рассказал де Бек. Он также научил меня сражаться кинжалом. С вами все в порядке, милорд?

Гайон вытер слезившиеся глаза, пытаясь прокашляться и чувствуя, что его душит смех.

— Господи! — прохрипел он, наконец. — Когда я говорил, что этот брак погубит меня, то не думал, что приму смерть от собственной супруги.

— Милорд?

Он сделал знак рукой, чтобы Юдифь не приближалась, когда та попыталась наклониться к нему, искренне обеспокоенная приступом удушья.

— А в твои многочисленные таланты входит езда верхом? — спросил Гайон, оправившись.

Юдифь с сожалением покачала головой.

— Нет, милорд. Мама предпочитает ездить в коляске, а папа говорил, что девушке незачем учиться ездить в седле, лучше сидеть за прялкой. Я немного умею, но только недалеко, хотя мне хочется научиться ездить лучше.

— Ну что ж, хорошо, — Гайон снова вытер глаза. — У меня есть несколько поместий, куда в коляске не проехать.

— Вы хотите брать меня с собой, милорд? Он лег на кровать, опершись спиной о мягкие подушки. Юдифь отодвинулась, но без прежнего страха.

— Родители всегда ездили вместе, так что мои люди привыкли к этому. Кроме того, — добавил он, — весть о прибытии хозяев приводит челядь в движение, как ничто другое.

Юдифь неловко повернулась.

— Милорд, боюсь, я не справлюсь со всеми обязанностями, которые вы на меня возлагаете.

— Если ты умеешь точить меч и нападать с кинжалом из-за угла, то все прочее не составит труда.

Юдифь сомневалась. В Равёнстоу ей неплохо удавалось справляться с хозяйством, ее учили этому с детства, но командовать людьми, которых она совсем не знает — совсем другое. Легко ему говорить! Он хозяин приграничной зоны, вхож к королю, у него гораздо больше опыта.

— Поверь мне, — успокоил Гайон, видя, какая буря чувств отражается на юном лице. Нагнувшись, он поцеловал ее в щеку, как ребенка. Этот жест придал Юдифи решимости, ей не нравилось, что муж опекает ее, как младенца. Она села в кровати, ворот рубашки распахнулся, открыв едва наметившуюся грудь. Юдифь запахнула рубашку, покраснев от смущения.

Наступило неловкое молчание. Гайон подумал, что только от отчаяния может заставить себя совершить супружеский долг.

— У вас есть любовница, милорд?

— Что?! — она снова удивила его зрелостью рассуждений. — Что за вопрос?

— О, не сердитесь, милорд!

Юдифь протянула руку красивой формы с длинными пальцами, совсем не похожую на руку ребенка.

— Просто я не хочу совершать глупые ошибки. Мама однажды выгнала одну из женщин отца, не зная, что та ему приглянулась, и он возвысил ее из посудомойки до своей наложницы. Когда отец узнал, то избил мать до потери сознания.

— Боже праведный, — с отвращением произнес Гайон. — Твой отец был дураком из дураков. Удивляюсь, что с вашим знанием трав, ни одна не догадалась подсыпать ему в пищу аконита, чтобы отучить от блуда.

— И думаете, дядя Роберт оставил бы нас в живых после этого?

Гайон допил вино.

— Нет, дорогая, раз ты спрашиваешь. Сейчас у меня нет любовницы. Мы расстались в прошлом месяце. На границе стало опасно, путешествовать с отцом ей теперь нельзя, а оставаться взаперти в одном из моих замков она не захотела.

Гайон вздохнул, вспомнив густые волосы Розин, руки, казалось, еще хранили ощущение их шелковистой тяжести.

— Смотритель приграничной зоны не может жениться на валлийке, выросшей в горах.

Юдифь пожалела, что задала вопрос.

— Даже, если бы Розин согласилась жить по нормандским обычаям, осталась бы такая вещь, как благоразумие и вежливость, — продолжил Гайон после паузы. — Иметь под одной крышей жену и любовницу недальновидно. Из этого ничего хорошего обычно не получается.

Юдифь кивнула, соглашаясь с этой истиной. Ей никогда не приходило в голову, что Гайон может хранить ей верность. Ее отец был похотлив и неразборчив, как петух, а его приближенные не уступали ему. Слово «благоразумие» не присутствовало в их речи, а Юдифь не была приучена испытывать благодарность к мужскому полу.

— Вы очень терпеливы со мной, милорд, — прошептала она, опустив глаза.

— Жизнь научила меня быть терпеливым с женщинами, — в голосе Гайона вновь прозвучали насмешливые нотки. — У сестры три дочери, все — маленькие разбойницы, чертенята. Когда матери нет рядом, разумеется. Эмма убила бы их, если бы прознала про все проделки. И дочь Розин, Элунед, не уступит им в озорстве.

Юдифь задумалась, в его голосе звучала такая искренняя привязанность к женской части семейства, что у нее совсем отлегло от сердца.

— Расскажите, пожалуйста, о вашей семье, милорд. Свадьба свершилась так быстро, что я ни чего не знаю о них.

Гайон начал рассказывать. Эта тема казалась ему менее опасной, чем тема любовниц. И действительно, все шло хорошо, пока он не заговорил о сводной сестре Эмме и ее муже, придворном. Это дало повод для не менее скользкой темы — нравов при дворе.

— Де Бек говорит, король… — Юдифь замолчала как раз вовремя, чтобы избежать очередной бестактности, ибо собиралась коснуться неразборчивости монарха в выборе пристрастий.

От Гайона не ускользнула осечка, о причине которой нетрудно было догадаться. Порочные наклонности Руфуса вызывали всеобщее возмущение, особенно страдали молодые рыцари, служившие в охране замка.

Мало смешного в том, что король, низкорослый, с багрово-красным цветом лица, отдавал предпочтение высоким и стройным партнерам. Он неоднократно пытался пристать и к Гайону, но тому удалось избежать опасности, сдружившись с тщеславным наследником, принцем Генрихом, который вовлек его в ночные кутежи в обществе женщин сомнительной репутации. Этого оказалось достаточно, чтобы охладить пыл Руфуса и заставить его переключить внимание на более сговорчивых подданных.

— …Де Бек говорит, что король за одну неделю тратит на наряды денег больше, чем маме разрешено тратить в год, — поправила оплошность Юдифь, стремясь угадать, понял ли муж, что она собиралась сказать. Но Гайон сделал вид, что ничего не произошло.

— Вовсе нет, — хмыкнул он. — Руфусу приятно думать, что он тратит на свой гардероб больше других, но его тщеславие намного превышает способность рассуждать здраво. В последний визит ко двору мой зять, который занимается экипировкой короля, рассказал, как однажды приобрел для правителя пару позолоченных кожаных сапог. Узнав их цену, Руфус рассвирепел, заявив, что они годятся только, чтобы месить навоз, и потребовал принести другие, стоимостью в целую меру серебра, — Гайон расхохотался. — Жаль, что я не такой блестящий рассказчик, как Ричард, у него вся таверна покатывалась от хохота.

— Что же было дальше?

— Ричард, конечно, унес сапоги и взамен принес красные с зеленой отделкой, безвкусные до ужаса, к тому же, намного дешевле стоимостью. А Руфусу заявил, что более дорогих сапог нет в целом государстве, и тот важно расхаживал в них целый день, похваляясь перед придворными. Конечно, Ричард прикарманил сэкономленные деньги. Бог знает, дошло ли это до короля. Если дойдет, Ричарду не поздоровится.

Юдифь тихонько засмеялась. Мелодичный женственный звук поразил Гайона не меньше, чем ее тонкие сильные руки.

— Расскажи о де Беке, — попросил Гайон, когда они вволю потешились над чванливостью монарха. — Сколько лет он уже служит в замке?

— Де Бек появился вскоре после того, как было построено центральное здание, за год до моего рождения, насколько мне известно. Отец постоянно сражался в Уэльсе, его наняла мама.

— И с тех пор он живет здесь, прислуживает ей и защищает?

— Да, когда возможно. Бывало, отец избивал мать или меня, но де Бек не вмешивался. Ему тогда пришлось бы уехать из замка, а он уже слишком стар, чтобы добывать средства с мечом в руках, — Юдифь с опаской посмотрела на Гайона. — Вы ведь не прогоните его, милорд? Он очень предан нам и знает имение лучше, чем кто-либо другой, за исключением дяди Роберта, конечно?

— Разумеется, — мрачно заметил Гайон. — Нет, я не собираюсь прогонять его, если де Бек, конечно, меня устроит. Семнадцать лет службы — срок, с которым следует считаться, — и добавил с горьким смешком: — правда, не уверен, что не смогу обойтись без услуг вашего управляющего.

Юдифь строго взглянула на мужа.

— О, ФитзУоррен на своем месте. Хотя из него песок сыплется, и он слегка важничает, но очень опытный управляющий и предан семье. Может из ничего организовать настоящий пир и всегда аккуратен со счетами.

— В этом я абсолютно уверен. Мне только интересно, где он берет деньги, чтобы носить роскошный красный наряд, в котором он сегодня встретил нас.

— Это костюм отца, они одного роста. После похорон мать отдала ему всю одежду. Счета можете проверить завтра же, если хотите… Кстати, вы умеете читать и писать?

— Умею, а ты?

— Немного, милорд.

На самом деле Юдифь хорошо владела грамотой, но знала, что большинство мужчин предпочитали невежественных жен, или, по крайней мере, менее образованных, чем они сами.

Гайон тоже не сказал, что его способность к расчетам и цифрам намного превышает средний уровень.

Цифры завораживали его, и Гайон умело пользовался этим даром, выколачивая деньги из своих вассалов.

— Завтра после охоты я, пожалуй, займусь счетами, ты мне сама покажешь книги, не хочу, чтобы ФитзУоррен стоял над душой, хотя и не сомневаюсь в его честности. Впрочем, при этой мерзкой погоде охота может не состояться.

Юдифь потянулась и зевнула. Глаза слипались, было уже поздно.

Гайону тоже хотелось спать. День оказался не из легких, завтра, похоже, будет не лучше. Он потушил свечу и в темноте снял рубашку. Юдифь тоже разделась и закуталась в покрывало.

— Спи спокойно, — сказал он по-валлийски.

— Пусть вам снятся хорошие сны, — ответила девушка на безупречном языке Уэльса.

Гайон молча удивился чистоте ее говора и присоединил еще один талант к уже немалому списку дарований жены, удивляясь в душе, как удалось тупому борову ФитзРоджеру произвести на свет такую способную дочь. Он успел только предположить, что, возможно, Морис и не являлся автором столь удачного произведения, но тут сон окончательно сморил его.

Глава 5

Юдифь с трудом открыла глаза — чей-то холодный нос тыкался в щеку, в ушах раздавались протяжные звуки, желтые глаза поймали ее взгляд и мигнули. Мелин задрала хвост и приветствовала хозяйку радостным мяуканьем. Юдифь почувствовала боль в глазах — сказывался излишек выпитого накануне вина и недостаток сна. Она застонала и уткнулась в подушку. Сквозь узкую щель в шторах проникал тусклый серый свет, Юдифь прикинула, что время, должно быть, не раннее, и нежиться в постели некогда. Она сбросила на пол Мелин, подобрала волосы и села. Кошка забралась на подушку с другой стороны и игриво провела лапой по лицу мужчины.

— Розин, — пробурчал Гайон и получил холодный влажный поцелуй, развеявший сомнения. — Клянусь Богом! — взревел он, шаря по постели в поисках меча. Кошка, добившись своего, спрыгнула с кровати и занялась исследованием одежды Гайона.

На месте Гайона отец Юдифи запустил бы в животное графином, разбрызгав содержимое и разбросав осколки по комнате. Гайон же лишь употребил несколько смачных эпитетов и ограничился убийственным взглядом. Юдифь решила, что он тоже не в форме, и решила не вмешиваться. Она надела сорочку, взяла на руки Мелин и подошла к окну.

— Снег закончился, милорд. Облака высоко. Охота может состояться. У нас как раз кончилось мясо, кроме того, во избежание лишних ссор, не мешает занять делом наших воинственных гостей. На прошлое Рождество, когда выходила замуж мамина племянница, они ужасно перессорились. Кузен кучера лишился трех пальцев и уха, а зал был перевернут вверх дном.

— Не дай Бог, — произнес Гайон, медленно отходя ото сна. Последние недели измотали его, да и брачный напиток возымел действие.

Юдифь рассудила, что теперь можно вернуться в постель, хотя кошку усадила подальше в углу.

— Остерегайтесь Уолтера де Лейси. Считаю, вам следует знать, что он претендовал на мою руку, кроме того, это друг дяди Роберта.

— Не думал, что у дядюшки могут быть друзья, — Гайон стал собирать одежду. — Но не волнуйся, дорогая, мне известно, что он собой представляет. Постараюсь не будить лиха.

— Чего?

— Лиха, псов преисподней, — пояснил он, натягивая рубашку. — Предстоит дикая охота, разве не так?

Тон мужа был непринужденным и доверительным. Отец сразу бы переменил настрой, он всегда держал себя грубо и чванливо. Юдифь выжидала, не зная, как себя вести, наблюдала, как Гайон одевается. Он отложил в сторону свадебный наряд, надел зеленую шерстяную тунику на меху, теплые рейтузы и грубые сапоги, закрывавшие икры.

Мелин вспрыгнула на белоснежную простыню и начала умываться. Простыня светилась белизной, ни единого пятнышка.

— Милорд! — Юдифь была в панике. В любую минуту в комнату могли войти гости. Первым делом они захотят взглянуть на простыню, на которой должны быть пятна — свидетельство ее непорочности… или отсутствия таковой.

Гайон вздрогнул.

— В чем дело?

— Постель… простыня… Они подумают, что я не невинна… или что вы не в состоянии…

Он тупо смотрел на жену.

— На простыне нет пятен крови! — Юдифь почти кричала.

До Гайона, наконец, дошло, что жена имеет в виду, и это его развеселило.

— А! Понимаю. У меня нет навыка лишать невинности девушек, — он кисло улыбнулся. — Интересно, какой ответ они предпочтут.

Оттолкнув Мелин, он вытащил нож из-за пояса, засучил левый рукав, сделал неглубокий над рез около локтя и размазал кровь по постели.

— Добровольное увечье, — язвительно произнес Гайон. — Придется выпить валерианы и смазать рану медом.

Юдифь подала ему баночку со снадобьем.

— Это тоже подойдет.

— Неужели все женщины считают меня неуклюжим увальнем? Мне как-никак дорога моя репутация, — казалось, он подшучивает над самим собой.

Юдифь покраснела, ибо не подумала, как гости воспримут следы пальцев на мази.

— Кровь уже не идет, — он опустил рукав и улыбнулся. — Полагаю, это не последняя рана, которую я получил, защищая честь женщины.

Не успела Юдифь ответить, как с наружной стороны портьеры раздалось рычание, потом лай и возмущенные возгласы. На постели выгнулась Мелин, ощетинив рыжую шерсть.

Гайон дернул Юдифь за волосы и, подмигнув, раздвинул портьеры, приветствуя тещу, небольшую компанию женщин, следовавших за хозяйкой, и толстую служанку с кувшином теплой ароматизированной воды.

Кади радостно крутилась вокруг хозяина и неохотно повиновалась приказанию лечь. Алисия ответила холодным приветствием и вошла в комнату. Рядом с ней пожилая дама старательно счищала собачью шерсть со своего темно-синего платья.

Алисия перевела взгляд с запятнанной простыни на дочь, сжимавшую у руке баночку с мазью. Юдифь бросила на Гайона взгляд, полный отчаяния, и поставила мазь на комод, словно та жгла пальцы. Алисия поджала губы.

Мелин, которой не нравилось, что ее окружают так много людей, спрыгнула на пол. Кади не замедлила броситься к ней с восторженным лаем. Пытаясь поймать собаку, Гайон налетел на Алисию. Агнес завизжала и выронила кувшин. Воз дух огласился воплями и визгом, кошачьим шипением и неистовым собачьим лаем. Мелин метнулась к выходу, Кади за ней. Портьера затрещала, когда когти Мелин впились в тяжелый шелк.

Гайон схватил Кади за ошейник, хотел что-то сказать, понял, что это бесполезно, и ретировался в поисках мужского общества.

Юдифь, хохоча до слез, направилась к портьере, чтобы вернуть Мелин на пол.

Мужчины завтракали в холле, готовые к охоте на дикого кабана, который, как утверждал егерь Равенстоу, обитал в их лесах.

Когда мужчины уже выходили, вниз сошла невеста, украдкой бросая на мужа робкие взгляды. Когда женщины представили на всеобщее обозрение окровавленную простыню, Юдифь чуть не потеряла сознание. Она втянула плечи и закрыла лицо руками. Алисия обняла дочь и бросила ледяной взгляд на Гайона.

— Почему Юдифь плакала? Ты грубо обошелся с ней? — неодобрительно спросил Майлз, когда они въезжали в лес. Впереди слышался лай собак, почуявших кабана.

Гайон разозлился.

— Можешь поверить моему опыту. Эта стерва просто хохотала до слез, а ее проклятую кошку нужно утопить.

Майлз насторожился, на память пришло беспокойство Алисии и ее расстроенный вид. Если бы взглядом можно было убить, то его сын уже был бы трупом, а сам Майлз превратился бы в камень.

От Гайона не укрылось состояние отца.

— Не понимаю, что происходит, — заметил он. — Все идет кувырком. Юдифь умирает от смеха, но держит в руках баночку с мазью, ее мать готова вцепиться мне в горло при виде простыни в пятнах крови, а все прочие…

Он замолчал, заметив, что к ним, сурово поджав губы, подъезжает констебль де Бек, холодный и официальный. Он тоже был свидетелем того, как Юдифь пыталась овладеть собой, и горел негодованием. Сначала, даже чуть не предложил леди Алисии отправить новоиспеченного зятя в преждевременную могилу. Но вовремя спохватился, так как за завтраком ему показалось, что Юдифь улыбнулась с видом заговорщицы, что никак не вязалось со слезами.

Кроме того, де Бек здраво рассудил: как только место Гайона освободится, король поспешит заполнить вакансию, и, вероятно, нелучшей кандидатурой. В результате де Бек пришел к заключению, что теперешний хозяин, по крайней мере, на людях, проявляет доброе расположение к девочке.

— Юдифь говорила, что вы научили ее точить лезвие кинжала и пользоваться им, — заметил Гайон, пытаясь вызвать расположение констебля.

Де Бек погладил бороду.

— По ее же просьбе, милорд, — сказал он с вызовом. — Считаю, нет ничего предосудительно го, что она имеет представление об оружии, это особенно важно в приграничных местах.

— Конечно, — согласился Гайон. — А ее родители одобрили ваше мнение?

— Лорду Морису не было известно об этом. Леди Алисия не протестовала, так как у мисс Юдифи бывали непредсказуемые моменты, когда ее так и тянуло вскочить в седло и скакать, отпустив поводья. В такие минуты помогали только мои уроки, ни угрозами, ни плеткой ее нельзя было укротить.

— Значит, вы выполняли роль и няньки, и охранника. Вот уж поистине безграничная преданность.

Де Бек бросил на Гайона настороженный взгляд.

— Почти угадали. Я принимал ее в этот мир и перерезал пуповину. Леди Юдифь родилась на месяц раньше срока, в хижине угольщика, посреди охотничьих угодий Кэнно, рядом оказались только горничная Агнес и я. Хорошо еще, что я рос в семье пастуха и знал, как надо поступать при окоте овец. От Агнес проку было, как от дохлой утки. Эта трусиха не переносит вида крови, так что все пришлось делать мне, — де Бек сухо усмехнулся. — С того дня я чувствую особую ответственность за судьбу девочки. Для меня она совсем как дочь, своих детей мне Бог не дал.

Старик замолчал, не выдав того, что говорила леди Алисия во время родов. Это была тайна, надежно запертая в его сердце, ключ от которой давно утерян.

— Покорный вид Юдифи, милорд, не должен вводить вас в заблуждение. Она сущий бесенок, в одно прекрасное утро вы можете проснуться и обнаружить, что за ночь вас кастрировали.

— Она осталась девственницей, — спокойно произнес Гайон. — Никогда не имел склонности совершать насилие над детьми. Кровь на простыне — из моей руки.

Де Бек откашлялся.

— Ваше право, — пробормотал он.

— Вот именно, но я воспользовался им для собственного спасения, ибо понял — я не проснусь утром вообще, если хоть один волос упадет с ее головы.

Их глаза встретились. Старший отвел взгляд, поняв, что сказал все возможное в данной ситуации, ведь он почти ничего не знал о молодом хозяине. С лордом Морисом было легче — приближение приступов его необузданного — гнева предугадывалось заранее, и избежать их не составляло труда. Новый хозяин Равенстоу ничуть не походил на прежнего, де Бек не горел желанием испытать на себе его нрав.

Собаки лаяли по-новому, глубокие рычащие звуки говорили, что основная часть охоты началась.

— Кабан спасается бегством, — Майлз повернул коня. Гайон последовал примеру отца.

— Держите глаза открытыми, — бросил де Бек. — Среди гостей у вас столько же врагов, сколько друзей. Не надо быть особенно проницательным, чтобы понять — если люди шепчутся по углам и сверкают отточенными клинками, то ничего хорошего они не замышляют.

Гайон слегка улыбнулся. Де Бек мог бы и не говорить этого, но раз уж предупредил, это хороший признак, значит, он принял нового хозяина и держит его сторону.

— Спасибо за предупреждение, хотя я и сам не слепой. Чем скорее закончится эта насмешка над праздником, тем спокойнее будет на душе.

Гайон пришпорил коня, следуя за собаками. Де Бек поехал за ним.

Гайон пригнулся, чтобы сплетенные ветви не поранили лицо. Из-под копыт лошади летел снег, морозный воздух леденил легкие. Глаза заволокло слезой, он яростно моргал, чтобы очистить их, привстал в седле, когда жеребец перелетел огромное сваленное дерево. Впереди слышались крики, подгонявшие собак, улюлюканье, лай псов. За спиной раздалось ругательство де Бека, когда конь взял препятствие.

Они углубились в лес. Ветви цеплялись за одежду, мешали лошадям. Свет пасмурного дня с трудом пробивался сквозь чащу. Вот всадники пронеслись по поляне, пересекли быстрый ручей и снова скрылись в чаще. Гайон уверенно скакал в направлении собачьего лая.

Преследуемый зверь на самом деле был маткой в расцвете лет весом более четырехсот фунтов. Ей приходилось и раньше встречаться с человеком, уэльский браконьер даже поплатился жизнью, охотясь на маленьких поросят. От этой встречи у кабанихи остался толстый шрам на боку, достаточно болезненный, чтобы внушить ей немалое отвращение к двуногим хищникам и желание отомстить за то, что нарушают ее территорию.

Теперь ее загнали к скале, она, ощетинясь, следила за происходящим, готовая растоптать любо го, кто осмелится приблизиться.

Гайон осадил коня и соскочил на землю.

Главный егерь бросил специальное копье, Гай он поймал его на лету. Оружие имело внушительный вид — огромный острый конец, затем большой крест, чтобы раненый кабан, свирепеющий от боли, не мог броситься на охотника и растерзать его.

Одна из гончих неосторожно подбежала к плечу кабана и тут же была отброшена под ноги приближавшейся своре, огласив воздух диким визгом. Кади с лаем отскочила, ее учили охотиться на зайцев, а не на крупного зверя, но природная резвость спасла ее от смертельной атаки.

Люди стали осторожно приближаться к зверю, копья наготове, ножи отстегнуты, каждый мускул напряжен для прыжка, ибо невозможно угадать, кого кабаниха наметила для первой жертвы.

Напряжение было почти невыносимо. Зверь бил задними ногами, рыл носом землю, сверкая налитыми кровью глазами.

— Ну, давай, девочка, вперед, — бормотал Хью из Честера и облизывал губы. Кто-то присвистывал и махал копьем, пытаясь привлечь внимание. Ралф из Торнифорда вытер рукавом рот, Уолтер де Лейси оставался неподвижен, лицо побелело от напряжения, он метнул вызывающий взгляд на Гайона. Тот ответил таким же взглядом и пригнулся, держа копье наперевес. Затем издал низкий гортанный свист. Майлз немедленно подвинулся ближе к сыну, зная, что должно последовать, так как сам обучил Гайона этому приему, позаимствованному в Уэльсе.

Кабаниха выжидала, дрожа всем телом, опустив массивное рыло. Вдруг она издала угрожающий звук и сделала мощный прыжок в сторону Гайона и словно намеренно насадила огромное тело на копье. Гайон опустил рукоятку и старался упереть свободный конец в землю. Мышцы рук и плеч напряглись, он пытался удержать животное на копье, острие которого пронзило его грудь. Зверь содрогнулся, послышался треск дерева, когда туша подалась вперед. Копье слома лось, острые края разорвали рейтузы Гайона, кровавая полоса пересекла бедро. Кабан, испуская кровавую пену и рыча от боли, яростно набросился на Гайона, топча и бодая его, из груди животного торчал сломанный конец копья. Гайон нацелил обломок копья прямо в горло зверю. Острая боль пронзила руку. Охотничий нож Майлза вонзился в шею кабана почти одновременно с тем, как копье де Бека проткнуло ребра.

Наступила тишина, нарушаемая лишь повизгиванием собак. Кровь обагрила землю и снег. Старший егерь кнутом отгонял собак от еще бившегося в конвульсиях тела животного, лицо его стало почти серым. Он бросил взгляд на де Лейси, потом на Пемброка и отвел глаза. Те словно не замечали его.

— С вами все в порядке? — Хью из Честера участливо осмотрел рану Гайона.

Тот кивнул и улыбнулся, чтобы не доставить радость тем, кто очень хотел бы видеть его серьезно раненым или убитым, и натянул плащ на рану, пытаясь остановить кровь.

Де Бек осмотрел сломанный конец копья, поднялся, подошел к старшему егерю и сунул обломок ему под нос. Старший энергично затряс головой. Де Бек начал кричать. Арнулф из Пемброка встал между ними, пытаясь прекратить ссору. Гайон отодвинул его плечом.

— Перестаньте, — приказал он. — Дерево оказалось непрочным, это могло случиться с каждым из нас.

— Непрочным?… — возмутился де Бек, но, поймав взгляд хозяина, понял — тот сам понимает, что сломанное копье — далеко не случайность, а предательство. — Тьфу! — он сплюнул, отбросил обломок копья и вскочил в седло, бормоча проклятия.

— Милорд, я ничего не знаю, клянусь вам! — оправдывался старший егерь, дергая шеей, слов но уже чувствовал сдавливающую петлю.

— Перестань тараторить, приятель, лучше займись кабаном, — нетерпеливо произнес Гайон и отвернулся, понимая, что сейчас не время вести дознание, когда все на взводе и опьянены запахом крови.

Майлз подобрал обломок, посмотрел на линию слома, прищурился.

Гайон свистнул Кади следовать за ним и направился к лошади.

Юдифь сидела в рабочей комнате за прялкой и мечтала об одиночестве. Женская половина гостей надавала ей уйму всяческих советов, как добрых, так и таивших злой умысел, и засыпала вопросами интимного характера, из которых девушка заключила, что ничего не смыслит в этих делах и способна только смущаться и краснеть. Любопытству дам, не было конца, причем, одна из них, бывавшая при дворе, знала о женихе самые пикантные подробности, о которых лучше было бы помолчать. Однако, дама сочла своим долгом поведать о них молодой жене в самых неизысканных выражениях. Алисия бросала на рассказчицу гневные взгляды, Юдифь сидела с опущенными глазами и молила Бога, чтобы гости поскорее убрались из замка.

На лестнице раздались шаги, в комнате появился Гайон, положив конец злословию на свой счет. Дамы повскакали с мест и защебетали, но взгляд хозяина не смягчился.

— Леди, — произнес он и посмотрел на жену. Та поспешила подойти к нему. В его плаще застряли шипы и хвойные иглы, щеку пересекала кровавая царапина, рейтузы были разодраны.

— Милорд?

Он протянул правую руку, чтобы взять ее ладонь. Это выглядело странным, так как левая была ближе.

— Пожалуйста, помоги мне справиться с царапиной.

— Нога? — она не спускала глаз с дыры.

— Рука. Боюсь, понадобится заплесневелый хлеб, — его голос был еле слышен. Юдифь забеспокоилась.

— Идите в спальню. Я принесу все необходимое. Насколько могу судить, вы не желаете, чтобы они знали правду.

— Вот именно.

Губы Юдифи дрогнули.

— Вы пользуетесь незавидной репутацией, милорд.

— Их мысли намного порочнее моей репутации.

— Какие проблемы, милорд? — Алисия выступила вперед, готовая к атаке. Мало того, что он грубо обошелся ночью с ее дочерью — пятна на простыне и слезы девочки служили доказательством — так еще врывается в светелку, грязный, в разодранной одежде, и снова посягает на измученное тело жены, словно она для него — публичная девка. Мать горела негодованием и отвращением.

— Был бы признателен, леди, если бы вы ненадолго отвлеклись от своих обязанностей хозяйки и поднялись бы с дочерью наверх. Я все объясню.

Алисия не знала, что и подумать. Гайон отвесил ей учтивый поклон, бросил насмешливый взгляд на остальных и вышел, ведя за собой жену.

Алисия придумала благовидный предлог и последовала за молодыми.

Юдифь приподняла пропитанный кровью рукав. Гайон стиснул зубы от боли и поморщился.

— Кабан? — Юдифь рассматривала рваную рану. До кости та не дошла, но была достаточно глубока. Одной перевязкой здесь не обойтись. — Придется ее зашить, — заключила девушка.

Гайон вздрогнул.

— По крайней мере, смогу убедиться, на что ты способна, — он кисло улыбнулся, видя, как жена смачивает кусок ткани в неприятно пахнущей жидкости — настойке из сосновых игл.

— Молитесь, чтобы лекарство помогло. Рана довольно серьезная. Что произошло?

Гайон чуть не потерял сознание, когда Юдифь приложила ткань к ране и начала смывать грязь.

Когда Алисия вошла в спальню, первое, что она услышала, были извинения, произносимые дрожащим голосом дочери.

— Продолжай! — процедил Гайон сквозь стиснутые зубы. Лицо его стало совсем серым. — Если ты будешь останавливаться каждый раз, как я издаю стон, мы не кончим до вечера.

Юдифь виновато потупилась.

— Здесь нужен хлеб с плесенью, — равнодушно заметила Алисия.

— У меня он есть, мама. Та задумалась.

— Я сейчас была на кухне, милорд. Они говорят, копье сломалось и кабан чуть не отправил вас на тот свет. Скажите спасибо, что остались живы. Пара царапин не в счет.

— Мама, это не царапины! — запротестовала Юдифь.

— Сама вижу, просто повторяю слова поварихи. Она еще добавила, что это дело рук вассала твоего дядюшки.

— Это правда, — подтвердил Гайон.

Женщины удивленно переглянулись. Они понимали, Гайон признает серьезность ранения, чтобы выглядеть мужчиной в их глазах. Что касается остальных, он не хотел, чтобы те догадывались.

— С кабаном шутки плохи, — сказала Юдифь. — Папа всегда тщательно подбирал оружие, когда шел на кабана. Регулярно проверял копья.

— Кто этим занимается? Ваш старший егерь? Алисия взяла свернутую полоску полотна, готовя иглу.

— Морис никогда не жаловался на Ранулфа, — пояснила Алисия. — Сама я не очень хорошо его знаю. Он перешел к нам от Беллема, по рекомендации.

— Если пообещать достаточно серебра, может он пойти на убийство?

— По правде говоря, не знаю, милорд. Если мой деверь берется за дело, все возможно.

— Вы предполагаете, кто-то подкупил Ранулфа, чтобы он подложил слабое копье?

— Возможно. Вечером в зале де Лейси очень убедительно о чем-то просил егеря, а он не из тех, кто станет любезничать со слугами без особой необходимости. Я еще допрошу Ранулфа, может быть, тогда узнаю больше… Ой-ой-ой!

— Стойте спокойно, милорд, будет не так больно.

— Легче сказать, чем сделать. Думаю, тебе мои мучения доставляют удовольствие.

Юдифь наморщила носик.

— Фи, милорд! Не много ли жалоб для пустячной царапины?

— Ведьма, — проворчал Гайон, но в глазах горели лукавые искорки.

Алисия недоуменно наблюдала за ними, держа наготове заплесневелый хлеб. Куда делся испуганный ребенок? И Гайон, несмотря на сильную боль, держится с ней как мужчина, привыкший проявлять внимание к женскому полу, а не как грубый дикарь, в чем она еще недавно его подозревала.

Гайон, скрежеща зубами, стойко переносил операцию. Наконец, рана была зашита. Юдифь подала ему чашу, он подозрительно понюхал содержимое.

— Валериана и мак — винная настойка, — объяснила девушка.

Гайон поморщился, выпил и опустил рукав.

— Это облегчит боль.

— И притупит сознание.

Юдифь шикнула на мужа и стала искать новые панталоны и мазь для бедра и щеки.

— Кажется, я неправильно судила о вас, — мягко произнесла Алисия.

Гайон, наконец, справился с рукавом. Она обратила внимание на его длинные чуткие пальцы. Трудно было представить, что эти руки могли вонзить копье, если бы не доказательство в виде забинтованной раны и не шрам от меча на правой ладони — напоминание о летнем походе. Слова тещи явно забавляли Гайона.

— Полагаю, у меня достаточно здравого смысла, чтобы понять — насилие не лучшее начало семейной жизни. Я до нее не дотронулся и не собираюсь дотрагиваться, пока она сама этого не захочет.

В это время занавес раздвинулся, в спальню вошел Майлз.

— Егерь удрал. Вскочил на вороного де Лейси и перемахнул через мост, прежде чем его успели остановить.

— Черт!

— Это еще не самое худшее. Де Лейси пустился в погоню, теперь у него есть полное право уничтожить беднягу. С ним Пемброк и Ралф Торнифорд. Честер прихватил де Бека и нескольких стражников, чтобы не допустить расправы.

Гайон снова выругался и протянул руку к кинжалу.

— Встречу тебя в конюшне, — сказал Майлз. — Твоего жеребца расседлали.

Гайон пытался затянуть пояс с кинжалом. Юдифь встала на колени, чтобы помочь ему.

— Осторожно, милорд, — предупредила она. — Боюсь, Ранулф может оказаться не единственной жертвой.

Гайон посмотрел на поднятое к нему личико и с невеселой ухмылкой дернул девушку за косу.

— Хорошо, дорогая. Вооруженный мечом и добрым напутствием я постараюсь вернуться живым. Обещаю.

Они мчались галопом и недалеко от деревни поравнялись с Честером и де Беком, а де Лейси нагнали в лесу на дороге, что вела через границу с Уэльсом. Его конь хромал.

— Я-то думал, что догнал его! — прорычал де Лейси, в сердцах ударив кулаком по ноге. — Теперь этот ублюдок пытается перемахнуть через границу. Святые мощи! Вот только поймаю, вырву его паршивые глаза. Знаете, сколько стоит мой конь?

— Тем не менее, я хотел бы получить своего егеря живым.

— Непонятно только, почему, — пробурчал Пемброк, отводя глаза, как затравленный зверь. — Сначала подпиленное копье, теперь лучший скакун Уолтера. Подонок успел натворить дел.

— Да, — Гайон насмешливо поднял брови. — Именно об этом «почему» я и хочу поговорить с ним.

Пемброк покраснел до ушей. Ралф Торнифорд изобразил изумление. Де Лейси выхватил меч и повернул коня поперек дороги.

Гайон и Майлз обменялись настороженными взглядами. Майлз спрыгнул с лошади и скрылся в лесу. Он провел детство среди холмов Уэльса и мог отыскать след любого живого существа, даже крысы.

— Уберите меч, — посоветовал Гайон. — Когда придет время, Ранулф получит по заслугам.

Де Лейси сверлил его взглядом, но вынужден был отвести глаза. Снова блеснул меч, но теперь уже вложенный в ножны.

— Вот оно, правосудие, — произнес де Лейси со странной, зловещей улыбкой.

Предчувствие дрожью прошло по спине Гайона. Он натянул поводья, конь закружил на месте. Раздался предупреждающий крик, Гайон всем телом прижался к шее жеребца, тот вскинул голову, стрела просвистела над ними, ударившись в дерево по другую сторону дороги.

Де Лейси снова обнажил меч и направил коня в лес. Де Бек пустился вдогонку, Хью Честер бросился к Пемброку, не давая тому возможности скрыться за деревьями. Из леса послышался чей-то вопль.

Чертыхаясь, Гайон устремился за де Лейси, но опоздал. На земле лежал Ранулф, устремив в небо застывший взгляд. Уолтер де Лейси стоял над ним, забрызганный кровью, дрожа всем телом от напряжения и ярости.

Майлз стоял спиной к дереву, глаза закрыты, руки судорожно сжаты на груди.

— Папа! — забыв о боли, Гайон соскочил на землю.

— Со мной все в порядке, — хрипло произнес Майлз. — Хотя ветер дул в спину, но не успел. Прыть уже не та, тем обиднее, — он выпрямился.

Гайон обернулся к де Лейси.

— Я же сказал, этот человек нужен мне живым.

— Считаете, я должен был позволить ему проткнуть ножом вашего отца и сбежать?

— Если вы оказались достаточно близко, чтобы лишить его жизни, то могли бы защитить отца другим способом. Но ведь вам было нужно не это. Мертвые не говорят, не так ли?

Окровавленный кинжал де Лейси метнулся к Гайону. Честер с неожиданным для его веса проворством встал между ними.

— Сэр Уолтер, вы забываетесь, — произнес он ледяным тоном.

— Ничего я не забываю, — огрызнулся де Лейси, но обтер лезвие о труп, вложил меч в ножны и стал осматривать коня.

Гайон старался успокоить гнев.

Де Лейси вскочил на одного из своих коней, взял под уздцы другого и отъехал к Пемброку, бросив на Гайона многозначительный взгляд. Тот расслабил пальцы, сжатые на рукоятке.

Честер наклонился над убитым и поднял лук.

— Понимаете, дружище, что вас заманили сюда, чтобы убить? — обратился он к Гайону.

Молодой человек рассмеялся.

— Об этом я подумал еще в замке и убедился, когда мы нагнали их. Видели, как он загородил нам дорогу, чтобы сделать из меня удобную мишень для этого подонка?

— Все было обговорено еще вечером, — де Бек подвел лошадей Майлза и Гайона. — Теперь я в этом не сомневаюсь. Если пороетесь в его охотничьей сумке, наверняка узнаете, сколько ему за платили за вашу голову.

Честер поднял сумку, открыл ее. Мелкие серебряные монеты заблестели на широкой ладони.

— Собираетесь продолжить дело?

— Каким образом? Деньги ни о чем не говорят, он мог выиграть их в карты. Кроме того, рука не позволит вызвать негодяя на поединок. Нет, пусть пока останется все, как есть. Каждый из нас… — он замолчал и посмотрел на отца, который как-то странно прижимал руку к боку.

— Ты уверен, что с тобой все в порядке? Майлз поморщился от боли.

— Если не считать пары сломанных ребер и раненой гордости. В старые времена я взял бы Ранулфа сзади, он бы не успел напасть. Но мы стареем и теряем сноровку, — он сокрушенно по качал головой. — Де Лейси вышел победителем в этой заварушке, не так ли?

— Сволочь. По крайней мере, теперь я знаю его цели, — пробурчал Гайон.

Вдалеке послышался волчий вой, тонкий протяжный звук хищника, почуявшего добычу.

Глава 6

Алисия принесла в комнату Майлза мазь окопника и чистое полотно. Он был раздет до пояса, повязки сняты. Левый бок горел кровоподтеком — свидетельством вчерашнего происшествия.

— Вы с сыном сговорились истощить наши запасы снадобий, — заметила Алисия, прикладывая мазь к поврежденным участкам кожи.

— Такого намерения у нас не было, — ответил он с горечью и погладил белую собаку, сидевшую у него на коленях.

Гости уже разъехались, Юдифь и Гайон занимались проверкой счетов, Мелин дремала на плече хозяина, торжествуя победу над соперницей Кади.

— Подержите мазь, — попросила Алисия. Майлз понюхал снадобье.

— Пустяки, царапина и пара сломанных ребер. Не стоит из-за этого суетиться.

— Хорошо, что так отделались, могли потерять жизнь.

Алисия положила мазь на ребра. Майлз напрягся, и она извинилась и покраснела. Прикосновение ее пальцев не причиняло боли, скорее успокаивало.

— Итак, что же будет дальше? — Алисия старалась отвлечься от ощущения все еще упругих мышц мужчины.

Майлз пожал плечами.

— Ничего, Будем пристально наблюдать за нашим новым родственником из семейства Монтгомери.

— Вы не собираетесь оповестить власти об этом происшествии? — Алисия недоуменно подняла брови. — Ведь это же убийство, к тому же, двойное покушение на убийство.

— У нас нет доказательств. Труп не заставишь давать показания. У Гайона и де Лейси по равному количеству свидетелей.

— Но…

— О, поверьте, мне, как и вам, это не доставляет удовольствия, но у нас связаны руки. Если обратиться к правосудию, придется решить спор в поединке. Вы видели руку Гайона? Каждый лорд приграничной полосы с детства обучается искусству борьбы, но сейчас Гайону не одолеть де Лейси. Может быть, если повезет, мне удастся в темном уголке всадить ему нож в спину. Моя валлийская кровь допускает подобные нарушения законов чести.

— Вы не сделаете этого! — ужаснулась Алисия. — Он друг Арнулфа и вассал де Беллема! Роберт посадит вас на кол где-нибудь на перекрестке и оставит гнить заживо!

Майлз криво усмехнулся в ответ, в этой гримасе была не только физическая боль. В такие минуты он острее ощущал одиночество. Кристина была не единственной жертвой болезни — в замке тогда умерли четверо. И хотя прошло два года, шрамы в душе еще не зарубцевались. Алисия, сама не зная того, разбередила рану, напомнив о потере.

Майлз вернулся к действительности и увидел, что женщина очень напугана.

— В чем дело? Я просто пошутил…

— Вам не пришла бы в голову подобная шутка, если бы вы были знакомы с жестокостью Мориса, — горько сказала она. — Вам не приходилось сидеть за столом с Робертом де Беллемом, Уолтером де Лейси, когда те возвращались после пыток какого-нибудь бедняги, еще не остывшие от сатанинского наслаждения страданиями и криками несчастного, и гадать при этом, не придется ли вам и вашей дочери стать очередной жертвой, — ее губы дрожали, Алисия резким движением приложила край полотна к ребрам. — Держите, — скомандовала она.

— Алисия…

Та накладывала повязку, а он вдыхал еле уловимый аромат розовой воды и тепла ее тела. Вдруг Майлз отпустил конец повязки, обхватил тонкую талию и наклонился для поцелуя.

Алисия вздрогнула. Майлз ощущал ее волнение, затем ее губы раскрылись, руки обвились вокруг его шеи, повязка выскользнула из рук.

Этот порыв вызвал более глубокое желание. Майлз забыл, что он не такой, как Морис, забыл Гайона и Роберта де Беллема, забыл все, кроме учащенного биения сердца при близости этой женщины.

Алисия тихо вскрикнула, но не стала сопротивляться ласкам. Майлз распустил ее густые черные волосы, гладил их, расчесывал пальцами, целовал лицо, шею, мочку уха и снова губы. Потом развязал шнуровку корсажа, гладил грудь, пока соски не затвердели под его пальцами, а женщина издала глубокий грудной вдох, похожий на стон.

— Алисия, прикажите служанке, чтобы нас не беспокоили, — хрипло произнес он, целуя ее в висок.

Та не сразу поняла, но когда смысл слов достиг ее затуманенного сознания, тут же очнулась. Представила, что подумает Агнес, слушая за портьерой, как хозяйка отдается едва знакомому мужчине, как неловко будет предстать перед служанками с растрепанными волосами, вспухшими от поцелуев губами… Ей вспомнился день семнадцать лет назад, когда… Алисия стала противна сама себе и вырвалась из объятий.

— Я не падшая девка, — упавшим голосом сказала она.

— Что?! Алисия…

— Если вам нужна женщина, в замке много служанок, привычных к посягательствам Мориса, они облегчат ваши страдания.

Алисия собрала волосы и стала неловко укладывать их в прическу.

Майлз проклинал себя за глупость. Зря он упомянул служанку и этим напомнил необходимость соблюдать приличия.

— Мне не нужна другая женщина, я хочу только вас, — настаивал он, пытаясь приблизиться. Алисия отступила на несколько шагов.

— Вы хотите сделать из меня публичную девку в моем же доме, перед моими слугами и вассалами!

— Не говорите глупости! Зачем, как вы думаете, я попросил поговорить со служанкой?

— Что я должна была сказать ей?

— Что угодно. Что нам нужно обсудить личные дела, поговорить о свадьбе и приданом.

— Это с распущенными волосами?

— Вы дали понять, что не возражаете… даже очень не возражаете…

Алисия залилась краской, отчаянно стараясь придать волосам подобающий вид. Майлз прав, она действительно была не против… потеряла голову…

— Вы воспользовались порывом, — почти кричала она, сдерживая рыдания.

— Да. Обвиняйте меня, потому что обвинить себя вы не в состоянии.

Алисия разрыдалась, тело сотрясалось от горечи, которая, казалось, разрывала ее изнутри.

— О, святой Иисус! — Майлз сделал шаг к ней, не зная, упрекать или успокаивать.

Кади заскулила и завиляла хвостом. Гайон вошел в комнату со свитком пергамента, но вдруг остановился.

— Прошу прощения, не думал…

— Не о чем думать! — ответила Алисия сквозь слезы и, подобрав юбки, буквально вылетела из комнаты.

Гайон стоял в оцепенении.

— Ничего не спрашивай, — предупредил Майлз, опустившись на кровать и обхватив голову руками. — Я делаю одну ошибку за другой. Где Юдифь?

— Просвещает поваров, — Гайон испытующе смотрел на отца, желая понять, как следует истолковать увиденную сцену. Маленькое пурпурное пятнышко виднелось на ключице Майлза, а платье Алисии спереди было измазано зеленой мазью.

— Можешь забинтовать переломанные ребра? — Майлз передал сыну полоску полотна, лицо хранило непроницаемое выражение. Гайон взялся за дело. Последняя Уэльская компания дала ему богатую практику.

— Что это? — Майлз указал взглядом на пергамент. С годами у него развилась дальнозоркость, и хотя он и знал грамоту, читать стало труднее.

— Долг Роберту де Беллему за строительство замка.

— Что?!

— Судя по этому документу, де Беллем одолжил Морису тысячу марок для найма рабочих и закупку материалов. Четыреста еще не выплачено. Зная де Беллема, сомневаюсь, что он преподнесет эту сумму племяннице в качестве свадебного подарка. Фактически это дает ему право потребовать имение Равенстоу, если я не смогу уплатить долг. С Морисом он церемонился, так как имел в его лице рьяного сторонника, со мной дело обстоит иначе.

— Сможешь достать серебро?

Гайон закончил перевязку и закрепил конец ткани.

— Возможно, но для этого придется потрясти моих арендаторов, и те станут беднее, чем когда приносили мне присягу на верность.

— При условии, что согласятся платить.

Гайон усмехнулся.

— По традиции они обязаны заплатить определенную сумму по поводу бракосочетания Юдифи, завтра я соберу подать во время церемонии присяги новому хозяину до того, как они уедут.

Майлз неодобрительно посмотрел на сына. Он не сомневался, что Гайон сможет выжать подать из вассалов, но его пугали дьявольские искорки в глазах сына. Подобное Майлз наблюдал и раньше, такое выражение предшествовало очередному безумству.

— Гайон, что ты замышляешь?

— Пока ничего. Разве ты забыл, что я молодожен? Кстати, у тебя очень милый след поцелуя на шее.

Легкомысленный тон не обманул Майлза — ему вежливо предлагали не совать нос в чужие дела, и это разозлило. Он сурово посмотрел на Гайона, но тот выдержал взгляд. У сына была гибкая, но крепкая воля, как ивовая лоза. Ее можно было согнуть, но если отпустить, она тут же принимала прежнюю форму. Спорить бесполезно.

— Я уже сказал, что совершаю одну ошибку за другой, — тяжело вздохнул Майлз.

Глава 7

Бескрайность синего неба нарушалась лишь отдельными кучками облаков, плывущими в сторону Уэльса, и полетом случайных птиц, занесенных в вышину порывом ветра.

Юдифь прищелкнула языком, подгоняя коня, тот прибавил скорости, навострил уши. Ветер внезапно стих. Плащ развевался от движения, полы били по крупу лошади. Девушка отпустила поводья, чтобы поправить выбившиеся из прически шпильки, но решила вынуть их совсем, толстые рыжеватые косы упали на плечи. Верхом она чувствовала себя раскованно и хотела овладеть новыми навыками непринужденно держаться в седле.

Впереди ехал Эрик Годкриксон, вассал Гайона, и шесть телохранителей. Столько же замыкали шествие. Процессия проезжала по равнине между двумя поместьями Гайона — Оксли и Ледвортом. Нападение валлийцев или других враждебных отрядов было маловероятным, но предосторожность не мешала, тем более, Гайон отсутствовал — собирал подать с арендаторов.

Юдифь всматривалась в полосу деревьев, начинавшуюся вдали, но думала о другом. Со дня ее скоропостижного замужества прошло десять недель. Присяга на верность, данная вассалами новому хозяину через два дня после праздничной охоты, была искренней, хотя некоторые роптали, протестуя против обременительной подати. Гайон сумел покорить недовольных мирным путем — он обладал речью опытного придворного и изворотливым умом купца, умел убеждать, не вызывая вражды. Люди обычно весело соглашались с его доводами, а позднее почесывали затылки и удивлялись, как это ему удалось заставить их расстаться с монетами, когда они были решительно настроены не делать этого.

Инцидент с де Лейси и Арнулфом де Монтгомери постепенно забывался как кошмарный сон. Рука Гайона зажила, не дав нагноения, остался лишь тонкий розовый шрам. Он редко вспоминал охоту на кабана, но часто напряженно думал над чем-то, по выражению лица мужа Юдифь видела, что мысли тревожили его.

Арнулф де Монтгомери находился по делам в Южном Уэльсе. Де Лейси сидел в имении, как петух на насесте, одному Богу известно, что он замышлял. Ралф из Торнифорда болел легкими — последствие сильной простуды, от которой он никак не мог излечиться. Суровые морозы в январе и феврале держали Роберта де Беллема в его новом поместье, где он возвел дополнительные укрепления. А укрепления стоили денег.

Юдифь видела — Гайон неспокоен, напряжен, как кошка, готовая сцапать добычу, постоянно начеку. Как правило, он держал это в себе, но иногда готов был сорваться. Однажды показалось, что он вот-вот ее ударит, но Гайон опустил глаза и занялся счетами. Через некоторое время, когда страх уже улегся, он опустил перо, долго смотрел на жену, видимо прикидывая, насколько у нее хватит терпения, кратко извинился и велел выйти. С тех пор Юдифь научилась распознавать предупредительные сигналы, оставляла его одного и занималась делами.

Месяцем раньше, когда погода улучшилась настолько, что путешествие стало возможным, супруги двинулись в путь, сначала в главное владение Гайона в Ледворте, унаследованное от дяди, погибшего во время летней кампании в Уэльсе.

Замок производил внушительное впечатление — построен на возвышенности и виден из го рода, простиравшегося внизу. Из окон открывался вид на дороги, ведущие в сердце Уэльса. Однако, несмотря на современную архитектуру, здание было тесным, холодным, воздух оставался спертым. Предыдущий хозяин после смерти жены не уделял должного внимания житейским проблемам. Хозяйка была в летах, страдала хромотой, служанки пользовались этим и не утруждали себя работой.

Три недели Юдифь и Алисия приводили замок в порядок и, наконец, тот стал пригоден для жизни. Особенно старалась Алисия — безжалостно гоняла прислугу, не называя женщин иначе, как грязнулями и лентяйками, заставляла щетками оттирать полы и стены.

Юдифь не узнавала собственной матери. Приступы активности, которые та проявляла, были для нее не характерны и свидетельствовали о состоянии или внутренней неудовлетворенности, или отчаяния. Однажды Юдифь застала Алисию в домашней церкви, находившейся при замке, в слезах. Она стояла на коленях и молила Бога о прощении. За что? Эта женщина испытала столько невзгод, жизнь ее больше наказывала, чем баловала, какие у нее могут быть грехи? Если она в чем-то могла исповедоваться священнику, то лишь в упущениях по забывчивости или недосмотру. Но это не повод для столь глубокого горя.

Юдифь коленями побуждала коня идти быстрее и вспоминала, когда впервые заметила перемену в поведении матери. Пожалуй, через пару дней после свадьбы. Тогда Алисия удалилась в свою комнату, сославшись на мигрень, два дня не выходила и не допускала к себе никого, кроме Агнес. На третий день она вышла на час позже обычного, чтобы пожелать отцу Гайона безопасного переезда домой. Майлз, припоминала Юдифь, очень огорчался по поводу ее отсутствия, но Агнес не разрешала навестить больную, решительно заявляя, что хозяйка спит, к тому же, плохо себя чувствует.

— Охрана, все назад! — раздался приказ одного из ехавших позади.

Эрик нахмурился. С этой стороны хозяина не ждали, хотя знали, что тот должен вскоре к ним присоединиться. Он почесал нос, прикидывая, что лучше соблюдать осторожность. Лорд Гайон не обидится, а если это кто-то другой, то извинения не потребуются.

— Можете скакать быстрее, миледи? — спросил он.

Юдифь почувствовала недоброе, но постаралась равнодушно пожать плечами.

— Если лошадь согласится, я не возражаю, — девушка натянула поводья.

Сержант, прокричавший предупреждение, поехал в конец отряда, чтобы выяснить, кто их преследует. Группа пустила лошадей в галоп. До замка оставалось чуть больше мили, но дорога поднималась в гору.

Лошадь под Юдифью начала уставать. Девушка пришпорила ее, раздалось ржание.

— Это Роберт де Беллем! — в паническом страхе завопил сержант.

— Боже праведный! — вымолвил Эрик. Он был валлийцем, приученным к самым тяжелым боям, мог справиться с проявлением непокорности, но на этот раз придется сражаться с самым жестоким и коварным противником, к тому же человеком могущественным, а это уже совсем иное дело. Холодный пот выступил на лбу Эрика. Надо во что бы то ни стало вовремя добраться до замка. Там они будут в безопасности.

Эрик обдумывал положение, пытаясь решить, как поступить — пустить врага в замок, притворившись, что его намерения никому не ясны, или отказать и ждать, пока Беллем захватит Ледворт вместе с обитателями? Оба решения казались безнадежными.

Подвесной мост оказался опущенным. Таяние снегов наполнило обычно вонючую канаву чистой свежей водой. Юдифь оглянулась, но ветер хлестнул косами по глазам, удалось увидеть лишь прикрывавших ее сзади стражников.

Роберт де Беллем! О, Боже! Что делать? При въезде во двор девушка натянула поводья и, не дожидаясь помощи, спрыгнула на землю. Последний из свиты стрелой перелетел через мост, охрана замка начала поднимать его. Ворота закрылись. Ледворт ощетинился против одного из самых могущественных баронов на севере Европы.

Эрик перекрестился, услышав, как мост соединился с наружной стеной замка.

— Это называется сжигать за собой мосты, — произнес он мрачно. — Не лучше ли войти в дом, миледи, вас ждет ваша матушка.

Юдифь не спешила.

— Подожди, — она положила руку на плечо охранника. — Если мы его не впустим, то нанесем смертельную обиду, а Беллем не привык прощать оскорбления.

— Но, госпожа…

— На дороге он мог схватить меня безнаказанно, это была его цель, но в своем доме мы обязаны считаться с приличиями. Я знаю, что его привело сюда. Лорд Гайон ждал графа всю зиму.

— Миледи, мне не хотелось бы впускать его в замок. Лорд Гайон вздернет меня на ближайшем суку.

— Позвольте мне отвечать перед лордом Гайоном, — решительно возразила она. — Тьери, сколько у дядюшки людей?

Молодой сержант откашлялся. Решительный тон молодой госпожи не вязался с испуганным выражением лица.

— Около тридцати, миледи, при грубом под счете, — Тьери поигрывал рукояткой кинжала.

— Тогда впустите дядюшку и пятерых самых главных из его свиты, — приказала она Эрику. — Вы отберете у них оружие и прикажете охране быть начеку. Пошлите гонца к лорду Гайону, лучше одного из валлийцев, те умеют пробираться незамеченными.

Эрик развел руками.

— Что, если барон де Беллем откажется передать оружие и оставить людей под стенами замка?

— Не откажется, — мрачно заверила Юдифь. — Развлеки их, пока я приведу себя в порядок.

— Но, миледи…

Она поспешно удалилась, подобрав юбки так, что стали видны лодыжки, косы колыхались при каждом движении. Эрик закрыл глаза и судорожно сглотнул, но взял себя в руки и стал отдавать распоряжения, не будучи уверенным, что это следует делать.

Алисия де Монтгомери в изумлении уставилась на дочь, когда та схватила гребень и начала укладывать волосы. Юдифь сняла верхнюю одежду, но оставила платье золотисто-медового цвета, на него надела шерстяную тунику цвета темного золота, обильно украшенную вышивкой двух оттенков зелени.

— Что ты наделала? — прошептала Алисия, схватившись за горло, словно ее душила петля. — Ты, наверное, сошла с ума? С тем же успехом можешь впустить лису в курятник.

— Мама, я в своем уме. Мне тоже не хочется впускать его, но на сей раз он не причинит нам вреда.

— Что ты понимаешь, чтобы делать такие выводы? — язвительно заметила мать. — Господи, ни когда не забуду, как этот ублюдок поступил с твоим отцом!

— Мне казалось, они не только родственники, но и союзники, — ответила Юдифь, занятая туалетом.

— Своими елейными речами и подлыми делами он вытравил из Мориса остатки порядочности, — горько прошептала Алисия. — Теперь придется спуститься вниз и оказать ему подобающий прием, раз уж тебе вздумалось впустить его.

Юдифь вспыхнула.

— Мама, я отвечаю за все. Кроме того, он меня плохо знает, мне легче притвориться, что я ничего не понимаю. Ты же не сможешь сдержать ненависть, — девушка скрепила прическу бронзовыми заколками и расправила складки платья.

Алисия удивлялась перемене в дочери. За короткое время ребенок превратился в зрелую женщину. Голос звучал повелительно, с той же требовательностью, которая заставляла людей повиноваться ее отцу, а иногда и сжиматься от страха.

У Юдифи даже взгляд изменился — открытый, бесстрашный, прямой, словно она вызывала на поединок, противопоставляя чужой воле свою. Алисии все еще хотелось защитить единственное дитя от злых сил, но женщина понимала, что теперь должна сдерживать порыв.

— Будь осторожна, дорогая. Змеи жалят исподтишка.

— А у кошек есть когти, — парировала Юдифь, тряхнув головой. Затем обняла мать, что обычно придавало ей уверенность в себе. Алисия крепко прижала дочь к сердцу. Больше она ничего не могла сделать.

Глава 8

Роберт де Беллем, граф Шрусбери, лорд Монтгомери, старший сын скандально известной Мейбл Талвас, которую убили за ее собственную садистскую жестокость, внимательно оглядывал большой зал замка Ледворт и обдумывал, как приступить к осаде. Не из личных соображений, просто ради приятного времяпрепровождения, чтобы скоротать время в ожидании появления молодой хозяйки.

От нечего делать он осматривал стены. Глаза светло-серого водянистого цвета, не лишенные привлекательности, красивый прямой нос, черные брови вразлет — Беллему было тридцать восемь, но выглядел он не старше двадцати пяти. Кое-кто поговаривал, что Роберт продал душу дьяволу, и верил по невежеству, что сделка заключена в обмен на вечную молодость и власть. Другие, более трезво мыслящие, говорили, что у него вообще нет души. Роберт де Беллем не интересовался мнением посторонних, глубоко презирая всех, кроме самого себя.

Де Беллем похлопывал хлыстом по ноге, забавляясь пустотой зала и полным отсутствием прислуги, которая при виде его, казалось, попряталась по закоулкам. Их страх был приятен и льстил самолюбию.

Но вот в зал вошла молодая леди и направилась к де Беллему, стоящему возле очага в окружении свиты, среди которых был и де Лейси. Леди шла уверенной походкой, высоко держа голову, и смело встретила взгляд Беллема. Это было так не похоже на обычную реакцию, которую он вызывал в дамах — те начинали дрожать и заикаться — что вызвало интерес.

— Извините, что заставила вас ждать, милорд, но времена таковы, приходится соблюдать осторожность, — произнесла Юдифь низким грудным голосом и присела в глубоком реверансе.

Беллем заметил золотистый цвет волос, красивую форму рук, придерживающих платье.

— Действительно, трудно отличить врагов от друзей, — ответил он с ехидной улыбкой и поднял ее лицо за подбородок.

Де Беллем пытался найти черты сходства между дочерью и сводным братом, но не обнаружил их. Широко посаженные глаза, скулы и изящный рот она унаследовала от Алисии, но тонкий нос красивой формы, упрямый подбородок и необычные глаза цвета серого опала не напоминали никого из родителей.

— Жаль, что я не смог присутствовать на вашей свадьбе, был занят делами, — Беллем помог ей выпрямиться. Девушка была очень стройна, но фигура сохраняла угловатость подростка. Если ФитцМайлз успел сделать ей ребенка, это пока не заметно. Возможно, она не слишком плодовита, как и ее мамаша. Если лорд Равенстоу внезапно умрет, земли вдовы перейдут королю. Не то, чтобы Беллем предвидел трудности в заполучении владений себе, но если ФитцМайлз оставит ребенка, тогда молодой отпрыск станет хозяином поместий и матери, и отца, а такое богатство означает власть. Хотя, корову можно доить разными способами.

Роберт сжал запястье Юдифи цепкими пальцами.

— Вашему мужу следовало бы быть возле своего бесценного сокровища. Он всегда так невнимателен?

Уолтер де Лейси насторожился, это напомнило Юдифи фразу матери о лисице в курятнике. У нее пересохло во рту и заныло в груди, но девушка постаралась не выдать страха и придала лицу выражение полной невинности.

— Он поехал по делам, милорд, я не спросила, куда. Хотите подождать его возвращения?

Юдифь сделала служанке знак принести вина. Роберт де Беллем выпустил ее руку и оперся о стол.

— Играете роль хозяйки замка? — ехидно заметил он, когда Юдифь отпустила перепуганную служанку и сама стала наливать вино гостям. — сколько вам лет, дорогуша?

— Шестнадцать, милорд.

— И сладка, как спелая вишня, — он вращал чашу, изучая тонкий английский рисунок. — Скажите, Юдифь, ваш муж ожидает ребенка месяцев через семь вашей свадьбы?

Девушка залилась краской.

— Если Богу будет угодно, милорд, — с трудом выдавила она, чувствуя, как Беллем раздевает ее похотливым взглядом.

— И если мужу будет угодно воздержаться от общества своей уэльской пассии и прочих любовных связей, — съязвил де Лейси.

Юдифь осторожно поставила графин. «Английское вино слишком дорого, чтобы его разливать», — напомнила она себе, а это была лучшая бутыль.

— Я не вмешиваюсь в дела мужа, — произнесла она твердо, метнув на де Лейси настороженный взгляд. — Он обращается со мной хорошо, и я благодарю за это Бога.

Де Беллем улыбнулся, почуяв за нежной внешностью железный характер и злость.

— Я еще не встречал женщины, которая не уступила бы обаянию Гайона, — засмеялся он.

— Или мужчины, — вставил де Лейси. — Не каждой невесте выпадает честь получить в соперники короля.

— Заказать угощение или вы намереваетесь следовать дальше и заехали, чтобы поздравить нас с бракосочетанием? — Юдифь почти дрожала от негодования.

Де Лейси заметил поодаль здоровенного саксонца с квадратной челюстью, капитана стражи, внимательно следившего за происходящим и готового к защите в любой момент.

Де Беллем пожал плечами.

— Мне нужно быть сегодня в Шрусбери, хотел бы обсудить одно дельце с вашим мужем, но это может подождать. Кстати, я привез свадебный подарок, — на столе перед ним лежал узел. Де Лейси с коварной улыбкой протянул своему господину кинжал, чтобы перерезать завязки.

Стараясь унять дрожь, Юдифь наблюдала за движением рук Беллема. Завязки разлетелись, на стол выпали собольи шкурки, блестящие, иссиня-черные на фоне мешка из домотканого полотна.

— Норвежские соболя, чтобы украсить ваши платья… или постель, — он широким жестом раз вернул одну из шкурок.

Соболя были с лапками и мордочками. Юдифь с трудом подавила отвращение… и поблагодарила. Подарок был очень ценным, достойным подношением для самой королевы.

Дядюшка не требовал благодарности. Он надеялся, что цена подарка со временем окупится, да и стоил он ему недорого — просто попрактиковался в искусстве владения мечом, одно удовольствие.

— Ваша мать с вами, в этом замке?

— Да, милорд. Она просит извинить ее, ей не здоровится.

— Я всегда на нее так действую, — смеясь, Беллем поглаживал лезвие кинжала, словно тело любовницы.

Юдифь охватила неприятная дрожь, она подумала с облегчением, что правильно сделала, оставив большую часть свиты Беллема за воротами замка.

— Вы боитесь меня, Юдифь? — спросил тот вкрадчиво, любуясь своим отражением в металлическом зеркале.

— У нее есть для этого причины? — раздался голос Гайона, появившегося бесшумно и внезапно.

Де Беллем резко повернулся. Поспешность, с которой он это сделал, выдала, что он удивлен и не ожидал видеть хозяина так скоро. Умение Гайона ФитцМайлза появляться незаметно всегда раздражало барона, одному Богу известно, что тому удавалось подслушать в такие мгновения.

— Клянусь кровью Христа, нет! — засмеялся де Беллем, метнув кинжал де Лейси. — Но вам известно, как распространяются слухи.

Гайон увидел собольи шкурки, ноздри раздулись, он посмотрел в глаза Беллему.

— Да, я хорошо знаком с этими дорогами, — ответил молодой человек вкрадчивым тоном, расстегивая плащ. — Вашим людям я предоставил помещение во дворе замка. Оружие им вернут, когда будете выезжать.

Тонкие губы дрогнули в усмешке.

— Милорд, это визит долга, чтобы поздравить нас с браком, или у вас другие цели?

— Ваше гостеприимство ослепительно, племянник. От него просто рябит в глазах.

— А от вашего, дядюшка, можно совсем ослепнуть, — парировал Гайон. — Интересно, какая участь постигла бы мою жену, если бы вам удалось нагнать их по другую сторону моста? — он метнул испепеляющий взгляд на де Лейси.

— Ничего предосудительного не случилось бы, уверяю вас.

— Это по какому кодексу? — усмехнулся Гайон.

— Дядя привез нам удивительный подарок, вот эти прекрасные соболя, — поспешила вмешаться Юдифь, видя, что Гайон впадает в ярость. Если бы он был котом, шерсть на его спине давно бы встала дыбом. Но стычку с графом Шрусбери не могли себе позволить ни Гайон, ни, тем более, она.

На мгновение воцарилась тишина. Глядя на мужа умоляющим взглядом, Юдифь подошла к нему и взяла за руку, как бы желая подчеркнуть радость от встречи, но, на самом деле, чтобы помешать выхватить кинжал. Она чувствовала, как напрягся каждый его мускул. Дикий леопард был готов к прыжку, который приведет его к гибели.

В отчаянии Юдифь приподнялась на цыпочки, чтобы поцеловать плотно сжатые губы, пытаясь вывести мужа из этого состояния, заставить расслабиться.

Гайон осознал настроение жены. Сквозь ту манящую сознание ярость робко пробился лучик рассудка, не дал вцепиться в горло де Беллема, остудил пыл. Он с трудом отвел взгляд от водянисто-серых глаз благоприобретенного родственника, готового принять вызов.

— Ты достойна и более дорогого подарка, дорогая, — Гайон обнял жену за талию и поцеловал в щеку, понимая — она только что оттащила его от края пропасти.

Юдифь все еще чувствовала в муже внутреннее напряжение, но теперь он держал себя в руках.

— Вы угадали, — приятным голосом произнес де Беллем, словно не замечая враждебности хозяина. — У меня действительно другие цели, хотя ничего важного. Мне даже как-то неудобно говорить об этом деле.

Гайон сильно сомневался, что граф Шрусбери вообще способен испытывать неудобство. Он изобразил внимательный интерес, делая вид, что не замечает ехидной гримасы де Лейси. По лицу Юдифи понял — та тоже догадывается, о чем пойдет разговор.

— Дорогая, забери подарок, положи в надежное место и позаботься, чтобы гостей хорошо накормили, — сказал он жене.

Юдифь укоризненно посмотрела на мужа, тот освободил руку и пальцем ласково провел по ее веснушчатому носику. Этот жест означал — он вежливо дает ей понять, что ее присутствие не желательно. Гайон перевел взгляд с соболей на портьеру.

Юдифь сделала реверанс и, извинившись, удалилась.

— Так вы говорили… — Гайон скрестил руки на груди.

— Пустячное дело. Покойный брат Морис задолжал мне за строительство Равенстоу, — граф Шрусбери улыбнулся улыбкой палача.

* * *

Юдифь задумчиво поглаживала мех, не замечая своего жеста. В середине дня они обычно довольствовались хлебом, сыром и вином, но не на этот раз. Повар приготовил более изысканное угощение, добавив жареных голубей, запеченную баранину, вымоченную в молоке сельдь, приправленную миндалем, и медовые пирожные с толчеными орехами и сухими фруктами.

Юдифь не знала, достойное ли это угощение для графа, но ничего лучшего за столь короткое время предложить не могла. Дядюшка не выразил неудовольствия, напротив, набросился на еду с завидным аппетитом, чего нельзя было сказать о ее муже — тот мало ел, но много пил, словно задался целью упиться до бесчувствия, и уже начинал растягивать слова, голос стал громче.

Роберт де Беллем наблюдал за Гайоном с не скрываемым презрением и ехидной ухмылкой. Сам он воздерживался от вина, ум работал четко, речь оставалась внятной и ясной.

Юдифь попыталась попросить мужа вести себя осторожнее, но нарвалась на резкое замечание и сжатый кулак. Она решила пойти в свою комнату, чтобы избежать побоев на людях. В памяти еще были свежи воспоминания об отце — когда тот напивался, хватало неприятного для него замечания, чтобы кулаки пошли в ход. Особенно болезненными были удары от перстней, они часто ранили до крови.

Юдифь сидела в своей комнате в мрачном настроении и гадала, что толкнуло Гайона на подобное поведение.

Он должен Беллему большую сумму денег, и это обстоятельство в последнее время вызывало озабоченность мужа. Но он не казался подавленным. За три месяца супружества Юдифь ни разу не видела его подвыпившим, тем более, пьяным. Невозможность понять Гайона волновала Юдифь еще больше.

Снаружи комнаты послышался какой-то звук. Мелин, свернувшаяся калачиком на постели, подняла голову и замурлыкала. Юдифь отложила шкурку соболя и поспешила к двери. Эрик и один из сержантов втащили в спальню Гайона. Источая запах перегара, тот стоял, шатаясь, у порога.

— Предатели! — ревел он во весь голос. — Я достаточно трезв и могу сам проводить гостей до ворот! Пустите меня!

Не прекращая громко протестовать, Гайон все же позволил дотащить себя до постели. Юдифь со страхом наблюдала за ним.

— Не беспокойтесь, госпожа. Милорд протрезвеет быстрее, чем вы думаете, — успокоил Эрик и вышел, уводя второго охранника.

Мелин вскочила на грудь Гайону, царапая когтями одежду.

Гайон оторвал ее от себя, посадил на покрывало, сел и стал стягивать тунику.

— От меня разит, как после ночи в борделе!

Он запустил богато вышитую тунику в противоположный угол комнаты. Туда же последовала рубаха.

Юдифь следила за ним, стоя у двери.

— Вы не пьяны! — наконец догадалась она.

— Трезв, как камень.

— Как же так? — спросила девушка, не понимая. — Почему вы делали вид, что напились до чертиков?

— Чтобы не возникало сомнений, что я переживаю по поводу долга.

— Но я видела, сколько вы выпили!

Гайон хитро усмехнулся.

— Полный кувшин подкрашенной воды, а вина ровно столько, чтобы провоняла одежда. За столом прислуживал брат Эрика, заметила?

Он снял нижнюю тунику из грубого полотна и швырнул на постель.

— Но зачем? Зачем дяде считать вас пьяницей? — Юдифь подобрала промокшую от вина одежду, чтобы положить ее на сундук.

Гайон посмотрел на нее с таинственным видом.

— Он получил мое серебро. Теперь все считают, что я проваляюсь в постели в пьяном бреду, по меньшей мере, весь следующий день.

— Что вы задумали? — Юдифь снова испугалась. — И почему надеваете на себя эти отвратительные тряпки?

— Упражняюсь в воровстве, малышка. Чем меньше будешь знать, тем лучше.

— Я не идиотка!

— Нет, конечно, — Гайон поднял голову. — Слишком умная. И не скалься на меня — я хотел сделать комплимент. Тебя невозможно долго обманывать.

— Как вы делаете со своей уэльской пассией и другими наложницами! — отрезала Юдифь и прижала пальцы к губам, удивляясь, что сама не заметила, как заговорила словами де Лейси.

— Если мне в последнее время и пришлось бывать на границе, то отнюдь не в погоне за удовольствиями. Были дела поважнее.

Юдифь опустила глаза.

— Извините, милорд, я сказала глупость.

Выражение ее лица не свидетельствовало о раскаянии, но Гайону не хотелось заниматься выяснением причин.

— Почему вы приехали в дурном расположении духа, милорд? — спросила Юдифь, поднеся соболью шкурку к разгоряченному лицу.

Гайон нахмурился и помедлил с ответом. От стегнул пряжку пояса и лишь потом заговорил.

— Два дня тому назад я проезжал мимо каравана с товаром, направлявшимся в Шрусбери. Торговец, Хью Сиор, приятный человек. Я знал его и раньше. Отец и я, бывало, ездили с ним. Если у него и были недостатки, то чрезмерная болтливость и безрассудная отвага там, где пахло прибылью. Сегодня его труп нашли во рву — задушен собственными штанами, конечности отсечены. Разумеется, товар исчез. Уверен, шериф обвиняет слугу Хью, ведь парень тоже испарился, и, к тому же, состоя на службе у де Беллема, он нашел в слуге удобного козла отпущения.

Гайон сделал глубокий вдох, чтобы усмирить закипавшую ярость.

— Хью знал, что в Шрусбери собрались важные люди, и вез им норвежских соболей и шелка. Только не доехал. Посмотри на ткань, в которую завернут твой свадебный подарок. Уж не дума ешь ли ты, что коричневые пятна — следы придорожной грязи?

Юдифь сжалась в страхе.

— Нет, Гайон! Не может быть! Это неправда!

— Хорошо, котенок, неправда, — повторил он вяло, натянул тулуп из овечьей шкуры и шерстяной коричневый капюшон. — Просто разыгралось воображение.

Юдифь с содроганием отбросила шкурку, ее мутило. Гайон продолжал одеваться, губы были плотно сжаты. Раздался невнятный звук, он насторожился, обернулся и увидел белое, как полотно, лицо Юдифи. Ее душили спазмы. Он хотел сделать ей внушение, что легче всего поддаться отчаянию и следует держать себя в руках, но понял по расширенным от страха глазам, что жена еще совсем ребенок. Гайон подошел к ней и обнял, а Юдифь спрятала лицо у него на груди. Ласковые слова, произнесенные на безупречном валлийском, успокаивали.

Наконец, девушке стало легче.

— Мама была права, — с отвращением произнесла она. — Змеи жалят исподтишка.

— Если не удается зажать их шею и вырвать зубы, — тихо сказал Гайон.

Юдифь встрепенулась.

— Не знаю, что вы задумали, милорд, но думаю, нечто очень опасное. Заклинаю Богом, подумайте о себе!

— Ты слишком много волнуешься, — он улыбнулся и поцеловал ее в щеку. Она повернула голову, на мгновение их губы встретились — ее — мягкие, пунцовые и неопытные, его — не претендующие на обладание. Гайон первым освободился от объятий.

— Сегодня для всех я нахожусь в пьяном отуплении. Предоставляю тебе право домыслить остальное.

— Когда вернетесь, милорд?

— Думаю, к ночи, — Гайон натянул капюшон и плотно завязал его. — Желаю удачи, дорогая, — он игриво дернул ее за косу и вышел из комнаты.

Юдифь заперла дверь на засов и села на постель, стараясь унять беспокойство. Предстояло решить практические вопросы, например, что делать с подарком, добытым ценой подлого убийства.

Оставить соболей невозможно, девушка с трудом могла заставить себя смотреть в их сторону. Сжечь? Неразумно. Швырнуть в лицо дяде Роберту? Если бы такое было допустимо, Гайон сделал бы это сам. Отдать кому-нибудь? Юдифь задумалась. Лучше вернуть туда, где они были куплены. Это нетрудно узнать.

Юдифь достала пергамент и начала старательно писать. Сбоку пристроилась Мелин.

* * *

Граф Шрусбери легко держался в высоком позолоченном седле, ноги свисали прямо, пятки сверкали золотом шпор, сапоги из мягкой кожи доходили до середины икр и были зашнурованы крученой зеленой тесьмой. На лице застыло выражение злобного удовлетворения. Жесткий рот и водянистые глаза таили презрительную улыбку, левая рука застыла на рукоятке кинжала.

Позади позвякивали колокольчики на шее пони, нагруженного дорожными принадлежностями графа. Это звук услаждал слух. Другой пони вез коричневые кожаные мешки, в которых позвякивали монеты. По обеим сторонам ехали стражники.

Четыреста сладких серебряных монет. Гайон ФитцМайлз оказался достаточно умен, чтобы выплатить долг. Единственное, что удивляло де Беллема — способность молодожена заплатить полностью, хотя он подозревал, что это значительно истощило возможности новоиспеченного родственника.

Победа сделала де Беллема великодушным, сначала он предложил взять с Гайона половину долга, оставив остальное до Рождества, когда должна быть собрана рента, но его щедрость не была оценена. Де Беллем предложил ФитцМайлзу выход из затруднительного финансового положения — продать тещу замуж и тем вернуть часть расходов, но из-за этого чуть не вспыхнула драка. Де Лейси уже схватился за кинжал, но ФитцМайлз еще держал себя в руках, просто вышел из комнаты, стукнув кулаком по тяжелой двери.

Молодо-зелено. Де Беллем довольно ухмыльнулся, вспомнив, как Гайон поглощал вино с ненасытностью настоящего пьяницы, как его движения становились все менее грациозными, язык начал заплетаться, веки наливались тяжестью. В душе Роберт ожидал именно этого. Служа при дворе, ФитцМайлз часто кутил с принцем Генрихом, напиваясь до бесчувствия под звуки лютни и бубна, глядя на танцующих девиц. У парня нет морального стержня. Но это еще полбеды. Главное, он не способен к самодисциплине. Для графа это был серьезный недостаток. Мужчина должен знать, чего хочет. Но ФитцМайлз не мужчина, он полуварвар. Чего от него ожидать?

Овечье блеянье прервало размышления графа, он вернулся к более насущным проблемам. Дорога впереди была запружена огромным стадом, пушистым, блеющим, издававшим жуткий запах. Лошадь попятилась. Де Лейси выругался и осадил коня.

— Черт побери! — зарычал де Беллем. — Уберите с дороги этих вонючих овец!

Громкое блеяние заглушило слова — стадо приблизилось и окружило всадников. Лошадь под графом беспокойно завертелась, вьючные пони стали взбрыкивать задними ногами. Изрыгая ругательства, мужчины пытались сдержать лошадей, одновременно выхватывая из ножен оружие.

Уолтер де Лейси замахнулся кинжалом на ближайшую овцу, но в тот же миг просвистела стрела. Еще немного, и его сердце пронзило бы насквозь.

Среди овец были люди, одетые в овечьи тулупы, маскирующие воинов, но теперь те поднимались в полный рост. Это были валлийцы, смуглые и стройные.

— Бросай нож, — приказал ближний к де Лейси валлиец. Барон хотел поработать клинком, но увидев, что противник приготовился к удару, бросил кинжал.

— За это ты дорого заплатишь, — произнес он глухо.

Не ответив, валлиец жестом приказал спешиться. Пришлось повиноваться.

Роберт де Беллем не испугался, ему был неведом страх даже перед угрозой смерти. Но его бесила собственная беспомощность, ярость достигла такой силы, что грозила выдавить глаза из орбит.

Руки Беллема связали за спиной, на голову надели черный капюшон и завязали, чтобы он ни чего не видел. Варварское наречие раздражало слух. Де Лейси попытался что-то сказать, но получил такую затрещину, что его вырвало. Кто-то засмеялся. Ярость кипела в Роберте, дышать в капюшоне было трудно, грубые волоски ткани прилипали к губам, набивались в рот. Он заерзал, но веревки только сильнее и больнее врезались в запястья.

Гайон опустил лук, едва сдерживаясь, чтобы не расхохотаться. Команды звучали по-валлийски. Поклажа была снята. Овец, лошадей и пони погнали в чащу леса, где их могли обнаружить только жители Уэльса.

Гайон прошептал что-то одному из воинов, не скрывая радости при виде двух пленников, и вскочил на лошадь, которую подвел Эрик.

Связанные господа не разбирали слов, но торжествующий тон, которым те были произнесены, от них не ускользнул. Если бы де Беллем не видел собственными глазами, в каком состоянии волокли из зала Гайона ФитцМайлза, и если бы его захватчик явно не был валлийцем, он бы догадался, кого нужно благодарить за случившееся.

Однако, сейчас Беллем лежал посреди дороги, пытаясь освободиться от пут, рядом в таком же состоянии лежали его люди. Вокруг раздавался стук копыт, чужая речь. Потом звуки стали удаляться. Подкова ударила Роберта в бок, он скрючился от боли. Вскоре наступила тишина, только ветер свистел. Начинался дождь.

Глава 9

Розин прислушалась к стуку дождя по ставням. Весенний ливень. Обычно в такую погоду в просветы между облаками бриллиантовыми искорками проглядывали звезды.

Очаг догорал, бросая теплый уютный отсвет, приятный запах грушевого дерева разносился по комнате.

Рис и Элунед уже легли спать, но еще не уснули, из-за занавески доносилось их перешептывание. На прошлой неделе сыну исполнилось одиннадцать лет, и он чувствовал себя взрослым. Последнее время мальчик жаловался на то, что вынужден спать с сестрой, которая просто девчонка. О, невинность отрочества! Придет время, когда он с радостью согласится делить постель с «просто девчонкой» для целей совсем иных, нежели сон.

В Уэльсе мальчика в четырнадцать лет считали взрослым. Тогда ей самой будет тридцать, Элунед десять, а последний ребенок, если выживет первые несколько месяцев, вступит в пору детства.

Розин снова взялась за шитье, сделала несколько стежков и отложила работу. Свет был слишком тусклым для тонкой работы, да и настроение неподходящим. Сегодня ею овладело беспокойство, все валилось из рук. В животе заворочался ребенок, толкнулся ножками. До родов оставалось почти четыре месяца, так что особых неудобств пока не ощущалось. Тело налилось соками, как распускающийся цветок, она сама удивлялась таинственным изменениям, происходящим в ней.

Старый пес, сидевший у ног, вдруг зарычал и насторожился. Розин встала, держа одной рукой собаку за ошейник, в другую взяла кочергу.

За дверью раздался голос Твума, ржание лошади. На вопрос слуги послышался ответ на валлийском языке, но с легким акцентом, который она узнала бы в любых обстоятельствах. Розин усмирила собаку и, отбросив кочергу, пошла открывать дверь.

— Гайон! — она бросилась в его объятия. Твум понимающе кивнул и пошел спать. Розин освободилась из крепких рук Гайона и втащила его в дом. Задвинула засов и снова оказалась в его объятиях.

— От тебя пахнет овечьей шкурой.

Гайон потерся подбородком о ее щеку.

— Что за приветствие тому, кто проделал долгий путь ради этой встречи!

— А не ради своих целей? — съязвила Розин. — Сколько в тебе тщеславия!

Ее густые черные волосы как покрывало закрыли ему руки, теплая налитая грудь прижалась к его груди, в чреве стучал ножками ребенок.

— Как дела? — спросил Гайон нежно и озабоченно.

Розин пожала плечами.

— Теперь не тошнит, аппетит волчий. Когда разнесет, как свиноматку, буду проклинать тебя и ту жаркую ночь на сеновале… Ты приехал оди… — Она замолчала. Гайон отвел взгляд от нежной кожи и светящихся глаз как раз вовремя, на нем повисли дети Розин. Они радостно визжали и ластились, как щенята. Солидность Риса улетучилась, словно ее и не было, остался просто мальчишка. Гайон шутя отбивался и ворчал, выразительно поглядывая на мать, потом прикрикнул на сорванцов.

Элунед послушалась и пошла за вином. Рис присел перед догорающим огнем, обняв колени — здоровый, хорошо сложенный мальчик с приятными чертами лица.

— Сколько вы пробудете у нас? — внезапно спросил он, испытующе глядя на Гайона черными, как агат, глазами.

— Рис! — упрекнула мать. Сама Розин не осмеливалась задать этот вопрос.

Гайон рассеял ее опасения.

— Не принимай близко к сердцу, дорогая. Я к этому привык. Если бы не знал, что Рис мальчик, то подумал бы, что вопрос задала моя жена. Они очень похожи.

Последовало странное молчание. Вопрос Риса оказался лишь началом. У Розин было много других вопросов, но она не хотела задавать их в присутствии детей — не позволяла гордость.

— Всего несколько часов, — продолжал Гайон. — Я рискнул потянуть дьявола за хвост, и теперь обязан вернуться домой до рассвета, иначе он пощекочет меня вилами.

Гайон улыбнулся девочке и взял чашу с напитком, который та принесла для него. Напиток был крепким и сладким, золотисто-прозрачным, как мед, и ароматным, как тот осенний вечер, когда был зачат ребенок.

Рис помолчал минуту, потом до него дошел смысл шутки, сказанной на валлийском наречии, мальчик сообразил, что Гайон обладает многими навыками, которых обычно бывают лишены другие нормандцы. Что-то грозило лорду Гайону, он опасался, что его могут обвинить в каких-то делах, которые никому не полагалось знать. Элунед приняла слова лорда буквально и трепетала от восторга.

— А где сейчас твой дом? — Розин поставила перед ним блюдо с хлебом и сыром и подумала с горечью, что они ведут себя, как слуги, старающиеся ублажить господина.

— В Ледворте, — Гайон что-то бросил Рису.

Мальчик ловко поймал подарок. Это были кожаные ножны на меховой подкладке — шерсть лучше удерживала нож, который полагалось смазывать жиром. Сам нож был почти оружием — восемь дюймов длиной, остро наточенное лезвие, украшенная искусной резьбой рукоятка: медведи и тюлени среди полярных льдин.

— Я не забыл твой день рождения, — сказал Гайон, наблюдая, с каким восторгом мальчик рассматривает нож.

Розин испытала смешанные чувства. Детство для сына практически кончилось, нож приближал его превращение в мужчину.

— Не нужно было это дарить, — она нахмурилась.

— Поругай меня, — ответил Гайон весело и при тянул к себе Элунед. — И я не забыл, что твой день будет на Пасху, но меня в то время может здесь не оказаться, я привез подарок заранее. Отгадай, в какой руке.

Элунед пришла в восторг и весело приняла игру, Гайон дразнил ее, выставив вперед сжатые кулаки. Наконец, она забарабанила по его рукам маленькими ладошками. Гайон взмолился о пощаде и протянул маленький кожаный футляр, в котором лежало ожерелье в виде незабудок из слоновой кости.

Элунед бросилась Гайону на шею и крепко поцеловала.

— Верный способ покорить мужчину, — засмеялся тот, застегивая золотую пряжку на шее девочки.

— Ты нас балуешь подарками, — растроганно произнесла Розин и отвернулась, чтобы помешать угли в очаге.

— Вовсе нет, — возразил Гайон. — Мне никогда не удавалось оценить тебя по достоинству и, видимо, не удастся.

Розин сосредоточенно орудовала кочергой.

— У тебя всегда находились для нас добрые слова, которые не купишь за серебро. Элунед, Рис, вам давно пора спать. Марш в постель!

— Но, мама…

Та строго посмотрела на детей, подбоченясь и нетерпеливо покачиваясь на каблуках.

Гайон удивленно поднял брови, не ожидая такого тона.

— Маму надо слушаться, детки, — сказал он мягко. — Думаю, она хочет о чем-то поговорить со мной. Давайте дадим ей эту возможность.

Элунед надула губки. Рис встал, не выпуская из рук ножа, на лице боролись противоречивые чувства — долг и ребяческий эгоизм. Наконец, первое одержало верх. Мальчик поблагодарил Гайона за нож, поцеловал в щеку мать и пошел за занавеску.

— Это несправедливо! — хныкала Элунед.

— Жизнь всегда несправедлива, — Розин обняла дочь. — Чем старше ты будешь становиться, тем лучше станешь это понимать. А теперь пожелай спокойной ночи и иди спать.

Девочка повиновалась с тяжелым вздохом. Она так сильно обвила ручонками шею Гайона, что чуть не задушила его.

— Жаль, что ты не можешь остаться с нами, — сказала она печально, целуя его в щеку.

— Мне тоже жаль, малышка, — ответил Гайон без тени лукавства.

Гайон и Розин остались наедине. Женщина стояла спиной к нему, все еще вороша в очаге угли. Молчание становилось тягостным. Собака заскулила. Наконец, Розин не выдержала, отшвырнула кочергу, повернулась к Гайону.

— Зачем ты здесь? — ее душили слезы.

— Думал, ты будешь мне рада.

Розин хотелось крикнуть, что он ошибается, но вовремя одумалась.

— Да, рада, слишком рада. Ты губишь нас. Являешься с подарками, чтобы убедиться, как мы тебя обожаем, а потом исчезаешь. Я больше не могу этого выносить!

— В твоей власти все изменить, — мягко ответил Гайон. — Пожалуйста, переезжай в Оксли.

— Чтобы оказаться в клетке и, когда тебе захочется, услаждать твой слух пением? — Розин снова отвернулась к очагу.

— Я приехал не для того, чтобы ссориться, дорогая. К тому же, не хочу расстаться на этой ноте. Мы достаточно хорошо знаем друг друга, чтобы не делать такие глупости. Если я невзначай насыпал соль на рану, прошу прощения. Ты никогда не давала понять, что наши отношения для тебя глубже, чем просто удовольствие.

Розин закусила губу, но попыталась овладеть собой, улыбнуться и согласиться с тем, что Гайон прав, так оно и есть. Удовольствие, не более того. Она почувствовала, как рука Гайона легла на плечо, он повернул ее к себе.

— Если гора не идет к Магомету, значит, Магомет должен прийти к горе, — он поддразнивал ее, желая успокоить. — Мне необходимо было знать, как твои дела, самочувствие.

— Теперь ты знаешь, — холодно ответила Розин и хотела отойти, но Гайон крепко держал ее в объятиях, наклонился, чтобы поцеловать губы, глаза, щеки. Она уклонялась от поцелуев, но вскоре перестала противиться.

— Не обращай на меня внимания. Я просто дурочка, — прошептала Розин, обнимая его. — На самом деле меня никогда не устраивало наблюдать отражение луны в воде. Я люблю то, что можно потрогать, ощутить как реальность. Я всегда рада тебе, когда бы ты ни приехал и сколько бы времени ни оставался с нами.

Объятия стали крепче, но приходилось сдерживать закипавшую страсть, так как от детей их отделяла только тонкая занавеска — Гайон опасался нанести гордости Розин еще более болезненный удар. Он с трудом оторвался от нее, присел у огня. Все существо протестовало против воздержания. Гайон уже давно не был близок с женщиной и болезненно переносил это, но мог контролировать эмоции. Что бы ни говорили недоброжелатели, контакт с женщиной никогда не являлся для него основной жизненной потребностью. При благоприятных обстоятельствах и при наличии расположенной к нему партнерши он не отказывался от удовольствия. Но сейчас приходилось ограничивать себя, и Гайон занялся другими вопросами.

— Где отец?

Розин села почти рядом, руки ее дрожали. Она взяла пряжу и ждала, пока предательская слабость во всем теле не покинет ее.

— Уехал в Бристоль. Ждем его завтра или послезавтра. Он сильно беспокоит меня, Гай. В последнее время неважно себя чувствует, его мучают боли в груди, а Рис еще слишком мал, самое большее, на что он способен, это заняться делом в качестве ученика.

Гайон встрепенулся.

— Торговые пути не годятся для женщин, — предупредил он.

Розин не ответила, лишь упрямо сжала губы и более прилежно занялась шерстью.

— Розин, послушай, если до меня дойдут слухи, что ты вместо отца занялась торговлей, я сам от везу тебя в Оксли и тогда уж в самом деле запру на замок, как птичку в клетке.

— У тебя нет такого права.

— У меня есть все права, какие нужны — ты ждешь от меня ребенка, я не хочу найти твой труп в канаве, как Хью Сиора!

— Я не… Что ты сказал? — она прекратила работу, глаза расширились от страха. — Хью мертв?

— Дело рук Роберта де Беллема и его приспешников. Мешок с соболями доставили ко мне как обагренный кровью свадебный дар.

Гайон рассказал все подробнее, не упуская самых страшных деталей.

— Хью был лучшим другом отца, — прошептала Розин. — Они росли вместе. О, Боже!

Они снова обнялись, ища утешения друг в друге. Розин была близка к обмороку. Гайон прижал ее голову к груди и гладил по волосам, как испуганного ребенка.

— Обещай, дорогая, — сказал он нежно, но непреклонно.

— Что проку в обещании? — запинаясь, ответила Розин. — В Уэльсе не очень-то соблюдают клятвы, — она горько усмехнулась.

— Розин…

Она выпрямилась, вытерла глаза и налила себе вина.

— Хоть ты и считаешь меня ветреной, но я не настолько глупа, чтобы лезть в пасть такому зверю, как Роберт де Беллем. Его территорию я буду обходить стороной, в этом могу поклясться. Обещаю также, что до рождения ребенка не буду выезжать из дома, а после — только по необходимости. И попрошу у тебя эскорт.

Гайон знал — дальнейшие убеждения бесполезны. Она и так достаточно пообещала.

— Хорошо, дорогая, — тихо сказал он. — По рукам. Я бы так не волновался, если бы не твоя проклятая независимость, — он вернулся к очагу и взял чашу с напитком.

Розин задумчиво смотрела на него. В этом наряде Гайон мог сойти за ее соплеменника. Но она знала, как иллюзорна эта мысль. Дочь купца и хозяин приграничной полосы, знатный лорд, женившийся на ровне ради сохранения власти и династии. «У него усталый вид, — подумала Розин. — Под глазами пролегли черные круги».

— Жена догадывается, где ты находишься? Гайон отпил из чаши и поднял глаза. К удивлению Розин в них блестели озорные искорки.

— Возможно, подозревает. Могу заверить, мне здорово влетит, если не вернусь до рассвета, но не потому, о чем ты думаешь, — он усмехнулся и до пил напиток.

Розин боролась с соблазном задать вопрос. Раз Гайон явился в таком наряде и говорил обиняками о хвосте дьявола, лучше не будить лиха.

— Какая она, твоя жена?

— Думаю, тебя бы она удивила, — ответил Гай он, поглаживая собаку, сидевшую у его ног. — Видит Бог, меня лично она не перестает удивлять.

— Хорошенькая? — в нарочито небрежном тоне женщины угадывалось тщательно маскируемое напряжение.

— Не такая красивая, как ты, дорогая, но в своем роде недурна. Когда полностью оформится, может быть, станет неотразима. Пока она еще ребенок, полудикарка и очень застенчива.

Розин снова отвернулась к огню. Она много думала о нем в первые дни его женитьбы, представляла в постели с нежеланной женщиной и гадала, будет ли он с ней так же нежен и искусен, как с ней.

— Нет, — ответил Гайон на ее немой вопрос. — Я не был с ней близок. Она еще боится мужчин и судит о них по отцу и дядюшке.

Розин не скрывала удивления.

— Даже если бы она во имя долга согласилась стать моей, это было бы просто насилие. Она слишком худа — что спереди, что сзади — а ростом едва доходит до моей подмышки.

— Фу, Гайон!

— Теперь жалеешь, что спросила? — он усмехнулся. — Но этот брак не совсем неудачен — Юдифь обладает такими умениями и способностями, которые нечасты среди женщин ее положения.

Розин вопросительно подняла брови.

— Не каждая девица владеет кинжалом и может наточить его на камне. Острый ум и хорошо развитое чувство юмора. Я не удивлюсь, если узнаю, что она вымазала жиром склон горы ради удовольствия посмотреть, как кто-то скатится по нему, кувыркаясь. Возможно, этим неудачником окажусь я сам. С ней не соскучишься, пока жив. Кое-кому из моих добрых соседей не терпится сплясать на моей могиле, так что у меня руки чешутся расквитаться с Беллемом и де Лейси, пока они меня не опередили.

Гайон взял руку Розин в свою. Розин подумала, что было бы хорошо, если бы ребенок унаследовал красивую форму его рук с длинными изящными пальцами. Так они и сидели, рука в руке, слушая частые ритмичные удары дождя о стены. Гайон закрыл глаза, чтобы немного отдохнуть, но вскоре заснул.

Розин высвободила руку и любовно смотрела на Гайона, комок стоял в горле при виде шрама на лице, кругов под глазами… Она вспомнила время, когда впервые узнала его.

Тогда ей было пятнадцать, она недавно вышла замуж, муж души в ней не чаял и постоянно привозил из Херфорда подарки. Это был веселый ребячливый парень девятнадцати лет, немного неуклюжий и застенчивый. Его добрые карие глаза с длинными ресницами как-то не вязались с жесткой линией губ и вызывающей формой челюсти. Тогда Гайон не обратил на Розин внимания. Не замечал и позднее, когда она приехала в Милнем с мужем и отцом. Четыре года назад — она уже овдовела — во время одной из сделок, когда она сама торговалась с ним о цене настрига, Розин вдруг поняла, что его невинный вид и манера убеждать загнали ее в угол, выход из которого можно обрести только одним путем — согласиться на его условия. Гайона называли черным леопардом, и как у дикой кошки, его мягкие руки таили острые когти, а невинный взгляд скрывал повадку хищника.

Тогда Розин не позволила поймать себя в сети и потом тоже, когда легла с ним в постель. Не позволит и сейчас. Практичный ум трезво мыслящей женщины всегда одерживал верх над эмоциями. Она развесила просушить плащ Гайона, приготовила еще бутыль вина. Через час она раз будит его, и он уйдет, их дороги снова разойдутся, как лезвия ножей, сверкая и отбрасывая искры.

Приготовив все к отъезду Гайона, Розин снова взялась за пряжу, прислушиваясь к ровному дыханию спящего и гадая, что привело его на чужую сторону границы таким таинственным образом.

* * *

Несколькими часами позже в двадцати милях от дома Розин другая женщина сдерживала беспокойство и гнев, вызванные долгим отсутствием Гайона. Нервы Юдифи были напряжены до предела.

Ночь кончалась. Скоро наступит рассвет, на востоке уже пробивались первые лучи зари. Внутри у Юдифи все дрожало, она едва сдерживала осуждающие слова, терзаясь в то же время виной, что может быть, адресует их покойнику, отправляя тем самым в ад. Мысль, что муж лежит где-то, проткнутый кинжалом, приводила в отчаяние, она в ужасе отскакивала от узкого проема окна и закрывала глаза руками.

Эрик и другие вернулись незадолго до полуночи. Юдифь не узнала бы, если бы Мелин не замяукала и не подскочила к двери, разбудив ее. Из окна она увидела, как свита Гайона, крадучись, въезжает в ворота. Она ждала, что Гайон тоже вернулся и войдет в спальню, но тот не появился. Пони, которых вели вассалы, внезапно исчезли, как дикие звери, скрылись среди холмов, словно за ними гналась свора гончих. Юдифь выпустила Мелин и спустилась к Эрику, но тот отвечал уклончиво и был обескуражен ее появлением. «У лорда Гайона дела в Уэльсе», — уверял Эрик и советовал лечь спать.

Юдифь знала, что впоследствии будет стыдиться своей несдержанности, но теперь ей было все равно. Эрик оробел при ее появлении. Но Гайона она заставит не просто опустить глаза. Он ничего ей не сказал, заставил волноваться, поступил с ней, как с ребенком, которому не дано понять забот взрослых.

— Я и не подумаю расспрашивать, — процедила девушка сквозь зубы, — если он сам не заговорит об этом.

Юдифь начала одеваться. Натянула чулки и белье, и теперь стояла на четвереньках, ища под кроватью туфли, когда в комнату неслышно вошел Гайон.

— Что это означает, дорогая? — скрывая улыбку, спросил он при виде ее вихляющегося задика, обтянутого панталонами.

Движение прекратилось. Юдифь на какое-то время замерла, попятилась, освобождая голову, встала, не скрывая своего гнева.

— Какой странный восход луны, — начала она саркастически, наморщив лоб. — Я места себе не находила от волнения! Эрик приехал еще до полуночи. Где ты был, Гайон?

— Заехал к Розин и уснул там, — не пытаясь скрыть правду, он сел на табурет и стал расшнуровывать ботинки.

— Заехал к Розин?! — Юдифь подавила желание швырнуть в него туфлями, извлеченными из-под кровати. — Ты же не собирался! Значит, передумал?

— Что передумал? Дай попить, будь умницей.

Юдифь бросила башмак и отвернулась, держась прямо, как натянутая струна. Ей едва удавалось сдерживать гнев.

— Ты говорил, у тебя больше нет любовницы.

— Я не лгал, любовницы у меня нет. Хью Сиор — близкий друг семьи Розин, я должен был сообщить о его гибели и предупредить об опасности. Извиняюсь, если заставил тебя беспокоиться, но считаю, что, в сущности, мне не за что извиняться.

— Беспокоиться — не то слово, — парировала Юдифь, наливая вино дрожащими руками. — Я готова была собственноручно убить тебя.

— Не сомневаюсь. Подай, пожалуйста, вон ту одежду.

— Эту? Но Гайон, от нее разит вином!

— Знаю, — он поморщился. — Пожалуйста, подсыпь в вино маку.

— Зачем?

— Чтобы я не сразу проснулся, когда Роберт де Беллем подъедет к нашим воротам.

— Зачем ему ехать сюда? — не поняла Юдифь. Она хотела сказать колкость, но сначала решила выслушать ответ, чтобы у мужа не создалось впечатления, что он имеет дело с полной дурочкой.

Гайон понял свою ошибку — он думал, что жена еще ребенок, смышленый, способный ребенок, чье общество развлекает, но кого можно не принимать всерьез. Очевидно, Юдифь соображала гораздо лучше и глубже, чем он поначалу предполагал. Ее гордость нельзя оскорблять безнаказанно, ее чувство собственности также сильно, как у взрослой женщины, Гайон физически ощущал его в вопросе.

— Он может подумать, что я замешан в налете на его караван отряда валлийцев, это случилось вчера по пути в Шрусбери, — Гайон старался говорить спокойно. — Я не сказал раньше, потому что не был уверен в успехе. По крайней мере, ты смогла бы искренне выразить непонимание.

— Ради чего это было затеяно? — снова спросила Юдифь, на которую сообщение мужа, казалось, не произвело должного впечатления. — Ты ведь знаешь, как поступает дядюшка с «непонятливыми», — она поджала губы, но причина крылась все же в другой женщине, в объятиях которой он находился, пока Юдифь высматривала его в окно и мерила шагами комнату в холодном поту от страха за его жизнь.

— Послушай, — сказал Гайон устало. — Я же не требую, чтобы ты мне подробно описывала, как ты готовишь разные блюда, просто хвалю результат, когда их подают на стол. И ты поступай так же. Я сказал все, что нужно.

— Что ты считал нужным.

Гайон терял терпение. Необходимость целый день притворяться, поединок с ненавистными людьми, ночь работы и только один час сна на жестком стуле — все это крайне утомило его.

— Юдифь, не вынуждай меня… — произнес он тихо.

Юдифь испугалась. Этот спокойный тон был гораздо хуже крика или занесенного кулака. Она отошла и занялась приготовлением макового отвара.

Гайон продолжал раздеваться.

— А что думают остальные в замке?

— Некоторые считают, что неплохо иногда выпить лишнего, чтобы снять напряжение, так делают все молодые люди. Другие утверждают, что всегда знали, как ты несдержан и бываешь иногда диким. Мама волнуется за мою безопасность. Отец, когда напивался, обычно дубасил нас обеих… Однажды разбил мне губу… Мама никогда не могла постоять за себя, я не решилась сказать ей правду…

— Горшок обзывает котел черномазым, — усмехнулся Гайон. — Сначала ты обвиняешь меня, потом нападаешь на мать.

Юдифь приготовилась объяснить, что это не одно и то же, но рассудок остановил ее. Кто знает, как близко от края пропасти, где кончается сдержанность, находится сейчас муж.

— Сожалею, что твоя матушка заблуждается относительно меня, но не могу помочь. Очень многое зависит от того, поверит ли де Беллем в мою непричастность к нападению, или, по край ней мере, невозможность сделать это, — Гайон взял отвар и нежно поцеловал жену в щеку. — Ты должна верить, котенок.

Губы его были мягки, как шелк, борода слегка уколола нежную кожу щеки. Что-то вдруг перевернулось в душе Юдифи, она отпрянула.

— Может, скажешь, как вернул свое серебро?

Гайон подумал, что не следовало открывать правду. Сказалась усталость и ее агрессивный тон. Баталии с одной женщиной за ночь вполне достаточно для любого мужчины.

Гайон покрутил чашу, чтобы отвар разошелся в вине.

— Игра стоила свеч, — он залпом выпил сладкую вязкую жидкость. Затем, повеселев, рассказал о схватке на дороге.

* * *

Роберт де Беллем подъехал к Ледворту в дурном расположении духа и потребовал, чтобы его впустили. Учтивость улетучилась, словно ее и не было. Он требовал хозяина.

— Он еще спит, милорд, — ответил Эрик, поигрывая мускулами. — Разбудить его под силу только дьяволу.

— Буди! — зарычал де Беллем. — Не то шкуру сдеру!

В устах иного человека угроза прозвучала бы манерно, но граф Шрусбери слов на ветер не бросал.

— Подождите, милорд…

— Поспеши, мужлан! — проревел Уолтер де Лейси.

Эрик отвесил низкий поклон и удалился, оставив гостям бутыль с вином.

Было уже утро, по дому сновали слуги. Запах свежеиспеченного хлеба щекотал ноздри. Служанка накрывала на стол.

— Так быстро вернулись, милорды?

Де Беллем повернулся на голос — перед ним стояла бывшая свояченица, Алисия де Монтгомери. Ведьма в голубом шелковом платье и несколькими нитями жемчуга на удивительно молодой для ее лет шее.

— Вижу, вы совсем оправились от вчерашней болезни, — ответил граф, язвительно сверля ее взглядом. — Для больной вы слишком нарядно одеты.

— Посмотрите лучше на себя, — ответила Алисия. — Что предложить вам на этот раз, чтобы вы скорее отправились по домам?

Правая рука де Беллема схватила ее запястье и сжала так больно, что Алисия вскрикнула. Слуга с подносом остановился, но Роберт взглядом обратил его в бегство.

— У тебя всегда был несносный язык, хитрая бестия! — зашипел граф. — Брат был идиотом, что не заткнул тебе глотку навсегда!

— В вашей семье так принято, — огрызнулась Алисия, пытаясь вырвать руку, чувствуя, что барон может сломать ей кость. На его запястьях горели следы от веревок.

— Где был Гайон ночью? — требовательно спросил де Беллем, приблизив лицо настолько, что стали видны черные поры на его носу с горбинкой и брызги слюны попадали на щеки Алисии.

— Валялся пьяный в постели! — почти крикнула она. — Милорд, вы сломаете мне руку!

— Обязательно, если не скажешь правду, потаскуха!

Алисия знала — это не просто угроза. От боли кружилась голова. Еще движение, и кость разлетится на куски.

— Я говорю правду! Вы сами видели, как его вели в спальню!

Де Лейси пробормотал предупреждение. Подавляя слезы боли и злобы, Алисия бросила на своего мучителя взгляд, полный ненависти. Де Беллем ответил тем же и, выругавшись, повернулся на звук шагов. Через зал, шатаясь во все стороны, шел хозяин Ледворта, поддерживаемый под одну руку капитаном стражи, под другую сердобольной супругой.

Де Лейси чертыхнулся. Граф тупо уставился на Гайона, полуодетого, непричесанного, в пропахшей вином одежде, неспособного самостоятельно держаться на ногах.

— Говорите, что нужно, — медленно, заплетающимся языком проговорил Гайон. — Пока меня не вырвало прямо на вас, — он пошатнулся. Эрик подпер его плечом. Юдифь выглядела искренне расстроенной, но не выпускала запачканного рукава мужа.

Де Беллем обвел взглядом враждебные лица.

— На дороге на нас напали, ограбили, связали и оставили на съедение волкам, — выпалил он. — Я подумал, что вам может быть, что-то известно.

Молчание. Веки Гайона с трудом поднялись.

— А серебро? Тоже забрали? — спросил он со злорадной улыбкой. Гайон расхохотался бы, но почувствовал приступ тошноты и согнулся, держась за живот.

Юдифь видела, что визитеры не скрывают ярости.

— Сочувствую вашему несчастью, — произнесла она, стараясь говорить как можно искреннее. — Что мы можем для вас сделать? Хотите лошадей? Пищу? Может быть, есть раненые?

Де Беллему нечего было сказать. Кошачьи глаза девушки выражали полнейшую невинность. Он перевел взгляд на корчившегося у ее ног Гайона.

— Молись! Благодари Бога, что ты оказался невиновен! — проорал де Беллем и грохоча сапогами, пошел к выходу. Де Лейси покорно засеменил следом. Алисия потерла руку и перекрестилась.

— О, Господи! — простонал Гайон, поднимая голову. — Проклятая девчонка! Тебя надо прикончить, пока ты не убила меня!

— Возможно, я положила слишком много мака в вино, зато ты выглядел убедительно, — рассудительно возразила Юдифь. — Тебя еще тошнит, или можешь держаться на ногах?

Алисия готова была ступить на опасную стезю выяснения отношений с зятем, но снова оказалась лишней в атмосфере полного взаимопонимания, существовавшего между Юдифью и ее мужем, на которого страшно было смотреть.

— К вечеру пройдет, — заверила Юдифь мать и сделала знак слуге помочь Гайону вернуться в спальню.

— Геката[4], — пробормотал Гайон, улыбнувшись жене через плечо.

— Думаю, вы не сочтете нужным дать мне объяснения, — нахмурилась Алисия.

— Нет, мама, — согласилась Юдифь и улыбнулась таинственной улыбкой, унаследованной от отца.

Глава 10

Тени уже начали удлиняться, июньское солнце еще отбрасывало прозрачные золотистые лучи, но ветер нес прохладу.

Гайон стоял на галерее Равенстоу, с наслаждением вдыхая чистый ароматный воздух. Внизу находился большой зал, где пахло копченой сельдью и угрями, деликатесом, которым лорд Равенстоу за вечерней трапезой вознаграждал себя за удачную вылазку против де Беллема.

Кади смотрела на хозяина с обожанием во взоре и виляла хвостом, готовая следовать за ним, но он не спешил, а вглядывался вдаль. Заливные луга переходили в поля овса и гороха, покачивались на ветру, отбрасывая таинственные тени в янтарном свете заходящего солнца. Опасная земля, таившая внезапность налетов со стороны Уэльса и зловещее приближение волков зимой.

С приходом лета валлийцы осмелели. То исчезало стадо овец, то бык, а недавно из одной приграничной деревушки пропала женщина. Гайон, конечно, ответил тем же. Око за око. Правила были известны всем… за исключением Роберта де Беллема, который разбойничал по всему графству, разрушая и подвергая жесточайшим пыткам. Испуганные валлийцы скрылись в горах, где барон не осмеливался появляться, а уходя, сжигали свои ветхие жилища. Построить такую лачугу — дело нескольких дней, а граф был слишком важной персоной, чтобы гоняться за неприятелем по лесам. Это занятие де Беллем предоставлял своим вассалам, вроде Уолтера де Лейси и Ралфа Торнифорда.

Ралф погиб в прошлом месяце, во время одной из вылазок в Уэльс. Отряд окружили, пришлось пробиваться с боем, во время которого у него случился приступ, и Торнифорд упал с лошади. Гайон и Юдифь были на похоронах, чтобы соблюсти приличия и отдать дань уважения покойному, но, как и другие присутствующие, долго не задержались.

Гайон мастерски справлялся с набегами на собственные земли и бдительно наблюдал, как де Лейси старается подражать ему. Он навещал своих вассалов, кастелянов, устраивал местные суды, советовал, решал проблемы, заменял работников, призывал на службу молодежь, давал, отказывал, словом, держал руку на пульсе своих владений.

Гайон прошелся по галерее. Кади следовала по пятам. Молодой стражник отсалютовал хозяину. Гайон остановился, чтобы поговорить с юношей о его семейных делах, сразу вспомнив имя и фамилию — результат постоянной тренировки памяти. Этот маленький знак внимания всегда работал безотказно, удваивая рвение к работе и преданность подчиненных.

Страж замедлил шаги, ответил на вопрос и снова салютовал, на этот раз, покраснев до корней волос.

Гайон обернулся и увидел Юдифь, раскрасневшуюся и запыхавшуюся от подъема по крутой лестнице. Несколько прядей рыжеватых волос выбились из прически и развевались на ветру. Гайон решил, что парень покраснел оттого, что женщины редко поднимались на галерею, особенно, так неофициально, как Юдифь. До сих пор ему не приходило в голову, что мужчины могут считать его жену привлекательной.

— Нашла! — задыхаясь, сообщила Юдифь и схватила Гайона за рукав. — В одном из амбаров среди мешков с шерстью!

— Я же говорил, она далеко не уйдет, — несколько высокомерно сказал Гайон.

— Ты не говорил, а кричал, потому что я мешала тебе спать.

— Ты права, — согласился он. — Но я был уверен, что она скоро объявится. Никогда не видел более свободолюбивой кошки.

— Она завела любовника. Того самого огромного черного леопарда с холмов, который сделал ей предыдущее потомство. Он совсем дикий и не воспитанный.

Гайон улыбнулся и, опершись на выступ стены, смотрел на гонимые ветром облака, причудливо плывущие по небу, образуя бело-розовые узоры.

— Ничего не поделаешь, весна как-никак. Юдифь залилась краской. До сих пор Гайон проявлял терпение, если и целовал ее иногда, то по-отечески, без намека на желание обладать. Юдифь больше не испытывала ни страха, ни отвращения, когда они вместе ложились в постель. Знала, насилие ей не грозит. Однажды, забывшись, Гайон протянул к ней руку и прошептал ласковое слово. Незнакомое волнение охватило Юдифь, горячая волна залила щеки. Она испугалась, отпрянула и закашлялась. Гайон убрал руку, вяло извинился и повернулся на другой бок. Юдифь знала, наступит время, когда она узнает не только его душу, но и тело. Он был единственным наследником отца, его долг — оставить после себя больше потомков, чем смог отец, чтобы сохранить род.

— Если у меня не будет детей, ты разведешься со мной?

Гайон пошел вдоль галереи. Вот стала видна река, воздух наполнил шум лодок, весел, голоса.

— Ну, что ты, котенок, — произнес он с улыбкой. — Где еще я найду жену, которая лучше меня управляется с кинжалом.

— Если бы она родила тебе полдюжины сыновей, это не имело бы такого значения.

— Спасибо за предложение, — Гайон явно забавлялся ее серьезностью. — Буду терпеливо ждать, когда ты, наконец, созреешь для супружеской жизни.

Юдифь ущипнула мужа. Тот вскрикнул, но вдруг переключил внимание на реку.

— Веди себя прилично, безобразница, — он легонько шлепнул ее. — Не видишь, к нам гости.

Юдифь приподнялась на цыпочки и далеко внизу заметила длинную баржу с многочисленной командой, направлявшуюся в сторону замка.

— Это твой отец! — воскликнула она, когда на пристань сошел Майлз.

— Кошка на голубятне, — заметил Гайон.

— Кто это с ним? Боже, она прекрасна, — Юдифь прислонилась к мужу, ее волосы щекота ли ему щеку.

— Моя сводная сестра Эмма. Если помнишь, она не смогла приехать на свадьбу, потому что ее вызвали в Лондон.

— А девочки рядом с ней — твои племянницы?

— Кристина, Силия и Марианна.

Юдифь разглядывала прибывших. Старшая из женщин даже издалека поражала красотой и явно была богата. Белая меховая подкладка ее накидки сверкала на солнце, как снег. Каштановые волосы уложены в красивую прическу. Девочки тоже были элегантно одеты и сияли чистотой и здоровьем. Хорошо воспитанные молодые леди.

Юдифь пришла в отчаяние оттого, что на ней было старое платье из грубой ткани, еще не очищенное от шерсти Мелин. Волосы не уложены, туника грязная и ничего не готово к радушному приему.

— Что же мне делать? — в отчаянии вырвалось у нее.

Гайон внимательно оглядел жену и ухмыльнулся.

— И это говорит женщина, способная без страха смотреть в глаза Роберту де Беллему!

Он пальцем поднял ее лицо за подбородок, поцеловал в нос и повернул к лестнице, ведущей вниз.

— Эмма неплохая женщина, она тебя не съест.

— Может, и съест, если ей не предложат ничего другого, — кисло заметила Юдифь.

— У Эммы золотое сердце, хотя и в стальной оправе. Тебя она прижмет к груди и утешит, а шишки достанутся мне. Она все еще считает меня мальчишкой, который подкладывал ей на блюдо дохлых крыс.

Юдифь повеселела.

— А разве ты изменился?

— Конечно. Теперь кладу обезглавленных кошек, — Гайон игриво толкнул жену в бок.

Они сошли вниз.

— Гайон, я очень счастлива и очень благодарна тебе, — вдруг в каком-то порыве произнесла Юдифь. — Я…

— Смотри не продешеви, котенок, — перебил он и дернул жену за волосы. Этот жест, выражавший ласку, теперь был ей хорошо знаком.

* * *

— Твоя жена совсем не такая, какой я ожидала увидеть, — прошептала Эмма, беря холеной рукой с наманикюренными ногтями расписную чашу.

Гайон слегка улыбнулся и вытянул ноги, что бы чувствовать себя удобнее.

— Неужели? Кого же ты ожидала увидеть?

Он проследил за ее взглядом. У огня на корточках расположились четыре девочки-подростка, занятые игрой в костяшки. У Кристины были каштановые волосы матери. Две младшие унаследовали темно-русый цвет отца. Головка Юдифи отливала светло-бронзовым оттенком, как шкурка лисицы на солнце. Кристина что-то сказала, Юдифь остроумно ответила, и все расхохотались.

Эмма отпила вина.

— Ну, начнем хотя бы с того, что внешне она явно не Монтгомери. Сложением в мать, но где, скажи на милость, она взяла эти глаза и цвет волос?

— Может быть, у начальника охраны, — равнодушно заметил Гайон. — Морис был всего-навсего незаконным сыном в доме. По слухам, его мать была родом из Йорка и имела датское происхождение. Вдова-датчанка из Йорка.

— Возможно. Я почему-то думала, что Юдифь высокая и черноволосая.

— О, у Юдифи все не так, как у других, — полушутя заметил Гайон. — И если у меня когда-либо и был интерес к кокетливым женщинам, я оставил его при дворе. Между ними и Юдифью такая же разница, как между ржавым металлом и чистым золотом. Надеюсь, ты не примешь это на свой счет, Эми. Ты умеешь пользоваться своими талантами с особой утонченностью.

— Благодарю, — язвительно ответила Эмма. — Всегда ценила хорошие комплименты.

— Кристина, к сожалению, не унаследовала твоей скромности, — как бы, между прочим, заметил Гай он, видя, как племянница устремила взгляд из-под длинных ресниц на одного из молодых рыцарей.

Эмма тяжело вздохнула.

— Ты тоже заметил? В ней сидит дьявол, и он погубит ее, если девчонку не усмирить.

— Ей еще нет и четырнадцати, — спокойно сказал Гайон.

— Ева была еще моложе, когда стала женой Адама.

— Это, видимо, частично та причина, которая привела вас сюда, вместо того, чтобы быть при дворе в обществе Роберта.

Эмма искоса посмотрела на брата, отметив, как остро тот все воспринимает.

— В городах грязь и болезни, летом там опасно. Кроме того, пора заняться землями, которые отходят мне по наследству. Боюсь, управляющий воспользовался моим отсутствием, чтобы позаботиться о собственном кармане.

Гайон задумчиво следил за племянницей. Хорошенькая, с четко очерченными рыжеватыми бровями, она выглядела старше своих лет. Он подумал, что девочка не испорчена, просто обладает живым нравом и беззаботностью, свойственной ее возрасту.

— Ты хочешь сказать, что увезла ее подальше от распущенности двора?

— Мне показалось, так будет лучше, — Эмма нахмурилась. — Хотела, чтобы она наблюдала за хозяйством, помогала отцу, пока долг обязывал меня после смерти матери присматривать за делами здесь, на границе. Девочки так мало видят отца, я считала, им будет лучше вместе.

— Ты сама редко его видишь, — сказал Гайон. Эмма пожала плечами.

— Вовсе не обязательно, чтобы супруги испытывали духовную близость. Мы, как бы то ни было, довольны нашим браком.

— Ты говорила о Кристине с Ричардом?

— Он считает, чем скорее мы выдадим ее замуж, тем лучше, но я не уверена. Может быть, она просто играет в ту игру, которую наблюдала при дворе, а поскольку Кристина хорошенькая и мужчины к ней благосклонны, она втягивается все больше и больше, не понимая, что играет с огнем. Не забывай также, моя мать была уличной женщиной из Руана. Возможно, это передается по наследству. Я и в самом деле не знаю, как поступить.

Гайон молчал. Слуга снова наполнил вином его чашу, Кади беспокойно заерзала у ног.

— Правильно сделала, что увезла дочь, — сказал он, наконец. — Кристина всегда поддавалась влиянию окружающих. Помнишь, как в девять лет она вздумала уйти в монастырь, потому что так поступила одна из горничных?

Эмма горько усмехнулась.

— А в прошлом году крестовый поход. Я застала ее в тот момент, когда она пришивала крест к лучшей накидке. Вещи были уже упакованы, и девочка давала клятву увидеть Иерусалим или умереть.

— Следовательно, как я понимаю, теперь ей нужно побыть какое-то время в тесном семейном кругу, например, со мной и Юдифью?

Эмма хитро захихикала.

— А я-то думал, ты невысокого мнения о моих достоинствах.

— Это было несерьезно, — отмахнулась Эмма. — Мне хорошо известно, почему при дворе ты играешь роль кутилы. Между тем, сумел же ты покорить сердце Розин. Судя по всему, вы отлично понимаете друг друга. И к Кристине умеешь найти подход, как никто из нас. Может быть, тебя она послушает, и Юдифь тоже. Похоже, девочки понравились друг другу, да и разница в возрасте невелика.

— Зависит от того, чему ты хочешь, чтобы она научилась в искусстве кокетства, — усмехнулся Гайон, подумав о сомнительных талантах жены в этой области.

Он вышел из-за стола, Эмма последовала за братом.

У очага Майлз и Эрик были поглощены игрой в «Робин Гуда» и не обращали внимания на Кади, которая что-то вынюхивала возле них.

Гайон кивнул отцу.

— Заметила, как отец изменился в последнее время?

— Не очень. Стал несколько спокойнее, но что-то гложет его в душе. Перед отъездом он долго стоял на коленях на могиле матери, потом жаловался, что ноги не гнутся. А почему ты спрашиваешь, что-нибудь случилось?

— Нет, ничего, — успокоил Гайон сестру. — Просто так… Думаю, ему нужно жениться или завести любовницу.

Эмма удивилась.

— Шутишь, Гай?

— Почему бы и нет?

— Хочешь видеть другую женщину на месте матери? Мачеху?

— Заблуждаешься, если думаешь, что отец все эти годы жил монахом.

— Знаю, он иногда развлекался с женщинами, но те не предъявляли никаких претензий, и, вообще, о женитьбе речь не шла.

— Именно это я имею в виду. Ему нужно что-то большее. Мама служила якорем, без нее его может снести в отрытое море, — высказав свое мнение, Гайон переменил тему. — Как ты думаешь, какой цвет подойдет к обивке этих стен?

Эмма прищурилась.

— До нас дошло, что де Беллем не оставил в твоих сундуках ничего, кроме пыли, — многозначительно произнесла она. — Или слухи неверны?

— А ты как думаешь? — спросил он весело и пошел играть в костяшки с женой и племянницами.

— Что ты сказал? — не скрывая интереса, переспросил Гайон отца.

Пламя фонаря трепетало на ветру, тени неуклюжими фигурами расползались по стенам стойла. Кобылу золотистой масти Майлз привез в подарок Юдифи и держал это в секрете до срока, поэтому о посещении конюшни никто не должен был знать.

— Ничего особенного, что Ранулфу Фламбарду официально пожаловали епископство в Дюраме — плата за добросовестную службу.

— Господи, помоги дьяволу, когда Фламбард окажется в аду, — Гайон состроил гримасу. — Что он будет делать в Дюраме? Обдерет церковь изнутри и передаст золото Руфусу?

— Наверняка, хитрый коротышка. Лошадь ткнулась носом в тунику Гайона.

— Но при этом проницателен и умен. По крайней мере, если он и обирает монахов, то нас не трогает, — заключил Гайон, пожав плечами.

Ранулф Фламбард, заурядный служитель церкви, выбился из безвестности и достиг высот влиятельных людей в стране благодаря необычному рвению и старанию. Теперь он стал незаменим для короля. Ранулф обладал цепкостью сборщика податей, точным знанием финансового положения подданных, умением взять их за горло мертвой хваткой и добиться своего.

Гайон питал глубокую неприязнь к этому человеку не столько из-за его низкого происхождения, и не за неприглядную роль сборщика королевских налогов, сколько за отношение к людям. Однако отдавал должное его многочисленным талантам и старался не вступать в тесный контакт.

— Конечно, — продолжал Майлз, наблюдая, как сын любуется кобылой. — Фламбард — не единственная угроза нашим сундукам. Валлийцы тоже не упускают случая поживиться за наш счет.

— Да, ты, наверное, слыхал о нападении на де Беллема, — как бы невзначай бросил Гайон, придав голосу нотку сочувствия.

— Будь осторожен, Гай. С графом Шрусбери шутки плохи. Его молчание таит большую опасность, а вид жертв не радует глаз. Сейчас он сильнее, чем когда-либо. Знаешь, кто хорошо заплатил Руфусу, чтобы получить разрешение на захват земель Роджера де Булли?

Гайон сразу стал серьезным.

— Нет, это мне неизвестно.

— Блайт и Тикхилл перейдут к этому черту. Он поистратился и находится в плохом настроении. Пожалуйста, не устраивай впредь шуток вроде последней. Надеюсь, ты понимаешь, что я имею в виду.

— Значит, если ему вздумается проглотить весь мир, надо позволить?

— Не тебе совать кляп ему в глотку.

— Я и не совал. Но капкан на дороге… я ему все же поставлю. Отомщу за мешок кровавых соболей.

Майлзу пришлось напомнить себе, что сыну почти тридцать лет и его вряд ли остановишь нравоучениями.

— Просто хочу, чтобы ты был осторожнее.

— Хорошо, папочка, — весело ответил Гайон. — Буду послушен, как девственница.

— Смотри, не потеряй невинность. Я иду спать. Беззаботность Гайона уступила место сосредоточенности.

— Хорошо, если бы представился случай, — усмехнулся он и последовал за отцом.

Глава 11

Юдифь беспокойно зашевелилась на постели, когда яркий утренний свет наполнил комнату. Покрывало было сброшено, ее наготу прикрывали только распущенные рыжеватые волосы.

— Вставай сейчас же, лентяйка, или собираешься спать до полудня?

Она села в кровати. Гайон засмеялся.

— Пропустишь сюрприз!

Юдифь протирала глаза и тупо смотрела на мужа. На нем была короткая охотничья туника из зеленой шотландки и толстые шерстяные бриджи, плотно обтягивающие ноги и перевязанные кожаными ремешками. Она не слышала, когда Гайон встал и оделся, но это не удивило.

— Какой сюрприз?

— Который не будет ждать вечно, — он засунул пальцы за пояс и таинственно смотрел на жену. Из-под каскада волос выглядывало худенькое плечико в веснушках и маленькая розовая грудь с торчащими сосками. Стройные длинные ноги и прямая хрупкая спина смотрелись очень привлекательно.

Юдифь вдруг покраснела и опустила глаза. Гайон резко отвернулся, взял из ее одежды, что считал нужным, и бросил на кровать.

— Сейчас пришлю Агнес. Не задерживайся, котенок.

В тоне слышалось обычное подтрунивание, и Юдифь сразу успокоилась.

Все в замке еще спали. Спустившись в зал, Юдифь с негодованием обнаружила, что лишь недавно рассвело. Зевающий мальчик убирал со стола чаши и стаканы, чтобы подать на завтрак хлеб, творог и слабое пиво. Гайон что-то энергично обсуждал с управляющим и церковным старостой, Кади, как обычно, примостилась у его ног.

Мужчины поклонились Юдифи. Она улыбкой приветствовала управляющего и поговорила со старостой — молодым человеком, имеющим малолетних детей. Он только недавно приступил к должности, но уже успел доказать, что может справиться с домом и стать связующим звеном между хозяином и арендаторами.

Гайон прислушивался к внимательным расспросам жены о семье служителя, проявив завидное знание всех имен и обстоятельств, что лишний раз удивило его.

— Я и не знал, что его тетушка Уинифред страдает подагрой, — усмехнулся Гайон, когда они вышли из жилой части замка и направились в конюшню.

— Она и не страдает, — пояснила Юдифь. — Просто ей хочется внимания. На самом деле старушка вполне здорова. Я могла бы посоветовать ей пару хороших средств — например, приструнить свой длинный язык.

— Юдифь! — пристыдил Гайон.

— Но это правда, к тому же, никто не слышит, кроме тебя. Почему я должна лгать?

Гайон не нашел, что ответить, и только укоризненно покачал головой.

Долговязый парень примерно одного возраста с Юдифью вилами выбрасывал сырую солому из стойла во двор. Вокруг расхаживали куры, мельтешили цыплята, чудом умудряясь не попасть под острые зубья.

— Доброе утро, Хоб, — тепло приветствовала парня Юдифь. Тот повернул румяное лицо и что-то промямлил.

— Что же за сюрприз, Гай? — Юдифь улыбнулась ему так же, как парню, не сознавая, как при этом меняется ее лицо.

— Сюрприз — это ты, котенок. Мой постоянный сюрприз, — затем обратился к Хобу: — Где твой отец?

— Сейчас придет, милорд. Прогуливает ее, что бы она не замерзла.

— Кто? — не удержалась от вопроса Юдифь. Гайон взял жену за руку и повернул к двери.

В проеме показался старший конюх, ведущий оседланную кобылу.

— О, Гайон, что это? — Юдифь удивленно переводила взгляд с мужа на грациозное животное.

— Думаю, тебе пора иметь более быстроходную лошадку, чем твоя старая кляча. Ее зовут Аурайд, ей четыре года, она из нашего табуна в Ошдайке.

Юдифь не верила своим глазам. Изящно посаженная голова лошади была повернута к ней, влажные черные глаза в обрамлении длинных ресниц словно возвращали похвалы, готовые сорваться с уст молодой женщины. Аурайд — золотая. Лошадь цвета солнца. На крупе пятна более темного оттенка. Грива и хвост цвета сливок, в хвост вплетены кисти из алого ворсистого шелка. Сбруя, как и сама лошадь, испанского происхождения и очень дорогая.

— Она прекрасна, — прошептала Юдифь, испытывая благоговейный страх при мысли о цене и великолепии тонконогой кобылы. — Ты уверен, что хочешь подарить ее мне?

— Что за дурацкий вопрос! Как еще ты собираешься не отставать от меня, когда мы будем кататься верхом? Твой старый мешок с костями того и гляди отдаст концы.

— Этот мешок с костями спас меня от Роберта де Беллема, — защищалась Юдифь, но подошла ближе и погладила бархатные темно-золотистые ноздри. На лбу Аурайд было белое пятно, словно звезда, от которой вниз отходили две полосы звезд ной пыли. Кобыла тронула губами пальцы девушки, ища угощение, и грум услужливо протянул сморщенное яблоко.

Другой конюх вывел серого жеребца Гайона, оседланного и готового к выезду.

— Хочешь проехаться? — предложил Гайон.

— Зачем выставлять на показ свое богатство? — упрекнула Юдифь, не скрывая беспокойства.

— У моего отца один из лучших в стране табунов. Хоть в деньгах я и поистощился, но могу позволить себе хорошего коня. Кроме того, неблагодарная, пора запомнить — дареному коню в зубы не смотрят.

Юдифь оценила игру слов и позволила Гайону помочь ей сесть на лошадь.

Они долго скакали по просторам Равенстоу. Кобылка двигалась мягко, ее мускулы были крепкими, эластичными и струились под кожей, как шелк. Аурайд чутко реагировала на малейшее движение поводьев, без труда переходила от шага к бегу трусцой, затем к галопу и снова к шагу, не доставляя всаднице ни малейшего неудобства.

Гайон оценивающе наблюдал, как Юдифь держится в седле, и пришел к выводу, что и в этом искусстве жена проявила недюжинные способности.

— Мама не любила ездить верхом, — вспомнил Гайон, когда они повернули к дому. — И делала это исключительно ради отца, но у нее плохо получалось. Она не могла оценить лучшую породу скакунов в Англии.

Юдифь с удовольствием остановила взгляд на великолепной шее Аурайд. Ездить на ней — ни с чем не сравнимое наслаждение.

— Отец, наверное, очень скучает по жене, — Юдифь задумчиво смотрела, как Аурайд чутко поводит ушами.

— Мать была единственным светом в его окне, — в голосе Гайона слышалась боль. — Конечно, они иногда ссорились, но очень любили друг друга. Готовы были умереть за эту любовь.

Юдифь с трудом представляла подобную глубину чувства и доверия. Она видела лишь тумаки, избиения, плохое обращение, жестокость. Все это не способствовало радостному предвкушению собственной семейной жизни. Юдифь посмотрела на мужа из-под опущенных ресниц, пытаясь представить, как перерезает себе вены по его требованию. «Нет, я бы ни за что не пожертвовала жизнью, наоборот, защищалась бы с оружием в руках до последней капли крови».

Не успела мысль сформироваться, как Юдифь ощутила чувство вины. Муж так добр к ней, терпит все прихоти, обращается ласково, дарит ценные подарки. Она сознавала, что ей больше повезло, чем матери, и Гайон нравится, но доверить ему душу — это уж слишком.

— Что притихла, котенок? — Гайон чувствовал, что Юдифь о чем-то напряженно думает.

— Глупые мысли лезут в голову, — засмеялась девушка. — Аурайд может скакать галопом, если отпустить поводья?

Не дожидаясь ответа, Юдифь пришпорила лошадь и, предвкушая, какое произведет впечатление, помчалась во весь опор. Гайон выругался и пустил Ариана вдогонку через луг.

Гуси, гогоча, разбегались в стороны. Свинопас, прикрыв глаза от солнца, смотрел вслед всадникам. Гнездившиеся на земле птицы взмыли в небо, побросав гнезда. Дрозд издал крик.

Золотистая лошадь летела вперед, как создание из волшебной сказки. Хвост развевался на ветру.

Вскоре серый поравнялся с Аурайд, но ему нелегко было это сделать, хотя шаг жеребца был несколько длиннее: во-первых, всадник весил больше, во-вторых, золотистая кобылка задалась целью идти впереди. Но вот они поравнялись и теперь шли голова к голове.

Юдифь раскраснелась от быстрой скачки, волосы хлестали по лицу, глаза блестели, девушка чувствовала себя победительницей.

— О нет, милорд, — прокричала она, смеясь. — На этот раз тебе меня не догнать!

Юдифь прижалась к шее лошади всем телом. Неизвестно откуда Аурайд нашла в себе силы и летела вперед, как ветер, обогнав соперника на целую голову.

Доскакав до конца луга, Юдифь осадила лошадь и не скрывала восторга от победы. Аурайд была вся забрызгана грязью. Конь Гайона по крылся пеной и пританцовывал на месте, принимая поражение гораздо спокойнее, чем хозяин.

— Это было великолепно! — прокричала Юдифь, задыхаясь от возбуждения. Лицо раскраснелось, глаза сияли.

— Ты ненормальная, — ответил Гайон раздраженно. — Что, если бы ты упала?

— Сломала бы шею. Но я же не упала. И если собираешься рычать на меня и дальше, я больше не поеду с тобой, буду кататься одна.

— Бесенок! — ухмыльнулся Гайон.

— Старая карга! — парировала она.

Гайон оторопел. Со старухой его сравнивали впервые!

Не успел он придумать достойный ответ, как Юдифь погнала кобылу через ручей к дому. Отъехав на безопасное расстояние, оглянулась — Гайон стоял на месте, ухмыляясь.

Он испытывал сильное желание охладить раздражение тем, что считал благом для себя… и для нее тоже. «Юдифь еще ребенок, — напомнил он себе. — Просто я слишком долго воздерживался от близости с женщиной», — и вскоре несколько остыл — ехал медленным шагом, стараясь успокоить возбуждение и прислушаться к голосу рассудка.

В замке их ждали посетители. В сарае стояли с дюжину груженых пони, вокруг которых суетился крепкий темноволосый мальчик. Он снимал поклажу с ближнего к двери животного, беседуя с пожилым напарником, который сгружал тюки с тканью из Фландрии.

Увидев Гайона, паренек радостно кивнул, снял последний тюк и, сказав что-то напарнику, подошел. Юдифь с любопытством разглядывала мальчика, удивляясь, как непринужденно тот ведет себя с ее мужем. Парнишка был коренаст и крепко скроен, как молодой дубок, темный, как урожденный валлиец, с глазами цвета черного оникса в обрамлении длинных пушистых ресниц. Он старался держаться с достоинством взрослого мужчины, но подрагивание век выдавало детскую не уверенность.

— Я приехал с дедушкой, — произнес он на валлийском. — Мы привезли ткани, хотим обменять на соль. Нам нужны свежие пони. У деда есть и другие дела к вам.

Конюх увел двух усталых и забрызганных грязью лошадей.

— Как мать?

— За два дня до нашего отъезда родила девочку, — Рис покосился на Юдифь, очевидно, стараясь угадать, насколько хорошо та понимает его язык. — Обе чувствуют себя хорошо, а Элунед ревнует.

В этот момент из замка вышел Мейдок и, подойдя, положил руку на плечо внука.

— Я-то думал, ты закончил разгрузку, — но в тоне не слышалось упрека. — Приветствую, вас, лорд Гайон. Вижу, вы в хорошем настроении. Ребенок здоровый и крепкий, унаследовал рыжеватые волосы вашего деда, а если судить по силе ее легких, то и характер тоже, — он просто светился от удовольствия. Связь Розин с Гайоном ФитцМайлзом и их ребенок сулили выгоды в будущем, как ни старалась дочь отрицать это.

Юдифь хотела вступить в разговор, но передумала и, не доверяя себе, крепко сжала губы. Улыбаясь несколько неуверенно, Гайон пригласил купца в зал выпить за здоровье новорожденной и обсудить коммерческие вопросы, и с опозданием представил жене Мейдока и Риса. Мейдок произнес полагающиеся по этикету слова на безупречном нормандском диалекте французского языка и скрыл удивление, опустив глаза. Молодая леди вовсе не походила на тщедушного запуганного подростка, какой представляла ее Розин, Взгляд холодный, голос чистый и уверенный. Стройная, хотя еще не совсем сформировавшаяся, ей нельзя было отказать в грации и несколько официальной манере держаться. Юдифь метнула на мужа быстрый взгляд, и гость понял его значение.

Сначала мужчины поговорили о новых пастбищах для овец, которые Гайон начал осваивать, и которые должны существенно повысить качество шерсти.

— Шерсть станет белее и длиннее. Станки во Фландрии плачут по высокосортной пряже. Если Бог даст здоровья, осенью я поеду туда.

— Розин говорила, вы плохо себя чувствуете. Мейдок пожал плечами.

— Иногда не хватает воздуха. Бывают боли в груди, но приступы не часты, обычно, когда переутомляюсь или в очень холодную погоду. Еще несколько лет, и Рис сможет справиться с большей частью работы, — он улыбнулся внуку и получил нежную улыбку в ответ. Рис с аппетитом уплетал мясо, отправляя его в рот подаренным Гайоном ножом.

Какое-то время ели молча, потом Мейдок лукаво посмотрел на жену Гайона.

— Миледи, если разрешите, я хотел бы кое-что обсудить с вами.

Юдифь приготовилась слушать. — Да, мастер Мейдок?

— Если не ошибаюсь, вы писали письмо вдове Хью Сиора, в котором предлагали вернуть соболя, попавшие к вам неправедным путем. Она поручила мне действовать от ее имени в этом вопросе и с благодарностью принять дар.

— Это не дар, а то, что принадлежит ей по праву, — Юдифь поморщилась. Она запрятала мех на самый низ сундука, предварительно завернув в новую ткань. Запятнанный кровью мешок сожгла в печи. Даже мысль об этом приводила ее в содрогание.

Гайон одобрительно посмотрел на жену. Он не спрашивал, что та сделала с соболями, считая раз их не видно, значит, от кровавого дара уже избавились.

Мейдок внимательно слушал молодую хозяйку замка и думал, осознает ли та свою силу. Воз можно, нет, она еще очень молода и наивна. Но настанет день, когда эта женщина сможет стать значительной и влиятельной. Черный леопард нашел достойную подругу.

— Вам понадобится охрана, — сказал Гайон — В наши дни соболя достаются кровью.

— Рис — тоже твой ребенок? — язвительно спросила Юдифь, когда они остались вдвоем.

Мейдок и Рис спали в зале вместе с другими случайными гостями — путешественниками, попросившимися на ночлег.

Гайон почесал за ушком у Мелин, кошка замурлыкала и прошлась коготками по его тунике.

— Нет.

— Вы очень похожи.

— Только цветом, его отец был темноволосый и темноглазый. Ты не первая высказываешь подозрения в моем отцовстве. Я бы не возражал, Рис — славный мальчуган.

— У тебя есть дочь от его матери, — Юдифь наблюдала за мужем из-под полуопущенных ресниц.

Гайон продолжал гладить кошку.

— Для нее я ничто, просто тень.

— Почему ты не сказал о ребенке раньше?

— Зачем? Розин не собирается растить ее в моем замке, даст девочке валлийское имя и воспитает по законам Уэльса.

— А ты разве не имеешь права голоса? — недоверчиво спросила Юдифь.

Мелин спрыгнула с колен Гайона, села ближе к огню и стала умываться.

— Что я должен делать? Вырвать ребенка из рук матери, привезти в Равенстоу, а потом терпеть ненависть Розин и месть ее соплеменников?

Гайон подошел к столу и налил себе вина.

— Я свое слово уже сказал — предложил Розин жить со мной. Она отказалась. Принудить ее я не могу.

— Поедешь к ней завтра?

Гайон наблюдал за женой поверх чаши. Юдифь не выдавала своих чувств, но лицо приняло молочно-белый оттенок, упрямый подбородок вызывающе вздернут.

— Возможно.

Юдифь сжала кулаки и старалась подавить непривычное для нее желание завизжать, закричать, что не собирается смотреть, как муж скачет в объятия другой женщины. Хотелось выцарапать этой женщине глаза и обозвать потаскухой.

Юдифь испугалась нахлынувших странных чувств, отвернулась и подошла к сундуку, где хранились соболя. Гайон сдержал слово — не завел любовницу среди прислуги. Если у него и были женщины, ей это неизвестно, и самолюбие не страдало. Можно благодарить Бога, но тем сильнее обескуражила вспышка ревности. Юдифь в отчаянии шарила в сундуке.

— Зачем ты задаешь вопросы, если неприятно слышать ответ? — Гайон подошел и положил руку ей на плечо. — Я много лет знаю Розин и ее отца. Мне было шестнадцать, как и тебе, когда мы познакомились. Ты не можешь требовать, чтобы я разорвал столь давние узы.

Юдифь, наконец, достала узел с соболями.

— Я и не требую, милорд, — она опустила глаза. — Просто мне не нравится, что меня считают забавным ребенком и гладят по голове. Интересно, видишь ли ты во мне хоть что-то другое, кроме капризного подростка, с которым случайно свела судьба?

Юдифь положила мех на крышку сундука и поднялась с колен. Гайон выпрямился. Видя, что жена не поднимает глаз, приподнял ее лицо за подбородок, нежно поцеловал в нос.

— Посмотри на меня, котенок.

В глазах Юдифи блестели слезы, она отошла от мужа.

— Перестань говорить со мной покровительственным тоном!

Гайон вздохнул.

— Как мне с тобой обращаться? — с голосе слышалось отчаяние. — Ты не женщина, и не ребенок. Балансируешь где-то между. Играешь в детские игры с моими племянницами, носишься по замку, как дикая кошка, и одновременно дразнишь меня, как опытная кокетка. Когда я принимаю улыбку за предложение, ты отшатываешься, как ужаленная. Побойся Бога, жена, прими, наконец, решение, — Гайон залпом допил вино и взял бутыль.

— Куда ты? — Юдифь затаила дыхание.

— Хочу поразмышлять наедине с собой, — он криво усмехнулся. — Не жди, ложись спать.

Гайон вышел. Мелин лениво потянулась и уселась у ног хозяйки. Юдифь посадила кошку на колени и спрятала лицо в пушистой шерстке, сдерживая слезы.

Гайону не пришлось размышлять в одиночестве. Он зашел в комнату, где собрались охранники, и вскоре был втянут в болтовню солдат, обменивавшихся грубыми сплетнями. Давно уже он не проводил вечера в их шумной компании. Сдобренный вульгарными словечками мужской разговор отвлек от неприятных мыслей. Кроме того, в подобных беседах Гайон черпал полезные сведения о состоянии дел на границе.

Жена Уолберта Сейдона опять ждала ребенка. На одной из мельниц в Элсфорде треснул жернов. На границе Равенстоу с Уэльсом нашли остатки убитого оленя. Роберт де Беллем приобрел серого фламандского жеребца и содержит его с табуном местной породы. Роберт де Беллем предложил вдове Ралфа из Торнифорда выйти замуж за Уолтера де Лейси. Гайон встрепенулся.

— Что?!

— Это правда, милорд. Моя сестра замужем за одним из слуг в Торнифорде, а сама работает швеей. Говорит, вдова очень расстроена.

Гайон поставил чашу.

— Ты хочешь сказать, Уолтер де Лейси женится на Мейбл из Торнифорда? — переспросил он.

— Да, милорд. Это еще не всем известно, но скоро узнают.

— Вообрази, что эта дама лежит в постели рядом с тобой!

— Де Лейси не будет в большом восторге, — хихикнул кто-то.

Де Бек нагнулся, чтобы наполнить чашу Гайона.

— Торнифорд — богатое поместье. За Мейбл дали огромное приданое, а сэр Ралф был дурак дураком.

Гайон бросил на него красноречивый взгляд.

— Как думаете, он пригласит меня на свадьбу?

— Скорее, на похороны, — пробормотал де Бек. — Не похоже, что Мейбл переживет второго мужа.

Гайон задумался. Большая часть Торнифорда на юго-западе граничила с Равенстоу. Эта граница была отделена от Уэльса огромным глубоким защитным рвом. Вблизи находились другие поместья. Все эти земли образовывали часть укреплений, окружавших Шрусбери. С тем, что уже принадлежало де Лейси, это давало ему возможность стать влиятельным бароном в средней части пограничной зоны и втрое увеличить угрозу для Гайона.

«Шаг вперед, два назад», — подумал Гайон.

— Надо усилить патруль, — обратился он к де Беку. — Мне не нужно, чтобы он точил свои благоприобретенные зубы о мою границу.

— Думаете, есть такая возможность, милорд?

— Зависит от того, насколько его поддержит де Беллем и найдет ли он предлог, чтобы объявить войну. Зная, кому он служит, предвижу, что предлог не замедлит представиться.

Гайон протянул пустую чашу.

— Как вы думаете, устроит де Лейси охоту на кабана в честь торжества?

Голос его звучал беззаботно, но де Бек предусмотрительно воздержался от ответа.

Глава 12

Юдифь придирчиво разглядывала себя в ручное зеркальце, не находя ничего утешительного. Под глазами — темные круги от недосыпания, лицо побледнело и покрылось пятнами. Женские недомогания, которые в последние два года отличались нерегулярностью, теперь приобрели устойчивый цикл, и каждые четыре недели доставляли неудобства. Мало утешало, что такое положение вещей естественно, заведено еще прародительницей Евой и освящено церковью. Все это Юдифь узнала от Кристины, своей четырнадцатилетней племянницы. Та также сообщила, что неудобства исчезнут, когда Юдифь забеременеет.

— Мне нужно было родиться мужчиной, — протестовала Юдифь.

— Они меньше живут, — авторитетно заметила Кристина. — И их легче держать в руках, нужно только найти подход.

— Если бы ты знала моего отца, то не говорила бы так, — возразила Юдифь, расчесывая волосы, гребнем из слоновой кости. — У него было одно средство на все случаи жизни — наполнить брюхо вином и отдубасить первого, кто попадется под руку. А тебя отец бил когда-нибудь?

— Иногда, — Кристина пожала плечами.

— До крови?

Девочка махнула на нее рукой.

— Что ты! Это твой отец мог сделать. Но Гайон не такой, с ним легко ладить, если знать, куда смотреть.

— Правда? — Юдифь изобразила удивление и вдруг захотела, чтобы ее оставили одну. Мысленно она вернулась к последним нескольким часам. Гайон лег поздно, от него сильно пахло вином, и он тут же уснул, не сказав ни слова. Возможно, думал, что жена уже спит, а она не развеяла его заблуждение, не зная точно, как он поведет себя в этом состоянии.

На утро у Гайона сильно болела голова, урчало в животе, он чувствовал себя разбитым, но дела не позволяли отлежаться. Юдифь тоже испытывала недомогание. Они перекинулись парой слов, а его поцелуй перед отъездом был лишь пустой формальностью. Гайон смотрел поверх ее головы, туда, где его ждал серый жеребец и караван навьюченных пони, и даже не дернул жену за косу, как обычно. Но разве не сама Юдифь протестовала против покровительственного отношения к себе? Наверное, Гайон решил по-другому обращаться с женой.

— Так куда мне следует смотреть? — спросила Юдифь.

Кристина медлила с ответом.

— Гайон любит охоту, — наконец сказала она. — Легко доступные женщины ему быстро надоедают. Ты должна применять различные уловки, не увиливать и не отказывать, когда он настаивает.

Юдифь удивлялась все больше.

— И конечно, — со знанием дела добавила Кристина, — он пустит в ход свой талант убеждать.

— Тебе это известно по собственному опыту? — Юдифь теряла терпение.

Кристина рассмеялась.

— Конечно, нет! Я узнала все это от Алле де Клэр, она была главной фавориткой Гайона при дворе, пока муж на узнал о ее шалостях.

— Вот оно что, — процедила Юдифь. — Понятно!

— Ничего тебе не понятно, — хихикнула Кристина. — Муж хотел, чтобы она ублажала принца Генриха, а не тратила время на мелкую рыбешку, вроде Гайона… Только ей больше нравился Гайон, поэтому она, так сказать, и попала в переплет.

— И она рассказала об этом тебе, его племяннице? — недоверчиво спросила Юдифь.

Кристина покраснела.

— Это произошло не так, как ты думаешь.

— Если бы Гайон предложил меня другому мужчине в качестве взятки, — заявила Юдифь, — я бы устроила такое, что ему и в аду показалось бы холодно. Я бы убила обоих, чтобы неповадно было торговать мною, как куском мяса.

Тут Юдифь замолчала, вспомнив, что ее замужество выглядит ничуть не лучше подобной сделки.

— Но ты любишь Гайона, а муж Алле толст и стар.

— Как ты можешь судить о моей любви?

Кристина очень удивилась.

— Я не думаю, что Гайон был увлечен Алле, — она испугалась, что вызвала ревность Юдифи и Гайона ждут неприятности. — Просто так нужно было. Король припер его к стене, иначе он и не посмотрел бы в сторону Алле.

Юдифь видела, что Кристина говорит без злого умысла, просто ей самой не все понятно. Однако стоило прислушаться — эта история могла кое-чему научить. Раньше ей не приходило в голову, что можно пользоваться своим телом, как орудием защиты. Это надо было обдумать — еще одно умение может пригодиться. Юдифь вдруг поняла, что Кристина намного опытнее в искусстве быть женщиной, чем она, хотя девочке только четырнадцать.

Как хорошо она владеет мимикой! Брови удивленно подняты, но лицо неподвижно. Волосы заплетены в одну тяжелую косу, перевязанную золотистой лентой, платье сшито из зеленой шерсти — оттенок наиболее выгодно подчеркивает свежесть кожи и цвет волос, покрой хорошо обрисовывает фигуру, лишних украшений нет, лишь бронзовая цепочка с резьбой. Ей удается выглядеть утонченной при минимальной затрате сил. Юдифь уже видела, как эти глазки умеют стрелять в цель, скрывая за полуопущенными ресницами одновременно и обещание, и отказ.

Юдифь посмотрела на себя в зеркало и скорчила недовольную гримасу, что отнюдь не украсило лицо. Раньше она не задавалась подобными вопросами, но, видимо, напрасно, учитывая последний разговор с Гайоном. А собственно, зачем? Или ей все-таки хочется увлечь мужа? Все это предстояло обдумать на досуге.

Гайону не безразлично, что происходит в его постели. Юдифь покраснела при этой мысли и подумала, что неплохо было бы научиться соблазнять мужчин. Как это достигается? Наверное, опытом. Она содрогнулась, вспомнив, как две собаки совокуплялись в зале, и как присутствующие сопровождали сцену непристойными криками. Лексикон был ей хорошо известен, но таких слов нельзя прочесть в Библии. Если можно было бы заставить себя смотреть на подобное, как на что-то возвышенное, а не унижающее достоинство!

Кристина с любопытством наблюдала за Юдифью, пока та не перехватила ее взгляд в зеркале.

— Порядочность, может быть, и лучшая политика, но кусок мяса легче проглотить, если смазать сначала медом… Я поняла, мне еще многому следует научиться.

Юдифь положила зеркало и встала.

— Нужно отдать распоряжение повару и позаботиться о найме новой швеи. Кроме того, я должна проверить, все ли специи заготовлены и достаточно ли тканей в сундуке. Мастер Мейдок обещал привезти все, что я попрошу… потом подумаю, как приступить к изучению женских хитростей.

Кристина улыбнулась, но про себя решила в дальнейшем держать рот на замке.

В своей комнате Алисия встряхнула мрачное вдовье платье. Из складок выпали лепестки лаванды и розы, что не помешало моли оставить на ткани явные следы. Алисия бросила платье на кровать.

— Не возьмете его, миледи? — поинтересовалась Агнес, рассматривая дыры.

Алисия отрицательно покачала головой, в нерешительности стоя над раскрытым сундуком. У нее было достаточно платьев для вдовьей жизни, даже слишком много, если жить в уединении на своих наследных землях. В этом случае, розовое платье, которое она надевала на свадьбу дочери, вряд ли могло пригодиться, разве только ее в нем похоронят.

Фамильное поместье находилось в некотором отдалении от границы. Там Алисия сможет пребывать в одиночестве и не терзаться мыслью о неприличном влечении к постороннему мужчине. Что полагается делать, если предмет вожделения не оставляет тебя в покое и преследует по пятам? Либо сходить с ума, либо бежать без оглядки.

— А этот пояс, миледи… положить его? — Агнес замолчала, присела в реверансе.

Алисия резко обернулась, сердце бешено заколотилось. Над раскрытым сундуком стоял Майлз, изучая его содержимое: одежду, гребни, украшения. Взгляд скользнул по заваленной платьями постели, пустым вешалкам, затем снова остановился на Алисии.

— Если это из-за меня, то напрасно. Завтра я уезжаю.

Алисия не могла выдавить ни слова. Майлз бросил взгляд в сторону Агнес.

— Мне нужно поговорить с вами, — начал он. Алисия ответила испуганным взглядом. — Можете связать меня, если боитесь, что причиню вам вред, — сказал он непринужденно, но веселья в тоне не было.

Алисия бережно сложила вуаль, которую держала в руках и сделала знак Агнес. Служанка поджала губы, но не посмела ослушаться и удалилась за тяжелые портьеры.

Майлз сел на кровать и взял вуаль, только что сложенную Алисией.

— В последний раз, когда мы были наедине, я вел себя как безрассудный желторотый юнец. Простите меня. Это был порыв.

Алисия не ответила, только сжала пальцы так, что костяшки побелели.

— Алисия, посмотрите на меня.

Она устало подняла веки, взгляд был темен, глубок и скрывал бушующие в сердце страсти.

— Вы же не думаете, что это осталось незамеченным? Ради детей мы должны прийти к одному решению.

— Именно поэтому я удаляюсь в свое поместье.

— Потому что боитесь?

— Не того, что вы думаете.

Майлз развернул вуаль. Та была сделана из тончайшей прозрачной ткани и искусно вышита золотой нитью.

— Вы будете скучать по дочери.

— У нее теперь своя жизнь, скоро я буду ей не нужна. Она научится справляться сама. Со временем мы поменяемся ролями, я буду искать у нее поддержку. Эта перемена уже началась. Юдифь не делится со мной своими мыслями и тревогами. У нее очень сильная воля.

— Не похожа на отца, да?

Воцарилось молчание. Алисия побледнела, но взяла себя в руки.

— Этого я бы не сказала. У них очень много общего.

В тоне звучала фальшивая нота. Память Майлза выдала разрозненные подробности. Вдруг его осенило.

— Кто он?

Майлз слышал, как стучали металлические украшения на ее платье, видел дрожащие плечи.

— Это касается только меня, — резко ответила Алисия.

— И меня тоже. Ведь речь идет о крови моих внуков, — Майлз подошел к Алисии и повернул ее к себе.

— А если я скажу, что это конюх или проезжий торговец?

— В таком случае, вы бы не отказали мне тогда, — он провел кончиком пальца по ее щеке.

От нежного прикосновения Алисия задрожала. Она знала, чем рискует, если признается.

— Он еще жив?

— Да.

— Знает?

— Может быть, и нет. Для него это была ночь удовольствия, о которой забывают на заре.

— А для вас? — он напряженно следил за выражением лица женщины.

— Средство достижения цели. Когда один жеребец оказывается несостоятельным, нужно прибегнуть к услугам другого, — она горько улыбнулась.

Майлз нахмурился.

— Звучит не очень красиво, не так ли? Наставила рога мужу в его собственном замке… однако, вы слишком проницательны, милорд. Или это я стала неосторожна в последнее время?

— Да, я вижу слишком много, потому что хочу вас, — его лицо исказила гримаса боли.

— Вы даже не знаете меня как следует.

— Достаточно хорошо, чтобы понимать, что происходит… И потом, я знаю вас с тех пор, когда вам было столько же лет, сколько сейчас Юдифи, и когда вы осмеливались не соглашаться с волей отца. С тех пор я наблюдаю за вами на расстоянии. Вы взрослели и менялись.

— И хотели меня? — спросила она с вызовом. Майлз почувствовал ловушку.

— У меня была Кристина. Для другой женщины места не оставалось. Вам это известно.

Выражение лица Алисии стало менее враждебным: Майлз пожал плечами.

— Вот уже два года, как я ее потерял. Иногда кажется, это было вчера. Иногда от одиночества буквально сходишь с ума. У меня были женщины — стремился заполнить пустоту — но они не приносили утешения. Мне нужна жена. Если можете простить, то я хотел бы знать, согласны ли вы принять мое предложение.

Алисия не ожидала такого поворота событий.

— Это невозможно!

— Прощение или согласие? Ранулф Фламбард за соответствующее вознаграждение сотворит чудо, а я не приму отрицательного ответа… без крайне уважительных причин.

Алисия дрожала от волнения.

— Могу их представить, — неуверенно сказала она.

Майлз настаивал. На каждый протест у него был готов ответ и разумное решение. Он показал беспочвенность ее страхов… кроме одного. Алисия сообщила имя отца Юдифи. Майлз очень удивился.

— Да, — сказала она в отчаянии. — Ему было четырнадцать, а мне двадцать восемь, и за одну ночь он многому научил меня, тому, на что у Мориса не хватало воображения.

— Боже праведный! — Майлз силился переварить услышанное.

Алисия ожидала, что он выразит отвращение, но этого не произошло.

Прошла минута. Майлз овладел собой. Алисия дрожала так, что казалось, можно услышать стук костей. Он положил руку на плечо женщины.

— Это в прошлом. Зная его, могу сказать, даже в четырнадцать лет его невозможно было совратить без собственного на то желания.

Алисия вспомнила, как это было — она, еще не будучи полностью уверена в разумности своего плана, и он, уже принявший решение. — Значит, вы выйдете за меня?

— Неужели вы хотите сказать, что вам это безразлично? Ведь я намеренно обманула мужа.

— Вы сами себя достаточно наказали, — Майлз взял ее руки в свои. — Я не сомневаюсь в вашей порядочности. У валлийцев есть пословица: плоха та любовь, которую уносит первый порыв ветра. Считаю, ваш грех гораздо меньше моего — я делил свою постель с женщинами, но не только от отчаяния, но и ради удовольствия. Губы Алисии дрожали.

— Вы очень настойчивы, милорд.

— Это говорит валлийская кровь, — Майлз повеселел.

— Сейчас не могу дать ответ, — Алисия чувствовала, что сгорает на костре собственной страсти. — Вы застали меня врасплох, я не могу здраво рассуждать.

Майлз хотел обнять ее, но решил не рисковать — приходилось соблюдать осторожность, как с чутким оленем на охоте, где не допускалось никаких резких движений.

— Хорошо, поживите в своем поместье. Это даст время на размышление.

Алисия сделала пару шагов назад. Ясно, его решение принято. Он знал ее сокровенную тайну и не считал, что это повлияет на их отношения. Впервые в жизни Алисия чувствовала, что человеку нужны не ее земли, а она сама. Это наполнило сердце гордостью и сознанием собственной значимости. Жаль только, что это чувство опоздало на тридцать лет.

— Вижу, вы не часто уступаете в споре.

— Зависит от темы, — ответил он с обезоруживающей улыбкой, разбередившей ей душу.

— Я могу проводить вас до поместья, если желаете. Сейчас у меня дело с Хью Честером — ему нужен сильный боевой конь, способный выдержать его тяжесть. Но дня через четыре я освобожусь.

Алисии показалось, что Майлз пытается навязать ей угодное ему решение.

— Придется придумать другой ход, — Майлз все еще улыбался.

Глава 13

К радости Гайона поездка в Уэльс прошла без особых приключений, ибо у него так трещала голова, словно череп был готов развалиться на кусочки. Веки налились свинцом, язык не ворочался, он с трудом двигался. С тех времен, когда он мог выпить изрядную порцию эля, многое изменилось. Оставив двор, Гайон вел трезвый образ жизни, что ослабило способность употреблять много спиртного без последствий.

Конечно, перед отъездом он не слишком учтиво обошелся с Юдифью, но плохое самочувствие и ее недовольный вид не располагали к нежности. Сознание вины и предвидение, что по возвращении необходимо загладить недоразумение, только усилили головную боль и вызвали тошноту и рези в желудке.

Солнце стояло в зените и слепило глаза, когда они подъехали к дому. Мейдок в своем красно-коричневом плаще истекал потом и напоминал вареного рака. Дыхание со свистом вырывалось сквозь сжатые посиневшие губы. Гайон помог ему спешиться, и оба вошли в дом.

Элунед радостно бросилась к деду и крепко обняла его. Потом подошла к Гайону.

— У мамы родился малыш, — объявила она. В карих, как у Розин, глазах застыла тревога. — Девочка, — она прижалась к руке Гайона.

— Знаю, мой ангел, — Гайон поцеловал девочку в макушку.

Повитуха с любопытством рассматривала гостя. Рука, наливавшая бульон в деревянную чашу, застыла в воздухе.

— Роды были довольно легкими, — она слегка наклонила голову в знак приветствия. — Ребенок не крупный, но здоровый.

Дочь Мейдока никогда не скрывала своих отношений с хозяином приграничной полосы, и повитуха с интересом изучала знатного лорда.

— Можно взглянуть на них? — спросил Гайон по-валлийски, заставив голос звучать как можно более почтительно, ибо местные женщины обладали обостренным чувством собственного достоинства. Жизнь в этих местах часто зависела от искусства женских рук, и они пользовались всеобщим уважением.

— Отнесите ей бульон, милорд. Учтите, она еще слаба.

Элунед хотела пойти с Гайоном, но дед поймал девочку в объятия и попросил принести воды. Женщина, присмотревшись к его лицу, что-то пробормотала и стала искать нужную траву, чтобы облегчить дыхание старика.

Гайон бесшумно прошел за занавеску, отделявшую постель Розин, и поставил чашу на стол у изголовья. Розин открыла глаза. На мгновение ей показалось, что она грезит во сне, или, что еще хуже, у нее началась послеродовая лихорадка, вызывающая галлюцинации. Но мужчина, представший перед ней, был покрыт дорожной пылью, усталое лицо блестело от пота, и вообще, он не походил на призрак. Напротив, смотрел на нее темными задумчивыми глазами, словно не знал, как воспримут его появление. Розин присела, облокотившись о подушку, и тихо произнесла его имя.

— Дорогая, — Гайон взял ее руку в свою и опустился перед кроватью на колени.

Розин заметила, что Гайон в кольчуге — официальном наряде смотрителя границы. Значит, выехал по делу.

— Рада, что ты приехал, — она почувствовала, что голос выдает волнение, которое пыталась скрыть.

— Разве ты сомневалась?

— Никто тебя не обязывал.

— Считаешь, на мне не лежат обязательства? Взгляд Гайона остановился на деревянной люльке и крошечном комочке в ней. В глазах Розин мелькнул испуг — она не в состоянии оказать сопротивление, если ему вздумается предъявить права на дочь.

Ребенок мирно посапывал — сморщенное личико в обрамлении рыжеватых волосиков.

— Я всегда буду чувствовать себя обязанным, дорогая.

— Гай…

— Нет, — он погладил ребенка. — Я не сделаю ничего против твоего желания. Буду послушен, как пес. Единственная просьба — не прогоняй меня, позволь приходить к ребенку… У малышки уже есть имя?

Розин отрицательно покачала головой.

— Разреши мне…

— Не знаю.

Гайон взял Розин за руку.

— Ты не доверяешь мне, дорогая?

— Возможно. Имя дается на всю жизнь, это нужно делать с любовью. Собственность, которая дается человеку на всю жизнь, его богатство.

— Но ведь мне и нужно, чтобы имя принесло девочке удачу. Никакой корысти я не имею. И на что могу рассчитывать? Иногда взглянуть на нее, вот и все. Мне тоже нелегко.

— Тебе всегда удается искусно пользоваться словами. Это твое верное оружие — сражает на смерть, — упрекнула Розин, в глазах стояли слезы, но это были слезы радости. — Хорошо, даю разрешение. Смотри, не злоупотребляй им.

— Никаких Анжелин или Аглентин, — согласился Гайон, нежно целуя Розин. Потом снова подошел к люльке и долго смотрел на спящую дочь.

— Жена знает? — Розин вытерла слезы.

На лице Гайона не дрогнул ни один мускул.

— Юдифь знает.

— Думаю, она не очень довольна?

Гайон потер лоб — голова все еще болела.

— Она привыкает считать меня своей собственностью. Иногда это очень неудобно.

— Я читала ее письмо к жене Хью Сиора. Это не было посланием ребенка. В этом возрасте дети быстро взрослеют. Не успеешь глазом моргнуть, как девочка превращается в женщину.

Губы Гайона дрогнули.

— Но пока она еще не женщина, и я не собираюсь совершать насилие.

Розин вспомнила, что почерк Юдифи показался ей твердым, сложившимся, а слог говорил о зрелости мысли. Ничего детского в нем не ощущалось. «Если бы я была на ее месте, — подумала Розин, — то, конечно, возмутилась бы притязаниями другой женщины на внимание моего мужа». Гайон не ошибся, сравнив себя с собакой. Инстинктивно он нес ей свою преданность, даже, когда этого не следовало делать.

— Гельвина. Как считаешь, подойдет? Розин очень удивилась.

— Гельвина?

— Я же обещал не придумывать ничего нормандского.

— Я думала, ты захочешь дать ей имя матери — Кристина.

— У меня есть племянница с таким именем, весьма легкомысленная особа. Нет, пусть моя дочь носит имя бабки-валлийки. Гельвина Овайн. Кроме того, у малышки цвет волос как у бабушки.

— Согласна. Мне очень нравится это имя, — Розин улыбнулась.

Появилась повитуха и увела Гайона. Мейдок ждал его за столом. Он все еще дышал с трудом, но цвет лица стал нормальным. Элунед тормошила Гайона, он рассеянно отвечал на вопросы, стараясь не думать о том, что вызывало боль в душе. Гельвина. Свет солнца. Но небо пока покрыто тучами.

Гайон со свитой направился домой и прибыл бы в Равенстоу к закату, если бы Ариан не потерял подкову и не начал хромать. Хорошая погода после полудня изменилась — плотная масса темных туч скрыла солнце, начался дождь.

— Лучше заночевать где-нибудь, милорд, — сказал Эрик. — Неподалеку есть деревня, там должен быть кузнец.

Гайон медлил с ответом. С капюшона потоком стекала вода, дорога превратилась в сплошное месиво, он промок и продрог, несмотря на то, что стояло лето. Впереди показался купол церкви, его золото выделялось на фоне свежей июньской листвы. Еще дальше возвышалась желтая громада Торнифорда, как гигантское спящее животное. А может быть, только кажущееся спящим?

— Думаешь, это не опасно? — спросил Гайон капитана.

— Нет. Пока кузнец займется Арианом, мы посидим в харчевне, потом поедем дальше. На гостеприимство Торнифорда не приходится рассчитывать, лучше сразу держать курс на Равенстоу, чем рисковать собственной шкурой. Кто знает, что взбредет на ум новому хозяину замка?

Эрик поморщился. Честерроуд не вселяла радужных надежд в ночное время. Хозяин прав, не желая подъезжать близко к замку Уолтера де Лейси. Тот не остановится перед убийством, если пронюхает, что они находятся поблизости.

Деревня оказалась довольно большой. Они отыскали кузнеца и хорошую харчевню, где всадники могли подкрепиться и отдохнуть перед дорогой.

Пол главного зала заведения устилал тростник, посередине стояли два длинных стола. В очаге весело плясал огонь, на стенах в подсвечниках горели свечи. Хозяйка харчевни оказалась цветущей, хотя и не очень молодой женщиной, говорящей с сильным акцентом средней Англии, а ее муж — добродушным саксонцем, сразу же пославшим сына заняться лошадьми.

В зале находилась только молодая пара, тихо сидевшая в углу, занятая едой и мирной беседой. Девушка повернулась к вошедшим и со страхом смотрела на вооруженных людей. Хрупкого сложения, она походила на фею из волшебной сказки. Муж — широкоплечий простоватый парень лет двадцати пяти — настороженно следил за незнакомцами, положив ладонь на руку жены.

Гайон отметил про себя поразительную красоту девушки, но больше не смотрел в их сторону, удобно устроившись за столом. Вода стекала с его накидки, образуя на полу лужу. Эрик сел рядом с хозяином и растирал болевшие колени.

Хозяйка харчевни учтиво поставила перед ними чаши с горячей тушеной бараниной, свежий пшеничный хлеб и бутыли с сидром и элем.

— Отвратительная ночь, совсем не для путешествий, милорд, — обратилась она к Гайон у. — Если хотите остаться, мы приготовим постели.

Гайон поблагодарил, но не выразил желания заночевать.

— У вас в Торнифорде новый лорд, я не хотел бы с ним встречаться.

— Хуже чумы! — посетовал хозяин, поставив на стол тарелку с медовыми пирожными. — Могила сэра Ралфа еще не успела остыть, а он уже поселился в замке. Я знаю, что он негодяй, но для дела это лучше — люди предпочтут останавливаться у меня, а не в замке.

— Сейчас народ вообще не едет сюда, — проворчала жена. — А если и заедет ненароком, то вроде вас — поедят и наутек. Боятся сэра Уолтера и его людей.

Гайон и Эрик переглянулись. Молодые супруги закончили ужин и вышли из харчевни, парень обнял жену за плечи.

Один из людей Гайона одобрительно присвистнул.

— Недурна, — бросил он вдогонку.

— Ее отец служит в Торнифорде, — сообщил хозяин, наливая себе сидра. — Парень работает егерем в поместье, если еще работает. Повздорил с хозяином и решил сбежать. Гордец этот Брэнд, а жена — редкая красавица, сами, наверное, заметили. Сэр Ралф не гонялся за юбками, стар был и немощен, а сэр Уолтер… — он помедлил, отпил сидра и вытер рукавом рот. — Ни одной не упустит, да и склонен к извращениям.

— Знаю, — спокойно сказал Гайон, вспомнив прошлогодний Уэльский поход и жертв нездоровой похоти Уолтера. Некоторым было не больше десяти или одиннадцати лет, на рассвете их выбрасывали из палатки де Лейси прямо на холодную мокрую землю.

— Этот парень был его лучшим егерем. Новый лорд просто идиот. Потерять такого работника из-за похоти! Я-то знаю, что произошло…

В этот момент появилась его жена и решительно направилась к столу. Трактирщик вскочил, делая вид, что обслуживает гостей.

Эрик усмехнулся в усы. Гайон допил эль, тоже стараясь скрыть улыбку.

— Пойду к кузнецу, — он едва сдерживал хохот при виде гримас, которые строил хозяин харчевни за спиной жены. — Тот уже, наверное, подковал Ариана.

— Я пойду с вами, — Эрик встал. — В этих местах опасно ходить одному.

Гайон хотел посмеяться над капитаном, но понял, что тот не шутит.

— Мне нужен егерь в Равенстоу, — они пересекли безлюдную улицу. — Я еще не нашел замену Ранулфу. Пожалуй, предложу парню место, — он бросил взгляд на харчевню.

— Нарветесь на неприятности, милорд, — предупредил Эрик. — Накличете большую беду. Сэр Уолтер не отпустит их, вы же знаете. Не хватит ли испытывать судьбу?

Эрик уже пятнадцать лет состоял личным телохранителем Гайона и знал, что его господин может быть сущим дьяволом, когда на него находит стих. Возражения только подстегивали его на еще большие безрассудства. Лучше было молчать и надеяться на победу разума.

Гайона забавляло замешательство Эрика.

— Не волнуйся, я не совсем потерял рассудок.

— Не сомневаюсь в этом, милорд, — пробурчал обиженный капитан.

Гайон осмотрел копыто жеребца, остался доволен работой и расплатился с кузнецом. Тот по пробовал монету на зуб, всматриваясь в сгустившиеся сумерки.

Эрик резко обернулся, рука инстинктивно легла на рукоять кинжала. Гайон замер. Послышался цокот копыт и звон упряжи. Звуки приближались. Кто-то выругался на голландском наречии, вскрикнула женщина. Гайон что-то быстро сказал кузнецу и вывел Ариана из-под навеса. На перекрестке, ярдах в двадцати от них группа всадников окружила молодую пару, не давая проехать.

— Я свободный человек, — донеслись до Гайона слова егеря, сказанные по-французски. — Вы не имеете права задерживать меня.

— Никто не покушается на твою свободу, — раздался голос одного из всадников. — Нашу ссору может легко уладить твоя жена. Право лорда. Она служит ему, и лорд хочет, чтобы она работала в замке.

— На спине, — захохотал другой.

— Она не крепостная. У меня есть свидетельство лорда Ралфа, он дал ей вольную, — молодой человек вынул медную трубку с документом. Ближайший из всадников выхватил ее, вынул пергамент, разорвал на куски и швырнул на землю.

— Теперь нет доказательств, — он цинично улыбнулся. Блеснул клинок. Девушка вскрикнула, егерь схватился за кинжал, но всадник приставил острие к его груди.

— Отпустите их, — раздался спокойный и властный голос Гайона, и Ариан оказался между молодыми людьми и их преследователями.

Фламандец смерил взглядом Гайона и его компаньона. Двое против девяти, и только один на коне, но лошадь породистая и, возможно, они не одни.

— Не вмешивайтесь не в свои дела, — прорычал он.

— Здравый совет, — отозвался Гайон. — Примените его к себе и дайте им проехать.

Всадники переглянулись и начали окружать Гайона и Эрика. Из таверны послышались крики.

Фламандец бросился на Гайона. Клинки скрестились. К своему ужасу Гайон понял, что противник — левша. Детей с детства обучали держать щит в левой руке и сражаться правой, тогда удары приходились на щит. Клинок к клинку — опасная ситуация, грозившая либо потерей оружия, либо смертью.

Позади Гайона Эрик отражал удары. Ему пробили кольчугу, но не смогли проколоть стеганую поддевку. Девушка плакала. Кто-то выбил кинжал из рук мужа и закручивал ему руки за спину.

Гайон выставил щит против клинка слева и почувствовал, как лезвие скользнуло по металлу. Пришпорив жеребца, он пустил его на лошадь фламандца, предводителя группы, и ударил мечом поперек, ниже и сильнее обычного. Маневр почти сработал, но наемник был слишком опытен и в последний момент отразил удар. Гайон повернулся, но клинок задел бедро. Рассвирепев от боли, он изловчился и полоснул фламандца. Тот выпустил поводья, согнулся, кровь обагрила кольчугу и закапала на землю.

Гайон повернул Ариана, погнал вперед и был вознагражден воплем, раздавшимся из-под копыт — один из всадников оказался на земле и был сметен жеребцом.

В небе загорались звезды.

— Оксли! — радостно крикнул Гайон. На помощь спешили его люди. — В бой! — Ариан снова метнулся вперед, еще одна лошадь взвилась на дыбы, оглашая воздух ржанием, переходящим в тоскливый крик боли. Фламандец вылетел из седла в грязь и не пытался встать. Он видел, что теперь враг имеет численное превосходство, и прокричал команду к отступлению.

Ретировавшиеся всадники попытались увезти молодую чету, но вмешательство Гайона, налетевшего на фламандца, когда тот схватил за поводья лошадь молодой женщины, пресекло попытку… Меч метнулся вниз, рассекая поводья и руку, державшую их. Наемник завизжал, три пальца упали в грязь и были затоптаны подковами серого. Гайон подхватил лошадь девушки за остатки поводьев, передал одному из своих людей, и тот увел их в безопасное место. Молодой егерь, которому нападавшие скрутили руки за спиной, был покрыт ссадинами и синяками, но цел и невредим.

Ариан получил несколько ранений — в шею, круп, раны кровоточили, но боевой пыл жеребца не убавился, он рвался в бой, что заставило Гайона остаться в седле. Из раны на бедре текла кровь, но заниматься этим не было времени. Нужно скорее убираться отсюда, пока Уолтер не прислал новый отряд.

Гайон подъехал к молодой паре, но не слишком близко, чтобы серый не бросился на их коней. Парень что-то прошептал жене, улыбнулся, и Гайон понял, чем он мог привлечь женщину — улыбка была просто неотразима.

— Не подъезжай слишком близко, не то мой Ариан снесет тебе голову.

— Я умею обращаться с лошадьми, милорд, — заверил молодой человек. — Не знаю, как благодарить вас, мы ваши должники до гроба. Вы спасли нам жизнь.

Гайон улыбнулся.

— Уолтер де Лейси не принадлежит к числу моих друзей. Вы ничем мне не обязаны. Для меня удовольствие поставить его на место. Советую уезжать как можно быстрее, у него мстительная натура.

— Мне это хорошо известно, — процедил парень сквозь зубы. — Я свободный человек и не буду служить у такого мерзавца. Покойный сэр Ралф тоже был не подарок, но не наказывал хлыстом ради собственного удовольствия и не затаскивал в постель девушек против их желания.

Гайон посмотрел на изящную блондинку. Та была не старше Юдифи, а на первый взгляд ей можно дать не больше двенадцати. Как раз то, что любит де Лейси.

— Она не крепостная, милорд, — произнес молодой человек с достоинством. — Могу в этом поклясться.

— У де Лейси болезненная страсть к чужим женам и невинным девочкам, — сказал Гайон с презрением. — Поднимите обрывки вашей вольной и сделайте копию. Она еще вам пригодится. Куда вы теперь направляетесь?

— В Честере у меня есть родственники, милорд. Они приютят нас на время, пока я найду работу. Думаю попроситься на службу к графу Хью.

— Работа есть и ближе. В Равенстоу, если вас устроит. С прошлой зимы у меня нет егеря.

Молодой человек молчал, видимо, обдумывая предложение. Гайон ФитцМайлз потерял егеря, когда того в припадке ярости обезглавил де Лейси, так утверждали слухи. Говорили также, что ссора произошла из-за кабана и сломанного копья.

— Можешь подумать по дороге, нам по пути, — предложил Гайон, поворачивая к харчевне. — Равенстоу как раз по дороге в Честер, заодно у вас будет вооруженная охрана, пока не минуете земли Торнифорда. Если не захочешь работать у меня, я смогу порекомендовать тебя графу Хью. Он мой друг.

— Спасибо, милорд, — Брэнд не желал показаться неблагодарным, но соблюдал осторожность. Зная репутацию Гайона в отношении женщин, он был приятно удивлен, что лорд не оказывал Элфин знаков внимания. Благодарность благодарностью, но рисковать женой еще раз не хотелось. Брэнд молча подбирал обрывки пергамента.

Глава 14

Юдифь перестала расчесывать волосы и спокойно сказала:

— Почему бы и нет?

Алисия ожидала иного ответа на сообщение, что собирается уехать в свое поместье, как только отец Гайона решит дела в Честере и будет готов проводить ее. Она думала, что последуют просьбы остаться, и была ошарашена холодным безразличием дочери.

— Мне не хотелось бы, чтобы вы с Гайоном думали, что я недовольна вашим гостеприимством. Но у вас своя жизнь, а у меня своя, — Алисия замолчала, размышляя, стоит ли говорить дочери о своих намерениях, чтобы сбить с нее спесь.

Юдифь положила гребень и подошла к матери, молча обняла ее. Теперь они были почти одного роста, ибо за последнее время девушка подросла и немного округлилась.

Алисия тоже обняла дочь.

— Я стану часто приезжать, и вы всегда будете знать, где меня найти в случае необходимости, — она чувствовала вину.

— Ты же знаешь, что всегда желанная гостья в этом замке, — Юдифь поцеловала мать. — Но почему говоришь так, словно собираешься оставаться там постоянно?

— Потому что именно таковы мои намерения. Юдифь посмотрела на мать с беспокойством.

— Что-то случилось? Мы с Гайоном сможем помочь?

— Со временем поймешь, — Алисия погладила золотистую головку дочери. — И не суди меня слишком строго.

— Мама, в чем дело? — Юдифь встревожилась не на шутку. Мать избегала смотреть ей в глаза, веки покраснели, словно она плакала.

Лежавшая у очага Мелин потянулась и направилась к двери. Алисия взяла себя в руки. «Мать и дочь. Вечное непонимание», — подумала она.

Юдифь наблюдала за кошкой, не спуская глаз с двери. Занавес раздвинулся, вошел Гайон.

— Матерь Божья! — воскликнула Алисия.

С Гайона струями стекала вода, оставляя лужи. Тяжелой походкой, заметно хромая, он подошел к огню.

— Что с тобой? — воскликнула Юдифь. Гайон расстегнул плащ, подал жене.

— Ножевая рана.

— На вас напали? — она в ужасе смотрела на окровавленную ногу.

— Как ты догадалась? — съязвил он. — Есть вино?

Алисия поспешила удалиться — Гайон не в духе, и это не предвещало ничего хорошего.

Юдифь принесла бутыль, небольшой графин со спиртом, две чаши.

— Хочешь принять ванну?

— Считаешь, на мне мало воды? Господи, мы чуть не утонули в Элмфорде. Лошади переходили по брюхо в воде, течение сбивало с ног, — он принял чашу, залпом выпил, закашлявшись от крепости спирта. Лицо стало совсем серым, лишь на скулах горели два лихорадочных пятна.

Юдифь достала льняное полотенце, нагнулась, чтобы расстегнуть пояс.

— Что произошло?

Тяжелый пояс соскользнул с бедер, Гайон вздохнул с облегчением, коротко рассказал о схватке с людьми Уолтера, причинах и возможных последствиях.

— Значит, это правда. Сначала я не поверила слухам, что он женится на Мейбл, — Юдифь помогла снять мокрую одежду. — Мама утверждает, Мейбл нормальная, просто у нее покалечен рот, и когда она говорит, создается впечатление детской неразборчивой речи.

— Сомневаюсь, что новый муж будет переживать по этому поводу, — Гайон стягивал доспехи.

Юдифь заметила, что его бьет дрожь. Холодная кожа покрылась мурашками.

— Давай посмотрим, что с ногой, — она стянула набухший сапог.

— Жена трактирщика перевязала рану. Пусть пока останется так. Я так устал, что засыпаю на ходу. А ты начнешь мучить меня примочками и припарками.

— Но ты должен выпить мое снадобье, — повелительно произнесла Юдифь.

Легкая усмешка тронула губы Гайона.

— О, Боже! Чем я заслужил такую жену?!

— Тем, что женился на мне, — парировала она, стягивая с мужа прилипшую к телу нижнюю рубаху.

Гайон чувствовал в жене перемену, но не мог определить, чем та вызвана. Она принесла покрывало из овечьей шкуры, закутала его плечи и отошла, чтобы приготовить питье.

— Вот именно, — сказал он мягко. Комната закружилась перед глазами, голова болела так, словно ее кололи остриями сотен кинжалов. Гайон хотел опереться на сундук, но пошатнулся и упал.

На повязке появилось свежее кровавое пятно. Дыхание стало резким и хриплым. Гайон попытался встать на колени.

— Лежи! — скомандовала подбежавшая Юдифь.

— Нет!

— Лежи! — закричала она, слегка толкнув его ладонью. Он рухнул, словно его ударили изо всей силы.

Ловкими движениями пальцев Юдифь сняла неуклюже сделанную повязку, пропитанную про должавшей сочиться кровью.

— Сколько времени ты ехал с этим?

— Пять… нет, шесть часов, — процедил он сквозь зубы.

— Дурак! — выругалась Юдифь и прижала к ране сложенную в несколько слоев ткань.

— Выбора не было. Взамен можно было получить подарочек от де Лейси. Ему не терпится отправить меня на тот свет.

— Похоже, на этот раз он добился своего.

— Бывало и хуже, — Гайон попытался улыбнуться, но не смог.

— Сомневаюсь. Ты потерял больше крови, чем заколотый кабан. В лице ни кровинки.

— Так и знал, что кончится опять кабанами, — прошептал Гайон и потерял сознание.

Юдифь была готова в панике побежать за матерью, потом рассудила, что умеет делать все то же, что и Алисия.

— Вот тебе и изысканность чувств и манер, — сказала она себе, глядя на забрызганную кровью ночную рубашку.

Кровотечение постепенно утихало. Юдифь послала служанку за плесневелым хлебом, посыпала рану порошком окопника, мысленно задавая вопрос, как бы красавица Алле де Клэр справилась с подобной ситуацией. Мысль о придворной фаворитке вызвала желание истерично хохотать.

Однако, юмор улетучился, когда представила на своем месте Розин, дочь Мейдока, мать ребенка Гайона.

Служанка принесла хлеб. Юдифь подобрала волосы и принялась за работу, орудуя иглой и нитью. Меч фламандца полоснул по внутренней незащищенной части бедра. Рана была небольшая, но глубокая. Если бы клинок попал на несколько сантиметров выше, ни ей, ни ему не пришлось бы больше переживать за изысканность их отношений. Юдифью снова овладело желание рассмеяться. Примостившись у ног Гайона, она созерцала во всей красе то, что раньше приводило ее в содрогание. С трудом сдержала истерический порыв. Теперь он в ее руках. При желании можно оставить его истекать кровью, пока жизнь не покинет тело. Но она отбросила эту мысль и продолжила работу.

Залатав основную рану, насколько хватило умения, осмотрела тело Гайона на предмет других ранений.

Ее удивило, что при всей своей смуглости, он не имел густого волосяного покрова, лишь немного на груди и внизу живота. До сих пор она стеснялась смотреть на его наготу, а он, чувствуя смущение юной жены, редко представал перед нею без одежды.

Юдифи никогда не приходило в голову, что его тело может быть привлекательным. Источник боли и насилия — таково было ее представление. Теперь, почти замирая от восторга, она проводила пальцами по его груди, животу, под бородку.

Гайон застонал и открыл глаза. Юдифь отдернула руку.

— Котенок, — слабо прошептал он. — Насколько это серьезно?

Юдифь видела, как билась жилка на его шее, и пот стекал к ключице.

— Очень серьезно. Ты потерял столько крови, что у тебя не осталось сил. Может начаться лихорадка. В ране были куски ржавчины. Я наложила плесневелый хлеб, но место неудобное, нельзя как следует завязать. Тебя опасно передвигать, придется некоторое время потерпеть неудобства… если выживешь. Я не шучу. Советую подумать о душе.

— О каких неудобствах ты говоришь? — он постарался улыбнуться, но веки непроизвольно сомкнулись.

Юдифь воспользовалась моментом, чтобы вытереть слезы.

— О тех, которые можешь получить от меня, — смело ответила она. — И не вздумай заснуть, сна чала выпей это.

Гайон с усилием открыл глаза и увидел бутыль, полную какой-то жидкости, и приготовленную для него чашу.

— Всю бутыль, — непреклонно заявила Юдифь.

— О, Иисусе, за что ты послал мне такую ведьму? Вижу, не один де Беллем имеет привычку мучить людей. Что это за гадость?

— Кипяченая вода, немного соли, три ложки меда. Вместо крови, которую ты потерял.

— Меня вырвет…

Юдифь принесла подушку, подложила под голову и поднесла чашу ко рту.

— Пей! — скомандовала она тоном, не допускающим возражений, хотя колени дрожали.

В глазах Гайона мелькнуло удивление.

— Я этого не стою, котенок, — сказал он хрипло.

— Стоишь, когда я представляю, что могу получить взамен, — Юдифь опустила глаза, чтобы скрыть слезы.

Конечно, лихорадка не замедлила появиться, температура подскочила выше предела возможного, начался бред. Методично и упорно Юдифь делала все, чтобы унять жар, Алисия помогала.

В один из моментов прояснения сознания Гайона перенесли на кровать, Юдифь заставила его выпить свежую бычью кровь, чтобы подкрепить организм, но Гайона тут же вырвало. Она забилась в угол и горько разрыдалась, но тут же вернулась и напоила подсоленной водой с медом.

Однажды, с лихорадочным блеском в глазах, Гайон заговорил на валлийском, словно продол жал прерванную беседу.

— Это все равно насилие… Еще не женщина… Она привыкает к мысли, что я ее собственность… Это становится неудобным…

Отрывочные фразы, сказанные в бреду, открывали завесу над частью жизни мужа, скрытой от Юдифи. Его отношения с Розин, неровные, как течение горной реки, горько-сладкие, как алоэ с медом. Однажды, смеясь, он назвал ее Алле и сделал предложение, вызвавшее волнение и любопытство. Она не знала, что такое положение возможно, но, приходя в себя, Гайон не путал ее с другими женщинами. «Котенок», — он виновато улыбался, сознавая свою слабость. Это был подходящий момент, чтобы отомстить за покровительственное отношение, но вкус его был горек. На третьи сутки состояние больного ухудшилось. Майлз прискакал на рассвете, застал старшую внучку в слезах, ищущей утешения на материнской груди, и священника, совершающего ритуал отпущения грехов над горящим, как в огне, телом сына. Юдифь без кровинки в лице стояла напротив отца Джерома, напоминая мраморное изваяние. Она то и дело прикладывала мокрое полотенце ко лбу Гайона, пытаясь облегчить его состояние.

Майлз вспомнил, как двумя годами раньше боролась за жизнь Кристина. Волосы Гайона были мокрыми от испарины, скулы выступали, как острые лезвия, под ними вместо щек зияли две синюшные впадины.

Майлз и Юдифь обменялись взглядами. В глазах девушки застыл страх — она больше ничего не могла сделать для мужа. Его судьба находилась в руках Божьих, на выздоровление не приходилось надеяться. Юдифь не решалась заглядывать в будущее. Жизнь продолжалась.

Майлз вышел из комнаты, Юдифь поспешила следом. Он припал к колонне у молитвенной арки, в углублении которой висел крест, пальцы намертво впились в камень, невидящие глаза смотрели в пустоту.

— Я сделала все, что могла, — она положила руку на плечо свекра. — Гайон еще может поправиться… если сердце выдержит.

В глазах Майлза стояла невыразимая боль.

— Как это случилось? Юдифь рассказала.

— Эрик какое-то время не сможет владеть рукой. Я почти не говорила с женщиной и ее мужем. Они сказали, что Гайон спас им жизнь. Правда, сейчас от этого никому не легче.

— Да, — вяло согласился Майлз.

Юдифь понуро вернулась в спальню, где лежал больной.

Два часа спустя де Бек пришел с сообщением, что Уолтер де Лейси стоит у ворот замка и просит впустить его.

Юдифь отложила ступку, в которой толкла сушеную траву.

— Что ему нужно?

— Госпожа, его чуть не хватил удар, когда он увидел нашего нового егеря.

— Жаль, что не хватил.

Де Бек откашлялся. С того дня, когда Гайону стало хуже, молодая госпожа почти не ела и не отдыхала. Лицо стало почти прозрачным, она шаталась от слабости. Ее единственный защитник сам был на пороге смерти. Де Бек тяжело вздохнул.

— Судя по тем слухам, которые дошли до меня, вам бы лучше привести молодую женщину в свою комнату, чтобы она не попалась на глаза Уолтеру.

Юдифь немного подумала и послала служанку за Элфин.

Та послушно явилась, оставив работу на кухне. Руки, испачканные мукой, огромные голубые глаза застыли в напряженном ожидании.

— О, миледи, умоляю, не отдавайте меня в Торнифорд! — несчастная упала на колени. — Лучше я наложу на себя руки!

Юдифь смотрела на склоненную белокурую головку, сжатые кулачки, такие изящные, что казались детскими.

— Встань, — спокойно произнесла она. — Неужели ты думаешь, что я отдам тебя этому подонку после того, как мой муж, возможно, поплатится жизнью за твою свободу?

Девушка, всхлипывая, встала.

— Говоришь, убьешь себя? — холодно продолжала Юдифь. — Уж лучше продырявь ножом его поганое сердце, — в голосе звучало презрение. — Элфин, так тебя зовут?

— Да, миледи, — бедняжка дрожала.

— Ну, ладно, Элфин. Возьми себя в руки и перестань трястись. В моем замке не место слабонервным. Обещаю, он тебя не получит. А теперь возьми вон ту корзину с шерстью и поработай здесь. Если что-нибудь понадобится, попроси Хельгунт.

Элфин с готовностью повиновалась.

«Соплячка», — подумала Юдифь с раздражением, но тут же упрекнула себя за поспешный вывод, вспомнив, как в первые дни замужества сама была охвачена паническим страхом, не зная, чего ожидать от Гайона. Вспомнила его спокойное шутливое обращение, рассеявшее тревогу. Если теперь она не боится мужа, то это только его заслуга. Кроме того, до свадьбы Элфин была крепостной, собственностью лорда Торнифорда, имевшего право делать с ней все, что ему заблагорассудится. Немудрено, что она испытывает робость перед властью хозяина.

В зале у камина стоял Уолтер де Лейси. ФитзУоррен, управляющий, поднес ему чашу с вином. К своему неудовольствию, Юдифь увидела, что де Лейси и отец Джером о чем-то оживленно беседуют. По выражению лица Уолтера она поняла, что ему известно, в каком состоянии находится Гайон, и он чрезвычайно рад этому.

Подавляя желание сказать грубость, Юдифь приветствовала гостя, как требовали приличия.

Де Лейси высокомерно улыбался, рассматривая свои ногти.

— Огорчен, что ваш муж так серьезно ранен, но это его собственная вина. Не следовало вмешиваться в мои дела на моей же территории.

Отец Джером нахмурился.

— Милорд, как я понимаю, он встал на защиту невинных путников, с которыми грубо обошлись.

— Увиливающий от службы егерь и беглая крестьянка? — де Лейси саркастически захохотал. — Гайон ФитцМайлз помешал моим людям выполнить свой долг. Я намерен взыскать с него компенсацию за смерть моего капитана.

— Ваш бывший егерь — свободный человек, и может работать там, где хочет, а его жена — не больше крепостная, чем я, — парировала Юдифь, не скрывая отвращения.

— У меня есть документ, подтверждающий это, — вмешался отец Джером. — И две копии. Лорд Гайон позаботился об этом до того, как ему стало хуже.

— За деньги можно подделать любой документ, — съязвил де Лейси.

Отец Джером залился краской.

— Этому есть много свидетелей, почти весь Торнифорд. Свадьба была многолюдной, и вам, милорд, не удастся доказать, что вольная не подлинная, хотя она разорвана на части и испачкана.

— Значит, вы отказываетесь вернуть их мне? — обратился де Лейси к Юдифи. Та была мертвенно бледна, только золотистые веснушки выделялись на лице, но твердо встретила его лисий взгляд.

— Мне доставляет большое удовольствие отказать вам в выдаче ваших бывших слуг, ровно как и компенсации, — процедила она сквозь зубы, — Предлагаю допить вино и покинуть за мок.

Де Лейси прищурился.

— Не советую так говорить со мной, сладкая, учитывая, что муж лежит на смертном одре, — произнес он вкрадчиво. — Ведь кто знает, кому предстоит стать хозяином этих земель после его кончины. Моя жена стареет и, вообще, нездорова. Того и гляди перейдет в лучший мир.

— Чушь! — прошипела Юдифь. Он коварно улыбнулся.

— Укротить вас — большее удовольствие, чем мешок костей, который достался мне с Торнифордом. Так что свою компенсацию я наверняка получу.

Отец Джером издал негодующее восклицание.

— Если вам хочется стать кастратом — это ваше дело, — у Юдифи чесались руки выхватить из-за пояса кинжал и тут же совершить обещанную операцию, но она заставила себя успокоиться. — Думаю, нам нечего предложить друг другу, кроме угроз и оскорблений. Извините, не могу проводить вас до дороги, мне нужно вернуться к мужу.

Де Лейси молча поднял чашу в прощальном жесте и нагло смерил Юдифь взглядом, словно она уже стала его собственностью.

Вернувшись в спальню, девушка подошла к очагу. Ее бил озноб, зубы стучали, пальцы закоченели и не гнулись. Хельгунт, сообразительная служанка, набросила на плечи хозяйки покрывало из овечьей шерсти и принесла бутыль с крепким напитком.

Выпив глоток, Юдифь закашлялась.

— Не беспокойся, со мной все в порядке, — заверила она служанку, пытаясь улыбнуться. — Надо сообщить лорду Майлзу. Где он?

— Не знаю, в ваше отсутствие, миледи, он сюда не заходил.

— Миледи, перед приходом сэра Уолтера он беседовал с вашей матушкой в зале, — раздался из угла робкий голос Элфин, искусно орудовавшей шерстью. — Но они удалились, когда вы позвали меня наверх.

— Хорошо, я посмотрю в его комнате.

Юдифь допила напиток и подошла к Гайону.

Тот крепко спал, и ей показалось, что температура немного снизилась, а может быть, просто хотелось так думать. Повернувшись, она поймала на себе настороженный взгляд Элфин.

— Сэр Уолтер уехал. Советую разыскать мужа и держаться ближе к нему.

— О, благодарю, миледи! — Элфин отложила работу и, присев в глубоком реверансе, довольная выбежала из комнаты.

— Что значит молодость и любовь! — заметила Хельгунт, словно Юдифь была зрелой матроной, для которой пора любви давно прошла.

— Да, — бесстрастно согласилась Юдифь, поправляя покрывало. — Что значит… — ее подбородок задрожал, но она заставила себя выпрямиться. — Мне нужно найти лорда Майлза и сообщить о случившемся. Если что, позови меня.

— Да, миледи.

Юдифь почти выбежала из комнаты, но на лестнице заставила себя пойти медленным шагом. С бьющимся сердцем пересекла зал и поднялась по другой лестнице в небольшую комнату, которую занимал сэр Майлз, когда останавливался в замке.

Подойдя к двери, услышала приглушенные голоса — один глубокий и неуверенный, второй — выше и мягче, женский. Потом голоса смолкли. У портьеры Юдифь остановилась, уловив шестым чувством, что просто кашлянуть и войти — неразумно.

Осторожно приоткрыла портьеру и загляну ла в комнату, чтобы решить, как поступить.

Комната была небольшой, вмещала кровать, вешалку для одежды и жаровню для углей на случай холода. Возле жаровни стояла ее мать в объятиях сэра Майлза, ее голубое платье и его зеленая туника сплелись в причудливый узор. Мать обнимала его за шею, и они целовались, как накануне утром целовались в зале Элфин и Брэнд.

Юдифь опустила портьеру, отошла, удивляясь, что не замечала этого раньше. Если бы она была повнимательнее, то давно могла бы представить картину по отдельным разрозненным деталям. Перепады в настроении матери, взгляды, брошенные как бы невзначай. Что это сказала Алисия? «Поймешь, когда придет время, и не суди меня строго…». Не строже, чем мать судит сама себя. Интересно, знает ли Гайон, он ведь не такой наивный.

Внизу повстречалась леди Эмма, намеревавшаяся подняться наверх. Юдифь загородила дорогу. Эмма удивилась.

— Не надо беспокоить его, он занят.

Эмма вопросительно смотрела на золовку, ожидая объяснений. Девушка выглядела ужасно — бледная, как призрак, под глазами темные круги…

— У него женщина? Юдифь медлила.

— Да.

Эмма покачала головой.

— Так он прогоняет тоску, — вздохнула она и пошла за Юдифью. — Он не привык много пить и не очень силен, чтобы вступать в драки. Иногда скачет верхом до одури, но предпочитает топить горе в обществе женщины. Сразу после смерти Кристины почти никогда не спал один. Только Богу известно, каких потаскушек пришлось терпеть нам с Гайоном.

Юдифь покраснела.

— У него моя мать, — сказала она ровным тоном. — И они полностью одеты.

Эмма округлила глаза.

— Ваша мать?!

Юдифь выдержала ее взгляд. Эмма глубоко вздохнула.

— Прошу прощения, если мои слова задели вас, в прошлом все было, как я сказала.

— Прошлое — не настоящее, — произнесла Юдифь несколько официально. Хотя Эмма — сестра Гайона, и он считал, что у нее золотое сердце, отношения между Юдифью и нею не были теплыми. Эмма тоже чувствовала, что они никогда не смогут сблизиться. Слишком похожи, за исключением, может быть, мелочей, и под одной крышей женщинам становилось тесно. Эмма уже начинала скучать по дому и ждала, чтобы состояние брата изменилось в ту, или иную сторону, тогда она с дочерьми может уехать.

Кристина, казалось, теряла интерес к флирту. Не слышно стало: «Алле говорит…», отчасти это объяснялось состоянием Гайона, но сказывалось также и влияние Юдифи, которую не интересовало, привлекает она мужчин, или, нет. Юдифь не любила сплетничать о них, зато многое умела. Кристина, видя, что ее легкомысленная болтовня утомляет Юдифь, начала больше думать о себе и окружающих, и ждала, будет ли из этого какой-то прок.

Следуя за Юдифью в спальню Гайона, Эмма с горечью подумала, что новый поворот событий не сулит ей большой выгоды.

Глава 15

Прошла еще неделя. Священник дважды приезжал и уезжал. Гайон по-прежнему балансировал между жизнью и смертью. Еще неделя миновала. Несколько часов бушевал ужасный ураган. Молнией убило трех овец и сожгло дотла один из амбаров. Приезжал шериф, получил документ Брэнда, признал его подлинным и уехал. Температура Гайона упала до нормы. Он узнавал тех, кто подходил к постели, разговаривал, но был слаб, как младенец, его утомляла даже речь.

В августе пришла весть, что крестоносцы захватили Иерусалим. В городе пускали фейерверки и праздновали два дня. Гайон впервые встал с постели, прошел несколько шагов и упал. Юдифь заставила его выпить вина с добавлением железа и немного бульона с бычьей кровью, дала палку, чтобы чувствовать себя увереннее при ходьбе.

Эмма и девочки уехали, намереваясь сначала пожить в наследном поместье матери, затем вернуться ко двору. Алисия отправилась в свое имение в сопровождении Майлза. Прощание с дочерью вызвало много слез, но за ними скрывались и иные чувства, которые теперь не составляли тайны для Юдифи.

К концу сентября рана Гайона зажила, остался ярко-розовый шрам, который предстояло носить до конца жизни, но теперь та не измерялась часами и минутами.

Роберт де Беллем находился в Нормандии, где вел войну с соседом, и не ожидался в Англии до весны. Уолтер де Лейси был занят новым жестоким походом на Уэльс, пытаясь заставить приграничных валлийцев оставить в покое его скот. Благодаря бдительности Эрика и де Бека границы Равенстоу были более или менее надежны.

За стенами крепости свистел ветер, сгоняя в кучи опавшую листву. Кабаны лакомились желудями или совершали набеги на амбары ферме ров, в которых хранились яблоки. Поля распахивались на зиму, женщины и дети заготавливали хворост.

Гай он закрыл глаза, убаюканный движения ми сильных пальцев Юдифи, массирующей его отвыкшие от движений мышцы и втиравшей в спину ароматизированное масло, чтобы придать мышцам эластичность. В тот день впервые после болезни он сел на коня. Рана еще болела, но он чувствовал себя способным выдержать поездку. Юдифь сделала выговор за то, что он сел в седло, не научившись как следует ходить. Гайон огрызнулся, но сейчас чувствовал, что переоценил свои силы. Как всегда, Юдифь оказалась права. Он обязан ей жизнью. Без ее знания трав и снадобий, неустанной заботы он бы не выжил. А ведь кроме этого ей приходилось отбиваться от назойливых претензий Уолтера де Лейси и с помощью Майлза вести хозяйство, что она делала с завидным знанием дела.

Гайон у вспомнилась чета из харчевни. Элфин была красива странной, неземной красотой, казалась словно сделанной из стекла. Сегодня утром Брэнд подвел Раддема, не скрывая радостной улыбки. Сообщил, что они с женой решили остаться пока в замке. Юдифь подтвердила, что Брэнд действительно очень опытный егерь, прилежный и добросовестный. Его жену она решила обучить в горничные. Работа в кухне была той не под силу, к тому же, девушка представляла ненужный соблазн для слуг мужского пола, которые под всяческим предлогом стали наведываться туда. Под присмотром Юдифи Элфин находилась в большей безопасности.

Мысли Гайона смешались. Теперь Юдифь массировала нижнюю часть спины, долгое воздержание, движение и ловкость пальцев жены вызвали реакцию, которую он не смог сдержать. Кровь прилила и нестерпимо пульсировала.

Юдифь почувствовала перемену — мышцы под ее руками внезапно напряглись.

— Что случилось, милорд? Я причинила боль? — она услужливо склонилась над мужем, косы щекотали спину. Теплый запах гвоздики ударил в ноздри.

— Нет, — пробормотал Гайон, — ты не причинила боли. Но, думаю, лучше закончить массаж.

— Я и так собиралась, — Юдифь недоуменно пожала плечами. — Теперь повернись, я смажу ногу.

Наступившее напряженное молчание испугало ее.

— Гайон, что случилось?

Тот закрыл глаза и стиснул зубы, но желание не проходило. Нагнувшись, она коснулась грудью его спины, только усугубив положение. Он боялся потерять контроль над собой.

Прошло несколько секунд. Гайон поднял голову и иронически произнес:

— Случилось то, котенок, что мое состояние не принесет ничего хорошего ни тебе, ни мне, если я дам себе волю.

— Какое состояние? — не поняла Юдифь.

— О, Господи, прошу, оставь мне масло и уходи.

— Но твое бедро…

Наконец, до нее дошло, Юдифь вспыхнула и отскочила от постели. Сунув ему баночку с маслом, в панике выбежала из комнаты.

Гайон со стоном закрыл лицо руками.

Широкие юбки и толстая шерстяная туника не позволили Юдифи слететь по винтовой лестнице так быстро, как ей хотелось. Она замедлила бег, мысли понемногу пришли в порядок. Лицо снова залилось краской. Она ругала себя за страх. Теперь Гайон с полным правом будет относиться к ней, как к ребенку. К чему мыть волосы душистыми травами и натирать тело благовониями, искушая судьбу? Чтобы пуститься в бегство в тот момент, когда судьба, наконец, благосклонна к ней?

Если бы она осталась… Юдифь задрожала не только от страха, но и от чего-то еще, чего не понимала. «Таскать каштаны из огня, — поду мала она. — Стоит ли это той боли, которую предстоит пережить? А что, если вернуться в спальню…»

У подножия лестницы ФитзУоррен разрешил сомнения, сообщив, что прибыл лорд Честер и просит разрешения переночевать со свитой в замке.

— Я устроил большую часть его людей, но по вар говорит, у нас мало хлеба и мы не успеем испечь достаточное количество, чтобы накормить всех, нужно готовить ведь и многое другое. Места в печи не хватит.

— Печь есть в городе, — посоветовала Юдифь, забыв о своих волнениях. Где поместить лорда Хью? Ему нужно выделить просторную комнату, придется уступить большую спальню, а Гайона перевести в комнату отца. Она поспит в комнате матери вместе со служанками. Подавив раздражение, послала служанку предупредить Гайона, изобразила на лице крайнее удовольствие и пошла приветствовать высокого гостя.

Тот показался ей еще массивнее, чем она его помнила. Поцелуй, запечатленный на щеке, напоминал прикосновение куска сала.

— Ну, ну, — говорил гость, оглядывая девушку с ног до головы и неправильно истолковав яркий румянец. — Вижу, супружество вам на пользу.

Юдифь еще больше покраснела, граф присвистнул от удовольствия.

— Помню вас совсем ребенком с тонкими косичками. Вы тогда любили сидеть на коленях у матери, — его рот расплылся в широкой улыбке. — Тогда я еще был достаточно строен, чтобы ухаживать за женщинами, — Хью сокрушенно похлопал себя по широкому животу.

— Не верь, — раздался голос Гайона за спиной Юдифи. Он положил руку жене на плечо, слегка сжав пальцами. — Он все еще волочится за красотками, когда бывает в настроении.

— Но с тобой мне тягаться трудно, — хитро прищурившись, парировал граф.

— Я был глуп и поплатился за это.

— И не один раз. Смотри за ним в оба, детка. Он скрутит тебя в бараний рог, не успеешь глазом моргнуть.

Юдифь кисло улыбнулась.

— Мне это хорошо известно.

Гайон дернул ее за косу. Она украдкой взглянула на мужа. Лицо носило отпечаток усталости, но в остальном он выглядел, как обычно.

— Не очень-то обольщайся, Хью, — ответил Гайон другу. — Эта молодая особа хуже любого палача.

Гайон повел графа в небольшую комнату для отдыха. Юдифь сослалась на необходимость дать распоряжения на кухне и послать за плотником, который укрепит стул гостя, чтобы Хью не оказался на полу, как это произошло во время свадьбы.

— Со времени последнего похода ты только и делал, что наживал врагов, — обратился граф к Гайону.

— Неужели?

Граф Честер хорошо узнал Гайона во время Уэльского похода. Опытный вожак и прекрасный разведчик, тонко знающий психологию валлийцев. Однако, было в нем что-то непредсказуемое, дикие вспышки, которые граф объяснял примесью валлийской крови. Иногда Гайоном овладевало безрассудное стремление делать все по-своему. В этот момент кто-то должен быть рядом, чтобы остановить.

— Ты знаешь это лучше меня, — продолжал граф. — Считаешь, де Беллем записал тебя в любимые племянники? Он подозревает, что нападение на его отряд не обошлось без твоего участия.

— Но ничего не может доказать.

Граф Честер взял кувшин для вина и повертел в руках. Византийская работа, отличное стекло.

— Возможно, но такие соображения никогда не останавливали Монтгомери от преследования жертвы.

— Семь бед, один ответ, — Гайон улыбнулся своим мыслям, вспомнив стадо овец и ошеломленное выражение лица графа Шрусбери.

— Это не детская забава, — старался урезонить друга Хью.

— Разве я сказал, что это так?

— Не шути со мной, — предупредил граф. — Я не баба, и твой острый язык мне хорошо известен.

Гайон поставил ногу на маленькую табуретку.

— Ладно, признаю, поступил неосторожно, но он вывел меня из себя. С тех пор я стал благоразумнее.

— Если не считать последнего приключения, — граф указал на ногу Гайона. — Из-за глупой рисовки навлек на себя неприязнь нового лорда Торнифорда.

Гайон вскинул голову.

— Да! Только посмотри на меня! Думаешь, мне доставляет удовольствие играть в прятки со смертью? Просто не повезло. Если бы Ариан не потерял подкову, меня бы не занесло в ту деревню.

Честер поставил кувшин на стол, миролюбиво сказал:

— Я был в Шрусбери до отъезда де Беллема в Нормандию. Какой-то бродячий торговец принес слух, что ты оправился от раны. Не стоит сомневаться, скотина горит нетерпением свести счеты, хотя на этот раз он принял меня достаточно учтиво.

— Неужели?

— У него был лорд Торнифорда, которого эта весть, мягко говоря, тоже не слишком обрадовала. Торговцу повезло — удар ножа безболезненно отправил его на тот свет. Гай, ему нужен Равенстоу и… Юдифь.

Гайон насмешливо поднял брови.

— Лучше скажи что-нибудь новенькое. Он занес надо мной кинжал с первого дня свадьбы.

— Я бы остерегался такого соседа, если бы это было в моей власти. Иногда он не контролирует себя. Коварства больше, чем ума, и ходит за де Беллемом по пятам, как верный пес, — Хью издал короткий смешок. — Валлийцы пощипывают меня с одной стороны, его — с другой.

— Поэтому ты здесь? — Гайон явно забавлялся. — Чтобы спасти меня от самого себя?

Честер отрицательно покачал головой. Язык Гайона мог жалить больнее слепня, но в остроте ума ему нельзя отказать.

— Чтобы убедиться, что ты отдаешь себе отчет, насколько близко к огню находятся твои пальцы.

— То же самое говорит мой отец.

— Разве это не так? Он мудрый человек.

— О, очень.

Честер перебирал камни на цепи из изумрудов, украшавшей его грудь. Лицо Гайона сохраняло бесстрастное выражение. В Шрусбери граф Хью слышал что-то насчет Майлза и вдовы Мориса Монтгомери. Ну и что? Она хорошо сохранилась, а ее наследственные земли, хоть и не обширны, зато плодородны и живописны. Майлз еще сможет справиться с двумя наделами. Честер подумал, что не мешало бы заехать к нему и приобрести еще одну лошадку.

— Я знаю, что нахожусь близко от огня, — на конец, сказал Гайон. — Но теперь, когда Иерусалим попал в руки христиан, дядюшка Роберт займется более перспективным делом. Думаю, меня он предоставит судьбе и орудию своей мести в лице Уолтера де Лейси.

Честер поплевал на крупный изумруд и потер его рукавом. Старший из братьев короля Роберт Кертхоуз в обмен на наличное серебро для крестового похода заложил Руфусу графство Нормандию. Крестоносцам повезло, если с Робертом ничего не случится, через несколько месяцев можно ожидать его возвращения, а это сулит новые беды. Руфус не собирается с любезной улыбкой преподнести брату отданные в залог земли.

— Де Беллем окажется там, где возникнет большая заварушка, — продолжал Гайон. — Ставлю пять против одного, как только Кертхоуз вступит на Нормандскую землю, граф Шрусбери переметнется на его сторону. Тебе известно его отношение к Руфусу.

— Тебе тоже, — сухо заметил Честер.

— Но я дал ему клятву. А де Беллем плевал на свои обещания, в этом я нисколько не сомневаюсь. Брат Роберт вернется в ореоле славы и потребует возвращения своего графства, Руфус откажется. Де Беллем примет сторону наиболее сильного — и пошло-поехало. Достаточно Уэльсу перейти границу, и это будет почище пьяной драки на Смитфилдской ярмарке! Тогда не только мои, у всех пальцы попадут на раскаленные угли! Белая собака, лежавшая у ног Гайона, подняла морду и лизнула его руку. Честер залюбовался ее стройным сложением, одновременно обдумывая слова Гайона. Такой поворот событий приходил в голову и ему, и доброй половине баронов в стране. Наиболее предусмотрительные готовились к новой войне или искали тихую заводь, как семья де Клэр, обхаживающая второго брата короля.

— А принц Генрих? Как насчет него? — спросил Честер.

— А что принц? — в свою очередь спросил Гай он. — Какое-то время он будет наблюдать, а по том решит, стоит ли ввязываться в драку, или лучше переждать. В зависимости оттого, что ему на тот момент будет выгоднее. Не исключено, встанет на сторону Руфуса. Он хочет заполучить в жены Эдит Шотландскую, и чтобы Руфус провозгласил его наследником престола.

— Для человека, проболевшего несколько месяцев, ты знаешь слишком много, — заметил Честер.

Гайон пожал плечами.

— Шурин часто пишет жене, моей сестре, а она показывает письма мне, чтобы я не скучал.

— Шурин? Ах да, помощник управляющего королевского замка…

— Вроде того. Каждый устраивается, как может. Кстати, ты приехал с какой-то целью или просто завернул навестить и утешить меня?

— Зависит от того, насколько ты оправился от болезни, — Честер искоса посмотрел на вытянутую ногу.

Гайон рассмеялся.

— Если и болен, то только от того, что меня занянчили. Стоит чихнуть, как тут же словно из-под земли появляется Юдифь с отваром.

— Она еще молода и хочет продемонстрировать свои таланты. Учитывая ее жизнь до замужества, можешь быть благодарен судьбе, что она не подсыпала тебе травки, способной лишить мужской гордости.

Гайон совсем развеселился.

— Хью, ты не знаешь и половины. Превратить меня в монаха — слишком легкое наказание.

Честер взглянул вопросительно. Гайон стал серьезным.

— Я ей обязан жизнью. И уже дважды.

— Юдифь симпатичная, у нее хорошая голова на плечах. Тебе повезло больше, чем другим.

Гайон сжал руки на затылке. Симпатичная? Да, наверное. Она меняется, становится более женственной. Что касается везения… Он представил сегодняшнюю сцену в спальне, страх в ее глазах, как она пустилась наутек…

Уже почти год он еле дотрагивается до жены. Первое время это было не трудно, она выглядела просто ребенком, теперь Юдифь стала похожа на женщину. Ему уже тяжело соблюдать воздержание, голод давал о себе знать. Но морально она еще не готова принять его как мужчину… и, кто знает, будет ли когда-нибудь готова. В такой ситуации уж лучше превратиться в монаха.

— О чем ты хотел поговорить? — спросил он, опустив руки.

Честер обратил внимание на резкий тон Гайона, что не вязалось с его хорошим расположением духа перед этим.

— Там, где наши земли граничат, на мосту Лин Моул есть место среди холмов, хорошо укрытое от глаз. Валлийцы, когда совершают набеги, проезжают мимо по долине. Нужна крепость, илуч шее место для этого находится на твоей территории. Думаю, ты согласишься, когда увидишь его.

— И за мой счет? Я знаю это место. Этой весной через него проникли люди лорда Граффида и увели не одно стадо.

— Уверен, мы придем к полюбовному соглашению, — Честер хитро улыбнулся.

— Возможно, — парировал Гайон, зная, что означает эта обманчивая улыбка. Когда дело касалось денег, Хью Д'Авренчеса трудно было провести, и свои планы он никогда не выдавал.

Честер был доволен осторожностью друга.

— Я подумал, что завтра мы могли бы съездить туда, если позволит твое здоровье и жена. На моей стороне там есть неплохие места для охоты. Недавно я построил домик.

— Постараюсь вырваться на несколько дней, — дипломатично ответил Гайон. — Если обещаешь, что не затеешь охоту на кабана. Мне они не доставляют удовольствия.

Вошла Юдифь в сопровождении служанки с кувшином вина и чашами.

Глава 16

Лондон Уитсантайд, 1100 год

С реки донесся крик лодочника. Юдифь отложила шитье, подошла к окну. С яблонь опадали лепестки, казавшиеся зелеными через цветное стекло. С тонкой жердочки глазами-бусинками на нее уставился попугай. Будучи в фаворе у короля, муж Эммы мог позволить себе такую роскошь, как зеленое стекло на окнах и редких птиц. Гайона и Юдифь пригласили ко двору на собрание придворных по поводу завершения строительства нового дворца в Вестминстере. Это был проект Ранулфа Фламбарда, отнимавшего деньги у подданных и тратившего на нужды короны. В город понаехало много людей, но только самые важные персоны были удостоены чести получить место в Вестминстере и ближайших к нему зданиях. Остальным предоставлялось право устраиваться самим. К счастью, Ричард, муж Эммы, имел дом на Стрэнде, в нескольких минутах ходьбы от Вестминстера. Эмма постаралась разместить их так, что нашлось место даже для их прислуги. Хотя всем было тесно и неудобно, но их положение выгодно отличалось оттого, что получили многие другие гости. Конечно, удачей это можно было назвать с большой натяжкой, так, по крайней мере, думал Гайон, ворочаясь на неудобной скрипучей кровати в углу комнаты, разделенной портьерой на две части.

Это была спальня Ричарда и Эммы, и те настояли, чтобы Юдифь и Гайон остановились в ней. Прошлой ночью Гайон и Ричард проговорили до утра и под этим предлогом Гайон не ночевал в спальне, сославшись на нежелание тревожить спящих, а, закутавшись в плащ, заснул в зале внизу.

Юдифь села в постели, опершись головой о стену и скрестив руки. Со времени инцидента в Равенстоу, когда его тело так неожиданно отреагировало на ее прикосновения, Гайон старался не дотрагиваться до жены.

Наутро после приезда графа Хью они уехали, чтобы осмотреть место для строительства нового замка. Юдифь не стала их удерживать, напротив, спокойно выслушала доводы обоих мужчин и согласилась, что поездка вызвана необходимостью. Ей даже удалось изобразить одобрение и интерес к их намерениям.

Утром она проводила мужчин с улыбкой, пожелала удачи. Когда Гайон наклонился в седле, чтобы дернуть ее за косу, приняла этот жест с юмором, изо всех сил удерживаясь от рыданий. Они обещали уложиться в неделю, только одну неделю, убеждала она себя, но неделя показалась вечностью. Юдифь выплакала в подушку горечь и обиду, что не сумела удержать свое счастье. Она больше не имела власти над мужем, потеряла ее в тот день, когда пустилась наутек, как последняя дурочка.

Гайон отсутствовал десять дней и выглядел по свежевшим, довольный предоставленной свободой. Он сиял здоровьем и с азартом обсуждал возведение нового укрепления почти у самой границы Уэльса. На валлийском языке место называлось Кермел, что означало «крепость на утесе». От крепости остались лишь развалины — остатки защитных укреплений прежней цивилизации. На скале гнездились птицы, с западной стороны горы Гвинедда казались на расстоянии причудливыми пурпурными драконами. На востоке раскинулась плодоносная равнина графства Честер.

Друзья договорились, что проект должен быть составлен к весне, оставалось подсчитать расходы. Эту информацию Гайон довел до сведения жены, идея, казалось, целиком захватила его. Окольными путями до Юдифи дошло, что граф Хью не только имел пышный стол в охотничьем домике, но и предоставил гостям другие удобства… Очевидно, Гайон нашел там то, чего ему не хватало, что прибавило ему энтузиазма относительно нового замка.

Поначалу Юдифь чувствовала себя уязвленной и испытывала жгучую ревность, но потом поняла, что должна злиться на саму себя. По крайней мере, он не искал утешения в объятиях Розин, этого Юдифь не перенесла бы. Теперь будущее находилось в ее собственных руках, оставалось лишь проникнуться желанием протянуть руку и взять его, принять со всеми шипами и розами, которые оно сулило. Гайон все еще называл ее котенком и дергал за косу, но реже прикасался к ее телу, реже целовал и обнимал. Иногда смотрел на нее так, что у Юдифи появлялась слабость в коленях от нервного напряжения. В этих случаях взгляд мужа задерживался не на лице.

Теперь Гайон проводил больше времени с мужчинами. Нередко выдавались ночи, когда он вообще не ложился. Много времени бывал в разъездах — иногда по реальным делам, иногда под благовидным предлогом. Непринужденные товарищеские отношения первых дней после свадьбы прошли. Теперь супруги, оставаясь наедине, ощущали напряженность и неловкость, усиливающиеся с течением времени. Что, если эта натянутая струна не выдержит?

Расстроенная невеселыми мыслями, Юдифь открыла окно и выглянула наружу. Лепестки яблонь кружились, как снежинки. Со стороны реки донесся звонкий смех. Юдифь заметила, как к дальнему концу сада подплывает лодка иод ярким балдахином, с выстеленным шкурами днищем.

Смеялась необычайно привлекательная молодая дама в богатой накидке из лисьего меха. Она сидела в носовой части лодки, интимно прислонившись к плечу Гайона. Светлые волосы резко выделялись на фоне его темных кудрей. Он тоже игриво смеялся, и когда; начал выбираться из лодки, женщина потянулась к его губам. За ним следовал муж Эммы, Ричард, видимо, отпустивший язвительное замечание, за что и получил шлепок. Последним на берег сошел стройный молодой человек, изящно поцеловавший белую ручку дамы.

— Это лодка принца Генриха, — к Юдифи подошла Кристина. — Он все еще встречается с Алле.

— Алле де Клэр? — уточнила Юдифь.

— О, можешь не волноваться, — успокоила Кристина. — Она флиртует по привычке. Гай никогда не интересовался ею по-настоящему.

— А я и не волнуюсь, — небрежно ответила Юдифь. — Кто там еще с Ричардом и Гайоном?

Кристина покраснела и разгладила и без того безупречно отглаженную юбку.

— Саймон де Вере, один из помощников папы. Наследник поместья в окрестностях Лондона, но папа думает, что он сделает блестящую карьеру при дворе.

Настолько высокую, что подумывает о помолвке старшей дочери. Кристине льстила такая перспектива, ведь Саймону уже девятнадцать, и он настоящий кавалер.

Кристина поспешила распахнуть двери перед весело болтавшими мужчинами и чуть не наступила на Кади, ворвавшуюся первой.

Ричард вытирал слезившиеся от смеха глаза и небрежно бросил плащ на низкий шкафчик, пользуясь тем, что Эмма отдавала приказания служанкам в другой комнате и не могла сделать замечание.

Со своей жердочки что-то заверещал попугай.

— Тебе надо приобрести такого же. Они скрашивают скуку, когда жены нет поблизости, — Ричард заметил, что Гайон разглядывает птицу. — В этом он похож на Алле де Клэр, не так ли?

— Не слишком богатый выбор, — равнодушно заметил Гайон. — Но мне кажется, Алле больше похожа на кролика.

Ричард захохотал и принял из рук дочери чашу с вином. Гайон повернулся к Юдифи, все еще с видом цензора стоящей у окна.

— Где твоя накидка, катфах?

— Катфах? — это слово еще больше развеселило Ричарда, он знал латынь, французский, фламандский и даже саксонский, но был удивлен, что родственники свободно общаются по-валлийски.

— Котенок, — перевел Гайон тем же равнодушным тоном. — Учти, она только кажется тихоней, попробуй, и узнаешь, какие у нее коготки.

— Кролик, попугай и котенок, — задумчиво произнес Ричард. — Кто тебе больше по вкусу?

— Котенок, конечно. Эти существа умеют постоять за себя.

Юдифь почувствовала, что краснеет.

— Зачем мне накидка?

— У дедушки Саймона есть дом по ту сторону дороги на Холборн, он предлагает подышать воздухом.

Юдифь обвела взглядом зал и увидела, что Саймон и Кристина уединились в сторонке и вели официальный светский разговор, понимая, что Ричард не выпускает их из виду. Сегодня все свободное место будет занято матрасами для гостей, даже на горшок не сходишь, не оповестив о событии полови ну дома. Кроме того, у нее с Эммой не настолько теплые отношения, чтобы пребывать в одной спальне, а при данном скоплении народа они вообще с трудом переносили друг друга. Юдифь согласно кивнула мужу и пошла за накидкой.

— Крис, возьми и ты накидку, — обратился Гайон к племяннице. — Дедушка Саймона не будет против, он любит компании.

— Он будет просто в восторге, — подтвердил Саймон, повеселев, но тут же бросил на Ричарда настороженный взгляд. — Если позволите, сэр.

— Гайон, могу я поручить тебе роль компаньонки?[5] — спросил Ричард. — Эмма разрубит меня на мелкие кусочки и скормит этой проклятой птице, если с Крис что-нибудь случится.

— Папа! — негодующе воскликнула девушка.

— Обещаю проявлять к Кристине все уважение и почтение, на которое способен, сэр, — заверил Саймон, подавляя желание расхохотаться.

Гайон рассматривал попугая.

— А что, он ест мясо? — спросил с любопытством и получил шлепок от Кристины.

Дедушка Саймона оказался седым словоохотливым старичком лет семидесяти. Он радостно приветствовал прибывших, безжалостно подтрунивал над внуком по поводу Кристины, расспрашивал о последних дворцовых происшествиях и отпускал колкости по поводу придворных, чьи имена упоминались. Старик угостил компанию вином и медовыми пряниками, приказал расставить столы для игры в кости и шашки и пригласил участвовать Кристину.

— Я слышал о вас от принца в его последний визит к нам, — обратился он к Гайону. — Он тогда сказал: «Никогда не садись играть ни с кем из Фламбардов или с Гайоном ФитцМайлзом. Они в мгновение ока обдерут тебя, как липку».

— Чушь! — смеясь, запротестовал Гайон. — Обещаю оставить набедренную повязку хотя бы для приличия.

Старик махнул рукой.

— Ладно уж оправдываться. Но вы не так привлекательны, как ваша племянница, на нее приятнее смотреть, к тому же, у меня к ней особенный интерес. Чувствую, что ей суждено стать членом нашей семьи. Так что выбираю в партнерши ее. А ты можете пока отвести жену в вашу комнату.

Саймон подвинул к столу табурет, чтобы тоже любоваться тонким профилем Кристины и следить за игрой.

Юдифь и Гайон поднялись по лестнице в отведенную им комнату.

— Что он имел в виду, когда упомянул принца? — спросила Юдифь, когда Гайон открыл дверь и откинул портьеру.

— А, Генрих иногда бывает здесь, по крайней мере, бывал до окончания строительства нового замка. Иногда играет со стариком, чтобы доставить ему удовольствие.

Юдифь осмотрела комнату с особым вниманием. Оштукатуренные стены расписаны сценами охоты, ловли рыбы, сельскохозяйственных работ, танцующих на пиру женщин. Все было исполнено в сочных, ярких тонах. В комнате стояла жаровня с углями, небольшой туалетный столик и в нише — алебастровая фигурка Мадонны. Несколько стульев, красивый резной комод и длинный стол.

— Иногда принц собирал здесь людей, — пояснил Гайон. — Вон на столе выбоины, это от его шпор, когда ему хотелось положить ноги на стол.

— Приезжал играть в азартные игры, пить, волочиться за женщинами? — ядовито спросила Юдифь.

— Не слишком часто. Для этого есть более удобные места на южной стороне, — Гайон прошел за следующую портьеру в спальне.

— Где же кровать? — спросила Юдифь. — Мы будем спать на шкурах на полу?

Гайон думал, как смягчить удар.

— Должно быть, Генрих перевез ее в Вестминстер, но, надеюсь, для нас найдется другая.

— Одна? — Юдифь избегала смотреть ему в глаза.

— Не знаю.

Юдифь осмотрела эту часть комнаты. Окна застеклены, стены расписаны так же, как в перед ней части, пол густо устлан тростником и лавандовыми листьями. В углу валялась груда тряпок — очевидно, постельное белье, сброшенное с кровати. Одна кровать… Юдифь нервно кружила по комнате. На покрытом тканью столе стояли шашки из черного агата.

— Можем остаться с Ричардом и Эммой, если хочешь, — предложил Гайон, взяв фигурку, подбросил ее в воздух, поймал — словно играл в костяшки.

Юдифь отрицательно покачала головой и тоже взяла шашку.

— Ты же видел, мы не слишком ладим. Эмма не обрадуется нашему возвращению, кроме того, это будет невежливо по отношению к Саймону и его дедушке.

От Гайона не укрылось состояние жены. Он видел, какая борьба происходит в ее душе. Положил шашку и приподнял лицо Юдифи за подбородок. Она подняла на него полные смятения глаза и пожалела, что не осталась внизу.

— Но если бы у тебя был выбор, ты отказалась бы от этой комнаты? — тихо спросил Гайон.

— Нет, — Юдифь стыдилась своей трусости. Гайон потянул ее за ухо, она вскрикнула.

— Чего ты боишься? — произнес он с мольбой. — Я не причиню тебе боли, пора это понять. Ведь ты борешься сама с собой.

По ее спине пробежали мурашки. Рука Гайона скользнула к ее талии, привлекая ближе и ближе. Он провел губами по ее виску, задержался на нежной впадинке за ухом, слегка прикусил губами мочку. Юдифь, сама того не желая, вскрикнула и выгнулась под его рукой.

Гайон гладил ее спину, целовал уши и шею, потом снова лицо. Движения губ были легкими и приятными. Руки нежно прижимали стройное тело к себе, избегая создать впечатление принуждения. Так он мог ласкать Кади или Мелин, терпеливо ожидая ответной реакции.

Горячая волна истомы охватила Юдифь. Рука Гайона осторожно опустилась в ложбинку на груди. Он нежно прижался губами к ее губам, опустился ниже, мягко проводя губами и языком по шее.

Понемногу Юдифь стала отвечать на ласки. Одна рука осторожно легла на его пояс, другая гладила спину, мягко проводя по шерстяной тунике. Она придвинулась ближе. Его рука крепче сжала ее талию, другая легла на грудь, сосок напрягся под прикосновением. Юдифь удивилась, как волна возбуждения отозвалась внутри, вызвав легкую дрожь желания.

Гайон старался проявить терпение, хотя давалось это с трудом. Тело, отвечая голосу инстинкта и долгого воздержания, жаждало освободиться от напряжения. После пребывания в охотничьем домике графа Хью прошло довольно много времени, но Юдифь была так настороженна и напугана, что один неверный шаг мог все испортить. Кроме того, неразумно совершать первое сближение в спешке на полу, опасаясь, что кто-то войдет в комнату. В любом случае, он иначе планировал начало супружеской жизни.

Чем теснее прижималась к нему Юдифь, тем труднее Гайон у было сдерживать эмоции.

Теперь Юдифь хотела, чтобы муж продолжил ее целовать. Он делал все совсем не так, как Уолтер де Лейси в день свадьбы в Равенстоу. В поцелуе Гайона не было ни грубости, ни животной страсти. Его руки не оскорбляли, а успокаивали и вызывали нежный отклик. Он считался с ее неопытностью и боязнью и не торопил события, хотя при желании мог бы. Юдифь чувствовала, как напряженно пульсирует его отвердевшая плоть и была благодарна, что ради нее он приносит в жертву свое удовольствие. Ребенком ей неоднократно приходилось видеть безобразные сцены, когда отец выбрасывал ее за занавеску, отделявшую кровать от другой части комнаты, и овладевал матерью, нимало не заботясь о дочери. Деликатность Гайона удивляла и подкупала. Она даже не представляла, что такое возможно.

Юдифи казалось — она тонет в волнах набегавших чувств и единственным спасением служит скала, за которую она крепко держится. Грудь палилась, низ живота пронзала боль, все тело превратилось в сплошной оголенный нерв, бессильный бороться с предательским порывом.

Внизу раздался громкий смех хозяина и возгласы молодых людей. Магия развеялась, Юдифь стремительно отшатнулась от Гайона, зрачки расширились от ужаса, грудь разрывали рыдания. Гайон тяжело дышал, словно совершил восхождение на гору.

— Видишь, что происходит, когда ворошишь тлеющие угли, — укоризненно сказал он. — Это нужно было сделать давно.

Юдифь дрожала всем телом. Его горящий взгляд проникал в сердце и растапливал лед непонимания. Их отношения переходили в новую фазу, это все еще пугало, как любая неизвестность. Вот уж поистине таскать каштаны из огня! Она облизала губы, словно все еще ощущала вкус поцелуев, и отошла подальше от его волнующей близости.

Гайон подошел к окну и старался успокоиться. Выражение глаз Юдифи показало — она еще не готова к переменам, нужно потерпеть. Конечно, можно найти другой выход, но пить воду, когда хочется вина, его не устраивало.

Вошел Саймон, широко улыбаясь и доедая на ходу яблоко. Кристина только что выиграла у дедушки, чему удивились оба.

— Все в порядке? — спросил он, переводя взгляд с Гайона на Юдифь. — Насчет кровати не беспокойтесь, дедушка обещает все устроить.

Гайон пробормотал что-то невнятное.

— Кровать есть, — продолжал Саймон. — Она принадлежит аббатисе монастыря Святой Анны. Досталась ей по наследству, но епископ настаивает, чтобы она рассталась с подобной роскошью. Что с вами, я что-то не так сказал?

— Нет, все в порядке, — Гайон придал лицу серьезное выражение. — Полагаю, мне следует помолиться, прежде чем лечь в нее?

— Зависит от того, что у вас на уме, — Саймон лукаво улыбнулся Юдифи. Та вспыхнула, и едва сдерживая слезы, выбежала из комнаты.

— Извините, я не подумал, что она может обидеться, — Саймон удивленно смотрел ей вслед.

— Сколько раз нужно воззвать к Святой Мадонне, чтобы произошло чудо? — Гайон медленно подошел к столу и смахнул с доски фигуры.

Глава 17

Юдифь подняла кубок и залюбовалась — нежно-зеленый халцедон украшен изящной резьбой в английском стиле. Вино имело терпкий вкус, и перед подачей на стол было охлаждено в подвале. Новый зал для королевских приемов в Вестминстере сверкал яркой раскраской смелого по новизне узора в красных, синих, золотых и черных тонах. Знамена придавали стенам языческий колорит. Свечи вспыхивали и таяли, освещая убранство длинных столов. Избранное общество Англии представляло еще более живописную кар тину, многоцветным движением напоминая колыхание восточных гобеленов.

Юдифь рассеянно потягивала вино и наблюдала за непрерывно перемещающейся толпой придворных. Вот прошествовал ее дядя Арнулф, лорд Пемброка, такой же недовольный и безобразный, как обычно. Рядом с ним шел дядя по матери, Вильям Бретейл, они дружелюбно беседовали, хотя взгляды выражали недоверие. Самый неприятный из родственников, Роберт де Беллем, на этом собрании не появился, предпочтя перед отъездом в Нормандию созвать собственный двор в Арунделе, но Арнулф всегда исполнял роль его информатора при дворе.

В конце зала Гилберт де Клэр, лорд Танбриджа, был поглощен разговором с братом Роджером и Робертом ФитзХамоном из Глостера, который присутствовал на ее свадьбе. Возле этой группы появился Гайон, только что отлучавшийся по каким-то делам. Юдифь подивилась, каким высоким и гибким он казался издали, каким великолепным в наряде из темно-красной фламандской ткани, расшитой золотом. Нарядная туника ниспадала ниже колен, а нижняя рубашка была еще длиннее, закрывая лодыжки. Он держал себя с достоинством знатного лорда, при дворе с ним считались. Это обязывало к определенному стилю в одежде, где все было продумано, вплоть до перстней, унизывающих пальцы.

Возле беседующих остановился принц Генрих. До сих пор Юдифь видела его только из далека — сидящего рядом с братом на возвышении. Принц был среднего роста и плотного сложения, с копной черных, как смоль, прямых волос и невыразительными чертами узкого лица. Гайон ответил на реплику принца, Генрих громко расхохотался. Простоватое лицо преобразилось, стало почти привлекательным, он дружески хлопнул Гайона по плечу и пошел дальше по залу. Гайон поклонился и, выпрямившись, бросил взгляд в сторону жены. Застигнутая врасплох, Юдифь залилась краской и переключила внимание на кубок с вином. Слуга вновь наполнил его до краев.

Юдифь выпила сладкое вино большими глотками и расслабилась. Из головы не выходили воспоминания о сцене в спальне, об искусных ласках Гайона, вызвавших незнакомые ощущения. Тело можно использовать, как оружие, — вспомнила она. Это меч с обоюдоострым клинком, и ей предстояло научиться владеть им. Как это говорят валлийцы? «Практика — мать учения». В этом отношении Гайон находился в более выгодном положении и пользовался этим, что сквозило в каждом взгляде с того самого дня. Правда, больше к жене он не приближался, это ему было не нужно. Между ними возникла такая неловкая напряженность, что, казалось, воздух гудит от зарядов. Глаза говорили то, что не решался произнести язык, и что скрывало тело.

Перед столом появились шуты в ярких костюмах, увешанные бубенчиками. Один жонглировал шестью кинжалами, ловко ловя их за рукоятки.

— Можете потягаться с ним? — прошептал Хью Честер на ухо Юдифи.

Та подскочила от неожиданности. Хью был разодет в голубой шелк, широкими фалдами ниспадавший на его большой живот. Грудь увешана полотом, к плечу приколота огромная круглая брошь уэльской работы.

— Я рада, что мы приехали, милорд, — с улыбкой обратилась она к графу. — Но должна сказать, чистый воздух наших равнин приятнее города.

Пожилой человек, сидевший с графом Честером, рассматривал Юдифь с нескрываемым любопытством. Честер представил его как сэра Хьюберта Кэна, ветерана битвы при Гастингсе[6] и адъютанта покойного короля Вильгельма. Юдифь приветливо улыбнулась.

— Жена Равенстоу? — пробормотал гость, занимая за столом место Гайона. — Извините за любопытство, но не родственница ли вы Завоевателя?

— Пожалуй, — нерешительно ответила Юдифь, гадая, к чему он клонит. — Мой дедушка и король Вильгельм были двоюродными братьями.

Сэр Хьюберт выглядел разочарованным.

— Только и всего? — протянул он кисло.

— Боюсь, что так, — Юдифь вопросительно взглянула на графа Хью, тот пожал массивными плечами.

— Любопытно, — продолжал сэр Хьюберт. — Вы просто копия Арлет Фале, матери покойного короля. У нее, знаете ли, в юности тоже были веснушки и волосы такого же цвета, и даже то же самое выражение лица.

— Мне жаль огорчать вас, но леди Арлет не родня мне по крови. Дедушка был родственником короля по мужской линии.

— Интересно, — пробурчал сэр Хьюберт, недоуменно качая головой и освобождая место.

Жонглер чуть не пропустил один из ножей, но успел схватить его в последний момент. На троне Руфус покатывался со смеху, приняв происшествие за шутку. Хью Честер удалился вместе со своим компаньоном. Юдифь, потягивая вино, поискала глазами Гайона и чуть не поперхнулась, увидев, как Алле де Клэр подошла к нему и заняла разговором, увлекая в одну из арок зала. Над их головами красовалось голубое с золотом знамя. Алле держала Гайона за руку, словно имела на это право собственницы, на лице играла заискивающая улыбка. Гайон немного нагнулся, слушая ее. Она хихикала и оглядывалась по сторонам, потом приподнялась на цыпочки и прошептала что-то на ухо, опершись на его руку.

Юдифь буквально приросла к месту от удивления, от выпитого вина кровь ударила в голову. Вскочив с места, она ловко обошла жонглера и направилась туда, где стоял ее муж в обществе бессовестной куртизанки.

Взяв Гайона за свободную руку, она поднялась на цыпочки, передразнивая Алле, но ничего не прошептала, а дала ему крепкую оплеуху. Гайон с криком отшатнулся. Юдифь стояла неподвижно.

— Благодари Бога, что я выбрала ухо, — она не спускала глаз с соперницы. — А вы, должно быть, Алле, — протянула она сладким голоском. — Я много о вас слышала, даже слишком много, поэтому не буду зря тратить время ни на вас, ни на МОЕГО мужа…. — и голосом низким, дрожащим от мстительного удовольствия, детально объяснила Алле де Клэр, какие меры следует применить к ним.

Гайон издавал бессвязные звуки. Алле уставилась на Юдифь, онемев от изумления. Юдифь, приняв молчание соперницы за вызов, выхватила из-за пояса длинный кинжал и нацелила на горло обидчицы. Гайон поймал руку жены и сильным движением опустил вниз.

— Мне лучше уйти, Гай, — проворковала Алле, фамильярно потрепав его по плечу. — Можешь дать ответ позднее.

Делая вид, что не замечает сверкающее лезвие ножа Юдифи, ровно, как и ее саму, она удалилась, сохраняя улыбку.

— Что, черт возьми, ты себе позволяешь? — зашипел на жену Гайон, пытаясь вырвать кинжал. Она неистово боролась, но вынуждена была уступить превосходящей силе. — Ты баронесса, жена смотрителя границы, а не торговка рыбой! И чем скорее до тебя это дойдет, тем лучше!

— А она великосветская потаскуха! — огрызнулась Юдифь, задыхаясь от гнева. — Не сомневаюсь, вы договорились переспать!

— У тебя нет права высказывать недовольство, или я ошибаюсь?

Несколько мгновений они пожирали друг друга глазами. Первым опомнился Гайон и тяжело вздохнул.

— Я не собирался заводить интрижку за твоей спиной, — он дернул ее за косу. — Боже Праведный, неужели ты не видишь, что у меня достаточно других забот и просто нет времени на пустышку вроде Алле де Клэр?! — он поморщился и потер ухо.

Юдифь сосредоточенно разглядывала золотой орнамент на своих туфельках. Действие вина понемногу ослабевало. Она чувствовала себя преглупо, голова кружилась.

— Но я думала… Кристина говорила о тебе и Алле…

Гайон заскрежетал зубами.

— Один, два раза, не больше. В первый раз я был слишком пьян, во второй — слишком расстроен… Но Алле сочла, что одержала почетную победу и посвятила в это весь двор, пока ее муженек не зажал ей рот и не перебросил Генриху. Принц неравнодушен к безмозглым блондинкам.

— А ты — нет? — не унималась Юдифь.

— Предпочитаю рыжеватых злючек, — прошептал он и обнял жену за талию, крепко прижав к себе.

На троне Руфус снова разразился смехом и обнял за плечи смуглого темноглазого юношу, сидевшего рядом.

— Его последняя пассия, — хмуро произнес Гайон. — Эрнол, родом из Тулузы. Немудрено, что Генрих предпочел удалиться. Хорошо, что здесь нет Анслема Кентербери, его бы хватил удар.

— Кто тот священник рядом с королем? — спросила Юдифь, отодвинувшись от слишком интимных объятий Гайона. Тот сделал вид, что не заметил.

— Ранулф Фламбард, епископ Дюрема. Он и бровью не поведет, если Руфус приведет сюда козла и ткнет его носом в козлиный зад. Разумеется, при условии, что на этом можно заработать.

Гайон оглядел зал. Один из молодых рыцарей Честера положил руку на талию Алле и, смеясь, смотрел через головы гостей в его сторону.

— Этот зал сделан по проекту Фламбарда. Руфус считает, что для обычной комнаты он слишком велик, а для торжественного зала мал, но ему трудно угодить, такова его натура.

— Эрнол — тоже часть его натуры.

— Так точно.

Гайону неприятна была эта тема, он с отвращением вспомнил руку Руфуса на своей шее, горячее дыхание на щеке… Его тошнило. Может быть, Эрнолу все равно, или хорошо платят за услуги.

Юдифь чувствовала неприязнь к жизни при дворе, казавшейся ей вдвое более опасной, чем пребывание в замке на границе. Яркие цвета воспринимались скорее, как предупреждение не подходить слишком близко. Они не пугали, но приводили в состояние повышенной нервозности. Если вокруг были хищники, то кто-то непременно оказывался съеденным.

Вечер продолжался. Вносили очередные блюда, казалось, смене угощений не будет конца. Холодное терпкое анжу сменилось красным французским вином. Яства свидетельствовали о богатом воображении придворного повара. Блюда из жареного мяса подавались с благовонными восточными специями и замысловаты ми подливами. Пироги были начинены фруктами и рубленым мясом, а в одном запекли крошечных живых перепелов, которые вылетели с пронзительным писком и бились о портьеры, оставляя на них жирные пятна. Король приказал впустить в зал ястребов.

Музыканты усердно выводили мелодию. Шут рассказывал анекдоты сомнительной скромности. Глотатель мечей развлекал слишком доверчивых. Жонглер, в конце концов, не справился с ножом, и его вынесли истекающим кровью. Руфус подходил то к одному, то к другому вассалу, источая радушие и гостеприимство с темпераментом холерика.

Король был человеком плотного сложения, на поминавшим бочонок, прочно державшийся на мощных коротких ногах. Лицо почти красного цвета. Ни один из сыновей Завоевателя не унаследовал высокий рост отца, хотя все были расположены к полноте.

Разодетый, как петух, которого он очень напоминал, Руфус подошел к Юдифи и взял ее за под бородок, словно она была служанкой на кухне.

— Итак, — произнес он, обнажив гнилые зубы. — Вот она какова, дочь Мориса ФитзРоджера, а?

— Мой господин, — пробормотала Юдифь, опустив глаза. Его пальцы напоминали сырые колбаски, но хватка была крепкой, ей стало больно.

— Слишком худа, не правда ли? — обратился король к Гайону, словно Юдифи здесь не было. — Никаких признаков живота?

— Я не спешу, сэр, — Гайон лениво улыбнулся. — Ровную поверхность легче пахать, чем бугристую.

Руфус звонко рассмеялся, его разноцветные — серые с карим — глаза скрылись в жирных складках щек. Он любил грубый юмор и сразу оценил ответ.

Чувствуя себя овцой на торгах, Юдифь подняла лицо, чтобы освободиться от его пальцев. Руфус удивленно уставился на нее, девушка ответила таким же пристальным взглядом, прямым и холодным.

— Видна порода! — крякнул король. — Так смотрела на меня моя бабка Арлет, когда злилась.

Уже второй раз ее сравнивали с покойной графиней Каунтевиль, что обеспокоило Юдифь.

— Возможно, вы заслуживали это.

На мгновение воцарилось молчание. Радушия поубавилось.

— У вас острый язычок, — резко заметил король.

— Но зубы еще острее, — усмехнулся Гайон, потирая ухо, и под столом пнул жену ногой.

Руфус расхохотался.

— Это я вижу. Кстати, о зубах. Хью Д'Авренчес только что сказал удачную шутку: «Если бы вы были рыцарем, вы бы этого не сделали. Если бы вы были леди, то не говорили бы с полным ртом!»

Гайон засмеялся. Юдифь не поняла, что их так рассмешило.

— Я предвидел, что, зная Алле де Клэр, вы оцените эту фразу. Встретимся завтра в Клеркенвеле, если собираетесь принять участие в охоте. Я хочу запустить нового ястреба, которого получил из Норвегии, — потрепав Гайона по плечу, Руфус направился к следующей жертве.

— Господи, Юдифь, ты хочешь, чтобы меня выслали из страны? — в отчаянии спросил Гайон.

Юдифь осушила кубок.

— Я не кусок мяса на подносе, чтобы меня хватали пальцами и делали предметом обсуждения, — отрезала она.

Гайон пожал плечами.

— Руфус со всеми такой. Это еще один шип в гниющей придворной розе.

— Его острота до меня не дошла.

Гайон скатал хлебный шарик, криво усмехнулся — страх Юдифи перед нормальным половым актом между мужчиной и женщиной был так силен, что он не решился объяснить, какие бывают отклонения от норм.

— Это к лучшему. Шутка была слишком грубой.

Юдифь прищурилась. Она выпила слишком много вина, ей трудно было контролировать движения и припоминать слова, чтобы убедить Гайона объяснить или догадаться самой.

— Руфус все еще неравнодушен к тебе? — спросила она, растягивая слова.

— Ему ничего не светит, — Гайон нахмурился. Юдифь была почти пьяна. Обычно она не пила за вечерней трапезой больше двух чаш вина и часто разводила его водой. Сегодня он устал подсчитывать количество выпитых ею кубков.

Гайон подумал, что, возможно, Юдифь чувствовала себя неловко, потому и пила. Она не привыкла к большим сборищам, ее нервы были на пределе, хотя раньше она не искала успокоения в вине. У него вдруг возникло подозрение, что виною ее настроения была злополучная кровать в спальне дома на Холборнроуз. Юдифь просто боялась предстоящей ночи и потому воспользовалась советом, который матери часто дают дочерям перед первой брачной ночью — напиться до бесчувствия.

Гайон вспомнил, как она начала отвечать на его ласки сегодня днем, как маленькая искра чувства готова была перерасти в пламя перед тем, как их прервали. Он и не мечтал вызвать ответное желание, зная — оно глубоко спрятано под толстым слоем страха и отвращения. Ему было неведомо, удастся ли пробиться через этот заслон и вызвать хотя бы чувство удовольствия.

— Хватит пить, — сказал он, видя очередной бокал.

— Почему? Мне нра-а-авится. Сначала не-е нра-а-авилось, а теперь нра-а-авится. К этому… привыкаешь, не так ли?

— Когда совсем пьянеешь, — в его голосе звучал упрек.

— Кто пьян? — Юдифь говорила слишком громко. Несколько гостей повернулись к ним. К счастью, в этот момент король вышел из зала, гости стали подниматься с мест, и Гайону удалось утихомирить готовую разбушеваться жену. Но передышка длилась недолго. Вскоре Юдифь почувствовала себя плохо, ее тошнило. Гайон поставил жену на ноги и потащил на свежий воздух, заставив зажать рот рукой, чтобы не вырвало при всех. Едва они вышли, ее стошнило.

— Пусти… — просила она еле слышно.

— Какого черта ты это сделала? — в сердцах спросил он, предвидя ответ.

Когда, наконец, рвота стихла, он прижал Юдифь к себе, как больного ребенка, поднял на руки и отнес к коновязи, где ждали Эрик с Раддемом и Аурайд. Юдифь была почти в бессознательном состоянии.

— Утром она не сможет соображать, милорд, — присвистнул Эрик. Эту фамильярность он мог себе позволить, потому что помнил Гайона еще несмышленым комочком на руках леди Кристины.

— Она уже сейчас не может.

— Бедняжка, — посочувствовал Эрик, вспоминая себя в юности. — Значит, вам не понадобится ее лошадь.

— Нет, — пока Эрик поддерживал Юдифь, Гайон сел в седло, посадил жену перед собой, стараясь устроить так, чтоб не затекла рука. — Глядя на нее, не скажешь, что она такая тяжелая. Кожа и кости, в чем только душа держится!

Юдифь застонала и прижалась к мужу. Хельгунд распахнула дверь и испуганно вскрикнула, увидев позеленевшее лицо Юдифи.

— Слишком много выпила, — объяснил Гайон, внес Юдифь и положил на вульгарную кровать, накрытую красным покрывалом.

Хельгунд, кудахча, как наседка, склонилась над госпожой. Юдифь лежала с закрытыми глазами. Из-за занавески показалось любопытное лицо другой служанки, но тут же исчезло.

— Я останусь спать с сэром Уолтером, — сказал Гайон, хотя ему почему-то не хотелось уходить. Юдифь выглядела такой беспомощной, руки с длинными белыми пальцами безжизненно лежали поверх покрывала, профиль, серьезный и чистый, был неподвижен. Он представил, как она смеется, забавно морща нос, и показывая поломанный в детстве зуб. Ему была знакома ее стройная тонкая талия и мягкая округлая грудь, белая и нежная, как у голубки. А сегодня она намеренно напилась до бесчувствия, предпочтя это состояние интимной близости с мужем.

Хельгунд выглядела расстроенной.

— Миледи очень нервничала в последнее время.

— Знаю, — ответил Гайон и подумал, что то же самое можно сказать о нем, и причина у них одна. Служанка пользовалась большим доверием в замке и знала большую часть происходившего между ним и Юдифью. Сейчас Хельгунд понимала, что хозяин чего-то ждет.

— Милорд, она напоминает лисицу перед ловушкой, в которой находится пища, хочет мяса, но не решается схватить его, зная о расплате.

Гайон сдвинул брови.

— Интересно, какова же моя роль — мяса или расплаты?

— И то, и другое, милорд. Она боится, что ее постигнет участь вещи, которой пользуются при надобности, потом выбрасывают за негодностью. При дворе ходят слухи, что вас привлекает только сам процесс охоты, прочее же не вызывает интереса.

Гайон слушал с большим интересом.

— В этом нет вины Юдифь, милорд. Если бы вы видели, как лорд Морис обращался с ее матерью на виду у всей челяди, когда ребенок был совсем маленьким. Кричал, что набьет ее брюхо семенем на двенадцать детей, тут же тащил в постель и использовал, как проститутку… Так случалось не один раз. Иногда он так спешил, что не задергивал занавески… Мы старались уберечь девочку от этих безобразных сцен, но… — голос Хельгунд дрожал.

— Ладно, — сказал Гайон спокойно, но от служанки не укрылись искры гнева в его глазах. — Спасибо, что сказала. Теперь я знаю, что нужно делать. Можешь идти, я тоже скоро лягу.

Хельгунд сделала реверанс и вышла.

Гайон постарался сдержать ярость. Морис де Монтгомери мертв, что толку желать убить его собственными руками? Валлийцы опередили его.

— Ладно, котенок, — сказал он тихо, убирая упавшую на глаза Юдифи прядь. — Но скажи, как мне избежать препятствий, которые ты ставишь на моем пути?

Он чувствовал, что не безразличен ей, и бывали моменты, когда Юдифь забывала об опасениях. За эти мгновения он готов был заложить душу дьяволу.

По своей инициативе Юдифь ни разу не проявила к нему нежности, не сказала доброго слова. Ревность, да, это демонстрировалось неоднократно, но она была вызвана недоверием, сознанием ненадежности положения. В остальном первый шаг всегда делал он, она чувствовала, что границы свободы выбора для нее сужаются. Сегодня они грозили сомкнуться в тесное кольцо, и Юдифь пыталась вырваться из него. Что же теперь? Мысль об этом причинила боль.

— Спокойной ночи, котенок, — прошептал Гайон, дернул ее за косу и, опустив голову, тихо вы шел из комнаты.

Глава 18

На вершине холма Гайон остановил Раддема и, прикрыв глаза рукой, наблюдал за полетом ястреба-тетеревятника, который рывками набирал высоту, чтобы камнем упасть на зазевавшуюся куропатку.

Принц Генрих, которому принадлежал ястреб, торжествовал победу, следя за падением птицы, на лету терявшей перья. Охотник и сокольничий поспешили к птицам — одна гордо села на руку принца, другая пополнила груду своих незадачливых сородичей, чтобы позднее украсить праздничный пир. Норвежский ястреб короля тоже оказался искусным охотником.

Генрих погладил грудку птицы, сидевшей на его руке, сложив темные крылья, и ловко набросил кожаный колпачок на свирепые золотистые глаза хищного пернатого.

— Слышал, вчера твоя жена произвела сильное впечатление, — заметил он, ухмыляясь.

— Она не привыкла столько пить, милорд, — извиняющимся тоном произнес Гайон. Ночь он провел на неудобном жестком матрасе на сквозняке, отчего сильно болела спина.

— Нет, я не имею в виду стычку с Алле, хотя жаль, что меня там не было. Я говорю о ее сходстве с моей бабкой Арлет. Старик Хьюберт не поверил своим глазам, словно увидел призрак, а Руфус подтвердил то же самое сегодня утром, во время мессы… он также передал ужасный анекдот.

Гайон пожал плечами.

— Насколько мне известно, Юдифь имеет общие корни с вашей семьей по линии дедушки матери, но графиня Контевиль тоже не прямая родственница.

— Дочь Мориса ФитзРоджера? — Генрих задумался. — Сколько ей лет?

— Она родилась в ноябре восемьдесят третьего, милорд, — Гайон испытующе посмотрел на принца, взгляд которого начал беспокойно бегать, как бывало после совещаний с Гилбертом и Роджером де Клэр. В этом тихом омуте водились такие черти, о которых никто не догадывался.

— Каждая женщина семнадцати лет, похожая на мою бабку, заслуживает более пристального внимания, — Генрих продолжал поглаживать птицу, избегая взгляда Гайона.

— Хотите напроситься на приглашение? — пошутил Гайон с некоторой фамильярностью, на которую ему давало право долгое знакомство и более тесные отношения.

— Как ты догадался? В любом случае, дом, где вы остановились, снимал когда-то я. Отказа не принимаю. Сегодня вечером устроит? После охоты.

Гайон почувствовал беспокойство, ибо интерес принца был слишком настойчивым, чтобы рассчитывать на чисто дружеский визит.

— Я хотел узнать, — говорил принц, обращаясь к птице, — но она не сообщила ни слова. Возможно, так лучше.

— Милорд…? Генрих встрепенулся.

— Ради Бога, Гай, что за мысли приходят тебе в голову? — засмеялся он. — У тебя такое лицо… словно я собираюсь совратить твою жену у тебя на глазах! Успокойся, я просто хочу познакомиться с ней. Смотри, Руфус пошел на зайца! — он передал ястреба сокольничему и пришпорил коня.

Гайон последовал за принцем, но не спешил, его терзали сомнения. Генрих умел виртуозно лгать, когда возникала необходимость, при этом лицо выражало полную невиновность. Гайон не был уверен, что сказанное принцем — явная ложь, но чувствовал — от него что-то скрывают. Наипервейшая задача — понять, что именно.

Юдифи нужно сообщить, что вечером будут гости. Утром он заглянул к ней в комнату, но она крепко спала, свернувшись калачиком. Гайон знал, как плохо ей будет, когда она проснется. Снова начнется тошнота, головная боль, мучительная жажда и, возможно, потеря равновесия. Едва ли подходящее состояние, чтобы организовать угощение и подобающий прием для наследного принца, который приедет с визитом, потому что хочет убедиться в ее сходстве со свой бабушкой. В этом состоянии Юдифь едва ли окажет честь высокой даме, скорее, знатная леди перевернется в гробу. Гайон с облегчением посмотрел вслед удалявшемуся принцу, подозвал Эрика и отправил с поручением к Юдифи.

Юдифь проснулась поздно утром, испытывая все симптомы, которые предполагал Гайон. Проведя полчаса в гардеробе[7], где ее чуть не вывернуло наизнанку, она дала себе клятву никогда больше не притрагиваться к безобидному на вид анжу, которое действовало сильнее, чем можно предположить. Надеялась, что вино поможет победить страх, а вместо этого попала в настоящий ад. Она ничего не помнила о прошлом вечере, кроме того, что ей было плохо.

Цвет лица все еще носил зеленый оттенок. Слабым голосом Юдифь попросила Хельгунд приготовить валериановый настой, чтобы облегчить головную боль и спазмы в желудке. Выпив отвратительный на вкус настой, она снова легла в постель, чтобы снадобье быстрее подействовало. Примерно час спустя, приехал Эрик с посланием, привез с полдюжины куропаток.

Следующие полчаса Юдифь предавалась панике. Головная боль усилилась, но нужно было готовить прием, а дом своим хаосом напоминал преисподнюю. Однако рассудок и воля одержали верх. Когда-то это был дом принца Генриха. Ну и хорошо, пусть делают для принца, что необходимо. Выпив еще валерианы с молоком и медом, Юдифь причесалась, надела чистое платье и спустилась вниз, чтобы поделиться затруднениями с сэром Уолтером.

К полудню в кухне кипела работа, повар вспоминал рецепты любимых блюд Генриха, двое слуг отправились на рынок. Наняли менестреля[8], Хельгунд и Элфин чистили комнаты и полировали мебель, Юдифь с наслаждением приняла горячую ванну, ароматизированную настоем розовых лепестков, чтобы подготовить себя к вечернему испытанию.

Она сидела в ванне так долго, что Хельгунд заволновалась. Глядя на кровать, Юдифь старалась вспомнить, как ее доставили сюда, и где спал Гайон. Возможно, внизу с сэром Уолтером. Понемногу вспоминались события вечера. Она вспомнила, как Алле де Клэр шепталась с Гайоном и прижималась к нему. Уж не с ней ли он провел ночь?

Юдифь почувствовала, что задыхается от ревности. Алле де Клэр может дать Гайону то, что ему нужно, без жалоб, капризов и ненужных страхов. И другие женщины при дворе тоже. Она видела, какие взгляды они бросали на него… и на нее — недоуменные и враждебные. В их глазах читался вопрос — как долго она сможет удержать его супружескую верность?

Юдифь осмотрела свое тело, казавшееся со всем белым под водой, потом перевела взгляд на руку, покрытую веснушками. На запястье большой синяк. Она вспомнила, как угрожала Алле кинжалом. Но теперь нужно думать о главном. Она не обладает ни таким привлекательным лицом, как Алле, ни соблазнительными изгибами тела, ни сластолюбием.

Но, с другой стороны, ей нельзя отказать в богатом воображении и способности быстро овладевать любой наукой. Единственная загвоздка — как преодолеть страх боли и унижения оттого, что ее используют, не считаясь с ней, как с личностью. Юдифь понимала, что ее опасения неразумны, но ничего не могла с собой поделать.

Она тихо выругалась и велела Хельгунд принести полотенце.

Принц Генрих одобрительно втянул носом воздух, когда они проезжали мимо домашней кухни, имевшей отдельный вход. Оттуда доносились вкусные запахи, а также свист плетки — повариха наказывала поваренка, забывшего повернуть вертела.

Дедушка Саймона вышел навстречу охотникам. Генрих остановился поговорить со стариком. Гайон подозрительно косился на кухонную дверь, где кипела бурная деятельность. Уолтер подмигнул Гайону.

— Ваша половина обладает завидной находчивостью, — ухмыльнулся он, когда все поднимались по лестнице.

Хельгунд и Элфин стояли в дверях в свежих белоснежных фартуках и наколках. При приближении Генриха они присели в глубоком реверансе. В доме гостей приветствовала Юдифь.

Она показалась принцу очень стройной — тонкая талия, плавные, изящные линии бедер, маленькая, высокая грудь, чистый грудной голос. У него закружилась голова, словно время обратилось вспять и уже другая женщина встречает его в другом доме. Женщина с темными волосами и синими, широко посаженными глазами. У Юдифи был тот же разрез глаз, но цвет — серый с коричневыми крапинками, а волосы светлые, цвета золотистого песка с рыжеватым отливом.

— Надеюсь, что не очень обременил вас, леди Юдифь, — произнес принц с улыбкой, подавая ей руку. Эти слова были пустой формальностью, Генрих не забивал себе голову заботами об удобстве других людей.

Юдифь заверила, что счастлива видеть его, взяла плащ принца и передала Хельгунд. Гайон тоже снял накидку, оглядел жену.

— Рад, что тебе лучше.

На Юдифи была простая туника кремового цвета поверх платья с длинными рукавами из плотного золотистого шелка. Золотые византийские серьги поблескивали в ушах. Янтарный пояс с золотыми кольцами стягивал талию. Лицо было безмятежно и свежо, загадочно, как мордочка Мелин, и не выдавало пережитого недомогания.

— Спасла валериана, — сказала она тихо. — Голова все еще раскалывается, но благодарю, что предупредил — было время подготовиться.

— Не только время, — Гайон дернул ее за косу и обвел взглядом белую льняную скатерть на столе, изысканные чаши и кувшины, длинные восковые свечи в окружении свежих цветов и зелени. — Боже праведный! — в восхищении произнес он.

— В чем дело?

Гайон только покачал головой и прошел в комнату. Генрих сделал Юдифи комплимент по поводу способностей хозяйки дома. Гайон сделал знак одному из слуг сэра Уолтера, тот начал разливать вино. Гайон думал о своем, пораженный увиденным. Украдкой посмотрел на Генриха, вспоминая фразу, произнесенную им как бы в забытьи. Практически это было невозможно. Генриху сейчас только тридцать два года.

Гайон вспомнил себя в четырнадцать лет. Тогда откуда это сходство? Тайна, покрытая мраком. В этом возрасте он был способен разве что на случайные поцелуи в темных уголках, легкие объятия… Глаза матери бдительно следили за его проделками со служанками. А Генрих? На что он был способен в четырнадцать? Должно быть, имел достаточный опыт в подобных делах и был уверен в себе.

— О чем думаешь, Гай? — раздался голос Хью Честера.

— Не угадаешь, — отмахнулся Гайон и подошел к Генриху. Хью Д'Авренчес насупился, но вскоре присоединился к ним.

Вечер шел своим чередом, сомнения Гайона нарастали. Сходство было едва уловимым — улыбка, поворот головы, но поведение принца придавало этим чертам весомость. Он действовал на двух уровнях. На поверхностном — как приятный, любезный гость, легко поддерживающий беседу, обладающий изысканными манерами. С другим были знакомы только те, кто знал его близко. В продолжение всего вечера он изучал Юдифь, черточку за черточкой, с головы до пят. Почувствовав внимание принца, Юдифь старалась не разочаровать высокого гостя, открываясь ему навстречу, как бутон розы под солнечными лучами.

К концу вечера, когда мужчин разморило от выпитого вина и обильной пищи, разговор перешел на достоинства ирландских гончих в охоте на оленя, менестрель тихо играл на лютне «Морскую Звезду». В это время к принцу прибыл посыльный.

С досадой оторвавшись от приятной расслабленности, Генрих слушал преклоненного гонца. Лицо не выражало беспокойства, но шея вдруг покраснела, чаша дрожала в руке.

Брат Роберт, в ореоле славы возвращавшийся из крестового похода, остановился в Сицилии, где у него появилась невеста, некая Сибил де Конверсано, дочь апулейского графа, обладавшего крепкими связями в Нормандии. Имя и титул будущего родственника не имели большого значения, но значительное состояние невесты даст Роберту возможность выкупить у Руфуса отданное под залог герцогство, да и сам брак грозит рождением наследника на престол. В момент радужная перспектива восхождения Генриха на английский трон стала далекой и призрачной.

Посыльный замолчал. Воцарилась тишина. Собравшиеся избегали смотреть друг на друга. Гилберт де Клэр что-то прошептал, Генрих метнул на него предупреждающий взгляд.

— Тост! — произнес он с наигранной веселостью и поднял чашу. — За моего брата и его невесту, за то, чтобы они благополучно добрались до дома.

Чаши звенели. Последовал еще один тост.

— Что же теперь будет? — спросил Хью, сложив руки на животе.

Генрих поджал губы, метнув на де Клэра многозначительный взгляд.

— Ничего особенного. Просто Руфус не сделает меня наследником. Предоставляю Роберту беспокоиться об остальном. Полагаю, мне надлежит последовать примеру отца.

Честер отогнал от лица надоедливого комара.

— Если предлагаете гражданскую войну, прошу на меня не рассчитывать. У меня достаточно проблем с Уэльсом, не хватает еще и этой занозы.

— Гражданская война? — Генрих повернул к нему невинное лицо. — Отнюдь! У меня не будет сторонников. Кто захочет меня поддержать?

— У вас есть друзья, сэр, — многозначительно произнес Роджер де Клэр.

— Мне нужны не друзья, а удача и военная поддержка. Ты поможешь мне, Гай? — в глазах Генриха зажглись озорные искры.

— Клятва, данная феодалу, священна, милорд, — ответил Гайон после небольшой паузы. — Я бы не смог отказать вам в поддержке и закрыть перед вами ворота моих замков.

— Вот именно, — Генрих улыбнулся. — Отличный строительный материал, не хуже моего. У этой верности есть мотивы?

Их взгляды встретились.

— Никаких. Я сказал бы то же самое, даже, если бы вы оказались моим родственником, милорд, — равнодушным тоном сказал Гайон.

— Я так и думал. Но, если бы пришлось выбирать между мной и Робертом, что тогда?

— Тогда, надеюсь, сумел бы сделать правильный выбор, — дипломатично ответил Гайон.

— Гай, а на чьей стороне окажется твой отец? — вежливо осведомился граф Хью.

— Он не ел из чужих рук, а всегда сам охотился для своего стола.

Юдифь решила, что разговор принимает не нужный оборот, и как бы невзначай, уронила чашу. Издав огорченный возглас, нагнулась, собирая осколки дорогой вещи, но задела рукавом сосуд с водой для омовения рук и опрокинула на Генриха.

Тот поперхнулся от неожиданности и на мгновение замолчал. Граф Хью не смог удержаться и разразился смехом. Рука тяжело опустилась на стол, стеклянный острый нож вошел прямо в ладонь. Хлынула кровь. Смех перешел в вопль боли. Юдифь схватила со стола салфетку, бросилась устанавливать кровь, но в спешке опрокинула подсвечник. Широкий рукав нарядной одежды Гилберта де Клэра загорелся.

Гайон в отчаянии схватил кувшин и вылил на гостя вино. Охотничий пес Гилберта зарычал и пытался укусить Гайона за ногу, но был отброшен к противоположной стене и жалобно скулил. Музыка смолкла, менестрель ретировался из комнаты, за ним, агрессивно рыча, последовала собака де Клэра. Юдифь металась по комнате, создавая больше неразберихи, чем, наводя порядок. Наконец, кое-как перевязав рану Честера, она остановилась, обвела взглядом причиненный ущерб, закрыла лицо руками и разрыдалась.

Гайон быстро нагнулся, поднял с пола сброшенное блюдо, пытаясь сохранить хладнокровие. — Предлагаю, мадам, поискать сухую одежду для милорда Генриха, нашего принца, — он с трудом подавил волнение.

Юдифь выбежала. Гилберт де Клэр наблюдал, как стойко борется с волнением разгневанный супруг, поставленный в столь нелепое положение недотепой-женой: Хью Честеру ситуация виделась иначе: ему казалось, что Гайон готов разразиться смехом и с большим трудом сдерживает порыв. Он также понимал причину переполоха. Зная медицинские способности Юдифи, смотрел на свою рану без опасений.

Все еще не успокоившись, появилась Юдифь, плечи ее вздрагивали. Она почтительно подала Генриху тунику и панталоны.

— Не переживайте, леди Юдифь, — Генрих величественно делал вид, что не понимает истинной сути происходящего. — В жизни всякое случается.

Гилберт де Клэр кашлянул и, бросив быстрый взгляд на Генриха, занялся созерцанием остатков пищи, разбросанных по полу. Генрих сделал вид, что не заметил взгляда, и начал переодеваться. Они с Гайоном были примерно одной ширины плеч, но Гайон выше, пришлось на месте подшивать панталоны. Наконец, все привели в порядок, и вечер закончился шутками и весельем.

В освещенном факелами дворе Генрих сел на подведенного коня, все еще продолжая улыбаться.

— Гай, тебе необычайно повезло с женой, — он бросил взгляд в сторону Юдифи.

Рукава туники доходили ему почти до кончиков пальцев.

— Знаю, милорд, — серьезно ответил Гайон. — Хотя, как вы успели заметить, ни одно из ее предприятий не проходит гладко, она колет, даже, когда гладит.

Генрих крякнул.

— Этого следовало ожидать — ведь она родилась под знаком Скорпиона.

Гайон испытующе взглянул на принца.

— Передайте привет Алисии, когда увидите. Скажите, что я одобряю.

Гайон отступил, освобождая проезд для отличного скакуна, приобретенного принцем у его отца, Генрихом последовали Гилберт де Клэр и телохранители.

— Что это была за таинственная фраза насчет родства? — спросил граф, наклонившись к Гайону.

— Ничего особенного, — отмахнулся тот, заметив, что от Честера почти ничего не ускользнуло. — Наша шутка. Я сам ее не вполне понимаю. Меня больше беспокоит близость Генриха и де Клэра. На этот счет тоже ходят слухи.

— Не суйся в их дела. Юдифь молодец, во время затеяла заварушку. То, что глаз не видит, а ухо не слышит, не может впоследствии вызвать сожалений.

— О, да, — с горечью согласился Гайон. — В искусстве дипломатии мне опыта не занимать.

— Ну что ж, в таком случае поберегись де Клэров. Они уверяют, что скоро станут не менее могущественными, чем Монтгомери. Едешь завтра на охоту? Увидимся.

Гайон проводил его взглядом, потом отправился на конюшню проведать Раддема — у лошади было небольшое растяжение связок, на охоте это могло сильно помешать.

Наверху Хельгунд прибирала спальню — зажигала свечи, приводила в порядок постель. Юдифь медленно расстегнула золотые заколки, скреплявшие косы, распустила волосы. Хельгунд помогла снять верхнее платье, повесила на вешалке в углу, принесла гребень из слоновой кости.

Юдифь задумчиво рассматривала себя в зеркало. На нее смотрело торжественное лицо угловатой девушки. Вечер не прошел без инцидента, но, по крайней мере, удалось предотвратить главную неприятность. Она пожалела, что принц оказался проницательнее Гилберта и Роджера де Клэров — они приняли ее за дурочку, у которой мозги набекрень. Но Генриха происшествие только позабавило. Он видел ее насквозь и умел смотреть вперед, поэтому мог позволить себе посмеяться. Мысль была не из самых приятных, но не хуже других, которые волновали в последнее время.

Юдифь неторопливо расчесала волосы, и те покрыли ее до самых бедер блестящим каскадом. Она поблагодарила Хельгунд и отпустила спать. Служанка сделала книксен и вышла. Наступила тишина, только звуки ночи доносились извне. Юдифь сидела перед зеркалом, развязывая ленты нижнего белья.

Когда Гайон, наконец, пришел в спальню, убедившись, что лошадь находится в полном здравии, Юдифь сидела на постели, полируя ногти, пламя свечи ореолом отражалось в волосах. Она натянуто улыбнулась и подошла к столу, чтобы налить ему вина. Гайон рассеянно принял чашу, потом, казалось, пришел в себя и остановил взгляд на лице жены.

— Что случилось? — спросила она. — Почему ты так странно смотришь на меня?

Да, сходство было налицо. Для тех, кто знал, оно просто бросалось в глаза — мимика, иногда манера смотреть, подергивать уголками губ, форма бровей…

— Ничего, — ответил он ровным голосом, пытаясь угадать, известно ли об этом отцу. Но, если бы секрет стал достоянием гласности, результат мог бы оказаться трагичным. Раз Юдифь не дочь Мориса Равенстоу, она не может считаться потомственной баронессой, а принадлежит своим дядям по линии Монтгомери — Роберту де Беллему, Арнулфу и Роджеру. Мурашки пробежали по спине Гайона.

— Гай? — Юдифь испуганно тронула его за рукав. Тот не шевельнулся, смуглое лицо отдавало желтизной. Он смотрел на нее так, словно видел впервые.

— В чем дело? Принц Генрих узнал, что я…

— Принц Генрих? — он издал отрывистый смешок. — Откуда ему знать?

О нет, ему это, пожалуй, на руку. Узы крови. Гайон подошел к окну, распахнул ставни. Запах цветущего боярышника ворвался в комнату сладким ароматом. Белые распускающиеся бутоны мерцали в темноте. Легкий ветерок трепал волосы и колыхал легкую занавеску.

— Это так ужасно, что ты не можешь мне сказать? — спросила Юдифь, подойдя. — Нам грозит гибель, разорение?

Гайон ответил не сразу.

— Сейчас не могу сказать, любовь моя. Считай, это политический секрет. Это нечто, что я не выдам даже под угрозой смерти.

Юдифь нахмурилась. Она была уверена, Генрих во дворе сказал Гайону что-то важное, и только питала надежду, что это не связано с проявленной ею неуклюжестью.

— Знать секреты могущественного человека небезопасно, — промолвила Юдифь с сомнением. Гайон отошел, чтобы не ощущать близости жены и запах розы и лаванды, исходивший от нее.

— Генрих намеренно посвятил меня, укрепил смутные подозрения.

— Разве это так важно, чтобы держать втайне даже от меня?

Гайон допил вино, посмотрел на ее силуэт на фоне окна.

— Особенно от тебя, котенок, — он поставил чашу и направился к двери.

— Куда ты?

— Вниз, к Уолтеру. Там мне соорудили постель в алькове, уже поздно, — он взял накидку.

— Но кровать… — Юдифь жестом указала на приготовленную постель. — Она очень широкая.

— Нам в ней будет тесно, — ответил он уверенно.

— Поместимся, — настаивала Юдифь, хотя зрачки расширились от страха.

От ее жертвенной храбрости у Гайона защемило сердце.

— Котенок, когда я подписывал брачный контракт, я не хотел тебя. Теперь хочу. Если бы это было просто влечение, то не придал бы ему значения, а просто удовлетворился бы на стороне. Так что я лучше посплю внизу.

Юдифь безуспешно старалась проглотить комок, стоявший в горле.

— Ничего, котенок, держись, — Гайон щелкнул пальцами Кади и, перекинув плащ через плечо, взялся за портьеру.

Юдифь старалась побороть страх и, наконец, сказала:

— Гайон? — он обернулся. — Пока ты не ушел, может быть, поможешь мне? Я отпустила Хельгунд и не хочу будить ее из-за узла, который не могу развязать.

Гайон помедлил, положил плащ. Юдифь показала непослушный шнурок.

— Я не горничная, — ворчал Гайон, согнувшись над узлом. — Лучше разбуди Хельгунд или поспи так.

— В белье жарко, а Хельгунд сегодня совсем сбилась с ног, пусть поспит.

Гайон повернул ее к свету, чтобы лучше видеть, но начал понимать — с задачей ему не справиться. Даже искусная служанка вряд ли смогла бы развязать узел, так туго он был затянут. К тому же, обычно ловкие пальцы не слушались, исходивший от Юдифи запах кружил голову, а ее волосы, словно нарочно путались под руками и мешали.

Нетерпеливым жестом Гайон вынул нож. — Придется разрезать. Как тебе удалось так его затянуть?

Чтобы разрезать узел, не поранив Юдифь, Гайон прижал ее к себе. Она не отстранилась. Шнур разошелся, и нижняя рубашка почти упала с плеч.

У Гайона пересохло в горле, он понял, что если немедленно не возьмет плащ и не удалится, произойдет то, что не должно произойти.

— Побойся Бога, Юдифь, — хрипло сказал он. — Неужели ты думаешь, что я сделан из камня?

Она посмотрела ему в глаза. В расширенных зрачках Гайон увидел решимость.

— Научи меня, — Юдифь, встав на цыпочки, обвила руками его шею. — Я хочу знать.

Теперь она стояла совсем нагая, прижимаясь к нему всем телом. Гайон закрыл глаза, борясь с непреодолимым желанием бросить ее на кровать и немедленно овладеть. Это была похоть, не любовь. К тому же, лучшие вина полагается пить медленно, смакуя каждую каплю, что было трудно сделать, когда душит жажда.

— Не лучше ли вложить нож в ножны? — тихо сказала Юдифь, почти касаясь губами его лица.

Гайон вспомнил, как однажды Розин сказала эти же самые слова. Только в ее голосе звучал опыт искушенной женщины, а Юдифь была невинна и не умела придать голосу призывные интонации. Смысл, однако, остался тем же. Он вложил нож в ножны. Юдифь спрятала лицо на его плече, он нежно отстранил ее, чтобы заглянуть в глаза.

— Хорошо, котенок, — сказал он тихо. — Правда, я не уверен, что момент подходит для этой цели.

— Гайон, я…

Приложив палец к ее губам, взял ее ледяную ручку в свою, подвел к кровати и усадил, нашел ночную рубашку.

— Надень. Без нее ты — слишком большой соблазн.

Слезы навернулись на глаза Юдифи, но она пыталась держать себя в руках.

— Говоришь, не уверен. А я уверена. У меня было достаточно времени на размышление. Если я буду продолжать думать об этом, то сойду с ума, клянусь. Чувствую себя как бык перед убоем, и покончить с этим кошмаром можно только одним способом.

Гайон покачал головой. Противоречивые чувства разрывали душу — сомнение и желание, опасение и потребность в ее тепле.

— Я даже не знаю, смогу ли что-нибудь продемонстрировать. Плохо представляю, насколько могу контролировать себя сейчас.

Юдифь покраснела, разгладила покрывало.

— Тебе не нужно сдерживать себя, — робко предложила она. — В нашем распоряжении вся ночь.

Он засмеялся.

— Ты продолжаешь слепо доверять мне, да?

— А что я еще должна делать?

Гайон сел на кровать и долго смотрел на нее тяжелым взглядом.

Юдифь искала подходящую фразу, чтобы разрядить тягостное молчание. Шелковое покрывало было прохладно на ощупь, цвет напоминал кровь. Юдифь вспомнила его происхождение.

— Ты еще не произнес благодарственные молитвы, — напомнила она, заставляя себя улыбнуться.

— Я и к Деве Марии еще не взывал, — Гайон обнял жену одной рукой за плечи и увлек под балдахин постели.

Потрясенная тем, что отважилась на такой шаг, Юдифь сначала не отвечала на ласки, только, дрожа, прижималась к Гайону, сердце учащенно билось. Гайон нежно гладил ее, шептал ласковые слова, усыпляя и успокаивая.

Понемногу Юдифь расслабилась, поддалась приятным ощущениям, забыв о беспокойстве. Тело стало более гибким и податливым, исчезло чувство холода. Она доверчиво прильнула к мужу, обняв его за шею. Он нежно касался губами ее висков, уголков губ, мочек ушей, ямочек позади них.

Юдифь прижалась крепче, странное волнение охватило все ее существо, отдаваясь ноющей болью внизу живота. Она неуверенно гладила его шею, опустила руку ниже. Сильная рука сжала ее талию, сладкая истома разлилась по телу. Она поцеловала его в ложбинку у ключицы.

Когда Гайон просунул руку под ее рубашку, Юдифь замерла скорее от удивления, чем от страха, но он тут же остановился, словно желая убрать руку. Юдифь удержала.

— Научи меня, — снова сказала она. — Я хочу знать, — и ответила на вопросительный взгляд Гайона напряженным взглядом. Она целовала его шею, пробовала кожу на вкус. Гайон с трудом вдохнул, нашел губами ее губы. Юдифь приникла к нему, издав грудной звук, губы сладостно поддались его губам.

Гайон легко провел рукой по ее груди, бедру и остановился на пушистом покрове, скрывавшем заветную тайну. Юдифь вскрикнула от острого желания чего-то, чего сама не понимала.

Сжав тонкую талию, Гайон повернулся, увлекая Юдифь так, что она оказалась поверх него, ее волосы укрыли обоих, он нежно ласкал золотистые пряди.

— Преимущество на твоей стороне, котенок, — сказал он мягко. — Я в твоей власти, делай со мной что хочешь.

Юдифь откинула назад волосы и смотрела на Гайона без всякого страха, но с нарастающим желанием. Одной рукой он все еще гладил ее сосок, ласка горячей волной отдалась во всем теле. Его пояс с висящим на нем кинжалом давил ей на живот и вызывал неудобство.

— Ты действительно этого хочешь? — она села на нем, чувствуя, что сознание собственной власти опьяняет не хуже вина, протянула руку к поясу.

— В пределах разумного, — ответил он с некоторым сомнением.

Ее личико сложилось в озорную гримасу, Юдифь отстегнула пояс, не сводя глаз с его лица. Гайон выгнулся, чтобы освободить пояс, тот с громким стуком упал на пол. Юдифь чувствовала горячую упругость его плоти, но страха уже не было. Она немного поерзала, поддразнивая, и почувствовала, как Гайон затаил дыхание, выражение удовольствия и боли отразилось на лице, ее собственные ощущения приобрели остроту от со знания, что она в состоянии вызвать в нем подобные чувства.

Гайон перевернул Юдифь на спину и снял с нее рубашку. Сладостная дрожь пробежала по ее телу.

— Подожди, — задыхаясь, произнес Гайон и начал раздеваться. Юдифь с удовольствием смотрела на его широкие плечи, мускулистую грудь, закаленную в боях и носившую следы сражений. Раздевшись до пояса, он обнял ее за талию, прижал к себе, целуя шею, ложбинку на груди, снова положил на себя и крепко прижал. Юдифь мурлыкала, терлась об него, как котенок, целовала шею и грудь, ее соски слегка касались его тела. Гайон тихо застонал и крепче сжал жену в объятиях. Юдифь торжествовала, видя, что ее власть над ним удвоилась. Продолжая целовать его грудь, потянула за шнурок, удерживающий нижнюю часть его одежды.

Быстрым движением Гайон перевернулся, Юдифь оказалась под ним.

— Святой Иисус! — воскликнул он хрипло. — Да мне и учить тебя не нужно, ты сама все знаешь!

Юдифь слабо вскрикнула. В его голосе слышалось вожделение и дикая страсть, она не знала, как вести себя в таком случае.

— Ты делаешь мне больно! — почти рыдала она, чувствуя, как напряглось ее тело.

Гайон перелег на локоть, дрожа, втянул воздух, выдохнул, овладевая собой.

— Прости, — он убрал прядь волос, упавшую ей на лицо. — Просто я не ожидал, что ты освоишь эту науку так быстро. Ты опередила меня.

Юдифь вытерла глаза тыльной стороной ладони.

— Ты ведь знаешь, я не причинил бы тебе боль ни за что на свете, — он поцеловал ее влажные веки, губы, игриво лаская, пока она снова не прижалась к нему.

— Доверься мне, — прошептал Гайон, целуя ее губы, затем осторожно спустился ниже. — Юдифь, ты доверяешь мне? — спросил он глухо, слегка пощекотав ее.

— Нет! — крикнула она. — Остановись! Нет! — она легко ударила его и засмеялась. Гайон поймал ее пальцы, перецеловал один за другим, перевернул руку и провел губами по ладони, плечу, шее, губам, играл густыми бронзовыми прядями волос.

— Доверяешь?

— Нет, — прошептала Юдифь, обвивая его шею и выгибаясь.

Гайон нежно гладил ее тело, грудь, бедра, ложбинку меж ног. Юдифь извивалась и вскрикивала, раскрываясь навстречу движениям его умелых пальцев. Непроизвольно ее ноги раздвинулись, она выгнулась и подалась вперед.

Гайон быстрым движением прижался к ее раздвинутым ногам, проник в нее и остановился.

— Юдифь, посмотри на меня, — ласково произнес он.

Она открыла глаза. Внезапная острая боль, пронзившая тело, отступила, но осталось странное ощущение внутри. То, чего она так боялась, свершилось, и хотя она не испытывала страха, ощущение волнения и дискомфорта осталось.

— Я изменился?

Юдифь всмотрелась в лицо мужа — сияющий взгляд темных глаз в тусклом свете свечей, выражение нежности, капельки пота на груди и шее, дрожь напряженной плоти, остановленной в быстром движении…

— Нет, милорд, — Юдифь улыбнулась, коснулась его щеки и инстинктивно передвинулась, чтобы ослабить давление внутри. Это движение позволило ему войти глубже, невольно ее ноги сжались не его бедрах. Еще раз возникло незнакомое острое ощущение. Она крепче сжала бедра. Гайон запрокинул голову, закрыл глаза, движение перешло в стон. Юдифь подалась навстречу, испытывая неслыханное удовольствие, обострявшееся сознанием, что он испытывает то же самое, и она выиграла сражение. Гайон начал медленно двигаться.

К Юдифи вернулось ощущение, возникшее, когда она впервые выехала на Аурайд — чувство дикой радости, поглотившее ее целиком, чувство блаженного страха, несущего вперед и не позволявшего оглянуться назад. По мере того, как возрастала скорость движений Гайона, увеличивалась потребность ее тела.

Юдифь вскрикивала и впивалась пальцами в его плечи, искала губами его губы, прижималась, словно в бреду, стараясь удержать единственное, что давало чувство надежной защищенности. Потом мыслей уже не было. Она выкрикивала его имя, не сознавая этого, разум буквально растворился в дрожи экстаза, охватившей тело.

Гайон обхватил ее бедра и пытался удержать, но Юдифь не слушалась, и все старалась вернуть то, в чем еще испытывала потребность.

— Юдифь, я не могу…

Она впилась ногтями в его плечи, выгнулась и прижалась, не давая отстраниться. Гайон задрожал и, уже не контролируя себя, отдался блаженному ощущению свершения.

Понемногу к Юдифи вернулось чувство тяжести его тела, напряженности дыхания. Она провела ладонями по влажной коже Гайона и слегка подвинулась, чтобы уменьшить тяжесть его веса.

Гайон пробормотал что-то невнятное и провел губами по ее шее. Заглянул в глаза.

— Ты меня раздавишь, — пожаловалась Юдифь и чуть не засмеялась, видя, что он состроил кислую мину.

— Тебе было больно? — можно, не верить ее сдавленным крикам, следам от ногтей, но не дрожи тела. — Распутница! — произнес он игриво, переворачиваясь на спину и увлекая ее за собой. — Больше не буду звать тебя котенком, скорее, дикой кошкой.

Юдифь устроилась поудобнее на сильном теле Гайона.

— Это немного лучше, чем напиваться до бесчувствия, — она хихикнула. — Честно!

— В следующий раз напомни, чтобы я спросил тебя в середине, а не в конце.

— В следующий раз?! Ты хочешь сказать, что мы еще будем этим заниматься? — она театрально округлила глаза. — Где мазь?

— Для моей спины? Ты разодрала ее в клочья!

— Нечего быть таким неуклюжим! — она показала язык, потом провела кончиком по его шее и крепко обхватила его бедра своими.

Гайон засмеялся.

— Для этого нужна практика, — он привлек ее к себе.

Юдифь проснулась от блеяния стада овец, которых гнали по большой дороге в город, и от резких криков пастуха, отдающего команды собакам. Это были звуки, знакомые с детства. Она с грустью подумала о цветущих лугах родных мест, захотелось скорее уехать из города, вернуться домой.

Рука Гайона приятной тяжестью давила на грудь. Он все еще спал, лежа на животе, и после последнего любовного приступа даже не шевельнулся. Юдифь винила себя в его усталости. Зря она сказала, что любовные утехи ее привлекают больше, чем поглощение избыточного количества вина. Так и было в действительности, но слишком много любви могло принести не меньший вред, чем избыток крепких напитков.

Страх перед близостью с мужчиной, вызванный неудачным замужеством матери, заставлял доказывать себе снова и снова — удовольствие, которое она получила с Гайоном, не иллюзия. В последний раз Гайон между стонами спросил, не собирается ли она лишить его жизни. Юдифь лениво потянулась, чувство полного удовлетворения переполняло ее, отдаваясь легкой болью в нижней части спины.

Донесся голос сэра Уолтера, о чем-то беседующего с пастухом. Не желая возвращаться к суетной действительности, она прижалась к Гайону и закрыла глаза.

Когда Гайон, наконец, проснулся, солнце стояло высоко, утренняя служба давно окончилась, а охота была в разгаре. Солнечные лучи, проникая сквозь ставни, придавали красному шелку, скрывавшему кровать, сходство с пламенем. Ночная свеча догорела. Он бросил взгляд на спящую рядом невинность. Невинность! В сравнении с ней Розин и даже Алле де Клэр казались неопытными новичками. Сколько раз это происходило прошлой ночью? Не меньше четырех. Насилие… Она всегда боялась насилия… Гайон подавил смешок.

Он нежно погладил роскошные волосы, вспомнил, как Юдифь боялась его прикосновений, робкий подросток с расширенными от ужаса глазами. Они долго шли к этой ночи, каждый своей дорогой, но, наконец, пути пересеклись. В ней причудливо смешалась кровь Вильгельма Завоевателя, потомка викингов герцога де Ролло и простого дубильщика.

После того, что ему открылось ночью, Гайон задумался — кто же был настоящим отцом Юдифи? Что могло толкнуть Алисию на связь с подростком вдвое моложе ее, но в два раза опытнее в отношениях полов? Возможно, так и не удастся разгадать эту тайну. Видно, у обеих сторон есть веские причины держать ее в секрете, этого же требуют и интересы сжавшейся комочком фигурки, лежащей рядом.

Словно угадав его мысли, Юдифь потянулась и зевнула.

— Доброе утро, дикая кошка, — он легонько поцеловал жену в губы.

— Ты проспал охоту, — она блаженно улыбнулась.

— Нет, не проспал. Просто не знал, что сам превращусь в добычу, — Юдифь покраснела. — Не имеет значения, можно найти лучший способ провести день. Кроме того, сегодня мне лучше не ездить верхом.

Юдифь покраснела еще больше, теперь краска залила шею и плечи.

— Ты злишься на меня за эту ночь?

— За какую часть? — поддразнил он. — За ту, когда ты заморозила мужскую прыть Генриха в чаше для омовения пальцев, или за ту, когда выхлебала мою до основания?

Юдифь смотрела на него сияющим взором.

— Это было похоже на то желтое вино. Я никак не могла остановиться, — извиняющимся то ном произнесла она. — Гайон, прости, пожалуйста!

— Упиваться две ночи подряд! — подзадоривал Гайон. — Что мне делать с такой пьянчужкой? Нет, не говори ничего, у меня просто нет сил. И больше не проси обучать тебя, даже, если до смерти захочется что-нибудь узнать.

Она ткнула его кулаком в грудь, он вскрикнул.

— Скажи, разве твоя душенька не испытала облегчения, узнав, как это легко делается?

— Легко?! — возмутился Гайон. — Я чуть не отдал концы! — посмотрел на ее разрумянившееся личико и добавил: — Но если ты довольна, игра стоила свеч. Готов умереть, совершая этот славный подвиг, если только не нужно будет совершать его четырежды за одну ночь!

Юдифь хитро прищурилась.

— По крайней мере, Алле де Клэр немного достанется, — она села в постели.

— Алле де Клэр мне не нужна, — потянувшись, заверил Гайон. — Кто позарится на мусор, если владеет золотом?

Юдифь заметила на его теле следы своих ногтей.

— Мне кажется, я вижу чудесный сон. Однажды проснусь и обнаружу, что все это — плод воображения.

— То, что случилось ночью? Разве это не реальность?

— Гайон, я не об этом. Как раз наоборот. Судьба дает мне слишком много. Это не может быть правдой.

— Тебе трудно угодить, — Гайон обнял жену. — Что я должен сделать? Разрезать вторую руку и дать клятву до гроба?

Юдифь покачала головой, отказываясь принимать шутливый тон.

— На этот раз я проливала кровь, — сказала она тихо, откинула покрывало и открыла высохшие пятна крови на простыне.

— Ты все еще веришь мне?

— А Розин верила?

Гайон не ожидал вопроса. Отстранившись, сел.

— Ты знаешь, куда бить, не так ли? Юдифь опустила глаза.

— Розин не нужно было доверять мне, — сказал Гайон после паузы. — Мы не были связаны брачными узами. Розин это прекрасно понимала.

Юдифь серьезно смотрела на него.

— Гайон, я не могу отдать тебе душу.

— Мне это и не нужно, — возразил он спокойно. — Душа — слишком личная штука, чтобы ею владели другие люди. Береги ее для себя, котенок. Я понимаю больше, чем ты думаешь.

Юдифь потерла глаза от удивления. За дверью раздавались голоса Элфин и Хельгунд, и звук наливаемого в сосуд эля или молока. Под дверью скулила Кади. Юдифь обняла Гайона и поцеловала.

— Я искренне верю, что ты можешь выбраться невредимым из самых колючих зарослей.

Он вернул поцелуй и занялся поиском нужной одежды среди груды вещей на полу.

— Как ты думаешь, что я сейчас делаю? — спросил он с хитрой улыбкой. — Ты и есть самая колючая чаща! — он нагнулся и снова поцеловал ее нежную шею. — И самая сладкая роза.

— Ты не можешь справиться с обеими одновременно.

Юдифь старалась не думать об этих словах, но те упорно сверлили мозг, как пророчество. Гайон оделся и направился к двери.

— Я пришлю Хельгунд, — он погладил Кади, поднял валяющуюся на полу рубашку Юдифь с разрезанным шнуром и бросил на кровать.

— Ты сделала это нарочно, не так ли?

Юдифь откинулась на подушки и улыбнулась, совсем, как ее отец.

Глава 19

Август 1100

Вдали раздавались раскаты грома, небо на висло над горизонтом темными кистями, похожими на гроздья прелого винограда. Сверкала молния. Юдифь напряженно вглядывалась. Большая часть укреплений нового замка находилась в стадии строительства, но заградительная стена из песчаника двойной толщины была почти окончена, также как и часовая башня с опускной решеткой и приводящим ее в движение механизмом.

Часом раньше прискакал посыльный, сообщивший, что Гайон прибудет к ночи, и что наказание валлийцев за последний набег прошло успешно. Юдифь отдала распоряжение, чтобы хорошо протопили комнаты, сделали уборку и приготовили еду, а сама вышла встретить мужа.

Прошло пять дней с того времени, когда валлийцы отважились на очередной набег и украли скот и зерно, заготовленные в долине. Тотчас же была объявлена тревога, Гайон собрал войска и пустился в погоню, чтобы отбить породистых коров, трех фламандских кобыл с жеребятами и содержимое одного из амбаров графа Хью.

У ног Юдифи терлась Мелин, задрав хвост и жалобно мяукая — хотела по своему обыкновению взобраться на плечи хозяйки и не обращала внимания на надвигавшуюся с юга грозу.

С дальней стены послышался крик. Юдифь вгляделась в сумерки, сердце бешено забилось, она поспешила к лестнице, ведущей во двор замка.

Всадники спешились как раз в тот момент, когда раскаты грома прогремели над головой. Коровы испуганно жались друг к другу в углу двора, конюх занялся кобылами с жеребятами и уэльским пони, упрямо бьющим копытами по камен ному настилу.

Гайон обернулся навстречу бегущей к нему Юдифи, ее лицо сияло радостью. Его не переставали изумлять перемены, произошедшие в последнее время в ее уме и теле. Год назад она не подбежала бы к нему, как сейчас, а стояла бы по одаль, насупившись, настороженная, словно ожидая удара. Полгода тому назад они избегали смотреть друг другу в глаза. Теперь же она бросилась к нему на шею и поцеловала в губы. Мелин спрыгнула с плеча, разочарованно мяукая, и направилась к замку.

— Прошло всего пять дней, — улыбнулся Гайон, довольный приемом. — Что ты делала бы, будь это сорок?

Юдифь разжала руки, покраснела и, не задумываясь, ответила:

— Завела бы любовника. Ванна готова, ужин тоже. Как дела?

Гайон последовал за женой, пригибаясь и ускоряя шаг под усиливающимся дождем.

— Отбили свое и прихватили то, что принадлежало им. Таковы правила приграничных войн. Больше они не сунутся… по крайней мере, какое-то время.

— Если только не наберут больше людей.

Они вошли в деревянное здание во дворе, которое было личным помещением супругов. Вокруг возвышались толстые стены и башни.

— Сможем ли мы отбить настоящий набег?

— Возможно, но сейчас меня это не волнует. Здесь все спокойно?

— В основном. Два дня тому назад приезжали Мейдок с Рисом и дальним родственником из Бристоля, который помогает ему в торговле. Привезли барана той породы, которую ты просил достать. Говорит, что Гельвина уже ходит, болтает без умолку и устилает дорогу разбитыми сердцами. Думаю, он хотел напомнить об обязательстве.

— Мне не нужно напоминать об этом. Говорил что-нибудь о Розин?

— Она в полном здравии и шлет тебе привет. Если и хотел сказать больше, то, видно, счел не уместным доверять это мне.

— Что еще он мог сказать? — дразнил Гайон, сжимая талию жены. — Ты не оставляешь мне ни сил, ни желания иметь дело с другими женщинами. Что это? — он взял письмо, лежащее на столе.

— От мамы, — Юдифь налила вина. — Она спрашивает, когда мы навестим ее.

Гайон поцеловал руку жены.

— Где-то между Мартыновым днем[9] и Рождеством. В любом случае, я должен ее проведать и кое-что обсудить.

— Что?

Гайон бросил на стол пергамент, допил вино.

— Ничего. Некоторые детали относительно твоего наследства.

Юдифь поджала губы. Иногда она задавалась мыслью, так ли уж безоблачно и надежно ее положение, как казалось, и нет ли пропасти между верой и неумением разглядеть реальность. Она чувствовала — Гайон что-то скрывает, знала его манеру делать невинные глаза и подслащать лекарство там, где ему нужно.

Выполняя обязанности жены, помогла мужу отстегнуть пояс, но руки дрожали. Гайон заметил поджатые губы, это огорчило, но он знал — Юдифь будет допытываться правды, которую он не мог открыть. Если бы не усталость, он не позволил бы себе произнести столь опасную фразу.

— Что за детали? — не унималась Юдифь. Гайон сделал вид, что очень занят раздеванием. На нем был необычный военный наряд нормандца, а охотничья одежда и телогрейка из овечьей шкуры. В Уэльсе разумнее выглядеть, как валлиец. Перебираться через бурные реки и скакать по извилистым тропам в тяжелых доспехах невозможно.

— Это касается лично твоей матери. Если она сочтет нужным посвятить тебя, пожалуйста, ее право, — Гайон думал, как бы кончить этот нежелательный разговор, пока не поздно.

— Странно, что у тебя до сих пор не раскололся череп от огромного количества «некоторых деталей», которыми нельзя поделиться со мной, — продолжала Юдифь.

— Меня это тоже удивляет. Послушай, давай не будем ссориться.

— От тебя зависит, — холодно бросила Юдифь, чувствуя, что начинает злиться. Вдруг взгляд упал на свежую кровавую линию, пересекавшую его грудь по диагонали. — Святая Мадонна! — она бросилась за корзиной, где хранились снадобья.

Гайон попытался успокоить ее, сказать, что это просто царапина, и валлиец, который сделал это, получил гораздо более серьезное ранение, но быстро передумал и принял несчастный вид. Без сопротивления позволил уложить себя в постель.

— Как это произошло?

Гайон заметил испуг в глазах жены и почувствовал себя виноватым за хитрость.

— Вожак не хотел терять добычу и оказался быстрее меня. Его отправили в Честер в качестве заложника, если не умрет от ран по дороге.

— Почему не привез сюда?

— Не хочу давать повод новым ордам наносить мне визиты, пока не закончится строительство укреплений. К тому же, у меня нет на это времени… Ой-ой!

— Лежи спокойно. Тебе повезло, что порез не глубокий. Есть другие ранения?

— Да, — Гайон закрыл глаза, словно начинался обморок.

— Где? — Юдифь в волнении наклонилась над ним.

В мгновение ока Гайон схватил ее за талию и уложил на себя.

— Там, где только ты можешь облегчить боль.

Юдифь начала сопротивляться, но безуспешно, и вскоре уступила его настоянию. Три месяца квалифицированного обучения открыли ей утонченную сущность его мастерства и научили пользоваться им с максимальной пользой для себя. Она постигла, как нужно довести мужа до высшего накала страсти, потом помучить, пока самой становилось невмоготу, затем унестись вместе на волне наслаждения.

Юдифь понимала, оружие, которое она использует, на самом деле обоюдоострое. Вот и сейчас Гайон искусно подтвердил это, ловко освободив ее от одежды. Иногда он специально давал возможность управлять ситуацией, но если, как сей час, брал инициативу в свои руки, то мог сделать так, что сознание Юдифи отключалось и оставался необузданный инстинкт, дурманящий своей силой. «Он пытается заставить меня забыть о разговоре, — думала Юдифь, лаская мужа. — И, Пресвятая Дева, ему это удается». Пряный за пах пота обострял физический голод, как и движения его губ и легких пальцев вдоль тела.

— Гай, а как насчет ванны? — она выгнула спину, чтобы принять его в себя.

— Подождет, — пробормотал он. — Сейчас не могу, — Гайон помедлил, наслаждаясь ощущением приближающегося наслаждения, потом вошел глубже в мягкое влажное лоно.

За окнами бушевала гроза, потоки дождя напоминали топот ног целого войска. Во дворе Саймон де Вер спрыгнул с почти загнанной лошади. Он так долго был в седле, что ноги задеревенели, конюху пришлось помочь ему подняться с сыро го камня.

— Лорд Гайон… э-э… он занят, — сказал де Бек молодому человеку, которого пришлось вести в зал под руки, настолько ноги не слушались его. — Посидите и немного придите в себя. Мы сами недавно приехали.

— Он забудет о делах, когда услышит новости, которые я привез, — Саймон вытер лицо, смахнул капли с волос. — Король мертв, зарублен в Новом Лесу, а принц Генрих претендует на корону. Я чуть не загнал лошадь, так спешил сюда.

Де Бек возвел глаза вверх.

— Господь милосерден, — он перекрестился. — Присядьте к огню. Принеси еду и вино сэру Саймону! — крикнул он служанке. — И попроси Хельгунд привести милорда и миледи.

Юдифь яростно извивалась, забыв обо всем, кроме медленных, сильных движений Гайона, увлекающих обоих к блаженному облегчению. Когда они слились воедино в последней дрожи, он прошептал ей на ухо, что любит ее, и она готова была произнести то же признание. Но прижалась губами к его губам и не дала вылететь словам, прильнув к мужу, как ящерица к скале в последнем порыве наслаждения.

Гайон почувствовал сдержанность Юдифи, но это не вызвало беспокойства. Требовалось время, и его было впереди много. Слова были не нужны, ее поведение говорило само за себя.

— Я вспомнила. Мейдок сказал кое-что еще. Похоже, Мейбл из Торнифорда ждет ребенка.

Гайон встрепенулся.

— Невозможно! Ей девяносто, не меньше. Юдифь расхохоталась, увидя недоуменное выражение его лица.

— Не совсем. Она всего на несколько лет старше мамы. Сорок восемь, или что-то около. О, знаю, для родов это солидный возраст, но не невозможный.

— А я-то считал, что Уолтер де Лейси трус! — нахмурился Гайон и подумал, что будет, если то же самое случится с Алисией. Даже, если ей и отцу не дадут разрешение на брак, кровные узы совершенно запутаются.

— Думаю, это к лучшему, — Юдифь лениво перевернулась на живот, озорно целуя Гайона в пушистый островок внизу живота. — Если она благополучно разродится, он получит законного наследника, если умрет — получит свободу и сможет выбрать невесту по вкусу. В любом случае, Уолтер не прогадает.

В дверь постучала Хельгунд.

— Милорд, миледи, вас ждут внизу в зале. Важные новости из Винчестера.

Гайон выругался. Юдифь вскочила с кровати и поспешно натянула ночную рубашку.

— Так срочно, что не может подождать? — с раздражением произнесла она, чувствуя себя дворовой девкой, застигнутой с ухажером на сеновале.

— Это Саймон де Вер, миледи. Он говорит, что король мертв.

— Что?! — Юдифь недоуменно уставилась на мужа. Тот снова выругался и начал поспешно одеваться.

— Сэр Майкл послал за вами, миледи. Я больше ничего не знаю.

— Ладно, Хельгунд. Спасибо.

Юдифь начала одеваться, забыв о ванне. — Если Руфус мертв, кто будет королем?

— Угадай! — ответил Гайон. Ответ казался очевидным. — Лучше прикажи одному из слуг приготовить мои доспехи, они мне понадобятся.

Юдифь еще раз смазала порез, помогла надеть рубаху и тунику, расчесала волосы, и Гайон, ворча, вышел из спальни. Она смотрела вслед, сдерживая раздражение. Он и без того ранен и измучен, стоило ли удивляться его настроению, если вместо отдыха придется снова отправиться в путь. Юдифь позвала Хельгунд, чтобы та помогла ей одеться.

— Несчастный случай, — пояснил Саймон, которого Ричард отправил с донесением из Винчестера в утро похорон. — На охоте в прошлый четверг. Уолтер Тайрел выстрелил в оленя, а попал в грудь монарху. Умер на месте. Принц Генрих тоже участвовал в охоте, но был далеко от места происшествия. Узнав, поскакал в Винчестер и прибрал к рукам казну. Ему предстоит коронация в Лондоне, он считает, что имеет преимущественное право на корону. Ожидает, что вы исполните клятву вассала как можно скорее.

Гайон устало потер глаза. Сегодня уже поздно выезжать, но можно отдать распоряжение привести людей и лошадей в готовность к рассвету. От Кемела до Лондона добрых шесть или семь дней езды при благоприятной погоде. Нужно запастись провизией.

— Мы с Ричардом были последними, кто видел короля живым, кроме охотников, конечно, — добавил Саймон, чтобы разрядить молчание. — Все еще не могу поверить. Если бы он остался в постели, то был бы жив. Не нужно было слушаться де Клэра.

— Гилберта из Танбриджа? — спросила Юдифь.

— Да, и его брата. У короля болел живот, по этому он не хотел охотиться. К полудню ему полегчало. После обеда де Клэр заявил, что не против проветриться и посмотреть, что можно заполучить из дичи. Мне показалось, он не имел в виду охоту на оленя и голова у него ясная, как никогда, — Саймон залпом выпил вино. Руфус имел недостатки, но не был злым человеком. Саймон был искренне огорчен, а Ричард даже не смог сдержать слез при известии о кончине ко роля.

— Хотите сказать, что его убили?

— Ничего не хочу сказать, — Саймон с опаской посмотрел на собеседника. — Тайрел носится по стране и кричит о своей невиновности. Говорит, что не приближался к королю и что стрела принадлежит не ему.

— А де Клэры его шурины, братья по браку, — бесстрастно заметила Юдифь.

— Полагаю, расследование прольет свет на суть дела, — сказал де Бек.

— Какое расследование? — не понял Саймон. — Генрих не собирается проводить никакого расследования.

Гайон на секунду прекратил жевать, потом вернулся к еде, но медлил, словно что-то обдумывал.

— Кто еще был на охоте?

— Ранулф де Экс из Лувента, дядя вашей супруги Уильям Бретель, Джилберт де Лейгл и Уильям де Монфиче. Он, должно быть, свихнулся, — Саймон сокрушенно покачал головой. — С таким же успехом можно было отправляться на охоту со стаей волков. Они даже не остановились, чтобы перенести его тело в дом, а ринулись в Винчестер за казной. Мы с Ричардом перевезли тело короля на телеге угольщика и привели в достойный вид перед отправкой во дворец. Неправда, я… — он судорожно отхлебнул вина и ударил кулаком по столу. — Как бы то ни было, Генрих претендует на корону, и вам лучше поспешить, чтобы подтвердить присягу верности.

Юдифь встала из-за стола, взгляд ничего не выражал. Не извинившись и ничего не объяснив, она вышла, словно лунатик. Никто не обратил на это внимания, кроме Гайона, да и он был поглощен размышлениями. Ситуация на границе с Уэльсом была относительно стабильна, а Генрих, каковы бы ни были его недостатки, имел сильный характер, как и подобает монарху. Кроме того, учитывая родственные связи, если Гайон не сделает ничего, явно не лояльного, королевская милость ему обеспечена… по крайней мере, на то время, пока Генрих будет у власти.

— Когда Роберт Кертхоуз узнает об этом, начнется изрядная шумиха, — заметил Гайон и потер руки, словно предвкушая ощущение щита и меча.

— И де Беллем будет рад случаю зажечь свой факел на этом огне, как в семьдесят седьмом, — сказал де Бек.

— О, да. Нам предстоит нелегкая задача сохранить Генриху корону, неважно, каким образом он ее получил. Кертхоуз может контролировать де Беллема, как обезглавленная курица свои лапы. Вы ведь видели, что он натворил в Нормандии, так пусть Бог не допустит повторение этого ужаса на наших землях.

— Хотите, чтобы я усилил патруль на границе в Торнифордом? В последнее время там было спокойно.

— Вреда не принесет, но не рассредоточивайте патруль в других местах.

Гайон отставил поднос и приказал принести принадлежности для письма, чтобы оповестить вассалов о новостях.

Юдифь задумчиво взяла пояс Гайона, не замечая дорогой золотой отделки. Меч лежал на кровати. Один из слуг по ее распоряжению почистил его и смазал жиром, ибо оружию досталось в последней переделке. Возможность наточить лезвие оставила Гайону. Могла бы сделать сама, но ей неприятно было сознавать, для какой цели используется оружие.

Юдифь присела на кровать, вспомнила теплую весеннюю ночь, знатных господ, пирующих за столом и вынашивающих планы очередного убийства. Принц и братья де Клэр — участники роковой охоты, а Уолтер Тайрел женат на их сестре.

Малвуд, королевское охотничье угодье, находилось всего в шестнадцати милях от Винчестера, где хранилась казна. А Гайон с того самого майского вечера предвидел, что это случится. Она помнит, каким озабоченным он пришел в спальню после отъезда гостей и не ответил на ее вопрос. Что он сказал? Секрет. Скорее умрет, но не расскажет жене. А раз Гайон знал, значит, тоже участник. Он долго дружил с Генрихом и недолюбливал Руфуса.

Юдифь взглянула на смятые простыни. Их вид напомнил о первой ночи, только теперь воспоминания были не такими нежными, скорее, непристойными. Гайон пришел после заговора против короля и лег с ней, как ни в чем, ни бывало. Юдифи захотелось залезть в ванну и смыть его прикосновения. Она поднесла руку ко рту, подавляя тошноту.

Гайон вошел, потягиваясь и зевая.

— Умираю, хочу спать, могу не вставать неделю, — пожаловался он. — Но придется довольствоваться несколькими часами. Никогда не предполагал, что Ричард был так предан Руфусу. Но, видимо, боится за свое положение при дворе, — взял меч, осмотрел его и потянулся за ножнами. Юдифь повернулась к мужу спиной.

Гайон удивленно посмотрел на нее.

— Завтра в полдень мы остановимся в Равенстоу, Будет безопаснее, если ты поедешь с нами. Не думаю, что валлийцы нападут на Кермел, но трудно предугадать, как на них подействуют новости. Я уже говорил с Элфин и Хельгунд, они упакуют вещи.

Юдифь не ответила, боясь сорваться. Гайон насторожился, чувствуя неладное, он никогда еще не видел жену в таком состоянии.

— В чем дело? — спросил он тихо.

Свеча отбрасывала танцующие тени, Мелин прыгнула за мотыльком, схватила его лапой и торжествующе потащила в угол, чтобы полакомиться.

— Ничего не поделаешь. Вернусь, как только будет возможно, — Гайон думал, что Юдифь расстроена предстоящей разлукой. Своим молчанием она заставила его чувствовать себя виноватым. Гайон раздраженно снимал одежду.

— Не льсти себе! — взорвалась Юдифь. — Можешь оставаться там, сколько хочешь!

Гайон снял рубашку, выругался, когда одна пола задела свежий шрам. Подумал, не вызвана ли вспышка жены приближением месячных — в эти дни у нее часто менялось настроение. Подошел сзади, положил руку ей на плечо.

— Юдифь, скажи, что случилось? Она отпрянула, резко повернулась.

— Руфуса убили, не так ли, — голос прозвучал вызывающе резко.

Гайон озадаченно пожал плечами.

— Возможно.

— О, пожалуйста, не разыгрывай передо мной невинность. Ты ведь знал, что это должно было произойти? — почти кричала она.

— Не говори ерунды! — Гайон хотел коснуться жены, но Юдифь увернулась.

— Я не был при дворе три месяца. Генрих знает, я не сделаю для него то, что сделают де Клэры.

— Нет?! У тебя были причины не любить Руфуса, а с Генрихом вы дружки-приятели!

— Ради Бога, Юдифь, за кого ты меня принимаешь? — он был в изнеможении. — Что из того, что я не любил Руфуса? Разве это доказывает мое участие в заговоре против него? У меня есть понятая о чести.

— Тогда скажи, что принц Генрих сказал, когда обедал с нами в Уитсантайде? — потребовала она.

От Юдифи не ускользнуло быстро движение век, напряженные желваки, бледность, удивленно расширенные зрачки.

— Ничего он не говорил.

— Лгун! Это было тогда, меньше трех месяцев назад. Думаешь, я настолько без ума от тебя, что потеряла память? Ты тогда говорил, что есть политический секрет, который ты ни за что мне не откроешь. Но сам был потрясен, у тебя на лбу выступил пот.

— Это не имеет никакого отношения к смерти Руфуса.

— Что же тогда? — она саркастически усмехнулась. — Ничто не может быть ужаснее, чем заговор против короля.

— Извини, я не могу сказать. Это не моя тайна, и она способна принести больше вреда, чем пользы.

Юдифь торжествующе посмотрела на мужа.

— Я знала, ты сможешь выкрутиться! Он схватил ее за плечи, встряхнул.

— Юдифь, клянусь своей душой… душой матери, я не участвовал в заговоре. Доказать не могу, поверь на слово… я мог бы оправдаться, но не стану, так как переложу вину на тех, кто не может защитить себя.

— Пусти, мне больно, — глухо сказала Юдифь. Гайон отпустил ее, обнял, притянул к себе.

— Что мне делать, если ты не доверяешь мне? Юдифь не знала, говорит ли он правду или просто пытается отвести ее подозрения. Гайон умел убедить кого угодно, что черное — это белое.

— А мне что делать, если ты предаешь моё доверие? Докажи, что я не права.

— Как? Если отвечу на твой вопрос, то предам другого человека, который тоже мне доверяет.

— А чье доверие тебе важнее? — не унималась она.

Гайон сел на кровать, обхватил голову руками.

— Не знаю. Оба важны. Могу только побожиться, что не замешан в убийстве Руфуса, — он тяжело вздохнул. — Уже поздно. Идешь спать или будешь сверлить меня глазами целую неделю? — Гайон протянул руку.

Юдифь смотрела на его красивые длинные пальцы, почти ощущала их на своем теле, знала, как они держат поводья и меч, знала их силу и на что они способны.

Ни то, ни другое, — она вышла из комнаты.

Глава 20

Розин хозяйским взглядом окинула банки соленых бобов на столе — результат работы, занявшей все утро, потом посмотрела на покрасневшие руки. Ссадины и мелкие порезы горели от соли и ныли.

— Все сделала? — весело спросила Гельвина. Розин улыбнулась и усадила малышку на стол.

В своем крепком тельце Гельвина таила неисчерпаемую энергию и здоровье. В ней поражала густая копна золотисто-рыжих волос и огромные синие глаза — наследство прадедушки нормандского происхождения. Так утверждал Мейдок, знавший старика. От нормандца-отца она унаследовала способность поражать сердца противоположного пола. Розин не видела Гайона со дня последнего визита — вскоре после рождения Гельвины. Информация передавалась через Мейдока. Деловые связи продолжались, но личные отношения растворились в небытие, оставив лишь маленький теплый комочек новой жизни.

— Все готово, — ответила Розин, и взяв девочку на руки, понесла в дом. Сделав десяток шагов, остановилась, как вкопанная.

Во дворе Элунед прыгала от радости у ног Гайона, все еще сидевшего на лошади. С ним был Эрик и конвой. Наклонившись, Гайон что-то говорил Элунед, та упрямо трясла головой, но вскоре отошла от стремени. Он снова заговорил и улыбнулся, сердце Розин затрепетало. Словно не прошло четырех лет, словно они познакомились на прошлой неделе, она пошла навстречу с приветливой, радостной улыбкой.

Гайон спешился и взял Раддема под уздцы. Розин заметила, что его одежда покрыта пылью, а нос и скулы обгорели на солнце.

— Можно рассчитывать, что нам дадут напиться? И напоят лошадей?

— Ты знаешь, здесь тебя ждет отдых в любое время, — Розин зарделась.

Гайон внимательно разглядывал Гельвину, вырывающуюся из рук матери.

— Этого я не знал, — он передал Раддема одному из своих телохранителей. — Прошло много времени, столько воды утекло. Где Мейдок?

— В поездке с Рисом и моим троюродным братом Присом. Отправились в Бристоль, но должны вот-вот приехать. Ты специально заехал повидать его?

— Нам нужно вино, и я хотел попросить его раздобыть, для меня двух фламандских кобыл, нужно улучшить стадо. Он здоров?

— Слишком много работает, на уговоры не действуют. Дышит с трудом, болит рука, но не сдается, — Розин направилась к дому, Гайон последовал за ней. — Слышала, он недавно беседовал с твоей женой.

— Да.

Розин удивилась его равнодушному тону. Отец передал, что леди Юдифь сияет от счастья, чувствует себя любимой и под надежной защитой мужа. Со времени последнего визита Гайона прошло больше года, Розин уже начала думать, что он доволен семейной жизнью и больше никогда не приедет.

— Ты выросла, дорогая, — сказал Гайон Элунед, усевшись поудобнее за столом. На темном шерстяном платье девочки красовалось ожерелье, которое он ей подарил. — И становишься хорошенькой, как мать.

— Я красивее твоей жены? — спросила девочка.

— Как можно сравнивать яблоко и грушу? — Гайон привлек ее к себе и поцеловал в щеку. — На этот вопрос никто не может ответить.

— Даже ты? — в вопросе Розин звучал горький сарказм. — Передать отцу, чтобы заехал к тебе?

— Нет, я оставлю ему кое-что.

Гайон вынул свиток пергамента и принял чашу с напитком из рук служанки. — Плата шерстяным сырьем, как обычно, если ничего не изменится.

Розин кивнула. Их взгляды встретились, изучая друг друга. Гельвина, освободившись из рук матери, покачиваясь, направилась к Гайону, оступилась и села на пол. Не смутившись этим обстоятельством, снова встала на ножки и ухватилась за ногу Гайона.

— Да, — она улыбнулась неотразимой улыбкой. Это было валлийское слово «папа».

— Она всем это говорит, — быстро сказала Розин, покраснев.

Гайон заметил ее смущение и подумал, что не нужно было приезжать, этот порыв продиктовала обида на Юдифь. Он неловко передвинулся, словно собираясь встать и уйти.

Розин попыталась задержать его.

— Хочу показать тебе одну вещь, — произнесла она с наигранной беспечностью. — Можешь задержаться на минуту?

— Конечно, — удивился Гайон.

— Элунед, присмотри за малышкой.

Та состроила гримасу, но не отказалась.

Розин повела Гайона в свою комнату, тот насторожился, но сдержал двусмысленное замечание, готовое сорваться с губ. Их отношения изменились, правда, он не знал, хорошо это или плохо. Розин выбрала ключ из связки, висевшей на поясе.

— До нас дошло, что ты строишь новую крепость у самой границы Северного Уэльса.

— Чтобы защитить границу от набегов лорда Граффида. Какой смысл держать хороших овец, если они исчезают в горах?

— Мне иногда кажется, что вы, нормандцы, сожрали бы весь мир, если бы могли.

— Нет, только отщипнули бы по кусочку там-сям, — ответил он, не желая начинать спор, на который не было ни сил, ни желания! — Что ты хочешь показать?

Розин открыла дубовый сундук и достала кусок ткани.

— Что думаешь об этом? В последнюю поездку во Фландрию отец купил у итальянского купца, который был ему обязан.

Ткань струящейся волной упала на кровать. Переливалась золотистыми оттенками осени и блестела, как освещенная солнцем поверхность озера. На ощупь была мягкая, толстая и упругая, как кошачью шерсть. Гайону никогда не приходилось видеть ничего подобного, и он решил узнать все, что известно Розин о новой материи.

— Так это делается из шерсти-сырца? — он погладил ткань.

Розин смотрела на его тонкие пальцы. У Гельвины пальчики были пока пухлыми и короткими.

— Этим искусством владеют немногие. Отец хотел продать этот кусок в Винчестере, на следующем собрании двора.

— Следующий съезд состоится в ноябре в Лондоне, — сказал Гайон. — Какова цена?

Розин назвала цену. Он засмеялся и предложил более низкую.

— Что должно произойти в ноябре?

— Свадьба Генриха и Эдит Шотландской. Юдифи идут осенние тона.

— Новый король женится?

— Переговоры начались после смерти Руфуса. Думаю, они виделись не больше двух раз. Но это больше, чем было у меня и Юдифи.

Розин серьезно посмотрела на него.

— Она все еще остается ребенком?

— Ни ребенком, ни девственницей, — он нахмурился. — Видит Бог, Роз, она то отдается мне всей душой, то отодвигает на черту, с которой мы начали.

— Понимаю, что ты имеешь в виду, — Розин грустно улыбнулась и назвала другую цену, чуть ниже первоначальной.

— За эти деньги можно купить два рулона шелкового Дамаска.

— Но шелковый дамаск — не такая редкая вещь.

— А тебе вообще нет цены, — бросил он прищурившись, и предложил новую цену.

Розин стала сворачивать ткань.

— Я даже не уверен, что она мне нужна, — сказал Гайон. — Юдифь может подумать, что я хочу задобрить ее. Перед отъездом мы поссорились, моего слова ей оказалось недостаточно.

Розин выпрямилась.

— А это в самом деле подкуп? Ты покупаешь то, чего не можешь иметь иначе?

— Не думаю. Брак короля заставит ее вращаться при дворе. Юдифи потребуется одежда, соответствующая ее положению. Это роскошь, преследующая практические цели, — в его глазах блестели озорные искорки. — А так как другие жены из зависти будут требовать от своих мужей такой же материал, то тебе предстоит прямая выгода. Значит, надо быть со мной щедрее.

Розин, сама того не желая, рассмеялась.

— Ну и хитрец же ты, Гайон! Хорошо, так и быть, уступлю немного.

— Как всегда, — он встал.

Розин уже забыла, какой он высокий, а наряд подчеркивал родовитость. Она почувствовала, как изголодалась по его ласкам, но сознательно держала себя в узде и не позволяла уронить достоинство. Ее время прошло. Из зала доносился смех Гельвины. Розин пошла туда, где ее гордости ничто не угрожало.

— Роберт де Беллем вернулся, — предупредил Гайон, поймав ее руку. — Скажи отцу, если он не знает. Беллем в воинственном настроении. С Генрихом ему будет гораздо труднее ладить, чем с Руфусом, так что он отыграется на тех, кто не может постоять за себя. Береги семью и помни — без эскорта выезжать нельзя.

— Как же забыть, если ты мне оскомину набил своими предостережениями, — Розин возвела глаза к небу. — Я ведь не полоумная!

Гайон сжал ее руку.

— Нет, дорогая, это я дурак, — кисло улыбнулся и подумал о Юдифи.

Глава 21

Лондон, Ноябрь 1100

Алисия в третий раз за несколько минут уколола палец иглой и велела Агнес зажечь свечи. У окна, глядя в сумерки, сидела Юдифь, поглощенная невеселыми мыслями.

От Алисии не укрылось, что последние дни ее дочь почти не разговаривала с мужем. У Юдифи был такой вид, словно она не переносила присутствия Гайона, не разрешала дотронуться до себя и не смотрела в его сторону. Иногда, когда он отворачивался, украдкой бросала на него взгляд, в котором читалась боль раненого животного. Алисия сделала вывод, что Гайон стал более холоден, привыкнув к семейной жизни, а Юдифь болезненно реагировала на это, но такое заключение не объясняло многих других неясностей. Юдифь переживала искренне и глубоко, а Гайон защищался, но как человек со связанными рука ми — отчаянно, но безрезультатно. Иногда в его глазах вспыхивал гнев, но он гасил его, не давая разгореться, тем более, холодное презрение Юдифи не гарантировало решения проблемы подобным способом.

Настроение Юдифи стало особенно нетерпимым, когда неделю тому назад король Генрих пожаловал Гайону новые земли по поводу своей свадьбы. Она совсем обезумела, в присутствии Майлза и Алисии вырвала дарственную из рук мужа, разорвала пополам и бросила на пол.

— Подари своей валлийской шлюхе! — кричала она, готовая разрыдаться. — Не жди, что я замараю руки чужой кровью!

Неудивительно, что Гайон предпочел не оставаться дома, а уехал в Вестминстер. Юдифи тоже полагалось явиться ко двору, по положению она принадлежала к свите королевы, но она сослалась на головную боль и отказалась сопровождать мужа. Теперь понуро сидела у окна, глядя вдаль невидящим взором.

— Иди сюда, дорогая, погрейся у огня, — позвала Алисия, обеспокоенная состоянием дочери. — Там сквозит, ты можешь простудиться.

Юдифь молча покачала головой. Алисия отложила шитье и подошла к окну. Плечи Юдифи сотрясались от сдерживаемых рыданий, слезы ручьем текли по щекам.

Алисию пронзила боль отчаяния, она нежно обняла дочь.

Почувствовав привычное тепло материнских рук, исходивший от нее родной запах, глубокое участие, Юдифь дала волю слезам. Алисия убаюкивала ее, как ребенка, шептала ласковые слова, гладила по волосам и, когда прошел первый приступ, увлекла дочь ближе к огню и отослала Агнес.

— Ну, теперь расскажи, что произошло у вас с Гайоном. Любовь моя, разве это нельзя исправить? Другая женщина?

Юдифь отрицательно покачала головой и вытерла глаза.

— Нет, с женщиной я бы справилась, — Юдифь дрожала. — Нет, мама, дело в том, что он обманул мое доверие. Врет прямо в глаза. Этого я не могу вынести!

— Большинство мужчин рано или поздно делают это, — с горечью заметила Алисия. — Ты уверена, что не делаешь из мухи слона?

Юдифь нервно теребила кусок полотна, подбородок истерично вздрагивал.

— Уверена. Есть один секрет, который он ни за что не хочет мне рассказать. Я спрашивала много раз, но он отделывается отговорками или просто выходит из комнаты. Самое ужасное, что я бы просто умерла, если бы он сказал то, что мне и так известно.

— Юдифь, дорогая, что ты говоришь? — Алисия не на шутку встревожилась, почувствовав, что дело серьезнее, чем она предполагала.

Юдифь снова заплакала. Всхлипывая и дрожа, поведала матери о случившемся. Теперь настала очередь Алисии. Она поднесла к губам руку, чтобы не вскрикнуть и вдруг почувствовала тошноту.

— Мама, что мне делать? — рыдала Юдифь. Алисия встала и, напряженно выпрямившись, подошла к кувшину с вином. Тот был почти пуст, она вылила остатки в чашу и залпом выпила.

— Гайон ни в чем не виноват. Во всем виновата я, дитя мое, он абсолютно чист.

Юдифь недоверчиво смотрела на мать заплаканными глазами.

— Да, ты имеешь право узнать правду, но не от мужа, ему она открылась случайно.

Алисия почувствовала, как закружилась голова, пол закачался под ногами. В самых кошмарных снах она не представляла, что даже не будет времени все обдумать и подготовиться. «Как сказать ей? — лихорадочно думала она. — Святая Мадонна, помоги мне!»

— Юдифь, — начала Алисия и закашлялась. Слова жгли горло. — Морис де Монтгомери не был твоим отцом… Я должна была сказать тебе раньше, но не могла решиться… А теперь боюсь, что слишком поздно.

Юдифь тупо смотрела на мать, словно перед нею было двуглавое чудовище.

Алисия прижала руку к груди, стараясь унять бешено колотящееся сердце. Пальцы дрожали, это только усугубляло положение.

— Знаю, тебе трудно меня понять, но если бы Морис узнал…

— Тогда кто был моим отцом? — резко перебила Юдифь, переходя от отчаяния к ярости.

— Юдифь, я… — Алисия с мольбой протянула к дочери руку.

То вскочила с места.

— Кто? — требовательно спросила она. Алисия в страхе всплеснула руками.

— Генрих, принц Генрих… король.

— Это невозможно. Он слишком молод.

— Да, ему было всего четырнадцать, но он знал толк в любовной игре, — Алисия теряла силы. — Он знал больше, чем женщина, бывшая двенадцать лет замужем, — она опустила голову, но вынуждена была посмотреть в глаза обескураженной дочери и почувствовала, что теряет сознание.

— Но почему, мама, почему?

Мука в глазах Юдифи разрывала сердце. Алисия впилась пальцами в спинку стула, чтобы не упасть.

— Почему? — как в бреду повторяла Юдифь.

— Морис обвинял меня в бесплодии. Каждый месяц, убедившись, что я опять не беременна, избивал до полусмерти, использовал, как собаку, даже хуже, потому что сука дает согласие, а он насиловал меня против воли. Но детей не было. У него было столько женщин на стороне, что трудно сосчитать, он не гнушался никем. Но ни одна не забеременела. Это он не мог иметь детей.

Алисия опустила голову, губы невольно скривились от горестных воспоминаний.

— Принц как-то пожаловал с визитом, хотел поохотиться в наших местах. Морис был в отъезде. У меня еще остался синяк под глазом от очередных побоев, руки тоже были в синяках, а в зале распоряжалась его шлюха… Я так устала от Мориса и ненавидела его, что готова была отдаться любому бродяге, чтобы родить ребенка и заткнуть его поганый рот. Принц был очень молод, но опытен. У нас была ночь и утро. Тогда это случилось… Какое-то время дела шли лучше. Морис боялся бить меня, чтобы не случился выкидыш. Но когда ты родилась, стало еще хуже. Он хотел, чтобы я рожала еще и еще, и избивал с удвоенной силой.

Голос Юдифи срывался от жалости.

— Мама, почему ты не сказала мне раньше? Алисия опустила глаза.

— Хотела, несколько раз собиралась и все откладывала… Знала, ты ненавидишь Мориса, и боялась, что проговоришься. По крайней мере, когда он бил тебя, ты считала, что он имеет право, как отец…

— Гайон знает правду?

— Не всю, — Алисия пыталась понять выражение лица дочери, но оно было непроницаемо.

Юдифи хотелось обнять и утешить мать, но руки не поднимались, и упрек был готов сорваться с губ.

— Возможно, он знает версию Генриха. Я не была уверена, что Генрих знает о твоем существовании, пока ты не сказала.

— При дворе находят, что у меня сильное сходство с Арлет де Фалле, — Юдифь старалась подавить борьбу эмоций. Теперь ее брак разваливается. Она вспомнила, какими упреками осыпала Гайона во время ссоры. Горло сжимала почти физическая боль. — Мама… — она замолчала и огляделась.

В комнату вошла Кади, стряхивая воду с шерсти. За ней появился Гайон, на плаще, подбитом мехом, поблескивали капли дождя. Увядший лист прилип к сапогу. Он сжимал в руке свиток пергамента. Взглянув на женщин и почувствовав царившее в воздухе напряжение, устало отвел глаза.

Алисия вскрикнула, отпустила спинку стула и упала в обморок. Гайон не успел вовремя подхватить, и она ударилась головой об острый угол жаровни.

Юдифь стояла, как вкопанная, не в силах пошевелиться. Гайон склонился над Алисией, нащупал пульс на шее. Из пораненного места вытекала кровь. Он прислонил Алисию к себе, подняв голову повыше, чтобы замедлить кровотечение.

— Юдифь, ради Бога, что ты стоишь, принеси лекарство… Черт возьми, да беги же ты скорее, пока она не умерла.

Тон Гайона придал Юдифи силы, чтобы остановить кровь, она схватила первое, что попалось под руку — рукоделие Алисии, над которым та долго трудилась. Юдифь швырнула полотно Гайону и побежала за корзиной со снадобьями.

Юдифь работала быстро, отдавая мужу точные резкие распоряжения, не замечая, что пятна крови остаются на ее красивой бархатной тунике. Кончив, критически оглядела повязку и осталась недовольна — тусклый свет и спешка отразились на внешнем виде работы. Впрочем, это не имело большого значения, рана заживет, а шрам не будет виден под волосами.

Алисия все еще была без сознания, и похоже, не скоро придет в себя, хотя пульс бился ритмично, а зрачки реагировали на пламя свечи, поднесенной к глазам. Юдифь и Гайон осторожно раздели ее до нижнего белья, перенесли на широкую кровать. Потом посмотрели друг на друга, и тут Юдифь прильнула к мужу, а тот крепко обнял ее.

— Теперь я знаю, почему ты не хотел рассказывать мне секрет, — сказала она. — Гайон, прости меня, хотя я понимаю, слова не могут поправить положение.

— Значит, мать открыла тайну? Я как раз собирался просить ее об этом, но Генрих не оставлял мне ни минуты свободного времени на личные дела, и скажу откровенно, не хотелось задерживаться в этом доме, разве что переодеться. Когда ты смотрела на меня… или не смотрела… было такое чувство, что в живот вонзается кинжал.

— Гай… — Юдифь цеплялась за тунику мужа запачканными кровью пальцами.

— Успокойся, дорогая, мы все были неправы и поплатились за это, — он поморщился, подумав, что час расплаты еще не настал.

— Как ты думаешь, Генрих признает меня своей дочерью? — робко спросила Юдифь.

— О, Господи, надеюсь; у него хватит ума не сделать этого! — испугался Гайон. — Мне он намекнул из желания посмотреть, какова будет моя реакция. Он любит дергать людей за ниточки и наблюдать, как те извиваются по его прихоти. Но если он официально признает тебя, что, по-твоему, сделает Роберт де Беллем? Если не считать позора, который ляжет на весь род Монтгомери, встанет вопрос о законности твоего рождения. Эти земли фактически тебе не принадлежат, стоит дядьям открыть правду, нам не миновать войны.

— Но они не посмеют пойти против Генриха.

— Де Беллем готовит Роберта Кертхоуза на трон, его поддерживает добрая половина баронов. У меня при себе письмо с полномочиями готовить рыцарей, простых людей и арендаторов моих графств к войне, в которой Генрих собирается сделать ставку на простой народ, потому что не знает, сколько его верноподданных, мило улыбающихся ему за столом, улыбаются не менее мило за столом Кертхоуза. Если Кертхоуз при поддержке де Беллема проявит инициативу, нас может спасти только Бог. Юдифь содрогнулась.

— Гайон, перестань пугать меня! — взмолилась она, стуча зубами от страха.

— Мы плохо жили эти три месяца, потому что ты считала меня лжецом; — он подвел жену к пылающей жаровне, добавил углей.

— Знаю. Так получилось помимо моего желания. Мне тоже было плохо, хотелось умереть.

— Теперь ты видишь, котенок, я не виноват. А Генрих? Руфус был его родным братом.

Юдифь задумалась.

— Я не чувствую, что он мой отец, — сказала она медленно. — Просто знаю об этом, потому что мне сказали, я даже не успела осознать это. И мне, пожалуй, безразлично, устраивал Генрих заговоры или нет. Папа… то есть лорд Морис, совершал не меньшие преступления, в этом я абсолютно уверена.

— Но тебе не было безразлично, участвовал ли в заговоре я? — Гайон наблюдал за Юдифью, затаив дыхание.

— Это совсем другое, — ее щеки порозовели. — Я не… люблю их, как люблю тебя, — она отвернулась, словно испугавшись произнесенных слов. Шипы и розы. Нельзя сорвать цветок без риска быть уколотым шипом.

Гайон крепко прижал жену к себе, погладил волосы, слипшиеся кое-где от крови, нежно поцеловал.

— Значит, у нас есть все, что нужно, — прошептал он. — Остальное не имеет значения.

— Миледи, я принесла уголь… — Агнес остановилась на пороге, прижав к груди корзину и тараща глаза на Юдифь и Гайона. Нарядная бархатная туника Юдифи была забрызгана кровью, так же, как и плащ Гайона, а за ними в глубине комнаты неподвижно лежала Алисия в белом нижнем белье, напоминая призрак.

Гайон, наученный опытом, проворно подскочил к служанке как раз вовремя, чтобы предотвратить падение. Оправившись от первого потрясения, Агнес села, вытерла рукавом лоб, на котором выступили капли холодного пота, а Гайон между тем объяснил, что произошло.

— Наполнить лохань, миледи? — придя в себя, Агнес засуетилась возле раненой хозяйки.

Юдифь с сожалением вздохнула.

— Нет. Ей нужны покой и тишина. Думаю, достаточно будет обтереть мокрым полотенцем.

Служанка кивнула, но не успокоилась. У молодой хозяйки лицо было все еще припухшим от слез, но буря, по-видимому, улеглась, потому что глаза светились счастьем, когда она смотрела на мужа.

— Сколько, примерно, мать пролежит в постели? — спросил Гайон.

— Не знаю. За ней нужно присматривать.

— Агнес сумеет справиться? И можно приставить к ней Хельгунд.

— Да, но…

— Ладно. Надень плащ.

— Но Гай, я не могу так уехать. О! — она поймала накидку, которую бросил Гайон.

— Захвати еще немного одежды.

Юдифь удивленно смотрела на мужа, точнее на его спину, потому что он склонился над сундуком в поисках приличной туники.

— Гай, куда мы едем?

— Скоро узнаешь. Помнишь, я говорил, что дареным коням не смотрят в зубы? — он повернулся, застегивая плащ.

— Но…

— Доверься мне, — в лице чувствовалось напряжение, готовое прорваться смехом. — Юдифь, ты доверяешь? — он обхватил ее за талию, притянул к себе и поцеловал так, что Агнес ретировалась в дальний угол комнаты, покраснев, как вареный рак.

— Не уверена, что это следует делать, — прошептала Юдифь. — Что меня ждет, если поверю?

— Судьба хуже смерти? — предположил он, закутывая ее в плащ и скрепляя его булавкой.

Юдифь почувствовала, как горячая волна обожгла ее, затем отступила. Она ни о чем не хотела думать, это можно будет сделать позже. Теперь время принадлежало только им двоим.

— Научи меня, — тихо произнесла она, сдерживая счастливый смех. — Я хочу знать.

Алисия проснулась, Юдифь сидела на краю кровати, занятая шитьем туники для мужа. Раньше ей не приходилось бывать в Саутвокской бане. Когда Юдифь поняла, куда они направляются, то чуть не повернула обратно и не пустилась наутек, но Гайон силой втащил ее в дом, остальное показалось настолько интересным, что Юдифь уже не думала о побеге.

Стоит упомянуть банный дом в Саутвоке, и большинство людей хитро подмигнут и издадут двусмысленный смешок, или сложат губы трубочкой и критически покачают головой. Излишне говорить, что такая реакция способна заставить любого навсегда позабыть дорогу в вышеупомянутое заведение, но не Гайона. Юдифь, к своему удивлению, убедилась — муж чувствовал себя хозяином положения, что, вероятно, проистекало из солидного опыта. Как бы то ни было, богатые люди вроде них могли рассчитывать на отдельное помещение и пристойное обращение. Ей попались на глаза несколько человек, которых она встреча ла при дворе, двое мужчин без женщин, третьего сопровождала прехорошенькая молодая леди, по всей видимости, не жена.

Юдифь и Гайон отмылись до блеска, согрелись в просторной ванне и выпили золотистого анжу. Поиграли в плавающие дощечки и другие, менее интеллектуальные игры, вроде тех, что вызывают подмигивание и двусмысленные смешки, что придает подобным занятиям еще большую остроту.

— В конце концов, — заявила Юдифь на обратном пути, поддразнивая мужа, — не всякая мать решится сказать своему первенцу, что он был зачат в борделе.

— Да, далеко не всякая, — Гайон сардонически ухмыльнулся.

Юдифь улыбнулась про себя, откусила конец нитки и поняла, что Алисия наблюдает за ней.

— Мама, как ты себя чувствуешь?

— Словно по голове проехала телега, — тихо ответила та и потрогала повязку. — Что произошло?

— Ты потеряла сознание и ударилась об угол жаровни.

Из соседней комнаты доносились голоса мужчин. Алисия попыталась сесть, но застонала от боли.

Юдифь осторожно помогла ей лечь.

— Мне пришлось зашивать рану в спешке, — извиняющимся тоном сказала она. — Получилось не очень хорошо.

Алисия заметила, что бархатное платье сменилось другим, из домотканой шерсти. Рыжеватые волосы заплетены в толстую косу. Показалось, что волосы дочери не совсем сухие.

— Сколько времени я была без сознания?

— Несколько часов, мама, не переживай, — Юдифь положила прохладную ладонь на лоб матери.

— Припоминаю, у меня была причина для беспокойства.

Юдифь покачала головой. Алисия облизала запекшиеся губы.

— Я бы обязательно сказала тебе, даю слово. По наивности мне казалось — Генрих хочет, чтобы ты знала. Никогда не представляла, что… Уж не пользуется ли он этим, чтобы заставить Гайона выступить на его стороне?

Юдифь с опаской посмотрела на портьеру, закрывающую вход.

— Гайон — не дрессированный пес, чтобы вставать на задние лапки без собственного на то желания, — Юдифь улыбнулась, расслышав голос мужа.

— Ты не будешь меня ненавидеть? — робко спросила Алисия.

— Ненавидеть? — удивилась Юдифь. — Что ты говоришь, мама, конечно, нет.

Губы Алисии задрожали. Юдифь нагнулась и горячо обняла мать. Та в изнеможении откинулась на подушки. Кружилась и болела голова, но с сердца будто упала огромная тяжесть.

— Я боялась, ты не простишь и возненавидишь меня, или испытаешь отвращение. Видит Бог, я сама зачастую ненавидела себя.

Юдифь сжала руку матери.

— Оставим этот разговор. Он и так уже принес много горя. У тебя были причины. Я понимаю.

— У тебя с Гайоном все хорошо?

— Да, — Юдифь зарделась при воспоминании о том, что сказала бы мать, если бы знала, чем они занимались два часа назад. Она едва сдерживалась, чтобы не расхохотаться.

— Правда? — переспросила Алисия, не поняв настроения дочери.

— Истинная правда.

Юдифь взяла себя в руки и улыбнулась.

— Кстати, Майлз ходит под дверью, весь извелся от нетерпения. Я впущу его.

Не дожидаясь согласия, Юдифь направилась к портьере.

Глава 22

Август 1101

Гайон откинул голову на мягкую спинку кресла, закрыл глаза и мгновенно уснул. Он научился этому по необходимости, мог даже задремать в седле, хотя это было небезопасно. Приученный к седлу с рождения, он бы не упал, но атака валлийцев или одного из вассалов де Беллема грозила застать врасплох.

Гайон чувствовал, что его загоняют в угол. Генрих требовал людей, денег и провианта, все это нужно срочно изыскать. Кертхоуз угрожал с моря, де Беллем со своей сворой выжидал удобного момента, и в довершение всего графа Хью внезапно парализовало, он лежал при смерти в нормандском монастыре. Его наследник — еще ребенок, что составляло предмет немалой радости для жителей Уэльса, и те уже совершали пробные вылазки на плохо укрепленные границы графства. Гарнизон Кермела дважды за последнюю неделю отражал набеги.

Гайон делал все возможное, но опасался, что этого недостаточно. Четыре ночи тому назад ему приснился сон — он, связанный по рукам и ногам, тонет в озере липкой крови. Он проснулся, судорожно глотая воздух и дрожа от ужаса. Оказалось, Кади взобралась на грудь и лизала лицо, требуя, чтобы ее выпустили из комнаты.

Гайон впал в ярость, однако, почувствовал не которое облегчение, но дрожь не проходила. Юдифи пришлось разбудить служанку и послать за шотландским крепким коньяком. С тех пор кошмары не повторялись, но действительность была не лучше.

Весь год приходилось сдерживать непомерные амбиции де Беллема. В январе Мейбл из Торнифорда родила здорового мальчика и назло всем недругам мать и дитя благополучно перенесли послеродовой период. Под предлогом крещения малыша де Лейси созвал военный совет, на котором председательствовал граф Шрусбери, в лицо расточавший королю учтивые улыбки, но столь открыто строивший козни за спиной, что улыбки воспринимались как оскорбление. Генрих, лишившись поддержки доброй половины баронов, был вынужден проглотить обиду.

В феврале Ранулф Фламбард совершил побег из Тауэра — лондонской тюрьмы — и поспешил в Нормандию на помощь Роберту Кертхоузу. Фламбард славился как способный дипломатичный прелат, умевший исторгнуть кровь из камня и мастерски использовать ее в своих интересах. Если бы Генрих был склонен паниковать, то давно бы сделал это. Однако, он продолжал спокойно собирать силы, стараясь выковать из своей армии хороших бойцов. Гайон помогал в обучении военному ремеслу. В основном это были простые крестьяне, которые составляли костяк армии. Они не могли устоять против более опытных сил противника, для которых война — профессия. Это были нормандские и фламандские наемники — стая свирепых голодных волков, которым платили за дикую охоту, за то, чтобы они перегрызали горло добыче, истребляя все живое на своем пути.

Гайон вспомнил жаркий летний день, когда король лично проверял, как идет обучение рекрутов. Тогда он сказал Генриху, что добился бы большего успеха, если бы обучал крестьян владеть дубинкой и копьем, это далось бы им гораздо легче, чем искусство рыцарского боя, чему следует учиться с рождения. Генрих только загадочно улыбнулся.

— Роберт умеет прислушиваться к голосу разума, — бросил он как бы между прочим. — На самом деле он не желает моей крови и примыкает к тому, на чьей стороне сила в данный момент… особенно, когда в качестве довода выставляется большая опытная армия. Овца в волчьей шкуре, так, пожалуй, можно его назвать, — он хитро засмеялся.

— Вы хотите сказать, я лезу вон из кожи, чтобы можно было разыграть спектакль?

— Искренне надеюсь на это, Гай, хотя трудно сказать, как дело обернется и до какой степени яблоко прогнило.

Да, как далеко зашло разложение? Зияющая яма готова поглотить весь мир. Что можно ей противопоставить? Хладнокровие Генриха и продажную душу Кертхоуза?

До Гайона долетело бульканье наливаемого в кубок вина. Кади спрыгнула с груди на его ноги. Гайон повернулся и увидел отца.

— Не вставай, — посоветовал Майлз. — Алисия сказала, ты очень устал и плохо выглядишь. Знаю, она склонна преувеличивать и волноваться по пустякам, но на этот раз вижу, что она права.

Гайон взял вино, задумчиво разглядывая узорчатый кубок.

— Не могу ничего с этим поделать, остановился здесь, только чтобы почистить и напоить лошадей и спокойно поесть самому без опасения получить удар в спину. К завтрашнему вечеру должен быть в Стаффорде.

— Ты себя изведешь, — предупредил Майлз. Гайон прикрыл глаза рукой.

— Думаешь, я сам не понимаю? — угрюмо произнес он.

— Поспи хотя бы часок, завернись в плащ. Гайон благодарно улыбнулся заботе отца.

— Кто теперь волнуется из-за пустяков? Я собирался это сделать без твоего совета, при условии, конечно, что дашь слово вовремя разбудить. Придется ехать через Квэтфорд, Бриднорт и Шрусбери. Не хотелось бы заснуть в седле в этих негостеприимных местах.

Майлз сел напротив, в кресло Алисии, около которого стояла корзинка с ее рукоделием. Кристина тоже любила вышивать, но ее рисунки обычно были крупными и выполнены шерстью. Он посмотрел на Гайона, глаза сына напоминали мать.

— Есть новости с юга?

Гайон отрицательно покачал головой.

— Никаких. Одни приказы. Я теперь хорошо представляю, как птица вскармливает птенцов. Опускает в раскрытый клюв огромного червяка. Тот исчезает, клюв открывается снова. Если она не опустит следующего, птенец умрет.

— Надеюсь, у Генриха есть и другие резервы помимо твоих?

— Да, но не в этих приграничных районах. Де Беллем готовит войско для Кертхоуза, Мортимер сидит на крепостной стене и посмеивается в усы, граф Хью мертв… или почти мертв, Арнулф Пемброк принадлежит к роду Монтгомери. ФитзХамон, Уорвик и Биго подвизаются в других местах. Так что остаюсь я один, — Гайон многозначительно посмотрел на отца и выпил вино. — Так не может долго продолжаться. Обратил внимание на направление ветра? Последние три дня он дул в нашу сторону. Если Кертхоуз не переправится через пролив сейчас, то не переправится никогда.

Майлз пробурчал что-то невнятное.

— Думаешь, война действительно начнется? Мне всегда казалось, что Кертхоуз относится к Генриху как к капризному младшему брату, время от времени заслуживающему взбучку, но не полного уничтожения.

Гайон пожал плечами.

— Если здесь замешан Фламбард и де Беллем, тогда драка неизбежна, но ты утверждаешь, что Роберту война не по нутру. Он всегда симпатизировал Генриху и так решительно намерен оставаться рыцарем, что им придется изрядно потрудиться, чтобы убедить его выступить против короля. Хотя, убеждать они умеют…

— Да, — лицо Майлза выразило намного больше, чем односложное слово. Он оглядел комнату — этот прямоугольный замок в Ошдайке выстроен тридцать лет назад. К войне готов, жители приграничной зоны всегда к ней готовы. Но стычки с Уэльсом и Роджером Мортимером — не совсем одно и то же. Однажды, это было давно, он подвергся разрушительному набегу графа Херфорда, отца Алисии. Тогда он болезненно пережил события, чуть не сошел с ума. С той поры расслабился, стал мягче, старался беречь нервы. Но теперь ощущал почти физический страх.

— Юдифь справляется?

Лицо Гайона сразу смягчилось.

— Лучше меня, — произнес он почти весело. — Из нее получилась прекрасная домоправительница и заместитель главы семейства. Всякий раз, когда я ставлю препятствие, она без усилия преодолевает его. Господи, мне даже иногда становится не по себе — она все схватывает на лету. Когда я вспоминаю, какой она была два года назад — ершистый, нелюдимый, забитый подросток — и смотрю на нее сейчас, уверенно держащую бразды правления огромным графством в своих руках, мне иногда кажется, что это сон. Но она улыбается, и я понимаю, что не сплю.

— Чувствуется порода, — с улыбкой сказал Майлз.

Гайон горько усмехнулся.

— О, да, порода чувствуется. — он снова откинулся на спинку кресла и закрыл глаза.

— Детей не ждете? — неуверенно спросил Майлз. — Алисия беспокоится…

Гайон встрепенулся.

— Алисия вряд ли понимает соображения дочери. Если она опасается за меня, то напрасно. Я уже дважды доказал способность быть отцом, правда, в обоих случаях получились девочки.

— Я не это имел в виду, — возразил Майлз. — Хотел напомнить, что твои земли и титулы гораздо больше и значительнее моих, а в жилах Юдифи течет королевская кровь…

— И будет обидно не воспользоваться этим, закончил Гайон несколько язвительно.

— Разумеется, но и что с того? — пытался защититься Майлз, смущенно потирая шею. — Алисия будет счастлива понянчить внуков. Она очень боится, что Бог покарает ее за грехи бесплодием дочери.

— Полный идиотизм, — презрительно пробормотал Гайон. — Передай, что я приложу максимум усилий и прилежания при первом же удобном случае. Могу сосчитать по пальцам одной руки те ночи, которые после Пасхи посчастливилось провести вместе, да и то почти каждый раз я был в полубессознательном состоянии и засыпал, не успев положить голову на подушку. Кроме того, времена сейчас опасны для рождения ребенка. Не хотел бы, чтобы мой отпрыск сгнил в подземельях Шрусбери. Видит Бог, у меня хватает волнений с Розин и Гельвиной.

— Кстати, на прошлой неделе видел Мейдока, — Майлз нахмурился.

— Неужели? — словно во сне отозвался Гайон.

— Спешил, как всегда, был полон энергии, ты ведь его знаешь. Дурак. Губы синие, словно наелся черники. С ним был молодой человек, дальний родственник из Бристоля — Прис ап Адда.

— М-м?

Майлз понял, что это имя ничего не говорит сыну.

— Много рассказывал о Розин и детях. Мне показалось, он не прочь состоять с Мейдоком в близких отношениях… в качестве зятя, например. С Гайона мгновенно слетела сонливость.

— По-моему, Мейдок весьма благосклонно относится к этой перспективе, — от Майлза не укрылось волнение сына. — Знает, что недолго протянет. Рис еще недостаточно взрослый, чтобы вести дело самостоятельно, так что он всячески приветствует появление в доме энергичного молодого помощника.

— Мейдоку всегда немного не хватало самостоятельности. Розин совсем другая, ее не нужно вести, она сама поведет за собой кого угодно.

— Мейдок полагает, она даст согласие, если, конечно, Прис не испортит дела, уж слишком рьяно принялся уговаривать ее. Но я считаю, у него хватит ума, он не производит впечатления глупого человека.

Гайон подумал о Розин, краткости их теплых встреч, всегда происходивших украдкой — час здесь, полдня там, словно осколки разноцветного стекла на дороге судьбы. Как она красива! Даже сейчас, имея Юдифь, он не мог унять боли в сердце, думая о ней.

— Если Розин выйдет за него, глупость ему не грозит, — сдержанно произнес Гайон. — Только надо, чтобы его приняли дети.

— И Гельвина?

На лице Гайона отразилась боль. Он глубоко вздохнул, взял себя в руки.

— Она еще несмышленое дитя. Если привяжется к нему, тем лучше. Кому будет польза, если я заявлю протест? — он устроился поудобнее в кресле. — Извини, я очень устал.

— Ты прав, пользы не будет никому, — согласился Майлз и вышел, чтобы Гайон мог поспать.

Гайон проснулся оттого, что кто-то сильно тряс его за плечи. Тело занемело, он даже не сразу смог пошевелиться. Ноги затекли от тяжести Кади.

— Что случилось? — спросил он, еще не вполне проснувшись. — Уже время? — но до него дошли некоторые детали. — Почему ты в доспехах?

— Только что прибыл гонец, почти загнал коня, так спешил. Кертхоуз высадился, но не в Равенси, как все ожидали.

— Что?! Где же? — Гайон отбросил Кади, встал и начал натягивать одежду, которую принес Эрик.

— Портсмут, — мрачно произнес Майлз. — Уговорил моряков переправить его в гавань.

— Значит, дорога на Винчестер открыта? — Да.

Гайон чертыхнулся, затягивая пояс.

— Королева, наследник, казна…

Позади хлопотала Алисия, готовая разрыдаться. Гайон прикрепил шпоры.

— Позаботьтесь о Кади. С собой взять не могу.

Алисия кивнула, но глаза были устремлены на Майлза. Возможно, ей не суждено больше увидеть его живым. Гайон перевел взгляд с отца на Алисию.

— Подожду внизу, — он поцеловал женщину в щеку и вышел, за ним последовал Эрик.

Алисия всхлипнула и бросилась в объятия Майлза. Тот погладил ее по голове, прижался губами к шее, рукоять меча врезалась ей в ребра, но Алисии казалось, что это острие пронзило сердце.

Глава 23

Если бы Роберту де Беллему было свойственно рвать на себе волосы и изрыгать ругательства, он обязательно сделал бы это. Те, кто хорошо знал его, видели, как глубоко он потрясен, и приняли меры предосторожности, пока не стало слишком поздно. Те, кто не знал, вдруг поняли, что держат скорпиона за хвост.

Войска были готовы к отступлению, а Роберт сидел в палатке, глядя на матерчатую стену невидящим взором. На заострившихся скулах дергался мускул, кулаки сжались. Вид побелевших костяшек пальцев привел его в чувство, он прижал ладони к бедрам.

Свою лошадь он лелеял с самого рождения, вскормил и обучил, и вот теперь, когда подвел к воде, та отказалась пить, потому что вода оказалась не такой кристально-чистой, как ей хотелось. Де Беллем не понимал, почему не выхватил меч и не прикончил ее на месте.

Возле палатки послышались голоса де Лейси и других вассалов, обсуждавших девицу, совсем еще ребенка, пребывавшую в последнее время в палатке Уолтера. Перед глазами де Беллема стояла красная пелена. Зубоскалить по поводу шлюхи, когда месяцы тщательно вынашиваемого плана и тяжелых трудов не принесли никаких результатов! Он старался взять себя в руки. Чего еще можно ожидать от идиотов? Овладев собой, де Беллем вышел наружу.

— Вы еще не сложили палатки? — зарычал он.

— Почти, милорд, — робко ответил офицер. Де Беллем оттолкнул его и щелчком пальцев подозвал солдата, державшего лошадь. Де Лейси и другие прервали смех и смущенно переглянулись. Де Беллем даже не взглянул на них, хотя они являлись частью его личного эскорта, обязанного сопровождать господина к месту подписания мирного соглашения между братьями. Мирное соглашение — ха! Подтереться им он хо тел!

К Роберту подвели вороного породистого скакуна. Он вскочил в седло, натянул поводья. На пальце блеснул перстень с аметистом.

— Когда будете готовы, джентльмены… — бросил ледяным тоном, водянистые глаза, казалось, пронзали насквозь.

Де Лейси закашлялся, пробормотал извинение и принял поводья от солдата, державшего его коня.

Король и его брат сидели рядом за длинным, покрытым скатертью столом. Место Гайона находилось несколько дальше, прикрыв глаза от солнца, он коротал время, наблюдая за трепещущими на ветру знаменами. Впереди и позади стола собрались два войска: одно представляло сторонников короля, другое — тех, кто поддерживал Роберта де Беллема, Арнулфа Пемброка и Иво Грантмеснила.

Запах потных тел вызывал головокружение и тошноту, равно как и язык. Англичане, по традиции, осыпали оскорблениями нормандцев, нормандцы ругались, потому что их предводитель заключал мир с братом, хотя все считали это величайшей глупостью.

Гайон и Майлз прибыли с войском в Винчестер в сумерки, на следующий день после сообщения гонца. Их приняли за неприятеля и чуть не атаковали. Гайону пришлось громко прокричать свое имя, прикрываясь щитом от летевших стрел, послать за начальником поста, который появился, натягивая штаны и жалуясь, что даже оправиться спокойно не дают. После этого прибывших впустили.

Капитан сообщил, что армия Кертхоуза обошла их посты стороной, его выпученные глаза с цинично-подозрительным выражением остановились на Гайоне. Обошла и не приняла бой! Гайон искоса посмотрел на Роберта Кертхоуза. Что же это за человек, делающий неприятелю столь щедрый подарок? Первая мысль — перед ним набитый дурак, не способный к власти.

Кертхоуз жил в нереальном мире легенд о рыцарской чести, чувствуя себя героем красиво иллюстрированной книги. Поэтому у него никогда не было денег. Он много тратил на военные походы, позолоченные шлемы и прочие атрибуты рыцарского тщеславия. Его представления о рыцарском долге не позволяли тревожить королеву, которая вот-вот должна родить.

Роберту де Беллему оставалось скрежетать зубами и подсчитывать убытки от неудавшейся кампании. Они с Генрихом исподтишка наблюдали друг за другом. Генрих не похож на своего мягкотелого брата и не собирался забывать оскорблений без особой нужды, которая определялась только политическими целями. Теперь его темные глаза горели местью.

Союзники и противники — все собрались здесь, в Алтоне, на Лондонской дороге, чтобы Генрих и Кертхоуз уладили разногласия и выработали приемлемое мирное соглашение. Де Беллем, Фламбард и Грантмеснил советовали Кертхоузу сражаться. Расположение войска и его численность были на стороне Роберта. Генрих же с мягкой улыбкой, любовно глядя в мечтательные глаза брата, спросил, зачем проливать кровь, когда лучше решить все дипломатическими переговорами.

Сладкие речи Генриха ласкали слух. Надо признать, подобный маневр был самым сильным оружием новоиспеченного короля. Воинственный дух Кертхоуза успел остыть, кроме того, не хватало средств. Фактически, ему не нужна была власть, цель ограничивалась попыткой раздобыть денег, покрыть расходы и удалиться в Нормандию. Генрих проявил сговорчивость. Оставалось обсудить сумму, которую корона должна выплачивать Кертхоузу ежегодно в благодарность за признание права брата на английскую корону. Этот вопрос и предстояло решить на данном совете. Гайон подумал, что проку от обещания может и не быть, Генрих не отличался обязательностью. Как только Кертхоуз покинет Англию, король предпочтет забыть о данном слове. Генрих обладал незаурядным даром манипулировать людьми, особенно, членами семьи. Кертхоуз, напротив, был совершенно лишен подобных качеств.

Гайон внимательно изучал собравшихся. Грантмеснил, де Беллем и Роджер де Пуату при были в воинственном настроении, в развевающихся мантиях, словно три мага. К ним примыкал и Уолтер де Лейси. На лорде Шрусбери была новая темно-красная бархатная накидка, придававшая лицу смуглый оттенок, как и давно не бритая щетина, отливающая синевой. Однако, водянистые глаза смотрели ясно и пронзали каждого, на кого он нацеливал колючий взгляд.

Теперь взгляд упал на Гайона. Тот выдержал его спокойно, охлаждая горячность воспоминанием о де Беллеме и де Лейси, связанными на дороге в окружении вонючего овечьего стада. Гайон чуть не рассмеялся в лицо Роберту, а когда снова поднял глаза, то увидел, что граф нацелился на ФитзХамона, а Уолтер де Лейси наблюдет за ним. На этот раз Гайон не сдержал смеха.

Де Лейси замер и положил руку на бедро, где должна быть рукоять меча, но ее там не оказалось. На переговоры с оружием в руках никто не допускался. Де Лейси сжал ремень, подавляя желание задушить графа Равенстоу голыми руками.

Только в прошлом месяце Роберт де Беллем заносчиво заявил, что, как только Роберт Нормандский отберет трон по праву старшинства, такие графства, как Равенстоу, отойдут к его сторонникам. Теперь от циничной уверенности не осталось и следа, разве что она перешла к Генриху, удовлетворенно обозревавшему поле бескоровного сражения, или к Гайону ФитцМайлзу, не скрывавшему злую насмешку.

Потный от напряжения, де Лейси мысленно проклинал Гайона, несколько раз сумевшего обвести его вокруг пальца. А он-то представлял, как ненавистный лорд Равенстоу корчится в подвале Торнифорда, пока на глазах у мужа охрана насилует по очереди его суку-жену. Уолтер подавил ярость и ответил на смех Гайона звериным оскалом.

Совет решил, что Генрих будет выплачивать брату три тысячи марок ежегодно. Роберт, казалось, остался доволен сделкой. Сам Генрих усмехался с тем загадочным видом, который был хорошо известен Гайону. Точно так же улыбалась Юдифь, когда не удавалось настоять на своем, но оставалось намерение взять реванш в будущем. В этом году, и скорее всего, в следующем, Кертхоуз получит дань, но, утвердившись на троне, Генрих найдет способ сбросить лишнее бремя.

Двенадцать баронов с каждой стороны засвидетельствовали договор. Гайон поставил свою подпись под крестом Уорвика и отпечатком пальца Мелана. Роберт де Беллем расписался и театрально сплюнул на траву. Генрих и Роберт сжали друг друга в объятиях, Роберт — горячо и дружелюбно, Генрих — с притворным расположением. Искренние чувства Генрих оставлял тем, кто не угрожает его короне. Движущей силой было властолюбие, на иные сантименты не оставалось времени.

Знатные люди государства ждали, пока их лошадей подготовят в обратный путь. Гайон принял кубок вина и ломоть хлеба от капитана эскорта отца, в этот момент подошел Генрих с ФитзХамоном.

Гайон поклонился, чуть не поперхнувшись, вышедший из палатки Майлз хотел что-то сказать сыну, но, увидев короля, замолчал и отвесил низкий поклон.

Гайон поспешно проглотил хлеб.

— Позавтракаете, сэр? — спросил он с легкой усмешкой. Хлеб уже зачерствел, а вино нагрелось и прилипало к небу, но больше у них ничего не осталось.

Генрих жестом отказался от угощения и сразу перешел к делу. Он был переменчив, как весенний ручей, но теперь дипломатия не нужна.

— Хочу немного укротить де Беллема с его братьями и союзниками, — сказал он резко. — Гай, нужна твоя помощь, и твоя, Майлз, тоже.

— Если это в моих силах, — Майлз поклонился, но глаза выдавали настороженность.

Гайон метнул взгляд на ФитзХамона, лицо которого оставалось непроницаемым. Сердце Гайона упало. Хотелось одного — попасть домой, зарыться головой в подушки — уже полгода он не спал в нормальной постели — забыть обо всех и обо всем, с наслаждением погрузиться в ванну и обнять душистое тело Юдифи. Юдифи, дочери Генриха.

— Сэр?

— У меня есть свидетельства против Саррея и Грантмеснила. Но нужны дополнительные сведения о занятиях де Беллема с прошлой осени до сегодняшнего дня, и о его братьях. Это большая работа, и я не хочу, чтобы жертвы знали, что я собираюсь затянуть петлю на их шеях, и как туго та будет затянута.

— Хотите, чтобы мы шпионили на вас? — резко спросил Майлз.

Генрих потер кончик носа. Майлз, наполовину валлиец, был одним из наиболее ценных разведчиков короля-отца, не знавшего равных в искусстве маскировки и заметании следов, одним из главных столпов нормандской армии в кампании шестьдесят девятого года.

— Не лично, — возразил Генрих. — Мне не хотелось бы рисковать вами, но, Майлз, у вас остались старые связи, люди, которым вы можете доверять.

— Чтобы им продырявили животы вместо меня? — с презрением бросил Майлз.

— Не надо кипятиться, — дружелюбно сказал ФитзХамон. — Кому-то все равно придется нанимать людей и добывать нужные сведения. Или вы предпочитаете, чтобы де Беллем еще лет тридцать опустошал границы, как разъяренный волк?

Майлз издал звук, похожий на рычание.

— С него хватит одного удара меча. И сделать это будет намного проще.

Генрих не согласился.

— Мне такая мысль тоже приходила в голову, но я от нее отказался, — сказал он мрачно. — Если де Беллем умрет, земли перейдут к его сыну или одному из братьев. Если же его лишить титула и владений за нарушение закона, тогда его территории отойдут короне.

— Но сначала придется официально уличить его в нарушении закона, — пробормотал Гайон. — А это означает войну.

ФитзХамон пожал плечами.

— Нельзя получить вино, не раздавив виноград. В любом случае, войны не избежать.

— Кровь и вино, оба красного цвета, не так ли? — философски заметил Майлз.

— Уверен, вы предпочтете роль винодела, а не винограда, — Генрих обнажил зубы в странной полуулыбке. — Подумайте над этим. Если решите положительно, пошлите за мной или передайте Боме в Шрусбери. Вы ведь знакомы, не так ли?

— Боме? Но он… — начал Майлз. Генрих загадочно улыбнулся.

— Да, он судья в графстве де Беллема, но верно и то, что последний год работал на меня. Вы будете держать с ним связь, если согласитесь на мое предложение.

Майлз сглотнул от напряжения, чувствуя, что волосы встают дыбом. Гайон, более привычный к стилю монарха, бросил на него взгляд, говорящий: «Ничего странного, этого следовало ожидать».

Генриха забавлял вид Майлза.

— Подумайте хорошенько, — повторил он, похлопал его по плечу. — Позднее вернемся к этому вопросу.

— Согласитесь на предложение? — спросил ФитзХамон, когда Генрих отошел.

— Боюсь, у нас нет выбора, — ответил Гайон. — Неприятно, конечно, но отказ может обернуться против нас. Все равно, что отрубить себе нос, если не нравится лицо.

— Генриха это не остановит, это негодяй под стать отцу, — заметил Майлз. — Вильгельм — по рождению, этот — по натуре.

— Поэтому король он, а не Кертхоуз, — заключил Гайон и пошел проверить, все ли готово к отъезду.

Глава 24

Лето 1102

Розин отпустила поводья, чтобы дать кобыле возможность пощипать травку на обочине дороги, проходившей через поля и леса мимо могущественных крепостей — наблюдательных постов Роберта де Беллема — и, наконец, завершившейся на территории графства Шрусбери. Позади остался Уэльс, где можно чувствовать себя в относительной безопасности. Гайон прав, Роберт де Беллем со своими вассалами превратили приграничную зону в сущий ад для тех, кому дорога служила средством к существованию. Война на юге страны, где король Генрих пытался усмирить одного из самых непокорных графов, порождала тревожные слухи. Если Арундел окажется побежденным, буря, к великой радости де Беллема, перекинется сюда, и расколет эту землю на многие осколки.

Розин изучала развилку, ведущую влево. В груди что-то ныло и не давало сосредоточиться.

Так было всегда, когда она думала о Гайоне. Он страшно бы разозлился, если бы узнал, что она решилась пересечь границу в сопровождении единственного компаньона — погонщика, ведущего стадо овец на рынок.

Отец умер от сердечного приступа в маленькой придорожной гостинице во Фландрии. Прис уехал из Бристоля, чтобы доставить тело в Уэльс и похоронить на родине. Когда кончится траур, они поженятся. Розин пожалела, что поддалась порыву и пустилась в путь, но это именно то, что ей сейчас нужно — летняя ярмарка в Равенстоу, она чувствовала, что должна посетить эти места. Во-первых, убеждала себя Розин, необходимо кое-что купить для похорон и для свадьбы. Хотя разумнее приобрести все это без риска для жизни, ибо все равно не суждено иметь то, что хочется больше всего. Но сознание неразумности поступка только усилило тоску.

— Почему мы остановились, мам? Розин оглянулась на дочь, улыбнулась.

— Мне начинает казаться, что лучше бы мы вообще не выезжали из дома.

— Теперь поздно об этом думать, — кисло заметил погонщик Твэм, подъезжая сзади. За ним двигались пони, везущие поклажу.

— Разве Гайон не обрадуется нам? — Элунед с тревогой посмотрела на мать, потом на Гельвину, спящую у Твэма на руках.

— Может быть, и не обрадуется, — с горечью заметила Розин. — Но его, скорее всего, нет дома, ведь на юге идет война.

— А его жена? — спросил Рис. Он несколько раз видел Юдифь во время кратких визитов при жизни дедушки, она ему нравилась. За ее холодностью угадывалось чувство юмора и неподдельный интерес к людям, каково бы ни было их общественное положение.

— Она, вероятно, дома.

Розин сжала поводья. Конь поднял голову и отступил назад. Как отнесется Юдифь к их приезду и что скажет при встрече? Ни ребенок, ни девственница, так выразился Гайон, но хрупкая, как стеклянный сосуд, при этом в его глазах было такое выражение, какого Розин никогда раньше не видела.

— Не хочу встречаться с ней, — проворчала Элунед. — Вдруг она окажется высокомерной нормандской ведьмой с когтями и длинным носом!

— Хватит, помолчи! — прикрикнула Розин. — Кем бы она ни оказалась, помни о приличии и не позорь нас с дедом! Поняла?

— Да, мам, — Элунед криво усмехнулась.

Аурайд навострила уши и, повинуясь всаднице, перешла на рысцу. Деревенские жители, заслонив ладонями глаза от яркого света, с любопытством рассматривали графиню Равенстоу, сиявшую золотыми красками на золотистой лошади. Вот она добралась до вершины холма и в сопровождении свиты начала спускаться к городу, окруженному надежными стенами, воздвигнутыми еще во времена римской колонизации острова.

Летняя ярмарка была в полном разгаре, всюду царило крайнее возбуждение, несмотря на бушевавшую на юге войну, а возможно, благодаря ей. Людям нужно как-то жить, и даже в отсутствие графа, земли Равенстоу оставались местом более безопасным, чем любые другие в приграничной зоне.

Прилавки ломились от пышных пирогов, хлебов и мясных изделий, вводя в искушение голодных. Продавцы специй выкрикивали цену зычными голосами. Одному из охранников Равенстоу в присутствии любопытной толпы тащили зуб. Дрессированный медведь топтался под звуки волынок. Позванивая колокольчиками, привязанными к лодыжкам и запястьям, танцевала смуглая девушка.

Согнанный на площадь скот мычал, блеял, ржал. Женщины предлагали корзины домашней продукции на обмен или за деньги — вишни и овощи, масло и сыр. Горшечник, жестянщик, кузнец, сапожник — все наперебой похвалялись предметами своего ремесла.

Время от времени Юдифь останавливала лошадь, чтобы побеседовать со знатными людьми города, представителями власти. Одним улыбалась, другим кивала, с третьими говорила о делах. У торговца бронзовыми изделиями купила ножны для кинжала — подарок мужу, и ошейник с гравировкой для Кади — гадкая собака потеряла свой во время охоты. Спешилась у одной из палаток, чтобы купить иглы и шелк для гобелена, которым задумала украсить свою спальню.

У палатки стояла женщина, внимательно рассматривая ленты. Маленькая девочка держалась за юбку матери и взглянула на подошедшую Юдифь снизу вверх круглыми ясными ярко-голубыми глазами. Другая девочка, постарше, не терпеливо переминалась с ноги на ногу. Она была темноволоса и темноглаза, с грациозными движениями молодого олененка. За спиной Юдифь де Бек пробормотал ругательство.

— В чем дело? — спросила Юдифь, обернувшись. В этот момент Рис вышел из толпы и подошел к матери. Ошибиться невозможно — мать и дети были слишком похожи.

— Гельвина, куда ты? — спросила женщина, когда малышка, отпустив юбку матери, двинулась к Юдифи.

Девочка улыбнулась, у Юдифи задрожали колени, она почувствовала, что может упасть в об морок. Любовница Гайона, его дочь, здесь, в центре ее графства. Здесь, где она была уверена в своей безопасности!

Как вести себя в подобной ситуации? Бежать?

Как кошка при виде другой, себе подобной? Или нахально, как ни в чем ни бывало, продолжать осмотр своей ярмарки? Во рту стало горько, Юдифь сглотнула, вскинула голову. Она уже не ребенок, поддающийся порывам, и сумеет постоять за себя. Ей знакомы утонченные приемы, есть уверенность в себе. Время этой женщины прошло… а ребенок… Рука Юдифи невольно легла на свой плоский живот. Она наклонилась к ребенку, подол платья коснулся пыльной земли.

— Гельвина… — сказала она неуверенно и улыбнулась.

Рис обернулся, широко раскрыл глаза. Розин тоже удивилась, потом вдруг заволновалась. У нее было приятное лицо — темные брови дугой, полные губы. Хорошенькая, но не более того, и в уголках глаз уже появились морщинки.

— Я Юдифь Равенстоу, жена Гая, — представилась Юдифь сдержанно, ни одним жестом не выдав бушующих в груди эмоций. — Если вы приехали повидаться с ним, боюсь, придется вас разочаровать. Он на юге, сражается в Арунделе вместе с королем.

Гельвина робко улыбнулась Юдифи и спрятала лицо в широкой юбке матери. Розин смотрела на представшую перед ней женщину со смешанным чувством восхищения и дурного предчувствия. Сердце бешено колотилось. Если бы она не представилась, Розин никогда бы не узнала в ней жену Гайона, так как представляла ее совсем иной. Теперь она видела перед собой поразительной привлекательности молодую женщину, стройную и тонкую, как тростинка, без тени робости в манерах и голосе.

— Рада познакомиться, — ответила Розин на прекрасном французском, но с дрожью в голосе. — Я представляла вас иначе.

Юдифь ответила холодным пристальным взглядом.

— Я — тоже.

Розин нервно сглотнула.

— Я приехала не за тем, чтобы отвоевать Гайона, — сказала она в ответ на колючий взгляд Юдифи.

— Однако, вы здесь, и, полагаю, не для того, чтобы купить побрякушки или полюбоваться на дрессированного медведя.

— Конечно, нет, есть цель поважнее, — призналась Розин. — Отчасти это касается торговли — привезла специи, которые вы заказали отцу в его прошлый приезд. Кроме того, мне нужна отделка для нового платья… — Розин сделала паузу, стараясь перевести дух. — В прошлом месяце отец отправился во Фландрию и там умер. Прис поехал за телом. Я надеялась, что смогу попросить у Гайона эскорт, чтобы нас проводили до Уэльса — он обещал, если возникнет необходимость — и я полагала, он должен знать о смерти отца… и прочем.

— Тогда вам лучше поехать со мной в замок, — предложила Юдифь ледяным тоном. — Все дела уладим там и, в любом случае, вам нужно где-то переночевать. Искренне огорчена смертью вашего батюшки, мы с ним подружились.

Юдифь спрашивала себя, что станет делать, если неожиданно приедет Гайон и отдаст все внимание Розин и детям, особенно, малышке. Они предпочитали не обсуждать эту тему, интуитивно избегая того, что могло причинить боль. И теперь Юдифь поняла, что совершила ошибку, но было слишком поздно.

Напряженность между двумя женщинами становилась почти осязаемой, хотя Юдифи удалось спокойно обговорить с Розин цену привезенного товара. Розин тоже не тушевалась перед графиней и вела себя достаточно независимо, даже с вызовом. Элунед дулась, как мышь на крупу, так что де Бек повел ее и Риса в конюшню посмотреть на потомство Мелин, прежде чем девочка не сказала чего-то, что могло испортить отношения.

— Элунед потеряла отца, а теперь и деда, — вздохнула Розин. — А этот ребенок не облегчил нашу жизнь, — она с нежностью посмотрела на дочку, свернувшуюся калачиком у матери на коленях. — Я не хотела третьего ребенка, все получилось случайно. Она — та ниточка, которая связывает меня с Гайоном, но я легко обошлась бы без этого, — Розин нежно погладила золотистые локоны и улыбнулась. — Пошла в деда Гайона, Ренарда де Руэна. Он женился на валлийке, дочери старого лорда Овейна, Гельвине. Отец присутствовал на их свадьбе, хотя тогда был еще ребенком.

Юдифь молчала, не зная, что сказать. Если бы Розин говорила иным тоном, ее слова можно было бы принять за вызов, но интонация скорее походила на колыбельную для засыпающей малышки, в них не таилось угрозы, хотя все равно жалили. Юдифь представила стройное, сильное тело Гайона, почти ощутила его на ощупь… Это же должна чувствовать Розин. Ребенок на коленях был живым напоминанием об их любви, удовольствии, которое они дарили друг другу. А у нее, Юдифи, нет ребенка, чтобы утешить в отсутствие любимого.

Розин оторвала взгляд от дочери и успела заметить выражение лица графини, прежде чем оно сменилось маской. За холодным безразличием светской дамы скрывался дикий зверь.

— Пожалуй, мне лучше отправиться домой сейчас, если вы любезно предоставите нам эскорт, — предложила она, сохраняя достоинство.

Юдифь обрадовалась и открыла рот, чтобы вы разить готовность удовлетворить просьбу гостьи, но вовремя сдержалась, расслабила сжатые в ку лаки пальцы, перевела взгляд на стену, для которой намеревалась вышить гобелен. Ревность, грозившая перейти во вспышку неподдающейся контролю ярости — плохой советчик, умом Юдифь хорошо это понимала и заставила себя посмотреть в глаза сидевшей перед ней женщине, поло жить руку на ее рукав.

— Нет, пожалуйста, останьтесь. Уже поздно, вам не успеть до границы засветло. Кроме того, мы еще не все дела решили. Сможете достать еще бархата? В Лондоне я испортила новое платье.

— Думаю, смогу. Нас завалили заказами на этот материал, но вам с Гайоном принадлежит преимущество. Поговорю с Присом, — Розин внимательно изучала Юдифь. Они словно плыли по узкому опасному проливу, и там, где не было скал, возникали подводные течения и водовороты.

Гельвина спокойно спала на руках матери, не ведая о сложностях отношений взрослых, и Розин была рада принять предложение оставить девочку на ночь наверху в комнате Хельгунд и Элфин. Там было достаточно тепло, ибо вдобавок к жаровне с углями еще находился очаг. Служанки с восторгом хлопотали вокруг спящего ребенка — у Хельгунд была внучка примерно того же возраста, а Элфин ждала ребенка. Розин положила девочку на огромную кровать, в которой Гельвина казалась куклой, погладила золотистую головку и оглядела комнату. Стены были завешены гобеленами — это предохраняло от сквозняков и холода, исходившего от каменных стен. Окно, служившее бойницей, было закрыто тонкими пластинами, сделанными из бычьих рогов, которые пропускали слабый дневной свет, но углы освещались тростниковыми свечами и подвижные тени плясали на стенах. Розин пронзила дрожь, она обхватила себя за плечи.

— Что-то не так? — спросила Юдифь. Розин устало улыбнулась.

— У меня не лежит сердце к подобным сооружениям, я их ненавижу — ни света, ни воздуха, только мрак и сырость. Каменные стены на меня давят, я не могу спокойно спать в замке, мне нужна свобода. Гай видел это, но никогда не понимал. Он любит камни. Возможно, они становятся теплее при его прикосновении, но я не умею так влиять на них. Это одна из причин, почему я отказалась жить с ним. Со временем ужас, который внушают мне крепостные стены, пересилил бы другие чувства и развеял мечту, — она опустила руки. — Вы похожи на него, вам нравится жить среди камней, вы не ощущаете их враждебность. Я бы не смогла привыкнуть к замку, как вам не дано привыкнуть к грубой жизни Уэльса.

Юдифь достала с перекладины плащ на меховой подкладке и подала Розин.

— Значит, вы плохо меня знаете, — ответила она, глаза недобро блестели. — Да, мне доставляет удовольствие надежность этих стен, нравится заботиться о людях, разделяющих со мной кров, но этим моя жизнь не ограничивается. Если бы у меня не было других удовольствий, я бы сошла с ума.

Юдифь повела Розин по винтовой лестнице на верхнюю часть крепостной стены. Походка ее была легка и грациозна, словно она не ощущала крутых каменных ступеней. Почти враждебно, словно вызывая на поединок, она продолжала говорить.

— Я умею ставить силки на кроликов и зайцев и делать палатку из веток и ткани. Хорошо говорю по-валлийски и могу пользоваться кинжалом не хуже настоящего воина. Когда Гай посещает свои другие замки, я сопровождаю его и легко засыпаю в стоге сена, завернувшись в плащ, если приходится ночевать в пути. Мне нравится, когда ветер треплет волосы и дождь омывает лицо… время от времени, конечно. Иногда я забираюсь на эту стену специально для этой цели, у меня бывает потребность почувствовать стихию.

У Розин от подъема болели икры ног, она остановилась, чтобы перевести дух. Часовой приветствовал женщин без тени удивления — все привыкли к эксцентричным выходкам леди Юдифь. Она назвала охранника по имени и остановилась, косы расплелись, золотистые волосы развевались на ветру.

— В вас есть то, что может удержать Гайона, — сказала Розин, начиная лучше понимать свою соперницу — очень привлекательную, изысканно воспитанную молодую женщину, нормандку по крови, обладающую всеми талантами, которые были нужны Гайону и которые он мог оценить. Девушку, не смотря на внешний лоск, остававшуюся на половину дикаркой, созданием природы, диких лесов. Только такое существо могло удержать Гайона, не наскучить со временем, ибо она никогда не даст приручить себя полностью.

Ласточки оглашали воздух пронзительными криками, закружили над башнями. Юдифь проводила их взглядом.

— Если нам посчастливится долго прожить вместе, — сказала она с горечью. — С прошлого дня Святого Мартина я его почти не видела. Он либо с королем, либо выполняет его поручения, а приехав домой, ест, спит и злится на весь мир. Но, видимо, у него есть на то причины… Нет никакой гарантии, что Генрих выиграет войну. Если проиграет, то мое умение или неумение удержать его не будет иметь никакого значения… по крайней мере, в этой жизни. Де Беллем знает, кого нужно благодарить за добрую половину предъявленных ему обвинений.

Розин перегнулась через край стены и тоже наблюдала за полетом птиц. По спине пробежала дрожь дурного предчувствия. Шаги на твоей могиле, так сказала бы мать.

— Ему грозит опасность? — Розин не могла скрыть волнение.

— Не знаю, когда она ему не грозила, — Юдифь кисло улыбнулась. — Это у него в крови, Гайон не может жить, не подвергаясь риску, вечно лезет на рожон. Ввязывается в придворные склоки, и мне не удастся уговорить его вместо этого заниматься собственным домом.

Юдифь произнесла слова с юмором, но Розин знала по собственному опыту, что веселья она не чувствовала. Леопарда трудно приучить к домашнему очагу. Он способен разорвать любое сердце. Часовые сменились, звеня копьями о камни. Несколько овец загнали в сарай, чтобы утром забить. Вдали ярмарка сворачивала палатки, люди расходились по домам. По мосту, шатаясь, шел подвыпивший охранник, которому днем удалили зуб. Юдифь подумала, что следует предупредить де Бека, чтобы не ставил парня в ночной дозор.

— Мне не следовало приезжать, — тихо сказала Розин. — Просто хотела… хотела посмотреть на жену Гая своими глазами. Это, пожалуй, основная причина.

Признание застало Юдифь врасплох.

— Я бы назвала это рискованной затеей, — сказала она спокойно.

Розин скривила губы.

— Думаете, я не говорила себе то же самое? И не один раз… Но это как больной зуб, не давало покоя. Нужно было его вырвать. Я должна была знать. Теперь знаю, и рада, что пытка окончена. Но это не единственная причина… мой троюродный брат Прис из Бристоля, с которым у нас общее дело, просил моей руки, и я дала согласие.

— Поздравляю, — сказала Юдифь без излишнего тепла. — Когда свадьба?

— Пока не знаю. Перед Рождеством, по всей вероятности. Предстоят похороны отца, надо выдержать траур, разобраться с делами, — Розин помрачнела. — Я знаю Приса с детства. Рис и Элунед к нему привязались, но Гельвина… Она ведь дочь Гайона, и ради того хорошего, что было между нами, я сочла необходимым сообщить ему о моем решении. У Приса нет наследников. Возможно, я рожу ему детей, но он намерен признать моих детей своими, всех троих, и дать девочкам приданое, когда вырастут.

— Думаю, Гайон не станет мешать, — сказала Юдифь, подумав.

— Я в этом почти уверена, — Розин прикусила губу. — Чувство прошло, для него, по крайней мере. У нас никогда не было много общего, огонь быстро угас. Жаль, что… — Розин отвернулась, подбородок дрожал.

Юдифь изучала стоящую перед ней женщину. Она представляла ее загадочной и красивой, способной на любые хитрости и уловки. Но все оказалось не так. Прямая, практичная женщина с мягкой душой. Она поняла, почему Гайон не оставлял любовницу больше четырех лет и почему теперь нужно разрубить эту связь. Розин тоже понимала, иначе не плакала бы перед ней на закате солнца на крепостной стене. Юдифь отвела глаза и терпеливо ждала, молчаливое понимание было единственным утешением, которое она могла предложить.

Розин вытерла глаза и повернулась к Юдифи.

— Извините, глупо с моей стороны… Вы с Гайоном приедете на свадьбу?

Юдифь сомневалась.

— Это не может вызвать неприятности?

— Нет, это не такая свадьба… Пока это чисто деловой союз, что будет дальше… поживем — увидим. Прису известно мое прошлое. Мы хотели бы видеть вас.

— Тогда мы охотно приедем, если позволят обстоятельства, — неуверенно согласилась Юдифь. — А как насчет Гельвины? Вы скажете, кто ее отец, когда девочка станет постарше?

Розин почувствовала напряжение в вопросе.

— Конечно, скажу. Думаю, цвет ее волос вызовет замечания посторонних задолго до этого. Не хочу, чтобы она подозревала каждого рыжего датчанина-матроса, приезжающего в Бристоль, в том, что ее рождение — его рук дело. Она узнает правду от меня и ни от кого другого, как только достаточно повзрослеет, чтобы понять. Не хочу, чтобы она ненавидела меня.

Юдифь слушала, затаив дыхание. — Вы мудрая женщина, — голос Юдифи дрожал. — Хотела бы я, чтобы моя мать рассуждала так же, как вы.

Внизу на ночь поднимали мост. Один из страж прокричал кому-то наверх неприличное слово, ему ответили тем же.

— Надеюсь, Гайон при случае будет навещать Гельвину, — Розин не решалась спросить, что означало последнее замечание Юдифи. Слова Гайона «хрупкая, как тонкое стекло» вдруг всплыли в памяти и на секунду показались очень точными.

— Она навсегда останется его первенцем, — Юдифь полностью овладела собой. — Было бы неправильно не позволить ему навещать дочь. Здесь я должна дать разрешение вам нарушать границу моих владений, потому что ничего не могу изменить, не подвергая риску саму себя.

Розин почувствовала вызов в серых холодных глазах, но насмешливый тон смягчил неприятное впечатление — ирония предназначалась самой Юдифи, словно она раздвоилась и подтрунивала над своей половиной.

Обеденный гонг завершил беседу.

— Спустимся вниз? — предложила Юдифь.

Розин приняла протянутую руку.

Утром Розин отправилась в обратный путь в сопровождении Твэма и восьми вооруженных всадников. Стук подков гулко отражался от настила подъемного моста. Розин оглянулась на Юдифь, стоявшую у ворот часовой башни и махавшую рукой, помахала в ответ и уже больше не оглядывалась назад.

В полдень путники остановились на привал, чтобы напоить лошадей и подкрепиться хлебом, сыром и жареной дичью. Гельвина, по своему обыкновению, съела сыр, но хлеб выплюнула. Элунед, напротив, съела все, изящно откусывая маленькие кусочки, потом задумчиво посмотрела на мать.

— Его ведь заставили жениться на ней, правда, мам?

Розин забеспокоилась. С прошлого вечера Элунед вела себя послушно, от капризов не осталось и следа, но была крайне задумчива и печальна.

— Да, похоже на то, — сдержанно ответила она.

— Он не любит ее, — Элунед поправила ожерелье из слоновой кости, с которым не расставалась.

Розин не торопилась с ответом, стараясь спокойно встретить полный страдания взгляд дочери. У них были одинаковые глаза — карие с зеленым. Разница заключалась в том, что Розин умела скрывать свои чувства.

— Не надо так говорить, — наконец ответила Розин. — Может быть, тебе хочется, чтобы так было, но это не хорошо. Нужно пожелать им любви и счастья.

— Она безобразна! — Элунед надула губки.

— Элунед!

Гельвина поперхнулась. Розин привычным движением машинально разжала маленький ротик и вынула непрожеванный кусочек дичи, не сводя глаз со старшей дочери.

— Ненавижу ее, нормандскую неряху! Гайон наш, а не ее!

Розин ударила Элунед по щеке, так, что кожа побелела. Девочка вскрикнула. Охранники перестали жевать и уставились на Розин. Элунед прижала к щеке ладонь и в испуге смотрела на мать, потом вскочила и побежала в чащу леса.

— Мам, пусть бежит, не догоняй, — сказал Рис, удерживая мать. — Она не убежит далеко, мы легко найдем ее.

Розин неохотно послушалась сына.

— Я виновата, не представляла, что рана так глубока. Она любила повторять, что выйдет за Гайона замуж, а мне это казалось ребячеством, детской игрой.

— Так и было, — заметил Рис с несвойственной его возрасту рассудительностью.

Розин вернулась на свое место на расстеленных шкурах, но не сводила глаз с деревьев, за которыми скрылась Элунед.

Рис, видя беспокойство матери, тяжело вздохнул, поправляя ремень.

— Ладно, схожу, поищу ее. Благодарная улыбка озарила лицо Розин.

Она думала, как вести себя с дочерью после ее возвращения. Обойтись молчанием, словно ни чего не случилось? Или пуститься в расспросы, упреки, объяснения? Поругать? Или приласкать? В эту минуту она была бы рада вообще не знать Гайона.

Гельвина терла глаза и капризничала. Розин начала укачивать малышку, накрыв овечьей шкурой.

Две пичуги испуганно взвились в воздух, заржала лошадь и, задрав голову и навострив уши, устремилась к лесу. Сержант отложил еду и направился за ней.

Из-за деревьев послышался шум, треск веток, громкий крик. Розин вскочила, охваченная ужасом. Накрыла ребенка еще одной шкурой — Гель-вина уже уснула — и набросала сверху веток, замаскировав, как могла.

Скрежет металла возвестил, что охрана обнажила мечи, готовясь к бою, держа перед собой щиты. Один из охранников что-то приказал Розин, но та не обратила внимания. Из-за деревьев появился Рис, спотыкаясь и шатаясь, в разодранной окровавленной тунике, он медленно двигался к матери.

— Рис! — закричала Розин и, подняв юбки, бросилась к сыну. Охранник, брат Эрика, поймал ее за руку.

Рис повернул голову на голос, но глаза ничего не видели, изо рта шла кровь.

— Мама… — прохрипел он.

— Рис! — снова закричала Розин, вырвалась из рук солдата и, спотыкаясь, побежала к упавшему сыну. Тот был мертв. Из раны все еще текла кровь прямо в протянутые руки Розин.

Розин не слышала предупредительные крики охраны, не видела выехавших из леса всадников, следовавших по кровавому следу жертвы их дикой охоты.

Конь де Лейси спустился с холма, за ним следовали его приспешники и наемники. Они приближались к развилке дороги, одна часть которой служила для перегона скота, другая вела в Шрусбери. Первая пересекала территорию Равенстоу и вела к замку Торнифорд, а затем через границу шла в Ландоллен. Путешественники с грузом пользовались ею постоянно, переправляя шерсть, уголь, железо, медь из Уэльса и ввозя в Уэльс зерно, ткани и предметы роскоши.

Дорога носила следы многих повозок и торговых караванов. На обочине росла свежая трава. Конь потянулся к ней, де Лейси качнулся в седле. Ему было жарко, пот стекал по спине к ягодицам. Это раздражало и создавало неудобства, но такова была плата за дорогую кольчугу, сжимавшую тело от шеи до колен поверх стеганой поддевки.

Сегодня они вернутся в Торнифорд и начнут готовиться к осаде. Арундел для них потерян, а с ним помощь из Нормандии и Фландрии. Де Беллем подался домой, в Шрусбери. Вот-вот должна начаться битва за власть над границей. Уолтер протянул руку к бурдюку с вином, нетерпеливо взял его из рук капитана охраны и, открыв, жадно выпил залпом несколько глотков. Последний сплюнул на землю. Желудок болел всю неделю. Де Лейси убеждал себя, что это не связано со страхом. Просто рацион осадного положения и недостаток сна сделали свое дело.

Де Лейси заткнул пробкой бурдюк и протянул Хейкону. У сестры есть земли в Нормандии, де Беллем обещал ему дать там надел, если придется удрать за пролив, но посулам хозяина нельзя верить. Однако, больше ничего не оставалось. Де Лейси не питал радужных иллюзий. Если его владения попадут в лапы Генриха, он их больше не увидит — перейдут к его приспешникам, возможно, к Гайону ФитцМайлзу, или Майлзу ФитзРенарду в благодарность за верную службу, за то, что собрали улики и свидетелей.

— Жаль, что не прикончил его во время охоты на кабана, — произнес де Лейси вслух.

Конь не отреагировал на голос хозяина, но навострил уши и повернул морду к деревьям, росшим вдоль дороги. Де Лейси насторожился, рука легла на рукоять кинжала.

— Клянусь Богом, девка! — крикнул один из рыцарей, расплывшись в довольной ухмылке.

Де Лейси увидел девочку, выбежавшую, задыхаясь от слез, на дорогу, голубое платье и длинные черные волосы в колючках, тонкие черты лица измазаны смолой и искажены страданием. Он забыл о неприятном ощущении от стекавшего по спине пота. Член начал напрягаться и подниматься под одеждой. Сердце вожделенно забилось, готовое вырваться из груди.

— Оставь ее, Гайл, она моя! — прокаркал он похотливо. Как раз то, что нужно — невинная пухленькая девчонка, нераспустившийся бутон!

— Откуда она?

— Давайте выясним, — он растянул губы в жестокой улыбке и пришпорил коня.

Элунед видела, как они приближаются, впереди рыцарь в кольчуге и с волчьим оскалом, сбруя и доспехи блестели в лучах солнца.

Она вскрикнула и хотела бежать назад в лес, но ноги путались в длинной юбке, а деревья цепляли корнями и ветками.

Уолтер де Лейси славился как отличный наездник. Конь ловко маневрировал среди стволов, быстро настигая жертву. Элунед сворачивала, конь устремлялся за ней. Де Лейси наклонился в седле, схватил за пояс, поднял наверх. Элунед отбивалась, но он держал ее головой вниз, она начала задыхаться, извиваясь, как выброшенная на берег рыба.

Де Лейси вожделенно пожирал глазами изгибы ее ягодиц, округлые, как персик. Белое ожерелье мерцало на фоне темных волос. Он приподнял его двумя пальцами, осмотрел. Простое. Дорогое. Ребенок молил по-валлийски, но платье сшито из фламандской ткани. Из семьи богатого торговца, определил Уолтер.

— Хейкон, возьми-ка ее, но лапы не распускай! — приказал он капитану. — Эта добыча принесет солидный куш, могу поклясться!

Хейкон посадил девочку к себе в седло. Та пыталась укусить его, он выругался, но помня приказ, не ударил, а завернул в свой плащ, лишив возможности двигаться.

Нападение Риса застало его врасплох, нож вонзился глубоко в руку, капитан разжал пальцы и с воплями выронил спеленатую добычу.

— Элунед, беги! — Рис снова занес нож. Падение оглушило ее, но девочка вскочила на ноги и хотела бежать, но цепкие пальцы снова поймали за пояс, вздернули вверх. Ее вырвало. Хейкон, истекая кровью, выхватил у Риса кинжал, вонзил в тело юноши и отшвырнул в сторону.

Рис покачнулся и, истекая кровью, шатаясь, двинулся к своим.

Де Лейси ухмыльнулся, выждал немного, поглаживая Элунед по ягодицам.

— Приятное разнообразие для охоты, — произнес он вполголоса.

Глава 25

Вскоре после отъезда Розин Юдифь с собственной охраной выехала из Равенстоу, путь лежал к небольшому поместью на их территории. Хозяин этой небольшой усадьбы в Фарндене недавно скончался, и она обещала его сыну, к которому перешло поместье и военные обязательства отца, что посетит мессу в церкви и помолится за своего верного вассала перед тем, как выехать к мужу. Обычай требовал, чтобы новый хозяин подтвердил согласие со всеми обязательствами и дал клятву верности своему господину.

Томас Д'Алберин — приятный, хотя и не слишком умный молодой человек. В его внешности и характере просматривалось что-то бычье, что не раздражало Юдифь, ибо наряду с прочим проявлялись исполнительность и ответственность, способность физически справляться с самыми трудными обязанностями. Но ему не хватало тщеславия и воображения, чтобы стать кем-то большим, чем просто хозяином незначительного владения, что, однако, не давало повода не считаться с ним.

Юдифь рассудила — без гвоздя не будет и подковы, а без подковы — лошади, потому была настроена проявить к вассалу во время визита всяческое внимание и почтение.

Мессу отслужили в крошечной саксонской церквушке, где собрались все члены семьи земле владельца, слуги и наиболее уважаемые деревенские жители. Были розданы милостыня и хлеб. Обеденный стол накрыли в саду, прямо под фруктовыми деревьями. Настроение присутствующих омрачали военные события на юге. Юдифь с трудом заставляла себя проглотить кусок, в глазах стояли слезы, к горлу подкатился ком, и стоило больших усилий убедить сэра Томаса, что она в полном порядке.

Завершив дела еще до наступления темноты, Юдифь попрощалась с хозяином и отправилась в свой замок. Де Бек направил группу всадников по кратчайшей дороге через лес, стараясь скорее выехать на большой тракт.

День выдался жаркий, лесной воздух был насыщен влагой, дышать становилось трудной, одежда прилипала к телу. Под легкой накидкой у Юдифи чесалась голова, словно там роились мириады насекомых, пот струйками стекал по спине и в ложбинке меж грудью, ноги болели от долгой езды. Она с тоской представила, как заберется в теплую ванну, почувствовала, словно наяву, легкий шелк халата и кубок вина, прохладу спальни.

Мысли вызвали воспоминания об одной сырой ноябрьской ночи: она сидела в ванне с чашей золотистого вина, глаза Гайона излучали смех и желание… Горячая волна охватила Юдифь. Она нервно передвинулась в седле, слезы навернулись на глаза. Как давно они не виделись, не имели возможности побыть вместе… Юдифь вдруг ощутила глубокую усталость. Те короткие встречи, отпущенные судьбой в последнее время, не давали ни успокоения, ни удовлетворения, потому что проходили в спешке и страхе за будущее.

Пара голубей пролетела над головой, закричал дрозд. Пестрый дятел летел позади, издавая тревожные крики. Де Бек, ехавший рядом с Юдифью, выпрямился в седле, схватился за рукоятку меча, другой рукой выставил щит. Поведение птиц говорило — их спугнули раньше, до прибытия его отряда. Земля, по которой они проезжали, находилась под юрисдикцией Гайона, но на северо-западной оконечности начиналась граница Уэльса и линия каменных столбов проходила между Равенстоу и Торнифордом. Последнее обстоятельство больше всего беспокоило де Бека, он приказал охране окружить Юдифь.

Перед всадниками пронеслась лошадь, выскочившая из чащи. Де Бек и Юдифь узнали ее кобылка из табуна Гайона, принадлежавшая брату Эрика, который возглавлял эскорт Розин. У Юдифи заныло сердце — всадник был в седле, но неестественно скрючился и не ответил на окрик. Лошадь, однако, узнала своих и повернула к ним.

Де Бек на скаку поймал поводья.

— Годрик, что случилось? — прокричал он. Парень поднял веки, но не разогнул спину.

— Де Лейси… — прохрипел он. — Напал… Их слишком много… У нас не было шансов… Удалось спасти только малышку, — он покачнулся. К груди плащом был привязан узел. Из-под тряпья высунулась взлохмаченная головка Гельвины, личико пылало, она жалобно заплакала.

Пожилой рыцарь развязал узлы, державшие ребенка, вынул малютку из-под плаща Годрика, ахнул, увидев, что девочка вся испачкана кровью.

— Моя… не ее… — прохрипел Годрик и рухнул на землю без сознания. Юдифь спрыгнула с лошади, осмотрела раны сержанта. Меж ребер зияла рана, но ей показалось, что внутренние органы не задеты, хотя прокол достаточно глубок и потеряно много крови. Юдифь подняла тунику и стала рвать на полосы нижнюю рубашку, чтобы наложить повязку. Два рыцаря занялись изготовлением носилок из веток.

Гельвина неистово рыдала, звала мать по-валлийски. К счастью, охранник, державший ее на руках, имел пять детей и знал, как справиться с истерикой. Житель границы, он владел валлийским, и вскоре успокоил ребенка. Девочка перестала плакать и биться, только затихавшие всхлипывания сотрясали тельце.

Годрик открыл глаза. Юдифь положила руку ему на лоб.

— Успокойся, отдохни, мы поможем.

— Госпожа, мы ничего не могли сделать, — метался Годрик. Юдифь поднесла ко рту юноши бурдюк, он глотнул теплого терпкого вина. — Люди де Лейси превосходили нас числом в четыре раза. Ребенок спал под шкурами, ее не заметили, а меня сочли мертвым, — он заскрежетал зубами от боли, но без лекарств Юдифь не могла облегчить его страдания.

— Где это случилось, сынок? — тихо спросил де Бек.

— Не дальше мили, в сторону от дороги. Мы сделали привал, они налетели из леса, — он за крыл глаза, заметался, терзаемый страшными воспоминаниями, которые будут мучить его до конца жизни.

— Они преследуют тебя? — де Бек настороженно огляделся.

— Нет, сэр, они уверены, что я убит. Слышал, как де Лейси сказал, что надеялся на большую добычу и приказал возвращаться… в Торнифорд. Кроме меня и ребенка все погибли… Другая девочка… О, Господи! Ее увезли с собой! — он застонал, лицо приняло землистый оттенок. Юдифь старалась преодолеть охвативший ее животный страх, от которого кружилась голова и тошнило, снова положила руку на взмокший лоб юноши.

— Лежи спокойно, Годрик, — она посмотрела на де Бека. Преследовать было бесполезно, они опоздали на три часа. Де Лейси давно в замке.

— Надо перевезти тела в Равенстоу, — Юдифь еще не оправилась от шока. Мысль о предстоящем деле бросила в холодный пот. — Лучше забрать с собой, пока волки и лисы не сделали свое дело.

Де Бек видел, как бьется жилка на шее госпожи, как трудно ей держать себя в руках.

— Миледи, вам не следует смотреть на это, к тому же, Годрика и ребенка нужно скорее доставить в Равенстоу.

Юдифь задумалась, покорно кивнула. Действительно, теперь она ничем не могла помочь несчастным. Де Бек сам перескажет подробности Гайону и шерифу. С нее хватит впечатлений, когда придется обмывать тела и готовить к достойному погребению… и описать происшедшее в письме мужу. Что она скажет? Как посмотрит в глаза, когда он вернется? В данную минуту мысль об этом была невыносима. Юдифь приказала себе до поры до времени не думать об этом.

Реальное положение вещей оказалось гораздо хуже, чем она представляла. Дома Юдифь зашила рану Годрика, перевязала, положив плесневелый хлеб, дала макового отвара, чтобы он уснул. Гельвина плакала и звала мать.

Для Юдифи пытка началась, когда де Бек въехал в замок с мертвенно-белым лицом, делавшим его похожим на трупы, завернутые в плащи и связанные, как туши диких животных, перекинутые через седла пони, взятых в долг у Томаса Д'Алберина. Такое же выражение лиц было у тех, кто сопровождал де Бека. Когда тела перенесли в часовню, Юдифь поняла причину. Месиво, представшее ее глазам под одеждой Розин, даже отдаленно не напоминало ту женщину, которую Юдифь видела накануне. Трудно было даже предположить, что это когда-то имело человеческий облик.

Юдифь, шатаясь, отошла в сторону, ее долго рвало, казалось, вывернет всю наизнанку.

Де Бек взял ее за локоть, подал кубок с укрепляющим напитком и ждал, пока она выпила не много, расплескав остальное дрожащими руками.

Сотрясаясь всем телом, Юдифь прислонилась к нему.

— Это не человек, это дьявол, — хрипло прошептала она.

Де Бек обнял ее вздрагивающие плечи.

— Послали гонца к Гайону? Ему нужно видеть это собственными глазами.

Юдифь отрицательно покачала головой.

— Не знаю, как написать… И не знаю, где он, может быть, уже не в Арунделе.

— Ничего не объясняйте, просто напишите, что ему нужно срочно приехать. Гонец разыщет его. Попрошу ФитзУолтера, чтобы он сделал это за вас.

— Нет, — твердо сказала Юдифь. — Сама сделаю. Просто отдохну немного — она подняла глаза. — С вами чувствуешь себя как за каменной стеной. Вы — как скала.

У де Бека защипало в глазах, он быстро заморгал. Юдифь была для него словно дочь, он растил ее, учил смелости и мужеству, ее сила воли наполняла его сердце нежностью и гордостью. Он мог бы разорвать циничного убийцу собственными руками.

Вернувшись в часовню, Юдифь снова почувствовала слабость в коленях, но заставила себя удержаться на ногах и так стояла с мертвенно-бледным лицом и посиневшими губами, словно вылитая из железа.

Глава 26

Гайон ослабил поводья, предоставив Ариану самому пробираться сквозь чащу. Полуденный свет золотил лесную зелень, придавая ей цвет от борного французского вина, и бросал отблески на отряд вооруженных всадников, спешивших в Равенстоу, чтобы начать приготовления к войне в приграничной зоне.

Арундел перешел на их сторону, а де Беллем был надежно отрезан от союзников за границей. Король намеревался очистить север от своих не доброжелателей, расправившись с ними по очереди, в чем полагался на поддержку Гайона.

Отряд вышел из леса, вдали показались стены замка Равенстоу. Со смешанным чувством восхищения и горечи созерцал Гайон главную крепость огромного поместья, построенного по проекту графа Шрусбери. Нелегкая задача — изгнать его из других замков, также спланированных им и находившихся в его руках. Видит Бог, что и поддержка Арундела досталась не сразу.

Путь рыцарям и солдатам преградило стадо, погоняемое пастухом. Собака приблизилась к всадникам, помахивая хвостом, но была отозвана назад резким свистом. На мельнице мельник занимался погрузкой мешков с мукой на повозки, запряженные быками. Увидев солдат, он вытер рукавом пот с лица и на минуту остановил работу, приказав сыну тоже оказать почтение отряду. Его жена перестала полоскать белье в ручье и присела в реверансе, рука невольно потянулась к висевшему на поясе распятию, которое она, крестясь, поднесла к губам.

Гайон с любопытством оглядел женщину, в который раз поразившись, как быстро летит слух о войне. Он не верил, что де Беллем нападет на Равенстоу, уж слишком рьяно тот взялся за собственные укрепления, но в любую минуту можно было ожидать набега со стороны Уэльса. У де Беллема есть несколько вассалов по ту сторону валлийской границы, которые с удовольствием пополнят зимние амбары за счет врагов хозяина.

Мост был опущен, ворота открыты настежь — замок приготовился к встрече хозяина. Гайон пустил Ариана рысцой, и вскоре кавалькада въехала во двор.

На открытом воздухе стоял огромный котел, служанка подбрасывала в огонь сложенные рядом ветки. Другая, помоложе, ощипывала курицу. Она испуганно посмотрела на солдат, ткнула напарницу кулаком и перекрестилась. Женщина постарше выпрямилась и тоже осенила себя крестом, уставившись на Гайона полными сочувствия округлившимися глазами. Из центрального входа выбежала Юдифь и бросилась к мужу.

Кади приветствовала хозяина восторженным лаем, неистово виляя хвостом. Гайон спрыгнул с коня, бросил поводья конюшему. Парень молча поймал их, переглянулся с Юдифью, опустил голову и увел серого в конюшню.

При виде спешащей навстречу жены у Гайона радостно забилось сердце. Ее волосы отливали бронзой в лучах заходящего солнца, лицо раскраснелось, что очень ей шло. Но вот Юдифь приблизилась, взглянула мужу в глаза, и радости как не бывало — по крепко сжатым губам он понял, что случилось что-то страшное.

— Розин мертва, — произнесла Юдифь без вступления. — Не знала, как сообщить тебе, но это ничего не меняет.

Гайон понял не сразу. Солнце все еще припекало, но его вдруг охватила дрожь.

— На них напали на нашей территории, вчера, на Ланголленской дороге. Я дала ей охрану, но их всех перерезали. Отец Джером в часовне… — Юдифь запнулась. — Гайон, давай войдем в дом, там расскажу подробности, — она положила руку на его рукав. — Гельвина жива, ее спас Годрик. Выжили только они вдвоем.

Двигаясь, словно лунатик, Гайон позволил Юдифи ввести себя в дом. Весть захлестнула его огромной волной. Слова «Розин мертва» стучали молотом в висках. Больше он ничего не понял.

Юдифь напоила мужа вином, смешанным с укрепляющим отваром. Гайон сел, словно тело принадлежало не ему, отставил чашу, впился взглядом в жену.

— Повтори, до меня не дошло, — приказал он. Юдифь залпом выпила успокоительное зелье и поведала о страшном событии. Лицо Гайона застыло, как маска, выражение не изменилось, но когда Юдифь замолчала, он опустил лицо в ладони и долго бормотал что-то неразборчивое, раскачиваясь в такт словам. Юдифь осторожно тронула его за плечо, но тут же отдернула руку. Ею овладела такая растерянность, слова не шли на ум. Банальные утешения не годились.

— Я очень огорчена, поверь. Гайон не ответил.

— У тебя осталась Гельвина.

Он поднял голову, глаза тупо смотрели перед собой, лицо посерело.

— Да, — процедил он сквозь зубы. — У меня осталась Гельвина, — потом вдруг истерически захохотал и снова спрятал лицо в ладони.

Юдифь встала на колени, положила руку на плечо Гайона.

— Хотела бы облегчить твою боль, но не знаю как, — сказала она тихо.

— Лучше ничего не говори, — он стряхнул ее руку, встал, направился к двери.

— Куда ты?

— В часовню, куда же еще.

— Гайон, не надо! — Юдифь вскочила, бросилась к мужу. — Подожди немного, приди в себя. Я распоряжусь, чтобы приготовили ванну.

— Наплевать на ванну.

— Нет, не наплевать, послушай… — Юдифь схватила его за рукав.

— Пусти, — он заскрежетал зубами, пытаясь вырваться, и продолжал идти.

— Гайон, нет… то есть… хочу сказать… не ходи туда… они не оставили ее чистой…

— Перестань пугать меня! — зарычал он и ускорил шаги.

Слезы навернулись на глаза Юдифи, она сдерживала их изо всех сил… схватила накидку и последовала за мужем. Боялась, что ужас реальной картины застанет его врасплох, знала по себе, какое впечатление это произведет. Ее память запечатлела этот момент до конца жизни.

Гайон посмотрел на ряд тел, недавно бывших живыми существами. Десять белых мумий.

Отец Джером отошел вглубь, не в силах видеть лишенную выражения восковую маску вместо лица молодого графа.

— Страшное дело, — прошептал он. — Но теперь на них снизошел мир.

Гайон отдернул одно из покрывал — под ним лежал Херлин ФитзСаймон, многообещающий юноша из Оксли, верой и правдой служивший ему во время Уэльской кампании, которого он прочил в капитаны гарнизона охраны замка. Теперь планы рухнули, разрублены острым мечом. На шее зияла глубокая рана, рассекшая лицо до самой кости.

— Мир? — ледяным тоном спросил Гайон, закрыв труп покрывалом.

Отец Джером подошел ближе.

— В этом можете не сомневаться, сын мой, — он протянул руку как бы для успокоения, но Гайон отступил.

— Лучше не трогайте меня, — произнес он спокойно, без всякого выражения эмоций, бушевавших в груди.

Священник колебался, но Юдифь осторожно тронула его за рукав. Лицо ее побелело и напоминало белые покрывала на трупах, но глаза были живыми и полными мысли.

— Оставьте его. Ему может понадобиться ваша помощь позднее. Я прослежу за ним.

Священник с облегчением удалился. Юдифь расправила плечи, подошла к мужу. Тот молча уставился на тело Риса. На глазах мальчика лежали серебряные монеты, те, которые тремя годами раньше были конфискованы у де Беллема. Это был единственный способ закрыть веки, застывший в глазах парня ужас леденил кровь.

— Если бы они не проглядели Годрика, мы не нашли бы тела так скоро. Я ждала эскорт назад только через три-четыре дня.

— Ты говоришь об этом, как о большой удаче, — упрекнул Гайон, закрывая лицо Риса, в го лосе звучали нотки угрозы.

— Могло быть гораздо хуже. По крайней мере, их не сожрали волки и вороны. Гельвина обязана Годрику жизнью.

— Как мудро, — произнес Гайон, словно хлестнул по лицу.

— Перестань! Перестань, прошу!

— Ты лезешь в рану из удовольствия или потому, что не можешь держать язык за зубами? — напустился Гайон на Юдифь. — Христом-Богом прошу, оставь меня в покое!

— Во имя Христа, не оставлю! — огрызнулась Юдифь. — Не собираюсь быть козлом отпущения!

Подойдя к последнему трупу, Юдифь сама отдернула покрывало.

— Полюбуйся и давай уйдем отсюда, — неистово прошипела она.

Гайон из белого стал зелено-желтым. Несмотря на усилия священника и Юдифи, на тело Розин нельзя было смотреть без содрогания. Она отчаянно боролась за жизнь, что исказило ее черты до неузнаваемости. Тело было буквально искромсано на куски, волосы вырваны. Юдифь закрыла труп.

Щеки Гайона подергивались.

— Где Элунед? — спросил он, собрав все силы, чтобы держать себя в руках.

— Де Лейси увез ее с собой, — Юдифь сжала зубы.

Гайон содрогнулся, уловив намек. Можно было легко представить, что де Лейси сделает с ребенком. Гайон знал. Хорошо знал.

— Милорд, — сказал подошедший отец Джером, но его оттолкнул забрызганный грязью молодой человек, его глаза налились кровью и походили на глаза разъяренного зверя.

— Где она? — спросил он хрипло, с таким явным валлийским выговором, что Юдифь не поняла. Взгляд прибывшего окинул тела. — Моя Розин… Где она?

— Ваша Розин? — Юдифь встрепенулась. — Значит, вы Прис…

— Я поехал, чтобы привезти тело отца, а теперь мне говорят, что ее тоже надо хоронить… и парнишку… — дикий взгляд с ненавистью остановился на Гайоне. — Не могли бы вы оставить ее в покое? Из-за вас она погибла… О-о-о… моя жена… я хотел жениться на ней…

Гайона захлестнули угрызения совести.

— Мне было неизвестно, что она собирается приехать сюда, — защищался он. — Я бы остановил ее… Видит Бог, я предупреждал…

— Надо было лучше стараться!

— Как лучше? — ощетинился Гайон. — Что вы называете «лучше»? На что хватило бы вашего терпения? Запереть? Ее невозможно было удержать.

— Так что, черт возьми, ей нужно было в Равенстоу?

— Розин приехала пригласить нас на свадьбу, — Юдифь пыталась разрядить обстановку и предотвратить ссору, — и поговорить о будущем Гельвины, — она намеренно скрыла часть правды.

— Могла не спешить ни с первым, ни со вторым, — не унимался Прис, поглядывая на трупы, и Гайон подумал, что тот тоже чувствует себя виноватым, ибо тоже был далеко и не смог прийти на помощь. Теперь Прису предстояло увидеть то, на что нельзя было смотреть.

Молодой человек рванулся к телам.

— Которое из них? — властно потребовал он. Юдифь хотела урезонить его и заставить отказаться от мысли увидеть Розин, но Гайон опередил ее.

— Дело рук Уолтера де Лейси, — сказал он тихо. — Клянусь, что опустошу Торнифорд, камня на камне не оставлю, превращу всю землю в кладбище!

Молодой человек открыл лицо Розин, опустился перед телом на колени.

— О, нет, Розин, дорогая, нет! — стонал он, охваченный ужасом. Подошел отец Джером, положил руку ему на плечо, хотя никакие утешения не могли смягчить картину того, что предстало взору.

Спустя минуту, показавшуюся вечностью, священник накрыл труп Розин. Прис перекрестился, плечи его тряслись, руки беспорядочно двигались, сердце бешено колотилось. Помолчав, обратился к Гайон у:

— Я купец, — сказал он нетвердым голосом, не пряча горе и гнев. — Мечом я привык только защищаться и владею им не очень хорошо…

Юдифь испугалась, что Прис хочет вызвать ее мужа на поединок. Видимо, у Гайона мелькнула та же мысль, но он не подал виду, только переступил с ноги на ногу.

— Прошу, научите владеть им, как должно. Я пойду с вами на Торнифорд. Мне рассказали об Элунед… Розин уже ничем не повредишь, она мертва… Но одному Богу известно, что сейчас испытывает ребенок… — он поперхнулся, отвернулся, сплюнул.

Гайон почувствовал, как тошнота подступает к горлу.

— Принимаю предложение, — ответил он, когда вернулась способность говорить. — И дам необходимое снаряжение.

В церкви было холодно и довольно темно. Свечи у алтаря бросали тусклые блики в предрассветный мрак. Гайон не сводил глаз с пламени, пока не зарябило в глазах, и повторял латинскую молитву, которую помнил с детства. Слова не доносили никакого смысла. В действительности не было ничего, кроме старого облупившегося пола часовни, от которого затекшие колени пронизывал холод, запаха ладана, бившего в ноздри, и застывшего тела Розин, растерзанного, измученного.

Гайон пытался убедить себя, что видит кошмарный сон, который кончится, как только он проснется. Холодный пот испарится, наступит облегчение… Ave, Maria, gratia plenia… Аве, Мария… Но стоило поднять край простыни, и становилось ясно, что даже Пресвятая Дева не в состоянии помочь. Где-то внутри нарастало желание огласить тишину диким воем, волчьим воем… но он человек… должен подавить инстинкт… подумать, как отомстить.

Пламя свечей всколыхнулось от потока воз духа. Мурашки пробежали по спине, легкая рука легла на плечо. Гайон вскочил, дико озираясь в испуге, ругательство готово сорваться с губ.

— Гайон, пойдем, — тихо попросила Юдифь. — Уже светает. Если хочешь вести людей, надо отдохнуть. Прис лег еще час назад, — она протянула мужу плащ, на ней тоже была накидка поверх платья. Она простояла всю ночь на коленях на холодном полу рядом с ним, но Гайон не заметил этого, не видел, когда вышел Прис, весь мир слился в одну нестерпимую боль.

— Ванна готова, ты должно быть, закоченел. Гайон смотрел на жену невидящим взором.

Где-то в подсознании складывались слова «благоразумная Юдифь», но язык не ворочался. Внезапно нахлынуло чувство страшной усталости, внутренней дрожи, словно холод проник вглубь и разлился по всему телу.

— До глубины души, — пробормотал он, косясь на алтарь. Поднялся с колен. — До самой глубины моей души.

Послушный, как ручная собачонка, он позволил Юдифи увести себя в дом, вверх по лестнице, в спальню. Походка, как у человека, поднявшегося после тяжелого недуга. Слуг отпустили. Когда дверь закрылась, Юдифь встала на колени, чтобы расстегнуть тяжелый пояс, на котором висело оружие. Гайон тупо смотрел на склоненную голову, покрытую вуалью, ловкие пальцы… Юдифь сняла пояс, отложила в сторону. Он поднял ее лицо — темные круги пролегли под глазами, скулы проступили четче, напоминая о том дне, когда он увидел ее впервые.

Гайон чувствовал себя, словно лунатик, которого внезапно разбудили.

— Господи, Юдифь, — прошептал он и привлек ее к себе. Железные латы сдавили грудь, мешая дышать, но она не отстранилась. Оба искали забвения в объятиях друг друга.

— Мы встретились на ярмарке, она пробыла в замке только один день, — прошептала Юдифь в железную твердь лат. — Видит Бог, Гай, я сгорала от ревности, хотела выцарапать ей глаза, но не могла… Она была так великодушна, так порядочна… Такой участи она не заслужила, — Юдифь разрыдалась.

— Юдифь, любовь моя, не плачь, — хрипло уговаривал Гайон, целуя ее мокрое от слез лицо, сам едва сдерживая рыдания. — Хочешь доконать меня?

— Не могу, — всхлипывала она. — С той ночи в Саутворте у нас не было дня, не омраченного горем, страхом или войной! — она в сердцах ударила кулаком в закованную железом грудь Гайона, из пальцев потекла кровь.

Гайон схватил ее руку, другой взялся за талию, чувствуя, как она вся дрожит.

Наконец, не в силах дольше лить слезы, Юдифь сказала:

— Я собиралась хранить спокойствие и присутствие духа, когда ты приехал, но вместо этого визжу, как гарпия. Ванна стынет, а ты еще не разделся.

— Бог с ней, с ванной, котенок, — процедил он сквозь зубы, дрожа от холода, напряжения и усталости. — Жил без удобств так долго, что лишний день не сделает погоды. Помоги раздеться и лечь.

Юдифь хотела уговорить мужа поесть, но передумала, решив оставить это до утра.

— Юдифь… — он с мольбой протянул к ней руки. Та бросилась в его объятия, и они стояли так не сколько минут. Затем приступили к нелегкой процедуре освобождения от рыцарских доспехов.

Глава 27

Предрассветное небо отливало жемчужным блеском. В воздухе витал аромат готовившейся во дворе пищи. Тележка со свежеиспеченным хлебом, поскрипывая колесами, двигалась к лагерю. Мужчины служили мессу, заглушавшую урчание пустых желудков.

Гайон наблюдал, как баллиста метнула еще один булыжник в сторону Торнифорда. Послышался треск камней и истошный крик изнутри.

— Какая жалость, что рушится такая крепость, нам достанутся одни развалины, — сокрушался Эрик, стоявший рядом с хозяином.

— Можешь предложить лучший выход? — прорычал Гайон. — Если нет, пойди, посмотри, почему медлят с подкопом, и принеси вина, пока горло не рассохлось на части!

Эрик возвел глаза к небу и начал со второй просьбы, добавив к вину кусок баранины, потом отправился искать бригадира саперной группы. В последнее время лорду Гайону было трудно угодить, он рвался в Торнифорд, как разъяренный медведь. Пока не удалось свести счеты с де Лейси, он срывал плохое настроение на окружающих. Разумеется, его можно понять. Судьба Розин и эскорта никого не оставила безучастным. Одно дело, когда такое случается на войне, но зверское убийство Розин и захват Элунед — со всем другое. Особенно тяжело пережить подобное по отношению к близким.

Разыскав бригадира саперов, который приостановил работу, чтобы позавтракать, Эрик передал вопрос Гайона.

Низкорослый бригадир вытер рукавом рот. — Мы работали без отдыха всю ночь. Чего он ждет, чуда, что ли?

Эти люди были сами себе законом, такая независимость объяснялась их бесценным мастерством, ставившим их в особое положение. Большинство были валлийцами, обученными данному ремеслу с детства. Привыкшие копать угольные шахты, они теперь рыли тоннель под крепостную стену Торнифорда. Предполагалось затем наполнить тоннель брусьями, смоченными в дегте, сухими досками и топленым свиным салом, и поджечь. Когда сгорят подпорки, тоннель превратится в яму, куда провалится стена — восточная ее часть. Работа была грязной и тяжелой, но хорошо оплачивалась. Дей ап Овейн и его люди получали по шиллингу в день — зарплату рыцаря-вассала.

— Дей, что передать?

— Скажи, к полудню сделаем, но нужно еще жира и веток, потому что тоннель получился длиннее, чем ожидали.

— Не раньше? — переспросил Эрик, предвидя неудовольствие Гайона.

— Если милорд хочет, чтобы было быстрее, пусть придет и покопает сам.

Эрик вышел.

— Полдень, — доложил он Гайону. — И им нужны ветки и жир. Пойду распоряжусь, — Эрик удалился прежде, чем Гайон успел полоснуть его своим острым языком.

Еще до полудня установилась жара, воздух раскалился не только от солнечных лучей, но и от града стрел, которыми обе стороны осыпали друг друга. Часть лучников отложили колчаны и готовили к атаке щиты и мечи. Пальцы Гайона сжали поводья. Ариан нетерпеливо затанцевал на месте, предчувствуя бой. Гайон попытался успокоить коня, поглаживая его влажную шею и нашептывая ласковые слова.

Потребовался месяц, прежде чем удалось приступить к осаде Торнифорда. Уолтер де Лейси, может быть, плохой политик, губитель детских душ, но ему нельзя было отказать в военном таланте. Он умудрялся внезапными ночными набегами сводить на нет долгие приготовления противника, каждый фут продвижения стоил крови.

Гайон вытер потные ладони об одежду. Мирный человек в душе, он не принялся бы за осаду, если бы не желание отомстить. Об Элунед он старался не думать, чтобы не потерять присутствие духа и способность здраво мыслить.

Саперы продолжали свое дело. Как правило, эти люди отличались невысоким ростом и гибкостью. Дей едва доходил Гайону до плеча, но не считал это поводом для того, чтобы поступаться гордостью.

Сейчас он отдавал распоряжения поджечь все, что заполняло тоннель. Гайон перевел горевший ненасытной ненавистью взгляд на толстые каменные стены Торнифорда, губы сжаты, глаза сужены, весь готов к прыжку. Восточная стена была возведена на месте деревянной ограды, когда годом раньше участились набеги валлийцев. Еще раньше деревянный замок тоже подвергся перестройке, и теперь возвышался каменной громадой. Конечно, с мощью и великолепием Равенстоу он не мог тягаться — таких замков вообще было немного — но был достаточно прочен, чтобы выдерживать атаки валлийцев и несколько недель осады.

— Сейчас начнет оседать, — сказал Дей ап Овейн, появившись рядом с Гайоном.

Гайон удовлетворенно произнес крепкое словцо и дал команду приготовиться. Солдаты знали, что делать — все планы накануне детально отрабатывались и инструкции повторялись несколько раз. Гайон был уверен, что операция должна пройти гладко. Эрик, де Бек, Хьюберт Мартин — опытные надежные люди, способные на самопожертвование во имя дела.

Со спины Гайона прикрывали Годрик и Прис ап Адда с мечами наготове. Хотя торговец уверял, что плохо владеет мечом, он значительно приуменьшил свою искусность — его отличала быстрая, как молния, реакция и беспримерная свирепость, на которую имелись причины. Если бы Приса учили владеть мечом с рождения, Гай он сомневался, что сумел бы превзойти его.

Глухой звук становился все громче, словно приближались раскаты грома. Земля содрогнулась, лошади в испуге попятились. Стена замка осела и рухнула в огромный котлован, отбрасывая камни, глину, взвившуюся столбом пыль. На какое-то время дым и пыль заволокли небо и скрыли внутреннюю часть крепости. Кто-то громко стонал, раненный падающей глыбой.

— Приятное для вас зрелище, не так ли? — возбужденно проговорил Дей.

Гайон не слушал.

— Вперед! — закричал он, вложив в клич все напряжение и ярость последних дней, пришпорил Ариана и бросился туда, где в стене зиял пролом.

Годрик и Прис поскакали за ним. Гайон подмял под копыта троих защитников Торнифорда, не сумевших вовремя убраться с дороги. Один умер на месте, второго Гайон рубанул на скаку, третий отлетел далеко в сторону, но Гайон стукнул его щитом по голове и помчался к замку, вход в который защищали двое железных ворот толщиной в четыре пальца, запертые изнутри тяжелыми засовами, поднять которые было лишь под силу четверым дюжим молодцам.

— Равенстоу, ко мне! — крикнул Гайон, и отряд поспешил на зов хозяина, оставив группу Эрика заниматься наружной территорией. Группа де Бека сражалась по другую сторону стены с теми, кто охранял подступы к сторожевым башням.

— Таран! — раздался новый приказ, отряд перестроился в линию. Пятнадцать дюжих ребят тащили ствол огромного дуба, конец которого был заострен и окован железом. Все чихали и кашляли в дымном угаре. Один вскрикнул и упал — стрела пронзила ногу. Гайон соскочил с коня и занял его место, азарт боя захватил его целиком.

— Поднимай! — прокричал он, таран ударил в ворота и отскочил.

— Назад! Вперед! Назад! Вперед!

Удары наносились ритмично и часто. Чтобы поддержать воинственный дух солдат, Гайон запел похабную английскую песню о неприступной девственнице.

Скрежет меча о металл — Прис свалил солдата из крепости. Удар и отдача в плечо — слетел один засов. Еще удар и отдача — поддался второй.

— Снимите того стрелка! — что было мочи крикнул Гайон, прервав песню. — Он целится в меня! Не останавливаться! Где ваша решительность? Прошлым летом вы не раздумывали, защищая Лондон!

В ответ раздались шуточки и крепкие словечки, солдаты удвоили рвение. Таран бил в ворота замка, Гайон взмок от напряжения, горло саднило от крика и пыли, слезы застилали глаза. Часть защитников молили о пощаде, Эрик расправлялся с теми, кто продолжал оборону.

— Лорд Гайон! — раздался истошный вопль солдата, он яростно тряс головой в сторону ворот. Гай он обернулся и поднял руку. Пение прервалось, все повернулись к воротам. Гайон дал команду двум наиболее метким стрелкам. Там стоял дюжий саксонец в просторном кожаном одеянии, седые пряди ниспадали до плеч, синяя татуировка густо покрывала шею и запястья. Он был безоружен, ничего, кроме простого ножа не было видно, за ним в страхе топталась толпа людей, по-видимому, прислуга.

— Милорд, мы сдаемся на вашу милость, — твердо сказал саксонец, лишь глаза выдавали страх.

Гайон промолчал, жестом приказав солдатам занять оборонительные позиции внутри двора. Прис обратился к нему на валлийском, Гайон бросил в ответ одно емкое слово, не спуская глаз с саксонца.

— Это не хитрость и не ловушка с нашей стороны, — сказал старик с достоинством. — Я предпочел впустить вас и сохранить жизнь тем, кто не сделал ничего плохого, чем проливать кровь за такого негодяя как лорд Уолтер. Если это называется предательством, я согласен быть предателем, — он гордо вскинул голову. За его спиной раздался одобрительный ропот толпы.

— А где сам сэр Уолтер? — хрипло спросил Гайон.

— Выехал рано утром вместе с охраной на западную границу. Я — Вулфин, помощник констебля и бывший телохранитель сэра Ралфа. Из всех, кто остался, я старший по чину. Командир гарнизона убит в начале атаки, — саксонец пожал широкими плечами. — Лорд Уолтер знал, что не сможет удержать замок без дополнительной по мощи. Поехал к границе за подмогой, но там расположились королевские войска, так что я сомневаюсь, что ему удастся найти подкрепление, милорд, разве что оно придет из Уэльса.

Рука Гайона, державшая меч, взметнулась вверх, от бушевавшей в груди ярости сперло дыхание. Улизнул, выскользнул из рук, как рыба сквозь дырявые сети!

— Эрик, — бросил он через плечо, — узнай, кто дежурил ночью у западных ворот, и приведи ко мне.

Эрик вздрогнул, словно на его спину опустилась плеть, но отправился выполнять приказ.

— А ребенок, где ребенок? — снова повернул ся Гайон к старшему.

Тот покачал толовой.

— Здесь, милорд, но он болен, очень болен. У обоих — и матери, и ребенка — кровавый понос, они вот-вот умрут.

Гайон недоуменно уставился на саксонца. Он имел в виду другого ребенка, свою Элунед, а саксонец говорил о выродке де Лейси!

— Не мальчик, где девочка, валлийка? Старик причмокнул.

— Она мертва, — он помрачнел. — Он использовал ее в первую же ночь. Ей удалось выскользнуть из замка… добралась до стены и бросилась вниз… вон там, — он указал на стену позади себя. — Ник был на часах, хотел схватить ее, но не успел…

Молодой парень, стоявший рядом, кивнул в подтверждение, судорожно сглотнул, отчасти из-за воспоминаний, отчасти из-за страха перед исказившимся лицом Гайона.

— Нет! — отчаянно закричал Прис. — Он лжет! Это неправда! Неправда! — он кинулся на саксонца, закрывшего руками лицо. Гайон двинулся за ним, чтобы оттащить назад, но это уже сделали солдаты. Эрик отвел разъяренного валлийца в сторону. Гайон воспринимал происходящее словно сквозь туман. Издалека донеслись странные звуки — Приса безудержно рвало. Сам он дрожал от бессильной злобы. В подсознании промелькнула мысль, что, может быть, смерть для Элунед стала избавлением от многих мучений, которые суждено было пережить.

Старик отер струйку крови, вытекшую из угла рта, с опаской посмотрел туда, где выворачивало агрессивного валлийца.

— Мы похоронили ее на деревенском кладбище, Ник и я. Лорд Уолтер распорядился бросить тело в канаву, но мы не смогли. Леди Мейбл дала простыню, чтобы завернуть ее… мы сделали, что могли, милорд.

Гайон стиснул зубы и наставил себя настроиться на разумный лад.

— За это вам спасибо, — произнес он. — Обещаю, что не забуду об услуге.

Гайон прошел в замок через парадную дверь в зал. Двигался тяжело, словно ступни налились свинцом. Все усилия впустую. Де Лейси все еще жив и на свободе. Внезапно дали себя знать многочисленные ссадины и царапины, которые он не заметил в пылу сражения. Предстояло тщательно осмотреть замок на случай контратаки и послать донесение Генриху, к которому Гайон обещал присоединиться по окончании дел в Торнифорде. Однако счеты не сведены и будут ли сведены вообще?

В нескольких ярдах от него на груде камней сидела маленькая девочка с куклой в руках — дочь кого-то из слуг — сосредоточенно прилаживая на шею кукле ожерелье из слоновой кости в виде нежных фиалок.

Гайон закрыл лицо руками и разрыдался.

Глава 28

Когда Юдифь прибыла в Торнифорд, куда ее срочно вызвал муж, кончились вторые сутки после осады, работа по восстановлению осевшей стены шла полным ходом.

Во дворе все еще сохранялись следы разрушений, но в кухне дымились печи, готовилась пища, выпекался хлеб. Низко над головой пролетела летучая мышь. У разрушенной стены валялось много стрел и копий, покрытых жиром, который в разгар осады лили со стены.

Конюх взял лошадь под уздцы. Гайон сам помог жене спрыгнуть на землю. Взгляд был мрачен, лицо покрыто пылью, но мелькнуло подобие улыбки, когда он нагнулся, чтобы поцеловать Юдифь в щеку.

— Ты быстро успела, котенок, — одобрительно произнес он. — Не ожидал тебя раньше завтрашнего полудня.

— Когда дьявол торопит, значит, очень нужно, — ответила Юдифь, не скрывая тревоги.

Улыбка исчезла.

— Да, — согласился Гайон устало и повел жену к замку, — Очень нужно.

Юдифь пристально изучала выражение лица Гайона. В письме он известил о победе и просил поскорее приехать. Почерк был неровным, иногда неразборчивым, так что ей даже пришлось оторвать гонца от ужина и взять с него слово, что Гайон не ранен. Немного успокоившись, Юдифь расспросила о подробностях.

— Сочувствую, Гай, — она сжала его локоть. Гайон горестно махнул рукой. Он вызвал ее, потому что не мог продолжать работу, чувствовал, что не переживет горе, если не увидит Юдифь. Сегодня он уже не вызвал бы ее из Равенстоу, но еще вчера мир казался другим и не было сил жить дальше.

— Наверное, так даже лучше, — произнес Гай он медленно. — Раздавленный цветок не может снова цвести, он разрывается на части… Видит Бог, Юдифь, если бы только…

— Гайон, не надо, — она прижала ладонь к его губам. — Ты не должен корить себя. Если бы не твои предупреждения, Розин вообще не соблюдала бы осторожность и могла погибнуть раньше. Ты ведь старался защитить ее и детей.

— Плохо старался.

Юдифь увидела, что его губы пересохли и потрескались.

— Когда ты в последний раз ел и спал? Гайон взял ее руку в свои ладони.

— Ты сейчас говоришь, как моя мать, — в тоне было удивление.

— Которая, насколько я понимаю, была разумной женщиной. Зачем посылал за мной, если не хотел, чтобы тебе читали нравоучения?

— Затем… — Гайон запнулся, провел рукой по отросшим грязным волосам. — Потому, черт побери, что ты самая несносная, упрямая и умная женщина из тех, с которыми меня столкнула злая судьба.

Юдифь рассмеялась.

— Как прикажешь понимать? Как комплимент или оскорбление?

— Признаться честно, сам не знаю, — он поло жил руки ей на плечи. — Только знаю, что ты мне нужна так, как никто другой.

Юдифь раскрыла рот от неожиданности. От Гайона разило конюшней и потом.

— Могу еще спросить, когда ты мылся в последний раз! — произнесла она с напускной строгостью.

Он легонько шлепнул ее. Юдифь взвизгнула, оглянулась в смущении и заметила, что за ними с хитрой усмешкой наблюдает Эрик. Снова повернулась к мужу и потерла ударенное место.

— И для чего именно я тебе понадобилась, если, конечно, не считать того, что очевидно?

Гайон усмехнулся, но нахмурился, когда они приблизились к главному входу.

— Кроме того, что очевидно, котенок, ты нужна, чтобы навести порядок в хозяйстве и чтобы к столу кроме похлебки и сушеного мяса подавалось что-то еще. Слуги мечутся, как угорелые, а леди Мейбл не в том состоянии, чтобы организовать их.

— Леди Мейбл здесь?!

— С сыном, — Гайон нахмурился. — Оба больны кровавым поносом. Можешь взглянуть на них при желании, но боюсь, что теперь, кроме Господа Бога, им никто не поможет.

На пороге Гайон схватился за меч, Юдифь насторожилась.

— А если выживут, что их ждет?

Он заметил, что жена смотрит на его руку, сжимающую оружие, разжал пальцы, слегка пожал плечами, но Юдифь видела, как раздулись его ноздри и заходил кадык.

— Земли перейдут к короне, потому что де Лейси предал короля, но ему они достались благодаря браку. Ребенок унаследует их, когда достигнет соответствующего возраста, до того времени Генрих назначит опекуна. Для леди Мейбл лучше всего удалиться в монастырь.

— А де Лейси? — тихо спросила Юдифь.

— Его заждались в аду! — зарычал Гайон. — Я дал слово и сдержу его!

Юдифь нашла леди Мейбл и ребенка в комнате рядом с залом. Пол был устлан свежим тростником, но в воздухе стоял тяжелый запах.

Юдифь подошла к окнам, открыла ставни, в комнату ворвался свежий воздух летних сумерек. Хельгунд всегда ворчала, что сырой воздух вреден для легких, но Юдифь слишком часто спала под открытым небом, чтобы обращать внимание на подобные предрассудки.

Со двора доносились различные звуки: добродушная перепалка офицеров, валлийская песня саперов, лошадиное ржание.

Женщина на кровати металась и стонала. Юдифь положила ладонь на горячий лоб. Мейбл подняла веки, попыталась разглядеть, кто стоит перед ней, снова закрыла глаза от боли. Голова скатилась с подушки, по телу пробежала судорога. На заострившихся скулах проступили лихорадочные пятна, дыхание с трудом вырывалось из легких. Юдифь подумала, что конец близок.

Ребенок в люльке не спал. Глазки остановились на подошедшей Юдифи и следили за каждым движением. Глаза он унаследовал от отца — светло-карие, в тон прямым густым волосам. Прижав колени к животу, малыш хрипло и протяжно кричал. Юдифь взяла его на руки, тельце было горячим, но не слишком. Насколько она понимала, ему еще можно было помочь.

— Бедняжка! — пробормотала Хельгунд, принеся корзину со снадобьями, которую Юдифь за хватила с собой. — Что за жизнь его ожидает при таком начале? — она вгляделась в исхудавшее личико и перекрестилась, так разительно было сходство с де Лейси старшим.

— Лучше, чем то, что он мог бы иметь в семье, — ответила Юдифь и принялась смешивать настои, чтобы облегчить боль Мейбл. — Безгласная мать, никогда не желавшая его появления на свет, и отец — предатель, убийца и насильник. Хороший пример для ребенка! По крайней мере, теперь у него есть шанс вырасти порядочным человеком.

— Возможно, вы правы, миледи, — Хельгунд продолжала хмуриться. — Хотя не в моей власти что-либо изменить, но волк производит себе подобное потомство.

— Он только наполовину волк, — возразила Юдифь. — Со стороны матери в нем течет хорошая кровь. Помоги поднять ее, потом приведи священника.

— Нет надежды?

Юдифь отрицательно покачала головой.

— В доме есть другие больные. Подозреваю, что причина в колодце, самые слабые расплачиваются дорогой ценой. Гайон послал слуг очистить его.

— А я подивилась, что вы распахнули окна настежь.

— Что ты хочешь сказать?

— Теперь понимаю — чтобы ее душа улетела без преград.

Юдифь промолчала. Пусть Хельгунд так думает, если это остановит ее от нравоучений по поводу сырости вечернего воздуха. Мейбл закашлялась, поперхнулась слюной, вытекавшей на подбородок.

Малыш быстро поддался действию снотворного, задремал, черты разгладились. Он совсем не походил на Гельвину — неохотно улыбался и не обладал ни каплей ее обаяния. Взгляд напоминал умудренного жизнью старичка. Юдифь подумала, что это легко объяснить: Гельвина за свою короткую жизнь видела много любви и привязанности, а этот ребенок — только неприязнь. Служанки говорили, что Мейбл не любила сына, предоставила его в распоряжение полоумной неопрятной няньки из соседней деревни и проявляла больше интереса к графину с вином и ухаживаниям молодого конюха, чем к младенцу.

Юдифь сдержала навернувшиеся на глаза слезы, гладила мальчика по голове, пока глазки не закрылись, дыхание стало ровным и легким и только тогда оставила Хельгунд присматривать за больными, а сама пошла позаботиться о муже.

Гайон сжался от боли, когда горячая вода коснулась ссадин. Погрузившись в сдобренную травами воду, он откинул назад голову, закрыл глаза.

Тут же нахлынули видения — отчетливо представилась смерть Элунед, маленькая могилка на церковном кладбище. Изуродованное тело Розин.

Гельвина, зовущая мать. Гельвина, улыбающаяся ему точно так же, как Розин, крохотная ручка в его ладони, золотые кудряшки щекочут ногу. Он застонал, открыл глаза, рванулся вперед, испугав Юдифь.

— Что с тобой? — она дико озиралась, ожидая нападения.

Гайон взял себя в руки.

— Ничего, — процедил он сквозь зубы и потянулся за мылом.

Юдифь отставила корзину с лекарствами.

— Странно. Вот здесь на плече у тебя большая ссадина. Дай-ка я ее обработаю.

— Да, мадам, — произнес он покорно. Юдифь искала в мешке приличную одежду для Гайона, ворча, что вещи находятся в беспорядке.

— Как леди Мейбл и мальчик? — спросил он, растираясь намыленной тканью.

— Леди Мейбл при смерти, — Юдифь вытащила из мешка рубашку. — Возможно, не протянет до утра. Помочь ей ничем нельзя. Ребенок может поправиться.

Воцарилось молчание.

— Знаешь, — признался Гайон, глядя куда-то вдаль, — когда мне сообщили о смерти Элунед и что мать с ребенком в замке, в моей власти, я готов был убить их обоих… — он сглотнул, словно в горле застрял комок. — Малыш… он так похож на отца… Я даже занес над ним кинжал… Потом подумал, в чем же разница между мной и де Лейси?

У Юдифи подкосились ноги, она опустилась на колени перед ванной, так и не поняв — намеренно или просто не могла стоять.

— Это не доставило бы тебе удовольствия, Гай, и не принесло бы успокоения. Ты не такой, как он.

— Ты так думаешь?

— Хорошо, что ты этого не сделал, — твердо ответила Юдифь, хотя внутри вся похолодела.

— Не сделал… Эрик вовремя остановил, схватил за руку. Иначе я бы его заколол… невинное дитя.

Опять молчание. Юдифь отчаянно старалась не показать, какой испытывает ужас. В душе поднималась ярость на Уолтера де Лейси, Роберта де Беллема, на всю эту войну, толкавшую Гайона на преступления против человечности и совести. Внезапно озарило понимание, почему она так нужна ему. Юдифь должна помочь мужу спастись от самого себя, поддержать, не дать ожесточиться.

— Ты был потрясен горем, не надо об этом думать, — она тронула его за плечо. — Гай, взгляни на меня.

Он отвернулся.

— Даже, если бы ты это сделал, то был бы не виноват, — она медленно и отчетливо выговаривала каждое слово.

— Нет, — устало сказал Гайон, избегая взгляда жены.

— О, ради всего святого! — в отчаянии и испуге Юдифь вскочила с колен. — Хорошо! Продолжай, купайся в вонючей луже, пока не потонешь в ней! Изводи себя до смерти, пожалуйста, но не требуй, чтобы я потакала тебе! — она бросилась к графину, достала чашку.

Гайон тихо застонал.

— Юдифь, давай оставим этот разговор. Не хочу спорить, не сейчас, — сказал он с мольбой.

— Это еще не все, — резко возразила она. — Ты так устал и измотан, что у тебя не работают мозги. Ты не хочешь спорить, потому что не осмеливаешься. Нужно отдохнуть и прийти в себя, это потребует времени.

Гайон криво усмехнулся.

— Много чего нужно сделать, котенок. Генрих ждет моих донесений и меня самого. Я ему нужен. Мои личные нужды могут подождать.

— В таком состоянии ты бесполезен.

— Перестань пилить, Юдифь, я как-нибудь справлюсь.

— И после этого у тебя хватает нахальства называть меня упрямой и несносной! — парировала она.

Гайон не ответил. Юдифь подлила в вино снотворного сиропа. Слезы навернулись на глаза при воспоминании о последней сцене купания, когда она вот так же наливала ему вино… Но сколько воды утекло с тех пор, как все изменилось! Теперь они не смеялись, им было не до любовных утех. Остались усталость, опустошенность, страх… Юдифь вернулась к ванне и подала мужу чашу с зельем.

— Кстати, о нуждах, — поменяла она тему. — Солдат скоро придется освободить от службы — на носу жатва.

— Кого нужно, освободим, — согласился Гайон. — Полагаю, вместо них удастся приобрести наемников.

Гайон отхлебнул из чаши и поперхнулся, почувствовав в вине добавки.

— Пей все! — приказала Юдифь, разозлившись и покраснев от мысли, что он может понять — к вину добавлен опий.

Он поднял брови, удивившись вспышке, слабо улыбнулся.

— Зачем? В последний раз подобный приказ сопровождался немалой пыткой.

Юдифь была застигнута врасплох.

— Но я ведь спасла тебе жизнь, не так ли?

— Так, котенок. Почему ты покраснела? Сердце Юдифи бешено колотилось, она лихорадочно искала объяснение.

— Вовсе не покраснела. Просто здесь жарко. Гайон посматривал на жену с изумлением. Во дворе, может быть, и жарко, но толстые каменные стены не пропускали жару, в комнатах стояла приятная прохлада.

— Принесу поесть, — Юдифь поспешила к выходу, чтобы не чувствовать на себе испытующего взгляда.

Гайон нырнул под воду, чтобы намочить волосы и привести в порядок мысли, удивляясь реплике Юдифи, что ему отказывает разум, в то время как у нее самой в голове все перемешалось. Отпил еще несколько глотков вина. Замечание о жаре в комнате граничило с идиотизмом, не мудрено, что она поспешила удалиться — хотела придумать более правдоподобное объяснение своему смущению.

Гайон проанализировал действия жены. Она покраснела после того, как дала ему вино. Он снова отпил глоток, подержал во рту, принюхался. Прекрасное анжу, немного медового сиропа и… Он сплюнул в ванну и выругался, недобро прищурившись на портьеру, за которой скрылась Юдифь. Дикая злоба охватила его, гоня усталость, пробуждая к срочному действию. Что она подмешала в вино?

Юдифь вернулась, неся на блюде холодного жареного голубя, хлеб, кувшин с вином и была готова принести извинения, потому что понимала — Гайон прав. Хотела сказать, что старалась помочь ему преодолеть усталость и немного поспать. Но, подойдя ближе, обнаружила, что Гайон уснул прямо в ванне.

Юдифь поблагодарила небо, приказала Кади лечь у входа и подняла с пола пустую чашу.

— Ради Бога, ты мог бы лечь в постель, — растерянно произнесла она, понимая, что теперь придется позвать слуг, чтобы вынуть его из воды. Потом надо будет подумать, как вытереть его, чтобы не замочить постель. Так она стояла, задумавшись, у края ванны и завизжала, когда Гайон бросился на нее, как волк на добычу, и потащил в воду.

— Могла бы не отравлять вино, ведьма! — повторял он, не давая вырваться.

— Я не отравила, клянусь!

— Там не было мака?

— Чуть-чуть, чтобы ты лучше выспался. Тебе нужно отдохнуть.

— Ты сделала это предательским образом, ничего не сказала!

— Но для твоей же пользы!

— Ах, да, для моей пользы! Провела как младенца, все для пользы!

— Гайон, пусти, мне больно! — Юдифь почти рыдала, испугавшись больше его тона, чем сомкнутых на запястье пальцев.

— Тебя следует отколотить до потери сознания, — прорычал он, но отпустил руку.

Юдифь выбралась из ванны, заливая пол стекавшими с платья струями, концы кос тоже намокли.

— Смотри, больше никогда не проделывай подобных штучек!

Юдифь собрала всю свою храбрость.

— В следующий раз постараюсь, чтобы не догадался. Моя вина только в том, что в спешке не успела чем-нибудь перебить запах мака.

Гайон выскочил из ванны.

— Только попробуй, тогда можешь прощаться с жизнью!

— Это угроза или обещание? — спросила она, зная, что играет с огнем. — Не поможешь ли расшнуровать платье? Боюсь простудиться.

— Сама виновата. Позови горничную.

— Не могу. Хельгунд сидит с Мейбл и ребенком, а Элфин испугается, если будешь глазеть на нее так свирепо. И сомневаюсь, что Брэнд обрадуется, если узнает, что ты соблазнял его жену.

— Что?!

Гайон понимал, его разыгрывают, но не хотел прерывать, чтобы узнать, ради чего это затеяно.

— Чему здесь удивляться? Если послать за Элфин, то Бог знает, что она подумает, учитывая, в каком ты виде. Тебе ведь известно, она боится мужчин, кроме Брэнда, разумеется.

— В каком виде? — Гайон проследил за взглядом жены и быстро повернулся спиной. Она еле сдерживала смех, при этом глаза выражали полнейшую невинность.

— Так можно подойти поближе и хорошенько отмыть это место?

— Юдифь! — Гайон невольно рассмеялся. Пол часа назад он был готов лечь и умереть, так тяжело было на душе. Теперь силы вернулись, энергия рвалась наружу. — Ну что мне с тобой делать?

— Сделай мне ребенка, — предложила она, поддразнивая его взглядом из-под полуопущенных ресниц. — Говорят, во время беременности женщины становятся покладистей.

— Когда это ты вела себя как все женщины? — ворчал Гайон.

— Лиха беда начало. Вдруг тебе предстоит приятный сюрприз?

— Неплохо бы для разнообразия. Юдифь улыбнулась.

— Расшнуруешь? — попросила она, повернувшись спиной.

Гайон начал развязывать тесемки.

— Ты пустая распущенная девчонка, вот ты кто. Жара на нее подействовала, как же!

Юдифь переступила через мокрое платье и бросилась в объятия мужа. Он дернул за шнурок, державший нижнюю рубашку.

— За это время я научилась многому, — прошептала она, не отводя губ от его рта. — На сей раз узлов нет.

— Я и не предполагал, что они будут, — сказал Гайон, когда белье соскользнуло на пол. Их тела слились воедино.

Глава 29

Луч солнца упал на лицо, Гайон открыл глаза. В комнате царил полумрак, свет проникал только в щели ставен. Он не сразу вспомнил, где находится и почему. Вспомнив, почувствовал, как похолодело внутри, но тут взгляд упал на сонную Юдифь, свернувшуюся калачиком. Недаром он прозвал ее котенком, хотя ночью она решительно опровергала прозвище, проявляя хитрость и изобретательность опытной искусительницы.

Гайон улыбнулся своим мыслям. Цветы и шипы. Острые коготки в бархатной перчатке. Он провел подбородком по ее щеке. Юдифь придвинулась ближе, не размыкая век, сонно поцеловала мужа в шею.

Гайон вспомнил, что это первый раз за последние несколько дней, когда он проснулся не на заре, а в полдень, и признался себе, что Юдифь была права, как всегда. Он не сознавал в полной мере своей усталости, пока та не свалила его. Последние три дня казались нереальными, как сон. С трудом приходили на память моменты, когда он вставал с постели, чтобы поесть, поговорить с людьми, хотя не мог вспомнить, что ел и с кем беседовал. Помнил, как хотел выйти посмотреть, продвинулись ли работы по восстановлению стены, но Юдифь под благовидным предлогом вернула в спальню… и снова в постель, где очередной хитростью заставила остаться.

Гайон почувствовал, что хочет встать, что отчаяние, владевшее им до сих пор, отступило, и он вновь полон сил. Горечь, гнев, сознание вины все еще не оставляли в покое душу, но не мешали энергии тела. Да и вряд ли когда-нибудь удастся от них избавиться.

Леди Мейбл умерла в первую же ночь после приезда Юдифи, да успокоит Господь ее душу, не знавшую мира на земле. Юдифь плакала над ней, но Гайон подозревал, что это была разрядка после напряжения, связанного с уходом за больной. Ребенок все еще был жив, жар отступил, кровотечение прекратилось, по крайней мере, так сказала Юдифь. Она держала малыша подальше от мужа, а у Гайона не было желания убедиться самому.

Гайон посмотрел на спящую жену и вспомнил инцидент с вином. Он никогда не сомневался в ее изобретательности, но временами казалось, что она соображает намного лучше него. Сделать ребенка, так она сказала… Трудно представить, что Юдифь сможет стать покладистой и обожающей женой, как другие женщины, на нее это не похоже. Возможно, дети смягчат ее, хотя Гайон сильно в этом сомневался. Котята никогда не менялись к лучшему, становясь взрослыми кошками. Скорее, наоборот.

Звук горна прервал его размышления, охотничий горн, но мелодия не была похожа на ту, которой созывают собак, и пронзала, как молния, прогоняя чувство успокоенности. Гайон вскочил с постели, инстинктивно протянул руку за мечом. В этот момент в спальню ворвался Майкл де Бек.

— Милорд, это де Лейси, — бросил он кратко. — Он привел подкрепление из Уэльса и снаряжение для осады, готовится к штурму.

Гайон побледнел.

— Де Лейси?!

Юдифь проснулась, села в постели, накрывшись простыней, спросонья не понимая, что происходит.

— Мы не заметили, как они подошли, был густой туман, а они спрятались в стаде овец.

— Овец? — удивился Гайон. — Овец?! — он саркастически захохотал, когда до него дошла парадоксальность ситуации. — Уж не то ли это стадо? Тридцать серебренников?

— Милорд? — де Бек ничего не понимал и на чал нервничать.

— Тысяча чертей, Майкл! — взорвался Гайон. — Сначала он удирает через охраняемую стену, потом возвращается, не потеряв и волоса! Эта охрана ни к чему не годна, им всем надо зенки повыколоть, они им ни к чему! — он начал быстро одеваться. — Люди Кадвгана, так?

— Не знаю, милорд.

— Дьявол, что ты вообще знаешь? Де Бек переступил с ноги на ногу.

— Они свалились на нас с запада, со стороны границы, милорд. Не думаю, что это солдаты из Шрусбери.

Гайон натянул штаны.

— Нам от этого не легче, — прошипел он. — Сколько их?

— Примерно вдвое больше, чем нас, милорд, но половина из них — валлийские босяки, сброд.

— Не советую недооценивать их, — резко возразил Гайон. — Они выглядят деревенщинами, но дерутся, как волки, а этот ослабленный замок для них — детская игрушка… На осаду уйдет не более двух дней. Возьмут с первого штурма, в крайнем случае, со второго. Если сразу не дать им по мозгам, нам не устоять.

— Женщины…

Гайон понял намек. Юдифь, уже наполовину одетая, с ниспадающими до бедер волосами, была лакомым кусочком для сластолюбца, положение для него не играло роли.

Юдифь отстегнула кинжал с пояса Гайона.

— О себе я смогу позаботиться сама, — сказа ла она спокойно, уверенно сжав рукоятку.

Гайон хотел усомниться, но передумал. К чему убеждать, что все валлийцы искусно владеют кинжалом? Она, видимо, сама это знает. Жребий брошен, пути назад нет.

— Женщинам придется присоединиться к нам, — сказал он де Беку, принимая из рук жены тяжелые латы. Натягивая их, Гайон подумал, что они скорее мешают, чем помогают в бою. Он протянул руку, Юдифь подала пояс. Гайон нежно погладил жену по щеке.

— Организуй слуг, дорогая. Женщины могут заняться ранеными и вскипятить любую жидкость — масло, воду, смолу — все, что есть. Мужчины пусть соберут все, что горит и перенесут к стене. Когда разведаю ситуацию, дам более подробные указания. В любом случае, позаботься, чтобы не было паники.

Юдифь кивнула, пытаясь изобразить уверенность, которой не чувствовала. Паника распространяется быстрее огня, надо нагрузить всех работой, тогда им некогда будет паниковать. Она решительно тряхнула головой, гордо посмотрела в глаза мужу, тот обнял ее, привлек к себе. Они поцеловались, не обращая внимания на упиравшийся в ребра меч.

— Гай, береги себя. Не преследуй де Лейси, если нужно будет пожертвовать всем остальным.

— Принимаю не как оскорбление, а как женское недомыслие. Мне есть что терять, — он поправил пояс, дернул ее за косу и вышел.

Страх стеснил дыхание Юдифи, змеей заполз в сердце. Смерть шла рядом, она почувствовала на коже ее леденящее дыхание. Дрожащими пальца ми привела в порядок волосы. Вместе со страхом пришла ярость. Юдифь подпоясала тунику, с левой стороны воткнула кинжал. Пустая бравада, но на какое-то время почувствовала себя увереннее. Застав слуг в состоянии полной растерянности, она приступила к выполнению возложенной на нее задачи.

Гайон взобрался на стену и через бойницу наблюдал за усердной работой внизу. Отдал команду подкатить бочки с маслом к стене и прекратить подкоп, пока стена не свалилась в яму. Не хватало багров, Мартину было поручено организовать доставку со складов, пополнить запас стрел, смочить их в смоле, приготовить к бою.

— Клянусь костями Христа, — ругался Эрик. — Похоже, половина Уэльса жаждет нашей крови.

Гайон мрачно усмехнулся.

— Не совсем, но достаточно, чтобы отправить нас на тот свет, если им удастся прорваться. Уж де Лейси не упустит такой возможности, — он натянул шлем. — Сюда нужно перетащить баллисту, там она валяется без дела. Майкл, проследи за выполнением и возьми на себя командование этой частью стены. Эрик, отбери десять человек и иди за мной.

— У нас есть шанс, милорд? — усомнился Эрик, глядя вниз на валлийский муравейник. Вожаков можно было отличить по золотым налобным по вязкам и змеиной чешуе кольчуг. Все деловито готовились к штурму — с неимоверной быстротой устанавливали лестницы и даже не пытались маскироваться. Уолтер де Лейси, стоявший вне досягаемости для стрел, обсуждал что-то с офицерами и вассалами.

— Вот уж, действительно, вояка, — заметил Гайон. Группа, возглавляемая де Лейси, разошлась по своим местам.

Атака началась с яростного штурма — жестокого, стремительного, дикого, выдержать который было крайне сложно. Осажденные бросали камни, лили горячее масло на тех, кто лез вверх по лестницам. Обе стороны не жалели стрел. Одна просвистела у самого уха Гайона, слегка задев щеку. Другая ударилась в шлем, когда он с Эриком и еще одним рыцарем пытались свалить лестницу, что было чрезвычайно трудно, так как лестницы имели тридцать футов в длину, стояли с большим наклоном и по каждой лезло не менее пятнадцати решительных и ловких наемников.

— Пошла! — задыхаясь, крикнул Эрик. Первый валлиец добрался до края стены и попытался перелезть через нее, защищаясь щитом и целясь острием кинжала в горло Эрика. Эрик пригнулся, схватил багор, уперся им в лестницу. Гайон поднырнул со стороны, рассек кожаный камзол и сбросил храбреца вниз, где тот разбился насмерть.

Второй наступавший показался на стене. Гайон полоснул его по челюсти, тот тоже отлетел назад, издавая истошный вопль.

Лестница заскрежетала о камни и начала отделяться от стены. Третий валлиец показался на стене и нашел смерть от меча Гайона. Лестница, наконец, двинулась в сторону и была сброшена в ров у стены. Для поздравлений не хватило времени, так как лестниц было несколько, и валлийцы продолжали появляться над краем стены, некоторые уже ворвались в галерею.

Сражение шло не на жизнь, а на смерть. Гай он едва справлялся на своем участке и не мог следить за другими. С противоположного края стена вдруг затрещала и стала разваливаться, де Лейси подгонял людей на приступ.

Только тогда Гайон, изрыгая ругательства, способные убить священника на месте, бросился на прорыв и споткнулся о раненого валлийца. Блеснул клинок. Гайон подставил щит, опустил его на лицо врага, покатился и мгновенно вскочил на ноги. Эрик прокричал предупреждение, Гайон пригнулся, и топор полоснул по шлему, но не достал до лица. Гайон упал на колени. Второй удар отразил, щит, но разлетелся на части. Третий не достиг цели, потому что Гайон успел проткнуть противника кинжалом, и тот с воплем упал, скрючившись. Но на его месте возник другой, еще и еще, и Гайон уже не мог прорваться.

Глава 30

— Майлз, надо нейтрализовать валлийцев.

Лорд Милнема из Ошдайка отпустил ногу лошади, осмотрев подкову, похлопал по мощному блестящему крупу, поднял взгляд на короля.

— Легко сказать, сэр, — произнес он мрачно. — Им выгодны наши междоусобные войны, — он вытер ладони об одежду.

— Тогда уточню: я имел в виду тех валлийцев, которые помогают де Беллему. Они совсем не нужны теперь, когда мы выступаем на Шрусбери. Свора Кадвгана может напасть с тыла.

Майлз натянул кольчугу, сделал знак конюху провести жеребца по кругу, чтобы посмотреть, хорошо ли подкована передняя правая.

— Сэр, хотите, чтобы я объявил войну валлийцам? — спросил он с деланным спокойствием.

Генрих задумчиво следил за движениями породистого животного.

— Хочу, чтобы вы начали переговоры и добились разумного, если не сотрудничества, то поведения.

Майлз хмыкнул.

— Тот, кто садится с вами за стол переговоров, сэр, обычно оказывается съеденным. Это все знают.

Генрих не возразил.

— Можно попробовать подкупить их. Предложите Кадвгану все, что он пожелает — в пределах разумного, конечно. Он не очень утонченная натура, но жаден и вдобавок хитер. С вашими связями в Уэльсе и прочими достоинствами наверняка удастся убрать его с нашей дороги и натравить на де Беллема.

Майлз исподлобья поглядывал на Генриха.

— А что я получу? Кроме удовольствия сознавать себя преданным монарху?

Генрих поморщился и напомнил себе правило, которому старался следовать — никогда ни на кого не полагайся безоговорочно, чтобы не оказаться в дураках. У каждого человека есть свое уязвимое место, только его не всегда можно сразу заметить. Подумал, что, видимо, слишком долго злоупотреблял верностью Майлза и Гайона. Если долго гнать лошадь, она неизбежно захромает.

— Устроит разрешение на брак? — предложил король, бросив взгляд в сторону Алисии, которая в этот момент подошла, держа в руках сверток.

Майлз поджал губы, подал груму знак увести коня.

— Когда я должен выехать?

— Как можно скорее. Хочу до зимних морозов овладеть Шрусбери.

Генрих улыбнулся Алисии, приятно удивившись, что волосы ее по-прежнему черные и густые, и от нее исходит тонкий аромат розы.

— Как считаете, стоит игра свеч?

— Надеюсь, — пробурчал Майлз.

Алисия опустила глаза. Когда Генрих изредка заезжал в ее замок по делам, она всегда испытывала в его присутствии смущение и робость и старалась реже попадаться на глаза.

Генрих хотел поцеловать ей руку, но Алисия сделала вид, что не поняла жеста и вместо этого вложила в протянутую руку короля сверток.

— Что это?

— Не знаю, сэр. Только что передал гонец.

Генрих взглянул на печать. Герб Гайона — готовый к прыжку пятнистый леопард с оскаленной пастью. Вскрыл пакет и пробежал глазами письмо. Алисия подошла к Майлзу, взяла его под руку, надеясь на теплый ответ.

— Торнифорд взят, — удовлетворенно сообщил Генрих. — Пишет, что двинется с гарнизоном к — Бриджнорту через Ледворт и Оксли, чтобы по полнить запасы.

— А де Лейси? Убит или взят в плен?

Генрих пожал плечами. Почерк был беспорядочным, не похожим на уверенный почерк Гайона с наклоном вправо, к которому привык ко роль.

— Ни то, ни другое. Видимо, улизнул перед штурмом, так говорят в гарнизоне, но Гайон точно не знает. Его жена и сын в Торнифорде, оба больны кровавым поносом.

— Пишет что-нибудь о девочке-валлийке? Генрих отрицательно покачал головой, передал письмо Майлзу.

— Что за девица? Разве у Гайона нет любовницы в Уэльсе?

— Де Лейси убил и ее, и сына, а дочь увез с собой. Ей всего десять лет. Проклятый развратник! — мрачно пояснил Майлз. — Другой ребенок, дочь Гайона, в Равенстоу. Чудом уцелела.

— Извините, я не знал, — на мгновение лицо короля выразило искреннее участие и полнейшее недоумение.

— Гайон не хотел писать об этом, слишком личное дело, да и рана свежа — прошло всего два месяца, — пояснил Майлз.

Генрих задумчиво потирал короткую щетину на подбородке — решил отрастить бороду. Слог письма точен и ясен, но неровность почерка беспокоила, да и то, что сказал Майлз, не вселяло радужных мыслей.

— Майлз, учитывая все обстоятельства, вам лучше ехать в Уэльс через Торнифорд и убедиться, что там все в порядке.

— Так и собирался, сэр, — ответил Майлз. — Он ведь мне как-никак сын.

Генрих улыбнулся.

— Понимаю. Теперь у вас есть и санкция короля, не так ли? Начинается дождь. Не вернуться ли нам в замок, где мы можем обсудить, что конкретно нужно от Кадвгана?

Майлз с тревогой наблюдал, как офицер, которого он послал уведомить Гайона о его приезде, скачет обратно во весь опор, не щадя ни себя, ни лошади при столь нестерпимом зное. Даже, если Гайон вернулся в Равенстоу или выехал в Ледворт, нет причин для подобной спешки. Значит, дела плохи. У него похолодело внутри.

— Милорд, замок в осаде. Я понял, что там подкрепление из Уэльса. Осажденным достается, — с трудом переводя дыхание, гонец передал известные ему подробности.

— Валлийцы, говоришь? Соскучились по нормандскому гостеприимству? Что ж, почему бы и нет.

— Милорд?

Майлз не ответил, но возглавил отряд, сменив шаг на галоп.

К Торнифорду подъехали через час. К этому времени защитники замка дошли до изнеможения. Майлз обратил внимание, что на приставленных к стене лестницах нет людей, это заставило предположить, что все заняты с внутренней стороны крепости. Заметил обвалившуюся часть стены, ветер донес звуки боя на территории замка. Майлз повернулся к солдатам, уже надевавшим щиты на левые запястья и готовившим оружие к атаке.

— Не буду вдаваться в долгие объяснения, — он привстал в седле. — Сами видите, нам предстоит горячее дельце. Не вас учить, на что способны валлийцы. Берегите лошадей, не подпускайте этот сброд близко, они могут вспороть им животы. По мните, валлиец не носит лат, это дает ему преимущество в скорости и сноровке, но, с другой стороны, делает уязвимым для клинка. Убивайте, если потребуют обстоятельства, но того, кто поважнее, лучшее взять в плен. Это пригодится, чтобы получить расположение Кадвгана. За полученных пленников каждый получит изрядное вознаграждение. Ясно?

Всем было ясно. Майлз взял щит в левую руку, надел шлем, расположил поудобнее колчан со стрелами и пришпорил коня. Тот пустился во весь опор.

Отряд нормандцев ворвался во двор замка, создав панику среди нападавших валлийцев. Босоногий горец едва успел увернуться от копыт одного коня, но тут же оказался растоптанным другим, мчавшимся сзади, Стрела вонзилась в глазницу шлема, фламандец упал, оглашая воз дух криками. Валлиец позади не успел отскочить и ослепленный упал рядом. Нормандцы наносили удары направо и налево и прошли сквозь линию обороны валлийцев без особого труда.

У крепостных ворот Майлз получил сильный удар по щиту. Привстав в седле и издав воинственный клич, он пришпорил коня и почувствовал, как подковы прошлись по чему-то мягкому. Раздался хрип, тело дернулось и смолкло.

Майлз повернул коня и заметил босоногого валлийца, бежавшего к его воинам, которые яростно бились с кем-то, кого взяли в кольцо. У босого рукоятка меча была отделана драгоценными камнями, пояс увешан оружием и украшен золотом, нормандский шлем небрежно напялен на черные кудри. Майлз подмял его под копыта жеребца.

Группа валлийцев бросилась врассыпную, словно волны от упавшего в пруд камня. Один катался по земле со вспоротым животом и громко орал. Гайон наступал, угрожающе размахивая мечом на уровне незащищенных ног противника, расчищая дорогу. Сзади его прикрывал Эрик, разрубая воздух топором. Ни один валлиец не решался рискнуть попасть под удар.

Конь Майлза врезался в толпу валлийцев. Гайон сплюнул кровью и устремился вперед. В этот момент им двигал охотничий инстинкт, он не сразу узнал лошадь отца и только несколько мгновений спустя понял, что пришла помощь.

Майлз преградил путь знатному валлийцу, которого заметил раньше. Юноша чуть не попал под копыта, грозившие рассечь ему, лоб, сверху всадник угрожающе целил в него лассо.

— Бросай нож и сдавайся! — прокричал Майлз по-валлийски. — Обещаю жизнь!

Гайон окинул взглядом поле боя, перевес был на его стороне. Повернувшись к главному входу, увидел, что двери снесены. Последовала команда, несколько солдат бросились за ним к замку.

Майлз инстинктивно посмотрел, чем занят Гайон. Валлиец, воспользовавшись случаем, пустился наутек, однако, конь опередил его и булава опустилась на шлем беглеца, сбив его на землю, он упал без сознания. Выругавшись, Майлз принял меры, чтобы тот больше не мог убежать.

Из замка до Юдифи долетали вопли несчастных, на которых сверху лили кипящее масло, предсмертные хрипы, глухие удары тарана. Душа наполнилась страхом, что среди страдающих может оказаться и ее муж.

Она сделала все, от нее зависящее, разве только что не примкнула к сражавшимся на крепостной стене. Это тоже не составило бы труда, если бы не ответственность за раненых и слуг, которые ожидали новых распоряжений.

Юдифь понимала безнадежность положения. Если бы пришлось биться только с валлийцами, с ними давно было бы покончено, но с нормандскими командирами справиться нелегко. Гайону при шлось изрядно потрудиться, чтобы взять Торнифорд. Победа сопровождалась большими разрушениями, четырех дней оказалось недостаточно, чтобы подготовить крепость к новой осаде. Юдифь мысленно возносила благодарение Богу, что догадалась оставить Гельвину в Равенстоу, ибо сначала собиралась взять ребенка с собой и не сделала этого, потому что не знала, что ее ожидает на месте. А сейчас мучил страх оставить ребенка круглым сиротой.

Юдифь содрогнулась, представив, какая судьба ее ожидает, если де Лейси одержит верх. Он наверняка заставит ее выйти за него замуж. Она судорожно проглотила комок, подступивший к горлу. Что это Гайон говорил о панике? Стены комнаты, казалось, смыкались, стремясь раздавить. Раненый, которого она перевязывала, застонал и рванулся. Юдифь извинилась, наложила мазь, потянулась за бинтом, но перевязочный материал кончился. Хельгунд принесла длинный узкий кусок полотна. Юдифь кое-как перевязала рану и была рада выйти под предлогом необходимости поискать простыни в покоях леди Мейбл.

Юдифь достала из комода льняную скатерть и резала ее на полосы кинжалом Гайона, как вдруг поняла, что шум сражения значительно приблизился. Уже можно было расслышать слова и удары мечей о щиты. Со двора доносились глухие толчки в дверь, треск рушившегося здания, крики женщин, лязг клинков. Она прекратила работу и встала, похолодев от ужаса. Лязг оружия раздался за кожаной портьерой, затем пыхтение, ругань… Рука сжала рукоять кинжала, сердце готово было выпрыгнуть из груди.

Еще удар. Резкий крик, хрип. Портьера распахнулась… Тот, кого она боялась больше смерти, предстал перед Юдифью. В дверях появился Уолтер де Лейси, сверкая доспехами, тяжело дыша, с меча стекала кровь, которая, казалось, отражалась в глазах — они сияли порочной, дикой радостью.

Юдифь невольно застонала. Насилие и ад до конца дней, ее будущее ясно читалось в похотливом взгляде водянистых глаз.

Де Лейси не спешил, сознание победы и ужаса на лице Юдифи опьяняло, он смаковал мгновение. Она по-прежнему прижимала к груди по желтевшие тряпки, шея напряглась и конвульсивно двигалась — Юдифь подавляла рвоту.

— Твоя одежда не совсем подходит для свадьбы, но придется снять и ее. Платье мешает соединению любящих супругов, — издевался он с ехидной усмешкой, резавшей, как лезвие ножа. — Похоже, придется научить тебя, как почитать мужа и подчиняться ему, — вложив меч в ножны, он приблизился. — Ну, как должна примерная жена приветствовать мужа?

— Не подходите! — закричала Юдифь.

Он сокрушенно покачал головой. Юдифь попятилась, наткнулась на комод. Дальше отступать некуда… Теперь он сделает с ней то, что Морис де Монтгомери проделывал с ее матерью.

Юдифь вспомнила Розин, Риса, Элунед… Подумала о Гайоне… наверное, он мертв, иначе де Лейси не осмелился бы так вести себя… Грубая рука схватила за плечо, она вскинула голову и гневно посмотрела в глаза врага.

Гайон летел, не замечая тяжести лат и оружия, гонимый страшным предчувствием. Фламандец, занятый грабежом, преградил дорогу и был рас сечен пополам ударом меча. Служанки визжали и разбегались по углам. Раненые, которые не в состоянии спастись бегством, лежали мертвые. Валлиец поглощал вино прямо из горлышка бутыли. Гайон проткнул его насквозь. Вино и кровь смешались в одном потоке. Гайон увидел Хельгунд, схватил за руки.

— Где хозяйка?

— Пошла… в спальню… за бинтами! — выпалила служанка, пытаясь укрыться от побоища, устроенного в комнате. Все кололи, резали, убивали или падали убитыми.

Гайон бросился в другой конец зала. Прис лежал ничком в луже крови перед дверью в спальню леди Мейбл. Гайон перевернул его, но юноша был мертв, пустые глаза смотрели в никуда. У Гайона застыла кровь в жилах, его мутило. Пришлось прислониться к стене, пока не вернулось равновесие. Он медленно вошел в комнату.

Солнечный луч прорезал помещение от окна до стены и освещал пятна крови на полу, стене… Гайон проследил взглядом за кровавым следом, который начинался у комода. Белье валялось в беспорядке и тоже было обагрено кровью. Холодея от страха, Гайон медленно переводил взгляд, пока не остановился на распростертом теле Уолтера де Лейси, под ним виднелась туника Юдифи из домотканой пряжи.

Какое-то время Гайон был не в состоянии ни двигаться, ни думать. Что-то влажное ткнулось в руку, завыла Кади. Гайон машинально перевел взгляд на собаку. Кади высунула язык, заскулила, обнюхала кольчугу де Лейси.

Гайон вновь обрел способность двигаться, хотя ноги были словно ватные. Наклонившись, перевернул тело де Лейси набок. В горле зияла глубокая рана, глаза пожелтели и неподвижно смотрели в пустоту.

Юдифь лежала в луже крови, но была ли это ее кровь, сказать он не мог. Лицо не носило следов повреждений, за исключением небольшой струйки крови, только подчеркивающей бледность кожи. Сомкнутые веки не позволяли понять, жива она или мертва.

— Юдифь! — Гайон опустился на колени, поднял ее голову, прислонил к себе. — Юдифь! — легонько похлопал по щекам, те безжизненно затрепетали, словно у тряпичной куклы. В отчаянии Гайон ударил сильнее, инстинктивно разжал ее ладонь и вынул кинжал, который она, крепко сжимала.

— Гайон? — глаза открылись. Юдифь остановила взгляд на лице мужа, потом на кинжале, снова сомкнула веки и разрыдалась. Гайон крепко прижал жену к себе, та приникла, дрожа всем телом.

— Юдифь, дорогая, ты ранена? Откуда столько крови?

— Ранена? Нет… Это его кровь… он не знал, что у меня кинжал… Я ударила… когда увидела его в дверях, решила, что ты убит…

Юдифь замолчала. Гайон пригладил растрепанные слипшиеся волосы, поцеловал, как ребенка. Она в ответ неистово осыпала его поцелуями.

— Ты волнуешься за меня, но забываешь о себе… У тебя рубаха в крови…

— Пустяк. Бывало и похуже. Теперь это не имеет значения. Все кончено.

В голосе Гайона звучало такое изнеможение, что Юдифь не на шутку встревожилась.

— Что ты хочешь сказать? Ведь теперь, когда де Лейси мертв, валлийцы согласятся убраться за выкуп?

— Надеюсь, но этих мерзавцев трудно понять, могут выкинуть какой-нибудь номер. Вести с ними переговоры я не собираюсь, — Гайон посмотрел в сторону двери, откуда раздался шум.

В дверях появился Майлз, переступив через распростертое у входа тело Приса.

— Мне казалось, у тебя не было времени послать за подкреплением, — Юдифь была в замешательстве.

— Я и не посылал, дорогая, — Гайон выпустил жену из объятий, чтобы вытереть меч о тело де Лейси, но тут же пожалел, потому что, когда нагнулся, комната поплыла перед глазами, все за кружилось, как на палубе корабля в шторм. Он медленно выпрямился, стараясь не подать виду, что ему плохо. Осторожно вложил меч в ножны. — Просто повезло. Если бы не случайность, одному Богу известно… — Гайон посмотрел на отца. — Если бы ты не подоспел вовремя…

— Это была воля короля, — с горечью произнес Майлз, наблюдая за неуверенными движениями сына, снимавшего шлем. — И он ничего не потерял, к тому же, только выиграл, — нагнулся и погладил Кади, радостно прыгавшую у ног.

До Гайона плохо доходил смысл слов.

— Прости, отец, я еще не отошел от битвы, не могу думать.

Майлз вышел в зал и вернулся с кувшином вина, чудом уцелевшего при сражении.

— Генрих поручил вести переговоры с валлийцами. Теперь, благодаря тебе и де Лейси, у меня есть ценная коллекция видных людей, надеюсь, это заставит Кадвгана сесть за стол переговоров. Как-никак его сынок тоже у меня.

— Сын Кадвгана? — Гайон напился прямо из кувшина, пролив вино на себя. — Ты хочешь сказать, что тот идиот с дорогими камнями на рукояти меча, которым он не умеет пользоваться, — сын Кадвгана?

Майлз оскалился в волчьей ухмылке.

— Он самый. Полагаешь, отец оценит его ниже преданности де Беллему?

Гайон пожал плечами, поставил кувшин на пол, задумчиво посмотрел на труп де Лейси.

— Жаль, что он мертв. Я бы позаимствовал методы де Беллема и заставил бы его поплясать на смазанном дегтем шесте. Слишком легко отделался, — он провел ладонью по лицу, словно хотел смахнуть видение. Рана, оставленная стрелой, снова начала кровоточить.

Юдифь, все еще не в силах унять дрожь от пережитого потрясения, подошла к мужу. Тот хотел погладить ее по щеке, но рука слишком болела.

— Не беспокойся, любовь моя. Сейчас я не поеду в Бриджнорт, сначала окончу дела в Торнифорде. Это потребует какого-то времени. Так что можешь думать, как на этот раз замаскировать опиум в вине, — Гайон дернул ее за прядь, улыбнулся и, пытаясь схватиться за комод, упал без сознания.

Глава 31

Ошдайк, Осень 1102

Между утесом Ошдайк и рекой Вай около огромного костра собрались жители окрестных деревень.

Вода в реке отражала отблески пламени, осенний ветер превращал их в золотые россыпи, березовые поленья потрескивали, отбрасывая искры.

Юдифь смотрела на собравшихся из узкой бойницы в маленькой нише в стене, выходящей на реку. Закрыла задвижку, улыбнулась. Для празднования был хороший повод. Казалось нереальным, что лишь пара месяцев отделяет их от ужасов войны и смерти.

Юдифь взяла новую накидку, подбитую куньим мехом. Хельгунд бесшумно сновала по комнате, наводя порядок. Горящие свечи бросали тусклый отсвет на лица двух спящих детей. Король поручил Гайону опекунство над Адамом де Лейси, так что теперь младенец и его наследство составляли предмет постоянных забот Гайона до совершеннолетия наследника. Гайон отказался вначале, но Юдифь уговорила его согласиться. Ребенок не в ответе за преступления отца, им с Гайоном предстояло воспитать его в соответствии с собственными понятиями о порядочности и чести. Гайон неохотно согласился, вероятно, лишь только потому, что в то время был слишком слаб и просто не хватило сил настоять на своем, а она бессовестно этим воспользовалась. Мальчик по-прежнему был скуп на улыбки, но прибавил в весе и привязался к Хельгунд.

Гельвина успокоилась. Тонкие черты лица, золотистые локоны придавали сходство с ангелочком, и видя ее спящей, трудно было представить, что она может быть сущим бесенком, когда бодрствует. По замашкам и характеру ей нужно было родиться мальчишкой. Она лазила на деревья, качалась на ветках, затевала шумные игры и сидела на маленьком пони гораздо уверенней, чем внуки Хельгунд.

— Спят? — Алисия заглянула через плечо дочери.

— Как праведники, — улыбнулась Юдифь.

На Алисии было дорогое платье из синей шерсти, делавшей глаза бездонными, как озера. В волосы вплетены нити жемчуга, таким же жемчугом отделаны ворот и рукава.

— Полагаю, мне следует позаботиться о церемонии приготовления невесты к брачной ночи, — пошутила Юдифь.

Алисия покраснела и счастливо засмеялась.

— Только посмей! Это, конечно, забавное развлечение, но Морис отбил у меня охоту к ритуалу на всю жизнь… К тому же, для нас с Майлзом это не первая ночь, не так ли?

Юдифь обняла мать.

— Я пошутила. Так приятно видеть тебя счастливой!

Алисия обняла дочь.

— Никогда не думала, что смогу испытать радость жизни. Боялась потерять его на войне.

Минуту женщины молчали, прильнув друг к другу, сознавая зыбкость благополучия, ибо завтрашний день мог сулить разное. Де Беллема изгнали из Англии, но надолго ли? Генриху в любое время могло взбрести на ум вернуть его.

Алисия очнулась первая.

— Он уже знает? — спросила она, критически оглядев дочь.

Юдифь инстинктивно прикрыла ладонью живот — для полной уверенности нужно было подождать.

— Как ты узнала?

— Ты поправилась. О нет, я не это имею в виду, для этого слишком рано. Просто платья стали сидеть плотнее, чем раньше.

Юдифь внимательно посмотрела на свою грудь.

— Надо воспользоваться, пока появятся другие признаки, — заметила она с притворной грустью. Женщины стали спускаться вниз. — Нет, Гай не знает. Я как-то предложила в шутку, чтобы он сделал мне ребенка, а он понял буквально, — Юдифь засмеялась. — Думаю, это случилось в Торнифорде, где-то между смертью леди Мейбл и второй осадой. Мне представляется, что это начало новой жизни, свет в темном тоннеле, и тем оно желаннее.

Юдифь нашла Гайона на берегу реки. Он задумчиво смотрел на золотые блики. Юдифь осторожно пробралась через влажную траву. Услышав шорох, Гайон настороженно обернулся. Увидев жену, протянул обе руки, приветливо улыбаясь.

— Мечтаешь? — спросила она непринужденно, скрывая тревогу, что муж мог думать о тяжелых потерях, постигших его.

— Нет, — Гайон притянул ее к себе. — Просто думал, что ждет Нормандию с приездом де Беллема.

— Теперь это нас не касается, — поспешила заверить Юдифь, сжав руку мужа.

— Так-то оно так, но мне жаль графа Роберта и других нормандских лордов. Он их сожрет живьем… Потом вмешается Генрих и снова начнется война… в Нормандии, не в Англии.

— Мне наплевать, только бы он нас не трогал, — сказала Юдифь, но, взглянув на Гайона, поняла, о чем тот умолчал. После Торнифорда он долго болел, за это время пал Бриджнорт, Майлз успел закончить переговоры с Уэльсом… До сих пор Гайон быстро уставал. Встав на ноги, участвовал в осаде Шрусбери и был единственным бароном, присутствовавшим при сцене, когда Роберт де Беллем и его братья покидали побежденную крепость и уезжали в Нормандию. На их счастье, им даровали жизнь.

— Устал? — Юдифь потерлась щекой об его плечо.

— Немного.

— Пойдем в постель, — предложила она.

Гайон засмеялся.

— Раньше жениха с невестой? Постыдилась бы, распутница.

— Да, мне стыдно, — усмехнулась она.

— Юдифь, что с тобой? Раньше ты никогда бы не согласилась с мужем.

— А теперь соглашаюсь, и виноват в этом ты.

— Я?! Почему?

— Потому что сделал так, что я становлюсь покладистой и обожающей женой.

Гайон от неожиданности остановился. Схватил ее грубо, как напившийся мужик.

— Где-то летом, как мне кажется, — пояснила она, делая невинные глаза.

Гайон взял жену за плечи. Недоумение, сменилось счастливой улыбкой.

— Котенок, я люблю тебя.

Юдифь обвила его шею руками.

— Научи меня, — прошептала она, не отрывая своих губ от его рта. — Я хочу знать.

С 1066 года Англия находилась под властью нормандских завоевателей.
Михайлов день — 29 сентября.
Лорд — хозяин, владелец
Геката
В семьях высшего круга не полагалось оставлять девушку наедине с молодым человеком. В подобных случаях их сопровождала родственница или компаньонка.
Сражение при Гастингсе, 1066 год, закончилось победой герцога Нормандии Вильгельма, прозванного Завоевателем, над англо-саксонскими войсками Гарольда Второго и оккупацией Англии норманнами.
Имеется в виду туалетная комната.
Средневековый поэт и музыкант, иногда поэт, декламатор или композитор.
Мартынов день